Швея из Парижа Наташа Лестер
        В детстве Наташа Лестер обожала читать сказки. Ей нравилось погружаться в волшебный мир, который разворачивался на разноцветных страницах. «Каково это - заставить читателя испытать те же эмоции, что и я испытывала в те далекие дни?» Этот вопрос не давал писательнице покоя.
        Но мечта сбылась не сразу - десять лет она работала в отделах маркетинга L?Oreal и Maybelline. Наташа признается, что у нее никогда в жизни не было такой большой коллекции губных помад. Это был отличный опыт, однако Лестер хотела серьезно заниматься литературой.
        Ее первую рукопись много раз отвергали, но она продолжала писать и верить в чудо, и чудо произошло. Теперь Наташа могла назвать себя настоящим писателем.
        В романах Наташи Лестер, как в зеркале, отражается ее интерес к истории, исследованиям, путешествиям, моде. А еще - ее пристрастие к сильным женским образам.
        Книги Наташи Лестер давно и прочно занимают место в списке бестселлеров и стоят на полках читателей по всему миру.
        Чем ты готова пожертвовать, чтобы о тебе узнал весь мир?
        Французская швея. Британский шпион. Американская наследница. Эта история начинается в Париже и охватывает континенты и столетия.
        Париж, 1940. Юная Эстелла Биссетт живет с матерью и работает в швейной мастерской. Она амбициозна, остра на язык, с детства изучает английский и мечтает стать великим модельером. Когда немецкие войска приближаются к Парижу, мать Эстеллы просит дочь уехать в Америку, к отцу, которого девушка никогда не знала. И на последнем пароходе Эстелла Биссетт уплывает в новую жизнь…
        Нью-Йорк, 2015. Фабьен прилетает из Австралии на выставку легендарной линии одежды своей бабушки. «Если бы только Эстелла могла увидеть все это…»
        Фабьен знакомится с ведущим дизайнером «Тиффани» Уиллом Огилви, с которым встретится вновь уже в Париже.
        Узнав больше о прошлом бабушки, Фабьен откроет удивительную историю потерь и обретений, разбитых сердец и исцеляющей силы любви.
        «Лестер пишет о смелых и отважных женщинах». - Herald Sun
        «Фантастически захватывающий роман». - Келли Риммер
        «Если вы ищете книгу, от которой можно упасть в обморок, то она перед вами. Две любовные истории, охватывающие континенты и столетия, обязательно понравятся любителям исторических романов». - Refinery29
        Наташа Лестер
        Швея из Парижа
        
* * *
        Посвящается Руби.
        Я обещала, что ты начнешь читать мои книги, когда тебе исполнится двенадцать. Тогда казалось, это произойдет еще не скоро. И вот тебе двенадцать, и мы с тобой родственные души. Надеюсь, ты всегда будешь любить книги и историю.
        Приятного чтения, моя замечательная девочка.
        Часть первая
        Эстелла
        Глава 1
        2 июня 1940 года
        Эстелла Биссетт бросила на стол рулон золотого шелка, и он развернулся, колыхаясь, словно подол танцовщицы канкана. Эстелла провела по ткани рукой, ощущая одновременно мягкость и чувственность; похоже на прикосновение розовых лепестков или обнаженной кожи.
        - What’s your story morning glory[1 - Буквально: «Расскажи свою историю, утренний цветок!» - устойчивое выражение, которое часто можно услышать в песнях. (Здесь и далее прим. перев.)], - негромко произнесла она по-английски.
        - Эстелла, твой английский лучше, чем у американцев! - засмеялась мама.
        Эстелла улыбнулась. Ее учитель английского сказал то же самое год назад на последнем уроке, перед тем как влиться в ряды тех, кто покидал Европу: «У тебя акцент более американский, чем у меня!» Она зажала рулон под мышкой, набросила шелк на плечи и начала скользить по комнате в ритме танго, не обращая внимания на возгласы Attention![2 - Осторожно! (фр.)]. Окрики женщин только раззадорили ее, и к танцевальным па добавилось пение: бодрая и незатейливая мелодия Жозефины Бейкер I Love Dancing[3 - I Love Dancing («Я люблю танцевать») - песня, которую исполняла Жозефина Бейкер (1906 - 1975), американская и французская танцовщица, певица и актриса.] слетала с губ, перемежаясь приступами смеха.
        Эстелла в легком реверансе отступила назад и тут же резко выпрямилась, застыв свечкой. Конец рулона взвился над рабочим столом, где сидели швеи, и, едва не задев голову Наннетт, хлестнул по плечу Мари.
        - Эстелла! Mon Dieu[4 - Боже мой (фр.).], - скривилась Мари и притворно схватилась за плечо.
        Эстелла чмокнула Мари в щеку.
        - Такой шелк заслуживает по меньшей мере танго. - Девушка жестом показала на ткань, сияющую на фоне будничной обстановки швейной мастерской подобно яркой луне. Материал явно предназначался для платья, которое не просто вскружит головы, но и буквально заставит их вращаться быстрее, чем порхают по клавишам рояля пальцы Коула Портера[5 - Коул Портер (1891 - 1964) - американский композитор, автор музыки к музыкальным комедиям.] в пользующемся дурной славой джаз-клубе Бриктоп[6 - Ада Бриктоп (1894 - 1964) - американская танцовщица и певица, владелица ночного клуба Chez Bricktop («У Бриктоп») в Париже.] на Монмартре.
        - Он заслуживает того, чтобы ты села и начала работать, - буркнула Мари.
        В дверях появился месье Омон, привлеченный шумом. Бросив взгляд на завернувшуюся в шелк Эстеллу, он с улыбкой спросил:
        - Что натворила на сей раз ma petite etoile?[7 - Моя маленькая звездочка (фр.).]
        - Она шлепнула меня отрезом, - пожаловалась Мари.
        - К счастью, ты у нас девушка в теле. Такой все должно быть нипочем, даже шалости Эстеллы, - поддразнил он Мари. Та в ответ что-то процедила сквозь зубы.
        - Что будем из этого шить? - спросила Эстелла, любовно разглаживая складки золотой ткани.
        - Смотри. - Месье Омон протянул ей цветной эскиз.
        Платье, сделанное на основе модели «Ла каваллини» от Ланвен[8 - Жанна Ланвен (1867 - 1946) - французская художница-модельер. В 1889 году основала модный дом.], двадцатых годов; однако вместо огромного банта, украшенного тысячами жемчужин и хрустальных бусин, такой же бант предлагалось декорировать сотнями крошечных золотых бутонов роз.
        - О! - ахнула девушка и подалась вперед, чтобы коснуться эскиза. Она знала, что ряды изящных бутонов будут смотреться издалека как сверкающие золотые капли и что в полной мере оценить идею модельера - волнообразную ленту из роз - можно будет, только подойдя ближе к женщине в этом платье. Как будто нет рядом никаких эполет, болтающихся за плечами противогазов, одежды всех оттенков синего - синева линии Мажино, темно-синий цвет формы Королевских военно-воздушных сил Великобритании, холодный блеск закаленной стали, - которые Эстелла все больше ненавидела.
        - Если я когда-нибудь смогу создавать подобные эскизы, - сказала она, любуясь изысканным рисунком Ланвен, - то буду так счастлива, что никогда не захочу иметь любовника.
        - Эстелла! - воскликнула Мари с упреком, будто двадцатидвухлетней девушке не полагалось даже понимать значение этого слова и уж тем более произносить его вслух.
        Эстелла взглянула через всю комнату на Жанну, свою маму, и прыснула от смеха.
        Как и следовало ожидать, мама глаз не подняла и не вмешалась - сидела и продолжала мастерить из розового шелка маленькие вишневые цветки. Однако от Эстеллы не укрылось, как она сжала губы в струнку, чтобы сдержать улыбку. Мама знала: дочку хлебом не корми, только дай подколоть несчастную Мари.
        - Платье нельзя сравнивать с любовником, - нравоучительно произнес месье Омон и указал на шелк. - У тебя есть две недели, чтобы превратить ткань в золотой букет.
        - А обрезки останутся? - спросила Эстелла, по-прежнему прижимая к груди рулон.
        - Нам прислали сорок метров, но, по моим расчетам, тебе понадобится всего тридцать шесть. Если будешь работать экономно.
        - Я буду экономна, как сказочная фея, плетущая французское кружево, - с благоговением произнесла Эстелла.
        Она оторвала от груди рулон, натянула шелк на деревянную раму и закрепила булавками. Чтобы придать ткани жесткость, использовался раствор сахара в воде. Теперь Мари могла вырезать из нее кружк? при помощи тяжелого стального штампа.
        Когда Мари закончила, Эстелла накрыла поролоновую подушечку чистой белой тканью, раскалила бульку - стальной шарик с ручкой - на небольшом огне, проверила температуру в кастрюле с воском, затем положила первый золотой диск из шелка на белую ткань и вдавила в него бульку. Диск мгновенно обернулся вокруг раскаленного инструмента и принял форму изящного лепестка розы. Эстелла отложила его в сторону и повторила процесс. До обеда она сделала две сотни бутонов.
        За работой она, как обычно, болтала и пересмеивалась с Наннетт, Мари и матерью, пока Наннетт не произнесла тихо:
        - Я слышала, солдат с севера бежит больше, чем гражданских из Бельгии и Голландии.
        - Если солдаты бегут, кто встанет между нами и немцами? - спросила Эстелла. - Нам что, удерживать Париж швейными иголками?
        - Наш народ не пропустит бошей. Франция выстоит, - твердо сказала мама.
        Эстелла вздохнула. Спорить бессмысленно. Как бы Эстелла ни желала уберечь мать, она понимала - никуда они не уйдут. Так и будут сидеть в швейной мастерской и делать цветки из ткани, будто нет ничего важнее модной одежды, - потому что уходить некуда. Они не присоединятся к потокам беженцев из Бельгии, Голландии и с севера Франции, потому что не знают никого на юге страны, кто мог бы их укрыть.
        В Париже у них жилье и работа. За его пределами - ничего. Вот почему Эстелла промолчала, хотя ее тревожила слепая вера матери в способность Франции противостоять немецкой армии. И что такого, если они укроются за стенами мастерской и будут притворяться, что хотя бы еще несколько дней, пока модельеры, подобные Ланвен, заказывают им золотые шелковые цветы, все будет хорошо?
        За обедом, когда в кухне мастерской все ели рагу из кролика, Эстелла уселась в сторонке от других женщин и начала рисовать. На листке бумаги она набросала карандашом фасон платья: длинная стройнящая юбка в пол, рукава-крылышки, перехваченная тонким пояском из золотого шелка талия, элегантный V-образный вырез и лацканы, как на мужской рубашке - несколько неожиданная деталь для вечернего платья в пол, однако Эстелла знала, что это сделает платье модным и оригинальным. Несмотря на облегающую юбку, платье вполне подойдет для танцев: такое броское и смелое, платье для жизни. А летом 1940 года в Париже приветствовалось все, что обещало жизнь.
        Мама покончила с рагу и, хотя до конца обеденного перерыва оставалось еще четверть часа, направилась к кабинету месье Омона. Эстелла наблюдала, как они тихо о чем-то переговаривались. Месье был из тех мужчин, кого называли gueules cassees - инвалиды Мировой войны с лицевым ранением. Часть его лица обезобразил огнемет - рот перекошен, от носа мало что осталось… Он походил на монстра - хотя Эстелла давно не обращала на это внимания, - за пределами мастерской прятал лицо под медной маской и не скрывал своей неприязни к немцам, или бошам, как их обычно называли он и мама. В последнее время Эстелла видела, как в мастерскую заходили мужчины, встречались с ним на лестнице и уходили. Эти мужчины якобы доставляли ткань или красители; вот только принесенные ими ящики месье всегда распаковывал сам.
        А мама - одна из семисот тысяч женщин, которых Мировая война оставила вдовами. Муж погиб вскоре после свадьбы, когда Жанне было всего пятнадцать. Два человека, у которых есть причина ненавидеть немцев и которые слишком часто что-то обсуждают шепотом - слишком серьезным, чтобы сойти за романтическую беседу.
        Мама вернулась, и Эстелла вновь склонилась над эскизом.
        - Tres, tres belle[9 - Очень, очень красиво (фр.).], - сказала Жанна, взглянув на рисунок дочери.
        - Сегодня вечером сошью платье из остатков ткани.
        - И наденешь в La Belle Chance? - Мама назвала джаз-клуб на Монмартре, который Эстелла по-прежнему часто посещала, хотя, после того как в прошлом году французов мобилизовали, а британцы бежали из Дюнкерка, в городе осталось мало мужчин - лишь те, кто работал на выпускающих военную продукцию заводах и имел освобождение от призыва.
        - Oui[10 - Да (фр.).], - улыбнулась Эстелла.
        - Я буду на Северном вокзале.
        - И завтра придешь на работу усталой.
        - Как и ты сегодня утром, - проворчала мама.
        Накануне вечером на вокзале дежурила Эстелла. Она раздавала по чашке супа беженцам, чей путь лежал через Париж, - одним посчастливилось сесть на поезд, другим пришлось пройти пешком сотни километров, спасаясь от немцев. Утолив голод, люди вновь пускались в дорогу - одни находили убежище у родственников, а другие продолжали двигаться, пока могли стоять на ногах, как можно дальше от войны, за Луару, где, по слухам, их ждала безопасность.
        День прошел своим чередом - один бутон за другим… В шесть часов вечера Эстелла с матерью, взявшись за руки, шли вдоль Рю-де-Пти-Шан позади сада Пале-Рояль, мимо Пляс-де-Виктуар и рынка Лез-Аль; у домов рядами выстроились фургоны на конной тяге - теперь их использовали вместо грузовиков для подвоза продовольствия. Действительность, которую Эстелла пыталась не замечать, укрывшись под завесой золотого шелка, утвердилась в своих правах.
        Прежде всего угнетало зловещее затишье; звуки не исчезли, однако в это время обычно они с мамой шли в плотной толпе - швеи, портные, закройщики и манекенщицы торопились домой после работы. Теперь мимо опустевших ателье и магазинов спешили редкие прохожие; в городе царила пустота, хотя еще недавно, всего месяц назад, Париж был полон жизни. Увы, после того как десятого мая закончилась drole de guerre - «странная война»[11 - Странная война - период между сентябрем 1939 г. и маем 1940 г., когда Великобритания и Франция объявили войну Германии, но активных военных действий фактически не предпринимали.] - и гитлеровская армия вторглась во Францию, из Парижа начался отток людей. Сначала американцы в машинах с водителями, затем целые семьи в старых автомобилях, и, наконец, все, кто смог найти лошадь и повозку.
        И все же стояла теплая июньская ночь; в воздухе пахло сиренью, каштаны выбросили свечи жемчужных соцветий, там и сям попадались все еще открытые рестораны и кинотеатры, модный дом Скиапарелли также работал. Жизнь продолжалась. Если бы только не замечать кошек, которые скитались по улицам, выброшенные сбежавшими из города хозяевами, затемненное уличное освещение, светомаскировочные шторы в окнах - все то, что никак не вязалось с романтикой летней ночи в Париже!
        - Я видела, как ты разговаривала с месье, - выпалила Эстелла, когда они пересекли рю дю Тампль и вдохнули знакомый запах гниения и кожи, доносившийся из квартала Марэ.
        - Он идет со мной сегодня вечером, как обычно.
        - На Северный вокзал? - настойчиво продолжала расспросы Эстелла, не в силах избавиться от ощущения, что в последнее время мама уходит из дому по вечерам не только для раздачи супа беженцам.
        - Oui. - Мама сжала руку Эстеллы. - Начну с Северного вокзала.
        - А потом?
        - Я буду осторожна.
        Что ж, подозрения Эстеллы подтвердились.
        - Я с тобой.
        - Нет. Лучше пойди развлекись, пока еще можно.
        Внезапно Эстелла догадалась, что все слова матери о том, что Франция выстоит, выражали ее отчаянный крик души, а не слепую уверенность. Мама выдавала желаемое за действительное ради дочери. Уже не впервые в жизни Эстелла почувствовала огромную благодарность матери: ведь та растила ее одна, сделала все, чтобы девочка окончила школу, трудилась не покладая рук, чтобы накормить, одеть и уберечь ее, и ни разу не пожаловалась, что ограничила свою жизнь швейной мастерской и дочерью.
        - Я люблю тебя, мама, - шепнула Эстелла и поцеловала Жанну в щеку.
        - Это самое главное, - ответила та, улыбнувшись своей редкой и чудесной улыбкой, которая изменила контуры ее лица и позволила выглядеть на свой возраст. Ей всего тридцать семь - совсем не старая. Эстелле захотелось запечатлеть навсегда этот вечер и этот миг, пришить к небу стежками - настолько крепко, чтобы никто никогда не смог отпороть.
        Вместо того она посмотрела вслед маме, удаляющейся вверх по рю дю Тампль в направлении Северного вокзала, и продолжила свой путь через пассаж Сен-Поль - узкий грязный переулок, который вел к потайному входу в великолепную церковь Сен-Поль-Сен-Луи. В этом переулке находилась и ее квартира. Эстелла толкнула парадную дверь дома. Старый консьерж месье Монпелье, как всегда пьяный, что-то буркнул и сунул ей в руки записку.
        Она прочла ее и выругалась сквозь зубы. Ну почему именно сегодня?
        - Putain[12 - Потаскушка (фр.).], - прошипел консьерж, услышав ее слова.
        Эстелла не удостоила его вниманием. Вот когда она выйдет из дома в золотом платье, пусть у консьержа глаза на лоб вылезут, а сейчас у нее другие дела. Девушка торопливо взбежала на шестой этаж по винтовой лестнице, вошла в свою квартиру и, несмотря на июньскую жару, накинула длинный плащ. Затем пустилась тем же путем обратно, пока не добралась до офиса закупочной конторы одного из американских универсальных магазинов недалеко от рю Фобур-Сент-Оноре.
        Мадам Флинн - наверное, одна из немногих оставшихся в Париже американцев - была в офисе одна, в чем Эстелла не сомневалась. На столе перед ней высилась гора коробок с надписью «Скиапарелли».
        - Как можно быстрее, - процедила мадам Флинн, повернувшись к девушке спиной, будто понятия не имела, чем сейчас займется Эстелла. Как бы не так!
        Эстелла достала из коробок платья, спрятала под плащом и, не проронив ни слова, сбежала вниз по лестнице. Она прошла по улице и поднялась по другой лестнице в копировальную мастерскую, где подрабатывала в те дни, когда еще проходили модные показы. Во время этих показов подобные ей рисовальщики в удачные дни могли сделать до пятидесяти эскизов моделей «от-кутюр» и затем продать копировальщикам или непосредственно в закупочную контору американского универмага.
        В Париже и Америке рынок для копий Шанель, Вионне, Ланвен, сестер Калло, Мейнбохер и прочих кутюрье было невозможно насытить. Эстелла всегда знала, что на эскизах для копировальщиков могла бы зарабатывать больше. При этом она понимала, что если будет каждый день копировать - а фактически воровать - чужие модели, то никогда не осмелится создавать свои собственные. И потому работала рисовальщицей лишь во время показов. Ее карандаш рассеянно зависал над листком бумаги, и vendeuse[13 - Продавщица (фр.); здесь: распорядитель показа.] не догадывалась, что девушка не только записывает номер приглянувшегося платья. Эстелла пристально рассматривала манекенщиц, элегантно дефилирующих по залу, и схватывала детали: количество складок на юбке, ширину отворота, размер пуговиц, при этом молясь, чтобы манекенщица двигалась помедленнее, не оставив Эстеллу с незаконченным эскизом, который невозможно будет продать.
        Больше всего Эстелла любила показ мод от Шанель. Хотя зарисовать пятнадцать эскизов - непростая задача. Вроде бы и покрой несложный, но элегантность впечатляла - и приходилось постараться, чтобы уловить ее. Не просто ткань, пуговицы и застежки; каждое платье имело душу. У Шанель все было неброским и сдержанным. Эстелле недоставало буффонады, которая царила в модных домах типа Пату; на ее фоне легко можно скрыть свою тайную деятельность. А у Шанель такая vendeuse - любого снайпера за пояс заткнет! Каждому гостю выдавали узкий листок бумаги для заметок вместо большой программки, которая идеально подходила для того, чтобы спрятать эскизы, и Эстелле во время показа приходилось рисовать, практически не двигая карандашом.
        Она всегда убеждала себя, что это лишь игра, и теперь, когда из-за войны американские покупатели не ходят на показы мод и заработок с последнего сезона значительно снизился, приходится хвататься за всякую возможность. Тогда она сможет несколько увеличить ежемесячную сумму в счет долга месье Омону за оплату уроков английского, которые по настоянию матери посещала каждый день после школы с шести лет. Уроки, которые мама не в состоянии была оплачивать и на которые месье Омон дал ей ссуду, - французским женщинам не дозволено иметь личный счет в банке, и потому взять кредит они тоже не могут. Так же, как не могут и голосовать; они низший класс, которому положено сидеть дома, не высовываться, готовить еду и рожать.
        Война стала ужасным шоком для тех, кто только и умел, что тратить деньги на наряды. К счастью, Жанна Биссетт в силу обстоятельств воспитала Эстеллу более изобретательной. Потому Эстелла знала, что, хотя месье Омон мог бы списать долг в один миг, гордость матери не позволит не выплатить все до последнего гроша. А это невозможно без дополнительного заработка Эстеллы.
        Именно уроки английского позволили ей добиться успеха в качестве рисовальщицы; никто из американских покупателей не говорил по-французски, и потому они предпочитали иметь дело с ней. Если она не будет выполнять поручения мадам Флинн, долг ляжет на плечи матери - долг, который только увеличился в последний год, когда она училась в парижском филиале Нью-Йоркской школы изобразительного и прикладного искусства, располагавшемся в кампусе на Вогезской площади. Там, пока школа не закрылась из-за войны, у Эстеллы появилась мечта увидеть однажды свое имя на вывеске модного ателье и продавать покупателям собственные модели, а не краденые. Однако в такие моменты, как сейчас, со спрятанными под плащом шестью платьями от Скиапарелли, она понимала, что этому никогда не бывать и что любой покупатель из Америки вроде мадам Флинн, берущий комиссию с копировальщиков за то, что дает им на время комплект платьев для изготовления копий, поступает предосудительно: модельеры, подобные Эльзе Скиапарелли, могли за такое глаза выцарапать.
        Эстелла поклялась себе, что делает это в последний раз.
        Однако сейчас мадам Шапю ждет ее, чтобы начать работу. Закройщики взяли принесенные под плащом платья и начали делать выкройки, пока Эстелла рисовала эскизы, а мадам Шапю записывала, какие пуговицы понадобятся, и украдкой отрезала лоскутки ткани у швов в незаметных местах. Затем мадам Шапю дала Эстелле денег на такси, и девушка вернула платья мадам Флинн вместе с комиссией. Мадам Шапю платила за возможность скопировать модели. Эстелла знала, что завтра платья погрузят на отплывающий в Нью-Йорк корабль - если корабли еще выходят в море, учитывая неразбериху последних дней, - а у мадам Шапю платья будут готовы через два дня, и она продаст их проверенным покупательницам из Парижа, желающим носить одежду «от-кутюр», но не желающим много за нее платить.
        Затем Эстелла поспешила обратно в квартал Марэ - нужно поторопиться, если она хочет успеть вдохнуть жизнь в эскиз своего золотого платья и до полуночи появиться в нем в джаз-клубе. У своего дома она набрала ведро воды из колонки во дворе. Под недремлющим взглядом консьержа, который ненавидел Эстеллу и ее маму за то, что они отказывались в знак уважения покупать ему портвейн на Рождество, и который наслаждался мытарствами тех, кто жил в одном из многих парижских домов без водопровода, она втащила ведро на верхний, самый дешевый этаж. В квартире она налила воды в кофейник, поставила его на плиту и сварила себе кофе. Затем уселась за швейную машинку, взяла ножницы и раскроила ткань по эскизу, который сделала в мастерской. Был бы у нее закройщик, который мог воплотить в жизнь задуманное! Сама она понимала, что ей никогда не стать Вионне, которая работала сразу ножницами, без эскизов.
        Через полтора часа платье было готово, и Эстелла не сдержала улыбку - все вышло как надо. Она натянула платье и, нахмурившись, взглянула на свои поношенные туфли. Сапожным ремеслом она не владеет, а денег на новую пару обуви нет. Эстелла набросила плащ на случай, если к ночи похолодает, проигнорировала противогаз, который полагалось иметь при себе, однако, уступив настояниям матери, повязала белую косынку, чтобы в затемненном городе ее могли видеть водители автомобилей.
        Добравшись до Монмартра и миновав джаз-клуб Бриктоп - который был ей не по карману, - Эстелла вошла в другой клуб, пусть и не столь изысканный, но в котором определенно царила более приятная атмосфера. Там местный говорок сливался с мелодичными фразами саксофона; какой-то мужчина, явно работник военного завода, пытался протиснуться мимо Эстеллы, прижавшись несколько теснее, чем полагалось. Она отбрила его строгим взглядом и парой избранных словечек и уселась за столик рядом со своей подругой Рене.
        - Bonsoir[14 - Добрый вечер (фр.).]. - Рене поцеловала ее в щеку. - У тебя не остались «Голуаз»?
        Эстелла достала две последние сигареты. Девушки закурили.
        - У тебя обнова? - ахнула Рене.
        - Сама сшила.
        - Я так и подумала. В BHV[15 - Универмаг в парижском квартале Марэ.] такого не отыщешь.
        - Именно.
        - Мне кажется или оно несколько… необычное?
        Эстелла покачала головой. Рене носила одно из простых платьев, которые одиноко болтались на вешалках в Au Printemps[16 - Торговый комплекс в Париже.], и выглядела подобно всем женщинам в клубе: заурядно и бесцветно, как разбавленное вино, которое они пили.
        - Разве мы могли ожидать другого от Эстеллы? - послышался веселый голос. Ютт, сестра Рене, наклонилась и поцеловала Эстеллу в обе щеки. - Выглядишь magnifique[17 - Потрясающе (фр.).].
        - Потанцуйте со мной, - прервал их грубый голос. От мужчины разило, как от ночной площади Пигаль, а именно ликером, смешанным с духами десятков женщин, которых он уже провел по танцплощадке. При дефиците мужчин он чувствовал себя королем. Такой тип, с учетом отсутствия манер, вообще не имел бы шанса, если бы большинство не ушло на фронт.
        - Нет, спасибо, - ответила Эстелла.
        - А я не против, - заявила Рене.
        - Хочу ее. - Мужчина указал на Эстеллу.
        - А мы вас не хотим, - настаивала она.
        - Я пойду, - почти с отчаянием повторила Рене. Примета времени: девушка могла так и просидеть весь вечер без партнера. И вот один все же появился, пусть третьего сорта - но какая разница?
        - Нет! - Ютт положила руку на плечо сестры.
        Эстелла поняла, что жест вышел непроизвольно и говорил о том, как подруга любила Рене, как бы та ее ни раздражала. Она ощутила острую тоску и тут же осознала, насколько это глупо - желать того, чего у нее никогда не будет. Надо благодарить судьбу, что у нее есть мать, а не эгоистично завидовать тем, у кого есть сестра.
        Мужчина выдернул Рене из-за стола и увлек на танцплощадку, стараясь притягивать ее как можно ближе к себе. Эстелла отвернулась, чувствуя отвращение, когда тот прижался к девушке промежностью.
        - Пойдем споем что-нибудь быстрое, - сказала она Ютт. - Нужно сменить темп, чтобы она могла отлепиться от него.
        Эстелла и Ютт направились к четверке немолодых музыкантов, с которыми они вдвоем провели не один вечер, играя на рояле и напевая, чтобы уроки музыки не пропали даром. Мама Эстеллы в юности училась пению в школе при монастыре и дома всегда напевала, считая, что музыка больше украшает квартиру, чем разные безделушки, и в раннем детстве передала свое увлечение дочери. Мама предпочитала оперные арии, а вот Эстелле нравились низкие хриплые звуки джаза.
        Музыканты, не сбившись с ритма, чмокнули Эстеллу в щеки. Люк, пианист, похвалил ее платье. Он говорил на таком вульгарном и невнятном диалекте, что обычная француженка не смогла бы его понять. Люк закончил песню и отправился в бар пропустить стаканчик. Эстелла села за рояль; Ютт встала у микрофона рядом с Филиппом. Эстелла наиграла мотив J’ai Deux Amours[18 - «У меня две любви - моя страна и Париж» (фр.), песня Жозефины Бейкер.], и публика с благодарностью зааплодировала. Она продолжила, надеясь, что каждый в зале достаточно сильно любит Париж и эта любовь спасет город от того, что может на него обрушиться, когда немцы подойдут еще ближе. Голос Ютт был недостаточно высокий для этой песни, поэтому она столкнула подругу с банкетки и заставила петь вместо себя. Эстелла не возражала.
        В конце последнего куплета к ней присоединились завсегдатаи клуба, и Эстелла поверила, пусть лишь на несколько секунд, что все будет хорошо: Париж - великий и легендарный город, и его блеск не под силу погасить такому маленькому и нелепому человечку, как Адольф Гитлер.
        После того она еще немного посмеялась с Филиппом, Ютт и Люком, пока не спохватилась, что они недоглядели за Рене и та ушла с подонком, который пригласил ее танцевать. Эстелла внезапно почувствовала себя разбитой и подавленной, а еще намного старше своих двадцати двух лет.
        - Мне пора. - Она встала и дважды расцеловала каждого в щеки.
        Оказавшись на ночной парижской улице, Эстелла пошла домой не сразу. Она побрела через грязный и обветшалый квартал Марэ, запущенность которого становилась все более очевидной с каждым hotel particulier[19 - Особняк (фр.). - Здесь и далее имеются в виду заброшенные особняки.]; особняки, некогда принадлежавшие аристократам - хотя теперь дома превратили в слесарные мастерские, а роскошные дворы оскверняли груды тележных колес, транспортировочные поддоны, пристройки и навесы, - по-прежнему стояли с высоко поднятыми головами. Эстелла проводила рукой по каменным стенам и поглаживала их, как отрез золотого шелка в швейной мастерской. Сможет ли запечатленное в камне изящество - подобное покрою платья от-кутюр, который никогда не спутать с прет-а-порте, - противостоять пикирующим бомбардировщикам и колоннам мужчин в холодно-серых мундирах?
        На рынке Карро-дю-Тампль царила тишина; все торговцы тканями и секонд-хендом отправились спать, чтобы с рассветом выложить на продажу брошенную обитателями Елисейских Полей одежду, которую нашли в мусорных корзинах. Более того, и во всем районе было тихо; блуждая по городу, Эстелла зачастую оказывалась одна на всей улице. Она вбирала в себя образы, привычные с детства, но слишком прекрасные, чтобы считать их само собой разумеющимися теперь, когда они могли исчезнуть: увядающее великолепие красных, золотых и голубых росписей над воротами отеля «Де Клиссон» и искривленные средневековые башенки, обрамляющие ворота, подобно двум располневшим часовым; симметричные павильоны и роскошный крытый пассаж Карнавале.
        Незаметно для себя она очутилась у дома на рю де Севинье, одного из «заброшенных особняков», куда мама часто приводила ее в детстве и где Эстелла играла среди нежилых комнат; там, как она подозревала, мама встречалась с месье Омоном. Однако при задернутых светомаскировочных шторах и затемненных фонарях невозможно было рассмотреть, есть ли кто-то внутри. Построенный не в стиле французского барокко и избегающий всякой симметрии и формы, дом выделялся на фоне соседних зданий, подобно горбу - идешь, а он выныривает, будто из засады, в истинно готическом стиле. Островерхие башенки должны были напоминать Эстелле о сказочных дворцах, но вместо того она подумала о женщинах, которых заточили наверху, откуда невозможно сбежать.
        Повинуясь внезапному порыву, Эстелла толкнула деревянную дверь, ведущую во внутренний двор. Скульптурные изваяния, символизировавшие четыре времени года, надменно взирали со стен дома; лишь обезглавленное Лето утратило свое могущество. Посыпанные гравием дорожки уже много лет не подметали и не разравнивали, но они по-прежнему сходились в форме звезды; каждый луч отделялся от других разросшейся живой изгородью, которая давно распространила побеги во всех направлениях. Мята, которую в свое время наверняка не выпускали за пределы аптекарского огорода, покачивала стеблями и наполняла воздух резким запахом опасности. И тут Эстелла услышала… Кто-то скребся о камень. Страх молнией пронесся вдоль ее позвоночника.
        Она обернулась. Месье Омон, скорчившись, лежал у шаткой скамьи. От его одежды и тела исходил запах крови и ужаса.
        - Mon Dieu! - воскликнула она.
        Он приподнялся - на рубашке растеклось темное пятно.
        - Отнеси вот это, - зашептал месье Омон, протягивая ей небольшой сверток, - в театр Пале-Рояль. Пожалуйста. Ради Парижа. Найди там l’engoulevent[20 - Козодой (птица) (фр.).]. Ему можно доверять.
        - Где мама? - спросила Эстелла.
        - Дома. В безопасности. Беги!
        Он вновь осел на землю, и Эстелла наклонилась ближе. Как ему помочь? Она сумела прислонить несчастного к скамье. Его глаза умоляли.
        - Беги, - хрипло повторил он. - Ради Парижа.
        Что бы ни держала в руках Эстелла, это означало опасность. И все же для месье Омона вещь настолько важная, что из-за нее он ранен и теперь рискует, потому что на вопрос о маме ответил «в безопасности». Разве не всего лишь час назад Эстелла пела о своей любви к Парижу?.. Теперь же от нее требовалось кое-что сделать для города.
        Месье Омон прикрыл глаза. Эстелла развернула сверток. Планы здания, напечатанные на шелке. Можно распихать их по карманам, намеренно вшитым под подкладку плаща, чтобы переносить платья в копировальную мастерскую. Правда, Эстелла будет слишком заметной в своем блестящем золотом платье и расшитом серебристым бисером плащем из черного бархата.
        - Беги! - в третий раз прошептал месье Омон сквозь стиснутые зубы.
        Наконец Эстелла кивнула. Теперь слова песни, которую она пела в клубе, обрели конкретный смысл: в ее город вторгся враг, и, возможно, выполнив то, о чем умоляет месье Омон, она сможет предотвратить еще большее посягательство на честь Парижа.
        Глава 2
        Эстелла торопливо выскочила на улицу. Карты шелестели в карманах, как чьи-то невнятные голоса, напомнив о передаваемых из уст в уста слухах: будто немцы сбрасывают с самолетов отравленные конфеты, чтобы дети подбирали их и болели; будто немцы переодеваются монахинями и шпионят за парижанами; будто по ночам в городе приземляются немецкие парашютисты. Она опасалась, что каждый прохожий может оказаться симпатизирующим фашистам членом пятой колонны, который помогает Германии и потому готов на все, лишь бы помешать ей добраться до театра и передать карты. И все же девушка спускалась вниз по рю Ботрейи, мимо старинных часов, ржавых, однако продолжающих идти и напоминаюших парижанам, что, хотя их город бессмертен, к ним самим - и к ней в том числе - это не относится.
        Затем, надеясь, что извилистый маршрут, который она выбрала, позволил городу укрыть ее и спрятать в складках улиц, Эстелла повернула направо, к Пале-Рояль. Наконец она увидела театр и теперь благодарила Бога за то, что ее платье достаточно нарядно и никому здесь не покажется неуместным.
        Она поднялась по покрытой красным плюшевым ковром винтовой лестнице на верхний этаж и оказалась в уютном и роскошно обставленном холле - восхитительном при других обстоятельствах, - который освещала огромная люстра, настолько яркая, что Эстелла прикрыла глаза ладонью. Украшенные фестонами красные бархатные занавески закрывали дверные проемы, которые, как она предположила, вели собственно в театр. Стены были оклеены темно-бордовыми обоями с золотистой окантовкой; все остальное тоже отделано под золото - люстра, перила балконов, карнизы, рамки фресок на потолке, барельеф в виде изящной арки над дверью в дальнем конце холла. Женщины в платьях от Шанель, Лелонг и сестер Калло небольшими группами сидели в низких креслах, обитых красным бархатом; мужчины смеялись, попивая коньяк и кальвадос. Эстелла знала, что по многим причинам светская жизнь не прекращалась, люди устраивали вечеринки и застолья, однако после увиденного сегодня очутиться в театре было для нее все равно что попасть на Луну или в любое другое место, настолько же удаленное от реальности - той реальности, в которой немецкая армия
подступает к Парижу.
        Раздались звуки фокстрота, и несколько пар решили потанцевать, хотя места было немного. Эстелла откинула капюшон, распустила по плечам длинные темные волосы и вошла в холл.
        Как узнать, кто или что этот козодой? Она обежала взглядом женщин, затем мужчин, и, когда встретилась глазами с одним из них, стоявшим в центре зала вместе с группой других, тот подмигнул ей с любопытством в манере, отличной от похотливых взглядов, которыми девушку удостоили некоторые другие.
        Довольно трусить и вести себя так, словно она здесь чужая! Эстелла храбро пересекла зал. Плащ развевался за спиной, платье закрывало дрожащие колени. Ей не пришлось протискиваться сквозь толпу; толпа сама раздалась и пропустила ее - уверенная осанка, скопированная у манекенщиц, которых Эстелла видела на модных показах, стала своего рода пропуском.
        Оказавшись рядом с мужчиной, она поцеловала его в обе щеки, улыбнулась и громко произнесла:
        - Здравствуй, дорогой!
        Интонацию она тоже переняла у манекенщиц - таким голосом они пытались соблазнить мужей богатых клиенток, и зачастую успешно.
        - Рад, что ты пришла, - пробормотал он в ответ, скользнув ладонью по ее талии. Он подыграл Эстелле, а значит, она не ошиблась.
        - Я увлекаюсь орнитологией, - шепнула она. - Особенно одной птичкой… «козодой» называется.
        Мужчина ничем не выдал своей заинтересованности.
        - Потанцуем? - Он извинился перед собеседниками, взял ее за руку и повел на площадку, где пары кружились под музыку.
        Он потянулся развязать тесемки плаща, однако Эстелла покачала головой. Не передавать же карты в руки театрального посетителя!
        - Я бы предпочла его не снимать.
        Она очутилась в руках мужчины, и тот закружил ее по залу. Проклятая музыка зазвучала медленнее, фокстрот сменился вальсом. Учитывая позднее время и то, что большинство посетителей театра были в состоянии опьянения, главным для них стало очутиться поближе к партнеру по танцу; Эстелла поняла, что неуместно оставаться с незнакомцем на расстоянии вытянутой руки. Когда мужчина шагнул ближе, она сделала то же самое, и они оказались лицом к лицу, соприкоснувшись телами. Крепкие мускулы, сильный загар - словно мужчина проводил на открытом воздухе больше времени, чем в помещении; карие глаза и почти такие же темные волосы, как у нее. А ведь он не француз, хотя и владеет языком в совершенстве; произношение безупречное, однако слишком заученное и слишком идеальное, чтобы быть родным.
        Незнакомец ожидал, пока она что-нибудь скажет. Эстелла понимала: кровь на рубашке месье Омона и то, как он говорил, однозначно намекали - он и, возможно, мама ввязались во что-то намного более опасное, чем помощь беженцам на вокзале, и незнакомец был частью этого. Она не доверит ему ничего, кроме того, что велел месье Омон, которого она знала с детства.
        - Полагаю, у меня для вас кое-что есть, - сказала она, перейдя на английский.
        - Да кто вы, черт возьми? - удивленно спросил он, также по-английски, контролируя свою интонацию.
        - Вы меня не знаете. - Эстелла вновь переключилась на французский.
        - С конспирацией у вас не очень. - Он указал на платье, которое предназначалось для того, чтобы кружить головы, хотя сейчас это было последним, чего хотела Эстелла. - Кому есть что скрывать, не наденет такое платье.
        Она услышала то, что он попытался скрыть, а именно усмешку.
        - Ничего смешного здесь нет, - резко произнесла Эстелла. Последние крупицы отваги покидали ее. Она должна выполнить поручение, вернуться, чтобы помочь месье Омону - Боже, спаси его! - и наконец добраться до дома, надеясь, как никогда еще не надеялась, что с мамой все в порядке.
        - Острый же у вас язычок.
        - Потому что я в жуткой ярости, - отбрила его Эстелла. - Мне нужно повесить плащ в надежном месте. Порекомендуйте что-нибудь.
        - Выйдем на лестницу. Питер присмотрит за ним. - Все это время они танцевали, не убирая с лиц улыбки; никто, кроме них двоих, не подозревал, что дела обстоят не так, как кажется со стороны.
        Эстелла кивнула, выпуталась из рук незнакомца и вышла из зала, развязывая тесемки. При этом она провела по шву слева и на мгновение задержала руку, надеясь, что, если мужчина тот, кому нужно передать карты, за которые заплачено кровью, он заметит ее движение. Лишаться плаща не хотелось; ткань стоила ей месячной зарплаты. Но цена невелика, если это поможет месье Омону. И маме. И Парижу.
        Эстелла передала плащ человеку, на которого указал незнакомец, и бросилась вниз по лестнице, отчаянно желая оказаться дома. Она зашагала по ночному городу, прочь от того, чего не хотела знать, что пугало ее и заставляло понять, что прежняя жизнь при швейной мастерской в Париже в окружении красивых вещей закончилась.
        Кто-то коснулся ее руки. Эстелла подпрыгнула. Она не слышала шаги, но каким-то образом мужчина очутился рядом.
        - Наденьте. - Он протянул ей черный пиджак. - Ночью в таком платье вы не доберетесь до дома живой. На плаще кровь. Ваша?
        Он провел ладонью по ее щеке, и Эстелла отпрянула, однако догадалась по положению его руки, что он не собирается нападать на нее, наоборот, поступок вызван благородными намерениями - мужчина хочет проверить, не ранена ли она. Ее реакция заставила незнакомца убрать руку - настолько поспешно, будто он ее и не поднимал.
        - Кровь не моя. Это кровь месье…
        Он оборвал ее:
        - Мне лучше не знать имя. Можете отвести меня к нему?
        Эстелла кивнула, и незнакомец последовал за ней. Он явно знал Париж так же хорошо, как и она - ни разу не спросил дорогу, шел быстро, как бы случайно держась рядом. Когда они, миновав пассаж Шарлемань, устремились в Деревню Сен-Поль[21 - Деревня Сен-Поль - исторический район Парижа, застраивался в XVI - XVIII веках.] и попали в непроходимый лабиринт выбеленных осыпающейся известью дворов, мужчина вопросительно посмотрел на Эстеллу.
        Она заговорила - впервые после того, как они ушли из театра:
        - Еще немного дальше. Кто вы?
        - Для вас будет безопаснее не знать, - покачал он головой.
        Шпион. Она должна была задать еще один вопрос, хотя и понимала, что здесь, укрывшись за стенами бывшей приходской деревни, он может выстрелить в нее, или ударить ножом, или что еще делают люди подобные ему с теми, кто перешел им дорогу.
        - На чьей вы стороне?
        - Я не поблагодарил вас, - проговорил он вместо ответа. - Но эти бумаги помогут народу Франции в великом деле.
        - И Британии? - Она старалась вытянуть больше информации.
        - И всем союзникам.
        Деревянные ворота дома на рю де Севинье возникли перед ними внезапно; Эстелла проскользнула во двор и резко остановилась, увидев на земле месье Омона.
        Она метнулась вперед, но мужчина удержал ее.
        - Я сделаю все, что смогу. Он заслужил достойных похорон, и он их получит. Обещаю.
        Похороны… Боже, а как же?..
        - Мама! - ойкнула Эстелла. Ее голосок был едва различим в глухой ночи погруженного в светомаскировку города.
        - Идите к ней.
        - А месье?
        - Я о нем позабочусь.
        Эстелла обернулась. Страх наконец сорвал с нее покров безрассудства, который она носила до сих пор. Она видела только мамино лицо, молясь, чтобы месье Омон в свои последние секунды сказал правду и мама действительно в безопасности.
        - Бегите из Франции, если можете. И будьте осторожны.
        Слова прошелестели сквозь воздух; расчетливый тон исчез, приняв почти заботливый оттенок, и Эстелла твердила это напутствие про себя всю дорогу к дому. Мама, ты тоже будь осторожна. Я иду.

