Лось в облаке Ирина Александровна Лазарева

        # Поселковый сирота Саня и мрачный городской подросток Вадим сдружились навек. Но отцу Вадима, крупному чиновнику, не хотелось делиться влиянием на сына с каким-то деревенщиной. У поднаторевшего в интригах Березина-старшего были свои методы: выяснив, что юноши влюблены в одну девушку, рыжеволосую красавицу Веру, он понял, что теперь одновременно может разрушить и дружбу, и любовь сына…
        Ирина Лазарева
        Лось в облаке

        Сквозь накипь дней, издалека,
        Блеснет заветная река,
        Где тихий плес, зеленый бор
        И птиц хрустальный разговор


        П Р О Л О Г
        Ранним утром в середине мая 2000 года, в час, когда едва забрезжил рассвет, на северной окраине Москвы, на втором этаже заброшенного четырехэтажного дома, предназначенного под снос, среди кусков отколовшейся штукатурки, ошметков обоев, продавленной и побитой кухонной утвари, драных матрацев и деревянной рухляди, на колченогом фанерном стуле сидел мужчина лет пятидесяти. Руки его были стянуты за спиной веревкой и привязаны к спинке стула, лицо в предрассветном полумраке казалось синюшным, растрепанные жидкие волосы торчали пучками по бокам облысевшего черепа, нижняя чисто выбритая челюсть мелко дрожала, маленькие глазки с испугом и злобой смотрели на человека, который стоял перед ним, сжимая в руке пистолет с глушителем.
        Человек с пистолетом был высок и широкоплеч, крепкого телосложения, на вид лет тридцати пяти. У него были густые каштановые волосы и карие, холодные, словно осколки коричневого бутылочного стекла, глаза. Одет он был в дорогой, отличного покроя костюм, голубую сорочку и шелковый галстук.
        Лысый сучил ногами, балансируя на неустойчивом стуле, и гнусавым, срывающимся на фальцет голосом говорил быстро и сбивчиво, как в горячечном бреду:
        - Шатун, ты подумай, что ты делаешь, подумай, сынок. Я ведь твоего отца знал. А? Вспомни, Шатун. Разве я хотел? Это не я, клянусь богом, не я. Я не хотел ее убивать. Я даже не знал, что она в машине.
        Человек, которого он называл Шатуном, недобро усмехнулся и навел на него дуло пистолета.
        - Знаешь, зачем тебя привезли сюда? Чтобы ты, собака, перед тем, как сдохнуть, узнал, от кого и за что примешь смерть. Да не верещи ты, ублюдок. Что, страшно тебе? Сколько ты народу сгубил, а все за свою жизнишку поганую цепляешься.
        - Шатун, прости, это случайно вышло, несчастный случай. Пощади! Служить тебе буду, как верный пес. Я многое знаю, ты не пожалеешь. Всех их к ногтю прижмем. Ха-ха! Ботинки тебе будут лизать.
        Он вдруг завопил визгливым и тонким голосом, брызгая вокруг слюной:
        - Дай мне шанс, Шатун! Дай мне шанс!
        Шатун замер. Рука с пистолетом медленно опустилась и бессильно повисла вдоль тела. В этом мрачном, разоренном остове обветшалого здания, где пахло затхлостью, насилием и смертью и где немыслимо было какое-либо светлое воспоминание, он вдруг явственно увидел себя четырнадцатилетним подростком, а рядом был Саня. Они вдвоем сидели в лодке. Вадим греб, Саня тянул блесну, отвернувшись и глядя за корму. Ветер трепал его белесые волосы, и, удивительно, даже со спины, в посадке его головы и ладном развороте мальчишеских плеч было что-то необыкновенно доброе и хорошее.
        Именно тогда Вадим спросил его:
        - Сань, почему ты всем помогаешь? Мне отец все время твердит: «Люди неблагодарны. Сделаешь им добро, а они сразу наглеют, считают тебя лохом и над тобой же стремятся взять верх».
        - Наверное, твой отец общается с дурными людьми. У нас люди добро понимают. Я тебе вот что скажу: если человек неблагодарен и отплатил тебе злом на добро, - не жалей. Ты дал ему шанс, а как он им воспользовался - его дело. А ты поступил правильно, - ведь могло быть и по-другому.
        - Не убивай! - захлебывался лысый. - Дай мне шанс, Шатун!
        - Ладно, живи пока, - сказал Шатун и пошел к лестнице, переступая блестящими ботинками груды мусора и щебня.
        Когда он заворачивал за угол к лестничному проему, что-то заставило его обернуться, может, присущая ему вечная подозрительность, а может, желание еще раз взглянуть помилованному в глаза. Тот смотрел ему в спину ненавидящим взглядом с грязной циничной ухмылкой на мокрых губах.
        Шатун вернулся и выстрелил ему в голову.
        Он спустился во двор, где его дожидались большой серебристый «мерседес» и два черных джипа в окружении молчаливых телохранителей.
        - Увезите подальше в лес и закопайте. Пусть его никогда не найдут, - спокойно распорядился Шатун.
        Он сел в машину и в сопровождении одного из джипов поехал домой. Игорь, начальник охраны, остался с командой из четырех человек выполнять поручение хозяина.

«Мерседес» вырулил на МКАД и понесся по автостраде, оживленной даже в столь ранний час.
        Вадим Петрович Березин, он же Шатун, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Он ничего не чувствовал, ни облегчения, ни удовлетворения от сознания выполненного долга, ни жалости к поверженному врагу. Он давно уже ничего не чувствовал. Даже то обстоятельство, что он собственноручно привел в исполнение приговор, который сам же вынес убийце своей матери много лет назад, не пробудило в душе никаких чувств, не заставило быстрее биться сердце; он просто отгородил от света тяжелыми веками опустошенные и уставшие глаза и задремал.
        Вадим Березин был богатым человеком. Его покойный папаша, в бытность свою влиятельным партийным номенклатурщиком, погряз с головой в коррупции, особенно в последние годы брежневского правления, что незаметно привело его к зависимости от криминальных структур. В начале девяностых он, как и многие другие предприимчивые дельцы, стремительно разбогател, ловко распорядившись своими средствами, и еще при жизни, отойдя от дел по состоянию здоровья, передал единственному сыну огромное наследство в виде процветающего банка, сети ресторанов и магазинов, вдобавок к тому бесконечные разборки с криминалитетом, периодически предъявлявшим права на какие-то доли, деньги, акции, а также неуплаченные старые долги.
        О Березине ходили темные слухи: характер он, дескать, имел неудобный, в переговоры с бандитами никогда не вступал и ненавидел их лютой ненавистью. Говорили, что он очень умен и хитер, как дьявол, что способен измыслить такую каверзу, чтобы самому сухим выйти из воды, тогда как посягнувшие на его спокойствие либо пропадали без следа, либо кончали жизнь самоубийством, а то и становились жертвами дорожно-транспортных происшествий. Впрочем, все это были досужие домыслы. Наверняка никто ничего не знал, а у страха, как известно, глаза велики.
        Свое медвежье прозвище он заработал еще при жизни отца, уже в то время имея репутацию человека опасного и непредсказуемого. Кто-то в шутку назвал его медведем, и сразу же все согласились, что он не просто медведь, а медведь-шатун, поскольку раздражителен, замкнут и никогда не спит, - под последней характеристикой подразумевалась его удивительная способность чувствовать опасность за версту. Обмануть, провести, застать его врасплох было невозможно, зато сам он настолько тщательно продумывал свои операции, что провал был исключен изначально.
        Он и вправду был похож на медведя: все в его облике было тяжеловесно, значительно и массивно; крупная голова, глубоко и близко посаженные глаза, выдающийся нос и твердый подбородок. К тому же при очень высоком росте он имел могучее телосложение, хотя, благодаря физическим упражнениям, был строен и подтянут.
        Шатун был нелюдим, вспыльчив, несмотря на разностороннюю образованность нередко вел себя грубо и неучтиво в обществе, но из-за того, что его боялись, да и считались ввиду внушительного богатства, обиженные им люди предпочитали делать вид, что добродушно посмеиваются над причудами своеобразного человека.
        Имея в своем окружении компаньонов, адвокатов, приятелей, всевозможных доброжелателей и подхалимов, он, однако, не доверял никому. О скрытой стороне жизни Березина знали только его телохранители во главе с Игорем - лучшие профессионалы, каких можно было сыскать в Москве. Служили они ему верой и правдой за большие деньги и, конечно же, как и все, побаивались и уважали за острый аналитический ум.
        Уже совсем рассвело, когда автомобиль Березина свернул на загородное шоссе. Машин как всегда, было невпроворот, пришлось тащиться черепашьим шагом. Вадим чувствовал, что проголодался, и этого было вполне достаточно, чтобы прийти в дурное расположение духа. Наконец затор рассосался, еще несколько поворотов, и впереди показалась высокая кирпичная ограда особняка с камерами наблюдения.
        В подмосковном поселке семья Березиных поселилась десять лет назад. После смерти отца особняк перешел к Вадиму, с тех пор время от времени достраивался, расширялся, ремонтировался в соответствии с новыми веяниями моды, пока не превратился в грандиозное трехэтажное сооружение с бесчисленным количеством комнат, ванн, туалетов, сауной, тренажерным залом. На приусадебном участке - бассейн с подогревом, теннисный корт, фонтаны, беседки и, что самое важное, ухоженный, искусно разбитый сад - место наиболее любимое хозяином особняка.
        Вадим поднялся по мраморной лестнице на второй этаж и вошел в белую, словно яблоневый цвет, спальню, с белой мебелью, с тончайшими, как паутина, легко вздымавшимися занавесками, где в великолепной кружевной постели, разметавшись среди взбитых подушек, спала, сверкая белизной кожи, не менее великолепная молодая женщина с соответствующим именем Светлана - очаровательная картина, приют неги и наслаждения для любимого, когда он, уставший от ответственных мужских дел, возвращается домой.
        Вадим остановился у кровати, хмуро созерцая спящую, наливаясь, неизвестно с чего, раздражением, затем довольно бесцеремонно ее разбудил.
        - Света, проснись, - скомандовал он.
        Она сразу же открыла глаза.
        - Распорядись насчет завтрака. Есть хочу. Пусть подадут прямо сюда. Я пока в душ.
        За завтраком Светлана много говорила, в основном пересказывала светские сплетни. Вадим не слушал, жадно поглощая еду, при этом и не думал, просто сосредоточился на приеме пищи.
        - Ты наняла новую кухарку? - спросил он, пережевывая нечто непонятное, но очень вкусное.
        - Как, ты не знаешь? Дело в том, что некоторые наши соседи завели филиппинок. Они считаются лучшими горничными в мире. Я поручила Роману раздобыть и для нас филиппинку. Представь, вместо этого он нашел китаянку. Недавно я выяснила, что она прекрасно готовит китайские блюда. Поэтому иногда я прошу ее сотворить на кухне что-нибудь этакое.
        - Китаянка? Красивая?
        - Ах, о чем ты говоришь! Что китаянки, что филиппинки - все на одно лицо. Маленькие, юркие, зато их никогда не видно. Очень удобно.
        - Да, действительно, - рассеянно согласился Вадим и сразу же забыл, о чем они говорили.
        - Мне надо бежать, - заторопилась Светлана. - В девять у меня массаж.
        - А потом куда? - спросил он, просто, чтобы что-то сказать.
        - Прогуляемся с Викой по магазинам, потом надо успеть в салон, а вечером аукцион. Ты не пойдешь?
        Она то появлялась, то исчезала в дверях. За ней шлейфом тянулся аромат дорогих духов. Он пил кофе и равнодушно следил за ее передвижениями. «Интересно, где его носило всю ночь», - думала Светлана, исподтишка оглядывая Вадима. Он был очень хорош в просторном махровом халате, с мокрыми волосами, темными прядками, спадавшими на лоб. От него исходила грубая мужская сила, которая притягивала к нему женщин, как мотыльков к огню.
        С самого начала их отношений он раз и навсегда пресек все ее попытки контролировать его жизнь вне дома. Светлана всерьез опасалась его крутого нрава и потому не осмеливалась перечить. Хотя он не так уж часто отсутствовал по ночам, в глубине души она была уверена, что Вадим ей изменяет, как изменяли почти все любовники и мужья обитательницам богатых особняков, однако разузнать что-либо о его ночных похождениях ей не удавалось. Вадим о своих делах не рассказывал, по большей части был молчалив, и она привыкла довольствоваться ролью любовницы, но не подруги. Официально они женаты не были, жили четыре года в гражданском браке, и было совсем не похоже, что он когда-нибудь сделает ей предложение. Особой любви Вадима она к себе не чувствовала, хотя он был хорошим любовником и в первые годы их связи даже проявлял к ней умеренную нежность. Но в последнее время заметно поостыл, и она, опасаясь быть брошенной, как и большинство не состоявших в официальном браке подруг, откладывала на черный день часть денег, которые он давал на карманные расходы, а деньги были немалые. Вадим был щедр и ее трат не считал.
Чтобы привязать его к себе, она пришла к неоригинальному выводу, что надо родить от него ребенка, но, как на грех, никак не могла забеременеть. Первые три года она предохранялась. Тогда ей хотелось в полной мере насладиться нежданно свалившимся на нее богатством и роскошью, элитными ресторанами, дорогими автомобилями, модными тусовками, фирменными магазинами, заграничными поездками, и так до бесконечности. Однако, сообразив, что всего этого можно лишиться в одночасье, она нанесла ряд визитов светилам медицинской науки, но результатов пока так и не последовало.
        - Ну все, пока. Буду тебе звонить, - сказала она, чмокая его в благоухающую туалетной водой щеку. - Ты где будешь, в банке или в офисе?
        - Пока не знаю. - Он потянулся. - Может, посплю немного.

«Узнать бы, с кем он шашни крутит, и выдрать этой дряни все волосы», - подумала она с неожиданной мстительной злобой.
        Светлана села в машину и уехала. Вадим, захватив телефон, вышел, как был, в халате и тапочках, в сад. Было немного прохладно, но он любил утреннюю свежесть и тишину своего сада, росу на аккуратно подстриженной траве, полураскрытые головки цветов на клумбах, тихий шелест фонтана перед парадным входом.

«Странно, что Игорь не звонит, - подумал он. - Что они там копаются?»
        Он поймал себя на мысли, что слово «копаются» в данной ситуации приобретает двоякий смысл.
        Вадим остановился у розовых кустов. Поперек дорожки лежали забытые садовые грабли. Он посмотрел по сторонам, отыскивая взглядом садовника, чтобы сделать замечание за беспорядок, но никого не увидел. В эту минуту мобильник в кармане разразился увертюрой к опере «Кармен».
        - Куда ты пропал? - недовольно сказал в трубку Вадим. - Как у вас, все в порядке?
        - Да вроде все нормально, Вадим Петрович, только… - Игорь замялся.
        - Что? Говори, - в низком голосе Березина послышались сердитые нотки.
        - Понимаете, мужик тут один по лесу шатался, ну и видел, что ему не положено. Человек, по всему видать, случайный, так что решайте, что с ним теперь делать.
        Вадим досадливо нахмурился: он взял себе за правило невинных людей не трогать и парням своим запретил строго-настрого. Потому и ждал сейчас его слова Игорь.
        - Что ж он, бедолага, делал в такую рань в лесу? Грибник, что ли? - Вадим говорил, а сам обдумывал как устранить нежелательное осложнение.
        - Нет, не грибник, - ответил Игорь. - Он записывал пение птиц.
        В эфире зависло потрескивающее молчание.
        - Алло, алло, Вадим Петрович! Вы почему молчите?
        - Что он делал? - медленно переспросил Вадим.
        - Он записывал голоса птиц, - тихо и почтительно повторил Игорь. Березин никогда не задавал одного и того же вопроса дважды, и у Игоря невольно по спине поползли мурашки. - Он ученый, - добавил он в немой телефон, - этот…как его…орниколог.
        - Орнитолог, грамотей, - невыразительно поправил Вадим. Потом спросил, почему-то волнуясь: - А как его зовут? Документы есть?
        - Сейчас посмотрю. Нам с ним трудно пришлось. Мужик крепкий попался, тренированный, впятером еле скрутили. Осатанел, можно сказать, - обиделся, что мы разбили его аппаратуру. - Игорь явно развеселился. - Ага, вот паспорт. Никитин Александр Юрьевич, - старательно прочел он.
        Вадим все-таки споткнулся о грабли. Телефон выскользнул из внезапно вспотевшей руки и упал в кусты роз.
        - Проклятье! Убью сукина сына! - зарычал Вадим и заметался по клумбе, пытаясь нашарить пропавший мобильник.
        Окажись нерадивый садовник где-нибудь поблизости, и ему было бы несдобровать.
        - Не понял вас, - сказал голос Игоря из кустов.
        - Замри на месте! - не помня себя, закричал Вадим, ползая по газону.
        Охранники, увидев хозяина в столь странной, невообразимой для него позе, встревожились и кинулись на помощь.
        - Оставьте меня! - поднимаясь, заорал Вадим, потом на той же ноте в трубку: - Немедленно его ко мне! Слышишь? И чтобы ни один волосок, ни один!.. Ты меня понял?
        - Да, Вадим Петрович. Мы сейчас же выезжаем, - заверил Игорь, уже струхнув не на шутку.
        Вадим почти бегом устремился в дом. Взлетев на второй этаж, он толкнулся в одну дверь, потом в другую, не в состоянии вспомнить, куда и зачем шел. Обрывки мыслей, как яркие вспышки, мелькали в мозгу:

«Саня! Жив! Как же такое может быть? А если это однофамилец? Нет, таких совпадений не бывает».
        Он вдруг застыл на месте, пораженный страшной догадкой: «Отец! Конечно, это он. Ему ничего не стоило подделать извещение о смерти. Какой же я идиот, жалкий глупец! Мне давно следовало догадаться!»
        В смятенной памяти всплыло участливое лицо отца, и прозвучал исполненный боли и сочувствия голос:
        - Смирись, сынок. Это его право и его выбор. Никто не гнал его в Афганистан. Он сам решил свою судьбу и погиб, как герой.
        Вадим застонал, прижавшись лбом к стене:
        - Пятнадцать лет! Как-то он встретит меня теперь? Может, не захочет со мной разговаривать. Или будет обращаться ко мне на «вы»?
        От этой мысли ему стало до смерти нехорошо.
        - А вдруг это все-таки не он?
        Вадим снова взялся за телефон.
        - Игорь, посмотри, какого он года рождения.
        - Шестьдесят пятого.
        - Где родился?
        - Поселок Свирица, Ленинградской области.
        - А как выглядит?
        - Очень светлый, глаза синие, рост примерно сто восемьдесят.
        Вадим передохнул.
        - Хорошо, где вы сейчас?
        - Выезжаем на кольцевую.
        - Ты смотри там, без лихачества. Машину не гони, понял? Головой мне за него отвечаешь.
        Он переоделся в свободные брюки и рубашку, вышел к воротам и принялся в нетерпении расхаживать вдоль ограды, мучаясь оттого, что надо ждать. Охранники, привыкшие не выражать эмоций, обменивались удивленными взглядами:
        Березин часто гневался, сотрясая воздух раскатами своего густого голоса, либо говорил сухо и кратко, когда бывал спокоен; в особо благоприятные дни мог даже перекинуться парой шуток со своими служащими, но никогда еще, ни при каких обстоятельствах, не выказывал волнения.


        Ч А С Т Ь 1
        БАНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
        ГЛАВА 1
        Вадим спал на чердаке, зарывшись лицом в душистое сено, и никак не мог проснуться. На заре прокричал петух, и сразу же откуда-то издалека, с другой стороны канала, донесся ответный клич. Прямо под ним, в теплом хлеву, шумно фыркала и переступала копытами корова Рябушка. Он слышал сквозь сон, как заскрипели дверные петли, мягко звякнули подойники. Бабушка ласково говорила с Рябушкой, словно ручей журчал. Корова уже не топталась, а стояла смирно. Днище ведра гулко пело под тугими струями молока. Вадим снова уснул под эти мерные звуки и спал крепко, без сновидений, пока неугомонный петух не вздумал заново прочистить свое луженое горло. Вадим перекатился к маленькой чердачной дверце и высунул наружу взлохмаченную голову с застрявшими в волосах желтыми соломинками. Бабушка, помахивая гибкой хворостиной, гнала Рябушку со двора сквозь белый пар, наплывающий с болот. Они были чем-то похожи друг на друга - обе степенные, дородные, крутобокие. Рябушка - черная со светлыми подпалинами, на бабушке - темное длинное платье, поверх синяя кофта, на голове - белая, в крапинку ситцевая косынка.
        Вадим снова завалился в сено, сладко пожимаясь и бездумно глядя в потолок.
        Когда он проснулся в третий раз, из маленьких отверстий в крыше струились прямые лучики солнца, высвечивая золотом разбросанное по чердаку сено. В лучиках кружились и плавали мириады светящихся пылинок.
        Вадим распахнул дверцу чердака и сел, свесив ноги, озирая двор и огород. Бабушка шла от реки с ведром воды.
        - А, проснулось, дитятко, - сказала она, - давай-ка иди молочка попей. Мать уже давно встала, тебя дожидается.
        Вадим спустился по приставной деревянной лестнице, пробежал босыми ногами по влажной траве на теплое сухое крыльцо и, с трудом отворив тяжелую дверь, очутился в просторной горнице с дощатым полом и русской беленой печью в углу. У входа, на стене, висел эмалированный рукомойник, под ним - лавка с ведром и тазиками. Мать сидела за столом у окна. Перед ней стояла крынка, доверху залитая парным молоком. Рядом лежали батон белого хлеба и банка черничного варенья.
        - Подожди, не начинай со сладкого, - предупредила мама, - иди умойся, пока мы с бабушкой накроем на стол.
        - Мам, не хочу, и руки у меня чистые, - скороговоркой выпалил Вадим, густо намазал вареньем ломоть хлеба, отпил молока прямо из крынки и вприпрыжку побежал к двери. - Пойду погуляю, - бросил он от порога с набитым ртом.
        - Далеко не уходи и не смей купаться! Вадим, ты меня слышишь? Смотри, будешь самовольничать, завтра же уедем обратно в Ленинград.
        - Хорошо, не буду, - донеслось со двора.
        - Лариса, куда ты его отпустила без завтрака? - сказала бабушка, входя из сеней. - Мальчонка худой, как жердь, кожа да кости. И ростом не вышел, не пойму в кого. Петя у тебя богатырь, и сама ты видная, статная. Не кормите вы его, что ли?
        - Так ведь не ест ничего. Я с ним совсем измучилась.
        - Говорю тебе - оставь его мне на все лето, осенью не узнаешь. Станет, как яблочко наливное, на свежем воздухе, да на пирогах с молоком.
        - Что ты, мама! Петя не позволит. Я бы с радостью - сама вижу, как он здесь ожил. В городе он из дома не выходит, с ребятами не дружит, в школе у него тоже нелады - обижают его мальчишки, недомерком дразнят. Он мне сам рассказывал.
        - Ох, Ларочка, неправильно вы сына воспитываете, все дома держите, трясетесь над ним, а ему надо во дворе с мальчишками мяч гонять, может, когда и побитый придет, все польза будет. А он у вас пришибленный какой-то, застенчивый больно, необщительный, глядит по-дикому, чисто звереныш лесной.
        - Мама, ты же знаешь Петю. Он считает, что улица дурно влияет на ребенка. Спорить с ним я не смею. Он и на работе начальник и дома командир. Вот и сейчас, уж сколько я его просила, нет и все тут, всего десять дней разрешил у вас погостить. Он в мальчике души не чает, но держит в строгости и от себя надолго не хочет отпускать. А дома что: опять за книгами будет сидеть, да за пианино ненавистным. Выдумал Петя пытку для ребенка. В школу пешком ходить не разрешает, на служебной машине его возим. Он стесняется, выйдет из машины, голову свесит, сумка за ним чуть не по земле волочится, идет по школьному двору и по сторонам старается не глядеть. У меня каждый раз сердце разрывается, а сделать ничего не могу.
        - Жаль, что у тебя не получилось со вторым ребенком. Лечилась бы вовремя, может, сейчас бы у Вади братик был или сестра. И Петя не мучил бы сына чрезмерным вниманием. Пойду покличу, голодный ведь убежал, - сказала бабушка, удрученно вздыхая. - Ах ты, господи, что ж за напасть такая!
        - Вадя, сыночка, ты где? - позвала она с крыльца.
        - Здесь я, на огороде. Ба, можно я морковки подергаю?
        - Ну смотри, недолго, и к реке один не ходи.
        Бабушка скрылась в доме, и Вадим сразу побежал к реке. Впервые его переполняло головокружительное чувство свободы. В Свирице все казалось ему волшебным, радостным и близким, словно он провел здесь всю жизнь.
        Бабушкин дом стоял у основания длинного полуострова, где Новоладожский канал впадал в Свирь, а Свирь впадала в Ладожское озеро. Перед домом - канал, а сразу за огородом песчаный берег Свири. Река разливалась здесь широко, течение было спокойным, величавым; на дальнем противоположном берегу ровной полосой темнел лес.
        Вадим закатал штанины брюк выше колен и вошел в реку. Дно у берега было совсем мелким, песок под водой лежал тонкими полукружьями, словно отражением речных волн. Вокруг сразу же засуетились серебристые лупоглазые мальки. Они вставали вертикально, хвостами вверх, и обследовали его ноги сверху донизу. Рядом, на суше, лежала старая перевернутая дедушкина лодка с обшарпанными боками.
        Шлепая по воде, Вадим направился вдоль берега, миновал лодку, покосившийся деревянный забор огорода, ржавый остов затонувшей баржи, прибившиеся к берегу толстые бревна, утерянные при лесосплаве, и вышел к поросшему низкими кустами болоту.
        Утро было солнечное, ясное, оттого болото казалось приветливым и безмятежным. Вадим развлекался тем, что перепрыгивал с кочки на кочку. Ему было весело и жутко.
        Кочки мягко пружинили под ногами, кое-где проступала вода, заросшая ряской, из-под ног выскакивали лягушки.
        Он снова прыгнул, но то, что он принял за кочку, оказалось пучком травы, торчащей из вязкой жижи, и Вадим сразу провалился в нее по пояс. Он вскрикнул от неожиданности и попробовал выбраться, но с ужасом почувствовал, что трясина не пускает, засасывает его все глубже и глубже. Он забился в липкой, черной грязи, неистово отыскивая руками опору.
        - Помогите! - отчаянно закричал он, повинуясь своему бесконтрольному страху.
        Кругом царило безмолвие, нарушаемое лишь кваканьем лягушек. Вадим чувствовал, что гибнет. Неведомая сила, грозная и беспощадная тянула его вниз, в темноту.
        Происходящее казалось ему кошмаром, только вот проснуться никак не удавалось. Все его существо восставало против такого грубого, несправедливого и безжалостного насилия.
        - Помогите, - снова закричал он что было сил и заплакал, - мама, мамочка!
        Прямо перед ним из-за кочки высунулась светлая вихрастая голова с веснушчатым носом и веселыми синими глазами.
        - Заткнись, дурак, - сказала голова, - и не трепыхайся, а то еще больше увязнешь. На вот, хватайся за ветку.
        Вадим судорожно уцепился за толстую березовую ветвь, и только тогда к нему вернулась способность соображать.
        - Ну, чего виснешь, как дохлая рыба на крючке? Давай, подтягивайся. Да не елозь ты, не елозь. Вот так, молодчина! Давай сюда пять. Ничего, брат, я тебя вытащу, - обнадежил незнакомец, подкрепляя свои слова немалыми усилиями.
        Вадим еще барахтался и скользил ногами, когда он подтянул его к себе и одним рывком вытащил на относительно твердую почву.
        - Что, испугался? И правильно сделал. Какого рожна тебя сюда понесло? Ты посиди пока, отдышись, потом будем вместе выбираться.
        Вадим, все еще всхлипывая, размазывал кулаком по щекам слезы и грязь. Спаситель снял с себя перепачканную майку и вытер чистым концом ему лицо.
        - Не кисни, - сказал он, - мужчины не плачут. Тебе сколько лет?
        - Четырнадцать, - промямлил Вадим, тоскливо ожидая привычного неодобрительного удивления.
        - Здорово, - ободряюще сказал паренек, - и мне четырнадцать. А звать как?
        - Вадимом.
        - Вадик, значит?
        - Не-е, Вадим. - Он терпеть не мог уменьшительного имени. - А тебя?
        - А я - Саня, - ответил тот, внимательно разглядывая тщедушного мальчика. - Ладно, Вадим так Вадим, - согласился он и с тех пор никогда иначе его не называл.
        Сам Саня был складным, крепким парнишкой, с сильными загорелыми руками и ногами. У него были очень светлые, почти белые волосы, ресницы и брови чуть темнее, большой улыбчивый рот - губы сплошь в цыпках и трещинках, - нос как нос, не большой, не маленький, неопределенной формы, а глаза неправдоподобно синие и яркие, словно две лучистые звездочки.
        - Ты к бабушке Дусе приехал, вчера, из Ленинграда, верно? - все так же дружелюбно спросил Саня.
        - Откуда ты знаешь? - удивился Вадим.
        - У нас новости быстро расходятся. А я от вас через несколько домов живу, совсем близко. - Он поднялся. - Все, вставай, пошли уже, ступай за мной след в след, а то опять сковырнешься.
        Они вышли к реке, и Саня сказал:
        - Скидывай свою амуницию, будем жижу отстирывать, а то мамка заругает.
        Одежду выстирали и разложили сушиться на прогретой корме баржи, торчащей из воды. Потом выкупались у берега, в голубой прозрачной воде, и сели обсыхать на песке. Было тепло и безветренно. На недвижной поверхности реки дрожал огненными бликами солнечный свет. Полуденный лес на другом берегу подернулся знойной дымкой, зыбился и струился в неверном горячем мареве.
        - Ты в школе какой предмет больше всего любишь? - спросил Саня.
        - Математику и физику, а ты?
        - Я биологию люблю и химию, еще литературу.
        - Книги я тоже читать люблю, только не романы всякие душещипательные, а фантастику и приключения.
        - Да ну! - обрадовался Саня. - Айзека Азимова читал?
        - Читал - «Конец вечности». Еще я Кларка люблю, Стругацких, Ефремова. Да всех не перечесть.
        Они разговорились, увлеченно обмениваясь впечатлениями о прочитанном, и проговорили долго, не замечая, как летит время, что-то неожиданно вспоминая и перебивая друг друга.
        - Сходим вместе в библиотеку? Посоветуешь, что взять почитать, - предложил Саня.
        Вадим уже смотрел на него с обожанием. Впервые он был кому-то интересен, причем не взрослому, не родственнику, а мальчику одного с ним возраста, да еще такому сильному, такому классному, поверить невозможно! Он не насмехался над Вадимом, не дразнил, слушал его серьезно и даже спрашивал его совета.
        - Сань, а что ты делал на болоте? - осмелился задать вопрос Вадим.
        - Пичугу одну высматривал. Она поет хорошо. Я люблю слушать, как птицы поют.
        Вадим встрепенулся:
        - У меня дома тоже птичка есть - зеленушка. Она в клетке сидит и очень красиво поет. Мне ее папа купил.
        На этот раз Саня его не одобрил.
        - Нет, - покачал он головой, - птицу в клетке держать нельзя.
        - Почему? - удивился Вадим. - Многие держат.
        - Глупые, потому и держат, - убежденно сказал Саня. - Лесной певец в лесу должен петь. Птицы ведь тоже по-разному поют. На воле она жизни своей маленькой радуется, солнцу красному. А что она тебе в клетке споет? Ты ее тоску, тревогу слышишь каждый день. Разве это хорошо?
        - Нет, плохо, - пролепетал Вадим, чувствуя себя преступником.
        - Ты подумай, к примеру, - продолжал Саня, - сможет тебе папа купить закат солнца? Или вон, смотри, - рыба плещется, словно в серебре. Не сможет. Вот так и это. Природы руками не ухватить. Ты понимаешь, о чем я?
        - Понимаю, - усиленно закивал Вадим. - Я как приеду домой, сразу птицу выпущу.
        - Правильно, отвези подальше в лес и выпусти. Пусть себе радуется.
        - Вади-им, - донесся издалека голос бабушки, - ты где?
        - Я на берегу, ба!
        - Сиди тут, я сбегаю скажу, что ты со мной, - сказал Саня. - Надо подождать, пока твоя одежда высохнет. Не стоит им говорить, что ты тонул, напугаем только.
        - Бабушка Дуся, - позвал он, появляясь в поле зрения Евдокии Федоровны, - мы с Вадимом здесь, на берегу, загораем.
        - Саня, ты, что ль? Вот славно! Ты уж за ним присмотри, золотко, а то, может, уговоришь его прийти поесть. Он у нас не ест ничего, отощал совсем. И сам с ним приходи.
        - Не, баб Дусь, я не приду. Спасибо. Но за него возьмусь. Вы не беспокойтесь.
        Саня вернулся к Вадиму и сказал:
        - Бабушка говорит, ты плохо кушаешь?
        - А что? - сразу насупился Вадим.
        - Как это «что»? Я тебя завтра с собой на рыбалку хочу взять, а перед рыбалкой надо весь день хорошо кушать, а то начнешь животом урчать и всю рыбу распугаешь.
        - На рыбалку?! - глаза у Вадима засияли предчувствием невероятного счастья. - Ты, правда, меня возьмешь? - Он вдруг забеспокоился. - А я рыбу ловить не умею.
        - Это дело нехитрое, научу. Сейчас иди пообедай, а потом пойдем червей копать.
        Вадим живо оделся. Рубашка и брюки были еще влажными, но выглядели сухими. Саня сказал:
        - Ты часика через два подходи к нашему дому. Видишь, вон тот, с белым забором. Запомнил?
        Еще бы не запомнить! Вадим смотрел вслед Сане, как он идет по мосткам, вдоль канала, мимо похожих друг на друга уютных изб, сложенных из толстых бревен, огороженных частоколом, - у каждого забора скамеечка под сенью тополей и берез, - и думал, что Свирица - самое восхитительное место в мире.


        ГЛАВА 2
        Дома Вадим набросился на еду с таким аппетитом, что Лариса поразилась:
        - Что за чудеса! Будто подменили ребенка. Вадинька, осторожно, щи очень горячие.
        - Мам, я с мальчиком одним познакомился, - возбужденно говорил Вадим, энергично орудуя ложкой и закусывая горбушкой черного хлеба. - Его Саней зовут. Завтра мы с ним на рыбалку идем.
        - А это не опасно? - осторожно спросила мама. - Не дай бог, в воду упадешь.
        - Не беспокойся, Ларочка, - вмешалась бабушка, - с Саней его куда угодно можно отпустить. Парнишка - чистое золото. Марфушке, страдалице, хоть с внуком повезло. Дочка ее, Женя, родами померла, сразу после того, как Саней разрешилась, а отец его, Юрка, с горя запил, а через год и вовсе спился. Так по пьянке и пропал человек. Они тогда с Ванькой Лыковым за язем на Ладожское озеро поплыли. На озере ветер, шторм, а им все трын-трава, потому как пьяные оба были. Так вместе и утопли. Саня круглым сироткой остался. Марфушке мы всем миром помогали мальца растить - он и вырос всем на радость. Марфа с ним горя не знает. Он ей сызмальства по дому помогает. Утром выйду к каналу за водой, а он уж с ведрами бежит. В магазин ходит, в покос один управляется; если кому подсобить надо - мимо не пройдет. Как соберется за покупками, никогда не поленится, прибежит и спросит:
«Баба Дуся, вам что из магазина принести?»
        - Так это Женин сын? - горестно воскликнула Лариса. - Я его совсем маленьким видела. Бедный ребенок. Женя такая красивая была, добрая. Как жестоко обошлась с ней судьба!
        - Да, не пришлось ей на сыночка порадоваться. Он и учится хорошо. Ребята его уважают, и старшие и младшие, в классе старостой выбрали. Повезло нашему Ваде, что Саня его привечает. С ним не пропадешь. Ты кушай, кушай, стынет все.
        Вадим словно окаменел, не донеся ложку до рта, и щи капали с ложки в тарелку. То, что Саня был сиротой, поразило его в самое сердце.
        Из спальни, кряхтя и отдуваясь, выбрался дед, Николай Лукич. Он был старше бабушки почти на двадцать лет - ей было под семьдесят, а ему уже под девяносто. Очень старый и грузный, он почти не вставал с постели, выходил только к столу, да иногда сидел на крыльце, дышал воздухом. Кроме Ларисы у них с бабушкой было еще две дочери, все жили в разных городах и по очереди наезжали к родителям. Дед был человеком властным и строгим, но к внукам относился с нежностью, особенно к Вадиму, единственному мальчику в роду.
        - Это что такое? - загудел он зычным голосом бывшего начальника речного пароходства. - Замордовали парня. Чуть что - у него глаза на мокром месте. Вот оно, ваше бабье воспитание.
        - Я о Сане рассказывала, он и закручинился, сердешный, - пояснила бабушка.
        - А вот Саня реветь не станет. Хлопчик правильный, мал еще, а уже мужчина. А ну, сопли утри и щи доедай, а то он в твою сторону и не посмотрит.
        Вадим торопливо расправился с первым, потом со вторым под преувеличенные похвалы взрослых.
        - Деда, можно я твою удочку возьму? Мы завтра с Саней рыбалить пойдем.
        - Бери, конечно. Посмотри там, в сарае. У меня все есть - удочки, сачок, блесна. Бери, что хочешь.
        Со снастью Вадим решил разобраться позже. Сначала надо было сходить за Саней, как договорились. Бабушка поставила на стол тарелку, в которой горкой высились пирожки с картошкой.
        - Съешь еще пирожок и иди, - сказала она.
        - Ба, дашь пирожков, я Сане отнесу?
        - Я-то дам, только он не возьмет. Гордый больно, все ему кажется, что его жалеют. А знаешь что, давай схитрим. Ты скажи, что я пирожки его бабушке послала, может, потом и он покушает.
        Она завернула несколько пирожков в бумагу, и Вадим, захватив пакет, вышел на улицу. Он несмело пошел вдоль домов, опасаясь, что придет слишком рано. С Саней они расстались всего час назад, но ждать для Вадима было пыткой.
        Навстречу двигалась ватага мальчишек. Впереди вразвалочку вышагивал долговязый патлатый подросток, с нагловатым лицом и маленькими шмыгающими глазками. Вадим почти достиг белого забора, когда мальчишки встали у него на пути.
        - Вы только гляньте, - издевательским тоном затянул долговязый, обходя Вадима и насмешливо его оглядывая, - какие гости к нам пожаловали.
        Мальчишки вокруг услужливо загоготали.
        - А знают ли высокие гости, что здесь без спросу ходить нельзя? - продолжал глумиться их предводитель.
        Вадим молчал, прижимая к груди сверток.
        - Ты что, хиляк, язык проглотил? Отвечай, когда с тобой старшие разговаривают. Думаешь, если у тебя папаша богатый, можешь всем хамить и ходить, где вздумается?
        Вадим с ужасом подумал, что и здесь все начинается сызнова. Отец его занимал высокий пост в горкоме партии, что нередко служило поводом для нападок на Вадима со стороны одноклассников.
        - А ну, показывай, что ты там на пузе прячешь, - потребовал долговязый и протянул руку к свертку.
        - Не твое дело, проваливай, откуда пришел, - уворачиваясь, буркнул Вадим.
        - Ой, птенчик наш зачирикал, - пискливо пропел парень, снова вызвав угодливое одобрение свиты. - Давай сюда, не стесняйся, пока тебе по шее не накостыляли, - он ударил рукой по свертку, и пирожки рассыпались по песку.
        - Ах ты, падла! - выкрикнул Вадим и бросился на обидчика.
        Кто-то проворно подставил ему ножку, он упал и оказался погребенным под грудой тел. Удары посыпались на него со всех сторон, мальчишки барахтались сверху и тузили его, мешая друг другу.
        Внезапно все прекратилось. Вадим лежал на земле один, лицом вниз, закрыв локтями голову. Чьи-то сильные руки подхватили его и поставили на ноги. Саня стоял рядом и, сдвинув брови, молча обводил взглядом топтавшихся в круг драчунов. Те отворачивались с побитым видом и прятали глаза. Наконец один из них заговорил извиняющимся тоном:
        - Сань, мы не виноваты. Это все Мишка, засранец, нас подначивает. Вовка, скажи, ведь так?
        - Точно! Мишка всех задирает, а мы ничего такого не хотели.
        - А что я? - заныл Мишка, съеживаясь и пятясь от Сани. - Я ж не знал. А он чего молчал? Я ему говорю, куда, мол, идешь. Сказал бы, что к тебе, разве бы его кто тронул?
        Саня продолжал надвигаться на рослого Мишку, который был выше него на полголовы. Тот отступал к каналу, пока не оступился и, взмахнув руками, не бултыхнулся в воду.
        - Я тебя предупреждал, - погрозил сверху Саня, когда голова Мишки показалась на поверхности. - Следующий раз одним купанием не отделаешься. Ладно, вояка, давай руку.
        Он помог промокшему парню выбраться на берег, в то время как Мишкины верноподданные были заняты тем, что стряхивали с одежды Вадима песок и собирали пирожки, сдувая с них пылинки. Вадиму в руки снова вложили пакет, похлопали по плечам со словами «Не обижайся, братан, с кем не бывает» и, сбившись гурьбой, потрусили прочь.
        - Пошли ко мне, - сказал Саня Вадиму, - надо ссадины йодом прижечь. Везет тебе сегодня!
        В доме, где жил Саня, было три комнаты, очень чистые, с крашеными коричневой краской полами; всюду лежали длинные полосатые коврики, на столе поблескивал начищенной медью самовар. Большой серый кот, прогнув спину, когтил табуретку, но, завидев Саню, одним махом взлетел ему на плечо. Внутри у него включился громкий моторчик. Он боднул лобастой головой хозяина в щеку и заурчал с удвоенной силой.
        - Будет тебе, Дымка, не видишь - гость у меня, - ласково сказал Саня, опуская его на пол.
        У печи хлопотала сухонькая пожилая женщина.
        - Бабуль, познакомься, это мой друг Вадим, - сказал Саня.
        При слове «друг» у Вадима в груди стало горячо, а бабушка Марфа показалась доброй волшебницей из сказкок.
        - Ты чей же будешь? - спросила бабушка, близко вглядываясь Вадиму в лицо подслеповатыми глазами в бесчисленных лучиках морщин.
        - Я - Евдокии Федоровны внук.
        - Это что же, Ларочка, значит, приехала? Вот радость-то Дусе!
        - Бабушка вам пирожков прислала, только они упали, грязные теперь, - уныло добавил Вадим.
        - На него Мишка напал со своей компанией. Бабуль, йод давай, - сказал Саня.
        - Ох, ироды окаянные. Одно озорство на уме. Вчера у Черновых все подсолнухи ободрали. У Мишки отец в городе на заработках - ремня шельмецу некому всыпать.
        Мальчики оставили обувь в сенцах и прошли по мягким половикам в комнату Сани.
        - Ух ты, сколько книг! - восхитился Вадим. - У нас и то дома столько нет. «Природа мира», - прочел он, - «Певчие птицы СССР», «Живой мир островов». Ты все это читал?
        - Конечно. Я когда вырасту, стану ученым - зоологом или орнитологом.
        - А кто это?
        - Это тот, кто птиц изучает. Я мечтаю записывать голоса птиц. Представляешь, захотелось тебе соловья послушать или жаворонка, как они поют по-настоящему, на свободе, купил пластинку - и наслаждайся.
        - А где ты книги берешь?
        - По почте выписываю. У нас библиотекарша очень хорошая, она мне помогает.
        - Я тебе из Питера книг привезу, целый чемодан. Только… - Вадим снова погрустнел, - может, отец мне не разрешит в другой раз скоро приехать. Он у меня строгий очень. Ну и пусть - я тогда сбегу.
        - Не вертись, герой. Вот тут еще царапина. Не больно?
        - Жжется сильно. Сань, а это кто, на фотографии?
        - Мама моя. Правда, красивая?
        - Очень! А ты на нее похож.
        Вадим решил сменить тему.
        - Сань, когда мы пойдем червей копать?
        - Прямо сейчас и пойдем.
        Вооружившись лопатой и круглой жестяной банкой, они пошли на огород.
        - Тут их прорва, - сказал Саня, - я копну, а ты червя бери и в банку сажай.
        Вадим с увлечением ковырялся в сырой почве. Взяв двумя пальцами красного дождевого червя, он смотрел, как тот извивается, потом клал его в наполненную землей банку.
        - Сань, а черви - это животные?
        - Конечно, беспозвоночные животные. Амеба и та - животное, только одноклеточное. Ого, целый клубок. Много брать не будем: черви полезные, они почву разрыхляют. А если меня спросить, - продолжал он, налегая на лопату, - то и среди людей есть одноклеточные. Взять хотя бы нашего Вовку. У него отец в прошлом году с заработков приехал и повез всю семью в Сочи на море отдыхать. Пробыли они там целый месяц. Только вернулись - я к Вовке. «Ну, давай, - говорю, - рассказывай, какое оно, море». Я-то сам моря никогда не видел, в кино только. А он мне в ответ, - Саня смешно изобразил глуповатую физиономию Вовки, - «Норма-альное море, - говорит, - что ему сделается? Воды много и вся соленая». Вот и весь сказ. И так во всем, о чем хочешь спроси, хоть чудо покажи, в ответ одно услышишь: «Норма-ально». Тьфу, - в сердцах сплюнул он, - и кто только это подлое слово придумал!
        Ночью Вадим спал плохо, часто просыпался в страхе, что пропустит условный сигнал. Задолго до восхода солнца послышался тихий свист, и Вадим тотчас скатился по лестнице с чердака. У калитки белел силуэт Сани.
        - Держи ведро и банку, а я удочки понесу, - сказал он громким шепотом.
        - А зачем так рано идти? Может, рыба тоже еще спит.
        - Как же, спит она! У нее и днем и ночью одна забота, как бы чего слопать. До свету самый клев. К тому же я тебе такое покажу, чего ты в городе у себя в жизни не увидишь.
        В полной тиши они пошли по узкой песчаной косе. Впереди, на самом краю полуострова, высился темной твердью большой монумент, установленный в честь окончания строительства канала при царе Александре Втором. Канал поделил.
        Свирицу на две части, отрезав длинный кусок суши. По вечерам влюбленные парочки сидели на постаменте памятника, над черной речной гладью, куда, оставив в небе ворсистый след, падали звезды, гляделся золотой месяц и тянул по воде искристое мерцание к очарованному берегу.
        - На первый раз лодку брать не будем, - сказал Саня, - поудим здесь, с камней.
        - Сань, ты за меня не беспокойся, я плавать умею. Меня мама в детстве в бассейн водила.
        - Да что ты! - по-доброму усмехнулся Саня. - Река - это тебе не бассейн. Здесь купаться с опаской надо. По Свири лес сплавляют, - под водой топляки мотаются. Вдарит такое бревно, и дух из тебя вон. А еще баржи затонувшие есть, с войны лежат. У нас такие случаи бывали: нырнет мужик - и поминай как звали. Так что без меня купаться и думать забудь. Мне бабушка рассказывала: здесь бои шли жестокие - прямо в устье Свири морская пехота и корабли Ладожской военной флотилии сражались с гитлеровцами. Немцы хотели второе кольцо блокады создать, да ничего у них не вышло. Речники наши помогали морякам Дорогу жизни отстаивать, грузы перевозили под непрерывными бомбежками, себя не жалели. Мой дедушка был шкипером баржи. Тогда и погиб.
        Они спустились по крутому зеленому скату и примостились на больших камнях под бережком. Вадим засмотрелся на реку.
        - Сейчас и не скажешь, что здесь война была. Тишь да благодать. Я бы тоже врагов убивал не жалея. Взял бы автомат и тра-та-та-та - всех под корень! А ты?
        - Я бы никого не хотел убивать. Лучше, чтобы никакой войны больше не было.
        Мальчики размотали удочки.
        - Глянь, чего делать надо, - объяснил Саня. - Берешь червя и старайся его так насадить, чтобы крючка не видно было, по самую леску. Рыба, хитрюга, запах железа чует, червя обклюет - и была такова.
        Тьма нехотя расползалась, оставляя пепельные клочья. Тускло засветлело небо, вдали забрезжил спящий лес. Речная волна ласкалась о камни с тихим всплеском. Поплавки стояли неподвижно в глянцевой воде. Вадим смотрел на свой не мигая и думал, что там, в прохладной сумеречной глубине, скрывается своя, неведомая жизнь, которой нет до них с Саней никакого дела. Он не успел додумать какую-то важную мысль, потому что поплавок задрожал и дернулся вниз, отбросив на воду расходящиеся круги.
        - Сань, а Сань, - выдохнул Вадим, - у меня вроде клюет.
        - Подсекай, тяни! - крикнул Саня.
        Вадим с натугой потянул вверх удилище. Из воды взметнулась плоская переливчатая рыба и забилась на крючке, как серебряный лист на ветру.
        - Вадим, не зевай, подтягивай ее сюда, а то сорвется!
        Саня поймал леску, снял рыбу с крючка и опустил в ведро.
        - Знатный подлещик. Ай да ты! - похвалил он Вадима. - С первого раза такая рыбина.
        Вадим припал к ведру, где плавал подлещик, разглядывал его и гладил рукой.
        - Потом налюбуешься. Бери удочку. Солнце встанет - рыба в тень уйдет.
        Вадимом овладел веселый и буйный азарт. Он с трудом мог усидеть на месте, благо рыба клевала вовсю. Саня выхватил одну за другой две плотвички, похожие на вытянутые розовые жемчужины, и злого зубастого окуня с красными плавниками, Вадим - еще подлещика и несколько корюшек.
        К востоку над горизонтом полоска неба зарделась нежным кармином, и заалели снизу облака. Саня оживился:
        - А теперь гляди в оба. Это то, о чем я тебе говорил. Сейчас начнется.
        Из-за леса медленно и неуклонно, затаенно теплясь однотонным густо-малиновым светом, сдерживая до поры могучий внутренний жар, поднималось солнце, такое огромное, что Вадим не поверил собственным глазам. По воде потянулось пурпурное сияние, разлилось по траве, верхушкам деревьев и вытеснило призрачный туман с болот.
        Рыбалка была забыта. Конец удилища поник и утонул в реке. Мальчик встал - хрупкая, завороженная фигурка на фоне неоглядного солнечного диска.
        - Такого не бывает, - ошеломленно произнес Вадим, переводя растерянный взгляд на Саню.
        - Бывает, как видишь.
        Саня с нескрываемой радостью заглядывал ему в лицо. Улыбка у него была хорошая, светлая. Глядя на него, самому хотелось улыбаться.
        - Удочку-то возьми, утонет. Да у тебя никак рыба на крючке!
        Они закатились хохотом, сообща вытаскивая из воды большую рыбу; тащили в несколько приемов, слабея и приседая от смеха, с трудом водворили ее в ведро и долго еще не могли успокоиться.


        ГЛАВА 3
        Потянулось волшебное лето. Утренние часы мальчики проводили на реке, заплывая в лодке на самую середину. Иногда, встретив восход солнца, досыпали прямо в лодке, приткнувшись где-нибудь к берегу в камыши. В лесу токовали тетерева. Лодка мягко покачивалась, под досками в днище хлюпала вода. Они спали, пока солнце не начинало припекать голову, тогда возвращались, улов делили пополам и разносили по домам. Саня разделывал рыбу и учил тому же Вадима. Они много купались, загорали, возились в огороде, ездили за сеном на другой берег Свири.
        Неотвратимо приближался день отъезда. Вадим каждый вечер со слезами на глазах упрашивал мать оставить его в Свирице до конца лета, его поддерживали бабушка и дед, но Лариса была непреклонна. В такие минуты перед ее мысленным взором маячил гневный облик мужа, простершего к ней карающую десницу, и это воспоминание придавало ей сил для отпора сыну и родителям.
        У Вадима еще оставалась слабая надежда, что дома, в Ленинграде, он сможет уговорить отца и вернуться к бабушке.
        За день до отъезда Лариса достала из буфета коробку дефицитных московских конфет
«Ассорти» и села под тополя у ограды ждать друзей-рыболовов. У нее болезненно сжалось сердце, когда она увидела, как они идут от реки, взявшись с двух сторон за дужку ведра, с удочками в руках, босые, растрепанные, счастливые - Вадим темноволосый, а Саня белый, как березка, у обоих рот до ушей. Она вспомнила свое детство и горько пожалела, что надо увозить сына в город.
        Лариса встала навстречу мальчикам с коробкой в руках.
        - Мам, смотри, что я поймал! - издали закричал Вадим и поволок в одиночку ведро к ее ногам. - Щуренок, видишь? Я удочку закинул, а поплавок вдруг лег на бок и лежит. Саня думал - коряга. Мы стали тянуть, а под водой ка-ак заходило. Удилище погнулось, насилу вытащили. Саня его сачком подцепил. Классный щуренок, правда?
        - Замечательный! - искренне восхитилась мама. - Сантиметров пятьдесят, не меньше. Расскажем папе, какую большую рыбу ты здесь ловил.
        - Санечка, - сказала она, протягивая мальчику коробку, - я тебе очень признательна за внимание к Вадиму. Вот, поешь конфеток и бабушку угости.
        Саня перестал улыбаться и отступил на шаг.
        - Спасибо, не надо, - очень вежливо сказал он.
        - Мам, зачем ты?.. - с испугом попытался остановить ее Вадим.
        - Да ты не стесняйся, бери, - настаивала Лариса - ты с ним столько возился! Не представляю, как еще можно тебя отблагодарить.
        Саня, глядя в землю, осторожно обошел Ларису и быстро пошел к своему дому.
        - Сань, а рыба… - упавшим голосом сказал ему вслед Вадим, но мальчик не обернулся.
        Вадим похолодел. С чувством приговоренного к смерти он следил, как Саня скрывается в своем дворе.
        - Что ты наделала?! - закричал он на мать рвущимся голосом и пнул ногой ведро. - Из-за тебя он больше не захочет со мной дружить.
        Он бросился в дом, пробежал мимо бабушки и деда в спальню, упал на постель лицом в подушку и зарыдал так, словно у него разрывалось сердце. Бабушка всплеснула руками и попыталась его успокоить. Перепуганная Лариса гладила сына по голове и просила у него прощения. Все было напрасно. Ему казалось, что мир рушится, его мир, который вспыхнул ненадолго и вновь погас. Все проваливалось в темноту, в бездну, в беспробудное одиночество.
        Дед, разобравшись в чем дело, взъярился:
        - Сказано тебе было, Лариска, к Сане с подарками не лезть. И везде-то вы разводите свои бабские церемонии. Верно люди говорят: волос долог, да ум короток. Нешто он за подношение с твоим сыном сдружился?
        - Вадим! - послышался за окном голос Сани.
        Панически боясь ошибиться, Вадим вскинул голову, прислушиваясь с отчаянной надеждой в глазах.
        - Вадим! - снова позвал Саня.
        Мальчик взлетел, бросился к рукомойнику, учащенно дыша и приплясывая от тягостного нетерпения, двумя пригоршнями воды ополоснул лицо, мазнул по нему полотенцем и вынесся вон.
        - Боже мой, - прошептала Лариса, глядя на родителей расширенными глазами, - не палач же я собственному ребенку. Будь что будет - возьму удар на себя. Пусть остается до сентября. Петя будет рвать и метать, но все лучше, чем такое горе.
        Саня стоял у изгороди, упершись грудью в деревянную перекладину.
        - Ты почему ушел и дома засел? Я жду, жду… Ты обещал сегодня со мной в библиотеку сходить. Забыл?
        - Я… я думал, ты обиделся, - придыхая и шмыгая носом, проговорил Вадим.
        - Я не красна девица, чтоб обижаться. А ревел чего?
        Вадим густо покраснел.
        - С мамой поссорился, - выдавил он.
        - С мамой ссориться негоже, - рассудительно сказал Саня. - Маму беречь надо. Она у тебя одна, единственная. - Он вздохнул.
        У них над головой со стуком распахнулись створки окна, и бабушка ликующе провозгласила:
        - Вадя, радость-то какая! Мама оставляет тебя здесь до сентября!
        Лариса как раз вышла во двор. Вадим обхватил ее за талию, зарылся лицом ей в грудь.
        - Мамочка, я тебя люблю! Прости, что я плохо себя вел. Ты лучше всех!
        Она посмотрела на Саню, и они улыбнулись друг другу.


        ГЛАВА 4
        Миновал июль. Вадим заметно поздоровел и немного подрос. Щеки у него сделались розовыми; всегда диковатые карие глаза приобрели теплый золотистый оттенок, ноги и руки стали такими же крепкими и бронзовыми, как у Сани. Теперь он мог свободно разгуливать по поселку в любое время, бегал, когда бабушка просила, в магазин; по дороге, как полагалось, со всеми здоровался. Бабули на скамейках в ответ согласно кивали головами в платочках. Мальчишки, завидя Вадима, искали его общества. Авторитет Сани был так велик, что они полагали - раз Саня с кем-то дружит, значит, пацан этот чего-то стоит. Они часто пристраивались к Вадиму, провожали его в один или другой конец, расспрашивали о житье-бытье в Ленинграде.
        Саня время от времени впадал в задумчивость и запирался дома с книгами, тогда шумная компания сорванцов, не без наущения Вадима, вваливалась во двор и выманивала его на реку купаться. Благодаря Сане у Вадима появилось чувство уверенности в себе и защищенности. Иногда он задумывался над тем, почему Саня так о нем заботится, и однажды спросил его об этом.
        - Ты здесь чужак, - без обиняков ответил тот, - а в незнакомом месте всегда можно нарваться на неприятности.
        Пример такой уже был: он чуть не утонул в болоте. В другой раз бык, предводитель стада, наставил на него рога и принялся рыть копытом землю. Коровы разбрелись по берегу канала, в то время как Вадим сидел у самой воды и мыл посуду. Эту обязанность он взял на себя добровольно, стремясь во всем подражать своему хозяйственному другу, к тому же ему было приятно что-то делать для стариков.
        - В воду! Прыгай в воду! - услышал он голос Сани и не заставил просить себя дважды.
        Через несколько минут Саня подгреб к Вадиму на лодке и втащил его на борт. - Чего это он взбеленился? А, Сань? Я ему ничего не сделал, даже в его сторону не смотрел. И красного на мне ничего нет. Может, у него с головой не все в порядке?
        - Надо будет дядю Костю, пастуха, предупредить. Раз бугая на бодаловку потянуло, значит, нечего коров оставлять одних. Так и до беды недалеко. А на красное они не реагируют. Я читал, что быки цветов не различают. Ты все-таки без меня поменьше гуляй.
        С тех пор, когда Саня был занят, Вадим тихо, как мышь, сидел у него в комнате, тоже углубившись в книгу. Саня, выискав что-нибудь особенно любопытное, зачитывал вслух.
        - Чего только не бывает на свете! - восклицал он в очередной раз. - Ты только послушай. В Индии есть дерево, называется баньян. Относится к эпифитам, то есть развивается на другом дереве, окружает его своим стволом, становится огромным и могучим, а бедное дерево-хозяин внутри задыхается, истощается и в конце концов гибнет.
        Сане не очень давались математика и физика. Вадим предложил подтянуть его по этим предметам, в которых сам был силен.
        Когда выдавались дождливые дни, занятия протекали особенно плодотворно.
        - А ты знаешь, действительно интересно, - говорил Саня, корпя над уравнением, - просто все дело в том, что я ничего точного не люблю, а больше неопределенное, загадочное. Да и в жизни нет ничего определенного. Так и твои цифры: сейчас они точные, а при других условиях могут быть относительными.
        - Ну ты, Эйнштейн, - смеялся Вадим, - не отвлекайся, решай давай.
        Саню, казалось, интересовало все на свете. Эти его «Ты только послушай!» или
«Посмотри!» следовали по десять раз на дню. Была у него какая-то удивительная, прямо гениальная способность увлечь другого человека, заставить его увидеть нечто замечательное там, где он прежде, из-за равнодушия, ненаблюдательности или отсутствия воображения, не усматривал ничего особенного. Это могла быть выдра, нырнувшая под корягу, голосистая птаха в лесу, дикий селезень на воде, краски небосвода, оплывающие в реку на закате и великое множество других явлений.
        Как-то вечером ребята зазвали их в кино. Показывали фильм «Седьмая пуля». Действие происходило в Киргизии. Герой, которого играл Суйменкул Чокморов, боролся с бандитами-контрреволюционерами, скакал на лихом скакуне, метко стрелял, спасал от басмачей любимую девушку.
        - Картина, что надо, - похвалил Саня после просмотра, когда они в тесной толпе зрителей выходили из зала.
        - Ага, - согласился Вадим, - особенно в конце захватывает, когда он этого гада прищучил.
        - Враки все это, - веско сказал Мишка, лузгая семечки и самодовольно сплевывая шелуху. - Мой дед как раз в Средней Азии воевал. Там революцию наши делали, а эти узкоглазые все в басмачах ходили. Бандиты они все, черти нерусские.
        - Ты что сказал? - вдруг озлился Саня и пошел грудью на Мишку.
        Тот сразу сник, спесь с него вмиг слетела, он отпрянул назад и споткнулся, рассыпав семечки по земле.
        - Сань, ты чего? Чего ты взъелся, в самом деле? Что я такого сказал?
        - Я тебе сейчас как вмажу, сразу в голове прояснится!
        Он схватил Мишку за грудки, встряхнул, потом отпустил, безнадежно махнув рукой:
        - А, что с тобой разговаривать. Все равно ничего не поймешь.
        Он круто повернулся и зашагал к дому.
        - Вов, чегой-то он? - спросил Вадим.
        - Чего, чего… Не любит он этого. Мишка сдуру ляпнул. Мог и по морде схлопотать. Заладил - русские, нерусские…
        Вадим догнал Саню почти у самого дома. Лицо друга было мрачнее тучи, губы плотно сжаты. Он досадливо дернул плечом, когда Вадим попробовал его остановить.
        - Сань, а на меня ты за что сердишься?
        - Да не сержусь я на тебя, - сказал Саня и сел на скамью, прислонившись спиной к частоколу. - Просто зло меня берет, когда думаю, сколько таких невежд, как Мишка, языками впустую чешут и других с толку сбивают. Я, может, родину свою больше других люблю, только считаю, что человек сам себя обкрадывает, если не видит дальше собственного носа. Вон, в этом фильме, девушка какая красивая. А наши сразу - «узкоглазые, черномазые…». На нас непохожи, так ведь это и есть самое интересное. У них культура другая, обычаи другие и красота тоже другая. А тот, кто красоты этой не видит, он в точности, как те же быки - красок жизни не различает.
        Еще через день, роясь в книгах, он воскликнул:
        - Совсем забыл! Все хотел тебе показать, - и извлек из папки репродукцию «Моны Лизы» на развороте двух журнальных страниц, которые он, по всей вероятности, аккуратно вычленил из «Огонька».
        - Подумаешь, невидаль, - хмыкнул Вадим, - это же «Джоконда». Я ее тыщу раз видал. И ничего в ней нет. Толстая тетка и даже некрасивая. Не пойму, почему из-за нее весь мир с ума сходит.
        Судя по тому, как Саня на него уставился, Вадим сообразил, что сморозил какую-то глупость.
        - Нечего на меня глазеть, - нахохлился он. - Не нравится она мне, и все тут. Каждый имеет право на собственное мнение.
        - Какое у тебя может быть мнение, когда мозгов нет, - сказал Саня. - Ладно, не обижайся, - миролюбиво добавил он, - просто сделай, что я попрошу. Сиди и смотри на нее, хотя бы пять минут, а потом поговорим.
        Стал Вадим смотреть на Мону Лизу. Смотрел, смотрел и через короткое время обнаружил, что она все о нем знает. Каким-то чудесным образом эта незнакомая девушка из далекой страны, из невообразимого прошлого, знала и понимала все его страхи, детские обиды, неуверенность и мучительные сомнения, все его сокровенные мечты и тайные надежды, и улыбалась она ему мудро, снисходительно и чуть лукаво. Она ласково ободряла его, говорила, что все проходит, что впереди его ждет много хорошего и настоящего, и обещания уже начинали сбываться, потому что рядом был Саня - это было хорошо, очень хорошо, лучше не бывает! Теперь он видел, что она красива. Красота эта была светом ее души. Она озаряла и согревала самые потаенные уголки его сознания.
        Сбоку возникла хитрющая физиономия Сани.
        - Ага, забирает, - торжествующе констатировал он. - И не тебя одного. А ты говоришь - «тетка»!
        Через много лет, уже в другой жизни, приехав по делам в Париж, Вадим отправился в Лувр и долго бродил по его бесчисленным залам, и в одном из них была она, теперь уже подлинная, созданная кистью великого мастера. Он всем своим существом потянулся к ней, надеясь вновь найти в ней ободрение и сочувствие, но на этот раз она смотрела на него совсем по-другому. Она снова видела его насквозь, знала о нем все до последней мелочи, до каждой прожитой им секунды, знала даже то, в чем он сам боялся себе признаться. Ему показалось, что он остался один на один со своей жизнью, с изгнанной памятью, с поверженной и теперь разом восставшей совестью. У него заболело сердце, и стало трудно дышать. Когда мука стала нестерпимой, ему захотелось выстрелить, чтобы она так больше не улыбалась. Рука его неудержимо и страшно потянулась за пистолетом, но не нашла его на обычном месте. Он стремительно ринулся прочь, по нескончаемым анфиладам, мимо молчаливых полотен, удивленных посетителей и возмущенных смотрителей, с трудом нашел выход и вырвался наружу. За ним почти бежал Игорь, который и здесь не отставал ни на шаг от
своего подопечного, и, конечно же, стоя вместе с ним перед «Джокондой», понял суть его непроизвольного движения.
        - Вы что-то заметили, Вадим Петрович? - спросил он тогда, мучаясь мыслью, что мог проглядеть опасность.
        Вадим не ответил. Разве мог он признаться Игорю, как близок был в тот миг к самоубийству. О том, что творилось у него в душе, он мог бы рассказать только одному человеку.


