Темное время души Вера Александровна Колочкова
        «Темное время души» - это психологический роман о непростых отношениях замужней женщины Леси, которая запуталась в собственной жизни и погрузилась на темное дно. Книга помогает разобраться в себе и заглянуть даже в самые отдаленные уголки души. Писательница Вера Колочкова, умело создающая ярких персонажей, никого не оставит равнодушным, потому что она пишет о самом главном - о любви, о дружбе и о поиске себя.
        Вера Колочкова
        Темное время души
        Стало зрение сердца
        Острее,
        Если сердце прошло
        Через ад…
        Дорогие,
        Миритесь быстрее -
        Не существенно,
        Кто виноват.
        Я прошу вас,
        Поймите быстрее -
        В битве душ
        Победителей нет.
        Стало зрение сердца
        Острее
        После всех испытаний
        И бед.
        Юлия Друнина «Стало зрение сердца…»
        
        Наглая пчела назойливо жужжала над ухом, и так хотелось окончательно разозлиться и отмахнуться от нее раздраженно - пошла прочь, зануда такая, чего привязалась!
        Конечно, нельзя этого делать, понятно. Эта тварь за ответочкой не постоит. Но хотелось просто ужасно, до злобы! Будто эта мелкая злоба была последней каплей, последней провокацией того, того…
        А чего, собственно, того? Почему она так психует, ведь ничего плохого в ее жизни не происходит, все идет обычным порядком! Все у нее есть, что полагается для нормальной женской жизни… Муж, дом, ребенок. С работы пока не выгоняют, слава богу. Пусть и пришлось провести всю весну на удаленке по причине набившей оскомину пандемии, но ведь не одна она такая! А если уж совсем честной быть - в этой удаленке свои плюсы есть… Можно утром поспать подольше, можно больше времени себе уделить. К тому же удаленка уже и закончилась, можно на работу идти. Как говорится, на людей посмотреть, себя показать. А зачем еще благополучной во всех отношениях женщине нужно ходить на работу? Только для самоутверждения да для того, чтобы дома не сидеть, не скучать. Выходит, и это все в ее жизни есть… Все хорошо, все замечательно, и чего она в такой депресняк ударилась, ей-богу? Нет, надо как-то выходить, взбодриться…
        Подняла голову, расправила плечи, прислушалась. Кажется, улетела пчела, мало ли у нее всяких дел. Можно по сторонам оглядеться… Ведь правда же, хорошо! И двор у них такой зеленый, уютный, и скамейка эта у детской площадки… Денек выдался тихий, спокойный. Солнышко в глаза ласково светит, ветер листочки на деревьях перебирает, будто нежные женские пальчики трогает игриво. Хорошо! Сиди себе, наслаждайся. Но нет же, не получается! Все нутро будто спиралью скрутило, изошла бедная душенька недовольством так, что зубы свело! Еще и хрипатый голос Высоцкого слышен из окна третьего этажа: «…Нет, ребята, все не так… Все не так, ребята…» Так и хочется ему подпеть, да чтобы с такой же отчаянной хрипотцой! Все не так! Все не так, ребята, не так!
        Нет. Хватит уже, правда. Что это с ней, ей - богу? Отвлечь себя как-то надо, вывести из этого жуткого состояния. Да хотя бы за жизнью двора спокойно понаблюдать… То еще развлечение, между прочим!
        Вон соседка с пятого этажа перегнулась через перила балкона - еще немного, и наружу вывалится. Чего это она? А, понятно… Высматривает зорким орлиным глазом свое потомство. А чего его высматривать? Вон оно, шурует на велике по дорожке…
        - Олеся! Доченька! Не смей выезжать со двора! Катайся вокруг детской площадки, а со двора не смей! Слышишь, что я тебе говорю, Олеся?
        - Да ладно, мам… - послышался уверенный голосок проезжавшей как раз мимо нее нимфетки в розовых лосинах. Так махнула эта нимфетка ручонкой, будто ей материнские тревоги поперек горла стояли. Хоть и впрямь вывались мать с балкона ей под ноги, проедет мимо и не заметит. Вот тебе и Олеся, доченька…
        Проводила глазами нимфетку, усмехнулась грустно. Тезка, стало быть. Тоже Олеся. А еще подумалось вдруг - надо же, как долго на эти имена мода держится! Уж сколько наплодилось этих Олесь да Ксений, Насть да Кристин! Они что, сами эти, нынешние, тридцатилетние уже Леси, Ксюши, Кристи да Насти не могут для своих дочек что-нибудь новенькое изобрести? Она вот, например, свою Лизой назвала. А что? Неплохо! Имя не избитое, запоминающееся. Не то что у нее! И в школе была уже пятой Олесей в классе, и в институте не лучше…
        Хотя Веничка говорит, что ей ее имя очень идет. Образ дополняет. А он знает, что говорит, он человек творческий, художник… Так порой может высказаться, что слушаешь его, уши развесив. А еще непонятно бывает, где он правду говорит, а где привирает насмешливо. То ли и впрямь смеется над ней, то ли комплимент отвешивает…
        «У тебя, Леська, не просто ярко выраженная телесная худоба, она у тебя гармонично художественная. Матушка-природа, когда твою плоть лепила, наверное, чего-то жирного объелась, вот и создала шедевр минимализма…»
        Ну вот как, как к этому относиться, интересно? Неужели нельзя просто сказать, что ему нравится ее худоба? Нет ведь, надо обязательно природу-матушку приплести, которая чего-то жирного объелась! Даже звучит отвратительно - фу… Какой же это комплимент, если так звучит?
        Но что делать? Приходится верить, что это и впрямь комплимент. К тому же Веничка в этот момент так нежно и осторожно обхватывает широкими грубыми ладонями ее тоненькие запястья и привлекает к себе, усмехается в густую рыжую бороду… «К тебе же, Лесь, и прикоснуться-то страшно, как к тонкому первому льду - а вдруг он под тобой сломается! Хотя это и привлекает, чего уж там! Всегда ведь хочется по тонкой грани пройти - и в живых остаться, и кайф свой словить…»
        Ей и самой нравилась ее выпирающая из тела худоба, нравились торчащие высокими дугами ключицы, и узенькие предплечья на фоне не обиженной природой груди, и стиральная доска ребрышек, и худые острые коленки - все нравилось! Вот только ростом природа ее обделила, причем сильно обделила, обидела даже! А в остальном - вполне модельная фактура, обаяшка-унисекс с кокетливой походкой от бедра и будто заплетающимися при ходьбе тонкими кривоватыми ножками. Хотя это Веничка говорит, что они у нее слегка кривоватые. На самом деле вовсе не так! Нормальные у нее ноги, прямые! А он… Он просто шутит неловко. Нравится ему, когда она злится. И сразу начинает ее по голове гладить - успокойся, мол, дурочка маленькая… А она и того больше на эту «дурочку» злиться начинает! Но тоже как бы понарошку, шутя. Потому что знает, что и волосы ее, к которым он прикасается, ему тоже ужасно нравятся. Шикарная грива непослушных волос, торчащих, как им хочется, неровными спиральками в разные стороны. Лицо ее в их обрамлении кажется совсем маленьким и прозрачным, как у голодного несчастного ребенка, и в этом тоже есть своя
прелесть, как считает Веничка.
        Веничка, Веничка… Чего это она вдруг о нем?.. К тому же давно привыкла к его странным комплиментам, уже на этот счет не озадачивалась… Трехлетний стаж для любовников - это ведь много уже, чтобы озадачиваться тем, кто и что друг другу сказал. И как сказал. И когда сказал. Да он даже ей в любви ни разу не признавался, если на то пошло! Ей и не надо было, в общем… Просто с ним ужасно интересно было, вот и все.
        Да, он такой. Необычный. Умница и пьяница. Стареющий, но красивый и неухоженный бородатый мужик. Да, да, так бывает! Чтобы красота и неухоженность каким-то чудным образом сочетались. А еще он талантливый художник, известный в богемных кругах как Веня Ляховский. И черт его знает почему, но она многое ему позволяла, в том числе и насмешливые высказывания о своей внешности. Вот кому понравится, когда об этой самой внешности говорят в слегка уничижительной тональности? Никому не понравится. А ей странным образом нравилось… Хоть она и возмущалась приличия ради.
        - Твое лицо, Леська, именно волосы и делают значительным, - говорил он, улыбаясь в бороду и разглядывая ее влажными выпуклыми глазами. - Потому что лицо твое, если убрать волосы, совсем уж никаковское получается. Глазки у тебя близко посажены и круглые, как у рыбки, носик неровный, рот совсем маленький: ложка не пролезет. Кожа лица тонкая и бледная, будто ее макнули в серую краску…
        - Ну уж! Тебя послушать, так я совсем уродиной выгляжу! И вообще… Я к тебе портретом на холст не навязываюсь и в натурщицы не напрашиваюсь! Если бы даже об этом просил, ни за что бы не согласилась!
        - Да ты не обижайся, Леська, что ты… До конца не дослушала, а обижаешься! Я ведь что хотел сказать… Я хотел сказать, что именно некрасивости эти, в одном месте так удачно совмещенные, тебя красавицей и делают… Притягивают магнитом странного какого-то обаяния, идущего, как и все самое интересное в природе, от противного… Парадокс, да и только!
        Она делала сердитое лицо, недовольно пожимала плечиком, но не обижалась. А чего обижаться? Он же художник… Личность неординарная, богемная, и взгляд у него на все тоже такой… Неординарный. Развлекает ее как-то - и слава богу… И даже, как ей казалось, приглашает в свой мир, в котором все не так, как в привычной для нее жизни, все по-другому…
        Иногда она задавалась трудным для себя вопросом: кто он для нее вообще? Как-то не хотелось привязывать к Веничке это пошлое слово - любовник… Да оно и само по себе не привязывалось, потому что все страсти меж ними случились в первые месяцы их связи, а потом эта связь переросла уже во что-то другое. В духовное, что ли? В дружеское? Возможно, и так… По крайней мере, она могла ему все про себя рассказать. Про то, как заскучала вдруг, пребывая в своей вполне благополучной семейной жизни, как накатывает ни с того ни с сего такая тоска, что хоть умри…
        - Ну вот почему так происходит, а, Веничка? Ведь все же у меня хорошо… И замуж вроде за своего Лешика по любви вышла, и дочку от него родила, и живем в хорошей квартире, которая Лешику от бабушки с дедом досталась, места всем хватает! Ипотекой не маемся, последнюю корочку хлеба по бедности не догрызаем…
        - Может, это как раз и плохо, что не маетесь да не догрызаете… - грустно вздохнул Веничка, глядя куда-то в сторону. - Плохо, что трудностей у вас нет. Должны они быть, трудности-то, обязательно быть должны!
        - Да ну… Что ты такое говоришь?
        - А то и говорю… Преодоление трудностей - это и есть жизнь, Леська. Нормальная счастливая жизнь. Взросление двух неразвитых юных душенек, которые образовали ячейку общества. А без этого они так и остаются детскими, душеньки-то. И маяться начинают…
        - Но ведь Лешик, мой муж, вовсе не мается! Он всем доволен! Он никогда никакой тоски не испытывает, живет и живет!
        - Значит, у него душа сама по себе взрослая и жизнь с благодарностью принимает. А у тебя душа детская, неразвитая. Эгоистичная и капризная. Ей взрослеть надо, а она на месте стоит… Оттого и мается. Ей двигаться дальше надо, развиваться, а то и вовсе заматереть мудрой силой…
        - Да все с моей душой нормально, не придумывай!
        - Так это не я придумываю, это ты на тоску жалуешься. Я тебе объяснить пытаюсь, почему природой так устроено, понимаешь? Чтобы душа все время в движении была. То есть в определенном движении, в правильном, по спирали и вверх, вверх! И не дай бог, если она сама по себе рванет вперед без оглядки, да не туда, куда надо, да вместо взросления в другие дебри забрести сподобится! Или, того хуже, в темную яму провалится. Нет ничего страшнее для души, Леська, чем пройти через темное для нее время… Не дай бог… Ты бойся этого, Леська. Бойся. Темное время души - штука весьма опасная, она там раздваивается, истончается, потом и заболеть может. Слышишь меня, Леська?
        - Слышу. Но все равно не очень понимаю, какое это ко мне имеет отношение. И с чего ты взял, что душа у меня не взрослая? Ты что, заглядывал в нее, что ли?
        - Нет. Не заглядывал. Просто я художник, я людей по-другому вижу. И пространство вокруг них тоже по-другому вижу. И весь мир… И вообще, шла бы ты домой, Леська, твой Лешик тебя заждался уже, наверное. И мне работать надо.
        - Ой, да пожалуйста… Подумаешь…
        - Не обижайся. Просто каждый должен заниматься своим делом, вот и все. И душой своей только ты должна заниматься, никакой добрый дядя не придет и не поможет ей повзрослеть. Только ты сама…
        - Хм… А если я не могу? Вот не могу я сама справиться, плохо мне! И что тогда? Пусть моя душа попадает в это темное время, да?
        - Значит, пусть попадает. Значит, когда-нибудь из него выберется, такой у нее трудный путь. Все в твоих руках, Леська. Это твоя жизнь. Я только предостеречь могу, а дальше… Дальше - сама. Такова жизнь, ничего не поделаешь. Я ведь не смогу за тебя ее прожить, даже если бы захотел…
        Она ушла тогда, обидевшись. И уже месяц не появлялась в студии у Венички. Как он и говорил - жила своей жизнью, благополучно семейной. И тосковала все больше, и конца этой тоске не было. И причин для нее не было, что обидно… Не принимать же за причину эти путешествия души по темным мирам, как придумал Веничка! Да мало ли что он придумает, он же художник, ему положено фантазировать!
        С балкона пятого этажа снова послышался истошно тревожный голос соседки:
        - Олеся! Олесенька, где ты? Покажись, я тебя не вижу!
        - Да здесь я, мам… - недовольно отозвалась нимфетка в розовых лосинах, выезжая из-за угла дома. - Ну что ты кричишь на весь двор…
        Леся видела, как юное создание стрельнуло глазом на группу пацанов, умостившихся на скамье в дальнем конце двора. Стыдно ей было за мать, наверное. Стыдно, что так следит за ней с балкона, тем самым умаляя ее девчачье достоинство. А мать не унималась, и до лампочки ей были дочерние подростковые переживания:
        - Олеся, давай домой! Ужинать пора! Хватит, нагулялась, давай домой! Нервы мои не выдерживают, когда ты на своем велике по двору егозишь, того и гляди расшибешься! Или под машину попадешь!
        - Да с чего я расшибусь-то, мам?
        - А с того! Вечер уже, все на машинах домой возвращаются! Мало ли кто как паркуется… Не заметят тебя, и все!
        - Ну мам…
        - Хватить с матерью спорить! Иначе вообще больше одну гулять не выпущу, поняла? Давай быстро домой! Не выводи меня из себя!
        Нимфетка вяло поплелась к подъезду, скорчив горестную гримаску. Пацаны на скамейке загоготали громко, и гримаска у нимфетки стала совсем отчаянной, с привкусом набегающей слезной обиды. Леся даже усмехнулась грустно - вот, во-о-от… Вот откуда берется потенциальное непонимание меж матерью и дочерью, вот откуда исходят все комплексы… И ее мама так же домой загоняла в детстве и даже слова такие же выкрикивала - мол, хватит с матерью спорить, не выводи меня из себя…
        Но философствовать на эту тему тоже не хотелось. И без нее охотников хватает за эту ниточку тянуть. Глянула на часы, вздохнула сердито - ну где до сих пор Лешик и Лиза ходят, и впрямь вечер уже! Сколько она должна сидеть на этой скамейке во дворе и ждать их? Вот угораздило же ее и ключи утром не взять, на работу опаздывала! И ведь Лешик знает, что она ключи дома забыла, звонила ему днем! И все равно не торопится! Чего добивается, интересно? Чтобы она сейчас Веничке позвонила и под благовидным предлогом исчезла на весь вечер? Этого он от нее хочет?
        Сердито дернула молнию на сумке, достала телефон, кликнула номер мужа.
        - Леш, ну вы где? От детского сада десять минут до дома идти, а я вас с Лизой уже целый час жду! В чем дело-то? Я голодная как собака! Я же целый день на работе была!
        - Ой… Прости, Лесь… А я и забыл, что ты сегодня на работу вышла! Я как-то привык, что ты последнее время на удаленке сидишь…
        - Как это - забыл? Я ж тебе на работу звонила, говорила, что ключи дома оставила! И где вы с Лизой сейчас?
        - Да мы в магазин еще зашли, нам чешки купить надо было…
        - Какие еще чешки?!
        Конечно, она прекрасно знала, что это такое. Самой не раз приходилось покупать эти дурацкие тапочки для Лизы. Но сейчас… Сейчас настроение у нее было такое - капризно-раздраженное. И можно было позволить себе не вспомнить, что это еще за чешки такие!
        - Да у них завтра соревнования какие-то спортивные, Марь Васильна сказала, что без чешек не приходить… - торопливо принялся объяснять Лешик. - Ты не психуй, Лесь, мы уже через пять минут будем! Просто Лизиного размера в магазине не было, пришлось в другой идти. Не могла же она завра прийти без чешек, сама понимаешь…
        - Дурдом какой-то, а не детсад… - пробурчала Леся, нажимая на кнопку отбоя. Вечно чего-нибудь придумают. То бантики в горошек, то непременно белые носочки, теперь вот чешки им подавай… Мало, что ли, мы им денег за все платим? Как в прорву какую-то платим, честное слово…
        Денег за этот коммерческий садик и правда платили много. А главное, как считала Леся, ни за что совсем! Садик как садик, черной икрой с ананасами не кормят… Но раз Лешику в голову запало, что его любимица-красавица доченька должна ходить в самый лучший детский сад - то уже все. Лучше и не спорить. Да и как она будет спорить? На то свои причины есть…
        Вернее, причина. Как говорит подруга Танька - пожизненный косяк. То есть для нее, для Леси, пожизненный… Наверное, Танька права с этим ее сермяжным определением. И Лешик прав. И все кругом правы, и никому дела нет, почему она поступила так, а не иначе. Да она и не собиралась оправдываться, еще чего! Перед Танькой ей оправдываться, что ли? Ладно еще перед Лешиком… Перед ним она и в самом деле должна оправдываться, потому как Лешик - ее муж. И отец ее детям. Да, детям… И сыну Коле отец, и дочери Лизочке. И он вовсе не виноват, что она так судьбу их сына решила.
        Да что там говорить - не виноват! Он до сих пор ей простить не может, что их сына Коленьку ее мама воспитывает! Но он хоть молчит… Сердится, но молчит. А Танька, которую вообще никто не просит лезть в их семейную жизнь, может себе позволить обидные высказывания:
        - Ты, Леська, та самая мать-кукушка и есть - как подкинула в девках сыночка своей матери, так и растет он у тебя двенадцать лет кукушонком! Вот не понимаю тебя, хоть убей…
        - Что значит - в девках, Тань? Вообще-то я замужем за Лешиком была!
        - Ой, да помню я, как все это было, мне-то не рассказывай! Своими глазами видела! И как замуж ты выходила, и как беременная ходила… А потом подкинула дитя матери и дальше учиться стала! Что я, не помню? Все помню. И никогда понять не могла…
        - А тебе и не надо понимать, тебя об этом никто не просит, Тань! Сначала своих роди, потом за чужими подглядывай! Так честнее будет!
        - Ну зачем ты так, Лесь? Ты ж мне не чужая… Ты же знаешь, как я вас всех люблю - и тебя, и Лешика, и Лизочку… Да вы мне роднее родных, сама ведь знаешь!
        И ведь врет все, зараза! Врет и не краснеет. Потому что на самом деле вовсе не любит. Завидует - да. Но не любит. Да и не подруга она ей по большому счету, а так… Просто к дому прибилась еще с тех пор, как они с Лешиком поженились, теперь метлой ее не прогонишь. И всегда умеет нужной оказаться в трудный момент, всегда готова на любую помощь. И советы эти ее бесконечные… Порой так далеко она с этими советами заходит, что очень хочется нахамить - не лезь не в свое дело, Танька! Без тебя разберусь!
        Хотя для всех она считается подругой, конечно. И пусть считается, кто ж спорит. У каждой уважающей себя женщины должна быть близкая подруга, так правилами социального поведения положено. Если, мол, нет у тебя подруги, то это значит, с тобой что-то не так. Социум, он такой, всегда горазд на тебя всякие подозрительные ярлыки наклеить. Не объяснять же всем и каждому, что в подоплеке Танькиной к ней привязанности всего лишь ее величество зависть прячется?
        Да и пусть завидует. Жалко, что ли? Каждому нравится, когда ему завидуют. Только не каждый осмелится признаться в этом даже самому себе. К тому же и в самом деле есть много причин для Танькиной зависти. Свою женскую жизненную программу она, считай, выполнила и перевыполнила, и все у нее состоялось как надо: и муж хороший, и двое детей, и дом, и достаток стабильно-относительный, и даже любовник экзотический имеется! А у Таньки что? Ни семьи, ни детей нет! Правда, квартира у нее своя, отдельная, а что толку? Все равно пропадает у них целыми вечерами, около чужого огня греется. Потому и злится…
        Хотя в своих высказываниях про мать-кукушку Танька где-то права, наверное. Сына-то она действительно тогда матери отдала… Думала, на время, а получилось - навсегда. Нехорошо все это, конечно, и Лешик прав, что на нее сердится, тысячу раз прав! Но что ж делать, тогда обстоятельства так сложились… И не она первая, не она последняя, у которых эти обстоятельства так складываются. Коленька-то был совсем не запланированный, даже в отдаленных планах не числился… Кто она тогда была, соплюха-первокурсница! Какие такие планы могут быть у девчонки, которая только-только в институт поступила и не успела даже как следует студенческой жизни попробовать?
        Да, так уж получилось. Дура была. Жизни не знала. Приехала из своего военного городка в большой город, в институт поступила. Радовалась, что оторвалась от сурового родительского пригляда. А в сентябре, как и полагается по законам институтской дедовщины, отправили весь их курс на картошку. Там у них с Лешиком все и случилось, она и сама не поняла - как… Может, вольный деревенский воздух ей голову закружил. Может, выпитый портвейн из бутылки, что шла по кругу. Может, песни, которые дружно орали под гитару: «Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взор напрасно!», «Там, где клен шумит над речной волной, говорили мы о любви с тобой»! А еще если прибавить ко всей этой хмельной звуковой какофонии крепкую руку Лешика, которая лежала у нее на плече так хорошо, так основательно… И шепот его горячий в ухо - пойдем, пройдемся до реки… На лунную дорожку посмотрим…
        Ага. Посмотрели, называется, на лунную дорожку. Еще как посмотрели. Да и не было никакой реки да лунной дорожки, а был только большой стог сена в чистом поле. И одуряющий запах сухой травы, и ветер, и ощущение страха и радости тела, ранее незнакомое.
        Лешик потом долго и неловко извинялся, конечно. Все ж таки не просто так, а впервые это у нее было! Она его еще и успокаивала - мол, нормально все, не переживай! В конце концов, должно же было это когда-то случиться! И без того задержалась в девичестве, потому как с моими родителями не забалуешь… Папа военный, у него к жене и дочери строгий спрос. Так что тебе повезло, Лешик, в каком-то смысле! Первым у меня оказался, гордись! Нормально все, не переживай…
        Нормально ли, нет ли, а только она взяла, да сразу и залетела! И не сказала никому, дурочка. Да и говорить-то некому было: кругом одни такие же студентки, девчушки-соплюшки, а родителей она до смерти боялась! Папа у нее и впрямь военным был - полковником армейским. Они с матерью всю жизнь по струночке ходили, как солдаты: шаг вправо, шаг влево - сразу под трибунал! Попробуй, скажи им… Хорошо еще, что Лешик таким порядочным оказался! Сам разглядел, что живот у нее совсем уж неприлично выпирать начал, и предложение ей сразу сделал, и родителей своих на свадьбу уломал, и руки ее попросил у отца с матерью - все как полагается, с цветами и шампанским… Правда, родителям так ничего про ее интересное положение и не сказали. А они искренне недоумевали - зачем ты, дочка, торопишься? Да, парень хороший вроде… Спокойный, ответственный, не балабол. И в армии отслужил, что для папы было решающим фактором. Любовь, что ли, у тебя такая сильная, дочка?
        Пришлось тогда ей покраснеть и голову опустить - да, мол, любовь… Такая любовь, что жить без Лешика не могу. На том и порешили - ну, женитесь тогда, что сделаешь, если любовь. Святое чувство. Нельзя поперек любви идти. Так они с Лешиком и поженились, будучи первокурсниками. Потом, после свадьбы, Леся их обрадовала - внук у вас будет скоро, ждите…
        Родители и впрямь очень обрадовались! Решили, что внука к себе заберут, пока молодые в институте учатся. Помогут, стало быть, молодой семье. Они с Лешиком не возражали…
        Только отец внука так и не увидел - не довелось ему. На учениях машина с солдатами перевернулась и в обрыв слетела. Все живы остались, только отец да водитель погибли - не успели вовремя из кабины выбраться. Она тогда как раз на сохранение улеглась, ей и не сказали ничего! Роды-то сложными предполагались, думали, кесарить даже будут. А она сама справилась. Благо, что Кока маленьким родился - два с половиной килограмма всего. Отца к тому времени уж две недели как похоронили… Узнала, когда из роддома выписывалась: по одному только маминому виду все было уже понятно: почернела вся, постарела в одночасье, только глаза блестят лихорадочно, как у безумной. Вцепилась сразу во внука - даже ее к нему неохотно подпускала! Все твердила: «Мой Кока, мой Кока…» Это она отца всегда Кокой называла, с самой его лейтенантской юности. Поэтому и имя для ребенка им с Лешиком не пришлось выбирать - Николаем записали, в честь дедушки.
        Леся сначала хотела отпуск академический оформить, все-таки ребенок маленький, да и маме одной тяжело! А только она вдруг воспротивилась - чуть ли не силой спровадила ее обратно на учебу. Езжай, говорит, к мужу, он хороший парень, семью свою строй, гнездо вей, а я тут с Кокой и сама справлюсь! Тем более, говорит, что и молоко у тебя пропало…
        Так Коленька у мамы и остался. Лешик потом, конечно, спохватился, пытался его забрать - да где там! Мама не отдала уже… Ссорились они с ним тогда из-за Коли, чуть не развелись!
        - …Он же наш сын, Леська, ну как ты этого не поймешь! Мой сын! Твой сын! Он должен жить с нами! Я понимаю, раньше мы не могли… Учились, жить негде было… Сейчас же все у нас есть! И работа, и жилье! Вон какая мне от бабушки квартира досталась, всем места хватит с избытком! Ну почему ты не можешь своей маме все объяснить, Леська?
        - Как? Как я это ей объясню? Ты же видишь, как она к внуку привязалась, всем нутром в него вросла! Он теперь ее на плаву держит, он единственный смысл ее жизни!
        - Но разве можно делать ребенка смыслом жизни? К тому же на нем выплывать?
        - Не знаю… И вообще, давай вот без этих твоих психологических изысков обойдемся - что можно да что нельзя… Ты думаешь, я не хочу, что ли, чтобы сын с нами жил? Но что я могу, Лешик, пойми? Может, мне маму сразу убить, а? Что ты мне предлагаешь?
        - Нет, я все это понимаю, конечно… Но должен же быть какой-то выход, Лесь… Пусть к нам тогда переезжает, все вместе будем жить…
        - Я? Жить с мамой? Да никогда!
        - Но почему, Лесь?
        - Да потому… Ты хочешь, чтобы мы с тобой по одной струночке ходили под ее жестким приглядом? Ты мою маму не знаешь? Да она же скажет свое слово - как отрубит… Раньше, когда отец жив был, она тише воды была, ниже травы… Во всем его слушала, слово сказать боялась. А потом ее как прорвало! Такая стала командирша, только удивляться приходится! Наверное, она компенсирует так свое многолетнее подчинение, не знаю… А только мне от этого не легче, пойми! Да и ты тоже… Хочешь быть зятем-подкаблучником, да?
        - Значит, ты с властной матерью жить не хочешь, а ребенок твой пусть и дальше живет с властной бабушкой, да? Таковский был? Ты что, совсем своего сына не любишь, что ли?
        - Да люблю я, люблю… И маму свою люблю. Но… Что сделаешь, если все уже именно так сложилось? Да и не будет она на Коленьке свою властность проявлять, не бойся. Она его любит без ума…
        - Вот именно. Без ума.
        - Что ты этим хочешь сказать, интересно?
        - Да ничего… Просто я сыну в глаза не могу смотреть, когда мы к твоей маме приезжаем. Будто я бросил его. Он же все понимает, не думай…
        - Он что, сам тебе об этом сказал? Что все понимает?
        - Да я же отец ему! Я же чувствую…
        - А я, значит, плохая мать? Я ничего не чувствую, по-твоему? Да как ты не понимаешь, что у нас сейчас другого выхода нет? Мама ж все равно его не отдаст… И ты смирись, Леш… Время все расставит по своим местам. Все устроится как-то со временем.
        - Может, все-таки попробуем жить вместе с твоей мамой, а?
        - Нет, Леш. Я знаю, что ничем хорошим это не закончится.
        - Ты все-таки ужасная эгоистка, Леся… Больше о своем удобстве думаешь, чем о сыне. И все, закончим на этом, не говори мне ничего больше… Я тебя услышал, все, Леся, все…
        Лешик после всех этих разговоров ушел в себя, замкнулся. Она ему не мешала, знала, что он смирится потихоньку. Характер у него был такой, покладистый, не умел он долго в обиде жить. К тому же вскоре она его обрадовала новостью - готовься, снова отцом станешь.
        - Что, подсуетилась, да? - ехидно тогда спросила Танька, но тут же и сама испугалась своего ехидства, поспешила скрыть его приторным восклицанием: - Я так рада за вас с Лешиком, так рада, честное слово! А кто будет, тебе уже сказали? Девочка? Ой, как хорошо… И Лешик успокоится… Он ведь все равно переживает из-за сына, я думаю…
        - Конечно, переживает, Тань, - спокойно ответила она, будто и не заметила того самого промелькнувшего злого ехидства. - И я тоже переживаю, что сын живет не с нами. Но что я поделать могу в сложившейся ситуации?
        - Ну, не знаю… Я бы на твоем месте все равно на своем настояла… Ведь ты же мать, правда? А бабушка - она всего лишь бабушка… Все права на твоей стороне!
        - Ну да, права на моей стороне, действительно. А с мамой как быть? Мне ведь жалко ее… Она из тех женщин, которые в одиночестве жить совсем не умеют, им обязательно себя к кому-то прилагать надо. Жены военных - они в основном такие и есть… Всю жизнь так живут, в качестве прилагательного. Вот и у мамы так получилось… Одного Коки в ее жизни не стало - тут же другой появился. Этим она спаслась. И как я могу отнять его, скажи? Хоть и право имею?
        Так и остался Коленька у мамы. Они с Лешиком часто к нему ездили, даже машину для этого купили, в долги залезли. Но Лешик до конца так и не смог с этими обстоятельствами смириться. Всегда будто скукоживался душевно, когда с сыном в очередной раз виделся. И суетился, и смотрел виновато, и, казалось, даже разговаривал на два тона ниже. Да еще и мама зорко следила, чтоб он лишнего чего не сказал, не растревожил ребенка. И всегда старалась их выпроводить побыстрее…
        Зато как Лешик их с Лизочкой из роддома встречал - это отдельная песня! Подбежал, сунул цветы и будто выхватил из ее рук драгоценный сверток: мое, мол, никому не отдам! Акушерка, которая ее провожать вышла, даже брови подняла от удивления - что это, мол, за папаша такой странный? Будто еще кто на ребеночка его претендует!
        А он вовсе не странный… Он чувство своей вины таким образом утешил. Подсознательно. И свою любовь к сыну - нереализованную. Все это хозяйство Лизочке и досталось сполна. Иногда казалось, что она как мать ей и не нужна вовсе - папа и это место своей любовью занял. Хорошо хоть не комплексовала по этому поводу: пусть будет так, она вовсе не против. Это ведь хорошо, когда меж отцом и дочерью такая любовь!
        А, вот и они, голубчики… Наконец-то! Выплыла сладкая парочка из арки - папа с дочкой Ростовцевы! Идут себе, не торопятся, воркуют, как два голубка…
        Поднялась со скамьи, пошла им навстречу. А они даже не замечают! Увлеклись беседой, не смотрят в ее сторону. Лешик ее первым увидел:
        - Ой, Лизочка! Смотри, мама идет! Ух, какая сердитая… Сейчас попадет нам с тобой по первое число…
        - А что это значит, пап, по первое число? - с любопытством спросила Лиза вместо того, чтобы испугаться ее сердитого вида.
        - Ну, это так говорят… Я тебе потом объясню… - виновато пробормотал Лешик.
        - Вы что, за чешками на другой конец города ездили? А про меня забыли совсем? Сижу тут во дворе как неприкаянная… Между прочим, я голодная, сегодня даже пообедать не успела!
        - А чего не успела-то? Неужели работой увлеклась? - быстро спросил Лешик, и ей послышалась обидная ирония в его голосе. Хотя наверняка не было никакой иронии - Лешик просто не мог ничего подобного себе позволить. Она знала это прекрасно и все равно разозлилась еще больше - надо же было причину найти для своего дурного настроения! Хотя бы для себя найти…
        - Да! Представь себе, увлеклась! Или ты думаешь, что я целый день дурака валяю? Может, я его и валяю, конечно, сильно спорить не буду… Но ты все равно не имеешь права так говорить!
        Он посмотрел на нее задумчиво, ничего не ответил. На его языке это называлось так: не давать эмоций для провокации. Лучше, мол, промолчать, целее будешь.
        - Знаешь ведь, что я сижу тут без ключей, и не торопишься, идешь себе не спеша! И правильно, чего спешить-то? Главное, чешки купили, а что я голодная, это ж неважно совсем!
        Выдала из себя сердитую тираду, и будто легче стало. И тут же понизила голос, будто захныкала жалобно:
        - Вот сейчас упаду в обморок, будете знать…
        Лешик подхватил ее за талию, проговорил торопливо:
        - Пойдем, Лесь, пойдем, рыба моя золотая! Срочно кормить тебя будем! Я ж не знал, что ты не обедала…
        - Да если бы и обедала! Ты же знаешь, что я без еды долго не могу! И голода терпеть не могу, организм у меня так устроен!
        - Знаю, все знаю про твой организм… И не перестаю удивляться этой его особенности. Вот интересно, как у тебя такой зверский аппетит зарождается? Вроде и места для него особо не предусмотрено… Вон, ребра одни торчат, будто ты и не ешь ничего! Хорошо, что мы с Лизой еще и в продуктовый по пути зашли, колбасы да сыру прикупили, а то вдруг ужина не дождешься - возьмешь и всплывешь кверху брюшком…
        - Не всплыву. Выживу как-нибудь. Ну, идемте же скорее…
        Дома Лешик, аккуратно повязав на себя фартук с оборочками, принялся так же аккуратно лепить абсолютно правильной формы котлеты, предусмотрительно поставив перед сидящей за кухонным столом Лесей два йогурта и тарелку с бутербродами.
        - На, замори пока червячка…
        «Какой правильный, добротный у меня муж! - думала она, исподтишка наблюдая за перемещающимся по кухне Лешиком. - Будто из одного цельного куска вырублен! Ни одного лишнего суетливого движения, все рационально, продумано до мелочей…»
        Да, все в нем правильно. И сам он квадратно-правильный, этакий крепыш без лишних выпуклостей вроде пивного животика, и челюсть у него квадратная, и очки квадратные, и даже рубашка в клеточку! И в жизни у него все так же квадратно-правильно получается, геометрически выстроено, никаких тебе изгибов и отклонений! На ужин - котлеты с гарниром, перед сном - обязательный кефир, посуда должна быть вымыта, постель заправлена, ребенок вовремя спать уложен, секс - по вторникам и четвергам… Хотя про секс она только что придумала, конечно. Чтобы в тему «правильности» уместиться. Не было у них секса по расписанию, но все равно… Скука смертная, а не жизнь! И тоска в клеточку…
        - Что-то Ольга Петровна давно не звонила, - обернувшись от плиты и сверкнув на нее стеклами очков, сказал вдруг недовольно Лешик. - Как там наш сын-кукушонок живет, интересно?
        - Не называй его кукушонком! Мне не нравится!
        - Думаешь, мне это нравится, что ли? Ну ладно… Не будем к больной теме возвращаться. Я чего сказать-то хотел… Уже начало августа, а мы его с июня не видели… Она ж обещала его на выходные привезти, тут и ехать-то всего ничего!
        - Ну, мало ли что обещала… Не смогла, значит…
        - Или не захотела. Не любит твоя мама к нам в гости ездить. И нас к себе особо не зовет. А у нашего сына каникулы все-таки, мы могли хотя бы на каникулы к себе его забрать!
        - Леш… Ну что ты опять начинаешь? Сам же сказал - не будем к больной теме возвращаться. К тому же что ему в городе на каникулах делать? Там хорошо у бабушки, там свежий воздух… Вот бы и Лизу туда отвезти, пусть отдохнет перед школой!
        - Нет, зачем… Надо же скоро в школу ее собирать… Покупать все надо… Все-таки первый класс.
        - Да успеем, купим!
        - Ладно, ладно… Мы подумаем, Лесь. Может, мы сами к ним в Озерск съездим, а? Мне к пятнице уже машину обещали в сервисе сделать. А в воскресенье вернемся… А, Лесь?
        - Давай съездим, если так хочешь… - подняв на него виноватые глаза, тихо проговорила она. Глаза всегда у нее оказывались виноватыми, когда речь заходила о Коке, будто она и в самом деле добровольно приняла на себя роль легкомысленной раскаявшейся кукушки, подбросившей своего птенца в чужое гнездо. - Только мы же в эти выходные к твоим родителям на дачу собирались… И Таньку обещали с собой захватить… Она любит к твоим ездить, уж не знаю почему. Будто медом ей там намазано.
        - А, ну да, я забыл совсем! Тогда в эти выходные едем к моим, а в следующий выходной - к твоей маме в Озерск!
        - Хорошо, хорошо… Да они еще и сами приедут, раз мама обещала! Вот увидишь!
        Лешик ничего не сказал, но глянул на нее с сомнением. Потом деловито принялся переворачивать котлеты на сковородке. Интересно, о чем он думал сейчас? Ведь думал же о чем-то своем? Наверное, о том, что она - плохая мать… Что сына у него отобрала. И что жена плохая - тоже. Потому что это неправильно, когда жена сидит за столом, сложив ручки, и смотрит, как муж суетится с приготовлением ужина. Но разве она в этом виновата? Лешик сам всегда впереди паровоза бежит, сам берет на себя исполнение бытовых обязанностей! Да, все так… Но это еще не значит, что он должен быть счастлив таким положением дел.
        Впрочем, ей все равно… Когда такая тоска душу гложет, ничего не имеет значения. Неужели с этой тоской еще и на дачу к свекрови придется тащиться в эти выходные? Улыбаться ей, выслушивать всякую ерунду про урожай огурцов, про варенье, про соседских кур, которые повадились перелетать через забор и выклевывать клубнику на грядке?
        О нет… Этого ее тоскующая душа не выдержит. Это уже явный перебор. Лишняя она на этом празднике дачной жизни.
        - Лешик… А ты не сильно обидишься, если я с вами не поеду на дачу?
        Голос ее прозвучал так тоскливо, что Лешик обернулся от плиты, глянул удивленно.
        - Нет, правда… Что-то я плохо себя чувствую. Голова все время болит, и слабость… Лучше я дома полежу, отдохну…
        - Так там и отлежишься на свежем воздухе! Такая погода чудесная, зачем тебе дома сидеть? На вольном ветерке быстрее в себя придешь!
        - Ну да, там у вас отлежишься… Твоя мама быстренько всех к делу пристроит - кому дрова колоть, кому в саду работать, кому варенье варить! Да и общаться с ней целый день надо, улыбаться да радоваться, эмоционально напрягаться, а я не хочу… Устала я очень, сил нет. А вы с Лизкой и без меня хорошо отдохнете!
        - Да от чего устала-то? - начал было раздражаться Лешик, но, обернувшись и еще раз внимательно глянув на жену, тихо произнес: - Ладно… Делай, что хочешь… Оставайся, мы и без тебя съездим. Только вот Татьяне своей как ты объяснять будешь, что поездка не состоится? Она же так любит на дачу к моим ездить…
        - Да ничего я ей объяснять не буду. Пусть едет, и все. Что она тебе, помешает?
        - Ну… Я даже не знаю… Ты ж ей подруга, не я…
        - Ой, не смеши! Да ей за счастье будет, если меня рядом не окажется! Пусть хоть на один день себя почувствует в роли замужней женщины! Пусть хоть понарошку…
        - Лесь… С ума сошла? О чем ты сейчас говоришь? - обескураженно спросил Лешик, снова переворачивая котлеты на сковородке.
        - Ой, да ладно! Шучу я… Чего так растерялся-то? Вон, котлеты уже третий раз перевернул… Пережарятся же!
        - Ну и шутки у тебя! И вообще… Как ты так можешь говорить о подруге?
        - Да как, Леш?
        - Уничижительно, вот как. Насколько я знаю и вижу, Татьяна тебя очень любит. И ко мне тоже хорошо относится. И Лизу любит… Да она уже давно член нашей семьи, она так нам преданна!
        - Тебе это все кажется, Леш.
        - В смысле - кажется? Я что-то не знаю, да?
        - Нет. Нет… Все в порядке. Все в порядке, не обращай внимания…
        - Что значит - не обращай внимания? Странно как-то ты говоришь… Я всегда считал Татьяну верным другом, нашей палочкой-выручалочкой… Она в любое время дня и ночи готова все бросить и примчаться к нам, чтобы помочь… Да она столько для нас делает, Лесь! Всегда безоговорочно с Лизой остается, когда нам куда-то надо! Да что там говорить, она всегда нас выручала, всегда помогала нам от души!
        - Ну, все дифирамбы спел или еще что-то в загашнике осталось? - насмешливо спросила она, выковыривая ложечкой остатки йогурта из баночки. - Если не все, то не стесняйся, пой дальше, я послушаю.
        - Лесь! Я не понимаю тебя сейчас, честное слово!
        - Конечно, не понимаешь, Леш. Потому что ты добрый и правильный, все принимаешь за чистую монету. А я не такая правильная, у меня другое видение происходящего, вот и все.
        - И какое же у тебя видение, интересно?
        - А такое… Танька к нам сюда шастает вовсе не потому, что ею движут благие намерения да тонкая душевная организация. А потому, что ей синдром спасателя покою не дает. Ужасная в целом вещь, скажу я тебе…
        - Синдом спасателя?
        - Ну да… Не мы ей нужны как таковые, а ощущение своей исключительной необходимости нам нужно. Знание нужно, что мы без нее пропадем. Что она вся из себя такая святая спасительница. Ей на данный момент просто больше жить нечем, Леш. Нечем и некуда. Несостоявшаяся она как личность, как женщина. Вот и укрывается этим теплым одеяльцем - синдромом спасателя. И дальше еще круче будет, когда она совсем в раж войдет… Мы еще хлебнем горюшка со всем этим хозяйством, вот увидишь, и к дедушке Фрейду не ходи…
        - Хм… А по-моему, ты все преувеличиваешь, Лесь. Причем так нехорошо преувеличиваешь… Я бы даже сказал, злобно.
        - Может быть, может быть, спорить не буду… Я ж говорю, плохо себя чувствую. Устала… Оттого и мысли такие… Как ты говоришь - злобные. И ладно, все, не будем больше об этом… Давай лучше ужинать, Леш! Так вкусно от сковородки пахнет, с ума можно сойти!
        Лешик тут же заторопился, аккуратно выложил красиво поджаренные котлеты на большое синее блюдо, поставил на стол. Затем быстро нарезал салат, заправил оливковым маслом.
        - Лизуша! Мой руки и ужинать! - громко крикнул в сторону детской, развязывая за спиной тесемки фартука.
        - Мам! У тебя в сумочке телефон песенку поет! - крикнула Лиза, пробегая мимо кухни в ванную.
        - Да, доченька… Спасибо… Сейчас отвечу… - спохватилась она, подскакивая со стула.
        Еще не открыв сумку, подумала отрешенно - точно ведь Танька звонит… Как говорится, помяни лешего, а он уже тут как тут. Сейчас в гости наверняка проситься будет… Да, точно, это она! Абсолютно предсказуемый вариант!
        И не ошиблась. Танькин голос уже звенел в трубке неотвратимо:
        - Лесь, привет! Вы дома уже?
        - Дома, дома… Где ж нам еще быть?
        - Ой, а я тут недалеко, у меня дела были… Ничего, что я забегу к вам на минутку? Соскучилась - жуть! А еще я тортик купила, Лесь! Фрукты во взбитых сливках, ты такой любишь, я знаю!
        - Да приходи, Тань, чего уж… Могла бы и без тортика…
        - Ой, а чего у тебя голос такой? Настроение плохое, что ли? Случилось чего, а я не знаю, да?
        - Ничего не случилось.
        - Но я же слышу… Голос у тебя такой, будто ты умрешь через пять минут!
        - Не дождешься, не умру. Размечталась. Пока тортика твоего не попробую, не умру.
        - А потом таки умрешь? Обещаешь? - нарочито громко засмеялась Танька, будто давала понять, что и она тоже вплыла в эту шутливую тональность. И, не дождавшись ответа, проговорила уже более деловито: - Ладно, я скоро буду. До встречи.
        Леся автоматически сунула телефон обратно в сумку, медленно поплелась на кухню. Лешик встретил ее осторожным вопросом:
        - Я так понял, к нам Таня едет? Правильно?
        - Правильно понял, молодец. Куда ж мы без Тани-то. Привыкнуть пора, что наша Сивка-бурка только одну дорожку знает.
        - Тогда я еще один прибор поставлю…
        - Да не старайся, она наверняка откажется от ужина.
        - Почему?
        - А она после шести не ест - все худеть пытается. Не дает ей покоя моя природная худоба, такую же хочет. Все ей надо такое же, как у меня… Будто моим двойником стать стремится.
        - Ну, опять ты преувеличиваешь, Лесь…
        - Ничуть! Я и сама этого не понимаю, но это на самом деле так! Вот охота ей себя истязать, скажи? Все равно ж такой, как я, никогда не будет, у нее кость широкая. Да это же настоящая китайская пытка - все время голодной ходить! Вот что у нее в голове происходит, скажи? Злится, изводится и все равно прет как танк!
        - Да она вовсе не злая, Лесь, что ты… Да, неустроенная, в этом ты права. И жаль, что неустроенная. Мне кажется, из нее бы хорошая жена получилась, добрая и заботливая. И куда мужики смотрят, интересно?
        - А куда надо, туда и смотрят! - подняв плечи и ухватив себя ладонями за талию, кокетливо произнесла Леся. - И вообще… Я что, плохая жена, по-твоему?
        - Да замечательная! - добродушно улыбнулся Лешик. - Только вечно чем-то недовольная и ворчливая, а еще злая и голодная! И на дачу к моей маме ехать не хочешь… А так… В общем и целом… Цены тебе нет, конечно, о чем тут еще говорить!
        - А я ручки с мылом три раза помыла, чтобы совсем чистые были! - заскочила на кухню Лиза, демонстрируя родителям влажные ладошки. - И когда домой с улицы пришли, я тоже три раза мыла! Я хорошая девочка, я вирусом не заболею, правда?
        - Да без вопросов даже! - растянул губы в улыбке Лешик. - Садись быстро за стол, доченька, будем маму кормить! Сейчас еще и тетя Таня к нам придет…
        - Ура! Тетя Таня! - взмахнула ручками Лиза, глядя на отца тихими влюбленными глазами. - Я люблю, когда тетя Таня приходит… Она такая хорошая, она всегда мне книжку читает и красивую косичку заплетает! Вы такую косичку плести не умеете, вот!
        Дверной звонок захлебнулся нетерпеливо и радостно, словно просил, требовал и торопил впустить быстрее в квартиру неустроенную тетю Таню, которая умеет плести косичку.
        - О! Она на метле прилетела, что ли? Или уже от подъезда звонила? - озадаченно подняла брови Леся. - Давай, хозяин, улыбайся шире, а я очаг разведу, одиноких женщин согревать будем! Ничего не поделаешь, судьба у нас такая!
        Лешик ничего не ответил, только глянул с прежним укором - зачем ты так, мол… Повернулся, ушел в прихожую встречать гостью.
        - Привет, Леш! Как у вас вкусно пахнет! С ума сойти! А где твои девочки? Где мои любимые девочки? Я так успела соскучиться, просто сил уже нет! На кухне девочки? Да, сейчас иду, только босоножки сниму да причешусь немного…
        Лесе показалось, что Танькин голос вмиг заполонил все пространство квартиры, и будто весь кислород в себя втянул - нечем стало дышать… Даже зажмурилась на секунду от накатившей внутренней неприязни. А ведь так сидели хорошо на кухне, котлеты жарили… Никто в ухо не зудел, в любви вечной не клялся…
        Танька влетела на кухню, обняла ее сзади, поелозила губами по затылку, потом так же накинулась на Лизу, смачно поцеловала в лоб, в щечки, в носик. Плюхнулась на стул, пробежалась по их лицам радостным взором.
        - А я вовремя, да? Чего это вы с ужином-то припозднились?
        - Да так получилось, Тань… Может, и ты с нами поужинаешь? - вежливо предложил Лешик, быстро глянув на Лесю.
        - Да я же на диете, Леш! Мне нельзя!
        - Ну, нельзя так нельзя…
        - А, ладно! Уговорили, съем за компанию одну котлетку! Такой аппетитный запах стоит - аж в подъезде слышно! - тараторила Танька, принимая из Лешиных рук тарелку.
        - Ой, не тарахти так! Голова раскалывается… - тихо проговорила Леся, потянув ладони к вискам. - Садись, ешь лучше…
        - А что с нашей буйной кудрявой головушкой случилось? Почему болит? Какие проблемы нас мучают? Переходный возраст у тебя вроде как позади, для климакса рановато…
        - Да просто болит, и все! - резко ответила Леся, глянув на гостью злобно.
        - А мама не хочет с нами к бабушке Маше на дачу ехать! - пожаловалась Таньке Лиза, откусывая от котлеты, целиком подхваченной на вилку. - Я слышала, как они с папой говорили про дачу, когда в комнате мультик смотрела!
        - То есть как это мама не хочет? - опешила Танька, повернув к Лесе возмущенное лицо. - Это правда, Лесь?
        - Да, правда. И что? Могу я чего-то хотеть, а чего-то не хотеть? - пожала плечом Леся, не поднимая глаз от тарелки.
        - А я, Лесь? Как же я? - жалобно проговорила Танька и даже сглотнула болезненно. - Ты же обещала, что и меня возьмешь на дачу! Я так собиралась, всю неделю мечтала… Я семена купила для Марьи Кирилловны, я новый рецепт засолки огурцов нашла в интернете…
        - Ой, вот только не надо причитать, Тань, пожалуйста! Собиралась, так поезжай, кто тебе не дает! - отмахнулась от нее Леся.
        - Нет, как это, подожди… Это как будет выглядеть? Лешик приехал на дачу к своим родителям с подругой жены? Думай, что говоришь…
        - Да ладно! Они тебя не знают, что ли? Скажешь Марье Кирилловне, что очень хотела поехать, а я, такая-сякая, взяла да заболела… А тебе, мол, надо непременно сообщить ей новый рецепт яблочного варенья… Или чего там за рецепт, я забыла…
        - Засолки огурцов… - автоматически поправила Танька, по-прежнему глядя на Лесю с озадаченной тоской в глазах.
        - Ну да, ну да! Конечно же! Все это ей скажешь, и она тебя с распростертыми объятиями примет! Это я гарантирую, так и будет! Кому ж неинтересен рецепт засолки огурцов, сама подумай?
        Лешик, торопливо дожевывая котлету и желая что-то сказать, протянул уже к ней руку и, поперхнувшись, сильно закашлялся, уронив со звоном на пол свою вилку.
        - Вот видишь, Танька, и Лешик не против, чтобы ты с ним поехала… - ехидно улыбаясь и похлопывая его по спине, добавила Леся. - А у меня и в самом деле голова болит! Я лучше дома полежу, в тишине. А ты временно займешь мое место!
        - Ой, ну что ты говоришь, ей-богу… Какое такое место… - неловко глянула на нее Танька и покраснела вдруг, подхватилась тут же со стула с испуганным, почти истерическим кличем: - Ой, я же тортик в прихожей забыла! Сейчас принесу, его же в холодильник засунуть надо! Такой тортик лучше холодным есть…
        И дальше вечер пошел, как обычно, в стиле кухонных посиделок с сухим красным вином, принесенным Танькой тортиком да едва слышным бормотанием телевизора. Ровно в полдевятого Лешик уложил Лизу спать, ровно в полдесятого Танька засобиралась домой, милостиво разрешив Лешику вывести ее через двор и темную арку на освещенную и людную улицу, к автобусной остановке. Все как обычно, потому что так и должно быть, потому что у всех так бывает с подругами, которые заглядывают на огонек. Только не всех это так раздражает…
        - Слушай, а ты и в самом деле что-то неважно выглядишь! Может, тебе отдохнуть и куда-нибудь съездить? - заботливо спросил Лешик, вернувшись после Танькиных проводов. - Ты бледная такая… Глаза тусклые, как у больной мышки…
        - А я тебе такой не нравлюсь, да? Избавиться хочешь?
        - Ну зачем ты так? Я ж серьезно! Съезди куда-нибудь, развейся! Нет сил на тебя глядеть, ей-богу!
        - Да куда я поеду? Ты ж прекрасно знаешь, что сейчас никто никуда не ездит, Леш!
        - Ну почему? Я слышал, в Турцию сейчас можно…
        - Не хочу в Турцию. Не люблю я Турцию. Надоела. К тому же мы прошлым летом там три недели отдыхали. Да и кто меня отпустит в Турцию, скажи? У меня ж отчет на работе скоро начнется. Хотя от меня никто трудовых подвигов не ждет, но у нас так принято, чтобы во время отчета все были на своих местах, пусть и номинально. Все знают, что я начальнику родственницей прихожусь.
        - Да ерунда! Я договорюсь с Леней, он тебя без звука отпустит! Это он тебе начальник, а мне - брат двоюродный… А что? Возьмешь несколько дней без содержания, развеешься… Поезжай в Сочи, помнишь, как тебе там понравилось? Правда, мы зимой были… Но ведь летом - это ж другое дело! Дней на десять сгоняй, самолетом туда-обратно…
        - Да ничего я не хочу, отстань!
        - Ну как хочешь…

