Замок из дождя Кристина Лестер
        Панорама романов о любви # Такое тоже бывает: из законченного донжуана и сердцееда мужчина в одночасье превращается в одержимого однолюба, который болен одной-единственной девушкой. Встретив ее, он перечеркнул свою прежнюю жизнь, сложил к ее ногам последнее, что у него осталось, а взамен попросил хотя бы иногда появляться в его судьбе, но…
        У него остался только один шанс на спасение - другая девушка, которая очень сильно и искренне любит его. Но какую из них он выберет, вот вопрос.
        Кристина Лестер

        Замок из дождя


1
        - А замок был построен из дождя.
        - А ветер был швейцаром и открывал в нем двери.
        - И каждое утро снова начинался дождь.
        - Он был серебристо-серым…
        - Как твои глаза.
        - И звонким…
        - Как твой голос.
        - И каждую минуту он рисовал новые картины на стекле…
        - И на каждой я видел тебя.
        Сон резко оборвался, и Филипп открыл глаза. Он даже не сразу смог понять, что находится у себя дома. Возможно, ему снилось что-то приятное, но что - он мгновенно забыл. Его отсекло от одной реальности и выбросило в другую. Да, он задремал в кресле, в своем любимом домике в Дорфе, а за окном монотонно барабанит дождь.
        Конец октября. Осень. Обычно Филипп ее не очень жаловал, но сейчас был рад. Сегодня ему хотелось, чтобы дождь не кончался, а все время лил и лил. И он еще много дней сидел бы в большой комнате у камина, смотрел на пламя и слушал его трескучий шепот. А за окном, подхватывая его монотонную песню, шелестел бы дождь. Огонь и вода - такие сильные противоположности - в этот день казались ему неотделимыми друг от друга, даже невозможными один без другого: потому что без них домашний уют казался ненастоящим.
        Филипп оглянулся: за темными шторами, немного раздвинутыми в центре окна, по стеклу тяжелым потоком хлестал ливень. Время от времени вспыхивала молния, потом грохотал гром, но как-то лениво и словно нехотя, даже старый Луциан, дремавший на спинке кресла, в конце концов перестал поднимать голову и вздрагивать.
        Впервые в жизни Филипп оказался один, но при этом совершенно не скучал. А отсутствие женщин его теперь только радовало. Сейчас ему было не до своих многочисленных подружек, которые ревновали, ссорились (и дрались!) друг с другом, а иногда, что особенно неприятно, высказывали неодобрение ему, Филиппу. А все почему? А все потому, что он - добрый, мягкий человек, который позволил этим нахалкам до такой степени распуститься.
        Взять хотя бы последний случай. Виданное ли дело: устроить скандал прямо у него в кабинете, при его подчиненных, да еще и при новых партнерах, сделка с которыми чуть не сорвалась из-за этого! В среду утром его последняя пассия - Алиса - явилась в зал заседаний, встала в позу «плохой девочки» и заявила, что ей срочно нужны деньги, потому что она больше не намерена терпеть его свинство. Она выходит замуж, а ее новый муж не должен знать, что она бедна. Поэтому он, Филипп, должен немедленно дать ей денег.
        Немая сцена длилась недолго: от растерзания Алису спасло своевременное вмешательство юного менеджера по персоналу, который как-то ловко и профессионально увлек ее за собой в приемную и держал там до конца переговоров Филиппа с партнерами.
        Хорошо, что французы и американцы ничего не поняли, а если и поняли, то сочли ее появление весьма пикантным и даже приятным… Потом Филипп в самой жесткой форме отчитал свою бывшую подружку и лично выволок ее за парадную дверь особняка, миновав все этажи с любопытными подчиненными.
        Этот поступок, несмотря на кажущуюся импульсивность, был продуманным от начала до конца. Филипп хотел, чтобы Алиса поняла: он не боится публичных скандалов, если не постеснялся протащить ее через все коридоры на улицу. А если она это поймет, значит, не станет больше пытаться публично пристыдить его и что-то потребовать. Еще подписывая договор, скреплявший германо-французскую линию модной обуви, Филипп нарисовал себе подробнейшую картину позорного изгнания наглой любовницы. И Алиса сдалась. У дверей, убирая со лба мокрую челку, она сказала:
        - Я знала, что ты паршивец. Только не думала, что твоя наглость превзойдет мою. Прощай.
        Кажется, она пришла без зонта и такси дожидаться не собиралась, или у нее правда не было денег? Но Филипп не стал окликать ее и предлагать своего шофера, он лишь с минуту смотрел ей вслед, пока она, сгорбившись и подняв воротник промокшего пальто, не растворилась в пелене ливня. Ему было ничуть не жаль ее. Алиса ему попросту надоела.
        Ну и что? Разве он должен встречаться с девушкой, которая ему разонравилась? Почему он должен себя к чему-то принуждать во имя несуществующей порядочности? Ведь у него всегда был шикарный выбор, с детства, благодаря яркой внешности.
        Нет, он не будет жить и спать (!) с девушкой только из доброты и боязни причинить ей боль расставанием. Не будет, потому что никогда так не делал. За что и прослыл бесстыдным ловеласом, Жиголо и сердцеедом.
        Вообще-то он всегда выбирал покладистых и нежадных. Но, как говаривала его прабабка по отцу, в свое время сбежавшая из России, - и на старуху бывает проруха. Это означало, что из любого правила бывают исключения, и не в лучшую сторону. Ну, может быть, у русских это означало что-то другое, но Филипп всегда понимал смысл поговорки именно так.
        Все подружки до Алисы, а потом еще одна после - были скромными, смотрели на него с немым обожанием, а подарки или праздники (которые он, кстати, не любил устраивать, считая их пустой тратой денег) воспринимали как манну небесную. А тут - Алиса. Чертова Алиса, у которой словно испортился заводной механизм: он просто перестал выключаться. Нет, в постели это было, кстати, очень даже хорошо: Филипп так ни с кем еще не веселился до полного изнеможения, но вот во всем остальном…
        Она терзала его личное время, которое он очень ценил и любил расписывать на неделю вперед, при этом считая себя крайне неорганизованным, потому что надо бы - на месяц. Она терзала его кошелек, что было совершенно невыносимо, потому что к каждому случаю у нее имелся железный повод, и отказать было просто нельзя.
        Верхом неприличия стала ее тайная поездка в Милан и полное опустошение одной из его банковских карт, которую эта негодяйка вытащила из его брюк, пока он валялся в полузабытьи, привязанный шелковыми чулками к кровати. А когда она вернулась в Берлин, то сказала, что ей просто необходимо было полностью сменить гардероб, потому что родители выгнали ее из дому, считая падшей девицей.
        На его вопрос, почему ее родители предъявили ей столь чудовищное обвинение, она нежно прощебетала, что они - люди пуританских взглядов, а проживание с мужчиной без официального брака считают позором для семьи.
        В этом ответе содержалась явная угроза. И угроза эта относилась ни к чему-то там, а к его личной свободе, что было хуже всего. В свои двадцать девять Филипп не помышлял о женитьбе, считая эту церемонию полнейшим бредом, конечно, если ее соотносить с его персоной. Когда он представлял себя с какой-нибудь красоткой скромно склонившими головы у алтаря, то его охватывал такой ужас, словно он увидел призрак.
        Алиса сама рубила сук, на котором сидела. Она делала это планомерно, в течение всех четырех месяцев, пока они «встречались», она делала это, когда у Филиппа появилась свеженькая любовница, и вот наконец срубила совсем. Нельзя с ним говорить о свадьбе. Нельзя. Во всей жизни, то есть в романах с женщинами (а вся его жизнь и была один сплошной роман с женщинами), Филиппа интересовали две вещи: первое - как доставить наслаждение и прослыть умелым любовником, и второе - как, прослыв умелым любовником, сохранить свободу и личную неприкосновенность.
        Интересно, как это Алиса умудрилась так быстро кому-то себя просватать? Неужели тоже параллельно встречалась с кем-то еще? Вот негодяйка! Жила в его доме, ела и одевалась за его счет (да еще в Милане!), а сама спала с каким-то парнем! А главное - от него, Филиппа, можно не скрывать бедность, а тот парень настолько хорош, что ничего не должен об этом знать! Интересно, что думает по этому поводу ее пуританская семья?
        И вообще, когда это ей успели сделать предложение, если они в общем-то официально не расставались? Впрочем, Филипп никогда ни с кем официально не расставался, полагая, что девушки и сами должны понимать, что наступил конец отношениям. Некоторые понимали, некоторые - нет. Те, кто не понимал, устраивали глупые разборки друг с другом. А те, кто понимал больше чем надо, устраивали разборки ему. Филипп на секунду задумался. Нет, Алиса никогда не была умна. Вряд ли она смогла бы инсценировать такой спектакль просто ради денег. Но и с другой стороны: если она и правда собирается выходить замуж, это тоже обидно слышать. Трудно разобраться, чего больше всего не хочется признавать: ее ум или ее коварство. И в том, и в другом случае - его собственная персона во всей этой истории выглядит просто комично. А ведь еще в среду он себя уважал за хитрость и дальновидность. И считал, что отучил ее устраивать сцены на людях. Правда, результат кое-какой тоже имелся: до конца недели Алиса больше не звонила и не приходила.
        А в субботу утром Филипп уехал с городской квартиры в свой лесной домик, потому что вдруг полюбил дождь. И единственным, кого он хотел сейчас видеть, был полосато-серый старый кот по имени Луциан, который прожил с ним пятнадцать лет и считался уникальным, потому что умел выговаривать некоторые слова. Впрочем, теперь это было не важно: почти все время они молчали и слушали дождь. Филипп был готов до конца жизни слушать дождь.
        Звонок в дверь, похожий на удар гонга, нарушил размеренный ход его мыслей. И хотя мысли были, правду сказать, далеки от полного спокойствия, обстановка любимого дома, сонный дождь за окном и довольный сытый Луциан - вступали в спор с уместностью этого звонка. Зачем здесь какие-то посторонние? - подумал Филипп. Зачем здесь вообще кто-то нужен, кроме них с Луцианом?.. И на секунду он заколебался: а стоит ли вообще открывать? Свет нигде не горит, пламя камина с улицы не видно, а времени еще только половина третьего, так что если этот гость немного постоит у закрытой двери, то вполне может еще развернуться и засветло доехать до Берлина. Но звонок повторился, и в его непреклонной настойчивости Филипп почувствовал Судьбу. Он нехотя встал и пошел к двери. «Только бы не женщина!» - успел подумать он, прежде чем холодный влажный воздух обрушился на него в очередном припадке осеннего ветра.
        Но на пороге стояла именно ОНА. Потом, день спустя, когда было, откровенно говоря, уже поздно, Филипп вспомнил, что ОНА выглядела именно так. Но не сейчас. Сейчас он с досадой посторонился, впуская ее внутрь, и молча притворил дверь. Непогода, которую он только что любил сильнее всего и не хотел ни с кем делить, осталась за дверью, а эта посторонняя лишняя девушка - тут. Но зачем?..
        Она вытерла воду с лица, откинула светлые волосы со лба и вдруг заговорила по-французски:
        - Простите. Но мне надо где-нибудь обсохнуть и согреться… Я ехала не сюда, так получилось.
        Французский он знал не очень хорошо, поэтому ответил устало и раздраженно:
        - Я так и понял.
        Она всмотрелась в его лицо.
        - О. А я вас узнала. Мы уже встречались. Помните?
        - Надеюсь, что вспомню. Теперь мне полагается вас греть, кормить и развлекать?
        Филипп говорил и удивлялся: разве когда-нибудь он позволял себе так разговаривать с девушками? Сейчас он должен рассыпаться в любезностях, сейчас он должен… Она скинула сумку с плеча и бесцеремонно уселась в кресло возле камина. Луциан счел это безнравственным, презрительно выгнул спину и ушел на диван.
        - И ничего вам не полагается, - отвечала девушка. - Просто дайте мне немного согреться… Чертов таксист!.. И можете выгонять.
        Филипп с тоской закатил глаза. Так начинались миллионы его связей. Сначала девушка просит помощи, причем в какой-нибудь банальной ситуации типа этой, потом соглашается провести с ним ночь, а потом ему приходится объяснять ей, что он не знакомит с мамой и папой первых встречных и к ее родителям на выходные тоже не поедет…
        - Да, это точно вы, я вас вспомнила. Это было впечатляюще! Но давно. Лучше дайте что-нибудь поесть.
        Чем-то она напоминала Алису. Наверное, своей бесцеремонностью.
        - Где же это я вас успел впечатлить? - на всякий случай спросил Филипп и устремился в кухню.
        Вот, теперь ему придется готовить еду. А он не умеет. Он только что съел отменный обед, доставленный из местного ресторанчика, а что можно сделать из имеющегося запасного сырья в холодильнике, он не знал. Если только пару бутербродов - и то не первой свежести, потому что продукты лежат тут со вторника, когда они с Люси, последовательницей Алисы, устраивали тут ночь любви.
        - Да вы не мучайтесь, - услышал он голос за спиной. - Я сама приготовлю, только покажите, что где лежит.
        Филипп молча кивнул на холодильник и ушел, оставляя их наедине друг с другом. В комнате он улегся на диван и положил кота себе на живот. Луциан полностью разделял неодобрение хозяина. Он опасливо косился на кухню, брезгливо подергивал усами, словно человек, который морщит верхнюю губу, и иногда что-то отрывисто мяукал.
        Сомнений быть не могло: впервые за пятнадцать лет совместной жизни кот не одобрил девушку Филиппа. Что было само по себе удивительно, ведь обычно они все ему очень нравились. А к тем, у кого имелась аллергия на кошачью шерсть, этот негодяй был особенно внимателен и ласков. Безошибочно чуя неприязнь девушки, он со злорадным видом мог подолгу сидеть рядом, и только у Алисы хватило духу откровенно сказать Филиппу:
        - Твой кот так внимательно смотрит! Еще немного, и он начнет давать советы, как нам надо ЭТО делать… В общем, так: или ты запрешь его в другой комнате, или с этого момента можешь целоваться только с ним!
        К своему удивлению, в тот вечер кот был впервые заперт в ванной. А Алису он возненавидел больше, чем толстощекого бюргера из колбасного магазина, где кошек всегда гоняли и норовили наступить на хвост. Впрочем, теперешняя гостья, которая бесцеремонно рылась в холодильнике и что-то напевала на непонятном языке, вызывала вообще необъяснимые чувства.
        - А вы откуда знаете французский?! - крикнула она с кухни.
        - Выучил. Бизнес.
        - Понятно. А я - приехала из Марселя. Теперь вот в Берлине. Приехала учиться, провалила экзамены, уже второй год поступить не могу.
        Филипп промолчал. Он не узнавал сам себя. Это что-то непонятное и необъяснимое. Разве можно так общаться с девушками? Ей нет и двадцати, она француженка, она, кажется, красива… Филипп привстал и кинул незаметный взор на кухню через спинку дивана: да, она красива. Кого-то даже напоминает. Но кого - неизвестно. Что бы он сделал в такой ситуации еще вчера? Правильно: запер бы Луциана в ванной и… Но сегодня Филиппа словно подменили: он не только не хотел спать с красивой девушкой, но и просто общаться. Он с трудом выдавливал из себя элементарные слова вежливости.
        - А вы чем занимаетесь? - прощебетала она, внося на широком блюде что-то восхитительно пахнущее, украшенное зеленью и томатами.
        - Жду, когда вы наедитесь.
        - Нет. - Она откусила кусок хлеба, намазанного чесночным паштетом, и Филипп непроизвольно поморщился, хотя целоваться с ней не собирался. - Я имею в виду ваш бизнес.
        - Шью обувь на женские ножки. Совместно с вашими соотечественниками.
        - Здорово! Так вы сапожник?
        Филипп поперхнулся. Он открыл свою фирму, когда ему было двадцать два. За семь лет его так никто еще не называл.
        - Да в общем-то…
        - Это не важно. Вы - босс, я поняла. - Она наматывала на вилку тянущийся расплавленный сыр, которым было посыпано жаркое. - Но ведь суть-то не меняется уже десять веков: тот, кто делает обувь, называется сапожником.
        Филипп переглянулся с Луцианом. Выражение глаз у обоих было одинаковое. По-французски кот не понимал, но чувствовал, что хозяина сильно оскорбили.
        - У вас милый кот. Только он меня, кажется, невзлюбил. Кис-кис, иди съешь ветчину… Ого. Он у вас гордый. Меня зовут Селин.
        - О, извините. Забыл представиться. Филипп.
        - Я прочитала на двери. Очень приятно. У вас тепло, прямо уходить не хочется.
        - В самом деле?
        - Правда. Мне в сущности некуда идти сейчас…
        - Я думаю, остаться здесь - не самая лучшая затея. Могу вызвать вам такси. - В голосе Филиппа был настоящий лед.
        Да что же это с ним?! Он встал с дивана и беспокойно заходил по комнате. Словно два человека жили в нем: один хотел побыстрее выставить эту нахалку за дверь и продолжать наслаждаться одиночеством, а другой, разумный Филипп требовал немедленного продолжения, как оно и положено в таких случаях. Между прочим, ночь с Люси с понедельника на вторник - была последней ночью любви на данный период жизни, а сегодня уже суббота. Здоровое молодое тело требовало соответствующих развлечений, да и разум - тоже. Но вот что случилось с душой, Филипп не понимал.
        Селин доела свой обед и отнесла блюдо на кухню. Филипп услышал, как включилась соковыжималка.
        - Она еще и хозяйничает! Это что за наглость-то, а?! - нервно воззвал он к коту, и тот кивнул, с пониманием прикрыв глаза.
        Филипп забыл, что сам только что предоставил кухню в полное распоряжение Селин, и ушел, чтобы не мешать и не участвовать в утомительном процессе приготовления пищи. Через минуту она вошла в комнату с двумя стаканами томатного сока. Один протянула Филиппу.
        - Я увидела, что вы любите отжимать сок из помидоров. Я тоже его люблю больше всего.
        - А с чего вы это взяли?
        - Там стоит много грязных стаканов с остатками томата.
        - Хм, да, извините. Я же не знал, что будут гости.
        - Да что вы! Вы не должны оправдываться. Спасибо вам большое за гостеприимство. Я согрелась, наелась. Я… что-нибудь вам должна?
        - Что вы имеете в виду? - оживленно спросил тот Филипп, который сильно хотел остаться с ней на ночь. А второй добавил: - Конечно нет! Вы же приготовили мне сок.
        - Хм. Да, действительно. Ну тогда я пойду. Наверное, мне пора. - Она с надеждой смотрела ему в глаза.
        - Конечно, если вам пора… Но вы можете…
        - Что?
        - Ничего.
        - Ах, ничего. А я думала…
        - Вы можете вызвать такси.
        Селин махнула рукой.
        - В ваших краях - это гиблый случай. Таксист - взял с меня деньги и не довез куда надо, а выкинул у вашего дома.
        - Да вы что?!
        - Правда. На такси я больше не поеду. И вообще он был странный какой-то, перепутал нас с еще одной пассажиркой… Кажется, она назвала ему ваш…
        Неожиданно для себя Филипп перебил ее:
        - Куда же вы пойдете? Или вы…
        - Что?
        - Может быть, вы рассчитываете остаться у меня? Э-э-э… я бы мог… На улице не самая лучшая погода, а тут предостаточно комнат.
        Господи, что же он такое говорит?!! Ведь только что он собирался выставить ее за дверь! Впервые Селин улыбнулась, и Филиппу почудилось, что, улыбаясь, она напоминает милую молодую вампиршу из-за того, что передние зубы были чуть короче клыков. А завтра - Хеллоуин. Как все кстати!
        - Ну что ж. Я согласна.
        - Подождите-подождите.
        - Вы передумали?
        Филипп оглядел темные утлы комнаты. Интересно, чего вдруг он, человек, начисто лишенный суеверий, испугался? Да, темнеет рано, особенно из-за дождя. Но ведь это - обычная девушка, из плоти и крови, которой некуда пойти, которая к тому же (он теперь совершенно точно разглядел) очень симпатичная, только какая-то странная. Если напоить ее вином, а потом пригласить потанцевать… Вторая комната не понадобится.
        - Нет, я не передумал.
        - Только еды у вас маловато осталось. Простите, но я была сильно голодна, я со вчерашнего…
        - Это мы легко исправим. Здесь есть ресторанчик.
        - В такую погоду?
        - Нет, закажем еду сюда. Перед вашим приходом я только что пообедал, и они обещали доставить ужин. Я перезвоню и скажу, чтобы приготовили побольше.
        Селин засмеялась. Филипп тоже улыбнулся: да, она определенно красива. Только ей больше подошли бы темные волосы, тогда она точно была бы вампиршей из завтрашнего праздника.
        - Хорошо, я останусь, если вас не стесняет мое общество.
        - Пожалуй, с вами веселей.
        Филипп, который хотел общения, явно побеждал Филиппа, который искал одиночества.
        Луциан спрыгнул с дивана и подошел понюхать новую подружку хозяина. Он ничего не понимал во французском языке, но кошачье чутье подсказывало ему, что вечер безнадежно испорчен, гостья остается здесь. Он внимательно всмотрелся в глаза этой девчонки: нет, ночевать в ванной сегодня не придется.

2
        Луциан не ошибся. Он почти никогда не ошибался в людях. Селин уехала утром. Она исчезла, словно персонаж Хеллоуина, оставив Филиппа недоумевать. Вчерашний вечер полностью перемешался в его памяти, события не желали выстраиваться в более или менее осмысленную последовательность, и сейчас, ожидая лучшего друга Йена, он не находил себе места. Что же такое случилось вчера?
        Сначала все шло как по маслу, Филипп даже немного разочаровался в девушке: разве можно так просто сдаваться за ночлег и ужин? Они весь вечер пили пиво, заедая его жареными колбасками, говорили, танцевали, смеялись… Селин даже позволила несколько раз себя обнять.
        В общем, ночь обещала быть приятной, несмотря на некоторую скуку от того, что все слишком предсказуемо и обыкновенно. Часов в десять Селин стало жарко, она стянула с себя свитер и осталась в прелестном топе, который преподносил ее плечи и грудь в самом выгодном ракурсе…
        А потом (Филипп не понял, как это получилось) она ушла к себе в комнату спать. Вот так: сначала вино, медленный танец и ее лицо с вампирской улыбкой - так близко, что обжигает дыхание…
        - Филипп, мне кажется, я сейчас не выдержу. У меня больше нет сил…
        - Мне тоже так кажется, дорогая… Пойдем.
        - Да, пойдем! Ведь это наверху?
        - Конечно. - Он уже представлял ее извивающейся от наслаждения в своих руках, он уже мысленно расставил в очередности все варианты и позы, которые, как ему казалось, вызывали у женщин наибольшее предпочтение, а потом…
        А потом - пустая гостиная, запертая дверь на втором этаже и прощальная реплика через замочную скважину:
        - Пока. Я жутко благодарна тебе, все действительно было превосходно! Но теперь мне пора спать.
        А может, он сам проспал весь процесс? То есть женщина говорит, что все было великолепно, при этом закрывает дверь: значит, она говорит про секс, который между ними уже произошел. А про что еще так можно сказать? Только почему он, Филипп, чувствует себе неудовлетворенным и в то же время опустошенным? И почему Луциан смотрит с этаким гаденьким пониманием в глазах? Сам-то последний раз ходил по кошкам года три назад, вот и злорадствует…
        А утром, когда он варил себе кофе и проклинал свою доброту вместе с доверчивостью, Селин вышла уже в куртке, с сумкой на плече. Она молча и решительно пересекла кухню, поцеловала его, словно они были любовниками уже сто лет, и бросила с порога:
        - Прости. Но мне показалось, что ты сам сомневался, стоит ли это делать. К тому же я не сплю с первыми встречными.
        После этого Селин исчезла навсегда. А он так и стоял с разлитым кофе и вытянувшимся лицом, пока не понял: впервые в жизни его позорно кинули.
        Дождь, между прочим, стих. Он ушел рано утром, вместе с Селин. Теперь Филиппу стало ясно: дождь был нужен для того, чтобы его потянуло сюда, в это уютное деревенское одиночество. А одиночество было нужно, чтобы вот так неожиданно встретить ее. А она была нужна для того, чтобы понять, как это неприятно, когда тебя кидают. Ведь он всех своих девушек кидал… Ну а что дальше было нужно и главное - для чего, Филипп не знал. Что-то не сходилось в этой истории, которая, вполне возможно, должна была стать поучительной. Или вообще никакой не стать? В любом случае Филипп, хотя и мало знакомый с канонами театрального действия, чувствовал, что пьеса не отыграна до конца. Более того: она не только не отыграна, но и главные герои еще не все вышли на сцену. С одной стороны, это приободрило его, и он даже нашел в себе силы отмыть стол от лужи горячего кофе, а с другой - заставило испугаться грядущей неизвестности.
        - Да, брат, ты тронулся крышей, это я тебе точно говорю! - Йен, как всегда циничный и непосредственный, довольный собой и миром, развалился в кресле напротив, с кружкой пива. На коленях у него возлежал Луциан. Эти два прохвоста обожали друг друга и даже были чем-то похожи, только один - старый, а другой - молодой.
        - При чем тут крыша? Вот скажи: при чем тут моя крыша? Я рассказан тебе все как есть: вчера я вел себя идеально, ничего не мудрил и не придумывал, а она сбежала. Представляешь, меня в первый раз не захотела девушка!!! А утром поцеловала взасос и ушла.
        - Она тебя?! Поцеловала взасос?! - У Йена, который любил посмаковать любовные победы, загорелись глаза. - И ты ее не остановил?!
        - Да. - Филипп немного смутился.
        Этого он говорить не хотел, хотя и не мог объяснить себе почему. Словно желал сохранить частичку некой интимной правды, которую знали только Селин и он сам. Опять же, зачем - неизвестно. Йен мерил шагами комнату, скинув Луциана на ковер.
        - Ну слушай, это просто сверхгениально! Это… У меня нет слов! Вот молодчина: развела тебя на ночлег, попила-поела, как следует раздраконила, а потом - извините, герр Шиллер, мне пора спать. А утром - взасос!.. Нет, тебе определенно надо найти ее! Я всю жизнь мечтал о такой девчонке!
        Филипп посмотрел на лучшего друга исподлобья:
        - То есть ты хочешь сказать, что мне надо найти ее и отдать тебе?
        - Э-э-э… Не откажусь, если ты такой щедрый. - Йен похлопал его по плечу, так что расплескал пиво. - Ну-у, братишка. Не вешай нос. Не буду я ее у тебя, отбивать.
        - Как говорила моя прабабка…
        - Мы делим шкуру неубитого вепря. Нет, медведя. Я знаю все, что говорила твоя прабабка, но, если честно, она меня уже утомила своими поговорками… Селин - классная девчонка, я просто уверен. Но тебе надо постараться, чтобы взять свое.
        - Да о чем ты говоришь?! - вскричал Филипп.
        - А что такого я сказал? Ты должен найти ее для того, чтобы поиметь. Так же, как она поимела тебя!
        - Йен, я не собираюсь ее… Я просто… Да ну, у тебя на уме одна постель.
        - А у тебя, можно подумать, нет?
        - Нет, конечно.
        Филипп с досадой махнул рукой и замолчал. Он уже пожалел, что позвал Иена. Тот никогда не мог до конца оценить всю прелесть его романов с женщинами. Сейчас ему наскучит сочувствие, он начнет надсмехаться, обвинять в излишней сентиментальности, а то и разболтает всему поселку, что Филиппа - главного повесу их школы - впервые кинула девчонка, - которой нет и двадцати. К тому же - француженка.
        Филиппа передернуло: запятнать свою репутацию перед бывшими одноклассниками ему не хотелось. Он потом не сможет показаться здесь много лет, а это недопустимо: Филипп очень любил свой домик и здешние места и ни за что на свете не расстанется с ними…
        Конечно, что взять с Йена: он простой парень, живет в деревне, какие у него могут быть радости в жизни, кроме как посплетничать с другом о женщинах? Что может он понимать в настоящем искусстве обольщения? И что может он знать о таких девушках, как Селин? Впрочем, сам Филипп, кажется, знает о ней еще меньше: иначе бы не упустил. Все предыдущие пассии теперь неизвестно почему казались ему бледными набросками. А Селин - ярким холстом, на котором написана сама Страсть.
        Как она выглядит и что там вообще нарисовано, Филипп не мог объяснить. Но ассоциации с холстами почему-то казались ему самыми верными, и он тут же красиво изложил все это Йену.
        - Только не говори мне, что ты влюбился.
        - Я и сам этого боюсь.
        - Нет, Филипп, это просто у тебя… как говорит твоя русская прабабка…
        - Хватит, а? Неужели ты не видишь, что меня зацепило?.. На, возьми еще пива, и давай подумаем, как мне отвлечься, чтобы выкинуть все это из головы.
        - Думай о работе. У тебя большой заказ назревает, ты сам хвалился.
        - Сделка уже состоялась в среду. Алиса, кстати, чуть ее не сорвала.
        - Алиса? - Йен даже придвинулся поближе, ибо эта девушка давно ему нравилась, а с тех пор, как взялась за Филиппа, - особенно. - И что же теперь будет с бедной Алисой?
        - Она - в полной и окончательной отставке. Йен заерзал в кресле:
        - Я заберу ее себе, ладно? Ты же помнишь…
        - Помню. Только она собралась замуж.
        Может, врет, не знаю. Но говорит, что скоро свадьба.
        - Это мы еще посмотрим. - Йен чуть ли не потирал руки. - Она заводная, я таких люблю.
        На некоторое время друзья погрузились в молчание: Филипп - грустно подперев щеку, а Иен - уткнувшись носом в скрещенные ладони, с экзальтированным блеском в глазах.
        - А может, она вампирша? - вернулся к главной теме Филипп. - И Луциан ее невзлюбил почему-то.
        - Алиса? Да ладно тебе!
        Филипп снисходительно вздохнул:
        - Я говорю про Селин. Знаешь, у нее такие клычки… Такая улыбка… - Он мечтательно закатил глаза. - Слушай, она мне все время кого-то напоминает. Не могу вспомнить кого.
        - Бред. Ты всегда любил черненьких или рыженьких. А она-то блондинка.
        - Вот именно. Кстати, ей больше пошел бы темный цвет. У нее такие волосы… светлые, немного серые, как дождь, и такие… такие… не знаю, как тебе описать.
        - А как она целовалась? Не пыталась тебя прокусить своими клычками?
        - Нет. - Филиппу опять почему-то стало не по себе. - Давай об этом не будем.
        - О, смотри-смотри, понравилось! Да ты никак влюбился, Фил! И главное - это просто нелепо! Вы знакомы всего несколько часов, а ты вздыхаешь и закатываешь глаза… Ни одна баба никогда не вызывала у тебя такой реакции.
        - Селин - не баба. Не смей так о ней говорить.
        - Ну вот. Ты уже обижаешься за нее. - Иен с любопытством, в котором, впрочем, не было ничего враждебного, посмотрел на друга.
        Несколько минут друзья молча смаковали пиво.
        - Что думаешь?
        - Вкусно.
        - Да я не об этом. Ты не обижайся на меня.
        - Я еще не успел.
        - Ну хорошо, решай сам. Только насчет Алисы мы договорились?
        Филипп закатил глаза и уже собрался сказать что-нибудь гневное, но тут зазвонил домашний телефон. Первая мысль, которая проскочила в его голове, была такой: Селин не спрашивала номер, а значит, все телефонные звонки не представляют сейчас никакого интереса. А вот если в дверь…
        Звонил дежурный секретарь из его офиса. Он был явно взволнован.
        - Господин Шиллер, американцы беспокоятся, где Джессика.
        - Простите?
        - Я говорю, Джессика уже уехала от вас?
        - Какая Джессика?
        - Ну Джессика. Та, что привозила вчера документы.
        - Простите? Я что-то не понимаю.
        - А что, она не приезжала совсем?
        - По крайней мере, ни вчера, ни сегодня никто не приходил ко мне с документами и не представлялся Джессикой.
        - Черт! Извините. Я сейчас все выясню и вам перезвоню.
        Филипп оглянулся на Йена и пожал плечами. Он не знал никакой Джессики и не помнил никого с таким именем в своей фирме. А уж молодых девушек он всех знал наперечет.
        - Может быть, это американская…
        Телефон затрезвонил снова.
        - Ну что? - нервно спросил Филипп.
        - Господин Шиллер, американцы разобижены, Джессика до вас не добралась…
        - Они разобижены, что до меня не добралась эта…
        - Она их переводчица и личный секретарь президента фирмы.
        - Ага. А что они хотели в субботу, когда переговоры все прошли уже в среду - четверг и, кажется, мы все решили?
        - Они что-то забыли, вот и послали девушку с бумагами…
        - Да почему они вообще до сих пор не в Штатах?
        - Остались осмотреть Берлин.
        - Занятно.
        - Да. Они улетают завтра утром. Или уже сегодня, я не донял точно. Но то, что они обиделись, это бесспорно.
        - А на что они обиделись?
        - Девушка заблудилась… в общем, они сочли вас… нас негостеприимными.
        - Бред какой-то! При чем здесь гостеприимство? Им нужно было связаться со мной лично, а не посылать какую-то там девчонку. Ну хорошо, я сам с ними разберусь. Спасибо.
        Филипп ничего не понимал. Теперь еще и проблемы с партнерами. И Селин исчезла, не оставив координат… Но она ничего и не обещала, с другой стороны… А с головой явно что-то не то, Иен был прав…
        Резкий звонок, на этот раз в дверь, заставил его вздрогнуть и замереть. Несколько секунд Филипп пытался сообразить, в чем дело, а потом как бешеный помчался к двери. Селин вернулась! Она просто не может не вернуться! Ей некуда идти, и потом… И потом - если она сама не вернется, что ему остается делать?
        На пороге стояла Алиса.
        - Привет. Я приехала поговорить о делах наших скорбных. О. Здравствуй, Иен.
        Филипп обернулся и увидел над своим плечом физиономию друга, на которой было написано абсолютное счастье. Тот гостеприимно раскинул руки, выходя на крыльцо:
        - Ну, дорогая Алиса, заходи. Не знаю, как Фил, а я, например, очень рад тебя видеть.
        - Я сейчас ухожу, - сухо сказал Филипп.
        - Уходи. А я останусь, поболтаю с твоим другом. Правда, Йен?
        - Правда!
        Филипп вздохнул и впустил бывшую любовницу в дом. И в этот момент до него вдруг дошло, где он видел Селин.

