Цена обольщения Лесия Корнуолл
        Как быть женщине перед лицом смертельной опасности?
        Нанять слугу, который заодно будет и телохранителем?
        Но… как быть хозяйке, которая внезапно понимает, что влюбилась? Леди Эвелин Реншо из последних сил борется со вспыхнувшим так некстати чувством. А ведь она даже не подозревает, что под маской слуги, скрывается капитан Синджон Радерфорд, который уверен: красавица-аристократка ведет двойную жизнь…
        Лесия Корнуолл
        Цена обольщения
        Глава 1
        Как правило, на рассвете Гайд-парк посещали лишь дуэлянты.
        Но поскольку леди Эвелин Реншо хотелось подышать свежим воздухом и прогуляться, не испытывая стыда и не слыша пересудов, то отправиться в парк стоило именно в предрассветный час. Солнце еще не взошло, и окрестности парка были окутаны густым, точно парное молоко, туманом. Оказавшись в благословенном одиночестве, Эвелин полной грудью вдыхала сладкий утренний воздух.
        Главным сплетницам высшего света, от чьих зорких глаз не могло укрыться ничто на свете, еще только предстояло встать с постелей, отдать приказы подавать экипажи и обнажить когти. Если бы им пришло в голову проснуться раньше обычного и выехать на прогулку в парк в столь ранний час, они непременно встретили бы там катавшуюся в полном одиночестве Эвелин и имели бы удовольствие словесно порвать ее на кусочки уже сегодня днем за чашкой чая.
        Было слишком рано даже для любителей безудержных скачек по Роттен-роу[1 - Роттен-роу — аллея для верховой езды в лондонском Гайд-парке.  — Здесь и далее примеч. пер.]. Ведь опробовать своих скакунов джентльмены предпочитали именно по утрам, когда аллеи парка еще не заполнялись гуляющими. Но у них все равно не было бы возможности проехаться рядом с ней и внимательно к ней присмотреться, чтобы потом заключать пари в клубе «Уайтс» относительно того, жена еще леди Реншо или уже вдова.
        Прошло почти семь месяцев с того дня, когда лорда Филиппа Реншо видели последний раз, но сплетни о его предательстве не утихали. Ведь брошенная им супруга оставалась в Лондоне и несла на своих плечах всю тяжесть его позора.
        Эвелин понятия не имела, где ее муж. Он мог находиться в любой части света живой и невредимый, но с таким же успехом мог гнить в земле. Эвелин пригладила рукой подол своей модной амазонки из фиолетового шелка. Возможно, ей стоило носить траур. Только она сомневалась, что это положит конец пересудам. Да и сочувствовать ей тоже никто не станет.
        Эвелин устала от сплетен, осуждения, устала от пристального внимания к себе представителей власти и просто любопытных. Однако ей был дан строгий наказ оставаться в городе. Ей даже не позволили удалиться в загородное поместье, дабы укрыться там от позора. Куда бы она ни отправилась, за ней постоянно наблюдали, ожидая, когда она ошибется и обнаружит тайное убежище супруга. Кое-кто даже надеялся на то, что Эвелин окажется такой же предательницей, как и Филипп Реншо.
        Эвелин ничего не оставалось, кроме как совершать прогулки на рассвете в полном одиночестве, храбро улыбаться на тех немногочисленных балах и званых ужинах, куда ее приглашали все реже, и стараться сохранить собственное достоинство.
        До слуха Эвелин донесся стук копыт, и она обернулась. К ней приближался всадник на огромном коне. Во рту у Эвелин пересохло. Знает ли она этого всадника? Появление незнакомцев заставляло ее нервничать.
        Эвелин отвернулась и спрятала лицо под украшенными перьями полями шляпки. Она боялась, что всадник окажется одним из ее знакомых, жаждущих расспросить о Филиппе. Эвелин направила свою кобылу к обочине, чтобы дать всаднику возможность проехать, и все же сердце ее билось где-то в горле, мешая дышать.
        Она пустила кобылу шагом, расправила плечи и, стараясь сохранять спокойствие, ждала, когда всадник проедет мимо.
        Но стук копыт стих.
        Эвелин обернулась. Всадник почти нагнал ее. В черном плаще, верхом на вороном коне, он выглядел зловеще в серебристой пелене тумана.
        Несмотря на то что его лицо было скрыто полями шляпы и поднятым воротником, Эвелин убедилась, что этот человек ей незнаком. Она с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть от страха, и сжала поводья, готовая пустить свою кобылу вскачь, но все же лелея надежду, что незнакомец проедет мимо.
        Однако тот подъехал ближе и теперь внимательно разглядывал ее.
        Эвелин пришпорила кобылу. Незнакомец последовал ее примеру. Сердце Эвелин сковал страх. Ее кобыла не могла тягаться с могучим конем. Эвелин чувствовала на себе прожигающий взгляд незнакомца, когда пригнулась к спине кобылы в попытке заставить ее бежать быстрее.
        Эвелин поступила неразумно, оставив грума у ворот, желая хоть на некоторое время остаться в уединении. Ее обуял такой ужас, что все вокруг, казалось, замедлило движение. Все, кроме ее преследователя. Он без труда сократил расстояние между ними и поскакал рядом. Эвелин украдкой посмотрела на него.
        Он совсем не походил ни на одного из приставленных к ней соглядатаев. Все они держались на почтительном расстоянии и никогда не подходили близко.
        А еще они никогда не целились в нее из пистолета.
        При виде направленного на нее дула по спине Эвелин заструился пот. Неужели она попалась в лапы грабителя? Но что делать грабителю в Гайд-парке в столь ранний час?
        Хотя ведь она-то здесь, не так ли? И совсем одна.
        Туман, который всего несколько минут назад великодушно прятал Эвелин от назойливых взглядов, казался теперь жутким удушающим саваном. Он окутывал Эвелин, хватал ее за подол платья, мешал бежать ее лошади, скрывал повороты и указательные столбы.
        Мгновение свободы обернулось для Эвелин смертельной ловушкой.
        — Остановитесь, мадам,  — приказал незнакомец, прицеливаясь.
        Однако паника заставила Эвелин сделать нечто совершенно противоположное. Она с силой пришпорила кобылу, но тщетно. Она ощутила горячее дыхание вороного на своей щеке, и уже в следующее мгновение всадник схватил кобылу за поводья и остановил ее.
        Негодяй взял женщину за ворот и дернул, разрывая своей затянутой в кожаную перчатку рукой нежное кружево. Эвелин снова вскрикнула, вцепившись обеими руками в запястье незнакомца и стараясь как можно сильнее впиться ногтями в обнаженную кожу над перчаткой.
        Прикосновение холодного металла к подбородку заставило Эвелин мгновенно прекратить попытки освободиться. Она заглянула в горящие злобой глаза незнакомца, и щелчок взводимого курка показался громким, точно раскат грома.
        — У меня нет ни денег, ни драгоценностей!  — испуганно выдохнула Эвелин.
        Ценность представляло лишь обручальное кольцо, но она с готовностью отдала бы его грабителю.
        С губ негодяя сорвался грубый смех, и в лицо Эвелин пахнуло одуряющей смесью перегара и чеснока. Дуло пистолета больнее уткнулось в подбородок, а кожа перчатки незнакомца скрипнула, когда его пальцы сильнее сдавили горло Эвелин.
        — Думаете, я собираюсь вас ограбить?  — спросил незнакомец по-французски.  — Это вы грабительница, мадам, и ваш проклятый муж.
        Волосы дыбом встали на голове Эвелин.
        — Это Филипп вас послал?  — спросила она, сглотнув подступившую к горлу тошноту.
        Отвратительная улыбка разлилась по землистому лицу незнакомца, но его глаза оставались холодными. Они напоминали змеиные, и Эвелин на мгновение показалось, что сейчас из его рта высунется раздвоенный язык.
        — Non, madame[2 - Нет, мадам (фр.).]. Меня прислал сюда гораздо более высокопоставленный человек. Наполеон. Ваш муж украл священное боевое знамя, принадлежащее Франции, и император хочет его вернуть.
        — Он…  — Эвелин судорожно сглотнула.  — Филипп жив?
        Взгляд незнакомца, казалось, прожигал ее насквозь.
        — Если священное знамя будет возвращено, император может простить его и выдать Англии. Англичане, конечно же, его повесят, так что лорд Филипп в любом случае покойник, n’est се pas[3 - Не так ли(фр.).]? Поверьте, мадам, сейчас вам лучше побеспокоиться о своей собственной жизни. Мне и раньше приходилось убивать женщин.
        Он улыбнулся так, словно воспоминания об этом доставляли ему удовольствие, и по спине Эвелин пробежал холодок.
        — Верните знамя Карла Великого, и я оставлю вам жизнь,  — прорычал француз на ухо Эвелин, и она едва не лишилась чувств.
        — Я не могу…  — с трудом выдохнула женщина, борясь с головокружением.
        — Или не хотите?
        Француз больно заломил руку Эвелин, и она уже приготовилась закричать вновь, уверенная в том, что он ее убьет.
        — Отпустите ее.
        Низкий спокойный голос прорезал туман, точно острый нож. Француз ненадолго ослабил хватку, чтобы повернуться к говорящему, но не отпустил Эвелин. Женщина попыталась воспользоваться моментом, чтобы высвободиться, но негодяй еще сильнее вывернул ей руку. Эвелин даже заскрежетала зубами от боли.
        — Ступайте своей дорогой! Вас это не касается!  — рявкнул француз.
        Лицо незнакомца расплылось перед глазами Эвелин, когда острая боль пронзила ее руку. Она заморгала и посмотрела на него, беззвучно моля о помощи.
        Происходящее не напугало и не заинтересовало его. Однако на его лице отразилось раздражение, как если бы необходимость помочь попавшей в беду женщине оторвала его от более важного дела. Сердце Эвелин замерло в груди.
        Неужели он действительно ей поможет?
        Она окинула взглядом его поджарую фигуру. Нет, он совсем не походил на рыцаря в сверкающих доспехах. На нем была выцветшая военная форма, подбородок и щеки покрывала щетина, под глазами залегли темные круги, а спутанные волосы давно не встречались с ножницами парикмахера.
        И все же его рука покоилась на рукоятке сабли так, как если бы он готовился в любую минуту вытащить ее из ножен и броситься на врага. Во взгляде Эвелин вспыхнула надежда.
        — Прошу вас…  — прохрипела Эвелин, но француз вновь вывернул ей руку, заставляя замолчать.
        Эвелин с трудом подавила крик, не желая доставлять удовольствие своему мучителю.
        Глаза солдата потемнели, подбородок упрямо сжался, вся веселость улетучилась.
        — Мне кажется, леди совсем не нравится ваше общество, поэтому осмелюсь предположить, что происходящее меня все же касается. Я настаиваю на том, чтобы вы немедленно ее отпустили,  — непринужденно произнес незнакомец, хотя в его голосе послышался металл.
        Француз выругался — отвратительный гортанный звук.
        — Вы что — возомнили себя Робин Гудом?  — произнес он.
        Губы солдата дрогнули в усмешке, хотя взгляд его глаз оставался холодным, как туман, окутавший парк.
        — Как скажете, только я был бы очень вам признателен, если бы вы отпустили леди поскорее, поскольку у меня совсем нет времени.
        Француз расхохотался, словно солдат сказал нечто очень смешное, но Эвелин ощутила, как напряглась его рука с зажатым в ней пистолетом. Он вскинул ее и прицелился в незнакомца.
        — Нет!
        Крик вырвался из истерзанного горла Эвелин помимо ее воли.
        Но палец француза уже нажимал на спусковой крючок.
        В следующее мгновение женщину оглушил выстрел, и ее защитник со стоном рухнул на дорожку парка.
        — Вы его убили!  — охнула она.
        Запихивая пистолет за пояс штанов, француз пожал плечами и удовлетворенно усмехнулся.
        — Вы следующая, cheri[4 - Дорогая (фр.).], — прошептал он.
        Внезапно перед глазами Эвелин промелькнул клинок, вспыхнув серебром и едва не задев ее щеку. Возглас удивления потонул в крике француза.
        Струя крови окрасила туман багрянцем и окропила лицо Эвелин.
        Француз оттолкнул от себя жертву и схватился рукой за щеку. Кровь сочилась меж пальцев — ярко-алая на фоне черной перчатки.
        Его жеребец попятился, почуяв кровь. С округлившимися от ужаса глазами он развернулся и бешено понесся прочь, унося с собой истекающего кровью всадника.
        Так и не успев высвободить ногу из стремени, Эвелин упала с седла, неожиданно лишенная опоры, и теперь неуклюже свисала со спины своей перепуганной лошади.
        Сильные руки вернули ее в седло, и она, поправив съехавшую набекрень шляпку, с удивлением посмотрела на своего спасителя и уже приготовилась рассыпаться в благодарностях. Однако при виде ледяного выражения его глаз сдержалась.
        — Скачите прочь,  — произнес солдат.  — Он может перезарядить пистолет и вернуться.
        С этими словами он хлопнул лошадь по крупу, и та пустилась вскачь.
        Эвелин в отчаянии обернулась: не преследует ли ее француз?
        Но позади маячил лишь ее спаситель, сжимавший в руке саблю и смотревший ей вслед. А потом его поглотил туман, и он исчез из виду так же неожиданно, как и появился.
        Слезы застилали глаза Эвелин, когда в тумане проступили очертания ворот парка. Филипп жив. И она по-прежнему замужем за самым отъявленным предателем Англии и, очевидно, Франции. Эвелин отерла глаза, промочив перчатки. Она никогда не вникала в дела мужа, в надежде что это спасет ее.
        Но она ошибалась. Враги Филиппа оказались гораздо более безжалостными, нежели она могла предположить. Его грехи можно было искупить лишь кровью.
        И расплата за его прегрешения легла на плечи Эвелин.
        Глава 2
        Капитан Синджон Радерфорд смотрел вслед всаднице до тех пор, пока стук копыт не растворился в тумане. Он взглянул на окровавленный рукав своего кителя. Теперь в алой ткани виднелась дыра, в которую можно было просунуть палец. Французская пуля лишь слегка оцарапала кожу. Если бы не предупреждение спасенной им леди, рана оказалась бы намного серьезнее.
        Именно в этой руке ему предстояло держать саблю на дуэли, на которую он опаздывал из-за неожиданной встречи. Угрюмо усмехнувшись, Синджон вытер о траву перепачканный кровью клинок. Лишь чудом он не получил на память от этого негодяя-француза сувенир в виде уродливого шрама, который удерживал бы его в будущем от приставаний к прогуливающимся без сопровождения дамам. Кровь заполнила украшавшую клинок инкрустацию, но Синджон не обратил на это внимания. Через несколько минут эта кровь смешается с изрядным количеством другой.
        На этот раз английской.
        Надо же, какое совпадение: эту саблю Синджон получил в качестве благодарности за спасение другой женщины, оказавшейся перед лицом такой же участи, что и леди в фиолетовой амазонке, только от рук негодяя, которого Синджон собирался убить сегодня в парке.
        — Знамя Карла Великого,  — бормотал Синджон, раздумывая над тем, что делал француз в Гайд-парке в столь ранний час и почему упомянул в разговоре священное знамя французской армии.
        Конечно же, Синджон слышал о нем. Говорили, будто, неся его перед собой, французы всегда выигрывали битву. Однако знамя исчезло, и с тех пор армия Наполеона терпела поражение за поражением.
        Синджон нахмурился. Даже если рассказы о чудесном знамени правда, то какое отношение к нему имеет английская леди? Он вспомнил выражение ужаса в ясных зеленых глазах. Если она и знала, о чем именно говорит француз, то тщательно скрывала это.
        Синджон по привычке потянулся за часами, но потом вспомнил, что заложил их по приезде в Лондон, чтобы заплатить за еду и крышу над головой. Но его секундант знает точное время дуэли. Должно быть, в этот самый момент он смотрит на свои собственные часы, недоумевая, почему Синджона до сих пор нет в условленном месте.
        Синджон сунул саблю в ножны и направился к месту встречи.
        — Капитан Синджон Радерфорд?
        Синджон развернулся, вновь доставая саблю из ножен и проклиная туман и собственное спокойствие, вызванное пребыванием в Англии. В Испании никому не удалось бы подкрасться к нему незамеченным. Из тумана возникло пять человек. Четверо из них — крепкие парни с нацеленными на Синджона пистолетами, пятый же одет в элегантный голубой сюртук и вооружен лишь ледяным взглядом, надменно скользившим по потрепанному мундиру капитана Радерфорда.
        Синджон напрягся. Кто это? Грабители? Странно, что им известно его имя, но сегодня утром парк просто наводнен отвратительными личностями. К несчастью, туман начал рассеиваться и бежать было некуда. Оставалось полагаться лишь на собственную смекалку.
        Щеголь в голубом сюртуке задумчиво поджал губы, словно прочитал мысли Синджона и приготовился достойно встретить отпор.
        Сжимая рукоятку сабли, Синджон вопросительно взглянул на незнакомца.
        — Если вас интересует леди, то она поскакала в ту сторону. Она напугана, но не ранена.
        Он указал неверное направление, но никто из пятерых даже не удосужился повернуть голову. Незнакомцы смотрели на него угрюмо и настороженно.
        Франт в голубом сюртуке стянул с рук перчатки, указал рукой в сторону выхода из парка и безразлично произнес:
        — Слуга ждет ее возле ворот. Теперь она в безопасности.
        Синджон не ждал благодарности за свой благородный поступок, да никто и не думал его благодарить.
        — Если дело в дуэли с лордом Крейтоном, то я всего лишь опоздал. Уверяю вас, я не собирался бежать с поля боя.
        Губы джентльмена дрогнули. То ли он пытался скрыть улыбку, то ли гримасу отвращения — Синджон не мог сказать наверняка. Будь у него в запасе еще пара минут, он попытался бы раскрыть замысел этого элегантно одетого незнакомца, понять, каким образом строить с ним разговор. Но уже в следующее мгновение выражение лица джентльмена вновь стало непроницаемым.
        — Вы не просто опоздаете на дуэль, капитан, которые, кстати говоря, в Англии запрещены. Вы вообще не примете в ней участия.  — Губы джентльмена изогнулись в холодной, полной превосходства улыбке, и сердце Синджона сжалось от дурного предчувствия.  — Вы арестованы.
        Неужели он попался? Он находился в Англии всего неделю и еще не успел напасть на след О’Нила. Без него Синджону грозит виселица, и тогда победа окажется на стороне Крейтона. Он ощутил, как по его спине пробежал холодок, когда парни, сопровождавшие джентльмена в голубом, подошли, чтобы связать ему руки. Сопротивляться таким молодцам бессмысленно. Один из них забрал у Синджона пистолет, а второй потянулся за саблей.
        — Вы с ней поосторожней,  — предостерег Синджон.
        — Французская?  — спросил мужчина, с любопытством разглядывая клинок.
        Он напоминал крестьянина, впервые увидевшего благородную леди.
        — Да. И на ней кровь.
        Негоже, чтобы эти парни думали, будто кровь принадлежит англичанину. Особенно теперь, когда против Синджона были выдвинуты серьезные обвинения.
        — Достаточно, мистер Гиббс,  — спокойно произнес джентльмен, и его подручный отстегнул ножны от пояса Синджона.
        Сабля, казалось, вздохнула, возвращаясь в ножны.
        Синджону оставалось лишь одно.
        — Вы могли бы позволить мне сразиться на дуэли. Я заставлю Крейтона сказать правду, и тогда необходимость в моем аресте отпадет.
        В глазах джентльмена на мгновение вспыхнуло восхищение, но потом его взгляд приобрел прежнее выражение.
        — Об этом не может быть и речи. Дуэль — это ловушка. Люди Крейтона наготове. Им отдан приказ убить вас.
        Безразличный тон джентльмена никак не соответствовал сквозившей в его взгляде глубокой заинтересованности.
        Холодок пробежал по спине Синджона, и он напрягся, сжав кулаки.
        — И вы здесь для того, чтобы привести приказ в исполнение?  — прорычал он, тщетно пытаясь вырваться из стальных пальцев схвативших его молодцов.  — Так давайте же! Попробуйте!
        Джентльмен в голубом сюртуке улыбнулся и склонил голову набок.
        — Я здесь, чтобы спасти вам жизнь, капитан, а не наоборот.
        — Что вы от меня хотите?
        — Мне кажется, здесь неподходящее место для подобного разговора. Вы завтракали? Мне думается, нет. Как солдаты не обедают перед сражением, так и джентльмены не набивают желудок перед дуэлью, не так ли?  — Он не стал дожидаться ответа.  — Ведите его за мной,  — произнес он таким тоном, словно его подручные были детьми, а Синджон непослушным щенком.
        Молодому человеку не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться приказу. Иначе его просто бесцеремонно поволокли бы за собой навстречу неведомо какой судьбе.
        Глава 3
        — Миледи!  — воскликнул дворецкий Эвелин, когда та появилась на пороге кухни, и сразу же начал отдавать приказания.  — Позовите служанку леди Эвелин и приведите доктора!
        Эвелин протестующе подняла все еще дрожавшую руку.
        — Со мной все в порядке, Старлинг. Кровь не моя. Просто в парке произошел несчастный случай.
        Эвелин убрала с лица пропитанный засохшей кровью локон и поморщилась от боли.
        Судя по выражению лица, Старлинг не поверил своей госпоже, но все же протянул ей полотенце. Эвелин едва не стошнило при виде оставшихся на полотенце бурых пятен.
        Если бы не проходивший мимо солдат, все закончилось бы гораздо хуже.
        Она даже не поблагодарила его. А ведь он рисковал собственной жизнью ради ее спасения.
        Филипп никогда не сделал бы для нее ничего подобного.
        — Моя сестра уже проснулась?  — спросила Эвелин.
        — Нет, миледи. Послать служанку, чтобы разбудила?
        — Нет,  — поспешно ответила Эвелин и испытала облегчение.
        Она намеренно прошла через кухню, чтобы избежать встречи с Шарлоттой. Заметив разорванную, покрытую пятнами крови амазонку сестры, Шарлотта непременно упала бы в обморок и не приходила бы в себя до тех пор, пока не закончилась бы нюхательная соль. После этого она впала бы в истерику, немедленно послала за Люси и Элоизой, и уже к полудню все трое свели бы Эвелин с ума своими причитаниями.
        Судя по всему, она все же сможет избежать проблем, поскольку болтливая проныра служанка Шарлотты еще не спускалась вниз.
        — Наполните в моей комнате ванну,  — приказала Эвелин, аккуратно складывая запачканное кровью полотенце и забирая его с собой.
        Она старалась держать себя в руках, всем своим видом показывая, будто подобные происшествия происходят в Гайд-парке каждый день и посему случившееся сегодня совершенно ее не расстроило и не напугало. Не обращая внимания на выражение сочувствия в глазах преданного дворецкого, Эвелин покинула кухню и медленно поднялась по лестнице на второй этаж.
        Оказавшись у себя в спальне, она постаралась как можно скорее снять окровавленную одежду и, потерпев неудачу, просто разорвала платье и бросила его в угол. Крупная слеза скатилась по щеке Эвелин и упала на белоснежное покрывало кровати, оставив на нем коричневатое пятно. Женщина смотрела на него некоторое время, а потом сорвала с кровати покрывало и отправила его в угол вслед за платьем. Эвелин огляделась по сторонам в поисках других пятен крови, не желая видеть напоминания о нападении и угрозах.
        Однако комната пребывала в полном порядке. Все предметы, как и всегда, находились на своих местах. Ничто не резало глаз, кроме кучи грязного белья в углу.
        Филипп жив. И он не только предатель, но и вор.
        Подойдя к тазу с водой, Эвелин принялась с остервенением тереть щеки. Она отказывалась смотреть на себя в зеркало до тех пор, пока на лице не осталось ни одного напоминания об утреннем происшествии. Вытерев лицо, она бросила полотенце на кучу окровавленного белья.
        Когда ее камеристка постучала в дверь, Эвелин уже сидела за столом и спокойно писала письмо.
        Она старалась не обращать внимания на любопытные взгляды слуг, сосредоточившись на журчании воды в наполняемой ими медной ванне.
        — Можете идти,  — приказала Эвелин, не поднимая глаз.
        Она дождалась, пока слуги покинут спальню, и заперла дверь на ключ. Сбросив с себя остатки одежды, она остановилась перед зеркалом. На безупречной молочной коже шеи, рук и ног виднелись кровоподтеки, как если бы ее постепенно накрывала тьма.
        Филипп жив.
        Эвелин погрузилась в убаюкивающее тепло ванны и прикрыла глаза. Она ожидала, что вновь вспомнит прожигающий насквозь взгляд француза и отдаваемые им беспощадные приказы, а вместо этого перед ней возникло лицо солдата, его горящие отвагой серые глаза и дерзкая улыбка. Эвелин шевельнулась, и вода накрыла ее грудь в неторопливой ласке.
        В ином месте и при иных обстоятельствах эта улыбка очаровала бы ее, заставила бы сердце трепетать. Солдат был определенно красив и храбр. Эвелин вновь погрузилась в воду. Только колени возвышались над поверхностью подобно небольшим белым островкам.
        Впрочем, леди, попавшей в подобную передрягу, любой спаситель покажется самым красивым мужчиной на земле.
        Только вот если бы этот солдат знал, кто она такая и кто ее муж, стал бы он ей помогать?
        Эвелин досадливо закусила губу и прогнала эту мысль прочь. Возможно, на свете еще существовали люди, не слыхавшие омерзительную историю Филиппа, не успевшие еще осудить его. Эвелин цеплялась за эту смутную надежду, как утопающий за соломинку, но надежда ускользала от нее, точно крошечный кусочек ароматного розового мыла, что она сжимала в руках.
        Когда часом позже Эвелин присоединилась к Шарлотте за завтраком, на ней было платье с высоким воротником и длинными рукавами и кашемировая шаль. Жозефина, бывшая императрица Франции, ввела моду на шали по всей Европе. Однако никто не носил их с тех пор, как Наполеон развелся с ней и заключил брак с австрийской принцессой. Жозефина оказалась ненужной, сброшенной со счетов женой. Совсем как Эвелин. Эвелин же носила шаль как напоминание. А еще потому, что она была очень красивой и нежно согревала плечи.
        Шарлотта недовольно оглядела простое голубое платье сестры.
        — Господи, Эви, что на тебе надето? Ты выглядишь, точно вдова!  — Она со звоном уронила в тарелку вилку с наколотым на нее куском тушеной почки.  — Появились какие-то новости? Филипп мертв?  — с надеждой спросила Шарлотта.
        Эвелин подождала, пока Старлинг наполнит ее чашку чаем.
        — Нет, Шарлотта, никаких новостей. Кроме того, ты узнала бы их раньше меня, поскольку твой муж тщательно следит за появлением такого рода информации.
        Сдвинув брови, Шарлотта протянула свою чашку Старлингу, и дворецкий тотчас же наполнил ее ароматным шоколадом.
        — Не стоит разговаривать со мной подобным тоном. Сомерсон твой зять и заботится в первую очередь о тебе и твоем благополучии. Будучи поэтом, он обязан проследить, чтобы Филиппа изловили и повесили за предательство. Сомерсон не может допустить, чтобы хоть пенни из твоего наследства было конфисковано вместе с имуществом Филиппа.
        Эвелин спрятала горькую улыбку, глотая чай. Глубокоуважаемый граф Сомерсон действительно прикладывал все силы к тому, чтобы развести в стороны сестру жены и ее мужа-предателя. Более того, все три зятя Эвелин были готовы вмешаться, едва только речь зайдет о судьбе огромного состояния ее супруга. Они утверждали, будто защищают ее, но Эвелин знала: будь их воля, она, чья репутация запятнана предательством мужа, закончила бы свои дни где-нибудь в сельской глуши в обществе престарелой компаньонки.
        Эвелин постаралась сделать так, чтобы ее мысли никак не отразились на лице, пока Шарлотта бормотала что-то о неблагодарности. Высказав свое недовольство, сестра перешла к семейным новостям:
        — Элоиза и Уилтон приехали вчера в город, а вот Люси и Фрейну пришлось задержаться, так как один из их сыновей простудился. Элоиза заедет к тебе сегодня, если у нее найдется время, но я думаю, что прежде всего она отправится к своей модистке. Теперь, когда наша семья опозорена, особенно важно следовать модным тенденциям.  — Шарлотта замолчала лишь для того, чтобы одним глотком осушить свою чашку с шоколадом и приказать наполнить ее снова. Она бросила еще один уничижающий взгляд на платье сестры.  — Тебе тоже следовало бы подготовиться к предстоящей битве, одевшись во что-то более модное и элегантное.
        Эвелин посмотрела на нетронутую гренку в собственной тарелке.
        Да уж. Битва действительно предстоит нешуточная.
        Сезон вот-вот начнется, и представители высшего света наводнят город подобно ордам разодетых в пух и прах захватчиков. Прибудут свежие слушатели, и пересуды о Филиппе Реншо продолжатся с новой силой.
        В отличие от сестер Эвелин было безразлично, в чем она будет одета, когда люди станут таращиться на нее и шептаться за ее спиной. Она крепко сцепила пальцы, надеясь, что внутренней силы хватит, дабы противостоять пренебрежительным взглядам и оскорблениям.
        Старлинг подал Шарлотте внушительных размеров тарелку с копченой колбаской и тушеными почками, и та облизнулась.
        — Должно быть, тебе не терпится вновь увидеть Сомерсон-Хаус, Шарлотта?  — с надеждой спросила Эвелин.
        Правила приличия требовали присутствия в ее доме компаньонки в отсутствие мужа, и поэтому сестры жили с ней по очереди, несмотря на протесты Эвелин. Постоянное присутствие рядом с ней одной из сестер давало понять обществу, что, несмотря на совершенные мужем преступления, Эвелин остается уважаемой вдовой. Кто поверит в ее причастность к деяниям Филиппа Реншо, когда графини Сомерсон, Фрейн и виконтесса Уилтон по-прежнему рядом с ней?
        Если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что ее сестры считались глупейшими женщинами Лондона.
        — Дети приедут в этом году в город?  — спросила Эвелин в надежде, что забота о доме и детях отвлечет внимание сестры от ее персоны.
        Шарлотта сунула в рот внушительную порцию еды, и к горлу Эвелин подступила тошнота.
        — Я наняла несколько дюжин служанок и лакеев для наведения порядка в доме и целую армию нянек для присмотра за детьми.  — Она наколола колбаску на вилку и смачно откусила.  — Кстати, о слугах. Моя служанка сообщила, что последний из остававшихся в твоем доме лакеев уволился, чтобы отправиться служить в армию.
        Эвелин перевела взгляд на Старлинга, и тот сочувственно кивнул. Сердце Эвелин упало. Трудно найти слуг, которые согласились бы работать у жены предателя. Вот и ее единственный лакей предпочел риск на поле боя хорошо оплачиваемой должности в Реншо-Хаусе. И даже не попрощался.
        Эвелин вновь вспомнила о спасшем ее солдате. Даже несмотря на потертый мундир, он был настоящим героем. Ей оставалось лишь надеяться, что покинувший ее лакей проявит такую же смелость.
        — Поживи в Сомерсон-Хаусе,  — пробормотала с набитым ртом Шарлотта.  — В твоем собственном доме слишком много работы, а слуг мало.
        Да уж, теперь, когда здесь гостила Шарлотта, работы действительно хватало. Одна лишь кухарка была занята день и ночь.
        — Я не хочу вас обременять,  — твердо ответила Эвелин.  — Просто найму нового лакея.
        Шарлотта фыркнула:
        — Кто захочет здесь работать?  — У нее хватило такта залиться румянцем.  — О, прости, Эви, но это на самом деле так.
        Эвелин вздернула подбородок.
        — Я лишь стану путаться под ногами. Ведь ты будешь слишком занята подготовкой к балу.
        Шарлотта проглотила остатки колбаски, чтобы обрести способность говорить:
        — Он состоится всего через несколько недель, но Сомерсон говорит, что семейные неурядицы не должны помешать нашим планам. Он велел мне вести себя так, будто бы ничего не произошло. И я последую его совету с помощью Элоизы и Люси. И ты тоже не останешься в стороне. Мы — дочери графа Тилби, и никто не имеет права насмехаться над нами.
        Эвелин с трудом подавила улыбку. К сожалению, граф Тилби так и не дождался наследника, поэтому титул умер вместе с ним. Правда, Сомерсон подал ходатайство о восстановлении титула, в надежде присоединить его к своим собственным.
        Конечно, никто не смел насмехаться над тремя старшими дочерьми графа Тилби открыто. И все же каждое их появление в высшем свете сопровождалось тщательно скрываемыми за веерами смешками.
        Эвелин появилась на свет довольно поздно и была совсем ребенком, когда ее старшие сестры ворвались в высшее общество подобно труппе акробатов. Титул и богатство превратили их в весьма желанных дебютанток, и вскоре каждая из них подыскала себе соответствующего ее положению в обществе супруга. Очевидно, щедрое приданое затмило многочисленные недостатки сестер.
        Будучи подростком, Эвелин часто слышала сплетни о сестрах и рассказы об их тщеславии, обжорстве и бестактном поведении. Все это научило Эвелин вести себя с достоинством, слушать больше, чем говорить, и использовать голову не только для демонстрации модных шляпок.
        — Если не хочешь погостить в Сомерсон-Хаусе, Эви, поедем хотя бы со мной к модистке. Новый гардероб поможет тебе справиться с меланхолией и чувством вины. Сомерсон говорит, что ты будешь приглашена к нам на бал, несмотря ни на что, поэтому тебе просто необходимо новое платье.
        Эвелин заерзала на стуле, тотчас же ощутив каждый из синяков на своем теле.
        — Не сегодня.
        — Но если это ужасное платье — лучшее, что у тебя есть, то визит к модистке просто жизненно необходим!
        Эвелин запахнула шаль поплотнее.
        — И тем не менее у меня на сегодня иные планы.
        Шарлотта шумно вздохнула, и Эвелин ощутила запах съеденных сестрой почек.
        — Опять поедешь в приют, полагаю. Если бы у тебя были свои дети, не возникло бы необходимости…
        Шарлотта осеклась, когда Эвелин вскинула голову и густо залилась краской.
        — О, прости,  — забормотала Шарлотта.  — Но ты могла бы погулять с моими девочками в парке, если тебе так уж хочется общения с детьми, или навестила бы мальчиков Элоизы. Глоток свежего воздуха тебе совсем не повредил бы.
        При упоминании о парке желудок Эвелин болезненно сжался. Она представила кровь и взгляд злобных глаз. На этот раз в парке не будет солдата, чтобы прийти ей на помощь.
        — Может быть, завтра,  — произнесла Эвелин, поднимаясь со своего места.  — Поезжай к модистке, Шарлотта.
        Шарлотта положила наконец вилку.
        — Я так и сделаю, но предупреждаю тебя: Элоиза немедленно отвезет тебя к своей модистке, едва только увидит, что на тебе надето.  — Она повернулась к Старлингу.  — Пусть кухарка приготовит пирожные с айвой. Я их обожаю.
        Эвелин уединилась в тишине библиотеки, оставив сестру раздавать приказания слугам.
        Ей необходим новый лакей. Эвелин взглянула на свежий номер «Таймс», лежавший на столе. Она не могла заставить себя развернуть газету. Не могла видеть карикатур на Филиппа и на себя саму. А ее объявление о найме лакея лишь подольет масла в огонь. Эвелин вздохнула.
        Ей нужен не просто лакей. Ей необходимо чудо.
        Глава 4
        Синджона проводили в изысканно обставленную библиотеку и усадили в кожаное кресло.
        — Не слишком-то похоже на тюрьму,  — с сарказмом заметил он, когда его сопровождающие положили саблю на стол красного дерева.
        Библиотека напоминала ему кабинет отца. Только фамильные портреты были другими. Синджон смотрел в лица незнакомцев, изображенных на портретах. Они взирали на него так, словно оценивали тяжесть совершенного им преступления.
        Большую часть своего детства он провел среди таких же вот кислых мин, выслушивая проповеди отца о долге и ответственности. Возможно, если бы он хоть немного внимал этим проповедям или исполнил желание отца и принял сан священника, ему не пришлось бы сейчас сидеть в этой библиотеке и ждать обвинения в предательстве. Только вот и отец, и Синджон знали, что, несмотря на святое имя, удел священника совсем не для него.
        — Это не тюрьма, капитан. Это мой дом,  — произнес хозяин библиотеки.  — Я подумал, что нам будет гораздо удобнее и безопаснее разговаривать здесь, нежели в застенках конногвардейского полка.
        — Безопаснее?  — переспросил Синджон, и его брови удивленно взметнулись.
        Да что все это значит, черт возьми? Внезапно эта изысканная комната показалась ему гораздо более устрашающей, нежели самое темное и сырое подземелье. Он бросил взгляд на охранявших его дюжих молодцов, но его собеседник еле заметно кивнул головой, и те бесшумно удалились, прикрыв за собой дверь.
        — Прежде чем перейти к объяснениям, позвольте представиться. Я Адам Декурси. Граф Уэстлейк.
        Граф? С каких это пор графы приглашают запятнавших честь офицеров в свой дом для приватной беседы? Поскольку Уэстлейк уже знал его имя, Синджон не счел нужным представляться. Он положил ногу на ногу и ждал обещанных объяснений.
        Губы Уэстлейка дрогнули, когда Синджон пренебрег правилами этикета, и он потянулся за колокольчиком.
        Синджон ждал, кто появится на пороге. Может быть, Крейтон? Или подручные графа? Или отряд солдат, которые отволокут его в настоящую тюрьму за нежелание проявить вежливость? Но в библиотеке возник суровый дворецкий в безупречной ливрее.
        — Доброе утро, Норкотт. Капитан Радерфорд любезно согласился позавтракать со мной. Принесите еду сюда.  — Граф сел за письменный стол и посмотрел на Синджона.  — Вы что предпочитаете — чай или кофе?
        — Я предпочитаю виски,  — ответил Синджон.
        Сложив пальцы домиком, граф посмотрел поверх них на своего гостя, подобно тому как взирает с небес Всевышний. Синджон выдержал взгляд. Он до сих пор не мог понять, почему находится в этом доме, и поэтому был настороже.
        — В таком случае, Норкотт, принесите нашему гостю кофе,  — произнес Уэстлейк, отпуская дворецкого взмахом руки.
        Он смотрел на оружие, лежавшее в окружении таких мирных предметов, как хрустальная чернильница, стопка тисненой бумаги и книги в кожаных переплетах.
        — Слишком дорогое оружие для опозорившего себя капитана со скудными доходами,  — задумчиво протянул граф.  — Сабля французская, не так ли?
        — Именно так,  — с удовлетворением кивнул Синджон.  — Либо вы разбираетесь в холодном оружии, либо происхождение оружия выдала гравировка на французском языке.
        Брови графа высокомерно взметнулись, когда он достал саблю из ножен и провел наманикюренным пальцем по ее лезвию.
        — Ах да. «Стойкость, сила, отвага»,  — перевел он.  — Превосходная работа и отменного качества сталь. Похоже на семейную реликвию.  — Он вновь посмотрел на Синджона.  — Обладать таким было бы не стыдно даже французскому полковнику.
        Желудок Синджона болезненно сжался. Граф словно в воду глядел. Невозможно было поверить в то, что вражеский офицер мог сделать ему такого рода подарок. Но граф просто не понимал, насколько благодарен был Синджону полковник-француз за оказанную им услугу.
        Синджон не знал, что именно известно Уэстлейку. Тем более что лицо графа оставалось совершенно непроницаемым. Он встал из-за стола, подошел к окну и отвернулся от Синджона.
        Граф оставил саблю на столе, в пределах досягаемости. Так что Синджон вполне мог бы схватить ее и броситься на хозяина дома. Наверное, граф решил устроить ему проверку. Синджону стало его жаль. Откуда Уэстлейку знать, что он никогда не делал того, чего от него ожидали? К тому же он понимал, что подручные графа все еще стоят за дверью и вбегут в библиотеку, заслышав малейший шум. Поэтому он откинулся на спинку кресла и ждал.
        — Как вы узнали, что Крейтон задумал меня убить?  — спросил Синджон.
        Уэстлейк обернулся.
        — Это такой способ выразить благодарность? Я узнал об этом, потому что мои люди за ним следили. И за вами тоже. С вашей стороны было опрометчиво бросать ему вызов. Тем более что здесь, в Лондоне, вы совершенно один. Вы даже не знакомы с человеком, вызвавшимся исполнять обязанности вашего секунданта.
        Синджон нахмурился.
        — Он представился Бассеттом.
        — Его нанял Крейтон.
        Весьма неприятное чувство всколыхнулось в душе Синджона вот уже второй раз за утро, и по его шее побежали мурашки.
        — А какое отношение это имеет к вам?  — спросил он.  — Если вы хотели меня предупредить, то давайте сочтем, что предупреждение получено, и я отправлюсь своей дорогой.
        Синджон потянулся за саблей, но граф покачал головой:
        — Все не так просто.
        — Что именно?  — спросил Синджон, все еще держась за рукоятку сабли.
        Она согрелась в его ладони — верный друг, проверенный в боях.
        Его единственный друг.
        — Вы находитесь в розыске. Вы преступник,  — произнес Уэстлейк.
        Он скользнул взглядом по мундиру Синджона, намеренно задержавшись на том месте, где с него были сорваны эполеты и лычки капитана.
        Синджон с гордостью носил эти знаки отличия вплоть до того дня, когда вернулся из рейда и обнаружил, что его же собственные солдаты собираются его арестовать. Сабля майора Крейтона хищно блеснула в лучах испанского солнца, когда он взмахнул ею, чтобы срезать с мундира Синджона знаки отличия. А потом его собственному сержанту был отдан приказ связать Синджону руки. Майору пришлось дважды выкрикнуть приказ, прежде чем он был исполнен. Крейтон — черт бы его побрал!  — стоял рядом и наблюдал за происходящим. Он дождался, пока руки Синджона будут надежно связаны, а потом подошел и ударил его. Не сводя глаз с Уэстлейка, Синджон провел рукой по небольшому шраму на подбородке.
        — Вас арестовали в Испании по обвинению в предательстве, обязали предстать перед военным судом по обвинению в шпионаже в пользу Франции,  — продолжал перечислять Уэстлейк.
        Вообще-то Крейтон потребовал повесить Синджона немедленно, не дожидаясь суда. Он даже выбрал подходящее дерево и приготовил веревку. К счастью, его начальник уважал закон и даже слышать не захотел о подобном самосуде. Впрочем, Синджона он тоже не захотел выслушать.
        — Но,  — продолжал Уэстлейк,  — вам удалось избежать тюремного заключения перед судом, и вы — полагаю, некто оказал вам содействие — сели на корабль, отправлявшийся в Англию. Поскольку пунктом вашего назначения оказалась не Франция и не Америка, я пришел к выводу, что вы считаете себя невиновным и приехали на родину, дабы доказать это.
        Синджон упрямо поджал губы. Мысленно он дал себе клятву никогда не играть в карты с лордом Уэстлейком. Граф говорил спокойно и размеренно, как если бы предмет разговора нисколько его не интересовал. По его тону и выражению лица невозможно было понять, что произойдет дальше. Отправят ли Синджона на виселицу или предложат ему стаканчик бренди, чтобы отпраздновать освобождение?
        Тот самый сержант, которому приказали связать руки Синджона, освободил их от пут под покровом ночи не без помощи охранявших Синджона солдат. Его подчиненные собрали свои скудные сбережения, чтобы помочь ему бежать. Они принесли Синджону его саблю и мундир погибшего рядового, чтобы надеть поверх капитанской униформы, и перевязали ему голову. Этого оказалось достаточно, чтобы сесть на первый же отправлявшийся в Англию корабль, не вызвав подозрений.
        Уэстлейк расхаживал по комнате, не сводя взгляда с Синджона, и скрип его начищенных ботинок тонул в густом ворсе устилавшего пол ковра.
        — К сожалению, майор Крейтон тоже вернулся в Англию. Только вовсе не для того, чтобы отдать вас под суд, а для того, чтобы убить.
        Граф замолчал. Синджон ждал. Просто удивительно, насколько близок к истине оказался Уэстлейк.
        — Но есть в этом деле кое-что, чего я никак не могу понять,  — прервал молчание граф, сдвинув брови.  — Если вы опасались наказания, то должны были прятаться. А вместо этого вы вызываете Крейтона на дуэль на виду у дюжины представителей штаба конногвардейского полка и нескольких представителей высшего света. А меж тем Лондон наводнили рассказы о совершенном вами преступлении.
        Синджон продолжал молчать. Это, конечно, глупо, но он был слишком рассержен и сбит с толку. Ложь Крейтона запятнала репутацию Синджона, разрушила его карьеру, а правду знал единственный солдат, бесследно исчезнувший, прежде чем его успели допросить. Синджон предполагал, что Крейтон заплатил ему за исчезновение. А может статься, и вовсе убил.
        Уэстлейк не обратил внимания на упрямое молчание Синджона.
        — С момента своего прибытия в Англию вы искали раненого сержанта по имени Патрик О’Нил.
        — Вы следили за мной,  — безразлично произнес Синджон.
        — Конечно. Полагаю, О’Нил может как-то вам помочь.
        Синджон скрежетнул зубами и натянуто улыбнулся.
        — Я в Лондоне потому, что начался сезон и я хочу потанцевать на балу в «Олмаке»,  — протянул он, но Уэстлейк не оценил шутку.
        Они оба знали, что опозоренному, не имеющему гроша за душой армейскому капитану никогда не позволят переступить священный порог «Олмака». Он стал неподходящей парой для невинных наследниц графов и герцогов, несмотря на то что его собственные предки были не менее родовиты. Но Уэстлейк, конечно, ничего не знал об этом.
        — Кажется, у вас есть родственники на севере Англии. Вы могли бы отправиться к ним.
        Синджон неловко заерзал в кресле.
        — Вы знаете, где О’Нил?  — спросил он наудачу.
        — Нет,  — ответил Уэстлейк.  — Насколько близко вы знакомы с Эвелин Реншо?
        — С кем?  — удивился Синджон.
        — С леди, которой вы оказали помощь в парке сегодня утром. Это жена Филиппа Реншо.
        Синджон прищурился при звуке незнакомого имени. Он, конечно же, слышал о Реншо, но понятия не имел, что у этого человека есть жена. Реншо представлялся Синджону жадным и трусливым стариком. Но леди, которую он встретил в парке, была молода и красива, даже несмотря на затаившийся во взгляде страх. У Синджона сжалось сердце.
        Вот только подозрения в связи с женой предателя ему не хватало.
        — Сегодня я впервые встретил эту женщину. Она нуждалась в помощи, и я ей помог.
        Синджон вспомнил выражение ужаса в глазах незнакомки и масляную отметину на нежной коже щеки в том месте, где ее касалось дуло пистолета. Она напомнила ему другую леди, оказавшуюся в схожей ситуации. Только это было в Испании. С того самого момента, как Синджон спас очаровательную жену французского полковника, и начались его неприятности. По иронии судьбы встреча с другой леди, попавшей в беду, могла положить конец всем его проблемам. Ведь его арестовали и скорее всего отправят на виселицу.
        — А как насчет лорда Филиппа?  — спросил граф.  — С ним вы знакомы?
        — Единственный известный мне человек по имени Филипп служит лакеем у моего отца. Он научил меня бросать камешки по поверхности озера в…
        Синджон осекся.
        — Так-так. Ведь вы — сын графа Холлиуэлла, не так ли?  — Уэстлейк подошел к столу, открыл папку с документами и принялся читать.  — Третий по счету.
        Он поднял глаза на Синджона, ожидая подтверждения собственных слов, но тот предпочел промолчать. Все сказанное было правдой. Только вот Уэстлейк упустил тот факт, что собственный отец отрекся от Синджона.
        — Ваш отец желал, чтобы вы стали священником, а вместо этого на деньги, выигранные за карточным столом, вы купили офицерский чин. Вы выиграли благодаря собственной ловкости, или же вам просто повезло?
        — Звание капитана чертовски дорого. Особенно если вы не хотите довольствоваться беспородным конем и носить мундир из никуда не годного сукна,  — протянул Синджон, пригладив рукой изрядно поношенный китель.
        Однако Уэстлейк не обратил внимания и на эту шутку.
        — Вы пробыли в Испании всего восемь месяцев, прежде чем вас обвинили в шпионаже в пользу врага. Ваши подчиненные готовы были свидетельствовать на суде в вашу пользу. Многие из ваших товарищей также описывают вас как прекрасного человека и верного своему долгу офицера. Вы проявили себя в бою, и поэтому поверить в выдвинутые против вас обвинения крайне трудно.
        Уэстлейк окинул Синджона взглядом, в котором тот не увидел ни восхищения, ни осуждения.
        — Вам известно, что рассказы о вашем побеге уже стали легендой, капитан? В одном из отчетов говорится, будто бы вы прокладывали себе путь вот этой самой саблей. Вы стали героем в глазах многих людей лишь потому, что сумели совершить побег.
        Синджон вспомнил двоих охранников, что помогли сержанту освободить его. Он даже с радостью согласился на то, чтобы они легонько ударили его по голове, дабы создать видимость борьбы.
        — Они хорошие парни,  — произнес Синджон.
        Он очень надеялся, что караульных не отдали под трибунал за пособничество «преступнику».
        — То же самое они сказали и о вас. Хороший офицер. А ведь это наивысшая похвала из уст подчиненных, не так ли? Заслужить такую репутацию, как у вас, крайне сложно. А запятнать ее почти невозможно.
        Уэстлейк захлопнул папку, сел за стол и посмотрел на саблю. Синджон проследил за взглядом графа. Обнаженный клинок соблазнительно поблескивал в лучах солнца, льющихся в окно,  — восхитительное и крайне опасное существо. Синджон неожиданно сравнил с этим клинком Эвелин Реншо.
        — Вы — обвиняемый в шпионаже герой. А главный злодей в драме — майор Крейтон, раскрывший ваше вероломство. По крайней мере в Испании дело обстоит именно так. Здесь же, в Лондоне, он герой, потому что в светском обществе известна версия, рассказанная им,  — безразличным тоном произнес Уэстлейк.  — Почему же тогда Крейтона так не любят?
        Синджон стиснул зубы. Потому что Крейтон — предатель, насильник и лжец. Такие офицеры посылают людей насмерть, руководствуясь собственной прихотью, и еще имеют наглость вкусно пообедать после совершенного ими злодейства. Синджон упрямо молчал, хотя в его взгляде отразилось презрение.
        Уэстлейк достал из папки листок бумаги и помахал им в воздухе.
        — Вам стоит как можно серьезнее отнестись к этому делу, Радерфорд. Это ордер на ваш арест, подписанный королем. Виновны вы или нет, но вас объявили вне закона, и мне дан приказ разыскать вас.
        Синджону вдруг стало трудно дышать, как если бы петля палача уже затянулась вокруг его горла. Молодой человек холодно посмотрел на графа.
        — Меня будут судить, прежде чем отправят на виселицу? У меня есть время привести в порядок мундир, или удобная маленькая виселица уже ждет меня здесь, на заднем дворе?
        Уэстлейк склонил голову набок, и в его глазах наконец-то заплясали веселые искорки.
        — Я не собираюсь вас казнить. Более того — я хочу вам помочь.
        Ну вот. Наконец-то.
        Синджон прищурился.
        — Почему вы это делаете?
        На губах Уэстлейка застыла ледяная улыбка, совершенно неспособная приободрить кого бы то ни было.
        — Дойдем и до этого. А пока скажите, вы слышали, о чем разговаривали леди Эвелин и напавший на нее человек?
        Синджону удалось услышать разговор о каком-то таинственном знамени, но его внимание привлек тихий возглас леди Эвелин, слова «прошу вас», сорвавшиеся с ее губ, когда она заглянула ему в глаза. Не сломал ли негодяй ей руку? Его собственная рана ныла от беспокойства за леди Эвелин.
        — Я услышал, как она закричала,  — ответил Синджон.  — Когда я к ним подошел, нападавший что-то требовал от нее. Я подумал, что этот человек хочет удовлетворить свою похоть.
        Уэстлейк поджал губы и стал похож на старую чопорную служанку.
        — Только не в этом случае. Человек, напавший на леди Эвелин,  — французский шпион. Он прибыл в Лондон, чтобы расспросить ее о пропавшей ценности. Он считает, будто она прячет ее у себя, пока лорд Филипп в бегах.
        Губы Синджона растянулись в дерзкой ухмылке.
        — Ну конечно, чего еще может желать мужчина?
        Уэстлейк посмотрел на Синджона холодно и неодобрительно, точно пожилая матрона.
        — Вы когда-нибудь слышали о знамени Карла Великого, капитан?
        — Конечно. Эта легенда — уловка, призванная посылать людей на бой, заставляющая их верить в то, что они неуязвимы для пуль и сабель до тех пор, пока над их головами развевается кусок магической материи, привязанный к палке.
        — Это так. Но представьте, что этот, как вы изволили выразиться, кусок материи, развевается над головами англичан, а не французов. Это могло бы положить конец войне. Причем закончилась бы она в нашу пользу,  — задумчиво произнес Уэстлейк, и его глаза заблестели.
        — Неужели вы в самом деле в это верите? В то, что единственный взгляд, брошенный на знамя Карла Великого в руках англичан, заставит французов повернуть вспять и в страхе бежать с поля боя?  — спросил Синджон.
        — Но разве не в этом смысл магии?
        Услышав подобное, Синджон подумал, что граф не слишком умен.
        — Но какое отношение все это имеет ко мне? Я больше не служу в армии, помните?
        Прежде чем граф успел ответить, в библиотеку вошел дворецкий в сопровождении двух лакеев. Они несли подносы с едой. Воздух наполнился ароматом поджаренного бекона, свежего хлеба и горячего кофе, и Синджон вспомнил, что давно уже ничего не ел.
        — Благодарю вас, Норкотт,  — произнес Уэстлейк как ни в чем не бывало, когда лакеи расстелили белоснежную скатерть на стоявшем возле окна столе и проворно расставили тарелки.
        — Налить кофе, милорд?  — осведомился дворецкий, и граф кивнул.
        Ароматный пар взвился над ободками фарфоровых чашек. Уэстлейк подошел к столу.
        — Давайте позавтракаем, капитан Радерфорд. Друзья называют вас Син, не так ли? Уверяю вас, еда здесь не в пример лучше той, что подают в вашей ночлежке. За те пять дней, что вы находитесь в Лондоне, вам вряд ли удалось поесть что-то, кроме холодных пирогов да черствого хлеба.
        Похоже, Уэстлейк знал о Синджоне все. Мысль об этом заставляла молодого человека упрямо стоять на противоположном конце комнаты, несмотря на то что завтрак выглядел очень аппетитно.
        — Вы до сих пор не сказали, что вам от меня нужно,  — произнес Синджон, не желая продаваться за чашку свежего кофе и кусок бекона, пусть даже и великолепно приготовленного.
        Уэстлейк сел за стол и развернул салфетку, витиевато взмахнув ею, точно держал в руках магическое знамя, заставлявшее людей подчиняться его воле.
        — Я не лгал, когда сказал, что хочу вам помочь. Моя работа состоит в том, чтобы разыскивать людей, полезных королю и государству. Таких, которые смогут выполнять секретные задания и раскрывать заговоры, угрожающие безопасности Англии. Вы меня понимаете?
        — Не совсем,  — ответил Синджон.
        Уэстлейк взял со стола креманку с густыми сливками и полил ими спелую клубнику, лежавшую у него в тарелке. Рот Синджона наполнился слюной.
        — Судя по всему, вы искусный игрок. Вы неплохо зарабатывали себе на жизнь подобным образом, не так ли? Вы готовы рисковать, делать высокие ставки. Я знал такого человека. Он великолепно читал по лицам. Выманивал у людей их самые сокровенные тайны. Особенно у женщин. Садитесь же.
        — И что с ним сталось?  — спросил Синджон.
        — Женился,  — ответил Уэстлейк таким тоном, словно худшей судьбы джентльмену и пожелать нельзя.
        Он наполнил тарелку ломтиками колбасы и бекона, яйцами и поджаренным хлебом и протянул ее Синджону, опустившемуся наконец на указанный стул. Молодой человек был слишком голоден и заинтригован, чтобы отказаться от еды и весьма интересной информации.
        — Мне нужна замена,  — сказал Уэстлейк.  — А вам нужно спрятаться до тех пор, пока мы не докажем вашу невиновность. Крейтон — опасный враг, а вы остались без друзей и без гроша в кармане. Я помогу вам отыскать сержанта О’Нила и уговорить его рассказать правду, тем самым оказав вам содействие.
        Что ж, предложение действительно стоящее.
        И все же был в нем какой-то подвох. Синджон осторожно положил вилку на стол, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.
        — И что мне придется делать в обмен на это?  — спросил он.  — Ведь все в мире имеет свою цену.
        Уэстлейк отправил в рот ягоду и подался вперед с видом кота, держащего в когтях добычу.
        Синджон судорожно сглотнул, прогоняя возникшее в груди неприятное ощущение. Ему оставалось лишь надеяться, что этот завтрак не станет последним в его жизни.
        Глава 5
        Эвелин Реншо смотрела в окно гостиной. Сегодня из небольшого парка, что располагался напротив, за ее домом наблюдали двое.
        — Я вижу вас,  — бормотала Эвелин себе под нос, бросая гневные взгляды на соглядатаев.
        Они наверняка доложат о том, что она сошла с ума, раз разговаривает сама с собой. И что тогда? Станут ли эти волки вновь ее допрашивать в надежде на то, что она стала более сговорчивой, устав от тотальной слежки?
        Эвелин потерла руку, все еще болевшую после нападения француза три дня назад. Интересно, есть ли вокруг дома и другие шпионы, которых она просто не видит? Вдруг они только того и ждут, чтобы она вышла на улицу? Эвелин не покидала дом после происшествия в парке, а навещали ее лишь сестры.
        Она сердито посмотрела на спокойно шагающих по улице пешеходов и вздрогнула. Теперь каждый из них внушал подозрение.
        Раздался вежливый стук в дверь, и Эвелин обернулась. Это не Шарлотта, она не стала бы стучаться. Возможно, приехала Люси или Элоиза, хотя обе любили, когда Старлинг докладывал об их появлении. Они навещали Эвелин каждый раз, когда в городе появлялись свежие сплетни или если Элоиза непременно хотела показать сестре новую ткань либо фасон платья.
        — Войдите,  — произнесла Эвелин, расправляя плечи при виде вошедшего в гостиную Старлинга.
        Нет, к ней приехали не сестры, потому что дворецкий улыбался.
        — К вам посетитель, миледи. Он желает устроиться на место лакея. Я взял на себя смелость с ним побеседовать, и мне показалось, что он вполне подходит на эту должность. Он сказал, что готов приступить к исполнению своих обязанностей сейчас же, и я подумал, что вы захотите прежде сами на него взглянуть.
        Сердце Эвелин сжалось. Вот так просто? Один лакей ушел, а на его место сразу пришел другой? Волки обнаглели настолько, что решились постучать к ней в дверь.
        Эвелин уже открыла рот, дабы заявить Старлингу, что не желает никого видеть и нанимать, но тотчас же закрыла его снова. Слуг в доме было отчаянно мало, и если ситуацию не исправить, сестры вновь примутся уговаривать Эвелин переехать к одной из них. Они бросят жребий, и вытянувшая короткую соломинку приютит Эвелин у себя на время сезона.
        Часы мерно отсчитывали секунды, и Старлинг шевельнулся, привлекая внимание своей госпожи.
        — Он кажется надежным, миледи. Желает работать, опрятен и воспитан.
        Эвелин поджала губы. Глупость какая. Ей ведь и раньше доводилось нанимать слуг. Все работающие у нее люди были трудолюбивы, надежны, чистоплотны и вежливы. Эвелин лично беседовала с ними в этой самой гостиной, задавала необходимые вопросы, рассказывала о заведенных в доме порядках и нанимала на службу. Конечно же, она сразу поймет, является ли этот так называемый лакей агентом королевской разведки или же очередным любопытным, пришедшим поглазеть на жену предателя. Если он окажется таковым, Эвелин заставит его пожалеть о том, что он осмелился переступить порог ее дома.
        — Просите его, Старлинг.
        Эвелин опустилась на диван, расправила подол платья и надела на лицо приличествующее случаю царственно-высокомерное выражение.
        Но когда в гостиной появился он, Эвелин с тихим возгласом вскочила с дивана.
        На пороге гостиной стоял солдат из парка. С минуту Эвелин ошеломленно смотрела на него в надежде, что она ошибается. Она грезила о нем каждую ночь с момента их встречи — о храбром герое с ослепительной улыбкой, спешащем на помощь. Эвелин отчаянно заморгала. Возможно, ей все это привиделось или же она попросту сходит с ума.
        Солдат был одет в простой коричневый сюртук и желтовато-рыжие штаны-кюлоты. Он снял алый мундир, но взгляд его серых глаз остался столь же проницательным, а улыбка — столь же ослепительной. Она заставляла сердце Эвелин трепетать даже теперь, когда она усомнилась в его честных намерениях.
        Смятение боролось в ее душе со страхом. Конечно же, он пришел сюда за вознаграждением. Или еще того хуже — решил ее шантажировать, поняв, насколько выгодно простому солдату происшествие в парке. Эвелин стоило большого труда взять себя в руки, когда солдат вошел в ее гостиную. Он остановился на самой середине мягкого турецкого ковра, устилавшего пол.
        Он отвесил довольно низкий поклон, но взгляд его оставался прямым и дерзким. Совсем не как у слуги, пришедшего наниматься на работу.
        Эвелин показалось, что этот человек занял собой все свободное пространство и лишил ее способности дышать.
        В душе Эвелин всколыхнулась тревога, и она огляделась по сторонам в поисках подходящего оружия. Стоявшая на столе рядом с дверью китайская ваза слишком далеко. Да и до кочерги у камина не дотянуться. Под рукой оказались лишь набитые лебяжьим пухом подушки дивана.
        Эвелин смерила посетителя надменно-осуждающим взглядом.
        — Что вам нужно?  — холодно спросила она.
        Дерзость в глазах солдата померкла.
        — Я пришел, чтобы получить работу, миледи. Разве мистер Старлинг не сказал вам?
        Дерзкий ответ лишь подлил масла в огонь. Ну кто бы мог подумать? Спасший Эвелин герой оказался мелким искателем приключений, охотником за деньгами.
        — В самом деле? Это все? Вы ведь пришли не за вознаграждением или…  — Эвелин не хватило духу произнести вслух слово «шантаж», поэтому она гордо вздернула подбородок и посмотрела посетителю прямо в глаза.  — Сколько вы хотите?
        У солдата хватило наглости улыбнуться:
        — Честного жалованья за мою работу будет достаточно.
        Но Эвелин не желала играть с этим человеком в его игры.
        — Мистер Старлинг проводит вас.
        Эвелин потянулась за колокольчиком, но солдат поднял руку, требуя внимания.
        — Подождите, миледи. Похоже, у вас сложилось обо мне неверное впечатление. Я действительно пришел в ваш дом, чтобы получить работу, не более того. То, что случилось в парке, в прошлом. Вам требовалась помощь, а я, по счастью, оказался неподалеку. У меня и в мыслях не было просить награды или шантажировать вас.
        Шантажировать. Он произнес отвратительное слово вслух, и Эвелин судорожно сглотнула.
        Солдат сделал шаг вперед, и Эвелин стоило немалых усилий остаться на месте. Она заглянула в его глаза, и сердце ее упало. В них не было жадности или любопытства. Их обладатель смотрел на Эвелин открыто и спокойно. Этот же самый взгляд ободрил ее там, в парке, заверил в том, что она будет спасена.
        — Я стучался в каждую дверь на Мейфэре. Так место лакея свободно или нет?  — спросил молодой человек без тени разочарования или злости.
        Эвелин вновь оглядела его с ног до головы. Он был худощав и высок, но вместе с тем широкоплеч. Темные волосы заплетены в аккуратную косичку, а щеки гладко выбриты. Он должен был выглядеть, как простой безобидный слуга. Только вот беда в том, что женщины не проходят мимо таких мужчин. Даже в отсутствие военного мундира Эвелин ощущала исходившую от него силу.
        — Я думала, вы солдат.
        Эти слова прозвучали как обвинение.
        — Я получил ранение и был отправлен домой.
        Взгляд Эвелин скользнул по его фигуре. Прекрасный, совершенный образец…
        — Где?  — выдохнула она.
        — В Испании, миледи,  — безразлично ответил молодой человек.
        Эвелин взялась рукой за высокий кружевной воротничок платья, скрывавший синяки.
        — А до службы в армии? У кого вы работали?
        Молодой человек сосредоточил взгляд на стене позади Эвелин.
        — У графа Холлиуэлла, в Челтон-Холле, в Нортумберленде.
        — У вас есть рекомендации?
        Молодой человек посмотрел на Эвелин без тени смущения.
        — К сожалению, нет. Я отправился служить в армию, так и не попрощавшись со своим хозяином.
        — Понятно.  — Эвелин снова насторожилась.  — Никаких рекомендаций.
        — Я ловко управляюсь с саблей, без промаха стреляю из пистолета и винтовки. А еще я умею чистить ботинки, заготавливать дрова, прислуживать за столом и многое другое.
        Эвелин выдержала взгляд молодого человека. Он смел и силен. Он пришел ей на помощь в парке, с легкостью справился с французом. Но достаточно ли этого? Ведь у него даже нет рекомендаций, кроме своей собственной.
        И все же впервые за много недель Эвелин почувствовала себя защищенной.
        — Вас не ранили там… в парке?  — спросила она.
        — Уверяю вас, я готов приступить к исполнению своих обязанностей немедленно.
        Эвелин покачала головой:
        — Нет-нет, вы неверно истолковали мои слова. Я вовсе не сомневаюсь в вашей готовности работать.  — Эвелин всплеснула руками и прижала их к груди, не в силах унять порхающих в животе бабочек.  — Я… я лишь хотела убедиться, что вы не пострадали из-за меня,  — поспешно пояснила она.
        При воспоминании о происшествии в парке слезы неожиданно обожгли глаза Эвелин, и она, отойдя к окну, посмотрела на наблюдающих за ее домом мужчин. Они нагло смотрели прямо на нее, не удосужившись даже отвернуться.
        Эвелин сглотнула возникшую во рту горечь.
        — Прежде чем вы приступите к вашим обязанностям, необходимо кое-что прояснить,  — натянуто произнесла Эвелин, не глядя на молодого человека.
        Возможно, если в доме появится высокий, сильный лакей, эти волки умерят свой пыл. И наверняка Эвелин наконец-то почувствует себя в безопасности благодаря ему.
        Она обернулась.
        — Я так и не спросила, как вас зовут.
        Интересно, заметит ли Эвелин Реншо ложь?
        — Сэм Карр…
        Незнакомое имя с трудом сорвалось с языка Синджона.
        Леди Реншо кивнула, и взгляд ее зеленых глаз смягчился. Ему нравилось смотреть, как приглушенный полуденный свет солнца ласкает ее лицо. От его взора не ускользнули блеснувшие в глазах слезы и темные отметины на коже под кружевным воротничком. Казалось, стань ее спина еще чуть прямее, а изящный подбородок чуть напряженнее, она рассыплется, словно тонкая фарфоровая ваза.
        Сердце Синджона дрогнуло. Уэстлейк сказал, что она всегда напряжена, холодна и строга. Никогда не показывает своих чувств и редко улыбается. Внезапно Синджону захотелось, чтобы эта женщина расслабилась. Захотелось увидеть, как улыбка освещает ее лицо. Сейчас, когда он встретился с ней во второй раз, она показалась ему еще красивее. Он позволил своему взгляду скользнуть по изящному профилю, не оставив без внимания бледность кожи и хрупкость тела. Француз мог бы с легкостью переломить ее пополам, но она оборонялась что было сил. Если бы Синджон не подоспел вовремя…
        — Сэм Карр,  — повторила Эвелин, словно стараясь запечатлеть имя в памяти.
        Ложь претила Синджону, однако у него не было выбора. Такую плату потребовал от него Уэстлейк.
        Эвелин упрямо вскинула подбородок, и лучи полуденного солнца позолотили его своим светом.
        — Я уверена, что мистер Старлинг рассказал вам о ваших обязанностях, но я хочу, чтобы вы запомнили несколько правил.
        Синджон вскинулся, приготовившись слушать — солдат и сын строгого отца.
        Эвелин замолчала, вскинув бровь, и Синджон понял, что смотрит ей в глаза. Он едва сдержался, чтобы не поморщиться от досады. Уэстлейк и его дворецкий потратили три последних дня на то, чтобы научить Синджона держать глаза долу, как и положено лакею.
        Рядом с Эвелин эта задача оказалась довольно сложной. Синджону хотелось смотреть на нее, в то время как Сэму это запрещалось.
        — Я требую от вас крайней осмотрительности,  — произнесла Эвелин.  — Вы не должны рассказывать кому бы то ни было о том, что услышите или увидите в этом доме. Это понятно?
        — Конечно, миледи.
        — Находясь на службе, вы не должны употреблять спиртных напитков. За едой подается кружка пива. По субботам слугам разрешен бокал вина.
        Синджон чопорно кивнул, едва сдерживая улыбку.
        — Вы употребляете спиртные напитки?
        — В пределах разумного, миледи. Вы напомнили мне отца. Он отдавал такие же приказы своему…
        Синджон осекся и прикусил язык. Играть роль лакея оказалось сложнее, чем ему представлялось.
        — Так кому же?
        — Своим подчиненным. Он служил старшим лакеем в Челтон-Холле,  — выкрутился Синджон.
        — Понятно.  — К счастью, леди Эвелин поверила ему на слово и продолжала перечислять установленное в доме правила.  — Вы не должны завязывать… отношения со служанками, живущими здесь или в соседних домах.
        Щеки леди Эвелин залил румянец, напоминающий своим цветом розовый сад и сделавший ее еще привлекательнее.
        Синджон подавил еще одну улыбку, представив, как завязывает совсем не служебные «отношения» с хозяйкой дома.
        — У вас есть возлюбленная?  — безразлично — даже слишком безразлично — спросила леди Эвелин.
        — Нет, миледи.
        Синджон почти не солгал. Должно быть, Каролина устала его ждать и уже вышла замуж за кого- то еще.
        Леди Эвелин удивленно заморгала, словно не верила услышанному. Синджону польстило подобное отношение, ведь она, как он узнал, придерживалась весьма строгой морали. Однако леди Эвелин вовсе не выглядела строгой. Скорее очень хрупкой и ранимой. Синджон заметил, как отливали золотом и медью пряди ее каштановых волос, уложенных в замысловатую прическу.
        — По утрам в воскресенье вы можете посещать службы в церкви. А в среду после обеда вам предоставляется выходной. Вы будете жить в комнате рядом с кухней и…
        — Могу я спросить, оправились ли вы после неприятного происшествия в парке, миледи?  — перебил леди Эвелин Синджон.
        Она казалась такой нежной и ранимой, что он не мог не задать этот вопрос.
        Эвелин судорожно сглотнула.
        — Я прекрасно себя чувствую, благодарю вас,  — натянуто ответила она. Затем ее взгляд потеплел.  — Я должна еще раз поблагодарить вас за помощь.
        Синджон пересек комнату и встал рядом с Эвелин у окна. Он указал на ее шею, с трудом удерживаясь, чтобы не отвернуть кружевной воротник.
        — Но на вашей коже до сих пор синяки.
        Эвелин схватилась за воротник длинными изящными пальцами.
        — И не более того,  — пробормотала она и вновь отвернулась к окну.
        Синджон проследил за взглядом Эвелин и заметил двух мужчин в небольшом парке напротив ее дома. Они напоминали черных воронов среди стаи павлинов и попугаев Мейфэра. Уэстлейк был слишком хитер и скрытен, поэтому они не могли быть его людьми. Это он, Синджон, был человеком Уэстлейка. Удастся ли ему, сыну графа, солдату, безупречно сыграть роль лакея? На лице леди Эвелин отразилось разочарование, передавшееся и Синджону.
        — Они здесь всегда?  — спросил он.
        Эвелин поджала губы, намереваясь осадить дерзкого слугу, но тот продолжал смотреть на нее в ожидании ответа. Эвелин раздраженно нахмурилась.
        — Каждую секунду каждого дня,  — еле слышно ответила она.
        Синджон кожей ощутил страх стоявшей рядом с ним женщины. Она боялась так же сильно, как и в парке. Но то был страх, смешанный с гневом. И эта бурлящая в душе женщины смесь грозила в любой момент вырваться наружу.
        — Сегодня довольно душно. Возможно, они такие же бывшие солдаты, как и я, и хотят немного освежиться. Посмотрите, как жадно один из них смотрит на парня, поедающего яблоко.
        Эвелин удивленно взглянула на своего только что нанятого лакея. Но Синджону хотелось, чтобы в ее широко распахнутых зеленых глазах заплескалась улыбка. Он улыбнулся, но ответной улыбки не последовало.
        — Благотворительность похвальна, вы так не считаете?