* * *
        В субботу Леся проснулась от навязчивой, назойливо-тревожной мысли, засевшей в ее голове и так и не давшей досмотреть тот самый сон, который потом вспоминала весь день в мельчайших подробностях и удивлялась тихо - приснится же такое, ей-богу… Хорошо, что тревожная мысль ее разбудила. Потому что сама себе ее с вечера организовала, то есть дала себе задание - надо утром встать и проводить на дачу к свекрови Лешика с Лизой. Завтраком вкусным их накормить. Компенсировать, так сказать, свое бегство от семейных обязанностей.
        И да, пришлось ради этого отказаться от привычного субботнего удовольствия, когда не надо силой вытаскивать себя из постели и хочешь не хочешь, а вовлекаться в раннюю суету каждодневной обыденности с умыванием, торопливым макияжем, завтраком на скорую руку… Но что не сделаешь ради этого необходимого спектакля, в котором у нее главная роль порядочной жены и матери!
        Сев на постели, она обнаружила вдруг, что Лешика рядом уже нет, что в квартире стоит чуткая и гулкая тишина, что солнце уже светит горячо и ярко, совсем не по-утреннему. Что ж это получается, все-таки проспала? Несмотря на все свои благие намерения? Лешик с Лизой уже уехали, не стали ее будить? Да как же так-то… Обидно-то как… Вот захочешь быть хорошей женой в субботнее утро - и то нельзя…
        Ну и ладно! Они ведь просто пожалели ее, проявили лучшие душевные качества. А лучшим душевным человеческим качествам никогда нельзя препятствовать, потому что они жизнь украшают. И даже не ту жизнь, на которую вроде как направлены, а свою собственную. Поэтому будем считать, что муж с дочерью уехали абсолютно счастливыми и без ее хлопотливых телодвижений по кухне. Наверняка ведь Лешик сварганил какой-то завтрак на скорую руку!
        Упала обратно на подушки, потянулась блаженно, раскинув руки в стороны. Хорошо… И даже прежняя тоска отпустила, и лучше не поминать ее всуе… И сон этот кошмарный тоже не вспоминать. Все равно он непонятный какой-то, просто сюрреализм в чистом виде, а не сон. Особенно одна деталь ее поразила - будто смотрится в зеркало и видит не свое лицо, а Танькино… И кричит кому-то от ужаса: «Я не хочу Танькино лицо, не хочу! Верните мне мое лицо…» А потом все бежит, бежит куда-то… Ищет чего-то и не может найти… И снова натыкается на зеркало, и снова видит в нем Танькино лицо вместо своего!
        Нет, даже и думать не надо, к чему бы такое могло присниться. Да и что значит - к чему? Все это глупости деревенские - в Танькином духе! Это ж она все время пытается сны интерпретировать как старая бабка, причем интерпретации эти тоже по-деревенски звучат. Если покойник приснился - к дождю, если птица в окне - умрет кто-то, если яблоки - к радости, а если таракан - то к печали… Так бабка Танькина сны объясняла, и Танька от бабки недалеко ушла по развитию, все в той же ипостаси барахтается.
        И вообще… Зачем она вдруг на Таньку мыслями перескочила? Делать ей, что ли, нечего больше? Целый свободный день впереди! Может, и еще один, если Лешик с Лизой надумают у свекрови заночевать! Надо ж их как-то спланировать правильно!
        Да, надо спланировать… Вот сейчас она встанет, приведет себя в порядок и позвонит Веничке. Не сидеть же и в самом деле одной в четырех стенах целых два выходных дня!
        Хотя первой после той ссоры звонить не особо хочется, конечно. Но если рассудить здраво… Ведь не было никакой ссоры, она сама ушла, хлопнув дверью. Да и времени много с тех пор прошло - целый месяц почти! Веничка и забыл, наверное, что она тогда на него обиделась.
        Повернулась, ухватила телефон с прикроватной тумбочки, сжала его в ладони. Долго думала, с чего начать разговор… И какую тональность придать голосу - я все еще обижена, мол, или просто вспомнила про тебя, Веничка, ни с того ни с сего…
        Да, лучше так, пожалуй. Ни с того ни с сего. Будто и не было никакой ссоры.
        Веничка звонку обрадовался, но не до такой степени, как ей хотелось. Как-то снисходительно обрадовался. Обидно. Пришлось проглотить, потому что сама ж первая позвонила… Договорились встретиться, как всегда, у кондитерской, недалеко от ее дома - там будет стоять его машина.
        Повалялась еще немного, потом с удовольствием залезла под душ, отдала свое прозрачное тело на растерзание бьющим упруго прохладным струям, смывающим остатки беспокойного сна. Все-таки хорошая вещь - вода! Так бы и стояла под душем целую вечность… И все-таки хорошо, что в ее жизни есть Веничка - огромный рыжий верзила с тяжелыми и теплыми руками, умный и насмешливый, не связанный никакими обязательствами свободный художник. Не похожий ни на кого, а главное, совсем, совсем неправильный! Потому что от правильности жизни тоже иногда можно сойти с ума, в тоску страшную провалиться. Как она в нее провалилась в последнее время…
        Наверное, со стороны они смотрелись довольно странной парой: маленькая худая женщина, похожая на подростка, и большой рыжий бородатый мужик. Интересно, что о них могли подумать? Что этого воробышка соблазнил прожженный и богемный дядька себе на потребу? Что на его совести будет испоганенная судьба бедной девушки? Смешно, ага…
        Хотя ее саму эти мысли забавляли ужасно, давали пищу воображению. В его огромных ручищах она всегда ощущала себя именно так - юной и соблазненной. И это привлекало, создавало некую иллюзию прекрасной порочности, красивого греха и возбуждало до безумия! В какие-то особо чувственные моменты она будто наблюдала за их интимным греховным действом со стороны, и это тоже ее забавляло. И потом, этот его неповторимый не то стон, не то сдержанный звериный рык, как у Кинг-Конга из страшного фильма… Это же так было захватывающе! Так окрашивало ее правильную и скучную жизнь! И вовсе не потому, что с Лешиком в этом смысле у них что-то не получалось… Все у них было в порядке, не имела она к Лешику никаких претензий. Просто это было другое… Будто она в этот момент приподнимала завесу привычной правильности и заглядывала в ее изнанку - а как там все, если неправильно, если грешно и порочно? Интересно же… Я ведь только гляну, полюбопытствую, и все, и все… И вернусь в свою привычную правильность, и дальше в ней жить буду. И вовсе я этого зверя Веничку не люблю, я Лешика своего люблю…
        А еще ей нравилось, как Веничка улыбается блаженно после всего, как ласково гладит ее по непослушным волосам. Будто благодарит молча. Благодарит и сдерживает в себе что-то… Хотя однажды он признался-таки, что и в самом деле с трудом держит себя в руках. Что в такие вроде бы умиротворенные минуты в нем поднимается жуткое первобытное желание разорвать ее на части или сжать в руках так, чтоб услышать, как ломаются ее рыбьи косточки…
        Она засмеялась тогда довольно. И проговорила торжествующе:
        - Да это любовь, Веничка! Самая настоящая любовь - эта суть твоя природно-звериная!
        Он посмотрел на нее странно, так, будто она своим восклицанием все испортила. Да она и сама поняла, что испортила… Потому что какая такая любовь может быть, нет никакой любви. Это ж Веничка - свободный художник. А она - замужняя женщина, мать семейства. И встречаются они просто потому… Потому… И не надо даже придумывать, почему! Лишний раз голову морочить себе не надо!
        Выйдя из душа, она с трудом расчесала свои непослушные, падающие на лицо волосы, от чего они еще больше затопорщились над головой роскошной волнистой копной. Хотя копна эта долго в своей красоте не продержится - вся уйдет в спиральки, вольные-непослушные. Ну и пусть, Веничке так даже больше нравится! Как он говорит, у нее волосы цвета пшеницы после дождя: то ли рыжие, то ли темные, то ли золотые, не поймешь… Ладно, пусть будет так. Пшеница так пшеница… И где он ее видел-то, эту пшеницу после дождя? Коренной городской житель, художник-урбанист… И в деревне-то, наверное, отродясь не бывал!
        И краситься она тоже не будет. Веничка говорит, что косметика в ее образе - лишнее звено, что сочетание угловато-женственной худобы и гривы прекрасных непослушных волос являет собой образец природной гармонии, а природа, как известно, лишнего вмешательства не терпит! Что ж… Пусть все будет так, как хочет Веничка!
        Выпив большую чашку кофе и с удовольствием взглянув на себя последний раз в зеркало, Леся легко выпорхнула из дома и медленно пошла в сторону кондитерской грациозной походкой манекенщицы, старательно выписывая ногами восьмерки и лихо впечатывая в горячий асфальт высокие каблуки модных босоножек. А вон и красная машина Венички уже стоит, ее дожидается…

* * *
        - Леськ, у тебя что-то случилось, что ли? Ты какая-то другая сегодня…
        - Какая - другая? - переспросила Леся, удивившись Веничкиному вопросу. Обычно он к ее настроениям большого любопытства не проявлял.
        - А… Наверное, все еще в тоске своей пребываешь… Как давеча… Понятно…
        - А ты помнишь, какая я была в прежнюю нашу встречу? Давеча, как ты изволил выразиться, было ровно месяц назад!
        - Неужели месяц? Ого! Как быстро время летит! Я думал, только вчера виделись!
        Вот в этом он весь и есть, Веничка! Она дни свои обидами считает, а он и не помнит, когда последний раз виделись!
        Перевернувшись на спину и откинув со лба волосы, взглянула в склоненное над ней Веничкино лицо. Большие и влажные глаза его смотрели с такой неожиданной тревогой и заботой, что растерялась даже. Неужели он пожалел ее искренне? И неужели так плохи ее дела, что даже Веничка заметил эту тоску, съедавшую ее столько времени? Даже захотелось заплакать по-детски, захныкать, заскулить жалобно, прижаться к нему, пожаловаться… А только на что жаловаться-то? На что конкретно? Ведь нет ни одной веской причины…
        Нет, не стоит, пожалуй. Веничка не поймет. Только произнесет что-нибудь обидное - мол, с жиру бесишься. Мол, все у тебя хорошо, не прибедняйся. И ведь будет прав, сволочь такая… Все у нее хорошо, все как у всех, даже лучше, чем у всех! К тому же времена сейчас такие… Люди работу теряют, здоровье теряют, семьи рушатся, проблемы у всех растут, как грибы после дождя… Вон, тот же Веничка ни одной картины за все время этой дурацкой пандемии не продал, за аренду студии скоро заплатить нечем будет, да еще того и гляди творческий кризис от всех этих передряг может накрыть… А тут она со своей непонятной тоской, ага! Вы все в дерьме, а я вся такая непредсказуемая, такая внезапная вся!
        Нет уж… Не станет она ему жаловаться. Будет изображать из себя легкость и звонкость, как и положено молодой любовнице.
        - Есть хочу! - объявила она со смехом, легко вскакивая с постели. - Из-за того и настроение у меня плохое, что я голодная! А ты разве не знаешь, что даму надо сначала накормить, а потом уже в кроватку укладывать? Неужели мне тебе такие вещи объяснять надо, а, Веничка?
        Потянулась, голышом прошлась по студии, зная, что он наблюдает за ней с улыбкой. Да пусть наблюдает, жалко, что ли. Ему ж нравится. Она и сама себе в такие моменты ужасно нравилась - такая смелая, раскрепощенная, отчаянная…
        И в студии у Венички ей все нравилось. Абсолютно все. И творческий беспорядок, и картины, покрытые мятыми холстинками, и запах красок, и даже несметное количество пустых бутылок в углу, и сам Веничка с его звериными инстинктами и человеческой добротой нравился! А особенно нравилось то, как соблазнительно она в его глазах выглядит…
        - А я не понял… Ты в чем это меня обвиняешь, нахалка? Не ты ли три часа назад в ресторане огромную отбивную слопала? - нарочито возмущенно проговорил Веничка за ее спиной.
        - Три часа - это много… За три часа можно еще сорок раз проголодаться! - небрежно махнула она в его сторону рукой. - Говорю же тебе - есть хочу, и все тут!
        - Слушай, куда в тебя влезает-то? - снова притворно возмутился Веничка. - Хоть бы где какая жиринка завязалась ради приличия!
        - И не говори! Не в коня овес! - звонко засмеялась Леся. - Давай одевайся, поехали, поедим! У тебя ж тут все равно ничего нет, кроме выпивки! А потом в лес куда-нибудь съездим, на пикничок… Хорошо?
        - Хорошо… А тебе разве домой не надо? Сегодня же выходной… Семья заждалась, наверное, когда блудная мамка нагуляется…
        - Не-а. Не заждалась. Семья на весь день из города на дачу уехала.
        - А ты почему не поехала?
        - Не захотела… Я подругу вместо себя отправила. Таньку.
        - Не понял… Как это - подругу отправила?
        - А чему ты удивляешься, не пойму? Ну, отправила и отправила…
        - Да нет, я не удивляюсь. Просто все это выглядит довольно странно, не находишь? С мужем в гости к свекрови подруга едет, а ты сама в это время - к любовнику… Ты что, мужа своего совсем не уважаешь, Лесь?
        - Почему не уважаю? Он хороший… Меня все вполне устраивает.
        - А его? Тоже устраивает?
        - Ну что ты ко мне привязался, Веничка? Что тебе от меня нужно?
        - Да ничего… Мне-то как раз ничего не нужно.
        - Совсем-совсем ничего?
        - Нет, ну почему… Я свободный мужчина, я иду навстречу своим и твоим желаниям, только и всего. А ты…
        - Ну что я? Что? Договаривай, если начал!
        - Ладно, не заводись… Все-таки ты ребенок еще, Леська. Эгоистичный ребенок. Делаешь близкому человеку подлость и даже не понимаешь этого. Совершенно искренне не понимаешь. Ну какой с тебя может быть спрос?
        - То есть ты хочешь сказать, что я дура набитая?
        - Нет, ты не дура… Ты довольно образованна, развита, читаешь много, мне с тобой интересно. А вот сознание у тебя еще совсем детское… Сама не думаешь, что творишь. Вот скажи, к примеру… Ты не боишься, что твоя эта подруга может оттеснить тебя от теплого местечка рядом с добрым покладистым мужем? Неужели у тебя этой опасливой женской чуйки нет?
        Леся даже рассмеялась, глянув на Веничку с удивлением. И переспросила возмущенно:
        - Кто? Танька? Мужа уведет? Да ты бы видел вообще эту Таньку, господи! Она ж тупая, она двух слов связать не может! Мне с ней даже поговорить не о чем!
        - Тогда я совсем ничего не понимаю… Зачем ты тогда с ней дружишь, Лесь?
        - Ну, так получилось… Это долгая история, в общем… А если коротко - Танька мне в наследство досталась. Избавиться от этого наследства трудно было, практически невозможно.
        - Как это - в наследство?
        - Да так… Танька ж сирота, в деревне выросла, в семье у тетки на побегушках. С трудом восьмилетку окончила, в школу почти не ходила. А потом деревенская тетка ее другой тетке передала, уже в город… Ну, чтобы та позаботилась о сироте, пристроила ее куда-нибудь, потому как в деревне работу трудно найти. И теткой этой оказалась комендантша нашего студенческого общежития. Пристроила Таньку вахтером, поселила аккурат в нашей комнате. Мы и не возражали, какая нам была разница, в общем? Все равно комната на четырех человек рассчитана, вот Танька и поселилась к нам четвертой. Помню, мы удивлялись поначалу, какая Танька была - совсем дикая… Так и звали ее - наша Маугли. Но не обижали, нет… Наоборот, старались помочь всячески. Девчонки в комнате все добрые подобрались, из хороших интеллигентных семей. Воспитанные, умненькие, начитанные. Носились с Танькой, чтоб не обидеть чем, чтобы она, не дай бог, разницы меж собой и нами не почувствовала… Иногда так старались, дурочки, что пытались даже под нее подстроиться. Мол, никакого различия промеж нас нет и не может быть, мы на одной ступени развития стоим. Ты не
подумай о нас ничего плохого, Тань, ни боже мой…
        - Ну а что тут удивительного? - задумчиво пожал плечами Веничка. - По-моему, это вполне нормально… Так обычно и поступает интеллигентный человек. Но если переборщить в старании… Тогда будет беда…
        - Почему беда?
        - Потому… Иногда такое слишком панибратское отношение начинать развращать того, кто на ступеньку ниже стоит. Он же, который ниже, все за чистую монету принимает. Если под него подстраиваются, значит, так и надо, и по-другому никак. А потом еще и обижаться начинает и мелко мстить…
        - Точно! Все так и было с нашей Танькой! Она, знаешь, освоилась как-то быстро, покрикивать на нас начала. Жизни учить… И никто не мог ее на место поставить. Да и не хотели, в общем… Посмеивались тихонько в своем кругу, а чтобы в глаза ей сказать - ни-ни… После института девчонки разъехались по своим городам, а я замуж вышла за своего Лешика и Таньку в семью привела прицепом. Да ее уж и не отцепить было… Городская Танькина тетка-комендантша умерла, ей квартиру оставила. Живет теперь там одна… От одиночества у нас спасается. Вот и рассуждай теперь, кто мне есть Танька - подруга или ком с горы… Правда, она нас очень часто выручает, уж этого не отнимешь. И с Лизой всегда посидит, и за квартирой присмотрит, когда мы в отпуск уезжаем. Но ведь такие отношения тоже дружбой не назовешь, правда?
        - Не знаю, что тебе и сказать, Лесь…
        - Ну да. Я и сама не могу их конкретно определить. Но иногда так хочется взять да не открыть Таньке дверь… Ну вот что мне она? Кто мне она? С ней же скучно до ужаса, неинтересно! Она ведь так и осталась той самой деревенской девчонкой-маугли, с ней говорить не о чем! Хоть бы книжки какие читала, развивалась как-то, ведь нет… И даже воображения никакого нет, напрочь отсутствует. Знаешь, я часто думала раньше, как она во всей этой скудости живет? Какие мысли в голове бродят? Ведь бродят же какие-то? А потом поняла - нет там никаких мыслей. Она в основном за жизнью других наблюдает, этого ей хватает сполна.
        - Ну да, все так и есть… - пожал плечами Веничка. - А чему ты удивляешься? Это ж понятно… Когда у человека свой внутренний мир не развит или совсем отсутствует, он вынужден обращать взор на мир внешний, внимательно смотреть за жизнью других. Причем так внимательно, что никакая мелочь этой чужой жизни от него не укроется, мышь не проскочит.
        - Да… Танька, например, про всех моих соседей все знает. Я в этом доме уже десять лет живу и ничегошеньки ни про кого не знаю, мне неинтересно. А она все знает! Кто с кем живет, кто развелся, кто скоро и от кого родит… Еще и рассказывает обо всем взахлеб, и глаза горят. И оценивает по-своему. И почти всегда злобно оценивает, с позиции своей сермяжной деревенской морали. Однажды сообщила мне, что соседка любовника себе завела. И тут же добавила - убить, мол, эту соседку мало. Мол, раздеть догола и за волосы протащить по улице, чтоб впредь неповадно было!
        - Ого! А ты не боишься, что она и про тебя может так сказать? Ты ведь тоже вроде как… С любовником-то…
        - Да не… Не посмеет, я думаю. Вообще-то она мне преданна. К тому же понимает, что если со мной поссорится, то и в дом к нам не придет больше.
        - Ну-ну… Блажен, кто верует. Я бы на твоем месте побаивался.
        - Слушай, хватит уже про Таньку, она мне и дома надоела! Что нам, заняться нечем? Поедим, а потом ты обещал меня еще и на пикничок свозить! Вставай, хватит валяться!
        Придя домой вечером, она долго и расслабленно отлеживалась в душистой ванне, закрыв глаза и изо всех сил убеждая себя, что она счастлива, ну абсолютно, ну совсем счастлива! И тоска ее - временное явление, скоро пройдет… Потому что причин для нее нет. Потому что все у нее есть - и дом, и семья, и достаток, и какая-никакая подруга, и любовник - все есть… Да и тоска ее - это предчувствие организма перед ежемесячно настигающим каждую молодую женщину синдромом, от которого никуда не денешься. Надо только перетерпеть - всего и делов-то…
        А проснувшись воскресным поздним утром, она опять два часа лежала в постели, пялилась бесцельно в потолок, безуспешно уговаривая себя встать и заняться той тысячей накопившихся маленьких дел, на которые каждой уважающей себя женщине просто необходимо бывает потратить хотя бы половину своего выходного дня.
        Вставать не хотелось, хоть убей. «Господи, да что это со мной? - в который уже раз подумалось ей со страхом. - Может, у меня нервная болезнь какая образовалась? Из-за чего мне так плохо-то? Может, и правда надо съездить куда-нибудь? Просто удрать от тоски?»
        От одной мысли, что выходные уже почти прошли, что завтра утром хочешь не хочешь, а надо вставать и снова тащиться на работу, к горлу подступала противная тошнота, будто предстояло ей завтра не красиво отсиживаться целый день на крутящемся кожаном стульчике за удобным офисным столом, а как минимум махать молотом на укладке рельсов и шпал в грубой оранжевой тужурке…

* * *
        На работе своей Леся занималась тем, что не делала практически ничего. Так уж получилось, и первое время она очень радовалась такому безделью. Сидела за компьютером с умным видом, смотрела на суетящихся сослуживцев насмешливо - давайте, давайте, суетитесь, мне жалко, что ли? Сами ж меня к серьезному делу не привлекаете, потому я в собственном безделье не виновата!
        Как оказалось потом, безделье это и было на самом деле очень тяжким трудом, поскольку в безделье время становится тягучим и невыносимым, и мучает чувство вины и неопределенности от этой дурацкой никчемности. Ты не хочешь, а оно все равно мучает! Сидит в подсознании, растет с каждым днем. Кто на работе не работает - тот знает… А кто много работает, тому эти страдания вовсе непонятны, ему и не объяснишь…
        Устроил ее на это место Лешик, под крылышко к своему двоюродному брату Лене или Леониду Павловичу, директору фирмы «Система». И все кругом знали о том, что уважаемая Олеся Николаевна Ростовцева, экономист согласно штатному расписанию, является ближайшей его родственницей, и относились к этому соответственно: кто-то перед Лесей заискивал, кто-то пытался дружить, а кто-то намеренно держался в сторонке по принципу - от начальства подальше, себе спокойнее. И заданий ей никаких не давали, и обязанностей у нее никаких не было. Деньги на зарплатную карту приходили исправно - чего еще желать? Сидит себе женщина и сидит, с интернетом забавляется - да и пусть себе. Жалко, что ли… А то, что эта женщина чувство вины испытывает, так ничего страшного, ее проблемы. Его ж глазами не видно, это чувство вины!
        Может, так бы она и сидела еще много лет, если б не случилось то, что случилось. Два дня назад на место ушедшей на пенсию тишайшей Анны Николаевны, занимавшей должность начальника финансового отдела, Леня привел в фирму свою боевую подругу Марину, с которой Леся была знакома шапочно и даже обрадовалась сначала ее приходу, а потом быстро сникла, услышав случайно их с Леней разговор из приемной, куда забежала на минутку к секретарше Верочке.
        - Леня, она же не экономист! Ты что, сам не видишь?! - возмущенно кричала Марина. - Мне экономист нужен, а она просто пустое место, и все! Нет, я понимаю, конечно, она твоя ближайшая родственница, тебя брат попросил… Но почему она должна чужое место занимать, скажи? Что мне с ней прикажешь делать? Я так работать не смогу, Лень! Это ж дискриминация остальных сотрудников получается!
        - Да нет никакой дискриминации, они привыкли… - попытался оправдаться Леня.
        - Что значит - привыкли? Ты о чем говоришь сейчас? Может, и в самом деле привыкли, я не знаю, но я так работать не смогу!
        - Ну, Мариночка, ну что ты так сердишься… - снова начал тихо оправдываться Леня. - У нее образование как раз экономическое, они же с Лешкой один институт оканчивали! Ты ее натаскаешь маленько, она девочка сообразительная, будет работать. А?
        - Да некогда мне ее натаскивать! - бушевала Марина. - И вообще… Почему она сразу нормально не работала, если образование есть? Почему так получилось, Лень, не пойму? У тебя же полный бардак в документах, все цифры с потолка взяты! И при этом человек сидит, ничего не делает, зарплату получает! Ты что, не понимаешь, чем тебе это грозит? Мне срочно нужен толковый экономист, Леня! Делай что хочешь! Иначе я у тебя работать не буду!
        - Успокойся, Мариночка! Я что-нибудь придумаю, обещаю тебе… Ты же знаешь, как я тобой дорожу!
        - Да, дорожишь ты… Однако от жены своей все равно не уходишь. Еще и меня в своих целях пытаешься использовать, чтобы я в твоей фирме порядок навела! А как его наведешь, этот порядок, когда у тебя такие безобразия творятся? Ну как, скажи?
        - Да, ты права… Но я обязательно что-нибудь придумаю, Мариночка, обещаю тебе!
        - Вот и придумывай, и как можно скорее! Держишь серьезную фирму, а сам развел тут демократию пополам с семейственностью! Ну как не порадеть родному человечку, да?
        - Но все ведь в твоих руках, Мариночка… Сделай из Леси хорошего специалиста, ты ведь это можешь!
        - Да как это можно сделать, если человек сам не развивается, сам палец о палец ударить не хочет? Если б она хотела, давно бы чему-то научилась! А так… Я понимаю, Лень, ты очень добрый. Но иногда такая доброта просто вредит, она хуже преступления бывает. Вот и получилось, что твоя Леся - никчемный плохой специалист. А для меня плохой специалист - он уже не человек! Потому что каждый должен что-то конкретное уметь, это в его интересах! Что-то одно выбирать - или ты пустая звездулька из инстаграма или тиктока, или хороший специалист, третьего не дано!
        - И все же, Марина, прошу тебя… Не делай пока резких телодвижений в сторону Леси, а то мне перед Лешкой неудобно. Будем считать, что это моя личная к тебе просьба, ладно? Одна-единственная… А в остальном… Делай что хочешь, даю тебе полный карт-бланш!
        Леся стояла, замерев, слушала, паниковала тихо. Похоже, закончилась ее спокойная жизнь, надо бежать отсюда. Это ж ясно, что Марина попросит ее на выход, потому лучше самой уйти вовремя, чтоб не усугублять… И в то же время зрел в душе какой-то протест, и даже была готова мысленно возразить этой Марине, возмутиться даже… Ну да, мол, ты права, Мариночка, специалист я действительно хреновый, спорить не буду. Не знаю, какую цифру к какой присобачить, как отчет составить и как мыслить аналитически. Но я ж не виновата, что по дурости себе специальность выбрала, которая мне и неинтересна совсем! Что я тогда вообще понимала, когда после школы в институт поступала? Разве я умела тогда в себе разобраться, кто мне и что подсказал? Да если хочешь знать, у меня все так в жизни выходит - как бы случайно, как бы ненароком под ноги подкатывается… И образование случайным получилось, и замужество тоже - по глупому залету… И да, опыта у меня никакого нет, откуда ему было взяться-то? Сразу после института в декрет с Лизкой ушла и сидела с ней дома пять лет… Это у тебя ни мужа, ни котенка, ни ребенка - скачи себе резво
по карьерной лестнице через две ступеньки! А я, значит, плохой специалист - уже и не человек! Ну и сволочь же ты, Мариночка… А еще в гости к нам с Лешиком приходила, и мы принимали тебя вполне душевно, жену Лёнину обманывали! Эх ты…
        Жалость к себе накатила тугой волной, даже слезу из глаз вышибла. Вернулась из приемной, тихо села на свое место, подумала злобно - все вечером Лешику расскажу! И что Леня любовницу свою на фирму притащил - тоже…
        Лешик к ее новостям отнесся, к удивлению, спокойно.
        - Да не бери в голову, Лесь! Ну, привел в фирму Марину, и что? Он знает, что делает. Она девка умная, во всем разберется.
        - Да, Леш! Конечно, разберется! В первую очередь уволит меня, и все дела! Что мне, снова без работы дома сидеть?
        - Да ничего она с тобой не сделает, успокойся! Она ж такая… Ей обязательно пошуметь надо, территорию свою обозначить, а дальше все устроится как-то, утрясется.
        - Так она говорит, что ей хороший специалист на это место нужен…
        - Да знаю я про твое место и знаю, что Марине от этого места нужно. Я ж неплохой аудитор, Лесь… Если нужно будет, сам приду, полную проверку отчетности проведу, все за тебя сделаю как надо, все бумаги представлю. Так что для Марины тоже в этом свой плюс есть - не надо будет аудитора приглашать. Успокойся, не нервничай. Ты и так в последнее время будто сама не в себе…
        И она успокоилась. По-прежнему ходила на работу, и Марина ее не трогала. То есть вообще не замечала ее присутствия, смотрела в ее сторону пустыми злыми глазами. Неприятно было, конечно, хотя пережить можно.
        И в этот понедельник тоже, казалось, все было как обычно. Пришла на работу, уселась за стол, включила компьютер. Потом взяла свою чашку, медленно направилась к кофемашине. И пока та урчала утробно, почувствовала спиной - нет, все не так, как обычно… Слишком выжидательная атмосфера кругом, будто должно произойти что-то. Вот Аня Белкина за соседним столом глянула на нее быстро и тут же отвела взгляд, спряталась за монитором. И Лена Лаврова, с которой у нее были сдержанно-приятельские отношения, поздоровалась так сухо, будто остерегалась чего.
        Значит, без нее тут прошла какая-то информация, которую уже обсудить успели. Про нее информация, понятное дело. Она даже разозлилась слегка - делать им больше нечего, что ли? Работать не могут, разворота действия ждут? Кровавых событий, отмщения и возмездия? Аз есть воздам? Каждому по труду, от каждого по способностям?
        - Лесь, тебя шеф еще с утра спрашивал… - заглянула в дверь Верочка, выразительно мотнув головой в сторону приемной. - Давай быстрее, а то он уже сердиться начнет!
        - Да, сейчас иду. Только кофе выпью…
        Она с грациозной осторожностью донесла свою чашку до стола, уселась на стул, с вызовом закинула ногу на ногу. Вот так вот вам, ага! Думаете, я испугаюсь, что ли? Это же вы вскакиваете со своих мест и несетесь в кабинет к шефу как оголтелые, когда вас вызовут, а я буду кофе свой допивать спокойно… А вы сидите и ждите! Вы, специалисты-отличники, прекрасные добросовестные работники, завистливые и злые! Вы все хотели бы оказаться на моем месте, хотели бы с удовольствием променять свою старательную рабочую суету на мою расслабленную никчемность!
        Наверное, Веничка, увидев ее сейчас, опять бы сказал, что она эгоистка. И что гордыни в ней много. И что она не права… Но разве она виновата в том, что все именно так сложилось? Да и насчет гордыни… Еще неизвестно, у кого этой гордыни больше - у того, кто в данный момент злорадствует, или у того, кто навстречу плохим новостям должен идти…
        Она уже не сомневалась, что новости будут плохие. Ровно через десять минут, допив кофе и грациозно соскользнув со своего крутящегося стула, пошла к двери, красиво закидывая в модельной походке ногу. Взмахнув для пущего эффекта шикарной гривой, с достоинством вышла из кабинета, аккуратно притворив за собой дверь.
        - Чего звал? - спросила она, заходя к Лене и улыбаясь ему теплой родственной улыбкой. - Случилось что?
        Леня глянул на нее коротко и отвел взгляд. Потом снял очки, положил их перед собой, сильно потер ладонями глаза, пробормотал тихо:
        - Голова чего-то с утра болит, сил нет… Может, сегодня магнитная буря какая, ты часом не слышала?
        - Нет. Не слышала. Я в магнитные бури не верю. Говори, Лень, чего звал, не стесняйся. Уволить меня хочешь, да?
        - Ну почему сразу уволить… Нет, Лесь, нет… Но ты понимаешь, тут такое дело… Обстоятельства так складываются… Ты понимаешь…
        - Понимаю, Лень. И даже имя этим обстоятельствам знаю. Мариной их зовут, правильно?
        - Да при чем здесь Марина…
        - При том, Лень, при том. Я случайно услышала ваш разговор, уж извини, так получилось. И знаешь, я очень хочу тебя спросить, мне очень интересно… Твоя Оля знает, что ты свою любовницу в фирму привел?
        - А вот это уже мое дело, Лесь! Вот не надо мне…
        - Да я понимаю, что не надо. Просто мне удивительно… Как ты так неосторожен-то, а? Ведь с огнем играешь, ей-богу!
        - А ты что, вздумала меня шантажировать, что ли?
        - Да брось… Как тебе в голову такое пришло? Нет, конечно. Просто… Тебе Олю свою не жалко? Сколько лет уже ты ее обманываешь, а?
        - А ты, Лесь? Тебе своего Лешу не жалко?
        Она опешила, даже слегка отступила от неожиданности. А Леня, воспользовавшись ее замешательством, проговорил быстро:
        - Может, я тебя пока переведу к менеджерам, а? Там работа такая интересная, творческая… И коллектив хороший, ребята молодые…
        - Нет! - неожиданно для самой себя резко произнесла Леся. - Нет, я не хочу…
        - Ну мало ли, чего ты хочешь, чего не хочешь… - поднял на нее удивленные и даже слегка возмущенные глаза Леня. - Я ведь не увольняю тебя, сама понимаешь… Просто так для всех лучше будет, Лесь.
        - Для кого - для всех? Для Марины? Для тебя?
        - В первую очередь для тебя!
        - И чем это для меня лучше? Какой из меня менеджер, Лень?
        - И правда. Никакой. Но ведь и экономист тоже никакой… Так какая тебе тогда разница?
        - Ты… Ты сейчас обидеть меня хочешь, да?
        - Ну почему сразу обидеть… По-моему, ты сама себя хорошо обижаешь, находясь в этой ситуации. Разве не так? Пора бы тебе хоть чему-то дельному научиться, Марина права. Иначе сама себя погубишь. Неужели ты этого не понимаешь, а?
        Вот что она могла ему ответить? Что и впрямь сама про себя все понимает? Что и без того последние дни пребывает в ужасной тоске? Что даже ее любовник, который с ней кроме любви говорить больше ни о чем не должен, тоже все время пугает ее темным временем для души? Что еще немного, и… Даже думать страшно, во что превратится это многоточие!
        - Хорошо, Лень… Я согласна. Только… Сначала дай мне отпуск, пожалуйста. На две недели. А потом уже видно будет… Может, я вообще после отпуска сюда не вернусь.
        - Отпуск? А ты что, не насиделась дома во время весеннего локдауна? Или съездить куда-то хочешь, развеяться?
        - Да, хочу. Именно так, развеяться. Так дашь отпуск или нет?
        - Да ради бога, Лесь! С отпуском ты это и впрямь хорошо придумала! - расплылся Леня в радостной улыбке. - Съездишь куда-нибудь, а потом с новыми, так сказать, силами приступишь к новой должности! Интересной и неизведанной! А всем мы объявим, что ты сама в менеджеры попросилась, поэтому и пришлось нам срочно нового экономиста искать…
        - Ну-ну… - саркастически улыбаясь, кивнула Леся. - Круто принялась за работу Мариночка, ничего не скажешь! И за работу, и за тебя тоже…
        - Лесь, не надо! Ну что ты опять? Это уже наше с ней дело! Иди и оформляй отпуск! Иди, иди, мне совещание пора начинать… - решительно отправил он ее из кабинета, едва сдерживая раздражение. - И завтра уже можешь не выходить, отдыхай на здоровье…
        Уже через полчаса, подписав заявление на отпуск, она вышла из офиса и направилась в ближайшее туристическое агентство, по пути соображая, куда бы ей срочно уехать. Почему-то хотелось именно так - срочно. Чтобы ни дня больше дома не задерживаться. Так и зудело что-то внутри нетерпением - уехать, уехать!
        Ей повезло - будто ждала ее горящая путевка в сочинский санаторий, от которой кто-то в этот день отказался. И вылетать надо уже завтра… Осталось за вечер только чемодан собрать!
        Что она и делала вечером очень сосредоточенно. Даже Лешика не слушала особо, что он там ей говорил… А что он мог говорить - и без того было ясно. Про то и говорил, что она хорошо отдохнет, что нервишки подлечит, которые в последнее время расшатались, что они с Лизочкой и без нее хорошо справятся, а если будут какие-то трудности, то верная Таня всегда поможет… И что работать менеджером в фирме у Лени тоже не так уж плохо, пусть она ничего не боится. Работа как работа, не хуже других. Вон, Таня приемщицей в химчистке работает, и ничего, ей нравится…
        Она подняла голову, посмотрела на него зло - при чем тут Танина химчистка? Ты еще с уборщицей, которая у нас на лестничной клетке убирает, меня сравни! Но говорить ничего не стала, лишь пробурчала себе под нос:
        - Жалко, что одноместный номер мне не достался, только двухместный… Это значит, еще и подселить могут бог знает кого…
        - Да все будет хорошо, Лесь, не переживай! Отдыхай спокойно.
        - Я не переживаю, Лешик. Все хорошо. Просто мне очень нужно куда-то уехать…
        Хотела еще что-то сказать, но вместо этого чуть не расплакалась. Махнула рукой, ушла в ванную, оставив мужа в полной растерянности. Уже в ванной услышала, как в дверь позвонили, как из комнаты прилетел Танькин голос - опять приперлась, зараза! Конечно, куда ж мы без Таньки-то? Наш пострел везде поспел!
        Рано утром Лешик отвез ее в аэропорт. Махнув на прощанье рукой, она вошла в зону вылета, тем самым будто разом отгородив себя от него. От его доброты и покладистости, от любви, от чувства своей вины, что не ценит по-настоящему это счастье… Конечно, дура она, что не ценит. И тем не менее - так хочется от всего этого счастья вдали побыть!