* * *
        Консьерж, к счастью, храпел в кресле, и Эстелле не пришлось оправдываться за свой перепуганный вид и мужской смокинг поверх платья. Она взбежала по винтовой лестнице на верхний этаж, прыгая через ступеньки. По телу прокатилась волна облегчения - мама сидела в темной кухне и пила кофе. Однако облегчение испарилось, когда Эстелла заметила, что мама очень бледна, а кофе выплескивается из чашки - так дрожат ее руки.
        - Рассказывай! - крикнула Эстелла от двери.
        - Я знаю очень мало, - прошептала мама. - Месье Омон, наверное, работал на англичан. Конкретно он мне не говорил. Ему было нельзя. Но у него много двоюродных братьев, сестер и племянников - в Бельгии, Швейцарии и Германии, разумеется, все евреи; он передавал дальше полученную от них информацию. Еврейский народ не любит нацистов, Эстелла. И месье Омон их не любил. И я тоже.
        - И я не люблю. Но разве это значит, что ты должна рисковать жизнью?
        - А как ты думаешь, что я должна делать? Ты их видела. Детей, которых мы помогали OSE[22 - OSE (Oeuvre de secours aux enfants) - французская гуманитарная организация, помогавшая еврейским детям-беженцам.] переправлять из Германии во Францию… Мы могли разве что обнять их и накормить супом. Их лишили родителей, и только потому, что у тех другая религия. Если мы можем помочь, нельзя стоять в стороне.
        Конечно, они помогали. Стоять в стороне и ничего не делать значило отречься от Парижа, отказаться от сострадания, согласиться с тем, чтобы мир захватили чудовища.
        - Насколько ты в это вовлечена?
        Мама отпила глоток кофе.
        - Немного. Всего лишь была доверенным лицом месье Омона. И помогала ему найти в толпе на Северном вокзале нужных людей. Одному человеку легко проглядеть красный шарф или зеленый берет. Потом он возвращался на вокзал и провожал меня домой, после того как выполнял задание. Но сегодня не вернулся.
        - Он умер, мама.
        - Умер? - Всего одно слово. Будто спустили петлю и ткань жизни распалась. Мама выставила вперед руку. - Не может быть…
        - Я его видела. И передала несколько карт по его просьбе.
        - Что? Что ты сделала?
        Эстелла крепче сжала руку матери и рассказала ей, что случилось. Дом, кровь, театр, незнакомый мужчина, который обещал позаботиться о теле месье Омона.
        - Думаю, он сдержит слово, - тихо сказала Эстелла.
        - Теперь и ты замешана. - От ужаса лицо мамы лишилось всех красок. - Кругом шпионы. И кто знает, много ли времени осталось до того, как вермахт в полном составе будет здесь. - Мама набрала в грудь воздуха и выпрямилась. - Ты должна уехать из Франции.
        - Никуда я не уеду.
        - Уедешь. - В голосе мамы появились решительные нотки. - Тебе больше нельзя оставаться здесь. Если кто-то тебя видел сегодня вечером… - Она не договорила.
        - Меня никто не видел.
        - Если ты держала в руках карты, легко можешь кончить так же, как месье Омон. И в Париже ты так навсегда и останешься мидинеткой в мастерской, подобно мне. Я отправлю тебя в Нью-Йорк.
        - Мне нравится быть мидинеткой в мастерской.
        Нью-Йорк! Просто смешно.
        - Не бывать тому. Посмотри на свое платье. Так шьют настоящие кутюрье. Война в самом разгаре. Скоро в Париже позабудут о моде.
        - Что я буду делать в Нью-Йорке? - Эстелла старалась говорить непринужденно, как будто речь шла о шутке. Однако стоявшая перед глазами картина - тело месье Омона, распростертое на земле среди сорняков, и осознание того, как близко оказалась мама к опасности, заставили ее голос сорваться. - Я не хочу ехать одна.
        - Придется. Месье… - Мама запнулась, ее глаза наполнились слезами. - Месье Омон попросил меня, еще несколько недель назад, взять на себя мастерскую, если с ним что-то случится. Наше ремесло умирает. Я должна не дать ему исчезнуть, должна сдержать обещание. И я сегодня не прикасалась к этим картам. А вот ты…
        - Мне ничто не угрожает. - Она вспомнила слова незнакомца, сказанные ей в последний момент: «Бегите из Франции, если можете».
        - Месье Омон тоже так считал.
        Эстелла встала и нашла в буфете бутылку портвейна. Налила по бокалу себе и Жанне и мгновенно осушила свой, не в силах представить себе жизнь без мамы. Кто, как не она, разрешила ей сесть за швейную машинку в пять лет? Кто, как не она, приносила домой лоскутки ткани, чтобы Эстелла могла сшить еще больше фантастической одежды для своей тряпичной куклы? Кто, как не она, позволяла дочери по выходным и по вечерам, когда приходилось работать допоздна, сидеть у своих ног под столом и творить собственные версии цветков из обрезков материала?
        Они все делали вместе, Эстелла и мама. Каждую субботу шли на рынок Лез-Аль и покупали еду на неделю. Каждое воскресенье молились в церкви Сен-Поль-Сен-Луи. Лежали бок о бок на единственной кровати, порой обсуждая, как Эстелла, Рене и Ютт развлекались в La Belle Chance, а порой засыпая мертвым сном, потому что Эстелла допоздна рисовала эскизы. У них никого не было, кроме друг друга. Никогда.
        Иногда Эстелле хотелось иметь сестру, чтобы даже после ухода матери чувствовать, что у нее, к счастью, есть семья. Но это желание неосуществимо. Когда Жанна - не дай бог! - умрет, Эстелла останется одна. А отсутствие отца было единственной темой, которую мама никогда не обсуждала - кроме того факта, что он погиб в Мировую войну.
        Эстелла вновь села и взяла маму за руку, ища поддержки.
        - Корабли не выходят в море, - решительно возразила она. - Разве что пробраться в Геную… Но это невозможно.
        - На прошлой неделе американский посол дал объявление в «Ле матен», в котором призвал всех граждан США немедленно отправляться в Бордо, где их будет ждать последний пароход до Нью-Йорка.
        - Я гражданка Франции. Что мне с того?
        Мама резко встала и пересекла маленькую квартирку, из которой большинство людей в здравом уме были бы рады сбежать: шестой этаж, ни водопровода, ни лифта, крошечные комнаты - одна спальня, кухня и она же столовая, стол в которой использовали чаще для шитья, чем для еды, оставшееся место занимает диван. Никаких красивых безделушек, лишь самое необходимое: чашки, тарелки, кастрюли, одежда и, конечно, швейная машинка. Однако это все, что они могли позволить себе на жалованье мидинеток.
        Жанна достала свою boite a couture[23 - Коробка для швейных принадлежностей (фр.).], старинную коробочку из букового дерева, - самую красивую в их жилище вещь. Литография на крышке изображала несколько диких ирисов, колышущихся на сильном ветру. Эстелле всегда казалось, что стебли изгибаются в танце и символизируют скорее непокорность, чем слабость и согласие подчиниться воле урагана. Мама открыла коробку, вынула иглы, серебряный наперсток, катушки ниток и тяжелые ножницы. На самом дне она нашла документ и протянула его Эстелле.
        - У тебя есть американский паспорт.
        - Что? - переспросила Эстелла.
        - У тебя есть американский паспорт, - настойчиво повторила Жанна.
        - Сколько ты заплатила за него? Кто поверит фальшивым документам, особенно сейчас?
        - Паспорт подлинный.
        Эстелла протерла глаза.
        - Откуда у меня мог взяться американский паспорт?
        Пауза длилась бесконечно. Когда мама наконец заговорила, Эстелла едва ли не физически ощутила, как некая струна натянулась и затем оборвалась.
        - Твой отец был американцем, и ты родилась там.
        - Мой отец - французский солдат, - упорно твердила Эстелла.
        - Это не так.
        На комнату, как тяжелая джутовая завеса, опустилось молчание, мешая вдохнуть. Теперь пришла очередь мамы осушить до дна свой бокал.
        - Однажды я ездила в Нью-Йорк, - наконец сказала Жанна, - и там родила тебя. Я никогда не собиралась говорить об этом, но сейчас самое главное - твоя безопасность.
        Эстелла развернула бумаги и прочитала свое имя. Документы подтверждали мамины слова.
        - Но как?
        По маминым щекам покатились слезы.
        - Мне больно рассказывать.
        - Мама! - воскликнула Эстелла, напуганная видом плачущей матери. - Прости меня. Я всего лишь пытаюсь понять.
        - Сейчас не до этого. Тебе нужно уехать из Парижа. Посольство организовало последний, дополнительный поезд, он отправляется завтра. На прошлой неделе я ходила в посольство и все выяснила. На всякий случай. Тогда я не решилась признаться. Боялась потерять тебя. А вот теперь придется.
        - Разве я смогу тебя бросить? - Голос Эстеллы срывался. Она не представляла себе, как сядет в поезд, полный американцев, и проедет через охваченную войной страну, чтобы попасть в Бордо, взойти на пароход как гражданка США и отправиться в Нью-Йорк. Одна, без мамы.
        - Ты сможешь. И ты уедешь.
        Вместо ответа Эстелла разрыдалась.
        - Милая, - прошептала мама и крепко обняла дочь, прижав ее голову к своей груди. - Не плачь. Если ты плачешь, я тоже заплачу. И больше не остановлюсь.
        Мама произнесла эти слова с таким безысходным отчаянием, что Эстелла лишилась самообладания и не послушалась. Наоборот, она зарыдала так, как никогда прежде не рыдала, представив маму одну в мастерской, одну в квартире, одну на их общей кровати. Неизвестно, сколько лет они проведут в разлуке, прежде чем смогут увидеться вновь, и смогут ли вообще?
        Глава 3
        Утро началось с завывания над Парижем пикирующих бомбардировщиков - они сбрасывали бомбы на расположенный неподалеку завод «Ситроен». Эстелла понимала: как бы она ни надеялась, что мама передумает, бомбежка лишь укрепит ее в намерении заставить дочь уехать из страны.
        Проведя мучительное утро в тесном бомбоубежище, Эстелла с мамой молча заторопились на вокзал Аустерлиц. Небо, еще недавно по-летнему ясное, заволокло дымом, в воздухе висели гарь и копоть.
        - Надеюсь, поезд придержат, - тихо повторяла мама, а Эстелла надеялась на обратное: что во время бомбежки поезд каким-то образом сумел отправиться по расписанию и у нее нет иного выбора, кроме как остаться с матерью в Париже.
        Ночью никто не постучался в дверь. Никто ее не разыскивал. Ведь молодая девушка, которая знает так мало, не должна привлечь чье-либо внимание, не правда ли? Однако следом Эстелла вспомнила о предупреждении незнакомца: бегите! А вдруг, оставшись дома, она навлечет опасность на маму? От этой мысли она содрогнулась и теперь старалась не отставать от Жанны; чемодан и швейная машинка уже набили ей синяки на ногах. Большую часть места в чемодане заняла мамина коробка со швейными принадлежностями. Жанна настояла, чтобы Эстелла взяла ее и швейную машинку с собой. Дочь не могла представить, как мама будет жить без этих двух вещей. Однако еще больше она не могла вынести боль в глазах матери, когда попыталась отказаться от подарков. Так что взяла их в знак благодарности, чтобы иметь при себе два драгоценных предмета, которые будут напоминать о маме всякий раз, когда доведется ими пользоваться.
        Вокзал Аустерлиц был настолько переполнен, что они едва смогли пробиться сквозь толпу. Утренняя бомбардировка вызвала ужас, распространившийся по городу, подобно пожару. После того как две сотни немецких самолетов сбросили множество бомб так близко к жилым домам, мало кто из парижан хотел остаться и увидеть, чем закончится очередной налет. Пол усеивали брошенные чемоданы, предметы мебели, другие вещи, которые невозможно было втиснуть в поезда - осколки ваз и торшеров, плюшевые мишки с оторванными лапами, разбитые напольные часы.
        Было жарко, очень жарко; пот струился по спине Эстеллы, одетой всего лишь в легкое летнее платье. Она жадно глотала воздух, но близость множества тел и летний зной тут же отбирали его.
        Эстелла вдыхала отчаяние, сочившееся из пор; отчетливее всего оно проявлялось, когда грудных детей передавали над головами и укладывали на столы для багажа, чтобы тех не раздавили в толпе - оттуда матери собирались их взять, добравшись до платформы. Однако некоторые матери, увидев, как поезд отправляется, садились в дальние вагоны, думая, что детей уже погрузили, и слишком поздно понимали - младенцы остались на перроне. Эстелла видела, как женщины колотили руками по стеклам и открывали рты в беззвучном крике. Кто теперь позаботится о младенцах? Она сжала руку матери.
        - Сюда, - сказала Жанна, протискиваясь к наименее переполненной платформе и старательно отводя глаза от женщин, потерявших своих детей.
        Когда они приблизились к поезду, специально выделенному для граждан США, Эстелла почувствовала себя виноватой. Она самозванка; что в ней есть американского, кроме акцента? Да и тот усвоила случайно, потому что брала уроки английского у американца. Поезд был заполнен, однако не настолько сильно, как все другие составы, где люди занимали даже туалеты, чтобы в вагоны вместилось больше пассажиров. Здесь стены платформы не покрывали сотни надписей мелом, которые люди оставляли своим близким, чтобы дать знать, где их искать. У счастливчиков из всех возможных направлений было лишь одно: Америка. Здесь не оставалось брошенных детей.
        Здесь были мужчины в элегантных костюмах и начищенных ботинках, некоторые с женами - в легких летних платьях, шляпках, перчатках и туфлях-лодочках. А вот французы на соседней платформе напяливали на себя по три платья, пальто, свитера - все, что не уместилось в чемоданы.
        Как-то слишком быстро Эстелла добралась до проверявшего документы человека. Она протянула ему паспорт и сжала мамину руку.
        - Пожалуйста, расскажи о моем отце.
        Жанна решительно покачала головой.
        - Сейчас не время. Будь умницей, милая. - Она поцеловала дочь в щеку.
        Эстелла повисла у матери на руке и слабо улыбнулась.
        - Я всегда умница.
        - Ты, как всегда, не слушаешься, - в шутку проворчала мама. - Обещай, что не изменишься. Всегда оставайся такой, как сейчас.
        У Эстеллы перехватило горло, и она не смогла произнести нужных слов. Спасибо. Никогда, никогда тебя не забуду. Будь осторожна. На мамину блузку скатилось несколько слезинок.
        - Пора, - поторопила мама и отступила на шаг, легонько подталкивая дочь к поезду - как ребенка, который отказывается идти в школу.
        - Я люблю тебя, мама. - Эстелла наконец сумела справиться с собой. - Вот, возьми. - Она протянула Жанне пакет с блузкой из остатков золотого шелка, которую шила всю ночь. - Надевай ее, когда будешь грустить.
        - Иди. - Эстелла еще не видела такого выражения на мамином лице. С Жанны словно сорвали маску спокойствия, обнажив все, что раньше было скрыто: любовь к дочери и одновременно безысходный страх.
        Эстелла заставила себя войти в вагон. Она перегнулась через мужчину - тот крикнул ей: «Осторожнее!» - и различила сквозь стекло, как платформа двинулась назад, унося с собой маму. Только теперь Эстелла поняла, что видит ее последние секунды. Жанна повернулась к поезду, обшаривая глазами вагоны, послала воздушный поцелуй и прижала к сердцу ее блузку, последнее воспоминание о дочери. И все, она исчезла.
        Эстелла вытерла глаза и села на свое место, все еще проигрывая в памяти мамин образ. Она молилась, чтобы благополучно доехать до Бордо, по-прежнему опасаясь, не развернут ли ее там. Невозможно поверить в то, что сказала мама в последнюю ночь. Неужели ее отец - американец и она родилась в Америке?
        Однако как только поезд выехал за город, Эстелле стало не до загадок собственной жизни. Увиденное потрясло ее. Тысячи женщин, одетых в брюки, гордо шагали вдоль путей. Они отказались от платьев, не подходящих для путешествия, в которое они пустились, и повязали волосы косынками в патриотических цветах - красном, белом и синем. Высокие тополя вдоль дороги словно копировали женщин с их гордой осанкой; длинные тени деревьев, казалось, указывали путь туда, где люди найдут пристанище. Но по мере того как поезд удалялся от Парижа, а желанное убежище не спешило материализоваться, Эстелла стала различать на лицах отчаяние - большее, чем у нее, и гораздо большее, чем она могла себе представить.
        Все разговоры умолкли, когда поезд нагнал гигантскую колонну изнеможенных людей, уже много дней идущих пешком из Бельгии, с севера Франции и из самого Парижа. Женщина с кошкой, ребенок с птичьей клеткой, старик, толкавший впереди себя тележку с кучей малышей, детская коляска с больной старухой, девочка, сжимавшая в руках куклу, чемоданы, кастрюли, домашние животные, узлы, одеяла… В основном это были женщины и дети, мужчины попадались редко. Некоторые ехали на велосипедах, но большая часть людей шла пешком. Машины с пристегнутыми к крышам тюфяками для защиты от бомб не могли пробиться сквозь толпу. Запряженные лошадьми подводы пытались объехать колонну. Фургоны и грузовики непрерывно сигналили; они были настолько перегружены, что Эстелла удивлялась, как у них еще не вылетели стекла.
        Когда поезд ускорил ход, Эстелла увидела лежащие у самой дороги тела. Эти люди не двигались. Старики, которые не смогли идти так долго, питаясь скудной пищей. Она вновь принялась плакать, обхватив себя руками. Она не видела этого раньше, иначе не смогла бы вчера надеть золотое платье и веселиться. Еще совсем недавно Эстелла наблюдала, как витражи Сен-Шапель заворачивали в парусину и уносили на хранение. Тогда она пришла в ужас от догадки - значит, правительство полагает, что Париж начнут бомбить, - и в то же время обрадовалась; ведь красоту ее города сберегут. Теперь Эстелла видела в этом напрасную трату сил: если правительство знало о грядущих бомбежках, то почему они не взяли людей, не завернули в парусину и не спасли вместо неживого стекла?

* * *
        Пароход «Вашингтон» был увешан таким количеством американских флагов, что выглядел как необычная реклама страны, да, по сути, именно рекламой и являлся; флаги предназначались для того, чтобы никто не усомнился - это не военный корабль, его нельзя обстреливать или торпедировать, а нужно позволить ему добраться до Америки невредимым, не разделив судьбу многих других затонувших с начала войны судов. Эстелла взошла на палубу с открытым от удивления ртом, не в состоянии постичь, как нашлось время, чтобы при помощи кранов погрузить на борт автомобили богатых людей, позволить им увезти с собой из Франции то, без чего они не могут жить. А вот она оставила в Париже самое ценное - маму.
        Судно оказалось заполнено лишь наполовину, что вновь удивило Эстеллу - неужели нельзя взять некоторых из отчаявшихся людей, которые наводнили Францию, пусть даже без документов? - однако затем выяснилось: они поплывут в Лиссабон, где подберут тех, кто не успел попасть на борт в Бордо. Теперь пароход был забит; раскладные койки поставили в главном салоне, в библиотеке, во дворике, называвшемся «Палм-Корт»; даже в бассейне спустили воду и оборудовали там спальные места. Несмотря на перегруженность, на корабле было тихо, словно вместо людей там обитали призраки, видимые, но безмолвные. На лицах читались невысказанные страх и тревога, особенно после того, как всем приказали на ночь класть под подушку спасательные жилеты. Каждый день приходили сообщения о новых потерях. Немецкие войска ломились в двери Парижа. Правительство увиливало от ответа, а затем тоже сбежало. Париж был усеян пеплом от сожженных бумаг - министерства уничтожали документы, чтобы те не попали в руки врага.
        Рано утром одиннадцатого июня, когда пароход шел из Лиссабона в Голуэй, чтобы взять новых пассажиров, Эстелла решила выйти на палубу в неурочный час - ей не спалось. За пределами парохода царила темнота, однако там, где стояла Эстелла, небо казалось подсвеченным - американские флаги усиленно освещали прожекторами, хотя это скорее привлекало внимание, чем позволяло судну проскользнуть незамеченным. Эстелла и сама сияла в своем золотом платье, которое надела, представляя, что вместо шелка ее обнимают мамины руки. Она закрыла глаза и вообразила маму в подаренной блузке. Так рулон шелка соединил их через океан.
        В памяти звучали последние мамины слова: «Всегда оставайся такой, как сейчас». Только вот кто она теперь - без дома, без работы, без семьи, да еще и со лживым выдуманным прошлым?
        Она ощутила рядом чье-то присутствие.
        - «Лаки Страйк?» - произнес мужской голос.
        - Откуда у вас американские сигареты? - спросила Эстелла. Мужчина с волосами песочного цвета и янтарными глазами дружески улыбался ей, внушая что угодно, только не опасения. Она взяла сигарету и с благодарностью затянулась.
        - Мои родители в прошлом году привезли с собой во Францию несколько коробок. Хотя мы все много курим, сигареты еще не закончились.
        - Они не знали, что у нас во Франции тоже есть сигареты?
        - Вы француженка?
        - Да, - с гордостью заявила Эстелла. - Но родилась в Америке.
        Слова выстрелили, подобно сигнальной ракете в ночи - дерзко и угрожающе.
        - Тогда вас, вероятно, заденет, если я скажу, что, по мнению моих родителей, курить «Голуаз» - все равно что курить землю.
        - Зато курить ваши сигареты - все равно что курить воздух, - парировала она, слегка улыбнувшись.
        Мужчина прижал руку к сердцу, как будто зажимал рану. Он признал себя побежденным.
        - Вы считаете, французы храбрее нас?
        - Нам приходится быть смелыми. В Америку никто не вторгался. - Эстелла стряхнула пепел за борт, в темную воду, где таились бог знает какие ужасы: подводные лодки, торпеды… Об айсбергах никто больше и не задумывался.
        - Кстати, меня зовут Сэм. И я прошу прощения.
        - Эстелла. Вы ни в чем не виноваты, разве что тоже собираетесь штурмовать Париж. А что вы делали во Франции?
        - Мой отец - врач, мама - медсестра. Они работали в Красном Кресте, а теперь уезжают.
        - Разве сейчас люди не нуждаются в Красном Кресте больше, чем когда-либо?
        - Да, но мама больна. Несколько недель назад получила ранение. Один солдат в госпитале случайно выстрелил из винтовки, началась инфекция.
        - Она поправится? - Эстелла спохватилась, что и у других людей есть матери, о которых они переживают.
        - С ней все будет хорошо. Отец тоже чувствует себя не в своей тарелке. Как будто сбегает. Но, по-моему, на самом деле он рад поводу уехать. Если бы не мамина болезнь, мне тоже пришлось бы остаться.
        - Вы тоже врач?
        - Нет. - Он помедлил. - Вы будете смеяться.
        - Тогда говорите. В наше время смех - самая нужная вещь.
        Сэм улыбнулся:
        - Тогда ладно. Ради того чтобы рассмешить вас, сознаюсь. Чтобы поехать с родителями во Францию, я отучился год на медицинском факультете, однако работал закройщиком в доме высокой моды. А причина, по которой я заговорил с вами, проста: я пытаюсь угадать, кто сконструировал ваше платье. Покрой похож на Вионне, однако современный, в стиле Маккарделл. Кто бы ни был этот модельер, я не прочь с ним поработать.
        - Маккарделл?
        - Клэр Маккарделл. Американский модельер.
        - Так вот, она здесь ни при чем. Платье сконструировала я сама.
        Сэм присвистнул:
        - Где вы научились такому?
        - Меня учила шить мама. Я почти всю жизнь провела в швейной мастерской, делала искусственные цветы. Потом год посещала парижский филиал нью-йоркской «Новой школы». А когда он закрылся, начала по выходным ходить на рынок Карро-дю-Тампль, покупала все, что могла себе позволить из секонд-хенда. Приносила домой, распарывала швы и вновь прострачивала, чтобы видеть, как пошита одежда. А на следующей неделе обменивала на другую, и так далее.
        - Тогда вы поймете меня, когда я скажу, что мне проще кроить ткань, чем резать людей скальпелем. Держите. - Он подал ей другую сигарету, потому что первую, единственную за много дней, она выкурила моментально.
        - И как же студент-медик стал закройщиком в доме моды?
        - Моя мама, как и ваша, всегда была хорошей портнихой. Я единственный ребенок и помогал ей в детстве. Родители постоянно лечили не очень богатых пациентов с Манхэттена, делали им процедуры, и я часто играл в прихожих итальянских и еврейских портных и польских закройщиков. Там и нахватался. А когда все мужчины в Париже ушли воевать, освободились рабочие места. Как раз для меня.
        - Наверное, вы хороший закройщик, если получили работу в доме высокой моды, - сказала Эстелла. В этот момент ночное небо прорезала вспышка света.
        - Что за черт? - воскликнул Сэм.
        - Не знаю. - Эстеллу охватил страх.
        Двигатели судна заглушили. Внезапно опустившаяся тишина, нарушаемая только плеском волн о борта, казалась страшнее любого шума. Водонепроницаемые люки задраили, взвыла сирена. Затем объявили: всем пассажирам погрузиться в спасательные шлюпки.
        - Что происходит? - спросила Эстелла, не ожидая ответа. Она припомнила корабли, подорванные немцами за последний год.
        - Немцы, - подтвердил Сэм.
        Ну вот и все, подумала Эстелла. Посреди океана, окруженная черной водой и еще более черной ночью. Одна, без мамы. Ни одной знакомой души рядом, только Сэм, молодой человек, с которым она всего-то выкурила вместе по паре сигарет.
        Как это произойдет? Она вцепилась в сигарету так крепко, что не смогла втянуть в себя дым. Будет взрыв? Или бомба неслышно проскользнет под водой, подобно акуле, и ударит по кораблю в тот миг, когда люди меньше всего этого ждут, и они не осознают, что умирают? Черт бы побрал того темноволосого мужчину из театра Пале-Рояль! Если бы не он, она не оказалась бы здесь.
        «Я люблю тебя, мама», - мысленно проговорила она.
        - Идемте со мной, - позвал ее Сэм.
        - Вам лучше пойти к родителям. Я справлюсь.
        Эстелла старалась выглядеть спокойной, словно очутиться на пароходе, который вот-вот торпедируют, еще не самое страшное, что когда-либо с ней случалось. Она затянулась сигаретой для храбрости. Вокруг толпились пассажиры; офицеры кричали в мегафоны, что «Вашингтон» попал под прицел немецкой подводной лодки.
        - Сделайте мне одолжение, - сказал Сэм. - Первыми в шлюпки должны сесть женщины и дети. Мама на грани истерики, а ни отцу, ни мне не разрешат быть рядом. Может, вы присмотрите за ней вместо меня?
        Эстелла подозревала, что Сэм преувеличил нервозность матери, однако все равно была рада.
        - Хорошо, - ответила она и двинулась за Сэмом. Он протискивался сквозь толпу на палубе, разыскивая своих родных.
        Мать Сэма как раз сажали в шлюпку против ее воли.
        - Сэм, - воскликнул отец, - слава богу!
        - Это Эстелла, - сказал Сэм матери. - Она составит тебе компанию, пока мы снова не будем вместе.
        - Сэмми. - Мама поцеловала сына в щеку. - Я виновата.
        - В чем? - озадаченно нахмурился Сэм.
        - В том, что не позволяла тебе заниматься тем, чем ты хочешь. Знай, что если…
        Если мы выживем.
        - Ловлю на слове, - сказал Сэм и повернулся к Эстелле: - Я буду высматривать тебя в шлюпке.
        Слова побудили ее к действию.
        - Конечно, - решительно ответила она. Потому что единственным, за что можно держаться, оставалась надежда, какой бы мимолетной и ускользающей та ни была. Эстелла не позволит немцам отобрать у нее и надежду, подобно тому как ее отобрали у людей, чьи тела лежали вдоль железной дороги. Она села рядом с матерью Сэма.
        Спуск на воду проходил спокойно и организованно, чего Эстелла не ожидала. Никто не кричал и не вопил, вообще мало кто плакал - возможно, потому, что все произошедшее с людьми за последнюю неделю было уже за пределами страха; они слишком многое видели и потеряли способность к нормальной человеческой реакции. Во всяком случае, Эстелла чувствовала себя именно так, когда услышала от членов команды, что немцы дали им десять минут на эвакуацию с парохода, то есть предоставили шанс выжить, болтаясь на волнах где-то посреди открытого моря в надежде, что кто-нибудь их спасет.
        Эстелла взяла руку матери Сэма и стиснула ее. То же самое она сделала бы для своей мамы. Женщина выглядела так, словно в любой момент может раствориться, превратиться в ничто - спина сгорблена, плечи опущены, голова вжата в плечи.
        - Спасибо, милая.
        Другой рукой женщина вцепилась в вырез своего платья, отделанный серебристыми пайетками и розовым бисером. Эстелла узнала превосходную копию модели «Циклон» от Ланвен: знаменитое вечернее платье с двухуровневым вихревым подолом из серой шелковой тафты, предназначенное для бала, а не для спасательной шлюпки посреди Атлантики, в которую целится немецкая подлодка.
        - Наверное, ты сочтешь меня немного сумасшедшей или крайне легкомысленной, раз я вырядилась в вечернее платье при таких обстоятельствах, - извиняющимся тоном произнесла она, перехватив взгляд Эстеллы. - Отец Сэма так и подумал. Устроил нагоняй, когда я его надела.
        Она слегка расстегнула пальто, и Эстелла увидела боковой карман с декоративной отделкой; чернильного цвета ткань была темна, как окружавшая их ночь, и в то же время блеснула, подобно надежде.
        Эстелла указала на свое платье:
        - Что ж, значит, я тоже сумасшедшая.
        - Это платье придает мне смелости. - Мать Сэма выпрямилась и расправила плечи. - Стоит только его примерить, как я ощущаю себя своей улучшенной версией. Пусть на один вечер, но становлюсь той женщиной, какой всегда хотела быть. Хотя вряд ли ты поймешь…
        Эстелла ощутила слезинки в уголках глаз.
        - Я вас всецело понимаю, - ответила она хриплым от волнения голосом.
        Она действительно понимала. Подобно тому как нарядная одежда придала мужество матери Сэма перед лицом немецкой подлодки, девять дней назад Эстеллу преобразило платье из золотого шелка, сделав ее женщиной, которая думает о всеобщем благе больше, чем о себе, и готова выполнить бессмысленное поручение и встретиться в театре с незнакомцем, потому что человек, которому она доверяет, сказал, что так надо. А чуть раньше Эстелла стояла на палубе, и платье утешило ее, напомнив о матери, которая прижимала к груди блузку взамен дочери.
        Кусок ткани оказался способен на многое. На большее, чем просто ткань, нити и фасон.
        Зависнув над черной бездной океана в шлюпках, закрепленных по бортам корабля и готовых спуститься на воду, в нескольких шагах от смерти Эстелла поклялась себе: если выживет, то пойдет за своей мечтой и не сдастся. Она не может воевать и помогать Парижу, однако может создавать одежду и тем самым позволять женщинам чувствовать себя сильными, уверенными и более смелыми - ведь именно это им нужно, чтобы пережить черные времена.
        Мысли проносились у нее в голове, а тем временем на небе проступил лучик рассвета, затем другой, словно где-то раскрывалась золотая ладонь. Это, как ни странно, подняло настроение. Эстелла услышала, как запустились и взревели двигатели судна, а затем ощутила толчок - судно сдвинулось в направлении к солнцу, словно там находился рай, обещавший всем им спасение.
        - Что происходит? - спросила мать Сэма.
        - Не знаю, - ответила Эстелла. - Возможно, мы в безопасности.
        - Неужели?
        - Да. - Она хотела этому верить.
        Вскоре объявили, что они действительно в безопасности. Капитан подлодки вначале принял их за другое судно, но теперь позволил плыть дальше. Однако пассажиры должны на всякий случай оставаться пока в шлюпках. Объявление встретили оглушительными возгласами. Все, даже незнакомые, принялись обнимать друг друга. Казалось, само солнце поднимается выше на волнах всеобщего ликования.
        Пароход направился прямо на восходящее солнце. Эстелла прикрыла глаза от яркого света и чуть сдвинулась, чтобы защитить и маму Сэма.
        - Кстати, меня зовут Кларисса. - Женщина отпустила свое платье, с облегчением разжав пальцы. - Кажется, нас официально не представили.
        - Эстелла. Рада, что мы познакомились.
        - Все лучше, чем очутиться на дне океана. Где же Сэм?
        Эстелла оглядела шлюпки по другому борту, заметила Сэма и указала на него.
        - Как думаешь, долго еще нам здесь оставаться? - заерзала Кларисса.
        Эстелла вспомнила, как Сэм рассказывал о болезни матери.
        - Надеюсь, не очень. Я не испытываю желания спать здесь десять дней. - Она решила отвлечь Клариссу. - Хотя раскладная койка в почтовом отделении ненамного удобнее.
        - Почему ты не в каюте?
        - Места не хватило, - пожала плечами Эстелла. - Я же не одна здесь такая.
        - Я настаиваю, чтобы ты жила в моей каюте. А Джордж, мой муж, переберется к Сэму.
        - Меня устраивает мое место, - запротестовала Эстелла.
        - Койка в почтовом отделении - неподходящее место для одинокой женщины. С тобой там может случиться все что угодно.
        Эстелла не смогла удержаться от улыбки:
        - Мы висим в шлюпке за бортом корабля посреди океана, где-то рядом плавает немецкая подлодка, а вы беспокоитесь, что мне приходится спать в почтовом отделении?
        Кларисса тоже улыбнулась:
        - А знаешь, с тобой мне будет весело. Джордж большую часть времени кого-нибудь лечит и отказывается от помощи; говорит, я должна отдыхать и восстанавливаться. А Сэм вечно где-то пропадает и очень много курит. Лежать одной в каюте и переживать не очень-то способствует выздоровлению. Я бы не прочь завести компанию.
        Корабль развернулся, солнце теперь падало сбоку, и пассажиры расслабились; чувство общности, возникшее под прицелом подлодки, схлынуло, подобно морской пене. Наконец корабль остановился; всем разрешили покинуть шлюпки и размять ноги на палубе.
        Сэм и его отец поспешили к Клариссе и чуть не задушили ее в объятиях. Эстелла отвернулась, словно это могло помочь ей не так остро ощущать разлуку с мамой. Она слышала, как Кларисса сообщила своим мужчинам новые правила размещения в каютах, и ожидала от них возражения, однако Сэм лишь улыбнулся и сказал:
        - Отлично. В следующий раз будет легче отыскать тебя, если захочется с кем-нибудь покурить в пять утра.
        - Ты точно уверен, что не возражаешь?
        - Я? Возражаю? Боже, конечно, нет. Больше меня не заставишь читать вслух «Унесенных ветром», чтобы мама не вставала с постели. Теперь уже я смогу сказать: «Мне на это наплевать!»[24 - Слова, сказанные Реттом Батлером при расставании со Скарлетт в последней главе «Унесенных ветром» М. Митчелл.]
        Эстелла понимающе рассмеялась, и они вместе отправились забирать ее чемодан и швейную машинку из почтового отделения.
        - Как считаешь, твоя мама сдержит свое обещание, когда мы окажемся на Большой земле? - спросила Эстелла, вспомнив, как Кларисса поклялась позволить сыну заниматься тем, чем он хочет, если они выживут.
        - Я не дам ей забыть, - ухмыльнулся Сэм.
        - Для тебя найдется работа в Америке?
        - Больше чем надо. Война отрезала нас от Парижа, и наконец пробил час для американской моды.
        - Я не подумала, - протянула Эстелла. Разумеется, Сэм прав. В следующем сезоне американцы не смогут поехать в Париж и пополнить гардероб, и скопированные эскизы через океан никто не повезет; этот рейс из Европы последний. Америка оторвана от влияния парижской моды.
        - А как насчет тебя? У самой-то работа есть?
        - Нет. - Эстелла помедлила, затем решила не утаивать правду. Она рассказала Сэму о своем опыте копирования, о том, как получала полтора доллара за эскиз в каждом сезоне, передавая их американским покупателям, которые посылали их в Нью-Йорк, где шили «подлинные» копии Шанель. - Так что я знакома кое с кем в Нью-Йорке. С покупателями и производителями. Для начала разузнаю, найдется ли у них работа.
        - Я тоже могу помочь, - с готовностью предложил Сэм. - Начни с Седьмой авеню. Там огромный рынок копий. Они готовы скопировать твою бабушку, если решат, что ее будут носить. «Швейный квартал», так их еще называют. На Седьмой авеню лучше работать как можно ближе к номеру пятьсот пятьдесят, но уж точно не дальше четырехсот пятидесятого. И если твое золотое платье показывает, на что ты способна, то почему бы в один прекрасный день тебе не открыть собственное ателье?
        Эстелла улыбнулась. Как хочется надеяться, что эта фантазия станет реальностью!
        Глава 4
        В порту Голуэй на борт поднялась еще почти тысяча человек; корабль был вдвое перегружен пассажирами. Так или иначе, всем пришлось потесниться. Эстелла и Кларисса разделили каюту с двумя пожилыми женщинами, которые заняли кровати, и теперь Кларисса спала на раскладной койке, а Эстелла на полу. До них дошли новости, что Париж пал без единого выстрела. Эстелла поверила с трудом и вообще не поняла, как такое могло случиться.
        Каждый день она читала Клариссе «Унесенных ветром». Книга ей в основном нравилась, хотя Скарлетт и пришлось пошить платье из штор. По ночам Эстелла вскакивала, через океан почувствовав рядом с собой маму, и никого не находила. Она задумывалась о том, что происходит в мастерской, где работали много евреев, и молилась, чтобы в Париже не случилось своей Хрустальной ночи. Она курила сигареты Сэма и просила его рассказать как можно больше об индустрии моды в Нью-Йорке. Вот только знал он не так много, поскольку не мог беспрепятственно удовлетворять свою страсть в годы до отъезда с родителями во Францию.
        Вместе с Сэмом она впервые услышала выступление Шарля де Голля по радио из Лондона. Те самые слова, произнести которые не решилось малодушное французское правительство и от которых по щекам Эстеллы покатились непрошеные слезы: «…разве последнее слово уже сказано? Разве надежда должна исчезнуть? Разве это поражение окончательное? Нет! <….> Что бы ни случилось, пламя французского сопротивления не должно погаснуть и не погаснет».
        Нашелся человек, который не опустил руки. Который дал французскому народу - всем, кто вместе с Эстеллой оплакивал свою страну, - точку опоры. Который поможет маме. Она разрыдалась. Сэм ласково приобнял ее за плечо, молча позволяя впитывать в себя слова де Голля, позволяя пламени в сердце разгореться чуть ярче.
        Наконец она успокоилась достаточно, чтобы сказать Сэму:
        - Ты настоящий друг.
        - Рад слышать. - Он отпустил ее плечи.
        Спустя три дня впереди нежданно и величественно возник Нью-Йорк. Пассажиры расплакались - так же, как плакала Эстелла, слушая де Голля. Она схватила Сэма за руку и потащила вперед, к носу корабля, откуда открывался лучший вид. Второпях Эстелла забыла как следует закрепить свою шляпку; ветер сорвал ее и зашвырнул в гавань. Перышко из бирюзового шелка несколько секунд грациозно порхало над волнами, прежде чем исчезнуть в кильватере судна.
        - Крыши над головой нет, так теперь и без шляпки осталась, - пошутила Эстелла и, вцепившись обеими руками в ограждение, свесилась за борт, далеко как смогла.
        - Ты свалишься! - засмеялся Сэм и потянул ее обратно. Она сопротивлялась и снова рвалась вперед. Вот бы коснуться воды, окружающей новый город!
        - Это Эмпайр-стейт-билдинг? - Эстелла указала на остроконечную иглу, которая не имела ничего общего с собором Парижской Богоматери в плане древности, однако была такой дерзкой в своем стремлении ввысь, как и подобает самому высокому строению в мире. Ее притязаний никто не оспаривал, и Эстелла надеялась, что и она сможет стать настолько же смелой.
        - Угадала, - кивнул Сэм.
        Началась суматоха - причаливание, высадка, проверка документов… Эстеллу пропустили беспрепятственно, словно она и правда была американкой.
        - Ты должна сегодня переночевать у нас, милая, - предложила Кларисса. - Примешь настоящую ванну. До сих пор не могу поверить, что воду для почти двух тысяч человек распределяли по нормам и даже ни разу не подумали, что пароход весь пропахнет.
        - Мама дала мне адрес «Резиденции Жанны д’Арк» при посольстве, и я отправлюсь туда, - ответила Эстелла с наигранной бодростью, хотя и чувствовала себя не в своей тарелке; ведь ей предстояло выйти на Манхэттен в одиночку.
        Предложение Клариссы было заманчивым. Эстелла отказалась брать у Жанны денег больше, чем требовалось на дорогу, потому что интуитивно понимала - матери они нужнее. Эстелла сможет оплачивать жилье не более недели, и, само собой, дома у Клариссы намного комфортнее, чем в «Резиденции Жанны д’Арк».
        - Ведь это женский монастырь? - спросила Кларисса. - Надеюсь, тебя не обидят мои слова, но для монастыря ты выглядишь недостаточно смиренной.
        Эстелла расхохоталась и сразу почувствовала себя лучше. Оказывается, можно найти повод для шуток, даже сейчас.
        - К счастью, не монастырь. Это пансион исключительно для женщин, которым руководят монахини. Уверена, место для меня найдется.
        Именно этому учила ее мама. Быть самостоятельной. Если Эстелла в первый же вечер не завоюет Манхэттен, независимая и с высоко поднятой головой, значит, ее может сломить все, что угодно. Отказывая Клариссе, она чувствовала, будто мама посылает ей знак одобрения - такой душевной близости ей не найти среди других людей в большой чужой семье.
        - Тогда я настаиваю, чтобы завтра ты поужинала у нас. Мы с Сэмом настаиваем. - Она умоляюще взглянула на сына.
        - Мама мне житья не даст, пока ты не согласишься, - с озорной улыбкой добавил Сэм.
        - Этого мы не допустим. - Эстелла тоже улыбнулась. Она радовалась, что у нее есть в городе хотя бы один друг, и еще больше радовалась тому, что нашелся повод сохранить дружбу.
        Кларисса уговорила Эстеллу сесть вместе с ними в одно такси; новые друзья проводили ее до шестиэтажного кирпичного здания на 24-й Западной улице и убедились, что девушке выделили комнату. Обстановка там была спартанской, зато напоминала Эстелле о парижской квартире, такой же простой и скудно меблированной. Она вновь ощутила рядом мамино присутствие.
        После ухода Клариссы Эстелла, даже не приняв душ, поспешила в маленькую часовню при пансионе. Там она зажгла свечку, опустилась на колени и принялась молиться, надеясь, что святая Жанна каким-то образом услышит ее страстные призывы. «Пожалуйста, помоги моей маме, - шептала она. - Помоги моему городу. Помоги моей стране. Пусть никто не умрет. Пусть немцы пробудут у нас неделю… ну ладно, пусть месяц, не больше. Пусть Шарль де Голль быстрее освободит Францию, пока не пострадали многие люди».

