Суженый-ряженый Елена Эльмаровна Крылова
        Сначала по вине его кошмарной автосигнализации взыграла ее женская стервозность. Затем ей пришлось проявить женскую солидарность, а он, как ни странно, предстал перед ней рыцарем в сверкающих доспехах. Не обошлось и без женского любопытства, впрочем, мужское любопытство тоже имело место. А потом начался их роман...
        ОТ АВТОРА
        Идея романа "Суженый-ряженый" возникла у меня одной летней ночью, относительную тишину которой несколько раз разрывали кошмарные звуки автосигнализации, установленной на красной спортивной "тойоте". Таким образом, вдохновение я черпала из того же источника, что и моя героиня. Все остальное, разумеется, чистый вымысел. "Суженый-ряженый" является в какой-то мере продолжением романа "Просто скажи ДА", собственно, они и вышли в издательстве АСТ в 2006 году под одной обложкой. Сейчас в ранее опубликованный текст я внесла лишь несколько мелких изменений. Надеюсь, за чтением Вы приятно проведете время.
        Е.К.
        1
        Самобичевание Таня считала занятием отнюдь не конструктивным и к тому же понижающим жизненный тонус. Поэтому она не стала ему предаваться после звонка Екатерины Анатольевны, редактора журнала с претенциозным названием "Архитектурные излишества". В настоящий момент не было никакого смысла посыпать голову пеплом, мучаясь вопросом, как же она могла забыть, что завтра сдавать статью об архитектуре современных загородных домов. А у нее, между прочим, еще конь не валялся.
        Вернее, валяться-то он валялся, статью Таня практически написала. Потом, однако, в приступе чрезмерной самокритики решила, что это ужасно, убого и вообще не имеет права на жизнь. Честно говоря, шедевра у нее действительно не получилось, тем не менее можно было кое-что подправить, подредактировать, и вышла бы вполне пристойная статейка. Но под влиянием минуты Таня безжалостно уничтожила все, кроме заглавия, и начала сначала. Вот если бы она еще и закончила...
        Однако ей пришлось прерваться, поскольку из Петергофа приехали родители. Последние пару лет они предпочитали жить в основном на даче вместе с папиной мамой. На самом деле дача представляла собой нормальный дом со всеми удобствами и маленьким садиком, давным-давно потеснившим огород. Собственно, от огорода остались две грядочки с зеленью и одна с клубникой. Переехав в Петергоф, Танина мама перестала тратить уйму времени на то, чтобы добраться до университета. А Танин папа, который почти всю сознательную жизнь провел за рулем, не имел ничего против лишних нескольких десятков километров в день. Что же касается городской квартиры, то она теперь практически полностью была предоставлена в Танино распоряжение.
        Помнится, звонок в дверь застал ее где-то на середине второго или третьего предложения. А потом до статьи руки все не доходили, не доходили, да так и не дошли.
        Ну почему она не открыла новый файл? Или старый удалила бы целиком, тогда он наверняка нашелся бы в корзине. Корзину Таня чистила довольно редко. Раз уж вышла такая накладка, можно было бы не выпендриваться и в самом деле подправить и подредактировать. На шедевр этот опус точно не потянул бы, но создать шедевр ей и сейчас удастся едва ли. Во-первых, уже поздно, почти десять, а во-вторых, устала она сегодня как собака.
        Впрочем, все эти "бы" конструктивностью тоже не отличаются и жизненный тонус не повышают. А сейчас имеет смысл сосредоточиться на позитиве. На том, к примеру, что статью сдавать только завтра, у нее еще вся ночь впереди, и прозрачный сумрак белых ночей, о котором так вдохновенно писал Александр Сергеевич Пушкин, гораздо больше способствует творческим порывам, нежели темные, сырые и холодные ночи октября, ноября и так далее вплоть до... пожалуй, до апреля. Будь сейчас не июнь, а февраль, для того чтобы начать творить, ей пришлось бы совершить над собой насилие. А нынче, когда "одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса", второе дыхание наверняка не заставит себя долго ждать. Жаль только, что из ее окна не видна Адмиралтейская игла, вдохновлявшая Александра Сергеевича.
        Таня затормозила около своего дома. Машину она поставила, как обычно, под окном, окно, правда, располагалось на двенадцатом этаже, тем не менее так казалось надежнее. Во всяком случае, спокойнее.
        Кое-как настроив себя на творческий порыв, Таня не ринулась претворять его в жизнь немедленно. Для этого еще нужно было найти в себе силы, а их у нее не хватало даже на то, чтобы выбраться из машины. Разумеется, торчать здесь и ждать, когда придет второе дыхание, она не собиралась. Так можно было и до второго пришествия проторчать. Нет, она посидит всего лишь минуточку, а потом...
        Рядом с ее видавшей виды бежевой "девяткой" остановился щегольской агрессивно-красный спортивный автомобиль. Таня пару раз уже видела его здесь. Не "феррари", конечно, всего лишь "тойота", но смотрится неплохо. Пока она раздумывала над тем, почему это все красные спортивные машины ассоциируются, во всяком случае, у нее, именно с "феррари", дверца со стороны водителя открылась, явив Таниному взору высокого темноволосого красавца мужчину.
        Конечно, всех обитателей такого большого дома, как у них, знать невозможно, с этой сверхзадачей способны справиться разве что сверхбдительные и столь же сверхлюбопытные старушки на лавочках. Тем не менее Таня была абсолютно уверена: этот человек здесь не живет. Уж в ее-то парадной точно не живет. А направился он именно туда.
        Забыв про усталость, Таня быстро выбралась из машины и устремилась следом. Сверхлюбопытством она не страдала, но ничто человеческое ей все-таки чуждо не было.
        2
        Леденящий кровь скрежет, с которым всегда раздвигались створки их лифта, она услышала, едва только переступила порог парадной.
        -- Подождите, пожалуйста! -- громко воззвала Таня к человеку, в данный момент ей невидимому, тот, однако, всего несколько секунд назад захлопнул входную дверь практически перед самым ее носом.
        Стремительно преодолев четыре ступеньки и около двух метров лестничной площадки -- откуда только силы взялись? -- она успела заскочить в кабину в тот момент, когда двери лифта начали закрываться. Со скрежетом, леденящим не только кровь, но и душу. Они всегда так закрывались.
        -- Двенадцатый, -- холодно и с достоинством обронила Таня, не глядя на своего случайного попутчика. Она смотрела мимо него, так сказать, в пространство. Но ей и не надо было смотреть на мужчину, чтобы буквально каждой клеточкой своего тела ощущать его неприязненный взгляд.
        Палец незнакомца взметнулся было к верхней кнопке с наполовину стертой цифрой 12, затем скользнул вниз и замер на цифре 8.
        Путь до восьмого этажа они проделали в гробовом молчании. Если, конечно, не считать душераздирающих стонов различных частей лифтового механизма. Все это время Таня старательно сохраняла на лице отсутствующее выражение и тот самый взгляд "в пространство". Зато мужчина, на которого она демонстративно не обращала внимания, рассматривал ее, совершенно не таясь. Пожалуй, даже слишком откровенно, еще этаж-другой, и он бы глазами начал раздевать ее. К счастью, они уже приехали.
        Что-то там сверху взвизгнуло, как оборванная струна, вероятно, это был трос. По крайней мере ничто иное в качестве источника подобного звука на ум Тане не приходило. Кабина, однако, остановилась не сразу. Прежде чем ей это удалось, пол как бы сам по себе подпрыгнул, сообщая ногам пассажиров то ли импульс, то ли ускорение, в этой терминологии Таня была не совсем уверена. Еще со школы она помнила некоторые понятия из физики, только вот понятия не имела, что они означают. Дрогнув еще полтора раза, пол перестал делать вид, что он батут, и металлические створки с жутким звуком стали нехотя расползаться в разные стороны.
        Мужчина, не оглядываясь, шагнул на площадку восьмого этажа, а Таня, злорадно улыбнувшись ему в спину, с силой вжала в панель кнопку с наполовину стертой цифрой 12. В данном случае применение силы ни с какими темными движениями ее души связано не было, просто на более деликатное воздействие кнопка ни за что не среагировала бы.
        Выглядывать из лифта и проверять, куда случайный попутчик направил свои стопы, Таня, разумеется, не стала, но звук его торопливых шагов доносился даже сквозь леденящий скрежет закрывающихся дверей. Вне всяких сомнений, незнакомец поднимался по лестнице, причем бегом. Куда-то наверх. Интересно, куда? Быть может, все-таки на двенадцатый? Не зря же его палец метался от кнопки к кнопке. Танина злорадная улыбка стала шире и еще злораднее. Ну что ж, пусть побегает: для поддержания хорошей спортивной формы необходимо тренироваться. И если судить по плотно обтянутым джинсами мускулистым бедрам, в тренировках у этого типа недостатка нет.
        Мужчина успел раствориться где-то между восьмым и двенадцатым этажами еще до того, как лифт исчерпал весь свой арсенал душераздирающих звуков. Впрочем, Таня забыла о случайном попутчике, лишь только переступила порог квартиры.
        Первым делом она включила компьютер. Да, все так и есть: заглавие и полтора предложения. Второе, правда, обещало быть довольно пространным, но до третьего дело действительно не дошло. Значит, впереди у нее "задумчивая" ночь с прозрачным сумраком и безлунным блеском. Про "спящие громады пустынных улиц" лучше не вспоминать, чтобы не расстраиваться. Жаль все-таки, что не видно Адмиралтейской иглы, быть может, она вдохновила бы ее на что-нибудь эдакое. Вот если бы окна квартиры... ну, хотя бы одной комнаты выходили на другую сторону, как у ее приятельницы Леры Свиридовой с девятого этажа...
        Во время ужина Таня позволила себе немного расслабиться и тут же вспомнила свой марш-бросок следом за красавцем мужчиной. Представив себе, как, наверное, нелепо это выглядело, она рассмеялась. Интересно, за кого он ее принял. За полную идиотку или за нимфоманку?
        Вообще-то Таня не была идиоткой и нимфоманкой тоже не была, а давешний незнакомец, которому она навязала свое общество в лифте, не являлся совсем уж незнакомцем. Она, правда, давно не видела его, но узнала сразу же, едва только он выскочил из своего вызывающе красного спортивного автомобиля.
        Надо сказать, он почти не изменился и по-прежнему красив как бог. Вернее, как дьявол. Тане Глеб Захаров всегда напоминал Мефистофеля, каким он виделся Антокольскому. И вообще она считала Захарова и Мефистофеля родственными душами. Впрочем, какая у дьявола душа?
        Включив чайник, она выглянула в окно: далеко внизу около ее "девятки", почти сливавшейся с тусклым асфальтом, четко выделялась красненькая игрушечная машинка.
        Таня устало провела руками по лицу и вяло подумала, что сам Захаров сейчас скорее всего искушает очередную жертву, которая, по всей вероятности, ничего против этого не имеет. Мысль, безусловно, циничная, но следующая оказалась еще хуже. Таню вдруг осенило, что девятый этаж находится как раз между восьмым и двенадцатым, а Лера потрясающая красавица и наверняка во вкусе Глеба Захарова... Тут она себя одернула. Конечно, Лера просто сказочно хороша, но она очень счастлива с Максом, у них замечательная дочка, и вообще их история запросто могла бы стать сюжетом любовного романа*./*История любви Леры и Макса действительно стала сюжетом романа "Просто скажи Да"./
        И вообще почему Захаров не мог просто приехать к кому-то в гости? Или по делам? В конце концов, сейчас еще не так поздно. Стараясь рассуждать логично, Таня вынуждена была признать, что мог. Это она почему-то никак не могла представить его в роли иной, нежели дьявол-искуситель, хотя ее-то он никогда не искушал. Он вообще вряд ли когда-нибудь замечал ее, потому и не узнал сегодня. Для него она и в самом деле была незнакомкой.
        В тот год, когда Таня еще только поступила в Академию художеств, Захаров был уже на последнем курсе. Она училась на факультете теории и истории искусств, а он на архитектурном. Дело, однако, было совсем не в том, поскольку общение между студентами разных курсов и факультетов академии является делом обычным. Несмотря на огромное здание, единовременно там учится, пожалуй, не более семисот человек, таким образом, не то чтобы все всех знают, но за время обучения вполне успевают друг другу примелькаться. Правда, Глеб Захаров был личностью столь примечательной, что его действительно знали все. Девушек рядом с ним Таня видела только красивых и ярких. Сама же она обладала приятной, но неброской внешностью, а учебой была озабочена гораздо больше, чем ведением спора с природой.
        С тех пор как Глеб Захаров покинул стены alma mater, прошло... сколько же? десять... нет, девять лет. За эти годы она видела его всего пару раз, а вот слышала о нем гораздо чаще. В частности, о том, что после окончания Академии он и его друг Витя Линденбаум организовали собственную архитектурную мастерскую, которая много чем занималась, в том числе, кстати, и проектированием загородных домов.
        Мимо одного такого дома Таня ездила на дачу вот уже лет семь. Этот несуразный особняк из красного кирпича, хищно ощетинившийся множеством башен и башенок, больше всего напоминал мультяшный замок с привидениями. Только в мультике художник ограничен лишь полетом своей фантазии, а в жизни приходится считаться еще и с законами природы. С земным притяжением, к примеру. Чувство меры тоже не помешало бы, не говоря о художественном вкусе. Впрочем, чего уж, пусть не художественный, был бы хоть какой-нибудь. Частный дом, разумеется, всегда в той или иной мере отражает личность своего хозяина, но ведь построить его тоже кто-то должен!
        До самого последнего времени Таня даже не догадывалась, кто был этим Франкенштейном от архитектуры. Проезжая мимо, она каждый раз задавалась одним и тем же вопросом: откуда берутся такие вот горе-архитекторы? Оказалось, далеко ходить не надо. Захаров и Линденбаум получили образование в том же самом учебном заведении и, по сути дела, у тех же самых преподавателей, что и она.
        Таня была совершенно убеждена в том, что компаньоны не склонны афишировать свою причастность к пресловутому особнячку. Зачем портить репутацию модной и преуспевающей архитектурной мастерской? Набирающей обороты, как теперь принято говорить. Хотя, быть может, через много-много лет, став уважаемыми мэтрами, убеленный сединами Линденбаум и давно облысевший Захаров... Нет, как ни хотелось Тане представить Захарова с лысиной, этот образ почему-то никак не складывался. Что ж, можно и наоборот. Через много-много лет убеленный сединами Захаров и давно облысевший Линденбаум напишут мемуары, где поделятся теплыми воспоминаниями о бесправной архитектурной молодости. Возможно, вспомнят они там и об особнячке Франкенштейна. Кстати, теперь частокол башенок почти не виден с дороги, совсем недавно кто-то построил большую элегантную виллу, которая практически полностью его заслонила.
        Допив последний глоток остывшего кофе, Таня поняла, что пора все-таки приниматься за статью. Захаров и Линденбаум со своими мемуарами могут немного повременить, а вот ей дольше тянуть просто невозможно. Потому что сейчас время еще только позднее, но всего через несколько часов оно станет уже ранним.
        3
        Ее разбудило какое-то пронзительное кваканье. Сообразить, что это надрывается чья-то автомобильная сигнализация, удалось не сразу. Впрочем, никогда прежде Тане не доводилось слышать ничего подобного. Вместо обычного воя, стона, звона или на худой конец сирены, косящей под милицейскую, всю округу заполнил звук, более всего похожий на истошное кваканье.
        Резко вскинув голову, она почувствовала боль в одеревеневшей шее. Ну да, все правильно, клавиатура не лучшая альтернатива подушки. Часы показывали 0.09, значит, спала она всего минут сорок. Пожалуй, ей повезло: если бы вырубилась до утра, вообще не смогла бы поднять голову. И уж точно не выполнила бы долг перед "Архитектурными излишествами". Тане стало смешно: несколько тысяч жителей близлежащих домов посылают сейчас проклятия на голову владельца квакающего автомобиля, и лишь она одна испытывает к нему, вернее, к его эксклюзивной сигнализации, нечто вроде благодарности.
        Таня подвигала мышью, и дремавший вместе с ней монитор начал нехотя пробуждаться. Большую часть постепенно светлеющего экрана заполнили многократно повторяющиеся буковки "м". Слава Богу, во сне она не задела какую-нибудь жизненно важную клавишу, и это не привело к непоправимым последствиям. К сожалению, общаться с компьютером на равных у Тани никак не получалось.
        Удаление нескольких "мычащих" строчек сократило текст на экране примерно втрое. Ладно, у нее еще вся ночь впереди. Вот только шея болит немилосердно, да еще продолжает действовать на нервы садистская сигнализация, которая и святого способна довести до белого каления. Ну а Таня на святость не претендовала.
        Минут через пять она почувствовала полную солидарность с тысячами жителей близлежащих домов. Все попытки сосредоточиться на работе оказались тщетны, под такой аккомпанемент ее затуманенный сном и усталостью мозг наотрез отказывался выдать хоть одну творческую мысль. Даже эпитеты в адрес владельца квакающего автомобиля получились вполне цензурными и совсем невыразительными. Из всех идей, посетивших за это время Таню, самой стоящей была идея принять душ и выпить крепкого кофе.
        Гнусного кваканья не смогли заглушить ни закрытая дверь ванной, ни шум льющейся воды, и тогда с Таниного языка сорвалось несколько выражений, которые она очень редко произносила вслух. Тем не менее душ оказался все-таки отличной идеей, а кофе еще лучшей. Но самым восхитительным было то, что в мире наконец воцарилась тишина. Или то, что называется тишиной в большом городе.
        С удовольствием прихлебывая горький ароматный напиток, Таня подошла к окну. Несмотря на то что был самый темный час ночи, далеко внизу угадывалась ее "девятка", а рядом с ней по-прежнему четко выделялась красная захаровская "тойота". Значит, все-таки она была права, и дьявол-искуситель как раз его роль.
        Часа полтора спустя Таня с раздражением просматривала на экране практически законченную статью, которая была весьма похожа на свой первый вариант и нравилась ей ничуть не больше. Истошное кваканье вновь раскололо зыбкую тишину белой ночи в тот момент, когда Танины пальцы распростерлись над клавиатурой, лишь слегка касаясь ее. От неожиданности она всей пятерней впилась в клавиши, а на экране замелькала бессмысленная дорожка из букв: изгшэшшшшш...
        Употребив слова, которые она вообще никогда не произносила вслух, Таня порывисто вскочила и ринулась в лоджию. Ощущение было таким, будто она нырнула в пульсирующий звук, заполнивший все пространство до самого неба. Зато картина на земле была той же, что и полтора часа назад, только гораздо лучше освещенной. Среди беспорядочно понаставленных машин глаз привычно выхватил бежевую "девятку". Рядом краснела захаровская "тойота", и, кажется... именно она являлась эпицентром истошного кваканья.
        Таня внимательно всматривалась вниз, но разобрать отсюда, что к чему, возможности не было. В соседней лоджии послышались голоса, затем оттуда высунулась голова. Машинально повернувшись, Таня широко раскрыла глаза и даже слегка приоткрыла рот.
        Перед ней была отнюдь не Ирочка Булыгина. И даже не ее муж Миша, которого, по словам его благоверной, разбудить можно, только если непосредственно над ухом стрелять из пушки. Голова, а также слегка видневшиеся из-за перегородки обнаженные мускулистые плечи принадлежали Глебу Захарову.
        Значит, ему действительно надо было на двенадцатый и там внизу надрывается именно его "тойота". Пикантная ситуация. Спохватившись, Таня закрыла рот, но проявить деликатность и отвести от Захарова глаза было просто выше ее сил.
        Он узнал ее сразу. Его лицо отразило досаду, ее лицо -- холодное презрение. Дуэль взглядов продолжалась всего секунду-другую, ни одного слова сказано не было.
        Таня никого ни за что не осуждала, справедливо полагая, что взрослые люди способны сами разобраться, как им жить. Моральный облик соседки ее не особенно волновал, а волноваться о моральном облике Захарова не было вообще никакого смысла. Какой моральный облик может быть у дьявола-искусителя? Но это никак не прекращающееся кваканье... оно способно лишить остатков терпения даже ангела!
        А Таня ангелом отнюдь не была. Переполняемая холодной яростью, она резко повернулась и влетела в комнату.
        Плюхнувшись на стул, она уставилась на экран монитора. Нет, статья ей решительно не нравилась. Хотя в этом-то Захаров не виноват. Или виноват? Впрочем, не важно, надо было вовремя со своим квакающим эксклюзивом разобраться. И вообще! Где еще писать об архитектурных излишествах, если не в "Архитектурных излишествах"?
        Мстительно улыбнувшись, Таня без сожаления удалила почти весь вымученный этой ночью текст и быстро застучала по клавишам:
        "Архитектура загородных домов последнего десятилетия по большей части являет собой нелепую смесь художественных стилей всех эпох и народов, от неолита до постмодернизма. Роднит эти образчики современного зодчества неистребимая любовь заказчиков (архитекторов?) к разного рода башнеподобным конструкциям. Не является исключением и особняк, рожденный в недрах архитектурной мастерской "Захаров и Линденбаум". Став поистине достопримечательностью окрестностей Стрельны, он наглядно демонстрирует общий упадок отечественной архитектуры. К сожалению, количество не всегда переходит в качество, и многочисленные башенки Глеба Захарова, даже все вместе взятые, проигрывают одной-единственной башне Адмиралтейства, построенного его великим однофамильцем Адрианом Захаровым..."
        4
        Неистовый творческий порыв иссяк, едва она поставила последнюю точку. У Тани, однако, еще хватило сил быстро просмотреть статью и отправить ее по электронной почте Екатерине Анатольевне. Выключив компьютер, она не стала больше задаваться риторическим вопросом, получился ли у нее шедевр, а просто пошла спать. После трудов праведных вполне можно было себе позволить часа четыре... нет, пожалуй, даже пять провести в объятиях Морфея. Тем более что красная "тойота" из-под окон исчезла и еще одного светопреставления этой ночью не предвиделось.
        Уже засыпая, Таня почему-то подумала, что ее следующая встреча с Захаровым едва ли произойдет в ближайшем десятилетии, впрочем, потеря в том небольшая. Хотя... почти наверняка где-нибудь через год-другой она что-нибудь о нем услышит...
        Утро началось бодро. В девять раздался препротивный и совершенно немелодичный звон будильника, к нему тут же присоединилось пронзительное многоголосье телефонных трелей двух параллельных аппаратов, и наконец в их нестройный хор вплелись не лишенные приятности переливы мобильного телефона.
        Машинально отметив, что даже такая какофония не идет ни в какое сравнение с истошным кваканьем захаровской "тойоты", Таня одной рукой схватилась за будильник, а другой за телефонную трубку.
        -- Алло! -- Справившись с будильником, она завертела головой в поисках источника не лишенных приятности переливов. -- Минутку... -- Таня дотянулась до брошенной в углу сумки, выудила оттуда мобильник и приложила к другому уху: -- Алло! Нет. -- Это уже в первую трубку. И тут же во вторую: -- Я не тебе... Я знаю, что на брудершафт мы с вами не пили, -- прервала она возмущенную тираду дамы из первого телефона, -- запишите его номер, пожалуйста...
        После столь бурного начала день прошел на удивление спокойно. Совершенно расслабившись, Таня по дороге домой позволила себе помечтать о том, как, отключив все телефоны, проведет тихий вечер за каким-нибудь легким приятным фильмом. Разумеется, видео, поскольку никаких иллюзий относительно приятных сюрпризов от телевидения она давно не питала. И пораньше лечь спать...
        На секунду Тане показалось, что у нее галлюцинация: на том же самом месте, что и вчера, стояла агрессивно-красная машина. А ведь до сих пор она считала Ирочку Булыгину женщиной неглупой и практичной! Правда, уже в следующее мгновение Таня поняла, что может продолжать так считать и дальше.
        При ближайшем рассмотрении ярко-красное средство передвижения оказалось вовсе не спортивной "тойотой", пусть и не совсем новой, но любовно ухоженной. На площадке стоял давно ей знакомый старенький и изрядно раздолбанный "опель" красного цвета. Его давно некрашеные бока сияли почти ослепительно в лучах яркого вечернего солнца, которое в иных широтах вполне сошло бы за послеполуденное.
        Убедившись в том, что воспринимает мир адекватно и никаких галлюцинаций у нее нет, Таня вернулась к приятным мечтам о тихом вечере перед телевизором. Под душераздирающие стоны лифта она перебирала в памяти свою видеотеку, и к тому моменту, когда металлические створки с леденящим кровь скрежетом расползлись на двенадцатом этаже, решила остановиться на какой-нибудь старой комедии с Кэри Грантом.
        Но едва только Таня переступила порог собственной квартиры, как выяснилось, что сбыться ее планам не суждено. Она даже дверь не успела за собой запереть, а ее уже снова пришлось открывать.
        В гости пожаловала Ирочка Булыгина. Как всегда, идеально одетая, идеально причесанная, идеально накрашенная, с идеальным маникюром. Как всегда распространяющая вокруг себя благородный запах дорогих и, конечно же, модных духов. В общем, идеальная жена-домохозяйка из рекламы какого-нибудь идеального моющего средства, стирального порошка или еще чего-нибудь идеального для дома, для семьи. В руках Ирочка держала бутылку своего любимого мартини и торт из "Севера".
        В принципе ни в самом ее визите, ни в сопровождающих визит атрибутах не было ничего необычного. Время от времени, когда Миша Булыгин пропадал в своих частых и порой весьма длительных командировках, Ирочка вечерком забегала к соседке. Непременно с пирожными или тортом и бутылкой чего-нибудь, что нравилось им обеим. В отличие от Тани, больше любившей сухие вина, Ирочка предпочитала что-нибудь сладенькое, но на мартини, чинзано и ягодных финских ликерах их вкусы сходились.
        И все-таки сегодня это не был обычный визит тяготящейся одиночеством женщины.
        -- Привет, Танюша! -- Идеально-вишневые губки с бриллиантовым, согласно рекламной классификации, блеском коснулись Таниной щеки и остались все такими же идеальными с бриллиантовым блеском.
        -- Привет! -- Таня старалась улыбаться так же мило, как и ее гостья.
        Ирочка направилась прямиком в кухню, говоря на ходу:
        -- Представляешь, зашла сегодня в "Север", увидела "Прагу"... -- Она обернулась с улыбкой чуть сконфуженной и от этого еще более милой. -- Как видишь, не удержалась. -- Последовал легкий, но явно сокрушенный вздох. Ирочка ревностно следила за своей идеально стройной фигурой, но при этом очень любила сладкое. К счастью для нее, обе эти страсти пока еще не вступили между собой в антагонистическое противоречие. -- А сейчас я случайно увидела, как ты подъехала...
        Ну да, разумеется, случайно. Таких историй Таня слышала уже множество и в другое время обязательно поверила бы. Но не сегодня.
        -- ...и подумала, что мы могли бы съесть "Прагу" вместе, -- поставив на стол коробку с тортом, пояснила Ирочка.
        Следуя за гостьей по пятам, Таня остановилась на пороге своей кухни.
        -- С удовольствием составлю тебе компанию, сто лет не ела "Прагу". Только, знаешь, Ир, если ты не возражаешь, сначала я съем еще что-нибудь, -- добавила она жалобно и чуточку виновато.
        Таня действительно чувствовала себя немного виноватой, поскольку вполне представляла, какова будет Ирочкина реакция. Ее соседка совершенно не выносила, когда при ней ели что попало и как попало. А Танину способность прокормить себя она оценивала всего лишь балла на четыре, исходя из десятибалльной системы.
        -- О Господи! -- воскликнула Ирочка. -- Ну конечно! Быстренько мой руки! -- Это ее распоряжение донеслось уже из недр Таниного холодильника.
        Всего через секунду она оттуда вынырнула, сжимая в одной руке пару длинных огурцов, а в другой пачку замороженной зеленой фасоли.
        -- Я сейчас, -- на ходу бросила гостья и проскользнула мимо хозяйки, которая все еще топталась на пороге собственной кухни.
        Посмотрев ей вслед, уставшая и голодная Таня послушно поплелась в ванную. Она только успела намылить руки, когда дробный цокот каблучков возвестил об Ирочкином возвращении.
        5
        Несмотря на свой безупречно-рекламный вид, Ирочка в самом деле была идеальной хозяйкой. Нож в ее руке мелькал, сама она порхала, и при этом создавалось такой впечатление, что все делается как бы само собой. Чтобы не мешать, Таня скромненько устроилась в уголке, посчитав, что с ее стороны это будет, пожалуй, наилучшей помощью.
        Максимум за десять минут стол был сервирован, свежий хлеб, явно не из Таниных запасов, нарезан, салат из огурцов и помидоров заправлен сметаной и посыпан зеленью, которой в Танином холодильнике не было и в помине. В микроволновке тем временем грелись толстенькие аппетитные ломтики мяса, чем-то там нашпигованные, а сковородка с зеленой фасолью распространяла вокруг себя изысканный аромат совершенно незнакомых специй.
        Свою поистине феерическую деятельность Ирочка сопровождала милым щебетанием, услаждая слух собеседницы мелодичным голоском. Как обычно, начала она с того, что ужасно завидует Тане, у которой такая интересная работа. Затем привычно посетовала на то, что поддалась стадному инстинкту и, подобно всем своим одноклассникам, поступила в технический вуз, хотя на самом деле ей это было совершенно противопоказано.
        Ирочка полностью осознала свою ошибку только курсе на третьем, но, подчиняясь инерции, все же закончила обучение. Правда, состояться как инженер она даже не пыталась. Помимо технического диплома, какого-никакого владения английским, а также некоторых навыков работы на персональном компьютере Ирочка обладала еще и внешностью "Мисс Чего-то там". То есть ее данные вполне соответствовали тем требованиям, которые, согласно газетным объявлениям, большинство начальников предъявляет к своим гипотетическим секретаршам. На этой стезе Ирочка и решила себя попробовать.
        Теория, однако, не всегда совпадает с практикой, и всего недели через две ее работодатель Миша Булыгин, к своему большому огорчению, вынужден был признать, что приятная для глаз молодая секретарша пригодна только для того, чтобы заваривать чай. Вот чай у нее получался действительно великолепный. Только ведь бизнес есть бизнес, и позволить, чтобы страдали интересы дела, Булыгин никак не мог. Но и расстаться с Ирочкой тоже было выше его сил. Поэтому он просто на ней женился. Впрочем, быть может, это она вышла за него замуж. Тут ведь как посмотреть.
        Так или иначе, но с тех пор Ирочка заваривала чай для супруга исключительно дома, а новая секретарша, которую Миша взял на ее место, была отнюдь не молода, глаз не радовала, зато отличалась высокой квалификацией.
        Преисполненная благодарности за вкусную еду и проявляя снисходительность к женщине, запертой мужем в четырех стенах, Таня в очередной раз терпеливо слушала историю семьи Булыгиных. Время от времени она издавала восхищенные возгласы: "Божественно!", "Мясо... у меня нет слов!", "Фасоль просто изумительна!"
        От заслуженной похвалы Ирочкино лицо каждый раз озарялось довольной улыбкой, она обещала непременно дать рецепт мяса, принималась перечислять специи, которые добавила в фасоль, но каждый раз сбивалась с мысли и начинала рассказывать о том, какой хороший человек ее муж.
        Когда перечень Мишиных достоинств перевалил за десяток, Тане пришло в голову, что соседка просто не знает, как ей перейти к сути дела, которое, собственно, и привело ее сюда сегодня. В принципе можно было бы протянуть руку помощи бедной запутавшейся женщине и прямым текстом сказать что-нибудь вроде: "Ничего не видела, ничего не слышала, ничего никому не скажу".
        Пока Таня раздумывала, не будет ли Ирочка шокирована такой ее прямотой, та со всей возможной деликатностью любящей жены заговорила о Мишиных недостатках. Упомянув еще раз некоторые из его достоинств, она посетовала на то, что духовные потребности мужа исчерпываются футболом.
        Таня сочувственно улыбнулась. А что ей оставалось? Как можно утешить женщину, которая уже не первый год замужем за футбольным болельщиком, но все еще недоумевает, зачем в день матча любимой команды вывешивать со своего балкона знамя с надписью "Зенит"? Флаг с зенитовской символикой Ирочкин супруг прикреплял к антенне своего джипа и так вот под гордо реющим сине-бело-голубым стягом ездил по городу.
        Миша старался не пропускать ни одной игры на стадионе "Петровский", но вот повести его в театр можно было, по выражению Ирочки, только под дулом пистолета. А чтобы вытащить на выставку или, еще того хуже, в музей, понадобился бы по меньшей мере гранатомет.
        Сокрушенный вздох гостьи заставил Таню задуматься о наличии в соседской квартире склада оружия. В конце концов, она практически ничего не знала о булыгинском бизнесе. Впрочем, гранатомет -- это уж перебор, а вот пистолет...
        С этой неожиданной мысли Таню сбила Ирочка:
        -- Знаешь, Танюша, так иногда хочется пообщаться с человеком, который понимает твои духовные запросы! Мне очень приятно бывать у тебя, -- она обезоруживающе улыбнулась, -- с тобой я могу поговорить о литературе, об искусстве.
        Таня тоже улыбнулась, но немного натянуто. Высокопарный стиль вообще не был ей свойствен, и сейчас она судорожно старалась придумать, что бы такое сказать и при этом не чувствовать себя по-дурацки.
        К счастью, придумывать ничего не пришлось, потому что вновь заговорила Ирочка:
        -- А недавно я была у своей приятельницы и познакомилась с архитектором, который строит им загородный дом. Очень интересный человек. И потом... мы с Мишей тоже подумываем о строительстве дома... -- она перевела дыхание, -- в общем, как раз вчера вечером он, то есть архитектор, ко мне заезжал, чтобы обсудить... проект дома...
        Ирочка явно нуждалась в том, чтобы ей протянули руку помощи. Для поддержания беседы вполне годилась любая безобидная реплика.
        -- Правда?! -- слово вырвалось как-то само собой. Бог свидетель, ничего такого Таня не имела в виду.
        Ирочка, однако, этого не поняла и стала неудержимо заливаться краской. Пока цвет ее лица не сравнялся с цветом ее помады. Ну, почти сравнялся. А бисеринки пота на лбу создавали эффект бриллиантового блеска, совсем как на губах. Судорожно вздохнув, она затараторила:
        -- Он действительно очень интересный человек! Мы даже немного засиделись за разговорами...
        Всего лишь до трех часов ночи! Совсем немного.
        -- ...сначала обсуждали проект дома, а потом он прочитал мне целую лекцию о современной архитектуре...
        Черт возьми! Оказывается, сегодняшнюю ночь все посвятили современной архитектуре! Вот бы послушать эту захаровскую лекцию! Знать бы о такой перспективе еще в лифте... Ну и что бы она сделала? Напросилась бы в гости? Или подслушала бы, приложив стакан к стенке, как в каком-нибудь детективном фильме? Еще можно было воспользоваться стетоскопом, такой способ предлагали, кажется, в "Чародеях". Впрочем, в три часа ночи обзор современных архитектурных идей наверняка подавался в сильно урезанном виде. Что до иных событий, которые, вероятно, имели место в соседней квартире, они Таню совершенно не касались и не интересовали.
        -- ...правда, очень интересный человек, -- лепетала Ирочка, -- ты, наверное, даже видела его...
        -- Я? -- как можно более убедительно изумилась Таня. Она решила, что пора всей этой тягомотине положить конец. -- Где бы и когда бы? Я вчера как пришла домой, так сразу и засела за статью.
        -- Даже не поела? -- ужаснулась Ирочка, на секунду она позабыла о собственных проблемах.
        -- Да нет, перекусила, конечно. А потом, не поднимая головы, до самого утра просидела за компьютером.
        -- Неужели ты не слышала эту кошмарную сигнализацию? -- продолжала допытываться Ирочка.
        -- А-а... ну, слышала. Часов около двенадцати, наверное. Эта квакающая дрянь разбудила меня, когда я заснула прямо на клавиатуре. Не знаю, какой садист поставил ее на свое авто, но в тот момент я была ему даже признательна. Правда, потом, когда она снова включилась, я уже призывала громы и молнии на его голову, боюсь даже, это отразилось на тональности моей статьи. А больше ничего я не слышала, никого не видела и ничего сказать не могу, -- подвела итог Таня.
        Внимательный Ирочкин взгляд потерял напряженность, ее лицо почти восстановило свой естественный цвет, однако, как любой женщине, ей хотелось определенности.
        -- Танюша, -- сейчас голос соседки звучал уже вполне уверенно, -- я только хотела тебя попросить... -- Она опять замялась. -- Ты ведь знаешь Мишу...
        Вообще-то Мишу Таня практически не знала, в основном с Ирочкиных слов, но все равно она с готовностью кивнула.
        -- ...мы с ним пока не пришли к единому мнению насчет дома, потому мне и хотелось сначала самой встретиться с архитектором. Понимаешь, Танюша, если бы ты... Боюсь, он вообще не поймет...
        Чего именно не поймет Миша, Ирочка не сказала, но Таня подумала, что того же самого не понял бы никакой нормальный муж. Морализировать, однако, она не собиралась, а посему не только оставила эти мысли при себе, но еще и поспешила заверить соседку в том, что, конечно же, выполнит ее невысказанную просьбу.
        -- Ирочка, во-первых, мне кажется, ты сама способна решить, что и когда рассказать своему мужу, -- сказала она. -- И во-вторых, я всегда считала, что вмешиваться в чужие семейные дела -- занятие в принципе неблагодарное.
        Таким образом, все точки над i были расставлены, желаемой определенности Ирочка добилась, и теперь с легким сердцем можно было заняться приготовлением чая. То есть тем, что у нее всегда получалось действительно великолепно.
        6
        Две недели спустя Таня неторопливо шагала по Невскому в сторону Литейного, где в Фонтанном доме должен был состояться "круглый стол", посвященный современному градостроительству. Она рано ушла с работы и, вместо того чтобы давиться в троллейбусе, решила прогуляться туда пешочком.
        Просто идти и бездумно глазеть по сторонам Таня никогда не умела, а потому в голову сейчас же полезли мысли, которые занимали ее вот уже несколько дней. Самой неприятной среди них была следующая: не пора ли ей отправляться в психушку или можно немного подождать? Мало того, что после памятной истошно квакающей ночи она каждый раз вздрагивала при виде ярко-красной машины, так теперь еще повсюду ей стал мерещиться Глеб Захаров.
        Едва ли дело тут было в нечистой совести, поскольку наваждение началось всего лишь около недели назад. А точнее, в воскресенье. В тот день она водила по Русскому музею мамину воронежскую приятельницу с двумя внуками, мальчиками шести и восьми лет.
        Таня изо всех сил старалась сделать экскурсию как можно более интересной для детей. Остановившись у полотна Поленова "Христос и грешница", она показала на нижний правый угол картины:
        -- Посмотрите-ка сюда, на ослика. Кажется, что он идет прямо на вас. Видите?
        -- Ви-и-идим, -- не слишком дружно подтвердили подуставшие ребята.
        -- А теперь, не спуская с него глаз, немного отойдите.
        -- Ой, он все равно идет на меня! -- не скрывая удивления и восторга, воскликнул младший мальчуган.
        -- Точно, куда бы ты ни встал, откуда бы ты на него ни посмотрел, тебе всегда будет казаться, что он идет прямо на тебя.
        Мальчишки немедленно кинулись проверять это утверждение на практике. Бабушка, естественно, поспешила следом, прилагая максимум усилий, чтобы держать внуков хоть в каких-то рамках и при этом не портить им удовольствия. А Таня на пару минут осталась предоставленной самой себе.
        Воспользовавшись этим, она подошла к белому мраморному Мефистофелю, изваянному Антокольским. Почему-то этот Мефистофель всегда казался ей даже более порочным, чем его бронзовый двойник, который тоже, кстати, хранится в Русском музее. Бог его знает... или черт его знает почему. Быть может, потому, что в другом конце зала прямо напротив белоснежной фигуры прародителя зла стоит темный бронзовый Христос -- творение того же Антокольского. Ведь добро и зло должны различаться, как небо и земля. Или как темная бронза и белый мрамор.
        Таня смотрела на Мефистофеля, смотрела... Мраморные черты под ее взглядом оживали, обретали цвет... и вдруг она поняла, что перед ней уже совсем другое лицо...
        С того дня ее стали преследовать видения, а нынешней ночью приснился очень странный сон.
        Темное небо перечеркивали зигзаги молний, зловеще озаряя несуразный особняк из красного кирпича. Над его башнями и башенками безмолвно носились стаи летучих мышей, и лишь крики сов нарушали тишину безлунной ночи. С каким-то невероятным квакающим скрипом дверь перед Таней сама собой распахнулась.
        Она попала в длинный коридор, освещаемый редкими и сильно чадящими факелами. Неверные, колеблющиеся тени, которые они отбрасывали, казались привидениями. А может, это и были привидения? Таня бежала по бесконечному лабиринту бесконечных коридоров до тех пор, пока не оказалась перед белоснежным мраморным Мефистофелем.
        Его тонкие губы кривились в издевательской улыбке, и та же издевка светилась в его мраморных глазах. Таня хотела уйти, однако не тут-то было: прямо на нее шел... нет, не шел, на нее надвигался ослик, вернее, теперь это был уже не маленький ослик, а большой, просто огромный осел. И куда бы она ни поворачивалась, она неизменно натыкалась все на того же упрямого осла. В панике Таня опять повернулась к Мефистофелю, но место мраморного прародителя зла занял совершенно живой Глеб Захаров. Его чувственные губы тоже кривились в издевательской улыбке, издевка светилась и в его серых глазах. А из его очень темных, почти черных волос торчали маленькие рожки. Точно такие же, как у Мефистофеля, только поменьше.
        Хуже всего было то, что сама она оказалась на месте Христа со связанными так же, как у него, руками. Ей было просто никуда не деться ни от захаровской улыбки, ни от его гипнотизирующего взгляда.
        Он смотрел на нее, она на него, а потом вдруг Таня очутилась в его объятиях. Ее собственные руки, каким-то чудом освобожденные от пут, обвились вокруг захаровской шеи, его руки сжали ее талию, его губы неумолимо приближались к ее губам...
        Его губы так и не успели коснуться ее губ, потому что немелодичный звон будильника вырвал Таню из объятий Захарова, и она проснулась с чувством ужасной досады. Вот только отчего? Оттого, что ее посещают такие сновидения, или оттого, что проснулась не вовремя? А все же любопытно, каково это целоваться с дьяволом-искусителем? Впрочем, едва ли можно узнать ответ на данный вопрос, целуясь во сне, хотя...
        Но больше всего ее мучил вопрос: почему ей вообще приснился такой странный сон?
        К сожалению, толковать сны Таня не умела. Ни с научной, ни с антинаучной точки зрения. Тем не менее весь день она упрямо пыталась разгадать, что бы это значило. Кроме, разумеется, очевидного: коль скоро Захаров занимал ее мысли наяву, когда она была в сознании, он вполне мог завладеть ее подсознанием и вломиться в ее сны. Нет, с сознанием и подсознанием что-то тут было не так. Ведь она отнюдь не стремилась... по крайней мере сознательно не стремилась в каждом атлетически сложенном незнакомце выше среднего роста с темными, коротко подстриженными волосами видеть Захарова! Может, она этого хотела подсознательно?
        Танины путаные размышления о сложном взаимодействии собственного сознания и подсознания были прерваны приглушенным, но от этого не менее настойчивым телефонным звонком. Порывшись в сумке, она выудила оттуда мобильник и поднесла его к уху.
        -- Стаська, здравствуй! -- пророкотало в трубке.
        Так к ней почти никто не обращался, только ближайшие родственники. Ну, еще старые друзья родителей. Для остальных она была Таней, при этом не все даже знали, что ее полное имя вовсе не Татьяна, а Станислава.
        До пяти лет девочка довольно терпеливо объясняла и детям, и взрослым, что ее зовут Стася, а не Тася. Потом одним прекрасным солнечным днем она подралась на детской площадке с мальчиком Стасиком. Этот юный шовинист доказывал, что имя Станислав мужское, а имени Станислава вообще нет. Стася обозвала его дураком и еще новым словом, только что услышанным в песочнице. Мама почему-то стала очень красной. А прочие мамы и бабушки начали возмущаться и ругать ее. И маму почему-то тоже. Почувствовав моральную поддержку, Стасик стукнул Стасю, та его тоже стукнула... Они успели обменяться еще несколькими ударами, прежде чем их растащили. Оба были красные и чрезвычайно недовольные.
        По дороге домой мама говорила дочке, что обзываться и драться нехорошо. А дочка вполне резонно отвечала маме, что в имени, из-за которого приходится драться, тоже нет ничего хорошего, и, значит, его нужно поменять. Ни один из доводов взрослых веским ей не показался, а потому девочка, которая, кстати сказать, родилась под знаком Овна, заявила, что отзываться на Стасю больше не будет. От Таси она тоже отказалась категорически, объяснив, что, по ее мнению, это имя подходит разве что кошке.
        Переупрямить ее, как и любого маленького Овна, было очень трудно, и родители через несколько дней сдались. Мама сама предложила называть ее Таней -- вполне разумное уменьшительное от Станиславы. Впрочем, домашние все равно постоянно сбивались на Стасю. С другой стороны, очень кстати оказался переезд в новую квартиру: сменив детский сад и детскую площадку, Таня смогла начать новую жизнь.
        Двадцать лет спустя повзрослевшая Стася думала о мужском шовинизме и его носителях ничуть не лучше, чем в юные годы, но теперь она ни за что не стала бы менять свое имя в знак протеста. Однако что сделано, то сделано, и снова подвергать свою жизнь революционным изменениям Таня не собиралась.
        -- Здравствуй, пап, -- сказала Стася-Таня в трубку.
        -- Что там за шум у тебя? Ты где сейчас?
        -- Этот шум называется городским, а нахожусь я посреди Невского проспекта. Совершаю пешую прогулку.
        В трубке раздался смешок.
        -- Приобщаешься, значит, к здоровому образу жизни?
        -- А что мне еще остается делать? -- Таня испустила легкий вздох. -- Машина утром заводиться не захотела. Категорически. То, что мы живем рядом с метро, -- это, конечно, плюс, я даже на работу вовремя пришла. Жаль только, некогда было бежать переобуваться. Для сегодняшней жары у меня каблуки высоковаты. -- Последовал еще один вздох, на сей раз средней тяжести. -- Впрочем, я уже почти дошла до канала Грибоедова.
        -- Ладно, Стаська, утри слезы, завтра я буду в городе, посмотрю твою машину. Расскажи лучше, куда путь держишь.
        -- В Фонтанный дом, там будет "круглый стол"...
        -- Да, знаю. Между прочим, -- в трубке хмыкнули, -- я твою статью вчера прочитал...
        -- Не понравилась?