* * *
        Сочи… Сочи! Как же она любила этот город, с детства любила. Каждое лето, помнится, отец отправлял их с мамой в военный санаторий, и они отдыхали там подолгу, и даже надоедало слегка, и домой ужасно хотелось. А потом они с Лешиком в Турцию начали ездить, в Таиланд, еще куда-то… И сочинская атмосфера уже подзабылась, и вот теперь оказалась актуальной на фоне таких неожиданных для всех событий. И хорошо, наверное. И потому - здравствуй, Сочи, город летнего беззаботного детства! Может, излечишь мою заболевшую непонятной тоской душеньку, прикоснешься к ней морской волной, огладишь солнышком? Хотя, может, я и не заслужила, не о том прошу… Люди сюда едут от усталости освободиться, отдохнуть от тяжких жизненных забот, а у меня, получается, ни того, ни другого нет… Ни усталости, ни тяжких забот…
        Ну да ладно. Надо сначала до места добраться, осмотреться. С удовольствием вдыхая вкусный, пахнущий привядшими от зноя розами воздух, Леся села в машину к нарочито доброжелательному дядьке-таксисту и, подставив лицо упругому южному ветру и высунув в окно маленькую ладошку, отдалась положенным на дорогу до ее санатория сорока минутам быстрой езды. Из магнитолы неслись веселые песенки четырех красивых девочек из некогда популярной группы, бездумно и завлекательно поющих про «бананы, кокосы, апельсиновый рай…». Наверное, дядьке-таксисту они очень нравились, или вспомнил под их песенки что-то свое, лично приятное - вон как довольно улыбается! И головой двигает в такт, и даже подпевать что-то пытается. Смешной какой…
        Высунулась в окно, будто хотела глотнуть теплого ветра, и он тут же принял эту игру, отбросил волосы назад, упруго окатил шумом дороги. Водитель глянул на нее слегка недовольно - не надо так, мол… Но не сказал ничего. А ей снова подумалось вдруг - хорошо, что я сюда приехала! Оторвалась от всех! Пусть они остаются там, в северном холодном городе, с их проблемами, карьерами, суетой, завистью, правильно-квадратной любовью… А я сегодня уже буду в море плавать! Далеко заплыву, чтобы устать, а потом вернуться…
        Время было далеко послеобеденное, когда такси лихо остановилось у знакомых ворот санатория. Да, они когда-то были тут с мамой, она вспомнила! Тут пляж был хороший, пологий. Купаться сюда из своего военного санатория ходили… Услужливый дядька-таксист шустро вытащил из багажника ее чемодан, быстрым движением цапнул из рук деньги. Пожелал хорошего отдыха, заскочил обратно в машину и тут же рванул с места, торопясь подхватить голосующих на дороге двух голоногих молодых девиц.
        Вежливая администраторша за стойкой сообщила: «Ваш номер пятьсот сорок седьмой. Соседка ваша сейчас в номере. Второго ключа нет, извините». Она встрепенулась было - как это нет второго ключа? Но женщина тут же состроила виноватую улыбку, подняла бровки, принялась объяснять что-то про временные неудобства, про утерю ключей прежними отдыхающими… Не хотелось с ней спорить, хотелось быстрее прийти в номер. А с ключами потом можно разобраться, поскольку неудобства обещают быть временными. Слава богу, хоть лифт работал, и на том спасибо. А то бы еще пришлось и чемодан тащить на пятый этаж! Ненавязчивый сервис, что ж… Это ж не отель пятизвездочный. Это санаторий. Надо принять, ведь знала, куда ехала!
        Уже идя по красной ковровой дорожке коридора к своему пятьсот сорок седьмому номеру, она услышала обрывки странных звуков, похожих на истерические женские рыдания. С каждым новым шагом в сторону ее номера звуки эти все усиливались, уже можно было разобрать отдельные, произносимые на очень высокой ноте слова. «Господи, неужели это из моего номера? - Похолодела она от ужаса. - Не дай бог… Мне сейчас только скандальной соседки для полного счастья не хватает!»
        «Полное счастье» вскоре предстало перед ней в образе могучей крашеной блондинки неопределенного возраста от сорока до пенсии, когда она, деликатно постучав, решилась открыть незапертую дверь номера.
        - Вам кого? Вы кто вообще? - набросилась на нее блондинка, злобно уставившись красными и опухшими от слез глазами с черными разводами от потекшей дешевой туши. - Что вам здесь надо, женщина? Вы же видите, этот номер занят!
        - Да, собственно, ничего такого мне не нужно, - вежливо улыбаясь и затаскивая за собой в номер чемодан, ответила ей Леся. - Просто живу я здесь, вот и все. У меня путевка на десять дней - такая же, как и у вас, я полагаю… А номер этот двухместный, если вы успели заметить.
        - А… Ну да… Я как-то не сообразила сразу… Просто я три дня уже одна живу, вот и подумала, что никого больше не подселят… А они взяли и подселили, значит!
        - Да. Взяли и подселили. Ничего не поделаешь, - довольно равнодушно ответила Леся.
        - Да. Да… Заходите, располагайтесь, раз так… - запоздало проявила гостеприимство соседка.
        Леся нерешительно прошла из маленького квадратного коридорчика в номер, удивленно уставилась на молодую женщину в полицейской форме, сидящую на второй кровати.
        - Не поняла… - обернулась она к заплаканной соседке. - Что здесь у вас происходит? Это же моя кровать, как я понимаю…
        - Да вы не пугайтесь, я сейчас уйду! - улыбнулась ей доброжелательно женщина. - У Зои Михайловны, соседки вашей, происшествие небольшое случилось. Вот, сидим, разбираемся… Протокол пишем… Но мы уже закончили, я ухожу!
        - То есть как это вы уходите? - снова завопила блондинка Зоя Михайловна, заставив Лесю испуганно вздрогнуть. - А как же мои деньги? На что я буду здесь жить, как вы думаете? Я на паперть должна идти, милостыню просить? Или… Всяким непотребством их зарабатывать, на панель пойти? Что вы мне вообще предлагаете?
        Леся хмыкнула тихонько, насмешливо оглядев неказистое тулово Зои Михайловны, и живо представила ее, стоящую на панели. То еще было бы зрелище, конечно. Посмеяться бы сейчас от души, да ведь обидится… Еще ведь жить с ней рядом придется…
        - Ну успокойтесь, Зоя Михайловна, успокойтесь… - продолжала увещевать беднягу женщина в форме. - Что ж теперь делать, всякое в жизни бывает! Позвоните домой, попросите родственников вам еще денег выслать…
        - Мне некому звонить! У меня нет таких родственников! Это вы, вы обязаны найти мои деньги! Вы же полиция, это я к вам с заявлением обратилась! Немедленно верните мне мои деньги, слышите?
        - Каким образом, Зоя Михайловна? - спокойно улыбаясь, тихо продолжала женщина. - У вас же их не украли. Их же, простите, ветром унесло! Вы же сами проявили неосторожность, разложив их на балконе сушиться… А к ветру какие могут быть претензии, ему же протокол о задержании не вручишь, наручники на руки не наденешь! И дознавателя к нему не пригласишь!
        - Почему вы со мной разговариваете как с дурочкой? При чем здесь ветер вообще? Ну да, я разложила деньги на балконе, потому что они были мокрые… Я их просушить хотела… Но я же не предполагала, что… Да господи, что я вам объясняю опять! В который уже раз! - воздела с мольбой руки к потолку Зоя Михайловна. - Ну вы же полиция, в конце концов! Делайте что-нибудь, не сидите сиднем! Оцепите территорию, организуйте людей… Или как там это у вас называется? Проведите операцию по задержанию преступников! Ведь кто-то же нашел мои деньги, когда их ветром сдуло, правда?
        - Да какая операция, о чем вы… Я всего лишь участковый инспектор, меня к вам администрация по вашему настоятельному требованию вызвала… Я никаких операций производить не уполномочена…
        По лицу женщины было видно, что она ужасно устала от долгого общения с Зоей Михайловной. И не чаяла, как бы поскорее от нее смыться. Вон, даже протокол какой-то состряпала, бедняжка…
        Надо бы ей помочь как-то из номера выбраться, удрать от этой зануды. Симпатичная женщина. Видно, что вежливая и просто нахамить этой Зое Михайловне никак не решается. Да, надо помочь…
        - Послушайте! - решительно обратилась к ней Леся, сделав шаг вперед. - А можно вас попросить встать с кровати? Вообще-то это моя кровать, вы на ней сидите… А я так устала… Не могли бы вы мне ее освободить?
        Подошла ближе, подмигнула слегка. И добавила нарочито грубовато:
        - Желательно, чтобы вы и номер освободили, конечно… Мне переодеться надо, душ принять, чемодан разобрать… Я что, при вас все это делать должна?
        Она снова подмигнула ей незаметно, и женщина улыбнулась благодарно и даже привстала с места, чтобы уйти, да не тут-то было. Зоя Михайловна ей этого не позволила - встала перед ней грозным соляным столбом.
        - Нет, это кошмар, кошмар! Я буду на вас жаловаться! Ну что мне делать прикажете, что?! Хотя бы по-человечески мне что-то посоветуйте, если как полицейский сделать ничего не в состоянии!
        - Ну, если по-человечески… Для начала вам нужно просто успокоиться и принять ситуацию. А выход всегда найдется! Билет-то обратный у вас есть! Вот и отдыхайте, что ж… Питание по путевке у вас предусмотрено, так что особой трагедии я не вижу… А на мелкие расходы можно попросить небольшую сумму и у знакомых, если у вас родственников нет. Они вам на карту перешлют…
        - Я? Просить? Да я в жизни ни у кого ничего не просила! - гордо вскинув всклокоченную голову, с пафосом произнесла Зоя Михайловна. - Я не из тех, кто унижает себя подобными просьбами!
        - Хорошо, хорошо, уважаемая Зоя Михайловна, - устало произнесла женщина, как-то при этом извернувшись и поднимаясь с кровати. - Пусть будет так… Вы гордая, вы не можете… Я сейчас попрошу и садовника, и дворника - они еще раз на территории посмотрят. Может, и найдется что-то! Хотя вроде уже смотрели…
        - Ага, смотрели! Их просто обыскать надо, и все! Это они мои деньги захапали, я уверена!
        - Нет, Зоя Михайловна. Я с ними была, когда они территорию осматривали. Денег ваших они не нашли. Ветер был сильный… А сейчас мне надо идти, извините…
        Она торопливо проскользнула мимо снова горько заплакавшей Зои Михайловны, аккуратно захлопнула за собой дверь номера. Леся, сев на свою кровать и поневоле изобразив на лице дежурную мину сочувствия, автоматически потянулась к своей сумке, достала нераспечатанную пачку «Вога» и зажигалку. Вдруг захотелось курить, хотя бросила вроде. А пачку сигарет сунула в сумку в последний момент, когда из дома уже выходила. А сейчас вдруг… Может, слишком убойное напряжение шло от этой Зои Михайловны, может, осознание накатило, что ей придется жить рядом с этим опасным напряжением?
        - Я попрошу вас не курить в номере! - отняв руки от заплаканного лица, капризно и громко произнесла Зоя Михайловна. - Я не могу дышать табачным дымом!
        - Да я и не собиралась… Я на балкон выйти хотела… На балконе-то можно, надеюсь?
        «О боже! Вот это я попала так попала… - обреченно подумала Леся, выходя на балкон и прикуривая сигарету. - Что ж мне теперь делать-то? В другой номер проситься? Так ведь не переселят, наплыв отдыхающих большой…»
        Зоя Михайловна тут же притащилась следом за ней, рухнула на раскинутый полосатый шезлонг, удивленно и жалобно крякнувший под ее грузным телом, и, все еще продолжая всхлипывать, уже более миролюбиво спросила:
        - Вас как зовут-то, девушка? И не познакомились даже…
        - Олеся. Можно просто Леся.
        - Представляете, Олеся, я ведь всего три дня назад приехала, еще и оглядеться толком не успела. И чего мне в голову вдруг взбрело - постирушки срочно затеять? Совсем забыла, что в кармашке юбки все мои деньги зашиты! Вот же привычка деревенская - деньги в одежде прятать! Уже в кровь мою въелась, наверное. Нет чтобы на карте держать… Сколько раз себя за это ругала… Когда юбку замочила, тогда только и вспомнила! Хорошо хоть порошка не успела насыпать! Хотя теперь уж какая разница, чего это я про порошок-то… В общем, разложила я мокрые купюры на балконе сушиться, а утром как дверь открыла - так и все! Вмиг откуда-то ветер поднялся, такой сильный сквозняк! И прямо на моих глазах все деньги разом с балкона и унесло! Просто вихрем! За ночь-то они подсохли и так, знаете, легко вспорхнули - ни одной бумажки не осталось! А я стою и смотрю, только рот открываю, как рыба… Ничего понять не могу!
        - Так, может, надо было сразу поискать пойти? - участливо спросила Леся, выбросив недокуренную сигарету за перила. - Не полицию вызывать, а самой бежать вниз?
        - Думаете, я не искала? Я полдня ходила, все газоны, все кусты оползала! И в администрацию обращалась, и к директору ходила, а что толку? Да, они заставили дворника да садовника тоже искать… Потом вот участкового прислали, чтоб отделаться… Я ведь на эту женщину, которая из полиции, от отчаяния уже сорвалась, хотя и понимаю, что она сделать ничего не может… Хорошая женщина, жалко ее. Да только мне саму себя еще жальче, поймите… Я ж эти деньги, считай, год копила, хотела тут покрасивше пожить… Думала, что загорю, приоденусь, даже мужичка какого найду… А теперь что? Теперь придется за забором сидеть весь санаторный срок, тут ведь без денег и шагу не ступишь! Чтобы до центра города доехать, и то за билет на автобус заплатить надо! А у меня ни копейки… Ни копеечки не осталось, представляете? Вот беда так беда…
        Она снова начала плакать, вытирая дрожащими руками черные от туши слезы и размазывая по щекам яркую красную помаду. Леся тихо прошла мимо нее в номер, достала из лежащей на столе сумки кошелек, вытащила из него две стодолларовые бумажки и, нахмурив брови, озадаченно посмотрела в сторону балконной двери. Потом, сунув решительно одну бумажку обратно в кошелек, снова вышла на балкон, протянула купюру Зое Михайловне.
        - Вот, возьмите, вам на первое время хватит…
        - Ой, это что? - испуганно уставилась на купюру Зоя Михайловна. - Это доллары, что ли?
        - Ну да, доллары. Дойдете до обменника, на рубли поменяете. Я бы вам и рубли дала, но у меня почти вся наличка на карте… А вы говорите, у вас карты своей нет…
        - Ой, да что вы, Олеся… Я даже не ожидала… Огромное вам спасибо! Вы меня просто спасли!
        - Да перестаньте… Что вы…
        - Нет, нет! Не говорите так! Вы замечательная, вы очень добрая девушка! - с прежним истерическим надрывом в голосе начала благодарить Зоя Михайловна. - Я вам непременно верну, как только смогу! Я вам вышлю потом, когда домой приеду!
        - Да нет, возвращать ничего не нужно… - поморщилась Леся, махнув рукой. - Со всяким такое может случиться… Я же понимаю…
        - Ну как же, что вы! Я долги всегда возвращаю! Я не из таких! Как вы могли подумать?
        - Хорошо, хорошо! Как хотите, Зоя Михайловна! Как вам будет удобно… - быстро проговорила Леся, выходя с балкона и садясь на свободную кровать.
        Зоя Михайловна тут же притащилась с балкона вслед за ней, снова начала доказывать со всей страстью, что она «не из таких»:
        - Ни разу такого не было, чтобы я кому-то долг задержала! Я всегда долги отдаю! Из некоторых надо годами долги вытаскивать, а я не такая, да! У меня сердце всегда не на месте, когда чего-то кому-то должна!
        Леся прикрыла глаза, вздохнула незаметно - вот же зануда какая… И что теперь делать прикажете? Как в таких условиях отдыхать и расслабляться душевно? Нет уж, надо срочно бежать отсюда, иначе за пару дней такого соседства свихнешься окончательно… Надо пойти к администратору и в ножки упасть, чтобы в другой номер переселили. Сто долларов в паспорт сунуть и попросить…
        Подскочив с кровати, она ринулась было к двери, потом вернулась обратно, чтобы взять сумку. Зоя Михайловна наблюдала за ней удивленно, моргала белесыми ресничками. Быстро спустившись на лифте и увидев у стойки администратора ту самую белокурую женщину в милицейской форме, улыбнулась ей приветливо.
        - Что, пришли другой номер просить? - улыбнувшись сочувственно в ответ, поинтересовалась женщина. - Да, не повезло вам с соседкой, понимаю… - обратившись к администраторше, жалостливо попросила: - Тань, может, посмотришь чего-нибудь для бедной женщины, а?
        - Что вы, Людмила Петровна, откуда? Сейчас же самый сезон! Такой наплыв идет - вообще мест свободных нет! У нас никогда такого наплыва не было! Люди ж устали по домам сидеть, сами понимаете, все к морю рванули… Если только через два-три дня что-то освободится… - развела руками Таня, переведя взгляд на Лесю. - Вы подойдите ко мне послезавтра к вечеру, что-нибудь придумаем… Да и то не факт, что получится, я заранее ничего не обещаю. Уж потерпите как-то…
        - Хорошо, два дня я еще, может, и переживу, спасибо и на этом… - обреченно произнесла Леся, тяжко вздохнув. - Не лететь же теперь обратно домой, в самом деле! Отсижусь на пляже… Но хотя бы вопрос со вторым ключом от номера постарайтесь побыстрее решить! А то моя соседка уйдет на целый день куда-нибудь, и буду я куковать под дверью!
        - Так вы ее попросите, чтобы ключи на стойке оставляла! Все ведь так делают!
        - Ага, ее попросишь… Она по своим законам живет, насколько я поняла. Ну да ладно, чего уж теперь говорить…
        Поднявшись на лифте к себе на пятый этаж, она обнаружила дверь своего номера запертой и долго стучала в нее костяшками пальцев, пока из приоткрытой двери соседнего номера до нее не донеслись знакомые уже истерически-пафосные причитания своей соседки. Только прибавилось к ним немного берущих за душу ноток проникновенности и чуть-чуть, пожалуй, некоторого даже кокетства…
        - Представляете, совсем без средств, совсем одна, в незнакомом городе… Это кошмар какой-то, не знаю даже, что мне теперь делать… Ведь прямо на моих глазах все деньги ветром унесло, ни одной копеечки не осталось! Я уж все глаза проплакала, а мне и пожаловаться даже некому, и помочь мне некому…
        - Ну что ты, дорогая, не надо так плакать! Женщине совсем нехорошо плакать! Такая красавица, а слезы льешь… Аллах меня накажет, если не помогу такой женщине… - успокаивающе журчал в ответ ласковый мужской голос с ярко выраженным южным акцентом, смягчающим согласные и тягуче растягивающим гласные.
        «Может, он ей сутками напролет помогать-то будет, а? Вот было бы хорошо!» - с надеждой подумала Леся, осторожно постучав в дверь соседнего номера.
        - Извините, мне бы ключ забрать… - улыбнулась она вышедшему на ее стук пожилому мужчине явно азиатской наружности. - Попросите у Зои Михайловны ключ от номера, пожалуйста…
        Кое-как отделавшись от навязчивого приглашения зайти в гости «випить чуть-чуть вино и покушять сладкий-сладкий фрукты», Леся проскочила мышкой в свой номер, закрыла дверь, вздохнула свободно. Потом стянула с себя одежду, встала под спасительный душ. «Сейчас поужинаю, возьму пива и пойду на пляж, буду там сидеть, пока совсем не стемнеет! Пить пиво, ни о чем не думать и сидеть, на море смотреть…»
        Спускаясь после ужина по выщербленным ступенькам старой гранитной лестницы с помпезными вазонами по краям и заслышав приближающийся шум морского прибоя, она ощутила вдруг резкую перемену в себе, как будто прошла по телу тонкими иголочками непонятная дрожь, похожая на волнение перед трудным испытанием, в которое надо броситься головой вниз, обязательно надо, и очень хочется, и очень страшно… «Застоявшийся адреналинчик наружу просится, - подумала она, улыбнувшись. - Вот сейчас заплыву далеко-далеко, а потом расслаблюсь с устатку, и будет мне счастье…»
        Море встретило ее теплой и прогретой насквозь водой да легкой волной, тихо шуршащей мелкой прибрежной галькой. Постояла на берегу немного, пытаясь поймать предвкушение удовольствия, потом медленно вошла в воду и поплыла, чувствуя себя гибкой, невесомой и бестелесной, как, наверное, чувствует себя в теплом море маленькая холодная рыбка с подвижным и тонким, прозрачным почти хребтом. Ей казалось, что она не плывет, а пролетает по гладкой поверхности моря, может лететь так очень долго, никогда не выбьется из сил. К берегу, однако, она подплыла уже с трудом, сама испугавшись появившейся вдруг тягуче-дрожащей мышечной усталости. «Стареть стала, раньше и дольше могла плавать», - подумала недовольно, без сил опускаясь на расстеленное на теплой гальке синее казенное полотенце.
        - А мы с Дашенькой за вас уже волноваться начали! - послышался над головой знакомый голос. - Вы так далеко заплыли, мы испугались!
        Она удивленно уставилась на молодую женщину в черном сплошном купальнике, с трудом узнав в ней ту самую спокойную милиционершу, приходившую к ее соседке. То есть не милиционершу, конечно же, а полицейского. Говорят, они обижаются, когда их по-старому называют милиционерами. Хотя и зря обижаются. Как-то приятнее звучит - милиционер… К тому же когда он такой вот, без формы и в купальнике. Очень приятная женщина, да. И как ее в полицию занесло, интересно?
        К ноге женщины прижималась маленькая белокурая девочка лет четырех, моргала большими синими глазками, внимательно рассматривая Лесю. Дочка, наверное.
        - Добрый вечер… - улыбнулась она им приветливо, лихорадочно пытаясь вспомнить имя симпатичной милиционерши. Так и не вспомнив, продолжила нарочито любезно: - Вы, наверное, тоже вечерами купаться любите, да?
        - Любить-то мы любим, конечно, вы правы! - засмеялась женщина, поглаживая ласково головку девочки. - Только редко на море выбираемся! Мы же местные жители, некогда нам себя баловать! Это кажется только, что если живешь рядом с морем, то все время на пляже пропадаешь. Вовсе нет… Видите, какие мы белые, не загорелые совсем! А Дашенька сегодня мне ультиматум поставила: не сводишь, говорит, меня купаться, завтра с тобой на работу пойду! А в садик - ни ногой! Вот такая у нее забастовка. А что делать? Пришлось вести…
        - И правильно, Дашенька! - обратилась к девочке Леся. - А то что же это получается? Я на море за тридевять земель прилетела, а ты рядом живешь и моря не видишь! Непорядок!
        - А где это - тридевять земель? - захлопала глазами девчушка. - Это очень-очень далеко? Где Змей Горыныч живет?
        - Ну, насчет Змея Горыныча я не знаю… Но все равно очень далеко, Дашенька. На севере.
        - А где это - север?
        Дашенька, усевшись рядом с ней на теплую гальку, уставилась большими глазами, ожидая ответа.
        - Ну все, попали вы нам на язычок! - засмеялась женщина, расстилая рядом свое полотенце. - Вы не против, если мы с вами рядом примостимся?
        - Да нет, конечно, что вы… Только я забыла, как вас зовут, извините…
        - Людмила, можно просто Люда.
        - А я Олеся, можно просто Леся…
        - Какое имя у вас чудесное - Леся!
        - Правда? А мне не нравится! Сейчас, знаете, каждая вторая женщина - Олеся! Тридцать лет назад мода на такие имена была.
        - А мне кажется, что каждая вторая - Люда… - засмеялась женщина, доставая из сумки сигареты. - Можно я закурю? - обращаясь к девочке, попросила: - Дашенька, иди камешки красивые поищи для тети Леси, у тебя хорошо получается!
        Дашенька глянула на мать с легким укором, вздохнула. Потом послушно поднялась, понуро пошла собирать камешки. Люда проговорила тихо:
        - Она сердится, когда я курю… Но я стараюсь редко, я ж все понимаю, что ребенку не нравится такая картина, когда мать с сигаретой сидит. Бросить бы надо, конечно… Все собираюсь… И никак не могу пока. Работа у меня нервная, сами ж видели сегодня, как бывает… Иногда домой после службы прихожу как выжатый лимон, хватаюсь за сигарету. Да что говорить, и мужики на такой работе не выдерживают…
        - Я понимаю, да… - сочувственно произнесла Леся. - Вы правы, сама сегодня видела, как вам пришлось с соседкой моей разбираться. Я бы не выдержала, давно бы ее ко всем чертям собачьим послала. А вы так спокойно с ней говорили, так сдержанно…
        - Так по-другому ж нельзя, сами понимаете!
        - Да, понимаю…
        Леся вздохнула, достала из сумки пачку сигарет, прикурила от Людиной зажигалки. Следя взглядом за бегающей по полосе прибоя Дашенькой, они молча курили, сидя рядышком, плечом к плечу. Солнце огромным красным шаром уже закатывалось за горизонт, отбрасывая на серую гальку теплый розовый отсвет, из-за чего она казалась уже и не серой вовсе, а бархатно-кремовой, нежной и приятной на ощупь.
        - Пива хотите? - спросила Леся, доставая из сумки две банки «Гессера». - Я по пути на пляж взяла…
        - Хочу, конечно! - улыбнулась ей Люда. - И такие удовольствия мне не чужды, чего уж греха таить! Только давай на «ты», ладно? А то сидим, выкаем друг другу, как две чопорные старухи! Мы ж с тобой одного возраста, как я понимаю? Тебе сколько?
        - Тридцать…
        - А мне тридцать два. Ну что, будем на «ты»?
        - Ага, давай…
        Через полчаса Лесе казалось, что она знает эту Люду уже сто лет. Сидели рядышком, пили пиво, снова курили, болтали ни о чем и обо всем на свете, смеялись громко, как будто и впрямь были давно, очень давно знакомы, и не просто знакомы, а дружны с самого детства, и сидели вот так, вечерами, у моря, с пивом и сигаретами… Так бывает иногда. Редко, но бывает, когда люди, ранее не знакомые, с разными, в общем, судьбами, характерами, неизвестно по каким причинам вдруг протягивают друг другу ниточки взаимных симпатий, и они быстро переплетаются, образуя крепкие узелки, которые потом становится трудно, практически невозможно развязать, да и не хочется…
        Она даже подумала в какой-то момент - вот бы мне такую подругу… Как бы с ней хорошо было, не то что с Танькой… Может, это ей такая компенсация в лице Люды выпала вместо многолетней унылой дружбы? Неожиданный и кратковременный подарок судьбы?
        Темнота подкралась быстро и незаметно, пляж опустел. С террасы санатория, где расположилось небольшое кафе, послышалась живая ритмичная музыка - знакомая на слух, но еще не узнаваемая мелодия.
        - Ты на ужин не опоздаешь? - заботливо спросила Люда. - Нам-то некуда торопиться, я Дашу кормила, она не голодная. Мы еще посидим…
        - Да ну его, этот ужин! Чего я там не видела? Котлет с макаронами? Нет, не хочу…
        - Может, тогда в кафе пойдем, посидим немного, еще пива попьем? - предложила Люда. - Гулять так гулять, если уж мы на весь вечер из дома выбрались!
        - А давай! - с легкостью согласилась Леся, вставая с полотенца и пытаясь привести хоть в какой-то порядок непослушные волосы.
        - Ура, мы в кафе пойдем! Я буду сок и мороженое, мам! - запрыгала вокруг них Дашенька. - Ты мне только большое мороженое возьми, чтобы в вазочке с горкой было! Ладно? С клубникой и шоколадом! И с фисташками еще!
        - А не лопнешь? - со смехом спросила Люда, собирая свои вещи в пляжную сумку.
        - Нет, не лопну! Разве я когда-нибудь лопалась, ты что?
        Они медленно поднялись по лестнице, вышли на освещенную террасу кафе, стояли, растерянно оглядывая плотно занятые отдыхающими столики.
        - Мест нет… - разочарованно протянула Леся. - Жаль… И в номер идти совсем не хочется!
        Вдруг взгляд ее наткнулся на знакомое уже смуглое лицо мужчины из соседнего номера, который призывно махал ей рукой, приглашая за свой столик.
        - Люд, пошли, нас, кажется, зовут на свободные места! - потянула она за руку новую знакомую.
        - А кто это, Лесь? - нерешительно идя за ней, спросила Люда.
        - А это мой знакомый рыцарь, спасающий дам, у которых ветром деньги с балкона уносит! - смеясь, ответила ей Леся. - О! Смотри-ка, и спасенная дама при нем… А общение с ней в наши планы никак не входит… Как я ее сразу не увидела, а?
        - Так она спиной к нам сидит, вот и не увидела… - растерянно протянула Люда. - Пошли лучше отсюда, Лесь…
        Но отступать было поздно. Мужчина уже вскочил с места, начал суетливо пододвигать им стулья, раздобыл где-то и приволок пятый стул и для Дашеньки, на который она быстренько взгромоздилась и, хлопая удивленно глазами и открыв рот, начала бесцеремонно разглядывать недовольную новым соседством Зою Михайловну.
        «Ничто так не красит женщину, как перекись водорода!» - глядя на свою соседку, вспомнила Леся обидную Веничкину шутку, когда она решилась однажды осветлить свои, как ей показалось, непонятного цвета волосы. Она ж не знала тогда еще, что они имеют природный цвет мокрой пшеницы, Веничка ей потом об этом сказал!
        Да и Зою Михайловну перекись водорода совсем не красила. Скорее даже наоборот, она ее портила до крайности! Оставалось только догадываться, как непреодолимое желание во что бы то ни стало превратиться в блондинку пробивало преграды, учиненные природой на пути черноглазой и очень смуглой брюнетке, каковой и являлась, по сути, Лесина соседка. Ярко выраженные темные усики над накрашенными розовой помадой губами, черные вразлет брови и достаточно смуглая кожа в сочетании со светло-желтыми цыплячьими волосами создавали ощущение жуткой дисгармонии, какого-то неприличия даже! Но что делать? Охота, она ж все-таки пуще неволи. А блондинка - она и в Африке блондинка, не говоря уж о знойном городе Сочи…
        - Щто будете кушять? - медово улыбаясь и прищуривая и без того узкие глаза, спросил Лесин сосед.
        - Ой, спасибо, нам ничего не нужно! - решительно отказалась Люда. - Мы зашли просто воды попить! Тем более дочке моей скоро спать уже пора…
        - Мам, ты же обещала мороженое! - громко возмутилась Дашенька, обиженно хлопнув глазами.
        - Да ты моя ка-а-расавица! - воздел руки к небу мужчина. - Сейчас и мороженое будит, и пирожное, и фрукты сладкие, и все, что хочищ!
        Подозвав официантку и не слушая Людиных возражений, он сделал щедрый заказ, попросив в том числе и бутылку хорошего коньяка:
        - Самого харошего пиринеси, дарагая, самого лючшего!
        - Ой, как неудобно получилось! - глянув на озадаченную Люду, неловко проговорила Леся. - Мы вам помешали, наверное… Мы лучше уйдем…
        - Не абижай меня, дарагая! Не абижай! Считай, что ты в доме моем сидишь, за моим столом сидишь… - снова воздел руки к небу хлебосольный южанин. - Я простой человек, я здесь сердце лечу, сердце у меня совсем плохое стало… По дому своему скучаю, по родственникам… Не абижай, слюшай! Я же от сердца, от души…
        - Да, я понимаю… Спасибо, конечно… Но мы ведь с вами практически и не знакомы даже! Как вас зовут, скажите?
        - Меня зовут Чары. Такое вот простое туркменское имя, - представился мужчина. - Я из Байрам-Али сюда приехал. Слышали?
        - Нет, не припомню… Ну да ладно… А меня Олесей зовут. Мою знакомую зовут Людмилой, а маленькую красавицу - Дашенькой…
        - Очень, очень пириятно… - снова расплылся в улыбке сосед, разливая по рюмкам в мгновение ока доставленный расторопной девушкой-официанткой коньяк.
        Зоя Михайловна смотрела на всю эту суету с натянутой вежливой улыбкой. Немного даже снисходительной. Будто это она милостиво разрешала своему спутнику проявлять излишнее гостеприимство. Леся незаметно пожала под столом Людину ладонь - не тушуйся, мол, чего ты. Мы ж на этот праздник не напрашивались, этот мужик сам на нашем присутствии настоял. Теперь даже и неудобно как-то встать и уйти…
        Люда глянула на нее коротко, улыбнулась чуть. Видимо, поняла все, что она ей хотела сказать. И впрямь, отчего ж человеку надо отказывать в самых светлых его душевных порывах? Грех отказывать… Ладно, что ж, гулять так гулять, если так само собой получилось!
        Однако от коньяка Люда вежливо отказалась, а Леся одним глотком влила в себя ароматную пахучую жидкость, на секунду зажмурилась, ощутив легкое и приятное тепло в желудке. «А Веничка такой же коньяк любит… - промелькнула в голове грустная мысль. - А я даже и не позвонила ему, не сказала, что уезжаю! Обидится, наверное… Хотя нет, не обидится, чего уж там. Даже не заметит, что меня не было. Ну и ладно, и черт с ним, с Веничкой…»
        Задумчиво жуя ломтик лимона и следя взглядом за рукой соседа, наполнявшей вновь до краев ее рюмку, спросила:
        - А что означает на туркменском ваше имя, Чары? Я слышала, у вас имена редко повторяются?
        - Почему редко? Нет… Чары по-туркменски значит - четвертый, - объяснил сосед. - Я четвертый ребенок в семье, вот и назвали - Чары…
        - А первого ребенка как зовут? Первый, что ли? - озадаченно спросила Люда.
        - Да, моего старшего брата зовут Первый, если перевести на русский…
        - А других что, назвали Второй и Третий? - округлила глаза Людмила. - Ничего себе! Простенько и со вкусом… И Пятый есть, наверное?
        - Да, в нашем роду у всех мужчин такие имена! - гордо произнес Чары, поднимая свою рюмку. - За вас, кырасависы!
        Леся засмеялась и, поймав на себе неодобрительный взгляд Зои Михайловны, снова выпила до дна, подумав про себя: «За мои сто долларов могла бы и поласковее смотреть-то! Надулась как мышь на крупу! Успеешь, снимешь еще свою пенку с этого четвертого, не убудет от тебя!»
        - Людмила, а вашей дочке спать не пора? - тут же подала голос Зоя Михайловна, по-прежнему растягивая губы в неестественной, будто приклеенной к смуглому лицу розовой улыбке. - Время-то уже совсем не детское!
        - Да, Зоя Михайловна, вы, пожалуй, правы! - подняла на нее понимающие глаза Люда. - Нам действительно пора уходить…
        - Какое время, слушай, где время, дорогая? Куда торопишься, а? Вон мороженое-пирожное несут, пусть ребенок сидит, пусть кушает на здоровье! - возмутился Чары.
        Он снова до краев наполнил рюмки, засуетился, помогая официантке расставить на столе принесенный заказ. Леся с удовольствием впилась зубами в сочный и пахнущий острыми приправами шашлык, стараясь не смотреть в сторону Зои Михайловны, скрывающей за подчеркнутой вежливостью злобное раздражение. Посмотрев на Люду, подмигнула ей заговорщицки, подняла за тонкую ножку рюмку.
        - Давайте выпьем за вас, Чары! За вашу доброту и щедрость, за отзывчивость, проявленную к женщине, попавшей в беду! Вы настоящий рыцарь, Чары! За ваше здоровье!
        В голове у нее весело и бесшабашно шумело, вечер был теплым, шашлык вкусным, и даже сидящая напротив Зоя Михайловна со взбитой пошло-желтой челочкой казалась уже не такой карикатурной. Тетка как тетка, каких много. Пусть сидит, жалко, что ли. Хорошо все-таки, что она сюда приехала!
        - Спасибо за угощение, Чары, но нам с Дашенькой и в самом деле уже пора! - поднимаясь из-за стола, стала прощаться Люда. Обращаясь к Лесе, быстро спросила: - Ты с нами? Или остаешься?
        - Конечно, с вами! Ты что? Смерти моей хочешь? - засмеялась Леся, стараясь не смотреть в сторону надувшейся Зои Михайловны.
        Быстро распрощавшись и еще раз поблагодарив доброго Чары за ужин, они вышли из кафе, медленно направились к воротам санатория.
        - Да, Леська, нажила ты себе врага в лице своей соседки! - тихо засмеялась Люда. - Не простит она тебе вмешательства в свою личную жизнь! Ей, понимаешь ли, в ее крайних обстоятельствах мужика охмурять надо, а тут ты под ногами путаешься, все карты мешаешь!
        - А чего я ей мешаю-то? Пусть охмуряет на здоровье! Я ж, наоборот, рада…
        - Так у туркмена номер-то тоже двухместный, я думаю! А для охмурения, как ты сама полагаешь, отдельная территория требуется! Тебе что, охота присутствовать ежедневно при этом охмурении? А того хуже - еженощно?
        - Да… Я об этом не подумала как-то. Это ведь и впрямь катастрофа, Люд… И что мне теперь, на пляже ночевать, что ли? - расстроилась Леся, осознав вдруг всю нерадостную перспективу своего ближайшего будущего.
        - Так пошли к нам! - вдруг предложила весело Людмила. - Мы здесь недалеко живем - только вон в ту горку подняться! И места всем хватит! Я тебе на диване в гостиной постелю. Сейчас в магазин зайдем, еще пива возьмем! Мы ж с тобой хотели пива выпить, помнишь?
        - Да какого пива, меня и так уже покачивает! - смеясь, ответила Леся. - И неудобно как-то! Что это получается, как в той присказке? Дайте попить, а то я такая голодная, что и переночевать негде?
        - Да боже мой, перестань! Чего там неудобно! Завтра утречком встанешь и пойдешь в свой санаторий! Делов-то! Зато выспишься нормально!
        Она схватила ее за руку и быстро потащила за ворота, приговаривая на ходу:
        - Димка сегодня поздно домой придет, так что сейчас Дашеньку уложим и посидим, поболтаем! Ты знаешь, мы ведь сюда недавно из Баку переехали, всего год назад… У меня и подруг никаких не образовалось, так уж получилось. У Димки друзей много, а у меня нет…
        - Димка - это твой муж?
        - Ну да. Он в порту служит, мичманом на «Северной звезде». Его сюда перевели, ну и я вслед за ним, как верная преданная жена… Здесь меня хоть на работу в полицию взяли, с моим дипломом юридического. А в Баку с работой трудно, тем более в полиции… Так что пойдем, не бойся ничего, ты нам не помешаешь! Димка все равно допоздна на дежурстве. И Сашке не так скучно будет, а то он свихнется скоро в одиночестве!
        - А кто такой Сашка? - поинтересовалась Леся, перестав наконец сопротивляться и покорно идя рядом с Людмилой.
        - Ой, это долгая история… Ну как тебе объяснить покороче, даже не знаю… В общем, он у нас уже месяц живет, прячу я его у себя, понимаешь?
        - От кого? - насторожилась Леся, замедляя шаг.
        - Да чего ты вдруг испугалась? Ничего особенного, в общем… Просто мне позвонила одна моя знакомая, очень хорошая добрая женщина… Мы с ней когда-то по соседству в Баку жили. Позвонила и попросила своего сына ненадолго у себя спрятать. А что? В этом есть логика, согласись! Кто его будет искать у меня? Я ж в полиции работаю! Пусть и простым участковым, но все равно в полиции! Да никому и в голову не придет у меня искать! А Сашку я с детства знаю, у нас комнаты в коммуналке рядом были, и матери наши тогда дружили… Правда, давно это было, я его пацаненком еще помню, он младше меня на пять лет…
        - А муж твой как к этому относится? - удивленно спросила Леся.
        - Димка-то? Нормально относится! Надо же человеку помочь! Да он у меня привык уже, что к нам отовсюду знакомые в отпуск едут, всегда кто-то летом живет! И тебе обрадуется, вот увидишь… Мы с ним оба такие - по характеру коммуникабельные.
        - А от кого он прячется, Саша твой?
        - Да понимаешь, он в последнее время на картах свихнулся, в покер играет. Он давно уже в Сочи из Баку переехал, оказывается. Прилипла к нему эта зараза намертво, беда прямо… В картежных делах народ всякий крутится, ты же знаешь… А месяц назад его угораздило во время игры с девицей познакомиться, она его к себе домой тепленьким и увезла. Это потом уже выяснилось, что Стелла, девица та самая, в любовницах ходит у самого Сомова, авторитета местного. Там их, голубчиков, и застукали! Хорошо, что Сашка в окно выпрыгнуть успел, не догнали его. Стелла, конечно, все на Сашку свалила, мол, это он настойчиво и вероломно ее, бедную, домогался… В общем, убить могут Сашку запросто, это надо Сомова знать. Вот он у нас и отсиживается, ждет, когда Сомов свою Стеллу разлюбит и другую пассию себе найдет. У него это в принципе быстро происходит…
        - Люд, может, мне все-таки вернуться? - остановилась Леся. - Приведешь меня, человека испугаешь!
        - Да брось! Испугаешь его, как же… Ты знаешь, он хороший парень, интересный такой! Умный, красивый… Девки от него просто падают и сами собой в штабеля укладываются. Если б не этот проклятый покер, цены бы ему не было. Да сама увидишь… Ты замужем, кстати? Или свободная от семейных обязанностей женщина?
        - Замужем, да…
        - И дети есть?
        - Да, есть. Двое.
        - Ну, тогда тебе моральное падение не грозит, чего испугалась-то! А если даже и споткнешься маленько на этой морали… Пококетничаешь немного… Ты ж в отпуске, можешь себе позволить! Вон наш дом, пришли уже почти! Только надо еще пива купить, что-то я сегодня разгулялась… Давно у меня такого настроения не было! Все дом да работа, никакого праздника для души…
        Зайдя по пути в киоск и основательно загрузив свои пляжные сумки пивом, они вошли в подъезд стандартного блочного дома, поднялись на лифте на восьмой этаж. Открыв ключом дверь, Люда прокричала из прихожей в тихую глубину квартиры:
        - Саш, выходи! Все свои! Выходи, слышишь?
        - Да, Люд… Сейчас иду… Я в ванной! - услышала Леся приятный мягкий мужской баритон.
        - Саш, я сейчас Дашеньку искупаю, а ты потом уложишь ее спать, ладно? Я пока приготовлю что-нибудь… А потом посидим, пива попьем! Мы с Лесей тут пива целую пропасть набрали!
        - С кем вы пива набрали, не понял? - быстро показался из ванной высокий черноглазый парень с мокрыми волосами, на ходу натягивая на себя футболку.
        - Да, это вот Леся… Познакомься, кстати… - махнула в ее сторону рукой Люда, направляясь на кухню. - Она сегодня у нас ночевать будет, так надо…
        Саша молча улыбнулся ей, быстро кивнув, и, подхватив на руки хнычущую Дашеньку, скрылся в глубине квартиры, тихо приговаривая:
        - Нагулялась, котенок, да? Устала? Ну ничего, сейчас мамка тебя искупает… Поздно уже, загуляла твоя мамка бессовестная, совсем про ребенка забыла… А потом я тебя спать уложу и книжку почитаю… На чем мы прошлый раз остановились, не помнишь?
        - Лесь! - послышался из кухни голос Люды. - Мой руки и на кухню иди, поможешь мне! И не стесняйся, ради бога, чувствуй себя как дома, слышишь?
        Зайдя в ванную, чтобы вымыть руки, Леся с ужасом взглянула в большое зеркало на растрепанные, стоящие дыбом от морской соли волосы и осоловевшие от выпитого коньяка глаза, долго плескала в лицо холодной водой, уже не удивляясь, как это ее вдруг в первый же вечер понесло на приключения.
        И еще… Что-то случилось вдруг с ней непонятное. По крайней мере, уже не хотелось возвращаться в санаторий, а хотелось быть здесь, в этой квартире. Сердце испуганным воробышком прыгало в груди в ожидании чего-то необыкновенного, радостного и ужасного, сладкого и горького, чего-то такого, что в корне изменит всю ее скучную налаженную жизнь, от которой она бежала сюда сломя голову. И тоска, которая мучила ее в последнее время, исчезнет сама собой. Да уже исчезла, похоже…
        Приведя себя в относительный порядок, то есть кое-как пригладив волосы и подкрасив слегка губы Людиной помадой, она вышла на кухню, села с ногами в угол маленького диванчика, закурила. Потом спохватилась запоздало:
        - Ой… У вас дома не курят, наверное?
        - Да ничего, я вентиляцию включу… Валяй, кури… - разрешила Люда, махнув рукой. И тут же спросила весело: - Правда, наш Сашка красивый мужик? Прям такой… Трагически красивый. На актера Тараторкина в молодости похож. И немножко на Абдулова… Что-то есть, правда? Так и поймешь эту самую Стеллу, не особо и осудишь…
        Леся молча курила, уставившись в темное окно. Обернувшись, вздрогнула, увидев в дверях улыбающегося ей навстречу Сашу.
        - Ну и где ваше пиво, девчонки? - спросил он весело, садясь на диванчик рядом с Лесей. - Народ к разврату готов, между прочим! Пора начинать, я думаю!
        Люда протянула ему звенящую стеклянными бутылками «Гессера» сумку, потом ласково погладила по длинным черным кудрям, красиво падающим на глаза.
        - Молодец, мальчик, умница, мальчик! Представляешь, Лесь, пока мы с Дашей купаться ходили, он нам ужин приготовил и даже посуду всю перемыл! О! И Димка пришел! - прислушиваясь к шуршанию ключа во входной двери, обрадованно добавила она. - Значит, его кто-то подменил сегодня, понятно! Я так рано и не ждала… Вот и хорошо, вот и посидим сейчас…
        В кухню вошел симпатичный русоволосый синеглазый крепыш, совершенно счастливый и всем довольный, как герой рекламного ролика. Протянул Лесе для знакомства руку, улыбнулся свойски, будто была она завсегдатаем на этой кухне - ближайшей подругой или родственницей. Или соседкой со стажем сложившегося годами панибратски-легкого общения. Сел напротив, с ходу выдул полную кружку пива и откинулся на спинку диванчика, расслабленно прикрыв глаза.
        От добавленного к коньяку пива в голове у Леси совсем расшумелось, голоса доносились как будто издалека, она давно уже не улавливала нить общего разговора, да и не старалась, отдавшись полностью присутствию рядом с собою этого странного черноглазого парня, который изредка взглядывал на нее сбоку да подливал еще пива в ее стакан. Он не сказал ей за весь вечер ни слова, просто сидел рядом, но она чувствовала, она знала определенно - если он сейчас встанет с этого диванчика и выйдет из кухни хотя бы на минуту, ей будет плохо, очень плохо! Или того хуже - она пойдет вслед за ним как сомнамбула, как безвольная ниточка вслед за иголочкой, и ничего другого не сможет сделать… И как она станет объяснять Люде это свое безволие? Мол, совсем хмельная была? Что Люда может о ней подумать? Нет уж. Пусть Саша сидит так, касаясь ногой ее ноги, и пусть заглядывает на нее сбоку, пусть молчит…
        - Ладно, ребята, мы спать пошли, нам завтра на работу… А вы сидите, пива еще много! - проговорила Люда, поднимаясь из-за стола. - Лесь, я тебе на диване в гостиной постелила! А тебе, Саш, на балконе… Прости, диванчик твой теперь занят. Но на балконе ведь тоже неплохо! Там хорошо ночью, свежо… Ты не обидишься, надеюсь?
        - Да нет, что ты… - равнодушно пожал плечами Саша. - На балконе так на балконе, мне все равно…
        Лесе показалось, как-то обидно он произнес это - мне все равно. А может, голос его обидным показался. Ни одной эмоции в нем не было. Может, он и к ней тоже не испытывает никаких эмоций? Ну пришла и пришла в дом незнакомка, и пусть… Можно посидеть с ней рядышком, помолчать… А потом спать уйти на балкон. Там ведь даже лучше, чем в гостиной на диване, там воздух свежий.
        Они долго еще сидели молча, пили пиво, курили. От этого напряженного молчания у Леси голова закружилась и трудно стало дышать. А может, голова закружилась от табачного дыма, который плотной завесой окутал кухню. Никогда она так много не курила - одну сигарету за другой… И никогда такого странного душевного состояния не испытывала - будто сама себе уже не принадлежала, будто полностью зависела от поведения этого парня - что же он дальше станет делать… Неужели докурит свою сигарету, допьет пиво из стакана, потом встанет и уйдет спать на балкон? А как же она? С ней что тогда будет?
        - Ну? Чего ты молчишь? - произнес Саша тихо.
        Она вздохнула тут же легко, будто все ее нутро возликовало - есть эмоция! Есть! Она услышала все в его тихом голосе, в дурацком вопросе! И ответила ему так же тихо, и голос получился тревожным и хриплым:
        - Я не молчу… Разве ты не слышишь, что я… Не молчу?
        Он хмыкнул, положил ей горячую руку на плечо. Взял за руку, поднес узкую ладонь к губам.
        - Господи, какая ты тоненькая вся, как таранька… Рыбка такая к пиву есть, знаешь? И откуда тебя сюда занесло, какой волной… А, таранька?
        Она потянулась к нему неосознанно и жадно, и он ловко поймал эту жадность и долго целовал ее в накрашенные Людиной помадой губы. Отстранившись наконец и взглянув темными и влажными глазами, тихо спросил:
        - Пойдем?
        - Пойдем… - эхом повторила за ним Леся. А что она могла ему ответить? Да ничего другого и не могла! Потому что ничего уже не чувствовала, кроме горячего желания ощущать его рядом, всего ощущать, вместе с его почти равнодушной неторопливостью, похожей на обидную снисходительность… Да пусть, пусть будет обидная снисходительность, ей все равно! Она пойдет за ним туда, куда он скажет! Потому что по-другому сейчас быть просто не может, потому что такое происходило с ней впервые, и способов бороться с этим наваждением она не знала… Да и не хотела знать! Раз сама судьба ведет ее за руку по темной чужой квартире на балкон, где стоит старый узенький скрипучий диванчик, значит, ей, этой судьбе, так нужно, значит, не зря она сюда летела, не зря познакомилась с Людой, не зря пила коньяк со старым туркменом и убегала от бедной Зои Михайловны, не зря пришла сюда, в этот дом, к скрывающемуся здесь от своих неприятностей черноглазому Саше… Сама судьба сюда ее привела! Значит, так тому и быть…
        - Какие у тебя волосы странные, - тихо прошептал он ей в ухо. - Как теплые мягкие пружинки… И имя у тебя тоже теплое и мягкое - Леся… Ну же, иди ко мне, иди…
        А дальше она уже ничего не помнила. Не отдавала себе отчета в том, что с ней происходит. Да и какой может быть отчет, вообще ни одной мысли в голове не было, только сплошная звенящая пустота и бесконечное кружение счастья. И еще почему-то билась в дальнем уголке сознания красивая строка из стихотворения Пастернака: «…На озаренный потолок ложились тени… Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья…» Да, да, именно так - судьбы! Да, это судьба ее сейчас так настигла неожиданно! И ей все равно, что теперь будет с прошлой жизнью…
        Свежий ночной ветер ворвался на балкон, закружил в радостном танце, пытаясь остудить их горячие тела, зашуршал листьями огромной старой липы, тянущей снизу к ним свои ветки, похожие на просящие любви руки, и звезды светили им сверху холодно и равнодушно… Не было им, ярким южным звездам, никакого дела до их пылких объятий - и не такое они видели на этом берегу теплого моря, где сам воздух дышит украденной у оставшихся дома мужей и жен любовью, где ночи темны и прохладны, где для торжества любви хватает только одной этой ночи - грешной и прекрасной…
        Рассвет застал их спящими на узеньком диванчике, вцепившимися друг в друга мертвой хваткой, с переплетенными на общей подушке черными и цвета мокрой пшеницы кудрями, и липа так же в мольбе протягивала к ним на балкон свои руки, и птицы пели громко и радостно утреннюю песню - они ничего не слышали, они спали, утомленные плотской радостью, которой отдали сполна свои молодые тела и от которой спела ночью отдельную песню каждая Лесина тонкая рыбья косточка в умелых руках этого черноглазого парня. Не слышали, как заглянула на балкон вставшая утром Люда, как капризничала Дашенька, собираясь в детский сад, как повернулся тихо ключ в замке, когда Димка, позавтракав, ушел служить в морской порт на свою «Северную звезду», - не слышали ничего, они спали крепким здоровым сном грешников, не задумывающихся о том, что за украденные радости рано или поздно судьба выпишет отдельный счет. А как же? За все надо платить! А за удовольствия - в первую очередь, потому что ее, судьбу, искушать нельзя, особенно слабым замужним женщинам, у которых в жизни, в общем-то, все хорошо, все как у всех, и даже лучше…
        Леся вздрогнула и проснулась от протяжного Сашиного не то стона, не то неясного сонного бормотания. Подняв голову с подушки, взглянула в его лицо, совсем по-детски искаженное привидевшимся кошмаром, провела ласково рукой по щеке. Он быстро открыл глаза, посмотрел на нее испуганно, словно не узнавая. Потом улыбнулся счастливо, потянулся, раскинув руки, и привлек к себе, потерся шершавой щекой о ее плечо.
        - А здорово мы с тобой оторвались, Леська! Замечательно оторвались, правда? Можно сказать, душой и телом улетели в космос, и даже возвращаться оттуда не хочется! Ведь правда, Лесь?
        - Правда… - тихим эхом откликнулась Леся, боясь пошевелиться, чтоб не отпугнуть от себя обнимающие ее сильные руки, эти губы, целующие ее в шею, эти бархатные глубокие глаза, в которые она, взглянув только один раз, упала и полетела как в черную пропасть, сладкую, дрожащую и затягивающую… И что там Веничка говорил ей про темную пропасть, про темное время души, в которое она может попасть со своим эгоизмом и легкомысленным отношением к жизни? Все ж наоборот получается, ошибся Веничка! Счастливая оказалась пропасть-то! Она снова и снова готова лететь в нее, сколько угодно лететь… Дурак ты, Веничка, дурак… Ворчун старый…
        Потом она, напялив на себя старую Димкину футболку, варила на кухне кофе и несла на подносе на балкон дымящиеся чашки, боясь расплескать, и жарила яичницу, и снова варила кофе, и снова пропадала в Сашиных объятиях, задыхаясь от счастья, не замечая ни вмиг пролетевшего дня, ни палящего солнца, ни искрящегося вдали и зовущего к себе моря. Вечером пришли Люда с Дашенькой, и опять они сидели все вместе на кухне, пили пиво, курили, смеялись ни о чем, снова была ночь, и было утро, и снова первые лучи солнца застали их спящими на маленьком узком диванчике - двух вороватых счастливцев, изгнанных из мира и выброшенных судьбой на этот балкон обычной панельной девятиэтажки. Так прошел и второй их день, и третий, и четвертый…