3
        Американцы действительно обиделись не на шутку. Причем такой щепетильности от них никто не ожидал. Эта черта характера скорее была присуща соотечественникам Филиппа, а французы и жители Штатов никогда не были педантами в вопросах гостеприимства. Но нет. Они бубнили, что не могут теперь считать сделку свершившейся. Филипп понимал, что ему нужно лететь в Штаты. Но сразу это тоже было сделать невозможно: как минимум до конца недели ему придется оставаться в Европе, иначе он рисковал вызвать недоумение у французов.
        - Если уж все такие обидчивые, я займусь пока французской стороной, - вещал он своей новой секретарше, толстощекой ярко-рыжей Фриде, с которой уже «имел грех» в первый же ее рабочий день в фирме, - надеюсь, хоть там все будет хорошо. А в Штатах пусть пока «думают». Они же хотят подумать…
        - Мне кажется, ты прав, милый… то есть… господин Шиллер.
        - Мне тоже так кажется. Свяжи меня с французами.
        Глубоким вечером, после того как ему удалось обсудить планы с одними партнерами и после изматывающих переговоров с американцами, подвергнувших большому испытанию выдержку и дипломатические таланты Филиппа, он понял, что если сейчас не напьется, то попросту заболеет.
        Главный ловелас и сердцеед Дорфа, у которого на уме были только деньги и некапризные женщины, вдруг всерьез задумался о любви. Он думал о Селин, чье лицо теперь отчетливо вспомнил: лицо которое часто приходило ему во снах, лицо, которое рисовал на стекле осенний дождь, именно ее лицо стояло теперь у него перед глазами. Все время, что бы он ни делал, о чем бы ни думал, с кем бы ни говорил, Селин была рядом с ним. Она молча смотрела ему в глаза и робко улыбалась, обнажая два своих коротких клычка…
        Филипп вспомнил ее поцелуй - самый вкусный из всех на свете и самый запретный - и, уже ничего не соображая, резко свернул к выезду за город. Он скрежетал зубами, мчась к своему домику на предельной скорости. Теперь, когда Селин могла появиться там в любой момент, ему стала не нужна городская квартира. Теперь ему не нужна Люси, и Алиса, и остальные несколько сотен прелестниц, за которыми он раньше волочился…
        Что это с ним? Неужели он дожил до двадцати девяти и впервые влюбился? Но это просто бред. Потому что их ничто не связывает, кроме того прощального поцелуя. Ничто, кроме призрачных снов и рисунка дождя на стекле…
        Он вбежал в дом и сразу проверил все комнаты, включая верхние, как будто Селин могла бы его ждать там. И только после этого вспомнил, что в городе остался голодный и обиженный Луциан. Ну ничего, можно позвонить Марте и попросить накормить кота. Марта была необычной женщиной, она совмещала в себе две функции: горничной, приходившей к нему на обе квартиры, и пылкой любовницы. Причем Филипп не мог определить, к какому из двух этих занятий Марта отдавалась с большей страстью…
        Пока он разговаривал с Мартой, в дверь настойчиво позвонили. Но на этот раз Филипп не торопился открывать, ибо прекрасно знал по манере звонить, что пришел Иен. Его дом стоял напротив, и, очевидно увидев свет в окнах, лучший друг решил, что одиннадцать вечера - самое время для того, чтобы выпить пивка и поболтать.
        - Дзинь-дзинь! - Йен ласково улыбался, постукивая восемью бутылками пива, зажатыми между пальцами обеих рук. - К вам можно?.. Я просто так, на огонек. Если будет мало - я схожу еще…
        - Слушай, нет. - Филипп потер подбородок, размышляя, как бы выставить его вон, при этом не обидев. - Мало не будет. Если у тебя ко мне дело, то заходи. А если… просто так… Я сегодня занят.
        - То есть как? - обиделся Йен. - Ты хочешь меня выставить?
        - Угадал. Йен, не злись, у меня сегодня такой день… Помнишь этих американцев?..
        - То есть как? - повторял Иен. - А я хотел… Мы с Алисой тут решили…
        - Только Алисы мне не хватало!
        - Да нет! Мы с ней решили, что она не будет выходить замуж, а начнет жить со мной!
        - Я рад за тебя, - закатив глаза, сказал Филипп.
        - Ты переехал с той квартиры.
        - Нет. Да. Йен… Ну прости. - Филипп уже нажимал на ручку двери.
        - Ну хорошо, - весело согласился друг. - Я пойду. До завтра.
        - Пока. - Сделав два шага в сторону калитки, Иен остановился и с деланым равнодушием сказал:
        - Вот черт. Чуть не забыл.
        - Что еще? - Филипп снова распахнул дверь, всем своим видом давая понять, что терпит происходящее только в силу исключительной врожденной вежливости.
        - Я зачем приходил-то! - Йен шарахнул себя по штанинам четырьмя бутылками, зажатыми в левой руке.
        - Ну?
        - Так вот Я сегодня был в Шведте, ну по делам. Отец попросил меня купить новый мотор… И зашел я в этот… как его… в библиотеку.
        - За мотором?
        - Нет! За журналами. Отец попросил меня…
        - Давай обойдемся без отца. Чего ты от меня хочешь?
        - Ну короче, я там встретил твою Селин.
        Филиппу показалось, что эхо ее имени зазвучало на весь двор. Первым неосознанным порывом он подбежал к Йену и схватил его за грудки:
        - Где?
        - Эй, полегче! Пиво расколешь.
        Но Филипп уже выдохнул и отпустил рубашку друга:
        - Что ты мелешь чушь? Как ты ее мог встретить, если вы ни разу не виделись?
        - А вот и мог!
        Филипп еще раз выдохнул и с досадой отвернулся положив руку на перила.
        - Йен, тебе просто не с кем выпить пива, вот ты и придумываешь всякую чушь.
        - Это была Селин! Бросай свои французско-американские ботинки и езжай в Шведт!
        Откуда столько наглости и самоуверенности в этом парне? Йен смотрел на Филиппа простодушными зелеными глазами, взгляд которых не менялся с детства, смотрел, как будто считал себя самым правым на свете.
        - Если тебе интересно, можешь впустить меня в дом, а если нет - я пошел.
        - Мне не интересно! - Филипп отвернулся и захлопнул за собой дверь.
        В холле он принялся ходить из угла в угол. Он никогда так напряженно не размышлял. Завтра в обед ему, возможно, придется лететь в Штаты.
        Сейчас в электронном почтовом ящике висит куча непрочитанных писем, Марта еще не от-звонилась, все ли в порядке с Луцианом. А он…
        Он подбежал к двери и распахнул ее, выскакивая во двор. Надо догнать этого паршивца! Надо как следует набить ему физиономию, чтобы в следующий раз не врал!
        Йен преспокойно сидел на скамейке в его саду и пил пиво. Судя по всему, он был уверен, что друг передумает, поэтому не стал никуда уходить. Молча открыв еще одну бутылку, он протянул ее Филиппу. Тот немного посопел и уселся рядом.
        - Ну?
        - Так вот, - как ни в чем не бывало начал Йен. - Сначала я увидел красивую девушку. Она просто шла по библиотечному холлу к гардеробу, чтобы взять одежду и зонт. Потом я оказался в очереди сзади нее. Она спросила у гардеробщицы, где можно позвонить. Спросила на французском, понимаешь? И я сразу вспомнил Селин.
        - Господи, да мало ли тут француженок шляется!
        - Н-е-ет, - интригующе протянул Йен. - Эта была какая-то не такая. Она улыбнулась гардеробщице, и тут я увидел… правда чуть-чуть, но ты был прав!
        - Что ты увидел? - Филипп похолодел.
        - Клычки. Правда. Нет, ну так бывает. Знаешь моего брата из Лейпцига? Вот, он теперь выучился на дантиста, и он мне…
        - Меня не интересует твой брат! Рассказывай дальше!
        - Ну вот. Она позвонила какой-то подружке. Я так понял, что они вместе живут в Берлине квартиру снимают… А сюда твоя Селин заехала к какой-то дальней родне за деньгами. Денег у нее совсем нет, понимаешь?
        - Да. - Филипп вспомнил, какая она была голодная. Наверное, отдала тому таксисту последние деньги и не доехала до Шведта. Что-то она говорила про водителя, который выкинул ее возле его дома. Филипп вздохнул. Вот это судьба! Интересно, а как же она утром добиралась до родственников? - А что было дальше?
        - А дальше? Ну она говорила, что ночевала в Дорфе, у классного парня по имени Филипп. Что ты поил ее пивом, развлекал, а потом она не стала с тобой спать, хоть ты и пытался ее соблазнить. Это ее очень позабавило. - Йен немного помолчал. - И подругу, судя по всему, тоже.
        - Почему ты так решил?
        - Потому что она здорово хохотала, когда вспоминала эту историю. А последнюю ночь она провела в баре, а под утро пришла к своим родственникам. А потом - в библиотеку. Круто, да? А она не такой уж ангелочек, как ты думаешь.
        - Это когда я так думал?
        - Просто… ты ее слишком идеализируешь. Ну снилась несколько раз, ну видел где-то. Может, она вообще тебе померещилась.
        - Заткнись.
        - Кстати, ты заметил, что голос у нее грудной?
        - Может, прокуренный? И мне кажется, судя по ее манере говорить, она не такая уж интеллигентная и воспитанная.
        - Это ты решил, потому что подло подслушал ее разговор?
        - Я?! Я не подслушивал! Она говорила на весь холл! Просто думала, что французский мало кто знает, вот и не стеснялась.
        - А ты знал.
        - Конечно. - Йен немного помолчал и довольно улыбнулся. - Ну вот, видишь как? А ты не хотел пить со мной пиво!
        - По всему получается, мне надо ехать в Шведт?
        - И как можно быстрее. Завтра она возвращается в Берлин, а сегодня у нас есть шанс обойти все ночные клубы и найти ее в одном из них.
        - Йен, у меня работа…
        - Ты что - дурак?
        - Нет, но… американцы… это же деньги…
        - Точно, ты - дурак.
        - Ладно, поехали!
        Филипп открывал гараж, представляя себе, как мог бы спокойно лежать сейчас на диване, с Луцианом и ноутбуком… Черт, Марта так и не позвонила. Или позвонила, но он не слышал, потому что все время был во дворе.
        На компьютере висит несколько десятков непрочитанных писем. Американцы… американцы его просто нервируют, едва он только вспоминает о том, что на свете существует такая страна…
        И куда он поедет в эту ночь по такой сырой, промозглой погоде? Дороги скользкие. Селин, скорее всего, нигде нет, да и вообще - Иен что-то напутал или половину придумал.
        Филипп уселся за руль и покосился на лучшего друга. Тот сидел, ожидая, когда можно будет вставить очередную реплику. Увидев заинтересованное лицо Филиппа, он счел, что уже пора продолжать светский диалог.
        - Это еще что! Я тебе не сказал самого главного! Алиса…
        - Ты когда-нибудь дашь мне отдохнуть от Алисы? Она успела надоесть мне в спальне! А как твоя очередная подружка она не заслуживает внимания.
        - Ого! Фил, да ты циник. И, между прочим, ты совсем не даешь прикоснуться в разговорах к своей Селин.
        - Да потому что…
        - А про Алису позволяешь себе так некрасиво выражаться! А она, между прочим, моя девушка.
        - Ну прости, брат, не подумал. Просто Алиса, она как бы часть моего прошлого, и поэтому я так циничен.
        - Отныне она - часть моего будущего. И - точка.
        - Ладно, поехали.

        В десяти доступных заведениях, которые Йен и Филипп обошли, с пристрастием осмотрев публику (и даже заглянув в женские туалеты), Селин не было. Более того, ни в одном из клубов друзьям не понравилось до такой степени, чтобы остаться посидеть. Мрачные, они забрались в машину.
        - Поехали домой. А то дождь начинается.
        - Ну и что? Так даже лучше. Мы с Луцианом… Черт! - Филипп резко замолчал и стал набирать на мобильном номер Марты. В конце концов надо выяснить, что с любимым котом.
        Марта не отвечала.
        - Ты полегче на педали-то дави! - услышал он голос Йена. - Дождь усиливается, машину может занести.
        - Да у меня Марта с Луцианом пропали, даже не…
        В этот момент он оторвался от мобильного и поднял глаза на дорогу. В долю секунды машина успела объехать чей-то силуэт, сильно вильнула и затормозила у самого кювета.
        Несколько минут друзья молчали. Филипп чувствовал, как вставшие дыбом волосы постепенно укладываются на место. Ливень барабанил по машине с неистовой силой, поэтому они не сразу услышали, что кто-то стучит в стекло.
        Когда Филипп открыл дверцу и увидел знакомое лицо, мокрые светлые волосы, он почти не удивился. Только сердце бухнуло - до пят и обратно, пока Селин усаживалась в машину.
        - Уф! Ну вы даете! Вы чуть меня не сбили, мальчики. - Она говорила по-немецки. У нее получалось почти так же плохо, как у Филиппа по-французски.
        - А какого черта ты стоишь на дороге в такую погоду?! - вдруг заорал Йен. - Ты ищешь приключений на свою молодую задницу или работаешь тут? Так вот что я тебе скажу: здесь не самое рыбное место, и богатых клиентов мало, и…
        - Мне срочно нужно в Берлин, мальчики.
        - Ха! Ей срочно нужно в Берлин. Мы туда не едем. Правда, Фил?
        Только тут она посмотрела на того, кто сидит за рулем.
        - Ой! Филипп! Надо же! Это ты. А я про тебя вспоминала.
        У Филиппа свело челюсти, но он все же сумел произнести:
        - Да? Здравствуй.
        - Здравствуй. Я так рада! А можно, если вы не едете в Берлин, я еще раз у тебя переночую? А завтра ты сам меня отвезешь?
        Йен вытаращил глаза на пассажирку, только сейчас он, видимо, ее узнал, и до него дошло все происходящее. Но после ее слов оба друга закашлялись.
        - Ну что с вами?
        - Ничего.
        - Хорошо. Переночуй. Но ты же сказала, что в Берлин надо срочно?
        - Куда же я ночью поеду? Вы отказываетесь везти, а таксистов я больше не люблю.
        - Хорошо, поехали ко мне. Чего же мы стоим?
        - Это ты стоишь.
        - А, да. Это я стою. - Филипп неуверенно: тронулся с места.
        Он думал только об одном: как доехать до дома, чтобы не разбиться? Руки и ноги сильно дрожали.

4
        Конечно, он не собирался спать с ней в этот вечер. Конечно, у него же еще куча непрочитанных писем. Сейчас он устроит ее все в той же комнату наверху и пойдет работать. Время - два часа ночи. Завтра ему.
        - Фил, дай, пожалуйста, какую-нибудь сухую одежду. Я мокрая насквозь. Хочу принять душ и переодеться.
        - Конечно, конечно.
        Дрожащими руками он открыл шкаф, достал оттуда одну из своих рубах, потом почему-то прижал ее к себе, словно Селин уже надела ее и он обнимает их вместе…
        Через полчаса она вышла из душа и показалась ему еще меньше и беззащитнее, чем там, под дождем, на дороге. Рубаха доходила ей почти до колен. Снизу торчали тонкие, изящные ножки с двумя синяками на левой лодыжке. Селин забралась на диван, подтянула колени к подбородку…
        - Ой. Вам… тебе, наверное, холодно. У меня не найдется подходящих брюк… Я принесу плед.
        Он хотел добавить, что вообще можно пойти спать, а под одеялом уж точно будет тепло, но постеснялся. И в тот момент, когда Филипп укутывал ее тоненькие плечики шерстяным пледом, Селин вдруг сама протянула руку к его лицу.
        В глазах у него потемнело, сердце учащенно забилось, дыхание сорвалось, и он почувствовал, что еще немного, и он не сможет соблюсти правил приличия. Он взял ее за плечи и поднял с дивана, чтобы можно было прижаться к ней низом живота, который мгновенно раскалился до температуры плавки металла.
        - Селин, это… я… - Филипп сжимал ее плечи и не знал, можно ли позволить себе большее. И в то же время знал: сейчас в любом случае он себе это позволит!
        - Фил, я рада, что мы снова встре…
        Он начал целовать ее, не дав договорить. Он пытался это делать нежно. Но нежность удавалась не всегда. От каждого прикосновения ему становилось все тяжелее спокойно стоять на месте, а брюки с каждой секундой становились все более тесными…
        Селин улыбалась, демонстрируя свои клычки, и просто позволяла себя любить. И Филипп любил. Сначала любил - пытаясь осознать, какое счастье сейчас находится в его руках и обжигает его своим дыханием… йотом - не выдержал, подхватил на руки и в один миг взбежал на второй этаж.
        Это была первая и настоящая ночь любви в его жизни, когда он безоглядно провалился в пучину своих ощущений. Он не старался больше запомнить каждый вздох и стон женщины, он не пытался быть лучше, чем есть на самом деле, он больше не играл в Самого Умелого Любовника В Мире. С Селин он просто жил и познавал заново плотскую любовь. Ту, которую, как он думал, открыл для себя еще в четырнадцать лет. А на самом деле - только сегодня. Селин не была нежна с ним, ее можно было назвать грубой и неумелой в постели, но сейчас Филипп был счастлив просто от того, что они находятся вместе. Пожалуй, она сильно уступала по технике исполнения Алисе, но это тоже не имело значения. А что вообще имеет значение, он не знал. И едва только его измученный и счастливый организм вновь набирался силы, он еще и еще раз доказывал себе, что теперь прежнего Филиппа не существует. А Селин, кажется, было просто хорошо, и она, не стесняясь, давала это понять.
        А утром он проспал будильник. Он проспал все на свете, он проснулся счастливый и исполненный нежности. Теперь он никогда и никуда ее не отпустит! Теперь они навсегда будут вместе! Ни с кем еще ему не хотелось быть вместе до конца жизни… Филипп улыбнулся и прошептал:
        - Селин…
        Он протянул руку, чтобы обнять ее, и вдруг резко сел на постели. На соседней подушке вместо любимой женщины валялся Луциан и меланхолично смотрел на хозяина.
        - Ты что тут делаешь? - вырвалось у Филиппа. - Где Селин?.. Господи!.. Селин! Селин!!!
        - Ну что ты шумишь, милый! - сказала Марта, вплывая в комнату с подносом, где был сервирован завтрак. - Я привезла тебе Луциана, чтобы ты не скучал. И сама…
        - Где Селин? Куда ты дела мою Селин? - Филипп тряс за плечи свою любовницу до тех пор, пока глаза ее не стали наливаться обидой.
        - Ушла твоя Селин! Я сейчас все разолью! Убери руки! Я для него…
        - Куда?!
        - …стараюсь-стараюсь, а он…
        - Куда она ушла?!! Ну?!
        - Она оставила тебе - вот! - Марта вынула из кармана передника (ах, как они любили в своем время импровизировать с этим передником!) клочок бумаги и швырнула на постель.
        Филипп долго не мог справиться с руками и чуть не порвал его, разворачивая.
«Дорогой Филипп! Мне нужно спешить, спасибо тебе за прекрасную ночь любви и… что там еще говорится в таких случаях? Не помню. Лучше тебе меня не искать. Я сама позвоню, если будет надо, я подсмотрела твой номер. Будь счастлив! P.S. Твоя Марта - отменная стерва. Но, кажется, она тебя любит. Я и сама почти влюбилась. Целую очень-очень-очень нежно. Селин».
        Филипп взвыл, сминая пальцами свое лицо.
        - Не понимаю, что ты в ней нашел! Кожа да кости, И к тому же француженка. Фи!
        - Вон отсюда! - заорал он не своим голосом.
        - Фил, ты что, одурел?
        - Вон, я сказал!
        Марта смотрела на него во все глаза.
        - Фил, ты способен прогнать меня из-за какой-то юной шмакодявки, которую впервые видишь?
        - Марта, ты, кажется, нанималась ко мне в горничные?
        - Филипп, ты передергиваешь.
        - Вот и занимайся уборкой дома! А во всем остальном я разберусь как-нибудь сам.
        - То есть я была нужна тебе всегда, при всех твоих бабах, которых ты менял, как перчатки. А теперь, когда ты споткнулся об эту маленькую вампиршу…
        - Что ты сказала?
        - Вампирша. У нее же клыки, ты что, не заметил?
        - Что?
        - Может, она тебя покусала? Ты проверь все места на теле, до которых она дотрагивалась своим… О-о, Филипп, я так соскучилась по тебе!
        - Вон!!!
        Через минуту оскорбленная в самых лучших чувствах Марта вся в слезах убежала к своей машине. Луциан с любопытством следил за сменой персонажей на сцене: сначала убежала та девчонка, которую он больше всего невзлюбил, потом хозяин прогнал добрую Марту. Марту, которая всегда так вкусно готовила! Жаль, он бы так не поступил. Жаль, потому что его собственная роль всегда сводилась к зрительской…
        Филипп переехал в Дорф. Теперь, когда Селин могла в любой момент позвонить или вернуться, он не представлял свою жизнь нигде, кроме этого домика. Каждая клеточка стен напоминала ему теперь о той единственной их ночи любви и о единственной, как оказалось, ночи любви в его жизни. Потому что остальные связи были просто демонстрацией способностей и, если можно так выразиться, работой на имидж. Филипп любил эту комнату, эту постель, где все произошло, любил свою бледно-зеленую с оторванными пуговицами рубаху, которую он стащил зубами с Селин, когда донес до кровати…
        Рубаху он не стал чинить и относить в прачечную. Тем более что она была почти чистой: Селин находилась в ней меньше получаса. Теперь рубашка - с оборванной планкой и огромными дырами вместо пуговиц - висела в его комнате на самом видном месте, и каждую ночь, засыпая, Филипп несколько минут любовался на нее.
        Хотя он и понимал, что Селин живет в Берлине, и, возможно, если бы он тоже остался на зимней квартире, у них было бы значительно больше шансов встретиться в огромном городе. Но ему почему-то казалось, что, если судьба свела их у него в доме, по дикой (теперь это было совершенно очевидно) случайности, значит, их история имеет право на продолжение только в здешних местах… А может быть, он просто надеялся, что она позвонит. И каждый вечер летел словно на крыльях домой. Чтобы провести несколько часов у телефона, выпить пару бутылок пива, полюбоваться рубашкой и уснуть тревожным, разочарованным сном - в вечном ожидании звонка…
        А в начале следующей недели он понял, что может упустить американцев. Решение лететь в Штаты, в качестве самой крайней меры, созрело у него давно, но теперь, похоже, пришла пора его исполнить.
        Он собирался туда очень нехотя - потому, что за время его отсутствия могла позвонить Селин, потому, что голова его была забита отнюдь не работой, и потому, что некуда было деть Лу-циана. К Марте он обращаться больше не хотел, тем более что, уходя, она бросила в прихожей ключи от обоих его домов. Оставлять кота с кучей сухого корма на три дня казалось Филиппу жестоким поступком.
        В конце концов Йен предложил забрать Луциана к себе, и Филипп обрадовался: он совсем забыл о существовании лучшего друга. Со времени их поездки в Шведт Иен не задал ни одного вопроса о Селин, прекрасно понимая, насколько важной и серьезной для Филиппа являлась та встреча и последовавшая за ней ночь. Филипп тоже молчал, исключая всякую возможность обсуждать это с кем бы то ни было, даже с лучшим другом.
        Филипп не стал рассказывать другу и еще кое о чем. Еще перед поездкой в Шведт он вспомнил, где и при каких обстоятельствах познакомился с Селин, и умолчал об этой истории. А теперь вечерами, чтобы развлечь себя, а скорее - усугубить раздвоение личности, снова и снова проигрывал в голове тот нелепый случай. Сначала он представлял свою комнату, смятую постель, нежный, узкий живот Селин, который он все время целовал. А потом вспоминал другую комнату, ту, которая была два года назад…
        Это была каюта какого-то теплохода. В тот день на теплоходе веселились сразу две компании. Одна - примерно возраста старших школьников и выпускников колледжа, а другая - его друзья и подружки солидного возраста. Естественно, все тут же перемешались: тридцатипятилетние фрау танцевали с шестнадцатилетними мальчиками и наоборот…
        Филипп в тот вечер был самозабвенно пьян. Он потискал немного свою тогдашнюю подружку и тут же потерял к ней всякий интерес, увидев черненькую пышненькую девочку лет двадцати. Он всегда любил черных или рыжих. Короче, ярких женщин. На Селин, которая забилась в угол и вяло переругивалась с каким-то парнишкой, он не обратил никакого внимания. Зато она смотрела на него во все глаза и, кажется, как и большинство женщин, впервые попавших в его компанию, находила самым привлекательным из мужчин.
        Черненькая студентка университета по имени Эльза оказалась хорошей собеседницей, и бюст у нее доставал края стола, примерно четвертый размер, как больше всего и нравилось Филиппу. Эльза согласилась, что на открытой палубе немного холодно (было, плюс двадцать семь), а в каюте, наверное, сейчас тепло и уютно… Они посмотрели друг на друга с пониманием и стали спускаться вниз.
        В это время Селин тоже кубарем катилась вниз по той же лестнице, убегая от своего преследователя. Он гонялся за ней и нес какую-то околесицу про то, что она - девушка легкого поведения и он лично видел ее с кем-то в постели. Филипп выждал некоторое время, пока стихнут крики и ругань, и прокрался посмотреть, что происходит во внутреннем коридорчике. Оказалось, что Селин и этот парнишка самозабвенно целовались, причем, судя по их жестам, это происходило с ними далеко не в первый раз, и, опять же судя по жестам, они уже были далеко не дети. По крайней мере, чувствовалось, что у них есть опыт занятий любовью в экстремальных условиях.
        Эльза тоже выглянула из-за угла, хмыкнула и сказала, что парень-то в общем-то был прав, когда кричал про поведение своей подружки.
        - Вы с ней знакомы?
        - Немного. Бродяжка Селин. Она все время как перекати-поле. Француженка. А их не разберешь, чего им надо… Ну так мы идем к тебе в каюту?
        А когда Эльза уже постанывала в его руках, а он пытался справиться с крючками на ее платье и одновременно откинуть покрывало с кровати, дверь с хрустом распахнулась и в каюту вбежала Селин. Без всякого стеснения она спряталась за полуголых Филиппа и Эльзу:
        - Пожалуйста, спасите меня от него!
        Эльза мгновенно вскипела словно чайник:
        - Ты в своем уме?! А ну вон отсюда!
        Но Селин смотрела не на нее, а на Филиппа:
        - Не надо меня выгонять, он меня убьет.
        - А от нас вы что хотите?
        - Спрячьте меня куда-нибудь!
        - А ну выгони ее! Или я уйду!
        - Ну как же?.. - растерялся Филипп. - Девушке плохо.
        - А если она у нас останется, тогда плохо будет мне! И тогда я уйду!
        - Ну и уходи! - вдруг взвизгнула Селин хрипловатым голосом. - Ну и пожалуйста. А вы, - она вдруг устремила на него самый невинный взгляд, - я знаю, вы меня спасете.
        Филипп развел руками. Он очень хотел провести сегодня бурную ночь. Но эту маленькую девочку, в улыбке которой было что-то странное, он тоже не мог бросить.
        - Ну пожа-алуйста! Мне нельзя возвращаться в свою каюту. А все пьяные.
        - Мы, между прочим, тоже!
        - Ну вы же уже меня знаете!
        - У тебя что, больше тут подружек нет?
        - Нет!!!
        - Эльза, ну в самом деле…
        - Хорошо. - Эльза надела босоножки. - Можете тут трахаться сколько влезет. А я пошла.
        Как ни странно, Филипп не пошел догонять свою Эльзу, а вместо этого с интересом начал разглядывать Селин. Может, ему было уже все равно, с кем спать? Перед его глазами стояли почему-то чрезвычайно возбуждающие сцены, которые он подсмотрел за ней в коридоре…
        Он только начал целовать ее, как Селин вырвалась из его рук и сказала, что у нее еще не было ни одного мужчины, и она очень сильно не хотела бы заниматься этим сейчас.
        - Зачем тогда ты вообще в это все ввязалась? - спросил Филипп, который в тот момент еще не решил, как относиться к ее заявлению: пожалеть или, наоборот, рассмотреть это как один из бесценных подарков судьбы и уговорить ее вступить во взрослую жизнь.
        - Я не знаю. Но лучше бы мне было действительно к вам не ходить.
        - А ты не врешь? Учитывая то, что кричал тот парень…
        Она улыбнулась, и снова Филипп не смог понять: что у нее не так в улыбке?
        - Может, и вру. Но в любом случае я не девица легкого поведения. И не собираюсь с вами спать.
        - Почему?
        - Мы едва знакомы.
        - А мы сейчас познакомимся.
        - Я расценю это как насилие.
        - Ну и что?
        - Я буду кричать.
        - Все же пьяные вокруг. Никто не поможет.
        - Но вам-то я точно что-нибудь отшибу.
        Он еще с минуту разглядывал ее почти детскую фигурку и решил, что на сегодня ему хва-тмна, да и с женщинами в таком состоянии может произойти осечка. Лучше как-нибудь потом. Можно, например, уговорить ее встретиться в выходные у него дома… С этой мыслью Филипп заснул поперек широкой кровати.
        Что было дальше с Селин, он не знал, потому что утром проснулся один. У него не пропало ничего и? карманов, но почему-то было отчетливое ощущение, что его надули. И действительно это спорный вопрос: можно ли оставаться девственницей в шестнадцать лет, если ведешь в общем-то свободный образ жизни.
        Он не сказал никому из участников поездки, что провел эту ночь не так, как сложено счастливому обладателю двух девушек. И про особенности личной жизни Селин он тоже ничего никому не сказал…
        Американцы встретили его суховато, хотя и любезно. Они согласились, что история с секретаршей получилась некрасивая, но лично он в ней не виноват. Президент холдинга объяснил, что сегодня его личная переводчица и секретарь отбыла на учебу, но завтра будет на рабочем месте и Филипп сможет с ней познакомиться.
        Наверное, ему уже успели насвистеть, что президент германской фирмы - великий бабник. Но Филиппа больше не интересовала Джессика и прочие симпатичные секретарши и переводчицы. Он думал только о Селин и впервые в жизни не мог объяснить природу этого наваждения.
        Однако уже вечером его мысли переключились совсем на другое. Среди веселья, устроенного заморскими друзьями в честь его очередного визита, Филипп, словно чуткий охотничий пес, уловил слово «слияние». Он насторожился. Похоже, американцы серьезно взялись за него, а значит, визит затянется надолго. Интересно, зачем им так сильно понадобился маленький скромный обувной заводик в Германии? В Штатах становится мало места? Или, как в старой детской игре «Монополия», они из вредности и азарта стараются все подмять под себя?
        Раньше он надеялся, что неправильно оценивает обстановку, что преувеличивает опасность и что с партнерами можно договориться, но в этот раз понял, что дело плохо. Если он не согласится принять все их условия до одного, то потеряет партнеров, а согласится - попадет в финансовую зависимость.
        В конце концов, он заявил, что желает посоветоваться с французской стороной, и взял время на раздумья.
        Филипп любил смешиваться с уличной нью-йоркской толпой. Он не считал себя настолько важной персоной, чтобы перемещаться по городу на личном автомобиле с шофером, поэтому отказался от машины, тем более отель, где для него сняли номер, находился в двух шагах от главного офиса холдинга.
        К тому же, несмотря на то что неплохо «поднялся» за последние годы, он все равно привык считать себя простым деревенским парнем, а простому деревенскому парню в огромном Нью-Йорке всегда было на что посмотреть, прогуливаясь по Манхэттену.
        Конечно, Филипп много раз бывал в Штатах, и Нью-Йорк был ему хорошо знаком, но всякий раз вызывал что-то вроде трепетного оцепенения, что возникает у дикаря, впервые увидевшего автобус.
        Дорогие заведения манили его ароматами и призрачными соблазнами, все смешивалось в единое целое: удовольствия, деньги, любовь, пороки…
        Здесь Филипп чувствовал себя маленьким мальчиком, впервые увидевшим океан страстей - еще не вкусившим их, но уже одурманенным. Здесь ему хотелось, чтобы его кружило, вертело, словно на карусели, сводило с ума и бросало с огромной высоты в мерцающую невесомость…
        Это было восхитительное, разъедающее душу чувство, которое впоследствии он назвал жаждой порока. И прямой ассоциацией, словно одно было неотделимо от другого, он вспомнил о Селин… Удивительно, но она, как и ночной Нью-Йорк, тоже внушала ему это чувство. Сильно и остро, не оставляя другого выбора.
        А она сама? Что толкает ее на опасные ночные приключения, в результате которых они познакомились два года назад, а теперь стали близки?.. Ее гложет именно такая жажда жизни и жажда порока! Гложет и съедает, заставляя уходить из дома - в ночь.
        И - в дождь…
        И внезапно остановившись посередине тротуара, Филипп понял, что Селин ему ближе всех на свете… А он, похоже, единственный, кто ее понимает. Ему стало безумно жаль эту маленькую, беззащитную бродягу с прекрасной вампирской улыбкой. Она так одинока, она всего лишь ищет любви и свободы и готова ради нее на все…
        Филипп заказал обед в приличном ресторане на Бродвее, с приличными ценами. Обычно он не любил выбрасывать деньги на ветер, он мог бы поужинать и в номере или в более дешевом заведении. Но когда он думал о Селин, все более-менее разумные инстинкты покидали его, а вместо них (видимо, давала знать о себе русская прабабка!) проявлялось разудалое безрассудство, которое толкало его на странные поступки.
        Рядом с Селин, он, наверное, мог бы раздаривать первым встречным «полцарства и полконя», как любила говаривать упомянутая прабабка, прочитавшая ему в детстве немало русских сказок. Почему полконя, Филипп никогда не знал, но догадывался, что она так шутит…
        Ужин принесли вкусный и обильный, и, торопливо занося нож над куском мяса, уже сглатывая голодную слюну, Филипп зачем-то остановился, для приличия решив украсить себя салфеткой, как остальные посетители ресторана. Устроив ее поверх галстука, он поднял глаза на окно… И замер, кажется, издав громкий горловой звук. Потому что за огромным стеклом, где было видно половину широкой улицы (честное слово, такое бывает только в сказках!), уныло свесив голову под мелким дождем, брела Селин.
        Тотчас в груди прожгло, взорвалось, не хватило воздуха и обвалилось все разом. Он понял, что летит в пространстве, не ощущая времени и головы. Захотелось подбежать, обнять, растерзать, раствориться в ней, напиться ею допьяна. И остаться так навсегда.
        И еще он почему-то почувствовал, что он бесконечно старый дурак по сравнению с ней и что она его сейчас не поймет.
        Опрокидывая стул, цепляя чинных посетителей ресторана, он кинулся к окну. Зачем? Селин не видела его, она уже прошла мимо. Филипп бросился к двери, чуть не свернув швейцару шею, и, рассекая промозглый ночной воздух, в два прыжка оказался возле нее.
        - Селин!!! Селин!!! Постойте! Постой!
        Он схватил ее за плечи и прижал к себе, пытаясь вспомнить немногочисленные известные ему французские слова:
        - Селин, Селин, господи, почему ты не сказала, что тоже летишь в Нью-Йорк? Я бы никогда… мы бы никогда… мы были бы вместе, всегда были бы вместе… Селин, девочка моя…
        Она чуть отстранилась и ответила тоже на ломаном французском:
        - Молодой человек, мне очень жаль. Но я не Селин.
        Филипп замер и пошатнулся, как будто его подстрелили.
        - Почему? - машинально проговорил он, не в силах соображать.
        Она улыбнулась одними губами:
        - Наверное, потому, что меня по-другому назвали при рождении.