        ГЛАВА 5
        Близилась ягодная пора. Теперь ребята грузили в лодку все сразу: удочки, лукошки, котелок для ухи, лук, картошку, немного хлеба и отправлялись за Свирь в лес или на болота и возвращались только к вечеру. На обед ловили рыбу и варили уху здесь же, на берегу.
        Был случай, когда они забрались далеко на болото, где брусники было видимо-невидимо, и вся крупная, как на подбор. Они успели засыпать лукошки только наполовину, когда за кустами кто-то заревел.
        - Все, тикать надо, - сказал Саня и, схватив Вадима за руку, пригнулся и припустил в лес.
        Они еще долго неслись со всех ног, задевая кусты черники, из которых вздымались тучи потревоженных комаров, врезаясь лицами в блестящие сплетения паутин, пока Саня не счел, что опасность миновала.
        - А кто это был? - отдышавшись, спросил Вадим.
        - Известно кто - медведь. С этим зверюгой лучше не встречаться. Мужики говорят, в наших краях шатун объявился, зимой не выспался, потому злой как бес. А может, выдумки это все.
        Они шли по узкой, едва проторенной тропе сквозь аромат лесной глуши - смешанный запах сосен, мха и перегноя. Под хвойными кронами мерцал изумрудный свет, лес был спокоен и тих своей особенной живой тишиной, исполненной щебета птиц и монотонного гудения всевозможных букашек.
        - Ну и видок у тебя, - прыснул Саня, наставив на Вадима вымазанный черникой палец, - вся мордаха в брусничном соке и паутине.
        - А сам-то ты лучше, что ли? - рассмеялся Вадим и вскрикнул: - Смотри - озерцо, как будто специально для нас!
        Они вышли к небольшому озеру, заросшему камышом и кувшинками. Густая поросль кустов голубики захлестнула его зеленые берега. Чирок на воде уставил на них блестящую бусинку глаза и, видимо, заключив, что эти чумазые существа доверия не внушают, поспешил укрыться в камышах. Друзья умылись и прилегли отдохнуть в сквозной тени молодой березки. Саня, слегка помахивая веточкой, отгонял вьющуюся у лица мошкару.
        - Везет тебе, Сань, - сказал Вадим, - среди такой красоты живешь. Будь моя воля, и я бы здесь насовсем остался. Дома мне все надоело - гулять нельзя, музыкой заставляют заниматься. Мне все эти этюды Черни и сонатины Клементи уже поперек горла встали.
        - Я думал, это здорово, когда умеешь играть на каком-нибудь инструменте. А ты на чем играешь?
        - На фортепиано. Только это совсем не здорово. Для меня, во всяком случае. Не выйдет из меня пианиста. Я физиком хочу стать. Мне это в сто раз интереснее.
        - Так бросай свою музыку, - лениво жмурясь, посоветовал Саня. - В чем загвоздка-то, не пойму?
        - Отец настаивает. С ним спорить нельзя. Он этого не терпит.
        - А что он тебе сделает? Убьет, что ли?
        - Убить не убьет, но может… - Вадим перебрал в уме все возможные варианты отцовской расправы над мятежным сыном и понял, что терять ему, в сущности, нечего.
        У Сани в глазах плясали синие чертики.
        - Застращал он тебя, как я погляжу. Маешься без толку, давно бы занялся тем, что тебе по душе. Эх ты, голова два уха.
        - Надо же, я и не представлял, что все так просто. Я лучше спортом займусь. А потом поколочу Дениса из девятого класса и Кольку из параллельного.
        Саня сел.
        - Тебя что, в школе бьют?
        - Случается, - никому другому он бы этого не сказал. - Вообще-то они всех бьют, кто не с ними, и еще деньги с младших собирают. Все их ненавидят, но боятся.
        - Ладно, - решительно сказал Саня, - с завтрашнего дня начнем отрабатывать удары. Ты уже не такой слабак, каким приехал. Главное - поверить в себя, остальное приложится.
        Вадим откинулся на спину, испытывая небывалое чувство невесомости. Будь он уверен в существовании души, то именно сейчас мог бы поклясться, что эта легкая эфемерная субстанция покинула его тело и счастливо взмыла в небеса, расправила окрепшие крылья и зависла над землей в блаженном парении.
        - Сань, ты как думаешь, Бог есть? - спросил он с той невероятной прекрасной высоты, стремясь взлететь еще выше в своей чудесно обретенной, бесшабашной дерзости.
        - Не знаю, - ответил Саня, помолчав, - в школе говорят, что нет, а бабушка говорит, что есть. Я сам об этом много думал.
        - И что надумал?
        - Думаю - есть Бог. Ты посмотри, как в природе все продумано, взаимосвязано, предусмотрено, будто кто позаботился обо всех, до самой последней букашки, травинки. Когда говорят: «Слепые силы природы», - мне смешно становится. Ничего она не делает вслепую, делает только то, что ей положено. Это люди везде вслепую суются - реки перекраивают, леса вырубают, осушают болота, роются в земле, как кроты, а потом удивляются, почему природа их не щадит. Я так думаю: равновесие в природе, установленный порядок вещей - это все от Бога, а человек слишком мал и глуп, чтобы пытаться его изменить, а если пытается, значит идет против Бога.
        - Где же тогда рай и ад?
        - Вот этого уж точно никто не знает.
        - А я всегда думал, что Вселенная - это какое-то огромное, необъятное тело. Солнечная система похожа на атом, и таких систем бесчисленное множество. Может, космос и есть Бог? Вот я и хочу стать физиком, чтобы во всем разобраться, а может, даже астрофизиком.
        Саня слушал Вадима с таким выражением, словно обдумывал каждое его слово. Они проговорили два часа с сияющими, вдохновенными лицами, пока их пустые желудки прозаически не напомнили о себе.
        Саня вскочил и хлопнул себя по лбу.
        - Бабушка сегодня калитки печет. Бежим скорей!
        Бабушкины калитки - разговор особый. Никогда больше в своей жизни Вадим не ел ничего более вкусного. Калитки умели печь все свирские бабушки. На тонко раскатанный лист ржаного теста выкладывались ягоды черники или брусники, посыпались сахаром, и в печь. С кружкой парного молока такой пирог казался царским угощением.
        Сегодня побаловать мальчишек решила бабушка Марфа. Прежде чем взойти на крыльцо Саниного дома, Вадим набычился и заявил, что больше не сделает и шагу, если его упрямый друг не пообещает прийти с ответным визитом на пироги к бабушке Дусе.
        - Ты ведешь себя так, словно никому не хочешь быть обязанным, даже тем, кто тебя любит. А это обидно, - сказал он Сане.
        Тот сосредоточенно выщипывал пальцами босой ноги кудрявый клевер у крыльца.
        - Ты понимаешь меня или нет? - спросил Вадим, усаживаясь на ступеньку и заглядывая снизу Сане в лицо.
        - Нет, не понимаю, - последовал донельзя сварливый ответ.
        - Всегда ты все отлично понимаешь! У тебя просто сдвиг по фазе на почве твоей гордости. Люди угощают друг друга, ходят в гости, дарят подарки, а ты - настоящий дикарь.
        Саня стрельнул в него синим из-под век.
        - Это я дикарь?
        - А то кто же? Дикая тварь из дикого леса!
        - Киплинга я тоже читал.
        - Вот и не веди себя, как Маугли. Ты среди людей живешь.
        - Ладно, - нехотя согласился Саня, - постараюсь исправиться. Только это сильнее меня. Ты шибко на меня не дави.
        После обеда Саня засел за книги, а Вадим пошел домой.
        Тебя тут Мишка-охломон с утра спрашивал, - сказала ему бабушка Дуся. - Принесла нелегкая! Не иначе как очередную пакость затевает. Третьего дня тоже приходил, когда вы в лесу были. Все ходит и ходит. Ты с ним, Вадя, не играйся. Пустой он мальчишка. Сказал, еще придет.
        Она посмотрела в окно.
        - О, легок на помине. Сидит, злыдень, забор подпирает. Сказать, чтоб шел отсель, не дожидался зря?
        - Не надо, бабуль. Пойду погляжу, что ему понадобилось.
        Мишка, развалясь на скамейке и закинув ногу на ногу, лущил подсолнух. Вадим подумал, что было бы трудно представить его за другим занятием.
        - Вадь, привет, - сказал Мишка таким тоном, будто они с Вадимом были закадычные друзья. - Садись, поболтаем.
        Он с великодушным видом подвинулся, освобождая рядом с собой место.
        - Некогда мне с тобой лясы точить. Говори, зачем пришел, - хмуро отозвался Вадим.
        - Ты на меня не серчай за тот случай, - примиряюще начал Мишка, - каждый может ошибиться. Я вот чего: завтра у меня день рождения, так я тебя приглашаю к себе домой в пять часов. Саня тоже придет.
        - Ты почем знаешь? Говорил ему уже?
        - Нет, сейчас скажу, - Мишка самодовольно осклабился. - Он точно придет, куда денется.
        Вадима удивил Мишкин уверенный тон, словно речь шла не о Сане, которого и силком в гости не затащишь.
        - Спасибо за приглашение, - озадаченно произнес он. - Только я без Сани никуда, ты знаешь.
        - Как не знать?
        Мишка метнул вороватый взгляд в сторону Вадима. Какая-то невысказанная мысль кривила его обсыпанные семечной шелухой губы. Вадим подступил к нему и потребовал:
        - Говори, что за пазухой держишь!
        Мишка насмешливо хмыкнул:
        - Не боись, ничего особенного. Смешной ты, Вадик, на самом деле. Ты вот к Сане насмерть привязался, а того не знаешь, что он тебя попросту жалеет, потому и дружит с тобой. Душа у него добрая, а то стал бы он возиться с таким воробьем, как ты.
        - Это он тебе сказал? - с трудом выговорил Вадим, чувствуя, как чья-то грубая невидимая рука схватила его за горло.
        - Дождешься от него, как же! Саня слово молвит - рублем подарит, как наши бабули говорят. Только и без слов всем ясно, что взял он тебя под свое крыло по причине твоей жалкой наружности. Он у нас с малых лет сердобольный, ни одного щенка не пропустит.
        Вадим после случая с конфетами дал себе слово никогда больше не плакать. Он зажмурился до искр в глазах, глубоко вздохнул, потом произнес без всякого выражения:
        - А тебе-то что за печаль? Ты затем сюда явился, чтобы все это мне высказать?
        - Да так, к слову пришлось, - лениво процедил Мишка, - хотел тебя предупредить, чисто по-дружески. Плохо ведь, когда думаешь одно, а на самом деле совсем другое. А приглашение мое остается в силе, на полном серьезе. Ну, я пошел. Надо еще к Сане заскочить.
        Он повернулся и удалился своей расхлябанной походкой, оставив Вадима полностью раздавленным и униженным. Сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заплакать, отравленный страшными подозрениями, Вадим понуро повлекся по песчаной косе к монументу. Теперь он вновь казался себе смешным и нелепым. Мишка прав: с какой стати Сане, которого все любят и уважают, а некоторые даже боятся, с которым дружить будет счастлив любой, стоит ему только захотеть, так вот, с какой стати Сане дружить с неловким, слабым и ничтожным Вадимом? Он и раньше никому не был нужен, потому что нет в нем никаких достоинств, одни только вопиющие недостатки, и Саня, конечно, не слепой, чтобы их не замечать.
        Он сел на ступеньку у подножия памятника, лицом к пламенеющему закату. Низкое солнце роняло кровавые слезы в безучастно застывшую реку. Думать он не мог: было слишком больно. В голове - сплошная вязкая вата, откуда-то издалека нарастал пульсирующий гул, перешедший в частый стук - все громче и громче, все ближе… не стук это, а быстрый топот ног! Саня встал перед ним - стройный живой мальчишка с пытливыми глазами.
        - А ну выкладывай, что тебе Мишка наплел! Все вижу, не отвертишься! - задыхаясь от стремительного бега, выпалил он.
        Вадим с неизбывной тоской вперился взглядом в тлеющий горизонт и молчал.
        - Будешь отвечать или нет? - настойчиво допытывался Саня. - Вадим, ты мне друг?
        - Не знаю, - с глубоким унынием проговорил тот, - Мишка говорит, что ты дружишь со мной из жалости.
        - Ну ты дурак! - возмутился Саня с каким-то растерянным изумлением. - Я с тобой дружу, потому что ты умный, мне с тобой интересно, потому что ты меня понимаешь и чувствуешь все, как я. Чего мне тебя жалеть? Ты инвалид, что ли?
        - Смотри на меня, псих несчастный! - закричал он. - Это у тебя сдвиг по фазе! Я давно заметил, что ты комплексуешь из- за своего роста. Если хочешь знать, ты еще меня перерастешь. Эх, руки чешутся тебя вздуть!
        Вадим вскочил:
        - Поклянись, что не врешь!
        - Не сойти мне с этого места! Значит, мне ты не веришь, а Мишке, прохвосту, поверил? Может, мне с ним дружить прикажешь? Семечки с ним целыми днями лузгать и по чужим огородам шастать? Высокого же ты обо мне мнения, нечего сказать!
        - А почему ты с другими ребятами не дружишь?!
        - А вот с кем хочу, с тем и дружу, понял?!
        Они сели рядом, тяжело переводя дыхание, с красными щеками и злыми глазами.
        - Чтоб я больше этого от тебя не слышал, а то и вправду поссоримся, - сказал Саня, постепенно успокаиваясь. - А к Мишке пойти все же надо, раз приглашал.
        Вадим посмотрел на него с удивлением:
        - Только что ты его ругал, а завтра поздравлять будешь? Я ему желать всех благ не собираюсь.
        - Это ты зря. Мишка хоть враль и прощелыга, а все ж не чужой - мы с ним в одном поселке живем и в одну школу ходим, и шкодит он не по злоб`е, а по глупости. Вырастет, - может, еще поумнеет. Ты лучше подумай, что мы ему дарить будем.
        Вадим сдался:
        - Пошли с утра в магазин, выберем что-нибудь.
        - Ты что, магазина нашего не видал? Там, кроме макарон и хлеба нет ничего. Думаешь, я рыбу для развлечения ловлю?
        - Тогда подарим ему те самые конфеты.
        - Правильно, а я ему книгу подарю - «Записки о Шерлоке Холмсе». Я ее только получил, новая совсем.
        - Не жалко тебе? Да и Мишке она ни к чему. Вряд ли он книги читает.
        - Заставлю прочесть. Такую книгу только начнешь и уже не оторвешься. Это тебе не
«Железный поток» Серафимовича. После Конан Дойла он, может, вообще книги читать полюбит. А не станет читать, так кто-нибудь другой из его семьи прочтет.
        Произнеся последнюю фразу, он неожиданно смутился и, чтобы скрыть смущение, заторопился домой, оставив Вадима в сильнейшем недоумении.
        - Ты идешь? - обернулся он через несколько шагов.
        Вадим догнал его и спросил:
        - Сань, а откуда ты знаешь, что я еще вырасту?
        - У тебя папа высокий?
        - Очень. Метр девяносто.
        - И мама высокая, и дед с бабушкой высокие. Генетика, брат. Против науки не попрешь, - глубокомысленно заключил он. - У нас в старших классах такие шкеты, как ты, летом уйдут на каникулы, а осенью возвращаются что твоя каланча, снизу верхушки не видать. Так что раньше времени не переживай.
        Вечером Вадим сидел у самовара с бабушкой и дедушкой и односложно отвечал на вопросы. Обижать стариков невниманием ему не хотелось, но отвлечься от впечатлений минувшего дня он никак не мог. Беспрестанно обдумывая разговор с Саней, он нечаянно зацепился мыслью за слова «мама, папа». Эти привычные и родные понятия вдруг обожгли все его существо напоминанием о том, что у самого Сани нет ни мамы, ни папы; что он, сирота, лишенный родительской заботы и внимания, не знавший материнской ласки, находил убедительные слова ободрения и утешал его, Вадима, у которого было все. Все!
        Он содрогнулся от стыда и опрокинул чашку с чаем на стол. Горячие струйки потекли ему на колени, но он не почувствовал боли. Осознание своего чудовищного эгоизма вытолкнуло его из-за стола. Бабушка всполошилась, решив, что внук сильно ошпарился, запричитала и поспешила в сени за растительным маслом.
        - Ты что, внучек? - спросил дедушка, разгадав его настроение. - Ты часом с Саней не поссорился?
        - Деда, у тебя друг есть? - Вадим смотрел в слезящиеся глаза деда открыто и сурово, всем своим видом требуя правдивого ответа.
        - Друг у меня был, и не один.
        - А где они сейчас?
        - Так умерли все. Мне годков-то сколько, в расчет не берешь? Какие в Гражданскую полегли, какие в Великую Отечественную, а другие от болезней, да от старости.
        - Тогда скажи мне, как мужчина мужчине, что можно сделать для друга? Что-то очень хорошее, стоящее.
        Дед отхлебнул из блюдца; причмокивая, пожевал чай губами и сказал:
        - Высокопарные и громкие слова я тебе говорить не буду. Знаю, что не этого ты ждешь, - он поманил мальчика пальцем и, накрыв его маленькую ладонь своей пухлой, в узлах вен, ручищей, долго изучающе смотрел ему в лицо.
        - У Сани кроме бабушки родных нет. Вот и подумай сам, что ему больше всего нужно. И еще послушай своего старого деда, может, я и сказать тебе больше ничего не успею: если любишь кого, будь то друг, мать, сын или внук, - не требуй ничего взамен, иначе не любовь это будет, а торги.
        Вадим обнял деда и крепко поцеловал его в старческие сморщенные губы.
        - Понял, значит, - растрогался Николай Лукич, - иди, чадунюшка, спать ложись, припозднились мы нынче за разговорами.


        ГЛАВА 6
        Назавтра ребята, как обычно спозаранок, отправились на рыбалку.
        - Давай ловить на блесну, - предложил Вадим, - мне бы хотелось для деда щуку добыть. Он ее очень любит.
        Саня сел на весла, и лодка плавно скользнула по серому полотну реки. Кругом тишина, равномерный скрип уключин, редкий брех собак вдалеке. Нос лодки плавно рассекал воду и стелил вдоль бортов волнистый след. В воздухе тянуло запахом тины, мокрых камней по берегам и далеким ароматом сена.
        - Сань, я тебе не говорил, но ты, наверно, и так знаешь, что у меня братьев и сестер родных нет, - начал Вадим издалека, не очень хорошо представляя, как подойти к щекотливой теме.
        - Знаю, не пойму только почему.
        Голос Сани звучал отстраненно. Он налегал на весла, делал мощный гребок, при этом взгляд его, казалось, был прикован к одной бегущей по воде точке. Он думал о чем-то, что не касалось Вадима, и отвечал ему скорее машинально, чем осознанно.

«Придется отложить разговор до более удобного случая, - подумал Вадим. - Кто бы знал, что с ним творится».
        Щуку они в тот день так и не поймали. Саня все утро витал в облаках, на Вадима смотрел отвлеченно, словно его не видел, наконец в полдень встряхнулся и объявил:
        - Хватит на сегодня, надо в гости собираться. Возьми мыло и полотенце, вымоемся как следует в реке, а то от нас рыбой разит.
        Отдраив друг друга мочалкой до красноты и выдрав от усердия до половины волос из спутанных шевелюр, они отправились по домам одеваться в парадное платье.
        Ровно в четыре тридцать Саня зашел за Вадимом. На нем был серо-голубой тщательно отглаженный костюм, белая рубашка и черные, начищенные до блеска туфли. Его белокурые густые волосы были гладко зачесаны назад, что, несомненно, стоило ему титанических усилий после мытья в холодной речной воде. В руке он держал аккуратно завернутую в бумагу книгу. Выглядел Саня торжественно и серьезно, дальше некуда.
        - Батюшки-светы, - ахнула бабушка Дуся, - да ты никак жениться собрался! Уж так наладился, глаз не оторвать!
        Вадим, воюя перед зеркалом со своей каштановой, не менее буйной отросшей гривой, услышав бабушкины слова, обмер и бессмысленно уставился на собственное отражение. Так вот оно что! Евдокия Федоровна вмиг разглядела то, над чем он два дня ломал голову. Судя по тому, как Саня залился краской по самые уши, следовало предположить, что бабушка попала в точку, и точка эта, как видно, была болезненной. Поэтому Вадим решил не травмировать друга еще больше и сделал вид, что ничего не заметил, хотя любопытство его было возбуждено до предела.
        - Не жарко в костюме? - сказал он только. - Я пиджак надевать не собирался.
        Пиджак он все-таки надел в знак солидарности, взял коробку конфет под мышку, и друзья с невероятно строгим и официальным видом потопали по мосткам вглубь поселка на глазах у многочисленных зрителей, сидевших по лавкам. Куда они идут, никто не спрашивал - это считалось дурной приметой. И к чему спрашивать, когда и так всем все известно: у Мишки день рождения, парню пятнадцать стукнуло - круглая дата. Отец приехал с деньгами, а главное, с продуктами, навез подарков детям, сыну - велосипед

«Орленок», будет теперь форсить, только в Свирице особо не погоняешь, вместо дороги - канал, вместо тротуаров - доски, но Михаила от гордости так и распирало. Родители подсуетились, устроили для ребятни вечеринку; даром, что сын оболтус, только на беспутные проделки горазд, не в отца, работягу, пошел, а все ж свое дите, родная кровиночка.
        Принарядившиеся отроки миновали дома, несколько деревянных коммуналок, Дом культуры, в просторечье именуемый «клубом», куда по вечерам селяне ходили в кино, а молодежь на танцы; на пароме переправились на другую сторону канала и направили стопы к Мишкиному дому, который ничем от других поселковых жилищ не отличался, разве что огород у них больше походил на сад - настоящее чудо, благовонный и свежий, с зелеными лужайками, раскидистыми тенистыми яблонями; посреди лужайки - длинный, уставленный угощением стол.
        Гости, в основном, были в сборе. Ребята шумно приветствовали появление Сани и Вадима, скорее всего, Сани, что еще раз доказывало его популярность среди подростков. Их встретили криками, одобрительным визгом и даже аплодисментами.
        Виновника торжества не было видно.
        - Наводит красоту, - хихикнул кто-то в ответ на Санин вопрос.
        Вадим пристально разглядывал девочек, стараясь по реакции Сани определить, кто же та счастливица, что удостоилась внимания его друга, но ничего пока не заметил. Сам он относился к девчонкам равнодушно, считал их всех задавалами и кривляками. Так и сейчас, с заведомым скептицизмом осмотрев эти никчемные и крикливые создания, он лишь укрепился в том мнении, что пользы от них человеку никакой. Что касается Сани - что ж, ничего не поделаешь, и у сильных мужчин бывают свои слабости.
        Появился Михаил. Саня очень просто, по-свойски его поздравил и только успел вручить подарок, как вдруг резвая очаровательная девчушка лет тринадцати вылетела из дома и повисла у него на шее.
        - Саня, негодник, - звонко говорила она, быстро целуя его в обе щеки, - злой, противный обманщик. - Она заглядывала ему в глаза с веселым оживлением на милом подвижном лице. - Я книгу давно прочла, а ты исчез так надолго. Я ведь скучаю, не стыдно тебе? А у нас велосипед. Покатаешь меня? Мишка ленится меня катать.
        - Вот, вот, передаю ее тебе из рук в руки, - снисходительно глядя на сестру, сказал Мишка, - она мне уже все уши прожужжала - Саня да Саня. С утра плакала, боялась, что не придешь.
        Саня смотрел в ее запрокинутое лицо с нежностью и радостным волнением.
        - Нельзя тебе, Верушка, что если опять упадешь? - он осторожно погладил ее по роскошным растрепанным волосам.
        Вера была ярко-рыжей, медноволосой, с очень белой кожей, какая бывает у настоящих рыжих. Нежные щеки ее, покрытые едва заметными веснушками, отливали золотом при малейшем повороте кудрявой головы. У нее была крепкая стройная фигурка, большущие глаза с серыми узорчатыми зрачками, будто подернутыми сверкающей морозной вязью, и прямой, чуть вздернутый носик. От нее веяло прелестью ребенка и грацией зарождающейся женственности.
        - Не упаду, Санечка, миленький, мама только тебе доверяет, даже Мишке не велит, а он и рад, пройдоха. Ну покатай, Сань, - она запрыгала на месте от нетерпения, молитвенно сложив ладошки.
        - А это кто? - Она заметила Вадима и с детской непосредственностью разом переключила внимание на нового гостя, уставив в него большие доверчивые глаза.
        - Это мой друг, Вадим, он из Ленинграда, приехал к нам на каникулы, - объяснил Саня.
        Увидев незнакомого мальчика, Вера, казалось, вспомнила, что она уже не ребенок, задичилась и убежала.
        - Все, забыла про велосипед. Поди пойми, что ей, стрекозе, нужно, - посмеиваясь, сказал Мишка.
        Вадим принес ему свои поздравления, глядя при этом куда-то вбок. Стоило ему вспомнить жестокие Мишкины слова, и обида камнем поворачивалась в сердце.
        - Садитесь за стол, гости дорогие! Не стесняйтесь, угощайтесь и веселитесь, - радушно провозгласил Мишка.
        Вадим сел за стол, а Саня задержался на минуту с Михаилом, перекинулся с ним несколькими фразами, после чего чествование именинника началось. Родителей Мишки то ли не было дома, то ли они намеренно не показывались, чтобы не стеснять молодежь. На празднестве присутствовали одноклассники Михаила, ребята помладше, из его компании, несколько подружек Веры и все соседские дети. Стол был уставлен жареными курами, пирогами, салатами, большими вазами с фруктами и бутылками с лимонадом. Михаил сидел во главе стола и милостиво принимал поздравления.
        Вера заняла место рядом с Саней, ухаживала за ним, без конца подкладывала ему в тарелку еды, невзирая на протесты, и смотрела на него с неприкрытым обожанием. Вадим был поражен, тем более что никого это, кроме него, не удивляло.
        Спиртных напитков на столе не было, но кто-то из старших ребят тайком принес бутылку водки, которую отправились распивать в дом так, чтобы не увидела Вера.
        - Ябеда сразу настучит родителям, - предупредил Мишка, как только Вера отошла к подругам. - Сань, бери Вадима, пошли ко мне, пропустим по одной.
        - Ты же знаешь, я не пью, и вам не советую.
        - Ну не пей, нам больше достанется, а все равно пошли, поговорить надо.
        Включили магнитофон, и оставшаяся в саду детвора пустилась в пляс.
        Комната у Мишки была престранная. В ней находилось два стола, поставленных рядом в виде буквы «т», как это делается в кабинетах партийных деятелей, по сторонам одного стола, как и положено, стояли стулья, над начальственным креслом на стене висел фотографический портрет Мишки в костюме и при галстуке.
        - Прошу садиться, - с царственным видом предложил хозяин, опускаясь в кресло под собственным портретом.
        - Это еще что за цирк? - приглушенно спросил Вадим.
        - Мишка мечтает стать большим начальником и готовит себя к этой роли заблаговременно, - спокойно пояснил Саня.
        - Да у него крыша поехала, - прошипел Вадим.
        - Что ж, у каждого крыша едет по-своему, - невозмутимо возразил его друг.
        Тем временем на стол водрузили бутылку и поставили маленькие стаканы.
        Мишка обратился к Вадиму:
        - Сане я не предлагаю, он зарекся водку пить из-за своего отца, но тебе-то можно самую малость?
        - И ему нельзя, - сурово отрезал Саня, и Мишка не стал настаивать.
        - Жаль, хотел выпить с тобой на мировую. - Он залпом проглотил содержимое стаканчика и вытер рот рукавом. - Я тебе вчера гнусностей наговорил, только это по незнанию. Саня мне все разъяснил и указал на мои ошибки. Критику признаю справедливой, приму все необходимые меры для устранения недостатков…
        - Михаил, не увлекайся, - прервал его Саня, - извинись по-человечески, не тяни волынку.
        Мишка от одной выпитой рюмки моментально захмелел и пошел на Вадима, вальяжно раскинув руки, с пьяным восторгом на лице:
        - Дружбан, забудем все! Дай-ка я тебя от души расцелую!
        Саня встал перед ним.
        - Ми-ша, - раздельно произнес он, - на генерального ты пока не тянешь.
        В дверь требовательно забарабанили.
        - Вера! - мгновенно трезвея, произнес Мишка. - Везде достанет. Прячьте все, живо! Вовка, иди открой.
        Вошла Вера в сопровождении любопытной малышни. Саня поспешно отвернулся к стене, опасаясь, что она заподозрит его в причастности к несанкционированной пьянке, и принялся с величайшим вниманием разглядывать репродукцию картины Саврасова «Грачи прилетели». Точно такая же висела у него дома, в его комнате, и даже Вадим уже знал каждый ее штрих наизусть.
        - А ничего картина, да? - сказал Вадим.
        - Блеск! - отозвался Саня, отступая на шаг с видом эстета.
        - Первый раз видишь? - спросил Вадим.
        - Таким произведением можно любоваться бесконечно! - воскликнул тот и подкрепил свои слова вдохновенным жестом.
        Вадим пихнул его в бок. Саня обернулся и оказался лицом к лицу с Верой и еще с десятком ребят, которые, вытянув шеи, выглядывали из-за ее спины и недоуменно таращились на объект, привлекший внимание всеобщего любимца.
        - Вы почему заперлись? - спросила Вера, обводя собравшихся подозрительным взглядом. - Водку пили? Я все папе расскажу!
        Она по-детски гневно и непримиримо воззрилась на Саню.
        - Не вздумай меня обманывать! - заявила юная командирша и топнула ногой.
        Саня молчал и ласково улыбался ей своей обаятельной улыбкой. Она безо всякого стеснения притянула к себе его голову и обнюхала губы, ноздри и даже светлые пушистые ресницы.
        - Вот здесь забыла, - сказал он, прикладывая палец к щеке.
        Проигнорировав последнее замечание, она с неподражаемой важностью взяла его за руку и повела за собой, словно пленника, добытого в бою. Прежде чем выйти, девочка погрозила пальцем брату и его сообщникам.
        - Фу-у, пацаны, кажется, пронесло, - с облегчением вздохнул Мишка. - Вадь, сиди тут. Если снова с ревизией нагрянет, мы тебя предъявим как доказательство трезвости. Хотя, раз Саня с ней, вряд ли снова придет.
        - Почему Вера так к нему привязана? - спросил Вадим.
        - А, долгая история, - махнул рукой Мишка, - если вкратце, так можно сказать, что он ее выходил, а то она чуть было инвалидом не осталась.
        Вадима это объяснение не удовлетворило. Он не сдавался и продолжал расспросы. Историю выздоровления Веры знали все. Рассказывали сумбурно, перебивая друг друга, добавляя упущенные детали, спорили, что говорила Вера или Саня, и в какой момент - все это было крайне важно и не подлежало искажению.
        Выяснить Вадиму удалось следующее: когда Вере было семь лет, она упала с качелей, да так неудачно, что повредила позвоночник. Веру повезли в Ленинград, там ее прооперировали и обещали, что ходить она будет, надо только подождать. По прошествии установленного для выздоровления срока родным Веры стало ясно, что в душе у девочки произошел тяжелый психологический надлом. Она все твердила, что никогда больше не встанет и, убедив в этом самое себя, попыток к тому никаких не делала. Минул год, ей исполнилось восемь лет, а в школу она, так и не ходила, почти ничем не интересовалась, кресло свое покидать не хотела, - уговоры родных вызывали у нее только слезы и крики.
        Саня, будучи всего на каких-нибудь полтора года старше Веры, забежал как-то летом за Михаилом и увидел бледную печальную девочку в инвалидном кресле. Мишка, при всех своих недостатках, сестру любил, баловал и как раз пытался ее развлечь, катая по саду. Настроение у него было паршивое. Все его усилия развеселить Веру пропадали даром.
        Даже легкой улыбки не мог он вызвать на ее золотом личике.
        Я и не знал, что сестра у тебя царевна Несмеяна, - сказал Саня, мгновенно оценив обстановку.
        Девочка подняла на него грустные глаза, с минуту разглядывала его славное, выразительное лицо, потом спросила:
        - Кто это - царевна Несмеяна?
        С того дня Саня стал рассказывать ей сказки. По утрам, едва проснувшись, Вера занимала место на посту у калитки, высматривая своего искусного сказочника. Он ее и кормил, и гулял с ней, укладывал спать. Она не могла без него обходиться. С устных рассказов, часто собственного сочинения, он перешел на книги, читал ей Перро, Гауфа.
        Бажова, Братьев Гримм, выборочно Андерсена, опуская особо грустные истории. Однажды, не дочитав сказку, он закрыл книгу на самом интересном месте и потребовал, чтобы Вера встала. Девочка заупрямилась и залилась слезами. Тогда он пригрозил, что уйдет и больше не появится. Угроза подействовала. Кусая до крови губы, с усилием цепляясь за подлокотники, она приподнялась, встала, покачалась и протянула к нему руки. Он учил ее ходить, она быстро уставала и просилась обратно в кресло. Как-то раз он принес «Волшебника Изумрудного Города», прочел немного и притворился, что в глаз ему что-то попало. Пришлось продолжать ей самой. Читала она плохо, по складам, но очень скоро дело пошло на лад. Саня слушал, делая вид, что с содержанием книги не знаком. На следующий день он уже застал ее в саду с книгой на коленях. Так он приучил ее к чтению.
        Однажды она спросила:
        - Изумрудный город на самом деле существует?
        - Конечно, только он отсюда очень далеко, зато Изумрудный лес совсем рядом.
        Девочка широко раскрыла глаза. Дыхание легко и часто слетало с ее губ.
        - Расскажи мне о нем, - попросила она.
        - Там еще интереснее, чем в городе Гудвина, - начал рассказывать он. - Там, в таинственном зеленом сумраке, бродят молчаливые лоси, медвежата кувыркаются в пушистых травах, летние ветры играют в прятки среди деревьев. Стоит ступить на жаркий лужок, как ветер толкнет тебя в грудь и спрячется, тогда ищи его там, где витает ягодный дух и беззаботно пляшут солнечные зайчики. Вспугнешь ветерок, он выпорхнет из-под ног и полетит прочь, обернувшись громадным гудящим шмелем.
        - Ты отведешь меня туда?
        - Если очень попросишь, но учти: тебе придется идти своими ножками. Сначала мы поплывем в лодке, кресло твое взять не сможем, так что решай сама.
        На этом месте ребята принялись запальчиво спорить, кто из них участвовал в той первой памятной поездке в лес, что за давностью лет подзабылось, тогда как каждому хотелось считать себя очевидцем знаменательного события. В то лето Саня задал тон, и дети сплотились вокруг больной девочки. Каждый день в лес снаряжались по две-три моторки, во главе со взрослыми. Дети соревновались в стремлении помочь.
        Вере обрести уверенность в себе.
        Вера поправилась полностью и осенью пошла в первый класс. Саню она от себя отпускать по-прежнему не хотела. Родители ее тоже души в нем не чаяли.
        - Теперь он стал редко к нам ходить, - сказал Мишка, - принесет книжку, посидит часок и уйдет. А она переживает. Глупая еще, - вздохнул он.
        Вадим пошел в сад. Близился вечер. С неба лился густой синий свет. Далеко над лесом занялась ранняя звезда. На реке гудели запоздалые буксиры. Мишка щелкнул выключателем у крыльца, и на дереве, среди листвы, загорелась желтая лампочка. Дети, сбившись в кучку на зеленом пятачке, отплясывали кто во что горазд.
        Саня с Верой сидели в конце стола, на краю длинной, застеленной ковриком лавки. Вадим остановился в нерешительности, не зная, стоит ли к ним подходить, но Саня заметил его и помахал рукой. Вадим подошел и сел напротив. Тотчас сбоку подсел здоровый Вовка и сграбастал его за плечи.
        - А что, пацаны, айда завтра все вместе в клуб на танцы. Вадик с нами на танцы еще не ходил. И Веруньку с собой возьмем.
        - Этого еще не хватало! - рассердился Саня. - Вечно ты, Вовка, брякнешь, не подумав. Рано ей на танцы ходить.
        - А чего? Взрослая дылда уже. Наши бабки в ее возрасте детей рожали.
        Он осекся, получив подзатыльник, - Мишка, перекинув ногу через лавку, сел рядом.
        - Ты говори, да не заговаривайся, умник.
        - Нет, честно, - не унимался несообразительный Вовка, - моя бабка в четырнадцать лет замуж вышла.
        - Я замуж за Саню пойду, - сказала Вера. - Ты меня замуж возьмешь?
        - Возьму, - ответил он очень серьезно.
        - Куда денется, - повторил Мишка уже знакомую Вадиму фразу, - мои предки спят и видят, когда Саня с Веркой вырастут и поженятся.
        - Ты тогда не будешь от меня все время уходить? - спросила Вера, теребя пуговицу на Санином пиджаке.
        - Никогда не буду уходить.
        - Я через три года получу паспорт, и мы поженимся, - категорически заявила девочка.
        - Ишь, какая прыткая! - охладил сестру Мишка. - Замуж ты пойдешь лет через шесть, не раньше. Он еще в институт собирается поступать.
        - Ты уедешь в Ленинград? - спросила она с ужасом.
        - Я буду часто приезжать, рыжик, - попытался он ее успокоить. - Потом ты школу окончишь и тоже приедешь поступать.
        Упоминание о Северной столице привлекло ее внимание к Вадиму и послужило поводом для того, чтобы перенести на него свое неудовольствие. Она с минуту неприязненно его изучала, после чего произнесла с мстительным вызовом в голосе:
        - Твой друг очень некрасивый!
        - Нельзя так говорить, Вера, - строго сказал Саня. - Если кто-то кажется тебе некрасивым, это вовсе не значит, что так оно и есть. Да и не к лицу ему красоваться. Вадим умный и честный, а этого вполне достаточно.
        - Сань, я не обижаюсь, - подал голос Вадим. Ему очень не хотелось восстанавливать против себя девочку, но она, кажется, уже закусила удила.
        - Ты любишь его больше меня? - спросила Вера и посмотрела на Вадима с такой темной ревностью, что ему стало не по себе.
        Он видел, что она смущает и ставит Саню в тупик своим прямолинейным натиском.
        - Ты задаешь слишком много вопросов, - попробовал шутливо отбиться Саня.
        - Нет, скажи! - закричала она с ожесточением. - Ты должен любить меня больше!
        - Я ухожу, - сказал Саня и встал, - пошли, Вадим, нам пора.
        У Веры в глазах забился страх. Ее прелестное личико жалко исказилось, губы задрожали, она сжала руки и быстро, с тоскливой мольбой, переводила взгляд с брата на Саню.
        У Вадима неожиданно защемило сердце. Возможно, он понимал ее в этот миг лучше, чем кто-либо другой. Ему бы хотелось ее утешить, но знакомство было слишком коротко. Он мало знал Веру и боялся нарваться своим непрошеным сочувствием на яростный отпор.
        Саня, однако, медлил с уходом и нерешительно переминался на месте с ноги на ногу. Видно было, что ему не хочется так безжалостно расставаться с Верой.
        - Знаете что, - бодро сказал он, - мы с Вадимом каждое утро ездим на рыбалку. Если хотите, поедемте с нами.
        - Здорово! - одобрил Мишка. - Я вообще-то до рыбалки не большой охотник, зато могу взять отцовскую моторку, заодно Веруху покатаем, чтоб не куксилась.
        - Договорились. Завтра мы вас ждем. Оденься потеплее, рыжая, и еды для себя захвати.
        Безудержное горе Веры мгновенно сменилось бурным ликованием. Настроение у этого импульсивного создания менялось с угрожающей скоростью. Едва не сбив Саню с ног выражением своей необузданной благодарности, она, спустя минуту, сделалась строгой и благопристойной, точно прилежная ученица, приблизилась к Вадиму, и, потупив взор, тихо произнесла:
        - Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду. Я тоже хочу с тобой дружить. Можно?
        - Конечно, Вера, мы с тобой обязательно подружимся, - сказал он, испытывая отчего-то безотчетную тревогу.
        Она была одного с ним роста, и он увидел прямо перед собой громадные серые глаза. Они приблизились к нему вплотную, и тогда Вадим ощутил у себя на щеке нежное прикосновение ее губ. Его обдало чем-то душистым, свежим, щекочуще-мягким и невероятно волнующим. Никогда еще ни одна девочка не целовала его и даже не прикасалась к нему. Странное и незнакомое чувство пронизало его с головы до ног.
        Мишка прикрикнул на сестру:
        - Верка! Не лезь ты ко всем со своими поцелуями. Саню замучила, теперь за Вадима взялась.
        Вера сорвалась с места, унеслась в дом, через минуту появилась снова и вручила Сане репродукцию Саврасова.
        - Ты должен ее взять. Она тебе так понравилась!
        Сане не хватило духу снова огорчить ее своим отказом.
        Наконец они распрощались и ушли. По дороге домой Вадим спросил:
        - Что с картиной будешь делать?
        - Эту оставлю себе на память, а мою повесим у вас дома.
        Вадим поколебался и снова спросил:
        - Почему ты перестал часто ходить к Вере? Ведь она тебе нравится, я вижу.
        - Потому и перестал, - вздохнул Саня, - теперь все изменилось.
        Вадим вспомнил поцелуй Веры и понял, что имел в виду его друг.


        ГЛАВА 7
        До конца лета оставалось две недели. Погода начала портиться. Часто шел дождь, за рекой гулко бранился гром и сверкали частые зарницы. Ветер, резво подскакивая, рвал листву с деревьев и швырял в реку, трепал камыши и взбивал воду в пенные хлопья. По утрам было сыро, над болотами ходил туман. Теперь мальчикам приходилось надевать резиновые сапоги и теплые фуфайки. Ненастье не могло отвратить их от леса, где было изобилие грибов и ягод.
        Однажды, на рассвете, они высадились на дальнем берегу Свири и углубились в чащу, чтобы набрать грибов. Саня, шедший впереди по благоухающему мокрой травой и листьями лесу, внезапно присел и знаками призвал Вадима последовать его примеру.
        - Смотри, смотри, - зашептал он, осторожно раздвигая кусты, - не шуми только, лучше вообще не дыши.
        - Я себе уши исцарапал, - чуть слышно пожаловался Вадим.
        - Сейчас ты такое увидишь, что забудешь о своих ушах и обо всем на свете.
        Вадим уже знал по опыту: стоило с вниманием отнестись к тому, что было интересно его другу. Их взору открылась поляна, окруженная лиственными деревьями. Посреди поляны, прямо на траве, лежало облако, молочно-белое, непроницаемое в своей влажной густоте. Видно, притомилось оно в небе и заночевало в лесу на уютной лужайке до рассвета. В облаке стоял лось. Тела его не было видно в плотной белизне летучего странника, выступала лишь горбоносая голова с тяжелыми, похожими на зубчатые башни рогами. Он задумчиво потянулся к высокой ветке, захватил молодой побег мягкими вислыми губами и неторопливо, горделивым движением, повернул голову в сторону затаившихся мальчишек. На краткий миг Вадим встретился с ним взглядом. Непостижим и прекрасен был лесной великан. Вадим смотрел на него и думал: как он бродит в бескрайнем лесу, всегда один, всегда в тиши, среди деревьев и облаков, словно голубой кит в океане, в прозрачном глубоком безмолвии, существо из другого мира, тайна, которой людям не разгадать; как спит он ночью под звездами, вдыхая запах сосновой смолы, под шелест дремотной листвы и вкрадчивый скрип
вековых деревьев.
        - Глаза его видишь? - спросил Саня, как будто читал мысли друга.
        - Вижу, - беззвучно отозвался Вадим. - Он знает то, чего мы никогда не узнаем.
        - Уйдем отсюда. Нельзя ему мешать. Этот лес для него, не для нас.
        Они выбрались из кустов так же неслышно, как до того забрались, не хрустнув ни единой хворостинкой и, бесшумно ступая в малахитовый мох, тихонько удалились.
        - Вон там подберезовик, - указал Саня. - А вон еще.
        Они присели на корточки и стали срезать грибы.
        - Ты что-то говорил мне насчет братьев и сестер на прошлой неделе, - глядя в землю, сказал Саня.
        Вадим унесся мыслями в тот день, когда они плыли в моторке по Свири вместе с Мишкой и Верой. Волосы у нее были багряные, как убранство леса в осеннюю пору.
        - Я думал… я хотел… но теперь у тебя есть Вера, - ему было мучительно неловко, словно он навязывался.
        - Вера мне не сестра, и никогда ею не будет, - возразил Саня.
        Впоследствии, вспоминая этот разговор, Вадим понимал, что очень часто Саня рассуждал и вел себя совсем как взрослый мужчина, хотя на первый взгляд казался живым, любознательным подростком, кем ему и полагалось быть, но тот, кто знал его близко, постоянно ощущал, как сквозь его жизнерадостное отношение к окружающему миру проскальзывала неуловимая, затаенная грусть.
        Вадим втянул в себя воздух, собрался с духом и сказал:
        - Я всегда хотел иметь брата.
        - Я тоже, - отозвался Саня и, помолчав немного, добавил, - только ты понимаешь, что это очень серьезно?
        - Конечно, конечно, понимаю! Я все обдумал, - он подполз к Сане на коленках. - Я хочу быть твоим братом. По-настоящему! Может, мы и взаправду родственники, раз наши бабушки живут в одном поселке.
        Он ждал ответа с простодушной надеждой на лице.
        - Давай сюда руку, - сказал Саня. - Мы должны скрепить нашу клятву кровью. Так полагается. - Вид у него был строгий, непреклонный, взгляд полон вдохновенной решимости.
        Вадим, вспыхнув от радости, с готовностью протянул руку. Саня сделал ножом надрезы на своей и его ладонях. Священное рукопожатие и священная клятва - ритуал по всем правилам.
        - Повторяй за мной: отныне и на всю жизнь мы с тобой братья! Клянемся никогда не расставаться, любить и защищать друг друга, что бы с нами ни случилось!
        - Клянемся! - трижды огласили лес звонкие мальчишечьи голоса, и лось на поляне настороженно замер, навострив уши и шевеля круглыми ноздрями, потом повернулся, вышел из облака и величественно удалился в необъятные лесные чащобы, высоко неся благородную голову.


        ГЛАВА 8
        За несколько дней до начала школьных занятий в Свирицу пожаловал сам Петр Ефимыч Березин, с тем, чтобы забрать загулявшего сына домой. Приехал он в сопровождении двух вертлявых субъектов подобострастного вида, которые всюду шныряли взад-вперед и буквально обнюхали каждую пядь бабушкиного хозяйства вокруг дома и внутри него.
        Березин-старший был плотным, представительным мужчиной, из тех, кто всем своим видом требуют к себе должного уважения. Каждый жест его был выверен, продуман, слова весомы и значительны. Он обладал уверенным басом, который с удовольствием демонстрировал при каждом удобном случае, искусно модулируя самыми низкими нотами. Не удивительно, что он наводил страх своей внушительной персоной на робкую покладистую Ларису и хрупкого Вадима. Роль главы семьи давалась ему безо всяких усилий, поскольку не было ничего проще, чем установить в доме диктат, подавить жену и сына своей волей. Горячая любовь к единственному сыну и наследнику ничуть не умаляла его деспотизма, скорее наоборот, подогревала, ибо Березин считал, что ребенок в четырнадцать лет - да что там в четырнадцать, в двадцать! - не способен принимать серьезные, взвешенные решения ввиду незрелости и незнания жизни. Педагогическими ухищрениями он себя не обременял, попросту пресекал в сыне малейшее проявление самостоятельности. Березин обращался с близкими людьми столь же авторитарно, сколь и с подчиненными, и беспрекословное слепое повиновение с их
стороны воспринимал как нечто само собой разумеющееся.
        Петр Ефимыч сидел в горнице, на самом крепком стуле, расставив для опоры длинные ноги, и с видом судьи взирал на сына, который стоял перед ним навытяжку, слегка подрагивая, но глаз при этом не опускал, смотрел на отца открыто и с долей вызова, что совсем не нравилось Березину.
        - Итак, ты меня ослушался, - пророкотал он, сверля сына осуждающим взглядом. - Ты воспользовался податливым характером матери, сыграл на ее слабостях и любви к тебе и тем самым пренебрег моим доверием.
        - Будет тебе, Петя, - дерзнула вмешаться бабушка, - что худого в том, что Вадя провел у нас каникулы? Ты вспомни, каким его к нам отправил. В чем только душа у него держалась! А теперь - эвон какой добрый молодец, глядишь, со дня на день в рост пойдет. За что ты его казнишь, Петя?
        - Не выгораживайте его, мама, - строго оборвал зять, - я от сына разгильдяйства не потерплю. Сказано было - на десять дней, а он самовольно остался на все лето. Без меня ты больше сюда не приедешь. А я человек занятой, как ты знаешь. Пусть это будет тебе уроком.
        - Приеду, - буркнул Вадим.
        - Что-о?! - громыхнул Березин. - Что ты там лопочешь?
        - Я снова сюда приеду! - сверкая глазами на отца, как волчонок, заносчиво выкрикнул Вадим, хотя внутри у него все рвалось.
        Отец никогда не наказывал его физически, за всю жизнь пальцем не тронул. Вадим не мог понять, отчего, откуда этот страх?
        Он побежал и спрятал лицо на груди у деда.
        - Эк ты развоевался, Петр, - рассердился дед, - затюркал совсем мальчонку! Чай не в кабинете у себя сидишь да холуев своих распекаешь. Должность твоя глаза тебе застит. Это ведь сын твой родной. Восстановишь против себя, потом трещину не заделаешь. Так что мозгами-то своими начальственными пораскинь.
        Петра Ефимыча, давно испорченного властью и вседозволенностью, отнюдь нельзя было назвать глупым человеком. Совсем наоборот: он был умен, изворотлив, дипломатичен и услужлив с вышестоящими. В сущности, именно его конформизм и пренебрежение требованиями морали позволили ему занять нынешнее высокое положение. Благодаря подобной гибкости своей натуры, он и теперь сумел вовремя перестроиться и сменить гневный тон на задушевный, отеческий, каким говорил с Вадимом лишь в исключительных случаях.
        - Ладно, сынок, будем считать, что мы с тобой оба погорячились, - произнес он в самом бархатном своем регистре, - иди ко мне, поговорим спокойно. Мама рассказывала, ты тут с хорошим парнем сдружился. Это правда?

«Не мытьем, так катаньем, - думал он в это время. - Чтобы я мальчишку не обломал?»
        Вадим высунул голову из-под дедовой подмышки.
        - Ага, правда, - отозвался он, пока еще с недоверием глядя на отца.
        - Ты не хочешь меня с ним познакомить?
        - Зачем тебе? - непочтительно осведомился не в меру осмелевший отпрыск.
        - Для меня важно знать, с кем дружит мой сын. Если ты выбрал действительно достойного друга, я могу это только приветствовать, и в следующий твой приезд к бабушке мы с мамой не будем беспокоиться.
        - Он придет меня провожать, тогда и познакомлю, - ворчливо отозвался сын и пошел собирать вещи.
        Березин с тестем вышли на крыльцо. Петр Ефимыч закурил.
        - Ну что, отец, как вы тут живете-можете? Пенсии хватает?
        - Хватает помаленьку. У меня ветеранская, еще Дусина; опять же огород какое-никакое подспорье.
        - Я там матери денег оставил. До зимы дотянете, потом еще пришлю.
        - Благодарствуем. Ты бы зимой к нам внука снова прислал. Помощничек хоть куда! И радость нам, старикам. Ты о нем не беспокойся. Саня за ним лучше всяких мамок и нянек ходит.
        Березин курил, щурясь от сигаретного дыма.
        - Что ж это за Саня такой? Сын мне сроду не перечил, и вдруг - на тебе!
        - Мужиком, значит, будет. Ты в толк взять не хочешь, что возраст у него самый нежный, к нему сейчас подход нужен, а не распорядок дня.
        Березин посмотрел на него и улыбнулся.
        - Переезжали бы вы, батя, к нам в Ленинград. Квартиру вам предоставим отдельную, где-нибудь от нас поблизости. Лариса за родителей будет спокойна, с Вадимом будете видеться хоть каждый день, да и жить в городе несравнимо легче. Мать вон ведра уже с трудом таскает, на огороде спину гнет, еще год-два, а дальше что?
        Николай Лукич окинул взглядом светлый горизонт, серебрящуюся реку и в розовой дымке лес вдалеке.
        - Дальше-то? Известно - что. Я и так зажился на белом свете сверх всякой меры. А все на Свирь родимую не налюбуюсь. Может, потому и живу так долго, что она силы мне дает. Здесь я родился, здесь жил, на Ладоге воевал, здесь и помру; что мне отмерено было, все сполна получил. Какую жизнь мне еще искать? А за заботу спасибо.
        - Ну, как знаешь, отец. Лара за вас сильно переживает. Вадьку зимой не ждите. Пока лед не сойдет, не пущу. Уж не обессудьте. Один он у меня.
        Днем пришел Саня. С ним были Мишка и Вера.
        - Вот, пришли тебя проводить, - сказал Саня. - Наверное, целый год не увидимся.
        - Ничего, я теперь все выдержу. Если зимой не смогу, летом все равно приеду. Никто меня не удержит.
        Березин наблюдал за ними с крыльца, не спеша удовлетворить свое любопытство. Впрочем, он уже и сам догадался, который из мальчиков Саня. Никогда еще на его памяти Вадим не общался со своим сверстником так раскованно, с такой откровенной радостью.
        А ведь действительно есть в этом белобрысом мальчишке что-то необыкновенно располагающее. И девчушка хороша несказанно. Это ж надо, в такой-то глуши! Хотя, разве Лариса его не красавица? Верно старик говорит: видно, красота да благодать родной земли и на людей переходит.
        Заметил он еще кое-что, внушившее ему оптимизм. Новый друг сына был явно неравнодушен к рыжеволосой девочке. С каким тайным благоговением следил он за каждым ее движением, даже когда разговаривал с Вадимом! Пожалуй, не стоит раньше времени беспокоиться. Жизнь все расставит на свои места. С чего он решил, что может потерять влияние на сына из-за простого детского увлечения?
        - Что ж, давай знакомиться, - сказал он, подходя к Сане и протягивая руку. - Петр Ефимыч Березин, отец Вадима.
        - Александр Юрьевич Никитин, - без тени смущения представился Саня, крепко пожимая протянутую руку, будто только и делал, что здоровался со взрослыми мужчинами.
        - Выражаю тебе, Александр Юрьевич, благодарность за то, что Вадима не забывал. После школы что собираешься делать?
        - Поеду в Питер в институт поступать.
        - Доброе дело. Выбрал уже в какой?
        - Конкретно не выбрал, я не знаю ваших институтов. Но учиться буду на зоолога или биолога. Это точно.
        Петр Ефимыч только открыл рот, чтобы обещать свою помощь при поступлении, как Вадим изо всех сил дернул его за пиджак.
        - Пап, мне надо с тобой поговорить, - он настойчиво тянул отца в сторону.
        - Я сказал что-нибудь лишнее? - спросил Березин, решив до конца выдерживать роль демократичного родителя.
        - Чуть не сказал. Не надо ему ничего обещать и предлагать. Он любит все делать сам.
        - Похвальное качество. Раз уж мы отошли, я бы хотел тебя предостеречь, как человек взрослый и опытный: не спеши так накрепко привязываться к Сане. Как бы потом не постигло тебя горькое разочарование.
        - Ты его совсем не знаешь, - горячо зашептал Вадим. - Он самый лучший! Я никогда в нем не разочаруюсь. Да если бы ты знал… если б знал, что он для меня сделал. - Он чуть было не рассказал, как Саня вытащил его из смертельной ловушки на болоте, но вовремя спохватился, сообразив, что вместо чувства благодарности может вызвать у отца чувство страха перед местной природой, и тогда Свирицы ему уж точно больше не видать.
        - Ты меня не понял, - продолжал терпеливо объяснять Березин, - Саня, безусловно, чудесный парень - это видно по его лицу, только той идеальной дружбы, о которой ты мечтаешь, на самом деле не существует. Уж поверь своему отцу. Каждый мужчина в конце концов заводит семью, детей, и тогда дружба отходит на второй план, если вообще не забывается. А Саня твой уже влюблен, он тебе говорил?
        - Не говорил, но я и сам заметил. Только это ничего не меняет. А Саня всегда знает, что делает.
        - Ни один человек не может всегда знать, что делает, - возразил Петр Ефимыч. - Ты поймешь это, когда вырастешь.
        Вадим, однако, уперся к досаде отца. Что бы тот ни говорил, какие бы аргументы ни приводил, он не подозревал, что между Вадимом и Саней существовала священная тайна, перед которой любые трезвые житейские доводы превращались в пустой звук.
        Пора было трогаться в обратный путь. Вадим расцеловался с бабушкой и дедом, обнялся с Саней, и - чего уж считаться - с Михаилом, а Вере вернул поцелуй, коснувшись губами ее атласной щеки.
        - Прощай, коза-дереза, - сказал он, - не оставляй его надолго одного.
        - Теперь он не сможет скрываться, - заржал Мишка, - теперь школа начинается. Влипушки! Спасайся, кто может!
        - Вредина! - обиделась Вера и отвернулась, закусив яркую губу, а Саня показал охальнику кулак.
        Оставаться долго в одном состоянии для Веры было неестественно. Уже через минуту она сменила гнев на милость и вспыхнула улыбкой, отчего на щеках у нее заиграли золотинки. Она остановила на Сане взор ребенка, которому купили долгожданную игрушку, но еще не дали в руки.
        - Вообще-то… а что? Должен ведь кто-то о нем заботиться?
        Совсем скоро Вадим с отцом и его спутниками добрались на моторке до пристани и пересели на речной трамвай. Свирица оставалась позади, но Вадим не грустил. Жизнь его только начиналась.


        ГЛАВА 9
        Дома, в Ленинграде, едва вся семья собралась за обеденным столом, Вадим преподнес еще один сюрприз. Он объявил родителям, что в музыкальную школу больше не пойдет. Лариса от такого известия застыла, испуганно покосившись на мужа.
        Последний, запивая еду отменным киндзмараули, поперхнулся и судорожно закашлялся.
        - Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? - отдышавшись, спросил Березин угрожающим тоном.
        - Вполне, - заверил вольнодумец, - я решил заняться спортом. Лучше всего боксом.
        Петр Ефимыч, забыв о благих намерениях, полностью потерял самообладание.
        - Это уже переходит все границы! - загремел он, и Лариса съежилась над своей тарелкой.
        - Папа, ты пугаешь маму, - сказал Вадим. - Дай спокойно поесть.
        Березин умел управлять своими чувствами, хотя на этот раз удар был слишком силен.
        - В таком случае, ешьте без меня, - холодно произнес он и удалился.