        -- Ну почему же? Хорошая статья. Знаешь, кого я встретил сегодня ут...
        -- Дорогие петербуржцы и гости нашего города! -- Этот призыв, усиленный мегафоном, неожиданным шквалом обрушился прямо на Таню. Она даже телефон чуть не выронила. -- Разрешите предложить вам...
        -- Что?! -- Ее старания перекричать энергичного молодого человека с мегафоном особого успеха не имели. -- Ничего не слышу!
        -- ...увлекательную прогулку...
        -- Конечно, не слышишь! -- откуда-то из-за тридевяти земель пророкотала трубка.
        -- ...по рекам...
        -- Что?
        -- ...и каналам...
        -- Нет, это просто невозможно!
        -- ...Петербурга!
        -- Все! До завтра.
        Короткие гудки возвестили капитуляцию телефона перед мегафоном, и Танины размышления тут же вернулись на круги своя...
        7
        Обсуждение тенденций в современном градостроительстве прошло живенько, но без эксцессов. В главном все собравшиеся были единодушны: архитекторы по-прежнему в большом долгу перед Петербургом.
        Такого рода мероприятия Таня стала посещать недавно и не слишком часто, однако мир тесен, Петербург, как известно, город маленький, а круг людей, бывающих на подобных семинарах, и того меньше. Знакомые лица мелькали то тут, то там, ей даже показалось, что она заметила Линденбаума. Впрочем, может быть, это был и не он, Витю Линденбаума Таня помнила плохо. В отличие от его компаньона. А вот Захарова, к ее облегчению... или разочарованию, нигде видно не было. Столь противоречивые чувства в собственной душе вызывали у нее сильное раздражение.
        На Литейном Таня скользнула взглядом по веренице стоящих и движущихся машин, совершенно бессознательно выискивая среди них красную "тойоту". А когда осознала, чем, собственно, занимается, ужасно на себя разозлилась.
        Вот тут она ее и увидела. Всего лишь в нескольких метрах от себя. То есть, возможно, это была и не та "тойота", однако Таня почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног. Причем не только фигурально, но и буквально. Тонкий каблук попал между плитками тротуара, она оступилась, легкое движение ноги -- и согласно законам механики каблук подломился.
        Тем не менее можно было считать, что ей повезло. Во-первых, удалось-таки удержать равновесие. А во-вторых, раз уж такой неприятности суждено было случиться, хорошо, что она произошла именно на этом самом месте. Дело в том, что какой-то предприимчивый человек сразу же оценил потенциальные возможности новеньких аккуратненьких плиточек, когда ими еще только мостили здесь тротуар, потому что свою мастерскую он открыл, едва только начались работы по замене старого асфальтового покрытия.
        Таня моментально вспомнила, что вывеска с симпатичной и обнадеживающей надписью "Обувная клиника" красуется прямо позади нее. Оставалось лишь повернуться и сделать ровно три шага. В ее положении, правда, и это было не запросто, однако когда тебя ведет надежда...
        Табличка "Закрыто" наискосок перечеркивала дверное стекло. Надежда, едва вспыхнув, тут же и угасла, уступив место полному отчаянию и злости, только теперь вся ее злость была сосредоточена исключительно на Захарове.
        Чувствуя себя совершенно беспомощной, Таня в неловкой позе аиста стояла посреди тротуара. Выбор у нее был невелик. Можно сделать три шага в сторону закрытой двери и постараться выяснить, а вдруг она еще откроется. Те же три шага отделяли ее и от края тротуара. Если их преодолеть, то рано или поздно удастся поймать машину. Жаль только, никакая машина не довезет ее прямо до квартиры. Пожалуй, каблук придется оторвать совсем и тогда починить туфли уж точно будет невозможно. Или все-таки возможно? Надежды у Тани практически не было, тем не менее оторвать для удобства передвижения также еще и второй каблук ей даже в голову не пришло.
        Итак, кто виноват, она знала, и что делать, тоже наконец решила. Чтобы смириться с потерей любимых итальянских туфель, почти наверняка безвозвратной, ей потребовалась всего секунда. Противный сухой щелчок, и Таня выпрямилась с крепко зажатым в кулаке изящным каблучком. Обидно было до слез. Зато теперь у нее появилась возможность пусть попеременно, но все-таки твердо опираться на обе ноги.
        А также на руку, которую любезно подставил материализовавшийся прямо рядом с ней Глеб Захаров.
        -- Здравствуйте. -- Его хмурое приветствие не оставляло сомнений в том, что он узнал Ирочкину соседку и та никаких положительных эмоций у него не вызывает.
        -- Здравствуйте, -- с трудом выдавила из себя Таня. У нее он тоже не вызывал, ну, никаких положительных эмоций.
        -- Я отвезу вас домой, -- еще более хмуро сообщил Захаров и решительно потащил ее в сторону той самой красной "тойоты".
        -- Уберите, пожалуйста, руки, -- потребовала Таня, упираясь, -- и я прекрасно справлюсь сама со всеми своими проблемами.
        -- Во-первых, -- он кивнул на зажатый в ее кулаке каблучок, -- вряд ли у вас это получится прекрасно. Во-вторых, вы не только неблагоразумны, но еще и неблагодарны. Это уже в-третьих.
        Вообще-то упираться, когда одна твоя нога на девять сантиметров длиннее другой, причем даже не сама по себе, а за счет туфли на шпильке, крайне неудобно.
        Танино упрямство явно раздражало его, однако ее сопротивление Захаров преодолел без особых усилий, просто приподняв девушку над землей. Дотащив ее таким образом до своей машины, он с нарочитой галантностью распахнул перед ней дверцу.
        Оба немного запыхались, но больше все-таки она.
        -- Я не собираюсь никуда с вами ехать! -- отчеканила Таня, изо всех сил стараясь держаться не только прямо, но и с холодной невозмутимостью. Получилось, правда, не очень. Какая, к черту, холодная невозмутимость, если даже нормально стоять не удавалось! Не говоря уж о том, что внутри у нее все кипело. Более того, она готова была взорваться!
        Захаров, если судить по выражению его лица, тоже начал терять терпение, и тут на сцене появился новый персонаж.
        -- Какие-то проблемы? -- Строгий голос бывалого полицейского из боевика принадлежал молоденькому, немного лопоухому милиционеру.
        -- Никаких проблем, -- заверил мужчина.
        -- Сплошные проблемы! -- одновременно с ним заявила женщина.
        Позы обоих были весьма красноречивы, и страж порядка, мгновенно оценив ситуацию, с очень строгим видом повернулся к мужчине. Тот, однако, его опередил, указав кивком на ноги женщины.
        Взгляд милиционера послушно метнулся вниз, к ее разновысоким лодочкам, а затем медленно поднялся к зажатому в ее кулаке оторванному каблуку.
        Тем временем Захаров спокойно объяснил:
        -- Я собирался отвезти мою знакомую домой...
        -- Я не ваша знакомая! -- выпалила Таня.
        Сейчас же оба мужчины уставились на нее. Глаза Захарова метали молнии, а в глазах милиционера сверкнула сталь.
        -- Так вы не знаете этого человека? -- вопросил страж порядка, грозно поглядывая на морочившего ему голову типа.
        До Тани наконец дошла созданная ею двусмысленность ситуации.
        -- Знаю, -- постаралась она исправить положение и, заметив смятение в глазах молоденького, немного лопоухого милиционера, любезно пояснила: -- Это любовник моей соседки. И у меня нет ни малейшего желания с ним ехать.
        Судя по его слегка порозовевшему лицу, юный страж порядка был несколько смущен Таниной тирадой, однако с собой он справился быстро.
        -- Знаете, девушка, подсаживаться к незнакомым мужчинам опасно, -- авторитетно сказал милиционер, -- а тут все-таки какой-никакой, но знакомый. -- Он еще раз с сомнением взглянул на ее разновысокие туфли. -- Так что, думаю, лучше бы вам поехать с ним.
        -- Давайте, Таня, не капризничайте, -- подхватил Захаров.
        Ну, прямо рыцарь в сверкающих доспехах, бросающийся на помощь прекрасной даме! И надо же, он знает ее имя. Впрочем, сейчас он просто хочет окончательно убедить милиционера в том, что они знакомы и никакой опасности от него не исходит. А у нее действительно нет другого выхода. Во всяком случае, разумного.
        Мужчины понимающе переглянулись, и снова оба уставились на нее.
        Сделать разумный шаг Тане мешало упрямство, но под их выжидающе-снисходительными взглядами она чувствовала себя полной дурой. Однако даже несмотря на это, победили-таки остатки ее разума, и она позволила Захарову принять на себя бремя рыцаря в сверкающих доспехах.
        8
        Некоторое время ехали молча. Как и тогда в лифте, Таня старательно сохраняла на лице отсутствующее выражение и взгляд "в пространство", а Захаров, уделяя дороге большую часть своего внимания, не забывал все же и о своей пассажирке.
        Наконец, когда молчание сгустилось настолько, что его давление стало ощущаться физически, он спросил:
        -- Скажите, Таня, вы убежденная феминистка?
        Она удивленно вздернула брови:
        -- Это вы о том, что я не хотела с вами ехать?
        Бросив взгляд на оторванный каблук, который она все еще сжимала в кулаке, он усмехнулся:
        -- Да нет, скорее о том, что вам нравится ставить мужчин в неловкое положение.
        -- А-а, -- догадалась Таня, -- вы о том, что я назвала вас любовником своей соседки...
        -- Нет, я больше о том, что своим заявлением вы вогнали в краску бедного милиционера.
        -- Ну, откуда мне было знать, что, окончив не только среднюю, но еще и милицейскую школу, он умудрился остаться столь неиспорченным? Зато все сразу разъяснилось, и он тут же перестал подозревать вас в гнусных по отношению ко мне намерениях.
        -- Ага. Значит, вы действовали исключительно в моих интересах. Спасибо. Я только очень надеюсь, -- с легким нажимом произнес Захаров, -- что хотя бы из женской солидарности никому больше вы не станете давать подобные разъяснения.
        -- Так вот что вас в действительности беспокоит! -- Тане вдруг ужасно захотелось его подразнить. -- А вы никогда не слышали, что кроме женской солидарности существует еще и женская стервозность?
        -- Демонстрируете свою? -- вежливо поинтересовался Захаров.
        -- Вы на редкость догадливы. Но не волнуйтесь, я больше никому ничего разъяснять не стану, поскольку вмешательство в чужие семейные дела считаю занятием на редкость неблагодарным. Если вдруг вы не в курсе, Ирочке я это уже сказала.
        -- Я в курсе.
        -- Кстати, это не слишком большая жертва с вашей стороны?
        Захаров вопросительно вскинул брови:
        -- Что именно?
        -- То, что вы решили меня подвезти, -- с готовностью пояснила Таня. -- Если Ирочка увидит, что ее тайный любовник совершенно открыто общается с ее соседями, она ведь может и бросить вас.
        -- Уже бросила. Надо сказать, очень деликатно и дипломатично. Так что нынче мой статус изменился, теперь я бывший любовник вашей соседки.
        -- Вообще-то я всегда знала, что Ирочка -- женщина практичная.
        -- А вы? -- Пользуясь тем, что они как раз остановились у светофора, Захаров посмотрел на нее в упор.
        -- Не слишком. Но любовник мне не нужен, -- на всякий случай сообщила Таня.
        Она не отвела глаз, и эта игра в гляделки так захватила обоих, что Захаров чуть не пропустил зеленый свет. Из транса его вывел короткий сердитый гудок шестисотого "мерседеса", желавшего двигаться дальше.
        Вообще-то он вполне мог сказать, что вовсе не предлагает ей себя в любовники, тогда бы она опять почувствовала себя полной дурой. Но отчего-то не сказал. Тем не менее именно так Таня себя и чувствовала. Наверное, потому что молчание затягивалось, опять грозя затопить все тесное пространство машины.
        -- Между прочим, мы с вами так и не познакомились, -- произнес наконец Захаров. -- Я знаю, что вас зовут Таня. Ну а меня Глеб.
        Свою реплику она пропустила, хотя тоже могла сказать, что знает, как его зовут. Но отчего-то не сказала.
        Таким образом, бремя поддержания светской беседы легло на плечи Захарова. Объехав еле-еле ползущий троллейбус, он спросил:
        -- Мне показалось, или я действительно видел вас в Фонтанном доме?
        -- Вероятно, не показалось, поскольку я действительно там была.
        -- Вы, Таня, тоже архитектор?
        -- Нет, я искусствовед. Иногда пишу об архитектуре. -- Немного подумав, она добавила: -- И об архитекторах.
        -- Случайно, не в журнале "Архитектурные излишества"? -- В его голосе отчетливо слышались нотки неприязни.
        -- И в нем тоже. -- Таня вздохнула, понимая, что, кажется, пришло время признаваться.
        -- Ну, тогда, полагаю, у меня не было необходимости представляться, -- пробормотал Захаров. -- Мне только что показали статью в последнем номере вашего журнала...
        Вот и замечательно! До него уже дошло, кто она такая, так что и признаваться не придется.
        -- ...которую написал некий Станислав Амельченко, вы, наверное, тоже видели...
        Однажды такое действительно было. Последняя буква ее имени куда-то потерялась, и подпись под статьей гласила: "Станислав Амельченко". На сей раз, однако, все буквы стояли на своих местах, Таня видела это собственными глазами. Ее начал душить истерический смех, и, как она ни старалась его удержать, он все-таки прорвался наружу сдавленным всхлипом.
        -- Значит, я был прав, -- с мрачным удовлетворением кивнул Захаров, -- вы видели эту статью.
        Таня порадовалась тому, что они уже выехали на Университетскую набережную. Слава Богу, вечером движение здесь довольно спокойное, тем не менее просто на всякий случай она помедлила со своим признанием еще пару секунд.
        -- Все гораздо хуже, -- сообщила она, когда поблизости от их машины не наблюдалось ни других транспортных средств, ни перебегающих дорогу пешеходов. -- Я ее написала.
        Нервы у Захарова оказались крепкими. "Тойота" лишь слегка вильнула вправо, но тут же выровнялась.
        -- Вы что, пишете под псевдонимом?
        В его голосе Тане почудился сарказм, и она рассмеялась:
        -- Вообще-то в этом нет ничего зазорного, но я подписываюсь своим собственным именем. Станислава Амельченко. -- Она открыла сумку и стала рыться в поисках визитки.
        -- Я думал, вас зовут Татьяна.
        -- Обычно все так и думают. Разумеется, кроме тех, кто знает, что это не так. -- Ей удалось наконец отыскать визитку, и она протянула ее Захарову. -- Вот.
        -- Станислава Алексеевна Амельченко, -- прочитал он, все же следя краем глаза за дорогой. -- Кандидат искусствоведения... А учились?
        -- В Академии художеств.
        Воспользовавшись задержкой перед очередным светофором, Захаров внимательно посмотрел на сидящую рядом с ним женщину. Его взгляд, скользнув вдоль длинных гранатовых прядей Таниной челки, задержался сначала на ее больших карих глазах, потом на полных губах, затем на высокой небольшой груди и далее неспешно заскользил вниз. Поскольку Таня сидела, ее и так короткая юбка подскочила еще выше, открыв прекрасный обзор на длинные стройные ноги. Еще более замедлившись, взгляд Захарова проследил их до самых туфель. То есть до уже почти бывших туфель.
        К зеленому сигналу светофора осмотр был завершен.
        -- Поскольку я вас совсем не помню, -- уверенно изрек Захаров, -- вы, по всей видимости, учились уже после моего окончания.
        Таня усмехнулась. Ну, разумеется, он ее не помнит. Она и сама не видела большого сходства между собой нынешней и скромной девочкой со студенческих фотографий.
        На младших курсах у нее бывали порой приступы особо критического по отношению к себе настроения. В такие минуты, глядя на себя в зеркало, Таня недовольно ворчала: "У меня все среднее: средний рост, среднестатистическая внешность, обыкновенные волосы, и цвет у них какой-то невыразительный..." Далее следовал целый список среднестатистических параметров и даже недостатков, которые она с мазохистским упорством в себе выискивала. На самом деле все было не так уж плохо, при желании Таня могла заметить, что в зеркале отражалась весьма симпатичная девушка. Просто тогда она выглядела слишком уж юной и неискушенной для того, чтобы на нее обращали внимание роковые красавцы вроде Глеба Захарова.
        За прошедшие годы Таня повзрослела и перестала искать в себе недостатки, предпочитая сосредоточиться на достоинствах. Впрочем, свой имидж она тоже сменила.
        Теперь вместо длинных волос у нее была короткая стрижка, а тщательно уложенные в художественном беспорядке пряди всегда имели какой-нибудь экзотический оттенок. С большим удивлением Таня обнаружила, что постоянно краситься -- дело не столь хлопотное, как она думала раньше. Еще оказалось, что придать глазам чуть больше выразительности, а губам чуть больше чувственности можно с помощью совсем небольшого количества косметики. В общем, теперь Таня могла претендовать на внимание самых роковых красавцев.
        Все эти мысли, которые вихрем пронеслись у нее в голове, она, естественно, оставила при себе, а вслух сказала:
        -- Тем не менее на один год мы с вами все-таки пересеклись. Но вы, Глеб, не расстраивайтесь, едва ли ваша забывчивость является признаком склероза. Имея в виду вашу репутацию...
        -- Да? -- Захаров надменно вскинул брови, а в его голосе послышалось высокомерное удивление: -- Что же вас, Таня, не устраивает в моей репутации?
        -- Да мне в общем-то все равно. -- Она пожала плечами. -- Я только хотела сказать, что запомнить всех девушек, которые так или иначе встречались на вашем жизненном пути, можно только обладая памятью современного компьютера.
        Захаров хмыкнул и взглянул на визитку, которую все еще держал в руке.
        -- Ладно, оставим пока вопрос о моей репутации. Расскажите-ка лучше, чем вы, Таня, занимаетесь в Эрмитаже.
        -- Английской живописью девятнадцатого века, -- сообщила она со спокойным достоинством.
        -- Очень аристократично. К архитектуре, правда, отношения не имеет, особенно к современной.
        Его сарказм ничуть Таню не смутил.
        -- У меня разносторонние интересы, -- не теряя своего спокойного достоинства, ответила она.
        Захаров опять хмыкнул и сунул визитку в нагрудный карман рубашки.
        -- Я бы, Таня, тоже дал вам свою, но... -- он сделал неопределенный жест рукой, -- к сожалению, на сегодня они у меня уже закончились.
        -- Такой большой спрос? -- Удержаться от ехидной реплики было просто выше ее сил.
        -- Ага. Думаю, это после вашей статьи.
        -- Ну да, какая-никакая, а все-таки реклама, -- снова съехидничала Таня.
        -- Сколько скепсиса! А между тем дело именно так и обстоит, и кто, как не искусствовед, должен уметь правильно оценивать воздействие печатного слова, -- не остался в долгу Захаров. -- Кстати, Таня, вы подали мне идею. Не переименовать ли нам нашу фирму? "Захаров и Линденбаум" звучит, конечно, весьма респектабельно, но... слишком уж ординарно, вы не находите? Как вам "Замок с привидениями"?
        Изображая интенсивный мыслительный процесс, она секунду помолчала, а потом изрекла:
        -- Пожалуй, что-то в этом есть, только вот...
        -- Да? -- с готовностью подхватил Захаров.
        -- Ваши дома не так уж велики, -- с серьезным видом сказала Таня, -- слишком большая плотность привидений на квадратный метр может отпугнуть клиентов.
        -- Пожалуй, вы правы, лучше назвать "Замок с привидением". Скромненько и со вкусом. Надо будет Витьке предложить.
        -- Глеб... -- она немного помедлила, понимая, что едва ли получит честный ответ на свой вопрос, но все же не задать его не могла, -- вы обиделись на меня за статью?
        Захаров пожал плечами:
        -- К параллелям со своим великим однофамильцем я привык еще в Академии, но вообще-то, Таня, любопытно было бы узнать, почему вы так на меня взъелись. Уж не в ту ли памятную ночь вы сочиняли свою статью?
        Рискуя услышать обвинения в мелочности и предвзятости, отпираться она тем не менее и не подумала.
        -- Именно в ту самую.
        Захаров расхохотался:
        -- Оказывается, мне даже повезло, ведь вы вполне могли обвинить меня во всех смертных грехах!
        -- Не стоит мне приписывать такое великодушие, -- усмехнулась Таня, -- мое вдохновение целиком и полностью базировалось на уверенности в том, что вы виновны во всем, включая падение Римской империи.
        -- Какой именно, первой или второй? -- уточнил Захаров, сворачивая на подъездную дорожку к ее дому.
        -- Обеих! -- не стала мелочиться Таня.
        9
        Обладая весьма живым воображением, Таня легко представила себе, как она будет ковылять от машины к парадной в своих разновысоких лодочках, а главное, как это будет смотреться со стороны. В частности, со стороны Захарова. Конечно, можно разуться, это скажется благотворно на ее походке, но отнюдь не на ее новых чулках... Да черт с ними, с чулками, и не то в жизни теряем! Итальянские туфли, например. Впрочем, черт с ними, с туфлями. И с чулками тоже.
        А вообще интересно, что принято в наши дни у рыцарей в сверкающих доспехах: бросать спасенных дам у порога их дома или нести на руках прямо в интимный уют квартиры?
        Перед мысленным Таниным взором мгновенно возникла картинка, на которой Захаров нес ее на руках. Она даже уловила участившийся стук сердца в его груди и ощутила его прикосновение на своем теле...
        Но тут собственное воображение подложило ей свинью.
        Дело в том, что полностью открыть дверь их парадной не удавалось еще никому. Благодаря очень жесткой пружине она сей же час начинала закрываться, демонстрируя торжество закона Гука, того самого, который проходят в школе на уроках физики. В Танином видении Захаров едва успел протиснуться в катастрофически быстро сужающуюся щель, когда ее уцелевший каблук зацепился за дверную ручку, изящная туфелька слетела с ноги, и благородный рыцарь об нее споткнулся. Он уронил свою драгоценную ношу, сам обрушился сверху, а норовистая дверь их с шумом прихлопнула.
        Стряхнув с себя наваждение, Таня подумала, что Захаров и в самом деле наверняка вознамерится ее проводить, тогда будет невежливо не пригласить его на чашечку кофе. Почему-то в памяти всплыло собственное заявление, что любовник ей не нужен... О Господи, при чем здесь это? Речь ведь идет всего лишь о кофе.
        -- Спасибо, Глеб, что подвезли, вы меня действительно очень выручили, -- светским тоном поблагодарила Таня. -- Надеюсь, для вас это был не слишком большой крюк.
        -- Не слишком. Я вас провожу, -- Захаров открыл дверцу машины, -- а то вы, Таня, имеете опасную привычку ездить в лифте с незнакомыми мужчинами.
        -- Я никогда...
        Дверца захлопнулась, и возражать стало просто некому. Впрочем, секунду спустя она смогла продолжить:
        -- ...не езжу в лифте с незнакомыми мужчинами. -- Таня снизу вверх смотрела на Захарова. -- Вы потратили на меня так много времени, думаю, теперь я как-нибудь и сама справлюсь.
        Не очень-то у нее это получилось. Едва не потеряв равновесие, она уцепилась за галантно протянутую ей руку и подумала о том, что туфли надо бы все-таки снять.
        -- Вот видите, сами справиться вы никак не можете, -- констатировал Захаров и, закрыв машину, подхватил Таню на руки. -- А в знак благодарности можете угостить меня чашечкой кофе. Если, конечно, ваши родители не против довольно поздних визитов. Я так понял, вы живете с родителями?
        -- Неужели найдутся родители, которые не предложат чашечку кофе спасителю их дочери, пусть и сколь угодно поздно? К тому же мои на даче, -- усмехнулась Таня и зачем-то добавила: -- Отец собирался приехать в город только завтра.
        Совсем как несколько минут назад в своем видении, но только теперь уже наяву, она ощущала его прикосновения и даже уловила чуть участившийся стук его сердца. Впрочем, подобным образом человеческий организм реагирует всегда, когда получает дополнительные физические нагрузки.
        Макс Годунов, муж Леры Свиридовой, придержал предательскую дверь, так что миновать ее удалось без потерь. Если, конечно, не считать Таниного открытия, что не так уж это приятно, когда мужчина носит тебя на руках. Во всяком случае, на руках у Захарова она чувствовала себя неуютно. Ну а он, несмотря на дополнительную физическую нагрузку, с легкостью преодолел несколько ступенек и остановился со своей ношей перед лифтом. Тот как раз с присущим ему лязганьем прибывал на первый этаж.
        Едва лишь металлические створки начали раздвигаться с привычным леденящим кровь звуком, Таня заметила, как в глубине кабины расширяются от изумления глаза Ирочки Булыгиной.
        Во взгляде Макса также читалось умеренное соседское любопытство. Интересно, узнал ли он красную "тойоту"? Лучше бы все-таки не узнал. В противном случае дружеское любопытство Леры вряд ли будет лишь умеренным. А Захаров, как назло, еще и тачку свою оставил на том же самом месте, что в ночь светопреставления.
        Впрочем, хотя истошное кваканье, оглашавшее в ту ночь окрестности, разбудило бы даже мертвого, Макс вовсе не обязан был подходить к кухонному окну, ведь только из него он смог бы увидеть стоявшую во дворе машину. Если, конечно, был тогда в городе. Однако среди многочисленных соседей, имеющих выходящие во двор окна, уж точно кто-нибудь опознал и "тойоту", и ее хозяина. О том, где Захаров провел ту ночь, никто из них даже не догадывается, зато сегодня каждый может видеть, кого он несет на руках.
        Таким образом, дальнейший ход обобщенной соседской мысли представлялся Тане вполне очевидным. И ничего тут не поделаешь. Разве что отбиваться, дрыгая руками и ногами. В этом случае соседи смогут посмотреть незабываемое представление. А еще можно повесить на себя большой-пребольшой плакат: "Я не его любовница!!!" И тогда уж точно все будут уверены в обратном.
        Слава Богу, в лифте Захаров поставил ее на пол.
        -- Я и не знала, что Лера в городе. -- Таня кивнула на длинную розу в руке Макса. Бледно-розовые лепестки только-только начали раскрываться, а тонкий изысканный аромат сразу же затопил тесное пространство кабины. -- Когда она приехала?
        -- Вчера. Анютке надо сделать прививку, и потом, -- веснушчатое лицо Макса озарилось мягкой обаятельной улыбкой, -- ты ведь знаешь, Тань, Лерка не слишком любит сидеть на даче, тем более когда она там одна с ребенком. А в настоящее время компанию ей может составить только Агата, она, конечно, помогает по мере сил...
        -- Послушай, Макс, по-моему, ваша Агата такая отличная няня, что Анюту смело можно оставлять под ее присмотром.
        -- Вот если бы еще можно было полностью преодолеть языковой барьер...
        -- У вас что, няня -- иностранка? -- отчего-то заинтересовался Захаров.
        -- Нет, Агата -- это наша собака. Колли, -- пояснил Макс и шагнул на площадку девятого этажа. -- Ну, ладно, до свидания.
        -- До свидания. Передай привет Лере. -- Таня с любопытством взглянула на Захарова. Как только закрывающиеся двери отскрежетали свое, она спросила: -- Вам что, нужна няня, да к тому же непременно иностранка?
        -- И желательно не просто с рекомендациями, а с рекомендациями от знакомых или хотя бы от знакомых знакомых, -- ответил он сухо. -- Но не мне, а Линденбауму. Вернее, его жене.
        -- А-а...
        -- Еще немного, и она доведет Витьку до нервного срыва, а это уже чуть не довело нас до срыва нового и очень выгодного контракта.
        -- Ах, так речь идет о бизнесе?! -- довольно противным голоском уточнила Таня.
        -- Разумеется, -- голосом, еще более противным, чем у нее, ответил Захаров, затем добавил: -- И разумеется, я искренне сочувствую своему лучшему другу Вите Линденбауму. А вы, Таня, абсолютно ни с того ни с сего подозреваете меня черт знает в чем. Полагаю, все дело в моей репутации, которая вам так не нравится. Почему, например...
        Его монолог был прерван душераздирающим скрежетом открывающихся дверей лифта.
        -- Ради Бога, не надо больше меня таскать! -- воскликнула Таня, когда Захаров подхватил ее на руки.
        Как и полагается в подобных случаях рыцарю в сверкающих доспехах, ее протесты он попросту проигнорировал.
        -- Так вот, почему меня вы подозреваете черт знает в чем, а своего соседа с девятого этажа даже на секунду не заподозрили в неверности жене, которая, как вы считали, сидит с ребенком на даче? Ведь роза могла предназначаться и не ей.
        -- Вы слишком циничны, Глеб.
        Захаров аккуратно поставил Таню на ноги перед ее дверью, продолжая, однако, поддерживать под руку, пока та искала в сумке ключи.
        -- Просто я не верю в идеальный брак.
        -- И я не верю. По-моему, высказывание Оскара Уайльда об идеальном муже вполне можно распространить и на идеальный брак. Это тоже нечто ненастоящее. "То, чего и нет на этом свете, а разве что на том", -- процитировала она любимую пьесу*./*Эти слова в пьесе Оскара Уайльда "Идеальный муж" произносит юная и очаровательная леди Мейбл Чилтерн, едва приняв предложение лорда Горинга выйти за него замуж./ --
        Господи! Да где же эти чертовы ключи? Что касается Макса, то, во-первых, он всегда дарит жене именно такие розы. Во-вторых, она потрясающе красива. Я вас уверяю, Глеб, увидев Леру однажды... Вот они! Уж ее вы бы точно никогда не забыли. И в-третьих, они поженились всего года полтора назад, а он, между прочим... ну вот, заходите... влюбился в нее еще на первом курсе.
        -- О Господи! В кого я только не был влюблен на первом курсе!
        -- Я наслышана, -- ехидно вставила Таня, скидывая наконец бывшие свои любимые итальянские туфли. -- Не жениться же в самом деле на всех!
        -- А кто вообще женится на первом курсе? То есть с некоторыми такая неприятность случается, однако ваши соседи тоже не из их числа. С тех пор, как они окончили первый курс, прошло довольно много лет.
        -- Вы, Глеб, совершенно правы. Только одна маленькая деталь: когда Макс учился на первом курсе, Лера преподавала у него английский. Она тогда только что окончила университет.
        -- Н-да, пожалуй, этот случай не совсем ординарный, -- признал Захаров, проходя на кухню вслед за Таней. -- Мне, однако, хотелось бы вернуться к вопросу о моей репутации, к тому, о чем это вы наслышаны. И кстати сказать, от кого.
        -- А-а, пожалуйста. Я не раз слышала, как своими впечатлениями о вас делился кое-кто из наших преподавателей. Начиная с первого курса...
        -- Преподавателей или преподавательниц? -- уточнил Захаров.
        -- Это имеет значение?
        -- Возможно.
        -- Вам виднее. -- Таня не смогла удержаться ни от двусмысленной реплики, ни от такой же двусмысленной улыбки.
        Включив кофеварку, она нырнула в холодильник, и теперь оттуда торчала лишь ее обтянутая короткой юбкой попка. При желании, впрочем, можно было увидеть и стройные Танины ножки.
        -- Кажется, это была Наталья Леонидовна Герен, -- донеслось из холодильника.
        -- Наталья Леонидовна?.. -- Голос Захарова завис на высокой вопросительной ноте. Увлекшись созерцанием соблазнительных пропорций своей собеседницы, на мгновение он утратил нить разговора, но тут же ее и нашел. -- По прозвищу Кот Баюн? Помнится, она читала у нас средневековое искусство. Вообще-то милейшая женщина, голос такой тихий, обволакивающий. С утра на первой паре, когда все были совершенно сонные, он просто убаюкивал. Ко второй, однако, некоторые успевали выспаться, и тогда у них заметно повышалась сопротивляемость сонным чарам ее голоса. Наверное, потому ее лекции всегда были сдвоенными. Мне даже кажется, что на второй паре Наталья Леонидовна непременно повторяла основные положения, высказанные на первой...
        -- Насколько я поняла, Глеб, -- снова донеслось из холодильника, -- ваша сопротивляемость имела высокий уровень на протяжении обеих пар.
        Разочарованно вздохнув, Таня выпрямилась. К сожалению, кусок сыра оказался пока единственным ее уловом. Интересно, чем она завтра будет кормить отца? Поймав вопросительный взгляд Захарова, она пояснила:
        -- Наталья Леонидовна упоминала как-то, что на первой паре вы обнимали одну девушку, а на второй гладили коленку уже другой девушке.
        -- Я?! Ну-у... может быть... Только это никак не могло быть на первом курсе...
        -- Правда? -- рассеянно переспросила Таня, открывая подвесной шкаф. Там, слава Богу, обнаружились конфеты и немного печенья.
        -- Угу, средневековое искусство читают все-таки уже на третьем.
        -- Принципиальная разница. -- Черт, придется прямо с утра бежать в магазин! -- Ладно, Глеб, давайте пить кофе.
        10
        На следующее утро в девять двадцать мрачная Таня вышла из супермаркета. Если через десять минут она не окажется в метро хотя бы на эскалаторе, а она там ни за что не окажется, то опоздает. Опаздывать на встречи, которые сама же назначала, она терпеть не могла, даже если речь шла о студентах-практикантах. В этом году на нее как раз навесили трех человек из родной Академии. И практика у них начинается именно сегодня. Ну ладно, если вдруг паче чаяния попадутся пунктуальные, придется им подождать.
        Она была обвешана сумками, как вьючный верблюд. Или как вьючная лошадь. Прикинув, какое из этих сравнений подходит больше, Таня не смогла отдать предпочтение ни одному. Нет, это решительно невозможно! Таскать на себе такое количество поклажи! Если бы не навязчивая идея родителей, что она плохо питается, она ни за что не стала бы закупать всю эту снедь, ведь отец ее в еде весьма умерен.
        Из-за тяжелых сумок, которые Таня тащила, она и сама еле тащилась. Идея сбегать в супермаркет с утра, прямо к его открытию, сегодня уже не казалась столь удачной, как накануне. Просто вчера вечером ей ужасно не хотелось никуда идти, хотя она распрекрасно успела бы -- "чашечка кофе" с Захаровым много времени не отняла.
        За кофе они вели непринужденную светскую беседу: поболтали немного об академии, вслед за Натальей Леонидовной Герен вспомнили и некоторых других преподавателей. Ни о современном градостроительстве, ни о Таниной статье не говорили вовсе. До тех пор, пока речь не зашла о Николае Николаевиче Головине, читавшем у них историю архитектуры.
        -- Между прочим, Таня, помните наш разговор о рекламе? Так вот, сославшись на вашу статью, Головин помог сегодня Линденбауму заключить отличный контракт, -- весело сообщил Захаров.
        Она была совершенно ошарашена, чуть кофе на себя не пролила.
        -- Как это? -- Ей все-таки удалось донести чашку до блюдца, только чуть-чуть горячей жидкости попало на пальцы. -- Черт!
        -- Обожглись? -- Выдернув Таню из-за стола, Захаров потащил ее к мойке. -- Давайте-ка руку под холодную воду! Да перестаньте же упираться! Что вы все время упираетесь?
        -- Ничего я не упираюсь, -- огрызнулась Таня, подставляя пальцы под холодную струю. -- О Господи! Все в порядке! Скажите лучше, при чем здесь Головин и при чем здесь моя статья?
        -- Ладно, удовлетворю ваше любопытство, -- усмехнулся Захаров, протягивая ей полотенце. -- Сегодня утром Витька отправился в Петергоф, чтобы посмотреть участок под застройку. Там же он должен был встретиться с нашим потенциальным заказчиком. Дело в том, что мы получили весьма выгодное предложение, но...
        Далее он объяснил, в чем заключалось это "но".
        Втолковать клиенту, что тот не прав, бывает непросто, однако на сей раз эта задача показалась Линденбауму просто невыполнимой. Он и так сверх всякой меры был загружен работой, а тут еще домашние проблемы навалились... В общем, примерно через полчаса абсолютно неконструктивного разговора он, к большой своей досаде, начал понимать, что только зря теряет время.
        Еще минут пятнадцать спустя терпение его иссякло совершенно. Как ни жаль было терять выгодный заказ, но времена бесправной архитектурной молодости давно миновали и за что попало их мастерская больше не хваталась.
        Открыв было рот, чтобы решительно отказаться от заказа, Линденбаум, однако, не произнес ни слова. Рот его так и остался слегка приоткрытым. Дело в том, что именно в этот драматический момент он заметил приближающегося легкой трусцой профессора Головина. А следом за ним с вывалившимся наружу языком семенил на коротких лапках складчатый симпатяга, породу которого Линденбаум определить затруднился, поскольку в собаках совершенно не разбирается.
        Что Петербург город маленький, все давно знают, о Петергофе и говорить нечего, поэтому случайная встреча с проживающим там знакомым едва ли может кого-то удивить. Собственно, Линденбаум особенно и не удивился, его замешательство имело иную причину.
        Импозантность Николая Николаевича давно вошла в поговорку у его студентов. Всегда подтянут, седая бородка аккуратно подстрижена, довольно длинные с проседью волосы тщательно расчесаны. Костюмы он носил непременно тройки, а галстуки модные, но элегантные. И разумеется, безупречно чистые отутюженные рубашки.
        Для утренней пробежки такой гардероб, конечно, не совсем уместен, но и сама эта пробежка как-то не очень вязалась с давно сложившимся образом. Тем не менее это был именно Головин, и одет он сегодня был в потертые, коротко обрезанные джинсы и линялую майку, которая успела уже промокнуть от пота. Волосы с помощью резинки были собраны сзади в маленький пучочек. Короче говоря, легендарной импозантности не было и в помине.
        В этом месте захаровского рассказа у Тани вырвался смешок. Ей не требовалось особенно напрягаться, чтобы вообразить, как выглядит в коротких шортах и старой майке взмокший от долгого бега профессор Головин.
        Зато минимум одежды дал Линденбауму возможность рассмотреть мускулатуру Николая Николаевича, отлично развитую и не подернутую даже тонким слоем жирка. Всегда такой подтянутый, он и в самом деле находился в отличной спортивной форме. Куда как в лучшей, нежели молодой архитектор. Не говоря уж о его клиенте неопределенного от излишней тучности возраста.
        Представитель стремительно развивающегося бизнеса тоже несколько прибалдел, когда в его напористую тираду с легкой непринужденностью вклинился какой-то тип, больше похожий на бомжа, чем на профессора. А именно так его отрекомендовал архитектор. С другой стороны, едва ли бизнесмену ранее доводилось видеть профессоров живьем. Тем более ему не пришла бы в голову фантазия представлять себе, как тот должен выглядеть.
        Несмотря на свой вопиюще несолидный вид, Головин произвел неизгладимое впечатление на сильно упитанного бизнесмена. Десятиминутной, но очень вдохновенной лекции, коснувшейся как истории, так и современных тенденций в развитии архитектуры, вполне хватило для того, чтобы склонить клиента к диалогу.
        По Таниным губам пробежала лукавая улыбка. Ораторские способности Николая Николаевича ей также были хорошо известны: противостоять его напору и красноречию удавалось лишь единицам.
        Конечно, рассчитывать на то, что заказчик полностью откажется от всех своих бредовых идей, было наивно. Но теперь с ним хотя бы можно было разговаривать.
        Пожалуй, наиболее весомым аргументом Головина, во всяком случае, именно он перевесил возражения клиента, явилась ссылка на публикацию в последнем номере солидного архитектурного журнала. На солидный журнал "Архитектурные излишества", правда, не тянули, но в данном случае это не имело ни малейшего значения. Николай Николаевич авторитетно заявил, что архитектурной мастерской "Захаров и Линденбаум" уделено в статье наибольшее внимание. В особенности проектам, осуществленным в Стрельне.
        В последнее время их фирму не раз и не два упоминали в прессе. По мере того, как они приобретали известность, ее название все чаще мелькало на страницах журналов. И не только тех, что имеют хоть какое-то отношение к архитектуре, но и весьма от нее далеких. Тем не менее услышать признание из уст не слишком щедрого на похвалы профессора Головина молодому архитектору было, конечно же, очень приятно. И когда о тебе пишут, тоже приятно, так что взглянуть на статью Линденбаум собирался непременно. Хотя вряд ли там могло быть что-то особо интересное. Помимо их с Захаровым фамилий, естественно. Скорее всего статья была посвящена интенсивной застройке, ведущейся в последнее время в окрестностях Стрельны. Их мастерская построила в том районе шесть очень недурных домов, два из которых были даже более чем недурны.
        Путь в город лежал мимо Стрельны, и Линденбаум с удовольствием отметил, что последний и самый большой их особняк практически полностью закрыл вид на частокол из нелепых башенок. Уже целых полгода, проезжая мимо, он отмечал данный факт, и каждый раз с удовольствием. Хотя, если честно, вспоминая ту работу, он испытывал сложные чувства. В том числе и нечто вроде гордости.
        Это был всего лишь второй проект мастерской, заказчик хотел нечто невообразимое, и переубедить его не было никакой возможности. Тогда Захаров сказал: "Клиент жаждет башенок? Он их получит!"
        Оттянулись они на полную катушку. Башенок было не только больше, чем просил заказчик, но даже больше, чем могло поместиться. Состязаясь, кто сумеет приткнуть еще хотя бы одну штуку, молодые архитекторы превзошли самих себя, а результат вообще превзошел все ожидания. Клиент был счастлив, как ребенок, получивший вожделенную игрушку, о которой он и мечтать не смел. Что касается проектировщиков... они радовались, что этот фарс наконец закончился, и гордились тем, что справились со сложной технической задачей. Правда, гордиться предпочитали втайне.
        Когда Линденбаум вернулся из Петергофа, Захарова в офисе он не застал -- тот уехал на объект в Шувалово. День вообще выдался какой-то суматошный: оба крутились как белки в колесе, при этом каждый в своем. Встретились они уже к вечеру в Фонтанном доме, куда были приглашены на "круглый стол".
        О своем вояже в Петергоф Линденбаум поведал другу в красках, остановившись особо на живописном виде Головина. Разумеется, была упомянута и статья, в которой опять что-то написали об их мастерской.
        Сердце Захарова давно перестало екать при виде собственной фамилии на страницах какого-нибудь журнала. "Надо будет взглянуть потом", -- только и сказал он.
        Его желание исполнилось немедленно, будто по мановению волшебной палочки. Едва последнее слово сорвалось с его уст, как он услышал истошные возгласы: "Ви-итя! Гле-еб!"
        Прямо к ним подлетела бывшая сокурсница, представляющая ныне конкурирующую фирму. В руках ее был последний номер журнала "Архитектурные излишества", раскрытый как раз на странице, посвященной их мастерской.
        11
        -- Увидеть такое, мы, естественно, никак не ожидали и были... -- Захаров секунду помолчал, подыскивая подходящее слово, -- м-м... несколько обескуражены. Знаете, Таня, когда я читал вашу статью, мне припомнились нетленные труды незабвенного нашего Александра Николаевича Бенуа*./*Александр Николаевич Бенуа (1870--1960) широкой публике более известен как живописец, однако его след в искусстве гораздо ярче в качестве художественного критика. Свои статьи Бенуа писал в исключительно язвительной манере, невзирая на лица и ранги./ Правда, до Мастера вы все-таки недотягиваете, яду маловато.
        -- Благодарю вас, я буду еще больше работать, чтобы достичь идеала! -- воскликнула Таня, постаравшись вложить в свой голос как можно больше патетики.
        Взгляд Захарова, однако, выражал откровенный скепсис.
        -- По-моему, вы себе не тот идеал выбрали, -- возразил он. -- Александр Николаевич писал гадости от души, а вам, Таня, требуется допинг.
        Вообще-то она и сама это знала, но дух противоречия заставлял выступить с протестом. Впрочем, Захаров все равно не дал ей и слова вставить.
        -- Бросьте, Таня, вы ведь сами признались в том, что черпали вдохновение в злости на меня. Если бы не моя сигнализация...
        -- Глеб, -- теперь в ее голосе звучала вся кротость, на которую она была способна, -- уж не намекаете ли вы на то, что мне следовало взять вас в соавторы этой статьи?
        Бедняга даже поперхнулся. Надо полагать, Бог его воображением не обидел, и сейчас Захаров, видимо, представил свою фамилию, красующуюся рядышком с Таниной, под той самой злополучной статьей.
        -- Нет, -- просипел он сдавленно, как будто отмахиваясь от дурного видения, -- это был бы уже перебор.
        -- Ну хорошо, -- Таня решила проявить покладистость, -- тогда вернемся к моим идеалам. Что вы, Глеб, думаете о Головине?
        -- Думаю, что сегодня Николай Николаевич здорово повеселился. Это, конечно, высший пилотаж! -- не скрывая своего восхищения, ухмыльнулся Захаров. -- Не моргнув глазом он превратил аргумент "скорее против" в аргумент "бесспорно, за"! Настоящий искусствовед! Это ли не признак класса?! И кстати, это ли не доказательство того, что любое упоминание в прессе можно использовать как рекламу?!
        В принципе Таня была того же мнения, но дух противоречия опять не позволил ей просто взять и согласиться.
        -- Ну хорошо, а что, если вдруг ваш клиент все-таки прочитает статью? -- задала она вопрос, ответ на который и так знала.
        -- Должен вас огорчить, Таня, но наши клиенты таких статей, как правило, не читают.
        -- То есть вы даже не допускаете...
        -- Ладно, -- сдался Захаров, -- чтобы сделать даме приятное, допущу. В этом случае возможны два варианта. Нам, во-первых, может повезти, и клиент окажется поклонником башенок. И во-вторых, нам не повезет, и он окажется не поклонником башенок. Но сам факт упоминания в прессе, пусть даже наших неудач, говорит об известности мастерской, так что...
        -- ...смотри пункт первый, -- усмехнулась Таня.
        -- Совершенно верно. На самом деле подобные статьи развлекают лишь праздно читающую публику. Иногда еще коллег и конкурентов, что, впрочем, зачастую одно и то же. -- Захаров взглянул на часы, уже во второй раз за последние десять минут, и поднялся из-за стола. -- Ну что ж, Таня, не буду дольше злоупотреблять вашей благодарностью за доставку домой, и спасибо вам за превосходный кофе. Поверьте, ваше общество доставило мне истинное удовольствие.
        -- Я вам верю. -- Таня и в самом деле ему поверила. В конце концов, ему все равно нужно было где-то скоротать время, надо полагать, до визита к очередной своей пассии. Почему бы при этом не получить удовольствие от чашечки кофе? Пусть даже в ее обществе. -- В свою очередь, Глеб, хочу заверить, что больше не считаю вас виновником падения Римской империи. Обеих империй, -- уточнила она, проявив великодушие.