5
        В ровном, уютном свете ресторанных ламп, под тихую живую музыку он наконец рассмотрел ее как следует.
        Она была точная копия Селин, только лучше. Да-да, именно лучше: ее губы были чуть полнее, а цвет лица - нежнее, ее кожа казалась холеной, да что там - просто идеальной! Ее волосы были пышнее и гуще, такого же пепельного оттенка, как у Селин, прямые, словно струи дождя. Но только у его новой знакомой это был настоящий ливень.
        Она вся выглядела - словно с обложки журнала, такая девочка-конфетка, в которой все ладно и гладко. Все идеально. Но у нее был один огромный недостаток. Чудовищный недостаток. У нее не было маленьких беленьких клычков, как у Селин. Вместо этого у нее была ровная ослепительная улыбка, словно с рекламы стоматологической клиники.
        - А я вас вспомнила.
        И она тоже! Он поднял одну бровь (черт его знает, откуда в такой ситуации у него взялись силы шутить):
        - Неужели? Вас я тоже чем-то успел впечатлить?
        - В каком смысле?
        - Не важно. Так откуда вы меня помните?
        - Я недавно летала в Берлин, в вашу фирму. А сейчас, похоже, вы у нас в гостях.
        Филипп нахмурился:
        - То есть… вы из партнерской фирмы? Из фирмы, с которой…
        - Да, и в прошлую субботу я ехала к вам домой, а таксист…
        - Постойте-постойте… - Филипп пощелкал пальцами, пытаясь сообразить. - Вы так хорошо знаете немецкий… Вы та самая…
        - Меня зовут Джессика. Я переводчица. Все получилось из-за таксиста!
        Он прикрыл глаза ладонью и так и остался сидеть, поставив локоть в тарелку с куском жаркого. Посетители ресторана, наблюдавшие его недавний стремительный бег, громкие вскрики и странные жесты, уже перестали обращать внимание на странного молодого человека, который теперь притащил девушку и продолжает вести себя нелепо даже при ней.
        - То есть вы ехали ко мне… - проговорил он тихо, с отчаянием в голосе.
        - С документами. У меня был записан ваш адрес на бумажке.
        - Подождите, но как же Селин?.. Я не понимаю…
        - А я, кажется, понимаю.
        - Что?
        - Я понимаю, Филипп. - Она ласково провела ладонью по его руке. - Можно, я расскажу?
        - Конечно. - Он непроизвольно вытащил руку и спрятал ее под стол.
        Джессика смотрела на него с нежностью и тоской. Господи, подумал Филипп в сердцах, как же все причудливо переплетается в этом мире!
        - Был дождь, - начала Джессика, чуть касаясь его рукава. Очевидно, для полного и правдоподобного рассказа ей было просто необходимо довольствоваться если не рукой, то хотя бы его пиджаком. - Был дождь. Было настоящее светопреставление. Было темно как ночью. Мы ехали к вам. Таксист был пьяный, машину то и дело заносило, а тут - она. Ваша Селин.
        - Селин? - повторил он, почти враждебно глядя на Джессику. Ему вдруг показалось, что имя Селин имеет право произносить только он один, больше никто. А сейчас оно прозвучало как-то не так, показалось чужим и отстраненным…
        - Да. Она голосовала на дороге. Без зонта, без капюшона, как подросток, который путешествует по миру автостопом.
        Филипп скрипнул зубами. Как точно сказано! Маленькая, хорошая девочка, как же тебе плохо и одиноко, если даже в такую погоду не сидится на месте!
        - Вы меня слушаете?
        - Разумеется. Продолжайте.
        - Водитель остановился, она назвала город, не помню точно… но это было по дороге…
        - Шведт?
        - Да, по-моему. Таксист ответил, что подвезет, правда, по завышенному тарифу. Она согласилась, представилась Селин и сразу начала курить. Ему это не понравилось. Он сказал, что у него в салоне не курят. А она ответила, что у него в салоне, должно быть, еще и не пьют, но сегодня, как ей показалось, - день исключений.
        Филипп непроизвольно улыбнулся. Джессика покосилась на него и продолжила:
        - Он разозлился, пообещал ее высадить. А потом… Я не разглядывала вашу Селин, но таксист вдруг остановился и сказал, что у него «крыша едет» оттого, что мы сидим на заднем сиденье такие одинаковые. У него от нас, видите ли, двоится в глазах. Он действительно был пьян. А что, мы правда так похожи?
        - Очень, - тихо ответил Филипп.
        - Извините, вам, наверное… тяжело все это слушать?
        Он пожал плечами:
        - Нет. Просто грустно. Я надеялся встретить ее. Впрочем, не важно, рассказывайте дальше.
        - А дальше ничего особенного не было. Мы проехали еще немного, остановились у вашего дома, таксист вышел из машины и буквально выволок на улицу Селин. Ему не давали покоя ее сигареты, к тому же она вела себя… В общем, она ему сильно хамила… А потом он сел за руль и увез меня дальше по дороге. Я же не знала местности. Когда до меня дошло, что он перепутал адреса и пассажиров, было поздно. Мы исколесили уже половину Шведта.
        - Там живут ее родственники.
        - Да. Бумажку с вашим адресом я так и не нашла. Должно быть, она потерялась в салоне… Но мне показалось… ваша Селин не сильно пострадала. Видите, как удачно сложилось: она не доехала до родственников, зато высадилась у вашего дома.
        - Мы еще не были знакомы, - тихо проговорил Филипп.
        Брови Джессики поползли вверх:
        - То есть вы только благодаря таксисту…
        - Извините, это вас не касается… Я заплатил за ужин, можно, я пойду?
        - Да, конечно. Но…
        - Что?
        - А вы уверены, что вам надо идти?
        - Абсолютно.
        Джессика мелко заморгала, выдавая сильное волнение:
        - Конечно, идите. Ведь завтра мы увидимся на работе…
        - Если я не улечу домой ночным рейсом - увидимся.
        Джессике повезло: он не улетел в Берлин. Потому что в десять вечера позвонил Сеймур и сказал, что у него есть шокирующие новости по бизнесу.
        Сеймур был постоянный представитель германской стороны в Штатах, жил в Нью-Йорке и являлся, наверное, самым жестоким сплетником и разнузданным ловеласом холдинга. Раньше они с Филиппом проводили все вечернее время в нью-йоркских барах.
        Для «срочного разговора о бизнесе» Сеймур пригласил двух девушек не самого, конечно, профессионального разряда, но то, что работать они будут за деньги, а не за приятный вечер в хорошей компании, Филипп понял сразу. Он оттащил приятеля в сторону и сказал, что спать ни с кем не будет. Сеймур зашипел:
        - Ты что, хочешь мне вечер испортить? Или у тебя проблемы с потенцией?
        - Считай, что у меня проблемы. И можешь растрепать это всем остальным.
        - Ладно, я их потом… обеих оприходую. Ты еще пожалеешь!
        - Что ты хотел сказать по бизнесу? - упрямо переспросил Филипп.
        - Тебя что, там, в Берлине, муха покусала? Ты в прошлом месяце таким не был. Все бары, все бабы…
        - Меня покусало твое начальство. Чего им вдруг приспичило прибрать меня к рукам?
        - Слушай, уймись. Такие девицы нас ждут!
        - Ты за этим меня позвал?
        - Вот зануда!.. В общем, если тебе не объединиться с французами и не послать мое начальство сам знаешь куда, то…
        - То что? - У Филиппа все внутри похолодело. Терять любимый бизнес он не хотел.
        - Ну то. Придется расставаться либо с акциями, либо с американцами. А расстаться с американцами ты не можешь.
        - То есть у меня нет выбора.
        - Фил, я думаю, рано или поздно тебе придется продать свой контрольный пакет.
        - Ты с ума сошел?
        - Нет. Просто… поговаривают всякое. Сейчас расскажу.
        Но ему не удалось вытянуть из Сеймура больше ни слова. Потому что тот как-то очень стремительно напился и уехал из отеля вместе с двумя девчонками, видимо,
«оприходовать обеих», как обещал.
        Филипп занавесил окно, чтобы навязчивый ночной Нью-Йорк не лез в душу, и лег спать, впервые пожалев о том, что здесь нет светло-зеленой рубашки, которая висела у него дома напротив кровати. Без нее он уже не мог заснуть, как в детстве без любимой сказки на ночь. Про полцарства и полконя, которые влюбленный царевич не моргнув глазом отдал за свою Василису…
        Утром он встретил Джессику в дирекции.
        - Вы не заблудились вчера? - спросила она робко, и от ее голоса у Филиппа мороз пробежал по коже. Вчера он был до того в шоке, что сразу не оценил: голос был таким же, как у Селин, - чуть сипловатым и соблазнительно-низким.
        - Почему я должен был заблудиться?
        - Ну… Манхэттен… Надо было мне вас проводить.
        - Джессика, я бываю в вашем городе чуть ли не каждый месяц. Ничего страшного.
        - Ах, извините. Но в следующий раз…
        - Если мы с вами снова окажемся в ресторане, я обязательно позволю себя проводить. - Он впервые улыбнулся, глядя на нее.
        В конце концов, Джессика - лучше чем рубашка. На нее можно смотреть весь день, вспоминая Селин. Ведь он все-таки нормальный мужчина, а не какой-то маньяк-фетишист. Пока - нормальный. Но уже, кажется, не очень.
        - Мы ждем вас в зале заседаний, - улыбнулась она в ответ, а Филипп мысленно вздохнул: какая жалость, у нее нет вампирских клычков!
        - Да, крепко за тебя взялись. Живым ты отсюда не улетишь. - Сеймур смотрел на Филиппа с сочувствием. - Кстати, спасибо за вчерашнее!
        - За что?
        - Благодаря тебе я оказался с двумя сразу. Это отпад! Фил, тебе обязательно надо попробовать… Ну а как тебе наша Ангелочек? Может, ты на нее… того? - Сеймур прищелкнул языком. - Глаз положил, поэтому проигнорировал вчера классных телок?
        - Какой ангелочек?
        - Джессика. У нее кличка - Ангелочек. Правда похожа?
        - Есть немного, - выдавил Филипп. Интересно, что сказал бы Сеймур, увидев Селин с ее улыбкой? Наверное, назвал бы ее Бесом…
        И ему снова стало одиноко. Потому что Йен не звонил, а значит - не было вестей от Селин.
        С Джессикой оказалось на удивление легко общаться. Отчасти Филипп приписывая это тому, что она работала переводчицей, ну а кроме того, Джессика была образованной, эрудированной и крайне дипломатичной девушкой, и это проливалось настоящим бальзамом на раненую душу Филиппа, уставшего от своих бывших - не очень умных подружек.
        Они начали гулять вместе. Почти каждый вечер после работы Джессика находила повод задержаться в офисе, с ним вдвоем.
        Они что-то читали, переводили, разбирали, обсуждали. Джессика, как шепнул Сеймур, приходилась родственницей президенту холдинга, что было само по себе неудивительно: занимать такую престижную должность (даже две) не так-то просто, если ты пришел с улицы, поэтому Филипп ей не доверял. Он считал, что ее пристальное и порой навязчивое внимание - один из рычагов воздействия на него.
        Поначалу это обижало и заставляло вести себя грубо. Но Джессика, словно святая, прощала ему все. Либо это была действительно продуманная стратегия, не затрагивавшая ее личных амбиций, либо… либо он и правда был ей далеко небезразличен.
        Она все время как бы случайно оказывалась рядом, она помогала ему в тех рамках, на которые распространялись ее официальные полномочия, а иногда шла на мелкие должностные преступления, что приносило гораздо большие результаты лично Филиппу.
        В общем… Они стали настоящими друзьями, если не считать того, что настоящей дружбы не существует - ни между полами, ни между конкурентами. А то, что американцы из партнеров переходят в откровенную оппозицию, он понял уже давно. Филипп изо всех сил пытался спасти свой бизнес, отыскивая лазейку в их продуманной системе слияния, но пока не находил.
        Две недели вместо обещанные трех дней пролетели словно на одном дыхании, Йен звонил один раз только для того, чтобы сказать, что Луциан стал отменным рыболовом, он каждый день ездит с его отцом на реку, а один раз даже запутался в сетях и чуть сам себя не удушил. Но все обошлось.
        - Вот. Никто не звонит. Автоответчик почти пустой.
        - Что значит «почти»?
        - Марта звонила восемь раз, Алиса - три, - Йен едва заметно скрежетнул зубами, - зачем-то ты ей понадобился… Люси и еще четыре девушки, я не запомнил имен. Они все звонили по нескольку раз… Да! Маме твоей я сказал, что ты в Штатах. Я нашел ее вызов и позвонил сам, чтобы тебе деньги не тратить. У них все нормально. Твоя младшая сестра выходит замуж и уезжает во Фра…
        - Я рад за нее. А…
        - Я же говорю, больше никто не звонил. Пусто на автоответчике.
        Филипп и сам понимал, что Йен прав: без Селин на автоответчике и в жизни действительно пусто, несмотря на три десятка звонков и кучу новостей…
        Несколько раз они с Джессикой гуляли просто так, без всякого предлога и железного повода, чтобы остаться вдвоем после работы. В середине ноября в Нью-Йорке установилась тишайшая погода: солнечная, теплая, ласковая. Словно природа замерла в последнем реверансе перед началом настоящих холодов.
        Филипп и Джессика бродили по огромному парку и как всегда говорили ни о чем. Джессика была первая женщина, с которой он мог говорить ни о чем. Так же как и обо всем. С ней вообще можно было все. Она была словно его второе я. Даже линии на ладонях у них были схожи. Впрочем, линии они рассматривали очень осторожно и, возможно, ошибались…
        Дело в том, что между ними, с виду в общем-то взрослыми людьми, существовала одна детская причуда. Они не прикасались друг к другу совсем, даже случайно. И в этом была своеобразная, возбуждающая, загадочная игра. После первого вечера, когда Джессика пыталась взять его за руку в ресторане, Филипп ни разу не почувствовал на себе ее прикосновение хотя бы через одежду. Они в прямом смысле слова держались на расстоянии, а однажды, нечаянно задев Филиппа концом своего шарфа, который закидывала на плечо, Джессика очень долго извинялась и краснела…
        Сегодня почему-то все было не так. Сегодня, уходя с работы, он подал ей пальто, смело разгладив его на плечах, и несколько секунд они стояли замерев: он - сзади, осторожно дыша в ее гладкие волосы, а она - впереди, блаженно закрыв глаза. Гардеробщик кашлянул и положил конец этому волнующему моменту.
        Филипп и Джессика пошли к дверям, в которых оба тут же запутались, потому что попытались выйти через крутящееся стекло, отполированное до состояния полной невидимости. Или это они ничего не видели, по крайней мере Филипп - точно. Он ничего не видел из-за горячих, пульсирующих точек перед глазами, из-за волнующего стука в висках. В конце концов, оба поняли: между ними начинает происходить неизбежное.
        А в парке Филипп небрежно, словно так и было надо, взял ее за руку и на некоторое время не мог слышать собственных слов: до того громко и гулко стучало в голове… А она улыбалась и как будто манила его за собой, забегая вперед и не отпуская его вытянутой руки. И в какой-то миг, когда они резко приблизились друг к другу, так что полы ее широкого пальто обняли и опутали ноги Филиппа, их лица стали совсем-совсем близко. И Филипп улыбнулся яркой вспышке: он снова обнимает Селин! Да! Это ее щуплые плечи, это ее светлые волосы оттенка серебристого дождя… Это ее глаза - серые и какие-то удивительно ясные и чистые… И Джессика не выдержала:
        - Да, наверное, это сильно неприятно.
        - Что? - машинально спросил он, глядя сквозь нее.
        - Неприятно обнимать меня, когда мечтаешь о Селин.
        Он замотал головой, словно просыпаясь:
        - Нет-нет… Нет. Ну что ты!
        Но она уже тоскливо отвернулась, сжимая кулаки в карманах:
        - Пойдем отсюда.
        - Почему?
        - Потому, что мне тут слишком хорошо. Потому, что тут нет посторонних глаз. Потому, что мне… Неужели ты настолько слеп? Мне хорошо с тобой!
        Филипп долго молчал. Удивительно, до какой степени перевернула его жизнь маленькая Селин, если он забыл, что в таких случаях нужно говорить женщинам. А ведь был большой знаток! С трудом собрав волю и остатки остроумия, он улыбнулся, разворачивая ее к себе за плечи:
        - Вот что, Джессика. Я понимаю, что вина моя безмерна. - Он очаровательно улыбался и вдруг увидел: она начала прощать. - Но чтобы я мог как следует искупить ее перед тобой, позволь мне пригласить тебя на танец.
        - На танец?
        - Да. Видишь ли, я немного замерз, мне хочется потанцевать с хорошенькой девушкой, чтобы согреться…
        - Где же ты возьмешь хорошенькую девушку? Ума не приложу! И где ты возьмешь музыку? - Джессика внимательно смотрела на него, пытаясь подыграть.
        - Как! Ты не слышишь музыки? - Филипп осторожно развернул ее за плечи к себе.
        Она потянулась к нему и закрыла глаза.
        - Теперь слышу.
        Ему казалось, что он танцует с Селин. Ему казалось, что он обнимает Селин. Ему казалось, что его губы целуют Селин… Филипп резко отстранился:
        - Что ты делаешь?
        - Целую тебя. Разве тебе неприятно?
        - Приятно, но…
        - Забудь ты про нее! Ты мне нравишься, Фил! - В глазах Джессики полыхало дикое пламя ревности. - Очень сильно нравишься! Ты что, слепой?
        - Нет, не слепой, - обреченно ответил он.
        - Ты - мой мужчина, я чувствую это.
        - Как такое может быть?
        - Не знаю, но когда ты остановил меня на улице и… Я поняла: вот оно!
        - Джессика!
        - Филипп! Милый мой. Господи, но у меня никогда не было такого. Я… Я уже не юная дурочка, кое-что понимаю.
        - Не юная? Сколько же тебе? - Он спохватился. - Извини, это, конечно, такой вопрос…
        - Чушь. Это нормальный вопрос. Мне двадцать девять.
        - Двадцать девять? Тебе двадцать девять?
        - А что такого?
        - Ничего. Мне тоже двадцать девять.
        - Вот видишь! Даже это у нас сходится!
        Филипп пропустил мимо ушей последнюю реплику.
        - А ей - восемнадцать. А выглядите вы одинаково.
        Лицо Джессики почему-то перекосило.
        - Жалко я тогда до тебя не доехала!
        - Джессика! Что ты такое говоришь?
        - Да, если бы этот пьяный идиот нас не перепутал, ты бы стал моим! - В ее голосе появились слезы.
        - Джессика!
        - И не знал бы свою дурацкую Селин, которая тебя бросила!
        - Прошу тебя.
        - Да! Бросила! Бросила!
        - Джессика, успокойся.
        - Черт бы побрал эту хитрую бестию!
        Он резко убрал руки с ее спины и отступил назад. Голос его был тихим:
        - Никто. Никогда. Не смеет при мне оскорблять Селин. Приятного вечера. - Он отвесил галантный поклон и ушел из парка.
        А она молча плакала, глядя ему вслед.

