Алхимия иллюзий Антон Валерьевич Леонтьев
        Когда Вика понимает, что ее новый друг Виктор Титов вовсе не так прост и безобиден, как кажется на первый взгляд, оказывается уже поздно. Виктор прочно входит в ее жизнь, а Викины родители обожают нового друга дочери и даже видят в нем будущего зятя. Никто, кроме нее, не замечает, что это на самом деле за человек и какие страшные тайны скрывает не только его прошлое, но и настоящее. И помощи ждать неоткуда, ведь Виктор не погнушается и убийством, чтобы заставить Вику остаться рядом с ним. Он назначает ее своим идеалом и не намерен от него отказываться, невзирая на желания самой девушки…
        Антон Леонтьев
        Алхимия иллюзий
        Из всех видов любви самая прекрасная — это любовь неразделенная, потому что она никогда не проходит.
    Аноним
        — Тебе помочь?  — услышала Вика позади себя тихий приятный голос. Отбросив со лба волосы, она обернулась и заметила на крыльце школы невысокого худощавого паренька с короткими темными волосами.
        Не дожидаясь ее ответа, паренек нагнулся и принялся собирать разлетевшиеся по ступенькам тетради и учебники: в царившей за пару минут до начала занятий суматохе кто-то, чьего лица Вика не видела, довольно сильно толкнул ее в спину, отчего она, потеряв равновесие, выронила из рук портфель.
        Паренек подал ей несколько тетрадей, вылетевших из портфеля, и, внезапно застенчиво улыбнувшись и одарив взглядом арктически-ледяных глаз, сказал:
        — Меня зовут Витя. То есть Виктор. А тебя?
        Пронзительно протрещал звонок, оповещавший, что учебный день — ее первый в новой школе — начинается. Вика, хватая тетради, которые протягивал ей неожиданный помощник, ответила:
        — Надо же, совпадение… Потому что меня зовут Вика. То есть Виктория.
        На мгновение ее пальцы соприкоснулись с пальцами паренька, столь любезно ей помогавшего,  — странно, однако он отчего-то не отпускал тетради, внимательно глядя на девушку.
        И на мгновение — всего на мгновение!  — Вике сделалось страшно, однако она тотчас прогнала это чувство, потом что незнакомый ей парень (теперь, впрочем, знакомый, ведь он назвал свое имя) был столь предупредительный. Добрый.
        Безобидный.
        И единственный знакомый человек в этой новой школе, в новом городе, куда в самый разгар учебного года получил направление ее отец. Именно по этой причине им пришлось переехать из столицы соседней области, где у Вики было все: друзья, родственники, любимая школа, любимые учителя и любимые места,  — сюда, в этот город на большой реке.
        И это за год с небольшим до выпускного!
        — Поверь мне, это не совпадение,  — услышала она тихий голос своего нового знакомого и подумала, что ослышалась. Она даже хотела спросить его, что он имеет в виду, но Виктор протянул ей два учебника, с которых бережно сдул пылинки, и сказал:
        — Это ведь тоже твое…
        Вика кивнула, поднялась на ноги и вдруг поняла, что не имеет ни малейшего понятия, куда ей идти. Крыльцо школы, в которой ей предстояло учиться после переезда в новый город, вдруг внезапно опустело — только она и ее новый знакомый.
        — Извини, а ты не подскажешь, где сейчас занятия у десятого «Б»?  — произнесла Вика, оглядываясь в поисках пенала — этот пенал, сделанный из кожи и расшитый разноцветным бисером, был подарком дяди Васи на ее день рождения.
        За три недели до того, как дядя Вася погиб в нелепой автокатастрофе.
        — Ты что-то ищешь?  — спросил ее знакомец, и Вика ответила:
        — Да, мой пенал… Он был тут…
        Виктор наморщил лоб и, качнув головой, ответил:
        — Наверное, он отлетел в сторону, и его просто кто-то прихватил. Нехорошо получается. Хочешь, я пройдусь по классам и спрошу, кто его взял?
        Он взглянул на Вику своими арктически-ледяными глазами, и Вика поняла — он в самом деле это сделает, причем немедленно.
        — Спасибо, не надо. Да и тебе наверняка не разрешат…
        — Я и спрашивать не буду. Просто сделаю! Он ведь тебе дорог?
        Вика кивнула, и Виктор ринулся куда-то в коридор с явным намерением пройтись по классам и найти того, кто стащил ее пенал, действительно красивый и, безусловно, притягательный, как из этого коридора навстречу Виктору шагнул абсолютно лысый приземистый мужчина в плохо сшитом костюме и нелепом горчичном галстуке.
        — Это что за непорядок?  — произнес он, кладя руку на плечо Виктору.  — Ты куда это собрался?
        Вика заметила, как Виктор вздрогнул, а на его лице застыло странное выражение, причем до такой степени странное, что ей сделалось не по себе. Однако это выражение столь же быстро улетучилось, как и возникло, и Виктор тихо произнес:
        — Мне очень надо. Уберите руку, пожалуйста. Я не люблю, когда до меня дотрагиваются.
        Тип в костюме, кажется, не расслышав его реплики, подошел к Вике и спросил:
        — Ага, ты ведь наверняка новенькая… Где же у меня было записано…
        Он вытащил из кармана костюма бумажку, развернул ее и прочитал:
        — Косачева Виктория, десятый «Б». Твое добро?
        Он подал ей карандаш, и Вика поблагодарила типа в костюме.
        — Так, меня зовут Михаил Вячеславович, я завуч по учебной части и в данный момент и. о. директора. И очень не люблю, когда ученики вверенной моему попечению школы опаздывают на занятия!
        Вика с трудом сдержала вздох разочарования: этот малоприятный тип в плохо сшитом костюме с клоунским галстуком так был не похож на элегантную ироничную директрису ее бывшей школы!
        — А ты, должно быть, Титов Виктор?  — продолжил завуч, по-прежнему стоя спиной к Виктору.  — Тоже новенький. Из десятого «В».
        — Нет, я тоже из десятого «Б»!  — произнес Виктор, и Михаил Вячеславович, обернувшись, скороговоркой произнес:
        — Не перебивать. Не перечить. Не умничать. Раз я сказал десятый «В», значит, и будет десятый «В»!
        Вика, снова сдержав вздох, дипломатично произнесла:
        — Михаил Владиславович, быть может…
        Завуч уставился на нее и крикнул:
        — Вячеславович я, Вячеславович!
        Вика, зная, что обладает красотой и шармом, перед которыми не могут устоять мужчины любых возрастов, улыбнулась и продолжила:
        — Извините, Михаил Вячеславович. Но, быть может, вы определите нас в один класс? Мы — двое новеньких, никого тут не знаем, так будет проще…
        Она заметила, как угрюмое лицо Виктора просветлело, на нем возникло некое подобие улыбки.
        Но завуч сердито посмотрел на Вику и заявил:
        — Ничего не проще! И вообще, не знаю, какие у вас в старой школе царили порядки, но здесь решения руководства не обсуждаются!
        А руководством — и это было совершенно понятно — являлся этот самый Михаил Владиславович. Ну, то есть Вячеславович.
        — И все-таки, быть может, имеется возможность…  — начала Вика, но завуч прокричал ей в лицо:
        — Не имеется! Как я сказал, так и будет! И вообще, урок уже десять минут как идет, а вы тут прохлаждаетесь. Я такое не потерплю!
        Вика отвела взгляд — не хватало еще, чтобы этот самодур сделался новым директором. И в очередной раз поняла, как ей недостает всего: своих друзей, своей школы, своих учителей.
        Своего города.
        — Не кричите!  — послышался тихий голос Виктора, и Михаил Вячеславович, в этот раз отлично расслышав его реплику, повернулся к нему и проскрипел:
        — Ты что-то сказал, как тебя… Титов?
        Вика заметила, как Виктор на глазах съежился, словно врастая в пол. Рука завуча вновь опустилась ему на плечо.
        — Уберите руку…  — простонал Виктор, а завуч ухмыльнулся:
        — А что, если не уберу?
        Виктор вдруг поднял глаза — и стоявшая рядом Вика вздрогнула: такой пронзительный и пробирающий до костей был у него взгляд.
        — Я не выношу, когда до меня дотрагиваются… Уберите руку…  — прошелестел Виктор едва слышно, и завуч, отдернув руку, провозгласил:
        — Ну, ты мне тут не балуй, Титов! Дисциплина превыше всего! Вам пора в классы. У десятого «Б» сейчас русский язык, а у десятого «В» физкультура. Тебе туда, Титов!
        Он указал на противоположный коридор, который вел к спортивному залу. Завуч надумал проводить Вику до класса, самолично завел ее в кабинет, представил коллективу и преподавательнице и, пожелав всего наилучшего, скрылся.
        Вика не знала, куда ей сесть, лихорадочно думая о том, что вряд ли эти незнакомые подростки смогут стать ее друзьями.
        Своих настоящих друзей она оставила в родном городе.
        Одна из девиц, сидевшая за первой партой, улыбнулась ей, и Вика опустилась на стул рядом с ней. Урок продолжился, и Вика многое бы дала, чтобы он никогда не закончился. Однако прозвенел звонок, занятие завершилось.
        Вокруг нее посыпались шутки, пошли разговоры. Вика не знала, как себя вести, и ждала, когда же ее новые одноклассники покинут кабинет.
        Внезапно около нее появился рослый спортивный блондин, одарив ее ослепительной белозубой улыбкой, он спросил:
        — А твой предок — новый проректор в универе, ведь так?
        Вика уныло кивнула: по этой-то причине они и переехали в этот город! На старом месте отец был только деканом, а здесь стал проректором и заместителем ректора.
        — Круто!  — произнес блондин и протянул ей широкую ладонь.  — Меня зовут Игорь. Для друзей — Игорек. Для очень близких друзей — Игорюнчик.
        — Твой папа — новый проректор?  — раздалось сразу несколько голосов, и Вика тотчас оказалась в центре внимания одноклассников.  — Ой, а нам всем в следующем году туда поступать…
        — Ну, не всем,  — заметил вальяжно Игорь, на которого, как уже успела отметить Вика, местные девицы взирали с явным вожделением.  — Кто-то, не исключено, и в Москву подастся.
        И, подмигнув Вике, произнес:
        — Хочешь, я тебе школу покажу? Ведь я — самый крутой здесь чувак. По мне все эти дуры сохнут. Кстати, ты можешь называть меня Игорюнчик…
        — Как прошел твой первый день?  — спросила вечером, во время ужина, у Вики мама. Гостиная их огромной, расположенной в престижной сталинской высотке пятикомнатной квартиры была еще обставлена не до конца: у стен громоздились ящики, но рабочие уже водрузили на крюк большую хрустальную люстру.
        Отца еще не было — он задерживался на работе, однако отец всегда задерживался на работе. Мама уже давно смирилась с этим. И она переезду в новый город радовалась, здесь она без проблем получила место заведующей гастроэнтерологическим отделением в одной из городских больниц.
        — Все отлично,  — ответила Вика и вдруг поняла, что это не пустая фраза и не ложь: все в самом деле было отлично. Уже к концу третьего урока она чувствовала себя так, как будто находится среди старых знакомых. Дурой она не была и понимала, что многие желают подружиться с ней именно по той причине, что ее отец — новый проректор в местном университете.
        Однако кто сказал, что она должна отвергать подобных друзей?
        — Ну и хорошо,  — улыбнулась мама, наливая из фарфоровой супницы первое.  — А какое у тебя самое запоминающееся событие первого дня?
        Вика задумалась. Знакомство с Игорем? Он, конечно, очень приятный молодой человек, хотя фанфарон и зазнайка — и в этом очень похож на Максима, ее одноклассника из прежней школы.
        Нет, вряд ли.
        То, что ей посчастливилось блеснуть знаниями на уроке химии? Как выяснилось, преподавали химию тут не ахти, да и учительница, похоже, была далеко не самая лучшая. Поэтому не стоило особого труда решить у доски задачу, казавшуюся многим очень сложной.
        Нет, и не это тоже.
        Или тот факт, что на большой перемене местные красавицы стали выпытывать, откуда у нее имеются такие шикарные джинсы и такой крутой перстень. Их внимание Вике даже не льстило, а воспринималось назойливой попыткой записаться в ее лучшие подруги.
        Нет, уж точно не это.
        Но тогда что? Вика на мгновение закрыла глаза и вдруг вспомнила, как на большой перемене мельком увидела из окна группку великовозрастных парней, что стояли во дворе вокруг того самого Виктора Титова, который утром помог ей. Один из типов, с прыщавым лицом и глумливой ухмылкой, тыкал Виктора в плечо пальцем, остальные гоготали. Ситуация не была угрожающая, скорее всего, неприятная: местная шпана «учила жизни» странноватого новичка.
        Однако Вике запомнилась напряженная поза и странное выражение лица Виктора, а также его руки, сжатые в кулаки, причем с такой силой, что они сделались бескровно-белесыми.
        Вика помнила, что обратилась к сопровождавшему ее Игорю с вопросом, кто эти парни, и тот, презрительно цыкнув, заявил:
        — А, Дуремар и его «шестерки». Так, шакальничают помаленьку. Если посмеют на тебя вякнуть, скажи мне, я их вмиг уделаю.
        Вика хотела было попросить Игоря, который пользовался несомненным авторитетом у всех в школе, сделать так, чтобы этот самый Дуремар (крайне неприятный прыщавый второгодник-переросток) оставил в покое Виктора, однако не решилась сказать об этом сразу, а потом перемена закончилась, и Вика обо всем забыла.
        Странно, что вспомнила сейчас. Да, надо было попросить Игоря немедленно вступиться за Виктора.
        — Встреча с завучем…  — ответила Вика на вопрос мамы, вдруг осознав, что пауза, последовавшая за ее вопросом, уж слишком затянулась.  — Он такой малоприятный, властный тип…
        Но мама, услышав звук открывающейся входной двери, не дослушав ее, быстро прошла в прихожую. Вика отправила в рот очередную ложку с грибным супом.
        То, что у отца была любовница, Вика узнала случайно, но шоком это для нее не стало. Она видела, что у родителей крайне сложные отношения. Но в разводе не были заинтересованы ни мама, ни отец. Вика знала, что мама приложила немалые усилия, чтобы оторвать отца от любовницы, и что именно по маминой инициативе отец подал документы на место проректора в университете соседней области.
        — Добрый вечер, солнышко!  — Отец поцеловал ее в щеку.  — Как дела?
        — Все хотят подружиться со мной, потому что я проректорская дочка!  — ответила Вика, отец расхохотался, а мама заявила, что нечего говорить глупости и что все хотят подружиться с ней, потому что она такая красивая, умная и добрая девочка.
        Последовал ужин, как в старые добрые времена. Однако, прислушиваясь к басу отца и воркованию мамы, Вика вдруг поняла, что все безвозвратно изменилось. Все делали вид, что все было как и раньше.
        До того, как у отца появилась любовница.
        Но вернуть прошлое невозможно — и переезд в другой город ничего не изменил. Вика почувствовала, как ей тоскливо и одиноко. Интересно, а столь любовно взирающие друг на друга родители, мило перебрасывавшиеся фразочками о первом рабочем дне на новом месте, тоже себя так ощущают?
        Но по крайней мере у нее есть родители, хотя бы и с очень сложными отношениями. У нее появились друзья — и пусть только по той причине, что она проректорская дочка. А вот кто был у Виктора Титова?
        Вика в очередной раз подумала о парнишке с арктически-ледяными глазами, впрочем, сама не зная отчего.
        — Что, псих, опять бычишься?  — донеслось до Вики, вывернувшей из-за угла. Ее глазам предстала малоприятная сцена: Дуремар в окружении своих преданных «шестерок», таких же двоечников, как и он сам, издевался над Виктором Титовым.
        С момента переезда и начала учебы в новой школе незаметно пролетел месяц — приближались майские праздники, весна преобразила город, который, как поняла Вика, был не таким уж и кошмарным, как она себе вначале представляла.
        За это время Вика практически не сталкивалась с Виктором, хотя время от времени и думала о нем.
        Дуремар, действия которого сопровождал гогот его челяди, ткнул пальцем в грудь Виктора, а тот — с закрытыми глазами и побелевшим лицом — прошептал:
        — Я не выношу, когда до меня дотрагиваются…
        — А я не выношу, когда меня домогаются!  — пропищал идиотским голосом один из сопровождавших Дуремара типов.
        Группка местных хулиганов залилась отвратительным смехом.
        — Оставьте его наконец в покое!  — заявила Вика, и команда дуремаровцев вдруг повернулась в ее сторону. Их предводитель, оставив предыдущую жертву, вразвалочку приблизился к Вике. Девушке внезапно сделалось страшно.
        — Ой, а кто это у нас такая тут объявилась?  — произнес Дуремар, вплотную приближаясь к ней, так что Вика ощутила запах его пота.  — Телочка нашего Игорясика!
        Дуремаровцы подобострастно заржали, а Вика ледяным тоном произнесла:
        — Что ты себе позволяешь?
        Дуремар положил ей руку на грудь и прогнусавил:
        — Что хочу, то и позволяю! Или ты только нашему супергерою Игорьку даешь? Или, быть может, тому тоже?
        Он ткнул пальцем в сторону Виктора, который по-прежнему с закрытыми глазами и сжатыми до белых костяшек кулаками стоял в некотором отдалении.
        — Убери руку,  — произнесла спокойно Вика. Дуремар дернулся, но лапу все же не убрал, однако поинтересовался:
        — А если не уберу, то что тогда?
        Вика залепила ему пощечину, а потом инстинктивно вытерла о джинсы пальцы, на которых остался жир от прыщавого лица Дуремара.
        — Ах ты, шлюшечка…  — начал Дуремар, и Вика заметила, как его «шестерки» взяли ее в кольцо.  — Сейчас я тебе покажу, что с такими строптивыми происходит!
        Но до того, как Дуремар успел что-то предпринять, произошло нечто неожиданное: послышался низкий утробный звук, а потом раздался дикий вопль. Вика заметила, как Виктор, лицо которого было похоже на маску, боданул головой одного из хулиганов, да так сильно, что тот отлетел на несколько метров и ударился спиной о бетонную стену.
        Остальные «шестерки» тотчас переключили внимание на Виктора, Дуремар завопил:
        — Мочите его, мочите! Ну, ногами, придурки!
        Всхлипывая, Вика бросилась в обратном направлении и налетела на одного из приятелей Игоря, шедшего ей навстречу.
        — Там, там!  — ткнула она пальцем в сторону потасовки.
        Приятель Игоря, организовав подмогу, ринулся в сопровождении своей команды на дуремаровцев.
        Драки не вышло, потому что все происходило на заднем дворе школы и кто-то донес о случившемся Михаилу Вячеславовичу. Завуч, сопровождаемый физкультурником, трудовиком и обэжэшником, выскочил на улицу, но к тому времени все ретировались, на земле остался только окровавленный, тяжело дышавший Виктор.
        Вика, присев около него, прикоснулась, а потом отдернула руку, вспомнив, что Виктор ужасно не любит, когда до него дотрагиваются.
        Но тут внезапно он сам схватил ее руку и, прижав ее ладонь к своей щеке, прошептал:
        — Ты — только моя. Я никуда тебя не отпущу…
        Вика не знала, что делать и как себя вести. Она не была уверена, что Виктор произнес именно эти слова. А даже если и эти — все это могло быть реакцией на полученные в ходе драки травмы…
        Подоспевший и. о. директора принялся костерить Виктора, попутно желая узнать, кто принимал участие в драке.
        — Ему нужна помощь!  — перебила Вика.  — Медицинская. Что, если у него повреждения мозга или внутренних органов? Если с ним что-то случится, то отвечать вам!
        Этот аргумент убедил Михаила Вячеславовича отложить головомойку. Приехавшая «Скорая» забрала Виктора, а к Вике и. о. директора, весьма перед ней (вернее, ее могущественным отцом!) лебезивший, приставать с вопросами не стал.
        — Вичка,  — спросил Игорь, подоспевший после завершения всей бучи,  — Дуремар к тебе приставал?
        Вика подтвердила это, и с каждым сказанным словом лицо Игоря мрачнело.
        — Та-ак,  — протянул он наконец,  — эта жертва закупоренных сальных желез очень сильно пожалеет о том, что посмела сделать. А этот шизоид?
        Вика не поняла, о ком речь, пока Игорь не пояснил:
        — Ну, этот новенький… Дебил, который все время молчит и ужасно боится, когда до него кто-то дотрагивается. Он тоже к тебе приставал?
        Вика гневно заявила:
        — Нет, Виктор, наоборот, мне помогал. Он защищал меня от Дуремара, как настоящий рыцарь…
        Игорь, которому ее слова отчего-то не понравились, процедил:
        — Ну-ну, рыцарь шизоидного образа… Ладно, он молодец, что пришел тебе на помощь, но от тебя пусть держится подальше!
        — Он пришел мне на помощь!  — отчеканила Вика, а Игорь примирительно сказал:
        — Вичка, я бы тоже пришел тебе на помощь, но меня просто поблизости не было, а этот шизоид…
        — Вот именно, не было! А он — был!  — провозгласила девушка.  — И перестань называть его шизоидом! Он не такой!
        Виктора положили в неврологическое отделение с подозрением на сотрясение мозга — на госпитализации настоял Михаил Вячеславович, ужасно опасавшийся, что данный инцидент помешает его назначению на пост директора школы.
        От мамы, работавшей в той же больнице, Вика узнала, что серьезной опасности для здоровья Виктора нет. И мама лукаво ей сообщила:
        — Молодой человек явно без ума от тебя, дочка. Он засыпает меня комплиментами, которые сводятся к тому, что ты самая красивая и умная!
        Вика почувствовала, что слова мамы ей неприятны. Точнее, выходит, не слова мамы, а слова Виктора Титова?..
        Человека, который защитил ее от хулиганов.
        — И он абсолютно прав!  — заявил отец, который был свидетелем этого разговора.  — Думаю, это очень благородный молодой человек. Он ведь ценой собственного здоровья пришел тебе на помощь. Ты не считаешь, что следует навестить его?
        Вика понимала, что навестить Виктора нужно, однако что-то внутри ее противилось этому визиту.
        — Игорь будет против,  — выпалила она, а отец, который на дух не выносил Игоря, сухо произнес:
        — А ты делаешь лишь то, что угодно этому районному Алену Делону? Думаю, дочка, что у тебя есть собственная голова на плечах!
        Понимая, что отец прав, Вика навестила Виктора Титова, которому отвели отдельную палату (постаралась ее мама, замолвившая словечко перед заведующей отделением). Игорю о своем визите в больницу к Виктору девушка приняла решение не говорить.
        Когда Вика вошла в палату, то увидела перекошенное лицо Виктора, он быстро что-то спрятал под одеяло.
        — Извини, я зайду попозже…  — начала она, радуясь, что визит закончился, не успев, собственно, толком начаться, но Виктор, задыхаясь, произнес:
        — Вика, проходи… Я так тебя ждал!
        Оставив дверь приоткрытой, Вика прошла в палату и опустилась на стоявший около постели стул.
        — Ну, как дела?  — спросила она, однако Титов, казалось, вовсе не слышал ее вопроса. Он протянул к ней руку и пробормотал:
        — Ты пришла, ты пришла….
        Вика взяла его за руку и внезапно ощутила, что пальцы Виктора сомкнулись на ее ладони, словно ее сжали клешней. Она попыталась высвободить ладонь, но ничего не вышло. Пришлось вести с ним разговор в этом неестественном положении. Точнее, она с возрастающей тревогой внимала бормотанию Виктора, смысл которого сводился к тому, что «ты пришла».
        — А тебя родители навещали?  — вставила наконец Вика, на что Виктор заметил:
        — Родители? Они мне не нужны, если есть ты…
        Он стал заговариваться, а потом и вовсе замолчал. Вика, посмотрев ему в лицо, поняла, что Виктор заснул. Она снова попыталась высвободить руку из его захвата, и на этот раз ей это удалось, хотя с большим трудом. Потирая посиневшую ладонь, на которой остались отпечатки чужих пальцев, Вика заметила что-то цветное, торчавшее из-под одеяла.
        Любопытство взяло верх, да и ей показалось, что узор ей смутно знаком. Чуть откинув одеяло, Вика уставилась на предмет, который меньше всего ожидала найти в больничной постели Виктора Титова.
        Это был пропавший месяц назад кожаный, с вышивкой из цветного бисера пенал — тот самый, который подарил ей дядя Вася. И который, как она была уверена, кто-то украл у нее в самый первый день в новой школе.
        Вика шокированно взглянула на лежавшего перед ней Виктора — выходит, что он и украл!
        Не зная, что делать, Вика быстро прикрыла пенал одеялом и вышла из палаты. Выбежав на улицу и чувствуя, что сердце ее быстро-быстро колотится, она замерла на липовой аллее и вдруг расплакалась.
        Пенал был ей дорог как память о дяде Васе, и она многое бы отдала, чтобы обрести его вновь, но, обнаружив пенал у Виктора, не могла взять эту вещицу обратно.
        Потому что он осквернил ее, что ли…
        О своей находке Вика никому ничего не сказала, однако, когда мама на следующий день предложила ей снова навестить Виктора, категорически отказалась. Тем более что Титова через пару дней выписали из больницы.
        Настали майские праздники, и Вика отчего-то с трепетом ждала возвращения в школу Виктора.
        Она столкнулась с ним, выходя утром из собственного дома — и меньше всего ожидая его там увидеть.
        — Разреши проводить тебя до школы?  — произнес Виктор.  — Ведь Дуремар со своей командой наверняка желает отомстить тебе…
        О Дуремаре Вика думала меньше всего: она знала, что Игорь со своими приятелями вправил хулиганам мозги и Дуремар клятвенно обещал больше не приставать к Вике.
        Да и Вика была уверена в том, что в случае необходимости справится с Дуремаром и его «шестерками»: те, именно что по причине своей демонстративной гоповатой крутизны, были трусами.
        Они молча шли от набережной через старый парк, раскинувшийся на берегу величаво катившей свои темные воды реки.
        — Кажется, это твое,  — проговорил Виктор и, вынув из-за пазухи пенал дяди Васи, протянул его Вике. Пенал был перевязан розовой ленточкой.  — Я бы мог соврать, сказав, что нашел его во дворе… Или отобрал у третьеклассников… Ну, или у пассии одного из дуремаровцев… Но с тобой я всегда буду честен, Вика.
        Его голос был едва слышен и дрожал от волнения. Вике стало жаль Виктора.
        — Я забрал его тогда… В тот самый день, когда мы с тобой познакомились на пороге школы. Судьба свела нас вместе и швырнула мне под ноги твой пенал…
        Вика, услышав всхлипы, взглянула на Виктора и увидела, что по его бледному лицу катятся необычайно крупные слезы.
        — И я просто взял его и сделал вид, что не знаю, где он… Помнишь этого жалкого чиновника из «Гранатового браслета», который издали обожал надменную княгиню и прислал ей в подарок гранатовый браслет?
        Он смолк, сотрясаясь в беззвучных рыданиях, а Вика, улыбнувшись, произнесла:
        — Надеюсь, надменная княгиня — это не я? У нас все в роду пролетарии. Кстати, а ленточку ты не с букетов у памятника Ленину стащил?
        Не зная, как ей реагировать, Вика последовала примеру своего отца: когда не знаешь, что сказать,  — иронизируй. Но не издевательски, по-доброму. Она была отчасти напугана проявлением Виктором Титовым к ней чувств.
        Если, конечно, Виктор тоже считает ее слова добрыми…
        — Нет, нет, что ты! Я не украл, клянусь всем святым!  — заверил тотчас Виктор.  — Купил в универмаге. Могу даже чек показать…
        Распустив ленточку, Вика спрятала ее в карман сумки и провела подушечками пальцев по пеналу. Что же, у нее имеется поклонник — поклонник смешной, нелепый, однако самый что ни на есть настоящий.
        Как и любовница у отца.
        Вика поморщилась, потому что не знала, отчего в памяти всплыла эта неприятная история. Тем более к Виктору она не имела ни малейшего отношения.
        — Ценю то, что ты сказал мне правду,  — сказала Вика, любуясь цветущими деревьями в парке. Еще триста метров, и они окажутся у ворот школы.  — И рада, что ты вернул мне эту ценную вещь.
        Она посмотрела на Виктора и увидела, что тот, обычно всегда мертвенно-бледный, залился румянцем.
        — Ты не сердишься?  — произнес он сдавленно.
        И Вика рассмеялась:
        — Ничуточки! Ты же вернул вещь, которая так для меня дорога. Большое тебе за это спасибо, Витя!
        Внезапно она ощутила, как Виктор взял ее за руку — точнее, ловким жестом пропустил свои пальцы через ее и плотно сжал их.
        Остановившись, Вика замерла, а потом плавным, но энергичным жестом высвободила свою руку.
        — Витя, извини, но, кажется, имеет место недоразумение…
        Лицо стоявшего перед ней паренька из красного вдруг в мгновение ока превратилось в белое.
        — Ты не хочешь? Не хочешь, чтобы мы были… друзьями?  — произнес он еле слышно.
        — Но мы ведь уже друзья!  — ответила Вика.  — Я тебе очень благодарна, причем не только за то, что ты сказал мне правду и вернул пенал, но и за то, что защитил тогда от Дуремара. Однако…
        Она смолкла, не зная, как завершить начатую мысль. Виктор же, не издавая ни звука, отчего все выглядело еще ужаснее, вырвал торчавшую из кармана ее сумки розовую ленточку, бросил на землю и стал молча топтать.
        Вика оторопело на него уставилась. Казалось, Виктор впал в транс, вытянув руки по швам, зажав до боли кулаки. Вика прикоснулась к его плечу, желая, чтобы он остановился, но Виктор прошипел:
        — Не трогай меня, не трогай меня, не трогай меня…
        Напуганная неприятной сценой, Вика сорвалась с места и почти бегом бросилась к спасительному забору школы. Влетев во двор, она чуть не врезалась в Игоря, который обеспокоенно спросил:
        — Что-то случилось, Вичка? К тебе опять кто-то пристает?
        Вика, инстинктивно обернувшись и удостоверившись, что никто ее не преследует, задумалась. Если она расскажет Игорю, который считает ее своей девушкой, о более чем странном поведении Виктора Титова, то последнему несдобровать. Игорь и так на дух его не переносит, называя шизоидом, а тут еще столь зловещая история.
        — Нет, нет, все в порядке!  — заявила Вика, стараясь успокоиться.  — Просто… Просто я очень рада тебя видеть! Очень-очень!
        Игорь расплылся в своей белозубой улыбке и произнес:
        — Вичка, девочка моя, у нас в кармане весь мир! Как же мне повезло, что ты у меня есть!
        — Извини великодушно, с тобой можно поговорить?
        Вика, выходя из подъезда дома, вздрогнула, заметив Виктора Титова. Стояла последняя неделя учебного года, солнце раскочегарилось, в город пришло лето. С момента их последнего, жуткого, разговора с Виктором прошло ровно две недели, Вика, поглощенная предстоявшими контрольными и экзаменами, и думать забыла об этом инциденте.
        Быть может, потому, что просто не хотела о нем размышлять?
        Вика ускорила шаг, отрывисто ответив:
        — Извини, но у меня сейчас нет времени.
        — Прости меня, Вика!  — услышала она жалобный стон, более похожий на вой, и, обернувшись, увидела, как Виктор бухнулся на колени посреди оживленной улицы.
        Не веря своим глазам, Вика подскочила к пареньку и, схватив его за острое плечо, попыталась поднять вверх.
        — Ты с ума, что ли, сошел! Немедленно поднимайся!
        Титов, лицо которого было залито слезами, простонал:
        — Встану, если только скажешь, что прощаешь мое ужасное, невыносимое, кошмарное, ничем не оправданное, патологическое поведение!
        Сцена была сюрреалистичная, прохожие с большим интересом оборачивались, наблюдая за происходящим, Вика видела, как в проехавшем мимо троллейбусе люди прильнули к окнам, таращась на улицу.
        Хуже всего, что с минуты на минуту должна была прибыть служебная машина за отцом. А если он сам, выйдя из подъезда, станет свидетелем этой нелепой сцены?..
        — Прощаю!  — сказала Вика, и Виктор, чье лицо моментально просветлело, переспросил:
        — Точно-точно прощаешь?
        — Точнее не бывает!  — заявила Вика, хватая его под локоть и рывком помогая встать на ноги. И вовремя, потому что из-за угла плавно вывернула черная «Волга» с отцовским водителем, а это значило, что отец появится через минуту-другую.
        Увлекая за собой Титова, Вика заспешила по улице — на этот раз она решила не идти через старый парк, шагая вдоль оживленной магистрали.
        — Вика… Дело в том, что… что иногда на меня накатывает…  — оправдывался Виктор, шагая за ней.  — Я сам не могу это контролировать.
        Вика внимательно посмотрела на него. Выходит, правы те, кто придумал для Титова обидную кличку шизоид? Его поведение было, мягко говоря, неадекватное.
        — А что говорят врачи?  — спросила она, тотчас пожалев о вопросе: даже если человек и болен, то она не имеет права оскорблять его или поднимать его на смех.
        — Ничего не говорят,  — вздохнул Виктор.  — Я ни у кого не наблюдаюсь.
        Вика, замерев и проводив взглядом отчалившую к университету отцовскую «Волгу», сказала:
        — Моя мама — врач. Она поможет. У нее хорошие связи. Необязательно даже здесь, можно и в соседней области…
        Виктор вздохнул:
        — Ну, раз ты так говоришь… Конечно, ты права. Извини, если что не так. Это не я, это болезнь… У нас это семейное.
        Вика снова взглянула на Виктора. Остальные одноклассники наверняка заклевали бы его или подвергли остракизму, а ей было жаль несчастного парня.
        — Сейчас все лечится,  — уверенно сказала она, подходя к перекрестку.  — Ну, или почти все…
        — А вдруг у меня вот это самое «или почти все»?  — приуныл Титов.  — Вдруг меня в психушку запрут, в отделение с буйными?
        — Я буду тебя регулярно навещать!  — улыбнулась Вика и тотчас спохватилась:  — Ой, извини! Не обижайся, прошу!
        Но Виктор и не думал обижаться, ибо, расплывшись в улыбке, заявил:
        — Ты — первый человек в моей жизни, который… который говорит со мной по-человечески! Для всех я или шизоид, или псих, или сатанинское отродье. Даже для собственных родителей!
        Вике захотелось обнять Титова, пожалеть, но вместо этого она спросила:
        — Так хочешь, чтобы я поговорила с мамой? Она будет связана медицинской тайной, никто не узнает…
        Виктор кивнул:
        — Ну да. Поговори. Только, прошу, после завершения учебного года. А то я по многим предметам хромаю. Мне надо исправить положение, а тут еще экзамены на носу… Если завалю, то отец из меня фарш сделает. Он хоть и инвалид без ноги, но сущий зверь.
        Он так жалостливо вздохнул, что Вика спонтанно предложила:
        — Тебе помочь с учебой? Ну, в смысле натаскать тебя?
        Виктор, розовея, уставился на нее:
        — И ты сможешь стать моим персональным репетитором? Ведь тебе самой экзамены сдавать…
        Они подходили к школе. Вика улыбнулась.
        — Ну, я же не дура, да и экзамены еще, слава богу, не выпускные. К тому же, не забывай, меня ведут на золотую медаль, и я — дочь проректора!
        Она рассмеялась, и вместе с ней рассмеялся Виктор — девушка машинально отметила, что смех у него специфический, похожий на спазмы. Что же, человеком Виктор Титов был особым, однако не отвергать же его по этой причине?
        — А Игорь не будет против?  — спросил осторожно Виктор, и Вика, понимая, что Игорь будет очень даже против, заявила:
        — Ну а он ничего не узнает. Я натаскаю тебя. Ты сдашь экзамены. Потом подключим мою маму, и летом ты ляжешь в больницу. К осени будешь как огурчик.
        — Значит, это будет наша с тобой тайна?  — переспросил Виктор, и Вика, заметив вдалеке фигуру Игоря, кивнула.
        — Вот ведь круто!  — заявил Виктор.  — Значит, я приду к тебе сегодня вечером, часиков в шесть? А теперь мне надо дать задний ход…
        И он исчез. Игорь, впрочем, его все же заметил и поинтересовался, что шизоиду нужно от его Вички, на что его Вичка ответила:
        — Ответы на экзаменационные билеты по химии, но я его отшила!
        — И правильно сделала!  — поддержал ее Игорь.  — Нашел у кого спрашивать! Кстати, после учебы айда на пляж?
        Вспомнив о том, что ей предстоит роль репетитора, Вика ответила, стараясь, чтобы ложь звучала как можно более непринужденно:
        — Не могу. Надо самой к химии готовиться. Извини, Игорюнчик. Советую и тебе более ответственно относиться к предстоящим экзаменам.
        Виктор оказался прилежным и крайне старательным учеником и к тому же схватывал все на лету. Вика не могла надивиться на то, с какой скоростью он усваивает материал, и исходила из того, что во многом это было связано с ее методикой преподавания.
        Родители, сначала скептически относившиеся к тому, чтобы их дочь накануне экзаменов превратилась в репетитора для нерадивого одноклассника (хотя, по сути, Виктор не был нерадивым, как не был и одноклассником), быстро его приняли и в один голос твердили о том, что именно такой друг и требуется их дочери — вежливый, спокойный, целеустремленный.
        Они занимались около двух недель, Вика была крайне довольна результатами. Наконец настало время экзаменов, которые она сама сдала с легкостью. А вот Виктор… Вообще-то Вика не сомневалась, что после интенсивных занятий с ней он тоже без проблем перейдет в выпускной класс, поэтому была шокирована новостью о том, что Виктор завалил экзамены.
        — Извини,  — сказал он, виновато глядя в пол.  — Такой уж я тупой… Думаю, и пересдачу я тоже завалю.
        — Ничего ты не тупой!  — горячо возразила Вика и, чувствуя, что задета ее профессиональная гордость, сказала:  — И ты обязательно все сдашь, я тебе обещаю! Все лето будем с тобой заниматься!
        — Ты будешь со мной заниматься?  — произнес тихо Виктор, и Вика кивком головы подтвердила свои слова.
        — Конечно, будем. Ты сдашь экзамены, потом мы поговорим с моей мамой, ты отправишься на лечение. И все будет хорошо!
        Сложнее было с Игорем, который никак не мог понять, почему его Вичка проводит с ним столь мало времени. Вика ссылалась на домашние дела, на то, что ей по вечерам нужно заниматься, и наконец поведала Игорю все правду.
        Тот, хмыкнув, недоверчиво уставился на нее.
        — Ты что, с этим шизоидом возишься? Ну, завалил он экзамены, туда ему и дорога. Его вообще надо в дурку сдать, и дело с концом…
        Вспылив, Вика наговорила Игорю множество вещей, о которых потом сожалела, однако это была их первая ссора. И как он не мог понять, что она просто обязана помочь Виктору!
        Виктор же прикладывал все усилия для того, чтобы подготовиться к пересдаче в августе, регулярно занимаясь и радуя Вику успехами. Она была уверена, что на этот раз Виктор точно справится.
        Как-то душным вечером Вика напрасно долго ждала его — Виктор так и не появился. Обеспокоенная этим, Вика на следующий день решила навестить его: телефона у Виктора дома не было, однако она знала адрес — проживал он на другом конце города, в районе старого рынка.
        Сначала на троллейбусе, потом на трамвае и, наконец, пешком она добралась до квартала старых двухэтажных домов, которые разительно отличались от сталинской застройки в центре города. Отыскав нужную улицу и нужный дом, Вика зашла в грязный подъезд.
        Поднялась на второй этаж и оказалась перед красной деревянной дверью и вдруг поняла, что находится перед коммунальной квартирой. Она отыскала звонок с надписью «Титовы» и нажала его — по коридору разнеслась одинокая трель, однако ничего за этим не последовало.
        Вика нажала звонок еще раз, на этот раз дверь открыли, на пороге возникла девочка лет семи.
        — Ты к кому?  — спросила она без обиняков.
        — К Виктору,  — ответила Вика.  — Титову. Он ведь здесь проживает?
        Девочка, пропуская ее в длинный коридор, заявила:
        — Там же написано, что Титовым три раза звонить надо! Только Витьки сейчас нет. Он с отцом уехал…
        Девочку позвали из ближайшей комнаты, и Вика осталась в коридоре одна. Воспользовавшись представившейся возможностью, она отправилась на поиски комнаты, в которой проживала семья Виктора — точнее, его отец и он сам, ведь его мама, как помнила Вика из рассказов приятеля, трагически погибла, когда Витя был еще маленьким. А отец — об этом Виктор говорил крайне неохотно — был алкоголиком по причине своего увечья на работе много лет назад. Кажется, у него не было правой ноги.
        Вика подошла к двери с искомой табличкой, дверь вдруг распахнулась, на пороге появилась молодая женщина в легком полосатом сарафане. Женщина была очень похожа на Виктора. Наверное, старшая сестра или тетка.
        — Добрый день,  — произнесла Вика,  — я одноклассница Виктора. Его, если я правильно понимаю, нет дома?
        Женщина, смерив ее взглядом, ответила:
        — Нет, но скоро будет. Ему с отцом надо было срочно в соседнюю область съездить. Они должны часа через два-три вернуться. Хотите чаю?
        Женщина пропустила ее в комнату, обставленную скромно, но уютно. Усевшись за круглый, накрытый скатертью стол, Вика осмотрелась. Интересно, но о старшей сестре или тетке Виктор никогда ничего не говорил…
        — Извините, а что-то случилось?  — произнесла Вика, обращаясь к женщине.  — Виктор ведь со мной занимается, я помогаю ему подготовиться к пересдаче…
        — Какой такой пересдаче?  — произнесла удивленно женщина, ставя на стол плетеную корзиночку с овсяными печеньями.
        Вика закусила губу: кажется, Виктор не сообщил родственникам о том, что завалил экзамены. И вспомнила, как он упоминал суровый нрав своего отца, который, чуть что, брался за ремень. Неудивительно, что он решил ничего не говорить родным. А она, дура, проболталась!
        — Ой, извините, мне надо идти,  — пробормотала Вика, но женщина, ставя перед ней фарфоровую чашку, сказала:
        — Нет уж, мне очень интересно, что там произошло и куда по вечерам исчезает мой сын…
        Вика уставилась на женщину, а потом осторожно спросила:
        — Вы ведь… Вы новая жена Витиного отца?
        Женщина, усмехнувшись, отбросила со лба темные волосы и, взглянув на нее точно такими же, как и у Виктора, арктически-ледяными глазами, заметила:
        — Насколько мне известно, у Витиного отца вот уже почти двадцать лет только одна жена — я!
        Ничего не понимая, Вика уставилась на женщину, пытаясь переварить сказанное. Женщина же вышла из комнаты и через минуту вернулась с чайником, от которого ароматно пахло.
        — А что, Витя снова рассказывал историю, что я умерла?  — с легкой насмешкой спросила она.  — И что отец у него инвалид, который пьет и бьет его?
        Молча кивнув, Вика отхлебнула чая и взяла овсяное печенье.
        — Что же, врачи нас предупреждали…  — вздохнула женщина.  — Как видите, я жива и здорова. Хотя Витя часто рассказывает посторонним людям, что я скончалась, когда он был крошкой. И что отец у него злой домашний тиран без правой, ну, или иногда без левой ноги, которую он потерял во время несчастного случая на производстве. Он к тому же бьет его смертельным боем и попал под влияние зеленого змия. Это, уверяю вас, не так!
        Сама не заметив то, как сжевала овсяное печенье, Вика автоматически схватила еще одно.
        Женщина взяла с комода фотографию, на которой были изображены три человека: она сама, статный усатый темноволосый мужчина и Виктор, возможно, чуть младше, чем в данный момент.
        — Это мы снялись незадолго до переезда сюда. Как видите, я все еще живу, а не скончалась много лет назад. А у отца Вити обе ноги. И, уверяю вас, он не алкоголик — более того, он вообще не пьет, даже по праздникам. И сына своего даже пальцем не трогает!
        Взяв еще одно печенье, Вика подавленно спросила:
        — Но отчего он тогда… говорит такое?
        Женщина вздохнула, снова отбросила со лба волосы и сказала:
        — Потому что Витя болен, увы, серьезно. Это и стало причиной нашего переезда сюда. Потому что на старом месте произошло слишком много… Слишком много зловещих и неприятных историй, эпицентром которых был, увы, наш сын. Мне, как матери, тяжело говорить об этом, однако это так. И лучшее, что мы могли сделать, это… Просто переехать в другое место! Пусть некоторые считают, что мы бежали оттуда, но все это на благо нашего сына!
        Вика не знала, что и сказать. Выходит, что Виктор все это время ей врал! Она допила чай, отказалась от добавки и чувствовала себя очень неловко.
        — И меня удивляет, что Витя не сдал экзамены и ничего нам не сказал. Более того, он сообщил нам, что без проблем сдал их. У него ведь имеется своя комната, здесь, в конце коридора. Нам с отцом запрещено туда входить, но раз такое дело…
        Женщина поднялась и поманила за собой Вику. Они вышли в коридор, прошли несколько метров и оказались около массивной темной двери. Вынув из кармана ключ, мать Вити отперла дверь.
        Вика шагнула в комнату, заваленную книгами и тетрадями — точнее, книги и тетради были выстроены ровными колоннами, что создавало крайне неприятное, зловещее впечатление.
        — Понимаете, Витя болен. Наверное, с самого рождения, но с началом переходного возраста это усилилось. Врачи ставят ему разные диагнозы, один хуже другого. У него, без сомнения, множество талантов — он очень умный мальчик, однако… Однако он умелый манипулятор! Ему доставляет большое удовольствие создавать ситуации, чтобы окружающие плясали под его дудку…
        Вика раскрыла одну из тетрадей и увидела, что в ней прорешены задачи по алгебре. Судя по всему, с алгеброй у Вити в самом деле проблем не было, а он всегда заявлял, что ничего по этому предмету не понимает!
        — Мне сложно говорить такое о собственном сыне, но от него надо держаться подальше. Он доставил нам много проблем, будучи ребенком, но в последние годы все только усилилось…
        Вика раскрыла еще одну тетрадь — и в глаза ей бросились ровные строчки, на которых красными чернилами было выведено одно-единственное слово. Ее имя. Вика.
        Девушка пролистала тетрадь до конца — все листы были заполнены только ее именем. И таких тетрадей, судя по всему, было несколько десятков.
        — Но, с другой стороны, я крайне рада, что Витя нашел себе подругу. Вы производите положительное впечатление, а нашему сыну нужно общение со сверстниками…
        Захлопнув тетрадь, Вика повернулась и сказала:
        — Извините за откровенность, но такое общение не нужно мне. Вы правы, ваш сын — умелый манипулятор. Я повелась на его трюки и теперь понимаю, что сделала серьезную ошибку. Мне пора!
        Вика шагнула в коридор, но тут ее внимание привлек висевший на стенке платяного шкафа и ранее не замеченный плакат. На плакате было изображено ее собственное лицо. Подскочив к плакату, Вика поняла, что это фотография, сделанная без ее спроса и увеличенная до огромного размера.
        Подчиняясь внезапному чувству, Вика распахнула шкаф — и обнаружила еще одну собственную фотографию, только на этот раз ее лицо было приделано к плакату с изображением неизвестной девицы в бикини и в соблазнительной позе.
        — Ваш сын в самом деле болен!  — заявила Вика и, хлопнув дверью шкафа, выскочила в коридор.
        Мама Виктора устремилась за ней, пытаясь увещевать:
        — Да, это так, но ведь он наш сын! Мы же не можем поместить его в закрытое отделение психиатрической клиники, да и у врачей нет единого мнения по поводу диагноза…
        — Его надо лечить!  — заявила, поворачиваясь к ней, Вика.  — Вы видели, что он сделал с моими фотографиями? Какими пакостями он занимается в этом шкафу, когда на него накатывает?
        Вика подумала, что тотчас избавится от пенала дяди Васи, побывавшего в руках — и, вероятно, не только руках — Виктора. Теперь она была уверена, что Виктор производил с ним мерзкие манипуляции. Она ведь застукала его за постыдными делишками в больнице, однако упорно не хотела видеть правды.
        — Отец с ним и поехал на консультацию в наш старый город, к одному психиатру на пенсии, который наблюдает Витю с самого детства,  — со вздохом проговорила мама Виктора.  — Мы знаем, что надо что-то делать, но как бы на нашем месте поступили вы?
        Этого Вика не знала, но и думать об этом не желала. Скупо попрощавшись, она покинула коммунальную квартиру, хотя мама Виктора явно хотела излить ей душу и настойчиво предлагала продолжить чаепитие.
        Нет, никакого чаепития, никаких овсяных печений в этом доме! Родители, судя по всему, у Титова хорошие и, главное, здоровые, что не отменяло того факта, что он сам…
        Был психом! Шизоидом, как говорил Игорь. Сумасшедшим пареньком.
        Коря себя за то, что употребляет, хотя бы мысленно, подобные нехорошие слова, Вика вывернула за угол — и увидела кофейного цвета «Жигули», припаркованные около соседнего дома, из машины с крайне недовольным видом выбирался Виктор. На водительском сиденье находился тот самый усатый статный мужчина, которого Вика видела до этого на фотографии,  — Титов-старший, не производивший впечатления запойного алкаша и, несомненно, имевший две ноги.
        Виктор замер, уставившись на девушку: он явно не ожидал увидеть ее здесь. Его глаза сверкнули, на лице застыло выражение ужаса. Затем он бросился к Вике, но она бегом понеслась прочь к трамвайной остановке.
        Как назло, трамвая не было, поэтому Виктор быстро настиг ее на остановке. Вика, не желая с ним общаться, зашагала вдоль путей в нужном ей направлении.
        — Вика, подожди! Что наговорила тебе эта стерва?
        Обернувшись, Вика отчеканила:
        — Ты имеешь в виду твою милую и добрую маму? Кстати, я ведь исходила из того, что она давно умерла. Собственно, почему? Потому что ты мне об этом твердил!
        Затем, поведя плечом и не дожидаясь ответа, она снова отправилась в путь. Но Виктор от нее не отставал.
        — Ну, она умерла для меня в переносном смысле. Она ужасная, злая женщина… Она испортила мне всю жизнь… Она…
        Виктор начал плакать, однако Вика, раньше отреагировавшая бы на это с пониманием и жалостью, процедила:
        — Не паясничай! И чем же портила тебе жизнь эта ужасная, злая женщина? Вкусным чаем с овсяными печеньями?
        Виктор, продолжая скулить, следовал по пятам за ней.
        — Хорошо, допустим, твоя мама подлинная ведьма и только выглядит как ангел. Но откуда тогда у твоего отца взялась вторая нога? Выросла, пока вы на «Жигулях» ехали? И на алкоголика он ничуть не похож…
        — Это не мой отец!  — огорошил ее Виктор признанием, которому Вика на мгновение даже поверила. Но только на мгновение.  — Этот человек не мой отец, это отчим. Новый хахаль моей матери. А мой настоящий отец живет в другом городе.
        — И вы ездили как раз навещать его?  — вырвалось у Вики. В быстром темпе они дошагали до другой трамвайной остановки, к которой подходил трамвай — правда, не тот, который требовался Вике, но это было все равно. Она была готова ехать по любому маршруту, только бы избавиться от общества привязчивого Титова.
        Она вскочила в трамвай, плюхнулась на сиденье и вдруг услышала около себя тихий голос:
        — Нет, этот человек возил меня к врачам, желая сдать в сумасшедший дом. И вообще, он мне отец ненастоящий, потому что у меня там, в другом городе, есть иной, подлинный…
        Виктор умудрился также сесть в трамвай и ехал теперь вместе с ней! Вика закричала ему в лицо:
        — Не ври! Ты же умелый манипулятор, так тебя охарактеризовала собственная мать! Я не верю ни единому твоему слову! Ты намеренно завалил экзамены, чтобы я тебе помогала. Хотя, судя по всему, ты отлично соображаешь. До такой степени отлично, что тайно сделал мои фотографии и прилепил их на плакаты с голыми тетками. Ты болен, Титов, причем давно и очень серьезно! Иди лечись!
        Виктор что-то бубнил, но Вика, зажав уши руками, не желала его слушать. Наконец в окно трамвая она увидела, как он вышел и переходит через пути, таращась в ее сторону,  — наконец-то он избавил ее от своего общества. Выйдя на следующей остановке, Вика отправилась домой пешком, по пути вдоволь наплакавшись и приняв решение — никогда в жизни она больше не будет иметь ничего общего с этим психом.
        Виктором Титовым.
        И пусть в глубине души ей было его еще жаль, это не значило, что он мог ей врать и манипулировать ею.
        А также развешивать в шкафах пошлые плакаты с ее лицом.
        Вика позвонила Игорю и, услышав его голос, произнесла:
        — Так мы поедем сегодня на пляж?
        Трагедия случилась в самом начале августа — над городом, после долгих дней изнуряющей жары, громыхала чудовищная гроза, сопровождаемая устрашающими зарницами и монументальными раскатами грома. Вика, проснувшись от шума тропического ливня, долго ворочалась на кровати с боку на бок, не в состоянии снова заснуть. Потом она, обхватив себя руками, стояла около окна, за которым бушевала стихия, и в голову отчего-то лезли мысли о Викторе Титове.
        Раздался пронзительный телефонный звонок, затем приглушенные голоса родителей. Вика выглянула в коридор — часы показывали без десяти три ночи.
        — Ты не спишь?  — спросила озабоченно мама, как ни странно, полностью одетая.  — Сейчас позвонил наш главврач. Грандиозный пожар в районе старого рынка, масса пострадавших, нас всех вызывают на работу…
        Отец, положив трубку телефона, заявил:
        — Сейчас тебя заберет моя служебная машина. Одну я тебя в такую погоду не отпущу и поеду с тобой…
        Мама махнула рукой:
        — Нет уж, оставайтесь дома! Потому что будете все равно только путаться под ногами.
        В ту ночь Вика долго не могла заснуть: на улице то и дело раздавались завывания сирен и громкие голоса.
        Следующее утро принесло первые осенние температуры и временное похолодание, а также весть о том, что во время пожара в нескольких коммунальных квартирах в районе старого рынка несколько человек погибли и около полусотни пострадали.
        Старый рынок… Вика вспомнила, что недавно была там. Ведь именно там проживал Виктор Титов. Она искренне надеялась, что с ним и его семьей все в порядке, однако не намеревалась наводить справки — снова оказаться в обществе ненормального приятеля ей ой как не хотелось.
        Из-за бессонной ночи Вика прилегла на диван после завтрака и подскочила из-за звонка в дверь. Часы показывали первый час дня, родителей дома не было: мама была все еще в больнице, отец отправился в университет на экстренное заседание.
        Решив отчего-то, что это вернулась с работы мама, Вика, шатаясь, приблизилась к двери, отомкнула ее — и увидела стоявшего на пороге Виктора Титова. В руках он держал старенький портфель, а также свою семейную фотографию, которую Вика до этого видела в коммунальной квартире.
        — Извини, что смею беспокоить тебя,  — произнес он со скорбной улыбкой.  — Однако мне некуда больше идти. Потому что наша квартира этой ночью сгорела. При пожаре погибли и мама, и отец. Это, уверяю тебя, не выдумки — можешь позвонить в милицию и проверить. А у меня никого, кроме тебя, на этом белом свете просто-напросто нет.
        Родители с большим энтузиазмом принялись за обустройство жизни Виктора — еще бы, ведь бедный мальчик, который им так нравился своей скромностью и вежливостью, в одночасье лишился не только крова, но и отца с матерью!
        А вот Вика очень настороженно отнеслась к новому гостю, вернее, как она для себя его называла, подселенцу. Конечно, ей было очень жаль Виктора, точнее, его родителей, в особенности маму, которую она хоть и знала очень поверхностно, но которая, несмотря на все, очень ей понравилась.
        Дело было в ином — в том, как Виктор вел себя. Теперь Вика смотрела на него иными глазами, помня слова его покойной мамы о том, что он умелый манипулятор. Так и было — когда надо, он умел пустить слезу, дать трагическую нотку, поддакнуть или, наоборот, помолчать, перевести разговор на нужную тему или ввернуть правильное слово. Отец был в полном восторге от Виктора и практически клятвенно обещал ему, что проблем с поступлением в университет у него после окончания школы не будет.
        Мама тоже была очарована «молодым человеком», у которого — и в отношении этого Титов, кажется, не врал — не было ни единого близкого родственника. Вика несколько раз осторожно пыталась завести с мамой разговор о том, что эта страшная трагедия, не исключено, негативно повлияла на психику Виктора, на что мама отвечала, что он держится с очень большим достоинством и ведет себя как взрослый. Причем говорила она это в укор дочери, которую считала избалованной девчонкой.
        Вике было крайне жаль родителей Виктора, но отчего-то не было жаль его самого. Она украдкой наблюдала за ним во время церемонии похорон его отца и матери на городском кладбище — Титов отлично играл роль безутешного сироты, но в те моменты, когда был уверен, что никто на него не смотрит, на его бледном лице проскальзывало странное хитрое выражение.
        Точнее, улыбка победителя.
        Виктору отвели одну из комнат в их большой квартире, отец заявил, что приложит все усилия, дабы молодому человеку выделили за счет города собственное жилье. Вика тяготилась присутствием Титова, однако знала, что никто не поймет, если она открыто выступит против гостя: еще бы, он был подростком, на которого обрушились небывалые несчастья, а она — бессердечной дочуркой богатых и влиятельных родителей.
        Поэтому Вика приняла для себя решение — она будет просто игнорировать Виктора. Он множество раз подкатывал к ней, прося возобновить с ним репетиторство, на что Вика каждый раз неизменно отвечала:
        — Ты же и так все отлично знаешь. Или тебе напомнить?
        Кроме того, она стала демонстративно приглашать к ним в квартиру Игоря, что не очень-то нравилось отцу и маме, а Виктора буквально бесило. В особенности если Игорь позволял себе поцеловать Вику или прижать ее к себе в те моменты, когда родителей не было рядом.
        Однажды Игорь дал рукам волю и попытался заняться с Викой на диване в гостиной легкими эротическими играми. Внезапно за его спиной появилась бледная физиономия Титова, который запричитал:
        — Отойди от нее! Оставь ее в покое!
        Игорь, развернувшись, как следует тряхнул Виктора и заявил:
        — Шпион-извращенец, ты что тут делаешь? Мало того, что тебя добрые люди подобрали, как бездомного щенка, к себе взяли, так ты еще…
        В этот момент Титов, издав громкий крик, согнулся, как будто его кто-то ударил, хотя его никто и пальцем не тронул, и заверещал на всю квартиру:
        — Не бей меня, Игорь! Прошу тебя, не бей меня в живот!
        На его крики прибежали родители Вики и, заметив корчащегося на ковре миниатюрного худощавого паренька и возвышавшегося над ним растерянного спортсмена Игоря, приказали последнему тотчас убраться восвояси.
        — И не смей больше приходить к нам!  — выталкивая молодого человека из квартиры, заявил разъяренный отец.
        Вика попыталась разъяснить, что никто Титова пальцем не тронул и что Игорь ни в чем не виноват, однако отец и слышать об этом не желал. А Виктор, отлично играя на отцовском гневе, поддакивал и вставлял фразочки, подводя отца к мысли о том, что Игорь крайне опасен и желает только одного: как можно быстрее лишить невинности его дочь.
        Расплакавшись, Вика заперлась у себя в комнате, натянув на голову наушники и слушая что-то попсовое. Только через какое-то время, случайно обернувшись, она в ужасе заметила, что около ее стола, склонив голову набок, стоит и беспардонно рассматривает ее Виктор.
        — Ты как сюда попал?  — произнесла в ужасе Вика, срывая наушники: она ведь точно помнила, что заперла дверь, и ключ все еще торчал в замке.
        — Как водится, через дверь,  — усмехнулся Виктор.  — Что, этот музон нравится?
        Подскочив, Вика бросилась к двери, осмотрела ее, не понимая, как Титов смог проникнуть в ее комнату.
        — Ты как сюда попал?  — снова спросила она.  — Говори, иначе позову родителей и… И скажу, что ты ко мне приставал!
        На лице Виктора возникла хитрая, уже виденная ею на похоронах его родителей ухмылка, и он ответил:
        — Не советую. Тогда мне придется поведать твоим предкам о том, чему я стал свидетелем. А именно твоему бурному сексу с Игорюнчиком! И как вы стращали меня и предлагали деньги, чтобы я никому об этом не поведал. Но моя совесть не позволит утаить это от твоих добрейших родителей, предоставивших мне кров…
        Уставившись на наглеца, Вика заявила:
        — Они тебе не поверят!
        Виктор осклабился:
        — А я вот думаю, что поверят. В особенности если я во всех ужасных подробностях поведаю им, как ты занималась с Игорюнчиком сексом. Оральным сексом…
        Вика опустилась на стул, а Титов, подойдя к ней, произнес:
        — Я ведь многого не прошу… Давай все будет как прежде. Мы будем проводить вместе время. Если тебе это так надо, ты будешь встречаться с этим дебилом Игорьком. Я смогу даже вас прикрывать, чтобы вы могли с ним трахаться…
        Он торопливо облизнул свои узкие губы.
        — Что ты несешь?  — заявила Вика.  — Не будет ничего как раньше! Ты съедешь от нас как можно быстрее, это понятно? И оставишь меня наконец в покое!
        Виктор вперил в нее взгляд своих арктически-ледяных глаз.
        — Вика, ты ведь не дура и понимаешь, что будет, если твой отец узнает, что ты… Что ты со смаком сосала Игорьку. А мне он поверит, потому что сам недолюбливает этого наглого бугая. Точнее, даже не мне, а тому, чего и так опасается и чему хочет верить сам по себе. Думаю, ни тебе, ни ему не поздоровится…
        Он снова облизнул узкие губы, и Вике сделалось тошно. Так и есть, умелый манипулятор. Более того, психопат, обожающий определять жизнь других.
        Ее жизнь.
        — Что ты хочешь?  — спросила Вика дрогнувшим голосом.  — Я должна… должна заняться с тобой сексом?
        Лицо Виктор окаменело, он проскрипел:
        — Как ты можешь такое думать! Я ведь не какой-то извращенец наподобие твоего Игорька! Ты — моя муза, моя богиня, мой идеал! А я просто хочу быть с тобой, знать, что у тебя все в порядке, защищать тебя, не позволять никому, в особенности таким похотливым скотам, как Игорек, причинить тебе вред…
        Чем дольше Вика слушала Титова, тем сильнее убеждалась в том, что он болен. Причем очень серьезно болен.
        — Но почему я?  — прошептала она.  — Почему именно я? Заведи себе другую богиню…
        Виктор усмехнулся, и в его глазах вспыхнул адский огонь.
        — Потому что я так решил, Вичка. Можно я, как и этот скот Игорек, буду называть тебя так? Потому что я люблю тебя, но не плотски, как этот урод, а исключительно платонически. Я готов ради тебя на все. Буквально на все…
        Вика тяжело вздохнула. Посмотрев на Виктора, она произнесла:
        — Если ради меня ты готов на все, то… Оставь меня наконец в покое! Позволь мне жить своей жизнью! Любить того, кого я хочу любить. Да, заниматься с ним сексом, черт побери! Но без оглядки на тебя, чужого человека!
        Виктор, краснея, заявил:
        — Ты ничего не понимаешь, дурочка! Потому что я твой рыцарь и защитник! Никто, кроме меня, не сможет оградить тебя от этого ужасного мира, в котором происходит так много страшных и кровавых вещей…
        Он снова облизнул губы, и в голову Вике пришла кошмарная мысль — настолько кошмарная, что, не сдержавшись, она произнесла ее вслух:
        — Это ведь ты устроил пожар, чтобы… Чтобы иметь возможность переселиться к нам?
        Виктор усмехнулся, ничего не отвечая, но это было красноречивее любого признания. Вика поняла: да, это он устроил пожар! Пожар, на котором, помимо его родителей, погибло еще пять или шесть человек, а несколько десятков человек пострадало, причем в некоторых случаях весьма и весьма серьезно, превратившись в инвалидов до конца жизни.
        — Это ты!  — выдохнула Вика.  — Господи, но ты… Убийца! Ты убил собственных родителей! И других людей!
        — И все, Вичка, чтобы быть рядом с тобой и чтобы мне никто не мешал!  — выдохнул еле слышно Виктор.  — Понимаешь, на что я способен ради тебя?
        В дверь постучали, на пороге комнаты возникла мама.
        — Дочка, я хотела бы обсудить с тобой поведение этого твоего знакомого,  — произнесла мама.
        Вика почувствовала на себе внимательный взгляд Виктора. Господи, он не просто псих, а псих-убийца! Причем под одной с ней крышей!
        — Не буду вам мешать.  — Виктор снова превратился в саму любезность и вышел в коридор. Но там, замерев позади мамы так, что она, стоявшая к парню спиной, не могла его видеть, хитро усмехнулся, а потом провел ладонью по горлу, высунув при этом язык — и указывая на маму!
        Вика, которая хотела выложить все, что ей было известно (хотя что ей было известно? Для всех Виктор был несчастным сироткой), вдруг испугалась и произнесла:
        — Да, да, мамочка, ты права. Этот Игорь мне не пара. Я сама решила, что не хочу поддерживать с ним отношения. Мне очень жаль, что мое с ним знакомство доставило вам столько хлопот.
        Подойдя к ней, мама прижала ее к себе:
        — Ах, я понимаю, отчего ты оказалась пленена этим, надо признать, смазливым качком, однако, поверь, он тебе не пара. Ведь вокруг так много интеллигентных, добрых, чутких молодых людей…
        Она явно намекала на Виктора Титова, а Вика, дрожа от ужаса (и прикладывая неимоверные усилия, чтобы мама этого не почувствовала), ровным тоном произнесла:
        — Да, да, так много. Но ведь многие из них могут оказаться крайне опасными!
        Поцеловав ее в лоб, мама заметила:
        — Ты дрожишь, дочка? Тебе холодно?
        И Вика тихо произнесла:
        — Тебе показалось, мама, я вовсе не дрожу…
        Потянулись странные, полные двусмысленностей дни. Вика снова занималась с Виктором, хотя прекрасно понимала, что ему это не требуется,  — и он понимал, что она это понимает! Однако она делала вид, что натаскивает его по предметам, в которых он и так отлично разбирался, быть может, даже лучше ее. Время от времени она намеренно делала ошибки, и тогда раздавался его тихий ненавистный голос:
        — Вичка, мне кажется, что это не так…
        Вичка… От этого обращения у нее стыла в жилах кровь. Однако со стороны все выглядело чинно-благородно — родители были довольны тем, что Игорь больше у них не появлялся и что их дочка проводила больше времени с милым и хорошо воспитанным Виктором.