«Неблагодарный, - думал он, нервно разгуливая по большому, отделанному красным деревом кабинету. - Чего ему не хватало? Стоило какому-то деревенскому мальчишке втереться к нему в доверие, и он сразу же стал для него чуть ли не богом. Что это, та самая насмешка судьбы? Зачем власть, деньги, если родной сын тебя ни во что не ставит?»
        Дверь приоткрылась, и в комнату несмело вошла Лариса.
        - Это все ты, - сразу же накинулся он с упреками на жену, - я тебя предупреждал, я всячески пытался оградить его от ненужных знакомств. У меня все было под контролем, пока ты не пошла у него на поводу!
        - Петя, о чем ты? Какие знакомства? Успокойся, прошу тебя.
        - Какие знакомства? А этот мальчик, Саня, или как его там? Пойми: эти дети, они крадут друг друга у своих родителей, они объединяются против нас, получают удовольствие в непослушании, самоутверждаются в безрассудном бунте, они… - он потряс в воздухе сжатыми кулаками.
        - У Сани нет родителей, о каком бунте ты говоришь?
        - Ах, значит, у Сани их нет! Зато они есть у Вадима, и я не позволю кому бы то ни было вбивать между нами клин!
        Он отвернулся к окну и закурил. Лариса ждала, не решаясь прервать молчание.
        - Впрочем, вероятность того, что это случится, была слишком велика, - сказал он через некоторое время, совершенно успокаиваясь. - Умный человек должен предусматривать все с самого начала. Прости, Ларочка, я накричал на тебя, - он с покаянным видом поцеловал ей руку. - Конечно же, это просто детские капризы. Вернемся в столовую.
        Состоялся семейный совет. Петр Ефимыч, который был теперь сама доброта, предложил сыну пойти на компромисс: Вадима освободят от занятий музыкой, но каким видом спорта ему заниматься он позволит решать родителям. После долгих споров и уговоров выбрали самый безобидный - большой теннис, мотивируя выбор тем, что данный вид относительно нетравматичен и обеспечит Вадиму необходимую силу удара, к чему он стремился в первую очередь.
        Казалось, мир был восстановлен, и жизнь в семье Березиных потекла по старому руслу, с той лишь разницей, что теперь Вадима возили не в музыкальную школу, а на тренировки. Петр Ефимыч проводил много времени на работе, однако сына из поля зрения не выпускал. Внешне в отношениях между членами семьи как будто ничего не изменилось. Вадим больше не взбрыкивал, вел себя спокойно, о времени, проведенном в.
        Свирице, в разговорах не упоминал. Учился он и раньше хорошо, а тут стал носить домой одни пятерки.
        Однажды он пришел из школы в синяках. Лариса разволновалась, но на свои настойчивые расспросы вразумительного ответа не получила. Не преуспел в этом и.
        Петр Ефимыч.
        - Я вам не фискал, - отрезал сын и заперся в своей комнате.
        - Что он сказал? - изумленно спросил Петр Ефимыч.
        - Он сказал, что он не фискал, - добросовестно подсказала Лариса и, видя, что муж смотрит на нее непонимающим взглядом, пояснила, - не стукач то есть.
        - Избавь меня от неуместных подробностей! - взорвался супруг. - Дожили! Мальчишка является домой с подбитым глазом, с фингалом то есть, - язвительно передразнил он Ларису, - а мы даже не имеем права знать, что произошло. Я немедленно проведу дознание. Ты слышишь, Вадим? - повысил он голос в сторону запертой двери. - Не рассчитывай, что от меня можно что-либо скрыть.
        Достаточно было одного звонка, и в школе случилась паника. Весь педагогический состав во главе с директором развил бурную деятельность. Были опрошены чуть ли не все ученики. Среди детей нашлись очевидцы, видевшие, как Вадим Березин дрался на заднем дворе с двумя старшеклассниками. Виновных уличили и привлекли к ответственности. В ходе расследования со слов учащихся средних классов выяснилось, что злоумышленники занимались поборами и запугиванием детей помладше. Разразился грандиозный скандал. Учителя стояли во фрунт в кабинете директора, а сам он, колотя кулаком по столу, кричал взахлеб:
        - Позор! Вы понимаете, чем это может кончиться? Что, если эта история дойдет до гороно?
        До гороно история не замедлила дойти. Здесь же, в школе, нашлись добрые люди, поборники справедливости, горячо радеющие за народное образование, которые со злобным наслаждением, потирая руки, настрочили анонимки на директора, завуча и классных руководителей провинившихся детей. В письмах неоднократно упоминалась фамилия Березина как потерпевшего от непрофессионализма вышеозначенных работников. Гороно с не меньшим рвением отреагировало на сигналы трудящихся. В школу нагрянула комиссия. В результате руководство школы и несколько учителей были освобождены от занимаемых должностей, ввиду несоответствия таковым, а двоих попавшихся подростков исключили из школы и выбросили на улицу, полагая, очевидно, что там они получат более полноценное воспитание.
        Попытка Вадима постоять за себя обернулась несчастьем для многих людей. После этого случая дети стали сторониться его еще больше. Никто не хотел сидеть с ним за одной партой. Задевать его перестали, но опасливо отходили, стоило ему к кому-нибудь приблизиться.
        Он не искал расположения одноклассников. Теперь, когда у него был Саня, их отчуждение его не трогало. Он просто не любил их всех за то, что они были к нему несправедливы.
        С отцом он все же объяснился в один из тех редких вечеров, когда Березину удалось вернуться с работы пораньше и расположиться вместе с Ларисой в гостиной на отдых перед телевизором. Петр Ефимыч колол щипцами грецкие орехи, угощая жену самыми отборными ядрами. Вадим подошел к нему и отчеканил звонким срывающимся голосом:
        - Если ты еще когда-нибудь будешь вмешиваться в мою жизнь, я уйду из дома!
        - Куда же ты пойдешь? - насмешливо поинтересовался отец.
        - В Свирицу, к бабушке и дедушке. Останусь там и буду учиться в одном классе с Саней.
        Березин посмотрел на него долгим взглядом. Дело принимало плохой оборот. Конечно, он не позволил бы Вадиму выполнить свою угрозу - обсуждать ее было просто смешно, - но воевать с сыном вовсе не входило в его планы. Напротив, он решил сделать все, чтобы мальчик понял: ближе отца и матери у него никого не было и нет.
        - Сынок, - начал он как можно мягче, - тебя обидели, я должен был вступиться. Кто еще способен о тебе позаботиться? Кто, если не твой отец?
        - Благодаря твоей заботе учителей уволили с работы. И Анджеллу Павловну, мою классную руководительницу, тоже уволили! И директора с завучем.
        - Ну и к чертям их собачьим, - спокойно произнес Петр Ефимыч, раскалывая орех. - Болваны они и хамы! Можно подумать, таких учеников, как Вадим Березин, у них пруд пруди. Зато их преемники повнимательнее будут. Пусть не забывают - кто есть кто. Сволочам этим только дай себя оседлать, и они тебе хребет сломают.
        - Петя, прошу тебя, выбирай выражения, - испуганно сказала Лариса.
        - Ты их, сынок, не жалей, получили они свое по заслугам, - продолжал Петр Ефимыч в той же манере. - Директор ваш взятки брал, да из школьного бюджета приворовывал, а твоя положительная, самоотверженная Анджелла Павловна, эта корова толстозадая с бойкими глазками, проблемы педагогического воспитания с тем же директором в его кабинете на диване обсуждала.
        - Петя, - отпрянула от него Лариса, - что ты такое говоришь? Опомнись! При ребенке!
        - Хватит с ним миндальничать, - зарычал муж, отбросив напускное спокойствие, - ты привила ему свои идеалистические взгляды на жизнь. Ах, какие все добрые, какие хорошие! Людей надо уважать, понимать, мало того, им надо помогать… Подумать только! Это ж до чего можно договориться! Вот тебе наглядный пример: в школе сявки разные затаились, втихомолку подличали, копали друг под друга, выжидали гаденько, когда директор споткнется, и как нашлось, за что зацепиться, тут же его и заложили. А до того в лицо хвалили, по праздникам в дружном педагогическом коллективе тосты в его честь предлагали, вспоминали кому и чем он помог. И выходит - дурак он, ваш директор. Не потому, что воровал и развратничал - на руководящих должностях все воруют и развратничают, - а потому что забываться нельзя среди сброда этого, быдла, караулящего каждый твой шаг. С ними вот как надо! - Березин с хрустом раздавил в кулаке несколько орехов и швырнул их в пепельницу.
        Он встретил пронзительный взгляд Ларисы и сообразил, что чересчур увлекся.
        - Что значит все? - беззвучно спросила она.
        Вадима рядом уже не было. Он выскочил за дверь в полном расстройстве чувств и, как всегда, бросился искать уединения в своей комнате.
        - Лара, - убедительно произнес Березин, - ты это брось! Я говорил не о себе. Твоя способность делать несоответствующие выводы просто уникальна. Пойми, лучше подготовить мальчика сейчас. Незнание людей может обернуться для него в будущем тяжелой душевной травмой. - Он озабоченно покачал головой. - С другой стороны, видимо, придется соблюдать осторожность. Совсем не обязательно, чтобы он догадывался о моем вмешательстве. Почему-то все, что исходит от родителей, воспринимается подростками в штыки. Трудный возраст, - вздохнул он.


        ГЛАВА 10
        Минуло три года. Вадиму они принесли много радости и много горя. Он провел еще два счастливых безмятежных лета на Свири. В пятнадцать лет Вадим наконец-то начал расти. Он действительно вытянулся сразу, за одно лето, и перерос Саню, как тот и предрекал, на полголовы, от этого стал еще более неказистым, худым, долговязым, с длинными тонкими руками и ногами.
        - У кого это было - «задумчивый жираф»? Как раз про тебя, - подшучивал над ним Саня.
        Вадим не обижался. Вопрос собственной внешности давно перестал его волновать. С отцом отношения наладились. Петр Ефимыч не чинил никаких препятствий его поездкам в Свирицу, даже наоборот, всячески способствовал, несколько раз приезжал сам вместе с Ларисой навестить сына и стариков, ходил с мальчиками в лес и с удовольствием принимал участие в рыбной ловле. Нередко к ним присоединялись Лариса и Вера. Поначалу Веру неизменно сопровождал Михаил, который, зная буйный нрав своей сестрицы, призван был сдерживать ее порывы в отношении Сани по понятным для всех, кроме нее самой, причинам. Время, тем не менее, брало свое: мало-помалу Вера становилась сдержаннее, иногда вдруг чего-то стыдилась и без видимой причины заливалась горячим румянцем; она становилась медлительнее в движениях и осмотрительнее в разговорах. Вскоре Мишка с облегчением отказался от своего добровольного присутствия, потому как в лес ходить не любил. «Охота комаров кормить», - ворчал он и спокойно оставлял Веру на попечение Ларисы. Лариса, для которой желание иметь дочь осталось несбыточной мечтой, к девочке относилась с особой
нежностью, тем более что Вера была поистине прелестным созданием.
        Вадим с Саней увлеченно обсуждали будущее. Оба решили поступать в Ленинградский Госуниверситет, Саня - на биологический факультет, Вадим, как и намеревался, на физический. Петр Ефимыч настаивал на экономическом. У него в отношении сына были далеко идущие планы. Вадим сразу же встал на дыбы, и Петр Ефимыч вынужден был отступить в очередной раз, к крайнему своему недовольству, которое благоразумно сумел скрыть.
        Весной, незадолго до выпускных экзаменов, умер дедушка Николай Лукич в возрасте восьмидесяти девяти лет, не дожив двух месяцев до своего дня рождения. Все понимали, что он был очень стар, пожил свое, что такова жизнь и ничего не поделаешь, и все-таки для Вадима и его матери, не говоря уже о бабушке, уход деда был тяжелой утратой. Евдокия Федоровна как-то сразу увяла. Еще сильная и здоровая при жизни деда, она стала болеть и чахнуть на глазах. Лариса забрала мать к себе домой в Ленинград. Дом в Свирице пришлось продать. У Вадима при мысли об этом становилось невыносимо тяжело на душе. Он понимал, что со смертью деда закончилось его детство.
        Летом в Ленинград приехал Саня подавать документы в университет. Вадим встречал его на пристани.
        - Будешь жить у нас, - объявил он после приветственных объятий и, прихватив Санин чемодан и сдернув у него с плеча рюкзак, понес их в машину.
        В Сане, как того и следовало ожидать, немедленно взыграла его всегдашняя щепетильность, к чему Вадим заблаговременно подготовился.
        - Ты мне брат? - грозно спросил он.
        - Брат, - подтвердил Саня сей непреложный факт.
        - Тогда не рыпайся! До экзаменов поживешь у нас, потом устроим тебя в общежитие. Годятся тебе такие условия?
        - Не знаю… - продолжал сомневаться строптивец.
        - Зато `я знаю, - сказал Вадим из машины. - Или ты едешь, или остаешься один в незнакомом городе без вещей и без документов.
        - Узнаю Березина, - засмеялся, сдаваясь, Саня, - вырабатываешь командный голос?
        У Вадима после ломки в голосе явственно прорывались басовитые нотки его отца.
        - Ты же сам говорил - генетика!
        Березины жили на Васильевском острове, недалеко от университета. Вадим попросил шофера ехать помедленнее и исподтишка наблюдал за реакцией Сани. Теперь пришел черед Вадима показывать другу чудеса. Трудно было найти более девственную, восприимчивую и открытую для познания прекрасного душу, чем у Сани. Все сведения о городах, ближних и дальних странах он черпал из книг. Так уж сложилась его жизнь, что до семнадцати лет он не покидал родного поселка, тем сильнее ошеломил его один из красивейших городов мира.
        - Ты пока так смотри, без комментариев, потом мы с тобой облазим все, что сможем, - сказал Вадим.
        - А можно начать прямо сегодня?
        - Обязательно! Пообедаешь, отдохнешь, и пойдем шататься по городу. Времени навалом - белые ночи на дворе.
        В просторной квартире Березиных Саню ждал приятный сюрприз. Хитрый Вадим накупил огромное количество книг по естествознанию. Это были красочные издания с глянцевыми цветными иллюстрациями - богатство, о котором Саня не смел и мечтать и ни за что не принял бы в подарок, зато здесь он мог читать их сколько угодно. Вадим надеялся с помощью книг заставить его и в будущем почаще бывать у себя дома. Расчет оказался верным - Саня с ходу схватился за книги, издавая время от времени восторженные восклицания. Вадиму и Ларисе с трудом удалось затащить его к столу.
        Вечером ребята отправились бродить по гранитным набережным, прогулялись по Невскому, ночью пошли смотреть, как разводят мосты. Кругом было много молодежи, стайки девушек в светлых воздушных платьях, как на легких крыльях, со смехом проносились мимо, обдавая юношей благоуханным манящим дуновением. Глаза их блестели, голоса весело звенели, бренчали гитары, кто-то пел, кто-то читал стихи. Эта яркая, радостная, легкая жизнь захватывала, смущала, будила в душе смутные ожидания, неясное томление. Друзья были очарованы. Они присоединились к группе молодых людей, окруживших двух исполнителей песен с гитарами.
        . - Какие хорошие слова, - сказал Саня. - За душу хватает. Кто это написал?
        - Ты что, с луны свалился? - удивилась девушка, стоявшая рядом. - Это песня Высоцкого!
        - Он действительно свалился с луны, - вмешался Вадим, - как раз сегодня прямо сюда и сверзился.
        - Ты потому такой светловолосый? - активно поддержала игру девушка, в то время как ее подруга с откровенным интересом разглядывала почему-то не Саню, а Вадима.
        Завязался оживленный шутливый разговор. Девушки тоже оказались абитуриентками. Люся, так звали первую, собиралась поступать в Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии на факультет драматического искусства; вторая, Оля, - тоже в университет. Она хотела стать психологом. Наговорившись и обменявшись телефонами, юноши развели новых знакомых по домам. Оля не сводила с Вадима глаз, а он не знал, куда девать свои. Дома он сказал Сане:
        - Слушай, чудно как-то. Эта девушка, Оля, почему она меня так разглядывала?
        - Что тут непонятного? Понравился ты ей. Какой ты глупый, ей-богу!
        Вадим расхохотался:
        - Я? Понравился? Это с моей-то вывеской?
        - А что такого с твоей вывеской? - промычал Саня, который, как вошел, уткнулся в книгу. - Вывеска как вывеска, не хуже, чем у других.
        Вадим пошел в ванную комнату и с пристрастием принялся изучать себя в зеркале. Конечно, надо признать, что он уже далеко не такой худой, каким был два года назад. Что до лица, то как оно было некрасивым, так и осталось. Кому могут понравиться такие маленькие, ничем не примечательные глаза - взгляд по-прежнему темный, непонятный, - а за ресницами их и вовсе не видать. На выпускном вечере одноклассница, пригласившая его танцевать, так и сказала: «Непроглядные у тебя глаза, Березин, будто смотришься в темные очки».
        Если не слишком привередничать, то можно с натяжкой отнести волосы и лоб к наиболее приемлемым частям его внешности. А вот нос лучше даже не обсуждать. И откуда, скажите на милость, у русского человека такой крупный, с горбинкой нос? Губы могли бы быть и потоньше. Такие губы в сочетании с недобрым взглядом создают странное впечатление. Подбородок твердый, овал лица вытянутый, и все асимметрично, будто природа лепила его не глядя и не слишком заботясь о конечном результате.

«Глупости, - заключил он, - вряд ли я могу кому-то понравиться. Саня по себе судит. Мимо него ни одна девушка не пройдет».
        Вошел Саня и в нерешительности воззрился на душевые краны.
        - Это издевательство над человеком, - ворчливо сказал он. - Все-то у вас в городе с заковыркой: открыл кран и непременно ошпарился.
        Вадим научил его пользоваться кранами, газом, своим магнитофоном, телевизором, лифтом, и вообще теперь сам смотрел за ним, как нянька, боялся одного выпустить на улицу, повсюду ходил с ним вместе, при этом чувствовал себя старшим братом и оттого был невероятно счастлив.
        У Сани от обилия новых впечатлений голова шла кругом. Стоило ему утром открыть глаза, и он начинал теребить Вадима.
        - Пойдем в Исаакиевский собор. Ты обещал.
        - Мы же решили сначала в Зимний.
        - А может, пока тепло, в Петергоф?
        - Между прочим, тебе к экзаменам надо готовиться, а не достопримечательности осматривать, - назидательно говорил Вадим. У Сани делалось несчастное лицо. - Ну хорошо, хорошо. Давай договоримся, - три дня гуляем и садимся заниматься. Остальное после.
        Саня все же чувствовал себя неловко в чужом доме. Вадим решился на разговор с отцом:
        - Па, хочу просить тебя кое о чем. Похлопочи о месте в общежитии для Сани, чтобы ему было, где жить, когда он поступит в университет.
        - Ты так уверен, что он поступит?
        - Уверен. Я знаю его возможности. Он больше других достоин учиться на этом факультете.
        - А вдруг все же не поступит? Какой-нибудь срыв, досадная случайность. Ты думал об этом? Тогда его уже весной заберут в армию.
        - Что ж, отслужим и будем снова поступать.
        Петр Ефимыч буквально подпрыгнул на стуле.
        - Что такое?! Ты пойдешь с ним в армию? Ты, сын Березина, золотой медалист, будешь ползать в грязи с вещмешком за плечами? А неуставные отношения? Ты согласишься драить какому-то солдафону-сержанту сапоги?
        - Потому я и не пущу его одного. Это вопрос решенный. Да не волнуйся ты так, пап, посмотри на меня. Кто же в здравом уме захочет со мной связываться?
        - Ты плохо представляешь, что такое армия. К тому же сейчас идут военные действия в Афганистане, - он в волнении прошелся по комнате, - ну до этого, скажем, не дойдет, - он остановился в задумчивости, оценивающе разглядывая сына. - Да, ты, как всегда, не оставляешь мне выбора. Случайностей быть не должно, как я понимаю. Хорошо, не беспокойся, с общежитием все будет в порядке.
        - Спасибо, пап, - сказал Вадим и довольный отправился восвояси.


        ГЛАВА 11
        В университет Вадим и Саня поступили без всяких проблем. Сане назначили стипендию и выделили комнату в общежитии на пару со студентом-второкурсником экономического факультета. Соседа звали Анатолием - Толяном, как он представился.
        Толян, коренастый, шумный парень, с перманентным румянцем во всю щеку и бесцветными волосами торчком над круглым лбом, сразу же взял шефство над Саней, хотя никто его об этом не просил. Уже через неделю Вадим обнаружил в тумбочке у Сани пачку сигарет.
        - Откуда это? - спросил он, предъявляя улику.
        - А, Толян дал, - рассеянно отозвался Саня. Он готовился к опросу и разговаривать с ним было трудно.
        Вадим нашел Толяна, схватил его за горло, приподнял так, что бедняга распластался по стене и, глядя на него нехорошим взглядом, пообещал:
        - Будешь подсовывать ему водку, сигареты или, упаси тебя бог, наркотики - убью!
        В том, что он не шутит, сомневаться не приходилось.
        - Пусти уж, медведь, - потирая шею, сказал Толян. Вид у него был обиженный. - Чуть не удавил, чертяка. Мог бы сказать по-человечески.
        - Ну смотри, повторять не буду.
        Вадим пошел обратно по длинному коридору, удивляясь про себя той вспышке жестокости, которую неожиданно ощутил. Хотя, если быть откровенным, человеколюбием он никогда не отличался. А Саню он в обиду не даст. Кругом полно жуликов, всяческих проходимцев и аферистов, которые только и думают, как бы объегорить чистого, неопытного человека. Ничего, пусть все знают, что будут иметь дело с ним, Вадимом. Отец, несомненно, в какой-то степени прав. Всех жалеть - себе дороже.
        Толян, несмотря ни на что, расположения к соседу по комнате не утратил.
        - Слышь, братва, - обратился он к друзьям в один из субботних дней, - по музеям еще успеете набегаться. У нас сегодня вечеринка намечается, у Димки, приятеля моего. Словом, девчонок много, а парней мало. Вот я и говорю, пошли сегодня к Димке. У них хата огромная, а шнурки на неделю отдыхать отчалили. Телки придут классные, комнат полно, развлечетесь, не пожалеете.
        Вадим с Саней посмотрели друг на друга и обнаружили, что они без ущерба для Толяна позаимствовали у него неувядающий румянец.
        - Парни, вы что? - сразу смекнул, в чем дело, Толян. - Нет, правда, что ль? - он с веселым недоверием переводил взгляд с одного на другого. - Чего ж молчали, салаги? Так мы это дело сегодня же и поправим.
        Обещания Толяна обернулись чистой правдой. Встретили их радушно, вечеринка оказалась веселой и непринужденной, девушки были красивы и раскованны. Прилагать усилий, чтобы добиться их благосклонности, неискушенным юношам не пришлось.
        Саню настойчиво обхаживала смуглая, полненькая шатенка. Она довольно много пила и с каждой рюмкой становилась все смелее. Вадим весь вечер танцевал с высокой блондинкой. Она клала ему голову на плечо, молча смотрела на него призывным взглядом. Ему было неловко, он отворачивался, потом несмело ее поцеловал и получил в ответ страстный и долгий поцелуй. В нем все перевернулось, и пол ушел из-под ног.
        Ближе к утру он обнаружил себя совершенно раздетым в какой-то комнате на ковре, в ворохе подушек и простыней. На руке у него покоилась голова случайной подруги. Он вспомнил все и улыбнулся. Потом осторожно высвободил руку и заботливо прикрыл простыней ее обнаженную грудь. Он был благодарен этой девушке за то, что она любила его хотя бы одну ночь. Он бесшумно оделся и пошел искать Саню, обходя спящие на полу в обнимку пары. Саню он обнаружил в одной из спален на широченной кровати, объятым сном и полными руками и ногами той самой смуглой девушки, причем казалось, что выпускать добычу из цепких объятий она не собирается даже во сне.
        Удостоверившись в Саниной целости и сохранности, Вадим не рискнул насильно вызволять его из столь властного плена и решил дождаться его пробуждения. Все так же лавируя между спящими и разбросанными повсюду предметами женской и мужской одежды, он пробрался на кухню, отыскал банку черного кофе, и только поставил джезве на огонь, как появился Саня.
        - Вот ты где, - сказал он, торопливо застегивая рубашку. - Ищу тебя по всей квартире. Давай по-быстрому сматываться. Не дай бог проснется. Второй раз я такого не выдержу.
        Они пошли к Вадиму домой и завалились спать. Проснулись во второй половине дня. Вадим сказал:
        - Может, еще успеем засветло позавтракать. А ведь собирались сегодня в Эрмитаж.
        Они зашлись хохотом, что случалось с ними нередко, и, как всегда, не могли остановиться. Стоило одному взглянуть на другого, и следовал новый приступ смеха.
        - У тебя… ха-ха…у тебя вид был такой перепуганный… - корчился Вадим.
        - Тебя бы на мое место, - закатывался Саня, - я думал: мне конец. Ей бы надо борьбой сумо заниматься.
        Толян на другой день в университете сообщил, что ими интересовались и спрашивали, когда можно встретиться.
        - Девчонки на вас запали, - сказал он. - Можно скинуться и все повторить, пока Димкины предки не вернулись.
        - Ты как, Сань? Я совсем не против, - сказал Вадим.
        - А я против. Такая лютая любовь не для меня. Давай позвоним тем девушкам, Люсе и Оле, помнишь?
        С девушками они встречались реже, чем хотелось - времени не хватало. Саня решил подрабатывать, как и планировал с самого начала. Попытки Вадима подсовывать ему продукты или деньги принимались в штыки и грозили перерасти в скандал.
        Петр Ефимыч, вернувшись как-то раз домой, застал сына в ванной комнате, отмывающего грязь с рук. Вода и мыло текли в раковину черными струями.
        - Это что еще за новости! Где ты так вывалялся в грязи? И где ты вообще пропадаешь целыми днями? Мы с мамой тебя совсем не видим!
        - Пап, ты только не сердись. Мы с Саней подрядились на вокзале вагоны разгружать. Понимаешь, ему деньги нужны. У него одежды никакой нет и бабушке надо посылать.
        - Ну а ты-то тут при чем?! - не сдержавшись, раскричался Петр Ефимыч.
        - При том, что грузчики - народ грубый, чужаков не любят. И нечего на меня кричать, я уже не маленький!
        Петр Ефимыч повернулся и ушел к себе в кабинет. Спустя короткое время он сказал Вадиму.
        - Пойдете завтра по этому адресу. Будете работать подсобными рабочими в ресторане. Там работа легче и зарплата больше.
        Саня приоделся, стал отсылать часть денег бабушке; Вадим же тратил свои на совместные походы в музеи, театры и на девушек.
        На зимние и летние каникулы Саня уезжал в Свирицу. Вадим скучал по Свири, но чересчур докучать другу своим присутствием не хотел. Он знал, что Саню там ждала Вера, и с бабушкой Марфой ему надо было общаться побольше. Саня настаивал, чтобы Вадим ехал с ним. Поначалу они рассчитывали уговорить Евдокию Федоровну навестить вместе с ними родной поселок.
        Бабушка Дуся хворала и таяла день ото дня. Она так и не смогла приноровиться к жизни в городе и тяготилась ею. Дочь и внук были к ней внимательны, но все равно она чувствовала себя ненужной, бесполезной. У нее всегда был свой дом, хозяйство, она привыкла жить в заботе о семье, потом о муже, готовилась к приезду детей и внуков; теперь же она часами просиживала неподвижно перед телевизором и, вероятно, его не смотрела. Самым любимым ее занятием стало рассматривать свой старый альбом с фотографиями. Чаще всего Вадим так ее и заставал - с альбомом на коленях, ушедшую в воспоминания.
        Сначала она как будто обрадовалась предложению Вадима поехать в Свирицу и пожить в доме у Сани, но, подумав, отказалась.
        - Ты сам посуди, Вадя, - сказала она, - пойду я к своему дому, а он уже не мой. Нет, лучше мне этого не видеть.
        Иногда по утрам она просыпалась в слезах. На вопрос, что ей приснилось, отвечала, что видела всех своих деток маленькими.
        - Зачем же расстраиваться, мама? - пыталась утешить ее Лариса. - Все живы, здоровы. Радоваться надо.
        - Так ведь тогда вы все мои были, все за мной по пятам ходили и за юбку дергали. А я еще серчала: «Да отвяжитесь вы, пострелята, покоя от вас нет!» А теперь скучаю по малышкам своим.
        Она умерла летом, в конце августа, пережив дедушку всего на год. Хоронить ее повезли в Загубье, там же покоился дедушка и все их родственники. Вадим провел несколько дней в Свирице с Саней и мамой, потом они все вместе вернулись в Ленинград. Смерть бабушки он переживал тяжело, так же, как и деда, и поддержка Сани была ему необходима. Веру он видел мельком, от встречи с ней запомнил лишь пожатие маленькой руки, едва уловимый аромат лесных цветов на щеке и слова соболезнования.
        Начался второй год обучения в университете. Учеба обоим давалась легко, каждый слыл одним из лучших студентов на своем курсе. Они увлеклись классиками, поэзией, живописью, не пропускали ни одного спектакля в Кировском театре оперы и балета, простаивали в очередях за билетами в Ленинградский рокклуб, упивались записями Битлз и Высоцкого, знали наизусть все песни Окуджавы, словом, становились типичными представителями просвещенной Ленинградской молодежи начала восьмидесятых годов.
        Вадим все тяжелел и наливался силой. Рядом с ним тонкий и стройный Саня выглядел, как молодое светлое деревце, хотя сам был выше среднего роста и хорошо развит физически; он очень нравился девушкам, многие открыто добивались его внимания, иногда довольно назойливо. Случалось, что Вадим, заскочив за другом в общежитие, заставал у его двери Толяна, который с видом заправского сводника сообщал, что.
        Саня в комнате не один.
        Что касалось Вадима, то вокруг него вообще творилось что-то странное, что не поддавалось для него объяснению. Девушки буквально не давали ему проходу. Он по-прежнему считал себя некрасивым, не умел быть галантным и обходительным, что легко давалось его другу, просто потому, что Саня был мягким и доброжелательным от природы - его ясная улыбка, какое-то особенное участие к людям и бездна обаяния неизменно притягивали к нему молодежь. Он был неординарен и умен, его суждения всегда отличались глубиной и оригинальностью. Его любили слушать и часто вызывали на дискуссии, когда на всех находил философский стих, и все кричали и спорили до хрипоты, пока Вадим не уводил друга, показывая кулак в ответ на протестующие вопли.
        Саня не заводил постоянную подругу, видно, потому, что сердце его принадлежало Вере. Вадим же, для того, чтобы отбиться от настырных и предприимчивых поклонниц, сблизился с Олей, которая училась в университете на психологическом факультете. На переменах и после занятий она не упускала случая забежать к нему на факультет, чтобы показать всем длинноволосым лахудрам, положившим глаз на ее парня, кто на самом деле имеет на него права. Взяв его под руку, она с победным видом прохаживалась с ним по коридорам, обливая на всякий случай презрением всех представительниц женского пола, попадавшихся на пути.
        Оля нравилась Вадиму. Она была высокая и гибкая, с очень светлыми ревнивыми глазами и выкрашенными под блондинку волосами, которые красиво спадали ей на плечи мелкими волнистыми прядями. Оля жила в Ленинграде вместе с матерью, которая очень кстати периодически дежурила по ночам в больнице. Тогда от Оли незамедлительно поступало предложение «завалиться в койку», что и осуществлялось по обоюдному согласию сторон. Оля была влюблена в Вадима и тайны из этого никакой не делала. Вадим не знал, влюблен он или нет. Ему было с ней хорошо, но он подозревал, что любовь - это нечто большее.
        - Ты меня любишь? - спрашивала Оля, лежа у него на груди в перерыве между ласками.
        - Конечно, - лениво отвечал он, не желая вдаваться в подробнейший анализ своих чувств к ней, которых, скорее всего, не было.
        - И я тебя люблю. Обожаю! Ты даже не представляешь, до какой степени!
        - Слушай, а что ты во мне нашла? - спросил он как-то. - Я же грубый, топорный, и жутко некрасивый.
        Оля посмотрела на него с изумлением и рассмеялась.
        - Что ты понимаешь, - сказала она. - Ты шикарный, великолепный, потрясающий! - и в доказательство своих слов покрыла его грудь страстными поцелуями, приведя его в еще большее недоумение.
        Так и не найдя объяснений столь бурным порывам загадочной женской души, он решил принимать их, как данность, тем более что это было очень приятно.
        Отец подарил Вадиму видеомагнитофон. В те годы еще немногие могли похвастаться обладанием этого технического новшества. Молодые люди нешуточно им увлеклись, но Саня постепенно, под разными предлогами, стал уклоняться от визитов к Вадиму домой.
        Вадим вспылил:
        - Опять ты за свое? Что на этот раз? Уверяю, дыру в экране ты своими глазами не протрешь!
        - Дело не в видике, - скрепя сердце, признался Саня. - Не хотел тебе говорить, но я чувствую, что твой отец меня не любит.
        - Какие глупости! - возмутился Вадим. - Он очень хорошо к тебе относится, всегда с тобой разговаривает, интересуется твоими делами. Ты несправедлив к нему.
        - Все, забудь. Я ничего не говорил.
        - Да с чего ты решил? По каким таким признакам?
        - Вадим, ну все, я сказал! Наверное, мне показалось.
        - Тогда приходи ко мне, как раньше!
        - Не могу. Может, я мнительный, может, чокнутый, но не могу.
        Вадим расстроился так сильно, что он поспешил добавить:
        - Нет, я, конечно, буду приходить, просто не так часто.
        Они окончили второй курс, как всегда, на одни пятерки, и Саня уехал в Свирицу повидаться с бабушкой. Вернулся он очень скоро вместе с Верой. Она приехала, чтобы поступать на филфак.
        Вере исполнилось восемнадцать лет. Вадим, сразу же, как только ее увидел, понял, что забот у него теперь прибавится. За такой красавицей нужен глаз да глаз. Вечно занятый и рассеянный Саня просто не сможет постоянно держать ее в поле зрения. Все знакомые девушки не шли ни в какое сравнение с Верой. Она была хороша необыкновенно. Очень яркая, она сразу притягивала к себе внимание уже одними своими пламенеющими, кудрявыми волосами, и тот, чей взгляд невольно обращался в ее сторону, уже не мог оторвать от девушки глаз. Мужчины спотыкались на улице, неотрывно глядя на нее, а не перед собой. Она была прекрасно сложена: крутобедрая, с тонкой талией и высокой грудью. Движения ее были порывисты и изящны; пленительное лицо с серыми, в ледяной изморози глазами и полными вишневыми губами дышало своеобразной силой, хотя хранило еще следы детской восторженности. В ней было много жизни и жадного любопытства ко всему, что ее окружало. В этом они были схожи с Саней, и потому, и по многим другим причинам, казались всем идеальной парой.
        Толян, будучи представленным Вере, несколько минут совершенно неприлично на нее таращился, потом вздрогнул, будто его разбудили и бестолково засуетился, пытаясь навести в комнате порядок.
        - Толик, будь другом, - отводя его в сторону, сказал Саня, - проследи, чтобы сегодня обошлось без всяких эксцессов. Ну, ты понимаешь, о чем я.
        - Мог бы и не говорить, и так все ясно. А ты хорош! Разве можно так сразу, без подготовки? Я чуть в осадок не выпал. Нет, обалдеть, просто обалдеть! Сань, это у вас на Свири такие девушки?
        Вера осмотрела хозяйским глазом комнату и стала выкладывать на стол банки с вареньем, маринованными грибками, домашнюю сметану, сыр, пирожки и еще невероятное количество свертков.
        - Это мама отправила для тебя, чтобы ты не сидел тут голодом, - сказала она.
        Саня рассмеялся:
        - Вот что я, оказывается, тащил всю дорогу.
        - А этот свитер я сама связала, ну-ка, давай примерим.
        Вера ни в коей мере не утратила собственнических замашек по отношению к Сане. Она, не чинясь, натянула ему свитер через голову, помогла продеть руки в рукава. Вадиму было забавно наблюдать, как она кружилась вокруг Сани, а он тянулся за ней лицом, то ли вдыхая ее аромат, то ли стремясь ненароком коснуться ее губами.
        - Какой ты красивый! - сказала она с восторгом. - Тебе нравится?
        - Очень, - ответил он, не сводя с нее глаз.
        У Веры в центре Ленинграда жили родственники - родная тетя с семьей. Вера собиралась пожить у них, пока будет сдавать вступительные экзамены. Вечером, проводив Веру на улицу Гоголя и возвращаясь в полупустом вагоне трамвая, Саня признался Вадиму:
        - Пора кончать эту пытку. Другие девушки мне ее не заменят, и время тянуть ни к чему. Надо мне на ней жениться. Как ты думаешь, нам дадут комнату в семейном общежитии?
        - Дадут, - уверенно ответил Вадим, подумав об отце. - Кстати, в субботу мама ждет тебя и Веру к нам в гости на обед. Отговорки не принимаются.
        - Признайся, что это твои происки, подлый интриган? - разворчался Саня.
        - Да чтоб я сдох! - заверил Вадим. - Мама узнала, что приезжает Вера. Она ее очень любит. Хочешь, я приглашу Олю, чтобы Вера чувствовала себя свободнее?
        - Ты с ума сошел! Не хватало только, чтобы ты демонстрировал ей своих любовниц, старый развратник! Она мгновенно сообразит, что мы здесь не теряли времени даром. Тем более Оля! Она постоянно на тебе виснет, где надо и не надо.
        - Это я развратник? А сам-то ты кто? Может, рассказать Вере, что ты здесь вытворял?
        Они кинулись ловить и тузить друг друга, носились по всему вагону, отчего трамвай сотрясался и раскачивался на рессорах из стороны в сторону, пока негодующий кондуктор не высадил их посреди ночного города.


        ГЛАВА 12
        В субботу Саня и Вера пришли на обед к Вадиму домой. Лариса и ее домработница постарались на славу. Стол ломился от обилия блюд и деликатесов, какие обыкновенным людям не снились, а уж бедному студенту и подавно.
        - Мам, ты превзошла самое себя, - благодарно сказал Вадим, целуя Ларису.
        Он включил негромкую музыку и усадил гостей за стол. Уговаривать и угощать друзей ему не пришлось. Вера деятельно взялась ухаживать не только за Саней, но и за.
        Вадимом. Что ему всегда особенно нравилось в Вере, так это полное отсутствие в ней притворства, жеманства - вообще какой бы то ни было искусственности. Она была по-прежнему своевольна и временами капризна, как любимый в семье ребенок, которого много баловали, но всегда говорила только то, что думала, или не говорила вовсе. Последнее достижение явилось плодом Саниного воспитания, потому что раньше она могла высказать человеку в лицо все что угодно.
        Петра Ефимыча к обеду не ждали. Он сказал, что будет целый день занят на работе, хотя был выходной день, однако в самый разгар пиршества неожиданно пожаловал домой.
        - Вера! Как я рад тебя видеть! - воскликнул он с выражением восхищения на лице, едва вошел в столовую. - Как ты, однако, похорошела. Превзошла все ожидания. Красавица, просто красавица! - он поцеловал поочередно обе ее руки, отчего она очень мило смутилась.
        Вадима его приход не особенно обрадовал, так как Саня сразу напрягся и перестал есть. Петр Ефимыч вел себя шумно, как гостеприимный и щедрый хозяин, много говорил и раскатисто смеялся, наконец достал из бара бутылку шато-марго, припасенную для особо торжественных случаев.
        - Пап, с чего такой размах? - удивился Вадим.
        - Сейчас узнаешь.
        Он разлил вино в бокалы и, подняв свой, сказал:
        - Первым делом хочу поздравить тебя и Александра с успешным завершением второго курса и переходом на третий. Не сомневаюсь, что вы и в дальнейшем будете радовать нас своими успехами.
        Раздался звон бокалов.
        Петр Ефимыч продолжал:
        - Сынок, я давно хотел сделать тебе подарок, еще когда ты поступил в университет, да все не удавалось. И вот сегодня в честь окончания второго курса, а также имея в виду твою отличную учебу, я решил осуществить свое давнее намерение. Пойдемте все со мной.
        Заинтригованные таким вступлением, участники трапезы проследовали за ним через кабинет до парадного балкона.
        - А вот и подарок, - сказал Петр Ефимыч, указывая вниз.
        Под балконом, у тротуара, стояли новенькие белые «жигули».
        Вадим схватил за руки Саню и Веру и потащил вниз, на улицу.
        - Живем, ребята! - торжествующе провозгласил он. - Теперь у нас будет собственный транспорт. Больше никаких трамваев!
        Все трое крутились вокруг машины и заглядывали в салон. Подошел Петр Ефимыч и вручил Вадиму ключи. Вадим обнимал его и благодарил.
        - Можно мне сесть за руль? - попросила Вера.
        - Что за вопрос? Ты будешь не только сидеть за рулем, но и водить эту машину. Сначала я выучусь, получу права, а потом вас научу, - радовался Вадим.
        Петр Ефимыч наблюдал за ними с большим удовольствием.
        - Ах, молодость! - произнес он с умилением и обнял Ларису за плечи. - Ты не хочешь поцеловать своего мужа за то, что он такой заботливый отец? Кстати, Ларочка, как фамилия Веры? Надо будет проследить, чтобы к ней отнеслись с вниманием на вступительных экзаменах.
        Прошло три месяца. Вера училась на первом курсе филфака и все еще жила у тети. Петр Ефимыч устроил Саню сторожем на продовольственный склад. Для Вадима места не нашлось, но он все равно дежурил с Саней вместе, чтобы тот мог полночи поспать и наутро не клевать носом на лекциях. Работать надо было через два дня на третий. На этот раз Вадим не стал скрывать от друга, кто устроил его на работу. Он хотел доказать Сане, что отец относится к нему без всякого предубеждения.
        Однажды Вера пожелала посмотреть, в каких условиях работает Саня, и осталась у него на всю ночь. С тех пор Вадим привозил ее к Сане, а сам уезжал. Саня был неописуемо счастлив. Он убеждал Веру, что надо подать заявление в ЗАГС, но она говорила, что время терпит, штамп в паспорте для нее не самоцель, лучше подождать, пока Саня окончит университет, тогда у него будет нормальная работа и возможность подумать о квартире. Она рассуждала на удивление здраво и практично, обстоятельно все взвешивала и раскладывала по полочкам.
        Что бы ни говорил Петр Ефимыч, любовь к Вере не отдалила Саню от Вадима. Он так же нуждался в Вадиме, как Вадим в нем. Только с ним он мог быть до конца откровенным, только с ним мог вести себя совершенно свободно, без оглядки. Им по-прежнему было интересно вдвоем, каждый спешил поделиться чем-то важным с другим, тем, что волновало, мучило, наводило на размышления, заставляло радоваться и мечтать. Они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Вряд ли родные братья могли быть более близки, чем они.
        Два обстоятельства омрачали в ту пору жизнь Вадима. Первое - это то, что Петр Ефимыч с каждым днем становился все более нервным, раздражительным.
        - Неприятности на работе, - говорил он в ответ на заботливые расспросы жены и сына.
        Его объяснения были вполне правдоподобны: власть все время менялась, и партийных чиновников лихорадило. Но вскоре в квартиру Березиных стали наведываться какие-то странные типы. Одеты они были прилично, приезжали обычно на черных «волгах», разговаривали вкрадчивыми голосами, что-то пространно обсуждали, долго прощались в коридоре, тряся отцу руку. Со стороны казалось, что отец и его знакомые оставались довольны друг другом, однако после таких посещений Петр Ефимыч еще долго находился в тревожном состоянии. По каким-то случайно услышанным обрывкам фраз, по общему поведению этих людей, то ли просто по наитию Вадим догадался, что отца втянули в незаконные махинации.
        Своими догадками он поделился с Саней у себя дома, как раз после очередного визита неприятных посетителей.
        - Не нравится мне все это, - выслушав его, сказал Саня. - Думаю, тебе надо с отцом поговорить. Я, конечно, больше о тебе беспокоюсь. Такие связи опасны для всей семьи.
        - Правильно, поговорю с ним, - решил Вадим, - пусть объяснит, какие у него могут быть дела с подобной публикой.
        Объяснение было бурным. Петр Ефимыч и без того был сильно не в духе. Сане было слышно, как за стеной спорили отец и сын одинаково низкими рокочущими голосами.
        - Я и так верчусь как белка в колесе, и все для семьи! - возмущался Петр Ефимыч. - А тут является любимый сын и осуждает меня за то, что я пытаюсь обеспечить его будущее. Было бы намного лучше и правильнее, если бы ты мне помогал.
        - Я в состоянии сам о себе позаботиться! Такой ценой мне ничего не нужно. Пап, ты что делаешь? Свяжешься с ними, потом не распутаешься!
        - Не надо меня учить, Вадим. Ты уже достаточно взрослый и умный, чтобы поддержать отца, а не читать ему нравоучения.
        - Я готов тебя поддерживать в чем угодно, но не в связях с такими людьми!
        - Готов? Разве у тебя есть время на родителей? Ты постоянно занят своими друзьями!
        Вадим пулей вылетел из кабинета отца, прервав таким образом опасный разговор. Он испугался, что Саня все слышал и что за последней фразой могло последовать продолжение. Саня хотел сделать вид, что не слышал ничего, но притворщик из него был никудышный.
        - Проклятье! - Вадим хватил кулаком стол, и деревянная столешница треснула. - Сань, не обращай внимания, он чем-то расстроен, в запале и не такое может сказать.
        - Да не думай ты об этом. Меня пугает совсем другое. Обещай мне, что ни в какие незаконные дела встревать не будешь, сколько бы отец не просил! И всегда будешь советоваться со мной, прежде чем что-то предпринять. О какой помощи он говорил? Нет, определенно мне все это не нравится. Вот уж, действительно, не было печали…
        Мало Вадиму было неприятностей, а тут еще Вера начала чудить. В первые месяцы пребывания в Ленинграде она относилась к Вадиму с большим доверием. Он заботился о ней и развлекал ее, когда Саня был занят, ходил с ней по музеям, учил водить машину. Вера охотно принимала его опеку и сама старалась быть ему хорошей подругой. Но в последнее время она внезапно к нему переменилась, стала его избегать, часто встречала с открытой враждебностью и отказывалась от его помощи. При Сане она сдерживалась, вероятно, памятуя о его реакции на ее давний выпад против Вадима, но стоило ему отвернуться, и она вновь смотрела на Вадима тигрицей. Вадим страдал от такого отношения, потому что преклонялся перед ней из-за ее красоты и в первую очередь из-за того, что она была невестой его горячо любимого друга и брата, но готов был сносить все безропотно, просто старался теперь реже попадаться ей на глаза, следил за ней издали, так, чтобы она его не увидела, но стоило какому-нибудь разбитному и уверенному в себе искателю приключений подкатиться к девушке с разного рода предложениями, как возле нее, будто из-под земли,
вырастал Вадим, глядя на которого незадачливый ухажер понимал, что приключение может оказаться весьма болезненным. Очень скоро весь университет был в курсе, что подходить к Вере - опасно для здоровья.
        Иногда она без видимой причины становилась с ним ласкова, как прежде, при этом смотрела на него печально, словно сама сожалела о том, что позволяла себе быть грубой, однако стоило Вадиму воспрянуть духом, как она снова набрасывалась на него фурией.
        - Не смей за мной следить! - кричала она и топала изящной ножкой, обутой в сапожок. - Что ты ходишь за мной? Я не нуждаюсь в твоей защите!
        - Верушка, не сердись, - просил он, обращаясь с ней терпеливо, со всей кротостью, на какую был способен, - садись в машину, поедем к Сане, он тебя ждет.
        - Не хочу я к тебе в машину, - заносчиво отвечала она, - я поеду в метро.
        - Хорошо, я поеду с тобой. Нельзя тебе одной. Саня просил тебя привезти. Он с меня голову снимет.
        Фыркая и сводя шелковистые терракотовые брови, она все-таки садилась в машину рядом с ним. Они ехали на проспект Мечникова, где работал Саня, снег лепился на ветровое стекло, стучали «дворники», в машине было тепло и слегка пахло бензином вперемешку с духами Веры. Вадим напряженно вглядывался в снежную круговерть, а Вера изучала его сбоку отчужденным, непримиримым взглядом из-под мохнатых ресниц; у ее раскрасневшейся с мороза щеки дрожали огненные завитки, сердито трепетали ноздри маленького носа; он изредка ловил ее взгляд и виновато улыбался.
        В отчаянии от ее неприязни он несколько раз порывался поговорить с Саней, попросить его, единственного человека, чье мнение имело для Веры значение, объяснить девушке, что Вадим для ее с Саней счастья угрозы не представляет. Скорее всего, считал Вадим, нелюбовь к нему Веры происходила оттого, что Саня проводил с ним много времени, которое Вера считала по праву принадлежащим только ей одной, и ни с кем этим временем делиться не собиралась.
        Он долго и мучительно готовился к разговору и однажды решился:
        - Сань, не знаю, как тебе сказать… Да отложи ты книгу, мне с тобой надо серьезно поговорить.
        Саня тотчас закрыл книгу и усадил его напротив себя.
        - Говори, - сказал он.
        - Ты понимаешь… Вера… короче, - она меня не любит. Прямо до дрожи. Не знаю почему. Так мне от этого плохо, что и выразить не могу. Ты бы поговорил с ней. Только не ругай, а то еще хуже будет. Растолкуй ей как-нибудь, что она не права.
        У Сани между бровями залегла морщинка:
        - Думаешь, я что-нибудь понимаю? Сам хотел с тобой посоветоваться. Что-то ее беспокоит, я чувствую. Она всегда была изменчива, а сейчас и вовсе, как метеор. Вдруг сорвется и налетит на меня с поцелуями и все твердит, что любит больше жизни, будто кто-то это оспаривает. А то плакать начинает без всякой причины. Не знаю, что и делать.
        - Пожениться вам надо. Возможно, она неуверенность чувствует, страх, что может тебя потерять, ведь столько девушек вокруг. А после свадьбы успокоится. Может, и ко мне тогда подобреет.
        - Сдадим зимнюю сессию и поженимся. Уже решили. Наверно, все так и есть, как ты говоришь. Она сначала хотела повременить со свадьбой, а сейчас вдруг сама заторопилась. Признаться, меня эти встречи тайком и урывками тоже давно не устраивают.
        - Тогда не говори ей пока ничего обо мне. Месяц переждать можно. Надеюсь, что все образуется.
        За два дня до встречи Нового Года Саня с Верой уехали домой, чтобы отметить праздник с родными. Саня собирался сделать официальное предложение и просить руки Веры у ее родителей. Вернулись они к первому экзамену уже помолвленными и решили подавать заявление в ЗАГС сразу после сессии.


        ГЛАВА 13
        - Угадайте, куда мы сегодня идем, - сказал Вадим, входя в комнату Сани. У него в волосах и на куртке серебрились снежинки.
        - Дай подумать, - охотно включился в игру его друг. - Впереди вечер - значит, мы идем в кино.
        - Мимо.
        - Тогда в театр
        - Уже теплее.
        - В театр! - воскликнула Вера. - Как чудесно! А что смотреть?
        - Балет «Спящая красавица». Сегодня танцует Колпакова.
        - Мы идем в Кировский! - Вера закружилась по комнате. - Ой, Вадимушка, мне надо срочно домой переодеться. Отвезешь меня?
        - Времени у нас в обрез. Сань, одевайся. Поедем на улицу Гоголя, подождем Веру в машине. Иначе опоздаем.
        Февраль, покружив и пометелив, вволю насмотревшись в ледяное зеркало Невы, скромником доживал последние свои деньки. На улице было безветренно, снег падал густо и прямо и, стоило машине остановиться, успевал навалиться на крышу высокой шапкой.
        К театру подъехали за двадцать минут до начала спектакля. Величественное здание переливалось огнями, искрилось в ореоле ажурных снежинок и с порога сулило сказку, феерическое действо, исполненное сладчайших звуков.
        - Сань, вы заходите, а мне надо Олю встретить. Должна была уже подойти, - сказал Вадим, взглянув на часы.
        - Что еще за Оля? - спросила Вера, снимая шубку в гардеробе.
        - Это его девушка, - ответил Саня. - Не век же ему с нами возиться. Надо и о себе подумать.
        - Почему я ничего о ней не слышала? Это у него серьезно?
        - Не знаю. Может быть. Они уже давно встречаются.
        Он посмотрел на Веру. Ее раздражение и недовольство Вадимом улеглись после зимних каникул, которые они счастливо провели вдвоем на Свири. Нет, показалось. Она вполне спокойна. Он взял ее озябшие руки в свои и поцеловал в свежие губы.
        - Что, не согрелась еще? Ты вся дрожишь.
        - Сейчас пройдет. Смотри - Вадим, он нас ищет.
        Вадим шел к ним от стойки гардероба с Олей под руку. На нем был строгий темный костюм, почти такой же, как на Сане; костюмы им очень шли и придавали элегантности и лоску.
        Олю и Веру представили друг другу. Они по-женски быстро и цепко оглядели друг друга. Оля давно ждала этой встречи. Вот она - Вера. Теперь понятно, почему Вадим говорит о ней с благоговением. Да, голубушка, «ты прекрасна, спору нет…», но одеваться не умеешь. Никакой косметики. Никаких неожиданных деталей. Платье так себе - без излишеств, с низким вырезом, но совсем не интересное. Маленькие бирюзовые сережки, колечко с таким же камнем и больше ничего. Сельская простушка с развитыми формами. Скорее всего, опасности она не представляет, тем более что Вадим помешан на своем друге. Ну и слава богу!
        Все четверо прошли в центральную ложу бельэтажа и расселись в первом ряду.
        - Вадим, какие хорошие места! - воскликнула Оля.
        - Подозреваю, что этим мы обязаны Березину-старшему, - заметил Саня.
        - Нет, вы слышали? - весело возмутился Вадим. - Стараешься, выворачиваешься, можно сказать, наизнанку, и что в ответ? Вера, твой жених страдает черной неблагодарностью!
        Вера не отвечала. Она впервые была на спектакле в Кировском и теперь, ослепленная великолепием зала, голубизной бархатных кресел, золотой лепниной балконов, роскошью занавеса, сидела очень прямо, вытянув точеную шею; глаза ее трепетно лучились от избытка чувств. Сейчас она могла с легкостью вообразить себя Анной Карениной или Наташей Ростовой, когда они в расцвете красоты сидели в ложе оперного театра и чувствовали на себе восхищенные взгляды мужчин. На нее и в самом деле обращали внимание.
        Саня сидел рядом, откинувшись на спинку кресла. Она ощущала его взгляд обнаженной кожей спины. Видит ли он, как на нее смотрят? Она обернулась, и он улыбнулся ей своими чудными синими глазами. Она повернула голову в другую сторону. В соседнем кресле сидела Оля. Вадим говорил ей что-то негромко на ухо. Он тоже улыбнулся Вере уголком губ. В глазах его, как обычно, ничего нельзя было прочесть.
        В зале стоял сдержанный гул голосов. Амфитеатр и галерка были уже полны. Публика расходилась по своим местам в партере. В оркестровой яме музыканты разноголосо настраивали инструменты.
        - Поедем после спектакля ко мне? Мама сегодня дежурит. Хочу тебя - просто умираю, - вдруг отчетливо услышала Вера.
        - Я для того пригласил тебя в театр? Распутница! Вечно у тебя одно на уме! Конечно, поедем.
        Свет медленно погас. Дирижер взмахнул палочкой, и зал наполнился бессмертной музыкой Чайковского…
        В антракте Вера попросила воды. Ее мучила жажда. Все вместе они вышли в фойе, и Вадим с Саней отправились за прохладительными напитками. Девушки дожидались их, не обменявшись ни словом. Каждая думала о своем. Олю злило, что мужчины, прогуливаясь мимо, смотрят на Веру, а не на нее. Гордячка же словно ничего и не замечала. Взгляд Веры был туманен и далек - то ли осталась она в сказке Перро, или бродила в молчании в родном Изумрудном Лесу, то ли мучили ее, как фею Карабос, преступные мечты.
        Во второй части спектакля Колпакова была обворожительна, грациозна, легка и воздушна, словно розовая пушинка. С блеском исполнив «Выходную вариацию», она долго раскланивалась под несмолкающий гром аплодисментов.
        Во время адажио с четырьмя кавалерами Вера расплакалась. Бурные овации заглушили ее рыдания.
        - Что с тобой, золотинка моя? - спрашивал Саня в антракте, утирая ей слезы платком.
        - Это все музыка, - сказал Вадим. - Она рождает вдохновение и чувства, которые ищут выхода. Если б я мог, может, и сам бы заплакал.
        - В этом сила гения, - сказал Саня - он позволяет многим людям ненадолго почувствовать себя гениями. Ну, полно, Верушка, успокойся. Впереди еще два акта. У нас платков не хватит.
        К счастью, Вере удалось овладеть собой. После гран па Авроры и Дезире в сопровождение кордебалета нереид она аплодировала стоя и попеняла Сане и Вадиму за то, что они не догадались принести цветов для Колпаковой.
        Ночью во сне Вадим услышал рыдание Веры, словно наяву, словно она была где-то рядом, и беспокойно сел в постели, озираясь и позабыв, где находится. Оля, разбуженная его резким движением, зажгла ночник и забросала его вопросами:
        - Тебе нехорошо? Вадим! Не молчи. Что случилось?
        - Вера. Она плакала. Как будто прямо здесь.
        - Ты слишком много думаешь о своих друзьях. - Оля подбирала слова: говорить плохо о Сане или Вере нельзя было даже намеками. Она слишком дорожила Вадимом, чтобы поддаваться своим настроениям.
        Она погладила его литое плечо.
        - Это просто дурной сон. Иди ко мне.
        Через полчаса, блаженно прижимаясь к нему и засыпая, она спросила:
        - Когда они поженятся? Что-то все тянут и тянут.
        - Теперь решили летом, на каникулах. Поедешь со мной в Свирицу на свадьбу?
        - Ты еще спрашиваешь?


        ГЛАВА 14
        В конце апреля Сане сообщили, что заболела бабушка Марфа. Он срочно собрался и уехал домой. Вадим хотел ехать с ним, но Саня его отговорил.
        - Если будет плохо, я позвоню тебе с почты, тогда приедешь. Не дай бог, чтобы до этого дошло. Ты присмотри пока за Верой.
        Прошла неделя. От Сани вестей не было. Вера нервничала и грубила Вадиму. Ее неровный характер снова дал о себе знать. Иногда ей вдруг хотелось озорничать. Тогда она нарочно пряталась от Вадима, а он бегал и искал ее по всему университету. Она неожиданно выскакивала из укрытия, закрывала ему глаза ладошками и хохотала, довольная своей проделкой. Но уже через час начинала снова дуться и гнать его от себя. Он ходил за ней по пятам и облегченно вздыхал лишь после того как водворял ее в квартиру по улице Гоголя.
        Весна, словно сговорившись с Верой, бедокурила ежедневно: только подразнит солнышком, и сразу окатит дождем.
        Поздним воскресным вечером Вадим сидел дома, в своей комнате. На улице шел проливной дождь, удары грома с треском взрывались прямо у окна, и оттого он не расслышал звонка в передней. Дверь пошла открывать Лариса, недоумевая, кто может прийти в такую погоду и в такой час.
        - Вера! - ахнула она.
        Девушка промокла до нитки. В руках она держала полузакрытый зонт, который, видимо, ничем ей не помог. Струи воды стекали с зонта, с одежды, с волос на выложенный желтой плиткой пол лестничной площадки, и у ее ног уже скопилась целая лужица. На возглас Ларисы из гостиной вышел Петр Ефимыч в халате и с развернутой газетой в руках.
        - Верочка! Как же это? Что произошло? Заходи же, заходи скорей!
        Он взял девушку за плечи и заставил ее переступить порог. Она, казалось, закоченела и не могла сдвинуться с места.
        - В-вадим… дома? - произнесла она наконец.
        - Дома, дома. Что ж это такое? Снимай плащ. И туфли снимай. Вадим! Иди скорей сюда. Вот, полюбуйся. Куда ты смотрел, не пойму?
        Вадим выбежал из своей комнаты и остолбенело уставился на Веру.
        - Ты? - пробормотал он. - Что-то случилось? С Саней?!
        - Нет, нет, с ним все в порядке. - Ее трясло. - Я… мне надо с тобой поговорить.
        - Поговорить? Ты пришла сюда одна, ночью, чтобы поговорить?! Да как ты могла? Ты простудишься, заболеешь!
        Он схватил ее за руку и потащил в комнату.
        - Быстро! Снимай все! Как ты могла? Вот тебе мой халат. Почему ты мне не позвонила? На, вытри насухо волосы. Вернусь через пять минут, и чтоб ты уже переоделась.
        - Мам, поставь, пожалуйста, чаю, - попросил он Ларису в коридоре. - А что еще можно сделать? - он ходил взад и вперед мимо своей двери в сильном волнении.
        - Ты бы лучше выяснил, что привело Веру к тебе в столь поздний час, - посоветовал Петр Ефимыч. - Причина должна быть серьезная. Пойдем, Лариса, не будем им мешать, - он взял из рук Ларисы чашку с чаем и передал Вадиму.
        Вадим постучал в дверь и, выждав минуту, вошел. Вера, утопая в его халате и тапочках, раскладывала на батарее парового отопления свою одежду. Она обернулась и посмотрела на него с видом затравленного зверька.
        Он поставил на письменный стол чашку и усадил ее рядом на стул. Сам сел напротив.
        - Теперь рассказывай, что случилось.
        - Я люблю тебя, - сказала она.
        - Конечно, Верушка, я тоже тебя люблю, - он смотрел на нее, улыбаясь.
        - Я люблю тебя, - повторила она, глядя на него жадно и с ненавистью.
        Ему вдруг стало страшно.
        - Вера, послушай меня. Ты любишь Саню, - сказал он так, будто старался втолковать что-то неразумному ребенку.
        - Да, я люблю Саню, - послушно повторила она. - Но тебя я люблю тоже. По-другому.
        - Что ты хочешь этим сказать? Вера, ты пугаешь меня! Что ты вбила себе в голову?!
        Она судорожно разрыдалась, закрыв лицо руками, и слезы стекали у нее между пальцев.
        Вадим смотрел на нее в оцепенении. Он чувствовал, что надвигается катастрофа, масштабы которой нельзя предугадать. Он не хотел ей верить, но истина неумолимо открывалась ему - ее срывы, непонятные смены настроений, быстрые уклончивые взгляды, то яростные, то молящие, внезапное смущение - все то, чего он не замечал в своей беспечной слепоте.
        - Но почему меня?! - закричал он на весь дом и вскочил с места. - Почему ты выбрала меня?! Ты могла влюбиться в кого угодно, только не в меня!
        Петр Ефимыч в гостиной сложил газету и задумался. Из спальни вышла Лариса. Она уже готовилась ко сну, но слова Вадима заставили ее разволноваться.
        - Ты слышал, Петя? Ведь это девушка Александра. Мы должны немедленно вмешаться.
        - Ни в коем случае, - осадил ее супруг. - Все должно идти своим чередом. Это жизнь, дорогая моя. Она все решает сама. Если хочешь знать, я это предвидел, и, как всегда, оказался прав.
        - Тогда ты должен предвидеть, что за этим последует! Я видела однажды, что сделалось с Вадимом, когда он подумал, что Саня на него обиделся. Нет, я пойду к ним и поговорю с Верой.
        Она решительно направилась к комнате Вадима, но Петр Ефимыч, выказав завидную проворность, преградил ей дорогу.
        - Лариса, я запрещаю тебе!
        Она остановилась, понимая, что супруг серьезно намеревается употребить всю свою власть.
        - Тогда Вадим был ребенком, - назидательно сказал Петр Ефимыч, - а теперь он мужчина, да еще какой! Пусть он сам решает, как ему поступать. Пойдем спать. Они разберутся без нас.
        Вадим тем временем, совершенно потеряв голову, все же старался вразумить Веру.
        - Ты должна забыть об этом, - говорил он, задыхаясь от волнения. - Забыть раз и навсегда! Подумай, какое горе ты причинишь Сане.
        Она резко встала и прижалась к нему, обвив его шею своими ослепительно белыми руками.
        - Я не могу, я пыталась. Не знаю, что стало со мной. Я измучена и несчастна. Наверно, мне надо уйти от вас обоих. Поцелуй меня. Я скверная и гадкая, меня тянет к тебе что-то непреодолимое, звериное и ужасное, чего я раньше в себе не подозревала. Я хочу остаться с тобой всего на одну ночь. Тогда мне станет легче, я уйду и больше не буду тебя беспокоить. Не прогоняй меня сейчас, ты всегда обо мне заботился.
        Он смотрел сверху в обращенное к нему лицо, видел зовущие рдеющие губы, прекрасные глаза, влажно мерцающие серебром, чувствовал пьянящий запах тяжелых волос и знал, что любит ее, и любит уже давно, с того первого поцелуя в незабываемый летний вечер. Теперь он понимал, что был обречен с самого начала, и дружба его с Саней была обречена. Дружбу еще можно спасти, надо только отказаться от любви, но отказаться от девушки, которую он сейчас держал в объятиях, он не мог. Еще слабо пытался сопротивляться разум, но руки уже его не слушались, чувства вытеснили последние обрывки мыслей, скоро остались одни ощущения, дикое, нестерпимое желание, затем рывок - внезапное, стремительное сплетение тел, и наслаждение, какого он никогда прежде не испытывал. Его где-то блаженно и долго носило, но вот волна схлынула и оставила его на берегу голого и сирого, открытого всем ветрам, недавно сильного и счастливого, теперь жалкого, раздавленного и побитого о камни.
        Вера целовала его губы, шею, плечи и шептала:
        - Я знала, знала, что все так и будет. Я люблю тебя. Ты божественный.
        Ему было нехорошо. Он поднялся, надел халат, еще хранивший тепло ее тела, пошел в ванную комнату и встал под ледяной душ.
        Когда он вернулся, она сидела на краешке кровати, завернувшись в простыню и сжавшись в комок.
        - Я тебе противна? - жалобно спросила она.
        - Нет, Вера. Нет. Не будем сейчас об этом. Оденься, я отвезу тебя домой.
        В машине он не произнес ни слова, но проводил ее до самой квартиры и ушел, убедившись в том, что она скрылась за дверью.
        Назавтра, перед уходом на работу, Петр Ефимыч зашел в комнату сына. Вадим был совершенно спокоен и тоже собирался ехать на занятия. Петр Ефимыч положил на письменный стол страничку, вырванную из блокнота, и связку ключей сверху.
        - Что это? - спросил Вадим.
        - Я хорошо знаю, как нуждаются молодые люди в спокойной обстановке, где они могли бы встречаться. Сам был в твоем возрасте. Это адрес и ключи. Квартира принадлежит моим друзьям. Они уехали в длительную командировку. Можешь пока пользоваться.
        - Спасибо, пап, только вряд ли они мне понадобятся, - голос Вадима звучал чересчур ровно.
        - Мое дело предложить, - сказал отец и вышел.
        Вадим поехал в университет. После занятий, как обычно, зашел за Верой. Она шарахнулась от него, как от зачумленного.
        - Не смей ко мне подходить, - прошипела она. - Это все из-за тебя. Если бы ты не вертелся все время около Сани, ничего бы не случилось. Я ненавижу тебя!
        Она круто повернулась, задев волосами его щеку, и быстро пошла прочь. Он провожал ее глазами и видел, как вздымаются и опадают при каждом шаге ее жаркие локоны и льются вдоль гибкой спины; как двигаются округлые бедра и стройные ноги, и чувствовал, что у него сохнет во рту.
        Он не пошел за ней и не искал ее на следующий день. Он приходил домой и неподвижно сидел за столом, уставив невидящий взгляд в открытый учебник. Несколько раз звонила Оля. Все тем же ровным голосом он отвечал ей, что занят, и вешал трубку.
        На третий день, подойдя к своей машине, он увидел Веру. Она стояла и смотрела на него с уже знакомой ему смесью вожделения и яростного неприятия. Он молча усадил ее на переднее сиденье и поехал к своему дому.
        - Подожди здесь, я сейчас вернусь, - сказал он, останавливая машину у подъезда.
        Он зашел в квартиру, взял со стола ключи и адрес, которые лежали на том же месте, где оставил их Петр Ефимыч, и спустился вниз.
        - Куда мы едем? - спросила Вера напряженным голосом.
        Он не ответил, лишь искоса скользнул по ней своим темным взглядом. У нее томительно сорвалось сердце и забилось быстро и беспорядочно.