6
        Филипп едва дошел до конца аллеи, и тут ему стало стыдно. Между прочим, вечер на дворе. А Джессика - такая красивая и несчастная - осталась в парке одна. Он попробовал вернуться, но у пруда, где они «танцевали», ее уже не было. Он поискал в окрестностях, по тропинкам, среди ярко-красных кустов, но тоже безрезультатно. Позвать по имени ему почему-то не пришло в голову. Немного пометавшись под сумеречными деревьями, Филипп снова вышел на широкую аллею, ведущую к воротам, и уселся на скамью.
        С каждой минутой стыд и раскаяние отступали, вместо них рождались другие мысли. Да, возможно он поступил некрасиво. Но с другой стороны - что он такого сделал? Джессика позволила себе недопустимое - оскорбить Селин. А этого он не простит никому.
        Интересно, а почему он решил никому не прощать? Почему взял на себя роль ее ангела-хранителя и защитника от всех бед? А она-то сама его об этом просила?
        Филипп схватился за голову и, поставив локти на колени, несколько минут сидел в такой «горестной» позе, размышляя над своей смелостью. Ведь по сути дела, он делает то же самое, что и Джессика. Он любит Селин и хочет преследовать ее всюду. Только у него ничего не получается, потому что Селин не так-то просто поймать. А у Джессики он как на ладони, да еще и зависим от нее.
        - Какой бред! - в сердцах воскликнул он. - Я, взрослый человек, учредитель и владелец фирмы, завишу от какой-то секретарши! Послать к черту этих американцев!
        - Вот именно! - раздалось с соседней лавочки. - Ведите себя строже со своими подчиненными.
        Филипп повернул голову вправо и увидел чудесного старичка с белой бородой и клюшечкой, ни дать ни взять - сказочный джинн. Несколько минут Филипп смотрел на него и хлопал глазами. Ему захотелось честно спросить: «Вы - мой глюк?» Но старичок замотал головой, как будто прочитав его мысли:
        - Я, молодой человек, случайно явился свидетелем той сцены, которая произошла на берегу.
        - То есть?
        - Я видел, как вы обидели девушку. А она, между прочим, плакала, глядя вам вслед.
        - И… и, простите, что?
        - И ничего. Вам должно быть стыдно.
        - А мне и стыдно.
        - Не за это.
        - А за что?
        - За то, что вы лукавите с ней. Вы думаете о другой.
        Филипп слегка отодвинулся на дальний край скамьи. Теперь ему придется выслушивать докучливые нотации сумасшедшего.
        - Может быть, вам… не надо принимать так близко к сердцу мои проблемы?
        - Не надо лезть в чужую душу, если вы не уверены, что останетесь там надолго! Вот что не надо!
        - Что-о?
        - Вы имели неосторожность подать ей надежду этим приглашением на танец.
        - Вы подслушивали!
        - А на самом деле сделали это по своей донжуанской привычке! Вы хотели ее утешить, а вместо этого сделали ей еще больнее!
        - Да что вы себе позволяете?!
        - А вы вообще знаете, что такое танец?
        - Нет. Надеюсь, вы…
        - Что такое танец по своей сути? Вы это знаете?
        - Не знаю!!!
        - Это прелюдия любви.
        - Что?
        - Да-да. Прелюдия любви. Вам не хватает любви, молодой человек. И вы стараетесь заменить одно другим. Одну девушку другой. Это нечестно.
        - Да вы с ума сошли!
        - Да. И уже давно.
        Филипп поморщился:
        - Послушайте, вы мне надоели и рискуете попасть в полицию.
        - Меня никто не тронет. Я - городской сумасшедший, и полицейские это знают. А вы - рискуете потерять свое счастье.
        - Почему?
        - Знаете поговорку про журавля в небе и воробья в руках?
        - Синицу.
        - Точно. Откуда знаете?
        - От прабабки.
        - Отлично. Вот мне показалось, что это - про вас.
        Филипп немного помолчал, отдавая должное проницательности сумасшедших.
        - И что же мне выбрать?
        - Вы хотите получить совет от меня?
        - Ну раз уж вы во все влезли…
        - Я не дам вам совета.
        - Почему это?
        - А за следующим - вы снова прибежите ко мне?
        - Так какого черта вы пудрите мне мозги?
        - Просто так.
        - Я не совсем вас понимаю.
        - Это неудивительно. Я же сумасшедший. - Старичок встал с лавочки, смешно опираясь на палку. Сделав несколько шагов, он обернулся:
        - Но я бы не гонялся за журавлями. Это опасно.
        - Да?
        - Высоко взлетев, можно упасть и разбиться. К тому же журавли никогда не становятся ручными. Впрочем… выбирать все равно вам.
        После этого старичок прошаркал к центральным воротам и проворно влез в такси. А Филипп, словно оглушенный, сидел на скамье еще час или два.
        В самом деле, что он может предложить Селин? Оседлую жизнь в доме обувного фабриканта, детей, хозяйство, субботний ужин с его родителями, а воскресный - с ее… И все?
        Ей нужно небо, ей нужен целый мир, ей нужно взлетать и падать, а потом - снова взлетать. Иначе - она погибнет.
        А Джессика? Да, она, похоже, сильно привязана к нему. Назвать это любовью он пока бы не рискнул, но привязанностью и страстью - вполне возможно. Ей нужен он сам, полностью и без остатка. Нужен таким, какой есть, и она готова принять его всяким. С субботними и воскресными обедами, с неизбежным хозяйством и детьми, с проблемами в бизнесе и ежевечерним пивом с приятелями…
        Только одного она не потерпит в своем доме: его мечты о Селин.
        В кармане разрывался мобильный.
        - Мы сняли трех классных телок! - орал Сеймур, пытаясь перекричать музыку в каком-то баре. - Приезжай! Без тебя - никак.
        - Я никуда не поеду.
        - Ты что, заболел? Спорим, ты все равно сейчас сюда приедешь?
        - Я же сказал - не приеду.
        - Тут сидит твоя Джессика и грустит.
        Филипп непроизвольно поперхнулся.
        - И что? Кстати, почему - моя?
        Сеймур захохотал:
        - Потому, что весь холдинг знает, как ты каждый день поджидаешь ее после работы. Поэтому и домой не летишь!
        - Никого я не поджидаю. Она сама…
        - Нехорошо все валить на девушку, Фил. Давай - ноги в руки и дуй сюда.
        - А где вы находитесь?
        Сеймур снова рассмеялся:
        - Вот видишь! А говорил «не поеду»! Я же умный, я знаю, чем тебя заманить.
        - А ты не врешь?
        - Нет. Она уже выпила два коктейля. Боюсь, пока ты приедешь, выпьет все четыре. Так что поторапливайся. Мы недалеко от парка.
        - Как называется заведение?
        - Кафе «Синица».
        - В руках? - машинально переспросил Филипп.
        - В каких руках? Нет, просто кафе «Синица».
        - Великолепно! Отлично! Синица… Я сейчас буду.
        Филипп с трудом открыл тяжелую дверь кафе, напоминавшую бронированный люк в космическом корабле, и тут же понял, почему она такая толстая. После тихой улицы, по которой было разрешено только пешеходное движение, после шелеста парка на него, словно цистерна ледяной воды, обрушились музыка и резкий свет софитов. Он поморщился. Лучше бы назвали «Павлин». Или «Жар-птица».
        - О! Здорово, Фил! Ты все-таки пришел! - Сеймур выпрыгнул на него, как черт из табакерки. Интересно, как он вообще смог разглядеть, что кто-то вошел? - Смотри, кто забрел в наш уголок.
        Филипп повернул голову и увидел Джессику, которая, судя по всему, уже освоилась в новой компании, состоящей из трех девиц студенческого вида и еще одного молодого мужчины. Неугомонный Сеймур продолжал кричать на ухо:
        - Ты не поверишь! Сидим отдыхаем, а потом вижу ее, она ворвалась в этот кафешник, чуть не плакала… Ну я позвал к нам. Вы поссорились, что ли?
        Филипп промолчал и, отодвинув Сеймура плечом, направился к столику. Джессика заметила его и удвоила усилия по обольщению приятеля Сеймура. Весь ее вид говорил:
«У меня нет абсолютно никаких проблем!». Сеймур выразительно пожал плечами: мол, я не виноват и вообще не понимаю, что происходит.
        Филипп сел напротив, принялся спокойно пить коктейль, удивляясь только одному: неужели она действительно сильно влюблена, если устраивает такой примитивный спектакль? Ведь любому постороннему человеку, даже вот этим трем студенткам (он покосился на ближайшую, которая уверенно держала его колено), сразу стало ясно, для кого девушка так старается.
        Он усмехнулся. Человеку почти тридцать лет, а играть в любовь совсем не умеет. Какое-то тепличное растение, эта Джессика. Неужели ее никогда раньше не отвергали мальчики?.. А вот Селин сейчас так не сделала бы. Она, наверное… Филипп с силой зажмурил глаза. Селин так не сделала бы. Просто она никогда не окажется на месте Джессики. Потому что ой ни за что не уйдет от нее в парке. Он вообще не отпустит ее ни на минуту. Все дни и ночи. Всегда.
        - Слушай, ты! Проснись! Эй, Филипп, что с тобой?
        Он открыл глаза и увидел, что одна из девиц стоит перед ним. Он так и не запомнил имени и мысленно стал звать ее Студенткой. Она вытащила его на танцпол, извиваясь словно питон, прижималась и висла на шее. К тому же танец был быстрый, а весила она немало. На свое счастье Филипп владел начальными навыками балетного искусства и сейчас ему пришлось их вспомнить.
        - Ну ты даешь! - взвизгнула Студентка ему на ухо, когда он в очередной раз закрутил ее за руку и успел поймать у самого пола. - Где ты этому всему научился?
        - Еще в детстве. Я уже почти все забыл.
        - А может, ты меня научишь? Ну как-нибудь встретимся и будем… танцевать?
        - Может быть. Очень даже может быть.
        Грудь ее была мягкой и упругой, спина податливо изгибалась, и, поймав Студентку в очередном па, Филипп почти коснулся губами ее губ. Доли секунды оба размышляли, стоит им целоваться или пока нет. Джессика, которую тем временем кружил Сеймур, больно задела его локтем.
        - Извините!
        Сеймур послал ему еще один безумный извиняющийся взгляд и снова пожал плечами. Филипп отступил от Студентки.
        - Твоя девчонка? - с пониманием спросила та.
        - Типа того.
        - Ревнует?
        - Наверное.
        - Вы оба сидите как отмороженные. Только мне показалось, что это она грезит о тебе, а ты как будто перед ней провинился… Я не сильно вам все испортила?
        - Нет, что ты.
        - И мы можем как-нибудь заняться… мм… танцами?
        - Разумеется.
        Филипп, не вполне осознавая, что делает, поцеловал ее в щеку и, чуть задержавшись у лица, прошептал цифры своего телефона. Это был скорее привычный жест из прошлого. Ни к чему не обязывающий и ничего, впрочем, не скрывающий: да, ему понравилась девушка, и он хочет с ней разочек… встретиться. Не более того.
        За их столиком повисло скорбное молчание. Все смотрели, как Филипп милуется со Студенткой. Даже Сеймур почему-то был мрачен. Может, он сам положил на нее глаз? Музыка стихла, диджей колдовал над пультом, по залу расползался ровный гул голосов.
        - Послушайте, друзья, - наконец не выдержал Сеймур, - может, не стоит разбивать компанию и нарушать чужие планы?
        Филипп почувствовал, что дело грозит закончиться скандалом. Или хуже того - дракой. Как-то незаметно рядом появилась Джессика, молча взяла его за руку и притянула к себе. В это время на сцену вышла шикарная девица и запела что-то очень - соблазнительное, медленное, низким, будоражащим воображение голосом. Как у Селин… Филиппу стало тошно. Он почти не заметил, как Джессика взяла его за руку и вывела на танцпол.
        Ну почему? Ну почему так? Почему, когда эта красивая и замечательная девушка пытается быть ему ближе, перед глазами, словно бдительный часовой, все время встает Селин? Она как будто ревнует. Не видя его и в общем-то не испытывая привязанности, она все время мешает ему сблизиться с другими женщинами.
        У Филиппа уже начались эротические кошмары, потому что раньше он имел частый и регулярный секс не реже одного раза в два дня (а чаще - несколько раз в сутки), а в последний раз он занимался любовью с Селин. И было это две недели назад. Организм настойчиво требовал самовыражения хоть с кем-нибудь. Но душа так же настойчиво не принимала суррогата.
        В это время голос девицы заложил, красивый лирический поворот, а руки Джессики прошлись по его спине… Филипп почувствовал легкое шевеление в брюках. Джессика молчала. Она просто нежно прижималась к нему, положив голову на грудь. Филипп тоже ничего не говорил, осторожно обнимая ее за талию.
        А песня была, прямо сказать, заводная. Нет, она не звала пуститься в пляс, но, следуя ее медленной, волнующей мелодии, в душе Филиппа поднималось мощное возбуждающее томление. Возбуждало оно не резко, но очень глубоко и основательно. И вообще он не мог понять, что происходит: сердце рвется ввысь, душе не хватает воздуха и места в груди… Ему хотелось, чтобы выросли крылья, взлететь и пробить головой высокий купол этого странного клуба. Как журавль в небе! Или… как синица?
        - Джессика.
        - Что, Филипп?
        - Ты прости меня, дурака. Это пройдет. Надеюсь, что пройдет.
        - Думаешь, мне стоит подождать?
        - Думаю. Джессика, да, тебе нужно подождать. - Филипп нежно держал ее лицо обеими ладонями.
        Песня закончилась, на сцене начинался долгожданный стриптиз, на них никто не обращал внимания.
        Она опустила глаза, отвела его руки от своего лица:
        - Я не смогу.
        - Но почему? Почему?!
        - Я… мне невыносимо знать, что ты обнимаешь меня, а думаешь о ней! - Она замолчала, глотая слезы, и пошла к выходу.
        - Нет! Джессика, стой. Все совсем не так!
        Филипп поймал ее, развернул к себе и, не помня себя от переполнявших чувств, начал жадно, безудержно целовать. Теперь он не хотел быть нежным, как тогда с Селин. Он хотел сжечь, уничтожить, забыть ее образ, вытравить его из сердца, чтобы полюбить эти новые мягкие губы. Эти прекрасные серые глаза, которые смотрят на него всегда с грустью и нежностью… Он целовал Джессику, а ему казалось, что он целует весь мир, всех женщин на свете, ибо только все женщины мира, набросившись на него в бессчетном своем количестве, способны стереть образ Селин…
        Филиппу было хорошо. Он отрекался. Он предавал Селин и свою любовь к ней, и в этом чувстве было огромное облегчение.
        Джессика отвечала на его поцелуй с той же жадностью и неистовством и, слава богу, не заметила отчаяние, притаившееся в глазах любимого мужчины. Они пытались пробраться к выходу, сейчас обоими владело желание остаться вдвоем. Отель, где проживал Филипп, был отсюда недалеко…
        Но им мешала страсть. Она набросилась голодной волчицей и пожирала их, а они - друг друга. В каком-то коридоре Филипп прижал Джессику к стене, она обвила его ногами, теперь им еще мешала одежда, но посторонние люди - уже нисколько.
        Потом она очнулась:
        - Нет, Филипп, нет. Пойдем отсюда.
        - Хорошо, мы добежим до моего отеля.
        - Нет, поедем ко мне.
        - Здесь очень близко.
        - Я потом тебе объясню. Поехали ко мне.
        Колени у него дрожали. На подгибающихся ногах он добежал до остановки такси, поймал машину, и, оказавшись на заднем сиденье, они вопреки всем ожидаемым продолжениям своего безумства вдруг забились каждый в свой угол и замолчали.
        Если бы Джессика не остановила Филиппа в клубе (черт с ними, с приличиями!) и они занялись бы любовью прямо там, в маленьком темном коридорчике служебных помещений, может быть, их история развивалась бы и по-другому.
        Но теперь салон такси, холодный ночной ветер в форточку - словно отрезвили обоих. Джессика боялась испортить все своей поспешностью, а Филипп… А Филипп, едва только его лица коснулась первая робкая капля дождя, пришедшего на смену чудной солнечной осени, думал только об одном. Он представлял себе темную дорогу, мокрый асфальт, потоки дождя на стекле и… маленькое бледное лицо с незабываемой улыбкой…
        Он прикрыл рукой глаза и отвернулся. Джессика не видела этот жест, иначе она вышла бы из машины сразу.
        Ее квартира занимала два этажа. У подъезда Джессика вдруг остановилась.
        Филипп обнял ее и молча разглядывая лицо. Ни прежней страсти, ни недавнего опустошения он больше не чувствовал. Просто спокойное любопытство и умиротворяющую внутреннюю теплоту. Он был благодарен Джессике. За то, что она есть. И за то, что она любит его.
        Их ноги сами переступали, словно во время танца.
        - Филипп, мы опять танцуем? - Лицо Джессики было прекрасно.
        Он чуть ли не со страхом отпрянул от нее. Сейчас она была намного красивее Селин. Джессика была - само совершенство. Таким человека может делать только истинная любовь. Он взял ее лицо в свои руки:
        - Джессика. Джессика…
        - Что, хороший мой?
        - Джессика! Ты… ты просто! Ты…
        - Ну что? Что?
        - Я так рад, что ты у меня есть! - выдохнул он наконец. Ему показалось, что она всхлипнула. - Почему?.. Не плачь! Ведь это же хорошо! Джессика!
        - Филипп, пожалуйста, не обнадеживай меня снова… Мне будет очень больно потом.
        Где-то он уже слышал похожие слова. «Вы имели неосторожность подать ей надежду этим приглашением на танец». Танец! Вот что он должен ей сказать!
        - Джессика, а ты знаешь, что означает танец по своей сути?
        - Какой-то ритуал?
        - Ну, может быть, и так. А вообще, танец - это прелюдия любви.
        Ему показалось, что Джессика издала какой-то странный звук. Она закрыла лицо руками.
        - Нет. Ни говори мне больше ничего. Этого и так слишком много. У меня не хватит сердца, чтобы вместить события сегодняшнего вечера.
        Поэтому…
        - Джессика! - Он начал ее целовать.
        - Нет, Филипп. На сегодня действительно хватит.
        - Ты думаешь?
        - Милый мой… Давай все оставим как есть. А потом… время покажет.
        Он смотрел на нее с любопытством. Что-то большое и важное поднималось в его душе и росло по мере того, как текли секунды. Он начал уважать Джессику. У него появилось чувство, что она мудрее него и поступает абсолютно правильно. И как бы ни разрывались на нем сейчас штаны, секс был бы абсолютно лишним. Секс разорвал бы то тонкое и красивое, что сплелось между ними и чему он не мог подобрать определения…
        Они попрощались, целомудренно поцеловавшись в губы, и Филипп ушел пешком к себе в отель. Он шагал по ночной улице спокойный и счастливый. За спиной у него выросли крылья.

7
        Был конец ноября, когда Филипп решил, что пора съездить домой. Собственно, он уже не знал, что именно надо называть домом. Он так привык к Нью-Йорку, что стал почти полностью понимать язык и даже находить оправдание американцам, которые манипулировали им.
        В Европе стояла глубокая осень. Отец Йена уже давно перестал ездить на рыбалку вместе с Луцианом, сельскохозяйственные работы закончились, и все трое теперь проводили время у телевизора, скучая и поедая вяленую рыбу.
        Филипп прослушал сообщения на автоответчике, привычно приуныл, не обнаружив голоса Селин. Он позвонил родителям и поздравил сестру с замужеством, правда, заочно, потому что та уже отбыла во Францию. На этом домашние дела закончились.
        После Нью-Йорка ему было скучно в Дорфе, а тихие европейские городишки, которых так не хватало в Штатах, казались ему теперь глухоманью, где ничего не происходит и от скуки можно сойти с ума. Еще месяц назад он сидел у окна, влюбленный в непогоду и одиночество, а потом… А потом в его жизнь пришла Селин. С этого момента все перевернулось с ног на голову и начался новый отсчет биографии. С этого момента прежнего Филиппа не стало, появился новый, пока незнакомый даже ему самому…
        От скуки Филипп перестал находить себе место. Его постоянно куда-то тащило и звало: он не мог сидеть дома, не мог сидеть на работе, не мог пить пиво с Йеном - не мог ничего. Вот если бы появилась Селин! Тогда бы он бросил все и остался.
        Но она не появлялась. А в Нью-Йорке его ждала Джессика. И вечером в пятницу, вне всякой логики и здравого смысла, он уже сидел в самолете, прокручивая в памяти последние ночные прогулки по Нью-Йорку.
        Их роман пока нельзя было назвать романом, потому что за две недели, прошедшие с того памятного поцелуя, Джессика начала его избегать. Это очень бесило, потому что в Берлине он, конечно, провел пару ночей с Люси, но они в полной мере удовлетворили только его тело, при этом усилив голод сердца.
        А теперь, когда он собрался восполнить душевный вакуум, Джессика начала играть с ним. Они по-прежнему мило общались на работе, но он прекрасно видел, что между ними выросла какая-то стеночка: прозрачная, тоненькая, тщедушная, но вполне осязаемая. Она что, ждет его признаний в любви, прежде чем лечь с ним в постель? Или решила, что в Германию он летал к Селин, и обиделась? Однако пусть не думает: он не собирается терпеть ее глупую ревность! Это же просто издевательство над ним и его молодым, полным здоровых инстинктов телом! Никогда не понимал таких условностей и сейчас не станет себе изменять.
        На секунду он задумался, ощутив в сердце знакомое чувство. Неужели?.. Да-да, ошибки быть не могло: с Джессикой он становился прежним Филиппом. Требовательным, эгоистичным, веселым, щедрым на любовь и скуповатым на деньги, жизнерадостным, немного циничным, но в целом - прекрасным парнем, за которого вышла бы любая девчонка.
        Куда же все это делось с тех пор, как он встретил Селин? Рядом с Джессикой он умел быть счастливым. Рядом с Селин - умел любить.
        Почему-то эти два чувства противостояли друг другу в его душе. Что выбрать? Что важнее?.. Пока он не знал.
        В начале декабря отмечали день рождения фирмы. Праздничная программа, растянувшаяся на неделю, была подготовлена в нескольких разных вариантах. От самых скромных - для основной публики, до эксклюзивных - для ВИП-персон и акционеров холдинга.
        А в пятницу вечером планировалась главная финальная вечеринка на три дня, на которую пригласили около пятисот человек и арендовали теплоход. Услышав про теплоход, Филипп понял, что больше Джессике отступать некуда.
        Он был ослеплен блеском бриллиантов, тысячекратно преломленным и умноженным лучами настенных бра, и красотой обнаженных женских плеч. Мужчины выступали в костюмах, а кое-кто и в смокингах, и он подумал, что для таких мероприятий существует, пожалуй, самый жесткий дресс-код в мире. Попробуй приди в… джинсах и свитере! Тебя тут же спустят с лестницы и не посмотрят, что написано на визитке.
        - Это все равно что нарушить правило костюмированной вечеринки и прийти в вечернем платье или в обычном смокинге, - ответила Джессика на его грустное философское замечание. - Тебя просто выкинут за борт.
        Филипп поежился. За борт ему не хотелось. За борт, по наступлении часа ночи, могли выйти все желающие, во время остановки в Нью-Лондоне. Остальные плыли дальше с ночевкой в каютах и субботним праздником в Бостон. Самые стойкие, видимо, могли вернуться на этом же теплоходе домой, но уже в воскресенье.
        - Сколько же можно пить за день рождения компании? - искренне изумлялся Филипп. - Моя прабабка была русская. Вот там, она говорила, могут долго пить. Без остановки праздновать несколько дней. Но тут - не Россия.
        - Не Россия, - ответила Джессика, кутаясь в манто и оглядываясь на гостей, которые шли от пристани, заполняя небольшой зал в закрытой палубе, - но празднуем уже восьмой день. А ведь это только пятилетие! Что же будет, когда фирме стукнет десять?
        - Запой.
        - Что такое «запой»?
        - Это бывает у русских. Лучше этого не видеть.
        Многие из приглашенных были люди со стороны: друзья президента по клубам, друзья детства, партнеры по бизнесу, партнеры по игре в гольф… За одним столом собрались несколько известных банкиров и самых богатых людей города…
        Джессика, хотя и неплохо ориентировалась в правилах поведения на подобных мероприятиях, все-таки чувствовала себя не в своей тарелке, Филипп это отлично видел, несмотря на то что она старалась это скрыть. Сам он мечтал только об одном: когда же теплоход доплывет до первой остановки, чтобы часть публики выгрузилась на берег. Или, может… или, может, ему следует поступить так же?
        Эту любопытную мысль он не успел додумать до конца - Джессика, словно почуяла неладное, быстренько пригласила его танцевать. Танец - прелюдия любви… Как бы там ни было, а с этого момента вечер пошел по другим правилам.
        Такой Джессику он, честно говоря, еще не видел. Она манила, зажигала, поощряла и звала за собой, она была кокетлива и холодна одновременно, она была целомудренна и бесстыдна. Она была самим искушением во плоти.
        И счастливый Филипп, одурманенный близостью ее мягких губ, почти забыл о другом искушении своей жизни. А вокруг было много вина, красивых женщин, денег, роскоши и бриллиантового блеска… И совсем не хотелось думать о сырой осенней ночи, разметавшейся над океаном. О ночи, которая неизменно ассоциируется с Селин.
        Сегодня, сейчас, когда Джессика обнимала его плечи, когда она касалась его губ, он запретил себе думать о другой девушке.
        - Джессика! Господи, Джессика, как ты сегодня хороша!
        - Я всегда хороша, Фил. Просто ты не хотел этого замечать, но теперь, надеюсь, оценишь! - отвечала она с такой соблазнительной улыбкой, что Филипп не нашел ничего другого, как с рычанием подхватить ее на руки и закружить. Он зарывался носом в ее волосы, «танцевал», приподняв над полом, заглядывал в глаза, строил нелепые выражения лица, а она хохотала и прижималась к нему.
        - Фил, я больше не могу! - наконец простонала Джессика. - Ноги гудят, и руки устали.
        - А руки-то почему? - Он театрально разглядывал ее кисти, ощупывая их, словно заправский хирург, и вдруг, удивляясь собственным движениям, приложился к одной долгим, влажным поцелуем. Он целовал ей ладонь, а сам почему-то чувствовал возбуждение сильнее, чем она. Хотя, может, он ошибался.
        Джессика молчала. Но даже сквозь музыку он слышал ее тяжелое, прерывистое дыхание. Он поднял глаза. Казалось, ее трясло, словно в ознобе:
        - М-мы… мы сходим в Нью-Лондоне или нет? А то объявляют, что подплываем к п-пристани…
        - Джессика! Какой Нью-Лондон, какая пристань?! Джессика…
        В следующий миг ему показалось, что музыку выключили, а все гости исчезли. А еще через миг он уже мчался к своей каюте, а за ним, путаясь в широком подоле шелкового платья и не отпуская его руку, бежала красивейшая женщина, с которой он давно мечтал провести ночь…
        Потом - ее руки, ее губы, ее фигурка, до смешного похожая на… Стоп. Он запретил себе думать о чем-либо, что находится за пределами этой каюты. Только Джессика. Только пол и широкая кровать. Только… все плывет перед глазами и против воли видится совсем другая каюта - маленькая, в тесном катере, шлепавшем по Эльбе… Ну почему?!
        Ну почему опять на катере?!
        - Филипп, не делай мне больно, пожалуйста. Фили-ипп.
        - Что случилось? - Он увидел следы от своих пальцев на плече Джессики. Лицо его исказилось. - О господи, прости, прости, прости… Я… я… это я от страсти. Я очень! Очень сильно хочу тебя, Джессика.
        - Филипп, я, кажется, люблю тебя.
        - Что?.. Я не расслышал…
        А лицо Селин не уходило. Он готов был разодрать когтями, разгрызть Джессику, чтобы прогнать другие глаза. Но не мог. Селин и правда, как ревнивый часовой, охраняла свою собственность от соперниц. А собственностью было его сердце.
        Он удвоил старания:
        - Джессика, если бы ты знала, как я давно и сильно… Как ты нужна мне! Джессика… О черт!
        Он разозлился. Сильно разозлился, так что едва смог скрыть это. Ему хотелось взвыть и разбить об стенку что-нибудь тяжелое. Ему хотелось разбить об стенку свою голову, чтобы ушли из памяти ее глаза.
        Он принялся остервенело целовать Джессику. Бедная девочка. Она его любит. И, к счастью, не понимает, что происходит. К счастью ли?..
        - Филипп, что с тобой? Тебе нехорошо?
        - Ну что ты! Мне давно не было так хорошо. Мне никогда не было так хорошо! И никогда не будет так хорошо!!!
        - Фили-ипп! Я люблю тебя!
        Он готов был разрыдаться, как девчонка. Он готов был задушить Селин. Вот сейчас он ее ненавидел! Он не может больше так жить! И не будет!
        Сейчас… Сейчас нужно заняться любовью с Джессикой. А после - гори все синим пламенем! - сделать ей предложение и спастись. Да. Это - единственно верный путь. И, испытав несказанное облегчение от этой мысли, он поспешно и не слишком деликатно повалил Джессику на кровать.
        А когда уже было поздно останавливаться, когда они слились в единое целое, крепко переплетя ноги и перекатываясь на голубой простыне, когда все смешалось - любовь и злость, счастье и отчаяние, блаженство и неистовство, - зазвонил мобильный. Филипп не собирался отвечать, он вообще не сразу обратил внимание на эту досадную мелочь, но повторный звонок - черт знает почему - заставил его дернуться и замереть.
        В душе что-то кольнуло. Бессознательно он протянул было руку к прикроватной тумбе, поверх которой красиво расстилались его брюки, но не смог достать до кармана.
        В его объятиях стонала Джессика и, судя по интонациям, начинала приближаться к финальной стадии, а быть свиньей Филипп не хотел. Не выглядеть (как раньше), а именно быть свиньей. Не хотел. Не мог. Между прочим, Селин научила его этому…
        Он скрипнул зубами. Черт бы ее побрал, эту маленькую воровку! Она пришла и украла его покой и разум!
        Мобильный завел свою трель по третьему разу, и в этот момент Филипп почувствовал, что его переполняет изнутри и остро-приятно рвется наружу. Такого потрясающего оргазма у него еще не было никогда: его тело жило и получало удовольствие с одной женщиной, а сердцем он был - с другой. Сеймур оказался абсолютно прав, сказав, что обязательно надо попробовать с двумя!
        И когда счастливая Джессика обнимала его за спину, продолжая шептать ласковые глупости и блаженно улыбаясь, из его груди еще вырывалось хриплое дыхание, а сердце только-только начинало успокаиваться, он все-таки схватил мобильный.
        Йен заговорил сразу:
        - Ну слава богу, я уж думал, что опоздаю. Включаю тебе любопытную запись.
        В телефоне заурчало, щелкнуло, он услышал сипловатый, низкий голос Селин, словно сама осенняя ночь - свежая и холодная - говорила с ним, обдавая сырым ветром:
        - Фил, мальчик мой, привет, это Селин. Помнишь меня? Мне почему-то кажется, что помнишь. Жаль, что тебя нет дома, я как раз скоро буду выезжать из Берлина в твою сторону. Ты будешь смеяться, но мне снова негде переночевать. Можно, я заеду? Надеюсь, часа через три-четыре ты появишься? Целую тебя, твоя Селин.
        То, что произошло в этот момент в его организме, не поддается никаким определениям. То, что произошло в душе, - было в десять раз сильнее. Филипп, словно хамелеон, несколько раз менялся в лице, перебрав все цвета радуги, во рту у него пересохло, сердце рвалось наружу, выламывая ребра, а руки и ноги ослабели до такой степени, что он засомневался, сможет ли встать.
        Филипп смотрел в одну точку остановившимся взором, а внутри у него уже извергались, кипели и поливали смертельным огнем несколько вулканов. Он знал. Он точно знал. Вот сейчас он встанет и совершит невозможное. Сейчас он на чем угодно, хоть на ковре-самолете, хоть на хромой кобыле, хоть на палочке верхом, но доберется до Селин. Он доберется.
        И никто.
        Никогда.
        Его не остановит.
        Постепенно к нему вернулась способность слышать и видеть.
        - Эй! - орала трубка. - Ты прекратишь молчать или нет?! Что ей ответить? Остался номер, между прочим. Эй! Фил! Ты умер от счастья, что ли?
        - Сиди там! - просипел наконец Филипп. - Сиди и никуда не уходи, пока она не приедет. Задержи ее как хочешь, хоть силой. Я буду, как только появится транспорт.
        - А ты где?
        - Я на теплоходе. У нас день рождения холдинга.
        - Фил, у тебя нет шансов. Когда еще ты доберешься до самолета? Тем более - разница во времени…
        - Сиди там, я сказал! - заорал Филипп. И шепотом добавил: - Я прилечу. Прилечу хоть на метле, но я скоро буду дома. Жди. - И нажал отбой.
        Теперь предстояло самое страшное: поднять глаза на Джессику.
        Она сидела в изголовье кровати, натянув до подмышек простыню. В ее взгляде, в ее позе были поистине королевские выдержка и величие. Подняв руку, предвосхищая поток его красноречия, она спокойно сказала:
        - Все очень правильно складывается, не так ли?
        - Джессика…
        - Я желаю тебе удачной дороги. Думаю, мы созвонимся и скоро увидимся.
        - Джессика…
        - Мне было очень хорошо с тобой. Надеюсь, взаимно.
        - Джессика, я…
        - Закрой, пожалуйста, дверь с той стороны. Я устала. Всего доброго.
        Собрав одежду и стыдливо прикрываясь ею, он пятился к двери. Все-таки эта потрясающая красивая женщина всегда восхищала его!
        Но любил он - другую.