        Вика же ощущала, что еще немного, и она сойдет с ума. Титов словно опутал ее липкой сетью, высасывал ее энергию, и она была полностью в его власти.
        Как-то сказав, что пойдет за хлебом, и, отвергнув предложение Титова о том, что это может сделать он, Вика выбежала из подъезда и отправилась к реке, где, усевшись на скамейку, уставилась на медленно стремившиеся куда-то вдаль темные воды.
        — Вичка, вот ты где!  — услышала она знакомый голос и вздрогнула, потому что решила было, что это Титов последовал за ней из квартиры — а ведь ей хотелось всего лишь провести несколько минут одной, без его сводящего с ума общества.
        Около нее стоял Игорь. Вика, заметив его, вдруг бурно разрыдалась, а Игорь, усевшись на скамейке и прижав ее к своей груди, нежно гладил ее по волосам.
        Вика обо всем рассказала — о том, как Титов внедрился в их семью. О том, что она не сомневается: он устроил пожар, на котором погибли его собственные родители, а также прочие невинные люди. О том, как ее родители от Титова без ума. О том, как он умело вносит разлад и управляет ситуацией.
        Наконец слезы иссякли, и Вика прошептала:
        — Ты меня ненавидишь за то, что я такая дура? Ты ведь с самого начала сказал, что он шизоид.
        Игорь нежно поцеловал ее в висок и ответил:
        — Вичка, я тебя без памяти люблю! И хочу, чтобы, когда нам в следующем году исполнится по восемнадцать, мы поженились. И пусть все будут против — никто не в состоянии будет этому воспрепятствовать. А потом мы с тобой уедем отсюда и будем жить долго и счастливо!
        Вика сразу же поверила ему — полностью и безоговорочно.
        — Это предложение руки и сердца?  — спросила она, а Игорь на полном серьезе ответил:
        — Нет, предложение жизни и любви. Навсегда и только с тобой, Вичка.
        — Прошу, не называй меня так,  — произнесла девушка.
        — Но тебе раньше нравилось…  — удивленно проговорил Игорь, вновь целуя ее.
        — Да, но теперь меня называет так он… Титов!
        Вика инстинктивно схватила Игоря за руку, потому что была уверена: ее любимый подскочит и пойдет бить смертным боем подселенца.
        — Боишься, что я сейчас отправлюсь бить его бледную шизоидную морду?  — усмехнулся Игорь.  — Раньше бы так и сделал, но ведь я хоть и хожу регулярно в качалку, но не идиот. Этот Титов опасен, очень опасен. У меня кровью сердце обливается от одной мысли о том, что он живет в вашей квартире. Но пока он получает то, что ему нужно, от него, как ни парадоксально это звучит, опасности исходить не будет.
        — Я так долго не выдержу!  — простонала Вика.
        — Знаю, Вичка,  — ответил Игорь, перебирая ее волосы.  — Но это долго и не протянется. Просто от него надо избавляться раз и навсегда. Ты же знаешь, что мой дядька в милиции работает. Попрошу его помочь. Что тебе мамаша Титова поведать успела, из какой области они приехали?
        Вика пересказала то, что узнала от мамы Виктора.
        — Отлично! Раз он там у врачей наблюдался и, кажется, до сих пор наблюдается, значит, можно его прищучить. Она ведь вела речь о каких-то темных историях, в которые оказался замешан их сынок. Поэтому они и драпанули со старого места жительства… Вот дядька мне и поможет раскопать эти истории. А также связаться с психиатрами, у которых наблюдается этот уродец. И так мы его и прижмем к ногтю!
        — Не называй его так!  — попросила Вика.  — Он больной человек, не более того. Он сам не ведает, что творит…
        Игорь усмехнулся:
        — Думаю, что очень даже ведает. А теперь давай прогуляемся по набережной, я так по тебе соскучился!
        Вика испуганно встрепенулась:
        — Но я только за хлебом вышла, а ведь и так около часа уже прошло…
        — Ты что, будешь плясать под дудку этого шизоида?  — спросил, Игорь, потянув ее за собой.  — Это твоя жизнь, Вичка, вернее, скоро наша. Ну, пойдем, пойдем…
        Этот вечер был одним из самых упоительных в жизни Вики. Когда она уже в темноте вернулась домой, то больше всего боялась претензий со стороны Титова. Но оказалось, что их подселенец уже мирно дрых в своей комнате. Закрывшись у себя, Вика принялась с восторгом думать о том, что скоро, очень скоро, все это закончится.
        — А где ты вчера так долго была?  — поинтересовался на следующее утро Виктор.  — В булочной что, многокилометровая очередь за хлебом?
        Вика, очаровательно ему улыбнувшись, ответила:
        — Много будешь знать — скоро состаришься. Кстати, ведь у тебя завтра пересдача по алгебре, не так ли? Думаю, ведь справишься?
        — Ну, неплохо бы, чтобы мы с тобой прорешали еще несколько задач…  — встрепенулся Титов, но у Вики были совершенно иные планы. Еще ночью она собрала сумку для похода на пляж. Вместе с Игорьком. И его компанией.
        — Да, очень даже неплохо!  — поддержала она идею Виктора.  — Вот и прорешивай! А у меня другие планы! Чао!
        Еще до того, как Титов смог задать ей ненужные вопросы, Вика, водрузив на голову гигантскую пляжную шляпу, подхватила сумку и выпорхнула из дома.
        Когда они всей компанией садились на речной трамвайчик, который должен был доставить их на противоположный берег, где располагался самый престижный пляж города, Вике вдруг показалось, что среди толпившихся на пристани она заметила угрюмое бледное лицо Титова.
        — Что-то не так?  — спросил Игорь, прижимая ее к себе, а Вика подумала, что если даже подселенец и последовал за ними, то думать о нем она больше не намерена. Ибо Виктор Титов потерял над ней власть — над ней и ее жизнью.
        — Да нет же, все очень даже так!  — заявила Вика, громко смеясь.  — Быстрее, на корму, там так классно!
        И они всей гурьбой, хохоча и дурачась, устремились по протянутым трапам на борт речного трамвайчика.
        — Куда это ты собралась?  — Виктор уставился на поднимающуюся из-за стола Вику, которая боялась опоздать на речной трамвайчик.  — Снова на пляж?
        Вчерашняя сцена повторялась вплоть до деталей.
        Девушка, одарив Титова милой улыбкой, ответила:
        — А даже если и так, то ты что, против?
        Виктор, отбрасывая от себя недоеденный сырник, заявил:
        — Не пара тебе этот тупой спортсмен, а его еще более тупые дружки тебе и в подметки не годятся, Вичка! Я уже и с родителями твоими по этому поводу говорил, они придерживаются такого же мнения…
        Он с ее родителями говорил! И они придерживаются такого же мнения. Вот ведь фрукт!
        — Кто ты такой, Титов, чтобы обсуждать с моими родителями такие вещи? Ты что, мой муж?  — произнесла девушка, беря со стола пляжную шляпу.
        Виктор, подскочив к ней, затараторил:
        — Прошу, не называй меня по фамилии. Не он тебе нужен, Вичка, не он! И вообще…
        — И вообще,  — прервала его Вика,  — ты без всяких проблем пересдал один экзамен, а завтра сдашь и второй. Надеюсь, потом ты избавишь нас от своего присутствия. А сейчас мне пора, меня ждут. Мой тупой спортсмен и его еще более тупые друзья…
        Сказав это, Вика направилась к двери, однако, остановившись на пороге, повернулась и добавила:
        — И избавь нас от своего ненужного общества, Титов. Я же знаю, что ты в тот раз отправился за реку и шпионил за нами из-за кустов. Все над тобой смеялись. Лучше останься дома и готовься к завтрашнему экзамену. А заодно собирай вещи — я поговорю с родителями, потому что ты должен покинуть нас в самое ближайшее время.
        Последующие часы Вике было не до Титова, однако все изменилось в тот момент, когда одна из девчонок их компании, взвизгнув, указала на кусты, около которых они расположились на пляже.
        — Там кто-то притаился. Неужели снова этот шизоид?
        Игорь, несмотря на увещевания Вики, решительно завернул за кусты, и Вика, последовав за ним, увидела Титова, державшего в руках фотоаппарат.
        — Ты что тут, извращенец, делаешь?  — спросил его сурово Игорь, отнимая фотоаппарат.  — И что ты тут снимаешь?
        — Это моя собственность, я буду жаловаться!  — заявил Виктор.
        Но Вика усмехнулась:
        — Твоя собственность, Витя, сгорела при пожаре, кажется, тобой самим и организованном. Интересно знать, откуда у тебя так быстро появился навороченный иностранный фотоаппарат?
        Покрутив фотоаппарат в руках, Игорь извлек из него катушку пленки. Визжа, Виктор бросился на молодого человека, но тому хватило одного движения, чтобы Титов оказался извивающимся на песке.
        — Что было, того больше нет,  — заявил не без удовлетворения Игорь.  — И если ты там кого-нибудь и снимал, то теперь не сможешь шантажировать.
        Виктор поднялся с песка, из носа у него струилась темная ниточка крови.
        — Вичка, твои родители будут в шоке, если узнают, что ты проводишь время с этими оболтусами…
        — Но от кого они могут узнать?  — произнесла мягко Вика, беря Игоря под руку.  — Только от тебя, Витя. Но ты ведь не скажешь? Ты же все уши прожужжал мне о том, какой ты рыцарь и как тебе важно защитить меня. Неужели ты хочешь спровоцировать ссору между мной и моими родителями?
        — Вичка, прошу…  — начал Титов.
        Но Игорь, шагнув к нему и ткнув в плечо пальцем, заявил:
        — И не смей больше называть ее так! Потому что это мое обращение, ты понял, шизоид?
        — Не прикасайся ко мне!  — завизжал Виктор.
        — Иначе что?  — со смешком ответил Игорь.  — Иначе ты превратишься в тыкву, шизоид?
        Тяжело дыша, Виктор смотрел на Вику. К ним подтянулись прочие ребята, кто-то сделал глумливое замечание, и скоро все собравшиеся открыто смеялись над Титовым.
        — Смейтесь, идиоты, вы еще меня не знаете!  — заявил он тихо, и его глаза сверкнули гневом.
        Вика погладила Игоря по руке:
        — Прошу, давай оставим его в покое, мы сюда отдыхать приехали.
        Сама же она думала о том, что если ее ужасные предположения верны и Виктор Титов в самом деле организовал поджог домов, то на его совести множество трупов.
        И пусть он смешной, неуклюжий и странный — помимо всего прочего, он еще и очень-очень опасен.
        — Кстати, шизоид, ты ведь не в курсе, но мы с Вичкой поженимся, как только окончим школу?  — сказал под одобрительные возгласы приятелей Игорь.  — И учти, шизоид, тогда на правах законного супруга я, в случае необходимости, тебя жестоко проучу!
        — Или я тебя…  — услышала Вика, ближе всех стоявшая к Титову, его придушенный шепот. Кажется, никто, кроме нее, зловещих слов не услышал — а если бы и услышал, то не обратил бы внимания, потому как что мог причинить этот хилый чудик рослому сильному красавцу Игорю?
        Вика настояла на том, чтобы продолжить отдых, а Виктору было велено немедленно отправиться обратно на другую, городскую, сторону. Перед тем как вернуться на пляж, Вика обернулась — и увидела искаженное злобной гримасой лицо Титова, а также сияние его арктически-ледяных глаз.
        И, несмотря на горячее солнце одного из последних летних деньков, ее пробрал мороз.
        Удивительно, но факт: инцидент на пляже возымел действие, и Виктор, успешно пересдав все три заваленных (намеренно заваленных, как не сомневалась Вика) экзамена, к концу недели съехал.
        Родители Вики на полном серьезе предлагали ему остаться, Вика же всерьез опасалась, что это не более чем очередной фарс, разыгранный Титовым, дабы позволить склонить себя к продолжению жития у них, однако Виктор оказался непреклонным и, в витиеватых выражениях поблагодарив за помощь, переехал в общежитие университета, где Викин отец-проректор сумел организовать ему на пару месяцев комнату.
        — Ты уж извини, если что-то не так было,  — сказал он напоследок Вике, и та оторопело уставилась на протянутую ладонь. Не так? И это говорит человек, который терроризировал ее на протяжении долгих недель и который наверняка убил собственных родителей, а также еще нескольких абсолютно непричастных ко всем событиям людей?
        Ей не оставалось ничего иного, как пожать его руку, однако этим дело и ограничилось — в отличие от родителей обнимать Виктора она не стала, да и произносить лживые слова о том, что «как жаль, что ты нас уже покидаешь», не собиралась.
        Когда дверь за ним закрылась, Вика, не веря своему счастью, плюхнулась на диван и расхохоталась. Что же, похоже, эта проблема осталась в далеком прошлом.
        И вздохнула — до начала нового учебного года оставалось пять дней. Однако она не хотела продления каникул, как когда-то раньше: наоборот, Вика с нетерпением ждала сентября. Потому что чем ближе окончание школы, тем ближе ее и Игоря восемнадцатый день рождения — а значит, и их свадьба!
        Вечером того же дня, прогуливаясь с Игорем по набережной (и получив от него в подарок милого розового фарфорового бегемотика), она узнала последние новости.
        — Да, мой дядька-милиционер сумел кое-что узнать. Этот Титов еще тот типок. Замешан в массе темных историй, причем в двух со смертельным исходом. Однако в обоих случаях он не проходит даже как свидетель — просто мелькает где-то на периферии, но участники событий уверены в том, что все эти ужасные дела затеяны именно им. Он из разряда особо опасных психопатов, которым нравится вмешиваться в жизнь абсолютно чужих людей и разрушать ее. Но делает он это столь изощренно, зачастую руками вторых и третьих лиц, что самого его прищучить пока что не удалось.
        Вика вздохнула, а Игорь, купив ей мороженое, сказал:
        — Но это не значит, что на него нет управы. Потому что сколько веревочке ни виться… Да, с правовой точки зрения его подкузьмить невозможно, по крайней мере, в данный момент. Но зато с медицинской!
        Он торжествующе замолк, а когда они от набережной удалились в парк, продолжил:
        — То, что он делает, может быть, все очень изощренное и хорошо продуманное, но напрочь сумасшедшее. Поэтому неудивительно, что он состоит на учете в психиатрическом диспансере, более того, еще ребенком он провел много времени в особой психиатрической больнице в соседней области. Дядя пока что не смог выяснить, что к чему, однако он не оставляет надежды. Я же узнал имена нескольких врачей, которые наблюдали Титова, и обратился к ним. Один меня сразу отшил, другая элементарно не отозвалась, еще один на пенсии и колесит по стране. Но я тебе клянусь, Вичка, что мы его дожмем! Потому что если узнать, что у него за диагноз, и пригрозить шизоиду или предать это огласке, или сделать так, чтобы он надолго, а то и навсегда оказался в психушке, то ему придется прекратить преследовать тебя.
        Доедая мороженое, Вика ответила:
        — Он и так прекратил. Может, оставить его в покое?
        Игорь упрямо мотнул головой:
        — Вичка, нет, нельзя. Я тут говорил с одним местным аспирантом-психиатром — такие типы, как Титов, очень и очень опасны. Они не ведают границ и в итоге могут учинить такое, что затронет всех. Его надо изолировать от общества. Тем более сама посуди, если он кокнул своих собственных родаков, а также соседей, которые, так сказать, под руку подвернулись, то что еще можно ожидать от такого урода?
        Вика не нашлась что ответить. Если эти страшные предположения верны, то Виктора действительно требуется изолировать от общества, причем как можно скорее.
        — Мой дядя-милиционер и пожаром тоже займется. Потому что, скажу по секрету, они исходят из версии поджога. И точно: поджог шизоид и организовал! Хочешь еще мороженого, Вичка?
        Вика покачала головой, она думала о том, что для того, чтобы убить собственных родителей, а также прочих невинных людей, не переживая о них совершенно, и все ради того, чтобы въехать в квартиру к объекту своего обожания, надо было быть очень больным человеком.
        Вернее, очень больным монстром.
        Вечер завершился очень приятно — после долгих обжиманий на лавочке в парке Игорь проводил Вику до подъезда. Она, уже открыв дверь, вдруг заметила на обратной стороне дороги знакомую фигуру.
        Виктор Титов?
        Но в сгущающихся сумерках Вика могла запросто и ошибиться. Бегом поднявшись по лестнице наверх, она заперлась у себя в комнате и долго слушала музыку. Была уже глубокая ночь, когда она, подойдя к торшеру, стоявшему у окна, выключила его, так как намеревалась лечь спать,  — и замерла.
        Да, на этот раз не могло быть никаких сомнений: напротив ее окна, около мигающего светофора, застыл, подобно изваянию, Виктор Титов. В руках у него что-то было, и Вика вдруг отшатнулась — это нечто походило на…
        Фотоаппарат? Да нет же, прибор ночного видения! Такие показывали в западных триллерах и приключенческих фильмах.
        Вика вдруг вспомнила, что она в лифчике и трусиках. И вдруг произошло самое ужасное — Титов поднял руку и приветственно ей помахал. То есть он не только не пытался скрыть то, что ведет за ней наблюдение, но еще и всячески заострял на этом внимание.
        А потом он поднял вверх руку с оттопыренным большим пальцем.
        Как ошпаренная Вика отскочила от окна, так и не погасив торшер. Опустившись на ковер и прижавшись к дивану так, чтобы ее точно нельзя было увидеть с улицы, она беззвучно зарыдала.
        И отчего этот… этот шизоид не оставит ее наконец в покое? Он же обещал! Рука Вики потянулась к телефону — позвонить в милицию? И что сказать: что ученик ее же школы, из параллельного класса, наблюдает за ней в прибор ночного видения?
        Или позвонить Игорю и пожаловаться ему? Все закончится тем, что Игорь, обуреваемый праведным гневом, набьет Титову морду.
        Вика решила никому не звонить. Натянув халат, она осторожно подошла к торшеру, все еще ожидая, что Титов ведет наблюдение.
        Но нет, около светофора никого уже не было. Радостно вздохнув, Вика быстро выключила торшер, а потом затянула плотные шторы. Лежа в постели, она чувствовала, что ее знобит и на глаза снова наворачиваются слезы. Если так будет продолжаться и дальше, то она превратится в истеричную особу, которая боится собственной тени.
        Наверное, идея сделать так, чтобы Титова заперли в тюрьму или хотя бы в психиатрическую больницу, причем заперли на долгий срок, а еще лучше навсегда, не так уж и плоха.
        — Он что, наблюдал за тобой в прибор ночного видения?  — взревел Игорь, которому Вика упорно не хотела поведать о малоприятном происшествии, однако не выдержала расспросов и рассказала обо всем.
        — Да, но потом он быстро исчез, и все было в порядке,  — пролепетала Вика, кляня себя за то, что поддалась секундной слабости и снова вовлекла Игоря в происходящее.
        — На этот раз он перешел границы дозволенного!  — заявил молодой человек, поднимаясь из-за столика в кафе «Слоненок», в котором они сидели в центре города.  — Извини, Вичка, мне пора.
        Вцепившись в руку любимого, Вика запричитала:
        — Нет, прошу, не надо никаких непродуманных действий, Игорек!
        — Кто сказал, что они будут непродуманные?  — осклабился он.  — Вичка, девочка моя, неужели ты сама хочешь, чтобы это так продолжалось? Правильно, не хочешь. Да и если на то пошло — этот тип болен, ему нужна профессиональная медицинская помощь. Ты же не хочешь, чтобы он страдал?
        Вика, все еще удерживая руку Игоря, произнесла:
        — Поклянись, что не будешь его бить!
        — Да я его и пальцем не трону!  — заявил с легкостью Игорь.  — Клянусь!
        И, поцеловав Вику, он исчез из кафе.
        Утром Вику разбудил телефонный звонок, и Игорь доложился:
        — Проблема решена, Вичка! Мы провели с шизоидом воспитательную беседу.
        — Ты же поклялся, что и пальцем его не тронешь!  — воскликнула Вика, на что Игорь невозмутимо ответил:
        — Я и не трогал, Вичка. Другие трогали. А мы обговаривали только мое невмешательство…
        Вика нервно рассмеялась, а Игорь продолжил:
        — Ну, мы же не звери. Прижали его маленько, потрепали чуть-чуть. Крови почти не было.
        — Игорь!  — воскликнула возмущенно Вика.
        Игорь виновато произнес:
        — Ну, если совсем без крови, то такие не поймут. А он понял, проникся, зарекся больше не усложнять тебе жизнь. Я пригрозил ему расследованием его делишек в соседней области, а также пожаром, при котором погибли его родаки и соседи. Намекнул, что если будет и дальше портить тебе жизнь, то навредит в итоге исключительно себе. Думаю, что в самом деле до него дошло. И не дуйся, Вичка, потому что надо рассматривать это так: мы помогли этому шизоиду вернуться на правильный путь и уберегали его от очень больших ошибок.
        Вика очень сердита, однако в то же время понимала, что дуться на Игоря не имеет смысла. Потому что увещевания, слезы и воззвания к совести в отношении Виктора Титова не имели смысла.
        Следовательно, не оставалось ничего иного, как прибегнуть к силе.
        Последние дни лета пронеслись как ураган, и наконец настал канун первого сентября. Игорь, как всегда, вечером проводив Вику до подъезда, чмокнул ее в щеку и сказал:
        — Думаю, твои предки, когда узнают всю правду о шизоиде, быстро проникнутся ко мне любовью. Кстати, когда с ними об этом поговорим?
        — Вот когда получишь эксклюзивную информацию от своего дяди, а также от психиатров из соседней области, тогда к ним и пойдем,  — заверила его Вика.
        — Значит, до конца сентября все разрешится!  — просиял Игорь.  — Ну, Вичка, до завтра! Линейка во сколько начинается, точно в девять, а не в двенадцать?
        — В девять, не забудь!  — засмеялась Вика и обняла Игоря.  — И не вздумай опаздывать! До завтра, муженек.
        Когда первосентябрьская линейка началась, а Игоря все еще не было, Вика почувствовала глухое раздражение, переходящее в злость. И как такое может быть, что Игорь в самом деле проспал! Или это не случайность, а намеренный вызов учителям — заявиться на линейку не к началу, а к концу? И это при том, что Михаил Вячеславович, наконец-то официально заполучивший пост директора, рвал и метал, требуя, чтобы все, кто перешел в выпускной класс, присутствовали — и безо всяких опозданий.
        Единственным, кто не явился, был Игорь. Среди «вэшек» Вика перед самым началом линейки заметила и Виктора Титова, который с сосредоточенным видом беседовал со своей классной, кажется, опять по поводу гибели своих родителей, но, когда Титов взглянул на нее и наградил ее ненужной улыбкой, Вика тотчас отвернулась.
        Только этого ей еще не хватало!
        Линейка подходила к завершению, а Игоря все не было. Внезапно, во время прочувствованной речи Михаила Вячеславовича, по рядам прошло какое-то волнение, и к директору подошла одна из его дородных заместительниц, прошептав что-то на ухо.
        Михаил Вячеславович покачнулся, и по школьному двору, еще до того, как он успел прикрыть микрофон рукой, разнеслось:
        — Что за лажа такая, Тамара Николаевна?
        Блатное словечко из уст директора вызвало всеобщий хохот. Вика же, ощущая всевозрастающее волнение, отчего-то посмотрела в сторону параллельного класса — и вдруг осознала, что Титов буквально сверлит ее взглядом своих арктически-ледяных глаз.
        На крыльце, среди руководства школы, произошло какое-то шевеление, Вика увидела милиционера, который, сняв фуражку, подошел к директору и стал что-то ему объяснять. Вика вдруг поняла, что этот милиционер — дядя Игоря.
        Потом Михаил Вячеславович, лицо которого вдруг покрылось потом, подошел к микрофону и проблеял:
        — По случаю небывалого… гм… инцидента… предоставляю слово товарищу майору…
        Дядя Игоря, сменив директора, произнес:
        — Всех с новым учебным годом, дорогие ребятки, однако у меня печальные вести. Иначе бы и не пришел сегодня к вам. Один из учеников вашей школы, по совместительству мой племянник, Игорь Ломакин, прошедшей ночью…
        Он запнулся, а Вика вдруг ощутила, что близка к обмороку.
        — …погиб. Точнее, был убит.
        По двору прошел ропот недоверия.
        — Да, мне очень тяжело говорить об этом, но это так. Так как есть причины предполагать, что вчера вечером он был не один, прошу всех, кто может помочь следствию, обратиться в милицию. Или прямо сейчас. После завершения линейки ко мне — я задержусь в школе. Ну, извините, дорогие ребятки, что принес трагические вести. Всем хорошего нового учебного года.
        Едва сдержав под конец всхлип, дядя Игоря отошел от микрофона и резким жестом надел милицейскую фуражку.
        Вика, еще не в состоянии поверить тому, что только что услышала, и чувствуя, что глаза застилают слезы, посмотрела в сторону — и наткнулась на ухмылку Виктора Титова. Тот, заметив, что Вика смотрит на него, медленно поднял большой палец. Вика закричала и потеряла сознание.
        В себя она пришла на кушетке в вестибюле школы — над ней склонилась школьная врачиха, подсовывая ей под нос кусок ваты с нашатырным спиртом. Вика, резко поднявшись, заявила:
        — Это он! Это он! Это он убил Игоря!
        Врачиха и несколько учителей, толпившиеся около кушетки, принялись ее увещевать, повторяя принятые в подобные моменты банальности. Вика же не хотела ничего слышать, ее занимала только одна-единственная мысль: Игоря больше нет в живых. Но даже не это вертелось у нее в голове, а образ ухмыляющегося Титова, медленно поднимающего вверх большой палец.
        Разве это было не признание в убийстве? Вика не могла понять, как другие могут игнорировать столь очевидные вещи. Ведь это Титов убил Игоря! Кто же еще? И при этом убийца не только не стыдился своего ужасного деяния, он им гордился.
        — Мне нужно поговорить с милицией!  — продолжила Вика, делая несколько шагов вперед, и вдруг почувствовала, что ноги ее не держат. Хорошо, что трудовик, который, как она узнала позже, принес ее со школьного двора в вестибюль школы, успел подхватить девушку, иначе бы она рухнула на пол.
        Когда Вика снова открыла глаза, то увидела, что находится в карете «Скорой помощи». От ее руки отходило прозрачное щупальце капельницы.
        — Куда мы едем?  — простонала она.
        — В больницу,  — ответил санитар.
        — Не хочу в больницу! Мне нужен кто-то из милиции! Это очень важно, вы понимаете? Очень важно!
        Вика осознавала, что ведет себя истерично, но ничего не могла поделать с собой. Она была просто обязана сообщить всем о том, что убийца Игоря — это Титов.
        — Конечно, конечно,  — ответил санитар, не особо прислушиваясь к ее словам. В его руках появился шприц.  — Однако сначала один укольчик, чтобы немного успокоиться.
        — Я не хочу успокаиваться, мне нужно в милицию!  — всхлипывала Вика, ощущая, как санитар делает ей инъекцию. Перед глазами все закружилось, все проблемы и тревоги отступили, и даже желание обратиться в милицию внезапно исчезло. Вика заснула.
        Когда она в очередной раз открыла глаза, то поняла, что находится в палате, а около на нее на стульях восседают мама и отец. Мама, заметив, что она пришла в себя, взволнованно спросила:
        — Доченька, как ты себя чувствуешь?
        Вика рывком уселась на кровати и ответила:
        — Какая разница! Вы можете организовать так, чтобы пришел кто-нибудь из милиции?
        Отец, поправив очки, ответил:
        — Дочка, не надо спешить. Конечно, мы понимаем, ты хорошо знала этого… этого погибшего молодого человека. Но это не значит, что ты должна давать показания…
        — Папа!  — воскликнула Вика.  — С этим погибшим молодым человеком мы хотели в следующем году пожениться!
        Родители переглянулись, а отец протянул:
        — Ну, теперь-то он умер…
        Вика заплакала, а мама, попросив отца выйти из палаты, присела на кровать и, прижав к себе дочку, принялась ее утешать:
        — Ну, что же поделать, если судьба так распорядилась. Подумай, какие планы были тогда у дяди Васи, а затем последовала эта нелепая автокатастрофа, в которой он погиб…
        — Это вовсе не судьба распорядилась, а он!  — пробормотала Вика.
        — Я не понимаю, что ты имеешь в виду, дочка,  — с недоумением ответила мама.
        Конечно, мама не понимала. Как не понимал и отец. Они ведь и поверить не могли, что столь понравившийся им Виктор Титов — на самом деле убийца-психопат, лишивший жизни собственных родителей, нескольких соседей, бог весть кого на старом месте жительства, а теперь еще и Игоря.
        Ее Игоря.
        — А к тебе гость!  — возвестил отец, раскрывая дверь. Вика заметила пышный букет хризантем, которые кто-то внес в палату.
        Мама, встрепенувшись, подошла к гостю и произнесла:
        — Ах, какая прелесть! Надо бы вазу раздобыть, пойду у дежурной сестры спрошу.
        Фигура приблизилась к кровати, цветы отъехали в сторону, оказавшись на одеяле,  — и Вика узнала физиономию того, кого хотела бы увидеть меньше всего: перед ней стоял облаченный в белую рубашку и отглаженные черные брюки Виктор Титов.
        — Нет!  — воскликнула Вика, вдруг понимая, что осталась с незваным гостем в палате один на один: мама удалилась, дабы отыскать вазу для цветов, а отец вышел покурить.
        — Не нравится?  — произнес явно обеспокоенный данной проблемкой на полном серьезе Титов и посмотрел на цветы.  — Да, я тоже думал, что лучше бы розы, однако не знал, что больше подходит для больницы. Остановил в итоге выбор на хризантемах, но, если они тебе не по душе, мы их выкинем, и я сбегаю и куплю то, что тебе хочется, Вичка. Ты только скажи!
        И устремил на нее полный любви и преданности взгляд арктически-ледяных глаз.
        Вика не могла поверить, что его занимает вопрос о том, какие цветы ей нравятся, а какие нет. Ее «нет» было обращено, конечно же, не на принесенные Титовым хризантемы, а на появление этого мерзкого человека в палате.
        — Что ты здесь делаешь?  — пролепетала девушка, вдруг понимая, что Титов может сделать с ней все, что угодно.
        Да, буквально все, что угодно.
        — Тебя навещаю,  — ответил Виктор на полном серьезе и, кажется, совершенно не ерничая.  — Знаешь, как я испугался, когда ты потеряла сознание на линейке и тебя в вестибюль школы отнесли. А потом еще и в «Скорую» запихнули…
        Вика все еще полагала, что этот разговор, как и появление Титова, всего лишь элементы изощренного кошмара и что она вот-вот проснется и узнает, что…
        Что Игорь жив!
        — Зачем ты это сделал?  — прошептала Вика и вдруг залилась слезами.
        А Титов, усевшись на кровать, где еще несколько секунд назад сидела мама, произнес:
        — Ну, Вичка, извини, не хотел, чтобы ты расстраивалась. Хризантемы в самом деле дурацкая затея. Пойду сейчас куплю розы. Ты какие предпочитаешь: красные, желтые, белые? У них я там даже синие видел — может, тебе такие купить?
        Говоря это, он небрежным жестом отправил принесенный роскошный букет в ведро.
        Вика не знала, что ей делать. Этот субъект на полном серьезе полагал, что она плачет, потому что он подарил ей не те цветы. А ведь плакала она совершенно по иному поводу!
        Потому что он убил Игоря.
        — Не надо мне никаких цветов!  — выдохнула она сквозь слезы.  — Зачем ты сделал это, Витя? Зачем ты убил Игорешу?
        И уставилась на сидевшего всего в нескольких сантиметрах от нее Титова. Она даже ощущала тепло его тела и специально подобрала ноги, чтобы не касаться Виктора.
        Вика ожидала всего, чего угодно — что Титов будет все отрицать. Разгневается. Начнет кричать. Устроит истерику. Обвинит ее в том, что она выдумывает страшные вещи. Даже полезет душить ее.
        Но вместо этого Виктор, мило улыбнувшись, одарил ее пронзительным взглядом своих арктически-ледяных глаз и совершенно спокойно произнес:
        — А что мне оставалось делать, Вичка? Этот типок копошился в моем прошлом, пытаясь нарыть на меня то, что принято сейчас называть компроматом. Причем с единственной целью: разлучить нас. Тебя и меня. Вот и пришлось от него избавиться. Да и к тому же, как я тебе говорил, этот тупой качок тебе не пара. Совсем не пара. И я не мог допустить, чтобы он в ближайшем будущем женился на тебе, Вичка. Вот поэтому я его и убил…
        И он снова улыбнулся.
        Потрясенная признанием Титова, Вика не знала, как на него реагировать. Дверь раскрылась, появилась мама с уродливой керамической вазой в руках.
        — Ой, а почему цветы лежат в мусорном ведре?  — произнесла она в недоумении.
        На что Виктор ответил:
        — Они Вичке не понравились. Я пойду сейчас куплю розы.
        Мама, сердито взглянув на дочку, извлекла букет хризантем из ведра и аккуратно поставила в вазу.
        — Дочка, нельзя же быть такой эгоисткой! Витя пришел, кстати, единственный из школы, чтобы навестить тебя, принес такие шикарные цветы, а ты так ведешь себя… Куда бы их поставить?
        Мама явно не знала, куда деть вазу с цветами, а Титов галантно произнес, забирая у нее вазу:
        — Разрешите мне?
        — Мама, он только что признался, что…  — Вика смолкла, потому что заметила, как Титов замер позади мамы, высоко подняв над головой вазу с хризантемами — со стороны это выглядело так, как будто он был готов со всей силы опустить вазу на затылок ничего не подозревавшей мамы.
        — Извини, я не расслышала, что ты сказала, дочка?  — спросила мама, не видя, что разыгрывается за ее спиной, а Титов, усмехаясь, сделал движение вазой вперед, явно давая понять Вике, наблюдавшей за всем этим немигающим взором, что он готов убить ее маму — здесь и сейчас.
        Если она что-то скажет.
        — …что ошибся в выборе цветов,  — выдавила из себя Вика.
        А Виктор, ставя вазу на подоконник, произнес:
        — Я так и знал, что хризантемы вашей дочке не нравятся. Розы в самом деле были бы лучше.
        В палату вошел отец и, поправив очки, произнес:
        — Ах, Витя, молодец, что заглянул. Я только что говорил с твоим лечащим врачом, дочка, его младший сын, кстати, учится у меня в университете на юридическом. Так вот, он сказал, что ничего серьезного, просто нервы…
        Ничего серьезного? Вика в изнеможении откинулась на подушки. Да, в самом деле ничего серьезного — только Титов прошедшей ночью убил Игоря.
        А так все тип-топ, беби.
        — Думаю, Вике надо отдохнуть,  — произнес нейтральным тоном Виктор, увлекая за собой родителей.  — Давайте не будем ей мешать и выйдем в коридор.
        Они удалились, а Вика, выждав несколько мгновений, откинула одеяло и опустила ноги на пол. А затем босиком подбежала к неплотно прикрытой двери и прислушалась к голосам в коридоре.
        До нее донесся приглушенный голос Титова, который, судя по всему, учил ее родителей уму-разуму, что они, конечно же, не понимали. Как и то, что он — убийца-рецидивист и психопат-манипулятор по совместительству.
        — …подлинный шок. Все же не следует забывать, что она была привязана к этому полукриминальному качку… Как его?.. Игорю Ломакину…
        Вику передернуло от отвращения — и почему никто, кроме нее, не видит, что за мразь этот Виктор Титов? Остальные считают его благовоспитанным, интеллигентным, милым юношей, к тому же пережившим столь ужасную трагедию — смерть обоих родителей во время пожара.
        К слову, им же самим и организованного.
        — Но у них ведь ничего серьезного не было?  — послышался обеспокоенный голос отца, который на полном серьезе обсуждал с убийцей Игоря любовную жизнь своей дочери.
        — Нет, нет,  — заверил Титов.  — Однако могло бы, так что, как ни прискорбно это говорить, этот типок умер вовремя. Понимаю, такие вещи обычно вслух не произносят, но этот Ломакин был настоящим Казановой и разбивателем девичьих сердец. И, вы уж извините великодушно, целок. Он бы причинил Вичке столько горя. Хорошо, что он умер!
        И родители, ее родители, взрослые адекватные люди, ничего не возразили на эти кошмарные слова, а, кажется, наоборот, даже поддержали высказывания убийцы.
        Вика боролась с сиюминутным желанием распахнуть дверь и закричать на весь коридор:
        «Он знает, о чем говорит! Потому что он и убил Игоря!»
        Но в итоге она не сделала это, вспомнила, что имеет дело с крайне опасным субъектом. Титов ведь только что угрожал убить маму — и Вика, зная о тех кошмарных вещах, совершенных им уже, была уверена, что он без колебаний приведет в исполнение эти угрозы, если поймет, что ему что-то угрожает.
        Поэтому она вернулась в постель, накрылась одеялом с головой и притворилась спящей.
        Через некоторое время скрипнула дверь, в палату кто-то вошел. Она ощутила, как этот кто-то заботливо поправил одеяло, а потом услышала до ужаса знакомый, тихий вкрадчивый голос:
        — Вичка, на твоем месте я бы молчал. Потому что тебе все равно никто не поверит, сочтут бреднями экзальтированной особы. А твои родители, чего доброго, еще подключат психиатра и запрут тебя в дурку. А там мало хорошего, поверь мне.
        Вика, понимая, что и Титов понимал, что она не спит, а внимает его страшным словам, все же не шевелилась, чувствуя, что холод сковывает ее тело и что она элементарно боится пошевелиться.
        — Я же знаю, что ты не спишь, Вичка. Так что учти — я охраняю тебя денно и нощно. На меня ты, в отличие от этого фанфарона Игорька, можешь положиться. Тем более что он теперь будет гнить на кладбище.
        Вика тихо заплакала, горячие слезы потекли по щекам, и ей было все равно, заметил ли Титов это или нет.
        — Ну, не горюй, потому что он этого не заслуживает. Подумай о том великолепном будущем, которое тебя ожидает. Я ведь предотвратил множество бед — думаешь, вы бы поженились? Вряд ли. Этот типок нашел бы себе другую шлюшку. Наш Игорек ведь всегда думал своим членом, и тебе это было отлично известно.
        Вика продолжала беззвучно плакать.
        — А если бы и поженились, то разве ты не знаешь, что почти все браки, заключенные в восемнадцать, распадаются в течение десяти лет? Статистика, Вичка, великая вещь! Ты бы забеременела, сидела дома с сопливыми детишками, не смогла бы сделать карьеру, а твой красавец-муженек пропадал бы по вечерам, а то и по ночам. Шлялся бы по бабам, а в итоге огорошил бы тебя, беременную очередным горластым чадом, новостью о том, что прошла любовь, завяли помидоры и что он уходит к какой-нибудь другой Вичке — конечно же, помоложе и пошалавистее…
        Откинув одеяло, Вика сквозь слезы зло крикнула:
        — И поэтому ты взял на себя функции господа бога? Я что, тебе еще спасибо сказать должна?
        Стоявший перед кроватью Титов, одарив ее взглядом арктически-ледяных глаз, произнес:
        — Благодарности от тебя я не требую, Вичка, да и не смею ожидать. Просто знай, что у тебя имеется собственный ангел-хранитель и что он убережет тебя от всяческих бед!
        Под ангелом-хранителем Титов подразумевал, естественно, самого себя. Вику передернуло от отвращения, но также от страха. Кто бы мог подумать, что этот тщедушный, бледный парень совершил уже столько убийств.
        — Но зачем сразу убивать?  — прошептала Вика, чувствуя, что на нее накатил новый спазм — слезы буквально хлынули из глаз.
        Виктор, снова присев рядом с ней на кровать, однако не прикасаясь к объекту своего вожделения, охотно пояснил:
        — Потому что он бы не отступился. Конечно, ты отчасти права, можно было сделать его инвалидом. Но зачем тебе муж в коляске и без функционирующей нижней половины? Уверен, что ты бы и тогда вышла замуж за этого калеку и тогда бы твоя жизнь сложилась еще ужаснее, чем со здоровым Игорем. Да и убить всегда проще: нет человека — нет и проблемы!
        Двери раскрылись, появились родители. Виктор, поднимаясь с кровати, сказал:
        — К сожалению, Вичке требуется таблетка или укол. Она плачет и не может успокоиться.
        — Не нужно мне ничего!  — закричала девушка, поражаясь тому, как истерично и неадекватно звучит ее голос. Поэтому, когда появилась пожилая сестра с уколом, пришлось подчиниться, тем более что на этом настояла мама.
        После инъекции мысли в голове стали путаться. Виктор вместе с родителями стоял возле кровати, они вели беседу о каких-то совершеннейших пустяках. Последняя мысль перед тем, как она заснула, была:
        «Дядя Игоря наверняка может помочь».
        — Ну-с, ты хотела со мной поговорить?  — произнес дядя Игоря, майор Ломакин, проводив Вику в свой небольшой, заваленный папками и бумагами кабинет.
        С момента убийства Игоря прошло три дня — похороны были назначены на грядущую неделю.
        Родители хотели, чтобы Вика провела в больнице всю неделю и осталась там и на время похорон, но она была непреклонна, заявив, что чувствует себя отлично (что отчасти было правдой: физически она чувствовала себя великолепно), она настояла на том, чтобы ее выписали как можно быстрее.
        Вика с ужасом ожидала, что вместе с родителями забирать ее заявится и Титов, однако ее опасения не сбылись — Виктор так и не появился. Вернувшись домой, Вика была еще на больничном, но, заявив, что ей требуется свежий воздух и одиночество, отправилась на набережную. Однако вместо того, чтобы сесть на одну из скамеек и часами таращиться на реку, Вика направилась в отделение, где работал дядя Игоря.
        — Да, спасибо, что нашли для меня время,  — произнесла Вика, заметив, как милиционер быстро спрятал в ящик стола недопитую бутылку коньяка.
        Он освободил от папок стул, указал Вике на него и произнес:
        — Ну, садись. Кстати, моего племянника помянуть не хочешь?
        Еще до того, как Вика смогла отреагировать на этот вопрос, он снова извлек из ящика только что исчезнувшую там бутылку коньяка, поставил на стол две стопки — себе и Вике, и наполнил их до краев.
        — Ну, за моего племянника, пусть земля будет ему пухом,  — сказал майор и опрокинул в себя одним махом всю стопку. Вика, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы (в последнее время ей хотелось плакать беспричинно и в самых неподходящих местах), немного пригубила алкоголя. Она знала, что Игорь спиртное не уважал, да и вернуть его, потребляя излишнее количество горячительных напитков, было тоже невозможно.
        Однако на этот вопрос дядя Игоря придерживался, судя по всему, диаметрально противоположного мнения. Закусив стопку коньяка ириской и любезно предложив конфетку из пакетика и Вике, которая отказалась, он заявил:
        — Ты ведь его подружкой была…
        — И, вероятно, последней, кто видел Игоря живым!  — сказала Вика.  — Я хочу дать показания, это важно для следствия. И еще…
        Вика тщательно обдумала то, что намеревалась сейчас сообщить. Она понимала, что тем самым поставит под удар своих родителей и саму себя, однако она не могла иначе.
        Просто-напросто не могла.
        — Да, и еще… Думаю, что мне известно, кто убил Игоря. Понимаете, это запутанная и совершенно неправдоподобная история, но, клянусь, он сам в моем присутствии сознался в убийстве! И кроме того, он причастен еще и к другим, например…
        Майор Ломакин, звякнув бутылкой коньяка и набулькивая себе еще одну стопку, заявил:
        — Ну, с этим-то как раз все ясно. А ты наверняка еще не знаешь, потому что в больнице лежала. Да и твои родители не хотели, чтобы тебя информировали… Мы взяли убийцу!
        У Вики тотчас отлегло от сердца. Что же, дядя Игоря ведь сам был посвящен в расследование темных делишек Титова, поэтому неудивительно, что он принялся самостоятельно рыть в нужном направлении.
        — Вы его взяли?  — произнесла Вика ровным тоном, опасаясь выдать свое ликование.  — И он уже сознался?
        Майор, опрокидывая в себя вторую стопку коньяка (и Вика была уверена, что до ее появления он принял на грудь гораздо больше), снова закусил ириской и ответил:
        — Нет, с этим, по причине его состояния, будут кое-какие проблемы. Однако все улики налицо. Прямо на кухонном столе, в мойке, нашли нож, которым был убит Игорек…
        Вика закрыла глаза — она ведь знала, что кто-то, напав на Игоря в темноте около собственного дома, шестнадцать раз ткнул ему в спину и горло остро заточенным ножом.
        Нет, не кто-то, а Виктор Титов!
        — На ноже эксперты обнаружили только его отпечатки. Кроме того, у него в квартире отыскался кошелек Игорька, золотой крестик, а также часы, которые я сам ему подарил на пятнадцатилетие.
        Вика еле сдержала рыдания — она помнила, как Игорь доставал свой кожаный кошелек, чтобы расплатиться в кафе. Как на его мускулистой груди покачивался небольшой золотой крестик. Как на его запястье сверкали крутые заграничные часы, объект гордости многих одноклассников.
        — Так что никаких сомнений в виновности этого мерзавца нет,  — продолжил милиционер.  — Нам повезло, что кто-то, наверное, соседи, видели, как он заявился к себе на квартиру с окровавленными руками, два дня спустя анонимно позвонил в городское управление и дал наводку… Ну а остальное — дело техники. Ребята наведались по адресу, нашли его в бессознательном состоянии и квартиру, полную улик…
        — В бессознательном состоянии?  — переспросила Вика, ничего не понимая.  — И квартиру, полную улик?
        Ведь, насколько она была в курсе, Титов по-прежнему проживал в комнате университетской общаги, куда его устроил ее отец-проректор. Или этот верткий тип уже успел заполучить собственную хату?
        Однако о бессознательном состоянии Титова ей ничего не было известно — выходит, в последние часы многое произошло?
        — А что с ним случилось?  — спросила Вика.
        — То, что с каждым наркошей случается рано или поздно!  — злобно заявил майор.  — А этот ведь уже нарик давно, со стажем. Слишком много себе впрыснул, впал в кому и теперь вряд ли когда-нибудь вообще оклемается. А если и придет в себя, то вряд ли будет прежний, наверняка сможет только лежать в постели и слюни пускать. Надеюсь, эта тварь сдохнет! Хотя мог бы ввести себе эту дозу не после того, как убил Игорька, а до! И все было бы отлично!
        Ничего не понимая, Вика в волнении поднялась со стула, едва не опрокинув собственную, еще почти до краев полную стопку коньяка.
        — Но разве Титов наркоман? Он что, в больнице? Я не знала…
        Ломакин, бабахнув кулаком по столу так, что закачались башни из папок, заявил:
        — Да какой, к черту, Титов? Я веду речь об Антоне Дундукове, предводителе местной шпаны по кличке Дуремар.
        Вика опустилась обратно на стул, потому что голова внезапно закружилась. Дуремар… Его отчислили из школы в прошлом году, и с тех пор он в самом деле пошел в полный разнос, то ли спившись, то ли промышляя наркотиками. Но при чем тут Дуремар?
        Она адресовала этот вопрос дяде Игоря, и тот, дыша перегаром, заявил:
        — Девочка, ты что, тупая? Дуремар давно затаил злобу на Игорька. Это же опять с тобой было как-то связано, не так ли? Дуремар со своей командой к тебе приставал, а Игорек потом его проучил. Ну, Дуремар тогда и поклялся, что рано или поздно отомстит Игорьку, это многие слышали. Вот и отомстил. Правда, уже значительно времени с той поры прошло, но этот Дуремар ведь сидел, причем очень прочно, на игле. И в итоге напал на Игорька, убил его, а чтобы никто не заподозрил, что это месть с его стороны, инсценировал ограбление. А потом на радостях всадил себе дозу, причем слишком большую, впал в кому и теперь лежит в больнице, находясь между жизнью и смертью. Надеюсь, эта мразь сдохнет, не приходя в сознание! Иначе сам пойду и разряжу в него табельное оружие!
        Вика, в ужасе таращась на полную стопку коньяка, схватила его и отпила одним глотком практически половину.
        — Молодец, девка! Ну, давай, что ли, еще…
        Ломакин загремел бутылками в ящике стола, а Вика заметила:
        — Вы ошибаетесь…
        — Что?  — выпучился на нее майор.  — Девка, это ты о чем?
        — Я об истинном виновнике смерти Игорька. Он ведь вам рассказывал о… Викторе Титове, который преследует меня с некоторых пор?
        Ломакин напрягся и, почесав голову, заметил:
        — Ну, было дело… Просто я в суматохе об этом шизоиде давно уже забыл.
        Вика горько усмехнулась.
        — Это его рук дело, поверьте мне! Он сам мне признался в убийстве Игорька! Сам! Он боялся, что ваше расследование обернется для него опасным, да и он не хотел, чтобы… Чтобы Игорь и я поженились…
        Дядя Игоря, не разбирая, схватил недопитую стопку Вики и опрокинул ее содержимое себе в глотку.
        — Девка, ну ты даешь! Ну да, теперь я припоминаю, что этого шизоида подозревали в организации пожара. Хотя это все на уровне предположений и слухов, улик-то никаких нет…
        Затем, уставившись на Вику, майор заявил:
        — Но подожди, а Дуремар тут при чем? Он что, как это сейчас модно среди новых русских и всех этих банкиров в Москве, наемный киллер? Понимаю, этот Титов нанял Дуремара, чтобы тот убил Игорька…
        Вика покачала головой и ответила:
        — Нет, насколько я знаю Виктора, он не будет вовлекать в осуществление своих планов посторонних, к тому же таких ненадежных, которые, чего доброго, решат его потом шантажировать. Просто Титову было с самого начала ясно: ему нужен козел отпущения, иначе если он не презентует как можно раньше убийцу Игорька, то рано или поздно следствие выйдет на него самого. Поэтому это даже не одно простое убийство, а убийство многоступенчатое!
        Вздохнув, она презентовала изумленному милиционеру свою версию, абсолютно уверенная, что дело было именно так.
        — Убийство Игорька совершено Титовым. Он выждал его около дома, нанес…  — Вика запнулась, чувствуя, что к горлу подступил комок.  — Нанес ему шестнадцать ножевых ранений. А потом забрал у Игорька бумажник, золотой крестик и часы. И все это подложил в квартиру Дуремара, предварительно засадив ему смертельную дозу, но, видимо, то ли чего-то не рассчитал, то ли организм Дуремара оказался сильнее, чем на это рассчитывал Титов. А потом, выждав, сделал анонимный звонок и навел на след Дуремара, обвинив его в убийстве. Ваши люди приехали к тому на квартиру, нашли все, что изобличало Дуремара в причастности к убийству, и не стали задавать лишних вопросов. Ведь почему они должны задавать вопросы, если нашли убийцу? Но убийца другой человек — Виктор Титов!
        Майор Ломакин, пройдясь по кабинету, крякнул:
        — Тебе, девка, имя не Агата Кристи, случайно? Просто уж слишком невероятный сюжет!
        — Вы же сами были отчасти вовлечены в расследование деяний Титова! Как вы сами считаете, он способен на такую изощренную интригу, точнее, многоступенчатое убийство?
        Дядя Игоря долго не отвечал на вопрос Вики, а когда наконец подал голос, то произнес:
        — Что же, думаю, ты права. Не могу сказать, что именно, но и мне все это дело кажется уж слишком… Слишком явным! Как будто режиссер на заднем плане постарался в обустройстве декорации. А, говоря проще, все это одна большая подстава, девка!
        Подойдя к столу, он схватил пустую бутылку и швырнул ее в ящик.
        — Ладно, племяша еще не похоронили, а я тут раскис. И собрался на полном серьезе пойти в больницу и пристрелить этого Дуремара. Выходит, он такая же жертва, как и Игорек?
        Вика медленно кивнула.
        — Думаю, да. Что, конечно, не отменяет того, что этот Дуремар — личность крайне неприятная и замешанная в преступлениях. Однако в данном случае к убийству он не причастен. Титов отлично знал, что у Дуремара был зуб на Игорька, и решил использовать это в своих целях. И как нам теперь быть?
        Майор, почесав голову, заявил:
        — Ну, если ты заявишься к моему начальству с такой версией, то тебя вежливо выслушают, покрутят пальцем около виска и отправят восвояси. А от меня они так просто не отделаются. Конечно, будут упирать, что у них имеется великолепный подозреваемый, более того, все улики на него указывают! Но это и подозрительно! Знаю я одного бывалого следака, въедливого и головастого, к которому можно обратиться. Да и этот твой Титов…
        — Он не мой! Чей угодно, но не мой!  — с жаром заявила Вика.
        — Ладно, этот Титов,  — усмехнулся милиционер,  — не такой уж гений. Наверняка мнит себя таким, тем более, судя по всему, ему уже другие убийства с рук сошли. Значит, мог чего недоглядеть или собственные отпечатки в квартире Дуремара оставить. Ну, или следы крови Игорька там, где сам живет…
        — Он живет в общежитии университета,  — деловито сообщила Вика.  — У него можно провести обыск?
        Ломакин ответил:
        — Можно и нужно, но не все так быстро. Потребуется какое-то время, чтобы убедить нужных людей. Потому что никому не хочется разрабатывать альтернативную, к тому же такую невероятную, версию, если имеется подозреваемый с джентльменским набором улик. Однако я не отступлюсь!
        И, смерив взглядом недопитую стопку коньяка, дядя Игоря отставил ее в сторону и зло произнес:
        — Теперь больше ни капли. Кстати, ты ведь придешь на похороны Игорька?
        Похороны Игоря превратились в подлинное народное шествие. Улицы около его дома были запружены людьми, некоторые пришли по причине праздного любопытства, но в большинстве толпу составляли те, кто знал Игоря. Весь его класс, а также параллельные классы, как, впрочем, и учителя почтили присутствием это скорбное мероприятие.
        Вика намеренно держалась в стороне, решив для себя, что не будет подходить к утопавшему в цветах гробу, в котором лежал Игорь. Игорь умер — и вернуть его невозможно. Однако она была готова приложить все усилия, чтобы покарать того человека, который причастен к его гибели.
        Судя по разговорам в толпе, никто не сомневался, что убийцей является Дуремар. Вика только один раз поговорила по телефону с майором Ломакиным, который сказал, что не все так просто и что потребуется время для того, чтобы разоблачить козни Титова.
        Торжественное шествие направилось на городское кладбище, Вика приняла для себя решение сопровождать гроб с телом Игоря до ворот кладбища, а потом уйти.
        Игоря она любила и будет любить всегда, однако ее сердце разрывалось при виде гроба, в котором покоился человек, с которым она намеревалась связать свою жизнь.
        А Виктор Титов все это разрушил.
        — Отличный сентябрьский денек сегодня, не так ли?  — услышала Вика знакомый голос и, не веря своим ушам, обернулась — около ворот кладбища, в которые плавно втекала многолюдная толпа, застыл с двумя чахлыми, поникшими бордовыми гвоздиками убийца Игоря.
        Виктор Титов.
        — Что ты здесь делаешь?  — вырвалось у Вики.
        Титов вздохнул, кидая гвоздики на землю, усыпанную цветами.
        — Пришел почтить память Игорька. А что, ты разве против?
        Задохнувшись от циничных и наглых слов Титова, Вика вдруг заплакала. Тот же, испуганно подскочив к ней, запричитал:
        — Извини, Вичка, извини! Не хотел тебя обидеть. Может, пойдем в кафе? Только не на эти ужасные поминки с рыбными котлетами и кутьей, а в новое кафе, которое недавно в центре открылось, там отличное мороженое и тортики подают…
        Утирая слезы, Вика зло сказала:
        — Да подавись ты своими тортиками, Титов!
        — Как ты можешь мне желать смерти?  — пролепетал Виктор, шокированный ее выпадом.  — Вичка, я ведь ради тебя на все готов! Жизни своей не пожалею ради тебя! Скажи, что мне сделать, и я это тотчас сделаю…
        Всхлипнув, она ответила:
        — Тогда иди в милицию и сделай чистосердечное признание. Расскажи, как ты убил Игорька. И как потом повесил вину на Дуремара. Ну что, кишка тонка, Титов?
        Виктор, глаза которого опять сверкнули арктическим холодом, чинно произнес:
        — Не ожидал я от тебя, Вичка, не ожидал. Ведь все, что я делаю, я делаю ради тебя. И вообще, я только воплощаю в жизнь твои тайные чаяние и желания…
        — Не ври!  — закричала Вика, не обращая внимания на струившуюся мимо них людскую толпу.  — Это ты сам себе сочиняешь! Тебе просто нравится убивать, но ты внушаешь себе, что делаешь это мне во благо! Как же ты мне отвратителен, Титов!
        Виктор, казалось, был готов разрыдаться. Вика же, оттолкнув его от себя, процедила:
        — Ну ничего, думаешь, что такой умный? Мы выведем тебя на чистую воду, причем очень скоро! И тебя до конца твоей никчемной жизни запрут в психушку, Титов. Там тебе самое место!
        И, не дожидаясь реакции со стороны Виктора, она убежала.
        В одном Титов был прав: день выдался отличный, теплый, солнечный, настоящее бабье лето. Бродя по набережной, Вика вспоминала счастливые моменты с Игорем в прошлые месяцы.
        Моменты, которые никогда больше не повторятся.
        Домой она вернулась под вечер. Когда в комнату к ней вошла мама и сказала, что ее просят к телефону, Вика не сомневалась, что это дядя Игоря с новой информацией касательно их неофициального расследования.
        Однако на проводе был Виктор Титов.
        — Привет!  — произнес он странным тоном.  — Я специально изменил голос, чтобы твоя мама меня не узнала. Ну, как дела?
        Вика оторопела: что она могла ответить в подобной ситуации?
        — Вичка, хочу извиниться за свое поведение сегодня на кладбище. Но ты должна понять, что твои слова вывели меня из равновесия. Я хочу, чтобы все было как прежде. Нам ведь раньше было так хорошо вместе…
        — Иди и сознайся в убийстве Игоря!  — отчеканила Вика.  — Тогда, быть может, я приду на судебный процесс. И больше мне не звони, Титов! Ты для меня умер.
        Она повесила трубку, а выглянувшая с кухни мама заинтересованно спросила:
        — Дочка, а кто это был?
        — Никто!  — ответила Вика и вдруг поняла, что эта этикетка как нельзя лучше подходит Виктору Титову.
        Никто.
        Утром следующего дня за завтраком Вика просматривала утреннюю газету, в которой было уделено немало внимания похоронам Игоря, как вдруг, надевая на ходу пиджак, в столовую вошел отец.
        — Только что позвонили из городской больницы. Прошлой ночью скончался этот самый… Карабас-Барабас… Или как там его? Дуремар!
        Вика, подавившись сырником, судорожно закашлялась, а потом спросила:
        — Его… убили?
        Отец шокированно взглянул на нее.
        — Дочка, откуда такие темные фантазии? Нет, он был в коме, и врачи не надеялись его спасти. У него просто-напросто отказали все органы, и реанимировать его не удалось. Впрочем, туда ему и дорога!
        Мама, также сидевшая за столом, быстро перекрестилась.
        Вика поняла: умер единственный человек, который мог заявить, что убийцей Игоря является кто-то иной. К этой смерти Титов, судя по всему, был непричастен, хотя кто знает?
        Значит, ему просто сказочно повезло.
        Будучи еще на больничном, Вика не находила себе места дома, когда осталась одна. Время тянулось неимоверно долго. Наконец она не выдержала и позвонила в отделение, где работал дядя Игоря: она хотела узнать подробности о смерти Дуремара.
        — Майор Ломакин сегодня не работает, отпуск взял,  — сообщили ей.
        Домашнего телефона у дядя Игоря не было, но Вика знала, где он живет — в районе городского цирка, и отправилась к Ломакину в гости.
        Ее сердце екнуло, когда Вика увидела несколько милицейских фургонов, стоявших около подъезда. Не рискнув подниматься в квартиру, она спросила у сидевших на скамейке бабулек:
        — А что, собственно, случилось?
        Те, разумеется, были в курсе произошедшего, охотно доложили:
        — Ах, да наш сосед, тот, что милиционер, у которого недавно племянника наркоман прирезал, ночью возвращался домой, в подпитии был — и в открытый люк упал. Шею себе сломал. Умер на месте!
        Вика окаменела. Еще одна смерть за прошедшую ночь — кошмарная случайность или… Или и на этот раз дело рук Виктора Титова?
        Она даже не удивилась и совсем не испугалась, когда увидела шествовавшего к ней навстречу со стороны зоомагазина объекта ее мыслей. Виктор Титов, как всегда, опрятно одетый, произнес с легкой улыбкой:
        — Какое, однако, несчастье, не так ли? Мрут в этом городе людишки как мухи…
        Вероятно, мелькнула у Вики мысль, именно так и выглядит самый что ни на есть настоящий бес — не с рожками, копытцами и хвостом и не как чудовище из западных фильмов ужасов, а как простой, даже приятный, хилый интеллигентный юноша.
        — А ты почему не на учебе сегодня?  — спросила Вика первое, что пришло в голову.
        Титов, одарив ее взглядом своих арктически-ледяных глаз, пояснил:
        — Да приболел. Как и ты, Вичка. Понимаешь, после того, что произошло прошлой ночью…
        Со стороны их разговор был совершенно обыденным, более того, банальным, но от интонаций и полутонов, понятных только Вике, у нее в жилах стыла кровь.
        — Пришлось знатно потрудиться,  — продолжал тем временем Титов и уставился на подъезд, из которого двое молодых мужчин выводили под руки заплаканную, облаченную во все черное дородную женщину.
        — Жена,  — произнес он со знанием дела.  — Точнее, теперь, конечно же, вдова… И в этом, Вичка, виновата исключительно ты!
        — Что?  — Вика покачнулась, чувствуя себя так, словно ее обухом по голове огрели.
        Титов со вздохом заметил:
        — Ну да, Вичка, ты, а кто же еще? Жил себе человек, не тужил. Взятки помаленьку брал. Пил в меру. Детишек настругал. Коптил небо над нашим милым городом. Планы строил. К любовнице ходил. А потом раз — и упал в канализационный люк. Ну, или ему помогли туда упасть… Дело нехитрое, в особенности если жертва не ожидает нападения и возвращается домой в потемках и к тому же сильно поддатая…
        Вика понимала, что это — завуалированное признание Титова в очередном убийстве. Именно что очередном. Потому что сколько уже было жертв на его совести? Она уже и со счета сбилась.
        — Ты хуже Чикатило,  — бросила ему в лицо Вика, на что Виктор тотчас обиделся.
        — Это еще почему — хуже? Я что, нападаю на несчастных, зверски их насилую, вырезаю им гениталии и кишки на ветки наматываю? Ты уж следи за тем, что говоришь, Вичка.
        — Хуже, хуже,  — запальчиво заявила девушка.  — Пришел сюда наслаждаться своим триумфом? Ничего, скоро и тебя постигнет участь Чикатило! Его вот расстреляли — и тебя расстреляют!
        — У нас в стране теперь мораторий на смертную казнь,  — осклабился Титов, а потом посерьезнел.  — Однако смотри, Вичка, не делай новых глупостей. Потому что твоему Игорьку пришлось умереть, так как он совал нос не в свои дела. Да и дядя его по той же причине с жизнью расстался. Ты же не хочешь, чтобы число жертв увеличилось?
        Произнес он это совершенно спокойно, даже с милой улыбкой, как будто спросил Вику, не хочет ли она прогуляться с ним по парку.
        По парку, в котором жили демоны, гремлины и каннибалы. И их императором был он — этот тихий, благообразный, интеллигентный юноша, Виктор Титов.
        — Зачем ты это делаешь?  — пробормотала Вика, внезапно почувствовав смертельную усталость. А Титов даже оторопел.
        — Что значит — зачем, Вика? Ты что, разве до сих пор не поняла? Все ради тебя, милая моя, ради тебя одной! Потому что, как я тебе сказал во время нашей первой встречи, это отнюдь не случайность! Пришлось тогда помочь судьбе, толкнув тебя в спину, чтобы ты выронила портфель, а затем броситься тебе на помощь, но это всего лишь значит, что я сам и есть твоя судьба, Вичка!
        Говорил он это тихо, с милой улыбкой. Вика почувствовала, что ее тошнит. Отойдя в сторону, она оперлась о ствол тополя. Титов тотчас последовал за ней, обеспокоенно спросив:
        — Вызвать «Скорую»? Тебе помочь, Вичка? Может, прилечь хочешь?
        Единственное, что она хотела, так это никогда более в жизни не видеть и не слышать Виктора Титова. Но Вика понимала, что эта мечта не осуществится.
        Во всяком случае, так скоро.
        Она посмотрела на ненавистное бледное лицо своего преследователя и вдруг подумала о том, что было бы хорошо, если бы Титов…
        Исчез? Растворился? Умер?
        — О чем ты сейчас думаешь?  — спросил Виктор, обеспокоенный уж слишком пронзительным взглядом Вики.
        Девушка, не отводя с него глаз, медленно произнесла:
        — О тебе, Витя, о тебе…
        Да, она не имела права поддаваться его желаниям. Потому что иначе она превратится в его игрушку, марионетку, ручную канарейку, с которой Титов сможет сделать все, что захочет: приласкать, накормить…
        Свернуть шею.
        И долго так продлиться не сможет — она элементарно сойдет с ума. Значит, кто-то из них должен уступить другому дорогу: она сама Титову. Или Титов ей.
        — И что именно ты думаешь обо мне?  — спросил Виктор, и Вика уловила в его голосе неуверенность.
        Он, конечно, маньяк, к тому же крайне опасный маньяк, на руках которого кровь множества жертв. Но это вовсе не значит, что с ним нельзя справиться.
        Только вот как именно?
        — То, что ты никогда не узнаешь!  — заявила Вика и, развернувшись, зашагала прочь.
        — Эй, девка, стоять!  — услышала Вика позади себя грубый голос.
        Погруженная в собственные мысли, центром которых был план того, как она может избавиться от Виктора Титова раз и навсегда, девушка и не заметила, как зашла слишком далеко. После школы она отправилась не домой, а, гуляя по набережной, забрела в старую часть города и попала оттуда на пустырь, за которым возвышались цеха заброшенного цементного завода — местность была безлюдная и опасная.
        Замерев под единственным в округе тускло светившим горбатым фонарем, Вика заметила несколько субъектов, лица которых ей показались смутно знакомыми. И потом она вспомнила, что видела некоторых из них на школьном дворе. И поняла, что это были так называемые дуремаровцы — «шестерки» покойного Дуремара.