        ГЛАВА 15
        Вера с Вадимом встречались в чужой квартире уже несколько недель. После того как Вадим стал в состоянии хоть что-то различать, он осмотрел квартиру и пришел к выводу, что вряд ли здесь кто-то жил. Она скорее напоминала двухкомнатный гостиничный номер. В ней было все, что необходимо человеку для непродолжительного проживания, но не было книг, картин, тех мелких вещей, украшений, милых безделиц, которые делают квартиру жилищем. Однако Вадим не стал ломать себе голову над тем, кому могла принадлежать квартира и для каких целей она предназначена. Ему было все равно. Он находился в состоянии прострации, из которого его могла вывести только Вера. Ни о чем другом, кроме нее, он думать не мог. Даже о Сане.
        Любовь их с Верой больше походила на ненависть. Стоило им остаться наедине, и они набрасывались друг на друга, как враги. Он ласкал ее тяжело и исступленно, иногда грубо, и ей это нравилось. Она не уступала ему в силе страсти. Его спина была исполосована ногтями, а на плечах алели следы ее острых зубов.
        Часто, отрезвев после ласк, она плакала и говорила, что любит Саню, а к Вадиму ее влечет низменное, плотское и постыдное. Он слушал ее равнодушно, без малейшего сочувствия.
        - Ты зверь, - говорила она, - ты сам еще не знаешь, но ты настоящий зверь, умный и жестокий.
        - Благодарю за лестную характеристику, - сухо отвечал он.
        - Забудь все, что я сказала, - просила она через мгновение, осыпая его бесчисленными поцелуями. - Я люблю тебя больше жизни. Я пытаюсь обмануть и тебя и себя. Я умру, если не буду с тобой.
        В такие минуты приступы агрессии сменялись наплывами взаимной нежности. Случалось, он подолгу замирал, погружаясь в созерцание ее красоты, которую нельзя было постичь разумом, можно было только впитать сердцем и хранить в себе как святыню. Он брал ее маленькую руку или изящную ступню, разглядывал и поражался могуществу природы, способной создать такое совершенство. Он смотрел на нее, и на ум ему приходили слова «чело», «ланиты», «перси» - и стихи Пушкина. Она, царственно раскинувшись в дремотной истоме, ощущала на себе его взгляд как живое теплое прикосновение. Тело ее отливало золотом, каждый волосок лучился и создавал игру света на белоснежной коже.
        Одурманенные, в чувственном угаре, они не замечали, как летит время. Близилась летняя сессия, а от Сани по-прежнему не было никаких известий. В один из последних дней мая Вадим очнулся в Вериных объятиях, когда она невзначай упомянула, что через несколько дней экзамены, и сообразил, что Сани нет уже почти целый месяц. Предчувствие беды сдавило ему грудь. Он решил выждать еще два дня и ехать в Свирицу.
        Ольга продолжала бегать к нему на факультет. Она видела, что с Вадимом творится что-то неладное, но не понимала, что именно. Того, что здесь замешана другая женщина, заподозрить она не могла, - слишком уж у него был несчастливый вид.
        - Может, ты поссорился с Саней? Он тоже был в последний раз какой-то странный, - сказала она, совершая с ним обычный променад по коридору, в чем Вадим ей не отказывал, дабы избежать утомительных объяснений.
        - Он узнал, что заболела его бабушка. Тогда ты его и видела.
        - Да нет же, - возразила Оля, - это было давно, а я видела его совсем недавно, недели не прошло.
        Вадим остановился, будто ударился о стену.
        - Ты видела Саню неделю назад? Где?
        - Здесь, в университете. Он очень плохо выглядел, серый, изнуренный, я с ним поздоровалась, а он меня как будто и не узнал.
        Вадим схватил ее за плечи.
        - Ты уверена, что это был он? Ты не обозналась?
        - Да что я Саню не знаю? Пусти, Вадим, ты делаешь мне больно.
        Вадим пошел на биологический факультет. Ощущение беды нарастало, и у него невольно подкашивались ноги. Была перемена. Он зашел в аудиторию, где занимался Санин курс. Несколько студентов, зажав уши руками, зубрили конспекты, готовились к опросу, но, увидев Вадима, все как один повернули к нему головы.
        - Где Саня? Никитин? - спросил он.
        Они продолжали на него пялиться, отчего он начал свирепеть.
        Он сгреб ближайшего парня за одежду и вытащил из-за стола.
        - Где Никитин? Я тебя спрашиваю!
        - Слушай, брось задавать дурацкие вопросы, - испуганно сказал парень. - Небось, лучше нас знаешь, что он давно здесь не учится.
        - Как - не учится? - от неожиданности Вадим выпустил студента.
        - Вот так! Забрал документы и ушел из университета, - продолжал обижаться парень.
        - Куда ушел?
        - Спроси что-нибудь полегче. Мы думали, ты знаешь.
        - Почему он это сделал? Он что-нибудь говорил?
        - У него бабушка умерла. Больше ничего не знаем. Все его отговаривали, и ребята, и педагоги. Только он ни с кем даже не разговаривал.
        Вадим, задыхаясь от страха, помчался в общежитие в надежде разузнать что-нибудь у Толяна. Но тот знал не больше, чем Санины однокурсники.
        - Могу сказать только, что ему было очень худо. Он прямо с лица спал. Как приехал с похорон, так сразу за документами и пошел. Я спрашиваю: «Вадим хоть знает?».
«Знает, знает», - говорит, и ушел. На следующий день прихожу с занятий, а в комнате пусто - ни его, ни вещей. Вот так. Даже не простился.

«Бабушка умерла, а он не сообщил ни мне, ни Вере. Значит, уже тогда что-то знал. Но как? Как он мог узнать, находясь в Свирице? Вера! Больше некому. Может, он ей звонил, и она во всем ему призналась?».
        Он кинулся к Вере. Она клялась и божилась, что Саня ей не звонил, и она ни с кем не разговаривала. Она задрожала и побледнела, когда он рассказал ей о Сане.
        - Почему никто из наших не сообщил мне, что бабушка Марфа умерла? Хотя, тетя говорила, что мама звонила несколько раз, но меня никогда не бывает дома. Вадим, Саня что-то узнал о нас с тобой. Но как, господи, как? Для всех это было тайной. Я бы ему все сама рассказала, объяснила, и он бы понял, он всегда все понимает. Где он, Вадим? Мне страшно. Ты должен его найти.
        Вадим поехал в Свирицу. В поселке о Сане никто ничего не знал. Дом его стоял пустой и запертый. Вадим сел на крыльцо и долго не двигался. Из сарая вышел кот Дымка и стал тереться о его колени. Вадим погладил кота и пошел вдоль канала туда, где стоял бывший дом его бабушки. Дымка, подняв хвост, шел за ним. Вадим постоял у родной ограды, где часто ждал его Саня, посмотрел на дом, на окна - занавески в них были чужие.
        Он дошел до монумента, пошел обратно и увидел, что навстречу ему движется Михаил. Они обнялись… Михаил стал высоким, дюжим парнем, ростом почти с Вадима. Пока Вадим с Саней учились в университете, он успел отслужить в армии, избавился от расхлябанной походки и рыжих, светлее, чем у Веры, торчащих вихров.
        - Был сейчас на почте, звонил Вере. Она сказала, что ты здесь. Не пойму, что за история с Саней. И Верка чего-то не договаривает. Не иначе, очередной фортель выкинула, уж я-то свою сеструху знаю.
        - Миша, вспомни все, что сможешь. Все, что он говорил, с кем встречался. Дай мне хоть какую-нибудь зацепку.
        - Да знаешь, вертелся тут один хлыщ. В аккурат за три дня до бабушкиной смерти. Подхожу я утром к Саниному дому и вижу издали, что Саня сидит на скамье, а рядом с ним мужик какой-то, лет тридцати, не из нашенских, прилизанный такой и с портфелем. Сидели они, что-то разглядывали, разговаривали, этот приезжий все пальцем тыкал в какие-то бумаги, потом все в портфель сложил, встал и пошел. Мимо меня прошел, сам весь чистенький, а глазенки липкие, верткие, так ими и шмыгает, как воришка какой. Я к Сане подхожу и спрашиваю, кто это, мол, и зачем приходил. Смотрю, а он белый весь, словно молоко в подойнике, и губы синие. Посмотрел на меня, как пьяный, и в дом пошел. Только не дошел, на середине двора упал - навзничь, будто кто его в грудь ударил. Я к нему, помог ему на ноги встать и в дом отвел. Не знаю, то ли за ним ухаживать, то ли за бабушкой. «Извел ты себя совсем, - говорю, - надо бы тебе поспать чуток. Я пока маму пришлю, а сам Вере позвоню. Пускай хоть на два дня приезжает».

«Не надо Веру, - говорит, - никого не надо. Мне бы только передохнуть, самую малость, сил бы набраться, может, тогда и бабулю свою подниму». И дышит, как после марш-броска.
        Михаил внезапно умолк, пристально глядя на Вадима, будто что-то вспомнил.
        - О-па! - сконфуженно сказал он и почесал в затылке. - Как я сразу не догадался? Ну, точно! Он в армию пошел. На все сто!
        - С чего ты взял?
        - Он все меня про армию расспрашивал, про службу, оружием интересовался. И это сразу после похорон, на поминках, когда видно было, что ему плохо до жути. Я тогда предположить не мог, что он институт бросит, а все ж странно показалось, что в такой день он мог думать о посторонних вещах.
        Вадиму стало легче. Что-то начинало проясняться. По крайней мере, он знал теперь, что ему делать. Он откажется от Веры, найдет Саню, будет рядом с ним, потом придется им вместе начинать все заново.
        - Спасибо, дружище, - он снова обнял Михаила, - ты мне здорово помог. - Он посмотрел на кота. - Найди мне ящик. Заберу Дымку с собой. Пусть поживет у нас, пока Саня не вернется.
        - Так он не бездомный. Саня его соседям отдал, только он все время к себе домой приходит. В сарае сидит. А ключи от дома у меня. Саня сказал: «Живи здесь, если хочешь. Плохо, когда дом пустой стоит». Вот женюсь, может, и поживу у него, тогда и Дымка домой вернется.
        Вадим первым делом отправился в районный военкомат.
        - Никитин Александр Юрьевич? Да, был у нас такой призывник, - сказала ему девушка за деревянной стойкой. - Пять дней, как отправили к месту прохождения службы.
        - Девушка, милая, прошу вас, дайте мне подробные координаты его воинской части. Мне надо его найти во что бы то ни стало.
        Девушка посмотрела на него и улыбнулась.
        - Это ваш родственник?
        - Брат. Понимаете, он ушел в армию и никому ничего не сказал.
        - Такое случается, - сказала она, - молодые люди переживают стрессы, ссорятся с родителями или с любимой девушкой и бегут в армию. Так поступают самые сильные. Сейчас я посмотрю, куда отправили вашего брата.
        Она вышла в другое помещение. Вадим достал записную книжку и ручку и приготовился записывать. Через пять минут девушка вернулась. Лицо ее выражало растерянность.
        - Видите ли, - сказала она, с сожалением глядя на Вадима, - плохо, что ваш брат вам ничего не сказал. Возможно, тогда бы вы его остановили. Дело в том, что его отправили в Афганистан. Мне сказали, что он сам туда попросился.
        Вадим смотрел на нее несколько секунд непонимающим взглядом.
        - Как - в Афганистан? - сказал он и выронил ручку.
        Девушка охнула, засуетилась, торопливо вышла из-за стойки.
        - Садитесь, прошу вас. Вот сюда. Я сейчас принесу вам воды.
        - Как - в Афганистан? - повторил он.
        Рядом отворилась дверь, и появился военком, тучный немолодой мужчина в военной форме, но невоенного вида. Выглядел он помятым и как-то по-домашнему.
        - Риточка, мне бы чайку, - просительно сказал он и развернулся, пробираясь боком обратно в дверь.
        Рита, усадив Вадима на стул, настойчиво предлагала ему воды.
        - Что это с молодым человеком? - спросил военком. - Ты что расклеился, парень? Этакий орел и сомлел, как кисейная барышня!
        - У него брат в Афганистан уехал. Добровольно. А родным ничего не сказал.
        - Постой, постой, это который, Никитин, что ли? Других добровольцев у нас не было.
        - Я на него дышать боялся, а он - в Афганистан?! - сказал Вадим.
        - Эх, парень, утешил бы я тебя, да не знаю как. Бог даст - живым вернется. Ты раньше времени не терзайся. Я его и то отговаривал. Куда ты, говорю, в пекло лезешь, дурья твоя башка? А он мне: хочу, говорит, исполнить свой интернациональный долг. Тьфу ты, едрить твою!.. Это ж как молодым мозги запудрили! Слова всякие громкие выдумали… Погоди-ка, у него родных вроде не было. Он так и сказал: «А если и убьют - плакать будет некому».
        Вадим вскочил и выбежал на улицу.
        Военком, глядя ему вслед, покачал головой:
        - Устал я, Ритуля, устал. В отставку пора.


        ГЛАВА 16
        Вадим стоял перед отцом. Они неистово кричали друг на друга. Час назад Петру Ефимычу позвонили из военкомата и сообщили, что явился его сын, Вадим Березин, и требует, чтобы его отправили в Афганистан. Петр Ефимыч сорвался с работы и чуть ли не силой привез самоуправца домой.
        - Ты никуда не пойдешь, - гремел Петр Ефимыч, - ишь, чего удумал! Учти, в нашем военкомате все меня знают, а военком - мой близкий друг. Вадим, я всегда тебе помогал, но теперь я буду стоять насмерть. Я употреблю все свое влияние, чтобы ты не смог наделать глупостей. Отпустить единственного сына на войну! Я еще не сошел с ума!
        - Папа, сколько раз я тебя просил не вмешиваться в мою жизнь! От тебя требуется только одно: узнать, в каком именно месте служит Саня. Я знаю, - ты это можешь. Больше мне ничего от тебя не нужно.
        - Ах, теперь я тебе стал не нужен, да и нужен бываю только тогда, когда речь идет о твоем друге! Ты подумал хотя бы о матери? Ведь если с тобой что-нибудь случится, это ее убьет!
        Лариса сидела рядом в кресле и плакала, закрыв лицо руками.
        - Значит, Саня пусть пропадает, потому что у него нет родителей! Ему, значит, можно, а мне нельзя!
        - А так вы погибнете оба! Ты ничего не добьешься своим глупым самопожертвованием. Человек должен думать о себе и о своих близких. Хватит витать в облаках. Спустись, наконец, на нашу грешную землю!
        - Земля не грешна, - устало сказал Вадим, - грешны люди. Так Саня говорил. Он хотел учиться, чтобы заботиться о Земле. И всегда заботился о людях. Что же, теперь о нем некому подумать? Я и есть его близкие. Он мне и друг и брат, и я должен его найти.
        - Нет, я этого не вынесу! Лариса, поговори хоть ты с ним. Хорошо, давай успокоимся и трезво все обсудим. Сделаем так: у меня много влиятельных знакомых среди военных чинов. Попробуем вернуть его назад.
        Лицо Вадима озарила радость.
        - Пап, если ты это сделаешь… если сделаешь!..
        - Но учти, что для этого мне нужно время.
        - Нет у нас времени! Каждая минута смертельно опасна! Пап, иди и начинай прямо сейчас!
        - Хорошо, да не волнуйся ты так! Не все же подряд гибнут.
        - А вдруг он не захочет вернуться?
        - Ему прикажут. Он теперь человек военный, обязан подчиниться. К тому же никто не станет ему объяснять, с какой целью его высылают обратно в Россию.
        Рассуждения отца были логичны и вселяли надежду. Петр Ефимыч вышел и, спускаясь в лифте, чертыхался, бранился, но чувствовал облегчение. На сей раз пронесло: главное было удержать мальчика от опрометчивых поступков. Лариса была права, - связь Вадима с Верой обернулась трагедией, но кто же предполагал, что этот безумец Александр бросит учебу и отправится в Афганистан и тем самым поставит под угрозу благополучие Вадима. Скорее всего, Александр сейчас находится в учебном отряде где-нибудь на границе, однако Вадиму этого лучше не знать.
        Дома, в гостиной, Вадим, стоя на коленях рядом с креслом матери, обнимал ее, зарывшись лицом ей в грудь, как он это делал всякий раз, когда искал у нее защиты. Она гладила его густые темные волосы и сильную спину, и он был для нее все тем же маленьким мальчиком, ее ребенком, уязвимым и неприспособленным к жизни.
        - Что же будет с Верой? - спросила она.
        Он поднял к ней искаженное страданием лицо:
        - Не знаю. Если бы я уехал, было бы проще. А так, когда она рядом… Я люблю ее. Мам, поговори ты с Саней. Объясни, что мы не хотели делать ему больно. Со мной он не станет разговаривать.
        - Я была бы счастлива видеть Веру своей невесткой. И Саня обязательно все поймет и простит вас обоих. Только что он будет делать со своими чувствами? Ты не можешь жить без Веры. Но и он, как видно, не может. Он уехал, чтобы не быть с ней рядом, как только что ты сам сказал. Если ты не в силах с ней расстаться, тогда не ищи его общества, не устраивай ему пытку. Ты должен сделать выбор, Вадим. По-другому не бывает, - всегда приходится выбирать.
        Она говорила ему то, что он знал и понимал сам. Но он продолжал встречаться с Верой на той же квартире, ожидая возвращения Сани со смешанным чувством нетерпения и страха. Он проклинал себя за бесхарактерность, его раздражала собственная зависимость от Веры, он мысленно разделывался с собой, обвинял себя в подлости, неблагодарности, малодушии и множестве других пороков, но все медлил с разрывом, забываясь каждый раз в ее объятиях. Она догадывалась о его решении, но ничего не спрашивала, была тиха, печальна и непривычно ласкова, словно не хотела омрачать ссорами их последние встречи. Он неистовствовал в своей горькой страсти, с трудом отпускал от себя Веру по ночам, чтобы не вызвать недовольства ее родственников, никак не мог ею насытиться, с ужасом сознавал, что она уже вошла в его плоть и кровь, пытался представить себя без нее, и только тогда понимал, что чувствовал Саня. Еще он понимал, что Сане там, на чужбине, под пулями, легче, чем потом будет здесь, и укреплялся в своем решении найти друга в Афганистане, если Петру Ефимычу не удастся вернуть его домой.
        Прошло две недели. Петр Ефимыч на расспросы Вадима отвечал, что предпринял все необходимые шаги, что он ведет переговоры, ждет ответа и все в том же духе. У Вадима стал портиться характер. Он сам чувствовал, что теперь легко впадает в ярость, злобится по пустякам. Ожидание и бездействие приводили его чуть ли не в бешенство. По вечерам, когда отец возвращался с работы, любое их общение, за ужином или по другому поводу, неизменно переходило в звучную перепалку. В один из таких вечеров Вадим заявил, что ждать больше не может и намерен осуществить свой первоначальный план. Петр Ефимыч на этот раз спорить с сыном не стал и попросил дать ему еще три дня сроку: именно в этот промежуток времени ему обещали сообщить о результате его хлопот относительно Сани.
        На исходе третьего дня Вадим, исполненный решимости, приехал вместе с Верой домой и потребовал у отца окончательного ответа. Они снова долго спорили. Петр Ефимыч просил еще отсрочки. Вадим был непреклонен. Наконец Березин-старший сложил оружие.
        - Я сделал все, чтобы пощадить твои чувства, - сказал он. Вид у него был скорбный. - Мы опоздали, Вадим. Все кончено. Мне было трудно тебе об этом говорить, но ты меня вынуждаешь.
        - Что кончено? - холодея, произнес Вадим. - Нет, не говори. Я все равно не поверю! Ты просто не хочешь, чтобы я поехал к Сане.
        Петр Ефимыч зашел в кабинет, вернулся и положил перед ним на стол небольшой официальный документ.
        - Прости, - тихо сказал он, - мы все равно бы не успели. Он погиб в первую же неделю. Мы только собирались его искать, а он был уже мертв. Это ответ на мой запрос.
        Вера пронзительно вскрикнула и упала Ларисе на руки.
        Вадим тупо смотрел на листок бумаги, видел буквы, цифры, слова: «Александр Юрьевич Никитин… 28 мая 1985 года…геройски погиб…», какие-то штампы, печати, подписи, потом все слилось в одно голубое, мертвенное пятно. Он встал, пошатываясь прошел в свою комнату и запер за собою дверь.


        ГЛАВА 17
        Видимо, именно с этого дня и началось его страшное и неуклонное перерождение, словно попал он в тиски беспощадного эпифита-баньяна, который губительно заслонял от него свет и душил в себе все то, что было в нем хорошего. Это перерождение свершалось незаметно, исподволь, шаг за шагом, пока из некогда жизнерадостного, полного счастливых ожиданий юноши он не превратился в опасного и угрюмого Шатуна.
        После известия о смерти Сани им овладело полное и стойкое безразличие ко всему происходящему вокруг. Он не разговаривал с родными, никого не хотел видеть и болезненно морщился, когда мама говорила, что пришла Вера и просит его о встрече. Его мозг словно отключился, воздвиг защитное поле между ним и тем, что причиняло невыносимую боль, - он не мог, да и не хотел вспоминать того, что было у него с Верой.
        Петр Ефимыч разрывался между работой и домом. Началась перестройка, все шаталось, становилось зыбким, ненадежным, ему приходилось вертеться, чтобы обеспечить свое будущее и будущее семьи, и в то же время необходимо было позаботиться о сыне, который день ото дня пугающе отстранялся от мира.
        Связи Березина с криминальными структурами становились все более тесными. Он помогал им и был у них своим человеком, но понимал, что с ними надо держать ухо востро, и оттого не знал покоя. Теперь он часто обращался за помощью к Вадиму.
        Ему необходим был человек, которому он мог всецело доверять, и таким человеком мог быть только его родной сын.
        Голова у Вадима работала безотказно. Он мог даже в уме производить сложнейшие расчеты и не только математические. Не выходя из-за письменного стола в своей комнате, он помогал отцу успешно вести дела и выпутываться из всевозможных передряг. Это развлекало его, как игра в шахматы. Он делал ход и ждал ответного.
        Близился новый учебный год, и Лариса завела об этом разговор с мужем:
        - Петя, нам надо что-то делать. Вадим почти два месяца не выходит из дому. Недавно я вскользь упомянула об университете, и он посмотрел на меня как на сумасшедшую.
        Боюсь, он не захочет туда возвращаться. Думаю, он напрочь отгородился от всей своей прежней жизни. Что же делать? Позволить ему бросить учебу?
        - Ларочка, солнышко, я об этом уже подумал. Муж у тебя для того, чтобы ты ни о чем не беспокоилась. Вадим пережил сильнейшее душевное потрясение. Я разговаривал со специалистами, и мне сказали, что постепенно он оправится. Однако будет лучше, чтобы ничто не напоминало ему об этой истории. Он, кажется, и сам не хочет вспоминать. Он ничего не говорит тебе об Александре?
        - Нет, никогда. Правда, недавно он произнес странную фразу, смысл которой остался для меня загадкой. Я принесла ему кофе. Он прижался щекой к моей руке, долго молчал, потом сказал: «Он не должен был вытаскивать меня из болота». И все. Больше мне ничего не удалось от него добиться. Ты не знаешь, что бы это значило?
        - Не знаю, - Петр Ефимыч погрузился в раздумье. - Видимо, он все еще тяжело переживает случившееся. Кажется, у вас за огородом было болото. Его мучают какие-то воспоминания.
        Так вот, Ларочка, я решил, что нам надо перебираться в Москву. С квартирой уже все улажено. Я нашел обменный вариант с доплатой. Квартира в самом центре, по улице Горького, намного больше, чем у нас. Тебе понравится.
        - А как же с работой, Петя?
        - Обо мне позаботились мои друзья. Меня назначают директором престижного ресторана, кстати, недалеко от нашего нового места жительства.
        - Петя, ты - директор ресторана?!
        - А что ты хочешь, Лара? Все трещит по швам, все рушится. Не сегодня-завтра я останусь без работы. Не пугайся: это временно. Надо оглядеться, приспособиться. Посмотрим, куда повернет Горбачев. В конце концов, мои заслуги перед партией всегда останутся при мне. Вадима переведем в МГУ, на экономический. То, что он потерял интерес к физике, мне только на руку. Кому нынче нужны нищие ученые? С его мозгами мы далеко пойдем. Так что я все предусмотрел и все устроил.
        Петр Ефимыч пригнулся к Ларисе и, понизив голос, добавил:
        - Скажу больше, я даже устроил судьбу Веры.
        Лариса отшатнулась от него:
        - Помилуй, Петя, Вера не имеет к нам никакого отношения. Оставь ее в покое! Когда надо было вмешаться, ты пальцем не пошевельнул и мне не позволил. И вот результат!
        - Но почему не помочь нужному человеку, если есть такая возможность? Сейчас ведь как: ты помог, и тебе помогли. Век такой, милая женушка! Веру, в прошлый ее приход к нам, видел мой знакомый, совсем еще молодой человек, но уже очень и очень богатый. Она произвела на него неизгладимое впечатление. Я вовсе не собираюсь заниматься сводничеством. Он просто пожелал узнать, где ее можно найти. Остальное, как говорится, дело техники.
        - Как легко ты распоряжаешься чужими судьбами! Я уверена, что рано или поздно Вадим очнется, выйдет из своей апатии и захочет вернуть себе Веру. Такая любовь, как у него, не проходит бесследно.
        - Глупости! Не принимай за большое чувство обычную юношескую влюбленность. Жениться тоже надо с умом. У Веры, кроме ее красоты, больше ничего нет. Мы подберем для Вадима невесту из обеспеченной семьи, такой, с которой будет выгодно породниться. Не смотри на меня так! Ты умная женщина и должна понимать, что болтовня о равенстве и братстве - это фарисейство.
        - Но ведь и у меня ничего не было. Раньше ты не рассуждал так приземленно.
        - Раньше было другое время. Тогда твое происхождение оказалось самым подходящим. И кроме того, - Петр Ефимыч покрыл поцелуями открытое плечо жены, - кто бы мог устоять против моей несравненной Ларочки!
        Вера, отчаявшись достучаться до Вадима, уехала домой на Свирь, но, вернувшись к началу занятий, снова попыталась с ним переговорить. Она вошла в знакомый подъезд, поднялась в лифте на четвертый этаж и нажала кнопку звонка. Дверь открыла незнакомая женщина.
        - Березины здесь больше не живут, - сообщила она в ответ на вопрос Веры. - Они переехали в другой город.
        - А вы не знаете их адреса? - спросила ошеломленная Вера.
        - Понятия не имею, - ответила женщина из Москвы, поменявшаяся квартирой с Березиными.
        Предусмотрительный Петр Ефимыч посредством подарков и личной неотразимости заручился ее обещанием не открывать никому их нового места жительства.
        Вера, спотыкаясь, хватаясь за перила, побрела вниз по лестнице, забыв, что можно сесть в лифт, и, выйдя из подъезда, остановилась, силясь сообразить, куда ей теперь идти и что делать. У тротуара стояла блестящая черная «волга». Ее задняя дверца распахнулась, и с сиденья легко соскочил мужчина лет тридцати или чуть больше того. Он был среднего роста, русоволос, модно подстрижен и одет с иголочки. В руках он держал огромный букет из темно-красных голландских роз с очень длинными стеблями.
        - Если не ошибаюсь, вас зовут Вера? - приятным голосом осведомился мужчина.
        - Да, откуда вы знаете? - пролепетала она. Раньше ей не приходилось разговаривать с незнакомцами, потому что ее постоянно охранял Вадим.
        - Вероятно, вы меня не помните, но мы с вами встречались в доме Петра Ефимыча, - чрезвычайно любезно продолжал мужчина.
        - Вы знакомы с Петром Ефимычем?! - воскликнула Вера, делая непроизвольное движение к собеседнику. - Тогда вы, может быть, знаете, куда они уехали?
        - Уехали? - с готовностью изумился незнакомец, будто того и ждал. - Нет, нет, я в первый раз об этом слышу. Для меня это большая неожиданность. Впрочем, если это необходимо, я могу расспросить наших общих знакомых, и мы с вами обязательно что-нибудь выясним. Как это, однако, невежливо - оставить в неведении такую очаровательную девушку! Представьте, я как раз шел к Березиным в надежде застать там вас и выразить вам свое восхищение. Как хорошо, что мы встретились, - он протянул ей букет, и она взяла цветы, постеснявшись отказать столь обходительному кавалеру.
        - Разрешите представиться - Макар, - произнес новоявленный поклонник, целуя ей руку.
        - У вас редкое имя, - уныло отозвалась Вера, с тоской оглядываясь на балкон Вадима. Теперь защищать ее был некому.
        - Позвольте, я отвезу вас домой. Такой красавице нельзя ходить одной.

«А, теперь уже все равно», - подумала Вера. Душа ее была полна отчаяния. Макар открыл перед ней дверцу, и она села в машину


        ГЛАВА 18
        Вадим остановил машину на улице Горького у магазина подарков. Надо было выбрать что-нибудь для мамы к Новому Году. Уже второй раз Березины встречали новогодний праздник в Москве. Было непривычно тепло для конца декабря. Уже стемнело. В воздухе кружились редкие снежинки, радужно переливаясь в свете фонарей. Вадим вышел из машины и направился к магазину наперерез прохожим, спешащим вверх и вниз по улице с авоськами, сумками, елками и озабоченными лицами. Всюду царила предпраздничная суета. На Манежной площади мигала гирляндами огромная лесная красавица ель.
        Вадим собирался войти в магазин, но что-то заставило его остановиться, что-то промелькнуло в стороне, мимо чего он не мог пройти. Он оглянулся и увидел девушку с ярко-рыжими непокрытыми волосами. Она прохаживалась, как будто ожидая кого-то. Неведомая сила отклонила Вадима от входа в магазин и понесла в сторону девушки. Та, сделав несколько размеренных шагов, повернула обратно и наткнулась на высокого молодого человека, который стоял, как столб, и смотрел на нее в упор со странным выражением на лице. Девушка подарила его профессиональной улыбкой.
        - Хочешь развлечься, котик? - сказала она с заученной интонацией, моментально определив по одежде, что у парня должны водиться деньжата.
        Он молчал, глядя на нее все так же неотрывно. В его глазах играли недобрые красные огоньки.
        Девушка провела у него перед лицом ладонью:
        - Э-эй! Ты что, увидел привидение?
        - Сколько ты стоишь? - спросил он низким хриплым голосом.
        - Для тебя это будет почти бесплатно, - сказала она, беря его под руку и прижимаясь к нему через пальто. - Ты на машине? Вот и отлично. Поедем, здесь недалеко.

«Недалеко» оказалось где-то на середине Ленинского проспекта, на восьмом этаже многоэтажки.
        - Выпьешь что-нибудь? - спросила она после того, как они прошли в единственную комнату маленькой квартиры, где основное место занимала двуспальная кровать.
        - Нет, - ответил неразговорчивый клиент, продолжая следить за ней глазами.
        Она поежилась: «Может, он ненормальный? Или маньяк. А выглядит прилично, и собой видный».
        - Ты ложись в постель, - сказала она. - Я заскочу в ванну, и к тебе.
        Когда она вернулась, завернутая в полотенце, он все еще сидел на прежнем месте и в той же позе.
        - Ну, что же ты? Может тебе помочь? Хочешь, чтобы я тебя раздела?
        - Сними это, - указал он на полотенце.
        Она подчинилась.
        - Ты не рыжая, - разочарованно сказал он, - ты крашеная.
        Он бросил на столик деньги и ушел.
        - Ну, точно - ненормальный, - зло заключила девушка, пересчитывая деньги. - Вот так и пропадешь ни за что в этом гребаном мире.
        Вадим поехал домой. Ларису он застал в кресле перед телевизором. Она спала с открытой книгой на коленях. Это была «Бегущая по волнам» ее любимого писателя Александра Грина.
        - Хорошая моя, ты все еще ждешь от жизни чудес, - Вадим склонился и поцеловал ее в чистый лоб. У нее дрогнули ресницы, но она не проснулась.
        Он вспомнил, что так и не купил для нее подарка, вместо этого погнался за тенью прошлого, которое нельзя вернуть. Он взял книгу и открыл ее на первой странице.

«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас…» - прочел он знакомые с детства строки. «Наверное, он прав: от самого себя все равно никуда не деться», - подумал Вадим. И едва он так подумал, едва в первый раз дал себе послабление, разрешил на миг вернуться воспоминаниям, как жгучая, невыносимая тоска по Вере заставила его опрометью броситься на вокзал, сесть в «Красную стрелу» и мчаться в.
        Ленинград.
        На улице Гоголя ему долго не открывали. Было воскресение, поэтому искать Веру ему было больше негде. Наконец за дверью раздались шаркающие шаги, загремел засов, дверь приоткрылась на ширину цепочки, и женский голос спросил:
        - Вам кого?
        - Извините, мне нужна Вера.
        - А ты кто такой, молодой человек? - спросила женщина, разглядывая его в щель.
        - Я - Вадим, может, вы обо мне слышали?
        Женщина снова оглядела его с головы до ног и сняла с двери цепочку.
        Ну, заходи, Вадим, гостем будешь, - сказала она и пошла вперед по натертому мастикой длинному коридору в кухню, где пахло борщом и яблоками.
        Он шел за ней следом мимо открытых комнат и заглядывал в них по пути в надежде увидеть Веру, но, кажется, в доме, кроме хозяйки, никого не было. Женщина усадила его за кухонный стол и поставила перед ним вазу с яблоками.
        - Ты что пьешь, чай или кофе?
        - Кофе. Да вы не беспокойтесь, мне бы Веру повидать.
        Женщина посмотрела на него, прищурившись.
        - А чтой-то ты, мил человек, так поздно спохватился? Полтора года от тебя ни слуху ни духу, нашкодил и смылся, теперь тебе Веру подавай? Да-да, вот так-то. Вера мне все рассказала, не выдержала. Смотрю, тает девка день ото дня, глаза себе все выплакала, пришлось выведать, в чем дело. Матери не рассказала, а мне рассказала. И про то, что Саня, жених ее, погиб из-за вас.
        Лицо Вадима вдруг исказила сильнейшая судорога, и он резко встал, с шумом отодвинув стул.
        - Что ты, что ты, милый, - суматошно запричитала хозяйка, пытаясь снова его усадить, - ах ты, господи! Ну сболтнула лишнее вздорная баба, ты уж сердца на меня не держи. Знаю, как тяжело тебе было. И Вера себе его смерти простить не могла. Она во всем только одну себя винила. Уж так убивалась, бедная девочка. И все надеялась, что ты объявишься или позвонишь. А потом мне и говорит: «Нет, напрасно я его жду, он ни меня, ни себя никогда не простит. Нельзя нам вместе. Правильно сделал, что уехал». Вот после этого она замуж и вышла.
        - Замуж? Когда? - убитым голосом спросил Вадим.
        - Да уж месяцев шесть. Кавалер тут один настырный ее осаждал, взрослый и богатый, шагу ей не давал ступить. Подарки носил, кольца, серьги, браслеты, и все с бриллиантами. Она сердилась, не брала, так эти коробочки у нас по всему дому лежали. Он уйдет, а коробку где-нибудь тайком оставит. Сильно он к ней сердцем прикипел. «Всю жизнь, - говорил, - буду ждать», и дождался. Судьба будто на руку ему играла: ты о себе знать не давал, а в прошлом году, в декабре, братец мой, Верин отец, значит, на стройке с лесов упал и сильно покалечился. Это все и решило. Подожди, фотографию покажу, - она вышла в комнату, сразу же вернулась и поставила перед Вадимом свадебную фотографию в рамке.
        С мукой в сердце он смотрел на Веру в белом платье, в фате, с цветами, и видел, что и она не счастлива. Рядом, пригнув к ней голову, улыбался ее муж. Внешность у него была маловыразительная, незаметная, - «бездарная», как выразилась бы сама Вера с присущей ей прямотой, но глаза его глядели остро и проницательно.
        - У Макара, мужа ее, денег куры не клюют, - продолжала Верина тетя. - Она перед свадьбой мне сказала: «Мне все едино, за кого замуж идти, а так хоть семье помогу».
        - Значит, она его не любит! - воскликнул Вадим. Его горе и ревность сменились гневом. - Где они живут? Пойду и заберу ее оттуда. Увезу с собой, а мужа, эту мразь поганую, уничтожу, оставлю от него мокрое место!
        - Господь с тобой! - замахала на него руками тетя. - У них семья теперь. Вера на пятом месяце беременности. Поздно что-то менять. Я тебе и адреса их не дам, даже не проси. Не смущай ты ее, она ребеночка ждет, только о нем и думает, успокоилась наконец, похорошела. Они теперь в другом городе живут, так что в университет тоже зря не ходи.
        Вадим ушел, не оставив своего телефона и адреса, не попросив ничего передать Вере. Этот новый жестокий удар он принял со смирением, как заслуженную кару за свое сопротивление неизбежности. Вера не предназначалась ему. Жить с ней значило бы предать память о Сане. Разве не знал он об этом, когда кощунственно надеялся вернуть себе Веру? Его несчастливая судьба, свершив трагический виток, вновь упорядочила свой ход. И все же, несмотря ни на что, сколько бы он не винил себя, в душе его жила обида на то, что Саня осудил его так сразу и бесповоротно, и что Вера так скоро отдала себя другому мужчине.


        ГЛАВА 19
        Петра Ефимыча продолжало беспокоить состояние Вадима, особенно его нежелание общаться с кем бы то ни было. Вадим оканчивал университет, но его совершенно не интересовала его специальность, будущая работа, он ни с кем не дружил и не встречался с девушками. Случалось, он исчезал на всю ночь, а когда возвращался под утро - мрачный, как грозовая туча, - от него пахло водкой и женскими духами. Дома он сидел за письменным столом, но часто ничего не делал, просто смотрел перед собой и о чем-то думал. Приставать к Вадиму с расспросами Петр Ефимыч не решался, но вскоре ему представился случай узнать, что у сына на душе.
        Вадим обратился к нему с неожиданной просьбой.
        - Я бы хотел иметь пистолет, - огорошил он отца в один из вечеров. - Твои бывалые знакомые наверняка знают, как и где его можно приобрести.
        - Странное желание. - Петр Ефимыч отложил в сторону газету. - Тебе кто-нибудь угрожает?
        - Нет, я сам собираюсь кое-кого пристрелить, - невозмутимо сообщил сын.
        - Так, начинается! - протянул Петр Ефимыч. - Спокойной жизни, насколько я понимаю, у нас никогда не будет. Кого же ты замыслил убить?
        - Мужа Веры. Выслушай меня, и тогда ты сам согласишься, что я должен это сделать. Я много размышлял над тем, кто мог сообщить Сане о наших отношениях с Верой. Мне давно уже ясно, что сделано это было с умыслом, перед смертью его бабушки, когда он и без того находился в тяжелом эмоциональном состоянии. Я никогда себя не оправдывал, не рассчитывал на его прощение, но возможно, если бы он узнал о случившемся от меня или от Веры в другое время, менее драматичное, он сейчас был бы жив, он не бросился бы очертя голову в пекло войны. Почему он так сразу поверил словам какого-то проходимца, почему не поговорил со мной? Да потому, что был почти болен, вне себя от горя и видел все в черном свете, чем этот ублюдок и воспользовался.
        - Но при чем здесь муж Веры? Я знаю, ты любил ее, но это не основание подозревать ее мужа.
        - Основания у меня самые веские. Миша, брат Веры, рассказывал, что видел с Саней какого-то типа. По описанию он очень смахивает на Вериного мужа. Откуда взялся этот Макар, кто он такой? Может, он давно следил за Верой и точно рассчитал, как избавиться от обоих соперников разом. Кому все это было выгодно? Только ему. Сомнений на этот счет у меня никаких нет. Он ответит мне за Саню. Я себе не простил его смерти. Почему я должен простить ее кому-то другому? Вера к этому не имеет отношения, если ты подозреваешь меня в ревности. Она сама сделала свой выбор и больше меня не интересует. Меня интересует ее муж. Так что помоги мне достать пистолет. Я уже давно хожу на стрельбище и отлично стреляю. О последствиях не беспокойся. Я ничего не стану предпринимать без тщательной подготовки.
        - Разве ты знаешь, где живет Вера?
        - Узнаю у Миши. Он так и остался в неведении относительно наших с Верой отношений и ничего не заподозрит. Он до сих пор считает, что на Саню фатально подействовала смерть его бабушки.
        - Ты, как всегда, все обстоятельно продумал, - сказал Петр Ефимыч, меряя шагами комнату. Он был сильно встревожен.
        - Разве я когда-нибудь ошибался?
        Вадим в отличие от отца был пугающе спокоен. Таким его Петр Ефимыч никогда не видел.
        - И второе, - сказал Вадим, не давая отцу передышки. - Я хочу знать, где похоронен Саня. Мы перевезем его и похороним на родине, рядом с его родителями и бабушкой.
        Петр Ефимыч сделал протестующий жест рукой, словно отгоняя от себя что-то:
        - Вадим, говорю сразу: здесь я бессилен. Чего ты от меня хочешь? Мои прежние связи среди военных утеряны, все изменилось, кого-то сместили, другие просто не захотят меня знать, сделают вид, что никогда не были со мной знакомы. Для них я больше ничего собой не представляю. Нет, нет, не проси. Ничем не могу помочь.
        - Ладно, буду искать сам, но сначала - пистолет. Сделай хотя бы это.
        - Ты понимаешь, на что идешь? Мало того, ты хочешь, чтобы я тебе в этом потворствовал! Вадим, я удивлен! Ты предлагаешь мне участвовать в преступлении?
        Петр Ефимыч выпрямился, приняв вид человека благородного и незапятнанного, оскорбленного в лучших чувствах, повернулся к сыну и наткнулся на его ироническую улыбку.
        - Пап, только вот этого не надо, ладно? Мы с тобой уже давненько сообщники. То, чем ты занимался последние годы, тоже хорошим словом не назовешь. Разве я тебе не помогал? Разве я когда-нибудь становился в позу и попрекал тебя хотя бы намеком?
        Петр Ефимыч смешался. Вадим направился в свою комнату, и отец бросил ему в спину:
        - Неужели тебе совсем не жалко Веру? Ведь у нее ребенок.
        Вадим остановился в дверях, потом медленно повернулся.
        - Откуда ты знаешь, что у нее есть ребенок? - спросил он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
        Петра Ефимыча пробрало мгновенной дрожью. «Идиот, скотина, безмозглое животное, - мысленно награждал он сам себя красочными эпитетами, - надо же так проговориться! Как он смотрит! Мать честная, что стало с моим мальчиком?! Ведь он и вправду убьет и глазом не моргнет!»
        Деваться было некуда.
        - Я знаком с Макаром, - сказал Петр Ефимыч.
        - Как интересно, - зловеще проговорил сын, - и давно, позвольте узнать?
        - Вадим, прошу тебя, не надо сарказма. То, что Макар женат на Вере, я узнал совсем недавно. В чем я провинился? По-твоему, я должен был немедленно доложить тебе об этом? Ты сам не хотел с ней видеться, почему я должен напоминать тебе о ней?
        - Кто он такой? - устроил допрос сын.
        - Лидер одной из группировок. Даже не думай туда соваться.
        - Бандит, значит. Это только подтверждает мою догадку. Где живет? Говори, я все равно узнаю у Миши.
        - Да здесь же, черт побери! В Химках. У него дом, охрана.
        - Сколько охранников?
        - Я видел двоих у ворот, двое в доме. Говорю тебе: это пустая затея и опасная.
        - Как он познакомился с Верой?
        Петр Ефимыч со страхом ждал этого вопроса. Понимая, что в данном случае полуправда может прозвучать наиболее убедительно, он сказал:
        - Он бывал в нашей Ленинградской квартире, увидел ее и влюбился. Потом попросту выследил, когда мы уехали.
        - Замечательно! Чем дальше, тем увлекательнее! А главное, все сходится одно к одному. Я предупреждал, что твои сомнительные связи до добра не доведут. - Вадим повысил голос. - Ты погнался за богатством, а платить пришлось Саниной жизнью! Вера в руках подонка! Чем еще надо будет заплатить?
        - Вадим, мне неприятно тебе напоминать, но если бы ты не связался с Верой, ничего бы этого не случилось, - вкрадчиво заговорил отец. - Будет лучше, чтобы ты наконец успокоился. Больше трех лет прошло, пора забыть о несчастьях. Жизнь продолжается, ты молод, у тебя все впереди.
        Его слова подействовали на Вадима отрезвляюще.
        - Ты прав, я пытаюсь переложить свою вину на тебя, и все же этот негодяй Макар жить не должен.
        - Вадим, я отказываюсь помогать тебе в этом. Я не стану доставать тебе пистолет. Ты горяч и безрассуден. Надо, по крайней мере, выждать, все взвесить…
        Вадим повернулся и ушел. Из разговора с отцом он узнал много важного и полезного. План расправы над Макаром четко складывался у него в голове. Не было нужды даже в оружии. Как он выберется из дома Макара, для него было не важно, главное было туда попасть, что теперь, при открывшихся обстоятельствах, не представляло никакого труда.
        На другой день вечером Макар, проводив несколько человек гостей, обязательных в такое время суток, вздохнул наконец свободно, облачился в удобную домашнюю одежду и направился на половину супруги, которая терпеть не могла ежедневных совещательных сборищ и неизменно скрывалась с дочкой у себя в комнате до тех пор, пока последний из посторонних не покидал дом.
        Макар поднимался по лестнице, когда снизу его окликнул охранник и сообщил, что прибыл молодой человек, без предварительной договоренности, назвавшийся Вадимом.
        Березиным, и просит его принять. Макар, занеся было ногу над следующей ступенькой, поставил ее обратно, постоял в раздумье, потом сбежал вниз и коротко приказал:
        - Я буду в кабинете, проводи его туда.

«Бывший любовник Веры. Что ему понадобилось? - напряженно соображал Макар, усаживаясь за стол и на всякий случай выдвигая ящик с пистолетом. - Если он посмеет заговорить о Вере, то живым отсюда не уйдет. Молокосос, придурок, сам лезет под пулю!» Хорошо, что Вера наверху, совсем ни к чему им встречаться. Легко ли почти два года добиваться любви собственной жены? Он вспомнил, как делал ей предложение, и она честно сказала, что вряд ли сможет его полюбить, а он был согласен на любые условия в надежде завоевать ее сердце. Уж не из-за этого ли мальчишки все его усилия пропадают даром? Не из-за него ли, Вадима Березина, впадает она временами в апатию и тоску и тогда по целым дням не удостаивает мужа ни единым словом? Взбеситься можно! Но нельзя, у нее на все один ответ: не нравится, отпусти, буду жить одна с ребенком. Да лучше убить ее собственными руками, чем отдать кому-то другому, а охотники непременно найдутся.
        Двое охранников обыскали Вадима у ворот, после чего ему предложили пройти в дом. В холле его ждал еще один молодцеватый коренастый крепыш, преисполненный сознания важности возложенных на него обязанностей. Играя бицепсами под стандартным костюмом, он картинным жестом пригласил Вадима следовать в указанном направлении. Вадим пошел впереди, охранник за ним. «Чему их только учат?», - усмехнулся про себя Вадим, и в следующий момент нанес провожатому молниеносный удар в лицо локтем, отчего тот сразу упал и остался лежать без движения. Вадим хладнокровно достал у него из-за пояса пистолет, снял его с предохранителя и ворвался в кабинет к Макару.
        - Руки! - гаркнул он, наставив пистолет на хозяина дома. - Дернешься - вышибу тебе мозги! Вставай, медленно. Выходи из-за стола, вот так, садись на диван. Отлично, ты у нас, оказывается, понятливый, - он достал из ящика пистолет Макара, потом запер тяжелую дубовую дверь кабинета. - Теперь можно поговорить, или как там на вашем ублюдочном жаргоне - побазарить!
        Макар, будучи человеком отнюдь не робкого десятка, спокойно выполнил все приказания Вадима, одновременно трезво оценивая противника. Вот тебе и
«молокосос»! Рука не дрожит, взгляд твердый, никакой истерики, самообладания хоть отбавляй. С одной стороны, это плохо: если задумал убить - убьет. С другой стороны, неуравновешенный человек непредсказуем, а с этим можно попытаться договориться.
        - Слушай, парень, не пойму, какие у тебя ко мне претензии, - голос Макара звучал негромко и буднично, словно ничего особенного не происходило у него в доме, - если ты из-за девушки, так сам же бросил, я ее у тебя не отбивал. Она была свободна, и я на ней женился с ее согласия. Ты что-то имеешь против?
        - Корчишь из себя ангелочка? Херувима с крылышками? Сейчас ты с ними встретишься, только вряд ли они примут тебя в свою компанию. Тусоваться будешь с совсем другими ребятами. Хочу только выяснить у тебя одну вещь. Скажешь, - умрешь легко, не скажешь, - пеняй на себя.
        - Ладно, не темни, говори, что надо.
        - Что такого ты набрехал Сане, что он сразу тебе поверил?
        Макар криво улыбнулся.
        - Для разгадывания шарад ты выбрал не того человека. Какой еще Саня?
        Вадим всадил ему пулю в плечо. Макар дико взвыл, схватился за раненое место и простонал сквозь зубы:
        - Садист, изверг, объясни хоть, за что убиваешь? Что ты от меня хочешь?
        - Ты, собака, рассказал жениху Веры, Александру Никитину, о моих с ней отношениях. Он ушел на войну и погиб. Женщину я бы тебе простил, но за друга ты мне ответишь.
        - Да ты спятил! Это не мои методы. Я не способен плести интриги. Я бы просто избавился от вас обоих!
        Вадим заколебался: слишком уж слова Макара были похожи на правду. В дверь уже ломились взбудораженные выстрелом охранники. Звякнуло стекло за шторами. Вадим пальнул в окно и услышал звук упавшего на землю тела.
        - Вадим! - раздался за дверью истошный крик Веры. - Вадим, остановись, умоляю тебя! Позволь мне войти, ты должен меня выслушать!
        - Не знал я твоего друга, - продолжал цедить Макар, - и о том, что у Веры был жених, тоже не знал. Ищи среди тех, кто на козни мастер, а меня оставь в покое.
        - Вадим, открой, - рыдала за дверью Вера, - прошу тебя, открой, я войду одна, поговори со мной, умоляю.
        - Не открывай, - прохрипел Макар, - незачем ей путаться в наши дела.
        - Как она о тебе беспокоится, - насмешливо бросил Вадим, - пожалуй, я ее впущу. Посмотрим, что она скажет в твою защиту.
        Он подошел к двери, слегка ее приоткрыл, впустил Веру и снова запер дверь. Вера вскрикнула при виде окровавленного мужа и повернулась к Вадиму. Он ждал, пока она заговорит, опустив голову, избегая на нее смотреть, но все же не удержался, взглянул и тут же непроизвольно заслонился рукой от ее прекрасного лица, как от слишком яркого света, от несбыточного счастья, от мучительных воспоминаний.
        Она жалко и просительно искала его взгляда, у нее дрожали губы, и по щеке медленно стекала сверкающая слеза.
        - Пойдем, - сказала она, - я выведу тебя за ограду. Тебя никто не тронет. Только оставь его, он ни в чем не виноват. Ты сам отказался от меня.
        Он смотрел на нее с высоты своего роста из-под опущенных век; по его лицу не было видно, какой ад бушевал у него в груди, лишь голос дрогнул, когда он сказал:
        - Отойди, Вера. Я пришел не за тобой. Это он все рассказал Сане, я уверен в этом, больше некому.
        - Нет, нет, он не мог этого сделать, клянусь тебе, я его хорошо знаю. Поверь мне, Вадим. Ты хочешь убить невиновного. Отдай мне пистолет.
        Она могла бы сказать: «Отдай мне свою жизнь» - разницы никакой не было. И все же он отдал ей оба пистолета, хотя за дверью его ждали вооруженные до зубов охранники.
        - Скажи им, Макар, - обратилась она к мужу тоном, звучавшим особенно безжалостно в той ситуации, в какой он находился.
        Она распахнула дверь. Ворвались возбужденные стражи. Вера стояла между ними и Вадимом.
        - Не трогайте его, - сказал Макар слабым голосом. - Пусть уходит. Мы с тобой потом посчитаемся, Березин. Мир тесен, еще свидимся.
        Вадим мгновенно вспылил и дернулся в его сторону, но тут Вера взяла его за руку, увлекая за собой к выходу, и все мысли благополучно испарились из его головы.
        Она проводила его до самых ворот. Он снова не сдержался и упрекнул ее с горькой усмешкой:
        - Как ты за него испугалась! Так сильно его любишь?
        Она на миг жарко прижалась к нему и быстро зашептала в лицо, обдавая его губы горячим дыханием и своим неповторимым, таким родным, сводящим с ума ароматом:
        - Тебя одного люблю, на всю жизнь! Нельзя, чтобы между нами стояло еще и это… Может быть, когда-нибудь ты захочешь все вернуть… Скажи одно слово, одно слово - и я уйду с тобой!
        Он понял, что сейчас схватит ее, бросит себе на плечо, как волк забрасывает овцу на хребтину, и утащит из одного логова в другое, потому что теперь, выстрелив в Макара и, возможно, убив охранника, он был ничем не лучше ее мужа-бандита, правда, это обстоятельство его совершенно не трогало.
        Остановил его детский приглушенный плач. В окне второго этажа стояла женщина, должно быть, няня, с маленькой девочкой на руках. Ребенок плакал и бил ручонкой по стеклу, привлекая внимание матери. Вера стремительно обернулась, не в силах справиться с могучим материнским инстинктом, и, казалось, забыла на миг о существовании Вадима, а когда вспомнила, он уже садился в свою серую «волгу».
        - Прощай, Вера, - сказал он издали, - иди, позаботься о своем муже. Он в тебе сейчас нуждается.
        Она долго стояла у ворот и смотрела на пустынную дорогу, потом повернулась и медленно пошла в дом. Вадим, удаляясь все дальше от Веры, вновь терзался обидой на нее, ревностью, а еще больше злостью на себя самого за то, что отказался от нее во второй раз.


        ГЛАВА 20
        В середине августа 1991 года Лариса с утра поехала в магазин «Детский Мир». Она ждала к себе в гости из Краснодара племянницу с ребенком и хотела загодя купить малышу подарки. С начала лета Березины жили в загородном доме. Дом Ларисе очень нравился, особенно большой участок с соснами, напоминавший ее родной лес. Поначалу дом выглядел, как скромная подмосковная дача, но Петр Ефимыч начал ремонт, который не прекращался вот уже несколько месяцев. К дому подвозился мрамор, гранит, дорогая керамическая плитка, во дворе стояла бетономешалка и небольшой подъемный кран. Пока ремонтировали одно крыло дома, семья жила в другом. Квартира на улице Горького пустовала - несмотря на неудобства, связанные с ремонтом, Березины предпочитали проводить летнее время за городом, а в будущем Петр Ефимыч рассчитывал жить в особняке постоянно, вдали от столичного шума и загрязненного воздуха.
        - Петя, откуда столько денег? - удивлялась Лариса.
        - Что за вопрос, Лара? - негодовал супруг. - Разве я не работал день и ночь как вол? Сейчас самое время начать жить по-человечески.
        Теперь у Ларисы была своя машина с водителем, который по распоряжению Петра Ефимыча сопровождал жену повсюду. Несколько раз она пробовала протестовать, не видя никакого смысла в такой опеке, однако Березин, не вдаваясь в объяснения, попросил его приказы не обсуждать.
        Лариса давно ничего не покупала для маленького ребенка и теперь с умилением копалась в детских вещичках, перебирала костюмчики, шапочки, нарядные туфельки, игрушки и с сожалением думала, что вряд ли Вадим женится в ближайшее время - в двадцать шесть лет молодые люди женятся только по большой любви, а у Вадима пока не было постоянной подруги. Хорошо, что он вернулся к нормальной жизни, стал снова интересоваться девушками, только надолго пока ни с одной не задерживался. Зато, когда женится, она потребует от него по крайней мере трех внуков, и тогда исполнится ее мечта о большой семье. Места в доме много, сама она еще достаточно молода, чтобы смотреть за дорогими крошками.
        Она набрала с дюжину покупок, нагрузила ими своего спутника, и они вышли из главного входа на площадь Дзержинского. По площади двигалась толпа людей с криками.