8
        Селин вытащила сигарету из пачки и закурила, глядя в окно. Филипп не отрываясь смотрел на нее: на ее тощую обнаженную спину, на ее худые, по-мальчишечьи широкие плечи, на упрямое выражение ее лица… Теперь ему казалось, что эта девушка навсегда останется загадкой. Он не сможет прочитать ее, как читал других, словно раскрытые книги.
        Одни были интересные, другие - не очень, а Селин будет до самого конца неразгаданной.
        Стоп. А до какого конца? Конца чего? Их отношений, их жизни?
        - Селин… - вырвалось у него нежно и грустно.
        Ее глаза смеялись:
        - Что тебя мучает?
        - Ты.
        - А еще?
        - Что ты уйдешь.
        - И все?
        - Нет. Еще - что мне будет плохо без тебя.
        - А со мной - тебе хорошо?
        - Нет. С тобой мне еще хуже… Господи, не слушай меня! Что я такое говорю…
        - Правду.
        Когда Филипп вспоминал свой путь из каюты теплохода и - до ворот родного дома в окрестностях Берлина, его охватывали безмерная гордость пополам с глубоким ужасом. Нормальный, смертный человек просто не в состоянии совершить такое путешествие! Сначала он заставил развернуть теплоход до Нью-Лондона, в котором час назад была остановка, и капитан со скрипом, исключительно отдавая должное персоне Филиппа, согласился.
        Потом - вышел на ночную трассу, встал наперерез первой попавшейся машине и до ближайшего аэропорта ехал под безумным взглядом водителя, который согласился на все и бесплатно, лишь бы Филипп перестал кидаться под колеса.
        В аэропорту ему несказанно повезло: заканчивалась регистрация на берлинский рейс.
        Правда, билетов уже не было. Тогда Филипп, вспомнив свое обещание прилететь на метле или прискакать на хромой кобыле (ай да русская прабабка!), отловил у турникета сонного мужичка, спешившего последним на его самолет. Через пять минут уговоров, за которые Филипп разве что не становился на колени, мужичок почесал запотевшую лысину, посмотрел, что следующий рейс - через четыре часа, и почему-то согласился. Филипп купил его билет с переплатой втрое и был счастлив! Филипп его едва не расцеловал!
        Дальше - проще простого. Прилетев в Берлин, он сразу поймал такси и приказал на предельной скорости лететь в Дорф. Усталость совсем не чувствовалась. Филипп был готов еще три раза совершить такой же перелет. Самое интересное, что за это время он ни разу не вспомнил о Джессике. Ни разу.
        Он вбежал в дом и увидел Селин. Она сидела, как всегда, в большой комнате, у камина. На коленях ее топтался Луциан. Он выгибал спину и терся головой о подбородок Селин, выражая таким образом полное приятие и одобрение.
        Селин сама подбежала к Филиппу и, наклонив его к себе чуть ли не за уши, поцеловала.
        - Здравствуй, мой хороший.
        Получилось легко и по-детски; но после - вся неловкость куда-то исчезла. Филипп уже не помнил (а разве можно рядом с ней о чем-то помнить?), что несколько часов назад встал из постели другой женщины. Он прижал Селин к стене, мгновенно возбудившись:
        - А теперь давай я с тобой поздороваюсь.
        Это был поцелуй-приветствие, это был секс-приветствие, это была в общем-то ни к чему не обязывающая забава. Любовь началась потом. Потом все стало серьезно, несмотря на частые подушечные бои, попытки покусать и защекотать друг друга до смерти… Это была самая настоящая любовь.
        Три дня они не могли оторваться друг от друга, и в какой-то момент Филиппу показалось, что Селин тоже любит его. Ну самую малость. Как будто что-то переломилось в ней, и она смогла приоткрыть ему свое сердце. И в приоткрытое окошко он увидел, что сердце это сильно-пресильно болит. Почему? За что? Кто ее обидел? Когда ее успела наказать судьба?..
        - Ты говоришь правду, Филипп, - сказала она и затянулась сигаретой. - Со мной тебе только хуже.
        - Нет-нет-нет! Просто меня мучает… да, ты правильно сказала… меня мучает эта неизвестность. Что ты в любой момент уйдешь.
        - Филипп, я бродяга. У меня даже прозвище такое - Бродяга Селин. - Она улыбнулась. - Но твой домик какой-то волшебный: я все время в него возвращаюсь.
        - Хочешь, он будет твой? - спросил Филипп, глупо заглядывая ей в глаза.
        - Ой-ой-ой, не надо. Зачем мне дом?
        - Всем нужен дом.
        - Мне - нет. Это научно доказано.
        - Ты говоришь чудовищные вещи.
        - Нет, просто я люблю ходить по краю. Только так начинаешь чувствовать цену жизни.
        - А это не страшно?
        - Нет. Это прекрасно. Правда, полиция не всегда так считает…
        - Тебя что, разыскивают? Ты можешь начать все сначала. Со мной.
        Она расхохоталась, показав ему два прекрасных клычка, по которым, оказывается, он все время скучал:
        - Да никто меня не разыскивает. Никому я не нужна! Только вот тебе зачем-то понадобилась.
        - Бродяга Селин… А ведь я уже слышал это имя два года назад.
        - Когда?
        - На катере. Перед тем как ты ворвалась к нам в каюту. Ты ведь на эту историю намекала, когда пришла ко мне в первый вечер?
        Селин расхохоталась:
        - Ух, как взбесилась Эльза! Мне так понравилось. Я устроила это немного ей назло. Она так на тебя лезла… Помнишь?
        Но Филипп вспоминал совсем другое. Перед его глазами стояла чрезвычайно возбуждавшая и тогда, и сейчас сцена в коридорчике катера, когда Селин целовалась с каким-то юношей.
        - Значит, ты все придумала? А зачем?
        - А ты мне понравился. Там еще наверху. Я за тобой наблюдала.
        Филипп даже растерялся:
        - Как понравился? Но ты же отказалась со мной… со мной…
        - Спать?
        - Да.
        - Зато я не дала сделать это Эльзе. У нас с ней старые счеты… Ну что ты так смотришь? Стерва я?
        - Вовсе нет. А эта Эльза, как я понял, она твоя знакомая?
        - Да. - Селин смутилась. - Человек из прошлого… Не важно.
        Он немного помолчал, пытаясь придумать следующий вопрос, чтобы не касаться щекотливых тем.
        - Кстати, ты можешь мне рассказать о своем детстве? О своих родителях?
        Она посмотрела на него так, что ему стало не по себе. Что он такого спросил? Разве это нескромный вопрос? Да, у нее была тайна, о которой она не хочет говорить, но детство - это совсем…
        - Тебе действительно хочется это знать?
        - Конечно.
        - А зачем?
        - Ну… А что в этом такого? Просто я рассказывал о себе. Ну не хочешь, не говори…
        - Ну почему же. Кто-то в конце концов должен это знать!
        - Селин, ты о чем?
        - О детстве.
        Она молчала очень долго. Может быть, прошел целый час, Филипп точно не знал. И все равно, как бы он ни готовился к ее рассказу, первые слова резанули слух и заставили вздрогнуть:
        - У меня никогда не было ни родителей, ни родственников.
        - В каком смысле? - машинально спросил Филипп.
        - В самом прямом. Но, - она криво улыбнулась, - теоретически они, конечно, подразумеваются. Без участия двух разнополых существ невозможно сотворение третьего… Только я никогда их не видела.
        Филипп блуждал растерянным взглядом по комнате. Он ничего не понимал.
        - Я выросла в приюте при монастыре, на севере Франции… Можно, я не буду называть город? Все равно он для меня ничего не значит, а тебе нет до него никакого дела. Моей родиной стала Франция, мой язык оказался французским. На самом деле я даже не знаю своей национальности. Имя мне дали сестры.
        Селин зло рассмеялась. Так она всегда смеялась, чтобы скрыть волнение. Хотя
«всегда» в их случае звучало смешно. Просто за те несколько суток, которые они в общей сложности провели вместе, Филипп успел сделать такое заключение.
        - А как же родственники в Шведте? У которых ты берешь деньги?
        - Я знала, что следующий твой вопрос будет об этом. Видишь ли, Филипп… В Шведте у меня нет никаких родственников и никогда не было.
        - Но зачем ты туда ездишь?
        - За деньгами. Там живет один… он мой старый любовник. - Селин поморщилась. - Фу, он действительно очень старый… Но он дает мне денег. Если бы не он, я умерла бы с голоду.
        В душе Филиппа поднималось что-то черное, чудовищное и мощное. Ему стало плохо.
        - Селин, как же так?..
        - А ничего. Я привыкла. Одна ночь с ним - и я обеспечена на месяц. Ну, это смотря как тратить, конечно… Иногда хватает на неделю. Он содержит меня, оплачивает мое жилье в Берлине. Он богатый и известный человек в городе. Я не буду называть его имени… Дело в том, что я живу с подругой в Берлине, и делаю вид, что я провинциалка, которую содержат родственники. Мы с ней пытались поступить в университет. То есть она пыталась. Только - в другой. А я… - Селин помолчала. - Я никогда не поступлю ни в какой университет. Я окончательно сбежала из приюта, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Примерно с двенадцати меня несколько раз вылавливали и возвращали обратно. А потом добрые люди подсказали уехать из Франции, чтобы больше не поймали. Вот я и уехала. Документы, слава богу, у меня теперь есть. Тоже добрые люди помогли. Но куда я поступлю без школьного аттестата?
        - Ну как же так?.. Ты же говорила… Я не понимаю!
        - Да ладно тебе, это все было вранье. Правду я тебе рассказываю только сейчас. Я больше не хочу жить в Германии, мне тут не нравится. Хотя у нас с подругой хорошая квартира в Берлине, там много книг. Целая комната - под библиотеку, представляешь? А я всегда любила читать… Мне нравится читать и путешествовать. Так легче забыть о своей неудавшейся жизни. Вообще - забыть о себе. - Она немного помолчала. - По закону я имею право вернуться во Францию и потребовать жилье у правительства. Как сироте мне полагается. Но меня не привлекают разборки с полицией, с дирекцией приюта и школьным начальством. Теперь мне уже… много лет. Это было давно, и прошлое ворошить совсем не хочется.
        - Селин… - после долгого молчания заговорил Филипп. - Я хочу сказать… Отныне ты можешь считать меня своим первым родственником. Пока - единственным. Потом будут еще. Я обещаю.
        - Я с родственниками не сплю. - Она улыбнулась. - Хотя у меня их и не было, так что утверждать это в общем-то глупо.
        - Ну я не это имел в виду. Я просто… Мой дом - твой дом. Все, что есть у меня в жизни… я разделю это поровну и половину отдам тебе… Нет, я могу не делить и сразу отдать все. Все - тебе. Хочешь? Вся моя жизнь - тебе. Я предлагаю тебе…
        - Я не хочу выходить замуж, Фил.
        - Селин!
        - Ты ведь это хотел сказать?
        Он уронил голову на грудь:
        - Да.
        - Ну вот. Просто мне не нужна твоя жалость. Мне есть где жить, и… родственники мне не нужны.
        - Какая жалость! Селин, какая жалость! Я готов продать душу дьяволу за одну твою улыбку. Ты что, не понимаешь? Я же тебя…
        - Что?
        - Я дам тебе ключи.
        - Ключи?
        - Да, ключи.
        - Ты по-настоящему поселишь меня в своем домике?
        - Да. Я же сказал: мой дом - твой дом. А не хочешь выходить замуж, живи просто так.
        Она вдруг прыгнула верхом на него и обняла:
        - Фил, если ты меня не обманываешь, я поживу здесь! Правда! Мне просто больше…
        - Как я могу тебя обманывать?
        - Это не важно. Главное, мне не придется ехать в берлинскую квартиру и в Шведт.
        Филипп встряхнул ее за плечи:
        - Обещай мне, что больше никогда… - Он проглотил ком в горле. - Никогда не будешь себя продавать этому старому… Иначе я его просто убью!
        - А ты ревнуешь? - спросила она игриво.
        - Нет. Я считаю это… - Он вдруг испугался обидеть ее. - Впрочем, да. Я ревную.
        - Хорошо, не буду.
        - Я дам тебе денег. Хочешь - возьми любую из моих карт. Забери насовсем. Можешь - две, три, можешь - все. Только оставь какую-нибудь одну для меня… Мне еще в Штаты лететь.
        Она улыбалась. Тихо, спокойно и как-то светло. Почти детской улыбкой.
        - Спасибо тебе, Фил…
        - За что?
        - За то, что хочешь меня спасти. Ты один веришь, что это возможно.
        - А ты?
        - Я - нет.
        - И все равно я попробую, можно?
        - Конечно…
        Она провела ладонью по его груди и поцеловала. Филипп тут же забыл обо всем на свете. Он отдаст ей все, если нужно. Он сдерет с себя кожу и - тоже отдаст ей. Лишь бы она не уходила.
        На следующее утро позвонил Сеймур и тактично дал понять, что Филипп - свинья.
        - Ты просто наглый, беспардонный хряк, понятно? Это, заметь, еще мягко сказано.
        Филиппу было не до того. В комнате наверху спала его самая любимая женщина, в баре стояла недопитая бутылка вина, а в холодильнике было много продуктов… В общем, он собирался в ближайшие пять минут состряпать для Селин что-то вроде завтрака, похожего на то кушанье, что она сама готовила, в первый раз приехав к нему.
        А тут - Сеймур. И, оказывается, он, Филипп, свинья.
        - Да, свинья! Девушка тут рвет на себе волосы, президент, кстати, тоже, а ты… Ты, Фил, на календарь смотрел?
        - Смотрел.
        - Ну и как там? Все в порядке?
        - Давай по делу.
        - Фил, сегодня пятница. Ты продул всю неделю. Ты в курсе, что во вторник должен был обсуждаться вопрос о слиянии?
        - Черт!
        - Ага. В среду приехали французы, кстати, чтобы поддержать тебя…
        - Черт!!!
        - Вчера президент сказал, что ты - недобросовестный партнер. А сегодня - пятница.
        - Черт! Черт! Черт!!!
        - А я добавлю: ты - идиот. И говорил еще, что не интересуешься бабами. Да у тебя только девки на уме.
        Лицо Филиппа сразу изменилось:
        - Подожди, а с чего ты взял…
        - Джессика сказала.
        Он поперхнулся:
        - Джессика сказала?
        - Да. Она сказала, что ты спрыгнул с теплохода и помчался к своей берлинской барышне.
        - Это Джессика так сказала?
        - Да.
        - А что она еще тебе сказала?
        - Ну… больше ничего.
        - Умница какая. Больше ничего не сказала. - Он вдруг заорал, чуть не сорвав голос: - А как мы спали перед этим, она тоже тебе рассказала?!!
        - Да успокойся ты, она просто сильно обиделась на тебя. Ну она вышла из каюты, встретила меня, мы как-то быстро напились… Она очень переживает, Фил.
        - Заткнись!
        - Зачем ты так делаешь? Знаешь, как она плакала?
        - Не знаю и знать не хочу. Меня ждут. Пока, Сеймур.
        - Эй! Эй! - орала трубка.
        - Ну что?!
        - Что ответить президенту?
        - Как они меня достали!.. Ладно, скажи, сегодня буду. А это надо - под выходные?
        - Ты знаешь, если он задумал тебя съесть, для него не существует никаких выходных. Через две недели Рождество, но и оно его не остановит.
        - Ладно, я понял. К вечеру буду.
        Филипп положил трубку, развернулся и наткнулся на Селин. Она стояла, закутанная в простыню, и смотрела на него строго.
        - С кем это ты спал?
        - С тобой, хорошая моя. Иди ко мне…
        Но она отбросила его руки.
        - Я серьезно. О чем это ты разговаривал?
        - Ты ревнуешь?
        - Нет. Просто мне интересно. Ты что, кого-то бросил ради меня? - Она вдруг улыбнулась, прищурив глаза. Кажется, ее это забавляло: ради нее кого-то бросили.
        - Да.
        - Правда?
        - Да. Я бросил очень хорошую и красивую женщину, которая продала бы душу дьяволу, чтобы быть на твоем месте.
        - На каком моем месте? Она что, здесь когда-то жила?
        - Я имею в виду то место, которое ты занимаешь в моем сердце.
        - Ты сам мне его отвел. Я ни на что не напрашивалась.
        - Селин, не обижайся. - Он нежно подхватил ее на руки и понес наверх. - Я не хотел тебе рассказывать… какой трудный и страшный путь преодолел, чтобы встретиться с тобой. А Джессика, она, конечно, очень хорошая, но…
        - Знаешь что, Фил? Я не ревнивая, но про твоих женщин слушать не хочу.
        Он просиял:
        - Правда?
        - Правда. Разбирайся с ней сам. Но если ты ее бросил ради меня, то и меня когда-нибудь бросишь.
        - Нет! Нет! Никогда этого не будет!
        Как доказать ей, что это просто невозможно - бросить ее ради кого-то? Это нелепо и абсурдно, как если бы небо перевернулось и солнце стало вставать с другой стороны. Он вбежал в спальню и опустился с Селин на кровать. Их постель была смятой, но такой манящей, ему казалось, что в мире не осталось больше никаких точек опоры, кроме этой комнаты, этих стен и этой бледно-сиреневой шелковой простыни, по которой разметались светлые волосы Селин.
        - Я никогда тебя не брошу. Я люблю тебя.
        - Фил!
        Он готов был расплакаться. Вот оно. Вот оно - самое главное, что должно случиться на этой неделе! При чем тут какое-то слияние? Сейчас Селин тоже расплачется от счастья и согласится стать его женой!
        - Селин, я предлагаю тебе…
        И они будут жить долго и счастливо и умрут в глубокой старости, в один день!
        - Стать моей…
        Нет, они не умрут никогда!
        - Фил, я согласна.
        - Что?.. Ты согласна?
        - Конечно, согласна! Ты еще спрашиваешь!
        - О-о-о. Я так люблю тебя, девочка моя…
        - Слушай, а я успею сделать визу, если тебе надо прямо сегодня?
        Он мелко заморгал:
        - Куда?
        - Как куда? Фил, что с тобой? В Штаты. Ты ведь это мне предлагал?
        - В Штаты?.. Подожди, так ты согласна стать моей женой?
        - Какой женой? Я хочу в Америку! Я всю жизнь мечтала переехать в Нью-Йорк!

9
        Они поселились пока в номере Фила, и в первый же вечер Селин сбежала гулять одна. Филипп, который до одиннадцати вечера вел унизительные, изматывающие переговоры с президентом, вернулся с единственным желанием - упасть и спать. Но когда он обнаружил, что Селин исчезла, его усталость словно ветром сдуло. Расспросив метрдотеля и не получив практически никакой информации, он побежал искать ее по ближайшим улицам, прекрасно понимая, что нет ничего более глупого, чем искать человека в полночь в центре Нью-Йорка.
        Разумеется, это ни к чему не привело, и в третьем часу ночи он вернулся домой усталый, злой на себя, на нее, на весь мир.
        В четыре пришла Селин, кажется, немного подшофе, счастливая и ни капельки не уставшая. Она набросилась на Филиппа, не дав ему и рта раскрыть, зацеловала, уговорила не ругать ее и тут же повалила на постель, но он был настолько вымотанным, что на этот раз не смог ничего.
        Тогда Селин просто принялась болтать, потому что спать она, видите ли, не хотела. Оказывается, все это время она была рядом, в клубе через дорогу, и премило провела там время с одной знакомой, с которой выросла в приюте. Вместе они отметили свободу от монастырских стен, порадовались за Селин, что теперь-то ее точно не достанет ни полиция, ни приютское начальство, и Сара предложила подруге работу.
        Когда Филипп услышал про «работу», он в таких сочных выражениях отчитал Селин, что та чуть не заплакала. А что такого, ныла она, работа как работа, в принципе в Германии она занималась тем же. Только тут ей ни с кем не придется спать, это будут красивые выходы в свет.
        - Эскорт-услуги! - орал Филипп. - Ты в своем уме?!! Я тебе замуж предлагаю выходить, а ты собираешься гулять с другими мужиками каждую ночь!
        - Ты хочешь, чтобы я сидела дома?
        - Да! То есть нет! Это сегодня я был занят, так получилось, понимаешь? Но это было исключение. Больше я так не буду задерживаться!
        - Хорошо, ну а днем мне что делать?
        - Завтра, послезавтра, каждый день - мы снова будем вместе! Селин, я обещаю тебе уже в обед быть дома. Никто не разлучит нас больше.
        - И ты покажешь мне Нью-Йорк?
        - Мы изучим его до последнего камешка. Только не ходи туда больше.
        Селин немного подумала.
        - Мне нужна работа!
        - Тебе мало моих денег? Я же предлагал забрать у меня все! Неужели обязательно торговать собой?!
        Она тихо ответила:
        - Ты просто не хочешь меня ни с кем делить. Ты просто собственник. Ты фабрикант, которому нужна жена-домохозяйка.
        Филипп замолчал. Это была правда.
        - Мне нужна ты. Такая, какая есть.
        - Тогда ты должен меня отпускать. Я обещаю не работать в эскорт-услугах, но ты не можешь запереть меня дома и выгуливать только под личным контролем. Я свободный человек!
        Филипп молчал, обреченно опустив взгляд. Он так боялся ее потерять, так не хотел оставлять в Германии… И привез ее в Нью-Йорк, чтобы потерять навсегда.
        - Хорошо. Делай что хочешь.
        - Ой, спасибо, Фил! Я тебя люблю!
        Остаток ночи они провели как обычно. В восемь утра Филипп, пошатываясь, с синими полукружьями под глазами, пришел в холдинг. В номере сладко спала Селин и блаженно постанывала, вспоминая что-то приятное.
        Джессика игнорировала его совсем. Как будто Филипп - пустое место. Она выполняла свои обязанности и свою работу, если это касалось помощи ему, но в кабинет принципиально не входила, связывалась по телефону и обращалась на «вы».
        Он не настаивал на общении, он только хотел спросить, зачем она все рассказала Сеймуру, но тот еще в субботу затащил Филиппа в уголок и вязко зашептал на ухо:
        - Дружище, не подставляй меня я же тебе чисто по-мужски… Ну ты понимаешь, она просила меня никому не говорить.
        - А ты?
        - Ну! Что ты! Ты же знаешь, я - могила! Кроме тебя - никому!
        Филипп понял, что об этом знает теперь весь холдинг. Что ж, в принципе в этом нет ничего сверхъестественного, ведь они с Джессикой давно встречались и когда-нибудь должны были уже переспать. Ну а то, что Филипп сбежал к другой девушке из постели Джессики… В прежние времена обнародование такого события доставило бы ему только гордость и удовлетворение собой. А Джессика все-таки наивная дурочка. Нашла кому плакаться - Сеймуру, самому главному сплетнику!
        Впрочем, ни Сеймур, ни Джессика, ни кто-либо еще на свете пока не знали о другой его тайне, которая уже несколько дней жила в его номере.
        Он даже не предполагал, какой может оказаться реакция руководства на эту информацию. Его личная жизнь, конечно, это - его личное дело, но вдруг Джессика намеренно закрутила с ним роман, в интересах холдинга? А может, расставание с ней президент расценил как личное оскорбление? Оказывается, Джессика приходится ему двоюродной племянницей. А клановая солидарность среди буржуазной верхушки - страшная вещь.
        Филипп теперь рано уходил с работы, и все вечера они с Селин гуляли по городу или по клубам. Правда, ему было тяжеловато выдерживать этот ритм жизни. Селин жила в своем обычном режиме: она почти никогда не отдыхала, много ходила пешком, танцевала до утра, пила алкоголь, курила, и после всего этого у нее хватало сил заниматься любовью до рассвета. Утром Филипп, словно тень, уходил на работу, а она вызывала такси и уезжала по магазинам с одной из его кредитных карт.
        Селин быстро освоилась в нью-йоркских магазинах и вопросах местной моды. Раньше у нее были деньги только на пропитание и на основные нужды, а теперь они появились и на дорогие платья, на многочисленные презентации модной одежды, на обеды в дорогих ресторанах, где она щедро угощала своих новых друзей.
        Селин преобразилась внешне, но внутренне осталась той же: бродягой, девочкой-подростком, которую Филипп полюбил, несмотря на рваные джинсы и дешевую куртку. А может быть, он просто не хотел видеть ее другой?..
        Сейчас она не была неуловимой, наоборот - вся как на ладони, но это только возбуждало его интерес. Он никак не мог разгадать ее сущность, и от этого привязывался еще крепче, любил еще сильнее. А Селин просто наслаждалась жизнью, вот и все.
        - Я нашла свой город и теперь не уеду отсюда никуда! - заявила она как-то утром, волоча полуживого Филиппа из ванной в постель для продолжения романтического вечера.
        Удовлетворив ее желания, он понял, что больше так продолжаться не может. Либо он сойдет с ума, либо… выполнит ее требование отпускать для самостоятельных прогулок. Это будет нелегко пережить, но зато ему хотя бы немного удастся поспать…
        На следующий день они договорились, что Филипп задержится на работе, а Селин может идти гулять одна.
        Она радостно подпрыгнула:
        - И ты не станешь меня разыскивать и ревновать?
        - Ревновать стану. А разыскивать - нет.
        - Фил, ты просто чудо! Ты святой!
        - Нет, я просто доверяю тебе. И надеюсь на твою честность.
        - Я буду очень! - Она воровато сверкала глазами. - Очень! Честной!.. Ура! Свобода! !
        Филипп вздохнул и промолчал. Конечно, она бросит его. Не сегодня так завтра…
        Словно почуяв его намерения, Джессика этим же вечером позвала его к себе в кабинет и попросила помочь в каком-то мелком вопросе. Раньше они так часто делали, чтобы остаться допоздна, а потом пойти гулять.
        Сначала она была вежливо-отстраненной, потом стала теплее, потом перешла на «ты» и даже позволила себе пошутить.
        Филипп чувствовал себя вдвойне виноватым. Она ничего не знает о Селин и будет сейчас провоцировать его на продолжение вечера. А Селин ждет его в номере… Нет, конечно, не ждет. Они еще час назад созвонились и договорились, что ей можно погулять часов до двух-трех ночи, только без посторонних мужчин. А вот потом…
        - Филипп, что с тобой? Тебе нехорошо?
        - Хорошо.
        Он очнулся. Рядом Джессика, они в офисе. А Селин там, наверное, с кем-нибудь познакомилась. Она легкомысленная, с нее станется притащить в номер постороннего мужчину и переспать с ним, а потом просто попросить у Филиппа прощения. И что самое смешное - он простит! В глазах у него потемнело.
        - У тебя проблемы?
        - В некотором роде. - Он уже рисовал себе картину: Селин в объятиях другого мужчины… Он уже не думал, с кем говорит. - Понимаешь, у меня там Селин гуляет одна. Я опасаюсь…
        Губы Джессики чуть побледнели:
        - Селин?
        - Да. Она плохо знает город и…
        - Филипп, ты притащил сюда свою Селин?
        - Что значит «притащил»?
        - То есть привез.
        - Ну да. В общем да. Она здесь, - виновато закончил он.
        - Ну ты даешь!
        Он мгновенно ощетинился:
        - А что, это запрещено законом? Это моя личная жизнь и… Джессика!
        - Да, конечно, я понимаю. Я все-все понимаю.
        - Ну, Джессика!
        - Только вот знаешь что, Фил…
        Он поперхнулся:
        - Фил? Почему ты меня так назвала? Ты раньше так никогда…
        - А это тоже не запрещено законом.
        - Прости меня.
        - За что? Ты не должен спрашивать у меня разрешения, с кем спать в гостиничном номере.
        - Джессика, что ты такое говоришь? Ты прекрасно знаешь, как я к ней отношусь… О, не слушай меня.
        - Нет, отчего же, продолжай! Очень интересно!
        - Джессика, прости. Я поступил как свинья. Я имею в виду тогда, на теплоходе…
        Она прошлась по кабинету и, резко остановившись возле него, сказала:
        - Ты поступил… просто поступил, как считал нужным.
        Филипп немного отодвинулся назад, Джессика наступала:
        - А я тоже поступлю так, как считаю нужным.
        С этими словами она взяла его лицо в свои руки и поцеловала. Как тогда, на теплоходе. Непроизвольно он стал отвечать на ее поцелуй, но через секунду вырвался и отскочил.
        - Ты с ума сошла!
        - Почему? Я делаю то, что считаю нужным. Может, мне для убедительности стащить с тебя штаны?
        - Джессика, не надо обижаться. Нам нельзя быть врагами.
        - Конечно, ты же потеряешь фирму.
        - Что ты такое говоришь?! При чем здесь фирма?.. Я же вижу: ты целуешь меня… в общем, ты делаешь это мне назло.
        - Не тебе. Ей.
        Филипп закатил глаза:
        - Я так и знал!
        - Вряд ли ты знал. Ты думал обо мне лучше. А я не хочу быть лучше, Филипп! Больше не хочу. Я тоже хочу быть стервой.
        Он взял ее руки в свои и покачал головой:
        - У тебя не получится. Ты - очень хороший, славный, добрый человек, но…
        - Ты ошибаешься!
        - …пойми: я люблю Селин. И так будет всегда.
        - А я - тебя. И так будет всегда, - спокойно сказала она и села за свой стол, словно речь шла о чем-то будничном. - Мне нужно работать. Извини.
        Филипп постоял минуту и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. А Джессика уронила голову на руки и с тихим отчаянием зарыдала.
        В ту ночь Селин не пришла домой. Она все время была на связи и даже отвечала на его звонки, но постоянно говорила, что уже прощается с друзьями (интересно, откуда они взялись?) и вот-вот будет дома. В конце концов Филипп понял, что она врет, и в семь часов утра спокойно лег спать.
        Проснувшись в девять и увидев, что Селин все еще нет, он не обиделся и даже не разозлился. Он впервые за все время знакомства с ней заставил себя оторвать сердце от любовных переживаний и посмотреть на вещи трезво.
        Оказывается, вся его беда заключалась в том, что Селин ничего не хотела.
        Как ухаживать за девушками, он знал: им нужны подарки, дорогие украшения, красивые машины, хороший секс, выход в свет, путешествия и тому подобное. Й он, Филипп, все это мог им давать в том количестве, которое было прямо пропорционально ценности девушки. Если она была хороша, то и Филипп старался во всю мощь. Если не очень, то и ему не было нужды пушить перед ней хвост и тратиться.
        С Селин было все по-другому. Она не скрывала от него ни одну из своих слабостей, но он не хотел ими пользоваться. Она рассказывала ему обо всех своих мечтах, но ни одну из них не просила исполнить. Селин была нужна только свобода. Еще - немного секса, а больше ничего. Ни подарки, ни мечты о совместном будущем - ничто ее не цепляло. Она хотела только, чтобы он ее отпускал. И иногда спал с ней.
        Она даже отказалась выходить за него замуж. Замуж! Да любая девчонка из его бывших продала бы душу дьяволу за то, чтобы он хотя бы намекнул на возможное замужество… А Селин хохотала как сумасшедшая, когда в одном из красивейших ресторанов Нью-Йорка он, как полагается по сценарию романтических вечеров, преподнес ей коробочку с кольцом. Селин даже не подумала о том, что ему будет обидно услышать эти слова:
        - Фил, ты меня восхищаешь, честное слово! Ты славный парень. Но замуж за тебя не пойду.
        - Почему?
        - Да я что, больная? Приехать в Нью-Йорк и выйти замуж за первого встречного! Ты только что открыл передо мной весь мир - и собираешься запереть дома?!! Это глупо!
        Филипп проглотил «первого встречного», и на время оставил эту тему. Ничего, он подождет. Оказывается, это несложно - ждать. Оказывается, он умеет все: и ждать, и прощать, и даже любить. Он раньше и не знал, что на свете бывают такие чувства…

10
        В то утро его вызвал к себе президент и за чашкой кофе высказал свое решение. Учитывая настойчивые пожелания французской стороны, он отказывается от своих намерений купить акции германской фирмы. Это было подозрительно. Филипп занервничал:
        - В таком случае я не вижу причин для моего дальнейшего пребывания здесь. Или вы считаете…
        Президент улыбнулся:
        - Ну что вы! Оставайтесь тут навсегда! К тому же, я вижу, вам самому чрезвычайно понравилось жить в Нью-Йорке.
        - Правда?
        - Моя племянница рассказывала мне. Джессика. Вы ведь, кажется, приятели?
        Филипп поперхнулся. Отпираться было бессмысленно.
        - Мы близкие… друзья.
        - О, тем более, мальчик мой! Ничего, что я вас так… по-семейному?.. Вы мне очень нравитесь, Филипп. Вы - стойкий, мужественный человек.
        - Спасибо.
        - Я и пальцем не притронусь к вашему бизнесу, пока вы сами не захотите войти в нашу большую дружную семью.
        У Филиппа потемнело в глазах.
        - Что вы хотите сказать? Джессика…
        Президент захохотал:
        - Да боже упаси! Что вы! Вы подумали, что я… запрещаю вам дружить с ней и готов пойти на шантаж? Избави бог!
        - Тогда я вас не совсем понимаю. О какой семье вы говорите?
        - О холдинге. Мы же здесь все родные! Все близкие друзья.
        Филипп тяжело вздохнул. К чему клонит этот хитрый длинноносый старик, похожий на орла?
        - Все яснее ясного, мальчик мой! Ваши отношения с Джессикой - это только ваше дело и больше ничье. Но мне было бы приятно знать… А, впрочем, еще приятнее мне было бы породниться с вами. Вот это действительно хорошо!
        - То есть… породниться… вы имеете в виду холдинг? Нашу большую дружную…
        - Нет. На этот раз я имею в виду Джессику. Малышка такая славная, правда?
        - Правда, - онемевшими губами прошептал Филипп.
        - Вот и договорились. Мы ведь с вами взрослые люди, не так ли, господин Шиллер? Мы ведь поняли друг друга.
        - Надеюсь, что да.
        - Оставайтесь в Нью-Йорке. Тут вам самое место, тут вас любят и ждут. А Германия… Оставьте этот бизнес себе и контролируйте как часть нашего общего целого. Никто не будет в обиде… Вы понимаете меня?
        - Понимаю.
        - Вот и славно.
        Филипп вышел из дирекции обескураженным. Даже Джессика, которая изо всех сил делала вид, что Филиппа больше не существует на свете, увидев его лицо, участливо спросила, все ли в порядке.
        Он кивнул, не глядя на нее, и ушел на улицу, больше в тот день не вернулся. Ему было противно смотреть на Джессику. Ему было противно смотреть на всех остальных в мире, кроме одного-единственного человечка, к которому он, сейчас и стремился.
        Если он откажется жениться на Джессике, у него отберут бизнес, и сделают это откровенно, больше не маскируя своих намерений и даже не заводя разговоров о слиянии.
        Если он женится на Джессике, у него тоже отберут бизнес, причем сделают это нежно, но настойчиво, «по-родственному», и он все равно не сможет этому противостоять.
        Джессика… Джессика, как она могла подставить его?! Она рассказала об их романе своему дяде, и тот решил, что самый лучший выход - поженить их или шантажировать этим.
        А может, она ни при чем? Может, просто совпадение? Филипп вспомнил ее глаза, полные искренней любви и глубокого отчаяния. Разве может человек так искусно играть?.. Если только с самого начала она не… Стоп. Так ведь Джессика… Стоп. Филипп остановился посреди улицы. На него падали крупные снежинки. Первый снег в этом году. Он смотрел на рождественские гирлянды, на огни и Санта-Клаусов, а в сердце его зарождалось что-то большое, черное и очень мощное. Он даже пошатнулся, схватившись за решетку в сквере.
        Джессика. Как он не понял?! Она с самого начала была подослана, чтобы соблазнить его, закрутить роман и выманить акции! А потом - женить на себе, лишь бы исполнить пожелания дяди. Ну конечно! В субботу вечером она ехала в Дорф, в проливной дождь… Неужели чтобы просто подписать бумаги?
        Филипп вдруг дико захохотал. Он стоял облокотившись на решетку и громко, словно сумасшедший, смеялся. Совершенно некстати вдруг вспомнился другой сумасшедший, который учил его поговоркам про воробья в руках и журавля в небе… Филипп хохотал, мимо него проходили люди и пожимали плечами: просто скоро Рождество… Филипп хохотал, а по щекам его градом катились слезы.
        Да они просто считали его идиотом, раз решили, что он поведется на такую чудовищную, наглую ложь.
        - Джессика… Джессика, милая, ну как же ты могла?!
        А ведь он и повелся! Ведь он и поверил, что она влюбилась в него! Просто в тот день голова перестала работать, просто в жизнь пришла Селин, прогнав его покой и разум. А разве можно думать о чем-то еще, когда в жизни есть Селин? Слезы покатились еще сильнее. Он, взрослый мужчина, средь бела дня стоит на улице и плачет от отчаяния и счастья одновременно.
        - Селин, девочка моя, как хорошо, что ты есть, - шептал он, подставив лицо густому снегу. - Ты - единственная истина, оставшаяся в моей жизни. Ты - единственный смысл и вдохновение…
        Теперь он ее понимает. Теперь он отречется от всего, что строил многие годы, он примет ее веру и ее правила игры. Он тоже будет ходить по краю. Он станет бродягой.
        А Джессика вместе с президентом пусть забирают себе его фирму и весь рынок в Германии с потрохами, пусть забирают хоть всю Европу, его это больше не интересует!
        Ему нужна только Селин и больше ничего!
        Весь день они провели вместе. Она сидела, положив его голову к себе на колени, поглаживая его волосы и беззвучно шевеля губами.
        - Мальчик мой, не переживай. Мы их всех победим.
        - Мы?
        - Конечно.
        - Ты будешь со мной?
        - Я и так с тобой, Фил… Мы - одна команда… Бедный, бедный мальчик мой! Ты посмотри, на тебе лица нет! Ты не спишь ночами, ты стал похож на тень, вот как они тебя измучили!
        Филипп промолчал и не стал говорить, кто измучил его больше всех партнеров вместе взятых, из-за кого он не спит ночами.
        - Селин, ты одна у меня. Больше никого нет.
        - Это хорошо, - шептала она и целовала его волосы, - это славно. Я тебя спасу… Ты меня спас, а теперь я тебя спасу!
        - Как? Как ты меня спасешь?
        - Продай все к черту, Филипп, брось их. Давай уедем!
        Он встал.
        - Как?
        - Так. Давай будем путешествовать… У тебя же много денег, Фил.
        - Но счет все время пополнять, иначе в какой-то миг все деньги исчезнут, и мы останемся бродягами.
        Она улыбалась. Ему даже показалось, что с гордостью:
        - Да. Бродягами. Ну и что?
        А в самом деле, подумал он. Ведь еще по дороге из сквера он собирался бросить все к черту и стать бродягой, как Селин. Он был уверен и клялся себе, что не отступит.
        - Но как же… Ты предлагаешь мне продать свой бизнес? Но как такое возможно?
        - А если ты останешься тут, с ними, ты продашь свою душу. И свою совесть. А я знаю, что эти понятия для тебя дороже денег.
        Поздним вечером они вышли из дома прогуляться. В городе царила предпраздничная суета. Через три дня Рождество. Они еще никогда не гуляли так: за руку, молча и не стремясь занять место в каком-нибудь клубе. Селин была спокойной и какой-то домашней. Это была совсем новая Селин, и такой Филипп полюбил ее еще сильнее. Она не бежала вприпрыжку, не звала его за собой, не наливалась коктейлями во всех барах по пути, она просто шла рядом и молчала. И от этого участливого молчания Филиппу было теплее и уютнее всего на свете. Может, еще все получится? Может, она согласится выйти, за него замуж и они станут обычной счастливой…
        - Фил, что-то ты загрустил совсем. Пойдем в тот ресторанчик? Я проголодалась, да и вино не помешало бы после нашего разговора.
        - Я думал…
        - Что?
        - Ничего, пойдем, - обреченно ответил он.
        - О-о-о! Ребята, какая встреча! - Сеймур появился как всегда будто из-под земли. - Рад, что вы помирились. Джесс, ты как всегда велико… - Он осекся на полуслове и уставился на Селин.
        - Это не Джессика. Извини, Сеймур.
        - Э-э-э, простите, обознался… Фил, ну ты-то хотя бы не глюк?
        - Нет. Но мы сейчас заняты. Извини.
        - Хорошо-хорошо. - Сеймур преграждал им дорогу. - Но, может, на прощание представишь меня своей даме?
        Сеймур не сводил глаз с Селин, и Филипп понимал, что завтра же весь холдинг узнает о том, что Филипп променял Джессику на Джессику дубль два.
        - Меня зовут Селин, - вдруг прожурчала она нежнейшим голоском, и Филиппу показалось, что с ним она так никогда не разговаривала. - Мы идем ужинать. Хотите с нами?
        Сеймур задохнулся:
        - Ого! Конечно! Ух! Вы еще спрашиваете!
        Филипп пропустил их вперед и еще некоторое время стоял в дверях, ошеломленный до такой степени, что даже не смог обидеться. И эта девушка еще две минуты назад обещала не бросать его и сочувствовать до конца жизни? Поразительно, до чего быстро выветриваются из головы благие намерения! Впрочем, она еще очень молода, подумал Филипп и решил все простить.
        А они уже выбрали столик и расположились за ним, весело щебеча. Селин разрумянилась, глаза ее блестели. На щеках черт знает откуда появились две прелестные ямочки, и в сочетании с двумя прелестными клычками, которые она обнажала ровно на треть, давали просто потрясающий эффект. Филипп онемел. Он просто был в шоке. Селин явно строила глазки Сеймуру, и получалось это у нее легко и даже профессионально. Неприятная мысль отчетливо царапнула его сердце: а ведь она действительно подходит для эскорт-услуг! Сейчас она ведет себя именно как девушка такого разряда. Но почему?
        Она строит глазки Сеймуру. Она вся блестит и лоснится, как довольная кошка. А Филипп никогда не видел ее такой красивой. Потому что ей не было необходимости показывать себя перед ним в наилучшем виде. Филипп и так любил ее всякую… Он быстро напился, слушая, как Селин и Сеймур обсуждают последний футбольный матч. И откуда у нее эта страсть к футболу? Никогда не замечал, сквозь мутнеющее сознание подумал Филипп. Странно все это. Селин совсем не такая. Сеймуру не понять таких женщин, как она.
        Сеймур…
        Чудовищное напряжение этого дня дало о себе знать. На мягком диване с высокой спинкой под тихую живую музыку Филипп уснул, не допив пятый бокал вина. Селин и Сеймур продолжат светский диалог:
        - Ну вот. Говорю тебе, девчонка - один в один ты. Ну просто стопроцентное совпадение. Только ей лет столько же, сколько ему.
        - Двадцать девять?
        - Ага. Она его любит - ух! Готова душу дьяволу продать, чтобы он женился.
        - А он?
        - А он ни в какую. Теперь я понимаю почему.
        Сеймур смерил Селин взглядом и выразительно прищелкнул языком.
        - Я вот что скажу. Не буду выдавать за свое, прочитал в какой-то книжке. Но ты похожа на оригинал. А Джессика - на твою копию. Так-то вот. А в чем различие - не пойму. О, а ты не вампирша?
        Селин захохотала.
        - Да, я вампирша, и я его покусала. И тебя сейчас покусаю.
        Сеймур мгновенно оказался рядом, дыша ей в щеку:
        - Я только об этом и мечтаю!
        С минуту оба внимательно изучали глаза друг друга, потом Сеймур легонько прикоснулся губами к губам Селин.
        - Я могу обидеться, - прошептала она, явно не собираясь этого делать.
        - Я не обижусь, если ты обидишься! - С этими словами Сеймур попытался поцеловать ее по-настоящему.
        - Ты что?! Филипп сейчас проснется! - Она вскочила и протянула ему руку. - Пойдем лучше потанцуем?
        Сеймур поднял одну бровь и с иронией ответил:
        - Ну да. Филипп проснется, и всем будет плохо. А если бы его тут не было, мы давно бы перешли к делу…
        - Что?
        - Ничего! Я говорю, пойдем потанцуем, милая!
        Филиппу повезло: он проснулся именно в тот момент, когда парочка вернулась за столик. Он проспал все самое интересное: выразительные танцевальные па, страстные объятия, провокационные взгляды и попытки поцеловаться, не прекращая движения… Он не слышал их разговоров и совместных планов на ближайшие вечера.
        Не знал он и того, что во время танца Сеймур поинтересовался, каковы намерения Филиппа относительно холдинга и своей фирмы. И не знал, что Селин ему строго ответила:
        - А вот это не мое дело. И тем более не твое.