* * *
        «Вот интересно, сколько времени можно выбирать ранец? Уже сорок минут копаются…» - думал Лешик, наблюдая с улыбкой, как Таня с Лизой с серьезными уморительно-сосредоточенными лицами перебирают цветные веселые портфельчики. И тут же поймал себя на мысли: «А ведь мне все это ужасно, ужасно нравится, черт возьми… Нравится, как Лиза, нахмурив белесые бровки, что-то доказывает, выставив вперед маленькую ладошку, как старательно примеряет ранец на себя, как вертится с ним перед большим зеркалом, как серьезно и оценивающе осматривает ее со всех сторон Татьяна… И почему Леся не любит ходить по детским магазинам? Почему покупает Лизе все не глядя, примеряет как на маленький манекен, моментально раздражаясь от любого проявления дочкиных капризов. И Лицо у Лизуши при этом всегда такое… Жалкое, что ли… Забитое, туповато-равнодушное… Больно об этом думать, но ведь это так! Почему у Леси не развит материнский инстинкт, как у той же Тани, к примеру? Ведь это несправедливо, неправильно… У Тани своих детей нет, а инстинкта этого - хоть отбавляй…»
        Он вдруг сам испугался этих мыслей и поспешил отогнать их прочь. Зачем они ему, в самом деле? Как бы там ни было, а Леся его жена и мать его дочери. Любимая жена, между прочим. И Лизу она тоже любит, просто не повзрослела еще до полноценного материнства. Да. Такое бывает с красивыми женщинами… К ним с возрастом материнство приходит, будто подменяет собой уходящую красоту. Да, Леся, она ж такая… Чистый ребенок, эгоистично требующий внимания и любви только к себе одной… Разве можно упрекать ее в этом?
        - Пап, пап, смотри, какой мы купили! Смотри, какой красивый! Вот эта розовая полоска подойдет к моим бантам, а красная - к туфелькам! Здорово, правда? - запрыгала вокруг него счастливая Лизуша.
        - Здорово… Отлично просто! - с трудом вынырнул из своих грустных мыслей Лешик, поправив очки привычным движением пальцев. - Красивый ранец, ага…
        - Тетя Таня сказала, что он практичный! Там отделений всяких много! Вот, смотри!
        Подошла Таня, и они вместе начали демонстрировать ему практичность выбранного ранца со всеми его отделениями. Он смотрел, улыбался, со всем соглашался.
        - Теть Тань, а можно я прямо сейчас его надену? - спросила Лиза.
        - Можно, конечно! - с улыбкой разрешила ей Таня. - И давай-ка еще сообразим, Лизок, что нам с тобой осталось купить?
        - Да вроде бы ничего больше… - задумчиво пожала худыми плечиками Лиза.
        - А! Вспомнила! Пойдем-ка коробочку для бутербродов присмотрим… Вдруг ты дома не успеешь позавтракать, придется бутерброды с собой брать! А у тебя для этого дела коробочка есть, хорошо же! Надо ведь все предусмотреть, так? Я в хозяйственном отделе видела такие специальные симпатичные коробочки… Сейчас купим…
        - Ой, давайте уже уйдем отсюда побыстрее! - взмолился Лешик, уставший от шумной суеты школьного базара. - С ума тут можно сойти… Еще и коробочка какая-то им понадобилась… До первого сентября еще уйма времени, все успеем предусмотреть и все купить! И там уже мама приедет, Лизок… Чего мы на тетю Таню все хлопоты свалили? Неудобно же…
        - Ой, ну что ты, Леш… - обиженно отстранилась Таня, обнимая Лизу за плечи. - Ты же знаешь, что мне только в радость… Я же Лизу как родную люблю… Я же с удовольствием вам помогаю, от всей души…
        - Да я понимаю, Тань, что ты! Спасибо тебе, конечно…
        - Ой, ладно, перестань! Если тебе надоело с нами в магазине торчать, иди, подожди нас в машине! Мы скоро! Как же мы уйдем, не завершив всех покупок?
        - Пап, ну ты что! Мы же женщины! Ты не понимаешь, что ли? - решительно поддержала Таню Лиза, отчаянно округлив глаза. - Женщин нельзя торопить, когда они покупки делают!
        Таня с Лешиком переглянулись и расхохотались от души. Глядя на них, рассмеялась звонким колокольчиком и Лиза - раскрасневшаяся, яркоглазая, счастливая…
        - Ладно. Даю вам еще двадцать минут. А потом в кафе - обедать будем! Ага? Отпразднуем ваш славный поход по магазинам…
        Сев в машину, он почти автоматически, в который раз за день, достал телефон, нашел в памяти Лесин номер, услышал привычное: «В настоящее время абонент выключил телефон, перезвоните, пожалуйста, позже…» Одна и та же фраза, одна и та же бьет и бьет по мозгам… Да что с ней, в конце концов? Знает ведь прекрасно, как он всегда волнуется, как звонит ей каждый час… Леська, Леська, кудрявая лупоглазая жена, когда ж ты научишься быть ответственной и серьезной?
        А может, случилось с ней что? А он не знает? Может, в беду попала, и ей помощь нужна? Но вроде бы три дня назад, когда созванивались, ничего такого и близко не было… Она тогда только прилетела, в такси до санатория ехала…
        А вдруг не доехала? Вдруг и впрямь что-то случилось? Хотя он же дозвонился до администратора, и она сказала, что Леся заселилась в номер!
        Наверное, просто расслабилась и про телефон забыла. Ходит себе на море, купается, загорает. А телефон лежит в тумбочке, разрядился. Да, это похоже на нее, она может так… Ну и ладно, и пусть отдыхает тогда. Что он разволновался, как старый невротик?
        До конца успокоить себя не получилось, все равно вертелась в голове противная мысль-предчувствие - что-то не так, что-то неправильное в их семейных отношениях происходит… И недовольство самим собой тоже начало поднимать голову, нашептывать изнутри навязчиво - ты сам виноват, сам, сам виноват! Разбаловал жену донельзя! Ты не муж, а тряпка, ты подкаблучник, она из тебя веревки вьет! А ты терпишь как дурак, все терпишь… Лесенька то, Лесенька се, отчего у тебя настроение плохое, может, тебе отдохнуть надо, Лесенька… Вот от чего отдохнуть, от чего? Работа у нее такая тяжелая, семеро детей по лавкам сидят? Вон, хотя бы Татьяну взять… Сроду никогда в отпуск не ездила, моря ни разу в жизни не видела, и ничего, живет как-то, и силы всегда для помощи есть, и настроение всегда хорошее. Хотя чего он вдруг Лесю с Татьяной сравнил… Придет же такое в голову, ей-богу! Это от беспокойства и тревоги, наверное…
        - А вот и мы! Видишь, как быстро! - услышан он за спиной Танин голос. - Поехали обедать, мы с Лизой ужасно проголодались!
        Лиза с Таней плюхнулись на заднее сиденье, зашуршали пакетами с покупками, устраиваясь поудобнее.
        - Теть Тань, а мы же красные гольфы забыли купить! - вдруг с ужасом вспомнила Лиза. - Как же так? Туфельки-то у меня ведь красные…
        - Лизуш, да я тебе их завтра куплю, ладно? Вот пойду с работы и куплю…
        - Ага…
        - Тань… А ты уверена, что Леся одобрит вот это все?.. - запоздало спросил он, оглядываясь назад.
        - Что - все? - растерянно спросила Таня.
        - Ну… Красные туфли, красные гольфы… Тебе не кажется, что для школы это несколько… нелепо выглядит? Я бы даже сказал - безвкусно?
        - Да почему же безвкусно… Ты что, Леш? - обиженно пролепетала Таня. - Лиза же девочка, ты что… Ей же все яркое надо носить… Розовое, красное, бордовое! И почему ты сразу мне не сказал, что все это… Безвкусно?
        - Да, действительно… Я не сообразил как-то. Надо было сразу… Прости, Тань, был не прав. Ладно, поехали… Тут недалеко, за три минуты доедем…
        Лиза, обхватив ладошками Танину руку повыше локтя, смотрела на нее снизу вверх абсолютно влюбленными глазами, улыбалась доверчиво, словно хотела сказать - не обращай на папу внимания, чего он всякую ерунду говорит! «Вот на Леську она так никогда не смотрит… - ревниво подумал Лешик, паркуя машину у маленького уютного кафе со столиками на крытой веранде. - Не хватает почему-то Леськи на дочь. Странно даже… Ну как, как можно не любить это чудо с ямочками на щечках, эти глазки-пуговки, эти пушистые завитки таких же, как у нее, непослушных волос? Нет, не понимаю, хоть убей…»
        Сели за стол, стали ждать официантку. Лиза болтала ногами, оглядывалась по сторонам. Лешик сидел молча, подперев кулаком щеку.
        - Лизочка, не ложь руки на стол, пожалуйста! Это некультурно! - назидательно проговорила Таня.
        - Не клади… - автоматически поправил Лешик.
        - Что? - повернулась к нему Таня, испуганно моргнув.
        - Надо говорить - не клади… - виновато повторил он, уже пожалев, что сунулся со своей поправкой.
        - А… Ну да… Лизочка, не клади руки на стол… - послушно повторила Таня, всем свои видом показывая, что ничуть не обиделась, что даже весьма благодарна за то, что он ее поправил. И тут же снова обратилась к Лизе: - Ты что будешь кушать, скажи? Ой, не так… Ты что будешь есть, Лизочка?
        Подошла официантка, и Таня почти вырвала из ее рук меню, глянув сердито. Видимо, хотела сказать, что официантка слишком долго шла к их столику, но сдержалась, ничего не сказала, только глянула в сторону Лешика мельком.
        - Смотри, Лизочка, тут пельмени есть! Ты же любишь пельмени! Будешь их кушать? Ой… То есть будешь их есть?
        - Нет, не буду я пельмени! Мне, пожалуйста, принесите большое-большое мороженое, а сверху чтоб с ягодками… - заторопилась сделать заказ официантке Лиза.
        - Ну, это уж как твоя мама скажет! - рассмеялась в ответ пожилая официантка и, обращаясь к Лешику с Таней, добавила: - Какая дочка у вас… Прелесть просто! На мамочку очень похожа…
        Взглянув коротко на смутившегося Лешика, Таня быстро сделала заказ, не забыв и про мороженое, подтолкнула локотком лежащую на столе Лизину ладошку.
        - Эй, ты чего загрустила? Подумаешь, пельмени надо съесть… Так надо, с этим ничего не поделаешь! Сначала - пельмени, а потом - мороженое… Чтобы все по порядку было…
        - Тетя Таня, а ты со мной первого сентября в школу пойдешь? - подняла на нее Лиза грустные глаза.
        - Пойду, конечно. Если твои папа с мамой меня пригласят.
        - Так ведь я же тебя приглашаю, ты что…
        - Пойду, Лизочка. Обязательно пойду. С большим удовольствием. Ты же знаешь, как я тебя сильно люблю.
        - Теть Тань, а ты если свою дочку родишь, то больше меня ее любить будешь, да?
        - Одинаково буду любить, Лизуша, - серьезно ответила ей Таня.
        - Честно-честно?
        - Да, Лиз, самое что ни на есть честное…
        - Ой, как хорошо! А можно я пойду у фонтанчика посижу, пока еду не принесли?
        - Иди, конечно. Только платье не намочи, ладно?
        - Ага…
        Лиза сползла с высокого стула и, провожаемая двумя парами любящих глаз, с достоинством направилась к небольшому фонтанчику в центре кафе.
        Таня поерзала на стуле, вздохнула так, будто что-то собиралась сказать, да все не решалась. Потом все же проговорила тихо:
        - Ты это, Леш… Ты не стесняйся, поправляй меня почаще, ладно?
        - Да ну… - смущенно отмахнулся он, глядя в сторону. - Я ведь не хотел, случайно как-то вышло… Да мне и все равно, в общем…
        - Ну почему же - все равно? Я ведь прошу… И я тебе благодарна за это. Понимаешь, мне очень надо, чтобы… Чтобы…
        Он с интересом глянул на нее, переспросил удивленно:
        - Чтобы что, Тань?
        - Ну… Я ж понимаю, что я такая… Вроде как дура неотесанная. Уж сколько времени в городе живу, а все никак обтесаться не могу. Понимаю, что надо было с детства собой заниматься, книжки читать… Да только ведь ребенок сам не может собой заниматься, правда? А я росла как чертополох в огороде, никому не нужна была. Да я даже в школу почти не ходила, так уж получилось! Разве я в этом виновата, Леш?
        - Нет… Нет, конечно. Да разве тебя обвиняю в чем, Тань? Ну, поправил немного… Чисто автоматически… Я ж тебе говорю - вовсе не хотел, случайно так вышло.
        - Да ладно, я понимаю… И понимаю, что до Леси мне далеко… Она такая тонкая вся, такая воспитанная, такая начитанная, так много стихов знает… Но я тоже стараюсь, между прочим! Развиваю сама себя! И книжки читаю, и стихи учу! Я уже много стихов знаю, да!
        - И какие же ты стихи знаешь? - с нарочитым интересом спросил Лешик, улыбаясь.
        - Ну… Я сейчас Пушкина учу… Этого, как его… «Евгения Онегина», вот!
        - «Мой дядя самых честных правил? Когда не в шутку занемог»? - с улыбкой продекламировал Лешик.
        - Да, да! Ты тоже эти стихи знаешь, правда?
        - Нет, я не знаю. Я в школе за «Евгения Онегина» двойку получил.
        - Ты? Двойку? Да не может быть… Ты же такой… Такой…
        Таня замолчала, смотрела на него с недоверием. Потом спросила тихо:
        - Смеешься надо мной, да?
        - Ну что ты, ничуть… Почему я должен над тобой смеяться? Как я могу смеяться, если ты нам с Лизой так помогаешь? Ты хороший и верный друг, Тань… А над друзьями не смеются, их за помощь благодарят… И я тебе очень благодарен, Тань, правда.
        - Ой, Леш, как ты сейчас хорошо сказал… Я прям заплачу сейчас…
        Она так широко улыбнулась и даже подалась слегка вперед всем корпусом, что ему стало неловко. И почему-то жаль ее стало. Такая простая и добрая душа, так искренна в своих порывах…
        И тут же подумал - порывах чего? И не стал дальше развивать эту мысль. Отмахнулся внутренне. Какая разница, в общем…
        Повернул голову, поискал глазами Лизу. Махнул ей рукой, и Лиза махнула ему в ответ, улыбнувшись. Таня проговорила тихо:
        - Какая она хорошенькая, не могу… Так и зацеловала бы ее всю, ей-богу… Очень люблю нашу Лизочку, очень…
        - Да, она тебя тоже любит, Тань. Рядом с тобой расцветает просто! - задумчиво проговорил Лешик. - Ты по природе своей замечательная мать, видимо…
        - Да ладно! Скажешь тоже. Просто я с рождения с ней вожусь, попривыкли мы друг к другу, водой не разлить!
        - Ну да, ну да…
        - Леш… А можно тебя спросить?
        - Спрашивай…
        - А ты чего грустный такой? Будто гложет тебя что-то, я давно заметила.
        - Да, Тань… Есть такое, ты права. Представляешь, Леська пропала…
        - Как это - пропала? Трубку не берет, что ли?
        - Ну да…
        - Ой, да не беспокойся, ты же ее знаешь… Просто забыла позвонить, вот и все. Купается, загорает, отдыхает. Видно, не до нас ей… Нашей красивой рыбке хорошо там, на море…
        - Как ты сказала? Нашей рыбке хорошо там? - грустно переспросил Лешик и замолчал, глядя прямо перед собой. Потом вдруг продолжил тихо: - Ты знаешь, Тань, мне иногда кажется, что я и в самом деле живу рядом с рыбой… Красивой, золотой, но - рыбой! Вроде вот она, в руках держишь - совсем уже твоя! А потом она встрепенется чуть-чуть, и нет ее, и выскользнула незаметно, только хвост в воде мелькнул тоненькой вуалью…
        Он снова замолчал на полуслове, сам удивляясь, чего это вдруг пустился в такие откровения. Таня сидела, замерев, слушала его очень внимательно, словно боялась спугнуть. Потом проговорила осторожно, будто прощупывала почву под ногами:
        - Леш… Я вот не понимаю… А чего это она улетела вдруг? Странно даже… Могла бы хоть Лизу с собой взять… Взяла и собралась в один день, как так-то?
        - Ну, собралась и собралась… Что в этом такого особенного? Я ж ее на привязи не держу… Да я и сам настоял на том, чтобы она отдыхать уехала.
        - А зачем ты настоял?
        - Мне показалось, она очень усталой выглядит последнее время.
        - Да от чего она устала-то?
        - Не знаю, Тань. Мается она чем-то, а сказать не может. Я же вижу… Разлюбила меня, наверное.
        - Ой, Леш, не знаю… Не знаю, что тебе и сказать на это. Но если хочешь знать мое мнение… Уж прости, но я скажу тебе то, что думаю… Чтоб разлюбить, для начала просто полюбить не мешает! А она…
        - Не надо, Тань. Прекрати. Прошу тебя, не надо. Мне и так больно. Закончим этот дурацкий разговор, Тань!
        - Леш, прости. Прости, больше не буду. И ты тоже не переживай, не думай о плохом… Ну что теперь делать? Ничего не поделаешь, терпи… Такая вот она, Леська… Кровь у нее холодная, рыбья. И сердце холодное, любить не умеет. Да ведь у рыбы вообще, наверное, и сердца-то нет!
        - Тань, прекрати, пожалуйста! Я же просил!
        - Да, ты просил, но… Дай мне все же сказать! Не сердись на меня, пожалуйста! Просто я видеть не могу, как мучаешься, Леш! Сердце мое не выносит!
        - Я не мучаюсь, Таня. Все со мной хорошо.
        - Ага, хорошо… Что я, не вижу разве? Или ты тоже думаешь, как Леська, что я совсем глупая?
        - Нет. Я так не думаю, что ты…
        - А если не думаешь, так послушай! Послушай меня еще немного… Я ж все понимаю, Леш! Очень все хорошо понимаю! И вот еще что тебе скажу, только ты не сердись… Ты одно пойми - это не ты плохой, нет! Ты очень хороший, очень! И любая другая, будь на Леськином месте… Просто звезды так сошлись, что в жены тебе рыба досталась. Их, таких, много по свету ходит, и мужчин, и женщин, с холодной кровью-то… Терпи… А если вдруг не сможешь терпеть, если вдруг сил не останется… Не перебивай меня сейчас, я уж до конца все скажу, ладно? Если уж решилась… Если тебе совсем невмоготу станет - мои двери для тебя всегда открыты. И для тебя, и для Лизы, конечно… Да я за счастье великое приму, я наизнанку для вас вывернусь… Все, все, молчу, не смотри на меня так, Леш! Все, больше ни слова…

* * *
        - Лесь, ты что, отпуск свой собралась здесь провести? Сидишь со мной взаперти как жена декабриста… Не надоело тебе? - спросил Саша, глядя ей в спину, когда она, стоя у мойки, мыла после обеда посуду.
        - Нет, Саш, не надоело… А ты что, меня гонишь, что ли? - оборачиваясь к нему, с улыбкой спросила Леся.
        - Да нет, не гоню… Просто странно как-то. Ну, со мной, допустим, понятно все, почему я здесь. Мне на данный момент идти некуда, хотя уже осточертело сидеть в четырех стенах! А ты-то почему здесь торчишь? Ты ж свободна! В городе столько всего интересного! Приехала в такую даль, чтобы гулять и в море купаться, но так бездарно время проводишь…
        - Бездарно? Ты считаешь - бездарно?
        - Ну, не придирайся к словам… Ты ж понимаешь прекрасно, о чем я тебе говорю. Может, слово неудачное подобрал, но сути оно не меняет, правда?
        - Нет, Саш, неправда. И вовсе не бездарно я провожу время… Я боюсь, что это время было лучшим в моей жизни…
        - А ты что, так плохо живешь? Я ведь ничего о тебе не знаю. Неужели все в твоей жизни так плохо?
        - Нет, почему… По общепринятым меркам очень даже хорошо. Другие даже завидуют. А только… Я думала, ты и сам понимаешь, почему я здесь… Тебе ведь лучше со мной, чем одному?
        - Да мне-то, конечно, лучше… Только неловко как-то! Получается, что я тебя использую в своих корыстных целях, чтобы мне тут одному не скучно было. Неловко, правда…
        - А мне, ты знаешь, ловко! - улыбаясь, села рядом с ним Леся. - Мне очень даже ловко! И ни разу желания не возникло выйти отсюда, от тебя оторваться… И мне даже обидно, что ты об этом говоришь в такой тональности… Будто и правда ничего не понимаешь!
        - А что я должен понять? Ничего я никому не должен, Лесь. Терпеть не могу это противное слово - должен!
        - Но ведь я и не сказала, что ты мне что-то должен… Я сказала - обидно…
        - Ладно, извини. Но все равно я тебя не понимаю, хоть убей… Ты ведь даже ни разу домой не позвонила! Муж твой потерял тебя, наверное?
        - Ну да, потерял. И что?
        Леся пожала плечами, посмотрела удивленно Саше в глаза. И снова обиделась немного: о чем он таком спрашивает? Какой муж? Разве у нее есть где-то муж? И разве была у нее раньше какая-то жизнь, и была ли она сама раньше? Ведь не было ничего… А если и было, то уже не имеет значения. Потому что есть только настоящее, потому что она больше дышать без него, без Саши, не сможет! Как он этого не понимает вообще? Не понимает, что она теперь является его неотъемлемой частью, а он - ее частью? Неужели он в ней еще сомневается?
        - Ты бы все-таки домой-то позвонила, Лесь… - отвел глаза Саша. - И в санаторий свой сходи. У тебя ж там вещи остались, и документы, и деньги, и потеряли тебя, наверное… Могут ведь и искать начать! В полицию обратиться! А мне, знаешь, это ни к чему, если сюда полиция заявится… Еще и Людмилу подставишь ни за что ни про что…
        - Хорошо, Саш, я схожу, - покорно произнесла она, снова поднимая на него грустные круглые глаза. - Я схожу, только не сейчас… Потому что… Потому что мне трудно от тебя оторваться, Саш… Вот просто сил никаких нет, понимаешь?
        Он хмыкнул, но она услышала для себя в этом хмыканье именно то, что хотела услышать. Что ему нравятся ее признания, что он страшно ими доволен и горд собой… И потому повторила тихо:
        - Да, Саш… Просто сил никаких нет… Сижу рядом с тобой и счастлива… Но ведь тебе не скучно со мной, правда? А хочешь, я тебе стихи почитаю, Саш?
        - Стихи? - переспросил он вяло. - Ну, валяй стихи…
        Она постаралась не услышать в его голосе насмешливой безнадеги, села рядом, цепко ухватившись пальцами за его предплечье. И пробурчала тихо себе под нос:
        - Да, да, сейчас… Я очень много стихов знаю, Саш… Что бы такое почитать, чтобы тебе понравилось, чтобы ты услышал меня… А, вот это…
        Прикрыла глаза, качнулась чуть корпусом и начала читать немного монотонно, пытаясь хоть чуть-чуть отобразить неуловимую авторскую интонацию:
        - «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря, дорогой, уважаемый, милая, но не важно…»
        Саша слушал довольно озадаченно, нахмурив лоб. Когда она закончила читать, глянул на нее странно, спросил насмешливо:
        - Это что такое, Лесь, я не понял? Это стихи такие, что ли?
        - Ну да, стихи… Это же Бродский, Саш. Ты что, не узнал?
        - Ну, пусть будет Бродский… Слышал я про такого. И что? Все равно не понял… Это ж не стихи, это ерунда-нескладуха какая-то.
        - Саш, да ты что… - удивленно подняла она брови. - Ты правда не понимаешь? Что значит - нескладуха? Это же просто такое несовпадение смыслового и ритмического окончания! Это же Бродский, Саш…
        - Ну, заладила - Бродский, Бродский! А я вот не понимаю таких стихов, и что? Да, я такой, Лесь, я не понимаю… По-моему, ты меня за кого-то другого принимаешь. А я такой… Я честно тебе говорю - не понимаю! Или ты хочешь, чтобы я тебя обманывал? Я другой, Лесь, другой… Ты просто видишь во мне того, кого хотела бы видеть, а я другой…
        Она слушала его и не верила. Не верила, потому что… Потому что он не имел права быть другим. А как иначе? Он просто обязан быть таким, каким она хочет его принимать! Да он просто притворяется, вот и все! Разозлить ее хочет! Ну что ж, можно и разозлиться… И даже встать и уйти, пусть он остается один, без нее!
        Что она и сделала тут же. Поднялась с места, ушла в ванную и вернулась уже в майке и шортах, в которых пять дней назад она заявилась в этот дом вместе с Людой.
        - Я ухожу, Саш…
        - Куда?
        - В санаторий схожу, сам же меня просил туда сходить… Я ненадолго, я скоро вернусь. Только ведь ключей у меня нет, как же я дверь открою?
        - Да разберемся как-нибудь. Иди. Покажись там хотя бы! А вообще - странная ты какая-то… Я бы на твоем месте в море купался да гулял на свободе, а ты… Но если хочешь, то возвращайся, конечно, что ж…
        Она вздрогнула, обернулась, глянула на него во все глаза. Спросила тихо:
        - Как это - если хочешь? Я не поняла, Саш…
        - Да ладно, что ты опять к словам придираешься?
        - Я не придираюсь, нет… Конечно, я вернусь… Я видела там, в прихожей, запасные ключи на гвоздике висят, можно я их возьму? И сама дверь открою, чтобы тебе спокойнее было.
        Саша молча кивнул, и она вышла на улицу, прихватив ключи, и быстро пошла в сторону санатория, громко хлопая пятками по пляжным шлепанцам. Это хлопанье доставляло ей странное удовольствие, будто выражало собой досаду на Сашу. Надо же, как обидно сказал - возвращайся, мол, если хочешь! Вот что это значит, а? Если она не вернется, то ему все равно, что ли? Почему он ее дразнит все время, почему говорит так? Или ему нравится ее дразнить?
        Вихрем ворвавшись в номер и до смерти перепугав сидящую в шезлонге на балконе Зою Михайловну, она лихорадочно открыла сумку и начала быстро сбрасывать в большой пакет какие-то первые попавшиеся под руку вещи, сунула туда же сумочку с документами и сиротливо лежащий на столике мобильник.
        - Олеся, а ваш телефон звонил не переставая, пока не отключился! - радостно сообщила ей Зоя Михайловна, выходя с балкона с огромным куском дыни и протягивая его Лесе. - Хотите? Угощайтесь! Мне Чарочка столько фруктов накупил, весь балкон завалил! - довольно улыбаясь, похвасталась она. - А еще он мне нарядов всяких надарил! Давайте я вам покажу!
        Она тут же бросилась к шкафу, распахнула дверцы и начала вытаскивать аккуратно развешанные на плечиках костюмы, блузки, юбки, еще какие-то разноцветные яркие тряпочки, тараторя при этом без умолку:
        - Знаете, Леся, он такой добрый, мой Чарочка! Покупает абсолютно все, что мне нравится! Жаль, у меня путевка скоро закончится… Я ведь всего на десять дней взяла, на большее денег не хватило! Вы не знаете, здесь как-то можно продлить срок проживания? Так не хочется уезжать, а Чарочка бы все оплатил…
        - Нет, не знаю, Зоя Михайловна! Простите, мне надо идти… Всего доброго вам, всего хорошего… - бормотала Леся, осторожно продвигаясь к двери и прижимая к груди пакет.
        - То есть как идти? А куда вы? Я ведь даже не спросила, где вы все это время были, Олеся…
        - Да неважно, Зоя Михайловна! Судя по всему, вы обо мне не очень скучали вместе с Чарочкой… - покосилась Леся на висящий на стуле светлый мужской пиджак. - Вот и не скучайте, не беспокойтесь обо мне, у меня все в порядке!
        Выскочив наконец из номера, она бегом понеслась к лифту и, нажав лихорадочно несколько раз на кнопку вызова, махнула рукой и быстро начала спускаться по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
        - Ростовцева! Подождите! - услышала она вдруг свою фамилию, промчавшись вихрем мимо стойки администратора. Оглянулась удивленно от входной двери, развернулась нехотя.
        - Да, слушаю…
        - Ростовцева, что же это такое? Вас пять дней нет, мы хотели уже в милицию сообщить…
        - Пять дней? Неужели пять дней? - растерянно моргнула Леся, будто не поверила администраторше.
        - Да, пять дней! Вы бы хоть сообщили как-то, что с вами все в порядке, ей-богу! Конечно, вы на отдыхе, я понимаю… Всякое может случиться с женщиной на отдыхе… - продолжила чуть язвительно администраторша, оглядев Лесю с головы до ног. - Но надо же и совесть иметь, в конце концов…
        - Да, конечно. Простите, я как-то не подумала. Со мной все в полном порядке, не волнуйтесь, - пролепетала Леся, виновато улыбаясь.
        - И муж ваш тоже звонил, спрашивал, где вы, что с вами! Вот что я должна была ему говорить, а? Если и сама ничего не знаю? Вы бы хоть позвонили ему, что ли…
        - Да, я позвоню… Конечно же, позвоню… Просто я знакомых тут встретила… Так получилось… А телефон я в номере оставила, и он разрядился…
        - А что мне ему говорить, если снова звонить будет? - не отступала администраторша.
        - Ну, скажите, что со мной все хорошо! Да я сама ему позвоню, сама все объясню… И вообще, это уже мое дело - кому звонить и кому и что объяснять… - бормотала Леся, уже держась за ручку входной двери.
        Выскочив наконец на улицу, она бегом понеслась по дорожке к воротам санатория, не замечая на себе удивленных взглядов прогуливающихся после обеда отдыхающих.
        - Чего это она? - спросила у администраторши подошедшая к стойке пожилая массажистка. - Помчалась куда-то как ненормальная… Будто на пожар…
        - Да влюбилась, наверное, что ж тут непонятного! Вот и бежит, задрав шары к небу, не видит ничего. Ой, влюбилась баба-а-а… - мечтательно протянула администраторша, глядя в спину убегающей по дорожке Лесе.
        - Да не завидуй ты, Светочка! - повернулась к ней массажистка. - Чего тут хорошего-то? Наверное, муж ее не пряниками дома встретит… Я тут давно работаю и всякого уж навидалась… Некоторые погуляют от души, а потом один конец - развод и девичья фамилия. За все ж надо платить, а они не понимают, дуры…
        Леся поднялась в горку, запыхавшись от быстрой ходьбы, вбежала в подъезд знакомого дома, нажала на кнопку вызова лифта. Ключ в ее дрожащей руке никак не хотел пролезать в замочную скважину, и ей пришлось даже сесть на корточки, чтобы сосредоточиться на этом занятии и пропихнуть его все-таки в положенное место, провернуть четыре раза, открыть вожделенную дверь, за которой ждал ее Саша. Ее Саша с черными, как омут, глазами, с жесткими и властными, но такими мучительно-сладкими объятиями! Она аж застонала, упав в эти объятия, будто спаслась от большой беды.
        - Лесь, ты что, бежала, что ли? - отстраняя ее от себя, насмешливо произнес он.
        - Да, бежала…
        - Зачем?
        - Не знаю… Еще минута - и я бы умерла без тебя!
        - Ты что, дурочка, влюбилась в меня, что ли? - с досадой спросил он, отстраняя ее от себя.
        Тут же повернулся, ушел на кухню. Сел на диванчик, нервно прикурил сигарету. Она приплелась вслед за ним, робко уселась напротив, тоже закурила, потом проговорила тихо и жалобно, будто просила чего-то:
        - Влюбилась, Саш… Очень влюбилась! Со мной никогда ничего подобного не происходило… Я и сама себя не узнаю, правда! Никогда такой не была… Такой дурой безвольной… Да скажи мне неделю назад, что я вот так… Так жалко буду в любви признаваться, ни за что не поверила бы! Не было со мной такого никогда, честное слово!
        - Да я верю тебе, верю… А только мне от этого не легче, понимаешь?
        - Нет, не понимаю… Но почему… Я тебе совсем не нравлюсь, да? Но зачем же тогда ты…
        - Да нравишься ты мне, нравишься! Отчего ты можешь не нравиться? К тому же я тут с ума схожу, будто в заточении нахожусь!
        - Значит, ты со мной… Только потому, что ты в заточении?
        - Да не то, Лесь, все не то… Даже не знаю, как тебе объяснить… Нельзя тебе влюбляться в меня, нельзя!
        - Почему?
        - Да потому! Я не вариант для романтических отношений, понимаешь? Я плохой! Да я никто, я воздушный шарик, просто лечу туда, куда ветер дует, и все! Я всего лишь игрок в покер, жалкий прожигатель жизни, я в принципе никому не могу принести счастья! А бабам вообще одно только горе приношу… И матери вот своей тоже…
        - Неправда, Саш! - тихо и отчаянно возразила Леся. - Неправда! Я так счастлива была эти пять дней! Я никогда, никогда и ни с кем не была так счастлива, понимаешь ты это или нет?
        - Ну так и остановись на этом, дурочка! Возвращайся в свою жизнь, а про меня забудь! Про счастье этих пяти дней помни, прими их как съедобный подарок, и все! Будто съела и забыла! Просто вкус запомнился…
        - Ну почему, почему? Я же хочу быть с тобой! Просто быть рядом, понимаешь? Мне ничего больше не нужно! Иначе… Иначе я просто умру!
        - Не умрешь. Жива останешься, не бойся. И любовь твоя, это ведь не любовь вовсе, а так… Временная потеря рассудка. Помрачение. Темнота. Тебе к свету пробиваться надо, а ты, наоборот, только эту темноту усугубляешь, когда все одно твердишь!
        - Саш… Но я же знаю, что говорю… Я же чувствую…
        - А ты не доверяй чувствам-то, они всегда обманывают. Ты головой живи, а не чувствами. И мой тебе совет - уходи отсюда прямо сейчас… Беги от меня, Леська, беги…
        - Нет, Саш. Я не могу. Не могу, не могу… Ну не гони меня, пожалуйста, Саш…
        Она заплакала тихо, размазывая по щекам слезы ладонями. Он вздохнул тяжело, сел рядом с ней, обнял за плечи, прижал к себе и начал баюкать, как маленькую. Но говорил при этом так, будто с трудом сдерживал раздражение:
        - Да наберись ты сил, в конце концов, поверь мне… Говорю же - порочный я до мозга костей! Я и сам этому не рад, но что теперь сделаешь… Не могу я, не умею жить нормальной жизнью, скучно мне! Смотрю вот на Людку с Димкой - завидую! А сам так не могу… Пробовал - не получается. Порочный я, понимаешь?
        - А может, я тоже порочная? Ты ж ничего про меня не знаешь!
        - Да не выдумывай, Леська… Ты абсолютно, просто категорически нормальная! И не влюбилась ты, просто запуталась, как муха в паутине… Не любовь у тебя, а обыкновенная тяга к пороку. Хорошим девочкам всегда нравятся плохие мальчики, это уж закон подлости такой, его никто отменить не может. Но ты ведь уже не девочка, ты взрослая разумная женщина! Тебе с тягой к пороку бороться надо, а ты, наоборот, усугубляешь!
        - Не хочу я ни с чем бороться! - снова сквозь слезы проговорила Леся. - Я просто хочу быть с тобой, и все! Ну можно я с тобой останусь? Я позвоню сейчас мужу и все ему скажу… Просто скажу, что полюбила другого, что жить с ним не смогу больше… Он умный, он все поймет!
        - А дети? Ты ж говорила, у тебя дети есть! Им-то что ты будешь объяснять?
        - Так я их потом заберу… К себе заберу…
        - Куда ты их заберешь? Во дворец, где играют свирели? Так нет у меня такого дворца… И никогда не будет, уверяю тебя. И вообще… Выбрось немедленно все эти глупости из головы, иначе я сейчас по-настоящему психовать начну!
        - Но если даже я попытаюсь глупости из головы выбросить, Саш… Все равно я не перестану любить тебя! Я… Я все время буду к тебе рваться, приезжать, мужу врать…
        - А я тебе еще раз говорю - не любишь! Ты выдумала все, дурочка! Ты и в самом деле перепутала любовь и обычную тягу к пороку! И я тебе еще раз объясняю эту простую истину - порок сам по себе очень притягателен… Он обыденность перечеркивает, на него смотреть интересно, он искушает, в конце концов! Хотя по сути своей - всего лишь порок, обыкновенная червоточина, выбраковка из ряда положительного….
        - Ну и пусть! Я все равно уже не могу без тебя! Я умру без тебя! - уже навзрыд плакала Леся, обхватив его за шею тонкими ручками.
        - Ну все, не надо, хватит… Не плачь, все будет хорошо! - успокаивал он ее тихим голосом, в котором нотки раздражения сменились равнодушной тоской. - Обещай мне, что ты успокоишься и позвонишь домой, поговоришь нормально с мужем и детьми… Я представляю, как они там волнуются за тебя… Ну, Леся, очнись же, перестань рыдать, хватит!
        Он сам поставил на зарядку ее сотовый телефон, сам сварил ей крепкого кофе и говорил еще что-то, гладя по голове и успокаивая, словно попавшего в беду ребенка, которого и прогнать рука не поднимается, и оставить у себя нельзя… И она перестала плакать, хотя и норовила все время ухватить его за руку, будто боялась, что он может исчезнуть. А вечером она позвонила Лешику и, услышав его и в самом деле тревожный голос, вдохновенно наврала ему про то, как сломался у нее телефон, как долго его ремонтировали и как хорошо она отдыхает, много купается, что все у нее здесь замечательно… Лешик, успокоившись от ее ровно журчащего голоса, с радостью доложил о том, что Лиза для грядущего первого сентября экипирована полностью, а Ольга Петровна обещала привезти Коленьку как раз к Лесиному приезду, день в день, так что уже через несколько дней они все соберутся дома, и они с Лизочкой очень-очень этого ждут и по всем скучают…
        Пока она говорила, Саша деликатно вышел на балкон, закрыл за собой дверь. Было в этой деликатности что-то обидное, будто он отстранялся от нее в этот момент, будто уже отправлял домой, к мужу… И потому, завершив разговор, она бросилась к нему, сказала быстро:
        - Все, я поговорила! Все в порядке, никто меня не потерял, можешь не волноваться!
        - Да я не волнуюсь, собственно… - произнес он чуть насмешливо, глядя вдаль поверх крон деревьев. Потом вздохнул тоскливо. - Какая погода шикарная, и на море штиль… Сейчас бы по набережной пройтись, посидеть где-нибудь в баре…
        Словно опомнившись, повернулся к ней всем корпусом, спросил резко:
        - Лесь, а у тебя обратный билет на какое число куплен?
        - На двадцатое, а что?
        - А сегодня какое?
        - Шестнадцатое…
        Он подошел к ней, взял ее ладони в свои руки, заглянул просительно в глаза:
        - Лесенька, давай сделаем все разумно… Скоро ребята придут, и мы… Мы приготовим прощальный ужин при свечах, посидим с ребятами, вина выпьем… И проведем с тобой последнюю ночь, а утром ты уйдешь в свой санаторий и сюда больше не вернешься. Так будет лучше, Лесенька, поверь мне…
        - Нет, не прогоняй меня, пожалуйста! - снова заплакала Леся. - Можно я побуду с тобой эти оставшиеся дни? Их же так мало осталось! Я не смогу жить в санатории, зная, что ты рядом! Я там измучаюсь вся!
        - Лесь, но я как лучше хочу! Для тебя же лучше!
        - Нет, нет… Я не смогу…
        - Ну, как хочешь тогда!
        Он отпустил ее руки, шагнул в комнату и, достав по пути с книжкой полки первый попавшийся под руку том, улегся с ним на диванчик. Тот жалобно скрипнул под ним и затих, боясь потревожить обманчивый покой временного хозяина. Леся осталась одна на балконе, оглушенная произошедшей в нем переменой. Села на пол - ноги уже не держали. Подтянув к подбородку худые коленки, начала раскачиваться как маятник, из стороны в сторону, и пропадала, сама чувствовала, как пропадает, и ничего, ничего уже не может сделать! Ни уйти, ни остаться…
        Пришедшая с работы Люда так и застала ее сидящей на балконе, присела рядом на корточки, погладила жалостливо по плечу.
        - Лесенька, ну что ты… Не надо…
        - Что не надо, Люд? - эхом откликнулась Леся. - Все хорошо у меня, все нормально…
        - Ой, да какое нормально! Я что, не вижу, у меня глаз нет, по-твоему? Господи, как я себя ругаю, если б ты знала! Зачем я тебя сюда притащила? А все этот туркмен со своим коньяком! Напились мы с тобой, наделали глупостей…
        - Да все хорошо, Люд, не переживай… - глядя в одну точку перед собой, снова улыбнулась Леся. - Я скоро домой уеду, всего четыре дня осталось…
        - Может, тебе в санаторий уйти? - осторожно спросила Люда. - Ты не думай, я не гоню тебя, живи сколько хочешь… Просто, может, так лучше будет?
        - Не знаю я ничего… - заплакала тихо Леся, ткнувшись носом в ее плечо. - Плохо мне, Люд, совсем я пропадаю…
        - Ну ты как-то борись с собой, Лесь! Нельзя из-за мужика так убиваться, что ты! Не стоит он того! А хочешь, я его вообще отсюда выгоню? Пожил, и хватит! Что я ему, обязана? Вот прямо сейчас пойду и выгоню, пусть себе другое место укромное ищет!
        - Нет! - испуганно подняла голову Леся. - Нет, Люда, не надо! Уже все хорошо, я и плакать больше не буду! Давай я лучше в магазин схожу, продуктов куплю, а то живу тут у вас на хлебах… И вина куплю хорошего, грузинского! Ты «Киндзмараули» любишь? А Димка что любит? И Дашеньке надо какой-нибудь подарок купить… Все, я иду по магазинам, Люд, решено! И не возражай даже, и слушать не буду!
        Она подскочила на ноги, быстро прошла в комнату, спросила деловито, по-хозяйски:
        - Саш, а ты какое вино любишь? Я в магазин пошла, говори, что купить…
        Он глянул на нее удивленно, пожал плечами. Потом проговорил нарочито равнодушно:
        - Да мне все равно, какое вино…
        - Тогда коньяк, может?
        - Давай коньяк, ладно…
        Сказал - и снова уткнулся в книжку.
        Леся лишь улыбнулась жалко. И сама вдруг остро ощутила, какая она жалкая сейчас. И отогнала от себя это ощущение, засуетившись со сборами. Если собралась за покупками - надо идти…
        А вечером они всей компанией дружно сидели за столом, пили грузинское вино и армянский коньяк, смеялись и шутили, слушали нескончаемые Димкины рассказы о нелегкой морской службе, смеялись над Дашенькой, которая самозабвенно кормила йогуртом купленную ей в подарок Лесей куклу, и Сашина рука лениво и небрежно обнимала худенькие Лесины плечи… Автоматически обнимала, будто не знала, куда бы себя еще пристроить.
        Уже ночью, перемыв в одиночестве всю посуду на кухне и придя на балкон, она села рядом с Сашей, провела ладонью по его небритой щеке. Он молча, не мигая, долго смотрел в темноте в ее лицо, потом тихо отвел от себя ее руку.
        - Иди ложись на диване в гостиной, Лесь… Здесь места мало, я не высыпаюсь совсем. Иди. Спокойной ночи…
        Леся наклонилась над ним, провела губами по шее, скользнула рукой под легкое байковое одеяло. Он вздрогнул, вдохнул в себя воздух протяжно и, снисходительно и обидно рассмеявшись на выдохе, притянул ее к себе.
        - Ах ты, маленькая настойчивая зануда! Ладно, что ж… Пусть будет так, рыбка таранька! И не хочешь подлецом быть, так бабы заставят…
        Оставшиеся четыре дня ее пребывания в этой квартире пролетели незаметно, будто и не было их вовсе. Днем Саша был с ней ласков и снисходителен, как с чужим ребенком, ночью по-прежнему страстен и неутомим. В день отъезда Люда вызвалась проводить ее в аэропорт, и Леся легко, как ей показалось, простилась с Сашей в прихожей, стараясь не замечать ни его дежурной улыбки, ни холодно скользнувшего по щеке прощального поцелуя. Они спустились с Людой по знакомой дорожке в санаторий, забрали ее одиноко стоящий в углу большого шкафа так и не разобранный чемодан и, поймав такси, поехали в аэропорт.
        Когда объявили регистрацию на рейс, обнялись, как родные. Она и в самом деле стала ей родной, эта милая Люда, свидетельница ее кратковременного то ли счастья, то ли несчастья… Добрая женщина, сыгравшая, по сути, злую, прямо-таки роковую роль в ее судьбе.