* * *
        На следующий день Эстелла вышла в город и в первую же минуту ощутила его дух, энергию, живость. Она поняла, что Париж давно находится в спячке, что он жил, словно сдерживая дыхание, пока энергия не закончилась. А вот в Нью-Йорке были динамика, стиль, блеск, как на показах Ланвен. Ей попалось еще кое-что знакомое. Фасады домов на улицах вблизи пансиона были выстроены в одну линию, будто по струнке, даже окна выровнены идеально, словно и здесь устроили османизацию[25 - Имеется в виду кардинальная перестройка центра Парижа в XIX веке под руководством барона Жоржа Эжена Османа.]. На метро - его называли «сабвей» - Эстелла доехала до Таймс-сквер. А вот там все оказалось по-другому.
        Кругом мелькали билборды с рекламой: «Кока-Кола», «Плантерс Пинатс», «Масис» и некое «Шевроле». Реклама сигарет «Кэмел» каким-то образом выдыхала на прохожих настоящий дым. Эстелла остановилась, уставившись на нее, и толпа вынужденно обходила девушку; впрочем, недовольства никто не выказывал. Во Франции Эстелле по меньшей мере сделали бы замечание, а то и обругали.
        Ей показалось странным, что посреди этого столпотворения и атмосферы всеобщего праздника возвышалась статуя - мужчина рядом с большим крестом, на постаменте выгравирована надпись «Отец Даффи[26 - Фрэнсис Даффи, знаменитый католический священник, служивший в Первую мировую войну полковым капелланом.]» - словно его положили на алтарь и поклонялись как одному из американских богов. Может быть, в Нью-Йорке нет церквей и его жители молятся на такие вот уличные скульптуры? Она прикрыла глаза, прогоняя видение: вот они с мамой по воскресеньям молятся в церкви Сен-Поль-Сен-Луи, опустившись на колени. Как она сможет жить в городе, который не украшают шпили, витражи и колокола?
        Эстелла открыла глаза, огляделась по сторонам и осознала, что невозможно открыть их настолько, чтобы понять все. Здесь, на Манхэттене, взгляд любого человека автоматически устремлялся ввысь, туда, где здания сужались и, подобно многоярусным пирамидам, пронзали небо. В Париже единственным сооружением такой высоты была Эйфелева башня. А в Нью-Йорке вертикали доминировали повсюду.
        Наконец Эстелла улыбнулась. Вот он какой, Нью-Йорк. Яркий, блистательный - самое подходящее место для смелого золотого платья. И впервые, несмотря на войну и на то, что всякий раз при мысли о матери у нее начинались жуткие спазмы в животе, Эстелла почувствовала радостное возбуждение, которое подтолкнуло ее вперед.
        Она пересекла Седьмую авеню и, увидев знакомую картину, заулыбалась еще шире. Из окон валил пар от множества утюгов - это разглаживали одежду, прежде чем вывесить ее на продажу. Однако источник этого пара находился высоко над головой, на высоте двадцатого или даже тридцатого этажа, клубы пара сливались с облаками, а это значило, что одежду производят на всех уровнях здания. Подумать только! Шить, гладить, рисовать эскизы, создавать модели и при этом находиться так высоко над землей! Как там, наверное, много света! Пусть Манхэттен другой; отсюда не следует, что он хуже Парижа.
        Эстелла решила начать с офисов производителей одежды, которые в Париже покупали у нее эскизы. Если они не найдут ей работы, можно попробовать обратиться к закупщикам из универмагов. Она особенно обрадовалась, отметив, что на визитке одного из знакомых ей производителей, мистера Гринберга, стоял упомянутый Сэмом адрес: Седьмая авеню, 550. В Париже этот адрес ничего для нее не значил, а вот теперь олицетворял шанс, за который следовало уцепиться.
        Увы, ее настрой мало сказать угас; он почти улетучился, когда Эстелла добралась до офиса мистера Гринберга. Он был ей рад. Однако в модельерах не нуждался.
        - Вы нужны мне в сопоставительно-торговом отделе. Все упускают детали, не уделяют внимания пуговицам или швам - тому, что делает каждое платье особенным. Тут требуется наметанный глаз.
        - В сопоставительно-торговом отделе? - переспросила Эстелла. Ничего подобного она доселе не слышала и решила, это что-то чисто американское.
        - Вы идете по магазинам - «Бергдорф», «Сакс», «Форсайт», - смотрите, чем они торгуют, особенно модели, выглядящие французскими, зарисовываете и передаете закройщику. А он работает с этим дальше.
        - Простите?.. - переспросила Эстелла, решив, что просто не полностью переключила мозги на английский.
        - Берете блокнот, - он сунул ей в руку несколько листков бумаги, - карандаш и приносите мне то, из чего я могу сделать модель. Из-за проклятой войны всем не хватает эскизов! Полтора доллара за штуку. Как в Париже.
        Эстелла развернулась, понимая, что нужно уходить, пока не ляпнула чего-нибудь лишнего. Что война не просто какое-то неудобство: она видела, как люди гибли, всего лишь пытаясь перебраться в безопасное место; она знала тех, кто, подобно месье Омону, делал все, что мог, когда многие другие слишком перепугались.
        На улице ее чуть не сбили с ног ручной тележкой, на которой перевозили одежду.
        - Черт! - негромко выругалась Эстелла, ощупывая лодыжку.
        Не важно, насколько это ее задевает. Она должна выполнить поручения мистера Гринберга, если хочет платить за комнату. Если она хочет есть и покупать билет, чтобы возвращаться в пансион на метро. Она должна делать то, что поклялась не делать никогда: копировать. Почему никому не нужны оригинальные модели? Почему здесь все стали невольниками немногочисленных парижских кутюрье?
        Вопросы без ответа. А в кошельке всего двадцать долларов. Эстелла изучила карту, которую ей дали в пансионе, и направилась на Пятую авеню, в универсальный магазин Сакса, радуясь, что решила надеть собственноручно сшитое платье - более элегантное, чем одежда, которую она обычно носила на работу в своей мастерской. Хотела произвести хорошее впечатление на мистера Гринберга… А вот теперь нужно сойти за покупательницу, которая может позволить себе одеваться у Сакса.
        Эстелла изобразила походку и осанку, скопированные у манекенщиц из салонов, и бодро продефилировала в секцию женской одежды. Первым же платьем, которое она там увидела, была подделка под Магги Руфф[27 - Магги Руфф (1896 - 1971) - французская художница-модельер.], модель из превосходного черного сатина, длиной до пола, слегка расклешенная. Эстелла взглянула на ценник: 175 долларов! Раза в три дороже, чем для клиенток Магги Руфф в Париже. За сколько же продаст такое платье мистер Гринберг? Наверняка дешевле 175 долларов. И Эстелла, получающая по полтора доллара за эскиз, находится в самом начале длинной цепочки копирования.
        Она тайком сделала в блокноте столько пометок, сколько смогла, пока продавщица не начала преследовать ее как тень. Затем перебралась в магазин Бергдорфа, где продавцы были менее внимательны, и наскоро набросала детали еще шести вечерних платьев, после чего вернулась к Гринбергу, чтобы перерисовать эскизы как следует, пока фасоны не выветрились из памяти.
        Скоро Эстелла обнаружила, что у Гринберга нет собственного модельера; он сказал, что на Седьмой авеню такое в порядке вещей. Ни у кого нет модельеров; никто не создает модели. Все копируют либо Париж, либо друг друга.
        - Америка - это индустрия; Париж - искусство, - заявил он. - Париж творит, мы делаем. - А затем добавил, что ему достаточно закройщика, который превратит эскизы Эстеллы в модели.
        - Закройщик умеет раскраивать ткань, - возразила Эстелла, - но откуда пятидесятилетнему мужчине знать, что хотят носить женщины? Я могу сама делать для вас модели, - предложила она. - Завтра же принесу несколько эскизов.
        - Я могу намного дороже продать настоящую копию Шанель, чем неизвестно чьи поделки, - отмахнулся он.
        Настоящую копию Шанель! Какой оксюморон! Эстелла еле сдержалась, чтобы не показать в открытую свое презрение. Вместо того она продолжила рисовать, думая только о десяти с половиной долларах, которые только что заработала. Этого хватит, чтобы неделю платить за комнату. Все было несколько по-другому, когда ее эскизы отправляли на кораблях в Америку, а сама Эстелла оставалась в Париже, далеко от места преступления. Зато теперь ее затянуло в самую гущу процесса; словно опустилась светомаскировка и разом погасила весь увиденный утром свет.
        Полчаса спустя мистер Гринберг прервал ее, торопливо войдя в комнату в сопровождении высокой блондинки. Девушка, ровесница Эстеллы, держалась абсолютно непринужденно, не скрывая роскошные выпуклости своей фигуры.
        - Нужно ее одеть и через десять минут выпустить на подиум, - объявил мистер Гринберг, словно они уже обговорили ранее, что эта работа входит в обязанности Эстеллы. - Закупщик из «Масис» уже здесь. Жаль, у нас еще не готовы модели по твоим сегодняшним эскизам. Ладно, будем работать с тем, что есть. - Он вышел за дверь, и Эстелла услышала, как он поприветствовал кого-то в маленькой приемной.
        - Меня зовут Джейни, - весело представилась блондинка с акцентом, который Эстелла не смогла распознать. - Манекенщица. Приступила к работе на прошлой неделе, но уже поняла - я не хочу застрять здесь навечно. А ты?
        Эстелла рассмеялась.
        - Я не смогла бы выразиться лучше. Хотя работаю здесь всего лишь с утра. Вот это, - она сняла с вешалки один из «костюмов сирены»[28 - Так называли комбинезон, который можно было быстро надеть, чтобы укрыться в бомбоубежище во время ночных воздушных налетов.], в которой узнала модель, скопированную ею для Гринберга в апреле, - выполнила для тебя лично мисс Скиапарелли. Укомплектовано карманами «кенгуру», чтобы ты смогла спуститься в бомбоубежище, прихватив с собой кастрюлю, на случай если с неба нам что-нибудь бросят.
        - Смехотворно, правда? - хихикнула Джейни.
        - Да просто ненормально. Кто купит костюм сирены в городе, где нет ни налетов, ни убежищ?
        - Ты будешь удивлена. Все, что от тебя требуется, - помочь мне быстро надеть или снять очередную вещь, иначе нам грозят неприятности. Он достаточно галантен, даже занавес установил, чтобы я не стеснялась.
        За занавесом Эстелла помогла Джейни влезть в платье, которое поначалу не узнала, но затем поняла - это очередная копия Магги Руфф, вот только закройщик укоротил подол на дюйм, и юбка смотрелась на Джейни уже не такой пышной, словно девушка попала под дождь.
        - Оригинал-то должен подметать пол, - сказала Эстелла. - Мне никогда не нравилось это платье; слишком много лжевикторианской ностальгии, но, по крайней мере, так и было задумано. А сейчас у нас не пойми что. - Она отступила на шаг и окинула Джейни критическим взглядом, размышляя. Не за тем мама отправила ее в Америку, чтобы копировать платья. Такой наряд Джейни не сможет продемонстрировать с гордостью. Мама, запертая в оккупированном немцами Париже, заслуживала, чтобы дочь использовала свой шанс в большей степени.
        - Погоди-ка. - Эстелла схватила горсть булавок и ловко укоротила подол дюймов на пять, сохранив пышность юбки. Когда она закончила, платье выглядело оживленным и стильным, будто само могло сорваться с места и закружиться по залу в танце.
        - Боже, да оно стало совсем другим, - с восхищением воскликнула Джейни.
        - Мы ждем! - рявкнул мистер Гринберг.
        - Ну, держись! - хохотнула Джейни.
        Когда Джейни прошлась по демонстрационному залу, Эстелла поняла - девушка не зря выбрала профессию. Она излучала природную уверенность в себе, придавала уникальность каждому платью. Эстелла взглянула на Гринберга. Тот вскочил со стула, словно она воткнула булавки не в платье, а в него самого.
        - Извините, - обратился он к закупщику, с трудом изображая вежливость, схватил Джейни за руку и вытащил за дверь. - Что это?
        - Платье, - проворковала Джейни, невинная, как ягненок.
        - Я скорректировала длину, - пояснила Эстелла. - Не знаю, кто копировал для вас эту модель, но ему явно нужны очки.
        - Юбка коротка. Такие давно не носят! - прошипел Гринберг.
        - Но мода движется в этом направлении, - ответила Эстелла. - Вспомните длину юбок на апрельских показах и сравните с октябрьскими. Вы увидите…
        - Здесь и сейчас у нас в Америке таких коротких юбок не носят. Верни длину на место!
        - Нет! - Эстелла впервые за день набралась смелости, не желая портить то, что в свое время модельер создал с любовью и старанием.
        - Ты уволена!
        - Вы должны мне десять с половиной долларов, - огрызнулась Эстелла. - В противном случае я прямо сейчас расскажу закупщику из «Масиса», откуда вы берете свои модели.
        Гринбергу не оставалось ничего, кроме как заплатить. Кипя от негодования, он дрожащей рукой опустил купюры Эстелле в ладонь.
        - Вам следует быть осмотрительной, юная леди, - он не удержался от последнего выпада, - иначе не избежать больших трудностей при поиске новой работы на Седьмой авеню.
        Эстелла в долгу не осталась:
        - Через полгода все платья, которые вы сможете продать, будут такой же длины, как это, и вы не раз задумаетесь, стоило ли меня увольнять. - Она взяла сумочку, проследовала на выход и выместила свою ярость на кнопке лифта, стараясь не думать о том, что натворила. Лифт доставил ее в вестибюль. Она остановилась, размышляя, что делать дальше.
        - Постой! - раздался голос Джейни. Она приехала на лифте следом.
        Эстелла не смогла удержаться от смеха:
        - Ты видела его лицо? Можно подумать, я отправила тебя на подиум в нижнем белье!
        - Полагаю, он был бы не против, - с озорной улыбкой добавила Джейни.
        Обе девушки расхохотались. Джейни взяла Эстеллу под руку, и они вместе вышли на улицу.
        До сих пор Эстелла считала, что на улицах Манхэттена шумно и многолюдно; однако к тому, что творится в «Швейном квартале» в полдень, оказалась неподготовленной. Служащие спешили на ланч, торопясь занять последние свободные места в кафе; грузчики катили туда и сюда вешалки с одеждой, словно вагоны метро; машины парковались у бордюров вплотную друг к другу, не оставляя свободным ни дюйма; из кузовов выгружали рулоны ткани, коробки с пуговицами, лентами, застежками и прочей фурнитурой. Партии готовой одежды выплывали из ворот фабрик; их укладывали в фургоны, чтобы доставить в магазины. Движение застопорилось; машины заблокировали улицу, оставив узкую полосу, где могли протиснуться разве что пешеходы. Клаксоны сигналили беспрерывно; обычная манхэттенская серенада превратилась в нетерпеливый хор, сопровождаемый ревом моторов, грохотом тележных колес и выкриками водителей грузовиков, которые приветствовали друг друга.
        - Умираю с голоду, - объявила Джейни и потащила Эстеллу в ближайшее кафе, где заказала бургер и кофе.
        Эстелла соскучилась по рагу с гарниром, которое обычно ела на обед в своей мастерской, однако все блюда в меню предназначались скорее для быстрого утоления голода, чем для неспешной трапезы. Придется привыкнуть еще к одной вещи: ланч здесь не является главной трапезой дня, как в Париже. Она заказала самое дешевое блюдо, какое смогла найти, учитывая свой нынешний статус безработной - суп с тончайшим белым ломтиком чего-то, что называлось хлебом. Один только взгляд на кофе Джейни дал ей понять, что переживать не стоит.
        - Откуда приехала? - поинтересовалась она у Джейни.
        - Из Австралии, - сообщила девушка. - Украла у родителей деньги на дорогу и сбежала, пока не превратилась в яблоко, слишком долго провисевшее на дереве. Почерневшее, сморщенное и горькое, как отрава. Как все жители Уогга-Уогга.
        - А такой город действительно есть? - недоверчиво переспросила Эстелла.
        - Ну ты даешь! Уогга реальна, так же как и я. Ты разговариваешь с дочерью мануфактурщика. Я ходила по фабрике с тех пор, как вообще научилась ходить. Подруга решила уехать в Англию работать няней. Я вместе с ней добралась до порта, а там передумала и села на пароход до Нью-Йорка. И вот уже почти год как здесь. Достаточно для того, чтобы понять, - она указала на контору мистера Гринберга на другой стороне улицы, - это не для меня и не для тебя.
        - А где же лучшее место? - задумчиво произнесла Эстелла. - Мне нужны деньги. Нужна работа.
        - Мне тоже. Я должна платить за аренду комнаты в «Барбизоне», хотя там едва ли больше свободы, чем дома у родителей.
        - Ага. А я остановилась в «Резиденции Жанны д’Арк». Считай что монастырь.
        Джейни захихикала с набитым ртом:
        - Посмотреть на нас со стороны… Сидим без денег в городе, который процветает благодаря свободе, вот только свобода дает тебе не больше, чем сумеешь урвать.
        - Знаю. Я все время думаю о Шанель, как ей приходилось зависеть от денег мужчины, чтобы начать свое дело. Вот этого я не хочу. И уж точно не хочу больше зарабатывать копированием платьев для мистера Гринберга.
        - Так ведь все так делают, - усмехнулась Джейни. - Угрызения совести вышли из моды, как шляпки «колокол». Одна из барбизонских девушек нашла работу: ей дают деньги на покупку платьев в дорогих модных домах, где шьют по индивидуальной мерке; это приносит больше денег, чем копии Гринберга. Она получает платье в качестве зарплаты. Манекенщицы вроде меня могут дополнительно заработать, передавая информацию об одежде, которую примеряют, производителю этажом ниже. Я слышала, доставщиков, которые возят тележки по Седьмой авеню, останавливают и платят за то, чтобы посмотреть товар, пока он не доехал до магазина.
        - Да тут хуже, чем в Париже, - простонала Эстелла.
        - Вот что я тебе скажу. В «Барбизоне» можно устроить подругу на раскладную койку, которая занимает полкомнаты, и стоит это доллар за ночь. Для отдельной комнаты нужны три рекомендации и успешное собеседование, но с временным подселением попроще, мы как-нибудь справимся.
        - Три рекомендации? Это что, пансион благородных девиц?
        Джейни ухмыльнулась:
        - «Барбизон» хотел бы считать себя пансионом благородных девиц. Мужчины туда не допускаются, лишь самые достойные женщины, какие только сыщутся в городе. А ты сейчас сидишь рядом с мисс Сидней 1938 года, победительницей самого известного конкурса красоты в стране. Я привезла из Австралии три безупречно подделанные рекомендации, и никто не подумал позвонить туда и проверить, так что комнату я получила.
        - Ты крадешь деньги у родителей, подделываешь документы… Чего еще я не знаю? - улыбнулась Эстелла.
        - Только то, что мы с тобой в этом городе не соскучимся.
        - Я поняла! - Эстелла вскочила с места. - Идем по магазинам!
        - На какие деньги? - засомневалась Джейни.
        - Мы не будем покупать, мы будем смотреть. Я хочу понять, на кого нужно работать, и тогда мы не попадем к кому-нибудь типа Гринберга. Должен же найтись в Америке тот, кто шьет одежду по собственным моделям!
        Они побывали в универмагах «Форсайт», «Бенджамин Альтман», «Лорд и Тейлор» и «Блумингдейл». Джейни, натуральная блондинка высокого роста, привлекала всеобщее внимание, словно жираф подвергся метаморфозе и превратился в прекрасную девушку, унаследовав длинные ресницы.
        Среди безликих и в основном неоригинальных моделей, скопированных, как и ожидала Эстелла, прямо с парижских модных показов, нашлась и пара стильных.
        - Похоже, вещи делятся на четыре категории, - решила Эстелла спустя некоторое время. - Подделки под Париж, имитации под Голливуд, индивидуальный пошив и спортивная одежда. Мне понравилось вот это. - Она сняла с вешалки два простых платья с зап?хом. На ярлыках была надпись «Таунли Фрокс». - Выглядят не так, как остальные на вешалке, и еще пошиты в стиле, который пойдет большинству типов фигуры. Явно не подделка. Или другое - «Клэр Поттер». Почему бы нам не поработать на кого-то из них?
        - Если нас возьмут, - сказала Джейни.
        - Тебя возьмут, - уверенно заявила Эстелла. - Ты создана для этого. Однако я знаю кое-кого, кто может помочь. К счастью, мы сегодня приглашены на ужин.
        - Мы?
        - Это такие люди, которые не будут возражать, если я приведу с собой подругу.
        Они пересекли Лексингтон-авеню и направились к 63-й Восточной улице. По пути Эстелла рассказала Джейни о Сэме.
        - Не сомневаюсь, он будет рад, если ты придешь со мной. - Она подмигнула, намекая на яркую внешность подруги.
        - Пф-ф, - фыркнула та. - Пусть я длинноногая блондинка, но ты изумительна, как «Крайслер» в лучах закатного солнца. Если он уже встречается с тобой, у меня нет шанса, сколько ни флиртуй.
        - Мы просто друзья. Можешь флиртовать сколько угодно.
        Отель для женщин «Барбизон» на углу Лексингтон-авеню и 63-й Восточной улицы оказался красивой постройкой из розового кирпича с вкраплениями изумрудного и черного цвета. Отчасти готика, отчасти ренессанс, он возвышался над соседними зданиями. Эстелла подняла глаза, восхищенно разглядывая верхние этажи отеля.
        - Я привыкла к шестиэтажным зданиям, - пояснила она. - Не представляю, как можно жить настолько высоко.
        - Привыкнешь, - весело проговорила Джейни, направляясь к парадной двери. - В Австралии все дома одноэтажные. А я теперь стою на балконе восемнадцатого этажа и почти не замечаю, что вокруг небо.
        Они вошли в отель. Джейни махнула рукой, указывая на деревянное ограждение наверху.
        - Главный холл. Там сцена и концертный зал с органом. Здесь стараются привлечь клиентуру из мира искусства: начинающих актрис, музыкантов, художниц, манекенщиц, ну и секретарш тоже. Есть бассейн, турецкие бани, солярий, гимнастический зал и много всего, чем любая клиентка может пользоваться в любое время. Чтобы тебя пустили в гости, нужен пропуск. Я уболтаю администраторшу, чтобы тебе разрешили пожить в моей комнате. Если рассказать, что ты беженка из Парижа, она проникнется сочувствием.
        Джейни на ходу принялась выдумывать историю о подруге, которая бежала от немцев, пережив невообразимые ужасы и которую нельзя оставить на улице и подвергнуть новым страданиям. Пока она умасливала администраторшу, Эстелла смотрела на молодых женщин, так похожих на нее саму, которые пробегали через вестибюль туда и сюда, держа в руках музыкальные инструменты, книги и даже мольберты. Все были чем-то заняты, все стремились к какой-то цели, и, более того, все нуждались в одежде, которая отражает их целеустремленность. Если клиентки отеля имеют в основном артистические профессии, как говорила Джейни, они примут скорее оригинальную одежду, чем копии. А значит, цена моделей должна укладываться в бюджет работающей женщины. У Эстеллы в голове закрутились шестеренки. Она внезапно почувствовала открывающиеся возможности.
        Джейни, как и ожидалось, сумела уговорить администраторшу. Собрав вещи Эстеллы и приведя себя в порядок, подруги отправились на метро в дом родителей Сэма. Кларисса заключила Эстеллу в объятия и только отмахнулась, когда та начала извиняться по поводу того, что без приглашения привела с собой гостью. А Сэм и его отец при виде Джейни едва не уронили челюсти.
        - Радуйся, она планирует с тобой флиртовать, - украдкой шепнула Эстелла Сэму, когда родители провожали их в гостиную.
        - Ну наконец-то! Хоть одна. От тебя я уже отчаялся дождаться, - ухмыльнулся Сэм и переключился на Джейни.
        Ужин был бесподобен, и вечер пролетел быстро.
        Кларисса велела Эстелле и Джейни действовать решительно и расспросить Сэма о нью-йоркской индустрии моды - какой бы она ни была, - причем не церемониться и не тратить время на вежливые, но бесполезные разговоры.
        - Как насчет Тины Лесер? - спросила Джейни. - Я видела в «Лорд энд Тейлор» один из ее повседневных костюмов. Я готова продать свою маму, только бы купить что-нибудь подобное.
        - Тина Лесер живет и работает на Гавайях, и ты не сможешь демонстрировать для нее модели. Разве что планируешь отпуск на островах, - сказал Сэм.
        - От Гавайев я бы не отказалась, - вздохнула Джейни.
        - Ты просто создана для них. - Сэм со знанием дела обвел взглядом ее фигуру.
        - Прекратите! - простонала Эстелла.
        - Дорогая, мне порой приходится напоминать себе, что ты француженка, - покачала головой Кларисса. - Твое произношение безупречно.
        - Мой отец американец. - Эстелла решила попробовать на вкус эти слова, пожертвовав привычным объяснением своими уроками английского с американским преподавателем. Однако утверждение звучало фальшиво, словно она на самом деле едва знала язык. Лучше вернуться к разговору с Сэмом. - Можешь флиртовать с Джейни сколько угодно, но после того, как мы закончим с делами.
        - Где твоя романтичность?
        - Осталась в Париже. - Эстелла шутила лишь отчасти.
        - Извини, - покаялся Сэм. - Ты видела сегодняшние газеты?
        - Нет.
        Кларисса встала и принесла «Нью-Йорк таймс». На первой странице была фотография Эйфелевой башни с развевающейся на стальном стержне свастикой.
        - Франция подписала с Германией соглашение о перемирии. Страну разделили на две зоны. Свободную зону, ниже вот этой линии, - Кларисса указала на карту, - и оккупированную, которая включает в себя Париж.
        - Моя мама осталась в Париже, - тихо произнесла Эстелла.
        - Мне очень жаль. - Кларисса коснулась ее руки.
        Эстелла уставилась на фотографии: свастика, водруженная над Могилой Неизвестного Солдата и над Триумфальной аркой, четыре артиллерийских орудия, целящихся в направлении Пляс д’Этуаль с каждой из основных улиц… Она отбросила газету и попыталась представить, как мама работает в мастерской вместе с Наннетт и Мари, но без месье Омона, и делает цветы, которые украсят платья немецких женщин. И тут ее словно током ударило. Ведь Мари - еврейка! После всех рассказов, которые Эстелле приходилось слышать, сердце сжалось от одной мысли, что может случиться с женщинами из мастерской. А что будет с мамой, если она продолжит помогать людям наперекор немцам?
        - Как думаете, они выживут?
        - Я надеюсь, - ответила Кларисса.
        Надежда. Снова надежда. А много ли надежды осталось сейчас в мире? Меньше, чем нужно? Или все же достаточно?
        - С чего мне начать? - Эстелла увела разговор в сторону от больной темы, переключившись с прошлого на будущее. Мама дала ей жизнь, и она должна с этой жизнью что-то сделать. - Думаю, с поиска работы, - добавила она на случай, если покажется, что слишком быстро сменила тему.
        - Не имеет значения, с чего ты начнешь. Главное, к чему придешь в конце концов, - изрек Сэм.
        - Верно, - согласилась Эстелла. И в голове вспыхнула мысль, которая начала зарождаться в «Барбизоне», едва сформированная, нелепая. Хотя почему бы и нет? - Конструирование одежды - это платья и костюмы для конкретных людей. А вот копии делают для всех и ни для кого; просто потому, что так заведено. Что, если я буду создавать одежду для таких женщин, как я? Или как ты. - Она повернулась к Джейни. - И наши модели позволят нам чувствовать себя уникальными, потому что это будут не подделки. Мы могли бы работать вместе, втроем. Сами на себя.
        Эстелла запнулась. Наверняка над ней только посмеются. Давно ли они знакомы? В лучшем случае сочтут ее неумной и излишне самоуверенной. Однако она вновь открыла рот в порыве азарта, который так выводил из себя Мари в парижской мастерской, - азарта, который всегда заставлял ее высказывать свое мнение вслух, передавать смертельно опасные карты и танцевать танго с рулоном золотого атласа.
        - Когда-нибудь у меня будет достаточно денег. Конечно, это случится не скоро, однако когда я скоплю некоторую сумму, то смогу конструировать модели, Сэм - раскраивать ткань, а Джейни станет нашей манекенщицей. Если, конечно, вам нравятся мои работы.
        - Ты шутишь? - спросил Сэм и повернулся к Джейни. - Видела золотое платье?
        Джейни кивнула. Она взглянула на платье, когда Эстелла вешала его в шкаф в «Барбизоне»; брови девушки приподнялись от изумления, да так и застыли в идеальной форме. Наверное, как минимум год не придется выщипывать.
        - Звучит чертовски заманчиво, - сказала Джейни. - Эстелла уж точно не будет меня лапать вместо оплаты за услуги. - Она подмигнула Сэму. - Хотя против тебя я не возражаю…
        Сэм расхохотался:
        - С такой моделью, как ты, таким кутюрье, как Эстелла, и таким закройщиком, как я… Весь Нью-Йорк будет у наших ног!
        Кларисса улыбнулась и подняла бокал.
        - Как назовете компанию?
        - «Стелла!» - помедлив, выпалила Джейни. - Потому что мы все стремимся стать звездами!
        - «Стелла Дизайн», - уточнил Сэм.
        - Уверены? - спросила Эстелла, и Джейни одновременно с ней воскликнула:
        - Блестяще! Беспроигрышное название!
        Эстелла взглянула на лица двух новых друзей, достаточно безрассудных и отчаянных, чтобы связаться с ней, счастливо засмеялась и подняла бокал.
        - За «Стеллу!»
        Глава 5
        Эстелла нашла новую работу относительно легко. Хотя Америка и не участвовала в войне, мужчин призывали на военную службу, и женщин нанимали на освободившиеся вакансии в модных ателье на Манхэттене. Она начала в «Мезон Бурано», у первоклассного нью-йоркского кутюрье, где, как полагала, окажется в гуще процесса и проникнется новыми замечательными идеями. Вот только кутюрье оказался настолько вторичным в своих моделях, что на дверях его ателье вполне уместно смотрелась бы вывеска «Американский дом Шанель».
        Однако работа была легкой - пошив платьев, эскизы которых Эстелла рисовала два сезона назад. «Мезон Бурано» делал вариации хорошо продающихся моделей, увеличивая или уменьшая вырез на четверть дюйма либо меняя вид манжет, и никогда не отклонялся от базовых форм, которые американские портные считали модными, то есть основанными на том, что видели в Париже, не задаваясь вопросом, захотят ли женщины в Нью-Йорке такое носить.
        Всего лишь месяц спустя старшая портниха настолько впечатлилась работой Эстеллы, что позволила ей участвовать в процессе примерки. И тут Эстелла налетела на неприятности. Старшую портниху куда-то позвали, и та на минуту ушла из примерочной, оставив Эстеллу с клиенткой. Присмотревшись, как платье сидит на высокой женщине, Эстелла не смогла удержаться от соблазна сделать рукава менее свободными и более прилегающими. Она подколола их, изменив покрой. Шанель всегда хотела видеть в первую очередь женщину и только потом платье, и Эстелла была убеждена, что теперь, когда рукава подчеркивали элегантные плечи женщины, вместо того чтобы скрывать их, она добилась именно такого результата.
        Эстелла с довольной улыбкой отступила на шаг и дождалась возвращения начальницы. Та бросила взгляд на рукава и прошипела:
        - Извините нас на секунду…
        Когда они оказались вне пределов слышимости клиентки, старшая портниха зашептала:
        - Кажется, ты кое-что напортачила с рукавами.
        - О нет, - с неподдельным восторгом возразила Эстелла. - Я их улучшила.
        - В твои обязанности не входит внесение улучшений.
        - Но так они смотрятся намного лучше, - взмолилась Эстелла.
        - Такие рукава не в моде, - взвилась начальница. - Ты всего лишь швея. Откуда тебе знать, что хотят носить леди из Верхнего Ист-Сайда?
        - Я как раз живу в Верхнем Ист-Сайде, - находчиво возразила Эстелла, ничуть не солгав. Хотя старшая портниха имела в виду вовсе не отель «Барбизон».
        - Надеюсь, ты успела отложить на черный день немного денег в своем жилище в Верхнем Ист-Сайде. Потому что здесь ты больше не работаешь.
        Ну вот! Эстелла опять умудрилась сделать так, чтобы ее уволили. Почему в мире американской моды все настолько недальновидные? Никто не хочет дать шанс чему-то новому. Собирая вещи, она услышала, как клиентка рассыпалась в благодарностях. Ей очень понравилось платье, особенно то, как оно подчеркивает красоту и изящество ее рук. Можно ли заказать сразу два, черное и красное?
        - Разумеется, - проворковала старшая портниха.
        Эстелла подождала минут десять. Возможно, начальница придет и извинится? Однако этого не случилось. «Мезон Бурано» продал два платья с рукавами Эстеллы, а сама она ушла ни с чем.
        Позже, в «Барбизоне», Джейни сказала с сочувствием:
        - Вдруг это к счастью? Вдруг теперь ты найдешь место, где оценят твои таланты?
        - Надеюсь, - ответила Эстелла, хотя очень сомневалась.
        В тот вечер - в свой двадцать третий день рождения, - после того как Джейни уснула, Эстелла написала маме очередное, десятое по счету, письмо. Все предыдущие остались без ответа. Она навела справки на почте, и ей сказали, что до Парижа письма, возможно, и доходят, а вот в обратном направлении - нет. Немцы не желают, чтобы мир узнал о том, что они творят. Все, что оставалось Эстелле, - это проклинать человека, которому в Париже передала карты, за то, что тот разлучил ее с матерью, да еще сочинять небылицы о том, как она счастлива, надеясь, что каждое ее слово придаст маме сил пройти через испытания.

* * *
        Джейни повезло получить работу манекенщицы в салоне у Хэтти Карнеги, где шили на заказ, а Сэм устроился в ателье готового платья на Седьмой авеню, 550 и выглядел вполне довольным.
        - Здесь требуется другой набор навыков, не то что в доме высокой моды, - сообщил он однажды вечером, встретившись в кафе с Эстеллой и Джейни. - Мне нравится. Сама одежда ужасна, однако думаю, лучшей школы на будущее мне не найти.
        - Ты о чем? - спросила Джейни.
        - Что ты носишь на работу? - подсказала ей Эстелла, догадавшись, что имел в виду Сэм. - Сейчас все изменилось по сравнению с тем, что было лет двадцать назад, и даже в прошлом году, до войны. Теперь многие женщины работают. У нас нет времени каждый раз переодеваться - для работы, для дома, на ужин. Нам нужна одежда, уместная и на работе, и вечером на свидании.
        - Оно и видно, что ты после работы по свиданкам бегаешь, - хмыкнула Джейни.
        - Единственные мужчины, которых я вижу на работе, - пожилые портные и мужья клиенток, - рассмеялась Эстелла. - Какие тут свидания?
        Очередную работу она нашла вновь на Седьмой авеню, потому что Сэм был прав: готовая одежда - это бизнес, более соответствующий духу времени, чем индивидуальный пошив, который теперь, когда за океаном гибли люди, казался скорее отклонением от нормы, подобно газетным снимкам с немецкими солдатами в отеле «Ритц».
        На фабрике, работая с другими швеями, Эстелла начала осознавать, что, наверное, есть возможность объединить американские тенденции к массовому производству и ее собственные оригинальные модели. Она наслушалась разговоров о том, что в производстве готовой одежды нужно стремиться к меньшему количеству деталей выкройки и более дешевым тканям. Изучила, для чего предназначены разные машины: одни совмещали детали выкроек без образования складок и растяжений; другие корректировали выкройки в зависимости от размера; она впервые услышала о факторинге и начала понимать риски бизнеса - оказалось, ей понадобится заем у банка, рассчитанный с учетом сложившихся в розничной торговле порядков, потому что обычно от размещения заказа до его оплаты проходит десять недель. А значит, компании «Стелла Дизайн» потребуется намного больше стартового капитала, чем Эстелла думала вначале.
        Сперва она придерживала язык - дольше, чем в «Мезон Бурано», - однако, когда ей велели сделать шов по косой линии, в результате чего ткань растянулась на животе и пошла складками на бедрах, у Эстеллы до боли скривилась челюсть, и она не могла смолчать.
        За пять месяцев ее уволили три раза! Резюме было настолько плохим, что после двух недель вынужденной безработицы Эстелла согласилась на единственную предложенную вакансию у меховщика - далеко от Седьмой авеню, 550, почти в Бэттери-Парк-сити. Там располагался «Меховой квартал». Эстелла занималась черной работой: подметала пол, взвешивала меха и не делала ничего, требующего особых навыков.
        - В Париже я работала в швейной мастерской, - прямо заявила она заведующему, мистеру Абрамову, а следом у нее вырвалось: - Умею шить не хуже вас. - Лучше бы она заткнула себе рот обрезком меха! Ну почему, почему, почему не научилась помалкивать? - Простите меня, - извинилась она.
        Вместо ответа мистер Абрамов сунул ей в руки метлу:
        - Бери и подметай.
        «Бери метлу и мети чертов пол, - приказала она себе, - это всего лишь средство, иначе не достичь цели». Нужно заработать деньги, если она еще не отказалась от мечты, за которую они вместе с Джейни и Сэмом пили пару месяцев назад. Настоящая жизнь начнется в шесть часов вечера, напоминала себе Эстелла, когда она будет работать над своими эскизами в «Барбизоне», попутно куря сигареты и болтая с Джейни.
        Меховщик оказался еще более подлым, чем она думала. Каждый работник занимался чем-то одним, например, рукавами или воротником, и никогда вещью в целом. Гнуть спину над рукавом, закончив, отложить в сторону, тут же взяться за другой рукав и так далее; бесконечная череда однообразных действий - скучнее, чем считать баранов при бессоннице.
        К концу дня у Эстеллы болели руки от тяжелого меха и от беспрерывного подметания пола. И все же у нее была работа, так что Эстелла улыбалась, когда вечером они втроем с Сэмом и Джейни выбрались в кафе. Но через какие-то две недели она наклонилась подобрать обрезки меха и застукала мистера Абрамова, когда тот заглядывал ей под юбку. Эстелла немедленно поняла, почему он с таким рвением заставлял ее подметать.
        Смахнув метлой со стола все, включая рукава, воротники, выкройки, мех и булавки, она гордо вручила метлу заведующему.
        - Раз вас так живо интересует процесс подметания, займитесь этим сами.
        Затем взяла сумочку и покинула мастерскую.
        - Четыре места работы за полгода! - простонала она вечером того же дня, когда встретилась с Сэмом, и он поцеловал ее в обе щеки - привычка, которую переняла и Джейни, особенно в отношении окружавших ее привлекательных мужчин. Эстелла опустилась на кровать. Они находились в новой квартире Сэма в Лондонской Террасе[29 - Жилой комплекс, на момент постройки в 1930 году самый большой многоквартирный дом в мире.] в Челси.
        Фасад огромного современного здания с одинаковыми квартирами, квадратного, угловатого и слишком простого для Манхэттена, напоминал Эстелле бульвары Парижа и выстроенные в одну линию дома с симметричными апартаментами.
        В перерыве на ланч Сэм дал ей ключи, чтобы они втроем, включая Джейни, могли встречаться после работы.
        Сэм сделал ей сайдкар[30 - Коктейль из коньяка, апельсинового ликера и лимонного сока.] и сел в кресло, глядя, как Эстелла лежит на животе поперек кровати и оплакивает свою судьбу.
        - Жалеешь, что ушла? - Сэм отхлебнул виски.
        - Ни минуты! - отрезала Эстелла.
        - Тогда я тебе не сочувствую.
        Эстелла швырнула в него подушкой:
        - Мог бы хоть притвориться!
        - Зачем?
        - Затем, что я сегодня ноги оттоптала в поисках работы. Опять. Если так будет продолжаться, к концу года успею перепробовать все рабочие места на Манхэттене.
        - Есть место, где ты еще не работала.
        - И где же? На Луне?
        - Нет. - Сэм сделал театральную паузу. - В «Стелла Дизайн».
        - Это придется отложить на потом, когда будут деньги. Прямо сейчас никак.
        - А почему бы и нет?
        В дверях внезапно появилась Джейни, загадочно улыбаясь. Руки девушки оттягивала стопка журналов. Они втроем собирались просмотреть их сегодня, а затем пойти куда-нибудь посидеть.
        - Надевайте самые лучшие шмотки. Мы идем на вечеринку.
        - Что за вечеринка? - спросил Сэм.
        - Настоящая, костюмированная, шикарная, прямо как в отеле «Ритц», рождественская вечеринка в Грамерси-парке, - ликующе провозгласила Джейни. - Одна из моих клиенток сегодня оставила без присмотра сумочку, а там прямо сверху лежала пачка приглашений. Я не растерялась.
        - Ты стащила приглашения на вечеринку? - скептически поинтересовался Сэм.
        - Всего три штуки. Так что взять с собой девушку не сможешь. Мы будем твоим эскортом, - ответила Джейни, не сомневаясь, что Сэма это удовлетворит. - Больше года живу в Нью-Йорке, флиртую на всю катушку, а до сих пор не побывала ни на одной вечеринке для высшего света. По пути захватила нашу одежду, - сообщила она Эстелле. - Я приехала сюда, чтобы найти себе мужа, а такое мероприятие - самое для этого подходящее место.
        - А я-то думала, ты приехала в Нью-Йорк, чтобы стать манекенщицей, - с удивлением сказала Эстелла.
        - Не хочу вечно быть манекенщицей. У меня другие планы. Муж с апартаментами на Парк-авеню, летний домик в Ньюпорте, в перспективе - трастовый фонд для наших четверых детей. Примерно так.
        - Ты серьезно? Я понятия не имела…
        «…что у тебя настолько приземленные амбиции», - хотела сказать Эстелла, однако запнулась на полуслове, так и не договорив.
        - А разве ты сама не планируешь когда-нибудь выйти замуж? - спросила Джейни.
        - Нет, - ответила Эстелла. Честно говоря, она никогда об этом не задумывалась. Ей казалось, замужество - это не для нее и не сейчас, когда так много предстоит сделать. Настолько много, что она не в состоянии осуществить свои планы, если у нее будет муж. - Ты действительно предпочитаешь замужество?
        - А как же! Последний опрос журнала «Мадемуазель» показал: всего семь процентов женщин считают, что реально возможно совмещать семью и карьеру. Либо одно, либо другое. Я выбираю замужество.
        Эстелла сама не понимала, что ее так удивило. В конце концов, многие девушки из «Барбизона», с которыми она общалась в столовой, искали того же самого, а именно кандидата в мужья. И Джейни действительно была олицетворением этих женщин, всегда стремящихся хорошо одеваться, никогда не упускающих шанса улыбнуться мужчине, который, возможно, пригласит поужинать, и вполне очевидно стремящихся к естественному финалу, то есть к обручальному кольцу.
        - Если я начну создавать свои модели одежды, где я смогу этим заниматься? - задумчиво произнесла Эстелла, плавно переведя разговор на другую тему, которую перед тем обсуждала с Сэмом.
        - Здесь и займешься, - ответил Сэм. - Иначе какой смысл иметь просторную квартиру в Челси рядом со «Швейным кварталом»? Чтобы она целый день пустовала?
        - Здесь я не смогу, - усмехнулась Эстелла.
        - А почему бы и нет? - Джейни закурила и улеглась на кровать Сэма рядом с Эстеллой. - Ты рисуешь эскизы, Сэм кроит для тебя по вечерам, а на следующий день ты шьешь… Когда все будет готово, нам останется всего лишь снять помещение для закрытого показа. Я продемонстрирую модели, и заказы потекут к тебе рекой. Совсем скоро ты сможешь арендовать ателье на Седьмой авеню, 550.
        - Неужели ты хочешь, чтобы я захламила твою квартиру? - обратилась Эстелла к Сэму.
        - Еще как хочу. К тому же у меня имеется эгоистичный повод, - засмеялся Сэм.
        - Какой же?
        - Я хочу сделать выкройку твоего золотого платья. Такую, как положено.
        - Ты серьезно?
        - Да.
        - Как просто!
        - Я не хочу испортить момент триумфа, намекая на твое золотого платье, - Джейни порылась в стопке принесенных журналов и выхватила один из них, - но в прошлом году «Вог» начал публиковать колонку под названием «Мода Америки: все самое лучшее». - Она протянула журнал Эстелле. - Повседневная одежда и все прочие штучки-дрючки, которые мы можем здесь делать.
        Эстелла пролистала журнал.
        - Но кто дизайнер одежды? Здесь ни одного имени.
        - В журналах никто с этим не заморачивается. Кому нужны имена модельеров?
        - Они не упоминают модельеров? - повторила Эстелла.
        - Нет, - покачал головой Сэм. - Клэр Маккарделл приходилось видеть свои модели с ярлыком «Таунли Фрокс». Попроси любого на улице назвать какого-нибудь модельера, и тебе ответят: Шанель. Могу поспорить, у нас не знают ни одного американского имени.
        Эстелла вскочила и принялась расхаживать по комнате.
        - То есть вопрос не только в том, чтобы создавать модели одежды. Вопрос еще и в том, чтобы заставить людей поверить: создаваемая здесь одежда ни в чем не уступает Шанель и заслуживает упоминания имени модельера.
        - А еще проблема в том, чтобы сделать одежду дешевой, - добавил Сэм.
        - Доступной по цене, - уточнила Эстелла. - Просто неприлично выпускать одежду, которая стоит сотни долларов, тем более во время войны.
        - Джейни, - спросил Сэм, - а ты принесла тот номер «Вог», о котором мне рассказывала? Где пишут о четырех типах женщин: Леди, Путешественница, Бережливая Хозяйка и Бизнесвумен?
        - Вот он! - Джейни радостно выудила из стопки другой журнал и прочла, гротескно изображая акцент Верхнего Ист-Сайда: - «С девяти тридцати до двенадцати тридцати дня Бизнесвумен напряженно и продуктивно работает в офисе. С двенадцати тридцати до двух часов ее головой занимаются в Charles Brock’s, поскольку она считает элегантную прическу составляющей успеха. Пока волосы сохнут, ей делают маникюр…»
        Эстелла фыркнула:
        - Не похоже, что Бизнесвумен сильно загружена работой, если может позволить себе посвятить полдня прическе и маникюру. Эти люди вообще-то существуют? Много ли Путешественниц найдется сейчас, когда идет война? Мне нужны работающие женщины. Такие, как мы. Мы назовем их «Реальные женщины». И я хочу шить одежду для них - удобную и стильную, а еще с какой-нибудь неожиданной деталью. - И тут идея буквально слетела у нее с языка: - Да ведь я раньше делала цветы! Я хочу сделать их отличительной чертой бренда!
        - Может сработать! - Джейни приподняла бровь.
        Может. И все, что нужно, - это тетрадь для эскизов, швейная машинка да пригоршня храбрости. С таким закройщиком, как Сэм, она сможет уменьшить количество элементов выкройки и превратить набросок в тетради в доступную по цене одежду. А уж если Джейни возьмется демонстрировать модели… никто не устоит! Останется найти постоянных покупателей.
        - Я должна это реализовать, и, черт возьми, как можно быстрее! Иначе мне будет не по карману даже раскладушка в «Барбизоне»!
        - Мне кажется, у нас есть повод выпить. - У Джейни вспыхнули глаза. - И кстати, на вечеринке бесплатные напитки. Здорово.
        Девушка помахала украденными приглашениями.
        - Она права. - Сэм повернулся к Эстелле: - Все, что тебе нужно, - это наряд. Я знаю, ты где-то прячешь феерическое золотое платье.
        - Я принесла его с собой. - Джейни достала платье из сумки.
        - Тогда я пошла переодеваться. - Эстелла нырнула за ширму в углу комнаты.
        Джейни, а затем и Сэм тоже приоделись; Сэм великолепно выглядел в смокинге, а Джейни была совершенно неотразима в простом черном платье. Оно застегивалось сзади на шее и ниспадало до пола, подчеркивая высокий рост и стройность девушки. Блондинка с соблазнительной фигурой и алыми губами, Джейни выглядела так, будто ждала, чтобы кто-нибудь расстегнул на ней платье - во всяком случае, Эстелла надеялась именно на такой эффект, когда его создавала.
        Они сдвинули бокалы, выпили до дна и скрыли свои наряды под верхней одеждой - Эстелла с сожалением вспомнила плащ, который в Париже пришлось отдать таинственному незнакомцу, а здесь она не могла позволить себе что-нибудь поинтереснее будничного пальто, - затем Сэм поймал такси до Грамерси-парка.
        Такси остановилось у здания, очертания которого показались Эстелле смутно знакомыми. Фонари не горели, она не могла как следует разглядеть дом, и тем не менее что-то заставило ее вздрогнуть и плотнее запахнуть пальто, словно декабрьский холод проник до костей.
        - Замерзла? - спросил Сэм.
        - Нет, - покачала она головой. - Всего лишь померещился призрак.
        - Идем внутрь. Там светло, море шампанского и никаких призраков. - Джейни плавно взбежала по ступенькам, кивнула швейцару и протянула приглашения. Всех троих пропустили без лишних слов. - Говорила же вам, пройти сюда так же просто, как найти Канзас на карте[31 - Штат Канзас на карте представляет собой практически идеальный прямоугольник.].
        В зале было накурено, однако не настолько, чтобы затмить дам, щеголявших в сверкающих драгоценностях. Как догадалась Эстелла, это не бижутерия. Она поблагодарила свое платье, которое позволило чувствовать себя хотя бы отчасти принадлежащей к кругу избранных. Джейни не потребовалось много времени, чтобы найти мужчину, который выразил готовность закружить ее в танце; точно так же и Сэм непринужденно присоединился к группе любителей сыграть в покер и пропустить по бокалу виски. Однако Сэма почти сразу увела на танцпол симпатичная брюнетка, а на следующий танец, не дав брюнетке опомниться, перехватила рыжеволосая девушка.
        Эстелла попеременно проводила время то в баре, то на танцполе, куда ее периодически вытаскивали нетрезвые молодые мужчины, все как один упорно предлагавшие - несмотря на возражения - показать библиотеку, хотя, как Эстелла догадывалась, в их планы вряд ли входило чтение книг. После четвертого приглашения она перешла на французский, сделав вид, что не понимает кавалеров, и налегла на шампанское.
        Наверное, именно потому, когда рядом очутилась Джейни, Эстелла указала на проходящую мимо женщину и произнесла громче, чем нужно:
        - Только взгляни на эту жалкую, испорченную копию платья от Ланвен. Я зарисовала его на одном из показов в прошлом сезоне. Знать бы, что из него сотворят, в жизни не стала бы копировать.
        Джейни посмотрела туда, куда показывал палец Эстеллы. Юбка с асимметричным краем из полос белого и черного шелка, черный корсаж, колье-воротник с жемчугом.
        - Они сэкономили на полосках ткани, - продолжала Эстелла. - Юбка задумывалась в два раза пышнее. А эта смотрится как бабочка, у которой одно крыло короче другого.
        - А давай еще? - засмеялась Джейни.
        Эстелла повернулась и лицом к лицу встретилась с женщиной, которая явно расслышала комментарий. Дама сжала губы бантиком, вот только вместо улыбки приоткрыла рот и произнесла тоном, далеким от доброжелательного:
        - Вы слишком уверенно судите!
        Эстелла поняла, в чем дело. Дама тоже носила копию, провальную версию одного из любимых Эстеллой вечерних платьев от Шанель, которое, по задумке модельера, должно обнимать тело, как рука любовника. Оригинал был пошит из черного кружева, расходящегося вниз веером и плавно переходящего в длинную юбку; букетик белых камелий из льняной ткани, приколотый над правой грудью, частично маскировал ложбинку - там, где ее открывал вырез в форме сердца. В версии, которую надела дама, камелии прикололи слишком высоко, выставив ложбинку на всеобщее обозрение, кружево пришили к подкладке кое-как, так что оно задиралось с одной стороны, а юбка свисала до пола, вместо того чтобы грациозно ниспадать. Оборонительное выражение лица намекало: дама заподозрила, что Эстелла понимает, насколько ее платье не соответствует бренду из мира высокой моды, которому обязано своим происхождением.
        - Не понимаю, почему столько энергии тратится на вещи, которые не соответствуют своему предназначению. - Шампанское развязало язык Эстеллы, однако она старалась быть вежливой.
        - А что демонстрирует ваше платье? Небольшую вспышку на солнце? - спросила дама с презрением, слишком очевидным, чтобы его проигнорировать.
        - Это оригинал. «Стелла Дизайн». Приходите ко мне, если вам наскучили подделки.
        - «Стелла Дизайн». Я запомню.
        Дама удалилась прочь, и Эстелла с опозданием поняла, что совершила чудовищную ошибку. Что в очередной раз ей следовало прикусить язык одним высказыванием раньше. Она протянула руку за очередным напитком - на этот раз джином. Джейни снова умчалась танцевать.
        После полуночи по залу пронесся шепот, сопровождаемый радостными женскими возгласами и придыханиями, похожими на внезапные и повторяющиеся рулады саксофона.
        - Алекс вернулся!
        Эстеллу заинтересовало - кто же смог вызвать такое смятение в рядах людей, которых трудно удивить?
        - Он такой загадочный, прямо как Гэтсби[32 - Герой романа Ф.С. Фитцджеральда «Великий Гэтсби».], - одна из женщин в баре со знанием дела просвещала другую, - да к тому же сомнительного происхождения. Ходят слухи, его отец был пиратом в восточных морях. - Женщина хихикнула и продолжила свою сказку: - Я знаю, адвокатам много платят, но у него, кажется, денег больше, чем можно заработать легально. И такое фатальное обаяние! Ты сейчас увидишь, почему все женщины в зале штабелями падают.
        Эстелла улыбнулась. Фатально обаятельный пират! Нельзя подпускать Джейни к этому мужчине. Он явно не из тех, кто рвется связать себя узами брака. Она огляделась, разыскивая подругу, однако не смогла ее найти. Эстелла обошла зал по периметру, улыбнулась Сэму, на коленях у которого удобно устроилась очередная девушка, на сей раз блондинка, и вскоре ощутила, что не настолько твердо стоит на ногах, как хотелось бы. Самое лучшее для нее сейчас отправиться домой. Джейни достаточно разумна, чтобы не клюнуть на пирата.
        Эстелла нашла свое пальто, накинула поверх платья и направилась в дальний конец зала, надеясь обнаружить там выход. Однако колонны отбрасывали тени, сбивая ее с толку, а свет с высоты второго этажа сюда не проникал. Она почти ничего не видела. К тому же выпитое шампанское придавало залу некоторое вращение.
        - Алекс! - Какой-то мужчина в спешке налетел на Эстеллу и оттолкнул за колонну, расплескав на нее свою выпивку. - До меня дошли слухи…
        - Это не слухи, - весело ответил другой, очевидно тот самый таинственный Алекс. - Я вернулся.
        - До тех пор, пока мы опять не вышвырнем тебя из страны, - мрачно расхохотался первый. Эстелла вытерла с пальцев в?ски.
        - Если моим преследованием займешься ты, я останусь здесь на десятилетия, - ответил Алекс. - Уж извини. - Его голос был знаком Эстелле. Мужчина говорил почти без акцента.
        И прежде чем Эстелла, занятая стряхиванием виски со своего пальто, успела поднять голову, она обнаружила, как ее сгребли в охапку и крайне нецеломудренно поцеловали рядом с мочкой уха, а тот же самый голос - голос Алекса - произнес:
        - Я нашел тебя!
        Мысли Эстеллы заметались.
        Кто он, черт возьми? Разве у нее была привычка бегать по вечеринкам и напиваться? В этом проклятом полумраке она ничего не могла разглядеть, кроме темных волос мужчины и его губ, которые тянулись к ее губам.
        Поблизости кто-то зажег сигарету, и во вспышке пламени она рассмотрела блестящие карие глаза и контуры лица, которое назвала бы seduisant[33 - Обольстительный (фр.).] - не сумев подобрать точного английского эквивалента этому слову; красивый - слишком пресно, соблазнительный - слишком тривиально, слишком безвкусно. Нет, этот мужчина настолько привлекателен, что глазам больно - он не прилагает усилий ради того, чтобы так выглядеть, и, безусловно, осознает эффект, производимый на людей его внешностью, - привлекателен до такой степени, что его лучше избегать. Такого мужчину забыть невозможно. Они встречались раньше?
        Вспышка зажигалки длилась всего лишь миг, и впечатления накатили и моментально схлынули. Все снова погрузилось в темноту прежде, чем Эстелла смогла как следует разглядеть черты его лица, размотать клубок воспоминаний и выяснить, откуда она знает этого человека.
        И тут этот Алекс начал целовать Эстеллу, да так, как ее давно еще никто не целовал - а вернее, как никто никогда не целовал, - а поскольку он делал это умело, она тотчас же ответила и приоткрыла рот в поисках его языка. Одной рукой мужчина перебирал ее волосы, что помогало его языку еще глубже проникнуть к ней в рот, в то время как другой рукой спустился к бедру Эстеллы и погладил ее сквозь пальто, буквально обжигая кожу.
        Попав в ловушку доселе неиспытанного желания, она отступила назад от человека, которого не знала, однако целовала так, словно знала лучше, чем кого-либо. Он не отрывал от нее глаз, и Эстелла ощутила себя обнаженной, даже кожа будто отшелушилась и открыла сердце. А ведь она вовсе не была уверена, что хочет, чтобы этот мужчина видел ее сердце.
        - Подожди, - тихо проговорил он почти шепотом, и шепотом настолько нежным, как скользящая по ее спине рука, но также и голодным, жаждущим получить от нее то, что, как она догадывалась, он получал слишком часто и слишком легко, особенно учитывая его привычку так целовать женщин.
        Мужчина протянул руку, и их пальцы сплелись, однако и этого хватило; вот они, танталовы муки сгорающей на огне желания плоти, когда она соприкасается с другой плотью.
        «Завтра вечером у «Джимми Райана», - послышалось Эстелле, прежде чем ее утянуло в гущу танцующих, а Алекса окружило кольцо дружеских и одновременно раздосадованных голосов. Эстелла споткнулась, потом еще и еще раз, словно ее подошвы смазали маслом - настолько ее ошеломил и нокаутировал поцелуй.
        Как-то ей удалось найти выход, и она, ощущая все ту же дрожь, пробежала через готическую арку и дальше, вниз по лестнице. Остановила такси и лишь тогда сообразила, что нет денег. Она долго, очень долго шла пешком до «Барбизона», одинокая и покинутая, а под веками унылой чередой проплывали образы, в которых она узнавала свою маму.
        Вернувшись в отель, она упала на постель, не потрудившись снять платье, и свернулась клубочком, а во сне видела, как прижимается к мужчине, обнаженная, и его руки обнимают ее.
        Когда Эстелла проснулась, уже наступило утро. Она изогнулась всем телом, чтобы вновь почувствовать мужчину, однако ощутила лишь пустоту, и тогда принялась воскрешать в памяти обрывки минувшей ночи. Поцелуй. Мужчину, одновременно знакомого и чужого, и все дальнейшее, которое было лишь сном. В горле застрял комок, к глазам угрожающе подступили слезы.
        «Завтра вечером у «Джимми Райана»… Неужели и эти слова приснились?
        Глава 6
        Эстелла провела следующий день, сгорбившись над швейной машинкой - она шила платье для свидания, которое, вполне возможно, существовало лишь в ее воображении. Джейни позвонила и сообщила ей, что сразу после работы встречается с мужчиной, с которым познакомилась на вечеринке, и Эстелла поблагодарила бога: теперь не придется объяснять, что с ней творится. Тем более она и сама этого не понимала.
        В полдень Эстелла устроила небольшой перерыв и отправилась в бассейн отеля. Она старалась делать это ежедневно, наслаждаясь медитативными ощущениями от рассекания воды руками, хотя и плавала не очень хорошо. Эстелла надеялась, что вода, как обычно, поможет ей расслабиться. Однако время она выбрала неудачное, и, к несчастью, у входа в лифт натолкнулась на администраторшу отеля. Эстелла была в купальнике, который соорудила из купленной по дешевке хлопчатобумажной мужской рубашки, у которой она отпорола рукава и пришила к ней нижнюю часть из ткани черного цвета, получив в результате стильный купальный костюм обтекаемой формы, намного более практичный, чем тяжелые и впитывающие воду платья-купальники, которые надевали другие женщины.
        - Что это на тебе? - рявкнула администраторша.
        - Я собираюсь поплавать.
        - Нельзя разгуливать по отелю в таком виде!
        - Я иду в бассейн.
        - Или прикройся, или тебе придется искать другое жилье. Тут у нас Америка, а не Франция.
        - Знаю, - ответила Эстелла и тут же бросилась в свою комнату, чтобы найти остаток черной хлопковой ткани и подвязать на талии в виде юбочки. А смотрится отлично, признала она, нужно запомнить на будущее. Проходя мимо администраторши, она дерзко послала ей воздушный поцелуй в знак благодарности за идею.
        В восемь вечера, искупавшись, Эстелла надела свое новое платье из зеленого джерси, длинное, стройнящего покроя: широкий шарф перекинут через шею, скрещивается на груди, далее обматывается вокруг тела под грудью, спускается ниже и завязывается сбоку у бедра. Сначала она решила, что концы шарфа будут просто ниспадать, однако в последний момент придала узлу форму объемного цветка, напоминавшего пион. Платье спереди выглядело классическим, и ничто не намекало на то, что спина полностью открыта. Сюрприз. Дань уважения к Вионне с ее драпировками, но пошито из демократичной ткани, которую могли позволить себе женщины, подобные Эстелле.
        Она подкрасила ресницы и губы, распустила волосы, чтобы темные локоны струились по спине, а сбоку закрепила прическу заколкой из искусственного бриллианта в форме звезды. Заколку мама подарила ей на шестнадцатый день рождения. Эстелла прикоснулась к звезде, вновь попытавшись ощутить мамино присутствие, и попросила вселенную отправить ей весточку, сообщить, в безопасности ли Жанна; однако по-прежнему слышала лишь гудки проезжающих по Манхэттену автомобилей.
        А затем, пока не успела спохватиться и спросить себя, что творит, она спустилась в метро и доехала до 52-й улицы. «Джимми Райан», джаз-клуб в цокольном этаже старинного особняка, смотрелся с улицы более консервативным, чем можно было предположить по извергавшейся из его чрева музыке.
        - Два доллара, - сказал бармен, наливая ей сайдкар.
        Она кивнула и сделала вид, что роется в сумочке, прекрасно зная, что не может себе позволить истратить на выпивку целых два доллара, затем отодвинула бокал.
        - Я оставила деньги на комоде. Простите меня.
        - За счет заведения, - подмигнул бармен.
        - Спасибо. - Эстелла подняла бокал и с удовольствием отпила коктейль. И внезапно совсем рядом увидела Алекса, такого чертовски неприступного, что почти физически ощутила, как ее платье самопроизвольно падает на пол.
        - Ты пришла! - А ведь она слышала этот голос не только вчера на вечеринке, но и где-то еще.
        Вспышка памяти ослепила ее. Эстелла резко опустила бокал на барную стойку. Театр Пале-Рояль. Танец с мужчиной, от которого можно ждать больше чем неприятностей; он по меньшей мере имел дело со смертью и с секретными заданиями. Алекс и есть тот роковой мужчина.
        Прежде чем она успела что-либо сказать, в клуб вошла другая женщина и, устремившись прямо к Алексу, схватила его под руку и поцеловала в щеку. Эстелла сдавленно вскрикнула, да так громко, что удивилась - как только посуду не побила?
        Потому что та женщина была ее точной копией, и Эстелла едва могла определить, где кончается она сама и начинается другая. Разве что та женщина явилась из ее будущего - из такого будущего, которое, как надеялась Эстелла, не наступит никогда: Эстелла с потухшими глазами, Эстелла сломленная.
        Алекс отступил на шаг, переводя взгляд с одной версии Эстеллы на другую.
        Ей хотелось зажмуриться и убежать, чтобы никогда не видеть той женщины - да кто она, черт возьми? - однако Эстелла не могла показать такому мужчине, как Алекс, и женщине - его любовнице и своему двойнику, - насколько сбита с толку и напугана.
        - Странно, не правда ли? - выпалила она, прежде чем развернуться и выскочить из клуба. В глазах щипало.
        На улице, почувствовав себя в безопасности, она согнулась пополам и ухватилась за стену, ища у камня утешения, которого тот не мог дать.
        Алекс целовал ее прошедшей ночью, потому что принял за другую. Одной загадкой меньше. А остальные Эстелла разгадывать не хотела. Что принес ей Алекс, начиная с того самого вечера в Париже? Только потери, боль и страдания.
        Часть 2
        Фабьен
        Глава 7
        Май 2015 года
        - Объявляю выставку «Швея из Парижа» открытой!
        Публика, собравшаяся в Метрополитен-музее на ежегодное празднество, зааплодировала и начала продвигаться к залам. Фабьен помедлила, не желая очутиться в самой толчее. Хотелось побыть одной у каждого экспоната - она до такой степени гордилась своей бабушкой, что буквально задыхалась от восторга. Фабьен поняла, что стоит рядом с Анной Винтур[34 - Анна Винтур (р. 1949 г.) - британская журналистка, с 1988 г. главный редактор американского издания журнала «Вог».], и нацепила глупую улыбку. Однако секунду спустя улыбнулась уже по-настоящему; Анна, которая также была одета в «Стелла Дизайн», заметила ее вечернее платье и с одобрительным кивком шепнула:
        - У вас превосходный вкус.
        Весь вечер Фабьен преследовало неуловимое ощущение нереальности происходящего. От вида Пятой авеню, заполненной обезумевшей толпой, жаждущей лицезреть знаменитостей (с каким разочарованием, должно быть, они взирали на Фабьен!), и до красной ковровой дорожки, вдоль которой под прицелом камер прошли Кейт Хадсон, Сара Джессика Паркер и, кажется, одна из сестер Кардашьян - Фабьен редко смотрела телевизор и потому не была в этом уверена, - а еще Хью Джекман и Николь Кидман; к этим двоим ей хотелось подбежать и дружески поприветствовать, потому что они австралийцы.
        Если бы только Эстелла могла прийти и увидеть все это, думала Фабьен. Бабуле понравилось бы, как люди восхищаются платьем «Зв?зды и п?лосы», классического темно-синего цвета с узкими белыми горизонтальными полосами и оригинальной звездой чуть выше сердца, или великолепной красной юбкой - единственным экземпляром из 1943 года, - вышитой крошечными повторяющимися изображениями трех ведьм на помеле, или блузками 1944 года с рисунком на ткани: обесцвеченная карта Парижа, на которой улицы выглядели как тонкие перекрещивающиеся линии; образ города, изо всех сил снова пробивающегося к свету. Фабьен подошла ближе, чтобы рассмотреть еще более неяркую карту на одной из блузок, и споткнулась о чью-то ногу. Чтобы не упасть, она выставила вперед руку и задела спину незнакомого мужчины.
        - Простите! - воскликнула она. - Я загляделась на блузку.
        Мужчина обернулся; то же самое сделала его спутница. Оба вежливо улыбнулись.
        - Это потрясающе, верно? - обратилась женщина к Фабьен. - Я пыталась отыскать Триумфальную арку и не заметила вашу ногу. Сама виновата.
        - Так вы нашли арку?
        - Вот она. Справа внизу. - Мужчина показывал на карту, и Фабьен невольно обратила внимание на то, что тот очень привлекателен: темные волосы, голубые глаза, со вкусом пошитый смокинг - в котором он походил на Тома Форда[35 - Том Форд (р. 1961 г.) - режиссер и дизайнер одежды в компании Гуччи.] - и титановый браслет от Тиффани на запястье.
        Фабьен резко переключилась на блузку, и как раз вовремя, прежде чем незнакомец поймал ее взгляд, и велела себе не домогаться чужого бойфренда, особенно бойфренда такой приятной женщины. Она улыбнулась, различив крошечную Эйфелеву башню, затем проследила глазами вдоль Елисейских Полей, по рю де Риволи, пока не уперлась в нагрудный карман прямо над сердцем, и увидела крестик на рю де Севинье. Там находился дом ее бабушки. Дом, в котором Эстелла никогда не жила.
        - У вас чудесное платье, - сказала женщина, с восхищением глядя на Фабьен. - Можно потрогать вот этот цветок? Как настоящий!
        - Конечно! - рассмеялась Фабьен.
        Женщина нежно провела рукой по кожаным лепесткам черного пиона, украшавшего плечо Фабьен.
        - Само совершенство. Никогда не подумаешь, что пион сделан из кожи. Оттого он выглядит еще более интригующе. - Она вздохнула и посмотрела через плечо Фабьен на другое платье. - Только взгляните. Можно носить сейчас, и все скажут, оно по-прежнему сказочно красиво.
        Фабьен повернулась к золотому платью, одной из самых любимых вещей бабушки. Эстелла всегда говорила, несколько загадочно, что платье предопределило ее судьбу.
        - Согласна с вами.
        Они замолчали, и до Фабьен дошло, что она всего лишь случайная собеседница, лишь отнимающая время у пары.
        - Приятного вам просмотра, - сказала она и двинулась дальше.
        Следующие два часа пролетели быстро; Фабьен обошла всю выставку, не в силах отогнать от себя мысль: как здесь понравилось бы бабушке! И как понравилось бы отцу…
        Она пила шампанское. Затем куратор Института костюма представил ее паре знаменитостей, при виде которых она чуть не лишилась дара речи. У Бабули ни за что не зарябило бы в глазах от звездного блеска, напомнила себе Фабьен и попыталась представить, что все они обычные люди, подобные ей самой. В час ночи она решила, что пора уходить; увиденного достаточно, чтобы дать Эстелле исчерпывающую информацию. Она вышла на улицу и направилась вниз по ступенькам ловить такси. У пары впереди, кажется, были проблемы. Мужчина поддерживал под руку женщину, которая двигалась медленно и неуклюже, словно получила травму и каждый шаг причинял ей боль.
        - Могу я помочь? - спросила Фабьен и бросилась вперед, не в силах наблюдать мучительную картину и ничего не делать. А вдруг эти двое скатятся с лестницы?
        - Вот и опять мы встретились, - через силу улыбнулся мужчина. Фабьен узнала ту самую пару, с которой столкнулась ранее.
        - Ах да. А если я поддержу ее с другой стороны? Или поймаю вам такси? - Она коснулась руки женщины и увидела ее лицо: бледное, застывшее и безучастное, будто та полностью погрузилась в себя.
        - Такси было бы неплохо, - ответил мужчина.
        Фабьен поспешно преодолела оставшиеся ступеньки и отчаянно замахала рукой. Такси подрулило к бордюру, как раз когда пара доковыляла до тротуара.
        - Спасибо. - Мужчина ответил ей очередной вежливой улыбкой, которая не затронула его потемневших от тревоги глаз. Он помог женщине сесть в машину, и спустя секунду их поглотила манхэттенская ночь.