«Долой ГКЧП!». То же воззвание было написано на плакатах. Лариса в тот день встала поздно, телевизор не включала и не слушала радио. Толпа направлялась в сторону Манежной площади, и Лариса с водителем Павлом пошли за ней следом к своей машине, которую припарковали довольно далеко от магазина. Позади нарастал гул, как-то сразу перешедший в оглушительный рев. Лариса от страха остановилась, уцепившись за руку провожатого. Мимо двигались танки. Они урчали, пыхтели, в открытых люках стояли танкисты. Бронированные машины казались Ларисе гигантскими, может, потому, что она никогда не видела танков вблизи. С другой стороны подъехали военные крытые грузовики. Из них высыпали солдаты в шлемах, со щитами и дубинками. В мгновение ока демонстранты были окружены. Танки развернулись и стали цепью, перекрывая подходы к.
        Кремлю.
        - Кажется, сейчас нас будут бить, - обрадовался кто-то в толпе.
        - Вся Кантемировская дивизия пожаловала, - поставил в известность другой. - Солдат с дубинками им уже мало.
        - Протри глаза, какая ж это Кантемировская? Это Таманская, как пить дать!
        - Ага, умник! Это ты по танкам определил? Я слышал, что вызвали Кантемировскую.
        - А я слышал - Таманскую.
        - Извините, а что, собственно, произошло? Мы тут случайно оказались, ничего не знаем, - обратилась к спорщикам Лариса.
        - Как ничего не знаете! Горбачева на даче в Форосе захватили, реформы им, мол, гадам, не нравятся, а на деле, как и все, рвутся к власти. Народ только-только свободно вздохнул. Ну уж нет, врешь - не возьмешь, прошло ваше время, подонки!
        Лариса с опаской следила за размещением солдат с дубинками вдоль толпы.
        - Неужели будут бить?
        - Это запросто, что им прикажут, то и сделают, - обнадежил первый.
        - А может и не будут, - меланхолично добавил второй, - эти, вроде, не ОМОН, тем и приказывать не надо, сразу мордой в землю положат.
        - Лариса Николаевна, давайте попробуем отсюда выбраться, - сказал Павел. - Машину пока придется бросить.
        Предложение его было своевременным. Страсти накалялись, люди были возбуждены, слышалась ненормативная лексика, к которой Лариса совершенно не привыкла.
        Бить все же никого не стали. Демонстрацию просто не пропустили дальше. Танкисты разместились на своих боевых машинах и вполне сочувственно выслушивали возмущенных граждан.
        - Попробуем найти такси, - сказал Павел, после того как они с Ларисой вернулись туда же, откуда пришли.
        Такси найти не удалось, и частники не останавливались. В городе царила суматоха, неразбериха, на улицах машины стояли в пробках.
        - Надо позвонить с телефона-автомата Пете на работу. Он обязательно что-нибудь придумает, - решила Лариса.
        Петр Ефимыч, услышав о затруднительном положении, в которое попала жена, распорядился:
        - Оставайтесь на месте, я сейчас пришлю свою машину. Мой водитель отвезет вас домой.
        Через полчаса подошла машина Березина. Павел усадил Ларису на заднее сидение, а сам сел рядом с водителем. Ехать пришлось долго. То и дело движение перекрывали танки и БТР-ы.
        Лариса смотрела вокруг и думала: в стране что-то происходит, жизнь меняется, вновь рушится старый мир и грядет новый, не меняется только ее собственная жизнь, течет, словно тихая река между гор, где бушуют грозы и гремят обвалы, но не могут вызвать даже легкой ряби на ее гладкой поверхности. Да и была ли у нее собственная жизнь?
        Лариса вспомнила, как она, студентка консерватории, познакомилась у друзей с Петей и сразу же в него влюбилась. Он был старше нее на пять лет, но уже производил впечатление серьезного, состоявшегося мужчины, солидного и уверенного в себе. Лариса училась на вокальном факультете, у нее было замечательное драматическое сопрано, и педагоги прочили ей большое будущее. Тогда, на вечеринке, ее попросили спеть, она растерялась, потому что не знала, в голосе ли она, можно ли петь без распевки, и что петь в таком прокуренном помещении, не арию же Джульетты или Леоноры из «Трубадура», и в конце концов спела «Утро туманное» на слова Тургенева, что совсем не подходило к случаю, поскольку присутствующие были навеселе, совсем не в том настроении, и при первых же звуках романса скорчили постные физиономии. Петя, тем не менее, казалось, был очарован, смотрел на нее с восхищением, рассыпался в изысканных комплиментах, превозносил ее красоту, голос и манеру исполнения, при этом показал себя ценителем певческого искусства, упомянув Джильи, Марио дель Монако, и, что самое удивительное, Джоан Сазерленд, перед которой
сама Лариса преклонялась, считала своим кумиром и образцом для подражания, - чем окончательно покорил ее сердце. Он и в дальнейшем всегда умел к месту сказать несколько свежих и дельных фраз, которые свидетельствовали о его недюжинной эрудиции.
        Сейчас, вспоминая период его ухаживаний за собой, Лариса понимала, что устоять против него романтически настроенной девушке, какой была она, скорее всего, было невозможно. Как красиво он ухаживал, какие подбирал слова, так, что она сразу чувствовала себя натурой исключительной, проницательной, умной, и, конечно же, невероятно красивой, причем все это делалось вовсе не с целью ее обольстить или обмануть, а с самыми честными намерениями. Уже через два месяца их знакомства он сделал ей предложение, и она, ни секунды не колеблясь, с радостью его приняла.
        В чем она могла упрекнуть своего неизменно внимательного и заботливого супруга? Разве только в том, что через полгода их счастливой семейной жизни он потребовал, чтобы она отказалась от мыслей о сценической карьере.
        - Зачем тебе влезать в эти дрязги, Ларочка? - говорил он нередко в самые интимные минуты их общения. - Ты молода, неопытна и не представляешь, какая грязь, интриги и разврат царят за кулисами театров. Ты будешь стремиться к высокому искусству, а тебя все время будут тянуть на дно. Моя жена должна быть выше всего этого. Главное предназначение женщины быть женой, матерью, хранительницей семейного очага.
        Она смотрела на него глазами влюбленной женщины и верила всему, что он говорил, ведь он никогда ее не обманывал.
        У нее состоялся тяжелый разговор с педагогом по вокалу, чудесной, мудрой женщиной, бывшей оперной певицей и народной артисткой.
        - Ты понимаешь, от чего отказываешься? - сердилась ее старая учительница. - Бог выделил тебя, отметил, дал тебе талант, искру, возможность гореть и служить прекрасному! Да, будет тяжело, временами даже невыносимо и противно до тошноты, но вдохновение, восторг, радость творчества все окупят. Все имеет свою оборотную сторону, такова жизнь и не надо ее бояться. Неужели ты хочешь быть как все - серой, бесталанной, бескрылой, придатком к недалекому эгоистичному мужу, погрязнуть в быту, повседневности? Иди и подумай, девочка, не губи ты себя ради мужчины.
        Нет, нет, мысленно возражала Лариса, учительница не понимает, какой исключительный и прекрасный человек Петя, как он заботится о ее благополучии, хочет оградить от жестокой и уродливой изнанки богемной жизни.
        Она вышла из классной комнаты и пошла по коридору родной консерватории, и, как всегда, звуки, льющиеся из-за дверей со всех сторон, заворожили ее: вот робкая Джильда смиренно входит в храм, сто разных хитростей измышляет лукавая Розина, жертвенная Дездемона клянется в невиновности, погибает от любви Виолетта, коварная Далила замирает от страсти и ожидает жгучих ласк героя, а гордая Кармен сулит влюбленному солдату сегидилью и неземное блаженство.
        Теперь Ларисе предстояло попрощаться со всеми своими сестрами - робкими, коварными, капризными, страстными - не жить больше их жизнью, жить своей, одной, и вот тут-то она испугалась, потому что поняла: без них никакой жизни у нее не будет.
        Она попробовала передать Пете свои переживания и в первый раз наткнулась на его враждебность.
        - Мне кажется, я достаточно ясно все тебе объяснил, Лариса, - произнес он ледяным тоном, какого она никогда от него не слышала, - я надеялся, что ты в состоянии меня понять. Не заставляй разочароваться в тебе и жалеть о своем выборе.
        Страх потерять его парализовал Ларису и пересилил в ней все остальные соображения. Закончив через месяц с отличием консерваторию, она стала обычной ленинградской домохозяйкой.
        Вскоре родился Вадим, и она полностью отдалась материнским чувствам. Прекрасные покинутые сестры теперь редко приходили к ней, но все же она никогда их не забывала. Вот и сейчас в ней вдруг властно зазвучала Casta Diva и захватила все ее существо. Душа ее пела, и Лариса думала, что может быть еще не поздно все исправить. Почему она отказалась от своей судьбы в угоду другому человеку, пусть даже самому любимому? Нужна ли была такая жертва? Она давно чувствовала, что Петя с ней неискренен, он постоянно что-то скрывал, всю жизнь обращался с ней, как с красивой дорогой вещью, которую надо беречь, просто потому, что жалко сломать. Между ними давно исчезла душевная близость. У него была какая-то своя, неизвестная ей жизнь, и от этого она тайно страдала. Вадим тоже от нее отдалялся, становился все более замкнутым, непонятным. Нет, каждый должен прожить свою собственную, неповторимую жизнь. Еще немного, и она станет никому не нужна. Надо устроиться на работу. Она заставит Петю помочь ей в этом. Он больше не сможет удерживать ее дома. Она с лихвой отдала ему все, что могла. Можно - в детскую вокальную
школу. Она будет учить детей, музыка снова заполнит все ее дни и мысли. Как хорошо делать что-то полезное, прекрасное! Может, человек для того и живет, чтобы нести в мир доброе и прекрасное, приумножать его, как делает это природа, от которой люди оторвались и забыли кто они и откуда.
        Мимо, фыркая и громыхая, проследовала колонна танков.
        По Кутузовскому проспекту продвигались особенно медленно в плотном нескончаемом потоке машин. На загородном шоссе ситуация была немногим лучше. Наконец машина свернула на узкую дорогу, ведущую к дому Березиных. За два километра от дома их нагнал красный «москвич» и, посигналив, пошел на обгон. Casta Diva звучала все громче, но вдруг разом поглотил Норму ревущий костер, а может, это ревнивый мавр сомкнул железные пальцы на шее Дездемоны, или подошло время Чио-Чио-сан свести счеты с жизнью, только сверкнула у Ларисы в мозгу ослепительная вспышка, и она перестала дышать навсегда.


        ГЛАВА 21
        Вадим лежал в бреду. После похорон матери он продержался ровно два дня, а на третий слег с воспалением легких. На этот раз его организм не выдержал удара. Петр Ефимыч, осунувшийся и постаревший, не отходил от постели сына. Несчастье тяжело отразилось и на его здоровье. Всегда деятельный и энергичный, он теперь с крайней неохотой передвигался по дому, то и дело пил сердечные капли, основную часть дня неподвижно сидел рядом с мечущимся в бреду сыном. Мысль о том, что Лариса погибла вместо него и из-за него, ни на минуту не оставляла его и жгла огнем душу. Все, что он делал прежде, теперь казалось ему бессмысленным. Надо же было потерять ее сейчас, когда он был на взлете, уверенно шел к богатству, пусть опасными и нечестными путями, но кто нынче честен? Ларису он любил, хотя изменял ей часто, со многими женщинами, но всегда делал это так, чтобы не оскорбить ее чувств, чтобы она никогда даже намеком не могла ничего заподозрить, то есть поступал, как культурный, уважающий жену человек. Всю свою жизнь он старался для семьи, и что в итоге? Жена убита, сын лежит без сознания, и неизвестно, встанет ли на
ноги. В бреду зовет мать, разговаривает то с Саней, то с Верой, а его, своего отца, совсем не вспоминает.
        Вадим ожесточился, обвиняет его в смерти Ларисы. Не пожалел, бросил ему в лицо:
        - Она все равно бы от тебя ушла рано ли поздно. Однажды она сказала мне, что завидует только одной женщине в мире - Фрези Грант.
        - Но почему, - в отчаянии закричал Березин, - чего ей не хватало?! У нее было все, что могла пожелать женщина! Я так ее любил!
        - Ее ли ты любил? - с болью сказал сын. - Задумывался ли ты о том, что было у нее на душе? И неужели ты не понял, что любой твой поступок отразится на близких? Она стала заложницей твоего образа жизни, твоих интересов. Я и сам не лучше. Саня предупреждал меня, он всегда понимал самое главное, умел отличить важное от мелкого, несущественного. Мы оба заняты только собой и не умеем хранить дорогих нам людей.
        Врачи предлагали перевезти Вадима в больницу, но Петр Ефимыч отказался: страх перед убийцами засел у него в груди и временами трепыхался раненой птицей. Он не позволит отнять у себя последнее, пусть лечат здесь, а за деньгами он не постоит. Бог даст, все образуется, его дорогой мальчик оправится, жизнь возьмет свое. Как бы ни выглядело это поспешным, но надо немедленно подумать о его женитьбе. Сам Краснов, у которого дочь на выданье, интересовался Вадимом:
        - А что, Петруша, не породниться ли нам? У меня товар, у тебя купец, сговоримся. Больно молодец твой моей Нельке понравился. Легла мне на уши, только о нем и говорит. А я, как ты сам понимаешь, дочурке своей отказывать не привык. Тем более что парень у тебя дельный, с головой, это всем известно. Мрачноват немного, так это не беда. Нелька его быстро раскрутит.
        Заручиться поддержкой Краснова - дело нешуточное. Тогда уж любая сволочь хвост подожмет. Надо будет поговорить с Вадимом, как только представится возможность.
        Прошла неделя, и Вадим начал медленно поправляться. Петр Ефимыч нанял телохранителей и нового водителя - бывший погиб вместе с Ларисой, уцелел только Павел, который лежал в больнице с множественными огнестрельными ранениями. Дом обнесли высокой оградой и установили камеры наружного наблюдения.
        Время шло. Советский Союз перестал существовать, в стране объявили приватизацию. Петру Ефимычу удалось стать владельцем сначала одного ресторана, потом еще нескольких. Вадим теперь был его правой рукой. Наладив ресторанный бизнес, они открыли сеть магазинов, а еще через год Березины учредили собственный коммерческий банк, который, благодаря Вадиму, с каждым днем набирал обороты. Петр Ефимыч снова был доволен жизнью, - деньги текли в руки нескончаемым потоком. Вадим тоже выглядел спокойным, вел дела в банке и все делал хорошо, потому что не мог делать плохо. Мозг его работал холодно, без всяких эмоций, как компьютер, и всегда выдавал точное, единственно правильное решение. Против брака с Нелли Красновой он тоже не возражал. Девушка была недурна собой, не лучше и не хуже других. Надежду снова влюбиться он давно оставил. Иногда он поминал Веру недобрым словом за то, что искал ее во всех других женщинах и, естественно, не находил, из-за чего бесновался в душе, понимая, что гоняется за фикцией. Нелли несколько раз пыталась склонить его к близости до брака, однако он заявил, что не собирается
злоупотреблять доверием ее отца. К Нелли он ничего не чувствовал и собирался жениться на ней по расчету, но не из-за денег, которых у него самого теперь было много. Краснов поманил его расправой над убийцами Ларисы, а за это он готов был жениться на ком угодно.
        Несмотря на кажущееся благополучие, Петр Ефимыч все-таки тревожился за Вадима. Его подавленное состояние не изменилось к лучшему. Молодой мужчина, богатый, в расцвете сил, и совершенно ничем не интересуется, ходит на работу, как автомат, всегда замкнут, серьезен, не худо бы ему развлечься в нормальной мужской компании. И он решил найти Вадиму товарища.
        С недавних пор все дела Березиных вел адвокат Борис Вертушев, молодой человек тридцати лет, но уже достаточно ловкий, оборотистый и поднаторевший в своей профессии. Вертушев часто бывал в доме Березиных, был на короткой ноге с хозяином, пользовался его неограниченным доверием и вполне подходил для предназначенной роли. Вертушев не нравился Вадиму. Он был не в меру услужлив и в то же время странно развязен в общении с Березиным-старшим, что наводило на мысль о его тайном неуважении к Петру Ефимычу. К Вадиму же он, напротив, выказывал преувеличенную почтительность, поскольку явно побаивался угрюмого сына своего более покладистого босса.
        - Послушай, Боря, - сказал как-то Петр Ефимыч, - предложи Вадиму куда-нибудь вместе сходить, отдохнуть, выпить, развлечься с девочками, наконец. Парень живет бирюком, ни с кем не общается, надо его как-то растрясти. Денег я не пожалею, сделай все, что нужно.
        - Нет проблем, Петр Ефимыч, - с готовностью отозвался Вертушев, сладко улыбаясь. - Надо только начать, потом он сам почувствует вкус к красивой жизни. Предложите ему съездить со мной в турецкие бани. Девочек вызовем первоклассных из модельного агентства, - пальчики оближешь. Только придется вам самому его уговаривать, меня он не послушает.
        Вадим, вопреки опасениям, сразу же принял предложение Вертушева, возможно, оттого, что сам уже тяготился одиночеством и не прочь был внести разнообразие в свое монотонное существование. В неуемном рвении быть полезным молодому Березину, Вертушев едва не перестарался, обеспечив Вадиму общество сразу трех юных на вид прелестниц, которым удалось на время вывести его из меланхолии и напомнить, что жизнь имеет свои приятные стороны.
        Расслабившись и распарившись, находясь в добром расположении духа, мужчины, обернув разгоряченные тела простынями, уселись в предбаннике, чтобы пропустить по рюмке хорошей водки. И уже довольно скоро под действием алкоголя, как это обычно бывает, Вадим подобрел к собеседнику. Тот, в свою очередь, сделался фамильярен и настойчив в своих расспросах, и в конце концов вызвал Вадима на откровенность.
        - Ты за меня держись, - говорил Борис, панибратски хлопая Вадима по плечу. - Никому не верь, все сволочи, а мне верь, потому как я тебе первый друг и помощник. Таких как я, еще поискать, сам увидишь.
        - Эх, да что ты понимаешь! - отвечал Вадим, в пьяном порыве стремясь излить кому-нибудь свою тоску. - Вот у меня был друг так друг. Любил я его больше родного брата. Если бы не ушел он тогда, не сидел бы я сейчас здесь с тобой и водку пил.
        - Что ж так? Не поделили чего?
        - Девушка его в меня влюбилась. Он институт бросил и в Афганистан, воевать.
        Борис понимающе ухмыльнулся:
        - Банальная история. Стара, как мир. Два друга влюбились в одну девушку. Такое сплошь и рядом случается. Стоит влюбиться одному, и другой начинает смотреть на нее его глазами. Я сам у приятеля девушку отбил, жену мою теперешнюю, Киру, и, признаться, угрызений совести по этому поводу не испытываю. Только зря все это было. Теперь, веришь ли, ненавижу ее всеми фибрами своей души. И как ест, и как спит, как разговаривает, - от всего воротит.
        - Так разведись, это ж пытка какая!
        - Да я бы рад, только братцы ее не позволят, акулы эти зубастые, уголовники-бандиты. Знал бы раньше, ни за что бы не женился. И ты не женись. От Краснова не вырвешься. Будешь потом, как я, импотентом прикидываться, лишь бы с жабой этой не спать. Уж лучше вот так, с кем придется. А что касается твоего друга и его девушки, то тут ничего не поделаешь. Таков закон жизни - побеждает сильный.
        - Что ты называешь силой? - вдруг взорвался Вадим. - Значит, если ты предатель, на подлянку мастак и совесть потерял, тогда и силен? Саня мне жизнь спас, а я, получается, на нем свою силу продемонстрировал?
        - Зеленый ты еще, - покачал головой Борис и опрокинул в горло рюмку водки, - на совести далеко не уедешь. На совестливых воду возят. Вон Саня твой пошел на войну во имя высоких идеалов кровь свою проливать, а на деле оказался пешкой в чужой политической игре. Где он теперь? Погиб, наверно. А гады эти, что войну развязали, может, до сих пор жируют. - Он неожиданно зашелся пьяным смехом. - Ты уж меня извини, я Петра Ефимыча премного уважаю, только рассказывали мне люди, хорошо его знающие, что и ему удалось на войне руки погреть. Они тогда вдвоем с военкомом в Ленинграде дела обделывали, - за взятки помогали парням откосить от Афгана. Так что многие тогда на войне этой наживались.
        Бориса от выпитой водки развозило на глазах. Он хитро прищурился и погрозил Вадиму пальцем:
        - Во-о, то-то и оно, на кровушке богатство ваше замешано, на кровушке дружка твоего.
        - Врешь! - исступленно закричал Вадим. - Врешь, паскуда! - и ударил его кулаком в лицо.
        Гадливо, словно липкую сырую паутину, он содрал с себя простыню и бросился в раздевалку. С тем же отвращением и брезгливостью он выбросил на пол из карманов все предметы, бумажник, часы, туда же полетела одежда. Он все остервенело истоптал ногами и, натянув на себя одни брюки, выскочил босиком и с мокрой головой на мороз. Телохранители кинулись его ловить. При поимке он оказал яростное сопротивление, дрался и ругался площадными словами. Наконец его скрутили, затолкали в машину и повезли домой.
        Вертушев отделался сломанным носом и с тех пор в душу к Вадиму с разговорами не лез, однако злобу за расплющенный нос затаил, хотя виду не показывал.
        Вадим три дня просидел в своей комнате в одиночестве, в ответ на все расспросы только дико сверкал глазами, так что домочадцы в целях собственной безопасности предпочли его не беспокоить. На четвертый день он отказался от своего добровольного заточения, сделался каменно спокоен и замкнулся в себе окончательно.
        Через несколько дней Нелли сообщила Вадиму, что они идут в Большой театр на
«Лебединое озеро».
        - Папа тоже будет там. Хочет тебя видеть.
        Егор Данилыч Краснов сидел в партере с женой и двумя охранниками. К нему все время кто-нибудь подходил, чтобы поздороваться. Даже здесь, в театре, нашлось немало людей, которые жаждали засвидетельствовать ему свое почтение. Он поманил Вадима пальцем и усадил рядом с собой, прогнав охранника.
        - Вот, решил выбраться в театр, - сказал он, грузно отдуваясь и вытирая лоб платком. - Достали меня мои бабы, вишь, новая мода теперь на балеты ходить. Мы росли без всяких таких глупостей, а в люди вышли. Что за радость смотреть, как здоровые мужики на сцене ножками изящно дрыгают. По мне, так это пакость одна. А тебя я вот зачем позвал. Обещал я тебе, сынок, обидчиков твоих показать, так лучшего места и не сыскать. Все они, голубчики, здесь же, в партере. Далеко ходить не надо.
        Вадим застыл, увидев Веру и Макара. Они пробирались к своим местам. Макар поминутно извинялся, продвигаясь мелкими шажками и придерживая Веру под локоть. Нелли заглянула Вадиму в лицо и проследила за его напряженным взглядом.
        - Па, смотри, - Макар, - сказала она.
        - Вижу, - отозвался Краснов. - Вот и Макар с женой пожаловали. - Он наклонил голову к Вадиму. - А хороша штучка, ничего не скажешь, - он восхищенно прищелкнул языком, - у Макара губа не дура, лакомый кусок отхватил.
        Вадим перевел на него наливающиеся бешенством зрачки.
        - Нет, это не Макар, - сказал Краснов, по-своему истолковав его взгляд. - Ты, сынок, раньше времени землю копытом не рой. Рано еще. Я их тебе в антракте покажу.
        - Па, смотри, какое у Веры колье, - капризно сказала Нелли, - я тоже такое хочу. Только бриллианты чтоб были побольше. И платье у нее от Версаче.
        - Будет тебе колье, и платье будет, - проворчал Краснов. - Своих мало. Как сводишь их в театр или еще куда, так потом одни расходы. Думаешь, расфуфыришься и станешь, как Вера?
        Нелли обиженно надула губы. Краснов грубо захохотал.
        - Видал, что тебя ждет? - обратился он к Вадиму. - Одни тряпки и бирюльки на уме. И чтоб непременно лучше, чем у других. Никуда, брат, от них не денешься.
        - Ты всегда получаешь то, что хочешь? - спросил Вадим Нелли, когда они пересели на свои места.
        - Если ты имеешь в виду себя, то не сомневайся, что тебя я получу, - с видом роковой женщины проговорила его невеста и впилась острыми пальцами ему в ногу. - Ты будешь моим! Навсегда! - добавила она драматическим тоном и удвоила свою хватку так, что он поморщился.
        - Откуда ты знаешь Макара и Веру? - спросил он.
        - Они у нас часто бывают. Макар - приемный сын моего дяди, папиного покойного брата. Папа хотел меня за него выдать, а я не захотела. Вот он на Вере и женился. Когда мы с тобой поженимся, ты тоже будешь с ними часто встречаться.

«Только этого мне не хватало!» - подумал Вадим и с неудовольствием покосился на кукольное лицо будущей супруги. Впрочем, все последующее время его внимание было приковано к огненным волосам Веры, которые в свете софитов вспыхивали и меняли цвет по мере действия, происходившего на сцене.
        В антракте Краснов снова подозвал Вадима и сказал:
        - Вон двое встали, видишь? По проходу идут. Это братья Крученые, кликуха у них такая, а фамилия их Кручинины. Батюшка твой, к слову сказать, их кинул, пожадничал; дело-то они вместе провернули, а денежки он все единолично к рукам прибрал. За то и убить хотели. А может, и убьют еще. Денег он им так и не отдал. Ну, дальше ты уж сам соображай, как с ними разбираться. Я тебе ребят своих дам. Они у меня виртуозы, сам увидишь. Давно зуб на этих слизняков-братцев имею. Руки просто не доходят по мелочевке-то. Записывай адрес.
        Вадим отвлекся на записную книжку, упустив на время Веру из виду, а когда поднял голову, увидел, что она встала и направилась к выходу в фойе. Макар в это время разговаривал с каким-то мужчиной.
        - Позови-ка мне Макара, - сказал Краснов охраннику.
        - Извините, - поспешно поднялся Вадим, - я ненадолго отлучусь.
        - Я с тобой, - вскинулась Нелли.
        - Нет, нет, я сейчас вернусь, - сказал Вадим и быстро вышел из зрительного зала.
        Он нагнал Веру в фойе, затащил ее за ближайший угол и стал целовать жадно и беспорядочно, растрепав ей волосы и сбив вырез платья. Подвергшись внезапному нападению, она от неожиданности слабо вскрикнула и попыталась его оттолкнуть, но, узнав, задохнулась от счастья и прижалась к нему всем телом. Какие-то люди чинно прошли мимо, окинув их возмущенными взглядами. Он с трудом взял себя в руки и сказал, тяжело дыша:
        - Если ты не хочешь, чтобы я его убил, уходи от него сама.
        - Конечно, Вадимушка, сердце мое. Я так ждала, когда ты это скажешь. Как мне тебя найти, я позвоню тебе.
        Он сунул ей в руки визитную карточку. Она снова припала к нему и нежно поцеловала, прежде чем отпустить от себя.
        Вадим вернулся в зрительный зал. Краснов благосклонно беседовал с Макаром.
        - А вот и будущий зятек, - сказал он, кивая на Вадима, - вы не знакомы?
        Макар, повернув к Вадиму лицо, на котором цвела любезнейшая улыбка, при виде своего недруга продолжал улыбаться, но уже с несколько иным, шутовским выражением.
        - Как же, как же, - воскликнул он, гримасничая, - имел такое удовольствие, редкое, можно сказать, и незабываемое!
        - Ну, ну, ты на него не косись, - недовольно пробасил Краснов, сразу уловив в его словах оттенок недоброжелательства. - Если вы схлестнулись когда, это меня не касается, только с этой минуты чтоб между вами никакой розни не было. Ты, Макар, не задирайся. Я за него Нельку отдаю, прими это к сведению.
        Нелли, в подтверждение его слов, встала и повисла на руке у Вадима.
        Макар выразил восхищение выбором Вадима и вдруг увидел Веру. Она шла по проходу от сцены, ее серые глаза лучились незнакомым ему мягким светом, на губах блуждала счастливая улыбка. Она бросила сияющий взгляд на Вадима и села на свое место.
        Макар позеленел. Запнувшись на полуслове, он невежливо покинул Краснова и, рухнув рядом с Верой в бархатное кресло, схватил ее за руку повыше локтя.
        - Где ты была? - прошипел он, больно сжимая ей руку.
        - Я же тебе сказала, мне надо было подкраситься. Пусти, мужлан! - она с раздражением высвободила руку. На белой коже ободком отпечатался красный след.
        - Тебе, подкраситься? Ты же не красишься никогда!
        - Ты разговаривал с мужчиной. Потому я так сказала. Может, всем объявлять, что мне надо в туалет?
        - Вера, предупреждаю тебя: один раз я твоего дружка пожалел, в следующий раз пристрелю, как собаку!
        - У тебя короткая память, - зло прищурилась на него Вера, - это он тебя пожалел. Смотри, как бы он сам тебя не пристрелил.
        - Так вот до чего дошло! Вы сговорились меня убить!
        - Ты всегда был таким умным? Зачем мне тогда надо было тебя спасать?
        - Не знаю, - что-то обдумывая, процедил он сквозь зубы. - Тут кроется какой-то дьявольский план. В любом случае не обольщайся: тебе от меня уйти не удастся. Кстати, он что, звал тебя в любовницы? Егор Данилыч представил мне его, как жениха своей дочери. Ты только вдумайся: сам Егор Данилыч! Через месяц свадьба.
        Вот когда он ее подловил! Вера так и не научилась притворяться.
        - Ты лжешь! - взвизгнула она, и зрители, уже занявшие места, повернули к ним головы.
        - Взгляни сама, если мне не веришь.
        Вера обернулась и увидела, как Нелли игриво ластится к Вадиму на глазах у отца.
        - Ну как, впечатляет? - язвил Макар. - Слушай, у меня отличная идея! - Он развеселился. - А не отступить ли мне от своих правил и рассказать Егор Данилычу о ваших шашнях? Представляешь, что будет? Меня он любит, а дочь и подавно. Как ты думаешь, сколько дней наш герой после этого проживет?
        - Ты не сделаешь этого, - она заплакала.
        - Вставай, поговорим дома, - сказал ей на ухо Макар. - Кажется, нам обоим уже не до спектакля.
        Утром следующего дня Вера позвонила Вадиму в банк и бесцветным голосом сообщила, что много думала и решила остаться с мужем, чтобы не разрушать семью. У них дочь, сказала она, нехорошо лишать ее отца. Нельзя поддаваться необдуманным порывам.
        Вадим положил трубку и долго смотрел перед собой остановившимся взглядом.
        Веру с тех пор он больше не встречал и старался не вспоминать. Близился день его бракосочетания с Нелли Красновой, которого, как он решил, не должно было состояться, если бы Вера вернулась к нему, но теперь ему снова все стало безразлично.


        ГЛАВА 22
        После расправы над одним из братьев Крученых к Вадиму накрепко прилепилось прозвище Шатун. Было в нем что-то беспощадное, холодное и опасное, что заставляло даже матерых преступников сторониться его и не смотреть ему в глаза. Его стали бояться. Улик, указывающих на то, что убийство старшего Кручинина было делом его рук, никаких не было, но в кругах близких к Краснову никто в этом не сомневался. Все произошло на удивление тихо, люди живущие в соседних с Кручининым домах, ничего не видели и не слышали. Утром милицию вызвала домработница, заподозрив неладное, после того как ей никто не открыл. Прибывшей на место происшествия следственной бригаде открылось кровавое зрелище. Четверо охранников были зарезаны ножами. Сам хозяин дома сидел на стуле, к которому был накрепко привязан. Во лбу у него зияло пулевое отверстие, а на лице застыло выражение ужаса. В подвале дома обнаружили жену Крученого, двоих детей и горничную. Они были страшно напуганы, смогли только рассказать, что их внезапно схватили люди в черных масках, сколько их было - точно не знают, выстрелов не слышали.
        Младший Кручинин, узнав о смерти брата, в тот же день бежал из Москвы, бросив на произвол судьбы жену и ребенка.
        Начались приготовления к свадьбе. Нелли заказала сногсшибательное платье, Вадим выбирал кольцо для невесты, как вдруг у Петра Ефимыча случился инфаркт, и свадьбу пришлось отложить.
        Последнее время Петр Ефимыч выглядел неважно, жаловался на бессонницу, тяжелые мысли стали одолевать его по ночам, особенно после дошедших до него слухов об убийстве Крученого. Вадим пугал его. Он стал чаще задумываться над прожитой жизнью, вспоминал гибель Ларисы и все то, что он сделал из любви к сыну, и понимал, что сам явился причиной происшедших в Вадиме перемен.
        Прошло немало времени, прежде чем Петра Ефимыча выписали из больницы и перевезли домой. Теперь в нем нельзя было узнать прежнего полнокровного, сильного и уверенного в себе мужчину. Он медленно ходил по своему богатому особняку, много времени проводил в саду, когда была хорошая погода. Вадим занимался всеми делами, отца ничем не беспокоил и был к нему предельно внимателен. Петр Ефимыч передал ему ключи от сейфа и ящиков письменного стола, с тем, чтобы Вадим мог навести порядок в его запущенных бумагах. Сам он делать что-либо был не в состоянии.
        В выходной день Вадим, вооружившись большой связкой ключей, уселся за письменный стол отца и стал по очереди отпирать тяжелые ящики. Папки, документы, еще документы. Тут придется порядочно повозиться, чтобы разобраться что к чему. В нижнем ящике обнаружилось кое-что интересное - старая переписка отца. Видно было, что в ящик давно не заглядывали. Конверты запылились и пожелтели, стопки были аккуратно перевязаны ленточками. Почерк на конвертах был явно женский. «Ишь ты, - добродушно усмехнулся Вадим, - а папа-то, оказывается, сентиментален: хранит письма подружек своей юности».
        На самом дне лежал большой конверт с фотографиями. «Ага, вот и улики. Интересно, знала ли мама о содержимом этого тайного хранилища». Он вынул фотографии и присвистнул. Снимки были весьма откровенного характера. На них два молодых обнаженных тела сплетались в любовных объятиях. Вадим, улыбаясь, стал разглядывать фотографии, но уже через секунду улыбка сползла с его лица, уступив место отчаянному, неприкрытому ужасу.
        На снимках был он сам - с Верой!
        Их сфотографировали в той безымянной квартире в Ленинграде, когда они, ни о чем не подозревая, предавались страсти.
        Какое-то время он сидел в оцепенении, оглохший, с пламенем в мозгу, со спазмом в горле и смертным мраком в глазах.
        - За что, папа, за что? - простонал он наконец, с трудом поднялся и нетвердой походкой вышел из кабинета.
        Отца он нашел в саду. Был месяц май, светило солнце, в прогретых верхушках сосен беззаботно щебетали птицы. Петр Ефимыч, сидя в плетеном кресле на зазеленевшем газоне, наслаждался теплом, светом, волнующим дыханием весны, запахом травы, набухающих почек и чувствовал, что возвращается к жизни вместе с просыпающейся природой.
        Он услышал шаги Вадима и открыл прижмуренные глаза, собираясь сказать сыну, как ему нынче хорошо, какое блаженство этот сад, как правильно он поступил, купив и отстроив этот дом, где будут потом резвиться его внуки, и, может быть, он все-таки не так уж плохо все делал в жизни. Когда-нибудь Вадим оценит его старания и будет ему благодарен.
        Вадим склонился к нему, и Петр Ефимыч не узнал сына.
        - Ты показывал это Сане? - глухо спросил тот, держа у него перед лицом фотографии.
        Петр Ефимыч содрогнулся и невольно ухватился за руку Вадима, словно пытаясь отвести от лица не снимки, а дуло пистолета.
        - Сынок, сынок, - зашелестел он и судорожно потянулся к Вадиму, - я виноват, виноват, я сам себя казню, но я люблю тебя, пойми, я испугался, да, ты не понимаешь, он хотел отнять тебя у меня, он все делал по-своему, а ты слушал только его…
        Он говорил и чувствовал, как ледяной озноб поднимается от ног к груди, потому что не Вадима, своего дорогого мальчика, он видел сейчас. Первый и последний раз в жизни он видел Шатуна - детище, порожденное им самим, со взглядом убийцы, хищника, когда он холодно и внимательно стережет свою жертву.
        Он съежился в кресле и заплакал от горя и страха.
        Вадим выпрямился и отвернулся от него.
        - Ты сломал мне всю жизнь, - потухшим голосом сказал он, - и мне, и матери. Не нас ты любил, а себя. Я не женюсь на Нелли Красновой. Тебе больше не удастся распоряжаться моей судьбой.
        - Нет! - закричал отец. - Ты не можешь отказаться! Он убьет тебя. Это страшный человек, поверь мне! Он ничего не прощает. Вадим, прошу тебя, не наказывай меня так жестоко. Я не смогу жить в вечном страхе за тебя! Я болен и стар. Неужели ты хочешь моей смерти?
        Вадим перевел на него тусклый взгляд:
        - Нет, папа. Я не желаю тебе смерти. Успокойся. Тебе нельзя волноваться. Мы оба виноваты и будем вместе жить с этим. Я пришлю к тебе доктора.
        Ссутулясь, он ушел в дом и сжег фотографии в камине.
        Петра Ефимыча уложили в постель и напоили лекарствами. Вечером, засыпая, он думал, что может еще заслужить прощение Вадима. Он наведет справки, и если выяснится, что Александр жив, чувство вины перестанет мучить сына. Нельзя было признаваться прямо сейчас в том, что он показал Вадиму поддельное извещение о смерти, чтобы удержать его от гибельного намерения ехать в Афганистан. А вдруг Александр действительно погиб. Тогда он только даст Вадиму напрасную надежду, что может обернуться для него очередной душевной травмой.
        - Я виноват, - шептал он в ночи, терзаясь запоздалым раскаянием, - я искалечил тебя, из-за меня ты стал убийцей. Саня возродит тебя, только он может сделать это. Почему я был так слеп, почему изгнал из твоей жизни все самое светлое? Себе в угоду?! Какой упрек, какой жестокий упрек! Нет, нет, неправда, я докажу, что действительно люблю тебя. И буду любить Саню, как родного сына. Завтра, завтра же займусь розысками Александра.
        Утром Петра Ефимыча нашли в постели мертвым. У него случился второй инфаркт.
        Вадим остался один на один со своим богатством.
        Когда положенный для траура срок миновал, Нелли требовательно напомнила ему, что пора бы уже идти под венец.
        Вадим отправился к Краснову. Тот сидел в столовой, засучив рукава на мясистых руках, и, тяжело дыша, приканчивал гуся, фаршированного яблоками и черносливом.
        - А вот и ты, - протрубил он и отхлебнул вина из большого бокала. - Я уж грешным делом подумал, что ты от Нельки моей нос воротишь. Время, мой друг, время, девка извелась уже вся.
        Он сдернул с себя салфетку, вытер лоснящийся рот и поднял свое большое тело со стула.
        - Пошли, в гостиной потолкуем.
        - А ты все такой же мрачный, не отошел еще? - сказал он, опускаясь в кресло перед низким столом, где дымились маленькие чашки с кофе. - Пей, я знаю, ты любишь. Ну, говори, с чем пришел.
        Вадим колебался, не зная, как начать.
        - Чего мнешься? - Краснов вперил в Вадима ставшие неожиданно злыми острые зрачки. - Может, ты жениться раздумал?
        - Раздумал, - кивнул Вадим с тяжелым вздохом.
        Краснов, наклонив набок голову, молча и пристально его разглядывал.
        - А ты силен, - одобрительно сказал он, - другой бы не посмел. Чем же Нелька моя тебе не глянулась?
        - Егор Данилыч, посмотрите на меня, какой из меня жених? Дочь ваша достойна любви, а я любить не умею. Зачем ей такой муж? Будет потом мучиться.
        Краснов был человеком на редкость проницательным.
        - Верно, - проговорил он, точно в раздумье, - давно вижу, что ты какой-то мертвый. В жизни у тебя что-то не заладилось. Оттого и страха в тебе нет, а то не пришел бы ко мне сегодня с отказом. Мне, парень, не отказывают. Что ж тебе и жизни своей молодой не жаль?
        - Смогу - выживу, а нет так нет - холодно ответил Вадим.
        - Ладно, - протяжно заключил Краснов. - За то, что честно мне все сказал, - хвалю. Ты мне всегда нравился. Убивать я тебя пока не стану. Неинтересно сейчас. Мы с тобой поиграем. Страсть как люблю азартные игры. По счетам с тебя спрошу, когда за жизнь зубами держаться будешь. Вот тогда попробуй выжить, и мне, опять же, развлечение.
        - Долго ждать придется, - сухо сказал Вадим, чувствуя, как в нем нарастает ярость. Он не любил, когда ему угрожали, будь то хоть сам Краснов.
        - А я никуда не тороплюсь. Здоровье у меня крепкое, а тебя я уж точно переживу. Ну да ступай пока. Позже свидимся.


        ГЛАВА 23
        Вадим жил прежней жизнью, если не считать того, что время от времени ему приходилось жестоко разделываться с неугомонными дерзкими кредиторами отца. Он подобрал себе отличную надежную команду, скорее не телохранителей, а сообщников, платил им много, оценив наконец по достоинству преимущества своего огромного состояния. Постепенно он начинал входить во вкус богатой жизни. Ему нравилось покупать дорогие машины, потому что они были хорошие и удобные, а он любил хорошие вещи. Он поменял в доме всю обстановку по своему вкусу, приобрел картины известных художников, поскольку любил живопись и разбирался в ней. Нанял солидный штат прислуги и поваров. Кухня в его особняке скорее напоминала ресторанную - с двумя рядами плит и множеством шкафов, со скрытыми в них барами и холодильниками. В саду круглый год работали садовники, доведя его до совершенства.
        Бизнес его процветал. Он, как и раньше, пользовался услугами адвоката Вертушева, жена которого, Кира, оказалась сестрой братьев Кручининых. Вертушев, как и многие, догадывался, что избавлением от одного из братцев жены он обязан Вадиму, и намеревался при случае подставить ему и второго, только тот как в воду канул и признаков жизни не подавал.
        Намерения своего отыскать могилу Сани Вадим не оставил, однако дела вынуждали его откладывать изо дня в день те необходимые действия, которые следовало для этого предпринять; дни слагались в месяцы, а месяцы в годы, жизнь шла своим чередом, не торопясь оказывать милости заблудшему и добровольно открывать ему свои тайны.
        Женщины по-прежнему не оставляли Вадима в покое. Его здоровая природа, сильное молодое тело властно напоминали о себе, но стоило ему переспать с девушкой, и тотчас начинались слезы и истерики. Случайные партнерши немедленно предъявляли на него права, звонили, подстраивали неожиданные встречи, караулили у входа в банк или в ресторан, где он бывал, шли на всевозможные уловки и хитрости, чтобы заполучить завидного жениха.
        Устав от беззастенчивых домогательств, Вадим стал приглядываться к девушкам, чтобы упорядочить свою жизнь и выбрать одну постоянную любовницу, а если повезет, то и жену. Он сделался частым гостем светских вечеринок, однако ему очень скоро наскучила модная болтовня и фальшивая претенциозность возможных избранниц.
        Однажды он зашел в собственный ресторан пообедать. Его обслуживала новая официантка, высокая девушка с внешностью фотомодели, с длинными белокурыми волосами и едва прикрытыми короткой юбкой стройными соблазнительными ногами. У нее была очень белая кожа, и это сразу же привлекло его внимание. Он неторопливо оглядел ее с головы до ног откровенно-красноречивым взглядом, - так, что говорить уже было, собственно, нечего, однако ожидаемого поощрительного знака в виде легкой улыбки или ответной игры глаз не последовало. Предупредительное и любезное поведение девушки нисколько не изменилось. Это его заинтриговало. Он подозвал администратора и выяснил, что девушку зовут Светлана, она не замужем, работает в ресторане всего неделю. Вадим написал ей записку и передал с администратором. Тот вскоре вернулся и сообщил, что девушка согласна встретиться с Вадимом в конце рабочего дня.
        Вечером он заехал за Светланой и повез ее в престижный ночной клуб, потом в роскошный отель, где весьма приятно провел с ней время. Светлана вела себя просто, без ложного жеманства и кокетства, отдавалась ему со здоровой и искренней страстью. Утром он отвез ее домой, подарив на прощание бриллиантовое кольцо, после чего напрочь забыл о ней на несколько дней, настолько, что, когда вновь увидел ее идущей с подносом к его столику в ресторане, почувствовал себя застигнутым врасплох. Опасения его оказались беспочвенными: девушка ни единым намеком, жестом или словом не напомнила ему об их ночном свидании. Даже подаренного им кольца не было на ее пальце, словно она не хотела предъявлять свидетельства их мимолетных отношений.
        Вадим был приятно удивлен. Перед уходом он предупредил Светлану, что заедет за ней в восемь часов вечера. С тех пор они стали регулярно встречаться - раз в неделю, иногда чаще, и неизменно она вела себя сдержанно, с деликатностью и тактом.
        Близился Новый год, и он предложил ей встретить праздник вместе с ним на Карибах. Ее радость была столь бурной, что он испытал настоящее удовольствие.
        Светлана чувствовала себя на седьмом небе. Начинали сбываться ее самые смелые мечты. Тем не менее, ей хватило выдержки и дальше приводить в исполнение свой далеко идущий и тщательно продуманный план обольщения богатого мужчины. Насмотревшись американских фильмов и бесчисленных отечественных сериалов о золушках, подцепивших миллионеров, Светлана пришла к выводу, что она ничем не хуже и обладает всеми качествами для осуществления задуманного. Она согласилась бы на любого миллионера, пусть даже старого и некрасивого, а тут «такой мужик, от которого можно обрыдаться», как она выразилась в доверительной беседе с подругой.
        На островах они провели десять волшебных дней. Для Светланы все было в диковинку - огромные сверкающие апартаменты, пальмы, бронзовые тела местных жителей, бирюзовое ласковое море, прогулки на яхте, а главное, возможность удовлетворения любого желания.
        С Вадимом она вела себя все так же осмотрительно, ничего не требовала, не заговаривала о будущем, не намекала на тяжелые условия своей жизни, была к нему очень внимательна и исполняла малейшую его прихоть. Она боялась себе признаться в том, что давно от него без ума; правда, Вадим был немного мрачноват и не слишком разговорчив, при всем том обладал магнетической харизмой, многократно преувеличенной в глазах Светланы его богатством.
        Кончилась сказка, и они вернулись в Москву. Вадим не появлялся и не звонил две недели. Она тоже не искала с ним встреч, хотя начинала потихоньку отчаиваться и проклинать себя за то, что позволила себе серьезно им увлечься, в то время как необходимо было иметь холодную голову. Возможно, в пылу страсти она допустила какой-нибудь просчет.
        Еще через день он неожиданно появился, невозмутимый, в окружении телохранителей, уселся за стол и, как ни в чем не бывало, углубился в изучение меню. Она собрала волю в кулак и поздоровалась с ним так, как здороваются сотрудники с владельцем заведения, не более того. Он все-таки почувствовал ее внутреннюю обиду и подумал, что не слишком порядочно ведет себя по отношению к этой девушке.
        - Садись, - сказал он, - поговорим.
        - Мне нельзя садиться за стол к клиенту.
        - Я не клиент. Садись, не упрямься.
        Она присела на краешек стула, и он сказал:
        - Света, прости, я не умею быть обходительным и говорить красивые слова. Если ты не возражаешь, переезжай жить ко мне. Я буду очень рад.
        Так началась их совместная жизнь. Света чувствовала себя вполне счастливой, лишь мысль о том, что он не делает ей предложения руки и сердца несколько омрачала ее существование. Ничего, размышляла она, со временем, когда она приобретет светский лоск и усвоит хорошие манеры, будет ездить на дорогих автомобилях и пользоваться услугами лучших косметологов, он и сам поймет, что лучшей жены ему не найти.
        Поначалу Светлана еще поддерживала отношения с бывшими подружками. Ей хотелось поразить их своим нынешним статусом небожительницы, возбудить в них зависть, продемонстрировать недосягаемые для них наряды, небрежно роняя имена знаменитых кутюрье, похвастаться обстановкой, в которой она живет. Не спросив разрешения Вадима, и тем самым рискуя вызвать его неудовольствие, она привезла двух девушек в особняк. Пусть полюбуются, голь перекатная, как высоко она взлетела. Лелька недавно нос задирала - приехала на задрипанном форде не первой свежести, а уж гонору-то сколько, будто в «роллс-ройсе» сидит. Вот он, дескать, какой, Витька мой ненаглядный. А Витька ее обыкновенный аферист, дешевка, лохотронщик фигов, пенсионеров и приезжих обставит и рад, к тому же норкотой балуется, того и гляди Лельку-дуру затянет.
        У девчонок, как в дом вошли, лица вытянулись, от потрясения и зависти обе языки проглотили, но, когда в бассейн полезли, не выдержали, завизжали от удовольствия.
        Уже довольно скоро они перебрали шампанского и встречали любое произнесенное слово взрывом хохота.
        - Родилась ты, Светка, в рубашке, - промурлыкала Рипа, растягиваясь в шезлонге с бокалом в руке. - Только признайся, мать, что Вадим твой вовсе не так хорош, как ты его описываешь.
        - Мне нравится, - отозвалась Света.
        Разомлевшие девицы обменялись многозначительными взглядами и закатились хохотом.
        - Деньги его - вот что тебе нравится! - простонала сквозь смех Леля. - Брось ломаться, Светка. Да ради такой жизни любая из нас костьми ляжет. Говорю тебе это без ложной скромности.
        - Благодарю за откровенность, - церемонно произнесла Светлана.
        Ей внезапно захотелось четко обозначить существующую между ней и подругами дистанцию. Потешились, и будет, думала она, ишь, распоясались. Удивительно вульгарные особы! Как она раньше этого не замечала? Ничего - в первый и последний раз. Надо будет отказать им от дома, да, да, какое замечательное выражение - отказать от дома!
        Кульминацией ее триумфа стало неожиданное появление Вадима. Он издали увидел девушек у бассейна и направился прямо к ним. Девицы обомлели и потеряли дар речи, что было видно невооруженным глазом. Светлана картинно, с видом собственницы, покрыла поцелуями в знак приветствия чело возлюбленного, для чего ей пришлось встать на цыпочки, а что делать, сам ведь, злодей, не согнется, хорошо хоть догадался изобразить улыбку, да и то не слишком убедительно.
        Она представила подруг. Рипа встала ему навстречу и как бы невзначай уронила с бедер полотенце. Убожество! Кому могут понравиться ее тощие ляжки? Леля нервно хихикнула и заговорила неестественно громким голосом. Впрочем, долго им распинаться не пришлось, так как Вадим извинился и ушел в дом.
        - Мама родная! - ошалело воскликнула Леля. - Какой впечатляющий экземпляр!
        - Ой, Светка, - подхватила Рипа, - смотри в оба, его бабы наверняка на части рвут.
        Самолюбие Светланы было полностью удовлетворено. Больше она с бывшими подругами не общалась и как-то раз, встретив их в супермаркете, попросту не узнала.
        Что касается Вадима, то уже через несколько месяцев пребывания с ней под одной крышей он должен был с сожалением признать, что не нашел в Светлане той душевной чуткости, понимания, истинно женской мудрости и доброты, к которым так стремился.
        День ее был расписан по минутам. Она все время куда-то спешила, ей надо было выглядеть, соответствовать, быть на уровне. Она не догадывалась, что ее замкнутому возлюбленному нужно было совсем другое. Вадим чувствовал, что Светлане явно не хватает образованности, и предложил ей на выбор любой институт, но учиться она не захотела, а он не настаивал. Ему претили ее меркантильность и активная праздность, но он вовсе не собирался выступать в роли ее наставника. С холодным безразличием он наблюдал, как она, нахватавшись дежурных, затертых фраз, пытается выглядеть ценителем искусства. Она могла два часа кряду с благоговейным выражением на лице просидеть на концерте симфонического оркестра, хотя на самом деле умирала от скуки. Он не пытался ее воспитывать, потому что был уверен: интеллигентность - качество врожденное, особое свойство души, или оно есть, или его нет. Он не любил фальши, терпеть не мог бездуховной амбициозности, все это отталкивало его от Светланы, и потому, признав свой эксперимент неудачным, он так и остался одиноким, несчастливым и мрачным Шатуном.
        Светлану, которая не догадывалась об истинном положении вещей, он все же оставил у себя просто потому, что другой женщины у него на примете не было, и жил с ней уже четыре года, вплоть до того дня, когда неисповедимыми путями в его жизнь вернулся утраченный друг.


        Ч А С Т Ь 2
        О С О Б Н Я К
        ГЛАВА 1
        Вадим, вконец измотанный ожиданием, снова набрал номер Игоря.
        - Ну, где вы там, черт бы вас побрал! - загремел он в трубку.
        - Через пятнадцать минут будем, - ответил Игорь. - Застряли почти у самого дома, едем со скоростью десять километров в час. Вадим Петрович, - добавил он виноватым тоном, - надо бы врача. Понимаете, Антон перестарался. Он же, Никитин то есть, нам не давался, так Антон его по голове пистолетом хватил. Он сначала, вроде, в порядке был, а сейчас начал отключаться.
        - Я тебя убью, - убежденно сказал Вадим, - и Антона убью. Вас обоих.
        Путаясь в кнопках и цедя ругательства, он набрал номер своего домашнего врача. К счастью, тот оказался неподалеку в соседнем дачном поселке с визитом у знакомых Вадима.
        - Вадим Петрович, я только что приехал, - сказал врач, - дайте мне хотя бы полчаса. Вы ставите меня в неловкое положение.
        - Хорошо, я сейчас сам за вами приеду и все улажу.
        - Машину! - крикнул Вадим и ринулся в дом.
        Он распорядился приготовить лучшую комнату для гостей и поехал за доктором.
        Когда он вернулся, во дворе уже стоял черный джип Игоря, но в машине никого не было.
        - Где он? - коротко спросил Вадим.
        - Мы отнесли его наверх, в комнату. Он без сознания, - глядя в сторону, сообщил Игорь. - Вадим Петрович, вы уж не сердитесь, кто же знал?
        - Я с вами потом поговорю, - бросил на ходу Вадим, свирепо зыркнув в сторону Антона.
        Следом за ним семенил доктор.
        - Здесь кто-нибудь хоть что-то понимает? - спросил Игорь.
        Его удальцы в ответ дружно пожали плечами.
        У входа в гостевую комнату Вадим остановился, посмотрел на врача поразившим того беспомощным взглядом и открыл дверь. Слыша биение собственного сердца, приблизился неустрашимый Шатун к лежащему на кровати человеку.
        Вадим смотрел на него, теперь тридцатипятилетнего, и видел, что он почти не изменился, разве что стал мужественнее, раздался в плечах, да меж светлых бровей пролегли две суровые вертикальные морщинки.
        Вадим взял его за руку и назвал по имени. Саня на миг открыл затуманенные глаза, но Вадима, кажется, не узнал, пробормотал что-то неразборчивое и снова погрузился в забытье.
        - Вадим Петрович, - тихо сказал врач, - позвольте мне его осмотреть.
        Вадим молча подчинился и стоял в стороне, пока врач осматривал Александра. Закончив осмотр, доктор деловито открыл чемоданчик, сделал больному несколько инъекций, приказал принести лед и авторитетно заявил:
        - Ну что ж, сейчас я могу с уверенностью диагностировать сотрясение мозга средней степени тяжести. Думаю, серьезной опасности нет. Я сделал все необходимое, чтобы облегчить его состояние, но теперь нам придется перевезти его в клинику для более тщательного обследования.
        - Обследуйте здесь, - сердито сказал Вадим, - я его никуда не отпущу.
        - Боюсь, это невозможно, - как можно тверже сказал доктор.
        Он был бы и рад не прекословить несговорчивому хозяину дома, семью которого пользовал много лет и прекрасно был осведомлен о взрывоопасной натуре Березина-сына, однако предпочел бы выдержать шквал ярости, нежели рисковать пациентом. Чем-то этот человек был дорог Березину. Лучше уж перестраховаться, чтобы не нарваться потом на, мягко говоря, неприятности.
        - В клинике есть специальная аппаратура, - настаивал он, - поверьте, Вадим Петрович, отвезти его туда - в ваших же интересах.
        - Так привезите сюда вашу аппаратуру! - рявкнул Вадим, раздражаясь до крайности и закипая на глазах. - Нет ничего невозможного. Что вам для этого нужно? Люди, транспорт, деньги? Доставьте все необходимое, да прихватите еще врачей, медсестер. Я заплачу им втрое больше того, что они попросят.
        - Кем вам приходится этот молодой человек? - не сдержал своего любопытства доктор.
        - Он мне друг, брат - роднее не бывает! Что вам еще? Поторопитесь же, наконец!
        - Что это ты здесь разорался? И так голова болит, - услышал он вдруг у себя за спиной знакомый голос, и все в нем разом вспыхнуло, загорелось. Он стремительно обернулся, встретил взгляд веселых синих глаз и, как когда-то, в далеком детстве, понял, что спасен. Мутный поток стылых, тусклых дней понесся вспять, вспенился, взыграл, завихрился и выплеснулся в сияющее русло величавой реки.
        - Саня! - задохнулся Вадим и тут же бросился его удерживать, потому что больной вознамерился встать. - Тихо, тихо, лежи, не поднимайся. Сань, это, правда, ты? Брат! Живой ведь, живой!
        - Дай хоть обнять тебя, громила. Заматерел же ты, экий волчище, увидел бы на улице - не узнал, - говорил Александр, обнимая Вадима и с одобрением его оглядывая.
        - А я бы тебя всюду узнал, ты все такой же… светлый, - растроганно отвечал Вадим. - Поверить не могу! Я ведь считал тебя погибшим.
        Да нет же. Вот он я.
        Сань, ты погоди, ложись сейчас. Тебе вставать пока нельзя. Доктор не велит.
        Вадим обернулся к стоявшему в растерянности доктору:
        - Идите, Валентин Николаевич, сделайте, что я вас прошу. Игорь, - радостно распорядился он в трубку, - отвези доктора, куда он скажет, и выполняй все его приказания. Сделай такую милость, дружище.
        - Все сделаю… Вадим Петрович, - запнувшись от удивления, отозвался Игорь.
        Саня посмотрел по сторонам.
        - Где это я? Твои, что ль, хоромы?
        - Мои. Скажи лучше, как ты себя чувствуешь?
        - Бывало и похуже. Так это твои ребята меня по темечку саданули? Герои, нечего сказать. Дай только встать, я им покажу, как ломать аппаратуру.
        - Сань, да плюнь ты. Мы тебе новую купим, как только выздоровеешь. Поедем и выберем самую лучшую. А хочешь, я тебе студию звукозаписи куплю?
        - Надо же! Ты что, Рокфеллером стал?
        - А черт его знает, кем я стал. Только не тем, кем хотел. Живу так, по инерции, куда иду - не знаю… Не спрашивай…
        Он все еще не мог поверить в то, что Саня сидит здесь, перед ним, в его доме, который сразу до неузнаваемости изменился, стал цветным, объемным, и сад за окном был другим, мягким и прозрачным, исполненным живительных соков и особого тайного смысла.
        Александр, казалось, изучал его, пытливо вглядываясь ему в лицо.
        - Где ж ты пропадал? Где ты живешь сейчас? - спрашивал Вадим.
        - В Ярославле. Мне после Афгана домой не хотелось возвращаться, да и учиться все-таки надо было. Друг мой, мы с ним вместе служили, предложил ехать с ним в Ярославль. Ну я и поехал. Окончил там университет, тоже биофак. Работаю. Защитил кандидатскую. Ну а птицы - моя страсть. Я благодаря им весь бывший Союз исходил.
        - В Ярославле, так близко, - проговорил Вадим, поникнув головой. - А сюда зачем приехал?
        - Тебя повидать, - Александр улыбнулся. - Вот и повидались. Способ, прошу заметить, весьма оригинальный.
        - Меня? - Вадим смотрел на него во все глаза. - Как ты мог меня найти? Ты видел?.. - он чуть было не сказал «Веру», но не посмел назвать это имя.
        - Нет, - спокойно сказал Саня, - я ее не видел. Она написала мне письмо.
        - Как?! Куда? Она знала, что ты жив?
        - Видишь ли, меня тут как-то показывали по телевидению, не важно, по какому поводу, и так случилось, что она видела эту передачу. Она написала в студию, и мне любезно передали ее письмо.
        Он вынул из нагрудного кармана легкой джинсовой куртки конверт и протянул Вадиму:
        - Вот, прочти.
        Вадим отшатнулся. Опять она, через столько лет. Теперь, когда он чудом нашел Саню, она не может больше стоять между ними, ни в мыслях, ни в разговорах, и никогда не встанет!
        - Зачем? Она писала тебе. Я не хочу его читать, - сказал он, отстраняясь от протянутой руки.
        - Прочти, - настаивал Александр, - тогда ты многое поймешь. Так лучше. Мне трудно объяснять тебе все самому.
        Вадим развернул небольшой листок бумаги.

«Милый, родной мой, - писала Вера, - не смею произнести твоего имени, потому что знаю, - я недостойна этого. Ты должен презирать и ненавидеть меня и будешь прав. Мне нет прощения. Но прошу, заклинаю тебя, умоляю на коленях - повидайся с Вадимом. Верь мне: лишь я одна виновата в том, что произошло, это я разрушила вашу дружбу, я соблазнила его, когда он совсем этого не хотел и противился как мог. Не суди его так строго и беспощадно за минутную слабость, за трагическую ошибку - он расплачивается за нее всю жизнь. Ему сказали, что ты погиб, и с тех пор он каждый день и час мучается и казнится чувством вины. Он любил тебя как родного брата и продолжает любить. Уйми горечь обиды, будь к нему милосерден, не пожалей для него слов утешения, и тогда вам обоим станет легче.
        Прощай, не думай обо мне слишком плохо, если можешь. Вера».
        На конверте стояла дата полугодичной давности. К письму Вера приложила визитную карточку Вадима, которую он ей когда-то дал.
        Вадим давно уже прочел письмо и все не решался поднять на Александра глаза.
        - Ты ей ответил?
        - Да, написал, что получил ее письмо и обязательно с тобой повидаюсь. Больше ничего.
        - Так значит, если бы не это письмо, мы могли бы не встретиться?
        - Честно? Да, могли не встретиться. Хотя, как видишь, случай распорядился за нас. Я мог оказаться в Москве и по другим делам. Что ж, поделом мне: я здесь уже с неделю, а все собирался с духом, все тянул, откладывал, сначала одно, потом другое; видно, судьбе надоело играть с нами в кошки-мышки, и она решила все за нас.
        - Неужели ты никогда бы меня не простил, не будь этого письма? - Вадиму было трудно говорить, и Саня это видел.
        - Знаешь, я много думал о том, что с нами произошло, и понял, что в этом есть и моя вина.
        - Твоя вина?! - Вадим не верил своим ушам.
        - Да, моя! Я должен был во всем разобраться. Повел себя как последний псих. Ведь не зря мне показали те фотографии. Твой отец все хорошо рассчитал, с дальним прицелом. Прости, я знаю, что он умер, и не хочу говорить о нем плохо. Наверно, он считал, что так будет лучше для тебя. Но с тобой я должен был поговорить. А потом было уже поздно. Вряд ли я решился бы на встречу с тобой. Откуда мне было знать, нуждаешься ли ты в моем прощении. Или в моем обществе. Столько лет прошло. У каждого из нас была своя жизнь. - Саня начал заметно волноваться. - Нарваться на равнодушный взгляд или натянутый тон, - что может быть страшнее? Иногда для того, чтобы встретиться с прошлым, требуется больше мужества, чем на войне!
        Он внезапно побледнел, и Вадим всполошился:
        - Ложись сейчас же! Мы забыли про лед. Какой я идиот! Приношу тебе одни несчастья. Почему бы тебе сразу не пристрелить такого кретина, как я?
        - Черт, меня тошнит, - сказал Александр.
        Во двор как раз въехала машина с бригадой медиков. Дом наполнился людьми в белых халатах. Вадима бесцеремонно выставили из комнаты больного и попросили больше не докучать ему своим присутствием.
        Во второй половине дня вернулась Светлана, совсем не ожидая застать дома Вадима, и была поражена царившей повсеместно суматохой. Ворота поминутно открывались и закрывались, впуская и выпуская машины. Кухня была завалена продуктами и фруктами, вкусно пахло мясными блюдами, печеным и ароматными травами, повара суетились у плит, на которых дымились кастрюли и шипели сковородки. На всех этажах драили полы, протирали мебель. В саду подметали дорожки, несколько человек чистили бассейн.
        Мимо прошмыгнул Антон, нагруженный до подбородка картонками.
        - Антон, - с хозяйской строгостью окликнула его Светлана, - что это у тебя?
        - Вадим Петрович распорядился. Для Александра Юрьевича. Пока вещи его не привезем, - торопливо ответил тот и взбежал вверх по лестнице.
        Светлана пошла вслед за ним. На втором этаже навстречу ей вышел Вадим.
        - Светка! - воскликнул он, подхватил ее, крутанул вокруг себя и, крепко поцеловав, поставил на ноги.
        Пока она приходила в себя от такого небывалого проявления его чувств, позади них открылась дверь, и человек, судя по всему, врач, смерив обоих негодующим взглядом, строго произнес:
        - Я попросил бы вас не шуметь, - и закрыл дверь.
        Мимо них, по коридору, толкая перед собой столик с лекарствами, проплыла, покачивая бедрами, молоденькая медсестра. Подарив Вадима сладчайшей улыбкой, она проследовала в ту же дверь, при этом Вадим проводил ее совершенно недопустимым взглядом.
        Этого Светлана уже стерпеть не могла.
        - Что здесь происходит? - раскричалась она.
        Вадим испуганно оглянулся на дверь, схватил Светлану за руку и втащил в соседнюю комнату.
        - Светочка, - сказал он, расцветая улыбкой что твоя майская роза, - у нас гостит мой друг, Александр. Прошу тебя оказать ему максимум гостеприимства. И проследи, чтобы в доме все было в лучшем виде.
        - А эта девица с маслеными глазками тоже гостит?
        - Это медсестра. Александр по дороге сюда попал в небольшую аварию и получил травму. Несколько дней у нас в доме будет присутствовать медперсонал. Ты уж потерпи, зайчонок, ладно?

«Конец света!» - подумала она. Никогда еще он не разговаривал с ней так ласково. В любом случае надо постараться это закрепить.
        - Конечно, моя радость, - сказала она, обвиваясь вокруг него, - как скажешь. Когда ты познакомишь меня с твоим другом?