        Вика ускорила шаг, однако на пути у нее возникли двое ухмыляющихся парней, один из которых демонстративно поигрывал массивным кастетом. Девушке внезапно сделалось очень и очень страшно.
        — И куда мы собрались?  — донеслось до Вики, и чья-то лапа грубо схватила ее за плечо.  — Разве ты не слышишь, что с тобой разговаривают, Косачева? А бежать от людей, которые с тобой ведут беседу, просто неприлично!
        — Это ей пусть папа-проректор разъяснит!  — заметил один из парней, и группка хулиганов, взявших Вику в кольцо, загоготала.
        Понимая, что убежать не получится, Вика посмотрела в глаза предводителю, некогда правой руке покойного Дуремара, и громко произнесла:
        — А папа-проректор очень дружен с главным ментом города. Потому что оба его сына учатся в универе на юридическом. И с прокурором, чья дочка защищает сейчас в университете диссертацию при кафедре, где приписан мой папа-проректор. Этого для вас достаточно, молодые люди?
        Новый глава банды смачно сплюнул на пыльную землю и ответил:
        — Ладно, Косачева, ты тут не понти и нас ментами и прокурорами не стращай. Потому что никто твою девическую честь сейчас насиловать не намерен.
        — Ну почему столь категорично?  — заявил кто-то дурашливым гнусавым голосом, и Вика инстинктивно прижала сумку к груди. Без отчаянного сопротивления она этим животным не дастся.
        Предводитель прикрикнул:
        — Прекратили базар, козлы! Не надо пугать барышню! У нас к тебе серьезный разговор, Косачева.
        Все еще прижимая сумку к груди, Вика из себя выдавила:
        — А нельзя ли провести этот разговор в иное, более светлое время суток и в ином, более многолюдном месте?
        Глава банды, положив ей руку на плечо, заявил:
        — Ты что, нас боишься? Да мы добрые парни, ничего тебе не сделаем плохого…
        — Ну, или почти!  — квакнул кто-то, и тогда предводитель, подойдя к умнику, со всей силы врезал ему в живот, отчего тип, согнувшись и громко застонав, опустился на землю.
        — Видишь, Косачева, я никому не позволю запугивать тебя. Извини, если что не так, мы парни простые, университетов не кончали…
        — И даже средней школы!  — добавил кто-то, и Вика натуженно улыбнулась. Сердце ее все еще гулко билось, но страх прошел, уступив место любопытству. Отчего эти молодчики решили побеседовать с ней и, главное, о чем?
        — Ладно, прикрыли пасти!  — заявил предводитель, вразвалочку подходя к Вике.  — Если бы мы заявились к тебе в хату, то нас бы твой папаня с лестницы спустил…
        — И был бы прав!  — вполголоса заметил кто-то.
        А предводитель продолжил:
        — На школьный двор нам тоже соваться не резон: после того как нас всех из школы турнули, там нам ловить нечего. Так что вот пришлось за тобой топать, даже не один день, Косачева, и терпеливо выжидать, где представится возможность парой слов переброситься инкогнито…
        — Тет-а-тет,  — поправила его Вика.  — Ну хорошо, джентльмены, допустим, я соглашусь поговорить с вами здесь и сейчас, тем более у меня возможности отказаться, как понимаю, нет. Так о чем, как принято говорить в ваших кругах, базар? Если о том, чтобы вас снова приняли в школу, так это не ко мне. И не думаю, что вы ожидаете, чтобы мой отец помог вам получить место в университете… Без аттестата о среднем образовании это, увы, даже проректору непосильно!
        Предводитель, собрав лоб в морщины и осмотревшись (хотя на пустыре их никто не мог подслушать), заявил:
        — Дело не в этом, Косачева. А в Дуремаре…
        Сердце у Вики ухнуло куда-то глубоко-глубоко, и она выдавила из себя:
        — А что с ним?
        — Его убили!  — заявил новый главарь бывших «дуремаровцев».  — Ну, то есть кокнули! Как и твоего хахаля, Игорька. А убийство твоего Игорька повесили на нашего Дуремара. А как Дуремар в больничке концы отдал, так никто дальше и копать не стал…
        Вика, с гулким сердцем слушая объяснения хулигана, вдруг поняла, что им от нее нужно.
        — А потом еще мент, дядька этого твоего Игоря, в люк свалился. Ну, всякое бывает, когда человек ночью поддатый идет, тем более племянника на днях похоронивший. Но сама посуди — чего-то много смертей за считаные дни! Как будто… Как будто кто-то их планомерно организовал!
        Что-то хрустнуло, и молодые люди инстинктивно оглянулись. Вика тоже посмотрела в сгущающуюся октябрьскую тьму, ничего не увидела и спросила:
        — И что вы по этому поводу сами думаете?
        Предводитель сплюнул и, поправив свою ширинку, сказал:
        — А то, что за всем этим кто-то стоит, Косачева! Потому что все это не случайно. Ну, то, что Дуремар концы отдал, это все чисто. Вряд ли его кто в больничке завалил. Но кто впрыснул ему звериную дозу героина?
        — Он сам?  — высказала предположение Вика.
        На что отозвался один из шпаны:
        — Да нет же! Дуремар дурью приторговывал, это верно. Толкал наркоту, но что в этом такого? Надо же как-то на жизнь зарабатывать. Но сам он ни-ни! Не принимал эту гадость. Так что его кто-то элементарно подставил!
        И Вика даже знала кто. Виктор Титов.
        Однако вместо этого она осторожно заметила:
        — Ну, если бы ваш Дуремар подсел на наркоту, то вряд ли бы поставил об этом в известность широкую общественность. Делал бы по-прежнему вид, что ничего не принимает, а сам бы тайно кололся.
        — Да нельзя ему было!  — заявил в сердцах предводитель.  — Он ведь, на хрен, даже не пил, потому что у него диабет был! Только об этом никто не знал, потому что это беспонтово было бы. И если чем и кололся, так своим этим, как его, вазелином…
        — Инсулином!  — поправил кто-то, и Вика, закрыв на мгновение глаза, вдруг поняла, как Титову удалось ввести дозу героина Дуремару: он подмешал наркотик в инсулин, а Дуремар, ничего не подозревая, ввел себе гремучую смесь, которая его в итоге и убила.
        — И что это значит?  — спросила она.
        — А то, что мы ищем этих, ну, союзников!  — проговорил новый главарь «дуремаровцев».  — Потому что погиб твой парень, и у тебя, Косачева, есть личный интерес, чтоб нарыть правду. И папаша у тебя не хухры-мухры, сама только что перечислила, кто у него кореша. Потому как всю вину свалили на Дуремара, и дело с концом. Да, святым он не был, но твоего Игорька не убивал! Это элементарно подстава. Причем не менты, потому как кто-то и мента этого, дядьку твоего Игорька, в итоге грохнул.
        Ага, значит, «дуремаровцы» хотели обелить реноме своего покойного предводителя и посему решили обратиться за помощью к ней.
        — Ты ведь нам поможешь, Косачева?  — произнес с надеждой новый предводитель.
        И Вика, подумав, ответила:
        — Что же, джентльмены, не могла себе представить, что нам придется работать вместе, потому что вы некоторое время назад пытались меня изнасиловать…
        — Ну, ты чего, Косачева?  — заблеял предводитель.  — Ну, извини, если чего. Это так, просто детские шалости были. Неужели ты думаешь, что мы бы стали тебя на школьном дворе насиловать?
        Вика вздохнула. Что же, кажется, выбирать особо не приходилось: от нее требовалось работать с тем материалом, который был под рукой.
        А под рукой были «дуремаровцы».
        — Хорошо, джентльмены, как у вас принято говорить — заметано. Раз вы со мной откровенны, так и я буду откровенна с вами. Да, вы правы, полагая, что все эти смерти не случайны. И что за ними стоит кто-то зловещий, своего рода злой гений…
        — Кто-кто злой?  — переспросил один из хулиганов, и снова что-то хрустнуло. Вика еле сдержала вздох — материал в самом деле был далеко не идеальный. Однако…
        — Я хотела сказать, за всем этим стоит один человек, крайне жестокий и полный негативной энергии. И при этом изворотливый, изобретательный и…
        Тут из темноты раздался зловещий голос:
        — Безжалостный, Вичка! Ты забыла сказать, что я еще безжалостный!
        То, что последовало дальше, длилось считаные секунды, и Вика, прижав к себе сумку и став свидетелем кровавой бойни, с ужасом думала о том, что сейчас Титов доберется до нее.
        Потому что она увидела, как «дуремаровцы», не понимая, в чем дело, один за другим со стоном валились на землю. Вика заметила раскроенный череп одного и выпученные глаза другого. Кто-то попытался бежать, но далеко, судя по предсмертным хрипам, не ушел. Предводитель ринулся в темноту на неизвестного противника с кастетом, однако был отброшен под ноги Вики — длинным металлическим прутом, торчавшим у него из груди.
        Последний из хулиганов, подвывая и издавая стоны, куда-то полз, у него были перебиты колени. Шагнувший на него из темноты Титов, в черном дождевике, который позволял ему слиться с ночью, достал из кармана пистолет и, приставив его к затылку «дуремаровца», спустил курок.
        Вика закрыла глаза, оглушенная выстрелом. Она ждала, что последует еще один, однако вместо этого до нее донесся дружелюбный голос Виктора:
        — Пять новых жертв, Вичка. И все на твоей совести. Меня очень задела твоя фраза о том, что я хуже Чикатило. Конечно, я убиваю людей, но тех, кто этого заслуживает. Тех, кто стремится причинить тебе вред. И я никогда, слышишь, никогда не позволяю убивать себе ради удовольствия!
        Приоткрыв глаза, Вика увидела, как Титов, руки которого были затянуты в перчатки, быстро проверял каждое тело, явно желая удостовериться, что все «дуремаровцы» мертвы. Причем у Вики сложилось впечатление, что делал это он крайне профессионально, словно…
        Словно не в первый, не во второй и даже не в третий раз.
        — Но это ведь ты их убил…  — прошептала она, оседая на холодную землю.  — Витя, может, кто-то еще жив, надо вызвать «Скорую»…
        Титов, тщательно протерев вынутой из кармана тряпкой рукоятку пистолета и вкладывая ее в руку мертвого предводителя, саркастически заметил:
        — Ну да, а может, им еще дыхание изо рта в рот сделать? Они все мертвы, Вичка, можешь положиться на мой многолетний опыт.
        Вика тотчас поверила его ужасным словам.
        — С Дуремаром, и в этом я согласен с этими пентюхами, вышел прокол. Не люблю я все эти яды-медикаменты, ой как не люблю. Бабский инструментарий. Куда лучше нож или пуля. Как видишь, прикупил себе кое-что на совсем при пожаре не сгоревшие сбережения моих не доверявших банкам усопших предков — огнестрельное оружие, прибор ночного видения. Но вернемся к нашему Дуремару. Потому что хоть и доза «герыча» была убойной, он свернул ласты не сразу. Я уже думал с ужасом о том, что он придет в себя и поведает о том, что последним клиентом, который заявился к нему на хату, был я. И что никакого Игорька твоего он не кокал. Я даже обдумывал планы, как ликвидировать его в больнице. Но он сдох сам по себе. Судьба помогла!
        Вика задрожала, а Титов, приближаясь к ней, произнес:
        — Чего ты боишься? Убивать я тебя, Вичка, конечно же, не намерен. А судьба этих уродов была предрешена в тот момент, когда я, все это время следивший за тобой, понял, что они тоже идут уже несколько дней за тобой по пятам. Поэтому у меня было время разработать план и подготовить амуницию для уничтожения этих клопов.
        Титов подал Вике руку, но девушка предпочла остаться сидеть на земле, чем дотронуться до лапы убийцы.
        — Ну, как хочешь, Вичка. Только долго советую не сидеть, а то еще застудишь себе что-нибудь, детей потом родить не сможешь.
        — И что теперь будет?  — тихо спросила Вика, глядя на пять трупов, расположившихся в картинных позах под одиноко светившим фонарем.
        — Похороны в один день! Вот что,  — заявил цинично Виктор.  — Хотя, не исключено, все-таки в разные. Менты заморачиваться не станут, тем более эти «дуремаровцы» у них давно в печенках сидят. Ну, повздорили, друг друга порешили, туда им и дорога! Никто, кроме пары-тройки родителей, да и то не всех, плакать по ним не будет.
        Вика поняла, что Титов прав — как всегда. Эти трупы спишут на очередную криминальную разборку, дело закроют и отправят в архив. А истинный убийца, Виктор Титов, снова выйдет сухим из воды.
        Точнее, из целого океана крови.
        — И не вздумай, Вичка, опять обращаться в милицию и пытаться донести до кого-то совершенно неправдоподобную истину. Никому там твоя правда не нужна. Тем более ты ведь не хочешь, чтобы я убил какого-нибудь не в меру прыткого следователя или прокурора? И не одного, а со всей его семьей, включая младенцев и любимого кота?
        Говорил это Титов иронично, но Вика, чувствуя, что ее ужасно знобит, знала: никакая это не зловещая шутка, а самая что ни на есть кошмарная правда.
        А Титов продолжал нахваливать самого себя:
        — Классно ведь вышло, согласись? Прямо как в кино, где главный герой в исполнении Жан-Клода Ван Дамма, конечно же, положительный, утирает нос банде преследующих его злодеев. Не зря я по совету одного хорошего человека последние месяцы ходил в секцию восточных единоборств, а потом здесь, неподалеку, кое-какие приемчики тренировал. Знал ведь, что пригодятся.
        — И что теперь?  — произнесла устало Вика.
        — Теперь, Вичка, я провожу тебя домой,  — заявил Титов.  — Потому что время позднее, а район тут неблагополучный. Мало ли что может еще с тобой приключиться…
        Вика отложила городскую газету, на второй странице которой были напечатаны фотографии с места обнаружения пяти трупов, увенчанные броским заголовком: «Новые криминальные разборки — куда смотрят власти?»
        — В самом деле, куда?  — возмутилась мама.  — Это ведь ужас какой-то! Сначала вот одноклассника твоего убили, потом эти смерти… Зря мы переехали в этот город, зря!
        Вика ничего не ответила, но подумала о том, что мама совершенно права. Зря они переехали сюда. Потому что если бы не переехали, то она бы не познакомилась с Титовым.
        И он бы не стал ее личным демоном.
        — На тебе лица нет, дочка,  — произнесла заботливо мама.  — Все в порядке?
        Вика взглянула на маму и поняла, что не может, нет, не имеет права поведать ей хотя бы часть ужасной правды.
        Потому что она неоднократно имела возможность убедиться в том, что Титов слов на ветер не бросает. И что готов убрать любого со своего пути — пути, который ведет к ней, Виктории Павловне Косачевой, семнадцати лет, ученице одиннадцатого класса и будущей золотой медалистке.
        Только зачем ей все это? Для чего жить — чтобы такой вот сумасшедший, каковым, вне всякого сомнения, являлся Титов, определял, что ей делать и как поступать?
        — Так все в порядке, дочка?  — услышала она повторный вопрос мамы.
        И, несмотря на то что ей так хотелось ответить: «Нет, мамочка, все просто ужасно, я не знаю, что делать, и тут еще этот маньяк, который может запросто вас убить», ответила с легкой улыбкой:
        — Да, просто в последнее время устала что-то…
        — Ты слишком много времени уделяешь учебе!  — заявила мама.  — Тебе и о личной жизни забывать нельзя.
        О личной жизни — о той, которой ее лишил Титов, убив Игоря.
        — Например, в кино сходить, или в театр, или на выставку. Вон в художественную галерею привезли каких-то то ли импрессионистов, то ли экспрессионистов. В газете пишут, билетов не достать. Но папе не составит труда…
        — Не хочу,  — механически ответила Вика,  — да и не с кем.
        Лукаво улыбнувшись, мама заметила:
        — Ну, так уж и не с кем, дочка? А как тот милый молодой человек, который, и это видно невооруженным глазом, в тебя по уши влюблен?
        — Какой такой милый молодой человек?  — спросила Вика лениво, пытаясь понять, кого мама имеет в виду — сына их соседа, директора городского театра музкомедии, или юного врача-интерна, проходившего практику в отделении мамы. Парень на днях помогал маме донести до дома сумки, за что удостоился чести быть приглашенным на чаепитие, во время которого явно пытался ухаживать за Викой.
        — Витя Титов!  — произнесла мама ненавистное имя, от которого Вика вздрогнула.  — Такой хороший, интеллигентный, тихий молодой человек. Отличная пара для тебя!
        Вика, не зная, смеяться ей или плакать, заявила:
        — Мама, нет, ни в коем случае.
        — Но почему нет?  — изумилась мама.  — Он такой хозяйственный: пока у нас жил, и полы мыл, и пироги пек, и на лоджии шкафчик починил.
        А помимо этого, совершил несколько кровавых убийств. Да, Титов был мастер на все руки.
        — Потому что у меня уже есть друг!  — заявила быстро Вика первое, что пришло ей в голову.
        — И кто же это?  — спросила мама, надув губы.  — У тебя ведь не должно быть от меня секретов, дочка!
        О, если бы мама знала, сколько у дочки от нее секретов! В особенности что касается ряда убийств в их городе — и причастности к ним тихого, милого, интеллигентного Вити Титова.
        — Это твой… Толик. Ну, то есть Стасик…  — Вика вдруг поняла, что начисто забыла имя прилипчивого, однако в самом деле смазливого врача-интерна — если вообще его знала.
        — Ах, Виталик!  — протянула мама.  — Но он ведь старше тебя…
        — А мне сверстники не нужны, мне нравятся кавалеры постарше, с богатым жизненным опытом,  — заявила уверенно Вика.
        Мама вздохнула:
        — Жаль. Правда, Виталику все молодые, да и не только, медсестры и санитарочки у нас глазки строят, а он важничает и напропалую флиртует со всеми, никому не отдавая предпочтения. Значит, с Витей ничего не получится, а он ведь надежды питает…
        Брякнув чашкой о блюдечко, Вика в ужасе спросила:
        — Что это значит — надежды питает? Какие такие надежды?
        Мама, понизив голос, заговорщически произнесла:
        — Ну, он ведь просил мне тебе не говорить, но, так и быть, поведаю. Витя приходил ко мне на работу, поведал о своих к тебе чувствах. Бедный ранимый, чувствительный мальчик! Просил способствовать тому, чтобы ты обратила на него внимание…
        Бедный ранимый, чувствительный мальчик! Убивший уже около десяти и, кто знает, быть может, гораздо большее количество человек.
        — Ты, надеюсь, ему отказала?  — холодно поинтересовалась Вика, поднимаясь из-за стола.
        Мама вздохнула:
        — Ну, если честно, то обнадежила. Потому что и папе, и мне Витя очень нравится. Тем более он недавно пережил такую трагедию — гибель на пожаре обоих родителей…
        Да, на устроенном самим Витей пожаре — с прямым расчетом на то, что мешавшие осуществлению его преступных планов родители отдали богу душу.
        — Жаль, но ничего не получится,  — отрезала Вика.
        — Дочка, но как-то все быстро у тебя с Виталиком развилось. И он даже ничего мне не сказал…
        Конечно, потому, что интерн Виталик о своем «счастье» ничего пока не знает.
        — Мы просто соблюдаем конспирацию, потому что я не знала, как ты отнесешься к тому, что я… Что у меня появился друг из вашей больницы,  — заявила Вика.  — И давай закроем эту темы. Мне пора в школу.
        Всерьез сходиться с интерном Виталиком Вика не собиралась — и не по той причине, что он ей не нравился, просто она и думать о ком-либо, кроме Игоря, не могла. Да и к тому же она не сомневалась: Титов будет рвать и метать, если узнает, что у нее есть друг.
        И, не исключено, попытается этого друга устранить.
        А подвергать риску интерна она не намеревалась, просто надо было отделаться от своднических попыток собственной матери.
        Об этой своей неправде Вика совсем забыла, поэтому была ошарашена, когда на следующий день сияющая мама заявила отцу:
        — Паша, представь, у Вики появился друг!
        Отец, откладывая в сторону газету, спросил:
        — Надеюсь, кто-то подходящий? Например, как Витя Титов? Он недавно ко мне заходил в университет, он ведь собирается поступать на экономический. Советовался. Парень с будущим!
        Вика еле заметно скривилась: наш пострел везде поспел! Действительно, парень с будущим — кровавым. Как не менее кровавым настоящим и в особенности прошлым.
        — Мой интерн Виталик! Ну, помнишь, на днях к нам заходил и в нашей Вике дыру проглядел? Кстати, из очень интеллигентной семьи, отец — профессор в медицинском университете, мама…
        Родители пустились в перечисление достоинств интерна Виталика, как будто Вика уже призналась им в том, что собирается за него замуж. Если она за кого и собиралась, то за Игоря. Но Игорь был мертв.
        Его убил Виктор Титов.
        — Ну, пригласите его, что ли, еще разок как-нибудь!  — заявил отец и посмотрел поверх очков на дочь.  — Что же, хороший выбор, одобряю.
        А еще через день, вечером, мама, громко постучав в дверь комнаты Вики, провозгласила:
        — Дочка, тебе звонят!
        И громким шепотом добавила:
        — Виталик!
        Интерн, который от говорливой мамы узнал, что «является» другом Вики, не стал ничего отрицать и, не теряя время, позвонил, чтобы пригласить девушку в кино. Вика хотела было сначала сослаться на занятость в связи с подготовкой к выпускным экзаменам, однако потом, увидев шнырявшую туда-сюда по коридору маму, явно прислушивавшуюся к их разговору, переменила решение и произнесла:
        — Ну да, хорошо. Давай в выходные?
        Потому что поняла: если она даст интерну от ворот поворот, то на горизонте возникнет милый, интеллигентный Витя Титов.
        Убийца доброго десятка человек. И, что ужаснее всего, убийца, помешавшийся по неизвестной причине на ней, Вике Косачевой.
        Поэтому не оставалось ничего иного, как в субботу чинно-благородно распивать чаи в гостиной в присутствии отца и мамы, а также интерна Виталика, который с зализанными длинными светлыми волосами, в костюме в самом деле выглядел как шотландский лорд.
        Наблюдая за ним, Вика поняла, что человек он неплохой, вероятно даже, очень хороший и явно нормальный. И что многие девушки с восторгом вцепились бы в Виталика — только не она сама.
        Потому что она по-прежнему любила Игоря — Игоря, убитого Виктором Титовым.
        Отец вовлек Виталика в пространную беседу, затронув и политические, и экономические, и культурные темы. Интерн оказался бойким на язык, всесторонне развитым и умеющим отстаивать свою точку зрения. Вика поняла, что отцу он понравился. Мама, подкладывая Виталику вишневого пирога, тоже была на седьмом небе от счастья.
        И вдруг Вика поняла — вот что им требовалось: интеллигентный перспективный зять. Такой, как этот интерн Виталик. Или такой, как убийца с многолетним стажем Виктор Титов.
        Но никак не такой разбитной и не особо презентабельный, как Игорь. Тот, которого она все еще любила. И который был мертв.
        Чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы, Вика выбежала из-за стола. Она бросилась к себе в комнату, понимая, что ведет себя не просто глупо, но и вызывающе, но ничего поделать с собой не могла — с собой и своими чувствами.
        Нет, она не сможет дружить с этим милым Виталиком только потому, что так хочется родителям. Потому что рано или поздно все будут задаваться вопросом, отчего она не выходит замуж. Потому что, в конце концов, Игоря уже не оживить…
        Она уткнулась лбом в оконное стекло — и вдруг увидела на перекрестке, около светофора, посреди снующих прохожих, знакомую фигуру. Облаченный в черный дождевик Виктор Титов стоял и, задрав голову, смотрел вверх. Заметив ее, он поднял руку, выставив вверх большой палец.
        Вика в ужасе отшатнулась, а затем стала лихорадочно задергивать шторы. Как назло, одно кольцо зацепилось за другое, и штора не двигалась с места. Рыдая, Вика стала дергать штору, чувствуя, что готова порвать ее, сорвать со штанги, бросить на пол и растоптать.
        — Разреши тебе помочь,  — услышала она приятный голос и почувствовала, как кто-то полуобнял ее, забирая из ее руки штору, в которую она вцепилась как сумасшедшая.
        Как сумасшедшая…
        Интерн Виталик, мягко, но настойчиво отодвинув девушку в сторону, взял стул, поднялся на него, разъединил кольца, а затем спросил:
        — Ты ведь хотела задернуть шторы?
        — Отойди от окна!  — закричала Вика.
        — Боишься, как бы киллер в меня из винтовки с оптическим прицелом не выстрелил?  — улыбнулся Виталик.  — Думаю, ты переоцениваешь мою значимость для мировой общественности в целом и городского здравоохранения в частности…
        — Отойди от окна!  — повторила громко Вика.
        И Виталик, задернув шторы, подчинился. А затем, взяв Вику за руку, опустился с ней на тахту и спросил:
        — Тебе требуется помощь?
        Вика зарыдала, уткнувшись в плечо незнакомому молодому человеку. Она знала, что ведет себя по-идиотски, но ничего поделать с собой не могла. Больше всего она боялась, что он начнет ее утешать или, что еще хуже, задавать вопросы.
        Вопросы, на которые у нее не было ответа.
        Однако Виталик, позволив ей выплакаться, ничего не спросил, а только через несколько минут, когда водопады слез стали иссякать, произнес, протягивая бумажную салфетку:
        — Тебе одной хватит или еще принести?
        Вика сквозь слезы улыбнулась и вдруг почувствовала себя легко-легко, впервые за долгие недели.
        В дверь постучали, на пороге возникла несколько обескураженная мама.
        — А у вас все в порядке? Дочка, ты плакала?
        — Извините, это я ей глупую слезливую историю рассказал,  — произнес с мягкой улыбкой Виталик.  — Так ведь, Вичка?
        Она, вздрогнув от ненавистного обращения, произнесла:
        — Ну да, птичку жалко, мама. Только, Виталик, прошу — не называй меня так!
        Затем они отправились в кино, на какой-то крутой блокбастер, содержание которого, впрочем, Вике было безразлично. С Виталиком она чувствовала себя такой свободной и вне оков прежнего существования, что наслаждалась каждой минутой. Нет, это была никакая не любовь и даже не привязанность к человеку, которого она не знала, но который был ей очень симпатичен: это была элементарная радость вещам, которых она была лишена все это время.
        Попробовать вкусное мороженое. Выпить лимонаду. Прогуляться по центру города. Посмеяться нескольким невинным анекдотам. Услышать комплименты в свой адрес. Понять, что она умеет нравиться.
        И не только психопатам наподобие Виктора Титова, но и другим людям.
        День пролетел незаметно, и Вика с грустью поняла, что они подошли к подъезду ее дома. Виталик, потоптавшись, произнес:
        — Ну, это было действительно классно. Мне давно не было так хорошо.
        Он явно не знал, что еще сказать и на что рассчитывать. Девушка, сама поцеловав его в щеку, проговорила:
        — И мне тоже, Виталик, и мне тоже… Может, повторим на днях?
        Вика, решив не дожидаться ушедшего наверх лифта, стала подниматься по лестнице, как вдруг услышала позади себя топот. Неужели Виталик, с которым она только что рассталась (и который, бесспорно, был мил, даже очень мил, хотя ни о какой любви тут нельзя вести и речи), отчего-то вернулся — обернулась.
        И увидела искаженную гневом бледную физиономию Виктора Титова, арктически-ледяные глаза которого горели адским огнем.
        — Вичка, как ты можешь?  — произнес он трагическим шепотом, и девушка отметила, что у него дрожит губа.  — Ты предала меня!
        Вика изумленно уставилась на Титова и вдруг поняла, он в своей любимой манере шпионил за ней и за Виталиком и, естественно, стал свидетелем невинного поцелуя у подъезда.
        — Что значит предала?  — спросила Вика, пытаясь подняться выше, но Титов цепко схватил ее своей худой, но жилистой рукой.  — Ты кто мне, друг, приятель или, быть может, законный супруг?
        Виктор, уже придя в себя, просипел:
        — Быстро же ты, однако, справилась с потерей! А ведь так твердила о любви к этому уродцу Игорьку. Может, мне и этого недоделанного докторишку на тот свет отправить?
        Онемев, Вика поняла, что добилась того, чего вовсе не собиралась: сделала интерна Виталика мишенью ревности сумасшедшего Титова.
        — Он просто мой друг!  — заявила она, пытаясь вырвать руку из пальцев Виктора, но не получилось.  — Понимаешь, просто друг! Не менее, но и не более. Я же не монахиня, мне нужно человеческое общение. Отпусти меня!
        И, не думая выполнять ее просьбу, Титов произнес:
        — Хорошо, понимаю. Но тогда давай я стану твоим другом, и ты будешь ходить со мной в кино и по кафе. И…
        Тут он смешался.
        — Целоваться у подъезда…
        Представив, что она целуется с этим шизоидом, Вика ощутила внезапный приступ тошноты.
        — Повторяю — он мой друг! И не смей причинить ему никакого физического вреда, иначе я… Иначе я перережу себе вены!
        Вика уставилась на Титова, а тот, немедленно отпустив ее руку, в страхе произнес:
        — Ты ведь не сделаешь этого, Вичка? Нет, ты просто меня пугаешь…
        — А вот проверь!  — сказала Вика и услышала, как этажом выше открылась дверь и сосед побежал вниз вместе со своей собакой, злым доберманом. Доберман, завидев Титова, принялся отчаянно рычать, и Вика, воспользовавшись моментом, быстро проскользнула наверх и отчетливо произнесла:
        — Хорошая собачка, чует зло!
        И все же Вика понимала, что подставляет под удар интерна Виталика, которого она ни при каких обстоятельствах не рассматривала в кандидаты в свои друзья, но общение с которым было для нее необходимой отдушиной.
        Поэтому Вика приняла решение расстаться с ним, однако не сумела устоять, когда Виталик заявился к ней с крошечным плюшевым медвежонком и приглашением посетить выставку в картинной галерее.
        Этот выходной день тоже был отличный, однако Вика все время думала о том, что Титов наверняка наблюдает за ними, и запрещала себе поддаться навязчивой мысли и обернуться, дабы попытаться найти его в толпе.
        Она позволила Виталику проводить себя прямо до двери квартиры, и они какое-то время целовались на лестничной клетке, после чего Вика пригласила молодого человека к себе выпить чаю.
        Странно, но в те минуты, полные неги, пока она лобызалась с Виталиком, впервые за долгое время она не думала об Игоре. Значит ли это, что она его предала?
        Или что она просто начинает жизнь заново? Но как начать жить, если рядом вертится вездесущий Титов?
        Кажется, Виталик был вовсе не прочь продолжить целоваться на лестничной клетке, но Вика, услышав, как лифт поднимается наверх, и опасаясь, что из дверей оного им навстречу может шагнуть Титов, быстро достала ключ.
        — Нет, мне хочется чаю. Тебе ведь тоже?
        А когда Виталик уходил, Вика с беспокойством смотрела из окна комнаты на перекресток, ожидая увидеть Титова. Виктора там она не заметила, но ведь он мог затаиться где угодно.
        Да, абсолютно где угодно…
        Последующие выходные, а потом еще три других уикэнда прошли совершенно нормально — и абсолютно упоительно. Вика вдруг поняла, что Виталик ей нравится. Конечно, не так, как Игорь (это была любовь практически с первого взгляда), но… Но она могла представить себе долгосрочные отношения с интерном.
        И все же мысль о Титове, который как в воду канул (что и внушало тревогу), ни на минуту не покидала девушку. Виталик, заметив ее постоянное внутреннее напряжение, все же решился во время посещения кафе на расспросы:
        — Тебя ведь что-то гложет?
        Если бы он знал! Вика, взглянув на него, поняла, что ни о чем ему знать нельзя. Потому что она потеряла уже одного друга.
        — Ну, расскажи! Я могу тебе помочь? Или если не я, то у меня ведь хорошие связи. Не улыбайся! Один мой дядя работает в милиции, а другой — в Департаменте культуры.
        Вздрогнув, Вика вспомнила дядю Игоря — майора Ломакина. Того самого, которого Титов убил, столкнув ночью в открытый канализационный люк.
        — Лучше ты о своих секретах поведай!  — заявила Вика, желая сменить тему, чем, к своему изумлению, ввергла Виталика в смятение. Похоже, не только она одна что-то скрывала, Вику охватило странное чувство, которое, как она поняла, походило на ревность — у Виталика что, имеется тайный роман с боевитой медсестрой?
        — Это ведь твой бывший?  — произнес он, возвращаясь к прежней теме.  — Ты его боишься?
        Вика вздохнула и была готова поведать все, что с ней произошло, однако случайно посмотрела в окно кафе — и увидела стоявшего на противоположной стороне улицы Титова, производившего манипуляции с направленным в их сторону фотоаппаратом.
        Проследив ее взгляд, Виталик произнес, вставая:
        — Это он? Вот этот бледный дрыщ с пронзительным взглядом? Мне что, проучить его?
        Виталик, несмотря на свой интеллигентный облик, много лет занимался в секции гребли и был в отличной физической форме.
        Он вышел на улицу, Вика бросилась за ним — только прямого столкновения ей не хватало! Тем более если физически более сильный Виталик начнет прилюдно задирать хлипкого Титова, то только себе навредит.
        Однако Титов быстро ретировался, словно появление Виталика его спугнуло. У Вики даже отлегло от сердца — значит, этот шизоид тоже испытывает страх.
        — Это он?  — допытывался Виталик, когда они вернулись за столик.  — И он что, тебя преследует и делает против твоей воли фотографии? Кстати, я тебе про своих дядек рассказал, но забыл упомянуть теток. Одна из них — классный адвокат. Она в два счета поможет прижать к ногтю эту бледную погань. Мне договориться с ней о встрече?
        Вика отрицательно качнула головой и, взяв руки Виталика в свои, произнесла:
        — Нет, прошу тебя. Все на самом деле… Сложнее. Намного сложнее…
        — Да что тут может быть сложного?  — кипятился молодой человек.  — Этот придурок ходит за тобой по пятам и не дает тебе проходу, за это теперь статья имеется!
        Вика приняла решение ничего Виталику не говорить. Потому что он просто не имел представления о том, с кем, на свою беду, связался. И что Титов с легкостью убьет и его самого, и всех его дядек и теток, если ему этого захочется.
        А Вика не исключала, что это могло Титову очень даже захотеться.
        — Все в прошлом, все давно в прошлом!  — заявила она, успокаивая Виталика.  — Прошу, давай не будем говорить об этом!
        Тот, вздохнув, посмотрел на Вику и заявил:
        — Ну, как знаешь. Тогда давай о хорошем. С твоими родителями я уже знаком, а вот ты с моими нет. Не против зайти к нам на обед в следующее воскресенье? Они будут очень рады.
        Вика растерялась. Похоже, она давно перешла ту черту, которую сама для себя и провела. Она ведь не хотела, чтобы Виталик стал ее парнем — а он уже, похоже, стал. Он был знаком с ее родителями и приглашал на обед к собственным.
        А что последует дальше: предложение руки и сердца?
        — Ну, как-то все быстро развивается…  — произнесла неуверенно Вика.
        А Виталик, пощекотав ее руку, спросил:
        — Разве тебе со мной плохо? Разве я тебе не нравлюсь? Разве нам что-то мешает?
        Нет, ей не было с ним плохо. Нет, нельзя было сказать, что он ей не нравился, даже наоборот.
        И да, им что-то мешало. Вернее, кто-то — Виктор Титов.
        Внезапно Вика поняла: если так пойдет и дальше, то Титов будет определять все в ее жизни. Его ведь корежит оттого, что Виталик стал ее другом? Значит, она должна познакомиться с его родителями.
        И, возможно, не только это.
        Вике было понятно, что она на свой страх и риск играет с огнем, однако ей надоело постоянно озираться, задаваясь вопросом о том, как же отреагирует на это Титов. Поэтому она приняла предложение Виталика и сообщила своим родителям о том, что намерена познакомиться с родителями своего друга.
        — Отлично!  — заявил обрадованный ее словами отец.  — Виталий — прекрасный выбор! Не то что этот безмозглый качок, которой раньше около тебя увивался…
        — Паша!  — произнесла укоризненно мама, и Вика ощутила тяжесть на сердце — отец явно имел в виду Игоря.
        Вика долго после этого разговора ворочалась в постели, не в состоянии заснуть. Конечно, знакомство с родителями Виталика вовсе не означает, что она станет его невестой и тем более женой и что она навсегда будет только с ним.
        Она в любой момент может порвать отношения.
        Только вот зачем? С Виталиком было так… приятно. Только вот она его не любила ничуточки. Возможно, как друга, как старшего брата, как доброго советчика.
        Но не как мужчину. Потому что сердце ее было занято Игорем. Только Игорь был мертв. Его убил Виктор Титов.
        А что, если принять предложение Виталика и, посвятив его во все кошмарные перипетии последних недель и месяцев, обратиться к его тетке-адвокату?
        А затем Титов вырежет под корень всю семью Виталика?
        Вика нервно усмехнулась и, отбросив одеяло, медленно подошла к окну. Она загадала: если Титов сейчас, в два тридцать семь ночи, в промозглый ноябрьский день, стоит на пустынном перекрестке и таращится в ее окна, то она откажется от того, чтобы рассказать Виталику все.
        А если его нет, то она сделает это прямо завтра. Точнее, уже сегодня.
        Вика отбросила штору и, затаив дыхание, взглянула на обратную сторону улицы. И радостно выдохнула — Титова там не было. Там вообще никого не было!
        Значит, решено, она посвятит в эту кошмарную историю Виталика и попросит его подключить к делу свою тетку-адвоката и…
        В этот момент около светофора метнулась тень, и Вика, к своему ужасу, чувствуя, как волосы на голове у нее встают дыбом, заметила вынырнувшего из тьмы Титова. Тот, приложив к глазам прибор ночного видения, смотрел в ее сторону. И еще до того, как он успел полностью поднять вверх руку с оттопыренным большим пальцем, Вика отшатнулась от окна, судорожно задергивая занавеску, которая снова зацепилась кольцом за кольцо и не поддавалась.
        Не в состоянии зашторить окно, Вика выбежала на кухню, окна которой выходили во двор, спустила жалюзи и, опершись локтями на скользкую клеенку кухонного стола, принялась в темноте ждать рассвета.
        Она так и задремала, положив голову на кухонный стол, где ее и обнаружила мама, немало этому удивившись.
        — Дочка? Что ты здесь делаешь? Почему ты не в кровати?  — спросила она.
        — Да просто пошла ночью воды выпить, как-то опустилась на стул и задремала,  — соврала Вика.
        Мама, поцеловав ее и зевнув, шутливо сказала:
        — Ты что, сомнамбула у нас, что ли? Живо в кровать! Можешь еще часик понежиться!
        Вика отправилась в кровать, однако заснуть не могла, ворочаясь с боку на бок и думая о том, что же означает этот знак судьбы: посвящать ей Виталика в свои неурядицы или нет?
        Так и не придя к окончательному выводу, Вика в тот день ничего Виталику не сказала, решив, что ночью еще раз устроит «гадание» и что его результат будет окончательным и пересмотру не подлежащим. Однако в последующую ночь она, несмотря на то что была уверена, что проснуться в темноте для нее не составит труда, утомленная прежней бессонной ночью, заснула, едва положив голову на подушку, и открыла глаза утром оттого, что ее трясла за плечо мама. На перекрестке было полно людей.
        Вика дала себе зарок, что примет решение в грядущую ночь, однако этому не суждено было сбыться. Потому что когда она после школы пришла домой, то застала маму пьющей валерьянку и отца, курящего в своем кабинете, хотя он, во-первых, в это время должен был быть еще на работе, а во-вторых, в квартире никогда не курил.
        — Она должна знать!  — заявил отец, бросаясь к Вике.
        Но мама, преграждая ему дорогу, заявила:
        — Нет, Паша, нет! Наша дочка не должна видеть этой мерзости!
        Ничего не понимая, Вика прошла к себе в комнату — похоже, у родителей опять какие-то неурядицы. Что же, пусть разбираются между собой.
        Закрыв дверь, она подошла к письменному столу и увидела лежащий на нем большой, серой бумаги, конверт с надписью: «Вся правда о нашем мальчике».
        Вика стопроцентно помнила — когда она уходила из квартиры утром в школу, никакого конверта на столе у нее не было. Так откуда он мог тут за прошедшие часы вдруг взяться?
        Она прикоснулась к конверту, вдруг понимая, что почерк ей знаком. Она видела его, причем уже много раз. Только вот когда?
        И вспомнила, чувствуя, что сердце уходит в пятки,  — во время занятий с Титовым. Это ведь его почерк!
        Значит, он побывал в их отсутствие в квартире. Только как? Ну конечно, когда он жил у них, то ему дали ключ, естественно, им возвращенный после переезда в общежитие универа, куда устроил его отец. Но ведь Титову не составляло никакого труда сделать копию ключа, на это требовалось не больше четверти часа.
        Вика похолодела — это значило, что Титов в любое время дня и ночи мог свободно проникнуть в их квартиру и учинить здесь все, что заблагорассудится. Вика судорожно подумала о том, что надо уговорить родителей поставить изнутри квартиры металлический засов, возможно, даже два.
        Открывать или нет? «Вся правда о нашем мальчике». Какой такой мальчик имелся в виду? Неужели псих Титов решил опорочить посмертную память Игоря?
        Вика решительно надорвала конверт и извлекла оттуда пачку глянцевых, большого формата, черно-белых фотографий. Она присмотрелась — и хмыкнула. Похоже, на нем кем-то (самим Титовым, кем же еще?!) были запечатлены во всех пикантных деталях интенсивные любовные игры, одним из участников которых был, вне всякого сомнения, Виталик.
        А вот другим — не боевитая медсестра и даже не пожилая врачиха. А двое восточной внешности молодых мужчин.
        Вздохнув, Вика быстро просмотрела фотографии, которые старательный шпион Титов, явно ведя слежку за Виталиком, нащелкал где-то на стройке. Что же, выходило, что правильно она подозревала Виталика в наличии тайны — и таковой было то, что он, несмотря (или как раз по причине) своего интереса к ней, дочери проректора университета, предавался любовным утехам с представителями своего же пола.
        Ни шока, ни даже разочарования Вика не испытала — ей только сделалось страшно. За Виталика. Потому что эти фото, сделанные, вне всякого сомнения, без его ведома и уж точно без его согласия (и несомненно, без ведома и согласия прочих запечатленных на них действующих лиц), могли серьезно испортить молодому интерну репутацию, карьеру и даже всю оставшуюся жизнь.
        Дверь комнаты Вики распахнулась, на пороге возник отец, потрясавший, похоже, точно такими же глянцевыми черно-белыми фотографиями.
        — Посмотри, что мне на работу курьером прислали! И твоей матери, кстати, тоже! Твой дружок, дочка, трахается, ты уж извини мне эту вульгарную лексику, по каким-то замусоренным стройкам с…
        Его взгляд упал на фотографии, лежавшие на столе Вики. Влетевшая за отцом мама заохала:
        — Нет, Вика не должна это видеть…
        — А я говорю — должна! Потому что зятек — тайный извращенец нам не нужен!
        — Неужели нужен явный, папа?  — Вика оборвала крики отца.
        И никто из них не спросил, откуда у нее на столе взялись фотографии. Снова вздохнув, Вика подошла к отцу и вырвала у него из рук снимки.
        — Что ты собираешься с ними делать?  — спросил отец, а Вика, отправившись на кухню, положила фотографии в медный тазик, в котором летом делали варенье.
        — Сжечь. Папа, ты одолжишь мне свою зажигалку?
        Она сожгла фотографии в медном тазике на лоджии, понимая, что у Титова имеются негативы. И, наверное, иные, не менее пикантные фотографии.
        Зазвонил телефон, отец загромыхал:
        — Если звонит этот твой интерн-извращенец, то с Викой не соединять…
        Но на проводе был Виктор Титов.
        — Судя по диким воплям, столь не типичным для вашей высокоинтеллигентной семьи, фотографии пришлись вам по вкусу,  — заметил он со смешком.  — Ну как, огорчена, что твой женишок оказался «голубцом»? А тебя, судя по всему, использовал для прикрытия своих мерзких шашней с горячими кавказскими парнями?
        Вика холодно заметила:
        — Рада, что он не оказался психом и шизоидом, как ты, Витя. Кто тебе позволил совать свой грязный нос в личную жизнь чужих людей?
        Титов хрюкнул:
        — Ну, вы же мне после гибели моих несчастных родителей прям как родные, Вичка! Не мог же я не открыть вам всем глаза на извращенные вкусы твоего женишка. Да и о личной жизни в случае извращенного секса втроем на законсервированной стройке в районе трубозавода говорить сложно…
        Вика его перебила:
        — Ты был у нас дома? У тебя есть ключ?
        — Ну, или я, как Санта-Клаус, пробираюсь в жилища людей через дымоход. Ой, а у вас-то камина нет! Ну, тогда по канализации!
        Он явно над ней издевался, празднуя полный триумф.
        — И что тебе надо?  — спросила Вика, желая уже повесить трубку.  — Подслушать, как у нас дома скандалят? А что, ты нам «жучков» еще не поставил?
        — Отличная идея, Вичка!  — квакнул Титов.  — Но я звоню тебе, чтобы сделать щедрое предложение. Кстати, ты ведь видишь, я сдержал свое слово: физического вреда я твоему «голубому» женишку не причинил. Пока что, во всяком случае. Я и не намерен, однако я не могу ручаться за всех прочих, кто воспылает праведным гневом, увидев всю эту мерзость, которую вытворяет втихаря ваш милый интеллигентный красавчик-интерн-гребун Виталик.
        Вика почувствовала, что ей немедленно хочется сесть, только табуретки поблизости не было. Она, расправив провод телефона, опустилась прямо на паркетный пол.
        — Кто видел эти фото?  — спросила она с бьющимся сердцем.
        — Ты, ты сама и твои родители,  — ответил Титов.  — Послал я их и нашей голозадой фотомодели — твоему женишку-извращенцу, я имею в виду. Горячим кавказским парням я фото решил не отправлять.  — Он хохотнул.  — Хотя могу. И заодно всей их джигитской родне. Они будут ужас как рады, так ведь? А еще могу отправить их и родителям твоего женишка-педераста. И всему профессорско-преподавательскому составу медицинской академии, где он учился. И вообще, могу напечатать плакаты три на три и расклеить по всему городу. Отличная, кстати, идея!
        Вика устало произнесла:
        — Чего ты хочешь, Титов?
        Тот явно только этого вопроса и ждал:
        — Сущую мелочь, Вичка. То, что твои родители теперь Виталика не то что на порог не пустят, но даже и в одном троллейбусе с ним не поедут, это факт. Хотя извини, твоего папу-проректора ведь возит личный транспорт с шофером. Тебе нужен новый друг — надежный, интеллигентный и, что важнее всего, стопроцентный гетеросексуал. Ну, то есть такой, как я, Вичка!
        Вика закрыла глаза. Да, именно этого Титов и добивался — ему ничего не стоило уничтожить репутацию и, кто знает, жизнь Виталика, однако он использовал его в качестве рычага давления на нее.
        Она может сказать «нет» и закрыть глаза на то, какие несчастья постигнут ее друга теперь, ее бывшего друга, после обнародования этих мерзких снимков. Но сможет ли она с этим жить, зная, что моглапредотвратить это — и не предотвратила.
        Такого выбора с Игорем, как и со всеми прочими жертвами Титова, у нее не было.
        — Кстати, если что, мне ведь ничто не мешает после всего шухера, который непременно возникнет после публикации этого прелестного компромата, еще и ликвидировать твоего Виталика. И всю его профессорскую семейку. И даже вылить в унитаз его любимых аквариумных рыбок!
        Вика открыла глаза и тихо произнесла:
        — Первое: ты передашь мне негативы. Все! Второе: у нас не будет никакого физического контакта. И никакого, значит, совсем никакого — даже прикасаться ко мне мизинцем не смей, иначе наш договор потеряет силу. Третье: ни о какой свадьбе или мнимом сожительстве речи нет и никогда не будет. Если заведешь об этом речь, то наш договор, опять же, тотчас потеряет силу. Четвертое: ты никого не будешь убивать. Пятое: ты не будешь причинять никому вреда любым иным способом. Шестое…
        — А мы это на бумаге зафиксируем, поставим сургучную печать и подпишем кровью?  — заметил ехидно Титов.
        — Мне отключиться?  — холодно спросила Вика.  — Послать тебя к черту? Сказать, что можешь делать что хочешь, разрушать жизнь Виталика, но меня ты не получишь? Ты это хочешь услышать?
        И она положила трубку.
        Телефон зазвонил снова практически мгновенно. Вика, подняв трубку, тотчас швырнула ее на рычаг. Нет, она не собиралась бросать Виталика и его семью в беде и провоцировать новые убийства (то, что они последуют вслед за ее отказом, она не сомневалась), однако ей требовалось хорошенько проучить Титова.
        И набить себе цену.
        Потому что она знала: он согласится на все условия, которые она выдвинет. На все. Конечно, она не намеревалась всю жизнь провести с этим психом. И даже долгое время не собиралась. Но ей требовались передышка и пауза для того, чтобы предотвратить новые преступления со стороны Виктора.
        Разработать и осуществить план, который позволит ей избавиться от шизоида — раз и навсегда.
        — Это не прачечная, вы ошибались номером!  — заявила Вика, сняв трубку вновь забренчавшего телефона.
        И расхохоталась, чувствуя, что по ее лицу бегут слезы. Выходит все же, что Титов взял верх: и пусть она выдвигает условия, стремясь максимально обезопасить себя от его посягательств, и пусть он их даже примет… Но все равно она продает душу дьяволу. И открывает демону доступ к своей душе. Ведь в итоге Титов получит то, чего так страстно желает: контроль над ней.
        — Повторяю, вы ошиблись номером, у сумасшедшего дома на конце три шестерки!  — гаркнула Вика в трубку и снова кинула ее на рычаг.
        Появившаяся в коридоре мама удивленно спросила:
        — Дочка, все в порядке? Кто это звонит? Разве на проводе был не Витя Титов? Почему ты так странно отвечаешь?
        — Витя ушел в нирвану,  — ответила Вика.  — Последовал примеру Курта Кобейна. А звонит это Виталик. Ты ведь согласна, чтобы я над ним всласть поиздевалась?
        — Примеру кого?  — спросила мама и, качая головой и вздыхая, ушла к себе в комнату, плотно прикрыв дверь.
        Вика сняла трубку бешено звонившего телефона. Значит, она приняла правильное решение. Если даже ее мама, человек добрый и чуткий, медик, лично знавший Виталика, была готова допустить, чтобы ее дочь так измывалась над ним, и все по причине некоторых его эротических грешков, то что можно было ожидать от прочих, не столь интеллигентных и мирно настроенных жителей их города, если Титов в самом деле огласит компромат на Виталика?
        — Мобильный дурдом на проводе!  — заявила Вика в трубку.  — Вас соединить с палатой номер шесть?
        — Вичка! Вичка, я принимаю условия! Принимаю! Только не бросай трубку и не обращайся так со мной!  — услышала она хныканье Титова.
        — Обсудим все детали нашей сделки завтра в кафе «Слоненок» на Большой Пролетарской в семнадцать пятьдесят пять. Опоздаешь хотя бы на минуту, я уйду и никогда больше не приду. Это ясно, милок?
        Она повесила трубку, и телефон, сделав передышку в пару секунд, снова надоедливо затрещал. Вика, кляня непонятливого и назойливого Титова, крикнула в мембрану:
        — Замок графа Дракулы на проводе! Вам позвать Виктора Франкенштейна? Увы, он занят, оживляет при помощи электричества своего скроенного из покойников монстра…
        — Викунька,  — услышала она пугливый шепот.  — Это я, Виталик… Господи, здесь, блин, такое!
        Встретились они тем же вечером — Вика, сказав, что ей надо прийти в себя и прогуляться на свежем воздухе, выскользнула из дома. Больше всего она боялась, как бы за ней не увязался Титов, однако, как она ни оглядывалась, отыскать глазами его скорбную фигурку не могла.
        Однако это вовсе не означало, что он за ней не следил.
        Виталик трясся от страха и принялся оправдываться, и на этот раз Вике пришлось играть роль «жилетки», позволив своему незадачливому поклоннику, припав к ее плечу, вдоволь выплакаться.
        — Но кто такое делает? И почему?  — произнес интерн в который раз.
        И Вика, криво улыбнувшись, ответила:
        — Я могу сказать и кто, и почему.
        Она в общих чертах, не вдаваясь в подробности, ввела Виталика в курс дела.
        — Но это же настоящий сумасшедший! Маньяк! Он, может, и людей вообще убивает!  — заявил шокированный молодой человек, которому Вика ничего не сообщила о криминальных «подвигах» Титова, а только о том, что у нее завелся назойливый, преследующий ее поклонник.
        Не желая углубляться в эту тему, Вика произнесла:
        — Однако я с ним договорюсь. Но наши с тобой отношения придется прекратить.
        Виталик заплакал, хотя Вика знала, что он точно плачет не по причине завершения их и без того не особо перспективных отношений.
        — Но как же ты?  — спросил молодой человек.  — А то я все о себе и о себе… Надо ведь на этого сумасшедшего управу найти! Давай все же обратимся к моей тетке-адвокату…
        — Нет!  — резко ответила Вика.  — Ни к кому обращаться не будем, и пообещай мне, что ты ничего не предпримешь без согласования со мной. Потому что этот человек… Он очень опасен. Слышишь, очень!
        Когда Вика вернулась домой, то заметила около подъезда Титова. Он подошел к ней.
        — Что, с этим извращенцем встречалась, бедняжку успокаивала?
        Вика, гневно поведя плечом, заметила:
        — Ты что, плохо меня понял, Титов? Встречаемся мы завтра, а не сегодня!
        — Я же говорил, что ты не должна называть меня по фамилии, мне это не нравится…  — заканючил Виктор.
        А Вика, открывая парадную дверь, отчеканила:
        — И это будет пункт шестой: я буду называть тебя исключительно по фамилии. Понятно, Титов? А пункт седьмой такой: ты прекращаешь стояние перед моими окнами. И перед моим подъездом тоже. И вообще перед моим домом! Это тебе понятно?
        Свои требования Вика повторила на следующий день в кафе «Слоненок» за чашкой горячего какао с шоколадным тортиком, который заказала и оплатила себе сама, несмотря на жалкие попытки Титова «пригласить» ее.
        Виктор появился минута в минуту, видимо, действительно опасаясь, что если опоздает, то Вика, как и пригрозила, просто встанет и уйдет. Девушка же, пришедшая несколько раньше и заметившая ненавистную фигуру, появившуюся в дверях кафе, отхлебнула какао и, отламывая ложечкой кусочек тортика, подумала о том, что подобное подобострастие со стороны ее мучителя — знак хороший.
        Значит, контакт с ней нужен ему позарез. Следовательно, он готов согласиться на все, чтобы удержать ее. И реально боится потерять ее.
        — Итак, Титов,  — произнесла Вика без тени улыбки, дождавшись, когда тот наконец усядется на пластиковый стул.  — Мы заключаем договор, и ты обязуешься выполнять его беспрекословно и без всяких импровизаций. В особенности что касается убийства ни в чем не повинных людей…
        Виктор, осклабившись и откусывая принесенное рыжей официанткой столь им любимое пирожное-«картошку», заявил:
        — А виноватых, значит, можно?
        Вика, не слушая его колких фразочек, перечислила свои пункты, а потом извлекла тетрадный лист, на котором они были внесены письменно.
        Виктор, пробежав импровизированный документ глазами, хмыкнул:
        — Что же, а мне выдвинуть свои пункты можно?
        — Нельзя!  — заявила Вика.
        Но Титов, уставившись на нее своими арктически-ледяными глазами, прошелестел:
        — Думаю, Вичка, все же можно. Потому что я вовсе не против заключить договор, а даже очень за. Только учти — если ты сама нарушишь хотя бы одно из его положений, то я буду вправе забыть обо всех этих обещаниях, сильно ограничивающих мою свободу действий.  — Он кивнул на тетрадный лист с перечнем требований.  — А мне много не потребуется. Хочу видеть тебя ежедневно не менее двух часов…
        — Одного!  — заявила Вика.
        — Нет, теперь мой черед диктовать тебе условия — двух!  — осклабился Виктор.  — А если наша встреча будет длиться меньше, то неизрасходованное время переносится на следующий раз.
        — Готова видеться с тобой по два часа в день не более трех раз в неделю!  — заявила Вика.  — С перерывом на неделю, когда ты оставишь меня в покое.
        — Четырех раз в неделю!  — нахмурился Титов.  — По скользящему графику, так, чтобы я и в выходные мог провести с тобой время. Перерыв будет, так и быть, одна неделя, но в месяц, Вичка!
        — И четыре недели дополнительно летом!  — вставила Вика и вдруг замолчала.
        До чего она опустилась! Торговала собственной свободой, более того, жизнью, ведя переговоры с самым настоящим психом и убийцей-рецидивистом. И, что самое ужасное, она еще радовалась тому, что смогла выбить себе послабления и облапошить Титова.
        Демона своих снов. Увы, не только снов, но и реальности.
        Однако делать было нечего: Вика понимала, что ей необходимо выиграть время. Успокоить бдительность Титова. И сделать так, чтобы он хоть какое-то время никого не убивал и оставил в покое ее родных и близких.
        И бедолагу Виталика.
        В течение последующего часа (и еще одного куска торта, на этот раз «Наполеона») они смогли составить договор, который устраивал обе стороны.
        — Вичка, тебе не следует есть так много сладостей,  — произнес обеспокоенным тоном Титов, когда Вика заказала себе под конец пирожное с малиновой начинкой.
        — Боишься, что растолстею и ты меня вдруг разлюбишь?  — усмехнулась Вика. А что, это идея…
        Титов, покачав головой, ничего не ответил, однако, когда пирожное принесли, решительно пододвинул его к себе.
        Вика саркастически усмехнулась — похоже, ей следовало подсыпать в пирожное цианистого калия и скормить его Титову.
        — Это мое!  — заявила она.
        А Титов, быстро откусывая, заявил с набитым ртом:
        — Я же сказал, что тебе нельзя. В нем так много калорий и углеводов, а они…
        И тут он закашлялся — видимо, пирожное попало не в то горло. Глаза у Титова вылезли из орбит, щеки сделались свекольного цвета. Ему явно требовалась помощь, а Вика, не веря своему счастью, сидела напротив судорожно кашлявшего мучителя и наслаждалась увиденным. И на полном серьезе ожидая его смерти…
        Она даже и не думала о том, чтобы прийти Титову на помощь, хотя недавно окончила курсы первой помощи. Однако прочие посетители кафе, не растерявшись, подскочили к их столику, кто-то стал дубасить Титова по спине, судя по всему, весьма чувствительно, потому что тот затрясся, как манекен.
        Вика же сидела, безучастно наблюдая за происходящим, и желала одного: чтобы он сдох.
        Выплюнув на свитер Вики крошки пирожного, которые и застряли у него в дыхательном горле, Титов жадно ловил воздух, откинулся на сиденье — цвет его лица постепенно нормализовался.
        Вика брезгливо стряхнула крошки и инстинктивно вытерла руки салфеткой, испытывая непреодолимое желание отправиться в туалет и промыть их с мылом под упругой струей воды.
        — Ты меня умирать оставила!  — заявил жалким голоском Титов.
        Вика выгнула бровь:
        — Ну, тебя же добрые люди откачали. Хотя, если бы знали, что ты, Титов, за мразь, не стали бы этого делать, а наверняка запихнули бы тебе в горло еще парочку-тройку пирожных.
        Виктор, на ресницах которого сверкали слезы, произнес:
        — Злая же ты, Вичка…
        — Извини, милок, но в нашем контракте нет пункта о том, что я должна быть доброй. И не тряси харей — такого пункта там и не будет! Что, не нравлюсь? Тогда, быть может, отстанешь от меня наконец?
        Титов, окончательно придя в себя, отодвинул пирожное и заявил:
        — Так не пойдет. Если думаешь, что, став мегерой, отвадишь меня от себя, то ошибаешься. Потому что такая Вичка мне не нужна. Мне нужна Вичка старая: добрая, милая, участливая…
        Вика не выдержала:
        — А мне нужна моя жизнь — тоже старая! Мне нужен Игорь! Мне нужно…
        Она расплакалась. Титов, вздохнув, ответил:
        — Не нужен тебе Игорек. Не нужен! Так что веди себя со мной подобающе. Иначе я разозлюсь. А если я разозлюсь, то совершу страшные вещи. Ты ведь в курсе, Вичка?
        Она была, конечно же, в курсе. И поняла: как она ни хитрила и ни юлила, но в итоге все же оказалась во власти этого худого бледного демона с арктически-ледяным взором.
        И, похоже, это было навсегда.
        Титов, быстро вписав в договор нужные ему пункты, произнес:
        — Смотри, я уже подписал. Осталось только тебе поставить свою завитушку, Вичка.
        И пододвинул к ней тетрадный лист. Вика, взглянув на него, вдруг подумала о том, что нет, не навсегда. Титов, как и все, как и его жертвы, смертен. Потому что подавись он пирожным не в многолюдном кафе, а на безлюдной набережной поздно вечером, то она бы…
        Она бы не стала его спасать.
        Вика подумала о том, чем же она тогда отличается от самого Титова? И поняла, что очень многим. Просто всем. Она не преследует одноклассников. Она не вторгается в их жизнь. Она не убивает людей. Она не сумасшедшая.
        Поставив подпись, Вика пододвинула договор Титову.
        — Копию делать будешь?  — спросила она.
        Но тот проявил себя галантным джентльменом.
        — Я все пункты и так запомнил, Вичка. Так что можешь взять бумагу себе. И не пытайся потом утверждать, что что-то было сформулировано или иначе, или что чего-то в договоре не было. Память у меня фотографическая.
        Вика, забрав лист и засунув его в сумочку, произнесла:
        — Что же, мы не обговорили, с какого времени начнет действовать договор…
        — Прямо сейчас!  — заявил Титов.
        Но девушка была непреклонна:
        — Со следующего понедельника, и точка! Надо было внимательнее отнестись к составлению важных документов, милок.
        — Мне не нравится это базарное «милок»!  — вспылил Виктор.
        А Вика удовлетворенно заметила:
        — Ну, тогда буду снова звать тебя по фамилии — Титов. Так что выбирай! Время до начала новой недели есть. А пока что я хочу отдохнуть — и оставь меня до понедельника в покое. Иначе договор недействителен.
        И, не прощаясь, Вика поднялась со стула и двинулась к выходу.
        Выходные, последние выходные ее свободной жизни, тянулись неимоверно долго — и пролетели в одно мгновение. В воскресенье Вика сходила на какой-то идиотски смешной фильм вместе с Виталиком, немного оклемавшимся от предыдущих пертурбаций.
        А в голове засела одна и та же свербящая мысль: а что, если бы Титов умер?
        Умер…
        Но дело было в том, что умирать Титов явно не намеревался.
        Вика с родителями завтракала, когда раздался звонок в дверь. Нож, которым девушка намазывала на кусок хлеба повидло, дрогнул.
        Она знала, кто спозаранку в понедельник заявился к ней домой.
        — Доброе утро!  — услышала она из прихожей бодрый голос Титова. Мама, открывшая дверь, пригласила Виктора присоединиться к завтраку.
        — Не откажусь, большое спасибо!  — произнес Виктор и появился в столовой — пай-мальчик с аккуратно причесанными волосами, в отутюженных брючках и неброском свитерке.
        Отец приветствовал его крепким рукопожатием и широкой улыбкой, а Титов протянул Вике коробочку.
        — Это тебе!  — произнес он с улыбкой, а Вика, пожав плечами, поставила коробку на стол.
        — Дочка, разве тебе не интересно узнать, что тебе подарил Витя?  — произнесла удивленно мама.
        — Неинтересно,  — честно ответила Вика.
        Титов же, по-хозяйски пододвинув к себе тарелку, заявил:
        — Вы все же должны понять Вичку… Ведь для нее, как и для меня, открытия, которые имели место на прошлой неделе, стали настоящим шоком. Этот извращенец, который набивался ей в друзья! Кстати, Вичка вам разве не сказала, что теперь ее новый друг — это я?
        Мама с улыбкой взглянула на Вику, отец, отодвинув газету, бросил на дочь заинтересованный взгляд.
        — Ну, Вичка, это ведь так?  — произнес Титов с улыбкой, которая, как заметила Вика, вдруг на глазах стала трансформироваться в гримасу. Глаза Виктора лучились адским холодом, а пальцы руки, в которой он сжимал столовый нож, вдруг побелели — с такой силой он сжал прибор.
        Вика продолжала молчать. А что, если вот прямо здесь и сейчас поведать обо всем родителям? Сказать им, что этот пай-мальчик, которого они так хотели видеть другом своей ненаглядной дочери, психопат, убийца и маньяк?
        По количеству жертв, вероятно, давно перещеголявший самого Джека-потрошителя.
        — Вичка!  — произнес тихим, шипящим, каким-то придушенным голосом Титов, и Вика заметила, что его рука со столовым ножом вдруг накренилась, словно он намеревался броситься на сидевшую рядом с ним маму.
        Или отца.
        И девушка, пересилив себя, наконец произнесла:
        — Да, это так. Титов… Я хотела сказать, Виктор, теперь мой друг. Вы ведь рады?
        Отец, шурша газетой, поднялся и протянул Титову руку.
        — Молодец, парень! Доверяю тебе свою дочку, смотри, обращайся с ней хорошо, иначе…
        Вика закрыла глаза. Иначе… Отец, как и все отцы, вероятно, явно переоценивал свои возможности. О, если бы он знал!
        В самом деле — что бы было, если бы отец знал? Да ничего — Титов бы наверняка убил его. А то и его, и маму. Прямо здесь, за завтраком, при помощи тупого столового ножа.
        — Отличный выбор!  — похвалила мама, когда Вика относила грязные тарелки на кухню.  — Молодец, дочка. Мне Витя очень нравится.
        Вика подумала о том, что и Виталик до разоблачения маме тоже нравился. Причем так же очень.
        Титов, зайдя вслед за Викой в ее комнату, плюхнулся на тахту.
        — Мне пора в школу,  — заявила Вика, на что Титов ответил:
        — Какое, Вичка, однако, совпадение! Ведь и мне тоже! И, что самое главное, нам по пути. Я ведь тебя провожу?
        Так и началось. К концу первой недели Вика чувствовала себя измочаленной. К концу второй начала привыкать. На третьей вдруг поняла, что с Титовым, если не знать о том, что он — кровавый монстр и серийный убийца, можно вполне сносно беседовать о пустяках. А к концу четвертой вдруг поняла, что если это не прекратится, то она сойдет с ума.