        Он не стал дожидаться ответа. Вместо этого Синджон подхватил поднос с чаем и поставил его на ладонь согнутой в локте руки.
        В глазах Эвелин отразилось недоумение, на мгновение прогнав страх. Синджон же зашагал по коридору, сопровождаемый тихим позвякиванием чашек. Он спустился по ступеням и пересек улицу.
        — Доброе утро, ребята. Не хотите выпить по чашечке чая?  — спросил Синджон, опуская поднос перед одним агентом и не спуская глаз с другого.
        — Что это?  — проворчал один из агентов, с подозрением поглядывая на Синджона.
        — Любезность хозяйки этого дома. Ей показалось, что вам хочется пить.  — Синджон подался вперед, и его нос уловил резкий запах дешевого джина.  — Наверное, она ошиблась.
        — Убирайся!  — рявкнул второй агент, сжав кулаки и двинувшись на Синджона.
        Однако остановился, поймав на себе взгляд молодого человека. Да, он держал в руках поднос, но повелительный взгляд офицера и джентльмена ни с чем нельзя было спутать.
        — На кого вы работаете?  — спросил у Синджона второй мужчина.
        Синджон оставил его вопрос без ответа, предоставив ему возможность самостоятельно сделать выводы.
        Шпион опустил глаза, а потом кивнул своему напарнику, и они крадучись двинулись вниз по улице.
        Синджон же развернулся в сторону дома и с улыбкой отвесил поклон наблюдавшей за происходящим Эвелин.
        Леди улыбалась, и Синджон готов был поклясться, что это ее первая улыбка за многие месяцы.
        Глава 6
        Синджон родился и вырос в доме с двумя сотнями слуг, но до сего момента он и понятия не имел, как живут все эти люди в своем мирке на нижних этажах. Впрочем, у него не было причин интересоваться этим.
        Оглядевшись на кухне Реншо-Хауса, Синджон ощутил чувство вины.
        Белокурая служанка Энни чистила большие медные сковороды с помощью соли и лимонного сока, отчего ее руки стали такими же красными, как и ее беспрестанно шмыгающий нос. Дородная жизнерадостная кухарка по имени миссис Купер чистила для пирога последние зимние яблоки. Она выполняла свою задачу с величием королевы, читающей указ, и в помещении соблазнительно пахло корицей и фруктами. Рот Синджона помимо его воли наполнился слюной. В Челтон-Хаусе он частенько спускался на кухню, чтобы выманить у поварихи фруктовое пирожное, чего не мог позволить себе теперь, когда исполнял роль простого лакея.
        Еще одна служанка, Сэл, утюжила скатерти, окутанная клубами белого пара, и ее волосы завивались от жара.
        Кучер Джон, исполнявший также обязанности грума, маячил в дверях, якобы дожидаясь яблочных очисток для лошадей. На самом же деле он строил глазки Энни, которая вспыхивала каждый раз, когда он озорно подмигивал ей.
        Синджон пытался припомнить, что рассказывал ему дворецкий Уэстлейка относительно чистки серебра. Его руки нестерпимо болели от непривычной работы, а серебро никак не хотело блестеть.
        Он распрямил ноги под столом. Бриджи и строгая серо-синяя ливрея давно вышли из моды и выглядели смешно. От напудренного парика чесалась и потела голова. В таком наряде Синджон выглядел неприметно. Но лишь до тех пор, пока не выходил на улицу.
        Заметив его ливрею, все вокруг понимали, что он работает у леди Эвелин, и к нему тут же начинали приставать любопытные. Казалось, все вокруг хотели знать, какая она и не посещает ли ее дом муж-предатель.
        Впрочем, представителям высшего сословия претило заговаривать с простым лакеем. Люди, которые раньше охотно танцевали, играли и ездили на верховые прогулки с Синджоном, не удостаивали взглядами Сэма. Зато они подсылали своих слуг с расспросами.
        Теперь Синджон зауважал слуг еще больше, когда понял, что им известны такие секреты, с помощью которых они могут с легкостью уничтожить или, наоборот, возвысить своих хозяев. Если бы леди и лорды заподозрили что-то подобное, они наверняка стали бы обращаться со слугами куда лучше и были ли бы более осмотрительны в их присутствии. Но для большинства представителей высшего сословия простой люд, заботящийся об их комфорте, сродни бессловесной мебели.
        Синджон продолжал чистить серебро, представляя, как ужасно будут выглядеть его руки к концу службы в этом доме. Ему придется остаться здесь на несколько недель, по словам Уэстлейка. А может, и того меньше, если они быстро отыщут то, что нужно. Но пока Синджон не нашел ничего. Лишь натер мозоли.
        Дверь кухни отворилась, и на пороге появилась Мэри — служанка госпожи. Она подошла к столу и налила себя чаю.
        — В каком настроении ее светлость сегодня, Мэри?  — поинтересовалась миссис Купер.
        Мэри округлила глаза.
        — Как и всегда. Ни одного выбившегося из прически волоска, ни единой жалобы или грубого слова.  — Девушка опустилась на стул.  — Господи, как же скучно! Что проку работать на жену предателя, если и рассказать-то о ней нечего?
        — Служанка леди Шарлотты знает много,  — подала голос Энни.  — И рада выболтать все, что знает, первому, кто захочет ее слушать.
        Мэри фыркнула:
        — И половина из того, что она болтает, неправда. Она слушает то, что говорит служанка леди Элоизы. А та, в свою очередь, узнает это от дворецкого леди Фрейн. Сестры леди Эвелин знают о ее муже больше, чем она сама. Или лгут правдоподобнее.
        — Ее светлость собирается сегодня куда-нибудь?  — спросила Сэл, ставя тяжелый утюг на решетку над огнем.
        — Нет. Она пишет письма,  — вздохнула Мэри.  — Вчера целый день читала, а позавчера отбирала белье для приюта. Она уже четыре дня не выходила из дому. А мне что делать? Она надевает утром платье и остается в нем вплоть до чая. Да и к чему переодеваться для прогулок или верховой езды, если не выходишь из дома? Вечерние платья ей тоже без надобности — ее ведь никто не приглашает. И волосы нет нужды укладывать. Этак я вскоре забуду все, чему училась.
        — Бедная госпожа,  — вздохнула Энни.  — Да разве может она куда-нибудь поехать, даже если ее и пригласили бы? От кучера леди Шарлотты я слыхала, будто лорд Филипп забрал все ее драгоценности.
        — И все же кое-что осталось. Например, нитка жемчуга с рубиновым кулоном и изумрудный медальон,  — возразила Мэри.
        Синджон подумал о том, что зеленый цвет очень подходит к глазам леди Эвелин. Он даже представил, как она со смехом кружится в танце и изумрудный кулон поблескивает в отсветах свечей. В этот самый момент Синджон заметил на ложке блестящее пятно, и его переполнило неожиданное чувство удовлетворения. Однако оно тотчас же испарилось, когда он посмотрел на груду еще нечищеных ложек и кувшинов.
        — Госпожа не ожидает сегодня посетителей?  — спросила кухарка.  — Что проку стирать пальцы до костей, раскатывая тесто? Ее светлость все равно не станет есть пирожных, хотя следовало бы. Она такая худенькая.
        — Худенькая! Леди не может быть слишком худой!  — возразила Мэри.  — Вы сравниваете ее с леди Шарлоттой. А та слишком толстая!
        Все рассмеялись.
        Смех тотчас же прекратился, когда на кухню зашел мистер Старлинг.
        — Миссис Купер, попробуйте приготовить клубничные пирожные. Это любимое лакомство госпожи. Мэри, насколько я понял, завтра вечером она приглашена в оперу. Приготовьте все на тот случай, если леди Эвелин решит принять приглашение.  — Дворецкий посмотрел на часы.  — Сэм, скоро доставят почту. Так что ступайте наверх и ждите посыльного.
        Синджон поднялся со своего места, отер руки, и Мэри улыбнулась:
        — Неудивительно, что госпожа вас наняла. Вы такой красавчик.
        — Мэри!  — предостерегающе прикрикнул на девушку дворецкий.
        Но Мэри невинно заморгала.
        — А что? Когда я работала у леди Тримбл, она нанимала на должность лакеев только тех молодых людей, которые хорошо смотрелись в ливрее. Они должны были быть красивы, высоки и со стройными ногами. Двадцать четыре человека. И все похожи, точно оловянные солдатики. А когда надевали парики, то их вообще невозможно было отличить друг от друга. Для удобства каждого из них называли Джеймсом.  — Мэри вновь оценивающе посмотрела на Синджона.  — В доме леди Эвелин всего один мужчина, и очень хорошо, что он обладает привлекательной внешностью.
        — А как насчет кучера Джона и мистера Старлинга?  — спросила Энни.
        Женщины посмотрели на нее неодобрительно, однако их взгляды тотчас же смягчились при виде нового лакея.
        Синджон одарил женщин ослепительной улыбкой, от какой в былые времена теряли головы дебютантки и их мамаши. Здесь на кухне она возымела такой же эффект, что и в богато обставленной гостиной.
        — Прошу прощения,  — произнес Синджон, отвешивая низкий поклон.
        Он отправился наверх, сопровождаемый мистером Старлингом и смущенным хихиканьем женщин.
        — Не открывайте дверь до тех пор, пока не убедитесь, что это действительно посыльный,  — инструктировал нового лакея дворецкий.  — А еще вы не должны отвечать на дерзкие вопросы прохожих и уж тем более не сплетничать.
        — А почему леди Эвелин не выходит?  — спросил Синджон.
        Он, конечно же, знал ответ, но, возможно, мистер Старлинг поведает что-то новое.
        Дворецкий упрямо поджал губы, но Синджон продолжал смотреть на него, замаскировав свое любопытство выражением озабоченности на лице. Он действительно беспокоился, потому что не видел леди Эвелин за порогом библиотеки с того самого момента, как появился в этом доме.
        Старлинг вздохнул.
        — Кажется, вы славный парень, Сэм. Вы не шумите в отличие от этих куриц там внизу. Я никогда бы не стал обсуждать это с ними, но мы с вами мужчины, а она очень нуждается в защите. Я рад, что она взяла вас на работу. Потому что мне в моем преклонном возрасте не защитить ее от проблем.
        — А были проблемы?  — спросил Синджон.
        Наверняка у себя в доме леди Эвелин находится в полной безопасности. Синджон сомневался, что французу из парка хватит дерзости постучать в ее дверь.
        — Да, сюда приходили с обыском после ареста партнера лорда Филиппа Чарлза Мейтленда. Госпожу слишком часто допрашивают и всегда задают одни и те же вопросы. За домом постоянно наблюдают, но, благодарение Господу, близко не подходят. А на днях, Сэм… Я не знаю, что случилось.  — На лице дворецкого отразилось крайнее беспокойство.  — Что-то произошло на прогулке в парке, хотя госпожа отказывается говорить, что именно. Но она вернулась домой с пятнами крови на одежде.
        — Должно быть, с ней случилась истерика.
        Старлинг покачал головой:
        — Она совсем не была расстроена. И это сильно меня беспокоит. Она не разговаривает, не плачет.  — Он наклонился к уху Синджона.  — Должно быть, она не в себе, бедняжка. Она может потерять все. У нее могут отобрать земли лорда Филиппа, этот дом и деньги.
        Губы Синджона сжались помимо его воли.
        — Она заодно с мужем?
        Старлинг гневно взглянул на лакея.
        — Конечно же, нет! Она — леди до кончиков ногтей. Я служил ей с того самого дня, как она стала женой лорда Филиппа. Она добра, сострадательна и ласкова. Эта женщина совершенно безгрешна. Она даже не сплетничает!
        — Но ее преследует страх,  — произнес Синджон, вспомнив, какой ужас вспыхнул в ее зеленых глазах в день его появления в доме, и как тщательно она пыталась его скрыть.
        — Да, она ужасно боится. Мучается страхом каждый день и ненавидит мысль о том, что нам все известно,  — кивнул Старлинг.  — Она старается сохранить нам работу и безопасность. Нам! А ведь это мы должны ее защищать.
        Они достигли холла, где уже стояла с письмом в руке в ожидании посыльного служанка леди Шарлотты. Старлинг тотчас же снова превратился в высокомерного дворецкого.
        — Надеюсь, вы помните, о чем я вас просил, Сэм,  — произнес он, указывая глазами на служанку.  — Никаких сплетен о госпоже. Ни за пределами этого дома, ни внутри его.
        Синджон кивнул служанке и забрал у нее письмо. Следила ли она за леди Эвелин, чтобы потом передать все лорду Сомерсону? Чувство вины закралось в душу Синджона. Был ли рядом хоть кто-то, кто не следил за леди Эвелин?
        Синджон открыл дверь и прищурился от ударившего в глаза весеннего солнца. Он здесь не для того, чтобы вмешиваться. Ему необходимо доказать собственную невиновность, спасти собственную шкуру. У него просто нет времени на то, чтобы становиться жертвой чар обворожительной жены лорда Филиппа Реншо.
        Теплый ветерок коснулся его лица в неспешной ласке, и Синджон нахмурился.
        Если Эвелин невиновна, чего она так боится?
        Глава 7
        Эвелин наблюдала за тем, как новый лакей отворил дверь, чтобы впустить ее старшую сестру. Он выжидательно стоял возле двери, когда Элоиза проплыла мимо него. Военная выправка была заметна даже сейчас.
        Эвелин так внимательно разглядывала Сэма, что заметила собственную сестру, лишь когда та остановилась на середине комнаты и вскрикнула.
        Сэм мгновенно встрепенулся и потянулся за саблей, которой не было под рукой, и Эвелин едва сдержала улыбку, когда он покраснел. Он одарил спину Элоизы убийственным взглядом, а потом поправил парик и занял место поблизости, на случай если его госпоже или ее сестре что-то понадобится.
        Между тем Элоиза даже не заметила, какой вызвала переполох. Она смотрела на Эвелин.
        — Господи, Эви, что это на тебе надето? Шарлотта говорила мне, что твой гардероб ужасен, но я думала, она просто преувеличивает. Однако она права. Это платье сшито в прошлом сезоне?
        Эвелин заметила, как взгляд Сэма скользнул по ее фигуре, и ее кожу обожгло. Странно, но ей было совершенно безразлично мнение сестры в отличие от мнения нового лакея. Эвелин постаралась скрыть смущение, принявшись поспешно приглаживать подол платья.
        — Верно. Но ленты новые.
        — Неужели действительно до этого дошло?  — воскликнула Элоиза.  — Ты переделываешь старые платья? Разве ты не можешь себе позволить купить новые?
        — Я ведь не в лохмотьях хожу.
        Эвелин оглядела наряд сестры.
        Элоиза была одета в желтое, начиная с кончика пера на шляпке и заканчивая мягкими кожаными полуботинками. Казалось, солнце вдруг ярко осветило комнату, и Эвелин едва удержалась, чтобы не зажмуриться.
        — Ты выглядишь, как всегда, чудесно,  — произнесла она, зная, что Элоиза ждет комплимента.
        — Конечно, чудесно. Потому что прилагаю к этому усилия. Это ужасно утомительно, но я считаю своим долгом подавать пример.  — Она похлопала рукой по поблескивающим на корсаже золотым украшениям в виде лягушек и улыбнулась.  — Блестящий пример.
        Сестра неодобрительно поджала губы, вновь взглянув на платье Эвелин.
        — Эвелин, негоже ходить по городу, словно у тебя нет и никогда не было одежды лучше, или как если бы тебе было все равно, что скажут окружающие. Твое поведение плохо отражается на мне. У тебя есть деньги? Неужели все так скверно? Неужели двери всех модисток города теперь закрыты перед тобой?
        Старлинг внес поднос с чаем, поставил его на стол, и Эвелин взяла в руки фарфоровый чайник. Нет, ее нельзя было назвать бедной, но экономить на случай, если сбудутся ее худшие ожидания, стоило.
        Эвелин заставила себя улыбнуться:
        — Все хорошо. Просто в этом году у меня нет никаких обязательств перед обществом, так что тратиться на новый гардероб нет необходимости.
        Интересно, что говорят правила этикета о появлении на людях жены предателя? Неужели красивые платья сделают предательство ее мужа менее ужасным? И уж если кто-то и знает правила, касающиеся одежды в подобном случае, то только Элоиза.
        Элоиза бросила на стол свои желтые перчатки, точно вызывала сестру на дуэль.
        — Поэтому ты вдвойне должна стараться выглядеть прилично.  — Элоиза хищно прищурилась.  — Если ты, конечно, не скрываешь что-то, хитрая бестия. Ну же, не держи меня в напряжении. Ты что-то слышала о Филиппе?
        — Нет, не слышала. Чаю?
        Эвелин хотелось сделать так, чтобы сестра замолчала, но не тут-то было. Проигнорировав вопрос, Элоиза в изнеможении рухнула в кресло.
        — Ну почему ты так меня разочаровываешь? Моим друзьям больше неинтересно слушать старые сплетни о Филиппе. Они хотят, чтобы я поведала им что-нибудь новенькое.  — Она прижала ладонь к щеке.  — А моя модистка, Эви! Я была ее любимой клиенткой. Мне даже не приходилось договариваться о встрече заранее. Она с жадностью ловила каждую крупицу информации о Филиппе. А теперь все мои истории устарели, и я вынуждена ждать своей очереди наравне с остальными.
        Эвелин рассмеялась.
        — Бедняжка Элоиза! И что ты теперь станешь делать?
        — Придется что-нибудь выдумать!  — Она бросила на сестру умоляющий взгляд.  — Ну помоги мне, Эви. У тебя есть любовник?
        Эвелин бросила взгляд поверх плеча сестры на Сэма. Странно, но он не был незаметен, как все остальные слуги. Более того, ему явно хотелось услышать ответ на вопрос Элоизы. Эвелин почувствовала, как краска заливает ей лицо.
        — Я все еще замужем!
        Элоиза громко фыркнула.
        — Люси тоже, однако это ее не останавливает! Зачем хранить верность Филиппу теперь? Кто знает, что он задумал, да и где он вообще? Преподай этому монстру урок, вот что я тебе скажу. Приезжай, поживи в Уилтон-Хаусе, и мы подыщем тебе подходящую компанию.
        Эвелин недобро посмотрела на сестру.
        — Это ведь твой муж устроил нашу свадьбу.
        Элоиза вытаращила глаза.
        — Уилтон стал твоим опекуном после смерти нашего отца. Он считал своим долгом выдать тебя замуж за респектабельного человека. Вряд ли он ожидал, что ты станешь следовать брачным обетам столь буквально! Ведь это не был брак по любви. Филипп жаждал заполучить земли, оставленные тебе отцом, поэтому и согласился жениться на тебе. Да такое случается сплошь и рядом! Линвуд — лакомый кусок. Уилтон не видел причин для отказа лорду Филиппу. Да, он стар, он предатель, но он очень богат. По крайней мере сейчас.
        Да уж, действительно идеальная пара. Эвелин была всего лишь пешкой в игре, на кон в которой были поставлены деньги, земля и поместье Линвуд. Филиппу нравилось, что его молодая жена хороша собой. Однако с самого начала он строил планы, в которых ей не было места. А Эвелин была невинна и слишком боялась мужа, чтобы совать свой нос в его дела. Теперь она понимала, что не должна была молчать. Что должна была задавать ему вопросы.
        С языка Эвелин едва не сорвалось едкое замечание, поэтому она стала озираться по сторонам, чтобы остановить на чем-то свой взгляд и немного успокоиться. Ее взгляд упал на Сэма, и она нахмурилась. Неужели в его серых глазах промелькнуло сочувствие? Но Эвелин не нуждалась ни в чьей жалости. Она сурово посмотрела на лакея, однако его глаза излучали тепло, лаская ее и успокаивая.
        Желудок Эвелин сжался, и она, судорожно вздохнув, заставила себя отвернуться. Хотя долго еще ощущала на себе теплый ласкающий взгляд Сэма.
        Она отвернулась от Сэма и сменила тему разговора:
        — У тебя новая шляпка?
        Элоиза широко улыбнулась:
        — Я ждала, когда ты заметишь. Нравится?
        Творение модистки на ее голове было столь щедро украшено многочисленными перьями, веточками и цветами, что скорее напоминало погребальный костер для подстреленного вальдшнепа, нежели головной убор.
        — Она чудесная,  — ответила Эвелин.
        Стоявший за спиной Элоизы Сэм картинно закатил глаза. Ему даже хватило дерзости улыбнуться своей хозяйке, как тогда, в парке, и Эвелин покачала головой.
        Элоиза подошла к зеркалу, чтобы полюбоваться собственным отражением.
        — Мадам Эстель шьет божественные шляпки. Конечно, я подсказала ей парочку идей, чтобы стать законодательницей новой моды. Через несколько недель все будут носить такие же шляпки, как эта. Я еще не решила, как она будет называться: шляпка Уилтон или шляпка Элоизы.  — Она повернулась к Эвелин с сияющими глазами.  — Зато я уже решила, что желтый станет цветом этого сезона. Я заказала себе целый гардероб, в котором будут присутствовать все оттенки лимона, шампанского, сливок и масла.
        Эвелин заметила, как дрогнули в усмешке губы Сэма, и поднесла руку к собственным губам, чтобы скрыть улыбку.
        — Звучит аппетитно.
        — Правда? Это Шарлотта предложила дать оттенкам такие милые названия. Каждая леди, обладающая вкусом, будет носить в этом сезоне масло и сливки. Для бала у Шарлотты я заказала божественное платье из парчи оттенка заварного крема.  — Элоиза лукаво посмотрела на сестру.  — До бала осталось всего две недели, и тебе тоже понадобится новое платье. Цвета горчицы с верхней юбкой оттенка пахты…
        Сэм поморщился. Он стоял совершенно спокойно, с заложенными за спину руками, вздернутым подбородком, готовый в любую секунду исполнить пожелание каждой из леди. На его лице отражались лишь эмоции, когда он переглядывался со своей госпожой, высмеивая ее сестру.
        Эвелин должна была негодовать, но она наслаждалась происходящим. Разве раньше с ней случалось подобное?
        И все же чуть позже ей придется серьезно поговорить со своим лакеем и еще раз напомнить ему, что соблюдать приличия следует неукоснительно…
        — Эви! Я уже дважды спросила тебя о том, что ты собираешься надеть на бал к Шарлотге. Очень важно, чтобы ты выглядела наилучшим образом.
        Эвелин сглотнула. Какая разница, в чем она придет: в шелковом платье или в рубахе из мешковины? Она представила себя в танцевальном зале Шарлотты, преследуемую десятками осуждающих взглядов и еле слышным шепотом. Представила, как будут раскрываться веера, чтобы скрыть выражение ужаса, насмешки, жалости или ненависти.
        — Я решила не ездить в этом году на бал к Шарлотте. Не понимаю, почему мое присутствие там так важно для вас,  — произнесла Эвелин.
        — Ты должна там быть! Люди подумают, что тебе есть чего стыдиться, если ты останешься дома!  — едва не задохнулась от негодования Элоиза.  — По крайней мере, дюжина человек будет на твоей стороне.
        Эвелин склонила голову набок.
        — Дюжина? Из трех сотен гостей Шарлотты? Не слишком ободряющая перспектива. Особенно если учесть, что шестеро из этих двенадцати — члены моей семьи.
        — Что ж, лучше иметь шестерых человек на своей стороне, чем вовсе ни одного! Именно поэтому тебе нужно покровительство влиятельного любовника, джентльмена с титулом, состоянием и пристрастием к скандально известным леди.  — Элоиза улыбнулась.  — Я поговорю с Уилтоном. Он человек со связями. Так же как Сомерсон и Фрейн. Наверняка у них есть на примете подходящий мужчина.
        Эвелин лишь показалось, или на лице Сэма на мгновение отразился шок? Но теперь его лицо вновь приняло непроницаемое выражение, и Эвелин нахмурилась, решив, что просто ошиблась. Да и верно — какое ему дело до ее личной жизни?
        — Только не Фрейн!  — воскликнула Эвелин с притворным ужасом и картинно прижала ладони к груди.
        Брови Сэма еле заметно приподнялись, а на подбородке дрогнул мускул. Он явно одобрял ее, и сердце Эвелин наполнилось теплом.
        Граф Фрейн был широко известен своими амурными похождениями. Неудивительно, что Люси решила, будто бы ей позволено то же самое, что и ее супругу.
        Глупее Люси не было женщины во всем Лондоне, а может и во всей Англии.
        Однако Элоиза не смеялась.
        — О, Эви, ты должна серьезно подумать над моим предложением! Едем завтра к модистке. Мы не станем называть твоего имени. К тому же ты можешь прикрыть лицо вуалью. Сомневаюсь, что она откажется обслуживать тебя, если ты приедешь со мной. Мы можем взять с собой Люси и Шарлотту. Вчетвером нам не страшны никакие оскорбления.
        — У меня есть подходящее платье,  — ответила Эвелин.
        — Какого оно цвета?  — тотчас же спросила Элоиза.
        — Зеленое,  — был ответ.
        Эвелин взглянула на Сэма, и его губы изогнулись в теплой одобрительной улыбке. Сердце Эвелин подпрыгнуло в груди, и она поджала губы. Его мнение совершенно ей безразлично.
        — Или голубое,  — произнесла она, и улыбка исчезла с лица Сэма.
        — В этом году никто не носит голубого и зеленого!  — в негодовании воскликнула Элоиза.  — Ты будешь бросаться в глаза! Шарлотта и Люси придут в ужас!
        — В таком случае я останусь дома.
        — Нет, нет, этого нельзя допустить!  — забеспокоилась Элоиза.  — Ты привлечешь еще больше внимания, если не появишься на ежегодном балу своей сестры! А ведь это одно из важнейших событий сезона.
        Однако Эвелин никак не отреагировала, дав сестре понять, что ее нисколько не волнует чье-либо мнение.
        Элоиза не сдавалась.
        — Я просто в отчаянии, Эвелин. Я непременно поговорю с Шарлоттой, и мы внесем в списки приглашенных на бал имена подходящих джентльменов.
        — Да уж, и не ниже маркиза или принца, если у тех на данный момент нет любовницы,  — с сарказмом заметила Эвелин в надежде, что сестра замолчит.
        Но Элоиза лишь улыбнулась. И Сэм тоже. От его ленивой одобрительной улыбки сердце подпрыгнуло, а потом замерло в груди Эвелин.
        Элоиза потрепала сестру по щеке.
        — Вот это сила духа! Нужно спросить у Шарлотты, кто из принцев сейчас свободен. Уж ей-то это известно.
        — Я пошутила!  — запротестовала Эвелин, но Сэм уже открывал Элоизе дверь.
        Желтое перышко вылетело из ее шляпки. Сэм подхватил его и воткнул в свой парик с лукавой улыбкой.
        Эвелин выдернула перо из парика и осуждающе посмотрела на слугу. Сэм сопроводил Элоизу по лестнице и отворил перед ней входную дверь.
        Эвелин тем временем подошла к окну и наблюдала, как сестра садится в свой экипаж, выкрашенный в золотисто-желтый цвет. Спины лошадей были накрыты желтыми попонами, а их головы украшал плюмаж из желтых перьев.
        — Нет причины избегать прогулок в парке, миледи.
        Эвелин обернулась и увидела стоявшего в дверях Сэма.
        — Если хотите поехать на прогулку, я буду вас сопровождать. И уж поверьте, не допущу, чтобы с вами случилось что- то дурное.
        Глаза лакея горели искренней заботой о ней. Их мягкая серая глубина внушала доверие.
        — Я…  — начала было Эвелин, но вдруг поняла, что ей не хватает воздуха. Она горделиво распрямила плечи.  — Мне необходимо обсудить с вами ваше поведение во время визита моей сестры,  — сурово заговорила она, но Сэм улыбнулся так, что у нее вновь перехватило дыхание.
        — Приятно было видеть вашу улыбку.
        Сердце Эвелин встревожено забилось в груди.
        — И все же с вашей стороны было дерзко насмехаться над виконтессой Уилтон.
        Сэм покаянно поджал губы, однако озорные искорки все еще блестели в его глазах.
        — На небе ни облачка. Я сам лично проверил, когда провожал Эло… э… виконтессу Уилтон.  — Сэм указал на яркое пятно солнечного света, разливавшееся у ног Эвелин.  — Вы же не можете сидеть дома вечно. Не прячьтесь, миледи. Выходите из дома и встретьтесь со своими врагами лицом к лицу.
        Сердце Эвелин растаяло. Ее солдат. Ее герой. Ей так необходимы были свобода и свежий воздух. Однажды он уже спас ее и обещал снова обеспечить ей безопасность.
        Эвелин верила ему.
        — Благодарю вас, Сэм. Если вас не отвлекут ваши непосредственные обязанности, то завтра я воспользуюсь вашим предложением. Я попрошу Джона подобрать вам коня.
        Эвелин представила Сэма верхом с саблей наголо, скачущим навстречу врагу по полю боя. И у нее вот уже в который раз за утро перехватило дыхание. Но Сэм, похоже, ничего не заметил. Он вежливо взирал на нее, словно мысль о прогулке в его сопровождении исходила от нее.
        — Я буду готова выехать в шесть часов. Сообщите об этом мистеру Старлингу и проследите, чтобы Джон подготовил лошадей.
        — Хорошо, миледи.
        Эвелин вновь заметила на его губах все ту же озорную улыбку и поняла, что если не отвернется, то вынуждена будет улыбнуться в ответ.
        — Это все,  — чопорно произнесла Эвелин.
        Когда же Сэм развернулся и пошел прочь, она подумала, что вид ее нового лакея сзади не менее захватывающ, чем вид спереди. При мысли об этом она тотчас опустила глаза.
        Что в нее такое вселилось? Она испорчена так же, как Люси. И все же страх, поселившийся в ее душе, был не так силен, как прежде. Возможно, прогулка в парке действительно окажется весьма приятной.
        Рядом с ней будет Сэм, и она вновь почувствует себя в безопасности.
        Глава 8
        Сонные тени лежали на полу кухни, когда на следующее утро Сэм направлялся в конюшню. Он взглянул на часы. До встречи с Эвелин Реншо еще пятнадцать минут.
        Хотя нет. Лакеи не назначают встреч благородным леди. Они подчиняются приказам. Впрочем — Синджон улыбнулся,  — идея прогулки в парке принадлежала ему.
        Нет, Эвелин Реншо не из тех женщин, кто подчиняется приказам или следует советам. Сможет ли она противостоять напору Элоизы в том, что касается поисков любовника для нее?
        Синджон судорожно сглотнул и провел пальцами по шее. Эвелин Реншо молода, красива, и раз ему удалось сорвать с ее губ улыбку, значит, мужские чары на нее все-таки действуют. Кроме того, она давно живет без мужа.
        Если она и решит найти себе любовника, то им точно будет не лакей Сэм. Многие джентльмены с готовностью разделят ее постель. Только Синджон никак не мог взять в толк, почему его это так беспокоит.
        Он не знал эту женщину, но понимал, что за тщательно сдерживаемыми эмоциями зачастую скрывается глубоко запрятанная страсть. И Синджон с удовольствием попытался бы ее соблазнить, будь все иначе. Но сейчас она была госпожой, а он лакеем.
        Возможно, он принял собственную склонность к защите попавших в беду женщин за вожделение. Граф Фрейн посещал самые грязные бордели и скандальные вечеринки. Казалось, в Лондоне не осталось ни одной актрисы, которая не побывала бы в его постели. Поэтому Синджон представлял, какого любовника подыщет граф для Эвелин. Жена Фрейна была так же испорчена, как и он сам. Матери предостерегали своих сыновей от общения с похотливой Люси. Да что там — его собственный отец посоветовал Синджону то же самое, когда тот впервые оказался в Лондоне.
        Скорее всего Фрейны продадут красоту Эвелин тому, кто больше заплатит. Мурашки пробежали по коже Синджона, и он прогнал от себя эту мысль. Это вообще не его дело. И все же Эвелин Реншо нуждается в мужчине, который обеспечит ее безопасность. Защитит от предательства, скандалов, нищеты и весьма опасных французов, блуждающих в Гайд-парке. Этот мужчина должен быть честным и благородным джентльменом, умеющим управляться с саблей и обладающим внушительным состоянием, чтобы содержать Эвелин.
        И уж конечно, он должен менее всего походить на Филиппа Реншо или Фрейна.
        Внезапно на ум Синджону пришел его родной брат Уильям. Он красив и богат, унаследовал графский титул отца и не совершил в жизни ни одного дурного поступка. Впрочем, ничего благородного он тоже не совершал. Словом, он был идеальной парой для Эвелин Реншо.
        Почувствовав совершенно необоснованный приступ ревности, Синджон с трудом погасил его.
        — Доброе утро.
        Сэм обернулся на звук голоса Эвелин. На ней была коричневая бархатная амазонка и шарф из розового шелка. Она была такой свежей, прекрасной и ранимой, что никому и в голову бы не пришло связывать ее имя с такими людьми, как Фрейн или Уильям. Синджон остановился, внезапно осознав, что сделал шаг ей навстречу и собирался предложить руку, как подобает джентльмену. Он опустил голову и убрал руки за спину.
        — Вы не надели желтую амазонку,  — поддразнил Синджон свою хозяйку, и та вспыхнула до корней волос, став розовой, как шарф.
        Сердце Синджона подпрыгнуло в груди.
        Когда он в последний раз видел женщину, заливавшуюся румянцем от его беззлобных шуток?
        — Вы и не должны были. Просто вы выглядите…  — он замолчал, поняв, что несет какую-то чушь.
        Эвелин ждала продолжения. Ее губы слегка приоткрылись, а зеленые глаза смотрели выжидательно. Однако Синджон понимал, что лакеи не дарят своим хозяйкам комплиментов.
        В этот момент появился грум, ведя под уздцы лошадей, и Эвелин отвернулась. Синджон сложил ладони, чтобы помочь Эвелин взобраться в седло. Он успел заметить мелькнувшие под юбкой стройные лодыжки и ощутить еле слышный аромат духов. Он с трудом удержался, чтобы не приподнять подол платья Эвелин и прижаться носом к ее бедру, чтобы полной грудью вдохнуть исходивший от нее аромат.
        И все же он заставил себя отвернуться и вскочить в седло. Спустя мгновение он вновь посмотрел на Эвелин. Она расправляла юбки, поудобнее усаживаясь в дамском седле. Она подняла глаза на Синджона, и его сердце сжалось и затрепетало.
        Когда они выехали из конюшни, Синджон внимательно оглядел улицу. Тишину утра нарушали лишь трубочист, молочник со своей тележкой да заспанный лавочник, несший на плечах тяжелый ящик. Однако Эвелин заметно нервничала. Синджон понял это по напряженно приподнятым плечам и побелевшим костяшкам пальцев, сжимавших поводья. Кобыла тревожно поводила ушами, словно чувствуя настроение хозяйки. Казалось, что если кто-то сейчас пожелает Эвелин доброго утра и коснется в приветствии полей шляпы, она в панике бросится прочь.
        — Вы вооружены?  — натянуто поинтересовалась она.
        Ответом была беззаботная, уверенная и ободряющая улыбка.
        — Я позаимствовал у миссис Купер самый большой разделочный нож. Однако уверен, что он нам не понадобится. Кухарка сказала, что высечет меня розгами, если я не верну его таким же чистым, как и взял,  — сострил Синджон, заметив, что Эвелин улыбнулась и немного расслабилась.
        За поясом его бриджей был спрятан пистолет, но Синджон не стал упоминать об этом. Она наверняка улыбнется при виде кухонного ножа, а вот пистолета скорее всего испугается.
        Эвелин очень удивила Синджона, пошутив в ответ:
        — В таком случае стоит поберечься. Должна признаться, миссис Купер может справиться даже с самым храбрым солдатом. Даже герцогу Веллингтону пришлось бы туго в рукопашном бою с миссис Купер.
        Синджон благодарно улыбнулся.
        — Вы встречались с его светлостью, когда воевали в Испании?  — спросила Эвелин.
        Синджон обедал с Веллингтоном и его офицерами. Этот великий человек беседовал с ним о лошадях и качестве кларета. Однако простые солдаты не обедают с герцогами, поэтому рядовой Сэм Карр продолжал играть отведенную ему роль.
        — О да, я пару раз видел его издалека. И приветствовал с остальными парнями вместе,  — ответил он.
        И это было правдой, ибо проезжающего мимо герцога всегда приветствовали военные всех рангов и званий.
        — Неужели вы так легко променяли великолепие войны на скучную должность лакея в Лондоне?  — спросила Эвелин, напомнив Синджону, что он теперь не солдат, а простой слуга, не ровня ей.
        — Война не так уж прекрасна. Это опасность, кровопролитие и бесполезный риск жизнями людей,  — возразил Синджон, едва не забыв прибавить почтительное обращение «миледи».
        Эвелин посмотрела на свои руки.
        — Я знаю некоторых леди — матерей и жен офицеров и простых солдат,  — которые шьют и вяжут для тех, кто сражается за границей. Они отчаянно верят в то, что война овеяна славой, ведь в любой момент кто-то из их сыновей или супругов может пасть на поле боя. Эта вера дает им надежду, смягчает боль потери.
        Синджон ее понял. Да и разве могло быть иначе? Даже в самых нечеловеческих условиях найдется место благородству и славе. На войне было также чего стыдиться. Например, рукоприкладства, мародерства, насилия и некомпетентных офицеров, командующих хорошими людьми. Таких офицеров, как Крейтон.
        Интересно, как бы отреагировала Эвелин, если бы узнала историю о позорном обвинении Синджона? Теперь ему еще сильнее хотелось доказать собственную невиновность.
        — Вот так сюрприз!
        Синджон замер при звуке голоса Крейтона. Каждая мышца его тела напряглась, готовая к сражению. Он потянулся за пистолетом и пришпорил коня, но потом понял, что Крейтон даже не смотрит в его сторону.
        Он смотрел на Эвелин.
        К ужасу и изумлению Синджона, она улыбалась в ответ на приветствие. Синджон в недоумении замер в седле. Судя по всему, леди Эвелин была рада неожиданной встрече, как если бы хорошо знала Крейтона и питала к нему симпатию.
        На губах Крейтона тоже играла улыбка — устрашающее зрелище. Его взгляд блуждал по изгибам тела Эвелин, и сердце Синджона сжалось от негодования. Он вновь потянулся за пистолетом, готовый применить его в любую секунду или схватить за поводья кобылу Эвелин и увести ее подальше от Крейтона. Но она с готовностью двинулась вперед, забыв о том, что сама просила лакея встать на ее защиту.
        — Доброе утро, милорд! Какая приятная и неожиданная встреча.
        Синджон с ужасом заметил, что Эвелин зарделась от удовольствия. Должно быть, он издал какой-то звук, потому что леди Эвелин обернулась и властно махнула рукой, призывая его следовать за ней и Крейтоном.
        Ноздри Синджона подрагивали от еле сдерживаемого гнева, когда он буравил взглядом широкую спину Крейтона. На подлом майоре была военная униформа превосходного качества. До того новая, что, казалось, блестела в лучах утреннего солнца. Синджон сомневался, что этот мундир поучаствует когда-нибудь в сражении. Его же обладатель казался эталоном храброго благородного офицера. Величие Крейтона отражалось в восхищенном взгляде Эвелин Реншо, и лицо Синджона исказила гримаса презрения. Форма благородного офицера не могла скрыть притаившегося под ней мерзавца. Синджон продолжал стоять на месте, слишком ошеломленный, чтобы пришпорить своего коня и поехать следом за своей хозяйкой и ее попутчиком. А Эвелин продолжала смотреть на Крейтона и улыбаться.
        А Синджон-то думал, что она улыбается лишь ему.
        Он ждал, пока леди Эвелин заметит, что ее слуга не последовал за ней, всем сердцем желая, чтобы она обернулась и прочитала в его глазах предостережение. Но Эвелин ехала вперед как ни в чем не бывало.
        Сэм всего лишь лакей, а Крейтон, по ее мнению, настоящий джентльмен.
        На Синджона нахлынули воспоминания о Крейтоне, скрутившем руки жене французского полковника. Вспомнил разорванный лиф ее платья, разбитые в кровь губы и ужас в глазах. Только вот Эвелин не испытывала страха. Она чувствовала себя в полной безопасности рядом с офицером и джентльменом, представителем высшего света.
        Эвелин смеялась, и этот чудесный звук летел по ветру подобно птичьей трели. Синджон пришпорил своего коня. Он ехал позади на почтительном расстоянии, но все же достаточно близко, чтобы услышать отдаваемый ему приказ.
        Высокий ворот ливреи мешал дышать. Ему хотелось рвануть его, поскакать вперед, выбить Крейтона из седла и ткнуть лицом в дорожную пыль.
        Он вновь потянулся к пистолету и уже взялся за него. Единственный выстрел. Единственным выстрелом он отомстит за дюжины, сотни загубленных жизней.
        — Гм!
        Синджон поднял глаза и поймал на себе ледяной взгляд графа Уэстлейка, ехавшего по соседней дорожке. Он не остановился и не заговорил, а просто предупредил Синджона гневным блеском глаз.
        Синджон тоже не отводил взгляда, позволив графу прочитать в своих глазах обуревавшую его ярость и разочарование. Однако выражение лица Уэстлейка не изменилось. Со стороны могло показаться, что его одолевает нестерпимая скука. Он проехал мимо, скользнув по Синджону ничего не выражающим взглядом, как если бы тот и впрямь был простым лакеем.
        Синджон мысленно выругался. Он прекрасно понял Уэстлейка. Ему необходимо выполнить задание, совершенно не предусматривавшее убийство Крейтона. И не Синджону решать, с кем общаться или спать Эвелин Реншо. Без помощи Уэстлейка Синджона давно бы уже повесили за предательство, а Крейтон вышел бы сухим из воды.
        Гнев кипел в душе новоиспеченного лакея. Похоже, Филипп Реншо не единственный предатель, с которым знакома его жена. Кого или что еще она знает? И не приведут ли ее эти знакомства на виселицу рядом с мужем? Эвелин вновь рассмеялась, и Синджон заскрежетал зубами.
        Вот уж воистину жена предателя.
        Глава 9
        Эвелин отложила перо и осторожно промокнула письмо. Это письмо предназначалось приюту для девочек в Линкольншире. Эвелин время от времени отсылала туда щедрые пожертвования из денег Филиппа, пока еще имея к ним доступ. За последние месяцы она написала дюжину таких писем.
        Пусть лучше золото ее мужа сослужит добрую службу, позволив накормить и дать образование бедным сиротам, нежели будет конфисковано и передано в государственную казну.
        А у принца-регента и богатых джентльменов вроде Сомерсона, Уилтона и Фрейна и так денег достаточно.
        Верные друзья помогали Эвелин передавать приюту ее подарки. Изобел, маркиза Блэквуд, помогла Эвелин продать подаренные ей Филиппом украшения. Вырученные деньги были переправлены в приют в виде более чем щедрого пожертвования от неизвестного благодетеля.
        Марианна, графиня Уэстлейк, помогла продать некоторые наиболее ценные картины из коллекции Филиппа. Особенную радость Эвелин доставила продажа картины, на которой была изображена в виде обнаженной греческой богини любовница ее мужа. Вырученные деньги пошли на помощь вдовам, потерявшим мужей на войне. Имя благодетеля, как и в предыдущем случае, осталось неизвестным.
        Эвелин собиралась продать еще несколько произведений искусства, книг и предметов мебели. Только делать это приходилось осторожно, чтобы не заметили наблюдающие.
        Удовлетворенно улыбнувшись, Эвелин свернула письмо. Лорд Крейтон предложил ей помощь в благотворительных делах, после того как увидел проданную картину и узнал в ней собственность Филиппа. Он упомянул о том, что собирается на следующей неделе в Линкольншир, и предложил передать приюту неподписанное письмо с вложенным в него пожертвованием. Он оказался настоящим офицером и джентльменом. Эвелин не встречала более благородного и доброго человека.
        Ну, разве что кроме одного.
        Если бы у Сэма Карра было благородное происхождение и достаточно денег для покупки звания, он стал бы таким же бравым офицером, как и майор Крейтон.
        Эвелин доверяла лорду Крейтону так же, как и Сэму.
        Майор обращался с ней с той учтивостью, к которой она привыкла до предательства Филиппа. А еще он не спрашивал о ее супруге.
        Майор часто путешествовал и предложил Эвелин передавать ее письма по назначению. С ним ей не нужно было беспокоиться о том, что ее деньги попадут в чужие руки.
        С лордом Крейтоном Эвелин познакомила одна леди из благотворительного швейного кружка. Брат мисс Анны О’Нил служил в подразделении майора Крейтона. Майор нанес ей визит, чтобы сообщить о ранении и последующем исчезновении ее брата.
        В то время как леди лишь молились о скорейшем возвращении сержанта Патрика О’Нила, майор Крейтон мог сделать много больше.
        Он предложил порасспросить знакомых в штабе конногвардейского полка. Вмешательство уважаемого всеми героя принесет больше пользы, нежели мольбы сестры простого сержанта. Анна горячо благодарила лорда Крейтона за его доброту, да и остальные леди были без ума от галантного офицера.
        К несчастью для Эвелин, после обнародования информации о предательстве Филиппа Реншо леди из швейного кружка сочли невозможным присутствие среди них его жены. Они прервали все контакты с Эвелин и даже отказались принять от нее шерсть для вязания, как если бы грехи Филиппа Реншо запятнали ее и могли навредить их сыновьям, мужьям и братьям.
        Эвелин пребывала в смятении до тех пор, пока на ее пороге не возник лорд Крейтон. Он сказал, что узнал картину Филиппа в недавно проданной на аукционе, и предложил передать пожертвование Эвелин швейному кружку, выдав его за свое собственное.
        Эвелин постучала по губам кончиком пера. Утро выдалось чудесным. Если бы не Сэм, она не поехала бы кататься в парк и не встретилась с лордом Крейтоном.
        Интересно, знаком ли Сэм с майором или хотя бы слышал о нем в Испании? И знал ли он сержанта О’Нила? Эвелин непременно спросит его об этом.
        Эвелин сдвинула брови, поняв, что не видела своего нового лакея с момента их возвращения из парка. Он вел себя чопорно и официально, когда помогал Эвелин спешиться. Настоящий вышколенный слуга. Он даже низко поклонился ей и ни разу больше не улыбнулся. Это был совсем другой Сэм. Не тот, с которым она выехала на прогулку.
        Дверь отворилась, и в комнату вошел Старлинг.
        — Записка доя вас, миледи,  — произнес он и подал Эвелин серебряный поднос с лежавшим на нем письмом.
        Эвелин мгновение смотрела на поднос. От его продажи гоже можно было бы выручить немного денег для благотворительности. Но Старлинг ждал, а Эвелин не могла просто так выхватить поднос из его рук и отнести его в ломбард.
        — Благодарю вас, Старлинг.  — Эвелин взяла письмо, перевернула его и посмотрела на печать.  — Вы не пришлете сюда Сэма?
        — Его нет, миледи. Ведь после обеда у него выходной.
        Сердце Эвелин сжалось от какого-то странного разочарования. Мысль о том, что Сэма нет рядом, пусть даже половину дня, вновь сделала дом темным и пугающим. Эвелин заметила, с каким сочувствием смотрит на нее дворецкий, и вновь надела на лицо маску безразличия.
        — Да, конечно. Я забыла. Можете идти.
        Дворецкий медлил, и Эвелин бросила на него вопросительный взгляд.
        — Я могу, миледи, что-нибудь еще для вас сделать?
        Эвелин заставила себя улыбнуться:
        — Нет, ничего. Я просто хотела у Сэма кое-что спросить. Но это подождет.
        Эвелин развернула письмо, и на этот раз ее губы изогнулись в искренней улыбке.
        Майор Крейтон приглашал ее на прогулку завтра утром.
        Глава 10
        Синджон неслышно проскользнул в спальню лорда Филиппа и некоторое время стоял с отчаянно бьющимся сердцем, прислонившись спиной к двери. Он не привык проникать в личные покои других людей, точно вор.
        Ему не раз приходилось выбираться из спален, подбирая на ходу одежду, оставляя в постели забывшуюся сладким сном обнаженную любовницу. Сейчас он делал почти то же самое, только не получал никакого удовольствия.
        В спальне было душно, поэтому Синджон стянул с головы ненавистный парик, швырнул его в кресло и огляделся по сторонам.
        После обеда у него выходной. Ему необходимо было сделать кое-какие дела за пределами Реншо-Хауса, но сначала он хотел поискать нужную Уэстлейку вещь здесь и забрать ее с собой, если таковая отыщется. Чем быстрее он покинет этот дом, тем лучше.
        Синджон еще некоторое время ждал, прислушиваясь к доносившимся из коридора звукам. Затылок его покалывало, по спине струился пот, однако в доме царила тишина. Синджону он напоминал наполненное тайнами и загадками убежище одинокой грустной леди.
        Синджон отдернул шторы, и солнечные лучи робко пробрались в спальню. Он расстегнул ворот ливреи, чтобы было свободнее дышать.
        Мебель темного дерева казалась крепкой и внушительной. Синджон не заметил ни единой детали, свидетельствующей о присутствии в этой комнате женщины. Приходила ли Эвелин сюда хоть раз, или же супруг посещал ее, когда возникало такое желание?
        Синджон отер вспотевшие ладони о бриджи и сосредоточился на деле. Уэстлейк сообщил ему, что они обыскали весь дом. Лучшие агенты обшарили письменный стол Филиппа, заглянули под его кровать и в шкафы, унесли с собой его письма и личные бумаги, но не нашли того, что искали.
        Они также провели обыск в комнате Эвелин. И опять-таки не обнаружили ни единого любовного письма, ни единой записки от ее мужа. В шкатулке хранились лишь те драгоценности, что достались ей от матери. Кроме простого обручального кольца, никаких подарков или свидетельств любви, преподнесенных Филиппом.
        Уже одно это обстоятельство казалось Уэстлейку крайне подозрительным. Леди может уничтожить или спрятать записки и письма джентльмена, свидетельствующие о его привязанности, но она никогда не расстанется с украшениями. Такой богатый человек, как Реншо, вполне мог позволить себе украсить жену бриллиантами. Ведь камни, подаренные им любовницам, просто резали глаз своими размерами и дороговизной. Так что же Эвелин сделала со своими?
        Конечно же, такой женщине, как она, не нужны драгоценности, чтобы быть красивой. Да и состязаться с любовницами мужа по количеству украшений она не собиралась.
        Синджон поджал губы, стараясь забыть о личных симпатиях. Даже такая женщина, как Эвелин, особенно такая умная женщина, как она, сумела бы спрятать ценности, если бы ощущала собственную вину или боялась их лишиться.
        Наверное, Уэстлейк ожидал, что Синджон обнаружит именно это. Полную шкатулку драгоценностей, припрятанных на тот случай, если король отберет у Филиппа его деньги и земли. Хотя это вряд ли докажет ее вину. Да и какие еще нужны доказательства с таким мужем, как Филипп Реншо, и таким другом, как Крейтон?
        Из того, что поведал ему Уэстлейк, Синджон знал, что прежде всего нужно попытаться найти тайники.
        Синджон выдвинул ящики комода, но не обнаружил ничего необычного. Шарфы и носовые платки Реншо лежали в ящиках ровными стопками, готовые немедленно послужить своему хозяину в случае его возвращения. Лорд Филипп покупал только лучшее, подумал Синджон, проводя рукой по тончайшему льну, баснословно дорогому шелку и шерсти наивысшего качества. Однако под сложенной одеждой тоже ничего не было.
        Синджон подошел к платяному шкафу и открыл его. В нем все еще висело несколько сюртуков, но потайных панелей за ними не обнаружилось. Внизу стояло несколько пар обуви Филиппа Реншо, но все ботинки были пусты.
        Синджон нахмурился. Ну и куда еще не догадались заглянуть тайные агенты?
        За дверью послышались быстрые шаги, и Синджон замер.
        Неужели Эвелин?
        Он представил, как столкнется с ней нос к носу здесь, в личных покоях ее мужа. Синджон судорожно сглотнул, пытаясь придумать какое-то оправдание своему нахождению здесь. Он мог бы сказать, что просто проявил любопытство, но она все равно его уволит.
        Его сердце едва не остановилось, когда шаги замерли возле спальни, а ручка двери начала медленно поворачиваться.
        Как поступит Уэстлейк, если его агента застигнут на месте преступления?
        Отправит его на виселицу.
        Синджон еле слышно выругался и нырнул в шкаф. Сюртуки слетели с вешалок, посыпавшись ему на голову. Сквозь узенькую щель он наблюдал за тем, как открывается дверь комнаты.
        Сэл. Синджон облегченно выдохнул.
        Служанка поставила на пол корзинку, достала из нее тряпку и, тихонько напевая что-то себе под нос, принялась вытирать пыль. Пылинки взлетали в воздух, сердито кружась в лучах солнечного света, прежде чем медленно осесть на прежнее место.
        Глаза Синджона округлились от ужаса, когда он заметил собственный парик, лежавший на кресле.
        Он казался бездомным котом, тайком пробравшимся в дом и занявшим не свое место. Синджон с замиранием сердца ждал, когда Сэл его заметит.
        Но она прошла мимо.
        Она вытерла пыль со стола, поплотнее задернула шторы и, оглядев напоследок комнату, пожала плечами и вышла в коридор.
        Синджон облегченно осел на пол, услышав щелчок закрываемой двери и удаляющиеся по коридору шаги.
        Он пинком открыл дверь шкафа и стряхнул с себя сюртуки Реншо. Его сердце колотилось, как сумасшедшее, а пропитанная потом рубашка прилипла к телу. И как настоящие шпионы справляются со своими обязанностями? Разведчики Веллингтона без колебаний рисковали жизнями под шквалом пуль, чтобы добыть информацию, в то время как его заставила дрожать от страха простая служанка с тряпкой в руках.
        Синджон совсем ничего не нашел, и это Уэстлейку не понравится. Он ждал от него большего, да и самого Синджона, сказать по правде, очень заинтересовал связанный с именем Реншо скандал.
        Особенно участие в нем Эвелин.
        Синджон встал с пола и поднял упавшие сюртуки. Что-то блеснуло, выпав из кармана одного из них. Это оказался медальон, на котором была изображена смеющаяся женщина с бриллиантами и изумрудами в волосах. Обнаженная по пояс, она дерзко взирала с портрета. Синджон легонько нажал на крышку, и медальон открылся. Внутри оказалась сложенная вчетверо записка с завернутым в нее рыжим локоном, явно не с головы его хозяйки.
        «Приходи ко мне скорее»,  — гласила записка. Под словами стояла подпись «Люси».
        Брови Синджона удивленно взметнулись вверх. Похотливая Люси и Филипп Реншо?
        Такой скандал Элоиза Уилтон сможет обсуждать с великосветскими сплетницами по меньшей мере месяц. Знала ли Эвелин об этой связи? Синджон спрятал медальон в карман и повесил сюртуки на место, кое-как пригладив образовавшиеся на них складки.
        После этого закрыл дверцы шкафа и улыбнулся. Ему удалось найти то, на что не обратили внимания тайные агенты короля.
        Глава 11
        Остаток выходного дня Синджон провел в доках, переходя из таверны в таверну в поисках Патрика О’Нила.
        Большое количество раненых солдат, отправленных домой, сходило на берег и оседало в ближайшем питейном заведении. Там они оставались до тех пор, пока у них не заканчивались деньги или пока они не находили в себе смелость вернуться домой. Синджону оставалось лишь надеяться, что О’Нил поступил так же.
        Мужчины в поношенных мундирах с подозрением смотрели ему вслед, когда он проходил мимо. Никто из них не знал рядового О’Нила, зато каждый жаждал рассказать собственную историю или поведать о последних новостях с полей сражений за кружкой пива. Синджону хотелось услышать эти рассказы не меньше, чем известия о сержанте О’Ниле. Веллингтон наконец начал побеждать.
        Синджону хотелось оказаться сейчас в Сьюдад-Родриго или Бадахосе. И он был бы там, если б не Крейтон.
        Он расспрашивал остроглазых портовых проституток, зарабатывающих деньги на страданиях солдат, но они не знали имен своих клиентов, и ни одна не вспомнила солдата со шрамом от сабли на подбородке.
        Синджон уже начал думать, что сержант скончался от полученных ран по дороге домой либо Крейтон убил его, едва только О’Нил прибыл в Лондон.
        Он бродил по улицам, с трудом сдерживая кипевший в душе гнев. Синджон и сам не знал, что будет делать, когда его оправдают, а Крейтона объявят виновным, если такое вообще произойдет.
        Он может вернуться на войну, так как, судя по всему, боевые действия закончатся еще не скоро. А может жениться, завести семью.
        Синджон вздохнул. У него была возможность жениться на Каролине с ее более чем приличным приданым и землями, но он сбежал от нее на войну. Спокойная семейная жизнь была не для него, так же как и карьера священника.
        Меньшее, что он может сделать, когда все закончится,  — это попытаться помириться с отцом и объясниться с Каролиной. А вот дальше будущее представлялось совершенно неясным.
        Уже смеркалось, когда Синджон оказался на Сент-Джеймс-стрит. Здесь располагались клубы, которые он частенько посещал в прошлом. Теперь, когда он играл роль слуги, Синджон не имел права даже переступить порог.
        Именно здесь у клуба «Уайтс» он вызвал Крейтона на дуэль, которая так и не состоялась. Уэстлейк прав. Это был глупый, необдуманный поступок. Теперь Синджон это понимал, но тогда он чувствовал лишь беспомощность и отчаяние. Эти же чувства обуревали его и сейчас, когда Уэстлейк завлек его в паутину интриг. Судьба Синджона находилась в руках графа, и он сомневался, что Уэстлейк удовлетворится найденным в доме Реншо медальоном Люси Фрейн.
        Синджон стоял в тени и наблюдал за тем, как к дверям клубов подъезжают экипажи представителей высшего света. Вот по ступеням поднялся Гарри Типтон, и Синджон горько улыбнулся. Типтон был его должником, но теперь наверняка считал, что возвращать долг обесчестившему себя офицеру необязательно.
        Синджон решил нанести визит этому щеголю, едва только с него снимут все обвинения.
        Фрейн и Уилтон приехали вместе. Они поднялись по ступеням, не переставая что-то обсуждать. Возможно, они говорили об Эвелин, размышляя, кто из их похотливых друзей подойдет на роль ее любовника. Гневные взгляды Синджона прожигали их спины, но они ни о чем не подозревали.
        А потом к клубу подъехал экипаж Крейтона. Майор поднялся по ступеням с таким беззаботным выражением лица, словно ничто в мире его не волновало.
        Он не удостоил Синджона взглядом утром, а сейчас тем более не вглядывался в тени. Неужели Крейтон был так уверен в том, что капитан Радерфорд больше не появится на его пути? Губы Синджона дрогнули.
        Кучер спрыгнул на землю и, облокотившись о дверцу экипажа, приготовился ждать своего хозяина. Синджон пересек улицу.
        — Добрый вечер,  — произнес он, вытаскивая из кармана фляжку.
        Кучер с подозрением оглядел его, прежде чем взять из рук фляжку.
        — Ром,  — произнес он.  — Я-то думал, ты угостишь меня дешевым джином, приятель. Ты солдат?
        — Был,  — ответил Синджон.  — Меня отправили домой, и теперь я ищу работу. Не знаешь, нужен ли кому-нибудь грум или работник на конюшню? Может, твоему хозяину? Отличный экипаж! Должно быть, он богат?
        — Был,  — передразнил Синджона кучер.  — Начал продавать картины и украшения своей матери. Так говорят служанки. Они первыми замечают, когда начинают пропадать фамильные ценности.
        Синджон сделал вид, что пьет.
        — А что, у него старинный титул?
        Кучер пожал плечами:
        — У него знатные родственники. Граф со стороны отца и виконт со стороны матери. Только сам он такой же солдат, как ты. Майор кавалерии.  — Он оглядел Синджона с головы до ног.  — Для работы на конюшне ты годишься, но майор уже несколько месяцев никого не нанимает, хотя помощь не помешала бы.
        На ступенях клуба послышался шум, и молодые люди обернулись, чтобы посмотреть.
        — Немедленно верни мне то, что должен, черт бы тебя побрал!  — кричал Типтон, хватая Крейтона за рукав и сбив с его головы шляпу.
        — У меня нет с собой денег, Гарри, клянусь тебе! Я пришел сегодня в клуб лишь за тем, чтобы получить долг с одного человека.
        — Ты вернулся в Англию несколько недель назад, черт бы тебя побрал! Ты обещал заплатить мне, когда вернешься домой! Сказал, что ждешь наследства!
        Крейтон вырвался из рук Типтона.
        — Ты неверно меня понял. Я говорил не о наследстве, а о дивидендах от одной инвестиции. Но пока я их не получил.
        — Ты рисковал моими деньгами в каком-то сомнительном предприятии?  — в гневе прорычал Типтон.
        Крейтон улыбнулся, обнажив длинные желтые зубы.
        — Не такое уж оно сомнительное, старина. Более того, это дело решенное.
        — Да? И откуда же ты ожидаешь денег?
        Крейтон ответил так тихо, что Синджону пришлось напрячь слух.
        — Из Линкольншира,  — был ответ.
        — И что это значит, черт возьми? При чем тут Линкольншир?  — ревел Типтон.
        Но Крейтон проскользнул мимо него и трусливо сбежал по ступенькам.
        Линкольншир? Семья Крейтона родом из Девона, а не из Линкольншира, а О’Нил родился и вырос в Лондоне.
        Синджон пошел прочь, раздумывая над тем, будет ли он когда-нибудь свободен. Звук его шагов эхом плыл в воздухе.
        Старлинг еще не спал, когда Синджон вернулся. Он сидел на кухне и пил чай. Он подал Синджону ключи и фонарь.
        — Проверьте за меня двери, пожалейте мои старые кости.
        Синджон медленно шел по тихому пустынному дому. Он проверил, заперты ли окна и входная дверь, а потом внимательно посмотрел на располагавшийся напротив дома парк. Кто-то наверняка притаился в темноте и наблюдает за Реншо-Хаусом. Синджон даже пожалел негодяя. Ночь выдалась холодная, а небо, затянутое тучами, предвещало дождь.
        Когда он проходил мимо библиотеки, дверь ее отворилась. На пороге стояла Эвелин. Она сдавленно вскрикнула, и Синджон поспешно подхватил ее за локоть.
        — Это я, миледи,  — сказал он.  — Сэм.
        Поверх ночной сорочки на Эвелин был надет кружевной халат, а волосы были заплетены в косу, струившуюся по спине. Она казалась совсем юной с покрытыми румянцем щеками и округлившимися от страха глазами, мерцающими в свете фонаря.
        — Вы вернулись?!
        Голос Эвелин звучал удивленно.
        Синджон стоял так близко, что ощущал исходивший от нее аромат. Лицо Эвелин было всего в нескольких дюймах от него, и ее теплое дыхание обвевало его щеку. Синджону ужасно захотелось поцеловать ее. Он не мог оторвать глаз от ее соблазнительно пухлых губ. По телу Эвелин пробежала дрожь, но Синджон не мог понять, что это: ответное желание или же страх?
        Он отпустил ее руку и отошел назад.
        — Я проверял, все ли заперто, миледи,  — чопорно произнес Синджон.
        Эвелин заморгала в ответ.
        — Хорошо провели выходной?  — спросила она и тут же протестующе подняла руку, прежде чем Синджон успел ответить.  — Нет, я не должна была спрашивать. Не мое дело, куда вы ездили и чем занимались.
        Но Синджон видел, что ей это небезразлично, что она ждала его возвращения, так же как и Старлинг.
        — Я ездил повидать друга, с которым служил в одном полку,  — ответил Синджон.  — Вот и все.
        Плечи Эвелин облегченно опустились.
        — О!..  — выдохнула она и облизнула губы.
        Они заблестели в свете фонаря, пробудив в душе Синджона новую волну желания.
        — Вам что-нибудь нужно, миледи?  — спросил он.
        Синджон не мог стоять в коридоре рядом со своей хозяйкой, одетой лишь в тонкую сорочку и халат. Он сильнее сжал фонарь, едва сдерживая желание дотронуться до Эвелин.
        — Вы, должно быть, подумали, будто я ждала вас? Но это не так,  — произнесла Эвелин, оглядев Синджона с ног до головы.  — Я дописала письмо и взяла книгу, чтобы почитать на ночь.
        Однако в руках у нее ничего не было. Изящные длинные пальцы судорожно сжимали высокий ворот сорочки, выдавая волнение. А ведь так просто заключить ее в объятия и уличить во лжи, прежде чем их губы сомкнутся. Синджон улыбнулся и склонил голову набок, давая тем самым знать, что разгадал ее ложь и понял, что она ждала его.
        — Проводить вас наверх? Вы не захватили свечу. И книгу тоже.
        Ответом послужил густой румянец. Интересно, ее кожа действительно такая горячая, как кажется? Пальцы Синджона начало покалывать от еле сдерживаемого желания дотронуться до щеки Эвелин.
        Эвелин развернулась, забрала со стола книгу, свечу и письмо. Она выдержала взгляд Синджона. Ее глаза горели гневом и страстью, сменившими привычное самообладание.
        — Вот видите? Я могу подняться наверх сама, благодарю вас. А вы возвращайтесь к своим обязанностям,  — бросила она и протянула Синджону письмо.  — Можете оставить это у двери. Утром за ним придут.
        Синджон поклонился, а Эвелин развернулась и направилась в свою спальню — призрачная белая фигура в полутемном коридоре.
        Синджон дождался, пока свет ее свечи растворится в темноте, и только потом вернулся в холл и положил письмо на столик рядом с дверью. Но тут он взглянул на адрес, и во рту у него пересохло.
        — Линкольншир,  — пробормотал он.
        Еле слышно выругавшись, Синджон сунул письмо в карман. Чайник на кухне был все еще горячий. Синджон порылся в корзинке для рукоделия, принадлежавшей Мэри, и достал оттуда нитку с иголкой. Он осторожно нагрел печать на письме, просунул под нее нитку и открыл письмо, не сломав печати. Синджон поймал себя на том, что действует, как матерый шпион. И где его наставник — благородный джентльмен Уэстлейк — научился таким трюкам? В письмо были вложены деньги. Синджон пересчитал банкноты. Сотня фунтов.
        В конце коротенького письма подписи не оказалось. Деньги предназначались приюту для девочек-сирот в Линкольншире. Синджон нахмурился.
        Каким образом Крейтон связан с этим? Такие люди, как он, не участвуют в благотворительности. Если он и интересуется какими-то заведениями для женщин, то только борделями.
        Но Эвелин жертвовала деньги нуждающимся. Она помогала детскому приюту и женскому швейному кружку. Возможно, у нее были на то какие-то причины, о которых Синджон даже не подозревал. По его коже побежали мурашки.
        Неужели Эвелин использовала Крейтона, чтобы вывезти деньги из Лондона? Может быть, она планировала сбежать с ним, после того как переправит в безопасное место деньги мужа? Внешне письмо Эвелин не вызывало подозрений, и если она действительно задумала хитроумный план, властям никогда не добраться до денег Реншо.
        — Умная девочка,  — пробормотал себе под нос Синджон.
        Или же все не так. Что, если Крейтон обманывает жену предателя? Ему ведь нужны деньги. Вряд ли он станет ждать какого-то мистического наследства или помогать женщине, оказавшейся в трудном положении. В Испании он сломал челюсть молодому лейтенанту лишь за то, что тот задолжал ему двадцать фунтов и не мог расплатиться. За игорным столом сотня фунтов ничто. Единственная ставка, и Крейтон лишится этих денег. Или, наоборот, выиграет.
        Синджон вынул из письма деньги и запечатал его снова.
        В библиотеке он отыскал еще один конверт, сложил туда купюры и спрятал их в толстый том со стихами.
        После этого он положил запечатанное письмо на столик рядом с входной дверью и устремил взгляд на темную лестницу, раздумывая над тем, заснула ли уже Эвелин.
        Думала ли она о Крейтоне?
        Синджон отправился в свою каморку с горькой улыбкой на устах. Теперь ему придется подождать, что предпримет дальше Крейтон или Эвелин.
        Глава 12
        Крейтон крался по коридору дома своей тетки, выискивая взглядом что-нибудь такое же ценное, как и картина кисти Гейнсборо, которую ему удалось продать. Если семья узнает об этом, от него отрекутся. Но как иначе добыть денег?
        Он прошел мимо часов из сплава меди и свинца в личных покоях тетки. За эту отвратительную мазню не выручишь и двух пенсов. Пробило десять часов. Где же этот проклятый Бассетт? Ведь на то, чтобы забрать письмо из дома, расположенного через три улицы, нужно не так уж много времени.
        Крейтон ткнул пальцем в пейзаж, вставленный в золоченую раму. На нем было изображено фамильное поместье в Девоне. Крейтон не был там несколько лет. Поместье ничего не значило для него, а вот от продажи картины можно получить достаточно денег, чтобы поиграть ночь в клубе «Уайтс». Не может же полоса невезения тянуться бесконечно.
        Крейтон сорвал картину со стены и швырнул ее на диван. Как же ненавистно ему вести такую жизнь. Но другого выбора не было. Сердце Крейтона сжалось, когда он представил всю серьезность своего положения.
        Ему необходимо разыскать и убить Радерфорда.
        Капитан здесь, в Лондоне, и, возможно, наблюдает за ним в эту самую минуту. Крейтон распахнул дверь теткиной спальни, зная, что является первым мужчиной, переступившим порог этой комнаты за последние сорок лет. Он подошел к окну и выглянул на улицу. Но не увидел ни Радерфорда, ни Бассетта. Крейтон повернулся к массивной шкатулке с драгоценностями и, проклиная Радерфорда, попытался открыть замок. Вот до чего он опустился — ворует у собственной семьи.
        Синджон Радерфорд был худшим из глупцов, причем слишком благородным, несмотря на то что не имел ни наследства, ни титула. Он всегда боролся с несправедливостью, спасал попавших в беду женщин и заслуживал тем самым восхищение представителей разных сословий. Вот он никогда не опустится до того, чтобы воровать ценности пожилой родственницы. И Крейтон ненавидел его.
        Он отчетливо помнил день, когда впервые встретил благородного капитана в Испании. Радерфорд выиграл у него в карты крупную сумму денег, которой у Крейтона не было. Поэтому ему пришлось подписать вексель в присутствии дюжины свидетелей.
        Крейтон намеревался погасить долг привычным способом. А именно — пустить пулю в спину капитана Радерфорда. Н а войне люди погибают каждый день. И Крейтон любил за это Испанию. Всегда найдутся офицеры, готовые играть. Из Англии прибывало молодое пополнение, неоперившиеся юнцы, которых можно было обыгрывать до тех пор, пока они не погибали на поле боя. Однако Радерфорд умудрялся возвращаться невредимым после каждого сражения.
        Когда срок векселя истек, Крейтон не смог расплатиться. Он отправился в патруль, сгорая от ненависти к Радерфорду.
        Тот день в Испании выдался жарким и душным. Именно тогда на уединенной горной дороге Крейтон повстречал очаровательную жену французского офицера — у ее экипажа сломалось колесо. Она встретила вражеских солдат с достойной восхищения смелостью и заявила, что ее муж-полковник весьма богат и заплатит за нее щедрое вознаграждение.
        Крейтон сразу понял свою выгоду. Он позволил француженке написать письмо мужу и отправил ее возницу к нему.
        А после этого Крейтон отдал служанку француженки своим солдатам, чтобы самому позабавиться с ее госпожой.
        Синджон Радерфорд застал майора Крейтона в весьма неприглядном виде — между обнаженных бедер женщины со спущенными до колен штанами.
        Женщина начала кричать по-французски, моля Радерфорда о помощи. Лицо Синджона исказилось от отвращения, когда он единственным ударом отбросил Крейтона в сторону. Со спущенными штанами майор не мог сражаться или защитить себя.
        К тому моменту, как Крейтон натянул штаны и схватил саблю, Радерфорд отдал женщине свой китель, чтобы она могла прикрыть обнаженную грудь, и закрыл ее своим телом, направив саблю на горло Крейтона.
        — Не будьте ханжой, Радерфорд,  — пробормотал Крейтон.  — Она враг.
        — Она женщина, а не солдат, Крейтон.
        Майор попытался воспользоваться своим более высоким положением.
        — Почему вы здесь, а не в лагере, капитан?
        — Я приехал получить свои деньги. Хочу быть первым в очереди, поскольку претендентов на них слишком много.
        Крейтон улыбнулся, почувствовав, что счастье все же улыбнулось ему. Они были совсем одни, если не считать перепуганной насмерть леди. Единственный удар сабли погасит долг.
        — Прошу вас, капитан, я послала записку своему мужу — полковнику Арману Д’Аграману. Он скоро приедет за мной и заплатит за мое освобождение,  — взмолилась женщина.
        Теперь она уже не казалась Крейтону хорошенькой, с разбитым в кровь ртом. Но она отбивалась, как тигрица, и возбуждение все еще не покинуло его. Он убьет Радерфорда и овладеет ею рядом с его трупом.