11
        Утром Филипп проснулся с твердым намерением начать новую жизнь. Он шел в холдинг с одним-единственным желанием: торжественно оформить документы на продажу акций и вручить президенту свою фирму Черт с ним, пусть забирает и не смеет больше заговаривать о Джессике! Он больше видеть ее не может и слышать о ней не хочет!
        И эту предательницу, эту подлую актрису, которая все время только вела изощренную игру, он считал своей подругой! И мучился угрызениями совести, потому что она любила его, а он не мог предложить ей взамен ничего, кроме секса.
        Селин, только Селин. Она одна не предаст его. Скоро Рождество, им нужно как можно быстрее уехать из Нью-Йорка. Она сама предлагала путешествовать, вот они и поедут. Куда угодно, только подальше отсюда.
        Нью-Йорк он больше не мог выносить. Нью-Йорк высосал его силы, вымотал ему душу. Ему никогда не нравился этот город, и сейчас Филипп отчетливо понял, как тоскует по Дорфу. И по домику, в котором по-настоящему познакомился с Селин.
        Сейчас он хотел увезти ее туда и жить там до конца дней своих, только знал, что она не согласится. Ну что ж, он увезет ее в любую другую столицу мира, где жизнь бьет так же сильно и мощно, только не в Париж, она ненавидит Францию, и не в Лондон (там слишком строгие нравы, сказала она как-то). Он увезет ее куда-нибудь очень далеко. Где их никто не найдет. Где их никто не потревожит. Где Селин будет его и больше ничья. Он с нежностью вспомнил те дни, когда они были вместе, практически не выбираясь из спальни, и пронзительная тоска охватила его душу. Ради этих нескольких суток можно было родиться на свет и подождать еще двадцать девять лет, прежде чем встретить ее…
        Филипп сладко вздохнул и поднялся на этаж, где располагалась дирекция. Президента не было на месте, Джессика любезно и чуть холодновато сообщила ему об этом. Филипп с презрением смотрел ей в лицо и молчал.
        - В чем дело? - не выдержала она. - Я чем-то обидела вас, господин Шиллер?
        - Нет, что вы, - брезгливо скривив губы, ответил он. - Ни в коем случае.
        - Филипп, что с тобой? Почему ты так на меня смотришь?
        - А как мне еще на тебя смотреть? И вообще, мисс, почему вы позволяете себе говорить со мной так фамильярно и на «ты»?
        - Филипп, что случилось?
        - Я вам не Филипп! - заорал он, наклоняясь над ее столом. - Передайте президенту, что я вернусь через час. Пусть готовит бумаги на покупку фирмы.
        - Что? На покупку фирмы? Ты с ума сошел!
        Филипп, тяжело дыша, остановился в дверях.
        - Это что же такое? - тихо спросил он. - Что же за бардак в вашем холдинге? Какая-то секретарша позволяет себе учить меня, что мне делать с моими акциями! Девушка, учите лучше своего босса!
        - Филипп! Очнись!
        - Уберите от меня руки! Развели тут… бордель!
        - Что?
        - Да!
        - Слушайте, ну что ж вы орете на весь коридор. - В дверях появился Сеймур. - Хоть бы дверь закрыли… Фил, можно тебя на пару ласковых?
        - Вы поняли, что нужно передать президенту? - снова обернулся Филипп к Джессике.
        - Поняла.
        - Я буду через час.
        Он и Сеймур вышли в коридор. Филиппа трясло как в лихорадке. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не обозвать Джессику последними словами, потому что прекрасно понимал, что Сеймур об этом тут же растрезвонит.
        Сеймур зашептал Филиппу на ухо:
        - Слушай, ну ты крут, я не знал, что ты так крут!
        - Ты о чем?
        - О твоей Селин.
        Филипп мгновенно пришел в себя и перестроился. Даже гнев немного прошел.
        - Что ты хочешь этим сказать? Кстати, о чем вы вчера говорили весь вечер?
        - Да так, ни о чем! - Взгляд Сеймура забегал по стенам. - Знаешь, а она лучше Ангелочка. Слушай, так прикольно: Джессика - Ангелочек. А Селин - Вампирша!.. Ну ты крут! - Сеймур с уважением посмотрел на него.
        - А в чем дело?
        - А она знает?
        - О чем?
        - О том, что у тебя есть другая, ее точная копия.
        - Кто «она»?
        - Селин, конечно. Я вчера сказал ей, что она оригинал. А Джессика - копия. Молодец я?
        Филипп устало смерил друга взглядом:
        - Если бы перед тобой сидела Джессика, ты бы сказал, что это она - оригинал.
        Сеймур засмеялся:
        - Ну ты все правильно понимаешь! Ты же сам знаешь, как для баб важны такие мелочи.
        Филипп вдруг неожиданно для себя самого взял его за грудки:
        - Только знаешь, в чем дело?
        - Э! Э! Обалдел, что ли?! Убери руки!
        Филипп чуть приподнял его над полом:
        - Дело в том, что ты вчера был абсолютно прав: для меня именно Селин - оригинал. А все остальные бабы мира, вместе взятые и многократно умноженные, просто меркнут перед ней! Понял?
        - Понял!
        - И больше ты ни слова не скажешь мне на эту тему, иначе я…
        - Филипп, ты - идиот! Она же продажная девка!
        На несколько секунд в коридоре повисла жуткая тишина, потом Сеймур с оглушительным треском отлетел на несколько метров и упал на пол. Филипп хорошо умел драться, к тому же сейчас имел большое преимущество в весе.
        - Что ты сказал? - спросил он тихо.
        - Фил, прости. - Сеймур поднимался, вытирая кровь на губе. - Просто она вчера… пока ты спал… Извини, но она согласилась пойти со мной на свидание! И не только!
        Еще один удар уложил его на лопатки.
        - Ты правда идиот! - заорал Сеймур.
        Из кабинетов начали выглядывать любопытные.
        - Я тебя сейчас размажу по полу.
        - Да она целовалась со мной! Да ей все равно с кем спать, Фил!.. А!.. Кретин!
        В коридоре началась паника. Драка в холле дирекции, это, знаете ли, чепэ. Тотчас забегали, закричали, Филиппа попытались удержать, но он врезал кому-то еще, причем сломал очки, тут же бросились помогать пострадавшему, потому что стекло разрезало щеку.
        Сеймур не успевал принять боевую стойку, как тут же получал следующий удар и снова падал. Филипп только дожидался, когда он поднимется, и тут же снова валил его на паркет.
        Сейчас он чувствовал в себе прабабкину кровь. Он не мог остановиться, он бил на поражение, он хотел убить Сеймура, а в его лице - и Джессику, и президента, и весь мир, который так враждебен к его маленькой Селин…
        Потом он упал рядом с Сеймуром на колени и снова схватил его за грудки. Филипп больше не мог говорить, он хрипел:
        - Если я когда-нибудь услышу от тебя хоть слово о ней, я убью тебя и сяду в тюрьму! Но мне будет приятно! Сеймур, ты - баба. Ты не мужчина, ты мерзкий, грязный сплетник! Я не верю ни одному твоему слову.
        Он перевел дыхание и вдруг заорал на весь коридор:
        - А ну убирайся отсюда вон!!!
        Сеймур молча встал, сплюнул и, пошатываясь, пошел к выходу. Филипп остался сидеть на полу. Он смеялся. Ему было все равно, что о нем подумают остальные, и, чтобы доказать это себе самому, он вызывающе огляделся по сторонам. Холл был абсолютно пуст. Возле окна стояла Джессика.
        Оказывается, драться - это больно. Он понял это, когда ярость схлынула, рюмка коньяка подействовала на его измученный организм, а Джессика стала аккуратно протирать мокрой салфеткой его избитое лицо. Она молчала, только нежно прикладывала прохладную, влажную ткань к его разгоряченным скулам, губам, глазам, и Филипп против воли чувствовал невероятное блаженство. Может, у нее руки волшебные?
        - Филипп, потерпи. Потерпи, милый!
        - Джессика, ты не должна… Он попытался встать.
        - Я не должна, конечно, я не должна, - повторяла она, улыбаясь ему, словно маленькому неразумному ребенку. - Лежи, не дергайся. Президент приедет не скоро, так что в ближайшие два часа ты в моих руках.
        Она улыбалась. Филипп против воли улыбнулся тоже.
        - Мне приятно быть в твоих руках.
        Что он говорит?! Что он такое говорит?! Что же это такое?! Он же любит Селин, он готов душу дьяволу продать за Селин! Он только что дважды расквасил себе лицо за Селин!
        - Филипп, я готова помочь тебе в чем скажешь в любую минуту. Тебе необязательно быть для этого в моих руках.
        Тут же его скрутила обида, мощная и темная, словно ночная мгла. Он вскочил и отшвырнул ее салфетку, опрокинув чашку с водой.
        - Да, я в твоих руках, Джессика. Вы с дядей своего добились. Только кое-чего не учли!
        - О господи! Ты опять! Что с тобой сегодня, Фил? Какая муха укусила тебя с самого утра?
        - Не смей называть меня Филом! Только она может так называть меня!
        Он остановился, переводя дух. Что он опять говорит?! Все его женщины называли его Филом и больше никак. Джессика была единственная, кто звала его Филиппом, и именно поэтому это казалось необычным.
        - Извини, Джессика. У меня едет крыша. Извини. Просто я взбешен. И обижен на тебя.
        - На меня? Но за что?
        - Ты сама знаешь.
        - За то, что я докучаю тебе своей… своей любовью? Но я…
        - Нет. - Филипп прошелся по кабинету. Голова сильно кружилась. Он снова опустился в кресло возле нее. - Скажи мне честно, ты врешь?
        Она села перед ним на корточки, схватила его руки и прижала к своей груди. Маленькой, аккуратной груди, такой же, как у Селин…
        Филипп скрипнул зубами.
        - Ты врешь мне хоть в чем-нибудь?
        - Нет! Филипп, как ты мог такое подумать?! В чем я могу тебе врать?
        - Твой дядя мечтает поженить нас. И сцапать мою фирму.
        Она резко покраснела:
        - Какая чушь! Как это могло прийти тебе в голову?!
        - Нет, это я должен сказать: какая чушь, и как это вам могло прийти такое в голову?
        - Но кто тебе об этом сказал? Сеймур? Ты же знаешь его…
        - Мне сказал об этом президент холдинга. Он сделал мне недвусмысленное предложение, чтобы я сделал тебе предложение.
        Она закрыла лицо руками и ахнула. Несколько секунд Филипп молча смотрел на нее, прикидывая в уме, играет она сейчас или нет.
        - Ты знала об этом?
        - С ума сошел?.. Ах господи, как стыдно!
        - Точно не знала?
        Она вдруг изменилась в лице.
        - Он что, продает меня в обмен на германский рынок сбыта?
        - Очень может быть.
        - Мой дядя! Мой двоюродный дядя готов продать меня замуж ради приобретения акций?
        - Мне показалось, что акции он собирается приобретать независимо от того, поженимся мы с тобой или нет. А также независимо от моего согласия.
        Джессика еще раз ахнула, услышав, как просто он сказал «поженимся мы или нет».
        - Мы с тобой… А ты что ему ответил?
        - Я ответил, что понял его.
        - И все?
        - Джессика, ты хочешь знать, обещал ли я ему жениться на тебе?
        Она вытянулась:
        - Да.
        - Нет, не обещал.
        Она чуть заметно погрустнела.
        - И что теперь будешь делать?
        - Еще вчера я собирался придушить тебя за то, что ты со мной так изощренно играла.
        - Фил, я не…
        - Знаю, знаю. Я думал, что все наше с тобой знакомство - провокация чистейшей воды.
        - Да ты что! - В ее глазах были слезы.
        - Ладно, прости. Но вчера я не на шутку на тебя разозлился. Думал, вы с дядей все подстроили.
        - Дядя! Да он же опозорил меня! Господи, как все просто! Как просто сломать человеческую судьбу ради денег!
        - Кому это он сломал судьбу? - недоверчиво спросил Филипп.
        - А ты думаешь… - она снова покраснела, - ты думаешь, после того как мы с тобой так походя обсуждали все… все… щекотливые вопросы наших отношений, мне будет легко общаться с тобой? Думаешь, мне будет легко смотреть в глаза тебе, когда я знаю, что за моей спиной вы с дядей говорите о нашей свадьбе?
        Филипп отмахнулся:
        - Да какая там свадьба! Перестань, о чем ты!.. - Опомнившись, он резко выдохнул: - О, Джессика, прости! Что я говорю!
        Она пожала плечами, словно ее передернуло:
        - Ничего особенного. Ты говоришь правду.
        - Прости. - Филипп взял ее руки в свои и вдруг начал целовать их. - Прости меня. За все мои нелепые подозрения, за мою грубость, за мою нелюбовь… Господи, какой я идиот! Не слушай меня…
        Она не смотрела на него, она смотрела в стену. Губы ее дрожали.
        - Ничего. Ничего, я подожду. Я умею ждать.
        Где-то он уже слышал эти слова. Ах да! Он тоже собирался ждать, когда Селин согласится выйти за него замуж.
        - Я подожду, когда это у тебя пройдет.
        - У меня это не пройдет, Джессика. И я скоро уеду навсегда.
        Она встала с колен и прошлась по кабинету - от окна до двери.
        - И поэтому ты… сегодня пришел и сказал, чтобы он готовил документы?
        - Я хочу продать ему фирму. Она мне осточертела.
        - Филипп, но это же дело всей твоей жизни!
        - Я не думал, что ты станешь меня отговаривать.
        - Но я же знаю, как тебе больно будет с ней расставаться!
        - Ну и что? Я больше не хочу держать руку на пульсе, я устал от вашего города. Я хочу домой, я привез сюда Селин, и теперь мне будет трудно уговорить ее вернуться… Так что пока фирма приносит мне одни лишь разочарования.
        Джессика задумалась. Теперь она пропускала мимо ушей все, что он говорил о Селин или вообще о личной жизни, она напряженно о чем-то размышляла, измеряя шагами кабинет.
        - Слушай, Фил! Если я немного потяну время, ты сможешь, скажем, сделать так, чтобы… ну… спрятать активы фирмы?
        - Зачем? - опешил он.
        - Просто… Ты же знаешь, можно сделать так, что мой дядя не сможет дотянуться до тебя. Но для этого надо, чтобы на какой-то срок он перестал держать все твои дела под жестким контролем… Я могу потянуть время.
        Филипп искренне изумился:
        - Джессика, зачем тебе надо помогать мне?
        - Видишь ли, милый мой… Не то чтобы я хотела помочь тебе, просто насолить дяде будет теперь для меня делом чести.
        Филипп присвистнул и откинулся в кресле.
        - Не знаю. Право слово…
        - В любом случае не советую сейчас идти к нему со своим предложением о продаже акций. К тому же у тебя лицо разбито. А послезавтра Рождество.
        - А при чем здесь Рождество? - опешил он.
        - Хотела узнать, где вы его встречаете.
        - Хм. Мы с Селин?
        - Да.
        - Ну… Не знаю. Вообще-то я хотел ее куда-нибудь увезти.
        - Если вдруг не увезешь, приходите ко мне.
        - Ты в своем уме?!
        - Успокойся, Фил. У меня тоже есть мужчина, с которым я встречаю Рождество. И не только.
        В груди Филиппа шевельнулось что-то похожее на ревность.
        - Мужчина?
        - А ты думал, я монашка?
        - Нет, конечно… И вы с ним… Он твой любовник?
        - Да. Но не бойся, он не знает о моих нежных чувствах к тебе.
        - Как же так можно? - ощетинился он. - Спать с одним, а любить другого? Не понимаю.
        - А ты вспомни, как это можно: спать со мной, а любить Селин.
        - Джессика!
        - И сразу все поймешь.
        - Джессика, прости!
        - Ничего, я уже привыкла.
        Он смутился.
        - Ты… Спасибо тебе. За все спасибо.
        - Филипп перестань! Мне невыносимо слушать это. Лучше пошли меня к черту или…
        - Или что?
        - Или люби, как ее. Вернее - вместо нее.
        Он виновато улыбнулся:
        - Ты питаешь напрасные иллюзии, Джессика. Я ее никогда не брошу.
        - А она тебя?

12
        Общественность была, мягко говоря, в шоке. Филипп приехал сюда полтора месяца назад, в начале ноября, и на него мало кто обратил внимания, кроме главных акционеров и президента. Для людей обыкновенных он долго оставался незначительным персонажем, потому что приобретение выгод на германском рынке простых служащих не волновало совсем, пока, конечно, это не отражалось на их зарплате.
        После Рождества Филипп стал самым популярным человеком холдинга на всех этажах. Многие знали его в лицо, а про слияние заговорили даже в производственных корпусах, расположенных в другом конце города.
        Этот человек, на которого теперь все приходили посмотреть под любым предлогом, умудрился сделать то, чего за пять лет существования холдинга не делал никто. Во-первых, он устроил драку в приемной, причем со своим же подчиненным. Во-вторых, он разбил очки и порезал лицо директору по связям с общественностью. В-третьих, он переспал с племянницей президента и бросил ее в ту же ночь ради какой-то уличной девки, привезенной из Германии. И наконец, в-четвертых, он поссорился с президентом, и теперь кто-то из них кому-то должен отдать деньги. Или весь холдинг.
        Офис гудел как растревоженный улей. Что будет дальше? Кто будет руководить? И что хочет этот странный немец, с характером необузданного русского медведя?
        Сеймур жестоко мстил своему обидчику. Филипп прекрасно понимал, что пересуды - его рук дело, вернее его мерзкого языка, который всегда мог преобразовать любую самую нейтральную информацию в непотребную сплетню.
        Селин и Филипп встретили Рождество и Новый год скромно, практически вдвоем. Странно было наблюдать ее притихшей, не стремящейся к обычным бурным развлечениям и прогулкам до утра. Она сказала, что не хочет идти в гости, что ненавидит эти праздники и желает провести их как можно более буднично. Филии поостерегся спрашивать о причине столь острого неприятия и счел это еще одной неразгаданной тайной ее прошлого.
        Однако начало января внесло новую напряженность в его жизнь. За рождественские каникулы он уже смирился с мыслью, что Селин не вернется в Германию, а останется здесь. Он и сам понимал, что Нью-Йорк, который никак не желала понимать и принимать его собственная душа - для Селин самое подходящее место.
        И хотя она еще недавно звала его бросить все и стать бродягами, Филипп знал, что никуда она отсюда не уедет. Ибо этот волшебный город дает возможность быть бродягой, не покидая его пределов.
        И когда он уже мысленно послал к черту свою обувную фабрику и дом в Берлине и стал подумывать, где бы ему купить или хотя бы арендовать квартиру (надоело жить в гостиничном номере), чтобы поселиться там с Селин, разразился гром среди ясного неба. Вечером третьего января суровая Джессика властным голосом вызвала его себе в приемную и сказала, что не выпустит, пока серьезно не поговорит.
        - Это что же, теперь секретарши будут меня вызывать на ковер? - пошутил он, входя в кабинет и игриво улыбаясь. - Да, видать, плохи мои дела в вашем холдинге…
        Она смотрела на него очень серьезно.
        - Ты даже не представляешь, как плохи, Филипп. Пойдем прогуляемся.
        Он смотрел на нее с любопытством. Удивительно. А ведь и правда можно подумать, что она играет. Никакой гордости, никакого самолюбия, никаких обычных женских уловок. Джессика откровенно любит его, помогает ему, готова на все для него… Она не обижается, она готова ждать, пока он насытится своей Селин. Даже ревность, похоже, больше ее не мучает.
        - Джессика, - вкрадчиво проговорил он, - ты, может, не понимаешь? Но я фактически женатый человек. Меня дома ждет Селин, да и вообще я не должен…
        - Ты не понял, Филипп. Я не свидание тебе назначаю. - Джессика подошла к нему вплотную и зашептала: - У всех стен есть уши, понимаешь? Я хочу тебя кое от чего предостеречь. Пойдем в наше кафе?
        - Ну пойдем.
        Он заказал себе кофе с коньяком, а она - вина, и вопреки решительному тону, с которого начинала разговор, вдруг забилась в угол, сжавшись в комочек, чуть ли не подтянув колени к подбородку. Некоторое время оба молчали. Филипп - выжидательно, Джессика - испуганно, словно на что-то решаясь.
        - Ну? - спокойно сказал Филипп. - Что на этот раз удумал президент?
        - Он хочет тебя отпустить, - сверкая глазами, проговорила она.
        - И что в этом плохого?
        - Ничего. Вчера я готовила бумаги, - Джессика едва заметно подавила спазм, - о покупке французской фирмы.
        Филипп вскочил, расплескав все, что стояло на столе.
        - Что?!
        - Да. Мы купили твоего единственного союзника. Филипп, я думаю…
        - Что?!
        - Успокойся. Сядь…
        - Джессика, но это же…
        - Филипп, сядь. Я думаю, дело не в тебе и не в твоем предприятии. Просто президент понял, что начал не с того конца. Французы оказались более покладистыми, а может, более дальновидными. В любом случае теперь ты - один против нас всех.
        Филипп смотрел на нее во все глаза, Джессика немного смутилась.
        - Ну то есть против них всех. И тебе рано или поздно не останется ничего другого… Но, если хочешь, можно просто сменить род деятельности. Кроме обуви есть много…
        Он кивнул:
        - Стать бродягой, например.
        - Кем?
        - Бродягой.
        - Фил, не обижайся! Зачем впадать в крайности? Никто не собирается тебя разорять.
        - А я и сам не собираюсь разоряться. - Он улыбался, глядя будто сквозь нее. Джессике отчетливо были видны слезы за его улыбкой. - Просто одна маленькая, но очень мудрая девочка звала меня стать бродягой. Просто путешествовать, пока хватит денег.
        - А потом, когда они закончатся?
        - А когда они закончатся… Не знаю. Наверное, просто жить. Не знаю, Джессика, ты извини, что я опять начал говорить про нее.
        - Ничего, я уже привыкла.
        Лицо ее ничего не выражало, только в глазах снова притаился страх.
        - Думаю, что тебе действительно пора взять паузу. Уезжай отсюда, тебе никогда не нравился Нью-Йорк, увози свою Селин, путешествуйте, а потом вернешься - посмотришь, что стало с бизнесом.
        - То есть попросту все бросить?
        Она подняла на него жесткий взгляд:
        - Да. Больше тебе ничего не остается. Ты же не борешься за бизнес. Ты борешься только за Селин.
        - Джессика!
        - Но это так. Не обижайся, но с тех пор, как… да, наверное, с самого начала, потому что, как я понимаю, эти два события - появление в твоей жизни Селин и проблемы с бизнесом - совпали, ты только и делаешь, что бегаешь за ней. Дела тебя интересуют во вторую очередь.
        - Ты намекаешь на то, что она принесла мне неудачу?
        - О господи, ну вот опять! При чем тут это?! Почему ты в каждом слове видишь посягательство на честь и достоинство твоей Селин? Просто я тебе говорю, ты с самого начала смотришь не в ту сторону.
        - Это мое дело, на что смотреть.
        Джессика подняла ладони вверх и натянуто засмеялась:
        - Все, сдаюсь. На эту территорию мне вход заказан.
        - Да нет, просто… Ты всегда так о ней отзываешься… Ничуть не лучше придурка Сеймура.
        - Нет, ты ошибаешься, я отдаю должное твоей Селин. Она, должно быть, по-своему мудра. Таких, как она, жизнь многому учит с раннего детства.
        - Таких, как она? Что ты имеешь в виду? Ты ее даже ни разу не видела!
        Джессика рассмеялась:
        - Как это не видела? Я ее видела даже раньше, чем ты. Ты забыл, что мы вместе приехали к тебе на такси?
        - Ах да. Но тогда я сам еще не знал ее.
        - Но я-то знала. И не думаю, что жизнь с тобой ее сильно изменила с тех пор. Вот ты - изменился, это да.
        - С чего ты взяла?
        - Да хотя бы если сравнивать с тем парнем, что познакомился со мной в ноябре. Тот был другим Филиппом. А теперь передо мной сидит неуверенный в себе, тоскующий, сомневающийся нытик.
        - Спасибо.
        - На здоровье.
        - Отлично! Что еще?
        - Ты хочешь еще? Пожалуйста! Я как раз давно хотела спросить: где твоя жажда жизни, Филипп? Где твое самолюбие, где твоя мужская и человеческая гордость, наконец?! Я не знала тебя раньше, но уверена: ты был совсем другим! Женщины бегали за тобой, а не ты за женщинами! Более того, сейчас ты бегаешь не за женщиной, а за ее тенью. Она же бросит тебя, и очень скоро, неужели непонятно? Ты просто слепой!
        Он с досадой стукнул ладонью по столику и отвернулся:
        - Ну конечно, как я сразу не догадался! Ты, должно быть, обладаешь «третьим глазом»!
        - Филипп, я не шучу. Это видят все, кроме тебя. Вы с ней разного поля ягоды.
        - Джессика, мне все понятно, ты просто считаешь, что я больше подхожу тебе, а не ей.
        Она выпрямилась. Снова в глазах появился тот страх, который Филипп заметил в начале вечера. Джессика на что-то решалась.
        - Нет, дорогой мой. Все немного не так.
        - А как?
        - Дело в том, что через полтора месяца я выхожу замуж. А свои былые увлечения, - она криво улыбнулась, с сожалением глядя на него, - собираюсь выкинуть из головы.
        - Замуж?
        - И мне бы хотелось, чтобы между нами не было ничего плохого. Может, когда тебе удастся поймать своего журавля в небе и окольцевать его, мы будем дружить семьями?
        - Семьями? Журавля в небе? - Филипп сидел словно оглушенный. - Откуда ты знаешь про журавля?
        - Есть такая поговорка. Ты должен ее помнить, у тебя же прабабка…
        - Да помню я о прабабке. А вот ты откуда ее знаешь?
        - Так от тебя и знаю. Еще когда мы… - Она едва заметно поперхнулась, - еще когда мы бродили по осеннему Нью-Йорку, ты много рассказывал о себе. Я уже тогда поняла, что, говоря о журавле в небе, ты вспоминаешь ее. А мне уготована лишь роль пресловутой синицы… Тогда я слушала тебя и делала выводы. О твоем характере, о твоих привычках, о твоем прошлом, о твоих вкусах в женщинах… Тогда ты был понятен и хоть отчасти предсказуем. Сейчас - ты просто мешок с демонами, которые рвутся из тебя наружу, расплескивая черноту. Беги от них, Филипп. Иначе - они съедят тебя совсем… Мне пора.
        Он поднял на нее глаза. В них была беззащитность.
        - Джессика… Но как же так? Ты бросишь меня и выйдешь замуж?
        - Разумеется. Пока, Филипп. Желаю тебе справиться со всем этим.
        До глубокой ночи он бродил по улицам и думал. Впервые за все это кошмарное время, в котором он как будто и правда потерял себя, в Филиппе шевельнулось новое чувство. И чувство это касалось отнюдь не любимой и дорогой фирмы, которую он лелеял с двадцати двух лет, а Джессики.
        Ему было совсем не жаль расставаться со своим бизнесом, зато ему было трудно смириться с мыслью, что Джессика выходит замуж. Как она может выходить замуж, если он так сильно привязан к ней? Как она может выходить замуж, если он не проживет без ее твердого плеча, на которое, оказывается, все время опирался?
        У него не было мужской ревности: он не переживал, когда представлял, что кто-то другой ласкает ее тело и целует ее. Но он очень переживал, когда понимал, что кто-то другой навсегда заберет ее душу. А ведь она была ему самым верным другом! После Йена, конечно.
        И вдруг ему сильно-сильно, просто невыносимо захотелось домой. Он давно не видел своего кота, давно не пил пива на своем крыльце и не обсуждал всякие глупости с Йеном.
        В этот момент его больное воображение, чтобы, наверное, он совсем не сошел с ума, нарисовало самую оптимистичную картину, какую только можно себе было представить: вместо Селин к нему пришла Джессика. С самого начала. Дальше все пошло бы как надо, светло и радостно: Джессика, Йен, воскресные обеды с родителями, дети и довольный Луциан в углу. Такое бывает? Такое может быть у него? Имеет он, в конце концов, право на простое земное счастье?!
        Конечно, имеет.
        И сердце сразу успокоилось и перестало надсадно ныть, и стальная спица, проколовшая его еще в кафе, когда Джессика сказала, что выходит замуж, исчезла, будто ее и не было…
        А Селин… Он просто никогда не узнал бы эти серые беспокойные глаза, не почувствовал вкуса вампирской улыбки на своих губах, не полюбил сырого осеннего тумана и ночной дороги… И не сошел бы с ума.
        Филипп остановился посреди сквера и заплакал. Он плакал, как маленький мальчик, который потерялся в большой городской толпе, а мама никак не может его найти. Он хотел к маме. И к папе. Он хотел впервые за десять последних лет своей жизни спрятать лицо у них на груди, выплакаться и спросить совета. Но они были далеко. А Селин - рядом…