        Вероятно, тогда она станет достойной парой шизоиду Титову.
        Новогодние праздники она тоже провела в обществе Виктора — тот прикладывал все усилия для того, чтобы превратить их в незабываемое событие, а Вика хотела одного: чтобы зимние каникулы как можно быстрее закончились.
        Как можно быстрее!
        Однако родители, очарованные Титовым, без всяких проблем готовы были отпустить дочь отмечать Новый год к Виктору в общежитие. Однако Титов сам предложил отмечать Новый год у Вики, в кругу ее семьи.
        — Мы ведь и есть одна, пусть и небольшая, но очень дружная семья!  — заявил он, чем вызвал слезы умиления на глазах мамы.  — Кстати, я ведь умею готовить отличный салат оливье. Меня покойная мамочка научила…
        Вика была не в состоянии слушать лицемерные сюсюкающие фразочки своего нового друга. И своего вековечного врага.
        Когда они, с бокалами шампанского в руках, слушали по телевизору обращение президента и смотрели на отбивающие первые секунды нового года кремлевские куранты, Вика закрыла глаза и загадала желание.
        Она хотела, чтобы в наступившем году Титов умер. Потому что так — и только так — она обретет долгожданную свободу.
        Когда по телевизору пошли очередные «Песни о главном», Вика, сославшись на усталость, удалилась в свою комнату. Титов, не опасаясь возражений ее родителей, последовал за ней. Вика боялась, что он распустит руки и будет приставать к ней, однако он строго придерживался пунктов их договора и не проявлял к ней сексуального интереса.
        Может, секс ему вообще не требовался — он заряжался иным. Например, чужой энергией, страхами, болью.
        И убийствами.
        — Кстати, ты ведь думала над тем, куда будешь поступать?  — спросил вдруг Виктор, закрывая дверь и подходя к окну, за которым виднелись разноцветные всполохи новогоднего салюта.
        Вика думала. Даже очень. И пришла к выводу, что мысль отца о том, чтобы она уехала учиться в Москву, очень даже здравая.
        — Вижу, что думала,  — заметил удовлетворенно Виктор.  — Учти, никуда ты не поедешь. Будешь поступать в наш универ. Как и я. Тем более твой отец-проректор поможет в случае необходимости и тебе, и мне. Будем учиться вместе.
        Вика возразила:
        — Но это не то, что мне требуется. И вообще, это такое важное решение, определяющее всю жизнь…
        Виктор, приблизившись к ней, взял с полки розового фарфорового бегемотика, подаренного Игорем, и, перебрасывая его из руки в руку, как булыжник, заявил:
        — Да, в этом ты права, Вичка. Определяющее всю жизнь. В особенности если это жизнь, скажем, твоего папочки. Или твоей мамочки… Или, например, твоих соседей. У них ведь такой резвый мальчик! Вот они будут убиваться, если однажды их сынок исчезнет, а какое-то время спустя его тело, растерзанное и разлагающееся, выловят из реки… Опаньки!
        Бегемотик полетел на пол — Титов намеренно не подхватил его, и, ударившись, тот разлетелся на мелкие кусочки. Вика, вскрикнув, бросилась собирать их, давясь слезами.
        — Вот так может завершиться любая жизнь, Вичка. Любая! Но только, конечно, не твоя. Хотя что это за жизнь, если любимые и дорогие тебе люди вдруг мрут как мухи? Ну, или как розовые бегемотики…
        Поэтому, когда за завтраком поздним утром первого января отец сам поднял вопрос о том, в какой столичный вуз ей стоит подавать документы и где у него имеются хорошие связи, Вика промолчала, когда Титов произнес:
        — А разве Вичка вам не говорила? Она хочет остаться в нашем городе и учиться в здешнем университете. Так ведь, Вичка?
        Вика вяло кивнула, отец попытался переубедить ее, но Виктор, выслушав его тираду, с нажимом заметил:
        — Вы же сами знаете свою дочь: если что-то решила, то ее уже не переубедить. Ты ведь хочешь учиться здесь?
        Вика снова кивнула и вдруг поняла: Титов прав, если она приняла решение, то в любом случае добьется его претворения в жизнь.
        Например, если речь идет о том, чтобы избавиться от Титова.
        Однако Вика быстро поняла, что одно дело — мечтать об избавлении от ненавистного типа, и совсем другое — реально действовать. Потому что она была совершенно не в состоянии убить его.
        Потянулись недели нового года. Шла интенсивная подготовка к выпускным, и Титов проводил гораздо больше оговоренных двух часов в день в обществе Вики. Когда она заявила, что так больше продолжаться не может, Виктор ответил:
        — И что ты намерена сделать, Вичка? Подать на меня в суд за невыполнение условий договора? Не советую. Судьи ведь тоже смертны…
        Девушка поняла, что дверца мышеловки захлопнулась. И что выхода нет.
        Или все же есть?
        Она с головой ушла в учебу, пытаясь не думать о том, что раскроется дверь и на пороге возникнет улыбающийся Виктор Титов, притащивший очередной подарок. Вика стала по ночам плохо спать, ее мучили кошмары, она похудела.
        Мама, списывая это на стресс (в чем была совершенно права), однако полагая причину оного в подготовке к выпускным экзаменам (в чем абсолютно ошибалась), настаивала на том, чтобы показать дочку коллегам-невропатологам. Однако Вика отказывалась, понимая, что может не выдержать и поведать об истинной причине своих психических проблем.
        К чему это могло привести, она даже и думать не желала.
        Дом — школа, школа — дом. Кафе с Титовым. Дом — школа, школа — дом. Посещение выставки с Титовым. Дом — школа, школа — дом. Поход в театр музкомедии с родителями и Титовым…
        Именно там, на «Веселой вдове», Вика и потеряла сознание — в антракте, стоя у колонны и принимая из рук Виктора бутербродик с семгой, который он, растолкав всех прочих посетителей буфета, отвоевал для Вики.
        Вику доставили в областную больницу и прописали строгий постельный режим. Она не могла поверить своему счастью — наконец-то она оказалась без надзора со стороны своего демона.
        Демона, имя которому — Виктор Титов.
        Ночь в больнице Вика провела на редкость хорошо, а когда утром дверь палаты открылась и она увидела облаченного в белый халат Виталика, то быстро произнесла:
        — Ты можешь так сделать, чтобы его не пускали сюда? По какой-нибудь очень важной причине! Скажите, что у меня бубонная чума и я в карантине! Я не могу, просто не могу его видеть!
        И она все рассказала. Причем в этот раз действительно все.
        Виталик, в ужасе выслушав ее признание, заявил:
        — Ну ты даешь! Но это же настоящий псих! Его надо отправить в Дубки!
        Дубки были самой известной психбольницей в городе — это название давно стало нарицательным.
        — Ты не понимаешь! Это же он тебя подставил с фотографиями! Это он убил… Убил тех пятерых на пустыре. И Игоря тоже он убил. И его дядю. И своих собственных родителей. И…
        Вика закрыла лицо руками, понимая, что хочется плакать, но слез просто не осталось.
        Виталик прижал ее к себе, поцеловал в макушку и заявил:
        — Ну, ты боишься, как бы он не убил тебя, а он ведь убивает, сводя тебя с ума и высасывая энергию. Так через полгода, самое позднее через год ты сама станешь пациенткой Дубков. Надо что-то делать!
        — Но что?  — воскликнула Вика.  — Он же грозится убить и тебя… Или моих родителей. Или вообще каких-то случайных людей, просто так, в назидание за то, что я нарушила условия договора…
        — Кстати, а где договор?  — спросил Виталик.
        — У меня в сумочке,  — простонала девушка.  — Я его постоянно с собой ношу.
        Изучив договор, Виталик хмыкнул:
        — Ну, уже хоть что-то. Потому что до этого у нас не было ни единой улики. А так часть договора написана, и это сможет подтвердить графологическая экспертиза, его рукой. Хотя, конечно, за такое можно пожурить, но не отправить в тюрьму…
        Он задумался, а Вика взмолилась:
        — Прошу, не думай ничего предпринимать! Он опасен, причем смертельно!
        Виталик, засовывая договор обратно в ее сумочку, ответил:
        — Ну, кобра тоже опасна, но факиры их укрощают. Хотя он не кобра, а скорее бешеный койот. И нам надо укротить этого бешеного койота. Или, в случае необходимости, пристрелить его. Прямо как в новелле какого-то американского автора о бешеном койоте, терроризировавшем отдаленный поселок на Диком Западе — когда все взрослые погибли, то ружье в руки взял мальчик, чтобы защитить своих младших сестер и братьев. И убил зверя!
        Виталик в самом деле смог сделать так, чтобы Титова к ней не пропускали. Пришедшая навестить Вику мама доложила о том, что Витя не находит места от беспокойства, сходя с ума от сложившейся ситуации, на что Вика едва не ответила, что сойти с ума Витя не может, потому что спятил уже очень давно.
        Вероятно, еще до рождения.
        Три дня в больнице без общества Титова явно пошли Вике на пользу: она отлично спала, ела с большим аппетитом и даже стала строить планы на будущее.
        Все изменилось в тот момент, когда дверь палаты распахнулась и на пороге возник субъект в белом халате, во врачебной шапочке и со стетоскопом вокруг шеи.
        Это был Виктор Титов.
        — Как дела у моей малышки?  — бросился он к оторопевшей Вике, а та выронила из рук иронический детектив, который принес ей Виталик и от чтения которого она получала небывалое наслаждение.
        — Пока ты не появился, все было в порядке…
        Титов сверкнул глазами.
        — Значит, подстава? Видок у тебя, надо сказать, для умирающей цветущий. А то меня не пускают, заявляют, что ты в реанимации. Я там черт знает что себе навоображал!
        Подойдя к Вике, он вырвал у нее из рук детектив и, швырнув его в ведро, заявил:
        — Тебе надо готовиться к экзаменам. Не забывай, ты идешь на золотую медаль.
        — А если завалю?  — спросила с вызовом Вика.  — Тогда не видать мне места в универе как своих ушей. Ну, и тебе, Титов, тоже…
        Дверь снова раскрылась, на пороге возник держащий в руках поднос Виталик. Не видя незваного гостя, он проговорил:
        — Викуля, знаешь, что я подумал по поводу устранения этого твоего шизоида…
        Повернувшись, он заметил Виктора и в ужасе выронил поднос.
        — И что же наш докторишка-извращенец подумал по поводу устранения этого шизоида?  — произнес придушенным тоном, сверкая глазами, Титов, медленно подходя к замершему Виталику.  — Так, так, значит, вы тут альянсы устраиваете, дворцовые революции задумываете. Вернее, больничные революции…
        Внезапно изо всей силы ударив по подносу, да так, что тот отлетел в стену, Титов еще тише сказал:
        — А в курсе ли руководство областной больницы о том, что за извращенцы у них в докторах работают?
        Вика, заметив, как побледнел Виталик, напомнила:
        — Негативы у меня.
        — Да, но, кто знает, может, я на всякий пожарный оставил себе про запас кое-что!  — рявкнул Виктор.
        Вика, откинув одеяло и босиком прошагав к Титову, медленно произнесла:
        — Если это так, милок, то наш договор с тобой немедленно теряет всяческую силу. Потому что ты обязался отдать мне все негативы…
        Титов хмыкнул:
        — Да, все негативы той мерзкой сцены на стройке, но ведь твой дружочек занимается своими пакостями и в других местах! И негативы этих его других мерзостных шалостей у меня остались. А про них никакого уговора не было, Вичка.
        Виталик со стоном плюхнулся на стул. Вика закусила губу, а Титов, снова чувствуя себя королем положения, заявил:
        — Значит, так, все дворцовые революции отменяются раз и навсегда. Вернее, больничные. Ты, докторишка, увольняешься отсюда прямо сегодня по собственному желанию…
        — Нет, я не могу…  — начал Виталик.
        — Тогда я пошлю главврачу и в отдел кадров несколько фотоснимков,  — с милой улыбкой произнес Титов.  — Думаю, они в полной мере оценят твою физическую секс-подготовку.  — И, понимая, что перевес на его стороне, он добавил:  — И не смей приближаться к Вичке ближе чем на сто метров! Никаких с ней контактов, иначе…  — Он задумался и, наморщив лоб, сказал:  — Иначе я убью двух человек, случайно мною выбранных. Вы же не хотите стать причиной смерти двух невинных человечков, а?
        Вика покинула больницу на следующий день, настояв на своей выписке: временная идиллия закончилась, да и какой смысл прятаться от Титова, если он нашел ее даже в больничном раю?
        Потянулись прежние тусклые, полные безнадеги и уныния дни. Вика старалась свести общение с Титовым к минимуму и коммуницировать с ним на автопилоте, однако это плохо получалось. Потому что Титов, чувствуя себя безнаказанным, открыто шантажировал ее.
        Когда ему не понравилось, что она в кафе слишком долго молчит, не отвечая на его реплики, он, указав на рыжеволосую официантку, сказал:
        — Не будешь вести себя со мной как подобает, я ее убью!
        Вика в сердцах ответила:
        — Ну и убивай!
        И, скрестив руки, продолжила молчать. Она и думать забыла об угрозе Титова, однако, когда вечером следующего дня по местному телевидению в «Криминальной хронике нашего города» прошел душераздирающий репортаж о том, что минувшей ночью кто-то напал на двадцатилетнюю студентку Инессу К., подрабатывавшую официанткой в кафе «Слоненок», и задушил ее, едва девушка, отработав смену, вечером отправилась домой, Вика, выронив чашку с чаем, бросилась в ванную, где ее долго рвало.
        Он сделал это, он сделал это, он сделал это!
        Заявившийся тем же вечером Титов не скрывал, что да, он сделал это.
        — И знаешь, кто виноват в этом, Вичка? Ты! Потому что ты сама дала мне команду: «Ну и убивай». Вот я и убил. А эта рыжая бестия, которая мне еще и руку прокусила, когда я ее душил, могла бы жить и дальше. Если бы не ты!
        Дрожа, Вика слушала ужасную исповедь маньяка, который, сидя на тахте в ее комнате, уплетал испеченные мамой блинчики с черничным джемом.
        — Кстати, укус этой рыжеволосой ведьмы болит. Давай продезинфицируй и перевяжи!
        Вика, еле сдерживая рыдания, выполнила то, что от нее требовал Титов. А тот, оставшись доволен ее работой, вздохнул:
        — Видишь, Вичка, этого могло бы и не быть. Ты убила эту дуру. Так что не советую игнорировать мои требования. Я же не монстр…
        «В самом деле?»
        — …и не требую от тебя чего-то невыполнимого. Не принуждаю к извращенному сексу. Не истязаю тебя морально.
        «Ах, да неужели?»
        — Я всего лишь хочу, Вичка, человеческого тепла. А ты ведешь себя со мной, как со своим врагом. Скажи, почему?
        «Потому что ты, Витя, и есть мой враг!»
        — Так что думай и о моих чувствах тоже. А они у меня, поверь, тоже есть!
        «Как были и у Джека-потрошителя, и у Андрея Романовича Чикатило, и у дяди Крюка…»
        — Так что побольше энтузиазма в общении со мной. Чаще улыбайся. Не молчи. Не будь букой. Радуйся моим подаркам. Наконец, можешь меня и поцеловать хотя бы разок…
        «А ключи от квартиры, где деньги лежат, вам, случаем, не дать?»
        Хотя ключи от ее квартиры у Титова уже были.
        В этот момент за стеной раздался победный клич — это подал голос соседский мальчишка.
        — Надеюсь, это понятно, Вичка?  — Титов улыбнулся, и Вика почувствовала, что ее опять тошнит.  — Или мне придется убить еще кого-то? Например, не в меру резвого сынка ваших соседей…
        — Нет!  — воскликнула Вика.
        И Виктор, погладив перевязанную руку, заметил:
        — Ну и отлично! А теперь давай вместе посмотрим по видаку какой-нибудь слезливый девчачий фильм. Можешь сама выбрать, что тебе нравится…
        «Кошмары на улице Вязов, точнее, на нашем проспекте Кирова — до бесконечности?»
        Интенсивная подготовка к экзаменам хоть как-то отвлекала Вику от того безумия, в которое превратилась ее жизнь. Причем для всех, включая ее родителей, со стороны все выглядело отлично: Вика уверенно шла на золотую медаль, у нее был заботливый, интеллигентный друг, они проводили много времени вместе, вместе занимались.
        В этом-то и была проблема.
        Вика все более убеждалась в страшной мысли, что Титову требуется убивать. И что рыжеволосую официантку он задушил не столько для того, чтобы преподать ей, его строптивой невольной подруге, урок, а для того, чтобы принести жертву обуявшим его демонам.
        Теперь же Титов, чувствуя свою власть над Викой, как, впрочем, и над всеми прочими людьми, мог в любой момент отдать приказание:
        — Не дуйся, Вичка. Иначе мне придется зарубить топором вон ту бабку в зеленом платке, что семечками у остановки торгует.
        Или:
        — Почему снова такая мрачная? Улыбайся! Иначе я украду вон ту девчонку в красном пальтишке и сделаю из нее мумию!
        Или:
        — Что, мой анекдот в самом деле такой паршивый? Наверное, ты права. Но мне все равно будет ужасно приятно, если ты рассмеешься и похвалишь мое тонкое чувство юмора. Иначе вон тот дядька в очках и с портфелем лишится своей лысой башки!
        Вика покорно выполняла требования Титова. Переставала дуться. Улыбалась. Натужно смеялась, выслушав его несмешные анекдоты.
        А что ей еще оставалось делать?
        Демон с арктически-ледяными глазами завладел ее жизнью полностью. И, что самое ужасное, никто об этом не догадывался, считая их «такой красивой и гармоничной парой». Вике хотелось выть, в очередной раз услышав от кого-то подобный комментарий.
        Передышка наступила, когда Титов сразу после Восьмого марта, видимо, зря доверившись обманчивому теплу и гуляя без шапки по сильному ветру вместе с Викой, серьезно заболел, будучи сваленным ангиной. Его даже увезли в больницу, а Вика, не веря своему счастью, надеялась на то, что…
        Что он не выживет.
        Мама же, кудахча словно курица, тотчас снарядила целую корзину провизии и долбила дочку советами:
        — Тебе надо навестить Витю. Он будет так рад!
        Вика, ссылаясь на то, что не имеет права накануне экзаменов тоже угодить в больницу, во второй раз за последние недели отнекивалась. Хорошо, что отец принял ее сторону и она прожила несколько упоительных дней без общества Титова.
        Ее навестил Виталик, который, пользуясь тем, что Титов не мог контролировать их перемещения, доложил:
        — Лежит в шестой городской, у меня там хороший приятель, милый такой парнишка, санитаром работает.
        Вика не стала уточнять, до какой именно степени хороший приятель Виталика работал там санитаром.
        — Он живучий, гад. Выкарабкивается, всех медсестер уже очаровал. «Витенька, Витюша…» Никак не понимаю, что они в этом бледном дрыще со взором горящим только нашли? Я даже думал всерьез над тем, чтобы проскользнуть туда и быстро всадить ему инъекцию хлористого кальция — фибрилляция сердечных желудочков, так что в считаные секунды окочурится!
        Вика схватила Виталика за запястье.
        — Никаких убийств, слышишь? Иначе мы тогда ничем от него отличаться не будем…
        — Ты не права, Викуша. Бешеного койота надо застрелить — вылечить его невозможно.
        Вика возразила:
        — Ну да, а следствие? Кто под суд пойдет за смерть пациента? Кто-то из твоих коллег-врачей или медсестер?
        — Ну, можно попытаться устроить, чтобы его смерть признали естественной. В областной один патологоанатом работает, такой продажный, что можно попробовать, правда, дерет за чистые свидетельства о смерти много, и все в валюте.
        Вика повысила голос:
        — Никаких продажных патологоанатомов! Во-первых, денег на него нет. Во-вторых, никто не гарантирует, что патологоанатом не будет потом из тебя деньги за молчание тянуть. В-третьих, ты все равно совершишь убийство и даже попытаешься его утаить.
        Виталик развел руками:
        — Бешеный койот, попомни мои слова…
        Вика сама понимала, что они не имеют права бездарно терять время и ту уникальную возможность, которую предоставила им судьба.
        — Ладно,  — произнес примирительным тоном Виталик,  — так и быть, расколюсь. Я ведь, надо признаться, сложа руки все это время не сидел. И кое-что узнал.
        — Ты же поставил всех нас в смертельную опасность!  — воскликнула Вика.  — И не только нас, но и вообще всех жителей города! Ты разве забыл, что он сделал с этой несчастной официанткой?
        После совершенного Титовым убийства Вика выкроила возможность позвонить Виталику, рассказать о случившемся и предупредить его в двух словах, чтобы не делал глупостей. Титов об этом, кажется, не пронюхал.
        Помрачнев, Виталик ответил:
        — Прекрасно помню. И когда ты мне позвонила, понял, что мы не имеем права бездействовать. Потому что одно дело подвергать опасности себя и даже своих близких, а другое — любого и каждого. И ничего не предпринимать. Опять же, подумай о бешеном койоте. Любой, у кого есть ружье, обязан его пристрелить. А у кого нет, обязан найти ружье и опять же пристрелить его. Ты понимаешь, о чем я?
        Вика покачала головой:
        — Ты что, всерьез предлагаешь пристрелить Виктора? Но это подсудное дело! Да я и стрелять не умею. А ты?
        Виталик простонал, взлохмачивая свою блондинистую шевелюру.
        — Викушенька, дорогая, это же метафора! Я это к тому, что мы должны защитить не только себя, но и всех остальных от Титова. Вопрос в том — как. Убить его — дело сложное, хотя, быть может, даже очень и простое, если взять пример с самого Титова, однако, как ты правильно заметила,  — подсудное. Потому как мы рискуем, ибо советский суд, самый гуманный суд в мире, может и не поверить, что мы заботились о благе нашего города и уничтожили зловещего маньяка, который виноват в смерти множества невинных жертв. Ибо доказательств не то что прямых, но даже и косвенных нет…
        — Наш с ним договор?  — спросила Вика.
        — Это несерьезно,  — вздохнул Виталик.  — Безобидная писанина влюбленных дуралеев.
        — Прокушенная рыжеволосой официанткой рука?  — не сдавалась Вика.
        — Уже теплее. Однако рана-то у него заросла. Если бы судмедэксперты исследовали ее сразу, то с большой долей вероятности установили, что его в самом деле укусила жертва удушения непосредственно до смерти. И по крайней мере обвинение в одном убийстве ему было бы обеспечено. А там, глядишь, и другие можно было бы размотать. Но рана, повторяю, зажила, и уже ничего не доказать.
        Вика с огромной досадой подумала, что самолично дезинфицировала и перебинтовывала эту рану, являвшуюся, по сути, доказательством причастности Титова к убийству.
        Виталик подмигнул приунывшей девушке и провозгласил:
        — Но если мы не можем расследовать преступления, совершенные Титовым недавно, надо обратиться к тем, которые он совершил давно. А то, что совершал, это очевидно — я специально читал про маньяков, таковыми не в семнадцать лет становятся, их девиантное поведение уже в раннем детстве проявляется. Птички, котята, кутята…
        — Это ужасно!  — закричала Вика.
        — Ну да, выпотрошенный кутенок — ужасно, а задушенная студентка-официантка, стало быть, нет, что ли?  — резонно заметил Виталик.  — Но я не хочу смаковать эту гадость. Это я к тому, что если сейчас Титов более-менее профессионально заметает следы, хотя и это не всегда, то раньше он наверняка допускал гораздо больше ошибок и оставил улики, которые позволят изобличить его причастность к прежним делишкам, пусть не столь кровавым, но наверняка малоаппетитным, без особого труда!
        Понимая, что молодой человек прав, Вика спросила:
        — И что это значит?
        На что Виталик победоносно ответил:
        — Это значит, что нам нужен кто-то, кто хорошо знал Титова, когда он был ребенком и жил в соседней области. И только начинал свою, к сожалению, вполне успешную карьеру маньяка-психопата.
        — Но где же найти такого человека?  — вздохнула Вика.  — Родителей он своих сам ликвидировал, родственников у него, как я поняла, нет, даже дальних…
        Виталик, усмехнувшись, заметил:
        — Ну, кажется, ты, Викушенька, как и наш драгоценный шизоид, недооцениваешь смекалку докторишки-извращенца. Дело в том, милая моя девочка, что искать этого человека нам не надо! Я уже его нашел!
        Коронного «свидетеля обвинения» звали Роберт Иванович, он был пожилым, но еще достаточно крепким мужчиной с седым чубом и пушистыми усами. Роберт Иванович, теперь пенсионер, больше сорока лет отработал в соседней области врачом-психиатром — и около десяти лет назад был лечащим врачом юного Виктора Титова. Вике эскулап сразу же понравился, он располагал к себе степенностью, несколько церемонными манерами, а также открытым взором лучистых темно-синих глаз.
        — Мы ведь должны были познакомиться с вами намного раньше, милая барышня,  — произнес Роберт Иванович.  — Однако не вышло. Витюша опередил нас.
        Вику передернуло от этого сюсюкающего имечка: Витюша.
        — Ведь ко мне какое-то время назад обращался молодой человек, некий Игорь Ломакин…
        Вика вздрогнула, чувствуя, что на глаза при упоминании имени любимого навернулись слезы.
        — Он наводил справки о Витюше Титове, практически в открытую обращаясь к некоторым психиатрам нашего города. Увы, я бы мог просветить его тогда, и, быть может, это помогло бы ему остаться в живых, ведь этот юноша, насколько я знаю, умер, став еще одной жертвой Витюши, однако я был в отъезде.
        Он вздохнул, погладив свои усы, а Вика, стараясь сдержаться и не заплакать, ущипнула себя под столом за ляжку.
        Помогло. Боль немного отрезвила.
        — Я понимаю, что существует медицинская тайна,  — произнес Роберт Иванович, когда они втроем устроили конспиративную встречу в столовой больницы, где подрабатывал Виталик. Титов в данный момент, и Вика знала это точно, был на медицинском осмотре в военкомате, поэтому не мог отследить, что они встречаются за его спиной и с кем они встречаются.
        — Но существует еще и клятва Гиппократа!  — продолжил он, пододвигая к себе тарелку с жирным наваристым борщом.  — И она гласит, что врач не может навредить своему пациенту. Однако что делать, если пациент сам вредит прочим людям? Причем постоянно, в огромном количестве и в самых, надо сказать, извращенных формах…
        Вика и Виталик переглянулись, а Роберт Иванович зачерпнул борщ алюминиевой ложкой и продолжил:
        — По поводу этого мальчика у меня сразу возникло неприятное чувство. А я привык доверять своей интуиции больше, чем всем заумным медицинским учебникам. Не вдаваясь во все перипетии тогдашней коллизии, скажу: я сразу понял, что он великий манипулятор и обманщик. И, что ужаснее всего, смертельно опасен!
        Вика и Виталик снова переглянулись, а Роберт Иванович некоторое время молчал, поглощая борщ.
        — Надо сказать, что хотя я потерял Витюшу из виду, но все эти годы думал о нем. О том, что с ним стало. И от коллег узнал, что он находится на попечении одного из них, время от времени наезжая со своего нового места жительства. Я не сомневался, что Витюша если и изменился, то исключительно в худшую сторону. Вы ведь в курсе, что свое первое убийство он совершил в возрасте пяти лет?
        Вика, как раз отпивавшая из стакана компот, поперхнулась.
        — Но я думала, что его родители…  — начала она.
        Роберт Иванович покачал головой и, расправившись с борщом, приступил к тефтелям с картофельным пюре.
        — Вы считали, что его первыми жертвами стали собственные родители? Да, когда я прочитал в нашей прессе о кошмарном пожаре в соседней области, унесшем жизнь стольких человек, то задумался, навел справки — и совсем, надо признаться, не удивился, узнав, что жертвами стали родители Витюши. Конечно же, он. Он их убил, хотя доказательств этому никаких нет. Точнее, вероятно, его можно было прижать к ногтю и отыскать улики его причастности, но это надо было делать сразу. Теперь он от всего избавился, и с юридической точки зрения он чист.
        Виталик, моргнув, произнес:
        — Гм, мне тут пришла в голову странная и, я бы даже сказал, страшная мысль, однако продолжайте, прошу вас.
        Психиатра на пенсии даже просить не требовалось — он с готовностью добавил:
        — Его родители тогда ведь ко мне и обратились, потому что… Потому что их сын стал выказывать кое-какие отклонения. Даже не то чтобы отклонения, просто… Просто они беспокоились о том, что другие дети сторонятся их Витюши. И что соседи наводят на него напраслину, обвиняя в каких-то невероятных вещах наподобие повешенных котят, забитых булыжником щенят и обезглавленных цыплят.
        Вика в ужасе уставилась на куриную ножку, лежавшую на тарелке перед Виталиком, и тот, видимо, испытывая сходные чувства, отложил вилку в сторону.
        А Роберту Ивановичу все было нипочем, он с аппетитом ел и продолжал:
        — И даже в этом отношении Витюша был экстраординарным мальчиком. Потому что маньяки, об этом можно почитать в специализированной литературе или даже в научно-популярных книгах, кои теперь наводнили прилавки, начинают со щенят и курят, а потом, обычно во время полового созревания и периода взросления, переходят на людей. Но Витюша поступил иначе: он начал свою, с позволения сказать, карьеру с убийства человека и только потом перешел на щенят и цыплят, впрочем, быстро вернувшись опять к людям…
        Сглотнув, Вика нервно спросила:
        — Вы это случайно узнали?
        Роберт Иванович, приступив к клубничному муссу на десерт, ответил:
        — О, это он мне сам поведал! Ведь каждому художнику требуется признание, а Витюша считает себя подлинным гением. И также жаждет признания. Только сфера его деятельности такова, что огласка может иметь для него крайне плачевные последствия. Посему ему и требуется некто, кого он может возвести в ранг идеала, одновременно взяв в заложники. Или, милая барышня, в вашем случае в ранг заложницы. Иногда это учитель, своего рода ментор, но такового у Витюши нет, поэтому он отыскал себе жертву. И, конечно, не сразу, но со временем планирует ввести вас в курс дела, поведать обо всех своих «подвигах» — и получить столь необходимую ему порцию восхищения и любви!
        Вика, едва не плача, прошептала:
        — Поэтому он и преследует меня? Потому что… Потому что хочет превратить меня в свою сообщницу?
        Психиатр вздохнул, помешивая ложечкой чай.
        — В какой-то степени да. Но он не ожидает от вас, чтобы вы совершали преступления вместе с ним. Тут он единственный творец и режиссер вполне реального ужаса. Вы должны стать его «тылом», вы должны помочь ему расслабиться, пригреть его, позволить ему в случае необходимости выплакаться или даже почувствовать себя слабым…
        — Но он не приставал ко мне, если вы это имеете в виду!  — заявила Вика.
        — Детка, ты так говоришь об этом, как будто ставишь ему это в вину,  — хмыкнул Виталик.  — Но еще, как говорится, не вечер…
        Роберт Иванович произнес:
        — А ему это и не нужно. Потому что те вещи, которые он практикует, приносят ему гораздо больше удовлетворения. Потому что власть над людьми, причем власть абсолютная, именно такая, которой обладает тот, кто знает, что в любой момент может уничтожить любого, кого только ни пожелает, гораздо более сильный наркотик, чем секс.
        — Надо запомнить!  — произнес в священном ужасе Виталик.
        А Вика уныло заметила:
        — Но все-таки: почему я?
        Роберт Иванович ответил:
        — А это, милая барышня, уже неважно. Можно попытаться найти ответ и докопаться до истины, но ваших страданий это не уменьшит. И не разрушит его зацикленности на вас.
        Вика горестно вздохнула: нет, не так она представляла встречу с психиатром, не так! Она думала, что он сообщит им сведения, которые позволят обезвредить Титова. Он, конечно, сообщил много чего, от чего волосы дыбом встают, но ничто из этого не могло кардинально изменить ее ситуации.
        — Так он вам сам признался в убийстве?  — спросил Виталик, возвращаясь к тому, что упомянул Роберт Иванович.  — Он что, тоже на вас, как и на Викушу, запал?
        Роберт Иванович усмехнулся:
        — Нет, не думаю, что его интересуют мужчины, тем более в возрасте. Как, впрочем, не считаю, что его занимают и женщины. Его ориентация не гетеросексуальная, и не гомосексуальная, и даже не бисексуальная. Он асексуал!
        Вика вопросительно взглянула на Виталика, и тот со смешком пояснил:
        — Его секс вообще не интересует! Бедолага…
        — Конечно,  — заявил психиатр.  — Потому что он занимается тем, что возбуждает и дает по шарам, как принято говорить сейчас, увы, далеко не только в молодежных кругах, посильнее секса: убийствами!
        Виталик хмыкнул:
        — Нет уж, увольте, буду лучше по-прежнему сексом заниматься и получать от этого удовольствие, а не людей кромсать.
        — Он их не только кромсает, он манипулирует людьми. Разрабатывает сценарии и воплощает их в жизнь. Берет под контроль жизнь близких, малознакомых и вовсе незнакомых. Заставляет делать их то, что они никогда бы по собственной воле не сделали. Превращает их в своих рабов и питается их энергией…
        Заплакав, Вика выскочила из-за стола и бросилась в туалет. Там, опершись руками об умывальник и игнорируя встревоженные и насмешливые взгляды прочих дам, рыдала во весь голос.
        Приоткрыв дверь, Виталик, так и не решаясь входить, произнес:
        — Викушенька, все с тобой в порядке?
        — Молодой человек, имейте совесть!  — заявила какая-то полная врачиха в белом халате.  — Не хватало еще, чтобы вы со своей девицей свои проблемы в дамском туалете прилюдно обсуждали!
        Вика захохотала — надо же, эта особа приняла Виталика за ее парня. Не зная, что она другому отдана и, похоже, будет век ему верна: Виктору Титову.
        — Я сейчас!  — сказала Вика.
        Виталик исчез, а врачиха, вытирая руки, неодобрительно качнула головой и произнесла:
        — Ну молодежь пошла, ни стыда, ни совести!
        Вика, ничего не возражая, подумала, что тетенька незнакома с Виктором Титовым — вот у кого от рождения точно не было ни стыда, ни совести! И она желала врачихе, чтобы та никогда в жизни не столкнулась с Витюшей.
        Потому как это вполне может стать финальным рандеву в ее жизни.
        Когда Вика, подкрасившись, но все еще шмыгая носом, вернулась за стол, Роберт Иванович завершал свое долгое и подробное, по всей вероятности, повествование о первом убийстве, совершенном Титовым в возрасте пяти лет. То, что она пропустила этот рассказ, Вику ничуть не огорчило — она и знать не желала, кого укокошил дошкольник, вернее, еще детсадовец Витюша до того, как принялся мучить несчастных животных.
        — …что свидетельствует о том, что Витюша уже в столь нежном возрасте проявил неординарные способности манипулятора вкупе с невероятным хладнокровием, полным отсутствием эмпатии, ну, и со звериной жестокостью. Уже в пять лет это был вполне сформировавшийся социо- и психопат. Ведь для того, чтобы столь изобретательно избавиться от нелюбимой и видевшей его гниловатое нутро воспитательницы в детском саду, требуется подлинный криминальный гений!
        — Представляешь, детка, этот шкет устроил так, чтобы несчастную воспитательницу, которая уже тогда видела в нем юного звереныша, фактически гильотинировало, когда она, следуя его плану, высунулась в окно, чтобы…
        Виталик говорил о совершенном Титовым первом убийстве с таким восторгом, как будто в самом деле вел речь о невероятной истории создания шедевра подлинным гением.
        — Не хочу это слышать!  — закричала Вика.  — Мне неинтересно, кого он и в особенности как убил!
        Кашлянув, Роберт Иванович сказал:
        — Милая барышня, вы правы. Мы слишком увлеклись. И дело не в том, что гений и злодейство — две вещи несовместные. Дело в том, что злодейство, даже совершенное с огоньком и потрясающей изобретательностью, всегда остается злодейством и ни при каких обстоятельствах, слышите, ни при каких не переходит в разряд гениального деяния!
        Вика, вздохнув, отправилась к раздаче, купила себе еще один кекс с изюмом (да, в последнее время она увлеклась мучным, однако это, с учетом постоянного стресса, никак не сказывалось на ее стройной фигуре, ибо эксклюзивная диета «Психопат-социопат-шизоид берет тебя в заложники и пускает под откос всю твою жизнь» давала о себе знать) и, вернувшись к по-прежнему смаковавшим последующие преступления медикам, молодому и старому, решительно заявила:
        — Итак, мне не нужна все эта предыстория. Вы сами сказали, что он… Что его не изменить. И что он уже давно сформировался. И что он только совершенствует свои навыки. Меня занимает один-единственный вопрос: как от него избавиться?
        Роберт Иванович, скрестив руки на объемном животе, ответил с доброй улыбкой:
        — Убить его, милая барышня!
        Вика гневно посмотрела на Виталика, который талдычил ей о том же, но тот развел руками:
        — Детка, мы ни о чем таком не говорили! Но Роберт Иванович абсолютно прав. Помнишь сравнение с бешеным койотом и ребенком с ружьем?
        — Я не ребенок!  — заявила, вгрызаясь в кекс, Вика.
        А Роберт Иванович, все еще улыбаясь, заметил:
        — Зато Витюша-то койот, и, как правильно заметил Виталий, бешеный койот. Сравнение очень точное.
        — Предлагаете самой стать убийцей, чтобы избавиться от убийцы?  — усмехнулась, смахивая со стола крошки, Вика.  — А как потом жить? С гадливым чувством, что убил пусть и монстра, но все равно человека?
        — С чувством гордости и выполненного долга дальше жить!  — заявил Виталик.  — Господи, Викушенька, я бы сам его кокнул, просто я наверняка в последний момент элементарно сдрейфю… Можно попробовать с транквилизаторами, например. Или организовать несчастный случай…
        — Я бы рекомендовал нанять каких-нибудь местных хулиганов, которые за небольшую мзду нападут на него и, ограбив, забьют до смерти или пырнут ножом,  — произнес по-доброму Роберт Иванович.
        Вика, ударив по столу рукой, заявила:
        — Прекратите! И ты, и вы тоже! Я не хочу его убивать. Потому что — не убийца! Это ясно?
        Психиатр, по-прежнему одаривая ее добрым взором, произнес:
        — Не сомневался, что вы, нормальный и, что важнее всего, здравомыслящий и логически мыслящий взрослый индивидуум, так и отреагируете. А вот ваш спутник, надо сказать, хоть и прав, сам выказывает некоторые внушающие мне беспокойство симптомы…
        Виталик обиделся:
        — Так вы просто нас элементарно разводили и проверяли? Уверяю вас, я не шизоид-асексуал, убивающий людей пачками! Секс мне очень важен, причем чем больше, тем лучше.
        Вика, вздохнув, подумала о компрометирующих фотографиях, сделанных Титовым.
        — Не всегда больше — это лучше. Однако я хочу знать, как мне от него избавиться! Милиция не поможет, он уже убил одного милиционера. Да и улик нет. Или вы готовы поговорить с представителями органов?
        Роберт Иванович погладил усы:
        — Готов, но кто мне без улик поверит? Да и не факт, что эти, надо сказать, весьма и весьма серьезные обвинения не выйдут боком. О себе я не особо забочусь, а вот о вас…
        Он замолчал, а Вика в растерянности произнесла:
        — Конечно, я рада, что вы приехали к нам из соседней области, но… Но, выходит, вы не можете мне помочь?
        — Нам,  — вставил Виталик.  — Нам, детка, потому что этот урод и меня на мушку взял.
        Психиатр кашлянул и произнес:
        — Ну-с, молодой человек, поведайте милой барышне о том, что пришло вам в голову во время нашей беседы и о чем вы мне сообщили, когда милая барышня на время нас покидала. Потому что мысль дельная!
        Виталик, осмотревшись по сторонам (словно желая увидеть притаившегося в углу Титова, что Вику, с учетом сложившейся ситуации и запредельного уровня истерии, совсем бы не удивило), шепотом произнес:
        — Нам надо взять его с поличным!
        — Я сама это знаю!  — ответила раздраженно Вика.  — Но как узнать, кого…  — Она смешалась.  — Кого он собрался убить?
        Роберт Иванович, все еще поглаживая усы, ответил:
        — А вот тут вы себя недооцениваете, милая барышня. Точнее, собственную навязанную вам Витюшей роль. Ведь кто, если не вы, может разведать о его планах или, используя его же собственное оружие, внушить ему определенные мысли — и заставить сделать то, что позволит нам еще до совершения им преступления, но уже в такой момент, когда все улики налицо, схватить его с поличным — и упрятать или навечно в психиатрическую больницу, или в тюрьму.
        Вика растерянно молчала, а Виталик, положив ладонь поверх руки девушки, проворковал:
        — Викушка, детка, ты должна манипулировать манипулятором! Это же так классно!
        Вырвав свою руку, Вика возмутилась:
        — Да ты, смотрю, в него прям влюбился! Если так классно, то сам и делай!
        Виталик вздохнул:
        — Сделал бы, детка, непременно сделал бы, если бы он меня своей жертвой избрал. Однако он на тебе зациклился.
        Задумавшись, Вика закрыла глаза. Они правы, единственная возможность избавиться от Титова, причем раз и навсегда и при этом самим не прибегая к криминальным методам,  — это сделать так, чтобы он пошел на преступление, и сдать его с потрохами властям.
        — А что, если мы не успеем? Если он… кого-то убьет до того, как… как его остановят?  — спросила она тихо.
        — Конечно, определенный риск всегда имеется,  — ответил Роберт Иванович.  — Однако иного выхода, боюсь, у нас нет.
        — У нас?  — вяло спросила девушка.
        И психиатр пояснил:
        — Ну конечно! Я ведь помогу вам поймать и заключить в темницу этого зверя! Вы ведь не против, милая барышня?
        — Может, прогуляемся по парку?  — спросила Вика, чувствуя, как гулко колотится ее сердце. Стояли майские праздники — приближались экзамены.
        Титов, с удивлением посмотрев на нее, несколько подозрительно поинтересовался:
        — Что это ты стала такой… ласковой?
        Однако без промедления согласился на ее предложение, и они отправились в городской парк. Бредя среди мамаш с колясками, играющих детей и праздношатавшихся горожан, Вика перебирала в голове пункты разработанного совместно с Робертом Ивановичем плана.
        — Знаешь, я решила, что если ситуацию нельзя изменить, то надо изменить свое к ней отношение,  — заявила Вика.
        Титов, наморщив бледный лоб, сверкнул арктически-ледяным взором и протянул:
        — И что это значит, Вичка?
        Да, в самом деле, что? Вика была против того, что навыдумывал Виталик под чутким руководством Роберта Ивановича, однако они все же убедили ее, что действовать надо именно так.
        — Понимаешь, ты, конечно, человек специфический…  — произнесла Вика и заметила, как напрягся Титов.  — Однако у тебя есть несомненный дар!
        Убивать невинных людей.
        Черты лица Титова разгладились, он мягко произнес:
        — Вичка, как же я рад, что ты говоришь мне такое! Ты ангел всей моей жизни, звезда моего счастья…
        Он взял ее за руку, и Вика, хоть внутренне и содрогнулась, не отпихнула его руку, как сделала бы раньше. Со стороны они наверняка смотрелись эффектно: высокая, хоть и тощая блондинка, и интеллигентного вида черноволосый молодой человек с таинственным взором ледяных глаз.
        Вике стоило неимоверных усилий играть эту роль, но она понимала: если уж решилась, то надо идти до конца. Однако манипулировать манипулятором было все же очень непросто.
        — Да, ты такой, какой есть… И я признаю то, что ты меня любишь… Да, любишь…
        — Больше, чем кто бы то ни был на свете, Вичка!  — выдохнул Титов, сжимая ее руку, и Вика неимоверным усилием воли заставила себя не закатить ему пощечину: больше всего на свете ее любил Игорь.
        Игорь, которого Титов хладнокровно убил.
        Какое-то время ей пришлось говорить заранее сформулированные и заученные фразы, делая вид, что это ее спонтанные признания. И, о чудо, затуманенный взор Титова, его дрожащие руки, порозовевшее, обычно вечно бледное лицо свидетельствовали о том, что они избрали верную стратегию.
        Титов ей поверил!
        Значит, ошибался Роберт Иванович, не такой уж Виктор асексуал, раз отреагировал на ее признания — да, в чем? В любви? Нет, скорее, в восхищении его гением и его хитростью.
        В совершении многочисленных убийств.
        Наконец, когда уже стемнело и они гуляли по набережной, Вика решилась. Сейчас или никогда!
        Титов, судя по всему, был на седьмом небе от счастья, часто говорил невпопад, заливался своим специфическим смехом и вообще вел себя как влюбленный идиот. Да он и был влюблен — в нее.
        Точнее, в ту, которая сумела по достоинству оценить его талант. Талант, заключавшийся в том, чтобы убивать людей.
        — Знаешь… Витя…
        Она с трудом произнесла это обращение, понимая, что было бы странно по-прежнему титуловать его Титовым или ввернуть столь ненавидимое им и посему часто употребляемое Викой словцо «милок».
        — Витя…  — повторила Вика.  — Не мог бы ты мне помочь?
        — Все, что угодно!  — заявил Титов, и Вика подумала о том, что он действительно готов бросить к ее ногам все, что угодно.
        Точнее, труп любого человека — а то и всех людей на планете.
        Да, не такой уж он и асексуал, помешанный на убийствах. Хотя речь и шла как раз об этом: об убийстве.
        — Ты ведь готов ради меня на все?  — уточнила Вика и сама взяла Титова за руку.
        Тот горячо заверил:
        — Вичка, все, что угодно! Что я должен сделать?
        Девушка поняла, что он у нее на крючке. И ровным тоном, стараясь не выдавать своего волнения, произнесла коронную фразу:
        — Убить для меня кое-кого…
        Они долго ломали голову над тем, кого же назначить в жертвы, чтобы заставить Титова бросить все усилия на устранение этого несчастного, однако постоянно держать руку на пульсе, направлять Витюшу и в итоге непосредственно перед самым осуществлением передать его в руки правоохранительных органов.
        Виталик утверждал, что лучше кандидата, чем он сам, не найти.
        — И мы не рискуем, что, если план пойдет насмарку, погибнет невиновный!  — привел он свой главный аргумент.
        На что Вика пылко тогда возразила:
        — Ну да, умрешь всего лишь ты.
        И Виталик на полном серьезе, растерявшись и, кажется, впервые всерьез задумавшись о возможных последствиях, для себя фатальных, промямлил:
        — Ну, мою кончину ты переживешь легче, чем кончину кого-то иного, потому что я, как все же ни крути, сам на это иду, а другого человека мы будем подставлять без его ведома.
        Вика жестко заявила:
        — Извини, Виталик, Титов, может, и психопат, но не идиот. С чего это я должна до такой степени возненавидеть тебя, да еще к тому же в рекордно короткие сроки, чтобы возжелать избавиться от тебя, милок?
        — Не называй меня эти мерзким словом, которым ты обычно его называешь!  — скривился Виталик.
        А Вика парировала:
        — А ты не неси чушь! Мне что, заявить, что ты меня обесчестил? Извини, но с учетом твоих пристрастий он не поверит. Или вдруг вскрылось, что ты — японский шпион?
        Роберт Иванович заметил:
        — Ну, тогда я могу взять огонь на себя…
        — Ну уж нет!  — заявил на этот раз Виталик.  — О том, что мы с вами в контакте, наш милок вообще не должен знать. А если Вика назовет ему имя человека, которого надо убить, и это «вдруг» будет ваше, то он тотчас поймет, что пахнет жареным. Да и опять же — какой у Вики мотив желать вашей смерти?
        Психиатр подбросил идею:
        — Ну, он в курсе, что я в курсе, и он вполне может быть заинтересован по своим эгоистическим мотивам в том, чтобы убрать меня со своего пути.
        Вика не менее жестко, чем до этого, отрезала:
        — Нет! Потому что, если он вас, пардон, раньше не грохнул, значит, опасности для него вы, невзирая на его признания, не представляли. С чего ему менять свое мнение? Или мне сказать Витюше, что, разумеется, совершенно случайно тот же самый психиатр, который знает его подноготную, приехал к нам из соседней области и обесчестил меня?
        — Что-то ты постоянно о своем обесчещивании говоришь?!  — забеспокоился то ли в шутку, то ли всерьез Виталик.  — Прямо какая-то навязчивая идея. Непорядок, детка!
        Роберт Иванович же заметил, поглаживая усы и растерянно улыбаясь:
        — Значит, остается все же вариант с посторонним человеком. Но кого тогда предложить Витюше в жертвы? Ума не приложу.
        — Зато я приложила,  — сказала Вика без тени улыбки.  — Думаю, если я скажу Витюше, что директор нашей школы, Михаил Вячеславович, который, извините за мой французский, полный тормоз, по какой-то причине решил прокатить меня с золотой медалью, то наш милок тотчас загорится идеей устранить его.
        — Но почему директор должен вдруг принять решение прокатить тебя с медалью?  — произнес резонно Виталик.  — Это же ударит рикошетом по нему самому!
        — Потому что,  — и тут Вика позволила себе скупо улыбнуться,  — он — и тут мы снова ведем речь о моих навязчивых идеях — пытался меня обесчестить.
        — Этот хрыч приставал к тебе, да?  — Голос Титова вибрировал от негодования, и Вика в который раз подумала: да, Роберт Иванович дал промаху, не такой уж милок и асексуал.
        Вика быстро изложила заранее тщательно сформулированную историю «изнасилования», которое закончилось ничем, однако привело к ультиматуму со стороны директора: или она спит с ним, или лишается медали.
        Втягивать директора, более того, превращать его в мишень для Титова было, конечно, не комильфо, однако не своих же родителей на роль жертвы предлагать! А Михаил Вячеславович в самом деле был типом малоприятным и назойливым. Хотя, вне всякого сомнения, ни в коей мере не заслуживавшим смерти от руки психопата Витюши.
        Но ведь никто и не планировал, чтобы директор был бы убит.
        — Я с ним расправлюсь! Немедленно!  — произнес Титов придушенным тоном и сверкая глазами в ярких лучах фонарей на набережной.
        Вика удержала его:
        — В этом случае я не скажу «нет». Однако никаких спонтанных акций, Витя.
        Нет, как же сложно называть его именно так — с языка чуть не сорвалось привычное «милок».
        — Надо все хорошо обдумать,  — продолжила Вика, игравшая роль сирены-обольстительницы, увлекая Виктора подальше от толпы отдыхающих горожан в сторону старого сквера.  — И так как он покушался на мою честь, то я хочу, чтобы ты убил его так, как мне этого хочется. Я ведь могу положиться на то, что ты сделаешь все именно так, как я желаю?
        Сложнее всего было заставить плясать Витюшу под их дудку, то есть манипулировать манипулятором.
        — Вичка, такая ты мне ой как нравишься!  — заявил Титов.  — Это так… возбуждающе!
        Больше всего Вика испугалась, что здесь, в темном безлюдном сквере, милок вдруг попытается ее обесчестить — не в фантазиях, а на полном серьезе.
        И что тогда? Отдаться ему на грязной скамейке, имитируя бурную страсть конкубины маньяка-стахановца или рискуя провалить всю операцию, отвергнуть его притязания…
        — Не сейчас!  — приказала Вика, изо всех сил стараясь, чтобы ее тон звучал как можно более повелительно.  — Вот когда ты расправишься с ним так, как я этого хочу, то получишь награду!
        Только не секс с ней, а психушку до конца жизни или камеру в специализированной тюрьме для серийных убийц. Потому что если органы заинтересуются Титовым и поймут, что к ним в руки попал уникальный кадр, на разоблачении многочисленных преступлений которого можно сделать феерическую карьеру, то они глотку порвут ради того, чтобы доказать его причастность к прошлым, отчасти так и не раскрытым убийствам.
        Глотку порвут — сравнение было неподходящее и какое-то уж слишком кровожадное.
        Наступил ответственный момент — а что, если Титов, этот якобы асексуал, не сумеет обуздать свою страсть и…
        — Хорошо, Вичка,  — произнес Витюша, тяжело дыша.  — Как скажешь. Потому что так, после… После крови это будет еще более возбуждающе!
        Вика была рада, что в сквере фонарей не было, иначе бы Титов непременно увидел ее искаженное от отвращения — отвращения к Витюше и его больным фантазиям — лицо.
        И она бы немедленно была разоблачена.
        И все же Вика снова увлекла его на набережную — там, где много людей, он явно не посмеет приставать к ней.
        — Как ты хочешь, чтобы он умер?  — произнес, немного успокаиваясь, Титов, причем таким будничным тоном, как будто вел речь о том, какую пиццу заказать.
        Пиццу смерти с кровью директора Михаила Вячеславовича вместо томатного соуса.
        — Вырвать ему сердце?  — продолжал вопрошать Титов.  — Отрезать его лысую башку? Расчленить еще живым?..
        — Нет!  — заявила Вика, дрожа от ужаса — в первую очередь по причине того, что их могут услышать.
        И не так понять. Точнее, как раз так, что в данном случае, как ни парадоксально, было бы именно что не так.
        — До экзаменов все равно ничего предпринимать нельзя,  — заявила Вика, презентуя Титову план, который должен стать для того ловушкой.
        — Но он же элементарно завалит тебя! Или подменит твою работу, чтобы ты не получила медаль. Или…
        Сжав руку Титова, Вика сказала:
        — Милок, успокойся…
        И только потом поняла, что назвала его все же милок. Пронесло…
        — Ты ведь не позволил мне довести мое повествование до конца. Я сделала вид, что согласилась на его условия… Условие отдаться ему… Но только после экзаменов! Он уже мне все уши прожужжал о своем любовном гнездышке в районе Красногвардейской, там, в новостройках. И надеется, что после экзаменов я навещу его там…
        Она сделала паузу, и глаза Виктора сверкнули, а тонкий рот дернулся в нервной ухмылке.
        — Точнее, навещу его там я. Хотя он будет ждать тебя, Вичка. Отличная идея! Господи, да ты настоящий стратег!
        Вика вдруг поняла, что повелась на похвалу психопата-убийцы, решившего выказать ей свой респект по причине отлично спланированного убийства.
        Убийства, произойти которое не должно.
        — Или, может, его просто так грохнуть, прямо сегодня?  — сказал вдруг Титов.  — Мне так хочется… А потом мы займемся любовью у меня в общаге…
        Вика, понимая, что тут нельзя быть эмоциональной, чтобы не возбудить подозрений, пожала плечами и произнесла равнодушно:
        — Ну, если ты хочешь испортить мне аттестат. И себе, кстати, тоже… Подумай — зверское убийство директора школы накануне выпускных экзаменов приведет к невероятному шороху, визиту в наш провинциальный город всяких ищеек из Москвы и усиленного расследования.
        — Не боюсь я этих ищеек из столицы!  — заявил самонадеянно Виктор, однако помолчал несколько секунд и примирительным тоном добавил:  — Но ты права. Это привлечет ненужное внимание. Конечно, зверская смерть директора школы после выпускных экзаменов тоже повлечет за собой приезд всех этих «силовиков», только нам с тобой будет на это наплевать — мы к тому времени уедем с тобой поступать в Москву!
        Надо же, раньше он хотел заставить ее остаться в этом городе и учиться в здешнем университете, а теперь, почуяв в ней родственную душу, снизошел до того, чтобы вместе отправиться в Москву.
        Видимо, не только вместе учиться в вузе, но и вместе убивать.
        Вика, понимая, что роль надо играть до конца, усмехнулась и, снова взяв Титова за руку, произнесла:
        — Да, ты верно мыслишь. Но знаешь, что мне особенно понравилось в нашем плане?
        — Нет…  — Виктор удивленно взглянул на нее.
        А Вика, внутренне содрогаясь, однако строя из себя подружку маньяка, заявила с ледяной ухмылкой:
        — Фраза о зверском убийстве директора школы.
        Планировать убийство, хотя бы и фальшивое, и параллельно готовиться и сдавать выпускные экзамены было, как без промедления убедилась Вика, делом крайне муторным. Однако она, стиснув зубы, претворяла в жизнь план, разработанный совместно с Виталиком и Робертом Ивановичем — последний приехал в их город в своем фургоне, кстати, и жил в съемной квартире, которая и должна была стать для Витюши любовным гнездышком похотливого директора и ареной убийства.
        Зверского убийства.
        Помогало то, что родители после полосы домашней напряженности и ссор наконец-то снова сблизились. Отец выкинул из головы свою прежнюю пассию, из-за которой они и переехали в другой город, а мама простила его.
        Не хватало одного: освобождения от Титова.
        С приближением даты «убийства» Вика становилась спокойнее. Экзамены она сдала без малейших проблем и опасалась лишь одного: как бы Титов в последний момент не сорвался с крючка. И не претворил в жизнь свой план смерти, убив несчастного директора, встречая его в коридорах школы, Вика испытывала жгучее чувство вины.
        Непременно зверски.
        Однако она быстро убедилась, что Титов не намеревается отклоняться от разработанного ею, Виталиком и Робертом Ивановичем (о чем, Титов, конечно же, и не догадывался) и навязанного ему плана.
        Потому что план и в самом деле был элегантен, прост и, что важно для Титова, кровав.
        — Вот ведь будет потеха, когда он вместо тебя в кровати обнаружит меня! В розовых семейных трусах и с топором в руках!  — предвкушал предстоящее преступление милок.  — А я точно могу делать с ним все, что хочу?
        Вика с готовностью подтвердила это, отлично зная, что в кровати Витюшу в розовых семейных трусах и с топором в руках обнаружит вовсе не директор Михаил Вячеславович, а представители правоохранительных органов.
        Привлечение их к этой операции взял на себя Роберт Иванович, обладавший, в силу своей профессии, хорошими контактами в милиции и прокуратуре как в своей, так и в соседних областях.
        — Нелегко, даже очень нелегко было, но я сумел-таки заинтересовать ответственных лиц,  — сообщил он за два дня до планируемого «убийства». У Вики тотчас отлегло от сердца, и у Виталика, судя по его глубокому вздоху, тоже. Встречались они по-прежнему в столовой больницы, где по ночам дежурил интерн.
        — Дал им на затравку кое-какие наводки и информацию к размышлению, и товарищ полковник клюнул!  — сказал Роберт Иванович, смеясь.  — Потому что плох тот полковник, который не мечтает стать генералом. А он станет, когда презентует общественности пойманного им юного маньяка, на совести которого масса убийств, о большинстве из которых до сей поры никто, собственно, и не подозревал!
        За день до убийства Вика вдруг страшно перепугалась: а что, если что-то пойдет не так? И в самом деле, меньше чем за двадцать четыре часа до предполагаемой зверской расправы Титов ей позвонил и сообщил:
        — Вичка, я ведь слежу за нашей пташкой, ты уж извини,  — так он собрал манатки и топает на железнодорожный вокзал. Он что, уезжает?
        Вика покачнулась, чувствуя, что вот-вот лишится чувств. Да, директор уезжал, потому что Роберт Иванович, опять же при помощи своих друзей в правоохранительных органах, не ставя Михаила Вячеславовича в известность об истинной подоплеке (иначе бы тот наверняка в самом деле скончался — от страха), организовал ему безотлагательную «командировку» в Москву.
        — Я тебе звоню с вокзала, из автомата. Он тут ошивается… Пойду сейчас за ним в сортир и там замочу…
        — Да нет же!  — Вика поняла, что дико вопит.  — Это он… алиби себе устраивает.
        — Алиби?  — произнес непонимающе Титов.  — Но зачем ему, жертве зверского убийства, алиби? Алиби нужно убийце, а не трупу…
        Вика лихорадочно думала — действительно, зачем? Ведь она выпалила первое, что пришло в голову.
        — Он ведь к… к рандеву со мной готовится! И чтобы ревнивая жена ничего не заподозрила, якобы «уезжает в командировку». Он в самом деле сядет на московский, но выйдет уже в Ленинске и вернется оттуда на автобусе рано утром. И оттуда прямиком в любовное гнездышко на Красногвардейской, куда вечером должна я заявиться…
        Получилось весьма складно — Вика осталась довольна импровизацией.
        — А, понятно,  — произнес Титов.  — Понятно тогда, почему он с собой вещей практически не взял. Круто вы с ним придумали!
        Если бы он знал, насколько круче реальный план, о котором ни сам Титов, ни несчастный директор Михаил Вячеславович не имели ни малейшего представления.
        — Давай лучше сейчас встретимся в «Слоненке», там опять твои любимые пирожные «картошку» продают,  — предложила Вика, желая окончательно отвлечь Титова от ненужных мыслей.
        — Давай!  — согласился он.  — Что, через полчаса?
        И Вика, вешая телефонную трубку, поняла, что рот у нее расплылся в улыбке до ушей: манипулировать манипулятором оказалось не так-то и сложно.
        Подходя к многоэтажному панельному дому на улице Красногвардейской, где и находилась снятая Робертом Ивановичем квартира, которая должна была выступить в роли так называемого любовного гнездышка директора, Вика заметно волновалась. Она посмотрела на часы и убедилась, что до начала «Операции Шы» (от шЫзоид), как они саркастически именовали предстоящее действо, оставалось еще больше двух часов.
        Однако требовалось подготовить мизансцену и декорации — Роберт Иванович, с которым Виталик встречался утром, сказал, что оперативники в курсе и что все на мази. Вика понимала, что они практически избавились от Титова.
        Она избавилась…
        Витюша пребывал у себя в общежитии, где готовился к убийству Михаила Вячеславовича. Вика встречалась с ним пару часов назад, и Титов с гордостью продемонстрировал ей остро заточенный топор и изготовленный на заказ набор кинжалов. Вика, чувствуя, что ее переполняет отвращение, заверила Титова, что это «самое то» и что он должен непременно прихватить этот пыточный инструментарий.
        Непременно.
        В конце концов, чем больше доказательств, тем лучше.
        Оставив Титова в общежитии и дальше готовиться к предстоящему убийству, Вика медленно прогулялась оттуда до Красногвардейской, хотя могла бы воспользоваться трамваем или троллейбусом.
        Однако ей хотелось пройтись, подышать свежим воздухом, насладиться жаркой солнечной погодой последней майской недели.
        Она вдруг поняла: еще немного, и она обретет долгожданную свободу. Ту самую свободу, которую забрал у нее ее персональный демон Витюша Титов.
        Еще немного, и она освободится от ига милк?.
        — Милая барышня!  — услышала она знакомый голос и, обернувшись, увидела вылезающего из-за руля старенького темного фургона Роберта Ивановича. Психиатр был облачен в неприметные одеяния, а его голову украшала, несмотря на жару, теплая кепка. Выглядел он несколько комично.
        — Оперативники всего десять минут назад заняли позицию,  — произнес он отчего-то шепотом и ткнул пальцем в черные окна одной из квартир на самом верху.  — А я вот здесь пока припарковался на своей «антилопе Гну», однако сейчас отъеду, чтобы не привлекать внимания.
        Вика кивнула, а Роберт Иванович, взяв ее под руку, душевно спросил:
        — Боитесь?
        Вика снова кивнула, и психиатр произнес:
        — Страх — самое рациональное человеческое чувство. По мнению компетентных ученых, еще первобытные люди…
        Девушка прервала собиравшегося прочесть ей университетскую лекцию о природе страха психиатра и добавила:
        — Да, боюсь… Но не того, что нам предстоит сделать. А того, что что-то может вдруг пойти не так.
        Роберт Иванович, погладив усы, произнес:
        — Это правильно. При воплощении любого плана надо учитывать возможность неудачи. Однако сами посудите, милая барышня, какие имеются изъяны в нашем плане? Оперативники в количестве целых тринадцати человек засели в двух соседних квартирах. Виталик тоже на подходе, я с ним говорил. Но он, как всегда, опаздывает. Входы и выходы из дома тоже охраняются.
        Кивнув в сторону стареньких, припаркованных около детской площадки вишневых «Жигулей», он быстро добавил:
        — Не смотрите туда, но это один из оперативников. Другой вон там, в белой «Ладе».
        Поправив нервным жестом волосы, Вика ответила:
        — Вы правы. Думаю, все от нетерпения. Мне так хочется, чтобы… Чтобы это все как можно быстрее завершилось!
        И чтобы Витюша Титов оказался в психушке или за решеткой — до конца своих дней!
        — Что же, думаю, мне надо переставить мой фургончик, в котором я путешествую по стране,  — произнес Роберт Иванович.  — А то вон оперативник в «Жигулях» уже косо смотрит.
        Чуть кивнув сидевшему за рулем полному мужчине, Вика ответила:
        — Мне вас подождать?
        — Идите, милая барышня, идите!  — вручая Вике ключи, произнес психиатр.  — Не следует терять времени, несмотря на то что у нас около двух часов. Витюша ведь может не вытерпеть и заявиться пораньше, уже через час, например.
        Вика, запаниковав, схватила ключи, а Роберт Иванович, погладив усы и натянув поглубже на лицо кепку, сказал:
        — Вы ведь помните, что надо сделать в первую очередь?
        Вика кивнула, а психиатр, садясь за руль, произнес:
        — Я там видел отличное уединенное местечко за магазином. Сейчас фургончик свой там поставлю и самое позднее через десять минут поднимусь к вам, милая барышня. До скорого! Кстати, обещался наведаться и руководитель операции, тот самый бравый полковник, о котором я вам говорил. Ну, желающий стать вскоре генералом. Мы договорились на половину. Так что можете поставить чайник. Мы даже еще чая выпить успеем. И шампанское будем пить сегодня вечером!
        Тихо фырча, фургончик отъехал от бордюра, а Вика зашла в подъезд и остановилась, воспроизведя в памяти все пункты плана. Титов должен был появиться в квартире не раньше чем через два часа. То есть у них была бездна времени.
        И даже если Витюша решит заявиться раньше положенного срока, то все равно все будет готово.
        Готово к тому, чтобы раз и навсегда избавиться от него.
        Вика пешком, решив не пользоваться лифтом (не хватало еще застрять!), поднялась на предпоследний этаж и, осмотревшись, заметила квартиру с нужным номером. Она вставила в замочную скважину ключ и бесшумно повернула его.
        Дверь легко открылась, и Вика, осмотревшись в прихожей (стандартная планировка, минимум вещей), отправилась на кухню и, заметив на столе роскошный кремовый торт с розочками, подумала, что это чересчур. Роберт Иванович перестарался.
        Она дотронулась до электрического чайника, желая набрать в него воды, но убедилась, что чайник полон и что вода недавно вскипела.
        Наверное, Роберт Иванович к ее приходу готовился…
        Вика прошла из кухни в зал — страшноватая мебель, занавешенные окна. Вика посмотрела на продавленное кресло — и заметила легкую куртку.