* * *
        «Только не плакать! Нельзя! Нельзя плакать! - отдавала себе молчаливые приказы Леся, отвернувшись к иллюминатору, за которым плотной холодной равниной лежали белые облака. - Глаза покраснеют, и лицо распухнет до неприличия, если буду плакать! Да и сил нет Лешику врать, придумывать причину какую-то, отчего бы я могла так убиваться… Правду ведь все равно не скажешь!»
        Выйдя к встречающему ее мужу, она заставила себя улыбнуться приветливо, сразу пожаловалась на тяжелый перелет, на головную боль и жуткую слабость в ногах, приняла из его рук дежурные цветы в хрустящем целлофане. Ей всегда нравилось прилетать из отпуска, нравилось, как Лешик искренне радуется встрече и дарит цветы, везет ее к накрытому дома столу… Все как на красивой открытке: цветы, любовь и семейное счастье! Посмотреть приятно! Все как у всех. Да что там говорить, гораздо лучше, чем у всех! И даже то, что в отпуск она предпочитает летать одна, давало ей какое-то преимущество перед чужим семейным счастьем, где жена просто не смеет улететь в отпуск без мужа. Или боится его потерять, или сам он ее из вредности-ревности не отпускает, или по другой какой причине… А у нее все не так, у нее все свободнее и лучше!
        Да, раньше она так и думала - лучше… А сейчас нет никакой радости, вообще никаких ощущений нет. Пусто внутри. Идя с цветами в руках следом за Лешиком к машине, она почувствовала накатившую неожиданно и накрывшую ее с головой холодную волну раздражения, как будто она взяла и разом выпала из когда-то нарисованной счастливой картинки. Захотелось почему-то изо всех сил отхлестать Лешика этим хрустящим букетом прямо по его довольному квадратному лицу! Испугавшись, она заставила себя быстренько проглотить вязкий, застрявший в горле комок этой ужасной злобы, села в машину, достала торопливо из сумки сигареты и, сделав несколько нервных глубоких затяжек, вновь повернула к Лешику голову, мило ему улыбнулась, чмокнула в гладко выбритую квадратную щеку, проведя по ней ласково ладошкой и стирая отпечаток своей губной помады.
        - Мама моя приехала, Леш?
        - Да, сегодня утром заявились, мы с Лизой еще дома были. Стол сейчас накрывают к твоему приезду. А наш кукушонок так вырос за лето, Лесь! Увидишь и не узнаешь! Худой стал, как циркуль, и нескладный…
        - Леш, ну я же тебя просила - не называй сына кукушонком! Ты же этим самым будто все время упрекаешь меня, неужели не понимаешь? Ну сколько можно просить? Ты это мне назло делаешь, что ли?
        Она сама чувствовала, как голос яростно поднимается по спирали, как выдает ее внутреннее состояние, и едва сдержала себя, с трудом замолчав. Потому что и впрямь - нет причины для такой ярости. Ну, назвал Лешик сына кукушонком, и что?
        - Хорошо, хорошо, не буду… - миролюбиво согласился Лешик, глянув на нее с опаской. - Я вовсе не имею в виду ничего обидного… А ты что, снова курить стала? Вроде бросила…
        - Да, бросила. Это я так… Разнервничалась чего-то… Какие еще у вас тут новости, рассказывай!
        - Ну, какие… Все как обычно, в общем. Лиза про школу все время говорит, волнуется страшно. Уже и ранец себе собрала, все туда сложила, что мы ей в школу купили! Попросила у меня календарь, дни до первого сентября считает. Я говорю - рано еще волноваться, до школы еще две недели! А она опять про свое… Сейчас только с Таней советовалась, какие все-таки ей банты повязать, белые или розовые, чтоб с ранцем одного цвета были. Или лучше банты к туфелькам подобрать по цвету…
        - А что, ранец розовый купили?
        - Ну, не совсем розовый… Но есть там что-то и розовое, да… Сама увидишь скоро!
        - А что, и Танька опять у нас торчит? Если, говоришь, Лиза с ней советуется?
        - Ну почему сразу - торчит… Она не торчит, она от души помогает. С утра мне звонила, спрашивала, когда ты прилетишь. И в магазин с нами ходила, я ведь ничего не понимаю в девчачьих нарядах!
        - А Танька, значит, в них понимает, ага! Могу представить себе, что вы там прикупили! Наверняка сплошной ужас и безвкусица!
        - Ну зачем ты так, Лесь… Она ведь старалась… К тому же Лиза сама ее попросила с нами пойти. Целых два выходных нам посвятила. Тебе надо спасибо ей за это сказать, а ты!
        Похвала Лешика в Танькин адрес почему-то больно кольнула в сердце, она отвернулась к окну, снова нервно закурила. Лешик, словно почувствовав ее настроение, повернулся к ней на секунду, проговорил заботливо:
        - Хорошо хоть съездила-то, скажи? Нервишки подлечила?
        - Да нормально…
        - Не слышу радости в твоем голосе! Что-то все-таки не так, да?
        - Леш, отстань… Просто я перелет плохо переношу, ты же знаешь! Приду в себя, высплюсь, все нормально будет…
        - Ну да, ну да. Я тоже хотел тебе сказать, чтобы ты на работу не торопилась. Хочешь, я поговорю с Леней, он тебе еще неделю отпуска даст? Посидишь дома, с сыном пообщаешься, с мамой… Она вроде всю неделю у нас гостить собирается. Да и вообще… Может, ну ее, эту работу, а, Лесь?
        - В каком смысле? - недовольно взглянула она на него.
        - В том смысле, что уволишься и будешь домохозяйкой. Мне на работе обещали зарплату повысить, так что денег хватит, я думаю.
        - Нет уж, не надо! Я не хочу! Я ж не инвалид и не старуха, чтоб дома сидеть! Да и вообще… Я же не из-за денег на работу хожу!
        - А из-за чего?
        - Ты что, издеваешься надо мной сейчас, да? Как твой разлюбезный братец, который считает, что я идиотка никчемная?
        - Да вовсе он так не считает, Лесь…
        - Считает, считает, я знаю! Не буду я дома сидеть, еще чего! Не дождетесь!
        - Ну и зря ты так… Лучше бы о дочери подумала, она же в школу пойдет! Ей, наверное, помочь надо будет? Из школы первое время встречать, уроки делать…
        - Да брось! Школа в соседнем дворе! Даже дорогу переходить не надо! Она девочка самостоятельная, сама справится!
        - Ну, как хочешь… Разве тебя переспоришь? Всегда все по-своему делаешь…
        Непривычные нотки досады в голосе мужа немного насторожили ее, и потому замолчала, отвернувшись к окну. Так и ехали оставшуюся дорогу молча, погрузившись каждый в свои проблемы, будто, вдоволь наигравшись картинкой под названием «у нас все хорошо», вместе решили вдруг - хватит, можно и отдохнуть, расслабиться и спокойно отдаться мыслям… Которые тоже были у каждого свои.
        Входную дверь им открыл кукушонок, взглянул на Лесю круглыми, как у нее, глазами, улыбнулся настороженно.
        - Коленька, сынок, а ты и правда вырос! Здравствуй, мой хороший! - протянула к нему Леся руки, пытаясь обнять за худенькие плечи.
        Отступив быстро, тот съежился испуганно, втянув голову в плечи, как и впрямь выпавший из гнезда птенец.
        - Ну, ты чего это, матери испугался? - подтолкнул его в спину Лешик. - Сам же спрашивал, когда мама приедет, мол… Вот она, мама! Или ты стесняться вдруг начал?
        - Вот еще, стесняться! - повернул к нему Коля бледное в конопушках лицо. - Просто я большой уже, чего обниматься-то! Это вон Лизка пусть обнимается… А я взрослый пацан!
        - А! Понятно. Ну, большой так большой! А только маму свою можно обнимать в любом возрасте, сынок. Можно и нужно. Потому что она мама, сынок…
        На шум в прихожей вышла и Ольга Петровна, вытирая руки о фартук, спросила с ревнивой настороженностью:
        - Это что у вас тут за разговоры такие, а? Когда можно обниматься, когда нельзя… Не приставайте к нему, он сам знает, как надо. Правда, Коленька?
        Мальчишка улыбнулся растерянно, пожал плечами. Леся, чтобы разрядить обстановку, спросила быстро:
        - А Лиза где?
        - Так во дворе гуляет… Я ее погулять отпустила… А что, нельзя было, да?
        - Ну… Вообще-то она одна пока не гуляет… - осторожно проговорил Лешик, глянув на Лесю. - Я пойду и приведу ее… Мало ли что может случиться…
        Лешик ушел, а Ольга Петровна критически оглядела дочь, потом подошла к ней поближе, обняла, поцеловала в щеку. Проговорила насмешливо:
        - Твой-то… Трясется над дочкой как ненормальный, смотри-ка… Ну что с того, если ребенок сам погуляет? Нельзя же так опекать, это неправильно… Суперопека ни к чему хорошему не приводит. Вон, я видела недавно передачу по телевизору, как в других странах детей из семьи изымают, если видят, что они в родительской суперопеке живут. Я вот с Коленькой такого не допускаю, между прочим! А твой Леша…
        - Да пусть, мам. Просто он очень хороший отец, только и всего. Пусть…
        - А я что, разве против? Я просто говорю, что не надо так сильно опекать…
        Ольга Петровна вдруг отстранилась, проговорила сердито:
        - Ты что, куришь опять? Вот терпеть не могу, когда от тебя табаком несет! Что за дурная привычка! Ты ведь бросила вроде!
        - Бросила, мам, бросила… Тебе показалось.
        - Ничего мне не показалось! И вообще… Странная ты какая-то, выглядишь ужасно. Будто не в отпуске была, а вагоны с углем разгружала. Лицо уставшее, совсем не загорелое, черные круги под глазами… Почему так плохо выглядишь, дочь?
        - Да нормально, мам… Просто меня в самолете укачало.
        - Ты кого будешь обманывать, Лесь? Меня, свою мать? Это ты мужа можешь обманывать, а я-то все вижу. И глаза твои вижу, какие они тревожные да лихорадочные. Что с тобой случилось, говори!
        - Да ничего не случилось! И вообще… Сейчас Лешик с Лизой придут… Не надо при них свои дурацкие вопросы задавать, очень тебя прошу! Дай мне лучше в ванную пройти, я умыться хочу!
        - Да, да, конечно… Сейчас они придут, и сразу обедать сядем… - растерянно произнесла в спину дочери Ольга Петровна. - Конечно, при них не надо…
        Дружной семьей они сели за красиво накрытый стол, стали следить напряженно, как Лешик лихо сворачивает проволоку с пластмассового горлышка бутылки с шампанским. И в этот момент раздался звонок в дверь - робкий, но довольно настойчивый. Еще звонок, еще…
        - Так только Танька звонит, - вынесла свой насмешливый вердикт Леся. - Куда ж мы без Таньки-то? Да никуда! Иди, Леш, открывай… Ты ее позвал, что ли?
        - Ну да, позвал… - со странным вызовом в голосе, как показалось Лесе, проговорил Лешик, поднимаясь из-за стола. - Лиза попросила, и я позвал!
        - Да я против разве? - пожала плечами Леся. - Позвал и позвал…
        - Насколько я понимаю, эта Таня твоей подругой числится? - осторожно поинтересовалась Ольга Петровна, когда Лешик вышел из комнаты. - Каким это образом он ее позвал, интересно?
        - Да не обращай внимания, мам, разберемся! - досадливо отмахнулась Леся.
        Танька заявилась с пирогом, торжественно водрузила его на стол, сияя глазами:
        - Вот… Угощайтесь, пожалуйста! Все утро пекла, потому и опоздала… Вкусный должен быть, со свежей речной рыбой!
        - А рыбу тоже сама наловила? - с легкой ехидцей спросила Леся.
        - Нет, рыбу я не сама… Я за рыбой специально на рынок ездила… - вполне серьезно пояснила Танька, растерянно моргнув.
        - Ну, все в сборе, - проговорил Лешик, снова беря в руки бутылку шампанского. - Открываю! Поберегись!
        Танька вскрикнула неуклюже, будто страшно испугалась выскочившей из горлышка пробки. Как-то слишком комплиментарно в сторону Лешика вскрикнула. Леся взглянула на нее удивленно, улыбнулась слегка - что это, мол, с тобой?
        Чокнулись, выпили за благополучное возвращение хозяйки дома. И даже Коленька совсем по-взрослому выпил глоток шампанского, улыбнулся снисходительно причитаниям Ольги Петровны в сторону Лешика о том, что «ребенку рано» и «не надо с этим шутить», что «все и начинается с одного глотка…».
        «Какой он худенький стал! - подумала Леся, глядя на сына. - И как будто чужой совсем… Прав тогда был Лешик, ой как прав! Ему бы и впрямь с отцом лучше было! Мальчику все-таки отец больше нужен, чем бабушка…»
        И вдруг сама испугалась этой своей мысли… А я? Почему я-то сама себя в этот ряд не ставлю? Отец, бабушка… А я где?
        Задумавшись и потеряв нить общего разговора, она вдруг увидела всех со стороны как на яркой цветной фотографии, будто вовсе она не здесь, не с ними пьет шампанское и ест вкуснейший Танькин пирог, а сидит в углу комнаты, никем не видимая и никому из них не нужная. Вот ее очень хороший, замечательный муж, которого она больше не любит и с которым надо сегодня ложиться в одну постель, а вот ее энергичная и жизнерадостная мама, отобравшая у нее ребенка только потому, что ведь надо вложить в кого-то излишки этой энергии и радости жизни - не пропадать же добру! Вот ее дети, которые не очень-то и рады ее приезду…
        Но как так получилось? Ведь когда-то все хорошо было… А сейчас что осталось? Будто шла по ровному полю и провалилась в темную яму. Когда это падение началось, с чего, почему?
        Может, и не было никакого ровного поля, может, все с этой темной ямы и началось? Может, она сразу там находилась, а сама думала, что идет по ровному полю? Как там Веничка говорил - не повзрослела еще, заплюхалась в детском эгоизме…
        Выходит, и сейчас она лишняя на этом семейном празднике? Хоть и посвящен этот праздник ее возвращению… Да, лишняя. Блудная жена, плохая дочь, никчемная мать. Все хорошие, она одна среди них плохая. И у всех есть кого любить… У мамы есть кукушонок, у Лешика - его обожаемая Лиза, а у нее кто? Танька? Подруга, на плече у которой она никогда в жизни не заплачет и которой и рассказать-то про себя ничего нельзя? Потому что она презирает Таньку, потому что та никогда ее не поймет?
        Вот тебе и все как у всех, и даже лучше… Как лучше, если она лишняя на этом семейном празднике, устроенном в честь ее возвращения? Сидит за этим сытым столом как нелепая декорация… Даже у Таньки есть тут свое законное место, а у нее - нет…
        Надо же, какое вдруг откровение горестное нашло. Она ж полагала всегда, что все совершенно наоборот - это они приложены к ней в качестве красивого фона ее благополучия, показателя ее жизненной успешности… И что теперь со всем этим делать, как дальше жить?
        Ой, да ну и пусть! И вообще… Если уж до конца быть честной перед самой собой, разве это сейчас ее гложет? Ведь нет! Совсем другая мысль ее мучает… Никак из головы эта проклятая мысль не идет - встать бы и выбежать на улицу, поймать такси и рвануть обратно в аэропорт! А что? Билеты на самолет наверняка есть! Сейчас много рейсов в Сочи, улететь можно! Улететь, через каких-то три-четыре часа увидеть Сашу… Пусть бы она была самой ужасной на свете женой и матерью, плохой подругой и дочерью - она бы так сделала! Если б только он ее ждал…
        - Лесь, ты чего молчишь, не отвечаешь мне? О чем так сильно задумалась? - услышала она Танькин голос и вздрогнула, будто очнулась. Переспросила растерянно:
        - Что, Тань? Я не слышала, о чем ты спросила…
        - Ты чего такая незагорелая, спрашиваю? Будто не на море была…
        - Ну да, не загорела… Погоды не было, Тань. И море все время штормило.
        - Но как же… Я смотрела прогноз, всегда там было плюс тридцать и без дождей… Да и как еще может быть в Сочи в начале августа, не понимаю?
        - Можно подумать, Тань, ты там каждый год в конце июля пропадаешь… - насмешливо ответила Леся и увидела, как Лешик глянул на нее неодобрительно. Мол, зачем Таню обижаешь ни за что ни про что?
        - Нет, я вообще там ни разу не была… - не заметив, как обычно, никакой насмешливости, с улыбкой проговорила Танька. - Я никогда нигде не была, ты же знаешь. Моей зарплаты едва-едва на жизнь хватает, какие мне поездки!
        - А хотела бы, Тань?
        - Даже не знаю, Лесь… Нет, наверное, не хотела бы. Мне и здесь хорошо. Да я вообще не понимаю людей, которые куда-то ездят, будто им дома не сидится! Неужели им денег на это не жалко, а? Мне бы вот жалко было, ей - богу… Это ж получается - деньги на ветер, ведь жалко же…
        - А куда, если не на ветер, Тань?
        - Ну… Можно скопить хорошую сумму, если их аккуратно и с умом расходовать… И дачку купить, например… Ездить туда, в огороде копаться, соленья-варенья на зиму заготавливать… Все больше пользы будет, чем просто так деньги спускать неизвестно на что!
        - Да уж… - грустно вздохнула Ольга Петровна, с жалостью взглянув на Таньку. - Вам бы замуж, Танечка, хорошая бы жена из вас вышла, рачительная и хозяйственная…
        Танька глянула на нее и вдруг смутилась - так вся и залилась ярким румянцем, будто Ольга Петровна сказала сейчас невесть что. А Ольга Петровна вдруг повторила Танькин вопрос, удивленно подняв брови:
        - А правда, Лесь… Чего ты не загорела-то? Так ведь и не ответила?
        - Как это не ответила, мам? Я ответила… - буркнула она с досадой и посмотрела затравленно исподлобья, словно прося отвязаться от нее по-доброму, не приставать с глупыми вопросами, проявить материнскую солидарность и понимание.
        - Ты сказала, погоды не было? Ну не знаю, не знаю… - не приняла ее молчаливой просьбы мама. - У меня вчера соседи из Сочи прилетели - загорелые все как черти…
        - Ольга Петровна, передайте сюда, пожалуйста, салат с кальмарами! - нарочито громко и быстро проговорил Лешик. И тут же, обращаясь к Лесе, сообщил: - Представляешь, а Коленька недавно подрался! Первый раз в жизни! Расскажите ей, Ольга Петровна!
        Леся глянула на него с благодарностью. Даже горло сжалось от этой неожиданной благодарности и помощи со стороны Лешика, которая будто сама собой прилетела, хотя по всем канонам и не должна была…
        - Да что я, пусть он сам и расскажет! - смеясь, обратилась Ольга Петровна к смущенному общим вниманием внуку. - Я только спросила - за правое ли дело хоть дрался-то?
        - Так за правое или как? - с любовью глядя на уткнувшегося носом в тарелку сына, переспросил Лешик.
        - Да ну, пап… Я тебе потом одному расскажу, ладно? - поднял на него мальчишка круглые серьезные глаза.
        - Ну, тогда тут наверняка шерше ля фам! - засмеялась громко Танька. - Да, Лесь? Ой, шерше-е-е-е…
        Осмотрев всех горделиво, Танька быстро пояснила, будто похвасталась своим новым знанием, которое, видимо, подхватила недавно у кого-то:
        - Это по-французски так говорят - шерше ля фам! Это значит, ищите женщину по-французски! То есть наверняка наш Коленька из-за девчонки подрался, ага!
        Леся улыбнулась вымученно, поймала на себе тревожный взгляд Ольги Петровны, поглубже закуталась в мягкий шерстяной шарф, накинутый ей на плечи заботливой мужниной рукой.
        - Тебя знобит, что ли? - тихо спросила мать, кладя ей руку на лоб. - Не заболела бы часом…
        - Да, мам, нехорошо мне что-то! Я пойду прилягу, а вы тут обедайте без меня, ладно? Ты чаю мне потом принесешь?
        Леся поднялась из-за стола, ушла в спальню. Плотно прикрыв за собой дверь, упала на голубое стеганое покрывало большой супружеской кровати. «Все же хорошо в моей жизни, боже мой! - снова начала она уговаривать себя, будто спасительную молитву читала. - Все же замечательно! Муж, семья, дети, вот эта в бело-голубых тонах спальня… Почему же мне так плохо-то? Почему хочется бросить все и мчаться сломя голову к этому жестокому сочинскому черноглазому парню? Что ж мне теперь делать? И как дальше жить, если он в самом сердце сидит, в голове… Да живет во мне, все мое нутро собой занял? Что делать, что?»
        В спальню вскоре тихо вошел Лешик, неся на подносе большую чашку зеленого чая и блюдечко с медом, сел рядом на голубое покрывало. Поставив на тумбочку поднос, запустил руку в ее волосы, ласково развернул лицом к себе.
        - Лесь, ну что с тобой происходит, а? Ты ж такой убитой никогда не была! Случилось что? Ты расскажи, легче будет… Я все пойму, Лесь. По крайней мере, постараюсь понять. Вместе что-нибудь придумаем, найдем выход…
        - Какой такой выход, Леш? В психушку меня с потрохами сдать?
        - Господи, да о чем ты… Скажи, что случилось… Не бойся, скажи!
        - Да ничего не случилось, Леш! Я правда устала. Вот высплюсь, встану утром - и все пройдет!
        - Но я же вижу - что-то не так! Может, все-таки расскажешь, Лесь?
        - Нет… Нет…
        - Тебе правда легче станет, поверь!
        - Леш, не приставай, а? Пожалуйста… И вообще… Не лезь ко мне пока вообще… Не могу я сейчас ничего, понятно? И объяснить ничего не могу, прости…
        Она снова повернулась лицом вниз, зарылась носом в подушку, тяжело сглотнув комок подступивших к горлу слез. Так и хотелось выкрикнуть ему сквозь эти слезы - ты что, мол, не понимаешь, как своим благородством окончательно добиваешь меня? Может, мне лучше бы было, если бы ты меня гневом праведным встретил и был бы прав, тысячу раз прав…
        Лешик поморгал растерянно, поднялся с кровати, постоял молча, глядя в ее напряженно подрагивающую спину.
        - Ну ладно, Лесь, как хочешь… - грустно произнес он и на цыпочках вышел из спальни, тихо прикрыв за собой дверь.
        Войдя в гостиную, он сразу наткнулся на Танькин взгляд, понимающий и жалостливый. И еще что-то было в ее взгляде… Требовательное что-то, возмущенное даже. Мол, доколе? Доколе ты это все терпеть будешь и не замечать ничего якобы, насколько тебя на все это безобразие хватит? Доколе?!

* * *
        Только под утро ей удалось заснуть тяжелым болезненным сном. Виделось, будто стоит она на берегу моря, протягивая в мольбе руки к уплывающей вдаль лодке, из которой наряженные в белые одежды Саша, сочинский авторитет Сомов и подруга его Стелла машут ей призывно руками - догоняй, мол, нас, а то уплывем за горизонт, и Саша твой с нами… Она быстро входит в воду и плывет, выбиваясь из сил, а лодку уносит все дальше, вот и лиц уже не разобрать… А волна все круче опускается и поднимается над ней, и берега уже не видно, и лодки не видно. Наконец последняя огромная волна накрывает ее с головой и уносит вглубь, тащит на самое дно моря, и нечем уже дышать! Взмахнув из последних сил руками в попытке выплыть, она проснулась и села на кровати, дыша глубоко и часто, будто и в самом деле только что с трудом вынырнула из холодной морской пучины. Оглядевшись испуганно и обнаружив себя в своей родной бело-голубой спальне, снова упала на подушки, застонала, как тяжелобольная, в отчаянии крепко зажмурив глаза. От выкуренных за эту ночь сигарет голова болела нестерпимо, язык казался сухим и огромным и как будто лишним
во рту, тошнота подступала к горлу мелкими дрожащими спазмами.
        «У меня, наверное, ломка начинается, как у наркоманки, - подумала Леся, боясь пошевелиться. - А что? Вполне может быть! Еще неизвестно, что хуже - тяга к наркотикам или тяга к пороку…»
        Где-то над головой непрерывно и жалобно верещал мобильник, будто умоляя ее протянуть руку и ответить тому, кто звонит, кто хочет ее услышать, кому она пока еще нужна…
        «А вдруг это Саша? - мелькнула через головную боль быстрая мысль и тут же исчезла. - Да он ведь даже и телефона моего не попросил! А мог бы для приличия это сделать! Хотя при чем тут приличия?» - тоскливо подумала она, протягивая руку и нащупывая на прикроватной тумбочке телефон. Даже на дисплей не глянула, кто звонит. Потому что - какая разница… Если это не Саша, то пусть хоть кто будет, ей все равно.
        - Да, слушаю…
        Голос ее оказался совсем хриплым и прокуренным, как у пьющей соседки с первого этажа, дворничихи тети Зины, вечно обзывающей ее, Лесю, воблой круглоглазой. Ну круглоглазой - это понятно, а почему воблой-то? Могла бы и повкуснее рыбку какую подобрать… И почему у всех и всегда возникают эти дурацкие рыбьи ассоциации?
        - Ах ты маленькая свинка! - услышала она в трубке ласково воркующий голос Венички. - Ты почему пропала так надолго? Почему не позвонила?
        - А почему свинка, интересно? - со смехом переспросила она. - Так ты меня никогда еще не называл… Это что-то новенькое в твоем лексиконе!
        - Ну, не могу же я прямо сказать, что ты свинья! Ты ж обидишься, правда?
        - Нет, не обижусь. Меня теперь очень трудно обидеть…
        Она хотела добавить - мол, трудно обидеть после всего, что со мной случилось, но не стала. Разве в двух словах можно объяснить, что с ней такое случилось?
        - Так почему не позвонила, спрашиваю? Где пропадала-то? Я звонил, у тебя телефон был все время отключен. Или случилось что, а я не знаю?
        - Нет, ничего такого глобального не случилось. Хотя это как посмотреть… А телефон сам по себе отключился, потому что я забыла его зарядить, - пояснила она неохотно. - Ты прости, я уехала срочно, так получилось…
        - Куда уехала-то?
        - В Сочи, на десять дней.
        - Ух ты, счастье какое! Сочи, темные ночи! И шашлычок, и коньячок, вкусно очень! Или как там еще поется? Что-то про синее платье и шальные объятья? Хорошо хоть отдохнула, скажи? И почему мне ни разу не позвонила?
        - Да сама не знаю… Еще и телефон потом сломался…
        - Так ты ж сказала, что зарядить его забыла! Что, шальные объятья помешали, наверное?
        - Да ну тебя, Веничка… И вообще, не хочу говорить на эту тему! Лучше расскажи, как ты.
        - Да как я? Соскучился, конечно! Ты сейчас дома или на работе?
        - Дома…
        - Уйти сможешь?
        - Смогу!
        - Тогда через два часа у кондитерской, как обычно?
        - Ага, давай…
        Полежав еще немного с закрытыми глазами, Леся заставила себя встать под душ, долго терла худое тело жесткой мочалкой, словно пыталась смыть с себя сочинское наваждение, эту заразу, намертво прилипшую к ней, эту болезненно-униженную любовь или тягу к пороку. Или как там еще ее, проклятую, можно обозвать? А еще думала про себя - теперь вся надежда на Веничку, да! Пусть он трепетным отношением к ней вытеснит этот ужас, это наваждение… Пусть излечит ее, исцелит! Он же такой умный, Веничка, он все знает и все умеет…
        Через два часа она села в машину и бросилась ему на шею так отчаянно, будто и впрямь просила защиты, будто проклятая эта любовь гналась за ней всю дорогу и осталась там, за захлопнувшейся дверцей, и поджидает ее снаружи, чтоб вновь вцепиться мертвой хваткой, опутать тонкой паутиной душу и сжимать, сжимать ее, бедную, до черной тоски, до отчаяния, до боли…
        - Здравствуй, рыба моя костлявая, дурочка маленькая! Соскучилась, да? - растроганно гладил ее по спине, по волосам, по плечам Веничка. - Вижу, вижу, соскучилась… А почему дрожишь так, скажи?
        - Замерзла я, Веничка… Очень замерзла…
        - Да брось! На улице жара стоит! Или случилось что? Заболела, может?
        - Нет, не заболела… Просто мне очень холодно… Плохо и холодно…
        - Плохо, говоришь? А почему? Ты ж отдыхать вроде ездила? Или что-то случилось, а я не знаю, да?
        - Нет, нет, ничего не случилось…
        - Странная ты какая-то сегодня. И да, теперь я чувствую, что с тобой что-то не так… Плохо отдохнула, что ли? И не загорела совсем… Почему не загорела-то, а?
        - Погоды не было…
        Веничка, отстранив ее от себя и крепко держа за плечи, заглянул в круглые, полные отчаяния глаза, смотрел долго и внимательно, словно пытался увидеть в них причину странного и непонятного поведения подруги.
        - И все-таки что-то случилось у тебя, Лесь! - осторожно предположил он, отпуская руки. - Ты совсем другая какая-то! Будто красок в тебе больше нет… Поблекли все краски, выгорели. Я же вижу…
        - Да не придумывай! Тоже мне, зоркий орлиный глаз нашелся! Что ты там можешь видеть? Поедем лучше пообедаем куда-нибудь в приличное место, я вина хорошего выпить хочу!
        - Ну вот, вроде начинает проклевываться моя прежняя рыбка… Слышу привычные капризные нотки, слышу! Приказывайте, мадам, приказывайте! Большой бородатый мужик весь в вашей власти!
        - А давай поедем в тот ресторанчик за городом! Помнишь, где барбекю прямо около столика делают? Мяса хочу! Большой кусок! И чтобы с кровью!
        - Ага, давай, молодец! - с улыбкой раззадоривал ее Веничка. - Еще что-то милое-родное слышится! Хочу-хочу-хочу! Всего и много хочу, и сразу, и прямо сейчас! Пациент скорее жив, чем мертв! А то напугала меня до смерти…
        Он улыбнулся ей ласково добрыми влажными глазами, как будто прикрыл теплым одеялом, завел машину, лихо вырулил на проезжую часть.
        - Веничка, а ты когда-нибудь в карты играл? - неожиданно для себя вдруг спросила Леся. - У нас в городе много таких заведений, где в покер играют, например?
        - Да ты что, какие заведения… Они давно все прикрыты, разве что на квартирах собираются любители, поигрывают слегка…
        - Да я знаю, что все прикрыто! Но ты сам в покер играешь? Ты вообще азартный в этом смысле или нет?
        - В смысле покера - нет, не азартный. Мне азарта в моем деле с лихвой хватает, художника без азарта не бывает.
        - Значит, покер ты не любишь, да?
        - Чего ты ко мне вдруг привязалась с этим покером, не пойму? Что за странное любопытство?
        - Да я просто спросила… Трудно тебе ответить, что ли?
        - Нет, не трудно… Не люблю я такие развлечения, вот и весь ответ. Это скорее удел неудачников, место свое в этой жизни не нашедших. Такой же уход от реальности, как у алкоголиков и наркоманов.
        - А может, у них эта страсть врожденная? В крови сидит, жить не дает? Ну, вот как болезнь, например? Они ведь тогда и не виноваты вовсе? Природа в них взяла и вложила этот порок - и живи с ним, как хочешь! А природу человеческую уже исправить нельзя, надо с ней жить как-то! И понимать таких людей надо, не осуждать!
        - Нет, Лесь, ты не права! Так все на свете можно на природу списать! А порок - это всего лишь лень духовная, нежелание устроить в себе свой собственный мир, работать над ним… Это ведь труд тяжкий, не всем под силу! Но одни трудятся и создают, а другие не хотят трудиться, просто катятся вниз по наклонной плоскости… Банально звучит, но верно.
        - А человеку порочному можно помочь, как ты думаешь? Ну, если будет с ним рядом другой человек, который протянет руку, чтобы он удержался и больше вниз по наклонной плоскости не катился?
        - Нельзя, Лесь! Нельзя…
        - Но почему? Почему ты так категорически это отрицаешь?
        - Да потому… Потому что духовная лень помощников не терпит, она их отвергает, ненавидит даже! Она своих позиций никакому помощнику не сдаст! Только сам человек, ею пораженный, может с ней справиться, больше никто!
        - Но если он сам не может… Всякие ведь причины бывают…
        - Ну да… Причины всегда можно придумать, вместо того чтобы тяжким трудом заняться. Вытаскивать себя из собственного болота за волосы, как барон Мюнхгаузен, - это ведь тяжкий труд… Но вся подоплека вопроса именно в том и состоит - чтобы сам… А чужая помощь только вредит, понимаешь?
        - Нет, не понимаю. Почему вредит-то? Если человек всем сердцем хочет помочь…
        - Ага, ага. Всем сердцем хочет помочь… И превращается в созависимого. Вот тебе еще одна сломанная судьба, только и всего. И вообще… Чего ты мне сегодня такие странные вопросы задаешь, не понимаю?
        - Да так, ничего… Просто на философию потянуло…
        Леся отвернулась к окну, задумалась. Вдруг увиделось ей в этот момент лицо Саши, так ясно увиделось… И подумалось с жалостью: «Сидит там сейчас один, в Людкиной квартире, и поговорить ему не с кем… И я тут мучаюсь без него! Вон, Веничку всякими вопросами пытаю. Зачем я его пытаю, если он все равно помочь мне не может? Бессмысленно как-то все, честное слово… Когда не знаешь, как помочь тому, кому очень хочешь помочь. А если этот самый Сомов вообще свою Стеллу не разлюбит, что тогда? Всю жизнь бедному Саше по сочинским квартирам придется прятаться? Так ведь и с ума сойти можно… И почему бы ему в другой город не переехать, где его никто не знает? Сюда, например… Можно здесь квартиру снять, я б ему помогла… И не покушалась бы даже нисколечко на его свободу! Мне же ничего не надо, только видеть его иногда, и все…»
        - Веничка, а дорого у нас в городе жилье снимать? - повернулась она к нему с новым вопросом.
        - Не знаю, Лесь! Насчет квартир не знаю, мне студию мой приятель за копейки сдает, чисто символически. А зачем тебе?
        - Да так…
        - А я вижу, что не так! Что с тобой, говори? Ты другая совсем, изменилось в тебе что-то! Вот чувствую, что изменилось, а определить не могу! Не цепляет как-то… Ты разлюбила меня, что ли?
        - Чтоб разлюбить, прежде полюбить надо! - вдруг зло рассмеялась Леся, не совладав с неожиданно снова нахлынувшей и уже знакомой волной раздражения. - У нас что, любовь с тобой разве, Веничка? Ты прям серьезно так считаешь?
        - Конечно, Лесь. А как же? Я художник, я такие вещи чувствую! Иначе я б с тобой не встречался! Адюльтер только тогда оправдан и красив, если любовь есть! А если нет - тогда это скотство и блуд!
        - Да какая разница-то? Какая? - закричала Леся, повернув к нему злое раздраженное лицо. - Пусть будет блуд, пусть адюльтер, хоть как назови! Разницы-то никакой! И любовь тут ни при чем вообще! Да ты понятия не имеешь, что такое настоящая любовь, вот что, дорогой мой! Ты забавляешься мной как игрушкой, как живой обезьянкой, только и всего! И мне это ужасно нравилось раньше, да! Потому что… Потому что я не знала, как это бывает, когда по-настоящему любят…
        - А теперь, стало быть, знаешь? - тихо и холодно спросил Веничка.
        - Да. Теперь знаю! Теперь я знаю, да! Но мне от этого вовсе не легче! А совсем даже наоборот…
        - Понятно, что ж! Так бы сразу и сказала, голову бы мне не морочила…
        Веничка вдруг резко затормозил, от чего она чуть не ткнулась носом в лобовое стекло, и решительно начал разворачивать машину, не сказав ей больше ни слова, будто ее здесь и не было, будто ехал он куда-то один и вспомнил вдруг, что срочно надо вернуться обратно, к недоделанным делам, которые куда важнее и интереснее, чем барбекю в загородном ресторанчике.
        - Ты куда, Веничка? Что случилось? - опомнилась от нахлынувшего раздражения Леся. - Я тебя обидела, да? Ну, прости, пожалуйста! Я и сама не знаю, куда меня понесло, зачем я тебе это все вдруг выпалила… Ну хочешь, я все тебе объясню, а? Куда мы сейчас едем-то?
        - Я тебя домой отвезу, - решительно и сухо отрубил Веничка, не поворачивая головы.
        - Но я не хочу домой! - закричала Леся и заплакала вдруг отчаянно, со злобой. - Я не хочу домой! И не надо так со мной, Веничка, прошу тебя! Мне и без того плохо!
        - Я тебя отвезу домой, Леся, - повторил Веничка так же твердо и сухо. - Я понял, что с тобой происходит сегодня. Ты меня просто терпишь! Не любишь, а просто терпишь! Пустоту свою мной заполняешь, как опилками. А я так не могу, прости! Не хочу быть опилками… И спасибо тебе за все, спасибо за любовь, которая все ж таки была, что бы ты мне ни говорила! Была, но закончилась, видимо. Так бывает. Спасибо тебе за все, Лесь…
        Она заплакала отчаянно, громко, навзрыд. Он будто не слышал, смотрел на дорогу сосредоточенно, крепко сжимая руль. Она снова попыталась до него достучаться, пролепетала жалобно сквозь слезы:
        - Мне так нужна твоя помощь, Вень… Я совсем запуталась, я как та муха сейчас, которая в паутину попала… Ну помоги же мне, Вень, пожалуйста! Хочешь, я тебе все-все расскажу, что со мной случилось? Я так рассчитывала на тебя, Вень…
        - Подружкам своим расскажи… - вдруг со злостью произнес он, усмехнувшись. - Да ты и мне уже все рассказала, я ж понял… Ты влюбилась в того, кто играет в покер, кто завяз в этом по уши, а меня решила средством спасения использовать? Правильно? Ох, Леська, Леська, какая же ты все-таки эгоистка… Видимо, никогда из детского эгоизма не выберешься, никогда не научишься прислушиваться к тому, что другие переживают и чувствуют. Но я любил тебя именно такую, да, чего уж греха таить… И мне жаль, правда. Жаль, что ты от меня ушла…
        - Да я вовсе не ушла, Вень, я не ушла! Мне очень нужна твоя помощь, Вень!
        - Ушла, Лесь. Для меня ушла. Не надо делать из меня доброго дяденьку, который выслушает и поможет. Сама справляйся. Сама…
        Он подвез ее, плачущую, к кондитерской, вышел из машины, открыл с ее стороны дверь и протянул руку. Она безвольно уцепилась за нее, встала на асфальт, покачиваясь на каблуках, и долго еще стояла, смотрела вслед отъезжающей машине. Потом тихо побрела в сторону дома, низко опустив голову и слепо натыкаясь на редких прохожих, провожающих удивленными взглядами странную, красиво и дорого одетую худенькую женщину, похожую на маленькую обиженную девочку, потерявшуюся в большом чужом городе.
        Придя домой, Леся автоматически отыскала введенный в память мобильника Людин телефон, нажала на кнопку вызова. После первого же гудка трубка у ее уха неожиданно быстро ожила близким и веселым Людиным голосом, как будто она только и ждала ее звонка, не выпуская телефона из рук.
        - Ой, Леська, привет! Как долетела-то? Все хорошо?
        - Да, Люд, долетела… А ты где сейчас? Дома или на работе? Я тебя отвлекаю, наверное, да?
        - Нет, не отвлекаешь. У меня сегодня выходной, я дома. Уборкой решила заняться, еще обед приготовить надо… Дел накопилось - просто невпроворот!
        - Люд… А Сашу позови, а? - робко пролепетала Леся дрожащим от волнения голосом, будто просила у новой знакомой чего-то невозможного и несбыточного, чего и просить-то даже неловко!
        - Ага, сейчас позову! - легко согласилась Люда. - Он у меня тоже при деле, цветы на балконе поливает! А потом заставлю его картошку чистить, нечего без дела сидеть…
        Было слышно в трубке, как она простучала пятками на балкон, как, что-то ей недовольно выговаривая, брал в руки трубку Саша, как пищала Дашенька, путаясь у него под ногами…
        - Здравствуй, Леся! - услышала она знакомый голос, от чего сердце подпрыгнуло и заколотилось где-то в голове, и легкий счастливый спазм сдавил на секунду горло. Хотя для особого счастья никаких причин не было - голос Саши звучал холодно и почти официально, будто он здоровался с абсолютно чужим для него человеком.
        - Саш! - вдохнув с трудом воздух, отчаянно крикнула в трубку Леся. - Саша! Ты слышишь меня?
        - Да слышу, слышу… Говори…
        И опять это «говори» прозвучало как оплеуха. Но она уже ничего, абсолютно ничегошеньки не могла с собой поделать… С отчаянием не могла ничего поделать, которое вырывалось из нее яростным криком:
        - Я не могу без тебя, Саш! Не могу! Мне так плохо без тебя, Саш! У меня жить не получается, не могу я с собой справиться! Помоги мне, пожалуйста! Ну что мне делать, скажи?
        - Да чем я тебе могу помочь? - снова холодно спросил Саша. - Все, что мог, я уже сделал. Я ведь тебя просил - уходи в свой санаторий! Уходи! А ты меня не послушала. Все надо делать вовремя, Лесь. Пока коготки совсем не увязли… Я ведь тебя предупреждал, помнишь?
        - Да, ты предупреждал… Я не послушала, все так, да… Но я думала, что ты… Что я…
        - А не надо было думать. Я ведь все тебе хорошо объяснил, а ты не поверила. И что ты хочешь от меня теперь? Чем я тебе могу помочь?
        - Но что же мне делать, Саш? Как жить-то мне?
        - Я не знаю, Лесь. Я думаю, что ты справишься, и все будет хорошо. И вот что еще… Ты не звони больше, не надо. Пожалуйста! Не делай ты из меня подлеца бессердечного и окончательного! Ладно? Придумай что-нибудь…
        - Что, Саш?! Что я могу придумать?
        - Ну, я не знаю… Возьми себя в руки, займись чем-нибудь. Мобильник свой в окно выбрось, провод у домашнего телефона ножом перережь… Только не звони больше! Дай себе несколько дней, и ты привыкнешь! Ты справишься. Ты умная и взрослая девочка, не надо себе придумывать ничего! Иначе жизнь свою окончательно испортишь!
        - Но я…
        Она больше ничего не успела сказать - в трубке тут же послышались резкие и короткие гудки отбоя, словно телефон тоже был недоволен ею, словно уговаривал - отступись, Леся, не надо, возьми себя в руки!
        - Доченька, что случилось? С кем ты разговаривала? Почему так кричала?
        О господи, мама… Она совсем забыла, что мама у них гостит! С утра уходила куда-то вместе с Коленькой и вот вернулась так некстати…
        Не зная, что сказать, Леся долго и непонимающе смотрела на стоящую в дверях спальни мать, крепко сжимая в руке мобильник, потом без сил опустилась на кровать и тихо заплакала, как будто завыла на пронзительной и высокой ноте. Мать бросилась к ней испуганно, обхватила сильными руками за плечи, прижала к себе и, покачивая ее, как ребенка, забормотала в ухо монотонно-успокаивающе:
        - Ну что ты, доченька… Не надо, не плачь! Всякое бывает. Ты думаешь, я не вижу, что ли, что с тобой происходит, милая? Я все вижу, я ж мать…
        - Да что ты можешь видеть, мам… О чем ты…
        - Вижу, вижу! Ты влюбилась там, что ли? Правильно я угадала, да?
        Леся только кивнула молча, не в силах сопротивляться маминой догадке. И потом слушала так же молча, что она ей говорит…
        - Ну, влюбилась, подумаешь! Да с кем не бывает, что ты? Не ты первая, не ты последняя, кто с курорта в себе такое страдание до дома везет… Подумаешь, делов-то! Кто ж на этих югах не влюблялся-то… И со мной такое было, когда я без папы, с маленькой с тобой ездила! Помнишь дядю Володю, который везде с нами ходил?
        - Нет, не помню…
        - Ну да, ну да. Ты еще маленькая была. А мамка твоя тогда ух как влюбилась, голову потеряла, с ума сошла! В поезде потом домой ехала - вся уревелась… А потом перед папой все равно радостным огурчиком предстала, как и должно быть! А ты, глупая… Что ты творишь-то? Даже скрыть ничего не умеешь…
        - Да, мам, не умею… Не могу… Не получается у меня никак…
        - А стараться надо, Лесь, очень стараться! Надо во что бы то ни стало эту дурь от себя откинуть, чтоб Леша, не дай бог, не догадался! Он хоть и покладистый у тебя мужик, да мало ли что, вдруг взбрыкнет! А семью - ее сохранять надо! Мужиков - их много, а муж один… Да и таких, как Леша, сейчас мало, таких и нет вовсе! Ты держись за него, Лесь, обеими руками! Ну, привезла из отпуска в себе любовь, поднатужься, скинь ее у порога! А то ведь всякое может быть… Вон какая у тебя подруга глазастая, ведь все приметит, зараза! И вообще, не нравится она мне… В глаза преданно глядит, а думку свою в загашнике имеет, я все вижу, меня не обманешь! Отваживай ее от дома потихоньку, отваживай! Любовь-то любовью, доченька, а жизнь - жизнью, везде ухо востро надо держать… Чего ж ты у меня глупенькая такая, простых бабских вещей не понимаешь? Все у тебя на лице написано… Ой, а может, ты беременная, а?
        - Нет, мам… Что ты…
        - Точно? Ты уверена?
        - Да, уверена.
        - Ну, хоть с этим пронесло, слава богу…
        - А может, и плохо, что пронесло… Может, и лучше бы было… Может, я бы и не вернулась тогда…
        - Ой, что ты говоришь, с ума сошла, что ли? Неужели так все плохо, а? Неужели ты уже до такого способна была дойти, чтобы мужа бросить?
        - Да, мам…
        - Что, совсем разлюбила, да?
        Леся только вздохнула, отвернув голову. И не видела, как мать в испуге прикрыла рот рукой, как покачала головой в отчаянии. Но тут же собралась и снова заговорила тихо и вкрадчиво:
        - Иногда надо уметь себе самой на горло-то наступить, Лесенька… Веревками себя обмотать да стерпеть изо всех сил, понимаешь? И похитрее надо быть, похитрее… Так, будто сама себя обманываешь! Не любишь мужа - а притворись! Любовь любовью, а семья - она ж все равно семья! Я-то знаешь как притворялась всегда? У-у-у… Замуж-то девчонкой за лейтенантика выскочила, ни о какой любви и слыхом не слыхивала, только в книжках про нее читала да в кино видела… А ты ж нашего папку помнишь, какой он был? Попробовала бы я вот так-то, как ты, взбрыкнуть! Он бы меня быстренько в порядок привел! Никакой, конечно, уж любви такой меж нами и не было отродясь, а только и без нее прожили душа в душу, если так сказать можно, и тебя вот в люди вывели… Понимаешь, надо просто жить, дочка, и все! Изо дня в день, изо дня в день… И бога благодарить, что он тебе мужа хорошего послал - доброго, умного, непьющего… А ты себе любовь какую-то удумала! Да брось, дурочка… Если уж так надо - заведи себе кого-нибудь потихоньку… А перед мужем, будь добра, научись любовь изображать! Нельзя без этого, дочка! Скрепиться надо, ты ведь женщина!
Ничего, потерпишь… На душе, может, и кошки скребут, а личико мужу улыбаться должно! Только так и можно в семье прожить, дочка… Мужики - они ж глупые все, хуже баб на ласку-то ведутся, это уж ты мне поверь, это уж я по своему опыту знаю… А подругу эту свою и впрямь отваживай, не нравится она мне, и все тут! Ты видела, как она на Лешика-то смотрит? Прям глазами его съесть готова! Знаю я таких подруг! Тем более и не замужем она…
        Голос матери монотонно журчал и журчал ей в ухо, руки ласково перебирали волосы, гладили по плечам, по спине… Вдруг потянуло на сон так сильно, что закружилась голова. Леся вздохнула протяжно и, оторвавшись от матери, упала на подушки и уснула тут же, будто провалилась в долгожданный покой. Так и проспала до самого утра, свернувшись клубочком, и Лешик, узнав от Ольги Петровны, что «Лесечка приболела», не тревожил ее, устроившись на ночлег в детской на раскладушке, потеснив временно Лизу и Коленьку.
        Встав утром выспавшейся и отдохнувшей, Леся решила, что обязательно возьмет себя в руки - займется чем-нибудь отвлекающим и полезным, пойдет на работу, например… К тому же отпуск закончился, и незачем Лешику просить своего брата Леню, чтобы он разрешил его продлить. Да, точно, на работу надо идти, приступать к новым обязанностям! И кто его знает, может, из нее и впрямь получится неплохой менеджер? Надо ж попробовать, в конце концов! И вообще, надо ведь жить как-то… То есть начинать жить, другого выхода у нее нет…
        Вышла на кухню к завтраку, улыбнулась весело Лешику и даже чмокнула его звонко в квадратную щеку, будто извиняясь за причиненные ночные неудобства.
        - Ну как ты? Выздоровела, надеюсь? - спросил он заботливо, пододвигая ей стул.
        - Да, все хорошо… Я на работу сегодня пойду. Ты еще не звонил Лене, не просил, чтобы он мне отпуск продлил?
        - Нет, не звонил…
        - Вот и не надо. Зачем его лишними просьбами беспокоить? Да и тебе неловко просить… Подбросишь меня до офиса, ладно?
        Ольга Петровна суетилась по кухне, хлопотала с завтраком, но Леся видела, как она улыбается довольно. И даже победно как-то - вот, мол, какая я хорошая мать, провела с дочерью воспитательную беседу, и она исправилась!
        - Может, мы с Коленькой домой поедем, а, ребят? - проговорила она просительно. - Вы ж все равно целыми днями работать будете… И Лизочку бы я забрала, пусть отдохнет перед школой… А если соскучитесь, то приедете к нам на выходной, а?
        Леся молча кивнула, и Лешику пришлось согласиться неохотно:
        - Хорошо, Ольга Петровна, я вас вечером отвезу…
        - Ой, да мы сами, чего ты будешь машину гонять! Сядем на электричку и уедем… Погода такая хорошая, чего мы тут, в городе, будем целый день терять… Да и тебе такие хлопоты… Зачем?
        - Я отвезу вас вечером, Ольга Петровна. Не спорьте.
        - Ну ладно, что ж… Вечером так вечером…
        Лешик повез Лесю на работу и всю дорогу строил планы на предстоящий выходной, и она во всем соглашалась с ним, послушно кивая, обернувшись, даже помахала ему весело ручкой, вприпрыжку поднимаясь по зеленой мохнатой дорожке на высокое крыльцо офиса.
        По привычке зашла в свой прежний отдел и остановилась растерянно на пороге. Место за ее удобным столом у окна было занято очкастой мымрой в сером мышином костюме и с прилизанной прической в стиле очень крутой бизнес-леди. И тут же развернулась, вышла обратно в коридор, чувствуя, как исчез куда-то деловой утренний настрой. Хотя и странно - ведь знала, что все будет именно так… И даже собиралась окунуться в новые обязанности с головой. Но все равно почему-то было ужасно, ужасно неприятно…
        - Это наша новая сотрудница, неделю назад еще Марина привела, - сообщила ей доверительно секретарша Верочка, когда она заскочила в приемную на минутку. - Зануда жуткая, мы тут стреляемся все уже… То одно ей не так, то другое… И после работы домой не уходит, сидит и сидит. И девчонкам тоже сидеть приходится, а куда деваться-то? В общем, все по-новому теперь, и хорошо, что ты вовремя слиняла.
        - Понятно… А Леонид Павлович на месте? Можно я к нему зайду на пару минут?
        - Да, заходи. У него никого нет сейчас! И настроение вроде с утра хорошее…
        - Здравствуй, Леня! - приветливо улыбаясь, вошла Леся в кабинет. Плюхнувшись в большое кожаное кресло и закинув красиво ногу на ногу, спросила деловито: - Что будем со мной делать, Леня? Там на моем месте уже какая-то очкастая ворона сидит!
        - Это не ворона, Лесечка, это Анна Аркадьевна, наш новый экономист. Очень грамотный специалист, между прочим!
        - Ну, понятно, что грамотный! Раз Марина привела, то, конечно же, грамотный! Полноценная и развитая человеческая личность! По-другому и быть не может! Крепко она тебя привязала к себе, крепко… - беззлобно рассмеялась Леся, глядя в смущенно-рассерженное Ленино лицо. - Ну а меня-то теперь куда? К менеджерам, как договаривались?
        - Лесь, тут такое дело… С менеджерами пока несостыковочка вышла. У них полный комплект, и даже места для стола нет, куда тебя посадить можно.
        - Да, но… Ты же сам говорил…
        - Говорил. Но не получается пока. Да ты не волнуйся, все равно придумаем что-нибудь! Скоро новый проект запускать будем… А пока, может, ты еще пару недель отдохнешь? За счет фирмы, разумеется!
        - Не хочу я больше отдыхать, Лень! Так отдохнула уже, что дальше некуда… Я работать хочу! Проявить себя как-то! Я на любую работу согласна, Лень!
        - О, даже так… Странно от тебя слышать такое… И что могло вдруг случиться, от чего в тебе такой рабочий зуд проснулся?
        - Ну не надо так со мной разговаривать, Лень…
        - Как? Как я с тобой разговариваю?
        - Уничижительно, вот как.
        - Ну, извини… Но все равно, это ничего не меняет, Лесь. Некуда пока тебя пристроить, некуда, понимаешь? Я же сказал - через две недели! Давай, пиши заявление на отпуск, да побыстрее… У меня совещание через пять минут начинается!
        Леся написала заявление, молча вышла из кабинета и, захватив из приемной сумку, быстро вышла на улицу. Остановилась, оглядываясь растерянно по сторонам, потом тихо побрела в сторону открывшегося неподалеку уличного кафе. Сев с чашкой кофе за накрытый пластиковой скатертью столик и закурив, стала рассеянно наблюдать за проходящими мимо и спешащими по своим утренним делам людьми. Да, все спешат, только она будто в невесомости оказалась, и тоска уже подступила совсем близко, и никуда от нее не деться… Некуда бежать, некуда. И жить больше некуда.
        Рука ее сама собой потянулась к лежащему в кармашке сумки мобильнику, пальцы автоматически нажали нужные кнопки.
        Она долго слушала длинные гудки, нажимала на кнопку отбоя, снова набирала и снова слушала… Люда, где же ты, почему не отвечаешь? Ты сейчас единственный человек, с кем я могу о своей боли поговорить… Мне так необходимо сейчас поговорить с тобой, Люда! Потянуть к себе эту ниточку, которая связывает меня с Сашей… Ему я не могу позвонить, потому что боюсь услышать его равнодушный и злой голос. Но хотя бы узнать, что с ним, как он там…
        Телефон упорно не отвечал. Не отвечал он ни через час, ни через два, ни через три…
        «Так Люда же на работе, наверное, ей некогда! - догадалась вдруг Леся, медленно идя по улице. - Наверное, видит, что я звоню, а ответить не может! Надо просто ждать, когда она сама перезвонит…»
        Да, надо ждать… Все равно девать себя некуда. И домой идти тоже не хочется. И сидеть в кафе, на прохожих глазеть надоело. Лучше пройтись, пусть и без цели…
        Она долго шла по бульвару, сжимая телефон в руке. Изредка поглядывала на дисплей - вдруг пропустила Людин звонок? Не выдержала, села на скамью, привычно положив ногу на ногу, снова автоматически набрала сочинский номер. «Ну возьми трубку, возьми, пожалуйста! Иначе я буду думать, что случилось что-то плохое! С Сашей плохое… Ты же понимаешь, что я сама не могу ему позвонить!» - мысленно умоляла она Люду.
        В какой-то момент ей показалось, что скоро сойдет с ума… Что длинные гудки разорвут ей сердце, и быстро нажала на кнопку отбоя, приказав себе мысленно - все, хватит! Сколько можно себе страхи придумывать? Люда вовсе не обязана отвечать на ее звонки! И вообще, она могла телефон дома забыть… И вздрогнула от неожиданности, когда он вдруг наконец ожил в ее руках мелодией вызова.
        И - о, разочарование! Звонок был всего лишь от мамы…
        - Да, мам, слушаю! Чего тебе? - грустно протянула Леся, откидываясь на спинку скамьи.
        - Ой, Лесенька, прости… Я тебя от работы отрываю, наверное? - виновато проговорила мама. - Но я только на минутку, я быстро…
        - Говори, мам!
        - Да я хотела сказать, что мы собрались уже… То есть мы с Коленькой собрались… А Лиза с нами ехать не хочет, говорит, с папой и мамой решила остаться. Никак я ее уговорить не могла…
        - Ну и пусть не едет, если не хочет, мам! Не уговаривай, оставь ее в покое!
        - Ладно… А это ничего, если она одна дома побудет, пока вы с работы не придете? Просто мы с Коленькой решили на электричке уехать… Собрались уже, не хотим до вечера ждать…
        - Как это - решили уехать, мам? И Коленька так решил?
        - Ну да, и он тоже… То есть он не против…
        - Понятно, что ж… Мне все теперь понятно, мам. Ты не хочешь, чтобы Коленька долго общался с нами. Ты боишься, что он к нам привыкнет, да? Что уезжать не захочет?
        - Да не выдумывай! И не начинай даже, слышишь? Просто мы решили уехать, и все… Я же должна была тебе позвонить и предупредить, что мы уехали!
        - Ладно, ладно… А может, все-таки до вечера останетесь? Вас же Лешик вечером обещал на машине отвезти!
        - Да нет, Лесь, спасибо, мы сами!
        - Мам, ну что ты, в самом деле! Лешик обидится!
        - Нет, дочка, не уговаривай! Так лучше будет! И вам лучше… Ну что мы тут все вместе в квартире толчемся? И без того у вас тут что-то непонятное происходит… И за Коленьку я действительно боюсь - не надо ему видеть, как вы тут разбираетесь…
        - Да подожди, дай я хоть Лешику прямо сейчас позвоню, пусть он с работы отпросится и вас на вокзал отвезет! Если уж тебе так приспичило!
        - Ой, Лесь, не беспокойся, ради бога! Мы что, до вокзала не доберемся? Просто на работе не задерживайся! Лизочка ж тут одна, потому и звоню… Ну все, доченька, мы уходим, а то на электричку опоздаем! И будь умницей, помни, что я тебе вчера говорила!
        - Да я помню, помню… Я скоро тоже домой приду.
        - А как же работа? Отпрашиваться будешь, что ли?
        - Нет. Меня снова в отпуск отправили.
        - В отпуск? Но ты же была в отпуске, как же…
        - Так получилось, мам. Скажи Лизе, что я скоро приду…
        Она посидела еще на скамье, ожидая, что Люда ей все-таки перезвонит. Потом поднялась, тихо побрела в сторону автобусной остановки. Вернувшись домой, отпустила Лизу гулять во двор, села на диван в гостиной, включила телевизор и, не выпуская из рук телефона, начала нажимать все подряд кнопки на пульте. Казалось, не видела и не слышала ничего, о чем вещал включенный телевизор, и вскоре выключила его, оставшись в тишине. И от этой тишины стало еще хуже… И сбежала от нее на балкон. И снова кликнула номер Люды, и снова слушала длинные монотонные гудки, сосредоточившись на этом занятии.
        Потом долго бродила по квартире из угла в угол. Время текло вязко и медленно, тоскливая тишина давила на уши, сердце заходилось в безысходной маетности, стучало тяжело и гулко, отдаваясь каждым беспокойным ударом в голове. Зачем-то позвонила Лешику, попросила его приехать с работы пораньше. Он тут же согласился и даже спрашивать не стал, что случилось. Наверное, испугался ее тоскливого голоса. Хотя через минуту она уже пожалела, что попросила его приехать…
        «Сейчас он войдет, и я сорвусь на истерику, - подумала вдруг испуганно. - Сколько еще я смогу выдержать, интересно? Надо ведь что-то делать! Надо обязательно что-то делать с собой! Только вот что? В психушку звонить? С балкона вниз головой броситься?»
        Услышав шорох ключа в замочной скважине, она злобно отбросила выдающий по-прежнему длинные гудки телефон, вышла в прихожую.
        - Привет! Что случилось, Лесь? - с тревогой спросил Лешик, снимая ботинки и проходя вслед за ней в гостиную.
        - Ничего не случилось! Почему непременно что-то должно случиться? Просто я попросила приехать тебя пораньше, и все… Я же не сказала, что прямо сейчас надо приехать! А ты сразу сорвался как ненормальный!
        - Но у тебя голос такой был, Лесь… Я не мог…
        - Да какой у меня голос? Нормальный голос!
        - Ну ладно, ладно, пусть будет нормальный… А почему у нас так тихо? Где все?
        - А мама с Колей еще утром уехали. Собрались так неожиданно… Я ей говорила - мол, подождите Лешика до вечера, он вас отвезет! Но разве ее уговоришь? Все равно уехала… - развела руками Леся.
        - Сбежала, значит, теща? И Коленьку увезла? Ну-ну… А Лиза где?
        - Во дворе гуляет. Я ее отпустила. Пусть привыкает к самостоятельности. Я с балкона за ней смотрю, не переживай.
        - Но я не видел ее во дворе…
        - А она с другой стороны дома играет. Я недавно смотрела.
        - Ну ладно… А ты давно дома?
        - Давно.
        - Почему, Лесь? Ты ж на работе должна быть… Случилось что?
        - Да ничего особенного не случилось, что ты! Просто твой драгоценный братец ловко отфутболил меня еще на две недели! Ему меня некуда пристроить, как оказалось! - стараясь изо всех сил не разозлиться, ровно и спокойно проговорила Леся.
        - Ну и ничего страшного! - махнул рукой Лешик. - Посидишь дома еще, с Лизой погуляешь, позанимаешься с ней перед школой! Чем плохо, скажи?
        - Да? Ты так считаешь? Меня отфутболили, и это так хорошо, да? Зашибись прямо? Твоя жена на фиг никому не нужна, и ты этому так сильно радуешься?
        - Ты мне нужна, Лесь… Ты Лизе нужна… Ты маме нужна и Коленьке…
        - Ой, да ну… - зло отмахнулась от него Леся. - О чем еще с тобой говорить можно…
        Леся резко развернулась в дверях, ушла на кухню, громко и бестолково загремела посудой, начала доставать из холодильника какие-то кастрюльки и пакеты.
        - Лесь, да я сам ужин сделаю, не суетись! - миролюбиво предложил Лешик, придя на кухню следом за ней. - Сейчас еще и Таня приедет, только что мне звонила! Она и тебе пыталась позвонить, но твой телефон был занят все время…
        - Зачем? - подняла на него глаза Леся.
        - Что - зачем? - удивленно переспросил Лешик.
        - Я говорю, зачем Таня сюда приедет? Разве я ее приглашала?
        - Ну как же… - совсем растерялся он. - Она вроде всегда без приглашения к нам приходит… Ужинать с нами будет… Дружить… Она ж твоя подруга, не моя!
        - А я не хочу больше дружить! Надоела она мне, понимаешь? Я не хочу ее видеть! Вот не хочу, и все! Да и какая она мне подруга? У нас ничего общего нет! Пристала к нам как репей! Не хочу больше, не хочу!
        - Лесь… Ты же никогда раньше о ней так не говорила, ты что? Да и привыкли мы к ней, и она к нам привязана… Она же совсем одна, у нее никого нет, кроме нас…
        - А я тебе еще раз объясняю - я не хочу ее больше видеть! - громко закричала Леся, исказив лицо и злобно глядя на мужа. - Если она сейчас придет, я уйду отсюда навсегда! Ты понял меня или нет?! Что ты ко мне привязался со своей Танькой? Если тебе ее жалко, можешь жалеть на здоровье, можешь вообще уходить вместе с ней! Я никого не держу!
        Лешик смотрел на нее со страхом, моргал растерянно. Потом будто пришел в себя, спросил сердито:
        - Да что с тобой происходит, в конце концов?! Ты можешь мне объяснить, что происходит?
        - Я ничего не обязана объяснять, отстань от меня!
        - Нет, не отстану! В конце концов, я имею право знать, я твой муж, если ты не забыла! - тоже начал кричать потерявший терпение Лешик. - Я же ни о чем не спрашиваю тебя, я просто жду, когда ты опомнишься после этой своей поездки! Я же не дурак, я все вижу и понимаю! Я даю тебе время, а ты… Ты ведешь себя как… Опомнись, Леся, что ты делаешь?!
        Словно наткнувшись на его крик, она отстранилась растерянно, поморгала круглыми глазами и тихо опустилась на стул, закрыв лицо дрожащими руками.
        - Прости, Лешик… Я и сама не пойму, что со мной происходит! Прости! Ты добрый, ты хороший… Ты благородный и умный, а я… Я просто недостойна тебя… Прости меня, Лешик, прости!
        - Да ладно, чего ты… - пробурчал он, погладив ее по плечу. - Я ж понимаю, всякое в жизни может случиться, никто не застрахован от… От… - никак не мог он закончить фразу. - Ты только помни, что я тоже не железный, вот и все…
        Она часто закивала в ответ, не отнимая от лица рук, потом встала и быстро ушла в ванную, закрыв за собой плотно дверь. Вернувшись вскоре на кухню, застала там весело щебечущую и хлопочущую у плиты Таньку, постаралась улыбнуться ей приветливо, как и должна улыбаться подруга подруге, и стойко просидела весь положенный на семейное счастье вечер, заставляя себя из последних сил делать все то, что делают и другие, у которых тоже все хорошо и тоже все есть - и муж, и дом, и дети, и даже близкая подруга… Только плохо у нее все это получилось, конечно. А иначе зачем Танька вдруг затеяла этот разговор, когда Лешик ушел укладывать Лизу спать, плотно прикрыв за собой дверь на кухню?
        - Лесь, ну чего ты измучилась вся? Ну что такое, Лесь? Расскажи мне, а? Может, я совет какой дам… - вкрадчиво проговорила Танька, придавая голосу как можно больше дружеской задушевности.
        Леся усмехнулась про себя - кого ты сейчас хочешь обмануть, Танька? Неужели думаешь, я так и поверю в твою задушевность? А вслух произнесла неожиданно весело:
        - С чего ты взяла, что я измучилась? С какого перепугу так решила?
        - Ой, да я же вижу, что ты… Прям наизнанку тебя вывернуло… - продолжала настаивать на своем Танька. - Что я, первый день тебя знаю? Никогда ты такой не была… И Лешик от этого сам не свой! Смотреть больно на вас, ей-богу…
        - А ты не смотри, Тань. Не заставляй себя ходить к нам и смотреть.
        - Ну не надо так, Лесь, зачем ты… Нельзя так…
        - А как, как надо? Научи, если такая умная! Понимала б чего…
        - И правда, чему я тебя могу научить? - нарочито грустно вздохнула Танька. - Любви, что ли? Так ей не учат. Она либо живет в человеке, либо начисто отсутствует…
        - Ух ты, как заговорила! Долго слова учила, признавайся? В каком журнале их вычитала? В «Лизе»? в «Космо»? Или в «Домашнем очаге»?
        - Издеваешься надо мной, да? Хочешь сказать, своих мыслей у меня нету? Ну-ну… А только совсем за дуру-то меня не считай… Уж про любовь-то всякий рассудить может, и умный, и глупый.
        - То есть ты хочешь сказать, что у нас с Лешиком нет любви? Я правильно поняла?
        - Почему - у нас? У тебя только…
        - Ага. По-твоему, если я вокруг мужа буду подпрыгивать, изображая из себя счастливую женушку, то всем от этого лучше будет? Так, что ли?
        - Ну, хотя бы так…
        - А ты спроси меня сначала, могу ли я подпрыгивать-то? Может, мне так тяжело сейчас, что упасть легче, чем подпрыгивать? Дура ты, Танька, и не понимаешь ничего! И не лезь ко мне со своими советами дурацкими, и без тебя тошнехонько… Лучше мужика себе найди! Замуж за него выйди, детей нарожай! Поживи такой жизнью, пообтешись в ней, потом и советуй! Что, слабо, да? Нет такого мужика, которому бы ты понадобилась? И потому удобнее за чужой жизнью наблюдать, если своей нет?
        - Лесь, ты что? Куда тебя понесло-то? Ты же сейчас обижаешь меня, очень обижаешь… Прямо по самому больному месту бьешь…
        Танька замолчала, глотнула вина из стакана. Руки ее подрагивали слегка, и глаза заволокло слезным туманом, который еще немного - и пролился бы бурными слезами. А реветь Танька умела, этого у нее не отнять… Выла белугой до хрипа - то еще зрелище, между прочим.
        - Ну извини, чего ты… - уже более миролюбиво произнесла Леся, тронув ее за плечо. - Я не хотела тебя обидеть… Я просто спросить хотела… И в самом же деле, Тань, у тебя никогда никого не было? Почему? А может, и сама ты замуж не хочешь?
        - Хочу… Еще как хочу! Да только ты права… Не смотрят почему-то на меня мужики, не знакомятся даже… Хоть бы один разок кто подошел с серьезным намерением… Проходят мимо, будто я для них пустое место! Думаешь, мне не обидно, что ли?
        - И что, у тебя никогда никого… Ни разу…
        - Да, Лесь! Никогда и никого! И ни разу! Стыдно признаться, но ни разу…
        - Иди ты!
        Леся уставилась удивленно на Таньку, будто видела впервые, задумчиво разглядывала ее смугловатое широкоскулое лицо, серые в черную крапинку глаза под прямыми, будто проведенными под линеечку, бровями, строгую прическу из жиденькой, аккуратно расположившейся на затылке фиги то ли русых, то ли мышиного цвета волос. Даже представила себе на секунду… А что, если взять и отрезать эту фигу к чертовой матери, сделать Таньке каре, например… А почему нет? Совсем бы другой образ получился, наверное. Более сексуально приемлемый. Но ведь Танька не делает этого почему-то! Даже гордится этой своей фигой на затылке!
        «А я ведь ее как женщину никогда и не воспринимала даже… - вдруг подумалось ей. - Действительно, и посмотреть не на что! И плечи полноватые, и грудь совсем невыразительная, и руки, похоже, никогда хорошего маникюра не знавали… А одевается всегда как - фу! Безликие, безвкусные какие-то кофточки, туфли без каблуков… И джинсы отвратительно сидят на заднице, свисают мешком…»
        Танька, будто услышав ее мысли, тут же заговорила виновато и быстро:
        - Понимаешь, нету во мне изюминки-сексуалинки какой-то, не притягиваю я взгляда. Чтоб мое лицо запомнить, надо на него шесть раз посмотреть…
        - Ну почему, Тань! У тебя, между прочим, все черты лица довольно правильные, чего ты… А сексуалинку, как ты говоришь, ее ж в самой себе выращивать надо! Ухаживать за ней, удобрять всячески… Может, тебе в салон походить? Там тебя и краситься научат по-другому, и цвет волос поменяют, и подстригут? И стиль одежды тоже надо поменять…
        - Да ну! Ерунда. От того, что купюры разные, общую сумму в кошельке не изменишь. Что есть, то есть. Бывает ведь, совсем женщина никаковская, еще хуже меня, а к ней мужики в очередь стоят! Нет, тут дело не в прическе да не в одежде… Просто невезучая я, вот и все. Да и денег у меня нет на весь этот морок… И в то же время обидно… И не уродина вроде, а бреду по жизни пустоцветом.
        - И замуж сильно хочется, да?
        - А то! Во мне любви, Леська, столько, что через край лезет. А я ее, как тесто, все запихиваю обратно, запихиваю… Никому она и вовсе не нужна… Вот это уже трагедия, Лесечка! Причем самая настоящая! Иногда кажется, что еще немного - и сердце лопнет! Ты знаешь, я бы себе, наверное, не меньше пятерых детей нарожала! И на всех бы моей любви с избытком хватило…
        - Так роди! Кто ж тебе запрещает?
        - От кого? Говорю ведь, даже не подходит никто… К вам вот прибилась, за вас беспокоюсь да переживаю, как за самых своих близких… А Лизу как родную дочку люблю! А ты - не лезь, не лезь…
        - Да ладно, прости… - вдруг сникнув, махнула рукой Леся. - Чего это я накинулась на тебя, в самом деле? Мне и правда очень, очень плохо сейчас…
        - Расскажи?
        - Нет, об этом не расскажешь. Об этом только поплакать можно. Да и то в одиночку…
        - Ну и зря! Может, я бы и в самом деле помогла чем?
        - Нет, Танька, не помогла бы.
        - Да откуда ты знаешь?
        - Знаю…
        Вскоре пришел на кухню Лешик, и разговор автоматически прекратился, и Танька засобиралась домой. Когда она ушла, Лешик спросил осторожно:
        - Что это с ней, а? Такое чувство, что она плакать пошла… Обидела ты ее чем, что ли?
        - Ага, ее обидишь… Она и сама может обидеть так, что мало не покажется. Не обращай внимания, завтра снова к нам прибежит, еще не рад будешь ее настойчивому энтузиазму!
        - Да я уж привык как-то… Будто она член нашей семьи…
        - Да уж! Привычка - вторая натура! Ладно, я спать пошла… Голова что-то опять разболелась - жуть… Ты посуду помоешь, ага?
        Лешик кивнул. Она ушла в спальню, легла, долго смотрела в потолок. Заснуть и не пыталась. Скорей бы утро, что ли…
        А поздним утром, после бессонно-мучительной ночи, ей удалось-таки дозвониться! Услышав от Люды, что Саша дома и ничего с ним не случилось, обрадовалась страшно! И даже, как ей казалось, уцепилась за эту радость, как утопающий хватается за обманчивую соломинку. И даже то ее не остановило, что Саша не хочет с ней говорить. Почему-то этот факт не имел сейчас никакого значения. Чувствовала, что ее несет куда-то, будто попала в опасное течение и не может никак выбраться. И не хочет выбраться, пусть несет! И даже голос свой не контролировала, будто и не она, а какая-то другая женщина кричала сейчас в трубку надрывно:
        - Люда, я сейчас к вам приеду! Ты слышишь меня? Соберусь прямо сейчас - и сразу в аэропорт! Скажи ему, что я сейчас приеду! Нам надо еще раз поговорить, скажи ему!
        - Лесь, подожди, ты что? - пыталась вразумить ее Люда. - Не делай глупостей, Лесь… Как это ты приедешь?
        - Да очень просто! Куплю билет на самолет, и все! Понимаешь, мне надо на Сашу взглянуть еще хоть раз, иначе я с ума сойду… Скажи ему, что мне только взглянуть… Ты во сколько с работы придешь? Вечером? Тогда скажи ему, пусть мне дверь откроет!
        - Не делай глупостей, Леся! Еще раз тебя прошу!
        - Все, я еду в аэропорт! До встречи!
        Леся нажала на кнопку отбоя, резво соскочила с постели и начала метаться по квартире, собирая какие-то вещи, долго искала паспорт, роясь лихорадочно в ящичке с документами, и, обнаружив его лежащим преспокойно в сумочке, вздохнула облегченно, натянула на себя первую попавшуюся под руку одежду, быстро умылась и выскочила в прихожую.
        - Мам, у меня горло болит…
        Лиза стояла в дверях своей комнаты, сонно терла глаза. Леся глянула на нее с досадой, застыла на месте, будто невидимая рука пыталась остановить ее. И последняя здравая мысль мелькнула в голове: что я делаю, что? Я же совсем собой не владею…
        - А куда ты, мам? Ты скоро придешь? У меня горло болит…
        - Тогда быстро в постель, Лиза! Лежи, жди папу, когда он придет! Я ему сейчас позвоню, он через полчасика на машине приедет. А мне бежать надо, доченька… Прости…
        Быстро причесалась перед зеркалом, открыла дверь и бросилась вон, будто боялась передумать. А может, и не могла уже передумать, подхваченная силой коварного течения. Не дожидаясь лифта, бросилась вниз по лестнице, повторяя про себя ту же самую фразу, которая была произнесена для Лизы: «Скоро, скоро приедет… Через полчасика… Прости, прости…»
        Сев в такси, кликнула номер Лешика, проговорила в трубку решительно:
        - Леш, я уезжаю!
        - Куда, Лесь? - устало спросил Лешик, будто уже давно был готов к ее заявлению.
        - В Сочи. Ты прости, Лешик, так надо! Я вернусь, и мы поговорим, ладно? Я все-все тебе расскажу, обещаю! Я быстро, только туда и обратно! А ты сейчас поезжай домой, ладно? У Лизы температура, Леш…
        - И даже это тебя не остановило? - произнес он убито, так, что у нее изморозь пробежала по спине.
        - Лешик, я прошу тебя… Я тебе обещаю… Я вернусь, и все наладится, слово даю. Но сейчас мне просто необходимо уехать, я потом тебе все объясню…
        - А, делай что хочешь! - обреченно и злобно произнес он, бросая трубку. - Делай, что хочешь, мне уже все равно…
        Леся вдруг ясно увидела в этот момент его лицо… Увидела, как он устало потер его ладонями, как глянул перед собой тоскливо, будто в пустоту.
        Но она не увидела, что произошло в следующий момент. Не увидела, как Лешик вскоре набрал знакомый номер, тихо проговорил в трубку:
        - Тань, это я… Слушай, Тань… Мне бы поговорить с тобой надо… Очень серьезно поговорить… А какой у меня голос? Голос как голос… Нет, не по телефону! Ты вечером как, придешь? Ага, жду… Я дома буду, Лиза болеет. Нет, я буду один… Я потом тебе все скажу. Да, спасибо. Я знал, что ты придешь. Я тебе еще перезвоню, ладно? А сейчас мне домой ехать надо… Пока, Тань!
        Через каких-то три часа Леся, откинувшись на спинку самолетного кресла, вздохнула счастливо: она скоро, совсем скоро увидит Сашу, обнимет и прижмется щекой к его колючей щеке, и пусть все будет как будет…