        — Видите, Радерфорд? За нее заплатят выкуп. Ей не повредит, если мы немного разомнемся. Когда приедет ее муж, он заплатит мне, а я поделюсь с вами.  — Крейтон вытащил из кармана фляжку и протянул ее Синджону.  — Сейчас давайте выпьем. А потом приятно скоротаем время. Я даже пропущу вас вперед.
        Ему до смерти не забыть, каким отвращением исказилось лицо Радерфорда.
        — Мы подождем полковника, Крейтон, но не причиним леди вреда.
        А потом события стали развиваться с пугающей быстротой. Из кустов начали появляться подчиненные Крейтона, на ходу застегивая штаны. Оценив создавшееся положение и свою роль в происходящем, они поспешили принять сторону майора. Они отобрали у Радерфорда саблю и взяли его на мушку.
        Крейтон сорвал с француженки китель Радерфорда и потащил ее за собой, чтобы уединиться.
        — Я слышал, никто не может превзойти Д’Аграмана в сражении на саблях!  — крикнул ему вдогонку Радерфорд.  — Если изнасилуете его жену, он скорее убьет вас, чем заплатит. Неужели несколько минут удовольствия стоят жизни?
        Желание насладиться телом француженки немного померкло, и подчиненные Крейтона начали тихо переговариваться.
        — Мы голосуем за то, чтобы не трогать женщину,  — заговорил сержант из подразделения Крейтона.
        Майор вывернул руку несчастной так, что она закричала.
        — Здесь вам не Америка! Вы не имеете права голоса. Женщина принадлежит мне!
        Крейтон взмахнул пистолетом, и стоявший рядом с ним солдат упал и с криком схватился за простреленную ногу.
        Француженка вновь начала вопить так, что у Крейтона заложило уши. Он ударил ее по голове, чтобы заставить замолчать, но в тот самый момент, когда она упала на землю без чувств, прибыл ее муж с отрядом солдат. Увидев жену, Д’Аграман решил, что она убита. Крейтон до сих пор помнил сковавший его жгучий ужас. Он прижал женщину к себе и приставил к ее горлу нож.
        — Я убью ее!  — пригрозил он.
        — А я начну расстреливать ваших людей одного задругам до тех пор, пока вы ее не отпустите,  — ответил полковник, вообразив, будто Крейтону дороги жизни его подчиненных.
        — Бросьте мне деньги и ступайте прочь, месье. Я пришлю вам вашу жену, едва только вы отойдете на почтительное расстояние.
        Выражение лица полковника не изменилось. По его знаку один из французов выстрелил в британского солдата. Радерфорд бросился на защиту остальных.
        Д’Аграман посмотрел на покрытое кровоподтеками лицо жены, ее разорванное платье и приказал открыть огонь.
        Долина наполнилась оглушающим грохотом выстрелов. Солдаты бросились врассыпную, но тут же с криками падали и умирали в желтой пыли дороги. Радерфорд упал на землю, откатился в сторону и оказался рядом с Крейтоном и француженкой. Он фактически закрыл ее собой, защищая от вероломного майора даже теперь.
        Вскоре все стихло. В воздухе остро пахло порохом. Д’Аграман спешился и направился к британцам, не сводя взгляда с Радерфорда. Крейтон вздрогнул, когда кончик сабли полковника коснулся горла Синджона.
        — Вашей жене не причинили зла, месье. Забирайте ее и уезжайте,  — спокойно произнес Радерфорд.
        — В самом деле?  — прошипел полковник.  — И вы полагаете, что я отпущу вас просто так?
        — Действуйте же!  — выкрикнул Крейтон, когда клинок сильнее вонзился в кожу Синджона.
        Француженка очнулась, начала звать мужа на родном языке и рассказывать о том, что случилось. Крейтон собирался вновь ударить ее или вовсе заколоть ножом, но Синджон развернулся к нему, прежде чем полковник успел убрать саблю в ножны. Клинок прорезал глубокую рану на шее капитана, и горячая кровь брызнула в лицо Крейтона, когда Радерфорд выхватил из его руки нож. Но майор думал лишь о том, как сбежать.
        Но выражению глаз Д’Аграмана он понял, что тот знает правду. Поэтому Крейтон толкнул женщину в сторону Радерфорда и бросился бежать, оставив благородных глупцов утешать ее.
        Но не проскакал он и мили под палящим испанским солнцем с подсыхающей кровью Радерфорда на лице, как его начали одолевать сомнения. А что, если француз отпустит Радерфорда или тому удастся сбежать? За изнасилование Веллингтон отправлял людей на виселицу. В данной ситуации слово Крейтона будет против слова Радерфорда. И майор что есть силы поскакал в штаб.
        В штабе Крейтон рассказал о том, что видел, как капитан Радерфорд продает секреты французам.
        А когда Радерфорд вернулся, к его ремню были пристегнуты ножны с французской саблей, что оказалось весьма на руку Крейтону.
        Майор потребовал немедленно отправить виновного на виселицу, но старший офицер — еще один благородный глупец — настаивал на суде.
        А еще через некоторое время в лагерь вернулся О’Нил. Раненый, но живой. Однако глубокая рана на подбородке не давала ему возможности говорить.
        Крейтон приказал рядовому Бассетту убить Радерфорда и О’Нила, но тот опоздал. Оба сбежали.
        Кто ж знал, что у капитана так много друзей? Офицеры, симпатизировавшие Радерфорду, тотчас же потребовали у Крейтона выплаты долгов и отказывались с ним играть и сидеть за одним столом. Лорд Веллингтон решил, что для майора будет лучше вернуться в Англию…
        Крейтон смотрел на останки бесценной китайской шкатулки для драгоценностей, разбросанные по полу теткиной спальни. В ней должен был лежать ключ от сейфа, где она хранила настоящие драгоценности, но Крейтон так и не нашел его.
        Он провел дрожащей рукой по волосам. Ему необходимо достать денег. Ведь он не может прятаться в этом доме вечно. Простенькие золотые цепочки и серебряные медальоны — дорогие сердцу старой женщины безделушки — словно насмехались над ним. Крейтон пнул их ногой и грязно выругался, осквернив покои старой девы. Он тяжело опустился на пол и отер губы в желании выпить.
        А может, ему ничто не грозит? Крейтон не видел Радерфорда с того самого дня, как тот оборванный и исхудавший пристал к нему на улице и имел глупость вызвать на дуэль. Капитан так и не явился к месту встречи, но был где-то в Лондоне — человек, объявленный вне закона, поджидающий своего часа.
        Крейтон надеялся, что Радерфорд совершит очередной благородный поступок, отправившись в штаб конногвардейского полка. Но тогда ему точно не миновать виселицы.
        Впрочем, невидимый, скрывающийся где-то Радерфорд был опасен. Французская сабля была при нем, и Крейтон опасался, что однажды ночью она вонзится ему между лопаток, если только он первым не отыщет Радерфорда или О’Нила.
        Крейтон услышал на лестнице знакомые тяжелые шаги и поднялся на ноги. Бассетт наконец-то вернулся. Майор нанял этого крепыша — бывшего солдата, чтобы тот охранял его жизнь и выполнял всевозможные поручения. Крейтон вышел из спальни и притворил за собой дверь, чтобы Бассетт не увидел царившего там беспорядка и не догадался, что в доме имеется что-то ценное.
        Крейтон пригладил сюртук и ждал, пока слуха доставит ему такое желанное письмо Эвелин Реншо.
        Майору несказанно повезло, когда он обнаружил, что леди Реншо распродает сокровища своего мужа. По стечению обстоятельств портрет скандально известной любовницы Реншо был выставлен на том же самом аукционе, где Крейтон продавал теткиного Гейнсборо. Портрет являлся наименее интересной частью коллекции эротических картин и книг лорда Филиппа. Имя продавца, естественно, было фальшивым, и Крейтон последовал за ним после аукциона в надежде, что тот выведет его прямо к Реншо. Тогда он мог бы потребовать от опального барона денег за свое молчание.
        Реншо никогда не участвовал в благотворительности, поэтому Крейтон очень удивился, когда продавец отвез деньги, вырученные от продажи портрета, в приют. По Лондону давно уже ходили слухи, что некто совершает весьма щедрые пожертвования в пользу всевозможных приютов и сиротских домов. В букмекерских конторах делались ставки на то, что таинственным благотворителем является граф Дарлингтон — полоумный старик, поклявшийся потратить все свое состояние до последнего пенни, чтобы только ненавистным родственникам ничего не досталось.
        Крейтону не составило труда догадаться, что благотворительностью занимается леди Эвелин Реншо, распродававшая коллекцию своего мужа. У майора сердце сжималось при виде того, как состояние Реншо постепенно переходит в руки никчемных сирот и вдов.
        Он уже раздумывал над тем, как бы начать шантажировать жену предателя, когда совершенно неожиданно встретил ее в доме Анны О’Нил, приехав узнать новости о ее дражайшем брате.
        Крейтон горячо успокаивал Анну, оплакивавшую судьбу брата, поэтому ему не составило труда убедить Эвелин Реншо в том, что он всем сердцем желает помогать нуждающимся. Он намеренно проговорился, что собирается в Девон, дабы передать большую сумму денег приюту, находящемуся рядом с его родовым поместьем. Как он и надеялся, благородная леди Эвелин добавила кое-что и от себя.
        А именно две сотни фунтов.
        Пошли они на весьма благотворительные цели: Крейтону требовался новый мундир и сапоги. Не мог же он ходить по Лондону как человек, которому есть что скрывать. Он одевался как настоящий герой, и люди ему верили. Деньги Эвелин обеспечили ему самое лучшее, и Крейтон не испытывал угрызений совести. Ведь леди Реншо всем сердцем желала обеспечить британских солдат теплой одеждой.
        Крейтон осклабился. Он уже нашел применение тому щедрому подарку, который леди Эвелин вознамерилась отправить сиротам Линкольншира.
        Ему необходим был новый наряд для бала у Сомерсона. Если денег окажется много, он даже сможет позволить себе посетить заведение миссис Бомон. Содержательница дорогого борделя и ее искусные девушки наверняка чувствуют себя обделенными с того самого момента, как Реншо перестал их посещать. Крейтон был уверен, что они с радостью примут от него новое денежное вливание. После нескольких дней отсутствия он нанесет визит леди Эвелин, передаст ей благодарность сирот и вновь галантно предложит свою помощь.
        — Я вернулся,  — раздался грубый голос Бассетта.
        Крейтон выхватил письмо из рук слуги и нетерпеливо сломал печать. В короткой записке леди Эвелин советовала воспитательнице приюта потратить приложенные деньги на покупку книг и теплой одежды для ее учениц. Как и всегда, подписи не было.
        Усмехнувшись, Крейтон заглянул в конверт. Но он оказался пуст.
        Он с подозрением посмотрел на Бассетта.
        — Другого письма не было?
        — Нет, милорд.
        Крейтон разразился ругательствами. Он зубами разорвал письмо на кусочки и, схватив со стола вазу, разбил ее о стену.
        Только потом он понял, что Бассетт с удивлением наблюдает за его безумствами.
        — Пошел прочь!  — заорал Крейтон.  — Убирайся с глаз долой!
        Теперь у Крейтона появилась новая причина для опасений.
        Забыла ли Эвелин Реншо вложить деньги, или она поступила так, потому что раскусила его?
        Глава 13
        Эвелин сидела в библиотеке и смотрела на омытый дождем сад. Обычно она любила дождь, потому что он удерживал ее сестер дома вдали от Реншо-Хауса. Даже шпионам не хотелось мокнуть, и они на время исчезали из виду, позволяя Эвелин спокойно сидеть возле окна.
        Вместе с тем Эвелин уже два дня не ездила на прогулку в парк, а сидеть дома ей ужасно наскучило. Она написала все необходимые письма, потом попыталась читать, но строчки расплывались перед глазами.
        За городом коротать дождливые дни было гораздо приятнее. От земли исходил сладковатый аромат, в саду распускались цветы, а звон капель, падавших с листьев, напоминал музыку.
        В Лондоне же дождь окутывал все унылой серой пеленой и делал город еще более неприглядным. Булыжная мостовая становилась скользкой и грязной, иссиня-черное небо хмуро взирало на просевшие от влаги дома.
        Если бы Эвелин находилась сейчас в своем поместье в Линвуде, вдали от осуждающих взглядов, она непременно отправилась бы в мокрый лес. Прислушивалась бы к звону дождевых капель и подставляла лицо прохладной влаге — такой приятной после изнуряющего летнего зноя.
        В Лондоне о подобной прогулке не могло быть и речи. Гуляющих под дождем леди считали по меньшей мере странными, а Эвелин вовсе не нужны были лишние пересуды.
        Дома она чувствовала себя в большей безопасности. О французе из парка она больше не слышала и благодарила за это Сэма. С Филиппом, все еще скрывавшимся где-то, ее по-прежнему связывают узы брака. Эвелин не сомневалась, что рано или поздно она снова о нем услышит.
        Она поплотнее запахнула на плечах шаль, разглядывая мокрый сад и гадая, есть ли там кто-то или нет.
        Стук в дверь заставил ее подскочить от неожиданности. Она медленно выдохнула, понимая, что все ее страхи смешны и необоснованны.
        — Войдите.
        Голос Эвелин слегка дрожал, поэтому она откашлялась, опустилась в кресло и расправила плечи.
        Ее сердце подскочило в груди, когда в библиотеку вошел Сэм с подносом в руках. Над чайником поднималась струйка пара, воздух наполнился маслянистым фруктовым ароматом свежеиспеченных пирожных. Выражение лица лакея было настороженным, и Эвелин снова занервничала.
        Сэм поставил поднос на стол.
        — Миссис Купер строго-настрого приказала мне оставаться здесь до тех пор, пока вы не съедите по меньшей мере три клубничных пирожных. Она сказала, что вы совсем не притронулись к завтраку.
        Эвелин заметила, что Сэм забыл поклониться и употребить обращение «миледи». Он смотрел на нее так внимательно, словно пытался отыскать на лице признаки нездоровья, чтобы сообщить о них кухарке, или намеревался прочитать ее мысли. Эвелин отвела взгляд и посмотрела на поднос.
        Что изменилось? Сэм явно пришел сюда не за тем, чтобы вызвать улыбку на ее лице. В глазах не плясали озорные искорки, а в плотно сжатых губах не пряталось остроумное замечание. А Эвелин так скучала по всему этому. Особенно теперь, когда дождь окутал город серым туманом.
        Прошло три дня с их прогулки в парке и неожиданной встречи в коридоре посреди ночи. Нет, Эвелин не считала дни, просто это как-то само пришло на ум. Она высокомерно вскинула подбородок и посмотрела на Сэма, гоня прочь мысль о том, что скучает по нему. Благородные леди не скучают по своим лакеям, независимо от того, насколько они привлекательны, остроумны, смелы и дерзки.
        В ту ночь Эвелин действительно ждала его, так как боялась, что он больше не вернется и ей придется нанимать другого лакея. Она мерила шагами библиотеку, пытаясь убедить себя в том, что ее опасения беспочвенны и что Сэм не ушел бы, не попрощавшись.
        Теперь он наверняка успел наслушаться рассказов о предательстве Филиппа. И он, солдат, сражавшийся с французами, получивший ранение, столкнувшийся с ужасами войны, наверняка считал его достойным наивысшего презрения человеком.
        Эвелин испытала такое неимоверное облегчение, услышав в коридоре знакомые шаги, что бросилась к двери и распахнула ее. Она едва сдержалась, чтобы не разрыдаться и не броситься Сэму на шею, когда увидела в темноте очертания его фигуры.
        Еще никогда в жизни она не чувствовала ничего подобного по отношению к другому слуге. Когда Сэл узнала о смерти своего дяди, Эвелин просто похлопала ее по плечу, дала ей денег на проезд и отпустила на похороны. Мэри взяла две недели отпуска, чтобы ухаживать за заболевшей родственницей, однако Эвелин совершенно не боялась, что та не вернется, и не страшилась жизни без нее.
        Рядом же с Сэмом она чувствовала себя юной девчонкой, потерявшей голову от сына садовника. Ну почему же такие неподходящие мужчины, как Сэм, кажутся столь притягательными?
        Сэм стоял, ожидая приказаний. Его лицо выражало почтение и послушание, несмотря на то что его совершенно не смутил властный взгляд Эвелин. Она заставила себя отвести глаза и посмотрела на тарелку с пирожными.
        — Да здесь целая дюжина! А мне показалось, что вы упомянули только три.
        Сэм улыбнулся, точно его поймали с поличным, и сердце Эвелин тревожно забилось. А ведь леди теряли голову и от менее привлекательных улыбок.
        Только она не такая.
        — Миссис Купер надеется, что вы съедите хотя бы три из них. Она специально посылала слугу за клубникой в Кент. Говорит, у ее кузины лучшая клубника в графстве.
        — Вы ей не верите?  — спросила Эвелин, заметив что-то в глазах Сэма.
        — Я слыхал, что лучшая клубника произрастает в Нортумберленде.
        Он взял серебряные щипцы, положил пирожное на тарелку и протянул ее Эвелин.
        — Впрочем, вы сами можете оценить качество клубники из Кента.
        Рот Эвелин наполнился слюной, когда она откусила кусочек пирожного, осознавая, что Сэм наблюдает за ней. Сладкая начинка обожгла язык. Горло Сэма дернулось, а губы сжались сильнее.
        — Очень вкусно,  — призналась Эвелин.  — Но мне кажется, самая сладкая клубника все же в моем поместье в Дорсете.  — Она посмотрела в окно.  — И лучше всего собирать ее в дождь.
        Именно это она бы делала, окажись сейчас в Линвуде.
        — А мы с братом любили в дождь ходить на рыбалку,  — произнес Сэм.  — В реке была заводь, где в дождь собиралось множество рыбы.
        Впервые за все время своего пребывания в Реншо-Хаусе Сэм заговорил о семье. В его глазах вспыхнула такая тоска, что Эвелин почти представила его мальчиком.
        — Вам его не хватает…
        Сэм поймал на себе взгляд Эвелин, и его лицо ожесточилось. Он положил на тарелку Эвелин еще одно пирожное и передал ей. Она взяла тарелку из его рук, поняв, что тема закрыта. Очевидно, пришла пора поговорить о чем-то другом. А еще можно было просто промолчать и есть пирожное, пока Сэм наблюдает за ней.
        — Вы знали майора Крейтона? Он тоже воевал в Испании.
        Сэм прищурил глаза, и Эвелин успела разглядеть в их глубинах какое-то странное холодное выражение, прежде чем он успел отвернуться. Теперь он смотрел на стену за спиной Эвелин, при этом каждый его мускул был натянут как струна.
        — Да,  — напряженно ответил он.  — Я знал его. Что-нибудь еще, миледи?  — спросил он, ожидая, что Эвелин его отпустит.
        Эвелин нахмурилась. Ну вот — еще одна тема, которую он не желает обсуждать. Сэм оказался еще более сложной загадкой, нежели Филипп. А Эвелин научилась ненавидеть всевозможные тайны. Ей хотелось открыть Сэма, как собственную шкатулку с драгоценностями, и обнаружить в нем то, чего он не хотел ей поведать.
        Может быть, он вообще не любил офицеров. Многие солдаты не доверяют своим начальникам, даже таким безупречным, как майор Крейтон. Сэм был дерзким и прямолинейным, и Эвелин подозревала, что он принимал на веру не каждый приказ. Это был существенный недостаток для слуги, и уж тем более непростительный для солдата. Эвелин решила сделать вид, будто не поняла намека.
        — У меня есть подруга, которая ждет не дождется вестей от своего исчезнувшего брата сержанта. Его зовут Патрик О’Нил. Вы с ним не знакомы?  — спросила она.
        Рот Сэма открылся помимо его воли, когда он уставился на Эвелин. Та немного отстранилась, ошеломленная его удивлением, и попыталась объяснить поподробнее:
        — Мою подругу Анну очень беспокоит судьба ее брата. На протяжении многих месяцев она не получала от него писем. Майор Крейтон лишь сообщил, что ее брат серьезно ранен, и с тех пор она вне себя от горя.
        — Крейтон приезжал повидать ее?  — крайне озабоченно спросил Сэм.
        Его тон насторожил Эвелин.
        — Ему хотелось убедиться, что сержант О’Нил вернулся домой невредимым. Это так необычно для офицера?
        — Да, если этот офицер — Крейтон!  — резко ответил Сэм.
        Эвелин вздернула подбородок.
        — Лорд Крейтон добрый человек и благородный офицер. Разве его забота о подчиненных не доказательство тому?
        В глазах Сэма вспыхнул гнев. Вселяющая страх ослепительная вспышка на грозовом небе.
        — Это все, миледи? У меня есть работа, которую необходимо выполнить.
        — Неужели мужчины считают, что ран нужно стыдиться?  — проигнорировала Эвелин вопрос Сэма, разозлившись на его упрямство.  — Я хочу сказать, может быть, сержант О’Нил не хочет возвращаться домой, потому что он…
        Эвелин замолчала, представив себе самое худшее — изуродованного мужчину, на которого невозможно смотреть без содрогания.
        — Потому что он — что? Покрыт шрамами, лишился конечности?  — прорычал Сэм.  — Война меняет людей внутренне и внешне. На их душах остаются шрамы, невидимые постороннему глазу. Они беспокоятся, что любимые их не поймут, будут бояться или избегать из-за этих шрамов. Чтобы вернуться домой, нужна смелость,  — произнес Сэм, гневно сверкая глазами, словно вина лежала на его хозяйке.
        Дерзость лакея рассердила Эвелин, и она порывисто поднялась с кресла.
        — Такие раны есть и у вас, Сэм? На вашей душе? Именно поэтому вы предпочли остаться в Лондоне, вместо того чтобы вернуться домой?
        Выражение глаз Сэма свидетельствовало о том, что Эвелин ступила на опасную территорию, но она все же подошла к нему, влекомая взглядом, желая услышать ответ. Эвелин была хозяйкой этого дома, а Сэм — слугой. Она имела право расспрашивать его. Эвелин отчаянно искала причину, по которой могла бы видеть в нем сейчас всего лишь слугу. Ей не хотелось думать о том, как бы все обернулось, будь он представителем ее класса.
        В горящих гневом глазах Сэма промелькнула неуверенность, и собственный гнев Эвелин придал ей храбрости. Ей не нужен этот мужчина. Ей вообще не нужен никакой мужчина. Она протянула руку и коснулась небольшого шрама на подбородке Сэма — белой полоски, выделявшейся на фоне его смуглой кожи.
        — Бедный Сэм,  — произнесла она, не отводя взгляда, взирая на него с насмешливой жалостью, точно так же, как взирали все вокруг на нее.
        Сэм перехватил ее руку и отвел в сторону. Его хватка оказалась крепкой и вместе с тем нежной. Гнев Эвелин остыл, сменившись невероятным возбуждением от прикосновения мужской руки.
        — Не жалейте меня, миледи. Я не нуждаюсь в благотворительности.
        — Тогда ответьте мне. Есть ли на свете женщина, которую вы потеряли из-за своих ран?  — спросила Эвелин.
        Сэм отвернулся.
        — Я потерял ее до того, как отправился на войну Именно из-за нее я принял такое решение.
        Эвелин ощутила укол ревности. А Сэм все еще сжимал ее руку.
        — Вы любили ее?  — спросила Эвелин.
        Губы Сэма растянулись в бессердечной улыбке. Рядом с его ртом появилась ямочка, которой Эвелин не замечала раньше,  — небольшое углубление на конце шрама.
        — В этом-то и состояла проблема,  — тихо произнес Сэм.
        — В чем? В том, что вы ее любили?
        Мужчина стоял так близко, что Эвелин разглядела его длинные, темные, пушистые ресницы, обрамлявшие полуопущенные веки. В глазах Сэма плескался огонь, пробудивший в груди Эвелин такое давно забытое томление.
        — В том, что не любил,  — пробормотал Сэм.
        Неужели она испытала облегчение, услышав это?
        — А с тех пор? Вы любили кого-нибудь?
        Сэм внимательно посмотрел на нее.
        — Я был близок к этому.
        Эвелин понятия не имела, что это значит. Сэм стоял так близко, что мог бы поцеловать ее, стоило ему лишь чуть наклонить голову или ей привстать на мысочки. Скулы Эвелин свело от желания сделать это.
        Сэм не двигался, не произносил ни слова. Их руки были все еще соединены, и Эвелин слегка сжала пальцы, давая разрешение. Мужчина не отрываясь смотрел на нее, и вдруг его серые глаза превратились в два черных озера. Он судорожно втянул носом воздух, и складки у его губ разгладились. Эвелин позволила себе прикрыть глаза в предвкушении поцелуя.
        Однако Сэм отступил назад так неожиданно, что Эвелин пришлось схватиться за спинку дивана, чтобы не упасть. Она с удивлением открыла глаза. Вместо теплого дыхания Сэма теперь ее кожи касался холодок. И руку тоже никто не сжимал.
        Сэм стоял на безопасном расстоянии и тяжело дышал. Его щеки заливала краска, однако он сумел устоять перед соблазном в отличие от Эвелин.
        Настоящий герой и джентльмен, несмотря на происхождение.
        Краска стыда обожгла Эвелин с головы до ног.
        Сэм снова пришел на помощь. На этот раз он спас ее от себя самой. Разница в положении и происхождении разделяла их подобно бездонной пропасти. Сэм не друг и не ровня. Он ее слуга и не более того. Он никогда не станет для нее кем-то другим. Эвелин поплотнее запахнула шаль, стараясь сохранить достоинство.
        — Можете идти.
        — Благодарю вас, миледи.
        Сэм говорил холодно и вежливо. Ни малейшего намека на вспыхнувшее недавно желание не услышала Эвелин в его голосе.
        — Сэм!  — окликнула слугу Эвелин, когда он подошел к двери. Сэм обернулся.  — Завтра вечером бал у Сомерсона. Я знаю, что после обеда у вас выходной, но вы мне понадобитесь.
        Эвелин почувствовала себя лучше, напомнив Сэму его место, подчеркнув свое право отдавать ему приказы.
        Сэм отвесил поклон и склонил голову так, как если бы был джентльменом, оказывающим леди услугу, как если бы они стояли на одной ступени социальной лестницы. А Эвелин ожидала от него смирения.
        — Подготовить экипаж к девяти?  — спросил Сэм, на губах которого играла загадочная полуулыбка.
        И эти губы Эвелин едва не поцеловала. Она судорожно сглотнула, ощутив очередную волну желания, прокатившуюся по телу, и высокомерно вздернула подбородок.
        — Лучше в девять тридцать. А теперь можете идти.
        Глава 14
        Синджон сел на кровати, когда увидел, как к нему подходит Эвелин, одетая лишь в прозрачный кружевной пеньюар.
        Она была прекрасна с ее нежной молочной кожей и распущенными по плечам волосами. Синджон протянул ей руку. На этот раз он не станет играть в благородство и не остановится, когда ее губы коснутся его губ. Он хотел Эвелин так, как не хотел еще ни одну женщину на свете.
        — Эвелин,  — прошептал Синджон, желая, чтобы она поторопилась.
        На соблазнительных губах женщины заиграла улыбка — дразнящая, манящая, чувственная, сводившая Синджона с ума.
        Внезапно рядом с ней оказался Крейтон. Он схватил Эвелин за руку, притянул к себе и накрыл своими отвратительными губами ее нежный рот. Синджон увидел, как Эвелин закрыла глаза, отдавшись поцелую.
        — Нет!  — закричал Синджон, хватаясь за саблю, но Эвелин развернулась в объятиях Крейтона и улыбнулась.
        А потом исчезла, и вместо нее возникла Каролина. Потом Синджон услышал женский крик и увидел жену Д’Аграмана, отбивавшуюся от Крейтона, разрывающего кружевной лиф ее платья. Синджон рванулся к ним, но обнаружил, что запутался в простынях.
        Он проснулся в темноте своей крошечной каморки рядом с кухней, с отчаянно бьющимся сердцем и покрытой потом спиной. Он сбросил с себя душившие его простыни, откинулся на подушку и прислушался к мерному стуку дождя за окном.
        Черт бы побрал Эвелин. Ему необходимо поспать, а он не может выбросить из головы воспоминания о том, как она стояла в библиотеке и смотрела на него, приоткрыв рот в ожидании поцелуя. Синджону стоило огромного труда сделать шаг назад, отойти от Эвелин.
        Эвелин Реншо слишком опасная женщина для обычной интрижки.
        Синджон привел ее в замешательство, разозлил, ну и правильно. Он потер рукой лицо. Иногда благородные поступки причиняли ужасное неудобство. Синджон перекатился на живот, упершись восставшей плотью в матрас.
        Он закрыл глаза, и перед ним вновь возникло лицо Эвелин, ее призывно приоткрытые губы…
        Синджон перевернулся на бок. Он по-прежнему представлял ее горящие страстью глаза, два соблазнительных зеленых озера, в которых можно было утонуть. Даже сейчас Синджон слышал сладкую песню сирен, живущих в этих изумрудных глубинах. Он накрыл голову подушкой.
        Эвелин — жена лорда Филиппа Реншо и… кто? Подруга, хорошая знакомая, любовница Крейтона? От мысли об этом все перевернулось в душе Синджона.
        Необходимо рассказать Уэстлейку, что Эвелин дает Крейтону деньги. Или же коварный майор просто-напросто обманывает жену предателя, как обманул уже многих других? Синджон снова и снова думал над этим. Он никак не мог представить Эвелин злодейкой и уже начал опасаться, что его влечение к ней не позволит ему рассуждать объективно.
        К сожалению, время слуги ему не принадлежит. Очень сложно уйти из дома, чтобы навестить Уэстлейка, и еще сложнее выполнять его поручения. А на этой неделе у Синджона и вовсе не будет выходного. Он нужен Эвелин, чтобы сопроводить ее на бал к Сомерсону.
        По собственному опыту Синджон знал, что на этом балу соберутся все важные люди Лондона, а также те, кому удалось каким-то образом добыть приглашение. Синджон и сам выиграл свое первое приглашение на бал в карты.
        Внезапно в его затуманенном желанием мозгу родилась мысль, давшая надежду на то, что он все еще способен рассуждать трезво. Уэстлейк ведь тоже будет на балу, не так ли?
        Имя графа наверняка стоит в первых строках списка, ведь его жена — внучка герцога и сестра маркиза, а сам он давний приятель короля и советник принца-регента.
        Синджон встал с постели, оделся и отправился в библиотеку. Там он написал короткую записку и сунул ее в карман. Она точно заинтересует Уэстлейка.
        Глава 15
        Служанка подобрала тугие локоны Эвелин наверх и принялась вплетать в прическу желтую ленту.
        — Нет, только не желтую!  — решительно запротестовала Эвелин.
        Рот Мэри открылся помимо ее воли.
        — Но ведь это последнее веяние моды, миледи! Служанка леди Шарлотты дала мне полдюжины лент для вашей прически. И все разных оттенков желтого цвета.  — Мэри показала Эвелин ленты.  — Вот эта оттенка заварного крема, эта — цвета масла, а вот эта…  — Она осеклась и озадаченно сдвинула брови.  — Не помню точного названия, но, кажется, что-то связанное с жареным цыпленком.
        Эвелин с трудом сдержала улыбку.
        — Я надену жемчужные серьги, как и всегда, а от лент откажусь.
        Она вынула серьги из шкатулки, подала их служанке и наклонила голову так, чтобы та могла закрепить их на мочках. От Эвелин не ускользнуло промелькнувшее на лице Мэри разочарование.
        Она одарила служанку ослепительной улыбкой.
        — Мои волосы еще никогда не выглядели лучше. Локоны восхитительны.
        Мэри зарделась от удовольствия и тут же забыла обиды.
        — Благодарю вас, миледи.  — Мэри с тоской посмотрела на ленты.  — Может быть, все-таки повязать ленту цвета масла под грудью?
        Эвелин покачала головой:
        — Сегодня только зеленый.
        Этот цвет делал глаза ярче, заставлял кожу светиться и придавал Эвелин уверенности, хотя она понимала, что сестры вряд ли одобрят ее выбор. Элоиза прислала платье из желтого шелка. Шарлотта — туфли в тон. Люси — перчатки цвета бархоток и веер с изображенной на нем леди в лимонном платье, преследуемой золотистым сатиром в саду из желтых роз.
        Эвелин натянула свои собственные перчатки и в последний раз пригладила подол платья. Наряд такого цвета — ее привилегия. Она еще раз посмотрелась в зеркало, понимая, что тянет время.
        Однако поймав на себе сочувственный взгляд Мэри, она тут же распрямила плечи.
        — Не жди меня, Мэри. Я собираюсь танцевать всю ночь,  — произнесла Эвелин с наигранной беспечностью и вышла из комнаты.
        Старлинг и Сэм ждали ее у подножия лестницы. Дворецкий смотрел на нее с гордостью, как отец, а вот при виде выражения глаз Сэма у Эвелин перехватило дыхание.
        Его взгляд, скользнувший по ее телу, был подобен прикосновению — нежному, чувственному и горячему. Эвелин прочитала в его глазах неподдельное восхищение, и ее желудок сжался. Она, сама того не осознавая, остановилась на верхней ступеньке, очарованная серебристым светом глаз лакея, охваченная неведомыми доселе ощущениями. Она была сейчас не женой Филиппа Реншо, младшей дочерью Тилби или сестрой графини и виконтессы. Она была просто Эвелин, и стоявший у подножия лестницы мужчина восхищался ее красотой.
        — Миледи!  — окликнула Эвелин служанка.  — Вы что-то забыли?
        Сэм протянул руку, готовый свести ее по ступенькам к экипажу. Эвелин набрала полную грудь воздуха, сделала шаг, вложила руку в его ладонь и ощутила, как сомкнулись его пальцы.
        Даже сквозь ткань перчаток она ощутила тепло руки Сэма. Эвелин стоило немалых усилий как ни в чем не бывало спуститься по ступенькам. Внизу Сэм развернулся и предложил своей хозяйке согнутую в локте руку. Эвелин коснулась пальцами ткани его ливреи и направилась к экипажу, словно он был джентльменом, а она — робкой дебютанткой.
        Сэм помог ей сесть в экипаж, а потом отошел назад и захлопнул дверцу. Эвелин на мгновение показалось, что кто-то задул согревавшую ее свечу и оставил в темноте. Она поднесла к лицу перчатку, словно ткань все еще хранила аромат Сэма, но не ощутила ничего, кроме легкого запаха уксуса для чистки серебра.
        Ну почему она не может воспринимать Сэма как слугу, несмотря на все свои старания? Они познакомились, когда он ее спас. Тогда Сэм не был слугой, поэтому вполне естественно, что Эвелин испытывала к такому мужчине чувство благодарности. Он до сих пор спасал ее, хотя ей грозили всего лишь колкости Элоизы и собственное глупое желание поцеловать лакея.
        Эвелин сжала ладони, и ткань перчаток тут же нагрелась. Еще ни разу в жизни она не вела себя столь неблагоразумно. Эвелин всегда славилась своим умением безупречно вести себя в обществе, чувством собственного достоинства, приверженностью к соблюдению правил хорошего тона в любых ситуациях. Возможно, сказалось наконец напряжение последних нескольких месяцев. Эвелин закрыла глаза.
        Сегодня ей как никогда требовалось прежнее спокойствие.
        По мере того как экипаж приближался к роскошному, похожему на дворец дому Шарлотты, нервы Эвелин натягивались точно струны. Сегодня в доме ее сестры соберутся сливки общества. Эвелин оставалось лишь надеяться, что они будут слишком увлечены разглядыванием нарядов друг друга и не обратят внимания на нее. Теперь общество наверняка смакует новые скандалы и сплетни.
        Экипаж остановился в галерее, освещенной множеством факелов, и Эвелин подождала, пока Сэм откроет дверцу.
        Готовясь выйти на улицу, Эвелин натянула на лицо улыбку.
        Она поднимется по величественной лестнице Сомерсон-Хауса, подаст дворецкому приглашение и услышит, как объявляют ее имя.
        Затем отыщет в толпе одну из своих сестер и направится к ней с высоко поднятой головой.
        Гул пронесется по толпе гостей при звуке имени Реншо, но Эвелин не станет обращать внимания на шепот и повернутые к ней спины.
        Эвелин ощутила приступ гнева. Филипп не только предатель, но и настоящий трус, раз оставил ее наедине с позором. Но она будет смелой, как Сэм. А ведь ему довелось увидеть все ужасы войны.
        У Эвелин была своя война, и она намеревалась открыто смотреть в лицо врагам и выйти из боя победительницей.
        Сэм распахнул дверцу и опустил ступеньку. Эвелин оперлась на протянутую ей руку и сошла на землю.
        — Вы очень красивы сегодня, миледи,  — тихо произнес он.  — Когда остальные леди увидят вас, зеленый станет цветом сезона.
        Сэм сжал руку Эвелин, прежде чем выпустить ее из своей и поклониться.
        Эвелин удивленно посмотрела на склоненную голову лакея. Господи, неужели она действительно так нервничает, что он счел своим долгом приободрить ее? В животе Эвелин порхали бабочки, но она гордо вздернула подбородок и начала подниматься по ступеням с изящной улыбкой на устах, словно ей нечего было опасаться.
        Глава 16
        Адам Уэстлейк разглядывал гостей Сомерсона, вычленяя из них тех, кто ему знаком. Это была своего рода игра, которой он развлекал себя на подобного рода скучных мероприятиях. Он знал почти всех присутствующих. Кого-то по имени, кого-то в лицо, а кого-то по слухам. На некоторых из гостей Уэстлейк составил толстые досье, подмечая все, начиная с мелких просчетов, заканчивая настоящими преступлениями. Лицо Уэстлейка оставалось бесстрастным, когда он встречался взглядом с кем-то из знакомых и мысленно перечислял их грехи.
        Марианна взяла мужа под руку и наклонилась к самому его уху.
        — Какое столпотворение! Должно быть, здесь не меньше двух сотен людей!
        — Я бы сказал, больше,  — пробормотал Адам.
        — Посмотри, Эвелин приехала. Очень смело с ее стороны!  — едва не задохнулась Марианна.  — О Боже, она не надела желтое!
        — Равно как и ты,  — заметил Адам, не сводя взгляда с Эвелин Реншо.
        Папка с ее именем была почти пуста, но, вполне возможно, эта женщина хранит множество тайн. А вот сколько именно, будет зависеть от того, что удастся раскопать Синджону Радерфорду. На безмятежном лице Эвелин Реншо не было и намека на то, что она каким-то образом замешана в предательстве. Она держала голову высоко, грациозно ступала по полу и совершенно не испытывала чувства вины, ловя на себе косые взгляды завзятых лондонских сплетниц. К своему удивлению, Уэстлейк испытал нечто похожее на восхищение.
        Марианна провела рукой по подолу своего бледно-голубого платья.
        — Я купила это платье, так как ты сказал, что любишь голубой цвет!
        — Действительно люблю,  — ответил Адам, отрывая взгляд от Эвелин.  — Но зачем упоминать о том, что Эвелин Реншо не последовала последнему веянию моды, когда ты грешна тем же?
        Глаза Марианны мгновенно вспыхнули огнем в ответ на шутливый упрек, и сердце Уэстлейка тотчас же наполнилось нежностью. Это шутливое подначивание между супругами уже давно превратилось в своеобразную игру, призванную пробудить к жизни дремлющую в груди Марианны страсть. Она заставит мужа расплатиться за свои слова позже, и он с радостью будет плясать под ее дудку всю ночь напролет. Уэстлейк улыбнулся, предвкушая, как окажется с ней наедине. Марианна отлично поняла горящий в глазах мужа посыл и, зардевшись, отвела взгляд.
        Однако уже в следующее мгновение ее лицо вспыхнуло негодованием.
        — Ты только взгляни на леди Далримпл! Ужасно грубо с ее стороны смотреть на Эвелин подобным образом! Ведь она не сделала ничего дурного! А миссис Кокс? Я недавно узнала, что она…
        Адам сжал руку жены с просьбой замолчать, но Марианна лишь вздохнула, когда ее внимание переключилось на кого-то другого.
        — Майор Крейтон улыбается Эвелин. Какой же он галантный!
        Сдвинув брови, Уэстлейк посмотрел на алый мундир майора. Золотые галуны блестели в унисон с желтыми нарядами дам, только вот майор совсем не заслуживал того, чтобы находиться на балу, тем более щеголять мундиром, который он обесчестил.
        К сожалению, не так-то просто обвинить в чем бы то ни было столь известного человека. Особенно того, кто выставляет себя героем войны, поймавшим предателя с поличным. Адам с трудом удержался, чтобы не нахмуриться. Если Радерфорд докажет свою невиновность, Уэстлейк с удовольствием отправит майора на виселицу прямо в его роскошном мундире.
        Эвелин одарила майора теплой обворожительной улыбкой, какую Уэстлейк уже видел, когда встретил их двоих на прогулке в парке. Он с трудом подавил мрачную улыбку. Написанная на лице бедного Радерфорда ярость была почти комичной.
        Несмотря на то что в парке они весьма дружески беседовали, теперь леди Эвелин обменялась с майором всего парой слов, прежде чем пойти дальше. Она окунулась в море желтых нарядов приглашенных на бал леди, чьи кислые мины как нельзя кстати соответствовали цвету их туалетов. Эвелин же выглядела так, будто тонет в миске с гороховой кашей, но делала она это с достойной восхищения элегантностью.
        — Прошу прощения, милорд. Вам просили передать записку.
        Адам развернулся к дворецкому Сомерсона, державшему в руках серебряный поднос с лежащим на нем листком бумаги. Уэстлейк быстро оглядел зал в поисках наблюдающего за ним человека, приславшего записку, но никого не увидел. Взяв записку с подноса, он отпустил слугу кивком головы.
        — Кто это прислал?  — тут же спросила Марианна.
        — Мне необходимо прочесть ее, чтобы узнать это,  — ответил Адам.
        Он ждал, что жена отойдет и даст ему возможность узнать содержание записки, но Марианна была самой любопытной женщиной на земле. Она перегнулась через плечо мужа, готовясь читать вместе с ним. Уэстлейку ничего не оставалось, кроме как развернуть сложенный вчетверо листок бумаги. Ведь отказ показать записку вызовет подозрения.
        «Встретьтесь со мной у задних ворот перед ужином».
        Марианна заметно напряглась, и сердце Уэстлейка упало. Записку мог написать кто угодно, и означать она могла все, что угодно.
        — Встретиться у задних ворот? В темноте? Кто это прислал, Адам?
        Марианна с подозрением посмотрела на мужа.
        — Подписи нет,  — ответил Уэстлейк, стараясь придать своему голосу безразличие.  — Возможно, ее прислал наш кучер. Может быть, одна из лошадей подвернула ногу.
        Марианна недоверчиво склонила голову.
        — Наш кучер вполне способен самостоятельно справиться с такой мелкой проблемой. Кроме того, он поставил бы подпись.
        Она выхватила записку из рук мужа и поднесла ее к носу, словно матерый шпион.
        — Духами не пахнет…  — протянула Марианна,  — …и почерк не похож на женский.  — Она вернула листок мужу.  — И ты намерен пойти на встречу?
        Уэстлейк вскинул брови — Марианна учинила ему настоящий допрос.
        — Полагаю, я должен это сделать. Ты ведь не оставишь меня в покое, пока не узнаешь, кто прислал эту записку, да?
        Марианна сладко улыбнулась:
        — А я полагаю, ты не позволишь мне пойти с тобой.
        — Даже не думай. Почему бы тебе не разыскать Эвелин? Думаю, ей не помешает поддержка. Кроме того, над тобой уж точно никто не посмеет смеяться.
        — Спасибо, любовь моя. Так и поступлю. О, Эвелин как раз атаковали ее ужасные сестры!  — воскликнула Марианна и поспешила на помощь.
        Ночь выдалась безлунная, и дорожка сада утопала в темноте. Адам пожалел, что не взял с собой пистолет, но он не ожидал, что его позовут на тайную встречу, да и Марианна сразу обнаружила бы оружие под плотно облегающим фигуру фраком. В шелковых носках или вечерних туфлях пистолет тоже не спрячешь.
        Если возникнут проблемы, Адаму придется рассчитывать лишь на собственную ловкость да массивные золотые часы. Он достал их из кармана, взвесил на руке и удовлетворенно кивнул. Если ударить в правильное место, противника можно оглушить на минуту или две.
        Кто-то поджидал у ворот. В темноте выделялся белый парик, и Уэстлейк догадался, кто это. Облегченно вздохнув, он убрал часы в карман.
        — Добрый вечер, капитан Радерфорд. Моей жене ужасно не нравятся послания без подписи,  — нахмурился Уэстлейк.  — В следующий раз свяжитесь с моим дворецким, а он передаст вашу просьбу мне. Норкотт всегда знает, где меня искать. Или же вы можете прийти в мою контору в доках, когда окажетесь в той части города.
        — Стало быть, вам известно, что я посещал доки в прошлый выходной?  — мрачно спросил Радерфорд.
        — Конечно. Обнаружили что-нибудь?
        — В доках — ничего.
        Адам не мог разглядеть выражение лица Синджона в темноте.
        — Что-то связанное с Крейтоном?
        Радерфорд помедлил с ответом.
        — Эвелин упомянула о том, что он разыскивает О’Нила. Он навестил его сестру, но она в течение нескольких месяцев не получала от него известий.
        Адам уже знал это.
        — Что-нибудь еще? Какие-нибудь новости о знамени или о том, что Филипп Реншо прячется под кроватью у своей жены?
        — Ничего такого. Но если уж на то пошло, он предпочел бы кровать Люси Фрейн.
        Брови Адама удивленно взметнулись. Сестры Эвелин? Возможно, от Радерфорда все же будет польза. Ведь никто больше не знал этой маленькой семейной тайны.
        — Не только он один,  — сострил Адам.
        Однако Радерфорд не засмеялся. Он переминался с ноги на ногу, раздумывая, как выдать следующую новость. Адам нахмурился. Капитан о чем-то умалчивал. О чем-то очень важном. Он ждал, зная, что затянувшееся молчание вытягивает из людей признание. Но Синджон Радерфорд не произнес ни слова.
        — Вы все еще здесь, капитан?  — спросил Адам.
        — Да.
        — Вы хотите сообщить что-то еще?  — подсказал Адам.  — Как выстраиваются ваши отношения с леди Эвелин? Ее устраивают ваши профессиональные навыки?
        Опять многозначительное замешательство. Что бы это значило? Адам ощутил растущее раздражение.
        — Надеюсь, вы позвали меня сюда не для того, чтобы сообщить, что вы выходите из игры? У вас нет такой возможности. Воспринимайте вашу миссию как военную задачу. Выполняйте ее добросовестно или умрите. Нам нужен Реншо и знамя.
        — А мне нужен О’Нил!  — огрызнулся Синджон.
        — Знаю,  — кивнул Адам.  — Его ищет такое количество людей, что кто-нибудь в конце концов найдет.  — Он замолчал.  — Если он вдруг не появится в ближайшее время, вам придется найти что-то еще, что-то очень важное, подтверждающее вашу невиновность.
        Например, Реншо. Дьявол, если Синджон отыщет Реншо, это не только спасет ему жизнь, но и сделает героем, поймавшим предателя. И тогда все его грехи будут забыты.
        И все же Радерфорд продолжал молчать, не желая пока рассказывать Уэстлейку о том, что выяснил. И Адам вновь ощутил раздражение.
        — Желаю вам спокойной ночи, капитан. Меня ждет жена, а мне еще нужно придумать правдивую историю о том, с кем я тут встречался и зачем.
        — Скажите, что встречались со своим должником,  — горько произнес Радерфорд.
        — Который не пожелал отдать долг,  — ответил Адам и, развернувшись, пошагал прочь через утопающий в темноте сад.
        Было в Реншо-Хаусе нечто такое, что порождало предательство и многочисленные тайны. Радерфорд не доверял Адаму, зато Адам ему верил. Верил в то, что капитан благородный человек.
        Только вот кому предан Синджон Радерфорд — короне или красавице Эвелин Реншо?
        Глава 17
        Лучше бы она надела желтое. Взгляды присутствующих концентрировались на Эвелин, и среди них не было ни одного дружеского или ободряющего. В своем зеленом платье она выделялась точно куропатка в стае канареек.
        Эвелин гордо вздернула подбородок, когда объявили ее имя и по залу пробежал ропот. На лицах гостей Шарлотты отразилось любопытство, смешанное с негодованием и насмешками. А потом с возмущением захлопали раскрываемые веера, и Эвелин показалось, будто ее враги дали предупредительный залп. Она крепче сжала свой собственный веер и решительно двинулась вперед.
        Вокруг послышался свистящий шепот, словно Эвелин вдруг окружил рой озлобленных шершней.
        Эвелин огляделась в поисках сестер, но те мало чем могли ей помочь. Элоиза стояла с открытым ртом и выпученными от ужаса глазами. Глаза Шарлотты наполнились слезами, как у самого жалкого существа. Хозяйка бала поняла, что ее мероприятие обречено на провал. Люси, одетая в ярко-желтое платье с неприлично глубоким декольте, вообще сделала вид, будто не заметила сестру, и сосредоточила все свое внимание на стоявшем рядом с ней джентльмене.
        Эвелин присела в реверансе перед сестрой и ее мужем. Взгляд Сомерсона скользнул по ее более чем скромным украшениям, оценивая их стоимость. Эвелин едва сдержала улыбку. Этих украшений ему показалось недостаточно, ведь он знал истинный размер состояния Филиппа, однако жемчуг принадлежал Эвелин, и она гордилась этим.
        — Мои гости делали ставки относительно того, осмелитесь ли вы появиться сегодня на балу или нет,  — произнес зять Эвелин.
        — Надеюсь, вы в выигрыше, милорд?  — поинтересовалась Эвелин со сладкой улыбкой, хотя все внутри ее кипело от негодования.
        Сомерсон поджал губы.
        — К сожалению, нет, но уверен, ваши сестры рады видеть вас.  — Он повернулся к Шарлотте.  — Полагаю, пора начинать танцы, пока не разразилась настоящая катастрофа.
        Шарлотта подняла на сестру полные слез глаза.
        — О, если бы ты только надела желтое!  — произнесла она, следуя за мужем.
        Раздались первые звуки музыки, и большинство гостей отвернулось наконец от возмутительницы спокойствия, сосредоточив внимание на танцующих. Эвелин вздохнула с облегчением.
        — Добрый вечер, леди Эвелин.  — Эвелин обернулась и увидела рядом с собой лорда Крейтона. Он галантно поклонился.  — Могу я надеяться на честь потанцевать с вами сегодня?
        Желудок Эвелин болезненно сжался. Она не собиралась танцевать. Это лишь привлечет к ней еще больше внимания и вызовет очередной шквал сплетен. Раз вдовам танцевать не положено, то и жена предателя не должна развлекаться.
        Но ведь смысл ее появления на балу и состоял в том, чтобы показать всем: ей нечего стыдиться. Так почему же тогда не насладиться балом? По крайней мере необходимо сделать вид, что ей действительно очень весело. Эвелин подумала, что стала настоящей актрисой.
        — Я буду счастлива потанцевать с вами, милорд,  — ответила она майору. Он оказал огромную любезность, пригласив ее. Ведь никто больше не собирался сделать это.  — Может быть, следующий танец? Сюда идут мои сестры. Полагаю, им хочется поговорить со мной.
        — Конечно.
        Майор широко улыбнулся и отошел в сторону, когда мимо него проплыли, точно идущие в атаку фрегаты, Элоиза и Люси. Мрачное лицо Элоизы не предвещало ничего хорошего, и Эвелин приготовилась отбить нападение.
        — О, Эви, как ты могла? Это платье просто…
        Губы Элоизы беззвучно зашевелились, подыскивая нужное слово.
        — Слишком строгое?  — подсказала Люси.
        — Слишком зеленое!  — огрызнулась Элоиза.
        — Оно подходит к моим глазам лучше, чем желтое,  — возразила Эвелин, заметив, как в светло-карих глазах сестры вспыхнул гнев, но Элоиза была слишком возмущена, чтобы ее услышать, а Люси, чья пустая голова была украшена желтыми перьями, слишком глупа.
        — Это с лордом Крейтоном ты разговаривала?  — спросила Люси.  — О, как бы мне хотелось посмотреть, что находится под этим алым мундиром! Да и какая леди устоит перед таким героем? Говорят, он голыми руками поймал в Испании опасного шпиона и спас тем самым тысячи людей!
        Элоиза зацокала языком.
        — Не переводи разговор, Люси. Мы обсуждали тот факт, что Эви — наша собственная сестра — пришла на самый значительный бал в году почти в лохмотьях.
        Эвелин гордо вздернула подбородок. Она помнила выражение глаз Сэма в тот момент, когда спускалась по лестнице. Жаль, что он не стоял сейчас за спиной Элоизы, не дразнил Эвелин и не лишал жала язвительные замечания ее сестер. Он ждал ее на улице, как и полагалось лакею. Но это не приносило успокоения.
        Элоиза взяла одну руку Эвелин, а Люси другую.
        — Идем в дамскую комнату. Я найду для тебя желтую ленту или хотя бы пару перчаток. Еще не слишком поздно.
        — Боюсь, поздно,  — возразила Эвелин, стараясь как можно мягче освободиться от сестер.  — Меня все уже видели. Будет странно, если я вдруг переоденусь.
        — Все поймут, что ты одумалась!  — взмолилась Элоиза.  — Негоже, чтобы ты стояла здесь весь вечер… противопоставляя себя всем!
        — Со стороны все выглядит именно так, Эви,  — промямлила Люси.  — Может быть, мы сможем немного приспустить лиф твоего платья или приподнять грудь, чтобы она выглядела более соблазнительно. Если людям хочется смотреть, так пусть будет на что. Так я всегда говорю.
        — Эвелин!  — Сквозь толпу пробиралась Марианна. Ее теплая улыбка была подобна спасательному кругу. Единственная искренняя улыбка за весь вечер.  — Как чудесно вы выглядите сегодня! Какой прохладный и свежий оттенок зеленого!  — многозначительно произнесла Марианна.
        Ее стройный стан облегало платье из бледно-голубого шелка, а на шее поблескивало восхитительное колье из бриллиантов, аметистов и сапфиров. Величественная графиня, с которой считались все без исключения.
        Эвелин заметила, как открыли рот ее сестры, завидев Марианну. Однако у них не хватило дерзости сказать что-либо по поводу ее платья.
        — Здравствуйте, Элоиза, Люси. Вы обе тоже прекрасно выглядите,  — произнесла Марианна.  — Я слышала, что в этом сезоне каждый оттенок желтого имеет свое название. Так как же называется цвет вашего платья?
        Элоиза зарделась от удовольствия.
        — Перчатки и туфли цвета карамели, платье — цвета миндаля, а оттенок ленты на лифе носит название «оршад»[5 - Оршад — прохладительный напиток из молотого миндаля, кунжута, риса и ячменя.].
        Эвелин склонила голову набок.
        — Оршад? Как напиток, что подают в «Олмаке»?
        — Именно так,  — ответила Элоиза и поджала губы.
        Марианна повернулась к Люси.
        — А как называется цвет вашего платья, графиня Фрейн?
        Однако Люси пожирала взглядом танцующих мужчин, поэтому Элоизе пришлось предостерегающе сжать ее локоть и повторить вопрос.
        — О, мне кажется, оно называется «поджаренная лепешка»,  — ответила Люси.
        Марианне стоило большого труда удержаться от смеха. Ее фарфоровая кожа даже покрылась румянцем от напряжения. Эвелин же деликатно прикрыла растянувшиеся в улыбке губы рукой.
        — О, посмотрите, сюда вновь идет лорд Крейтон,  — выдохнула Люси и потянула за платье, чтобы опустить декольте еще на несколько дюймов.
        Но майор смотрел только на Эвелин.
        — Полагаю, это наш танец,  — произнес он и, галантно поклонившись, протянул Эвелин руку.
        Эвелин с мгновение колебалась, но потом положила свою руку на ладонь мужчины и позволила вывести себя на середину зала. Странно, но когда ее руки касался Сэм, она ощущала головокружение и нехватку воздуха. Однако рядом с лордом Крейтоном она не чувствовала ровным счетом ничего. Более того, ей хотелось отстраниться.
        — Как съездили в Линкольншир, сэр?  — вежливо поинтересовалась Эвелин, когда заиграла музыка, и они с майором заскользили в танце.
        Лорд Крейтон сдвинул брови, и Эвелин обеспокоенно взглянула на него, стараясь сконцентрироваться на шагах.
        — Вы, случайно, ничего не забыли, когда писали письмо, леди Эвелин?
        Эвелин споткнулась, но сильная рука майора поддержала ее.
        — Что вы имеете в виду, сэр?  — спросила она.
        Неужели она по рассеянности поставила подпись или смазала чернила?
        На лице майора отразилось сожаление.
        — Вы не вложили в письмо деньги, что весьма озадачило наставницу.
        Эвелин замерла.
        — Но я помню, как вложила…
        Майор отвел Эвелин в сторону.
        — Уверен, вы хотели сделать это, но не сделали. Да и неудивительно: на вас так много свалилось за последнее время. Но ничего страшного. Я сделал щедрое пожертвование из своего собственного кошелька. А вы просто вернете мне эти деньги, когда вам будет удобно.
        Эвелин ошеломленно смотрела на майора, но его улыбка казалась теплой и искренней.
        — Благодарю вас, милорд. Я пришлю кого-нибудь завтра с деньгами,  — произнесла Эвелин, гадая, что еще можно продать, чтобы возместить пропавшую сумму.  — Могу я спросить, сколько я должна?
        Майор отвел взгляд, как если бы ему было неловко обсуждать с леди такой низменный предмет.
        — Я дал наставнице пятьсот фунтов.
        Эвелин побледнела. Лорд Крейтон вновь поддержал ее за руку, и ее кожу неприятно закололо в том месте, где коснулись его пальцы. Эвелин отошла в сторону, убрала руку, и брови майора удивленно взметнулись.
        — Этой суммы недостаточно?
        Эвелин показалось, что ее сердце колотится где-то в горле.
        — Нет-нет, все хорошо,  — пробормотала она и быстро присела в реверансе. Ее колени дрожали, а к горлу подкатывала тошнота.  — Прошу прощения, милорд. Я много месяцев не танцевала и, боюсь, немного устала с непривычки.
        С этими словами Эвелин развернулась и направилась к Марианне, не зная, что теперь делать.
        Марианна взяла подругу за руку, только на этот раз улыбка сошла с ее лица.
        — Эвелин, вы так бледны!  — обеспокоенно воскликнула она.  — Что-то случилось?
        Эвелин заставила себя широко улыбнуться и покачала головой.
        — Я не привыкла танцевать,  — повторила она то же, что сказала майору.
        Марианна что-то ей протянула.
        — Кто-то передал мне записку для вас, пока вы танцевали. Может быть, еще одно приглашение на танец!
        Эвелин недоуменно разглядывала незнакомый почерк. Она вспомнила о планах Элоизы подыскать ей любовника. А что, если в этой записке содержалось приглашение на тайное свидание?
        Эвелин смотрела на собственное имя, размашисто начертанное лиловыми чернилами на листке бумаги.
        — Вы должны непременно рассказать мне, что в этой записке, особенно если она от тайного поклонника. Нет, сегодня определенно вечер таинственных записок и любовных посланий. Адам тоже получил одну такую,  — сообщила Марианна.
        Эвелин взяла записку, и от страха волосы встали дыбом на ее затылке.
        — Не прочитаете, что там?  — спросила Марианна.
        Эвелин судорожно сглотнула. Какая же она глупая! Она взяла записку из рук Марианны, развернула ее и прочитала единственную фразу: «Ты обворожительна в зеленом. Прими мои комплименты. Ф.Р. Chevalier, Comted’Elenoire»[6 - Шевалье, граф д’Эленуар (фр.).].
        Инициалы Филиппа, его французский титул, добытый с помощью предательства. Эвелин в панике оглядела зал. Ее взгляд не пропустил ни одного уголка, ни одной утопающей в тени ниши. Нет, Филипп не осмелился бы прийти сюда. И тем не менее она держала в руке записку от него. Строчки расплылись у Эвелин перед глазами, и почерк постепенно начал приобретать знакомые очертания.
        По коже Эвелин побежали мурашки, как если бы муж сейчас смотрел на нее, дотрагивался до нее своими отвратительными руками, стоял рядом. Кто-то жестоко подшутил над ней, но к горлу подкатила тошнота, а по спине заструился холодный пот.
        — Марианна, кто дал вам эту записку?
        Марианна нахмурилась.
        — Один из слуг Сомерсона. А почему вы спрашиваете? Что в ней?
        Но Эвелин уже смяла записку.
        — Кто именно? Вы можете мне его показать?
        Марианна огляделась по сторонам.
        — Я его не вижу. Наверное, вернулся на кухню.
        Воспоминания о французе в парке наводнили сознание Эвелин.
        — Вот он!  — Марианна указала на одетого в ливрею слугу, разносившего гостям шампанское.  — Или нет? У Шарлотты все лакеи на одно лицо.
        Эвелин стало трудно дышать. А что, если за ней сейчас наблюдают — француз из парка или Филипп — и ждут, когда она запаникует?
        Но она не доставит им такого удовольствия.
        Она оглядела зал с широкой насмешливой улыбкой на устах, давая своим мучителям понять, что они проиграли. Затем повернулась к Марианне, ожидающей объяснений.
        — Проблемы дома. Одна из служанок заболела,  — спокойно произнесла она.  — Мне необходимо уехать.
        На самом деле Эвелин страшилась вернуться домой, боялась того, что встретит там Филиппа.
        Зато на улице ее ждал Сэм. Он защитит ее. В этом она почему-то ни капли не сомневалась. Мысль о Сэме придала ей сил, и Эвелин пересекла танцевальный зал с беззаботным выражением лица, хотя на самом деле ей хотелось бежать без оглядки.
        Прохладный ночной ветерок коснулся ее пылающих щек. Со всех сторон к Эвелин подступали тени, и она замерла на верхней ступеньке, не решаясь сделать ни шагу.
        Кто-то выступил из тени, в ожидании остановился у подножия лестницы, и у Эвелин перехватило дыхание.
        Сэм. Его худощавая фигура противостояла зловещей темноте и всем тем, кто в ней прятался.
        С рыданиями Эвелин бросилась вниз по лестнице и, споткнувшись, упала в его объятия.
        Глава 18
        Синджон поймал Эвелин.
        На ней не было накидки, а лицо казалось белым, точно мел, на фоне лиловых теней.
        Она тихо вскрикнула, когда Синджон прижал ее к себе. Точно так же вскрикнула жена Д’Аграмана, оказавшись в объятиях мужа. Вся ее смелость улетучилась, едва только Крейтон скрылся из виду. Слезы и кровь пропитали мундир полковника, но он крепко прижимал жену к себе и лишь потом осмотрел раны, нанесенные негодяем Крейтоном, и нежно провел по каждой из них пальцем.
        Вздрогнув, Синджон прогнал воспоминания, а потом взял Эвелин за подбородок и заглянул ей в лицо. На ней не было ран, лишь в глазах блестели слезы и читался страх. Он вновь притянул ее к себе, прижал к груди, прогоняя прочь тревоги и давая время успокоиться.
        — Со мной все в порядке,  — пробормотала Эвелин, совсем как жена Д’Аграмана, но не отстранилась, не высвободилась из объятий.
        Синджон ощутил, как по ее телу пробежала дрожь.
        — Нет, не в порядке.
        Он огляделся по сторонам в попытке понять, что же так напугало его госпожу, но не увидел ничего особенного, кроме нескольких грумов, с интересом наблюдавших за происходящим. Желудок Синджона сжался. Любопытные слуги тоже опасны. Он даже представил, что будут обсуждать завтра в каждой гостиной Лондона.
        Синджон тотчас же отошел назад, не обратив внимания на протест Эвелин, взял ее за руку и повел к экипажу.
        Завидев их, кучер тотчас же взобрался на козлы, взял в руки поводья и вопросительно посмотрел на Синджона.
        Однако Синджон не удостоил его ответом и помог Эвелин подняться в экипаж. Опустившись на край сиденья, она умоляюще взглянула на лакея. В это мгновение ее зеленые глаза казались двумя огромными влажными озерами.
        Синджон с мгновение колебался. Лакей захлопнул бы дверь и занял свое место на запятках, дав госпоже возможность побыть в одиночестве и сделав вид, что не заметил ее слез.
        Однако Синджону было небезразлично, что происходит с Эвелин.
        Он посмотрел на кучера и приказал:
        — Домой.
        Эвелин не стала сопротивляться, когда он опустился на сиденье рядом с ней и вновь заключил ее в объятия.
        Экипаж тронулся с места, и Синджон услышал, как Эвелин шмыгнула носом. Он вложил ей в руку свой носовой платок и сжал ее пальцы, словно она была ребенком. После этого Синджон выглянул в окно и внимательно оглядел тротуар. За ними никто не следил.
        Даже нападение в парке не заставило Эвелин расплакаться, а вот бал в Лондоне оказался гораздо более опасным местом. Женщины — самые жестокие существа на свете, и чем благороднее порода, тем ужаснее животное. Синджону и раньше доводилось видеть, как леди покидала бал в слезах, а ее обидчица торжествовала, гордясь остротой своего языка.
        Мишени лучше, чем жена предателя Филиппа Реншо, не сыскать. Несмотря на видимое спокойствие и присутствие духа, едкое замечание могло оскорбить Эвелин также, как и любую другую женщину. И даже сильнее, если учесть, сколько ей пришлось пережить из-за предательства мужа.
        — Расскажите, что случилось,  — тихо попросил Синджон, вдохнув нежный аромат фиалок, исходящий от волос Эвелин.
        Та долго не отвечала, и Синджон уже подумал, что Эвелин решила проявить твердость духа и оставить обиды при себе.
        — Муж прислал мне записку. Или же это сделал кто-то другой, подписавшись его именем,  — наконец произнесла Эвелин.
        Брови Синджона удивленно взметнулись.
        — Почерк не его, но записка очень личная — замечание относительно моего платья. А что, если он был на балу у моей сестры и наблюдал за мной?
        Эвелин стоило большого труда заставить свой голос звучать спокойно.
        — А может быть, кто-то пошутил, чтобы понаблюдать за вашей реакцией?  — возразил Синджон, хотя и не знал, кто мог поступить столь жестоко.
        Внезапно он вспомнил Уэстлейка. Вполне возможно, граф захотел заставить Эвелин запаниковать и выдать убежище своего мужа, бросившись к нему после получения записки. Синджона охватило острое чувство вины. Разве не за этим его самого подослали в дом Реншо?
        — Вы его видели?  — спросил он.
        — Нет. Но тот француз в парке…
        Синджон сомневался, что рана на лице француза затянулась настолько, чтобы тот мог позволить себе появиться на балу. И все же за Эвелин наблюдали.
        В том числе и он сам.
        Горло его сдавило так, что он вынужден был откашляться.
        — Насколько я помню, напавшему на вас французу требовалось знамя,  — напомнил он в надежде, что перепуганная Эвелин забудет об осторожности.
        — Я помню,  — ответила Эвелин.  — Если бы вы не появились, если бы не…  — Ее голос задрожал, и Синджон понял, что она вот-вот снова расплачется.  — Я так устала, так устала все время бояться!
        Эвелин дрожала, и Синджон крепче прижал ее к себе, чтобы согреть теплом своего тела. Мариэль Д’Аграман стояла, расправив плечи и сжав губы. Она не желала показать Крейтону своего страха. Чувство собственного достоинства прикрывало ее, точно плащ. Точно так же вела себя Эвелин на протяжении многих месяцев. Она не сдалась, не сломалась под тяжестью обрушившихся на нее проблем. Только в отличие от мадам Д’Аграман Эвелин некому было защитить и успокоить.
        Кроме него, Синджона.
        Он крепче обнял женщину, уткнувшись подбородком в ее затылок. Эвелин прильнула к нему со вздохом, прижалась лицом к его плечу и дала волю слезам.
        Она чувствовала себя так уютно, так естественно в его объятиях. Синджон ощутил, как в его душе проснулось желание, и беззвучно выругался. Он говорил себе, что пытался успокоить Эвелин, как это сделал бы брат или отец, только здравый смысл не имел никакого влияния на ту часть его тела, которая желала плачущую рядом с ним спутницу. И кроме того, Эвелин была не его сестрой, а невероятно желанной женщиной. Синджон пытался унять свою своевольную плоть, но та отказывалась подчиняться.
        И то, что они идеально подходили друг другу, ничуть не помогало. Эвелин перестала плакать и просто полулежала в объятиях Синджона, совершенно не осознавая своего влияния на него. Более того — она начала отрешенно водить указательным пальцем по его груди. Было щекотно и невероятно возбуждающе. Синджон заскрежетал зубами, попытался отстраниться, но Эвелин лишь крепче прижалась к нему.
        И тогда Синджон поддался искушению. Да и могло ли быть иначе? Ему показалось таким естественным приподнять лицо Эвелин и накрыть ее губы своими. Он целовал ее нежно, осторожно, давая время воспротивиться и отстраниться. Шелковистые губы Эвелин были солоны от слез и словно созданы специально для него. Синджон с трудом сдерживал вожделение, разрывавшее все его существо.
        Пальцы Эвелин коснулись его лица, а потом обвились вокруг шеи. Она вздохнула и ответила на призыв, покрыв легкими, точно прикосновение крыла бабочки, поцелуями губы Синджона.
        Синджон жадно лизнул губы Эвелин и наклонил голову так, чтобы поцеловать ее еще крепче. Она охнула, когда язык мужчины напористо ворвался в ее рот. Эвелин ошеломленно отстранилась, и Синджон нахмурился. Она отреагировала слишком странно для замужней женщины.
        Но Синджон не готов был остановиться. Он неспешно покрыл поцелуями ее подбородок и слегка прикусил губами пульсирующую на шее жилку.
        — О…  — почти удивленно выдохнула Эвелин.  — О Боже!
        Она откинула голову назад, давая губам Синджона доступ к чувствительному местечку за ухом, обнажив верхнюю часть груди для его взгляда и рук. Синджон слышал вырывавшиеся из ее горла чувственные вздохи, но они лишь усиливали его и без того необузданное желание. Он вновь завладел губами Эвелин и терзал их до тех пор, пока они не раскрылись ему навстречу. Язык Синджона скользнул в теплые глубины рта Эвелин и сплелся в причудливом танце с ее собственным. Синджон ощутил привкус шампанского. Как давно он пил вино и пробовал женщину на вкус?
        Синджон подумал, что смог бы взять Эвелин прямо здесь. Она не стала бы сопротивляться, тем более ему было не привыкать брать женщину в раскачивающемся из стороны в сторону экипаже. Он прижался своей тугой плотью к ее бедру и скользнул руками вверх по изящной талии.
        Синджон остановился всего в нескольких дюймах от соблазнительного изгиба груди Эвелин. Он ощущал исходивший от нее жар даже сквозь тонкий шелк платья. Эвелин смотрела на него, и на ее лице плясали отсветы уличных фонарей. Она приоткрыла рот в предвкушении нового поцелуя. А когда Синджон не оправдал ее ожиданий, она схватила его за плечи и притянула к себе.
        Эвелин была так красива и желанна, что Синджон удивлялся собственной нерешительности. Ведь никогда прежде он не отказывался от подобных приглашений. Синджон слыл мастером соблазнения, его тугая плоть нетерпеливо подрагивала, да и Эвелин хотела его. Только все это было неправильно.
        Синджон закрыл глаза и беззвучно выругался. Эвелин испытывала шок или страх, или и то, и другое вместе. Ее желание было вызвано всего лишь смятением оскорбленных чувств. И Синджон не мог воспользоваться ее беспомощным состоянием. Сейчас Эвелин требовались теплая ванна, бокал хереса и крепкий сон.
        Она застонала и беспокойно заерзала на сиденье. Соблазнительное покачивание ее бедер едва не лишило Синджона присутствия духа.
        — Дорогая,  — прошептал он, пытаясь придумать разумное оправдание тому, чтобы остановиться и не вовлечь Эвелин в то, что станет впоследствии еще одной причиной для слез.
        Экипаж качнулся, прижав бедро Эвелин к восставшей плоти ее лакея. Синджон со стоном накрыл ее губы в поцелуе, но экипаж остановился. Синджон поднял голову и выглянул в окно.
        Они подъехали к Реншо-Хаусу, и Старлинг уже спускался по ступеням.
        Эвелин все еще гладила Синджона по щекам, целовала его в шею, сводя с ума, и ему пришлось легонько встряхнуть ее.
        — Мы дома, Эвелин.
        Он указал на Старлинга, и Эвелин сразу же сжалась и отпрянула. Синджон пересел на другое сиденье, а его госпожа принялась судорожно оправлять платье и прическу, то и дело прикасаясь дрожащими пальцами к губам.
        Старлинг распахнул дверцу.
        Дворецкий изумленно посмотрел на сидевшего внутри Синджона, и его седые брови вопросительно взметнулись вверх. Синджон лишь криво улыбнулся в ответ и положил ногу на ногу, чтобы скрыть возбуждение. Если бы дворецкий открыл дверцу чуть раньше, он обнаружил бы свою госпожу Эвелин Реншо целующей собственного лакея. Или того хуже.