        Наверное, или Роберт Иванович, или один из оперативников ее здесь забыл. Надо бы убрать. Она автоматически взяла куртку в руки и подумала о том, что у ее отца точно такая же.
        Потом, помня об инструкциях, направилась в смежную спальню. Там перед ее взором предстала огромная кровать, поверх которой валялось странное цветастое покрывало. Подойдя ближе, Вика вдруг поняла, что одеяло не цветастое, а покрытое непонятными бордовыми пятнами.
        Почему Роберт Иванович оставил грязное покрывало?
        Вика сообразила, что все еще держит куртку в руках, раскрыла стенной шкаф, желая спрятать ее там на время операции «Шы».
        Да, точно такая же, как и ее отца… И вдруг, пристраивая куртку на вешалку, Вика увидела тонкую вязь красными нитками — так мама метила вещи отца.
        Это и была куртка отца!
        Ее взгляд упал на то, что стояло под вешалкой, и Вика заметила ботинки — ботинки отца.
        Откуда они здесь?
        Ничего не понимая, Вика нагнулась, желая внимательнее рассмотреть обувь. И вдруг услышала скрип. Резко закрыв дверь шкафа, она взглянула на кровать — и к своему ужасу, поняла, что из-под одеяла высовывается рука.
        Человеческая.
        Словно зачарованная, Вика подошла к кровати и, внезапно осознав, что пятна на одеяле — это пятна крови, потянула его на себя. Еще до того, как одеяло, призрачно шелестя, сползло в сторону, Вика поняла, кто лежит на кровати.
        Это был ее отец. Мертвый. С простреленной головой. И с зажатым в безжизненной руке пистолетом.
        Не веря тому, что предстало перед ее глазами, Вика издала странный звук, попыталась нагнуться к отцу, все еще считая, что это иллюзия или галлюцинация, и снова услышала скрип.
        Повернувшись, она заметила, что дверь противоположного отделения стенного шкафа открыта и в шкафу стоит Титов — в розовых трусах и с топором в руках.
        — Ку-ку, Вичка! Ну как тебе мои труселя? И как тебе этот натюрмортище с твоим папаней-проректором в главной роли?
        И, поигрывая окровавленным топором, он шагнул из шкафа на пол спальни.
        Издав гортанный звук, Вика метнулась в сторону двери, рванула ее на себя — и почти врезалась в стоявшего на пороге Роберта Ивановича, на лице которого, под идиотской теплой кепкой, застыла злобная напряженная мина.
        — Сюрприз, милая барышня! А теперь пора спать!
        И с этими словами он прижал к лицу оторопевшей Вики тряпку, от которой исходил приторный медицинский запах.
        «Этого не может быть! Ну и кошмар мне приснился!»
        Эти мысли пронеслись хороводом в голове Вики, когда она наконец разлепила глаза. Надо же такому привидеться — страшный сон, в котором ее отец мертв.
        Убит…
        И вдруг Вика поняла, что находится в непонятном крошечном помещении, со связанными руками и залепленным ртом. Внезапно раздался стон, и, повернувшись, она заметила лежавшего около нее человека, также связанного и также с залепленным ртом.
        Это был Виталик.
        Еще до того, как Вика успела понять, где находится, раздался скрежет, и в глаза ей ударил резкий слепящий свет. Потом источник света переместился, и Вика услышала знакомый голос:
        — Что, Вичка, оклемалась?
        К ней кто-то подошел и грубо схватил за волосы. Девушка увидела перед собой ухмыляющуюся физиономию Титова. А позади него фигуру с кепкой на голове — это был психиатр Роберт Иванович…
        Но как такое может быть!
        — Ты наверняка задаешься вопросом, Вичка, как такое может быть?  — произнес, отпуская ее волосы, Виктор.  — А очень просто! Ты и этот «голубой» идиот все это время думали, что манипулируете мной, манипулятором. А на самом деле вами манипулировал я, тот самый манипулятор, которым вы по собственному разумению якобы манипулировали. Ясно выражаюсь, Вичка?
        Вика, перед глазами которой стояла ужасная картинка с телом мертвого отца на кровати, никак не отреагировала на слова Титова. Он, снова схватив ее за волосы, проорал ей в лицо:
        — Ясно выражаюсь, Вичка?
        А затем с силой ударил в живот глухо замычавшего Виталика.
        Влезший в фургон (Вика уже поняла, что это было не помещение, а нутро просторного автомобиля, видимо, того самого фургончика, на котором приехал Роберт Иванович, причем отчего-то с подвешенным к потолку небольшим телевизором) психиатр приблизился к ним и сказал:
        — Ну, не надо заводиться, Витюша. У тебя ведь будет предостаточно времени, чтобы поистязать их. Точнее, у нас будет достаточно времени.
        Повернувшись к Вике, он взглянул на нее, но вместо лица доброго пожилого врача Вика увидела злобную рожу маньяка-психопата.
        — Милая барышня, как приятно было водить вас и вашего друга-извращенца за нос! Потому что, когда он вышел на меня… Я как раз, по счастливому стечению обстоятельств, был дома, а не путешествовал на своем фургончике по стране, совершая то тут, то там кое-какие занятные деяния… И когда он стал выпытывать информацию о Витюше, которого я, естественно, давно и отлично знаю, то я тотчас связался с Витюшей, и мы разработали с ним этот простой до элегантности, но столь действенный план.
        Вика всхлипнула, но не потому, что поняла, что их провели. И что она оказалась в руках маньяка. Точнее, похоже, двоих. А потому что перед ее глазами стояла картинка: залитая кровью постель, а на ней — отец с простреленной головой.
        — То, о чем я поведал вам, милая барышня, правда, причем даже не отчасти. Да, я был первым психиатром, который удостоился чести освидетельствовать Витюшу. И все было именно так, как я вам поведал. Только с одной существенной поправкой: я сразу понял, что передо мной социопат, психопат и серийный убийца, потому что, милая барышня, сам таковым являюсь!
        Вика закрыла глаза. Она не хотела, просто не хотела слушать исповедь этого нелюдя! Но зажать уши не могла, пришлось внимать его словам.
        — Да, серийный убийца, по совместительству врач-психиатр с многолетним стажем. Такое бывает не только в глупых романах о докторе-психиатре, а помимо этого, каннибале Ганнибале Лектере. Но и в реальности, милая барышня!
        Но если отец мертв, то… То что тогда с мамой?
        — Но я людей, конечно же, не поедаю, я хоть и сумасшедший, но не до такой же, милая барышня, степени. И сразу же распознал в малыше Витюше родственную душу. И решил взять его под свое крыло, поставив перед собой цель: воспитать из него идеального серийного убийцу!
        Виталик, видимо, тоже внимавший этому кошмарному рассказу, заерзал, а Роберт Иванович, опять превратившись в улыбчивого доброго врача-пенсионера, продолжил:
        — Ведь я старею, сдаю постепенно позиции, силы уже не те, что раньше. Многие из вещей, которые хотелось бы сделать, уже в силу физической немощи сделать не в состоянии. И мне требовался способный ученик. Ну, и конечно, мой наследник.
        Он указал на Титова.
        — Поэтому я, делая вид, что осуществляю лечение Витюши, на самом деле поощрял его природные таланты, давал теоретические, а позднее и практические советы и учил уму-разуму.
        Вике и думать не хотелось, что этот монстр подразумевал под расхожим выражением «учить уму-разуму». Наверное, как правильно отчекрыжить жертве голову?
        — Конечно, Витюше приходилось в силу разных причин консультироваться и у других специалистов, однако я помогал держать все под контролем и делал так, чтобы поставленные им диагнозы не получили конечного подтверждения. Кроме того, я следил за тем, чтобы Витюша не наделал глупостей и, что важнее всего, не оставил следов и не попался.
        Вика начала молиться, хотя не была истово верующей. Как же там слова молитвы? «Отче наш, и еже си на небеси, да святится имя твое, да…».
        — Мы даже выходили на охоту вдвоем — я и мой ученик. Наследник. Нет, более того, мой сын!
        Вика поняла, отчего Титов тогда, когда она единственный раз наведалась к нему домой, столь пренебрежительно отозвался о своем отце и заявил, что он для него ненастоящий.
        Да и отчего он сделал так, чтобы этот ненастоящий отец регулярно возил его в соседнюю область на якобы сеансы терапии к Роберту Ивановичу — отцу настоящему.
        И по совместительству маньяку-душегубу с многолетним стажем.
        — Однако не буду утомлять вас подробностями, милая барышня, потому что вы плачете, ибо узрели хладное тело своего батюшки…
        — Никакое не хладное,  — подал голос Титов,  — я его всего около часа назад пристрелил, а погода сегодня жаркая…
        Вика зарыдала, чувствуя, что дышать из-за заклеенного скотчем рта практически невозможно.
        — Чтобы уберечь моего наследника и моего сына, милая барышня, я насоветовал его родителям переехать в соседнюю область, то есть сюда. Ну, потому что Витюша уж слишком разошелся на месте прежнего своего жительства…
        — Это я тут разошелся, папа!  — произнес с явной гордостью Титов и, услышав стоны Виталика, снова ударил его ногой.
        — Но вернемся, милая барышня, к недавним событиям. Вы думали, что планируете со мной поимку Витюши, не имея ни малейшего представления, что Витюша, конечно же, осведомлен о малейшем вашем шаге — и что он сам планирует кое-что грандиозное. То, что сегодня, в мой день рождения, милая барышня, и имеет место!
        Вика опустила голову: если она не может не слышать этого монстра, то хотя бы видеть не будет.
        Но что же с мамой?
        — Ну, не огорчайтесь, милая барышня! Мы развели вас, как последних идиотов, и получили колоссальное удовольствие. Так ведь, сын?
        — Так точно, папа!
        Сын и папа, которых связывало не кровное родство, а нечто гораздо более крепкое: страсть к крови.
        — Ну а остальное было делом техники, милая барышня. Ловкость рук, и никакого мошенничества. Вы думали, что манипулируете Витюшей, а на самом деле Витюша манипулировал вами через меня. Я только исполнял его волю, дав своему сынку в этот раз карт-бланш и только время от времени позволяя себе крошечные импровизации…
        — Папа, ты все сделал классно!  — заявил Титов.
        Вика заметила придвинувшиеся к ней ноги Виктора — на белых кроссовках виднелись капли крови.
        Крови ее папы.
        — Вичка, я ведь страдал, наблюдая за тобой, видя, как ты пытаешься усыпить мою бдительность, вдруг изобразив из себя любительницу убийств и топорно, совершенно неправдоподобно наводя меня на мысль о том, что я должен убить этого уродца-директора! Я его убью, но позже. Ты играла так из рук вон плохо, что любой бы почуял фальшь.
        Вика была просто не в состоянии отвести глаза от капелек крови на кроссовках Титова.
        — Но то, что я тоже играю, точнее, подыгрываю твоей отвратительной игре, ты, конечно же, в силу своей ментальной ограниченности не заподозрила. И заявилась сегодня сюда с твердым убеждением, что тут засела целая команда оперативников, желая сцапать меня с поличным!
        Он расхохотался своим лающим смехом, а Роберт Иванович произнес:
        — Милая барышня, никого я, конечно же, в известность не ставил. И нет никакого полковника, желающего стать генералом. Точнее, конечно же, есть, но не в нашем случае. И никто не сидит в засаде в двух соседних квартирах. И личности, которых я вам показал, утверждая, что это оперативники, это обычные горожане.
        Вика поняла, что готова умереть. Потому что знала: они убьют ее. О, если бы это произошло быстро, как в случае с папой!
        Но что-то ей подсказывало, что это будет длиться очень и очень долго.
        — Папа, ты все же не прав, утверждая, что в нашем случае нет полковника, желающего стать генералом. Наверняка найдется! Потому что когда обнаружат бездыханное тело папаши Вички, то милицейские чины попытаются выжать из этого по максимуму…
        Да, конечно, они будут мучить ее много часов, возможно, даже и дней. Или даже недель…
        Эти двое серийных убийц. Папа и его сынок.
        — Да, ты абсолютно прав, Витюша. Но объясню для нашей недалекой милой барышни: в качестве наказания за то, что вы решили лишить его свободы или, кто знает, даже и жизни, мой сын решил лишить вас, милая барышня, родителей. Я его в этом мудром решении поддержал. Папы у вас уже, увы, нет…
        Вика снова заплакала, а Титов, опять хватая ее за волосы, заорал ей в лицо:
        — Видела бы ты его лицо, когда он понял, что сейчас умрет! И что убью его я. До того, как он сдох, я поведал твоему папочке-проректору, что я намереваюсь сделать с тобой, Вичка. Кажется, он даже обоссался…
        — Сын!  — раздался пронзительный голос Роберта Ивановича.  — Не переходи границы!
        Вика перестала плакать, понимая, что ее душит смех: не переходи границы. И это папа-маньяк сказал сыну-маньяку, которые похитили ее, желая истязать и убить?
        — Кстати, Вичка, поведать тебе всю жуткую правду о твоем папочке? Может, это несколько отрезвит тебя. Вы ведь переехали сюда, потому что на вашем старом месте жительства он спутался с какой-то теткой на работе…
        Вика никак не могла остановиться смеяться, и это с заклеенным ртом, понимая, что у нее самая настоящая истерика.
        — И вы с твоей маманей надеялись, что, если кобеля пересадить в другую будку, он изменится. Куда там! Ваш папаня и тут завел любовницу, какую-то секретутку из универа, только делал, надо отдать ему должное, все гораздо более конспиративно, чем в предыдущий раз. И квартира, где ты его нашла, это в самом деле любовное гнездышко. Твоего папани, Вичка! Для того, чтобы трахаться там со своей любовницей. Ведь с твоей мамашей у них давно секса нет, так ведь?
        Вика наконец перестала смеяться. Титов говорил ужасные вещи, которым она не могла, не имела права верить — и все же, к своему собственному стыду, верила.
        — Заманить твоего папаню в его любовное гнездышко было проще простого. Как и его пассию: каждый думал, что это противоположная сторона назначила новое свидание. Папаню твоего взял на себя я, а вот его пассией занялся мой папа.
        Роберт Иванович произнес:
        — Вы, милая барышня, на нее не наткнулись, потому что пренебрегли тем, чтобы заглянуть в ванную. Хотя, быть может, вы и правы, что не сделали это, потому что зрелище не для слабонервных. Мне очень пригодились наборы колюще-режущих инструментов моего талантливого сына!
        Вику затрясло: не столько от ужаса, сколько от гнева. На саму себя. На Виталика. На Титова. Даже на своего отца.
        Нет, в реальности только на саму себя. Она во всем виновата, она — и никто другой!
        — Папа, ты знатно эту шлюшку прямо в ванной разделал! В этот раз ты превзошел самого себя. Там не только весь кафель, но и даже весь потолок кровью забрызган. Джек-потрошитель обзавидовался бы! Это подлинный шедевр, папа!
        Вике стало жаль незнакомую любовницу отца. Наверняка у нее тоже есть семья. И умереть ей пришлось только потому, что в любовниках у нее ходил отец не той дочери, какой нужно. Странно, и о чем она сейчас только думает!
        — Милая барышня нервничает, сын. Видимо, не понимает, зачем мы это все сделали. А все на самом деле просто. Это часть вашего наказания, милая барышня. И оно только начинается.
        Раздался голос Титова:
        — Объект на подходе, папа! Пора готовить Вичку для сеанса черной магии с его последующим разоблачением.
        Возникла пауза, во время которой Титов ковырялся с подвешенным к потолку фургона небольшим телевизором, Роберт Иванович рывком поднял ее голову и, схватив за подбородок, заметил:
        — Милая барышня, если не хотите, чтобы мы зафиксировали ваши глаза особыми скобами, смотрите, не смея закрывать веки, на экран телевизора.  — И, вздохнув, добавил:  — Не люблю я жестокости по отношения к жертвам, но иногда это необходимо, милая барышня…
        И это говорил ей человек, который только что разделал в ванне, да так, что вся кафельная плитка и весь потолок были залиты кровью, несчастную девицу.
        Экран телевизора засветился, Вика заметила, что на нем появилось изображение спальни с кроватью, на которой лежал застреленный отец. Вика заплакала, а психиатр, нежно гладя ее по голове, по-отечески заметил:
        — Понимаю, что терять отца, причем внезапно, всегда большое горе. Я знаю, о чем говорю. Я тоже своего потерял примерно в вашем возрасте, милая барышня. Правда, не совсем случайно — я его собственноручно убил.
        Титов, повернувшись к Вике, произнес:
        — Краткое содержание того, что произойдет в ближайшие дни. Специально для тебя, Вичка, потому что об этих вещах ты в силу понятных причин узнать из прессы или каким-то иным образом уже не сможешь.  — Его глаза сверкнули знакомым арктическим холодом, и Титов продолжил:  — Конечно, я потом уберу камеру, которая передает изображение из любовного гнездышка твоего папани сюда, в фургон. Его тело по анонимной наводке найдут. Как и выпотрошенное тело его любовницы в ванной. Причем все будет указывать на то, что твой папаня, то ли сойдя с ума, то ли взревновав, сначала искромсал свою любовницу, а потом, поняв, что ему за это грозит, застрелился…
        Вика заерзала, но твердая рука Роберта Ивановича удержала ее на холодном полу фургона.
        — Вичка, помолчи хотя бы сейчас! Отпечатки пальцев твоего папани будут обнаружены на всех ножах, тесаках и топорах, которые использовали для разделки туши несчастной особы. Университетские коллеги подтвердят, что у проректора была связь с секретаршей из бухгалтерии. Ну, и не будет никаких иных подозреваемых! И какой-то полковник, списав все на твоего отца, станет в итоге генералом!
        Вика притихла, глядя на экран и приказывая себе не замечать простреленной головы отца.
        — Но это только первый акт марлезонского балета, Вичка. Потому что, как и у каждой живой и неклонированной особи, у тебя имеется не только папаня, но и маманя!
        Мама!
        Экран телевизора вдруг переключился, и Вика увидела изображение подъезда и подходившую к подъезду маму — выглядела она нервно и растерянно.
        — Сказал же, что объект на подходе. Твоей мамане позвонили на работу и поставили в известность о том, что ее муженек взялся за старое и сейчас оттягивается по полной секс-программе со своей кралей по следующему адресу: улица Красногвардейская, дом шестнадцать, второй подъезд, квартира семьдесят один на предпоследнем этаже…
        Вика попыталась подать голос, и Роберт Иванович ударил ее, причем весьма чувствительно, по щеке.
        — Милая барышня, мы припаркованы все равно не у дома, а в том укромном местечке, о котором я вел речь. Неужели вы думаете, что ваша матушка услышит ваши мычания и повернет обратно?
        Титов, снова переключив камеру на спальню, заметил:
        — Дверь я прикрыл, но оставил открытой. Надеюсь, тетя догадается толкнуть ее, хотя есть определенные сомнения…
        Потянулись бесконечно долгие минуты ожидания. Вика не знала, как долго все это длилось,  — по ее щекам текли слезы.
        Наконец сквозь пелену слез она заметила какое-то движение и поняла, что мама зашла в спальню…
        — Жаль, что звука нет. А вот теперь настает самое интересное… Потому что точного сценария событий у меня нет, есть только несколько возможностей. Телефона в квартире нет, соседи на работе. Пойду встречу твою мамочку около подъезда — она бросится мне на грудь, как родная, даже не задавшись элементарным вопросом, что я здесь делаю…
        Титов, натягивая телесного цвета перчатки, ухмылялся.
        Вика изо всех сил завизжала и стала дергать конечностями. Роберт Иванович, впечатывая девушку в пол, приказал:
        — Не дергайся! Проклятая стерва, что еще удумала…
        Надо же, как меняется человек, если это существо вообще можно было назвать человеком: вместо своей «милой барышни» вдруг перешел на «проклятую стерву».
        Старик-психиатр прижимал ее к стенке. Титов, распахнув дверцу фургона, заботливо спросил:
        — Папа, справишься сам или помочь?
        — Иди, иди, сын! Не упусти мамашу! А то она раньше времени поднимет бучу…
        — Я сейчас вернусь! С мамашей!  — заявил Виктор и, хлопнув дверью, скрылся.
        Вика намеренно ослабила сопротивление, Роберт Иванович, отдуваясь, произнес:
        — Ну, милая барышня, к чему эти страсти-мордасти? Вот приведет Витюша сюда вашу матушку, и тогда мы и решим, что именно с вами троими делать. И в какой очередности убивать…
        Он убрал руку, и Вика, собрав все силы, рванула вверх. Подняться на ноги она не смогла, однако сумела оттолкнуть не ожидавшего столь рьяного сопротивления психиатра. Роберт Иванович, ревя, бросился на нее, но полетел на пол, споткнувшись о ногу, вовремя протянутую сумевшим перевернуться на другой бок Виталиком.
        Молодой человек глазами указывал Вике на барахтавшегося на полу старика. Вика, повернувшись, со всей силы, коленями вперед, упала на спину психиатру-маньяку.
        Тот захрипел, попытался подняться — в его руке сверкнул нож.
        Вика, на мгновение выпрямившись и сумев встать, думая только о том, что Титов сейчас заманивает в западню маму, снова со всей силы обрушилась коленями на хребет Роберта Ивановича.
        Раздался противный треск, и психиатр вдруг замер. Вика, удерживая старика коленями, посмотрела на Виталика. Тот, насколько мог, задвигал головой, мол, нет, не верь, это трюк для усыпления бдительности.
        И только когда Вика заметила ручей темной крови, который вытекал из-под распластавшегося под ней тела, она несколько ослабила давление.
        Роберт Иванович лежал не шелохнувшись. Вика, отшатнувшись, на коленях обогнула тело и увидела, что нож, который психопат наверняка хотел загнать в какую-либо часть ее организма, во время ее прыжка старику на спину и его попытки выдернуть из-под тела руку совершенно случайно вошел ему в горло.
        Вика отползла от Роберта Ивановича и прислонилась к Виталику. Тот внезапно засопел и не нашел ничего лучше, чем начать реветь. Вика же помнила — Титов вот-вот вернется с мамой. И пусть они вывели из строя или даже убили одного маньяка: имелся еще второй.
        Который сойдет с ума от ярости, обнаружив своего папочку с ножом в горле.
        Превозмогая брезгливость, Вика подползла к Роберту Ивановичу и, практически усевшись ему на голову, сумела вытащить связанными руками нож из его шеи. Однако не удержала, выронила на пол.
        Громко замычав, Вика дала Виталику сигнал, что он должен перестать лить слезы и, не теряя времени, помочь ей.
        Виталик, исхитрившись, зажал рукоятку ножа кончиками пальцев, Вика подползла и, крайне осторожно обхватив склизкое от крови Роберта Ивановича лезвие, стала двигаться вверх-вниз, направляя его по спутывавшей руки липкой ленте.
        Вика смотрела на дверцу фургона, ожидая, что она вот-вот распахнется и появится Титов. Она понятия не имела, как долго длилась борьба с Робертом Ивановичем и попытка освободиться — полчаса или всего лишь три минуты.
        Наконец Вика почувствовала, что давление на запястье уменьшается, дернула лезвие вверх и перерезала липкую ленту до конца. Тихо застонав, она выпрямила затекшие руки. И, кривясь, содрала со рта липкую ленту, не обращая внимания на боль.
        Вика перерезала затем и ленту, скреплявшую ее ноги, растерла лодыжки и двинулась к двери фургона. Только яростное мычание Виталика напомнило ей об участи приятеля.
        Подойдя к нему, Вика двумя резкими движениями перерезала ленту, скреплявшую руки, и, сунув в пальцы молодого человека нож, хрипло произнесла:
        — Остальное сам доделаешь. Извини, что втянула тебя в эту историю. Но мне надо спасти маму…
        И, задев ноги недвижимо лежавшего Роберта Ивановича, Вика отыскала рычаг, надавила его и распахнула дверь фургона.
        И зажмурилась от яркого послеобеденного майского солнца. Вика вылезла из фургона, прикрыв дверцу наполовину и заметив, что руки у нее все в крови.
        Крови Роберта Ивановича.
        Наверняка у нее было в крови и лицо, и одежда, но это Вику волновало в данный момент менее всего. Осмотревшись, она поняла, что находится на какой-то заброшенной стоянке то ли склада, то ли магазина, забранной по периметру сеткой.
        К счастью, ворота, через которые фургон въехал сюда, были открыты. Вика устремилась прочь, однако была вынуждена остановиться, потому что чувство онемения в ногах еще не прошло окончательно.
        Тут она заметила плачущую маму, которую под руку вел по противоположной стороне улицы, явно по направлению к стоянке с фургоном, Титов. Он что-то говорил и понимающе кивал.
        Вика рывком выпрямилась, а затем, вскинув руки вверх, закричала изо всех сил:
        — Мамочка, беги прочь! Это он убил папу! Он!
        Мама, вздрогнув, сначала не поняла, откуда идет голос дочери, зато Титов, устремив на Вику злобный, полный ненависти взгляд своих арктически-ледяных глаз, попытался удержать маму за локоть.
        Наконец мама увидела дочку, которая, двигаясь к дороге, махала ей рукой и дико кричала. Вика заметила, как Титов попытался двинуться прочь, утаскивая за собой маму, но та, вырвавшись, ударила его по шее, а потом сама заголосила.
        Прохожих было немного, но те, что шествовали по улице, явно заинтересовались происходящим. Двое мужчин, молодой и пожилой, а также группка девчонок-школьниц устремились с разных сторон к маме. Тогда Титов, сверкнув глазами, с дикой силой отпихнул ее от себя и бросился через дорогу прочь.
        Вика, вне себя от счастья — ведь все завершилось!  — побежала навстречу к маме, но на выходе со стоянки зацепилась ногой о большой моток ржавой проволоки и полетела на гравий.
        Вика услышала возглас мамы, ее крик: «Доченька, я иду к тебе!» А потом последовал визг тормозов, вопли и глухой звук удара.
        Длилось все это от силы две, быть может, три секунды, и все это время Вика была занята собой, тупо таращась на ободранные кровоточащие ладони и рассеченную коленку. А когда она подняла голову, то увидела, что около сетки-ограды под странным углом стоит самосвал, а на улице толпятся люди.
        Вика попыталась глазами отыскать маму, но не смогла. Неужели она бросилась за Титовым? Нет же, она ясно сказала, что идет к ней, своей дочке.
        Ей ведь надо было всего лишь перейти через дорогу…
        И тут взгляд Вики упал на желто-черную туфлю. Это была туфля мамы. Туфля лежала всего в каких-то пяти метрах от того места, где на гравии застыла Вика.
        Девушка поднялась, шатаясь, подошла к туфле, подняла ее, а потом вдруг заметила, что на проезжей части лежит тело.
        С другой желто-черной туфлей на ноге. Тело ее мамы.
        Вика плохо помнила, что произошло дальше. Кажется, она бросилась вперед, расталкивая притихших школьниц. Кажется, попыталась схватить неестественно вывернутую голову мамы. Кажется, опустилась на коленях в солидную лужу крови, которая успела к тому времени образоваться на пыльном теплом асфальте. Кажется, кричала, визжала и даже пыталась укусить за ладони мужчин, которые, схватив ее с обеих сторон, оттащили на тротуар.
        В себя Вика пришла оттого, что кто-то прижал ее к себе — это был бледный, трясущийся, жалкий Виталик. Он на полном серьезе произнес, трепеща:
        — Если тебе надо выплакаться, то…
        И сам зарыдал во весь голос. Рухнул на некогда белый, а теперь серый бордюр, на котором апатично восседала Вика, и, уткнувшись девушке в грудь, заплакал, как ребенок.
        Вика, перебирая пальцами его блондинистую, спутанную, покрытую слоем пыли шевелюру, лениво следила за тем, как практически одновременно к месту происшествия прибыла «Скорая», а также милицейский «уазик».
        — Викунька… Твоя мама…  — Виталик поднял на нее полные слез глаза и снова зарыдал.  — Она… Мне очень жаль… Поверь мне как медику — это произошло мгновенно… Сделать было ничего нельзя…
        Вика не сомневалась в том, что мама мертва. Так же, как и мертв был ее отец. И его, и ее забрал Титов.
        Он их убил.
        К водителю самосвала, нервному невысокому мужичонке в мятой, слишком ему большой, майке-«алкоголичке» и синем подвернутом трико, в пестрых сланцах на босу ногу, Вика ненависти не испытывала.
        Она вообще ничего не испытывала, продолжая перебирать грязные кудри рыдающего Виталика.
        К ним подошел морщинистый милиционер, который, представившись, о чем-то спросил.
        Вика не слышала и не хотела слышать: ей было все равно. Она вдруг увидела, что мамина туфля лежит подле нее. Вика никак не могла отвести взгляд от нее и от жирной изумрудной мухи, вдруг с жужжанием усевшейся на большое кровавое пятно на внешней стороне каблука.
        Да, Титов забрал у нее сегодня, в день рождения своего «отца», папу и маму.
        — Титов! Виктор Титов!  — До Вики вдруг дошло, что Виталик больше не прислоняется к ней, а, возбужденно размахивая руками, старается что-то объяснить скептически смотрящему на него представителю правопорядка.
        — Он нас похитил. Вместе со своим отцом. Ну, не отцом, а своего рода учителем, которого тот считал своим отцом…
        — Так отцом или учителем?  — уточнил, сдвигая на затылок фуражку, милиционер, старательно записывая невесть что в крошечный блокнотик.
        — Своим ментором!  — закричал истошно Виталик.  — Вы знаете, кто такой ментор и как это пишется? Вам по буквам продиктовать, товарищ лейтенант? М-Е-Н-Т…
        — Старший лейтенант!  — заявил милиционер отчего-то.
        А Вика, взяв в руки мамину туфлю и с трудом вставая, спокойным, даже чересчур спокойным, тоном произнесла:
        — Виктор Титов, выпускник одиннадцатого «В» класса девяноста восьмой школы. Обитает в общежитии университета. Он сегодня убил моего отца, вместе со своим… ментором, который совершил убийство секретарши из бухгалтерии университета, а также похитил меня и моего друга, Виталия Горянского. Виктор Титов вместе со своим ментором намеревался нас убить. Помимо этого, и сам Титов, и его ментор, Роберт Иванович Сытин, психиатр на пенсии, причастны к ряду убийств. Например, к убийству пятерых на пустыре, помните? И к гибели вашего коллеги, Петра Захаровича Ломакина…
        Милиционер, присвистнув, убрал в карман своей куртки блокнотик и с явным интересом произнес:
        — Да вы что? Знал я Захарыча, хороший был мужик…
        — И Титов со своим ментором многих положил! Не удивлюсь, если они вообще десятки людей грохнули!  — закричал Виталик.
        А милиционер, сурово взглянув на него, ответил:
        — Молодой человек, не кипятитесь. Где этот ваш Титов, где этот ваш мент…
        — Ментор там, в фургоне! Он… умер…  — произнес Виталик растерянно, сбавляя обороты.  — Я это первым делом проверил, чтобы он, как злодей в дешевом фильме ужасов, якобы убитый, на меня не бросился… А где Титов, сказать не могу.
        — Убежал,  — заметила лаконично Вика.  — Но найти его не представит для вас труда.
        — А этот мент отчего умер?  — произнес милиционер, снова вынимая блокнотик.
        Виталик воскликнул:
        — Не мент, извините уж, а ментор. Ментор — вообще-то имя собственное, персонаж древнегреческой мифологии, друг Одиссея. Ну, об Одиссее, надеюсь, хоть слышали?
        Милиционер кашлянул и поскреб кадык. Вика вздохнула: и чего энциклопедист Виталик лезет со своей заумью! Не иначе как признак небывалого стресса. Молодой человек, сам осознав, что его повело не в ту сторону, сказал:
        — У этого самого ментора была повреждена колющим предметом наружная яремная вена. Практически моментальное падение артериального давления и смерть от острой сердечной недостаточности за считаные секунды.
        Он замолчал, потому что понял, что ляпнул лишнее.
        — Так его в шею ножом, что ли, ткнули?  — спросил служитель правопорядка, мусоля карандашик, столь же крошечный, как и блокнотик.
        Виталик беспомощно уставился на Вику, а та спокойно произнесла:
        — Понимаю, звучит неправдоподобно, но нож ему сам в шею вонзился, когда я ему на спину прыгнула.
        — На спину прыгнули?  — произнес снова с недоверием милиционер, двигая фуражку с затылка на лоб.  — И где это произошло, позвольте полюбопытствовать?
        Вика заметила, как медики грузят на носилки тело мамы. Нет, не на носилки, а в зеленого цвета пластиковый мешок. Она сипло произнесла:
        — Не могли бы вы повторить вопрос…
        Милиционер терпеливо произнес:
        — Где вы прыгнули на спину этому менту?
        — Ментору!  — нервно заявил Виталик.  — Господи, товарищ лейтенант, так сложно запомнить, ментору!
        — Старший лейтенант!  — огрызнулся тот.  — Вам тоже, что ли, запомнить сложно, молодой человек? Или погоны различать не умеете?
        Виталик развел руками — мол, в самом деле не умею.
        — Ну и молодежь нынче пошла!  — с ударением на «о», возмутился милиционер.  — Ладно, значит, вы этому менту… ментору то есть, прыгнули на спину, и ему в горло поэтому вонзился нож. Где это было? У него на квартире?
        — Да в фургоне же!  — вскричал, потеряв терпение, Виталик.  — Я же вам об этом талдычу, товарищ лейтенант… Старший лейтенант! Они нас похитили и намеревались убить!
        — Они — вас?  — спросил недоверчиво милиционер.  — И где этот фургон?
        — Там стоит!  — заявил, тыча в сторону стоянки, Виталик.  — Там и тело ментора, и инструменты, при помощи которых они убили несчастную девушку, любовницу… Ну, не важно, чью любовницу! У них там и телевизор имеется, на который передается изображение камеры из квартиры, где два трупа лежат…
        Вика кивнула, подтверждая сказанное Виталиком. Милиционер же, сняв фуражку совсем, произнес:
        — Что-то вы мне мозги пудрите! Какой такой фургон?
        Виталик окончательно вышел из себя:
        — Вы когда последний раз у окулиста были, товарищ старший лейтенант? Вон же стоит, там, на этой стоянке, за забором-сеткой. Темный такой, он ментору принадлежит, он на нем по всей стране давно ездил и, как нам признался, совершал свои «подвиги». То есть людей убивал!
        Говоря это, Виталик тыкал пальцем, да и всей рукой в сторону стоянки. Вика, чувствуя, что ее неукротимо тянет вниз, смотрела в указанном направлении.
        Никакого фургона там не было…
        — Ты точно уверена, что это хорошая идея?  — спросил озабоченно Виталик.
        А Вика, находившаяся в соседней комнате, меняя черное платье на летний сарафан, произнесла:
        — Да, уверена! Я знаю, что не все поймут, но это их проблемы, а не мои.
        Через несколько минут Вика вышла в зал, и Виталик, облаченный в элегантный костюм, ахнул:
        — Викушка, ты просто красавица!
        Вика, усмехнувшись, ответила:
        — Ну да. А по мнению большинства — бесчувственная дура. В один день хороню обоих родителей, а вечером, после поминок, иду получать аттестат.
        Виталик, вздохнув, ничего не ответил. Вика, опустившись на стул, посмотрела на часы.
        Кто бы мог подумать, что день вручения аттестатов и выпускного бала пройдет именно так — и начнется с похорон отца и мамы с последующими, весьма тягостными поминками в кафе «Слоненок».
        — Ты точно уверена?  — тихо спросил, поправляя ей выбившийся локон, Виталик.  — Никто тебя не осудит, если ты не появишься…
        — Меня осуждают за то, что появляюсь!  — заявила Вика.  — Ты же сам знаешь, какие слухи идут по городу!
        Виталик молча кивнул. После обнаружения трупа отца Вики, а также расчлененного тела его любовницы воцарился подлинный шухер. Местные правоохранительные органы давали обещания завершить следствие в ближайшие дни, а то и часы — и напрочь опровергали информацию о том, что по городу шастает сбежавший маньяк. Жители властям не верили и обвиняли их в бездействии. Те же жители не сомневались, что дочка покойных тоже, не исключено, имеет отношение к их странной смерти в один день. И особенно информированные жители уверяли, что никаких маньяков, как и убийств, в помине не было и что все это один большой заговор, кого именно — жидомасонов, америкосов, тайной мировой закулисы или всего-навсего насквозь проворовавшихся местных властей,  — варьировалось в зависимости от политических и прочих убеждений тех самых особенно информированных жителей.
        — Ты думаешь, он…  — Виталик запнулся и добавил еле слышно:  — Он все еще здесь?
        Вика, подойдя к окну, которое, как и окно ее комнаты, выходило на перекресток со светофором, произнесла, скрестив руки за спиной:
        — Ты не спросил, жив ли он. Значит, в этом ты не сомневаешься…
        На перекрестке было полно людей, но Титова там, конечно же, не было.
        Виталик протянул:
        — Ну, то, что старик отдал концы, я понял сразу, по одному внешнему виду, но на всякий случай проверил рефлексы. А вот что касается Витюши…
        Вика, отойдя от окна и задвигая шторы, потребовала:
        — Не называй его так!
        Виталик быстро добавил:
        — Извини, Викушка. Мы ведь понимаем: Титов, воспользовавшись всеобщей суетой, возникшей после…
        Он смешался, а Вика добавила твердым голосом:
        — …после несчастного случая, в ходе которого погибла моя мама.
        — Ну, да, воспользовавшись суетой, возникшей после несчастного случая, сел в фургон и преспокойно, никем не замеченный и не задержанный, уехал восвояси. Но куда?
        Вика, беря со стола сумочку, произнесла:
        — Нам пора. Спасибо, что согласился сопровождать меня. Ты выглядишь не лучшим образом, Виталик.
        Молодой человек, тряхнув кудрями, заявил:
        — Ерунда. Все медсестры и врачихи теперь хотят меня утешить и приласкать…
        Вика усмехнулась:
        — А врачи, в особенности молодые и симпатичные, увы, нет?
        — Где ты видела врачей молодых и симпатичных, за исключением меня?  — парировал Виталик.
        Они медленно шли через парк — здание школы уже было хорошо видно. Погода стояла жаркая, томящая, ночью обещали грозу.
        Виталик, взяв Вику под руку и чувствуя, что девушка дрожит, произнес:
        — Я тобой восхищаюсь. Как ты вела себя в фургоне! И после, когда твою маму… сбило…
        Вика опустила голову. Если бы не ее истошные крики, то маму бы вообще не сбило. Как и Титов не убил бы отца, если бы не захотел покарать ее за то, что она предала его любовь и доверие.
        Виталик тем временем продолжал:
        — И вообще, все эти дни… И сегодня во время похорон… И сейчас, когда ты идешь за аттестатом.
        Вика, помолчав, тихо сказала:
        — Все ожидают от меня, что я буду пластом лежать в квартире с занавешенными окнами, а глядишь, в психушке, реветь день-деньской и жаловаться на судьбу. А что на нее жаловаться, если такполучилось?..
        Так получилось. Нет, не так! Это она виновата. Ну, и Титов.
        — Вытьем и выдиранием волос уже ничему не поможешь. А прилюдно ныть, чтобы соответствовать дурацким правилам, установленным другими, я не намерена. Маму и папу это не воскресит. Я знаю, они хотели, чтобы я поехала учиться в Москву. И я и поеду. На следующей неделе.
        Виталик вздохнул, а Вика, подходя к воротам школы, сказала:
        — Все считают меня сильной, а я на самом деле очень слабая. И поэтому делаю вид, что сильная. Получается неплохо.
        Виталик, поднеся к губам ее ладонь и поцеловав, искренне ответил:
        — Получается отлично!
        Заметив празднично украшенное крыльцо школы, Вика сказала:
        — А он вот утверждал, что я из рук вон плохая актриса,  — и добавила:  — Думаю, что он здесь. Потому что ему надо расправиться с нами. Ну, со мной в первую очередь. Он понимает, что я скоро покину город. Он может последовать за мной в Москву — или довести начатое здесь, в провинции. Он любит дешевые эффекты, значит, вполне может использовать сегодняшний повод для новой попытки.
        Виталик в ужасе простонал:
        — Викушенька, детка, я не перенесу, если этот кошмар повторится снова!
        Вика, похлопав по сумочке, висевшей у нее на плече, ответила:
        — Я купила себе газовый пистолет. Ну что же, хватит об этом. Будь осторожен и наслаждайся праздником. Тем более что долго мы тут не останемся. Получу аттестат, попрощаюсь с учителями — и двинем в центр. Отметим только вдвоем с тобой. Потому что участие в выпускном балу в день похорон обоих родителей в самом деле вызовет праведный гнев жителей нашего милого городка. Ага, они уже таращатся. Ну что же, вперед, но без песни…
        Торжественный вечер, несмотря на опасения Вики, прошел вполне терпимо. Конечно, многие откровенно пялились на нее, другие, что еще хуже, изо всех сил старались не смотреть. За ее спиной шушукались и драматично закатывали глаза.
        Но Вике было на это решительно наплевать. Она чувствовала, что Титов появится сегодня. Нехорошо, конечно, было с ее стороны брать в заложники Виталика, а заодно и всю школу, но…
        Но после всех событий ей было наплевать на мнение других.
        Вику, как золотую медалистку (экзамены-то она сдала еще до трагических событий), пригласили на сцену в актовом зале первой. Михаил Вячеславович, что-то мямля, превозносил ее таланты, ум и красоту, словно она была по крайней мере дважды нобелевской лауреаткой, а не ученицей среднеобразовательной провинциальной школы, пусть и с аттестатом, состоявшим из одних пятерок.
        О трагедии не было сказано ни слова. Как и о том, что еще один ученик их школы, который в этот день должен был получить аттестат, отсутствовал.
        Вернее, находился в розыске.
        Получив аттестат, Вика терпеливо ждала, мягко аплодируя, пока все остальные выпускники не продефилируют по сцене. Потом последовала пауза, после чего должна была начаться неформальная часть, более известная как выпускной вечер, для чего в столовой был накрыт роскошный стол.
        Вообще-то изначально планировался круиз по реке, для чего с прошлого года собирались солидные суммы, но после трагедии директор волюнтаристским решением постановил, что выпускной, так и быть, состоится, но в здании школы, безо всяких излишеств и завершится в одиннадцать вечера.
        Решением никто не был доволен — ни те, кто хотел, невзирая ни на что, веселиться (подавляющее, но скрывающее свои желания ученическое большинство), ни те, кто был возмущен фактом развлечения в столь скорбное и беспокойное время (абсолютное, громогласно артикулирующее свои требования родительское меньшинство).
        Попрощавшись с учителями (только химичка позволила себе всплакнуть и завести речь о похоронах родителей), Вика пожала руку директору и в сопровождении Виталика отправилась прочь. Она чувствовала спиной взгляды одноклассников и приняла для себя решение, что никогда-никогда не вернется в эту школу.
        Как будто школа была виновата во всем случившемся. В какой-то степени именно что школа: ведь познакомилась она с Титовым тут.
        Вика вышла на крыльцо — было еще светло, хотя смеркалось, стоял один из самых длинных дней в году. Из-за набегающих туч было темнее, чем обычно.
        Вика, повернувшись к Виталику, спросила:
        — Прогуляемся вокруг школы?
        Тот, посмотрев на безлюдные строения, поежился и произнес:
        — Может, все-таки в центр рванем? Посидим в ресторане, помянем твоих родителей…
        Однако подчинился воле Вики и последовал за ней. Они медленно шли мимо темных бетонных зданий, расположенных на территории школы.
        — Ну, сама видишь, что здесь никого нет… Да он, может, и психопат, но не идиот. Понимает ведь, что появляться ему тут опасно…
        Вика схватила его за руку и поднесла палец к губам. А затем указала на припаркованный, причем весьма умело и так, чтобы не бросалось в глаза, к старому, уже не используемому, но еще не снесенному спортзалу темный фургон.
        Это был фургон Роберта Ивановича.
        — В милицию тотчас надо звонить,  — зашептал Виталик, а Вика, вытащив газовый пистолет, двинулась к фургону.
        Дверцы фургона были открыты. Вика осторожно обошла его и убедилась, что внутри фургона никого нет, только какие-то канистры стоят.
        — Там, кажется, тело,  — произнес, заглядывая вовнутрь, Виталик.  — Прикрыто чем-то… Может, он кого похитил?
        Он залез было в фургон, но Вика схватила молодого человека за руку и выволокла обратно.
        — Как ты думаешь, зачем наш гений манипуляций оставил фургон открытым? Для того, чтобы любопытные идиоты, как ты, залезли в него — и оказались в мышеловке!
        Раздались хлопки в ладоши, и из-за фургона вывернул ухмыляющийся Титов, облаченный во все черное.
        — Вичка, тебе в самом деле следует подумать о карьере моей напарницы! Ты явно прогрессируешь.
        Вика направила на Титова газовый пистолет и, сжав рукоятку и положив палец на спусковой крючок, произнесла, не чувствуя волнения:
        — На колени! Руки за голову! Или я стреляю.
        — Стреляй!  — ответил беспечно Титов.  — Только там, в фургоне, мальчик Гоша. А его сестренку Машу я похитил сегодня чуть раньше и спрятал в одном, только мне известном месте. Если сдашь меня ментам или, что еще хлеще, пристрелишь, то Машенька умрет от жажды. Я ведь приковал ее за ручки и ножки, и сбежать из того места, где она сейчас находится, нельзя.
        Пистолет в руках Вики чуть дрогнул, но она процедила:
        — Врешь.
        Раздался взволнованный голос Виталика:
        — У него тут в самом деле мальчик лет четырех-пяти. Кажется, под действием сильных наркотиков, но живой… Его надо срочно в больницу!
        — Я же сказала — в фургон не залезать!  — отчеканила Вика.
        А Титов, одарив ее взглядом арктически-ледяных глаз, заявил:
        — И как ты поступишь теперь, Вичка? Может, я вру. А может, и нет. Я ведь на такое способен, не так ли? Сдашь ментам? Убьешь? Но тогда Машенька погибнет. А что, если она там не одна? Что, если там две девочки? И, скажем, еще один мальчик… Всего, если ты умеешь считать до трех, а ты, я знаю, умеешь, три ребенка. Ты готова принести их в жертву своему персональному демону мести? Или все же нет?
        Виталик, появившись с худеньким бледным ребенком на руках, произнес:
        — Сама посуди, если бы исчезло столько детишек, то уже было бы известно. Весь город гудит, как встревоженный улей, любое подобное исчезновение тотчас стало бы притчей во языцех.
        — Какой умный извращенец, нет, вы только подумайте!  — Титов, поцокав, сверкнул глазами.  — А кто сказал, что я их похитил в течение нескольких дней? Что, если я похитил их всех сегодня, в течение двух часов? И что родители тревогу еще не забили или как раз только поднимают бучу?
        Вика убрала палец со спуска.
        — Не верю!  — заявил Виталик, бережно положив ребенка на газон и проверяя его рефлексы.
        — Ты кто, Станиславский?  — фыркнул Титов и обратился исключительно к Вике:  — Ведь я мог похитить детишек и не здесь, в городе, а в области. А там пока раскачаются… Но я готов предложить тебе сделку, Вичка.
        Виталик, занятый малышом, заявил:
        — Детка, он все врет. Это демон-соблазнитель, манипулятор-убийца, он врет как дышит!
        Титов, подойдя к не ожидавшему подобного поступка Виталику, со спины, быстрым движением что-то ввел ему из шприца, который, как оказалось, прятал в рукаве. Молодой человек, вскрикнув, практически сразу же повалился на газон без чувств.
        Вика бросилась к Виталику, а когда подняла глаза, то увидела, что Титов играет положенным ею на бордюр газовым пистолетом.
        — И этим пугачом ты хотела меня ликвидировать, Вичка? Ну, несерьезно.
        — Что ты ему ввел?  — закричала Вика.
        — То же, что и этому уродскому мальчишке,  — усмехнулся Титов.  — За дозу не ручаюсь, может, выживут, а может, и нет.
        Он положил пистолет на асфальт и ногой отшвырнул его на несколько метров от Вики. Но девушка и не думала бросаться за оружием.
        — Вичка, я предлагаю тебе сделку. Я оставляю в живых твоего «голубого» докторишку и этого сраного мальчика. А ты садишься ко мне в фургон и едешь в мое логово в области. То, которое осталось мне от папы…  — Глаза его сверкнули, и он добавил:  — Папы, которого ты убила, Вичка.
        — Я его не убивала,  — заявила Вика и осеклась: не оправдываться же ей перед маньяком, на совести которого куча людей!
        — А кто, твой докторишка убил?  — Титов кивнул в сторону покоившегося на газоне Виталика.  — Ладно, разберемся. У меня в логове негативы «похождений» твоего дружка. Вот пущу их наконец в ход, будешь знать! Но даже если ты, то все равно один — два в мою пользу: ты убила моего папу, а я — твоего папаню и маманю. А моих ты убить не можешь, потому что я их уже сам убил!
        Он отрывисто хохотнул, но глаза были злые-презлые.
        — Итак, едем в мое тайное логово и там… Что будет там, пусть станет для тебя большим-пребольшим сюрпризом. Но тогда я обещаю — клянусь всем святым, что у меня есть и в особенности чего нет, Вичка!  — я отпущу своих заложников,  — и, нагло посмотрев на нее, добавил:  — Если эти заложники, конечно, вообще в природе существуют. Но ведь ты не можешь знать, вру я или нет…
        Титов смотрел на нее взором победителя, и Вика поняла: ну да, так и есть, победитель. Потому что она приняла решение, конечно, глупое и смертельно опасное, но единственно для себя верное.
        Она с ним поедет. Потому что если у него действительно есть заложники, то она их спасет.
        Хотя, может, и не сумеет.
        — А прежде чем мы поедем — ведь я уверен, Вичка, что ты согласишься,  — надо будет решить кое-какую маленькую проблемку. Ты видела канистры в фургоне? Это особая, адская, надо сказать, смесь. Ты поможешь мне поджечь школу — пусть все эти празднующие идиоты сегодня сдохнут во время своего дурацкого выпускного!
        Значит, он готов убить добрую сотню людей, своих одноклассников, их родителей, учителей, потому что…
        Потому что он маньяк.
        Вика снова подумала о том, говорит ли Титов правду. Что, если да?
        А если нет… Если нет, то она положит конец этому кошмару раз и навсегда. Потому что сдаваться Титову без боя она не намерена. И пусть он рассчитывает убить ее: она убьет его.
        Да, бешеного койота можно только пристрелить.
        — О чем ты думаешь?  — произнес с беспокойством Титов.  — Ты что задумала, Вичка? Так ты согласна? Учти, мое терпение небезгранично…
        — Титов?  — раздался вдруг около них сиплый рев.  — Стоять и не двигаться, засранец!
        Вика, посмотрев в сторону, заметила рассерженного директора школы Михаила Вячеславовича. Тот, грозно надвигаясь на своего ученика, костерил его:
        — Ах ты, псих-идиотик! Школу, значит, хочешь поджечь во время выпускного вечера! Да я тебе сейчас покажу! Я тебя сейчас скручу, сумасшедший ты мой, и сдам в руки милиции, чтобы они запихнули тебя в дурку и…
        Он захрипел и, пошатнувшись, стал оседать на асфальт, потому что Титов ловким, почти незаметным движением всадил ему в шею острую металлическую звездочку.
        Вика быстро метнулась к газовому пистолету. Титов что-то крикнул, однако девушка все же успела схватить пистолет, а потом, развернувшись, выстрелила в надвигавшегося на нее Виктора.
        Когда тот, кашляя и извиваясь, лежал на асфальте, Вика, подойдя к нему вплотную, выстрелила ему еще раз в лицо. Титов потерял сознание. Вика, подхватив его за руки и чувствуя, что с неба падают первые тяжелые капли дождя, оттащила в фургон и, связав имевшейся там липкой лентой, заперла внутри.
        А затем, подхватив на руки малыша, быстрым шагом направилась к школе.
        ДВЕНАДЦАТЬ ДНЕЙ СПУСТЯ
        — Я ведь буду навещать тебя!  — заявил, обнимая ее и целуя в щеку, Виталик.
        Они стояли на перроне городского вокзала, около скорого поезда, который через десять минут должен был отправиться в Москву.
        С выпускного вечера, на фоне которого развернулись драматические события, прошло почти две недели.
        — Провожающие, выходим из вагона!  — послышался зычный голос проводницы.  — Пассажиры, заходим в вагон.
        Кто-то торопливо докуривал, прощался, плакал, смеялся, громко травил анекдоты. Вика взглянула на башенку вокзала с большими старинными часами.
        Виталик снова обнял ее и добавил:
        — А может, я сам со временем в Москву переберусь, детка! Крутым пластическим хирургом стану, а то до пенсии вырезать аппендицит в провинции меня как-то не вдохновляет. Потому что здесь, конечно, хорошо, однако…
        Он вздохнул.
        Вика прижала его к себе, потрепала по светлым кудрям и сказала:
        — Ты ведь теперь мой названый брат, а я — твоя названая сестра. Береги себя, дурачок!
        Виталик театрально надул губы.
        — Это я дурачок? Впрочем, детка, ты права… Ведь я тогда элементарно проспал все самое интересное. Я даже не заметил, как этот мерзавец мне что-то в шею инъецировал. И ты снова спасла мне жизнь! Потому что кто знает, чем бы все это еще закончилось?..
        Вика пожала плечами — странно, история с поимкой Титова произошла всего две недели назад, а Вика уже успела основательно ее забыть.
        Или заставила себя забыть. Потому что она не хотела постоянно думать об ужасном, полном боли и страданий, прошлом, она хотела смотреть в прекрасное, завораживающее, небывалое будущее.
        Без Титова.
        Правда, и без родителей тоже. Без Игоря. Даже без директора Михаила Вячеславовича, скончавшегося еще до приезда «Скорой», точнее, практически в тот же момент, когда Титов, по примеру ниндзя, засадил ему в шею собственноручно изготовленную острую металлическую звездочку.
        — До отправления поезда остается пять минут! Уважаемые пассажиры, настоятельно просим вас пройти в вагон!  — не унималась проводница.
        Вика закрыла на мгновение глаза, и события двухнедельной давности против ее воли всплыли в памяти.
        Тогда, под проливным дождем (наверное, таким же сильным, как в ту ночь, когда Титов поджег собственный дом, а позднее убил Игоря), она и видела его в последний раз. Милиция прибыла на редкость оперативно, как, впрочем, и «Скорая». Последнее обстоятельство, однако, не помогло спасти Михаила Вячеславовича, последнюю жертву Титова. Но, с большой долей вероятности, помогло выкарабкаться похищенному малышу, да и Виталику тоже.
        Она помнила, как вопил, извиваясь, кусаясь и бросаясь на милиционеров, Титов, которому к моменту, когда открыли двери фургона, удалось все-таки избавиться от пут. Он оказывал яростное сопротивление, даже серьезно ранил одного из милиционеров второй припрятанной у себя на теле острозаточенной металлической звездочкой, как в фильмах про ниндзя, однако подоспевшие медики сумели успокоить его при помощи укола.
        Вика, наблюдавшая за всем из здания школы, с темного, третьего, этажа, безучастно, словно находясь в кинотеатре, видела, как Титова наконец сбавившего обороты, пеленают в смирительную рубашку. Как его грузят в «Скорую». Как медики оказывают помощь раненому милиционеру. Как другие представители правопорядка относят в сторону бездыханное тело Михаила Вячеславовича. Как кто-то приводит при помощи инъекции в чувство Виталика.
        И все это под проливным дождем, всполохами молний, под раскаты грома.
        Вика вышла тогда наружу, чтобы позаботиться о несколько дезориентированном Виталике. К тому времени она уже знала, что малыша привели в чувство и что ему ничего не угрожает.
        И что важнее — никакой сестрички Машеньки у него в помине не было. И самого мальчика звали не Гоша, а, что удивительно, Витя.
        Витюша хотел убить Витю. Хотел, но не успел. Хотя наверняка бы сделал это, если бы еще смог.
        — Ну, живо проходим в вагон!  — гаркнула проводница.
        Виталик, снова обняв и поцеловав Вику, проводил к тамбуру. Вика, легко запрыгнув в него, повторила:
        — Да, береги себя, дурачок! И перебирайся в Москву, мне одной там будет скучно…
        — Обязательно, детка!  — заверил Виталик, улыбаясь до ушей, но потом улыбка с его лица исчезла, и он добавил — И ты себя, детка, тоже.
        Проводница подняла ступеньки, закрыла двери вагона. Вика, пройдя к своему месту, взглянула в окно и увидела посылавшего ей воздушные поцелуи Виталика.
        «И ты себя, детка, тоже». Ведь все закончилось — так ведь?
        По внутреннему радио грянула бравурная музыка, поезд, плавно качнувшись, тронулся в путь. Мимо окна проплыли бежавший по перрону и махавший обеими руками Виталик, прочие провожающие, башня вокзала, затем побежали рельсы и дома.
        Вика, усевшись на свою полку, посмотрела на небольшую сумку, которую взяла с собой,  — это все, что она захватила из этого города. Там ее больше ничто не держало, хоть и имелась роскошная квартира, но возвращаться в нее Вика не собиралась.
        Как не собиралась возвращаться в город.
        — А вы на нижней?  — обратилась к ней старушка.  — Ой, можно, милая моя, с вами поменяться местами? Я на верхней…
        Вика пожала плечами: ей было все равно. Не только это, но и многое в жизни. В ее старой жизни.
        Она дала показания в милиции, а потом и в прокуратуре. Что же, если ей придется приехать на суд над Титовым и выступить главной свидетельницей обвинения, то она, так и быть, снова наведается в город.
        Но только в этом случае.
        Под вечер, лежа на верхней полке и глядя в потолок, Вика невольно слушала рассказы попутчиков, которые обсуждали — как могло-то быть иначе!  — поимку жестокого маньяка в городе. Вика невольно усмехнулась, услышав явно выдуманные детали и невероятные подробности.
        Хотя в случае с Титовым ничего выдумывать, в сущности, и не требовалось.
        Вика знала, что Титов проходил медицинское освидетельствование в знаменитой городской психушке, Дубках, и что, с учетом доказанности его причастности к убийству Михаила Вячеславовича, похищению малыша, а также попытки поджечь школу во время выпускного, Титову грозил солидный срок.
        Не исключено, даже пожизненный.
        Виктор упорно молчал, не давая показаний и вообще отказываясь вести беседу с психиатрами и представителями закона. Что же, Вика понимала: он был крепкий орешек и пытался выйти сухим из воды.
        Не получится!
        Отказавшись от предложений старушки спуститься вниз и выпить чаю (а заодно поточить лясы о все том же свирепом городском маньяке, теперь сидевшем в Дубках), Вика подумала о том, что свершилось в итоге то, чего они добивались. Титова схватили на месте преступления, он был заперт в психушке, ему грозил реальный большой срок.
        Однако думала Вика об ином. О прочих преступлениях Витюши, доказать которые без признательных показаний с его стороны будет сложно, вероятно, даже нереально — такова была по крайней мерепредварительная оценка тетки-адвоката Виталика.
        Это значило, что Титов мог не понести наказания за свои многочисленные убийства. Своих родителей. Соседей. Дуремара и его подельников. Игоря. Дяди Игоря — майора Ломакина. Рыжеволосой официантки…
        Вику беспокоило и то, что Титов, несмотря на то что его угрозы во время выпускного оказались выдумкой, все же похитил кого-то — и по причине того, что она помогла арестовать Виктора, эта жертва, прикованная где-нибудь в таинственном логове, действительно в муках умрет.
        И что ей нельзя помочь, потому что Титов на вопросы о том, похитил ли он кого-то еще, кроме мальчика Вити, как и на все прочие вопросы, естественно, не отвечал.
        Ни в городе, ни в области исчезновения детей вроде бы зафиксированы не были, по крайней мере в последние дни. Но это вовсе не значило, что во власти Титова не оказалась одна или даже, кто знает, несколько жертв.
        Но тогда выходит, что Вика поспособствовала тому, чтобы эти жертвы, брошенные всеми, в муках умерли?
        Вика не хотела об этом думать, но эти мысли постоянно лезли в голову. Наверное, это и есть то, чего добивается Титов. Пропади он пропадом, этот псих!
        А что, если процесса не будет, так как его признают невменяемым — каковым, судя по всему, он в самом деле был?
        Как сказала тетка-адовокатша, и того, что доказать можно беспроблемно, хватит, чтобы отправить Титова на зону как минимум на пятнадцать лет.
        — А таких, как он, там ой как не любят. Не думаю, что он там долго протянет,  — заявила она без тени улыбки.
        Еще одна возможность заключалась в том, что Титова запрут в психушке, причем до конца его жизни.
        Вике было все равно. Главное, чтобы он оставил ее в покое. Главное, чтобы…
        Глаза стали слипаться, Вика ощутила приятное покалывание в висках. Ее ждала учеба в столичном вузе, новая жизнь.
        Главное, чтобы Титов не осуществил то, что он проорал, сумев-таки вырваться из «Скорой» и выпрыгнув, закутанный в смирительную рубашку, наружу, под проливной ливень — прямо к Вике, которая, не чувствуя обрушивающихся на нее потоков воды с неба, стояла и наблюдала за происходящим уже на улице.
        Перед тем как его практически сразу схватили и затащили в нутро «Скорой», Титов, сверкая своими арктически-ледяными глазами, завизжал:
        — Вичка, я еще вернусь! Слышишь меня, Вичка? Я обязательно вернусь! Потому что я твой демон! Я твоя судьба! Я твое прошлое, настоящее и будущее. Жди меня!
        А потом двери «Скорой» захлопнулись, и его крики разом стихли.
        ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
        «Вичка, я еще вернусь! Слышишь меня, Вичка? Я обязательно вернусь. Потому что я твой демон! Я твоя судьба! Я твое прошлое, настоящее и будущее. Жди меня! Жди меня…»
        — С днем рождения, любимая! С твоим последним с двойкой в начале!  — Саша, лукаво улыбнувшись, поцеловал Вику, лежавшую около него в постели, его руки заскользили по ее телу.
        Вика, дрожа и ощущая сухость во рту, лежала безучастно, не реагируя на поздравления и ласки мужа. Опять этот кошмарный сон!
        Даже теперь, двенадцать лет спустя.
        Однако страх отступил, точнее, она заставила его отступить, и Вика, повернувшись лицом к Саше, поцеловала его.
        Но, даже занимаясь любовью в день своего рождения, Вика думала о том, что от прошлого она, как ни старалась все эти годы, так и не ушла.
        Точнее, прошлое не выпускало ее из своих цепких когтистых лап. Прошлое, имя которому — Виктор Титов.
        Взглянув на лицо мужа, Вика ужаснулась тому, что даже в такой момент думает о Титове. Выходит, все эти дорогостоящие сеансы у психотерапевта ни к чему не привели? Ни новомодные методы лечения? Ни посещение ворожей и целителей?
        К чему она только не прибегла за прошедшие двенадцать лет — и все с одной целью: окончательно забыть о…
        О Титове.
        — Опять он снился?  — озабоченно спросил муж, и Вика, улыбнувшись, притянула Сашу к себе и поцеловала.
        — Да нет же! Мне ведь никто не нужен, кроме тебя… Кроме тебя и Павлика.
        Они продолжили любить друг друга, и Вика старалась следить за тем, чтобы ее лицо не принимало сосредоточенное, угрюмое выражение — такое, какое у нее всегда бывает, когда она думает о Титове.
        А думает она о нем не меньше нескольких раз в день, иногда не целенаправленно, а просто услышав имя Виктор. Или фамилию Титов. Или за просмотром остросюжетного фильма. Или услышав сообщение о пожаре…
        Или…
        Весь ужас заключался в том, что Титов оказался прав: он был ее личным демоном. И, по сути, ему не требовалось и возвращаться: все эти годы, прошедшие после его поимки и заключения в психиатрическую больницу после признания невменяемым, Витюша не покидал ее.
        Но Саше, ее мужу, которого Вика очень любила и который очень любил ее, вовсе не обязательно было знать об этом. В особенности в день ее рождения. В особенности утром дня рождения, когда они занимались любовью.
        «Жди меня, Вичка!»
        Вика, закрывшая от удовольствия глаза, вздрогнула и распахнула их. Саша, поцеловав ее, произнес:
        — Еще раз с днем рождения, солнышко! Посмотри, что у меня для тебя имеется…
        И он достал откуда-то и вручил ей небольшую коробочку. Раскрыв ее, Вика увидела изящное, дизайнерской работы платиновое кольцо с необычайно крупным квадратным изумрудом — кажется, она не так давно восхищалась подобным, когда они были за границей.
        Значит, Саша все запомнил и приобрел это украшение — для нее.
        — Спасибо, милый!  — улыбнулась Вика, поцеловала мужа и позволила ему надеть кольцо себе на палец.
        Сидело идеально.
        Потом последовал еще один раунд утренних эротических ласк, после чего Саша, поцеловав ее, отправился в душ. Вика осталась лежать в кровати, рассматривая подарок супруга.
        Но в голову лезли совершенно иные мысли. Совершенно иные.
        Она ведь вначале живо интересовалась судьбой Титова, опасаясь, как бы… Как бы его не выпустили или он не сбежал из психушки и не возник в Москве, где она сначала училась в университете, а потом стала жить и работать в престижном рекламном агентстве.
        Первое время она шарахалась от каждого силуэта в темноте или света фар неожиданно возникшего из тьмы автомобиля.
        Потому что не сомневалась, что это Титов на фургоне своего ментора Роберта Ивановича прикатил к ней в гости.
        Чтобы убить.
        И только в течение последующих лет, уже обзаведясь опытом и, что немаловажно, деньгами, Вика обратилась к помощи профессионалов. Сначала к частным детективам, которые быстро проинформировали ее о том, что Виктор Титов по-прежнему находится в закрытом отделении психиатрической клиники, сначала Дубков, а потом какого-то столичного института с отделением для особо опасных психов.
        А потом и к психотерапевтам, которых в течение этих лет Вика сменила несколько, чтобы избавиться…
        Избавиться от своих воспоминаний. И от своего личного демона, который сидел где-то там, внутри, и все это время грыз ее.
        Демона по имени Виктор Титов.
        Она знала, что должна не забыть, а суметь совладать с прошлым. Принять его. Суметь с ним жить. Однако не могла этого, просто не могла…
        Дверь спальни распахнулась, и в комнату влетел Павлик — ее пятилетний сын, их с Сашей единственный и обожаемый ребенок.
        — Мама, мамочка!  — завопил Павлик, бросаясь на постель.  — С днем рождения тебя, мамочка!