* * *
        В сочинском аэропорту моросил мелкий, почти невидимый глазу дождь, было тепло и сыро, как в медленно остывающей парной бане. Леся быстро прошла на стоянку такси, села в первую попавшуюся машину и через час вошла в знакомый уже подъезд панельной девятиэтажки. Сердце бухало в груди радостными тревожными толчками, волнение судорогой сжимало пересохшее горло. Вот и знакомая дверь… Надо всего лишь протянуть руку и нажать на кнопку звонка…
        Однако, как оказалось, это было довольно трудно. Вдруг напал на нее такой страх, что невозможно было дышать. И страх этот отрезвил, потому что у него были Сашины глаза. И в глазах этих плескались презрение и недовольство - зачем приехала, мол? Разве я тебя звал? Я же сколько раз просил тебя - все, хватит, остановись, возьми себя в руки! Живи своей жизнью, а я буду жить своей! Откуда ты вообще взяла, что можешь присутствовать хоть как-то в моей жизни?
        Она даже пролепетала что-то, будто вступала в мысленный диалог. Мол, прости, но у меня не получается жить… Я только взгляну на тебя еще раз и уйду… Пожалуйста, Саш. Пожалуйста. Иначе я просто умру…
        Встряхнула головой сильно, отгоняя наваждение. И вообще, она ведь может сказать, что не к нему приехала, а к Люде… Что отпуск ей продлили, что решила еще отдохнуть… И что сейчас в Сочи с гостиницами плохо, потому что курортный сезон в разгаре, и она у Люды комнату снимет или хотя бы угол…
        В конце концов, чем не объяснение ее скоропалительного приезда? И пусть Саша не думает, не воображает себе невесть что…
        Она коротко нажала на кнопку звонка и, неловко улыбаясь, отступила на шаг назад, давая обозреть себя в дверной глазок.
        Открыла ей Люда, улыбнулась приветливо и тут же, развернувшись, умчалась на кухню, крикнув ей громко оттуда:
        - Лесь, проходи! Извини, у меня тут картошка горит! Проходи сюда, на кухню!
        - Да, Люд, иду… Я сейчас, Люд…
        Леся скинула в прихожей босоножки, виновато улыбаясь, на цыпочках прошла в глубь квартиры, заглядывая во все двери, долго стояла на балконе, с ужасом глядя на голый, открывший перед ней свою драную обивку диван.
        - Люд, а Саша где? - спросила она растерянно, заходя на кухню. - Я по всей квартире прошла, его нигде нет…
        - А он ушел, Лесь.
        - Как это - ушел? - опешила Леся. - Куда? Ему же нельзя уходить, его ж бандиты поймать могут!
        - Не знаю, Лесь… Я и сама удивилась. Ты когда позвонила утром, я на работе была. Ты сказала, что приедешь, и я тут же перезвонила ему, попросила, чтобы дверь тебе открыл…
        - Ну?! Чего ты молчишь? Куда он делся, Люд?
        - Да говорю же тебе - не знаю! Я пораньше решила домой прийти, с работы отпросилась… Вошла в квартиру, а его нет. Только записка на кухонном столе лежит…
        - Покажи! Покажи мне эту записку!
        - Да вон, на подоконнике…
        Леся взяла в руки мятый клочок старой квитанции, на обороте которой было начеркано быстрым размашистым почерком: «Дима, Люда, я ухожу, спасибо вам за все! В долгу не останусь! Ключи брошу в почтовый ящик».
        Леся повертела в руках записку, спросила упавшим голосом:
        - И это все?
        - Да, все… А что еще может быть? Он ясно все написал…
        - Да как же, Люд… Как же ясно, если ничего не ясно… - сглотнув горькую слюну, растерянно проговорила Леся. - Ты же сама знаешь, что ему идти некуда…
        - Ну, это уже его проблемы, Лесь! Если захочет, найдет где спрятаться! А может, он уже передумал прятаться… В конце концов, не будет же он всю жизнь взаперти сидеть!
        - Да его же убьют, Люда! Как ты этого не можешь понять! Ты же сама себе потом этого не простишь, ты что?
        Люда повернулась от плиты, глянула на нее удивленно. Помолчала, потом проговорила тихо:
        - А я его разве гнала, Лесь? Вовсе не гнала. И я ему не нянька, если уж на то пошло. Он сам так решил. Если ушел, значит, так надо. Его проблемы. Что ты от меня хочешь еще, не пойму?
        - Прости, Люд… Прости… Конечно, я веду себя как ненормальная. Примчалась, хотя меня никто и не звал… Еще и допрос с пристрастием тебе устраиваю. Но я и правда будто с ума сошла, Люд… Меня даже потряхивает нервной дрожью, видишь?
        Леся протянула вперед ладони, которые и впрямь тряслись, как у старухи, и Люда вздохнула, глянув на нее с жалостью. Потом спросила тихо:
        - Ну чем я тебе могу помочь, Лесечка, чем? Хочешь, валерьянки накапаю? Как же тебя так влюбиться-то угораздило, миленькая моя?
        - Да сама не знаю, как вышло… А только я себя потеряла, вконец потеряла. И никакая валерьянка мне уже не поможет. Смешно даже - валерьянка…
        - Но ведь надо с собой что-то делать, Лесь? Надо ведь в себя приходить как-то?
        - Как, Люд? Как?! Если б я знала…
        - Я думаю, тебе надо вернуться домой и найти хорошего врача. Такого, который поможет.
        - Тогда уж лучше сразу в психушку залечь… Это ты мне советуешь?
        - Если надо, то и в психушку! Но я думаю, до нее дело не дойдет, достаточно будет клиники неврозов. Ты сама-то хоть чувствуешь, до какого ужасного состояния себя довела?
        - Еще как чувствую, Люд, еще как… Просто не то слово… Да, я уеду, Люд, я завтра же уеду… Но сначала мне нужно Сашу найти…
        - Ну вот, опять все сначала! Где ты его найдешь, где? Да и не нужно тебе его искать, ты себе только хуже сделаешь! Ну представь, если даже найдешь… Думаешь, он обрадуется, что ли? Если уж отсюда сбежал, когда узнал, что ты скоро примчишься…
        - Да пусть… Пусть не обрадуется. Это ведь мне нужно, Люд, понимаешь? Только взглянуть на него, и все…
        - Не занимайся самообманом, дурочка! Придумала себе присказку - только взглянуть, только взглянуть… И повторяешь ее без конца, как маньячка… Что изменится от того, что ты его увидишь?
        - Да, конечно… Все так… И все же, куда он ушел, как ты думаешь?
        - Да не знаю я, Лесь! И знать не хочу! Я ведь сказала тебе уже!
        - А может, он домой уехал, в Баку? Давай матери его позвоним!
        - Нет, вряд ли он домой сунется. Да успокойся ты, сядь, на тебе лица нет! И попытайся рассуждать здраво! Вернись в ту минуту, когда все это сумасшествие с тобой началось, попытайся все раскрутить назад… И сама себя спроси - ту Лесю спроси, как так все получилось? Разве в таких мужиков можно позволить себе влюбляться?
        - В каких? - горестным эхом откликнулась Леся, без сил опускаясь на стул. - В каких таких, Люд?!
        - Да он вообще не может никого любить! Ты что, сама не увидела? Он и слов-то таких не знает! Природа его способностью к этому чувству обделила начисто! Наказала, видно, за что-то. Таких не любят, Лесь. От таких бабы умные шарахаются и бегут сломя голову…
        - Значит, я баба глупая, раз меня к нему так притянуло! Ничего с собой сделать не могу! Люблю…
        - Да брось! - села напротив Люда, внимательно глядя в ее круглые растерянные глаза. - Проблем у тебя других нету, что ли? Придумала сама себе трагедию! С жиру бесишься! Любовь, Лесечка, это другое, и ты не путай божий дар с яичницей!
        - А что это, по-твоему? - зло сузив глаза и готовясь вот-вот расплакаться, отчаянно прошептала Леся.
        - Не знаю… Мне не объяснить, наверное… - медленно протянула Люда, пожав плечами. - Только знаешь, я бы ни на какую любовь на свете, даже самую роковую, страстную и распрекрасную, не променяла бы дочкин праздник… У тебя ведь дочка в первый класс пойдет, ты говорила? Не должно быть так, понимаешь? Ты же человек, ты же женщина, ты мать… Как так получилось, что порочный мужик, карточный игрок тебе весь белый свет застил? Какая ж это любовь, Леся? Тут, прости, уже шизофренией пахнет, а не любовью!
        - Да все ты правильно говоришь, Люд! Только мне-то что теперь делать? - растерянно спросила Леся, дрожащими руками вытирая мокрые от слез щеки. - Совсем я себя потеряла, окончательно потеряла… Ни есть, ни спать, ни жить не могу! Куда ни посмотрю - всюду его вижу, как заговоренная! Опутал меня как паутиной, ничего во мне своего не осталось! А ведь меня предупреждали… Говорили, куда меня может привести мой эгоизм… Про темное время души предупреждали…
        - Хм… Это ты правильно сейчас определила - темное время души… Но ведь тут слово «время» - определяющее! Значит, после темного времени светлое наступить должно? Если сама постараешься, конечно… Вот ты и постарайся, выбирайся как-нибудь из темного времени… А сейчас ты сама себя в него еще глубже заталкиваешь! Можешь и не выбраться, вот что страшно на самом деле…
        Люда говорила тихо, будто сама с собой, Леся ее не слушала. Вернее, слушала, но не слышала. Слезы копились где-то внутри и вскоре прорвались наружу, и она заплакала навзрыд, горько и безудержно, икая и захлебываясь на вдохе. Люда осторожно села рядом, обняла за плечи, прижала к себе ее голову. Тихо покачивая, гладила по волосам, приговаривая вполголоса:
        - Ну, хватит, что ты! Все проходит, и это пройдет… Пройдет, куда оно денется! Завтра у меня выходной, с утра на море пойдем, пива с собой возьмем! Помнишь, как мы у моря сидели, ведь хорошо было, правда? Приехала, и хорошо, и поживи еще, сколько хочешь, раз тебе так нужно! Ты прости меня, если грубое что сказала! Мне просто за тебя обидно стало… Зачем так себя унижать? Нельзя так, Лесечка, нельзя, что ты…
        Неожиданно для себя она тоже вдруг расплакалась, уткнувшись носом в пушистые Лесины волосы. Пришедший с работы Димка так и застал их, обнимающихся и ревущих в голос, постоял в дверях, усмехаясь, уперев руки в бока и покачивая головой понимающе. Заглянув в сковородку со сгоревшей до черноты картошкой, налил себе большую кружку молока и, отломив полбатона и на ходу вонзаясь в него крепкими зубами, ушел в гостиную к телевизору. «Глупые, глупые бабы… - подумалось ему весело. - Вечно напридумывают себе всяких проблем с любовью-морковью этой! Лучше бы футболом увлеклись, честное слово! Там этих нервных переживаний - пруд пруди…»
        - Ты знаешь, Люд, я мужа почти ненавидеть стала! - сквозь слезы тихо жаловалась Леся. - Раньше все как-то ровно было, жили и жили, меня все устраивало… Он у меня хороший такой, добрый, правильный, понимающий… А приехала из Сочи домой - и не могу! И с сыном нормально не пообщалась, как будто чужой он мне… Дочка заболела, а я все равно в аэропорт помчалась… Наверное, мне тоже природой любить не дано, как ты говоришь! А тут еще Саша… За что мне такое наказание, а?
        - Да за то и есть, Лесь, что любить не умеешь! И не учишься!
        - Да как, как научиться-то?! Разве можно научиться любить, если тебе не дано?
        - Не знаю… Можно, наверное. Кто очень хочет, тот всему может научиться. Только надо в себя уметь заглядывать, ошибки свои видеть и осознавать. По крайней мере, я так думаю. Но я ж не психолог…
        - А знаешь, Люд… Один мой знакомый как-то сказал, что я еще не повзрослела, так и живу в скорлупке эгоистичного ребенка… Может, потому я с ума схожу, а?
        - Может быть, может быть… Да, есть в тебе что-то детское. Капризное такое, да… И упертое. Но то уже хорошо, что ты осознаешь себя помаленьку. Первые шажки делаешь.
        - Ты думаешь, Люд?
        - Ну да… Я думаю, все у тебя будет хорошо, обязательно выберешься из своего темного времени. Приедешь домой, начнешь жить сначала… Вернее, пытаться жить…
        - Да, я буду, буду пытаться, только сначала Сашу найду! Один раз увижу - и все! Ты помоги мне, Люд… Позвони его матери, вдруг она знает, где он?
        Люда вздохнула тяжко, опустила в безнадеге плечи. Потом молча встала, вышла из кухни. Замерев от напряжения, Леся вслушивалась в ее веселый доброжелательный голос, пытаясь что-то понять из доносящихся до нее обрывочных фраз телефонного разговора. Наконец Люда пришла на кухню, с сожалением развела руками.
        - Нет, Лесь, она ничего не знает…
        - Значит, он здесь, не уехал… Где ж мне теперь искать-то его? - в отчаянии спросила Леся. - А может, ему и идти-то некуда? Может, он на улице где-то ходит? Я пойду, посмотрю… Поищу его…
        - Ты что, совсем рехнулась? Куда ты пойдешь одна на ночь глядя? И не думай даже! И мы с Димкой не можем из дома выйти, нам сейчас свекровь Дашеньку привезет, она у нее сегодня целый день гостила… Пойдем-ка лучше покурим с тобой! Потом поужинаем, потом спатки ляжем… Тебе где постелить, на балконе?

* * *
        - Тетя Таня, а у нас мама опять уехала… - грустно проговорила из-за спины Лешика Лиза, как только Таня ступила в прихожую.
        - Как это - уехала? Куда? Леш, это правда? - удивленно уставилась на Лешика Таня, передавая ему в руки тяжелый пакет с продуктами. - Я тут Лизе сок купила и фрукты… И еще там колбаса и сыр, сам разберешься… Леш, а куда она уехала-то? Чего ты молчишь?
        - Да ты проходи, Тань, проходи… Чего мы в прихожей разговаривать будем? Пойдем на кухню, я ужин готовлю. Ну, не стой столбом как неродная…
        - Да, Леш… Я сейчас…
        - Тетя Таня, а можно спросить? - снова подала голосок Лиза, когда Лешик ушел на кухню.
        - Конечно, можно, Лизочка… Спрашивай…
        - А ты не рассердишься?
        - Да когда ж я на тебя сердилась, что ты!
        - Тогда пойдем в мою комнату, а то папа услышит, о чем я хочу спросить…
        - Пойдем!
        В детской они присели на пушистый ковер, и Лиза долго молчала, прежде чем задать свой вопрос. В итоге прошептала с едва заметной слезой в голосе:
        - Тетя Таня, а как же в школу-то первого сентября? Ведь мама уехала… А вдруг она к первому сентября не вернется?
        - Да вернется, Лизочка… Я думаю, обязательно вернется…
        - А если нет? Меня что, один папа провожать будет? Все придут с мамами и папами, а я только с папой? Может, ты с нами пойдешь, а? Ты ведь обещала!
        Голос Лизы все больше звенел нотками отчаяния, маленькая ладонь девочки подрагивала в Таниной руке, была холодной и влажной на ощупь.
        - Ну конечно, котенок, я пойду с тобой! Что ты! - ласково погладила она девочку по голове, потом посадила ее на колени, прижала с силой к себе и начала покачивать из стороны в сторону. - Какая ты боязливая у меня, господи… Не надо ничего бояться! Не волнуйся, котенок, у нас все будет хорошо! И портфель соберем, и костюмчик нагладим, и банты повяжем… Ты какие себе выбрала, розовые или бордовые? А может, белые банты повяжем?
        - Ага, лучше белые… Мама говорит, что розовые банты - это пошлость.
        - Да? - с сомнением проговорила Таня, пытаясь не выдать голосом своего возмущения. - А я с твоей мамой не согласна, к примеру… Ты же девочка, ты должна любить розовые банты! Но если хочешь, то давай белые повяжем, конечно же…
        - Ну да, ведь гольфы у меня тоже белые! Помнишь, мы всякие гольфы купили? И белые, и розовые, и бордовые?
        - Помню! Вот и замечательно! Тебе все это очень, очень идет! А белые так вообще с бомбошками… Таких ни у кого точно нет… А сегодня я еще в магазин заходила и купила тебе пенал!
        - Так у меня ведь уже есть пенал! - радостно распахнула глаза Лиза.
        - Ну и что? Лишний пенал никогда в хозяйстве не помешает! Да ты только глянь, какая красота! Сейчас я тебе его принесу, он у меня в сумке в прихожей…
        Таня поднялась на ноги, почти бегом метнулась в прихожую и вернулась с новым пеналом, торжественно протянула его Лизе:
        - Вот…
        Вместе они освободили новый пенал от целлофановой обертки, вместе поохали над неописуемой красотой расписной крышечки, изучили все нутро, рассуждая, в каком отделе хранить карандаши, в каком ручки, в каком ластики и всякую мелочовку. Лешик, наблюдающий за их суетой из дверей, только покачивал головой из стороны в сторону да улыбался умильно, держа на весу руки, обсыпанные мукой. Но было в этой улыбке еще что-то, кроме умиления. Будто доля трагизма была, неприятия этой счастливой картинки, несоответствия, неуместности… Ничего так и не сказав, вернулся на кухню, мотнув Тане головой незаметно - иди, мол, за мной…
        - Ну, Тань, ты прямо волшебница! - проговорил он тихо, когда Татьяна зашла на кухню и опустилась устало на кухонный диванчик. - За три минуты ее растормошила! А я никак не мог… Весь вечер она на меня куксилась. Да еще и температурит немного…
        - Да ты сам виноват, Леш… У тебя же такой вид, будто горе какое случилось! А дети же все чувствуют, их не обманешь! Правда, смотреть на тебя жалко, ну честное слово! Что у вас случилось-то? Куда она опять умчалась, матерешка ваша непутевая? Хоть она и подруга мне, а по-другому сказать просто язык не поворачивается! Матерешка, она и есть матерешка! И не сердись на меня за правду, Леш! Я же такая, что думаю, то и говорю! Да как она могла ребенка оставить, если температура? Да я бы на твоем месте… Не сердись, Леш, но… Просто слов правильных не нахожу…
        - Я не сержусь, Тань.
        - Ой, правда?
        - Правда.
        - Ой, как хорошо… Обычно ты всегда ее защищаешь и всегда сердишься, если про твою Лесечку кто вдруг что-то плохое скажет. А я…
        - Ты ужинать будешь, Тань? - перебил ее на полуслове Лешик, слегка поморщившись. - Я вот тут пельмени леплю, скоро закончу… Лиза попросила пельменей, пришлось подсуетиться, что ж.
        - Давай я тебе помогу. Вдвоем быстрее получится.
        Таня по-хозяйски повязала фартук, уселась за стол, приговаривая тихо:
        - Сейчас мы вдвоем-то… Вмиг пельменей налепим…
        - Да, ты права, - улыбнулся ей Лешик, напряженно думая о чем-то своем. И так же тихо повторил за ней: - Вдвоем, оно конечно… Вдвоем всегда быстрее. И легче. И веселее. И лучше… Очень хорошо, когда вдвоем… Замечательно просто!
        - Это ты о чем сейчас, Леш? - осторожно подняла на него глаза Татьяна, ловко орудуя пальцами по краю слепленного пельменя. И тут же добавила испуганно: - Нет, ты не думай, я просто так спросила… Мне показалось, что ты… Как-то очень грустно это сказал… И что думаешь сейчас о чем-то таком… Таком… И будто сказать мне что-то хочешь…
        - Да. Грустно получилось, наверное, - вздохнув, бросил короткий нерешительный взгляд в ее сторону Лешик. - И да, ты права. Мне надо поговорить с тобой, Тань.
        - Давай, говори… Я слушаю… - едва слышно пролепетала Татьяна, не замечая, что пальцы ее продолжают бегать по краю давно слепленного пельменя.
        - Даже не знаю, как начать… Помнишь, как ты мне тогда, в кафе, сказала? Ну, что твои двери для нас с Лизой всегда открыты…
        - Помню. Леш. Конечно, помню. Я и сейчас могу это повторить, хоть сто раз подряд.
        - Значит, не передумала еще?
        - Нет, Леш. Чего это я буду передумывать? Такими словами, знаешь ли, просто так не бросаются… Мне трудно было это тебе сказать, да… Боялась, что ты смеяться надо мной будешь. И даже презирать за такое. Получается, что я… Что я хочу…
        - Тань, ты только пойми меня правильно, ради бога! Я сейчас на пределе, я должен что-то решить… Потому что так больше жить не могу. Ну, ты ж сама все видела… Это я про Лесю сейчас… Видела, какая она приехала… Не любит она меня, совсем не любит, пусть я хоть наизнанку вывернусь! Едва терпит, понимаешь? Да ладно, меня… Она и Лизу не любит, и Колю… Они-то в чем виноваты, Тань? Им же мать нужна, понимаешь?
        - Понимаю, Леш… Еще как понимаю. А ты? Ты ее любишь?
        - А что я? Я устал просто. Я живой человек, мне нормально жить хочется! И счастливым быть тоже хочется! Самому быть счастливым, а не другому комфорт создавать героически… А с Лесей я даже и поговорить об этом не могу. Ускользает она тут же, уходит от меня в свои какие-то переживания, как будто я чужой совсем… Наверное, это ужасно неправильно, что я именно тебе все это говорю, не по-мужски… Ну и пусть будет неправильно! Пусть не по-мужски! Зато честно! Кому я могу еще это сказать? Только тебе и могу… Потому что ты меня понимаешь… И да, это и впрямь не по-мужски, наверное, но я сейчас в таком состоянии нахожусь… Как говорится, быть бы живу…
        - Леш, ну что ты оправдываешься, ей-богу! Перестань! Ты ни в чем, ни в чем не виноват! И вообще - она не маленькая, проживет и без тебя хорошо… Все живут, и она прекрасно проживет! Подумаешь - мужа с детьми рядом не будет! Ей ведь не дети да муж рядом нужны, ей просто картинка красивая нужна, чтобы все кругом завидовали! Ты этого не понимаешь, может, но я-то все давно вижу! Ну, не будет у нее красивой картинки, и что? От этого еще никто не умирал… А я, Леш… Да я все сделаю для тебя, для Лизочки, я жить ради вас буду! И Коленьку тоже к себе заберем… Ты только доверься мне, Леш… Я все, все для тебя сделаю, да я наизнанку вывернусь, что ты…
        - Не надо наизнанку, Тань. Не надо. Я понял, что ты не против… То есть быть с нами не против… Значит, решено? Начнем вместе новую жизнь?
        - Начнем… - задумчивым счастливым эхом повторила за ним Танька.
        Они замолчали неловко и напряженно, старательно лепили пельмени, складывали их аккуратненько на большое блюдо - один к одному, один к одному…
        - Знаешь, Тань… Если послушать нас со стороны - просто бред двух сумасшедших… - не выдержал первым Лешик. - Мы ведь даже и близки с тобой никогда не были, а собираемся вот так сразу и вдруг жизнь совместную начать… Странно, правда? Такие мы с тобой получаемся - честный муж и честная подруга…
        - Она с нами нечестная, а мы честными должны быть, что ли? - запальчиво возразила Татьяна. - И что значит - близки не были? Не были, так будем, и вся недолга… Или я тебе как женщина совсем не подхожу? Так ты скажи, я постараюсь, чтобы все было, как тебе нравится… И вообще, это ведь не главное, что мы близки не были, как ты говоришь… Главное, что мы понимаем друг друга, что мы детям счастья хотим… А в моей деревне знаешь как говорили? Стерпится - слюбится! Вот как! И те семьи, которые умели терпеть да детей любить, лучше всех и жили… Да и обидно даже семью только к постели сводить, неправильно это…
        - Не знаю, Тань, что тебе и сказать… Может, ты и права в этой своей деревенской правде.
        - Конечно, права! Потому что семья получается, когда детей любят! И не важно, что они по крови не родные… Вот даже Лизочке Леся твоя - вроде как мать родная, плоть от плоти, кровь от крови, а получается, что мое сердце к ее ребенку гораздо ближе стучит…
        - Да, Тань. Ты права, конечно. Во всем права.
        - Конечно, права… Да и неужели я тебе совсем уж противна, Леш? Ведь нет?
        - Ну да… То есть нет… Просто я об этом не думал никогда. Если честно, не представлял себе даже. Понимаешь, для меня это своего рода чистоплотность, что ли… Подруга жены - это святое, и класть на нее глаз не моги…
        - Леш, да какая разница - подруга, не подруга… Ты ведь сам по себе очень порядочный и верный, правда? Ты ж ни разу Леське не изменял, я уверена! Ведь не изменял, правда?
        - Ой, Тань… - с грустной усмешкой тихо проговорил Лешик. - Есть вопросы, на которые тебе ни один мужик правды не скажет, хоть сто раз он будет порядочным.
        - Ну и ладно, и не надо мне правды, бог с ней… Я ж не к тому… Я просто хотела сказать, кто нас торопит-то? В постель залезть - дело нехитрое, самое простое, как ни крути. Главное, что мы с тобой думаем одинаково! Так что не сомневайся во мне, Леш. Я вот в тебе ни капли не сомневаюсь… О таком муже, как ты, только мечтать можно!
        - Правда?
        - Правда, Леш. Честно-честно, как Лиза говорит. Я могу хоть сегодня к вам сюда переехать!
        - Сюда? - осторожно спросил Лешик и замолчал многозначительно.
        Татьяна моргнула, нахмурила лоб, будто пыталась мысленно продраться через эту многозначительность, потом всплеснула ладонями по-бабьи, проговорила весело:
        - Вот же я глупая, не сообразила! Леська-то ведь сюда вернется, возмущаться начнет, обратно все требовать! Зачем нам такие скандалы, правда? Нет, они нам вовсе не нужны, и Лизочке не нужны… Ее ж отсюда все равно никуда не выгонишь, Леську-то… И потому мы тихо уйдем с тобой, Леш. Ко мне уйдем. У меня квартира хоть и не такая большая, как у тебя, но места всем хватит. В тесноте, да не в обиде, правда? А она пусть здесь остается, что ж… Пусть и этому рада будет, что ты ей всю квартиру оставил… А потом, со временем, разберемся уже, кому и что. Может, разменяешь эту квартиру-то пополам с ней, а то ей одной жирно будет… Или она в мою квартиру переселится, а мы сюда…
        - Да, Тань. Ты права. Разберемся. А пока пусть Леся здесь остается, надо ведь ей где-то жить… - не очень уверенно произнес Лешик, с тоской глянув в окно. - Давай к тебе переедем… Я соберусь на днях, и переедем…
        - Да зачем на днях-то?
        - А когда, Тань?
        - Да прямо сейчас! Чего тянуть? А вдруг Леська сегодня вернется, как мы будем при ней уходить? Нет, лучше ее перед фактом поставить! И вообще… Надо ж как-то обустроиться, и Лизе попривыкнуть к новому месту перед школой… Четыре дня всего осталось до первого сентября!
        - Хорошо, давай прямо сейчас. Я согласен. Но надо ведь как-то и Лизе сказать об этом… Еще неизвестно, как она ко всему отнесется!
        - Я сама скажу, ладно, Леш? У меня, думаю, это все-таки лучше получится. Вот сейчас пойду и скажу…
        Татьяна решительно поднялась, стряхнула с рук прилипшую муку и направилась в детскую. Лиза, болтая ножками в новых гольфах, сидела на стульчике перед телевизором, увлеченно смотрела мультик.
        - Лиз, ты чего так близко к экрану сидишь? Нельзя так, котенок, глазки быстро устанут…
        - Ладно, теть Тань. Я дальше сяду, - покладисто проговорила Лиза, отодвигая стульчик.
        - Котенок, давай с тобой поговорим как большие… Давай?
        - Теть Тань, погоди, я мультик досмотрю! - махнула рукой капризно в ее сторону Лиза.
        - Ой, извини! Давай досмотрим, конечно… Вместе досмотрим…
        Татьяна присела рядом на ковер, прикусив губу, долго и грустно смотрела на курносый задорный профиль девочки, на маленькое ушко, затерявшееся в пушистых завитках, на тоненькую вытянутую шейку… «Неужели вот с этого самого момента эта милая девчушка - мой ребенок? Господи, как же это… А Леська? Ой, нет… Получается, я вот так запросто ее материнства лишаю? Пользуюсь ее глупостью? Нехорошо как, совестно и не по-людски… Господь ведь накажет… Может, отступить? Чего ж я такое творю-то?» - вдруг молнией пронеслось у нее в голове. И тут же, вытолкнув эту быструю трусливую мыслишку, пришла следующая, уже более объемная и сердитая: «Нет уж! Не я, так другая все равно рано или поздно на этом месте объявится! Такие места пустыми не бывают. И неизвестно, какой еще матерью Лизе окажется та, другая-то… Нет, нет, никому Лизу не отдам! Еще чего не хватало… Это мой ребенок. Родной. И даже этот привычный ее жест - перекладывание пальчиков, указательный на безымянный, безымянный на указательный - тоже до боли родной, знакомый… И Лешика я никому не отдам! Пусть и не любит он меня… Хотя что такое есть эта любовь? Ерунда
на постном масле, выдумки людские! Любит, не любит, плюнет, поцелует… Допустим, не любит, да! Но только когда мы втроем идем по улице, держа с двух сторон Лизу за руки, счастливее нас никого нет на свете! Я это точно знаю. И знаю, как ему именно этого и не хватает, чтоб кто-то непременно держал с другой стороны дочку за руку… Господи, да мы с Лешей еще себе детей заведем! Двоих, троих… Эх, прости, прости, Леська! Прости, рыба моя окаянная! Так уж получилось, что именно я оказалась здесь и к месту, и ко времени. Видимо, и моя очередь на счастье подошла. Потому что я тоже хочу жить… Просто жить… Ты бросила свое счастье под ноги, Леська, а я подобрала, все по-честному!»
        Танины глаза постепенно увлажнились, плечи сникли, даже из носа предательски потекло и захлюпало вдруг…
        - Ой, теть Таня, чего ты плачешь-то? - удивленно уставилась на нее Лиза, когда пляски веселых мультяшных человечков сменились бегущими по экрану титрами. - В мультике же все хорошо закончилось, ты что!
        - Ой, Лиз, да это я так… Сама не знаю…
        Лиза мигом сползла со стула, обняла ее тонкими, как у Леси, ручками за шею и начала раскачивать из стороны в сторону так же, как час назад ее раскачивала она сама, приговаривая-припевая при этом в точности теми же интонациями:
        - Какая ты боязливая у меня, господи… Все будет хорошо, чего ты… Все будет хорошо, тетя Таня…
        - Да ты моя лапа! - засмеялась растроганно Танька. - Ну все, спасибо тебе, вот я уже и успокоилась…
        - Да? Ну тогда давай поговорим как большие! Сама же сказала!
        - Лиз… Я вот что хочу тебе предложить… Давай мы с тобой вместе поживем, а? У меня дома?
        - Как это? А папа с мамой?
        - И папа с нами поживет!
        - А мама?
        - А мама - нет. Мама здесь жить будет. А ты, когда захочешь, сможешь к ней сюда приходить…
        - В гости, что ли?
        - Ну да, в гости. Когда захочешь!
        - В гости к маме? Ты что, теть Тань? Как это? Так ведь не бывает!
        - Ну, вот так… Бывает и так…
        - А папа всегда-всегда будет с нами у тебя жить?
        - Всегда-всегда…
        - Ну тогда ладно! Тогда давай… Только мне маму жалко… Она ведь огорчится, если мы с папой уйдем!
        - Лизуш, мне тоже маму жалко. Но так мы решили, понимаешь? Так надо… А я… Ты мне просто верь, и все. Я очень вместе с тобой жить хочу. И с папой. Я вас обоих очень, очень люблю… А маме тоже так лучше будет, правда…
        - Ну вот, чего ты опять плакать собралась? Горе ты мое… Теть Тань, а когда мы уже у тебя с папой жить начнем?
        - А давай прямо сегодня, а? Ты себе какую комнату выберешь? Ту, что окнами во двор? А письменный стол я тебе свой отдам! Он старенький, но очень удобный! Завтра пойдем и новые шторы купим, ты сама себе выберешь… Я думаю, туда розовые подойдут, да?
        - Нет, лучше оранжевые! Под цвет солнышка! А еще надо купить полочки для моих мягких игрушек. Видишь, как у меня их много!
        - Обязательно! Вот полочки - это обязательно! Как же мы можем забыть про полочки?
        Заглянувший через полчаса в детскую Лешик так и застал их, сидящих на полу и увлеченно обсуждающих интерьер будущей Лизиной комнаты в Танькиной квартире.
        - Девочки, вы вообще ужинать сегодня собираетесь или нет? - с довольной улыбкой спросил он, поняв, о чем они так увлеченно и заразительно спорят. - Пельмени на столе стынут, я жду вас, жду…
        - Ой, пап, да подожди! Мы сейчас…
        - Пойдем-ка, котенок, и правда ужинать! Папа для нас старался, а мы… А потом и собираться будем потихоньку!
        Сборы их прошли быстро и нервно. Лешик собирался с отчаянием обреченного, будто очень торопился, с остервенением запихивал свои и Лизины вещи в чемоданы и сумки. Наблюдая за ним, Таня вдруг остановилась, испуганно и тихо спросила:
        - Леш, а ты потом не пожалеешь?
        - Я? - удивленно уставился он на нее. - Нет, что ты…
        - Просто я чувствую себя воровкой какой-то… Пришла вот, увела вас с собой…
        - Ну, во-первых, это не ты увела. Это я тебе предложение сделал, а ты просто согласилась, и все! А во-вторых, мы бы сами все равно ушли…
        - Куда?
        - К тебе…
        - Потому что больше некуда? - тихо-тихо спросила Таня. И опять они замолчали надолго, боясь поднять друг на друга глаза.
        - Тань, не надо… - первым не выдержал Лешик. - Давай не будем сейчас ничего обсуждать, ладно? Просто совершим поступок. Мне это решение тоже нелегко далось, ты же знаешь… У нас все будет хорошо, Тань! Обязательно! Не сразу, конечно. Ну и что, пусть не сразу! Главное - ты мне очень нужна. Я тебе верю, понимаешь? А это уже много. Это просто замечательно, когда близкому человеку веришь как самому себе…
        «Но ты же не любишь меня совсем! - прокричала про себя Таня отчаянно и тут же сама себя и оборвала: - Тише ты, дурочка… Тише. Всего и сразу захотела, смотри-ка! Все будет у тебя, все будет… Он прав. И любовь будет! Мы ее сами построим по кирпичику, по капельке, создадим-сотворим из заботы, взаимного уважения, веры, из домашнего уюта, из Лизиных сияющих навстречу нам глаз, из воздуха, из космоса - из всего! Дайте только нам время…»
        - Тань, а Коленьку я у Ольги Петровны тоже хочу забрать. Ты как?
        - Ну чего ты спрашиваешь! Конечно… Только она ведь не отдаст…
        - Как это - не отдаст? Родному отцу не отдаст? Он же мой сын, Таня! Мой! Парню же отец нужен!
        - И мать… - тихо продолжила его фразу Танька. - Как ты решишь, Леш, так и будет… Я только за! И во всем тебя поддержу. Твои дети - мои дети…
        Поздним уже вечером, загрузив до отказа серебристую Лешину «Ауди», они выехали через темную арку со двора, чтобы больше никогда сюда не возвращаться… Никогда.