        Прощаясь, Захаров галантно коснулся губами Таниной руки. Через тонкую ткань его рубашки просвечивала ее визитка, которую он сунул в нагрудный карман. Скорее всего он сразу же и забыл о ней. Во всяком случае, обещать, что "как-нибудь позвонит", не стал.
        Собственно, зачем она ему, коль скоро в любовнике не нуждается и, следовательно, в его любовницы не рвется? Вряд ли Глеба Захарова интересуют женщины в каком-либо ином качестве. Тем более те, которые пишут про него язвительные статьи. Куда приятнее, когда тебе все время поют дифирамбы. Как ее соседка Ирочка Булыгина, например.
        Итак, дьявол-искуситель и на этот раз искушать ее не стал. А ее слова насчет любовника, которые вполне могли стать для него вызовом, хотя она-то ничего такого в виду не имела, тем не менее вызовом для Захарова не стали. Не то чтобы Таня испытала разочарование... скорее наоборот. Перспектива участия в сеансе одновременной игры с гроссмейстером ее никогда не привлекала. Но все-таки... все-таки любопытно, неужели она так и не стала женщиной, способной заинтересовать Захарова?
        Слава Богу, ее мысли и чувства не успели втянуться в водоворот противоречий, поскольку телефонный звонок направил их в совсем иное русло. Звонил отец, причем он явно торопился. Сообщил только, что приедет на два или три дня, освободится завтра рано, а потому собирается заняться Таниной машиной. В связи с этим отец просил ключи от нее оставить на видном месте. Уже прощаясь, он пообещал дочери при встрече рассказать весьма забавную историю, которая произошла с ним сегодня.
        Таня улыбнулась. Она тоже могла бы рассказать историю, которая произошла с ней сегодня. Наверняка не менее забавную.
        12
        Таня, конечно, ценила свою самостоятельность, но с тех пор как родители поселились за городом, ужасно скучала по ним и всегда очень радовалась их приезду. Правда, сегодняшней встречи она ждала с особым нетерпением.
        Около одиннадцати отец позвонил ей на работу, но в тот момент своих дальнейших планов он в точности еще не знал. Дозвониться до нее позднее у него просто не было шансов, поскольку Таня весь день провела в беготне, на месте почти не сидела, а мобильник после утреннего налета на магазин она выложила из сумочки вместе с пачками кофе, чая и бульонных кубиков. Самой позвонить у нее тоже никак не получалось, поэтому Таня решила изо всех сил постараться попасть домой пораньше.
        На полпути от метро к дому она встретила чету Булыгиных. Казавшийся добродушным увальнем Миша и его утонченная супруга приветливо поздоровались со своей соседкой. И только говорящие Ирочкины глаза вопрошали о том, о чем вынуждены были молчать ее уста. Но на этот немой вопрос Таня могла дать только немой ответ, который все равно ничего не прояснил бы. Мило улыбнувшись, она тоже приветливо поздоровалась и прошла мимо них.
        Следующая встреча произошла уже на ближних подступах к дому. Таня заметила Леру еще издали. Да и как было не заметить такую красавицу? Играя в светло-рыжих волосах, солнце создавало золотое сияние, казалось, не только вокруг ее головы, но и вокруг нее самой. Лера всегда напоминала Тане Венеру Боттичелли, а сейчас больше, чем когда-либо.
        -- А вот и женщина, которую мужчины носят на руках! -- весело воскликнула златокудрая Венера. -- Ну и каковы, Танечка, ощущения на седьмом небе?
        Ее возглас привлек внимание прохожих, и Таня почувствовала на себе сразу несколько изучающих и оценивающих взглядов. Особенно неприятным было жжение в правой лопатке. Быстро обернувшись, она увидела женщину, чьи габариты позволяли усомниться в том, что кто-нибудь когда-нибудь носил ее на руках. Разве что в младенческом возрасте.
        -- Привет, Анютка! -- Таня склонилась к рвущейся из коляски очаровательной рыженькой-прерыженькой девочке. -- Агата! -- Она потрепала по холке роскошную рыжую колли, после чего повернулась наконец к Лере: -- Честно говоря, мне не слишком понравилось, когда меня таскают на руках, -- сообщила Таня довольно громко в надежде на то, что толстуха немного снизит накал своего испепеляющего взгляда.
        -- Почему? -- заинтересовалась подруга.
        -- Потому что вместе с почвой под ногами теряешь независимость. Или того хуже: тебя могут уронить. С седьмого неба далековато все-таки падать. А если еще к тому же надорвавшийся мужчина упадет на тебя сверху?
        -- Господи! -- рассмеялась Лера. -- Другие женщины всю жизнь лишь мечтают, чтобы их носили на руках, а ты недовольна.
        Накал не снизился. Видимо, толстуха думала так же. Хотя, возможно, Лере не стоило высказывать последнее замечание, которое в принципе могло быть неверно понято.
        Решив игнорировать всякие там испепеляющие взгляды, Таня опять склонилась к рвущейся из коляски Анютке.
        -- Ну, иди ко мне, моя сладкая! -- Она взяла девчушку на руки, но та продолжала рваться теперь уже на землю, энергично лопоча что-то на не вполне понятном Тане языке.
        -- Ладно уж, выпускай, -- разрешила Лера. -- В городе я все-таки стараюсь пока держать Анюту в коляске, но!.. мы теперь большие, до первого дня рождения меньше месяца осталось, так что очень желаем ходить. Тань, можешь не держать ее за руку. Не волнуйся, Агата не отойдет от нее ни на шаг.
        Действительно, едва Анечкины ножки коснулись земли, няня-колли все свое внимание безраздельно сосредоточила на ребенке.
        -- Здорово! -- восхитилась Таня и вздохнула с легкой грустью. -- Агата -- просто чудо!
        -- Скучаешь по Бартоломео?
        -- Скучаю. Но собаке действительно на природе лучше. Петергоф -- это, конечно, не совсем природа, однако значительно ближе к ней, чем Питер. Я уж не говорю о том, что меня целый день нет дома, а там у него всегда есть компания.
        Свое экзотическое имя французский бульдог Бартоломео получил в общем-то случайно. Вернувшись со смотрин щенка, Таня была под сильным впечатлением. Даже когда она листала толстый фолиант "Петербургская архитектура в XVIII и XIX веках" Игоря Грабаря, почти с каждой страницы на нее смотрела складчатая плюшевая очаровашка.
        Наткнувшись на имя Растрелли, которого по традиции, все еще существовавшей в начале XX века, автор называет Варфоломеем Варфоломеевичем, Таня вспомнила, что в книжке про Мэри Поппинс упоминался пес по имени Варфоломей. Кажется, это был наполовину эрдель, наполовину легавая, причем обе половины, как утверждалось, были худшими.
        Таня в очередной раз задумалась о нелепых традициях в переводе имен. Ну, с Растрелли все ясно, он жил в России, вот его и называли на русский манер. Но почему пес Варфоломей? Ведь Памела Треверс писала по-английски, значит, пса должны были звать Бартоломью.
        Таня еще раз взглянула на портрет работы Ротари, под которым было написано: "Граф В.В. Растрелли-сын". Но черты лица и букли парика знаменитого архитектора вдруг сами собой собрались складками и моментально превратились в очаровательную плюшевую мордаху, которая, честно говоря, не имела ничего общего с прославленным зодчим.
        Танины мысли были весьма далеки от елизаветинского барокко. Больше всего в данный момент ее занимал вопрос: как же ей назвать свою собаку? А почему бы, собственно, не Варфоломей? Или нет, лучше все-таки Бартоломео. Пожалуй, в этом действительно что-то есть.
        Родители тоже согласились с тем, что "в этом что-то есть". Так щенок был наречен Бартоломео. Впрочем, имя Варфоломей тоже было в ходу. И еще Варфик. А Танин папа, когда бывал не в духе, почему-то называл бульдожку исключительно Варфоломеем Варфоломеевичем.
        Таня и Лера прожили в одном подъезде целых четыре года, но практически не общались, разве что здоровались иногда. До тех пор, пока не обзавелись собаками. Оба эти радостных события случились в один год, и сразу же у девушек обнаружилась масса общих интересов. Даже несмотря на то что Лера была лет на пять старше, в отличие от Тани давно работала и жила самостоятельно. Но "собачий" интерес может сблизить почти кого угодно.
        Все владельцы собак способны говорить о своих любимцах до бесконечности, дай только повод. Хотя, собственно, им и повод не слишком нужен. Таня не была исключением, а уж сейчас она готова была говорить о Бартоломео действительно до бесконечности. Лишь бы только не о Захарове.
        Но не тут-то было.
        -- Итак, вернемся к нашим баранам, -- решительно произнесла Лера, закрывая тем самым "собачью" тему. -- Откуда все-таки он взялся?
        Это он было произнесено таким тоном, что не могло остаться ни малейшего сомнения относительно того, кто имеется в виду.
        У Тани тем не менее отлегло от сердца: похоже, Макса в ту ночь в городе не было, красную "тойоту" он не опознал и далеко идущих выводов не сделал. Боже! Какое счастье, что с соседями Лера общается мало и крайне избирательно!
        Давая слово Ирочке, а потом Захарову, Таня совсем не собиралась попадать в двусмысленное положение. Однако, попав в него, она поняла, что просто не сможет заставить себя делать вид, будто Захаров ее любовник. Но, слава Богу, можно было обойтись и без насилия над собой.
        -- Я была на "круглом столе" в Фонтанном доме, -- не вдаваясь в излишние подробности, сообщила Таня. -- Там Литейный выложен плитками, как раз в щель между ними и попал мой каблук.
        -- Сломала? -- сочувственно спросила Лера.
        -- Угу. Представляешь, это были мои любимые светло-синие туфли. Так жалко... В общем, эта неприятность случилась у него на глазах, и он предложил отвезти меня домой.
        -- Надо же! Прямо рыцарь в сверкающих доспехах!
        -- Я тоже так подумала. Разумеется, тогда он и не догадывался о том, что у него может возникнуть желание уронить меня.
        -- Вот как? -- еще больше заинтересовалась подруга.
        Таня вздохнула.
        -- Понимаешь, Лер, он архитектор. И я упомянула его в своей последней статье о современных загородных домах, -- призналась она скромно.
        -- И только-то?
        -- Нет, я еще упомянула особняк, который проектировала их мастерская. И саму мастерскую тоже. В последнее время о ней вообще довольно часто пишут.
        -- А что, авторов других статей твой архитектор тоже уронил бы при случае? -- задумчиво уточнила Лера.
        -- Думаю, нет. И вовсе он не мой.
        -- Тань, а у тебя есть эта статья?
        -- Есть где-то.
        -- Слушай, дай почитать! Анечка, туда нельзя! -- Лера подскочила к дочке, которая упрямо пыталась прорваться к краю тротуара. Впрочем, шансов у нее все равно не было: няня-колли была непоколебима. -- Спасибо тебе, Агата. -- Лера погладила умную собаку и вновь повернулась к Тане. -- Погоди, Тань, я что-то не поняла: до того, как ты сломала каблук, вы уже были знакомы или нет?
        -- Не совсем. Я-то его знала...
        -- А он тебя нет?
        -- Понимаешь, Лерочка, когда он писал диплом, я училась всего лишь на первом курсе. В то время я выглядела как минимум недостаточно взрослой для того, чтобы меня вообще заметил весьма избалованный... я бы даже сказала пресыщенный вниманием девушек Глеб Захаров.
        -- Так его фамилия Захаров? -- весело переспросила Лера. -- Неужели, Танечка, ты была так жестока, что сравнила тот особняк с Адмиралтейством?
        -- На том особняке тоже есть башенки.
        -- Бедному архитектору можно только посочувствовать, -- без единого намека на сочувствие сказала Лера. -- Я определенно хочу почитать твою статью. Кстати, а твой Захаров вообще не знал о статье или не знал, что ты ее написала?
        -- Он отнюдь не мой, -- опять стала открещиваться Таня, -- на такое сокровище я, Боже сохрани, не претендую. Насчет своего авторства я просветила его уже по дороге домой, а саму статью Захаров прочитал перед самым началом "круглого стола" и еще не успел остыть. Знай он, что написала ее именно я, боюсь, на рыцарский поступок его не хватило бы.
        -- Ну почему? Он же все-таки не уронил тебя, даже узнав о тебе самое худшее. Может, Таня, он в тебя влюбился. Правда, Рыжик? -- Лера подхватила на руки шлепнувшуюся на асфальт дочку.
        -- Да, -- очень серьезно подтвердила Анюта.
        -- Исключено, -- одновременно с ней безапелляционно заявила Таня. -- Такие не влюбляются. К тому же самого худшего он обо мне еще не знает. Дело в том, что информацию о моей статье партнер Захарова получил от своего бывшего преподавателя, профессора Николая Николаевича Головина, который всем нам читал историю архитектуры. Правда, уважаемый профессор не упомянул, что статья вряд ли понравится его бывшим студентам.
        -- О Господи! -- Лерины глаза заискрились смехом. -- Так твой Захаров не знал...
        -- Вот именно. -- Явно провокационный эпитет "твой" на этот раз Таня решила проигнорировать. -- Ладно, Лерочка, я побежала. Наверное, папа уже приехал.
        -- Приехал, я видела из окна, как он возился с твоей машиной.
        -- Да? Ну, тогда мне точно пора. До свидания. Пока, Анюта. -- Таня помахала ей рукой.
        Девочка радостно замахала в ответ обеими ручками:
        -- По-ка, по-ка.
        -- До свидания, Танечка, -- попрощалась Лера. -- Завтра я непременно зайду к тебе за статьей. Передавай привет Николаю Николаевичу.
        13
        Действительно, тот самый профессор Головин, чье имя вчера весь вечер витало в воздухе, и был Таниным отцом. Вернее, Николай Николаевич был Таниным отчимом, но она всю свою жизнь называла его папой и любила как своего папу. А он любил ее ничуть не меньше, чем если бы она в самом деле была его родной дочерью.
        У Леры тоже был отчим, и она не слишком-то с ним ладила. Так вот, подруга как-то призналась Тане, что считала подобные отношения вполне естественными до тех пор, пока не познакомилась с их семьей.
        Настоящий Танин отец, на которого она, кстати сказать, была очень похожа, погиб еще до ее рождения. Он был альпинистом, в Домбае их группу накрыла лавина. Альпинисткой была и Танина мама. В тот раз она не поехала в горы лишь потому, что буквально накануне отъезда узнала о своей беременности. А если бы все-таки поехала, то Таня даже не родилась бы.
        С тех пор мама никогда больше в горах не была.
        Кроме Леши Амельченко, тогда погибли еще четыре человека. Из всей группы уцелел только Коля Головин, его спасла сломанная нога, из-за которой двумя днями раньше он попал в больницу.
        Леша и Коля были закадычными друзьями сначала в детском саду, потом в школе. В восьмом классе они оба влюбились в новенькую девочку по имени Вера Лазарева. У нее были огромные серые глаза и лукавая улыбка сорванца, она отлично бегала, играла в волейбол, а математикой интересовалась больше, чем всякими девчачьими глупостями. Заметив преданные взгляды мальчишек, Вера всю лирику решительно пресекла, но взамен предложила им свою дружбу. Пожалуй, они даже обрадовались такому обороту дела и тут же приняли ее в свою компанию.
        Теперь это было неразлучное трио. Вместе учились, вместе прогуливали, вместе возились в гараже с древней "Победой" Лешиного папы. Абонементы на лекции в Эрмитаж и на концерты в филармонию Колина мама тоже покупала на троих. А следующим же летом Верины родители взяли друзей своей дочери в горы. Семья Лазаревых вообще страстно увлекалась альпинизмом. Покорив свою первую, совсем невысокую вершину, мальчишки тоже "заболели" горами.
        После окончания школы Коля по семейной традиции поступил в Академию художеств, а Вера и Леша в Политехнический. Теперь они проводили гораздо меньше времени втроем, но непременно хотя бы раз в год все вместе отправлялись в горы.
        На последнем курсе состоялась Верина и Лешина свадьба, а через полтора года Леша погиб. С тех пор Коля всегда был рядом с Верой, но только уже после Стасиного рождения он решился сказать ей, что любит ее, всегда любил, и готов ждать хоть всю жизнь, пока она будет готова выйти за него замуж.
        Слава Богу, так долго ждать ему не пришлось, и полгода спустя они поженились. Она только взяла с него слово, что никогда больше он не пойдет в горы.
        После очень тяжелых родов Вера не могла больше иметь детей, так что Стася осталась единственным ребенком в семье и единственной любимой внучкой у трех бабушек и трех дедушек.
        От девочки никогда не скрывали, кто был ее настоящим отцом, в то же время она всегда знала, что у нее есть настоящий отец. Ни в детстве, ни теперь у Тани даже мысли не возникало, что Николай Николаевич любил бы ее меньше, будь у него еще и собственные дети.
        Вопроса "Куда пойти учиться?" перед Таней никогда не стояло. Лет с десяти она точно знала: только в Академию художеств. И отнюдь не потому, что это вошло в семейную традицию, просто иного она себе не мыслила. "Ну конечно, у тебя же там папа!" -- говорили ей одноклассники, и она ужасно из-за этого комплексовала.
        На самом-то деле вопреки весьма распространенному мнению в данное учебное заведение поступают в основном благодаря своим способностям. Однако преодолеть инерцию мышления трудно, и школьные друзья не верили в то, что такое бывает.
        -- Не может быть, чтобы папа тебя не подстраховал! -- безапелляционно заявила ей Каролина Боберова, и во взгляде ее светилось понимание.
        -- В этом не было необходимости, -- возразила Таня. -- Он помогал мне готовиться, а потому был уверен, что я и сама справлюсь. Я, конечно, очень волновалась, но тоже была уверена...
        -- Ой, да брось ты! -- даже не дослушав, отмахнулась Каролина. Она-то не считала нужным скрывать, что ее подстраховывала мама.
        -- Никто даже не знал, что дочь Головина поступает в этом году, -- предприняла еще одну попытку Таня. -- В конце концов, у меня другая фамилия и даже отчество Алексеевна, а не Николаевна!
        -- О-ой! -- опять отмахнулась Каролина.
        Красноречивость как боберовской интонации, так и ее жеста отбила у Тани всякую охоту что-либо еще объяснять. Да и что такой скажешь?
        Между тем Николай Николаевич действительно никому не стал говорить о том, что поступает его дочь. Бог его знает, хранил бы он молчание или нет, если бы в состав экзаменационной комиссии не входила его давняя идейная противница. В принципе данное обстоятельство едва ли могло сыграть какую-то существенную роль, поскольку Таня была отлично подготовлена. С другой стороны, возникал вопрос: стоит ли вообще вмешиваться, коль скоро она и сама может справиться? По здравом размышлении Николай Николаевич решил, что, пожалуй, не стоит.
        Таня в самом деле справилась. Более того, она попросила отца и впредь держать нейтралитет, хотя прекрасно понимала, что в столь узком профессиональном кругу совершенно невозможно долго утаивать шило в мешке. Стремление дочери к самостоятельности, конечно же, вступало порой в противоречие с законной родительской гордостью Николая Николаевича, однако обещанный нейтралитет он стойко хранил.
        Войдя в квартиру, Таня сразу почувствовала весьма аппетитные запахи, доносившиеся из кухни. И пусть это жарились всего лишь купленные утром полуфабрикаты, она так проголодалась, что готова была признать их венцом кулинарного искусства.
        -- Привет, Стаська! -- весело пророкотал отец, появляясь из кухни с деревянной лопаткой в руке. -- Слушай, ну и жара сегодня!
        Шорты, майка и собранные в пучок волосы Николая Николаевича живо напомнили Тане вчерашний рассказ Захарова. Ее лицо осветилось радостной улыбкой.
        -- Привет, папочка! -- Скинув босоножки, она сунула ноги в изящные шлепанцы на каблучках, которые лишь условно могли называться домашними.
        -- Перво-наперво хочу сообщить, что машину твою я починил, -- отрапортовал Николай Николаевич.
        -- Спасибо преогромное! -- Повиснув у отца на шее, Таня чмокнула его в щеку. -- Лера мне сказала, что видела в окно, как ты с ней возился. Кстати, тебе привет от нее. А с машиной что-нибудь серьезное?
        -- Скажем так, серьезнее, чем отсутствие бензина. Что касается иных технических подробностей...
        -- Я не стану забивать ими свою хорошенькую головку, -- с легкостью согласилась обладательница хорошенькой головки. -- Это все равно бесполезно.
        У Николая Николаевича вырвался вздох облегчения.
        К такой реакции отца Таня отнеслась с пониманием. Ну, что поделаешь, технические подробности ей никак не давались! В отличие от всех ее знакомых, имевших машину. По этому поводу долгое время она страдала комплексом неполноценности.
        Как это ни странно, излечиться Тане помог телесериал "Что сказал покойник?". Просто-таки до глубины души ее умилила сцена покупки "мерседеса". С неподражаемым мужским превосходством продавец обещал героине: "Мы даже покажем дырочку, в которую вам нужно будет залить маслице". То, что женщина может не знать столь прозаических вещей, он воспринимал как само собой разумеющееся. Пусть и с типичным мужским превосходством. Поскольку Таня точно знала, где именно находится та самая дырочка, куда заливают маслице, она сразу почувствовала себя намного лучше. Более того, она почувствовала себя человеком и тут же решила послать подальше все свои глупые комплексы. Мало ли чего еще она не умеет, не страдать же по каждому поводу в отдельности! Если же начать страдать по всем поводам сразу, то останется только удавиться.
        Свой вздох облегчения Николай Николаевич прервал на вдохе. На мгновение он замер, потом сильнее потянул носом, а на выдохе торопливо высвободился из объятий дочери.
        -- Давай-ка, Стаська, быстро переодевайся, -- уже на ходу скомандовал отец, -- мой руки и принимайся за салат.
        -- Ладно, я сейчас! -- крикнула Таня ему вдогонку и поспешила в свою комнату.
        Сегодня в самом деле было ужасно жарко, и она просто мечтала поскорее сменить свой элегантный деловой костюм на что-нибудь более легкое и удобное.
        14
        Таня порезала овощи быстро и почти так же ловко, как Ирочка Булыгина. Ведь на самом деле готовить она умела, просто не считала нужным тратить на этот процесс слишком много времени. По крайней мере когда требовалось накормить только одного человека, коим была она сама.
        Ну, вот и все, осталось лишь заправить салат сметаной.
        -- Готово! -- провозгласила Таня, срывая с баночки фольгу.
        Тем временем Николай Николаевич достал из холодильника кетчуп и вакуумную упаковку с ветчиной. Выкладывая кусочки мяса на тарелку, он задумчиво обратился к дочери:
        -- Представляешь, Стаська, какая забавная штука получается...
        -- Да? -- Таня изо всех сил старалась сдержать улыбку. Вот сейчас отец наверняка поведает о своей вчерашней встрече с Линденбаумом. Ей вовсе не хотелось лишать такого удовольствия ни его, ни себя, ведь рассказчиком Николай Николаевич действительно был великолепным. Потом она, конечно, признается, что уже в курсе дела, и, в свою очередь...
        -- ...я тут обнаружил, что в холодильнике все продукты в нетронутых упаковках. И в шкафу тоже.
        Слова Николая Николаевича безжалостно вывели Таню из мечтательного транса, и она про себя чертыхнулась. Надо же было так глупо попасться! Оспаривать очевидное было еще глупее, но она все же попыталась.
        -- Не может быть! -- воскликнула Таня, совершенно точно зная, что может.
        Более того, так оно и было на самом деле, что незамедлительно подтвердил Николай Николаевич.
        -- Меня так заинтересовал данный феномен, что я проверил, -- сообщил он. -- Ты что, опять на какой-нибудь идиотской диете?
        -- Господи! Какая диета?! Просто...
        -- Значит, так, -- тон Николая Николаевича никаких возражений не допускал, -- все диеты отменяются, давай-ка, Стасенька, быстро за стол!
        Приняв вид оскорбленной невинности, Таня чинно опустилась на табурет, но тут же улыбнулась:
        -- Ладно, пап, честное слово, я не морю себя голодом. Сегодня утром, например, я ела йогурт и пила кофе с остатками печенья. Если бы не сломалась машина, я бы еще вчера съездила в магазин.
        -- А если бы я не должен был приехать, ты бы туда и сегодня не пошла, -- проворчал Николай Николаевич, разливая по бокалам мерло.
        Едва Таня успела с нежностью подумать о заботливом отце, который даже вино купил не какое-нибудь, а ее любимое, как он ее огорошил:
        -- Знаешь, Стаська, по-моему, тебе пора замуж.
        Заявление Николая Николаевича прозвучало как гром среди ясного неба. Не донеся вилку до рта, она округлившимися глазами смотрела на отца, силясь уловить в его заявлении хоть какую-нибудь логику. Но как-то не получалось.
        То ли сжалившись над дочерью, то ли посчитав, что и в самом деле недостаточно четко высказал свою мысль, Николай Николаевич пояснил:
        -- Если тебе придется заботиться о муже, кормить его, ты заодно уж и о себе позаботишься.
        Ну, слава Богу! Логика все же обнаружилась. Прожевав салат, Таня взглянула на отца и кротким голосом спросила:
        -- Ты что, папочка, предлагаешь мне завести мужа, как детям заводят домашних животных, чтобы развивать у них, в смысле у детей, чувство ответственности? Только это хорошо в теории, а на практике...
        -- В принципе, Стасенька, мужья могут сгодиться и еще для чего-нибудь, -- сказал назидательно Николай Николаевич. -- И в теории, и на практике.
        Его реплику Таня оставила без внимания, продолжив тему домашних животных и воспитания у детей ответственности:
        -- Знаешь, пап, возможно, ты помнишь, что Лерина свекровь Майя Германовна преподает педагогику. Так вот, подобные теории она из года в год излагает своим студентам на лекциях и семинарах, а в жизни своему собственному сыну не завела даже хомячка.
        -- Ну, насчет хомячка я, пожалуй, ее понимаю, -- вставил Николай Николаевич, невозмутимо поглощавший свой бифштекс. -- Однако, если не ошибаюсь, у Макса все-таки была собака.
        -- Ньютон, -- подтвердила Таня, -- брат Агаты, он сейчас живет у родителей Макса. Правда, Ньютон не имеет никакого отношения к педагогическим теориям. Уговорив Леру купить щенка, Макс купил себе второго, чтобы иметь легальный повод чаще с ней видеться. Это было еще тогда, когда он был влюбленным в нее студентом.
        Неисповедимы не только пути Господни, но и блуждания нашего разума. Казалось бы, теперь, поговорив о чужих собаках, логичнее всего было вспомнить своего собственного несравненного Бартоломео. Однако перед Таниным внутренним взором предстал почему-то отнюдь не трогательно-складчатый очаровашка Варфоломей, а Глеб Захаров.
        Насмешливую улыбку на его красивом лице она увидела сейчас так же близко, как тогда, когда он подхватил ее на руки. В следующее мгновение картинка изменилась, и теперь уже эту весьма эффектную сцену Таня наблюдала как бы со стороны. Интересно, сколько соседей из своих окон видели то же самое? А бабушки, ангажировавшие лавочку на детской площадке? Если же кто-то из них узнал захаровскую "тойоту"... Господи! Естественно, кто-то узнал, потом они все вместе это обсудили и неминуемо пришли к однозначному выводу, чью именно постель той памятной ночью досрочно покинул возмутитель их покоя. И чтобы совсем никто не поделился своими мыслями и впечатлениями с ее отцом, когда тот возился во дворе с машиной?! О том, что именно ему могли наплести, лучше вообще было не думать. Идиотская ситуация!
        Бешеный вихрь Таниных мыслей даже замедлился, когда она осознала, насколько в действительности идиотская возникла ситуация. И конечно, ее следовало прояснить. По крайней мере относительно замужества. Вот только с чего начать? Ведь ходить вокруг да около можно до бесконечности. Впрочем, отец, кажется, испытывал аналогичное затруднение. Наверное, стоит сделать глубокий вдох и... как в омут головой.
        Таня глубоко вдохнула, потом выдохнула и обратилась к Николаю Николаевичу, который успел прикончить свой бифштекс и теперь примеривался к куску ветчины:
        -- Папочка, а что там с моей машиной? Ты ведь чинил ее довольно долго?
        Нет, как в омут не вышло.
        Брови отца удивленно поползли вверх: меньше всего он мог ожидать, что у дочери прорежется интерес к технике.
        Воспользовавшись растерянностью Николая Николаевича, Таня сделала еще одну попытку:
        -- Наверное, пока ты возился с моей машиной, ты услышал массу знойных подробностей из моей личной жизни? -- Это было скорее утверждением, нежели вопросом.
        Что ж, вторая попытка вроде бы оказалась более удачной.
        -- И знойных тоже, -- кивнул Николай Николаевич.
        -- Так вот, я хотела сказать...
        -- Таня, ты взрослый человек и не должна передо мной отчитываться. Разумеется...
        -- Я знаю! Но в том-то и дело, что все совсем не так, как ты думаешь! -- воскликнула Таня. -- Коль скоро об этом уже упоминалось, начнем с того, что в ближайшее время я вовсе не намерена выходить замуж. Это, во-первых. Во-вторых, до сих пор мне никто не предлагал ни своей руки, ни своего сердца. И
        в-третьих, просить мою руку у тебя, папа, также никто пока не собирается. И уж точно не попросит "знойная подробность моей личной жизни". Такие, как он, вообще не женятся.
        -- Всякие женятся, -- невозмутимо обронил Николай Николаевич, подцепив на вилку горку салата.
        -- Возможно. Но точно не на мне. Во всяком случае, не он. Впрочем, я тоже никогда бы не вышла замуж за Глеба Захарова.
        -- Так это был Глеб Захаров? -- Брови Николая Николаевича вновь поползли вверх.
        -- Видишь ли, папочка, -- начала объяснять Таня, -- вчера едва я вышла из Фонтанного дома, как сломала каблук. И тут же угодила в объятия Захарова. Надо сказать, он проявил себя истинным рыцарем и сначала довез меня до дома, а потом донес до квартиры. Даже несмотря на мою статью. Вот и все.
        -- Несмотря на статью? -- переспросил отец и нахмурился. -- Погоди, Стася... нет... не может быть... чтобы статья была... твоей местью? -- Выговорив это столь трудно давшееся ему предположение, Николай Николаевич в полной растерянности воззрился на дочь.
        -- Ну-у, вообще-то можно и так сказать, -- призналась Таня. -- Между прочим, даже сам Захаров согласился с тем, что некоторые основания для мести у меня были.
        Теперь уже поползли вверх не только брови Николая Николаевича, но и глаза его совершенно явственно полезли на лоб.
        -- Станислава! -- воскликнул он потрясенно. -- Вы что, рассорились, и в отместку ты написала эту статью?
        Теперь пришел Танин черед смотреть на отца растерянно: его реакция показалась ей какой-то... не совсем адекватной.
        -- Нет, пап, подожди... -- Она даже лоб наморщила, силясь свести концы с концами. -- Ты, похоже, не так понял. Мы вовсе не ссорились до выхода статьи. Только после. Особенно после того, как познакомились.
        -- Так... -- В устах Николая Николаевича это короткое слово прозвучало очень весомо, пожалуй, даже увесисто. -- Что-то я вообще перестал понимать. За что ты мстила Захарову, если вы не были знакомы? И как вообще такое возможно? Он ведь вроде ездил...
        -- Да не ко мне он ездил! -- в нетерпении воскликнула Таня. -- А злилась я на него из-за его идиотской сигнализации! Нет, правда, какой-то совершенно невероятный квакающий звук. В общем, кошмарная штука.
        -- Мне говорили. -- К Николаю Николаевичу уже вернулось самообладание, и, разливая вино по бокалам, он попросил: -- Не могла бы ты, Стасенька, рассказать все по порядку? Лучше сначала, а не с середины.
        -- Ладно, сначала так сначала, -- проявила покладистость Таня. -- Ты ведь знаешь, папа, что мы совсем погрязли в инвентаризации, и эта статья совершенно вылетела у меня из головы. Екатерина же Анатольевна, которая всегда напоминает заранее, на сей раз, уж не знаю почему, позвонила только накануне. А я в тот день жутко устала и, естественно, ужасно злилась, что придется работать ночью. Так получилось, что к дому мы с Захаровым -- его я, разумеется, узнала сразу, -- подъехали практически одновременно. Мы с ним даже на лифте поднимались вместе. Только он вышел раньше. -- Таня была очень довольна тем, что сдержала дважды данное слово, не сказав при этом ничего, кроме правды. Пусть и не всей. -- А ночью его сигнализация...
        -- Воодушевление, с которым мне ее живописали, говорит само за себя, -- вставил Николай Николаевич. -- Я только не пойму, как с двенадцатого этажа можно понять, на какой машине сработала сигнализация.
        -- Еще как можно. К тому же Захарова я и с двенадцатого этажа рассмотрела. -- Таня не стала вдаваться в подробности о том, как ей это удалось. -- Так вот, со статьей у меня не ладилось, получалось как-то... вяло...
        Николай Николаевич хмыкнул.
        -- Ну, что поделаешь, если именно от злости на меня снизошло вдохновение? -- Таня передернула плечами. -- Наверное, моя муза тоже разозлилась из-за того, что ее разбудили столь беспардонно. Между прочим, узнав во мне свою попутчицу по подъему в лифте, -- собственная формулировка Тане не слишком понравилась, но в общем-то это было правдой, -- Захаров счел, что ему еще повезло. Ведь я могла обвинить его вообще во всех смертных грехах. Естественно, это было уже после того, как мы познакомились и выяснили, что именно я являюсь автором той самой злостной статьи.
        -- Послушай, Стася, а Захаров, случайно, не упоминал...
        -- О твоей шуточке над Линденбаумом? Упоминал. Но это было уже позже, когда в знак признательности я поила его кофе. Между прочим, речь шла о профессоре Головине, читавшем у нас историю архитектуры, а вовсе не о моем отце.
        -- Жаль, -- вздохнул Николай Николаевич, -- знай он всю подоплеку, вот тогда он действительно смог бы оценить мою шутку по достоинству.
        -- Ничего, он и так оценил, -- заверила его Таня. -- Сказал, что это -- высший пилотаж, а тебя, папочка, восхищенно назвал настоящим искусствоведом.
        Лицо Николая Николаевича осветила довольная улыбка, и, подняв свой бокал, он торжественно провозгласил:
        -- Ну что ж, за нас! За искусствоведов!
        15
        Отец уехал на следующий день. А вечерком в сопровождении Агаты и с Анюткой под мышкой забежала за статьей Лера. Быстренько просмотрев Танин опус, она потребовала от подруги автограф и, прихватив журнал, умчалась укладывать ребенка спать.
        Ирочка почему-то не зашла.
        Захаров не позвонил.
        Прошло еще четыре дня. И все четыре жара стояла просто ужасающая.
        С родителями Таня регулярно общалась по телефону, а в субботу поехала к ним в Петергоф. Леру, Анечку и Агату Макс отвез на дачу еще в пятницу вечером.
        Ирочка все не появлялась.
        Захаров не звонил. Впрочем, на визитке был лишь Танин рабочий телефон, застать же ее на месте в эти дни было чрезвычайно трудно. Раза три ей, правда, передавали, что ее спрашивал какой-то мужчина, хотя вряд ли это был Захаров. То есть один раз точно не он, что же касается остальных двух... А почему, собственно, он должен был ей звонить? Да и не ждала она его звонков, просто думала, что, может быть, позвонит.
        Дни шли, и Танины нервы стали потихоньку успокаиваться. Она уже не вздрагивала каждый раз, завидев ярко-красную машину, да и Глеб Захаров перестал ей повсюду мерещиться. Так, иногда...
        Наконец в понедельник, который, как ему и полагается, оказался днем тяжелым и все таким же жарким, к Тане пожаловала Ирочка Булыгина. Естественно, идеально одетая, идеально причесанная, идеально накрашенная, с идеальным маникюром. Легким облачком идеальную женщину окутывал аромат каких-то новых духов, наверняка дорогих и модных.
        Сегодня соседка проявила гуманность и возникла на пороге не сразу, а только минут через двадцать пять после Таниного возвращения домой, за что Таня была весьма ей признательна, поскольку успела принять душ и переодеться.
        Ирочка явно была настроена по-деловому. В одной руке она держала блюдо с тортом, под мышкой у нее была зажата бутылка вина, а к груди она еще прижимала плоскую коробку, на которой красовалась знакомая надпись "Lapponia", это был, кажется, клюквенный ликер. В другой руке, подобно опытному жонглеру, соседка удерживала стопочку пластиковых контейнеров. Сквозь их прозрачные стенки виднелись разнообразные яства, совершенно бессовестным образом дразнившие Танин голодный взгляд.
        -- Привет, Танюша! -- улыбаясь, пропела Ирочка, и ее идеально розовые губки на миг коснулись щеки хозяйки. После этого символического поцелуя губки, разумеется, остались все такими же идеально розовыми. -- Возьми, пожалуйста!
        -- Привет! -- Подавив вздох, Таня тоже улыбнулась и подхватила бутылку, готовую выскользнуть у Ирочки из-под мышки. Она собиралась сказать, что в холодильнике у нее полно еды, но... взглянув на этикетку, лишилась дара речи.
        Это оказалось марочное французское мерло. На Таниной памяти Ирочка впервые принесла сухое вино. Впрочем, с тортом дело обстояло еще круче. Домашнее происхождение данного кондитерского шедевра выдавало совершенно непомерное количество свежей клубники, утопавшей в белоснежном облаке взбитых сливок.
        Гостья деловито зашагала в сторону кухни, а хозяйка с бутылкой в руках и отвисшей челюстью смотрела ей вслед. Нет, Тане решительно не нравились алкогольно-кулинарные нападки соседки. Не стоило ходить к гадалке, чтобы понять: Ирочку привело сюда не одно лишь праздное любопытство. Впрочем, думать об иных движущих силах Тане категорически не хотелось, да и некогда было. Обреченно вздохнув, она поплелась на кухню.
        Ирочка опередила ее максимум на полминуты, однако стол каким-то непостижимым образом был уже практически накрыт, даже салфетки лежали около каждого прибора. Соседка успела уже вытащить из шкафа посуду, которая в большей степени, нежели пластиковые контейнеры, отвечала эстетическим запросам ее утонченной натуры, и теперь Ирочкины идеально наманикюренные пальчики резво мелькали, перекладывая принесенные из дома яства. Почти как в сказке о Царевне-лягушке: легкое движение правой руки -- и аккуратная горка свеженарезанного салата с витиеватым майонезным вензелем возвышается в стеклянной миске. Плавный взмах левой рукой -- и глянцевые кусочки заливного языка плотненько уложены на фарфоровой тарелке. Еще одно неуловимое движение -- и все стыки между кусочками аккуратно прикрыты мелкими кустиками кудрявой петрушки.
        Загипнотизированная этим волшебным зрелищем, Таня опять упустила возможность сообщить соседке, что еда у нее есть. С другой стороны, наличие оной гостья и сама должна была заметить, когда пристраивала в холодильнике свой торт.
        Пожав плечами, Таня водрузила бутылку вина посреди стола и пошла за штопором.
        Быстро выложив в плетеную корзинку нарезанный хлеб, тоже, кстати, принесенный с собой, Ирочка без обиняков, в манере совершенно ей несвойственной приступила прямо к делу.
        -- Танюша, речь идет о жизни и смерти! -- воскликнула она с изрядной толикой патетики.
        В ее мелодичном голоске, привычно ласкающем слух, Тане вдруг послышались металлические нотки. Но может быть, ей это лишь показалось.
        -- Только ты можешь меня спасти! -- снова воскликнула Ирочка, но уже более проникновенным тоном. На этот раз никаких металлических ноток слышно не было. Она умолкла, давая собеседнице возможность прочувствовать всю безграничность своего к ней доверия.
        -- Вот как?.. -- обронила Таня и тоже умолкла. Нет, ей решительно не хотелось брать на себя ответственность ни за жизнь, ни тем более за смерть Ирочки Булыгиной. В безграничном доверии соседки она также совершенно не нуждалась. К сожалению, избежать тяжкого бремени ответственности не представлялось никакой возможности. Либо за то, либо за другое. Третьего просто не было дано.
        Таня прочувствовала и осознала всю тщетность сопротивления судьбе, но покориться уготованной ей участи вот так сразу... Нет, она просто не могла себя заставить! И пусть это было ужасно невежливо по отношению к гостье, но, не сказав больше ни слова, голодная хозяйка приступила к трапезе. Впрочем, всегда такая деликатная и ранимая Ирочка на сей раз ничуть не смутилась.
        -- Во-первых, хочу сказать тебе, что я все знаю, -- деловито сообщила она.
        Таня удивленно воззрилась на свою собеседницу, весьма озадаченная этим "все". С другой стороны, теперь уж у нее точно не осталось никаких сомнений в том, что соседку к ней привело отнюдь не праздное любопытство.
        -- Тебя, Танюша, не было, поэтому я позвонила Глебу, -- говорила между тем Ирочка, -- и он мне все рассказал...
        Опять это интригующее "все"!
        -- ...и про то, что вы примерно в одно время учились в Академии художеств, и про то, как вы познакомились. Ты не беспокойся, я знаю, что между тобой и Глебом ничего нет и быть не может...
        Было бы из-за чего беспокоиться! Конечно же, между ней и Захаровым ничего нет! И быть не может. Совершенно верно. Уж после ее статьи так точно не может. Надо полагать, бывший любовник... впрочем, может, и не бывший рассказал Ирочке о статье. Таня отрезала кусочек заливного языка и, подцепив его вилкой, отправила в рот.
        -- ...но поскольку все равно все считают, что есть...
        -- Что все считают? -- спросила Таня, звякнув ножом о тарелку. Разумеется, она и сама знала, что все считают, но хотела, чтобы ей сказали об этом прямо.
        -- Что Глеб твой любовник, -- с готовностью пояснила Ирочка и затараторила: -- Понимаешь, Танюша, все дело в Мише. Глеб уже согласился, и теперь все зависит от тебя. Если бы знамя не упало прямо на Никиту...
        -- Погоди, при чем здесь знамя? Какое знамя?
        -- Какое, какое... Такое. Сине-бело-голубое. Со стрелочкой, внутри которой написано "Зенит". Дело в том...
        Ну да, разумеется, сине-бело-голубое. Как это она сама не догадалась? Ведь Миша всегда вывешивает его в день матча, а Никита Клюев живет как раз этажом ниже Булыгиных. Так что если уж какому-то знамени и суждено было на него упасть, то, конечно, именно тому, что регулярно свешивалось сверху. Во всяком случае, это логично. А ронял знамя наверняка Захаров. В ту самую ночь. Тоже вроде логично.
        16
        Не просто логично, так, оказывается, все и произошло на самом деле. Ирочкин рассказ получился, правда, немного сбивчивым и скупым на подробности, однако не в меру разыгравшееся Танино воображение легко заполнило образовавшиеся пробелы. Подробностей, в том числе пикантных, получилось даже с избытком. Но тут уж Таня ничего не могла с собой поделать: воображение работало не только против ее желания, но и помимо ее воли.
        Ирочка во всем винила футбол и электронику. Впрочем, возможно, следовало винить механику, но в таких технических тонкостях она не разбиралась.
        Однако все по порядку.
        Перед матчем Миша, как всегда, вывесил в лоджии знамя с символикой любимой команды. "Зенит" выиграл, и Булыгин, отбывая с утра в командировку, оставил сине-бело-голубой стяг реять почти на высоте птичьего полета. Это свисающее из лоджии знамя всегда ужасно раздражало его супругу, и она целый день собиралась его снять, однако руки у нее так и не дошли.
        Сегодня Ирочка избавила Таню от длинных путаных объяснений по поводу визита архитектора, сразу же определив свои отношения с ним как деловые. А Таня, меланхолично поедая салат, думала, что таковыми они, возможно, и остались бы, случись ее соседке услышать захаровскую сигнализацию раньше. До того, как назначить ему свидание у себя дома.
        К сожалению, подобной возможности ей не представилось. До сих пор сигнализация включалась лишь дважды, и тоже по ночам. Бог знает, почему это происходило, но поднятый по тревоге Захаров ни разу не обнаружил рядом со своей машиной ни одного злоумышленника. С другой стороны, какой злоумышленник решится продолжать свое черное дело под такой аккомпанемент? Да еще посреди белой ночи? Кстати, причины, по которым она выключалась, также были ведомы только Богу. И возможно, еще производителю этого чуда техники.
        Той ночью, когда Захаров засиделся у Ирочки в гостях, его сигнализация опять включилась совершенно непонятно отчего. Он долго всматривался в сгустившиеся сумерки -- мешало укрепленное на поручне лоджии знамя, -- но никого рядом со своей машиной так и не увидел. Совершенно уверенный в том, что сигнализация и на этот раз отключится сама еще до того, как он спустится с двенадцатого этажа, Захаров вниз сломя голову не помчался.
        Время, однако, шло, секунды складывались в минуты, а она все продолжала квакать. Потеряв наконец терпение, Захаров все-таки ринулся вниз. На пульт он стал жать, едва только выскочил на улицу, но без всякого толку.
        А сигнализация действительно отключилась сама, как только он оставил пульт в покое.
        Чертыхаясь, Захаров убедился в том, что с машиной все в порядке, после чего вернулся к Ирочке. Вероятность того, что через пару часов начнется новое светопреставление, по его мнению, была близка к нулю. Точнее, он ее вообще не рассматривал, поскольку, согласно имевшейся у него статистике, его своенравное противоугонное устройство должно было молчать по меньшей мере еще неделю. До утра уж точно. А он отнюдь не собирался так долго задерживаться.
        Хуже всего было то, что в следующий раз сигнализация включилась куда более некстати, чем в предыдущий. Подойдя к этой части своего рассказа, Ирочка стала мямлить совсем уж невнятно, однако Таня прекрасно помнила, в каком виде был тогда Захаров. В тот момент ему при всем желании было не высунуть носа дальше лоджии.
        Перегнувшись через поручень, он первым делом посмотрел на свою машину: как и следовало ожидать, никого возле нее видно не было. Зато из окон всех двенадцати этажей то тут, то там торчали головы перебуженных людей. Ближайшая голова высунулась из соседней лоджии. Захаров узнал молодую женщину, с которой ехал в лифте, не возникало сомнений и в том, что женщина также его узнала.
        Когда она резко от него отвернулась, он тоже сделал слишком резкое движение, совершенно позабыв о торчащем рядом знамени. Оно сильно накренилось и как-то сразу стало падать. Ни страшно раздраженный Захаров, ни совсем оторопевшая Ирочка подхватить его просто не успели.
        Оставалось надеяться на то, что, падая, знамя не причинит никому никакого ущерба. Осторожно глянув вниз, они увидели сначала только сине-бело-голубую шелковую волну, однако уже в следующее мгновение стало ясно, что буквально через долю секунды знамя угодит своим древком точно по темечку нижнему соседу.