        И, целуя в нос Вику, гордо встал на скомканном одеяле и продекламировал:
        — Расти большой, не будь лапшой! Мамочка, какая ты у меня хорошая!
        Вика же, чувствуя, что к горлу подкатывает комок слез, таращилась на скомканное одеяло. Снова это была деталь из прошлого — скомканное, правда, тогда окровавленное одеяло, которым было прикрыто тело ее отца, убитого Титовым,  — отца, который мог бы стать великолепным дедом для Павлика, в честь него и названного.
        Как, впрочем, и мама стала бы для Павлика любящей заботливой бабушкой. А так у ребенка имелись только дед и бабка со стороны ее мужа Саши — отличные, хорошие, добрые люди.
        Но не ее родители. Потому что ее родители были мертвы уже больше двенадцати лет.
        Усилием воли заставив себя слушать то, о чем, скача по кровати, по скомканному одеялу, радостно вещал Павлик, Вика все думала о Титове.
        Когда же это прекратится?
        — Так, дорогой отпрыск, живо умываться!  — заявил, выходя из ванной и вытирая волосы полотенцем, Саша.  — И оставь маму в покое, у нее ведь сегодня день рождения!
        — А почему?  — засмеялся, бросаясь к отцу, Павлик.  — В покое — это когда у тебя не день рождение. А в день рождение надо веселиться и прыгать на кровати!
        — День рождения, золотце!  — Вика слабо улыбнулась. Да, ребенок был, конечно же, прав. Он не виноват, что у его матери большие психологические проблемы.
        Даже двенадцать лет спустя, после всего пережитого ужаса, отчасти — если приплюсовать кошмарные события до июньского вечера, когда был задержан Титов,  — уже тринадцать.
        Тринадцать… Чертова дюжина.
        И посвящать Павлика — ни в будущем, ни тем более сейчас — в свое прошлое она не намеревалась. Впрочем, не столько в прошлое, сколько в настояще. И неужели в будущее тоже?
        Наблюдая за тем, как Саша, человек, которого она любила так же сильно, как когда-то любила Игоря (нет, нет, нет… Их нельзя сравнивать!), подкидывая сына к потолку, дурачится с ним, Вика поняла: она должна окончательно оставить прошлое в прошлом.
        Только вот что делать, если прошлое против ее воли, как склизкий гад, вползает в настоящее?
        — Умываться и чистить зубы!  — распевал Павлик, которого Саша, подхватив на руки, понес из спальни в коридор.  — Мамочка, а у меня для тебя подарочек имеется.
        Вика улыбнулась и услышала голос мужа:
        — Павел Александрович, конечно же, ты вручишь маме подарок, но за завтраком. А сейчас умываться и чистить зубы!
        — А мамочка тоже будет умываться и чистить зубы?  — донеслось до Вики, и она, понимая, что сын прав, решительным жестом откинула одеяло.
        Скомканное окровавленное одеяло…
        На мгновение, таращась на него, Вика в самом деле поверила, что на одеяле проступили пятна крови. И что из-под его складок выглядывает человеческая рука с пистолетом.
        Рука ее мертвого отца.
        Усилием воли Вика вернулась в реальность. Наверное, все же следует прибегнуть к тем сильным нейролептикам, о которых вел речь ее последний лечащий врач. Но в этом-то и дело: она не хотела прибегать к таблеткам, к тому же столь убойным.
        Кажется, даже насмерть убойным.
        Потому что, выходит, она… Она, как и Титов, по прихоти которого она вынуждена страдать и постоянно думать о прошлом, шизоид?
        Зайдя в душевую кабинку, Вика включила горячую воду и, подставив свое тело под упругие струи, заметила, что так и не сняла кольцо с изумрудом, подарок мужа на свой день рождения.
        Последний с двойкой в начале — да, в сентябре следующего года ей исполнится уже тридцать.
        Вика сняла кольцо, открыла дверцу кабинки, чтобы положить украшение на полочку,  — и вдруг, случайно взглянув в уже покрытое легким налетом пара зеркало, заметила отражение спальни сквозь приоткрытую дверь и поняла, что там, в комнате, кто-то находится.
        Нет, не кто-то, а Виктор Титов. Стоит возле кровати и протягивает руку к скомканному одеялу.
        Окровавленному скомканному одеялу.
        Распахнув дверь и не выключая воду, Вика, полностью обнаженная, ринулась из ванной в спальню.
        Чтобы убедиться, что там, конечно же, никого нет. Она даже присела около кровати, желая убедиться, что…
        Что на одеяле нет пятен крови.
        Чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы, Вика вернулась в ванную и, с силой закрыв дверь в спальню, снова встала под душ.
        Вот ведь идиотка!
        Хотя не идиотка, а псих. Конечно, не такой буйный и опасный, каковым был Титов или его ментор, покойный Роберт Иванович (его тела так и не нашли, по всей видимости, Титов похоронил своего учителя в одном только ему известном месте), конечно же, не такой буйный и не такой опасный, однако все же псих.
        И, что ужаснее всего, сделал ее психом именно Витюша…
        Это его подарок к ее дню рождения?
        В который раз усилием воли заставив себя думать о рабочих делах и о том, что в этом году день рождения приходится на пятницу, а впереди — выходные и день отпуска, Вика расслабилась.
        Попыталась расслабиться.
        Все же Саше с ней тяжело. Во всяком случае, нелегко. Все эти ее ночные кошмары. Беспричинные смены настроения. Апатия. Резкие замечания. Слезы.
        Но то, что они вместе уже почти семь лет и что у них прелестный любимый сын Павлик, свидетельство того, что Саша по-настоящему любит ее.
        А вот она — любит ли она Сашу?
        Выключив воду, Вика вышла из кабинки и принялась вытираться.
        Что за вопрос? Конечно же, она…
        Любит его? Или просто неимоверно ему благодарна за то, что… Что он ее любит? Терпит? Так ласков к ней? Подарил ей сына?
        Конечно, любит — причем, кажется, даже больше, чем сына, хотя в этом Вика никогда бы никому не призналась.
        Вика подумала о первом мужчине в своей жизни. Игорь Ломакин.
        Как ни крути, но Игоря она тоже все еще любила. По крайней мере для него было место в ее сердце. Но было ли место там для ее мужа, Саши?
        Этого Вика не знала.
        Вернувшись в комнату, она взяла из шкафа трусики и бюстгальтер. И начала одеваться. Она и так потеряла слишком много времени, размышляя о вещах, которые не имели значения.
        Или все же имели?
        Ладно, она может позволить себе в свой день рождения опоздать на работу. Тем более в пятницу. Тем более начальницей, хоть и не самой главной, была именно она.
        Вика вышла в коридор и, подойдя к перилам, взглянула на первый этаж — муж и сын дурачились, устроив прыганье в стиле Тарзана по белому кожаному дивану и белым же кожаным креслам.
        Улыбнувшись, Вика быстро оделась и, стоя у зеркала и уверенными мазками нанося мейкап, вдруг отчего-то вспомнила: а где же Сашин подарок, кольцо с изумрудом?
        Вика бросила взгляд на полочку в ванной. Там кольца не было. Как не было его и в спальне, на кровати. Она попыталась вспомнить — да, хотела как раз снять его и положить на полочку, потом ей показалось, что…
        Что в комнате Виктор Титов.
        Она ворвалась в спальню, чтобы убедиться в том, что это, естественно, не так и…
        И куда она положила при этом кольцо?
        Вика, чувствуя все возрастающую панику, стала раскидывать вещи по комнате. Она ведь присела перед кроватью, потому что на полном серьезе решила прикоснуться к скомканному одеялу, желая удостовериться, что…
        Что на нем нет пятен крови.
        Положила ли она при этом, сама этого не замечая, кольцо на пол? Или, может, на простыню?
        Встряхнув одеяло, а затем скинув его на пол, Вика убедилась, что на кровати ничего нет кроме блестящей разорванной упаковки от презерватива. Схватив, скомкав ее и швырнув в ящик прикроватной тумбочки, Вика опустилась на колени и стала осматривать ковер, застилавший пол перед кроватью.
        В этой позе ее и застал Саша.
        — Милая, ты что-то потеряла?
        Выпрямившись, Вика одарила его прелестной, насквозь фальшивой, улыбкой и, понимая, что не может — просто не может — сказать супругу о том, что посеяла где-то в спальне подаренное им всего каких-то полчаса назад кольцо, откидывая прядь волос, проговорила:
        — Да нет, показалось просто, что…
        — Что?  — спросил обеспокоенно Саша.
        Что в комнате был Виктор Титов…
        Вика поняла, что едва не произнесла эту чушь вслух. Интересно, как отреагировал бы Саша, если бы она в самом деле произнесла?
        — Что мышь пробежала,  — выпалила Вика.
        А Саша, расхохотавшись, заявил:
        — Ну, милая моя, откуда в элитной двухуровневой квартире мышь? Хотя…  — Он на мгновение задумался.  — Может, кто-то из соседских детей грызунов держит и те сбежали? Ты уверена, что мышь? Может, хомяк или крыса-альбинос!
        — Папочка, а что такое алюбисон?  — спросил, врываясь в спальню, Павлик.
        Саша, подхватив сына на руки, сказал:
        — Такой белый-белый. И с красными глазами!
        Вика обратила внимание, что сын в последнее время, как, к примеру, только что, обращается с вопросами и за помощью к мужу, а не к ней.
        Неужели ребенок заметил, что… Что его мать — псих?
        — Папочка, я хочу крысу-алюбисона!  — завопил Павлик.  — Мамочка, разреши мне завести крысу-алюбисона!
        — Альбиноса!  — поправил его, смеясь, Саша.  — Ну, идем завтракать?
        — Папочка, а почему мы тогда зубы сначала чистили, а потом завтракать идем?  — переключился на другую тему Павлик.  — Сначала надо ведь позавтракать, зубы загрязнить, а потом их чистить, разве нет?
        Саша расхохотался:
        — Павел Александрович, ты абсолютно прав! Ты просто гений! Давай запатентуем твое предложение и заработаем на этом больше, чем изобретатели «Гугла» и «Фейсбука», вместе взятые!
        Сын унесся, а Саша тихо спросил:
        — Вика, милая, точно все в порядке?
        Вика, снова одарив мужа фальшивой улыбкой, произнесла:
        — Конечно, все просто отлично. Я сейчас, вы начинайте завтрак без меня…
        Слыша смех, вопли сына и голос мужа, доносившиеся с первого этажа, Вика судорожно принялась искать кольцо. Но кольца нигде не было — ни в комнате, ни в ванной. Она даже заглянула в унитаз и посмотрела в черное отверстие слива в душевой кабинке — неужели оно туда улетело, а она и не заметила?
        Но кольцо туда просто не смогло бы пролезть: изумруд все же был многокаратник.
        Усевшись на кровати, Вика закрыла глаза и попыталась восстановить очередность событий. Вот она открывает дверцу душевой кабинки, чтобы положить кольцо на полочку в ванной. И при этом видит в уже покрывшемся паром зеркале отражение спальни через неплотно прикрытую дверь.
        Отражение Виктора Титова…
        Она вылетает, бросается в спальню, убеждается в том, что никакого Титова и в помине нет и быть не может и…
        Вика вдруг вспомнила — ну конечно, кольцо было зажато в ее левой руке, и она оперлась этой рукой на пол, чувствуя при этом ножку кровати.
        Она нагнулась, запустила руку в нужном направлении, уверенная, что кольцо именно там. И даже вообразила себе, что ощутила грани квадратного изумруда подушечками пальцев.
        Но вместо кольца нащупала и подняла в воздух разорванную упаковку от презерватива. Нахмурившись, Вика выдвинула ящик прикроватной тумбочки, уверенная, что швырнула упаковку именно туда.
        Упаковки там не было.
        Или она подумала, что швырнула, а на самом деле… На самом деле она вылетела у Вики из пальцев и приземлилась у ножки кровати — вместо кольца?
        Встав повторно на колени, Вика проползла вдоль кровати с трех сторон. Кольца нигде не было.
        Что-то скрипнуло. Вика в ужасе подпрыгнула. И, выпрямившись, заметила приоткрытую дверцу шкафа. Бесшумно вздохнув, она подошла и распахнула дверцу настежь.
        Готовая к тому, что в глубине шкафа притаился, как уже однажды, Виктор Титов  — в розовых труселях и с окровавленным топором в руках.
        Но, за исключением деловых костюмов мужа, в шкафу ничего не было. На всякий случай Вика раздвинула висевшие на вешалках костюмы, убедившись, что в шкафу никто не прятался.
        Ее взгляд упал на дверь, которая вела в соседнюю гардеробную, где хранились ее наряды,  — дверь была тоже приоткрыта.
        Словно приглашая ее зайти туда.
        Вика решительно захлопнула дверь. Да, она шизоид, но знает это и пытается с этим бороться.
        Так и не отыскав кольца, Вика с бьющимся сердцем спустилась по лестнице на первый этаж, где за просторным столом муж и сын уже завершали завтрак.
        — Мамочка, можно ты мне купишь крыску-албюсона? То есть аль-би-но-са…  — спросил радостно Павлик.
        — Нет!  — резко ответила Вика.
        Наверное, слишком резко, потому что сын застыл с ложкой в руке, а на переносице мужа возникла тревожная морщина.
        Присев рядом с Павликом, Вика обняла его и произнесла:
        — Я хотела сказать: ты уверен, что хочешь крыску? И точно альбиноса? Они ведь некрасивые…
        Павлик, дочерпывая ложкой кукурузные хлопья из своей тарелочки, с видом знатока заявил:
        — А вот и нет! Они такие милые. Мне их папа по смартфону показал. Они вовсе не некрасивые, мамочка, просто они другие…
        Как и она сама, мамаша-псих. Вика еле слышно вздохнула и поцеловала сына в вихрастую светлую макушку.
        Как и Виктор Титов?
        — Завтрак подан, миледи!  — провозгласил Саша тоном вышколенного британского дворецкого, и только тогда Вика увидела накрытый для нее стол с алой розой в тонкой вазочке.
        Вика вздохнула и, чувствуя себя виноватой, произнесла:
        — Я убегаю. У нас планерка в полдевятого. Ты ведь дождешься Марины Ильиничны?
        Саша, который уходил на полчаса, а иногда и на час позже, чем она сама, ничего не ответил, только кивнул. Марина Ильинична, няня Павлика, должна была появиться с минуты на минуту. Женщина она не особо пунктуальная, однако Павлик ее обожал, да и педагог она великолепный.
        Чувствуя себя еще более виноватой, Вика прикоснулась к пальцу, на котором вообще-то должно было находиться кольцо с квадратным изумрудом.
        А что, если Саша сейчас заведет об этом речь и спросит ее, отчего она не надела его подарок?
        Но, когда она прощалась с ним, целуя в небритую щеку, Саша не спросил.
        — Мамочка, мамочка! Обожди!  — Павлик бросился за ней в холл, держа что-то в руках.  — У меня же для тебя подарочек, мамочка!
        Вика, чувствуя себя виноватой до такой степени, что покраснела, присела перед сыном и произнесла:
        — Милый мой, хороший мальчик… Большое тебе спасибо!
        — Мамочка, но ты ведь даже не посмотрела, что я тебе нарисовал!  — произнес обиженно Павлик.
        И Вика, взяв в руки лист ватмана, произнесла:
        — О, это ведь наша семья, не так ли? Это фигурка в центре — ты?
        Павлик радостно засмеялся, а Вика продолжила, двигая пальцем по листу (пальцем, который должно было украшать кольцо, подаренное Сашей):
        — Слева побольше — это папа. Справа поменьше — это я… А это кто?
        Вика указала на черную фигурку на заднем плане, и ей вдруг стало тяжело дышать.
        Виктор Титов?
        — Это же Марина Ильинична, мамочка!  — произнес с гордостью Павлик.  — Неужели не видно?
        — Очень похожа!  — солгала Вика и посмотрела на некое существо, помесь ежа и собаки, которое было, судя по всему, пририсовано в последний момент у ног их семейства.
        — Мамочка, а это Виктор!  — провозгласил сын.
        Вика, чувствуя, что вот-вот потеряет от ужаса сознание, пролепетала:
        — Виктор? Титов?
        Сын пояснил:
        — Ну, крыс Виктор. Крыс-алюбисон. То есть аль-би-нос. Не крыса, мамочка, а крыс! Потому что я хочу не тетю, а дядю. Значит, крыс!
        — Но почему Виктор, Павел Александрович?  — спросил, входя в холл, Саша.
        Вика, взглянув на мужа, заметила, что тревожная морщина на его переносице стала глубже.
        Сын ничего не может знать, если кто-то не рассказал ему, что…
        — Потому что, папочка, у меня есть мама Виктория, значит, крыс будет Виктор! Виктор и Виктория — подходит ведь?  — ответил Павлик.  — Мамочка, ты купишь мне крыса-алюбисона Витю?
        — Нет!  — воскликнула, резко выпрямляясь, Вика, и сын в страхе отпрянул от нее, упав на спину и от неожиданности начав плакать.
        Саша быстро поднял ребенка, принялся отвлекать его шутками и ласками. Павлик успокоился, а Вика, по-прежнему держа в руке рисунок, таращилась на детское изображение крысы.
        Точнее, крыса Виктора.
        — А давай назовем крыса Витольдом?  — предложил играючи муж.  — Это имя гораздо круче! Крыс Витольд! Витольд Седьмой, и Предпоследний, король крыс и Пожизненный Главкрыс Священной Империи Крысюков!
        — Витольд, папочка, в самом деле круто! Конечно, он Витольд! Только почему Седьмой, папочка?
        — Потому что, Павел Александрович, Священной Империей Крысюков до него правили шесть других Витольдов!
        — А почему предпоследний, папочка?
        — Потому что, о сын, так гласит Архипредсказание Священной Империи Крысюков — императоров будет восемь, и Витольд Восьмой, который придет на смену нынешнему седьмому, будет свергнут. Если, конечно, не придет герой Павел Александрович и не спасет Империю Крысюков. Ты ведь спасешь?
        Сын уже забыл о неадекватном поведении матери-шизоида и о своем падении, весело крича:
        — Папочка, а герой Павел Александрович — это ведь я? Конечно, спасу! Только скажи, папочка, а где располагается Империя Крысюков?
        — О, сын, это страшная тайна, и только немногие посвященные знают это. Но, так и быть, я покажу тебе, где она находится, эта овеянная легендами Империя Крысюков…
        Вика хотела было попрощаться с Павликом, но Саша, увидев ее порыв, чуть заметно, но решительно качнул головой, а потом удалился с ребенком в глубь квартиры.
        Послышался звук проворачиваемого в замке ключа — Вика как зачарованная смотрела на то, как дверь медленно раскрывается. Неужели, как и когда-то раньше, он, завладев ключами от ее квартиры, проникает к ней домой?
        Он, Виктор Титов.
        На пороге возникла няня Павлика, седовласая, коротко стриженная, полнотелая Марина Ильинична. Явно не ожидая увидеть хозяйку, она произнесла:
        — Ах, милая Виктория Павловна, я думала, вы уже на работе… С днем рождения, всего вам самого наилучшего!
        Понимая, что находится в плену необоснованных страхов и глупых фантазий, Вика сухо поблагодарила несколько оторопевшую няню и, взяв сумку, вышла из квартиры.
        Спустившись в подземный гараж, она долго возилась около автомобиля, пытаясь отыскать ключи зажигания. Внезапно свет в гараже погас, и Вику снова накрыл страх. Затем один из припаркованных на другом конце огромного подземного помещения автомобилей вдруг несколько раз моргнул фарами, и Вика была готова закричать от ужаса.
        Свет снова вспыхнул, и Вика, заметив, что ключи лежат у нее под ногами, на сером бетоне (вероятно, выронила незаметно для самой себя, когда только подошла к автомобилю), подняла их, а затем направилась к той машине, которая только что моргала фарами.
        Вика была готова увидеть за рулем кого угодно — в первую очередь ухмыляющегося Виктора Титова.
        Но за рулем никого не было.
        Чувствуя, что у нее внезапно начинается головная боль, Вика быстро вернулась к своему автомобилю, открыла его и моментально захлопнула дверцу — не хватало еще, чтобы на нее кто-то бросился извне!
        А потом оглянулась на заднее сиденье — ведь маньяки во всех этих дурацких фильмах страсть как любят притаиться именно там.
        Ничего, кроме шелкового шарфика, ею же самой впопыхах туда заброшенного, а также папки с документами, которой она накануне обыскалась в офисе, на заднем сиденье не было.
        Вздохнув, Вика порулила к выходу. При этом она намеренно ехала небыстро, чтобы иметь возможность заметить, если…
        Если автомобиль, за рулем которого никого не было, вдруг отправится вслед за ней.
        А что, если Титов просто пригнулся, и поэтому она решила, что салон автомобиля пуст? И вообще, она не догадалась сфотографировать номерной знак…
        Разворачиваться для того, чтобы наверстать это, было слишком поздно, да и откровенно глупо, и Вика поехала в офис — тем более она опаздывала.
        Подчиненные встретили свою начальницу поздравлениями, разноцветными воздушными шариками, а также тортом. Вика, навесив на лицо фальшивую улыбку, ставшую в последние годы ее дежурной, старалась не выдавать своего беспокойства, то и дело бросая тревожные взгляды на этот самый торт.
        Торт как торт, из разряда кулинарных советских изысков, которые снова входили в моду. Торт был как две капли воды похож на тот, огромный, кремовый, с дурацкими розочками, который Вика увидела в свой самый страшный день на кухне квартиры, в которой…
        В которой Виктор Титов застрелил ее папу.
        Понимая, что она больше не в силах смотреть на этот торт, Вика произнесла:
        — Ну что же, нам все же не стоит забывать о работе. Потому что теперь, после смены владельца, наверняка грядут перемены. Мы должны показать, на что способны. Или кто-то хочет потерять свое место? Итак, как там с проектом рекламной кампании флагмана российской беллетристики издательства «Ктулху»?
        Недавно основатель и владелец мультипрофильного холдинга, в который входило их рекламное агентство, одно из наиболее рейтинговых в столице, погиб во время эксклюзивного отпуска на Мальдивах, и новая хозяйка, его дочка, переняла бразды правления. Ходили слухи, что дочурка, в отличие от своего ушедшего в мир иной в самом расцвете сил отца, не будет вникать в бизнес-дела и перепоручит все наемным менеджерам. Или, что Вика считала более вероятным, примет решение продать доставшийся в наследство огромный холдинг по частям. И их рекламное агентство — первый претендент, потому что за него дадут самую большую сумму.
        Все это так, но день рождения остается днем рождения. По вытянувшимся лицам подчиненных Вика поняла, что они считают ее черствой и неблагодарной карьеристкой, которая даже в собственный день рождения не собирается терять ни минуты и ничуть не ценит старания коллег.
        Спохватившись, Вика произнесла небольшую спонтанную речь, то и дело подыскивая слова и делая паузы, чем только усилила впечатление того, что говорит она не от сердца, а по причине того, что «так надо», и что ей наплевать на старания своих подчиненных.
        — Думаю, нам в самом деле пора на планерку,  — произнес ее заместитель, завершая Викины мучения.  — Виктория Павловна, у вас или в конференц-зале?
        Во время планерки Вика то и дело замечала, что теряет нить повествования. Поэтому, налив себе в кружку крепчайшего черного кофе и выпив большой глоток, она приказала себе забыть о…
        О том, о ком она помнить не желала!
        Встряска пошла ей на пользу, она сумела сконцентрироваться на обсуждаемых проблемах, а под конец планерки даже могла произнести новую благодарственную речь, которая была принята благосклонно и удостоилась хоть и недолгих, но бурных аплодисментов.
        Или они хлопают, потому что она их начальница?
        Оказавшись в своем кабинете, Вика первым делом проверила телефон — ну конечно же, уже пришло одиннадцать сообщений от Виталика. Он ведь сдержал данное им слово и перебрался в Москву вскоре вслед за ней и теперь являлся известным пластическим хирургом, владельцем сети клиник красоты и очень богатым человеком.
        Вика перезвонила ему, и Виталик, приняв звонок немедленно, заявил:
        — Детка, ты что, от всего мира в свой день рождения отгородилась? Это ведь твоя последняя возможность — больше двойки вначале не будет. Только в конце. Ты ведь помнишь, как я отпраздновал свой двадцать девятый…
        И Виталик пустился в воспоминания о тех экстравагантностях, которые имели место быть несколько лет назад. Вика слушала друга не прерывая, все равно бы не помогло.
        Да она и не хотела.
        Получается, что Виталик, как и она, прошедший через этот ужас, ведет вполне счастливую жизнь, наслаждается достигнутым, строит далеко идущие планы, а она…
        Она по-прежнему является заложницей Виктора Титова?
        Заметив мигание настольного телефона и поняв, что звонит ее собственный шеф, Вика быстро произнесла:
        — Извини, золотце, но меня ждут великие дела. Ты ведь в воскресенье к нам приедешь?
        — Ну конечно!  — заверил Виталик.  — Только не один, а… с моим новым. Надеюсь, твой супруг будет не против?
        Саша к Виталику относился иронически, что того бесило, однако против дружбы жены с известным пластическим хирургом ничего не имел. Впрочем, даже если бы и имел, то все равно бы не помогло.
        Завершив треп с Виталиком, Вика, быстро прокашлявшись, подняла трубку внутреннего телефона.
        — Да, Олег Германович.
        — А, Виктория Павловна… Ну-с, слышал, вас можно с днем рождения поздравить?  — начал шеф.  — Что с большим удовольствием и делаю…
        Вика понимала, что шеф звонит совсем не для того, чтобы поздравить ее с днем рождения,  — дело было в ином. И в самом деле, начальство после нескольких стандартных поздравительных фраз произнесло:
        — Наша новая хозяйка, которую, если вы не знаете, тоже зовут Виктория, совершает рейд по унаследованной империи. Вообще-то к нам она должна была заглянуть только в конце сентября, а то и в начале октября, а не в середине месяца, но мне только что от нее позвонили — она решила посетить сегодня ваше агентство.
        — Сегодня?  — моргнула Вика.  — А когда?
        — Ну, насколько я в курсе, она любит спонтанные визиты и уже на пути к вам. Я, собственно, тоже, но застрял, как на грех, в этой идиотской пробке на Кутузовском. Опять кого-то в Кремль везут…
        Вика, играя остро заточенным карандашом, произнесла:
        — Значит, мне надо встретить и провести обзорную экскурсию?
        — Да, да, Виктория Павловна, уж будьте добры. Новая хозяйка — дама с причудами, но вы, уверен, справитесь. А я постараюсь как можно скорее прорваться к вам. А, вот и первые черные джипы с мигалками пошли, значит, надеюсь, скоро тронемся.
        Вика едва успела сообщить подчиненным о предстоящем с минуты на минуту визите новой хозяйки, как с поста охраны доложили — их почтили высочайшим визитом.
        Вика, встречая свою тезку, удивилась тому, что та выглядит моложе, чем на фото в Интернете. Виктории Евгеньевне было, как и ей самой, двадцать девять, однако выглядела она сущей девочкой и одевалась как провинциальный подросток.
        Если бы Вика не была в курсе, что наследница холдинга и, соответственно, новая владелица в том числе и их рекламного агентства эта невысокая, миловидная брюнетка, облаченная во что-то неброское, хотя и ужасно дорогое, она бы приняла ее за какую-нибудь секретаршу-референтку или девицу на подхвате и сочла бы новой хозяйкой одну из элегантных, завернутых в дорогущие классические бизнес-костюмы дам, с надменным выражением лица, блестящими стеклами очков в занятной оправе, высоченными, как Эйфелева башня, каблуками дизайнерских туфель, в которые были втиснуты их безупречные, бесконечно длинные ноги.
        Но, как выяснилось, именно эти особы и были секретаршами-референтками и девушками на подхвате, в задачу которых входило выполнять все желания своей начальницы.
        Виктория Евгеньевна была демократична в общении и стеснительна — она подала каждому из работников агентства руку, однако много не говорила, предоставив возможность вести разговор бойкому типу со стильной ухоженной бородой, являвшемуся, судя по всему, ее правой рукой.
        Все отчего-то лебезили перед этой скромной, незаметной девицей, и Вика поняла отчего: наверняка хотели сделаться ее фаворитами или фаворитками и занять место первого советника новой императрицы.
        Понимая, что ее карьера, как и карьера всех сотрудников агентства, зависит во многом и от желаний этой молчаливой особы, Вика тем не менее не стала перед ней заискивать, а пару раз даже суховатым отстраненным тоном поправила хозяйку, когда та перепутала кое-какие факты.
        От Вики не ускользнуло, как поджали губы и закатили глаза дамы в бизнес-костюмах, на многокилометровых каблуках. Однако хозяйка, как показалось Вике, присматривалась к ней, время от времени бросая на нее внимательные взгляды узких темных, почти черных, глаз.
        Пусть другие гнут перед ней спину, Вика делать этого не собиралась. Если умная, то заметит, что имеет дело с профессионалами в агентстве, и мешать их работе не будет. А если дура…
        Ну, если дура, тогда и раболепство не поможет.
        Однако наследница явно не была дурой, и Вика отчего-то не сомневалась, сама исподтишка наблюдая за своей тезкой, что та затеяла какую-то игру.
        Только вот какую?
        Вика пригласила Викторию Евгеньевну и ее свиту в большой конференц-зал, где ее заместитель уже все подготовил для презентации-планерки. Вика, вздохнув, приняла решение, что предыдущая планерка была генеральной репетицией, и, помня о допущенных во время нее просчетах, резво открыла заседание.
        Шеф, запыхавшись, появился, когда заканчивалась презентация ультимативно-прорывной стратегии для продвижения столичного издательства «Ктулху», крупного и важного клиента их агентства. Вика еле заметно кивнула ему, стула шефу не досталось, и ему пришлось стоять, прижавшись спиной к стеклянной стенке конференц-зала.
        Когда Вика завершила презентацию, то воцарилось гробовое молчание. По лицам подчиненных Вика видела, что все прошло не просто хорошо, а отлично, шеф тоже ободряюще кивнул, однако никто не рискнул выказать реакцию до того, как это сделает их почетная гостья.
        Новая хозяйка, скрестив руки на груди, молчала, и лицо у нее ничего не выражало. Абсолютно ничего.
        Вике вдруг стало тревожно. А что, если наследница на самом деле дура, поэтому не поняла ни черта и сейчас заявит, что «вашу идиотскую лавочку надо разогнать к чертям собачьим»?
        И ведь разгонят, судя по ехидному выражению физиономий придворных дам в бизнес-костюмах.
        — Спасибо.
        Наследница, как и многие из власть имущих, говорила крайне тихо, так, что к каждому ее слову надо было прислушиваться.
        Пауза.
        Вика почувствовала, что пульс у нее зашкаливает. Да что же такое — отчего она, зная о том, что все прошло великолепно, так боится вердикта этой пигалицы?
        Хотя она была не пигалица, а ее ровесница — и наследница многих сотен миллионов, а то и миллиардов.
        — А как вы сами оцениваете свое выступление, Виктория Павловна?  — продолжила наследница, и ее глаза вдруг вспыхнули. Вику охватила дрожь — этот таинственный адский блеск она уже раньше видела, и не раз, хотя глаза их обладателя были совершенно иного цвета.
        Арктически-ледяные, а не темные, практически черные.
        — Я?  — спросила растерянно Вика, не ожидая такого вопроса. Она была готова ко всему, даже к разносу, но только не к этому.
        — Ну, вы ведь Виктория Павловна?  — продолжила наследница так же тихо и спокойно.  — Я тоже Виктория, но Евгеньевна. Так что перепутать нас сложно. Или здесь есть еще Виктории?
        Вика, не понимая, что от нее добивается наследница, молчала. Та же мягко повторила:
        — Ну так как вы сами оцениваете собственное выступление, Виктория Павловна?
        Вика произнесла:
        — Дело ведь не в выступлении, Виктория Евгеньевна, а в стратегии, которую мы с коллегами в нашем агентстве разрабатываем по заказу издательства «Ктулху». А стратегия, думается мне, уникальна и действенна. Или вы придерживаетесь иной точки зрения по этому вопросу?
        Судя по вытянувшимся лицам дам в бизнес-костюмах, Вика нарушила неписаное правило: никогда не задавай боссу вопросов, которые могут поставить его в дурацкое положение.
        Наследница, чуть заметно усмехнувшись (при этом ее черные глаза опять таинственно сверкнули, отчего у Вики все тело покрылось мурашками), сказала:
        — Это было незабываемо, Виктория Павловна. Еще раз спасибо.
        По конференц-залу прокатилась волна всеобщего облегчения. Даже дамы в бизнес-костюмах, казалось, немного оттаяли.
        — Кстати, у вас ведь день сегодня, четырнадцатого сентября, рождения? У меня, кстати, тоже четырнадцатого, но января. Так что пока мы тут заседали и внимали вашему повествованию о гениальной новой стратегии, в холле по моему распоряжению устроили небольшой праздничный фуршет — с итальянскими деликатесами и французским шампанским. И по этому случаю объявляю рабочий день официально завершенным. Кто хочет, может идти домой или куда он обычно идет после работы в пятницу, я же предлагаю задержаться на фуршет по случаю дня рождения Виктории Павловны. Тем, кто не хочет быть уволенным, настоятельно рекомендую второе.
        В конференц-зале возникла немая пауза, а новая хозяйка, позволив себе улыбнуться, добавила:
        — Это была шутка! Прошу всех в холл, выпить со мной шампанского за нашу именинницу! Вы ведь не против, Виктория Павловна?
        Даже если бы Вика и была против (а она, собственно, и была против), то не могла же противиться решению новой хозяйки? Тем более было все равно уже поздно, в холле сновали официанты с подносами и красовался роскошный стол.
        Коллеги, недавно еще дувшиеся на Вику, бросились ее поздравлять — даже не столько с днем рождения, сколько с «победой». Хотя что за победу она такую, собственно, одержала?
        Вика отметила, что никто, даже самый мелкий офисный планктон, не посмел ретироваться — все остались на фуршет. И вряд ли только по причине эксклюзивных и действительно вкусных блюд.
        Наверное, все еще судорожно раздумывали: сколько именно шутки таится в циничной шутке Виктории Евгеньевны об увольнении?
        Вика смотрела в пол, когда все пили за ее здоровье — отчего-то эта, в сущности, добрая традиция вызвала у нее чувство отторжения.
        Быть может, потому, что фуршет в ее честь устроила новая хозяйка. Причем, судя по всему, потратив на это кругленькую сумму.
        Хозяйка, которую Вика никогда раньше не знала — она напрягала память, пытаясь вспомнить, что, быть может, в течение всех лет, которые жила в столице, как-то пересекалась с дочкой бывшего владельца холдинга, но пришла к выводу, что нет.
        Да и лицо Виктории Евгеньевны ей знакомо не было, хотя физиономия у той была малозапоминающаяся. Такую в метро увидишь — сразу из головы выбросишь.
        Но в метро наследница миллионов или даже миллиардов явно не ездила, предпочитая кавалькаду темных автомобилей производства одного южнонемецкого концерна.
        Вика очень хотела поговорить с Викторией Евгеньевной — и не только поблагодарить ее за подарок (очень странный подарок!), но та словно намеренно ускользала, вдруг отгородившись стеной из своих придворных дам в бизнес-костюмах и на многокилометровых каблуках и постоянно ведя беседы то с Викиным шефом, то по телефону, то подозвав к себе кого-нибудь из самых юных и малозначительных сотрудников агентства.
        Для Вики у нее времени не было.
        Воспользовавшись тем, что все обжирались и обпивались за хозяйский счет, Вика удалилась в свой кабинет и взглянула на экран мобильного. От Саши ни единого сообщения, хотя он обычно присылал в течение дня короткие дурашливые текстики или просто смайлики.
        Выходит, он серьезно обиделся на ее поведение сегодня утром. Вика тяжело вздохнула и послала мужу сразу несколько смешных звериных рожиц. Судя по одной серой галочке, его телефон был временно отключен и сообщения не доходили.
        Что же, Саша тоже был человеком занятым — все же банковский аналитик.
        Позвонив Марине Ильиничне, Вика получила крайне подробный (и в данным момент ненужный) отчет о том, как проводит день сын. Она попросил дать трубку Павлику.
        — Мамочка, я рисую для тебя замок Витольда Седьмого, Главкрыса Священной Империи Крысюков!  — сообщил сын, а потом хитро добавил:  — А ты мне крыса-альбюсона купишь, мамочка?
        В дверь постучали, и, еще до того, как Вика успела что-то сказать, дверь открылась: на пороге стояла Виктория Евгеньевна.
        Одна, без свиты.
        — Мы об этом еще поговорим. Целую тебя, мой мальчик. Маме сейчас надо работать. До вечера!  — произнесла она и сбросила вызов.
        Виктория Евгеньевна зашла в ее кабинет и притворила дверь.
        — Извините, не хотела мешать вашему разговору с сыном…
        Поднимаясь из кресла навстречу гостье, Вика ответила:
        — Ничего страшного. Кстати, благодарю вас за ваш более чем щедрый жест…
        Она замолчала, а хозяйка, темные глаза которой снова таинственно сверкнули, произнесла:
        — Готова биться об заклад, что сейчас последует сакраментальное «но». Так ведь, Виктория Павловна?
        Пенять наследнице на устройство фуршета без согласования с именинницей, конечно, недальновидно, однако Вика отбросила сомнения и, памятуя о том, что эта дама дурой явно не была, сказала:
        — Вы правы, Виктория Евгеньевна. Но не следовало этого делать.
        Наследница вздохнула, провела тонким пальчиком без малейших следов маникюра по полированной поверхности письменного стола Вики и заметила:
        — Люблю искренних людей. А то ведь все, кто вокруг меня увивается, подхалимы, прохвосты и просто преступники. Заметили, что все эти нехорошие слова начинается на «п»?
        Вика пожала плечами, а Виктория Евгеньевна продолжила:
        — Ну, или почти все. Вы, например, не из таких, Виктория Павловна. Ну, и еще один человек, который мне очень дорог, тоже…
        Она замолчала, явно о чем-то думая, а потом запустила руку в карман своего жутко дорогого, однако бесформенного, выглядевшего как кофта старой совковой училки кардигана.
        — Ну, вы уже высказали свое не самое восторженное отношение к моему подарку, Виктория Павловна. Быть может, этот иной дар вас настроит на другой лад и растопит лед в наших отношениях?
        Она протянула заинтригованной Вике небольшую коробочку. Вика автоматически взяла ее, но с сомнением произнесла:
        — Извините, Виктория Евгеньевна, ценю вашу заботу и доброту, однако позвольте спросить: вы всем своим работникам делаете подобные презенты?
        В коробочке было что-то миниатюрное и легкое.
        — Никому.  — Наследница улыбнулась, но черные глаза сверкнули арктическим холодом, снова заставляя Вику внутренне содрогнуться.  — Только вам.
        Вика протянула коробочку обратно.
        — Тогда я не могу принять это. Потому что это противоречит существующим корпоративным правилам. Мы с вами незнакомы…
        Виктория Евгеньевна, сверкая глазами, повысила голос:
        — А если я вас очень попрошу? Ведь корпоративные правила устанавливает босс, а босс теперь я. И, кстати, вы ошибаетесь, говоря, что мы незнакомы. Вы со мной нет, это правда. А вот я знаю о вас то, что не знает никто, Виктория Павловна. Поэтому и позволила себе сделать вам этот прелестный подарок. Не беспокойтесь, он хоть и весьма дорогой, но оплачен не мной, а вашим драгоценным супругом…
        — Сашей?  — недоверчиво спросила Вика, совершенно сбитая с толку в особенности гневным, как ей показалось, тоном наследницы. Но при чем тут Саша? Он что, делает презенты через новую владелицу холдинга? Нет, это полностью исключено! Да и почему владелица миллионов, а то и миллиардов должна разыгрывать для Саши роль курьера?..
        Вика раскрыла коробочку. И увидела платиновое кольцо с крупным квадратным изумрудом.
        То самое, которое преподнес ей утром на день рождения муж. И которое таинственным образом исчезло у нее из спальни.
        Словно зачарованная, Вика все смотрела и смотрела на кольцо, чувствуя, что ее бросает то в жар, то в холод.
        Откуда?.. Откуда у Виктории Евгеньевны ее кольцо?
        Наконец, после молчания, длившегося половину вечности, Вика сипло спросила, не отводя глаз от кольца:
        — Откуда оно у вас?
        Ответа не последовало. Вика, словно очнувшись ото сна, подняла глаза — и вдруг заметила, что одна в своем кабинете.
        Никакой Виктории Евгеньевны рядом не было.
        Вика осторожно поставила коробочку с кольцом на стол, вынула кольцо и снова уставилась на него.
        А что, если все это галлюцинации? Если она сошла с ума и ей просто привиделось, что наследница миллионов, а то и миллиардов только что преподнесла ей кольцо?
        Кольцо, которое сегодня утром подарил Саша и которое потом исчезло из спальни.
        Может, вовсе не исчезало, а она просто внушила это себе? Как внушила себе и то, что кольцо ей вернула Виктория Евгеньевна.
        Как не исключено, что и прибытие наследницы миллионов, а то и миллиардов вместе со свитой к ним в агентство — плод ее воображения.
        Вика осторожно надела кольцо на палец. Значит, она сумасшедшая?
        Вика поднесла палец, увенчанный кольцом, к глазам. Дотронулась до острых, чуть маслянистых граней изумруда. Провела пальцами по оригинальной платиновой оправе.
        Кольцо было то же самое — сомнений и быть не могло. Но, кто знает, вдруг она и это себе просто вообразила и никакого кольца у нее на пальце нет?
        И она не в офисе, а уже давно лежит, крепко-накрепко привязанная ремнями к кровати и под завязку накачанная успокоительным, в дурке? Куда ее сдали отчаявшийся муж и несчастный сын.
        И все эти сцены — всего лишь продукт ее больного, очень больного, воображения.
        На душе у Вики вдруг стало легко-прелегко. Так и есть, все это сон, галлюцинация, фата-моргана, ведь как иначе объяснить, что…
        В дверь отрывисто постучали, и на пороге возник шеф.
        Кивнув Вике и улыбаясь, он громко произнес:
        — Отлично, просто отлично! Хозяйка в восторге, в особенности от вас, Виктория Павловна. Агентство она точно продавать не будет!  — А потом, взглянув на руку Вики, добавил:  — Отличный камушек! Изумруд ведь, не так ли? Во время презентации этого кольца на вас не было. А, понимаю, подарок ко дню рождения. Наверняка супруг преподнес, ведь так?
        Вика сняла кольцо и протянула его шефу.
        — Вам нравится?  — спросила она. Не то чтобы ее действительно интересовало мнение шефа, просто…
        Просто она хотела убедиться, что кольцо — не галлюцинация. А что, если и визит шефа — тоже галлюцинация, как до него и визит Виктории Евгеньевны?
        Шеф осторожно взял кольцо в руки, повертел его и сказал:
        — Ну, я не эксперт по драгоценностям, вам бы сюда мою жену, вот кто отлично разбирается… Однако сразу видно, что камень уникальный, а работа мастерская. Да и стоит наверняка кучу денег. Сразу видно, Виктория Павловна, что ваш муж вас обожает!
        Да, Саша ее обожает, в этом шеф прав. И она тоже очень любит Сашу.
        Шеф вернул ей кольцо, Вика осторожно надела его на палец. И вдруг поняла — все, абсолютно все, что имело место и происходит сейчас, реально.
        — Извините, мне надо… Надо срочно выйти… Можно, мы потом поговорим?  — и, не дожидаясь ответа явно опешившего шефа, у которого к ней был, по всей видимости, деловой разговор, Вика вышла из своего кабинета.
        Ей требовалась Виктория Евгеньевна. Больше всего Вика опасалась, что хозяйка вместе со своими придворными дамами уже отбыла восвояси.
        Однако наследница миллионов, а то и миллиардов была все еще в агентстве, она разговаривала с каким-то коротко стриженным темноволосым мужчиной, стоявшим к Вике спиной.
        Вика, напрочь игнорируя попытки придворных дам в бизнес-костюмах задержать ее и даже оттолкнув парочку из них в сторону, причем далеко не самым изящным образом, прорвалась через «санитарный контроль» к Виктории Евгеньевне, которая отвела взгляд от лица своего собеседника и сказала:
        — Ах, вот и вы, Виктория Павловна! Я решила оставить вас одну после того, как вы замолчали, потрясенная моим подарком. Точнее, конечно же, как я уже и сказала, подарком вашего мужа, который я просто вам вернула. Судя по всему, он произвел на вас впечатление?
        — Откуда…  — Вика почувствовала, что задыхается, хотя и не бежала.  — Откуда оно у вас?
        Черные глаза Виктории Евгеньевны таинственно сверкнули, и она мягко и, как водится, очень тихо произнесла:
        — Милый, быть может, на этот вопрос Виктории Павловны ответишь ты? Ведь именно ты в курсе дела.
        Она обратилась к мужчине, который все еще стоял к Вике спиной. Мужчина медленно повернулся.
        Вика вдруг ощутила, что перенеслась в прошлое. Офис рекламного агентства исчез, уступив место школьному двору, на котором стоит фургон, а с неба срываются первые капли летнего ливня.
        — Привет, Вичка! Давно с тобой не виделись, не так ли? Целых двенадцать лет, три месяца и один день. Я ведь каждый из этих дней надеялся на то, что мы с тобой встретимся. И вот наконец это произошло!
        Голос, до боли знакомый голос, но не из прошлого, а самого что ни на есть жуткого настоящего, вернул Вику в действительность.
        Она опять была в офисе агентства. Коллеги, жуя, смеясь и галдя, сновали где-то совсем рядом. Однако она словно была отгорожена от них стеклянной стеной.
        Тот, кто только что вел беседу с Викторией Евгеньевной, повернулся к ней лицом. Да, он немного изменился, сделался старше, заматерел, возмужал.
        Но это, вне всякого сомнения, был он. И его арктически-ледяные глаза сверкали так же, как и раньше, излучая ненависть и превосходство.
        Виктор Титов.
        Вика прекрасно помнила, как отошла в сторону, не в силах произнести ни слова. Если до этого, в ситуации с кольцом, врученным ей Викторией Евгеньевной, она на какое-то время вообразила, что все это галлюцинация и что причина в том, что она больна, то теперь не сомневалась: все, что она видит, происходит с ней в реальности.
        Рядом с Викторией Евгеньевной действительно стоял возмужавший и поэтому еще более опасный Виктор Титов.
        Отойдя в сторону и, кажется, случайно толкнув в спину одну из придворных дам в бизнес-костюме, Вика, забыв извиниться, точнее, даже и не думая об этом, бросилась прочь.
        Ей хотелось одного: оказаться дальше, как можно дальше. Потому что Витюша обещал вернуться — и он вернулся.
        Она ждала его, и он пришел.
        Вика сунула руку в карман своего делового костюма — мобильного там не было. Куда же она его дела? Конечно же, оставила у себя в кабинете!
        Она опрометью метнулась туда, чуть не сбила с ног удивленного шефа, шествовавшего по коридору, проигнорировала его громкое восклицание, ворвалась к себе в кабинет, схватила мобильный, сиротливо лежавший на столе, и выбежала обратно.
        Там она не ощущала себя в безопасности. Однако в этом-то весь вопрос: где именно она была в безопасности?
        В безопасности от Виктора Титова?
        Влетев в дамскую уборную, Вика закрылась в одной из кабинок и опустилась на закрытую крышку унитаза.
        Не то чтобы она была тут в полной безопасности, однако… Однако Вика поняла, что паника начинает постепенно отступать. Держа перед собой мобильный, Вика судорожно раздумывала, кому бы позвонить.
        Саше?
        И что сказать: «Дорогой, тот жуткий монстр-маньяк, о котором я тебе говорила и который мне постоянно снится, медленно, но верно отравляя нашу семейную жизнь, заявился на фуршет по случаю моего дня рождения»?
        На месте Саши она бы вызвала после таких слов карету «Скорой помощи» и отправила бы супругу прямиком в Кащенко.
        Однако весь ужас заключался в том, что это была не галлюцинация и не плод ее воспаленного воображения, а…
        Правда! Потому что Виктор Титов, заматеревший и излучавший опасность, действительно находился в офисе ее рекламного агентства и на полном серьезе был гостем, хотя бы и незваным, на фуршете в честь дня ее рождения.
        Хотя бы в одном он остался верен себе: он всегда был незваным гостем.
        Нет, Саше звонить не следует, да и что он может поделать? Тогда уж лучше сразу в полицию…
        Конечно! Вика ощутила, что страх отступил полностью. Титов каким-то невероятным способом умудрился удрать из психушки, где содержался больше двенадцати лет, и, как маньяк в третьесортном зарубежном триллере, заявился к жертве, которую в свое время не сумел кокнуть, чтобы довести задуманное до логического завершения.
        И в этом случае звонок в полицию совершенно верное решение. Вика уже набирала номер, когда услышала, что дверь в дамскую комнату раскрылась и кто-то, чеканя шаг, вошел.
        Она замерла и увидела через пространство между дверью кабинки и полом чьи-то ноги, вернее, обувь.
        Это были красные спортивные кеды явно мужского размера.
        Вика вспомнила — точно такие же кеды она только что видела на ногах Титова, одетого отнюдь не как сбежавший из бедлама шизоид, а элегантно, стильно и очень-очень дорого — в эксклюзивные джинсы, майку и пиджак.
        И красные кеды.
        — Вичка, ты здесь?  — услышала она его громкий голос и от неожиданности выпустила мобильный, который, выскользнув из ее рук, ударился о плитку, а потом выскользнул из-под кабинки наружу.
        И, задев красный кед, остановился. Виктор Титов поднял ее мобильный и насмешливо заметил:
        — Не самая новая модель, Вичка. Впрочем, ты сама тоже не самая новая модель. Как, впрочем, и все мы.
        Страх, недавно полностью испарившийся, вдруг снова, подобно урагану, обрушился на Вику, и она ощутила, что по ее щекам текут горячие слезы.
        О, если бы это все была галлюцинация! Однако она знала: происходящее реально.
        И это была ее реальность — ее персональный кошмар с ее личным демоном, который после многолетнего отсутствия снова вернулся.
        — Ну, Вичка, это несерьезно! Давай выходи. Не надо от меня прятаться. Или ты хочешь, чтобы я к тебе перелез?
        Вика услышала, как открылась дверь соседней кабинки, и, откинув щеколду, моментально вылетела из своей.
        Она оказалась перед большим зеркалом, в которое видела то, что происходит за ее спиной. В дверях соседней кабинки стоял и скромно улыбался Виктор Титов.
        Нет, не скромно — победоносно.
        — Вот как ты встречаешь старых знакомых, Вичка… Нехорошо, просто нехорошо. А ведь я еще подарок тебе сделал, а ты даже и не поблагодарила…
        Вика медленно развернулась и (втайне еще надеясь, что когда она уставится на кабинку, то поймет, что там никого нет) посмотрела на Виктора Титова, который, конечно же, никуда не исчез.
        Да, это был он — в дизайнерских шмотках и красных кедах. И с ее мобильным в руках.
        — Отдай мой телефон!  — произнесла сипло Вика.
        — Да пожалуйста! Иди и сама возьми его,  — ухмыляясь, ответил Титов.  — Или ты меня боишься?
        Конечно, она боялась его — как же иначе? И он прекрасно это знал. Да и на ее лице был написан страх, даже ужас, охвативший ее.
        Вика, закрыв глаза, двинулась с места.
        — Вичка, ты что, сомнамбула, ходишь с закрытыми глазами? Смотри, налетишь еще на дверь, синяк будет знатный. Вряд ли твоему супругу это понравится…
        Открыв глаза, Вика увидела, что уже подошла вплотную к Титову. Она схватила свой мобильный, уверенная, что Виктор не отпустит его.
        Однако Титов и не думал мешать ей. Вика, забрав телефон, отпрыгнула на почтительное расстояние и стала вбивать в телефон свой код. Господи, она ведь просто забыла его!
        — Двадцать два ноль три,  — подсказал Титов, и Вика вдруг поняла: ну да, это и есть ее код для мобильного.
        — Откуда ты его знаешь?  — Слова давались с трудом.
        Титов, усмехнувшись и одарив ее взглядом арктически-ледяных глаз, ответил:
        — Ну, ты ведь всегда была предсказуема, Вичка. День рождения твоего сына, что же еще… Но это я не сейчас, конечно же, выяснил, а уже некоторое время назад. Когда начал следить за тобой…
        Чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, Вика прислонилась к умывальникам. Итак, он следил за ней. Она встрепенулась. Значит…
        — Ты ведь сегодня утром был у нас в квартире?  — спросила она, вспомнив ужасный момент, когда она из ванной смотрела в спальню и не сомневалась, что видит со спины его, Виктора Титова.
        И решила, что это галлюцинация. Но это не была галлюцинация. Он действительно был там.
        — Был,  — охотно подтвердил Титов.  — И не только сегодня утром. Знаешь, какая ты во сне прелестная, Вичка? И сынок у вас классный… Как и твой с муженьком секс. А вот муженек так себе, я был бы в свое время для тебя намного лучшим супругом, чем этот твой Саша. Кстати, если возникнет потребность стать юной вдовой, ты только скажи — я подсоблю!
        Опершись обеими руками об один из умывальников, Вика произнесла:
        — И как давно ты… Ты проникаешь в нашу квартиру, шпионя за нами днем и ночью, Титов? Как давно?
        Виктор, усмехнувшись и блеснув арктически-ледяными глазами, ответил:
        — Ну, у каждого маньяка есть свои тайны. И у меня, соответственно, тоже.
        Схватив телефон, Вика стала набирать номер полиции, который внезапно всплыл у нее в памяти. Однако звонок не пошел — оказалось, что нет связи.
        — Ах, приема нет?  — осведомился с деланым сочувствием Титов.  — Как жаль, Вичка!
        — Что ты сделал с моим телефоном?  — спросила Вика и попыталась позвонить снова, однако вновь ничего не вышло.
        Она взглянула на дверь дамской комнаты — так просто было бы выйти отсюда, но…
        — Конечно, тебя тут никто не держит!  — заявил Титов, отслеживая ее взгляд.  — И дверь, уверяю тебя, не заперта. Просто снаружи дежурит одна из референток моей жены, чтобы нас на какое-то время оставили в покое и не мешали нашему разговору, Вичка. Скажи, ты ведь рада меня видеть?
        Одна из референток его жены — что именно имел в виду Титов?
        — Нет!  — отчеканила Вика.  — Не рада. Когда ты убежал из сумасшедшего дома, где тебя все это время держали, милок?
        Обращение, которое она раньше использовала для Титова и которое так злило его, само собой прикатило из недр памяти.
        — Фи, Вичка! Хотя можешь называть меня так, как заблагорассудится. Я за эти годы изменился, причем сильно. И подобными дешевыми психотрюками меня больше не возьмешь…
        Однако по его сверкающему взору и кислому выражению, как обычно, бледного лица Вика поняла, что это не так.
        — Ты наблюдал за мной, пока я мылась сегодня?  — спросила она, решив не думать о том, что Титов, если не врет, наблюдал за тем, как Саша и она занимаются любовью.
        И, что намного хуже, заглядывал и к Павлуше.
        Если не врет…
        Однако зачем ему врать? То, что он побывал по крайней мере сегодня утром в ее спальне и забрал изумрудное кольцо, подаренное Сашей, не подлежало сомнению.
        — Ну, Вичка, я же не вуайерист какой-то! И в юности своей за тетками в бане не подглядывал, так зачем мне это делать незадолго до того, как мне пойдет четвертый десяток?
        Говорил он убедительно, но на его лице блуждала мерзкая улыбка — нет, Титову верить нельзя.
        Если он и не врал и в самом деле не подглядывал за ней, пока она мылась в душе, от факта, что маньяк только лишь пошарил в ее спальне, пока она находилась в ванной комнате на отдалении каких-то трех метров, что, стало бы лучше?
        — И где ты прятался?  — спросила Вика.  — Под кроватью тебя в любом случае не было. Я заглядывала…
        — Я видел,  — ухмыльнулся Титов.  — Я видел, Вичка!
        — В шкафу? Но туда я тоже смотрела…
        — Это я тоже видел,  — продолжил он.  — Но ты заглянула только в шкаф с костюмами своего муженька, а вот в свою гардеробную заглянуть не удосужилась. А когда ты там наряды до этого брала, то я прятался как раз в мужнином шкафу, а потом сменил место дислокации. Ловко ведь, Вичка?
        Чувствуя, что не сможет больше вернуться в квартиру, которую считала своим домом, более того, своей крепостью и которую они вместе с Сашей выискали и любовно обставили, Вика спросила, теребя изумрудное кольцо на пальце:
        — Что ты хочешь, Титов? Убить меня?
        Виктор тяжело вздохнул и вышел из туалетной кабинки.
        — Ну, в самом начале я действительно хотел убить тебя, Вичка. Ты ведь предала меня, причем столь цинично, и это невзирая на то, что я любил тебя, так любил. И кажется, до сих пор еще люблю…
        Вика не знала, что ответить на эти признания своего персонального демона, по совместительству маньяка-психопата, который, не исключено, к тому же, как водится, врал. Он до такой степени любил ее, что лишил обоих родителей, любимого и намеревался забрать ее на фургоне своего ментора, увезти куда-то в логово и там пытать, а потом лишить жизни.
        Ах, так вот что значит любовь!
        — А тогда ты кого-то похитил и удерживал в своем… логове?  — Вика задала вопрос, который мучил ее все эти годы.  — Ну, детей…
        Титов, делая еще один шаг навстречу ей, заявил:
        — Вопросы, Вичка, сплошные вопросы! Что же, охотно отвечу на них, как, впрочем, и на другие, но только не здесь и не сейчас…
        В дверь туалета постучали, и он вздохнул:
        — Кажется, дальше держать оборону дамской комнаты не получается. Что же, приятно было снова увидеть тебя, Вичка. Однако мы ведь продолжим нашу беседу, не так ли?
        — Нет!  — закричала Вика, да так громко, что у нее у самой заложило уши.  — Ты псих, Титов, ты убийца, ты серийный убийца! Маньяк-психопат, маньяк-социопат! Твое место в психушке до конца дней твоих! Ты сбежал оттуда, и я подключу правоохранительные органы, чтобы они тебя запихнули обратно! Потому что тебя наверняка ищут! Ты болен, милок, очень болен…
        — Как и ты, Вичка, как и ты!  — произнес Титов абсолютно спокойно, явно не напуганный перспективой быть переданным на руки правоохранительным органам.  — Все сказала?
        Вика замолчала, тяжело дыша. Стук в дверь повторился. Титов, подойдя к Вике почти вплотную, прошептал:
        — Да, время тебя не пощадило, Вичка. Но… Но я люблю тебя все так же, как и раньше… Поэтому…
        Его жилистая рука нежно дотронулась до ее щеки, и Вика, не выдержав, бросилась наутек.
        Она распахнула дверь дамской комнаты и, едва не сбив с ног придворную даму Виктории Евгеньевны, кажется, ту же самую, которую до этого толкнула.
        Виктория Евгеньевна стояла тут же, сверкая черными глазами.
        — Что-то вы долго… Надеюсь, все в порядке?
        Вика уставилась на нее и уже открыла рот, чтобы поставить наследницу миллионов, а то и миллиардов в известность о том, что нет, все далеко не в порядке, а потом поняла.
        Она заодно с Титовым! Только как такое возможно?
        Именно она заявилась со своей свитой сюда, в агентство. Именно она устроила фуршет. Именно она преподнесла Вике похищенное Титовым кольцо. Именно она тарабанила сейчас в дверь дамской комнаты, отлично зная, что там находится Титов.
        — Вы что — его жена?  — выпалила Вика, вспомнив, что только что сказал ей Виктор.
        Виктория Евгеньевна, царственным жестом отослав прочь свою придворную даму, усмехнулась:
        — Да, Витюша — мой законный супруг. Мы поженились в день моего рождения ровно восемь месяцев назад.
        У Вики голова шла кругом, она думала, что больше ее ничто не в состоянии ошарашить сегодня, но эта новость буквально оглушила.
        — Но… Но он же сумасшедший!  — пробормотала Вика.  — И сидел в дурке…
        — Ну, помните же, какой крылатой фразой заканчивается милая комедия с Мэрилин Монро про переодетых мужиков в джазовом оркестре периода сухого закона в Америке? У каждого свои недостатки!  — с улыбкой произнесла Виктория Евгеньевна.
        Дверь дамской комнаты распахнулась, оттуда вышел улыбающийся Виктор Титов. Поцеловав в щеку Викторию Евгеньевну, он произнес, обращаясь к Вике:
        — Вы ведь, как я понимаю, уже знакомы? Моя жена Вика — моя бывшая большая любовь, по странному стечению обстоятельств тоже Вика.
        Вика, взглянув на тезку, заметила:
        — Вы, надеюсь, брачный контракт заключили? Он ведь убьет вас, глазом не моргнув, как убил до этого кучу людей.
        Виктория Евгеньевна, усмехнувшись, ответила:
        — О, я обо всем в курсе, особенно в отношении страсти моего Витюши к вам, Виктория Павловна. Кстати, с учетом наших практически семейных связей, не перейти ли нам на «ты»?
        И она протянула руку — тонкую, белую, с ровно подстриженными розовыми ноготками. Рука девочки-подростка, а не жены опасного маньяка.
        — Меня зовут Вика. Как, впрочем, и тебя. Смешно же?
        Она инфантильно хихикнула, а Вика, не реагируя на протянутую наследницей миллионов ладонь, ответила, глядя прямо в черные, загадочно мерцавшие глаза:
        — Нет, Виктория Евгеньевна, переходить на «ты» мы с вами не будем.
        Будь что будет! Даже если новая хозяйка ее за это уволит — черт с ним! Работать на жену Титова она и сама не намеревалась. Рекламных агентств в Москве предостаточно — найти новую работу не составит труда.
        Вика обвела взглядом коллег, по-прежнему оттягивавшихся во время фуршета, оплаченного новой хозяйкой. Их, конечно, жаль, если Виктория Евгеньевна решит вдруг прикрыть агентство, но не будет же она действовать себе в убыток? Скорее всего, просто выгодно продаст, и тогда Вика, быть может, даже вернется сюда — почему бы, собственно, и нет?
        — Жаль!  — Виктория Евгеньевна была явно разочарована и резко убрала руку. Судя по всему, реакция Вики ее задела, причем очень существенно.
        — Вички, дорогие мои, не ссорьтесь!  — провозгласил примирительным тоном Титов.  — Ведь вы самые любимые женщины в моей жизни!
        Виктория Евгеньевна, повернувшись к нему, произнесла:
        — Я думала, Витюша, что теперь любимая женщина у тебя одна и что это я, твоя законная жена.
        Вика, покручивая на пальце изумрудное кольцо, заявила:
        — Не смею мешать вашей семейной сцене, милые мои молодожены. Кстати, Виктория Евгеньевна, вы взяли его фамилию и стали теперь Титовой? Или, быть может, присоединили ее к своей?
        Не дожидаясь ответа, Вика направилась в сторону накрытых столов. Позвонить в полицию она всегда успеет, а вот есть хотелось ужасно — кажется, давал о себе знать стресс.
        Положив себе на тарелку разных деликатесов, Вика присоединилась к группке коллег, которые тотчас принялись петь ей дифирамбы. Вика внезапно поняла, что, несмотря на все невероятные события сегодняшнего дня, чувствует себя…
        Превосходно!
        Все эти годы она так боялась того, что Титов вернется, что превратилась в неврастеничку, которая портила жизнь себе и окружающим, в первую очередь мужу и сыну.
        А когда Титов действительно появился, то выяснилось, что не все так страшно. Вика бросила взгляд в сторону Виктории Евгеньевны, окруженной своими придворными дамами в бизнес-костюмах. Видок у наследницы был не самый счастливый. Неужели скандал в святом семействе? Титова нигде поблизости видно не было.
        Вика поняла, что справится и с этим. То есть с Витюшей. Потому что она слишком много о нем знает — и, с учетом этого, милок в самом ближайшем будущем снова отправится в психушку. А еще лучше — за решетку.
        Интересно, если он оттуда сбежал, то как смог жениться на наследнице миллионов, а то и миллиардов Виктории Евгеньевне и остаться при этом на свободе как минимум восемь месяцев?
        И, что важнее всего: кого он за это время убил? То, что убил, Вика не сомневалась. Она закрыла глаза, наслаждаясь итальянскими вкусностями.
        — Так вот вы где!  — услышала Вика голос шефа.  — Я видел, как вы долго разговаривали с Викторией Евгеньевной. Она от вас в восторге!
        — Теперь, думаю, больше нет,  — ответила Вика.  — Разрешите, я снова наведаюсь к столу…
        И, оставив обескураженного шефа стоять посреди холла, Вика двинулась к подносам с яствами.
        — Тебе не стоит так много есть, Вичка,  — услышала она голос Титова и заметила, как Виктор появился откуда-то сбоку.  — Набивать едой утробу при проблемах — это плохой признак. Симптом больших психологических, а то и психических проблем!
        Вика, накладывая себе на тарелку еще и еще, усмехнулась:
        — Ну да, и это говоришь ты, милок!
        — Прекрати меня называть так!  — скривился Виктор.
        — Иначе что?  — спросила Вика саркастически.  — Иначе ты убьешь меня, милок?
        Виктор, одарив ее тяжелым немигающим взором, прошептал:
        — Иначе я убью его!
        И он ткнул пальцем в шефа, беседовавшего неподалеку с Викторией Евгеньевной.
        — Все подчиненные будут только рады!  — заявила Вика и отвернулась, накладывая себе на тарелку все новые и новые вкусности.
        Внезапно ее пронзило воспоминание — столь же беспечно, более того, преступно, она повела себя тогда, когда Титов грозился убить рыжеволосую официантку из кафе «Слоненок». И даже сказала ему, что пусть он это делает.
        И он той же ночью задушил несчастную девушку. Просто так. Чтобы продемонстрировать свое всевластие и наказать ее, Вику.
        Всучив тарелку с небольшой Пизанской башней из деликатесов вышколенному официанту, который желал потчевать ее шампанским, Вика обернулась.
        И заметила, что шефа около Виктории Евгеньевны больше нет. Как не было в поле зрения и Титова. Вика запаниковала.
        Она бросилась к окруженной придворными дамами Виктории Евгеньевне и громко спросила:
        — Где он?
        Наследница миллионов, а то и миллиардов с тонкой улыбкой спросила:
        — Кого вы имеете в виду?
        — Не придуривайтесь!  — рявкнула Вика, боковым зрением замечая, как глаза придворных дам, как и прочих, кто слышал их беседу, лезут на лоб.  — Ваш драгоценный супруг — где он?