        ГЛАВА 2
        Утром Вадим подошел к комнате Сани и осторожно приоткрыл дверь. В постели Александра не оказалось. Вадим обнаружил его в ванной комнате перед зеркалом с бритвенным прибором в руках.
        - Ничего, что я взял твою туалетную воду? - спросил он.
        - Здесь все твое. Специально для тебя куплено. Не знаю, чем ты пользуешься; если что не так, скажи.
        - Мне нужны мои вещи. Ты сможешь это организовать? Надо бы позвонить знакомым, у которых я остановился.
        - Все сделаем, не беспокойся. Сейчас тебе подадут сюда завтрак. Ты пока не вставай, рано еще.
        - Не буду я есть в постели, - сварливо заявил Александр. - И лежать не буду. Зачем ты на меня врачей напустил? Терпеть не могу лечиться! Отошли всех назад. Я уже вполне сносно себя чувствую.
        - Хорошо, позавтракаем вместе в столовой. Но врачей не отошлю. Потерпи еще хоть два дня.
        - Ты что думаешь, я у тебя здесь навечно поселился?
        - Было бы неплохо. Когда тебе надо домой возвращаться?
        - Ну, скажем, неделя у меня еще есть.
        - Вот и отлично! - сказал Вадим, не сомневаясь, что за неделю вполне сможет изобрести множество хитроумных предлогов, чтобы задержать Александра в Москве.
        За завтраком они сидели вдвоем. Светлана упорхнула по своим делам с раннего утра, не дождавшись пробуждения загадочного друга Вадима. Большой, палисандрового дерева стол был красиво сервирован и заставлен яствами в таком количестве, что можно было накормить до отвала десять человек. Вокруг хозяина дома и его гостя кружился официант, обходя их то справа, то слева.
        - Ешь как следует, - сказал Вадим. - У меня хорошие повара, со специальным образованием. Люблю вкусно поесть. А на обед будет уха из осетрины. Конечно, с той, что мы варили с тобой на Свири, не сравнится, но тоже неплохо.
        - А черного хлеба нет? - спросил Александр. - Я белый не люблю.
        Вадим сразу нахмурился и приказал принести черного хлеба.
        - Извини, - сказал он, - мы со Светой едим только белый. Вот народ, могли бы мозгами пошевелить, раз у меня гость!
        Вернулся официант и доложил Вадиму на ухо, что черного хлеба в доме нет, но за ним уже послали. Неимоверным усилием воли сдержав рвущуюся с губ брань, Вадим снова извинился и вышел из помещения. Через минуту весь дом гулко наполнился громовыми раскатами его голоса.
        Когда он вернулся, Александр сказал:
        - Если ты будешь орать на людей из-за каждого сказанного мною слова, я немедленно уеду.
        - Хорошо, больше не буду. Не терплю бестолковости. В конце концов, я им деньги плачу. Что ж мне еще и расшаркиваться перед ними?
        - Расшаркиваться не надо, но унижать тоже нельзя.
        - А я не унижаю, я просто на них накричал.
        - Если ты повышаешь на человека голос, то этим уже унижаешь, - на лице у Сани появилось упрямое выражение.
        - Хорошо, хорошо, я же сказал - больше не буду. Прости, иногда меня заносит, - он посмотрел на Саню с улыбкой. - А ты все такой же идеалист. Людей любишь. А они все одинаковы. Да окажись у них завтра власть или деньги, и они точно так же станут орать на своих служащих, а то и еще хуже.
        - Я бы не стал.
        - Ну, разве что ты. Если бы все были такие, как ты, на Земле давно бы наступило благоденствие.
        Принесли черный хлеб, и друзья приступили к завтраку.
        - Ты домой, на Свирь, ездил? - спросил Вадим.
        - Был в этом году зимой. Первый раз. Сходил на могилы.
        - Как, первый раз за столько лет?
        Александр молча кивнул. Вадим, как и прежде, понимал друга без слов и не стал больше задавать на эту тему вопросов. Видно, не переболело еще у него в душе. Скорее всего, от посещений Свирицы его удерживала вероятность встретить там Веру.
        - А сам-то ты по Свири скучаешь? - спросил Саня.
        - Скучаю безумно. Давай летом съездим с тобой вместе. Будем спать на сеновале, пить парное молоко, рыбу ловить и в лесу пропадать. Красота! Твой дом еще стоит?
        - Да, с домом все в порядке. Там сейчас Миша живет с женой и детьми. Он мне все о тебе рассказал: как ты хотел за мной в Афганистан ехать, а тебе сказали, что я погиб, и как твою маму убили, что отец скончался. Все это он узнал от сестры.
        Вадим отметил про себя, что Саня так же, как и он сам, избегает произносить определенное имя.
        - А ты что же ни разу не поехал? - спросил Александр.
        Вадим опустил голову:
        - Сань, мне тяжело было, да и без тебя все выглядело бы там по-другому.
        - Тогда едем, в июле, - Саня заметно повеселел, глаза у него заблестели. - Я рад, что ты не забыл. Мне было показалось, что ты променял нашу Свирь на джакузи.
        Вадим засмеялся:
        - Не променял, клянусь тебе, не променял! И не забывал никогда, разве можно такое забыть?
        Они увлеклись разговором и, как в старые добрые времена, никак не могли наговориться. Вскоре, однако, набежали воинственные медики, готовые за те колоссальные деньги, что заплатил им Вадим, залечить больного до смерти.
        Сопротивление строптивого пациента было сломлено в мгновение ока: он был водворен в свою комнату, припечатан к кровати, подключен к системе и напичкан лекарствами. Через час Вадим нашел его замученным и несчастным, с выражением жертвенной покорности на лице.
        - Как ты себя чувствуешь? - поинтересовался Вадим.
        - Никак, - слабым голосом отозвался Александр, безразлично глядя перед собой, - я уже ничего не чувствую. Кажется, они увидели во мне объект для демонстрации врачебного искусства.
        Сжалившись над ним и посоветовавшись с Валентином Николаевичем, Вадим отослал медиков, рассудив, что присутствия домашнего врача будет теперь вполне достаточно.
        Александр сразу же воспрянул духом.
        - Спасибо, друг, - с чувством сказал он, - ты меня спас. Я снова могу радоваться жизни.
        - Радуйся, - Вадим присел рядом, - но встать я тебе все равно не позволю.
        - Да ты тиран! - воскликнул Александр. - Сначала меня ударили по голове, потом пытали, а теперь уложили в прокрустово ложе. А-а, - он злорадно погрозил Вадиму пальцем, - все хотел спросить: что это твои молодцы делали в лесу? Вот так ты избавляешься от трупов старых друзей?
        Вадим быстро встал, выглянул за дверь и, закрыв ее, сказал:
        - Саня, прошу тебя, забудь о том, что ты видел в лесу.
        Александр перестал улыбаться.
        - Та-ак, - протянул он, - приехали. Значит, я попал в самую точку.
        Он встал, прошелся по комнате и остановился напротив красно-коричневого гобелена, сотканного из шерсти ламы руками потомков древних инков. Ниже в рамке, на невысоком инкрустированном комоде, стояла фотография Вадима в обнимку со Светланой на фоне легендарного Мачу-Пикчу.
        - А знаешь, что сказал в день казни Великий Инка своим палачам? - обратился он к Вадиму. - «Что возьмешь с испанцев, ведь они родились там, где нет ничего прекраснее золотого кирпича».
        - Я все время ждал, что ты скажешь нечто подобное, - угрюмо отозвался Вадим. - Что же, если человек богат - это плохо?
        - Нет, не плохо. Только какой ценой это далось? Знаешь, по ночам во сне я вижу реку, двоих мальчишек на мокрых камнях и как солнце всходит над лесом. А что видишь ты? Не тот ли труп в лесу, присыпанный землей?
        - Он убил мою мать. Я должен был отомстить. Я выслеживал его много лет и наконец убил. И убил бы снова! За что ты меня судишь?
        - Судить тебя я не имею права. Я и сам не святой. В Афгане я тоже не цветочки выращивал. Война - штука жестокая, к тому же она изощренно коварна. Каждый день проверяет она человека не только на выживаемость, но и на совесть. Смотришь - вернулся парень с войны, повезло ему - уцелел в кровавом месиве, живой он, а вроде как мертвый.
        Я здесь, в Москве, нашего старлея навестил. Сидели мы вместе, выпивали, ребят наших вспоминали, а потом, слово за слово, выяснилось, что он, храбрец, боевой офицер, награжденный орденами и медалями, состоит на службе у какого-то криминального авторитета, особу его «священную» охраняет и в его гнусных разборках участвует. Пробовал я до него достучаться, на самолюбие давил, взывал к его офицерской чести - все напрасно, вижу - мертвый он, души в нем не осталось, и веры ни во что нет, как такого убедишь?
        Я-то выдержал, но если бы знал, что меня ждет, - ни за что бы не пошел. Тогда-то я с отчаяния туда подался. Пыжился дурак что-то, неизвестно кому и что хотел доказать. Там, конечно, война, делай, что прикажут, только вот убежденности во мне не было. Это потом уже звереешь, когда видишь, как вокруг ребята свои гибнут. Тогда ненависть застилает глаза красной пеленой, и одна только мысль остается в голове - уложить как можно больше проклятых басурманов.
        Помню, завязался у нас бой в разрушенном кишлаке. Меня огнем от наших куда-то в сторону отнесло. Привязались ко мне двое, не отстают никак. Я уходил короткими перебежками от одной развалины к другой. К тому времени я уже не в одной переделке побывал, пристрелялся и в панику не впадал. Так что завалил я одного духа в конце концов, а второй вроде как растерялся без товарища и совсем уже сдуру сам под пулю подставился. Выглянул из-за угла, смотрю - один без движения лежит с дыркой в голове, а второй еще шевелится. Я нож вынул и пошел к нему. Прикончу, думаю, гада, не буду на эту падаль лишнего патрона тратить. Схватил врага за горло и нож над ним занес. И вдруг вижу: мальчонка это еще совсем, лет пятнадцати, не старше. Он говорил что-то по-своему и рукой от меня заслонялся. Меня оторопь взяла. Сижу над ним, как потерянный, и двинуться не могу. Что ж это творится на белом свете, думаю, зачем же вы, мерзавцы, мальчишку под пули подставили? А парнишка красивый, как картинка: глазищи черные и волосы словно россыпи голубики. Дышал он часто, в горле у него свистело и булькало. Осмотрел я его. Плохо. Пуля
близко от сердца прошла. Ладно, решил я, попробую мальчика до части дотянуть. Организм молодой, может, выдюжит. Оставлю, так точно помрет, - бой уже шел где-то далеко, то ли наши гнали духов, то ли они нас. Перевязал я раненого, как умел, взял на плечо и пошел. Если выживет, потом на своего обменяем, так рассудил. Иду по жаре, в пыли, и чувствую, что худо ему, пацаненку этому. Хрипеть он начал. Я его на землю положил, из фляжки своей напоил и лицо ему обмыл. Он все бормотал что-то, бредил, должно быть, и за руку меня хватал. Так, сжимая мне руку, и умер. Хотел я уйти, да не смог. Кругом ни души, раскаленное безмолвие, и этот мальчик - один среди красных холмов. Достал я свою лопатку и начал рыть могилу. Торопился очень: слышал я, что хоронят они своих до захода солнца. Вырыл яму, положил его, как полагается, лицом на восток и тельняшкой своей прикрыл. Так и похоронил. Что я еще мог для него сделать? Сверху камень положил, и все, что в карманах у него нашел, чтобы по этим вещам его потом опознали. Постоял над могилой. Что говорить - не знаю. Только и сказал: «Да упокой, Господь, его душу». Тут солнце и
скрылось за горой.
        Об этом случае я до сих пор никому не рассказывал, тебе - первому.
        Александр умолк, глядя перед собой расширенными глазами, не в силах отогнать мучительное воспоминание.
        - Не казнись ты так, - сказал Вадим, - нет твоей вины в смерти мальчика. Ты же не знал, в кого стреляешь.
        - Незнание не освобождает от ответственности. Понимаешь, я ребенка убил, своими руками. Там, на войне, всякое бывало; ходишь все время рядом со смертью и ко всему привыкаешь, только к виду убитого ребенка привыкнуть нельзя. Дети за себя не отвечают, за них отвечают взрослые, и, если мы, взрослые, будем втягивать детей в наши кровавые распри, значит не люди мы уже, а мутанты. Да, мутанты!
        Он снова побледнел, как в прошлый раз, и пошатнулся.
        - Э, нет, брат, все-таки вставать тебе еще рано, давай-ка ложись, - сказал Вадим, укладывая его в постель. - И нервничать тебе нельзя. Что это мы все о плохом? Расскажи что-нибудь хорошее. Ты говорил, что много путешествовал. Вот об этом и расскажи.
        - А тебе не надо уходить?
        - Нет, не пойду сегодня никуда. Без меня обойдутся. Имею я право несколько дней отдохнуть?
        - Имеешь. И они там от тебя отдохнут.
        - Я похож на монстра? Ладно, давай о тебе. У тебя девушка есть?
        - Девушка? Есть, кажется. Девушки у меня были, - любви не было. Что-то во мне сломалось, а может, девушка стоящая не попалась.
        Вадим понял, что ступил на скользкую почву, и перевел разговор на птиц, поступив в данном случае мудро, так как лицо у Сани сразу прояснилось, он погрузился в приятные воспоминания и увлек своим повествованием Вадима. Рассказывал он о своих путешествиях на редкость образно, живо и захватывающе. Вадим словно сам побывал с ним на озерах Казахстана, слушал пение жаворонка в жарких донских степях, дышал зноем в песках Каракумов, пил студеную воду из кристального родника на склонах горы Арагац, выслеживал лесного конька на сказочном дальневосточном озере Ханка и на грозных перевалах в Саянах.
        - Всего не расскажешь, - закончил Александр. - Где я только не побывал: на Сахалине, в Якутии, Туве, даже на острове Беринга. Я об этом книгу написал, - добавил он, бросив несмелый взгляд на Вадима.
        - Да ну! Дашь почитать? - с похвалой в голосе откликнулся Вадим.
        - Конечно, вернусь домой, и сразу же тебе вышлю.
        Вадим ухватился за возможность начать запланированное наступление:
        - Слушай, а что ты забыл в своем Ярославле? Тебя там что-то держит?
        - У меня там работа, квартира…
        - Бесподобно! И это говоришь ты? Так вот: твою квартиру мы продаем и покупаем тебе дом где-нибудь здесь, поблизости, работать будешь там, где сам пожелаешь. Подумай, это же Москва! Здесь для тебя такие возможности, перспектива…
        - Вадим, остановись! - перебил его Саня. - Не считай меня полным идиотом. Я хоть и не москвич, но догадываюсь, сколько примерно может стоить дом.
        - Хорошо, тогда купим квартиру в Москве, - Вадим начинал чувствовать тщетность своих усилий: упрямец каким был, таким и остался.
        - Насчет квартиры можно подумать, - вдруг, к неописуемой радости Вадима, согласился Александр. - Только обсудим это позже. У меня что-то голова разболелась.
        - Конечно, конечно, я утомил тебя разговорами. Отдыхай. Попробуй немного поспать.
        У Сани действительно слипались глаза. Вадим укрыл его одеялом, тихо вышел из комнаты и неслышно притворил за собою дверь.


        ГЛАВА 3
        Прошло четыре дня. Самочувствие Александра значительно улучшилось, и он мог теперь выходить в сад. Вадим, общаясь с ним, чувствовал, как с каждой минутой оттаивает его омертвевшая душа. Трескалась и опадала кусками кора чужеродного баньяна, тянулось к солнцу и выпрямлялось задушенное дерево. Кончилось его одиночество. Он чувствовал, что снова обрел брата, который любил и понимал его, мог поддержать и ободрить в любую минуту, и тем же для Сани был Вадим. Они говорили обо всем, в одном только Вадим не мог признаться Александру, в том, что стал хладнокровным и расчетливым убийцей, и хотя те, кого он убивал, сами были бандитами и убийцами, каждое совершенное им преступление откладывалось в его душе очередным черным пластом и вытесняло из нее свет, который там еще оставался. Теперь этот свет снова стал разгораться, но иногда укоренившаяся тьма злорадно поднимала голову, и тогда он спешил к Сане, находя в общении с ним силы для отпора своей агрессивной половине. Александр, решив, вероятно, что известное ему убийство было единичным эпизодом в жизни Вадима и что было оно продиктовано желанием сына
отомстить за смерть матери, темы этой больше не касался и, казалось, о прискорбном событии не вспоминал.
        Вадиму пока никак не удавалось отговорить Александра от преждевременного отъезда. Валентин Николаевич считал, что ему еще надо полечиться, но, несмотря на давление со стороны врача и Вадима, Александр решил ехать в воскресение, пообещав заняться в Ярославле продажей квартиры.
        - Все равно от меня не отвертишься, - сказал Вадим. - Будешь тянуть - приеду сам.
        Александр захотел осмотреть дом. Вадим с гордостью продемонстрировал ему свой кабинет, выдержанный в классическом стиле, где стены были отделаны панелями из ореха, мебель - резьбой и тиснением; библиотеку со встроенным камином и книжными шкафами до потолка; столовую, решенную в парадном стиле, и не менее роскошную гостиную; изысканно оформленные спальни с мягкими коврами на полу и воздушными драпировками на окнах; санузлы, выложенные мозаикой всех оттенков голубого с маленькими нишами в стенах, где красовались раковины, морские звезды и камни. Во всех помещениях стояла мебель из дерева ценных пород, торжественности добавляли лепные потолки, зеркала, фарфор, антикварные часы и статуэтки.
        Александру все нравилось, он хвалил обстановку, дизайн, интерьер. Особенный интерес у него вызвало собрание картин да еще огромный аквариум в гостиной.
        - Ах, красавец! - восклицал он при виде крупного жемчужного гурами. - А самка гупи у вас на сносях. Отделить надо, а то мальков съедят. Кто у тебя за аквариумом смотрит?
        Позови, я скажу. Вон ту скалярию тоже надо отделить. Видишь, белый налет на плавнике? Это значит, что она больна. Других может заразить.
        - Ну вот, а ты говоришь - не кричи на них. И здесь порядка нет.
        - Вадим Петрович, - позвал Игорь. - Вас к телефону просят, из банка. Говорят, очень срочно.
        - Прости, - сказал Вадим, - я свой мобильник отключил, так ведь все равно достанут. Сейчас вернусь, не уходи.
        Однако через минуту Александр сам влетел к нему в кабинет и уставился на друга потрясенным взглядом. Вадим, безжалостно распекая кого-то по телефону, осекся на полуслове и положил трубку.
        - Что? - встревожился он. - Что случилось?
        - Там, в библиотеке, кто это? - почему-то шепотом спросил Александр. - Фантастическое видение. Увидела меня и убежала.
        - О чем ты? - не понял Вадим. - Подожди, сядь, успокойся. Игорь, иди сюда! Сань, кого ты видел, объясни толком.
        - Девушку, - мечтательно произнес Александр. - Дивное создание. Ожившая китайская миниатюра!
        - По всей вероятности, Александр Юрьевич имеет в виду нашу горничную-китаянку, - подсказал Игорь.
        - У нас есть китаянка? - удивился Вадим. - Ах да, сейчас припоминаю. Света что-то о ней говорила. Она, кажется, еще и готовит.
        Саня посмотрел на него так, как в тот раз, когда показывал ему «Мону Лизу».
        Вадим смешался:
        - Ну, хорошо, хорошо, я бесчувственный чурбан. Ничего вокруг себя не замечаю. Сань, я ведь дома почти не бываю, откуда мне знать? Сейчас мы все уладим. Игорь, вызови сюда управляющего.
        Управляющий не замедлил явиться и представил подробную информацию: девушка из Китая, зовут Лин Сун, ей двадцать три года, работает в доме уже год, исполнительна и аккуратна.
        - Она говорит по-русски? - спросил Вадим.
        - Очень плохо, но все понимает.
        - Мы можем пригласить ее сюда? Я бы хотел с ней познакомиться.
        - Ты что, Вадим! - вскочил Александр. - Ты ее напугаешь до смерти. Я должен сам. Надо как-нибудь поосторожнее. Она в чужой стране, наверняка никому не доверяет.
        Он в волнении заходил по комнате, что-то напряженно обдумывая.
        - Александр Юрьевич абсолютно прав, - невозмутимо заметил управляющий, тщательно скрывая улыбку в уголках рта, - девушка чрезвычайно застенчива и необщительна.
        Вадим моментально сообразил, какую выгоду сулит ему это неожиданное происшествие. Он пригласил на обед доктора, предварительно с ним переговорив, и, как только Александр занял место за столом, приступил к осуществлению плана.
        - Мы тут посоветовались с Валентином Николаевичем, - начал он, приняв вид человека крайне озабоченного, - и пришли к выводу, что тебе все-таки никак нельзя сейчас возвращаться домой. Результаты последнего осмотра показали, что ты еще недостаточно окреп.
        Саня перевел неуверенный взгляд с него на доктора.
        - Да, действительно, - медленно произнес он, - я что-то неважно себя чувствую.
        - Иначе и не может быть, - веско подключился врач, - вам, милый мой, противопоказаны всякие поездки как минимум две недели. Никаких резких движений и уж тем более никакого транспорта. Гуляйте в саду, дышите воздухом. Покой, и еще раз покой.
        - Правда? - обрадованно сказал Александр. - Тогда я поживу у тебя еще немного, если не возражаешь.
        - Не возражаю, - ответил Вадим, - и учти: слово доктора для меня - закон. Считай, что ты находишься под домашним арестом. Я прикажу охранникам присматривать за тобой на случай, если ты вздумаешь удрать.
        Он уже поздравлял себя с успехом предприятия, как вдруг какая-то несвоевременная мысль омрачила лицо его друга. Он поднял на Вадима глаза, намереваясь эту негодную мысль высказать.
        - Молчи, - опередил его Вадим, - знаю, что хочешь сказать, но ничего не желаю слушать. Помнится, я обязан тебе жизнью. Ты не забыл? Или начнем сейчас считаться?
        Александр не отвечал, глядя в тарелку и механически помешивая ложкой суп.
        - Ну хорошо, упрямец ты этакий, - рассердился Вадим. - По истечении двух недель я представлю тебе счет. Этого ты добиваешься?
        Реакция Александра, как всегда, оказалась непредсказуемой.
        - Не кипятись, - сказал он с улыбкой, - скоро тебе представится случай раскошелиться, и поверь, на сумму совершенно неприличную.
        - Вот оно что! - воскликнул Вадим, чрезвычайно довольный таким поворотом беседы. - Значит, ты все-таки положил глаз на мои капиталы? Ну-ка, ну-ка, признавайся, что ты там задумал!
        - Позже узнаешь. Как раз недельки через две и скажу.
        Последующие дни Александр крадучись перемещался по дому и выслеживал китаянку. Задача эта была не из легких. Привыкшая быть незаметной, чтобы не докучать хозяевам своим присутствием, девушка, как пугливый зверек, настороженно замирала, чутко прислушиваясь, - при этом она удивительно напоминала белочку, когда та осторожно выглядывает из дупла, прежде чем вылезти на ствол дерева, - и лишь убедившись в полном своем одиночестве, приступала к работе. Поговорить с ней не представлялось никакой возможности. Стоило ей завидеть Александра, и она сразу же исчезала, причем так быстро, что уследить, куда она скрылась, не удавалось даже охранникам.
        Вадим, добродушно посмеиваясь, с интересом наблюдал за безуспешными попытками друга познакомиться с неуловимой китаянкой. Он не торопился вмешиваться и помогать Сане в щекотливом деле налаживания отношений с молодой дикаркой. Чем дольше будут длиться ухаживания, тем больше времени он проведет в обществе Вадима. Он благодарил судьбу за то, что именно у него в доме оказалась девушка, привлекшая внимание его разуверившегося в женщинах друга. Более того, мальчишеские чудачества Сани и вся эта ситуация доставляли ему несказанное удовольствие. Душа его, давно лишенная чистых, искренних радостей, нежилась в лучах зарождающейся любви Александра.
        Дела все-таки вынудили Вадима отлучиться из дому. Перед уходом, к негодованию Игоря, он приказал ему остаться в особняке и следить за малейшими передвижениями Александра Юрьевича. В глубине души Вадима терзал суеверный страх, что Саня может снова внезапно и бесследно исчезнуть, как это случилось однажды. У себя в банке, сидя в кабинете, выслушивая доклады служащих, или в ходе деловых переговоров, он неожиданно извинялся перед собеседниками и набирал номер начальника своей охраны.
        - Игорь, что там? - спрашивал он. - Где Александр Юрьевич? Что делает?
        Получив подробнейший отчет о местонахождении непоседливого друга, он на время успокаивался, потом все начиналось сызнова.
        Еще через день, вернувшись с работы, он увидел, что Игорь слоняется по саду с обычным своим бесстрастным видом бдительного стража порядка. Вадим выскочил из машины и потребовал объяснений:
        - Почему ты здесь? Где Саня?
        Игорь, не пошевелив бровью, доложил тоном заговорщика:
        - Александр Юрьевич сидит в засаде.
        - Где сидит? - ошарашенно переспросил Вадим.
        - Вон там, - указал подбородком Игорь, - в кустах.
        - Что за детский сад? - развел руками Вадим. - Нет, видно, придется улаживать все самому.
        Осторожно, стараясь не шуметь, он обошел высокие кусты роз и обнаружил Александра сидящим на земле с большим полевым биноклем в руках.
        - Тише ты! Пригнись скорей, - встретил его Александр негодующим шепотом, - спугнешь девушку!
        Вадим поспешно присел на корточки и, оставаясь в такой позе, что было крайне неудобно в его безукоризненном добротном костюме, взял у Сани бинокль и навел его на объект слежения.
        - Видишь ее? - тем же таинственным шепотом спросил Александр. - Она так уже полчаса сидит. Интересно, какие мудреные мысли бродят в ее очаровательной головке?
        Китаянка сидела в другом конце сада под раскидистой сосной на скамейке с фигурной спинкой и подлокотниками, подставив лучу солнца белое лицо с ярким ртом и высокими, будто удивленными бровями. Распущенные длинные волосы темной гладью покрывали ее плечи. Рядом с ней, на траве, лежали плетеные сандалии. Она слегка покачивала изящной босой ножкой с узкой ступней и тонкой щиколоткой.
        - Изумительно хороша, - сказал Саня. - Диковинный цветок с берегов Янцзы. Что делать - ума не приложу. Кажется, она поняла, что я хочу с ней познакомиться, и стала в два раза осторожнее.
        Вадим молчал, изумленно созерцая открывшуюся ему живую картину. В заросшем, удаленном уголке его сада, где он постарался оставить нетронутой часть реликтового соснового бора, в обрамлении привычного и близкого русскому человеку пейзажа, эта иноземная девушка казалась невиданной экзотической птицей, случайно залетевшей отдохнуть под сень вековых деревьев.
        Вадим вернул бинокль Александру и сказал:
        - Сань, кончай эти игры в казаки-разбойники. Так ты ничего не добьешься. Положись на меня. Я кое-что придумал.
        Вечером Вадим, расположившись вместе с Александром в кабинете, послал Игоря за управляющим и китаянкой.
        - Скажи, что у меня есть к ней поручение. Да будь полюбезнее. Улыбайся чаще, а то у тебя лицо, как у статуи правосудия.
        Игорь ушел. Александр поминутно вскакивал, подходил к дверному проему и прислушивался к звукам шагов в коридоре.
        Прошло пятнадцать минут.
        - Хорошенькое дело, - сказал Вадим, барабаня пальцами по столу, - первый раз кого-то жду. Обычно ждут меня. Сань, перестань дергаться. Сядь и не двигайся, а то все испортишь.
        В дверях возник управляющий. Он пропустил вперед девушку и встал за спиной у Вадима. Китаянка замерла там, где он ее оставил, не решаясь подойти поближе и даже взглянуть на грозного хозяина дома. Неподвижная поза девушки не скрывала ее внутреннего волнения: бархатные ресницы, отбрасывая тень, трепетали на девически округлых щеках, чуть вздрагивали тугие полные губы. Ее блестящие волосы были аккуратно зачесаны назад и собраны на затылке в высокий узел. В руках она теребила косынку, видимо, сняв ее перед самым приходом. Было очевидно, что она не пользуется косметикой, тем не менее, ее свежее лицо горело яркими живыми красками. Каждая черта ее оригинального лица, каждая линия невысокой стройной фигурки отличались удивительной чистотой и изяществом природного рисунка. Ее необычная красота не сразу бросалась в глаза, но стоило приглядеться, - и она поражала воображение.
        Вадим, забыв то, что собирался сказать, в замешательстве повернулся к Александру и, увидев на его лице откровенный и нетерпеливый восторг, поспешил навстречу девушке.
        Усадив ее в кресло, он обратился к ней с заготовленной речью, стараясь вложить в голос максимум мягкости и доброжелательности:
        - Лин, я очень рад с тобой познакомиться. Ты прекрасно работаешь и очень хорошо готовишь.
        Щеки девушки зажглись огнем, но она продолжала молчать, упорно не поднимая глаз.
        - Ты понимаешь меня, Лин? - спросил Вадим.
        - Да, господин, - тихо отозвалась она.
        Вадим опешил.
        - Что еще за «господин»? - рыкнул он на управляющего. - Кто ее научил?
        - Никто, Вадим Петрович, она сама. Хотя, если подумать, как еще она может к вам обращаться?
        - Ну как, как… Можно по имени отчеству.
        - Боюсь, ей такого не выговорить, - убежденно сказал управляющий.
        - Гм, - промычал Вадим и всерьез задумался над неожиданной проблемой. - Ладно, займемся этим вопросом позже. Лин, - продолжал он очень ласково, - я хочу тебе представить моего друга Александра… э … Саню.
        - Сана, - послушно повторила девушка и украдкой взглянула на Александра.
        - Умница, - обрадовался Вадим, - этого вполне достаточно. Так вот, мой друг Саня хочет ознакомиться с блюдами китайской кухни. Ты можешь ему показать, как их готовят?
        - Да, господин, - повторила Лин с той же интонацией.
        - Нет, это невозможно! - снова возмутился Вадим. - Завтра же подыщите для Лин педагога русского языка. Черт знает что такое! Роман Тихонович, вы могли бы и сами позаботиться об этом заранее.
        - Смею заметить, Вадим Петрович, что мы никогда еще не нанимали учителей для прислуги.
        - А теперь наймете! - вскипел Вадим, но вовремя спохватился и сбавил тон. - Надеюсь, вы понимаете, что должны пересмотреть свое отношение к этой девушке?
        - Отлично понимаю, Вадим Петрович.
        - И еще наймите новую горничную. Лин теперь будет только готовить.
        Когда друзья остались вдвоем, Вадим вынул платок и вытер взмокший лоб.
        - Ну и задал ты мне задачку! Легче переговорить с ланью в лесу. А девушка и в самом деле дивно хороша. Как это ты ухитряешься моментально все разглядеть?
        Александр, оказывается, беззвучно трясся от смеха:
        - Видел бы ты себя со стороны. Твои попытки быть куртуазным напоминают грацию медведя.
        - Медведя? - насторожился Вадим. - Почему ты так сказал?
        - Потому что похож, - ответил Александр, сердечно его обнимая. - Спасибо, брат. Здорово ты все придумал! Буду теперь кормить тебя блюдами собственного приготовления.
        - Вот этого не надо! - испугался Вадим. - Дружба дружбой, но на такие жертвы я не способен.


        ГЛАВА 4
        Жизнь в особняке бурлила, как неостывающие кастрюли на кухне. С утра Александр предъявлял Вадиму список продуктов, необходимых для его совместных кулинарных изысков с Лин.
        - Сегодня мы собираемся готовить форель с ананасом, - говорил он, с воодушевлением перечисляя ингредиенты, - нам нужен свежий ананас, сельдерей, соевый соус и филе форели без кожи.
        Вадим, который знать не знал, как готовится то, что он ел, кто и когда закупает продукты, Саню, тем не менее, к управляющему не отсылал, предпочитая разделить с ним приятные хлопоты. Теперь он лично следил за тем, чтобы все необходимое было доставлено с рынка в лучшем виде и в срок. Иногда он заходил на кухню, чего никогда прежде не делал, и заставал друга, облаченного в фартук и белый колпак, обсыпанного мукой или крахмалом, с устрашающих размеров кухонным ножом в руках.
        - Не садани по пальцам, - всерьез опасался Вадим, при виде того, как Александр усердно орудует ножом, шинкуя зелень, глядя при этом вовсе не на доску, а на тонкий профиль Лин.
        - Как твои успехи? - полюбопытствовал Вадим как-то за завтраком.
        - Я научился готовить утку с апельсином! - гордо сообщил Александр.
        - Да я тебя не об этом спрашиваю, с девушкой у тебя как?
        Лицо Александра озарилось застенчиво-довольной улыбкой.
        - Ты не поверишь, но, кажется, я ей нравлюсь.
        - Поверить действительно трудно, особенно если вспомнить, как по тебе сохла половина девушек в общежитии. Наверняка и сейчас так.
        - Видишь ли, когда ты нравишься - тебе не нравится, или тебе нравится - ты не нравишься, и наоборот… Тьфу, совсем запутался! Короче, не хочу показаться самонадеянным, но она явно радуется, когда я прихожу. Скажу тебе без утайки: Лин - прелестное создание, чистое и бесхитростное. В ней есть то, что всегда поражает меня в природе, - в бабочке, в цветке, в плывущем по воде лебеде, - непостижимое таинство красоты, хрупкой, уязвимой, к которой прикоснуться-то боязно своими огрубевшими руками.
        - Да, ты прав, - задумчивым голосом отозвался Вадим, - в женщинах порой такое бывает. - Он мотнул головой, словно отгоняя от себя что-то. - А с языком как? Ты ходил к ней на урок?
        - Заходил два раза. По этому поводу у меня есть сомнения. Я, конечно, не лингвист, но мне кажется, что иностранцев надо учить готовым речевым конструкциям. А учительница эта заставляет ее учить падежи. Надо подыскать педагога, имеющего опыт работы с иностранцами.
        Тарелка перед Вадимом опасно звякнула, оттого что он швырнул в нее нож и вилку.
        - А не снять ли мне шкуру с Романа Тихоновича? - спросил он ядовитым тоном. - Ты их все жалеешь, а им лишь бы сделать все как-нибудь, тяп-ляп, а после плевать в потолок.
        - Вадим, притормози! Скоро я рта не смогу раскрыть. Ну не знал человек. Что тут такого? Надо просто поменять педагога.
        Педагога поменяли, и дело у Лин заметно пошло на лад. Вадим через несколько дней сам поприсутствовал на уроке русского языка и результатами проверки остался доволен.
        - Пусть подучится, потом определим ее в институт, - сказал он Александру. - Девочка, по всему видно, способная, схватывает все на лету. Слушай, - продолжал он, торопясь воспользоваться моментом, пока его друг находился в состоянии эйфории, - зачем нам терять попусту время? Давай оформим доверенность на одного из моих ребят, они у меня расторопные - поедут в Ярославль и займутся продажей твоей квартиры.
        - Мне надо будет кое-что забрать, - далеким голосом отозвался Саня, - у меня там книги, записи…
        - Как только будет оформлена продажа, мы с тобой вместе съездим к тебе домой и все заберем. Согласен?
        - Ага, - кивнул Александр и отправился на кухню.
        Светлана, в свою очередь, решила обратить себе на пользу счастливое состояние Вадима, в котором он находился с момента появления в их доме Александра.
        Вадим не любил общества. Гостей они принимали, но в основном это были подруги Светланы или знакомые супружеские пары, иногда деловые партнеры Вадима. За все время их совместного проживания только дважды в особняке собиралось многочисленное общество. Светлане на днях исполнялось двадцать восемь лет, и она решила во что бы то ни стало отпраздновать это событие с подобающим их положению размахом.
        Возвратившись к вечеру домой, она застала друзей в гараже. Александр, как все мужчины, обожавший автомобили, заинтересовался содержимым этого обширного помещения. Облазив салоны всех машин, он засел в красном «бентли», который чем-то покорил его сердце. К удивлению Вадима, он уверенно управился с автомобилем, плавно вывел его из гаража, проехал до ворот, развернувшись, въехал обратно и рассчитанно поставил на место.
        - Классная тачка! - похвалил он.
        - Ты не очень-то, - сказал Вадим. - Тебе ездить пока нельзя. Вот дней через десять бери и катайся, сколько влезет.
        Предлагать ему большее нечего было и думать.
        - Вадимушка, давай устроим прием, - пристала Светлана, справедливо полагая, что присутствие друга поможет пробить его круговую оборону. - Александр, повлияйте хотя бы вы на него. - Она кокетливо взяла Саню под руку. - Могу я в свой день рождения пообщаться с друзьями? У нас так давно никого не было.
        - Светочка, все, что я могу - это быть вашим самым благодарным гостем, - ответил Александр, не утративший своей обычной галантности.
        - Ты слышишь, Вадим? Доставь нам такое удовольствие.
        - Ах ты, лиса, - снисходительно разворчался Вадим, - ладно, так и быть. После ужина зови Романа, сядем все вместе, обсудим.
        Вечером Вадим ознакомился со списком гостей, которых наметила пригласить Светлана. Возражений представленные кандидатуры у него не вызвали.
        В числе прочих был приглашен и адвокат Вертушев с женой. Поговаривали, что они на грани развода. Вертушев действительно собирался развестись с разнелюбой, ненавистной Кирой, задержка для него была лишь в том, чтобы как можно выгоднее для себя подготовить дележ имущества.
        Получив приглашение, Вертушев обрадовался. Был у него свой интерес в том, чтобы потолкаться в доме Березиных, куда его теперь редко приглашали после кончины Петра Ефимыча. Дело в том, что Вертушева, через три дня после вторичного исчезновения его младшего деверя, вызвал к себе Краснов.
        Последнее время Егора Данилыча одолевала непонятная хандра, она тревожила его и изматывала, он чувствовал что стареет, не столько телом, сколько душой. В свои пятьдесят шесть лет он был по-прежнему крепок и, несмотря на некоторую тучность, достаточно моложав, ничем особенным не болел, только, проснувшись однажды поутру и вспомнив, что надо ему ехать на один из своих заводов, потом на встречу с избирателями, он понял, что всем пресытился, все-то ему опостылело, что один день похож, как две капли воды, на другой, и люди все одинаковы; дела, политика, развлечения, любовницы - все неинтересно.
        - Пойти, что ли, в казино, нервишки пощекотать? - равнодушно размышлял он. - Да ведь если и проиграюсь в пух, так все равно от меня не убудет. Никакого разнообразия.
        С неохотой подняв свое тяжелое и сытое тело с кровати, он отправился в ванную комнату, где долго, с неудовольствием разглядывал отражение заспанного, помятого лица, которое удалось привести в надлежащий вид лишь после длительных туалетных процедур. Освежившись и обильно умастив себя парфюмом, он прошел в кабинет, чтобы перед завтраком, как водится, просмотреть утренние газеты.
        Новости его тоже не развлекли - все одно и то же: мир беснуется, где-то война, там политический скандал, здесь журналисты подняли истерику из-за украденных миллионов, все что-то рвут друг у друга из рук, кого-то травят, а другого подхалимски хвалят, смакуют личную жизнь знаменитостей, рекламируют очередного эпатажного трансвестита - скучно, пошло, противно.
        Он вызвал своего верного помощника и наушника, который всегда был в курсе тех новостей, которые в газетах не печатались. Не шевелясь и полуприкрыв тяжелые веки, Егор Данилыч слушал его все с тем же равнодушием, пока одна деталь не привлекла его внимания:
        Крученый пропал? Тому три дня? А что говорят? Березин. Я так и думал, - он погрузился в размышление.
        Помощник стоял рядом, слегка согнув стан.
        - Слушай, а кто там из наших у Березина?
        - Так многие, да хоть Боря Вертушев.
        - Борька-то? А что, давай покличь его ко мне, да поживее.
        Вертушев не заставил себя долго ждать. Он вошел раболепной походкой в комнату, где сидел Краснов, и встал в стойку почтительного ожидания, всем своим видом выражая неумеренное восхищение и радость от свидания с благодетелем.
        - Сядь, не торчи передо мной, как сук, - неласково встретил его Краснов, который никогда не стеснялся в выражениях. - Я тебе что поручил: присматривать за Березиным, а ты схоронился, как мышь в норе, и глаз не кажешь.
        - Помилуйте, Егор Данилыч, - Вертушев нервно захихикал, - о пожелании вашем помню денно и нощно, не извольте сомневаться. Только что ж докладывать, хе-хе, докладывать- то, собственно, нечего. Все как было, так оно и есть.
        - Говорят, деверь у тебя любимый пропал. А ты, вроде, не сильно расстроился.
        - А кто ж его знает, пропал он или опять в бега подался?
        - Заврался ты, я вижу, до потери сознания. А я вранья не люблю. Знал бы ты, что деверь твой жив, не стал бы затевать развод, - зарычал Краснов, сверля Вертушева глазами.
        Тот сделался одного цвета со своей голубой рубашкой. Подавшись вперед в паническом стремлении убедить, он заговорил быстро и сбивчиво, пришептывая от страха:
        - Так ведь никаких следов, Егор Данилыч, вы сами посудите… наверняка ничего сказать нельзя. Березин прознал, где Крученый скрывался, а после тот исчез. Вот я и подумал… А доподлинно, клянусь вам, мне ничего не известно.
        - Сдается мне, не без твоей помощи Шатун нашел Крученого, - Краснов не спускал с Вертушева неподвижного взгляда. - Я тебя хорошо знаю, - ты ему намекнул невзначай, между прочим, к слову будто пришлось, и сразу забыл. И теперь с тебя взятки гладки. Так ведь?
        - Да разве я хотел?.. У меня и в мыслях… - гнусавил помертвевший Борис, решив, что ему пришел конец.
        - Ладно, не трясись, - брезгливо сказал Краснов. - Шатун его за дело замочил, туда ему и дорога. А ты мне вперед брехать не смей. Я этого не терплю. Учти на будущее.
        Вертушев лишь судорожно закивал, - язык у него прилип к гортани.
        - Ты мне лучше вот что скажи: как Березин, все так же мрачен, нелюдим?
        - Так же, так же, Егор Данилыч, как он был бирюком, так и остался. Сущий зверь, Шатун - он и есть Шатун. Последнее время его не видно. Болеет, может, или сидит один, как сыч, у себя в саду. Он это любит.
        - Ну ступай, устал я от тебя. Заметишь что-нибудь необычное - докладывай в ту же секунду. Хорошо меня понял?
        - Всенепременно доложу, не сомневайтесь, Егор Данилыч, - попятился Вертушев, слащаво улыбаясь и еще плохо веря в свое избавление.
        Эх, тоска зеленая, думал Краснов, выпроводив Вертушева, и с Березиным не выгорело. А ведь можно было недурственно поразвлечься. Парень, видать, в силу вошел. Вполне достойный противник. Ловок, бестия, - все у него неизменно шито-крыто, не подкопаешься. Березин ему всегда нравился. Ну да ничего - и на старуху бывает проруха. Придется еще подождать.
        Шлепая тапочками, он проследовал в комнату жены. Егор Данилыч был женат второй раз. Первая его жена, мать Нелли, умерла два года назад от рака, и, хотя они худо-бедно прожили вместе четверть века, Краснов, недолго думая, подыскал себе новую спутницу жизни. Надо сказать, что специально он не искал, - с будущей супругой его познакомил приятель. Разговор зашел о девочках. Краснов сморщился и сказал, что молоденькие девицы ему осточертели, мозгов у них в голове с гулькин нос, а с глупой бабой и в постели скучно. Приятель встрепенулся и рекомендовал ему сестру жены, женщину сорока лет, которая тоже недавно овдовела.
        - Жду тебя завтра к себе, Егор Данилыч, слово даю: увидишь - не пожалеешь. Ей хоть и сорок, но бабонька в самом соку и умница, каких мало. Такую не стыдно и людям показать.
        Краснов пришел и впервые за много лет был очарован. Екатерина действительно была красива вызревшей, строгой красотой; движения ее были неторопливы и плавны, говорила она спокойно, ненавязчиво, нисколько не стремясь продемонстрировать свой интеллект, которым, вне всякого сомнения, обладала в полной мере. В обращении она была проста, но не той простецкой раскованностью, которая приелась Краснову в молодых девушках, а простотой умного и интеллигентного человека. По профессии она была искусствовед. Краснов стал за нею ухаживать, посмеиваясь над самим собой, поскольку забыл, когда это делал в последний раз, но чувствовал, что с Катей по-другому нельзя, не та порода, тут подход нужен, внимание, разговоры всякие. Любезничать ему все же скоро надоело, потому что это было противно его натуре, и он сделал ей предложение. Екатерина попросила дать ей время подумать, приведя его своим ответом в полное недоумение. Женщины ему никогда не отказывали, и причиной тому было его непомерное богатство.
        Он это знал и воспринимал спокойно: таковы уж женщины, считал он, в мужчине их в первую очередь интересует бумажник. Да, женщины отдавались ему за деньги, но разве умение зарабатывать деньги не главное достоинство мужчины? Пусть другие попробуют иметь такую силу и власть, какая есть у него.
        Через неделю Екатерина дала ему свое согласие, что и требовалось доказать.
        Теперь-то она ежедневно уверяет, что любит его, что, хотя он груб и неотесан, ее привлекает в нем острый ум, что он личность сильная и волевая, а этого вполне достаточно, чтобы покорить женщину, и еще она многое говорит, хотя он ее признаний не требует. Все они так говорят.
        Вот бабы, ни за что не признаются, что просто продаются, им непременно надо встать в позу, напустить на себя этакий романтический флер, доказать мужчине, что «я не такая», - другая, чистая и возвышенная. Катя, хоть до тряпок и тусовок не так охоча, как все остальные знакомые женщины, выгоду свою тоже поимела: отправила дочку учиться в Штаты и открыла собственную картинную галерею, теперь пропадает там целыми днями, а о своем «сильном и волевом» муже вспоминает по ночам, потому что долги, пусть даже супружеские, отдавать все-таки надо.
        Он вошел к жене в комнату. Так и есть: уже ускакала ахать и охать к своим патлатым художникам. Хорошо хоть себя соблюдает - наверно, догадывается, что ему докладывают о каждом ее шаге. То-то, голубушка, у меня не забалуешь. И чего это мужиков вечно тянет на образованных женщин? Ждешь от них чего-то особенного, а на деле разницы никакой. Ну, может, потребности у них несколько иные, а суть все равно одна.
        Вот Катя книжки читает. Он взял раскрытую книгу, забытую на журнальном столике. Художественной литературы Егор Данилыч не любил. «Времяпрепровождение для женщин», - говорил он в ответ на попытки Кати предложить ему хорошую книгу. И что она находит в этих романах, думал он, в этих сентиментальных, выдуманных историях, где нет и намека на правду. Он посмотрел на обложку. Ох, уж эти современные авторы - им главное деньжат срубить, штампуют бездарные, пошлые книжонки, прочел - и тут же забыл.
        И все же, движимый любопытством, желанием узнать, чем интересуется его жена, он прочел первую страницу, и неожиданно она его захватила. Он перевернул лист, стал читать следующую и уже не смог оторваться. Вот ведь как пишет, подлец, думал Краснов, кажется, все видишь собственными глазами. А все равно все неправда. Где он видел такую любовь, дружбу? Подобные россказни хороши для малолеток, которым невдомек, что всего этого не бывает. А если и бывает, то только до поры до времени. Или любовь к своей стране? Уж кто-кто, а Егор Данилыч вблизи насмотрелся на этих «патриотов». И пишет-то как убедительно, того и гляди, слезу из тебя вышибет.
        На завод он в тот день так и не поехал. Книга увлекла его необычайно; даже во время еды он держал ее перед собой на столе и читал. Роман этот был небольшой, к вечеру Егор.
        Данилыч прочел его весь и остался весьма доволен своим открытием. Просмотрев краткие сведения о писателе и выяснив, что перу этого известного и любимого читателями автора принадлежит еще семь произведений, он позвал человека и сказал:
        - Поезди завтра по книжным магазинам и найди мне все, что этот чертов романтик написал. Стрелять таких надо, чтобы зря людям душу не бередили. А главное, ведь сам верит в то, о чем пишет.
        Он вдруг замечтался, и ему захотелось сделать что-нибудь хорошее.


        ГЛАВА 5
        Утром, за день до приема, Вадим зашел к Александру в сопровождении маленького щуплого человечка, с очками на носу и сантиметром в руках. Человечек, не вдаваясь в какие бы то ни было объяснения, подскочил к Александру и бесцеремонно принялся вертеть его в разные стороны, снимая мерки.
        - Отличная фигура, - приговаривал он, умильно светясь - костюм будет сидеть на вас как влитой. Поднимите ручку, благодарю покорно, ножку позвольте, великолепно, великолепно, - завывал человечек, копошась у Саниных ног.
        Закончив свое дело, он с комической серьезностью записал все размеры в блокнот и удалился.
        - И что сие означает? - хмуро осведомился Александр.
        - Надо тебя прилично одеть, только и всего. Тебе принесут несколько костюмов, рубашки, галстуки, выберешь, что понравится.
        - Мало я натерпелся в твоем доме, так теперь ты решил меня упаковать и обвязать ленточкой? Не стану я влезать ни в какие костюмы! К тому же у меня есть свой.
        Он подошел к гардеробу и достал оттуда совсем не плохой костюм.
        - Хорошо, я тебя не заставляю, пусть все принесут, а ты уж сам решай, что надеть, - Вадим от души забавлялся негодованием Сани.
        На другой день за завтраком Александр в изысканных выражениях поздравил Светлану с днем рождения и преподнес ей очень красивые серьги с сапфирами. Вадим от изумления чуть не упал со стула.
        - Когда ты успел? - воскликнул он, воздержавшись при Светлане спрашивать, откуда у Александра деньги.
        - Вчера. Я послал в город Антона.
        Антон, тот самый, что недальновидно причинил Александру увечье, впоследствии проникся к нему безграничной симпатией, ходил за ним по пятам и ловил каждое его слово. Впрочем, все остальные обитатели особняка тоже были к Александру явно неравнодушны и старались ему во всем угодить. Стоило ему заговорить с кем-нибудь, и тотчас же собеседники обрастали кружком заинтересованных слушателей.
        Часто Вадим, разыскивая друга по этажам или в саду, шел на взрывы хохота, точно зная, что найдет там Саню. Однажды, занимаясь своими делами, он вынужден был отвлечься, чтобы выяснить происхождение дружного рева мужских голосов, который донесся с третьего этажа. Поднявшись наверх, он застал там Александра в обнимку с Антоном, в окружении всей мужской половины его служащих перед телевизором, по которому транслировался футбольный матч. При появлении хозяина в помещении сразу образовалась пустота.
        - Этак ты разбалуешь весь персонал, - сказал Вадим, опускаясь рядом с Саней на диван. - Скоро дом охранять будет некому.
        - Ну вот, ты все испортил, - расстроился Александр, - не съедят тебя без твоих телохранителей. Дай спокойно футбол посмотреть.
        К вечеру стали съезжаться приглашенные. Светлана с видом учтивой и радушной хозяйки встречала гостей у входа в большую залу, где были накрыты столы для фуршета и играли музыканты.
        Адвокат Вертушев, во избежание преждевременных кривотолков, явился с супругой Кирой. Он приложился к Светланиной ручке, затем отступил на шаг, озирая ее с нарочитым восхищением:
        - Светочка, ты все хорошеешь! Как тебе это удается?
        Он доверительно взял ее под руку и, придав голосу оттенок интимности, произнес:
        - Открой секрет старому другу. Что ты сделала с Вадимом, а, проказница? Последнее время он прямо-таки светится.
        Светлана, решив приписать себе благоприятную перемену в душевном состоянии Вадима, искусно зарделась и со значением опустила ресницы.
        - Ах, Боря, у каждой женщины есть свои секреты. Никто не знает, чего мне стоило его приручить. В конце концов, он - мужчина, и у него сердце не камень.
        - Поздравляю, Светочка, поздравляю! Его просто не узнать. Он стал необыкновенно любезен с подчиненными и буквально расточает милости.
        Светлана снова стыдливо изобразила смущение.
        Вертушева ни в коей мере не удовлетворили намеки Светланы. Уже с неделю он безуспешно пытался разгадать причину приподнятого настроения Вадима. Борис постоянно старался быть в курсе всех дел своего давнего клиента, хотя теневая сторона его жизни оставалась для него закрытой, как была закрыта для всех. За спиной у Вадима шушукались, подозревали, боялись, но достоверно никто ничего не знал. О своих наблюдениях и о том, что его пригласили к Березину, Вертушев немедленно доложил Краснову, чем вызвал его живейшую заинтересованность. Краснов подарил его благосклонным взглядом, и Вертушев до поры до времени скинул бремя с души.
        Вадим стоял в середине ярко освещенной залы в окружении нескольких мужчин и женщин. В воздухе висел неясный гул голосов, играла негромкая музыка, весело переливались отражением огней бокалы и столовое серебро, пахло салатами, свечами, чем-то острым и пряным, вином и дорогими женскими духами. Борис и Кира взяли с подноса бокалы с шампанским и подошли к Вадиму. Он общался с гостями с ровной доброжелательностью, охотно поддерживая разговор.
        - Вадим, у вас новая картина? - спросила Вика, миловидная шатенка, девушка начитанная и образованная. - Какая удивительная вещь! Кто это?
        - Это армянский художник Минас Аветисян.
        Раздались восторженные возгласы. Подошла Светлана и стала рассказывать, как им удалось приобрести картину. От Вертушева не укрылось, что Вадим то и дело поглядывал в сторону входа в зал. Он явно кого-то ждал. Борис удвоил свое внимание; предчувствие близкой и выгодной для него разгадки заманчиво щекотало ему нервы.
        Внезапно лицо Вадима оживилось, в глазах вспыхнуло удовольствие. Глядя поверх голов, он поднял руку и помахал ею, привлекая к себе чье-то внимание. Борис проворно обернулся и увидел при входе в зал стройного широкоплечего человека, на вид одного возраста с Вадимом, с очень светлыми непокорными волосами, синими глазами и славным загорелым лицом. Одет он был в просторную бежевую рубаху навыпуск, в голубые, мятые в коленях джинсы и потертые кроссовки. Сдвинув брови, он внимательно оглядывал гостей, видимо, кого-то выискивая. Заметив Вадима, он пошел к нему сквозь публику, огибая группки увлеченных разговором людей.
        - Смотри-ка, это же Никитин! - сказал женский голос за спиной у Бориса.
        - Где, где? - с любопытством отозвался другой. - Да, вижу. Вот он идет. Какой симпатичный! В жизни он гораздо интереснее.
        Вокруг легким ветерком закружился быстрый и тихий обмен мнениями. Взгляды гостей попеременно обращались в сторону пробирающегося сквозь толпу Александра и задерживались на нем ровно столько, сколько того требовали приличия.
        Этот сдержанный говорок достиг и ушей Вадима. Он стал с удивлением озираться по сторонам, не в состоянии понять происходящего.
        - Вадим, ваш дом сегодня полон сюрпризов, - сказала Вика, - сначала Минас, а теперь Никитин. Вы определенно становитесь интеллектуальным сибаритом.
        - Как вам удалось залучить к себе в дом такую знаменитость? - спросил стоявший рядом редактор дорогого модного журнала. - Говорят, он никогда не бывает в обществе.
        - Да он, кажется, и не живет в Москве, - добавил кто-то.
        Вадиму, испытавшему нечто вроде шока, только и оставалось, что поворачивать голову от одного говорящего к другому.
        - Александр Юрьевич близкий друг Вадима, - натянуто улыбаясь, сказала Светлана, посылая глазами вопрос Вадиму.
        Тот в полной растерянности пожал плечами.
        Александр наконец завершил свое трудное путешествие по залу и, приветливо улыбаясь, присоединился к окружению хозяина дома. Вадим представил его гостям.
        - Очень рад, очень рад, - с жаром говорил редактор, тряся руку Александру, - я большой ваш поклонник. Не далее как вчера закончил читать ваши «Записки с войны». Прекрасно, прекрасно! Какая сила, какие характеры! Буду крайне признателен, если вы согласитесь написать что-нибудь для нашего журнала.
        Александра, даже не дав ему возможности перекинуться двумя словами с Вадимом, как-то незаметно оттеснили в сторону.
        - Он женат? - спросила Свету приятельница, светская львица и наследница большого состояния.
        - Нет, - ответил за Свету Вадим.
        - Ах, Вадим, - пожурила его гостья, - как вам не стыдно? Прятать такого мужчину! Ваш друг необыкновенно талантлив, а теперь выясняется, что он еще и безумно привлекателен.
        Вадим промычал в ответ нечто невразумительное и подошел к Сане.
        - К сожалению, я мало разбираюсь в политике, - говорил в это время Александр.
        - А как вы думаете, отчего женщины неохотно идут в политику? - спросила какая-то дама.
        - Вероятно оттого, что женщина всегда остается женщиной. Ей гораздо труднее выносить оскорбления и нападки коллег-мужчин.
        - Разрешите ненадолго похитить у вас моего друга, - изобразив очаровательную улыбку, произнес Вадим и, крепко взяв Александра под локоть, отвел в сторону.
        - Не уделит ли и мне господин писатель одну минуту своего драгоценного времени? - язвительно осведомился он.
        - Брось, Вадим! Ты что, обиделся? Да будет тебе! Кто же знал, что все так обернется?
        - Ты понимаешь, что поставил меня в дурацкое положение? - заскрежетал зубами Вадим. - Оказывается, посторонние люди знают о тебе гораздо больше, чем я. Хорош друг!
        - Для меня самого это большая неожиданность. Я ведь нигде не бываю. Я больше натуралист, чем писатель. Пишу, потому что хочется писать, а слава эта мне ни к чему.
        - Тогда откуда они тебя знают?
        - Приезжали несколько раз телевизионщики, брали интервью. Знал бы - не стал никого пускать. Такая шумиха не для меня.
        - А ты не мог мне хотя бы заикнуться, что пишешь книги?
        - Я и заикнулся, только ты не обратил внимания, - глаза Александра смеялись, в то время как Вадим все больше распалялся.
        - Я-то перед ним выпендривался, дом свой показывал, а ты, верно, и сам богат?
        - Бедняком я себя не считаю, но живу в двухкомнатной квартире, излишеств себе не позволяю, деньги коплю, как Гобсек, как какой-нибудь дрянной, распоследний скряга, потому что они мне для дела нужны, а не на всякое барахло. Есть у меня одна задумка, и как раз в этом ты можешь мне помочь.
        Вадим сразу забыл свою обиду.
        - Так говори же! - воодушевился он. - Рассчитывай на меня, как на себя самого.
        - Не сейчас, здесь нам спокойно поговорить не удастся.
        Подошли Светлана, Вика, Кира и еще две гостьи.
        - Дорогие мужчины, - зазывно глядя на Александра, сказала Вика, - обратите же внимание на нас, бедных девушек.
        - Прошу прощения, - раскланялся Вадим, - оставляю вам Александра.
        Заметив его протестующий жест, ехидно добавил:
        - Он черпает вдохновение в общении с прекрасным полом.
        Саня немилосердно ткнул его кулаком в ребра и покорился неизбежности.
        Вадим, довольно посмеиваясь, направился к столу с закусками. Вертушев, который, потирая сломанную переносицу, внимательно наблюдал за ним в продолжение вечера, протиснулся к Вадиму бочком и, потоптавшись рядом, обратился к нему с деланным участием:
        - Кажется, тебя можно поздравить? Иногда пропавшие друзья возвращаются!
        Вадим ничего не ответил, лишь посмотрел на него мгновенно отяжелевшим взглядом. Вертушев неестественно хохотнул, неловко попятился и затерялся в пестрой толпе гостей.
        Прошло не менее часа, прежде чем Александру удалось ускользнуть от словоохотливых собеседниц. Гости уже были навеселе, глаза у дам блестели, голоса звучали громче, музыка играла веселее. Он отыскал Вадима и поразился происшедшей в нем перемене. Вадим стоял в стороне один, с бокалом вина в руке. Лицо его было мрачно, лоб прорезала глубокая складка, в глазах вспыхивали злые огоньки.
        - Ты что, Вадим? - Александру пришлось тронуть его за плечо, и друг сразу преобразился.
        - А, ерунда, - отмахнулся он. - Ненавижу вечеринки! Обязательно найдется пара-тройка неприятных людей.
        - Пойдем в сад, я тоже не люблю шумных собраний. У меня от разговоров голова разболелась.
        - Как же я забыл? - заторопился Вадим. - Прочь отсюда, на волю, на свежий воздух!
        Однако выйти ему не удалось. Несколько мужчин и женщин перехватили его в холле и с хохотом увлекли обратно в залу. Александр поспешил улизнуть, пока подвыпившие гости не вспомнили и о его скромной персоне.
        Только что прошел дождь, и в саду было свежо. Александр медленно пошел в сторону сосен, с упоением вдыхая благоухающий хвоей воздух. Прислонившись спиной к стволу исполинского дерева, он подставил разгоряченное лицо под редкие капли влаги, срывающиеся с темных крон. Послышались чьи-то шаги, и он укрылся за стволом, не желая вновь стать объектом внимания. Двое мужчин остановились неподалеку от того места, где он скрывался. Они принялись спорить злобно и возбужденно, но сдерживая голоса, хотя, судя по интонациям и заплетающейся речи, были уже сильно пьяны.
        - Ты что болтал, паскуда? - говорил один, сграбастав другого за крахмальную рубашку. - Ты какие слова говорил? А? Я тебя спрашиваю, дурь пьяная. Забыл, кто перед тобой? Ведь это Шатун, Ша-тун! Ты не только себя, но и меня подставил. Стоит ему мигнуть своим головорезам, и завтра же мы оба будем червей кормить.
        Ты на меня не наезжай, - сипел второй, бессильно отбиваясь, - я только намекнул, как батя велел. Батя сказал, напомни ему про должок, чтоб не расслаблялся. Я и напомнил.
        А о чем речь, не знаю. Что велено было, то и сказал.
        - Не намекнул ты ему, а угрожал, бестолочь, да еще в моем присутствии, будто я заодно с тобой. А все оттого, что надрался раньше времени. Оттого, что глуп, как колода. Пугнуть он вздумал. Кого? Шатуна? Да он тебя вмиг по стенке размажет. И меня в придачу. Таких охотничков предостаточно было, а где они теперь? Исчезли, испарились, сдохли все, как собаки приблудные, теперь и следов не найдешь!
        - Ничего, и его достанем. Батя сказал: «Дай срок, завалим зверя. Главное - слабину у него найти». Раз батя сказал, значит, так тому и быть.
        Последовало недолгое молчание. Потом первый снова заговорил тихо, с затаенным умыслом в голосе:
        - Слабину, говоришь? Кажется, знаю я, какая у него слабина.
        - Баба его, что ли?
        - Плевал он на бабу! Тут кое-что посерьезнее имеется. Завтра с батей и обмозгуем. А пока нишкни, понял ты, урод безмозглый?
        Они продолжали препираться, перемежая речь грубой бранью. Наконец, шатаясь и толкая друг друга, удалились. Спустя короткое время снова донесся звук шагов. На этот раз человек шел твердо и уверенно.
        - Саня, - окликнул голос Вадима, - ты где?
        - Я здесь, - отозвался Александр, выходя ему навстречу.
        - Насилу от них отделался, - сказал Вадим. - Все уже основательно набрались. Теперь им не до хозяев.
        Они двинулись в глубь сада по дорожке, выложенной белой плиткой.
        - Слушай, а кто такой Шатун? - спросил Александр.
        Вадим молчал. В саду горели фонари, было довольно светло, и лишь в аллеях, под деревьями, нашла приют изгнанная тьма. Саня посмотрел на Вадима. Неверная игра теней причудливо и странно меняла лицо друга, делала его неузнаваемым и отстраненным.
        - О чем ты все время думаешь? - сказал Александр. - Ты меня совсем не слышишь. Тут двое мужиков сейчас о каком-то Шатуне толковали. Ну и бомонд, я тебе скажу. Высший свет с оттенком бандитизма. Ты бы слышал, о чем и как они говорили! Прямо боевик какой-то.
        - Они тебя видели? - спросил Вадим, и даже голос его показался чужим.
        - Нет, я за деревом стоял.
        - Сань, не надо тебе вникать в эту крысиную возню. Зря мы устроили вечеринку! Пропади все пропадом! Сейчас пойду и выгоню всех к едреной матери!
        Его взрывной нрав вновь заявил о себе, и как обычно, в неистовой, разрушительной форме. Он ринулся к дому, сжав кулаки и стиснув зубы. Александр бросился за ним и перехватил у самого входа.
        - Вадим, возьми себя в руки. Так нельзя. Они твои гости. Подумай, как ты Свету обидишь!
        - И она пусть катится! Пусть убирается вместе со своими друзьями! Разве она не знает, что я терпеть не могу тусовок?!
        Александру стоило немалых усилий утихомирить разбушевавшегося друга.
        Подошел официант с подносом и предложил бокалы с редкими винами.
        - Водки принеси, - буркнул Вадим, - всю бутылку, сюда, в сад, и закусить.
        В сад вынесли столик и два плетеных стула. Стол быстро накрыли, и Вадим отослал официанта.
        - Водку будешь? - спросил он, берясь за бутылку.
        - Буду.
        - Не дам. Тебе нельзя. С каких это пор ты начал пить?
        - С Афгана. Да и не пью я вовсе. Иногда только, по праздникам.
        - Ладно, так и быть, налью чуток, хотя праздником сегодняшний день не назовешь. Расскажи-ка мне поподробнее, о чем эти двое, у дерева, говорили.
        Саня, с трудом припоминая детали, стал передавать содержание сумбурного и непонятного ему разговора. По мере его рассказа лицо Вадима темнело и твердело на глазах. Он перестал есть и слушал, крепко сжимая в руке столовый нож, так, что побелели костяшки пальцев.
        - Насколько я понял, этот Шатун сейчас здесь, среди гостей. Покажи мне его, - сказал Александр.
        - Дался он тебе! Что за блажь?
        - Мне, как писателю, интересно посмотреть на зловещего бандита и убийцу. Занятный типаж, должно быть. Хотя внешне, наверняка, ничего не разглядишь. А знаешь, - загорелся он, - лучше познакомь меня с ним.
        - Нет, - отрезал Вадим.
        - Чего ты боишься? Поговорю с ним на общие темы, ничего страшного. Не убьет же он меня на глазах у всей честной компании?
        - Нет, это уже слишком, - сказал Вадим и встал. - Чушь это все - пьяные бредни нализавшихся идиотов. Нет здесь никакого Шатуна!
        Александр рассердился:
        - Щадишь меня, да? Думаешь, лучше меня знаешь жизнь? Я в Афгане такое видел, что не приведи господь увидеть тебе! А ты надо мной квохчешь, как клушка над цыпленком.
        - Да не жизнь это вовсе, - раздраженно сказал Вадим. - Это, по твоему же образному определению, существование на простейшем уровне. Не ты сожрешь, так тебя сожрут. Что ты сравниваешь с войной? Здесь все по-другому. Здесь подлость, жадность и низость. Охота тебе поднимать муть со дна? Ты с войны человеком вернулся, не сломался, выстоял, так хочешь, чтобы здесь тебе душу испоганили? Не отдам я тебя этим подонкам, и хватит об этом!
        Он был сильно взвинчен, и Александр решил сменить тему:
        - Вадим, мне деньги нужны!
        Эффект был самым благоприятным.
        - Вот это другой разговор, - одобрил Вадим и полез в карман за бумажником.
        - Ты не понял, не твои деньги, а мои.
        - Опять двадцать пять! - с досадой воскликнул Вадим.
        - Мне надо завтра съездить в банк и взять деньги.
        - Никуда ты не поедешь! Забыл, что сказал врач? Давай свою карточку, ребята все сделают. А зачем тебе деньги? Собрался куда? - насторожился он.
        - Понимаешь, Лин хочет завтра приготовить какое-то особенное блюдо. Для этого ей надо съездить на рынок и выбрать продукты самой. Я, естественно, поеду с ней, - закончил он с довольным видом.
        - Час от часу не легче. - Вадим снова сел. - Ты, видно, задался целью вогнать меня в гроб. Для рынка нужен, по меньшей мере, взвод телохранителей.
        - Черт побери, какие вы все запуганные! Не надо нам охраны, мы вдвоем поедем. Дай мне машину, я сам поведу.
        - Разбежался, - сказал Вадим и тяжело задумался. - А нельзя ли отложить ваш поход хотя бы на день? Не спрашивай почему. Так надо. - Помолчав, он добавил с жестокой усмешкой: - Придется уладить кое-какие дела.
        - Ну, если так уж надо, можно и переждать денек, - неохотно согласился Александр.