        Слабый Ирочкин вскрик явился запоздавшим предупреждением. Хорошо, что Никита Клюев был боксером, выступал в тяжелом весе и умел держать удар. Он даже попытался ухватить полотнище пролетающего мимо него знамени, но чуточку промахнулся. Проводив взглядом развевающийся шелк, Никита посмотрел наконец вверх. Туда, откуда знамя упало и откуда раздался вскрик.
        Ирочка и Захаров этого даже не заметили. Они оба как завороженные следили за падением довольно тяжелого предмета с весьма приличной высоты и молили Бога о том, чтобы футбольный символ не встретил больше никаких препятствий на своем пути. Не у всех ведь головы такие крепкие, как у боксеров-профессионалов.
        Все, однако, обошлось, и оба вздохнули с облегчением.
        Рыцарский порыв Захарова помочь ей достать из кустов знамя Ирочка решительно отклонила. Береженого, как известно, Бог бережет. Вдруг кто-то увидел бы их вместе? Или даже одного Захарова, но с ее, вернее, с Мишиным, знаменем, эффектный полет которого только что наблюдали десятки, а то и сотни пар соседских глаз? О том, что вместе их Никита уже видел, она даже не подозревала.
        Вытаскивать знамя из зарослей сирени Ирочка отправилась минут десять спустя после отъезда Захарова. По дороге она никого не встретила и ничьих косых взглядов не заметила. В общем, все действительно вроде бы обошлось.
        Вернувшись домой, Ирочка почувствовала ужасную усталость, и тут на нее снизошло прозрение. Она вдруг осознала, что ее увлечение современной архитектурой прошло без следа. Но чтобы вновь обрести душевное равновесие, ей просто необходимо было нейтрализовать соседку. Этот камень свалился с ее души к вечеру следующего дня, как только Ирочка узнала, что Таня твердо придерживается принципа невмешательства в чужие семейные отношения.
        Что касается упавшего на Никитину голову знамени, Ирочка в случае чего собиралась сказать, что это она его уронила. Тут никаких проблем не предвиделось.
        Проблемы, однако, возникли именно там, где меньше всего ожидались.
        В прошедшую субботу опять играл "Зенит" и опять на выезде. Возможно, не все это знают, но страсть к футболу точно так же, как и страсть к собакам, способна объединить самых разных людей, а поскольку болеть в компании гораздо интереснее, Миша с Никитой довольно часто смотрели телевизионные репортажи вместе. Так было и на сей раз.
        Когда закончился первый тайм, мужчины вышли в лоджию покурить.
        Поглядев на обвисшее от полного безветрия знамя, Никита улыбнулся, будто припомнил что-то.
        -- А ниче ты меня огрел, блин, тогда по кумполу!
        -- Что? -- не понял Булыгин.
        Боксер-тяжеловес провел ладонью по древку, затем потер коротко остриженную голову.
        -- Не, шишки-то, можно сказать, не было...
        -- Погоди, Никит, ты о чем? -- снова не понял Булыгин.
        -- Как, блин, о чем? О том, как твое знамя на меня свалилось. Красиво летело! -- поделился Клюев волнующими воспоминаниями. -- Да ты, Миш, и сам видел!
        -- Не видел я, -- хмуро возразил Булыгин.
        -- Да ты чё, Миш? Я сам тебя видел...
        Ирочка опешила. Вот это сюрприз! Хорошо еще, что Никита принял Глеба за Мишу! И как он только мог спутать худощавого темноволосого Захарова с ее упитанным мужем, к тому же блондином? Загадка! Не иначе в глазах у Клюева двоилось. Наверное, удар по голове оказался не таким уж безобидным.
        -- ...тогда еще, блин, у того козла... -- Далее Никита изъяснялся в выражениях, которые Ирочка понимала, но воспроизвести вслух никогда не решилась бы. Впрочем, для ее ушей они и не были предназначены.
        Мужчины вообще понятия не имели, что она их слышит. Когда начинался футбол, Ирочка всегда демонстративно покидала комнату. Ее утонченной натуре были абсолютно чужды низменные футбольные страсти. Кто же знал, что сегодня она столь радикально отступит от своих привычек.
        Попытка всколыхнуть булыгинскую память привела к тому, что и без того мрачный Миша помрачнел еще больше, а красная до корней волос Ирочка покраснела еще сильнее. Впрочем, сейчас ей было не до утонченности собственной натуры. Нужно было немедленно вмешиваться и спасать положение.
        -- Никита, это я уронила тебе на голову знамя, -- при первой же возможности вклинилась она в разговор. -- Извини, пожалуйста.
        Заметив всего в двух шагах от себя совершенно пунцовую Ирочку, Клюев начал неуклюже извиняться:
        -- Блин! Прости, Ир, блин! -- Он выглядел слегка смущенным, однако с толку сбит не был. -- Ты чё, Ир? За кого меня принимаешь? По-твоему, я бы не отличил тебя от мужика?
        Быстро взглянув на мужа, напряженно следившего за их препирательствами, Ирочка картинно возвела глаза к небу:
        -- Никита! Знамя уронила я, оно, наверное, здорово стукнуло тебя по голове, потому что ты все перепутал! Миша был тогда в командировке. Но мужик... то есть мужчина, действительно был. -- Ирочка бросила еще один быстрый взгляд на еще более напрягшегося мужа и произнесла: -- Только в соседней лоджии!
        На лице Булыгина отразилось явное облегчение, а Никита, сдвинув брови, озадаченно переспросил:
        -- В соседней?
        -- Ну да, у нашей соседки Тани Амельченко. Он как раз высунулся...
        -- Ха! Не смеши меня, Ир, это просто исключено! Танька, блин, лесбиянка!
        17
        Таня чуть не подавилась языком. Заливным, разумеется. Она попыталась откашляться, и вместе с кашлем из горла ее вырвался не то сдавленный смех, не то всхлип, честно говоря, она и сама этого не поняла.
        -- Я не...
        -- Да нет, Танечка, ты погоди! -- перебила ее Ирочка. -- Я Никите сказала, что собственными глазами видела тебя на руках у мужчины, возможно даже, того самого, которого он видел той ночью.
        Таня испытала огромное облегчение от того, что соседка не поверила Никите, и, значит, нет никакой необходимости ей что-либо объяснять.
        -- А он мне сказал, -- говорила в это время Ирочка, -- что насчет мужика... мужчины не знает, но "тойота" точно была та самая, которая надрывалась той ночью. И что он, подъезжая к дому, тоже видел, как Глеб... то есть по имени его Никита, конечно, не называл, подхватил тебя на руки. Он сказал, что сначала удивился, но потом заметил, что у тебя сломан каблук. Затем очень язвительно добавил, что в определенных обстоятельствах даже лесбиянок мужчины носят на руках, но спать предпочитают с настоящими женщинами. И что Глеб тоже не исключение, поскольку через час или полтора он сам, Никита то есть, видел отъезжавшую от дома красную "тойоту". Он как раз выходил из парадной, собирался съездить за пивом, -- зачем-то пояснила Ирочка.
        О чрезмерной любви Клюева к темному пиву Таня знала. Ковыряя вилкой салат, она вполуха слушала соседку, а ее мстительное воображение, не скупясь на подробности, рисовало образ вконец отяжелевшего от пива боксера, которому иного пути не оставалось, как только переквалифицироваться в борцы сумо.
        Между тем Ирочка продолжала свой рассказ:
        -- У "Приморской" он снова увидел "тойоту", Глеб останавливался там, чтобы купить цветы. По этому поводу Никита очень ехидно заметил, что, как правило, в одиннадцать вечера букеты покупают не для собственной мамы. -- Тут Ирочка не удержалась от завистливого вздоха.
        Таня ей даже посочувствовала. Похоже, из соображений конспирации Захаров никогда не дарил бедняжке цветов.
        -- Я ему, правда, ответила, что для собственной жены букеты покупают в любое время... -- Ирочка передернула плечиками и развела руками. -- А что еще я могла сказать? Но Никита только отмахнулся и заявил, что в данном случае это не имеет никакого значения, поскольку ты сама говорила ему... сказала ему... что ты лесбиянка, -- выпалила Ирочка и в замешательстве уставилась на Таню.
        Таня тоже была в замешательстве. Выходит, соседка все-таки поверила Клюеву, она просто не хотела, чтобы муж ее тоже ему поверил. О том, как чета Булыгиных восприняла Никитино разоблачение, Ирочка ни словом не обмолвилась. Вероятно, из деликатности. Однако ее упущение без труда восполнило Танино разыгравшееся воображение. Больше всего порожденное им видение напоминало финал бессмертной комедии Гоголя "Ревизор". Так ли это было на самом деле, принципиального значения для Тани не имело. Что же касается клюевских откровений, то он, черт возьми, сказал чистую правду: об этом она ему говорила сама! То есть нет, не говорила, а только подтвердила, но, по существу, эти нюансы ничего не меняют.
        А дело было так.
        Однажды в канун Нового года Танина подруга Ксюша, открыв бар в дедушкином кабинете, рядом с бутылкой коньяка, за которым, собственно, ее и послали, обнаружила весьма занятную книгу, которую никогда раньше не видела. Книги вообще заполняли практически все свободное пространство кабинета, не занятое огромными, от пола до потолка, шкафами, в которых тоже, естественно, были книги. Таким образом, временно пустовавшее местечко в баре было ничем не хуже любого другого. Лежавшая там книга сразу же привлекла Ксюшино внимание. Не столько своим называнием "Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия", собранные М. Забылиным, сколько своим почтенным возрастом. Изданная в Москве книгопродавцем М. Березиным, она датировалась 1880 годом*./*Данная книга, безусловно, представляет интерес не только для героев данного романа, однако достать издание 1880 года весьма затруднительно. Гораздо доступнее его репринтное воспроизведение 1990 года, которое вышло в свет сто десять лет спустя тоже в Москве./
        Рассудив, что в ту пору народ еще знал толк и в обрядах, и в суевериях, Ксюша не устояла перед искушением и решила быстренько пролистать труд господина М. Забылина. Вместе с коньяком она прихватила из бара чуть потертый фолиант и уселась с ним прямо на ковер. Бутылку, чтобы не мешала, Ксюша поставила рядышком с собой.
        Согласно длинному перечню на титульном листе книга содержала сведения о народной медицине, кладах, а также колдунах, ведьмах и нечистой силе. Кроме того, в ней говорилось о ложных убеждениях и разного рода симпатиях, приметах, заклинаниях, заговорах. Рубрика с незатейливым названием "домашняя жизнь" обещала описание костюмов, охоты, музыки, песен, присловий и чего-то еще, скрытого под многозначительным "и проч.".
        О том, что бабушка ждет коньяк, необходимый ей для пропитки торта, Ксюша забыла в тот момент, когда открыла оглавление.
        Как человека молодого и здорового, народная медицина ее интересовала постольку-поскольку, другое дело -- ведьмы вкупе с нечистой силой. Вся эта нечисть с юных лет будоражила Ксюшино воображение. И еще ей просто до зарезу нужен был клад, чтобы купить наконец мебель. Такой способ получить сразу много денег виделся Ксюше наиболее перспективным.
        Подзаголовок "О кладах" скромненько затесался между "народной медициной" и "домашней жизнью". Пока она искала нужную страницу, перед ее внутренним взором промелькнули кадры знакомого с детства мультика "Трое из Простоквашина". Там дяде Федору, Матроскину и Шарику тоже понадобился клад, так они отправились за ним в лес и, выкопав приличных размеров яму, обнаружили сундучок, набитый сокровищами. В общем, получалось, что найти клад -- раз плюнуть, не сложнее, чем набрать корзину грибов.
        К большому своему сожалению, Ксюша не умела искать ни грибы, ни клады, но теперь с книгой, буквально набитой народной мудростью, у нее появлялся шанс.
        Наконец она нашла нужную страницу и прочитала, что кладом называется сокровище, зарытое в землю либо от разбойников, либо самими разбойниками. Однако недостаточно было зарыть клад в землю, его следовало оберегать. Единственно доступными мерами безопасности в те давние времена были заклинания, заклятия и заговоры. Разной степени сложности и ужасности. Зачастую в них даже условия завещания содержались. В общем, из книги следовало, что поиски клада были сопряжены со всяческими страхами и опасностями. Но вот о том, как их искать, ни слова.
        С другой стороны, коль скоро существовали заговоры против кладоискателей, логично было предположить, что кладоискатели тоже имели если не заговоры, то хоть приметы какие-то, помогающие в их трудном деле. Ксюша вновь принялась изучать оглавление. Так и есть, в части третьей под общим названием "Чары и обычаи" первым шел как раз "Заговор при искании клада", который начинался словами: "Когда покажется счастливцу клад..."
        Увы! Никаких практических советов относительно действий, предшествующих этому счастливому моменту, она не обнаружила. Таким образом, народная мудрость ее надежд не оправдала. Быть может, у каждого кладоискателя было свое ноу-хау? Ведь оберегающих клады заговоров в книге также не приводилось. Похоже, ни один уважающий себя владелец сокровищ столь конфиденциальной информации народной молве не доверял. А почему уважающий себя кладоискатель должен был поступать иначе?
        Зато господину Забылину посчастливилось собрать множество историй о кладах Стеньки Разина. Оказывается, слывший колдуном и чародеем, лихой атаман лучше, чем кто-либо, умел оберегать свои несметные богатства. Как утверждает все та же народная молва, ужасные заклятия не раз останавливали охотников за его добром, иные из них даже жизнью поплатились за свою алчность. Мало кому удалось добраться до Стенькиных сокровищ, а уж сумевших ими воспользоваться было и того меньше.
        Прочитав все это, Ксюша задумалась. Если допустить, что в стародавних преданиях имеется хоть доля правды, то на просторах от Волги до Дона, где гулял со своей шайкой удалой разбойник, земля и по сей день должна хранить запрятанные в ней клады. Только это ведь все равно, что искать иголку в стоге сена, который к тому же находится очень далеко. Так что Бог с ними, с кладами, жизнь, в конце концов, прекрасна даже без мебели. И вообще заработать на обстановку, пожалуй, гораздо проще, чем связываться с кладами и всякими там средневековыми заклятиями...
        Как раз в момент принятия этого судьбоносного решения в дверь кабинета заглянула возмущенная бабушка и, обнаружив внучку на полу с раскрытой книгой, пришла в еще большее возмущение. Таким образом, ведьм, домовых и прочих кикимор Ксюше пришлось отложить на потом. К счастью, дед позволил ей взять раритет к себе домой.
        Изучение сего фундаментального труда она начала с самого начала, а именно с праздников и обрядов. Первыми в оглавлении шли святки. Неожиданно для себя самой Ксюша заинтересовалась святочными гаданиями. Более того, у нее появилась просто гениальная идея устроить на православное Рождество девичник со святочными гаданиями.
        В самом деле, несправедливо как-то получалось: католическое Рождество скромно, но весело отметили на работе, Новый год -- традиционно семейный праздник, его и встречали всей семьей. А как же друзья и вновь обретенный официальный праздник православного Рождества?
        Своей новаторской идеей Ксюша поделилась с тремя лучшими и к тому же незамужними подругами. Вообще-то в ближайшие планы Тани, Юли, Вики и самой Ксюши отнюдь не входили целенаправленные поиски суженого. Но грех ведь было не воспользоваться таким потрясающим поводом для встречи!
        Девочки дружили еще с первого курса, но теперь, во взрослой своей жизни, виделись до обидного редко. Даже при том, что все четверо остались в родной Академии в аспирантуре. Только Ксюша и Таня выбрали кафедру зарубежного искусства, а Вика и Юля -- кафедру русского искусства. Подруги, однако, не только диссертации писали, они еще и деньги зарабатывали, работая на двух-трех работах каждая. Так что общались в основном по телефону, воздавая время от времени хвалу техническому прогрессу, который дошел до такой замечательной штуки, как мобильная связь.
        До Рождества оставалось еще несколько дней, и девушки с огромным энтузиазмом принялись готовиться к вечеринке, пользуясь забылинским трудом в качестве методического пособия. Гадать собирались у Ксюши. И вовсе не потому, что инициатива наказуема, а просто только у нее была собственная квартира. Правда, как уже упоминалось, почти без мебели. Особенно остро ощущался дефицит спальных мест. Впрочем, стараниями господина Забылина таковые и вовсе могли не понадобиться: уж очень плотный график ночных мероприятий наметили себе подруги.
        Ни одной из них даже в голову не могло прийти, что подготовка к вечеринке так их захватит, что будет так весело. Разумеется, не было никакой возможности опробовать все описанные в книге способы гадания. Как, скажите на милость, гадать у бани, которой нет в наличии? Правда, сам автор считал такое гадание нелепым и невежественным. В том же, что девушки под покровом сумрака ночи выставляли в приоткрытую дверь обнаженные части тела и предлагали домовому прикоснуться к ним рукой, господин Забылин вообще подозревал предлог к тайному разврату.
        Также по причине их отсутствия пришлось отказаться от гадания у омета соломы и у сарая. В принципе у Ксюши под окнами было какое-то заброшенное строение, которое вполне могло бы сойти за сарай. Но там не было свиней, вернее, пользуясь терминологией оригинала, "свиных туш", которым полагалось прохрюкать будущее.
        Не вышло и с гаданием топором. Ксюша не успела обзавестись не только мебелью, но и плотницким инструментом. А подруги все как одна наотрез отказались тащить топоры через весь город на общественном транспорте. Отказалась даже Таня, которая жила совсем неподалеку, всего в трех трамвайных остановках.
        С живой птицей тоже не стали связываться. Во-первых, что с ней потом делать? А во-вторых, как, например, связать хвостами петуха и курицу? В обществе защиты животных никто из подруг не состоял, но все равно подобное насилие над живыми существами претило их утонченным искусствоведческим натурам. О практической стороне дела, то есть о том, как безмерно далекие от сельского хозяйства барышни смогли бы осуществить подобную манипуляцию, они даже не задумывались.
        Зато зеркалами подруги запаслись в избытке, поскольку в книге описывалось несколько способов гадания с их помощью. Приступая к этой части намеченной программы, Ксюша сочла своим долгом напомнить:
        -- "Гадание на зеркалах производят только самыя смелыя девушки", -- процитировала она. -- Насколько я понимаю, предостережение господина Забылина имеет корни материалистические... сейчас-сейчас... а, вот: "...усиленное напряжение нервов сосредоточивается в мозгу, действует на воображение и развивает из фантазий разные образы, часто непредвиденные".
        -- "К этому гаданью вообще способны нервныя, впечатлительныя особы с воображением", -- подхватила Юля. -- Слушайте, девочки, а вдруг мы недостаточно нервные и впечатлительные и не способны что-нибудь увидеть из-за недостатка воображения? И вообще, по-моему, тут есть противоречие, поскольку одновременно девушки должны быть еще и самыми смелыми.
        -- В принципе воображение может быть как у смелых девушек, так и у впечатлительных особ, -- вполне резонно заметила Таня. -- Попробуем. Тем более все уже приготовлено.
        -- Главное, девочки, мы не "больныя, истерическия, ипохондрики", -- заметила Вика, -- а то здесь написано, что они "не должны браться за это дело, потому что испуг от виденнаго может потрясти организацию". Уж таких-то слабонервных среди нас точно нет!
        Как же не права была Вика! И как прав был в своих предостережениях господин Забылин.
        Первой уселась гадать как раз Вика. Она довольно долго смотрела в конец коридора, образовавшегося от двух зеркал, но, кроме возбужденных физиономий подруг, которые время от времени высовывались из-за ее плеча, больше никого там не увидела.
        Теоретически Ксюшин опыт оказался более удачным: суженый, которого она на миг узрела, как две капли воды походил на ее шефа. Тот, если слегка перефразировать Гоголя, был мужчиной приятным во всех отношениях, однако Ксюшу сильно смущала статистика. Дело в том, что у шефа к тридцати пяти годам имелось уже трое детей от трех разных браков, и, судя по его активному образу жизни, он не собирался останавливаться на достигнутом. В последнее время он стал оказывать Ксюше постоянные знаки внимания, поэтому видение она истолковала как предостережение и впредь решила держаться от шефа по возможности подальше. В принципе она не имела ничего против легкого флирта с мужчиной приятным во всех отношениях, но стать его четвертой женой отнюдь не жаждала.
        А Юля смотрела, смотрела, смотрела и вдруг... перед ней возник корчивший ей рожи Луи де Фюнес. Совершенно отчетливо и стопроцентно узнаваемый. Бедняжка оторопела. У нее даже мороз пробежал по коже: к спиритическому сеансу вместо гадания она была решительно не готова! Слава Богу, ступор длился всего несколько мгновений, потом до Юли дошло, что она случайно задела и сдвинула зеркало. Совсем чуть-чуть, но этого оказалось достаточно, чтобы в поле ее зрения попал экран телевизора. Там как раз показывали фильм с де Фюнесом, а звук был выключен.
        Таня изо всех сил старалась смотреть в зеркало пристально и неподвижно, как это было предписано. Однако после Юлькиного "видения" все ее попытки направить свой взор в конец коридора, образованного двумя зеркалами, которые были вновь установленны четко одно против другого, разбивались о всеобщий безудержный смех. Сосредоточиться ей ну никак не удавалось!
        Наконец между приступами нервного смеха Вика призвала подруг "хором" глубоко вздохнуть и быстро выдохнуть.
        Первый вздох у всех получился судорожный, совсем неглубокий, и уж точно это сипение пополам с хихиканьем никак нельзя было назвать "хором". Надежда на успех появилась на третьем выдохе, а пятый вдох, хоть и с натяжкой можно было считать синхронным.
        Почти совсем уже успокоившись, Таня прикрыла глаза и медленно втянула в себя воздух, а потом так быстро выдохнула, что у нее закружилась голова. Она распахнула глаза и не могла оторвать их от причудливых туманных очертаний в зеркале, которые буквально на долю секунды сложились во вполне узнаваемый образ... Нет, надо же, какой бред! И вообще кто верит во всю эту чепуху? Конечно же, ее странное видение можно очень просто объяснить: из-за слишком глубокого вдоха и слишком быстрого выдоха у нее закружилась голова, перед глазами поплыли круги, а ее воображение, как и предостерегал господин Забылин, породило образ действительно совершенно непредвиденный. С другой стороны, даже если не веришь своим глазам, узреть в качестве суженого каменное изваяние с издевательской улыбочкой на устах все равно неприятно. Если только... видение было столь мимолетно... Нет, уж это действительно полный абсурд! Да и с чего бы вдруг? Глеба Захарова она не видела уже несколько лет...
        И все же, пользуясь терминологией господина Забылина, виденное потрясло Танину организацию. Тем не менее в ипохондрики она записываться не собиралась. Нервная и впечатлительная особа -- еще куда ни шло, но истеричка -- это уже перебор.
        Пока навеянные наваждением мысли вихрем кружились в бедной Таниной голове, она не отрывала невидящего взгляда от окутанного сумраком зеркального коридора. Постепенно ей удалось взять себя в руки, однако все ее веселье куда-то бесследно испарилось, развлекаться дальше совершенно расхотелось, а навалившаяся вдруг усталость вызывала одно-единственное желание: как можно скорее оказаться у себя дома в своей собственной постели. Вот если бы она была на машине... Больше всего Таня жалела сейчас о том, что приехала сюда городским транспортом. Впрочем, зимой она вообще мало ездила на машине: с наступлением холодов ее взаимоотношения с "девяткой" тоже становились более прохладными. Скосив взгляд на часы, Таня обнаружила, что еще не так уж поздно, даже часу нет. От Ксюшиного дома до трамвая рукой подать... но дойти-то до него все равно нужно, а потом еще и дождаться... Нет, одинокая ночная прогулка привлекала ее куда меньше, чем продолжение уже надоевшей игры.
        Таня еще немного посидела перед зеркалом, усиленно делая вид, что пытается рассмотреть нечто ускользающее, на самом же деле она не спускала глаз с каштанового завитка волос, торчащего над ее собственным правым ухом. Выдержав приличествующую случаю паузу, она развела руками и сообщила девочкам, что, пожалуй, какие-то туманные очертания в зеркале на миг возникли, но... увидеть в них суженого ей не хватило живости воображения. Почему, собственно, она не сказала им правду?.. Ответа на этот вопрос Таня и сама не знала.
        На том с гаданием на зеркалах было покончено. Очень уж занудным оказалось сидеть, вперившись в зеркальную даль, и пассивно чего-то ждать. Хуже всего, что делать это надо молча. Общее мнение выразила энергичная Вика, заявив, что им всем не помешает немного встряхнуться.
        Ксюша стала листать книгу в поисках чего-нибудь не столь занудного, но все же менее экзотического, чем гадание на коровьей или воловьей коже.
        -- Суженый-ряженый, -- бормотала она, -- приходи ко мне ужинать... нет уж, второй ужин мы не осилим. Так... гадание на полотенце... опять суженый-ряженый... нет, тоже не подходит...
        Тем временем Юля, знавшая почти всего "Евгения Онегина" наизусть, без труда выудила из памяти подходящие к случаю строчки:
        "Чу... снег хрустит... прохожий; дева
        К нему на цыпочках летит,
        И голосок ее звучит
        Нежней свирельного напева:
        Как ваше имя? Смотрит он
        И отвечает: Агафон".
        -- Это называется... -- изящный взмах руки, и Ксюшин указательный палец уперся в нужную строчку, -- "окличка прохожих и проезжих". А ты, Юлька, не боишься...
        -- Чего? Напороться на Агафона? По-моему, в наше время это практически невозможно.
        -- Тут ты права: напороться на Агафона нам вряд ли грозит. Однако в наше время, когда многие наши сограждане имеют весьма слабое представление не только о святочных гаданиях, но даже о Пушкине, боюсь, нас могут неверно понять...
        -- Знаете что, девочки, давайте действительно прогуляемся, -- с воодушевлением предложила Таня. -- Насчет этой самой оклички посмотрим по обстоятельствам, но подышать свежим воздухом -- это в любом случае отличная идея. -- Идея и в самом деле была отличная, ведь если девочки согласятся прогуляться, они ее проводят до трамвая, а отец с Бартоломео встретят на остановке около дома. Наверняка папа еще не спит и в поте лица трудится над своей книгой: что поделать, поджимают сроки сдачи рукописи. Господи! Ее тоже вечно поджимают сроки, может, это наследственное? Хотя сроки вообще всегда всех поджимают. Ладно, так или иначе, но отец не будет на нее в большой претензии за то, что она вытащит его из-за компьютера. А уж Бартоломео она просто осчастливит, он обожает гулять независимо от времени суток. Конечно же, девочки станут ее отговаривать...
        Разумеется, они ее отговаривали. Но не отговорили, и вот теперь на пару с кондуктором Таня тряслась в пустом вагоне. Кстати, выяснять имя суженого путем опроса запоздалых прохожих мужеского пола никто из девочек так и не решился. Все-таки Ксюша была права: современные мужчины скорее всего истолковали бы их невинное любопытство совершенно превратно.
        На следующей остановке в вагон вошли крупногабаритный амбал и тщедушный тип, не слишком твердо державшийся на ногах. Тане не понравились оба: ей не внушали доверия крупногабаритные амбалы в пустых ночных трамваях, и она предпочитала держаться подальше от всяких нетрезвых типов, даже тщедушных.
        Слава Богу, кондукторша была человеком привычным и даже в столь поздний час ревностно выполняла свой служебный долг. Когда она встала навстречу новым пассажирам с требованием оплатить проезд, Танино замершее в груди сердце снова начало биться, постепенно набирая обороты.
        Бубня себе под нос, нетрезвый тип принялся шарить по карманам, зато амбал быстро сунул деньги и, не дожидаясь билета, направился к Тане. Теперь ее сердце устремилось прямиком в пятки, но тут в приветливо улыбающемся амбале она узнала своего соседа Никиту Клюева, и ее сердце сей же час устремилось в обратном направлении. Чуть из груди не вырвалось от радости.
        Господи! Как же она была сейчас рада Никите! Уж точно, как никогда раньше, поскольку он был ее давней головной болью. До знакомства с ним Тане и в голову не приходило считать себя роковой женщиной. Вообще-то она и по сей день так не считала. Факт, однако, остается фактом. Стоило Никите однажды увидеть ее, и парень совсем пропал.
        Та самая роковая встреча произошла на площадке первого этажа как раз в тот день, когда он переезжал в их дом. Грузчикам почти удалось размазать Таню по стенке, но появившийся в дверях лифта Никита буквально в последний момент успел-таки выхватить ее из-под неумолимо надвигавшегося на нее дивана. С тех пор он и воспылал к спасенной им деве то ли неземным, то ли, наоборот, земным чувством.
        Обижать своего спасителя Тане не хотелось, и она постаралась Никите объяснить, что его чувство не является взаимным. Правда, в столь деликатной форме, что Клюев этого так и не понял. Влюбленный боксер никак не мог взять в толк, чем же он для нее нехорош. Для других девушек хорош, а для своей соседки нет. Между прочим, парень в самом деле вышел и статью, и лицом. Его не портил даже чуть свернутый на сторону нос, к тому же он был известен не только в своих тяжеловесных кругах, но и чуть-чуть за их пределами. Таким образом, в поклонницах у Никиты недостатка не было, но теперь ему нужна была только Таня... ну, может быть, не только... но больше всего. В результате его знаки внимания становились все более настойчивыми, Танино раздражение росло, а по мере роста ее раздражения и объяснения ее становились все более и более доходчивыми. Однако расставить все точки над i и решительно отшить непонятливого поклонника у нее все как-то не получалось.
        -- Привет, Тань! -- удивленно-радостно пробасил Никита.
        -- Здравствуй, -- сдержанно улыбнулась Таня.
        Он боком уселся на сиденье впереди нее и, обхватив руками спинку, навис над Таней. Чтобы увеличить расстояние между ним и собой, ей пришлось вжаться в спинку своего сиденья.
        -- Ты чего это, блин, по ночам на трамвае одна разъезжаешь? -- галантно поинтересовался Никита.
        -- А ты чего? -- вопросом на вопрос ответила Таня. Ей и в самом деле стало любопытно: Клюев везде и всюду ездил только на своем "лендровере" и вдруг опустился до трамвая, да еще ночью. С чего бы это? Конечно, здесь недалеко, но все равно странно. Разве что был он у замужней любовницы, которая требовала, чтобы любовник соблюдал конспирацию и оставлял свой автомобиль по меньшей мере за три квартала от ее дома. В этом случае ему действительно проще было оставить "лендровер" у своего собственного дома...
        -- Я большой и сильный, -- прервал Никита Танину дедукцию. -- Мне можно по ночам одному не только на трамвае ездить, но и пешком ходить. Тут, блин, идти-то...
        Нет, его ответ решительно не удовлетворил Таниного любопытства! Зато собственные соображения казались ей вполне логичными.
        -- ...если бы трамвай не подошел, я бы просто прогулялся немного, -- говорил между тем Никита, а поскольку его любопытство тоже оставалось неудовлетворенным, он опять поинтересовался у Тани: -- Так откуда ты едешь в такую поздноту?
        -- С вечеринки. Здесь недалеко.
        Никита недоверчиво приподнял брови.
        -- И что, блин, не нашлось никого, чтобы проводить тебя?
        -- Ну почему? Девочки меня проводили до остановки, а папа с Бартоломео встретят.
        -- Девочки... -- хмыкнул Никита. -- А что же мальчики?
        -- А мальчиков на нашей вечеринке не было. Мы прекрасно можем обходиться без мальчиков, -- добавила Таня, потакая проснувшимся в ней феминистским настроениям. В присутствии Никиты они всегда в ней просыпались рано или поздно.
        Ее последние слова подействовали на него как-то странно. Он вдруг резко отшатнулся и посмотрел на Таню так, будто видел ее впервые.
        -- Вы что... лесбиянки? -- наконец выдавил из себя Никита.
        Обалдевшая Таня буквально лишилась дара речи. Пожалуй, она и сама отшатнулась бы, если бы было куда. Впрочем, справиться с собой ей удалось быстро. Максимум за три секунды.
        -- Ну да, разумеется, -- подтвердила она, источая сарказм. -- Я думала, ты знаешь...
        Клюев сарказма не уловил и принял ее ответ за чистую монету. Таня поняла это по моментально возникшей между ними стене отчуждения. Она хотела возразить, сказать, что пошутила, даже рот открыла... но тут же его и закрыла. Даже губы на всякий случай сжала поплотнее. Никитино заблуждение вдруг показалось ей решением проблемы, решить которую она уже почти отчаялась. Может, и не самым лучшим, но все-таки решением. Конечно, с ее стороны жестоко столь грубо разрушать иллюзии и лишать человека его идеала, но ведь она и сама чувствует себя не в своей тарелке, позволяя Никите думать, что она лесбиянка. Почему, в конце концов, она должна заботиться о нем больше, чем о себе?
        18
        Выйдя тогда из трамвая, Никита попрощался с Таней очень сухо и в дальнейшем, что называется, в упор ее не видел. То есть на самом деле при встрече он всегда здоровался, однако смотрел как бы сквозь нее. Как на пустое место... Нельзя сказать, что Тане это было приятно, но за все надо платить, в конце концов, тут был и большой плюс -- она избавилась от настырного поклонника. Остался, правда, неприятный осадок, но в череде дней он как-то незаметно растворился. Ведь из-за досадной ошибки природы в сутках всего лишь двадцать четыре часа, и Тане, всецело поглощенной диссертацией, просто некогда было вспоминать ту злополучную ночную встречу в трамвае. О промелькнувшем в зеркале образе она, кстати, тоже забыла напрочь и до сего дня ни разу о нем не вспомнила. Да и зачем хранить в памяти то, что хочется забыть?
        А сразу после защиты она познакомилась с Игорем, поначалу ей даже казалось, что он предназначен ей самой судьбой... Кстати, Никита определенно видел их вместе. Пару раз уж точно видел. Правда, они с Игорем не обнимались и не целовались у него на глазах, так что в принципе бывший поклонник имел полное право и дальше лелеять свое заблуждение. Видимо, так ему было легче смириться с собственным поражением.
        Что же касается романа века, то он оказался не слишком продолжительным и всего через три с половиной месяца завершился довольно болезненным разрывом. Еще через неделю Таня поняла, что ее сердце пострадало гораздо меньше, чем она предполагала. Вскоре боль и вовсе утихла, осталось лишь разочарование. И не только в Игоре, а в мужчинах вообще. Но все же ее разочарование было не настолько сильным, чтобы стать лесбиянкой...
        Захваченная в плен вихрем воспоминаний, Таня продолжала ковырять салат и совершенно не слушала Ирочку, которая уже довольно долго что-то говорила, все время повторяя: "Я придерживаюсь широких взглядов". Когда соседка произнесла эту фразу в восьмой раз, Таня наконец очнулась и поняла, что несколько отвлеклась. Желая поскорее покончить с недоразумением, она сделала еще одну попытку возразить:
        -- Ирочка, что бы там Никита ни говорил, я все-таки не...
        -- Танечка, успокойся. Я же сказала, что придерживаюсь широких взглядов, -- в девятый раз заверила ее соседка.
        -- Да нет...
        -- Меня ты нисколько не шокируешь, -- тоном, заранее отметающим всякие возражения, опять перебила Ирочка.
        Ее безграничное доверие и столь же безграничная терпимость прямо-таки обескураживали. Таня поняла, что переубедить соседку вряд ли удастся, и в сердцах подцепила на вилку слишком много салата. Блистать же красноречием с набитым ртом вообще весьма затруднительно, поэтому она просто махнула на все рукой и принялась молча жевать.
        -- Танечка, я понимаю, что прошу тебя об очень большом одолжении, -- тараторила Ирочка, -- но для меня это действительно вопрос жизни и смерти! Мой муж, конечно, не Отелло, но в последнее время он постоянно старается застать меня врасплох! Раньше, уходя с работы, Миша непременно звонил мне, а теперь... -- Она горестно вздохнула. -- С тех пор как Никита... -- она вздохнула еще горестнее, -- теперь он или вообще не звонит, или набирает номер, стоя под собственной дверью, представляешь? Он ведет себя просто глупо! А иногда звонит мне на мобильный, сообщает, что уже едет, потом перезванивает по городскому телефону и говорит, что задерживается. Он же меня просто проверяет! При этом может и в самом деле задержаться, а может явиться буквально через несколько минут. Танечка, Мишины подозрения и ревность измучили не только меня, но и его самого! -- сокрушенно воскликнула Ирочка, прижимая руки к груди. -- Он меня ни в чем не обвиняет, не упрекает, но он так ведет себя... -- Ее руки бессильно упали на колени, и она вздохнула в третий раз. Еще более горестно, чем два предыдущих. -- А потом вдруг начинает
передо мной извиняться. Представляешь? Хуже всего, когда он начинает передо мной извиняться, я тогда чувствую себя... -- Ирочка помотала головой, стараясь сдержать слезы. Жалость к себе и Мише переполняла ее. -- Если честно, я вообще уже не знаю ни кому из нас хуже, ни что хуже -- его ревность или его чувство вины из-за собственной ревности. Представляешь, на следующей неделе мы собираемся ехать на Кипр. Ничего себе отдых получится!
        Таня была человеком отзывчивым, и душераздирающая картина трещащего по всем швам булыгинского семейного счастья вызвала у нее искреннее сочувствие, но что сказать, она не знала. Говорить банальности не хотелось, читать мораль глупо, да и не ее это дело.
        Тем временем Ирочка постаралась взять себя в руки и перешла к сути своей просьбы:
        -- Понимаешь, Танечка, если бы Миша увидел тебя в объятиях мужчины... -- Испугавшись, что может быть неправильно понята, она осеклась, но тут же заговорила снова: -- Нет, так много я не прошу...
        -- И на том спасибо, -- пробормотала Таня, прожевывая слова вместе с остатками салата.
        Соседка, впрочем, так волновалась, что на ее сарказм вообще не обратила внимания.
        -- А поскольку все и так считают, что ты и Глеб...
        -- Но если все так считают, в чем проблема? -- удивилась Таня.
        -- В том, что Миша с этими всеми не общается. Но если бы он тебя увидел или хотя бы услышал... Только я не знаю, есть ли у тебя знакомые мужчины... то есть я хотела сказать... какой-нибудь знакомый, которого можно было бы попросить о подобном одолжении...
        Тане пришло в голову, что Булыгины переехали сюда недавно, уже после того, как она рассталась с Игорем, так что соседка и в самом деле вряд ли видела ее в обществе мужчин. Только на руках у Захарова, но это, разумеется, не в счет.
        -- Так вот, если бы ты, Танечка, согласилась, -- Ирочка умоляюще сжала перед собой руки, -- Глеб мог бы приехать к тебе, и вы в условленное время разыграли бы в лоджии страстную любовную сцену. За перегородкой вас видно не будет, главное, чтобы было слышно.
        -- Для этой цели хватило бы и магнитофонной записи, -- меланхолично заметила Таня, поддевая вилкой оливку.
        -- А если вдруг пленку заест? -- заволновалась Ирочка, и ее услаждающий слух мелодичный голосок снова дал сбой. -- Или вообще электричество отключат? Или магнитофон сломается?
        Таня вынуждена была признать, что технические неполадки такого рода действительно могут произойти. По крайней мере в шпионских комедиях подобные казусы случаются довольно часто. Значит, магнитофон не годится, придется обойтись без "фанеры" и работать вживую.
        Таня тут же представила себе, как Захаров, прижимаясь к перегородке между лоджиями, громким "театральным" голосом говорит ей: "Я люблю тебя!" "Я люблю тебя!" -- вторит она ему таким же "театральным" голосом и точно так же прижимается к перегородке. Станиславский им точно не поверил бы, но Миша Булыгин все-таки не Станиславский, может, он и поверит.
        Ни малейшего желания устраивать представление для соседа у Тани, разумеется, не было, однако в Ирочкиных глазах отражалась такая беззащитность... не дрогнуло бы разве что каменное сердце. Танино сердце, к ее великому сожалению, каменным не было, поэтому оно, естественно, дрогнуло. Обреченно вздохнув, она отправила в рот очередную оливку, еще раз вздохнула и согласилась.
        Ирочка моментально успокоилась, ее голосок вновь обрел услаждающую слух мелодичность, и она, не вдаваясь особо в подробности, объяснила свой план.
        -- Только, Танечка, -- сказала Ирочка в заключение, -- ты же понимаешь, что Глеб не сможет уехать сразу. Некоторое время вам придется выждать, но вы ведь с ним найдете, о чем поговорить пока, правда?
        -- Конечно, найдем, -- заверила ее Таня. -- Надо же нам чем-то заняться.
        Уловив ее сарказм, Ирочка смутилась.
        -- Да, вот еще что... -- Она опять замялась, мучительно заливаясь краской. -- Ты извини, Танечка, но... мне пришлось сказать Глебу... в общем... Глеб все знает.
        Таня сразу поняла, что именно все знает Глеб. И тут же вспомнила, как чуть ли не с первых минут знакомства заявила ему, что ей не нужен любовник. Черт ее тогда за язык дернул! Наверняка после Ирочкиных откровений Захаров тоже об этом вспомнил, и теперь уж он точно считает ее лесбиянкой. На секунду Таня прикрыла глаза и судорожно сглотнула, совершенно позабыв об оливке, которую, оказывается, продолжала держать во рту. Слава Богу, оливка была без косточки. Мягко скользнув в горло, она беспрепятственно проследовала дальше. Хлопая глазами и ловя ртом воздух, Таня думала о том, что примерно так же должны чувствовать себя гуси, чья печень предназначена для приготовления фуагра. В одном телевизионном репортаже показывали, как их откармливают. Чтобы эти несчастные зажравшиеся птицы не растрясли свой жир, их содержат в полной неподвижности, а кормят, запихивая орех или что-то в этом роде прямо в глотку, затем сжимают рукой клюв до тех пор, пока гусь не проглотит.
        -- Понимаешь... -- лепетала между тем Ирочка, -- если бы я ему не объяснила... ведь тогда он мог бы попасть в неловкое положение...
        Таня, все еще не в силах отдышаться, мысленно согласилась с ней. Разумеется, мог бы. Если бы она и в самом деле была лесбиянкой. Кстати, коль скоро Захаров считает ее таковой, он-то почему согласился принять участие в этом представлении? Неужто рыцарь без страха и упрека решил до конца выполнить свой долг перед бывшей дамой сердца?
        -- И ты могла бы попасть в неловкое положение... -- тянула свое Ирочка.
        Спорить с этой сентенцией Таня тоже не стала, поскольку ей как раз пришла в голову весьма забавная мысль: а что, если для самого дьявола-искусителя искушение лесбиянки тоже является искушением? Искушение искусителя... Танино воображение моментально уцепилось за эту новую идею, и от картин, замелькавших перед ее внутренним взором, у нее захватило дух. Она вовсе не собиралась позволять ему соблазнить себя, соблазнять сама... там будет видно. Но вот удовлетворить свое любопытство и узнать наконец, каково это целоваться с дьяволом-искусителем... Нет, противостоять такому искушению невозможно! Даже несмотря на то, что сейчас она чувствует себя персонажем Вудхауза. Впрочем, это неудивительно, поскольку Ирочкин план весьма смахивает на все "гениальные" планы Берти Вустера, с которыми, когда доходило до дела, всегда что-то было не так.
        -- И сама я тоже оказалась бы в неловком положении...
        "В идиотском положении", -- мысленно поправила Таня соседку. Уж это от Ирочки никуда не уйдет.
        19
        Хотя понедельник, канув в Лету, уступил место вторнику, а тот, в свою очередь, успел смениться средой, день сегодня опять выдался тяжелый. И пока что в идиотском положении оказалась сама Таня. То есть она чувствовала себя совершенно по-идиотски и всего за двадцать минут уже двадцать раз успела пожалеть о том, что согласилась принять участие в этом балагане.
        Без пятнадцати шесть Ирочка позвонила Тане на работу и сообщила, что Миша обещал быть дома около восьми. Исходя из накопленной за последние недели статистики соседка сделала поправку на нынешнюю непредсказуемость своего супруга и назначила начало спектакля на семь. Постичь Ирочкиы логические построения Таня была не в состоянии, но ей почему-то вспомнилась прочитанная в детстве книжка о капитане Врунгеле и его теория о сломанных часах, которые дважды в сутки показывают правильное время, нужно просто не упустить момент. А Ирочка между тем предавалась мечтам, что ее муж увидит своими собственными глазами, как женщине, которую его друг Никита провозгласил лесбиянкой, мужчина преподносит обалденный букет цветов, и она бросается ему на шею...
        Бросаться на шею Захарову Таня вовсе не собиралась и в этом самом месте остановила полет Ирочкиной фантазии провокационным вопросом: "А что, если Миша все-таки приедет около восьми, как и обещал, и они попросту разминутся?"
        Но оказалось, что соседка продумала и такой вариант. По ее мнению, как раз в семь часов можно было надеяться на максимальное число зрителей, способных опознать ярко-красный квакающий автомобиль, а возможно, и самого владельца "тойоты". И конечно, все заметят шикарный букет цветов у него в руках. Для чего это надо? Да просто на всякий случай. А если что-то пойдет не так? Вдруг Миша приедет настолько поздно, что его уже никакими силами не удастся вытащить в лоджию? Или, к примеру, будет плохо слышно?
        Перед мысленным Таниным взором моментально возникла картинка: они с Захаровым поют дуэтом, взявшись за руки, как в оперетте. Оба старательно открывают рты, однако ничего не слышно. Будто звук в телевизоре выключили. В следующее мгновение Танино воображение предложило ей другой вариант: мизансцена та же самая, но теперь она поет: "Люблю тебя", -- а Захаров только нечленораздельно хрипит в ответ. Горло его замотано теплым шарфом, глаза красные и слезятся, из носа течет...
        Досмотреть эту душераздирающую сцену Тане помешала Ирочка, объяснявшая, что чем больше будет зрителей, тем больше шансов, что раньше или позже, волей или неволей ее малообщительный супруг услышит какие-то разговоры, способные пусть не рассеять его ревность, но хотя бы заставить чуть-чуть призадуматься. Конечно, это будет когда-то потом, но лучше уж поздно, чем никогда.
        Признав, что предусмотрительность соседки не лишена смысла, Таня подумала, что букет цветов, да еще обалденный, является излишеством и что логичнее все же было бы назначить начало спектакля на восемь. Она даже собиралась сказать об этом Ирочке, но взглянула на часы и едва не застонала. О Господи! Всего через час на ее пороге возникнет Захаров, а ей еще столько надо успеть! Оставалось надеяться на отсутствие дорожных пробок. И быстрое преодоление Дворцового моста. Это, конечно, вряд ли, но надеяться-то можно.