        Виктория Евгеньевна, чьи черные глаза адски сверкали, так же, как сверкали и глаза Титова в момент совершения преступлений, ответила:
        — А зачем вам, Виктория Павловна, мой муж? У вас ведь имеется собственный!
        Вика, понимая, что от наследницы (и, судя по всему, сообщницы Титова) ничего не добиться, бросилась в поисках Титова, а заодно и шефа по помещениям агентства.
        Она хватала сотрудников, спрашивала, не видели ли они их шефа. Но никто его не видел!
        Не мог же он исчезнуть бесследно! Причем в течение какой-то пары минут? Может, Титов сумел выманить его на улицу, туда, где ждал его фургон, полученный в наследство от Роберта Ивановича?
        Вика, влетев в свой кабинет, даже выглянула в окно, но оттуда ничего не увидела: офис располагался на девятнадцатом этаже.
        Что же делать? Ну конечно же, позвонить на пост охраны и узнать, не покидал ли шеф здания…
        Дверь раскрылась, на пороге возник, переминаясь с ноги на ногу, молодой официант.
        — Извините, что вмешиваюсь, но я случайно слышал, как вы искали вашего начальника. Это же господин с длинными седыми волосами в оранжевом галстуке?
        Вика кивнула и отложила мобильный, который все равно не работал: Титов что-то в нем испортил или отключил какую-то функцию, пока возился с ним в дамской комнате.
        — Ну, я случайно видел, как он направлялся в… в мужской туалет!
        Вика, даже не поблагодарив официанта, выбежала из своего кабинета и снова налетела на придворную даму Виктории Евгеньевны — опять ту же самую!
        Подбежав к мужскому туалету, Вика взялась за ручку двери. Войти самой или лучше попросить кого-то из коллег-мужчин заглянуть туда?
        Дверь раскрылась, едва не стукнув Вику по носу, и на пороге возник Титов. Увидев Вику, он еле заметно усмехнулся, в его арктически-ледяных глазах пылал уже знакомый ей адский огонь.
        Огонь смерти.
        — Там мужчине в туалете стало плохо!  — крикнул он.  — Пусть кто-нибудь вызовет «Скорую»!
        Шеф скончался еще до приезда «Скорой», и реанимировать его, несмотря на отчаянные попытки парамедиков, так и не удалось. Вика безучастно наблюдала за происходящим и за тем, как офис постепенно становится пустым. Сотрудники, тушуясь и отчего-то говоря исключительно шепотом, спрашивали разрешения отправиться домой, и Вика их не задерживала. Она не выпускала из поля зрения Титова, который ходил вдоль обезлюдевшего буфета и хватал то одну вкусность, то другую.
        Виктория Евгеньевна давно покинула офис, удалившись вскоре после прибытия «Скорой» вместе со своими придворными дамами в бизнес-костюмах.
        Наконец настал момент, когда медики, забрав тело шефа, уехали, последний сотрудник покинул агентство, а официанты собирали грязную посуду.
        Вика, посмотрев на настенные часы, поняла, что было всего лишь семь минут третьего пятницы, четырнадцатого сентября, ее двадцать девятого дня рождения.
        Дня, который стал днем смерти шефа — и ее встречи после многолетней разлуки с Титовым.
        Встречи, которая завершилась очередным трупом.
        — Вичка, не хочешь перекусить, воспользовавшись последней возможностью?  — Титов возник около нее, подавая ей тарелку с деликатесами.
        — Нельзя столько много есть, это ведь признак больших психологических, а то и психических проблем, милок,  — сказала устало Вика.
        Титов, усмехнувшись и сверкнув глазами, парировал:
        — Ну, в моем случае это уже не симптом, а диагноз, Вичка. Кстати, надо бы помянуть твоего шефа. Хороший ведь был человек, как я слышал? Ну, или не очень… Но человек!
        Подозвав к себе официанта, он велел подать два бокала шампанского. Взяв один, он поднял его вверх и провозгласил:
        — За усопшего, мир его праху!
        Вика взяла другой бокал и выплеснула его содержимое в бледное лицо Титова.
        — Ты ведь убил его?  — спросила она громко, а Титов, ничуть не смутившись и, кажется, даже не обидевшись на выплеснутое ему в лицо шампанское, продолжил уплетать деликатесы с тарелки.
        — Не я, Вичка, а, как и тогда, с официанточкой, ты! Исключительно ты, Вичка! Я бы не убивал, если бы ты не дала мне на это разрешение. Его смерть — это твоя вина.
        Заплакав, Вика побежала к себе в кабинет и, заперев дверь изнутри, упала в кресло и принялась во весь голос рыдать. Выходит, Титов прав — это она виновата в смерти шефа.
        Как и в смерти официантки, а также в смерти своих собственных родителей?
        — Не реви, Вичка!  — раздался голос Титова.
        Вика вовсе не удивилась, что он с легкостью проник в запертый изнутри кабинет, она заплакала еще сильнее.
        Титов, поставив на полированную поверхность стола недопитый бокал шампанского, вздохнул:
        — Ладно, знал бы, что тебя это так расстроит, не стал бы старика убивать…
        Вика взглянула на лежавший перед ней мобильный и пожалела, что не может записать при помощи функции диктофона их беседу.
        Титов продолжал:
        — Ну, убил его, но ведь ты сама этого хотела, Вичка! Да, хотела! Потому что ты такая же, как и я, просто не желаешь этого признавать! Тогда, когда ты разводила меня, сподвигая на убийство якобы домогавшегося тебя директора школы, ты ведь испытывала кайф от мысли, что… Что он в самом деле умрет! Ибо тебе тоже нравится убивать людей, Вичка, ведь так? Не самой, а руками других. Например, моими. Может, хочешь все же попробовать осуществить это? Я помогу…
        Вика, воспользовавшись тем, что Титов повернулся к ней во время этого кошмарного монолога спиной, схватила свой мобильный и стала судорожно искать, где же там диктофон.
        — Уверен, что тебе понравится, Вичка. Потому что убивать этих жалких людишек…
        Он осекся, а потом подскочил к Вике и вырвал у нее из рук мобильный. В арктически-ледяных глазах Титова плясали адские огоньки.
        — Что ты намерена делать, Вичка? Куда-то звонить? Или, что намного хуже, без спроса записать нашу конфиденциальную беседу?  — Он швырнул телефон в угол комнаты.  — Итак, ты сама видела, к чему приводит твое упрямство, Вичка.
        — Тебя изобличат!  — крикнула Вика, все еще плача.  — Ты ведь убил его каким-то ужасным способом? Или засадил иглу в сердце? Или отравил? Врачи это установят и…
        — И ничего не будет!  — Титов, ухмыляясь, приблизился к ней.  — Потому что у нас все схвачено, Вичка. У нас — это значит, у Вички и у меня. У моей Вички. У моей жены Вички. Если бы ты знала, на что способны жадные начальственные эскулапы ради, скажем, ста тысяч евро наличными в пятисотенных банкнотах… А уж на что ради двухсот!
        Слезы Вики моментально высохли. Выходит, как и в былые времена, он действует не один. Только тогда лютовал вместе со своим ментором Робертом Ивановичем, а теперь…
        Вместе со своей женой, это серой мышкой, молчаливой девицей без малейших признаков шарма и харизмы, а по совместительству наследницей миллионов, а то и миллиардов?
        Но как такое возможно?
        Глядя на ухмыляющегося Титова, в арктически-ледяных глазах которого по-прежнему плясали адские огоньки, огоньки смерти, Вика вдруг поняла: а кто, собственно, сказал, что серийными убийцами могут быть лишь мужчины? Могут и женщины. И эти женщины-маньяки вовсе не должны быть гром-бабищами наподобие шкафообразной мужеподобной лесбиянки из триллера «Монстр» с Шарлиз Терон в главной роли.
        Они могут быть миниатюрными, неприметными эфимерными созданиями и в свои двадцать девять выглядеть на восемнадцать. Они могут быть наследницами миллионов, а то и миллиардов.
        Женами гораздо более изворотливых и хитрых маньяков с многолетним стажем.
        Такими, как Виктория Евгеньевна, новая хозяйка холдинга. Ставшая хозяйкой после…
        После неожиданной трагической смерти своего отца!
        — Это ты убил ее отца?  — спросила Вика, и Титов моргнул, явно не ожидая подобного вопроса.
        Однако это его не смутило, улыбка Виктора стала еще шире, и он произнес:
        — Что я люблю в тебе, Вичка, так это твой ум! Нет, убил не я, убила сама Вичка. Она давно хотела это сделать. Но я ей, конечно же, помог, причем очень сильно. Потому что у нее опыт небольшой…
        Небольшой для маньяков — это, скажем, всего лишь два или три убийства? Или, может, четыре-пять? После чего переходишь в категорию «продвинутый киллер»?
        — Она бы непременно наделала кучу ошибок и попалась с поличным, тем более убийство она задумала осуществить за границей, когда ее папаша нырял в Индийском океане с аквалангом. Зря он поверил тому, что его дочку вылечили, и, вызволив ее из дурки, как ты выражаешься, взял с собой в отпуск. Потому что это я Вичку научил дурачить эскулапов. А папа-то об этом понятия не имел, думал, что любимое чадо поправилось! Ну, я на досуге и разработал план с учетом всех тонкостей наших деликатных сфер, но, и тут я снимаю шляпу, которой у меня, впрочем, нет и никогда не будет, осуществила план Вичка в одиночку!
        Вика откинулась в кресле и, скрестив руки на груди, взглянула на Титова, взахлеб рассказывавшего ей эту ужасную историю. Историю убийства милой дочуркой своего отца-олигарха.
        — И в одночасье Вичка стала очень богатой юной леди!
        Вика, бросив на Титова презрительный взгляд, спросила:
        — И где вы, два шизоида, друг с другом познакомились? В дурке, что ли?
        Сказала она это просто так, чтобы лишний раз позлить Титова, но по его чуть скривившемуся лицу поняла — господи, она попала пальцем в небо. В самом деле в дурке!
        — Не в дурке, как ты выражаешься, Вичка, а в муниципальном медицинском учреждении здравоохранения закрытого типа,  — произнес ровным и спокойным, вероятно, уж слишком спокойным, тоном Титов, нависая над ней.
        — Во время сеанса лоботомии?  — заметила Вика, улыбаясь как можно шире.  — Или в карцере, когда вас поливали из дырявого шланга ледяной водой, чтобы купировать новый шизофренический шуб?
        В дверь постучали, Вика громко крикнула, чтобы вошли. Заглянул один из официантов, доложивший, что они собрались и хотели бы уйти. Вика попросила их подождать пару минут, парень кивнул и закрыл дверь. Вика встала.
        — Так ты так и не ответил, милок, во время каких процедур в дурке вы с твоей Вичкой познакомились? Клизмы с касторкой и опилками?
        Титов, сверкая глазами, прошипел:
        — Замолчи и не говори глупостей! Иначе… Иначе я убью этого идиота-официанта, который сейчас сюда заглянул. Ты ведь хочешь?
        Вика быстро ответила:
        — Нет, Витя, не хочу.
        Титов осклабился:
        — А, уже не милок, а Витя! Надо же, какой, Вичка, прогресс!
        Вика подавленно молчала, а Титов, чувствуя себя победителем, произнес:
        — Ну и ладненько! Значит, обойдемся без оскорблений, Вичка. Тем более встречать своего старинного друга после двенадцати лет разлуки надо по-другому…
        Старинного друга! Лучше бы он сказал, как оно и есть: персонального демона. А еще точнее: правый мизинец тьмы.
        — Понимаю, у тебя много вопросов — как ко мне, так и к моей…  — Титов вновь осклабился.  — К моей Вичке. Так что предлагаю тебе заглянуть к нам, ну, почему бы, собственно, не сегодня вечером?
        — Нет!  — вырвалось у Вики инстинктивно.
        — Негоже отказываться, если я приглашаю, Вичка,  — протянул Титов.  — Или ты в самом деле хочешь, чтобы этот официант сдох? Ну, или еще кто-то?
        Вика не хотела, совсем не хотела. Как, однако, не хотела встречаться с Титовым, этим шизоидом, и его женой, кажется, еще большим шизоидом. В особенности в свой день рождения.
        Тут Вика подумала, что уже встретилась с ними в свой день рождения — с ними обоими.
        — У меня… запланировано кое-что на вечер!  — пролепетала она.
        — Отмени, Вичка!  — хмыкнул Титов.
        Вика заупрямилась:
        — Не могу. Я специально взяла в понедельник выходной, чтобы Саша, мой муж, мог организовать поездку на уик-энд. И он наверняка что-нибудь организовал. И вообще…
        Титов склонился над ней и, пронизывая взглядом своих арктически-ледяных глаз, произнес:
        — И вообще, Вичка, вы можете провести забавный уик-энд в подмосковном поместье Вики, моей Вики. Приезжай вместе со всей своей небольшой семьей — со своим мужем и сынулей!
        Нет, нет, только не это!
        Наверное, мысли Вики отразились на ее лице, потому что Титов сказал:
        — Ну, или приезжай одна, а твои мужчины проведут время без тебя. Как и ты без них,  — и добавил, обводя языком тонкие губы:  — Ты ведь не хочешь, чтобы с ними что-то случилось?
        Вика закрыла глаза. Ей так хотелось закатить Титову пощечину, расцарапать ему лицо, дико завизжать. Но, вероятно, это и была именно та реакция, которой он добивался от нее.
        — Если ты хочешь, чтобы… Чтобы я приехала к тебе… к вам, то оставь моего мужа и сына в покое,  — произнесла Вика тихо, но отчетливо.  — Ты ни при каких обстоятельствах не причинишь им вреда, ты это понял, Титов?
        — Иначе что, Вичка?  — усмехнулся ее персональный демон, однако отвел взгляд своих арктически-ледяных глаз.
        — Иначе, Титов, ты меня больше никогда не увидишь!  — заявила Вика.
        Наверняка все эти долгие (а в итоге промелькнувшие как одно мгновение) двенадцать лет не только она думала о Титове, но и Титов думал о ней.
        Иначе бы вряд ли заявился в день ее рождения под ручку со своей женой, наследницей миллионов, а то и миллиардов, а по совместительству отцеубийцей (и, вероятно, убийцей еще и других людей)  — с сомнительным приглашением в подмосковный замок своей благоверной.
        Замок тьмы.
        — Куда же ты денешься?  — напряженно спросил Виктор.
        — Поверь мне, милок, найду куда! И, кстати, с чего ты взял, что деться придется мне — быть может, это затронет тебя?
        Титов снова усмехнулся и заявил:
        — Хорошо. И принимаю твое условие — с голов твоих, как ты выразилась, мужчин, и волос не упадет.
        Зная, что манипулятор Титов любит жонглировать словами и ложными обещаниями, Вика потребовала:
        — Поклянись, что ты не причинишь ни моему мужу, ни моему сыну никакого вреда!
        Виктор, облизав губы, спросил:
        — А чем клясться? Жизнью родителей можно?
        Вика понимала, что даже если он и даст слово, то может изменить его в любой момент. А может, и нет.
        Она продолжала молчать, сверля Титова взглядом.
        — Ну ладно, клянусь! Я твоих мужиков и пальцем не трону! И не причиню им никакого вреда!
        Вика отвела взгляд, и Виктор, явно повеселев, заявил:
        — Но у меня к тебе, Вичка, тоже требование — перестань звать меня наконец «милок»!
        Вика хмыкнула и в знак согласия качнула головой, а потом направилась к двери, помня, что фирма по доставке деликатесов ждет ее.
        — Вичка, значит, договорились? Тебя ровно в восемь вечера заберут. Будь готова. Моя супруга и я приглашаем тебя на званый вечер.
        «Банкет с бесами звучало бы лучше»,  — подумала Вика, выходя из своего кабинета в коридор.
        Когда Вика вернулась домой, то первое, что ей бросилось в глаза, это огромная корзина роскошных алых роз в прихожей. Вышедшая встречать ее Марина Ильинична, явно умиляясь, произнесла:
        — Курьер примерно час назад доставил.
        Вика заметила золотую карточку, на которой изящной вязью было выведено: «Моей Вичке».
        Она разорвала карточку и обернулась в поисках мусорного ведра. Муж никогда не называл ее Вичкой — она на этом настояла едва ли не в первый день знакомства с Сашей.
        Как угодно, но только не так. Потому что Вичкой называл ее только один человек. Тот самый, который и прислал ей эту корзину роз.
        Затем Вика взяла корзину и, прошествовав с ней на лоджию, небрежно швырнула в угол, да так неудачно, что корзина упала на бок, и некоторые розы погнулись или даже поломались.
        Марина Ильинична, ошеломленно наблюдая за действиями хозяйки, проговорила:
        — Извините, Виктория Павловна, но неужели вы поссорились с Александром Дмитриевичем? Это ведь такой эксклюзивный подарок! Цветы столько стоят!
        — Эти цветы не от Александра Дмитриевича,  — ответила Вика.  — И давайте завершим эту тему. Кстати, если вам цветы так нравятся, можете забрать их себе. Я вам их дарю!
        Вика поспешила перевести разговор в другое русло и стала расспрашивать няню о том, чем она занималась с Павликом. Марина Ильинична, явно еще находясь под впечатлением от варварского, по ее мнению, поступка Вики, доложила:
        — Павлик со своим новым питомцем носится!  — и, понизив голос, добавила, кажется, несколько осуждающе:  — Вы бы перед тем, как покупать этого грызуна, сначала бы ребенка подготовили. Да и чем эту крысу кормить?
        — Какую крысу?  — спросила в недоумении Вика.
        И тут раздался восторженный крик Павлика, выбежавшего ей навстречу:
        — Не крысу, а крыса! Потому что это он, мамочка! И зовут его Витольд Седьмой, и он — император Священной Империи Крысюков!
        В руках мальчик сжимал что-то белое и пушистое. А потом сунул это матери под нос, Вика разглядела мордашку достаточно упитанной крысы-альбиноса и ее красные глазки-бусинки.
        — Мамочка, посмотри, какой он классный! Витольд Седьмой, он такой смешной…
        Вика вопросительно посмотрела на Марину Ильиничну, а та сказала:
        — Эту… это животное тоже курьер доставил, только днем. Мы как раз на прогулку собирались.
        Наблюдая за тем, как сын возится с крысой, точнее, крысом, Вика подумала о том, что со стороны Саши было весьма безответственно без предварительного с ней согласования покупать и присылать сыну с курьером эту крысу.
        Точнее, крыса.
        Вспомнив, что утром они расстались не самым лучшим образом, Вика ощутила жгучее чувство вины. Что же, понятно, отчего муж принял решение и тотчас осуществил его, не спросив согласия Вики.
        Вероятно, в подобной ситуации она поступила бы точно так же.
        — Мамочка, давай поиграемся с Витольдом! Ой, смотри, он снова накакал!
        Марина Ильинична укоризненно заметила:
        — Эта мышь только и делает, что, вы уж извините, испражняется везде, где только можно. И чем ее кормить, ума не приложу?
        — Витольд питается золотыми кедровыми орешками и волшебной пыльцой,  — заявил Павлик со знанием дела.  — Мама, у нас есть золотые кедровые орешки?
        Вика прошла на кухню и заметила на столе большой прозрачный террариум, явно новый, а также несколько пакетов с кормом для грызунов.
        — И это тоже курьер притащил,  — заметила неодобрительно няня.
        Павлик посадил крыса Витольда на руку Вике, допытываясь:
        — Так есть у нас золотые кедровые орешки, мамочка?
        Крыс, цепляясь крошечными коготками за рукава делового костюма Вики, прополз по рукаву вверх, шевеля усиками и буравя ее своими красными глазками-бусинками. Этот взгляд Вике не понравился, он напомнил ей пристальный взгляд того человека, о котором она хотела думать меньше всего.
        И который сегодня, в ее день рождения, убил ее шефа.
        — Забери его, Павлик,  — попросила она, но сын, рассуждая о том, что если золотых кедровых орешков нет, то подойдут и серебряные, а волшебную пыльцу можно заменить колдовским кефиром, не слушая ее, принялся распаковывать корм для грызунов.
        Крыс завис на плече Вики, и она закричала:
        — Забери эту гадость!
        Она готова была стряхнуть грызуна с себя, возможно, даже швырнуть его в стену — хорошо, что перепуганная Марина Ильинична, подхватив крыса и поглаживая испуганное животное, произнесла:
        — Хорошо, Павлик, давай посмотрим, что у нас имеется…
        Сын, даже не глядя на мать (что было высшей степенью его обиды), громко произнес:
        — Смотрите, он вас любит, Марина Ильинична! Не то что некоторых, которые вечно кричат…
        Вика подошла к сыну, поцеловала его в вихрастую макушку, но ребенок упорно занимался тем, что вскрывал упаковку корма для грызунов, делая вид, что это самое важное занятие в его жизни.
        Не исключено, что это и было в данный момент самое важное занятие в его жизни.
        — Идите, идите, вам надо отдохнуть!  — сочувственно проговорила Марина Ильинична.  — Неприятности на работе?
        Вика не стала отвечать на ее вопрос, потому что что она могла сказать? И главное, можно ли считать неприятностью, если маньяк-психопат, убивший твоего первого друга и твоих родителей, а также кучу других людей, терроризировавший тебя много лет назад, вдруг снова возник из небытия и убил в твой день рождения твоего же шефа?
        Наверное, под неприятностями на работе милая Марина Ильинична подразумевала все же что-то иное.
        Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Вика замерла, наблюдая за тем, с каким увлечением сын возится со своей крысой, точнее, крысом, с какой любовью подкладывает усевшемуся на столе грызуну, уморительно жевавшему корм, очередную горстку еды и как Марина Ильинична, недавно столь брезгливо относившаяся к Витольду Седьмому, осторожно гладит его по вздрагивавшей спинке.
        А она, родная мать, во второй раз за день обидела своего ребенка. И все почему? Не исключено, потому, что она была шизоидом.
        Точнее, ее сделал таковым Виктор Титов.
        Открыв дверь в спальню, Вика почувствовала, что у нее нет сил. Она хотела было рухнуть на кровать, однако заметила на подушке кроваво-красную розу с длиннющим стеблем и золотую карточку с надписью знакомым ей витиеватым почерком:
        «Сегодняшний вечер, Вичка, станет самым незабываемым в твоей жизни. Это я тебе обещаю!»
        Пулей вылетев из спальни, Вика сбежала по лестнице и, не желая снова пугать сына, с упоением кормившего своего крыса, отозвала в сторону няню и спросила:
        — А курьеры… Вы их пускали в квартиру?
        Марина Ильинична, качая седой головой, ответила:
        — Не дальше прихожей. А что, что-то случилось? Неужели что-то пропало, Виктория Павловна?
        Скорее появилось. Вика, уверив, что все в полном порядке, снова поднялась в спальню.
        Усталость как рукой сняло, у Вики заболела голова. Значит, Титов снова был в ее квартире, воспользовавшись тем, что няня увела Павлика на дневную прогулку.
        А не исключено, что, заявившись утром и спрятавшись в гардеробной, пробыл все это время в их супружеской спальне, занимался на их супружеской кровати черт знает чем. А потом, когда Марина Ильинична вместе с Павликом ушли, выскользнул из квартиры и поехал прямиком в рекламное агентство, куда к тому времени уже прибыла его Вичка, новая владелица холдинга, убившая своего отца.
        Вика с остервенением принялась срывать с постели белье. А потом, схватив одеяла и подушки в охапку, швырнула их на пол.
        Нет, тут надо менять не белье, а подушки с одеялами вместе с кроватью. Спать на той, где — и в этом она не сомневалась — в ее отсутствие нежился Титов, она не намеревалась.
        Взглянув на часы, Вика поняла, что уже почти пять. Усевшись на пол, она вынула мобильный, телефон вновь работал, пришло несколько посланий от Саши. Быстро ответив на них, Вика в крайне мягкой форме, не желая, чтобы муж счел это упреком, спросила, в каком зоомагазине он купил Витольда Седьмого. И поставила после сообщения несколько смайликов и изображений смешных крыс, правда, серых, так как белых она у себя на смартфоне не обнаружила.
        Ответ от супруга не заставила себя ждать:
        «Что ты имеешь в виду, Вика? Какого такого Витольда?»
        Чувствуя, что ее бросает в дрожь, в который раз за этот сумасшедший день, Вика прямо спросила Сашу, где он купил сыну крысу-альбиноса, которую принес курьер.
        Ответ мужа вверг ее в ступор, хотя подсознательно она была готова к этому.
        «Я никакую крысу не покупал и с курьером не присылал. Вы что, сегодня в агентстве немного перебрали с шампусиком по случаю твоего дня рождения, солнышко?»
        И изображение улыбающегося солнышка и двух чокающихся бокалов шампанского.
        Вика вспомнила, что Саша, разумеется, ничего не знает о разыгравшейся в агентстве трагедии — о смерти ее шефа.
        Точнее, о его убийстве.
        Последовало еще одно его сообщение:
        «А что, кто-то прислал для Павлика крысу?»
        И через несколько секунд еще одно сообщение, которое ввергло Вику в ужас, потому что муж, сам того не ведая, сообщил правду:
        «У тебя разве завелся неведомый поклонник?» И после этого два ряда улыбающихся солнышек, чередующихся с крысками.
        Вика выключила мобильный и, улегшись в чем была на пол, застонала. Если бы у нее еще были слезы, то и заплакала бы.
        Но слез у нее уже не осталось.
        Ну конечно, крысу прислал не Саша, а Титов. Как и корзину роз. Еще бы, он слышал их разговор за завтраком, притаившись в квартире.
        Или нашпиговал ее «жучками» или даже камерами, чтобы следить за ней, своим объектом, и знать обо всем, что происходит у нее в доме.
        Вика подскочила и, осмотревшись, принялась срывать со стен картины, поднимать вазы, сдвигать с места мебель.
        Быстро выбившись из сил и ничего не найдя (что, однако, не означало, что в квартире ничего не было), она снова покинула спальню, слетела по лестнице и ринулась на кухню.
        Ее глазам предстала умилительная картинка: сын опускал в выложенный чем-то наподобие опилок террариум своего крыса, приговаривая:
        — Ты, милый Витольд, император Крысюков в изгнании, но я помогу вернуться тебе на трон…
        «Император», подергивая носиком, осматривал свое новое жилище, а потом, замерев посередине террариума, принялся чесаться.
        — У него блохи!  — заявила в ужасе Марина Ильинична.  — Господи, а если у него еще и гельминты?
        — Гель Минт — это злобный узупратор, который занял твой трон, Витольд, ведь так?  — заявил весело Павлик.
        — Узурпатор!  — поправила его няня, а Вика, подойдя к террариуму, запустила в него руку и схватила крысу. Точнее, крыса.
        — Мама, мамочка, что ты делаешь?  — закричал в панике Павлик.  — Ему же больно!
        Грызуну в самом деле наверняка было больно, он отчаянно дергал лапками и пытался вырваться. Вика, чуть ослабив хватку, вынула Витольда из террариума и заявила, суя его Марине Ильиничне:
        — Позаботьтесь о том, чтобы это животное покинуло мой дом. Немедленно!
        Няня таращилась на грызуна и явно не знала, что делать. Павлик, уже во весь голос рыдая, повис на Вике, пребольно колотя по коленкам матери кулачками:
        — Мама, какая ты злая, мама! Ты настоящий псих!
        В этот момент Вика почувствовала резкую боль в пальце и поняла, что крыса, точнее, крыс укусил ее. А через мгновение еще раз.
        Швырнув грызуна на стол, Вика расплакалась. Но вовсе не от укусов — боль, больше похожая на легкий укол булавкой, тотчас прошла, хотя на подушечках пальцев выступила кровь.
        Сын ведь прав, она самый настоящий псих. И ведет себя соответствующе.
        Ребенок бросился, рыдая во весь голос, к столу, по которому, несколько дезориентированно, бегал крыс Витольд, во время своего полета и в особенности приземления травм, похоже, не получивший, Вика бросилась за сыном, попыталась его обнять со спины, но Павлик принялся отбиваться, крича:
        — Уйди! Мне не нужна мама-псих! Ты очень плохая! У меня есть мой Витольд, а ты мне не нужна!
        Марина Ильинична, буквально насильно оторвав Вику от сына и оттащив ее в сторону, произнесла:
        — Виктория Павловна, я вас, право же, просто не узнаю! Извините, но вы ведете себя совершенно возмутительно! Я не позволю вам обращаться так ни с сыном, ни с животным. Не хотите крысу в доме, то не надо было ее покупать. Сейчас уже поздно, Павлик к ней сразу прикипел душой. А швыряться грызунами — это для взрослой женщины просто глупо!
        Просто глупо…. Ну да, а что она, собственно, ожидала от мамочки-шизоида?
        Няня, вытолкав ее в зал, усадила на диван, накрыла пледом (даже ноги укутала) и принесла чашку горячего молока с медом. Вика, наблюдая за тем, как сын на кухне обустраивает жилище своего Витольда, вяло думала о том, что крыса, конечно, не виновата.
        Точнее, крыс.
        Разве любимую овчарку Гитлера надо было застрелить только за то, что она была всей душой привязана к своему хозяину, убийце миллионов и кровавому тирану?
        Нет. Нет! Нет!
        Так и подаренную Титовым крысу, точнее, крыса, тоже нельзя было считать реинкарнацией зла и вместилищем бесовщины. А ведь она на полном серьезе хотела…
        Хотела убить крысу. Точнее, крыса. И только потому, что прислал его Титов.
        Посидев в зале и немного успокоившись, Вика снова поднялась к себе наверх. От мужа пришло семь сообщений, и последнее, недоуменное (ведь она не ответила на шесть предыдущих, в течение последних сорока минут), гласило:
        «Еду домой».
        И никаких тебе солнышек, смайликов и крысочек.
        Вика взглянула на часы — было почти шесть. Она снова опустилась на пол и, обхватив руками согнутые в коленях ноги, задумалась.
        Быть или не быть — вот в чем вопрос? Точнее, ехать или не ехать…
        Долго думать не пришлось. Конечно же, ехать она не желала, однако…
        Однако Титов наглядно ей продемонстрировал, что шастает по ее квартире, как по своей собственной, и в любой момент дня и ночи может возникнуть тут — и…
        И сделать все, что угодно.
        И даже если они сменят замки. Установят ультранадежную сигнализацию. Переедут в секретное место.
        Он их найдет. Рано или поздно. Вика в этом ничуть не сомневалась.
        Найдет и…
        И?..
        Она отправилась в душ. Мысль о том, что Титов, не исключено, сейчас пялится на нее в тайную камеру, ничуть не страшила. Ну и пусть.
        В голове у Вики крутилась та самая мысль, которую высказал тогда, еще во время событий двенадцатилетней давности, Виталик.
        Бешеного койота нельзя вылечить. Его можно только пристрелить.
        Пристрелить!
        И, похоже, это было то самое, что ей требовалось сделать с Титовым, чтобы избавиться от него раз и навсегда.
        — Так откуда у него крыса?  — спросил Саша первым делом, когда прибыл домой. К тому времени Вика приняла душ и успела кое-как прибраться в спальне. Впрочем, Саша туда еще не поднимался, а когда поднимется, у него возникнут к жене большие вопросы.
        Часы показывали почти без двадцати семь.
        — Я купила,  — соврала Вика, сама не зная зачем. Хотя, конечно же, знала. Говорить мужу о том, что снова объявился Титов, она не намеревалась.
        Потому что он в самый первый раз, когда она наконец поведала горестную историю своей жизни, безапелляционно вынес вердикт — пристрелить, как бешеного пса.
        Ну, или как бешеного койота.
        И она ни в коем случае не могла допустить, чтобы Саша, человек рассудительный, но в некоторых ситуациях принимавший спонтанные решения, вдруг решил бы осуществить это — прямо сейчас и собственноручно.
        Потому что весть о том, что Титов не только возник из небытия, но и снова преследует его жену, практически на ее глазах (ладно, не на ее глазах, а в мужском туалете рекламного агентства, которым она управляет) убивает ее шефа и грозится убить самого Сашу и, что ужаснее всего, Павлика, приведет только к единственно возможной реакции.
        Желанию уничтожить этого шизоида.
        — А зачем тогда мне писала и делала вид, что не знаешь, откуда он взялся?  — спросил удивленно Саша, и Вика опустила глаза.
        — Извини, стресс на работе…
        Муж нежно обнял ее (они сидели на диване, а Павлик удалился вместе с Мариной Ильиничной и, конечно же, Витольдом Седьмым в свою комнату) и, касаясь ее уха своим носом, промурлыкал:
        — Что, подчиненные замучили, подарками завалили и славословиями утомили?
        — Дело в том, Сашенька, что сегодня умер мой шеф,  — просто ответила Вика.
        Да, конечно, шизоида надо уничтожить. Только сделает это не Саша, а она сама. Потому что Саша, если все провалится, должен остаться на свободе.
        И воспитать их сына.
        В том случае, если ей придется сесть на долгие годы в тюрьму. В дурку. Или даже…
        Или даже если она окажется убитой Титовым.
        Да, Саша сумеет воспитать ребенка один. Или даже не один, а с новой подругой. Или женой…
        Вика закусила губу. Нет, умирать она не намеревалась, а хотела, победив шизоида, вернуться к своей прежней жизни, но ведь ей было отлично известно, что это невозможно.
        Прежней жизни уже никогда не будет, даже если Титов исчезнет, как страшный сон.
        Как страшный сон…
        — Да что ты говоришь!  — ужаснулся, отодвигаясь от нее, Саша.  — Как это — умер? И где?
        Вика чуть помедлила с ответом:
        — Прямо у нас в агентстве. На полу, извини за подробности, мужского туалета.
        — Инфаркт, что ли?  — спросил Саша.  — Или инсульт? Ему сколько было?
        Да, интересный вопрос: сколько было шефу? Кажется, пятьдесят четыре. Вика поняла, что не в курсе, в каком году родился шеф.
        А теперь это было уже не важно.
        — Причина устанавливается,  — ответила Вика туманно.
        Саша, вздохнув, произнес:
        — Или у вас наемный киллер потрудился?
        Вика вздрогнула, надеясь, что муж не заметил.
        — Извини, понимаю, что говорить такое нельзя, но… Он мог бы и другой день для смерти выискать!
        Мог бы. Но так решил Титов — что шеф умрет в ее день рождения.
        Просто так. Потому что Титов хотел в очередной раз продемонстрировать ей свое могущество. И это, надо признать, отлично ему удалось.
        — Ну, в любой день из трехсот шестидесяти пяти или шести — если год високосный — чей-то день рождения,  — произнесла Вика.  — И одновременно смерти…
        Было без семи семь.
        — А это значит,  — произнесла она, вставая с дивана,  — что мне надо уладить сегодня вечером кое-какие неотложные дела…
        — Ты что, работу на дом взяла?  — спросил муж.
        — Нет, мне надо отъехать,  — проговорила Вика.  — В восемь меня заберут.
        Ее заберет Титов!
        Саша недоуменно уставился на нее:
        — Вика, понимаю, что смерть шефа — трагедия. Но почему ты должна в пятницу вечером что-то еще улаживать? У него, в конце концов, есть родственники… Да и сегодня твой день рождения. У нас были планы!
        Вика поняла, что муж наверняка подготовил ей сюрприз на вечер. И на ночь… Она вспомнила про разгромленную — ею же — спальню. Спальню, в которую она больше не хотела входить, так как там на кровати возлежал и занимался черт знает чем Титов.
        Да, бешеного койота требовалось пристрелить. И сделать это могла только она сама, так как это ее прошлое и ее персональный демон.
        И ни Саша, ни Павлик, ни даже Марина Ильинична не имели к этому ни малейшего отношения.
        Ни малейшего.
        — Нет, дело не в организации похорон. Этим, разумеется, займутся родственники. Но тут в связи с его кончиной в агентстве возникли кое-какие крайне серьезные осложнения, и их надо решить немедленно.
        Саша, взяв ее за руки, с надрывом произнес:
        — Но не в пятницу же вечером. В твой день рождения!
        Именно что в пятницу вечером. В ее день рождения.
        Который, не исключено, станет днем смерти — только для кого: для нее или Титова?
        — Да, ты прав тысячу раз, но у нас в агентстве новая хозяйка. Ну, та наследница, о которой я тебе говорила…
        Жена Витюши. Убившая своего собственного отца.
        — И она просила меня приехать к ней сегодня вечером, чтобы… Чтобы обсудить предстоящую реорганизацию агентства. Кажется, я иду на повышение!
        Вика надеялась, что слова о повышении умаслят мужа, но Саша, наоборот, заявил:
        — И ты готова в пятницу вечером, в свой день рождения, по первому зову этой избалованной и наверняка ничего в бизнесе не соображающей девицы бежать к ней черт знает куда? Это что, до понедельника подождать не может?
        Черт знает куда — хорошее выражение.
        — Сашенька, у меня нет выбора. Это было не неформальное приглашение, а приказ.
        Муж с шумом втянул воздух.
        — Ну, как знаешь. Если тебе карьера важнее, то езжай к своей наследнице. Можешь уже прямо сейчас отправляться, не ждать восьми!
        Супруг был явно расстроен, более того, разъярен. Он наверняка подготовил жене на вечер сюрприз, а теперь все планы летели в тартарары.
        Вика попыталась обнять Сашу, но он уклонился.
        — И, если так хочется, можешь еще у этой особы и заночевать. Только надеюсь, что она не лесбиянка! Хотя вроде недавно писали, что она тайно, чуть ли не в день похорон своего папаши, вышла замуж за невесть кого. Во всяком случае, за мужчину!
        За Виктора Титова!
        Понимая, что, если она выдаст мужу правду, тот совершит глупые поступки, которые могут иметь очень трагические последствия как для него самого, так и для Павлика, Вика примирительно сказала:
        — Извини. Понимаю, что смазываю все планы, но надеюсь, что за выходные все разрешится…
        — За выходные?  — Муж расхохотался.  — Не забывай, Вика, что ты еще взяла в понедельник отгул. Как, собственно, и я тоже. Так что можешь и его использовать для общения со своей хозяйкой. Мы, твоя семья, естественно, подождем!
        Говорить с Сашей, когда он находился в подобном состоянии, было невозможно. Вика, виновато улыбнувшись, проговорила:
        — Ты же сам знаешь, что бывают проекты, которые надо в любом случае закрыть до определенного срока. И тогда работаешь день и ночь, невзирая ни на что.
        Саша, отправляясь на кухню, громко произнес:
        — А над каким проектом работаешь ты, Вика? Надеюсь, не над проектом «крах нашего брака»?
        Испытывая желание подойти к мужу, крепко-накрепко прижать его к себе и держаться за него так, не отпуская, Вика медленно опустилась на диван.
        Когда она сообщит ему всю правду, то он поймет. И оценит. И простит. И…
        Нет, не когда, а если…
        Если у нее вообще будет для этого возможность.
        — Это может затянуться! Не исключено, приеду рано утром!  — произнесла Вика, отправляясь по лестнице наверх, чтобы переодеться.
        Интересно, как это выглядит со стороны — жена уезжает в день своего рождения в неизвестном направлении накануне выходных, якобы по работе, оставляя мужа с ребенком?
        Как скабрезный анекдот — или невероятная трагедия.
        Интересно, а ее жизнь из какой категории?
        Вика выбрала строгий черный деловой костюм, черные сапожки на шпильках и зачесала волосы назад, собрав их в пучок. Нанеся минимум косметики, она снова спустилась вниз. Муж на кухне что-то горячо доказывал Марине Ильиничне, а та увещевающе ему тихо отвечала.
        — Мне пора!  — сказала Вика, зная, что еще слишком рано (двадцать пять восьмого), однако она не намеревалась сидеть, ломая пальцы, в квартире и ждать визита Титова. Уж лучше встретиться с персональным демоном около дома.
        Саша никак не отреагировал, намеренно поднявшись и подойдя к холодильнику, который резко распахнул и стал изучать его содержимое. Няня, подплыв к Вике, произнесла:
        — Виктория Павловна, а вы надолго? Мне с Павликом остаться, как договаривались…
        Ага, муж договорился с ней, что няня останется с сыном: значит, планировалось, что он и Вика проведут ночь вне дома.
        Няня смолкла, а Вика положила ей руку на предплечье:
        — Да, очень вас прошу, останьтесь. У меня на работе шеф умер, надо уладить массу всего. И новая владелица холдинга к себе затребовала. Она с приветом.
        Причем с очень большим. Как и ее муженек, Виктор Титов.
        Марина Ильинична заохала, проводила ее до входной двери, горячо заверив, что останется, присмотрит, накормит.
        — И крысу эту тоже!
        — Крыса,  — улыбнулась Вика.  — Это он, а не она.
        Она открыла дверь, когда за спиной раздался голос мужа:
        — На деловую встречу без портфеля, набитого документами, или хотя бы стильной сумочки? Ай-ай-ай!
        Его обиженный тон не сулил ничего хорошего.
        Няня, пробормотав, что надо заглянуть к Павлику, тотчас ретировалась, оставив супругов наедине.
        — Саша, ты не понимаешь, насколько это серьезно…
        Муж, смерив ее тяжелым, злым взглядом, прервал:
        — Вика, боюсь, это ты не понимаешь, насколько все серьезно. Ну, иди, иди! Как ты, однако, шикарно вырядилась для встречи с супер-пупер-начальницей! В каком ресторане вы встречаетесь? И ты уверена, что это женщина, а не мужик?
        Вика понятия не имела, что ее ожидало, вышла и тихо прикрыла дверь. Пускаться в объяснения, все только запутывающие, явно не стоило.
        Вика ждала внизу, около шлагбаума, когда за одну минуту до восьми вечера показался длинный черный лимузин. Он замер еще до шлагбаума, и мобильный Вики немедленно ожил.
        Вообще-то ее личный номер мало кому был известен, но Титов, женатый на наследнице миллионов, а то и миллиардов, был точно в курсе.
        — Вичка, ты ведь видишь авто? Это за тобой!
        Дверь лимузина, из которого никто не выходил, распахнулась, и Вика, миновав шлагбаум, медленно подошла к машине, ожидая, что в салоне обнаружит развалившегося на сиденье Титова.
        Однако там никого не было.
        — Садись, Вичка. До скорого!
        Вика, посмотрев на освещенное здание высотки, в которой находилась квартира с ее любимыми мужчинами, опустилась на белое кожаное сиденье.
        И захлопнула за собой дверцу.
        Они ехали за город, куда-то в направлении Рублевки, впрочем, потом свернув. Никто не поставил ее в известность по поводу маршрута — мобильный молчал, а перезвонить Титову она не могла, так как номер, с которого он с ней связался, был не определен.
        Задать вопрос шоферу она тоже не могла, так как водительское место было отделено от салона непроницаемой темной перегородкой.
        Глядя на мелькавшие мимо нее вечерние пейзажи, Вика вдруг поняла, что крутит в волнении туда-сюда изумрудное кольцо, подаренное ей Сашей.
        И украденное Титовым.
        Наконец лимузин начал притормаживать, и Вика заметила более чем солидный пост охраны и высоченные витые ворота.
        Ворота распахнулись, пропуская лимузин на закрытую территорию. Вика заметила ровно подстриженные деревья и кустарники, являвшиеся частью огромного ландшафтного парка.
        Они ехали еще добрых десять минут, прежде чем затормозили перед величественным домом, вернее, дворцом, а если уж быть совсем точным, замком.
        Это, как сразу поняла Вика, и был замок тьмы. Тот самый, в котором обитал ее правый мизинец.
        Виктор Титов.
        Дверь распахнулась, и Вика заметила вышколенного, облаченного в смешную золоченую опереточную ливрею темнокожего слугу. Слуга на безупречном английском произнес:
        — Мэм, прошу вас.
        Он проводил Вику к изящной, серого мрамора, лестнице, что сбегала от роскошных двустворчатых дверей вниз. Здание, сочетавшее сразу несколько архитектурных стилей, было одновременно красивое, стильное и… жуткое.
        Но времени на то, чтобы рассмотреть подмосковный замок, у Вики не было. Слуга с поклоном открыл перед ней гигантские двери.
        Вика вступила в холл, который по площади был больше, чем вся ее двухуровневая квартира, раза в два, если не в три.
        И никакого мрамора, позолоты, малахита и бронзы — типичных любимых материалов владельцев подмосковных замков.
        Холл представлял собой огромный куб, сделанный из матового, с темно-синими искорками, черного камня.
        Да, именно в таком замке и должна обитать тьма.
        И ни одной двери или коридора, который куда-нибудь вел. Слуга указал на внезапно открывшийся сбоку проход, и Вика не без трепета вступила в выложенный точно таким же черным с синими искорками камнем длиннющий коридор.
        Туннель смерти.
        Освещение было тусклое, так что Вика не могла рассмотреть черты лица своего провожатого. Наконец они оказались перед стеной, которая вдруг раскрылась, и Вика поняла, что за ней находится лифт.
        Лифт представлял собой кабину, выложенную все тем же черным с синими искорками камнем. В нем не было ни единой кнопки, но Вика нисколько не удивилась, что кабина пришла в движение сама. Однако она заметила под потолком черный бугорок, в которой наверняка скрывалась камера. Значит, лифт приводился в движение не теми, кто в него зашел, а теми, кто следил за гостями по камере.
        Вика не могла понять, куда лифт движется — вверх или вниз, так плавно он перемещался. Двери беззвучно раскрылись, и они снова вступили в длинный чернокаменный коридор.
        Наконец они подошли к рамке, как в аэропорту, около которой замерли два мрачных типа в черных костюмах. Слуга, поклонившись, куда-то делся.
        Вику заставили пройти через рамку, а потом обыскали при помощи металлодетекторов и изъяли мобильный.
        Как же Титов боится, чтобы его не убили! Хотя сам хочет убить ее…
        Один из типов произнес в запонку (конечно же, черный камень с синей искоркой):
        — Чисто.
        После этого гладкая черная стена распахнулась, и Вика увидела черные резные двери. Другой тип, качнув головой, произнес:
        — Вас уже ждут!
        Вика, любезно поблагодарив обоих мужчин (и явно этим удивив их), толкнула дверь и вошла в обставленный необычайно уютно, в стиле ампир, небольшой салон, в углу которого полыхал камин, а посередине располагался длинный стол, за одним концом которого сидела Виктория Евгеньевна, облаченная во что-то алое, а за другим — ухмыляющийся Виктор Титов.
        Дверь за Викой захлопнулась, а в лицо ударила волна теплого воздуха. Едва она сделала шаг, к ней тотчас с легким рычанием бросились две огромные лохматые, выглядевшие крайне пугающе, непонятной породы, собаки-альбиносы с красными глазами.
        Демоны арктического круга ада.
        Виктория Евгеньевна хлопнула в ладоши, и собачины, обнюхав Вику, отступили, а затем улеглись у камина.
        Титов, брезгливо глядя на арктических чудищ, сказал:
        — Не люблю я этих псин, а они не любят меня. Зато лучше всех этих телохранителей и бодигардов — не предадут, не продадут и не сдадут!
        А затем, подойдя к Вике, заявил:
        — Отличная цветовая гамма, Вичка, столь подходящая к здешней палитре.
        И протянул ей бокал.
        — Ну, за твой день рождения, Вичка!
        И затянул намеренно фальшивым голосом: «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…»
        Слушая этот кошмарный перформанс, Вика смотрела на скривившуюся от музыкальных способностей своего благоверного Викторию Евгеньевну. Когда Титов закончил, она подошла к ним и, держа в руке бокал, чокнулась с Викой:
        — И я вас тоже поздравляю! Или мы все же на «ты»?
        Вика уставилась на свой бокал, в котором плескалось нечто, похоже на…
        Кровь?
        В замке тьмы ее бы это совсем не удивило.
        — Вичка, пей до дна, пей до дна, пей до дна!  — заявил Титов, с хитрым прищуром взирая на нее.  — Это «Романе-Конти» урожая победоносного тысяча девятьсот сорок пятого года, одна из шести сотен бутылок. Папочка моей Вички купил его как-то на аукционе за сто двадцать, что ли, тысяч баксов, хотел откупорить на свое шестидесятилетие, но не дожил. Мы с моей Вичкой в этом не шарим, а вот ее папик, царство ему небесное, все французское пойло собирал в своих многокилометровых погребах. Причем собирал, а сам не пил! Ну, зато мы теперь за него оттягиваемся. Ну, за твой день рождения, Вичка!
        И Титов, и его супруга поднесли к губам свои бокалы и отпили. А затем словно по команде уставились на Вику.
        Вика же медлила. А что, если там наркотики? Или даже яд? Или…
        В самом деле кровь?
        — Что, боишься, как бы мы тебя не отравили?  — спросил со смешком Титов.  — Правильно боишься, Вичка! Но, уверяю тебя, безо всех на то оснований. Нам тебя убивать не с руки. Во всяком случае, сейчас. Так что пей!
        — Или ты нас не уважаешь?  — нараспев спросила Виктория Евгеньевна, которой алый наряд, как отметила Вика, совершенно не шел.
        — Не уважаю!  — сказала Вика и опрокинула в себя содержимое бокала. Если они захотят, то могут в любой момент ее убить любым иным образом, а не при помощи яда — отдать на растерзание своим телохранителям, собачкам или просто сами ее в этой милой гостиной расчленить, а останки сжечь в камине.
        Вино на вкус было божественное — лучшее из того, что Вика пила в своей жизни. И, кажется, неотравленное.
        Кажется…
        — У вашего папы был стиль,  — сказала Вика, обращаясь к своей тезке.  — Как жаль, что он так скоропостижно скончался!
        Титов усмехнулся:
        — Люди смертны. Точнее, неожиданно смертны, если цитировать, гм, бессмертного классика. Все мы под богом ходим.
        Или под чертом…
        Виктория Евгеньевна дернулась, потому что замечание Вики ей явно не понравилось.
        — Итак, Вичка, как ты думаешь, для чего мы тебя сюда пригласили?
        Вика все время думала над этим вопросом. Ответ был очевиден — или не обязательно? Она бросила осторожный взгляд на наследницу — особо счастливой Виктория Евгеньевна не выглядела.
        Хотя, собственно, почему: она ведь достигла всего, чего хотела…
        — Ты хочешь сказать, Витюша, почему ты пригласил меня сюда?  — произнесла Вика, и на этот раз дернулся Титов.
        — И с чего это ты начала звать меня Витюшей?
        Так, как его в свое время звал ментор-маньяк Роберт Иванович.
        — А что, Титов, ты хочешь вернуться к обращению «милок»?  — спросила с легкой улыбкой Вика.
        Краем глаза она заметила, как Виктория Евгеньевна хмурит брови и кусает губы — с чего бы это?
        Ну конечно же, она ведь элементарно ревнует ее к своему ненаглядному! Вика едва сумела сдержать истеричный хохот.
        Значит, она выбрала правильный подход…
        — Так зачем ты пригласил меня сюда, Витюша?  — повторила Вика и, взглянув на хозяйку, словно только что заметив ее, театрально вытаращила глаза.  — И пригласил при этом в ваш особняк! Это ведь ваш, не так ли? Достался от покойного папы. Вряд ли бы у Витюши была возможность заработать на этот замок тьмы в то время, когда он сиживал в дурке…
        — Это была не дурка!  — закричал Титов, и Вика осталась довольна — она вывела врага из равновесия.  — А муниципальное медицинское учреждение здравоохранения закрытого типа!
        Вывела из равновесия своего личного демона.
        — А вы ведь тоже там сиживали, пока ваш папа не взял вас с собой в отпуск нырять с аквалангом?  — осведомилась Вика, стараясь поддерживать видимость светской беседы, глядя при этом на наследницу.  — Это он из вас свою ученицу сделал? Раньше Витюша учился у одного пожилого маньяка, а теперь сам перешел в разряд менторов начинающих убийц…
        Виктория Евгеньевна, порозовев, ничего не ответила, а только прошла к заставленному яствами столу и опустилась на троноподобное кресло.
        Титов грубо схватил Вику за плечо и прошипел, брызгая ей в лицо слюной:
        — Что, думаешь, посеешь вражду? Сумеешь вбить клин между моей женой, моей Вичкой, и мной? Ничего ты не сумеешь! Потому что моя Вичка очень любит меня, ведь так? А ты могла бы стать моей, но не стала!
        Он толкнул Вику на стул, она послушно села. Виктория Евгеньевна, посмотрев на Вику, произнесла:
        — Я люблю Витю больше жизни. Больше жизни любого из людей на этой земле. Или всех людей, вместе взятых! Так же, как вы любите своего мужа, не так ли? И своего сына?
        Вика, не желая приплетать к этой кошмарной истории ни Сашу, ни Павлика, ничего не ответила, даже не кивнула, хотя наследница была права: разумеется, она любила мужа и сына больше всего на свете.
        Но зачем жене Виктора, собственно, спрашивать об этом?
        Титов, усмехнувшись, занял место посередине стола, между двумя Виками, и заявил:
        — Ну, убедилась, Косачева? Если ты меня по фамилии раньше называла, то почему я, собственно, не могу?
        — Потому что, Витюша, у меня теперь совершенно иная фамилия!  — заявила Вика и откинулась на спинку стула.
        И все же — зачем они ее пригласили? Хотя она была уверена — не они, а он. И что бы Титов ни утверждал, он все еще привязан к ней, к своей Вичке, к своей первой и неповторимой.
        А вторая, дочка олигарха, была жалким подобием, его послушной ученицей и пластилином в его руках, из которого Титов мог лепить все, что ему заблагорассудится.
        Например, свою Вичку, ту, которой должна была стать она сама.
        Но не стала.
        Титов, захохотав, ответил:
        — Думаешь, что мы о тебе ничего не знаем? Да мы знаем больше, Вичка, чем ты сама о себе знаешь! Как ты думаешь, если мы тебя сейчас убьем, а труп скормим этим милым собачкам, то нам за это что-нибудь будет?
        Словно почувствовав, что речь идет о них, красноглазые демонические псины подняли головы, угрожающе заурчав.
        — Думаю, нет,  — ответила Вика, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее, хотя ей это плохо удавалось.  — Но убить вы могли меня и раньше…
        — Но не скормить труп псинкам!  — заявила Виктория Евгеньевна.
        А Титов, гогоча, добавил:
        — А может, даже и не труп, а тебя живую, Косачева! Мы такое с Викой любим делать.
        Они визгливо смеялись, явно пытаясь вывести ее из себя, но Вика спокойно взяла из большой тяжелой хрустальной вазы кисть черного винограда и, поедая одну ягоду за другой (виноград был без косточек), заметила:
        — А как вам, Виктория Евгеньевна, удалось вызволить Витюшу из дурки? Пардон, из муниципального медицинского учреждения здравоохранения закрытого типа? Ведь не побег, не так ли? Он, кажется, не в розыске.
        Наследница миллионов ответила:
        — Ну нет, к таким грубым методам мы не прибегаем. Лучше всего деньги, причем в большом количестве, а еще лучше в очень большом количестве. Это очень весомый аргумент. Против него не устоит ни одна врачебная комиссия. Витя находится на свободе на законных основаниях, и ему нечего опасаться. Да и вообще, еще не доказано, что это он убил тогда директора школы!
        — А кто?  — спросила Вика.
        — Ты, например!  — усмехнулся Титов.  — Или этот твой «голубой» дружочек, который теперь порядочно раскрутился и обзавелся сетью клиник. Ну, до него я еще доберусь…
        Вика, снова взглянув на Викторию Евгеньевну, отметила, как та снова еле заметно поморщилась.
        Ага…
        — Значит, убивать будете?  — спросила Вика и, доев виноград, потянулась за огромным зеленым яблоком. Впившись в него зубами и почувствовав текший по подбородку сок, она услышала ответ Титова:
        — О нет, Вичка. На этот раз все будет иначе, совершенно иначе. Убивать в этот раз будем не мы, а ты!
        От неожиданности впившись себе зубами в нижнюю губу, Вика перестала жевать. Что они задумали?
        Точнее, конечно же, он. Ее личный демон, Виктор Титов.
        Чувствуя во рту специфический резкий вкус крови (значит, губу она себе все же прокусила), Вика положила надкушенное яблоко на стол и спросила:
        — И кого ты предложишь в жертвы, Витюша, самого себе? Или свою драгоценную супругу?  — Она перевела взгляд на Викторию Евгеньевну.  — А сколько вы унаследовали от отца? Это тот вопрос, который задают себе все. Меня же больше интересует: убив его, вы испытали радость?
        Хозяйка замка тьмы, усмехнувшись, взяла бокал, чуть отпила из него и ответила:
        — О да! Я так давно хотела убить папу. Еще больше, чем маму. Но дело не в деньгах, точнее, не только в них… Ведь он запихнул меня в… в дурку, как вы выражаетесь. Думал от меня избавиться, однако именно там я познакомилась с Витюшей, который, и вы в этом правы, стал моим ментором. И научил правильно убивать!
        — А до этого, выходит, вы убивали неправильно?  — поинтересовалась Вика.
        Титов, которому бойкий диалог двух Вик пришелся очень не по душе, ударил по столу и потребовал:
        — Хватит болтать! Я, конечно, рад, Косачева, что ты вдруг проявляешь такой интерес к правильным убийствам, но твой поезд давно ушел. Хотя если ты так хочешь кое-что узнать об убийствах и чувствах, которые испытываешь, совершая их, то скоро получишь для этого отличную возможность…
        От его слов Вика похолодела, а Титов, поднявшись из-за стола, прошелся, потом резко развернулся (собаки — арктические демоны, лежавшие у камина, встрепенулись), и Вика заметила его перекошенное от злобы лицо и пылавшие адским огнем арктически-ледяные глаза.
        — Если бы не Вичка, моя Вичка, Косачева, я бы до сих пор сидел в… дурке! Если бы не моя сила воли и всенепременное желание отомстить тебе, Косачева, я бы давно уже сошел с ума или умер…
        Сошел с ума — выходит, Титов умалишенным себя отнюдь не считал? Интересное кино.
        — Если бы не моя смекалка и мой гениальный ум, то врачи за эти долгие двенадцать лет давно бы угробили меня. Или превратили в бессловесный, неподвижный «овощ».
        Он снова отвернулся, сгорбившись перед камином, потом повернулся — и на его бледном лице сияла улыбка.
        — Но я выжил. Хотя должен был умереть, Косачева. И выжил я потому, что каждый божий день, каждую минуту, нет, каждую секунду каждого божьего дня думал о том, как выйду и убью тебя! Потому что ты, Косачева, разрушила всю мою жизнь и забрала у меня все, что мне дорого, запихнув меня на долгие, нереально долгие двенадцать лет, в… дурку!
        Она разрушила его жизнь? Забрала у него все, что ему было дорого? Вика не знала, плакать ей или смеяться — вероятно, следовало сделать и то и другое, причем одновременно.
        — Витюша, я уже давно не Косачева,  — напомнила она с мягкой улыбкой.
        Титов с грохотом ударил по столу, его лицо было перекошено адской злобой.
        — Замолчи!  — завизжал он.  — Не смей мне перечить! Потому что ты всегда все лучше знала! И знаешь! Но в итоге я убил всех, кто тебе дорог! И если ты думаешь, Косачева, что все закончилось, то ошибаешься! Потому что…
        Он устало брякнулся на стул и закрыл лицо руками. Воцарилось странное, тягучее, какое-то вибрирующее молчание. Собаки, от крика Титова вскочив со своих мест, уставились на хозяйку.
        Виктория Евгеньевна, указав собакам на место около камина, куда те снова послушно улеглись, тихо заметила:
        — Видите, во что вы превратили Витю? Это ваша вина!
        Она превратила? Ее вина?
        Наследница подошла к мужу, поцеловала его в щеку. А Титов, вдруг убрав руки от лица, хитро посмотрел на Вику.
        — Что, Косачева, поверила? Думала, что я рехнулся? А я опять тобой манипулировал! Как была простофиля, так ею и осталась…
        Вероятно, он даже был прав. Вика испытала чувство брезгливости — но не к Титову, а к себе. И как она могла снова поддаться на трюки этого манипулятора?!
        Того самого, который, двенадцать долгих лет дурача маститых медиков, отточил свое мастерство до совершенства.
        Как ни в чем не бывало Титов продолжил:
        — Небось думала, что начну биться в истерике, упаду на ковер с пеной у рта?
        — У вас нет ковра,  — заметила Вика и, еще раз нащупав ранку во рту, которая больше не кровоточила, взяла недоеденное яблоко и принялась с беззаботным видом грызть его.
        Хотя на душе было муторно и мерзко. Но как иначе-то на полуночном ужине в замке тьмы?
        Титов, ухмыльнувшись, снова поднялся, подошел к камину и резко развернулся.
        — Скажи, Косачева, кого ты больше всего любишь?
        Вика, не желая отвечать на этот вопрос, произнесла:
        — Вот у тебя, Витюша, проблем с этим нет. Ты всегда любил, любишь и будешь любить только одну персону во всей видимой, а также невидимой Вселенной — себя самого!
        Титов с насмешливой улыбкой прервал ее:
        — Но речь-то, Косачева, не обо мне, а о тебе. Ладно, не хочешь отвечать, не надо. Тогда адресую этот вопрос Вичке, моей Вичке!
        С другого конца стола подала голос Виктория Евгеньевна:
        — Она любит мужа. Сына. Своего «голубенького» дружочка Виталика.
        Виктор Титов, улыбаясь еще шире (а его глаза при этом оставались холодными и безжизненными), подытожил:
        — Верно, Вичка! Причем именно что в этой последовательности. Удивительно, но факт, Косачева: своего мужа ты любишь больше, чем собственное чадо. И не удивлюсь, что своего дружка-«голубка» ты любишь тоже больше, чем свое собственное чадо. Какая ты после этого мать?
        Вика на мгновение прикрыла глаза. Титов прав, но откуда, черт побери?..
        Вот именно, черт побери!
        — Судя по реакции, наше предположение верно!  — продолжил Титов.
        А его жена пропела:
        — Твое, Витя, исключительно твое.
        Вика открыла глаза и уставилась на вазу с фруктами.
        — Сознаюсь, Косачева, все эти долгие двенадцать лет я мечтал выйти — и убить тебя. Разрабатывал самые ужасные, невероятные, технически неосуществимые способы. И только не так давно понял — нет, убивать тебя я не буду. Убивать будешь ты!
        С этими словами он нажал невидимые кнопки на поверхности стола, на одной из стенных панелей выдвинулся огромный плоский черный экран, на котором высветилось: «24:00:00».
        А потом побежали секунды, и Вика поняла, что это идущие наоборот часы. «23:59:59», «23:59:58», «23:59:57».
        — Время пошло!  — заявил Титов.  — Твое время, Косачева!
        Вика, жуя яблоко, спросила:
        — И когда сутки истекут, то вы меня отпустите? Отлично! У вас тут в замке тьмы классно. Вы мне покажете свои пыточные камеры?
        Она ничуть не сомневалась, что у этой сладкой парочки в самом деле имелись пыточные камеры.
        А также скелеты в шкафу — и не только там. И не только скелеты.
        — Что, корчишь из себя крутую, Косачева?  — спросил Титов, опять занимая место за столом.  — Вичка, объясни этой дуре!
        Виктория Евгеньевна, вздохнув, сказала:
        — Витя прав. Убивать будут не вас, убивать будете вы. У вас имеется двадцать четыре часа, а теперь уже чуть меньше даже, чтобы совершить убийство!
        Вика прекратила жевать еще до того, как начала говорить наследница, потому что боялась услышать опять какую-нибудь кровавую ересь и от неожиданности прикусить язык, и теперь парировала:
        — А с вас начать можно?
        Арктические демонические псы у камина угрожающе зарычали — это Титов швырнул в них недоеденным яблоком Вики.
        Они хотят, чтобы она убила человека? Ну надо же!
        — Нельзя.  — Виктория Евгеньевна походила на терпеливую учительницу, объяснявшую сложный материал нерадивой туповатой ученице.  — Потому что убивать вы будете не того, кого вы хотите, а того, кого мы хотим…
        От этих слов у Вики засосало под ложечкой.
        Титов, перестав дразнить собак, которых явно не любил (и те, ворча, платили ему тем же, не рискуя, однако, в присутствии хозяйки отреагировать на его атаки), подключился к беседе:
        — Да, Косачева, ты ведь вся такая правильная, такая высокоморальная, такая безгрешная…
        О, знал бы Титов! И хорошо, что не знает — и никогда не узнает…
        — Ты противилась стать моей ученицей, более того, полноправным членом нашего дуэта! И им стала теперь Вичка, моя Вичка…
        Он подошел к жене, поцеловал ее в щеку, Виктория Евгеньевна залилась румянцем. Вика подумала: а сексом эта сладкая, вернее, кровавая парочка занимается или им хватает убийств?
        Похоже, хватает.
        Встав за спинкой кресла, в котором восседала супруга, и, положив ей на плечи обе руки, Титов продолжил:
        — Хотя однажды ты пыталась морочить мне голову, строя из себя кровожадную мымру, Косачева. Ты и была мымра — только некровожадная… Но при этом монстр, сущий монстр! Который коверкает чужие жизни и лишает их счастья бытия.
        И возможности убивать, Витюша.
        Возникла пауза, а Вика, взглянув на бегущие цифры, отметила, что прошло уже шесть минут.
        Шесть минут ее времени.
        На что оно ей требовалось?
        — И вот твои тайные мечтания, Косачева, исполнились. Ты можешь стать убийцей. Более того, ты должна стать убийцей. И в течение двадцати четырех часов убить одного-единственного человека. Это не так сложно. У меня иногда за это же время выходил целый десяток…
        Вика подумала о пожаре, на котором погибли родители Титова и соседи. Пожаре, им самим и организованном.
        Кажется, он не преувеличивал.
        — А если нет?  — спросила наконец Вика.
        И ее тезка с ангельской улыбкой промолвила:
        — Тогда мы бросим вашего сыночка Павлика на растерзание моим псинкам. Им понравится. Так ведь, мои любимые?
        Собаки, услышав голос хозяйки, подскочили, бросились к ней и, виляя хвостами, стали лизать длинными малиновыми языками ее руку.
        Угроза была такая кошмарная и нереальная, что Вика сразу поняла: так и будет.
        — А чтобы, Косачева, у тебя не возникло желания спасти свое не столь уж любимое, но все же выношенное тобой чадо, без огонька подойти к выполнению нашего задания…
        Твоего задания, Витюша, исключительно твоего!
        — …то и убивать ты будешь не абы кого и не абы как. А то кокнешь какого-нибудь безымянного бомжа на Ярославском вокзале, лишь бы механически исполнить требование, и дело с концом. Ну, будешь потом мучиться, охать, свечки ставить за упокой безымянной души, но ведь сыночка-то спасешь…
        Интересно, готова ли она убить безымянного бомжа на Ярославском вокзале, чтобы в живых остался ее Павлик?