* * *
        - Долго мне еще ждать?
        Фабьен разбудили, как ей показалось, среди ночи; однако, разлепив глаза, она поняла, что на улице светло, а туман в голове вызван переменой часового пояса и поздним отходом ко сну.
        - Она настойчиво потребовала привезти ее сюда, - извиняющимся тоном произнесла сиделка, вкатывая в спальню кресло. - Я удерживала ее, сколько могла.
        - Все в порядке. - Фабьен села на кровати и наклонилась поцеловать бабушку в обе щеки.
        - Она позавтракала и сделала все утренние процедуры, - сообщила сиделка и вышла из комнаты.
        - Как прошел вечер? Ты развлеклась? - спросила Эстелла таким знакомым голосом, который невозможно спутать с другим: своеобразная смесь французского и американского акцентов и необычный тембр, словно не от мира сего. Да и внешний вид, с грустью отметила Фабьен, это подтверждает. Будто бабушка больше не принадлежит сегодняшнему дню и уже присоединилась к отцу Фабьен на небесах; до сих пор Эстелла цеплялась за этот мир кончиком пальца, но в конце концов даже и он соскользнул. Фабьен считала, что ей повезло: Бабуля в свои девяносто семь лет все еще с ней. И вдвойне повезло, потому что, хотя тело бабушки ее подводит, ум остался таким же острым, как всегда.
        - Вечер прошел идеально, Бабуля, - ответила Фабьен и принялась рассказывать бабушке все: во что была одета публика, какие экспонаты выставлены, кто присутствовал и кто что говорил, какими почестями осыпали Эстеллу Биссетт и ее легендарную линию одежды «Стелла».
        Эстелла протянула ей открытый конверт.
        - Самой красивой, уж во всяком случае, была ты, - с гордостью произнесла она.
        Фабьен вытряхнула из конверта фотографию, которую, вероятно, доставил сегодня утром какой-то бабушкин почитатель из журнала «Вог». Фото запечатлело Фабьен на красной ковровой дорожке в бесподобном вечернем платье, созданном Бабулей персонально для нее, - сплошная лента серебристого шелка, изящно драпированного и спиралью обвивающего ее тело, с необыкновенно пышной юбкой, которая сделала бы честь любой принцессе, с глубоким вырезом и рукавами-крылышками, начинающимися от края плеч и открывающими ключицы; а чтобы не изобразить Фабьен совсем уж принцессой, на выручку пришли пионы из черной кожи, букетик слева на талии и такой же над правой грудью. В этом платье она уже не чувствовала себя неуклюжей австралийкой, спотыкающейся о чужие ноги.
        - Мне кажется, ты пристрастна, - улыбнулась Фабьен.
        - Твой отец наверняка согласился бы со мной.
        Фабьен коснулась бабушкиной руки:
        - Ему бы понравилась выставка.
        Слезы, которые, как она надеялась, наконец иссякли, вновь навернулись на глаза.
        - Фабьен… - вздохнула Эстелла. - Мне тоже его не хватает.
        На несколько минут обе замолчали. Фабьен понимала, что бабушка, как и она сама, вспоминает Ксандера Биссетта, отца Фабьен и сына Эстеллы. Замечательный человек, любящий отец и сын, он, казалось, совсем не старел - даже в семьдесят четыре года волосы были не совсем седыми. Однако месяц назад с ним случился тяжелый инсульт.
        - Твоя мама не захотела приехать в Нью-Йорк вместе с тобой? - спросила Эстелла.
        Фабьен покачала головой.
        - Думаю, она страшится увидеть тебя. Вы с папой так похожи. Она… - Как описать то, что произошло с мамой за месяц после смерти отца? - Она упала духом и не в состоянии распрямиться. Я за нее беспокоюсь. Правда, теперь ушла с головой в работу, как всегда.
        Сидя рядом с бабушкой и крепко сжимая ее руку, Фабьен ощущала ту же привязанность, что и в детстве - и большую, чем близость к матери, - хотя и видела Эстеллу лишь раз в год, в июле, когда Фабьен с папой совершали путешествие из Сиднея в Нью-Йорк и затем во Францию.
        - Да и ты тоже хандришь. - Бабушка откинулась в кресле и придирчиво оглядела Фабьен. - Слишком грустна для молодой девушки. И дело не только в твоем отце. Почему ты не приехала со своим молодым человеком?
        - Мы расстались, - созналась Фабьен.
        Тот самый молодой человек, Джаспер, последние два года был ее бойфрендом, и кстати, не таким уж молодым - тридцать семь лет. На восемь лет старше Фабьен. На следующий день после смерти отца она наконец поняла, что их с Джаспером представления о любви разнятся: для него это означало иметь девушку, с которой он будет хорошо смотреться на очередном показе, и к тому же совместимую с ним в постели и с которой ни к чему особо напрягаться, поскольку тебя уже выбрали и не нужно добиваться расположения. А вот для Фабьен любовь означала запредельную интенсивность чувств и нестерпимую вибрацию в воздухе, когда любимый рядом; постоянное желание коснуться руки любимого. Хотя, возможно, это всего лишь фантазии и такую любовь, какой она представала в рассказах бабушки, Фабьен может никогда не испытать, - та любовь осталась в прошлом, когда все было иначе.
        - Ну и отлично. Мне он никогда не нравился, - произнесла Эстелла как отрезала. Фабьен не смогла удержаться от смеха. - Тебе нужно съездить в Париж, - продолжила бабушка. - Париж - то место, где ты непременно найдешь свою любовь.
        - Бабуля, люди находят свою любовь в разных местах по всему миру. Нет необходимости ехать в Париж.
        - Любовь, которую ты найдешь в Париже, особого рода, - настаивала бабушка. - Отправляйся туда на уик-энд. Взбодрись, прежде чем возвращаться в Сидней и браться за новую работу. Что ты теряешь?
        - Я проделала весь этот путь, чтобы повидаться с тобой, - осторожно возразила Фабьен. К тому же нужно кое о чем расспросить бабушку, а сделать это из Парижа невозможно.
        - Мне не нравится видеть тебя такой понурой. Хочу видеть настоящую Фабьен, ту, которую я почувствовала в тебе, еще когда впервые взяла на руки. Просто ты еще не открыла в себе ту Фабьен. - На последних словах бабушка выставила вперед палец, словно желая подчеркнуть их, и от напора Бабули Фабьен слегка вздрогнула.
        Настоящая Фабьен… Кто она? И чем отличается от Фабьен нынешней? Да, ей очень грустно, ведь недавно умер отец, и еще она рассталась с Джаспером. Уик-энд в Париже ничего не изменит.

* * *
        Входя в театр Пале-Рояль, Фабьен уже не сомневалась, что бабушка была намного мудрее ее. В конце концов, сдавшись под напором Бабули, она отправилась в Париж на уик-энд и уже на другой день почувствовала себя лучше. Даже ночь в самолете ее не утомила. А еще, кажется, она не пробовала ничего вкуснее французского багета и французского кофе в одном из уличных кафе в сердце квартала Марэ, неподалеку от дома бабушки, где Фабьен с отцом - и реже с матерью - останавливалась на каникулах столько раз, что воспринимала его как уютную пижаму, хотя подобное сравнение наверняка звучало оскорбительно для такого большого и старинного особняка. А сегодня она проведет вечер в своем любимом театре, который посещала с бабушкой так часто, что не имело значения, какое представление дают; даже просто очутиться в хорошо знакомом и приятном месте достаточно, чтобы почувствовать красоту, неподвластную времени.
        Вот и сегодня вечером Фабьен даже не поинтересовалась программой заранее и, к своему удивлению, обнаружила, что это не спектакль, а фильм. Афиша у входа анонсировала документальную ленту о Жане Шлюмберже, одном из выдающихся дизайнеров компании Тиффани, который к тому же, как она прочла, во Вторую мировую войну служил в «Свободной Франции» Шарля де Голля.
        Фабьен нашла указанный в билете ряд и обнаружила, что придется потревожить пару, уже занявшую свои места. Те были увлечены разговором, судя по их печальным лицам, серьезным. Фабьен по-французски заверила капельдинершу, что помощь ей не требуется, и, выждав секунду, произнесла:
        - Excusez-mo…i[36 - Извините (фр.).]
        Мужчина и женщина подняли глаза, и Фабьен узнала обоих; потребовалось лишь секундное усилие, чтобы вспомнить, где именно они встречались.
        - Метрополитен-музей! - воскликнула она одновременно с женщиной, и обе рассмеялись.
        - Ну что ж, на этот раз я не наступила вам на ногу, - сказала Фабьен.
        - Мелисса Огилви. А это Уилл.
        Мелисса улыбнулась и жестом показала на своего спутника. Фабьен села рядом с Уиллом и представилась:
        - Фабьен Биссетт.
        - Биссетт? - повторила Мелисса. - Мы встретились на выставке Эстеллы Биссетт, и у вас та же фамилия. Вряд ли это совпадение.
        - Эстелла - моя бабушка.
        - Ого! Вот откуда ваш потрясающий наряд. Мне безумно понравилось платье, в котором вы были на выставке, и я догадалась, что оно уникальное.
        - Бабушка создала его для меня, - кивнула Фабьен. - Такую красоту жаль снимать, даже ложась в постель.
        Мелисса вновь рассмеялась.
        - Откуда вы? - спросил Уилл. - Я слышал ваш превосходный французский в разговоре с капельдинершей, и вы определенно не американка, иначе каждый в Метрополитен-музее знал бы от вас, кто ваша бабушка.
        - Я из Австралии.
        - А безупречный французский у вас с рождения?
        Фабьен покачала головой, стараясь не замечать, как красив Уилл. Она не собиралась домогаться спутника Мелиссы - мужа, бойфренда или кем он ей приходился.
        - Моя бабушка очень упряма; она настояла, чтобы меня учили французскому с детства, едва я начала говорить. Муштровала меня в глаголах и поясняла непонятные слова всякий раз, когда я у нее гостила. Теперь я ей очень благодарна, хотя в свое время сопротивлялась. А еще мы каждое лето приезжали в Париж. У Эстеллы дом в квартале Марэ.
        - Ужасно хочется совершить прогулку по тем местам.
        - Это самый прекрасный район Парижа. Непременно посвятите ему хотя бы день. Вы надолго здесь?
        - Только на уик-энд, - ответила Мелисса. - Мой брат взял на себя обязательство каждый месяц вывозить меня в какое-нибудь новое место.
        Фабьен постаралась сдержать радость от открытия, что Уилл всего лишь брат Мелиссы.
        Уилл взглянул на сестру и покачал головой, однако она продолжила:
        - У меня рак яичников. В терминальной стадии. Я знаю, Уилл считает, я должна держать это при себе и не грузить людей, однако что есть, то есть. И пока я чувствую себя более-менее сносно, он каждый месяц выгуливает меня в разных уголках мира.
        Мелисса положила руку на плечо Уилла, и Фабьен увидела, как на его лице проступили горестные складки.
        - Спасибо, что помогли нам в тот вечер, - обратился он к Фабьен. - Вот еще одна причина, по которой я понял, что вы не американка. Истинный житель Нью-Йорка скорее перешагнул бы через нас, чем поймал такси.
        - Я не сделала ничего особенного. - Фабьен пожалела, что не могла сделать большего. Ее поступок перед лицом терминальной стадии рака у такой молодой женщины - Мелисса выглядела лет на двадцать пять - был настолько незначительным, что не стоил и упоминания. И она понимала, каким стремительным и агрессивным может быть этот вид рака, потому что ее мама основала одну из первых женских онкологических клиник в Сиднее.
        - Время от времени у меня случаются боли в спине, - сказала Мелисса. - Изматывающие боли. И в тот раз моя болезнь решила, что я уже достаточно наразвлекалась и единственный способ напомнить о моих ограниченных возможностях - это скрутить меня с такой силой, что я еле выползла с выставки.
        - Наверное, каждый на моем месте сказал бы: «Мне очень жаль». А вот я не буду. Лучше скажу: я рада, что вы решили приехать в Париж. Моя бабушка верит, что Париж лечит лучше всякого врача.
        - Я тоже рада, что мы здесь, - ответила Мелисса.
        Уилл приобнял сестру за плечи и поцеловал в щеку. У Фабьен сжалось горло, на глаза навернулись слезы.
        К счастью, в этот момент люстры в театре начали гаснуть, и она смогла вытереть глаза, как полагала, незаметно для других. Однако в этот момент Уилл что-то передал ей. Это оказался отутюженный и идеально свернутый белый носовой платок. Льняной. Неужели еще не перевелись мужчины, которые носят с собой такое? Бабушка была бы в восторге.
        - Спасибо, - прошептала она.
        Фабьен не могла сосредоточиться на фильме. Ею овладели противоречивые чувства: сострадание к Мелиссе, которую она едва знала, но которая казалась такой активной и полной жизни, что в любых других обстоятельствах стала бы ей чудесной подругой; и сильный дискомфорт от того, что Уилл сидел рядом и она остро ощущала его малейшие движения. Со дня смерти отца все ее чувства, казалось, обострились и причиняли боль; Фабьен говорила себе, что и сейчас всему виной недавняя утрата. Однако она точно знала: причина ее состояния - Уилл Огилви, с его античной красотой, очевидной привязанностью к сестре и тщательно сложенным носовым платком.
        В антракте Фабьен не торопилась вставать с места, чтобы дать Огилви возможность побыть наедине друг с другом, однако Мелисса наклонилась и предложила:
        - Идемте с нами в бар. Может, хоть так я смогу получить то, что заказываю, а не то, что понял бармен, слушая ужасный французский Уилла.
        - А вчера за ужином ты говорила, что рыба очень вкусная, - засмеялся Уилл.
        - Я пыталась перевести меню, - заговорщически шепнула Мелисса, - а брат решил, что дорадо - это вид говядины!
        - Разве что морская корова, - тоже засмеялась Фабьен.
        Уилл улыбнулся, и у нее екнуло в животе.
        «Прекрати, - велела себе Фабьен. - Ведешь себя как тинейджер».
        - Что будете пить? - спросила она, радуясь поводу отлучиться в бар, и, увидев как Уилл достает кошелек, предложила: - Я угощаю.
        - Джин с тоником, - отчеканила Мелисса. - Уилл тут же нахмурился. - Могу я пропустить бокальчик? Он меня не убьет! - добавила она с мрачной усмешкой.
        - Лисс… - Уилл выглядел чернее тучи.
        Фабьен поспешно удалилась в сторону бара, чтобы не видеть размолвки между братом и сестрой, и лишь потом спохватилась, что Уилл еще не выбрал напиток. Поэтому заказала ему коктейль «Апероль Спритц», как и себе.
        - Замечательно, - кивнул Уилл, когда Фабьен с извинениями вручила ему бокал. - Будем здоровы! За новых друзей!
        - Вы работаете вместе с бабушкой? - спросила Мелисса.
        - Нет. Хотя она уговаривала… да что там, умоляла каждый год. Я тоже работаю в индустрии моды, хотя и в ином направлении. Меня как раз недавно назначили, - Фабьен улыбнулась, радуясь поводу произнести это вслух, еще не вполне привыкнув к названию должности, в которой ее утвердили около месяца назад, - главным куратором моды музея Пауэрхаус в Сиднее. Работа моей мечты, - созналась она.
        - Поздравляем! - Мелисса подняла бокал и чокнулась с Фабьен. - Но почему вы не предпочли сотрудничать с бабушкой?
        - Лисс, - перебил сестру Уилл, - ты слишком любопытна. - Он повернулся к Фабьен: - Мелисса думает, ей все сойдет с рук просто из сочувствия. Если вас раздражают ее вопросы, так прямо и скажите.
        - Все в порядке, - солгала Фабьен. Мотивы ее решения лежали слишком глубоко, и она предпочитала ни с кем с ними не делиться. - Думаю, я побоялась, - нерешительно продолжила она, - не оправдать ее ожиданий. Бабушка - просто воплощение энергии. Она очень долго находилась на гребне успеха. И я не хочу стать той, которая пришла и все испортила. - Она закончила говорить и вздрогнула. А вот это уже перебор. Едва успела познакомиться с людьми, а они уже знают о ней больше, чем кто бы то ни было.
        - Я понимаю, - мягко сказал Уилл.
        - Еще бы ему не понимать, - заявила Мелисса. - Мне пришлось практически силой заставить его согласиться на теперешнюю должность. Ведущий дизайнер Тиффани. Тоже не хотел испортить то, что досталось по наследству. Хотя испортить не было ни малейшего шанса, - с насмешкой добавила она.
        - Ведущий дизайнер Тиффани, - повторила Фабьен. - Вот откуда ваш интерес к фильму. У вас чудесная работа.
        - Чудеснее не бывает, - улыбнулся он.
        - И очень выгодная. - Мелисса протянула руку, демонстрируя браслет, украшенный великолепными бриллиантами.
        Прозвенел звонок, приглашая зрителей занять свои места. Двигаясь по проходу, Уилл легко коснулся талии Фабьен, чтобы пропустить вперед, и все ее тело встрепенулось. Такого с ней в жизни не случалось.
        Глава 8
        На следующее утро Фабьен примерила и забраковала три наряда и выругалась про себя, когда поняла - это все, что она взяла с собой; свидание с привлекательным мужчиной было последним, о чем она думала, пакуя вещи. Наконец она остановилась на костюме от «Стеллы», винтажной вещице из пятидесятых годов приглушенно-синего цвета, который дополнила красным шарфом и красной губной помадой, и отправилась во Дворец инвалидов на встречу с Мелиссой и Уиллом.
        Встреча была идеей Мелиссы; она хотела, чтобы кто-то с познаниями на уровне эксперта показал ей квартал Марэ и окрестности. Фабьен созналась, что обещала бабушке посетить выставку в Музее армии - экстравагантная просьба, подумала тогда Фабьен, однако Эстелле девяносто семь, она может позволить себе некоторые странности, - и Мелисса решила, что они с Уиллом составят ей компанию, а потом вместе отправятся побродить по Марэ.
        Дворец инвалидов был огромным зданием. Уилл ни разу не заходил внутрь, и Фабьен надеялась, что, даже если выставка окажется скучной, великолепие здания, по крайней мере, будет стоить затраченного времени. Они встретились у входа. Фабьен поцеловала Мелиссу в обе щеки по французскому обычаю - в Париже она легко вспоминала этот ритуал - и решила, что может проделать то же самое и с Уиллом. Приблизившись к нему, она вдохнула аромат цитрусовых, амбры и моря, почувствовав себя на Ривьере.
        - Прошу прощения, если вы мечтали провести этот день по-другому.
        - Не сомневаюсь, что мы проведем этот день чудесно. - Уилл улыбнулся, причем так, что Фабьен не смогла ему не поверить.
        - На какую тему выставка? - спросила Мелисса.
        - Эстелла говорила, что-то о войне. А об этом периоде своей молодости она нечасто рассказывает. Вот потому я решила, что обязана пойти, тем более бабушка настаивала.
        Фабьен уткнулась в проспект.
        - «МИ9: тайное министерство Второй мировой войны, - прочла она вслух. - Сформирована в декабре 1939 года как внутренняя разведывательная служба, призванная организовывать побеги британских военнопленных и помогать вернуться в Британию тем, кто оказался на оккупированной врагом территории, сумев избежать плена. В годы Второй мировой войны МИ9 стала для них якорем спасения, хотя о ее существовании за пределами армии никто не знал; деятельность службы спасла жизни тысячам британских военных. Выставка организована в честь французского народа, всех, кто сотрудничал с МИ9, создавал подпольную сеть маршрутов побега по всей Франции, и тех, кто помогал беглецам не попасть в руки врага. Мы также чтим память сотрудников МИ9, работавших бок о бок с французами и вызывавших огромное раздражение германских войск, когда беглецы проскальзывали у них сквозь пальцы и возвращались на военную службу, чтобы продолжать сражаться с новыми силами».
        - Веселое начало, - сказал Уилл.
        - Тогда можете пойти и заняться чем-нибудь другим, - ответила Фабьен.
        - Я шучу. - Уилл двинулся за ней. - Посмотрим, что нам покажут.
        Хотя Фабьен и не могла понять причину настойчивости своей бабушки, однако и ее, и, очевидно, Уилла с Мелиссой тоже уже через полчаса настолько захватило увиденное, что они втроем были рады - да нет, «рады» не то слово, чтобы описать потрясение, - а просто благодарны судьбе, что пришли сюда.
        Фабьен перевела для Уилла и Мелиссы несколько написанных по-французски табличек, объясняющих, что солдаты должны были считать побег из плена своим долгом, что их обучали тактике побега перед отправкой на фронт и что в лагерях военнопленных создавались комитеты по побегу, которые связывались с МИ9, чтобы получать планы и приспособления для побега. Многие из этих планов сработали. Они изумлялись, глядя на пуговицы со спрятанными внутри компасами и другие диковинные вещи: летные ботинки, превращавшиеся в крестьянскую обувь; одеяла с отмаркированными на них шаблонами выкроек, которые можно было разрезать и прострочить, получив гражданскую одежду; спрятанные в авторучках пилки; первая из напечатанных на шелке карта замка Кольдиц, куда отправляли злостных участников побегов, - та самая карта, благодаря которой из неприступной крепости сбежали многие пленные. Однако Фабьен и ее новые друзья сразу стали серьезными при виде списка тех, кто погиб, помогая пленным союзникам и сбитым летчикам вернуться в Англию.
        - Здесь говорится, что схваченных агентов МИ9, а также французских мужчин и женщин, которых арестовывали за помощь союзникам в побеге, приговаривали к смерти или отправке в концлагерь, откуда мало кто вернулся, - читала Фабьен. - В то время как самих военнослужащих из числа союзников, которые участвовали в подготовке побега, просто отправляли в лагерь для военнопленных.
        - Какая молодая, - прошептала Мелисса, касаясь застекленного шкафчика, где была представлена подпольная сеть «Пэт» - маршрут, по которому беглецов переправляли через Францию, - а еще описывалась судьба Андре Боррель, двадцатидвухлетней француженки, одной из тех, кто руководил работой сети.
        Фабьен вздрогнула. В словах Мелиссы она уловила нотки запредельной эмпатии, что заставило подумать: а ведь Мелисса сама наверняка слышала то же самое в свой адрес, причем неоднократно. Какая молодая! Слишком молодая, чтобы умереть. И она действительно молода. Как Андре Боррель - преданная, схваченная и отправленная в концлагерь, где ей дали смертельную дозу фенола - в июле 1944 года, всего за месяц до освобождения Франции.
        - Трудно представить себе, насколько смелыми были эти люди, - сказала Фабьен, чувствуя, как Уилл подошел к ней и встал рядом. - Помогать другим безвозмездно, только лишь ради великой цели. Существуют ли сейчас такие?
        - А что бы делали на их месте вы? - спросил Уилл. - Занимались исключительно собой, ни во что не вмешиваясь? Или, подобно этим людям, делали бы все, что в ваших силах?
        - Хочется думать, что я сделала бы правильный выбор, - негромко произнесла Фабьен. - Но, учитывая, что мне даже не хватает смелости взять в свои руки бизнес бабушки, такой вариант маловероятен.
        - Это другой вид смелости. Один вид происходит от любви: любви к бабушке и ее наследию. А другой вид, как у этих людей, называется… - Уилл запнулся, подыскивая нужное слово.
        - Героизм, - закончила Фабьен.
        - Да. И я не думаю, что в наши дни есть много настоящих героев. - Он положил руку на плечо сестры.
        Фабьен отступила в сторону, давая им возможность пережить этот момент вдвоем. Она принялась изучать ряд фотографий под заголовком «Герои МИ9». Всматривалась в лица людей, которые в большинстве своем были моложе ее, и вдруг застыла в изумлении и вскрикнула. Под одной из фотографий стояла подпись: Алекс Монтроуз.
        Кажется, это слышали все. Фабьен попыталась сделать вид, что чихнула. Внезапно она поняла, почему бабушка так настойчиво уговаривала ее пойти на выставку. Причиной тому Алекс Монтроуз, человек, имя которого Фабьен еще три недели назад не слышала. Однако оно было напечатано на листке бумаги, лежащем у нее в сумочке; том самом листке, найденном при разборке вещей отца после его похорон.
        Бабушка не знала, что Фабьен нашла документ. Однако, судя по тому, как Эстелла настаивала на посещении выставки, она хотела, чтобы внучка что-то разузнала об Алексе Монтроузе. Следовательно, в те несколько часов, которые Фабьен проведет на Манхэттене, ожидая рейса в Сидней, она должна вновь встретиться с бабушкой. Должна расспросить ее о найденном документе. Алекс Монтроуз наверняка занимал важное место в жизни Эстеллы, а значит, и Фабьен тоже. И ей необходимо в этом разобраться.