        — Леди Эвелин почувствовала себя плохо и пожелала вернуться домой раньше, чем ожидалось,  — пояснил Синджон.
        — Всего лишь мигрень,  — произнесла Эвелин глухим от желания голосом. Она сглотнула и сказала уже более громко: — Наверное, я выпила слишком много шампанского.
        Дворецкий заметно расслабился и тепло улыбнулся, довольный тем, что его госпожа все же получила удовольствие от бала, которого так страшилась.
        — Попросить Мэри приготовить для вас средство от мигрени?  — спросил Старлинг, подавая Эвелин руку.
        Синджон смотрел ей вслед, когда она поднималась по ступеням, но Эвелин не оглянулась. Зато кучер взирал на него с нескрываемым любопытством.
        — Ну?  — спросил он.  — Никогда не ездил внутри. Ну и как там?
        Синджон едва не рассмеялся. Что именно хотел знать кучер?
        — Чудесно, друг мой. Тепло, мягко, удобно. Отвези-ка меня к конюшне. Понаслаждаюсь ездой еще немного.
        Синджон поднял голову. В окнах спальни Эвелин загорелся свет. Он закрыл глаза, все еще ощущая аромат ее духов внутри экипажа, прикосновение ее губ к его губам, ее вкус. Синджона вновь охватило желание, и он сжал кулаки, чтобы отделаться от этого ощущения. Но тщетно. Даже самое грязное солдатское ругательство не помогло.
        Синджон понимал, что ступил на очень опасный путь.
        Глава 19
        На следующий день Эвелин до обеда просидела в собственной спальне, боясь выйти и встретить Сэма за завтраком или в коридоре. Что она ему скажет?
        Господи, она целовала лакея!
        Она бросилась в его объятия, словно проститутка, прижималась к нему всем телом и, что еще более ужасно, не хотела останавливаться.
        Как далеко она смогла бы зайти? Она прижала пальцы к припухшим губам, и по всему ее телу прокатилась горячая волна.
        И вновь Сэм заставил ее почувствовать себя в безопасности. Целуя его, Эвелин забыла о страшной записке и деньгах, которые задолжала Крейтону. Она и сейчас не хотела об этом думать. Все ее мысли были о Сэме и о том, как необычно она чувствовала себя рядом с ним.
        Его поцелуи превратили ее в необузданную распутницу, сгорающую от желания. С Филиппом Эвелин никогда не испытывала ничего подобного. Ее муж был не слишком страстным любовником. По крайней мере, с ней. Со своими многочисленными любовницами из числа актрис и дорогих шлюх он наверняка вел себя иначе.
        Интимные отношения с женой были для него сродни бизнесу. Все происходило быстро, решительно и только ради его собственного удовлетворения. Филипп не дарил удовольствия Эвелин и сам вряд ли испытывал что-то от их редких и непродолжительных совокуплений. Его внимание было для Эвелин наказанием.
        Еще ни с кем Эвелин не обменивалась такими глубокими и чувственными поцелуями, как с Сэмом. Муж поцеловал ее один-единственный раз — в церкви во время венчания. Да и то это было всего лишь сухое и холодное прикосновение губ к ее щеке.
        Эвелин вновь вспомнила вкус губ Сэма и ощущение его языка у себя во рту. Более изысканного и чувственного ощущения Эвелин не испытывала ни разу в жизни.
        Только больше она этого не допустит.
        Она взяла со столика колокольчик и позвонила. Нельзя же прятаться в спальне весь день. Это всего лишь поцелуй, и Сэм наверняка уже забыл о нем.
        Эвелин выбрала простое домашнее платье и, когда Мэри уложила ее волосы в скромный пучок, спустилась вниз, в библиотеку, закрыла за собой дверь и оперлась на нее спиной. Сердце Эвелин все еще колотилось от страха встретить Сэма в коридоре. Но этого не случилось, и страх сменился разочарованием.
        Эвелин опустилась на диван и вспомнила тот день, когда Сэм принес ей пирожные, а потом смотрел, как она ест. Тогда она тоже хотела его поцеловать, но он сдержался и не ответил на призыв.
        Эвелин нахмурилась и вновь провела пальцами по губам. Так кто же стал инициатором поцелуя прошлой ночью — он или она? Было ли это то же самое желание, что она испытала несколько дней назад в этой самой комнате, или же оно возродилось из искры, вспыхнувшей тогда в парке, когда Эвелин впервые увидела своего будущего лакея?
        Эвелин закрыла глаза. Что такое в нее вселилось? Она всегда гордилась тем, что ее не могло сбить с толку ни красивое лицо, ни дерзкая улыбка, ни острый ум.
        Может быть, она так же глупа, как ее сестры? Так же распутна, самодовольна и прожорлива? Эвелин хотелось еще поцелуев, еще Сэма. А как иначе описать ее состояние? Даже сейчас при холодном свете дня, когда здравый смысл должен был возобладать над эмоциями, рот Эвелин наполнялся слюной, а тело — сладкой истомой. Ей даже пришлось приложить ладонь к ноющему от желания животу. Неужели это и есть похоть, желание? Как оно выглядело, Эвелин уже знала.
        Она прошла в дальний угол библиотеки и поднялась по лестнице к самой верхней полке. Здесь Филипп держал коллекцию эротических книг в полной уверенности, что Эвелин ничего о них не известно. Она обнаружила их, когда искала томик со стихами, подаренный ей отцом. Чувственные иллюстрации были завораживающим запретным плодом для леди благородного происхождения. Эвелин подозревала, что эти книги стоят очень дорого, но разве могла она, леди, продать их?
        Эвелин взяла с полки тяжелый том, и его кожаный переплет тут же согрелся от ее рук. Она положила книгу на верхнюю ступеньку лестницы и с замиранием сердца открыла.
        На рисунке были изображены переплетенные тела обнаженных мужчины и женщины. Эвелин видела этот рисунок и раньше, и женщина на нем всегда казалась ей чрезвычайно распутной и неестественной. Но сейчас она узнала желание и удовольствие в линии изогнутой спины, в опущенных веках и соблазнительно приоткрытых губах.
        Точно такое же желание Эвелин испытала в объятиях Сэма. Такое же желание испытывала она и сейчас.
        Мужчина на картинке уткнулся лицом в шею своей любовницы. Его волосы были такими же темными, как у Сэма, а обнаженная спина — гладкой и сильной. Одной рукой он сжимал пышную грудь женщины, а другую погрузил меж ее бедер.
        Интересно, как себя почувствует Эвелин, когда Сэм так же дотронется до нее? Она представила его загорелые руки с длинными пальцами. Представила, как он касается ее кожи, ласкает и сжимает ее грудь. Тихий гортанный звук желания сорвался с губ Эвелин, а по телу пробежала горячечная дрожь.
        — Миледи?
        От неожиданности Эвелин едва не упала с лестницы. Она опустила глаза и увидела смотревшего на нее Старлинга. Она поспешно захлопнула книгу и сунула ее назад на полку.
        — Я не хотел напугать вас, миледи. Я постучался, а когда вы не ответили, забеспокоился.
        — Я искала книгу,  — пробормотала Эвелин.
        Дворецкий держал лестницу, пока Эвелин спускалась вниз.
        — Если вы хотите достать какие-то книги с верхних полок, я могу попросить Сэма помочь вам. Подниматься по лестнице самой опасно. Вам нужен какой-то определенный том?
        Эвелин ощутила, как ее щеки обожгло румянцем при упоминании имени Сэма.
        — В помощи нет необходимости,  — произнесла она, приглаживая подол платья.  — Вы что-то хотели мне сообщить?
        Дворецкий сокрушенно покачал головой:
        — Приехали ваши сестры, миледи.
        — Сестры?  — переспросила Эвелин.  — Все три?
        — Да, миледи. И все в желтом. Я попросил Сэма проводить их в гостиную.
        Эвелин почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Ей предстояло выслушать долгую гневную лекцию о правилах поведения в обществе.
        Ей следовало надеть желтое платье прошлой ночью и не стоило уезжать, не попрощавшись. Ей вообще лучше было остаться дома. Тогда она не получила бы страшной записки, избежала бы неприятной встречи с лордом Крейтоном и не обменялась бы запретными греховными поцелуями со своим лакеем в чувственном полумраке экипажа.
        Эвелин набрала полную грудь воздуха в попытке взять себя в руки.
        — Благодарю вас, Старлинг. Попросите кухарку прислать чай и как можно больше пирожных. Шарлотта обожает пирожные со сливками, а Элоиза предпочитает простое печенье. Люси наверняка захочет клубники и шампанского, если, конечно, оно у нас есть.
        Дворецкий с поклоном удалился, а Эвелин подошла к зеркалу. Не выглядит ли она развратной? Она провела рукой по пылающим щекам и прикусила губы, все еще припухшие от поцелуев. И все же глаза ее изменились. Они блестели, словно внутри теплилось пламя, готовое разгореться при первом же дуновении ветерка. Заметят ли ее сестры эти перемены?
        Эвелин оглядела свое платье. Подол украшали многочисленные цветочки. И пусть некоторые из них были желтыми, отделка из зеленой ленты напомнит Элоизе о вчерашней ошибке сестры. Но ничего не поделаешь. Переодеться она уже не успеет. Потому что сестры вряд ли станут терпеливо дожидаться ее в гостиной. Они наверняка поднимутся к ней в спальню, а этого нельзя допустить. В противном случае Элоиза направится прямо в гардеробную, и тогда Эвелин в течение нескольких часов придется выслушивать, почему ей необходимо выбросить тот или иной наряд.
        Она представила, как сестры силой вытаскивают ее из дома и везут к модистке, чтобы переодеть с головы до ног в оттенки сыра, ячменной каши и жареного гуся.
        Эвелин услышала громкие голоса, еще не пойдя до гостиной. Со стороны казалось, будто стая птиц не поделила какой-то особенно лакомый кусочек. И возможно, этим куском была она — Эвелин. Только вот она не знала, что именно обсуждают сейчас сестры — ее имущество, наряды или кандидатуру на роль ее компаньонки.
        Эвелин остановилась перед дверью и, взявшись за ручку, попыталась собрать волю в кулак. Ведь перепалка предстояла нешуточная.
        В этот самый момент ручка опустилась, и Сэм едва не сбил ее с ног. Он поддержал Эвелин за локоть, и та ощутила, как по руке разлился жар.
        Она посмотрела на лакея и увидела в его глазах ответный огонь.
        — Меня послали узнать, что вас так задержало,  — извиняющимся тоном произнес Сэм и грустно улыбнулся.
        Он не сразу отпустил локоть Эвелин, да и она сама не могла оторвать от него взгляда. Она вдыхала его запах и пристально вглядывалась в глубины его серых глаз. Ноги ее стали ватными, колени подгибались.
        — Эви! Ну наконец-то!  — воскликнула Шарлотта.  — Мы ждем уже десять минут.
        Сэм тотчас же отошел в сторону, пропустив Эвелин вперед, и занял свое место у двери.
        — О, Эви, у тебя новый лакей!  — всплеснула руками Люси, разглядывая Сэма.  — Какой аппетитный!
        — Полно, Люси,  — ощетинилась Эвелин.  — У тебя нет своих?
        Люси презрительно фыркнула:
        — Никогда не заигрываю со слугами. Это за Фрейном водится такой грешок.  — В ее глазах вспыхнул плотоядный огонь.  — Кстати, о леди и слугах. Сегодня утром я узнала от своей служанки весьма пикантную сплетню.
        — Обожаю сплетни!  — воскликнула Шарлотта, накладывая в тарелку пирожные.
        Элоиза же оглядела платье сестры и неодобрительно поджала губы. Эвелин с трудом удержалась, чтобы не сложить руки на груди, и вместо этого одарила сестер лучезарной улыбкой.
        — Так вот, я слышала, будто…  — заговорила Люси, но была прервана звуком открывающейся двери.
        — К вам посетители, миледи,  — провозгласил Старлинг.  — Маркиза Блэквуд и графиня Уэстлейк.
        Эвелин с трудом удалось подавить вздох облегчения. Подкрепление подоспело как раз вовремя. Заручившись поддержкой Изобел и Марианны, она сможет противостоять натиску сестер. Эвелин улыбнулась и мысленно взмолилась о том, чтобы ни на одной из вновь прибывших леди не было желтого. Тогда она сможет поставить их в пример.
        — Проведите их сюда, Старлинг, и прикажите принести еще чашек,  — произнесла Эвелин.
        — Я думала, к тебе никто не ездит,  — надула губы Шарлота, явно раздосадованная тем, что Люси прервали на самом интересном месте.
        — У меня еще остались друзья,  — возразила Эвелин.
        — Притом самые близкие и дорогие сердцу,  — подхватила Изобел, маркиза Блэквуд, вплывая в гостиную вместе с Марианной.
        На маркизе было платье лазурного цвета, графиня же предпочла оттенок молодых листьев. Они расцеловали Эвелин и заняли места по обе стороны от нее. Эвелин подавила улыбку. Сидевшие на двух разных диванах, они напоминали две враждебные армии. По одну сторону Эвелин с подругами, по другую — ее сестры. Элоиза в смятении оглядела всех троих, но удержалась от замечания. Лишь драматично всплеснула руками и пригладила подол своего ярко-лимонного платья.
        — Люси узнала ошеломляющую новость от своей служанки, и я умираю от любопытства!  — воскликнула Шарлотта и бросила взгляд на Марианну и Изобел.  — Так что же ты собиралась нам поведать, Люси?
        — Сначала Изобел,  — произнесла Марианна, поднимая руку, чтобы призвать сестер к тишине. Она заговорщически улыбнулась.  — Ну, Изобел, расскажи им.
        Маркиза залилась краской, однако глаза ее оживленно блестели.
        — Вообще-то я не собиралась никому рассказывать.  — Она прижала ладонь к животу.  — У меня будет ребенок.
        Рот Люси открылся помимо ее воли.
        — От Блэквуда?  — спросила она, и Марианна предостерегающе сдвинула брови.
        Изобел возмущенно посмотрела на Люси.
        — Естественно!
        Люси лишь пожала плечами в ответ:
        — Не могла не спросить. Ведь он такой неисправимый повеса. Еще хуже, чем Фрейн. Вот я и подумала, раз можно мужу, так почему нельзя жене?
        — Был повесой,  — тихо произнесла маркиза.  — Но он изменился.
        — Финеас очень предан своей жене,  — многозначительно заметила Марианна, сверля взглядом Люси, а потом посмотрела на Эвелин.  — Мы не могли не приехать сегодня, дорогая. Блэквуд настаивает на том, чтобы они с Изобел немедленно переехали в загородное поместье. Он хочет, чтобы она вдоволь наелась деревенского масла и сливок.
        — И клубники. Мне ужасно хочется клубники и вишни,  — добавила маркиза.
        Шарлотта фыркнула:
        — Прошу простить меня, Изобел, новость, безусловно, замечательная. Но у меня пятеро детей. Поэтому известие о том, что замужняя женщина находится в интересном положении, вовсе не интересна. Продолжай, Люси. Расскажи, что ты узнала.
        Эвелин улыбнулась маркизе. Влюбленная в своего мужа ее подруга просто лучилась счастьем. Она так радовалась, что даже грубость Шарлотты не смогла испортить ей настроения.
        Как бы Эвелин хотелось иметь ребенка! Еще до замужества она мечтала о муже, который будет ее боготворить. Но не получила ни того ни другого. Она крутила обручальное кольцо, сгорая от желания сорвать его с пальца и швырнуть в камин.
        — Так вот, служанка услышала эту захватывающую историю от одного из наших лакеев, а тот узнал ее от грума леди Карстэрз. Он утверждает, будто видел, как прошлой ночью на ступеньках Сомерсон-Хауса леди целовала лакея.
        Сердце Эвелин остановилось.
        Дамы одновременно охнули, и Эвелин показалось, что в ее гостиную ворвался порыв ветра. Она удивленно посмотрела на Сэма. Но он встретил ее взгляд с непроницаемым видом. Ни чувства вины, ни сожаления, ни раскаяния не промелькнуло в его глазах. Да и слышал ли он вообще, что сказала Люси?
        — На моем балу?  — переспросила Шарлотта, прижав руку к груди.  — Принесите нюхательную соль… я сейчас упаду в обморок!
        Элоиза ткнула ее локтем в бок.
        — Не упадешь! Люси, а твоя служанка не знает, кто эта леди?
        Люси захихикала.
        — Нет. Она уткнулась лицом в ливрею лакея, а тот крепко прижимал ее к себе. Мне кажется, это была Элис Кокс. Она питает слабость к представителям низшего сословия. Любит грубых мужиков.
        Марианна покачала головой:
        — Нет. Элис весь вечер танцевала с младшим сыном лорда Мелроуза. А это уже само по себе скандал. Они не отходили друг от друга четыре танца, а ведь она знает, что предел — три.
        Элоиза поморщилась.
        — Кем бы ни была эта женщина, ужасно крутить роман с простым лакеем! Он никогда не сможет купить ей украшения или другие подарки, что так любят леди.
        — Но он может подарить ей кое-что другое,  — многозначительно заметила Люси.
        Эвелин осмелилась вновь взглянуть на Сэма. Ее щеки пылали. В любой момент кто-то из ее гостей мог вспомнить, что она рано уехала с бала, или увидеть Сэма в углу гостиной. Эвелин смотрела на слугу осторожно из-под полуопущенных век.
        Шарлотта раздраженно вздохнула.
        — Почему мужчине не возбраняется волочиться за каждой юбкой, будь то служанка или горничная, а вот леди разрешено заводить отношения лишь с представителями собственного класса? Никто ведь не думает о Сомерсоне хуже лишь потому, что он затащил к себе в постель служанку.
        — Только одну?  — спросила Люси, и Шарлотта едва не испепелила ее взглядом.
        — Кто может быть скрытнее слуги?  — спросила Марианна, и в ее глазах заплясали озорные искорки.  — Нет, мне и в голову не приходило изменять Уэстлейку, но задумайтесь. Слуга испугается потерять место, если не выполнит приказ своей госпожи, поэтому он будет усердно выполнять и основную работу, и ту, другую.
        «Нет, это было не так»,  — говорил взгляд Эвелин, устремленный на Сэма.
        — И кто может быть опаснее?  — подхватила Изобел.  — Слуги знают все. Им известны самые сокровенные тайны. Одно неосторожное замечание, и то, что вы хотели скрыть, просочится на кухню, а потом распространится по всему Лондону. Обратите внимание на этот случай с леди, осмелившейся обнять лакея. А что, если она просто споткнулась или потеряла туфельку?
        Выражение лица Сэма не изменилось. Эвелин не могла себе представить, чтобы он хвастал своими победами на любовном фронте перед Старлингом или лакеем из соседнего дома. Он был преданным слугой и благородным человеком. Эвелин не стоит его опасаться.
        Или она ошибается? Эвелин поежилась.
        — И все же это очень удобно, не так ли? Все это могло бы произойти и за закрытыми дверями ваших собственных домов. Кто знает?  — произнесла Шарлотта.
        Дамы согласно закивали. А Эвелин судорожно сглотнула, представив Сэма в своей постели.
        Элоиза широко улыбнулась:
        — Кем бы ни была эта женщина, теперь всем известно о ее проделках, поскольку ей хватило дерзости поцеловать слугу средь бела дня…
        — Кажется, ты сказала, было слишком темно, чтобы разглядеть ее лицо,  — возразила Эвелин.
        Элоиза взмахнула рукой, на которой блеснули желтые бриллианты.
        — Конечно же, было темно. Но это ничего не меняет. Вот увидите: пройдет несколько часов, и ее личность будет установлена, а репутация запятнана.  — Она вздернула подбородок.  — И не надо делать такое ошеломленное лицо, Эви. Единственная женщина в Лондоне, в которой мы можем быть целиком и полностью уверены,  — это ты.
        На этот раз Эвелин не осмелилась взглянуть на Сэма. Она ощущала, как предательская краска стыда поднимается по ногам к голове.
        — Ну конечно же, Эвелин не могла быть той женщиной! Она — леди до кончиков ногтей,  — встала на защиту подруги Марианна.
        — А может, она решила немного расслабиться,  — возразила Люси.  — Особенно теперь, когда этого жеребца Филиппа здесь нет.
        — Люси!  — ошеломленно воскликнула Эвелин, но Элоиза раскрыла сумочку и достала оттуда листок бумаги.
        Сердце Эвелин болезненно сжалось. Неужели к Элоизе каким-то образом попала записка, которую ей принесли вчера вечером?
        — Ты знаешь, что мы обожаем тебя, Эвелин, но Люси совершенно права. Ты наша младшая сестра, даже несмотря на то, что ведешь себя, как старая дева.  — Эвелин проглотила негодование и резкий ответ на слова сестры.  — Как я и обещала, мы составили для тебя список потенциальных любовников,  — продолжала меж тем Элоиза.  — Тебе нужно лишь выбрать одного из претендентов, Уилтон вас познакомит, а уж я позабочусь об остальном.
        Обрадовано взвизгнув, Люси выхватила из руки сестры список.
        — О, как чудесно! А я-то боялась, что здесь будет неинтересно.  — Она прищурилась.  — О, только не лорд Мортон! Он невероятно скучен.
        — Ей не придется вести с ним беседы!  — возразила Элоиза.
        — Я имела в виду кое-что другое!  — огрызнулась Люси, и Элоиза захлопнула рот.
        Марианна сжала руку подруги.
        — Я не знала, что ты подыскиваешь любовника.
        — А я и не подыскиваю,  — процедила сквозь зубы Эвелин, злясь на сестер.
        Но те были слишком заняты обсуждением сильных и слабых сторон указанных в списке джентльменов.
        Взгляд Эвелин вновь перекочевал на Сэма. Она отчаянно нуждалась в дразнящей улыбке, ободряющем кивке, но его серые глаза источали холод. Более того — они горели гневом. У Эвелин перехватило дыхание. Неужели он думал, что она восприняла всерьез абсурдное предложение Элоизы? Эвелин вспыхнула и отвернулась. Она не хотела заводить любовника. Не могла представить в своих объятиях и в своей постели другого мужчину, кроме Сэма.
        — Виконт Хэзлетт тоже не подойдет. Он только что взял себе в любовницы эту развратную актрису с желтыми волосами, а она спит со всеми подряд,  — сказала Люси и посмотрела на Эвелин.  — Она была с Филиппом на протяжении почти четырех месяцев.
        Эвелин вновь покраснела.
        — Видишь, Эвелин? Я же говорила тебе, что желтый — цвет сезона!  — с торжествующим выражением лица обратилась к сестре Элоиза.
        — А как насчет лорда Элкинса?  — высказала предположение Шарлотта.
        — Отпадает. Он собирается жениться. А потом поедет в свадебное путешествие в Шотландию. А вернется в Лондон лишь через несколько месяцев,  — сообщила Люси.  — Хотя если Эви согласна ждать, то он вполне подходящая кандидатура.
        — Нет,  — решительно произнесла Эвелин.
        Но Люси неверно истолковала ответ сестры.
        — Тогда принеси мне листок бумаги и перо. Мне на ум пришло еще несколько вполне подходящих претендентов на место в твоей постели.  — Она посмотрела на Изобел.  — Вы уверены, что Блэквуд не интересуется другими женщинами?
        Маркиза гневно сдвинула брови.
        — Абсолютно уверена, графиня.
        Но Люси было не так-то легко напугать.
        — Какая жалость! Ведь Блэквуд — один из самых искусных любовников Лондона.
        — Откуда тебе это известно, Люси? Он ведь никогда не спал с тобой,  — сказала Шарлотта.  — Вспомни, сколько раз ты пыталась заполучить…
        Люси вздернула подбородок.
        — Помню!  — рявкнула она, и Изобел одарила ее холодной улыбкой.
        — Хорошо. Если больше никто не приходит на ум, перейдем к младшим сыновьям и шотландцам,  — вздохнула Элоиза.
        — Подождите,  — вступила в разговор Марианна.  — Вчера мне представили весьма приятного джентльмена. Лорда Уильяма Радерфорда, виконта Мирса. Сейчас он гостит в Лондоне, а потом вернется домой в загородное поместье. Кто может быть лучше? Подарит несколько месяцев удовольствия, а потом уедет домой. И никаких обязательств.
        Сэм кашлянул, как если бы вдруг поперхнулся, и взгляды присутствующих в гостиной дам тотчас же устремились на него.
        — С вами все в порядке, Сэм?  — озабоченно спросила Эвелин.
        — Могу я выйти, миледи?  — бесстрастно ответствовал он.
        Эвелин кивнула. Она испытала облегчение оттого, что он не услышит окончание этой весьма неловкой беседы. Она дождалась, пока за ним закроется дверь.
        — Как насчет лорда…  — напомнила Шарлотта, но Эвелин вздернула подбородок.
        — Нет!  — решительно произнесла она.  — Я не собираюсь вовлекать себя в еще больший скандал, обзаведясь любовником. Мне это неинтересно.
        — Но я слышала, будто лорд Даунинг в совершенстве овладел восточными техниками!  — запротестовала Шарлотта и многозначительно заиграла бровями.  — Он знает дюжины способов доставить леди…
        — Замолчи!  — прикрикнула на сестру Эвелин.
        Она вспомнила коллекцию эротических картин и книг, принадлежащую Филиппу. Только вместо лица лорда Даунинга она видела лицо Сэма.
        Эвелин вспыхнула до корней волос, понимая, что ее нервы на пределе.
        — Пейте, пожалуйста, свой чай, только давайте теперь поговорим о чем-нибудь другом.
        — Что ж, можем поговорить о твоем гардеробе,  — сухо произнесла Элоиза.
        — Эту тему я тоже не хочу обсуждать!  — резко возразила Эвелин.  — Как насчет погоды, самой крупной клубники или последних новостей с поля боя? Я слышала, лорду Веллингтону удалось одержать несколько побед.
        — Ты хочешь говорить о войне?  — охнула Шарлотта.  — Но леди не обсуждают подобные темы! Наша обязанность восхищаться джентльменами в алой униформе и провожать их на войну со слезами на глазах. А уж что они будут делать после этого, нас не касается!
        Сэм проскользнул в гостиную и занял свой пост у двери. Он старался не встречаться взглядом с Эвелин, а смотрел вместо этого на стену позади нее. В его глазах читалось лишь холодное почтение.
        — Кстати, об алых мундирах. Вы заметили, насколько ослепителен был вчера вечером майор Крейтон?  — спросила Люси.
        — Он настоящий герой,  — кивнула Изобел.
        — Так и есть. Я видела, что ты с ним танцевала, Эвелин. Ты не рассматривала его в качестве… э… претендента?  — поинтересовалась Люси.
        Эвелин бросила на сестру уничижающий взгляд, но ничего не ответила.
        Элоиза вздохнула:
        — Похоже, сегодня ты тоже решила проявить завидное упрямство. Я попрошу свою модистку прислать тебе альбом с последними моделями платьев и образцами шелка. Думаю, что новый наряд цвета яичного желтка и шляпка оттенка куркумы очень тебе пойдут.
        Изобел сморщила нос.
        — Что такое куркума?
        — Приправа,  — ответила Марианна.  — Один из кораблей Уэстлейка привез ее вместе с рецептом приготовления острого супа из Индии. Очень вкусно. Только я ношу этот цвет, когда пролью суп на платье.
        Элоиза фыркнула:
        — Полагаю, нам пора попрощаться, поскольку наша помощь здесь никому не нужна.  — Она взяла в руки перчатки и в отчаянии взмахнула ими, прежде чем надеть.  — Хм, куркума…
        Шарлотта тоже поднялась со своего места.
        — Да, кстати, Эви, после бала мне пришло столько приглашений, что, боюсь, я не смогу пожить здесь с тобой, как обещала. Элоиза и Люси заверили меня, что тоже будут очень заняты.
        — Что ж, придется довольствоваться одиночеством,  — поспешно ответила Элоиза.
        — Нет-нет! Компанию тебе составит моя служанка,  — возразила Шарлотта.  — Если служанка тебя не устраивает, можешь переехать на время ко мне или к Элоизе.
        Сердце у Эвелин упало. Ей практически не оставили выбора. Служанка Шарлотты была настоящей шпионкой и ужасно назойливой особой. И все же компания сестер еще хуже. Эвелин даже представила, как гостевую комнату раскрасят в разные оттенки желтого цвета специально для нее.
        Сестры направились к двери.
        Марианна и Изобел тоже собрались попрощаться.
        — Вы выглядите так чудесно,  — улыбнулась Эвелин маркизе.  — И кажетесь такой счастливой.
        Изобел улыбнулась в ответ, а потом наклонилась к уху Эвелин и произнесла:
        — Все, что они тут говорили про Блэквуда,  — правда. Любовник может сделать вполне сносными даже невыносимые ситуации, Эвелин. Так что подумайте все же над предложением сестер.
        Эвелин ничего не ответила и принялась изучать свои руки.
        — Я редко соглашаюсь с мнением этой троицы,  — подхватила Марианна,  — но ты действительно заслуживаешь удовольствия, счастья и…
        — Спасибо вам за то, что пришли. Скоро увидимся снова,  — произнесла Эвелин, не желая продолжать неловкий разговор.
        Она смотрела вслед Сэму, провожавшему гостей до экипажа.
        Он не вернулся в гостиную, и Эвелин теперь пожирала взглядом то место, где он стоял еще совсем недавно.
        Удовольствие и счастье. Сколько времени прошло с тех пор, когда у нее было и то, и другое? Только вот в объятиях мужчины она не испытывала ничего подобного. До тех пор, пока в ее жизни не появился Сэм. Эвелин вздрогнула и уже хотела попросить принести шаль.
        Только вот дрожала она не от холода. Охваченная отчаянием и беспокойством, она хотела лишь того, чего не могла, не должна была желать.
        Эвелин хотела Сэма.
        Глава 20
        Уильям? Его собственный брат — любовник Эвелин?
        В качестве слуги Синджону наверняка придется стелить им постель по вечерам и подавать завтрак по утрам. Но он не сможет этого сделать и не станет.
        Синджон ускорил шаг. Его никто не отпускал, но ему не было до этого дела. Возвращаться он тоже не собирался. Единственное, чего он хотел,  — это отправиться к Уэстлейку и заявить, что он выходит из игры.
        Синджон слыл внимательным и страстным любовником, заботящимся об удовольствии своей партнерши.
        Он попытался вспомнить женщину, к которой питал бы такую же необузданную страсть, как к Эвелин. Но тщетно. Ничего подобного еще не случалось в его жизни. И мысль об этом ничуть не остудила бушующий в душе Синджона гнев. Непременно должна существовать причина, по которой он хотел Эвелин столь сильно. Он облокотился о чугунную ограду и задумался.
        Возможно, виной всему была окружавшая Эвелин тайна. Да и его собственное положение шпиона придавало ситуации пикантности.
        А может быть, дело в самой Эвелин? Она ясно дала понять, что желает его так же сильно, как и он ее. Только вот Эвелин Реншо никогда не даст воли своему чувству к простому лакею.
        Оно и к лучшему. Ведь если бы Синджон был ее любовником, он захотел бы защитить ее от Уэстлейка, а не отдать ему на растерзание. И не важно при этом, виновна она в чем-то или нет.
        — Эй!  — закричал кто-то, и Синджон обернулся. С крыльца дома, возле которого он стоял, на него взирал с кислой миной дворецкий.  — Что это вы тут делаете?
        — Разве это больше не свободная страна?  — огрызнулся Синджон.
        Если дворецкий ищет ссоры, то он ее получит. Синджону ужасно хотелось ударить кого-нибудь.
        — К кому вы пришли? К графине Люси или лорду Фрейну?  — раздался вопрос, и Синджон только теперь понял, что остановился возле Фрейн-Хауса.  — Если у вас записка, я ее, конечно, возьму. Только в следующий раз пользуйтесь дверью для слуг.
        Синджон представил себе, что за послания получает Люси. Наверняка приглашения на тайные свидания, изобилующие фривольными намеками и непристойными предложениями.
        Такие послания скоро будет получать и Эвелин от своего любовника.
        Синджон заскрежетал зубами, вот уже в который раз мысленно проклиная сестер Эвелин. Он чувствовал собственную беспомощность, и это ощущение уже изрядно ему надоело.
        — Записки я не принес. Зато меня просили передать кое-что на словах. Скажите графине Люси, что джентльмен, которому она подарила медальон, желает вернуть его при первом удобном случае.
        Ну вот. Теперь у Люси появятся другие тревоги, кроме забот о личной жизни сестры. Пусть постоянно оборачивается из страха, что Филипп придет за ней.
        Дворецкий нахмурился.
        — Что это значит? Кто просил это передать?
        — Она знает,  — ответил Синджон и зашагал прочь.
        Дом графа располагался всего в нескольких кварталах от Фрейн-Хауса, но Синджон еще не знал, что скажет Уэстлейку, когда окажется с ним лицом к лицу.
        Заявить, что он безумно желает Эвелин Реншо и потому выходит из игры, Синджон не мог.
        Как не мог он размазать по лицу графа высокомерное выражение и сказать, что ему не нравится, когда Марианна выступает в роли свахи для его старшего брата.
        Уэстлейк просто рассмеется в ответ — если он вообще умеет смеяться,  — а потом щелкнет пальцами, и дюжие молодцы тотчас отволокут Синджона на ближайшую виселицу.
        Синджон смотрел на внушительный фасад лондонского дома графа, окна которого безмолвно гнали прочь непрошеного гостя.
        Жаль, что ревность и возмущение не помогут смести с лица земли обрамляющие вход элегантные мраморные колонны. Как слуга Синджон не имел права войти в эту дверь. А вот Уильям, как сын графа, мог, черт бы его побрал.
        Мысль об этом поразила Синджона подобно удару молнии. Если бы он был не Сэмом, а Синджоном, сыном благородного человека, джентльменом с офицерским чином, героем, а не преступником, его имя стояло бы первым в проклятом списке любовников Эвелин. Под ливреей лакея скрывался человек благородного происхождения, в жилах которого текла такая же голубая, как у Эвелин, кровь.
        Синджон знал наверняка, что Эвелин Реншо предпочла бы именно его, а не наследника графского титула Уильяма или лорда Даунинга с его «восточными техниками». Эта мысль вызвала улыбку на губах Синджона.
        А потом он вспомнил, какой страстью пылала Эвелин в его объятиях, и застонал, пожалев, что вообще подумал об этом.
        И некуда было спрятаться от Уэстлейка и своих собственных желаний.
        Часом позже Синджон вернулся в Реншо-Хаус, и на этот раз он вошел через парадную дверь.
        Глава 21
        — Будьте любезны, пришлите ко мне Сэма,  — обратилась Эвелин к Старлингу.
        Дворецкий бросил на нее проницательный взгляд, и Эвелин покраснела. Догадывается ли он о чем-нибудь?
        — Это касается его отсутствия вчера после обеда, миледи? Надеюсь, вы не будете слишком строги с ним. Он отсутствовал всего несколько часов и объяснил это тем, что возвращал перчатку графине Уэстлейк, которую та обронила, садясь в экипаж,  — промолвил дворецкий.
        Ну конечно же, Сэм ходил в Декурси-Хаус, чтобы вернуть перчатку. Это так по-рыцарски. Черта, которую Эвелин так любила в нем. Возможно, даже, по дороге домой он помог какой-нибудь даме, попавшей в беду на Гросвенор-сквер.
        — Я просто хотела поблагодарить его от имени графини,  — солгала Эвелин и с облегчением заметила, как просиял Старлинг.
        — Уверен, он будет польщен.
        В самом деле? Эвелин вовсе не собиралась благодарить Сэма. Он понадобился ей совсем по другой причине.
        Ее сестры правы: ей нужен любовник.
        Но не лорд Даунинг, Элкинс или Крейтон.
        Эвелин хотела Сэма.
        Джентльмены постоянно заводят любовниц. И зачастую эти дамы принадлежат к гораздо более низкому сословию. Так отчего же она, Эвелин, не может поступить так же?
        Она всю ночь мерила шагами спальню, обдумывая собственное решение и размышляя, как облечь в слова свою весьма необычную просьбу.
        Уже в полночь Эвелин собралась с духом, чтобы спуститься в комнату Сэма. Она подумала, что будет проще встретиться с ним в темноте, когда он не увидит ее лица. Однако Старлинг спал в комнате по соседству с Сэмом, да и миссис Купер постоянно была начеку. Смелость оставила Эвелин на верхней ступеньке лестницы, ведущей на кухню, и она вновь вернулась к себе в спальню, одолеваемая сомнениями.
        Нужно было прекратить все немедленно, но она ужасно хотела собственного лакея.
        Всю свою жизнь Эвелин вела себя как высокоморальная, благовоспитанная леди, дочь графа и жена барона. Она старалась избегать ненужных эмоций, старалась не думать о боли, одиночестве и тоске. Эвелин никогда не позволяла себе поддаться какому-либо искушению. Ну и чего она добилась? Обрела мужа, питавшего к ней отвращение, и была отвергнута обществом.
        В полумраке спальни чувства к Сэму обрушились на нее с новой силой, заставив томиться от тоски. Теперь уже Эвелин не могла скрыть от себя самой собственных желаний.
        Сейчас же при мягком свете дня, одетая в строгое платье и отпивающая маленькими глотками чай Эвелин напоминала комок нервов. В любой момент в комнату мог войти Сэм. Она страстно желала видеть его и вместе с тем страшилась встречи.
        Эвелин намеревалась встретиться с ним в библиотеке — в строгом и величавом помещении, хотя ее просьба была порождением не поддающейся контролю страсти. Подобную встречу следовало назначить в темноте, чтобы чувственно прошептать заветные слова на ухо… Эвелин судорожно сглотнула.
        В который раз уже она пыталась произнести терзающую душу просьбу: «Я хочу, чтобы вы стали моим любовником». Эвелин залилась краской, произнеся эти слова вслух. «Мне хотелось бы предложить вам новую должность» — так слишком холодно и сухо.
        А может быть, ей просто стоит заглянуть Сэму в глаза и сказать: «Господа постоянно заводят себе любовниц. Так почему бы и леди не получить свою порцию удовольствия?» Эвелин закусила губу. Слишком прямолинейно.
        А что, если он засмеется или откажет ей, или и то, и другое вместе? Такого унижения Эвелин не перенесет. Она нервно раскрошила в пальцах песочное печенье.
        Она просто обязана попытаться. Сэм пробудил в ней такой чувственный голод, о существовании которого Эвелин даже не подозревала.
        Стоит ли предложить Сэму дополнительную плату? Эвелин поежилась. Даже мысль об этом казалась оскорбительной. И все же необходимо было установить правила.
        Эвелин будет настаивать на том, чтобы Сэм сохранил их отношения в тайне. Завзятые лондонские сплетницы все еще пытались выяснить личность леди, побывавшей в объятиях слуги у всех на глазах. И если одна из этих великосветских болтушек увидит Сэма, намерения его хозяйки сразу станут понятны.
        Эвелин вздохнула и рассеянно налила еще чаю. Янтарная жидкость перелилась через край и растеклась по столу. Эвелин вскочила с места и принялась вытирать лужу салфеткой.
        Она уже решила, где будут проходить их с Сэмом встречи. Служанка Шарлотты поселилась в мансарде над спальней Эвелин, играя роль компаньонки и сторожевой собаки. Храпела она при этом ужасно, поэтому вряд ли кому-то придет в голову удивляться тому, что Эвелин переселилась в спальню, расположенную в дальнем конце коридора. Поэтому и простыни будут смяты.
        Выбранная Эвелин спальня была самым уединенным местом в доме. Сэм сможет проскользнуть в нее по лестнице для слуг и… Эвелин судорожно вздохнула, когда по ее телу прокатилась чувственная дрожь.
        Каково это — лежать в темноте и поджидать Сэма, сгорая от желания ощутить его прикосновения?
        Эвелин с ужасом ждала шагов Филиппа за дверью своей спальни. Она научилась абстрагироваться, думать о чем-то другом до тех пор, пока он не закончит. Эвелин закусила губу. А что, если и Сэм будет вести себя так, словно исполняет тягостную повинность?
        Эвелин вздернула подбородок и улыбнулась. Если ей не понравится, она просто прекратит эти отношения.
        Стук в дверь заставил ее подскочить от неожиданности.
        Остаться ли ей сидеть или лучше встать, когда он войдет?
        Эвелин решила сидеть.
        Но потом поднялась с дивана и, обойдя его, взялась руками за спинку.
        — Войдите,  — хрипло произнесла она и откашлялась.
        У Эвелин перехватило дыхание, когда Сэм переступил порог. Он заполнял собой все помещение. Совсем как в тот день, когда пришел наниматься на работу. Он был сама серьезность. А выражения его глаз Эвелин и вовсе не могла прочитать.
        Она судорожно сглотнула. Может быть, Сэм и впрямь ожидал отповеди за свое неожиданное исчезновение? Эвелин с трудом подавила рвущийся наружу нервный смех. Он будет ошеломлен, не так ли? Эвелин скрестила руки на груди. Сэм же заложил руки за спину, точно ожидающий приказов солдат.
        Ее солдат. Ее любовник.
        В горле Эвелин вновь запершило, точно его заполнил туман.
        — Вы хотели видеть меня, миледи?  — прервал Сэм затянувшееся молчание, и его низкий голос эхом прокатился по оголенным нервам Эвелин.
        Ну и где же ее хваленое спокойствие?
        — Да,  — ответила она и замялась.
        Стоит ли предложить Сэму присесть? Это было бы весьма необычно, но принимая во внимание характер разговора…
        Эвелин решила воздержаться от подобного предложения. Она боялась, что Сэм откажется, и тогда разговора не получится. А что, если предложение Эвелин разозлит его?
        — С вами все в порядке?  — спросила Эвелин.
        — Да, конечно.
        Взгляд Эвелин скользнул по стоящему перед ней лакею. Ни один солдат, слуга или джентльмен не мог сравниться по красоте с Сэмом Карром. Высокий, с длинными стройными ногами, он так соблазнительно смотрелся в облегающих бриджах. Эти сильные ноги будут обнимать ее во время занятий любовью, а пальцы изучат каждый дюйм ее тела. Эвелин судорожно втянула носом воздух, пытаясь сосредоточиться. Сэм внимательно смотрел на нее, даже не подозревая, сколь грешные мысли роятся в ее голове.
        Все его существо источало уверенность. Сэм заставлял Эвелин чувствовать себя в безопасности. Он мог решить любую проблему, преодолеть любую невзгоду и выручить свою хозяйку из любой беды. Каждый раз, когда Эвелин благодарила его, по ее телу разливалось тепло.
        Поблагодарит ли она его после занятий любовью? Да и вообще нужно ли это делать?
        Эвелин поняла, что Сэм все еще ждет ответа, но ее горло вновь сдавило точно железным обручем. Она сжала ладонью шею, словно хотела выдавить застрявшие слова.
        — Я хотела спросить… в общем… я надеялась, что вы подумаете…  — Эвелин набрала полную грудь воздуха и выдохнула его вместе со словами: —…я хотела бы предложить вам дополнительную работу.
        Что-то блеснуло в ясных серых глазах Сэма. Интерес, а может быть, насмешка.
        — Это важнее моих основных обязанностей?  — спросил Сэм, и звук его голоса заставил Эвелин задрожать.
        — Э… да. Это услуги приватного характера, но это не тягостная обязанность и не скучная работа,  — забормотала Эвелин и осеклась.
        А что, если ему все же будет скучно?
        Эвелин наблюдала за тем, как удивленно взметнулись вверх брови Сэма при виде ее замешательства. На щеках начали вырисовываться ямочки, как если бы он пытался сдержать улыбку. Догадывался ли Сэм, чего она хочет?
        Все было бы гораздо проще, если бы просьбу не пришлось произносить вслух.
        «Будь моим любовником. Возьми меня!»
        Эвелин ждала какого-то знака, какого-то намека на то, что Сэм понял ее намерения, но он молчал с чопорным и одновременно загадочным выражением лица. Эвелин охватило разочарование. И как только таким мужчинам, как Фрейн или Сомерсон, удается договариваться со своими любовницами?
        Может, они на них просто набрасываются? Эвелин вышла из-за дивана, в надежде что Сэм первым догадается броситься к ней, но он оставался на своем месте и ждал приказаний. К счастью, он неотрывно смотрел на Эвелин, и она не могла отвести от него глаз.
        — Я хочу… э… я…  — вновь забормотала Эвелин, борясь с заполняющим горло туманом. Сэм тем временем выжидательно смотрел на нее.  — Я хотела поблагодарить вас за то, что вы вернули графине Уэстлейк ее перчатку.
        Туман наконец рассеялся, очевидно, догадавшись, что у Эвелин сдают нервы.
        Сэм улыбнулся и недоверчиво склонил голову набок.
        — В самом деле? Поэтому вы хотели меня видеть? Возврат потерянной вещи вряд ли можно расценить как услугу «приватного» характера.
        Эвелин почувствовала, как ее лицо заливает горячий румянец.
        — Наверное, так и есть, но вы были так добры и…  — Она вздохнула и отвела взгляд. Она не могла смотреть на Сэма и не желать при этом поцеловать его.  — И еще что касается бала…
        — Вы переживаете, что я не сохраню в тайне случившееся между нами?  — спросил Сэм, и Эвелин тотчас же взглянула на него и прочитала в глазах воспоминания о тех невероятно чувственных мгновениях, что они провели вместе.
        — Нет, я вовсе так не думала!  — возразила Эвелин и снова замялась в нерешительности.  — Вы ведь умеете хранить тайны, не так ли? Я хочу сказать, вы будете молчать о…
        Голос Эвелин сорвался, и она поняла, что все окончательно запутала.
        — За такой рассказ слуга может целый месяц обедать за чужой счет,  — протянул Сэм.  — Если, конечно, кому-нибудь придет в голову пригласить на обед простого лакея.
        — На обед?  — переспросила Эвелин.
        — Да,  — ответил Сэм, делая шаг по направлению к ней.  — Лакеи едят.  — Еще шаг.  — И спят. Мы даже…
        Сэм подошел совсем близко, и Эвелин пришлось запрокинуть голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Голова ее кружилась, а тело горело. Ей даже пришлось вцепиться в юбку, чтобы только не дотронуться до стоящего перед ней мужчины.
        — Целуетесь?  — с надеждой выдохнула Эвелин.
        Довольно долго Синджон молчал. Он смотрел на Эвелин, прижав руки к бокам, а на загорелом лбу меж бровей залегла глубокая складка, как если бы он решал в уме какую-то сложную задачу.
        Эвелин ждала, что он накроет ее губы своими, и короткое промедление показалось ей вечностью.
        Наконец Сэм еле слышно выругался, и Эвелин оказалась в его объятиях, обвив шею руками. Она сбила с головы Сэма парик, пытаясь прижаться к нему крепче, впитать его всего. Она запомнила урок, что Сэм преподал ей в экипаже, и теперь ее губы раскрылись для поцелуя без промедления. Эвелин желала поскорее насладиться его вкусом и хоть немного утолить мучавший ее чувственный голод.
        Однако Сэм прервал поцелуй слишком быстро.
        — Эвелин,  — прошептал он, уткнувшись лицом в ложбинку под ее ухом.
        Эвелин разочарованно вздохнула и попыталась вновь найти его губы, но Сэм осторожно высвободился из объятий и сделал шаг назад.
        — Да,  — глухо произнес он.
        — Да?  — переспросила Эвелин.
        — Я буду вашим любовником.
        Эвелин удивленно посмотрела на Сэма, не в силах вымолвить ни слова. В его глазах плясали озорные искорки, когда он осторожно убрал с лица Эвелин выбившийся из прически локон.
        — Правда?  — выдохнула Эвелин.
        — Разве не об этом вы собирались меня попросить?
        Желудок Эвелин болезненно сжался. Благопристойная сторона ее натуры подсказывала, что нужно все отрицать. И все же она не могла отвергнуть Сэма. Эвелин лишь кивнула, ибо язык отказывался ей повиноваться.
        Губы Сэма изогнулись в дерзкой соблазнительной улыбке, а в глазах наконец вспыхнуло понимание и… желание.
        Сердце Эвелин затрепетало в груди, точно птаха в клетке.
        — Это правда,  — вздохнула она и вновь хотела дотронуться до Сэма, но тот покачал головой и сделал еще один шаг назад.
        — Не здесь.
        — Что?  — переспросила Эвелин, не совсем понимая, что происходит.
        Все ее тело было охвачено огнем, и она желала, чтобы Сэм разжег его еще сильнее.
        — Вы ведь просили меня хранить все в тайне, не так ли? А занятия любовью на диване средь бела дня тайными никак не назовешь,  — пояснил Сэм.
        Эвелин закрыла глаза. Ну конечно же, он прав. Она и сама должна была понять это. Ведь сюда может войти кто угодно. Старлинг, Шарлотта или Элоиза.
        Эвелин вздернула подбородок в попытке вернуть себе хоть немного былого достоинства.
        — В таком случае сегодня вечером,  — высокомерно произнесла она.
        Скрестив руки на груди, Сэм облокотился о край стола.
        — Если уж мы собираемся сделать это, Эвелин, у меня есть кое-какие условия.
        По спине Эвелин пробежал холодок. Сейчас он попросит денег.
        — В этой комнате, в столовой, в экипаже — я ваш слуга.  — Взгляд Сэма источал жар, и Эвелин ощутила, как отвечает взаимностью ее собственное тело.  — Но в постели мы равны. Вы согласны?
        Об этом Эвелин не подумала. Разве она ожидала чего-то другого? Она не знала. Понятия не имела, чего ждать. В супружеской постели она не была Филиппу ровней.
        — Да,  — кивнула она.
        — Кроме того, я настаиваю, чтобы наше соглашение было единственным на все то время, пока мы вместе.
        — Единственным?  — переспросила Эвелин.
        Сэм подошел к ней и взял за плечи. Его глаза прожигали Эвелин насквозь, подобно двум угольям.
        — Мне нет никакого дела до списка, составленного вашими сестрами, и до указанных в нем имен. Пока мы вместе и пока один из нас не решит положить конец этим отношениям, я должен быть единственным мужчиной, разделяющим с вами постель. Это ясно?
        В душе Эвелин шевельнулся гнев.
        — Вы в самом деле верите, что я поступаю подобным образом постоянно?
        Сэм не ответил.
        Эвелин почувствовала, как заливается краской. Сэм знал ее недостаточно хорошо, чтобы дать ответ, но его подозрения обижали гораздо сильнее, чем просьба о деньгах или прямой отказ. Эвелин хотела уже сказать, что она никогда… Но слова застряли у нее на языке. Ее муж все еще жив, а то, что она собирается сделать,  — прелюбодеяние, запретная связь между госпожой и слугой.
        — Вы будете единственным,  — пробормотала она.
        Взяв Эвелин за подбородок, Сэм нежно поцеловал ее в лоб, а потом вновь отошел на несколько шагов. Кожу Эвелин закололо в том месте, где ее коснулись его губы.
        Сэм поднял с пола парик, водрузил его на голову и направился к двери. А Эвелин все еще стояла на подкашивающихся ногах и смотрела ему вслед.
        Сэм обернулся и отвесил поклон.
        — До вечера, миледи,  — вежливо произнес он, вновь приняв облик слуги.
        Когда он ушел, Эвелин опустилась на диван и прижала руку к губам.
        Она сделала это. Впервые в жизни пошла на поводу у собственного сердца.
        Глава 22
        Синджон предполагал, что Эвелин ждет его. Она назначила место и время их первого свидания, но спальня была пуста, когда в полночь он отворил дверь.
        Синджон мучился весь день, представляя обнаженную Эвелин, ждущую его в постели. Он представлял, как приоткроются ее губы, когда она с готовностью приподнимется ему навстречу, откинув простыни и явив его взору…
        Синджон поставил свечу на прикроватный столик. Волна нахлынувшего на него разочарования была такой же холодной, как и простыни на пустой кровати.
        Спальня напомнила ему Эвелин. Такая же опрятная, правильная и изысканная. Трудно было представить ее тайным убежищем любовников, но именно таким местом предстояло ей стать.
        Синджон представил себе эту комнату и ее хозяйку после того, как они займутся любовью. Чистые простыни смяты и влажны от пота, подушки разбросаны по полу. Воздух наполнится ароматами плотских утех. Волосы Эвелин спутаются, щеки покроются румянцем, а в глазах вспыхнет огонь удовлетворенной женщины. Ведь под маской равнодушной ко всему леди скрывалась страстная натура. Синджон видел это и даже успел попробовать на вкус.
        Сегодня в этой просто обставленной комнате он сдернет с Эвелин все светские приличия, все притворство, скрывающее самые потаенные ее желания. Сегодня она будет полностью обнажена для его рук, губ и тела.
        Синджону хотелось видеть лицо Эвелин, возносящейся на вершину страсти, вновь и вновь сводить ее с ума, доставить ей ни с чем не сравнимое удовольствие и насладиться ее красотой и свежестью.
        Синджон расстегнул сорочку, отбросил ее в сторону и, оставшись в одних бриджах, лег на кровать.
        Он все еще удивлялся смелости Эвелин. Да, слова застряли у нее в горле, но глаза горели желанием. Мысль о том, что Эвелин предпочла всем остальным именно его, казалась Синджону весьма лестной и возбуждающей.
        Эта же мысль очень его удивила. Эвелин была крайне сдержанна и преисполнена чувства собственного достоинства. Она была связана правилами этикета и благопристойного поведения. Она сильно рисковала, выбрав в качестве любовника простого лакея. Синджон улыбнулся, а потом нахмурился. Что сказала бы Эвелин, узнав его тайну?
        Жена предателя спит с преступником.
        Но это не имело никакого значения, поскольку Синджон покинет этот дом до того, как Эвелин узнает его настоящее имя. И оставит после себя только приятные воспоминания. У нее будут еще любовники, но каждый раз она будет вспоминать его, Синджона, и понимать, что лучше его все равно никого нет.
        Тихо скрипнули половицы в коридоре, и Синджон насторожился. Приподнявшись на локте, он замер и ждал решения Эвелин. Скорее всего, она уйдет прочь. И это вполне разумный поступок, только Синджон с дрожью в сердце надеялся, что страсть все же пересилит разум.
        Дверь отворилась, и Синджон медленно выдохнул, предвкушая встречу.
        Сначала появилось трепещущее пятно света. Эвелин вошла в спальню, даже не взглянув на Синджона, и деловито заперла за собой дверь. Она стояла к нему спиной, напоминая призрак, и судорожно сжимала задвижку.
        — Вы останетесь?
        Эвелин развернулась, и ее взгляд скользнул по обнаженной груди Сэма. Глаза Эвелин округлились, рот приоткрылся от удивления, а с губ сорвался вздох.
        Сэм, не двигаясь, смотрел на вошедшую в спальню женщину. Она была так красива в тусклом свете свечи, несмотря на то что надела строгую, глухо застегнутую на груди ночную сорочку. Влажные губы слегка приоткрыты. Пламя свечи отражалось в глазах Эвелин, и краска смущения на ее лице была видна даже в полумраке. Свеча дрожала в ее руке, и расплавленный воск капал на выглядывающее из кружевного рукава запястье. Эвелин охнула от боли и поставила свечу на стол.
        Сэм протянул руку, без слов приглашая ее к себе.
        Эвелин подошла. Взяв ее руку, Сэм осмотрел ожог и осторожно снял с покрасневшей кожи застывший воск. После этого он поднес руку Эвелин к губам и запечатлел поцелуй на покрасневшей отметине. Он попытался усадить ее на кровать, но она упорствовала.
        Вскинув брови, Сэм ждал. Неужели она собралась строить из себя девственницу? Он думал о ней лучше.
        — Я должна вам сказать… право, мне следовало сказать это раньше, но…  — Эвелин закрыла глаза.  — Я не…  — Ее голос дрогнул.  — У меня не такой уж большой опыт. Так что вам придется научить меня тому, как лучше доставить удовольствие.
        — Вы хотите доставить удовольствие мне?  — переспросил Сэм.
        Обычно леди заводят любовников не для этого.
        — Конечно,  — ответила Эвелин, подняв наконец глаза на своего лакея.  — А вы думали, что я лишь…
        Она замолчала и густо залилась краской.
        — Мы выясним, что доставит удовольствие нам обоим. Идите сюда,  — тихо позвал Сэм.
        Эвелин села на краешек кровати, прижавшись бедром к Сэму. Он лег на бок, обвив женщину своим телом и наблюдая за тем, как ее лицо и шея вновь заливаются краской. На этот раз Эвелин не отстранилась. Сэм дотронулся кончиками пальцев до ее лица, чтобы понять, действительно ли ее кожа такая теплая и шелковистая, какой кажется.
        Эвелин наклонила голову, вложив подбородок в ладонь Сэма. Ее веки опустились, а губы слегка приоткрылись.
        Теперь ее никак нельзя было назвать неопытной или сдержанной. Если простое прикосновение произвело на нее такое впечатление, значит, она горит желанием так же, как и ее любовник.
        Сэм притянул Эвелин к себе и поцеловал. Это было всего лишь легкое касание губ, ибо он все еще опасался, что она передумает. Но Эвелин осталась. Находящиеся в дюйме от лица Сэма губы ждали очередного поцелуя.
        — Вам нравится, как я вас целую?  — спросил Сэм.
        — Да,  — выдохнула Эвелин.  — Еще,  — приказала она, и Сэм улыбнулся.
        Стало быть, она хочет сама контролировать ситуацию, не так ли? Собственное тело давно уже мучило Сэма различными требованиями, поэтому сейчас ему хотелось лишь одного — подмять Эвелин под себя и дать ей то, чего она так страстно желала. Но удовольствие окажется более полным и чувственным, если он станет действовать медленно.
        Ведь из них двоих именно он обладал опытом.
        Сэм нахмурился. Странно, но он совсем не чувствовал себя опытным. Ну почему, когда дело касалось Эвелин, все ему казалось новым и неизведанным? Вот и теперь он чувствовал себя так, словно понятия не имел, как заниматься любовью с женщиной. Эвелин вела себя робко и вместе с тем распутно. Она была очень красивой, страстной и совершенно необыкновенной.
        И вот теперь верховодила она, прижав Сэма к матрасу и обучая его искусству поцелуев, словно только она знала, как это делается. И Сэму казалось, что так оно и есть. Он никак не мог насытиться ее губами, языком, вкусом, нежным ароматом духов и трепещущими пушистыми ресницами, обрамлявшими отяжелевшие веки. Со своими прежними любовницами Синджон никогда не замечал этих мелочей. Он дарил женщинам удовольствие, получал удовольствие, и этого было достаточно. Но теперь все складывалось иначе, совершенно по-новому.
        Синджон попытался сосредоточиться. Ведь свидание продлится не один час. Он намеревался обласкать каждый дюйм тела Эвелин, но попытка умерить пыл лишь сильнее разжигала бушующую в душе страсть. На этот раз не он был главным, не он выступал в роли учителя. Синджон судорожно втянул носом воздух и слегка отстранился от Эвелин, хотя она прижалась к нему всем телом и буквально преследовала его губы своими.
        Пламя свечи делало ее сорочку совсем прозрачной, являя жадному взору Синджона очертания высокой груди и изящной талии. Исходящий от тела Эвелин жар завораживал и лишал рассудка. По спине Синджона потекли струйки пота, и он глухо застонал. Что еще ему оставалось? Лишь отдаться на волю подхватившей его волны страсти.
        Эвелин никогда не пила слишком много, но поцелуи Сэма пьянили ее, вызывая, подобно шампанскому, легкое головокружение и необычайное возбуждение. Все существо Эвелин переполняла такая радость, что ей хотелось смеяться. Она могла целовать Сэма до бесконечности. Нежные прикосновения, поглаживания языком — она училась, совершенствовалась, смелела. Охваченное огнем тело двигалось по собственному разумению, угадывая малейшее желание хозяйки и ее партнера.
        Эвелин положила ладони на обнаженную грудь Сэма и легонько нажала на нее, вынуждая его откинуться назад. Кожа мужчины оказалась теплой и шелковистой, а мускулы — тугими. Эвелин ощущала под своими ладонями биение его сердца. Она легонько царапнула ногтями грудь Сэма, и он ошеломленно охнул.
        — Мне остановиться?  — спросила Эвелин, хотя совершенно не желала этого делать, и провела пальцами по восхитительно сильным и широким плечам Сэма.
        — О Господи, конечно, нет, не останавливайся!
        Сэм откинулся на подушки, позволив Эвелин изучить его тело, и она принялась водить кончиками пальцев по шрамам, видневшимся на ребрах, и белой полосе, обезображивавшей шею.
        Эвелин нахмурилась, и Сэм перехватил ее руку, неверно истолковав выражение ее лица.
        — Война оставляет свои отметины, Эвелин. Мои шрамы внушают тебе отвращение?
        Господи, ну как он мог такое подумать?
        — Нет.  — Наклонившись, Эвелин поцеловала глубокий шрам на шее Сэма.  — Меня расстраивает причина их появления. Поэтому ты вернулся в Англию?
        — Отчасти,  — натянуто произнес Сэм. Он немного отодвинулся и сел на постели в попытке скрыть от взора Эвелин изуродованную шрамами часть своего тела.  — Может, ты хочешь погасить свечи?
        Эвелин представила, как занимается с Сэмом любовью в темноте, лишенная возможности видеть его. Точно так же Филипп… Нет, Эвелин выбросила из головы воспоминания о муже. Ему здесь не место.
        — Нет, я хочу, чтобы было светло.
        Сэм расслабился и вновь откинулся на подушки, заложив руки за голову и скрестив ноги. Он чувствовал себя вполне легко и вольготно, в то время как Эвелин все еще сидела на краешке кровати, точно испуганная птичка. Взгляд Сэма скользил по ее телу — томный и чувственный.
        — Распусти волосы.
        Негнущимися пальцами Эвелин принялась неуклюже расплетать косу. Золотисто-каштановые волны заструились по ее плечам, легонько коснулись щек, и огонь в глазах Сэма запылал еще ярче. Он поймал один локон и пропустил его меж пальцев. Желание — горячее и сладостное — озером разлилось по животу Эвелин.
        — Как красиво,  — прошептал Сэм.
        Он погрузил пальцы в каштановый шелк и принялся гладить, притягивая Эвелин к себе и целуя ее со всей страстью, которую старательно сдерживал до этого момента. Были ли виной тому распущенные волосы, или Сэмом двигало нечто другое? Но Эвелин не хотела задумываться над этим. Она ответила на поцелуй, и их с Сэмом языки встретились в чувственной схватке. Руки Эвелин блуждали по спине Сэма, его плечам и рукам.
        Сэм тоже не оставался в долгу. Сквозь тонкую ткань сорочки Эвелин ощущала прикосновения его теплых ладоней. Одежда вдруг показалась ей слишком тяжелой и в то же время слишком тонкой. Эвелин хотела освободиться от нее, чтобы в полной мере насладиться прикосновениями обнаженной кожи Сэма к своей.
        Она еще никогда не лежала в постели полностью обнаженной. Да и не хотела этого. До сегодняшнего дня.
        Эвелин развязала атласные тесемки на воротничке и принялась сражаться с непослушной верхней пуговицей. Сэм же покрывал поцелуями каждый обнажающийся дюйм ее тела. Эвелин охнула, когда он прошелся языком по пульсирующей жилке у основания ее шеи, и едва не сошла с ума от желания, когда он принялся целовать ключицы. А затем его язык с обжигающей неспешностью скользнул вниз по холмику груди.
        Но вот пуговицы закончились, и Эвелин застонала от разочарования.
        Но Сэма это ничуть не смутило. Он обхватил ладонью упругую грудь и коснулся губами соска, втянув его вместе с тканью сорочки. Эвелин выгнулась, схватила Сэма за голову, прижимая его к себе и постанывая. Она желала ощутить его губы, руки, язык везде.
        А Сэм тем временем ласкал ее тело, бедра, ноги, дюйм за дюймом приподнимая подол сорочки, обнажая ставшую слишком чувствительной кожу.
        Эвелин охватила паника при воспоминании о том, как срывал с нее сорочку своими ледяными руками Филипп.
        Но руки Сэма источали тепло, а его прикосновения были нежными и возбуждающими. Он гладил внутреннюю поверхность ее бедер, ягодицы, и Эвелин нетерпеливо заерзала, желая большего.
        Сэм стянул с нее сорочку и отбросил в сторону. Эвелин уже хотела прикрыться руками, но выражение глаз Сэма удержало ее от этого.
        — Господи, Эвелин, какая же ты красивая,  — глухо произнес он.
        — Дотронься до меня,  — взмолилась Эвелин.
        — Где?
        Сэм словно вознамерился немного помучить ее.
        — Везде.
        — Скажи, чего ты хочешь.
        Сэм принялся покрывать шею Эвелин дразнящими, сводящими с ума, мучительными поцелуями. А она хотела ощутить его руки и губы на своей груди. Хотела, чтобы он взял ее, уложив на мягкую перину. Сэм действовал медленно и осторожно, в то время как Эвелин мечтала о безумной страсти, взрыве эмоций.
        — Я хочу… все!  — выпалила она, не зная, чего просить сначала.
        Она ударила Сэма по плечам и оседлала его бедра, смело взирая на него сверху вниз. Его восставшая плоть пульсировала совсем рядом, натягивая ткань бриджей. Эвелин принялась расстегивать пуговицы, и Сэму пришлось стиснуть зубы и вцепиться в простыни, когда ее рука скользнула по сосредоточию его желания.
        Он застонал, когда Эвелин принялась ласкать его, изучая. Ей доставляло огромное удовольствие дотрагиваться до него, видеть его реакцию на то, что она с ним проделывает. Жилы на шее Сэма натянулись, и Эвелин, прижавшись к нему всем своим обнаженным телом, прикоснулась к ним губами. Она ощутила солоноватый привкус пота и жадно вдохнула пряный мужской аромат. Эвелин терлась о Сэма, восхищаясь шелком его кожи и прикосновениями своих затвердевших сосков к его груди. Она ощущала пульсацию его разгоряченной плоти, упиравшейся в ее живот.
        Она ненавидела интимную составляющую брака, боялась ее. Но не сейчас, не с Сэмом.
        Он что-то шептал Эвелин на ухо, пока его руки скользили по ее телу. Она ошеломленно охнула, когда его пальцы нашли ее разгоряченное лоно и скользнули внутрь.
        — Сэм!  — выкрикнула Эвелин, и мужчина на мгновение замер внутри ее.
        — Син[7 - Игра слов: Син — сокращенное имя Синджон и в то же время «грех» в переводе с английского.], — пробормотал Синджон.  — Син.
        Эвелин ничего не поняла. Как можно называть грехом столь божественное действо? Но она не стала задумываться. Пальцы Сэма вновь пришли в движение. Они дразнили, уговаривали, подталкивали к действию. Эвелин со стоном подалась вперед, моля о большем.
        Наступившая вскоре развязка удивила и ошеломила ее. Она, конечно, и раньше слышала о подобном. Ведь она была замужней женщиной, да к тому же имела очень опытную и болтливую сестру. Только вот Эвелин и представить себе не могла, что большего наслаждения, чем это, нет на земле.
        Сэм слегка приподнял Эвелин и со стоном вошел в нее, вырвав из горла очередной крик. Он был таким горячим, таким сильным и восхитительным. Эвелин нетерпеливо заерзала, желая продолжения, и Сэм повиновался, подавшись вперед с удовлетворенным рычанием.
        Эвелин почувствовала, как на нее надвигается новая волна наслаждения, и начала приподниматься в унисон с движениями Сэма. Она не хотела, чтобы это заканчивалось, не хотела останавливаться. Эвелин громко вскрикнула, ощутив, как очередная жаркая волна окатила ее с головы до ног. Она почувствовала, как Сэм вошел в нее в последний раз, а потом со стоном выгнулся, приближаясь к развязке.
        Эвелин упала ему на грудь и прижалась всем телом. Сэм откинул с ее лица влажные волосы и погладил по спине. Эвелин слышала, как бьется его сердце, и улыбнулась. Сэм заставлял ее чувствовать себя защищенной, заставлял испытывать чувства и эмоции, о существовании которых она даже не подозревала.
        Эвелин хрипло запротестовала, когда Сэм попытался приподнять ее со своей груди. Он соскользнул с кровати, и Эвелин нахмурилась. Ее кожа сразу же остыла в том месте, где ее касалось тело Сэма. Она вспомнила о том, что он все еще не до конца раздет, когда Сэм стянул с себя бриджи и отбросил их в сторону.
        Он стоял перед Эвелин полностью обнаженный, и его кожа отливала золотом в трепещущем свете свечи. Он был величественнее, чем древние итальянские статуи, красивее и желаннее мужчин, изображенных в книгах Филиппа.
        — О…  — выдохнула она.  — О Боже!
        Под ее взглядом плоть Сэма вновь затвердела и восстала. Эвелин протянула руку, чтобы поласкать его, и Сэм судорожно втянул носом воздух. Следуя порыву, Эвелин наклонилась и поцеловала самый кончик. Мускусный аромат мужского тела дразнил ее ноздри и сводил с ума. Эвелин посмотрела на своего лакея и увидела, как потемнели от желания его глаза. По ее телу пробежала дрожь, и она улыбнулась, чувствуя себя распутной и могущественной — богиней рядом со своим богом. Эвелин откинулась на подушки, раскрыла объятия, и Сэм не замедлил в них очутиться.
        Эвелин заглянула в его глаза, когда он мучительно медленно вошел в нее. Она обхватила ногами бедра Сэма и закрыла глаза.
        Если это и грех, то она готова грешить вечно.
        Глава 23
        Люси Фрейн нервно расхаживала по своей спальне. Она приказала задернуть шторы и запереть двери, но все равно не чувствовала себя в безопасности.
        Филипп Реншо следил за ней.
        Люси получила его сообщение — отвратительное, пугающее, доставленное незнакомцем прямо к ее двери и испуганно нашептанное на ухо дворецким. Услышав его, она в ужасе уронила чашку с чаем. Вернее, швырнула через всю комнату, преисполненная ярости и страха.
        Дворецкий просто спокойно отошел в сторону, ибо давно привык к вспышкам гнева со стороны Фрейнов и уже не убегал в ужасе. Он приказал служанке собрать осколки и налил своей госпоже бренди, чтобы та немного успокоилась.
        Люси залпом осушила протянутый ей бокал и удалилась в свою спальню. Сквозь щель в занавесях она внимательно осмотрела улицу перед домом в поисках Филиппа Реншо, но, конечно, никого не увидела. Он просто возник на мгновение, подобно исчадию ада, чтобы забрать ее душу. Люси задрожала и отпрянула от окна.
        Она не хотела признаваться себе в том, что сама во всем виновата. Ее кратковременную интрижку с Филиппом Реншо породило уязвленное самолюбие. Фрейн заявил, что любой мужчина с радостью примет в свою постель такую красавицу, как Эвелин.
        Люси же расценила слова мужа как обиду и вызов.
        Младшая сестра напоминала ей кусок холодного непрожаренного бекона, в то время как Филипп имел репутацию горячего, шипящего на сковороде бифштекса.
        Люси думала, что соблазнить Филиппа будет несложно. На протяжении многих лет она пыталась превзойти Фрейна по количеству любовников и теперь надеялась, что столь дерзкий поступок ошеломит ее распутного супруга. Кроме того, ей было интересно поближе познакомиться с мужем сестры. Любовницы Филиппа были одна красивее другой. В своих загородных поместьях он устраивал скандальные вечеринки, и женщины выстраивались в очередь, чтобы оказаться в его постели. Наверняка такой человек обладал чем-то особенным. Только Эвелин не питала страсти к Филиппу Реншо.
        Люси закрыла глаза, ощутив, как к щекам прилила краска. Такое случалось с ней крайне редко. Только румянец этот вызвало не удивление и не приятное воспоминание, а жгучее чувство стыда.
        Единственной привлекательной чертой Филиппа Реншо оказалось его внушительное состояние. Он дарил своим любовницам щедрые подарки, дабы как-то компенсировать то обстоятельство, что в постели он вел себя как самовлюбленное животное.
        Люси уже жалела, что приняла от него великолепный изумрудный браслет, но его стоимость превышала ее годовое содержание.
        Ей необходимо отыскать Филиппа, чтобы вернуть ему браслет и потребовать назад свой медальон. Только он связывал их, только он служил доказательством того, что Люси была когда-то для Филиппа не просто свояченицей. Ее желудок болезненно сжался. Что бы сказала Эвелин, если бы узнала об этой связи?
        Краска вновь обожгла лицо Люси при мысли о том, что она должна признаться во всем сестре, но иного выбора у нее не было. Ей необходима помощь Эвелин. Она заставит ее рассказать, где прячется Филипп. Ведь это вопрос жизни и смерти. А еще спасения и скандала.
        Люси позвонила в колокольчик, а затем распахнула дверцы шкафа. К тому времени как в спальне появилась служанка, Люси выбрала три наименее вызывающих желтых платья и бросила их на кровать, опасаясь, что ни одно из них не окажется достаточно скромным.
        — Ступай вниз и вели подать экипаж. Потом возвращайся и одень меня.