        Быстро не получилось. Переползая через мост, Таня, чтобы чем-то занять себя и поменьше раздражаться, обдумывала очередность своих дальнейших действий. Во-первых, убрать с глаз долой семейные фотографии. Нет, это во-вторых, сначала душ. На прическу, слава Богу, времени тратить не надо, достаточно провести разок щеткой по мокрым волосам, косметики самый минимум. И минимум звенящих аксессуаров, а на одежде побольше пуговиц, чем мельче, тем лучше. Все это -- во-первых. А во-вторых, фотографии. В-третьих... собственно говоря, надо просто навести в квартире хоть какой-то порядок.
        Дело в том, что в субботу Таня уезжала в Петергоф в жуткой спешке, что, естественно, не могло не отразиться на домашнем интерьере. Вернувшись в город в понедельник утром, она поехала прямо на работу, а вечером к ней нагрянула Ирочка. Когда призывный звонок ревнивого мужа вернул соседку в лоно семьи, у бедной хозяйки оставались силы только на то, чтобы смотреть телевизор. Прямо как у мамы дяди Федора.
        Не состоялась уборка и во вторник. Сначала Таня ездила в аэропорт, чтобы проводить родителей. Они отбыли в Париж, куда отца пригласили на симпозиум по современной архитектуре, ну а мама просто поехала с ним. Заодно нужно было отогнать их машину в город. Оставлять ее в аэропорту не имело никакого смысла, поскольку возвращаться родители собирались через Москву. У отца там были какие-то дела, так что в Питер они, естественно, приедут поездом. А вечерком Таня заскочила на минуточку к Ксюше и засиделась у нее допоздна. Надо же было и ей кому-то в жилетку поплакаться. В смысле посмеяться. Но все-таки сквозь слезы.
        В семь часов восемь минут Тане удалось справиться с задачей-минимум. Захаров, слава Богу, пока не появился, так что можно было перевести дух, бросить на себя еще один критический взгляд в зеркало и даже подумать. Например, о том, как ее угораздило во все это ввязаться. И зачем ей понадобилось ввязываться? Чего она, собственно, хочет?..
        Этот нескончаемый поток риторических вопросов оборвала приглушенная трель мобильного телефона, доносившаяся откуда-то из сумки. В смысле телефон звонил в сумке, а вот сумка была неизвестно где. В конце концов то и другое отыскалось почему-то на кухне.
        "Неужели Глеб не может позвонить и сказать, что он задерживается?" -- услышала Таня в трубке. Она возвела глаза к потолку, затем ее взгляд сместился на циферблат часов: 19.11. С этого самого момента она и начала сожалеть о том, что согласилась.
        Ирочку раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, ее беспокоило отсутствие бывшего любовника, с другой стороны, она не могла не радоваться тому, что мужа тоже пока нет. А значит, вероятность их встречи лицом к лицу повышается. Слушая телефонные стенания соседки, Таня бесцельно бродила по квартире и по мере сил старалась успокоить Ирочку. Она приводила ей всякие разумные доводы, объясняющие опоздание Захарова, а сама потихоньку закипала.
        Мало того что вся эта затея ей не нравилась с самого начала, роль, которая ей предназначена, просто абсурдна, отказаться не позволяет извечная женская солидарность... Нет, зачем себя обманывать, разве дело только в извечной женской солидарности? А как же извечное женское любопытство? Из женской солидарности она, конечно же, не бросит Ирочку на произвол судьбы. Даже несмотря на жуткое раздражение, которое она сейчас испытывает по отношению к соседке. Но исключительно женское любопытство толкает ее на то, чтобы довести задуманное до конца. Разумеется, если Захаров соизволит приехать. Кстати, действительно, мог бы и позвонить. Хотя... своего телефона она ему не давала, Ирочка тоже вряд ли удосужилась. Звонить бывшей любовнице по городскому он мог посчитать рискованным из-за мужа, ради успокоения которого и затевался весь этот спектакль, а ее мобильный...
        Бесцельные блуждания по квартире привели Таню на порог лоджии. Узрев торчащую из-за перегородки Ирочкину голову с прижатой к уху трубкой, она поспешила поделиться с соседкой своими соображениями. Хотя теперь женщины находились в зоне прямой видимости и слышимости, по инерции они так и продолжали говорить по телефону. Лишь когда Таня обратила Ирочкино внимание на то, что та сама вот уже двадцать минут занимает свой мобильник вместо того, чтобы позволить Захарову до нее дозвониться, соседка воскликнула "ой!" и отключилась.
        И как только они обе умудрились просмотреть ярко-красную захаровскую "тойоту"? Таня вздрогнула, услышав длинный и настойчивый звонок в глубине квартиры. Взглянув вниз, она поняла, что наконец-то прибыл долгожданный гость, и ей вдруг ужасно захотелось сделать вид, что ее нет дома. Но во-первых, в этот момент Ирочка тоже увидела машину своего бывшего любовника, а во-вторых... во-вторых, женское любопытство является мощной движущей силой, способной сокрушить даже собственное сопротивление женщины. Этот неутешительный... или, наоборот, утешительный для себя вывод Таня сделала, пока шла открывать.
        20
        Помедлив секунду и собравшись с духом, Таня распахнула дверь. Она знала, что цветы вовсе не для нее, а для многочисленных свидетелей, призванных подтолкнуть мысли Миши Булыгина в нужном его супруге направлении. И все же ее восхищение было совершенно искренним.
        -- О Боже! -- воскликнула она. -- Какие лилии! Они прекрасны!
        -- Но не прекраснее, чем женщина, которой они предназначены, дорогая! -- глубоким волнующим голосом отозвался Захаров.
        За его спиной Таня заметила маячившего Никиту Клюева. Боксер топтался около булыгинской квартиры с занесенным над звонком пальцем и явно ожидал развития событий. Может, и вправду броситься на шею Захарову? Пока она раздумывала, он сам притянул ее к себе. Ощутив на своей щеке его губы, Таня испытала легкое разочарование. Впрочем, цель была достигнута: со стороны это невинное прикосновение вполне тянуло на нежный поцелуй.
        Что ж, первый акт они отыграли, можно было опускать занавес. Однако прежде чем окончательно скрыться за кулисами, Таня заметила краем глаза, как распахнулась соседская дверь. Наверное, Никита нажал-таки кнопку звонка. Вошел он в квартиру или нет, этого она видеть уже не могла, но сразу решила, что если Булыгин взревнует супругу еще и к Клюеву, разыгрывать любовную сцену с соседом-боксером она не станет ни за какие коврижки.
        Таня обернулась к Захарову и встретила его совершенно беспардонный оценивающий взгляд. Она вдруг так разозлилась, что буквально чуть не задохнулась от злости. Тем не менее эмоции, захлестнувшие ее, все же оставили незамутненным крошечный уголок сознания. Сейчас она не могла позволить себе выплеснуть свою злость на Захарова.
        Таня быстро опустила глаза на великолепные цветы, которые прижимала к груди. Да, этот букет можно назвать и шикарным, и обалденным. И его, безусловно, заметили все. Любая женщина была бы счастлива... А вот она завтра... нет, сразу после ухода Захарова она выбросит эти белоснежные лилии в мусоропровод. От мысли, что способна покуситься на такое совершенство, Тане даже жутко стало. Ей сразу припомнилась сказка Андерсена "Самое невероятное", и она поняла, что все-таки не способна. К тому же, извлеченный дворником из мусоропровода, этот букет уж точно привлечет чье-нибудь внимание.
        -- Лилии действительно восхитительны, спасибо, -- проговорила Таня уже спокойно. Ну, почти спокойно, ее голос был чуть хрипловат. -- Думаю, Глеб, папины тапочки вам подойдут. Потом можете помыть руки и помочь мне накрыть стол в гостиной, лоджия там, так что там и устроимся. А я пока цветы поставлю.
        Слегка выгнув брови, Захаров смотрел ей вслед. Он успел заметить в Таниных глазах отблески того темного пламени, которое полыхнуло в ее душе.
        Тем временем -- об этом, правда, Таня узнала лишь на следующий день -- Ирочка прилагала все усилия, чтобы хоть что-нибудь увидеть или услышать. Рассудив, что больше шансов у нее все-таки услышать, она прижалась ухом к замочной скважине. К сожалению, ощутимых результатов это не принесло. Можно было, конечно, аккуратненько приоткрыть дверь, совсем чуть-чуть... Она уже взялась за замок, но прежде, просто на всякий случай, заглянула в дверной глазок. И тут же пожалела о том, что не сделала этого раньше.
        Перед ее дверью стоял Никита. Его рука была поднята к звонку, который, между прочим, ни разу даже не звякнул, а голова его вообще была повернута в сторону Таниной квартиры. Поскольку Ирочка не могла видеть того, что видел Никита, она стала наблюдать за его весьма выразительным лицом. Больше ей все равно ничего не оставалось.
        В тот момент, когда Никита опустил руку, Ирочка распахнула перед ним дверь. В следующий момент хлопнула соседская дверь. Вопреки Таниным опасениям приглашать Клюева в дом Ирочка не собиралась.
        -- Ой! Привет, Никита! -- Улыбка смягчила легкое разочарование в ее голосе.
        -- Э-э...
        -- А я услышала звонок и подумала, что это Миша, -- пользуясь Никитиным замешательством, тараторила Ирочка. В конце концов, он не мог быть уверен в том, что не позвонил. -- Правда, у Миши есть ключи, но...
        -- Привет, Ир, -- наконец поздоровался Клюев. -- Так он еще не пришел?
        -- Жду буквально с минуты на минуту. Я скажу ему, что ты заходил.
        -- Да ладно, -- махнул рукой Никита, -- я сам попозже ему звякну.
        В Ирочкины планы, однако, не входило так просто отпускать столь ценного свидетеля, но придумать, как заставить его признаться в том, что он видел, она не могла. Слава Богу, Клюев направился не к лифту, а к лестнице, это давало ей еще несколько секунд.
        -- Кстати, Никита... -- Ирочка окликнула его, совершенно не представляя, что говорить дальше. И тут ее осенило. Ну, не то чтобы осенило, но ничего лучшего в голову не пришло. -- Мне показалось, что Танина дверь хлопнула. Ты не видел, она пришла или ушла?
        Никита медлил с ответом, тогда Ирочка, чтобы его подтолкнуть, прикрыла свою дверь и шагнула по направлению к Таниной.
        -- Мне надо...
        -- У нее гости, -- нехотя сообщил Клюев.
        -- Да? Вот и отлично, значит, она дома. Надеюсь только, что я не совсем уж не вовремя, -- игриво добавила Ирочка и потянулась к звонку.
        -- Совсем. У нее, блин, гость, -- все так же нехотя выдавил из себя Никита.
        -- Вот как? -- Сделав большие глаза, Ирочка отдернула руку. -- И кто же это? -- проявила она вполне законное любопытство. Ведь мужчины убеждены, что любопытство и любовь к сплетням свойственны всем представительницам слабого пола. Хотя на самом деле они и сами обладают всеми теми недостатками, которые приписывают женщинам.
        -- Это, блин, тот самый козел, -- продолжал Никита. -- С сигнализацией.
        Ирочке совсем не понравилось, что ее бывшего возлюбленного назвали козлом. Впрочем, придираться сейчас было время не совсем подходящее. Она лишь передернула плечиками и, снова потянувшись к звонку, заметила:
        -- Ну, после того, что ты говорил...
        -- Это она говорила. Может, у нее такое чувство юмора? Извращенное. А сейчас я своими глазами видел, как они целовались. И еще, блин, цветы.
        -- А я что тебе говорила! -- победно воскликнула Ирочка и отступила к своей квартире. -- Между прочим, Никита, -- она надула губки и обиженно посмотрела на него исподлобья, -- если мой муж со мной разведется, это будет на твоей совести. Ему до сих пор не дают покоя твои инсинуации.
        Ирочка говорила так искренне, что ей Станиславский поверил бы непременно. Даже она сама себе поверила, что уж тут говорить о боксере-тяжеловесе Никите Клюеве?
        -- Ир... -- только и смог он сказать, махнул рукой и затопал вниз.
        Глядя ему вслед, она довольно улыбалась. Теперь-то Никита не отвертится.
        Миша Булыгин появился дома, как и обещал, около восьми. Он нежно поцеловал выбежавшую ему навстречу жену, с видимым удовольствием потянул носом, вдыхая плывущие из кухни божественные ароматы, игриво хлопнул супругу по попке и отправился в ванную.
        Слегка прибалдевшая Ирочка стояла над кастрюлей с закипевшей картошкой и впервые в жизни не могла сообразить, солила она ее или нет. Ее муж не был настроен столь благодушно уже целую вечность, а именно с того самого дня, когда Никита разбудил в нем Отелло. Ирочка не знала, что и думать. Быть может, ее план уже работает? В окно она видела, что Миша поставил свою машину около машины Глеба. А рядышком возится со своей развалюхой сосед с первого этажа, вот он и сказал что-нибудь. Наверное. Почему бы и нет, собственно? Однако сказал он там что-то или не сказал, а отменять намеченное на сегодня мероприятие она не собирается. Правда, провести его придется после ужина.
        Ирочка перевернула антрекоты и выключила под ними конфорку. Бросив последний придирчивый взгляд на стол, она удостоверилась в том, что ничего не забыла, и позвала:
        -- Мишенька, ужин готов!
        Никакого ответа. И тяжелых шагов мужа тоже не слышно.
        Подождав минутку-другую, Ирочка пошла его искать.
        Нашелся Миша в лоджии, где он, к ужасу своей супруги, заканчивал развешивать белье. Подобной инициативы она от него просто не ожидала. Муж всегда помогал по первой же ее просьбе, но чтобы он сам...
        Ирочка была не только в ужасе, но и в полной растерянности. Ведь именно с помощью этого белья она собиралась в нужный момент выманить мужа в лоджию. Она постирала еще днем, пришлось даже к грязному белью добавить немного чистого, чтобы гора была побольше. И отжать всего на 400 оборотов, чтобы было потяжелее, к тому же такое мокрое белье ни в коем случае не могло высохнуть раньше времени. Результат превзошел все ее ожидания -- таз и в самом деле получился неподъемным.
        Согласно намеченному плану Ирочка должна была, улучив минутку, позвонить Тане, затем "вспомнить" о белье и попросить Мишу помочь. Естественно, он согласился бы, потому что как настоящий мужчина никогда не позволял жене самой таскать тяжести. А уж задержать его в лоджии на необходимое время было делом техники, ведь для стирки Ирочка специально выбрала постельное белье. Такое громоздкое и неудобное.
        И вот теперь весь ее план летел к черту! Впрочем, шанс хоть как-то спасти положение у нее еще оставался. Слава Богу, Миша не заметил, как она заглянула в комнату, поэтому Ирочка спешно ретировалась и, вытащив из кармана юбки мобильник, торопливо набрала номер.
        Чтобы унять сердцебиение и дрожь в коленках, у нее было максимум десять секунд. Слишком мало, но большего она не могла себе позволить. На негнущихся ногах Ирочка пересекла комнату, изо всех сил стараясь восстановить дыхание. Ей вполне удалось с этим справиться, и, когда она предстала перед мужем, ее лицо освещалось очаровательной улыбкой.
        -- Мишенька! -- подойдя к нему вплотную, Ирочка запрокинула голову и потянулась губками к его губам. Одной рукой она обвила его шею, а другой мертвой хваткой вцепилась в пододеяльник, который в этот момент был у мужа в руках. -- Как это мило с твоей стороны! -- тихонько промурлыкала Ирочка, прислушиваясь к звукам за перегородкой. Но там ровным счетом ничего не происходило, даже легкого шума не доносилось.
        Изголодавшийся Миша, который действительно очень страдал, лишая себя радости нормального общения с любимой супругой, с готовностью ответил на ее поцелуй. Забывшись, он обхватил своей мощной дланью ее соблазнительную попку и притянул Ирочку к себе. Трудно сказать, как далеко они зашли бы, ведь любящей, хотя и не очень верной жене тоже не хватало привычных ласк своего всегда такого добродушного мужа. В общем, чета Булыгиных чуть сама не разыграла страстную сцену на балконе, но в этот момент на нее обрушился душ. Жиденький, правда, но они действительно выжали несколько холодных капелек из мокрого пододеяльника, который оказался между их разгоряченными телами.
        -- Ой! -- взвизгнула Ирочка, почувствовав, что ее тонкая юбка мгновенно промокла насквозь.
        -- Черт! -- рыкнул Миша, ощущая холодную воду всем своим довольно объемистым животом.
        Посмотрев друг на друга, супруги искренне и весело рассмеялись. Впервые за долгое время. И тут они услышали приглушенные голоса.
        -- Ты сошел с ума! -- воскликнула женщина.
        Пауза.
        -- Ты меня точно сводишь с ума! -- слегка прерывающимся голосом отвечал мужчина.
        Оглянувшись на перегородку между лоджиями, Миша хмыкнул, бросил пододеяльник обратно в таз и, наклонившись к маленькому изящному ушку жены, шепнул:
        -- Пошли отсюда.
        Ирочка блаженно улыбнулась. Все получилось! Такая гора свалилась с ее плеч! Все идеально получилось!
        21
        Они расположились в креслах друг напротив друга. Таня успела уже сообщить своему гостю, что автором кулинарных шедевров, которыми был плотно уставлен разделявший их журнальный столик, является не она, а его подруга. Впрочем, было совершенно ясно, что он это и сам понял. Единожды вкусив Ирочкину стряпню, забыть ее было невозможно.
        "Бывшая подруга", -- уточнил Захаров, но Таня в ответ только фыркнула. Она была ужасно раздражена. Да и кто бы не был? Она принимала в гостях мужчину, который считал ее лесбиянкой, а Ирочка, по милости которой он так считал, еще и роскошный ужин для них закатила. Конечно, взять на себя организационные вопросы было очень мило с ее стороны. И даже вполне естественно в создавшейся ситуации, тем более что времени готовить у Тани все равно не было. Желания, кстати, тоже. В конце концов, каждому свое. В отличие от Ирочки ей никогда не стать образцовой домохозяйкой. Впрочем, ее ничуть не привлекает такой удел. К сожалению, все эти практические соображения ничуть не уменьшили Таниного раздражения, скорее наоборот.
        Наблюдая за ней, Захаров откровенно развлекался.
        -- Знаете, Таня, -- сказал он весело, -- вы напоминаете мне сейчас кошку, которую гладят против шерсти.
        -- Тогда, чтобы вас не разочаровывать, я начну незамедлительно сыпать искрами, -- огрызнулась Таня, и ей в самом деле показалось, что воздух вокруг нее потрескивает электрическими разрядами.
        От ее слов Захаров развеселился еще больше. Как истинный знаток и ценитель женщин, он явно получал удовольствие от общения. Теперь была его подача, однако трель мобильного телефона нарушила эту забавную игру в самом начале.
        Приложив трубку к уху, Таня услышала невнятное и не слишком вразумительное бормотание Ирочки: "Скорее, пожалуйста, он уже там!"
        -- Он уже там, -- тупо повторила Таня и в панике посмотрела на Захарова. -- Она говорит "скорее", но я не могу, у меня не получится так сразу, с места в карьер. Я ведь не актриса, в конце концов! Мы даже не договорились, что будем говорить!
        -- Будем импровизировать. -- Он выхватил ее из кресла и потащил в лоджию.
        -- Я правда не могу, -- упираясь, твердила Таня, -- сейчас же отпустите...
        -- Отпусти.
        -- Что?
        -- Мы любовники, а значит, на ты. Господи, да что ж ты всегда упираешься? -- сдерживая раздражение, пробормотал Захаров. Поскольку Таня продолжала сопротивляться, он, как и в прошлый раз, просто оторвал ее от пола и понес, сжимая при этом будто в тисках.
        Новая волна злости накрыла ее с головой. Да что же это, черт возьми, происходит?! Нет, ей решительно не нравится, когда мужчины носят ее на руках. Она не желает лишаться ни почвы под ногами, ни независимости! Таня старательно молотила кулаками по груди Захарова, но, похоже, его грудь была ударопрочной. Хотя злость и придала ей сил, он все-таки оказался сильнее. Зато злость полностью вытеснила панику.
        -- Вы...
        -- Ты.
        -- Ты сошел с ума, -- набросилась на него Таня, совершенно не замечая того, что они уже преодолели последний рубеж и выбрались на подмостки сцены. Будь у нее такая возможность, она бы добавила: "Если думаешь, что меня можно перетаскивать как мебель, да еще и дергать за ниточки как марионетку!"
        Однако ничего подобного ей сказать не удалось, поскольку Захаров попросту закрыл ей рот поцелуем. Она не успела плотно сжать губы, и он насильно овладел ими, а его язык агрессивно вторгся в глубины ее рта. Жестко и эффективно. Он гораздо лучше ее отдавал себе отчет в том, где они находятся.
        Ощутив на своих губах его губы, Таня опять была разочарована. В этом поцелуе в отличие от предыдущего эмоций было хоть отбавляй, но искушения ни на грош. Впрочем, он ведь ее не искушал, не обольщал, не очаровывал, а просто впился ей в губы и заткнул таким образом рот. Грубо, но действенно.
        Острый дефицит кислорода, поступающего в легкие, умерил Танино сопротивление. Еще взмах-другой, ее кулаки разжались, и она уронила руки на его ударопрочную грудь. Захаров тут же ослабил хватку, тоже, видимо, экономя силы.
        -- Ты меня точно сводишь с ума! -- сообщил он, на мгновение оторвавшись от Тани.
        Оба тяжело дышали, но Захаров не позволил ни себе, ни ей ни одного лишнего вздоха, ни единого лишнего слова. Едва только ему показалось, что она уже способна говорить, как он снова накрыл ее рот своим.
        Таня уперлась в его грудь руками, пытаясь оттолкнуть, но Захаров действительно был сильнее. И его губы снова без особого труда пленили ее губы, потому что она опять не была готова к вторжению.
        Он отстранился лишь тогда, когда ее руки безвольно замерли на его груди. Оба с жадностью ловили ртами воздух.
        Этот поцелуй также не имел ничего общего ни с искушением, ни с обольщением. И Таниного любопытства опять не удовлетворил.
        -- Как мне нравится с тобой целоваться, -- не скрывая сарказма, прохрипел Захаров.
        Она тоже умела играть словами и не осталась в долгу.
        -- Боюсь, после следующего поцелуя мы оба окажемся бездыханными на полу. -- Таня только надеялась, что перегородка между лоджиями хоть в какой-то мере поглощает сарказм и его уровень по ту ее сторону значительно ниже.
        -- Проверим? -- На этот раз в голосе Захарова зазвучал вызов.
        Таня не успела ответить, потому что он сразу перешел к действиям. Теперь его губы были не столь агрессивны. Его язык, легко скользнув между ее неплотно сомкнутыми и вопреки ее воле ставшими куда более податливыми губами, задвигался в дразнящем ритме, то сплетаясь с ее языком, то отпуская его. Едва касаясь, ее пальцы теребили завитки волос на его груди, а его ладони неторопливо исследовали плавные изгибы ее тела.
        Вот этот поцелуй, пожалуй, Таню не разочаровал. То есть, конечно, нет предела совершенству, но и этот был совсем неплох.
        -- Может, нам продолжить за закрытыми дверями? -- Наконец в хрипловатом голосе Захарова зазвучало искушение.
        -- Исполнив таким образом долг перед ближними? -- Она выразительно посмотрела на часы.
        Взгляд его серых глаз тоже был весьма выразителен.
        -- Думаю, мы ничего не должны ни ближним, ни дальним. И вполне можем сосредоточиться на себе, -- сказал он, продолжая играть словами. Затем притянул ее к себе и тихонько шепнул: -- Вот видишь, Таня, у тебя все отлично получилось, а ты боялась. Главное -- расслабиться.
        22
        Чувствуя его руку на своей талии и его дыхание у своего виска, Таня переступила порог комнаты. "Замечательная прелюдия к тому, чтобы начать процесс соблазнения!" -- подумала она и обвела взглядом гостиную. К услугам Захарова были целых два кресла, диван и ковер. Ковер, правда, синтетический, с коротким ворсом, а значит, жесткий, но зато свежепропылесошенный. Впрочем, Таня не собиралась быть соблазненной. Уж точно не сейчас.
        Захаров, однако, не стал швырять ее ни на ковер, ни на другие предметы обстановки. То ли не хотел торопиться, то ли вовсе не собирался соблазнять.
        -- Ну что ж, -- он с воодушевлением посмотрел на уставленный яствами стол, -- теперь мы можем вознаградить себя за труды праведные...
        -- Праведные? -- В Танином голосе звенело искреннее возмущение.
        -- Боже! Сколько скепсиса! Бедное дитя! -- С тяжелым вздохом Захаров запечатлел на ее лбу отеческий поцелуй, затем усадил в кресло. -- Золотко, я берусь в два счета доказать тебе, что труды наши праведные, но только давай этот процесс совместим с трапезой. Понимаешь, жутко есть хочется, я сегодня не успел пообедать. А Ирочка действительно гений домашнего очага.
        Таня в обед выпила только чашечку кофе с пирожным, но голода почему-то не чувствовала. С другой стороны, сидеть за столом, который ломится от кулинарных изысков, и ничего не есть просто глупо.
        -- Мне всегда казалось, -- Таня в раздумье смотрела на горку шампиньонов в пивном тесте, -- что под домашним очагом обычно понимают не только очаг, на котором булькает кастрюлька с супом. Хотя, наверное, я упускаю из виду, что путь к сердцу мужчины лежит исключительно через его желудок. -- Таня вяло попробовала шампиньон. Оказалось очень вкусно. Как и все, что готовит Ирочка.
        -- Не исключительно. Но этот важный момент многие современные женщины вообще упускают из виду, отсюда такое количество разводов, -- назидательным тоном заметил Захаров и отправил в рот солидный кусок мяса. -- Божественно! Надо же, хоть и холодное, но буквально тает во рту.
        Черт возьми! Почему она готова придушить его? Ведь она и сама всегда восхищалась Ирочкиным умением готовить. Более того, никогда не скрывала своего восхищения, но сейчас...
        -- Теперь я хотя бы поняла, почему ты согласился участвовать в этой комедии, -- сказала Таня сухо. -- Видимо, Ирочка пообещала накормить тебя ужином, и ты просто не смог устоять.
        -- Ты, Таня, как всегда, верно оценила мою низменную сущность, -- рассмеялся Захаров и потянулся к вазочке с овощным салатом. -- Но даже у меня есть принципы. Я ее подвел, значит, должен помочь исправить свою оплошность.
        -- Ага, теперь это называется оплошностью.
        -- Не судите, да не судимы будете, -- изрек Захаров с намеком, как показалось Тане, на ее лесбийские наклонности.
        А она-то чуть было не позабыла о своем тайном пороке!
        -- Упаси Бог, вы оба -- взрослые люди, так что... -- Таня сделала неопределенный жест рукой.
        -- Вот именно. Но я имею в виду мою чертову сигнализацию.
        -- Я так и подумала. И я, правда, ни в коем случае вас не осуждаю. Ты, Глеб, человек свободный, никакими обязательствами ни с кем не связан. К тому же в идеальные браки ты не веришь. Не знаю, верит ли в них Ирочка, но вряд ли она считает свой таковым. Тем не менее она им дорожит. И в самом деле любит своего мужа. Может, не так сильно, как должна любить идеальная жена, но ведь и Миша не является идеальным мужем. Пусть радуется, что домохозяйка, в которую его жена превратилась не без его участия, получилась из нее действительно идеальная.
        Слушая ее, Захаров только усмехался. Он не терял времени даром, отдавая должное Ирочкиному кулинарному искусству. Между тем Таня распалялась все больше.
        -- А идеальным домохозяйкам, -- продолжала она, -- по статусу полагается смотреть мыльные оперы и читать любовные романы, в которых вовсю бушуют страсти. И что же она видит, когда отрывается от экрана телевизора или от книжки? Лишь булькающую на очаге кастрюльку. Естественно, она начинает мечтать, фантазировать, а мечты и фантазии порой заводят Бог знает куда.
        -- Правильно, -- ухмыльнулся Захаров. -- И, помогая заблудшей овечке, найти дорогу к дому, мы с тобой, Таня, совершаем доброе дело, а значит, труды наши праведные.
        -- О Боже! -- Таня возвела глаза к потолку. -- Серый волк в роли спасителя заблудшей овечки!
        -- По-моему, ты сгущаешь краски. Кстати, Танечка, мы так и не выяснили, почему ты согласилась участвовать в этой благородной миссии. Я, конечно, понимаю, женская солидарность и все такое, но...
        -- Но? -- Она смотрела на Захарова, выжидающе приподняв брови.
        -- Неужели Ирочка тебя шантажировала? -- Чувствовалось, что он сам не верит в то, что говорит. -- Нет, не может быть. Более того, это вообще не имеет смысла.
        -- Что не имеет смысла?
        -- Не скрою, после того как Ирочка меня просветила, я вспомнил, как ты уверяла, что тебе не нужен любовник.
        -- Совершенно верно, -- подтвердила Таня с вызовом, -- я и сейчас могу это повторить.
        -- Твое предупреждение я принял к сведению еще в первый раз. Тогда я подумал, что просто вакантное место занято. После разговора с Ирочкой я оценил твои слова уже с иной точки зрения. В принципе у меня мелькнула мысль о шантаже, но сомневаюсь, что она на это способна. К тому же шантаж имел бы смысл, если бы ты действительно была лесбиянкой. Но если это не так, почему, черт возьми, она в этом так уверена? -- Увидев слегка отвисшую Танину челюсть, Захаров даже обиделся. -- За кого ты меня принимаешь? Ты, Таня, такая же лесбиянка, как я папа римский.
        С удивлением она уже справилась. В конце концов, перед ней был эксперт, протестировавший стольких женщин, что собственному опыту он, естественно, доверял больше, чем чужим словам.
        -- А знаешь, Глеб, мне кажется, у тебя не так мало общего с папой римским, -- сказала Таня задумчиво. -- К примеру, обет безбрачия. Не хочу бросать тень на нынешних прелатов, но, скажем, в эпоху Возрождения...
        -- Я всего лишь не женат, -- парировал Захаров. -- Благодаря этому я могу не слишком ограничивать себя в общении с женщинами. В отличие от прелатов эпохи Возрождения, которые вопреки обету безбрачия приживали кучу детей со своими экономками. Но мы отвлеклись. Все-таки почему Ирочка считает тебя лесбиянкой?
        -- Это довольно длинная и очень глупая история. Кстати, ты прав, Ирочка меня не шантажировала. -- Таня пожала плечами и усмехнулась: -- Во всяком случае, в прямом смысле. Она просто не оставила мне выбора.
        -- Понятно. -- Захаров тоже усмехнулся. Кажется, ему действительно было понятно. -- Тебе пришлось стать добровольной жертвой чисто женской солидарности.
        -- Не совсем, -- секунду поколебавшись, призналась Таня. -- Если честно, меня еще мучило чисто женское любопытство. Видишь ли, Глеб, учитывая твою репутацию...
        -- Ага. Опять, значит, моя запятнанная репутация. Тогда, Таня, полагаю, тебе не давало покоя, не попытаюсь ли я соблазнить лесбиянку. Так?
        -- Так. Какой ты, право, догадливый. Или... -- слегка прищурившись, она посмотрела ему прямо в глаза, -- ты действительно собирался попытаться. Так?
        -- Так. Пожалуй, Таня, я тоже честно тебе признаюсь. -- Он не отвел своих смеющихся глаз от ее глаз, в которых тоже разгорались веселые искорки. -- Собирался.
        -- Ясненько. Значит, Глеб, ты тоже согласился из любопытства, -- подытожила Таня, очень довольная собственной проницательностью. -- Чего я действительно не понимаю, так это почему всегда говорят только о чисто женском любопытстве? Или, быть может, мужское любопытство грязное?
        -- Да, золотко, -- расхохотался Захаров, -- тебе палец в рот не клади.
        Таня удивленно вскинула брови:
        -- Я-то думала, ты понял это еще после моей статьи.
        -- Понял. Сейчас я просто констатирую факт. Между прочим, ты мне так и не ответила, откуда у нашей подруги Ирочки, -- он хмыкнул, заметив Танины поджатые губы, -- взялись столь странные фантазии. И что это за глупая история?
        -- Ну, если коротко...
        -- Нет уж, -- запротестовал Захаров, -- я хочу услышать ее целиком. Глупые истории всегда проигрывают, если опустить подробности.
        -- Что ж, у нас впереди не только длинный вечер, но еще и длинная ночь...
        -- Нет-нет, -- опять запротестовал Захаров, -- можно не настолько подробно. Я ничего не имею против того, чтобы провести с тобой ночь, Танечка, но лучше все-таки в постели. Мне действительно понравилось с тобой целоваться.
        -- Я польщена, но говорят, -- она испустила легкий вздох сожаления, -- что лучшее -- враг хорошего. -- Это, однако, опять была лишь игра словами. Ведь и Тане понравилось с ним целоваться, а поскольку предела совершенству нет...
        23
        Они долго экспериментировали в поисках совершенства, но ни диван, ни ковер и ни одно из кресел задействованы не были. Поспать в ту ночь им удалось совсем немного, поскольку к девяти Захаров обещал быть на объекте в Петергофе. В принципе этим проектом занимался Линденбаум, но в настоящее время он находился в отпуске. Вставать пришлось в несусветную рань: Глебу надо было еще заскочить домой, чтобы побриться и переодеться. К счастью, жил он совсем недалеко, на Васильевском.
        В половине седьмого утра Таня, беспрерывно зевая, варила кофе и с завистью смотрела на бодрого и свеженького после холодного душа Захарова. Завидовала она его силе воли, поскольку сама согласилась бы встать под холодный душ лишь под угрозой расстрела. А еще в столь ранний час она не могла без отвращения думать о еде. Зато Глеб с большим аппетитом жевал уже второй бутерброд с тем самым мясом, которым он так восхищался накануне. Сегодня он тоже им восхищался, жевал и пел дифирамбы Ирочкиному кулинарному гению.
        Таня прекрасно понимала, что он ее дразнит, однако энергии у нее хватило на один-единственный взгляд, который условно все-таки можно было назвать испепеляющим. Правда, испепелил бы он разве что непозавтракавшего комара, да и то вряд ли справился бы.
        -- М-м... -- Зажмурившись, Захаров вдохнул густой аромат свежезаваренного кофе и отхлебнул большой глоток из большой кружки. Таня признавала только маленькие кофейные чашечки и непременно с блюдечками, но Глеб заявил, что он не поклонник наперстков. -- Отличный кофе! Надо же, оказывается, ты, Танечка, мастерица варить кофе!
        За нотки удивления в голосе он удостоился второго испепеляющего взгляда, который с комаром уж точно справился бы. И все благодаря живительному воздействию кофе на Танин медленно просыпающийся организм. С каждым глотком волшебного напитка глаза ее раскрывались все шире, а после первой чашечки ей удалось произнести уже более трех слов подряд:
        -- Я всегда варю отличный кофе, -- информировала она без ложной скромности, да и какая скромность может быть в такую рань? -- И не хуже Ирочки завариваю чай.
        -- Это я еще вчера заметил, -- весело подтвердил Захаров и, не обращая внимания на ее хмурый вид, поинтересовался: -- Послушай, Тань, ты по утрам всегда такая смешная?
        -- До восьми всегда.
        -- Нет, правда, кофе великолепный. Знаешь, я недавно купил новую кофеварку и все не соберусь ее опробовать. Может, ты, Танечка, возьмешь это дело на себя? К примеру, завтра утром.
        -- В половине седьмого? -- ужаснулась Таня.
        -- Зачем же? Если прихватишь с собой все необходимое, можно в половине восьмого. Или даже в восемь, мне ведь не каждое утро надо к девяти ехать в Петергоф. Но лучше все-таки в половине восьмого.
        Прежде чем ответить, она допила вторую чашечку кофе.
        -- Только при одном условии. С инструкцией, Глеб, ты разбираешься сам, у меня это плохо получается.
        -- Самокритичная женщина. Ладно, заметано. Я заеду за тобой вечером. Правда, поскольку Витьки сейчас нет, я пока не знаю, во сколько освобожусь. Надеюсь, не позже восьми. Я позвоню. Сходим куда-нибудь поужинать, можем погулять немного. Ты, Танечка, давно в последний раз просто гуляла по городу?
        -- Давно, -- со вздохом призналась Таня. -- Все как-то не получается. Боюсь, за повседневной суетой мы, петербуржцы, вообще постоянно забываем, в каком потрясающем городе живем.
        -- Ладно, заканчиваем лирическое отступление, давай мне, Тань, свои телефоны, и я поехал. -- Одним глотком Захаров допил кофе и встал из-за стола. -- Между прочим, рабочий у меня есть, -- сказал он, забирая бумажку с тремя номерами. -- А вот интересно, Головин каждое утро бегает мимо нашей стройки?
        -- Что?
        -- Уж очень хочется взглянуть на Николай Николаича с хвостиком, -- пояснил Захаров и чмокнул ее в кончик носа. -- Пока, золотко.
        -- Пока, удачи тебе.
        Таня закрыла за ним дверь. Она-то прекрасно знала, что сегодня никакая удача не поможет его желанию сбыться. В ближайшие две недели Николай Николаевич если и будет бегать, то где-нибудь в Париже.
        Начиная с половины восьмого Таня все чаще поглядывала на часы. Телефон зазвонил почти в половине девятого. К сожалению, Захаров еще не освободился, и, чтобы сэкономить время, он предложил ей минут через сорок подъехать к нему на Шестую линию. Тогда Глеб успел бы принять душ и переодеться, а Таня заодно оставила бы у него свои вещи.
        Выходя из подъезда, она нос к носу столкнулась с Никитой. Клюев посмотрел сквозь нее. Как обычно. Только на сей раз он даже не поздоровался. Таню это не удивило, но все-таки было не очень приятно.
        Следующая встреча произошла уже в метро. Таня только спустилась вниз, а из подошедшего к платформе поезда вышла Ирочка Булыгина. Она вообще пользовалась исключительно общественным транспортом. На заре их семейной жизни Миша хотел купить ей машину, но после трех неудачных попыток жены сдать на права решил, что общественный транспорт для нее безопаснее.
        Едва завидев Таню, Ирочка просияла и бросилась наперерез людскому потоку, устремившемуся к эскалатору. Она была просто переполнена благодарностью и тут же с ходу стала изливать ее на Таню. Они пошли вдоль платформы, направляясь в ее конец, где народу практически не было и где Ирочка могла не сдерживать свои эмоции.
        -- Ах, Танечка, все получилось замечательно! Замечательно! -- восклицала она. -- Я тебе так признательна! Так признательна, что ты согласилась мне помочь!
        -- Не бери в голову, -- отмахнулась Таня, глядя на огни приближающегося поезда.
        Однако поток Ирочкиной благодарности еще не иссяк, и она продолжала энергично изливать ее:
        -- И тебе, и Глебу тоже. Кстати, он от тебя не очень поздно уехал?
        -- Как раз наоборот, довольно рано, -- совершенно честно ответила Таня, не вдаваясь в излишние подробности.
        Поезд постепенно замедлял ход.
        -- Слава Богу, -- обрадовалась Ирочка, -- а то я переживала, что из-за меня вы оба еще и не выспались.
        -- Да ладно, -- пожала Таня плечами. -- Собственно говоря, мы совсем неплохо провели время. -- Двери уже открывались, и она собиралась распрощаться с соседкой.
        -- Ну конечно, у вас столько тем для разговоров! -- с легкой завистью воскликнула Ирочка, не обращая внимания на нетерпение своей собеседницы. -- Ты обязательно мне все расскажешь, только потом, а сейчас...
        Вот этого Таня делать уж точно не собиралась. Ни сейчас, ни потом. Пора и в самом деле было прощаться. Как ни долго стоит поезд на конечной станции, но двери вот-вот уже закроются.
        -- ...я сама должна тебе все рассказать! Ты даже не представляешь, Танечка, как замечательно все получилось! Все идеально получилось!
        Таня быстро взглянула на часы. Вообще-то она не прочь была узнать, что же там так замечательно получилось. И почему это Ирочка вчера порола такую горячку. К тому же невежливо прерывать человека на полуслове. Пожалуй, Захарову придется немного ее подождать.
        Поезд уехал без Тани. И еще два поезда уехали без нее. И еще.
        Тем временем Ирочка в подробностях описывала все, что произошло с того момента, как они расстались.
        -- Представляешь, в каком я была шоке, обнаружив, что Миша повесил уже почти все белье?! -- в который уже раз повторила Ирочка. -- А сегодня днем, когда я возвращалась из магазина...
        Далее она поведала, что Никита Клюев вошел вслед за ней в лифт и, когда это техническое недоразумение отскрежетало свои самые громкие аккорды, решительно произнес:
        -- Ир, я сказал Мишке про этого козла. -- Он стоял, немного наклонив вперед голову, как боксер на ринге, для полноты впечатления не хватало только выставленных вперед кулаков. -- Про то, что он, блин, приехал к Таньке с цветами, и я видел, как они целовались. Выходит, тогда ночью он действительно свешивался из ее лоджии, а у меня, блин, просто круги перед глазами после удара еще не прошли. Все это я ему сказал. Вот. Еще вчера, когда встретил его около парадной. -- Никита перевел дух и вытер ладонью вспотевший лоб. Непривычно длинная речь далась ему, наверное, не легче, чем целый раунд с представителем своей весовой категории.
        -- Спасибо тебе, Никита, -- растроганно промолвила Ирочка, хотя ей и не понравилось, что ее бывшего возлюбленного опять назвали козлом. Теперь-то она поняла, что, проявляя такую хозяйственную активность, Миша хотел загладить перед ней вину за свою глупую ревность.
        Еще один поезд захлопнул двери и, тронувшись с места, стал с шумом набирать ход.
        -- Конечно же, хорошо, что Никита поговорил с Мишей, -- сказала Ирочка, -- но когда мы услышали ваши голоса... Теперь у Миши не осталось и тени сомнения. Вы были так убедительны!
        -- Правда? -- Таня едва удержалась от того, чтобы хихикнуть. Слава Богу, что Булыгины не все слышали.
        -- А знаешь, Танечка, -- Ирочка улыбнулась, мечтательно глядя вслед скрывшемуся в тоннеле поезду, -- мы с Мишей на самом деле чуть не устроили страстную сцену на балконе, представляешь? Если бы между нами не оказался мокрый пододеяльник, не знаю, что и было бы. А потом мы услышали ваши голоса, и мой скромник-муж потащил меня в комнату.
        -- Выходит, хватило бы и одной страстной сцены, которую чуть не устроили вы с Мишей.
        -- Возможно, -- кивнула Ирочка, -- но этот последний штрих расставил все точки над i. После разговора с Никитой у Миши появилась уверенность в моей невиновности, -- судя по тону, Ирочка и сама уже искренне верила в свою невиновность, -- а теперь он точно знает, что я ни в чем не виновата.
        -- Пожалуй. -- Таня в очередной раз подивилась ее умению выходить из воды не только сухой, но еще и отстиранной, накрахмаленной и отутюженной.
        -- К тому же, Танечка, ты тоже в выигрыше, -- с довольной улыбкой сказала Ирочка. Видя недоумение собеседницы, она пояснила: -- Теперь Никита больше не считает тебя... сама знаешь кем. -- Даже широта взглядов, о которой она столько говорила, не позволила ей в публичном месте назвать вещи своими именами.
        Тане стало ужасно смешно. Прямо совсем как в "Гарри Поттере", когда речь заходила о "том, кого нельзя называть".
        На перрон ворвался следующий поезд. Своим шумом он почти заглушил трель мобильника, донесшуюся из ее сумки. Звонил Глеб, ему очень хотелось знать, куда это она подевалась.
        -- Я на "Приморской". Так получилось. Уже еду, -- говорила Таня, немного отступая, чтобы оказаться напротив двери останавливающегося поезда. -- Извини, Ирочка, но я с тобой заболталась и совсем забыла о времени. -- Она шагнула в вагон. -- Я так рада, что у тебя все хорошо. Удачи тебе!
        -- Тебе тоже. -- Ирочка была немного разочарована. Ей казалось, что, узнав о своей реабилитации в глазах Никиты, Таня должна была испытывать к ней хоть какую-то благодарность.
        24
        Вероятно, Ирочка была бы разочарована еще больше, если бы узнала о том бурном романе, который сама спровоцировала. Однако так уж вышло, что она отбыла с мужем на Кипр, оставаясь в полном и абсолютно безоблачном неведении.
        Между тем Таня не переставала себе удивляться. Чем дальше, тем больше. Ничего подобного в ее жизни никогда не было. Уж такого сумбура точно не было. К себе домой она забегала в основном для того, чтобы переодеться и взять или оставить там какие-то вещи. А ночевала, как правило, у Глеба в его большой, красивой и даже уютной квартире в четырехэтажном доме на Шестой линии Васильевского острова.
        Капитальным ремонтом и внутренней перепланировкой здания занималась их мастерская, и все желающие имели возможность не только купить там себе квартиру, но и перестроить ее по своему вкусу. В том же доме кроме Захарова жил еще Линденбаум, а также двое других сотрудников фирмы.
        И с машиной у Тани были сплошные проблемы. Нет, спасибо папочке, машина была на ходу, просто всякий раз Тане хотелось найти свою "девятку" совсем не в том месте, где она ее оставляла. Например, после успешных утренних испытаний захаровской кофеварки на работу он ее отвез, а вот после работы ей пришлось добираться домой городским транспортом.
        Вообще-то у нее был шанс и с работы тоже уехать с Глебом, однако ей пришлось отказаться. Когда днем он наведался к ней в Эрмитаж, Таня только руками развела: вырваться пораньше не представлялось никакой возможности. В ответ Глеб безнадежно вздохнул и, запечатлев на ее щеке братский поцелуй, с кислым видом отправился к себе в офис, где его ждали ненавистные ему финансовые документы.
        С тех пор как Захаров и Линденбаум основали свою архитектурную мастерскую, ее штат, разумеется, пополнился рядом сотрудников. Бухгалтер у них тоже был, однако друзья не только не покладая рук создавали архитектурные шедевры. Они по-прежнему влезали во все детали работы руководимой ими фирмы. Наверное, потому и добились такого успеха. Но все-таки разделение труда у них существовало. Менеджментом занимался в основном Захаров, а финансы были по части Линденбаума.
        Мастерскую Таня нашла без труда: не заметить над подворотней их вывеску было попросту невозможно. Хотя изображение мультяшного замка с привидениями, пожалуй, придало бы ей немного живости. Сам офис располагался в уютном и чистеньком внутреннем дворике, каких, к сожалению, пока еще не так много в центре. Оставив свою скромную бежевую "девятку" рядом со щегольской, вызывающе красной "тойотой", она вошла в вестибюль. Часы показывали уже 20.06, и охранник вежливо, но решительно преградил Тане дорогу.