13
        Она не спала. Она ждала его и беспокоилась. Филипп устало опустился на диван и без околичностей сообщил, что завтра они уезжают. Можно путешествовать, можно просто пожить в любом понравившемся месте. Селин никак не отреагировала на его заявление, она была чем-то озабочена. Привычно он попытался заняться с ней любовью, но в этот раз ни у кого ничего не получилось и процесс вызвал только раздражение и досаду. Перед глазами Филиппа стояла Джессика.
        Он не понимал, что происходит. Он что, как этот самый… Филипп даже пощелкал пальцами в воздухе, пытаясь вспомнить очередной персонаж из прабабкиных сказок… он любит только то, чего у него нет? Джессика была ему не нужна, а как только собралась замуж, он сразу ее оценил и начал остро в ней нуждаться? Смешно.
        - Чему ты смеешься, Фил?
        Селин стояла перед ним, накинув на себя его рубаху. Рядом с его лицом было ее обнаженное тело. Тело, от которого он когда-то сходил с ума, от которого его рассудок закипал и терял всякие понятия о реальности. Филипп вспомнил другую рубашку, бледно-салатовую, которая висела у него в спальне в Дорфе, и как он каждую ночь смотрел на нее, представляя в ней Селин с ее острыми плечами и тощими коленками…
        А теперь он сидит как дурак и не видит перед своим носом того, что раньше составляло смысл его жизни. Неужели Джессика права? Неужели это действительно было наваждение и больше ничего?
        Он встал, нервно прошелся по комнате.
        - Что с тобой, Фил? У тебя проблемы?
        - Да, Селин, и давно.
        - Расскажи мне.
        - Я думаю, не стоит.
        - А я думаю - стоит. Ты… не из-за меня случайно переживаешь?
        Филипп непроизвольно заинтересовался:
        - А если из-за тебя, тогда что?
        - Ничего. Мне кажется, тебе хочется отдохнуть от меня.
        Мгновенно в нем сработал инстинкт'. Подбежав к ней и сжав ее в объятиях, он зашептал:
        - Нет-нет! Что ты, глупая! Я же пропаду, я же завяну без тебя. Нет, не вздумай снова уходить.
        - Я не собиралась пока.
        - Пока?
        - Ну… все мы живые люди.
        - То есть ты когда-нибудь уйдешь, как там, в Дорфе?
        - Конечно, уйду. Почему нет? А если я кого-нибудь полюблю…
        - Полюбишь? - Его изумлению не было предела. - Прости, но а как же я?
        - Но я же не давала обет верности тебе на всю жизнь. Это нормально, Фил, любить сначала одного, потом другого. Мне ведь только восемнадцать.
        - Но я так больше не могу! Мне хочется нормальной жизни.
        - А я тебе ее не даю.
        - Не даешь. С тобой я живу как на пороховой бочке.
        - Я предупреждала, что со мной не соскучишься.
        - Но я не знал, что будет настолько весело! Когда я иду домой из офиса, я не знаю, застану ли тебя. А если не застану, то я не знаю, когда ты придешь: глубокой ночью или глубоким утром! И так каждый день!
        - При всем моем уважении, Фил, но сегодня именно ты пришел глубоким утром!
        - А ты приходила по утрам каждый день!
        - И ты устраивал мне допросы с пристрастием, а я, между прочим, не спрашиваю, где ты был!
        - Ну и спроси! У меня нет секретов!
        - Хорошо! Где ты был, Филипп?
        Он вдруг очнулся. Какой идиот! Сейчас он не сможет солгать. Как ей сказать, что он был с другой женщиной? Перед глазами всплыло лицо Джессики, и странное, но очень сильное и приятное чувство затопило его сердце до самых краев.
        - Я… был… это… Я просто гулял. Один.
        - В самом деле? - Селин прищурилась, уперев руки в бока.
        - Конечно! Джессика, перестань меня ревно…
        - Как ты сказал?
        - Я сказал…
        Кровь бросилась ему в лицо. Он понял, что прокололся на все сто. Назвать Джессику Селин еще куда ни шло. Но наоборот - это выше всякой меры.
        - Ты назвал меня Джессикой?!
        - Селин, прости, вырвалось.
        Она кивала:
        - То есть вы были вместе!
        - Это не то, что ты подумала, Джессика, я… Тьфу ты, вот черт! Селин! Селин, ты куда?!
        Она судорожно одевалась, стараясь попасть ногами в узкие штанины джинсов и подпрыгивая на одной ноге.
        - Теперь моя очередь прогуляться, Фил.
        - Постой! Это просто недоразумение.
        - Завтра… нет уже сегодня, я освобожу место рядом с тобой. Пусть она его займет. Ей было не противно спать с твоей тенью, а я этого делать не хочу. Я хочу или все - или ничего!
        - Селин, но я люблю тебя. Именно тебя и больше никого. Разве тебе мало доказательств?
        Она остановилась около двери.
        - Хорошо, я верю тебе. Но это скоро пройдет, я чувствую. Я, как кошка, Фил, чутье меня никогда не подводит.
        - Тогда в чем дело?
        - Не знаю. Сеймур звал меня гулять вечером и…
        Лицо Филиппа исказилось брезгливой гримасой:
        - Сеймур? Этот червяк, которому я расквасил физиономию за тебя?! И ты - с ним!
        - А что? Просто я хотела пройтись.
        Филипп отступил от нее:
        - Ты знаешь, что он обзывал тебя последними словами?
        - Какими?
        - Я не хочу их повторять.
        - Я представляю. Мы с ним целовались, и, наверное, он подумал, что я девушка легкого поведения.
        Филипп в ужасе смотрел на нее:
        - Вы с ним… значит, он не наврал?
        - Нет.
        - Ты целовалась с Сеймуром практически у меня на глазах? Я дремал, а вы… Но Селин, это же просто чудовищно!
        - А почему тебе с Джессикой можно спать, а мне даже нельзя поцеловаться с красивым парнем?
        - Мне спать? Да я и пальцем к ней не притронулся с тех пор, как ты была рядом… А вы… на моих глазах!
        - Да? А кто сбежал с теплохода прямо из ее постели - ко мне?
        Филипп схватился за голову:
        - Этот идиот наболтал тебе много лишнего!
        - Он не идиот. Это ты идиот, раз думал, что я об этом никогда не узнаю. Ты все это время, Фил, жил с двумя женщинами со мной и с ней. Когда не было меня - ты целовался с ней, но думал обо мне. Теперь ты спишь со мной, а думаешь о ней. И попробуй доказать, что я не права!
        - Ты не права!
        - Ничего подобного. Я чувствую, Фил, она стала дорога тебе. Черт его знает, что там между вами произошло, но именно с сегодняшней ночи она стала тебе дорога. Это правда, это написано в твоих глазах!
        - Селин, я…
        Он осекся. Отпираться было бесполезно. Селин разгадала его до самого основания. Он в отчаянии заломил руки:
        - Ну что происходит?! Зачем мы поехали в этот омерзительный городишко? Если бы мы остались там, в Дорфе, все было бы хорошо!
        - Ты жалеешь, что взял меня сюда?
        - Да! И очень сильно!
        - Из-за Сеймура и Джессики?
        - Да при чем здесь они? Из-за всего. Мы ссоримся и перестали понимать друг друга здесь. Просто Дорф свел нас, а Нью-Йорк - разлучит. И я это тоже чувствую.
        - От себя не убежишь. Так было бы в любом другом городе мира. Извини, Филипп, я никуда не поеду с тобой. Хочешь отдохнуть от дел - путешествуй один.
        - Ты бросаешь меня?
        - Нет, просто пойду прогуляюсь с Сеймуром.
        Она ушла, а он так и сидел до утра, монотонно играя застежкой на чемодане. По окну шлепал мокрый снег и ничего не рисовал на стекле…
        А утром она вместе с Сеймуром явилась в офис и пришла прямо к Филиппу в кабинет. Всем своим видом оба показывали, что сегодня ночью они не теряли времени даром.
«Даже если и так, что это изменит?» - равнодушно подумал Филипп и тут же его обуял ужас от собственного спокойствия.
        Сеймур и Селин стояли обнявшись. То, что это делалось намеренно и с целью ему отомстить, было понятно. Филипп не хотел только одного: чтобы Селин встретилась с Джессикой. В этом случае он не мог отвечать за последствия. Он всеми силами старался выманить ее из кабинета, потому что с минуты на минуту ждал Джессику.
        Однако судьба распорядилась иначе. Едва только Селин придирчиво ощупала взглядом все углы и посмотрела все картинки на стенах, а потом вызывающе уселась курить за его рабочий стол, позвонил президент. Он был несколько раздражен и, кажется, собирался за что-то отчитать Филиппа.
        - Да, заодно разыщи мне Сеймура. Его это тоже касается.

«Семь бед - один ответ», - подумал Филипп и, мрачно кивнув Сеймуру, пригласил его с собой.
        Селин осталась одна. Мужчины ушли, словно забыли о ней. Причем оба сразу: и Сеймур, и, что самое удивительное, Филипп. Мог бы сказать что-нибудь вроде
«подожди, я скоро вернусь», ведь он хозяин кабинета.
        Она задумчиво опустилась в другое кожаное кресло, как бы примеряясь к нему, и закурила новую сигарету. Селин размышляла. Она снова чувствовала себя на пороге прыжка. Прыгать в неизвестность она умела с раннего детства, но сегодня сердце стучало почему-то особенно сильно. Неужели страх расставания? Неужели впервые в жизни, исколесив пол-Европы, она наконец привязалась к мужчине? Но этого делать нельзя. Ей нельзя влюбляться! Она давно зареклась и многие годы держала это обещание.

«Многие» - это с шестнадцати лет, почти три года. Селин улыбнулась сама себе. У нее скоро день рождения, а Филипп об этом ничего не знает: Впрочем, никто, в том числе и она сама, не знает, когда ее истинный день рождения…
        Дверная ручка щелкнула, и веселый женский голос прощебетал:
        - Филипп, у меня для тебя кое-что есть! Угадай… - Джессика осеклась и во все глаза уставилась на Селин.
        А Селин - на нее. Это, наверное, был самый пронзительный момент в жизни каждой из девушек. Потому что у одной почему-то защипало в глазах, а у другой задрожал голос. Селин встала с кресла.
        - Здравствуйте. А Филиппа нет. - Она неловко прижимала руку к плечу, словно желая поправить широкий ворот свитера, и криво улыбалась.
        - А где же он?
        - Его… Их с Сеймуром вызвал президент.
        - С Сеймуром?.. Это из-за драки! Уже насвистели!..
        - Из-за какой драки? - вежливо спросила Селин, как будто речь шла о погоде.
        Джессика спокойно повернулась к ней. В ее жестах и голосе чувствовалось величие и достоинство королевы:
        - Вы, я так понимаю, Селин?
        - Да. А вы - Джессика.
        - Разумеется… Драку Филипп устроил еще в прошлом году, но президент узнал об этом только сегодня.
        - Филипп устроил драку? Не поверю! Но если это было давно, зачем его отчитывать?
        - Ну прошлый год закончился всего несколько дней назад, - Джессика улыбнулась, - а драка была под Рождество… А хотите чаю? Или кофе?
        - Нет, спасибо.
        Селин неосознанно переместилась с красивого кожаного кресла на обыкновенный стул для посетителей, стоявший у стены. Рядом с Джессикой, ухоженной и обласканной жизнью, она чувствовала себя уличной кошкой, которая случайно забрела в шикарный ресторан попросить кусок мяса. Селин внезапно стало одиноко и неуютно в этом кабинете, еще полчаса назад казавшимся приветливым и гостеприимным. Ей было одиноко не только в кабинете Филиппа, но в мире людей, к которым принадлежал Филипп. И к которым она сама, вне всяких сомнений, не будет принадлежать никогда.
        - Вы знаете, Джессика, мне, наверное, лучше уйти.
        - Филипп не простит мне, если я вас выпущу до его возвращения. - Джессика вдруг улыбнулась ей тепло и по-доброму. - А таксист был прав: мы с вами сильно похожи.
        - Ну и что? Это вряд ли сделает нас друзьями.
        - Ни от чего не нужно зарекаться, Селин! Это я поняла совсем недавно. И, кстати, благодаря нашему общему другу.
        - Филиппу?
        - Да. Кофе готов… Вот сахар. Вот сливки. Прошу вас, не стесняйтесь.
        Селин пересела к чайному столику и робко сделала первый глоток. В самом деле, зачем ей все это? Зачем она отступила от своих правил и проникла в буржуазную верхушку Нью-Йорка? Она здесь - инородное тело. Она никогда не приживется здесь, даже став миссис Шиллер. Или фрау Шиллер.
        Уже сейчас она чувствует себя не в своей тарелке, хотя вся одежда на ней стоит не меньше, чем костюм Джессики. А может, и больше. Но Джессика выросла в этой обстановке, а она - случайно заблудилась здесь… Кожаные кресла, Золоченые рамы, полированный столик, на стоимость которого раньше она могла бы жить полгода…
        Селин вздохнула. Даже толстый старый чиновник из Шведта не рождал в ней такого отвращения к себе, как эти в общем-то приветливые, люди, к обществу которых ей никогда не принадлежать.
        - Селин, не грустите. Все наладится. Я думаю, он не сильно отругает их.
        - Это меня волнует меньше всего.

|На лице Джессики было написано участие и понимание:
        - Вам плохо здесь? Неуютно?
        Селин посмотрела на нее с любопытством.
        А в самом деле, зачем вести эти глупые светские беседы? Она сейчас уйдет и больше никогда не вернется, так почему не сказать правду?
        - Джессика, вы хотите меня утешить или мягко даете понять, кто здесь главный?
        - Да что вы! Кто здесь главный, и так понятно. Просто я хотела мм… создать комфортную обстановку.
        - Спасибо за кофе. Было очень вкусно. А обстановка и так более чем комфортная. Только я не думаю, что Филипп будет рад, если увидит, что, пока его не было, именно вы меня развлекали.
        - Да? А кто же должен был вас развлекать?
        - Не знаю. Я больше привыкла к обществу мужчин.
        - Понимаю. У вас их было, наверное, много.
        Селин вскинула на нее настороженный взгляд, в котором еще только начало появляться возмущение. Джессика тут же поправилась:
        - Я имею в виду, что мужским вниманием вы никогда не были обделены.
        - Не жалуюсь.
        - Разумеется. Селин, а вот интересно, чем бы вы могли заниматься, если бы… гм… вели более оседлый образ жизни?
        - Что вы имеете в виду?
        - Вам хоть что-то нравится кроме… мм… путешествий? Кем бы вы могли работать?
        Селин смотрела на нее и молчала. Принять этот вопрос как откровенное оскорбление она не могла: он был задан самым невинным тоном. Ответить на него искренне она тоже не могла: провокация в самом предмете вопроса была очевидна. Она призвала на помощь всю свою дипломатичность и, улыбнувшись, сказала:
        - Как бы я ни поступила, мне кажется, вы, Джессика, едва ли можете составить мне компанию. Поэтому не вижу смысла рассказывать вам о своих пристрастиях и талантах.

«Не суй свой нос в чужой вопрос!» - сказала бы Филиппова прабабка. То же самое, но более коротко и понятно. Ай да бабка! - подумала Селин.
        Джессика усмехнулась, с уважением подняв бровь, словно сказала про себя: «Один - один».
        - А вы… мм… с Филиппом…
        - Мы скоро поженимся! - бухнула Селин черт его знает зачем.
        Она сама ужаснулась этим словам, но в ту же секунду решила не отступать. К тому же тактика ведения переговоров с соперницами с четырнадцати лет была вбита в нее упорными тренировками и острыми кулачками конкуренток. И эта тактика велела не задерживать ответный удар, как бы ни приходилось иной раз блефовать.
        Лицо Джессики едва заметно побледнело:
        - В самом деле? Филипп мне ничего не говорил.
        - А с какой стати он должен вам об этом докладывать?
        - Ну… ну… мы просто друзья. К тому же, - она натянуто рассмеялась, - я еще вчера вечером предлагала ему…
        - А вы встречались вчера вечером?
        - Да. Селин, что за вопрос? Мы же работаем вместе.
        - Ах, работаете вместе! А я совсем забыла!
        - Перестаньте!
        - Нет, я просто не знаю, он со всеми коллегами подряд засиживается до утра или выборочно.
        - Селин, не надо ерничать.
        - Что?
        - Ерничать. Это означает…
        - Я знаю, что означает это слово. Я только не знаю, с чего вдруг вы решили, что ваш менторский тон подходит для нашей беседы.
        Джессика снова с уважением подняла одну бровь и наклонила голову. «Один - два».
        - Извините, если вам так показалось.
        - Ничего, продолжайте.

«Вот так! - подумала Селин. - Если она чувствует себя хозяйкой в этом офисе, то я покажу, что хозяйка Филиппа - я и больше никто!»
        - Да тут нечего продолжать, - говорила сбитая с толку Джессика, - просто я тоже скоро выхожу замуж. И вчера вечером я предлагала Филиппу дружить семьями.
        - Как раз во время обсуждения рабочих вопросов.
        - Ну, Селин! Ну право слово! Я не думала, что вы так ревнивы.
        - Нет, что вы! Просто вы сказали, что в ваших вечерних встречах нет ничего удивительного - вы же работаете вместе. И я действительно вижу, что вы абсолютно правы! Предлагать дружить семьями - это именно то, что выносится на обсуждение во время рабочих встреч.
        - У вас острый и злой язык.
        - У меня еще и острые клыки. Могу укусить.
        Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза.

«А она, оказывается, умна! - подумала Джессика. - И не только житейской мудростью. Она начитанна и, пожалуй, не лишена интеллекта. Если Филипп действительно женится на ней и втащит в наше общество, эта девочка покорит Нью-Йорк!»

«Что я делаю? - вымученно подумала Селин. - Зачем я отнимаю у нее уверенность в нем? Завтра меня здесь не будет, а они с Филиппом могли бы стать отличной парой…»
        - Селин, а почему бы вам не остаться работать у нас в холдинге? Я могу устроить вас на хорошую должность.
        - Это очень, очень заманчивое предложение. Но я его не приму.
        - Почему? Я говорю искренне. Ваш острый ум требует хорошего выражениями достойной оплаты. Вы же - клад для Нью-Йорка. Именно такие люди здесь приживаются и достигают больших высот.
        Джессика сделала выразительную паузу.
        Селин выжидательно смотрела на нее.
        - И?
        - И я предлагаю возможность более быстрого старта.
        - Джессика, вы зачем сейчас делаете мне комплименты и предлагаете помощь? В качестве утешительного приза? Он мне не нужен.
        Она еще хотела добавить: «Это я бросаю Филиппа, и это его придется утешать, а не меня!», но не стала. Это было бы слишком откровенно, а Селин не любила откровенных фраз.
        В этот момент Джессика тоже замолчала, понимая, что Селин права: на протяжении всего разговора она намеренно делает ей комплименты и пытается к себе расположить. Словно извиняется за что-то, словно пытается загладить вину. Словно…
        И тут ее пронзила гениальная догадка: никакой свадьбы у них не будет! Филипп сделал другой выбор! И, что бы Селин ни говорила, все это - блеф чистой воды, также как и ее собственная свадьба, придуманная для того, чтобы разозлить его.
        Он сделал выбор! Пусть он сам еще даже и не догадывается об этом, но она чувствует это! Джессика заставила себя подавить ликующую улыбку; она не может ошибаться! Филипп выбрал ее. Он понял, что с ней ему будет лучше. И Селин это поняла. Поэтому она злится и отступает.
        И от переполнившего чувства счастья, от того, что все хорошо складывается, ей захотелось проявить сострадание к поверженной сопернице. Она смело шагнула вперед и взяла Селин за руку:
        - Ну прости. Как бы ты сейчас ни старалась… в общем, ты сама все понимаешь.
        И в этот самый миг в кабинет вошел Филипп. Несколько минут все трое стояли, молча глядя друг на друга.
        - Что у вас тут происходит? - тихо и вкрадчиво спросил он.
        - Ничего. - Джессика поспешно отняла руку и отошла в сторону.
        - Вы… Джессика, ты пришла мне что-то сказать?
        - Нет.
        - Тогда зачем?
        - Я просто… - Она покосилась на Селин. - Потом поговорим. Что сказал президент? Он вызывал вас из-за драки?
        - Президент? - Филипп тоже покосился на Селин. - Да, из-за драки. Сеймур просто… Впрочем, это неинтересно, Лучше я потом тебе расскажу.
        Оба замолчали, глядя себе под ноги. Селин тихо развернулась и ушла прочь.

14
        На город опускались сумерки. Красное солнце падало за силуэты небоскребов, играло последними бликами на зеркальной поверхности столика кафе. Филипп и Джессика молча смотрели в окно, каждый - в свою половину, внимательно наблюдая, как улица наводняется вечерней толпой. Февральский вечер, в котором уже чувствовалось первое дуновение весны, сдавал свои позиции: наступала ночь.
        - Может, прогуляемся? Поговорим? - буднично спросил Филипп, словно они были близкие родственники и у них было принято каждый вечер прогуливаться и разговаривать.
        - Да, поздно уже. Спать хочется.
        - Такси?
        - Нет, я не об этом, - улыбнулась Джессика. - Как раз прогуляться нужно. Я имела в виду, что спать хочется и не мешает последний раз перед сном дохнуть свежего воздуха.
        - Тогда - вперед.
        Филипп натянуто улыбнулся, зачем-то кивнул ей и принялся надевать пальто. В его смущенном лице, сдержанных движениях и напряженном взгляде чувствовалось что-то важное. Какая-то решимость.
        Самым краешком сердца Джессика догадалась, чего именно касается эта решимость, но запретила себе даже думать об этом. И радоваться раньше времени.
        - Ты проводишь меня? - просто сказала она, выходя из дверей на улицу.
        - Конечно.
        - А Селин не будет волноваться?
        - Не будет. Она живет с Сеймуром. - Он непроизвольно вздохнул.
        - Прости.
        - Ничего. Я уже привык.
        Филипп покосился на нее. Он еще не решил, как относиться к этой новой причуде Джессики - внимательной заботе о душевном состоянии соперницы. С одной стороны, кажется, за этим не стоит ничего плохого: она вполне искренне полагает, что если мужчину ждет дома одна девушка, то ему негоже гулять весь вечер с другой. А с другой стороны, может быть, Джессика празднует свою победу и всего лишь демонстрирует человеческое сострадание?
        Но как она может праздновать победу, как она может знать, что он уже решил? Ведь он так и не сказал сегодня. За три часа бессмысленного сидения в кафе так и не нашел подходящего повода перевести разговор на эту тему. Он запросто может и сейчас испугаться. И тогда…
        Филипп остановился и решительно выдохнул, глядя себе под ноги:
        - Джессика!
        - А пойдем через парк? - Она не слышала его и тянула за руку вперед. - Там тихо, хотя и холодно. И можно срезать путь.
        - Через парк? - Филипп смотрел на нее во все глаза. - Но как же так?
        - Что как же так?
        - Н-ничего. Пойдем.
        Они направились к парку, держась за руки.
        Филипп не чувствовал земли под ногами. Джессика - тоже. С неба начал сыпать мелкий, едва заметный снежок, словно серебристая тропинка стелилась к ним от самых звезд. Снег оседал на рукаве коричневого пальто Джессики и на его собственном, черном…
        Он шагал, а в голове гулко отдавалось в такт шагам, повторяясь и нарастая: «Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю». Филипп запрокинул голову:
        - Снег?
        Джессика тоже посмотрела вверх:
        - Кажется, да. Ой. А откуда?
        На ясном, чуть сиреневатом небосводе не было ни облачка. Чистое, по-весеннему ровное небо хранило краски заката, лишь несколько ярких звезд зажглись в его глубине.
        - Правда, откуда он?
        А снег все шел, становясь гуще и ощутимее, ложился им на лица и на асфальт под ногами.
        - Просто скоро весна, - робко начала Джессика. - Поэтому…
        - Просто само небо решило нас благословить.
        - Что?
        Филипп остановил ее, развернув к себе:
        - Я тебя люблю.
        Это вырвалось нечаянно. Просто потому, что звенело в голове. Это не он сказал. Это кто-то другой, потому что он…
        - Я тебя люблю, - повторил Филипп, ужасаясь собственной решимости и глупости.
        Она молчала.
        - Я. Тебя. Люблю. Навсегда.
        Джессика смотрела во все глаза. Несколько секунд длились вечно. Снег валил на них огромными хлопьями с абсолютно чистого неба, планета сдвинулась со своей оси ровно на градус, а границы пространств внезапно смешались… Всего на один миг.
        Это был момент Истины. Филипп ясно прочувствовал его.
        А потом Джессика закрыла лицо руками и, всхлипнув прижалась к нему.
        Наверное, прошла еще одна вечность, потому что, когда он отнял ее голову от своего плеча, вокруг уже не было людей, и, кажется, была ночь. А может, утро?
        Что-то безграничное: сиреневое, вишневое, ярко-салатовое, оранжевое и пронзительно-синее взрывалось у него в глазах, когда наконец он осмелился поцеловать ее. Он делал это с десяток раз и раньше, но еще никогда поцелуй Джессики не оставлял на губах такого блаженства - сильного-пресильного, от которого можно сойти с ума и умереть.
        И тогда Филипп впервые почувствовал, как хорошо и спокойно на душе рядом с этой девушкой. И еще он понял, что не солгал, когда сказал, что любит и что это навсегда.
        Нет, им не захотелось сегодня устраивать ночь любви. Они попрощались возле ее дома, робко, даже неловко поцеловавшись, словно школьники после первого свидания. Джессика убежала, пряча счастливое лицо, а он вдруг вспомнил точно такой же вечер, только давно (кажется, это было в прошлой жизни), когда он вот так же проводил ее, а потом шел по улицам, чувствуя, как за спиной распускаются крылья… Только сегодня крылья были настоящие. И еще он знал: это ликование в душе не пройдет. Не пройдет до самой свадьбы. И после.
        - Вот черт! - Он с притворной досадой хлопнул себя по карману. - Я же про свадьбу забыл сказать!
        И, осененный идиотской счастливой улыбкой, пошел дальше, не разбирая дороги.
        Все последние дни он только о ней и думал, о Джессике. Все последние дни, а вернее ночи, гуляя по беспокойным улицам Нью-Йорка, он тысячи раз проигрывал в голове этот разговор: свое признание и ее ответ. Все последние дни Селин не приходила домой ночевать…
        Нет, это не стало очередным наваждением. Это не каприз заевшегося европейского буржуа, привыкшего выбирать женщин. Просто он устал. Он чудовищно устал от Селин. А может (спасибо ей), наконец стал мудрым.
        Просто он понял, что с Селин ему не будет покоя никогда и нигде. Он будет жить на износ, он сгорит, сердце его разорвется. А душа рассыплется в прах, и не останется больше Филиппа.
        А с другой стороны - Джессика. Словно теплый очаг, встречающий заблудшего путника во время бури, словно ласковый голос матери, разбудивший после страшного сна. Джессика исцеляет: рядом с ней в голове все встает на свои места, а в душе заново срастаются все порванные нити.
        Разве все это не причина выбрать ее? Конечно нет. Вовсе не поэтому выбирает он ее. Ведь любить за что-то нельзя. Любить можно просто так, когда любишь и все. Раньше он не знал этого, потом Селин научила его любить. Селин…
        Он смахнул неожиданную слезу: надо же! А он-то думал, что не умеет плакать. Взрослый тридцатилетний дядька уже второй раз идет по Нью-Йорку и плачет, словно мальчишка.
        Да, и плакать его научила тоже Селин. Если бы не она, Филипп до конца жизни и не подозревал бы о существовании многих богатых и сложных чувств.
        Что произошло с ним за это время? Его изломали, искорежили, исковеркали последние события… Но он стал лучше. Оглядываясь на себя тогдашнего, трехмесячной давности, Филипп всякий раз брезгливо покачивал головой: черствый циник с бедным и куцым внутренним мирком. Но даже этот мирок он жестоко охранял от всякого вторжения особ женского пола. Пока однажды, встретив Селин, не споткнулся и не растянулся во весь рост. Да…
        Филипп знал, что это еще не конец испытаниям. Но как когда-то в детстве, когда они с Йеном учились нырять в их капризной речушке, полной водоворотов, он чувствовал, что дошел до дна. Значит, теперь, как бы ни было трудно, все пойдет правильно. Теперь лишь надо найти силы оттолкнуться и всплыть. Джессика ему в этом поможет. Только она. Больше никто.
        Филипп вдруг почувствовал себя безумно счастливым. Он поднял глаза к небу, на котором гасли звезды и занималась ранняя сиреневая заря… Ему стало легко. Город начинал шуметь вдалеке от парковой тишины, а с деревьев - снова только на него одного - сыпался мелкий снежок. Но теперь он знал, что нет в этом никакой мистики, это просто снег: последний в этом году, мелкий и морозный.
        Он раскинул руки и захохотал, словно безумец. Вот теперь все ясно! Теперь понятно, к чему подталкивала его сама судьба! Он порвет с прежней жизнью, с деньгами, с бизнесом… пропади все пропадом! Потому что до этого он не жил, а писал черновик. Он всегда все делал «с запасом», с маленькой лазейкой для отступления, оставляя последний мостик, на всякий случай… А так нельзя. Нужно сразу, набело и навсегда!
«Я тебя люблю. Навсегда», - сказал он только что Джессике.
        А что будет дальше - не важно. Он больше не будет планировать, просчитывать, размышлять. Он сделает шаг в неизвестность и протянет оттуда руку Джессике. Если она любит его - то пойдет за ним куда угодно. Если нет - он останется одинок до конца своих дней. Да, так и будет. Так и надо. Он снова громко рассмеялся.
        Он - новый Филипп. Изменившийся, переродившийся за эти три месяца. И ему не нужно чужого - того, что принадлежало старому Филиппу.
        За спиной послышались шаркающие шаги, и странно знакомый скрипучий голос проговорил:
        - Ну и кто же из нас псих? Чего ты орешь?
        Филипп вздрогнул, обернулся и увидел странного старика с клюкой. «Должно быть, это парковый призрак?» - подумал он испуганно.
        Но старик, будто угадав его мысли, приподнял шляпу над головой:
        - Я городской сумасшедший, помнишь меня?
        Филипп вспомнил. Три месяца назад они говорили тут о синицах и журавлях. Тогда ему хотелось поскорее отделаться от этого субъекта, а сейчас он обрадованно шагнул ему навстречу:
        - Это вы?
        - Ну вот, слава богу, образумился. Я так понимаю, ты смог наконец разобраться в себе и своих подружках?
        - Смог, - улыбнулся Филипп.
        - И ты наконец оценил сокровище, которое все это время было у тебя в руках?
        - Оценил.
        - А я, признаться, подумал тогда, что ты безнадежен. Но ведь, согласись, не жалко потерять прежнюю жизнь ради чего-нибудь настоящего, а?
        - Да. Мне теперь и терять-то нечего.
        - Вот! Не нужно бояться, что жизнь закончится, мальчик мой. Страшно, если она так и не начнется.
        Филипп смотрел на него во все глаза.
        - Да-да. А теперь иди и сделай все как хотел. Постарайся никого не обидеть. И помни, что сказал мой старинный приятель, хотя мне никто и не верит, что мы были приятелями: «Мы в ответе за тех, кого приручили».
        - Приручили?.. Вы имеете в виду Селин? - вырвалось у Филиппа.
        - Наверное. Не знаю, как ее зовут. Но ее судьба в твоих руках, и ты не должен оставить ее просто так.
        - Хорошо, - выдохнул Филипп, и у него почему-то снова заболело сердце.
        - Тогда прощай.
        - Но я…
        - Прощай!
        Старик проворно прошаркал за поворот аллеи и вдруг куда-то исчез, будто его и не было. Протерев глаза, словно в детстве, когда разум отказывался верить увиденному, Филипп еще раз всмотрелся. Но нет: только ровная аллея и больше ничего.
        - Бывает же такое! - прошептал он и, улыбаясь, зашагал в сторону офиса. На часах - восемь утра. Зачем терять время?
        Наверное, это было как раз именно то родство душ, о котором мечтал Филипп, когда хотел слиться с Селин в единое целое. Еще там, в Дорфе, в прошлой жизни. Весь вечер они молчали. Они никогда еще так дружно не молчали, они никогда еще не были так сильно близки, как теперь, перед окончательным расставанием.
        Сегодня Селин вернулась к нему. Вернулась за вещами и сказала, что уходит к другому. На этот раз «другим» оказался Сеймур, потом - будет кто-то еще. Она же не собственность Филиппа. С кем хочет, с тем и спит… Так и сказала.
        Филипп абсолютно спокойно воспринял эту новость, хотя еще месяц назад разодрал бы обоих на куски: Селин из ревности, Сеймура из ярости.
        Сегодня было совсем по-другому. Сегодня он словно прозрел и увидел себя со стороны: сомневающегося нытика. Ему было совсем не жаль себя, ему было жаль двух женщин, которых он измучил за это время. Да-да: ему было жаль Селин и Джессику.
        Вчера после бессонной ночи он пошел в банк и открыл счет на имя Селин, куда перевел половину своих сбережений, а сегодня положил туда деньги, вырученные за продажу контрольного пакета акций фирмы.
        С этого дня он был нищ и свободен. Оставшейся суммы на его личном счете хватило бы на небольшой домик в Европе или на полугодовое путешествие. И все.
        С фирмой он расстался безболезненно и пока не успел до конца осознать всю суть произошедшего. Это напомнило ему визит к стоматологу, когда боль уже настолько измотала, что избавление от зуба кажется единственным счастьем. И ты садишься в кресло и радостно прощаешься с частичкой себя навсегда.
        Джессика ничего не знала о продаже акций (Филипп чуть ли не со слезами умолял президента холдинга ничего не говорить «моей невесте»), иначе устроила бы неимоверный скандал. Она искренне переживала за его бизнес и до сих пор дулась на дядюшку, решившего «продать» ее в обмен на германский рынок. Ляпнув президенту про невесту, Филипп не почувствовал никакого противоборства в душе: словно его совесть согласилась с этой новостью и приняла ее даже с удовольствием. Дело было сделано, обе стороны счастливы, и отступить он уже, бы не смог в любом случае.
        Филипп вообще не понимал, что с ним происходит. Он позвонил Йену и буднично сообщил, что фирмы больше нет, а после попросил найти агента для продажи его берлинской квартиры. Йен сначала онемел, а потом пришел в ярость и долго говорил что-то про слюнтяев, подкаблучников и жертв Хеллоуина, для которых нет ничего святого и у которых вампиры высосали последние мозги. Филипп улыбаясь, спокойно выслушал его и сообщил, что скоро женится на Джессике.
        - Если она, конечно, согласится, - добавил он поспешно.
        - Да ты еще и деляга! - вскричал шокированный Йен. - Послушай, что с тобой сделали эти паршивые янки?!
        Филипп ничего не ответил ему. Возможно, его лучший друг был прав, назвав его слюнтяем, потому что сегодня ему снова придется очень тяжело прощаться с Селин. Он прекрасно понимал, что все было предрешено с самого начала, но, когда увидел ее снова рядом с собой, его решимость жениться на Джессике слегка пошатнулась.
        На всякий случай он отвел глаза в сторону, чтобы ее стройная фигура, обтянутая узким платьем, не вводила в искушение, и протянул Селин новенькую кредитную карту:
        - На, возьми. На память.
        - О, спасибо. Кредитка… Только как я ее тебе верну? Понимаешь, мы можем уехать…
        - Уехать? Куда?
        - Ну… путешествовать. Ты же сам хотел, помнишь?
        Филипп смотрел на нее и пытался понять: это детская наивность или тщательно замаскированный садизм?
        - Не понимаю, при чем тут Сеймур. Или при чем тут мои желания?
        - Ну как ты не понимаешь! - Она взяла его лицо в ладони. - Глупый! При чем, при чем! При мне! Ты подал классную идею - путешествовать. И мы с Сеймуром едем. Уже скоро.
        Филипп вздохнул: нет, все-таки детская наивность. Он освободил лицо:
        - На, возьми. Это твоя кредитка. Я завел счет на твое имя. Там лежит огромная сумма. На эту сумму ты сможешь купить себе жилье в Нью-Йорке и безбедно жить еще несколько лет.
        Она тут же отдернула руку и посмотрела на него во все глаза:
        - Что это такое?
        - Кредитка. Бери, это тебе.
        Она замотала головой, отступая от него:
        - Фил, ты в своем уме? Что ты наделал? Это все твои деньги?
        - Ничего, я компенсирую. Йен продаст квартиру в Берлине. И… я продал фирму.
        - Ты сумасшедший! Какого черта! - Селин зашагала по комнате туда-сюда.
        - Все в порядке.
        - В каком порядке?!! Ты же разрушил всю свою жизнь! Филипп, что ты наделал!..
        - Селин, поверь мне, это Мелочи. Как раз это - можно исправить.
        - А что нельзя?
        - То, что ты уходишь. Вот это действительно разрушило мою жизнь.
        Она пропустила мимо ушей его реплику и снова замотала головой:
        - Я никогда не приму этого, слышишь? Никогда!
        Он меланхолично пожал плечами:
        - Тогда я просто выброшу эту карту. И деньги пропадут. Как хочешь, они мне не нужны. Они по праву принадлежат тебе.
        - Но это нонсенс! Почему мне? По какому праву?!
        - Потому.
        - Но мы даже не были женаты!
        - Я не хочу, чтобы ты голодала или продавала себя… Я решил изменить твою судьбу.
        - Это слишком громкое заявление для смертного человека. Даже я сама не могу изменить свою судьбу.
        - А все-таки дай мне попробовать?
        - Зачем тебе это нужно? Что тебе за дело до меня? Теперь это забота Сеймура или того, кто будет после него.
        - Я с самого начала хотел тебя спасти, помнишь?
        - Ну помню. Но это сумасшествие, Фил.
        - Значит, я сошел с ума.
        Она вдруг подошла и погладила его по голове, как всегда - нежно и словно кота.
        - Ничего страшного. Ты забудешь меня, женишься на Джессике, у вас родятся дети…
        Филиппу вдруг стало тошно, и всё то, о чем он мечтал еще вчера, вдруг показалось примитивной буржуазной сказкой. Не ее устами надо произносить все эти слова. Не устами Селин.
        Потому что голос Селин может побуждать только к одному - к искушению. Он побуждает перечеркнуть свою жизнь и уйти - в холодный осенний дождь. На поиски Истины…
        Он вскочил, отбрасывая ее руку, и вдруг заорал:
        - Нет!!! Ты слышишь - нет!!! Ты заберешь эти деньги!!! Заберешь, или я буду преследовать тебя до конца жизни, чтобы знать, что с тобой все в порядке!!!
        На несколько минут повисла жуткая звенящая тишина. Филипп покачал головой, словно приходя в себя:
        - Извини. Я правда схожу с ума.
        - Ничего, это скоро пройдет. Как только я уйду, так и пройдет…
        - Селин, ты что? Ты в своем уме? Куда ты уйдешь?!! Ты в чужом городе. Ты не сможешь одна!
        - Это я-то не смогу одна?!
        Она принялась хохотать. Филипп мрачно смотрел на нее. Почему за ее смехом всегда таится отчаяние? Она смеется, чтобы доказать всем и самой себе, что все хорошо. Она смеется, когда ей плохо. Бедная, бесприютная девочка.
        - Я знаю, что нам делать.
        - Кому «нам»?
        - Нам троим. Вы должны пожениться и меня удочерить! Ха-ха-ха! Ну что, хорошая идея? Ха-ха-ха! Тем более что я никогда, не видела своих настоящих родителей!
        Филипп молча ждал. Он понимал, что они оба запутались. Он понимал, что поступает нехорошо. Но больнее всего ему было осознавать, что Селин, его маленькая глупенькая Селин, кажется, понимает больше него и видит дальше него. Он обнял ее и прижал к себе.
        - Мудрая маленькая девочка. Ты возьмешь эти деньги и даже не будешь думать обо мне. Я все восстановлю. Это - мелочи.
        Селин покачала головой, подхватывая сумку и останавливаясь в дверях номера:
        - Я никогда не возьму этих денег, Фил. Я - бродяга, но не аферистка. И, может быть, это - мое единственное достоинство.