        Люси затолкала браслет за корсаж, и камни обожгли холодом кожу грудей. Совсем как пальцы Филиппа.
        Одному Богу известно, что расскажет о ней властям Филипп, если они отыщут его раньше, чем она. Как же она сглупила, решив, будто его невнятное бормотание играло роль своеобразной прелюдии или просто было попыткой произвести на нее впечатление связями с королевской семьей. В конце концов, он простой барон, уложивший в постель графиню. И ему, естественно, хотелось сравниться со своей любовницей по положению.
        — Вы знали, что моя мать принадлежала к французской королевской семье?  — шептал Филипп на ухо Люси, раздевая ее.  — Людовик Шестнадцатый был моим кузеном. А его брат герцог Орлеанский — следующим претендентом на трон, после того как Людовику отрубили голову, а маленький дофин умер в тюрьме. У семьи герцога почти не было сторонников, чтобы возвести его на трон, поэтому он сбежал в Англию в поисках убежища и в надежде на помощь нашего короля в завоевании французского престола. Вам известно, что он до сих пор в Англии? Прячется в поместье в Бекингемшире.
        Люси, конечно же, не знала об этом. Впрочем, ей не было до этого никакого дела. Она считала себя созданной для любви, удовольствия и комфорта и совершенно не собиралась забивать себе голову судьбой каких-то там французских королей. Она приподняла свои груди и чувственно облизала губы в надежде отвлечь Филиппа от обличительной речи. Люси ожидала, что ее пышное тело произведет на барона впечатление — ведь мужчины всегда им восхищались,  — но была разочарована. Филипп продолжал говорить. Люси стало скучно, и она пила шампанское бокал за бокалом.
        Теперь она понимала, что должна была слушать внимательнее, чтобы передать потом все Фрейну или Сомерсону. Но тогда ей пришлось бы рассказать, где она услышала эту историю.
        Лицо Филиппа исказила гримаса, а в голосе сквозила горечь:
        — Я все приготовил к приезду герцога. Я потратил целое состояние, чтобы обставить для него дом в Дорсете.  — Он схватил с кровати подушку, разорвал ее и достал горсть перьев.  — Я даже выписал гусей из Франции, чтобы набить их пухом подушки. Я создал дворец, роскошное убранство которого могло соперничать с самим Версалем.
        Глаза Филиппа горели дьявольским огнем, и Люси испугалась. Вся ее похоть улетучилась, когда перья простых английских гусей устлали пол комнаты подобно снегу.
        — Когда мой высокопоставленный кузен сошел на берег, что, думаете, он сделал? Поприветствовал меня, как родственника?
        Филипп ждал ответа, но Люси лишь пожала плечами, играя с краешком кружевной простыни.
        — Нет. Он прошел мимо, словно я пустое место. Слышите?
        В груди Люси росло раздражение. Она целый час тряслась в экипаже, добираясь до этого уединенного поместья, расположенного вдали от Лондона. И для чего? Для того чтобы смотреть, как Филипп пьет и орет, точно блаженный.
        — Он сел в другой экипаж, какую-то полуразвалившуюся колымагу, принадлежащую маркизу Бекингему. Он пренебрег мной, мадам, потому что у маркиза есть хорошенькая жена и не менее хорошенькая дочь. Он отправился в поместье Бекингема в Стоу. Стоу!
        Он выплюнул это название, точно город был проклят.
        Люси вспомнила, как замечательно провела в Стоу две недели в обществе Бекингема и его супруги, и поэтому не могла винить французского короля за то, что он предпочел маркиза, а не Филиппа. Она лишь жалела, что сама не ответила на его приглашение. А ведь он звал, и не раз.
        Люси закусила губу. Филипп продолжал бормотать и в тот момент, когда навалился на нее всем телом и грубо взял, точно наказывал ее за все свои беды.
        — Наполеон!  — рычал маркиз ей на ухо.  — Он — будущее Франции! Людовик никто. Он никогда не займет трон. Я заставлю его пожалеть о том, что он так обошелся со мной.
        Люси перестала слушать. Она намеревалась получить хоть какое-то удовольствие от интрижки с мужем сестры, но не добилась ничего.
        Она даже сейчас мысленно поморщилась, вспомнив, как улыбался потом Филипп. Холодный, полный превосходства изгиб его губ заставил Люси чувствовать себя дешевой шлюхой, когда на постель меж ее бедер упал дорогой браслет.
        Глава 24
        При взгляде на Эвелин у Синджона перехватило дыхание, хотя он обещал себе не реагировать на нее столь бурно. Когда он вошел в библиотеку, она сидела за столом, и ее волосы отливали золотом в лучах утреннего солнца. Тело Синджона мгновенно среагировало, заставив его вновь томиться от желания, хотя они с Эвелин расстались лишь перед рассветом. Неужели прошло всего несколько часов с того момента, как он в последний раз поцеловал ее, прежде чем выскользнуть из маленькой спальни?
        Синджон постарался сосредоточиться на своем задании, которое состояло в том, чтобы подать хозяйке утреннюю почту на серебряном подносе.
        — Принесли почту, миледи,  — произнес Синджон, старательно исполняя роль хладнокровного и обходительного лакея.
        — Сэм,  — выдохнула Эвелин, привставая с кресла.
        Очаровательный румянец разлился по ее щекам, и она с трудом подавила стон. Похоже, хранить в тайне их роман будет куда сложнее, чем казалось.
        Эвелин выглядела как женщина, которую любили и целовали до беспамятства всю ночь. Но очевидно, одной ночи не хватило ни ей, ни ему. Плоть Синджона стала вдруг такой твердой, что могла бы разбить стекло, а Эвелин смотрела на него так, словно вознамерилась съесть заживо.
        Кончики пальцев Эвелин коснулись руки Синджона, когда он передавал ей письма, и это еле заметное прикосновение ноющей болью отдалось в его чреслах. Ему хотелось отбросить проклятый поднос в сторону и взять Эвелин прямо на столе или на диване, или даже на полу. И к черту благопристойность и скрытность!
        Только это невозможно.
        — Вы хорошо себя чувствуете, миледи?  — спросил он.
        Эвелин озорно улыбнулась:
        — Великолепно. А вы?
        — Мне очень сложно стоять здесь и не дотрагиваться до вас.
        Эвелин обошла вокруг стола и приближалась к Сэму до тех пор, пока мысы ее туфелек не уткнулись в его украшенные пряжками ботинки.
        — Тогда дотроньтесь до меня,  — прошептала она.
        Синджона не потребовалось приглашать дважды. Он погладил лицо Эвелин, ощутив под своими пальцами пульсацию жилки на шее. Сюда он целовал ее прошлой ночью и ощущал точно такое же биение сердца. Дьявол, да он покрыл поцелуями каждый дюйм ее тела.
        Рука Синджона скользнула ниже и коснулась груди. Он вспомнил, как соски Эвелин напрягались от его прикосновений. Они и сейчас четко выделялись под тканью ее строгого домашнего платья. Как же Синджону хотелось зубами сорвать с нее это платье!
        Но сейчас день, и в его руке по-прежнему поднос с письмами. Синджон крепко поцеловал Эвелин и сделал шаг назад.
        — Я должен работать. К тому же сюда может кто-нибудь войти и…
        В это самое мгновение дверь распахнулась.
        Эвелин с Сэмом отскочили друг от друга, и поднос с грохотом упал на пол. Письма закружились в воздухе, точно листья на ветру.
        Люси Фрейн этого не заметила. Она не сводила глаз с Эвелин, когда быстро пересекла в комнату. А ведь обычно она вплывала в дверь горделиво и неспешно. Привычная похотливая улыбка отсутствовала, а лицо было покрыто красными пятнами и совершенно не напудрено. В платье с высоким воротом она почти напоминала благопристойную леди.
        Что-то случилось. Желудок Синджона болезненно сжался.
        Люси даже не обратила на него внимания, хотя он был единственным мужчиной в комнате и при других обстоятельствах непременно привлек бы ее внимание.
        Синджон наклонился, чтобы поднять письма.
        — Люси, что случилось?  — воскликнула Эвелин, беря руки сестры в свои.  — Иди сюда. Присядь.
        Эвелин подвела ее к дивану, и Люси, достав из сумочки платок, промокнула покрасневшие глаза и принялась нервно теребить его в пальцах.
        Эвелин искоса бросила взгляд на лакея, возможно, прося его оставить их с сестрой наедине, но тот не обратил на просьбу внимания и продолжал собирать с пола письма, попутно читая написанные на них адреса.
        На первом письме стояла печать маркизы Блэквуд. Другое заключало в себе, судя по всему, приглашение. Единственное за прошедшие несколько дней. Синджон поднял третье письмо, и сердце его упало.
        Крейтон.
        У Синджона хранилось достаточно векселей негодяя, чтобы узнать его руку. Он также узнал семейный герб. Синджон смотрел на имя Эвелин, написанное на конверте, и в его душе постепенно закипала ярость. Его так и подмывало сунуть письмо в карман и прочитать его позже. Ведь разве он здесь не для того, чтобы шпионить за Эвелин и читать ее корреспонденцию?
        Или же прошлая ночь изменила правила? Синджона охватило чувство вины. Сможет ли он заниматься с Эвелин любовью и одновременно шпионить за ней?
        — Но ты должна знать!
        Истерический крик Люси привлек внимание Синджона. Она вскочила на ноги и буквально прожигала сестру взглядом. Синджон не двинулся с места. Он просто стоял и прислушивался к тому, что происходит.
        — Невозможно, чтобы ты не знала, где твой муж, Эвелин!
        Дверь вновь отворилась, и на пороге возникла леди Уэстлейк в сопровождении Старлинга. Синджон нахмурился. Эти двое очень некстати прервали весьма интересную беседу. Судя по всему, Люси получила его сообщение. Синджон ощутил очередной укол совести. Если бы он знал, что Люси так испугается, он никогда не сыграл бы с ней столь злую шутку.
        — Графиня Уэстлейк!  — зычно объявил Старлинг.
        Однако ни Эвелин, ни Люси не заметили вновь вошедших.
        — Да не будь же дурой! Мы обе знаем, что он жив!  — закричала Люси.
        Ее отчаяние было столь велико, что она не замечала ничего и никого вокруг.
        Старлинг двинулся к Эвелин, но Марианна удержала его за руку, с любопытством прислушиваясь к ссоре.
        — Зачем тебе нужно знать, где он, Люси? Хочешь подогреть сплетни? Бери пример с Элоизы и придумай что-то свое, если это доставит тебе удовольствие!  — рявкнула Эвелин.
        Люси судорожно втянула носом воздух.
        — О, Эви, это не ради сплетен!
        — Тогда зачем?  — спросила Эвелин, которая сжалась так, что, казалось, рассыплется от малейшего похлопывания по плечу.
        Синджону, не меньше чем остальным в этой комнате, хотелось услышать ответ Люси. Как она поведает Эвелин о своем грехе?
        Крупная слеза скатилась по щеке Люси.
        — Он кое-что у меня оставил. То, что я не могу больше держать у себя и должна немедленно вернуть.
        — И что же?  — спросила Эвелин.
        Синджон затаил дыхание.
        Неужели знамя Карла Великого?
        Однако Люси скорбно покачала головой. Она не отвечала, а слезы все сильнее катились по ее щекам. Она устремила на сестру полный мольбы взгляд.
        — Просто скажи ему, Эвелин. Умоляю тебя. Если у тебя есть хоть какая-то возможность переправить ему записку, я тебя умоляю — сделай это.
        — Миледи, прошу прощения, но еще одна гостья…  — вновь начал Старлинг, однако Марианна наступила ему на ногу, призывая к тишине.
        Синджон поморщился, когда дворецкий не слишком-то пристойно прорычал от боли.
        Люси наконец заметила Марианну, и ее глаза расширились. В комнате повисла гробовая тишина, но уже спустя мгновение Люси сдавленно вскрикнула и удалилась так же поспешно, как и вошла, даже не поздоровавшись с Марианной.
        — Приехала графиня Уэстлейк, миледи!  — намеренно громко произнес дворецкий, когда Люси пробегала мимо него.
        Синджон же заметил прожигающий насквозь взгляд Марианны, устремленный вслед Люси.
        — Что все это значит?
        В голосе графини сквозило неподдельное любопытство.
        Эвелин поднялась со своего места.
        — Мои сестры весьма эмоциональные создания,  — пояснила она.  — Прикажите подать чаю, Старлинг.
        Однако Марианну не так-то легко было сбить с толку.
        — А мне показалось, что дело обстоит гораздо серьезнее, чем кажется. Что такого Люси собирается сказать Филиппу и что должна ему вернуть?
        Эвелин посмотрела на свои спокойно скрещенные руки и поджала губы, давая понять, что не собирается продолжать этот разговор.
        — Но ты должна признать, что ее интерес к твоему мужу звучит весьма интригующе!  — не сдавалась Марианна.  — Эвелин, так ты знаешь, где Филипп?
        Синджон, затаив дыхание, ждал ответа.
        — О, Марианна, и ты туда же! Огромное количество людей уже задавало мне этот вопрос! Я устала от сплетен и скандалов. Я понятия не имею, где мой муж. Надеюсь, ты больше не станешь спрашивать меня об этом,  — натянуто произнесла Эвелин.
        Жена Уэстлейка молчала, однако ее взгляд скользил по раскрасневшемуся лицу Эвелин, словно в попытке прочитать ее мысли. Она наверняка поспешит домой, чтобы рассказать о ссоре сестер. И что тогда предпримет граф? Возможно, обыщет дом Фрейна, вовлечет Люси в скандал, а виноват во всем будет Синджон.
        Глава 25
        На следующую ночь Эвелин нетерпеливо спустилась по лестнице. Сэм ждал ее в постели, накрытый одеялом. Эвелин сразу заметила его возбуждение, и ее собственное тело тут же откликнулось на призыв.
        Она развязала атласный пояс халата и позволила ему упасть на пол. Под халатом не было одежды, и в темноте раздался удовлетворенный вздох Сэма.
        — Иди сюда,  — позвал он, но Эвелин не требовалось приглашения.
        Она тотчас же бросилась на кровать, накрыв губы Сэма своими, и отбросила одеяло, чтобы поскорее дотронуться до его обнаженной кожи.
        Эвелин ждала этого целый день. Ей ужасно хотелось затащить лакея в ближайший чулан, но мисс Траск, востроглазая служанка Шарлотты, решила провести весь день с ней в библиотеке. Эвелин пыталась делать вид, будто читает, хотя на самом деле сгорала от неистового желания. Мисс Траск даже подумала, будто у госпожи жар, и порекомендовала ей выпить настойку из ивовой коры. Однако Эвелин вылила ее в горшок с цветком, когда мисс Траск отвернулась.
        И все же по ряду причин она не могла окончательно потерять голову. И одна из них — немало встревоживший Эвелин визит Люси.
        Что дал Филипп ее сестре и почему? Ответ был отвратителен, и Эвелин гнала его прочь.
        Она не могла дождаться момента, когда снова увидит своего любовника и найдет в его объятиях покой и забвение. К черту настойки и вытяжки из трав. Ей нужно другое лечение.
        Эвелин лежала в теплых объятиях Сэма после занятий любовью, вдыхая аромат его кожи и чувствуя себя в безопасности впервые за день. У Эвелин слипались глаза, она хотела уснуть рядом с Сэмом и, проснувшись перед рассветом, вновь заняться с ним любовью.
        Она не боялась темноты. Только не рядом с Сэмом. Ее страшило наступление дня, несущего с собой самые худшие страхи, мысли о Филиппе, Крейтоне, Люси…
        Она с трудом подавила всхлип отчаяния и крепче прижалась к источающему жар телу Сэма. Как жаль, что это не может продлиться вечно. Сэм взял ее руку в свою и погладил.
        — Что-то не так?  — тихо спросил он.
        Ответ едва не сорвался с языка Эвелин, но она покачала головой. Сэм подложил под голову подушку и посмотрел на лежавшую рядом с ним женщину.
        — Это все из за визита Лю… графини Фрейн?  — спросил он, и Эвелин закрыла глаза.
        Нет, не сейчас, не здесь, не ему.
        — Почему родственные визиты моих сестер всегда вызывают какие-то вопросы?
        — Этот визит вряд ли можно назвать родственным.
        Эвелин немного отодвинулась.
        — Люси — страстная женщина,  — ответила она, словно это служило оправданием.
        Брови Сэма слегка дрогнули, и Эвелин поняла, что ему известна репутация ее сестры. Сэм не глуп. Возможно, у него возникли те же подозрения, что и у нее. Что Люси и Филипп были…
        Желудок Эвелин болезненно сжался, и она встала с постели, чтобы взять халат — так ей вдруг стало холодно.
        Облокотившись на локоть, Сэм наблюдал за ней. Только вот разглядеть выражение его глаз не представлялось возможным — их скрывала тень.
        — Эвелин, ты знаешь, где Филипп?  — спросил он.
        Эвелин бросила на лакея высокомерный взгляд, но тот лишь прищурился.
        — Не нужно так смотреть на меня, миледи. В этой комнате мы равны, помнишь?
        Эвелин вздернула подбородок, неловко пытаясь завязать пояс халата.
        — Не настолько, чтобы ты мог задавать мне неуместные вопросы.
        Сэм встал с постели и принялся натягивать бриджи.
        — Вижу, я преступил границу дозволенного.
        — Неужели я не имею права на что-то личное?  — спросила Эвелин.
        Сэм подошел ближе и коснулся щеки Эвелин. Он смотрел на нее нежно и сочувственно, и Эвелин стоило большого труда не потерять голову от его прикосновения. Она хотела бороться со всем миром, но только не с ним.
        Сэм накрыл ее губы своими и принялся вновь развязывать пояс халата, прокладывая дорожку из поцелуев вслед за ниспадающим по плечам шелком.
        Эвелин подумала, что он не имеет права расспрашивать ее. Ведь он всего лишь ее любовник, не более того. Или она не права? Эвелин доверяла этому мужчине, как никому другому. Он оберегал ее, заставлял забыть о тревогах. И все же ее муж жив, поэтому отношения с Сэмом являлись супружеской изменой.
        Она вела себя как Люси.
        Эвелин вырвалась из объятий, внезапно почувствовав дурноту.
        — Эвелин?
        Сэм уперся руками в бока и нахмурился.
        — Мой муж все еще жив, Сэм. Я замужняя женщина, и у меня нет права находиться здесь с тобой. Я ничем не лучше…
        Сэм прижал палец к губам Эвелин.
        — Тебе известно, где Филипп?  — мягко спросил он.
        — Он может быть за этой самой дверью. Вот все, что я знаю. Он может войти сюда и убить нас обоих. Неужели тебе не страшно?
        Но Сэм не выглядел испуганным. Напротив, происходящее, казалось, веселило его.
        — Вряд ли кто-то осудит его за это. Ты ведь так красива,  — беззаботно заметил Сэм, совершенно не думая об опасности.
        — Только не для Филиппа. Я собственность, вещь, но не более того.  — Эвелин позволила Сэму вновь заключить ее в объятия.  — Между нами не было ни любви, ни удовольствия, и если он вернется ко мне, то лишь потому, что ему некуда больше идти. И он захочет наказать кого-нибудь за это. Слова Люси тому подтверждение.
        — Но что это значит?  — хрипло спросил Сэм, покрывая поцелуями плечо Эвелин.
        Он что — глупый? Эвелин отстранилась.
        — Что это значит?  — зло переспросила она.  — Он передал Люси сообщение, чтобы предупредить меня. Он знал, что она придет ко мне. Люси очень напугана, и я не могу позволить ему причинить ей зло.
        Эвелин показалось, что ее слова ошеломили Сэма, и гнев в ее душе закипел еще сильнее. Она не нуждалась в его жалости. Эвелин зло смотрела на своего лакея, не желая показывать ему своих слез или страха.
        Сэм опустился на край кровати.
        — Что Филипп оставил у Люси?  — спросил он.
        Эвелин принялась мерить шагами небольшую комнатку.
        — Не знаю. Тот француз в парке считал, что у меня хранится какое-то сокровище, принадлежавшее Франции. Так, может, Филипп отдал эту вещь Люси?
        Своей жене Филипп не оставил даже прощальной записки.
        — Сокровище?  — переспросил Сэм.
        — В этом доме нет никаких сокровищ,  — с горечью в голосе ответила Эвелин.
        — Но Филипп Реншо… один из самых богатых людей Англии.
        — Значит, он все забрал с собой!  — зло бросила Эвелин.  — Здесь он не оставил ничего настолько ценного, за чем можно было бы вернуться.
        Сэм встал с кровати и подошел к Эвелин.
        — Здесь осталась ты,  — произнес он и заключил женщину в объятия.
        Сердце Эвелин на мгновение замерло, а потом забилось снова. За те несколько лет, что они прожили вместе, Филипп ни разу не сделал ей комплимент. Ее отец тоже не слишком-то любил раздавать похвалы. Конечно, существовали мужчины, расточающие банальные комплименты таким женщинам, как Эвелин, на балах и званых обедах. Но все они были неискренни. В отличие от Сэма. Эвелин видела это в его глазах, чувствовала по тому, как он к ней прикасается.
        Как к сокровищу.
        — Хочешь прекратить наши отношения?  — спросил он.  — Тебе станет от этого легче?
        Эвелин закрыла глаза, ощутив нахлынувшую на нее волну желания, лишающую способности дышать.
        — Нет,  — прошептала она.  — Все остальное пусть закончится, но только не это.
        — Тогда идем назад в постель.
        Сэм обошел Эвелин, приподнял ее волосы и поцеловал шею, одновременно стянув с нее халат. Он прошелся языком по ее спине, оставив покалывающую кожу влажную дорожку. Весь гнев и страх тут же покинули Эвелин, растаяли без следа.
        — Утром…  — Сэм опустился на колени и покрыл поцелуями бархатистую кожу ягодиц Эвелин,  — …мы подумаем, что делать.
        Эвелин развернулась к нему. Все еще стоя на коленях, Сэм уткнулся лбом в ее живот, и она погладила его по волосам.
        — Ты хочешь мне помочь? Стать рыцарем в сверкающих доспехах?
        Сэм поднял на нее глаза, и его брови сошлись на переносице.
        — Боюсь, мои доспехи немного поизносились, но я сделаю все, чтобы помочь тебе.
        У него были удивительные глаза. Эвелин чувствовала, что может прочитать его мысли, определить, лжет он или говорит правду, стоило лишь заглянуть в эти серые глубины. Рана в ее груди наконец прорвалась, и Эвелин зарыдала. Сэм поднялся, подхватил Эвелин на руки и отнес в постель. В их постель, их убежище.
        На этот раз Сэм любил Эвелин медленно и осторожно. И страх отступил, дав место надежде.
        Впервые за всю свою жизнь Эвелин была не одна.
        У нее был Сэм.
        Глава 26
        — Не эта,  — произнесла Эвелин.  — Вон та, слева. Голубой переплет с серебряными буквами.
        Сэм стоял на лестнице в библиотеке и искал на верхних полках нужный том. Эвелин же наблюдала снизу за игрой мышц на его спине и ногах. Он был идеально сложен, создан для того, чтобы им любовались. Эвелин позволила своему взгляду скользнуть по упругим ягодицам мужчины. Неужели всего несколько часов назад она ласкала его обнаженное тело?
        Ее рот наполнился слюной, когда Сэм нашел нужную книгу, сунул ее под мышку и с плавной грацией пантеры спустился вниз.
        Эвелин не стала забирать у него книгу, а вместо этого указала на стол. И вот теперь она стояла напротив Сэма, закусив губу. Хватит ли ей смелости осуществить то, что она задумала? Ведь ей предстояло довериться Сэму и умолять Бога о том, чтобы ее муж не вернулся и не захотел найти вот эту самую книгу. Судя по красоте иллюстраций и богато украшенному тисненому переплету, это была самая дорогая из скандальной коллекции книг Филиппа.
        — Что это?  — поинтересовался Сэм, и Эвелин затаила дыхание, когда он открыл книгу.
        Что сейчас отразится на его лице? Шок? Возбуждение? Эвелин наблюдала за тем, как он перелистывает страницы, и за тем, как замерли его пальцы, когда он дошел до первой иллюстрации. Сэм посмотрел на Эвелин.
        На картинке были изображены переплетенные тела двух любовников. При этом мужчина готовился войти в гостеприимное лоно своей партнерши. Глаза женщины были закрыты, а на лице отражалось сладостное предвкушение. Она приподняла бедра, чтобы принять своего любовника. Впервые Эвелин понимала чувства женщин, изображенных на этих иллюстрациях, знала, каким мучительным и сладостным может быть ожидание. Низ ее живота обдало жаркой волной, когда она заглянула Сэму в глаза.
        Лакей же с любопытством смотрел на свою хозяйку, ожидая объяснений.
        — Это принадлежит Филиппу,  — хрипло произнесла Эвелин.  — Часть его коллекции. Предательство было лишь одним из его греховных пристрастий.
        — Зачем ты показываешь мне это?  — тихо спросил Сэм, хотя по его тону было ясно, что он уже и так понял намерение Эвелин.
        К сожалению, он все истолковал неверно. Эвелин сглотнула. Она вовсе не собиралась с ним играть.
        — Эту книгу необходимо продать. Мне требуется большая сумма денег, а сама я не могу отнести такую вещь к торговцу.
        Глаза Сэма расширились.
        — Ты хочешь, чтобы это сделал я?
        — Д-да. Кроме этой книги, есть и еще. Я подумала, что кто-то, похожий на Филиппа, с удовольствием ее купит и щедро заплатит.
        Сэм оглядел полки библиотеки так, словно Эвелин только что призналась ему, будто там прячутся летучие мыши. Сэм перевел взгляд на свою хозяйку и прищурился.
        — Насколько щедро?
        Она вздернула подбородок.
        — Мне нужно пятьсот фунтов.
        Брови Сэма взметнулись от удивления.
        — Но зачем?
        Слишком дерзкий вопрос для слуги, и Эвелин уже хотела оставить его без ответа. Но ее просьба была весьма необычна, да и Сэм не просто слуга. Она отвела взгляд, почувствовав, как к лицу приливает краска.
        — Я задолжала эту сумму одному джентльмену. Я попросила его передать одно мое письмо. Но вложенные в него деньги каким-то образом пропали. Не зная точной суммы, он с лихвой переплатил от моего имени. И теперь мне нужно вернуть ему потраченное.
        Сэм сжал губы. Он не выглядел удивленным. В его глазах вспыхнул гнев. Он подался вперед и сжал руки в кулаки, как если бы пытался справиться с яростью. Эвелин испуганно охнула и направилась к Сэму. Неужели он решил, что она хочет отдать эту книгу или деньги ему? Может, он подумал, что это плата за… Разочарование было столь велико, что ее тело окатила удушающая волна.
        — Мне нужно продать эту книгу, Сэм!  — резко произнесла Эвелин.  — Я надеялась, что могу рассчитывать на тебя в этом деле. Прошлой ночью ты сказал, что сделаешь все, чтобы мне помочь. Так ты мне поможешь? Ты мог бы отправиться сегодня к Акерману, например, или в один из клубов.
        Сэм посмотрел на свою госпожу, и когда на его лице отразилось сомнение, сердце Эвелин сжалось от отчаяния.
        — Я не могу это сделать самостоятельно. И просить кого-то тоже не могу по ряду вполне очевидных причин.
        Сэм посмотрел на Эвелин, и вдруг гневное выражение исчезло с его лица, и сам он заметно расслабился, словно натянутую до предела веревку разом отпустили.
        — Только ее нужно завернуть.
        Эвелин испытала облегчение.
        — Лучше сделай это сам. Если Старлинг увидит…
        Сэм вновь посмотрел на иллюстрацию и дотронулся до лица изображенной на ней женщины.
        — Она выглядит так же, как ты, перед тем как…
        Эвелин накрыла руку Сэма своей ладонью.
        — Перестань. Время и так течет слишком медленно из-за желания поскорее обнять тебя. Так что не мучь меня еще больше.
        В глазах Сэма вспыхнули озорные искорки. Он погладил руку Эвелин, поднес ее к губам и целовал кончики пальцев до тех пор, пока из ее горла не вырвался чувственный вздох. Сэм сжал руку любовницы и широко улыбнулся.
        — Идем за книжную полку,  — позвал он, увлекая Эвелин за собой в дальний угол библиотеки, где высокие полки образовали укромное местечко.
        Дважды повторять не пришлось. Эвелин точно знала, что намерен сделать Сэм, потому что сама хотела того же. От сладостного предвкушения у нее перехватило дыхание, и она вприпрыжку пересекла библиотеку.
        Как только они оказались за полкой, Сэм притянул ее к себе и накрыл ее губы поцелуем. Казалось, его руки были везде, сводя Эвелин с ума. Задрав подол ее платья, он вошел в нее одним плавным движением.
        Эвелин попыталась смолчать, но имя любовника и крики наслаждения так и срывались с ее языка.
        Она грешила и никак не могла насытиться этим грехом. Эвелин обхватила ногами талию Сэма, опершись спиной о стену и двигаясь в унисон его движениям. Она хотела получить удовольствие тотчас же и вместе с тем не желала, чтобы это восхитительное чувственное действо закончилось.
        Книги на полках задрожали и посыпались на них, точно дождь. Крик Эвелин эхом пронесся под потолком, когда Сэм вошел в нее в последний раз.
        В течение нескольких долгих мгновений ни один из них не двигался, слишком ослабев и запутавшись в складках одежды.
        Чувствовала ли себя Эвелин когда-нибудь такой счастливой?
        — О!..  — выдохнула она, ощущая, как все ее тело колет мириадами иголочек.
        Сэм тихо засмеялся и, осторожно выйдя из нее, поставил Эвелин на пол.
        — Может быть, нам стоит встретиться сегодня ночью здесь?  — прошептал он, целуя свою госпожу в шею.
        — Где угодно,  — прошептала она в ответ.
        Эвелин оправила юбки и пригладила дрожащей рукой волосы. Сэм застегнул бриджи и улыбнулся.
        — В полночь?  — спросил он, и Эвелин поцеловала его вместо ответа.
        — Миледи, вы здесь?
        Оба замерли при звуке гнусавого голоса мисс Траск.
        Эвелин закрыла глаза. Она отослала сторожевую собаку Шарлотты к миссис Купер, чтобы та обсудила с ней меню на сегодня, а сама Эвелин могла бы спокойно поговорить с Сэмом о книге. Очевидно, мисс Траск оказалась весьма проворной особой. Или же заподозрила что-то.
        Эвелин вышла из-за полки как раз в тот самый момент, когда служанка потянулась к книге, лежавшей на столе. Однако Эвелин схватила ее первой.
        — А, мисс Траск. Наконец-то,  — произнесла она, подивившись тому, что ее голос звучал почти спокойно, как если бы она не занималась только что…
        Мисс Траск недоуменно наморщила лоб, когда Эвелин одарила ее ослепительной улыбкой.
        — Сэм помогал мне достать с верхних полок несколько книг,  — сказала она.
        Очевидно, лакей возник у нее за спиной, ибо мисс Траск смотрела куда-то поверх ее плеча, нахмурившись еще больше.
        Затаив дыхание, Эвелин обернулась. Сэм действительно стоял у нее за спиной. Парик водружен на место, бриджи застегнуты, а в руках книги, как если бы он действительно помогал своей хозяйке.
        Эвелин почувствовала, как краска постепенно заливает ее щеки, когда добавила к двум книгам в руках Сэма еще одну в голубом переплете.
        Ее соратник-заговорщик. Ее любовник.
        — Заверните их как следует и немедленно доставьте по адресу,  — приказала Эвелин.  — Это все.
        Сэм отвесил поклон. При этом выражение его лица оставалось бесстрастным, вежливым и немного скучающим.
        Эвелин смотрела ему вслед, чувствуя, как по внутренней стороне бедра стекает теплая струйка. Она взглянула на часы. Сколько еще осталось до полуночи?
        Глава 27
        Синджон бросил книги на стол Уэстлейка.
        — Мне нужно пятьсот фунтов.
        Граф взглянул на заголовки.
        — «Миссис Элгин. Секрет приготовления пирогов с бараниной», «Трактат об этике и правилах поведения благовоспитанных английских леди»,  — забормотал он себе под нос.
        У третьей книги не было заголовка, и Синджон наблюдал за тем, как граф перелистывает страницы. Его брови удивленно взметнулись. Он тотчас же захлопнул книгу и отложил ее в сторону.
        — Полагаю, всему этому есть объяснение?
        Синджон готов был поклясться, что граф покраснел.
        — Я хочу продать эту книгу.  — Он указал на том в голубом переплете.  — За пять сотен фунтов.
        — Где вы ее взяли?  — спросил Уэстлейк.
        — В библиотеке Эвелин Реншо.
        — Самые тихие и неприметные леди, как правило хранят самые темные тайны. Говорят ведь: «Не суди книгу по обложке». А почему вы решили, что я смогу помочь вам в этом деле?
        Синджон склонил голову набок.
        — Мне показалось, что вы сунули палец не в один пирог с бараниной, милорд.
        Уэстлейк улыбнулся:
        — Верно. Но на что вам понадобилась такая огромная сумма денег? Это имеет какое-то отношение к графине Фрейн? Насколько я понял, она нанесла своей сестре весьма странный визит третьего дня.
        — Кажется, я уже упомянул, что они были любовниками.
        Уэстлейк ухмыльнулся:
        — Кто только не спал с Люси. Кроме нас с вами, конечно. Я просто догадался, что вы не испытали этого сомнительного удовольствия. И тем не менее у нее находится вещь мужа Эвелин. Интригующе, не правда ли? Как думаете, это подарок на память? Может быть, любовная записка? Или французское знамя?
        — Она не сказала, какую именно вещь хочет вернуть,  — произнес Синджон.  — А теперь… что касается денег…
        — Что же мог оставить своей свояченице такой человек, как Филипп Реншо?  — принялся вслух размышлять Уэстлейк.  — Поиски Филиппа Реншо и знамени стали делом первой важности. В России Наполеону пришлось весьма несладко, и наши источники утверждают, что он винит в своих неудачах Филиппа. Он послал еще шпионов, чтобы те разыскали наконец знамя и Реншо.  — Граф подался вперед.  — Если знамя хранится у Люси или Эвелин, то они в большой опасности. Если же знамя у Филиппа, то он сможет купить добрую часть Франции, продав его Наполеону. Нам необходимо знать наверняка.
        Синджон вспомнил выражение паники в глазах Эвелин в их первую встречу в парке и дикий огонь в глазах француза, получавшего удовольствие от того, что выворачивает ей руку. Он сглотнул.
        — Что, если Реншо вернется домой?  — спросил он.
        — В этом случае вам лучше держать пистолет наготове. Но не убивайте его. Просто прострелите ему ногу, чтобы не мог уйти далеко.  — Уэстлейк вновь подался вперед.  — Леди Эвелин его не видела? Не получала от него известий?
        — Сказала Люси, что нет. Я обыскал весь дом, пристально наблюдал за Эвелин, но не обнаружил никаких признаков того, что она общается с Филиппом или совершает что-то противозаконное.
        Единственной тайной Эвелин был он, Синджон, не так ли? Впрочем он не видел записки, полученной ею на балу, и ее ответы на его вопросы о муже тоже ничего не прояснили.
        — А ее отношения с Крейтоном?  — спросил Уэстлейк.
        — Он пытается выманить у нее деньги Реншо.
        Брови графа удивленно взметнулись вверх.
        — У вас есть доказательства?
        Синджон почувствовал, как краска бросилась ему в лицо.
        — Неужели вы думаете, что я мог придумать всю эту историю, чтобы отделаться от Крейтона?
        Ему нужно было сохранить письмо Эвелин к воспитательнице из приюта и послание, адресованное Крейтону, и сразу же принести их Уэстлейку. А вместо этого он вынул из конверта деньги и спрятал их в библиотеке, дабы посмотреть, что за этим последует. Неужели он совершил еще одну ошибку? Синджону необходимо было доказательство того, что Крейтон обманывает Эвелин так же, как обманул многих других. Или же он хотел доказать, что Эвелин ни в чем не виновата? Путь, выстланный догадками и ошибочными предположениями, весьма опасен.
        — Я хочу, чтобы его казнили за все совершенные им грехи, Уэстлейк, но не стану прибегать для этого ко лжи.
        — Ну конечно. Для вас это дело чести, не так ли? Просто мести недостаточно. К тому же вам нужно, чтобы вас оправдали.
        Синджон выдержал прожигающий насквозь взгляд графа. Будущее Эвелин стало ему так же важно, как и его собственное. И он не мог позволить Крейтону улизнуть от правосудия со всеми его грехами.
        — Вы растеряны, капитан. Вы продолжаете бороться против Крейтона. Даже осмелились потребовать денег на свои цели. Но ведь вас послали в Реншо-Хаус, чтобы вы отыскали знамя и улики против Эвелин Реншо.
        — И как это поможет снять с меня обвинения?  — спросил Синджон.
        — Вы уверены, что отношения Крейтона с Эвелин не стали более близкими? Может быть, они любовники? Он ее шантажирует? Возможно, знамя находится у него?
        Это невозможно. Эвелин его любовница. И все же внутренний голос заставил Синджона действовать осторожнее. Он чувствовал себя мышью, за которой следит голодная змея. Одно неверное движение, одно бездумное признание, и Уэстлейк съест его на завтрак. Синджон не удивится, если узнает, что граф делает зарубки на рукоятке своей сабли — по одной за каждую жертву.
        — Крейтону нужны деньги. Он много играет, но по большей части проигрывает. В Испании задолжавшие ему офицеры имели странную тенденцию погибать на поле боя, даже если сражались не на передовой. Эвелин попросила его передать письмо, в которое была вложена сотня фунтов. Деньги из письма пропали, и Крейтон заявил, что выложил вместо них пять сотен из собственного кармана. Теперь он ждет, что Эвелин…
        — У вас есть это письмо?
        Синджон покачал головой.
        — Тогда откуда вам известно, что деньги пропали?
        — Потому что я собственноручно вынул их из конверта, чтобы посмотреть, как будут развиваться события,  — признался он.  — Сегодня утром Эвелин попросила меня продать книгу, чтобы погасить долг. Полагаю, ей нужны деньги, чтобы заплатить человеку, доставившему по ее просьбе письмо. То есть Крейтону,  — произнес Синджон, старательно обходя тему своих отношений с Эвелин.  — Если вам нужны доказательства, проверьте приют, которому предназначались деньги. Спросите, получали ли они письмо Эвелин и слышали ли когда-нибудь о Крейтоне. Уверен, что не получали.
        Цепь рассуждений Синджона немало порадовала Уэстлейка.
        — Принимая во внимание то, что майор задолжал почти всему городу и продает фамильные ценности, чтобы покрыть долги, подобное предположение не лишено смысла. Но почему я-то должен потратить пять сотен?
        — Считайте это капиталовложением.
        — И во что же я вкладываю свой капитал?  — поинтересовался Уэстлейк.
        — В поимку Крейтона. В торжество справедливости.
        В спасение чести леди. Не из-за этого ли Синджон навлек на себя столько неприятностей? Он мог поклясться, что изо рта Уэстлейка высунулся раздвоенный змеиный язык.
        — Вы делаете это ради себя? Или ради Эвелин?
        — Ради нас обоих.
        Уэстлейк никак не отреагировал на это.
        — Но капиталовложение означает, что я получу свои деньги обратно. И как же вы намереваетесь вернуть мне их? Сомневаюсь, что жалованье лакея покроет этот долг.
        Синджон улыбнулся:
        — Получив эти деньги, Крейтон первым делом отправится в игорный дом. И мы выиграем их у него.
        Уэстлейк недоуменно заморгал.
        — Мы? Он убьет вас, едва только увидит. Кроме того, есть и другие игроки, желающие облегчить кошелек Крейтона.
        — Потерять целое состояние можно и на званом вечере. Например, здесь, в Декурси-Хаусе,  — сказал Синджон.  — Вы ведь играете, милорд?
        Губы Уэстлейка дрогнули.
        — Никогда. Но это не значит, что меня не учили выигрывать в карты.
        — А ваша супруга?  — спросил Синджон, и Уэстлейк поджал губы.
        — Она отчаянно жульничает,  — ответил граф.  — Но не ради денег.
        — Значит, найдем кого-нибудь, кто сделает это ради денег. Кого-то, от кого Крейтон не ожидает подвоха.
        — И кого же?
        Уэстлейк заинтересованно посмотрел на Синджона.
        Молодой человек улыбнулся:
        — Эвелин Реншо. Я тоже учился выигрывать. Мы научим и ее, если она не умеет, и расскажем, к каким трюкам может прибегнуть Крейтон.
        Уэстлейк откинулся на кресле.
        — Нечестно, но эффективно. Это ничего не докажет, зато он не получит выгоды от моих — ее — денег. Марианна сможет научить Эвелин делать высокие ставки.
        Синджон тоже добавит кое-что от себя. Ведь он прекрасно изучил манеру игры Крейтона. Прежде всего, майор умел очаровывать и отвлекать внимание.
        — Я скажу Эвелин, что потребуется несколько дней, чтобы продать книгу. А вы пошлете Крейтону приглашение.
        Глаза Уэстлейка вспыхнули недобрым огнем.
        — Это прекрасный план, но если я соглашусь с ним, то должен получить что-то взамен.  — Граф внимательно посмотрел на Синджона.  — Мне необходимо, чтобы вы соблазнили Люси Фрейн.
        Синджона охватил ужас.
        — Я? Но ведь я…  — он запнулся на слове,  — …лакей Эвелин.
        — Нанесите Люси визит в свой выходной. Очаруйте ее. Изыщите возможность пробраться к ней в спальню и выманите информацию в перерывах между поцелуями.
        — Нет.
        Синджон не мог предать Эвелин подобным образом. Он совершенно не желал спать с ее сестрой. Ведь он не Филипп Реншо.
        — Стоит ли мне напомнить, что палач вас уже заждался?
        — Я сказал — нет. Найдите для этого кого-нибудь еще. Наверняка есть и другие люди, обязанные вам спасением или жизнью. Люси любит мужчин с деньгами, тех, кто может дарить дорогие подарки. Или вы хотите, чтобы я использовал для этого ваши пятьсот фунтов?
        Глаза Синджона горели непоколебимостью, и граф увидел это. Он отвел взгляд первым, а потом взял перо и протянул Синджону чек.
        — А что насчет книги?  — спросил Синджон, и Уэстлейк бросил пренебрежительный взгляд на стопку книг.
        — Я ненавижу пироги с бараниной, в отчаянии от нравственности благовоспитанных английских леди и не стану пачкать свою репутацию, взяв в руки последнюю книгу.
        Губы Синджона дрогнули.
        — И тем не менее ваша супруга играла роль сводницы в гостиной Эвелин Реншо.
        Уэстлейк нахмурился.
        — Она называет это сватовством.
        — Она предположила, что мой брат станет идеальным любовником для леди Эвелин.
        — А вы так не считаете?
        Пальцы Синджона сжались в кулаки.
        — Я понятия не имел, что Уильям в Лондоне.
        — Полагаю, виконт Мире приехал в город подыскать себе невесту и хорошенько повеселиться, прежде чем свяжет себя узами брака.
        Эта семейная новость весьма удивила Синджона. Его отец на протяжении нескольких лет уговаривал Уильяма жениться на богатой и титулованной дочери своего друга. Очевидно, этот брак так и не состоялся.
        Подойдя к буфету, Уэстлейк налил в бокалы виски и протянул один Синджону. Но тот покачал головой:
        — Лакеям запрещается пить при исполнении. Это официальный визит, милорд.
        Уэстлейк поставил оба бокала на стол.
        — Конечно. Ну и как вам жизнь на этаже для слуг?
        Дверь отворилась.
        — Я не знала, что у тебя посетитель,  — произнесла Марианна Уэстлейк.  — Вы не лакей леди Эвелин? Я узнала ливрею.
        Синджон отвесил поклон, а Уэстлейк поцеловал жену в щеку.
        — Здравствуй, дорогая. Наконец-то ты дома. Изобел и Финеас уехали?  — спросил он.
        — Да,  — рассеянно ответила Марианна, разглядывая Синджона.  — Какова причина этого визита? Полагаю, случилось что-то из ряда вон выходящее, раз вы находитесь в библиотеке моего мужа, вместо того чтобы ждать у двери для слуг.
        — Он привез книгу, дорогая. Подарок тебе от Эвелин,  — произнес Уэстлейк, протягивая жене книгу с рецептом пирога.
        Синджон успел заметить, как две другие книги неожиданно исчезли со стола.
        На лице Марианны отразилось недоумение.
        — Рецепты пирогов с бараниной?  — переспросила она.  — Но почему она прислала мне это?
        — Леди Эвелин рекомендует обратить внимание на страницу тридцать шесть,  — быстро произнес Синджон, надеясь, что на этой странице не рассказывается о том, как потрошить тушу или варить голову.
        Марианна бегло просмотрела книгу.
        — Пироги с яблоками, курицей и колбасками,  — прочла она, сдвинув брови.  — Это может быть довольно вкусно. Если не добавлять баранину…
        Но потом губы графини растянулись в улыбке, она посмотрела на Синджона и рассмеялась.
        — Эвелин решила так оригинально пошутить. Желтый. Ее сестры решили дать самым модным в этом сезоне оттенкам желтого цвета названия продуктов и блюд. Мы смеялись над этим за чаем на прошлой неделе. Полагаю, этот подарок — продолжение шутки.  — Марианна взглянула на Синджона.  — Я права?
        — Совершенно верно, миледи,  — произнес он, обворожительно улыбаясь.
        Марианна захлопнула книгу и прижала ее к груди.
        — Я должна придумать ответную шутку. Подождите немного.
        Уэстлейк снова опустился в свое кресло, когда дверь за Марианной закрылась.
        — Вы могли бы стать прекрасным шпионом, капитан Радерфорд. Вы быстро находите выход из ситуации. А провести мою жену очень непросто. Я боялся, что она учинит вам допрос с пристрастием и вы закончите свой день измученным до смерти человеком, без единой тайны за душой.
        Он постучал пальцем по голубой обложке книги, мистическим образом снова возникшей на столе.
        — Теперь я вижу, что вы такой же искусный шпион, как и…  — Граф замолчал, таки не назвав имени предшественника Синджона.  — Вы можете подождать ответа Марианны в холле,  — произнес Уэстлейк, давая понять, что аудиенция окончена.  — Надеюсь скоро услышать от вас какие-нибудь новости.
        Синджон уселся в холле и вздохнул. Он — шпион Уэстлейка, любовник Эвелин Реншо, заклятый враг Крейтона и общий для всех слуга. Малейшая ошибка в исполнении одной из этих ролей грозила катастрофой.
        Глава 28
        Старлинг открыл дверь, чтобы объявить о приезде Шарлотты, но та оттолкнула его, прежде чем тот успел заговорить, и поспешила в гостиную. Эвелин поднялась с дивана, и ее сердце сжалось при виде обеспокоенного лица сестры.
        Однако сначала Шарлотта обратилась к мисс Траск:
        — Пенанс, дорогая, ступайте на кухню и скажите кухарке, чтобы приготовила мне булочки со взбитыми сливками. Я ужасно проголодалась.
        Шарлотта огляделась.
        — А где твой лакей? Тоже сбежал?
        Эвелин вновь опустилась на диван.
        — Лакей выполняет мое поручение.
        Она взглянула на часы. Сэм скоро вернется, хотя до полночи ждать еще целых восемь часов. У Эвелин перехватило горло от сладостного предвкушения встречи.
        — Чему я обязана честью лицезреть тебя в своем доме?
        — А разве я не могу навестить свою сестру просто так, не подвергаясь допросу?  — оскорбилась Шарлотта.
        Эвелин вопросительно вскинула брови и ждала.
        — Вообще-то меня привели к тебе две причины. Я отчаянно нуждаюсь в твоей помощи. Но прежде должна спросить, что так огорчило Люси? Она собирается покинуть Лондон и отправиться в деревню. Сейчас, в самом разгаре сезона! Она спросила, не слышала ли я что о Филиппе, словно он осмелился бы написать мне! Люси не выходила из дома несколько дней и чахнет на глазах без мужского внимания.
        — Все это не имеет ко мне никакого отношения,  — спокойно произнесла Эвелин.  — Я понятия не имею, где Филипп. Может, Люси просто хочет немного побыть на свежем воздухе. За городом сейчас чудесно.
        Шарлотта фыркнула:
        — Люси безразлична любая погода, будь то холод или зной. А в деревне сейчас, кроме неотесанных крестьян, и нет никого. Она говорит, что должна повидать Филиппа. Ты уверена, что…
        Эвелин вздернула подбородок.
        — Абсолютно уверена.
        Шарлотта горестно вздохнула.
        — Знаешь, а я рада это слышать, несмотря на хандру Люси. Я страшусь возвращения Филиппа, если он вообще когда-нибудь вернется. Сомерсон говорит, что в «Уайтсе» вновь принимают ставки. Большинство джентльменов считают, что он мертв, и даже ты должна признать, что для всех будет лучше, если он…
        — Тебе в этом была так отчаянно нужна моя помощь?  — перебила сестру Эвелин.
        Интересно, какого цвета траурное платье предпочтут ее сестры: черное или желтое? Эвелин дотронулась до высокого воротничка платья из розового муслина. Сэм сказал, что ему нравится розовый цвет. Он напоминает ему ее…
        Эвелин с трудом сдержала улыбку, когда по этой части ее тела разлилось тепло, и вновь посмотрела на часы. Сегодня она придет в спальню первой и будет обнаженная ждать Сэма в постели.
        — Эви, ты меня слышишь? Я хочу попросить тебя об одолжении.
        Тон Шарлотты свидетельствовал о том, что это будет скорее приказ, нежели просьба.
        — Да?  — с надеждой спросила Эвелин.
        Возможно, Шарлотте нужно, чтобы мисс Траск вернулась в Сомерсон-Хаус. Пенанс взяла на себя обязанность спасти душу жены предателя, но Эвелин нашла собственное решение. У нее теперь был Сэм. Если бы мисс Траск оказалась сегодня утром чуть проворнее, она застала бы Эвелин в углу библиотеки с закинутыми на бедра лакея ногами. Наказание, которое придумали бы ей сестры за это прегрешение, оказалось бы пострашнее, нежели постоянное присутствие пронырливой компаньонки. Чем дольше Пенанс остается в Реншо-Хаусе, тем выше шанс, что она все же застанет Эвелин в объятиях Сэма.
        — Сводная сестра Сомерсона приезжает в город,  — произнесла Шарлотта таким голосом, словно возвещала о приближении эпидемии чумы.
        — Я не знала, что у него есть сестра.
        Шарлотта фыркнула:
        — Он редко о ней говорит. Ее мать — вторая жена покойного графа, а Сомерсон был уже взрослым, когда его отец женился на ней. Он не одобрял этого союза, ибо новоявленная графиня была почти его ровесницей, к тому же простушка без титула. Я преданная жена и посему не питаю к ней привязанности. После того как его отец умер, Сомерсон отправил сестру и ее мать в самое отдаленное из принадлежащих ему поместий. Он сделал это из милости, и мы все обрадовались такому решению. Однако вдова решила доставить нам хлопот и умерла.
        — О!..  — только и сказала Эвелин, которой не шли в голову приличествующие случаю слова.
        — Девчонка оставалась на попечении соседей, но потом те надумали привезти Каролину в Лондон и навязать ее нам. Судя по всему, они решили, будто Сомерсон пошутил, сказав, что они могут забрать ее себе. Он обязан выдать ее замуж. Мы не можем вывести ее в свет, поскольку она все еще носит траур, но что-то необходимо придумать.
        Эвелин закусила губу, вспомнив, сколь бессердечно муж Элоизы организовал ее собственный брак. Бедная Каролина. За руку сестры состоятельного графа разгорится нешуточная борьба, а она даже не сможет оспорить решения брата. Потому что Сомерсон упрям как бык, а Шарлотта и того хуже.
        — И что ты хочешь от меня?  — спросила Эвелин.
        Неужели Шарлотта собирается поселить девушку у нее? Единственная спальня, которую она сможет ей предоставить, та, где они обосновались с Сэмом. Эвелин поджала губы, собираясь дать решительный отпор.
        Шарлотта вздохнула:
        — Ты же знаешь, что у моей дочери дебют. У меня совершенно нет времени, чтобы развлекать эту скучную девчонку Каролину. Сомерсон говорит, ему потребуется несколько недель, чтобы подыскать ей подходящего мужа. Я приготовила для нее кулинарные книги, пособия по ведению хозяйства и благопристойному поведению в обществе. Даже журналы мод, чтобы она могла сшить себе несколько платьев. Мне известно, что леди, живущие в сельской глуши, очень любят подобные занятия, так как больше им нечего делать.
        Шарлотта замолчала, когда на пороге возник Старлинг с серебряным подносом в руках, на котором высилась горка сладких булочек со взбитыми сливками. Шарлотта облизнулась и сразу же забыла, о чем только что говорила. Она схватила одну булочку и тут же отправила ее в рот.
        — В любом случае мне необходимо чем-то занять девчонку. Я рассчитываю на доброту своих сестер.  — Она умоляюще заморгала.  — Не будешь ли ты так любезна устроить для нее небольшой званый ужин? Это займет Каролину на целый вечер.
        — Здесь?
        Эвелин представила, как будет шокирована выросшая в деревне девушка, услышав о связанном с именем Реншо скандале.
        — Присутствовать будут лишь сама Каролина и ее друзья из северного графства. Кажется, виконт с матерью. Они всю жизнь прожили в деревне и не поймут, что это не настоящий званый ужин. О, прости,  — поспешно добавила Шарлотта, заметив, как нахмурилась Эвелин.
        Когда-то Эвелин считалась самой завидной хозяйкой. Ее балы и званые вечера славились по всему Лондону, и от желающих заполучить приглашение не было отбоя. Похоже, ее сестры да и остальные представители высшего света забыли об этом.
        — Я лишь хотела сказать, что они вряд ли слышали о выпавших на твою долю трудностях, а когда обо всем узнают, девчонка будет уже замужем и отправлена в загородное поместье, где ей и место.
        Шарлотта положила в свою тарелку несколько булочек и принялась с удовольствием поедать их, словно уже выполнила поставленную перед собой задачу.
        — Как ловко,  — пробормотала Эвелин.
        — Я рада, что ты со мной согласна,  — проговорила Шарлотта с набитым ртом. Желтый сливочный крем обрамлял ее губы, делая похожей на подхватившую бешенство лисицу.  — Она приезжает на этой неделе. Полагаю, ей потребуется несколько дней, чтобы обустроиться. Итак, ужин состоится через… э… две недели.  — Шарлотта взяла с блюда еще одну булочку и целиком засунула в рот.  — Ты не беспокойся. Я попрошу Пенанс Траск все подготовить.
        Ногти Эвелин впились в колени, но она заставила себя улыбнуться:
        — Я сама обо всем позабочусь.
        Шарлотта пожала плечами:
        — Ну, раз тебе нечем больше заняться… Ты будешь последнюю булочку?
        — Наслаждайся. Ты же моя гостья!
        Эвелин намеренно сделала ударение на последнем слове, но Шарлотта ничего не заметила. Когда угощение закончилось, она поднялась с кресла.
        — Не буду больше тебя задерживать. Мне еще нужно заехать к бедняжке Люси и успокоить ее, а также нанести визит модистке. Моя служанка неправильно постирала платья, и они сильно сели. Ни одно из них на мне не сходится. Ты себе не представляешь, как мне не хватает мисс Траск, но я понимаю, что тебе она гораздо нужнее.
        — Уверена, она будет рада вернуться в Сомерсон-Хаус. Ее способности пропадают здесь без дела,  — намекнула Эвелин.
        Но Шарлотта уже плыла к дверям, раздувшись от количества съеденных булок и считая беседу законченной.
        Глава 29
        Синджон приводил в порядок фитильки дюжины ламп и упаковывал в корзины свечи, которые следовало отнести в каждую комнату. Густой аромат воска напоминал ему спальню, где они встречались с Эвелин. Запах воска перемешивался с ароматом ее духов и секса. Синджон взглянул на часы и постарался подумать о чем-нибудь другом.
        — Ее светлость пребывает в таком хорошем расположении духа в последнее время,  — заметила Мэри.  — Она подарила мне сегодня утром дюжину желтых лент и улыбалась при этом!  — Девушка похлопала по ленте, подвязанной под грудью.  — Я слыхала, что все до одной леди на балу у Сомерсонов были одеты в желтое. Я вам так скажу: бал пошел нашей госпоже на пользу. Я еще никогда не видела ее такой счастливой, как в последнее время.
        Синджон едва сдержал улыбку.
        Миссис Купер выкладывала на блюдо очередную порцию булочек.
        — Это точно. Ее светлость прямо вся светится, но это вовсе не от танцев, а от хорошей еды. Это от моих клубничных пирожных так румянятся ее щеки. Нет ничего лучше свежих яиц, масла и говяжьей отбивной.
        Синджон посмотрел на булочки, и его бурное воображение тут же нашло другое применение взбитым сливкам. Вот тогда Эвелин точно будет улыбаться.
        В кухне возникла Пенанс Траск.
        — Графине Шарлотте больше не понадобятся булочки. Она уехала.
        Миссис Купер испустила вздох облегчения и поставила поднос на стол перед слугами.
        — Не пропадать же добру! А ну-ка, Сэл, вскипяти чайник.
        — Мы обсуждаем хорошее настроение нашей госпожи, мисс Траск,  — сказала Мэри в попытке подольститься к компаньонке.  — Как вы считаете, что тому причиной?
        Пенанс зарделась от удовольствия.
        — Я полагаю, это моя заслуга. Я каждый день читаю ей отрывки из нужных книг. Они укрепляют ее разум и душу. А внутренняя сила тотчас же находит отражение на лице. Я изменила ход ее мыслей, вот и выражение лица поменялось.
        Губы Синджона задрожали от еле сдерживаемой улыбки. Знала бы мисс Траск, какое именно направление принимают в последнее время мысли Эвелин…
        Сэл поставила чайник на огонь.
        — Нет, только одно может заставить женщину светиться подобным образом,  — сказала она.  — Мужчина.
        Синджон едва не отрезал себе палец вместо обгоревшего фитиля.
        На кухне повисла тишина, которая спустя мгновение нарушилась хохотом.
        Миссис Купер фыркала, Энни хихикала, Мэри сдавленно прыскала в кулак, а Пенанс Траск громко смеялась.
        — Мужчина! Она целую неделю не выходила из дома. Да и визиты ей наносят одни лишь леди!  — Мисс Траск вытащила из кармана маленькую записную книжку.  — В понедельник ее светлость навестили графиня Уэстлейк и виконтесса Фрейн. Дважды заезжала графиня Элоиза, а сегодня утром моя собственная госпожа — леди Шарлотта. Ее визиты особенно целительны для леди Эвелин. Моя госпожа знает, как получить удовольствие от самых простых вещей…
        — Например, от фунта масла и двух пинт сливок,  — пробормотала миссис Купер, однако Пенанс не обратила на нее внимания.
        — У меня есть трактат, посвященный ценностям женской дружбы. Думаю, я должна прочитать леди Эвелин кое-какие выдержки из него…
        — А что вы скажете, Сэм?  — перебила Сэл, и взгляды всех присутствующих дам тотчас же устремились на лакея.  — Как думаете, почему леди Эвелин выглядит такой счастливой в последнее время?
        Сердце Синджона сжалось, когда он обвел взглядом лица находящихся в кухне женщин, однако никто из них не смотрел на него подозрительно.
        Если он расскажет им правду, они попадают в обморок. Или же назовут его лжецом. Ну кто поверит, что такая леди, как Эвелин, взяла в любовники простого слугу?
        — Мы наслаждались хорошей погодой и свежим воздухом,  — ответил Синджон.  — Ее светлость каталась верхом почти каждое утро.
        А вот по ночам она наслаждалась совсем иным родом скачек.
        По телу Синджона пробежала жаркая волна при воспоминании о нагой Эвелин в его объятиях, умоляющей двигаться быстрее.
        Синджон взглянул на Сэл, ожидавшую подтверждения своей мысли о том, что только мужчина может заставить женщину светиться. Сделать ее такой же, как Эвелин,  — прекрасной и любимой.
        Синджон удивился.
        Любовь? Наверное, существовало менее емкое слово, обозначавшее его чувства к Эвелин, но он никак не находил подходящего. Может, восхищение? Или уважение? Нет, ни одно из этих вежливых существительных не передавало всей гаммы ощущений.
        Появление Старлинга избавило Синджона от необходимости отвечать.
        — У меня чудесные новости,  — с улыбкой произнес дворецкий.  — Леди Эвелин устраивает в Реншо-Хаусе званый ужин!
        Миссис Купер взвизгнула, и ее лицо расцвело точно сад. Сначала стало розовым, потом приобрело оттенок фуксии, а уж потом и вовсе зарумянилось от удовольствия.
        — Когда?  — воскликнула кухарка.  — Сколько будет гостей?
        Она любовно погладила начищенную до блеска поверхность стола, словно это был холст, ожидающий, когда к художнику придет вдохновение.
        — Последний званый вечер был почти год назад. Нужно сходить к мяснику и договориться с ним насчет ножки ягненка! Это любимое блюдо леди Эвелин. Нам потребуются специи, а еще нужно послать кого-то за город за свежими фруктами и куропатками. Сколько потребуется дней, чтобы доставить лосося из Шотландии?
        — Дней шесть, если будет идти быстро,  — попытался пошутить Синджон, но его никто не услышал.
        — Мне ничего не сказали о празднике,  — фыркнула мисс Траск.  — Есть повод?
        — Еще какой! К графине Шарлотте приезжают родственники. Леди Эвелин любезно согласилась устроить ужин в честь их прибытия в Лондон,  — пояснил Старлинг.
        Любезно согласилась или была вынуждена согласиться?
        — А танцы будут?  — поинтересовалась Мэри.
        — А как насчет джентльменов?  — встряла Сэл.  — Гости всегда привозят с собой кучеров и лакеев.
        — Насколько я понял, за ужином будет не более шести человек,  — ответил Старлинг.
        Миссис Купер разочарованно опустила плечи.
        — Так мало! А я помню, когда семейным считался ужин, на котором присутствовало хотя бы пятьдесят человек.
        Мисс Траск сунула записную книжку обратно в карман.
        — Лучше мне вернуться наверх. Леди Эвелин наверняка попросит меня написать приглашения. Ведь я очень красиво пишу.
        — Это может подождать до завтра, мисс Траск,  — охладил ее пыл Старлинг.  — Ее светлость собирается уезжать. Сегодня она везет подарки в приют. Сэм, вы будете ее сопровождать. Понесете свертки.
        Синджон отер с пальцев масло, все еще раздумывая над тем, что заставило Эвелин устроить ужин и что за гости к ней приедут. Наверняка какие-нибудь скучные тетушки или кузины, натравленные на нее сестрами, искренне считающими, что действуют во благо.
        Синджон отправился готовить экипаж.
        Каким бы скучным ни был день, он все равно закончится наверху, в спальне, среди скомканных простыней.
        Молодой человек нахмурился. Мысли о встречах с Эвелин стали навязчивой идеей, не оставляя его ни на минуту. Ему становилось все труднее и труднее не дотрагиваться до нее и не целовать в течение дня.
        Даже сейчас, стоя на заднем дворе и поджидая экипаж, он испытывал совершенно неуместное возбуждение. Кажется, это стало его привычным состоянием, стоило только подумать об Эвелин, услышать ее голос, вдохнуть аромат ее духов в пустой комнате или подать ей завтрак. Сотни обыденных дел приобретали чувственный оттенок благодаря их с Эвелин тайне.
        К моменту встречи Синджон испытывал такой чувственный голод, что просто не в силах был сдержаться и набрасывался на Эвелин, словно сумасшедший. Они занимались любовью по дюжине раз за ночь, и все равно ему было мало.
        Он посмотрел на окошко их спальни, их маленького любовного гнездышка. Как долго это продлится? С Эвелин он продержался дольше, чем с любой другой женщиной. Несколько недель. Вскоре они устанут друг от друга. Ночей, проведенных вместе, будет все меньше и меньше.
        Найдет ли себе Эвелин другого мужчину? С каждым днем мысль об этом беспокоила Синджона все сильнее.
        Он вспрыгнул на запятки экипажа и подъехал к главному входу.
        Он не был собственником или ревнивцем. Обычно он начинал терять интерес к любовнице, окончательно завоевав ее.
        Но с Эвелин все было иначе. Ему было достаточно просто смотреть на нее спящую. Да и беседы с ней доставляли ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Ему хотелось знать, о чем она думает, хотелось прочитать малейшее изменение в выражении ее лица.
        Как же неудобно и опасно испытывать подобные чувства к женщине! Тем более если она жена предателя.
        Дверь отворились, и Эвелин начала спускаться по ступеням. Она поглядывала на Синджона из-под полей шляпки, стараясь не улыбнуться, а он думал лишь о том, как она красива и как сильно он ее хочет.
        Глава 30
        Эвелин старалась не смотреть на Сэма, придерживающего дверцу экипажа. И все же она чувствовала на себе его взгляд, заставляющий ее таять от желания. Эвелин ощущала запах шерсти, исходящий от его ливреи, и ей ужасно хотелось уткнуться лицом в его плечо, вдохнуть аромат его кожи, утонуть в его объятиях.
        Прикосновение их затянутых в перчатки рук было благопристойным и бесстрастным, но у Эвелин все равно перехватило дыхание. Она не удержалась и взглянула на Сэма в надежде прочитать в его глазах желание, но только еле заметно взметнувшаяся бровь говорила о том, что есть Эвелин и Сэм.
        Эвелин ощутила легкое разочарование, и ей стоило большого труда отпустить руку своего лакея и подняться в экипаж.
        Эвелин почувствовала, как экипаж немного накренился, когда Сэм взобрался на запятки. Точно так же проседала постель, когда он приходил к ней в полночь и покидал с рассветом.
        Чувственный вздох застрял в горле Эвелин. Насытится ли она когда-нибудь этим мужчиной? Она знаком приказала вознице трогать, и экипаж покатил по булыжной мостовой.
        Эвелин посмотрела на свертки с постельным бельем, рубашками и халатами, что помогли собрать ей Сэл и Мэри. Она лично отпорола монограммы Филиппа с манжет, испытывая при этом какое-то злорадное удовольствие. Распарывая стежок за стежком, она радовалась тому, что какой-то бедняк будет носить дорогие рубашки ее мужа. Как бы разгневался Филипп, узнав об этом!.. Эвелин жалела лишь о том, что не может с такой же легкостью разорвать узы, связывающие ее с мужем, расторгнуть брак, словно его никогда и не было.
        В последнее время Эвелин то и дело посещали мечты о небольшом коттедже на берегу моря с маленьким кусочком земли или о домике с соломенной крышей на берегу прозрачного ручья где-нибудь в сельской глубинке. Она прожила бы там остаток жизни вместе с Сэмом. Простое мирное существование. До тех пор пока она обнимает его по ночам и видит в течение дня, она счастлива.
        Эвелин посмотрела на массивное золотое кольцо на безымянном пальце. Оно было сродни кандалам, накрепко приковавшим ее к мужу. Эвелин сняла кольцо с пальца и удивилась тому, как легко и свободно она почувствовала себя без него.
        Она убрала кольцо в карман, вместо того чтобы снова надеть на палец.
        Синджон подал Эвелин руку, чтобы помочь ей сойти на землю, стараясь не обращать внимания на то, как она закусила нижнюю губу, ощутив его прикосновение, и на реакцию собственного тела.
        Низенький суетливый джентльмен сбежал по ступеням, чтобы встретить гостью. Он на ходу натягивал на себя сюртук из грубого домотканого сукна и бормотал под нос, как приятно ему видеть леди Эвелин. Из окон простого кирпичного дома на них смотрели бледные большеглазые дети.
        Синджон пожалел о том, что у него в кармане нет мелочи или леденцов, чтобы порадовать несчастных. Он широко улыбнулся, и дети бросились врассыпную.
        Он вытащил из экипажа тяжелый сверток.
        — Как вы щедры, леди Эвелин!  — закудахтал похожий на гнома джентльмен. Он посмотрел на Синджона и махнул рукой.  — Зайдите за угол, там есть дверь.
        Сам же он предложил Эвелин руку и повел ее по лестнице в дом.
        Синджон обогнул строение и увидел распахнутую настежь дверь. Внутри девочка подметала пол. Она равнодушно посмотрела на Синджона и его ношу и отставила метлу в сторону.
        — Идите сюда,  — безрадостно произнесла она, словно знала, что в свертке окажется то же, что и обычно — рубашки и старое постельное белье.
        А ведь ей наверняка хотелось найти там сладости и кружевные платья.
        Синджон последовал за ней по скудно освещенному коридору, прислушиваясь к детским голосам и приглушенным шагам. Здесь было не слышно ни смеха, ни пения. Негоже детям жить в таком мрачном месте, несмотря на то что они накормлены, обуты и одеты. Синджон вспомнил, как, будучи ребенком, проводил целые дни на улице — удил рыбу, плавал или бегал по лесам в такие же погожие весенние деньки,  — и пожалел, что живущие в приюте дети никогда не узнают такой свободы.
        — Сюда,  — позвала девочка, отодвигая в сторону занавеску, за которой скрывалась небольшая кладовая с полками и корзинами.
        Нитки, свисавшие с потрепанной занавески, коснулись его щеки и зацепились за шерсть ливреи, привлекая к себе внимание. Неужели такая нужда таилась в каждом углу?
        Синджон поднял голову и заметил, как блеснул состарившийся от времени шелк, потускневший и расползшийся на концах. Странная занавеска для такого места, как это. Интересно, где служила эта ткань, прежде чем уступить место новым современным драпировкам?
        Большинство представительниц высшего света заново обставляли свои дома каждый год, если позволяли средства, а если не позволяли, то раз в два года. Неписаный, но очень строгий закон, установленный леди, гласил: занавески в гостиной должны быть такими же неповторимыми, как и ее платья. В обществе считалось дурным тоном появиться в одном и том же платье более двух раз.
        Девочка развязала узел покрасневшими от работы руками и принялась сортировать содержимое. Белые простыни казались ослепительными в сером полумраке маленькой кладовки.
        Синджон по-прежнему стоял в дверях. Он вновь взглянул на занавеску и заметил богатую вышивку и некогда яркую бахрому по краям. Складки и отпечатки грязных рук виднелись там, где занавес использовали в качестве салфетки. Синджон разглядел также вышитые золотом буквы и провел по ним пальцем.
        Его желудок болезненно сжался.
        Он видел эту занавеску и раньше. Он отвязал удерживающий ее шнурок и отошел назад, чтобы рассмотреть получше.
        — Эй!  — хрипло крикнула девочка, оказавшись в темноте, но Синджон не услышал ее.
        Целая армия ангелов мщения и белых голубей кружила над головой грозного рыцаря в сверкающих серебряных доспехах. Он высоко поднял над головой меч, на клинке которого красовались латинские слова «чистота, отвага и победа».
        Синджон судорожно сглотнул, почувствовав, как у него подгибаются колени. Он видел это знамя прежде, встречался с этим рыцарем на поле боя. В ушах у него зазвучала барабанная дробь, а в теле отозвалось эхо шагов наступающей армии. Оглушающий треск мушкетных выстрелов и пушечных залпов смещался с криками умирающих.
        Синджон провел языком по зубам, ожидая ощутить острый привкус пороха. Но здесь Лондон, а не Испания. Он потер рукой глаза, но это был не сон.
        Синджон смотрел на знамя Карла Великого.
        Глава 31
        — Леди Эвелин!  — раздался знакомый голос, когда Эвелин собралась уже сесть в экипаж.
        Она обернулась и увидела Анну О’Нил.
        — Мисс О’Нил, как приятно вас видеть!
        — Я принесла рукоделие для самых маленьких.
        Она показала Эвелин пустую корзину. Анна выглядела измученной и уставшей.
        — Есть какие-нибудь известия о вашем брате?  — озабоченно спросила Эвелин.
        На лице Анны отразилось отчаяние.
        — Нет, он по-прежнему не пишет. Но есть новости, которые меня очень огорчили.
        Эвелин взяла руку женщины в свою.
        — Идемте, я отвезу вас домой в своем экипаже. А по дороге вы расскажете мне, что произошло.
        Сэм помог женщинам сесть в экипаж и закрыл за ними дверцу.
        Эвелин проводила его взглядом.
        — Мой лакей тоже служил в Испании, как и ваш брат. Он сказал, что некоторые солдаты слишком долго добираются до дома, поскольку боятся, что семья не примет произошедших в них перемен.
        По щеке Анны скатилась слеза.
        — В моем случае это не так. Я знаю, что Патрик ранен. Лорд Крейтон рассказал мне об этом, и я готова к ужасным шрамам, обезобразившим его. А вчера майор опять приезжал повидать меня.
        Эвелин сжала руку женщины.
        — Он узнал что-то новое?