* * *
        Весь следующий день под монотонным, не прекращающимся ни на минуту дождем Леся бродила по городу, прячась под Людиным зонтом и заглядывая тревожно в лица проходящих мимо мужчин, заходила в маленькие уличные кафе, сидела подолгу, замерев, глядя на падающий с тента неровными бусинами хоровод дождевых капель. Так прошел и второй ее день, и третий… Поздними вечерами, возвращаясь, молча садилась на узкий балконный диванчик, сидела, покачиваясь, смотрела застывшими глазами, как колышутся под дождем ветки старой липы - свидетельницы ее короткого то ли счастья, то ли несчастья. Хотя какое может быть счастье? Разве можно назвать счастьем то, что с ней произошло? Если душа попала в темное время и нет сил у нее, бедной, выбраться?
        В один из вечеров Дима заглянул на балкон, постоял рядом с ней, повздыхал. Она его будто и не заметила.
        - Люд… Ты бы поговорила с ней, что ли? Смотреть ведь жалко. Сидит как кукла, даже глазами не моргает… - тихо проговорил Дима, зайдя на кухню, где Люда мыла посуду после ужина.
        - Ты думаешь, я не говорила, что ли? - обернулась она к нему, пожав плечами. - Я уж и так, и сяк… Она же не слышит ничего, вообще ничего. Любой разговор сводится к вопросу, как бы ей Сашу отыскать. Совсем пропала, бедная, совсем пропала…
        - Так ты еще поговори, пожалей ее как-то! Уговори, чтобы в руки себя взяла… Не собирается ведь она жить на нашем балконе! Да и дома ее потеряли наверняка… Хотя… Я как-то глянул в ее телефон, там ни одного вызова нет, и она тоже никому не звонила. Может, нам самим ее мужу позвонить, а? Как думаешь?
        - Нет, не надо… Как бы еще хуже не сделать… Да и что мы ему скажем, сам подумай? Приезжай, мол, жену свою забери? Если он ей не звонит, значит, и нам ему звонить не надо…
        - Ну да. Ты права, наверное. Иди, поговори с ней еще. Давай, иди, я сам посуду помою…
        Люда вздохнула, вытерла руки полотенцем, пошла на балкон. Села рядом с Лесей на диван, обняла за плечи, качнула слегка.
        - Лесь, ну что ты… Не молчи, Лесь. Вон, даже Димка за тебя уже испугался. И мне тоже страшновато как-то… Ты бы хоть поплакала, что ли! Может, и впрямь со слезами твои потемки вытекут!
        Леся только пожала плечами, ничего не ответила. Какое поплакать, о чем это сейчас Люда ей говорит? Казалось, что душа в ней давно уже изошла слезами, выплакала все в себя, внутрь, оставив глаза сухими и пустыми, как две круглые дырки - страшно в зеркало смотреть…
        Люда посидела еще немного и больше с разговорами приставать не стала, только смотрела с жалостью. Потом чуть не силой подняла ее с дивана, повела на кухню, усадила за стол, поставила перед ней тарелку с борщом.
        - Ешь! Тебе поесть горячего надо! Ты же скоро на мумию ходячую будешь похожа, люди на улицах станут шарахаться! Ешь!
        - Я не хочу, Люд… Не могу… Я лучше спать пойду, сил совсем нет…
        - Ну иди, что ж…
        Леся ушла на балкон, автоматически застелила диванчик, так же автоматически разделась, легла спать. А утром подскочила раньше всех и вышла из квартиры на цыпочках, аккуратно закрыв за собой дверь, и опять кружила по городу - все шла и шла по красивым улицам и набережным, жалко заглядывая в лица проходящих мимо мужчин…
        А однажды утром увидела вдруг, как много цветов появилось в городе, как торжественно и важно вышагивают дети, несущие перед собой нарядные букеты, и как, умильно улыбаясь, оглядываются на них спешащие по своим делам прохожие. «Первое сентября же сегодня… - кольнуло болезненно в сердце. - Лиза тоже в школу пошла…»

* * *
        …От белых бантов, пестрых цветов, калейдоскопа радостных детских и взрослых глаз рябило в глазах. Школьный двор напоминал слегка потревоженный улей - все гудело и двигалось в празднично-рабочем ритме, каждому было здесь предусмотрено свое определенное место и положение… Лиза, стоя в шеренге нарядных первоклашек, все оглядывалась назад, расплывалась в направленной Лешику с Таней счастливой улыбке и снова деловито отворачивалась, взмахивая тугими косичками. Эти косички Таня плела ей целое утро - с трудом сладила с непослушными кудрявыми волосами! А что делать - захотелось девчонке косички…
        Закончилась линейка, старшеклассник пронес на плече малявку, которая старательно потряхивала зажатым в ладони колокольчиком, и началась перекличка первоклашек. Они выскакивали из плотного ряда торжественные и взволнованные и шли к школьному крыльцу под аплодисменты родителей.
        - Лиза Ростовцева! - звонко выкрикнула наконец молоденькая учительница и ее имя, и девочка тоже гордо пошла к школьному крыльцу, неся в вытянутой руке букет из нераскрывшихся белых бутонов - как раз под цвет белых бантиков…
        Таня всплакнула. Вытерла торопливо пальцами горячую слезу под глазами, дрогнула губами, махнув сердито рукой на удивленного Лешика - не понять тебе, мол, ты ж мужик все-таки…
        - Сказали, у них только два урока будет, - деловито проговорил Лешик, глянув на часы. - Заберешь ее, ладно?
        - Конечно, заберу… Я сегодня отгул взяла, целый день буду с Лизой, - поспешила согласиться Таня.
        - Ну вот и отлично… А я пока в Озерск сгоняю, сына с первым сентября поздравлю. Вечером вернусь, отметим праздник.
        - Леш… А может, мы все вместе поедем, а? Дождемся Лизу и поедем… И с Колиной бабушкой сразу поговорим… Скажем, что хотим забрать Колю…
        - Нет, Тань, пока не надо. Мне лучше одному поехать.
        - Но почему? Мы ведь решили…
        - Решили, да. Но нельзя так сразу… Ольга Петровна пока ведь не знает, что мы с Лесей расстались. Представляешь, каково ей будет, если мы с тобой вместе заявимся?
        - Мне кажется, лучше все сразу надо делать… Так честнее…
        - Нет. У Ольги Петровны здоровье не то, чтобы вот так с ней… Как обухом по голове. Нет, Тань…
        - Ладно, как скажешь. Я ведь как лучше хотела. Но спорить не буду, тебе виднее. Ты мужчина, ты и решай, как лучше…
        - Ну, я тогда поехал?
        - Езжай… А я в скверике посижу, Лизу подожду.
        Лешик развернулся, быстро пошел к машине. Таня смотрела ему вслед, не скрывая досады. Потом вздохнула грустно, встряхнула недавно подстриженными волосами, потрогала голову рукой - непривычно как-то… Хотя парикмахерша давеча ужасно ее расхваливала - мол, совсем другая женщина с новой прической стала! И не узнать! И давно надо было бабушкин узелок на затылке убрать, челку на лоб отпустить… Да вас теперь мама родная не узнает, что вы!
        Да уж, мама родная не узнает… Не рассказывать же этой парикмахерше, что никакой мамы она и не помнит, что росла сама по себе, как трава в огороде. Что никто ее никогда не любил…
        А может, и сейчас никто не любит. Зря она понадеялась на быстрое счастье. Вон, Лешик даже в одну постель с ней не ложится, а сама она не умеет к нему подластиться - не научилась этому нехитрому делу… Опыта нет. Откуда ему было взяться-то?

* * *
        …А однажды Лесе показалось, что в праздно гуляющей толпе она ясно увидела идущего далеко впереди Сашу - и не столько увидела, сколько почувствовала вдруг его близкое присутствие, бросилась догонять, расталкивая прохожих, но тут же и потеряла его из виду, бежала еще долго, так просто, в отчаянное свое никуда, пока не упала, обессилев, на скамейку около маленького кафе. Отдышавшись, посмотрела вдруг на себя со стороны, как будто кто-то невидимый резко и сильно встряхнул ее за хрупкие плечи: смотри, это же ты сидишь, бледная и дрожащая, со спутанными мокрыми волосами, с глазами-дырками, жадно заглядывающими в лица прохожих! Смотри, благополучная и счастливая Леся Ростовцева, что с тобою сделалось - ты стала похожа на жалкую женщину, которая упорно ищет своего хозяина и повелителя и от которой уже ничего, совсем ничего прежнего не осталось - ни легкого веселого обаяния, ни кокетливой и капризной лености, ни приятного легкомыслия - ничего…
        Из открытой двери кафе плотной волной выплеснулся на улицу запах жарящихся люля-кебабов и обволок ее всю, заставив желудок резко сжаться в судорожном спазме. Следующая волна запаха подкатила уже к самому горлу, и затошнило так сильно, что закружилась голова, и пробило холодным потом, и задрожало мелко все тело. «Боже, что это со мной?» - испуганно подумала Леся, без сил откидываясь на спинку скамейки. И тут же догадалась - что… Именно то самое, что происходило с ней обычно в самые ранние сроки беременности - необъяснимое природой свойство организма бурно реагировать на запах жареного мяса. «Вот только этого мне не хватало!» - запаниковала она, с трудом сдерживая судорожные спазмы и быстро проводя в уме нехитрые женские вычисления. Но тут же и успокоила себя - нет, быть этого не может. Это организм так на стресс реагирует. А как все это еще назвать? Только стрессом и можно назвать… Причем очень злым стрессом… Который она сама для себя организовала, выходит. После такого стресса и умереть можно, не только бедный организм из строя вывести…
        Вдруг ужасно стало жалко себя, такую потерянную и несчастную. И сильно захотелось домой, в свой северный город, в свою обустроенную уютную квартиру, в удобную ванную, в красивую бело-голубую спальню, в свою обыденную и, как ей казалось, надоевшую до чертиков жизнь с заботливым Лешиком рядом, с уютными посиделками на кухне в обществе подруги Таньки… Конечно же, не подруги, но она так к ней привыкла! Да и неважно это сейчас, подруга ей Танька или не подруга… Пусть приходит, пусть сидит у них каждый вечер, кому она мешает, по большому счету?
        Домой, домой! У нее есть свой дом! И в самом деле, чего она здесь так долго и одержимо ищет, в этом мокром чужом городе, что это случилось с ней такое страшное, диктующее свои жестокие правила? Немедленно надо лететь домой…
        И следом прилетевшая мысль ожгла запоздало - она ведь даже Лизу первого сентября в школу не проводила! Да как же так получилось, господи? Как же она могла? Как же стыдно это осознавать вдруг, нестерпимо стыдно… Что произошло с ней такое ужасное, темное, злое? И почему только сейчас она это увидела и осознала?
        Леся резко поднялась со скамьи, тряхнула сильно головой, прогоняя остатки тошнотворной судороги, быстро пошла к автобусной остановке. Через час, собрав вещи и бросив по Сашиному примеру ключи от квартиры в почтовый ящик, она уже ловила такси, чтобы ехать в аэропорт, поскорее из этого жуткого и красивого города-искусителя, подальше от порочного черноглазого Саши и от необъяснимого сумасшествия…
        Уже сидя в такси, она вспомнила вдруг, что давно не ставила на зарядку мобильник, и махнула рукой, подумав: «Попрошу у кого-нибудь телефон, позвоню Лешику из аэропорта, пусть встретит! Вот билет куплю - и позвоню…»
        Свободные места оказались только на ранний утренний рейс. Возвращаться к Люде не хотелось, да и не было в этом уже никакого смысла. Просидела ночь в кресле зала ожидания, зато телефон удалось зарядить. Но он выдавал ей одни длинные пугающие гудки, и трубку домашнего телефона никто не взял даже ночью. Потом оказалось, что мобильник Лешика вообще заблокирован, и это тоже было очень странно… «Наверное, на дачу к матери уехали! - успокаивала себя Леся, глядя в темноту иллюминатора. - У них на даче плохо со связью… Но это и хорошо! Они с Лизой приедут с дачи, а я дома их встречу, как будто никуда и не пропадала…»
        Она крепко уснула, свернувшись в самолетном кресле калачиком и уютно поджав под себя замерзшие ноги, и проснулась от голоса бортпроводницы, жизнерадостно призывающей всех пассажиров дружно пристегнуть привязные ремни: «Наш самолет идет на посадку…»

* * *
        Открыв ключом дверь, Леся на цыпочках вошла в прихожую, прислушалась. Квартирная тишина была неуютно-пугающей, в сером утреннем свете привычные ранее вещи казались чужими и незнакомыми. Вроде все то же, и что-то не то…
        На кухне, прислоненный к стоящей на столе сахарнице, бросился в глаза исписанный мелким аккуратным Лешиным почерком листочек. Леся растерянно взяла его в руки, начала читать. Квадратные буковки прыгали у нее перед глазами, никак не желая складываться в слова. Чего это такое он пишет? Живи как хочешь… Так продолжаться не может… А, вот про Лизу что-то. Ага… Лизу не отдаст… Только к концу письма до нее дошло горькое осознание того, что ее замечательный муж ушел и забрал с собой дочь и что такое событие каким-то странным образом смогло произойти в ее жизни. Не укладывалось в голове, никак не укладывалось! Как так, почему? Это же Лешик, который всегда любил ее беззаветно! Да как он мог…
        А может, она не поняла что-то? Надо еще раз внимательно перечитать! Что он тут пишет такое? Да, вот отсюда… Самый конец письма…
        «…Устраивай спокойно свою новую судьбу, по своему собственному сценарию - ты ведь именно за этим и уехала в Сочи, правда? Надеюсь, у тебя все получится. И мне тоже позволь устроить свою судьбу так, как я счел это нужным…» - дочитала она последнюю фразу и опустилась без сил на диванчик.
        «Бред какой-то… - пришла в голову первая мысль. - Как это - устраивать судьбу? Куда он ушел? К матери вместе с Лизой уехал? Бросил ее - навеки и навсегда? И что значит, Лизу с собой заберу? Да как он посмел вообще, как на такое решился?»
        Когда первая волна возмущения схлынула, она села за стол, подперла щеку рукой, задумалась. Надо было как-то принять все это в себя, осмыслить, но не получалось, хоть убей. Просто потому, что ничего подобного в ее жизни не могло случиться. Не могло, и все тут! Это у других мужья уходят, пусть уходят, сколько им будет угодно, а у нее - нет! С ней-то такого не должно было произойти! Еще чего не хватало…
        Метнулась в прихожую, нашла в сумке телефон, снова набрала номер мужа. И опять одно и то же - абонент не может вам ответить в данный момент…
        Да что значит не может? Прячется он от нее, что ли?
        Тут же быстро набрала Танькин номер и, услышав ее заспанный голос, затараторила в трубку:
        - Танька, ты спишь еще? Я разбудила тебя? Мне просто спросить надо, может, ты в курсе… Тут Лешик записку какую-то странную оставил, будто он ушел! Представляешь, каков? Это мой добрый покладистый муж выдал вдруг! Сижу, читаю - ничего понять не могу! Может, ты в курсе, что происходит? Меня же не было пять дней! Ты ж наверняка с ним общалась все это время!
        - Да, я знаю… - прохрипела спросонья в трубку Танька. - Я сейчас приеду к тебе, ладно? Хорошо, что ты уже дома… Мне есть тебе что сказать, Леся. Я быстро, только умоюсь! Я все тебе объясню…
        - А что, по телефону нельзя?
        - Нет, нельзя. Это будет долгий разговор.
        - Давай, жду…
        Леся положила трубку, удивляясь только что услышанной интонации Танькиного голоса. Слишком странной показалась интонация, будто и не Танька это была вовсе, а какая-то другая женщина. И эта фраза ее про долгий разговор слишком многозначительная… Несвойственна была Таньке многозначительность, ой как несвойственна! Танька, она ж одноклеточная, как инфузория-туфелька… Чего это с ней вдруг случилось?
        Она растерянно прошлась по квартире, открывая полупустые шкафы, глядела на сиротливо прижавшиеся друг к другу голые плечики и возмущенно проводила ладонями по пустым полкам, где раньше всегда лежали Лешины и Лизины вещи. Надо же, сбежали… Сбежали, пока ее не было! Господи, что ж это происходит с ней такое? Как в дурном сне…
        Дверной звонок вывел ее из состояния тихого удивленного отчаяния, заставив сильно вздрогнуть. Вошедшая в прихожую Танька окинула ее странным, абсолютно незнакомым взглядом, не раздеваясь, прошла на кухню и уселась деловито на свое обычное и любимое место - в самый угол, под свисающие со стены пушистые фиолетовые листья какого-то экзотического растения, название которого Леся так и не смогла запомнить.
        - Ты что, подстриглась? - удивленно спросила Леся, садясь напротив. - Тебе идет… Я давно говорила, что тебе надо подстричься. Совсем другая стала, хорошо выглядишь…
        - А ты, наоборот, очень плохо выглядишь! - снова окинула она взглядом Лесю. - Не спала совсем, что ли? Любовник спать не давал? Опять в Сочи погоды не было, да?
        - Почему не спала? Спала… - автоматически ответила Леся, моргнув растерянно. - При чем тут любовник… Да что ты вообще можешь знать, чтобы такие вопросы задавать глупые…
        - Да, и правда. Глупые вопросы-то, - усмехнулась Танька, по-прежнему глядя на нее в упор. - Да и не для этого я к тебе пришла. Нам поговорить надо с тобой, очень серьезно поговорить.
        - Так говори, я слушаю.
        - В общем, так, подруга! - начала многозначительно Танька, отводя глаза в сторону. - Ты только не удивляйся сильно и постарайся все понять правильно, ладно?
        - Да уж постараюсь! Говори…
        - А я и говорю! В общем, так… Леша, как ты сама уже поняла, от тебя ушел. И живут они с Лизой теперь у меня и всегда будут жить у меня! Поняла?
        - Нет, не поняла… То есть… Это он к тебе, что ли, ушел? К тебе?!
        - Да, ко мне!
        - К тебе… Да этого просто не может быть, ты врешь…
        - А зачем мне тебе врать, какой смысл? Или ты считаешь, что уж совсем такая… Что в мою сторону и посмотреть нельзя? Только в твою сторону можно смотреть, да?
        - Но, Таньк… Но как же ты могла… Ты ж вроде как подруга моя, ты что…
        - Ага! Вспомнила баба, як дивкой була! Да когда ты меня за подругу-то держала, вспомни? Я ж всегда шла вторым сортом после тебя. Я перед тобой ни в чем не виновата, Лесь! Потому что ты сама мне Лешу отдала, своими руками! А я взяла, с большим счастьем взяла… Чего смотришь так? Или считаешь, что только одну тебя любить можно?
        - И… Давно это у вас? То есть… Давно вы встречаетесь? - тихо спросила Леся, удивленно разглядывая Таньку. - Прости, но мне как-то не верится…
        - Да нет, какое там давно! Мне бы и в голову не пришло отношения какие-то у тебя за спиной заводить, что ты! Я женщина порядочная, на такие подлости не способная. Просто ситуация ваша семейная так сложилась - он бы все равно ушел! Кризис у него наступил, понимаешь? Он сам так сказал про кризис, не я придумала!
        - Да уж, кризис… - тихо повторила за Танькой Леся. - Верхи не могут, низы не хотят…
        - Чего? Какие верхи?
        - Да это я так…
        - А чего так-то? Объясни! Почему ты меня все время за дурочку держишь?
        - Так говорили большевики, когда в стране революция назревала. Верхи не могут, низы не хотят. Из школьного курса истории помню.
        - Во-во, все правильно! Так все и есть! Ты уже не могла Лешу рядом с собой терпеть, а он не захотел так жить больше… Все правильно говоришь, все правильно!
        - Ну что ж… Можешь и так интерпретировать, это твой выбор.
        - Умничаешь опять, да? А толку от того, что ты такая умная, а? Умная, а в жизни ничего не понимаешь! Сама свою жизнь испоганила, никто не виноват! Только себя одну любишь, больше никого любить не можешь! И мужа доконала своей нелюбовью, вот он и сбежал! А мужики ее за версту чуют, нелюбовь-то, и спасаются как могут… И не к какой-то конкретной бабе бегут, как им иногда кажется, а от нелюбви бегут! И тут уж не зевай, двери свои открывай пошире! Вот я и открыла! А почему нет? Не я, так другая, только и всего…
        - А как же Лиза? Лиза-то тебе зачем? Лизу я не отдам, и не думай даже!
        - А тебе зачем? Да это и не обсуждается, в общем… Лиза будет жить с нами, Лешик ее все равно не отдаст, ни при каких раскладах. Да она тебе и не сильно нужна, Лесь! Что я, не вижу, что ли? Не первый год у вас тут диваны протираю! Какая из тебя мать? Да никакая! Так, матерешка… А я для Лизы жизнь свою положу, если надо будет. Она мне родная, Лиза-то. Родней некуда.
        - Бред… Бред какой-то… - сжимаясь от услышанного, растерянно бормотала Леся. - Лиза моя дочь, моя! Ты права не имеешь…
        - Имею, Лесь. Еще как имею. Тебе придется это понять.
        - Интересно… А мне-то как теперь жить, а? Мама Коленьку отняла, ты - Лешика, Лешик - Лизу… Мне-то как жить теперь, Тань? Все у меня отняли…
        - Да ни у кого ничего нельзя отнять, если человек сам этого не отдает! - снова загорячилась Танька. - А ты так себя ведешь, что отдаешь будто, сама в руки протягиваешь! Значит, и не нужен был тебе тогда Коленька, если на своем не настояла! Я ж помню, как это было, меня не обманешь… Да и вообще, чего я тебе объясняю? Говорю же - ты в принципе никого любить не умеешь!
        - А ты, значит, умеешь?
        - А я умею! Вот поживи одна, погрейся от чужого костра его крохами и вспомни меня потом! Я, может, тоже раньше не умела, да одинокая жизнь хорошим учителем оказалась! Теперь-то знаю, что умею…
        - Сволочь ты, Танька! - подняла на нее грустные круглые глаза Леся. - Ты просто завидовала мне всегда, вот и решила отомстить таким образом… Выходила себе мужа, да? Воспользовалась моментом?
        - Выходила, Лесь. Ага. В этом ты права, получается… Выходила.
        Танька вздохнула и улыбнулась виновато, протянула руку, легко дотронулась рукой до ее плеча.
        - Да ты не переживай так, Леськ, ну чего ты… Для тебя ведь это и не горе вовсе - если по большому счету… Просто плыви себе рыбкой на свободе, радуйся! Рыбе ведь зонтик ни к чему, правда? Разве только для красоты… Вот и плавай себе, а зонтик другим отдай, кому он необходим жизненно, у кого от холодного дождя сердце, любовью наполненное, может взять и разорваться в одночасье… О, как красиво сказала, ага? Даже сама не поняла, как это у меня получилось про зонтик и рыбу-то! А ты думаешь, я дурочка, а я вон как хорошо говорить умею!
        - Нет, Танька, подожди… - сказала Леся. - Ты с чего взяла, что в моем сердце любви нет? Что ты обо мне знаешь-то? У меня, может, от этой самой любви сгорело уже все внутри, одни головешки остались…
        - Да брось! - засмеялась Танька. - Любовь после себя головешек не оставляет! А если так, то и не любовь это была вовсе, а обманка. Да ты не горюй особо по этому поводу, Лесь! Мало ли кого и чем природа обделила - живут же люди, и ничего! Смиряются как-то. Кому красоты не дала, другому ума, а третьего умением любить обделила. И вообще таких, как ты, много! Несть числа! Думают, что любят, а на самом деле - ни фига… Суетятся просто, картинки своей жизни рисуют да бегом бегут в инстаграме показывать. Смешно даже смотреть…
        Танька опять вздохнула продолжительно, глубоко задумалась. Потом, будто спохватившись, встрепенулась вставать, быстро проговаривая:
        - Ой, побегу я, Лесь, некогда мне… Надо Лизу в школу собирать, потом отвозить… Школа-то далеко сейчас от дома, а одну я ее не пускаю, боюсь… Ну все, пока, подруга…
        - Погоди! - уже от двери кухни окликнула ее Леся. - Мы же не договорили! Про Лизу не договорили! Я все равно ее заберу, Тань, и не надейся даже, что вам оставлю!
        - Мы все решили, Лесь. Леша решил… А я его во всем слушаю, потому что люблю.
        - Слушай, Тань, а ты мне не врешь? Ну, про Лешу… Не врешь?
        - Чего я тебе вру? - удивленно спросила Танька. - Вру, что он ко мне ушел?
        - Да нет… Я просто спросить хочу, только ты мне честно ответь… Неужели ты его так сильно любишь?
        - А, я поняла, о чем ты хочешь спросить… Поняла… - насмешливо протянула Танька. - Ты просто удивляешься тому, как это твоего Лешика может кто-то вообще любить… Мол, если ты его не любила, то и другие этого не могут… Удивительно тебе это, да, что твоего мужа можно так сильно и от всего сердца любить? Правильно я догадалась, Лесь?
        - Ну, в общем… Как-то так, да…
        Танька уставилась на Лесю с печалью в глазах, медленно помотала головой, не находя слов. Произнесла тихо и немного насмешливо:
        - О господи, Леська… Я думала, ты напоследок про Лизу хоть что-нибудь дельное спросишь, она ведь в школу пошла… Как пошла, во что одета была, какие цветы у нее были, как у нее первый урок прошел! А ты… Так ведь и не поняла ничего… И не поймешь, наверное. И никто другой не придет, не научит. Ладно, живи уж как-нибудь, рыба моя золотая, что я тебе еще могу сказать… А Лешика, кстати, очень даже любить можно! И даже нужно, и даже необходимо! Он этого заслуживает, еще как! Ну все, я пошла, не могу больше задерживаться, уж извини… Дверь сама за собой захлопну, не вставай!
        Леся молча проводила ее взглядом в спину, вздрогнула от звука захлопнувшейся двери. Ощущение нахлынувшей тишины и одиночества было непривычным и страшным, и хотелось плакать от жалости к себе, от Танькиного хамства, от жуткой несправедливости жизни, обидевшей ее, такую хрупкую и беззащитную, совсем по-детски доверчивую. Да, она доверяла Таньке, и даже в голову не приходило, что все может получиться вот так. Выходит, она ей нож в спину воткнула. Что называется, утопающего толкни… Ведь она и была той самой утопающей, вконец измученной окаянным сочинским приключением!
        Сглотнув подступившие к горлу слезы и сжавшись в комочек, она уселась с ногами на диван в гостиной, дрожащими руками автоматически набрала знакомый номер. Кому ж еще звонить, если не маме?
        - Мам, а от меня Лешик ушел… Представляешь? И Лизу забрал! - сообщила она матери и заплакала, не сдержавшись.
        - Ушел все-таки… - вздохнула мать и замолчала надолго, слушая глухие Лесины рыдания. - Да не реви, чего уж теперь! Сама же и виновата! Чего тебя в этот самый Сочи-то понесло? Я как узнала, сразу решила - все… Какой нормальный мужик такое выдержит? Дура ты, дура, Леська! Говорила я тебе, говорила - все без толку…
        - Мам, а что мне теперь делать-то?
        - Не знаю! Откуда я знаю? Квартиру он тебе хоть оставил? Или менять будет?
        - Да я как-то не думала о квартире… Он же к Таньке ушел, мам!
        - О господи, ну так я и знала… Прям из-под носа мужика увела, шалава! Вот ведь горе-то…
        - Я только что с ней говорила, мам. Так поняла, что Лешик и Коленьку тоже забрать хочет.
        - Ага, размечтался! Не будет этого, не отдам Коленьку! Сходитесь, расходитесь - дело ваше. А Коку не отдам! Так своему Леше можешь и передать! Поняла?
        - А мне-то как теперь жить? Я ведь одна совсем…
        - Ну и что? Подумаешь - одна! И хорошо, что одна! Ты молодая еще, все у тебя будет! Живи, работай… Устраивайся как-то! Может, без хвостов-то и возьмет тебя кто замуж…
        - Господи, мам, ну что ты говоришь такое… Слушать этого не могу!
        - А чего ты хотела от меня услышать? Как есть, так и говорю.
        - Да что значит - без хвостов? Лиза для меня хвост, что ли? Нет, я ее не отдам… Я за нее бороться буду, я же мать…
        - Ну что ж, попробуй. Только уж и впредь поумнее будь! А Коке я пока ничего не скажу, и ты не говори, ладно? Чего зря ребенка травмировать? А Лешику скажи - пусть даже и не думает! Не отдам!
        Ольга Петровна быстро положила трубку, как будто отгородилась от возможных покушений на ее внука, заставив Лесю заплакать еще горше - никому не было больше до нее дела, даже матери… Плакала она долго, пока слезы не утомили ее, потом уснула крепко, уткнувшись лицом в диванную подушку, и проспала весь день, никем не потревоженная, и всю почти ночь. А рано утром, вставая после долгого сна под горячий душ, решила, что пойдет сегодня на работу - оставаться дома вдвоем со своим горем было просто невозможно… Да и надо было как-то начинать жить, деньги зарабатывать надо… Им же с Лизой деньги понадобятся, от предателя-мужа она ничего брать не будет!
        - Ой, Лесь, что это с тобой? - испуганно встретила ее в приемной секретарша Верочка. - Ты сама на себя не похожа… - оглянувшись на дверь, тихо добавила: - Значит, это правда, что тебя муж бросил, да?
        - Никто меня не бросал! - постаралась беззаботно улыбнуться ей Леся. - Сплетни все это… Лучше скажи, можно мне к директору зайти?
        - Да, заходи… - задумчиво кивнула Верочка. - Сейчас у него никого нет…
        - У меня на тебя не больше пяти минут! - глядя настороженно поверх стильных очков, проговорил торопливо Леня, наблюдая, как она усаживается в кресло для гостей. - Ко мне сейчас люди придут!
        - Да я ненадолго, Лень, - наливая в стакан минералки из стоящей на столике возле кресла бутылки, решительно произнесла Леся. - Я тоже люди, между прочим! Давай скоренько решим мой вопрос, и я сразу уйду!
        - Не понял… А какой такой твой вопрос? У нас с тобой нет больше общих вопросов!
        - То есть как это - нет? Ты же сказал - что-то придумывать будешь… Вот, я на работу вышла… Где я буду работать, скажи?
        - То есть будешь работать, но не работать?
        - Да почему… Я очень хочу… Очень хочу что-то делать, учиться чему-то…
        - О! Это что-то новенькое! И что же с тобой случилось такое, что ты вдруг захотела трудиться?
        - Да, случилось. И не надо со мной в таком тоне разговаривать, пожалуйста. Я же серьезно сейчас… Я стараться буду… Так где мне работать, скажи?
        - А нигде. Ты уволена, Лесь.
        - Как это - уволена? Ты же обещал…
        - Да, я обещал, когда ты была женой моего брата. А теперь… Теперь все изменилось, Лесь. Да и некогда мне сидеть и придумывать тебе занятие, за которое можно деньги платить! Понимаешь? Не-ког-да! У меня здесь не богадельня и не благотворительный фонд! Здесь люди работают, между прочим!
        - Интересно ты заговорил… Это что - наш ответ Чемберлену? С удовольствием увольняешь меня, да? Уже знаешь, значит, что Лешик от меня ушел?
        - Да, Лесь, знаю. Ушел добрый кормилец-поилец, теперь тебе надо самой как-то жить, понимаю. И на жизнь себе зарабатывать. Только вот не знаю, как ты это будешь делать…
        - Но я… Я правда очень хочу работать! И не потому, что я теперь без мужа… Мне это для себя надо, очень надо…
        - Сочувствую, но держать тебя больше здесь не стану. Прости, Лесь.
        - Ну что ж, понятно… Так бы и сказал сразу! Хамить-то было зачем? Мне и без того сейчас хреново, еще ты на моих костях скачешь да выпендриваешься…
        Глаза ее тут же наполнились слезами, губы задрожали предательски. Опустив голову, она стала неуклюже выкарабкиваться из большого мягкого кресла, боясь, что не успеет и расплачется, не донесет никому не нужные слезы до спасительного выхода.
        - Хочешь совет, Лесь? - уже в спину проговорил ей Леня сочувственно. - Попробуй устроиться на работу сама, без блата! Оценивай свои силы сама и отвечай за базар тоже сама! Только тогда у тебя что-то в жизни получится! Ты ведь девчонка неглупая, только странная какая-то, замороженная будто… Живешь как Снегурочка, тоже никого любить не способна. Бедный Лешка носился с тобой, как тот Лель… Учись любить по-людски, жить по-людски, понимаешь меня, что сказать хочу?
        - Ага… И вот тут-то меня, любящую и размороженную, и съедят сразу, а косточки выплюнут! Знаем уже, проходили… Всего доброго, Леня! Спасибо за все…
        Быстро пройдя под удивленным взглядом Верочки через приемную, Леся выскочила на улицу, дрожащими руками начала рыться в сумке, ища сигареты. Вспомнив, что последнюю сигарету она выкурила еще дома, чертыхнулась, дернула собачку замка на молнии, вздохнула глубоко несколько раз, прогоняя слезы, и тихо пошла в сторону бульвара - там можно и сигарет купить, и на скамеечке посидеть, в себя прийти…
        «А в городе-то, оказывается, осень уже! - подумала вдруг она, сидя на скамейке и наблюдая за хороводом сухих желтых листьев, кружащихся по квадратным плитам бульвара. - А я и не заметила…»
        Резной кленовый лист тихо упал ей на колени, потом еще один и еще… «Буду сидеть здесь, пока меня не занесет! - решила она грустно. - Будет большая такая гора из сухих желтых листьев, а внутри - Леся Ростовцева, всеми брошенная, любить не умеющая, все потерявшая. И никто не заметит, что я тут сижу! Да и нет меня больше, наверное… Вообще нет…»
        Она не заметила, как пошел дождь. Почувствовала его, когда совсем промокла и замерзла, но продолжала сидеть, обхватив себя руками и мелко трясясь. И крутилась в голове без конца одна и та же мысль - хорошо, что замерзла, так мне и надо… И пусть… И внутри все замерзло, и наверняка простужусь, и пневмонию подхвачу, и умру… Пусть, пусть! Туда мне и дорога! Даже удовлетворение получала от этого самоистязания и злорадства, но потом вдруг опомнилась - опять она ведет себя как ребенок! Вроде того - вот умру, и Лешик заплачет и пожалеет, что бросил ее совсем одну…
        И стало стыдно, ужасно стыдно. Так стыдно, что перестала дрожать, выпрямила спину, отерла мокрое лицо. И снова ужасная мысль пронзила ее, как тогда, на скамейке в Сочи, - что же она делает со своей жизнью, что? Ведь сама себе этот печальный конец организовала, сама к нему пришла! Почему она решила, что Лешик обязан ей все прощать, почему по уши погрязла в эгоизме? Как же так получилось, почему она этого раньше не понимала? А теперь - да. Теперь надо за все платить… Хоть и увидела себя со стороны, раскаялась, все поняла, но платежи по предъявленным жизнью счетам никто отменять не станет. И просить нечего. Поздно просить. Поздно, поздно…
        И снова содрогнулась всем телом - то ли от холода, то ли от слез. И тут же услышала над головой тихий женский голос:
        - У вас что-то случилось, милая?
        Подняла глаза, глянула в склонившееся над ней лицо пожилой женщины с добрыми участливыми глазами. И не смогла даже ответить ничего, лишь головой помотала в отчаянии.
        - Может, я могу вам чем-то помочь? Вы скажите… И не надо тут сидеть, под дождем, вы же простудитесь… Насквозь промокли… Вон, у вас даже губы посинели от холода.
        - Да… Да, я сейчас уйду… И помогать мне не надо, я сама… Спасибо вам… - пролепетала она, с трудом выговаривая слова.
        - Идите домой, идите… Согрейтесь, горячего чаю выпейте. Жизнь, она ведь иногда очень жестоко нас наказывает, надо только все время понимать, что наказывает не за что-то, а для чего… Когда поймете - для чего, сразу все встанет на свои места, и пути для исправления ошибок найдете, уж поверьте мне на слово, я долгую жизнь прожила! Поверьте…
        Слова пожилой женщины вдруг странным образом отозвались в ней, будто звучали настойчивым рефреном внутри - не за что-то, а для чего… Не за что-то, а для чего…
        - Ну же, вставайте, милая, идите домой! Простудитесь! - снова тихо проговорила женщина, пытаясь ухватить ее за локоть.
        - Да, да. Я сейчас… Я посижу еще минуту… Вы идите, спасибо вам большое… Спасибо…
        Женщина вздохнула, горестно покачала головой, еще постояла рядом немного, потом медленно побрела прочь.
        «Не за что-то, а для чего… Не за что-то, а для чего…» - все повторяла и повторяла Леся про себя, глядя женщине вслед. Потом вдруг подумала возмущенно - да как же не за что-то? Ведь она сама, сама во всем виновата! Как она могла сама совершить такое со своей жизнью? С Лешиком, с Лизой, с Коленькой? Да ведь она не могла, нет… Это кто-то другой мог, другая какая-то женщина! Та, которая запуталась в детском эгоизме и потому угодила в темное время души… Угодила и запуталась там как в паутине!
        Перестала плакать, подняла голову, посмотрела прямо перед собой. И подалась всем корпусом вперед, прошептала холодными губами: «Лешик, прости… Ты любил меня, а я… Я надменно и насмешливо рассуждала о твоей правильности, я глумилась над ней, а на самом деле жила в этой правильности и даже подумать не могла о том, что это и было моим счастьем. И дети мои, Лиза и Коля, простите меня… Если б вы знали, как мне сейчас стыдно, как я себя презираю!»
        И тут же пришла другая мысль - а чего она тут сидит, разговаривает с дождем? Разве дождь ее услышит? Надо сейчас рядом с Лизой быть, объяснить ей… Прощения попросить… Почему, почему она сразу не пошла за Лизой, как приехала? Или прозрение наступило только сейчас, под этим холодным дождем? Запоздалое прозрение, мучительное?
        Встала со скамьи, почти бегом помчалась к автобусной остановке. Хотелось быстрее, да ноги с трудом несли, подгибались в коленях от слабости. Нужный автобус подошел тут же, и села у окна, пытаясь отдышаться от бега. И мысленно представила, как звонит в Танькину дверь, и та открывает, и она проходит мимо нее решительно. Находит Лизу, обнимает ее крепко-крепко… Я здесь, доченька, я вернулась, я очень люблю тебя. Пойдем домой, доченька…
        А вдруг Таньки нет дома? Она ж по времени на работе должна быть… Хотя… Кто-то ведь должен был забрать Лизу из школы! А вдруг Лешик забрал? И что она ему скажет, что? На колени перед ним упадет - прости, прости? Я уже не та прежняя Леся, я уже все осознала, все поняла и хочу исправить ошибки?
        Да уж, глупая ситуация. Пафосная какая-то. Но ведь и впрямь хочется упасть на колени… Не для того, чтобы прощение вымолить, а для себя… Ей самой сейчас это ужасно нужно. Так нужно, что все болит внутри. Ужасно болит, нестерпимо.
        Конечно, он не простит ее. И правильно сделает. Правильно Танька говорит, что он устал, очень устал… Без любви жить устал, биться головой об ее эгоизм. Да и любой бы на его месте устал…
        Чуть не проехала нужную остановку, выскочила из автобуса как заполошная. И снова бросилась бегом к Танькиной серой пятиэтажке. Какой-то мужчина аккурат вышел из подъезда - повезло, можно в домофон не трезвонить, иначе Танька может и не открыть.
        В подъезде пахло щами и пригорелой кашей. И еще чем-то таким… Наверное, так пахнет бедная жизнь. В их с Лешиком доме таких запахов не бывает…
        Подумала и усмехнулась горько - в их с Лешиком доме! Теперь нет у них общего дома, выходит. Теперь Лешику с Танькой жить лучше, чем с ней. Ну что ж, пусть живет. Только бы Лизу отдал…
        А вот и Танькина дверь, осталось нажать на кнопку звонка. Но сначала отдышаться немного надо…
        По шагам в прихожей поняла - Танька дома. Открыла ей дверь, нахмурила брови, отпрянула слегка. И тут же обернулась, крикнула в глубину квартиры: «Лизочка, я сейчас! Пока одна занимайся, я скоро!» И вышагнула на лестничную площадку, плотно прикрыв за собой дверь. И смотрела на нее злобно, ощерившись как кошка.
        - Ну, и зачем ты сюда пришла? Кто тебя звал? Что тебе от нас еще надо?
        - Пусти, Тань! Мне Лизу видеть надо. Пусти!
        - Нет! Мы же с тобой договорились! Еще вчера обо всем договорились, оставь нас в покое! Ну вот зачем, зачем ты сюда притащилась, а? Уезжай в свой Сочи, тебе там лучше, ты же туда так стремилась, что тебе и дочь была не нужна!
        - Пусти, Тань… Пусти…
        - Не пущу! Забудь сюда дорогу, слышишь?
        Это «слышишь» вышло у Таньки с таким яростным шипением, что Леся отступила на шаг назад. А Танька, будто учуяв свою победу, пошла на нее, приговаривая при этом злобно:
        - Я девушка простая, Лесь, я ведь и с лестницы могу тебя спустить! Не понимаешь по-хорошему, будет по-плохому! Забудь про Лизу и про Лешу тоже забудь! И прекрати ему названивать, он все равно трубку не возьмет, не надейся! Он телефон потерял, у него теперь другой номер, поняла?
        - А откуда ты знаешь, что я названиваю, если он телефон потерял?
        Танька остановилась и нахмурила брови, смотрела на нее озадаченно, будто ткнулась в неведомую преграду. Потом с досадой прикусила губу, и Леся поняла, откуда взялась эта досада. Она Таньку хорошо знала, умела прочитать на раз-два все ее незамысловатые ужимки и жесты. И произнесла быстро, пока та не успела опомниться:
        - Ты телефон у него стащила и спрятала, да? А его убедила в том, что он его потерял… Теперь понятно, почему он мне не ответил ни разу…
        - Да что тебе может быть понятно, что? - снова начала наступать на нее Танька.
        - Да он бы мне в любом случае ответил, Тань, вот что понятно! Он… Он же не такой хам, как ты…
        - Да, я хамка, Лесь! Еще какая! И сейчас тебе говорю, как хамка, - пошла вон отсюда! Я тебе ни Лешу, ни Лизу уже не отдам! Морду всмятку, а не отдам, хоть что со мной делай, хоть как обзывай! Я все сделаю для того, чтобы ты Лизу больше не увидела, поняла?
        - Ну, это не тебе решать, допустим…
        - А кому решать?
        - Моему мужу.
        - Бывшему! Бывшему мужу, Лесь! И не надейся даже, что он тебе Лизу отдаст!
        - Отдаст. Я в суд обращусь. Лиза и моя дочь тоже.
        - Да обращайся куда хочешь! А я все равно не отдам, пусть хоть что твой суд решает! Плевала я на твой суд! И близко тебя не подпущу, и не надейся! Против лома нет приема, все кости тебе переломаю, если что! И все, и хватит воду в ступе толочь… Пошла вон отсюда, иначе и впрямь с лестницы спущу!
        Танька грозно пошла на нее крепким туловом, и ничего не оставалось делать, как отступить.
        Вышла из подъезда, остановилась, горестно развела руки в стороны - что теперь делать-то? Наверное, надо на работу к Лешику сейчас поехать, поговорить…
        Вдруг вспомнила - у нее же в телефоне записан телефон его коллеги Володи! Можно же ему позвонить, попросить, чтобы передал трубку Лешику! И как ей это сразу в голову не пришло?
        Володя ответил тут же, но огорчил новостью - Лешик уехал в командировку, вернется через три дня. Да, телефон у него поменялся, и нового номера он не знает, не успел как-то узнать…
        Ничего не оставалось, как ехать домой. Дождь все лил, но она уже ничего не чувствовала. И сил совсем не было, голова разрывалась от боли. Казалось, это и не голова больше, а пылающий тяжелый шар…
        Дома едва добрела до постели, с трудом стягивая с себя мокрую одежду. И провалилась в горячий то ли сон, то ли болезненный бред…