        Сначала он сам переговорил с Захаровым по телефону, затем передал трубку Тане, потом снова поговорил сам и только после этого пропустил посетительницу. Ее каблучки одиноко цокали по "мраморной" плитке пола, а закрытые застекленные двери со всей очевидностью показывали безлюдность больших и маленьких помещений. Секретарши также на месте не было. Поскольку не оказалось ее и в кабинете, Таня подумала, что трудовой договор в этой конторе, видимо, предусматривает нормированный рабочий день для всех служащих без исключения. Зачислять в исключения Захарова она не стала, поскольку он был не служащим, а хозяином.
        Когда Таня открыла дверь, Глеб, не отрываясь от монитора, поднял палец и произнес: "Минутку". Вытащил из стопки бумаг какой-то документ, просмотрел его, снова воззрился на экран, нажал пару клавиш, опять сверился с документом, потом опять вперился в монитор. У бедняги только что пар из ушей не шел.
        Тем временем Таня огляделась вокруг: элегантно, стильно, с хорошим вкусом. Впрочем, хороший вкус Захарова был виден и по отделке его собственной квартиры. На стене слева от стола висел большой перекидной календарь, однако отнюдь не прекрасная репродукция Моне привлекла Танино внимание. По контрасту с приглушенными голубовато-зеленоватыми тонами "Кувшинок" в глаза бил ярко-красный фломастер. Число 25 в жирном красном круге. Такие же жирные красные круги вокруг числа 25 покрывали и все остальные календари, имевшиеся в кабинете. Таня уже знала, что двадцать пятого июля заканчивается отпуск Линденбаума.
        "Витя, где ты?" Едва слышный стон почти слился с шелестом бумаг, несколько раз щелкнули клавиши, и наконец раздался сухой щелчок тумблера стабилизатора напряжения.
        -- Слушай, я увяз в этом совершенно безнадежно, -- пожаловался Захаров. -- Витькиного возвращения я жду будто манны небесной.
        -- Вижу. -- Таня сочувственно улыбнулась.
        -- Ладно, прорвемся. -- Он вскочил на ноги и стал быстро раскладывать документы по папкам. -- Как насчет ужина где-нибудь в спокойном месте, а потом прогулки? Если я не проветрю мозги, боюсь, ночью мне грозят кошмары. Правда, тогда, -- Глеб притянул Таню к себе и коснулся ее губ легким поцелуем, -- у меня будет уважительная причина не давать спать тебе, и мы будем заниматься любовью всю ночь напролет. -- К концу фразы в его голосе появилась хрипотца, а руки соскользнули с ее плеч и устремились вниз, прижимая ее бедра к своим.
        -- Ты собираешься начать прямо здесь и сейчас? -- с любопытством спросила Таня, однако чувственные нотки проскользнули и в ее голосе.
        -- Ты меня искушаешь!
        -- Знаешь, Глеб, я никогда не занималась любовью в офисе. -- Она слегка отстранилась, а на ее губах заиграла дразнящая улыбка. -- В романах для этой цели обычно служит почему-то письменный стол либо на худой конец ковер.
        -- Вообще-то диван, по-моему, удобнее, но письменный стол и ковер... -- Захаров обвел изучающим взглядом все упомянутые предметы, -- пожалуй, в этом тоже что-то есть. Нет, правда, очень заманчиво, но...
        -- Но?
        Он вздохнул с сожалением:
        -- Подумай сама, Танечка, не могу же я подрывать трудовую дисциплину.
        -- О Господи! Вот уж чего не ожидала от тебя услышать!
        -- А все моя репутация, да?
        Она не сказала "да", но ее взгляд говорил даже красноречивее этого коротенького, но исчерпывающего слова.
        Захаров хмыкнул.
        -- Знаешь, Тань, думаю, ты легко нашла бы общий язык с моей сестрой. Надо будет вас как-нибудь познакомить. -- Он окинул кабинет задумчивым взглядом. -- В принципе диван, ковер и даже письменный стол у меня есть и дома...
        Попрощавшись с охранником за руку, Захаров обнял Таню, и они вышли на улицу. Она с грустью посмотрела на свою машину, поскольку уже поняла, что ее скромненькая бежевая "девятка" так и останется сиротливо стоять в этом уютном и чистеньком дворике.
        На следующий день эта картинка дважды вставала перед ее глазами. Сначала, когда Таня ехала с работы домой на маршрутке, а потом, когда она, опаздывая, бежала вниз по эскалатору. Слава Богу, на ней были босоножки с каблуками всего лишь шесть сантиметров, а не туфли на девятисантиметровых шпильках, которые она собиралась надеть. Тогда бежать пришлось бы на цыпочках.
        Единственной компенсацией за моральный ущерб и риск переломать себе ноги была другая картинка, которая, чередуясь с первой, тоже вставала перед Таниными глазами: Захаров, нервно поглядывающий то на часы, то на афишу. Поскольку парковка на Невском весьма проблематична, почитать, помечтать или просто подремать в машине ему не удастся. Ему просто ничего не остается, как стоять столбом у кинотеатра и ждать ее.
        25
        Они собирались пойти в кино еще три дня назад, но Таня на двадцать пять минут опоздала. В принципе билеты Глеб уже купил, и их, конечно, пустили бы, тем более что рекламный ролик был довольно длинным, обоим, однако, хотелось посмотреть фильм сначала, и они не пошли. Сегодня Глеб опять ждал Таню на том же месте, в тот же час, а она опять опаздывала.
        Хуже всего было то, что он даже не мог с ней связаться. Ее телефон выключен не был, но Таня упорно не отвечала. Вывод напрашивался сам собой: опять она его где-то забыла, скорее всего у себя дома. Потому что чаще всего она его забывала именно там. Совершая кавалерийские набеги на собственную квартиру и меняя буквально на бегу сумку или пиджак, Таня постоянно забывала переложить свой мобильник в другую сумку или в другой карман. В результате дозвониться до нее в последнее время удавалось крайне редко.
        Жара в тот день стояла ужасная, а прогноз на завтра был весьма противоречивым. Ссылаясь на синоптиков, различные радиостанции наперебой обещали дождь с дальнейшим похолоданием, продолжение жары без дождей, а также продолжение жары с ливнями и грозами. В поисках одежды, которая могла бы хоть как-то соответствовать всем этим капризам погоды одновременно, Таня трижды переодевалась. Телефон она тоже перекладывала трижды. В конце концов она взяла ту сумку, из которой только что его выложила. Обнаружилось это уже в метро на эскалаторе, когда у нее появилась возможность хоть на минутку остановить свой бег и позвонить Глебу. Ну не возвращаться же было, в самом деле! Если б еще она была на машине...
        Два дня ее "девятка" простояла в уютном чистеньком дворике захаровской мастерской. Заполучить ее обратно Таня сумела только вчера. Лишь со второй попытки им с Глебом удалось пораньше встать, а потом еще и пораньше выйти, чтобы Таня успела доехать с ним до его офиса, взять свою машину и уже на ней домчаться в рекордные по утреннему времени сроки до Эрмитажа. Вроде бы и близко совсем, и проехать в общем-то удобно, а пробки, пробки... Тем не менее на работу она вчера попала вовремя. Какая она молодец!
        С работы она, разумеется, тоже уехала на своей машине. А как же? Не могла же она, едва воссоединившись со своей скромненькой верной "девяткой", просто взять и оставить ее на стоянке! Сначала она, естественно, заскочила домой, а уже потом отправилась к Захарову. Разумеется, на машине. А как же еще? Господи! Зачем только она это сделала? Точно, затмение нашло. В конце концов, она ведь живет около метро, он живет около самого метро, и ехать от "Приморской" до "Василеостровской" максимум три минуты. Добралась бы быстрее, чем на машине. А теперь вот ее "девятка" стоит в другом уютном и чистеньком внутреннем дворике, на сей раз на Шестой линии. И стоит она там, потому что сегодня утром, продолжая спорить о какой-то ерунде, Таня совершенно бездумно уселась в машину рядом с Глебом и поехала с ним на работу.
        Она опоздала на сорок две минуты. Скрестив руки на груди, он стоял и спокойно ждал, пока она к нему подойдет. И улыбался. Ее каблучки выстукивали по тротуару быструю нервную дробь, а ее бьющие через край эмоции были отчетливо видны даже невооруженным глазом. Она напоминала сейчас готовый к извержению вулкан, когда вслед за тучами горячего пепла из кратера начинают вылетать раскаленные камни.
        Говорить о постоянном стечении совершенно нелепых обстоятельств, которые, кажется, полностью подчинили себе ее жизнь, Таня начала с ходу. Она вовсе не пыталась реализовать на практике известную формулу "лучшее средство защиты -- это нападение", ей просто нужно было выплеснуть свои эмоции. Тирада ее была довольно длинной и, как ни странно, весьма информативной.
        Невозможно, однако, произнести так много слов да еще с такой скоростью и ни разу не перевести дыхания. Дождавшись этого момента, Захаров за плечи притянул Таню к себе и легонько коснулся губами ее виска.
        -- Привет, золотко. Слушай, пошли куда-нибудь перекусим.
        Она как раз успела восстановить силы для произнесения следующей тирады, но его спокойное и такое будничное предложение ее остановило. Черт возьми! Ведь это он как дурак проторчал сейчас сорок минут перед кинотеатром! А в прошлый раз сколько? Не важно. Так или иначе, но в кино они не попали ни в этот раз, ни в прошлый. Кстати, именно он рвался на этот фильм! А она оба раза опоздала. Да, конечно, по независящим... почти не зависящим от нее причинам. И у нее реально есть все основания для всех ее эмоций, но его-то эмоции куда подевались? Нет, она ни в коем случае не жаждет скандала или даже банального выяснения отношений! Но почему?! Ведь по идее это он должен бушевать и предъявлять ей претензии!
        -- Ну, так как? -- услышала Таня прямо над ухом и тут же почувствовала, что Глеб куда-то ее тащит.
        -- Я все время чувствую себя Белым Кроликом из "Алисы в Стране Чудес"! -- Все еще кипя, но уже не так бурно, она механически передвигала ноги.
        -- "Вот и ношусь я целый день, как заяц угорелый", -- пропел Захаров строчку из песенки Белого Кролика. -- "Установить бы кроликам како-о-о-ой-нибудь предел!" -- старательно вывел он и посмотрел на Таню.
        Она улыбнулась.
        -- У тебя тоже в детстве была эта пластинка?
        -- Она у меня и сейчас есть.
        -- У меня тоже. Вот только проигрывать ее больше не на чем.
        -- А знаешь, ведь вышел диск, я себе купил.
        -- Правда? -- Таня была не столько удивлена, сколько сбита с толку. Слов нет, песенки Высоцкого великолепны, исполнение тоже, голос Алисы, пожалуй, слишком пронзителен... хотя... когда привыкнешь, ничего, умудряешься как-то от этого абстрагироваться. Но все-таки постановка детская... нет, не то чтобы совсем уж детская, но для детей. Впрочем, как и сама книга, взрослым она тоже может доставить удовольствие. Но покупать себе диск?
        -- Я сначала купил племянникам, -- как будто уловив ее сомнения, пояснил Захаров. -- А потом подумал и заодно уж купил себе, ведь мой проигрыватель тоже может сдохнуть. И потом, надо же и о собственных детях позаботиться. -- Он слегка пожал плечами. -- Будут же они у меня когда-нибудь.
        В принципе в его предположении не было ничего противоестественного, но Таня была окончательно сбита с толку. Хотя чего, собственно, сбиваться? Обычный треп, и больше ничего. Хотя, конечно, когда-нибудь он скорее всего женится и у него, наверное, будут дети.
        Пока она приводила в порядок свои мысли, Захаров вдруг без всякого перехода спросил:
        -- Между прочим, почему бы тебе просто не перевезти ко мне кое-какие свои вещи?
        -- Что? -- Таня прекрасно расслышала его слова, но вопрос застал ее врасплох. Это не было предложением переехать к нему, да она и не согласилась бы, но все-таки...
        -- Если бы ты держала у меня достаточное количество своих вещей, тебе не пришлось бы носиться, как зайцу угорелому, -- уточнил свою мысль Глеб.
        Таня собиралась сказать "нет": никогда прежде она не держала своих вещей у любовников. Но ведь никогда прежде она не вела и столь сумбурного образа жизни.
        -- Я подумаю, -- пообещала она.
        Захаров распахнул перед ней дверь кафе, и Таня получила таким образом тайм-аут.
        26
        Столько раз она проходила мимо, но почему-то никогда не была здесь. Места оставались только в центре зала, зато им повезло со столиком. Два лишних стула забрали для компании, устроившейся по соседству. Таня огляделась по сторонам, отмечая явную претензию заведения на богемность, но тут же ее мысли вернулись к предложению Глеба. Рациональное зерно в нем, безусловно, имелось. В какой-то мере так и впрямь было бы проще. Но тогда почему она не может сказать "да"? А потому что в какой-то мере так будет еще сложнее. С другой стороны... так или иначе, все равно скоро все закончится... в общем, почему бы и нет?
        Она решила сказать "да". Она уже собиралась сказать "да", но тут заметила, что Захаров не сводит глаз со сногсшибательной блондинки, хрупкой и нежной, как белый цветок лилии. Таня тут же вспомнила роскошный букет лилий, который он ей подарил. Наверное, ему нравятся лилии. Впрочем, тот же столик в дальнем уголке зала украшала собой еще и очень эффектная брюнетка, самоуверенная и надменная. Единственное сравнение, которое пришло Тане в голову, -- это черный гладиолус. В прошлом году она видела много их на выставке цветов. Разумеется, все они были не черными, а темно-бордовыми или темно-фиолетовыми, но очень темными и очень-очень темными. Красиво, однако несколько мрачновато, даже порой зловеще. Тане тогда подумалось, что этим цветам самое место в каком-нибудь заколдованном саду. Например, в том, который окружал погруженный в вековой сон замок Спящей красавицы.
        Им принесли меню, это отвлекло Захарова не то от блондинки, не то от брюнетки, а Таню от флористических параллелей, если так можно выразиться.
        Когда она выбирала десерт, ей вдруг пришло в голову, что это произошло впервые. Внезапное открытие слегка парализовало Танин мыслительный процесс, она тупо смотрела на все эти замысловатые названия мороженого и никак не могла сосредоточиться на данных в скобках пояснениях.
        -- Знаете, в общем-то все равно, -- сказала Таня официантке, -- только крем-брюле... -- "Не надо", -- хотела она добавить, но так и не произнесла этих слов вслух. А ведь в самом деле удивительно, думала она. Несмотря на все то, что она о нем слышала, Глеб впервые в ее присутствии так смотрел на другую женщину. Или на женщин? Более того, он не смотрел, а совершенно неприлично пялился. Ну, может, не совершенно и не так уж неприлично, но пялился.
        Покончив с заказом, Захаров больше не стал пялиться ни на блондинку, ни на брюнетку. Однако насколько могла заметить Таня, из поля зрения он их все же не выпускал. Она тоже не выпускала из поля зрения ни их, ни его. Болтали обо всем, о чем придется, перескакивали с темы на тему. Ее рассеянность Глеб, кажется, принял за реакцию после бурного извержения эмоций. Или за терзания и сомнения по поводу сделанного им предложения, она ведь обещала подумать. Кстати, немного подумав, Таня пришла к весьма логичному выводу, что либо одна из женщин, либо даже обе Глебу знакомы. А может, не просто знакомы. Развивать эту мысль она не стала, ограничившись констатацией.
        Увидев, что Захаров опять скосился в их сторону, Таня тоже бросила взгляд в том направлении. Она успела заметить, что блондинка с брюнеткой уже расплачиваются и вот-вот поднимутся из-за стола, но тут всю панораму ей закрыла пышнотелая официантка. Очень приветливая пухленькая блондиночка, совершенно очаровательная, при взгляде на нее ни один посетитель не усомнится в том, что сейчас его вкусно и хорошо накормят. Она здесь была одна такая, все остальные девушки, видимо, больше думали о своих фигурах, чем о престиже заведения.
        Глеб по-прежнему имел возможность видеть, что происходит за спиной официантки. А вот Тане пришлось запастись терпением и ждать, пока хоть чуть-чуть приоткроется нужный ей сектор обзора. Улыбнувшись девушке, она сказала спасибо и, не глядя, зачерпнула ложкой мороженое.
        Улыбка сползла с ее лица, когда Таня ощутила во рту вкус крем-брюле. Судорожно проглотив его, она уставилась на стоящую перед ней креманку.
        -- Что это? -- Она с неприязнью смотрела на пирамидку из пяти маленьких шариков. Четыре целеньких и один уже с изъяном. Цвет крем-брюле она всегда затруднялась определить, но он ей никогда не нравился, и уж кремовым она бы его точно не назвала.
        -- Мороженое, -- сообщила девушка, улыбка с ее лица тоже сползла, уступив место растерянности. -- Крем-брюле, как вы и просили.
        -- Терпеть не могу крем-брюле.
        Официантка схватилась за свой блокнотик.
        -- Тань, но ведь ты же сама его заказала, -- вмешался Глеб.
        -- Ну да, -- подтвердила официантка, быстро найдя нужную страничку.
        Таня нисколько не сомневалась в том, что ни за что не могла заказать крем-брюле, которого не выносила с детства.
        -- Я попросила, чтобы без...
        -- Ты сказала: "Только крем-брюле".
        -- Да? Но я сказала "не надо"... или хотела сказать.
        -- Если хотите, я могу принести вам...
        -- Не стоит, -- остановил Глеб официантку, -- мы просто поменяемся.
        Инцидент был исчерпан, обмен произведен, Захаров явно без всякого отвращения приступил к крем-брюле, а Таня все еще держала занесенную над шоколадным шариком ложку.
        -- Ты уверен? -- спросила она опять.
        -- Уверен, уверен, -- подтвердил Глеб, -- но, чтобы снять с себя тяжелый моральный груз, ты, Танечка, можешь поделиться со мной шоколадным мороженым. -- Не дожидаясь согласия, он запустил свою ложку в ее креманку, отломил половинку шарика и отправил себе в рот. Надо сказать, он сейчас совершенно забыл о женщинах, сидевших за дальним столиком.
        Таня тоже о них забыла.
        Зато этот маленький эпизод весьма заинтересовал брюнетку. Впрочем, блондинка тоже не осталась безучастна. Глеба женщины заметили, едва встав из-за стола, а вот его спутницу до сего момента закрывала своим пышным телом официантка.
        Они вдруг материализовались рядом с Захаровым, и брюнетка, грациозно склонившись, коснулась губами его щеки.
        -- Привет, дорогой, -- промурлыкала она, сверкнув своими колдовскими глазами.
        -- Привет, дорогой, -- вторила ей блондинка, однако целоваться не стала, а ее лучистые серые глаза отражали всего лишь легкое любопытство.
        -- Здравствуйте, девочки. -- Глеб поднялся из-за стола и огляделся в поисках свободных стульев. -- Присядете на минутку?
        -- На минутку, -- согласилась брюнетка, а блондинка ей опять поддакнула.
        Теперь Таня видела их совсем близко. Белая лилия и черный гладиолус. Первое впечатление ее не обмануло. Пожалуй, следовало сделать небольшую поправку насчет возраста. Обе ухоженные, холеные, выглядят максимум лет на тридцать. Из этого Таня сделала вывод, что им должно быть где-то по тридцать пять, может быть, даже тридцать шесть.
        -- Ты нас не представишь, дорогой? -- Брюнетка грациозно опустилась на стул.
        Блондинке тоже грации было не занимать, а вот инициативу в разговоре она явно уступила подруге. Собственно, беседа вообще велась только между Захаровым и брюнеткой, поэтому чтобы занять себя чем-то, Таня потихоньку ела подтаявшее уже мороженое.
        Обозрев всех дам, Глеб усмехнулся.
        -- Это Таня, -- представил он свою спутницу брюнетке и блондинке.
        Таня чопорно кивнула, слизнув с ложки остатки шоколадного мороженого и успокоив себя тем, что с ними Захаров знаком дольше. А значит, едва ли она может упрекнуть его в невежливом с ней обращении.
        -- Вообще-то заочно вы с ней знакомы. -- Глеб опять обращался к брюнетке, и ее красиво изогнутые брови взлетели вверх. -- Помнишь статью в "Архитектурных излишествах"? Танечка ее и написала.
        -- Вот как? -- оживилась брюнетка. -- Только там вроде было другое имя...
        -- Станислава Амельченко, -- сухо подтвердила Таня, собирая ложечкой то, что еще недавно было тугим шариком сливочного мороженого. -- Могу даже паспорт показать.
        -- А это... -- Глеб сделал едва заметную, но очень многозначительную паузу. Не хватало только барабанной дроби. -- Моя сестра Лида и ее подруга Аля.
        Испытав некоторое потрясение, пусть и не очень сильное, Таня не знала, что сказать, но, к счастью, у Лиды такой проблемы не было.
        -- Н-да, это что-то новенькое, -- усмехнулась она. -- До сих пор, Глебушка, ты имел дело только с женщинами, которые день и ночь пели тебе дифирамбы. И гладили исключительно по шерстке.
        -- Вкусы меняются, -- пробормотал Глеб, взирая с сомнением на потерявшие форму шарики крем-брюле. А может, ему просто не очень понравился сестринский анализ его пристрастий.
        -- Хорошо бы, а то ты всегда умудрялся выбирать еще и самых безмозглых. Прости, Алечка.
        Блондинка залилась краской, а Захаров посмотрел на сестру укоризненно:
        -- Лидка, ты ей всю жизнь будешь это припоминать? В конце концов, мы всего лишь целовались.
        -- И всего только два раза, -- скромно потупившись, уточнила Аля.
        -- В восемнадцать лет с пятнадцатилетним щенком, -- фыркнула Лида. -- Пожалуй, мне все-таки не за что извиняться. Знаете, Таня, мне правда понравилась ваша статья.
        -- Я же говорил тебе, Танечка, что вы с моей сестрой обязательно найдете общий язык, -- заметил Глеб, продолжая быстро поглощать крем-брюле. Он все-таки решил, что оно еще годно к употреблению.
        -- О Господи! -- взглянув на часы, сдавленно вскрикнула Аля. -- Боря меня убьет!
        -- Успокойся. До сих пор не убил, -- Лида тоже посмотрела на часы, -- а сегодня у него оснований даже меньше, чем на прошлой неделе. -- Она грациозно поднялась со стула. -- Таня, вы непременно должны дать мне ваш автограф. Жаль, до моего отпуска мы с вами уже не встретимся. Послезавтра мы уезжаем всей семьей, так что сами понимаете... Вот моя визитка, домашний телефон. -- Она быстро дописала номер. -- Как бы у вас там ни сложилось с Глебом...
        Стон, который брат испустил, протестуя против ее вмешательства в его личную жизнь, не произвел на Лиду никакого впечатления.
        -- Глебушка, успокойся. Старшие сестры для того и нужны...
        -- ...чтобы холить и лелеять младших братьев, а не превращать их жизнь в кошмар.
        На Лидиных губах появилась хищная улыбка.
        -- Ну что ты, дорогой, твоя старшая сестра пока еще не превратила твою жизнь в кошмар.
        -- Твой младший брат пока тоже, -- ухмыльнулся Глеб.
        Она лишь сверкнула на него своими колдовскими глазами и снова обратилась к Тане:
        -- Не захотите звонить, приходите на прием, часы работы здесь указаны. Между прочим, я действительно отличный стоматолог.
        -- Спасибо, -- поблагодарила Таня, подумав про себя, что сестра, как и брат, излишней скромностью не страдает. Впрочем, их самооценка вполне могла быть объективной.
        -- Лида! Ради Бога! -- трагическим голосом воскликнула Аля.
        -- Да успокойся ты! Ладно, уже идем, больше не станем испытывать Бориного терпения. А вообще чего ты такая вздрюченная? За двенадцать лет он успел привыкнуть к твоим вечным опозданиям.
        -- Вода ведь и камень точит, -- обронил Глеб, чем вызвал на себя перекрестный огонь убийственных взглядов.
        На сей раз все три женщины были на удивление единодушны.
        27
        Следовало честно признать, что она действительно увлеклась Глебом. И он, похоже, увлечен ею. Ну и что с того? Надо полагать, Захаров и раньше увлекался, однако постоянством он не отличается. А ее по-прежнему не интересуют сеансы одновременной игры с гроссмейстером.
        К тому же она не может до бесконечности утаивать шило в мешке. Они слишком много времени проводят вместе. Если бы был только секс, все было бы намного проще. Но они слишком много разговаривают, слишком о многом говорят.
        Один раз совершенно случайно, просто потеряв бдительность, она упомянула, что у Натальи Леонидовны Герен учился еще ее отец. Разумеется, это не могло не вызвать каких-то вопросов. Обычное любопытство, ничего больше, но как было не ответить хотя бы на некоторые? Это привело бы только к новым вопросам, и это было бы уже больше, чем просто любопытство. А если еще учесть, что врать она умеет довольно плохо...
        Впрочем, в последнее время у Тани было много практики, так что количество вот-вот должно было перейти в качество. Хотя вранье и умолчание -- это все-таки не одно и то же. Про отца она, кстати, сказала правду. Что он читает историю искусств в том самом коммерческом вузе, в котором он действительно ее читает. И про то, что ее родители проводят свой отпуск в Париже, она тоже сказала правду. Ведь в настоящее время они действительно оба находятся в отпуске.
        А вот Глеб, оказывается, из семьи военных. Кто бы мог подумать по его замашкам? Он вообще производит впечатление человека абсолютно не способного и категорически не желающего вписываться в какие-то рамки. Во всяком случае, в те, которые ограничивают свободу его мышления. Наверное, он просто хорошо знает, чего не хочет.
        В принципе с такой ситуацией Тане приходилось встречаться даже в ее мирной и вроде бы возвышенной профессии. К примеру, дочка ее сослуживицы заявила матери, что не понимает, в чем смысл работы искусствоведа. Какая по большому счету разница, к какому направлению принадлежат бессмертные творения того или иного художника? А если они не бессмертные, то и вовсе без разницы. Вот правильно рассчитать опору моста -- это действительно важно. Дочка предпочла учиться рассчитывать опоры мостов.
        Интересно, что родители Глеба -- оба военные врачи. Мама занимается челюстно-лицевой хирургией. Сильная женщина! А отец ортопед, в восемьдесят третьем его посылали в Афганистан. Тогда это было очень страшное слово. В какой-то мере семейным традициям последовала сестра Глеба, став стоматологом, а вот сам он предпочел совершенно иную сферу.
        И в этой сфере вращается не так уж много людей, поэтому рано или поздно Глеб все равно узнает о том, что Головин ее отец. Если вспомнить о том строительстве, которое фирма "Захаров и Линденбаум" ведет в Петергофе, более вероятно, что это произойдет раньше, а не позже. Когда же он узнает, что она морочит ему голову, ему это, конечно, не понравится. Он на нее, естественно, обидится. Возможно, даже придет в состояние праведного негодования. А обиды и праведное негодование всегда значительно упрощают процесс расставания.
        В том, что Захаров сразу же захочет с ней расстаться, Таня ничуть не сомневалась, ведь такие люди, как он, предпочитают по возможности не усложнять свою жизнь. Впрочем, вполне возможно, что их отношения еще раньше сами собой сойдут на нет. Вне зависимости от того, что и когда узнает о ней Глеб. Короче говоря, Таня тоже решила по возможности не усложнять свою жизнь.
        Она не видела смысла перевозить к Захарову свои вещи, но коль скоро он предоставил в ее распоряжение целый шкаф, глупо было совсем уж этим не воспользоваться. Бельевую полку Таня скромненько использовала только одну, ей и той было много, однако запас белья хотя бы на пару дней у нее теперь был всегда. И всегда что-нибудь болталось на вешалке, иногда даже на двух вешалках. Ну, почти всегда, поскольку временами она все-таки забывала пополнять запасы своего скудного выездного гардероба.
        Таким образом, ее сумбурная жизнь стала лишь чуть менее сумбурной, а по существу, в ней мало что изменилось. Свою машину Таня по-прежнему не всегда находила там, где ей хотелось бы, ее мобильник периодически оказывался ей недоступен, а она сама соответственно была недоступна тем, кто пытался до нее дозвониться. И по утрам Таня все так же не представляла, где проведет ближайшую ночь.
        Хотя если не кривить душой, именно эта часть ее жизни отличалась наибольшей стабильностью. С Ирочкиной легкой руки почти все последующие ночи они провели вместе и в основном в постели Глеба. Только дважды он оставался у Тани. Оба раза Захаров ездил в Сестрорецк, где они строили сразу три виллы, причем работы велись на различных этапах, поэтому приезжал он оттуда очень поздно.
        В эти дни Таня возвращалась к себе домой. Наводила в квартире порядок, готовила ужин, в ожидании Глеба работала за собственным компьютером и тешила себя иллюзией, что сама распоряжается собственной жизнью. И пусть иллюзия была недолгой, но долго ли вообще может продлиться такая жизнь? Во всяком случае, когда закончатся иллюзии, своей жизнью она действительно будет распоряжаться сама.
        Двадцать пятого вернулись Линденбаумы. Еще до обеда Витя появился на работе, а вечером Глеб с Таней были приглашены в гости. Посидеть, поболтать. Чисто по-соседски. Она не знала, как именно Захаров охарактеризовал их отношения, но все, кажется, поняли все правильно.
        Таню Глеб представил друзьям как ту самую Станиславу Амельченко, которая написала ту самую статью. В первый момент произошла небольшая заминка, затем хозяева взяли себя в руки, у них прорезалось чувство юмора. К тому же не надо было придумывать тему для разговора, и Таня услышала третью версию истории, которую ранее она слышала от Захарова, а потом от отца. По ходу дела вспомнили и родную Академию, и о любимых преподавателях немного позлословили.
        В конце концов соседские посиделки плавно перешли в производственное совещание, в котором приняла участие и Олеся Линденбаум. Особую активность она проявляла в обсуждении финансовых вопросов. Таня только сейчас узнала, что Витина жена до рождения сына работала в банке, куда она, кстати, намеревалась вернуться в самое ближайшее время. Вопрос упирался лишь в поиски человека, которому Олеся могла бы доверить своего ребенка. Дело в том, что все имеющиеся в наличии бабушки и дедушки о пенсии пока еще не помышляли. Впрочем, свои отпуска все они с радостью проводили с малышом на даче.
        Тане не удалось в тот день увидеть полуторагодовалого Егора, для которого требовалась няня-иностранка с надежными рекомендациями. Почему Олеся зациклилась на иностранном происхождении няни, сегодня не обсуждали, а ребенка сразу по приезде забрала бабушка, успевшая за три недели сильно соскучиться по внуку.
        Любящие родители, однако, фотографировали свое чадо постоянно, и его многочисленные портреты в рамочках и без рамочек стояли и висели повсеместно. Судя по снимкам, сын, как это ни странно, унаследовал чисто арийскую внешность папы и, казалось, ничего не взял от смуглой темненькой мамы.
        Честно говоря, Таня смутно помнила школьный курс общей биологии, но что-то там было про опыты то ли с черными и белыми мышами, то ли с черными и белыми бобами, если, конечно, бобы в самом деле бывают такой окраски. В этих ботанических тонкостях Таня тоже не была уверена, однако точно помнила, что есть такое слово "доминанта". Правда, с тем, что оно означает в данном контексте, дело обстояло несколько хуже. Ну, как бы там ни было, теории теориями, а жизнь есть жизнь, и белобрысый веснушчатый малыш с полутора десятков фотографий весело смеялся над всякими там доминантами.
        Поскольку никто никуда не торопился, ведь гостям нужно было всего лишь перейти через лестничную площадку, посиделки затянулись до самой полуночи. А вообще это был очень приятный и довольно странный вечер.
        С Линденбаумами распрощались, уже стоя на пороге захаровской квартиры. Даже двери, кажется, захлопнули одновременно.
        Как только они остались вдвоем, Глеб моментально стиснул Таню в объятиях и притянул к себе.
        -- Мне понравились твои друзья, -- только и успела она сказать, а ее рот уже запечатал его поцелуй.
        Еще она могла бы добавить, что весь вечер у нее было совершенно непонятное ощущение, будто они -- две семейные пары. И что совсем уж абсурдно, казалось, что и Витя с Олесей воспринимали это точно так же. И даже Захаров. Но это уж был полный абсурд. Поэтому ничего подобного Таня говорить не стала.
        Поцелуй длился так долго, что за это время Глеб успел расстегнуть молнию на юбке, его руки проникли к ней под кофточку, его ловкие пальцы справились с застежкой лифчика, а она этого даже не заметила. Но самым удивительным было то, что Таня не заметила, как она сама -- пуговка за пуговкой -- расстегнула на Глебе рубашку.
        -- Часов с десяти мне безумно хотелось тебя поцеловать, -- с трудом переводя дыхание, пробормотал он.
        -- По-моему... -- у Тани тоже были проблемы с дыханием, -- ты целовал меня... и до десяти... и после.
        Он действительно не упускал ни единой возможности коснуться ее руками, губами... Прикосновения эти были мимолетными, но такими волнующими...
        -- Но это было совсем не то. -- Теперь Глеб приник к Таниной шее и своими поцелуями стал прокладывать дорожку к ее груди.
        Да, это было уже совсем другое...
        28
        -- О нет! Только не это! -- Таня в отчаянии вытряхнула содержимое своей сумки на диван. Куча всякого барахла, но все не то. -- Наверное, я оставила их в другой сумке.
        -- Что оставила? -- Глеб вышел из спальни, застегивая на ходу рубашку.
        -- Ключи от машины, -- уныло сообщила Таня и еще раз встряхнула сумку. Увы! Ничего даже не звякнуло.
        -- Ключи от машины вещь, конечно, хорошая, -- ухмыльнулся Глеб. -- Особенно когда знаешь, где стоит твоя машина.
        -- Я знаю, где стоит моя машина. -- Она с остервенением стала сгребать обратно содержимое сумки. -- Как раз там, откуда после работы я смогла бы доехать на ней до своего дома. Если бы у меня были ключи, разумеется.
        -- Да ладно, Тань, не переживай. Я сегодня могу освободиться пораньше и заехать за тобой. И даже отвезти тебя домой, если это так уж необходимо. А потом можно... -- Он похлопал себя по карманам. -- Слушай, ты не видела мои ключи?
        -- Кажется, где-то видела. Глеб, никакого "потом" сегодня не получится. Разве что совсем потом. Или даже совсем-совсем потом.
        -- Ну, на совсем-совсем потом у меня, честно говоря, совсем другие планы, -- пробормотал Захаров, озираясь по сторонам в поисках ключей. Их почему-то не было среди прочих мелочей, которые мужчины имеют обыкновение таскать в карманах. Надо сказать, эти мелочи образовали на столике изрядную кучку, вполне сравнимую с той, которую Таня только что собрала обратно в свою сумку. -- А что, собственно, случилось? -- Изогнув вопросительно брови, он воззрился на Таню. -- Ты завтра сдаешь очередную ехидную статью?
        -- Нет, дорогой, -- она изобразила ехидную улыбку, -- завтра утром "Красной стрелой" приезжают мои родители, и мне нужно ликвидировать хаос в квартире и запустение в холодильнике.
        -- Нет проблем, -- отозвался Захаров, -- я за тобой заеду, по пути мы заскочим в магазин... Нет, лучше я тебя отвезу, сам поеду в магазин, а ты тем временем займешься уборкой. Если не успеешь закончить, я тебе помогу.
        -- Что-то я не слышу особого энтузиазма в твоем голосе, -- усмехнулась Таня. -- Ладно, Глеб, не бери в голову. Я, конечно, тебе очень признательна за столь великодушное предложение, но, думаю, со своими проблемами я справлюсь сама. А ты тем временем можешь немного подольше потрудиться на благо своей фирмы.
        -- И сколько же времени займет твоя борьба с хаосом и запустением? -- с кислым видом поинтересовался Захаров, видимо, всерьез опасаясь, что его планы на вечер оказались под угрозой.
        -- Думаю, часиков в девять я уже закончу. Кстати, Глеб, ночую я сегодня у себя. -- Выражение лица у Захарова стало еще более кислым, во всяком случае, Тане так показалось. -- Если ты не против, твои планы на "совсем-совсем потом" можно было бы перенести ко мне, -- предложила она.
        -- Пожалуй...
        Его "пожалуй" как-то неопределенно повисло в воздухе, и Таня, усмехнувшись, сказала:
        -- Глеб, я ни в коем случае не настаиваю, но "Стрела" прибывает в семь пятьдесят пять, добираться до дома они будут никак не меньше получаса. Если ты уедешь до четверти девятого, то с гарантией двести процентов тебе не придется знакомиться с моими родителями.
        -- Пожалуй, я все-таки за тобой заеду, -- сказал Захаров, уходя тем самым от ответа на Танино приглашение.
        "Я подумаю", -- мысленно перевела она его слова.
        -- Я тебе позвоню, -- пообещал он, высаживая ее на Дворцовой набережной.
        "Но боюсь, не получится", -- добавила Таня про себя.
        Глеб позвонил уже почти в шесть и сообщил, что его вызвали на объект в Озерки, что он не знает, когда освободится. Но как только освободится, обязательно позвонит. Что ж, вполне закономерное развитие сюжета.
        Нет, в том, что он действительно занят, Таня ничуть не сомневалась. И Захаров, и Линденбаум много работали, в этом она убедилась сама. Да и не было бы такого успеха, если бы дело обстояло иначе. Несмотря на длинный шлейф разнообразных слухов о нем, Таня в отличие от многих и раньше не считала, что Глеб просто баловень судьбы, которому вечно везет. А что плохого в том, что он умеет получать удовольствие от работы, от жизни... от женщин, в конце концов?
        И никаких разбитых сердец. Во всяком случае, таких слухов до Тани не доходило. И она с самого начала решила, что ее сердце не станет первым. Оно и не станет. На этот раз никакой любви. Легкий, как бокал шампанского, роман, и никакого похмелья в виде разочарований, когда все закончится. Эти очень разумные мысли всецело владели Таней по пути из магазина домой.
        Сегодня она не напоминала себе ни вьючного верблюда, ни вьючную лошадь. Разве что вьючную арабскую жену, впрочем, отечественные вьючные жены не так уж сильно отличаются от арабских. Перед дверью парадной она остановилась, морально готовясь сразиться с оберегающей вход пружиной. К счастью, тут случился боксер-тяжеловес Клюев. Никита опять не поздоровался, но предательскую дверь придержал.
        "Вот он, рыцарь без страха и упрека! Способный прийти на помощь прекрасной даме, даже будучи оскорблен ею в лучших своих чувствах!" -- подумала вдруг Таня. Мелкое предательство Клюева, когда тот под влиянием минуты раскрыл Булыгиным ее "страшную тайну", она ему великодушно простила. В конце концов, его уста и так достаточно долго хранили печать молчания, которую, кстати сказать, она на них не накладывала. Так почему же она, глупая женщина, отвергла всего из себя положительного Никиту и сама кинулась в объятия Глеба? Она ведь знает, что Захаров -- персонаж наверняка отрицательный, но... такой обаятельный! Пожалуй, в этом и кроется ответ. А быть может, в том, что она глупая женщина.
        От самоанализа Таню отвлек зазвонивший в сумке телефон. Когда его мелодичная трель присоединилась к душераздирающим стонам лифтового механизма, она почувствовала себя так же, как лисица в басне про виноград. "Видит око, да зуб неймет". Руки ее были заняты, а поставить сумки на грязный пол Таня не решалась. На помощь опять-таки пришел Никита. Он молча забрал мешавшие ей сумки, и Таня смогла добраться до телефона.
        -- Господи! Что за скрежет? -- услышала она недовольный голос Глеба.
        -- Лифт.
        -- Понятно. Ладно, я перезвоню.
        Она думала, что он перезвонит в течение нескольких минут, однако телефон упорно молчал.
        Глотнув кофейку, Таня принялась за уборку. Вскоре она не то чтобы забыла о Глебе, назойливые мысли о нем лезли ей в голову беспрерывно. Просто за многочисленными делами она перестала каждую минуту ждать его звонка.
        Наконец, обозрев плоды трудов своих, Таня пришла к выводу, что пора остановиться. Часы показывали почти десять. Ни Глеба, ни даже его звонка. Сработал-таки инстинкт самосохранения закоренелого холостяка. Вообще-то мог бы и позвонить, придумать какую-нибудь отговорку. А впрочем, едва ли Захаров нуждается в том, чтобы оправдывать перед ней свои поступки.
        И Таня в его оправданиях тоже не нуждалась. Она еще раз обошла комнаты, расставила по местам семейные фотографии и пошла в ванную.
        Она стояла под душем, подставляя тело прохладным струям воды, и очень старалась вообще ни о чем не думать. Просто закрыть глаза, полностью сосредоточиться на своих ощущениях... и тогда, как в рекламе, она услышит журчание горного ручья...
        Таня рассмеялась, вспомнив, что это была реклама какого-то пива. Кстати, она действительно услышала, но не горный ручей, а звонок телефона. Кажется, он звонил уже довольно давно. Выключив душ, она выбралась из ванны и, прихватив с собой полотенце, бросилась на кухню.
        Вытираясь по дороге и тем не менее оставляя за собой дорожку из мелких лужиц, Таня добежала до телефона. А он все звонил и звонил.
        -- Алло! -- Трубка выскользнула из ее мокрой руки и, раскачиваясь на проводе, как маятник стукнулась о холодильник. Наконец Тане удалось поймать ее и вновь донести до уха. -- Алло.
        -- Теперь еще и грохот, -- послышалось ворчание Глеба. -- Между прочим, я тебе уже минут десять звоню, а до этого названивал на мобильный. Ты уже закончила свою уборку?
        -- Как раз минут десять назад. И никаких звонков я не слышала. А сейчас, Глеб, я выскочила прямо из-под душа, и с меня ручьями стекает вода, а одной рукой я не могу даже нормально вытереться. Еще и полотенце маленькое.
        -- Ты меня соблазняешь?
        -- Нет, я тебе объясняю, что стою в луже и покрываюсь гусиной кожей. Слушай, давай я тебе перезвоню, как только...
        -- Я сейчас поднимусь.
        -- Что? Глеб, ты вообще где?
        -- Здесь.
        Короткие гудки. Таня ошалело уставилась на трубку. Полный ступор. И тут до нее дошло, что "здесь" -- это здесь, а "сейчас поднимусь" означает, что сейчас он будет здесь.
        Вытираясь на бегу, Таня ринулась убирать только что водворенные на место семейные фотографии. Сколько у нее минут? Пять? Семь?
        В дверь позвонили. И минуты не прошло.
        С мокрым полотенцем в руках Таня застыла как раз напротив зеркала. Открыть в таком виде она уж точно не могла, мало ли кто еще окажется на площадке. И фотографии в спальне родителей она убрать не успела!
        А звонок звонил и звонил, не умолкая.
        Кое-как обернувшись полотенцем, Таня выглянула в глазок, потом осторожно приоткрыла дверь...
        Дверь тут же захлопнулась снова. Захаров, только что стоявший по ту сторону порога, вдруг материализовался по эту. Окинув ее мрачным взглядом с головы до ног, вернее, начал он все-таки с ног, Глеб не менее мрачным тоном изрек:
        -- Интересно, какой мужчина сможет устоять перед таким зрелищем?
        -- Не знаю, -- игриво ответила Таня, не понимая сама, как оказалась в кольце его рук.
        -- Почему ты так долго не открывала? -- все так же мрачно спросил Глеб и тут же впился в ее губы. -- Черт, мокро. -- Он немного отстранился и попытался стащить с Тани полотенце. -- Холодный душ -- это совсем не то, чего бы мне сейчас хотелось.
        -- Да еще в одежде, -- хихикнула Таня и, придерживая одной рукой полотенце, другой стала неловко расстегивать пуговицы его подмокшей рубашки. -- Ирочка сказала, что если бы тогда в лоджии холодный душ из мокрого пододеяльника не остудил их пыл...
        -- Мой не остудит. Танька, да отпусти ты его, оно же совсем мокрое!
        -- А я тогда буду совсем голой.
        -- Ты будешь в гусиной коже, очень даже стильно. -- Он решительно выдернул край полотенца из ее руки и отбросил в сторону.
        -- Ой-й! -- Ее влажная кожа в самом деле моментально покрылось пупырышками. -- Ну, погоди!
        Теперь, когда обе ее руки были свободны, она быстро справилась с пуговицами и стала стаскивать с него рубашку. Ей удалось стянуть рукава до локтей, но Глеб не проявил доброй воли, и дело застопорилось. Бросив свои бесплодные попытки, Таня взялась за пряжку его ремня. Она трудилась так усердно, что даже немного согрелась.
        -- Ты собираешься заняться этим прямо на пороге? -- В хрипловатом голосе Глеба звучала явная насмешка.
        -- Нет. -- Она одарила его очаровательной улыбкой. -- Но я не собираюсь быть одна в гусиной коже.
        -- Черт! Не хватало, чтобы ты простудилась! -- Глеб нетерпеливо высвободился из сковавшей его движения рубашки и, подхватив Таню на руки, понес в ее комнату. Зацепившаяся за ремень рубашка волочилась сзади.
        Глеб распластался на ковре, Таня распласталась на Глебе, и оба они медленно приходили в себя. До кровати не удалось дотянуть всего пару шагов. Рубашка каким-то образом попала Глебу под ноги, и они вместе рухнули на пол.
        -- Ну и как тебе любовь на ковре?
        -- Удовлетворила свое любопытство. Гусиная кожа тоже прошла.
        -- И это все, что ты можешь сказать? -- В его томном голосе звучало явное разочарование.
        -- Нет. Еще я хочу тебя спросить. -- Тяжело дыша, Таня приподнялась и уперлась ладонями ему в грудь. -- Глеб, откуда ты мне звонил? Явно не из лифта. Ты что, стоял под дверью?
        -- То есть свое любопытство ты удовлетворила не полностью. -- Глеб быстро перекатился, подмяв Таню под себя. -- Ладно, так и быть, скажу. С восьмого этажа. А вообще я начал звонить тебе еще из машины.
        Часть своей тяжести он перенес на локти, поэтому лежать ей было вполне удобно. Но вот беседовать, когда на тебя смотрят сверху вниз, не так уж сподручно. Она уперлась ему в грудь кулаками.
        -- А почему с восьмого? -- с любопытством спросила Таня, припомнив, что в день их памятного совместного путешествия в лифте Захаров тоже вышел на восьмом.
        -- Потому что кнопки девятого, десятого, одиннадцатого, а также двенадцатого кто-то умудрился вытащить.
        -- Да? А я ехала, все было нормально.
        -- Дурное дело, как известно, нехитрое. Сейчас на вашем лифте выше восьмого не подняться. -- Глеб чуть сильнее прижал Таню к ковру. -- Так почему ты не открывала?
        Она тоже сильнее уперла кулаки ему в грудь. Уж не ревнует ли он? Все-таки удивительно, до чего у мужиков развит собственнический инстинкт! Даже тогда, когда речь идет о краткосрочной аренде. Поощрять этот неандертальский атавизм Таня не собиралась.