* * *
        В течение всей поездки на метро они молчали, не в силах сбросить с себя оцепенение, в которое погрузились в музее. И, только выйдя из подземки у Деревни Сен-Поль и затерявшись на узких улочках этой жемчужины квартала Марэ, снова пришли в хорошее расположение духа.
        Фабьен потащила новых друзей обедать на рынок Анфан-Руж неподалеку от бывшего Карро-дю-Тампль, где за шаткими столиками подавали бесподобную еду. Затем они посетили два hotel particulier, заброшенных особняка - Карнавале и Сале, остановились выпить кофе и побродили в лабиринте двориков Деревни Сен-Поль - один раз Фабьен с трудом вспомнила, как найти дорогу. Теперь здесь находилось эклектичное скопление художественных галерей, кафе, антикварных магазинов с винтажными сокровищами и всякими чудесными вещицами. Мелисса нагружала Уилла все более растущей кучей пакетов. Наконец они добрались до Вогезской площади - места, которое Фабьен всегда считала изюминкой квартала.
        - Какая красота! - воскликнула Мелисса, когда они повернули от рю де Турнель и взгляду открылась площадь, ограниченная с четырех сторон зданиями и особняками из красного кирпича с отделкой белым камнем, крытыми серебристым сланцем, совершенно симметричная и еще более прекрасная благодаря повторению фасадов, контуров и изящных форм. Сводчатые каменные аркады отбрасывали здания в прошлое, в то время как модернистские галереи крепко удерживали в настоящем. В центре площади располагался парк - маленький анклав зелени со множеством скульптурных изваяний, где парижане, прихватив одеяла, устраивали пикники.
        - Здесь в самом деле чудесно, - широко улыбнулась Фабьен, радуясь, что Мелиссе тоже понравилась площадь.
        Фабьен почувствовала, как Уилл коснулся ее руки тыльной стороной ладони, посторонившись, чтобы пропустить идущего навстречу прохожего. Уилл смотрел вниз, но руку сразу не отдернул. Два дня назад Фабьен отодвинулась бы, лишь бы только не показать повышенного интереса, однако Фабьен сегодняшняя даже не шевельнула рукой. Рука была теплой и приятной, словно шелк.
        - Давайте устроим пикник! - Мелисса захлопала в ладоши, как ребенок, и умоляюще посмотрела на брата, словно ожидая от него возражений. - Я совсем не устала. Серьезно, давно уже так хорошо себя не чувствовала. Бабушка Фабьен права: Париж - лучшее лекарство.
        - Кстати, дом моей бабушки прямо за углом. Пойду принесу оттуда плед, тарелки и стаканы. Ведь у нас пикник с шампанским?
        - Разве в Париже не каждый вечер заканчивают шампанским? - засмеялся Уилл.
        - Нет, - улыбнулась ему Фабьен. - На обратном пути я забегу в булочную, возьму что-нибудь поесть. А еще по пути сюда мы прошли мимо сыров, помните?
        - Может, я этим займусь? - предложил Уилл. - Купить хлеб и сыр, наверное, несложно…
        - Если покупать будешь ты, то одному богу известно, что окажется у нас в желудках, - подколола брата Мелисса. - Советую тебе просто молча ткнуть пальцем на витрину.
        Мелисса поспешила занять свободные места на одной из лавочек, чтобы увильнуть от протестов Уилла. Фабьен показала ему, в какой стороне искать магазины, а сама заторопилась к рю де Севинье. Пока она собирала все нужное, пискнул телефон. «Привет, Фаб. В следующую субботу иду на деловой ужин. Мне нужна пара. Ты как? Или все еще не разговариваешь со мной? Джаспер».
        Она подумала было проигнорировать сообщение. «Или все еще не разговариваешь со мной?» Звучит так, словно речь идет о чем-то второстепенном, словно у них произошла размолвка, затянувшаяся по вине Фабьен, в то время как она ясно дала понять своему бывшему, что между ними все кончено. А он просто недоуменно пожимает плечами, словно не желая перетруждаться и тратить эмоции на Фабьен, - вот, собственно, и итог нескольких лет их отношений. «Нет, Джаспер, только без меня», - напечатала она в ответ, отклонив последовавший сразу же звонок.
        Вернувшись на площадь, она не обнаружила Мелиссу. Уилла тоже не было. Фабьен углубилась в парк, решив, что они нашли для пикника другое место, однако друзей не оказалось и там. У нее упало сердце. Наверное, тащить их в военный музей было не очень хорошей идеей.
        - Прости, задержался. Такое впечатление, что все хотят хлеба и сыра.
        Фабьен резко повернулась и оказалась лицом к лицу с Уиллом, держащим в руках багет и упаковку сыров.
        - Не могу найти Мелиссу, - озабоченно затараторила она; исчезновение сестры Уилла свело на нет облегчение, которое она испытала, увидев, что он не сбежал.
        - Она мне позвонила. Сказала, что устала, поймала такси и едет в отель. Я предложил подождать и поехать вместе, а она говорит: «Даже не думай. Тогда я никуда не поеду, и тебе придется терпеть меня, усталую, весь пикник». Мелисса очень упрямая, ее не переспорить. Я решил отпустить ее. Думаю… - Уилл запнулся, - она не очень тонко намекнула, что хочет дать мне возможность провести время наедине с тобой. И надеюсь, ты не против.
        Фабьен покраснела.
        - Напомни мне отблагодарить Мелиссу за вмешательство.
        Уилл рассмеялся и взял ее за руку.
        - Где устроимся?
        Губы Фабьен растянулись в улыбке, да так, что стало больно.
        - Может, вон там?
        Они ели и болтали. Фабьен узнала много нового: его мать умерла в возрасте чуть старше тридцати от рака груди, и Мелисса унаследовала плохие гены. Она планировала в тридцать лет принять превентивные меры, сделать мастэктомию и гистерэктомию, но болезнь настигла ее раньше.
        - Ужасно, - тихо сказала Фабьен.
        - Не то слово.
        - А отец? - спросила Фабьен. - Ты с ним близок? Мне кажется, да, ведь он был всем, что у тебя осталось. - В некотором смысле Фабьен сама порой ощущала, что отец был для нее всем. Мать, которая целиком отдавала себя работе в онкологической клинике - хотя, наверное, так и должно быть, когда на карту поставлены жизни, - всегда присутствовала в жизни дочери меньше, чем отец.
        - Мой отец, - произнес Уилл мгновенно изменившимся, хриплым и суровым голосом, - предпочитал другие развлечения. Он находил утешение в женщинах, а не в своих детях. Мы с Лисс больше общались с домработницей, чем с ним.
        - Неудивительно, что вы с Мелиссой так близки.
        - Когда умерла мама, Лисс было двенадцать, а мне семнадцать. А к тому времени как мне исполнился двадцать один год, отец приобрел себе другую квартиру, чтобы «принимать гостей» без, как он выразился, моего укоризненного взгляда. Приходил к нам раз в неделю, пока я не сказал, что он может не беспокоиться. Мы с ним уже много лет не виделись.
        - Как печально, - сказала Фабьен, мельком увидев в Уилле обиженного мальчика, который с юных лет вынужден был взять на себя заботу о сестре и для которого наверняка станет тяжелым ударом ее смерть.
        - Пожалуй, слишком уж печально для вечера в Париже, в чудесной компании и с самым лучшим шампанским, которое я когда-либо пил. - Он поднял бутылку и наполнил стаканы.
        - Вечер в Париже действительно ни с чем не сравнить, - добавила Фабьен, догадавшись, что Уилл хочет сменить тему.
        Она прилегла на коврик для пикника, не в состоянии больше смотреть ни на хлеб, ни на сыр. Небо над ними все еще светилось, хотя было уже девять часов; смех и крики играющих у фонтана детей наплывали, как колыбельная, смешиваясь с музыкой, которую кто-то догадался включить неподалеку. Казалось, площадь звенит от простого счастья, которое излучали люди, проводящие чудесный вечер с семьей или друзьями.
        Уилл, опираясь на локти, подвинулся чуть ближе к Фабьен.
        - Я должен вернуться и проверить, как там Лисс.
        - Да, конечно. - Фабьен села, отряхнула костюм и начала складывать вещи в корзину. - Надеюсь, сегодняшний день ее не слишком утомил.
        Она встала. Уилл тоже встал, затем наклонился, взял корзину у нее из рук и поставил на землю. Звучащая рядом музыка сменилась на The Nearness of You[37 - The Nearness of You («Когда ты рядом») - джазовая композиция, исполняемая Эллой Фитцджеральд и Луи Армстронгом, а также многими другими исполнителями.], блюзовую композицию, которая совпадала с мыслями Фабьен.
        Уилл скользнул руками вокруг ее талии и прошептал:
        - Останови меня, если ты не хочешь.
        И одновременно с промелькнувшей в голове мыслью: «Не останавливайся!» - она поняла, что Уилл целует ее, что одна его рука лежит у нее на спине, а другая перебирает волосы, и придвинулась к нему так близко, как могла, больше всего на свете желая ощутить близость Уилла Огилви.
        Глава 9
        На следующее утро, когда Фабьен укладывала чемодан, зазвонил телефон. Она тут же схватила его, увидев на экране имя Уилла.
        - Доброе утро!
        - И тебе доброе утро.
        Голос казался еще сексуальнее, чем прошедшей ночью. Как такое возможно? Она снова вызвала в памяти тот поцелуй - поцелуй, который всю ночь прокручивала в голове. Поцелуй, который не обещал продолжения, потому что они находились в общественном парке, а Уиллу нужно было возвращаться к сестре. Поцелуй, от которого болело все тело.
        - Как Мелисса? - спросила она, заставив себя вернуться в реальность.
        - Пока не вставала. Я знаю, ты скоро вылетаешь, но, может, найдешь время на кофе? Лисс поспит еще немного, думаю, у меня есть часок в запасе.
        - С удовольствием. Если тебе по силам выдержать хипстерскую обстановку, то «Об-ла-ди»[38 - Кафе в Париже, названо в честь одной из песен «Битлз».] как раз рядом. И кофе у них отличный.
        - Хипстеры меня не смущают, - мягко проговорил он. - Я буду смотреть только на тебя.
        У Фабьен в животе затрепетали бабочки.
        - Уилл…
        «Не дай мне влюбиться в тебя, - хотелось ей сказать. - Я живу в Сиднее, ты в Нью-Йорке. Пожалуйста, не окажись лучшим мужчиной на свете». Наверное, во всем виноват Париж. Она подпала под чары города, превратившиеся в своего рода клише, и соблазнилась воскресной интрижкой без секса.
        - Буду в кафе через полчаса, - сказала она.
        Фабьен закончила паковать чемодан и направилась вверх по рю де Сентонж. Уилл ждал ее на пешеходной дорожке. Фабьен махнула рукой, и он избавил ее от проблемы выбора приветствия - просто наклонился и нежно поцеловал.
        Как ни велико было искушение растянуть удовольствие, Фабьен понимала, что они мешают снующим с полными подносами официантам, и оторвалась от Уилла.
        - М-м-м… Думаю, придется остановиться, иначе нас выгонят за создание препятствий движению.
        - Досадно. - Он улыбнулся и повел ее внутрь.
        За кофе он расспросил Фабьен о новой работе, и она призналась, что стремилась к ней с самого окончания университета.
        - Это самая вкусная должность для австралийского куратора с интересами в области моды. Все равно что получить работу куратора в Метрополитен-музее. В пятницу я приступаю. Наверное, полагается нервничать, но я слишком возбуждена и не чувствую ничего, кроме страстного желания прийти на работу и начать планировать свою первую выставку. А ты ощущал что-нибудь подобное, когда получил должность в Тиффани?
        Он кивнул:
        - После того как окончательно согласился. Лисс говорила правду: мне потребовалась почти неделя на раздумья - боялся напортачить. Но как только принял решение, все страхи улетучились. Жан Шлюмберже всегда был для меня вдохновителем; иметь возможность видеть все его работы в архивах и стать дизайнером у Тиффани, как он, - это что-то невероятное.
        - Ведущий дизайнер Тиффани - это вам не комар чихнул, - пошутила Фабьен. Как Уилл говорит о себе, словно он всего лишь рядовой дизайнер, один из многих! - Ведь создание ювелирных изделий похоже на конструирование модной одежды? Начинаешь с наброска, а потом движешься дальше?
        - Да, процесс во многом аналогичен. У тебя есть идея для темы коллекции, ты рисуешь эскизы изделий, заказываешь их и смотришь. Одни удались, другие нет. Несколько стадий проб и ошибок - и коллекция готова.
        - Как все просто! - передразнила она.
        - Ты тоже хорошо рисуешь? Я имею в виду модели одежды. - Уилл подозвал официанта, чтобы заказать еще эспрессо себе и Фабьен.
        - А как же. Меня отец научил. Он был очень талантлив, бабушка планировала передать ему бизнес. С детства жил в мире модной индустрии, и потому у него особое чутье.
        - И что же случилось?
        - Он влюбился. - Фабьен поведала историю в том виде, в котором ее обычно рассказывал отец и от которой слушатели хватались за голову. - Поехал в Австралию на летние каникулы - за вдохновением. Как раз после того как создал свою коллекцию для «Стеллы» и она стала сенсацией. Знаковый момент в моде! В прессе писали, с таким потенциалом он может затмить Эстеллу. Однако в Австралии на одной из вечеринок он познакомился с мамой, врачом-онкологом. Она как раз открыла клинику, специализирующуюся на женских болезнях. Не могло быть и речи о том, чтобы все бросить и переехать в Нью-Йорк, ведь от нее зависели жизни многих женщин. И тогда папа поставил крест на своей карьере ради жены. Тогда ведь не было интернета и возможности работать, находясь на другом континенте. Так что занять его нишу придется мне, компенсировать утраченные возможности. Хотя, пожалуй, проще не пытаться.
        - А ведь для твоего отца это был поступок.
        Фабьен предпочла не искать в его словах намека, не приписывать Уиллу тайных мыслей о подвохах, которые таят в себе отношения на расстоянии, и последующих неизбежных жертвах.
        - Отец всегда говорил, что если ты не можешь пожертвовать всем ради любимого человека, то это не любовь, а обычное пламя, не стоящее даже свечи. - «И всякий раз, произнося эти слова, он смотрел на бабушку, а та отворачивалась, чтобы скрыть слезы, и раньше я думала, дело в том, что он уехал так далеко от нее, но вот теперь не уверена», - подумала Фабьен. Однако решила промолчать.
        - У твоего отца поэтичная натура.
        - Он был законченным романтиком. Мне его не хватает, - невольно вырвалось у нее. Голос слегка дрогнул.
        - С ним что-то случилось? - Уилл взял ее руку.
        - Умер месяц назад. Инсульт. И с той минуты все воспринимается по-другому.
        - Я тебя понимаю, - ответил он. Еще бы. И в его жизни все изменилось в тот день, когда сестре поставили смертельный диагноз. Перспектива скорой смерти все меняет, отбрасывает стандартные правила поведения и вежливости, превращает радостные мгновения в драгоценные сувениры и заставляет будущее, некогда принимаемое как данность, казаться чем-то исключительным.
        В утреннем воздухе послышался звон церковных колоколов, возвещающих начало нового часа. Фабьен спохватилась, что была так поглощена разговором, что не заметила, как пролетело время. Она ничего вокруг себя не видела, не взглянула на попивающих кофе парижан и не рассмотрела стильный декор. Уилл Огилви всецело завладел ее вниманием.
        - Мне пора, - с неохотой проговорила Фабьен и, порывшись в сумочке, достала визитку. - Мой телефон у тебя есть, а это имейл. Если писать по электронной почте, Нью-Йорк и Сидней не так уж и далеко друг от друга, - беспечно добавила она, словно расстояние было пустяком. Фабьен желала таким образом подчеркнуть, что не ожидает широких жестов, подобных тому, что совершил ее отец. Эпоха опрометчивых поступков закончилась.
        - А вот мой адрес. - Уилл тоже протянул ей визитку. - Я рад, что ты дважды споткнулась об меня. - Он улыбнулся и встал.
        - Формально я споткнулась о тебя один раз. А во второй извинилась, прежде чем протиснуться мимо. - «Как легко и просто», - подумала Фабьен. И все действительно прошло легко и просто. Пока они не вышли на тротуар, пока не подъехало такси. А потом Уилл положил ее чемодан в багажник, и она сказала: - Наверное, я должна еще раз поцеловать тебя перед отъездом.
        Она шагнула в его объятия, коснулась губ… Ну почему поцелуй вышел таким неистовым, почему мышцы спины Уилла настолько твердые и приятные на ощупь, а его тело так крепко прижимается к телу Фабьен, что она готова раствориться в нем навсегда?
        - Фабьен, - простонал в конце концов Уилл, - мы должны прекратить это, иначе я готов на все, чтобы уговорить тебя остаться еще на одну ночь, и тогда ты опоздаешь на самолет.
        Его взгляда было больше чем достаточно, чтобы догадаться, как именно он хотел бы провести ту самую «еще одну ночь». Фабьен скрепя сердце отстранилась. Она не может задержаться здесь, как бы ни хотелось. На Манхэттене у нее будет шесть часов, и она собиралась использовать их, чтобы задать бабушке несколько вопросов, а потом успеть на последний рейс до Сиднея и вовремя приступить к новой работе.
        - Спасибо за чудесный уик-энд. - Она села в такси и поспешно захлопнула дверцу, пока искушение не взяло верх над рассудком.
        По пути в аэропорт Фабьен увидела, что Уилл прислал ей приглашение в друзья в «Фейсбуке»[39 - Деятельность социальной сети «Фейсбук» запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности. (Здесь и далее).], и тут же приняла его. В следующие десять минут она пролистала его профиль и рассмотрела немногочисленные фото. Затем пришло сообщение от Мелиссы: «Уилл только что вернулся. Выглядит как кот, который съел канарейку. Как я поняла, вы с ним поладили? Рада за вас. Давно он так не улыбался. Я украла твой номер из списка контактов у него в телефоне, и теперь мы можем быть на связи. Надеюсь, ты не против. Целую».
        Фабьен напечатала в ответ: «Конечно, не против. На связи. Я так рада, что познакомилась с вами обоими. Целую».
        Следом написал Уилл: «Я уже соскучился».
        «Я тоже, - немедленно ответила она. - Я тоже».
        В кои-то веки рейс не задержали; сразу после прилета в Нью-Йорк и прохождения досмотра Фабьен схватила такси и помчалась к бабушке в Грамерси-парк. Она отперла дверь и ввалилась внутрь, прислушиваясь. Ни движения, ни звука; бабушка наверняка в постели.
        Фабьен поспешила наверх. Сиделка помогала Эстелле приподняться, подкладывая подушки под спину. Фабьен поцеловала бабушку в обе щеки. Истонченная кожа Эстеллы напоминала сморщенную прозрачную сетку, неспособную больше противостоять жизненным невзгодам.
        «Неужели и ты умрешь?» - внезапно подумала Фабьен, впервые по-настоящему испытав потрясение при виде хрупкости Бабули. Конечно, она знала, что бабушка очень стара и в свои девяносто семь лет не может ходить, вынуждена передвигаться в инвалидном кресле и редко покидает дом - разве что Фабьен или сиделка вывезут ее покатать по посыпанным гравием дорожкам в Грамерси-парке. Однако как-то слишком внезапно выяснилось, что ее жизнь подходит к концу; до сих пор Фабьен всегда воспринимала бабушку как бессмертную. Возможно, не стоит приставать с расспросами, позволить сохранить тайну, скрытую в свидетельстве о рождении отца? Нет, Фабьен не сможет так поступить. После смерти Ксандера Эстелла осталась последним связующим звеном между прошлым и будущим, и если Фабьен не расспросит ее сейчас, потом будет поздно.
        - Кажется, Париж пошел тебе на пользу, - произнесла Эстелла, взглянув на Фабьен так, что заставила покраснеть. - Что там случилось? Ты выглядишь…
        Фабьен взяла скрюченную бабушкину руку, погладила пальцы и провела по венам, которые вспучивались над кожей, как мотки фиолетовой шерсти.
        - Я встретила одного человека.
        Эстелла приподняла подбородок внучки. Губы Фабьен растянулись в улыбке, которую она не смогла спрятать, а к щекам прилила кровь. Она попыталась опустить глаза и увильнуть от взгляда Бабули.
        - Похоже, мужчина что надо! - сказала Эстелла.
        - Да, мужчина был замечательный.
        - Был? Или есть?
        - Он живет в Нью-Йорке. Нам суждено разве что переписываться по электронной почте или флиртовать в мессенджере.
        Эстелла хмыкнула:
        - Ох уж эти ваши мессенджеры! Вот все думаю - как я только без них жила и любила? Ты уверена, что сможешь увидеться с ним снова?
        - Через год, когда буду в Нью-Йорке. Это не отношения. Кроме того, мы толком не обсуждали эту тему.
        - Вы, молодые, никогда не говорите о самом главном, - проворчала Эстелла. - Каждый усиленно старается оградить себя от проблем, лишь бы устроиться получше. Я порой думаю, вас надо отправить лет на семьдесят назад, чтобы посмотрели, как мы жили раньше, когда не имели других способов общаться, кроме как лицом к лицу. В то время смелость приберегали для самых важных вещей, просто так не болтали о своих чувствах. Вам бы такой опыт пошел на пользу.
        «Наверное, ты права», - подумала Фабьен и открыла сумочку. Достав из нее свидетельство о рождении отца, она развернула его и протянула Эстелле.
        - Что это? - Эстелла нащупала очки и вгляделась в документ.
        Фабьен ткнула пальцем в строку, где было указано имя матери Ксандера. И это была не Эстелла Биссетт. Точно так же и дедушка Фабьен не был записан отцом Ксандера.
        - Кто такие Алекс Монтроуз и Лена Тоу?
        Часть 3
        Эстелла
        Глава 10
        Декабрь 1940 года
        Эстелла постучала в дверь Сэма через полчаса после бегства из клуба.
        - Это я, Эстелла!
        Внутри послышалось какое-то движение, и дверь открылась. Сэм, одетый в пижамные брюки в полоску, протер глаза и зевнул.
        - Чему обязан удовольствием видеть тебя?
        - Мне нужен повод, чтобы зайти к другу в гости? - спросила Эстелла, стараясь казаться беззаботной - впрочем, без особого успеха. Она проскользнула мимо, прежде чем Сэм увидел ее лицо. Вот только интонация выдала.
        - Что случилось?
        - Я… - начала было Эстелла, но замялась и остановилась у комода, повернувшись к Сэму спиной.
        Она услышала, как он сел на краешек постели и надел рубашку, затем похлопал по одеялу рядом с собой.
        - Иди сюда.
        Эстелла опустилась на кровать; Сэм приобнял ее. Она положила голову ему на плечо и уставилась вперед невидящим взглядом, стараясь удержаться от глупых слез.
        Сэм пошарил рукой у себя за спиной.
        - «Лаки Страйк»?
        Эстелла кивнула. Он взял из пачки две сигареты, сунул в рот, зажег обе и затем одну передал Эстелле. Она глубоко затянулась и выпустила струйку голубоватого дыма.
        - Который час? - Сэм откинулся на постель и прикрыл глаза. - Мне хочется прилечь.
        Эстелла не смогла удержаться от смеха:
        - Вот за что я тебя люблю! Ты единственный мужчина, который может сказать мне такое без дурных намерений!
        Сэм тоже рассмеялся.
        - Никогда не строил планов относительно тебя, Эстелла. Ты всякие намерения разбиваешь вдребезги. - Он сдвинулся и положил голову на подушку.
        Эстелла забралась выше на постель и прислонилась спиной к стенке.
        - Я была в джаз-клубе и встретила там одного человека…
        - Он тебя обидел? - Сэм резко подскочил, готовый сорваться в ночь и догонять посягнувшего на Эстеллу.
        Она затянулась сигаретой.
        - Он ничего мне не сделал. Физически - ничего. Но он был с женщиной, которая похожа на меня. - Она тряхнула головой. - Нет, похожа - слишком мягко сказано. Она - это я, Сэм. В буквальном смысле. Не просто внешнее сходство или такие же волосы. Как будто я посмотрелась в зеркало, а затем мое отражение оттуда вышло.
        - Но как? - присвистнул Сэм. - Почему, стоит тебе куда-то прийти, начинают происходить странные вещи?
        - Не знаю, - прошептала она.
        - Иди сюда. - Сэм целомудренно приобнял ее, и Эстелла легла рядом и свернулась в клубочек. - Посмотреть на тебя, так, кажется, все призраки Манхэттена встали из могил и гоняются за тобой. Даже посреди океана, когда мы считали минуты до того, как немецкая подлодка выпустит в нас торпеду, я не видел тебя такой напуганной.
        - Я не напугана. Я в ужасе.
        К счастью, Сэм обошелся без пошлостей - уж этого Эстелла не вынесла бы. Он просто обнимал ее и не задавал лишних вопросов, понимая: ей не хочется говорить о случившемся, но в то же время не хочется оставаться одной. Она была рада, что он не станет разубеждать ее и винить во всем разыгравшееся воображение; ведь тогда пришлось бы говорить о той женщине вслух, а вспоминать о ней само по себе достаточно неприятно, даже если не облекать в слова слишком похожие черты.
        В конце концов Сэм задремал. Он и так больше часа боролся со сном ради Эстеллы, на случай если она передумает и ей понадобится слушатель. Но она не передумала. Так и сидела на кровати в зеленом платье, сшитом для свидания, обернувшегося худшей из возможных катастроф, а перед глазами, как навязчивое видение, упорно стояли лица Алекса и той женщины.
        На рассвете Эстелла встала и попыталась незаметно ускользнуть, но голос Сэма остановил ее:
        - Сбежать решила?
        Она печально улыбнулась.
        - Похоже, у меня нет опыта по-тихому смываться из дома мужчины. Ночью бесцеремонно к тебе вломилась, так решила хоть утром дать поспать. Прости.
        - Все в порядке. - Сэм сел на постели. Его светлые волосы спутались, лицо после сна было помятым, как у ребенка. Он посмотрел Эстелле в глаза. - Ты собираешься выяснить, кто она?
        На этот раз Эстелла не замедлила с ответом:
        - Нет. Я собираюсь забрать из отеля швейную машинку, принести сюда и весь день посвятить работе. К вечеру эскизы будут готовы, можешь начинать кроить. Если… - она запнулась, - если ты все еще хочешь помогать.
        - Конечно, хочу. А ты уверена в своем решении?
        Эстелла догадалась, что Сэм имел в виду не работу над моделями, а ту женщину. Однако притворилась, что не так поняла.
        - Это единственно правильное решение.

* * *
        Со швейной машинкой и тетрадью для эскизов Эстелла вернулась к Сэму и взялась за эскизы одежды, делая упор не на мишуру и кокетство, а на легкость и простоту: легко надевать, легко двигаться, не требует особого ухода. Стильная одежда, которая точно знает, что нужно девушке, которая ее наденет.
        Для начала Эстелла взялась за купальный костюм и тщательно его прорисовала. Это будет костюм именно для плавания, а не для того, чтобы плескаться на мелководье. Белый лиф в рубашечном стиле смотрится шикарно, и не только в бассейне. Затем настала очередь одежды, в которой можно пойти на работу. Каждая модель имела единственный декоративный элемент в форме цветка: тонкая веточка с розовыми бутонами, украшающая темный воротник строгого костюма; белая шелковая лилия, едва заметная на белой хлопковой блузке; золотая роза, приколотая к плечу черного вечернего платья.
        В конце дня Эстелла откинулась на спинку стула и оглядела рабочий стол. Большую часть образцов она, скорее всего, так и не использует, однако и кроме экспериментальных вещей - пробы пера, или, вернее, карандаша, - есть несколько моделей, которые, возможно, произведут впечатление.
        Далее на очереди стояли визиты к изготовителям ткани; Эстелле нужно было найти черное и серебристо-серое джерси - оттенков морской воды, которая окружала находящийся под прицелом немецкой подлодки пароход в то мгновение, когда ночь сменилась рассветом. Завтра Эстелла снова наведается в «Швейный квартал» и обойдет всех мануфактурщиков, пока не отыщет того, кто возьмется за ее заказ. С белым хлопком, наверное, будет попроще, а вот с серебристо-серым… К тому же потребуются еще два цвета: насыщенный зеленый, причем не слишком дерзкий, чтобы появиться в нем на работе, а тем же вечером пойти в бар или на ужин, и палевый золотистый, похожий на триумфальный рассвет, на который плыл пароход, после того как немецкая подлодка позволила ему уйти, - оттенок, придающий каждой женщине уверенность в себе и уникальность. Цвет, который позволит выделяться в толпе и в то же время чувствовать себя ее частью.
        Эти мысли занимали Эстеллу, когда она ранним вечером вышла на 23-ю Западную улицу, намереваясь вернуться в «Барбизон». В этот момент кто-то нагнал ее, и она, даже не оборачиваясь, уже знала, кто это. Мужчина с волосами темными, как у нее, и такими же глазами.
        В голове завертелось: можно продолжать идти, но ведь Алекс не отвяжется; можно побежать, да только знать бы куда… И можно ли вообще убежать от застрявшего в мозгу видения той женщины из бара «Джимми Райан»? Всякий раз, когда появляется этот мужчина, ее жизнь разбивается на фрагменты, как картинка в калейдоскопе, и собирается в нечто новое, на первый взгляд такое же, однако причиняющее больше боли.
        - Я не заинтересована в разговоре с вами! - резко выкрикнула Эстелла, но понять, дошло ли до него, было невозможно; Алекс нацепил на себя все то же непроницаемое выражение лица, которое она помнила по Парижу.
        - Ты хочешь знать, кто она? И кто ты? - спросил он.
        - Меньше, чем ты думаешь. Это она тебя подослала?
        - Нет.
        - Тогда какое тебе дело?
        Его лицо напряглось; Эстелла понимала, что это не тот человек, которого стоит настраивать против себя, однако она была разозлена и не удержалась от грубости.
        - Послушай, - сказал он. - Дом в квартале Марэ, куда ты меня привела, принадлежит некоей Жанне Биссетт. Я вынужден был навести справки после нашей встречи в Париже, чтобы убедиться, что зачистил все следы. Она твоя родственница?
        Эстелла резко остановилась. Мама никак не могла владеть этим домом! Она жила на зарплату швеи, не имела возможности откладывать деньги, а значит, и иметь какое-либо отношение к некогда принадлежавшему знати особняку.
        - Ты заблуждаешься. Это заброшенный особняк, как и многие в квартале Марэ. Им никто не владеет.
        - Нет. Это ты заблуждаешься.
        Его голос был ровным и лишенным эмоций. Просто констатация факта, не вызывающего сомнений, как голоса окружавшей их толпы. Зачем Алекс лжет? Как Эстеллу угораздило с ним связаться? И во что она сама влипла?
        - Поговори с Леной. Завтра вечером.
        Лена. Так вот как зовут ту женщину.
        - Нет.
        - Я от тебя не отстану.
        - Черт побери! А как бы ты чувствовал себя на моем месте? - Эстелла прикусила губу. Слова вырвались невольно. Теперь она уязвима, потому что призналась, насколько волнуют ее вчерашние события. Словно почву выбили из-под ног, и Эстелла повисла над пустотой, сама не зная, кто она. Сперва выяснилось, что она родилась в Нью-Йорке и ее отец американец. А теперь еще одно абсурдное предположение: якобы мама владеет особняком в квартале Марэ! Плюс к тому некая женщина, точная копия Эстеллы, живет на Манхэттене.
        - Прости, - сказал Алекс. Его голос несколько смягчился.
        А ведь это все составная часть его обаяния, подумала Эстелла. Ложь и бесцеремонность больше не работают, так теперь он переключился на известную с давних пор тактику обольщения. Одной женщины мало, ему подавай двух одинаковых. Но может, если Эстелла с ним согласится и встретится с Леной, Алекс оставит ее в покое?
        - Куда мне подойти?
        - Cafe Society[40 - Society - общество (англ.).]. В Гринвич-Виллидже.
        - Cafe Society, - повторила она, приподняв бровь. Конечно же, Алекс вращается в обществе в отличие от Эстеллы. Еще в Париже было очевидно.
        - Ты не так поняла. Это название ночного клуба, где играют джаз, которого ты еще никогда не слышала.
        - Я парижанка. И я слушала такой джаз, который ты и представить себе не можешь.
        - Ну ладно, если не хочешь прийти ради меня или Лены, то приходи ради музыки. По крайней мере, скажешь, кто был прав насчет джаза.
        Уголки губ Эстеллы растянулись в улыбке, и она поспешила смахнуть ее с лица, пока Алекс не заметил.
        - Молчание - знак согласия. Cafe Society, в десять вечера, - произнес Алекс и удалился.

* * *
        Эстелла намеренно опаздывала. Продуманно выбрала наряд, заслонившись и вооружившись своим золотым платьем, готовая отбить все, о чем не желала знать. А такого, как она подозревала, будет немало.
        Для подстраховки она взяла с собой Сэма и Джейни. Джейни завизжала от восторга, услышав, куда они идут.
        - Говорят, этот клуб неподобающее место для правильных людей, - со знанием дела пояснила она. - Потому туда все и рвутся.
        - А я вот не рвусь. - Эстелла решила обойтись без подробностей. - Просто хочу, чтобы ты помогла мне убедиться: та женщина всего лишь похожа на меня, но далеко не копия.
        - Наверное, ты слишком много выпила.
        - Всего-то один глоток! - возмутилась Эстелла и лишь тогда заметила Алекса, который появился с противоположной стороны и встретился с ними на ступеньках у входа в клуб.
        - Это Алекс. - Эстелла представила его друзьям. - Любовник моей копии.
        - Рад познакомиться. - Алекс пригладил волосы и обернулся к Эстелле: - Эх, с самого начала все не так.
        - А чего ты ожидал? Пригласил меня в клуб, а сам явился под ручку с женщиной, которая выглядит абсолютно как я? Или ты настолько не разбираешься в поцелуях, что не в состоянии отличить одну победу от другой?
        Ее друзья переглянулись, и Джейни пожала плечами, словно говоря: «Понятия не имею, о чем она».
        Алекс поморщился:
        - Насколько я помню, ты вела себя со мной не как с незнакомым мужчиной.
        - Думаешь, я на той вечеринке оказала тебе особое расположение? - Эстелла рассмеялась, словно ее совсем не заботило то, что ее ожидает в клубе. - Возможно, я так веду себя с каждым. - Абсолютная ложь, но Алексу об этом знать не нужно.
        Спускаясь по лестнице, она продолжала злорадствовать - вот уж не думала, что обладает этой чертой характера; неужели Алекс вытащил на свет все худшее в ней? Клуб располагался в цокольном этаже; звуки джаза напомнили о Париже. Разномастная публика - белые и черные, одетые с иголочки и во что попало, - не соответствовала обычной нью-йоркской тенденции к сегрегации по классам и цвету кожи. Одни танцевали, другие просто слушали музыку, третьи сидели за столиками и беседовали. На сцену поднялась Билли Холидей[41 - Билли Холидей (1915 - 1959) - американская джазовая исполнительница. Песня Strange Fruit направлена против расовой дискриминации.], о которой Эстелла слышала, но никогда не видела, и начала исполнять Strange Fruit.
        - Я поищу нам столик. - Сэм подхватил Джейни и двинулся вперед, оставив Эстеллу и Алекса замыкать шествие.
        Эстелла прошагала к бару и улыбнулась бармену.
        - Сайдкар. Желательно самый крепкий.
        - У вас с ним какие-то проблемы? - Бармен указал глазами на Алекса.
        - Ничего такого, с чем я не могу справиться. Кстати, напитки оплачивает он. - Она подмигнула бармену и оставила Алекса изучать счет. Затем повернулась и уперлась взглядом в приближающуюся к ним женщину. Лена!
        Эстелла сделала большой глоток коктейля и изобразила улыбку, которой вполне хватило бы, чтобы осветить Бродвей.
        - Я Эстелла. Думаю, мы незнакомы, хотя у меня такое чувство, что я вижу тебя в зеркале не менее десяти раз в день.
        - Так редко? - съязвил Алекс.
        Эстелла не удержалась от смеха:
        - Туше! Я не настолько влюблена в себя.
        - Лена, - представилась женщина и улыбнулась. Вот только ее улыбка была ритуально вежливой, но совсем не радостной.
        Эстелла вздрогнула. Она наблюдала, как Лена одарила той же улыбкой пару - те помахали ей рукой, - мужчину, который с ней поздоровался, еще кого-то… Похоже, люди знали, кто она такая; манера держать себя и одежда показывали - Лена принадлежит к высшему обществу.
        - Мои друзья нашли столик. - Эстелла высмотрела Джейни и Сэма, которые сидели с разинутыми ртами. Она подошла и устроилась рядом. - Судя по вашим физиономиям, я не преувеличила.
        - Даже наоборот, преуменьшила, - сказала Джейни и одарила Алекса ослепительной улыбкой. - На улице не было возможности упомянуть, что я очень рада познакомиться с тобой.
        - Взаимно. Ты австралийка?
        - Да. - Джейни адресовала ему свою фирменную, для особых случаев, улыбку. - Я манекенщица. А еще я не та девушка, которая ухаживает за ранеными солдатами. Я та, о которой они мечтают.
        Эстелла закатила глаза. Другой такой настырной особы, как Джейни, на всем свете не сыщешь! Сэм рассмеялся, Алекс последовал его примеру. И лишь Лена никак не реагировала. Вот кто холоднее Северного полюса, подумала Эстелла. И что только Алекс нашел в женщине, начисто лишенной эмоций? Хотя ей-то какое дело? Эстелла бесцеремонно изучила Лену и смогла найти лишь одно отличие между ней и собой: Лена немного полнее и обладает более пышными формами.
        Алекс покосился на Джейни и Сэма.
        - Я предполагал - учитывая твое нежелание обсуждать, что может связывать тебя и Лену, - дать вам возможность поговорить без свидетелей.
        Эстелла категорично помотала головой:
        - «Без свидетелей» - это значит только Лена и я. Если ей необходимо твое присутствие, то мне - присутствие Джейни и Сэма.
        - Я догадалась! - воскликнула Джейни. - Вы близнецы. Одну из вас похитили сразу после рождения. Превратности судьбы!
        Эстелла рассмеялась, хотя шутка Джейни странным образом заставила ее смутиться, напомнив о том, как много она не знает: отец-американец, гражданство, дом в квартале Марэ, по словам Алекса, принадлежащий маме. Она отпила большой глоток коктейля и выдавила из себя:
        - Ничего более смехотворного я еще не слышала.
        Алекс подал Лене сигарету и зажег ее так, как делает любовник. Сэм потянул Джейни за руку:
        - Пойдем потанцуем.
        Эстелла отпустила их, хотя ее мучили дурные предчувствия. Однако не портить же друзьям вечер!
        Они удалились на танцпол. Лена уставилась на Эстеллу:
        - У тебя красивое платье.
        - Спасибо, - с запинкой ответила Эстелла. - Сама сшила. Я модельер.
        - Не слышала о тебе, - ровным голосом произнесла Лена.
        Эстелла покраснела:
        - Я только начинаю. Надеюсь, образцы будут готовы через пару месяцев.
        - Кто тебя финансирует? - спросила Лена, все так же невозмутимо.
        Эстелла покраснела еще больше и огляделась в поисках Джейни и Сэма. Однако Джейни порхала от одного кавалера к другому, а Сэм переместился к бару, где угощал напитками какую-то девушку.
        - Чтобы начать работать в модной индустрии, нужно немногое: швейная машинка и несколько образцов моделей.
        Лена оценивающе сверлила ее глазами.
        - Ты слышала о «Фешен-груп»?
        - Может, я и безденежная, но не глупая, - дала отпор Эстелла. Конечно же, она слышала о «Фешен-груп», коллективе наиболее влиятельных в мире моды женщин Манхэттена, в том числе Дороти Шейвер из «Лорд и Тейлор» и Кармел Сноу из «Харперс базар».
        - Элизабет Хоус, одна из членов группы, одевает меня. Думаю, ты не против с ней встретиться.
        Быть чем-то обязанной Лене? Эстелла была готова отбиваться руками и ногами, однако знакомство с членом «Фешен-груп» - это не то, чем следует пренебрегать.
        - Была бы весьма благодарна, - пробормотала Эстелла. Она вполне сознавала причину, по которой выглядит за столом третьей лишней. У Лены явно имеется куча денег; ее одежда и ювелирные украшения просто сочатся ими. И Алекс, хотя и шпион, носит костюмы, пошитые до того безупречно, что очевидно выдает обслуживание у лучших портных. И кто рядом с ними Эстелла, беженка из Франции без гроша за душой, даже не знающая, кто ее отец? Как она вообще посмела сесть рядом со своей копией?
        - Кто ты? - выпалила она.
        Лена выдавила из себя грустную улыбку:
        - Очень хороший вопрос. Для всех я Лена Тоу, крестница и дальняя родственница семьи Тоу. Слышала о таких?
        Эстелла помотала головой:
        - В этой семье все сумасшедшие.
        - Лена, - мягко прервал ее Алекс, и от Эстеллы не ускользнуло, что он ей покровительствует, причем способом, не принятым у того сорта людей, к которому она его причисляла, - он вел себя так, словно Лена - хрупкая драгоценность вроде топаза и ее легко сломать.
        Внешне Лена не казалась нуждающейся в защите - если не заглядывать в глаза, единственное место, где Эстелла смогла отыскать разницу между Леной и собой. Глаза Лены напоминали глаза античных статуй - тускло-голубые, словно некогда чистые озера, воды которых безнадежно помутнели.
        - Сумасшедшие? - переспросила Эстелла. - Может, хватит нагнетать обстановку? А не то мое сердце разорвется от неизвестности!
        - Семейство Тоу - питтсбургские угольные магнаты, - продолжила Лена. Ее слова, произнесенные тоном человека, утратившего вкус к жизни, были буквально пропитаны сарказмом и наводили на мысль, что она законченный циник и давно прекратила мечтать. - Их сын, Гарри Кендалл Тоу, мой крестный. «Дядя». Он любит, когда я его так называю. Я родилась в августе 1917 года; семейству Тоу меня подкинула незамужняя родственница, которой было всего пятнадцать. Семья любезно приняла меня, а затем, в 1924 году, передала на воспитание Гарри. Его как раз выпустили из психушки. Гарри судили за убийство, однако впоследствии признали невиновным в преступлении по причине невменяемости и освободили от наказания. Он отличается жестокостью, а еще развратник, извращенец и одержимый. К счастью, Гарри перебрался в Вирджинию, как только я избавилась от его опеки. Думаю, этим все сказано. - Лена вновь оперлась на руку Алекса.
        - Полагаю, Эстелле твое объяснение мало что дало, - сказал он.
        Да ведь они с ней играют, дают половинчатые ответы на главные вопросы, переливают из пустого в порожнее! А нужно просто ответить, кто Лена на самом деле, и Эстелла поймет - они с Леной не могут быть родственницами, потому что их ничто не связывает. Эстелла никогда не слышала о людях, которых упомянула Лена. Разве что она тоже родилась в августе 1917 года. Эстелла одним глотком прикончила свой напиток; он не оправдал ее надежд и не подействовал как успокоительное.
        - Ты-то как с этим связан? - накинулась она на Алекса. - Впрочем, какое мне дело? Я хочу потанцевать.
        Однако прежде чем она успела найти себе партнера, Алекс подхватил ее и закружил по танцполу. Пришлось подчиниться, иначе на них налетели бы другие пары.
        - Когда я приказал тебе покинуть Францию, не ожидал, что мы встретимся здесь.
        Извинение или обвинение? Эстелла не могла определить.
        - Мне удалось сесть на последний пароход, идущий из Франции в Америку. Пароход «Вашингтон». Тот самый, который едва не торпедировали. Ты, возможно, слышал, - добавила она язвительно, словно в этом была и вина Алекса.
        - Я не знал, что это была ты. Тогда, на вечеринке. И поцеловал тебя, приняв за Лену. Прости меня, идиота.
        Эстелла кружилась в танце, то приближаясь к Алексу, то отдаляясь. Он реально чувствует себя виноватым?
        - Ты шпион! - Она решилась провести разведку боем. Вдруг удастся еще что-нибудь выведать?
        - Сама понимаешь, я не могу ответить.
        - Или вор, специализирующийся на картах? Какое звание предпочтешь?
        - Ты все такая же колючая?
        Эстелла почувствовала, как Лена уставилась на них обоих.
        Наверное, Алекс тоже это ощутил, потому что торопливо начал объяснять:
        - Да, я был во Франции по поручению правительства. И это не то, что можно всем рассказывать, однако поскольку половина тебе уже известна, то, возможно, лучше, если ты узнаешь подлинную историю, чем будешь делать свои собственные поспешные выводы. Месье Омон сотрудничал с военным министерством Англии. А я… способствовал передаче документов.
        Его манера говорить, жесткая и отстраненная, могла бы разозлить ее еще больше; однако Эстелла помнила, что Алекс считал очень важными результаты своей работы, что он отправился вместе с ней на поиски месье Омона и обещал позаботиться о его теле. И его реакция отличалась от реакции Эстеллы, до того ни разу не видевшей убитых, - напротив, Алекс вел себя как человек, который видел их неоднократно.
        - Что это были за карты? - спросила она.
        Алекс ответил не сразу, и Эстелла решила, что он откажется говорить на эту тему, однако он сдался:
        - Карты офлага IV - C, иначе называемого замком Кольдиц. Лагерь в Германии, где содержатся военнопленные офицеры из союзнических армий.
        Между ними повисло долгое молчание. Музыка сменилась на более медленную, однако Эстелла этого даже не заметила. Ее тело двигалось неосознанно, следуя за ритмом.
        - Ты помогал военнопленным… Помогал им… бежать?
        - Никому не хочется оставаться в лапах у немцев и ждать, пока закончится эта проклятая война.
        - Да. - Больше нечего сказать. Алекс явно не подтвердил ее предположений, но и не отрицал их. Однако теперь Эстелле стало намного труднее ненавидеть его, ведь он выполняет опасную работу, помогая ее стране.
        - Я адвокат. Работаю на международные компании, такие как «Чейз Нэшнл Банк», и поэтому постоянно курсирую между США и Лондоном.
        - И Францией.
        - Иногда.
        - Ты англичанин? - Эстелла до сих пор не смогла распознать его акцент.
        - Долгая история, - ответил он. И тут же ненавязчиво сменил тему: - Тебе известно, как случилось, что твоя мать владеет особняком в Париже? Потому что он копия…
        Эстелла перебила его, не дав договорить. Каждая клетка ее тела кровоточит, однако почему-то Алекс считает себя вправе опять взяться за свое сомнительное занятие!
        - Неужто длиннее, чем другая история? О том, как случилось, что моя копия сидит со мной рядом? И тебе вроде бы не терпится эту историю рассказать?
        - А если она больше чем твоя копия?
        Эстелла поймала взгляд Алекса, прежде чем успела отвернуться. И все, что она увидела в нем: тревогу, опасение за кого-то - наверняка не за нее, а за Лену, - почти умерило ее гнев. Почему Алекс и Лена пытаются подогнать под свои домыслы скудные факты? Если Алекс сказал правду - «она больше чем твоя копия», - то, значит, он намекает на родство Эстеллы с Леной. И что же тогда получается - мама ей чужая? Эстелла больше всего на свете хотела, чтобы это было неправдой. И она не станет помогать Алексу и Лене разматывать клубок лжи, которой ее и Лену кормили с детства, ведь тогда Эстелла останется ни с чем, обнаженная и без прошлого.
        И тогда она представила, что по-прежнему сидит в швейной мастерской за рабочим столом, а мама с улыбкой протягивает ей руку и говорит: «Все идет как надо, ma cherie[42 - Милая (фр.).]. Есть только ты и я, и больше ничего не нужно».
        Глава 11
        На следующее утро у консьержки «Барбизона» Эстеллу ждала записка от Лены. Она выражала надежду, что Эстелла зайдет к ней домой в половине десятого. Лена устроит ей встречу с Элизабет Хоус. Эстелла показала записку Джейни.
        - А это уже не так плохо, - заявила подруга. - Лена выглядит так, будто знакома с нужными людьми. Ты вчера что-нибудь выведала?
        - Да. То, что мы с Леной похожи - всего лишь невероятное совпадение. - Эстелла схватила ножницы и принялась старательно высматривать в своем шитье нитки, которые следовало обрезать. К сожалению, ни одной не попалось.
        Джейни приподняла бровь:
        - Ну тогда я любовница президента. Ты шутишь? Вы не можете не быть родственницами.
        - Если и да, что из того?
        - А тебе не любопытно? Я бы на твоем месте…
        - Много будешь знать - скоро состаришься. - Она наконец посмотрела Джейни в глаза.
        - Какое счастье, что тебе это не грозит, - ухмыльнулась Джейни и, накинув халат, отправилась в ванную.
        Конечно, Эстелла проявила бы большее любопытство, не будь ее мама каким-то образом вовлечена в историю. Однако, как это ни прискорбно сознавать, Джейни права: Лена выглядит так, будто знакома с людьми из высшего общества. Что чрезвычайно полезно, если у Эстеллы серьезные намерения насчет компании «Стелла Дизайн».
        Так что она привела в порядок волосы, спустилась в метро и направилась в Грамерси-парк по указанному в записке адресу, лишь теперь сообразив, что вечеринка, приглашения на которую украла Джейни, проходила в доме Лены. Несмотря на сумасшедшего дядю-убийцу, Лена неплохо устроилась в жизни, раз может себе позволить особняк в Грамерси-парке.
        Эстелла вышла из метро навстречу искрящемуся зимнему дню и улыбнулась солнцу. Она познакомится с Элизабет Хоус, примет от нее любую помощь, которую та предложит, и будет лихорадочно работать над коллекцией, чтобы весной 1941 года устроить показ. У нее есть план, который придает силы, совершенно конкретный план, не имеющий ничего общего с неопределенностью, которую внес в жизнь вчерашний вечер.
        Однако когда она повернула к Грамерси-парку, улыбка на лице угасла и сменилась приступом тошноты. Словно кто-то ухватил ее за горло холодными пальцами.
        Эстелла стояла у дома, который в ночь вечеринки не смогла как следует разглядеть в темноте. Зато сейчас все было видно отлично. И фраза Алекса, которую она не дала ему договорить, всплыла в голове: «Тебе известно, как случилось, что твоя мать владеет особняком в Париже? Потому что он копия…» Теперь она поняла, что он хотел сказать. Потому что он копия дома Лены.
        Так же, как у Эстеллы есть двойник в образе Лены, hotel particulier, заброшенный особняк на рю де Севинье в квартале Марэ имеет своего двойника на Манхэттене, и Эстелла стоит прямо перед ним. Дом Лены - точная копия дома, где она побывала вместе с Алексом в перевернувший ее жизнь вечер.
        Она уставилась на массивные арочные ворота. При дневном свете дом выглядел настолько необычным для Нью-Йорка, что Эстелле казалось, она пьяна или грезит. За воротами находился дворик, куда можно было попасть через резную деревянную дверь - в прошлый раз наверняка открытую, - а с боковых сторон они имели chasse-roues, то есть сторожевые камни, которые в свое время защищали стены от повреждений, когда конные повозки проезжали слишком близко и колеса цеплялись за них. Красный кирпич с отделкой белым камнем, серо-голубая сланцевая крыша, сад с чисто выметенными гравийными дорожками, аромат мяты в воздухе, символизирующие четыре времени года скульптуры на фасаде особняка - вот скрюченная и упавшая духом Зима, а вот Лето, на сей раз с головой и свирепо вытаращенными глазами…
        Дверь распахнулась. При виде лица Эстеллы Лена нахмурилась:
        - Кажется, тебе нужно выпить.
        Эстелла прошла внутрь. Внутренние помещения дома также оказались идентичны по размеру, форме и расположению, а их идеальное состояние свидетельствовало о былом великолепии особняка в квартале Марэ. Расписанные по трафарету деревянные фризы у потолков ослепительно сияли, и теперь Эстелла видела цветочный орнамент, жемчуга и купидонов, которых невозможно было различить в потускневших красках запущенного парижского дома. А вот и каменная лестница на сводах; там, у колонн, Эстелла целовалась с Алексом.
        В гостиной Лена сделала Эстелле сайдкар.
        - Выпей.
        Эстелла с благодарностью взяла бокал, хотя не было еще и десяти утра.
        - Наверное, алкоголь перед встречей с участницей «Фешен-груп» - плохая идея.
        - В противном случае ты будешь выглядеть так, словно в любой момент грохнешься в обморок. Хотя я знаю, ты не слабонервная. Ты не из таких.
        Эстелла тряхнула головой, пытаясь найти нужные слова. Хотя, может, лучше придержать их? Но ведь все это так символично: пугающе и в то же время феноменально; как тут смолчать?
        - В Париже есть дом - точная копия твоего. И когда я говорю «точная», я имею в виду абсолютное сходство, как у нас с тобой. Очевидно, здесь тоже какая-то родственная связь.
        - Следовательно, ты признаешь, что мы родственницы.
        Опять этот безжалостный тон. И никакой информации. Что Лена сама чувствует по этому поводу? То ли панику, как Эстелла, то ли ей совершенно наплевать. И вместо ответа Эстелла заявила:
        - Именно твой дом - копия, потому что особняк в квартале Марэ построен в семнадцатом веке.
        - Дядя построил его в год моего рождения.
        - Тот самый сумасшедший убийца?
        - Тот самый. - Лена вяло улыбнулась. Неужели это все, на что она способна? Еле заметный изгиб уголков губ, проблеск белых зубов… Чтобы сломить такую оборону, нужна целая армия.
        - Никогда не слышала о твоем дяде, - заявила Эстелла так, словно этим фактом следовало гордиться.
        - А вот я никогда не слышала о твоей матери.
        - Значит, нам остаются только домыслы. - Эстелла перевела взгляд на расписные деревянные фризы. - Мне нужно встретиться с Элизабет Хоус. Сосредоточиться на текущих проблемах, например, как занять свою нишу в модном бизнесе, или других вопросах, имеющих решение, вместо того чтобы ломать голову над всякими мудреными загадками - типа того, кем мы друг другу приходимся.
        - Тогда идем. Лиз ждет нас.
        И они отправились в роскошный особняк в Верхнем Ист-Сайде, где такая же роскошная леди окинула взглядом сначала платье Эстеллы и лишь потом ее лицо.
        - Полагаю, ваша модель?
        - Да, - кивнула Эстелла. - Я прочла вашу книгу, - продолжила она, имея в виду разоблачения в области модной индустрии, которые Элизабет Хоус опубликовала два года назад, в деталях описав процесс копирования изделий парижских кутюрье, а также порядки, сложившиеся на фабриках Седьмой авеню и в компаниях Верхнего Ист-Сайда, где шили на заказ; причем она сделала это с таким юмором и откровенностью, что читать было одно удовольствие. Хоус не так давно бросила собственный бизнес по индивидуальному пошиву то ли по собственной воле, то ли потому, что манхэттенское общество не особо благожелательно восприняло правду. - Я в Париже тоже подрабатывала копированием.
        - И вам это доставляло удовольствие?
        - Как способ оплаты счетов - да. И еще способ научиться лучше конструировать одежду. Оплата счетов и конструирование - вот два нужных мне навыка.
        - Несомненно. Если только не принимать в расчет того факта, что приходится продавать душу. Однако для меня это была лучшая школа. - Элизабет оценивающе взглянула на Эстеллу и затем улыбнулась Лене. - Мне бы хотелось еще некоторое время поболтать с мисс Биссетт. Ты не возражаешь?
        - Я на это и рассчитывала. Вернусь через час. - Лена поцеловала Элизабет в щеку и ушла. Надо же, а у нее в душе, должно быть, все-таки кое-что есть, раз она способна на дружбу.
        - Судя по всему, - Элизабет подошла поближе, чтобы потрогать платье Эстеллы, выполненное на основе классической мужской рубашки, удлиненной и дополненной белым воротником оверсайз и лилией из белого шелка в петлице, - вы конструируете повседневную одежду. Не сочтите за оскорбление. Но если вы читали мою книгу, то знаете, как у нас обстоят дела с повседневной одеждой.
        - Знаю. Однако это было до войны.
        - Скажите, а что вы думаете о монашеском платье? - спросила Элизабет, намекая на знаменитое изделие Клэр Маккарделл, первую исконно американскую модель, с которой сделали множество копий.
        - Замысел мне нравится, - честно призналась Эстелла. Что следует говорить дальше? Вдруг Элизабет без ума от монашеского платья и, высказав свое мнение, Эстелла лишь выдаст свою невоспитанность? Помимо всего прочего, Маккарделл, как и Элизабет, участница «Фешен-груп». Однако Эстелла никогда не умела держать язык за зубами. Не исключено, что и сейчас нарвется на неприятности.
        - Платье не стесняет движений, его легко стирать, - решилась она. - Но оно какое-то простоватое, и к тому же бесформенность не всегда является преимуществом, потому что подходит не для каждой фигуры.
        - Что бы вы в нем изменили?
        Невозможно определить, согласна Элизабет с ней или нет. Возможно, Эстелла каждым словом роет себе яму и сейчас провалится до самого метро.
        - Я бы сохранила ценовой диапазон - примерно от двадцати до тридцати долларов, а еще выбор тканей, которые можно стирать. Однако платья от Маккарделл явно не те, что вам захочется сорвать с вешалок и тут же надеть; они функциональны, но не красивы. Хотя идет война, я все-таки предрасположена к красоте. Я добавила бы крошечные декоративные элементы. В Париже моим metier, то есть ремеслом, было изготовление искусственных цветов для модельеров от-кутюр. И я хочу украшать мои модели какой-нибудь праздничной и стильной деталью, чтобы сделать их непохожими на других. Например, такой, как моя лилия, - закончила она, указывая на цветок у себя на платье; оно было очень простеньким, из недорогой ткани, однако прилегало к телу, а значит, не скрывало стройную фигуру Эстеллы в отличие от «монашеской» одежды.
        Элизабет Хоус, немного помолчав, произнесла:
        - Как вам известно, парижскому тренду нужно два года, чтобы стать трендом на Седьмой авеню. Вернее, раньше нужно было два года, - поправилась она. - То, что вы видели в Париже в прошлом сезоне, к 1941 году до манхэттенских офисов не доберется.
        - Вы упоминали об этом в своей книге.
        - Однако, пока идет война, как мы узнаем, что носят женщины в Париже? - задумалась Элизабет. - Откуда покупателям знать, какая одежда - эксперимент, а какая - копия Люсьена Лелонга?[43 - Люсьен Лелонг (1889 - 1958) - французский модельер и бизнесмен.] Станут ли они от этого более консервативны? Или менее?
        - Я слышала, Клэр Маккарделл недавно добилась права ставить свое имя на ярлыках «Таунли Фрокс». И «Нью-Йорк таймс» наконец начала называть по имени некоторых американских модельеров. Если мы скажем: «Модна та одежда, в которой вы сможете работать, развлекаться, выходить в свет», то разве люди нам не поверят? Тогда они перестанут слушать Скиапарелли, которая заявляет, что американские женщины недостаточно элегантны для того, чтобы Америка стала центром моды! Они увидят, что не «вся красивая одежда шьется в модных домах французских кутюрье!».
        Элизабет рассмеялась, узнав цитату из своей книги. Эстелла приняла это как знак одобрения и взяла быка за рога:
        - Я видела ваш показ в Париже в 1931 году. Мама брала меня с собой.
        - И как впечатление?
        Если она солжет, Элизабет ее раскусит. Как построить фразу, чтобы передать суть, однако не нанести оскорбления?
        - Это все равно что сравнивать статую Свободы с Эйфелевой башней. Вдохновленная Францией, но амбиций гораздо больше.
        Элизабет снова рассмеялась.
        - Я не могла бы выразиться точнее. - Внезапно ее лицо стало серьезным. - Вам известно, что «Великое движение американских модельеров», которое начал «Лорд и Тейлор» в 1932 году, с треском провалилось?
        - Вы полагаете, я тоже провалюсь? - Эстелла отвела взгляд от Элизабет и уставилась на свои колени. Неужели все это напрасная трата времени? Неужели все, на что она надеялась в шлюпке посреди Атлантики, так же недостижимо, как конец войны?
        - Напротив. Что, если теперь время пришло?
        - Вы серьезно? - Эстелла подняла голову и встретилась с Элизабет взглядом.
        - Индустрия моды - одна из немногих отраслей, где женщины могут иметь влияние и власть, пусть даже в патриархальном мире. Производители тканей - исключительно мужчины, владельцы журналов - мужчины, руководители универмагов - мужчины. Они заняты бизнесом, мы создаем модели. Идет постоянное сражение между властью, которую дают нам наш талант и наше понимание желаний клиенток, и стремлением мужчин на все поставить свое клеймо, потому что финансами распоряжаются они.
        Эстелла нахмурилась. Если это напутствие, нужно извлечь из него пользу.
        Элизабет отпила чай и продолжила:
        - Никогда не забуду, как «Форчун» написал, что успехи в моде, конструировании одежды или продаже косметики значат очень мало или вообще ничего не значат. Что Элизабет Арден[44 - Элизабет Арден (1884 - 1966) - канадская предпринимательница, косметолог, основательница косметической империи.] никогда не стать Генри Фордом, потому что то, чем она занимается, никакая не карьера; косметика и мода всего лишь хобби выходного дня, а не отрасль промышленности. А заключительная фраза статьи просто взорвала мне мозг: «Другими словами, Элизабет Арден и ей подобные не являются профессионалами». Никогда не забуду этих слов. Получается, ты должна работать в десять раз лучше, чем любой мужчина, когда-либо занимавшийся тем же самым?
        - Не могу поверить! - Эстелла с шумом поставила чашку на блюдце. - Я действительно смогу! Меня всегда разочаровывали Шанель и другие женщины-кутюрье, которые начинали карьеру как чьи-то любовницы. Однако как осуждать их? Разве возможно начать свое дело, без того чтобы сначала не спать с мужчиной ради его денег? А если и справишься, все равно будут говорить, что «ты не профессионал»! Похоже, мужчины предпочитают видеть нас в неглиже у себя в постели, а не в серьезном бизнесе.
        Стоп, сказала себе Эстелла, когда ее разум наконец успел за языком. Хоть раз остановись вовремя! Беседа приняла неожиданный оборот. Знать бы сначала…
        - Вы очень откровенны. - Элизабет помолчала и улыбнулась. - А поскольку вы прочли мою книгу, вам должно быть известно, что откровенность - одно из тех качеств, которые меня восхищают. Я сделаю все, чтобы вам помочь. Для того чтобы начать шить одежду, многого не надо. Однако с рекламой и торговыми партнерами могут возникнуть сложности. Здесь я могу быть полезна. Для начала познакомлю вас с Бэйб Пейли, редактором моды из журнала «Вог» - ваша эстетика ближе к «Вог», чем к «Харперс базар», - а также с Марджери Гризвольд, которая занимается оптовыми закупками повседневной одежды в «Лорд и Тейлор». И, возможно, вы утрете нос всем, кто отрицает, что американские женщины посмеют быть модными - причем модными в том смысле, в котором это понимают они, а не француженки.
        Эстелла больше не могла сдерживаться. Она подлетела к Элизабет, поцеловала ее в обе щеки и столько раз поблагодарила, что вынудила ту в ультимативном порядке приказать ей заткнуться.
        Когда Лена получила Эстеллу назад, у той была покровительница и плюс к тому возможность заработать кое-какие деньги на открытие бизнеса. Элизабет Хоус посоветовала обратиться в «Студию Андре», благотворительный сервис, для которого Эстелла могла бы подрабатывать копированием. Затем ее эскизы продадут изготовителям, не имеющим своих модельеров, или в сравнительные торговые отделы магазинов, то есть практически всей Седьмой авеню. Для Эстеллы такая работа не представляла сложности; она сотни раз занималась этим. И будет заниматься, пока не пошьет образцы и не устроит собственный показ.
        - Продай чуть большую часть своей души; тогда то, что осталось, станет для тебя более ценным, - напутствовала ее Элизабет с легкой улыбкой, прежде чем выпроводить.
        - Спасибо, - сказала Эстелла, садясь в машину Лены. - Я искренне тебе благодарна.
        - Рада помочь, - без всяких эмоций ответила Лена, словно ее благодарили за взятую в долг пачку сахара, а не за помощь в жизненно важном деле. - А почему бы тебе не устроить показ в моем доме? Полагаю, другого варианта пока нет?
        - У меня и образцов для показа еще нет, не говоря уж о том, где его устраивать. Однако на твой дом я не согласна.
        - Почему?
        Потому что я тебя не знаю. Потому что меня пугает все, что стоит за твоим предложением.
        - Я не… - Эстелла запнулась, однако способа выразиться тактично так и не нашла. - Думаю, я не смогу позволить себе такой особняк.
        - Дом свободен. Можешь воспользоваться. Или дело в щепетильности? - Лена подняла бровь. - Тогда сшей для меня платье в обмен. Такое, которого ни у кого нет. Идеальный вариант оплаты.
        Эстелле хотелось сказать «да». Но если она согласится, то свяжет себя обязательствами. Придется узнать Лену ближе, раскрыть ее тайны. Однако, скосив глаза, Эстелла увидела в глазах Лены печаль, которую никогда не хотела бы испытать сама, и решилась:
        - Я буду рада устроить показ в твоем доме.
        - Определись со всем, что тебе потребуется, потом приходи. Мы обсудим детали. Как насчет сроков показа? Конец весны? - Лена помедлила и добавила: - Постарайся появиться до Нового года. Пожалуйста.
        Неужели 1941 год вот-вот наступит? В суматохе последней недели Эстелла потеряла счет времени. Мама уже полгода живет в оккупированной зоне, и неизвестно, что с ней. Нужно попытаться еще раз отправить письмо, расспросить насчет отца, рассказать о встрече с Леной. Затем, в случае неудачи, она отправится к Лене и постарается разгадать загадку - кем они приходятся друг другу? Что, если Лена ее сестра, сестра, о которой Эстелла всегда мечтала? Только вот нужна ли эта правда?
        Эстелла приняла решение. Она отправится к Лене, однако необязательно до Нового года. Сначала нужно дать маме последнюю возможность все объяснить.