* * *
        Сколько она пробыла в этом бреду - понять не могла. Время текло будто вразброс, и когда открывала глаза, то долго не могла понять, то ли ранее утро сейчас, то ли сумерки. Вставала, брела в туалет, с трудом волоча ноги, потом пила воду на кухне. Голова горела огнем, и в груди все горело и плавилось так, что дышать было трудно. Однажды догадалась - надо ведь лекарство какое-то выпить… Простудилась, наверное… Надо отыскать в шкафу коробку с лекарствами!
        И тут же память услужливо преподнесла картинку - вот она, сидит под дождем на бульваре. И незнакомое лицо склонилось над ней. И слова проплыли как дым, как туман - «…не за что-то наказывает жизнь, а для чего-то…». И тут же следующая картинка - Танька идет на нее как разъяренная тигрица. Кричит сердито - не отдам, не отдам!
        Застонала, схватилась за голову, так и не найдя в шкафу коробки с лекарствами. Еле добралась до постели, укрылась с головой одеялом, пытаясь унять лихорадку. И снова провалилась в горячий простудный сон…
        В очередной раз проснулась от того, что кто-то настойчиво звонит в дверь. Первой мыслью было - это Лешик с Лизой вернулись. Надо пойти открывать быстрее, быстрее! Но пока шла до двери, надежда быстро иссякла - как они могут вернуться, они же ушли! Она теперь им не нужна, совсем не нужна, и надеяться зря нечего!
        Даже в глазок не глянула, открыла дверь. И протянула хрипло-разочарованно:
        - Мама… Ты приехала… А я болею, мам…
        Но Ольга Петровна ее не услышала, лицо ее было растерянным и насквозь проплаканным. Перешагнув порог, она протянула к ней руки, проговорила надрывно:
        - Леся, Коку украли! Я уже с ума схожу, не знаю, что делать! Звоню тебе, ты трубку никак не берешь! Коку украли, Леся, ты слышишь меня или нет?!
        Ольга Петровна без сил опустилась на банкетку в прихожей, затряслась в тяжелом рыдании. Леся смотрела на нее в немом удивлении, и никак до ее сознания не доходило, что же такое сейчас мать говорит…
        - Мам, я не поняла… Как это - украли? Кто украл?
        - Да я сама ничего толком не понимаю! Видели около школы, как он с какой-то женщиной разговаривал, потом в машину сел… Машина такси, желтая такая. Ну, я тут же полицию вызвала, они сказали, что искать будут… Потом перезвонили мне - не беспокойтесь, мол, ребенок находится у отца. Я тебе опять пытаюсь дозвониться - ты трубку не берешь! И Лешин телефон не отвечает! Я снова в полицию - у какого такого отца, мол, ребенок? Вы что? А они мне в ответ одно свое твердят - с ребенком все в порядке, он сейчас в семье у отца… Что это, Лесь, такое, а? Ты можешь мне объяснить?
        - Могу, мам… Это Танька его забрала. Леша в командировке сейчас, и она Коленьку забрала…
        - Да при чем здесь твоя Танька, не понимаю? Или…
        - Да, мам. Вот именно - или. Я ж тебе говорила, что Леша к Таньке ушел и Лизу с собой забрал.
        - Как это - забрал? А ты где была? Как ты это все допустила?
        - Я… Меня же дома не было, мам. Я снова в Сочи летала.
        - Знаю я про твой Сочи! Ты мне одно скажи - зачем?! Зачем ты снова туда потащилась?
        Леся помолчала, глядя на мать грустно. Потом произнесла тихо:
        - Ты знаешь, я теперь и сама не могу ответить на этот вопрос - зачем… Зачем, зачем… И что такое было со мной…
        - Так! Так… - решительно поднялась с банкетки Ольга Петровна, утирая лицо тыльной стороной ладони. - Говори, где живет эта твоя Танька, я немедленно еду к ней!
        - Не надо, мам… Она тебя даже на порог не пустит, я знаю. Я уже пробовала у нее Лизу забрать… Лучше я ей сейчас позвоню, надо ведь узнать, у нее сейчас Коля или нет.
        - Ну так звони, чего стоишь, рассуждаешь!
        Танька тут же ответила на ее звонок, сообщила почти торжественно:
        - Да, Коленька у нас! Да, это я его забрала! Он будет жить с нами, так своей матери и скажи! И пусть ко мне не суется даже, на порог не пущу так же, как тебя не пустила! Ни за чем не постою, понятно? Я же хамка, как ты говоришь, и воевать буду по-хамски, сразу по щам давать! Меня теперь ничем не остановишь, я слишком долго своего счастья в жизни ждала!
        - Тань, остановись… Что ты творишь такое, Тань? Думаешь, Леша одобрит твои действия, когда из командировки вернется?
        - А вот это уж не твое дело, поняла? Это мой собственный муж, и я сама с ним разберусь! - запальчиво ответила Танька, делая яростный акцент на слове «собственный».
        И все. И вышла из разговора. Леся растерянно посмотрела сначала на умолкнувший телефон, потом на маму. И произнесла тихо:
        - Бесполезно к ней ехать, мам… Надо Лешика ждать, когда он из командировки вернется. А какой сегодня день недели, скажи?
        - Так четверг… - удивленно произнесла Ольга Петровна.
        - Как это - четверг? Постой, мам… Это что, три дня уже прошло, значит? Я в бреду пролежала три дня?
        Ольга Петровна снова глянула на дочь - уже внимательнее. И произнесла удивленно:
        - И впрямь, я смотрю… Ты сама на себя не похожа… Да тебя ж не узнать, господи, Лесенька! Я сразу и не увидела, так мне страх за Коленьку глаза застил! О господи… Да что же это такое… Ведь смотреть на тебя больно, господи…
        - Прекрати, мам… Я болела, но вот, поднялась же…
        - Да ты в зеркало-то на себя посмотри, что с тобой стало! А я пока на кухню пойду, соображу тебе поесть что-нибудь… Да, надо что-то срочно съесть, доченька…
        В зеркале ванной на нее и впрямь глядело другое лицо. Изможденное, серое, с черными страшными подглазьями. И даже не в этом было дело, какое лицо… А в том, как эта чужая женщина смотрела. Что-то было в ее глазах такое… Будто она знала про себя всю правду. Горькую правду. И понимала про себя все. И знала, что назад пути нет. Но в то же время не понимала, как со всем этим знанием жить дальше…
        Умывшись холодной водой, она вышла к маме на кухню, села за стол.
        - Ешь! - поставила перед ней Ольга Петровна тарелку с яичницей. - Ешь, я больше ничего в холодильнике не нашла… Сейчас в магазин сбегаю, продуктов куплю.
        - Погоди, мам. Не надо никуда бегать. Лучше посиди со мной, поговори…
        - Да не до разговоров нам пока, Лесенька! Надо же Коленьку быстрее вернуть, вдруг эта твоя… полоумная подруга его чем-нибудь напугает!
        - Да не напугает, мам, не бойся. Это она только со мной такая нахальная. Ну и с тобой по инерции тоже… А Коленьку мы заберем, конечно же. И Лизу заберем. Я сейчас Леше попытаюсь дозвониться, он из командировки уже должен вернуться. Сейчас, мам…
        Кликнула номер Володи, и он сразу узнал ее по голосу и тут же передал телефон Леше. Услышав голос мужа, она в первые несколько секунд не могла говорить - так вдруг сжалось горло болезненным спазмом. Потом почти прокричала:
        - Леш, это я! Пожалуйста, Леш! Нам поговорить надо! Я никак не могу до тебя достучаться! Пожалуйста! Не бегай от меня, Леш!
        - Да, конечно… - испуганно проговорил Лешик. - Конечно, давай поговорим… Просто я в командировке был и телефон потерял… Сможешь к семи часам в кафе подойти? То, которое на углу нашего дома?
        - Смогу! Смогу, конечно! В семь часов в кафе! А ты знаешь, что Танька увезла Коленьку, тайком от мамы?
        - Как это - увезла? Ты что говоришь, Лесь?
        - Так ты и не знаешь… Танька тебе еще не сказала, значит…
        - Ладно, я разберусь. А сейчас мне идти надо, директор вызывает. Я ведь только прилетел, из аэропорта сразу на работу приехал. Такой аврал был… Но в семь часов я тебя жду, и мы поговорим. Пока, до встречи…
        Леся положила телефон на стол, посмотрела на маму, спрашивая глазами - все слышала?
        - Я с тобой пойду в кафе! - решительно заявила Ольга Петровна. - Я тебя одну не пущу, ты едва на ногах держишься!
        - Нет, мам, не надо… Я сама должна. Мне самой нужно, понимаешь?
        - Да понимаю, что ж… - вздохнула Ольга Петровна, с тоской глянув в окно. - Все я прекрасно понимаю, не думай… Я даже и напоминать сейчас не стану, что в таких случаях говорят, мол, я предупреждала тебя, помнишь? Потому что никто и никогда не может другого ни остановить, ни упредить, пока он сам для себя не осознает и не поймет…
        - Да, пока сам не осознает… Именно это со мной сейчас и происходит, мам. Я из своего темного времени выбралась. Было со мной такое, было… Темное время души было.
        - Ну и слава богу, что выбралась. И хорошо.
        - Мам… А с тобой было когда-нибудь… Ну… Что-то подобное?
        - Да, было. У всех бывает, доченька, только не все это осознают. Хоть раз в жизни, но бывает. И знаешь, что я сейчас думаю?
        - Что, мам?
        - Мое темное время души настигло меня, когда я Коленьку вам с Лешей решила не отдавать… Я только о себе тогда думала, по-умному рассуждать не могла. У всех бывает, Лесенька, у всех, только память свою расшевелить надо, и вспомнишь, и поймешь… Ты прости меня, ладно, доченька? Прости, неправильно я тогда поступила, взяла и сына у вас отняла…
        Ольга Петровна заплакала тихо, прижимая ладонь ко рту. Леся не выдержала, тоже заплакала. Так они и сидели тихо, будто боялись спугнуть то новое состояние взаимопонимания и любви, которого не было раньше в их жизни. А может, и было, но не ощущалось так остро и сладко.
        В половине седьмого Леся опомнилась, подскочила со стула:
        - Мам, мне пора! Надо хоть в порядок себя привести! Что ж я заявлюсь на глаза к Лешику - чучело чучелом! Причесаться надо хотя бы…

* * *
        Когда подошла к кафе, ноги опять задрожали предательски, и даже спина взмокла от волнения. Потому, наверное, что представить трудно было Лешика в обвинительной роли… Ведь он сейчас обвинять ее будет. А ей и ответить нечего, потому что он во всем будет прав… Ну что, что она может ему ответить? Что имеем, не храним, потерявши, плачем? Так ему и до слез ее нет никакого дела наверняка…
        Лучше сразу заговорить о разводе. О том, чтобы Лиза с ней жила. А он пусть общается с дочкой, когда захочет. Все равно ведь любой суд будет на стороне матери, так что лучше добровольно меж собой договориться!
        Лешик сидел за столиком у окна, махнул ей рукой. Пока шла к столику, растеряла всю свою решительность, еще и слезный комок застрял в горле - не продохнуть. И вместо слов о разводе пролепетала почти жалобно, сев напротив Лешика:
        - Прости меня, пожалуйста… Прости… Я все понимаю, я тебе плохо сделала… Боже, о чем я говорю, сама не знаю! Что значит - плохо сделала! Я тебе всю жизнь испортила, Леш. Я изменяла тебе, я считала, что мне все можно. И более того - я себя потеряла в какой-то момент… И ты вправе, конечно же, вправе…
        - Что с тобой, Лесь? - перебил он ее тихим удивленным вопросом. - Не узнаю тебя совсем. Ты другая стала. И лицо другое, и глаза, и даже голос…
        - Я болела сильно, Леш. Три дня валялась в бреду, ничего не помню. Оттого и выгляжу ужасно, наверное.
        - Нет, нет… Не в этом дело… Ты… Даже не знаю, как объяснить! Другая совсем женщина…
        - Да, другая. Меня в последние дни будто перевернуло всю, до донышка вытрясло. А еще я повзрослела, наверное… В одночасье повзрослела… Но ты не думай, я вовсе не вымаливаю у тебя прощения, нет! Я понимаю, что это уже невозможно. Понимаю, что ты очень долго терпел. На пределе своих возможностей терпел. Но предел уже кончился. Ты устал. Правильно все Танька говорит, я понимаю.
        - А ты говорила об этом с Таней?
        - Ну да… Разве она тебе не рассказала, что приходила ко мне?
        - Нет… Но это неважно, в общем…
        - Да. Неважно. Танька права, ты заслуживаешь того счастья, каким ты себе его представляешь. И жену другую заслуживаешь. Ту, которая не предаст, не изменит, будет всегда при тебе. Но я очень тебя прошу, Леш… Отдай мне Лизу! И Коленьку отдай… У меня ж никого нет, кроме них… Давай как-то без судов обойдемся, а?
        - Что значит - отдай, Лесь? - поднял Лешик на нее удивленные глаза. - Они ведь не игрушки, правда?
        - Да, не игрушки. Но почему ты с Коленькой поступил как с игрушкой? Почему Таньку послал, чтобы она его тайком от мамы выкрала?
        - Я?! Я ее никуда не посылал… Она сама проявила инициативу. Она хотела как лучше…
        - Ну да, ну да. Таня всегда знает, как лучше, - с горькой усмешкой кивнула Леся. - Значит, ты правда ничего не знал?
        - Да, не знал. То есть… Когда в командировку уезжал, не знал, что все так получится. Я и Колю еще не видел, дома не был. Ты позвонила, и я сюда приехал. Да я сам испугался, когда мне из полиции позвонили и начали выяснять обстоятельства исчезновения ребенка! Пришлось сказать, что я уполномочил Татьяну его забрать… И рассердился, конечно же, что она проявила такую самодеятельность. Но я еще раз повторю, Лесь… Она как лучше хотела. Она не понимает, что так нельзя… Что по-другому как-то надо было, а не с плеча рубить. Она по простоте душевной поторопила события!
        - Хотела тебе угодить, приятный сюрприз сделать? - снова не смогла сдержать она саркастической усмешки. - Ты, стало быть, входишь в дверь, а она тебе - опа! Сына на тарелочке с голубой каемочкой преподносит! Наша Таня в своем репертуаре, что еще сказать!
        - Да, она такая, Лесь. Простая, наивная, хамоватая. Но зато у нее есть то, за что ее можно уважать, по крайней мере. Она любить от души умеет. И Лизу она любит, и Коленьку заранее уже любит. Этого у нее не отнимешь, согласись.
        - Но я тоже люблю своих детей, Леш! Пусть я наделала кучу ошибок и глупостей, даже подлостей по отношению к тебе… Пусть жила только в собственном эгоизме… Но это же мои дети, Леш! Я им мать, а не Танька! И ты права не имеешь…
        - Да, я согласен, Лесь. Кто я такой, чтобы за тебя что-то решать. Ты мать, ты действительно имеешь право… Хочешь, я завтра их к тебе приведу? Завтра суббота, Лизе в школу не надо… А Колю я только в понедельник пойду в школу устраивать. Я думаю, в ту же школу, в которую Лиза ходит. Ты ведь не против?
        - Да, но… Что значит - приведу? Только на выходной, что ли?
        - Ну да… Пока на выходной. А там видно будет. Как-то устроится все, я думаю… Я ведь тоже имею право на своих детей, верно? И тоже хотел бы, чтобы они жили со мной… И ничего пока не говори сейчас, не надо! Давай пока так - пусть они проведут с тобой выходной…
        - Ладно, Леш. Спасибо. Мама у меня, она тоже детей ждет. Она так переполошилась, когда Коленька пропал! С ней ведь так нельзя, у нее сердце больное.
        - Да, согласен, нельзя так было! - с досадой проговорил Лешик, глядя в сторону. - Но что получилось, то получилось, пусть будет так… А я у Ольги Петровны прощения попрошу, когда детей приведу. Покаюсь. Она меня простит, она добрая…

* * *
        - Папа! Папа пришел! Я так тебя ждал, пап!
        Коля с разбегу прыгнул в руки Леши, прижался к нему, как испуганный зверек. В прихожую из кухни вышла Таня, смотрела на эту сцену с улыбкой. Потом крикнула в глубину квартиры:
        - Лиза! Лизочка! Иди сюда! Папа приехал, Лизочка!
        - А я тоже хочу папу обнять! - капризно проговорила прибежавшая Лиза, пытаясь оттолкнуть Колю.
        Леша склонился, пытаясь обхватить их обоих руками, в то же время с тревогой заглядывая Коле в лицо.
        - Ты испугался, наверное, когда за тобой тетя Таня приехала?
        - Нет, не очень… - помотал головой мальчишка. - Тетя Таня сказала, что это ты ее за мной послал… Мне только бабушку стало жалко, она ведь потеряла меня, наверное! Надо ей позвонить…
        - Бабушка уже знает, что ты у меня. Знает, что с тобой все в порядке, не волнуйся.
        - А она не обиделась, не знаешь? - с тревогой спросил Коля. - Я думаю, что обиделась… Уехал, даже не сказал ничего…
        - А мы с тобой вместе у нее прощения попросим, ладно? Вот пойдем в субботу к маме и попросим…
        - К маме? - хором спросили Лиза и Коля, распахнув глаза. - Мы пойдем к маме, да? Она уже вернулась из отпуска?
        - Да, вернулась. Она вас очень ждет, соскучилась.
        Таня стояла в дверях кухни, нервно теребила подол кухонного фартука. Леша глянул на нее быстро, произнес тихо и торопливо:
        - Потом поговорим, Тань… Не сейчас… Когда дети спать лягут, поговорим…
        Вечер прошел в суете с ужином, с возней, с мультиками по телевизору. Дети не отходили от отца ни на шаг, и он был рад этому, с удовольствием с ними возился.
        - Пап… А я теперь всегда с тобой буду жить, да? - вдруг спросил Коля с долей сомнения в голосе. - Бабушка меня разве отпустит?
        - Ты знаешь, сын… Мне бы очень хотелось, чтобы ты жил вместе со мной… Очень, очень хотелось…
        - И с мамой? Она ведь приехала, ты говоришь?
        - И с мамой ты тоже будешь. То есть… Будешь с ней часто видеться… Давай потом об этом поговорим, ладно? И с бабушкой тоже поговорим… Все устроится, не переживай! И знай, что я тебя очень люблю…
        - И я тебя тоже люблю, пап. Я ведь у бабушки сколько раз хотел спросить, почему я с мамой и папой не живу, да стеснялся как-то. Она ведь меня тоже любит…
        Леша только вздохнул, прижав сына к себе. Помолчал, потом проговорил тихо:
        - Ну все, пора спать, ребята! Мультики уже закончились, все…
        - Ну, пап! - захныкала капризно Лиза, выгибая спинку.
        - Да у тебя уже глазки слипаются, и Коле пора спать! А я вам книжку почитаю на ночь… Вон, тетя Таня вам уже постелила, идемте!
        Когда дети уснули, он вышел к Тане на кухню, заговорил с явной досадой в голосе:
        - Тань… И как тебе такое в голову пришло, не понимаю? Зачем ты это сделала, Тань? Разве я тебя просил? Что за самодеятельность ты устроила?
        - Но ведь ты же сам говорил, что хочешь жить с сыном…
        - Да, хочу! Но разве можно вот так, нахрапом?.. Между прочим, у Ольги Петровны сердце больное!
        - Ой, да обойдется, подумаешь! - вскинула голову Таня и даже ладонь вперед выставила, будто пыталась защититься. - Обойдется твоя Ольга Петровна, не помрет! Да и будет с нее… Прихамила ребенка себе и радуется… Разве это правильно - сына у отца отнимать? Это она с Лесей ведь так решила, что Коленька будет жить у нее, а тебя и не спросили даже! Мне просто всегда обидно было за тебя, Леш… Просто обидно…
        Таня всхлипнула, отвернулась к окну. Леша только руками развел - мол, что с тобой будешь делать…
        Почуяв его слабину, Таня тут же пришла в себя, спросила осторожно:
        - А я не поняла, Леш, что сказал такое, когда пришел? Ну, что детей хочешь к Лесе отвезти… Это правда, что ли?
        - Да, правда.
        - Но почему?!
        - Потому. Потому что я так решил, Тань.
        - А я? Со мной разве не надо было посоветоваться?
        - Ну, знаешь… Есть вопросы, которые советов не требуют…
        - То есть как это - не требуют? Да ты хоть понимаешь, что нельзя этого делать, а? Нельзя детей туда отпускать! Зачем их дергать туда-сюда?
        - Она им мать, Тань… Они ее любят. Нельзя детям запрещать видеться с матерью, это же понятно.
        - Кто мать? Это Леся им мать? Да не смеши! Ты сам-то веришь в то, что сейчас говоришь? Может, ты забыл, как она с тобой… За человека тебя не считала…
        - Ты предлагаешь мне таким образом отомстить, что ли? Не пускать к ней детей?
        - А хотя бы и так! Пусть знает! Пусть ответит за все твои унижения! Да и вообще… Если уж ты решил… Надо сразу все отрубить, одним махом!
        - Я не умею рубить, Тань. И дети не дрова, чтобы их рубили. И мне ужасно не нравится этот разговор, Тань! Я сам во всем разберусь, ладно? Прошу тебя, больше не вмешивайся!
        Видимо, Таня услышала что-то в его голосе - опасное для себя. И вмиг скукожилась будто, переменилась, подняла бровки домиком, проговорила просительно-торопливо:
        - Да, да, Лешенька, ты прав, конечно же… Какая бы ни была, а мать все же… Пусть они с ней повидаются, пусть. Мы ведь не злодеи с тобой, мы все понимаем, да…
        Леша ничего ей не ответил, только протянул руку, поправил очки на переносице. А Таня испугалась его молчания еще больше и поддала в свой голос ноток почти интимной доверительности:
        - Ты это, Лешенька… Ты меня останавливай, когда меня этак-то вот несет… Я сдуру еще и не такого наговорить могу… Это все потому, что я очень люблю тебя, Лешенька. Ты у меня такой умный, такой рассудительный! Такое счастье мне привалило, даже сама себе не верю… Пойдем спать, а? Я на диванчике нам постелила.
        Леша снова промолчал, только слегка покрутил головой, так, будто ему мешал ворот рубашки. Потом поднял глаза, и душа у Тани ушла в пятки. Ничего хорошего для себя она в его глазах не увидела. И даже более того, была в них какая-то досадливая неловкость. Будто хотел он что-то сказать, да никак не мог из вежливости. Произнес тихо:
        - Ты иди, Тань. Ложись. Я у детей в комнате посплю, на раскладушке. Вдруг Коля проснется ночью, испугается… Все-таки новое для него место…
        - Но, Леш…
        - Иди, Тань. Дай мне побыть одному…

* * *
        - Мам, не забудь пирожные купить! Корзиночки такие, а внутри свежие ягоды! Лиза любит такие пирожные!
        Ольга Петровна махнула рукой, направляясь в прихожую. Мол, сама знаю, что детям купить. Леся пошла за ней, приговаривая:
        - А еще она йогурт клубничный любит… И бананы… Давай я вместе тобой в магазин пойду, мам!
        - Да отстань, Лесь! - уже начала сердиться Ольга Петровна, надевая в прихожей туфли. - Я же вижу, ты едва на ногах держишься! Вон, глаза какие лихорадочные… Иди, померяй температуру, молока с медом попей! Шутка ли - три дня с простудой провалялась! По-хорошему, надо бы к врачу пойти, а вдруг у тебя пневмония?
        - Да нет у меня ничего… Мне уже лучше. Завтра детей увижу - какая может быть пневмония, ты что!
        - Так она ведь не спрашивает, быть или не быть… Ладно, пошла я. В аптеку еще зайду, куплю тебе что-нибудь… А ты давай в постель, слышишь?
        Ольга Петровна ушла, и Леся послушно поплелась в спальню, забралась под одеяло, свернулась калачиком. Закрыв глаза, вдруг ясно увидела лицо Лешика… Его глаза… Как он смотрел на нее удивленно, будто не узнавал. А может, и впрямь не узнавал… Так и сказал - ты другая, совсем другая. А хорошо это или плохо - не пояснил. Наверное, хорошо… Хотя чего теперь думать об этом? Лешик ведь ушел. Надо с этим смириться. Хорошо, что оставил надежду, что можно будет мирно решить вопрос, с кем будут жить дети…
        На этой мысли она уснула и проснулась от шума - вдалеке что-то грохнуло и зазвенело отчаянно. Подскочила, примчалась на кухню, и Ольга Петровна пояснила с досадой:
        - Это я крышку от сковородки на пол уронила! Разбудила тебя, да?
        - И хорошо, что разбудила… Сама не заметила, как уснула…
        - Сейчас ужинать будем, я жаркое делаю! Еще пять минут, и готово будет.
        - Я не хочу есть, мам… Совсем не хочу.
        - А надо поесть, Леся! Надо! Тебе силы нужны, как ты этого не понимаешь! Завтра дети придут, и какой ты их встретишь? Бледной тенью с черными кругами под глазами?
        Ольга Петровна вздохнула прерывисто, и Леся увидела, что лицо у нее насквозь проплаканное, и ресницы еще не высохли от недавно пролитых слез.
        - Не плачь, мам… Пожалуйста… Иначе я тоже начну плакать… - жалобно попросила Леся.
        - Да как, как мне не плакать-то? Я за Коленьку так волнуюсь… Такое чувство, будто мне сердце из груди вынули… Да если б ты мне только позволила, я бы сейчас к этой твоей Татьяне пошла и устроила бы там кузькину мать! Вот же дрянь какая, а?
        - Не надо, мам… Там же Леша… Нельзя сейчас так…
        - Да знаю, что нельзя! Ладно уж, доживу до завтра… А ты садись давай, ешь!
        Леся послушно села за стол, и Ольга Петровна поставила перед ней тарелку с едой. Села напротив, утерла мокрые глаза ладонями.
        - Мам, и завтра тоже давай так… Без лишних эмоций, ладно? И без слез. Не пугай Коленьку. Он и без того наверняка испытывает чувство вины, что согласился сесть в машину и уехал с Танькой.
        Ольга Петровна долго и внимательно смотрела на дочь, потом улыбнулась, произнесла тихо:
        - А ты и впрямь повзрослела, Лесь… Вот и меня уже учишь, как себя вести… Да только не поздно ли ты повзрослела, доченька?
        - Взрослеть никогда не поздно, наверное.
        - Ну да, ну да… Ты как себя чувствуешь, получше тебе?
        - Да.
        - Ну вот и хорошо… Сейчас поешь и снова отправляйся в постель, а завтра уже огурчиком встанешь. А я пока тут хозяйством займусь… Пироги с утра затеять хочу, дети любят мою стряпню. И Леша твой любит…
        - Он уже не мой, мам.
        - Да не отрекайся заранее, погоди еще. Всяко жизнь может повернуться. Сама-то хочешь, чтобы он вернулся, или как?
        - Хочу, конечно… А только…
        - Вот и не загадывай! Хочешь, так и хоти дальше! Потому что мысли впереди человека бегут и дорогу всем хотелкам прокладывают! И все, и не будем об этом говорить больше… Если поела, иди отдыхай. Завтра у нас хлопотный будет день…
        Утро и впрямь получилось хлопотным и суетливым - надо было себя в порядок привести, помочь маме на кухне. Когда пропел дверной звонок, обе бросились в прихожую как заполошные, и Леся первой домчалась до двери, дрожащими пальцами провернула собачку замка. И распахнула дверь…
        - Мама! Мамочка! - тут же кинулась к ней Лиза, ухватила за талию, прижалась головой к животу. - Я так по тебе соскучилась, мамочка!
        - И я… И я по тебе… - дрожащим шепотком проговорила Леся, стараясь не заплакать. - Я тебя очень люблю, доченька… И Коленьку…
        Она потянулась было рукой к сыну, чтобы тоже обнять его, но Ольга Петровна опередила ее, прорвалась к внуку, принялась торопливо ощупывать мальчишку со всех сторон, приговаривая тревожно:
        - Коленька, ну как ты? С тобой все хорошо? Ты очень испугался, Коленька? Я на тебя не сержусь, ты не думай… Я понимаю, что ты к папе хотел… Не сержусь, Коленька, не сержусь…
        Леша стоял, смотрел на эту сцену задумчиво, будто наблюдал за ними издалека. Потом проговорил тихо:
        - Ну ладно, я пошел… Вечером за детьми приду.
        Ольга Петровна охнула, услышав это решительное «вечером», еще сильнее прижала к себе внука. Леся испугалась, что она сейчас возмущаться начнет, но Ольга Петровна вдруг попросила почти заискивающе:
        - Да ты проходи, Лешенька, что ты! Куда заторопился-то! Я вон пирогов напекла… Проходи!
        - Нет, Ольга Петровна, как-нибудь в другой раз… - вежливо отказался Леша, отступая. - Я в семь часов за детьми приду…
        - Да хотя бы два дня пусть с нами побудут! - отчаянно попросила Ольга Петровна. - Завтра ведь воскресенье! Мы бы погуляли, в зоопарк сходили или еще куда…
        - Хорошо, я заберу в воскресенье, - покладисто согласился Леша, нажимая на кнопку лифта и оборачиваясь назад. - Я ж все понимаю, Ольга Петровна, что вы… Извините, что так все произошло…
        Ольга Петровна не успела ничего ответить - подошел лифт, и Лешик шагнул в распахнутые двери.
        Два дня прошли так быстро, что Леся и опомниться не успела. Никогда в прежней жизни ей не приносило такого удовольствия общение с детьми. Да она и не понимала в прежней жизни, что это за счастье такое! Счастье обнимать их, беседовать с ними, играть… Да просто идти по улице, держа их за руки… Правда, Коленька не особо позволял с собой такие нежности - чтобы идти по улице, взявшись за руки. Отвечал коротко: «Что я, маленький, что ли?» Леся торопливо соглашалась, взглядывала на него исподтишка… А ведь и впрямь скоро повзрослеет, очень будет на Лешу похож. И характер у него Лешин, наверное…
        Это «наверное», произнесенное мысленно, больно скребнуло по сердцу. Да, это так… Она даже не знает, какой у ее сына характер. В той жизни ей это неинтересно было. Да как же она жила в той жизни, как же так получалось, что было неинтересно? А что тогда было интересно? Свои капризы, свое постоянное недовольство якобы скучной жизнью? Встречи с Веничкой были интересны, и важно было, что скажет, что о ней подумает Веничка? Или больная тоска по тому сочинскому парню была интересна? Даже стыдно вспомнить теперь…
        Прекрасными получились два дня, с новыми для себя открытиями. Но шла она по этим двум дням с большой осторожностью, боясь задать детям лишний вопрос. Хотя очень хотелось спросить - как они там, вместе с Танькой… Ревниво спросить. С обидой. Потому и нельзя было спрашивать, нельзя!
        Но Лиза сама вдруг задала ей коварный вопрос:
        - Мам… А почему тетя Таня говорит, что мы с Колей теперь всегда будем жить с ней? Это правда, мам?
        - Ну что ты, Лизочка… Нет, конечно. Мы будем жить все вместе - я, ты и Коленька. Ведь я ваша мама, правда?
        - А папа? Папа тоже будет жить с нами?
        - Не знаю, Лизочка…
        - Пусть он живет с нами, мам! Как раньше! А тетя Таня пусть к нам в гости приходит! Разве так нельзя, чтобы как раньше?
        - Нет… Уже нет, наверное.
        - А почему?
        - Давай мы потом на эту тему поговорим, ладно? Посмотри, мы уже к зоопарку подходим… А вон смотри, шарики продают! Какой тебе шарик купить? Красный? Синий? Зеленый?
        И все же воскресный вечер подкрался неминуемо, и с каждой минутой лицо Ольги Петровны становилось все грустнее. Когда раздался звонок в дверь, губы ее задрожали, и Лесе пришлось прошептать сердито:
        - Мам, прекрати… Еще не хватало твоей истерики… Не усугубляй, мам, не надо!
        Увидев Лешика, дети тоже грустно притихли, смотрели на них обоих вопросительно - как же, мол, дальше-то?
        - Нам пора… - неловко проговорил Лешик, улыбаясь. - Лиза, тебе утром в школу, а ты домашнее задание еще не сделала! И тебе, Коля, завтра в новую школу идти…
        Быстро глянув на Лесю с Ольгой Петровной, он пояснил торопливо:
        - Я договорюсь с директором школы, в которой Лиза учится, его возьмут… А документы можно потом привезти…
        Ольга Петровна задрожала лицом, отвернулась быстро. А Леся спросила тихо:
        - Можно нам детей завтра увидеть, Леш? Пока мы с тобой ничего не решили… Просто увидеть, и все!
        - Можно, конечно. Я завтра после школы их к вам приведу.
        - А можно я сама их заберу после школы?
        - Можно. Только я не знаю, сколько у них будет уроков…
        - Я все узнаю! Я заберу вовремя!
        - Хорошо, договорились. Ну все, дети, идем…
        Когда за Лешей закрылась дверь, Ольга Петровна накинулась на нее сердито:
        - Ты почему с ним так разговариваешь, будто милостыню просишь, а? Это же твои дети, в конце концов! А ты заискиваешь, будто не мать им, а тетка чужая!
        - Да, прошу… Да, заискиваю! Потому что, по сути, все так и есть, мам. Я им была словно тетка чужая. Мне еще свое материнство заслужить надо, потихоньку и осторожно, чтобы Леша мне поверил…
        - Даже так? Ну, чудеса чудесные… Не узнаю свою дочь, просто не узнаю!
        - Да я и сама себя не узнаю, мам…
        - Понятно, что ж… Это хорошо, конечно, но и в крайности бросаться тоже не стоит. Изменилась, и хорошо, и ладно. Леша ведь тоже не дурак, он все видит. И я тоже все хорошо вижу, меня не обманешь!
        - Что ты видишь, мам?
        - А то… Любит он тебя, вот что. Никакая Таня ему не нужна, зря только деваху с толку сбил, обнадежил… А она поверила, глупая. Эх, Леська, Леська, натворила ты делов… Сколько жизней наизнанку вывернула…
        - Да, мам, согласна. Натворила делов. Ну что делать, если я у тебя такая… Непутевая была, неразумная…
        Леся заплакала вдруг, уткнувшись в теплое плечо матери. Та погладила ее по голове, вздохнула тяжко:
        - Ладно, будет тебе рыдать, будет… Сама ж говоришь, что другая теперь стала, что поумнела да повзрослела, раскаялась… Не зря говорят, что за одного праведного двух грешных дают. Ничего, доченька, ничего, все будет хорошо, вот увидишь…
        Леся подняла голову, глянула матери в лицо, проговорила тихо:
        - А ты чего плачешь, мам?
        - Да сама не знаю… Ты заплакала, и я тоже плачу… Жалко мне тебя, и всех вас жалко… Родные ведь…
        - А знаешь, что, мам? Ты переезжай ко мне совсем, ладно? И прости, что я раньше этого не хотела! Я ведь и Коленьку потому с тобой оставила, что жить вместе с тобой не хотела! А теперь очень хочу… Живи со мной, мам…
        Они обнялись и снова заплакали, обе чувствовали, как легки эти слезы, как они необходимы сейчас им обоим. Леся оторвалась от матери, спросила тихо:
        - А ты правда думаешь, что Лешик меня любит?
        - Правда, доченька, правда. Я жизнь прожила, я все вижу, все нутром чую… Он сам себя обмануть решил, да не получается у него ничего…

* * *
        - …Как это - заберет детей после школы? Ты что, Леш? А я? Я же специально с работы отпрашиваюсь, на коленях перед заведующей валяюсь… Думаешь, легко мне замену найти? Я же приемщица, я все время на месте должна быть!
        - Ну вот и хорошо, не надо в ногах валяться… Леся их завтра сама заберет. А потом я буду забирать, я уже договорился с директором. Все как-то устроится, Тань, не переживай!
        - Да я ж не к тому, что переживаю, а к тому, что не надо было позволять Лесе их забирать! Она что, их потом, после школы, к себе домой поведет?
        - Ну да… А вечером я за ними приеду…
        - Но это неправильно, Леш, неправильно!
        - Да почему, Тань?
        - Потому… Потому что хватит с нее выходных! Повидалась с детьми, и будет! Да это по отношению ко мне нечестно, в конце концов! Я же с тобой живу, а не она! И дети должны быть с нами!
        - Странная у тебя логика, Тань… Посыл неверный…
        - Ой, вот только не надо сейчас умничать, ладно? В конце концов, моему терпению тоже может конец наступить! Я уж и так стараюсь, и этак… Угодить тебе во всем хочу… А ты… Даже не хочешь прислушаться к тому, что я тебе говорю! Не советуешься!
        - Не обижайся, Тань, не надо. К тому же и ты не особо со мной советуешься, когда решаешь что-либо предпринять.
        - Это ты про то, что я без спросу Коленьку привезла, да? Так я же как лучше хотела, Леш! Ты человек мягкий, нерешительный, ты бы начал с Леськиной матерью разговоры всякие заводить, просить ее да умолять… А она бы в позу встала, и не вышло бы у тебя ничего! А я одним днем вопрос решила и безо всяких разговоров! Зато теперь Коленька с нами живет… И с Леськой надо так же поступать, рубить сразу и не задумываясь! А ты развел говорильню, раскиселился жалостью! Вот тебе и результат - она уже из школы детей сама забирать хочет! Один раз их заберет, два раза, а потом будет считать, что так и надо, что ей теперь все можно, ага!
        - Ей и в самом деле можно, Тань. Ее ж материнства никто не лишал.
        - А надо бы! И чем быстрее, тем лучше! Мало она у тебя кровушки попила, да? Я сама своими глазами все видела, как она с тобой обращалась, как плевать на тебя хотела! Ни ты ей не нужен, ни дети ей не нужны, это ж ясно как божий день!
        - Все, Тань, хватит! Прекратим этот разговор. Такое ощущение складывается, что ты только себя слышишь.
        - Это я только себя слышу? Я?! - обиженно переспросила Таня, ткнув себя пальцем в грудь. - Да как ты можешь так говорить, Леш? Я что, для себя стараюсь, что ли?
        - Ну вот опять ты обижаешься, Тань… - произнес Леша устало, с тоской глянув в окно.
        - А что мне еще остается, Леш? Если ты меня обижаешь? Да ты… Ты ведь даже не слышишь меня, не видишь меня в упор… Все время молчишь, о чем-то своем думаешь! И ты… Ты со мной не спишь даже… Я тебе что, совсем противна, да?
        Леша ничего не ответил, даже голову к ней не повернул, только поморщился болезненно, так, будто ему стыдно было. Стыдно и ужасно неловко.
        А Таня уже вошла в раж, почуяв в нем эту неловкость. И решила, что просто обязана сейчас одержать победу - пусть он оправдывается перед ней как хочет! Пусть сам скажет - прости, мол, Тань, дурак был… Как же ты могла подумать, что можешь быть мне противна, как тебе такое в голову пришло?!
        Она долго и выразительно молчала, ждала Лешиной хоть какой-то реакции. Потом пустила в ход последний аргумент - спросила насмешливо, почти глумясь:
        - Ты что, все еще ее любишь, что ли? Она обошлась с тобой как с половой тряпкой, а ты?!
        И опять он ничего не ответил! Смотрел в окно, будто важное там что-то для себя видел! И что ей оставалось делать, криком кричать? Головой об стенку биться? Рыдать громко и безутешно? Так нельзя ни кричать, ни рыдать - детей разбудить можно…
        - Ладно, я спать пошла… - произнесла она тихо, вставая со стула. - И ты долго не сиди, ложись. Я нам на диване постелила… А раскладушка сломалась, уж прости… Не на полу же тебе стелить, правда?!
        Она долго в эту ночь не спала, прислушивалась, глядела в темный потолок. На кухне было тихо, будто и не было там Леши. Но ведь был, был… В том-то и дело, что был…
        Под утро сон сморил ее, а ровно в семь прозвенел будильник. Встала с дивана, прошла на кухню, открыла дверь…
        Леша сидел на своем месте, опустив голову. Казалось, он очень внимательно разглядывает свои ладони, сцепленные в замок. Так внимательно, что она выдохнула тоскливо. Поняла, что это конец. Как-то сразу поняла, можно было и не спрашивать ничего. Но все же спросила тихо:
        - Ты что, так и не ложился, Леш?
        Он поднял на нее виноватые глаза, проговорил хрипло:
        - Тань, ты прости меня… Мне надо тебе сказать…
        - Нет! Нет! Не говори ничего! - вырвалось у нее автоматически, будто уже и не управляла собой. - За что ты просишь у меня прощения, ты же не виноват ни в чем! Это я виновата, я! Я вчера закатила тебе дурацкую истерику, но… Я так не буду больше, правда, Леш! Обещаю тебе, что не буду! Я все сделаю, как ты скажешь, как ты решишь…
        - Я люблю ее, Тань. Ты права. Прости меня, пожалуйста, - будто не слыша ее отчаянных восклицаний, проговорил он тихо. - Я люблю ее…
        - Но как же, Леш! А как же я? А дети? Да я ж ради детей… Ты ж сам говорил, что я…
        - Да, ты хорошая, Тань. Ты добрая. Ты замечательная. А я просто дурак, и нет мне прощения. Прости, Тань, но я ошибся, не получится у нас ничего… Прости, Тань, прости!
        - Леш… Да ты не ошибся, Леш… Это ты сейчас можешь совершить ошибку, вернувшись к ней! Люди ведь не меняются, Леш! Она же снова начнет как раньше… Горбатого могила исправит, ты что!
        - Собери наши вещи, Тань! - перебил он ее тихо, но так, будто получилось очень громко. - Мы сегодня уйдем…
        - Нет! Ничего я не буду собирать! Я просто не пущу вас, вот и все!
        - Ладно, я сам соберу… При детях только не надо истерики, ладно? Возьми себя в руки, Тань. Пожалуйста!

* * *
        Леся быстро шла по бульвару в сторону автобусной остановки, досадуя, что решила ехать общественным транспортом - надо было такси вызвать, быстрее бы получилось! И почему, интересно, в аптеке именно того лекарства нет, которое Коленьке прописали? Да и вообще… Откуда у него этот ларингит взялся, ведь раньше ничего подобного не было! Хотя врач сказал - так бывает у подростков… Реакция на смену обстановки, на новую школу, на стресс. И как назло, именно этого лекарства в ближайшей аптеке не оказалось, придется на другой конец города ехать! Только в одной аптеке по справке и нашлось…
        Она ускорила шаг, перебросив из одной руки в другую тяжелую сумку с продуктами. Не знала ведь, что за лекарством ехать надо будет, по пути в аптеку еще и в супермаркет за продуктами зашла. Теперь придется с этой поклажей таскаться… Еще и снег недавно выпал и тут же растаял, образовав под ногами опасную наледь. И бульвар в это время таким неуютным выглядит…
        Взгляд ее тут же ухватил знакомую скамью под липой. Да, это ведь та самая скамья, на которой она сидела три месяца назад… Когда казалось, что жизнь кончилась. Да, тогда еще дождь сильный шел, и она промокла, потом три дня в бреду провалялась…
        Неужели! Неужели это было всего три месяца назад? А кажется, будто с тех пор целая жизнь прошла… Совсем другая жизнь. Счастливая, объемная, хлопотная.
        Она снова перекинула из руки в руку сумку с продуктами, еще и вспомнила вдруг, что мама просила муки купить. У нее мука кончилась, а надо непременно для Лешеньки блинов на ужин испечь. Лешенька просил, как же она для него не расстарается! Такая забота о зяте, как о сыне родном…
        Подумала об этом с улыбкой - и будто теплой волной окатило сердце. Но ведь некогда сейчас об этом думать, надо быстрее до аптеки доехать! И ну его, этот автобус! Надо машину поймать…
        Перейдя дорогу, она подняла призывно руку, пытаясь остановить машину. И - о, чудо! - первая же машина затормозила перед ней с визгом. Открыла дверь, хотела назвать район, куда надо ехать, и замолчала растерянно, глядя в лицо водителю. Вот это номер, вот это встреча… Надо же… За рулем сидел старый знакомый Веничка! И что теперь делать? Извиниться и дверь закрыть быстренько? Мол, не узнала? Или ехать передумала?
        - Давай, Лесь, садись быстрее, здесь нельзя останавливаться! - приказал он коротко. - Ну, чего так на меня смотришь, не съем я тебя! Садись!
        Она села в машину, думая запоздало - не надо бы… Разговаривать ей с Веничкой не о чем, да и вообще… Зачем такие приветы из прошлой жизни? Не надо… Неприятные эти приветы. Ненужные.
        - Ну, рассказывай, как живешь! - приветливо обратился к ней Веничка, выруливая на дорогу. И успел глянуть на нее внимательно, с хитрым прищуром.
        Почему-то именно этот прищур и разозлил ее вконец. Нет, не на Веничку она сердилась, на себя - зачем села к нему в машину! И проговорила в ответ так же сердито:
        - Ой, мне сейчас не до разговоров! Живу и живу, прекрасно живу! В аптеку вот надо, сын у меня болеет! А лекарство только в дальней аптеке есть, в Комсомольском районе! Ты ведь наверняка не туда едешь, да?
        - Не туда… Но я отвезу тебя, если надо. Если сын болеет - это конечно! А что с ним такое?
        - Да ларингит… Врач говорит, это у него такая реакция на смену обстановки. Новая школа, стресс…
        - А сын разве теперь с вами живет? Ты ж говорила вроде, он с твоей мамой… Или с ней случилось что-нибудь, да?
        - Нет, ничего не случилось. Мама, слава богу, жива и здорова. Она теперь тоже с нами живет.
        - И ты этому рада, похоже?
        - Да, очень рада. Мы все хорошо и дружно живем.
        - Значит, счастлива в семейной жизни, так можно сказать?
        - Очень… Очень счастлива, да. Ты даже не представляешь, как я счастлива!
        - И про меня совсем не вспоминаешь?
        - Нет… Вернее, вспоминаю, но со стыдом… За себя со стыдом…
        - Ах, вот даже как! Что ж, спасибо за правду! Я даже предположить не мог, что ты… Что ты такое мне скажешь. Век смотри на женщин и век удивляйся!
        - Да, ты прав… Хотя… Извини, если чем обидела. Я ведь о себе говорила, не о тебе…
        - Да я понимаю, не извиняйся. Просто это все неожиданно как-то… Совсем, совсем не узнаю прежнюю Леську! Ту, которую знал! Будто другая женщина рядом со мной сейчас… Да у тебя даже голос по-другому звучит, и краски совсем другие!
        - Что, плохие краски? Слишком блеклые, да?
        - Нет, наоборот… Более живые. Природные, теплые, чистые. Я такие краски нутром чую, я же художник все-таки. А может, мы посидим где-нибудь, а?
        - Нет, Вень. Я ж говорю, мне в аптеку надо, потом домой.
        - Ну, давай не сегодня посидим, давай завтра?
        - Нет. Не будем мы с тобой сидеть ни сегодня, ни завтра. И не спрашивай, почему… Сам же говоришь, я другая. От меня прежней ничего не осталось, совсем ничего.
        - Надо же, как интересно… И каким же замечательным образом с тобой эта метаморфоза приключилась?
        Она не стала отвечать, просто отвернулась к окну. Пусть думает, что не услышала его вопроса. Но потом захотелось вдруг объяснить. Не ему, а самой себе объяснить. И потому спросила тихо:
        - Помнишь, как ты меня когда-то предупреждал об опасности? Мол, я могу со своим эгоизмом в темное время попасть? Помнишь?
        - Ну да… Было что-то такое…
        - Так вот… Я там была, Веничка. Со всеми потрохами была. А потом выбралась… С огромным трудом, но выбралась. И даже не с трудом, а… Это мой муж мне помог, дети мои помогли.
        - Что, руку помощи протянули?
        - Нет, наоборот… Да и неважно, в общем. И знаешь, я теперь себя чувствую как солдат, чудом в бою выживший. В страшном бою с самой собой… Я сейчас так живу, будто лежу на траве и вижу синее небо, и солнце, и облака… И понимаю, что такое есть жизнь. И как бывает счастлив тот, кому удалось выбраться из своего личного темного времени. Оно ведь незаметно по своей сути, оно опасно и коварно, и всегда легче думать, что уж со мной-то ничего подобного просто не может произойти…
        - А ты, стало быть, из него выбралась, да?
        - Ну да… Я ж тебе так и объяснила… Ой, мне же здесь выходить, останови машину, пожалуйста!
        - Да погоди, Лесь… Давай еще немного поговорим!
        - Так вроде не о чем больше… Спасибо, что подвез. И прощай! Счастливо тебе, Веничка!
        Она птицей выпорхнула из машины и помчалась в нужную ей аптеку, не замечая тяжелой сумки в руках. Веничка смотрел ей вслед, будто хотел запомнить эту новую и незнакомую ему женщину. Какая же она красивая в этой своей торопливости, в небрежно натянутой на лоб вязаной простой шапочке, с озабоченным лицом и тяжелым пакетом с продуктами.
        Другая, совсем другая женщина. Нет больше той маленькой рыбки, капризной, эгоистичной. Уплыла…