        -- А ты почему стал подниматься, если никак не мог дозвониться? -- задала она встречный вопрос.
        -- Потому что все равно уже приехал, а у тебя все окна были нараспашку. И дверь лоджии тоже. -- Глеб взъерошил и без того взъерошенные Танины волосы. -- Если бы только окна, но дверь, уходя, ты всегда закрываешь.
        -- А вдруг бы я была не одна? -- прищурилась на него Таня.
        -- Интересно, а с кем бы ты могла быть?
        Его искреннее удивление вызвало у нее столь же искреннее возмущение.
        -- Самоуверенный... -- ладонь Глеба накрыла ее грудь, и она издала тихий стон, -- наглец... -- выдохнула Таня, обвивая руками его шею. Возмущенного восклицания у нее не получилось.
        -- Но, когда ты так долго не открывала... -- Его вторая ладонь накрыла ее вторую грудь, и еще два тихих стона, слившись воедино, сорвались с их уст.
        -- У меня в руках всего лишь маленькое мокрое полотенце... -- она выгнулась ему навстречу, -- а ты все звонишь... я уж думала, дверь начнешь ломать.
        -- У меня мелькнула такая мысль, -- пробормотал Глеб, склоняясь к ее губам.
        -- Правда? -- Господи! Разве может быть вопрос глупее? Тем не менее женщины и мужчины задают его друг другу с завидным постоянством. Но женщины, наверное, все-таки чаще.
        -- Правда. -- Губы Глеба слегка искривились в мефистофельской усмешке. -- Может, пока не поздно, сменим ковер на новый объект?
        На Таниных губах расцвела ответная порочная улыбка.
        -- Не стоит... -- Она прильнула к нему всем своим телом и томным, с хрипотцой голосом произнесла: -- Пожалуй... ковер еще не исчерпал себя...
        29
        Испытывая не столько судьбу, сколько Танины нервы, Глеб уехал от нее только в 8.22. На самом деле в запасе у него было еще с четверть часа, тем не менее Тане было ужасно любопытно: а что, если бы Захаров знал, кого именно он может встретить во дворе? Стал бы он так задерживаться или нет?
        Она почувствовала огромное облегчение, когда "тойота", которая обращала на себя внимание уже своим вызывающе красным цветом, скрылась за углом дома. Расслабляться, однако, было рано, ведь родители должны были появиться с минуты на минуту, а у входной двери так и валялось давно высохшее полотенце. И в ванной осталось множество мокрых следов после совместно принятого душа, не говоря уж о завтраке на двоих. Приложения наибольших усилий, разумеется, требовала Танина спальня.
        Наводя порядок в квартире, она смерчем промчалась по всем комнатам. О фотографиях вспомнила буквально в последний момент, за их расстановкой и застал ее звонок в дверь. Это уже становилось традицией.
        Едва выпустив дочь из объятий, Николай Николаевич произнес пару крепких, но вполне литературных слов в адрес лифтовых вандалов, а затем поинтересовался, что на сей раз случилось с ее машиной. И она чуть было не ляпнула, что забыла ключи дома. Исправляться пришлось уже на ходу: "Понимаешь, пап, так глупо получилось, ключи оставила, д-досада такая, на работе". Получилось немного косноязычно, но, кроме самой Тани, этого вроде бы никто не заметил - родители все еще не могли отдышаться после пешего восхождения с вещами.
        Когда количество выпитого за утро кофе перешло все допустимые пределы, Вера Сергеевна заявила, что им, пожалуй, пора, а Таню они ждут на выходные.
        -- На этот раз никаких отговорок! -- потребовала она. -- Имею я право, в конце концов, хотя бы раз в месяц провести два дня с собственной дочерью!
        -- Конечно, мамочка, имеешь, -- совершенно искренне заверила ее Таня. -- Я тоже ужасно по всем вам соскучилась.
        К тому же будет весьма полезно провести хоть пару дней подальше от Глеба. Об этом Таня подумала уже менее искренне.
        Тут слово взял Николай Николаевич и предложил, следуя народной мудрости, не откладывать на завтра того, что можно сделать сегодня.
        -- Стаська, -- пророкотал он, -- уже полдвенадцатого, пятница. Позвони, договорись -- и поехали прямо сейчас с нами. А всю следующую неделю можешь вкалывать, не поднимая головы и не покладая рук.
        Мама, естественно, его поддержала, но Таня на уговоры не поддалась, сославшись на уйму дел, переделать которые ей было просто жизненно необходимо именно сегодня. В результате родители взяли с нее слово обязательно приехать на выходные и отбыли в Петергоф одни. По пути домой они, разумеется, сделали небольшой крюк, чтобы подкинуть дочь к Эрмитажу.
        В оставшиеся рабочие часы на Таню свалилось два неприятных открытия. Во-первых, она вспомнила, что опять не переложила ключи в нужную сумку. Второе озарение, которое было еще менее приятным, снизошло на нее ровно в 17.48. В это время как раз позвонил Глеб. Он сообщил, что опять застрял в Сестрорецке и приедет поздно. Только тут Таня с досадой осознала, что вовсе не трудовой порыв заставил ее отказаться от предложения отца. Оказывается, все дело было в Захарове. В его утреннем прощальном поцелуе и небрежно брошенном "до вечера".
        Так низко пав в собственных глазах, Таня остро нуждалась в том, чтобы незамедлительно доказать самой себе, что у нее есть и характер, и сила воли.
        -- Я как раз собиралась тебе звонить, -- выпалила она, -- я сегодня должна ехать к родителям. Сразу после работы, только домой заскочу за вещами. -- И за ключами, мысленно добавила Таня. Она не стала говорить о ключах вслух, опасаясь, что Глеб предложит, а она согласится отложить поездку до завтра. В этом случае он смог бы довезти ее до машины, ей бы не пришлось мотаться туда-сюда, а кроме того, она бы проявила полное отсутствие воли и характера и пала бы в своих глазах еще ниже.
        -- Должна так должна, -- сказал Захаров без особого энтузиазма. -- А вернешься когда?
        Особого сожаления в его голосе Таня также не уловила и быстро, чтобы не передумать, ответила:
        -- Только в понедельник утром. Поеду сразу на работу. Я тебе позвоню, -- добавила она неопределенно и, поморщилась: в трубке усилился нестройный ор, который служил фоном в продолжение всего их разговора. Слова, по большей части из ненормативной лексики, доносились теперь совершенно отчетливо.
        -- Ладно, Тань, пока, -- торопливо попрощался Глеб и отключился.
        Стройка есть стройка, философски подумала Таня, не затаив на него никаких мелочных обид. И все-таки в целях воспитания силы воли решила сама Захарову не звонить. Из какого-то закутка ее памяти вдруг вылезло название давно когда-то виденного детского фильма "Алеша Птицын вырабатывает характер".
        Таня вырабатывала свой характер с пятницы по понедельник включительно. Впрочем, когда инициатива исходила от Глеба, она устраивала себе передышку и болтала с ним, отнюдь не поглядывая все время на часы.
        В воскресенье, правда, разговор у них получился несколько скомканным. Захаров позвонил, когда расходились гости, и ритуал затяжного прощания был в самом разгаре. Позже Таня хотела перезвонить ему, но не стала. И вовсе не потому, что ее сила воли так уж окрепла за последние двое суток. Она просто надеялась, что Глеб опять возьмет инициативу на себя. А потом было уже слишком поздно. То есть можно было бы и позвонить, но... что, если бы он оказался не один? Если бы она попала в совсем уж неподходящий момент? Ставить себя в столь унизительное положение Таня не собиралась.
        Понедельник тянулся нескончаемо долго, и чем дальше, тем меньше Таня понимала, ждет ли она еще звонка Глеба или уже нет. Тем не менее она его таки дождалась.
        -- Привет, -- послышалось в трубке. -- Ты когда заканчиваешь?
        -- Уже закончила.
        -- Встретимся на набережной, где обычно.
        Короткие гудки.
        Издали завидев Таню, Глеб приглашающим жестом распахнул дверцу своей "тойоты". Он не тронулся с места, не сделал ей навстречу ни единого шага, он просто стоял и ждал, пока она подойдет. А Таня шла и думала о том, что все возвращается на круги своя. Во всяком случае, завтра она едва ли найдет свою машину там, где останется на ночь сегодня. Где бы она ни провела эту ночь.
        -- Не против немного прокатиться? -- небрежно спросил Захаров, когда Таня приблизилась к нему почти вплотную. -- Надеюсь, я не нарушаю никаких твоих планов, -- добавил он, и его бесцветный голос слегка окрасился сарказмом.
        -- Пустяки, -- отмахнулась Таня.
        Приветственно ткнувшись губами в щеку Глеба, она собиралась проскользнуть мимо него в машину, но его руки уже сомкнулись на ее талии, а губы на миг завладели ее губами.
        -- Так куда мы едем? -- отклоняясь назад, поинтересовалась Таня. Из-за слишком резкого движения она отклонилась слишком сильно, в результате сохранить равновесие им удалось только чудом.
        Справившись с земным притяжением, Захаров усадил Таню в машину и, уже собираясь захлопнуть дверцу, сказал:
        -- Посмотрим.
        Подождав, пока Глеб займет место рядом, она вновь повторила вопрос:
        -- Так куда?
        -- Может, Тань, все-таки объяснишь, что происходит? -- не глядя на нее, в свою очередь, поинтересовался Захаров. Впереди только что зажегся красный свет, и он медленно тронулся с места.
        -- А что, собственно, происходит? -- отбила подачу Таня.
        -- Об этом я тебя и спрашиваю.
        Притормозив на желтый, который тут же сменился зеленым, Захаров свернул на Дворцовый мост. Слава Богу, хоть пробок сегодня не было. Впрочем, здесь мог постараться и дьявол.
        -- Не разговор, а пинг-понг какой-то получается, -- фыркнула Таня. -- Почему бы тебе, Глеб, не задать вопрос как-нибудь попроще?
        -- Ладно, тогда просто скажи: ты решила со мной расстаться?
        -- Мне показалось, это ты решил со мной расстаться.
        -- Я?
        -- Ведь это ты не позвонил мне!
        -- Помнится, когда я звонил, ты была занята и обещала перезвонить позже.
        -- Все равно мог сам позвонить!
        -- Женская логика не ведает преград!
        -- Вот этого, пожалуйста, не надо! Все мужики обожают говорить о женской логике, а сами...
        -- Было бы о чем говорить! Так почему...
        -- В дебри мужской логики я, так и быть, не полезу...
        -- Вот и оставь эти дебри в покое! Просто ответь, почему ты не перезвонила?
        -- А вдруг бы ты был не один? -- выпалила Таня, хотя сейчас подобное предположение ей самой показалось совершенно идиотским.
        -- Что? -- опешил Глеб. -- Интересно, а с кем я мог быть, ожидая твоего звонка?
        -- Ну, мало ли... -- Она сделала неопределенный жест рукой, чувствуя себя при этом полной идиоткой.
        -- А! Тебе, как я вижу, все еще не дает покоя моя пресловутая репутация! Черт! -- Захаров резко вывернул руль, избежав таким образом столкновения с придурком на мотоцикле. -- Нет, дорогая, ты точно идиотка, -- добавил он, уже почти владея собой.
        -- Ну и что? -- парировала Таня. Она не обиделась, поскольку только что пришла к точно такому же выводу. -- Насколько я помню, твоя сестра говорила, что тебе нравятся как раз безмозглые женщины.
        -- Так бы и сказала, что просто хотела мне понравиться. Только зря, Танька, старалась. Возможно, ты удивишься, но ты мне и так нравишься.
        -- Нет, правда? Я польщена! К сожалению, мне совсем не нравится, что ты мне так нравишься! -- Она моментально пожалела о своей несдержанности, но слово, как говорится, не воробей...
        И Глеб ее на этом слове тут же поймал.
        -- Ага, ну теперь я, кажется, понял, в чем дело: ты решила взбунтоваться против самой себя. Ну и как? Кто кого победил?
        -- Я, -- отрезала Таня. -- Куда мы вообще... -- Задавать этот вопрос смысла уже не имело. Оставалось лишь возблагодарить Бога или дьявола за то, что доехали они в целости и сохранности. Заслуживал ли благодарности Захаров, Таня не знала, поскольку того, как они доехали, попросту не заметила.
        30
        Что все вернулось на круги своя, Таня отчетливо поняла, проснувшись на следующее утро под монотонный аккомпанемент дождя. Сразу же ей вспомнился забытый в машине зонтик. Забытый в своей машине зонтик.
        Позже, когда она уже встала и взглянула на вибрирующий от ветра термометр за окном, Таня подумала о запертой в багажнике сумке. В ней лежали джинсы и джинсовая куртка, сегодня они пришлись бы весьма кстати, поскольку стрелка, которая вибрировала вместе с циферблатом термометра, колебалась где-то между тринадцатью и пятнадцатью градусами. И это в последний день июля! Впрочем, петербургская погода известна своими сюрпризами. Через залитое дождем стекло Таня видела, как ветер треплет листву на распластавшихся по стене дома побегах дикого винограда, и вчерашняя жара представлялась ей чем-то совершенно нереальным.
        А еще чуть позже, стоя перед раскрытым шкафом, она задумчиво созерцала одиноко висящее в нем черное платье: очень короткое, без рукавов и с глубоким вырезом на спине, ткань, правда, довольно плотная, но...
        -- Если б хоть какой-нибудь жакет был или пиджак! Или кофта... на худой конец даже свитер подошел бы, -- пробормотала Таня и обратила свой взор на бельевую полку, на которой лежал черный лифчик, а также одни черные трусики и одни белые. И больше ни-че-го. -- Ни колготок, ни чулок, -- констатировала она, подводя итог своей ревизии. -- Зато есть черные туфли к черному платью. Десятисантиметровые шпильки мне сегодня в самый раз. То, что надо, особенно в отсутствие чулок. Господи! Ну почему я не удосужилась заглянуть в шкаф вечером?! Почему, черт возьми, мы не включили вчера телевизор и не послушали прогноз погоды на сегодня? Можно было бы пораньше встать, съездить переодеться... -- тихонько стенала Таня, прекрасно зная ответы на все свои "почему".
        Она оглянулась на кремовое платье из тонкого хлопка, небрежно брошенное на кресло. Два дня подряд такие светлые вещи никто не носит, так что встать пораньше и съездить домой следовало независимо от прогноза погоды. Хотя... если платье подгладить...
        -- Проблему это все равно не решает, -- сообщила Таня своему отражению. Вообще-то сама с собой она обычно не разговаривала, но сейчас у нее была настоятельная потребность высказаться хоть кому-нибудь! Если бы минутой раньше она увидела, как Захаров возник на пороге спальни, она бы с удовольствием высказала все это ему. Однако Таня не заметила ни как он появился, ни как исчез. -- Я не могу обойтись без колготок и пиджака! -- воскликнула она, все больше распаляясь, и выхватила из шкафа вешалку с платьем. Для начала нужно было надеть на себя хоть что-нибудь.
        Где-то приглушенно хлопнула дверь, но Таня не обратила внимания.
        Нет, ей определенно нужно попасть домой! Будь у нее машина... впрочем, будь у нее машина, у нее была бы и сумка с одеждой, а не целая куча проблем. То есть, конечно, проблемы все равно остались бы, но не те, которые нужно решать прямо сегодня с утра, думала Таня, натягивая на себя узкое черное платье. Почему, собственно, неудобства должна терпеть только она? В конце концов, он ее не спрашивал и даже в известность не поставил, когда привез сюда. Именно из-за него она осталась без машины, без джинсов, без куртки, без колготок!.. Даже если у Захарова найдется какая-нибудь куртка, в которой она не будет выглядеть огородным пугалом, лишних колготок у него наверняка нет. Значит, этот крест Захарову все-таки придется взвалить на себя!
        -- Глеб! -- позвала Таня, застегивая на ходу молнию. -- Я помню, что на девять у тебя назначена встреча, но я не могу... Глеб! -- позвала она снова, поскольку не услышала в ответ ни единого звука.
        Захарова не было ни в кабинете, через который Таня прошла, ни в коридоре, ни в ванной, ни в кухне. Его вообще не было в квартире. Только тут на периферии ее сознания всплыло смутное воспоминание о хлопнувшей двери.
        Из окна гостиной, выходившего во внутренний двор, ее взору предстала омываемая дождем "тойота", однако Захарова не было видно и там. В принципе он мог еще зайти к Линденбауму, чтобы, например, отнести или, наоборот, забрать какой-нибудь документ. Или еще зачем-нибудь.
        Пока Таня раздумывала, набраться ли ей терпения, хотя было бы чего набираться, или лучше ринуться вслед за Глебом к Линденбаумам, дверь снова хлопнула, и она устремилась в прихожую.
        -- Глеб!
        -- Таня!
        Их возгласы практически одновременно разнеслись по квартире.
        -- Тань, ты где?
        -- Здесь!
        Сразу за поворотом коридора они чуть было не столкнулись, однако Таня успела затормозить. Впрочем, затормозили только ее ноги, в то время как остальные части тела, подчиняясь инерции, продолжили свое целеустремленное движение, которое закончилось в надежных объятиях Захарова.
        -- Знаешь, Глеб, -- едва коснувшись ладонями его груди, с места в карьер заговорила Таня, -- ужасно неудобно жить отдельно не только от своей одежды, но и от своей машины!
        -- Тань...
        -- И сейчас я никак не могу обойтись...
        -- Без чулок и пиджака.
        -- Откуда...
        -- Я подслушал и, как добрая фея...
        -- Глеб! Мне сейчас не до шуток! Как хочешь, но тебе придется...
        Он накрыл ее рот своим, перекрыв словесный поток наиболее эффективным и к тому же приятным способом. Слегка ошеломив Таню поцелуем, он перехватил инициативу.
        -- Вот, держи! Подарки феи.
        Чуть отстранившись, Таня мельком взглянула на черный кожаный пиджак в его руке.
        -- В твоем пиджаке, дорогой, я согласна добежать от парадной до машины и от машины до парадной. Особенно если ты дашь мне еще и зонтик, но... -- Она осеклась, а брови ее надменно взметнулись вверх. Выходит, она была не права. Двумя пальцами Таня ухватила нераспечатанную упаковку. -- Слушай, Глеб, а у тебя только чулки в запасе имеются?
        -- Успокойся, Тань, чулки не из моих запасов. И пиджак, кстати, тоже не мой. -- Он ухмыльнулся ее замешательству. -- И то, и другое я попросил взаймы у Олеси.
        Она была совершенно потрясена. Но не до такой степени, чтобы потерять дар речи.
        -- Олеся такая вся из себя здравомыслящая и практичная... -- недоверчиво проговорила Таня. -- Не может быть, чтобы она одалживала всем твоим любовницам свою одежду!
        -- Вот тут ты абсолютно права! -- Захаров ухмыльнулся еще шире и потащил ее в спальню. -- Слушай, Тань, давай-ка одевайся, а то я действительно опоздаю на встречу. Между прочим, Олеся видела из окна, как мы вчера приехали. Она сказала, что это было весьма занятное зрелище. По ее словам, дверцы буквально разлетелись в разные стороны, а из машины мы выскочили как пробки из плохо охлажденного шампанского. Когда же мы ринулись навстречу друг другу, она ожидала грома и молний.
        -- Какой, однако, слог может быть у бухгалтера, -- пробормотала Таня, натягивая тонкий черный чулок. -- Жаль, она была обманута в своих ожиданиях.
        -- Ничуть, -- хмыкнул Глеб. -- Олеся клянется, что за мгновение до того, как мы с тобой слились в поцелуе, она наблюдала нечто вроде вольтовой дуги.
        -- Все черное. Немного мрачновато, пожалуй, -- оглядев себя в зеркало, констатировала Таня. -- По-моему... у меня была серебряная цепочка... -- Она кинулась к своей сумке. -- То есть не совсем серебряная и не совсем цепочка, но это как раз то, что надо! А кстати, что такое вольтова дуга?
        -- Ну-у, насколько я помню физику... это такой разряд в газе, который происходит между двумя электродами при высоком напряжении.
        Прекратив свои лихорадочные поиски, Таня ошалело уставилась на Захарова:
        -- Слушай, Глеб, неужели Олеся помнит физику так же хорошо, как ты?
        -- Можешь сама спросить ее об этом, когда будешь вечером возвращать пиджак.
        -- Ничего не выйдет! Потому что сегодня вечером... Точно, вот она! -- С победным видом Таня выудила из сумки массивную цепь из какого-то не слишком драгоценного металла, который условно она привыкла именовать серебром. -- Так вот, сегодня вечером я поеду к себе домой на своей собственной машине, в багажнике которой стоит сумка с моей собственной одеждой. Еще там стоят две трехлитровые банки с клубничным вареньем. Ты знаешь, Глеб, у меня дома есть для них и более подходящее место.
        -- С клубничным? Нет проблем. О вольтовой дуге спросишь Олесю потом.
        31
        Вечером она действительно подъехала к своему дому на своей машине. За рулем, правда, сидел Захаров, а Таня расположилась рядом с ним. На губах ее играла беспечная улыбка, в то время как сама она предавалась мрачным мыслям.
        И дело тут было вовсе не в том, что, оказавшись на пассажирском месте в собственной машине, Таня чувствовала себя жертвой воинствующего мужского шовинизма. Нет, в вопросах вождения она всегда придерживалась умеренно-феминистических взглядов, а Глеб, вне всяких сомнений, был водителем более высокого класса.
        Очень стараясь отвечать не совсем уж невпопад, Таня всю дорогу прикидывала, как бы ей исхитриться и незаметно для Захарова убрать с глаз долой семейные фото, водворенные на место к приезду родителей. Однако на ум почему-то приходили только такие идеи, которые были слишком сложны, чтобы быть воплощенными в жизнь.
        Вот уже и мост через Смоленку, до дома рукой подать. И тут вдруг она подумала: "Хватит! Пусть будет что будет. Чем черт не шутит, быть может, Захарова это даже позабавит. Во всяком случае, он теперь точно будет знать, кого ему надо избегать".
        Судьба тем не менее рассудила по-своему и предоставила Тане еще одну отсрочку.
        -- Какая красавица!
        Услышав возглас Глеба, она обернулась. С гордым достоинством к ним направлялась роскошная рыжая колли. В самом деле красавица!
        -- Ты еще не видел ее хозяйку, -- усмехнулась Таня и поставила банку с клубничным вареньем обратно в багажник. Другую банку очень нежно прижимал к своей груди Захаров. -- Здравствуй, Агата! -- Она потрепала колли по загривку.
        -- Гав! -- чинно ответила воспитанная собака. Ее пушистый хвост, однако, повел себя куда эмоциональнее своей владелицы и радостно заметался в воздухе.
        -- Вот это и есть Агата, -- обернувшись к Захарову, информировала Таня. Впрочем, она не была уверена в том, что он ее слышит, потому что Глеб наконец-то увидел Леру. Это Таня поняла по восхищенному блеску его глаз. На мгновение она ощутила легкий укол ревности, но только на мгновение и совсем легкий. В конце концов, восхищение Захарова было всего лишь нормальной реакцией на неземную красоту ее подруги. Вполне естественной и даже весьма сдержанной реакцией, потому как на иных мужчин при взгляде на нее вообще нападал столбняк.
        -- Привет! -- Лера старалась рассмотреть Таниного спутника, пока их разделяло хоть какое-то расстояние. Пялиться на незнакомого человека в упор она считала не слишком приличным, а Макс только сейчас сообщил ей, что это тот самый парень, который тогда нес Таню на руках.
        -- П-вет! -- вторила маме дочка, подпрыгивая на папиных плечах. К счастью, Макс надежно фиксировал ножки возлюбленного чада, потому что непоседа вертелась во все стороны, размахивая зенитовским флажком. Ребенок вообще был с ног до головы в зенитовской символике.
        -- Привет, юная фанатка! -- перекрывая нестройный хор взаимных приветствий, воскликнула Таня. -- Как высоко ты забралась!
        -- Высоко сидит, далеко глядит, -- отозвался Макс, рост которого был без малого два метра.
        Воспользовавшись тем, что все присутствующие и так уже почти познакомились, формальности Таня решила свести к минимуму.
        -- Значит, так, -- сказала она Захарову, -- Макса, Леру и Анютку ты уже знаешь. И Агату, конечно. -- Таня погладила собаку, которая как раз напомнила о себе, ткнувшись ей в руку. -- Ты, Макс, Глеба тоже видел, а ты, Лерочка, о нем слышала.
        -- Так вы тот самый Глеб Захаров, о котором Таня упомянула в той самой своей статье? -- уточнила Лера.
        -- Тот самый, -- скромно подтвердил Глеб.
        -- Между прочим, когда мы ехали с дачи через Стрельну...
        -- Это как же вас в Стрельну-то занесло? -- Таня прекрасно понимала, почему их туда занесло, но вот как, она действительно сообразить не могла. Ясно, что как-то они доехали, но сколько-нибудь рациональным этот путь в город уж точно не является.
        Впрочем, оказалось, что Макс согласился ехать через Стрельну, руководствуясь отнюдь не рациональными соображениями.
        -- Если тебя просит самая красивая женщина в мире, -- вздохнул он, -- устоять невозможно.
        -- Ты из меня прямо какого-то монстра делаешь, -- возмутилась Лера, -- насколько мне известно, мужьям вообще редко удается устоять перед просьбами своих жен.
        Мужчины понимающе переглянулись.
        -- И это у женщин называется логикой?! -- возведя глаза к небу, с театральным вздохом воскликнул Макс.
        -- Какая разница, если устоять все равно невозможно, -- усмехнулся Глеб.
        Женщины тоже понимающе переглянулись.
        -- А это называется мужским шовинизмом, -- с ядовитой усмешкой констатировала Таня.
        У Леры театральный вздох получился ничуть не хуже, чем у ее мужа.
        -- Что поделаешь, -- развела она руками, -- найти в природе других мужчин все равно невозможно, поэтому вернемся к домику в Стрельне. Между прочим, нашли мы его не сразу. Его и не видно почти с дороги, заслоняет большой элегантный особняк, явно построенный недавно.
        -- Этот элегантный особняк тоже проект нашей мастерской, -- не преминул отметить Захаров.
        -- Серьезно? -- ухмыльнулся Макс. -- Рядышком они смотрятся презабавно, мы потом подъехали с противоположной стороны. Кстати, от этого игрушечного домика Анютка пришла в полный восторг. Да, Рыжик? Тебе понравились башенки?
        -- Да-а-а-а! -- ни с того ни с сего завопила малышка, постепенно переходя на ультразвуковые частоты.
        -- Господи! -- шарахнулась Таня.
        -- Класс! -- покачал головой Глеб. -- Анечка, тебя вполне можно использовать в качестве противоугонной сигнализации.
        -- Тебе... -- "виднее" -- хотела сказать Таня, но вовремя прикусила язык. Так, чего доброго, еще и о квакающей "тойоте" кто-нибудь вспомнит.
        Свободной рукой Захаров поймал ее за плечи и, притянув к себе, чмокнул в кончик носа.
        -- Дорогая, я, так и быть, не стану напоминать тебе, что устами младенца, как правило, глаголет истина.
        -- Наверное, потому, дорогой, что это как раз исключение из правила, -- не осталась в долгу Таня. Она уперлась ладонями ему в грудь, правда, аккуратно, так, чтобы не пострадала драгоценная банка с клубничным вареньем.
        Из любви к искусству они могли бы препираться еще долго, однако вмешалась Лера.
        -- Скажите, Глеб, -- вклинилась она в едва зародившуюся перепалку, -- воплощением чьей необузданной фантазии явилось это совершенно невозможное нагромождение башенок?
        -- Лерочка, вам, конечно же, известна формула "Клиент всегда прав"?
        -- Ну, разумеется, известна.
        -- Так вот, наш клиент хотел башенок, и мы их ему предоставили. Стараясь удовлетворить его по максимуму.
        -- И что, удовлетворили? -- заинтересовался Макс.
        -- На все... -- Глеб перехватил банку поудобнее, -- двести пятьдесят процентов.
        Заметив его движение, Лера спохватилась:
        -- Послушайте, а чего это мы здесь стоим? Давайте так: вы все это быстренько относите и тут же спускаетесь к нам пить чай с тортом. Поскольку их было два...
        -- О Господи! -- всполошилась Таня. -- Сегодня ведь тридцать первое! Рыжик, с днем рождения тебя! У меня есть для тебя большой-пребольшой подарок!
        Анечка заулыбалась и выдала очень эмоциональную тираду, перевести которую дословно затруднились даже любящие родители. Однако общий смысл речи Макс постарался передать:
        -- Ты получила сегодня очень много подарков, а сейчас провожала бабушек и дедушек, да, солнышко?
        -- Да, -- скромно потупив глазки, ответила Анюта.
        Не теряя времени, Лера заглянула в багажник.
        -- Давай-ка, Тань, мне вторую банку, -- деловито скомандовала она, -- а сумку... Ты что, к родителям ездила?
        -- Да, на выходные, -- рассеянно ответила Таня и тут же мысленно чертыхнулась, осознав, что на исходе вторника ее ответ прозвучал несколько двусмысленно. Вернее, совершенно однозначно. Впрочем, не важно. Афишировать свои отношения с Захаровым ей, конечно, не хотелось, но о них все равно знает уже столько народу... Человеком больше, человеком меньше -- значения не имеет.
        -- По-моему, -- казалось, Лера не обратила внимания на слова подруги, -- эта сумка выглядит слишком внушительно, вам бы с Глебом поменяться.
        -- Нет-нет, -- запротестовала Таня, -- она только выглядит внушительно, на самом деле сумка легкая. Уж лучше Глеб потом заберет у тебя банку.
        32
        Если бы Глеб не дорожил до такой степени банкой с клубничным вареньем, он, безусловно, забрал бы у Тани еще и сумку, несмотря на все ее возражения. Но тогда она бы в конце концов неминуемо получила в руки вторую банку с вареньем, а это ее категорически не устраивало. Даже при том, что ноша ее в действительности была довольно-таки тяжелой.
        Войдя в квартиру, Таня первым делом отправила Глеба на кухню относить варенье, сама же подхватила сумку и, закрыв по пути дверь в комнату родителей, влетела в свою спальню. Она тут же ринулась убирать фотографии, но все равно едва успела сунуть их в ящик стола, а на пороге уже возник Захаров. И как это он умудрился так быстро управиться?
        -- Ну? -- нетерпеливо вопросила Таня, протягивая ему оливкового очаровашку бегемота.
        -- Какой симпатяга. Интересно, кто из них больше?
        -- Думаю, все-таки Анюта. Подержи, пожалуйста, я хоть сменю чужой пиджак на свой.
        -- Надень вон тот, темно-оливкового цвета, как раз к бегемоту. Очень стильно получится.
        -- Ладно, -- Таня выхватила из шкафа жакет. -- Звучит почти шокирующе: подбирая наряд, я старалась достичь гармонии с бегемотом. Все, помчались, уже и правда поздно! Именинница запросто может заснуть, а мне ужасно хочется сделать ей подарок именно сегодня, в день ее рождения.
        Действительно, в такое время малышка должна была видеть если уж не десятый, то хотя бы третий сон. Однако обилие впечатлений, гостей и подарков выбило ее из колеи.
        Бегемот в самом деле оказался почти с Анюту. Когда Лера помогла дочке достать игрушку из пакета, та тихонько ахнула и потащила его знакомиться с обитающими у нее представителями плюшевой фауны. Вернее, обоих потащил Макс, потому что самой ей было не справиться.
        -- Вы, что ли, всей семьей стали членами фан-клуба? -- Таня кивнула на слегка развернувшееся зенитовское знамя, которое свешивалось с верхней полки вешалки. -- Анютке не хватает только сине-бело-голубой раскраски на щечках.
        -- Это подарок, -- хмыкнула Лера, затем уточнила: -- Ребенку на день рождения. Вот теперь думаем: то ли над Анюткиной кроваткой повесить, славненький такой балдахинчик из него можно сделать, то ли вывешивать в день матча, как твой сосед.
        -- Послушайте! Долго вы тут собираетесь топтаться? -- вопросил Макс, выходя из комнаты. -- Именинница ждет, торт ждет...
        -- Уже идем, -- заверила его Таня. -- Только сполоснем руки.
        -- Чистое полотенце... О Господи! Чайник! Чистое полотенце на трубе! -- донесся из кухни Лерин голос. -- Макс, если ты мне поможешь...
        -- Помогу! -- немедленно отозвался он на призыв супруги и тоже скрылся в кухне.
        Все четверо сгрудились на пороге комнаты, остановленные тихим предостерегающим рычанием Агаты. За какие-то три минуты, что Макс отсутствовал, Анюта успела заснуть в обнимку с оливковым бегемотом. Сон настиг ее прямо на ковре под сенью раскидистого грейпфрутового дерева.
        -- Так, -- сказала Лера, вручая Тане джезву с кофе, -- где посуда, ты знаешь. Электрический чайник здесь, потом принесем его. Поставь пока обычный.
        Глеб, в свою очередь, принял у Макса заварной чайник и бутылку шампанского. Прежде чем последовать за Таней, он еще раз окинул взглядом шестиугольную комнату, своеобразная конфигурация которой определялась расположением как раз на внешнем изломе дома. Поражало количество зеркал и разнообразие растений. Больше всего, однако, было плюща и дикого винограда, ими были увиты не только стены, но даже потолок. Кроме того, через два огромных окна, сходящихся под углом, открывался прекрасный вид на панораму города.
        -- Занятно, -- задумчиво изрек Захаров, остановившись на пороге кухни, которая в отличие от комнаты располагалась на внутреннем изломе дома. -- Говоришь, твоя подруга преподает английский?
        -- И немецкий тоже. Правда, в настоящее время она сидит с Анютой и занимается в основном переводами, но несколько учеников у нее, кажется, есть, -- рассеянно информировала Таня, решая, какие из имеющихся в наличии бокалов лучше подойдут для шампанского.
        -- Опять же повсюду цветы, цветы... -- бормотал Глеб, обозревая кухню, которую символическая занавеска из легких плетеных цепочек делила на собственно кухню и изящно обставленную столовую. -- Прямо ботанический сад.
        -- Райские кущи. А как тебе комната?
        -- Честно говоря, такого я никогда не видел. Пожалуй, шампанское я суну пока в холодильник. По идее там должна быть большая лоджия и, кажется, незастекленная?
        -- Нет, раздвижные стекла там есть. Зимой там, правда, прохладно, но хризантемы у Леры растут, причем шикарные. А сейчас там вообще сказка.
        -- И все это она сама?
        -- Ну да, это ведь ее квартира. Хотя теперь на подсобных работах она использует Макса.
        -- В принципе нестандартная планировка сама по себе дает широкий простор для полета творческой мысли...
        -- Для полета требуется как минимум наличие этой самой творческой мысли, -- вполне резонно заметила Таня, на сей раз занятая выбором чашек.
        -- Тоже правильно, -- согласился Глеб. -- Тут я солидарен с Алексеем Максимовичем: рожденный ползать летать не может. Решив поставить зеркальный шкаф-купе во всю стену, большинство людей этим и ограничились бы. И функционально, и пространство расширяется. А тут еще овальные зеркала, сколько их? Пять? Шесть?
        -- Сначала было шесть. Но потом на вечеринке, кажется, по случаю Дня святого Валентина один из гостей оказался дезориентирован многократными отражениями комнаты, которая расширялась почему-то во всех направлениях. -- Не найдя в шкафу маленьких тарелок для торта, Таня заглянула в посудомоечную машину. -- Ладно, сейчас помоем. С тех пор зеркал только пять, а на роковом месте теперь висит написанный в романтическом стиле горный пейзаж.
        -- Почему на роковом? Гость что, сильно пострадал?
        -- Насколько я помню... Глеб, ты не вытрешь?
        -- Давай. Так что там с гостем-то случилось?
        -- В основном пострадало его эго. Как самое уязвимое место. А вот и торт.
        33
        Действительно, сначала в дверях показалась большая коробка с тортом, а потом уже Лера.
        -- Ты прав, однокомнатной квартиры нам действительно перестало хватать, -- говорила она следовавшему за ней по пятам Максу. -- Я совершенно с тобой согласна, но...
        -- Жалко? -- обронил Глеб, ставя на стол вытертую тарелку.
        -- Жалко, -- честно призналась Лера. -- И конечно, дорого, хотя эту проблему в принципе решить можно, но... жалко! А что, тарелок нет?
        -- Уже есть, -- успокоила ее Таня, -- я домываю последнюю.
        -- Лер... -- начал было Макс, но тут ему пришлось переключиться на борьбу с фруктами. Два зловредных абрикоса норовили выкатиться из вазы, которую он нес в правой руке. Помочь себе левой он никак не мог, поскольку она была занята электрическим чайником.
        Лера, Глеб и Таня завороженно смотрели на то, как Макс жонглирует абрикосами и вазой с прочими фруктами. Он так ловко управлялся, что ни одному из них просто в голову не пришло прийти ему на помощь.
        Наконец ценой героических усилий абрикосы были остановлены, ваза водружена на стол, а Макс получил возможность продолжить, вернее, начать свою речь сначала.
        -- Лерочка, ты из любой квартиры способна сделать нечто особенное.
        -- Я тоже так думаю, -- подхватил Глеб, -- и готов взять вас хоть завтра.
        -- Что? -- машинально переспросила Лера, совершенно не вникнув в смысл его слов.
        -- Я предлагаю вам, Лера, работу, -- повторил Глеб. -- В последнее время все больше желающих иметь зимний сад, увитую плющом террасу, балкон, утопающий в геранях, и прочие поросшие зеленью интерьеры.
        -- Но ведь я не дизайнер, не флорист, не ландшафтный архитектор, -- отмахнулась Лера. Отнестись к данному предложению всерьез ей и в голову не пришло.
        -- Вы лучше, поскольку талантливы и неповторимы.
        -- Знаете, Глеб, более неожиданного предложения я в жизни не получала. -- Улыбнувшись, она поставила перед ним тарелочку с тортом.
        -- Спасибо.
        -- Вам тоже спасибо. Комплименты весьма способствуют поддержанию нормального жизненного тонуса. Если вы вдруг не в курсе, я преподаю английский и немецкий. Еще я перевожу, а в настоящее время вообще сижу дома с Анютой.
        -- Я в курсе. Думаю, мы сможем заключить договор, приемлемый для обеих сторон. Давайте, Лера, договоримся так: у Тани есть и мой телефон, и ваш. Если дозреете, звоните. Как только у меня появится для вас работа, я сам обязательно свяжусь с вами. Чем черт не шутит, может, мне удастся вас уговорить. А сейчас почему бы нам все-таки не выпить за именинницу?
        -- Правильно! -- подхватила Таня, давая Лере возможность переварить услышанное. -- И расскажите, Бога ради, почему Борис Федорович решил подарить такому маленькому ребенку такое большое знамя.
        -- А отец тут ни при чем, -- развеселился Макс и запечатлел на устах жены поцелуй. -- Это все... слушайте, а где шампанское?
        -- В холодильнике. Неужели Виктор Анатольевич? -- изумилась Таня. Даже обладая очень живым воображением, она ни за что не могла представить себе Лериного отчима в качестве дарителя зенитовского знамени.
        -- Ты что, правда можешь себе такое представить? -- удивилась Лера.
        Таня энергично замотала головой:
        -- Не могу, хотя честно пыталась.
        -- И не пытайся. Нет, это мой папенька вдруг объявился. Рождение внучки год назад его не заинтересовало, а тут, представляешь, звонит вчера: "Что подарить Анечке?" Я была так ошарашена, что взяла и брякнула: "Подари зенитовское знамя".
        -- Вот он и подарил, -- ухмыльнулся Макс, разливая по бокалам шампанское. -- Вместе с шикарным велосипедом, который Анютке, правда, еще великоват, но она на нем с удовольствием посидела.
        -- Погоди, что-то я не поняла...
        -- Потом поймешь, -- перебил Таню Глеб. -- А сейчас предлагаю тост за Анюту. За очаровательную юную болельщицу! -- торжественно провозгласил он, а все остальные его поддержали мелодичным перезвоном бокалов из тонкого стекла.
        -- Брют -- это замечательно! -- Таня отпила немного шампанского и потребовала: -- Все-таки объясните мне, ради Бога! Лерочка, откуда у тебя вообще взялась эта дикая идея насчет знамени?
        -- Все началось с того, что ребенок потребовал себе зенитовский шарфик, как у папы и у дедушки, -- опять ухмыльнулся Макс.
        Таня взглянула на него с неподдельным интересом:
        -- Господи! Неужели вы с Борисом Федоровичем, устраиваясь перед телевизором смотреть матч, надеваете шарфики, как тот мужик из рекламы?
        -- Ты имеешь в виду ту, где "одна блузка черная в белый горох, а другая белая в черный"?! -- оживилась Лера. -- Обожаю эту рекламу. "Дорогая, футбол же!" С какой интонацией он это говорит, с каким чувством! -- Ее глаза заискрились лукавством. -- Я бы сказала, о-очень жизненно*./*Тем, кто далек от футбола, вероятно, требуется пояснение. С животрепещущим вопросом о том, какую выбрать блузку, ОНА приходит в тот момент, когда все ЕГО внимание сконцентрировано на экране телевизора, ОН уже в предвкушении, вот-вот начнется игра любимой команды, а тут.../
        Глеб хмыкнул.
        -- Прочувствовал в жизни, потому и жизненно.
        -- Наверняка, -- поддержал его Макс, возвращая Лере лукавый взгляд. -- Нет, Танечка, шарфы мы с отцом берем только на стадион. И надо же было такому случиться, что Анюта углядела нас по телевизору.
        -- Их раза три давали крупным планом. Такой восторг был, когда она увидела, как они в едином порыве со всем стадионом, растянув в руках шарфы, ревели: "Вперед "Зенит", вперед за Питер!" -- и что-то еще в том же духе.
        -- И ребенок, желая быть сопричастным, тоже потребовал себе шарф? -- хихикнула Таня. -- Не знала, что она у вас смотрит футбол вместо мультиков.
        -- На даче у нас, видишь ли, всего один телевизор, выходные папа и дедушка чаще всего проводят на даче, а играют обычно как раз по выходным. Вот она и пристрастилась. Каждый забитый мяч папа и дедушка сопровождают громким воплем "Го-о-ол!", и ребенок в полнейшем восторге вопит вместе с ними "Го-о-о!". Некоторые буквы нам пока не даются, -- пояснила Лера. -- Например, "Зенит" Анютка называет "Синитом", впрочем, это вполне согласуется с цветом формы. Короче говоря, когда бабушка Майя уяснила суть проблемы, она пообещала подарить внучке шарфик на день рождения. А поскольку таких маленьких шарфиков не продают, она сшила вместе несколько флажков. Специально для этого ездила в город.
        -- Как только об этом узнала бабушка Жанна, -- подхватил Макс, -- она решила сшить для Анютки из флажков юбочку в складочку. Далее у бабушек возникали все новые идеи, приведшие к настоящей гонке изготовления детских вещей с зенитовской символикой.
        -- А дедушка, который, естественно, не мог остаться в стороне, купил в подарок любимой внучке футбольный мяч, сплошь покрытый зенитовскими логотипами, и большой рогатый цилиндр с говорящим названием crazy*./*Сумасшедший, помешанный на чем-либо (англ.)/
        -- Неудивительно, что после этого у тебя самой крыша поехала, -- вставила Таня. -- Похоже, только знамени для полного счастья, то бишь для полного комплекта, вам и не хватало. Раз уж большой рогатый цилиндр... Видела я такие, Анютку, наверное, в него можно целиком засунуть.
        -- А потом вытаскивать ее оттуда за уши, как кролика, -- рассмеялась Лера.
        -- А мячом вы в самом деле собираетесь играть в футбол?
        -- Конечно! -- подтвердил Макс. -- Дедушка уже обещал постоять на воротах.
        -- Знаешь, -- повернулась к нему Таня, -- я себе представляла твоего отца совершенно иначе.
        -- Его все представляют себе иначе, особенно студенты.
        -- Коллеги тоже, -- заметила Лера. -- О его невозмутимости в нашем вузе ходят легенды. Я, например, проработала около семи лет, прежде чем впервые увидела удивленного Бориса Федоровича. Удивление выражалось в том, что одна его бровь чуть заметно дернулась вверх, -- уточнила она.
        -- И ты запомнила этот знаменательный день на всю жизнь, -- насмешливо резюмировала Таня.
        -- Просто этот день ознаменовался еще одним выдающимся событием, -- усмехнувшись, она покосилась на мужа, -- Макс только что сделал мне предложение...
        -- Ты только что приняла мое предложение, потому что предложения я тебе делал несчетное число раз, -- с деланным возмущением уточнил Макс.
        -- Ты меня просто вынудил! -- В Лериных глазах мелькнули молнии -- отголоски той давней грозы. -- Устроил настоящее шоу!
        -- Должен же я был что-то сделать! -- Притянув жену к себе, он чмокнул ее в кончик носа и улыбнулся. Его бесподобная улыбка, как и всегда, легко усмирила все Лерины молнии. -- Иначе мы препирались бы вплоть до Анюткиного рождения.
        -- Вот и заканчивайте препираться, -- вклинилась Таня, -- лучше расскажите, что так удивило Бориса Федоровича. Твое, Макс, предложение или твое, Лера, согласие?
        -- Нет, тут он бровью не повел. Его удивили студенты. Дело в том, что когда я зашел к Лере в аудиторию...
        -- Когда ты вломился ко мне на занятие...
        -- Ничего подобного, дорогая, звонок уже прозвенел!
        -- Но студенты еще не разошлись!
        -- Макс! -- потрясенно воскликнула Таня. -- Неужели ты при студентах делал ей предложение?
        -- До этого, слава Богу, не дошло, -- фыркнула Лера.
        -- Нет, -- в один голос с ней возразил Макс. -- Там, в аудитории, на стене красовалась мишень, в центр круга которой было помещено изображение моего родителя. Портретное сходство особо не просматривалось, но под рисунком имелась подпись: "Борис Годунов".
        -- Борис Годунов? -- переспросил Глеб.
        -- Моего отца зовут Борис Федорович Годунов, -- ухмыляясь, пояснил Макс. -- Так вот, по всему полу вблизи мишени были раскиданы монетки.
        -- Когда я пришла на занятие, мальчики как раз упражнялись в меткости, -- вставила Лера. -- Картина к приходу Макса оставалась весьма красноречивой, и, естественно, он догадался, что там произошло.
        -- Мне сразу же вспомнился обычай кидать монетки в фонтан или в море, чтобы вернуться, -- подтвердил Макс. -- Об этом я и рассказал отцу, когда чуть позже мы с Лерой встретили его на лестнице. Сначала я, само собой, сообщил ему потрясающую новость о том, что мы собираемся пожениться.