        ГЛАВА 6
        Утром, когда Егор Данилыч еще лежал в постели и угрюмо размышлял о том, что вновь подкатывает приступ уже знакомой ему необъяснимой, грызущей тоски, один из тех, что стали мучить его с недавних пор и повторяться все чаще, в дверь его спальни вкрадчиво постучали.
        Вошел помощник с телефонной трубкой в руках.
        - Егор Данилыч, - сказал он извиняющимся тоном, - Вертушев звонит. Говорит, что у него есть для вас важные сведения.
        - Давай сюда. Проснуться как следует и то не дадут. А ты иди, не стой тут столбом. И дверь закрой.
        - Ты что спозаранок взыскался? - сказал он в трубку. - Смотри, если обеспокоил меня по пустякам, башку оторву.
        - Егор Данилыч, у него есть друг! - захлебываясь, затараторил Вертушев. - Я вчера все собственными глазами видел. Вы не поверите: он носится с ним, как с какой-то драгоценностью.
        Краснов резко поднялся с подушек:
        - Что за друг? Откуда взялся?
        - Он мне о нем как-то рассказывал. Говорил, что жизнью ему обязан. Убивался очень, думал, что друг его в Афганистане погиб. А теперь вот объявился. Так он себя от радости не помнит, совсем другим человеком стал.
        - А кто он такой? Чем занимается? Хотя давай-ка немедленно приезжай ко мне, расскажешь все толком, во всех подробностях.
        - Сейчас буду, Егор Данилыч.

«Вот ты и попался, Березин, - подумал Краснов, и в глазах его зажегся дьявольский огонь, - вот теперь-то и поиграем. Посмотрим, что это за дружба, увидим, кто прав, я или наш вдохновенный сочинитель».
        Рядом с его кроватью, на тумбочке, лежала стопка книг. Он взял верхнюю и посмотрел на фотографию писателя.
        - Хороший ты парень, - медленно проговорил он, - и пишешь замечательно. Я, честное слово, душой отдохнул. Только жизни ты, бедняга, не знаешь. А ведь когда-нибудь она и тебя прижмет, сломает и выпотрошит, как рваную наволочку. Таких-то легче всего сломать.
        Он вдруг почувствовал, как растет и заполняет все его существо глухая злоба на весь мир. Он швырнул книгу на тумбочку и пошел одеваться.
        Против его ожиданий, Екатерина была еще дома. Она поцеловала его в щеку и озабоченно спросила:
        - Ты чем-то расстроен?
        Егор Данилыч бросил на нее злой и недоверчивый взгляд:
        - Подумать только, какая забота! Хочешь меня убедить, что тебе небезразлично мое настроение?
        - Егор, ты раздражен. Должно быть, у тебя неприятности, - мягко сказала Катя. - Поделись со мной, и тебе станет легче. Нельзя постоянно держать все в себе. Это изнуряет.
        Краснов нехорошо рассмеялся.
        - У меня не бывает неприятностей. Неприятности могут быть у других. Я не нуждаюсь в твоем фальшивом сочувствии. Или, может быть, это предисловие к тому, чтобы из меня что-нибудь вытянуть?
        - Егор, - воскликнула Катя, - как можно быть таким подозрительным!
        - Не прикидывайся! Все вы смотрите на меня как на денежный мешок. Моя дочь звонит мне только затем, чтобы что-нибудь у меня выклянчить - для себя, для своего бездельника мужа, даже будущим ребенком шантажирует. Я устал от ваших жадных рук, стерегущих глаз, притворного внимания. Неужели вам не приходит в голову, что и мне хочется хоть капли тепла, простого человеческого отношения? Ты говоришь со мной и думаешь: «Когда этот старый хрен заткнется, чтобы я могла уйти к своим очаровашкам художникам?»
        - Как ты несправедлив ко мне, - со слезами в голосе сказала Катя, - если ты захочешь, я останусь дома. Я считала, что мое постоянное присутствие может тебя утомить, потому и нашла себе занятие. К тому же тяжело ничего не делать. Мне казалось, что ты это понимаешь. Это все твои деньги, из-за них ты никому не веришь!
        - Во что я должен верить? Ах, да! Ты говорила, что любишь меня. Только проверить этого нельзя. Кто сможет убедить меня в этом? Молчишь? Уходи же, оставь меня в покое. У меня дела, мне не до твоих сантиментов.
        - Наверно, будет лучше, если мы расстанемся, - сказала Катя, гордо вскинув голову, - я искала совсем других отношений.
        - Выброси эти глупости из головы! - возвысил голос Краснов. - Уйдешь, когда я того захочу, а ты меня пока что устраиваешь. Не зли меня с утра, иди, я сказал!
        Катя с удрученным лицом повернулась, чтобы выйти, но что-то вспомнила и сказала:
        - Ты брал у меня книгу Александра Никитина. Верни, пожалуйста, я ее не дочитала.
        Краснов передал ей книгу со словами:
        - Ты веришь в эти романтические бредни?
        Катя посмотрела на стопку книг у кровати.
        - Я вижу, что он и на тебя произвел впечатление. Никитин служил в Афганистане. Оттуда романтиками не возвращаются. Это сильный человек. У него есть стержень, свои убеждения, он умеет видеть в жизни прекрасное, хорошее и старается передать свое видение мира другим. Даже в «Записках с войны» есть все - боль, страдание, страшная правда о войне, но нет безысходности. Он верит в любовь, братство, товарищество - в лучшее, что есть в человеке, и это то, во что не веришь ты.
        Егор Данилыч, завязывая перед зеркалом галстук, слушал ее очень внимательно.
        - Все слова, слова. Я хочу, чтобы меня убедили, - возразил он уже спокойно. - И кое-что я действительно могу проверить. Сам.
        Екатерина вышла, и он посмотрел на часы. Вертушев опаздывал. «Застрял в пробке», - подумал Краснов. Прошло еще полчаса. Вертушева не было. Егор Данилыч снова посмотрел на часы и длинно, витиевато выругался. Еще через десять минут он поручил своему помощнику связаться с Вертушевым и выяснить, где тот болтается.
        - Плохие новости, Егор Данилыч, - доложил помощник, - Вертушев полтора часа назад выбросился с двенадцатого этажа из окна своего офиса.
        - Что?! - выкрикнул Краснов таким страшным голосом, что у помощника дернулись колени.
        Краснов продолжал смотреть на него, выкатив глаза. Помощник с траурной торжественностью повторил информацию.
        Еще через час Краснову представили сведения обо всех подробностях происшествия: по свидетельству секретарши, Вертушев явился на работу в десять часов утра, в нормальном настроении, но чувствовалось, что он несколько возбужден. Через десять минут после его прихода секретарше позвонили ее нижние соседи по квартире и сообщили, что на них с потолка хлещет вода. Она срочно отпросилась у шефа и поехала домой. Больше никаких показаний она дать не смогла. При ней к Вертушеву никто не входил. Здание - офисное, с утра было оживленно, в коридорах много посетителей, если кто-то к нему и заходил, то это осталось без внимания.
        - А что у секретарши дома? - спросил Краснов.
        - Лопнула труба. Она живет одна, дверь была заперта на ключ. Следов взлома не обнаружено. В квартире тоже никаких следов, к тому же все залито водой.
        - Я бы сильно удивился, если бы они нашли следы, - с усмешкой сказал Краснов. Помолчав, он произнес, будто разговаривая сам с собой: - Быстро сработано. Значит, Борька правду сказал: за живое тебя возьмем, за живое.
        Оставшись один, он взял мобильный телефон и набрал номер.
        - Ну, здравствуй, - сказал он в трубку. - Не забыл меня еще? И я о тебе помню. У меня вообще память хорошая. Повидаться со мной не хочешь? А придется. Слышал я, что адвокат твой сегодня с двенадцатого этажа сиганул. Поторопился ты, брат, поторопился. Все, что надо, он мне уже успел рассказать. Так что присматривай за дружком своим. Если сможешь. Знаешь пословицу: «На то и щука в море, чтобы карась не дремал»?
        Он положил телефон и энергично потер руки.
        В особняке Березина жизнь шла своим чередом: Саня обретался на кухне, с неистощимым терпением продолжая осаду Лин, - серьезных успехов на этом поприще он пока не добился, зато приобрел завидную сноровку в изготовлении китайских блюд; иной раз наградой за его труды служил лукавый взгляд, задорная улыбка или нечаянное прикосновение маленькой руки; Светлана порхала из салона в салон, как пчела с цветка на цветок; охранники прогуливались в освеженном поливкой саду, по вымощенным узорной плиткой дорожкам, мимо цветочных клумб и кустов сирени, мимо фонтана белого мрамора и голубеющего бассейна с прозрачной неподвижной водой. Вадим с утра уехал в банк, пообещав вернуться пораньше.
        Звонок Краснова застал его в большом книжном магазине, куда он зашел, чтобы купить книги Александра. Растерявшись от обилия ярких обложек, он обратился к одной из девушек-служащих магазина:
        - Скажите, пожалуйста, у вас есть произведения Александра Никитина?
        Девушка посмотрела на него так, будто он сказал что-то очень неуместное.
        - Странный вопрос, у нас как-никак центральный магазин. Конечно же, у нас есть все книги Александра Никитина. Пойдемте, я покажу.
        Вадим взял в руки одну из книг, испытывая волнение и непривычную для себя робость, будто прикоснулся к чему-то сокровенному. Все книги были богато оформлены, в твердых глянцевых переплетах, с иллюстрациями. Фотография Сани была помещена на задней обложке. Он был снят на улице, во весь рост, в неизменной голубой джинсовой куртке, волосы его топорщились от ветра, глаза приветливо щурились в объектив.
        Купив все восемь произведений своего друга, Вадим пошел к выходу из магазина, и в этот момент зазвонил его телефон. Определился номер Краснова, и Вадим остановился так резко, что шедший за ним Игорь едва не уперся носом в широкую спину шефа. Вадим выслушал то, что сказал ему Краснов, и сразу же побежал к машине, расталкивая покупателей в магазине и прохожих на улице. Ворвавшись в свой
«мерседес» и упав на сиденье, он приказал водителю:
        - Гони домой!
        Игорь, махнув рукой охранникам в джипе, успел заскочить в машину Вадима. Тот уже кричал в телефон:
        - Антон! Где Александр Юрьевич? В доме? Пойди проверь, я жду!
        - Что случилось, Вадим Петрович? - спросил Игорь.
        - Краснов! Это он звонил. Борька, мразь, успел наболтать ему про Саню. Проклятье! Алло! Ну что, Антон? Хорошо, будь рядом с ним. Усилить охрану, никого не впускать. Смотри, чтобы мышь не прошмыгнула. Я уже еду.
        - Не волнуйтесь вы так, Вадим Петрович, - сказал Игорь. - Мы Александра Юрьевича в обиду не дадим.
        Надо срочно отправить Саню домой, в Ярославль, лихорадочно соображал Вадим; нет, это не поможет. У Краснова длинные руки, он и там его выследит. Положение безвыходное: вечно удерживать Саню в особняке Вадим не сможет. Даже если все ему рассказать, он беспечен и не поймет серьезности ситуации. Не сегодня-завтра Саня взбунтуется и захочет выехать в город. Времени в обрез. Краснов не представляет, на что замахнулся, думает, что может вынудить Вадима принять условия игры. Нет, не игра это будет, а открытая война, яростная, кровавая, на глазах у всех. Лучше сесть в тюрьму, но знать, что Егор Данилыч успокоился вечным сном.
        Вернувшись в особняк, Вадим первым делом заперся в кабинете с Игорем.
        Весь следующий день он провел с Александром. За обедом Саня показал ему заметку о Вертушеве, напечатанную в одной из газет, которые он просматривал ежедневно, чтобы быть в курсе всего, что творится в стране и в мире.
        - Не тот ли это адвокат, что был у нас позавчера на вечеринке? Здесь высказывается версия, что его убили, - сказал он Вадиму.
        Вадим сделал вид, что новость для него явилась большой неожиданностью, пожалев в душе, что знакомил Саню с Вертушевым.
        Вечером того же дня Вадиму доложили, что Краснов с многочисленной охраной отправился в казино.
        Александру в ту ночь не спалось. Во дворе урчали моторы, и хлопали дверцы машин. Он подошел к окну и увидел, что «мерседес» Вадима выводят из гаража. Два темных джипа уже стояли наготове. Александр спустился на первый этаж. В кабинете Вадима горел свет, у дверей стояли два охранника. Он хотел войти, но один из парней загородил собою дверь.
        - Прошу вас подождать, - сказал он, - я доложу.
        Александр удивился, но промолчал: обычно он входил к Вадиму беспрепятственно. Охранник постучал и вошел в кабинет. В проеме приоткрывшейся двери Александр на короткий миг увидел Вадима. Тот стоял к нему вполоборота, без пиджака, с ремнем через плечо, и, глядя себе в бок, вкладывал в кобуру пистолет. Дверь закрылась, снова открылась, из нее вышел охранник и пригласил Александра в кабинет. Вадим стоял у письменного стола, уже в пиджаке, и выжидательно, без тени улыбки смотрел на Александра.
        - Можно полюбопытствовать, куда ты собрался? - спросил Александр, подходя к нему почти вплотную.
        - По делам, - сухо и коротко ответил Вадим.
        - Ах, по делам, - понимающе сказал Александр, запустил руку ему за пазуху и вытащил оттуда пистолет.
        - Да, дела у тебя серьезные, - заметил он, повертел пистолет, разглядывая его со всех сторон, проверил набитый до отказа магазин, и снова вставил на место.
        Он положил пистолет на стол и сел в кресло.
        - Можешь распустить свою гвардию, - сказал он, - ты никуда не поедешь.
        - Саня, не вмешивайся, - нахмурился Вадим, - мне надо уехать.
        - Кто на сей раз перешел тебе дорогу?
        Губы Вадима шевельнулись, но он ничего не ответил. Сейчас он удивительно напоминал какого-то большого, угрюмого и уставшего зверя. Медведя, вот кого он напоминал! Это слово вызвало у Александра какие-то смутные ассоциации. «Медведь, - вертелось у него в голове. Что-то было связано с этим словом. - Медведь, медведь-шатун. Шатун!»
        Это открытие настолько его поразило, что он вскочил на ноги и ошалело уставился на друга. События последних дней завертелись в памяти, как осколки разбитой мозаики, и, развернувшись нужными гранями, сложились в одну четкую картину.
        - Это… ты?! - спросил он, отказываясь верить своей догадке.
        В глазах Вадима промелькнуло смятение. Он, как всегда, сразу понял, что имел в виду друг. Он занервничал, сделал несколько быстрых шагов по комнате, снял с себя пиджак и швырнул его на спинку стула.
        - Да, это я, - сказал он и сел напротив Александра, избегая встречаться с ним взглядом. - Что, хорош типаж? Зловещий бандит и убийца.
        Они сидели молча, и между ними, на столе, темнел вороненой сталью пистолет.
        - Неужели все так далеко зашло? - горестно произнес Александр и погрузился в тягостное раздумье.
        Так вот к чему может привести один опрометчивый, необдуманный поступок, вспышка гнева и ревности, муки оскорбленного самолюбия. Когда-то они вступили в братство.
        Это было святое братство, всего из двух человек. Они поклялись всегда быть вместе и защищать друг друга. Так что же произошло? Девушка, которую он любил, предпочла его друга. И тогда он ушел, бросил его на произвол судьбы, на растерзание бандитам, хотя уже в то время знал, чего добивался его отец. Думал ли он тогда о Вадиме? Нет. Он думал только о себе, носился со своими обидами, обманутой верой, попранными чувствами, пестовал их и упивался своим горем, а после ввязался в бессмысленную бойню, одну из тех, что без конца сотрясают мир, вторгся в чужую страну, убивал людей, искалечил и его и себя, и теперь он один кругом виноват. Это не Вадим, а он сам не имеет права смотреть ему в глаза.
        - Ничего, брат, - сказал он - я тебя вытащу.
        Он поднялся и взял со стола пистолет.
        - Где ты его держишь?
        - Там, - мотнул головой Вадим, - в верхнем правом ящике.
        Александр обошел письменный стол и положил пистолет в ящик.
        - Теперь рассказывай, чего они от тебя хотят?
        Вадим посвятил его во все подробности своего конфликта с Красновым. Александр задавал ему много вопросов, особенно его заинтересовала личность Краснова.
        - Саня, это не персонаж для твоей книги, - с горечью прервал его расспросы Вадим, - это реальный человек, не знающий жалости и сомнений, человек смертельно опасный, развращенный своим богатством и властью, пресыщенный вседозволенностью. Он дошел до того, что ищет новых ощущений в очередном убийстве. Я должен избавиться от него, иначе… - он не смог продолжать.
        - Иначе он возьмется за меня, - закончил его мысль Александр. - Вадим, я не такой простофиля, каким могу показаться. Адвокат Вертушев выпрыгнул из окна не без твоего участия, не так ли? Это он был в саду в день приема.
        Вадим опустил голову.
        - И до каких пор это будет продолжаться? Знаешь, почему меня интересует Краснов? Потому что это - твое будущее. Если ты не остановишься сейчас, немедленно, ты превратишься в такое же чудовище, лишенное здоровых человеческих чувств. Люди, подобные Краснову, всегда одиноки. Ты хочешь стать таким, как он? Неужели ты не понимаешь, что губишь себя, что каждое новое убийство разлагает твою душу? Знаешь, что будет дальше? Ты тоже почувствуешь свою силу, вседозволенность, ты будешь думать, что имеешь власть над людьми, и тогда уже ни в ком не потерпишь самостоятельности. Понимаешь, к чему это ведет?
        Вадим поднял голову и посмотрел на него со страхом.
        - Нет, это только твои предположения, я никогда не стану давить на тебя.
        Александр недоверчиво улыбнулся.
        Вадим забегал по комнате.
        - Но что же мне делать? Сложить руки и ждать, когда он убьет нас обоих?
        - Мы будем защищаться. Самозащита - не убийство. Существуют законы, в конце концов. Ситуация сложная, но мы попытаемся выйти из нее с честью. С честью, ты слышишь? Поклянись мне сейчас, не сходя с этого места, что ты больше никого не убьешь, если дорожишь нашей дружбой, нашим братством, тем светлым, что в тебе еще осталось, поклянись!
        В голосе Александра звучали настойчивость и надежда, он волновался, и синева в его глазах сгустилась до черноты. Вадим понимал, что друг требует от него невозможного, но обмануть надежду и веру, которые Саня сохранил несмотря ни на что, он не мог.
        - Мне ли не знать, что такое одиночество? - сказал Вадим. - Клянусь тебе, я больше никого не убью.


        ГЛАВА 7
        - Вадим, мне надоело торчать на кухне, - заявил Александр, входя в тренажерный зал, - Лин не против погулять со мной в саду, но боится гнева хозяев.
        - Скажи Роману, пусть ей объяснит, что она может гулять, когда захочет, - отозвался Вадим, соскакивая с тренажера и растирая полотенцем крепкие мышцы.
        - Он уже с ней говорил, но она все равно чего-то боится.
        - Хорошо, сейчас я сам приду и все улажу.
        В просторной кухне царила оживленная атмосфера. Александр вместе с Лин, поваром и его помощником, садовником и новой горничной сидели за большим овальным столом. Они пили чай с вареньем и грудой сдобных ватрушек и, по всей видимости, валяли дурака, если судить по громким голосам и взрывам смеха. Большое окно было распахнуто настежь, на гранитном полу лежал квадрат солнечного света, из сада тянуло прохладой орошенных газонов, а в помещении витал свежий запах клубники, разложенных на стойке огурцов и пучков зелени.
        Лин при виде Вадима встала и застыла в обычной позе, склонив гладко причесанную голову и потупив взор.
        - Лин, ты можешь пойти погулять с Саней, - сказал, приближаясь к ней, Вадим.
        - Слушаюсь, господин, - кивнула она.
        - Лин, я тебе не приказываю, а прошу.
        - Да, господин просит. Я сделаю, как просит господин, - сказала Лин.
        - Ну что ты будешь делать! - расстроился Вадим. Александр за спиной у девушки беспомощно развел руками. - Лин, пойми, если ты не хочешь, можешь не выходить.
        Она впервые подняла на Вадима нерешительный взгляд и спросила:
        - А кто готовить обед?
        - Светлана поручила ей сегодня приготовить восточный суп с грибами, - пояснил Александр. - Он ей очень понравился в прошлый раз.
        - Не надо ничего готовить. Сегодня ты вообще можешь не работать, - настаивал Вадим.
        - Господин будет голодать, - заметила упрямица.
        Кругом засмеялись.
        - Я согласен, согласен голодать! - воскликнул Вадим. - Мне как раз надо похудеть!
        Девушка улыбнулась. Ее светлая доверчивая улыбка окончательно растопила лед между ними.
        Светлана в этот день собралась на очередную выставку картин, где можно было встретиться с известными людьми и всласть посплетничать с приятельницами, - сама живопись интересовала ее меньше всего. Разодетая и надушенная, она спускалась по лестнице и увидела, как Вадим, улыбаясь каким-то своим мыслям, вышел из кухни и, не заметив ее, прошел в дальние комнаты. Светлана настолько поразилась, что встала как вкопанная, забыв, что во дворе ее ждет машина. Чтобы Вадим зашел на кухню! Кухня была тем местом в доме, куда никогда не ступала нога его хозяина. Следовало немедленно выяснить причину столь странного поведения.
        Почти вбежав на кухню, она сразу же увидела Никитина. Он стоял у окна, с кем бы вы думали! с этой серой мышкой, бессловесной и незаметной худышкой, с китаянкой, и мало того, что нахалка не работала, она еще и довольно бойко беседовала с их знаменитым гостем. Александр говорил что-то нежно и весело, поминутно к ней склоняясь; девушка краснела и отворачивалась, несмело и близко смотрела ему в лицо и коротко отвечала. Они были настолько поглощены друг другом, что не заметили Светлану. Она все же поймала взгляд Никитина, любезно ему кивнула, покружилась по кухне, делая вид, что интересуется процессом приготовления пищи, затем быстрой походкой, стуча по полу высокими каблуками, вышла и прямиком направилась к управляющему.
        - Роман Тихонович, - начала она прямо с порога, с трудом удерживаясь в образе аристократичной хозяйки дома, над чем долго и упорно работала, - сейчас я случайно зашла на кухню и стала свидетельницей совершенно недопустимой сцены. Куда вы только смотрите? Эта девчонка, китаянка, совсем распустилась. Вместо того чтобы работать, она кокетничает - представляете? - с Александром Юрьевичем! Я прошу немедленно призвать ее к порядку. Какая неслыханная дерзость!
        Управляющий, не видя веских причин скрывать распоряжение хозяина, с готовностью посвятил Светлану в суть происходящего:
        - Видите ли, Светлана Андреевна, дело в том, что с некоторых пор эта девушка находится в доме на особом положении. Таков приказ Вадима Петровича.
        - Вы что, смеетесь надо мной? Что за дело Вадиму Петровичу до нашей уборщицы?
        - Наша горничная, - деликатно поправил управляющий, - нравится Александру Юрьевичу, и Вадим Петрович всячески поощряет его увлечение девушкой. Более того, по его распоряжению мы наняли для нее педагога русского языка.
        Эта ошеломляющая новость заставила Светлану несколько минут ловить ртом воздух. Наконец ей удалось кисло улыбнуться и с высокомерным кивком удалиться. В дверях она обернулась и сказала:
        - Роман Тихонович, я вас очень прошу, как только Никитин уйдет, пришлите ее ко мне.
        Кусая губы и терзаясь ревнивой обидой, она устремилась вверх по лестнице. Что они нашли в этой пигалице? Светлана была вне себя. Вадим, который за весь день с ней двух слов не скажет, лично навещает прислугу, любезничает с ней, нанимает для нее учителей. Того и гляди, начнет тратить на нее деньги, покупать ей меха и драгоценности. С него станется! Для Никитина он готов расшибиться в лепешку, а теперь и для приглянувшейся ему азиатки. Какая извращенность вкуса! На нее, Светлану, Александр даже не взглянул. Да и ее разлюбезный Вадим постоянно смотрит сквозь нее. Слова из него не вытянешь. Ночью, в постели, и то молчит. Обращается с ней, как с подстилкой для удовлетворения сексуальных потребностей. Нет, всякому терпению приходит конец. Он еще пожалеет, горько пожалеет!
        Светлана вошла к себе в спальню и швырнула сумку на постель. Теперь о выставке не может быть и речи. Весь день безнадежно испорчен! Она металась по комнате взад и вперед, все больше и больше себя накручивая, пока в дверь не постучали. Она плюхнулась в кресло, схватила журнал и, приняв ленивую позу, сказала:
        - Войдите.
        Вошла китаянка. Светлана впилась в нее глазами. Ей хотелось понять, разобраться, чем могла эта маленькая, невзрачная девушка заинтересовать двух красивых, умных и успешных мужчин. Она жадно искала в ней недостатки и… не находила. Девушка действительно была красива, возмутительно красива, и уж этого Светлана ей спустить не могла.
        - Что это вы себе позволяете, милочка? - начала она с видом оскорбленной добродетели. - Вы, кажется, забыли, для чего вас нанимали. Ваша обязанность мыть полы и чистить туалеты, а не строить глазки моему мужу и его другу. Не ожидала я от вас такой распущенности.
        На нежных щеках девушки выступил пунцовый румянец. Светлана холодно и беззастенчиво ее разглядывала. Видимо, собираясь на прогулку, Лин сменила обязательную униформу на легкое, доходившее до колен платье красно-бордовых тонов на тоненьких бретельках, которое очень шло к ее яркому лицу и темным волосам. Пара золотых сережек и туфельки на невысоком каблуке довершали ее наряд.
        - Я вижу, вас уже приодели, - продолжала Светлана, откровенно наслаждаясь смятением своей безответной жертвы. Взгляд ее медленно скользил по непростительно стройным ногам Лин. - Не сомневаюсь, что столь повышенное к себе внимание вы заработали вполне конкретными услугами. Позвольте дать вам совет, дорогуша: вы в чужой стране и не знаете наших мужчин, тем более таких, у которых есть деньги. С вами позабавятся, используют как куклу, а потом выбросят. Идите и хорошенько подумайте. И если я еще раз увижу вас с Александром Юрьевичем или, не дай вам бог, с моим мужем, то можете считать себя уволенной.
        Светлана и сейчас бы с превеликим удовольствием выгнала девушку на улицу, но боялась гнева Вадима.
        - Ступайте, - сухо бросила она и сделала вид, что читает журнал.
        Ее короткий приказ ожег Лин, как удар хлыста. Дрожащая и напуганная, с глазами полными слез, она вышла за дверь и побрела к лестнице. Она поняла далеко не все из того, что наговорила ей Светлана, но чувствовала, что это было что-то унизительное, грубое и ужасное. Лин хотелось бы оправдаться, сказать, что ей ничего не дарили и что Саня, этот большой и ласковый мужчина, не брал ее даже за руку. Хозяин тоже был с ней ласков, и она уже почти перестала его бояться, но теперь страх снова полностью завладел ее сознанием.
        Словно в ответ на свои мысли она услышала звук приближающихся шагов, которые очень хорошо знала, как знала все другие шаги в доме. Как обычно, она поспешила ускользнуть, но каблучки выдавали ее присутствие, и потому она замешкалась, сдергивая с ног плотные туфельки.
        Вадим, проходя мимо массивного резного шкафа, краем глаза засек какое-то неуловимое движение, повернул голову и увидел глядящие на него полные ужаса глаза. Окончательно потеряв голову, девушка пустилась наутек.
        - Лин, подожди, - позвал Вадим, но просьба не возымела действия.
        - Лин, стоять! - крикнул он, и девушка покорно остановилась.
        - Что ты все время бегаешь от меня, глупышка? - Он подошел и заглянул ей в лицо. - Вот те раз! А почему у нас заплаканные глазки? И почему мы дрожим, как осиновый лист?
        Он взял ее за хрупкие плечи и повернул к себе.
        - Лин, ты не должна меня бояться. Скажи, кто тебя обидел? Неужели Саня?
        Она энергично затрясла головой.
        - Тогда кто? Не скажешь? Хорошо, сам узнаю.
        Он вынул платок и принялся вытирать ей слезы и успокаивать. Она все порывалась уйти, в страхе оглядываясь на дверь Светланы. Опасения ее были не лишены основания. На пороге своей комнаты показалась Светлана. Лин инстинктивно рванулась и спряталась за спиной у Вадима.
        - Ах, вот оно что! - сказал он, глядя на Светлану с таким выражением, что та попятилась обратно в комнату и захлопнула за собою дверь.
        - Лин, иди в сад, тебя Саня ждет, - сказал Вадим, провожая девушку к лестнице.
        - Нет, нет, - снова замотала она головой, - не могу, нельзя, нельзя!
        Она смотрела на него умоляюще, словно пыталась ему втолковать, какой невозможной вещи он от нее требует.
        - Ну, подожди же, негодяйка, - процедил он в сторону Светланиной двери. - Послушай, Лин, и постарайся меня понять: что здесь можно и что нельзя решаю только я и никто другой. Иди в сад и никого не бойся.
        - Хорошо, Вадим… Петрович, - с трудом выговорила она.
        - Слава богу! - он засмеялся, и Лин улыбнулась сквозь слезы ему в ответ.
        Лин ушла. Вадим, стараясь владеть собой, вошел к Светлане.
        - Что ты сказала этой девушке? - спросил он настолько спокойно, что Светлане захотелось оказаться где-нибудь в другом месте.
        - Ничего я ей не говорила, - запальчиво парировала она: стремление защитить себя придало ей смелости. - Неужели ты ей веришь? Голытьба всегда лжива - они только и делают, что врут и изворачиваются. Я слегка отругала ее за неряшливость, только и всего!
        - За неряшливость? Она давно уже не убирает. Если бы ты побольше бывала дома, то могла бы это заметить. Еще раз спрашиваю: что ты ей сказала? Ты сама не смей мне лгать - хуже будет.
        Светлана изобразила справедливое негодование, возмущение, пустила в ход слезы и истерические выкрики, наконец, загнанная в угол его непреклонной настойчивостью, забыла об осторожности и закричала резким и высоким голосом:
        - Что сказала? То и сказала, чтобы она прекратила свои заигрывания! Напомнила, где ей место! Ты тоже хорош. На глазах у всех заискиваешь перед прислугой, носишься с ней, как с писаной торбой! Я выгоню вон эту узкоглазую потаскуху!
        Похвальное намерение Вадима не терять самообладания мгновенно улетучилось.
        - Что?! - взревел он. - Это ты забыла свое место! Прислуга? А кем была ты до встречи со мной? Аристократкой себя возомнила! Никакие деньги, никакие твои салоны и выставки не сделают из тебя аристократку, ею надо родиться. А ты всего лишь грубая, бездушная и невежественная баба!
        - В общем, так, - сказал он, тяжело переводя дыхание, - собирай свои вещи, и чтобы духу твоего здесь больше не было. Сегодня же!
        Он повернулся, намереваясь выйти, но Светлана бросилась за ним, обхватила его руками и отчаянно зарыдала:
        - Вадимушка, любимый мой, дорогой, прости меня, я сама не знаю, что говорю. Не бросай меня! Ведь я люблю тебя, люблю!
        - Оставим это, - сказал он устало, - нам давно надо было расстаться. Может, ты и вправду меня любишь, не знаю. Только я тебя никогда не любил. Нуждаться ты не будешь. Я тебя полностью обеспечу, так что давай разойдемся по-хорошему.
        Она пыталась его разжалобить, плакала, обещала исправиться, - он был неумолим.
        Осознав, что все ее усилия тщетны и что терять ей больше нечего, она снова перешла на вызывающий тон:
        - Так значит, твое решение окончательное?
        Вадим в ответ только махнул рукой.
        - Тогда позволь сказать тебе кое-что: ты не любишь меня, потому что любишь своего друга, Никитина, причем какой-то странной, я бы даже сказала противоестественной любовью. - Последние слова она сопроводила многозначительным смешком.
        Вадим не сразу понял, что она такое сказала. Потом на краткий миг он ослеп - горячая, красная волна бешенства и ненависти родилась у него в груди, поднялась и затопила все видимое вокруг пространство. Плохо сознавая, что делает, он схватил Светлану за волосы и швырнул на постель. Она завизжала и уперлась коленом ему в грудь. Он занес над ней тяжелый кулак и уже видел, как в оптическом прицеле, куда бить - в холеный белый лоб, между коричневыми подправленными бровями. Убить было так легко - один удар, и она мертва, заткнется, замолчит навсегда, но каким-то шестым чувством, потому что все остальные были парализованы, он уловил из сада, из открытого окна, отдаленный знакомый смех, и сразу же всплыло ее лицо с разверстым в немом крике ртом, обезображенное животным страхом, страхом смерти, который он испытал в жизни лишь раз и уже успел забыть, но сейчас вдруг почувствовал всем сердцем. Он ужаснулся при мысли о том, что собирался совершить и, выпустив Светлану, прянул в сторону.
        - Прости, - сказал он сдавленным, хриплым голосом, - прости и забудь все, что я тебе сказал.
        Светлана, свернувшись в комок, выла тихо и тонко. Вадим рванул на себе ворот рубашки и, хватаясь за мебель, вышел из комнаты.


        ГЛАВА 8
        Ночью Вадиму снились кошмары: Светлана с окровавленным лицом, хохоча и указывая на него пальцем, кричала: «Убийца, убийца!» Рядом с ней стоял Саня и молча смотрел на него суровым, осуждающим взглядом. Потом они вдвоем уходили все дальше и дальше, а он бежал за ними, но почему-то не двигался с места. Он просыпался в холодном поту, с трудом успокаивался, но стоило ему заснуть, как он вновь оказывался во власти мучительных сновидений: теперь он пытался помешать Сане и Лин вынимать продукты из корзины, которую только что принесли с базара и в которую, как он точно знал, было заложено взрывное устройство. Он ломился в запертую кухонную дверь и кричал, но голоса не было, а Лин и Саня его не слышали, смеялись и разговаривали за дверью.
        Проснувшись в очередной раз, он встал и обошел весь особняк и сад. Охранники были на месте, Саня спокойно спал в своей комнате, но тревога не покидала Вадима. «Чего бы не добивался Краснов, но одного он добился точно: теперь я буду жить в постоянном страхе, - думал он, снова укладываясь в постель, но опасаясь заснуть. - Саня наивно полагает, что от него можно защищаться, но как защищаться от невидимого врага?» Вадим наблюдал парней Краснова в деле, когда они брали старшего Крученого. Это были опытнейшие профессионалы, бесшумные, неуловимые, незаметные и разящие, как молниеносный удар кинжала. Выкрасть человека им ничего не стоит. Игорь и его ребята, хоть и сами не промах, в ловкости им все же уступают, к тому же трудно обороняться, когда не знаешь, откуда ждать нападения. Он чувствовал, что все глубже погружается в пучину бессильного отчаяния. Нет, Саню ему не сберечь. Краснов захватит его, будет шантажировать им Вадима, а потом все равно убьет. Допустить этого нельзя. Он и без того принес Сане много несчастий. Есть только один выход.
        Перед его мысленным взором прошла вся его жизнь, как последовательная цепь событий, которые закономерно вытекали одно из другого, и этот найденный им выход казался ему единственно приемлемым, правильным и логически оправданным.
        За все приходится платить, и расплачиваться за свои ошибки должен он сам, не подвергая риску своего брата. Никто, кроме него самого, не виноват в том, что так бестолково, так уродливо сложилась его судьба. Саня прав: еще немного, и Вадим превратится в зверя, доказательство тому его вчерашняя ссора со Светой, которая чуть не закончилась убийством. Может ли он сам поручиться, что всегда будет в состоянии себя контролировать? Яд насилия давно отравил его кровь. Рано или поздно он снова нарушит клятву, данную Сане, и что ж тогда - опять канючить и вымаливать прощение за свою невоздержанность, сначала половую, потом эмоциональную? Нет, пора со всем этим кончать.
        Теперь, когда он принял решение, можно было позволить себе то, на что в его памяти был наложен строжайший запрет. Он стал вспоминать Веру. Образ ее, словно набрав силу и ослепительную яркость за время заточения в тайниках его души, ликующе вырвался на свободу, и она сразу встала перед ним как живая, все такая же невыразимо прекрасная и манящая. Будто наяву он видел каждую клеточку ее тела, источающие зной, струящиеся всполохами пламени бесчисленные завитки волос, мерцающую снежной белизной кожу, ее глаза, какими они бывали в минуты страсти - цвета предгрозового неба, с искрами молний в самой глубине, или теплые и дымчатые, как махровый агат, когда она смотрела на него с любовью. Он снова ощущал нежное благоуханное тепло, исходившее от ее груди, сочную упругость горячих губ, прохладные округлости гладких бедер, - все его чувства и ощущения были настолько реальны, что у него задрожали руки.
        Он попытался, как делал это не раз, прогнать пленительный обман зрения, сладостное чувственное наваждение, но она не уходила. Он торопливо прошел в гостиную, взял из бара бутылку водки и, налив себе большой стакан, осушил его одним глотком; налил второй, третий, стал пить прямо из горлышка, пока не напился до беспамятства.
        Александр поутру, не дождавшись Вадима к завтраку, забеспокоился и зашел к нему в спальню. Вадим спал на полу, на сдернутом с постели одеяле, с подушкой в обнимку. Рядом валялась объемистая пустая бутылка из-под водки.
        - Вадим! - стал трясти его Александр. - Проснись! Да проснись же! Ты как, в порядке?
        Вадим приоткрыл слипшиеся глаза, зрачки его осоловело покрутились и остановились на лице Александра.
        - Саня? Который час? О-ой, - простонал он, садясь и сжимая руками голову, - кажется, я ночью до чертиков надрался.
        - Это что-то новенькое. Хотя, почему бы и не надраться человеку один раз? - сказал Александр, внимательно к нему приглядываясь. - Только зачем же в одиночку и ночью?
        - Да так, не спалось что-то. Мысли всякие в голову лезли.
        - В следующий раз, как только они полезут, окаянные, буди меня. Мы с ними сообща разберемся.
        - Пойду в душ. Ты без меня не завтракай. Я быстро. Ух ты, голова кружится.
        В полдень, уже чувствуя себя в приличной форме, он позвонил Краснову. Тот, выслушав просьбу Вадима принять его, искренне удивился:
        - Разве нам есть, о чем говорить? Впрочем, если тебе это так уж необходимо, приходи вечером в десять часов. Только учти, что от этого ничего не изменится.
        Вадим поехал к нотариусу, чтобы переписать на Саню свое завещание. Сегодня можно было безбоязненно отлучиться из дому. Вряд ли Краснов предпримет какие-либо действия до визита к нему Вадима. Сначала ему захочется выяснить причину столь неожиданного посещения.
        Все оставшееся до назначенного срока время он провел с Александром.
        - Помнишь, ты говорил, что у тебя есть какие-то планы, связанные с денежными расходами? - спросил Вадим.
        Они сидели в самой глубине усадьбы, прямо на траве, у маленького заросшего пруда, где плавало несколько уток. Жарко светило солнце, на деревьях щебетали птицы, все казалось таким мирным и тихим, словно не существовало в мире никакой угрозы, ни от людей, ни от природы.
        - Есть у меня мечта, - отозвался Александр, - одному мне это дело не осилить, а с тобой в самый раз. Я хотел бы учредить частный заповедник.
        - Зачем же частный? В России много заповедников, и государство о них заботится.
        - Ничего-то ты не знаешь. Государство стонет от браконьеров, от незаконных вырубок, хищнической ловли рыбы; люди наживаются на природе, не понимая, что ее надо беречь, чтобы сберечь самих себя. В этом деле, как и в любом другом, нужен хороший хозяин. Тут надо с умом подойти, изыскать средства, на которые можно содержать такой заповедник. Хотя вовсе не надо быть семи пядей во лбу. Достаточно посмотреть, как это делается в Африке. В Кении, Танзании, Замбии, Мозамбике и в других государствах много частных заповедников, которые процветают за счет туризма, но туризма организованного и контролируемого самими хозяевами заповедников. Это позволяет содержать проводников, мощную многочисленную охрану, которая не оставляет браконьерам никаких шансов.
        - Что ж, запретить простым людям ходить в лес?
        - Отчего же, если человек пришел в лес с корзиной, - милости просим, но если с топором, ружьем или динамитом, тогда дорога ему в лес заказана.
        - Ну ты сравнил с Африкой. Там всегда лето и богатый животный мир.
        - Потому и богатый, что его охраняют. Кто сказал, что у нас он хуже? Только зверье у нас все запуганное, человека на дух не переносит. В наших лесах и зимой и летом красота дивная. Надо только людям условия для отдыха создать, а наблюдать в естественной среде бобра, лисицу, енота или медведя не менее интересно, чем льва или жирафа.
        - А помнишь, как мы видели лося, стоящего в облаке? - спросил Вадим, и в голосе его прозвучала такая тоска, что Александр сразу же отвлекся от темы разговора.
        - Конечно, помню. Никогда не забывал, - сказал он, снова пристально вглядываясь в Вадима. - Что-то настроение твое мне сегодня не нравится. Ты ничего от меня не скрываешь?
        - Нет, нет, все в порядке, это я так - детство вспомнил.
        - Рано тебе впадать в воспоминания. У тебя еще вся жизнь впереди.
        - Моя жизнь полна опасностей, сам видишь. Это у тебя она впереди, и мечты твои все обязательно сбудутся. На меня ты всегда можешь рассчитывать.
        Однако подозрения Александра не улеглись, - это было видно по его глазам, поэтому Вадим, сославшись на какое-то дело, предложил вернуться в дом.
        За обедом они мало разговаривали. Светлана, после вчерашнего потрясения, отказалась в этот день от всех намеченных планов и присутствовала за столом молча, с видом мученицы. Александр чувствовал, что между ней и Вадимом что-то произошло, но задавать ему вопросы на эту тему считал себя не вправе.
        К вечеру Александр и Лин отправились бродить по саду.
        Вадим оделся в один из лучших костюмов, тщательно подобрав сорочку и галстук, и распорядился подать машину, однако от услуг водителя отказался, сказав, что поведет машину сам, и всем охранникам приказал остаться дома. Игорь вздумал с ним спорить.
        - Не волнуйся, - непривычно мягко сказал Вадим, - я знаю, что делаю. Ты лучше за Саней смотри. Он больше нуждается в вашей защите.
        Он задержался у открытой дверцы машины, чтобы в последний раз насладиться красотой летней ночи, но ночь сегодня казалась ему враждебной. В черном небе, лоснясь круглыми боками, висела сытая луна, звезды колко и насмешливо перемигивались, любимые розы на клумбах источали удушливый аромат. Он вздохнул, сел в машину и поехал к Краснову.
        Александр, завершив прогулку раньше, чем предполагал, проводил Лин до третьего этажа, где была ее комната, и пошел разыскивать Вадима. Его продолжало тревожить подавленное состояние друга, и он решил еще раз с ним поговорить. Поиски не увенчались успехом. Он снова вышел из дому и увидел у парадного входа Антона.
        - Антон, где Вадим? - спросил он заулыбавшегося парня.
        - Уехал полчаса назад.
        - Куда это, на ночь глядя?
        - Не знаю, он никому ничего не сказал. Вообще-то он был какой-то странный, поехал один, без водителя, и охраны с собой не взял. Мы все беспокоимся, как бы беды какой не вышло.
        Александра опалил страх. Он бросился в кабинет Вадима. Пистолет был на месте, в ящике письменного стола, там же лежал мобильный телефон.
        - Почему он не взял телефон? Он же всегда носит его с собой, - растерянно обратился Александр к вбежавшему за ним Антону.
        - Не знаю. Может, забыл?
        - Нет, не забыл, мобильник был бы включен. А Вадим его выключил и оставил. - Он стоял раздумывая, с телефоном в руках, потом протянул его Антону. - Посмотри, куда он сегодня звонил.
        - Сейчас… ага, вот: несколько раз в банк… это к нотариусу, я с ним сегодня ездил.
        - К нотариусу? Зачем?
        - Александр Юрьевич, он мне о своих делах не докладывает. Так, дальше… Что за ерунда? - пробормотал он и озадаченно посмотрел на Александра. - Он звонил Краснову.
        Александр бессильно опустился в кресло.
        - Так я и знал. Я чувствовал, что он что-то задумал. Он поехал к Краснову. Сдаваться.
        Он встал и подошел к Антону, глядя на него в упор.
        - Ты знаешь, где живет Краснов?
        - Знаю. Раньше мы к нему часто ездили.
        - Отвези меня туда.
        - Александр Юрьевич, это невозможно. Игорь вас не выпустит, ему Вадим Петрович строго-настрого приказал.
        - Антон, ты мне друг?
        - В этом можете не сомневаться. Я для вас что угодно сделаю.
        - Тогда придумай, как нам отсюда выбраться.
        На лице Антона отразилась напряженная работа мысли.
        - Сделаем так: вам придется спрятаться в багажнике машины, а я попробую вас вывезти.
        Они спустились в гараж, и Антон закрыл Александра в багажнике черного «мерседеса», который обычно простаивал без дела, сел за руль и подъехал к воротам.
        - Ты куда? - спросил охранник у ворот.
        - Светлана Андреевна просила кое-что купить. Сейчас вернусь.
        - Что ей так поздно приспичило?
        - Не твое дело. Это по женской части. Открывай давай!
        Ворота раздвинулись, и «мерседес» плавно вырулил на дорогу.


        ГЛАВА 9
        Вадима, прежде чем провести к Краснову, обыскали с особым пристрастием. Не обнаружив ничего подозрительного, охранники провели его в обширную гостиную, где, утопая в вышитых подушках, развалясь на диване таких же светлых тонов, как и вся мягкая мебель, расставленная в большом количестве по комнате, сидел Краснов. Он смотрел в огромный экран телевизора, время от времени похохатывая.
        - Нет, ты только посмотри, - обратился он к Вадиму, не здороваясь и не предлагая сесть, - до чего дошло, а? Девки уже поют на сцене в одних трусах. Дожили! Раньше, чтобы петь, требовался голос, а теперь достаточно ног и задниц. Как тебе это?
        Вадим промолчал.
        - Ладно, садись, раз пришел. Это ты хитро придумал ко мне прийти. Я в доме у себя не пачкаю. Правда, для тебя можно было бы сделать исключение. Смелый ты все-таки парень. Если бы еще слово свое умел держать, - цены бы тебе не было. Что же тебя ко мне привело?
        Вадим последовал его приглашению и сел, но отвечать на вопросы хозяина не торопился. Вид у него был неприступный и даже надменный, что ставило Краснова в тупик.
        - А, понимаю: откупиться хочешь, - продолжал он. - Воображаешь, что твое богатство тебя спасет. Даже не пытайся. Деньгами меня уже не соблазнить. А может, ты каяться пришел? Ты - такой гордый, независимый, - он рассмеялся басом, потом сразу стал серьезным и, подавшись вперед, ввинтился в Вадима острыми, как буравчики, глазами: - Что молчишь? Ты тут из себя дурачка-то не строй! Не будет тебе прощения. Когда у тебя нужда была, я тебе помог, рисковал из-за какого-то мозгляка Крученого своим именем, своими ребятами, каких днем с огнем не сыскать, а вместо благодарности ты меня оскорбил, пренебрег моим расположением, плюнул в душу моей дочери, подорвал мой авторитет в глазах многих людей. Теперь тебе жить захотелось? Так я только того и ждал. Повертишься теперь, ты мне игру не порть, а не то друга своего по кускам собирать будешь.
        Он все больше заводился, а Вадиму только это и нужно было.
        - Нет, Егор Данилыч, - сказал он, твердо выдерживая злобный взгляд Краснова, - не извиняться я пришел. В чем мне перед вами каяться? Дочь ваша мне никогда не нравилась, она избалованная и вздорная пустышка. Я бы с ней двух дней не выдержал. Я достаточно богат, чтобы выбрать себе жену по вкусу. А Крученого я бы и сам достал. Заслуги тут вашей не много.
        Глаза Краснова вылезли из орбит, лицо побагровело. Казалось, еще немного, и его хватит удар.
        - Ты что несешь, гнида? - прошипел он. - Явился в мой дом, чтобы меня же оскорблять?
        - Я говорю вам только то, что вы и сами знаете, - не дрогнув, сурово отозвался Вадим. - Вы хотели навязать мне свою дочь, посулив взамен сомнительную выгоду. Хорошо, что я вовремя спохватился. Зачем пришел? Чтобы сказать, что ничем вам не обязан. Благодеяния оказывайте своим прихвостням.
        Краснов все не мог вздохнуть. Ярость и негодование душили его.
        - Ты кому все это говоришь? - с натугой выдавил он. - Да знаешь ли ты, какой лютой смерти я тебя предам? Ты еще будешь умолять, чтобы тебя прикончили. Охрана! - закричал он так, что зазвенела люстра на потолке.
        Из холла тотчас вынырнули два охранника.
        - Плевал я на тебя, Краснов, - спокойно сказал Вадим, вставая, - пусть они лучше ко мне не подходят. Я десятерым таким, как они, башку размозжу. А после до тебя доберусь. Что ты можешь, кроме как псов своих науськивать?
        Краснов с несвойственной ему прытью подскочил к охраннику и вырвал у него пистолет.
        - Я сам тебя сейчас пристрелю. Всажу тебе пулю в лоб. Залью твой поганый рот твоей же кровью!
        Он поднял пистолет и прицелился.
        - Ручки-то не дрожат? - с издевательской улыбкой сказал Вадим.

«Ну, стреляй же, стреляй, сволочь», - мысленно подгонял он Краснова, но тот почему-то медлил. По телевизору пел Киркоров: «Зайка моя, рыбка моя…» Тяжело и хрипло дышал.
        Краснов. У Вадима в груди гулко колотилось сердце. Прошло несколько минут, показавшихся ему вечностью, и… Краснов опустил пистолет.
        - Оставьте нас, - сказал он охранникам, возвращая им оружие.
        Он принялся ходить из угла в угол, заложив руки за спину, иногда останавливаясь и сбоку с непонятным выражением рассматривая Вадима, после чего возобновлял свое движение; наконец подошел к нему и, удивленно глядя ему в лицо, спросил:
        - Что же за друг у тебя такой?
        Он снова опустился на диван и засмеялся, качая головой:
        - Это ж надо! Развел меня, как мальчишку. Не могу поверить! Я ведь чуть было не попался. Да садись ты, вон ноги тебя не держат - наверно, с жизнью уже успел проститься, решил, что все у тебя выгорело.
        У Вадима действительно медленно рассеивалась тьма перед глазами. Нелегко было вернуться от той черты, за которую он уже успел заглянуть.
        - Значит, сражаться со мной ты не хочешь? - продолжал Краснов.
        - Не хочу, - глухо ответил Вадим. Слова давались ему нелегко. - Я больше в эти игры не играю. Лучше покончим с этим сейчас.
        - Ясно, - сказал Краснов, сделавшись отчего-то очень довольным, - хотел бы я посмотреть на твоего друга.
        - Егор Данилыч, - сказал, входя, охранник, - пришел друг Березина. Очень просит принять его немедленно.
        В следующую секунду Вадим бросился на охранника, и они покатились по полу, нанося друг другу удары. Вадим пытался завладеть пистолетом противника, но не успел, - набежала целая толпа крепких парней, его скрутили и надели на него наручники. Он неистово рвался у них из рук и кричал:
        - Краснов, если ты посмеешь его тронуть, я тебя с того света достану!
        - Подержите его пока где-нибудь, - сказал Краснов, - ишь расшумелся.
        Вадима увели, вернее утащили. Комнату привели в порядок, устранив последствия непредвиденной схватки, и пригласили Александра.
        Он вошел в гостиную быстрой походкой и резко остановился, озираясь по сторонам в надежде увидеть Вадима.
        - Здесь он, здесь, - сказал Краснов, - ждет своей участи. Не суетись пока. Иди сюда, потолкуем.
        Александр сел напротив него в кресло, изучая этого страшного и опасного, как говорил Вадим, человека. Добряком, во всяком случае, Егор Данилыч не казался. Глаза его мрачно и недружелюбно поблескивали из-под кустистых насупленных бровей. По мере того как Александр смотрел в эти глаза, выражение их стало меняться, в них появилось усилие припоминания, уступившее место глубокому изумлению.
        - Слушай, ты кто? - огорошил он Александра вопросом.
        - Я - близкий друг Вадима Березина, - ответил тот.
        - Это я уже понял. Звать тебя как?
        - Простите, я не представился, - сказал Александр.
        Он встал и, слегка поклонившись, совсем как во времена дворянских собраний, произнес:
        - Александр Юрьевич Никитин.
        Краснов долго молчал, потом щелкнул пультом, и экран телевизора погас. В наступившей тишине зазвучал его низкий, грубоватый голос:
        - «Много исходил я дорог, но не чувствовал усталости; держала меня родная земля в объятиях, как воздух держит птицу в небесах, и видел я, будто с высоты, сверкающие реки и утонувшие в голубой дымке леса, таинственные туманы над болотами и безмятежные равнины. Туда, туда звала меня душа, туда несли меня невидимые крылья.
        Помнишь, ты как-то спросил, где находятся рай и ад? Теперь я точно знаю: рай, он здесь, на земле. Людей с самого начала поселили в раю, только они этого не поняли. Стали они этот рай разорять, подминать под себя, ломать и перекраивать и, легкомысленно поправ чудесные и мудрые законы бытия, оказались на краю черной бездны. Пасть в нее или жить в раю - каждый волен выбирать сам».
        - Я польщен тем, что вы помните наизусть строки из моей книги.
        - Что ты хотел этим сказать?
        - Только то, что человек, как и все остальное на Земле, - часть природы и должен жить по законам, данным нам свыше.
        - А как же законы, придуманные людьми?
        - Законы сосуществования людей в обществе основаны на законах Божьих.
        - Ты веришь в Бога?
        - Да, я верю в Высший Разум.
        - Значит, если я буду нарушать законы, Бог меня накажет?
        - Не думаю. Бог никого не наказывает. Человек наказывает себя сам.
        - Я часто нарушал закон и вот, посмотри, разве я плохо живу?
        - Я не могу знать, хорошо ли вы живете. Это можете знать только вы.
        Снова наступила пауза. Егор Данилыч поднялся, подошел к бару и вынул оттуда бутылку самого лучшего коньяка.
        - Выпьешь со мной? - спросил он Александра.
        - С удовольствием.
        - Ты извини, что я с тобой на «ты». У меня мог бы быть сын твоего возраста.
        - Сделайте одолжение, - сказал Александр и улыбнулся ему своей хорошей улыбкой.
        - А ведь я тебе проиграл, - признался Краснов, - тебе и твоему другу.
        - Не понимаю вас, Егор Данилыч.
        - Не важно это. Скажи мне лучше, во имя чего ты воевал в Афганистане? В твоей книге персонажи совершают подвиги, говорят о любви к родине. Объясни мне, как все это вяжется с афганской войной.
        - Мне трудно говорить о войне. Я уже пережил ее дважды - один раз, когда воевал, второй, - когда писал книгу. Но вам отвечу: в Афгане все мы - молодые ребята, сержанты, офицеры - попали в беду, по чьей вине - рассудит история. Мы насмерть стояли друг за друга и сообща старались выжить. Мы любили друг друга, потому что были одной крови, потому что одна земля вскормила нас, а это и есть любовь к родине.
        Краснов налил коньяку в бокалы.
        - Мне нравятся твои книги, хотя у нас совершенно разные взгляды на жизнь.
        - Может быть, не такие уж разные, раз они вам нравятся.
        - Ты умеешь увлечь читателя своей убежденностью. Только меня ты все равно не убедишь в том, что всю эту погань, именуемую людьми, следует любить.
        Александр снова окинул взглядом впечатляющее убранство гостиной.
        - Скажите мне, Егор Данилыч, к чему вам вся эта роскошь?
        - Ты серьезно меня об этом спрашиваешь?
        - Абсолютно серьезно.
        - Ну, скажем… для удобства, удовольствия, для престижа, наконец.
        - Вот! Для престижа! Две другие названные вами причины потребовали бы гораздо меньших затрат. Отчего же, презирая людей, вы так дорожите их мнением, так нуждаетесь в их поклонении, восхищении, даже в страхе перед вами, а может, как и любой человек, в любви? Не потому ли, что не вы, а люди управляют вами, вашими поступками, устремлениями, они имеют над вами власть, а не вы над ними. Стоит ли повторять избитую истину, что человек - существо общественное. Изолируйте его от общества, и он зачахнет, умрет от тоски и одиночества, или помешается, на худой конец. Зачем же ненавидеть тех, кто необходим вам как воздух?
        - Как ты разделал меня за две минуты! Удивительно, что я все это от тебя терплю!
        - Егор Данилыч, не сочтите мои слова за бахвальство, но я чувствую людей и никогда не стану говорить с тем, кто не в состоянии меня понять.
        - Надо будет поразмыслить о нашей беседе на досуге. Стало быть, ты пришел просить за своего друга?
        - Именно так, - подтвердил Александр. - Я прошу вас его простить и отпустить домой.
        - Простить? Так просто? А знаешь ли ты, что он оскорбил меня, посмеялся надо мной, нарушил данное мне слово. У нас есть свои, неписаные законы, по которым ему полагается умереть.
        - Он виноват, а вы его простите, - благожелательно сказал Александр, - простите его, как сильный человек может простить слабого. Эти неписаные законы - они для других, но вы-то можете позволить себе быть великодушным.
        - Ты прав, - задумчиво сказал Краснов, - я все могу себе позволить.
        Он приказал привести Вадима. Состояние того было плачевно. В растерзанной одежде, с всклокоченными волосами, измученный отчаянием и страхом за Александра, он имел весьма жалкий вид, что так не вязалось с его обычным уверенным обликом. Увидев Александра, мирно распивающего коньяк в обществе Краснова, он потерянно на них воззрился, не зная, какого еще подвоха можно ожидать со стороны Егора Данилыча.
        - Я прикажу снять с тебя наручники при условии, что ты больше не будешь драться. Согласен?
        Вадим кивнул. С него сняли наручники, и Краснов предложил ему занять прежнее место.
        - Я решил тебя простить, - сказал он. - Не стану скрывать, что в большей степени я иду навстречу твоему другу, нежели собственному желанию. Тем не менее, я готов забыть все раз и навсегда. Слово свое, в отличие от тебя, я держать умею, и что бы ты мне сейчас не сказал, решения своего не изменю. Так что говори со мной откровенно.
        Вадим переводил взгляд с Краснова на Александра и обратно, все еще не решаясь поверить, что все кончено, что опасность миновала и можно жить дальше. Вместо того чтобы ответить Краснову, он спросил Александра:
        - Как ты узнал, что я здесь? Как ты вообще здесь оказался, я же приказал тебя не выпускать?
        - И напрасно, - весело ответил Александр, - если бы я раньше знал, что встречу в лице Егора Данилыча такого умного и тонкого собеседника, я бы уже давно с ним познакомился. Люди часто не в состоянии понять друг друга, оттого и случается много бед.
        Краснов наблюдал за ними с пристальным интересом. Сколь недоверчивый, столь и проницательный, привыкший к неумеренной лести, он, с незнакомым для себя теплым чувством, видел без всяких сомнений, что этот ясноглазый писатель искренен. Катя была права: такого ничем не собьешь, ничем его убеждений не вытравишь, он даже в самой зловонной грязи откопает алмаз, в самой озлобленной душе узреет искру доброты. Понимает ли Березин, кто рядом с ним? Видно, понимает, раз жизни своей для него не пожалел.
        - Пойди приведи себя в порядок, - сказал он Вадиму, - приглашу жену, пусть познакомится с Александром. Наверно, от счастья в обморок упадет.
        Екатерина в самом деле пришла в восторг от такого сюрприза. С присущей ей простотой и непринужденностью она завладела вниманием дорогого гостя и увлекла его в путешествие по роскошному особняку для того, чтобы показать ему все свои картины.
        Вадим с Красновым остались вдвоем.
        - Объясни мне, бога ради, чем ты заслужил дружбу такого человека? - спросил Краснов.
        - Сам не знаю, - ответил Вадим. - Этот тот случай, когда мне просто крупно повезло в жизни.
        - Действительно. Мне так не повезло, а ведь ты ничем не лучше меня. Он знает, скольких ты отправил на тот свет?
        - Знает, недавно сам догадался. Но с этим покончено. Он взял с меня слово, что я больше никого не убью.
        - Он был осведомлен о том, что угрожало ему самому?
        - Еще бы! От него трудно что-то скрыть.
        - Значит, ему важнее было спасти твою душу, чем свою жизнь. - Егор Данилыч тяжело вздохнул. - Неужели я в жизни чего-то не понял? Трудно сознавать такое на пороге старости. Хотя руки у меня, как ты говорил, пока не трясутся.
        - Егор Данилыч, будьте великодушны до конца: простите мне и то, что я вам здесь наговорил. Это было сделано с умыслом.
        - Ладно, ладно, знаю, мне можешь не объяснять. Надеюсь, что слово, данное своему другу, ты сдержишь. Я обещаний никому не давал, да и перевоспитываться мне уже поздно, поэтому я сам позабочусь о том, чтобы вас больше не донимали. Живите спокойно. Пусть он пишет свои книги, у него это здорово получается. Расскажи мне о нем, он женат?
        - Пока нет, но все к тому идет.
        - Да ну! - оживился Краснов. - А что за девушка? Красивая?
        Вадим рассказал ему о Лин, не пожалев красок.
        - Следовало ожидать, что он выберет что-то необычное, - заключил Краснов. - У него независимый склад ума; он видит все по-своему, как видят мир художники; я почувствовал это, читая его произведения.
        Спустя некоторое время вернулся Александр под руку с Катей. Щеки у нее раскраснелись, глаза сияли, - она нашла неравнодушного и осведомленного слушателя; они, видимо, отлично понимали друг друга и выглядели как старые добрые знакомые.
        - Егор, я пригласила Александра Юрьевича к нам на обед в субботу, - защебетала она, словно малиновка на заре. - Вадим Петрович, надеюсь, вы составите нам компанию?
        Егор Данилыч бросил на нее благодарный взгляд.
        - Что же ты молчишь? - сказал он Вадиму. - Нельзя отказывать красивой женщине.
        - Почту за честь, - отозвался Вадим, вставая и целуя ей руку.
        Екатерина вспыхнула от удовольствия и, простившись, оставила мужчин одних.
        - Ты смотри, жену у меня не отбей, - притворно пригрозил Александру Егор Данилыч.
        - Увы, не смогу при всем желании, - отозвался Александр. - Екатерина Сергеевна любит вас беззаветно.
        У Краснова неожиданно запершило в горле.
        - Врешь! - сказал он осипшим голосом. - Александр, ты так со мной не шути!
        - Провалиться мне на этом месте! Сроду не шутил подобными вещами. Егор Данилыч, - укоризненно сказал он, - да вы, кажется, не разглядели у себя в доме самого ценного.
        - Мало ли чего я не разглядел, - смущенно откашливаясь, пробормотал Краснов.
        Друзья возвращались домой в машине, на которой приехал Вадим. Антон сидел за рулем и болтал без умолку, давая выход своему трехчасовому нервному напряжению. Александр, напротив, за всю дорогу не проронил ни слова и лишь сердито посверкивал глазами на Вадима.
        - Долго ты будешь смотреть на меня волком? - не выдержал Вадим.
        - Навесить бы тебе как следует! - с сердцем сказал Александр.
        Вадим почувствовал, что улыбается. Озорные звезды за окном, соткав нефритовую сеть, укачивали ясную луну. Серебристая машина бесшумно неслась вперед, сквозь летнюю ночь, по светлой дороге, озаренной теплым сиянием.