        — Патрика ищет кто-то еще. И этот человек причинит ему зло,  — в ужасе округлив глаза, прошептала Анна.  — Этот человек — предатель. Патрик может дать показания против него. Он хочет убить Патрика, чтобы спасти собственную жизнь. Майор предупредил, что я должна быть очень осторожна, если он придет ко мне и начнет расспрашивать. Майор боится, что этот человек может заставить меня рассказать о местонахождении брата. Лорд Крейтон предложил разыскать Патрика и предоставить ему убежище до тех пор, пока тот предатель не будет пойман.  — Анна разразилась слезами.  — Но ведь я действительно не знаю, где он!
        Эвелин протянула Анне платок.
        — Майор попросил меня подумать, где может быть Патрик. Есть ли у него друзья, к которым он может обратиться за помощью? Но я ничего такого не помню. Я с ума схожу от беспокойства за брата и за себя.
        — Уверена, власти уже разыскивают этого предателя,  — попыталась успокоить подругу Эвелин.
        Судя по всему, охота за предателями стала теперь излюбленным национальным развлечением. Сколько таких негодяев, как Филипп, рыскает по городу, чтобы неожиданно напасть на Анну или Люси, или на нее саму? Эвелин вздрогнула.
        — Этот человек пытался связаться с вами?
        Анна покачала головой:
        — Нет, но я живу в таком страхе!.. Майор Крейтон сказал, что этого человека поймали, когда он продавал секреты французам. Сотни людей могли бы погибнуть, если бы Патрик и майор Крейтон не положили конец его проискам. Негодяй изнасиловал женщину и убил около дюжины патрульных, чтобы скрыть свое преступление!  — Анна задрожала всем телом и принялась комкать в руках платок.  — Это он ранил Патрика, попытавшегося убить его.
        По коже Эвелин побежали мурашки.
        — У вас есть слуги, которые могли бы защитить вас?  — спросила она.
        — Майор Крейтон оставил у меня своего человека.  — Голос Анны задрожал.  — Я не хочу показаться неблагодарной, но мистер Бассетт внушает мне не меньший ужас, чем предатель-офицер.
        Эвелин слишком хорошо понимала, что чувствует Анна. Она сама ужасно боялась возвращения Филиппа, но Сэм вселил в нее уверенность, и теперь она могла встретиться лицом к лицу с любой бедой.
        — Уверена, мистер Бассетт не желает вам зла, Анна. Майор Крейтон этого не допустит.
        Вскоре экипаж остановился у скромного жилища Анны О’Нил.
        — Энни, а как зовут того офицера, от которого предостерегал вас майор Крейтон?
        — Капитан Синджон Радерфорд,  — ответила Анна, содрогнувшись всем телом.  — Я буду молить Бога о том, чтобы он никогда не встретился на вашем пути, леди Эвелин.
        Дверца экипажа отворилась, и Сэм помог Анне спуститься на землю. Женщина взбежала по ступеням, испуганно оглядываясь по сторонам. Эвелин оставалось лишь молиться о безопасности своей подруги, и она вновь поблагодарила Всевышнего за то, что послал ей Сэма.
        Он нашел легендарное знамя Карла Великого.
        Он трогал его, держал в собственных руках. Синджон смотрел в заднее оконце экипажа, катящего по улицам Лондона, но видел перед собой лишь знамя. Эвелин случайно подарила его приюту несколько месяцев назад.
        Завтра у него выходной. Он вернется в приют и выкупит знамя.
        И что потом?
        У него в руках необходимая Уэстлейку вещь. И, стало быть, он свободен.
        Синджон помог подруге Эвелин выйти из экипажа и рассеянно поклонился. Эвелин улыбнулась ему, и его сердце сжалось.
        Ведь он мог уйти от нее в эту же самую минуту. Но вместо этого взобрался на запятки, и экипаж повез его в сторону Лондона.
        Свобода пришла к нему в самый неподходящий момент.
        Глава 32
        Сэм заставил Эвелин ждать целых полчаса, а потом появился в спальне с колодой карт в руке.
        Эвелин протянула к нему руки, но он лукаво улыбнулся и остался стоять рядом с кроватью.
        — Давай поиграем в карты.
        Эвелин высокомерно взглянула на своего лакея.
        — Я не желаю играть в карты, Сэм. Я хочу…
        Однако Сэм приложил палец к ее губам и одарил чувственным взглядом.
        — Тебе придется выиграть желаемое,  — прошептал он, вынимая из колоды даму и валета червей.
        — Я не играю в карты.
        Сэм склонил голову набок и улыбнулся, отчего по телу Эвелин прокатилась мощная волна желания.
        — Даже в вист? Обычно леди играют в вист.
        Сэм стоял вне пределов досягаемости, а Эвелин не собиралась с ним драться, чтобы заполучить в постель. Она горделиво вздернула подбородок.
        — Прекрасно! Признаюсь: я играла в вист. Именно этим ты хочешь сейчас заняться?  — Эвелин драматично осмотрелась по сторонам.  — Но нам потребуется еще пара игроков. Как думаешь, может, нам пригласить миссис Купер и Старлинга?  — Эвелин провела кончиком пальца по своему обнаженному плечу.  — Хотя они будут немного сконфужены, увидев, какая форма одежды требуется для игры.
        Сэм не обратил внимания на шутку. Может быть, потому, что он-то был полностью одет. Лишь сорочка немного расстегнута, являя взору Эвелин треугольник загорелой кожи. А она сама была обнажена под тонкой простыней. Понимал ли это Сэм? Эвелин позволила простыне упасть, обнажив одну грудь.
        Эвелин наблюдала за тем, как на нее упал взгляд Сэма и как его горло дернулось. Дрожь пробежала по телу Эвелин. Всего несколько недель назад она ни за что не осмелилась бы на столь смелую выходку. Но за последнее время она стала настоящим знатоком в том, что касалось искусства соблазнения. Эвелин выгнулась, предлагая себя Сэму. Он прерывисто задышал и так сильно сжал в руке карты, что едва не смял их. Эвелин уже подумала, что сейчас он бросит их на пол и забудет о них.
        Но Сэм закрыл глаза и заметно расслабился. Эвелин охватило разочарование.
        — Ты сильна в этом?  — спросил он.  — Я имею в виду вист.
        Голос Сэма охрип от желания, и он избегал смотреть на любовницу. Эвелин улыбнулась. Не хочет, чтобы его соблазнили? Она приняла вызов и позволила простыне упасть с другой груди. Затем подняла руки над головой, приподняла тяжелую копну волос и уронила ее на спину. Сэм едва сдержал стон.
        — Мы ставили на кон мелочь,  — произнесла Эвелин и, подхватив локон, провела его кончиком по ключице, а потом начала играть им с соском.  — Однажды я выиграла целых три фунта.
        Теперь Сэм смотрел на нее. По его лбу струился пот, а глаза потемнели от желания.
        — Иди сюда,  — позвала Эвелин,  — и я отдам тебе всю сумму.
        Сэма не нужно было просить дважды. Он со стоном опустился на колени, притянул Эвелин к себе и накрыл ее губы своими в неистовом поцелуе. Эвелин охнула, когда он взял ее восхитительные груди в ладони и ласкал до тех пор, пока соски не превратились в тугие бусины. Так-то лучше. Эвелин сладко вздохнула и принялась расстегивать пуговицы рубашки Сэма, желая поскорее дотронуться до его обнаженной кожи.
        — Эвелин,  — предостерегающе пробормотал Сэм, но она не обратила внимания и наклонила голову, подставляя шею для поцелуя.
        Эвелин просунула руку под рубашку и принялась чувственно гладить мускулистую грудь мужчины. Его сердце отчаянно билось под ее ладонью, и она испытывала настоящее наслаждение от того, что могла свести его с ума, заставить его испытывать такое же сильное желание, какое испытывала сама. Эвелин потянулась к поясу брюк, но Сэм перехватил ее руку.
        — Эвелин,  — пробормотал он и отстранился.
        — Да?  — резко спросила она.
        — А как насчет фараона[8 - Фараон — карточная игра.]?
        Итак, Сэм начал учить Эвелин игре в фараон, и она выиграла три первых кона. Они играли на поцелуи и ласки, поэтому Эвелин как никто другой была заинтересована в выигрыше.
        Затем игра усложнилась. Синджон бросал ей вызов, жульничал, боролся за каждое очко. Вскоре обычная игра в карты превратилась в захватывающее сражение, в котором игроки не соблюдали правил.
        Эвелин отчаянно жульничала. Например, прятала карты под одеяло, когда Сэм на мгновение отворачивался. Нет, она не одобряла такой стиль игры, просто ей очень хотелось обладать Сэмом, а тот обожал игры. Неужели он действительно не замечал ее неуклюжих попыток обмануть его или же позволял ей это намеренно, так как знал, что независимо от того, кто проиграет, удовольствие получат оба? Эвелин довольно быстро превратилась в завзятую картежницу, что доставило Сэму огромное удовольствие.
        Спустя две ночи он уже учил Эвелин играть в пикет, и ставки возросли. Только легкий поцелуй в щеку до тех пор, пока она не выиграет три кона подряд, В том, что касалось карт, Сэму не было равных. Если бы они играли на деньги, он давно бы выиграл у Эвелин дом, ее саму, экипаж, запряженный четверкой лошадей, и все остальное.
        Прошло три дня, и Эвелин вошла в спальню в предвкушении очередного сражения. Жаркие споры лишь придавали остроты их занятиям любовью.
        — Я хочу ввести новое правило,  — сказала Эвелин, пока Сэм зажигал свечи.
        Сэм лениво вскинул бровь.
        — Да? И какое же?
        Эвелин улыбнулась:
        — Если ты выиграешь, я раскрою тебе свою тайну. Если выиграю я — на вопросы будешь отвечать ты.
        Сэм поджал губы.
        — Думаю, это будет очень опасная игра.
        — А… Стало быть, у тебя есть темные тайны, которых ты не можешь поведать никому?  — поддразнила Эвелин.  — И что же это? Может, у тебя есть еще одна любовница или жена и пятеро детей? Или же ты скрываешь еще более страшные грехи?
        Эвелин подалась вперед и шутливо прошлась пальцами по груди Сэма.
        Она не верила, что он вообще способен грешить. Просто хотела услышать рассказы о его детстве, истории о том, как он воевал в Испании. Она впустила Сэма в свою жизнь. Он стал ее частью, и ей хотелось стать его частью тоже.
        Однако Сэм схватил ее руку, оторвал от своей груди и с силой сжал.
        — Перестань,  — произнес он.
        Странный огонь вспыхнул в глубине его серых глаз, и Эвелин нахмурилась. Что это было? Мука? Чувство вины? Сэм отвернулся, прежде чем Эвелин смогла разглядеть что-либо.
        Сомнения вонзились в ее сердце подобно острым зубам.
        — Ты действительно скрываешь что-то такое, о чем не можешь мне рассказать?
        — У всех есть тайны, которые нельзя поведать другим, Эвелин.
        Она взяла со стола колоду карт и протянула ее Сэму. Ее рука слегка дрожала, но ей очень хотелось выведать тайны Сэма.
        — Ты боишься?  — спросила она.  — Сдавай!
        Сэм отшатнулся. Эвелин видела, что он хочет отказаться, но решительно смотрела ему в глаза. Они сломали все моральные и физические барьеры, изучили тела друг друга, как свои собственные, но Эвелин было этого мало.
        Она ждала. Сэм наверняка сдастся, заключит ее в объятия и прогонит прочь неуверенность.
        Сэм мгновение смотрел на Эвелин и, казалось, собирался заговорить. Она затаила дыхание в ожидании признания, но Сэм покачал головой и еле слышно выругался. Потом он поднялся с постели и начал одеваться.
        — Что ты делаешь? Уходишь?  — не в силах поверить в происходящее, спросила Эвелин.
        Ее сердце сжалось. Неужели все происходящее между ними свелось лишь к сексу, к простому удовлетворению потребностей? Она не тронула сердце Сэма, как он тронул ее.
        Этот новый страх был во много раз сильнее того, который она испытывала на протяжении многих месяцев.
        Застыв от ужаса, Эвелин наблюдала за тем, как Сэм застегнул рубашку и направился к двери.
        — Ты не сможешь победить в этой игре, Эвелин. Ставки слишком высоки. Беспокойся о собственной совести, а не о моей. Не сомневаюсь, что в парке найдутся люди, которые с готовностью выслушают твое признание. Возможно, даже, им известно, где твой муж.
        Эвелин смотрела на Сэма, не в силах вымолвить ни слова. Его глаза источали холод, а лицо приобрело какое-то жестокое выражение.
        — Завтра званый ужин. День будет хлопотным, так что, думаю, нам обоим стоит хорошенько выспаться.
        Язык Эвелин прилип к нёбу. Она хотела остановить Сэма, позвать его назад, заставить забыть о глупой игре, но что-то ей помешало. Ужас? Нет, хуже. Замешательство.
        Она никогда ни в кого не влюблялась. Она даже не подозревала, что способна на подобное, до этого самого момента. Острая боль в сердце лишила ее дара речи, парализовала руки и ноги.
        Сэм захлопнул за собой дверь, оставив ее в одиночестве. Эвелин прислушивалась к его шагам, пока их звук не растаял в ночи.
        Она обхватила колени в тусклом круге света, отбрасываемого свечой. Простыня, на которой лежал Сэм, начала остывать. Рыдания застряли в горле Эвелин, а потом вырвались на свободу. Она зарылась лицом в подушку и полной грудью вдохнула аромат Сэма.
        Она влюбилась в человека, с которым не могла быть, и который воспринимал их роман как сиюминутное удовольствие. Она ничем не лучше Филиппа или Люси. При мысли об этом Эвелин охватило острое чувство стыда.
        Неужели теперь это станет образом ее жизни? Череда любовников, сменяемых в надежде обрести любовь, почувствовать что-то такое же захватывающее и восхитительное, как сейчас с Сэмом?
        Эвелин отерла слезы, встала с постели и нашла на полу халат. Она аккуратно застегнула несколько дюжин мелких жемчужных пуговок и завязала на шее атласные ленты. Гордая и неприступная леди Эвелин Реншо вернулась.
        Она посмотрела на дверь, страшась покинуть эту комнату. Завтра приедет сводная сестра Сомерсона, и перед ее приездом необходимо переделать сотню дел. Но сейчас Эвелин не могла думать об этом. Ведь перед ужином могло произойти столько всего ужасного. Сэм может уволиться. Или останется, но прекратит их отношения.
        А еще он может уйти, не попрощавшись, и она больше никогда его не увидит.
        Эвелин крепко закрыла глаза, не давая пролиться слезам. Она любит Сэма.
        Она с минуту стояла на верхней ступени лестницы в надежде, что Сэм еще вернется, но дом утопал в темноте, и Эвелин не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в свою одинокую спальню.
        Синджон лег в свою холодную постель. Сколько ночей прошло с того дня, когда он в последний раз спал здесь? Он уже привык чувствовать восхитительное тело Эвелин рядом с собой.
        Но она хотела выведать его тайны. А они ужаснее, чем она могла себе вообразить. Синджон не мог лгать ей. Он и так лгал каждый день. Но и открыть правды он тоже не мог.
        Он сел на постели и обхватил голову руками. Если у него еще осталось немного здравого смысла, он уйдет сейчас, посреди ночи, прежде чем Эвелин узнает правду о нем.
        Но он не мог сделать и этого.
        Синджон отвернул одеяло, закрывавшее матрас, под которым было спрятано знамя Карла Великого.
        Он мог бы отнести его Уэстлейку, но медлил. А вдруг с помощью этого знамени ему удастся купить Эвелин свободу? Навсегда освободить ее от Филиппа?
        Сегодня он едва не рассказал ей правду. Синджон мог бы сказать: «Я сын графа Холлиуэлла». Но не сделал этого. Отец отказался от него. «Я благородный капитан Синджон Радерфорд». Но это тоже не так. Он уже не капитан и отнюдь не благороден. Он преступник, за голову которого объявлено вознаграждение, и лишь Уэстлейк стоит между ним и виселицей.
        Синджон смотрел на знамя, и ангелы гневно воззрились в ответ, недовольные тем, что оказались в столь недостойном месте.
        — Я глупец,  — прошептал Синджон, но так и не смог признаться себе, насколько низко он пал, как сильно он хотел жить рядом с женщиной, которой не мог обладать.
        Он жил во лжи, любя ее и тем не менее продолжая за ней шпионить.
        Возможно, лучше всего будет использовать знамя, чтобы купить собственную свободу. Он мог отдать знамя Уэстлейку в обмен на свою саблю и вернуться на войну. Мог присоединиться к испанской армии или воевать на стороне Пруссии.
        А что, если он погибнет?
        По крайней мере, это будет достойная гибель, а не глупая смерть на виселице за то, чего он не совершал.
        Станет ли Эвелин оплакивать его?
        Глава 33
        Слуги сновали по дому, занятые приготовлениями к званому вечеру.
        Эвелин смотрела на изящно сервированный стол с дорогими тарелками с инициалами Филиппа, и едва сдерживалась, чтобы не разбить их о стену одна за одной.
        Вместо этого она обхватила себя за талию и с улыбкой благодарила своих преданных слуг.
        Она еще не видела Сэма, но у него скорее всего много работы. Думал ли он о ней? Придет ли он сегодня ночью в спальню, чтобы вымолить прощение? Впрочем, Эвелин знала, что такой человек, как Сэм, не из тех, кто о чем-либо умоляет.
        Да и леди тоже не извиняются перед своими лакеями.
        Так что же теперь делать?
        Шарлотта все же забрала мисс Траск к себе, и теперь Эвелин не обратила внимания, какое именно платье выбрала для нее Мэри. Только когда девушка начала застегивать пуговицы на спине, Эвелин поняла, что одета в желтое. Она понятия не имела, как называется этот оттенок. «Сухая палка» или «старая курица» — вот эти названия как нельзя кстати соответствуют ее настроению.
        — Вы такая красивая,  — решила приободрить хозяйку Мэри.
        В самом деле? Эвелин было все равно. Она чувствовала себя куском свинца или, вернее, пирита, поскольку нацепила на себя атласное платье безвкусного желтого цвета.
        Она заставила себя улыбнуться, хотя внутренне дрожала при мысли о том, что встретит Сэма в холле. А что, если она опозорится, разразившись слезами? Эвелин поджала губы. За целый день она не позволила пролиться ни одной слезинке, а теперь и подавно не время себя жалеть. Гости приедут с минуты на минуту, и у нее нет времени думать о том, что произойдет, когда часы пробьют полночь в маленькой уединенной спальне.
        Эвелин глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, выпрямила спину и вышла из своей комнаты.
        — Это будет восхитительный вечер!  — воскликнула графиня Элизабет, когда экипаж отъехал от Сомерсон-Хауса.  — Должна признаться, я с нетерпением жду встречи с Эвелин Реншо. Тогда я смогу всем рассказать, что была в гостях у скандально известной жены предателя!
        Каролина Форрестер посмотрела на свою подругу в полумраке экипажа, страшась предстоящего вечера.
        — Надеюсь, ты не станешь задавать ей неудобные вопросы, мама,  — произнес лорд Уильям, усаживаясь поудобнее.  — Не понимаю, почему ты так возбуждена. Есть множество более приятных способов скоротать вечер в Лондоне.
        — Тебе нравится в Лондоне?  — поинтересовалась графиня у сына.
        — Нет,  — скорчил кислую физиономию Уильям.  — Слишком много званых вечеров и несъедобного угощения.
        — И ни одной претендентки на руку и сердце,  — сочувственно протянула Каролина.  — Бедный Уилл.
        Уильям вздохнул:
        — Я вот думаю, не поздно ли будет отправиться в клуб к Сомерсону после ужина?
        Графиня игриво похлопала сына по руке.
        — Ты сегодня нас сопровождаешь. Только у тебя это не слишком хорошо получается. Ты даже не сказал Каролине, как чудесно она выглядит. Ты не заметил, что она сняла траур?
        Каролина удержалась, чтобы не коснуться желтой ленты, обрамлявшей лиф ее платья цвета сливок. Шарлотта настояла на этом цвете, который якобы поможет Каролине быстрее найти мужа.
        Несмотря на намек, Уильям упрямо промолчал.
        — А вы знаете, что меня снабдили целым списком правил?  — спросила Каролина и похлопала по сумочке.  — Шарлотта составила его для меня.
        — И что же это за правила?  — поинтересовался Уильям.
        — Прежде всего, я не должна упоминать имени Филиппа Реншо.
        — А о чем же тогда мы будем говорить за ужином?  — запротестовала Элизабет.  — Беседы о погоде не хватит даже на первое блюдо!
        Каролина пожала плечами и только потом вспомнила, что не должна этого делать. Второе правило гласило: никаких сельских манер. Это касалось широкой улыбки, топанья ногами и громкого смеха.
        — Сомневаюсь, что это будет такой уж большой проблемой, ибо третье правило как раз предостерегает против излишней болтливости…
        — Ты? Много говоришь? Из тебя слова не вытянешь, Каро,  — перебил девушку Уильям.  — Жаль, что ты не взяла с собой книгу.
        Однако Каролина пропустила остроту мимо ушей.
        — Каких еще правил тебе следует придерживаться?  — захотел знать Уильям.
        — Не петь. Даже если будут настаивать. Но уж если попросят, ограничиться одной или двумя песнями. Шарлотта записала названия.
        — А у леди Эвелин есть фортепьяно?  — спросила Элизабет.
        — Очевидно, есть, но, по словам Шарлотты, на нем не играли с тех самых пор, как случилось то, о чем нельзя упоминать.
        — То, о чем нельзя упоминать?  — переспросил Уильям.
        — Предательство, дорогой. Так завуалированно выразилась леди Шарлотта,  — пояснила Элизабет.
        — Предполагается, что я вообще ничего не должна об этом знать,  — прошептала Каролина, тепло улыбнувшись Уильяму.
        Хотя в экипаже было довольно темно, чтобы улыбка произвела на него должный эффект.
        — Насколько я поняла, в Реншо-Хаусе хранится богатая коллекция произведений искусства. Об этом тоже нельзя упоминать?  — спросила леди Элизабет.  — Надеюсь, коллекция не слишком обширна. Мне ведь дали задание в деталях запомнить убранство дома, и я не могу разочаровать своих подруг.
        — Интересно, что скандально известные леди подают на обед?  — спросил Уильям.
        — Может быть, сердца невинных людей?  — предположила Каролина.  — Или жертвенных агнцев?
        Уильям не обратил внимания на шутку.
        — А пускай, лишь бы были приготовлены должным образом,  — пробормотал он.
        — Ты только и думаешь, что о собственном желудке, Уильям!  — воскликнула леди Элизабет.  — Это напомнило мне время, когда твой брат спрятался в кладовке и съел половину ростбифа, приготовленного к обеду! Он почувствовал себя столь виноватым, что скормил вторую половину собакам, чтобы скрыть преступление. Кухарка подумала, что нас ограбили. Никогда не забуду выражение лица твоего отца, когда она ворвалась в гостиную и начала вопить в присутствии герцога и герцогини Уэлфорд…
        В голосе графини послышалась печаль.
        — Мы должны были тогда насторожиться. Пресечь дурную наклонность в зародыше. А теперь Синджон такой же предатель, как и Реншо,  — презрительно произнес Уильям.  — Я знаю, ты приехала в Лондон, чтобы разыскать его, но советую тебе забыть о нем. Мы с отцом вычеркнули его из своей жизни. Он принес семье слишком много неприятностей.
        Каролина закусила губу. Разве возможно забыть Синджона? Сногсшибательного, обворожительного Радерфорда, который предпочел сбежать на войну, лишь бы только не жениться на ней вопреки надеждам обеих семей… Каролина скучала по нему так же, как и его мать. Она вздрогнула, увидев злобное выражение лица Уильяма. Как можно так ненавидеть собственного брата? Она наклонилась и пожала руку графини.
        — Синджон мой сын. Он не мог совершить того, в чем его обвиняют. Я чувствую это сердцем, Уильям.
        — Говорят, он изнасиловал женщину, предал своих подчиненных и продал военные секреты французам. Это уже не детские шалости, за которые журят и оставляют без ужина. Он взрослый мужчина. Он даже не написал нам, чтобы рассказать собственную версию событий.
        — Но ведь твой отец сжег письмо от него, даже не распечатав.
        — И правильно сделал.
        — Отец отказался от него, но только не я, Уильям. Только не я.
        Каролина едва сдержала улыбку. Она тоже не отказалась от Синджона. Да, они не стали мужем и женой, но она по-прежнему любила его как брата. Или как деверя. Каролина с надеждой взглянула на Уильяма.
        Но тот смотрел на Реншо-Хаус, словно ожидал, что с крыши спрыгнет предатель.
        — Я вижу, мы приехали.
        Адам Уэстлейк откинулся на бархатные подушки в своем экипаже. Он с нетерпением ждал званого вечера в Реншо-Хаусе. Если ему повезет, хозяйка дома потеряет бдительность и проговорится относительно местонахождения своего беглого супруга. Хотя надеяться на это не следует. Эвелин так же осторожна и скрытна, как он сам.
        — Я удивлена, что ты с такой готовностью согласился поехать на ужин к Эвелин,  — нарушила молчание Марианна.
        — Почему? Я помню Эвелин как прекрасную хозяйку. И готовят у них восхитительно. Уверен, вечер получится приятным.
        — Ты прав. Главное, не приедет ни одна из ее сестер. Только представь, что нам пришлось бы слушать их нескончаемую болтовню.
        — Даже тебе не удалось бы вставить словечко,  — поддразнил жену Адам.  — А кстати, кто будет? Ты сказала, что это какие-то родственники Сомерсона.
        — Ужин устраивается в честь его сводной сестры леди Каролины Форрестер. Она путешествует со своей компаньонкой графиней Холлиуэлл и ее сыном.
        Адаму вдруг показалось, что галстук его вот-вот задушит.
        — Ты сказала… Холлиуэлл?  — сдавленно спросил он.
        — Да, а что тебя так удивило?
        Семья Синджона Радерфорда приедет на ужин?
        Интересно, знал ли об этом Синджон? И если знал, то почему не предупредил? Адам побагровел. Марианна пересела к нему, когда он закашлялся, и начала хлопать его по спине.
        — Да что с тобой такое? Хочешь, я попрошу кучера повернуть домой?
        — Со мной все будет хорошо, как только ты перестанешь меня бить, Марианна.
        Граф поправил сюртук, взял себя в руки и привычно улыбнулся жене. Только Марианну трудно было обмануть.
        — Почему тебя так шокировало упоминание о графине Холлиуэлл?  — спросила она.  — Или ты удивился, услышав имя ее сына, виконта Мирса? Ты что-то о них знаешь?
        — Никогда с ними не встречался,  — поспешно ответил Адам.  — Мире присутствовал на многих званых вечерах, но мы не были представлены друг другу.
        — Я слышала, его брата обвинили в предательстве.
        Галстук вновь принялся душить Адама.
        — Его вина еще не доказана. По крайней мере, я так слышал.
        Марианна фыркнула.
        — Филипп тоже не предстал перед судом, но ведь мы оба знаем, что он виновен, не так ли? Ты думаешь, Эвелин пригласила графиню, чтобы ей посочувствовать?
        Подозревала ли Эвелин, что Сэм Карр и скандально известный капитан Радерфорд — один и тот же человек?
        Что скажет графиня, когда увидит собственного сына? Адаму оставалось лишь надеяться, что у Радерфорда хватит ума не попасться гостям на глаза. Сообщила ли леди Эвелин слугам, кто именно придет на ужин?
        Адам закрыл глаза.
        Грядет настоящая катастрофа.
        Глава 34
        Эвелин дошла до гостиной, так и не встретив Сэма. Она не увидит его до тех пор, пока их взгляды не встретятся в столовой. Сможет ли она узнать по его глазам, как он себя чувствует, о чем думает? Эвелин подошла к буфету, чтобы проверить запасы портвейна и хереса.
        Херес для леди, портвейн для джентльменов. Филипп предпочитал бренди — напиток предателей.
        Теперь, когда он не появлялся в этом доме, Эвелин не подавала французских напитков.
        Когда дверь открылась и вошел Сэм, ее пальцы с силой впились в графин.
        Она надеялась, что его прислала сюда кухарка, чтобы выяснить что-то насчет вина или соусов, но когда взглянула в его потемневшие искренние глаза, поняла, что его приход не имеет ничего общего с предстоящим ужином. Надежда лишила Эвелин способности дышать, когда Сэм направился к ней. Она поставила графин назад и приготовилась к тому, что сейчас произойдет.
        — Я хотел увидеть тебя перед тем, как приедут гости. Я хотел сказать кое-что.  — Сэм посмотрел на желтое платье Эвелин.  — Что это на тебе надето?
        — Не нравится?  — Эвелин не могла придумать ничего более умного.  — Это подарок моей сестры. Платье очень стиль…
        Сэм быстро поцеловал свою госпожу. Его прохладные решительные губы проглотили остаток фразы. Внизу живота Эвелин зародилось желание. Ослабевшая от радости, она вынуждена была схватить Сэма за руки, чтобы не упасть.
        — Можешь встретиться со мной наверху?
        — Сейчас?  — охнула Эвелин.  — Но ведь гости приедут с минуты на минуту!
        Ей хотелось пойти с ним. О, как ей хотелось заставить весь мир подождать. Ее тело превратилось в расплавленный мед при мысли об этом.
        — Просто поговорить.
        В голосе Сэма не было даже намека на страсть. По коже Эвелин побежали мурашки. Значит, это не просто примирение. Все обстоит гораздо серьезнее. Сэм намеревался оставить ее. Кровь Эвелин заледенела в жилах, и она закрыла глаза.
        — Эвелин, прошу тебя. То, что я должен сказать, не может подождать.
        Эвелин убрала руки с рукавов Сэма и отвернулась, чтобы скрыть смятение.
        — Я… не могу.
        Она видела отражение Сэма в стеклянных дверцах буфета. Он выглядел расстроенным, даже раздраженным. Эвелин ничего не могла поделать. Она лишь стояла, пытаясь взять себя в руки.
        Филипп оставил ее, не сказав ни слова на прощание. Она просто проснулась утром и обнаружила, что он ушел. И не было ни душераздирающей сцены, ни отвратительных слов. Но сейчас Эвелин не могла этого вынести. Только не в случае с Сэмом. Она с силой обхватила себя за талию, желая обернуться и умолять его остаться. Однако достоинство и страх не позволяли ей заговорить.
        — Эвелин, пожалуйста. Ты хотела узнать о моем прошлом…
        Сэм замолчал, судорожно сглотнул и посмотрел на дверь.
        — Оно так ужасно?  — спокойно спросила Эвелин, оборачиваясь.
        Сэм смотрел в пол, сжав руки в кулаки. Он тщательно следил за своим лицом, на котором не отражалось ни единой эмоции, которая могла бы дать Эвелин подсказку. Ее сердце упало. Она смотрела на незнакомца.
        На незнакомца, в которого она столь неосмотрительно влюбилась. Эвелин хватило бы пальцев на одной, затянутой в перчатку цвета масла, руке, чтобы перечислить то, что она знала о Сэме. Солдат, рыцарь, любовник, лакей и… Она сжала пальцы так сильно, что атлас платья протестующе затрещал.
        Она ничего не знала об этом мужчине.
        Раздался тихий стук в дверь, и Сэм поспешно отошел в сторону, когда в столовой возник Старлинг. И Эвелин едва удержалась от желания обхватить себя руками.
        — Приехали первые гости, миледи. Граф и графиня Уэстлейк. Сэм, миссис Купер нужна помощь. Вам лучше спуститься на кухню,  — распорядился дворецкий.
        Кровь прилила к лицу Сэма. Он не отрывал от Эвелин взгляда даже теперь, в присутствии дворецкого. Он молча умолял ее уделить ему хоть минуту. Но как она могла теперь, когда приехали гости? Да и сможет ли она вынести то, что он собирается сказать ей на прощание? Эвелин еле заметно покачала головой и отвернулась.
        На скулах Сэма заиграли желваки, тем не менее, он поклонился и вышел из столовой. Эвелин закрыла глаза, не в силах смотреть, как он уходит. Ее желудок болезненно сжимался, а нервы были натянуты, точно струна. Ну и как она будет есть и поддерживать приятную беседу?
        В столовую вплыла Марианна — ослепительная в платье из сиреневого шелка. Ее сопровождал супруг в торжественном черном сюртуке и белоснежной сорочке.
        — Святые небеса, Эвелин, что на тебе надето?  — повторила Марианна слова Сэма.  — Ты решила пошутить?
        Эвелин заставила себя обворожительно улыбнуться:
        — Да, конечно. Оно как нельзя кстати подходит к третьему блюду миссис Купер — суфле из цыпленка.
        Эвелин оставалось лишь надеяться, что на третье будет именно цыпленок. Сейчас у нее совершенно вылетело из головы все меню.
        Потому что Сэм собирается уйти.
        Лорд Уэстлейк растерянно улыбался. Эвелин видела, как его взгляд блуждает по столовой, останавливаясь на темных углах, как если бы он искал кого-то. Может быть, Филиппа?
        — Не хотите ли выпить, милорд?  — спросила Эвелин.
        Она обернулась, чтобы попросить Сэма налить в бокал хереса, но того не оказалось на привычном месте возле двери. Вместо него там стоял Старлинг. А Сэм внизу носил кастрюли с супом, раздумывая над тем, как сказать хозяйке о своем уходе.
        Внезапно Эвелин почувствовала себя ужасно одинокой в компании друзей.
        — Графиня Холлиуэлл, виконт Мире и леди Каролина Форрестер,  — торжественно объявил Старлинг, сияя от удовольствия.
        Ведь в Реншо-Хаусе снова принимали гостей.
        Взгляд серых глаз графини Элизабет порхал по комнате, точно встревоженный воробей, а потом наконец остановился на Эвелин.
        У виконта Мирса оказались такие же светлые, как у матери, волосы. Он напоминал Эвелин кого-то. Что-то знакомое проскальзывало в манерах и походке.
        К счастью, Каролина Форрестер совсем не походила на своего сводного брата Сомерсона. Ее красота, судя по всему, и была причиной неприязненного отношения к ней Шарлотты.
        — Как мило, что вы пригласили нас, леди Эвелин,  — произнесла графиня, когда дамы обменялись реверансами.
        При этом Эвелин ощутила некоторое беспокойство, заметив, с каким неподдельным любопытством горят глаза гостьи.
        Очевидно, леди Элизабет знала, что находится в гостях у самой скандально известной женщины Лондона. Похоже, Эвелин обречена идти по жизни, неся на плечах бремя вины Филиппа. Она заставила себя гостеприимно улыбнуться:
        — Мне очень приятно познакомиться с вами.  — Эвелин отвернулась от пристального взгляда графини.  — Леди Каролина, нравится ли вам гостить в Сомерсон-Хаусе?
        Каролина зарделась. Светившаяся в ее глазах радость смогла бы растопить даже камень.
        — Да, очень, благодарю вас,  — почтительно ответила она, а Эвелин подумала о том, чем занимается сейчас Шарлотта.
        — С момента нашего приезда в Лондон у нас совсем не было свободного времени. Хотелось осмотреть все достопримечательности,  — вступила в разговор графиня, а потом повернулась к Марианне.  — Возможно, вы посоветуете нам какое-нибудь развлечение, графиня Уэстлейк?
        В глазах Марианны вспыхнули огоньки.
        — Ничто не доставит мне большего удовольствия! Скажите, а виконт Мире будет вас сопровождать? Уверена, Уэстлейк обрадуется…  — Заметив, как сошлись на переносице брови Адама, Марианна замолчала.  — Я буду рада составить вам компанию.
        — Уильям говорит, что уже все видел. Ведь он приехал в Лондон в самом начале сезона,  — ответила Каролина.
        — Ужин подан,  — чуть тише, чем прежде, объявил Старлинг.
        После этих слов все отправились в столовую, оказавшись при этом в неловкой ситуации: джентльменов оказалось гораздо меньше, чем дам. Все, кому Эвелин посылала приглашения, включая и ее собственных сестер, отказались приехать, сославшись на то, что уже были приглашены в другое место. Поэтому теперь за столом присутствовали лишь шесть человек.
        Эвелин улыбнулась, когда гости заняли свои места. Марианна оживленно беседовала с графиней Элизабет, поэтому остальным не нужно было придумывать тему для беседы.
        Эвелин кивнула Старлингу, только и ждавшему команды к подаче первого блюда.
        Вечер шел своим чередом. Все было идеально.
        Только Эвелин никак не могла дождаться, когда он закончится.
        Глава 35
        Синджон держал тяжелую супницу, пока миссис Купер наполняла ее черепаховым супом. Она также приготовила крем-суп из цветной капусты для тех, кому не нравился черепаховый суп, подаваемый на большинстве великосветских обедов.
        — Леди Эвелин должна угощать своих гостей тем, что сейчас популярно в обществе,  — пояснила кухарка.  — Это так же важно, как и ее наряд. Все будут смотреть, нюхать и пробовать. Ее гости приедут домой и расскажут своим служанкам и лакеям об угощении, а те побегут докладывать обо всем на кухню. Завтра к вечеру подробности меню станут известны всему Лондону.
        Раз уж не было свежих новостей о Реншо, чтобы подать их к чаю, пусть сплетники довольствуются описанием кушаний в его доме. Синджон нес одну супницу, а за ним следовали Энни и Сэл со второй супницей. Старлинг беспокойно переминался с ноги на ногу перед дверью столовой.
        — Еду будем подавать мы с Сэмом,  — обратился он к служанкам и распахнул дверь.
        — Могу я спросить, как называется этот оттенок желтого?  — спросила у кого-то Марианна Уэстлейк, и глаза Синджона округлились помимо его воли.
        — Моя кузина Лотти называет его «мед».
        Синджон замер как вкопанный, узнав голос леди. Он едва не уронил супницу.
        Каролина Форрестер — его Каролина — сидела по левую руку от Эвелин. Она начала поворачивать голову, заслышав стук посуды, и Сэм затаил дыхание. Через секунду их глаза встретятся и…
        — Леди Каролина, а вы уже видели зверинец в Тауэре?  — подал голос Уэстлейк, сразу же завладев вниманием Каролины.
        Она одарила графа улыбкой, и Синджон был спасен. Пока.
        — О да, я ездила туда с графиней Элизабет на прошлой неделе.
        Графиня Элизабет? Только не его мать! Взгляд Синджона упал на безмятежный профиль матери. Она украсила уши и шею фамильными рубинами Холлиуэллов. Синджон вновь остановился и смотрел на нее во все глаза, но она даже не обернулась. Она замечала слуг лишь в том случае, если они делали что-то не так.
        Синджон крепче сжал ручки супницы и обжег ладонь. Его глаза наполнились слезами, и крышка задребезжала подобно клацанью зубов. Старлинг предостерегающе сдвинул брови и подтолкнул Синджона к столу.
        — «Мед»… Какое вкусное название для обозначения оттенка,  — продолжала меж тем Марианна.  — А на Эвелин «куриный бульон».
        — Суфле,  — поправил жену граф.
        — Да, милорд, одежда леди имеет огромное значение,  — произнесла леди Элизабет тоном, до боли знакомым Синджону.
        Он даже почувствовал аромат ее духов, когда подавал суп.
        Он оглядел столовую. Его брат тоже был здесь. Сидел рядом с Марианной и выглядел при этом таким же занудливым и напыщенным, как всегда. Синджон прочитал вопрос в глазах Уэстлейка и ответил еле заметным пожатием плеч.
        Он взглянул на Эвелин, но та не смотрела в его сторону, превосходно играя роль гостеприимной и элегантной хозяйки.
        Она и понятия не имела, что обедает с его семьей.
        Синджон поставил перед ней тарелку с супом и еле слышно кашлянул, но Эвелин не подняла глаз. Синджона охватило разочарование, и он едва сдержался, чтобы не встряхнуть ее как следует. Он пытался рассказать правду, но Эвелин отказалась слушать. А теперь слишком поздно. Не так он хотел представить ей настоящего себя.
        Шок убьет ее. Синджон поблагодарил Бога, что здесь не было его отца.
        Уильям поднял бокал.
        — Будьте любезны еще рейнвейна,  — произнес он, глядя прямо на Синджона и не узнавая его.
        Неужели он изменился столь сильно, что даже родной брат его не узнает? Боль и облегчение смешались в груди Синджона, когда Старлинг, видя его нерешительность, наполнил бокал виконта. Коротко кивнув, дворецкий отослал Сэма на его привычное место у двери, дожидаться перемены блюд.
        Синджон стоял в тени и наблюдал за матерью. Сколько лет прошло с ее последнего визита в Лондон? Его отец терпеть не мог «напудренных дураков», а это означало, что старый граф очень давно не был в Лондоне и не знал, что парики вышли из моды. Уильям слишком много пил и пытался вовлечь Уэстлейка в разговор об охоте.
        Синджон усмехнулся. Если бы Уилл знал, какой охотой увлекается Уэстлейк, он бы в страхе убежал из этой комнаты и спрятался бы под первой же попавшейся кроватью.
        Уэстлейк умело отвлекал присутствующих от стоявшего возле двери слуги. Его лицо даже побагровело от напряжения. Знал ли он о том, кто именно приглашен на ужин? Будь он проклят, если знал или думал, что может использовать семью Синджона, чтобы еще крепче привязать его к себе.
        Синджон перевел взгляд на Каролину. Она нежно и смущенно поглядывала на Уильяма, как когда-то на него. Синджон посмотрел на ее руку, в надежде увидеть знак помолвки, но на пальцах Каролины не было украшений. Взглянув на Эвелин, Синджон понял, что никогда не обрел бы счастья с Каролиной, и чувство вины перед этой девушкой немного померкло. Пусть попытает счастья с Уильямом.
        Синджон передал тарелки из-под супа стоявшей за дверью Энни, и та отнесла их на кухню. А тем временем в столовой появился Старлинг со вторым блюдом — умело приготовленным на пару лососем, окруженным толстыми креветками.
        Разнося угощение, Синджон обошел свою мать, так как знал, что она не любит рыбу, и в столовой тотчас же повисла тишина: все заметили промах лакея. Если бы Синджон не держал в руке тяжелый поднос, он ущипнул бы себя за собственную глупость. Каролина подняла глаза, и он ощутил, как к щекам прилила краска.
        — Леди Каролина! Вы любите театр?  — выкрикнул Уэстлейк.
        — Я, к примеру, предпочитаю оперу,  — встрял Уильям и с улыбкой посмотрел на Эвелин, которая тепло улыбнулась в ответ.
        Синджон ощетинился, с трудом удерживаясь от того, чтобы не швырнуть устрицей в брата или в Эвелин. Он хотел, чтобы ее взгляды предназначались только ему, а она ни разу не взглянула на него за весь вечер.
        Он положил в тарелку Эвелин устриц, наклонившись так, чтобы вдохнуть аромат ее духов и ощутить на своей щеке ее волосы. Синджон легонько дунул ей в ухо, и пальцы Эвелин крепче сжали ножку бокала: она почувствовала его присутствие.
        Интересно, как они теперь будут разговаривать? Синджон был готов к тому, чтобы рассказать о себе правду и объяснить, почему оказался вне закона, опустив свою связь с Уэстлейком.
        Теперь, после того как он прислуживал за столом собственной семье и не сказал при этом ни слова, признаваться будет труднее. Но что он мог сделать?
        Внесли третье блюдо — сочные куски цыпленка, кролика и ветчины, и Марианна улыбнулась:
        — Соус одного цвета с твоим платьем, Эвелин! Какая же ты остроумная!
        Каролина и леди Элизабет переглянулись, сбитые с толку лондонскими нравами.
        — Надеюсь, дамы скоро устанут придумывать «съедобные» названия для своих нарядов,  — вздохнул Уэстлейк.  — Как думаете, что войдет в моду на следующий год? Названия птиц? Животных?
        — Леди и так уже носят мех и перья,  — вяло вставил Уильям.  — Как насчет овощей?
        — Овощи тоже съедобны,  — пробормотал Уэстлейк, и тема исчерпала себя.
        Никто не обращал внимания на Синджона, раскладывавшего по тарелкам французские блюда: спаржу, цветную капусту в сливочном соусе, картофель, приправленный мятой горошек.
        Старлинг несколько раз посылал его на кухню, чтобы принести еще вина, чистые тарелки или следующее блюдо. И каждый раз Синджону хотелось задержаться в винном погребе и успокоить нервы с помощью какого-нибудь крепкого напитка. А вместо этого он возвращался в столовую, пытался поймать взгляд упрямицы Эвелин и выполнял свою работу. Никто из присутствовавших не обращал на него внимания.
        Синджон вспомнил лакеев в поместье отца. Он улыбался им, когда они клали ему в тарелку очередную порцию говядины или картофеля, и они подмигивали в ответ. Его мать наверняка упала бы в обморок, если бы он подмигнул ей, подкладывая в тарелку любимой спаржи.
        Миссис Купер то и дело приставала к нему с расспросами: «Ну как? Им нравится? Что они говорят?» — но Синджон не знал ответов. Он их придумывал, приукрашивая, как только мог. Как только гости уедут, он найдет возможность объясниться с Эвелин. К счастью, неожиданного воссоединения семьи у нее на глазах не произойдет.
        Синджон настолько успокоился, что едва не посвистывал, неся в столовую блюдо с пирожными. Абрикосовые тарталетки — излюбленное лакомство Уильяма, а Каролина обожает слоеные пирожки с фруктовой начинкой и бисквиты с заварным кремом.
        — Нет ли у вас каких-нибудь связей в штабе конногвардейского полка, лорд Уэстлейк?  — обратилась к графу его мать, когда Синджон в очередной раз вошел в столовую.  — Я приехала в Лондон, чтобы разыскать своего младшего сына. Он служил под началом герцога Веллингтона в Испании, но я уже давно не получала от него известий…
        Сердце Синджона замерло в груди. Он с удивлением посмотрел на мать и прочитал в ее глазах крайнее беспокойство. Появление десерта было пропущено из-за беседы.
        — Покиньте столовую и войдите снова,  — проинструктировал дворецкий Синджона, но тот не мог сдвинуться с места.
        Глубокая печаль в глазах матери заставила его прирасти к полу.
        — Сэм!  — прошипел Старлинг и потянул его за рукав.
        Тарелка соскользнула с подноса, и бисквит шлепнулся прямо на колени графу Уэстлейку.
        На мгновение в столовой повисла гробовая тишина. А потом события начали разворачиваться с небывалой скоростью.
        Каролина подняла голову и узнала стоявшего у стола человека.
        — Син!  — воскликнула она.
        Марианна Уэстлейк принялась собирать крем с брюк супруга.
        — О нет, не грех, леди Каролина, всего лишь небольшая оплошность. У Адама замечательный камердинер, и ему не составит труда отчистить…
        Леди Элизабет ошеломленно охнула, поднялась со своего места и беззвучно указывала пальцем на Синджона. Синджон передал пустой поднос дворецкому и подхватил ее, когда она лишилась чувств.
        Уильям схватил его за руку.
        — Что ты делаешь, болван? Немедленно отпусти мою мать!  — приказал он.  — Да какой слуга осмелится…
        Синджон гневно взглянул на брата, и тот сразу же его узнал.
        — Господи, Синджон, ты — слуга? Простой лакей? Неужели тебе недостаточно того позора, что ты уже навлек на нашу семью?!
        Ошеломленный взгляд Уильяма блуждал по ливрее Синджона.
        Синджон же перевел взгляд на Эвелин. Она единственная смотрела на него так, словно никогда прежде не видела. Ее лицо было таким же белым, как крем, размазанный по штанам Уэстлейка. Смятение и боль промелькнули в ее глазах, прежде чем она отвернулась и надела на себя маску равнодушия.
        — Отнесите графиню в гостиную, Сэм,  — приказал Старлинг.
        — Сэм?  — переспросила Каролина.
        Синджон бросил на нее уничижающий взгляд в попытке заставить замолчать.
        — Синджон, что все это значит?  — спросила она.
        Синджон почувствовал на себе взгляд Эвелин. «Синджон…»,  — она беззвучно произнесла его имя, а потом, осознав наконец, кто он такой и в чем обвиняется, едва не лишилась чувств.
        Она окинула взглядом гостей и только теперь заметила сходство. Ее зеленые глаза осуждающе потемнели. Синджон умоляюще посмотрел на нее, но она отвернулась.
        — Отнесите графиню наверх. Старлинг, пусть Мэри принесет нюхательную соль и теплое одеяло,  — приказала Эвелин, беря ситуацию в свои руки и стараясь не выдать своих истинных чувств.
        Синджон подхватил на руки свою бесчувственную мать, но Уэстлейк преградил ему путь.
        — Она скорее всего вновь лишится чувств, если увидит вас,  — пробормотал он.  — Лорд Уильям! Позаботьтесь о своей матери.
        Подхватывая мать, Уильям не сводил глаз с брата.
        — Мы думали, ты в Испании.
        — Был,  — ответил Синджон.
        Но с объяснениями можно пока подождать, хотя вопросы читались в глазах всех присутствующих. Кроме Эвелин. Ее глаза не светились любопытством.
        В них отражалось лишь его предательство.
        Глава 36
        — Как вы это допустили?  — спросил Уэстлейк.
        Они с Синджоном уединились в библиотеке, пока остальные приводили в чувство леди Элизабет. Синджон понятия не имел, как объяснили произошедшее на кухне.
        Он посмотрел на графа.
        — Я? Я не знал, что моя семья приедет на ужин. Вы должны были меня предупредить.
        Уэстлейк одернул перепачканный сюртук.
        — Я тоже не видел списка гостей. Только по пути сюда жена сообщила мне…
        Синджон рассмеялся.
        — Ей известно больше, чем вам, милорд.
        Уэстлейк покраснел.
        — Но как вы могли ничего не знать?
        В глазах Синджона вспыхнул гнев.
        — Я всего лишь лакей. Вернее, был таковым. Вы советуетесь со своими слугами, кого пригласить к обеду? Мне лишь сказали, что приедет сводная сестра Сомерсона. Я и представить не мог, что речь идет о Каролине.
        — Теперь вы больше не слуга. Вас уволили. Я слышал, как леди Эвелин приказала Старлингу освободить вас от должности.
        Синджон закрыл глаза.
        — Я непременно должен поговорить с ней перед уходом.
        Уэстлейк подошел к небольшому столику у стены, взял в руки графин, поднял крышку и поморщился.
        — Херес.  — Он водрузил крышку на место.  — Подождите пару дней. Мы придумаем правдоподобное объяснение, и вы сможете извиниться. Мне необходимо подыскать другого лакея…
        Синджон поднялся с кресла.
        — Нет.
        Уэстлейк высокомерно вскинул бровь. Синджон просто сочился гневом, а его руки сжались в кулаки.
        — Оставьте ее в покое, Уэстлейк, иначе я вышибу вам все зубы!
        Выражение лица графа не изменилось.
        — Мне по-прежнему нужна информация и…
        — Я знаю, где это проклятое знамя!
        В библиотеке повисла оглушающая тишина.
        — Надеюсь, вы поведаете мне детали?  — прервал наконец молчание Уэстлейк.  — Вы вообще собирались рассказать мне об этом?
        Дверь распахнулась, прежде чем Синджон успел ответить, и в библиотеку вошел Уильям.
        — Ты во что это вздумал играть, Синджон? Посмотри, что ты сделал с матерью! Я уж не говорю о том, как расстроена Каролина! За подобные выходки вызывают на дуэль.
        — Дуэли запрещены, милорд,  — пробормотал Уэстлейк.  — Кроме того, он ваш брат.
        — Отец отказался от него!  — рявкнул Уильям.  — Я хочу, чтобы ты исчез, прежде чем мать придет в себя. Я скажу, что ей все померещилось. Рыба была несвежая. Если ты не уйдешь из этого дома сию же минуту, я попрошу, чтобы тебя арестовали за предательство.
        — Вообще-то дело обстоит совсем не так, как может показаться со стороны, лорд Мире,  — предостерегающе произнес Уэстлейк.
        — Значит ли это, что он невиновен?  — фыркнул Уильям.
        — Кажется, ты разочарован,  — усмехнулся Синджон.
        — Мама сказала, что должно быть какое-то объяснение.
        — А отец?
        — Он не хотел больше тебя видеть. И запретил упоминать твое имя.
        В библиотеку вошел Старлинг.
        — Прошу прощения, милорды. Графиня Холлиуэлл хочет видеть сына.
        Синджон сделал шаг вперед, но Уильям схватил его за руку.
        — О нет. Ты и так причинил много бед для одного вечера. Я заберу ее домой. А ты сможешь навестить нас завтра.
        С этими словами он вышел из библиотеки.
        — Мне собрать ваши вещи, сэр?  — натянуто спросил Старлинг.
        — Нет, мистер Старлинг. Я сам. Где леди Эвелин?
        Старлинг поджал губы.
        — Она не примет вас. Мне даны указания выпроводить вас насильно, если потребуется.
        Маленький пожилой дворецкий Эвелин был настроен решительно.
        — Я соберу свои вещи,  — сказал Синджон.  — Не принесете ли лорду Уэстлейку виски?
        Вместо того чтобы спуститься к себе в каморку, Синджон поспешно поднялся по ступеням.
        Через день или два всему Лондону станет известна его история, включая Крейтона. Поэтому ему необходимо немедленно повидать Эвелин.
        Он остановился перед дверью маленькой спальни. Из-за двери не доносилось ни звука, не пробивалось света, но Синджон знал, что она там.
        Он медлил. Наверное, ему стоило уйти прочь, оставить ее в покое, но чувство вины отравляло его душу, заставляя стоять перед дверью, держась за ручку.
        Он обязан объясниться перед Эвелин.
        И предостеречь.
        Глава 37
        Эвелин знала, кто войдет, прежде чем открылась дверь.
        Предательски скрипнула половица в коридоре — звук, которого она с таким нетерпением дожидалась на протяжении многих ночей и которого так боялась теперь.
        Он вошел и закрыл за собой дверь. На нем не было больше парика и ливреи, и Эвелин почувствовала, как ее сердце превращается в камень. Они не были больше любовниками, не были равными по положению. Он был офицер, а не солдат. Джентльмен, а не слуга. Сын графа.
        И предатель.
        Он с непроницаемым лицом ждал, что Эвелин заговорит первой. Ждал ли он, что она закричит или заплачет? Но она не доставит ему такого удовольствия. Ну как случилось, что она во второй раз связалась с предателем?
        — Тебя послал Филипп?  — спросила Эвелин.
        Синджон поморщился.
        — Нет. Господи, Эвелин, нет!
        Синджон направился к Эвелин, но она встала с кровати и посмотрела на него так, что он не осмелился сделать ни шага больше. Волна знакомого томления зародилась в душе Эвелин, но она подавила ее усилием воли.
        — Я бы рассказал правду перед ужином, если бы ты дала мне возможность.
        Голос Синджона звучал гневно, но он не имел на это права. Эвелин прищурилась.
        — Какую правду? Единственная правда состоит в том, что ты лгал мне. Ведь ты, как я понимаю, Синджон Радерфорд?
        Непривычное имя обожгло язык.
        — Да. Герцогиня Элизабет моя мать, а Мирс — брат.
        Брови Эвелин взметнулись вверх.
        — А еще ты предатель, насильник и лжец. Лорд Крейтон предостерегал меня от общения с тобой,  — сказала она.
        — Он солгал,  — устало ответил Синджон.  — Эвелин, я…
        Но она не позволила ему закончить.
        — И ты еще смеешь обвинять кого-то во лжи? Син — подходящее для тебя имя! Твоя душа так же черна и уродлива, как…  — Эвелин даже сейчас не смогла произнести имени своего мужа вслух. Только не здесь.  — Мне следовало запереть эту комнату.
        — Незачем лицемерить, Эвелин! Тебе было все равно, кто я такой,  — осуждающе произнес Синджон.
        Но ей было не все равно. Она выбрала его и не хотела никого другого. Только его. Эвелин дрожала от гнева, смешанного с сожалением или ощущением потери. Она не знала названия тому ужасному чувству, которое грозило захлестнуть ее с головой.
        — Ты выбрала меня, потому что я был твоим слугой. Ведь это так удобно — иметь любовника под рукой. Надо же, у всемогущей и неприступной Эвелин Реншо тоже есть сердце и способность испытывать страсть.
        Ну неужели он никогда не замолчит? Каждое слово точно нож вонзалось в сердце Эвелин.
        — Мое сердце свободно,  — храбро солгала Эвелин.  — Ты ничего для меня не значил. У моих сестер есть любовники. Так почему у меня не может быть? С тобой было приятно отвлечься от проблем. Спасибо тебе за это. Я должна тебе сколько-то?
        Синджон прищурился, и Эвелин разглядела в глубине его глаз нечто такое, от чего у нее перехватило дыхание. Может, это была боль? Она задела его за живое, отомстила за свое разочарование. Только вот привкус мести оказался слишком горек.
        — Я пришел сюда не для того, чтобы спорить. Я хочу тебя предупредить, Эвелин. Филипп очень опасен. У него много врагов, и они не остановятся ни перед чем, чтобы получить желаемое.
        — Ах да, француз в парке. Как давно это было?  — с сарказмом спросила Эвелин.  — Неужели ты в самом деле думаешь, что я не смогу жить без твоей защиты?
        Эвелин набрала полную грудь воздуха, чтобы прогнать Синджона прочь, но он подошел ближе. Эвелин ощутила исходящий от него аромат шерсти, сахара и мужского тела. Она влюбилась в этот аромат. Во рту у Эвелин пересохло, и она забыла, что собиралась сказать.
        Синджон взял ее за плечо, и это невинное прикосновение поразило Эвелин, точно разряд молнии. Она сбросила его руку, отошла на шаг назад и вложила в свой взгляд все презрение, на какое только была способна.
        Синджон опустил руки, стараясь выглядеть безобидным и невинным.
        Но это было не так.
        — Эвелин, клянусь, я расскажу тебе все, но только не сегодня. Я уйду, а завтра приду к тебе снова.
        — Нет. Я не желаю вас больше видеть, мистер Радерфорд. Или мне стоит назвать вас капитаном? Видишь, я даже не знаю, как к тебе обращаться.
        — Зови меня Синджоном.
        Эвелин вздернула подбородок.
        — Не думаю, что это удачная идея.
        — Тогда я навещу тебя через несколько дней. Эвелин, после того, что было между нами, я заслужил возможность объясниться.
        Да как он смел говорить об их отношениях так, словно они что-то для него значили? Эвелин гневно посмотрела на него, но не увидела в ответном взгляде гордости. Синджон выглядел таким же искренним и надежным, как всегда.
        Эвелин почувствовала, как верхушка возникшего в ее груди айсберга начала понемногу таять. Должно быть, Синджон это тоже почувствовал.
        — Ты могла бы прислать записку, когда почувствуешь, что готова меня выслушать. Я остановлюсь у…
        Синджон осекся, словно не знал, что сказать дальше.
        — Я не желаю этого знать. Мне нет до этого никакого дела. Я не хочу, чтобы меня снова одурачили и предали.  — Эвелин отвернулась.  — Мне все равно, куда ты пойдешь. Надеюсь, что в тюрьму или в ад.
        Синджон долго стоял у Эвелин за спиной, но она отказывалась оборачиваться. Она отсчитывала секунды, дрожа всем телом. Если Синджон помедлит еще немного, она разразится слезами. Она уже чувствовала, как они обжигают ей глаза, и боролась с ними всеми силами.
        Наконец Синджон ушел, тихонько притворив за собой дверь, а Эвелин подождала, пока его шаги затихнут в коридоре.
        Эвелин отерла скатившуюся по щеке слезу и легла в постель. Из-за сегодняшнего происшествия скандал вокруг ее имени разгорится с новой силой. Жена предателя повинна в новых грехах. Теперь сплетни не стихнут никогда. Эвелин не вынесет насмешек, когда рядом с ее именем возникнет имя еще одного предателя.
        Ей необходимо уехать из Лондона. Шпионы последуют за ней и в Линвуд, если захотят.
        Нет причины ждать. Любовника у нее больше нет. У нее теперь вообще ничего нет.
        Глава 38
        Она самая упрямая и сложная женщина из тех, кого он когда-либо встречал, думал Синджон, пакуя вещи в своей каморке.
        А еще Эвелин очень ранима. При мысли о том, что ей грозит беда, желудок Синджона болезненно сжимался.
        Он достал из тайника знамя. Ему здесь больше не место, как и самому Синджону.
        Синджон снял ливрею, зашил знамя под подкладку и собрал оставшиеся вещи. Их было не слишком много. Ботинки, несколько чистых рубашек и носовых платков. Ненавистный парик он оставил на кровати.
        Шепот прекратился, едва только Синджон вошел на кухню, и все присутствующие воззрились на него. Старлинг злился. Сэл выглядела ошеломленной. Энни была сбита с толку, а в карих глазах Мэри читался вопрос. Миссис Купер рыдала. Про ее восхитительную стряпню никто даже не вспомнил, настолько шокирующим было происшествие. Интересно, что им всем сказал Старлинг?
        — Мы должны кланяться?  — спросила Мэри у дворецкого.
        Старлинг поджал губы.
        — Нет, не думаю. Здесь, на кухне, он все еще один из нас. И не станет одним из них, пока не уйдет из этого дома.
        Синджон поклонился присутствующим.
        — Для меня было честью познакомиться со всеми вами.
        — Я провожу вас до двери, милорд,  — произнес Старлинг.
        — А вы…  — начала Энни, заставив Синджона остановиться и посмотреть на нее.  — Вы в самом деле убили в Испании женщину?  — выпалила девушка.
        Синджон покачал головой:
        — Нет, Энни. Я никогда не причинил бы вреда женщине. Я был просто солдатом.
        Шумно выдохнув, Энни кивнула.
        Синджон в последний раз поднимался по ступеням, сопровождаемый Старлингом.
        — Мистер Старлинг, однажды вы попросили меня защитить леди Эвелин.
        — Ну и что с того?  — недовольно проворчал дворецкий.
        — Она все еще нуждается в защите. Если ей потребуется моя помощь, пошлите за мной.
        Старлинг запыхтел, точно возмущенный голубь, но Синджон продолжал на него смотреть. Наконец дворецкий отвел взгляд, однако мятежно выпятил подбородок, не желая разговаривать.
        Мать, Уильям и Каролина уехали. Уэстлейк ждал на крыльце.
        — Полагаю, вам лучше отправиться в Декурси-Хаус, поскольку вам негде пока жить,  — натянуто произнес Уэстлейк.  — Учтите, моя жена сидит в экипаже, поскольку отказалась ехать домой без меня.
        Синджон криво усмехнулся:
        — Меня поджарят на гриле в качестве десерта?
        Уэстлейк слегка покраснел.
        — У всех присутствовавших сегодня на ужине имеются вопросы, Радерфорд. И ответы на некоторые из них весьма опасны.
        Синджон повернулся и посмотрел на дворецкого.
        — Ну вот, Старлинг. У вас есть мой адрес, если я вдруг понадоблюсь. Я буду гостить у графа Уэстлейка.
        — Мы в вас не нуждаемся,  — процедил сквозь зубы дворецкий и отвесил поклон.  — Доброй вам ночи, милорды.
        Он захлопнул дверь, оставив Синджона в неприветливой темноте на крыльце дома Эвелин.
        Глава 39
        — Я должна поблагодарить вас, капитан Радерфорд, за самый интересный ужин из тех, на которых я побывала в последнее время,  — произнесла Марианна Уэстлейк, когда экипаж отъехал от Реншо-Хауса.  — Обслуживание было безупречным. Правда, до тех пор, пока вы не опрокинули пирожные на колени Адама.
        — Благодарю вас, графиня,  — ответил Синджон.
        — Я хотела сказать, что если бы вдруг Адаму пришлось подавать торт или пирожные, он не справился бы лучше.  — Марианна немного помолчала, прежде чем напасть.  — Так скажите, неужели все, что я о вас слышала, правда?
        — Марианна, большинство из того, что печатается в бульварных листках, настоящая ложь,  — буркнул Уэстлейк.
        — Тогда позволь ему рассказать правду,  — возразила Марианна.  — Ты же не думаешь, что я пущу в свой дом насильника и предателя, не задав при этом ни одного вопроса?
        Синджон поморщился, услышав о себе такое, а Уэстлейк гневно вздохнул.
        — Поскольку он будет нашим гостем, не могла бы ты предоставить ему хоть какое-то личное пространство и поверить на слово?
        — Я с радостью расскажу вам правду, графиня, потому что я невиновен,  — произнес Синджон.
        — Надеюсь, это будет версия, подходящая для ушей леди, капитан,  — предостерегающе произнес Уэстлейк.
        — Стало быть, ты уже все знаешь, не так ли, Адам? Включая «неподходящую» версию?  — спросила Марианна.
        Синджон ощутил, как краска прилила к его лицу, но Уэстлейк ничего не ответил.
        — Надеюсь, ты постараешься мне объяснить, почему офицер и сын благородного человека работал лакеем в Реншо-Хаусе.
        — Неужели у него не может быть никаких тайн?  — возразил Уэстлейк.
        — Только не в сложившихся обстоятельствах! Не обращайте внимания на моего мужа, капитан. Я прекрасная слушательница и даже смогу дать вам дельный совет.
        — А поскольку ты такая же прекрасная хозяйка, как и слушательница, то не забудешь, что капитан Радерфорд работал весь день и скорее всего предпочтет крепкий сон, а не длительный допрос.
        Экипаж остановился перед Декурси-Хаусом, и с лестницы тотчас же сбежал лакей, чтобы открыть дверцу. Синджон внимательно посмотрел на него. Интересно, какие тайны хранят слуги Уэстлейка под своими ливреями? Этот мог оказаться профессиональным убийцей или шифровальщиком, например.
        — Я могу подождать и до утра, капитан. А вот Адам расскажет мне все, что знает, уже сегодня вечером. Мы завтракаем в девять. Что вы предпочитаете: кофе или чай?
        — Кофе. Благодарю вас, графиня,  — пробормотал Синджон.
        Марианна Уэстлейк наверняка лично вытащит его из постели за шиворот, если он осмелится не явиться к столу вовремя.
        — Хорошо. Я немедленно проинформирую Норкотта и напомню ему, что вы больше не лакей, а уважаемый гость, которому поверили на слово до завтрака. Доброй вам ночи.
        Синджон поклонился, и они вместе с Адамом проследили, как Марианна поднимается по лестнице.
        — Моя жена никому не расскажет о вашем местонахождении. Полагаю, вы сами знаете, что ей можно рассказать?
        — Я не стану лгать,  — устало ответил Синджон.
        Он и так слишком преуспел в этом в последнее время.
        — Надо ли мне напоминать, что моей супруге неизвестно, какого рода поручения короля я выполняю?
        — В таком случае я вообще не упомяну о вашей роли во всем, что со мной произошло.
        Они вошли в просторный холл, и Норкотт поклонился обоим, не выказав удивления при появлении Синджона в новом качестве. Адам передал дворецкому свой плащ и повернулся к Синджону.
        — Не хотите выпить перед сном?  — спросил он.
        — Если не возражаете, милорд, я отправился бы спать. У меня был слишком тяжелый лень. Спокойной ночи.
        Поднимаясь по ступеням вслед за Норкоттом, Синджон чувствовал на себе прожигающий насквозь взгляд хозяина дома. Он знал, что тот смотрит на небольшой саквояж в его руках. Не там ли находится легендарное знамя? Синджон поправил куртку и продолжал идти.
        Он оказался в этом доме лишь потому, что у него находится необходимая Уэстлейку вещь. Дворецкий отворил дверь в просторную, красиво обставленную спальню, и Синджон поблагодарил его кивком головы.
        И все же тюрьма останется тюрьмой, даже если в ней стоит кровать с пуховой периной, а на окнах висят бархатные занавески.
        Глава 40
        Филипп очень страдал без своего роскошного экипажа. Ведь путешествие в убогой колымаге, в которой он оказался по случайности, было не просто неудобным, а ужасающим. Роскошный экипаж остался в поместье, подготовленном Филиппом для его венценосного кузена, но агенты Наполеона нагрянули столь неожиданно, что ему пришлось спасаться бегством на первой попавшейся повозке.
        После пяти дней непрерывной изматывающей езды ему, наконец, удалось избавиться от своих преследователей. Филипп был уверен, что они отыщут его снова, и когда это произойдет, лучше иметь при себе знамя.
        Филипп потянулся за серебряной фляжкой, лежавшей рядом с ним на сиденье, и сморщился, ощутив отвратительный кислый запах налитого в нее дешевого вина. Лучшего нельзя было добыть на убогом постоялом дворе.
        На протяжении нескольких месяцев он прятался в Дорсете. С того самого дня, когда провалился его план похищения и казни французского короля. После этого Филипп был объявлен вне закона. Никому и в голову не пришло, что он прячется практически на виду у всех, поэтому Филипп наслаждался роскошью, предназначавшейся для его французского кузена.
        Агенты Наполеона отыскали его раньше англичан. Они ворвались в дом, убили дворецкого, ранили в колено камердинера, по-французски требуя сказать, где находится Филипп Реншо и где спрятано знамя Карла Великого. Губы Филиппа тронула ледяная улыбка. Его слуги ни слова не понимали по-французски. Они не знали, кто такой Филипп Реншо и о каком знамени идет речь. Для них он был лорд Эленуар.
        Филипп не из тех, кого легко поймать. Ему приходилось убегать и от более профессиональных ищеек. А в последний раз он и вовсе сбежал от преследователей с пулей в плече. На этот раз он улизнул по туннелю, проложенному под домом.
        Филипп считал, будто поступил очень умно, украв знамя. Оно гарантировало ему безопасность. Если бы Наполеон его обманул, французы никогда не увидели бы своего священного боевого флага. Он дал императору два обещания и ни одного из них не выполнил. Людовик XVIII нашел надежное убежище в Англии, поэтому завоевать французский трон Наполеону будет весьма затруднительно. Филипп обещал императору свою бесконечную преданность в обмен на титул, принадлежавший его деду, но предал Наполеона, украв знамя.
        Филипп вылил остатки вина в окно. Они с Наполеоном не доверяли друг другу. Отличавшиеся жестокостью, они оба хотели лишь одного — собственной славы и успеха. А патриотизм для тех, у кого за душой больше ничего нет.
        Он прибыл в Лондон с наступлением темноты и сначала проехался по широким улицам Вест-Энда мимо величественных особняков маркизов и графов, где был некогда почетным гостем. Сейчас, в разгар сезона сливки общества развлекались до утра. Интересно, о нем все еще говорили, или же его звезда закатилась с появлением более свежего скандала?
        — Остановите здесь,  — приказал Филипп, постучав по крыше.
        Откинувшись на спинку сиденья, он смотрел на темный фасад своего собственного дома. Здесь царила тишина. Лишь в окне спальни Эвелин мерцала единственная свеча.
        Почему она спала со светом? Боялась его возвращения или, наоборот, ждала?
        Филипп подождал еще полчаса, но свет так и не погас. Он нетерпеливо спрыгнул на землю.
        — Подождите меня здесь и ни с кем не заговаривайте,  — приказал он вознице.
        Филипп вошел через парадный вход. В конце концов, это его дом. Он улыбнулся. Возможно, даже, он продаст его, не известив Эвелин. Уж тогда с ее лица наверняка сойдет это выражение спокойствия, которое всегда так его раздражало.
        Ноздри Филиппа задрожали, едва только он отворил дверь. В доме пахло духами Эвелин. После побега мужа она стала здесь полноправной хозяйкой. Филипп вошел в гостиную и направился к графину с бренди, но споткнулся и упал.
        Он немного постоял, чтобы глаза привыкли к темноте, и еле слышно выругался. Жена переставила мебель. Филипп упал, налетев на маленький стульчик, которого здесь раньше не было. Он поднял его с пола и поставил на прежнее место к стене.
        Филипп налил полный стакан бренди, осушил его одним глотком и едва не закашлялся.
        — Херес!  — прорычал он себе под нос и швырнул бокал о стену.
        В тусклых отсветах уличных фонарей вино потекло по обоям, подобно блестящим струйкам крови.
        Прежде чем войти в библиотеку, Филипп предусмотрительно зажег свечу. Он самодовольно улыбнулся, когда увидел, что Эвелин не осмелилась переставить мебель и здесь, а потом огляделся по сторонам. Прежде всего, ему нужна была картина, что висела над камином. Этот портрет известной актрисы очень ценился знатоками высшего света. Когда-то ему предложили за портрет ничтожную сумму, но теперь, когда слухи о нем наводнили Лондон, он выручит за него гораздо больше.
        Филипп поднял свечу повыше, и его рот наполнился слюной при мысли о том, что сейчас он снова увидит роскошную грудь своей любовницы.
        Однако со стены на него грозно взирал покойный граф Тилби — отец Эвелин. Филипп отшатнулся. Гордо и властно сдвинутые брови графа напоминали ему выражение лица Эвелин. Как же Филиппу хотелось сорвать со стены портрет тестя! Но нельзя. Шум разбудит слуг. Интересно, здесь ли еще Старлинг? Так же ли он предан, как и раньше? Когда Филипп закончит свои дела здесь, он непременно прикажет дворецкому отнести вещи в экипаж.