        -- Неужели потрясающая новость потрясла его меньше, чем история с мишенью? -- недоверчиво спросила Таня. -- Я правильно поняла, что его бровь дергалась вверх именно по этому поводу?
        -- Правильно. Впоследствии мы с Максом пришли к выводу, что просто новость оказалась для Бориса Федоровича не такой уж потрясающей.
        -- А что касается мишени, то он вовсе не был потрясен. Видишь ли, Танечка, свои настенные изображения мой батюшка имеет возможность лицезреть ежедневно, поскольку денег на ремонт в институте из года в год не находится. Его заинтересовала идея кидать монетки, чтобы вернуться. Покосившись на ошивавшихся в сторонке ребят, кстати, тех самых, он громогласно вопросил: "К чему такие сложности? Знания большинства студентов сами по себе являются залогом того, что они ко мне еще вернутся. И не раз".
        -- Вообще-то, насколько я помню своих собственных преподавателей, -- заметил Глеб, -- их зловещие пророчества по большей части носят профилактический характер. Я не прав? -- обратился он к Лере.
        -- По большей части. Однако грозный Борис Годунов действительно спуску не дает. Макс может подтвердить, он у него учился.
        -- Серьезно? -- ухмыльнулся Захаров. -- Вот уж сомнительное удовольствие -- учиться у родителей!
        Его жизнерадостное замечание не понравилось ни Тане, ни Лере.
        -- Весьма, -- согласился Макс. -- Хотя и к этому можно привыкнуть, спроси хотя бы у...
        -- Ой! -- Лера вскочила со стула, чувствуя, как по ней стекают потоки кофе. Решение в пользу собственных темно-синих брюк было принято мгновенно, их все-таки проще отстирать, чем голубые джинсы Макса. Слава Богу, кофе успел уже остыть, поэтому обошлось без ожогов.
        -- Черт! -- Макс тоже вскочил, лицо его выражало искреннее недоумение. -- Неужели это я тебя толкнул?
        -- Нет, я сама виновата. Слушай, дай полотенце, я просто-таки истекаю кофе.
        -- Держи! -- Преисполненная благодарности к самоотверженной подруге, Таня уже протягивала ей полотенце.
        -- Спасибо, Танечка! -- Лера стала усердно промокать брюки, но без особого успеха. -- Ощущение такое, будто на меня вылилось содержимое целого ведра, а не маленькой кофейной чашечки. Нет, это лучше снять в ванной. Макс, ты не принесешь мне что-нибудь переодеться?
        -- Конечно! -- Он тут же сорвался с места, а Лера вышла следом, оставляя за собой на полу кофейные потеки.
        -- Глеб! -- Таня в упор посмотрела на Захарова. -- Так ты всерьез предлагал Лере работу или просто флиртовал с ней?
        -- Помилуй Бог! Флиртовать с женщиной, по уши влюбленной в своего мужа? Да еще на глазах у этого самого мужа, который тоже по уши влюблен в свою жену? Эти двое обменялись таким количеством влюбленных взглядов, которое вообще переходит всяческие пределы! Ты за кого меня принимаешь, Тань?
        -- За прирожденного дьявола-искусителя, -- выпалила она.
        -- Высокая оценка, -- усмехнулся Захаров, и усмешка, искривившая его губы, была точь-в-точь как у мраморного Мефистофеля.
        Он смотрел на нее, она на него, а потом вдруг, как в том сне, только на сей раз это был вовсе не сон, Таня очутилась в его объятиях. Ее руки сами собой обвились вокруг его шеи, его руки она почувствовала на своей талии, а губы его неумолимо приближались к ее губам...
        -- А если бы не на глазах у по уши влюбленного мужа?
        -- Что ж, невинный флирт может позволить себе даже влюбленная в мужа женщина, -- пробормотал дьявол-искуситель, прежде чем овладеть Таниными губами.
        Тем временем Макс принес Лере джинсы.
        -- Дверь закрой, пожалуйста, -- велела она, втаскивая мужа в ванную. -- Так вот, Глеб не знает, что Николай Николаевич, у которого он, между прочим, тоже учился, Танин отец. По крайней мере еще две недели назад не знал, -- скороговоркой выдала Лера, затем, переведя дух, добавила: -- Честно говоря, мне бы не хотелось отягощать свою совесть просветительской деятельностью. Пусть сами разбираются.
        -- Выходит, ты сделала это специально. -- Макс выразительно посмотрел на лежащие в тазике брюки, затем перевел смеющийся взгляд на жену. -- Какое, однако, самопожертвование! Вылить кофе на себя, когда рядом сидит муж!
        Застегнув молнию на джинсах, Лера отвернулась к зеркалу.
        -- Если честно, дорогой, -- сказала она отражению Макса, -- у меня была довольно веская причина для такого самопожертвования: от светло-голубого хлопка кофе отстирать гораздо труднее, нежели от темно-синего синтетического шелка.
        -- Ну вот, а я-то уж размечтался! -- разочарованно протянул Макс и, подойдя к Лере вплотную, сомкнул руки у нее на талии.
        Она прижалась спиной к его груди.
        -- О чем это? -- В ее голосе отчетливо были слышны игривые нотки, а зеркало отразило ее откровенно томный взгляд.
        Уже в следующее мгновение Макс рывком развернул Леру к себе лицом. Она, конечно, была очень высокой, но он был намного выше, поэтому ей пришлось задрать голову, и теперь Лера отчетливо видела золотистые крапинки в зелени его глаз, его длинные загнутые ресницы, все-все его веснушки и медленно приближающиеся губы...
        -- Между прочим, у нас гости, -- успела она шепнуть.
        -- Надеюсь, они способны ненадолго занять друг друга, -- внезапно охрипшим голосом пробормотал Макс, и его губы коснулись ее губ.
        За первым поцелуем последовал второй, третий...
        -- А знаешь... еще две недели назад... наша Танечка... категорически открещивалась... от каких бы то ни было отношений... с Глебом, -- между поцелуями сообщила мужу Лера.
        Брови Макса скептически взметнулись вверх.
        -- Да? -- Больше он ничего не сказал, зато его губы на сей раз надолго завладели ее губами.
        34
        Таня никак не могла понять, отчего проснулась. Это точно был не будильник. Его препротивный звон не способен выдержать никто, а Глеб вон спит как ни в чем не бывало. Хотя, имея такую сигнализацию, любые другие звуковые сигналы можно перенести безмятежно.
        Привстав, Таня взглянула на будильник и убедилась в том, что еще слишком рано и он никак не мог звонить. Так что же это было? Ее несколько сумбурные со сна размышления прервала какая-то возня, которая доносилась, кажется, из коридора. И тут до нее дошло. Конечно же! Ее разбудил звук захлопнувшейся двери! А поскольку никакой уважающий себя вор или грабитель дверью хлопать не станет, значит, приехал отец. Может быть, даже вместе с мамой.
        Быстро выбравшись из постели -- благо Глеб откатился во сне на другой край кровати, -- Таня накинула халатик и выскользнула из комнаты.
        Это в самом деле был отец. Он сидел на корточках около обувной полки и явно что-то искал. Услышав звук шагов, Николай Николаевич обернулся.
        -- Привет! Все-таки я тебя разбудил, -- сказал он с досадой. -- Слушай, Стаська, ты, случайно, не знаешь, где мои тапочки?
        -- Привет, пап. Случайно знаю: они у меня в комнате.
        -- Так, -- с еще большей досадой сказал Николай Николаевич и, поднявшись во весь рост, добавил: -- Черт!
        Таня стояла перед ним, засунув руки в карманы. Она чувствовала себя по-идиотски. Что-то, однако, следовало сказать.
        -- Пап... -- Таня умолкла, подыскивая подходящие слова.
        Николай Николаевич тут же пришел ей на помощь.
        -- Стася, это мой прокол. -- Он обнял дочку за плечи и поцеловал в висок. -- Понимаешь, вечером я тебе звонил и домой, и на мобильный, ты не отвечала, вот я и решил, что твоя жизнь опять протекает вдали от твоих телефонов.
        Очень тактичная формулировка! Однако слово "опять" не вызывает сомнений в том, что родители уже обратили внимание на то, что ее жизнь явно вышла из привычного русла. Ну что ж, все тайное, как правило, становится явным, философски подумала Таня, а вслух сказала:
        -- Вчера Анютке Годуновой исполнился год, ну мы и...
        -- Черт! Надо было на всякий случай позвонить утром! В конце концов, это, по существу, твоя квартира, а ты взрослая женщина и имеешь полное право на свою личную жизнь. А я, между прочим, не ханжа, -- в заключение добавил отец.
        Таня слабо улыбнулась:
        -- Спасибо, папочка, за понимание, -- и тоже чмокнула его в щеку.
        -- Ну так что: завтрак на троих? -- бодро вопросил Николай Николаевич.
        Она отрицательно качнула головой:
        -- Боюсь, это не самая удачная идея. Папочка, дай мне, пожалуйста, десять минут.
        -- Ладно, пойду поставлю чайник.
        Когда она вернулась в свою комнату, Глеб натягивал джинсы. Закрыв за собой дверь, Таня привалилась к ней спиной.
        -- Приехал отец, -- сообщила она в ответ на его невысказанный вопрос. -- Сожалеет, что предварительно не позвонил. Ситуация, конечно, несколько неловкая, однако он не ханжа, как он сам только что заявил, и признает за мной право на личную жизнь. Тем не менее у тебя, Глеб, нет никакой необходимости с ним знакомиться, то есть встречаться, потому что на самом деле...
        -- Тань, -- попытался вклиниться в ее монолог Захаров, -- по-моему...
        -- ...ты с ним знаком, -- не слушая его, договорила Таня.
        На лице Глеба отразилось удивление, а взгляд его непроизвольно метнулся к висевшей на стене фотографии. Со слов Тани он знал, что снимок был сделан во время своеобразного свадебного путешествия ее родителей, которые в молодости очень увлекались альпинизмом. И хотя почетное место на фото занимал горный водопад, при желании можно было разглядеть лица людей и даже уловить определенное сходство отца с дочерью.
        Взгляд Захарова лишь скользнул по уже знакомому снимку и снова вернулся к Тане.
        -- Я не знаю его, -- твердо сказал Глеб. -- И фамилия Амельченко мне тоже ни о чем не говорит. То есть не говорила, -- поправился он, -- в общем, ты поняла.
        -- Он погиб. -- Кивком Таня указала на старую фотографию. -- Примерно через полтора года. А снимал их мой будущий отчим. Его ты, Глеб, знаешь. Ладно, минут десять у тебя определенно есть. Позже я тебе позвоню, а сейчас... думаю, так всем будет проще, -- добавила она бесцветным голосом.
        Выслушав ее, Захаров вдруг предложил:
        -- Знаешь что, Тань? Давай поженимся.
        -- О Господи, Глеб, мой отец не только не ханжа, револьвера тридцать восьмого калибра у него нет и охотничьего карабина тоже нет. Так что расслабься.
        -- То есть замуж за меня ты выходить не хочешь? -- уточнил он.
        -- Глеб, я не только в своем уме, но еще и в трезвой памяти, -- насмешливо сказала Таня. -- Ладно, не бери в голову. Я тебе позвоню.
        На недвусмысленное замечание о своем уме и трезвой памяти Захаров ничего не ответил, но в его серых глазах вспыхнул мрачный огонь, а его чувственные губы искривила мефистофельская улыбка. Точь-в-точь как в том самом сне.
        Таня лишь секунду помедлила, однако дожидаться, пока он испепелит ее взглядом, не стала и вышла, прикрыв за собой дверь. Кухонную дверь она закрыла плотно, как бы давая понять и Глебу, и отцу, что их знакомство в ее планы не входит.
        Завидев дочь, Николай Николаевич нарочито бодро отрапортовал:
        -- Кофе сейчас уже будет готов. Правда, к завтраку у тебя ничего более подходящего, чем соленые крекеры и мед, нет. Но! -- Он поднял указательный палец вверх. -- Я предусмотрительно купил по дороге свежий французский батон. А еще привез тебе, Стаська, бабушкиного творога. Она его только вчера вечером сделала и очень обрадовалась, когда узнала, что я сегодня еду в город.
        -- Спасибо, я ей обязательно позвоню! -- воскликнула Таня с явно преувеличенным энтузиазмом.
        -- Обязательно позвони! -- поддержал ее Николай Николаевич. -- Пусть порадуется, что ты попробуешь ее творожок, пока он не потерял еще первой свежести.
        Итак, бабушка тоже в курсе, с тем же философским спокойствием подумала Таня. Она напряженно прислушивалась в ожидании, когда же наконец хлопнет входная дверь. На кухонную она почти не смотрела, а потому лишь в последний момент заметила смутный силуэт по ту сторону витражного стекла.
        Бесшумно повернулась ручка, петли даже не скрипнули, и вот на пороге кухни во всей своей мрачной красе появился Захаров. Выражение лица у него было таким же, как и тогда, когда Таня его покинула, оставив полуодетого посреди своей комнаты.
        Надо отдать должное мужчинам, их замешательство не затянулось. Обретя дар речи, оба разразились дружескими приветствиями, а Таня, наблюдая крепкое мужское рукопожатие, почувствовала себя лишней. В этот самый момент Николай Николаевич обратил на нее свой укоризненный взор:
        -- Стаська, ты же мне говорила...
        -- Я тебе, пап, говорила чистую и неприкрытую правду! -- вспыхнула Таня. -- Видишь ли, у Глеба интересы весьма разносторонние, и в тот период времени они были направлены совсем в другую сторону.
        -- Зато к настоящему временному периоду я успел выяснить, что в этой стороне намного интереснее, -- парировал Захаров. -- И столько всего непознанного!
        -- Полагаю, я должна быть польщена, -- фыркнула Таня. -- Кстати, что там у нас с кофе?
        -- М-м?.. -- Николай Николаевич, увлеченно следивший за их перепалкой, не сразу среагировал на ее вопрос: -- Ах, кофе?! Готов. Осталось поставить на стол прибор еще на одну персону. Да, сахар забыл и... слушай, Стаська, а масло у тебя есть?
        Все разом засуетились и, мешая друг другу, кое-как закончили сервировку незатейливого завтрака на троих. Последний всплеск лихорадочного оживления произошел, когда Николай Николаевич попросил Таню достать все-таки соленые крекеры, которые он сначала забраковал. Наконец они расселись, и за столом повисла неловкая пауза.
        Впрочем, мужчины отнюдь не потеряли свой аппетит, поэтому могли под вполне благовидным предлогом взять тайм-аут. А вот у Тани кусок в горло не лез, и она лишь вяло ковыряла политый медом творог.
        -- У самого Льюиса Кэрролла я этого не припомню, -- сказала она в пространство, -- но на твоей, Глеб, любимой пластинке, Алиса, барахтаясь вместе с мышью в слезном море, отмечала, что настоящие англичане, когда попадают в глупое положение, делают вид, что они никуда не попали, а ведут светскую беседу. Мы, конечно, не англичане, но тоже попали в глупое положение.
        -- Предлагаешь говорить о погоде? -- насмешливо поинтересовался Захаров. -- Начинаю. Солнышко опять светит, на смену циклону, по всей видимости, пришел антициклон, а области низкого и высокого давления...
        -- Еще ты мог бы рассказать о вашем новом проекте в Петергофе, -- с издевкой подсказала Таня. Предложенный ею же светский тон что-то ей не давался. -- А ты, папочка, мог бы поведать о симпозиуме в Париже.
        -- Ну конечно! -- с неподдельным энтузиазмом подхватил Глеб. -- В Париже вы были на симпозиуме! По современной архитектуре?!
        -- Кое-что там было весьма и весьма интересным! -- Николай Николаевич проявил тот же непростительный энтузиазм, который просто не мог сейчас не раздражать Таню.
        Но тут уж ничего нельзя было поделать. Рассуждать о тенденциях в современной архитектуре и отец, и Захаров могли до бесконечности. А уж до конца завтрака животрепещущих вопросов им точно должно было хватить. Даже если бы их трапеза состояла из того количества блюд, какое предполагает традиционный английский завтрак. Сами англичане, правда, утверждают, что яичница с беконом, овсянка, тосты и прочие блюда из списка, приведенного в любом отечественном учебнике английского языка, остались в прошлом. Теперь, подобно жителям континента они едят по утрам значительно меньше.
        Рассуждать о современной архитектуре желания у Тани не было, но отец и Глеб были так поглощены разговором, что не заметили ее демонстративного молчания. Она же давилась своим творогом и злилась. Хотя, казалось бы, чего ей было злиться?
        Все складывалось наилучшим образом: все теперь все знают, не надо больше ни врать, ни о чем-то умалчивать. Захаров от того, что она морочила ему голову, не пришел в состояние праведного негодования, кажется, даже не очень обиделся. Его почему-то не смутила перспектива усложнить свою жизнь, и он не захотел с ней расстаться. Напротив, предложил выйти за него замуж. Не говоря при этом ни слова о любви.
        Так почему же Глеб сделал ей предложение? Сейчас многие открыто живут вместе, не помышляя о женитьбе. Порой даже рождение ребенка не становится достаточно веским аргументом для официального вступления в брак. Кстати, Захаров, делая свое предложение, еще не знал, кто ее отец. А если бы уже знал? Нет, едва ли это изменило бы что-то. К тому же она его великодушно отпустила. Наверное, все дело в ее великодушии, болезненно задевшем его мужское самолюбие. Когда она предложение Глеба отвергла... нет, попросту отмахнулась от него... да, теперь его мужское самолюбие уязвлено окончательно. Теперь он будет настаивать на том, чтобы им пожениться, тем сильнее, чем решительнее она будет отказываться. А хватит ли ей решимости, чтобы решительно отказываться? Ведь она, черт все побери, влюбилась-таки в своего дьявола-искусителя по уши. Как последняя идиотка! Только вот он ее не любит! И если она даст слабину, то вскоре сойдет с ума от неразделенной любви и от того, что будет постоянно подозревать Захарова в неверности. А когда однажды эти подозрения, без сомнения, подтвердятся, ее сердце, выражаясь книжным языком,
будет окончательно разбито. Может, не стоит решительно отказываться, и тогда он сам даст слабину и откажется от своих матримониальных завихрений? А если не откажется? Тогда она сможет еще порассуждать, но лучше уж сразу начать с того, что будет, если слабину даст она.
        Таня со звоном поставила чашку на блюдце, чем привела в замешательство всех присутствующих, включая себя. Глеб и отец смотрели на нее весьма озадаченно.
        -- Так, -- сказала она, чувствуя, что должна что-нибудь сказать. -- Если вы обратите свои взоры на часы, -- мужчины послушно воззрились в указанном направлении, -- то заметите, что следует поторопиться, -- изрекла Таня и тоже взглянула на часы. Они утверждали совершенно обратное: времени оставалось еще целый вагон.
        -- Пожалуй, -- к ее удивлению, согласился Глеб. -- Тебе ведь еще придется подбросить меня на работу. Так что беги одевайся.
        -- Давай, Стаська, иди, -- поддержал его Николай Николаевич. -- Мы все уберем.
        Мужчины тут же вернулись к проблемам современной архитектуры, а Таня опять почувствовала себя лишней.
        35
        -- Так куда я все-таки должна тебя подбросить, -- с сарказмом вопросила Таня, устраиваясь на пассажирском месте, -- на работу или домой?
        -- На работу. -- Захаров включил зажигание.
        Таня покосилась на темную щетину, покрывшую за ночь его щеки и подбородок.
        -- Ах да, я и забыла, что у тебя собственный кабинет в собственной фирме. -- По мере того, как она заводилась, сарказм ее крепчал. -- Надо полагать, там есть и бритва, и свежая рубашка найдется. В крайнем случае можно секретаршу сгонять в магазин.
        -- Бритва точно есть, и даже душевая кабина имеется. Правда, она у нас одна на всех, с объекта ведь приезжаешь порой в таком виде... Вот если б я действительно приехал с объекта грязный и потный, да еще перед самой встречей с заказчиком, я бы, конечно, попросил секретаря сходить или отправить кого-нибудь за рубашкой. Но сгонять в магазин мою чопорную Светлану Геннадьевну, явившись на работу явно не из своей постели... -- Захаров рассмеялся весело и искренне. Видимо, ситуация представлялась ему совершенно невероятной. -- Нет, Тань, это невозможно! Тогда она меня покинет и уйдет к Линденбауму. Когда пару лет назад я нашел ее, Витька обзавидовался. Да он только и ждет момента, чтобы переманить ее!
        -- И что же это за сокровище такое? -- искренне заинтересовалась Таня.
        -- Вот именно! Истинное сокровище! Более подходящего слова не подобрать. Настоящий клад!
        То, что Глеб назвал свою Светлану Геннадьевну чопорной, говорило скорее в пользу секретарши, то есть в его пользу, но все-таки не задать следующего вопроса Таня не могла.
        -- Вот как? -- Она постаралась придать своему тону оттенок праздного любопытства. -- А сколько же лет этому совершенству?
        Ее уловка, однако, была шита белыми нитками и ничуть его в заблуждение не ввела.
        -- Для хорошего секретаря ни возраст, ни внешность особого значения не имеют, -- ухмыльнулся Захаров. -- Хотя, что касается Светланы Геннадьевны, то она, во-первых, весьма хороша собой и, во-вторых, имеет очень высокую квалификацию. Для этого, как ты понимаешь, требуется некоторый опыт.
        Таня только зубами скрипнула. Она уже догадалась, что Глеб просто ее дразнит, а Светлана Геннадьевна, вероятно, очень деловая и при этом хорошо сохранившаяся старая дева со стажем.
        К сожалению, уже в следующее мгновение Захаров в пух и прах развеял эту успокаивающую душу картину.
        -- Ладно уж, не буду тебя, Таня, томить, -- сказал он. -- Моей Светлане Геннадьевне тридцать шесть, но выглядит она заметно моложе. Потрясающая женщина! Я, конечно, замечательный начальник, всегда войду в положение и все такое...
        -- В общем, начальник с человеческим лицом, -- приправив сарказм ядом, подсказала Таня.
        -- Вот-вот, -- расплылся в широкой улыбке Глеб. -- Тем не менее режим работы у нас довольно жесткий, а у нее муж, двое детей с полным набором музыкальных школ, бассейнов, чего-то еще. Ах да, и собака. Когда она только все успевает?
        Его провокационно-риторический вопрос Таня проигнорировала и, отвернувшись, молча уставилась в окно. Всем своим видом она давала понять, что по собственной инициативе и рта больше не раскроет.
        -- Ладно, Тань, не заводись, -- примирительно сказал Глеб. -- В принципе и побриться, и сменить рубашку было бы не вредно, и если бы у меня было время, я бы так и сделал. Но в офис я забегу буквально на минутку, а потом сразу же поеду в Сестрорецк. Там мне сегодня чистая рубашка точно не понадобится, а моя щетина никого не шокирует. Ну вот, Танечка, теперь, когда я удовлетворил твое любопытство, может, и ты мое удовлетворишь? Почему ты не сказала мне, что Николай Николаевич Головин, имя которого неоднократно мелькало в наших разговорах, и есть твой отец?
        -- Поскольку сам ты этого не знал, так было проще.
        -- Поначалу, возможно. Подозреваю, ты здорово повеселилась, когда я рассказывал тебе о Витькиной встрече с Головиным. -- Захаров и сам весело рассмеялся, его настроение вообще явно улучшилось, от давешней сумрачности не осталось и следа. -- Но потом тебе приходилось все время быть начеку, чтобы не проговориться. Ты ведь, Тань, не лгунья по натуре, поэтому ты вынуждена была все время изворачиваться, чтобы не говорить правды, но и не врать. По-моему, это отнюдь не проще, а как раз наоборот, очень хлопотно.
        Да, в логике ему не откажешь. Как он все разложил по полочкам! Таня досадливо поморщилась.
        -- Я вовсе не то имела в виду! Разве ты, Глеб, не предпочитаешь простые и незатейливые отношения? Взять хотя бы Ирочку...
        -- Ах, вот оно что! -- Теперь уж и голос Захарова источал сарказм. -- Иными словами, узнай я про Николая Николаевича, наши с тобой отношения мне тут же показались бы недостаточно простыми. Слушай, Тань, а вдруг я любитель экстрима? А еще я мог возжелать жениться на тебе, естественно, по расчету.
        -- Кокетничаешь, Глеб? -- усмехнулась Таня. -- Учитывая столь стремительный взлет твоей блестящей карьеры, какой может быть у тебя расчет в женитьбе на мне? Мой отец всего лишь скромный профессор, а вовсе не олигарх, не депутат, не... ну, словом, на ком там еще женятся по расчету? В смысле, на чьих дочерях?
        -- Рад, что ты, Танечка, это понимаешь.
        Следующего вопроса она задавать не собиралась, но он сам как-то вырвался.
        -- Тогда почему же ты возжелал на мне жениться?
        -- Потому что я люблю тебя.
        Вот так, просто и без затей. Ей очень хотелось верить его словам, но поддаваться искушению Таня не собиралась, а потому постаралась побыстрее стряхнуть с себя наваждение.
        -- И часто ты, Глеб, влюбляешься? -- спросила она первое, что пришло в голову, но тут же пожалела, что в ее голову не пришло что-нибудь другое. Даже если вовсе не думать, можно было спросить что-нибудь хоть чуть-чуть поумнее.
        Захаров по достоинству оценил нелепость Таниного вопроса и, подавив смешок, принялся за обстоятельные объяснения:
        -- Признаюсь честно, Таня, до третьего курса я влюблялся довольно часто. Однако по мере взросления все реже и реже. А за последние лет десять я вообще влюбился впервые. Если и дальше сохранится та же тенденция, то, боюсь, в этой жизни следующего раза у меня уже не будет, поэтому, -- остановив машину, он повернулся к Тане, -- я и прошу тебя: выходи за меня замуж!
        Все ее существо кричало: "да!", здравый смысл настаивал на "нет", а язык не поворачивался произнести ни то, ни другое.
        -- Ну что ж, твое молчание еще не знак согласия, однако некоторый прогресс налицо, -- жизнерадостно прокомментировал Глеб. Поцеловав ее на прощание, он вылез из машины и, прежде чем захлопнуть дверцу, пообещал: -- Вечером, как только вернусь, я тебе позвоню. Счастливо.
        -- Счастливо. Удачи тебе. -- Таня проводила его взглядом до самой подворотни, а потом все-таки перебралась на свое законное водительское место и включила зажигание.
        36
        Весь день Таню неотступно преследовали мысли о Глебе. Уходя с работы около четырех, она думала о том, как хорошо, что удалось уйти пораньше. Зато на подъезде к дому ее мысли приняли прямо противоположное направление: она никак не могла взять в толк, зачем притащилась домой в такую рань и чем ей теперь занять себя до приезда Глеба. На работе была хотя бы работа.
        Во дворе она встретила Леру, вернее, это ее встретила Агата и привела к своей хозяйке. Подруга лишь взглянула на Таню и решительно скомандовала:
        -- Ну, вот что, пойдем-ка выпьем кофейку, и ты поведаешь мне, что с тобой стряслось. Пожалуй, немного коньяка к кофе тебе тоже не повредит.
        Оставив малышку в комнате под присмотром Агаты, женщины принесли из кухни кофеварку, остатки торта, коньяк, а также сок и печенье для Анюты. Впрочем, ребенок оказался не настолько глуп, чтобы есть сухое печенье, когда на столе стоял торт со взбитыми сливками. Печенье, таким образом, досталось Агате, чем та была чрезвычайно довольна.
        Наконец все расселись, и Лерино лицо осветилось благожелательной улыбкой экзаменатора, призванной успокоить экзаменуемого.
        -- Ну, начинай, -- попросила она точь-в-точь как на экзамене.
        -- Да! -- поддакнула Анюта.
        И Таня послушно начала. То смеясь, то вздыхая, она пересказывала подруге события этого утра.
        Анюта тем временем, покончив с тортом, захотела посмотреть мультики, и Лера поставила ей кассету. За стол она вернулась как раз к завершающему Таниному вздоху.
        -- Ты любишь Глеба, так ведь? -- Это было скорее утверждением, нежели вопросом.
        -- Ну, люблю, -- уныло согласилась Таня. -- И что с того? Выходить за него замуж я все равно не собираюсь.
        -- Но почему? Он тебя, по-моему, тоже любит, статистика последних десяти лет должна тебя обнадеживать, я уж не говорю о радужных перспективах на всю оставшуюся жизнь. А то, что он до третьего курса влюблялся направо и налево, так вы тогда и знакомы-то не были.
        -- Тут ты права, я познакомилась с Захаровым... в смысле увидела его впервые, когда он учился на шестом. В принципе я готова поверить, что тогда он уже меньше влюблялся, но лично я его встречала исключительно в обществе девиц.
        -- Брось, Тань, сколько раз в институте я видела Макса в окружении девочек, а ведь он действительно был влюблен в меня с первого курса. Нет, я отнюдь не призываю тебя очертя голову кидаться замуж за Глеба, я вовсе не сторонница скоропалительных браков. Во всяком случае, после своего первого неудачного опыта, -- уточнила Лера, -- я только хотела бы понять, почему твое "нет" столь категорично.
        -- Потому что не хочу каждый раз, когда он задерживается, гадать, то ли он задержался на работе, то ли в постели у очередной Ирочки. Слушай, Лерка, а почему ты решила, что он меня действительно любит?
        -- Почему решила? -- рассеянно переспросила Лера. -- Но это же совершенно очевидно, а про какую Ирочку ты говоришь?
        -- Про Ирочку... -- Таня смешалась и чуть не застонала от досады на себя.
        Ее несчастный вид внезапно инициировал у Леры бурный мыслительный процесс. Сколь ни мало она общалась с соседями, но, гуляя во дворе с ребенком, волей-неволей слышишь обрывки разговоров. Дошли до нее слухи и о какой-то совершенно невероятной квакающей сигнализации, однажды ночью перебудившей всю округу. А потом оказалось, что эта сигнализация стоит на тачке Таниного хахаля. К такому выводу дворовая общественность пришла путем несложной дедукции, поскольку все видели, как он привез ее на том самом ярко-красном средстве передвижения, которое квакало. А после того, как он, подхватив ее на руки, понес в дом, сомнений ни у кого не осталось: точно хахаль. В отличие от общественности Лера знала, что в тот день, когда Глеб нес Таню на руках под перекрестным огнем соседских глаз, они еще только познакомились. Значит, приезжать к ней раньше он просто не мог. В общем, концы с концами тут явно не сходились, а сплетен Лера не любила, поэтому она с легкостью выбросила из головы пустую болтовню досужих кумушек. И вот теперь вырвавшееся у Тани имя как-то сразу расставило все по своим местам, ну, почти все.
Разумеется, если речь шла о той Ирочке, о которой она подумала.
        -- Погоди, Тань, у какой Ирочки? У твоей соседки, что ли?
        Таня промычала нечто нечленораздельное, однако ее удрученный вид говорил красноречивее всяких слов.
        -- Господи! Вот уж действительно в тихом омуте черти водятся! -- покачала головой Лера. -- Так ты отбила у нее Глеба?
        -- Ничего я его не отбивала, -- обиделась Таня. -- Я его получила как эстафетную палочку.
        Лера озадаченно воззрилась на подругу.
        -- Знаешь, Тань, только что я испытывала законное удовлетворение человека, самостоятельно разгадавшего кроссворд. Все замечательно сошлось, а потом вдруг оказалось, что в ключевом слове пропущена буква. И раз уж мне придется начинать все сначала, я бы теперь не отказалась от твоей помощи.
        -- Лерка, я ведь обещала! Сначала ей, а потом еще и ему. Ужасно уже то, что я проговорилась!
        -- Да успокойся ты, ради Бога, я не собираюсь никому ничего рассказывать. Даже Максу. В конце концов, как утверждает моя подруга Машка, у любой нормальной женщины не может не быть секретов от мужа.
        -- Ну, ладно, -- сдалась Таня. -- Только я тебе ничего не говорила.
        -- Конечно, не говорила! -- согласилась с ней Лера. -- Я тебя слушаю.
        -- Понимаешь, Ирочкино предложение было из тех, от которых нельзя отказаться. Это был вызов, и я не устояла перед искушением. Дело в том... ах да, ты ведь не знаешь, что я ведь еще и лесбиянка.
        -- Неужели? -- развеселилась Лера. -- Кто бы мог подумать!
        -- Наш боксер-тяжеловес Никита Клюев.
        -- Нет, Танька, ты это серьезно? -- Она смотрела на подругу в полном изумлении. -- Погоди, но ведь он одно время тебе проходу не давал!
        -- А потом, если помнишь, отстал. Потому что решил, что я лесбиянка.
        -- Очень любопытное умозаключение. Знаешь что, Тань, не могла бы ты рассказать толком? И желательно сначала. Знойные подробности можешь опустить.
        Толком, да еще сначала получилось довольно долго, к тому же отвлекали насущные проблемы. Особо торопиться им, правда, было некуда, поскольку Глеб пока не звонил, а Макс вообще отправился на мальчишник к лучшему институтскому другу.
        Уложив Анютку спать, Лера вернулась к Тане.
        -- А знаешь, -- сказала она, входя на кухню, -- вывешивать из лоджии зенитовское знамя я Максу, пожалуй, не дам. Еще упадет на кого-нибудь, не у всех ведь такие крепкие головы, как у боксеров-тяжеловесов.
        Тут как раз, легок на помине, позвонил Макс. Когда Лера положила трубку, обеспокоенная Таня уже держала перед ней бокал, на дне которого плескалась темно-янтарная жидкость.
        -- Все нормально, -- сказала Лера, правда, уже после того, как выпила несколько глотков коньяка. -- Это просто легкая паника, которую вызывает у меня предстоящая свадьба.
        -- А тебе-то чего паниковать? Вроде не ты невеста.
        -- Ты права, все это очень глупо. И тем не менее. Понимаешь, там будет чуть не полгруппы моих бывших студентов!
        -- И что? -- не поняла Таня.
        -- С большинством из них я не виделась с тех пор, как они у меня учились. Для них я по-прежнему Валерия Павловна и, вероятно, так и останусь Валерией Павловной. -- Она сделала еще пару глотков. -- Понимаешь, Танечка, рядом с Максом я действительно забываю, что старше его на целых пять лет. Но иногда, особенно когда его нет...
        -- Лерка, там он будет с тобой! И вы отлично смотритесь вместе, более того, невооруженным глазом видно, что вы друг в друга влюблены. Господи! А я-то думала, ты избавилась от своих комплексов.
        -- Не знаю, -- вздохнула Лера, -- по-моему, мало у кого получается избавиться от своих комплексов совсем. Гораздо реальнее научиться с ними справляться. Особенно если рядом есть человек, который тебе в этом поможет. Слушай, Тань, ты извини, но не могла бы ты погулять с Агатой?
        -- Нет проблем.
        37
        Бредя следом за Агатой, Таня, которую опять потянуло на философию, думала, что, быть может, Лера права и все дело в застарелых юношеских комплексах, а ее недоверие к Глебу суть неверие в себя.
        После получасового сеанса психоанализа она вернулась домой в еще большем смятении, чем раньше. К тому же чувствовала себя так, будто приняла участие в марафонском забеге вокруг Земли вдоль экватора.
        В надежде, что душ поможет ей обрести душевное равновесие, Таня отправилась в ванную. Четверть часа спустя она расчесывала волосы перед зеркалом, размышляя о том, что эффективность водных процедур явно переоценивают. Ее усталому телу тугие прохладные струи воды некоторое облегчение принесли, но ее смятенной душе не помогли ничуть.
        Первое, что бросилось Тане в глаза, когда она открыла шкаф, был Олесин пиджак. В принципе возвращать его именно сегодня не было никакой необходимости, однако оставаться в четырех стенах сил у нее тоже не было. И вообще... Решение пришло мгновенно. Разбираться в том, что именно "вообще", она не стала, а, сбросив с себя полотенце, быстро оделась, подкрасилась, упаковала пиджак и ринулась вон из квартиры.
        Садиться за руль после выпитого коньяка Таня, естественно, не могла, поэтому поехала на метро. Она понятия не имела, вернулся ли Захаров в город, во всяком случае, ей он не звонил. И она тоже звонить ему не собиралась, а если бы увидела во дворе его машину, то, уж конечно, наносить визит не стала бы.
        Во дворе, однако, не оказалось ни красной "тойоты", ни синего "пежо" Линденбаума. Но Таня все же решила судьбу не искушать и у Олеси не задерживаться. Впрочем, чашечку кофе ей выпить-таки пришлось, поскольку этого требовали представления хозяйки о гостеприимстве.
        -- Олеся, скажи, почему ты одолжила мне свой пиджак? -- спросила Таня, когда они уютно расположились на кухне. -- Новая дорогая вещь, а ты ведь меня почти не знаешь.
        -- Но Глеба-то я хорошо знаю.
        Ее невозмутимый ответ Таню совершенно не удовлетворил, и она задала следующий вопрос, который в принципе уже задавала Захарову.
        -- Неужели каждый раз, когда у него возникает подобная необходимость...
        -- Таня, -- перебила ее Олеся, -- во-первых, никогда прежде с подобными просьбами Глеб ко мне не обращался. А во-вторых, я не имею привычки одалживать свои вещи кому попало. Тебя я выручила чисто по-дружески и по-соседски.
        -- Но я ведь не твоя соседка, и мы с тобой вовсе не подруги. -- Таня покраснела, понимая, что ее слова прозвучали почти грубо.
        -- Послушай, Таня, -- сказала Олеся с достоинством, -- я никоим образом не набиваюсь тебе в подруги...
        -- Извини, пожалуйста, я не то имела в виду. Просто если ты думаешь, что я собираюсь за Глеба замуж...
        -- Так, значит, Глеб сделал тебе предложение! -- воскликнула Олеся, и стальные нотки в ее голосе уступили место бравурной меди. -- А ты ему, конечно же, отказала, и вы поругались! -- добавила она все в том же мажорном тоне.
        -- Мы сначала поругались, -- зачем-то уточнила Таня. -- Потом, правда, тоже.
        -- Вы помиритесь, -- уверенно сказала Олеся. -- И я очень надеюсь, ты, Таня, передумаешь. Глупо отказываться от любви. Ну, что ты на меня так смотришь? Это же совершенно очевидно, что вы друг друга любите!
        -- Ага, и поэтому все время ругаемся.
        -- Милые бранятся, только тешатся, -- отмахнулась Олеся. -- Просто оба вы, Танечка, очень уж темпераментны. Ты ведь его любишь, правда?
        -- Ну, люблю, -- согласилась Таня. Сегодня она уже во второй раз отвечала на этот вопрос. Хотя Олеся, собственно, ни о чем ее не спрашивала, она просто констатировала. -- Я даже готова поверить в то, что и Глеб меня любит. Только... Да что там! Ты ведь сама прекрасно все понимаешь! Я не хочу быть просто одной из его женщин.
        -- А ты и так не просто "одна из", у тебя есть ключ.
        -- Какой ключ? -- не поняла Таня.
        -- Глеб ведь дал тебе ключ от своей квартиры?
        -- И что?
        -- Ключа от своей квартиры ни одной из своих прежних подруг он никогда не давал, и ни одна из них никогда здесь не жила. Понимаешь, Таня, для Глеба его дом -- это действительно его крепость. Более того, дом в какой-то мере является продолжением его самого. И тебе он дал ключ.
        Надо же! Какими поэтичными бывают бухгалтеры! Нет, Олеся определенно нравилась Тане все больше. Пожалуй, она и в самом деле была бы не прочь иметь такую подругу.
        Таня стояла посреди лестничной площадки и задумчиво вертела в руках ключи. Неужели вкусы могут меняться так сильно? Прежние подруги Глеба, по мнению его сестры, день и ночь пели ему дифирамбы и гладили исключительно по шерстке, а она -- только против. Да еще так, чтобы искры летели. Впрочем, он в долгу не остается, вот так они и тешатся.
        В Танины размышления вклинилась телефонная трель.
        -- Привет, ты дома? -- услышала она голос Глеба.
        -- Да, -- услышала она собственный голос.
        -- Тань, минут через десять я тоже буду дома, приму душ, побреюсь, -- он усмехнулся, -- и приеду к тебе. Или ты можешь ко мне приехать, у меня еды дома больше, а я, понимаешь, целый день практически ничего не ел.
        -- Я тебя покормлю, честное слово. Все, пока. -- Не дожидаясь ответного "пока", Таня отключилась и быстро сунула ключ в замочную скважину.
        При удачном стечении обстоятельств в ее распоряжении должно быть около получаса, лихорадочно прикидывала она. Это если Глеб сразу пойдет в ванную. В принципе сначала он может направить свои стопы и в кухню за бутылкой воды или пива. Ну что ж, тогда получится только половина сюрприза. Зато лучшая его половина.
        Еды в холодильнике у Глеба, безусловно, было больше, а вот хлеб оказался в дефиците. Хорошо, что в морозильнике нашлись две упаковки пирожков, которые предлагалось просто разогреть в микроволновке.
        Ловкость, с которой Таня резала, смешивала, раскладывала, несколько уступала Ирочкиной. Тем не менее, когда через двенадцать минут хлопнула входная дверь, все овощи на салат были помыты, куриные грудки в грибном соусе стояли в духовке, а пирожки в микроволновке. И то, и другое оставалось только включить, но лишь тогда, когда Глеб удалится в ванную, чтобы никакие запахи, не дай Бог, не привели его на кухню раньше времени.
        Таня замерла, прислушиваясь. Ей повезло: вскоре зашумела вода. Не теряя ни секунды, в бешеном темпе она принялась за дело. Минут десять спустя Таня отметила, что уже четыре или пять раз мысленно сравнивала себя с Ирочкой. С легкой досадой она констатировала у себя еще один комплекс, но тут же утешилась тем, что совершенства в мире все равно нет, а у Ирочки масса своих комплексов.
        Постоянно прислушиваться ей было некогда, и Таня пропустила не только момент, когда шум воды прекратился, но и тихий щелчок двери ванной. Тем временем аромат куриных грудок и уже выложенных в плетеную корзинку пирожков распространился по квартире и, естественно, привлек внимание Глеба.
        Он возник на пороге с мокрыми взъерошенными волосами и полотенцем, кое-как закрепленным на бедрах. Его шагов Таня тоже не слышала, поэтому от неожиданности чуть не устроила фейерверк из поваренной соли мелкого помола, когда, обернувшись, наткнулась на его радостную улыбку.
        -- Я не видел твою машину.
        -- Лера выводила меня из стресса с помощью коньяка, -- улыбнулась она.
        Глеб забрал у нее солонку и поставил на ближайшую горизонтальную поверхность.
        -- Знаешь, Танька, если бы ты вместе с потерей трезвой памяти еще бы немножко сошла с ума, Лера заслужила бы мою вечную благодарность. Я бы ежегодно в этот день дарил ей бутылку ее любимого коньяка. Надеюсь, Макс не был бы на меня за это... -- Глеб осекся и через Танино плечо озадаченно уставился на стол. -- Доехать сюда ты еще могла успеть, но вот это все приготовить... -- Он окинул более внимательным взглядом плоды Таниных трудов и посмотрел ей прямо в глаза. -- Когда я звонил, ты сказала мне, что ты дома.
        -- Я дома. -- Она даже удивилась тому, как легко эти два слова слетели с ее уст.
        -- Кажется, Лера заслужила-таки мою вечную благодарность, -- сказал Глеб совершенно серьезно.
        -- Тогда Олеся, пожалуй, заслужила мою.
        Даже не спросив, чем это Олеся заслужила ее благодарность, он пробормотал:
        -- Олеська предпочитает шампанское. Иди сюда. Так ты выйдешь за меня замуж?
        -- Да. Я ведь тоже люблю тебя.
        В мгновение ока Таня оказалась в кольце его рук, а его губы овладели ее губами. Учитывая скудость его одежды и сами собой расстегнувшиеся пуговки на ее блузке, еще несколько мгновений -- и он вполне мог овладеть ее телом. Она ничего не имела против, но, воззвав к своему чувству долга, слегка отстранилась.
        -- Куриные грудки с шампиньонами минут через пятнадцать будут готовы, -- томным голосом проинформировала Таня. -- Ты сказал, что голоден...
        -- Как волк, -- подтвердил Глеб, одним движением расстегнув крючки ее лифчика. -- У нас есть пятнадцать минут, а если они продержатся немного дольше...
        -- Если сделать огонь минимальным... -- она чуть не задохнулась, ощутив его ладони на своей груди, -- может, и продержатся...
        ЭПИЛОГ
        На девичник, кроме Ксюши, Юли и Вики, Таня позвала еще Леру, Олесю и сестру Глеба Лиду. Хотела она пригласить также Ирочку, но передумала, в конце концов, незачем ставить человека в неловкое положение. Решили обойтись без экстравагантных мероприятий, тем не менее вечеринка удалась. А может, именно потому она и удалась.
        Не желая обижать ни одну из своих ближайших подруг, Таня предложила им самим решить, кто же станет ее свидетельницей на свадьбе. Безусловно, это было ошибкой, поскольку Ксюша, Юля и Вика даже накануне свадьбы продолжали спорить.
        В разгар одного такого спора Таня спросила:
        -- А помните, девочки, наши святочные гадания? Я имею в виду гадание на зеркалах?
        -- Только не говори, будто ты от нас скрыла, что те неясные и туманные очертания приняли вдруг облик Глеба Захарова! -- театрально закатив глаза, воскликнула Вика.
        -- Нет, это был мраморный Мефистофель Антокольского.
        -- А ведь господин Забылин предостерегал, -- меланхолично пробормотала Юля, -- что усиленное напряжение нервов... как же там было? А... действует на воображение и развивает из фантазий разные образы, часто непредвиденные. Кажется, так.
        -- А потом Мефистофель превратился вдруг в Глеба, -- продолжала Таня. -- Я действительно, сама не знаю почему, скрыла это от вас.
        -- Вообще-то... -- Олеся прикрыла глаза, стараясь поймать ускользающий образ, -- пожалуй, определенное сходство между ними есть.
        -- И по-моему, не только внешнее. Во всяком случае, Глеб всегда виделся мне эдаким дьяволом-искусителем.
        -- Нет, мой брат, конечно, не ангел, -- заметила Лида, -- но дьявол? Это все-таки уж слишком!
        -- Ну, допустим, -- уступила Таня. -- Дьявол, может, и слишком, а вот искуситель...
        -- Девочки! Ведь это же сама судьба! -- радостно возопила Ксюша, перебивая подругу. -- Ведь Танька действительно увидела суженого в зеркале! А идея-то святочных гаданий принадлежала мне, так, значит, быть свидетельницей на свадьбе тоже следует мне! -- Она оглядела всех по очереди и слегка пожала плечами: -- Не станете же вы, девочки, спорить с судьбой?