* * *
        Наступил Новый год; от мамы по-прежнему не было ни слова. Эстелла решила подождать до середины января, прежде чем идти сдаваться. Прежде чем погрузиться в болезненные изыскания вместе с Леной, едва знакомой женщиной, а не с мамой, которую, казалось, знала лучше, чем кого бы то ни было.
        Чтобы чем-нибудь занять себя, она днем работала в «Студии Андре», а вечерами шла к Сэму, где рисовала эскизы и шила, задавшись целью подготовить достаточно вещей к весеннему показу. Сэм делал выкройки, а Джейни примеряла модели.
        Морозным январским вечером, пока Сэм раскраивал ткань по разработанным за последнюю неделю эскизам, Эстелла выложила на кухонный стол сумку продуктов и взялась печь шоколадный бисквит, заняв единственную горелку и маленькую духовку. Она знала, что если не займется делом, то будет стоять у Сэма над душой, а он от этого становится злым как черт. Печь бисквиты ее научила мама, и Эстелле они давали чувство комфорта, как никакая другая пища. Пусть запах выпечки разнесется по квартире и напомнит зимние вечера в Париже, когда они с мамой сидели у камина, ели бисквиты и пили кофе. И были счастливы. Хорошо, что пока еще есть способ удерживать в памяти эти мгновения.
        Звонок в дверь раздался, когда Эстелла растапливала шоколад. На пороге стояла сияющая Джейни.
        - У меня всего час времени. Встречаюсь с Нейтом в «Клубе 21»[45 - «Клуб 21», или просто «21» - знаменитый ресторан на 52-й улице.].
        - Такая фраза нуждается в уточнении, - поддразнила подругу Эстелла. Она подскребла пальцем остатки теста в миске и облизала его.
        - С Нейтом. Мы с ним познакомились в Грамерси-парке, - объяснила Джейни.
        - Познакомились? Иными словами, поцеловались? - вмешался Сэм. - Что-то мне кажется, на той вечеринке было много подобных «знакомств».
        Джейни уперла руки в бока:
        - Нет у меня времени для просто знакомств. Мне в этом году стукнет двадцать четыре, я уже старая. Нужно брать быка за рога.
        Эстелла покачала головой:
        - Джейни, твоя красота не увянет как минимум в ближайшие сто лет.
        - Если так, - улыбнулась Джейни, - то подыщи, что мне надеть. На днях видела, как ты сметывала одну серебристую вещичку. Серебристый цвет великолепно сочетается с моими волосами.
        - Сочетается, - кивнула Эстелла, - вот только платье пока еще не готово.
        - Тогда быстро за дело!
        - С тобой шутки плохи, - притворно заворчала Эстелла, ставя бисквит в духовку и усаживаясь за швейную машинку.
        - Будет у тебя свое ателье, - сказал Сэм, - назначишь Джейни заведующей. Она собьет форс с любой уроженки Дикого Запада.
        - Подумаешь, Дикого Запада! - фыркнула Джейни. - Да я любого австралийца построю, а это о чем-то говорит!
        Джейни принялась болтать, развлекая друзей забавными историями о Нейте - парень выполняет какую-то работу в банке, присылает ей цветы, и вообще на нем крупными буквами написано «попался».
        Наконец Эстелла встала и вручила подруге платье.
        - Вот твоя удочка. Надеюсь, рыба того ст?ит.
        Джейни поцеловала ее в обе щеки.
        - Нейт ст?ит как минимум бесплатного ужина в «Клубе 21». И еще я попросила его привести с собой друга. Для тебя. Так что иди одевайся.
        - У меня много работы. И вообще я сама могу заарканить себе кавалера.
        - Ты серьезно? - Джейни приподняла бровь. - И где они, твои кавалеры? Под кроватью прячутся? - Она бесцеремонно сбросила платье-рубашку. Одеваться и раздеваться в присутствии других людей настолько вошло у нее в привычку, что Джейни меньше всего волновало, кто стоит рядом. Сэм, как всегда, деликатно отвернулся.
        - Она предпочитает, чтобы на нее смотрели, - подколола его Эстелла. Сэм рассмеялся.
        - Иди одевайся сама, - приказала Джейни. - Нам пора на свидание.
        Эстелла поняла, что спорить бессмысленно. Однако можно попытаться обговорить условия.
        - Я иду. Но только до десяти. Нужно сегодня вечером еще поработать.
        - А может, тебе в десять и не захочется уходить.
        Переодеваясь, Эстелла подумала, что подруга, возможно, права. Вдруг ее таинственный партнер окажется очень даже ничего и она с радостью встретится с ним снова?
        Пока она причесывалась, Джейни извлекла из сумки номер Women’s Wear Daily[46 - Women’s Wear Daily, или WWD («Повседневная женская одежда») - журнал о тенденциях в мире моды.].
        - Видела? - Она ткнула пальцем в фото «платья для кухни и ужина» авторства Клэр Маккарделл. Модель была укомплектована прихваткой для горячего.
        - Надеюсь, это юмор, - скривилась Эстелла. - Хотя идея понятна. В этом платье можно с работы отправиться прямиком на кухню, а оттуда куда-нибудь поужинать. Вот только что ж она не прицепила… к примеру… э-э…
        - Коробку с ластиками? - подсказала Джейни.
        Эстелла сложилась пополам от смеха.
        - Ты неисправима! Но да, мою мысль ты уловила. Хотя я думала о чем-то типа пишущей машинки. Все женщины в «Барбизоне» художницы, музыканты, актрисы, секретарши. Не только кухарки.
        - Пишущая машинка - не так смешно, - ухмыльнулась Джейни.
        Они взяли такси до «Клуба 21». Эдди, предназначенный Эстелле партнер, заявил:
        - Да ты красотка!
        У Эстеллы упало сердце. А кавалер принялся развлекать ее бейсбольными терминами, ведь теперь, когда Эстелла больше не француженка, ей просто необходимо знать правила игры!
        - Я останусь француженкой навсегда, - сухо возразила Эстелла. Впрочем, она понятия не имела, что значит быть француженкой сейчас, когда каждый парижский отель, каждый памятник и каждое общественное здание увешаны свастикой.
        Чтобы не думать о Франции, она взялась изучать Нейта. Добрый малый, идеальный кавалер! Хотя не сказать чтобы он работал оценщиком в отделе красоты, как она полагала раньше, однако для него Джейни явно тоже «красотка». Нейт с энтузиазмом присоединился к разговору о бейсболе, но все же был достаточно воспитан, чтобы время от времени как бы случайно поглядывать на Джейни и доливать ей вина или спрашивать, нравится ли девушке еда - которую заказал лично он, - не мерзнет ли она и не желает ли вместо вина шампанского; а еще упомянуть, что таких отличных омаров ему еще не доводилось пробовать.
        Ну да, хотелось прервать его Эстелле, а то до вашего появления мы слишком скучно жили! Не могли сами заказать шампанское, не могли позаботиться о себе в холода, не могли без вас омаров выбрать.
        Однако Джейни, казалось, устраивало все. Она с улыбкой донимала Нейта расспросами о янки, кем бы они ни были. Эстелла, понимая, что вот-вот скатится к придиркам, с извинениями удалилась в дамскую комнату, где надеялась вновь обрести чувство юмора.
        Джейни увязалась за ней. Удалившись за пределы слышимости, Эстелла холодно заметила:
        - Не знала, что ты так интересуешься бейсболом.
        - Плевать мне на бейсбол, - прощебетала Джейни, подкрашивая губы. - Просто мужчины любят, когда им задают вопросы. Тогда они чувствуют свою значительность. Это делает их счастливыми.
        - Он-то хоть раз расспросил тебя о чем-нибудь?
        - С какой радости? - пожала плечами Джейни. - Я надеваю платье, дефилирую по подиуму, снимаю платье, надеваю другое. - Она закрыла тюбик с помадой. - Ты и в сорок лет сможешь конструировать одежду. А мое достояние - это лицо. В сорок лет мне никто за него не заплатит. - Джейни направилась к двери.
        Эстелла ухватила ее за плечо:
        - Прости. Ты права. Ты можешь продолжать в том же духе. А я лучше вернусь к Сэму и поработаю. В этом мое счастье, а не в Эдди. Ты согласна?
        Джейни обняла ее:
        - Ну конечно! Кстати, Эдди пялится на ножки девушки за соседним столиком. Он явно не твой типаж.
        - Спасибо! - рассмеялась Эстелла. - Мои ноги не котируются, зато эго осталось невредимым. До завтра!
        Она вернулась к Сэму, и тот начал расспрашивать ее о свидании. Эстелла в ответ отрезала кусок шоколадного бисквита, закатила глаза и произнесла:
        - Если я еще хоть раз в жизни услышу слово «бейсбол»…
        Она сбросила платье и надела черные вискозные брюки, которые сшила в память о беженках, устало плетущихся по дорогам Франции. Неделю назад администраторша из «Барбизона» в очередной раз сделала Эстелле замечание.
        - В местах общего пользования отеля «Барбизон» женщины не носят брюки, - заявила она, поймав Эстеллу в фойе.
        - Тогда я пошла на улицу, - ответила Эстелла и с ухмылкой ретировалась, за что и заработала выговор. Поэтому она оставила брюки у Сэма, понимая, что не может позволить себе лишиться дешевого жилья.
        Она погрузилась в молчание, время от времени вскакивая от кухонного стола, чтобы посмотреть, как Сэму порой приходится слегка переделывать модель, чтобы раскроить ткань более экономно, и как ее наброски воплощаются в жизнь на деревянном манекене.
        - Если мы скроим это по косой линии, - показывал Сэм на одну из моделей, - то платье можно будет надевать через голову, и ты сэкономишь время и деньги на застежках. - Или: - Если чуть изменить покрой юбки, я выкрою не по косой, тогда юбка будет висеть ровно, но сохранит полноту, и ты сэкономишь на количестве деталей.
        Они засиделись за полночь, пока Сэм не начал зевать и Эстелла не отправила его поспать.
        - Оставайся сколько хочешь, - пробормотал он, упал на кровать и мгновенно отключился.
        Эстелла решила закончить последнее платье, доехать на метро до «Барбизона», войти через служебный вход, чтобы не попасться за нарушение распорядка, и самой поспать пару часиков.
        Она включила радиоприемник на небольшую громкость - как раз в это время передавали выступление Шарля де Голля из Англии. Он снова призывал народ Франции бороться, делать все возможное, чтобы сопротивляться немцам, и никогда не сдаваться.
        Слушая его речь, Эстелла особенно сильно ощущала расстояние между собой и мамой, между собой и родиной. Она способна только сидеть здесь, надеяться и молиться, не в состоянии заняться чем-то кроме шитья. А что делает сейчас мама?
        Тоже слушает де Голля, тайно, по спрятанному где-нибудь в квартире радиоприемнику? Думает ли она об Эстелле? Что она думает о Лене - если вообще о ней думает? А знает ли мама о Лене? Знает. Как же иначе?
        Раздался негромкий стук в дверь. Она покосилась на Сэма, однако тот и не пошевелился. Наверное, Джейни. На свидании что-то пошло не так, и она вернулась.
        Эстелла на цыпочках подкралась к двери и открыла ее, прижав палец к губам, чтобы предупредить подругу - Сэм спит. Вот только это была не Джейни. На пороге стоял Алекс.
        Глава 12
        Боже, как она прекрасна! Алекс безжалостно загнал эту мысль подальше. Эстелла прижала палец к губам и тут же уронила руку. У девушки все было написано на лице: по нему промелькнули изумление, досада и гнев. Алекс вовремя раскусил ее намерение захлопнуть дверь - просто выставил вперед плечо и шагнул в квартиру.
        Он рассмотрел кровать и мужчину, который спал, повернувшись лицом к стене. Брови Алекса невольно поползли вверх от удивления. У Эстеллы есть любовник? Хотя что здесь такого? У других есть, а ей нельзя? Так, дальше… Швейная машинка, ткань, небрежно разложенная на кухонном столе, вешалка с двумя платьями. Кроме этих вещей, ничто не намекало на то, что Эстелла проживает в квартире. Или она нечасто здесь остается, или мужчина на кровати предпочитает, чтобы подруга хранила свои вещи в другом месте.
        В целом Алекс был рад, что сумел отыскать ее именно здесь. Все лучше, чем «Барбизон», порядки в котором ставили под сомнение даже его способность проникать в охраняемые здания.
        Из радиоприемника раздался треск; де Голль закончил выступление. Отлично. Эстелла его слушала. А значит, не выбросила родину из сердца, едва она скрылась за горизонтом. Потому что Франция нуждается в каждом неравнодушном человеке, если Британия рассчитывает одержать победу над Германией в партии, которую затеяли союзники.
        - Полагаю, не стоит и спрашивать, как ты меня нашел? - произнесла Эстелла ледяным тоном, словно между ними пролегали сотни миль. - Наверное, это то, чему вас первым делом учат в разведшколе: выслеживать невольных свидетелей, чтобы допросить их.
        - Я пришел не для того, чтобы допрашивать тебя.
        - Как ты познакомился с Леной? - без перехода спросила она.
        Как ответить на вопрос, не удлинив на миллион миль уже разделяющую их дистанцию?
        - Я встретил ее полгода назад. Здесь, на Манхэттене. Вскоре после знакомства с тобой.
        - И какова же вероятность, - задумчиво проговорила Эстелла, - встретить нас обеих в разных странах, причем с разницей в несколько недель?
        Алекс не сдержался и издал смешок.
        Крошечное подобие улыбки тронуло уголки губ Эстеллы, сделав ее еще красивее - если «еще красивее» вообще было возможно. Даже мельчайший намек на радость добавил звездочек в ее серебристо-серые глаза. Однако мужчина в постели пошевелился, и улыбка стерлась, не успев оформиться.
        - Он драться умеет? - осведомился Алекс насчет мужчины, которого принял за любовника Эстеллы.
        - Если хочешь, давай разбудим и узнаем.
        Алекс снова подавил улыбку.
        - Может, поговорим здесь? - Он указал на стол. - Тогда не понадобится его будить.
        - Хочешь? - Эстелла придвинула тарелку.
        Такого восхитительного шоколадного бисквита, да еще покрытого глазурью, Алекс в жизни не видел.
        Он кивнул; Эстелла отрезала две порции и наполнила два бокала виски; себе смешала сайдкар. Алекс предпочел бисквит спиртному, откусив такой огромный кусок, что потребовалось некоторое время, прежде чем вновь обрести дар речи.
        - Такой вкуснятины после полуночи я еще не ел!
        - Раньше я пекла бисквиты хотя бы раз в неделю. Мой обычный перекус после ночи на Монмартре.
        - Ты сама пекла?
        - Я много чего умею. Не только быть как две капли похожей на женщину, с которой ты спишь.
        Алекс поперхнулся от смеха.
        - Беру свои слова обратно. Ты не просто колючая, ты ранишь наповал. Жаль, тебя не послали оборонять линию Мажино. Тогда Франции повезло бы больше.
        Раздался самый тихий из звуков, однако это определенно был смех, и он определенно исходил от Эстеллы.
        - Засчитано. - На сей раз она удостоила его настоящей улыбки, и у Алекса перехватило дыхание. Потрясающая женщина! Просто обворожительна. Нужно срочно вернуть контроль над головой - и ни в коем случае не пить виски, - иначе все может закончиться тем, что он ее поцелует.
        - Кстати, целоваться с тобой я больше не собираюсь, - заявила Эстелла.
        Впервые за долгое время Алекс почувствовал, что краснеет. Неужели она еще и мысли читает?
        - Рад, что мы урегулировали этот вопрос. И выяснили еще одну вещь: ты умеешь улыбаться, если хочешь.
        - Давай заключим соглашение: я уберу шипы, а ты прекратишь флиртовать.
        - Я не флиртую.
        - Ты не можешь удержаться от флирта. Просто сам этого не замечаешь. - Ее улыбка исчезла.
        Вот досада! Алекса охватило непривычное ему чувство стыда. Он ведет себя отвратительно. Нужно остановиться. Он проглотил виски, несмотря на данный себе зарок, и нацепил бесстрастное лицо - лицо мужчины, который попадал в намного более сложные и опасные ситуации, чем Эстелла, мужчины, который настолько привык надевать на себя чужую личность, что не мог уже быть собой, Алексом Монтроузом, как бы ни старался.
        Она заметила перемену его настроения и негромко произнесла:
        - Так лучше.
        - И ты сделала массу предположений насчет Лены и меня.
        - Мужчина целует женщину так, как ты меня, только если он с ней спит.
        - Нет. - Алекс сделал паузу. - Только если он с ней спал. Однажды. Прошедшее время, не настоящее. - Полагаю, ты захочешь прочесть вот это. - Он протянул ей вырезку из газеты и не удержался, взял еще бисквита. - Знаю, Лена мало что объяснила тебе вчера. Ей… ей тяжело говорить о Гарри. Но вот здесь сказано, кто он.
        Эстелла принялась читать статью, которую Лена показала ему несколько месяцев назад.

26 июня 1906 года
        Гарри Тоу убил Стэнфорда Уайта в приступе ревности к жене-актрисе
        Судебный процесс над Гарри Тоу напоминает сюжет бульварного романа. Сегодня в зале суда были сделаны новые сенсационные разоблачения, которые заставили ахнуть от удивления даже видавших виды репортеров и на несколько недель вперед обеспечили процессу заголовки на первых полосах газет.
        Шокирующий репортаж сопровождали три фотографии: Гарри Тоу, которого газетчики окрестили миллионером-убийцей; его жертва, архитектор Стэнфорд Уайт; и жена Тоу, актриса Эвелин Несбит Тоу, замужество которой годом ранее также вызвало сенсацию в прессе. Эстелла закатила глаза. Алекс понимал, что девушка в недоумении - какое отношение к ней имеют эти люди? Однако продолжила чтение.
        Гарри Кендалл Тоу, миллионер и убийца архитектора с мировым именем Стэнфорда Уайта, изложил сегодня в суде свою версию происшедшего. Его мотивами являлись ревность, ненависть и месть. По словам Тоу, Уайт совратил его жену Эвелин Несбит еще до замужества, заманив ее в мансарду своей квартиры, в тайную комнату с обитыми красным бархатом качелями, где накачал наркотиками и лишил девственности.
        Впоследствии случилось так, что они встретились с Уайтом на одной из манхэттенских вечеринок, и, как заявил Тоу, «Несбит, моя несчастная, ранимая жена, вздрогнула и затрепетала, столкнувшись лицом к лицу с этим подонком Уайтом. Теперь он больше не сможет разрушать другие семьи. Уайт получил по заслугам».
        Тоу устроил Уайту публичную смертную казнь; он поднялся следом за Уайтом во время представления на крышу театра Мэдисон-сквер-гарден - который сам Стэнфорд Уайт и проектировал! - и выстрелил ему в голову. На сцене как раз исполняли песню «Я мог бы любить миллион девушек».
        Однако проявлял ли Гарри Тоу насилие также и в отношении Несбит? Свидетельница, подруга Несбит, в своих скандальных показаниях заявила, что два года назад в Париже она пыталась вырвать Несбит из лап Тоу. По ее словам, Тоу неоднократно избивал жену, так что кожа несчастной покрывалась синяками, затем запирал в комнате, а сам отправлялся к публичным женщинам. В Париже Несбит была, по сути, пленницей Гарри; она полагала, что в конце концов муж ее убьет. Он вел себя как садист и сумасшедший, утверждала свидетельница.
        Однако Тоу объяснял свои поступки простым желанием выбить из Несбит правду о том, что сделал с ней Стэнфорд Уайт.
        Женщины какого типа чаще всего подвергаются насильственным действиям на почве ревности? Обладавшая порочной красотой Эвелин Несбит - «девушка Гибсона»[47 - Стандарт женской красоты, который создал американский художник Чарльз Дана Гибсон (1867 - 1944). Девушка Гибсона - юная эфемерная красавица с фигурой типа «песочные часы», модно одетая, с большими глазами и уложенными в красивую прическу волосами.], натурщица и актриса - с четырнадцати лет привлекала внимание многих мужчин в Нью-Йорке, в том числе Джона Берримора, Стэнфорда Уайта и Гарри Тоу. Во время интрижки с Берримором, закончившейся предложением брака, которое девушка отвергла из-за отсутствия у того достаточных средств, и во время связи с Уайтом Несбит перенесла по меньшей мере две срочные операции аппендицита - по слухам, они были прикрытием для других оперативных вмешательств и позволили избежать позора - и как минимум один раз ездила в Париж на лечение.
        Тоу не впервые обвиняется в склонности к насилию. Неделей ранее хозяйка одного из манхэттенских публичных домов сообщила, что Тоу получал удовольствие, избивая ее девушек плеткой с серебряным наконечником…
        Эстелла отложила газету.
        - Мне нужно выпить. - Она прикончила сайдкар. - И что с ним случилось дальше? Я не могу больше читать.
        - С Тоу?
        Она кивнула.
        Алекс показал ей другую статью, с еще более кричащим заголовком.
        - Ранее он употреблял наркотики и отличался сумасбродным поведением, что дало повод признать его невиновным по причине невменяемости и принудительно поместить в лечебницу. Однако спустя несколько лет другая команда адвокатов доказала, что Тоу выздоровел, и добилась его освобождения. Не забывай, денег у него куры не клевали. Эвелин к тому времени с ним развелась.
        - Если газеты пишут правду о том, что он вытворял с Эвелин в Париже, почему она вообще вышла за него замуж?
        Алекс пожал плечами:
        - Она была молода. А молодым свойственно делать глупости. - Алекс оказался в опасной близости к правде о собственном прошлом и потому ткнул пальцем в статью, чтобы вернуть разговор к Гарри Тоу, а затем и к Лене. - В конце 1916 года, еще до того как семья Тоу взяла на воспитание Лену, Гарри жестоко избил плеткой одного парня, почти до потери сознания. Вновь был признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение. На этот раз ему потребовалось семь лет, чтобы подтвердить - он психически нормален. Гарри вышел на свободу, и как раз тогда мать передала ему опекунство над Леной.
        - Непохоже, чтобы он стал хорошим отцом, - нахмурилась Эстелла.
        - Он им и не стал, - коротко ответил Алекс. Боже, ну почему Лена не призналась Эстелле, что сделал с ней Гарри! Верный способ пробудить сочувствие. Однако Лена категорически запретила выдавать ее. И он сделал все, что мог, чтобы не раскрыть ее тайну и в то же время поведать Эстелле хотя бы часть истории. Потому что, как и все другие, он понятия не имел, что все это значит и какая связь между Леной и Эстеллой.
        Эстелла резко встала, чем удивила Алекса. Он слишком расслабился - виски, да еще этот проклятый бисквит. Алекс выпрямился в ожидании.
        Эстелла прислонилась к стене и в свою очередь изучала его.
        - Расскажи о себе.
        Он протянул руку и выключил лампу.
        - Для двух часов ночи здесь слишком светло. Не подумай, у меня нет намерений соблазнить тебя. - Без света стало лучше. Больше места, чтобы спрятать себя настоящего. - И что ты хочешь узнать?
        - Откуда ты? Как стал шпионом? И на кого работаешь сейчас?
        - Это все? - Алекс попытался свести вопросы к шутке, однако девушка не ответила. Он понял, что обязан сообщить ей некоторую информацию. Алекс скрестил руки на груди, сделал непроницаемое лицо и беспечно начал: - Я отовсюду и ниоткуда. Родился в Лондоне. Сын дипломата. Жил во Франции, в Лондоне, Шанхае, Флоренции и даже Гонконге. Учился в университете здесь, в Нью-Йорке, благодаря чему могу выдавать себя за американца. Если я приеду во Францию как англичанин, меня тут же интернируют. А вот Америка до сих пор сохраняет нейтралитет. Выбрал такую профессию, потому что говорю на многих языках, потому что закулисные сплетни и политика у меня в крови, а еще потому, что за работу мне платят хорошие деньги. Это все, что я могу рассказать. Теперь твоя очередь.
        Эстелла повернулась спиной к Алексу и выглянула в окно. В Нью-Йорке настоящий «час ведьм» - короткий промежуток времени между ночью и утром. Затем она заговорила, безо всякого выражения; Алекс напряженно вслушивался, пытаясь по интонации определить, где правда, ведь она, как правило, лежит между тем, что тебе говорят, и тем, что ты слышишь.
        - Мой отец предположительно американец. У меня американское гражданство. Маму ребенком подкинули в монастырь; монахини вырастили ее, научили шить. Она родила меня в пятнадцать лет. Рассказывала, что мой отец был солдатом и погиб в Мировую войну на следующий же день после свадьбы. Однако у меня американский паспорт, а значит, все это неправда.
        - Ты знаешь о своем прошлом так же мало, как и Лена, - проговорил Алекс.
        - А может, вообще ничего. - Эстелла встала к Алексу вполоборота. Он увидел ее профиль на фоне уличных фонарей, как когда-то в дверях театра Пале-Рояль, тот самый профиль, при виде которого перехватывало дыхание, пронизывало внутренности и создавало напряжение в паху; профиль, который он не мог забыть. В свое время Алекс решил, что нашел в Лене то лицо и то тело, пока не сообразил после единственной ночи, что в Лене нет той жизненной силы, которую он запомнил по Парижу.
        - Или все, что угодно.
        - А откуда такой интерес? - выпалила Эстелла. - Тебя это вообще не касается. Все дело в Лене? Ты любишь ее?
        Худших вопросов она не могла придумать?
        Девушка неверно истолковала его молчание.
        - Лена тебя любит, а ты ее нет, - высказала она догадку. - Твоя репутация… ну, сам знаешь. На вечеринке у Лены все о тебе сплетничали, будто знали как облупленного.
        При других обстоятельствах он бы рассмеялся и пожал плечами. Весь мир считает его бабником? И что с того? Он и есть бабник. Человек без биографии, живет на три страны, ни в одной из которых не чувствует себя дома, не имеет твердого положения в обществе, мотается по командировкам, вечно в тени, водится с людьми определенного сорта - Эстелла вряд ли догадывается, что такие существуют… Однако почему-то для него важно, что она думает, ведь Эстелла смотрит на него так, словно видит насквозь и различает внутри того, кем он был когда-то. Будто обнаружила то, что Алекс считал потерянным, оставив его, впервые в жизни, в растерзанных чувствах.
        - Я здесь потому, что в Париже навлек на тебя неприятности. Потому, что Лена заслужила настоящую семью; возможно, ты и есть ее семья. А еще потому, что… - «Я хочу совершить единственный достойный поступок в жизни», - хотел добавить он, однако язык не повернулся.
        Алекс встал.
        - Поговори с Леной, - отрывисто сказал он. - Подумай о ней хоть минуту. Пойди и взгляни на нее - иными глазами. Она нуждается в тебе. На ней позорное пятно - проклятая кровь Гарри Тоу и его деньги, - а значит, Лену рассматривают либо как диковинную штучку, либо как предмет для мимолетной забавы. У нее нет друзей. - Алекс замолчал. Лена придет в ярость, если узнает, что он о ней наговорил, хотя все это правда. - Можешь не беспокоиться, я не собираюсь тебя преследовать, - закончил он без лишних церемоний. - Я уезжаю.
        И он ушел - пока не оказался втянутым в дела, которые, как выразилась Эстелла, совсем его не касаются.

* * *
        Остаток ночи Эстелла прокручивала в голове слова Алекса: «Я здесь потому, что Лена заслужила настоящую семью; возможно, ты и есть ее семья. Подумай о ней хоть минуту». Он пристыдил ее. Заставил увидеть, что все происходящее затрагивает не только Эстеллу и ее чувства. Оно касается и Лены, другой женщины, у которой чувства тоже есть. И ведь она обещала Лене зайти и повидаться с ней. Что ж, время пришло.
        В следующий выходной Эстелла отправилась на метро в Грамерси-парк. Погода была отвратительная - дождь лил как из ведра, ветер так и норовил сорвать пальто. Однако даже ненастье не могло испортить впечатление от великолепной застройки района. По периметру площади выстроились фешенебельные и богато украшенные многоквартирные дома и особняки. Парк располагался в центре; закрытые ворота не пускали внутрь никого, кроме обладателей ключей, а черная чугунная ограда говорила об элитарности территории больше, чем любое количество дворецких.
        Особняк Лены на фоне соседей сутулился, как нежеланный ребенок, твердо решив скрыть за роскошным фасадом свою тоску, которая все равно просачивалась наружу. Эстелла вздрогнула и постучала в дверь.
        Ей открыла пожилая женщина, высокая и худощавая, похожая на школьную учительницу из романов Диккенса.
        - Вы, должно быть, Эстелла, - произнесла она с теплотой в голосе, которая не вязалась с ее костлявой фигурой. - Лена просила меня передать вам вот это. - Она протянула записку.
        Не знаю, получишь ли ты мое послание, однако я должна уехать на некоторое время. Надеюсь, мы увидимся, когда я вернусь. Предложение насчет использования моего дома для модного показа в силе. Моя экономка, миссис Парди, во всем поможет тебе.
        Лена
        Эстелла скомкала записку в кулаке. Алекс говорил, что собирается уехать. А теперь еще и Лена… Вполне вероятно, она проводит время с любовником, оставив Эстеллу со всеми вопросами и без единого ответа. Она понимала, что упреки не вполне справедливы. Лена просила зайти до Нового года. А она этого не сделала.
        - Входите, - предложила женщина, очевидно, та самая миссис Парди. - Я принесу чай и пирожные.
        - Спасибо.
        Следом за миссис Парди Эстелла прошла через вестибюль, изумляясь, как со вкусом подобранная мебель и стены, увешанные современной живописью - от бьющей через край цветовой палитры Фриды Кало до психоделических фантазий Магритта, - смогли преобразить дом, знакомый ей по Парижу, холодный, запущенный и даже пр?клятый, в нечто совершенно умопомрачительное. Просторный величественный вестибюль; высокий, притягивающий взгляд деревянный потолок с росписями и инкрустацией; мебель в стиле ар-деко - глянец, полированные металл, дерево и камень; контуры сглажены благодаря цветовым решениям и роскошным драпировкам. Надо признать, у Лены отличный вкус.
        Миссис Парди впустила Эстеллу в уютную комнату - в квартале Марэ она казалась тесной из-за паутины и запустения, - а сама удалилась и спустя пару минут вернулась с блюдом пирожных, настолько похожих на те, которые Эстелла когда-то покупала к утреннему кофе, что ей показалось, она вновь попала в Париж.
        - Очень вкусно, - улыбнулась она миссис Парди, стряхивая крошки с платья.
        - Лена говорила, вы француженка. А мне всегда нравилось печь.
        Эстелла опустила тарелку. Лена все предусмотрела, даже рассказала о ней своей экономке. Эта женщина - шарада какая-то; ее так же трудно разгадать, как и Алекса. Похоже на лабиринт из живой изгороди во французском шато: смотрится красиво, а стоит попасть внутрь, и уже не выбраться.
        - Это так похоже на Лену, - ответила Эстелла. - А вы давно на нее работаете?
        Она понимала, что вопрос бестактный, но ничего не могла поделать.
        - Четыре года. С тех пор как Лене исполнилось девятнадцать и она стала владелицей дома. Эту работу я ни на что не променяю. Такую хозяйку, как мисс Тоу, еще поискать надо.
        - Действительно? - Эстелла не смогла сдержать удивления.
        - Конечно. Говорят, внешне она кажется скрытной, однако я бы предпочла говорить «скромная». Не то что другие леди при деньгах, которым не терпится мазать их на все подряд, словно масло.
        - Да, - кивнула Эстелла. - Она скромная. Очень любезно с ее стороны позволить мне использовать ее дом. Вы уверены, что она не против?
        - Лена очень расстроится, если вы откажетесь. Она дала мне четкие инструкции - я должна сама нанести вам визит, если вы не появитесь до конца месяца. Могу я показать вам дом?
        Эстелла запихнула в рот последнее пирожное и встала.
        - Лена предложила, чтобы этим кабинетом манекенщицы воспользовались для переодевания. - Миссис Парди обвела рукой комнату, где они находились. - А затем они могут пройти через холл в переднюю гостиную, которая окнами выходит на парк. Отличная комната.
        Отличная - это мягко сказано. Миссис Парди открыла дверь, и Эстелла очутилась в самой прекрасной комнате, которую когда-либо видела. Да, она выросла в двухкомнатной квартирке на верхнем этаже убогого здания в убогом районе Парижа, без водопровода и с общим туалетом на лестничной площадке. Однако она бывала в отеле «Ритц», где передавала эскизы американским покупателям, и видела его замечательные интерьеры. Так вот, и эта гостиная, с видом на парк и рядом окон, смотрящих на лужайку, листву и кустарники, смотрелась как оранжерея.
        Над камином висел еще один портрет Фриды Кало - вернее, двойной портрет. Две Фриды Кало сидят рядом на стульях, их сердца обнажены, и из каждого сердца выходит вена, ведущая к сердцу второй женщины. Эстелла прилипла глазами к картине, изучая ее и прикидывая, что она может значить. Неужели Лена знала о существовании Эстеллы еще до их встречи? Или просто стечение обстоятельств заставило ее купить портрет двух одинаковых женщин, соединенных самыми тонкими, но и самыми священными узами - а именно узами крови?
        - От этой картины меня в дрожь бросает, - созналась миссис Парди. - Невыносимо смотреть на их сердца поверх платьев, всему миру напоказ.
        - Это делает их такими хрупкими.
        - А по мне, так жуткими.
        Эстелла заставила себя отвести глаза от картины.
        - Комната идеально мне подходит.
        - Значит, решено. Мисс Тоу составила список гостей, которых хотела бы видеть на показе. Когда вы будете готовы, я разошлю приглашения по почте.
        - Спасибо. - Эстелла ощущала себя чудовищно виноватой за то, что протянула время и не встретилась с Леной. А Лена продумала все - какие помещения использовать, кого приглашать… Однако почему же сама сбежала?
        - Мне это только в радость. - Миссис Парди просияла. - Люблю, когда дом наполнен людьми. Я наготовлю для каждого вкусные угощения. Когда гости сыты и счастливы, они раскупят все платья.
        - Это было бы чудесно, - рассмеялась Эстелла. - На такое везение я даже не рассчитываю.
        - Чепуха, дорогая. Практические навыки и способность создать коллекцию одежды не появятся ниоткуда. Нужно упорно трудиться. Почему бы нам не собираться раз в неделю для репетиции показа? Тогда вы будете уверены, что все пройдет гладко. А сейчас, пока я не забыла… Мисс Тоу хотела, чтобы вы кое-что увидели.
        Миссис Парди провела ее на второй этаж, в комнату, очевидно задуманную в качестве спальни. Здесь было пусто, за исключением большого стола, в котором Эстелла опознала близнеца кухонного стола из дома в квартале Марэ. Однако если здешний был окутан флером старины, то другой лишь нес на себе очевидные признаки ветхости. Рояль - «Бёзендорфер», такой же, как в комнате на верхнем этаже дома на рю де Севинье, - стоял рядом с готическим окном, выходящим на парк. Обнаженные ветви деревьев помахали Эстелле, словно приветствуя ее.
        - Мисс Тоу сказала, вы можете работать здесь, если хотите. У вас будет б?льшая площадь, чем сейчас.
        - Это уж слишком, - запротестовала Эстелла.
        - Дом свободен в ближайшие три месяца. Кроме меня, здесь никого нет. А мне нужно общение. Да и дом плохо себя чувствует, когда его оставляют одного. Он выглядит… - Она помедлила. - Он начинает выглядеть так, словно тут заколдовано. - Она выдавила из себя улыбку. - Не слушайте меня, старую дуру.
        - Нет, я вас понимаю. - Именно таким ощущала Эстелла дом в квартале Марэ. Словно в незапамятные времена там было счастливое место. И порой это счастье сочилось из стен, заставляя дом игнорировать всех призраков. Будто он пытался вернуть давно забытые времена. - Я одного не понимаю: почему Лена проявила такую щедрость?
        Миссис Парди улыбнулась:
        - Люди об этом не догадываются, потому что она очень необщительна. Однако мисс Тоу - самый добрый человек из тех, кого я когда-либо знала. И нет никакого сомнения, что вы с ней родственницы. Никогда не видела людей настолько одинаковых. У мисс Тоу нет настоящей семьи. Возможно, это для нее способ породниться с вами, дать знать, что она хотела бы узнать о вас больше.
        А ведь Алекс настаивал именно на этом - взглянуть на ситуацию глазами Лены. Да, непросто расти без родителей, с опекуном, который, по информации Алекса, невменяем и опасен. Как можно не быть замкнутой, если ты видела так мало любви? Сердце Эстеллы сжалось от раскаяния: она была с Леной слишком резкой, почти грубой, а теперь Лена предоставляет ей помещение для работы и все, что нужно, в то время как Эстелла не отплатила ничем, кроме подозрений.
        - Если вы с Леной на связи, передайте ей, пожалуйста, большое спасибо. Я верну долг платьями.
        - Она будет счастлива.
        - Вы сказали, Лена уехала на несколько месяцев? Значит, у меня куча времени пошить для нее кое-что.
        Миссис Парди кивнула:
        - Да. Один печальный факт: я-то полагала, она нашла мужчину, который ее заинтересовал. Но, кажется, я ошиблась.
        - Так она уехала не с Алексом?
        - Нет, она уехала не с мистером Монтроузом, - вздохнула миссис Парди. - Досадно. Я думала, если она смогла влюбиться… - Женщина запнулась. - Влюбиться - это замечательно для каждой женщины, верно?
        - Я полагаю, да.
        Эстелла покинула дом с коробкой пирожных, которую миссис Парди ей навязала, и припомнила последний вопрос. Если уж кого расспрашивать о любви, то точно не ее. Мама, насколько известно, никогда никого не любила, а сама Эстелла в Париже спала с двумя мужчинами, однако тоже не любила ни одного из них, а поступала так лишь из желания удовлетворить тайное любопытство - что за чувство, которое описано в стольких книгах, фильмах, в искусстве - буквально везде! Эстеллу едва не расстреляла торпедой германская подлодка, она видела оборванных, голодных людей, в отчаянии бегущих из Парижа под натиском жестокого врага, она помогла шпиону союзников тайно переправить из Парижа карты, однако она никогда никого не любила. И, возможно, не полюбит. По крайней мере, сейчас. На это нет времени. У нее модный показ на носу!
        Глава 13
        Алексу не терпелось поскорее выбраться из Лондона вопреки возражениям начальства, которое считало, что ему следует держаться подальше от тыла врага и что он более полезен живой в конторе, чем мертвый во Франции.
        - Смотря что понимать под определением «живой», - высказался он перед тем, как «Лайсандер» забросил его во Францию.
        «Вот и все», - подумал Алекс, когда дернул за кольцо, однако парашют раскрылся лишь наполовину. И он полетел сквозь небо навстречу земле так, как еще никто не летал.
        К счастью, на земле его ждала группа встречающих. К счастью, этим утром один крестьянин сметал сено в стог. К счастью, Алекс приземлился прямо в этот стог. Однако подробности он узнал намного позже. Несколько месяцев спустя, когда выздоравливал. А тогда он сломал руку и ногу и потерял сознание.
        Когда Алекс покинул «Миссию моряков»[48 - Благотворительная организация, оказывающая поддержку торговым морякам в различных ситуациях; работает в портах по всему миру.] в Марселе, пункт сбора участников Сопротивления, он обнаружил, что война не закончилась, а, наоборот, свирепствует как никогда.
        Наконец он добрался до Парижа через Тулузу, и мать Эстеллы получила посылку. Он не передал ее лично в руки; он попросил другого агента, Питера, переслать посылку через «секретный почтовый ящик», один из многих, разбросанных по Франции. Алекс понимал, что нельзя рисковать и приближаться к женщине, дочь которой он не мог выбросить из головы. Не хотел лишний раз подвергать ее опасности.
        В посылке было три вещи. Первая - письмо от Алекса, неподписанное, умоляющее Жанну Биссетт не идти по стопам месье Омона и не предоставлять свое жилье в качестве безопасного убежища сбитым летчикам, потому что он понимал - Эстелла придет в ярость, обнаружив, что мать подвергает себя опасности, а Алексу это известно. Правда, он подозревал, что, если Жанна Биссетт во всем похожа на свою дочь, она сожжет письмо и проигнорирует его просьбу.
        Вторая - пачка немецких денег, достаточная для покупки спиртного на черном рынке, чтобы подпаивать консьержа на случай, если Жанна продолжит помогать союзникам; по крайней мере, спьяну он ничего не заметит. Третья - письмо Жанне от Эстеллы, которое Алекс тайно стащил, зная, что обычной почтой оно никогда не дойдет до Парижа. Он бы и ответа подождал, не будь это слишком рискованно.
        По всей территории Франции, от Парижа до Лиона, Марселя и Перпиньяна, Алекс доставлял подобные посылки - с деньгами и сигаретами, - передавая их через связных и курьеров. Все они предназначались женщинам, которые, подобно Жанне Биссетт, обеспечивали связью движение Сопротивления во Франции; женщины не вызывали подозрения, и в этом была их сила. Ему требовалось снабжать всех, кто рисковал жизнью, средствами для ведения борьбы. Однако Жанна была единственной, кому он передал письмо от дочери.