        Филипп пробежался взглядом по полкам в поисках наиболее ценных книг из своей коллекции. Первую — сборник венецианских гравюр — он нашел сразу. Филипп провел кончиками пальцев по изображению пышнотелой проститутки и бросил взгляд на сопровождавшее рисунок стихотворение непристойного содержания. Это было самое любимое из его сокровищ. Филипп положил книгу на стол и стал разыскивать другие под неодобрительным взглядом Тилби.
        Только остальных книг не оказалось на месте.
        Филипп принялся осматривать полки внимательнее, но не заметил ни одного знакомого корешка.
        — Сука,  — пробормотал он.
        Нет, Эвелин не осмелилась бы избавиться от них. Скорее всего, она просто куда-то их спрятала, чтобы они не попались на глаза кому-то из гостей. Филипп подошел к лестнице. Картины, украшавшие ранее стены, исчезли или были заменены другими. Эвелин постаралась избавиться от малейшего воспоминания о нем.
        Филипп остановился на верхней ступеньке, сгорая от желания направиться прямиком в комнату жены, вытащить ее за волосы из постели, заставить признаться, куда она дела его сокровища, и еще раз доказать, что он по-прежнему хозяин этого дома.
        Однако вместо этого Филипп направился в свою собственную спальню и вздохнул с облегчением. По крайней мере, здесь все осталось на своих местах. Комната выглядела так, будто он покинул ее только вчера. Сюртуки, как и прежде, висели в шкафу, а галстуки и сорочки ждали своего часа в ящиках комода.
        Филипп вошел в гардеробную. Халата не было видно, а на тумбочке стоял пустой таз, и не было ни одного полотенца. Даже любимое им ароматное мыло исчезло.
        Филипп открыл стоявший здесь же шкафчик, и у него перехватило дыхание. И здесь ни единого полотенца, ни единой простыни. Пустые полки словно насмехались над ним. Филипп протянул руку, но его пальцы коснулись прохладного дерева.
        Знамени не было.
        Филипп застонал и вновь в отчаянии оглядел помещение. Затем вернулся в спальню и начал обыскивать ящик за ящиком.
        Одно дело убрать картины и заменить бренди на херес. Но тут речь шла о жизни и смерти. Ярость бушевала в груди Филиппа. Он схватил одну из сорочек и разорвал ее пополам. Тонкая ткань жалобно затрещала.
        Черт бы побрал Эвелин! Она не имела права что-либо менять. Она его жена, его собственность. Ему придется напомнить ей, кто здесь хозяин.
        Филипп Реншо вышел из своей спальни и направился прямо по коридору к комнате Эвелин.
        Дверь была не заперта, и он рванул ее на себя. Филипп редко заходил сюда. Да и то лишь для того, чтобы обзавестись, наконец, наследником и не дать Эвелин расслабиться ни на минуту Она ненавидела его ночные визиты, и это доставляло Филиппу какую-то извращенную радость. Он схватился руками за полог и рванул его в сторону.
        Однако вопреки его ожиданиям Эвелин не подскочила от ужаса. Ее кровать была пуста, и Филипп удивленно смотрел на нетронутое белое покрывало.
        — Ее светлости здесь нет, милорд,  — раздался за его спиной знакомый голос, и Филипп обернулся.
        Старлинг, его преданный дворецкий, стоял на пороге.
        Хотя нет, не такой уж преданный, судя по тому, что в грудь Филиппа уперлось дуло его же собственного пистолета, предназначенного для дуэлей.
        — Это я вижу и сам, Старлинг. Отдайте мне пистолет сейчас же и скажите, где она.
        Старлинг переминался с ноги на ногу, не в силах ослушаться приказа.
        — За домом следят, милорд.
        Филипп почувствовал, как его желудок болезненно сжался. Он и так сильно рисковал, придя сюда, и уж никак не ожидал ослушания, а тем более угроз. Филипп нашел в себе силы насмешливо улыбнуться:
        — Так, может, мне спросить у соглядатаев, где моя жена?
        — Ее нет. Она уехала на званый вечер,  — натянуто ответил Старлинг.  — Если вы не уйдете, я позову людей с улицы.
        Филипп тихо засмеялся и сделал шаг к худощавому, похожему на веретено дворецкому. Он вырвал пистолет из рук Старлинга, прежде чем тот успел что-либо предпринять, и схватил его за горло.
        — Ну и как же ты их позовешь? Испустив последний вздох?
        Он почувствовал, как дворецкий судорожно сглотнул, а потом с удивлением увидел, как Старлинг достал откуда-то огромный кухонный нож и приставил его к груди хозяина. Филипп ощутил кончик его лезвия сквозь жилет. В тусклых отсветах свечи он увидел горящую в глазах Старлинга ненависть.
        — Мне нужно всего лишь закричать, милорд. Окно открыто. Наблюдатели немедленно примчатся сюда. Только живым вас уже не застанут.
        Филипп отпустил дворецкого, толкнув его при этом так, что тот едва не потерял равновесие.
        — Моя жена взяла необходимую мне вещь. Знамя. Ты знаешь, где оно?
        Старлинг покачал головой, все еще сжимая в руке нож.
        — Тогда передай ей, что я еще вернусь.
        Старлинг с облегчением привалился к перилам, когда хлопнула входная дверь. Потом он подошел к окну и увидел, как Филипп Реншо отъехал от дома в простом экипаже. Дворецкий оглядел полутемную улицу. Действительно ли за домом наблюдали? Он блефовал и только теперь, когда все закончилось, понял, что дрожит. Старлинг заткнул нож миссис Купер за пояс брюк.
        Он взял свечу и прошел в конец коридора, где располагалась маленькая гостевая спальня. Из-за двери не доносилось ни звука. Леди Эвелин спала, и Старлинг вздохнул с облегчением.
        Он не удивился тому, что его хозяйка здесь. Она ночевала в этой комнате на протяжении нескольких недель, и Старлинг прекрасно знал, что не одна. Сначала он был ошеломлен, но потом посчитал, что ничего ужасного в таких отношениях нет. Сэм ему нравился. К тому же на него можно было положиться, и все домочадцы чувствовали себя в полной безопасности, когда он находился рядом. Старлинг дотронулся до рукоятки ножа все еще дрожащей рукой. Он слишком стар для подобного рода занятий.
        А Филипп Реншо еще вернется.
        Старлинг не знал более жестокого человека. Передернувшись, он опустился на пол напротив двери, положил нож рядом с собой и приготовился к долгой ночи.
        Как ни неприятно ему было это признать, но леди Эвелин нуждалась в Сэме Карре как никогда.
        Все они в нем нуждались.
        Глава 41
        — Лорд Уэстлейк объяснил, почему ты не мог приехать повидать меня, Синджон. Ужасные обвинения и ни одного правдивого,  — произнесла графиня Элизабет, когда они с сыном сидели в гостиной Уэстлейка.
        Марианна проводила графиню в комнату, а сама удалилась, чтобы сын с матерью могли поговорить. Синджон понятия не имел, что именно рассказал граф жене, но она была безупречной хозяйкой.
        — Ты хорошо выглядишь,  — произнесла леди Элизабет.  — Даже Каролина заметила.
        — Я рад, что ты оправилась от шока.
        Графиня отмахнулась.
        — Я так счастлива видеть тебя живым, Синджон. Я скучала по тебе и ужасно боялась, что ты погиб. Я провела в Лондоне несколько недель в надежде получить от тебя хоть какие-то известия, а ты тем временем жил совсем рядом. Ты мог бы написать мне или Каролине.
        — Отец отрекся от меня. Он прислал ко мне своего человека, как раз перед моим отъездом в Испанию, с просьбой никогда больше не возвращаться домой. Я думал, ты знаешь.
        — Конечно же, знала, но я-то от тебя не отказывалась, Синджон. Ты мой сын, а твой отец со временем образумится.  — В глазах графини сверкнули слезы, и Синджон подал ей свой платок.  — У меня есть для тебя письмо. Твой отец получил его несколько месяцев назад. Он попытался его сжечь, старый упрямец, но я успела вытащить его из огня. Мне очень хотелось узнать о тебе хоть что-нибудь.
        По коже Синджона побежали мурашки.
        — Кто его прислал?
        Неужели Крейтон осмелился написать его матери?
        — Оно было сильно попорчено огнем, но полагаю, его написал какой-то твой знакомый из Испании. Ты должен ему денег?  — спросила графиня.  — Я могу одолжить тебе, если это поможет. В это письмо было вложено еще одно, написанное по-французски женской рукой. Я подумала, что вы с Каролиной все решили перед твоим отъездом.
        Синджон смотрел на мать.
        — Кто автор письма, мама? Не О’Нил?
        — Я не знаю его фамилии, Синджон. Подпись сгорела.  — Графиня открыла сумочку.  — Вот, Посмотри сам. Я носила его с собой на протяжении нескольких недель. Ведь только это письмо связывало меня с тобой.
        Синджон посмотрел на обуглившееся послание в руке матери. Струйки растаявшей печати напоминали по цвету кровь, а обуглившиеся края — полученные в боях раны.
        Синджон взял письмо в руки, и его желудок болезненно сжался.
        Почерк на уцелевшей части конверта был ему незнаком. Стало быть, письмо не от Крейтона. Синджон открыл письмо. Первый листок был исписан все тем же почерком.
        «…боюсь за свою жизнь. Я едва убежал от майора К.  — нашего с вами общего врага. Мне хотелось бы искупить свои грехи, оказав вам помощь. Вас обвиняют в том, чего вы не совершали, и я буду рад помочь вам освободиться от всех обвинений. Вы прекрасный офицер, каким я…  — Остальную часть текста уничтожил огонь, но половину подписи все еще можно было разглядеть. — Сержант Патр…» Синджон смотрел на письмо с отчаянно бьющимся сердцем.
        — А что за леди тебе написала?  — спросила графиня, заглядывая через плечо сына во второе письмо.  — Это явно женская рука.
        Синджон поднялся и подошел к окну, как если бы ему необходимо было больше света. На самом же деле ему хотелось прочесть письмо без свидетелей.
        «Я посылаю это письмо вашей семье в надежде, что оно все же попадет в ваши руки. Солдат, чье письмо я вложила в конверт, пришел ко мне в страхе за собственную жизнь. Он попросил меня помочь и ему и вам. Я не забыла вашей доброты и, чтобы защитить вашего друга, поселила его в своем поместье в Нормандии. Он боится возвращаться в Англию. Если вы изыщете способ приехать к нам, мы встретим вас как самого дорогого и желанного гостя».
        Письмо было подписано Мариэль Д’Аграман. Синджон ощутил, как по его спине пробежал холодок. Какую бы помощь он ни оказал ей самой, он оставался врагом ее мужа и Франции.
        — Ну?  — нетерпеливо спросила графиня.
        — Это леди, с которой я встретился в Испании. Жена полковника.
        На лице леди Элизабет отразилось облегчение.
        — Слава Богу. Стало быть, ты женишься на Каролине?
        Неужели Каролина действительно ждала от него предложения?
        — Нет,  — ответил Синджон, и на лице графини тотчас же отразилось разочарование.
        — У тебя есть другая?
        Перед глазами Синджона возникло лицо Эвелин, однако он покачал головой.
        — В таком случае, когда же ты вернешься домой?  — спросила леди Элизабет.
        — Мама, ты слышала, какие обвинения выдвинуты против меня?
        Графиня негодующе фыркнула:
        — Конечно! По Лондону ходят две сплетни, и ты фигурируешь в обеих. Я не понимаю, как ты оказался на службе в доме лорда Реншо, но я знаю, что ты никогда не совершил бы предательства и уж тем более изнасилования. Я скорее поверила бы, что это совершил твой брат.  — Графиня потрепала сына по щеке.  — Наверное, мне стоило дать тебе имя Гэбриел или Энджел, чтобы никто не мог называть тебя Сином.
        Синджон вновь ощутил себя шестилетним ребенком и сжал руку матери.
        — Я вернусь домой, когда освобожусь от всех обвинений. Только тогда я могу смотреть в глаза отцу.
        — В таком случае мне лучше вернуться к Челтону и подготовить его.
        — На это потребуется время.
        Леди Элизабет улыбнулась так, как может улыбаться мать, уверенная в том, что ее сыну не составит труда доказать собственную невиновность.
        — Давай о себе знать время от времени.  — Она многозначительно посмотрела на письма, лежащие на столе.  — Что бы ни собрался предпринять.
        Синджон взял в руки письмо Мариэль Д’Аграман и посмотрел на адрес, залитый расплавившейся печатью. Нормандия.
        Похоже, ему придется ехать во Францию, если он хочет доказать свою невиновность. Он сделает это ради своей семьи, О’Нила и особенно ради Эвелин.
        Глава 42
        Адам Уэстлейк проснулся на рассвете, когда жена ткнула его в бок.
        — Ты помнишь сплетни о происшествии на балу у Сомерсона? Про лакея и леди, обнимавшихся на ступенях?
        — Тебе не кажется, что для сплетен еще слишком рано?  — сонно пробормотал Адам.  — Это не подождет до завтрака?
        Марианна стянула с мужа одеяло.
        — Нет, не может! Да послушай же ты меня!
        Адам с неохотой открыл глаза. Его жена была прекрасна со спутанными после ночи волосами и без сорочки, которая валялась где-то на полу. Возбуждение тотчас отодвинуло на второй план все прочие мысли. Адам потянулся к жене и разочарованно нахмурился, когда та отстранилась.
        — Я думаю, что это была Эвелин с капитаном Радерфордом.
        — Иди назад в постель и перестань болтать чепуху. Он ведь лакей. А такая леди, как Эвелин, никогда бы…
        — Но он не лакей!  — торжествующе воскликнула Марианна.  — Да, это было бы действительно ужасно, если бы речь шла о простом лакее. Но ведь он оказался сыном графа.
        — Только она не знала об этом до вчерашнего вечера.
        Марианна с минуту обдумывала сказанное.
        — Как это все же романтично! Он невиновен?  — спросила она, и Адам внутренне сжался.
        — Откуда мне это знать?
        В глазах Марианны вспыхнул огонь.
        — Ты бы не пригласил его погостить у нас, если бы он был повинен в предательстве и изнасиловании. Ты очень благородный человек, и твоя попытка помочь ему лишь доказывает его невиновность.
        — Возвращайся в постель, Марианна,  — пробормотал Адам в надежде отвлечь жену.
        Но когда та скользнула под одеяло, на ее губах играла улыбка, свидетельствующая о том, что у ее мужа нет ни одного секрета, который бы она не разгадала.
        Адам поспешил в комнату Радерфорда, как только его жена закончила завтракать и отправилась в детскую.
        — Невозможно,  — пробормотал он себе под нос, глядя на ливрею лакея, висевшую на спинке стула.
        Или же все-таки возможно?
        Предположение, высказанное Марианной, объясняло желание Радерфорда сохранить знамя у себя. Любовь заставляет мужчин совершать необъяснимые поступки. Знамя могло сослужить капитану верную службу. Радерфорд мог продать его французам за баснословную сумму денег. Ведь он в них нуждался. Он мог продать знамя Филиппу Реншо по той же самой причине.
        А еще он мог использовать его для шантажа. С помощью знамени принудить Эвелин Реншо спать с ним.
        Синджон мог отнести знамя в штаб конногвардейского полка и вернуть его Англии в обмен на освобождение от всех обвинений. Военные пойдут на что угодно, лишь бы завладеть такой драгоценной для французов реликвией.
        Ни одно из этих предположений Адаму не понравилось. Он оглядел комнату. Синджон Радерфорд был человеком без дома и семьи. За душой он имел лишь ворох проблем.
        И весьма ценное знамя.
        Адам закрыл дверь гостевой комнаты. Ему не оставалось ничего иного, кроме как поверить в то, что Синджон Радерфорд действительно честный и благородный человек. Но если он окажется таким же малодушным, как и множество других мужчин, он больше шагу не ступит без разрешения Адама.
        Нужно было лишь наблюдать за Синджоном и ждать.
        Глава 43
        — Сэм! Прошу прощения… я хотел сказать — милорд!  — воскликнул Старлинг, когда Синджон вошел в гостиную, и неуклюже отвесил поклон.
        Синджону достаточно было одного взгляда на изможденное лицо пожилого дворецкого, чтобы его желудок сжался от дурного предчувствия.
        — С Эвелин все в порядке?
        — И да, и нет.  — Старлинг вздохнул.  — Лорд Реншо приходил прошлой ночью.
        — Он причинил ей боль?
        — Он ее не нашел. Она ночевала в маленькой спальне в конце коридора,  — ответил Старлинг.  — Вы знаете, в какой.
        Синджон судорожно сглотнул. Неужели и остальные слуги знали об их с Эвелин романе? Синджон хотел сделать вид, будто не понимает, о чем речь, но Старлинг покачал головой:
        — Я здесь не для того, чтобы осуждать вас. Это вам с леди решать, что правильно, а что — нет. Тем не менее, она замужняя женщина, а ее муж — крайне неприятный человек. Я его прогнал, но он пообещал вернуться.
        — Что ему понадобилось?  — спросил Синджон.
        — Не знаю наверняка. Он сказал про какое-то знамя. Но для чего оно предателю? Кроме того, я не видел в доме ничего подобного.
        Синджон опустился в кресло, едва сдерживаясь, чтобы не броситься в Реншо-Хаус и убедиться в безопасности Эвелин.
        — Она знает, что ее муж приходил?
        Старлинг зашипел, точно готовящийся к нападению гусь.
        — Я постарался скрыть это от нее, но ведь он хозяин дома. Я оставил Джона на кухне, вооруженного одним из пистолетов хозяина. Только я сомневаюсь, что парень умеет им пользоваться, Сэм… то есть… сэр. Мне нужно вернуться назад побыстрее, пока он не прострелил себе ногу или руку миссис Купер.  — Дворецкий закусил губу.  — Я знаю, что вы расстались с ее светлостью не очень-то хорошо, но мы — слуги — нуждаемся в вашей помощи. Я мог бы спрятать вас в мансарде. А вы бы приглядывали за домом.
        По спине Синджона побежали мурашки, не предвещавшие ничего хорошего. Совсем как перед сражением. Даже подвергаясь опасности, Эвелин отказалась бы от его помощи. А если он спрячется в мансарде, то и вовсе станет одним из соглядатаев, которых она так ненавидела. Он и так уже слишком многое скрыл от нее.
        — Нет.
        Рот Старлинга открылся помимо его воли.
        — Но что, если лорд Реншо вернется?
        Синджон представил, как Эвелин выхватывает пистолет из рук кучера, чтобы защитить его от Филиппа.
        Он встал с кресла и принялся расхаживать по комнате. Лучше всего забрать Эвелин из Реншо-Хауса и отправить туда, где ее не достанет Филипп.
        — Милорд?  — выжидательно посмотрел на Синджона дворецкий, не дождавшись ответа.
        На его лице отражалось крайнее беспокойство. Он был готов на все ради своей госпожи. Даже пожертвовать собственной безопасностью. Впрочем, как и сам Синджон.
        — Кажется, у меня есть идея, мистер Старлинг.
        Глава 44
        — Я еду во Францию.
        Адам с минуту наблюдал, как Синджон Радерфорд расхаживает по его кабинету, прежде чем ответить:
        — Не понимаю, как это осуществить. Да, я читал письма. О’Нил находится по ту сторону Ла-Манша, но ведь мы пребываем в состоянии войны с Францией. Вас пристрелят, как шпиона, если поймают, и я ничем не смогу помочь.
        — С такой же легкостью меня могут повесить и в Лондоне. А Крейтон давно уже пристрелил бы меня, знай он о моем местонахождении. Здесь вы можете лишь спрятать меня, не более того.
        Адам внимательно посмотрел на Радерфорда. Капитан совершенно не испытывал страха. Он выглядел как человек, веривший в то, что поступает правильно, и разубедить его не представлялось возможным. Что бы ни сказал Адам, он все равно поедет во Францию. В глазах Адама промелькнуло восхищение.
        — Ну и как вы туда доберетесь? Вплавь?  — поинтересовался он.
        — Я найму лодку. Научился управляться с веслами еще в детстве.
        На утлом суденышке через Ла-Манш. Ну почему все герои так безрассудны? Очевидно, чем больше в человеке чести и благородства, тем отчаяннее он рискует жизнью и здоровьем, чтобы защитить их.
        — Я помогу вам пересечь Ла-Манш,  — произнес Адам, и Синджон с подозрением прищурился.
        — Зачем вам это?  — тихо спросил Радерфорд.  — Какова ваша цена? Вы ведь ничего не делаете просто так.
        Адам улыбнулся, стараясь выглядеть беспечным и дружелюбным. Однако судя по сдвинутым бровям Радерфорда, ему это не удалось.
        — Я просто пытаюсь помочь. Один из моих кораблей готовится отплыть от берегов Англии, но сделать тайную остановку во Франции не представляется возможным.  — Принадлежащие Адаму корабли часто отправлялись в подобные путешествия, чтобы наблюдать за врагом, но Радерфорду было необязательно знать об этом.  — Я делаю вам одолжение.
        Если Синджон Радерфорд предатель, Адам предлагал ему достаточно длинную веревку, чтобы затянуть петлю на шее. Если же он честный человек, то его можно взять на постоянную службу. Таких людей король ценит. Люди Адама будут за ним присматривать и докладывать о его действиях.
        — И хотите лишь благодарности?  — спросил Радерфорд, когда Адам вытащил перо и быстро написал записку капитану «Эдмонда».
        — Не только. Еще мне нужно знамя.
        Синджон поджал губы.
        — Это проблема, капитан? Вы же сказали, что оно у вас, не так ли?
        Радерфорд отвел взгляд.
        — Вы знали, что прошлой ночью Филипп Реншо приходил домой?
        Брови Адама удивленно взметнулись. Он ничего об этом не знал. Интересно, чем занимались его агенты?
        — Старлинг его прогнал, но тот пообещал вернуться.
        — За Эвелин?  — спросил Адам.
        Синджон покачал головой, и желудок Адама болезненно сжался. Стало быть, Реншо приходил за знаменем.
        — Он убьет ее, как только поймет, что знамени нет на прежнем месте, Уэстлейк.
        — Я пошлю еще людей к ее дому, и они наверняка его схватят, когда он…
        — Нет!  — рявкнул Радерфорд.
        — В таком случае, что вы предлагаете, капитан? Вас ведь не будет в Англии в течение нескольких дней.
        Коварная улыбка заиграла на губах Синджона.
        — Я хочу, чтобы Эвелин не было в доме, когда ее муж туда вернется. Еще лучше, если ее не будет в Англии. В ее отсутствие вы сможете наводнить каждую комнату своими агентами, шпионами и даже убийцами. Когда Филипп Реншо придет, вы наверняка его схватите.
        Адам жалел, что сам до этого не додумался, но виду не показал. В конце концов, именно в его задачу входило указывать на ошибки других.
        — За Эвелин Реншо наблюдаем не только мы с вами. Она не может покинуть Лондон. Ее немедленно арестуют, и она лишится всего имущества Реншо. Полагаю, она смогла бы пожить у одной из своих сестер. Боюсь, к себе я ее не смогу позвать. Ведь у меня уже гостите вы. В сложившихся обстоятельствах это будет неприлично.
        Радерфорд залился краской, и Адам вновь вспомнил о предположении жены.
        — Она поедет со мной.
        — Во Францию? Вы с ума сошли!  — воскликнул Адам.  — Раз уж ей запрещают покинуть Лондон, то о поездке за границу и вовсе не может быть речи. У Реншо земли во Франции. Он обладает французским титулом. Подумайте, как это будет выглядеть со стороны. Вас обоих повесят.
        — Она не покинет корабля, и никто даже не узнает, что она выходила из дома. Слуги сделают вид, будто она в Реншо-Хаусе. Посетителей у нее почти не бывает, а если приедут сестры, Старлинг отошлет их прочь.
        — Ужасное трио? Даже Норкотту не под силу справиться с этими дамами.
        Синджон улыбнулся:
        — Если заедет Люси, Старлинг намекнет, что его госпожа наверху с любовником. Если нагрянет Шарлотта, дворецкий сообщит, что она в приюте. Подобные заведения Шарлотта обходит стороной. А уж если появится Элоиза, ей доложат, что Эвелин пьет чай с Марианной.
        — А что, если она приедет сюда?  — поинтересовался Адам.
        — Может быть, Норкотт окажет нам любезность и скажет, что леди Реншо только что уехала домой.
        Капитан Радерфорд предусмотрел все, и Адам почувствовал себя неуютно.
        — Даже если между вами и леди Реншо существовала любовная связь, как вы намереваетесь уговорить ее на подобную авантюру?
        Синджон вновь улыбнулся:
        — Я ее выкраду.
        — Неужели вам мало тех грехов, что уже легли на ваши плечи?
        — Этот ради благого дела. Я вновь прослыву негодяем, а Эвелин останется чиста.
        Раздался стук в дверь.
        — Леди Эвелин к капитану Радерфорду, милорд,  — объявил Норкотт.
        Адам удивленно посмотрел на Синджона.
        — У вас больше посетителей, чем у меня самого. Неужели леди приехала сюда с вещами, готовая к путешествию?
        Синджон встал с кресла.
        — Для путешествия ей потребуется лишь плащ — ведь в открытом море довольно ветрено. Я берусь проследить за тем, чтобы большую часть пути она провела на нижней палубе, кипя от ярости.
        — Вы продумали все до мельчайших деталей, не так ли?  — спросил Адам.  — Слава Богу, на «Эдмонде» прекрасный кок. Возможно, его стряпня хоть немного погасит ее гнев.
        — И еще одно, милорд. Могу я попросить, чтобы вы вернули мне мою саблю?
        — Я пришлю ее на корабль.  — Граф посмотрел на Синджона.  — Вы ведь вернетесь в Англию, капитан?
        Понять, что на уме у Синджона, не представлялось возможным, когда он развернулся и вышел, не удостоив хозяина дома ответом. Адам смотрел ему вслед. Честь защищала капитана Радерфорда подобно доспехам. Адам и сам был человеком чести и поэтому знал, что Радерфорд сначала сделает то, что правильно, и только потом то, что необходимо.
        Глава 45
        Эвелин мерила шагами гостиную Марианны в ожидании Сэма. Нет, не Сэма, а Синджона Радерфорда — предателя, насильника и лжеца.
        Его послание, доставленное Старлингом, было довольно загадочным. Если она хочет получить деньги за книгу, она должна приехать к Марианне и забрать их.
        Эвелин согласилась встретиться со своим бывшим лакеем только из-за денег. Он отдаст их ей, и она уедет, чтобы никогда больше с ним не встречаться.
        Когда открылась дверь, Эвелин резко развернулась, готовая дать гневную отповедь, но ее сердце растаяло при виде бывшего любовника. Синджон был одет, как джентльмен, без парика и ливреи. Начищенные сапоги и бриджи из буйволовой кожи делали его ноги длинными и возмутительно стройными.
        Эвелин вспомнила, как они обвивались вокруг ее тела.
        Ладно скроенный синий сюртук подчеркивал широкие плечи, в которые она вцеплялась, когда он…
        Эвелин заскрежетала зубами, прогоняя прочь похоть и заставляя себя разгневаться. Она быстро подошла к Синджону и с силой ударила его по лицу. Сначала он был ошеломлен, потом в его глазах промелькнула боль, быстро сменившаяся чем-то гораздо более опасным.
        — Мне нужны мои деньги,  — потребовала Эвелин.
        Синджон коснулся пальцами губ и посмотрел на оставшиеся на них капли крови.
        — Я вижу, Старлинг передал мое послание.
        — Так и есть.
        Синджон обезоруживающе улыбнулся, и Эвелин ощутила нелепое желание поцеловать его разбитые губы.
        — Как ты?  — спросил он, словно это был обычный визит вежливости.
        Как? Эвелин чувствовала себя ужасно одинокой, мучилась бессонницей и устала от размышлений о том, как будет жить без него.
        — Я жду денег за книгу,  — вымолвила она.  — Принеси их немедленно.
        Губы Синджона изогнулись в печальной улыбке, и сердце Эвелин упало.
        — У тебя их нет, верно? Но ведь Старлинг сказал, что есть!
        Эвелин хотела забрать деньги и оборвать последнюю связующую их нить. Ей было очень тяжело видеть этого мужчину, испытывать боль и искушение. Еще одна минута рядом сними…
        — Вообще-то у меня пока нет денег. Покупатель обещал заплатить сегодня. Я не думал, что ты приедешь так рано.
        — И где этот джентльмен? Я поеду и заберу деньги сама!
        — Вряд ли такой визит можно будет назвать приличным,  — возразил Синджон, и Эвелин едва не топнула ногой от того, что он был прав.  — Я поеду к покупателю, получу деньги, а потом привезу их в Реншо-Хаус, согласна?  — снисходительно произнес Синджон, и Эвелин едва не заскрежетала зубами от досады.  — Сегодня вечером, если у тебя нет других планов. Или, может быть, в полночь?
        В полночь. По телу Эвелин пробежала дрожь.
        Она гордо вздернула подбородок.
        — Меня это не устраивает. Я тебе не доверяю. Особенно когда речь идет о пяти сотнях фунтов. Ты можешь прикарманить эти деньги, чтобы сбежать, и тем самым лишишь меня удовольствия лицезреть, как тебя вздернут на виселице за все твои злодеяния.
        У Синджона хватило духу улыбнуться, словно Эвелин сделала ему комплимент.
        — Возможно, тебе даже позволят открыть люк под моими ногами.
        Синджон с силой дернул за ленту колокольчика, и Эвелин поморщилась.
        — Сообщите, пожалуйста, его светлости, что я ненадолго уеду по делам с леди Эвелин,  — попросил Синджон Норкотта, когда тот возник в дверях.
        Эвелин спустилась по ступеням к экипажу. Синджон приятельски подмигнул кучеру Джону, и тот улыбнулся в ответ. Однако, заметив недовольство своей госпожи, тотчас же отвернулся.
        Синджон одарил Эвелин дерзкой улыбкой, садясь в экипаж.
        — Если это порадует вас, миледи, я поеду внутри, а не на запятках.
        Но подобная перспектива совершенно не радовала Эвелин. В глазах Синджона поблескивали озорные искорки, и она сжала руки в кулаки. Как часто она представляла себе, что они путешествуют в экипаже вместе…
        Эвелин проглотила смешанное с желанием сожаление и ничего не ответила, когда Синджон занял место напротив нее. Она не смела поднять на него глаза. Вместо этого Эвелин смотрела в окно, точно улица была самым интересным местом в мире, хотя на самом деле все ее мысли занимал сидевший рядом мужчина. Исходящий от него аромат заполнял экипаж. Эвелин слышала, как он дышит, а их колени почти соприкасались. Взгляд Синджона, лаская, скользил по ее телу, и Эвелин с трудом сдерживалась, чтобы не посмотреть на него.
        Как только она расплатится с майором Крейтоном и навсегда покинет Лондон, она забудет о существовании Синджона Радерфорда. Эвелин мысленно попросила Бога о том, чтобы он сделал это возможным.
        — Тебе холодно?  — спросил Синджон, и Эвелин недоуменно посмотрела на него.  — Ты дрожишь.
        Эвелин поплотнее запахнула полы своего бархатного жакета.
        — Мне тепло. Спасибо.
        — Но ведь ты не боишься меня, Эвелин, после того, что у нас…
        Эвелин бросила на Синджона предостерегающий взгляд.
        — Я не желаю это обсуждать!
        Синджон немного подвинулся, и его колено коснулось колена Эвелин.
        — Что именно ты не желаешь обсуждать? Тот факт, что мы были любовниками, или мое предательство по отношению к тебе?
        Прямота Синджона удивила Эвелин. Она посмотрела ему в глаза, ожидая увидеть в них выражение торжества и мужского самодовольства, но ничего подобного не заметила. Синджон определенно испытывал чувство вины, но пытался скрыть его за дерзкой улыбкой. Во рту у Эвелин пересохло. Извинится ли он? Объяснит ли все сейчас? И что потом? Эвелин посмотрела на свои затянутые в перчатки руки, с трудом борясь с охватившим ее томлением.
        — Ты мне лгал!
        — В постели — никогда.
        Бархатистый голос Синджона успокаивал ее натянутые до предела нервы. Ей хотелось поверить ему, но она не осмеливалась.
        — Филипп послал тебя шпионить за мной? Поэтому ты явился в мой дом под видом лакея? Другой причины я не вижу.
        — Ты слышала выдвинутые против меня обвинения, Эвелин. Мне нужно было место, где бы я мог спрятаться, и работа.
        — Ты мог бы поехать домой. У тебя ведь есть семья.
        — Отец отрекся от меня перед моим отъездом в Испанию. Он хотел, чтобы я принял сан священника.
        Губы Эвелин дрогнули.
        — Ты? Святой отец?
        Однако Синджон не обиделся.
        — Согласен. Такой образ жизни не для меня. Однако из меня получился неплохой солдат. Мне пришлось остаться в Лондоне, чтобы доказать свою невиновность. Это очень важно для меня. Я готов погибнуть ради великой цели, но не стану отдавать жизнь за то, чего не совершал.
        Эвелин сглотнула.
        — Ты мог хотя бы сказать мне свое настоящее имя,  — произнесла она.
        — Но ведь я сказал его тебе, Эвелин. Син. Помнишь?
        Эвелин вспомнила. Эти слова Синджона пробудили также воспоминания о том, что у них было, и о том, без чего теперь ей приходилось жить.
        — Грех. Очень подходящее имя. Оно стало твоим прозвищем до изнасилования или после?
        Поджав губы, Синджон отвернулся. Он не собирался извиняться за то, что обманул ее, проник в ее дом, в ее постель и сердце.
        — Пропади ты пропадом!  — бросила она.
        Затхлый запах Темзы наводнил экипаж.
        — Мы в доках!  — удивленно воскликнула Эвелин.
        — Джентльмен, пожелавший купить книгу, отправляется в Испанию. Он попросил о встрече вечером перед отплытием.
        — Друг?  — с издевкой спросила Эвелин.  — С такими же пристрастиями, как у тебя?
        — Мое пристрастие — ты, Эвелин,  — мягко произнес Синджон, спрыгивая на землю.  — Подождешь меня здесь?
        Эвелин взглянула на грубые лица спешащих мимо людей, грязные улицы, услышала злобные крики и непристойное пение.
        — Нет, я пойду с тобой,  — поспешно ответила она, и Синджон усмехнулся. Эвелин вздернула подбородок.  — Я уже говорила, что не доверяю тебе.
        Синджон протянул ей руку, и она оперлась на нее без промедления. Эвелин была рада, что Синджон крепко прижал ее руку к себе, когда они поднимались по узеньким сходням на борт корабля, хотя и постаралась скрыть это. Когда они ступили на палубу, сердце Эвелин отчаянно забилось в груди. Только вот что было тому виной — прикосновение Синджона или маленькое приключение в доках,  — она не могла понять.
        Синджон подозвал юнгу.
        — Поручаю тебя заботам этого молодого человека, пока буду искать своего друга,  — пояснил он.
        Мальчишка отвесил поклон и принялся нагло рассматривать Эвелин из-под упавшего на лоб белокурого чуба.
        — Хотите посмотреть корабль, миледи?  — спросил он.
        Он напомнил Эвелин детей из приюта, только был сыт, чисто вымыт и хорошо одет. Его лицо покрывал бронзовый загар, а глаза излучали гордость и надежду. Эвелин улыбнулась.
        — С удовольствием,  — ответила она и последовала за юнгой вниз по крутой лестнице, ведущей в полутемный коридор, пропахший маслом и мастикой.
        Юнга отворил несколько дверей в конце коридора, и Эвелин оказалась в уютной каюте с широкими окнами.
        — Отсюда видна вся гавань,  — весело сообщил мальчик.
        Эвелин подошла к окну. Сотни кораблей стояли на якоре. Здесь были и военные фрегаты, и торговые суда, и простые рыбацкие лодки. Одни готовились отплыть, другие медленно входили в гавань. Пассажиры поднимались по трапам, грузчики перебрасывали на борт ящики и тюки, паруса вздымались, мокрые весла блестели в лучах полуденного солнца.
        Эвелин обернулась, чтобы задать юнге вопрос, но он исчез, оставив ее в одиночестве.
        И запер за собой дверь.
        За время его отсутствия жена превратилась в настоящую красавицу, мрачно думал Филипп, наблюдая за тем, как она вышла из Декурси-Хауса вместе с неизвестным джентльменом.
        — За ними,  — приказал он кучеру, когда экипаж Эвелин отъехал от ворот особняка.
        Он помнил Эвелин бледной, скучной особой с непримечательными каштановыми волосами и отсутствием эмоций в невыразительных глазах. Неужели он что-то пропустил?
        Серая мышь не осмелилась бы снять со стен его картины и передвинуть мебель в доме. Глаза этой новой Эвелин горели жарким огнем, а каждая линия ее изящной фигуры источала чувственность.
        Охватившая Филиппа похоть заставила его усмехнуться. На этот раз их воссоединение пройдет при свете.
        Он поднес к носу кружевной платок, когда экипаж въехал в доки. Эвелин и ее сопровождающий поднялись на борт корабля «Эдмонд». Мужчина был красив, широкоплеч и уверен в себе. Филипп презрительно осклабился, заметив, как незнакомец собственнически поддержал его жену за талию, помогая ей подняться по сходням.
        Минуло несколько долгих минут, но они так и не сошли на берег.
        — Какого черта тут происходит?  — пробормотал Филипп, волнуясь все больше по мере того, как сгущались сумерки и корабль готовился к отплытию.  — Дай мне свою куртку,  — приказал он кучеру и с отвращением поморщился, натягивая на себя поношенную одежду поверх собственной.
        Подобрав на причале мешок и взвалив его на плечи, Филипп последовал за другими грузчиками на борт корабля.
        Куда бы ни отправилась Эвелин, он найдет ее.
        И когда это случится, он заставит ее заплатить за все прегрешения, совершенные в его отсутствие.
        Глава 46
        Эвелин слышала шаги на палубе над ее головой, тяжелые удары в трюме под ногами, но никто не ответил на ее крики, а дверь оставалась запертой, как бы сильно она ни дергала за ручку.
        Эвелин огляделась. Сбежать не представлялось возможным. Окна были плотно закрыты, кроме тех узких окошек, что открывались для проветривания помещения. Дверь была сделана из крепкого дуба, а мебель прикручена к полу.
        Оставалось лишь ждать. Но ожидание давалось Эвелин с большим трудом.
        Прошло несколько часов, день сменился вечером, корабль плавно отошел от причала. Эвелин отчаянно размахивала руками в надежде привлечь внимание людей на соседних кораблях, но те лишь дружески кивали в ответ, не предпринимая никаких попыток помочь.
        Неужели Синджон все же работает на Филиппа? В Лондоне поговаривали, будто Филипп живет во Франции в роскошном замке, некогда построенном его венценосными предками. В таком жилище наверняка есть мрачное подземелье, куда можно упрятать неугодную жену. Эвелин просто исчезнет с лица земли.
        Корабль подскакивал на волнах, и в стекла летели пенные брызги. Эвелин вдруг подумала, что ее могут выбросить за борт, и при мысли об этом у нее сжалось сердце.
        Неужели Синджон — ее любовник, ее защитник — способен на подобное злодейство?
        Эвелин закрыла глаза. А ведь его обвиняли и в других не менее гнусных преступлениях. Как и Филиппа. Подумаешь, одним грехом больше…
        Эвелин стиснула зубы. Без боя она не сдастся. Она огляделась в поисках какого-нибудь оружия, и ее взгляд остановился на лампе, висевшей на крюке над ее головой. Она сняла лампу с крюка и, крепко зажав в руке, смотрела на дверь, готовая дать отпор.
        И все же распахнутая вдруг дверь застала ее врасплох. Эвелин вскочила с места, с грохотом уронив лампу на пол. Она ожидала увидеть Филиппа или Синджона, однако в каюту вошли улыбающийся матрос с подносом в руках и мальчишка-юнга, который чуть раньше запер ее здесь.
        — Добрый вечер, миледи. Я принес вам ужин и немного воды для умывания,  — произнес матрос, ставя поднос на стол. Юнга отворил створки шкафа, взял оттуда таз, наполнил его горячей водой и положил на кровать несколько чистых полотенец.
        — Где Синджон Радерфорд?  — спросила Эвелин, не двигаясь с места.
        — Полагаю, в каюте капитана, миледи. Но он скоро спустится сюда, чтобы разделить с вами ужин,  — спокойно ответил матрос.
        Его взгляд не предвещал ничего дурного.
        — Я хочу лично поговорить с капитаном,  — сказала Эвелин.  — Немедленно отведите меня к нему.
        Улыбка на лице матроса померкла.
        — Прошу прощения, но на этот счет мне не было дано никаких указаний, миледи.
        — Тогда я пойду к нему сама,  — сказала Эвелин и направилась к двери.
        Она наткнулась на черную стену в дверном проеме. Это была грудь Синджона.
        Эвелин в испуге попятилась. Он был одет в черное с головы до ног и казался страшным и очень красивым одновременно. Эвелин судорожно перевела дыхание.
        — Есть ли смысл спрашивать, куда ты меня везешь?  — спросила она.  — Или требовать, чтобы ты немедленно вернулся обратно в Англию?
        Синджон кивнул матросам.
        — Я сам подам леди ужин,  — произнес он.
        Эвелин почти забыла, что еще недавно он служил лакеем в ее доме. Ведь Синджон выглядел, как и подобает сыну джентльмена, офицеру, человеку, привыкшему отдавать приказания.
        — Ты был ужасным лакеем,  — пробормотала Эвелин.
        Брови Синджона удивленно взметнулись.
        — Что ты намерен со мной сделать?  — выдохнула Эвелин, внезапно осознав, что они с Синджоном совсем одни в каюте с огромной кроватью.
        — Тебе нечего бояться, Эвелин, поверь. Капитан устроит тебя как можно удобнее на пару дней, а потом ты сможешь вернуться домой.
        Синджон поднял крышку с первого блюда, и по каюте поплыл соблазнительный аромат тушеного мяса. Синджон улыбнулся, как если бы подавал ужин в Реншо-Хаусе.
        — Может, присядешь, пока я наливаю вино?
        Рубиновый напиток сверкнул в бокале в тусклом свете лампы, которую моряк поднял с пола, зажег и повесил назад на крюк.
        — Не сяду. Пока не объяснишься.
        — У меня во Франции кое-какие дела, а ты здесь будешь в большей безопасности, чем Лондоне.
        — В большей безопасности, чем дома?
        На лицо Синджона падала тень, и Эвелин не могла разглядеть выражение его глаз.
        — Старлинг рассказал мне, что ночью в доме побывал Филипп.
        Краска отлила от лица Эвелин. Старлинг ничего ей не сообщил. Неужели все вокруг шпионили за ней и докладывали о каждом ее шаге?
        — Кажется, я вас уволила, капитан. Мистер Старлинг не имел права ничего вам рассказывать. Я не позволяю своим слугам сплетничать с посторонними. Это самое строгое правило в моем доме, если ты помнишь.
        Улыбка Синджона показалась Эвелин ослепительной в полумраке каюты.
        — Я, конечно, больше не лакей, но это были не сплетни, а мольба о помощи. Неужели ты всерьез веришь, что твой шестидесятилетний дворецкий и четыре служанки смогли бы обеспечить тебе защиту? Хотя они и пытались по мере сил.
        Сердце Эвелин сжалось от боли. Филипп жестокий человек.
        — Немедленно поверни лодку обратно. Пожалуйста…  — взмолилась Эвелин, и ее горло сжалось от страха за слуг.
        — Это корабль, Эвелин, и я не могу выполнить твою просьбу. Здесь всем руководит капитан. Тебе нечего бояться. Мне приказано вернуть тебя в Англию в целости и сохранности, иначе хозяин этого корабля собственноручно меня повесит.
        Синджон огляделся. Его взгляд скользнул по широкой кровати с шелковым бельем, по покрытым богатой вышивкой шторам на окнах.
        — Я должен был предположить, что это будет плавучий дворец,  — пробормотал он.
        По спине Эвелин побежали мурашки. Для своей последней жертвы Филипп тоже построил дворец. Она в страхе отшатнулась.
        — Что это значит?  — спросила Эвелин.
        — Это значит лишь то, что во время путешествия тебя будет окружать роскошь. А для Филиппа подготовили ловушку. Когда он вернется в Реншо-Хаус, его арестуют. И к тому времени, как ты вернешься домой, все будет кончено.
        Эвелин сглотнула.
        — И что потом?
        Синджон принялся накладывать жаркое в тарелку Эвелин.
        — Ты будешь свободна. Можешь уехать из Лондона и делать, что тебе вздумается.
        Эвелин тяжело опустилась в кресло и невидящими глазами смотрела на дымящийся соус.
        — А ты? Что будет с тобой?  — спросила она.
        Синджон положил на тарелку Эвелин ломтик хлеба. Он пользовался при этом щипцами, словно все еще служил лакеем.
        — Это путешествие многое решит в моей судьбе.
        — А после него?  — не унималась Эвелин.
        Синджон сел напротив нее и дерзко улыбнулся, однако улыбка не тронула его глаз.
        — Я так далеко не заглядывал.
        При других обстоятельствах ужин был бы очень интимным и романтичным, но сейчас бывшие любовники ели в напряженной тишине. Неужели будущее виделось Синджону таким же тусклым и безрадостным, как и ей? Эвелин не могла прочитать выражения его лица. Точно так же они могли ужинать на балу или в последний вечер перед казнью.
        — Каким образом эта поездка тебе поможет?  — спросила Эвелин.
        Синджон улыбнулся, и она подумала, что он ответит полуправдой, а может, вновь начнет потчевать ложью. Эвелин не сводила с любовника глаз.
        — Я заслуживаю того, чтобы знать правду, Синджон. Ты сам так сказал.
        Синджон опустил вилку.
        — Я еду во Францию, чтобы отыскать одного британского солдата. Он сможет рассказать правду о том, что произошло на дороге в Испании в тот злополучный день. Военный трибунал вряд ли примет во внимание показания французского полковника или его жены, которые присутствовали при этом.
        — Патрик О’Нил,  — пробормотала Эвелин.
        — Откуда ты его знаешь?  — удивленно спросил Синджон.
        — Лорд Крейтон предупредил сестру Патрика о том, что ты будешь его искать. Она сказала, что ты хочешь убить ее брата, чтобы он не дал показаний против тебя.  — В глазах Синджона вспыхнул гнев, вызванный несправедливым обвинением.  — Но какое отношение ко всему этому имеет Крейтон? Почему он выдвинул такие чудовищные обвинения, если они несправедливы?
        Синджон не ответил. Он встал с кресла, бросил на него салфетку и подошел к окну. Его темный силуэт четко выделялся на фоне звездного неба.
        — Разве ехать во Францию не опасно?  — спросила Эвелин.  — Мы ведь в состоянии войны. Если майор Крейтон ошибся, ты мог бы поговорить с ним и…
        Взгляд Синджона источал такой холод, что слова застыли у Эвелин на языке.
        — Мне потребуется всего пара дней, чтобы разыскать О’Нила, а ты будешь на корабле в безопасности. Капитану дан приказ отвезти тебя домой, если что-то пойдет не так. Но что бы ни случилось со мной, держись от Крейтона подальше, Эвелин.
        — Если что-то пойдет не так?  — эхом откликнулась Эвелин, не услышав остального.
        Она старалась не представлять себе безжизненное лицо Синджона и сочащуюся из смертельной раны кровь. Горло Эвелин сдавило железным обручем. В углах каюты поселились тени, и только они с Синджоном стояли в теплом круге света. И это был рай в центре подступающей к Синджону бездны.
        Он лгал ей. Он защищал ее и заставлял чувствовать себя любимой.
        Он украл ее, чтобы защитить от Филиппа.
        Сердце Эвелин раскрылось, точно крышка заржавевшей музыкальной шкатулки.
        — Ты хотя бы говоришь по-французски?  — спросила она.
        Синджон нахмурился.
        — Un peu,  — ответил он.  — Немного. А почему ты спрашиваешь?
        Он вновь опустился в кресло, и Эвелин смотрела, как он ест.
        — А я говорю на этом языке бегло.
        — Да?
        — Да. Разве ты не должен взять с собой кого-то, кто хорошо говорит по-французски?  — спросила Эвелин, не сводя глаз с Синджона.  — На всякий случай?
        Эвелин заметила, как в его глазах вспыхнуло понимание. Он со звоном положил вилку на стол.
        — Ну нет. Ты останешься здесь, на лодке, в безопасности, Эвелин. Это не игра.
        Эвелин подалась вперед.
        — Это корабль,  — поправила она.  — И мы играем в очень замысловатую игру с того самого момента, как я тебя встретила. Ты исполнял роль лакея. Играл в кошки-мышки с властями под моей крышей. Ты играл роль моего любовника, а теперь играешь в смертельные жмурки с Филиппом. Я — один из главных игроков. К тому же ты должен мне пять сотен. Поэтому я настаиваю на том, чтобы ты взял меня с собой.
        — В постели с тобой я не играл,  — возразил Синджон в попытке отвлечь Эвелин.  — Я был честен.
        Эвелин попыталась улыбнуться, как будто его слова ничего для нее не значили.
        — Только имена были ненастоящие,  — язвительно заметила она.  — Вернее, лишь твое. Поскольку французы наши враги, разговаривать буду я, особенно если нас остановят,  — продолжила она, как ни в чем не бывало.  — Я могу отвечать по-французски. Ты будешь играть роль моего слуги, от которого слов никто не ждет.
        На лице Синджона отразился протест, но Эвелин сделала вид, будто ничего не заметила.
        — До тех пор, пока Филипп жив, я графиня Эленуар. Французская графиня. Никто не станет расспрашивать благородную даму, путешествующую в сопровождении мальчишки-слуги.
        Брови Синджона взметнулись вверх при подобном описании.
        — Быстро скачущего всадника тоже никто не станет расспрашивать.
        — У тебя есть лошадь?  — поинтересовалась Эвелин.
        Синджон отвел глаза.
        — Я собирался обзавестись конем.
        — Ты собирался его украсть?
        Синджон не ответил, и на его лице не отразилось раскаяния.
        — Мы наймем четверку лошадей и экипаж. Куда мы поедем? Это далеко?
        Эвелин в возбуждении наклонилась над столом. Впервые за многие месяцы — нет, годы — она чувствовала себя свободной и собиралась в полной мере насладиться этой свободой.
        — Эвелин, ты не можешь…
        — У тебя есть французские деньги?
        Раздался стук в дверь.
        — Entrez[9 - Войдите (фр.).], — ответила Эвелин на превосходном французском и одарила Синджона улыбкой.
        В каюту вошел капитан. Он снял шляпу, поклонился Эвелин и только после этого обратился к Синджону:
        — Мы подойдем к берегам Нормандии через час. Вы готовы?
        Синджон кивнул.
        — Мы довезем вас на лодке до берега и оставим там. Мы отчалим сразу же, если что-то пойдет не так. Мне дан приказ послать человека вам на выручку, но я не собираюсь подвергать риску его жизнь из-за вашей глупости. Это понятно?
        — Абсолютно. Благодарю вас, капитан,  — ответил Синджон.  — Встретимся на палубе.
        — Капитан! Я тоже еду с ним,  — вмешалась Эвелин, глядя на капитана поверх плеча Синджона.
        Глаза капитана едва не выскочили из орбит от такого заявления, и он ошеломленно перевел взгляд на Синджона.
        — Подозреваю, что леди отправится на берег вплавь, если мы не найдем для нее место в лодке,  — пожал плечами тот.
        Капитан вздохнул.
        — Его светлость предупреждал, что стоит приготовиться к неприятностям. Теперь я понимаю почему. Но я хорошо знаком с графиней Марианной, поэтому научился не спорить с решительно настроенной женщиной. Я только надеюсь, что благодаря ей вы будете действовать осторожнее и мне не придется спасать вас обоих. Теперь заботиться о ней будете вы. Удачи вам. Думаю, она вам понадобится.
        Филипп занял место на скамье рядом с остальными гребцами, надвинув на глаза шляпу и подняв ворот куртки.
        Он видел, как Радерфорд бросил на дно лодки какой-то сверток.
        Его губы дрогнули в усмешке, когда капитан помог его жене спуститься по лестнице. Бедра Эвелин покачивались на уровне бедер Радерфорда, и Филипп сжал рукоятку пистолета спрятанного за пазухой. Как только негодяйка попадет к нему в руки, он пустит пулю в лоб ее любовнику у нее на глазах.
        Филипп никак не мог понять, является ли Радерфорд агентом Уэстлейка, ведь корабль принадлежал графу. Если это была какая-то тайная миссия, то при чем здесь Эвелин? Она уж точно не шпионка. Она упряма, горда собой и ужасно скучна.
        И тем не менее она здесь в лодке, направляющейся посреди ночи к враждебным берегам Франции.
        Филипп изучал профиль жены в темноте. Даже сейчас ее платье выглядело опрятным и благопристойным. Ни единого волоска не выбилось из прически. Она опустилась на лавку рядом с Радерфордом, и Филипп едва не взорвался от гнева, когда она придвинулась еще ближе, чтобы что-то прошептать ему на ухо.
        Но в то же самое мгновение он ощутил сильный тычок в спину.
        — Греби, черт бы тебя побрал!  — рявкнул сидящий рядом моряк, и Филипп схватился за весло.
        Его ладони покрылись волдырями, а плечи горели от боли, и вот наконец дно лодки царапнуло по песку. Он выпрыгнул из лодки следом за остальными и оказался по пояс в ледяной воде. Радерфорд подхватил Эвелин на руки с такой легкостью, словно она ничего не весила, и понес ее на берег.
        Филипп схватил сверток и швырнул Радерфорду, чтобы тот вынужден был отпустить его жену. Но капитан с легкостью поймал его.
        Филипп вновь нащупал пистолет. Он мог бы пристрелить Эвелин прямо сейчас, но ему было любопытно, что здесь происходит. К тому же он хотел получить ответы на очень важные вопросы, прежде чем она умрет. Филипп нырнул в тень, прожигая взглядом спину Радерфорда.
        Глава 47
        — Что у тебя в свертке?  — спросила Эвелин, когда они с Синджоном шли по берегу к небольшой таверне.
        Молодой человек посмотрел на Эвелин. На ее раскрасневшиеся щеки и горящие глаза. Она до сих пор думала, что это всего лишь захватывающее приключение. Синджон смотрел по сторонам в поисках патрульных, но, если не считать идущего за ними человека, они были на берегу одни.
        Возможно, это был один из моряков, приставленный присматривать за Синджоном. Он мысленно послал проклятия Уэстлейку и его шпионам, однако если с ним что-то случится, этот моряк доставит Эвелин домой.
        Синджон опустился на одно колено и развязал сверток.
        — Здесь моя сабля, кошелек и ливрея.
        — Ты ее сохранил?
        Синджон не стал ее разубеждать. Пусть думает, что он настолько сентиментален.
        — Ты ведь сказала, что я должен исполнять роль твоего слуги. Разве нет?
        Синджон взял Эвелин за локоть, чтобы она не поскользнулась на мокрой гальке, и обнаружил, что ее рука холодна как лед под модным жакетом из дорогой ткани.
        — Надень-ка это,  — сказал он, протягивая Эвелин ливрею.
        — Ведь это ты должен нарядиться слугой, а не я,  — возразила Эвелин, хотя ее зубы отбивали дробь.
        Синджон с минуту медлил. Он мог заставить ее мерзнуть до тех пор, пока они не достигнут постоялого двора и не купят одеяло. Но мог поступить и по-другому. Синджон достал из кармана нож, распорол подкладку ливреи, достал оттуда знамя и накинул его на плечи Эвелин, подобно шали.
        — Господи, где ты это взял?  — спросила Эвелин, дотронувшись до потрепанного шелка.
        — Только не потеряй,  — попросил Синджон, отправляясь дальше.  — Теплее?
        — Да, спасибо,  — ответила Эвелин, под сапожками которой поскрипывала галька.  — Ты очень находчивый, да? Все предусмотрел. Побеги, умение прятаться и другие уловки… В Испании ты был шпионом? Поэтому ты отказался говорить о прошлом?
        — Я был простым солдатом,  — ответил Синджон.  — Я попал в неприятности, из которых должен был выпутаться. Поэтому я и сбежал в Англию.
        — Изнасилование — не просто «неприятность». Удивляюсь, как тебя не повесили на месте.
        — Чтобы повесить, меня нужно сначала поймать.
        — Поэтому мы сейчас во Франции? Ты в очередной раз сбежал?
        — Я каждый год приезжаю во Францию, чтобы закупить вина,  — съязвил Синджон.  — Если ты поспешишь, я и тебя угощу.
        — Чтобы заставить меня замолчать? Но я могу зайти в первый же попавшийся трактир и сказать, что ты меня похитил. Что тебя разыскивают в Англии,  — пригрозила Эвелин.
        Синджон рассмеялся.
        — Ты же сама попросилась со мной на берег, помнишь? Прежде чем донесешь на меня, вспомни, что ты англичанка и находишься во Франции. Так что ты такой же враг, как и я.
        Эвелин фыркнула:
        — Ты должен быть мне благодарен. Ты же сам признался, что твой французский ужасен.
        — Не слишком хорош, но не ужасен,  — пробормотал Синджон.
        — Он достаточно плох. Поэтому держи язык за зубами, а разговаривать буду я!
        В голосе Эвелин сквозил смех. Она наслаждалась собственным превосходством. Но понимала ли она, что это маленькое приключение может плачевно закончиться для них обоих? Впрочем, отправляясь на прогулку в парк в Лондоне, она тоже не ожидала нападения. Синджон взял саблю в руку. Он защитил ее тогда, защитит и сейчас.
        Не было смысла напоминать Эвелин, что он здесь главный. Синджон снова играл роль ее слуги.
        — Нужно узнать, как пройти в Лувье,  — пояснил он Эвелин, когда они подошли к постоялому двору.
        — А зачем нам туда?
        — Туда нам не надо. Просто узнай дорогу. Если станут расспрашивать, скажи, что хочешь навестить сестру.
        — Какое имя назвать?
        Синджон едва не заскрежетал зубами.
        — Не нужно рассказывать слишком много, Эвелин. Заплати за экипаж, купи еды — и в путь.
        Эвелин остановилась.
        — У меня три сестры, Синджон. И они всегда проявляют любопытство. Если у хозяина постоялого двора есть жена, она непременно начнет задавать вопросы. Чем меньше я расскажу, тем большее любопытство она проявит. Так не бывает, чтобы человек просто явился посреди ночи и нанял экипаж.
        Рассуждения Эвелин были не лишены здравого смысла.
        — Скажи жене хозяина, что твой экипаж сломался по дороге, а ты очень спешишь,  — пожал плечами Синджон.  — Ну, допустим, отвалилось колесо. Твой кучер его чинит, но ты не можешь ждать.
        — Потому что моя сестра очень больна, и я должна немедленно приехать к ней в Лувье,  — радостно закончила Эвелин.
        Синджона охватило волнение. Насколько проще было бы украсть лошадь. Теперь он был бы уже на полпути в Аграман. Вместо этого ему предстоял долгий рассказ о несуществующей сестре.
        Он снял сюртук и переоделся в ливрею.
        — Но почему я не могу изобразить твоего мужа вместо слуги?
        Эвелин посмотрела на Синджона так, словно он был деревенским дурачком.
        — Потому что тогда говорить пришлось бы мужу, а не мне, в то время как слуга не осмелится открыть рот в присутствии хозяйки. Compris?
        Не дожидаясь ответа, Эвелин отворила дверь трактира. Сердце Синджона замерло, когда в трактире воцарилась тишина. Он нащупал спрятанный под ливреей пистолет и принялся молить Бога о том, чтобы никто из присутствующих не заметил, что вместо шали на плечи Эвелин накинуто священное знамя Карла Великого.
        Эвелин знаком приказала слуге остаться возле двери и направилась к сонному хозяину заведения. Однако Синджон двинулся за ней. Он стоял у нее за спиной, готовый в любую минуту прийти на помощь.
        Эвелин предостерегающе посмотрела на него, но Синджон стоял на своем, упрямый как мул.
        Эвелин перестала обращать внимание на Синджона и улыбнулась хозяину трактира. Его жена тоже поднялась со стула, отложив вязанье, и с подозрением воззрилась на посетительницу.
        Эвелин набрала полную грудь воздуха и начала представление. Не сводя глаз с хозяйки, она принялась живописать ужас дорожного происшествия. К тому моменту, как она начала рассказ о смертельном заболевании воображаемой сестры и собственном желании поскорее до нее добраться, на глазах мягкосердечной француженки уже блестели слезы. Даже ее муж отвернулся, чтобы промокнуть глаза носовым платком.
        Полные сочувствия супруги тотчас же развили бурную деятельность. Не прошло и часа, как Эвелин уже сидела в экипаже. Хозяйка постоялого двора снабдила ее корзиной, в которой лежали краюшка хлеба, сыр, бутыль вина и баночка клубничного варенья для больной сестры.
        Захлопывая дверцу экипажа, Эвелин одарила Синджона торжествующей улыбкой. Она свою миссию выполнила блестяще.
        Синджон забрался на козлы и кивком головы попрощался с хозяйкой постоялого двора, машущей вслед платочком и желающей гостям удачи. Но Синджон не нуждался в удаче. У него была Эвелин. Все получилось замечательно, с восхищением думал он. Ему ужасно хотелось свернуть с дороги, забраться в экипаж, зацеловать Эвелин до бесчувствия и заниматься с ней любовью до тех пор, пока оба не насытятся. Но сейчас не время.
        Эвелин продолжала удивлять его, хотя Синджон думал, что уже ничто не сможет вызвать большего благоговения, большей любви к ней.
        Возможно, когда они получат наконец показания О’Нила, вернутся в Лондон и посмеются над своим приключением, он все ей скажет. Уэстлейк заключит Филиппа в тюрьму, и Эвелин обретет свободу.
        Синджон нахмурился. Она до сих пор его не простила. Да и ему еще далеко до свободы.
        Глава 48
        Эвелин во все глаза смотрела на величественный замок, в резные ворота которого въехал экипаж. Благоухающие розы и кусты сирени, склонившие свои бутоны под тяжестью утренней росы, обрамляли длинную подъездную аллею, провожая гостей до самого входа в дом.
        На ступенях их ждала леди. Она тепло улыбнулась Синджону и расцеловала его в обе щеки. Эвелин почувствовала, как к ее лицу прилила краска, и смущенно провела рукой по волосам. Она отвязала потрепанную шелковую «шаль», поправила шляпку и жакет. Пригладить складки на помятом платье из муслина не представлялось возможным.
        А Синджон тем временем объяснял, кто она такая. Хозяйка замка с удивлением посмотрела на Эвелин.
        — Леди Эвелин Реншо, позвольте представить вам мадам Мариэль Д’Аграман,  — церемонно произнес Синджон, словно они собирались пить чай в саду и их страны не воевали друг с другом.
        Француженка беззастенчиво разглядывала Эвелин, и та задумалась, как объяснил ее присутствие здесь Синджон. Она бросила на него взгляд, но он смотрел лишь на француженку.
        — Капитан сказал, что вы приехали с ним в качестве переводчицы,  — произнесла мадам Д’Аграман, поднимаясь вместе с гостями по лестнице.
        Переводчица. Что ж, это совсем не хуже жены предателя или любовницы. Вежливо, прохладно, благопристойно.
        Желудок Эвелин сжался, и она стиснула руки, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в рукав Синджона в ожидании дружеской поддержки.
        — Мой муж в кабинете, капитан Радерфорд. Он будет очень рад вас видеть. А я пока провожу леди Реншо наверх, чтобы она смогла умыться перед завтраком.
        Синджон поклонился и направился за лакеем дальше по коридору.
        Мариэль Д’Аграман проводила Эвелин в элегантную спальню. Она позвонила в колокольчик и приказала служанке принести воду и чистую одежду.
        — Простите мое любопытство, но вы имеете какое-то отношение к лорду Филиппу Реншо, графу Эленуару?  — спросила Мариэль, и сердце Эвелин упало.
        Не арестует ли ее полковник вместо Филиппа? Она даже представила, как ее тащат по улицам на гильотину, как тащили когда-то Марию Антуанетту.
        И что будет тогда с Синджоном?
        Голубые глаза Мариэль ждали ответа.
        — Лорд Филипп — мой муж. Но я не видела его на протяжении многих месяцев. В Лондоне поговаривают, будто он мертв.
        На лице Мариэль отразилось сомнение.
        — Вы не носите обручального кольца, стало быть, вы поверили сплетням. Или же вы больше не считаете себя его супругой.  — Эвелин вспыхнула до корней волос, а Мариэль рассмеялась.  — О, я вовсе не против. Он предал обе наших страны и разыскивается в Англии и Франции. Просто я была очень удивлена вашему появлению здесь. Ведь Эленуар совсем рядом.
        — Неужели все это время он был здесь?  — запинаясь, спросила Эвелин.
        Но ведь сейчас он в Англии, разве нет? Она судорожно сглотнула, хотя знала, что бояться нечего. Филипп не знает, где она сейчас.
        — Замок Эленуар пустовал несколько лет и превратился в руины.  — Мадам Д’Аграман взяла Эвелин за руку.  — Я вижу, вы меня боитесь. Но поверьте, здесь вы в полной безопасности. Или же вы боитесь не меня, а своего мужа?
        Эвелин закусила губу, и Мариэль вздохнула.
        — Я знаю, что такое страх. Я была вместе с мужем на войне в Испании. Лучшего попутчика, чем капитан Радерфорд, и представить нельзя. Если бы все мужчины обладали его благородством, войны никогда не было бы.
        Эвелин с удивлением посмотрела на француженку.
        — Так это вы та самая жена полковника, в изнасиловании которой его обвиняют?
        Прежде чем Мариэль успела ответить, раздался стук в дверь. Несколько слуг принялись наполнять горячей водой медную ванну, а Мариэль открыла маленькую коробочку и бросила в воду лепестки сухой лаванды. По комнате поплыл нежный аромат. Служанка отгородила ванну ширмой и почтительно удалилась.
        — Полагаю, вы хотите знать, что произошло,  — подала голос из-за ширмы Мариэль, когда Эвелин погрузилась в ароматную горячую воду.
        Разве это дурно — желать знать? Она просила Синджона раскрыть свои тайны, но он отказался.
        — Хочу,  — ответила Эвелин.
        — Мой экипаж сломался на горной дороге в Испании. Я посещала местную церковь и думала, что мне ничто не угрожает. Но я ошибалась. С собой я взяла лишь кучера и служанку.
        Сердце Эвелин то и дело замирало. Она слышала, как скрипят половицы под ногами Мариэль.
        — Нас обнаружил британский патруль, но я все равно не испытывала страха. Я была уверена, что офицер джентльмен и не причинит леди вреда. Но я опять ошиблась. Я послала кучера за помощью, но он не успел вернуться. Офицер отдал мою служанку своим солдатам, а меня оставил для собственного развлечения.
        Эвелин закрыла глаза. Синджон никак не мог быть этим офицером. Он бы никогда не обидел женщину.
        — А потом приехал капитан Радерфорд. Я боялась худшего, но он спас меня, врага, от своего же соотечественника. Он оказался один против вышестоящего офицера и дюжины британских солдат. Он накрыл меня своим кителем. Офицер приказал застрелить капитана Радерфорда, и его действительно убили бы, если б не подоспел мой муж. Началась перестрелка, и из всех солдат уцелело лишь двое. Офицер сбежал, а солдата ранили. Капитан Радерфорд не позволил людям моего мужа убить этого солдата, хотя они и намеревались это сделать. Моя служанка скончалась, а я была в крови. В крови капитана Радерфорда.
        Эвелин поднялась из ванны, закуталась в полотенце и вышла из-за ширмы. По щекам Мариэль Д’Аграман струились слезы.
        — Уцелевшего солдата звали сержант Патрик О’Нил?  — спросила Эвелин с отчаянно бьющимся сердцем.
        — Да.
        Эвелин вцепилась в полотенце.
        — А офицера?  — выдохнула она.  — Как звали его?
        Лицо Мариэль Д’Аграман исказилось ненавистью.
        — Его звали Крейтон.
        Как она могла так ошибаться относительно майора Крейтона? Он был так знаменит — герой, поймавший предателя, насильника и лжеца… Эвелин думала, что он совершил ошибку, арестовал не того человека, но ей даже в голову не могло прийти, что все вышеозначенные преступления — дело его рук.
        Она вздрогнула, несмотря на яркое солнце, освещавшее розовый сад Мариэль Д’Аграман. Эвелин мерила шагами посыпанные гравием дорожки, раздумывая над тем, что услышала.
        И эту информацию Синджон предпочел утаить. Он повторял, что невиновен, но не обвинял во всем Крейтона, любимого всеми героя.
        Погибла дюжина солдат и ни в чем не повинная девушка. И если бы не Синджон…
        Эвелин задрожала. Она вспомнила покрывавшие тело Синджона шрамы и его нежелание говорить об их происхождении.
        Мариэль рассказала, что Крейтон пытался убить и сержанта О’Нила, но тому удалось добраться до лагеря французов, упасть в ноги к мужу Мариэль и попросить его о помощи для себя и капитана Радерфорда. Французский офицер ничем не мог помочь британскому солдату, но Мариэль настояла на том, чтобы сержант О’Нил поехал с ней во Францию. Она хотела сберечь единственного свидетеля преступления и поразмыслить о том, как можно помочь ее спасителю.
        Эвелин зарыдала от отвращения. Она ведь танцевала с Крейтоном, доверяла ему.
        Господи, она должна ему денег!
        А еще ей следовало извиниться перед Синджоном.
        — Как живописно — английская роза среди французских,  — раздался знакомый голос, и Эвелин в ужасе отпрянула.
        На дорожке позади нее стоял Филипп. Он сильно постарел. Его кожа отливала желтизной, словно он провел много времени взаперти. Только вот глаза остались прежними. Они горели высокомерием и холодной ненавистью.
        Эвелин пятилась до тех пор, пока не уперлась ногами в скамью. Как он здесь оказался? Ведь он должен быть в Англии, арестован и приговорен к казни. Синджон обещал, что она никогда больше не увидит своего мужа-предателя.
        Отчаяние разозлило ее.
        — Но и змеи среди них тоже водятся!  — с отвращением выпалила Эвелин.
        Филипп злобно прищурился.
        — Какой ты стала дерзкой, Эвелин. А ведь была такой мышкой. Иди сюда. Я так давно тебя не видел.
        Однако Эвелин не двигалась с места.
        — С тобой покончено, Филипп. Поди прочь.
        В глазах Филиппа вспыхнула ярость, и Эвелин непроизвольно поморщилась. Подскочив к жене, Филипп схватил ее за волосы и приставил к груди пистолет. В нос Эвелин ударил отвратительный запах одеколона, и к ее горлу подступила тошнота.
        — Мы уедем на арендованном тобой экипаже. И попробуй только пикнуть, женушка!
        Последнее слово было произнесено таким тоном, что Эвелин почувствовала себя оскорбленной.
        Сквозь тонкую ткань платья она ощущала холодное дуло пистолета. Ее тащил в экипаж Филипп, предатель, мучивший ее на протяжении четырех лет. Эвелин не могла говорить или кричать. Она лишь, спотыкаясь, следовала за ним. Эвелин молила Бога о том, чтобы на их пути никто не встретился — ведь тогда этому человеку грозит неминуемая смерть, и в то же время надеялась, что кто-нибудь их увидит и позовет на помощь Синджона.
        Эвелин охватило разочарование, когда они завернули за угол дома никем не замеченные. Двор был пуст. Филипп втащил Эвелин на козлы, уселся рядом с ней и что есть силы хлестнул лошадей.
        — Куда ты меня везешь?  — спросила Эвелин.
        Пистолет лежал на коленях Филиппа, и она уже подумала, что сможет схватить его, но выражение его глаз заставило ее замереть от ужаса.
        — Ты графиня Эленуар, и пришло время начать себя вести как вышеозначенная особа.
        Эвелин в отчаянии оглянулась на замок Д’Аграман, мысленно прощаясь с Синджоном и приготовившись к смерти.
        Глава 49
        — Я хочу попросить вас еще об одном одолжении,  — произнес Синджон.
        — Вот как?  — удивился Д’Аграман, наливая в бокал гостя еще яблочного виски.  — Уверен, что письменное свидетельство сержанта О’Нила вам поможет. Он отказывается возвращаться в Англию до тех пор, пока не увидит Крейтона мертвым или заключенным в тюрьму.
        — Я надеюсь, что так оно и будет. Спасибо за то, что сохранили ему жизнь, но я кое-что привез с собой,  — сказал Синджон и развернул знамя.
        От удивления полковник на мгновение лишился дара речи.
        — Mon Dieii[10 - О Боже (фр.).], Радерфорд, где вы его взяли? Оно считается пропавшим, и мне кажется, наши войска проигрывают сражение за сражением именно из-за его отсутствия.  — Он разложил знамя на столе и, сдвинув брови, воззрился на Синджона.  — Почему вы решили вернуть его мне? Ваша армия могла бы использовать знамя в своих целях. Ну, хотя бы для того, чтобы напугать французов.