        И не только на Ярославском. И не только бомжа!
        Вика без колебаний поняла: да, могла бы. Выходит, Титов прав и она монстр?
        Вероятно, просто рядовая мать. Гм, выходит, любая мать — монстр?
        — Многое бы отдал, чтобы узнать, о чем ты сейчас напряженно кумекаешь, Косачева, однако не буду. Задачу облегчать мы тебе не собираемся. Хотя и осложнять особо — тоже нет. И чтобы ты не убила бомжа, трудового мигранта или просто первого попавшегося прохожего, предоставим тебе выбор. Тот выбор, Косачева, которого у меня, в отличие от тебя, никогда не было!
        Врешь, Витюша, был! Но ты сам решил служить злу — точнее, стать частью зла.
        Он смолк, а Виктория Евгеньевна провозгласила серебряным голосочком:
        — В течение двадцати четырех часов, то есть теперь уже двадцати трех с копейками, вы должны убить одного из двух субъектов: своего мужа Сашу или своего дружка Виталика. Убить можете любым способом, но в качестве доказательства предоставите нам видео убийства…
        — Ну, отрезанная голова тоже подойдет!  — пошутил Титов, и Вика поняла, что он, вероятно, вовсе даже и не шутил.
        — Попытка обмана карается смертью нашего юного заложника. Этим же карается и попытка связаться с любыми органами власти или детективными агентствами или просто попросить у кого-либо помощь. Время идет!
        Вика не верила своим ушам и не знала, что ей делать. Встать и уйти?
        — Кажется, Косачева, ты не веришь, что твой сынок в наших руках. Уверяю тебя, в наших. Вот, смотри!
        Он снова что-то нажал, и изображение бегущего в обратную сторону времени на экране сменилось изображением Павлика, сидевшего на персидском ковре в незнакомой комнате и возившегося со своей крысой, вернее, конечно же, крысом. Рядом с ним находилась няня Марина Ильинична.
        Титов нажал кнопку, и из экрана донесся телефонный звонок. Марина Ильинична подняла трубку телефона и произнесла милым бодрым тоном:
        — Да, Виктор Викторович.
        Вика вдруг осознала, что Виктор Викторович — это Титов.
        — У вас все в порядке?  — спросил Титов.
        — Ну разумеется!  — ответила няня.  — Все сделали так, как вы и сказали. Когда Александр Дмитриевич, распив со мной после ухода Виктории Павловны с горя коньяку и проглотив незаметно добавленное мной снотворное, заснул, я взяла Павлика вместе с его грызуном и вышла из дома. Там нас забрали ваши люди и привезли сюда.
        — Сынок!  — закричала Вика, вскакивая так, что стул, отъехав, с грохотом полетел на пол, а собаки зарычали.  — Павлик!
        — Он вас не слышит,  — заметила с улыбкой хозяйка замка тьмы.
        — Так держать! До скорого!
        Титов попрощался с няней, оказавшейся подлой предательницей, и завершил разговор.
        Вика, чувствуя, что ее трясет, закричала:
        — Вы его похитили!
        Виктор, делано изумившись, ахнул:
        — Да что ты, правда, Косачева? А я, идиот, не в курсе…
        — Где он?  — повторила Вика уже спокойнее, думая о том, что если доберется до Марины Ильиничны, то…
        То убьет ее. Причем вовсе не в переносном, а в самом настоящем смысле.
        — Там, где вам его никогда не найти. Может, в Москве. Может, в области. Может, в Питере. Может, в провинции. Может, вообще за границей… У нас ведь было почти три часа, чтобы вывезти вашего сына в любом направлении.
        На экране возникли часы, показывавшие: «23:44:20», …19, 18, 17…
        — Убедилась, Косачева, что мы не блефуем?  — Виктор буквально лучился от счастья.  — Так что иди и убивай. И снимай на видео, которое нам пришлешь. Мы его верифицируем, потом осмотрим труп, и дело в шляпе. И ты получишь своего сыночка обратно. Вместе с няней. И крысой…
        — Думаю, Витя, все же без няни,  — сказала мягко Виктория Евгеньевна.  — На те деньги, что она от меня получила, дамочка может удрать куда угодно и припеваючи жить… Да и вряд ли она пожелает встречаться лицом к лицу с Викторией Павловной.
        Титов, снова поцеловав жену, заявил:
        — Поняла, Косачева, отчего я женился на этой умнице, а не на тебе?
        — Потому что, Витюша, у нее миллионы, а то и миллиарды, а у меня нет?  — спросила Вика и заметила, как несколько поблекла улыбка ее тезки.
        Дернувшись и сверкнув глазами, Титов провозгласил:
        — Дурой была, дурой и помрешь, Косачева. Я же сказал тебе, что клина между нами вбить не удастся. Ты лучше думай о том, как сыночка своего спасти. А то собачки очень злые и голодные…
        Вика не стала смотреть на угрожающе заворчавших псин-демонов.
        — Дуй отсюда и принимай решение. Твой благоверный дрыхнет, не подозревая об исчезновении сыночка, у вас в квартирешке. Где и, главное, с кем пребывает твой «голубой» дружок, я и знать не хочу. И в особенности с кем. Но ты его, уверен, найдешь. И учти — время уже идет!
        Снова посмотрев на экран, Вика спросила:
        — Какие гарантии того, что… что вы вернете мне сына живым, даже если я исполню, что вы требуете от меня? Что ты, Витюша, требуешь от меня?
        — Никаких,  — пропела ее тезка.  — Как и никаких гарантий, что видео убийства или вашего мужа, или вашего любимого друга не будет отправлено в правоохранительные органы… Только наше слово!
        Титов рассмеялся:
        — А ведь я известен своей честностью и душевной добротой, Косачева. Доверься мне — и все будет хорошо. Или очень-очень, просто невообразимо плохо! Вичка,  — обратился он к жене,  — на кого ставишь? Я на то, что она выберет дружка-«голубка»!
        Виктория Евгеньевна, качнув головой, ответила:
        — Я же думаю, что жертвой станет муж. Да, она любит его больше всех из этих троих, однако именно его и порешит. Поверь моей женской интуиции!
        Титов снова захохотал, а потом, подлив в бокалы вина, чокнулся с супругой.
        — Ну, за твой день рождения, Вичка, который вот-вот закончится. Потому что начинается суббота. Тот день, до конца которого ты должна принять решение!
        Он нажал еще одну кнопку, и в зал вошли люди в черном. Один из них отдал Вике мобильный, а другой попросил поднять левую брючину. Вика, не задавая лишних вопросов, исполнила требование.
        На лодыжку ей прицепили нечто, похожее на массивный пластиковый браслет. Виктория Евгеньевна пояснила:
        — Видите на дисплее электронного браслета бегущие цифры? Так вы точно будете знать, сколько у вас еще осталось времени. И одновременно эта штуковина контролирует ваше передвижение по Москве. Сунетесь туда, куда не надо, например в отделение полиции, и мы тотчас об этом узнаем.
        Поправив брючину, Вика тотчас забыла о нательном шпионе. Хотят знать, куда она направилась, пусть знают, она и так полностью у них на крючке.
        У него — своего личного демона.
        — Может, перекусить хочешь?  — спросил Титов, явно издеваясь.  — Или душ принять? Электронный браслет водонепроницаемый, хе-хе. Ладно, вижу, не хочешь, Косачева. Чтобы тебя не мурыжить и попусту время не терять, тебя доставят к тому же месту, откуда увезли,  — прямиком к твоему дому. Можешь вернуться в квартиру, перерезать мужу горло и тем самым уже через час исполнить наше с тобой соглашение.
        Договор с дьяволом. Вернее, со своим личным демоном.
        Вика, не прощаясь, двинулась к дверям.
        — Удачи!  — донесся ей в спину серебряный голосок Виктории Евгеньевны.  — Снимайте все на свой мобильный, это важно. И отсылайте видео на номер, который вам вбили мои ребята. Он занесен в «Контакты» как «Джек-потрошитель». Смешно ведь, правда? И не забывайте о том, что если попытаетесь нас надуть, то ваш сыночек умрет.
        — Вместе со своей крысой!  — хохотнул Титов.
        Вика вдруг поняла, что чувствуют идущие к плахе. Она покинула уютный салон, шагнув в черную пасть коридора.
        Открыв своим ключом дверь квартиры, Вика прошла в холл. На кухне горел свет, она заметила лежавший в дверном проеме цветной носочек сына, а также его любимую маечку с крокодилом Геной.
        Марина Ильинична собирала Павлика явно впопыхах.
        Стараясь не думать о няне-предательнице, Вика прошла на кухню, заметила стоявшую на столе початую бутылку французского коньяка и два бокала.
        Саши на кухне не было.
        Испытывая легкое беспокойство, Вика быстро поднялась на второй этаж. В разгромленной ею спальне мужа тоже не нашлось. Как не было его и в кабинете, и в комнате для гостей.
        С ним что-то случилось — или он, придя в себя, куда-то ушел?
        И почему она думает об этой возможности трясясь — не потому ли, что если… Что если она примет решение пожертвовать мужем ради сына, то надо, чтобы супруг был дома, а не шастал невесть где?..
        Через перила Вика заметила Сашу, лежавшего, раскинув руки, на диване в зале — проходя на кухню, она даже его не заметила.
        Спустившись вниз, Вика опустилась на пол рядом с сопевшим и явно пребывавшим во невменяемом состоянии Сашей. Что Марина Ильинична, эта старая ведьма, подсыпала ему? Вдруг она его отравила?
        Если так, то она сможет выдать чужое убийство за свое. Господи, о чем она только думает!
        Внезапно всхлипнув (хотя всю дорогу из Подмосковья в столицу Вика не проронила ни слезинки, мучительно размышляя над тем, что ей теперь делать и какое решение принять), она принялась расталкивать мужа.
        — Сашенька, милый, вставай! Ты должен мне помочь…
        Муж, издав причмокивающий звук, и не думал пробуждаться.
        — Саша, я тебя прошу! Наш с тобой сын в смертельной опасности… Ты мне нужен, Александр, как никогда в жизни!
        Муж, перевернувшись на другой бок, громко всхрапнул.
        — Сашка, черт тебя подери, вставай, идиот хренов!
        Вика, вдруг осознав, что молотит все еще находившегося под воздействием чего-то сильного, наверное, каких-то наркотиков, супруга по груди кулаками, отступила в ужасе прочь.
        Да она его убить готова. Убить — готова?
        Тогда все ее проблемы разом разрешатся…
        Плача, Вика рухнула на диван рядом с мужем. Нет, конечно, не готова. Титов был прав: мужа она любила больше всех на свете.
        Но и сына тоже!
        Поймав себя на том, что покрывает лицо спящего супруга слюнявыми поцелуями, Вика вдруг поняла: решение принято.
        Конечно, она спасет сына. Естественно, она не убьет мужа.
        Выходит, она должна убить Виталика. Именно что должна. Того самого Виталика, который вместе с ней тогда, двенадцать лет назад, вел борьбу с Титовым. Который так помог ей после завершения этой борьбы.
        Который был единственным членом ее семьи, не считая мужа и сына. Не только ее лучшим другом, которому она доверяла все сердечные, но и нареченным братом.
        И она была готова… Готова убить его? Или все же лежавшего на диване и мирно спавшего под воздействием медикаментов Сашу?
        Вика ушла на кухню, распахнула холодильник. Так ничего и не отыскав, хотя холодильник был забит под завязку, уселась за стол и, понюхав содержимое початой бутылки коньяка, плеснула себе в чистую кружку.
        Любимую кружку Павлика — с Чебурашкой. Отпив глоток и понимая, что пьянеть ей никак нельзя, Вика подошла к мойке и — от греха подальше — вылила в нее содержимое бутылки.
        Ставя бутылку в сторону, Вика задела лежавший на краю мойки штопор и нагнулась за ним. Через брючину просвечивались цифры: «21:54:03».
        Еще до того, как цифры изменились, Вика схватила штопор и быстро выпрямилась. А потом шагнула в зал, подошла к спящему мужу, запихнув носком туфли штопор под диван, на котором распластался Саша, вернулась на кухню.
        Так-то лучше.
        Затем вынула смартфон и посмотрела на часы: было час тридцать шесть ночи (или утра?) субботы. Уже час тридцать семь.
        И у нее оставалось чуть меньше двадцати одного часа, дабы претворить в жизнь требование Титова.
        Точнее, в смерть…
        Вика набрала номер Виталика — она знала, что в это время, с учетом наступивших выходных, тот не спал, а заполнял свое время разнообразным досугом.
        Главное, что Виталик, с которым она говорила прошлым утром (а чувство было такое, как будто в прошлом тысячелетии!), в Москве — никуда не укатил, слава богу, потому что был приглашен сегодня вечером к ней на ужин, иначе…
        Иначе бы ей пришлось волей-неволей убить Сашу.
        Виталик не брал трубку, поэтому Вика сбросила ему сообщение:
        «Проблемы в семье. Срочно, ПРОСТО СРОЧНО, нужна твоя помощь. Отзовись!»
        И поставила три ряда разнообразных рожиц.
        А затем отправилась в душ, понимая, что когда Виталик рано или поздно объявится, то она заглянет к нему и…
        И убьет своего лучшего друга и нареченного брата.
        — Детка, ну что у тебя такого срочного в такую рань?  — отчаянно зевая, спросил Виталик, открывая Вике дверь своего пентхауса в одном из столичных небоскребов: крайне успешный и крайне богатый пластический хирург и владелец сети клиник красоты, он мог позволить себе подобное место обитания.
        Виталик был абсолютно наг, только поверх мускулистого тела, которому он уделял повышенное внимание (в особенности после того, как разменял четвертый десяток), был накинут лазоревый с желтыми и белыми нарциссами шелковый халат.
        Вика прошла в лишенные стен апартаменты-лофт, исполненные в стиле Нью-Йорка начала двадцатого века, и увидела на огромной, застеленной черным шелковым бельем кровати чье-то натренированное тело.
        Виталик был  — естественно — не один.
        Вика, заявившись к нему утром в половине десятого, так и не дождавшись ответа на свое смс (и с каждой минутой накручивая себя все сильнее и сильнее), сумела убедить охранника, к счастью, знавшего ее, позвонить Виталику и сообщить, что к нему гости.
        Точнее, гостья — та самая, которая желает убить его. Но об этом охранник, конечно, не сообщил, так как знать просто не мог.
        — Ты не один?  — сипло спросила Вика.
        А Виталик, запахивая халат (Вики он абсолютно не стеснялся, в подробностях информируя ее о сложностях своей, как водится, крайне запутанной личной жизни) и по-прежнему отчаянно зевая, произнес:
        — Ну да. Это та самая «звезда», о которой я тебе говорил. Ну, знаешь, тот смазливый актерчик, что в очередном сериале играет крутого пацана, который попадает в тюрьму и…
        Вика уселась на высокий табурет около барной стойки и, положив около себя сумочку, в которой лежал нож для колки льда, захваченный ею на собственной кухне, оборвала ненужные излияния Виталика:
        — А ты его можешь за дверь выставить?
        Виталик, никак не в состоянии справиться с зевотой, проговорил:
        — Вообще-то мы только в начале седьмого легли, ведь до этого…
        Вика закричала:
        — Виталий, избавь меня от ненужных подробностей! Просто выстави его за дверь, и все! Ну же!
        Виталик, не задавая лишних вопросов, так и сделал, в течение десяти минут вытолкав взашей ничего не понимающую сериальную звезду, парень, заметив в лофте своего любовника незнакомую сумрачную даму, моментально собрал свои разбросанные вещи и был таков.
        — Вот, забыл,  — держа в руке чужие, морковного колера, дизайнерские трусы, произнес Виталик, присаживаясь на табурет рядом с Викой. А потом со вздохом спросил:  — Так все запущено, Викушенька?
        Вика зарыдала, а Виталик, едва не подав ей в качестве платка чужие трусы, швырнул их в угол и отправился к сверкавшему хромом огромному кофейному аппарату, занимавшему едва ли не всю стену кухни.
        Через десять минут, попивая божественный эспрессо и уничтожая итальянские сухарики с миндалем, Вика сосредоточенно думала о покоившемся в недрах ее сумочки ноже.
        Ноже для колки льда. Ведь именно при помощи такого ножа героиня Шэрон Стоун в «Основном инстинкте» уничтожала своих ни о чем не подозревающих незадачливых любовников.
        После того, как бурно с ними совокуплялась.
        У Вики же все будет просто и четко.
        И без оргий.
        Вика, слушая стрекот Виталика, еле слышно вздохнула — нет, в этом отношении на Виталика полагаться было нельзя.
        Завершив на полуслове какую-то уморительную и абсолютно конфиденциальную историю о сексуальных похождениях женатого сына одного крайне значительного лица, спутавшегося с одним из его приятелей, Виталик, снова зевнув, спросил:
        — Ладно, мать моя, что случилось?
        Вика схватилась за чашку эспрессо, как будто это могло дать ей сил. И поняла, что та пуста. И снова подумала о том, что в сумочке лежит нож для колки льда. Который она на полном серьезе притащила, чтобы убить Виталика.
        — Это очень сложно,  — проговорила она, и в этот момент мобильный Виталика (а у него их было два — для деловых и частных контактов) завибрировал.
        Взглянув на дисплей, Виталик вздохнул:
        — Черт бы побрал эту старуху! Рожа после очередной круговой подтяжки, конечно, поползла, но нельзя же хотеть в семьдесят четыре выглядеть на тридцать шесть!
        Речь шла об одной крайне известной певице, Вика быстро произнесла:
        — Ну, не заставляй бабушку ждать. Прояви уважение к ее сединам, которые она давно закрасила.
        — Детка, у нее и седин-то давно нет: все эти ее фантастические каскады волос — парик, ведь она еще при Андропове лысеть начала.
        Подмигнув подруге и пообещав, что беседа долго не продлится, Виталик принял звонок и, сюсюкая с важной клиенткой, удалился на другой конец огромного помещения, присев на край кровати.
        Спиной к Вике.
        Быстро пододвинув к себе сумочку, Вика вынула из нее нож для колки льда. Она попробовала его острый кончик и осторожно поднялась на ноги. Двинулась в сторону беседовавшего по мобильному Виталика.
        — Да, да, да… Ну конечно же, сделаем! Но вы должны понять, что… Нет, причин подавать на мою клинику и меня лично в суд нет. Я обещаю вам, что…
        Вика, стоя за спиной Виталика, который был настолько увлечен разговором, что не замечал ничего вокруг, занесла руку с ножом — и тут же опустила.
        Она не может.
        Именно так — просто не может. Она не может убить Виталика! Своего лучшего друга. Человека, с которым ей пришлось столько пережить. И который был единственным ее родственником — братом, которого у нее никогда не было.
        И которым он стал.
        И кто сказал, что убить брата лучше, чем убить мужа?
        Демон по имени Виктор Титов…
        — Детка, ты что тут с ножами по пентхаусу расхаживаешь?  — удивленно спросил Виталик, который уже окончил разговор (что Вика, размышляя о своем, упустила), подошел к ней и дотронулся до рукоятки ножа.
        Того самого, которым она только что хотела убить его — и поняла, что не сможет.
        Вика беспрекословно отдала нож Виталику, который, ничуть не смутившись, что застал Вику с этим инструментом в руке, отнес нож на кухню и, швырнув в ящик, принялся болтать о сумасшедшей старухеи ее еще более сумасшедших требованиях, вызванных неудачной пластической операцией.
        Если она не может убить Виталика, то выходит…
        Выходит, что она должна убить Сашу.
        Но и этого она тоже не может. А если она никого не убьет, то убьет тем самым Павлика.
        Вика заплакала, да так горько, как не плакала, наверное, еще никогда, даже тогда, двенадцать, точнее, уже тринадцать лет назад, когда началась катавасия с Титовым.
        Виталик бросился к ней. Усадил на диван. Прижал к себе, погладил по волосам.
        — Викушенька, ну, что случилось, детка? Хочешь рассказать?
        Она не хотела. Но рассказала.
        Виталик в критических ситуациях никогда не задавал ненужных вопросов, не лез с комментариями и умел рационально мыслить. Так и в этот раз — когда Вика, чувствуя, что ее слезы высохли, завершила повествование, он, не проронивший ни слова, заметил с легкой улыбкой:
        — Ну, и в чем проблема, детка?
        Решив, что она ослышалась, Вика закричала:
        — Ты спрашиваешь, в чем проблема? Действительно, в чем? Мне надо убить или тебя, или Сашу. А если я этого не сделаю, то потеряю Павлика!
        Виталик, глядя на нее по-прежнему с улыбкой, заметил:
        — Именно это я и имею в виду, детка. Соверши убийство!
        Вика оторопело уставилась на Виталика — он что, вчера перебрал?
        — И кого, с твоего позволения, мне надо убить?  — крикнула она.  — Сашу? Тебя?
        Поднявшись и пройдясь туда-сюда по комнате, Виталик принялся что-то искать в своем мобильнике, бормоча:
        — Как же его звали-то? Мы еще тогда вдрызг напились и танцевали голыми под нереально огромной желтой луной на пляже в Паттайе…
        Не выдержав, Вика подскочила.
        — Если тебе твои… любовники важнее меня, то я, пожалуй, пойду!
        Только вот куда?
        Виталик подошел к ней, прижал к себе и, поцеловав в лоб, произнес:
        — Идем, я приготовлю тебе кофе…
        — Не хочу я кофе! Мне нужно решение проблемы! Ты не понимаешь, речь идет о жизни и смерти самых дорогих мне людей!
        Виталик потянул ее за руку.
        — Идем, идем, детка. Все очень просто: у нас есть решение этой проблемы!
        Готовя кофе, на этот раз латте, Виталик просветил застывшую на табуретке Вику:
        — Некоторое время назад в Штатах была забавная история. Не такая уж, если вдуматься, забавная, но и не кровавая, хотя имела все основания стать таковой. Итак, не растекаясь мыслью по древу, сообщу следующее: жена решила избавиться от опостылевшего богатого мужа, так как у нее появился молодой любовник. А так как самой руки марать не хотелось, то попросила через этого самого любовника помощи какого-то местного гопника, который, по ее мнению, вполне подходил на роль наемного киллера. Но эта сладкая парочка не ведала, что гопник знал подлежавшего уничтожению супруга дамы, и, едва получив инструкции и дав свое согласие на его устранение, тотчас бросился к нему. Не забыв, однако, при этом получить задаток в размере энного количества тысяч зеленых денег. Муж, не будь идиотом, не стал выяснять отношения с женой, а обратился в полицию. Однако так как доказательств вины супруги не было, то требовался труп. Ну, то есть труп мужа.
        Вика начала понимать, что имеет в виду Виталик, и отхлебнула кофе, который друг поставил перед ней.
        — И труп появился! Конечно, не настоящий, а фейковый. Точнее, муж был, конечно, настоящий, но трупом он не был. При помощи полицейского гримера мужа превратили в труп, украсив его голову пулевым отверстием, крайне натурально выглядевшим и якобы убившим его. Потом «киллер» сфотографировал «труп» мужа в яме в лесу и отправил фото жене, подтверждая ей выполнение заказа. Ну, остальное ясно — жена выразила бурную радость, пришла на встречу, дабы передать вторую часть гонорара, наболтала лишнего, ведь «киллер» был опутан микрофонами, и в итоге полиция заполучила долгожданные железобетонные доказательства, которые помогли упрятать сладкую парочку в тюрьму на тридцать, кажется, или что-то около того лет. «Вышку» все же не дали, потому что трупа ведь в реальности не было, точнее, был, но подставной…
        Шумно вздохнув, Вика снова отпила кофе и спросила:
        — И ты предлагаешь…
        Она смолкла, а Виталик, снова начиная копошиться в мобильном, ответил:
        — Это же элементарно, детка! Я звоню своему шапочному знакомому, тому самому, с которым мы вдрызг пьяными танцевали на пляже под луной в Паттайе. Впрочем, звоню я ему вовсе не поэтому, а по той простой причине, что он — гример и визажист! И не в миг, но часа за три, думаю, превратит меня в жертву жуткого убийства, изобразит такой достоверный труп, что ни у кого не останется сомнения — ты меня кокнула! Классно ведь, детка? Кстати, сколько у нас еще времени до истечения срока?
        Оставалось больше десяти часов, и, узнав это, Виталик, зевая, заявил:
        — Ну, я могу пока часика четыре, а то и все пять вздремнуть, детка.
        Заметив, что Вика поверила ему и вмиг побледнела, он быстро произнес:
        — Детка, расслабься, это была всего лишь шутка. Я уже отправил ему по «Ватсапу» сообщение, он его прочитал. И уже что-то корябает в ответ.
        — А он согласится?  — спросила упавшим голосом Вика.
        — Уже согласился, детка!  — сияя, ответил Виталик.  — Любой согласится работать в субботу, если ему за пару часов труда предложат пять тысяч баксов наличными. Он подвалит минут через сорок. Так что я успею принять душ перед тем, как мне предстоит «умереть». Как считаешь, мне бриться или небритый труп смотрится лучше?
        На превращение Виталика в труп, причем не просто в мертвое тело, а в жертву кровавого убийства, с ранами на конечностях, шее и с торчащими из глаза ножницами, ушло около пяти часов.
        Прибывший визажист не задавал лишних вопросов, а, получив гонорар, принялся за работу — благо что он прихватил с собой два массивных алюминиевых кофра.
        Вика, узнав о том, что Виталик желает «побольше драматизма» и что чем больше драматизма, тем дольше будет длиться наложение грима, заявила, что надо ограничиться версией попроще.
        — Как раз не надо, детка!  — садясь перед установленным гримером мобильным трельяжем, сказал Виталик.  — Эти твари хотят крови — и они ее получат! Знаешь, я ведь давно мечтал участвовать в так называемых флешмобах, когда переодетые в зомби люди, кривляясь и урча, оккупируют центральную улицу какой-нибудь метрополии. Так что давай — сделай из меня если не самого зомби, так несчастного, которым они позавтракали или, кто знает, поужинали!
        И все же Вика еле дождалась, пока многоэтапное нанесение сложного грима, превратившего Виталика в труп с торчащими из правого глаза ножницами и многочисленными ранениями по всему телу, завершилось.
        Результат превзошел все ожидания, и гример, собирая вещи, довольно произнес:
        — Мой шедевр! Ну, если вам еще понадобится кого-то в зомби за пять тысяч баксов превратить, то всегда пожалуйста. Может, вас?
        Вика сухо отказалась и еле дождалась, пока Виталик, уже в виде жертвы убийства, с торчащими из «глаза» ножницами, готовил своему гостю кофе «на посошок», мило чирикая о каких-то глупостях.
        Едва самолично не вытолкав гримера вместе с его алюминиевыми кофрами из лофта, Вика повернулась к Виталику и поцеловала его.
        — Эй, осторожнее!  — возмутился Виталик.  — Еще мне образ испортишь! Ну, сколько у нас времени?
        Оставалось четыре часа и тридцать одна минута. Около получаса они потратили, споря о том, где лучше разместить «труп». Наконец Виталик добился своего и улегся в мраморную ванну, которую Вика обильно полила «кровью» из бутылки, оставленной гримером в качестве дополнительного бонуса.
        Впрочем, как заметил Виталик, за пять тысяч баксов мог бы оставить и две.
        Наконец оформление мизансцены «кровавого убийства» было завершено. Виталик, приняв картинную позу со дна ванны, вздохнул:
        — Черт, краска в мрамор впитается, не счистишь. Придется новую покупать…
        — Я тебе куплю!  — заявила Вика и потребовала:  — Не надо тут картин периода классицизма, где всякие Мараты умирали в ваннах, как будто позируя художникам. Так, правую руку вон туда… Да, так, чтобы был виден этот глубокий, до кости, «порез». А ногу сюда… Давай, прямо на край…
        — Старость не радость,  — кряхтел Виталик, выполняя повеления Вики.  — Детка, тебе только в режиссуру идти, все актеры от тебя взвыли бы!  — и, показав ей язык, добавил:  — Ладно, извини, детка, все в порядке! Ну, так устроит?
        Швырнув на труп рулон туалетной бумаги, якобы задетый в пылу драки, Вика сделала при помощи мобильного ряд снимков.
        — Ты уж не перестарайся, детка! Лучшее — враг хорошего. Мы все же не сериал снимаем, а место преступления фотографируем. Немного вкривь, чуть-чуть вкось…
        Вика удалила первые снимки и, последовав совету Виталика, сделала новые, именно что не идеальные.
        И убедилась, что для отправки «Джеку-потрошителю» они были как раз самое то.
        Виталик, придирчиво изучив снимки, вздохнул:
        — Ну и рожа у меня! Кстати, что это за ужасная складка у меня на шее? Непорядок!
        Вика, задержав дыхание, отправила три наиболее колоритных снимка «Джеку-потрошителю» и, убедившись, что они дошли, отложила мобильный.
        — Вот с этого все и начинается! Твоя старуха-певица тоже сначала решила убрать морщину на шее, а потом пошло-поехало. Ты ведь на таких деньги зарабатываешь!
        — Мне холодно,  — пожаловался, вылезая из ванны, Виталик.  — Думаешь, я могу смыть мейкап? Что-то лицо ужасно чесаться начало…
        Вика, услышав мелодичный бряк, взяла мобильный. Пришло сообщение от «Джека-потрошителя».
        — А что, если они захотят приехать и меня, так сказать, осмотреть?  — произнес в беспокойстве Виталик.  — Я могу попытаться изобразить из себя труп, но не обещаю, что это удастся. А, знаю! Я приму какой-нибудь сильный снотворный препарат, чтобы лежать недвижимо и не реагировать на всякого рода проверки типа щипков и ударов. А если они решат сделать контрольный выстрел в голову?
        — Не забывай, у тебя там ножницы торчат,  — заявила Вика, отсылая «Джеку-потрошителю» короткое «ОК».  — Мне пришел ответ, что все в порядке и что они минут через тридцать заберут меня у подъезда твоего дома.
        Выскакивая из ванны, Виталик заявил:
        — Отлично! Значит, мы сможем не только кофе выпить, но и перекусить. А то я ужасно голоден…
        Но Вика отказалась от очередной порции кофеина и некоторое время сосредоточенно смотрела на два мобильных Виталика, сиротливо лежавших на барной стойке, наконец приняла решение, поцеловала своего нареченного братца и покинула его жилище.
        Спустившись вниз, к шлагбауму, она несколько минут ждала и тревожно размышляла.
        А что, если они потребуют предъявить «труп», так сказать, лицом? А что, если они захотят помочь ей избавиться от «трупа». А что, если…
        Вика заметила знакомый ей черный лимузин, плавно подкатывавший к шлагбауму, и быстрым шагом подошла к нему. Шофер, весь в черном и в черных же очках, вышел навстречу и приказал:
        — Отдайте ваш мобильный!
        Вика беспрекословно подчинилась, а шофер, нагнувшись (он был еще и в черных перчатках!), ловким движением отстегнул ей браслет со щиколотки. А затем распахнул перед Викой дверцу салона.
        — Вас ждут!  — произнес он, и, только усевшись в автомобиль, Вика поняла, что там она не одна.
        На нее, мерцая арктически-ледяными глазами, смотрел Виктор Титов.
        Автомобиль тронулся в путь, и Вика, сунув руки в карманы и напрягаясь, спросила:
        — Куда мы едем?
        Титов, усмехнувшись, заметил:
        — Косачева, такие вопросы надо вообще-то задавать до того, как садишься в неизвестное транспортное средство, а не потом. Потому как не исключено, что тебе уже не суждено покинуть оное — во всяком случае, живой!
        Глядя лишь вперед, на отделявшую их от шофера темную перегородку, Вика спросила:
        — Мне готовиться к тому, чтобы умереть?
        — Да нет же, Косачева!  — ответил Титов.  — Ты прекрасно справилась с заданием! Просто прекрасно. Как я, собственно, и ожидал. Ведь помнишь — я поставил именно на то, что ты кокнешь своего «голубенького» дружочка. И я выиграл!
        Вика чуть расслабилась, а Титов тыкал ей под нос телефон, демонстрируя на дисплее фото «трупа» Виталика.
        — Ну ты и зверь, Косачева! Засадила ему ножницы прямо в глаз?
        — Ты недоволен?  — спросила Вика.
        А Титов, пряча мобильный, заявил:
        — Нет, я в восторге! Правда-правда! Не надо ждать от меня новых сюрпризов. Моя Вичка и я держим наши обещания. Мы едем сейчас в особняк. Разве ты не поняла, что твой сынок все время содержался там, просто в другом помещении? Их там, в этом, как ты правильно отметила, замке тьмы, чертова уйма!
        Еще не веря, что все сработало, Вика вздохнула. И вдруг ощутила слезы, предательски закапавшие из глаз.
        — Ах-ах, Косачева, только не надо разводить сырость! Не люблю я этого, сама знаешь, ой как не люблю! Черт, даже платка нет, хотя кто в наше время носит с собой платки из ткани? И бумажной салфетки тоже. Может, тебе мои труселя предложить?
        Автомобиль тем временем, набирая скорость, мчался по Кутузовскому проспекту. Вика замерла, а Титов вкрадчиво продолжил:
        — Ну, как тебе предложил трусы своего «ночного приключения» твой дружок Виталик. До того, как вы позвали гримера, чтобы он его превратил в труп, чьи фото ты нам и скинула, Косачева…
        Вика рванула дверцу, но та была, естественно, заблокирована.
        — Думаешь, мы вконец идиоты? Точнее, я совсем идиот, Косачева? Я же сказал, что выиграл пари, только не то, которое мы заключили с моей Вичкой в твоем, Косачева, присутствии, а без тебя. Потому как я не сомневался, что ты решишь «обуть» нас, и оказался прав. Вичка, моя Вичка, отчего-то считала, что ты честнее. Но я тебя знаю как облупленную, Косачева.
        Честнее — в понимании этих монстров значило убить дорогого для нее человека. А «обуть» — оставить дорогого для нее человека в живых.
        Автомобиль несся вперед, как молния, Вика понимала, что спастись не получится, и напряженно размышляла о том, что сейчас будет.
        И не столько с ней, сколько с Павликом. С Сашей. С Виталиком.
        Ну, и с ней самой тоже…
        Она снова решила, что может манипулировать манипулятором, а он в итоге манипулировал ею, наивно решившей, что сможет манипулировать манипулятором.
        Как-то так…
        — Удивлена, что я в курсе? Ну, это же элементарно, детка, как сказал тебе твой дружбец-«голубец». В ножном браслете установлен мощный микрофон. Как и вирус-шпион на твоем мобильном, который ты во время визита в наш замок тьмы сдала и получила потом обратно — с незаметно для тебя инсталлированной туда программой, которая помогла нам быть в курсе того, с кем и о чем ты ведешь беседу, Косачева.
        Закусив губу, Вика смотрела в окно, не желая удостоить Титова взглядом.
        — А ведь тебе было сказано — никому ничего не говорить и не пытаться нас обмануть! А ты разболтала и обманула, Косачева! За это твоему сыночку придется умереть.
        Вика резко повернула голову, да так, что хрустнули позвонки. Титов, ухмыляясь, таращился на нее.
        — Ну, или ты согласишься все же совершить убийство! Точнее, уже на этот раз не одно, Косачева, а целых два! Так и быть, по доброте своей душевной расскажу, что тебя ожидает, когда мы прибудем в наш замок тьмы. Моя Вичка тебя вербально унизит и растопчет, а потом предложит на выбор два варианта: или твоего сыночка на твоих глазах загрызают ее любимые красноглазые демонические собачки…
        Вика, все это время державшая руки в карманах, поняла, что они вспотели, а ее саму лихорадочно трясет. От ужаса.
        — …или ты совершишь двойное убийство. И на наших глазах пристрелишь двоих человек, которых к тому времени тоже доставят в замок тьмы. Знаешь, кто это будет? Правильно, твой муженек Саша и твой «голубой» дружочек Виталик!
        Вика закрыла глаза, желая умереть прямо сейчас.
        — Помнишь, в стародавние времена была какая-то идиотская программа какой-то идиотской международной организации, которая помогала какому-то там уже давно свергнутому диктатору? «Нефть в обмен на продовольствие» она называлась. Ну а у нас с тобой будет своя программа — «Сынуля в обмен на мужа и друга-«голубца». И какой вариант ты выберешь, Вичка?
        Странно, но Вика автоматически отметила, что Титов снова назвал ее Вичкой, а не Косачевой.
        Внезапно он, с силой вытащив ее руку из кармана, взял ее потную ладонь в свою. Вика уже не сопротивлялась.
        Было и так поздно.
        — Но, Вичка, но! Вот сакраментальный момент, который даруется в жизни далеко не каждому, а, надо сказать, исключительно счастливцам. Ну, или счастливицам, как ты…
        Тон его изменился, из едкого и циничного вдруг став нежным и добрым. И от этого еще гораздо более опасным и гадким.
        Гораздо более.
        — Вичка, мы тут все свои, и нас никто не слышит. Свой мобильный, через который тебя подслушивали, ты сдала, как и свой ножной браслет. В салоне прослушки нет, это я точно знаю, а шофер — мой человек. Итак…
        Его пальцы начали поглаживать руку Вики, Вика оцепенела: умереть, да, умереть — здесь и сейчас!
        — Видишь, ты снова села в лужу, как и тогда, когда хотела поймать меня с поличным вместе с Робертом Ивановичем, не подозревая, что он мой учитель. И, Вичка, скажу больше: я предвидел не только то, что ты попытаешься «обуть» нас, но и то, что мы будем вести этот разговор. Потому что ты сейчас в безвыходной ситуации, Вичка. Так ведь?
        Вика кивнула, и Титов, интенсивнее поглаживая ее, продолжил:
        — Я был не совсем честен — с тобой и моей Вичкой, когда говорил, что, сидя в… дурке, желал одного — выйти на волю и отомстить тебе. Точнее, это правда, и я желал убить тебя, Вичка, но потом понял, что самая лучшая месть — это даже не убить твоих близких и даже не заставить тебя саму убить своих близких, а сделать из тебя мою помощницу и ученицу, причем не на раз, а навсегда! Как я всегда этого и хотел…
        Вика вздрогнула, а Титов, еще крепче сжав ее ладонь, произнес:
        — И я намеренно поставил тебя в такую ситуацию, что возможности сказать «нет» у тебя, Вичка, просто не осталось! Потому что я могу сделать так, что все три твои мужика останутся в живых. Или, наоборот, приказать убить всех троих… Но вот если ты согласишься стать моей, Вичка, то я пощажу их! Ведь мы созданы друг для друга, ты сама это знаешь, Вичка… О, Вичка!
        Он поднес ее руку к губам, поцеловал, а потом захватил палец губами. Вика, дрожа от ужаса и отвращения, застыла не шелохнувшись.
        — А как же Вичка, твоя Вичка?  — спросила она наконец.  — Виктория Евгеньевна ведь твоя законная жена…
        Перестав обсасывать ее палец, Титов с мерзким смешком заявил:
        — А, эта серая мышь! Ну, я ведь женился на ней исключительно ради денег. Ну, и возможности выйти из дурки и заполучить тебя в полное распоряжение! Вика ведь дура, хочет мне подражать, а на самом деле у нее таланта ни на грош. Мне нужна ты и только ты, Вичка.
        Он обхватил другой ее палец и даже слегка укусил его. Вика уставилась в окно, за которым потянулись дома элитного поселка.
        — Она только средство для достижения цели. Нудна до невозможности и без капли вкуса! Никакого сравнения с тобой, Вичка! Но для маскировки я, конечно, должен все время делать вид, что ненавижу тебя и люблю ее. Ты себе только представь — мне даже время от времени приходится трахать ее!
        — Но ведь она не позволит…  — произнесла Вика тихо и, запнувшись, продолжила громче:  — Виктория Евгеньевна не позволит тебе просто так бросить ее… И воссоединиться со мной…
        Титов засмеялся:
        — А кто эту серую мышь спрашивать будет, Вичка? Думаешь, у меня не готов уже план, как ее в самом скором будущем кокнуть? Мне просто надо, чтобы эта дура подписала кое-какие бумаги, которые после ее безвременной кончины позволят завладеть всем ее состоянием, полученным ею от убитого ею же папочки! Более того, открою тебе секрет, Вичка: у меня таких планов по убийству моей Вички не один, а целых двенадцать! А сейчас в голову пришел отличный тринадцатый. Мы с тобой их обсудим, и ты сама скажешь, как хочешь, чтобы она сдохла. Или…  — Он нежно укусил ее за палец.  — Или ты самахочешь кокнуть ее?
        Автомобиль стал притормаживать, а Титов, поцеловав руку Вики и наконец отпустив ее, произнес:
        — А теперь доверься мне, Вичка. Ты ведь согласна на мое предложение? Ничего не говори, я сам все решу…
        Вика кивнула и увидела, что они подъезжают к замку тьмы. Она незаметным жестом вытерла о сиденье обслюнявленную руку, а затем медленно снова опустила ее в карман.
        Когда их — на этот раз Вику не обыскивая — ввели в знакомый уже салон после долгого путешествия по выложенным черным с синей искоркой камнем коридорам, их встретила одетая на этот раз по-домашнему, однако снова крайне безвкусно (длинный старый пуловер, блестящие лосины, пушистые тапочки в виде крокодильчиков) Виктория Евгеньевна.
        Псины-демоны, с урчанием встретив гостей, по команде хозяйки снова улеглись у камина. Вика, уставившись на огонь, подумала, что он горит тут, кажется, вечно.
        Как в преисподней.
        Впрочем, почему, собственно, как…
        Или в замке тьмы, как в страшной карикатуре на вечное, никогда не кончающееся чаепитие у Безумного Шляпника из «Алисы в Стране чудес», тоже определенные вещи длятся бесконечно, и здесь тоже всегда файв-о-клок?
        На часах смерти в замке тьмы…
        Виктория Евгеньевна, не подавая Вике руки, произнесла, как водится, очень тихо:
        — Я разочарована. И даже не тем, что вы попытались нас обмануть, а тем, что сделала в отношение вас, Виктория Павловна, неправильные выводы…
        «О, если бы ты только знала, до какой степени неправильные выводы ты сделала в отношении своего муженька!»
        — И в особенности тем, что проиграла пари… Вы же понимаете, что за это придется платить?
        Она сделала драматическую, долгую паузу, явно призванную для того, чтобы Вика осмыслила всю тяжесть ситуации и прониклась всем ее кошмаром. За это время бегущие по экрану цифры вдруг исчезли, и возникла кровавая надпись: «Вы проиграли!»
        — Да, вы обманули нас, и это вообще-то должно караться смертью вашего сына. Однако я готова сделать вам более чем щедрое предложение…
        Вика, кашлянув, что вызвало удивленный взгляд наследницы миллионов, а то и миллиардов, произнесла, когда та смолкла на полуслове:
        — Ну, вообще-то, Виктория Евгеньевна, это я готова сделать вам более чем щедрое предложение…
        Вика заметила нахмурившегося Титова, подошедшего к жене, и продолжила:
        — Мне можно говорить?
        — Да, пожалуйста,  — ответила вежливо ее тезка.
        А Титов резко заявил:
        — Вичка, не давай этой Косачевой запудрить тебе мозги. Давай лучше отменим наш план и ликвидируем ее вместе с ее мужиками…
        — Ваш или его?  — спросила Вика, запуская руку в карман и отмечая, что красноглазые собаки-демоны, пристально наблюдавшие за ней, встрепенулись.  — Он ведь, и это надо признать, великий манипулятор. И заставляет вас все время делать то, что желает только он сам. И для достижения, естественно, исключительно своих целей. Чтобы потом просто-напросто избавиться от вас, Виктория Евгеньевна.
        Хозяйка замка тьмы нахмурилась слегка, но этого хватило, чтобы Титов, потеряв самообладание, заорал:
        — Вичка, она брешет! Элементарно брешет! Ты же отлично знаешь, что она хочет вогнать клин между нами! У нее нет ни единого доказательства того, что…
        — Есть!  — произнесла громко Вика и вынула руку из кармана. Собаки тотчас бросились на нее, рыча, но Виктория Евгеньевна резким жестом приказала им занять место у камина.
        В руке Вика держала мобильный телефон.
        — Откуда он у вас?  — произнесла тезка в некоторой растерянности.  — Мои ребята что, у вас не забрали телефон?
        — Забрали,  — подтвердила Вика.  — Мой забрали. А это — моего друга Виталика. Я у него один изъяла. Плохо, конечно, но он мне требовался. Нет, не чтобы звонить в ФСБ, а в качестве диктофона. Предполагала, что он мне может пригодиться…
        Пригодиться, чтобы манипулировать манипулятором, который был уверен, что манипулирует ею!
        Титов, визжа, бросился к Вике, однако Виктория Евгеньевна мановением руки переместила своих псин к ногам Вики, и те, утробно урча, не подпускали к ней Виктора.
        — Вичка, не верь ей! Это подделка, грубая к тому же… Я ничего не говорил! Это все на компьютере сляпано… Она хочет разлучить нас!  — вопил он.
        Но Виктория Евгеньевна, словно не слыша его, взяла у Вики мобильный (который она без спроса изъяла у Виталика — благо что знала, какой у него пин-код) и, взглянув на дисплей, прочитала в удивлении:
        — Мой львенок, я хочу снова отправиться на наше совместное секс-сафари, чтобы опять своим мощным штыком… А дальше сплошная порнография!  — Подняв на Вику взгляд своих темных глаз, она спросила:  — Это что?
        Вика улыбнулась, хотя далось ей это нелегко.
        — Адресовано Виталику. Вы просто не обращайте внимания. Прокрутите запись нашего разговора с вашим драгоценнейшим супругом в автомобиле на пути в ваш особняк…
        — Вичка!  — орал Титов, протягивая руки к мобильному.  — Не верь ей! Не верь ей, не верь ей…
        Приказав одной из собак занять позицию между собой и Титовым, Виктория Евгеньевна ответила:
        — Я вообще никому не верю. В том числе и тебе. Ну что же, послушаем и сделаем самостоятельно выводы…
        Она прослушала запись два раза — во время первой прокрутки Титов орал и бесновался, а во время второй, усевшись в глубокое кресло у камина, закрыл лицо руками.
        Когда запись разговора завершилась, он подскочил как ужаленный и затараторил, явно имея план и пытаясь вернуть доверие своей жены:
        — Вичка, это подлая интрига! Она манипулирует нами…
        — Даже тобой, великим манипулятором?  — спросила Виктория Евгеньевна, прошествовала к столу и нажала кнопку.
        Титов пытался прорваться к ней, но обе собаки, рыча и показывая клыки, не позволяли ему отойти от камина.
        В салон вошли два субъекта в черном. Титов, схватив кочергу, поднял ее над головой и завизжал:
        — Я так просто не сдамся! Я…
        Виктория Евгеньевна кивнула, и один из типов, державший в руках пистолет, выстрелил в Титова.
        Вика вскрикнула, прижав ко рту руки, а тезка, чьи глаза сверкали, подобно двум черным бриллиантам, в которых отражалось мерцание пламени камина (или самого ада?), пояснила:
        — Это всего лишь пневмопистолет, стреляет капсулой с мощным токсином паралитического действия. Он минут на сорок обездвижен, хотя находится в сознании.
        Два типа подхватили напоминавшего тряпичную куклу Титова и выволокли из зала. Собаки по приказанию хозяйки замка тьмы выбежали вслед за ними.
        — Прошу вас к столу. Вы наверняка проголодались!  — произнесла Виктория Евгеньевна, жестом указывая на полированную поверхность, но Вика покачала головой, хотя не ела уже сутки или около того.
        — Что с ним будет?  — спросила она.
        Виктория Евгеньевна нажала на кнопку, и на экране вместо надписи «Вы проиграли!» возникла картинка. Вика увидела помещение с бетонными стенами и железным столбом, к которому субъекты в черном прикрепляли при помощи металлических тросов и наручников находившегося в неподвижном состоянии Титова.
        — Что с ним будет?  — закричала Вика, подаваясь вперед.
        И Виктория Евгеньевна серебристым голоском пояснила:
        — То, что он предлагал в качестве смерти для вашего сына. Мои собаки растерзают его. Живого.
        Вика заплакала и опустилась на пол. Виктория Евгеньевна подошла к ней и произнесла, явно удивленная:
        — Господи, вам что, его жаль? Он же испортил вам всю жизнь. И намеревался портить ее снова. Был готов убить вашего мужа, вашего сына и вашего лучшего друга. И вам его действительно жаль?
        Вика кивнула и, подняв заплаканное лицо на хозяйку замка тьмы, жалобно произнесла:
        — Ну пощадите его, что вам стоит? Вы ведь тут всем вершите… Уж если на то пошло — если хотите его… убить за то, что он намеревался убить вас и обманывал все это время, так убейте его как-то иначе!
        — То есть принципиально проблем с тем, что я намереваюсь его убить, у вас нет?  — заметила с легкой улыбкой Виктория Евгеньевна, и Вика снова зарыдала.
        Она столько раз желала Титову смерти, а теперь, когда это должно было вот-вот осуществиться, была готова сделать все, чтобы этого не случилось.
        Все?
        — А если я вам предложу выбор — я его пощажу и даже в живых оставлю, но за это придется умереть одному из ваших трех любимых мужчин, то что вы выберете?  — спросила наследница.
        Вика зарыдала еще сильнее.
        — Ну не мучайте вы его! Не мучайте! Он же… человек…  — вырвалось у нее.
        — Гм, значит, все же пожертвовать одним из своих мужчин вы не готовы… Но, право, я от вас этого и не требую — это был исключительно гипотетический вопрос. И даже если бы вы назвали мне имя того, кого вы готовы из своих трех любимых мужчин променять на него, то я все равно не согласилась бы. Потому что я никогда не меняю своих решений.
        Помолчав, она присела около Вики и даже положила ей на плечо миниатюрную теплую ладонь:
        — Ну, не надрывайтесь вы так. Ревете так, как будто он вам сердце разбил. В какой-то мере, конечно, это так… А вот я его любила и все еще люблю, и буду наверняка любить до конца дней своих, но не плачу. А вы ненавидели и ненавидите — и льете по нему слезы!
        Вика понимала, что это странно, более того, противоестественно, однако ничего не могла с собой поделать.
        Да черт с ним — пусть живет! Лишь бы оставил ее в покое. Хотя сама прекрасно понимала: Титов никогда не оставит ее в покое.
        Ни ее, ни других.
        — Ладно вам! Он убил ваших родителей. Вашего любимого. Хотел убить вашего мужа. Причем невероятно садистским образом. И вашего сына. Еще более садистским способом. Он убил кучу людей, помимо этого, и наверняка убил бы еще… Ах, начинается! Хотите посмотреть?
        Она отошла, а Вика, скорчившись на полу, постепенно затихая, возносила молитвы за то, что Виктория Евгеньевна то ли из такта, то ли по каким-то иным причинам не включила звук.
        Спустя каких-то десять минут, которые длились не меньше столетия, на плечо Вики снова легла теплая рука хозяйки замка тьмы.
        — Все закончилось. Хотите посмотреть, что от него осталось? Надо сказать, немного…
        Вика решительно не хотела и только невольно, краем глаза, отметила, что на экране виднеются бегающие туда-сюда собаки и нечто, похожее на истерзанное бордовое огородное пугало, свисавшее со столба.
        Это огородное пугало и было некогда Виктором Титовым.
        — Мне надо проведать моих собачек… Не дергайтесь, сюда я их не приведу, они сейчас крайне возбуждены и опасны. Даже для меня. Но они — мои детки. Так что располагайтесь поудобнее и запасайтесь попкорном. Ну, или хотя бы фруктами перекусите. Я скоро вернусь. Нам надо поговорить…
        Она вышла, оставив Вику одну. Та, бочком пятясь, уселась спиной к экрану и взяла из тяжелой хрустальной вазы с фруктами огромное яблоко, на этот раз красное (наверное, похожее на то, которое вкусили от древа познаний Ева и Адам), надкусила его — и снова залилась слезами.
        Вика все еще плакала, когда вернулась Виктория Евгеньевна — уже в другом наряде, в растянутом и немодном спортивном костюме.
        Зато наверняка жутко удобном. Жутко.
        — Извините великодушно, собачки хотели поиграть и меня запачкали. Пришлось быстро принять душ и переодеться. Ну, что вы все плачете? Его так жалко?
        Вика, всхлипнув, произнесла:
        — И его. И себя тоже. Ведь вы и моих мужчин, и меня теперь…
        Она снова залилась слезами.
        Титова в живых не было. Но лучше почему-то от осознания этого факта Вике не делалось.
        Только хуже.
        — Ну что вы такое обо мне думаете! Не намерена я бросать вас на съедение моим собачкам, тем более они уже наелись. Ни вас, ни вашего прелестного сына. Ни вашего терпеливого мужа. Ни вашего преданного друга.
        Виктория Евгеньевна, вздохнув, уселась в свое троноподобное кресло и, подперев подбородок руками, сказала:
        — У меня нет ни такого сына, ни тем более мужа, ни друга. И, увы, никогда не будет. Но я же не плачу!
        Ее глаза снова сверкнули, и она продолжила:
        — Он считал, что я всего лишь тупая ученица, а я оказалась очень даже способной. И превзошла своего учителя. Отманипулировала манипулятора. Да так, что он в итоге помер.
        Она немного помолчала, а потом добавила:
        — Нет, убивать я вас раздумала. Хотя, не скрою, какое-то время очень даже хотела. Но это он меня настропалял, вы правильно заметили. Это было его желание, а не мое. Наоборот, я вам благодарна, что вы раскрыли мне глаза и позволили избавиться от опасности, которой я, надо признать, не замечала. Или, вернее, не желала замечать…
        Вика всхлипнула, а Виктория Евгеньевна хлопнула ладонями по столу.
        — Перестаньте ныть! А не то позову собачек! Ну, не дергайтесь вы так, это была идиотская шутка, за которую я приношу свои искренние извинения. Знаете, в чем отличие между ним и мной?
        — Вы живы, а он — нет?  — пытаясь взять себя в руки, предположила Вика.  — Вы женщина, а он мужчина?..
        Виктория Евгеньевна лукаво усмехнулась:
        — Ну, после того, как над ним потрудились мои собачки, он уже не совсем и мужчина, надо сказать…
        От этих слов Вика явственно почувствовала, что такое мороз по коже, и она схватила яблоко и принялась нервно его грызть.
        — Нет, просто Витя убивал ради того, чтобы убить, и это и была его цель, а я убиваю ради того, чтобы достигнуть цели, и цель у меня особенная. Знаете какая?
        Вика не знала, но вдруг поняла, что страстно желает узнать.
        — Я хочу стать самой богатой и могущественной женщиной в мире. Вы можете сказать, что я и так богата и могущественна. Это так, хотя я плетусь только в конце этого эксклюзивного списка. Да и все это (она обвела рукой салон) наследство моего папы. Я же хочу стать самой богатой и могущественной самостоятельно!  — И, помолчав, добавила:  — И стану.
        Вика ей тотчас поверила и продолжила вгрызаться в яблоко, как будто в этом и заключалось ее собственное спасение.
        Отчего хозяйка замка тьмы так с ней откровенна? Обычно после таких откровенностей главный злодей…
        Думать об этом не хотелось.
        — И без крепких нервов и убийств тут, увы, не обойтись. Я — волк-одиночка, но мне нужны союзники. Вернее, союзницы. У меня как раз освободилось одно место в совете директоров холдинга, хотите его занять?
        Вика, медленно жуя, понимала, что рано или поздно придется дать ответ.
        Рано или поздно. Ведь с древа познания она уже вкусила… Значит, постигла истину.
        — Нет,  — произнесла она и вздохнула.  — Не хочу. Благодарю за лестную оценку моих скромных способностей, но нам с вами не по пути. Вы теперь меня убьете?
        Виктория Евгеньевна рассердилась:
        — Да забудьте об этом «вы меня убьете?»! Это он был психопатом, я же рационально мыслящий человек…
        Которого родной отец, позднее ею же и убитый, упек в дурку, где она познакомилась с психопатом-маньяком Титовым.
        — Что же, жаль, но я принимаю ваше решение. Думаю, что вы сделали правильный выбор, потому что рано или поздно мы бы с вами сошлись в схватке, и…  — Она по-доброму улыбнулась.  — И я еще не знаю, кто вышел бы из этой схватки победителем! Потому что Витя прав — есть в вас что-то…
        — Был прав,  — поправила ее Вика, поднимаясь.  — Если не убьете, то… То мне можно уйти? Вы сына мне вернете?
        Виктория Евгеньевна, подавая мобильный Виталика, сказала:
        — Верну-верну. И это тоже захватите, а то тут по-прежнему редкостная пошлятина приходит. И это — ваш лучший друг!
        — Нареченный брат. Просто я закрываю глаза на его слабости, как и он на мои,  — ответила Вика, запихивая телефон в карман.  — В этом и весь секрет. Вы меня отведете к Павлику?
        — Да-да,  — сказала хозяйка замка тьмы.  — Он тут, в особняке, и без меня туда вы не попадете. Кстати, няня уже ретировалась. Вам сказать, куда она направила стопы?
        Вика понимала, что была готова оторвать голову Марине Ильиничне, сдавшей ее с потрохами.
        И не только была…
        — Нет,  — твердо сказала она.  — Потому как вероятность того, что эта особа будет и впредь работать с детьми, исключена, мне ее будущее неинтересно!
        Виктория Евгеньевна, выходя с ней из салона и по черному коридору направляясь к лифту, заметила не без восхищения:
        — Вы удивительная особа, Вика! Я бы нашла эту няню и… Ладно, что именно я бы с ней сделала, сказать не могу, однако в итоге она бы… умерла. После всего того, что она причинила мне и моей семье!
        — Не забывайте, я — это не вы,  — сказала Вика и шагнула вслед за хозяйкой замка тьмы в зев лифта.
        — Мамочка, а папа знает, что мы были в гостях в замке?  — произнес заговорщическим шепотом Павлик, когда Вика, крепко держа его за руку, перешагнула порог своей московской квартиры. К груди сын прижимал свою крысу, точнее, крыса Витольда — подарок Титова.
        По пути домой (их доставили на лимузине Виктории Евгеньевны прямо к высотке) Вика даже подержала крыса в руках — зверек был премилый и ужасно любопытный.
        Как и ее сын.
        И какая разница, кто его подарил Павлику — он прикипел к крысу-алюбиносу всей душой, и лишать ребенка любимца только потому, что его прислал плохой человек, было не только глупо, но и подлинное самодурство.
        И типичное поведение классического манипулятора.
        Поэтому отныне у нее было четыре любимых мужчины: муж, сын, друг — и крыс.
        Ну, до той поры, пока крыс, самый недолго живущий из них, не покинет ее дом. Но об этом Вика решила не думать — кто знает, как все обернется!
        В любом случае она знала: Виктория Евгеньевна не будет мстить, не будет уничтожать их всех скопом или поодиночке, хотя могла сделать это мановением своего мизинца, правого мизинца тьмы, и оставит их в покое.
        Раз и навсегда.
        Причина была проста: у каждой из них была своя жизнь — и свои интересы.
        — Где вы были?  — метнулся к ним навстречу всклокоченный, небритый, трясущийся, красноглазый Саша.  — Вика, черт побери, где вы были? Я не могу до тебя дозвониться…
        Вика вспомнила, что свой полученный в замке тьмы телефон она забыла включить. А муж беспокоился, звонил…
        Саша же, входя в раж, прижал к себе сына и закричал:
        — Мне все это надоело, Вика! Я не могу допустить, чтобы ребенок…
        В холл вошел Виталик, которому Вика позвонила по пути домой, на его другой мобильный, сообщила, что все в порядке, и попросила приехать к себе.
        Он примчался как ракета — даже частично еще в гриме, хотя и без ножниц в глазу. Новый прикид дяди Виталика Павлик счел реально крутым.
        Виталик, которому Вика до того, как подняться наверх, в двух словах все рассказала, выступив вперед, подошел к Саше и, взяв его под локоток, произнес:
        — Давай поговорим с тобой как мужчина с мужчиной…
        — Хоть ты не лезь-то в наши семейные дела! Какой ты мужчина?..
        Виталик, сильно дернув его за локоть, сказал:
        — Такой, какой есть. Во всяком случае, я не ору на жену, только что спасшую твою симпатичную задницу, как истеричная базарная бабища, не пугаю собственного ребенка и не оскорбляю без причины лучшего друга своей прелестной жены. Да ты ей жизнью своей обязан, ты это понимаешь, драгоценный мой мачо Сашулечка?
        Полчаса спустя все радикально поменялось — Саша, еле сдерживая рыдания, уткнулся в живот сидевшей на диване Вике и прошептал:
        — Господи, моя хорошая девочка… Ты можешь меня простить-то?
        Перебирая слипшиеся волосы мужа, Вика поцеловала его в макушку и сказала:
        — Прощать нечего. Кстати, тебе надо вымыть голову.
        Саша заплакал, а Вика не мешала ему: она знала, что ему надо переварить услышанное от Виталика и понять, что…
        Что они спасены.
        — Мамочка, почему папочка плачет?  — закричал, подбегая к ним, Павлик.
        А Виталик, таща вслед за ним крыса Витольда, заявил:
        — Потому что твой папочка — настоящий мужик, не то что дядя Виталик.
        Вика захохотала, Саша, смеясь, давился слезами, а Павлик, прыгнув на диван и принявшись скакать на нем, держа в руках своего крыса, провозгласил:
        — Мамочка, мы же твое день рождение еще не отмечали! Давайте устроим бал!
        — Твой день рождения, золотце,  — машинально исправила сына Вика, а потом, вскочив на диван и начав прыгать вместе с сыном, потянула за собой мужа, Виталик влез к ним и без приглашения.
        Вика крикнула, смеясь:
        — Устроить бал — это реально крутая мысль! Так мы и поступим!
        ДВЕНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ
        — Ты думаешь, другие дети хорошо его примут?  — шепнула Вика Саше, провожая глазами фигурку сына, направлявшегося вместе с другими детьми в здание школы, и одновременно нервно крутя на пальце платиновое кольцо с квадратным изумрудом, подарок Саши.
        Ее любимое кольцо.
        — Да он на швейцарском немецком за полгода научился болтать, как заправский швейцарец,  — так же шепотом ответил Саша.
        — А почему мы шепчем?  — спросила Вика, и они оба рассмеялись.
        Когда Саше предложили место банковского аналитика в одном из швейцарских финансово-кредитных учреждений, он намеревался отказаться, так как не желал покидать Москву и их новую квартиру — в той же высотке, в которой жил и Виталик.
        В старой они больше жить не могли.
        Вика убедила, что не стоит. Договор изначально был заключен на четыре года — и эти четыре года Вика намеревалась провести вместе со своими любимыми мужчинами (и даже мужественно перенесшим долгий карантин на таможне крысом Витольдом) подальше от…
        От всего.
        Она все еще просыпалась с криком после очередного ночного кошмара, хотя кошмары мучили ее не так часто. И Титов до сих пор мерещился ей то тут, то там, хотя она точно знала, что Виктор мертв.
        Мертвее не бывает.
        Однако кризис отношений с Сашей бесследно прошел, Вика ушла в другое рекламное агентство (в старом, по-прежнему принадлежавшем Виктории Евгеньевне, она оставаться работать вполне могла, но не хотела), однако поняла, что ей требуется…
        Что-то другое.
        Четыре года на чужбине, изначально зная, что потом вернешься домой,  — это был их шанс.
        Виталик, конечно, был вне себя, однако, как обладатель пятилетней шенгенской мультивизы, клятвенно пообещал навещать их не реже раза в месяц.
        А то и чаще.
        Вика на удивление быстро освоилась в респектабельном и степенном Цюрихе, в котором им было суждено провести ближайшие четыре года.
        Нет, она не бежала, а просто сменила обстановку. Хотя если подумать…
        Но думать она решительно не хотела!
        — Кажется, нам тоже надо пройти туда,  — сказала Вика, следуя за прочими родителями.  — Будет открытый урок или что-то подобное…
        Саша взял ее за руку и, пропуская всех остальных мимо них, прижал жену к себе и поцеловал.
        — Я уже тебе говорил, что… Что очень сильно тебя люблю?
        Да, от прошлого не уйдешь и от себя тоже. Вика понимала, что тень былых грехов настигнет ее и в Швейцарии.
        Ну и пусть. У кого есть прошлое, у того есть и будущее.
        А вот у Виктора Титова не было ни того, ни другого.
        Запретив (в который раз — и зная, что рано или поздно вновь нарушит собственный запрет) себе думать о Титове, Вика поцеловала мужа в ответ и сказала:
        — Говорил ли ты? Дай-ка подумать… Ну да, семь минут назад!
        Если все раньше было очень плохо, то это всего лишь означает, что скоро все будет очень хорошо.
        Вика в этом не сомневалась.
        И снова поцеловала Сашу. А потом, держась за руки, они направились за прочими родителями в школу сына.
        Павлик, почувствовав удар в спину, полетел вперед и уронил большой ярко-желтый ранец, подаренный ему накануне родителями.
        Ранец открылся, из него вылетели карандаши, фломастеры и тетрадки, заботливо уложенные туда накануне мамой.
        Желая узнать, кто же его толкнул, мальчик обернулся и заметил необычайно красивую рыжеволосую девочку с забавными кудряшками и огромными зелеными глазами.
        — Ой, это он тебя толкнул!  — сказала она и ткнула в темнокожего мальчика в очках, бросившего на нее непонимающий взгляд.  — Разреши тебе помочь?
        Она бросилась помогать Павлику, который насупился и был готов расплакаться.
        — Ну вот видишь,  — сказала девочка, поднимая последний карандаш,  — вместе как быстро справились.
        — Спасибо,  — пробормотал Павлик.
        Девочка же, тряся рыжими кудряшками и сверкая зелеными глазами, в которых вдруг что-то как будто на мгновение вспыхнуло и погасло, пропела, протягивая мальчику руку:
        — Да не за что! Давай с тобой знакомиться, только, чур, ты первый начинаешь!
        Чувствуя, как девочка на редкость энергично трясет его руку, Павлик ответил:
        — Павел… Ну, то есть Пауль…
        — Ах, как забавно!  — пропела девочка серебряным голоском, вновь таинственно сверкая глазами.  — А меня зовут Паулина! Пауль и Паулина — как забавно!
        — Совпадение,  — пробормотал Павлик, не зная, как отделаться от энергичной девочки, вдруг словно в заложники его взявшей,  — все другие дети были уже в классе.
        А Паулина, улыбнувшись и одарив его странным мерцанием зеленых глазищ, ответила:
        — Поверь мне, совпадений не бывает! Нас с тобой свела судьба. А давай с тобой дружить? Хочешь, милый мой Пауль, мы будем сидеть рядом?..