* * *
        Мастерская в Грамерси-парке оказалась просто раем - так много света проникало в нее через окна в ранние утренние часы, когда Эстелла, прежде чем отправиться в «Студию Андре», садилась за большой старинный стол, ставший для нее рабочим местом. Она сшивала детали выкроек, которые Сэм делал накануне, максимально используя солнце и тишину и наслаждаясь теплом и безопасностью, словно пребывала в трансе, словно каким-то образом принадлежала к этой комнате, и та подбадривала ее. Эстелла порой даже беседовала с комнатой вслух, прикладывая к себе законченное платье и спрашивая: «Ну и как оно тебе?» Напрягая слух, она практически слышала, как одобрительно шуршат шторы, и могла поклясться, что люстра от Тиффани сверкает чуть ярче, а оконные стекла выпячиваются наружу в улыбке.
        Вечерами после работы они с Сэмом шли прогуляться по Грамерси-парку, а миссис Парди приносила им перекусить и порой задерживалась, и тогда они ели втроем; Джейни тоже присоединялась к друзьям, прежде чем отправиться на свидание с Нейтом. Это было веселое время. Они с Сэмом смеялись над задумками, которые вопреки надеждам Эстеллы не вполне удались, и никогда не унывали, потому что Сэм заявлял в своей обычной легкой манере: «Попробуем снова. В следующий раз получится».
        А если не получится и в следующий раз, то можно будет попробовать позднее. Сэм был искусным закройщиком. Эстелла спросила его однажды поздним вечером, когда они упорно трудились уже месяца полтора:
        - Как такое случилось? Я вышла покурить на палубу, и из всех мужчин на пароходе рядом оказался именно тот, кто помогает мне больше всего?
        Он улыбнулся и положил ножницы.
        - Не уверен, что «случилось» правильное слово. Я увидел тебя на пароходе и подумал - вот самая необыкновенная из женщин на борту. И раз уж мне суждено две недели плыть через Атлантику, то лучше провести это время в компании такой девушки.
        Эстелла рассмеялась:
        - Так ты планировал соблазнить меня, а подлодка помешала?
        - Нет. Я просто хотел с тобой поговорить. И проверить, действительно ли ты так красива, как выглядишь издалека.
        Она покраснела:
        - Не надо…
        Куда может завести этот разговор? Они с Сэмом были просто друзьями, и это многое упрощало. Эстелла могла засидеться с ним вдвоем в одной комнате далеко за полночь, не ожидая подвоха. Она принимала на веру, что Сэм тратит очень много своего времени на работу с ней лишь потому, что это доставляет ему удовольствие; не нужно опасаться, что он хочет получить что-то взамен.
        - А затем до меня дошло, что ты по натуре эксплуататор. И теперь я вижу только женщину, которая подкидывает мне один эскиз за другим, сует в руки рулоны ткани и приговаривает: «Сделай эту выкройку как можно быстрее!»
        Он свел все к шутке, и Эстелла вновь почувствовала себя комфортно.
        - Неужто я и вправду такая? Прости. Наверное, тебе хочется бывать в обществе, как Джейни, и подыскивать себе девушку более подходящую.
        - Я тебя подкалываю. Мне нравится эта работа. А развлечься можно и после. К тому же у меня есть тайные мотивы.
        - Ого!
        - Я хочу, чтобы наш замысел удался. Тогда я смогу уйти с текущей работы и бросить кроить подделки.
        - С той минуты, как я смогу платить тебе, у тебя будет настоящая работа. Не закройщик, а руководитель мастерской. - Она улыбнулась, и Сэм ответил тем же.
        В этот момент Эстелла подумала, что она действительно справится. Что на показ придут один или два покупателя, которым понравятся модели, и они разместят заказы. Тогда она сможет предложить Сэму и Джейни настоящую работу, и «Стелла Дизайн» станет маркой, которую женщины начнут искать в магазинах, отправляясь на шопинг.
        По субботам Эстелла приходила в Грамерси-парк рано, стараясь выскользнуть из комнаты в «Барбизоне» потише и не разбудить Джейни, часто возвращавшуюся в отель за полночь. Суббота была для нее днем рисования, когда она могла перенести образы из головы на бумагу сначала карандашом, а затем акварелью, уточняя детали - складки на юбке, линию рукава… А в заключение добавляла заметки по поводу пуговиц, пряжек или ткани.
        Работалось легко; зажатый в руке карандаш порхал над листом, не останавливаясь. И вдруг Эстелла ощутила на себе пристальный взгляд, от которого едва не остановилось сердце, словно кто-то толкнул ее в грудь, и пульс замедлился. В дверях стоял мужчина, прилично одетый, однако источавший такой холод, что Эстелла обхватила себя руками.
        Она вскочила. Миссис Парди впустить незнакомца не могла - у нее по субботам выходной. Эстелла оставила парадную дверь открытой для Сэма и Джейни, вот только они придут попозже, через несколько часов. А значит, Эстелла одна в комнате с мужчиной, который, казалось, наслаждался ее смущением - его глаза вспыхнули каким-то безумным огнем, рот искривился в улыбке, от которой Эстелле стало не по себе.
        - Так, значит, - произнес он, - вас и правда две.
        Очевидно, он знает Лену.
        - А вы?.. - пролепетала Эстелла.
        Он переступил порог, взял в руки один из законченных эскизов - раскрашенный акварелью карандашный рисунок с приколотым к листу образцом ткани - и прогнусавил:
        - Трудишься как пчелка.
        - Я бы не хотела, чтобы вы трогали мою работу, - деревянным голосом проговорила Эстелла.
        Он схватил другой эскиз, затем третий. Ужас сковал внутренности Эстеллы - сильнее, чем посреди океана под прицелом немецких торпед. Тогда она, по крайней мере, знала, кто враг и каких последствий можно ожидать. А сейчас не знала ничего: ни намерений этого мужчины, ни того, на что он способен.
        - Пожалуйста, верните их мне. - Эстелла протянула руку, стараясь сохранять нейтральный тон и не желая показывать, насколько она опасается, что он порвет ее эскизы, или подойдет еще ближе, или еще что-нибудь скажет своим визгливым голосом - голосом истеричного ребенка, не знающего границ.
        - А ты с гонором. Кое-чем похожа на мою подопечную.
        Его подопечную. Кровь отхлынула от конечностей и понеслась к сердцу и легким, которые больше всего в ней нуждались, для того чтобы пережить этот разговор.
        - Вы - Гарри Тоу.
        В ответ он выдал улыбку - две трети безумия, одна треть жестокости.
        - Да.
        Эстелла проклинала себя за то, что все это время, задаваясь вопросом, кто такая Лена и кем она ей приходится, старательно избегала проблему более серьезную и даже не подумала разузнать о Гарри Тоу. Его предрасположенность к убийству и насилию распространялась только на жену и ее любовников, или Гарри без разницы, в кого стрелять и кого мучить?
        Ей отчаянно захотелось выскочить из комнаты, броситься вниз по лестнице и оказаться на улице, чтобы крикнуть: «На помощь!» Вместо этого Эстелла ждала, не отрывая глаз от своих эскизов и от рук сжимавшего их мужчины, стараясь силой внушения заставить его положить работы на место, уйти и никогда не возвращаться.
        - Я полагала, вы живете в Вирджинии, - сказала она с легкой дрожью в голосе.
        - До меня дошли слухи, что на Манхэттене происходит кое-что достойное внимания. - Он опустил эскизы на стол. - А где же наша очаровательная Лена?
        - Уехала.
        - Куда?
        - Я не знаю.
        - Она и тебе не доверяет своих тайн?
        Он зажег сигарету. Эстелла вдохнула дым и догадалась, что это не табак.
        - А может, ты и есть тайна? - продолжил он. - Точно. Как иначе объяснить твое существование?
        - У меня очень много дел. - Эстелла заставила себя говорить вежливо, не желая разозлить Гарри. - Я могу вам чем-нибудь помочь?
        - Не знаю. - Он выпустил в воздух очередную порцию едкого сладковатого дыма. - Однако теперь я увидел тебя своими глазами. И рано или поздно дам знать, чем ты сможешь мне помочь.
        Гарри развернулся и не спеша вышел наружу.
        - Боже мой! - выдохнула Эстелла, услышав, как захлопнулась парадная дверь. Она не могла пошевелиться; ноги онемели, руки дрожали. Прижав ладони к столу, она накрыла ими свои эскизы, словно это было единственное, что требовалось сохранить. Она только что пережила самую серьезную и самую страшную в своей жизни опасность.
        Эстелла тяжело опустилась на стул. Из слов Гарри «Так, значит, вас и правда две» следовало, что для него является сюрпризом ее существование, что он ничего не знал, пока кто-то не сообщил, что у Лены есть двойник. И он пришел убедиться в этом лично. Наверное, слухи пошли после встречи с Элизабет Хоус и вечеров в Cafe Society.
        Где, черт возьми, сейчас Лена? А Алекс? Единственные люди, которых можно расспросить о Гарри Тоу.
        Эстелла поплелась в кухню и по пути заперла парадную дверь на засов. Сварила себе кофе. Затем полчаса сидела молча и не двигалась, ожидая, пока кофеин разнесется по венам и дыхание успокоится. «Забудь о Гарри Тоу, - приказала она себе. - И тогда, возможно, он тоже о тебе забудет».

* * *
        Весь следующий месяц прошел в исследованиях. Эстелла наблюдала за женщинами, которые выходили из трамвая, бежали за автобусом, обедали в кафе; наблюдала за собой, когда наклонялась измерить длину подола, когда подолгу сидела за швейной машиной - своим аналогом пишущей машинки, - а всякий раз, когда Джейни вытаскивала их с Сэмом куда-нибудь развлечься, подмечала, что носят в барах и клубах.
        Она начала понимать, чем эстетика американских женщин отличается от эстетики француженок. Никаких оборок, по которым сходят с ума в Париже. Американки предпочитают простой покрой, когда привлекательность модели определяется фактурой ткани и тем, как платье выглядит в движении. Им не нравится одежда, перегруженная отделкой и другими лишними деталями. Именно так было пошито золотое платье Эстеллы; в свое время она не сообразила, насколько необычно оно для Парижа.
        Эстелла рисовала, стирала, отбрасывала в сторону, перерисовывала, вновь стирала, раскрашивала акварелью, комкала бумагу, вновь рисовала и раскрашивала. Она шила, примеряла на Джейни, просила подругу прислать в Грамерси-парк других манекенщиц и платила им из своего заработка в «Студии Андре». Девушки приходили в восторг, вселяя надежду, что и другим модели понравятся. Эстелла игнорировала множество более серьезных проблем - что-что, а это она умела. Например, отсутствие работников, пошивочного цеха, промышленного оборудования, необходимого для выполнения заказов в большом количестве. Она рассудила, что займется этим после показа, если найдутся покупатели.
        Наконец все было готово. Все двадцать образцов. Элизабет Хоус, которая прислала ей список гостей, чтобы подготовить приглашения, и с которой Эстелла встречалась еще два раза, подсказала, что двадцать - идеальное количество. Для начала два купальных костюма в комплекте с юбками из той же ткани, два брючных костюма - Эстелла не была уверена, что было более дерзким, купальник или брюки, - четыре платья, два костюма, состоящие из жакета и юбки, два повседневных костюма, четыре вечерних платья и четыре платья, задуманные как универсальные - для работы, дома и выхода в свет. Изготовить двадцать образцов вполне реально, надеялась Эстелла, пока она не заработает достаточно средств на аренду помещения, покупку новых тканей и обустройство настоящей мастерской вместо спальни особняка в Грамерси-парке.
        Она разослала приглашения. Покупатели и пресса обещали прийти. А значит, настало время показать Манхэттену, на что способна «Стелла Дизайн».
        День показа выдался промозглым. Над скользкими тротуарами нависали холодные серые облака, пронизанные стальными иглами рвущихся к солнцу небоскребов.
        - Как думаешь, это не плохая примета? - спросила Эстелла, когда они с Джейни одевались.
        - Да что ты! - фыркнула подруга. - Плохая примета - это прийти в Грамерси-парк и обнаружить, что все твои модели украдены.
        Эстелла рассмеялась:
        - А может, это то, что надо. По крайней мере, хоть кому-то захотелось их носить.
        - Вот что значит хороший настрой!
        Хороший настрой. Он ее покинул. Все, о чем Эстелла могла сейчас думать, - это то, что у нее есть один-единственный шанс и все завязано на него. Если показ провалится, Джейни выйдет замуж за Нейта и уедет из города, а Сэм так и не получит вожделенную работу, разочаруется в Эстелле и найдет себе более достойных друзей. Эстелла на всю жизнь застрянет в «Студии Андре», ощущая, как ее талант и душа рассыпаются на все более мелкие части. Мама узнает, что дочь упустила свой шанс и не сделала карьеру, что она навсегда останется мидинеткой в швейной мастерской. И Лена, кем бы она ни была, поймет: Эстелла из тех, кто обещает много, а в результате ноль. И останется Эстелла одна, на осколках мечты.
        Все это крутилось у нее в голове, пока они с Джейни ехали в Грамерси-парк. Миссис Парди впустила их в дом, как всегда сияющая, словно солнышко, столь желанное в этот пасмурный день.
        - Я приготовила кофе, чтобы вас взбодрить. И напекла пирожных.
        - Вы погубите мою фигуру, миссис Пи, - простонала Джейни.
        - Чепуха. С такой фигурой можно есть все подряд без малейшего ущерба. Так что кушайте на здоровье.
        - Уговорили. - Джейни дотянулась до блюда и выхватила самое большое пирожное.
        Эстелла едва пригубила кофе, не собираясь рассиживаться.
        - Пора начинать. Миссис Пи, нам нужно взглянуть, что еще требуется сделать в большой гостиной. Джейни, не могла бы ты подготовить комнату для переодеваний?
        - Конечно. - Джейни помчалась расставлять по порядку вешалки с образцами одежды.
        Первое, что увидела Эстелла, открыв дверь в гостиную, - это стоящие повсюду вазы, сами по себе произведения искусства: сферической формы, покрытые крапчатой аквамариновой глазурью, они мерцали, как морская гладь под лучами южного солнца. Лишь после того Эстелла обратила внимание на цветы в вазах: роскошные ярко-розовые пионы, которые на зелено-голубом фоне ваз смотрелись дерзко и изысканно.
        - Как… кто… - Эстелла не нашла слов.
        - Перед отъездом Лена оставила мне столько денег на хозяйство, что я подумала, цветы станут отличным дополнением, - сказала миссис Парди.
        - Они великолепны, - выдохнула Эстелла. - Однако я не могу этого принять. Вы кормите меня, Сэма и Джейни; я не сомневаюсь, что все мы съедаем больше Лены. Не может быть, чтобы она оставила вам столько денег.
        - Так и знала, что вы это скажете. Но я хочу отблагодарить вас за свой наряд. - Миссис Парди жестом показала на элегантный костюм сапфирового цвета, который Эстелла пошила для нее и который, как она заявила, ей даже не хочется снимать.
        - Спасибо, - улыбнулась Эстелла. - Гостиная просто чудо.
        Еще бы! Цвет ваз идеально гармонировал с зеленью парка за окнами, розовые пионы выглядели как дивные вечерние платья, и даже тусклое небо заливало помещение рассеянным светом, который был не под силу солнцу, и словно намекало - вещи сами обладают способностью сиять.
        А потом стало не до размышлений. Пришел Сэм, который позвонил на основную работу и сообщил, что заболел и останется дома - сама Эстелла и Джейни поступили так же, - и остался доволен видом манекенщиц, убедившись, что Джейни и другие девушки знают, кто что надевает и в какой последовательности им нужно выходить.
        В половине третьего миссис Парди сунула в руки Эстеллы бокал шампанского. Та пригубила его не без удовольствия, ощутив, как пузырьки газа щекочут нос, растягивают губы в улыбке и гонят прочь все тревоги.
        - За вас, - обратилась Эстелла к Сэму и Джейни, - за друзей, лучше которых нет на свете. И за миссис Парди. - Они выпили, и Эстелла добавила: - И за Лену. Она настолько щедра, что до сих пор не верится.
        Они снова выпили. Сэм улыбнулся и отвел с ее щеки непослушную прядку.
        - А еще ты должна гордиться собой.
        Ответить Эстелла не успела. Звук шагов заставил ее обернуться и вздрогнуть. Гарри Кендалл Тоу!
        - Мистер Тоу, - холодно произнесла миссис Парди. - Чем я могу вам служить?
        - Я надумал посетить мероприятие.
        Эстелла с металлом в голосе заявила:
        - Я не верю, что вас интересует женская мода.
        - Меня не интересует женская мода. Меня интересуешь ты. - Он осклабился на Эстеллу, и Сэм покровительственным жестом положил руку ей на плечо.
        - Это, - выдавила из себя Эстелла, - опекун Лены. Вернее, бывший опекун. Гарри Тоу.
        Джейни выпялилась на него так, как умела только она, с типично австралийской бесцеремонностью, не оставлявшей сомнений по поводу того, что думает.
        - А, так вам нравится раздевать глазами манекенщиц?
        Однако после его ответа челюсть отвисла только у Джейни.
        - Почему же глазами? Я не привык себя ограничивать.
        Воцарилась тишина. Все молча застыли в ожидании, раскрыв рты, словно клоуны в пантомиме.
        - Эстелла… - произнес Сэм, до боли сжимая ее плечо.
        - Все в порядке, - сухо проговорила Эстелла. - Мистер Тоу, садитесь, пожалуйста. - У нее не было выбора. Физической возможности вытолкать его нет, а устраивать скандал прямо перед началом показа она не хотела. Возможно, именно он владелец дома. Она настолько мало знала о Лене - да практически ничего не знала! - что не могла придумать, как противостоять Гарри.
        - Присмотришь за ним? - шепнула она Сэму, после того как Гарри уселся на одно из лучших мест в первом ряду.
        - Да, - мрачно кивнул тот.
        Начали прибывать первые гости, и Эстелле стало не до Гарри. Список тех, кого пригласили Лена и Элизабет, оказался довольно внушительным: покупатели из «Лорд и Тейлор», «Масис», «Сакс», «Джимбелс» и «Бест и Ко»; редакторы и авторы колонок «Нью-Йорк таймс», «Вог» и «Мадемуазель». Элизабет Хоус порывистым шагом подошла к Эстелле, поцеловала ее в обе щеки и представила подруге Лео Ричиер[49 - Лео Ричиер - героиня другого романа Наташи Лестер, Her Mother’s Secret. Упоминаемый здесь универмаг «Форсайт» в книге принадлежит мужу Лео. Роман вышел в русском переводе под названием «Ее секрет».], владелице косметической империи. Глаза Лео загорелись, когда Эстелла показала ей программу и как бы между прочим заметила, что черное вечернее платье, которым планируется завершить показ, определенно было бы к лицу гостье.
        Присутствовало еще несколько незнакомых Эстелле дам, которые явно были на Манхэттене иконами стиля - иначе Лена и Элизабет не пригласили бы их. Однако они выглядели настолько гламурно и богато, что Эстелла сразу поняла - это не та клиентура; такие женщины не нуждаются в ее моделях, потому что не работают. Они имеют личных водителей, по утрам занимаются маникюром и дают указания прислуге насчет ланча, а за ужином подносят мужьям бокал спиртного. Большинство из них, увидев Эстеллу, принялись молча расхаживать вокруг, то и дело бросая на нее взгляды; и, лишь услышав имя Лены, Эстелла поняла, в чем дело. Гостей заинтриговали ее внешность и схожесть с Леной; именно ради такого развлечения они и пришли. Эстелла отругала себя за то, что не подумала об этом заранее. Конечно же, люди будут удивлены, ведь и она сама удивилась.
        Однако она продолжала здороваться, беседовать, раздавать указания и вручать программы, словно дела шли прекрасно и все это время она не чувствовала на себе взгляд Гарри Тоу, который сидел молча и не мигая смотрел на нее. Он тоже являлся предметом перешептываний и косых взглядов; некоторые даже ухитрялись показывать на него пальцем. Эстелла мимоходом подумала о Лене - каково той было носить его фамилию и везде, куда бы ни пришла, становиться объектом таких же любопытных взглядов?
        Они с Бэйб Пейли из «Вог» - наверное, единственной из присутствующих, кто не счел визит Гарри Тоу или схожесть Эстеллы с Леной гвоздем программы, - еще раз пробежались по списку, и в этот момент Эстелла услышала голос:
        - Вот мы и встретились снова.
        Она подняла глаза и уперлась взглядом в даму, которую явно где-то видела раньше; потребовалось лишь несколько секунд, чтобы наконец вспомнить, где именно. Эстелла застыла на месте с широко открытыми глазами. Вечеринка у Лены, в этом же самом доме! Женщина в жуткой копии платья от Шанель, которой Эстелла предложила когда-нибудь прийти посмотреть на ее модели. И вот дама здесь, и непохоже, чтобы она явилась за обещанным удовольствием.
        - Я работаю в «Харперс базар», - сказала дама. - Диана Голдсмит. Рада представиться официально. Никогда не забуду нашей краткой беседы.
        - Стало быть, сегодня вы пришли посмотреть, что можно пошить, не имея парижских копий.
        Эстелла говорила открытым текстом - ситуация безнадежна, терять нечего, - однако Диана уже отошла прочь и села рядом с Гарри, словно знала, что где-где, а там Эстелла ее не достанет. Эстелла безуспешно пыталась привлечь внимание Сэма, чтобы попросить увести Диану от Гарри, однако приятель зацепился языком с одним из журналистов и ничего не замечал.
        Пора было начинать, хотя все уже шло не так, как Эстелла представляла в мечтах. Она опустила иглу фонографа и попросила гостей занять свои места. Затем удалилась в комнату для переодевания, глядя, как выплывают на подиум Джейни и другие манекенщицы, и восхитилась походкой подруги - та скользила словно по льду, гибкая и элегантная; платье казалось второй кожей, магическим образом составив одно целое с девушкой.
        Собственно показ продлился недолго, около часа, - время, вполне достаточное для демонстрации двадцати комплектов одежды, включая проход в большую гостиную и обратно и три переодевания. Эстелла одергивала рукава, приглаживала выбившиеся пряди волос, застегивала пуговицы и пряжки на обуви. И снова и снова слышала доносящийся из зала странный шум - что-то вроде хихиканья, наподобие того, что могла слышать ночами Ребекка[50 - Имеется в виду героиня романа Дафны Дюморье (1907 - 1989) «Ребекка» (1938 г.), экранизированного в 1940 г. А. Хичкоком.] в своем готическом особняке. Однако ни у кого не было причины смеяться, и Эстелла пыталась убедить себя, что это либо птица за окном, либо заедает фонограф.
        Подошел черед двух последних номеров программы - вечерних платьев. Пока все взоры были прикованы к сцене, Эстелла прокралась обратно в гостиную. Силуэты манекенщиц настолько отличались от облика середины девятнадцатого века, в последнее время проникшего повсюду и какого-то инфантильного, что Эстелла услышала минимум один или два удивленных вскрика.
        Модели были полной противоположностью друг другу: Джейни, светловолосая и с идеально сложенной фигурой, представляла черное бархатное платье с открытыми плечами и единственной бретелькой, обвивающейся вокруг плеча, присборенное на талии и с пышной юбкой, сужающейся к полу чувственными складками. В черных перчатках до локтей девушка выглядела вне времени и возраста; есть красота, которая может принадлежать любой исторической эпохе. Вторая девушка демонстрировала более современный образ: Эстелла подхватила модный тренд на ламе - вид парчи - и купила отрез сверкающей серебристой ткани, стекающей с ладони, подобно пиратскому сокровищу. Платье с глубоким вырезом и античной драпировкой на груди было перевязано на талии кушаком и ниспадало, не прилегая к телу, потому что ламе и прилегание - понятия взаимоисключающие, до полу мягкими складками.
        Девушки смотрелись эффектно, и Эстелла впервые ощутила, что улыбается. Она повернулась к Сэму, который тоже улыбнулся в ответ, и одними губами прошептала: «Спасибо». Она никогда не справилась бы без него, особенно с ламе - чтобы ткань повела себя как надо, требовалось участие лучшего в мире закройщика.
        И тут Эстелла вновь услышала странное хихиканье, похожее на скрип, почти неуловимый. Звук исходил от Гарри Тоу. Он смеялся - нет, не смеялся, скорее мычал - с развязностью, совершенно неуместной на модном показе в гостиной дома в Грамерси-парке. Эстелла поняла, что именно этот звук слышала все время, что, пока она облачала манекенщиц в платья, которым отдала несколько месяцев упорного труда, Гарри Тоу сидел здесь и корчился от смеха, оттягивая на себя все внимание, все перешептывания в зале. Диана из «Харперс базар» встала и направилась к выходу; на ее лице было написано отвращение.
        У Эстеллы упало сердце. Она практически могла слышать, как оно ударилось об пол. Каких только непредвиденных обстоятельств она не вообразила себе! Заболела одна из девушек, платье разошлось по шву, никто из гостей не пришел… Однако чтобы явился сумасшедший и превратил ее модный показ в фарс?
        Она с гордым видом прошла в зал и самым громким и невозмутимым тоном, на какой только оказалась способна, объявила:
        - Большое спасибо всем, кто присоединился к нам сегодня на показе первой модной коллекции компании «Стелла Дизайн». Я с удовольствием побеседую с вами о нашем дальнейшем сотрудничестве. Пожалуйста, угощайтесь шампанским.
        В течение ее короткой речи Гарри Тоу продолжал подвывать, как истеричный волк на полную луну. Едва Эстелла замолчала, все дамы встали, расцеловались друг с другом, и, отказавшись от предложенного шампанского, одновременно устремились к дверям, торопясь избавиться от общества сумасшедшего.
        Гарри Тоу тоже молча встал - впрочем, ему-то и не требовалось ничего говорить. Он одержал абсолютную победу и теперь мог удалиться. Спустя всего пять минут после окончания показа в зале остались лишь Эстелла, Сэм, Джейни, миссис Парди и Элизабет Хоус. Они стояли онемев в пропитанной запахом провала гостиной, среди открытых и невыпитых бутылок шампанского, нетронутых пирожных и печальных пионов с поникшими головками.
        - Вы старались, - сочувственно проговорила Эстелла.
        - Сейчас бы догнать его, соблазнить и отрезать кое-какую часть тела, пока он будет в пылу страсти, - изрекла Джейни.
        - По мне, так это еще слишком мягкое наказание, - мрачно добавил Сэм.
        - Проклятие. - Эстелла не нашла других слов.
        Никогда она еще не переживала такой обиды. Любовь и самозабвение, вложенные в каждую вещь, теперь казались мишурой, дешевым трюком. Она впустую растратила время Сэма, Джейни, миссис Парди и Элизабет, промотала все свои деньги; ее худшие опасения подтвердились. Она осталась со своими ничего не стоящими платьями, которые никто никогда не наденет, такими же бесполезными, как ее надежды. Осталась одна в Нью-Йорке.
        Эстелла прошагала из гостиной в холл к парадной двери и дальше через улицу к Грамерси-парку, тихой гавани, куда никому не было доступа без ключа. Отперла ворота и прислонилась спиной к ближайшему дереву, соскользнув вдоль ствола и ощутив, как занозы впиваются в кожу сквозь ткань платья. Однако физической боли не чувствовала - ничто не может ранить больнее, чем собственное рвущееся на части сердце. Эстелла опустилась на холодную землю, не обращая внимание на дождь. Платье вымокло, а она так и сидела, пока слезы не иссякли; лишь тогда Эстелла смогла вернуться в дом и сказать друзьям, что все кончено.
        Часть 4
        Фабьен
        Глава 14
        Май 2015 года
        В доме в Грамерси-парке, точной копии того самого особняка в Париже - их идентичность Эстелла всегда объясняла причудами давно умерших родственников, - Фабьен держала в руках свидетельство о рождении.
        - Где ты его взяла? - спросила Эстелла.
        - В папином столе.
        - Стало быть, он знал. - Бабуля откинулась на подушки, закрыв глаза, словно Фабьен каким-то образом повернула регулятор и убавила ее силы. - Знал все время.
        - Знал что? Я не понимаю, почему в его свидетельстве о рождении нет ни твоего имени, ни дедушкиного.
        Бабушка не отвечала.
        У Фабьен перехватило дыхание. Она увидела повсюду признаки не просто преклонного возраста, но и тела, дни которого сочтены и которое не было предназначено для такой долгой жизни, и разума, который Фабьен казался неистощимым, но теперь одряхлел, ослабленный потерей мужа, потерей сына, потерей друзей, и лишь непонятно почему цеплялся за жизнь.
        - Не умирай, - неожиданно для себя воскликнула Фабьен, приподняв руку Бабули и приложив к своим губам. - Ты мне слишком дорога, я не хочу тебя потерять.
        - Мое время пришло, - проговорила Эстелла. - Я чувствую, она ко мне приближается. Я стараюсь не подпускать ее ближе, вот только победа в этой схватке останется не за мной. Видишь, я старалась протянуть как можно дольше, - она открыла глаза и устремила взгляд на Фабьен, - чтобы убедить тебя взять компанию в свои руки. Она предназначена только тебе, больше никому.
        - О, Бабуля! Есть много людей более квалифицированных, чем я, которые не наломают дров.
        - Наломать дров случается каждому хоть раз в жизни. И со мной такое произошло в самом начале. Полезнейший опыт.
        - Ты никогда мне не рассказывала.
        - Слишком много пришлось бы рассказывать. А времени никогда не хватало. - Эстелла ласково улыбнулась внучке.
        - Например, вот эту историю. - Фабьен снова взяла в руки документ.
        - И эту тоже. - Бабушка вновь закрыла глаза. В комнате повисло молчание, плотное, как бархат, и опустилось на плечи тяжелым грузом, увлекая под свой покров. - Обещаю, эту историю я тебе поведаю. Надо только придумать, каким образом. - Бабушка вдруг взглянула прямо в глаза Фабьен. - Хочу сделать все правильно. Воздать должное памяти Лены. И Алекса.
        Фабьен с ужасом наблюдала, как глаза бабушки наливаются слезами, как надломился ее голос при имени Алекса, а лицо исказила непомерная тоска, будто тени прошлого внезапно обрели форму.
        - Может, лучше не надо?.. - воскликнула Фабьен в испуге. Если бы знать заранее, какую боль это причинит Эстелле! Надо было выбросить это проклятое свидетельство о рождении!
        - Лучше, если ты начнешь с самого начала, - прервала ее Эстелла. - Вон в том шкафу на нижней полке, рядом с «Унесенными ветром», стоит книга. Возьми ее и прочитай. А потом мы продолжим.