15
        Огни города растворялись в тумане. Филипп устало смотрел в иллюминатор, чувствуя, как наваливается сон. Когда он прилетит - будет утро. Прекрасное берлинское утро. И проталины. И запахи весны. А когда он подъедет к дому - его родному домику в Дорфе, за заборчиком на клумбах будут виднеться первые ростки подснежников, которые посадила его мама.
        Солнечные лужи на чистой мостовой, Йен со своими глупыми шутками, по которым Филипп скучал, Луциан, ворчливый и сердитый за его долгое отсутствие, машина, томящаяся в гараже… Завтра. Завтра - тринадцатое февраля. Надо съездить в Берлин, купить кольцо. А послезавтра к нему приедет Джессика. Да-да, он правильно поступил. Да, он ни в чем не сомневается.
        Филипп блаженно улыбнулся, вспомнив, как они «прощались» вчера. Как умирали и заново рождались в объятиях друг друга, как любили неистово и нежно, искренне и глубоко. И как сверкнули в уголках ее глаз две слезинки, когда он как бы между прочим бросил:
        - Все-таки дядя твой не зря старался, когда мечтал нас поженить.
        - Что ты имеешь в виду? - пересохшими губами проговорила Джессика.
        - Да так… Я вот думаю, почему я сразу не понял, что хочу провести остаток своих дней именно с тобой? А не с тысячей других, и даже не… И даже не с Селин.
        - Наверное потому, что раньше ты не умел любить.
        - Но теперь, кажется, умею. А если что, ты меня научишь.
        Счастливая Джессика закрыла глаза, откидываясь на подушку, и он тоже закрыл глаза. На всякий случай…
        Да, да. Он поступает правильно. А потом Филипп собрал вещи и поехал к Селин. С глупой улыбкой на губах, он пробормотал, садясь в такси, что, должно быть, это судьба: вставать из постели с Джессикой и мчаться к Селин. Просто по дороге в аэропорт он хотел отдать кредитку. Он не вернется в этот город слишком скоро, и он хочет попрощаться.
        Сонный Сеймур открыл дверь и почему-то сразу испугался. Впустил Филиппа и пошел будить Селин. Филипп стоял, с ужасом осознавая, что явился в чужой дом, где дна спит с другим мужчиной… Сейчас она выйдет к нему сонная, теплая и прекрасная… И он задохнется, умрет на месте, он не справится с собой: инстинкт, выработанный в экстремальных условиях, да еще и в течение трех месяцев не так-то просто изжить. Тут нужна привычка, тут нужно…
        Селин вышла к нему сонная, теплая и прекрасная. И он задохнулся, увидев ее в мужской рубашке, достававшей ей почти до колен. Как тогда.
        - Фил, ты в своем уме? Ты видел, сколько времени? Что опять?
        - Возьми карту! - сурово и стараясь не смотреть на нее, сказал он. - На!
        - Я не…
        - Возьми, я сказал! И чтобы мы больше… Чтобы мы больше не встречались никогда! Слышишь? Никогда!
        - Ты уезжаешь?
        Он поднял на нее глаза. Спокойно, Филипп, спокойно. Думай о Джессике.
        - Да. Я уезжаю домой. И мой тебе совет: уходи от этого придурка и труса. Как можно скорее. В Нью-Йорке много классных парней. А ты теперь богата.
        - Но самые классные парни живут в Берлине, да? - заносчиво сказала она, и ему почудились слезы в ее голосе.
        - Наверное. - Он пожал плечами, чувствуя как в душе вместе с образом Джессики появляется спокойствие. - Но тебя это больше не касается.
        - Тогда зачем ты спасаешь меня? - всхлипнула она.
        - Не знаю. - Он быстро сбежал по лестнице на тротуар и уехал.
        Солнечный весенний Берлин брызгал всеми цветами радуги. На подоконниках, на открытых верандах уже вовсю буйствовали ранние цветы. Кошки всех мастей и калибров, улыбаясь, грелись на солнышке. Уличные кафе еще не все открылись, но некоторые уже предлагали угоститься утренним кофе, и на каждом стульчике висел плед, чтобы гости не мерзли на открытом воздухе. Филипп чуть не плакал, идя по улице, вспоминая своих родителей, друзей, многочисленных бывших подружек, старого Луциана… Да, он стал другим, но все равно он все это очень любит. Филипп был просто уверен, что Джессике тоже понравится здесь: она любит все красивое и подлинное, значит, этот город не оставит ее равнодушным.
        - А-а-а-а! Наш Колумб приехал! - послышалось издалека. - Ну как тебе Америка, брат?! - Йен полез обниматься.
        Филипп долго прижимал его к себе, долго жмурился, чтобы не было заметно слез. Да, Селин многому его научила, и прежде всего совсем не мужской привычке: плакать. Ну ничего, слезы высохнут, и Йен ничего не заметит.
        - Ты стал сентиментальным, - осторожно сказал Йен, усаживаясь в машину. - Ну? Сразу домой или заедем в наш любимый бар?
        - Так утро же. Какой бар?
        - Вот! - Йен выруливал на широкую дорогу. - Вот об этом я и говорил. Чему они там тебя научили? Это же пиво, Фил! Чистейший продукт! Ну разве нам помешает кружечка-другая в честь приезда?
        - Ты же за рулем.
        - А мы возьмем такси!
        - А твоя машина?
        - Останется здесь! - Казалось, Йена веселила такая игра «страстей». - Мне же завтра сюда все равно ехать. Я же тут… Я же почти что женился, Фил!
        - Да ты что?
        - И я… Постой, а ты тоже говорил, что женишься на этой… А почему не на Селин?.. Фил, кстати, что случилось, расскажи, пока едем.
        Солнечный город за окном внезапно померк. Филипп покачал головой, улыбаясь. «Пока едем»! В этом весь Йен. Для него эта история - всего лишь любовная интрижка, сплетня, которая должна развлечь «пока едем», и все. Он и сам раньше был таким же. А сейчас…
        Как рассказать ему? Как объяснить, почему так сильно ноет сердце, почему до сих пор он вынужден время от времени повторять себе:
        - Ты все сделал правильно! Да-да. Ты любишь Джессику.
        - Да в чем дело-то? Чего молчишь, как привидение, Фил? Что с тобой?
        - Йен, мне нужно заехать в ювелирный. Где у нас тут самый лучший?
        - Ну не знаю. Сейчас найдем. Ты сделаешь ей предложение?
        - Да. Завтра она прилетает ко мне.
        - Завтра четырнадцатое февраля. День святого Валентина.
        - Вот поэтому мы сейчас едем в ювелирный магазин.
        Йен немного помолчал:
        - Эй, Фил! Что-то ты мне не нравишься. Ты сам-то хочешь делать это предложение?
        - Хочу. Очень хочу.
        - А что ж такой мрачный?
        - Замотался немного.
        - Фирму небось жалко?.. - Йен раздул ноздри и прищурился. Так всегда бывало, когда он садился на своего излюбленного конька и собирался долго ораторствовать. - Ну, я скажу тебе, ты идиот! Я много чего хотел тебе сказать!.. Я…
        - Слушай, давай не сейчас. Давай немного помолчим.
        - Ну хорошо. - Йен немного подумал, но видно было, что молчал он с трудом. - А! Вот что еще, квартира! Ты даже не думай, я этим заниматься не буду, сам продавай! Это какой-то ужас! Отец тебя убьет, когда узнает! Надо же, все продать и… Ты к свадьбе, что ли, готовишься? Зачем тебе столько денег?
        - У меня нет больше денег, - бесцветным голосом сказал Филипп, тоскливо глядя в окно.
        - В смысле?
        - Я все деньги отдал Селин. А она ушла.
        Машина резко свернула к обочине, и только благодаря своей хорошей реакции Филиппу удалось избежать болезненного удара.
        - Ты что, с ума сошел?!
        - А ты с ума не сошел?!! Ты отдал ей все деньги?!
        Филиппу показалось, что короткие волосы на голове друга стоят дыбом.
        - Почти все.
        Йен сглотнул и мелко заморгал, глядя на руль:
        - Ты сумасшедший?.. Впрочем, это - глупый вопрос. - Он повернулся. - Подожди, Фил. Может, я что-то не понял. Ты отдал деньги Селин. А женишься на Джессике? Или наоборот… Или…
        - Ты все правильно понял.
        - Но почему?! - вне себя заорал Йен. - Почему, черт побери, ты разрушил всю свою жизнь и готов разрушать дальше?! Что с тобой сделали эти две паршивые девки? Я почти потерял самого лучшего друга! Что происходит, Фил?!
        Филипп спокойно ответил:
        - Я на Рождество примерно за такие же слова расквасил одному субъекту физиономию. - Перед его глазами в подробностях всплыла картина избиения Сеймура. - Я не позволю так обзывать ее. Никому не позволю.
        - Ага. Значит, квасить физиономию ты будешь за какую-то одну из них… Даже не рискну предположить, кто это будет! Но думаю, все-таки Селин.
        Филипп схватил его за грудки:
        - Да что ты понимаешь-то в этом?! Что ты понимаешь?! Тебе сплетни нужны, а я… Я не знаю, куда мне деться от самого себя!.. - Он отпустил руки и отвернулся, тяжело дыша. Потом добавил: - Извини. Я, наверное, сошел с ума.
        Йен спокойно поправил на себе куртку и завел мотор. Некоторое время они ехали молча. Наконец Йен заговорил:
        - То, что ты расквасишь мне физиономию, не самая большая беда, брат. А вот если ты снова будешь, как зомби, бегать за ней по белу свету… Ты пропадешь, сойдешь на нет.
        Филипп вздохнул, как бы соглашаясь с другом.
        - Это не мое дело, конечно, - продолжал Йен, - но, если ты женишься на Джессике, у тебя будет хотя бы один шанс выжить.
        - Выжить?
        - Да-да. Выжить. Ты посмотри на себя! Ты уже похож на привидение, а что будет дальше? Дальше ты продашь остатки своего имущества и проведешь свои дни в лечебнице для душевнобольных.
        - Замолчи!
        - Хорошо. - Йен снова остановил машину. - Я буду молчать.
        - Ты извини, я правда сейчас… Я бросаюсь на людей, я очень нервный. Но Джессика… Мне казалось, что я все делаю правильно. Понимаешь, как только я с ней рядом, мне спокойно и хорошо. Как только она уходит, я вспоминаю Селин, и наваждение повторяется снова…
        - Ну так женись на Джессике и точка!
        - Да я и хочу.
        - Ну вот и давай!
        - Тогда что мы стоим, поехали!
        - Я не понял, ты женишься или нет?
        - Какая разница, Йен, поехали!
        - Куда?
        - В ювелирный магазин!
        Они вернулись домой уже под вечер и на такси. В кармане куртки Филиппа лежала коробочка с кольцом. После ювелирного магазина, они заехали в бар, потом - в другой, потом - в третий, и уже возле дома Йен почувствовал, что для полноты счастья - ему не хватает еще и пива господина Швербека, жившего на окраине их городка. Отец Йена вместе с Луцианом набросились на Филиппа и принялись обнимать так, словно он пришел с войны. В конце концов, тронутый бесшабашным и «слегка» пьяным видом двух закадычных друзей, отец Йена сказал, что ради такого случая сам съездит к господину Швербеку, так как ни Йену, ни Филиппу за руль садиться нельзя. Потом пришел Марк из соседнего дома, потом - и одноклассник Йоган, и через полчаса уже весь городок знал, что Филипп вернулся.
        В восемь обещала позвонить Джессика, и они договорятся, во сколько ее завтра встречать. В гараже его ждет «любимая девочка», которую Филипп мечтал завести прямо сейчас. Луциан сидел у него на коленях и не отходил ни на секунду, словно боялся, что хозяин снова исчезнет…
        Филипп остановился возле машины и набрал полные легкие воздуха. Можно ли сказать, что сейчас его счастье было абсолютным? Вполне. Можно ли сказать, что жизнь его сложилась и ему не о чем больше жалеть? Пожалуй.
        Он сел, повернул ключ зажигания, и машина отозвалась на его прикосновения радостным тарахтением мотора. Филипп погладил руль, провел ладонью по всем поверхностям: чисто. Йен исправно ухаживал за «девочкой». И вдруг Филипп вспомнил, как возил на этой машине Селин.
        Нет! Он замотал головой и даже притопнул ногой по резиновому коврику. Нельзя об этом думать! Потому что он любит Джессику. Потому что в его куртке лежит коробочка с кольцом. Потому что… Завтра все встанет на свои места.
        Утром он точно так же заведет мотор и поедет встречать Джессику в аэропорт. И будет совсем другая дорога: солнечная и весенняя. А осенний дождь - холодный и тревожный - останется в его исколотой памяти вместе с образом Селин.
        Он сделал для нее все, что мог: попытался приучить к дому, предлагал стать его женой, а когда она от всего этого отказалась, дал много денег…
        Он все сделал правильно! Только почему так надсадно ноет сердце, когда он вспоминает про нее? Неужели это наваждение будет преследовать его всегда? Филипп захотел курить. Курить он начал недавно, после знакомства с Селин. До этого он просто баловался - так можно было назвать его редкие и нерегулярные перекуры. Сигареты остались дома.
        Он досадливо хлопнул себя по карману и пошел к выходу из гаража. Можно, конечно было и потерпеть, с минуты на минуту придет Йен, у него есть сигареты. Да и неохота было подниматься на крыльцо, открывать тяжелую дверь в холл. Дома делать нечего: Джессика будет звонить только через час, Луциан сытый, семенит рядом, боясь отступить от хозяина на шаг.
        Но Филипп, черт его знает почему, на трясущихся ногах взошел по крыльцу, медленно, даже как-то торжественно открыл дверь и тут же, даже не успев этому удивиться, услышал телефонный звонок.
        Он знал, кто звонит, поэтому медлил, размышляя, стоит ли снимать трубку. Но снова, как в тот день, почувствовав Судьбу, подошел к аппарату. Не было нужды говорить
«алло».
        - Селин?
        - Да! Как ты догадался, мальчик мой?
        - Я… почувствовал… Что ты хотела?
        - Я хотела сказать, что я… В общем, Фил, ты знаешь, я подумала и решила, что я все это время была дура, такого классного парня, как ты, нельзя бросать, и…
        - Что? - Филипп почувствовал, что на голове седеет несколько десятков волос.
        - Я согласна стать твоей женой, Фил. Завтра мне исполняется девятнадцать… Да-да, у меня день рождения в тот самый день, Фил. В День святого Валентина.
        В глазах у него потемнело.
        - Как завтра? Я не могу завтра…
        Она не слушала его:
        - Да, Фил! В общем, я сажусь на самолет и лечу в наш домик! Сегодня ночью я буду уже у тебя! И не вздумай меня не пустить! У меня же есть ключи. Помнишь, ты сам мне их дал?
        - Селин, я…
        - Фил, не надо ничего говорить! Все скажешь при встрече! Я тоже тебя сильно люблю. Теперь это правда. - В трубке раздались короткие гудки.
        Филипп сел на пол, прислонившись к стене. Возле ног терся Луциан, со двора, через открытую дверь гаража доносилось тарахтение заведенной машины, весенний ветерок бродил по холлу, принося запахи мокрой земли и молодой травы, которые еще минуту назад сводили с ума и вселяли самые радужные надежды…
        Он устало улыбался, глядя перед собой. Вот и все. Наверное, на самом деле судьба вовсе не давала ему никакого выбора. Все было предрешено. Стрелка старинных напольных часов вдруг вздрогнула и остановилась.


        Эпилог
        - Наш замок был построен из дождя…
        - А ветер был швейцаром и открывал в нем двери.
        - И каждое утро обязательно выглядывало солнце…
        - А потом снова начинался дождь.
        - Он был серебристо-серым…
        - Как твои глаза.
        - И звонким…
        - Как твой голос.
        - И каждую минуту он рисовал новые картины на стекле…
        - И на каждой я видел тебя.
        Сон резко оборвался, и Филипп открыл глаза. Он даже не сразу смог понять, что находится у себя дома. Возможно, ему снилось что-то приятное, но что - он мгновенно забыл. Его отсекло от одной реальности и выбросило в другую. Да, он задремал в кресле, в своем любимом домике, в Дорфе, а за окном монотонно барабанит дождь.
        Конец октября. Осень.
        Такое ощущение, что где-то он уже видел этот дождь, эту гостиную, освещенную светом пламени в камине. Тридцатое октября. Суббота. На спинке кресла в своей любимой позе дремлет Луциан…
        Стоп-стоп. Кажется… Не может быть!
        Филипп в ужасе вскочил и стал оглядываться по сторонам. Сердце учащенно бухало в груди. Он схватился за голову, вцепившись пальцами в волосы, но не почувствовал боли, потому что в груди было больнее: там засело огромное, непобедимое чувство ужаса.
        Что происходит? Почему он видел этот сон? Или сейчас он видит сон? А может, просто его зашвырнуло снова в тот же самый день, с которого все началось? Где он? Где Селин? Как они могли заблудиться во времени?
        Дыхание перехватило, он зачем-то подбежал к окну, как будто она могла ждать его в саду, но ничего - только ровная дорожка, серый дождь и редкая ленивая молния… Как тогда.
        Все сначала?
        Он поднес руку к губам. К горлу подкатила тошнота: как такое может быть? Как теперь ему жить дальше? Разве сможет он забыть этот сон: проклятый, греховодный, страшный, невыносимый?.. Этот прекрасный сон, который хочется выжечь из памяти, можно даже без наркоза, потому что такой долгой и сильной боли, как этой осенью, уже никогда не будет.
        Он громко и тяжело дышал, глядя на кота:
        - Как же так, Луциан? Где же она? Неужели вся эта история - бред больного воображения? И все - зря?
        - Да, - тихо мяукнул тот.
        Хотя бы этому можно не удивляться. Луциан всегда умел разговаривать.
        Понемногу Филипп начал успокаиваться. Когда рядом Селин - сердце все время почему-то болит. Когда Джессика - сердцу спокойно и хорошо. Селин он любит. С Джессикой - он счастлив.
        Разве можно противопоставлять эти понятия?..
        Наверное - нет.
        Он встал, прошелся по комнате, прислонился лбом к холодной стене и так стоял почти час. В голове был звон и пустота. Звон и пустота. Звон…
        Стоп. Кажется, звонят в дверь?
        Не помня себя, словно лунатик, на негнущихся ногах, он пошел открывать. Он должен. Он должен сказать: «Селин - уходи!» Вот так просто.
        Да! Сразу прогнать, чтобы не было этого наваждения… Теперь у него есть возможность изменить события, прожить их по-другому, не наделать ошибок… Остаться с Джессикой. Выбрать Джессику.
        Да! В этом будет его спасение. И сердце перестало надсадно ныть, когда он вспомнил про нее. А Селин…
        На пороге стояла Джессика.
        - Извините, здесь живет Филипп Шиллер?
        Он смотрел на нее во все глаза и молчал. В этот момент время остановилось, а потом снова тронулось в путь, медленно-медленно. Он посмотрел на желтую машину такси, которая все еще почему-то стояла у забора. Потом медленно отодвинул плечом удивленную гостью и вышел под дождь. Он видел, как медленно разлетаются брызги из-под его ботинок, как бьется о мокрый асфальт ткань домашних брюк, которые были чуть длинноваты и теперь намокли. Он видел, как медленно падают капли, образуя маленькие углубления в ровном зеркале луж… Он видел все в подробностях: себя, Джессику, мокрые деревья в саду, скамейку, асфальт под ногами, такси. Только самое главное не было видно за тонированными стеклами машины. Но именно к этому он стремился. Именно в этом и сосредоточился для него весь смысл жизни - отныне и навсегда. Он так надеялся на ошибку! Он так надеялся, что будет спасен!
        Пьяный водитель (тот самый) дыхнул на него парами спирта из окна и спросил, как обычно:
        - Какого черта?
        Но Филипп остановился, не слыша его. Потому что в этот момент, вблизи окон, ему наконец открылся вид на салон машины.
        И тогда он увидел на заднем сиденье еще одну пассажирку: прекраснейшую из всех живущих на земле… Он медленно протянул руку, щелчком, растянувшимся во времени, словно долгое эхо гонга, открыл дверцу машины. Селин вышла, удивленно улыбаясь, и он узнал эту улыбку, которая снилась ему и мучила его ночами…
        - Здравствуйте. Вы кто?
        - Я…
        В кармане что-то лежало, и Филипп судорожно сдавливал этот предмет, пока шел сюда. Предмет был твердый и по краям немного острый.
        Сейчас, в этот момент, когда решалась его судьба, казалось бы, глупо интересоваться посторонними предметами, случайно оказавшимися в карманах. Но он достал его и сосредоточенно нахмурил брови, глядя на свою ладонь.
        Там лежала банковская карта с огромным счетом, оформленным на Селин. Филипп пошатнулся. Как такое может быть? Какое сегодня число? Он оформлял эту карту в феврале две тысячи десятого года. А сегодня последний день октября две тысячи девятого года. Что происходит?
        - Что происходит? Чего вы стоите и молчите? - спросил таксист. - Черт побери, мне надо ехать! Давайте быстрее!
        Филипп решительно шагнул к Селин, взял за руку и вложил в маленькую, до боли знакомую ладошку красную карту с белой полосой.
        - На! И никогда больше не езди в Шведт к этому старому козлу! Здесь - огромная сумма. Теперь ты богата, и тебя не будет искать французская полиция.
        - Что?
        - И руководство приюта.
        Селин сильно вздрогнула, в ужасе распахнув глаза:
        - Откуда вы…
        - Не спрашивай больше ничего! Ты меня не знаешь, мы больше никогда не увидимся, возьми карту и уезжай отсюда подальше. В любой город мира!
        Он отвернулся от машины и пошел к своему дому. На крыльце стояла растерянная Джессика.
        - Господин Шиллер, я приехала к вам…
        - Джессика, вы согласны стать моей женой? Я серьезно.
        Она смотрела на него и улыбалась. Она подумала, что он шутит. Филипп взял ее под руку, поражаясь, насколько знакомо ему это ощущение.
        - Хотите, я расскажу, что будет завтра, если вы не согласитесь?.. - Он распахнул дверь, впуская ее в дом. - Ой, что будет! Так что лучше соглашайтесь сразу, потому что через пару месяцев мы с вами все равно вернемся к этому вопросу.
        Джессика вошла, начала снимать пальто, что-то шутливо отвечая. Он помогал ей, узнавая это коричневое пальто, узнавая запах ее духов… Голова закружилась от огромного счастья, пришедшего на смену привычной тревоге. Но…
        А как же Селин?
        Филипп замер на пороге, чтобы кинуть прощальный взгляд в сторону своего наваждения. Такси немного постояло и, развернувшись, уехало в направлении Берлина… Он с огромным облегчением закрыл глаза и провел ладонью по лбу, словно стряхивая остатки сна. Немного помолчав, снова сосредоточил взгляд на своей гостье.
        - Так что вы мне ответите, Джессика?.. Я серьезно предлагаю вам руку и сердце.
        - Ну хорошо, Филипп, - немного смущенно улыбнулась она. - Если вы уверены, что через пару месяцев мы вернемся к этому вопросу, тогда я согласна. А теперь все-таки давайте займемся бумагами.