        ГЛАВА 10
        Светлана, пребывая в неведении относительно того, какие скрытые бури сотрясают особняк, была поглощена исключительно собственными переживаниями. Вадим после случившейся между ними безобразной ссоры уже третий день не приходил к ней по ночам. У каждого из них была своя спальня, - Вадим нередко предпочитал спать в одиночестве - и не будь этого скандала, Светлана восприняла бы его временное воздержание как должное. На людях он обращался к ней с подчеркнутой вежливостью, но оставаться наедине явно избегал. Здравый смысл подсказывал ей, что лучше всего переждать, сделать вид, что ничего не случилось, а там, глядишь, все образуется, но выдержки ей не хватало из-за снедающего ее беспокойства. Три дня она безвылазно просидела в особняке, стараясь как можно чаще попадаться Вадиму на глаза, сохраняя при встречах с ним скорбный вид незаслуженно обиженного человека. Ничего, рассуждала она, пусть прочувствует всю степень своей черствости и несправедливости по отношению к ней. Она была оскорблена и обижена, но странное дело: воспоминания о том, как он зверски схватил ее своими сильными руками, о его бешеном
взгляде, искаженном яростью лице заставляли сладко замирать сердце. Возможно, она так и не осознала всей опасности своего выпада, просто не допускала мысли, что Вадим мог причинить ей серьезный вред, и теперь втайне мечтала вновь очутиться в грубых и властных объятиях насильника, ощутить себя безвольной жертвой его грозной прихоти.
        На четвертый день оставаться в доме ей стало невмоготу; она решила развеяться и договорилась встретиться с Викой в ресторанчике неподалеку.
        Вика приехала первой и ждала ее за столиком на увитой цветами летней террасе ресторана.
        - Какая жара, - сказала Света, подсаживаясь к ней, - есть будем?
        - Нельзя, с сегодняшнего дня начинаю худеть. Милый сарафанчик!
        - Валентино, - отозвалась Светлана, - купила на прошлой неделе. Начни худеть завтра. Здесь подают обалденный яблочный штрудель. Одной мне его есть не хочется.
        - Давай так: тебе штрудель, а мне легкий салат и какой-нибудь сок.
        - Зачем тебе худеть? По-моему, ты и так в форме.
        - Килограмма три сбросить не помешает. Хочу понравиться вашему Никитину. Света, ты должна помочь мне с ним сблизиться. Он произвел на меня впечатление. Такие мужчины бывают прекрасными мужьями и нежными любовниками.
        - О, да, - вяло согласилась Света, - чего не скажешь о Вадиме.
        - Вадим вне конкурса! У любой женщины рядом с ним подкашиваются ноги. Клянусь, Светка, если бы мы не были подругами, я бы сделала все, чтобы его увести.

«Как же! - невесело усмехнулась про себя Светлана. - Ты все время лезешь из кожи вон, чтобы он лишний раз на тебя посмотрел. Скажи лучше, что он не обращает на тебя никакого внимания».
        - Повезло тебе, Света. Такой потрясающий мужик! - продолжала разливаться Вика.
        - Да уж, дальше некуда, - Светлане нестерпимо захотелось поделиться с кем-нибудь наболевшим. - Заниматься с ним любовью все равно, что лечь под мчащийся танк.
        Глаза у Вики загорелись корыстным любопытством.
        - Ты меня поражаешь. Неужели он бывает грубым? Никогда бы не подумала.
        - Нет, грубым его не назовешь. Это совсем другое. Он просто подавляет своей силой и волей, а тебя вроде как и нет.
        - Но ведь это замечательно! Не понимаю, что тебя не устраивает.
        - Это было бы хорошо, будь я уверена в его любви ко мне, но у меня такое чувство, что я для него просто вещь, неодушевленный предмет. Он окружил себя всеми удобствами, и, судя по всему, я вхожу в их число. Неудобства же его раздражают, приводят в исступление… - она вдруг расплакалась. - Я боюсь его. Вчера он меня чуть не убил.
        - Света, успокойся. - Вика сразу же чисто по-женски прониклась к ней жалостью. - Расскажи все по порядку. Что между вами произошло?
        - Никитин вздумал поволочиться за нашей горничной, китаянкой. Меня это взбесило, и я устроила ей нагоняй, а Вадим рассвирепел. Интересы Никитина для него превыше всего.
        - Света, я тебя не понимаю. Пусть Никитин развлечется с горничной, почему это тебя задевает?
        - Не знаю, возможно, я действительно зря вспылила, - сказала она, сморкаясь и вытирая платком глаза, - только теперь я не могу спокойно видеть эту мерзавку, хоть домой не приходи. Ты представляешь, из-за нее Вадим поднял на меня руку! Как такое стерпеть?
        - Извини, Света, но ты большая дура! Нельзя было действовать так прямолинейно. Существует множество способов избавиться от неугодной прислуги. Например, подложить ей что-нибудь ценное, лучше всего вещь Вадима, а потом обвинить в краже. Вряд ли он станет держать у себя воровку. А для Никитина, раз его потянуло на экзотику, можно пригласить девицу любой национальности для оказания ему интимных услуг, - сейчас с этим проблем нет.
        - Нет, насчет кражи - идея неудачная. Слишком избито и примитивно. Вадим сразу догадается. Надо придумать что-нибудь такое, что не вызовет у него подозрений.
        Они заговорили быстро и тихо, замолкая всякий раз, когда к ним подходил официант. Через полчаса план расправы над Лин был готов. У Светланы поднялось настроение. Подруги расцеловались, сели в свои машины - Светлана в светлый «порше», Вика в темно-синий «БМВ» - и, довольные друг другом, расстались до следующего дня.
        Светлана сразу же по приезде домой вызвала к себе Лин. Бесстрастным голосом, но с холодной ненавистью в душе, она отдала девушке необходимые распоряжения:
        - Помнишь, ты готовила какой-то суп с креветками?
        - Да, суп с креветками и яичными узелками, - ответила Лин.
        Светлана с неприязнью отметила ее произношение, которое значительно улучшилось за последнее время.
        - Отлично. Завтра я ожидаю к обеду свою подругу. Приготовь суп и сделай, пожалуйста, все так, чтобы мне не пришлось краснеть.
        Убедившись, что девушка занялась стряпней, она, стараясь остаться незамеченной, поднялась на третий этаж и проскользнула в комнату Лин. «Вот так-то, шалава приблудная, будешь знать, как становиться мне поперек дороги, - думала она со злым торжеством, выходя через десять минут из комнаты Лин. - Прикинулась овечкой, а сама туда же - мужчин наших отбивать. Ничего, ты у меня вылетишь отсюда в два счета».
        На следующий день все складывалось для Светланы удачно: Александр был дома; он уединился в саду и писал что-то в блокноте, пристроив его у себя на колене; у Вадима за несколько дней вынужденного бездействия скопилось много дел, и он с раннего утра уехал на работу. Вика тоже не подвела, - прибыла к условленному часу.
        За столом они присутствовали втроем - замыслившие недоброе подруги и ничего не подозревающий Александр. Вика сразу же направила разговор в нужное русло:
        - Слышала сейчас кошмарную историю. Моя подруга заметила, что ее восьмимесячный малыш, который днем остается один с няней, боится ползать и все время лезет на свой стульчик. Знающие люди посоветовали установить в детской видеокамеру. И что бы вы думали? Оказалось, что няня бьет ребенка и заставляет его весь день сидеть на стуле, а сама смотрит сериалы по телевизору. Она с ним даже не гуляет.
        - Ужас какой! - возмутилась Светлана, поощряя подругу взглядом. - Просто невероятно, до чего может распуститься прислуга. Платишь им столько денег, а они все равно норовят тебя обмануть.
        - Я совершенно уверена, что все это отребье, другого слова не подберешь, нас просто ненавидит именно за то, что мы живем лучше них. Я просто сбилась с ног, подыскивая себе приличную горничную, - одни воруют, другие неумехи и грязнули, и при этом, заметьте, все требуют большой зарплаты. А вы, Александр, держите прислугу? Ведь вы, кажется, не женаты. Кто вам готовит, убирает?
        - Я в состоянии обходиться без посторонней помощи, - ответил Александр. Видно было по его лицу, что тема разговора ему неприятна. - Я бы не стал на вашем месте огульно причислять весь обслуживающий персонал к отребью. Они такие же люди, как и мы с вами. Не думаете ли вы, что достаток человека способствует его нравственному обогащению? Уверяю вас, процент негодяев среди сравнительно небольшого богатого населения нашей страны гораздо выше, чем среди людей среднеобеспеченных или неимущих.
        - Не берусь с вами спорить, дорогой Александр, - с кокетливым задором отозвалась Вика, - вы писатель, знаток душ человеческих, вам, конечно, виднее.
        - И в этом позвольте с вами не согласиться, - мягко возразил Александр. - Я только записываю свои мысли и наблюдения, вообразить же себя знатоком человеческих душ может лишь человек неумный и крайне самонадеянный.
        - С вами опасно разговаривать, - игривым тоном воскликнула Вика, - все время приходится за собой следить, чтобы не попасть впросак! Отчего вы так жестоки к слабым девушкам?
        Она взяла бокал белого вина со льдом и пригубила из него, не сводя с Александра многообещающего взгляда. Тот на последний ее вопрос не нашелся, что ответить, а может, просто не захотел, поскольку к флирту в данный момент был совершенно не расположен.
        Подали суп. Светлана начала есть, но вдруг отшатнулась от тарелки и выпрямилась, сурово поджав губы. Она подозвала официанта и что-то сказала ему на ухо. Молодой человек вышел и скоро вернулся в сопровождении Лин. Александр сразу напрягся и тоже перестал есть.
        - Лин, подойди сюда, - произнесла Светлана ледяным тоном. - Можешь объяснить мне, что это такое?
        Она поддела ложкой и вытащила из супа длинный темный волос, который, несомненно, мог принадлежать только Лин. Все краски схлынули с яркого лица девушки; казалось, на нем остались жить одни ее черные глаза.
        - Я… я не знаю, - пролепетала она, - я работаю в косынке.
        - И у меня волос! - вскрикнула Вика, проделав тот же фокус, что и ее подруга. - А вот еще! Да здесь их целый пучок. Александр, не ешьте, не ешьте, здесь сплошные волосы.
        - Да ты неряха, моя милая, - продолжала свысока выговаривать смятенной девушке Светлана. - Так опозорить меня перед моей гостьей и Александром Юрьевичем! А может, ты больна? У тебя явно лезут волосы.
        - Светлана Андреевна, я прошу вас… - что-то попытался сказать оглушенный происходящим Александр, но Вика предусмотрительно его перебила.
        - Ой, Света, - вступила она громким театральным голосом, - не дай бог, это какое-нибудь кожное заболевание! Стригущий лишай, например. Это очень заразно!
        - Ах, Вика, не надо об этом за столом. - Светлана снова пренебрежительно обратилась к Лин: - Забери отсюда свое пойло, а после мы отправим тебя на обследование в диспансер.
        Лин, раздавленная стыдом, а еще больше презрением, которое, как она думала, испытывали к ней не только присутствующие женщины, но и Александр, сделала шаг к столу, но тут последние крохи выдержки ее оставили, и она бросилась бежать вон из дома, сама не зная куда. Александр вскочил, с грохотом опрокинув стул, и кинулся за ней. На ступенях главного входа он едва не сбил с ног приехавшего только что Вадима, который стоял и с удивлением смотрел вслед убегавшей Лин.
        - Саня, что случилось? - крикнул он Александру в спину, но не получил ответа.
        Светлана при звуках зычного голоса Вадима заерзала на стуле:
        - Ах, черт! Вадим вернулся. Как это некстати! Я бы отвезла девчонку в диспансер, приплатила бы врачу, и мы избавились бы от нее раз и навсегда. Теперь все пойдет насмарку. Ну почему, почему мне так не везет?!
        - Спокойно, Света, главное себя не выдать, - наставляла ее Вика. - Сделай невинное лицо. В конце концов, все это могло случиться на самом деле. Такой факт нельзя было оставить без внимания.
        Вадим вошел в столовую, поздоровался с Викой, бросил быстрый взгляд на стол, где дымились нетронутые тарелки с супом, и, не сказав больше ни слова, вышел из комнаты. В холле он перехватил официанта и выяснил у него все подробности происшествия. Чувствуя, как в нем вновь зашевелилась тяжелая ярость, в столовую Вадим возвращаться не стал. Он пошел в сад, чтобы отыскать Саню и Лин, и нашел их на том месте, которое Александр полюбил больше всего, - у пруда с утками. Влюбленные самозабвенно целовались. Девушка утонула в объятиях Александра, а его руки - в ее темных, рассыпавшихся по спине волосах. Вадим издали понаблюдал за ними с минуту, и, улыбаясь, вернулся в дом.
        Вика, так и не дождавшись возвращения Александра, вынуждена была уехать. Светлана проводила ее до машины и пообещала, что сделает все от нее зависящее, чтобы Вика могла как можно чаще проводить время в обществе Никитина. Створки ворот за машиной Вики сомкнулись; Светлана повернулась к дому и увидела перед собой управляющего Романа Тихоновича, который, по всей видимости, уже порядочное время стоял у нее за спиной с выражением терпеливого ожидания на лице.
        - Светлана Андреевна, - произнес он с оттенком неловкости в голосе, - не могу вам выразить, какую неприятную миссию возложил на меня Вадим Петрович.
        - Что еще? - огрызнулась Светлана. - Говорите быстрее и оставьте меня в покое. Мне надо отдохнуть.
        - Конечно, конечно, - задушевно продолжал Роман Тихонович, - именно об этом и пойдет речь. Мы сейчас отвезем вас в прекрасную, удобную гостиницу, и там, клянусь, вам никто не помешает.
        - Что ты мелешь, Роман? - грубо спросила Светлана, глядя на него, как на полоумного. - Ты что, белены объелся? Какая гостиница? Пойди проспись, чувырло!
        - Временно, временно, Светлана Андреевна, каких-нибудь три дня, сущая ерунда, пустяковина, можно сказать, и Вадим Петрович купит вам квартиру.
        До Светланы что-то начало доходить.
        - Ты хочешь сказать, что Вадим приказал отвезти меня в гостиницу?
        - Всего на три дня, - повторил управляющий, - потом вы переедете в собственную квартиру.
        Разгневанная Светлана ринулась в дом, чтобы объясниться с Вадимом.
        - Светлана Андреевна, - голосил сзади управляющий, - напрасно вы так спешите, Вадима Петровича нет дома.
        - Как - нет? Где же он? - остановилась она.
        - Дело в том, что Александр Юрьевич сделал Лин предложение, и Вадим Петрович повез их в ресторан, чтобы отметить это событие.
        - Так говори, в какой ресторан, болван! - завизжала Светлана, потеряв над собою власть.
        - Этого он не сказал, - с достоинством ответил управляющий. - Сказал только, чтобы до того как он вернется, вас здесь уже не было. И я вам не болван. Идите, Светлана Андреевна, соберите свои вещи. Не хотелось вам этого говорить, но Вадим Петрович приказал охране вывезти вас силой, если вы не захотите уехать добровольно. Итак, у вас всего два часа на сборы.
        Светлана онемела и только хлопала глазами. Тогда управляющий сказал то, чего Вадим не говорил, но, по твердому убеждению Романа Тихоновича, должен был сказать:
        - Вадим Петрович просил вам передать, что он всегда будет рад принять вас на ваше прежнее место в его ресторане.
        Светлана заплакала навзрыд и побежала в дом.


        ГЛАВА 11
        Александром завладела какая-то идея. Видимо, это накапливалось уже несколько дней, судя по тому, что он в последнее время стал уединяться в саду и записывал что-то в блокнот. Теперь он попросил у Вадима компьютер. Вадим вынес из кабинета новенький ноут-бук, Александр схватил его и заперся у себя в комнате. Это продолжалось день и два, близилась суббота, когда им надо было идти на обед к Краснову, а ситуация становилась все более безнадежной. Александр выходил из своей комнаты только к столу, да и то раза два в день, смотрел на всех отсутствующим взглядом, невпопад отвечал на вопросы, перекидывался несколькими словами с Лин, извинялся и снова исчезал. Вадим напомнил ему о предстоящем визите к Красновым, но мало-мальски вразумительного ответа не получил.
        Позвонил Краснов.
        - Как у вас дела? - спросил он Вадима. - Не забыли, что мы ждем вас завтра к обеду?
        - Егор Данилыч, как такое можно забыть?
        - Я хотел сказать, чтобы вы взяли с собой Лин. Очень хочется на нее посмотреть.
        - Мы так и собирались поступить, тем более что Александр уже сделал ей предложение. Через две недели свадьба.
        - Молодец парень! А ты, я слышал, выпроводил свою Светлану. Что ж так?
        - Все-то вы знаете, Егор Данилыч. Не сошлись характерами.
        - Ничего, дело молодое, другую найдешь. Ну, смотрите, не опаздывайте.
        - Егор Данилыч… не знаю, как вам сказать…возникли некоторые осложнения…я не могу поручиться за Александра.
        - А что такое?
        - Дело в том, что он пишет.
        Краснов помолчал.
        - Что, это так серьезно?
        - Серьезнее не бывает. Полностью потерян для общества. Мы и то его почти не видим.
        Снова молчание, после чего Краснов сказал нечто невероятное:
        - Сделаем так: я завтра сам за вами заеду. Не хочется разочаровывать Катю. Она тут вовсю готовится.
        - Егор Данилыч, мне очень жаль, столько беспокойства для вас, - только и мог выговорить Вадим.
        - Сам себя не узнаю. Чем-то твой друг меня здорово зацепил. Мне с ним еще о многом надо поговорить.
        Утром Вадим снова напомнил Сане о том, что они приглашены к Красновым.
        - Конечно, конечно, - пробормотал Александр, глядя мимо него, и ушел в свою комнату.
        За час до назначенного срока приехал Краснов.
        - Ну что, все сидит? - спросил он Вадима.
        - Сидит и, похоже, вставать не собирается, - посетовал Вадим. - Разговаривать с ним бесполезно - он просто ничего не слышит. Лин чувствует себя покинутой, вчера даже всплакнула.
        - Придумаем что-нибудь экстремальное. Иначе его не расшевелить, - сказал Краснов. - Ты не будешь возражать, если мы побьем здесь у тебя пару стекол?
        - Да бейте хоть все, лишь бы польза была.
        Александр только начал писать новую главу, как вдруг во дворе громыхнули выстрелы. Он метнулся к окну и увидел, как в дом прошмыгнули три человека, одетые во все черное и в масках. Охранников Вадима нигде не было видно. Александр выскочил за дверь и в конце коридора увидел еще одного налетчика, который сразу же скрылся. С третьего этажа донесся пронзительный женский визг. Сломя голову Александр взлетел по лестнице наверх. Дверь в комнату Лин была заперта, оттуда доносились истошные женские крики. Александр разбежался и вышиб дверь плечом. Посреди комнаты на стуле сидел Антон, связанный по рукам и ногам. Больше в комнате никого не было.
        - Антон? Где Лин? - изумленно спросил Александр.
        - А я почем знаю, - ответил тот.
        - А кто кричал?
        - Я. Правда, здорово?
        - Правда, - растерянно согласился Александр, - но почему не своим голосом?
        - Чтобы вы меня спасли, Александр Юрьевич. Когда еще мне выпадет такая честь?
        За спиной Александра раздался дружный смех. В дверях стояли Вадим, Егор Данилыч, Лин и все охранники, в том числе Краснова, уже успевшие снять с себя маски.
        - Да вы… да я вас… - выдохнул Александр и тоже расхохотался. - Развлекаетесь, да?
        Я себе плечо отбил, а им весело, - говорил он, обнимая всех подряд.
        - Зато Лин убедилась, как сильно ты ее любишь, - заметил Краснов, - не пожалел для нее своего мужественного плеча. А то совсем забросил девушку. До меня случайно дошло, что она из-за тебя плакала.
        - Девочка моя, - сказал Александр, целуя Лин, - невинное дитя, заброшенное на чужбину. Ты доверилась мне, а я так к тебе невнимателен.
        - Нет, нет, я не плакала, - уверяла она, - я не хочу тебе мешать.
        - Из нее выйдет хорошая жена, - сказал Краснов, - а сейчас, чтобы искупить свою вину перед Лин, иди переоденься, и едем ко мне обедать.
        - Эй, меня кто-нибудь развяжет? - возмутился позабытый Антон.
        - Хороший парень, - сказал Краснов, - не сманить ли мне его у тебя, Березин? Может, покричит когда для дела.
        - Не-е, Егор Данилыч, - подал голос Антон, - я от Александра Юрьевича никуда. Вот если он захочет, я к нему в охранники пойду.
        - А что, ведь дело говорит: телохранитель, преданный не ради денег, дорогого стоит.
        - В телохранители ко мне идти не надо, - сказал Александр, - вот в друзья - пожалуйста.
        Через полчаса Александр вышел из дома под руку с Лин. Одет он был в отличный элегантный костюм, изменив на сей раз своему пристрастию к свободному стилю одежды. Лин, которую теперь действительно успели приодеть, выглядела обворожительно. Краснов удовлетворенно хмыкнул при виде красивой пары.
        В особняке Краснова, прежде чем сесть за стол, Александр вручил хозяевам приглашение на свадьбу, которая должна была состояться в одном из ресторанов Вадима.
        Присутствие за обедом Лин послужило поводом к разговору о ее родине. Выяснилось, что семья Лин живет в провинции Сычуань, в селении на берегу реки Минцзян.
        - Это приток Янцзы, - помогал Александр Лин, которая еще затруднялась в подборе слов.
        - Там очень красиво, - рассказывала Лин, смущаясь оттого, что к ней приковано всеобщее внимание. - Там большой лес, где нельзя стрелять зверей и рубить деревья.
        - Заповедник, она имеет в виду национальный парк, - пояснил Александр.
        - Еще там высокие горы, и между ними течет река. Это называется Хуанлун.
        - Ущелье Желтого Дракона, - перевел Александр. - Красивейшее место. Я читал о нем. Но ведь ущелье на большой высоте, как туда добраться?
        - Мы садимся на лошадь, - объяснила Лин. - Очень красиво, река сделала много маленьких озер, они яркие, как камни, вот такие. - Она показала на браслет Кати, в котором, переливаясь, чередовались драгоценные камни разных оттенков.
        - А может, вот такие? - сказал Краснов и одел ей на тонкое запястье бриллиантовый браслет.
        - Егор Данилыч! - воскликнул Александр.
        - Молчи, чего взвился? Не тебе ж дарю. Девушки обожают побрякушки. Это в честь вашей помолвки. Тебе нравится, Лин?
        - Очень, очень нравится! Большое спасибо. Как Хуанлун.
        - Что я тебе говорил! Лин, а Александр тебе нравится?
        Девушка трогательно зарделась.
        - Саня самый красивый, - сказала она.
        Все засмеялись. Егор Данилыч обнял Катю за плечи.
        - Считай, Саня, что нам с тобой повезло. Такие женщины нас любят!
        Катя благодарно прижалась к нему щекой.
        Кофе перешли пить в гостиную. Особняк Краснова поражал своим богатством. В числе огромного количества всевозможных безделушек, ценных ваз, статуэток и сувениров, украшавших тонкой работы мебель, было немало антикварных китайских вещиц. Лин, увидев в них напоминание о своей родине, переходила от одной фигурки к другой, не выпуская руки Александра, делая интересные для него комментарии. Вскоре к ним присоединилась Екатерина.
        - Тебе тоже пора подумать о семье, - сказал Краснов Вадиму. - Ты мне как-то сказал, что любить не умеешь. Что-то не верится, тем более теперь, когда все так удачно для тебя складывается. Мало что ли красивых женщин? Кстати, ты помнишь Веру, жену Макара, я тебе ее в театре показывал?
        Вадим в панике оглянулся на Александра и машинально схватил Краснова за руку.
        Егор Данилыч, прошу вас, при Сане о ней ни слова.
        Краснов сдвинул густые брови.
        - Что за оказия! Опять какие-то тайны? Ну-ка, пошли в сад, расскажешь мне, в чем тут дело.
        - Егор Данилыч, я не могу об этом говорить. Поверьте мне на слово, просто не упоминайте о ней в его присутствии.
        - Э, нет, брат, теперь от меня не отделаешься. Пошли, не то у него спрошу.
        Вадиму ничего не оставалось, как последовать за хозяином в сад.
        - Ну, говори, - потребовал Краснов, как только они сели на скамью под деревьями.
        - Почему вы вспомнили о Вере? - спросил Вадим, оттягивая разговор.
        - Хотел обратить на нее твое внимание. Макара убили в прошлом году в разборке. Ты разве ничего не слышал?
        - Нет, я не знал об этом.
        Голос его плохо слушался, а тут еще Краснов с его испытующим, пронизывающим взглядом.
        - Вот я и подумал, - продолжал Краснов, не спуская с него глаз, - Вера - красавица, уже год вдова, женихов хоть отбавляй, но замуж ни в какую выходить не хочет. И ты парень видный, богатый, девки по тебе мрут, сам видел. Мне судьба Веры небезразлична. Макар хоть нам и не родным был, но я привык считать его своим племянником… Слушай, ты мне зубы не заговаривай, выкладывай, при чем здесь Александр.
        Делать было нечего. Краснов не оставлял ему выхода.
        - Из-за Веры мы расстались с Саней на пятнадцать лет, - сказал Вадим.
        Краснов вытаращился на него так, будто увидел впервые. Пришлось все ему рассказать.
        - Теперь мне многое стало ясно, - в раздумье проговорил Егор Данилыч, после того как Вадим умолк. - Я все не мог понять, чего тебе в жизни не хватало. Как же он простил тебе такое?
        - Может, только он один и мог простить.
        - И как видно, не зря. Думаю, он выиграл от этого не меньше, чем ты. Если уж он меня научил прощать… Знаешь, удивительная штука получается: ты вроде прощаешь другого, а хорошо на душе становится у тебя самого. Да, да, - он стал ходить мимо Вадима, обдумывая какую-то ускользающую от него мысль, которую надо было ухватить во что бы то ни стало, - да, теперь я понимаю, откуда в нем столько света. Только я разобраться хочу… Бывает ведь еще по-другому: сделал тебе человек подлянку, и ему никакого прощения не надо, он рад, что поступил именно так, а не иначе. Что ж, и такого прощать?
        - Это очень сложный вопрос Егор Данилыч, я на него ответить не берусь, но считаю, что простить можно того, кто искренне нуждается в прощении.
        - А ты сам нуждался в моем прощении? Ведь не ты просил меня об этом, а Александр. Говори все без утайки, я же сказал, что ничего не изменится.
        Вадим ответил не сразу. Оказалось, что ему самому надо в себе разобраться.
        - Просить за себя я бы не стал. Но я всегда знал, что виноват перед вами, я не должен был давать обещаний, которых не в состоянии выполнить. Думаю, если человек осознает свою вину, он нуждается в прощении.
        Краснов смотрел на него, улыбаясь.
        В конце аллеи показались Александр и Лин.
        - Ты читал его книги? - спросил Краснов.
        - Только начал одну.
        - Читай, читай, тебе это должно быть особенно интересно. У него есть своеобразная манера обращаться время от времени к какому-то неизвестному, незримому собеседнику. Он делает это с завидным постоянством во всех своих книгах. Уж не ты ли тот неведомый читателю собеседник? Теперь я совершенно уверен, что ты узнаешь в нем самого себя. Полагаю, свою потребность общения с тобой он реализовывал на бумаге, и это в те годы, когда ты считал его погибшим.
        Он увидел, как его слова потрясли Вадима. Быстрая смена мыслей и чувств отразилась у того на лице. Глаза его с радостью и болью обратились на Александра. Краснов был доволен: сознание своей сопричастности к тому настоящему и сильному, что связывало этих двоих молодых людей, волновало его и трогало до глубины души.
        Александр и Лин медленно приближались; он обнимал ее за талию, смеялся и часто прижимал к себе.
        - Он кажется таким счастливым, может, твои опасения по поводу Веры беспочвенны?
        - Если бы знать наверняка! Он до сих пор никогда не произносит ее имени, это меня и настораживает. Подумайте, сколько всего связано для него с воспоминанием о ней: обманутая любовь, предательство названого брата, ужас войны. Нет, даже теперь, когда у него есть Лин, самое разумное - не ворошить прошлое.
        - У вас чудесный сад, Егор Данилыч, - сказал, подходя к ним Александр, - располагает к уединению и философским беседам, чем вы, кажется, здесь и занимаетесь, если судить по вашим торжественным и одухотворенным лицам.
        Краснова разобрал смех до того, что он повалился на скамейку.
        - Вот уж никогда не думал, что у меня может быть одухотворенное лицо, - проговорил он, вытирая слезы. - Уморил ты меня, ей-богу. Надо Кате рассказать.
        - А мы с Лин решаем, куда нам отправиться в свадебное путешествие.
        - Конечно, в Китай, - посоветовал Вадим.
        - Гениально, сын мой! Именно так мы и собираемся поступить. Давно мечтал побывать в этой древней стране.
        - Главное - не упади с Великой Китайской стены.
        - Может, мне повезет, и я увижу желтого дракона.
        - Тебе, может, и повезет, - сказал Краснов. - Лин, там действительно живет желтый дракон?
        - Конечно, - убежденно ответила Лин. - В горах есть его дом, люди там молятся.
        - Даосский храм, - подсказал Александр.
        - Дракон помогает людям: за храмом есть пещера, из нее течет ручей; если вымыть волосы, то не будет болезней.
        - Да ведь они буддисты, - заметил Вадим.
        - Одно другому не мешает, - возразил Александр, - старые верования остаются, так же, как и у нас.
        - Вот незадача! - воскликнул Краснов. - Я только сейчас сообразил, что вы не сможете венчаться в церкви.
        - К сожалению, это так, - подтвердил Александр. - Возможно, Лин когда-нибудь сама захочет принять православие, я от нее этого требовать не могу.
        - Все равно устроим пир горой, - обнадежил Краснов, - я приглашу для Лин китайских музыкантов и танцоров.
        - Егор Данилыч, вам совершенно незачем беспокоиться.
        - Вряд ли он позволит что-нибудь сделать для него, - предупредил Вадим. - В этом смысле он упрям, как бревно, с детства такой.
        - Это мы еще посмотрим! Меня не переупрямишь, не на того напал.
        Вечерело. Незаметно для всех сад окутала душистая мгла, и трепетно вызвездилось бездонное небо. Среди деревьев зажглись фонари; на траву и пышные клумбы потекли неяркие пучки света. В них кучилась серебряная мошкара. Хозяева и гости расположились за белым столиком, среди кустов сирени, в напоенной цветочным дыханием полутьме, и вели неспешную беседу. На стол и лица сердечками ложились тени от листьев, уже сонно кивали ветками деревья, и бессвязно шептались струйки в фонтане - Краснов разговорился с Александром и все не хотел отпускать гостей.


        ГЛАВА 12
        Близился 2001 год - начало нового столетия и третьего тысячелетия. Александр и Лин были женаты несколько месяцев. Жили они в большой трехкомнатной квартире в.
        Крылатском. Лин посещала курсы русского языка и уже говорила бегло, но еще с заметным акцентом. С одобрения супруга она решила, что будет учиться на переводчика. Когда-нибудь, мечтала Лин, она сама переведет книги Сани на китайский язык. Александр заканчивал новую повесть, решив отложить свое трудоустройство до лучших времен. С Вадимом они виделись почти ежедневно - Александру было совершенно необходимо читать другу каждую написанную им страницу. Неведомый собеседник на этот раз не присутствовал в его повествовании, видно, оттого, что был рядом.
        Время от времени в новую квартиру наведывался Краснов, совсем запросто, не дожидаясь особого приглашения, так как чувствовал, что Александр всегда ему рад. Случалось, Егор Данилыч заставал «вдохновенного сочинителя», как он продолжал называть Александра, за работой и тогда сидел молча где-нибудь в сторонке, потягивая коньяк и ничем не напоминая о своем присутствии.
        Вадим настороженно относился к визитам Краснова.
        - Зря ты его приваживаешь, - говорил он Сане, - даже тебе не под силу изменить его в лучшую сторону. Краснов - человек непредсказуемый. Ты подвергаешь себя опасности, общаясь с ним.
        - Я не могу отказать ему в понимании и участии, раз он в них нуждается, - возражал Александр. - Каждый имеет на это право. Егор Данилыч - человек умный; я предполагаю, что с возрастом он стал по-новому смотреть на вещи, он пытается переосмыслить свою жизнь, а это уже хорошо.
        Все субботы и воскресения молодые супруги проводили у Вадима в особняке, плавали в бассейне, играли в теннис, если позволяла погода; в ненастье сидели в библиотеке у камина, по вечерам ходили в театры, на концерты, нередко в ночные клубы - Александр считал, что Лин в силу своего возраста должна иметь возможность потанцевать и даже побеситься под музыку, что проделывал вместе с ней с не меньшим удовольствием.
        Раз в месяц они обедали у Краснова - в этом Александр тоже не хотел ему отказывать.
        На первый взгляд Егор Данилыч совсем не изменился. В привычном для себя окружении он был все так же груб, бесцеремонен, подавлял своей властью и требовательностью. Его, как и раньше, боялись, трепетали перед ним, пресмыкались. Казалось, он поделил свое существование на два параллельных пространства, и в тот мир, где находились Катя и Александр, посторонних не допускал.
        - Гони их всех взашей, - говорил он своему помощнику, когда его беспокоили в такие минуты, воздерживаясь при Кате и Лин от более крепких выражений.
        К жене он теперь относился с неуклюжей нежностью, к Александру - с бережностью.
        Саня, в свою очередь, беспокоился о Вадиме и периодически наезжал на него, требуя, чтобы тот побольше общался с девушками.
        - Долго ты будешь жить бобылем? - сердился он. - Столько красивых девушек вокруг, почему ты не хочешь с кем-нибудь познакомиться?
        - Обязательно познакомлюсь, - пытался заверить его Вадим, впрочем, без всякого энтузиазма, - вот закончишь книгу, и поедем на какой-нибудь шикарный курорт, там и закручу роман.
        Только не с такой кислой физиономией! Любая девушка сбежит при одном взгляде на тебя. В чем дело, черт возьми?! Ты что, решил записаться в монахи?
        В декабре он сдал книгу в издательство, и Вадим, считая, что Сане надо отдохнуть, купил три путевки в Швейцарию, в Сен-Мориц. Ехать в Альпы решили сразу же после встречи Нового года. Краснов пригласил их всех в ресторан, чтобы там отпраздновать приход третьего тысячелетия, но Александр придерживался того мнения, что Новый год полагается встречать дома в узком семейном кругу, к которому он, конечно же, причислял Вадима.
        Лин радовалась, как ребенок, наряжая пушистую, до потолка елку. Александр, взобравшись на стремянку, украшал залу гирляндами и мишурой. Вадим привез своих поваров, чтобы облегчить Лин предновогодние хлопоты. Лин, которая обожала своего мужа, предпочитала готовить для него еду сама и потому наотрез отказалась иметь в доме кухарку.
        Праздничная ночь против ожидания получилась бурной. Накануне Вадим распустил телохранителей по домам, но ровно через полчаса после того, как часы пробили двенадцать, в дверь позвонили. Александр пошел открывать и увидел Антона, который топтался у порога, не решаясь его переступить.
        - Вот, хотел вас поздравить, Александр Юрьевич, - сказал он, неловко протягивая бутылку коньяка. - С Новым годом вас!
        - Антон, заходи же, кто так поздравляет?! - воскликнул Александр, затаскивая парня в прихожую и обнимая его. - Проходи к столу, молодчина, что пришел!
        Еще через десять минут явился Игорь в компании двух телохранителей Вадима. Всем был оказан радушный прием. В час ночи пожаловали Краснов с Катей.
        - Не выдержал, ушел из ресторана, - сказал он. - Надоели все эти нечестные, подхалимские рожи. Хочу устроить себе праздник души.
        За столом стало шумно и весело. Комната сверкала, переливалась огнями, горели свечи, таинственно и сказочно мигала елка, играла музыка, тосты следовали один за другим, и скоро уже Егор Данилыч отплясывал посреди просторной залы вместе с Лин.
        Александр произнес тост в честь Вадима, пожелав ему в новом году найти любимую спутницу жизни.
        Через два дня они уже были в Альпах. В знаменитом помпезном отеле-дворце Кульм их ждали двухкомнатные номера, из окон которых открывалась великолепная панорама на горы, ослепительно сверкающие в свете солнца. Красота окрестных мест, озера, хвойные леса, пронзительный в своей свежести воздух производили ошеломляющее впечатление.
        Лин первый раз в жизни встала на лыжи, но очень скоро освоилась и героически стремилась брать все новые и новые высоты. Супруги целыми днями пропадали в сноу-парке и катались до посинения. Иногда Вадиму чуть ли не силой приходилось уводить их в отель.
        Александр каждый день отравлял Вадиму жизнь, требуя, чтобы тот сдержал обещание и с кем-нибудь познакомился, тем более что их соотечественниц на курорте было предостаточно.
        - Сань, отстань, - отбивался Вадим, - я хочу отдохнуть, мне нужен покой, общение с природой. Девушек и в Москве хватает.
        - Нет, чего-то тебе все-таки не хватает, - говорил Александр, пытливо стараясь поймать его взгляд.
        Вадим тушевался, бодро переводил разговор на другую тему, а Саня следил за ним с задумчивым видом.
        Прошла неделя. Ночью впервые закружился легкий снежок. Александр с Лин давно спали, а Вадим стоял в своем номере у окна и смотрел, как садятся на карниз снежинки. Он лег в постель, но сон коварно умчался прочь. Тогда он оделся и вышел в прилегающий к отелю парк. Казалось, во всем мире стояла первозданная тишина, кругом ни души, величавые сосны и кедры, запорошенные снегом, терялись верхушками в ночном небе. Вадим медленно пошел по аллее, освещенной мягким светом. Снежинки падали часто и ровно, вспыхивали, играли цветными искрами в воздухе и поскрипывали под ногами.
        Кто-то двигался ему навстречу. «Не одного меня мучает бессонница», - подумал он. Фигура приближалась сквозь снежную пелену, и теперь уже можно было различить, что это женщина. Вадим смотрел на нее и чувствовал, как им опять овладевает знакомое наваждение. Нет, видно, она никогда его не отпустит, он вечно будет искать ее черты в каждой встречной женщине. Расстояние между ними сокращалось, а обман не рассеивался, напротив, становился все убедительнее.
        Наконец они сошлись и остановились друг против друга.
        - Ты настоящая? - спросил Вадим и дотронулся до ее волос.
        - А ты? - как эхо отозвалась она и тоже коснулась пальцами его влажной щеки.
        - Сейчас проверим, - сказал он, привлекая ее к себе и целуя.
        Да, это ее губы, ее запах, это она - осязаемая, нежная, невероятно прекрасная, много прекраснее, чем в его воспоминаниях. Изголодавшимися и уже горячими от страсти глазами он жадно вбирал в себя ее облик, затем подхватил на руки и почти бегом устремился в отель. Портье в вестибюле проводил их удивленным взглядом.
        Прошло немало времени, прежде чем они вернулись к действительности на широкой кровати в его номере, и еще долго не разжимали объятий, утомленные и полные нежности, не в состоянии думать и разговаривать.
        Вера первая нарушила очарование:
        - Когда ты приехал?
        - Неделю назад, - отвечал он, зарывшись лицом ей в волосы, отчего его голос звучал приглушенно.
        - Какая жалость, - сказала она, - мы целую неделю были рядом и не видели друг друга. Возможно, это прозвучит как насмешка, но завтра я уезжаю.
        Он приподнялся на локте, с беспокойством глядя ей в лицо.
        - Нет, нет, - торопливо заговорил он, - ты должна остаться. Уедем в одно время, я все устрою, мы продлим твой тур.
        - Я здесь не одна. Со мною дочь и подруга, а ей надо уехать.
        - Пусть она едет, а ты с дочерью оставайся. Вера, не отказывай мне, я больше не могу без тебя жить, девочка моя, единственная, сокровище мое, - он стал бурно ее целовать, и они снова надолго унеслись в тот запредельный мир, который принадлежал только им двоим.
        - А ты с кем приехал? - спросила она, когда это стало возможным.
        Он перевернулся на спину и молчал, устремив взгляд в потолок.
        - Вадим, почему ты не отвечаешь? Боже мой, я, кажется, поняла… - она села в постели, глядя на него почти с ужасом. - Неужели Саня здесь?
        - Да, я здесь с Саней и его женой, - теперь в его голосе слышалось отчаяние.
        Он только сейчас опомнился, и сердце сжалось невыносимой тоской. Всегда приходится выбирать, говорила мама, и если это необходимо, он откажется от Веры в третий раз, но теперь в нем теплилась слабая надежда, что любовь Сани к Лин поможет ему сохранить для себя обоих дорогих людей. Он прижал Веру к себе:
        - Не думай сейчас ни о чем, не говори ни слова, иди ко мне, может, это наша единственная ночь. Завтра я поговорю с Саней, а сейчас молчи, молчи…
        Вера ушла рано, когда только начало светать. Вадим проводил ее в другое крыло отеля, где она остановилась, и они расстались ненадолго - Вадим сказал, что придет к ней после завтрака. Он успел несколько часов поспать, потом зашел за Саней. Лин еще плескалась в душе.
        - Давай спустимся в ресторан, - предложил Александр, - Лин скоро подойдет.
        Они сели за стол в ресторане. В ожидании Лин Александр завел разговор на интересующую его тему:
        - Я изложил Егор Данилычу свои соображения по поводу заповедника, и он необычайно заинтересовался моей идеей. Я, признаться, не ожидал, что он так загорится. Мне показалось, что он впервые обрадовался возможности употребить свои деньги на благое дело - не по необходимости, как он это делал до сих пор, а по зову сердца… Вадим, ты меня плохо слушаешь. Хочешь мне что-то сказать? - доброжелательно спросил он.
        Вадим решил, что тянуть не имеет смысла.
        - Знаешь, вчера, в парке, я встретил Веру, - сказал он мягко и осторожно.
        Саня испугался. Этот мгновенный испуг, непроизвольная реакция, которую он тотчас постарался скрыть, решила все.
        - Она здесь? - спросил Александр, сосредоточенно разглядывая вилку.
        - Нет, она уже уехала, - быстро сказал Вадим. Лицо его стало непроницаемо.
        - Что-то Лин запаздывает, - произнес Александр невыразительным голосом, - схожу за ней, потороплю.
        Все остальное время за завтраком он вел себя, как обычно, лишь изредка Вадим ловил на себе его короткие испытующие взгляды.
        - Покатайтесь сегодня без меня, - попросил Вадим, - я что-то неважно себя чувствую. Пойду прилягу, найду вас попозже.
        Возражений со стороны Александра не последовало, и он не задал Вадиму ни одного вопроса. Они с Лин пошли переодеваться в лыжные костюмы, а Вадим отправился к Вере.
        Она тоже не стала его ни о чем спрашивать. Едва взглянув ему в лицо, она все поняла.
        Мне надо уехать, - сказала она, и он молча кивнул.
        Обнявшись, они стояли у окна. Дочь Веры, хорошенькая девочка-подросток, и их молодая спутница занимались последними приготовлениями к отъезду, с любопытством посматривая на Вадима.
        Он почувствовал, как Вера вздрогнула. Проследив за ее взглядом, он увидел у парадного входа Александра. Лин лепила из нетронутой пороши снежки и запускала ими в мужа. Он смеялся и уворачивался, но сам участия в игре не принимал.
        Вера смотрела на него и плакала.
        - Саня, Саня, - шептали ее губы.
        Покатавшись всего час в сноу-парке, Александр оставил Лин на попечение инструктора и, сославшись на какую-то причину, пошел обратно к отелю, пообещав немедленно вернуться. Еще издали он увидел машину, а рядом с ней Вадима и Веру. Они прощались и все никак не могли проститься, целовались у всех на глазах. Было очевидно, что им трудно, невозможно оторваться друг от друга. Александр, остановившись в отдалении, наблюдал, как Вера наконец села в машину, которая сразу тронулась и покатилась по заснеженной дороге, как Вадим долго стоял и смотрел ей вслед, когда машина давно уже пропала из виду, потом, опустив голову, медленно пошел к отелю.
        Александр вернулся в сноу-парк.
        Их курортная жизнь, внешне не претерпев никаких изменений, продолжалась еще несколько дней. Все было так же, как до встречи с Верой, с той лишь разницей, что Александр перестал заговаривать с Вадимом о девушках.
        Москва встретила их январскими морозами и обильными снегопадами. Вадим окунулся в дела, Александр тоже был все время чем-то занят, во что Вадим не особенно вникал -
        Александр говорил, что это связано с изданием его новой книги. Выходные дни они по-прежнему проводили у Вадима.
        В один из таких дней, в воскресение, ровно через месяц после их возвращения из Щвейцарии, Александр объявил Вадиму, что уезжает на неделю в Ярославль вместе с Лин.
        - Хочу повидать своего афганского друга, - сказал он.
        - Когда ты едешь? - спросил Вадим.
        - Прямо завтра утром. Ты нас не провожай, занимайся своими делами.
        - Странно, что ты говоришь мне об этом только сегодня. Завтра же сообщи, как доехали, я буду ждать.
        Перед тем, как сесть в свою машину, Саня вдруг крепко обнял Вадима.
        - Мне будет тебя не хватать, - сказал он.
        - С чего такая торжественность? - удивился Вадим. - Не навек же расстаемся.
        - Конечно, не навек, - засмеялся Саня, - а все ж не люблю прощаться.
        Саня и Лин уехали, а у Вадима на душе осталось непонятное тяжелое чувство, словно он упустил что-то важное.
        Весь следующий день он тщетно прождал звонка от Сани и в конце концов сам стал звонить ему на мобильный, но телефон у Александра, видимо, был отключен. К вечеру Вадим серьезно встревожился. Он мысленно перебирал всевозможные причины молчания Александра и не мог найти тому убедительного оправдания.
        Старинные часы в гостиной пробили одиннадцать, когда к нему подошел Антон и протянул запечатанный конверт.
        - Что это? - спросил Вадим.
        - Александр Юрьевич просил, чтобы я передал вам его письмо сегодня вечером.
        - Письмо? От Сани? Когда он тебе его дал? - растерялся Вадим, поворачивая в руках конверт. Ощущение тяжести вернулось и навалилось на него с новой силой.
        - Вчера, когда он был здесь.
        - Что же ты только сейчас мне его даешь? - взорвался Вадим.
        - Простите, Вадим Петрович, я сделал все в точности так, как он просил.
        - Хорошо, оставь меня, пожалуйста, одного.
        Он вскрыл конверт и стал читать письмо, стараясь, чтобы строчки не прыгали у него перед глазами.

«Дорогой брат, - писал Саня, - прости, я обманул тебя. Не смог придумать ничего более достойного, хотя не лгал тебе ни разу в жизни. Я не поехал в Ярославль. С первого же дня после возвращения из Швейцарии я только тем и занимался, что скрывал от тебя свои мысли и поступки. Я продал нашу квартиру, всю обстановку, машину, и сейчас мы с Лин совсем в другом месте, в каком - я не могу тебе сказать. Искать нас ты не должен, если действительно уважаешь мои чувства.
        Я предвижу твой гнев и негодование, но поверь, я не мог поступить иначе. Скажу больше: я скрыл от тебя и то, что видел вас с Верой, когда вы прощались у отеля. Подумай, каково мне сознавать, что именно я являюсь причиной твоего несчастья. Все взвесив и испытав свое сердце, я вновь малодушно избрал побег как способ решения всех проблем, хотя прекрасно знаю, что решение одной проблемы немедленно порождает другую.
        В жизни каждого мужчины наступает пора, когда ему необходимо иметь семью, быть мужем и отцом, это для него главное, такова его природа. Я прошу тебя и даже требую, чтобы ты женился на Вере. Отбрось всякие сомнения, будь уверен - это нужно мне так же, как и тебе. Возможно, настанет день, когда я смогу спокойно взглянуть в лицо своему прошлому, и тогда я вернусь, но только при условии, что ты женишься на Вере. Скажу тебе со всей откровенностью, сейчас я не чувствую в себе достаточно сил, чтобы находиться рядом с вами обоими. Я счастлив с Лин и не хочу рисковать своим и ее счастьем.
        Еще раз прости и пойми, что у меня не было другого выхода.
        Любящий тебя брат Саня».
        Вадим перечитывал письмо снова и снова, чувствуя, что кошмар повторяется, единственным утешением служило то обстоятельство, что теперь он мог не опасаться за жизнь Сани.
        - Так, без паники, - успокаивал он сам себя, - из России он не уедет, сам говорил, что не может жить вдали от родины; в глубинку тоже забираться не будет: он наверняка думает, что мне не придет в голову искать его поблизости. Скорее всего, он в Питере. Ничего, долго прятаться он не сможет, все равно скоро где-нибудь зарегистрируется. Надо подключить Краснова, так мы его быстрее найдем.
        Несмотря на поздний час он позвонил Краснову.
        - Можно мне к вам зайти, Егор Данилыч?
        - Валяй, у меня у самого сна ни в одном глазу.
        Войдя к Краснову, Вадим выпалил с порога:
        - Егор Данилыч, Саня уехал!
        - Знаю, я сам помогал ему с продажей имущества. Он очень торопился и обратился ко мне за помощью. Отказать ему я не мог, но у меня было такое чувство, будто я по доброй воле наступил на горло собственной песне.
        - Что ж это такое?! - с горечью воскликнул Вадим. - Все сговорились меня обмануть, скрытничали и обделывали дела за моей спиной! Не могу поверить, что он мог так со мной поступить!
        - А что ему оставалось делать? Я тебя понимаю: горе не дает тебе сейчас рассуждать здраво, только ты сам подумай, отпустил бы ты его, если бы узнал о его планах?
        - Конечно, не отпустил бы! Это необдуманный, безумный поступок! Я смог бы его отговорить!
        - Именно этого он и боялся. Послушай, давай-ка успокойся, - с необычной для него задушевностью сказал Краснов, - что сделано, то сделано, теперь надо подумать, какие шаги тебе следует предпринять, чтобы рано или поздно он смог вернуться. Саня поставил тебе условие, не так ли?
        - Вы и об этом знаете?
        - К счастью, он мне доверяет и объяснил причину своего отъезда. Итак, тебе следует немедленно, завтра же, ехать к Вере и просить ее руки и сердца. А я буду шафером у тебя на свадьбе. - Лицо его внезапно посветлело. - Слушай, меня осенила блестящая идея!
        Он взял телефон и набрал номер.
        - Вера! - сказал он в трубку, и Вадим окаменел. - Я тебя не разбудил?.. Что ж тебе не спится? Наверно, о муже все печалишься… А-я-яй! Как я тебя понимаю! Жаль, муж твой не может видеть, насколько ты безутешна. Однако пора бы тебе подумать о новом замужестве… Знаю, знаю твое упрямство, этак ты всех женихов разгонишь, негоже такой красавице оставаться одной. Я, собственно, по этому поводу и звоню. Есть у меня на примете знатный жених, молодой, красивый, богатый, как раз тебе под стать. Завтра сам приеду вместе с ним тебя сватать… Что? Даже не думай. Отказ не принимается. Ты сначала на жениха посмотри, только сядь сперва, а то упадешь. Значит, договорились, жди нас к шести часам.
        Краснов положил телефон и зашелся густым смехом, довольный своей выдумкой.
        - Егор Данилыч, зачем вы так? - выдавил Вадим, чувства которого окончательно смешались. - Я еще ничего не решил. Мне надо найти Саню.
        - Зато я все за вас решил. Отчего вы все такие твердолобые? Сказано тебе: не вернется твой брат, пока ты не женишься на Вере. Вот и делай, что велено! А Саня твой не насовсем пропал. Он сказал, что позже свяжется с нами по электронной почте.
        - А что он вам еще сказал? - с подозрением спросил Вадим. - Может, вам известно и его новое место жительства?
        - Да охолони ты, горячая голова! - рассердился Краснов. - Он мне не говорил, и я не спрашивал. Я его волю, в отличие от тебя, уважаю. А потому, если бы и знал, где он сейчас, тебе все равно бы не сказал. Отправляйся сейчас домой, выспись, а завтра с утра выбери кольцо для Веры. Свататься пойдем.
        Вадим ушел, а Егор Данилыч отправился к жене.
        - Это Березин приходил? - спросила она. - Что, сильно переживает? Неужели Александр и тебе не сказал, куда едет?
        - Не сказал, но я знаю, где он. За кого ты меня принимаешь, Катюша? Там за ними присмотрят, - мне так будет спокойнее. Сама знаешь, какие нынче времена. Кому-нибудь может не понравиться разрез глаз Лин, а сгубят походя русского писателя. Да мало ли что может случиться?
        - Удивительные люди, - помолчав, добавил он с хорошей улыбкой, - могла ли ты представить себе, что такое возможно?
        - Могла, - уверенно ответила Катя, - я знаю пример великой братской любви. Это Винсент и Тео Ван Гог. Почитай о них, и тогда тебе захочется увидеть картины гениального художника.
        - А-а, - он весело погрозил ей пальцем, - все-таки хочешь приобщить меня к искусству?
        - Почему бы и нет. Думаю, ты для этого вполне созрел.
        Вадим прожил сумасшедшую ночь и день и даже к моменту визита к Вере все еще не мог унять своих душевных метаний. Он обошел несколько ювелирных магазинов и все не мог вспомнить, какой у Веры пальчик, хотя целовал ее руки тысячу раз. Наконец продавцы убедили нервного покупателя, что любое кольцо можно сузить или расширить. В шесть часов позвонил Краснов и заявил, что он уже находится у Веры - решил приехать пораньше, чтобы подготовить счастливую невесту, которая ждет не дождется своего суженого.
        Краснов, падкий на потешные затеи и розыгрыши, решил следовать до конца своей удачной с его точки зрения выдумке и явился к Вере немного раньше назначенного срока в сопровождении двух, специально отобранных им для этой цели субъектов, отъявленных бандитов из бывшей свиты Макара, которых Вера должна была знать в лицо. Наружность у этих джентльменов была самая непрезентабельная. Один был тощий, малорослый, с несоразмерно длинным подбородком и лошадиными зубами; второй, напротив, толстый до безобразия, лысый, с заплывшими щелочками вместо глаз, при всем том наглый и самодовольный.
        У ворот Краснов дал указания охраннику, как надо доложить о приходе Березина.
        При виде спутников Краснова Вера побледнела и стала путаться в словах. Довольный произведенным эффектом, Краснов напустил на себя грозный вид, который мог привести в трепет не только слабую женщину, но и любого беззастенчивого негодяя.
        После того как сваты расположились на мягких диванах и креслах, Краснов сурово произнес:
        - Вера, ты свои капризы брось! Пока я жив, ты и твоя дочь нуждаться ни в чем не будете, но никому не ведомо, как сложится жизнь. Мне для собственного спокойствия надо знать, что ты надежно пристроена. В данном случае я забочусь не только о тебе, но и о своей внучатой племяннице. Короче, я решительно намерен выдать тебя замуж.
        - Егор Данилыч, - пролепетала Вера, которой не под силу было спорить с этим опасным человеком, - я не хочу замуж. Мне так намного лучше.
        - Молодой и красивой женщине не может быть хорошо без мужчины. Ты мне голову не морочь! Выбери себе жениха, и дело с концом. Да вот хотя бы на этих молодцов погляди - красавцы, орлы! Какой больше понравится, за того и пойдешь.
        Вера остановила перепуганный взгляд на мнимых претендентах, - худой в ответ неосмотрительно улыбнулся, толстый - сально подмигнул. У нее на лице появилось гадливое выражение, что немало позабавило Краснова.
        - Егор Данилыч, - чуть не плача сказала она, - вы не можете заставить меня силой замуж идти. Хоть убейте, а не пойду.
        - Что-то ты больно привередлива. Жаль, Вера, жаль, обижаешь ты меня, - в голосе Краснова появились жесткие нотки, отчего бедной женщине стало совсем худо. - Сейчас еще один придет. Раз эти двое тебе не понравились, значит, за третьего пойдешь. Учти, Вера, терпение мое небезгранично.
        Вошел охранник.
        - Жених прибыл! - провозгласил он.
        - Встречай гостя, хозяйка, - сказал Краснов. - Этот, правда, совсем никудышный, да что уж теперь поделаешь, сама виновата.
        Вера встала, робко подалась вперед и застыла, обреченно уставившись в дверной проем. Послышались шаги; по мере их приближения в ее глазах нарастал ужас; шаги звучали все ближе, ближе, и в дверях появился Вадим. Она не двигалась и продолжала смотреть на него все с тем же выражением, затем покачнулась и упала бы, если бы он ее не подхватил.
        - Я же тебе говорил: сиди, а то упадешь, - сказал Краснов.
        Вера разрыдалась счастливыми слезами и уткнулась лицом Вадиму в грудь, в распахнутый воротник его рубашки, вдыхая свежий запах ткани, туалетной воды и его собственный, теплый, мужской, любимый.
        - Ну как? И за этого не пойдешь? - не унимался Краснов, пользуясь тем, что Вера говорить была не в состоянии. - Тогда я его забираю. Может, для другой сгодится.
        - Пойду, за него пойду! - смеясь и плача, выкрикнула она и обхватила Вадима крепко, изо всех сил, словно боялась, что его действительно могут у нее отнять.


        Э П И Л О Г
        Александр молчал целый год. Вадим беспокоился, скучал, злился и жаловался Краснову:
        - Неужели он не может мне один раз позвонить? Чего он боится? Должен я хотя бы знать, жив он или нет? Подожду еще месяц и начну его искать.
        - Терпи, - гудел Краснов, - я же терплю, а тебе все вынь да положь. У человека никогда не бывает всего разом. У тебя жена любимая, скоро сын родится, тебе радоваться надо. Что врачи говорят, когда Вере рожать?
        - Ждем со дня на день. Она молодец, спокойная и веселая, это я веду себя, как неврастеник, - стоит ей ночью шевельнуться, и я вскакиваю, - такой страх меня берет, что и сказать не могу. На работе усидеть не под силу, все из рук валится. Как вы думаете, может быть, мне стоит пригласить в дом врача и акушерку? Пусть поживут несколько дней.
        - Если тебе так лучше, пригласи. Только зря ты себя изводишь - Вере не в первый раз рожать, бабонька она здоровая, крепкая. Я, правда, сам переволновался, когда Нельку в роддом повезли. Видно, так положено: приход в мир маленького человечка начинается с переживаний и радостей, и так потом всю жизнь.
        - Если б только переживаний! У Сани мать от родов умерла.
        - Тьфу, типун тебе на язык! Так вот как ты себя запугал! Тогда время совсем другое было, медицина сейчас на высоком уровне, и рожать Вера будет в столичном роддоме, а не в поселке. Слушай, парень, ты это выбрось из головы. Как у Веры схватки начнутся, сразу же мне звони. Чувствую, с тобой возни будет больше, чем с ней.
        Вечером того же дня Вадим, ни на что не надеясь, проверил, как обычно, свою почту в Интернете, и вдруг увидел послание от Сани:
        - Хочу поделиться с тобой великой радостью. У меня родился сын! Ты не поверишь, но этот карапуз такой же белобрысый, как и я. Цвет глаз пока не определился, но по всему видно, что малец пошел в папашу. Лучше не вспоминать, что я пережил, когда Лин рожала. Чуть тебе не позвонил, чтобы ты приехал, с трудом поборол искушение. Она сама маленькая, а бутуз отъелся до четырех килограммов. Теперь все позади. Мать и ребенок здоровы, я горд и счастлив как никогда.
        Знаю, что ты оправдал мои ожидания и женился на Вере, - Миша сказал мне об этом. Имей в виду, что моему сыну нужен темноволосый брат.
        Не сердись, что я съездил без тебя на Свирь. Мы еще обязательно поедем туда с тобой вдвоем, как собирались. Лин хотела побывать там, где я родился и вырос. Я ее родную реку видел, а она мою - нет. Да и соскучился я по родимым местам так, что словами не передать. И вновь заплутал я бездумно в лесу, ромашкою был, васильком, лебедою, я кожей впитал на рассвете росу и к солнцу тянулся цветком-головою. Ну вот: кажется, я заговорил стихами.
        Ты не забыл о наших планах насчет заповедника? Жаль, что получилась задержка. Я страшно зол на себя за это! Надо прекратить копаться в себе, потакать своим слабостям, своим эгоистичным переживаниям; надо заняться делом, наконец! Теперь, когда у меня родился сын, я особенно остро чувствую свою ответственность. Мы не смеем лишать наших детей того, чем предыдущие поколения успели варварски попользоваться, не задумываясь о последствиях. Каждый рожденный в этом мире вправе иметь свой лес, свою реку и своего лося.
        Всем нам пора возвращать свои самые тяжкие долги.