        — Полагаю, кое-кто в Англии так и собирался поступить. Филипп Реншо украл его. Я нашел.
        Д’Аграман покачал головой:
        — Я человек не суеверный, но это священное знамя, которого касались руки Карла Великого и Жанны д’Арк. Его место в Реймском соборе, а не на поле боя. Спасибо за то, что вернули Франции ее реликвию. Обещаю вам, что это знамя никогда не будет использовано в военных интересах.
        — Где сержант О’Нил?  — спросил Синджон, поднимаясь с кресла.  — Я хочу его поблагодарить.
        Д’Аграман улыбнулся:
        — Я полагаю, в саду. Он постигает секреты приготовления яблочного бренди. Он все еще боится, что его арестует французский патруль или что Крейтон разыщет его и убьет. Я попрошу кого-нибудь привести его.
        Звук шагов на лестнице заставил обоих джентльменов вскочить. Синджон с нетерпением ждал появления Эвелин, но вместо нее на пороге возникла Мариэль.
        — Где Эвелин?  — спросил Синджон.
        — Она сказала, что хочет прогуляться в саду. Ее очень расстроила рассказанная мной история…
        Следом за Мариэль в комнату, прихрамывая, вошел человек, в котором Синджон сразу же узнал сержанта О’Нила, несмотря на ужасный шрам, обезобразивший его шею и подбородок.
        — Полковник, боюсь, случилась беда,  — срывающимся голосом произнес он.  — Из ворот только что выехал экипаж с мужчиной и женщиной. У мужчины был в руках пистолет!
        — Это Крейтон?  — спросил полковник.
        О’Нил печально покачал головой:
        — Я бы его узнал. Этот мужчина был старше и такой отталкивающий…
        — Реншо!  — прорычал Синджон, выбегая из комнаты.
        Экипажа, на котором приехали они с Эвелин, во дворе не было.
        Д’Аграман спешил за ним, отдавая приказания.
        — Если это действительно Реншо, то они направились в замок Эленуар. Это в нескольких милях отсюда. Я вызову полицию.
        — А я поскачу вперед и постараюсь задержать экипаж,  — сказал Синджон, когда из-за угла дома появился грум, ведущий под уздцы оседланного коня полковника.
        — Полковник, верните мне на время знамя. Простите за то, что снова отбираю его у вас, но оно может остановить Филиппа и спасти жизнь Эвелин.
        — Я не могу подвергать его риску, капитан. Ведь это святыня. Должен быть другой выход.
        Мариэль положила ладонь на руку мужа.
        — Жан-Пьер, отдай ему знамя. Он спас меня для тебя, так помоги ему спасти женщину, которую он любит. Пусть знамя послужит наконец любви, а не войне.
        — Все не так,  — возразил Синджон.  — Просто она в опасности. Ее муж опасный человек.
        Мариэль улыбнулась:
        — Я вижу любовь в ваших глазах. И в ее глазах тоже. Возьмите знамя и спасайте ее.
        Синджон не стал спорить. Он сунул знамя за пазуху и пустил коня в бешеный галоп.
        Глава 50
        Если замок Д’Аграман можно было назвать жемчужиной французской глубинки, то замок Эленуар выглядел как нарыв на ее безупречной внешности. Он покосился и обветшал, а желтоватый цвет каменных стен казался каким-то нездоровым на фоне сочной зелени, освещенной яркими лучами солнца.
        Филипп бросил злобный взгляд на обиталище своих предков. В Англии он потратил целое состояние на то, чтобы построить настоящий дворец для короля изгнанника. Теперь же у него осталась лишь эта развалина, коей побрезговал бы даже нищий.
        — И ради этого ты предал свою страну?  — спросила Эвелин.
        Филипп зашипел, точно гадюка.
        — Слуги за это ответят. Я нанял двадцать садовников, целую армию лакеев и горничных…  — Он замолчал, и его лицо побагровело, когда он увидел выражение глаз Эвелин.  — Не смей меня жалеть!
        Филипп стащил жену с сиденья и поволок вверх по осыпающимся ступеням.
        Входная дверь была распахнута настежь. Внутри замок выглядел еще хуже, чем снаружи. Стайка напуганных птиц с шумом вылетела в лишенное стекол окно, и Филипп раздраженно взмахнул пистолетом.
        Воспользовавшись моментом, Эвелин вырвалась из его рук и попыталась бежать, но он с легкостью поймал ее. За этим последовал удар по лицу, и Эвелин ощутила солоноватый привкус крови во рту.
        — Я сделаю так, что Эленуар сможет потягаться по красоте и богатству с самим Версалем или Фонтенбло!  — взревел Филипп, с силой припечатав Эвелин к стене.  — Ты в этом сомневаешься? Я — граф Эленуар, потомок королей. Я не потерплю непослушания и насмешек. Особенно от тебя.
        Филипп прижал Эвелин к стене еще сильнее и схватил ее за горло. Она закрыла глаза, изо всех сил превозмогая боль. Она не хотела поддаваться панике, не хотела кричать и показывать Филиппу собственную слабость. Ведь он наслаждался страданиями других людей.
        Эвелин надела на себя маску безразличия, как поступала раньше, но теперь это не помогло. Филипп впился пальцами в ее подбородок так, что боль стала почти непереносимой. Глаза Эвелин наполнились слезами, и перекошенное от ненависти лицо Филиппа превратилось в расплывчатое пятно. Впившись ногтями в осыпавшуюся штукатурку, Эвелин молча терпела издевательства.
        — Где знамя, Эвелин?  — бесновался Филипп.  — Что ты с ним сделала?
        — Я не понимаю, о чем ты говоришь,  — ответила она.
        Филипп принялся трясти ее так сильно, что Эвелин ударилась головой о стену, и у нее перед глазами замелькали черные точки.
        — Я оставил его в своем доме. В доме, который ты у меня отняла. Это флаг, шелковый флаг. Очень древний. Он лежал в моей личной гардеробной.
        — Я не знаю!  — охнула Эвелин.
        Неужели Филипп вознамерился ее убить? Она закрыла глаза, моля Бога дать ей сил, но Филипп снова сжал ее подбородок, заставляя смотреть на него. Его покрасневшие глаза горели яростью. Когда он в последний раз спал и ел? Жестокий, хладнокровный аристократ превратился в сумасшедшего, коим двигало отчаяние.
        — Не знаешь? А где мои картины, моя одежда, мои книги? Тоже не знаешь, женушка?
        — Продала,  — ответила Эвелин, даже не попытавшись солгать.
        Какой смысл? Она схватила Филиппа за руку, чувствуя, что скоро не сможет дышать.
        — Ты не имела на это права!  — прорычал он.  — Ты моя жена!
        Он оттолкнул Эвелин так неожиданно, что она не удержалась и упала на пол. Женщина поднесла руку к разбитому лицу. Оставленные пальцами и ногтями Филиппа раны причиняли ей нестерпимую боль. Но она лишь разожгла ее гнев, прогнав прочь страх.
        — У меня не было выбора, Филипп. Ты не оставил мне денег, а правительство заморозило все твои активы.
        — Почему? Что ты им сказала? Разве ты не защищала меня, не уверяла всех в моей невиновности?
        Эвелин посмотрела на мужа.
        — Меня ни о чем не спрашивали. Никто не сомневался в твоей виновности. За тобой охотятся даже французы. Они придут сюда, Филипп, найдут тебя и повесят.
        Глаза безумца на мгновение вспыхнули радостью, когда он схватил жену за плечи и поднял ее с пола.
        — Ты ничего не знаешь! Я — друг императора!
        — И враг короля!
        Эвелин никогда не осмеливалась дерзить мужу, возражать ему. Но раз уж он все равно собирается ее убить, она не станет молчать.
        — Где знамя?  — в отчаянии заорал Филипп. Он вновь ударил Эвелин по лицу, и удар звоном отозвался в ее голове.  — Ты должна была его видеть! Оно шелковое с вышитыми ангелами, Эвелин.
        Ангелы.
        Она вспомнила, что на шали, которой накрыл ее Синджон, тоже были ангелы. Нет, этого не может быть… Она отвернулась, но было поздно. Филипп шумно выдохнул.
        — A-а, тебе все же что-то известно.
        Эвелин покачала головой, но Филипп продолжал:
        — Этот мужчина с тобой… Радерфорд… кто он?
        — Н-никто,  — запинаясь, ответила Эвелин.  — Лакей.
        — Лакей!  — передразнил ее Филипп.  — Красивый, молодой, мужественный! Он совсем не похож на слугу. Кем он тебе приходится, а, женушка? Зачем ты приехала во Францию? Ты искала меня и привезла его с собой, чтобы он меня убил?  — Филипп приблизил свое лицо к лицу Эвелин и снова прижал ее к стене всем своим телом.  — Но я жив, Эвелин, и не собираюсь умирать.
        Эвелин охватило отвращение.
        — Отпусти меня!  — выкрикнула она и оттолкнула от себя мужа, но тот лишь расхохотался.
        — Ты моя жена, Эвелин! Моя собственность! И я буду делать то, что захочу! Твой лакей научил тебя чему-то новому? Я удивлен. Ты никогда не любила секс.
        Он схватил Эвелин за грудь и больно сжал — грубая, отвратительная пародия на ласки Синджона. Эвелин ощутила, как из ее горла рвется крик. Она попыталась сопротивляться, но Филипп прижимал ее к стене, лишая возможности не только двигаться, но и дышать. Слезы обожгли ее глаза, а тело охватила слабость. Филипп плотоядно посмеивался на ухо Эвелин, а его восставшая плоть упиралась в ее бедро.
        — Так-то лучше. Можешь сопротивляться, если хочешь. Только это ничего не изменит. Ты помнишь, как это было у нас с тобой? Помнишь мои руки на своем теле? Сопротивляйся, Эвелин, я разрешаю.
        Филипп рывком задрал подол платья и коленом развел в стороны ее ноги.
        Эвелин охватила ярость. Теперь она знала, что такое любовь. Знала, как выглядят доброта и благородство. Она с силой ударила мужа в пах. Филипп заревел от боли, выругался, но не отпустил Эвелин. Она впилась в его лицо ногтями, но Филипп вывернул ей руку и заломил за спину. Боль оказалась настолько мучительной, что с губ Эвелин сорвался стон.
        — Так-то лучше!  — прошипел Филипп.  — Продолжай стонать, Эвелин.
        Он вновь вывернул ей руку, и все поплыло перед ее глазами. Когда Филипп попытался расстегнуть брюки, Эвелин вновь ударила его в пах. Только на этот раз сильнее. Она вложила в удар весь свой страх и отчаяние. Филипп упал на одно колено, и она побежала.
        Синджон даже не дал коню остановиться и на полном ходу соскочил с него у входа в замок Эленуар. Экипаж стоял на подъездной аллее, и это лишний раз доказывало, что Эвелин здесь.
        Синджон быстро взбежал по ступеням. Раздался женский крик, который тут же оборвался, и Синджон поспешил на звук, заглядывая в каждую разрушенную комнату на своем пути. Однако все они пустовали.
        Внезапно из дверного проема справа от него появилась Эвелин. Она в ужасе бежала по коридору прямо на него.
        — Эвелин!  — с облегчением выдохнул Синджон и поймал любимую в свои объятия.
        Ответ Эвелин потонул в грохоте выстрела. Синджон почувствовал, как пуля вошла в его тело, увидел, как расширились от испуга глаза Эвелин. Дыхание с шумом покинуло его легкие, и он рухнул на землю. Позади Эвелин стоял Филипп, сжимая в руке пистолет. Острая боль жгла подобно горячему испанскому солнцу. Филипп потащил Эвелин прочь от него.
        — Синджон!  — закричала женщина и протянула к нему руку, однако Филипп с силой ударил по ней рукояткой пистолета.
        — Реншо!  — Голос Синджона эхом пронесся по пустым комнатам замка и вернулся обратно.  — У меня есть то, что тебе нужно.  — Синджон вытащил из-за пазухи знамя, не обращая внимания на боль.  — Меняю знамя на Эвелин.
        Филипп ошеломленно смотрел на знамя, не выпуская руки Эвелин из своей. Ее губы кровоточили, лицо было покрыто кровоподтеками, а глаза напоминали наполненные ужасом озера. Синджон ободряюще улыбнулся, но Эвелин зарыдала, не веря, что он спасет ее и на этот раз. Реншо выхватил знамя из онемевших пальцев Синджона и отошел назад.
        — Какая удача,  — протянул он.  — Я заполучу и то, и другое.
        Филипп навел на Синджона второй пистолет.
        — Нет!  — закричала Эвелин, повиснув на муже.
        Раздался треск, и пуля ударилась о стену рядом с головой Синджона. Брызнувшие во все стороны осколки кирпича оцарапали ему лицо.
        — Французы уже идут сюда, Реншо.
        Синджон удивился собственному спокойствию и тому, что говорил почти без усилий. Он не был уверен, что Филипп его слышит. Эвелин охнула то ли от боли, то ли от испуга, когда муж потащил ее прочь. Синджон изо всех сил боролся с подступающей со всех сторон темнотой. Комната закружилась и поплыла перед глазами. Он сунул руку под куртку и нащупал теплое влажное пятно. Кровь. Синджон не знал, насколько серьезна рана. В Испании ранения в грудь зачастую влекли за собой смерть. Но Синджон не мог пока умереть.
        Потому что был нужен Эвелин.
        Глава 51
        Филипп потащил жену по крутой винтовой лестнице вверх, и Эвелин показалось, что он не знает, куда идет. Ступени внезапно закончились, и Эвелин, споткнувшись, упала на залитый солнцем пол древней башни.
        За осыпавшимися зубцами виднелись утопавшие в зелени поля и леса. Филипп подтолкнул жену к самому краю, и она едва не упала вниз.
        — Все, что ты видишь, женушка,  — принадлежащая мне земля. Мое королевство. Ты могла бы жить здесь как королева.
        Но Эвелин лишь видела под собой отвесно уходящую вниз стену башни. Она закрыла глаза, почувствовав головокружение, и ждала последнего толчка, после которого рухнет на землю. Синджон ранен и, возможно, доживает последние минуты. Эвелин так много хотела ему сказать. Она твердила эти слова, как молитву, и смотрела на горизонт.
        Внезапно ее внимание привлекло какое-то движение, облачко пыли за спинами отряда всадников.
        — Французы!  — прохрипела она.
        Эвелин всем сердцем желала, чтобы Синджон продержался до их прихода, чтобы кто-то успел его спасти.
        Филипп отпустил руку жены и принялся перезаряжать пистолеты. Он даже не смотрел в сторону приближавшихся солдат.
        — Это не важно. У меня есть знамя.
        — Боюсь, ты меня неверно понял там, внизу, Реншо. Можешь забрать знамя, а Эвелин пойдет со мной.
        Эвелин обернулась. Синджон стоял, облокотившись о дверной косяк. Он был бледен, на лбу выступила испарина, а из рукава капала на сухой пол кровь. И все же он сжимал в руке саблю и гневно взирал на Филиппа, словно один из ангелов мщения, вышитых на знамени. У Эвелин перехватило дыхание от страха за этого мужчину и любви к нему.
        Филипп поднял пистолет и взвел курок.
        Эвелин встала между негодяем мужем и любимым человеком.
        — Синджон, французы уже на подступах к замку. Будь любезен, спускайся вниз и жди их там,  — приказала она, вновь превратившись в высокомерную госпожу.  — Ты истекаешь кровью.
        — Ты слышишь, Реншо? Французы едут за тобой,  — сказал Синджон, не обращая внимания на Эвелин.
        Филипп вздохнул.
        — Господи, как же я ненавижу героев! Вы так надоедливы, так предсказуемы. Ты ведь не оставишь ее, не так ли? И виной всему нелепые принципы, по которым ты живешь. Ты будешь стоять здесь и ждать, пока я не подстрелю тебя. У меня есть знамя, Радерфорд. С ним я непобедим. А ты все равно умрешь и не сможешь никого спасти.
        До слуха Эвелин доносился топот копыт и крики всадников. Филипп направил пистолет в дверной проем.
        — Эвелин, ступай посмотри, что там происходит, иначе я пущу ему пулю в лоб.
        Эвелин не двигалась.
        Синджон усмехнулся:
        — Позволь рассказать, что там происходит. Офицер, что скачет впереди, полковник Жан-Пьер Д’Аграман. У него есть приказ стрелять в тебя без предупреждения. Он руководит отрядом отменных стрелков, отобранных самим Наполеоном.
        Капля пота скатилась по щеке Филиппа, однако он запрокинул голову и расхохотался.
        — Наполеон? Здесь я император!  — Он развернул знамя и накинул его на плечи, подобно королевский мантии.  — Увидев знамя, эти стрелки преклонят предо мной колени. Они не станут в меня стрелять. Не осмелятся осквернить этот священный кусок материи.
        У Эвелин заложило уши от топота ног по лестнице. Синджон же не сводил глаз с Филиппа, который распрямил плечи и ждал. Знамя развевалось за его спиной, поблескивая на солнце.
        В дверном проеме появился первый солдат. Он остановился, посмотрел на знамя, а потом опустился на одно колено и перекрестился. Остальные последовали его примеру, и Филипп рассмеялся.
        — Видишь, Радерфорд? Я же сказал, что они упадут передо мной на колени.
        — Не перед тобой, Реншо! Не обольщайся!  — прорычал Синджон.
        Подъехал Д’Аграман и, стоя позади своих людей, наблюдал за происходящим.
        — Прикажите им открыть огонь!  — в отчаянии закричала Эвелин.  — Он предатель! Неужели вы позволите такому мерзавцу держать в руках святыню?
        — Верните знамя, лорд Реншо, и мы вас отпустим,  — попытался торговаться Д’Аграман.
        Губы Филиппа растянулись в улыбке.
        — Вы не встали на колени, полковник. Вы неверующий? Я могу пройти сквозь пламя, закутавшись в это знамя, и останусь невредим!  — бесновался Филипп.  — Спросите своих людей. Прикажите им открыть огонь. Они не последуют вашему приказу. Я уйду и заберу с собой знамя. Я проеду по улицам Парижа, набросив его себе на плечи, и буду проклинать Наполеона перед Богом и людьми!  — Он протянул руку.  — Идем отсюда, Эвелин!
        Эвелин медлила.
        — Ты же не думаешь, что я оставлю тебя здесь с ним, не так ли? Победитель получает все, дорогуша, а проигравший — ничего!
        Эвелин перевела взгляд на Синджона. Он умрет, если рану не перевязать. Если Филипп уйдет, полковник сможет оказать ему помощь, а потом переправить в Англию. Она взглядом призналась Синджону в любви и сделала шаг по направлению к мужу.
        Однако Синджон с силой схватил ее за руку.
        — Нет! Если ты уйдешь, Реншо, тебе придется отказаться от Эвелин и поклясться, что больше не приблизишься к ней.
        Филипп насмешливо склонил голову.
        — Ты влюбился в мою жену, Радерфорд?
        Эвелин затаила дыхание, но Синджон молчал.
        — Очевидно, нет. Бедная Эвелин,  — насмешливо протянул Филипп.  — Ты любишь его, или он просто был развлечением в мое отсутствие?
        — Я совсем по тебе не скучала,  — ответила Эвелин.  — Я хотела, чтобы ты…
        Синджон сжал руку Эвелин, прежде чем она успела закончить.
        — Вот как?  — Филипп нахмурился.  — Что ж, в таком случае мне будет даже интереснее убивать тебя, Радерфорд.  — Он махнул рукой стоящим на коленях солдатам.  — Никто здесь меня не остановит. Не потому, что это знамя — святыня, а потому, что супружеская измена — грех.
        Он буравил взглядом Синджона.
        — Представьте этого человека в постели с вашими женами, mes amis[11 - Друзья мои (фр.).]. Я уверен, что вы согласитесь убить его вместо меня. Ты…  — Филипп указал пальцем на одного из солдат.  — Во имя святого знамени Карла Великого приказываю тебе убить любовника моей жены.
        Эвелин в ужасе наблюдала за тем, как солдат, перекрестившись, потянулся за саблей.
        — Видишь, Эвелин? С этим знаменем в руках я могу делать что хочу. А теперь смотри, как умрет твой любовник!
        Эвелин слышала прерывистое дыхание Синджона. Он не выдержит долгой битвы.
        — Опустите оружие,  — приказал солдату полковник Д’Аграман, но тот лишь покачал головой и снова перекрестился.
        — Эвелин, отойди,  — сказал Синджон.
        Он оттолкнул женщину в сторону и поднял саблю, готовясь к сражению.
        Филипп самодовольно улыбался, уверенный в том, что владеет ситуацией. Он не остановится. Убьет всех ради собственного развлечения.
        — Остановись!  — взмолилась Эвелин, когда Синджон отразил первый удар.
        В мгновение ока противник выбил саблю из его рук, и Синджон пошатнулся.
        Эвелин видела, как Филипп поднял пистолет и положил палец на спусковой крючок.
        Эвелин схватила саблю Синджона и с яростным криком бросилась на мужа в тот самый момент, когда в воздухе прогремел выстрел.
        Филипп вскрикнул, когда клинок пронзил его тело. Эвелин ощутила, как он задрожал в ее руке. Она отпустила рукоятку, и ее ужас отразился в глазах Филиппа. Обхватив клинок обеими руками, он в оцепенении смотрел на него. Потом попятился и уперся ногами в парапет. Какое-то время он балансировал на краю, пытаясь спастись. Знамя взлетело в воздух, подхваченное ветром, и теперь реяло над башней, взирая с высоты на разыгравшуюся внизу драму. Филипп упал вниз, не сводя взгляда со знамени.
        Синджон выхватил саблю из ее рук и прижал Эвелин к груди, чтобы она не видела смерти Филиппа. Даже теперь он пытался ее защитить.
        — Я в порядке,  — дрожащим голосом произнесла Эвелин.
        Синджон коснулся ее щеки.
        — Не в порядке,  — возразил он, и в то же самое мгновение его глаза закатились, а тело обмякло.
        — Полковник!  — закричала Эвелин, сжимая в объятиях любимого.
        Д’Аграман подхватил Синджона и осторожно опустил его на пол.
        Эвелин упала на колени, рванула куртку на груди Синджона и пропитанную кровью сорочку.
        — Разыщите знамя!  — приказал полковник своим людям и присел рядом с Эвелин.  — Необходимо вернуться ко мне в замок.
        Синджон покачал головой и попытался подняться на ноги, превозмогая боль.
        — Нас ждет корабль. Меня повесят, если я не вернусь. Я должен отвезти Эвелин домой.
        Полковник посмотрела на Эвелин.
        — Берег в четырех часах езды отсюда. Мой дом — всего в двух.
        — Домой,  — слабо произнес Синджон.
        — Я о нем позабочусь,  — поспешно произнесла Эвелин.
        Полковник знаком приказал своим людям снести Синджона в экипаж. Потом он поднял с земли саблю и внимательно посмотрел на нее.
        — Я подарил эту саблю капитану Радерфорду за спасение моей жены,  — обратился Д’Аграман к Эвелин.  — В моей семье она передавалась из поколения в поколение. Ее пускали в ход лишь для благих дел, и я благодарю вас за то, что вы сделали сегодня. Это было непросто.
        — Я не могла позволить ему умереть,  — пробормотала Эвелин, глядя на окровавленный клинок.
        — Вы необыкновенно смелая женщина, именно такая нужна капитану Радерфорду.  — Полковник поклонился и подал ей саблю.  — Вернете ее капитану вместе с моими благодарностями?
        Осторожно взяв саблю из рук полковника, Эвелин кивнула.
        Люди полковника промыли рану Синджона с помощью бренди и еще добрую порцию влили ему в горло, чтобы боль немного притупилась. Они перевязали рану и предупредили Эвелин, что ее необходимо как можно скорее зашить. Синджон смотрел на любимую потемневшими от боли глазами.
        — Ты свободна, Эвелин,  — пробормотал он, прежде чем впасть в забытье у нее на руках.
        Она свободна. Только что это значит?
        Глава 52
        Синджон проснулся от плеска бьющихся о борт корабля волн. Эвелин сидела рядом. Он почувствовал сладковатый аромат ее кожи, прежде чем открыть глаза, и ощутил, как щекочут грудь ее волосы.
        Он обнажен?
        Синджон открыл глаза, когда в его кожу впилось что-то острое.
        — О!  — протестующе воскликнул он.
        Но Эвелин даже бровью не повела.
        — Лежи смирно.
        — Какого черта ты делаешь?
        Эвелин взглянула на Синджона, и ее глаза вспыхнули точно изумруды в свете лампы.
        — Зашиваю твою рану. Это следовало сделать еще несколько часов назад.
        — Зашиваешь…  — Голос Синджона сорвался, когда он почувствовал очередной укол.  — Ты делала подобное раньше? Разве на корабле нет доктора?
        Эвелин высокомерно вскинула бровь.
        — Я вышиваю всю свою жизнь. Я даже шила одежду для солдат.
        — Но никогда самих солдат!
        Эвелин успокаивающе посмотрела на Синджона.
        — Я почти закончила. Если будешь лежать спокойно, я сделаю все гораздо быстрее. У тебя наверняка были раны и пострашнее. Как, например, вот эта.
        Эвелин провела пальцем по шраму на ключице. Прикосновение было нежным и чувственным, однако следующий стежок испортил все впечатление.
        — Насколько все плохо?  — спросил сквозь стиснутые зубы Синджон.
        — Пуля задела ребро, но не повредила жизненно важных органов.
        — Я смотрю, ты не только портной, но еще и доктор?  — спросил Синджон.
        Свет от раскачивавшегося под потолком фонаря превратил волосы Эвелин в копну переливающихся золотисто-медных нитей.
        Она бросила на Синджона еще один красноречивый взгляд.
        — Это мне сообщил настоящий доктор.
        — Стало быть, он здесь, на корабле?
        Эвелин усмехнулась:
        — Нет, но полковник настоял, чтобы тебя осмотрел доктор, прежде чем мы уедем. Он не хотел, чтобы новоявленный герой Франции умер от потери крови… Позволь мне все же закончить,  — попросила она, вновь вонзая в кожу Синджона иглу.
        Он лежал смирно и смотрел на любимую. Ее лицо было покрыто синяками и царапинами, а на шее виднелись темные отметины, оставленные пальцами Филиппа. Желудок Синджона болезненно сжался. Эвелин не рыдала, забившись в уголок. Он держалась совершенно спокойно и зашивала его рану.
        — Эвелин, а тебя доктор тоже осмотрел?
        Эвелин поднялась со стула, взяла чистую тряпицу и начала яростно рвать ее на ленты.
        — Ты должен сесть, чтобы я могла тебя перевязать,  — решительно произнесла она.
        Синджон позволил ей перевязать раны, чувствуя себя слабым и беспомощным, точно ребенок. Он наклонился вперед и уткнулся лицом в шею Эвелин, пока она туго бинтовала его грудь.
        Синджону хотелось уложить ее рядом с собой в постель, успокоить, но Эвелин стояла слишком далеко с непроницаемым лицом, а у него не хватало сил дотянуться до нее.
        Она была смелой и красивой. В ней было все, что Синджон хотел видеть в своей любовнице. Он хотел защищать ее, любить, почитать и никуда от себя не отпускать.
        Только вот у него не было ни гроша за душой. Ни дома. Ни семьи. Он все еще был преступником и предателем, несмотря на письмо с показаниями сержанта О’Нила.
        А Эвелин совсем недавно овдовела, пережила похищение, ложь, жестокость и убила собственного мужа, чтобы спасти его, Синджона. Стоил ли он такой жертвы?
        Эвелин вновь принялась бинтовать его грудь.
        — Ну и что ты будешь теперь делать?  — спросила она.  — Куда отправишься?
        Синджон видел на ее глазах слезы, но она не позволяла им пролиться. А еще он прочитал в глазах Эвелин надежду.
        Нужные слова вертелись у него на языке, но он не имел права произнести их вслух.
        Вместо этого он улыбнулся своей самой дерзкой, сводящей с ума улыбкой.
        — Так далеко я не загадывал.
        Глава 53
        Перевязав рану, Эвелин позволила ему поспать, а потом села рядом и долго смотрела, стараясь запечатлеть в памяти черты его лица. Синджон проснулся, когда они достигли Лондона.
        Он целовал ее мокрые от слез глаза, но не спрашивал, почему она плачет. Эвелин молча отвечала на поцелуи, беседуя с Синджоном без слов, ибо знала, что если заговорит, то начнет умолять его остаться с ней и смутит обоих. Он не хотел видеть ее в своей жизни. Для него их роман закончился. Эвелин гладила шелковистые волосы любимого, его покрытый колкой щетиной подбородок, вдыхала его аромат, пытаясь запомнить навсегда. Ведь другому мужчине в ее жизни не место.
        Ее сердце едва не разорвалось на части, когда они подъехали к Реншо-Хаусу. Синджон попросил кучера отвезти Эвелин домой и только потом доставить его в Декурси-Хаус. Он не собирался оставаться. Эвелин высвободилась из его объятий, тут же ощутив холод.
        — Эвелин, приедешь повидать меня завтра?  — спросил Синджон.  — Мне нужно кое-что тебе сказать.
        Эвелин сглотнула.
        — А что еще можно сказать?
        Она не хотела больше слушать признаний. Если у него есть жена или невеста, из-за которой им не суждено быть вместе, ей лучше этого не знать.
        Дверца экипажа отворилась.
        — Добро пожаловать домой, миледи. Все в порядке?  — спросил Старлинг, подавая своей госпоже руку с таким видом, словно она просто танцевала на балу всю ночь или пила чай с подругами, а вовсе не была похищена и увезена во Францию, где ее жизнь изменилась раз и навсегда.
        Ей хотелось сказать: «Филипп мертв, и нам нечего больше бояться», но экипаж тронулся с места, увозя Синджона, и она не смогла вымолвить ни слова.
        — Уже поздно, Старлинг. Поговорим утром. Запирайте дом и ложитесь спать,  — сказала вместо этого Эвелин.
        Дворецкий отвесил поклон и смотрел ей вслед, пока она поднималась по лестнице. Эвелин слышала, как заскрежетала задвигаемая щеколда — звук, означающий спокойствие и безопасность.
        Старлинг ничего не сказал по поводу ран на ее лице. Он вообще сделал вид, будто ничего не заметил. Эвелин вошла в свою комнату и посмотрелась в зеркало. Неужели теперь так будет всегда? Она станет жить дальше — скандальная вдова в пустом доме, населенном вежливыми и верными слугами, которые никогда больше не упомянут имени Филиппа. Эвелин закрыла глаза и отвернулась от зеркала.
        Она медленно разделась, забралась в постель и задула свечу.
        Глава 54
        Эвелин мерила шагами гостиную Марианны в ожидании Синджона. На ней было простое голубое платье. Лицо, испещренное ранами, скрывала вуаль. Она хотела было надеть черное платье, но потом поняла, что не может скорбеть по Филиппу. Хотя траур, наверное, все же придется носить, когда станет известно о его смерти.
        Наконец пришел Синджон. На нем был элегантный костюм джентльмена, но двигался он немного скованно, и Эвелин поморщилась, представив его раны под дорогим нарядом.
        И все это из-за нее.
        Он снова ее спас и при этом едва не погиб. Но это в последний раз. Они попрощаются и будут жить дальше. Только теперь каждый сам по себе.
        — Я получила еще одно письмо от Крейтона,  — сообщила Эвелин.  — Оно ждало меня дома. Мариэль рассказала мне правду, Синджон.
        Синджон ничего не ответил, только смотрел на нее так, точно хотел выпить до дна. Напряженные нервы Эвелин затрепетали.
        — С тобой все в порядке?  — спросил Синджон, не обратив внимания на ее слова.  — На твою долю выпало столько переживаний.
        — Я почувствовала бы себя лучше, если б знала, как поступить с лордом Крейтоном. Я могу потребовать его ареста?  — спросила Эвелин.
        — А на каком основании?  — раздался голос Уэстлейка.
        — Он повинен в изнасиловании, клевете и…
        Эвелин осеклась. Лично ей Крейтон не сделал ничего дурного.
        — Вы должны ему денег, Эвелин. И если начнете выдвигать против него обвинения, вас заподозрят в желании уклониться от уплаты долга,  — произнес Адам.
        — Без доказательств он обезоруживающе рассмеется, и ему все поверят,  — добавил Синджон, и его лицо исказила гримаса отвращения.
        — Но ведь ты можешь сделать так, чтобы его арестовали?  — спросила она у Синджона.
        — За мою голову объявлено вознаграждение, Эвелин. Если я сейчас отправлюсь в штаб конногвардейского полка, меня повесят без суда и следствия. Крейтон основательно очернил мое имя.
        — Но ведь у тебя есть письмо Патрика О’Нила!
        — Этого может оказаться недостаточно.
        — Нам нужен сам О’Нил, а он отказывается возвращаться в Англию до тех пор, пока не будет уверен в собственной безопасности,  — произнес Адам.
        — Возможно, я смогу обвинить Крейтона в мошенничестве. Я собиралась вложить в письмо только сотню фунтов, а он имел дерзость потратить от моего имени все пять,  — продолжила Эвелин.
        Синджон мрачно улыбнулся:
        — Ты не забыла вложить в письмо сотню, а он не передал никому ни единого фартинга. Я вообще сомневаюсь, что он ездил в Линкольншир.
        Эвелин изумленно посмотрела на Синджона.
        — Откуда тебе это известно?
        — Я вскрыл письмо. У меня были подозрения, что Крейтон собирается вынуть из него деньги и присвоить их себе. Поэтому я его опередил, чтобы проследить за его дальнейшими действиями.
        — Слуг увольняют за воровство!  — с негодованием воскликнула Эвелин.
        Синджон засмеялся.
        — Вообще-то я не воровал этих денег. А просто спрятал их в одной из книг в твоей библиотеке. Я взял их позже, но лишь для того, чтобы выкупить знамя, которое все это время служило занавеской в приюте.
        — Крейтон получит свои деньги сегодня, Эвелин. Пять сотен фунтов,  — произнес Адам.
        Эвелин ошеломленно уставилась на графа.
        — Так это вы купили книгу, лорд Уэстлейк?  — спросила она.
        Адам сначала побледнел, а потом залился краской.
        — Вовсе нет, миледи. Я дал денег в качестве капиталовложения. Я хочу, чтобы справедливость восторжествовала, и жду полного возмещения вложенных денег.
        — Спасибо, но я не могу выплатить вам эту сумму,  — сказала Эвелин.  — Как только станет известно о смерти Филиппа, правительство заберет все. Я не стану просить у сестер денег себе на жизнь или на то, чтобы отдать долг Крейтону.  — Внезапно ей в голову пришла идея, и она повернулась к Синджону.  — Вызови его на дуэль!
        Синджон лениво вскинул бровь и перевел взгляд на Уэстлейка, которого немало позабавило это предложение.
        — Я сейчас не в том состоянии, чтобы сражаться с кем бы то ни было, Эвелин.
        — Кроме того, дуэли запрещены законом,  — вставил Адам.
        — Но у меня есть идея получше. Нечто более страшное для Крейтона, нежели удар сабли,  — произнес Синджон.
        Эвелин судорожно сглотнула, и Синджон понял, что сказал лишнее.
        — Что ты собираешься сделать?  — спросила Эвелин, вновь откидываясь на спинку кресла.
        Синджон сел рядом с ней и взял ее руку в свою. Эвелин с мгновение упивалась этим легким прикосновением, запоминала его, чтобы потом утащить, как белка орех, в свои закрома и наслаждаться им в холодные зимние вечера.
        — Я ничего не могу сделать, Эвелин, но ты можешь. Если Крейтон меня увидит, он тут же застрелит меня или велит арестовать и повесить прежде, чем я успею сказать хоть слово в свою защиту. Ему не будет покоя, пока я жив.
        По спине Эвелин пробежал холодок. Она танцевала с Крейтоном, доверяла ему. Он ей даже нравился. Эвелин вспомнила выражение лица Мариэль, когда та рассказывала ей о своей с ним встрече в Испании. У француженки на щеке до сих пор остался небольшой белый шрам, который будет напоминать ей о негодяе каждый раз, когда она подойдет к зеркалу.
        — А я готова на все,  — сказала Эвелин.  — Но что я могу?
        Синджон одарил ее такой нежной улыбкой, что ее сердце затрепетало в груди, и она почувствовала себя самой красивой, самой желанной женщиной на земле.
        — Ты помнишь, как я учил тебя играть в карты?  — спросил Синджон.
        Эвелин залилась румянцем и кивнула:
        — До мельчайших подробностей.
        Затаив дыхание, она посмотрела на Синджона и увидела в его глазах ответный огонь.
        — В четверг вечером мы устроим званый вечер с игрой в карты. Крейтон будет в списке гостей,  — пояснил Адам, но Эвелин почти его не слушала.
        Она отчаянно боролась с желанием броситься в объятия Синджона. Она смотрела на его губы, желая поцелуя.
        — Эвелин!  — позвал ее Синджон, и при звуке его хриплого голоса Эвелин едва не взорвалась от желания.
        — Да?
        — Ты все еще помнишь, как надо жульничать?
        Глава 55
        Приглашение от Уэстлейка на вечер, посвященный игре в карты, приятно удивило Крейтона. Он не успел еще обналичить присланный Эвелин чек и решить, как потратить полученные деньги, когда в комнату вошел вечно чем-то недовольный дворецкий его тети и принес позолоченную карточку графа. Крейтон даже на секунду пожалел, что заложил серебряный поднос, потому что карточка Уэстлейка заслуживала самого уважительного обращения.
        Он мог бы отправиться к Крокфорду или в «Уайтс», чтобы поставить на кон полученные пять сотен. Только в большинстве своем завсегдатаи этих клубов отказывались играть с ним, так как он не возвращал долгов. Векселей накопилось столько, что ими можно было оклеить стены загородного дома тетки.
        Крейтон уже собирался отправиться в один из игорных домов для представителей низшего сословия, но судьба преподнесла ему очередной подарок в виде приглашения на званый вечер, устраиваемый почитаемым всеми, сказочно богатым графом Уэстлейком. На этом вечере наверняка появятся легковерные леди, кошельки которых можно облегчить с помощью легкого флирта. Обворожительная улыбка бравого майора заставит их потерять бдительность.
        Посещающих подобные вечера джентльменов тоже нельзя было назвать искусными игроками. Эти богатые снобы чрезвычайно гордились своим превосходством над такими людьми, как Крейтон. Они не знали тонкостей карточного шулерства и наверняка не обеднели бы от пары тысяч фунтов.
        Крейтон вновь посмотрел на чек. Всего-то пять сотен фунтов. Эта сумма не покроет и десятой части его долгов. Но если он поставит ее на кон и выиграет, то можно будет спать спокойно весь следующий год.
        — Вот,  — произнес Крейтон, быстро написав ответ и отдав его дворецкому.  — Немедленно отправьте графу Уэстлейку.
        Синджон стоял в нише за занавеской в гостиной графа Уэстлейка и наблюдал за прибывающими гостями. Слуги расставили столы для игры в вист, фараона, двадцать одно, пикет и мушку. Для такого матерого игрока, как Крейтон, это был настоящий праздник. Здесь он найдет все, что только можно желать: богатых вдов, юных неискушенных лордов, светских львиц, склоняющихся под тяжестью драгоценностей.
        Среди гостей сновали лакеи, угощая их прохладным шампанским. В полночь подадут легкий ужин, а потом игра продолжится вплоть до рассвета. Однако Синджон надеялся, что все закончится гораздо раньше.
        Эвелин поняла поставленную перед ней задачу, и все равно у Синджона потели ладони. Он нервно ерзал на своем стуле за занавеской. Уэстлейк возражал против его присутствия, но понимал, что Синджону захочется увидеть все собственными глазами. Он получил строгий наказ не реагировать на происходящее, даже если Эвелин начнет проигрывать.
        Синджон видел, как прибыл Крейтон. Майор произвел фурор своим появлением в алой униформе, украшенной золотыми позументами. Леди провожали его восхищенными взглядами, а он отвечал им ослепительной улыбкой и дарил комплименты, от которых его почитательницы млели и заливались румянцем.
        Майор обернулся, когда в гостиной появилась Эвелин. На ней было платье из зеленого шелка. Только сегодня наряд дополнял восхитительный гарнитур из жемчуга и изумрудов, способный ввести в искушение любого игрока. Глаза Эвелин беззаботно блестели, однако Синджон заметил, как нервно пульсировала на ее шее жилка. Эвелин тепло улыбнулась Крейтону — голубка пыталась очаровать волка.
        Синджон сжал кулаки, когда Крейтон взял руку Эвелин и, поднеся ее к губам, поцеловал обнаженную кожу над перчаткой, как будто имел на это право.
        Эвелин убрала руку, а потом сказала что-то остроумное. Ее глаза сверкнули, и Крейтон рассмеялся. Синджон едва сдерживал гнев, наблюдая за тем, как похотливый взгляд полковника блуждает по телу Эвелин и замирает на покоящихся на груди изумрудах.
        Синджон вспомнил ужас в глазах Мариэль Д’Аграман, когда майор грубо хватал ее руками и рвал на ней платье, и отер струившийся по лбу пот. Однако Эвелин не испытывала страха. Она откровенно флиртовала с майором, посылая ему такие томные взгляды, от которых Синджон всегда испытывал невероятное возбуждение. Эвелин жеманно улыбнулась и положила руку на рукав майора, позволив проводить себя до стола.
        Именно так она и должна была себя вести, и все же нервы Синджона были натянуты, как струна. Он никогда не считал себя ревнивым, но желание поколотить Крейтона за то, что тот посмел просто дотронуться до Эвелин, было непереносимым. Синджон поднялся со стула и принялся расхаживать по тесному алькову.
        — Добрый вечер, Радерфорд,  — произнес Уэстлейк, появившись за занавеской.  — Все готово. Думаете, мы можем рассчитывать на способности Эвелин?  — спросил граф.
        Эвелин рассмеялась над какой-то шуткой Крейтона.
        — Игра уже началась,  — пробормотал Синджон.
        — Он очень коварный соперник, привыкший сражаться с матерыми игроками. Кажется, вы говорили, что он имеет обыкновение убивать тех, кому должен? Столь беспощадный человек вряд ли позволит женщине выиграть. И не важно при этом, насколько она привлекательна.  — Адам встал перед Синджоном, заслонив ему обзор.  — Что бы сегодня ни случилось, леди все еще сопровождает скандал. Впрочем, как и вас. Я должен еще раз напомнить вам: не вмешивайтесь. Пусть события разворачиваются своим чередом.
        — Вы ожидаете, что я просто так выпущу отсюда Крейтона — свободного и разбогатевшего,  — если Эвелин проиграет?
        Лицо графа было так же холодно и непроницаемо, как кусок мрамора.
        — Хороший охотник знает множество способов изловить крысу. Если сегодняшняя затея не удастся, мы можем просто подождать возвращения О’Нила.
        Синджона охватило разочарование, слишком долго прятавшееся в груди.
        Уэстлейк отошел в сторону и осторожно выглянул из-за занавески.
        — A-а, они уже занимают места. Кажется, Эвелин играет в очко.
        Сердце Синджона замерло в груди. Это была единственная игра, которой он не обучил Эвелин. Крейтон предпочитал фараона, поэтому он сделал ставку именно на эту игру. О ней Эвелин знала теперь все — как выигрывать, как мошенничать, как пробудить в Крейтоне азарт и заставить его потерять бдительность.
        Синджон увидел, как на щеках Эвелин выступил нервный румянец, и его сердце окончательно упало. Но более всего беспокоило Синджона выражение лица Крейтона. Он улыбался так, как улыбается волк, почувствовавший запах крови.
        Эвелин проигрывала.
        Улыбка Крейтона росла вместе с выигрышем. Леди Уилберн в отчаянии бросила на стол свои фамильные бриллиантовые серьги. Виконт Стенфорд добавил перстень с рубином. Мистер Эллерсби поспешно подписал вексель и бросил его поверх мерцающей кучки драгоценностей.
        Теперь ставку должна была сделать Эвелин. Крейтон выжидательно улыбнулся, словно кот, желающий поиграть со своей добычей.
        — Я заметил, что вы не носите обручального кольца, леди Эвелин,  — беззаботно произнес он.
        Остальные гости, сидящие за столом, притихли и заинтересованно подались вперед.
        Эвелин заставила себя улыбнуться, но ничего не ответила. Вместо этого она сняла с руки золотой браслет и положила его к остальным драгоценностям.
        Крейтон отчаянно мошенничал. Эвелин была в этом уверена, но не могла понять, каким образом. Он вел себя безупречно весь вечер. Дарил комплименты пожилой миссис Эллерсби, и та заливалась краской, точно юная дебютантка. Молодой виконт заливисто смеялся над его шутками. Майор был невероятно талантлив и столь же коварен, и Эвелин теперь понимала, почему люди с такой легкостью попадались в расставленные им сети. Такие, как Патрик О’Нил, вверивший ему свою жизнь. Или Мариэль Д’Аграман, свято верившая в то, что под благородным мундиром скрывается не менее благородный офицер.
        Эвелин сосредоточила внимание на своих картах, дрожа от напряжения и гнева. Партия снова закончилась выигрышем Крейтона. Следующая партия принесла ему тиару леди Уилберн и еще один вексель мистера Эллерсби.
        — Шампанского!  — выкрикнул Крейтон, щелкнув пальцами, и к нему тотчас же подбежал лакей с подносом в руках.
        Все взяли по бокалу, а Эвелин наблюдала за майором. Он незаметно смахнул со стола две карты и отправил их себе в карман. Крейтон поймал на себе взгляд Эвелин, и та обезоруживающе улыбнулась, кокетливо захлопав ресницами.
        Вскоре игру покинула леди Уилберн, оставшись без драгоценностей. Проиграв годовое содержание, виконт Стенфорд отправился сочувствовать тем, у кого кошельки тоже стали намного легче.
        — Итак, миледи,  — обратился Крейтон к Эвелин,  — хотите продолжить? У вас еще осталось колье.
        — Мое наследство,  — жеманно улыбнулась Эвелин.  — Неужели вы не позволите мне выиграть хоть разок?
        Широкая улыбка Крейтона не сделала его взгляд теплее.
        — Но вы можете поставить на кон что-то другое. Я, например, с удовольствием приму от вас вексель.
        — В самом деле? Как вы любезны.
        Крейтон подался вперед.
        — А еще вы могли бы поставить на кон себя и стать моей любовницей в случае проигрыша.
        Теперь его улыбку нельзя было назвать обворожительной. Это был скорее плотоядный оскал. Эвелин склонила голову набок, пряча гнев под дразнящей улыбкой. Однако это лишь раззадорило Крейтона.
        Он протянул руку, провел пальцем по нитке жемчуга на ее шее и остановился на изумруде.
        — Когда я выиграю, можете оставить колье себе. Так что — по рукам?
        Эвелин стиснула зубы, заставив себя не содрогнуться от прикосновения майора.
        — Ставки столь высоки, милорд, что я настаиваю на новой колоде.
        Эвелин заметила, как горящее в глазах Крейтона самодовольство немного померкло, и он помедлил, прежде чем подозвать лакея.
        Лорд Уэстлейк лично принес новую колоду карт, а потом сел рядом с непроницаемым лицом, чтобы понаблюдать за игрой.
        Эту партию Эвелин выиграла. Она забрала со стола драгоценности леди Уилберн. Крейтон побагровел, однако у него хватило духу улыбнуться и раздать карты снова.
        Его руки заметно дрожали.
        — Мне кажется, вы уронили карту, милорд,  — сладко протянула Эвелин.
        По толпе стоявших вокруг зрителей пронесся ропот. На лбу майора выступили капли пота, и он отер их кружевным платком, спрятав в складках туза.
        — Что вы поставите на кон теперь, милорд?  — спросила Эвелин.
        Крейтон попробовал еще одну уловку.
        — Мы все еще играем на вашу благосклонность, миледи. Так что если я выиграю, игра заканчивается, и вы становитесь моей любовницей.
        Желудок Эвелин болезненно сжался. Никогда.
        — А если выиграю я?
        — Я на вас женюсь, если пожелаете.
        Эвелин улыбнулась. Дерзость майора ее забавляла. Она едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
        — Моему мужу может не понравиться подобное предложение,  — произнесла она.  — Но я могу использовать в качестве ставки кое-что другое, милорд.
        Она вытащила из сумочки письмо Патрика О’Нила. Уэстлейк еле заметно напрягся и сдвинул брови. Крейтон же снисходительно улыбнулся, взял письмо и пробежал глазами по строчкам.
        В то же самое мгновение его лицо посерело, и улыбка исчезла с лица.
        — Где вы это взяли, черт возьми?
        Вот теперь он был самим собой: малодушным жадным негодяем. Насильником, лжецом, шулером.
        — Следите за своей речью в присутствии дам, Крейтон,  — сделал ему замечание Уэстлейк и потянулся за письмом.  — Я поддержу ставку миледи, и поскольку ставки слишком высоки, я буду сдавать лично.
        Вокруг играющих собралась толпа. Большинство гостей желало увидеть, как их любимый герой опозорит жену предателя. Леди презрительно усмехались и шептались, прикрываясь веерами и затянутыми в перчатки руками. Ну надо же, Эвелин опустилась до того, чтобы стать куртизанкой. Остальные обсуждали содержание письма.
        Лоб Крейтона покрылся капельками пота. Теперь он смотрел на свою соперницу другими глазами. Крейтон потянул за ворот сорочки. Сбежать не удастся — люди стояли вокруг слишком плотно, с интересом наблюдая за напряженной игрой ослепительного майора и жены предателя.
        Карты лежали изображениями вниз. Крейтон перевернул одну. Пиковый валет. Толпа вздохнула, и перешептывания начались с новой силой.
        Сердце Эвелин отчаянно забилось в груди, когда она перевернула другую карту. На устах дамы червей заиграла милостивая улыбка, как если бы она не знала, что поставлено на кон. Гости, стоящие вокруг стола, вновь зашевелились, однако их голоса стихли. Слышался лишь нервный шорох вееров.
        Крейтон вновь отер лицо и перевернул еще одну карту. Туз червей. По лицу майора разлилась улыбка, а в глазах вспыхнула злоба.
        — Полагаю, я выиграл.
        — Но у леди Эвелин осталась еще одна карта,  — предупредил его Уэстлейк.
        Пальцы Эвелин слегка дрожали, когда она коснулась кончика карты. Она медленно перевернула ее, не в силах проглотить возникший в горле ком.
        Ее глаза расширились от удивления. Рядом с дамой лежал еще один туз червей.
        По толпе зрителей пронесся ропот, и со всех сторон послышались обвинения:
        — Обман! Жена Реншо жульничает!
        Эвелин окружали перекошенные ненавистью лица, люди указывали на нее пальцами, и она в ужасе отшатнулась.
        — Проверьте карманы майора.
        Слова эти были произнесены столь тихо, что Эвелин почти их не услышала. Но люди, стоявшие рядом с Уэстлейком, подхватили их и понесли дальше.
        Крейтон вскочил со своего места, пытаясь освободиться от вцепившихся в его великолепный мундир пальцев, ударяя по роющимся в его карманах рукам. Леди Уилберн вскрикнула, когда из кармана кителя майора достали бубновую даму. Виконт Стенфорд показывал всем туза, спрятанного в носовом платке. Мистер Эллерсби ударил майора по лицу.
        — Арестовать его!  — выкрикнул Уэстлейк.
        Только он один оставался спокойным в царящем вокруг бедламе.
        — По обвинению в шулерстве?  — спросил кто-то, и Уэстлейк поднял вверх письмо сержанта О’Нила.
        — По обвинению в предательстве и даче ложных показаний.
        Уэстлейк отыскал в толпе лицо полковника в темной униформе.
        — Может быть, вы возьмете это на себя, полковник?  — спросил граф, протягивая ему письмо.  — Это касается обвинений, выдвинутых против благородного капитана Синджона Радерфорда.
        Сдвинув брови, полковник взял письмо.
        — Радерфорд?  — прохрипел Крейтон.  — Это подстроил Радерфорд?
        Он в ужасе посмотрел на Эвелин и прочитал ответ в ее глазах.
        — Неужели предатели повсюду?  — пропищала какая-то леди.
        Эвелин взяла ее за руку.
        — Успокойтесь, мадам. Благородных джентльменов гораздо больше, чем предателей.
        Полковник пробежал глазами письмо, с удивлением посмотрел на майора, а потом нахмурился.
        — Неправда! Это ложь и фальсификация!  — кричал Крейтон, пытаясь вырваться из рук держащих его людей.
        Но те не собирались упускать виновника очередного скандала.
        — Этих показаний достаточно, чтобы начать расследование,  — произнес полковник.  — Обвинения весьма серьезные. Если они подтвердятся, вас повесят, Крейтон.
        — Я требую, чтобы сержант О’Нил явился сюда лично!  — взвизгнул Крейтон.
        — Его возвращению в Англию помешали тяжелые раны, но он уже выздоровел и скоро вернется домой,  — спокойно произнес Уэстлейк.  — Есть еще несколько человек, желающих встать на защиту капитана.
        Полковник вытащил из ножен саблю, подошел к съежившемуся от страха и хныкающему майору Крейтону и срезал с его мундира знаки отличия.
        — Вы опозорили этот мундир, сэр! Уведите его.
        Забрав со стола драгоценности и векселя, Эвелин вернула их владельцам с помощью Марианны.
        Когда все было сделано, она тронула Уэстлейка за рукав.
        — Где Синджон?
        Граф указал взглядом на скрытый за занавеской альков, и Эвелин поспешила туда, никем не замеченная. Общество наслаждалось обсуждением нового скандала, позабыв наконец о ней.
        Эвелин проскользнула за занавеску в надежде оказаться, наконец, в объятиях Синджона. Но комната была пуста.
        Глава 56
        — Вы уверены, что это Реншо?  — спросил у Адама лорд Блейкли, поплотнее запахивая полы плаща и разглядывая лежавшее перед ним тело.
        Джентльмены стояли в круге света, отбрасываемого масляной лампой, в одном из пакгаузов, принадлежащих Уэстлейку. Исходящее от реки зловоние смешивалось с отвратительным запахом трупа.
        Майор, приближенный принца-регента, побледнел при виде мертвого лица Реншо и приложил к носу платок. Даже сейчас на лице покойного отражалось ожесточение. Он выглядел так, словно уже принимал муки ада за все свои прегрешения.
        — Мои люди привезли его из Франции,  — сказал Адам.  — Им пришлось выкупить тело, потому что французы собирались провезти его по улицам Парижа.
        Блейкли холодно рассмеялся.
        — Даже мертвый он требует денег. А что его жена? Вам удалось уличить ее в чем-нибудь противозаконном?
        — Леди Эвелин доказала свою преданность Англии, милорд. Она была… некоторым образом причастна… к смерти Реншо.
        — Хм,  — пробормотал Блейкли, пропустив намек мимо ушей.  — Она просила о чем-нибудь?
        — Она желает покинуть Лондон. У нее есть поместье в Уилтшире. Линвуд-Парк.
        — Полагаю, нам стоит проявить великодушие. Остальное имущество Реншо правительство отберет. Позволение остаться в поместье будет вполне уместным жестом в ответ на ее содействие в поимке предателя,  — произнес Блейкли.
        Адам высокомерно поджал губы.
        — Я думаю, милорд, что уместным будет щедрое вознаграждение за помощь королю. А позволение оставить за собой собственное поместье не обсуждается,  — решительно произнес он.  — Весьма кстати оказалось ее содействие и в еще нескольких щепетильных делах. Она обличила Крейтона и разделалась с Реншо.
        Слезящиеся глаза Блейкли расширились от изумления.
        — Но вы ведь не хотите сказать, что она лично прикончила собственного мужа?
        — Именно это я и хочу сказать,  — с ледяным спокойствием ответил Адам.
        — Вы предлагаете вознаграждать леди за убийство своих супругов?  — в ужасе спросил Блейкли.
        — Уверен, вы согласны со мной в том, что Реншо заслужил подобную участь. Леди Эвелин спасла жизнь одного из самых ценных моих агентов.
        Блейкли передернулся.
        — И все же мы не хотим, чтобы со стороны казалось, будто нам нравится, когда представительницы слабого пола берут отправление правосудия в свои руки. Ни один муж не сможет после этого спать спокойно.
        Выражение лица Адама оставалось непроницаемым, и Блейкли вздохнул.
        — Я поговорю с принцем-регентом. Посмотрим, что можно сделать, чтобы поощрить вышеозначенную леди, не предавая огласке ее помощь короне. Вы уверены, что это правда? Что она лично убила предателя?
        Адам мрачно улыбнулся:
        — Французы сравнивают ее с Жанной д Арк. Полковник Д’Аграман подал императору прошение о вручении ей медали, титула и денежного вознаграждения. Она сделала то, на что не осмелился ни один человек из окружения полковника. Но мы от ее имени отказались от всех перечисленных почестей, ведь наши страны по-прежнему находятся в состоянии войны.
        В глазах Блейкли вспыхнул огонь.
        — Ах да, у Реншо было с собой знамя Карла Великого. Я читал об этом в вашем отчете. Но вы не сообщили, что сталось с этим флагом. Надеюсь, он не попал в руки французов? Его высочество будет крайне недоволен, если оно вновь окажется на поле боя в руках французского знаменосца.
        — Насколько я понял, Наполеон продолжает терпеть неудачи в России. Его потери ужасны, и многие считают, будто всему виной отсутствие святыни. Недовольство императором растет. Уже раздаются призывы к его свержению,  — произнес Адам.
        — Стало быть, знамя в надежных руках британцев!  — пришел в восторг Блейкли.
        Адам лишь улыбнулся. Пусть Блейкли думает что хочет. Ведь, по словам Радерфорда, знамя Карла Великого находилось сейчас в одном из монастырей, где его приводили в порядок и заново расшивали. Это займет немало времени, и знамя в обозримом будущем не появится на поле боя.
        Блейкли набросил на лицо Реншо покрывало.
        — Полагаю, теперь у нас достаточно доказательств для того, чтобы закрыть дело. Можете официально объявить о смерти Реншо. Лучше всего будет сообщить, что мы его поймали сами, умолчав о роли в этом деле французов и его жены. Придумайте какую-нибудь героическую историю. Начните процесс изъятия денег и земель Реншо и дайте его вдове разрешение на передвижение по стране. Я прослежу за тем, чтобы она получила достойное вознаграждение за свою внушающую ужас помощь стране.
        Блейкли убрал платок в карман и принялся натягивать на руки перчатки, давая понять, что разговор окончен. Однако, видя, что Адам медлит, спросил:
        — Я что-то упустил?
        — Да, милорд. Что делать с телом?
        Блейкли пожал плечами:
        — Да делайте что хотите. Можете швырнуть его в Темзу или отдать французам. На мой взгляд, Реншо не заслуживает даже погребения. Если хотите проявить благородство, отдайте тело одной из медицинских школ.
        — Это желание принца-регента, милорд?  — спросил Адам.
        — Считайте, что так. Благодарю вас, Уэстлейк. Отличная работа, как всегда.
        С этими словами Блейкли вышел из пакгауза и поспешил к своему экипажу.
        Адам задул лампу и последовал за ним.
        Глава 57
        Эвелин жила привычной сельской жизнью в Линвуде. По утрам она писала письма, читала или шила. После обеда гуляла по холмам и полям или навещала соседей. Вечерами играла на пианино.
        Все это было ужасно скучно.
        Эвелин надеялась, что, уехав из Лондона, она сможет забыть Синджона Радерфорда и вести спокойную, размеренную жизнь уважаемой вдовы, но любимый мерещился ей повсюду. Она просыпалась по ночам, страстно желая ощутить его прикосновения, и каждый раз с надеждой вскидывала голову, когда открывалась дверь ее гостиной.
        Эвелин не позволяла доставлять ей лондонские газеты. Не желала знать, какие теперь сплетни разгоняют скуку охочих до скандальных историй представителей высшего света. Ей не хотелось знать, что Синджон был оправдан и вернулся на войну, собирался жениться или блистал на великосветских приемах в качестве нового героя.
        За те три месяца, что она жила в уединении в деревне, он не написал ей ни строчки. Эвелин получила несколько писем от Шарлотты, в которых та умоляла сестру вернуться в Лондон. Шарлотта уже слышала о том, что Филипп был пойман, а потом убит при попытке сбежать от правосудия во Францию. Власти состряпали вполне удобную историю. Они не стали упоминать их с Синджоном имен.
        Правительство позволило Эвелин оставить за собой поместье Линвуд и всю обстановку городского дома Филиппа, включая картины и драгоценности. Роскошный замок в Дорсете, с таким усердием подготовленный для приезда французского короля, отошел государству. Рассказы о его великолепии дошли даже до не желавшей ничего слышать Эвелин. Филипп потратил на убранство этого замка все, что у него было. Потерял все ради каких-то призрачных семейных уз.
        Эвелин много ездила верхом, наслаждаясь осенней прохладой. В Лондоне она боялась гулять в одиночестве, но Синджон научил ее жить полной жизнью и ничего не бояться. Эвелин больше не была перепуганной до смерти женой предателя. Если бы французский агент из парка встретил ее сейчас, ему был бы оказан совсем другой прием. Эвелин крепче сжала поводья и пришпорила кобылу. Утро выдалось таким же туманным, как и тогда в Гайд-парке, и Эвелин невольно вздрогнула, припомнив подробности нападения. Если бы не своевременное появление Синджона, неизвестно, чем бы все закончилось. Он спас ей жизнь и заставил почувствовать себя живой. Эвелин закрыла глаза, ощутив, как на нее накатывает такая знакомая волна тоски и томления.
        Внезапно кто-то сорвал с ее головы шляпку. Она вскрикнула и развернулась, чтобы посмотреть на нападавшего. Но шляпка висела на ветке, низко склонившейся над тропинкой.
        — Какая же я глупая,  — пробормотала Эвелин, глядя на шляпку.
        Внезапно тишину тумана прорезал гулкий топот копыт, и сердце Эвелин замерло в груди. Неужели ее кто-то преследует? Но ведь это Уилтшир, а не Гайд-парк, да и Филипп мертв. Определенно воображение сыграло с ней злую шутку.
        Эвелин свернула с тропы. К луке седла была приторочена кобура с небольшим пистолетом — подарком Марианны,  — и она потянулась за ним. Ей всего лишь нужно взвести курок, прицелиться и ждать. Эвелин подняла руку, положила пистолет на рукав амазонки и ждала, когда из тумана покажется незваный гость.
        Всадник замедлил ход, а потом и вовсе остановился. Эвелин по-прежнему не видела его в пелене тумана, зато слышала прерывистое дыхание его коня. Здравый смысл подсказывал, что нужно пришпорить кобылу и скакать прочь, и все же Эвелин не двигалась с места. Она прищурилась и взвела курок. Она не собиралась бежать, не собиралась поддаваться страху и панике.
        Конь незнакомца медленно приближался.
        Перед глазами промелькнул алый мундир — точно кровь на белом саване тумана. Всадник не сводил взгляда с голубой бархатной шляпки, висевшей на ветке дерева, подобно подстреленной птице.
        Эвелин задрожала всем телом и закрыла глаза. Всадник был на прежнем месте, когда она их открыла.
        — Синджон,  — еле слышно выдохнула она.
        Синджон протянул руку и снял шляпку с ветки.
        — Старлинг сказал мне, что ты часто ездишь в этом направлении.  — Он перевел взгляд на пистолет.  — Я не хотел тебя напугать.
        Эвелин убрала пистолет в кобуру.
        — Ты не напугал меня. Просто я учусь быть… готовой.
        Синджон улыбнулся и протянул Эвелин шляпку. Она взяла ее, едва коснувшись руки Синджона. Прикосновение по-прежнему поражало подобно молнии, как и много месяцев назад.
        Эвелин посмотрела на шляпку.
        — Ты опять пришел мне на помощь,  — пробормотала она.
        Синджон покачал головой:
        — Я приехал сюда в надежде, что ты спасешь меня, Эвелин. Или отпустишь меня.
        Пронзительный взгляд Синджона лишил ее способности дышать.
        Синджон спешился, достал из ножен саблю и положил ее на землю перед собой. Потом он опустился перед Эвелин на одно колено, точно рыцарь перед дамой сердца.
        — Что ты делаешь?  — спросила Эвелин, не в силах пошевелиться.
        — С меня сняли все обвинения и пожаловали звание майора. В Испании меня ждет целое подразделение солдат, если я соглашусь вернуться на войну.
        Эвелин судорожно втянула носом воздух и прижала руку к сердцу.
        — Я должен рассказать тебе о своих чувствах, Эвелин. Я не могу уехать или остаться, пока не сделаю этого. Я приехал, чтобы просить твоей руки.
        Эвелин смотрела на Синджона, лишившись дара речи.
        — У меня нет большого состояния, но я могу продать свой чин, если ты ответишь согласием.
        — Я…  — начала Эвелин, но Синджон остановил ее взмахом руки.
        — Выслушай меня, прежде чем дашь ответ.
        Он заглянул в глаза любимой, потому что в них было написано все, что имело для него хоть какое-то значение. Ему не было необходимости продолжать, но Эвелин ждала.
        — Я люблю тебя, Эвелин. Если ты согласишься стать моей женой, клянусь любить и защищать тебя всю оставшуюся жизнь. Между нами больше не будет никаких тайн. Только честность.
        — Я согласна.
        — Я пойму, если ты откажешь мне. Я вернусь в свое расположение и больше никогда тебя не потревожу.
        — Да,  — ответила Эвелин.
        Рот Синджона открылся помимо его воли, и он умолк, осознав смысл сказанного. Эвелин улыбалась.
        — Да,  — повторила она.  — Я выйду за тебя замуж, Синджон.
        Он поднялся с колен и подхватил Эвелин на руки. Она обняла любимого и прижалась к нему всем телом, вдыхая полной грудью исходящий от него аромат. А потом она взяла его лицо в ладони и заглянула ему в глаза.
        — Я люблю тебя,  — произнесла Эвелин и поцеловала его подбородок, шею и веки.
        После этого ее губы накрыли губы Синджона в поцелуе.
        Синджон отстранился и заглянул ей в глаза.
        — Я не мог здраво мыслить и спокойно спать на протяжении многих недель. Не мог думать ни о чем, кроме тебя и этого самого момента. Лучше нам вернуться в Линвуд. Сегодня со мной приехал отец.
        — Твой отец?  — переспросила Эвелин.
        Синджон помог ей сесть в седло.
        — Он захотел встретиться с женщиной, которую я люблю. На этом настояла моя мать. Ты нравишься ей, Эвелин. По ее просьбе отец должен заверить тебя, что он меня простил и снова признал своим сыном. Мать хотела, чтобы мое предложение выглядело достойно. Она знает, что такое иметь среди членов семьи предателя, и боялась, что ты не примешь предложение без одобрения моих родных.
        Синджон был прав. Но Эвелин отказала бы ему не ради своего, а ради его благополучия. Ведь ее имя навсегда будет связано со скандалом, окружавшим Филиппа, а Синджон теперь герой.
        Граф Холлиуэлл сидел в гостиной и пил чай. Он поднялся со своего места, когда Эвелин вошла в гостиную рука об руку с Синджоном, и вопросительно посмотрел на сына.
        — Эвелин, позволь тебе представить моего отца графа Холлиуэлла. Отец, это леди Эвелин Реншо, моя невеста.
        Граф улыбнулся, и Эвелин увидела, что у него такая же, как у Синджона, улыбка и такие же серые глаза.
        Граф поцеловал ей руку.
        — Доброе утро, миледи. Я рад, что мой сын завоевал ваше расположение. Добро пожаловать в семью. Я предупредил Синджона, что откажусь от него во второй раз, если он не станет вам хорошим мужем.  — Граф перевел взгляд на сына.  — Твоя мать хотела, чтобы я отдал тебе это, когда наступит подходящий момент.
        С этими словами он достал из кармана бархатную коробочку и протянул ее Синджону.
        — Обручальное кольцо моей бабушки,  — пояснил Синджон, надевая на палец Эвелин перстень с изумрудом, и сжал ее руку.
        — И вам, и моему сыну пришлось терпеть несправедливые обвинения,  — сказал граф, звонко целуя Эвелин в щеку.  — Я надеюсь, вы оба будете очень счастливы.
        Раздался какой-то тихий звук, и Эвелин обернулась. Позади нее стоял Старлинг вместе с остальными слугами. На глазах дворецкого сверкали слезы. Слуги ждали новостей.
        — Примите наши поздравления, миледи. Он прекрасный человек, и я никогда не встречал лакея лучше.
        — Спасибо, Старлинг,  — ответила Эвелин.
        — Вам необходимо новое платье, миледи,  — сказала Мэри.
        — Нужно испечь торт! И позаботиться о свадебном завтраке!  — добавила миссис Купер.
        — И не забыть о цветах,  — напомнила Энни.  — У невесты в руках всегда бывает букет.
        Синджон растерянно хлопал глазами.
        — И сколько времени на это потребуется?
        — Платье будут шить примерно с месяц,  — начала рассуждать вслух Мэри.  — Нужно послать в Лондон за выкройками, образцами лент, кружева и ткани.
        — А еще нужно разослать приглашения,  — подхватил Старлинг.
        — Хороших цветов сейчас уже нет. Так что придется подождать до весны,  — подвела итог Энни.
        — Я составлю списки продуктов, меню и закажу лучшего шотландского лосося,  — сказала миссис Купер.  — Нет, раньше, чем через месяц, никак не получится. Для хорошего фруктового торта тоже понадобится время.
        Синджон покачал головой:
        — Боюсь, нам это не подходит.
        Он повернулся к Эвелин.
        — Мы и так ждали слишком долго. Я не хочу ждать еще месяц, неделю или даже день.
        — Мой экипаж ждет у крыльца,  — вступил в разговор граф.  — Ты ведь привез специальное разрешение, Синджон. В деревне есть церковь, и мне кажется, сегодня очень подходящий для свадьбы день.
        День действительно оказался подходящим.
        На Эвелин было платье из зеленого шелка. Старлинг срезал в саду последние розы и перевязал букет желтой лентой — подарком Шарлотты.
        Мэри, миссис Купер, Сэл и Энни ехали вместе со своей госпожой в экипаже лорда Холлиуэлла и рыдали от радости. Что, впрочем, не доставляло старику никаких неудобств.
        — Ты еще никогда не была так красива,  — сказал Синджон, ведя Эвелин к алтарю, где викарий уже начинал свою речь.
        Но Эвелин ничего не слышала. Она смотрела в глаза Синджона и читала в них искреннее и нежное признание в любви. Ее собственные глаза тоже светились обещанием вечной любви.
        Жители деревни осыпали молодоженов лепестками роз, когда те вышли из церкви, а местный скрипач заиграл веселую мелодию. После круга почета по деревне Синджон подвел Эвелин к своему коню.
        — Нам лучше поспешить,  — произнесла Эвелин, когда Синджон вскочил в седло и посадил ее впереди себя.
        — Сегодня мы не вернемся в Линвуд,  — решительно ответил новоиспеченный супруг.
        — Не вернемся?  — переспросила Эвелин и тут же ощутила, как по ее телу прокатилась жаркая волна при виде выражения глаз Синджона.
        — Сегодня наша брачная ночь.
        — Но ведь сейчас разгар дня!  — поддразнила Эвелин мужа.
        В ответ Синджон лишь пришпорил коня и поскакал бешеным галопом по скошенным полям. Ветер ласкал щеки Эвелин, и она всем телом прижалась к мужу. Он остановился на вершине холма и указал на расстилавшуюся внизу долину. В отдалении виднелся Линвуд-Парк.
        — Туда,  — указал Синджон на выкрашенный белой краской домик на берегу реки.
        — Кто там живет?  — спросила Эвелин.
        — Мы,  — ответил Синджон.  — На сегодня этот дом принадлежит нам двоим. Я купил ферму, что граничит с Линвудом. Я подумал, что мы могли бы открыть школу или приют. Но сейчас там только бутылка сидра, чтобы отметить наше бракосочетание, немного сыра, джема и хлеба, а еще большая удобная кровать.
        Синджон спрыгнул на землю и подхватил на руки жену. Его губы накрыли ее рот в поцелуе, когда они направились вниз по тропе. Не останавливаясь ни на секунду, Синджон ногой отворил дверь и понес Эвелин на второй этаж.
        Про сидр и ужин было забыто.
        notes
        Примечания
        1
        Роттен-роу — аллея для верховой езды в лондонском Гайд-парке.  — Здесь и далее примеч. пер.
        2
        Нет, мадам (фр.).
        3
        Не так ли(фр.).
        4
        Дорогая (фр.).
        5
        Оршад — прохладительный напиток из молотого миндаля, кунжута, риса и ячменя.
        6
        Шевалье, граф д’Эленуар (фр.).
        7
        Игра слов: Син — сокращенное имя Синджон и в то же время «грех» в переводе с английского.
        8
        Фараон — карточная игра.
        9
        Войдите (фр.).
        10
        О Боже (фр.).
        11
        Друзья мои (фр.).