* * *
        Фабьен пришлось вернуться в аэропорт сразу после разговора с бабушкой. В самолете она решила поспать, чтобы в первый рабочий день на новом месте быть в лучшей форме. У себя в квартире удалось выкроить еще пару часов для отдыха, однако когда зазвонил будильник, все равно пришлось силой заставлять себя вылезти из постели. День прошел как в тумане: кофе, обязательные улыбки сквозь усталость, попытки выложиться по максимуму, чтобы продемонстрировать всем, что ее знания в истории моды соответствуют уровню эксперта. Особенно начальнице, Юнити, которая Фабьен не выбирала; ее саму назначили на должность в тот месяц, когда Фабьен уже сдавала дела на прежней работе.
        Вечером Фабьен пришла домой и, едва переступив порог квартиры, рухнула на кровать. В очередной раз проснувшись, она посмотрела время в телефоне и со вздохом отметила, что всего два часа ночи. Фабьен пролежала час без сна, все еще живя по нью-йоркскому времени, и собралась было проверить почту, однако поняла, что так тем более уже не заснет, а затем сообразила, что с вечера отключилась, даже не позвонив Уиллу и не поблагодарив за цветы, которые он прислал на работу. Опершись на локоть, нашла его имя в списке контактов и, пока не передумала, нажала кнопку вызова в «Фейстайм».
        Экран вспыхнул, и в нем появился Уилл, в костюме и при галстуке, такой прекрасный, что Фабьен захотелось протереть глаза и убедиться, что она не продолжает спать и видит его живого.
        - Привет, - он взял телефон в руку, - дай только дверь закрыть.
        Сердце Фабьен слегка екнуло. Для Уилла она тот человек, беседовать с которым лучше всего при закрытых дверях!
        - Порядок. - Уилл сел на место. - Как ты? Который час в Сиднее?
        - Два часа ночи, - призналась Фабьен. - Хотела поблагодарить за цветы, но как раз в этот момент забегала к маме, а потом ждала, когда у тебя наступит утро, и отключилась. Зато сейчас сна ни в одном глазу. Спасибо. Букет великолепен.
        - Как и его обладательница, - ласково проворковал он, и на этот раз сердце Фабьен сделало сальто. - Ты покраснела? - поддразнил Уилл, когда она не ответила.
        - А ты флиртуешь? - улыбнулась она.
        - Ага. Мне прекратить?
        - Хм-м. - Фабьен сделала вид, что размышляет. - Нет. Пожалуй, мне это нравится.
        - Кстати, - Уилл поднял бровь, - как ты можешь обвинять меня во флирте, если сама звонишь мне, лежа в постели?
        - Ты прав, - засмеялась она. - Я слишком устала, чтобы сесть на диван и поговорить по телефону как все нормальные люди, но недостаточно устала, чтобы заснуть.
        - Мне все равно. Твой звонок из постели для меня лучшее событие дня.
        А вот теперь он действительно флиртует. Фабьен ощутила, что все ее тело зажглось - как в тот момент, когда Уилл целовал ее, мечтая задержать в Париже еще на одну ночь.
        - Как прошел первый день? - спросил он.
        - Прекрасно. Я должна спланировать главную выставку следующего года, так что просто обязана с головой погрузиться в дела, а это лучший способ учиться. Я подумываю устроить выставку, посвященную декоративным элементам в одежде. Цветы, перья, вышивка, а еще отделка тесьмой, кожей, пайетками и драгоценными камнями. Это старинное metier, то есть ремесло. Эстелла начинала в швейной мастерской, где изготавливали цветки для платьев от-кутюр. Мне всегда так нравилось, что она продолжает украшать свою одежду цветками.
        - А как ты относишься к тому, чтобы позаимствовать для выставки вечернее платье конца девятнадцатого века, украшенное бриллиантами от Тиффани, из гардероба миссис Корнелиус Вандербильт?
        - Ты шутишь? - ахнула Фабьен. - Эта вещь реально существует?
        - Да. Причем у нас в хранилище, - Уилл обрадовался, заметив явное возбуждение Фабьен. - Я случайно наткнулся на него в этом году, когда искал экспонаты от Тиффани времен позолоченного века. Думаю, платье ничего не имеет против путешествия в Австралию. Посмотрю, как это можно сделать.
        - Это было бы сногсшибательно. Но только в том случае, если тебя это точно не затруднит. У тебя наверняка есть дела поважнее.
        - Ничего подобного.
        Они замолчали. Фабьен умирала от желания засунуть руку в экран и коснуться подбородка Уилла, снова поцеловать его… В тишине она почти осязаемо чувствовала, как Уилл обводит взглядом ее скулы и перемещается к губам.
        - Я ничего не ожидаю, - выпалила она. - В смысле от тебя. - Боже, зачем она это сказала? Но раз уж начала, надо внести ясность. - Я просто имела в виду, что мы с тобой мужчина и женщина, которые познакомились на уик-энде в Париже. Что я живу здесь, а ты там. Знаю, тебе нужно добиться успеха в жизни, и я считаю, это правильно. Это твой долг. И я так выразилась не потому, что ты мне не нравишься или что-то в этом роде; ты мне действительно нравишься, вот только я понимаю невозможность… - «Прекрати, Фабьен», - сказала она себе. Не стоило звонить человеку в два часа ночи. Фильтры в мозгу, которые обычно не дают сделать то, за что будет стыдно, похоже, единственная ее часть, которая сейчас спит.
        - У меня такое ощущение, что я должен сказать то же самое. Что я ничего от тебя не ожидаю. - Уилл потер подбородок и отвел глаза в сторону, словно тоже смутился. - Я не могу потребовать от тебя бросить заниматься любимым делом из-за одного уик-энда со мной. И тем не менее я вновь хочу тебя увидеть, подобрать какое-нибудь подходящее место для этого. Если ты не возражаешь. - Он опять смотрел на экран, и Фабьен прокляла ограниченные возможности «Фейстайма».
        - Наверное, за тобой на Манхэттене выстраиваются в очередь девушки, и с ними можно видеться хоть каждый вечер. Неужели ты готов их променять на ту, которая приезжает в Нью-Йорк раз в год?
        - Я навел справки, можно ли слетать в Сидней на уик-энд. Не получится.
        - Ты наводил справки? - Кажется, ничего более романтического для Фабьен еще никто никогда не совершал. - А вот я не могу позволить себе попросить отпуск, потому что только что вышла на новую работу.
        - А я каждый месяц беру длинные выходные, чтобы слетать куда-нибудь с Лисс, так что отпуск тоже не светит.
        - Значит, нам действительно остаются одна-две встречи в год.
        - И телефонные звонки в промежутке.
        - Этого достаточно?
        - Нет. Однако все лучше, чем ничего.
        - Уилл, - осторожно начала Фабьен. «Ты самый лучший мужчина на свете», - хотела она продолжить. А если это правда? Что, если сейчас она скажет ему «нет» и попросит забыть ее, а когда-нибудь потом, приобретя некоторый жизненный опыт, оглянется назад и поймет - это была любовь, а Фабьен оказалась слишком деликатна, чтобы распознать ее? - Будь ты рядом, я бы тебя поцеловала, - рискнула она.
        - Будь я рядом с тобой, я бы не ограничился поцелуем.
        - Опять флиртуешь? - рассмеялась Фабьен. - Наверное, пора заканчивать разговор.
        Он печально улыбнулся:
        - Наверное, ты права. Желаю тебе крепкого сна и приятных грез.
        - Будет исполнено, - пообещала Фабьен.
        Пожелания сбылись. А утром на работе ее ждало письмо от Уилла.
        Уважаемая Фабьен!
        Рад подтвердить, что по вашему запросу компания «Тиффани и Ко.» с удовольствием предоставит в ваше распоряжение на время предстоящей выставки вечернее платье от Поля Пуаре с бриллиантами от Тиффани, относящееся к позолоченному веку. Для согласования организационных мероприятий обратитесь, пожалуйста, к сотруднице нашего хранилища Тане Фоулер. Копия данного письма ей отправлена.
        С уважением, Уилл
        Вдогонку сразу же пришел другой имейл:
        На самом деле я хотел сказать, что мы чудесно поговорили. Будет неплохо, если это войдет в привычку. Позвоню вечером. Целую. Уилл
        Фабьен просияла, причем слишком очевидно, потому что, когда она вернулась в комнату, одна из ее сотрудниц, молодая женщина по имени Шарлотта, со стильной стрижкой - короткий боб и прямая челка - и в строгих очках, удивленно приподняла бровь.
        - Кое-кто выглядит счастливой.
        - Еще бы! Я только что заполучила в аренду для выставки единственное в мире платье, созданное в сотрудничестве Пуаре и Тиффани, причем украшенное подлинными бриллиантами Тиффани. Непременно станет гвоздем программы.
        - Какой успех! Как тебе удалось?
        - В Нью-Йорке я познакомилась с ведущим дизайнером Тиффани. И он предложил мне платье.
        - Он правда такой эффектный мужчина, как люди говорят? Пару месяцев назад я читала о нем в «Вог». Едва не ощутила себя тинейджеркой и не повесила фото на стену в спальне.
        Фабьен возненавидела свою светлую кожу, которая легко краснела и выдавала смущение.
        - Я толком не приглядывалась. Мы говорили о работе, - солгала она.
        - Ага, не приглядывалась! - фыркнула Шарлотта. - То-то я по зардевшимся щекам вижу, что ты ничего, кроме его профессиональных качеств, не заметила.
        - Думаю, пора начинать совещание, - улыбнулась Фабьен. - Приглашай всех сюда. Мы должны составить план выставки.
        - Да, мэм! - передразнила ее Шарлотта. - Обещаю при всех не продолжать расспросы.
        - Спасибо.
        Совещание прошло гладко. Члены команды выдвинули массу идей для выставки и разошлись, чтобы сделать нужные звонки, а Фабьен с Шарлоттой оставшееся рабочее время провели в хранилище в поисках подходящих экспонатов, прикидывая, как те будут сочетаться друг с другом.
        Вернувшись вечером в свою квартиру в Балморале - которую Фабьен в спешке арендовала после того, как пришлось съехать из их с Джаспером совместного жилья, и которая тем не менее ей нравилась, - Фабьен поняла, что нужно себя хоть чем-нибудь занять. В противном случае она заснет прямо сейчас, а в два часа ночи снова откроет глаза и будет пялиться в потолок. Фабьен приготовила себе кофе и достала книгу, которую бабушка велела прочесть. Потрепанная обложка из рыхлого картона, переплет рассыпается в руках, а страницы настолько хрупкие, что походят на свадебную вуаль, двести лет пролежавшую в хранилище. Книга называлась «Мемуары Эвелин Несбит: Девушка на обитых красным бархатом качелях».
        Фабьен открыла первую страницу.
        Меня зовут Эвелин Несбит. Обо мне писали больше, чем об английской королеве, и причиной тому моя дурная слава. Вы считаете, что знаете меня? Девушка, не сходившая с газетных страниц; девушка, муж которой убил ее любовника на виду у всех в театре Мэдисон-сквер-гарден; девушка, лишившаяся добродетели на печально известных качелях, обитых красным бархатом. Однако меня настоящую вы не знаете. Так кто же я на самом деле?
        Эвелин Несбит, вне всякого сомнения, была амбициозной девушкой. А как же иначе? От девушки с такой внешностью у мужчин голова шла кругом.
        Я сделала это открытие в двенадцать лет, когда мама отправила меня собирать просроченную арендную плату у постояльцев, снимавших комнаты в нашем пансионе. Мужчины обычно просили меня подождать, пока найдут кошелек, а затем приказывали подойти и взять деньги у них из рук. Они считали себя очень умными, заигрывая с двенадцатилетней девочкой, которую природа наградила лицом и фигурой, способными свести с ума любого.
        Скоро об этом прознали и художники; я часами позировала для них и зарабатывала по целому доллару, просто сидя на стуле и позволяя запечатлеть свой образ маслом, акварелью или углем. Само собой, вскоре им захотелось выяснить, как я выгляжу без одежды, и так как мы нуждались в деньгах, я соглашалась. Мама сколько угодно может отрицать этот факт, однако результат все видели на моих портретах кисти Черча и Беквита[51 - Ф.С. Черч (1842 - 1924), Д.К. Беквит (1852 - 1917) - американские художники.].
        Затем пришел черед стать фотомоделью. Не было товара, которому я не подарила бы свое лицо. Зубная паста. Крем для лица. Я превратилась в «девушку Гибсона», рассматривая это всего лишь как способ заработать, грести деньги лопатой, все больше и больше, чтобы обеспечить маме тот образ жизни, к которому она стремилась.
        Все началось после того, как случился театр. Хотя, я полагаю, многие из вас сочтут меня настолько порочной и до театра, что непременно скажут: все произошедшее после я получила по заслугам. Однако тогда я была невиновна. До Джона. До Стэнфорда. До Гарри.
        Фабьен подняла глаза от книги в еще большем недоумении, чем раньше. Кто такая, черт побери, Эвелин Несбит и при чем она тут вообще? Фабьен схватила айпад и вбила в поисковик «Гугла» ее имя. Она обнаружила - как и намекала Эвелин в своих мемуарах - историю об убийстве, насилии, жестоком обращении и невменяемости - готическое повествование, которое больше смахивало на низкопробную литературу и ничего общего не имело с вопросами, заданными бабушке. Фабьен решила поискать «Лена Тоу» и нашла всего лишь краткое упоминание о ней в статье о Гарри Тоу в Википедии.
        - Отлично, - пробурчала Фабьен себе под нос. - В свидетельстве о рождении моего отца упомянута подопечная душевнобольного убийцы.
        Поиски Алекса Монтроуза также не увенчались успехом. Попадалось лишь то же самое описание, что и под фото на выставке. На этот раз Фабьен прочла его внимательнее, потому что тогда была слишком потрясена, чтобы вникать в детали. Выяснилось, что Алекс Монтроуз изначально работал на МИ6, однако позднее, когда в МИ6 начали понимать, что действия МИ9 вторгаются в ее сферу деятельности, стал посредником между МИ6 и МИ9. Он занимался в основном организацией подпольных маршрутов для побега, чтобы тайно переправлять союзников, в особенности беглых военнопленных и летчиков, потерпевших катастрофу над занятой врагом территорией, назад в Англию, где те вновь вливались в состав армии и Королевских военно-воздушных сил, испытывающих недостаток в личном составе.
        Алекс укомплектовывал подпольные сети командой надежных помощников, снабжал деньгами и провиантом всех проводников и связных, опрашивал тех, кому побег удался, чтобы собрать секретную информацию.
        Пальцы Фабьен, занесенные над клавиатурой, задрожали. Она напечатала «Лена Тоу и Алекс Монтроуз». Безрезультатно. Затем попробовала «Эстелла Биссетт и Алекс Монтроуз». Почти ничего, разве что нечеткое фото с церемонии вручения премии American Fashion Critics’ Awards в 1943 году, на котором они стояли в группе других людей. То, что эти двое поболтали на вечеринке, не давало достаточных оснований предполагать, почему имя Алекса вписано в свидетельство о рождении ее отца.
        Она решила позвонить матери, несмотря на то что была практически уверена, что та ей не поможет. Мама жила в мире, населенном ее пациентками, а не членами семьи, хотя в свои семьдесят давно могла бы оставить работу. Фабьен родилась в результате ужасного недоразумения; родители не планировали иметь детей, нуждаясь лишь друг в друге. Отец давно простил дочь за ее непредвиденное появление на свет, а вот насчет мамы Фабьен не была уверена.
        Секретарше потребовалось некоторое время, чтобы найти маму. Когда та наконец взяла трубку, Фабьен как бы невзначай упомянула, что разбирала вещи отца и обнаружила некоторые документы, в том числе свидетельство о рождении.
        Мама никак не отреагировала.
        - Если хочешь, оставь их у себя, - устало отмахнулась она.
        - А разве тебе они не нужны?
        - Твой отец всегда в моем сердце. Мне не требуются никакие бумаги, чтобы вспоминать его.
        Мама намекала, что и Фабьен обязана думать так же. В великой битве за звание той, кого Ксандер любит больше, мама всегда хотела быть первой. А Фабьен обычно с радостью уступала ей победу.
        - Как ты?
        - А как я могу себя чувствовать без твоего отца? Порой думаю, может, стоит принять хорошую дозу морфина и покончить со всем?
        - Не говори так, - отрезала Фабьен. - Завтра после работы забегу к тебе и проверю.
        - Только не завтра. Ты слишком похожа на отца. Мне на тебя смотреть больно.
        Фабьен опустила телефон на стол.
        Неужели это и есть настоящая любовь? Испытывать после смерти любимого одно желание - умереть, потому что иначе жизнь станет невыносимой? Бабушка упорно продолжала жить в течение семнадцати лет после смерти деда. Разве отсюда следует, что она его не любила? Или просто нашла способ выживать без него?
        Фабьен вздохнула. Как много вопросов. И загадок больше, чем ответов. Когда она разговаривала с бабушкой в тот уик-энд, нужно было расспросить побольше.
        Не в силах успокоиться, она встала и попыталась втиснуть книгу на полку. Однако места не было. Фабьен вытащила первую попавшуюся стопку и обнаружила, что это ее старые тетради для эскизов. Как давно она их не разглядывала!
        Она села на пол, прислонилась спиной к стене, открыла самую раннюю из них и поморщилась, увидев грубый карандашный набросок платья с небрежными разводами от ластика. На следующей странице обнаружился акварельный эскиз, такой как учила Эстелла, - более детально прорисованный и в целом неплохой, однако напрочь лишенный стиля. Далее пошли фигуры со слишком короткими ногами и маленькими лицами; неправильные пропорции убивали любое платье, которое Фабьен старалась к ним приладить. Раскритиковав все эскизы в первой тетради, Фабьен открыла вторую. Тут фигуры были, по крайней мере, пропорциональны, а от голов она и вовсе избавилась, сочтя их ненужными для создания одежды. А вот начиная с третьей тетради Фабьен удивилась собственной эволюции - настолько явно изменились идеи, стиль и навыки в целом, особенно в четвертой тетради. Одна или две модели ей даже сейчас нравились.
        Зазвонил телефон; Фабьен подпрыгнула и тут же схватила его, увидев на экране имя Уилла. По лицу неудержимо расплывалась улыбка, как и всегда, стоило лишь подумать о нем.
        - Привет!
        - И тебе привет, - тоже улыбнулся он.
        - Где ты сейчас? - спросила она, заметив, что обстановка отличается от вчерашней.
        - Сегодня опаздываю на работу. Восемь утра, а я еще дома. У Лисс была тяжелая ночь, я сидел с ней и проспал.
        - Как она теперь?
        Улыбка исчезла.
        - Уснула. Уже хорошо.
        - Не знала, что вы живете вместе.
        - Она осталась в родительской квартире. У меня есть жилье в Сохо, но в этом году я переехал обратно, чтобы за ней присматривать.
        То есть когда Мелиссе сообщили, что у нее началась терминальная стадия… Фабьен услышала подтекст, и ей захотелось дотянуться до Уилла и вернуть на его лицо милую улыбку, сказать, что все будет хорошо. Только вот этого не случится. Она точно знала, что происходит с Мелиссой. Мамина работа не оставила иллюзий. Все будет болезненно и мучительно, и для сестры, и для брата.
        - Вчера врач сказал, новообразование в мозгу увеличилось.
        Это все. Конец близок. И снова Фабьен услышала то, о чем он умолчал.
        - Передай ей, пожалуйста, мою любовь. Ничего другого у меня нет. Хотя, наверное, и любовь тут бесполезна.
        - Мелисса говорила, ты писала ей. Она была счастлива. Спасибо тебе. Все, что делает ее счастливой, чудесно. - Уилл провел ладонью по подбородку. Фабьен начала считать этот жест характерным для него. - Я что-то расчувствовался. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Что это у тебя на коленях? - Он указал на тетради.
        - Мои старые тетради для эскизов. - Фабьен слегка покраснела, пойманная с поличным на раскопках прошлого. - Много лет не прикасалась. Эскизы такие же плохие, какими я их запомнила. - Она изобразила улыбку, сделав вид, что иронизирует над своей глупой рефлексией.
        - Ты бы видела мои ранние наброски! Настоящая макулатура! Но я всегда убеждался, что единственный способ извлечь что-нибудь ценное - это сначала разобрать хлам. Могу поспорить, твои эскизы лучше, чем ты думаешь.
        - Может быть, - пожала плечами Фабьен, ища повод сменить тему. - Ты все еще вывозишь Мелиссу куда-нибудь в конце месяца?
        - Если я заказываю билеты, надежда есть, - просто ответил он. - Мы летим на Гавайи. Мелиссе нужно солнце и свежий воздух.
        - Гавайи… - вздохнула Фабьен. - Звучит великолепно. Никогда там не была.
        - Мелисса застукала меня, когда я искал в интернете, сколько времени займет перелет из Сиднея на Гавайи, - добавил Уилл как бы между прочим. - Около девяти часов. Если взять еще один день к уик-энду, вполне можно уложиться.
        - Ты просишь меня приехать? - недоверчиво переспросила Фабьен.
        - Ага. - Он встал и начал расхаживать по комнате. - Я дам тебе знать, где мы с Лисс остановимся, и ты при желании можешь забронировать тот же отель, но если считаешь, что тебе нужна дистанция, это необязательно. Я всегда выбираю для Лисс один из лучших номеров. Потому что, ты понимаешь, она займет отдельный люкс, пока в состоянии жить одна, а я всего лишь должен быть поблизости, на том же этаже, на случай если ей понадоблюсь. Но ты можешь устроиться где пожелаешь, это совершенно нормально.
        Фабьен рассмеялась. Она впервые видела Уилла настолько взволнованным. Боже, ему это к лицу!
        - А я вот подумала, не получу ли я больше удовольствия от путешествия на Гавайи, если кое-кто разделит со мной один номер? - мечтательно проговорила она. - Я ни разу там не была; кто покажет мне окрестности? - Она замолчала, потому что Уилл остановился и посмотрел на нее так, что вновь вогнал в краску. В животе екнуло, и по телу растекся жар - до самых кончиков пальцев.
        - Ты серьезно? - тихо спросил он.
        - Если ты не против, - кивнула она.
        - Ты не шутишь? После Парижа ты мне снишься каждую ночь. Жить с тобой на Гавайях в одном номере - это же… - Он сверкнул улыбкой, точно такой же, как у Фабьен, когда она предложила эту идею. - Я не смогу дождаться.
        Она сдержалась и подавила рвущийся радостный вопль.
        - Остался всего месяц. И он пролетит быстро.
        - Я тоже надеюсь.
        Глава 15
        Излишне упоминать, что Эстелла пришла в восторг, когда Фабьен позвонила и сообщила о своих планах отправиться на Гавайи вместе с Уиллом. Бабушка даже не смягчала выражения.
        - Превосходно. Молодые люди свысока относятся к времени. Вам кажется, впереди вечность, что времени у вас в избытке и старость никогда не придет за вами. И вы считаете, что любовь… - Она внезапно умолкла.
        - Что же это?
        Повисла длинная пауза. Фабьен уже хотела переспросить, но тут услышала, как Эстелла вздыхает.
        - Вы считаете, что любовь - чувство, которое придумали и активно рекламируют в кино. Это не так. Любовь - самая реальная вещь на свете. И она заслуживает большего уважения, чем ей воздают. Сейчас весь мир в ваших руках, вы свободны любить, вот только не осознаете этого. Прошлые поколения лишь качают головой, глядя на вас, не пользующихся преимуществами возраста. Мы бы на вашем месте… Любовь может глубоко ранить, но может и исцелить. Так что я надеюсь, ты разделишь с ним один номер.
        - Бабуля!
        Эстелла расхохоталась, и Фабьен тоже не удержалась от смеха. Не всякая девяностосемилетняя женщина скажет такое своей внучке!
        - Я велела сиделке найти его фото в интернете, - вновь заговорила Эстелла, и Фабьен догадалась, что в этот миг у бабушки в глазах сверкнули озорные искорки. - Роскошный мужчина. Если бы я поехала с ним на Гавайи, ни за что не стала бы бронировать отдельный номер.
        - О?кей, значит, поселимся вместе. Ладно, хватит обо мне и Уилле. - Фабьен сделала паузу, не желая испортить этот момент. Однако что-то надо было сказать, и она сообщила: - Я начала читать мемуары Эвелин Несбит.
        - И, как я полагаю, у тебя теперь прибавилось вопросов? - Игривые нотки в голосе Эстеллы пропали.
        - Еще бы!
        - Эвелин Несбит… - начала было Эстелла, но, вздохнув, осеклась. - Кажется, нет способа поведать тебе об этом, не повергнув в изумление. Эвелин Несбит и Джон Берримор - мои дед и бабка.
        - Твои дед и бабка? - повторила Фабьен. Как, черт возьми, вышло, что натурщица и актер из Америки могли оказаться родственниками Эстеллы?
        - У них была любовная связь, прежде чем Эвелин попала в мерзкие руки Стэнфорда Уайта и Гарри Тоу. Она дважды беременела от Джона: в первый раз сделала аборт, выдав его за удаление аппендикса. Эвелин очень переживала по этому поводу и во второй раз отправилась рожать во Францию, подальше от газетчиков и любопытных глаз. Новорожденную девочку, мою мать, она отдала на воспитание в монастырь. Особняк на рю де Севинье принадлежал Эвелин; она купила его на деньги, которыми ее осыпали мужчины. Дом стал ее любовным гнездышком; там они с Джоном провели свои самые счастливые дни. Однако затем мать Эвелин решила, что у Джона слишком пусто в карманах, и, поддавшись на уговоры Стэнфорда Уайта, решила продать дочь тому, кто платит больше. Эвелин переоформила особняк на мою мать, однако там кое-что случилось, и жить в доме она не смогла. Я думала, что сумею преодолеть семейное проклятие, однако… - Эстелла запнулась.
        - Даже не знаю, что сказать, - вяло произнесла Фабьен. - Я понятия не имела, зачем ты дала мне мемуары, но уж такого точно не ожидала. Учитывая все сказанное о Гарри Тоу, мне следует благодарить судьбу хотя бы за то, что не он твой дед.
        В трубке повисло долгое молчание. Фабьен пыталась уговорить себя смириться с новыми фактами: ее прапрабабушка пользовалась дурной славой, прабабушку подкинули в монастырь на воспитание, а затем случилось так, что на свет появилась Эстелла. И если дом в Париже принадлежал Эвелин, то кто построил его копию на Манхэттене? К тому же ничего из этого не объясняет имен, вписанных в свидетельство о рождении отца.
        Фабьен внезапно спохватилась, что Эстелла уже какое-то время молчит.
        - У тебя все в порядке?
        - Просто немного устала, - ответила бабушка. - Как бы то ни было, это лишь начало истории. Если бы Эвелин и Джон не встретились, то… - Она замолчала. - Мы продолжим, когда ты вернешься с Гавайев. Надеюсь, ты будешь в таком блаженном настроении, что его ничто не испортит. Даже мой рассказ.
        - Испортит настроение? Почему? - осторожно переспросила Фабьен. - И какое отношение все это имеет к папе?
        Бабушка зевнула.
        - Повторяю, я все объясню после твоего романтического свидания. Обещаю.
        Она повесила трубку, больше ничего не сказав.

* * *
        Фабьен собрала чемодан, позаботилась об эпиляции, посетила солярий и купила бикини; вот только такси ползло в аэропорт так медленно, что ей хотелось перепрыгнуть на переднее сиденье и самой схватиться за руль.
        Она напомнила себе, что, с какой бы скоростью они ни ехали, самолет все равно вылетит в назначенное время и до встречи с Уиллом и Мелиссой все равно осталось примерно двенадцать часов. Двенадцать часов - и она сможет закрыть за собой дверь и поцеловать Уилла. Фабьен заставила себя смотреть в окно на черные стены туннеля. Фантазии на заднем сиденье автомобиля тут бесполезны.
        Вместо этого она принялась думать о Мелиссе: Уилл предполагал, это последняя поездка, в которую он сможет взять сестру; последний месяц дался ей тяжело. Фабьен понимала, что его недомолвки скрывают жестокую правду, которую трудно будет отрицать, когда они с Мелиссой увидятся. Почти ежедневно они общались по электронной почте и в мессенджере; у Фабьен сердце обливалось кровью, когда она видела эту яркую женщину, думала о жизни, которую та могла бы прожить, и о том, что будет с Уиллом после того, как тело сестры откажет.
        Зазвонил телефон. Фабьен удивилась, когда высветился номер Эстеллы.
        - Бабуля?
        - Извините, Фабьен, это Кейт.
        Сиделка Эстеллы. У Фабьен сжалось сердце.
        - Что случилось?
        - Эстеллу только что увезли в больницу. Утром я пришла, а она ни на что не реагирует. Похоже на инсульт.
        - О нет! - Фабьен зажмурила глаза. - Я еду. Буквально сейчас направляюсь в аэропорт. Поменяю билет на ближайший рейс и буду в Нью-Йорке как только смогу. Как она сейчас?
        Боже, пожалуйста, пусть она выживет. Понимаю, она очень стара, но зачем тебе ее душа? У тебя их достаточно. Ты взял моего отца. Ты вот-вот возьмешь Мелиссу. Оставь мне хотя бы бабушку.
        - Жива, - просто ответила Кейт.
        Жива. А Фабьен сосредоточится на этом и будет молиться, чтобы Эстелла продержалась до ее приезда.
        Она позвонила в авиакомпанию и поменяла билет. Затем позвонила на работу своей начальнице Юнити и сообщила, что ей нужны еще несколько дней. Юнити была не в восторге, но Фабьен заверила начальницу, что работать можно и удаленно, что она все время будет на связи по телефону и электронной почте, как будто и не оставляла рабочего места. Судя по всему, Юнити не поверила, однако Фабьен это не волновало. Она не собиралась оставлять бабушку одну в больнице на другом конце земного шара.
        Фабьен взглянула на часы. Уилл с Мелиссой, должно быть, уже в воздухе. Она отправила обоим сообщения, объяснила ситуацию и извинилась. Для Уилла сделала приписку: «Мне очень, очень жаль. Я так ждала этого уик-энда. Надеюсь, в другой раз он состоится. Я обещаю». Она помедлила и добавила: «С любовью. Фабьен».

* * *
        Фабьен рыдала, сидя у постели Эстеллы, держала ее за руку и делала много других бесполезных вещей, которые все делают в больничных палатах - в том числе убеждала бабушку, что не позволит ей умереть. Как и отца всего два месяца назад. Тогда она тоже знала, что не в силах сдержать обещание, что после таких заболеваний восстановиться невозможно. И вот теперь бабушка выглядит еще хуже папы, потому что ее тело и без того высохло.
        Врачи сказали, что бабушка перенесла инсульт и теперь нужно подождать и выяснить, насколько значительны поражения. В течение суток она будет находиться под воздействием седативных препаратов, и до завтра Фабьен лучше уйти.
        Фабьен порывалась спросить: а вдруг бабушка умрет, когда ее не будет рядом? Однако после долгих уговоров и заверений, что внучке позвонят в случае даже малейших изменений в состоянии, медсестрам удалось выпроводить ее из палаты. Фабьен потащилась в бабушкин дом, чтобы принять душ, переодеться и поесть. Она сменила постельное белье в спальне, взбила подушки, купила букет пионов и поставила в вазу на прикроватном столике. Теперь комната выглядела настолько притягательно, что у Эстеллы нет иного выбора, кроме как вернуться.
        Пришло сообщение от Уилла: «Мне тоже очень жаль. Надеюсь, твоя бабушка справится с болезнью. Позвони мне, как сможешь. С любовью. Уилл».
        С любовью. Еще вчера этих слов было бы достаточно, чтобы Фабьен запрыгала от восторга. Однако сегодня она ощутила только боль. Любовь и боль, боль и любовь. Как часто эти два слова идут в одной упряжке! Зачем ей выпало счастье полюбить Уилла и в то же время жить так далеко от него? Зачем ей выпало счастье любить бабушку, если столько боли причиняет мысль о том, что она ее теряет?

* * *
        Фабьен вернулась в больничную палату. Вскоре вошла медсестра и тронула ее за плечо.
        - Здесь вещи вашей бабушки.
        Она открыла пакет. Снизу аккуратно сложенная ночная рубашка Эстеллы. Сверху часы и ключ-подвеска от Тиффани, которые отец Фабьен подарил Эстелле на ее семидесятый день рождения - она постоянно носила ее на цепочке. Однако тут была и еще одна цепочка, с чем-то вроде медальона или брелка. Фабьен припомнила, что всегда видела, как под воротником Эстеллы поблескивало что-то серебряное. Она достала цепочку из пакета. Медальон был также серебряным, с грубо процарапанными силуэтами трех ведьм на помеле. Фабьен перевернула медальон. На обратной стороне ничего не написано. Очень загадочная вещица. Совсем не изящная и явно дешевая в отличие от лежащей рядом усыпанной бриллиантами подвески от Тиффани. Почему же бабушка носила ее, не снимая?
        После некоторого замешательства в памяти вспыхнуло: она видела в Париже на выставке в Музее армии клочок ткани с точно такими же ведьмами! Там еще висела табличка с надписью… Фабьен прикрыла глаза, отчаянно стараясь вспомнить то, чему тогда почти не уделила внимания.
        Внезапно Эстелла пошевелилась и схватила Фабьен за руку. Ее глаза распахнулись - не вяло заморгали, не постепенно открылись, а именно распахнулись.
        - Бабуля! - Фабьен потянулась к кнопке вызова врача.
        Бабушка покачала головой и прошептала:
        - Милая…
        - Тебе нельзя говорить. Дай мне сказать.
        - Нужно сказать так много…
        И так мало времени… Непроизнесенные слова пронеслись по палате эхом.
        - Два вида любви… - проговорила Эстелла. Слова гасли в воздухе. Фабьен не смогла разобрать конец фразы. Что-то вроде «оба вида… счастье…».
        - Дедушка очень любил тебя, - сказала Фабьен, вспомнив, как Бабуля в свое время смотрела на умирающего деда. Тогда она видела, что сердце бабушки разрывалось; не кусочек за кусочком, а одним разрезом, слишком большим, чтобы сшить все заново.
        Эстелла улыбнулась. Ее голос немного окреп, и на Фабьен обрушился поток слов. Она слушала и пыталась сложить их во что-то осмысленное.
        - Любовь похожа на ткань. Рисунок на нем меняется всю твою жизнь. Вот только никто не видит эту ткань или даже не знает, что она существует. Никто не понимает, что без нее ничего не получится сшить.
        - Бабуля… - начала Фабьен, но Эстелла заговорила снова:
        - И в то же время любовь словно катушка ниток, которая вращается. Нитки достаточно крепки, чтобы соединять части в одно целое. - Эстелла испытующе посмотрела на внучку. - А ты ведь меня не понимаешь?
        - Я стараюсь, - медленно проговорила Фабьен. Она раскрыла ладонь, на которой лежал медальон. - Что это?
        Эстелла протянула руку и крепко ухватила его:
        - Не жди, пока что-то придет само, Фабьен. Все проходит очень быстро.
        На этих словах Эстелла вновь уснула, сжимая в руке серебряный медальон. На лице застыло такое выражение, словно она страстно хотела что-то договорить.
        Глава 16
        Спустя восемь часов - Фабьен с трудом верилось, что она так долго просидела у постели, - бабушка вновь очнулась. Ее рот приоткрылся, и оттуда вырвался звук, похожий на мычание, который, кажется, удивил Эстеллу так же, как и Фабьен.
        - Попей водички. - Фабьен слегка приподняла изголовье кровати и подала Эстелле чашку с трубочкой. Бабушка сделала несколько глотков, затем вновь зашевелила губами и издала стон, лишь отдаленно напоминавший речь.
        - Я позову врача. - Фабьен торопливо нажала на кнопку.
        Эстелла схватила внучку за руку. Огромные глаза бабушки умоляли, пытались что-то сказать. У Фабьен все перевернулось внутри, к горлу подступила тошнота от осознания своей неспособности облегчить страдания. Она с ужасом поняла, что означает потеря речи.
        Примчалась медсестра и выставила Фабьен из палаты, объяснив, что в ближайшие несколько часов бабушке проведут необходимые обследования. Фабьен направилась в кафетерий и взяла себе чаю, по-прежнему не в силах забыть гримасу ужаса на бабушкином лице, словно не умеющий говорить ребенок пытается объяснить матери, что за спиной дракон, который дышит жаром и вот-вот испепелит их. От слишком крепко заваренного чая затошнило еще сильнее, и она выбросила стаканчик в мусор.
        За стеклянной дверью показалась знакомая копна темных волос и заросший щетиной подбородок - заросший сильнее, чем в последний раз, когда Фабьен касалась его щекой. Голубые глаза при виде Фабьен вспыхнули.
        - Надеюсь, ты не против, что я пришел тебя повидать, - сказал Уилл.
        Вместо ответа Фабьен раскинула руки и обняла его. Она старалась не заплакать и усиленно моргала, закрывала, открывала и вновь закрывала глаза, прижимаясь щекой к груди Уилла, а он запустил руку в ее темные волосы и прижимал к себе. Так хорошо отвлечься хотя бы на миг! Фабьен прошептала:
        - Как Мелисса?
        - Устает. Намного больше, чем обычно.
        Теперь наступила очередь Фабьен забраться рукой ему в волосы, склонить голову к своему лбу и крепко прижать. Уилл догадается, что она все поняла.
        - Поговорим как нормальные люди? - предложила Фабьен, наконец отстранившись.
        - Как нормальные… - Он на миг задумался. - Порой мне кажется, я забыл, что значит «нормально». У тебя есть время присесть?
        Фабьен кивнула. Они отыскали места почище за столиками кафетерия и уселись на пластиковые стулья, взяв по чашке маскирующейся под кофе загадочной субстанции, которую Фабьен заставила себя пить.
        - Я разрабатываю новую коллекцию, - сообщил Уилл, едва они сели. - Тиффани каждый год выпускает очередную Blue Book, «Синюю книгу»; люди ее с руками отрывают. Они приобретают новый каталог, а старые тысячами продаются на «Ибэй». В каталоге представлена новая коллекция, его выпуск - важное событие. Однако впервые в жизни мне в голову не пришло ни одной идеи. Разве это нормально? Или скорее признак депрессии?
        Фабьен слабо улыбнулась:
        - Я бы сказала, что нормально. Единственное преимущество работы куратором над конструированием одежды: мне нужна всего одна идея для каждой выставки. Это не настолько мудреная задача, как разработать новое направление коллекции ювелирных украшений, которую ожидает весь мир. - Она нахмурилась. - Слушай, а я ведь только что усугубила твою депрессию? Помогла, называется…
        Уилл тоже улыбнулся и потянулся рукой через стол:
        - Нет. Потому что меня угнетает вовсе не напряжение от ожидания. Просто мне сложно сосредоточиться на идеях для драгоценностей, когда Лисс очень больна.
        - А что тебя обычно вдохновляет? - Фабьен упорно держалась за тему разговора, чтобы единственное слово - больна - не начинало ворочаться внутри, снова трансформируясь в мысль о том, что именно могут обнаружить врачи при обследовании бабушки.
        - Трудно сказать. Обычно я отталкиваюсь от того, что вижу или слышу. Например, картина, песня или даже лист дерева. - Он вздохнул. - Я уверен, постепенно что-нибудь придет в голову. Все образуется. А еще понимаю, что идеи не рождаются под принуждением.
        Фабьен отпила глоток кофе, скривилась и отставила чашку в сторону.
        - Ты прав. Когда я раньше рисовала эскизы, то представляла себе конкретных людей. Придумывала платья и воображала, что они будут идеальны для Эстеллы, или для ее лучшей подруги Джейни, или еще для кого-то, кого я любила. Боже, да если бы они увидели предназначенные им наброски, пришли бы в ужас! - Она старалась рассказывать это с улыбкой, однако, после того как упомянула Эстеллу, улыбка превратилась в слезы, и снова пришлось моргать и сдерживать себя.
        Уилл провел пальцем по ее подбородку и поцеловал.
        - Могу поспорить, для них это была честь. - Он изучающе посмотрел на Фабьен. - Кажется, ты подала мне мысль.
        - Правда?
        - Правда.
        - Ну что ж, хоть одно хорошее событие на сегодня. - Она положила голову Уиллу на плечо, ощутила его пальцы на своем затылке и на миг почувствовала себя немного лучше.
        - Как я рад, что повидался с тобой, - шепнул Уилл ей на ухо.
        - Я тоже. Как я рада…

* * *
        - Повторный инсульт, - сказал врач. - Добавилась афазия. То есть повреждена часть мозга, отвечающая за речь. Мы пока не знаем, сколько она продлится.
        Вот Эстеллу лишили и слов… Остались только глаза, умоляющие что-нибудь сделать, вернуть голос, дать произнести все, что еще не сказано. Бабушка тыкала пальцем, жестикулировала и издавала все то же жуткое мычание. Так прошел час; Бабуля расплакалась, Фабьен тоже.
        - Бедная моя, - шептала Фабьен, гладя тонкие пряди бабушкиных некогда роскошных черных волос.
        Потребовалось много времени, чтобы успокоить Эстеллу. Наконец слезы высохли. Рука Эстеллы потянулась к шее, и, когда она ничего там не нащупала, бабушкины глаза увеличились и вновь угрожающе налились.
        - Здесь. - Фабьен вынула из сумочки и цепочку, и медальон, не зная, что ищет Эстелла.
        Эстелла зажала медальон в ладони и указала на сумочку, будто требовала достать что-то еще. Фабьен раскрыла ее перед бабушкой, и та принялась перебирать содержимое, извлекая наружу все бумаги, пока наконец не нашла свидетельство о рождении.
        Эстелла развернула документ, затем указала на медальон и начала водить пальцем от него к имени Алекса Монтроуза. Движение повторялось снова и снова, с каждым разом все более экспрессивно.
        - Это его медальон? - осторожно предположила Фабьен.
        Эстелла кивнула; в глазах впервые за полдня отразилось нечто иное, кроме осознания своего бессилия.
        - Откуда он у тебя? - спросила Фабьен. - И почему ты так долго хранила медальон? Кто этот мужчина? А Лена? Кто она? - Теперь глаза Фабьен потемнели от досады. Конечно же, Бабуля не может ответить ни на один вопрос. Вот и все. Они обе слишком долго ждали, и теперь никто так ничего и не узнает.
        Эстелла закрыла глаза и уже через несколько секунд уснула. Тяжелый и полный переживаний день совершенно вымотал ее.
        Фабьен уставилась на свидетельство о рождении и на медальон, прокручивая в голове бабушкины слова о любви и ее двух видах. Она предположила, что Эстелла намекала на какое-то юношеское увлечение, однако если она вспомнила о медальоне сейчас, на пороге смерти, то вряд ли речь идет о мимолетном романе… И по-прежнему нет объяснений, почему ни имя Эстеллы, ни имя дедушки не вписаны в свидетельство о рождении отца Фабьен. Неужели это правда? Неужели Эстелла не мать Ксандера? И тогда, несмотря на то что у обеих черные волосы, Фабьен ей вообще не родственница. От одной этой мысли стало жутко.

* * *
        Шли дни. Фабьен сидела у постели бабушки, читала ей вслух, переписывалась с Уиллом и Мелиссой или разговаривала с ними по телефону. Наконец врач объявил, что если она хочет, то может забрать бабушку домой. Если Фабьен считает дом более комфортным местом для Эстеллы…
        Чтобы умереть.
        Фабьен вернулась в Грамерси-парк в машине «Скорой помощи». Она убедилась, что Эстеллу уложили в постель так, чтобы той было удобно, придвинула ближе фотографию дедушки и медальон, который бабушка хранила как сокровище.
        Эстелла не пошевелилась; на время переезда ее накачали успокоительным. Медсестра заверила, что бабушка вряд ли проснется до наступления утра. И Фабьен неожиданно для себя спустилась на первый этаж и принялась рисовать эскизы одежды, находя утешение в вычерчивании линий на бумаге и преобразуя в силуэты путаницу в мыслях. Эскизы выходили далекими от совершенства, но ее это не волновало. Это было сродни медитации: она водила карандашом по бумаге, и на ней как бы ненароком проявлялись образы, взятые откуда-то из подсознания.
        Время перевалило за полночь, а Фабьен рисовала и рисовала, не сделав ни одного перерыва. Более того, она отыскала бабушкины акварельные краски и перепробовала их все; несколько набросков испортила, словно взялась за дело впервые, однако постепенно вспомнила, как работать с краской и водой, чтобы передать в рисунках движение и объем.
        Около двух часов ночи рука замерла. Фабьен вскинула голову. Перед ней словно расправились складки времени и открылся люк в прошлое; что-то провалилось туда, покинув настоящее и вернувшись в те давние дни, куда Фабьен не было доступа. Она метнулась наверх, в бабушкину комнату, и бросилась к постели.
        - Нет, нет, нет!
        Закончилась не просто одна жизнь - вместе с ней не стало целого мира. Мира, в котором правили дерзость, бесстрашие и сила духа.
        Часть 5
        Эстелла
        Глава 17
        Июль 1941 года
        Со дня провального показа миновало несколько недель. Каждое утро Эстелла вставала и отправлялась на работу в «Студию Андре», где без лишних вопросов копировала чужие модели, прилежно и со знанием дела, делая только то, о чем ее просили. Эстелла прочла первые газетные репортажи о своем модном показе - по сути, колонки светской хроники, в которых судачили о ее родстве с Леной и лишь вскользь упоминали, что она занимается конструированием одежды, - и после того перестала заглядывать в газеты. Она больше не рисовала собственные эскизы, не шила. По ночам смотрела сны, потому что сон - лучшее место для фантазий, ведь в темноте их никто не сможет увидеть.
        Эстелла ответила на первый из телефонных звонков Элизабет Хоус, поблагодарила ее за помощь, извинилась за то, что не оправдала ожиданий, и добавила:
        - Полагаю, вы были правы. Все лучшие модели одежды создаются в домах моды французских кутюрье, и все женщины хотят покупать только их.
        - Я писала это два года назад, - возразила Элизабет. - С тех пор многое изменилось, и ты это знаешь.
        - Да. Изменилось многое. Я избавилась от излишней самоуверенности. Потому что бездумный оптимизм до добра не доводит.
        И она продолжала жить той жизнью, которая ее страшила. Без матери, в чужой стране, выполняя ненавистную работу. Маниакальный хохот Гарри Тоу лишил ее всех денег и уничтожил все знакомства. Достаточно пальцев одной руки, чтобы пересчитать все, что у нее осталось: раскладная койка в «Барбизоне», дружба с Джейни и Сэмом, которую ничто не могло поколебать, и двадцать комплектов одежды, на которые она не в силах смотреть. А вот чего она не имела, набралось на длинный список: собственное ателье; модели одежды, продаваемые в магазинах под собственным брендом; стимул двигаться дальше, а не просто выживать; освобожденная от врага родина и мать, которая не лжет.

* * *
        Испробовав все доступные варианты, Алекс понял, что, несмотря на самые дурные предчувствия, без помощи Эстеллы ему не обойтись. И однажды вечером в конце июля, после возвращения в Нью-Йорк, он сообщил Лене о том, что собирается предпринять. Она кивнула. Едва уловимый жест, вялый и безнадежный, однако Лена есть Лена. Женщина, плывущая по течению, безо всякого удовольствия и надежды на счастье. Вот почему он, помимо всего прочего, должен помочь и Лене, и Эстелле разобраться с проблемами.
        На его счастье, Джейни, подруга Эстеллы, встречалась с одним важным банкиром, который следующим вечером как раз устраивал светскую вечеринку. Лена была в числе приглашенных. Джейни непременно придет с друзьями - Эстеллой и Сэмом, тем самым мужчиной, место которого в жизни Эстеллы Алекс затруднялся определить.
        - Ты можешь пойти в качестве моей пары, - предложила Лена. Алекс не понял, с горечью или просто прагматично.
        Он решил предпочесть последнее, и, когда заехал за Леной на другой день, она выглядела, как всегда, сногсшибательно: вечернее платье из серебристой ткани, выгодно подчеркивающей декольте, и нитка изумительного жемчуга вокруг шеи, хотя все эти вещи, как известно, никогда не привлекут такого внимания, как тело, которое они украшают.
        - Ты выглядишь потрясающе, - сказал он, целуя ее в щеку. Лена слегка повернула голову, и поцелуй пришелся на уголок рта.
        Алекс хотел извиниться, однако Лена улыбнулась и указала на свое платье:
        - Работа Эстеллы. Персонально для меня.
        - Очень мило с ее стороны.
        - Очень, - ответила Лена, все с тем же непроницаемым видом.
        Они прибыли в особняк в Верхнем Вест-Сайде. Алекс увидел Эстеллу, едва войдя в танцевальный зал; на ней было черное бархатное платье под цвет волос, словно сама полночь явилась во плоти. Единственная бретелька спущена чуть ниже плеча, второе плечо открыто; кремовая кожа притягивала - вот бы коснуться рукой декольте… Алекс резко втянул в себя воздух, что не укрылось от внимания Лены.
        - Она великолепна.
        - Как и ты, - ответил он.
        Лена отошла в сторону и попала в водоворот толпы, для которой была игрушкой из-за своей репутации, так же как распутные звезды Голливуда и бродвейские танцовщицы. До Алекса донесся шепот; на Лену и Эстеллу украдкой показывали пальцами и удивлялись их схожести, страстно желая увидеть очередной выпуск скандального репортажа из жизни Лены. Он нахмурился, видя, как Лена напрягла спину, имитируя уверенность, которая скрывала ее истинное отношение к людской молве. И в тот момент, когда Алекс надумал присоединиться к ней - защитить от кривотолков, - покачала головой. Этого он и ожидал. Лена всегда боролась одна.
        Алекс снова устремил свое внимание к Эстелле, надеясь, что та не замечает, как тоже стала предметом слухов и сплетен. Вот она пьет шампанское, делая вид, что слушает мужчину, флиртующего с ней - неумело, как школьник. Вот окинула взглядом зал и остановила его на чем-то, что явно ее обрадовало, - чуть улыбнулась и приподняла бровь. Алекс обнаружил, что адресатом подобных гримас является не кто иной, как Сэм.
        Эстелла сделала вид, что ей нужно отойти, и ее незадачливый кавалер громко и восторженно проорал:
        - Как попудришь носик, возвращайся ко мне!
        - Она тебе не по карману, - пробормотал Алекс. Он сдвинулся в сторону, зажег сигарету и глубоко затянулся. Затем устроился рядом с Эстеллой у барной стойки.
        - Сайдкар?
        Она кивнула.
        - Ты возвращаешься так же внезапно, как и исчезаешь. Да и Лена тоже, как я вижу.
        - А где была Лена?
        - Откуда мне знать?
        Бармен подал им напитки.
        - Ты выглядишь… - Алекс запнулся. Во всем английском языке не нашлось подходящего слова. - Exquise[52 - Очаровательно, изысканно (фр.).], - закончил он по-французски. Вроде бы ближе к тому, что он хотел выразить.
        - Merci[53 - Спасибо (фр.).].
        - Тебе не хватает этого? - неожиданно спросил Алекс. - Говорить по-французски? Быть француженкой?
        - Я по-прежнему француженка, разве не ясно? - беспечно парировала Эстелла, однако полумрак в ее глазах сменился почти кромешной тьмой.
        - Ты по-прежнему чувствуешь себя француженкой, живя на Манхэттене?
        - Я сама не знаю, что чувствую, - ответила она с неведомой Алексу тоской в голосе - и, возможно, неведомой ей самой? - тем самым вынудив его произнести следующие слова. Причем в совершенно неподходящей ситуации и в крайне неподходящее время.
        - Прочти. - Алекс протянул ей листок бумаги, факсимиле документа, который он отыскал в Париже. Matrice cadastrale, или земельный кадастр; документ гласил, что Эвелин Несбит продала дом на рю де Севинье матери Эстеллы. Царственный подарок по цене всего в один франк.
        У Эстеллы кровь отхлынула от лица. Она посмотрела на Алекса как на самого презренного на свете человека и попятилась к выходу.
        Алекс догнал ее на 77-й Западной улице и около минуты шел рядом, давая время выпустить пар. Сам виноват, что в очередной раз взбудоражил девушку.
        - Может, остановимся? - предложил он. Эстелла не ответила.
        - Прошу тебя! - Он тронул ее за плечо, что оказалось большой ошибкой - все равно что сунуть палец в пылающий костер. Даже просто соприкосновение с кожей дало понять, что такой способ никуда не годится. Однако Эстелла остановилась, и он призвал себя к сдержанности, представив на миг, что в руке у девушки пистолет, и профессия обязывает разрулить ситуацию, задействовав свой ум; в противном случае он поплатится жизнью.
        - Зачем ты это делаешь? - прошептала Эстелла. В ее голосе было столько муки, что дрогнуло даже каменное сердце Алекса.
        Затем, чтобы ты не погубила себя, подобно мне и Лене: мы с ней бывшие люди, а ныне тела, лишенные души и сердца.
        - Ради Лены, - произнес он вместо этого.
        - Ты любишь ее? - спросила она.
        Алекс кивнул, потому что он любил Лену - хотя и не в том смысле, какой имела в виду Эстелла. Что ж, если мнимая любовь к другой девушке заставит Эстеллу выслушать его, он готов и на это.
        - Где ты раздобыл документ? - тихонько спросила она, покосившись на его карман, словно там хранилось нечто грозное и взрывоопасное. По сути, так оно и было.
        - Может, зайдем куда-нибудь и побеседуем нормально? - предложил Алекс. - Перекресток не очень-то подходящее место для подобных разговоров.
        - Идем к тебе. - Эстелла вскинула голову, словно бросая вызов. - Я буду говорить с тобой у тебя дома.
        Последовала пауза, которая затянулась надолго. Ей всегда каким-то образом удавалось подобрать слова, которые заставляли Алекса почувствовать себя неловко, не оставляя иного выбора, кроме как опередить ее, то есть проявить себя еще более мерзким типом, чем тот, каким она его считала.
        Он не отвечал, и Эстелла свернула в сторону.
        - Так и знала. Суешь нос в мою жизнь, а свою обороняешь, как логово волка.
        Алекс заставил себя дать нужный ответ, поскольку Эстелла была права, и они оба это знали.
        - О’кей! - крикнул он вслед. - Едем ко мне. Вот только это далеко.
        - Всего девять часов вечера. Думаю, времени достаточно, - ответила она. Таким же провокационным тоном.
        Алекс отвел Эстеллу к своему автомобилю, и они, покинув город, направились на север. Эстелла ничего не говорила, лишь смотрела, как мимо проносятся Манхэттен, затем парки северной части штата и река Гудзон, как городские постройки медленно разбегаются и уступают место райским уголкам. В темноте было видно немногое, однако вспышки фар снова и снова давали понять, что вокруг пасторальный пейзаж.
        - Что Гарри Тоу сделал с Леной? - внезапно спросила Эстелла.
        - Полагаю, тебе лучше спросить у Лены. Ее история - ей и решать, рассказывать или нет.
        Эстелла вновь замолчала. Алекс был рад, что она не вынуждает его отвечать, однако девушка задала очередной вопрос:
        - А как насчет твоей истории?
        - Я уже рассказывал, - небрежно произнес он. - Я сын…
        - Сын дипломата. Да, я не забыла. Вот только, черт побери, ты поведал мне лишь малую часть. Я хочу услышать все.
        Эстелла демонстративно сложила руки на груди и уставилась на него своими блестящими серебристо-серыми глазами. Как правило, если Алекс оказывался в такой машине с такой женщиной, он разрабатывал бы план - нет, уже разработал бы, - как обольстить ее и раздеть. Он нахмурился. Наверное, все же придется рассказать ей кое-что из того, что она хочет знать. По крайней мере, так он направит свои мысли в более пристойное русло.
        - Мой отец был дипломатом… - Он поднял руку в ответ на ее нетерпеливое цоканье языком. - Если хочешь, чтобы я говорил, позволь мне сделать это по-своему.
        Она кивнула, милостиво разрешив продолжать.
        И тогда он открылся ей - намного больше, чем кому-либо другому.
        - И он торговал мной, как сутенер, за отсутствием более приличного выражения. - Алекс говорил без эмоций, сосредоточившись на управлении автомобилем и не желая видеть лицо Эстеллы. - Сдавал меня в аренду всяким преступникам - ворам, мошенникам и грязным дельцам в Риме, Париже, Гонконге, Шанхае и Берлине. С двенадцати до семнадцати лет. Каждый год мы переезжали, потому что британское правительство подозревало, что кое-что прогнило, однако все, что они могли, - это повесить на него запах, но не труп. Я перевозил наркоту, доставлял оружие, передавал правительственные секреты; любую контрабанду, о которой ты слышала и о которой не слышала.
        Эстелла поерзала на сиденье и почти извиняющимся тоном произнесла:
        - Чего-чего, а этого я не ожидала. Думала, будет история о… - Она помедлила.
        - О мальчике из высшего общества, который с рождения купался в деньгах, но плохо вел себя? - закончил вместо нее Алекс. - В каком-то смысле так оно и было.
        - Не совсем в таком, как я представляла.
        - Если хочешь, я замолчу.
        - Нет. Расскажи, зачем ты соглашался на это. Непохоже, чтобы ты был парнем, которым легко помыкать. Даже в детстве.
        Если он и надеялся на отмену смертного приговора, то надежды не оправдались.
        - Ради мамы. - Алекс запнулся. Слова вызвали бурю сильных эмоций, удалять которые из сердца он научился мастерски. Однако затем, сам не зная как, под смягчившимся взглядом Эстеллы продолжил:
        - У нее был туберкулез. Болела много лет и очень мучилась. Отец не заботился о ней, это делал я; и он все знал. И он сказал, что не купит ей нужные лекарства, не оплатит услуги врачей, если я не буду помогать ему в левых делишках. И всякий раз, передавая информацию, драгоценности, оружие или наркотики, я уверял себя, что покупаю еще один день жизни для мамы.
        - Прости, - прошептала Эстелла и протянула к нему руку, но тут же резко отдернула. - Ты прав. Я не должна лезть не в свое дело.
        Алекс воспользовался шансом закончить разговор, потому что они наконец приехали к его дому в долине реки Гудзон, чуть дальше Сонной Лощины. К дому, купленному три года назад, в котором он прожил за это время от силы месяца три. К дому, о котором никто не знал. До сегодняшнего дня.
        Он подъехал к парадному входу, вышел из машины и обогнул ее, чтобы открыть пассажирскую дверь, но Эстелла уже сделала это сама. Ее каблуки увязли в гравии, а рот приоткрылся от удивления от вида дома, от пятнышек света от ближайшего города на сатиновой ленте реки, протекавшей внизу, в долине… Классический фасад, сложенный из местного светло-желтого булыжника, внезапно осветился. Должно быть, домработница услышала, как они подъехали.
        Эстелла вполголоса ругнулась по-французски.
        - Очень впечатляюще. Нет, прекрасно!
        Алекс знал, что дом прекрасен. Потому и купил его. Дом виделся ему замком, парящим в воздухе, заповедным убежищем, куда реальному миру пока что не было доступа.
        - Похож на нарядное платье, созданное рукой мастера, - произнесла Эстелла, рассматривая дом. - Каждый стежок и каждая складка выполнены чуть ли не с молитвой. Я ощущаю нечто подобное, когда начинаю работать над платьем. - Она покраснела. - Я брежу. Прости.
        - Я мог бы сказать то же самое. Разве что менее поэтично.
        Алекс улыбнулся ей, и во второй раз с начала знакомства она улыбнулась в ответ. Он почти поверил, что его план сработал.
        А значит, он сможет помочь ей и Лене выяснить, что связывает их, и Лена, такая же невинная жертва подлого мужчины, как и его мать, сможет раскрепоститься. Она сможет обрести семью, которой ей так отчаянно не хватало. Вместе с Эстеллой, своей сестрой.
        Парадная дверь открылась; домработница, пухлая и улыбчивая миссис Гилберт, утиной походкой спустилась по ступенькам и поцеловала его в щеку.
        - Хоть когда-нибудь вы пришлете мне весточку о своем приезде? - Миссис Гилберт позволяла себе отчитывать Алекса в такой манере, в какой еще никто не решался. - Сколько пробудете на этот раз?
        - Только переночуем. Да? - Он вопросительно посмотрел на Эстеллу, и та нахмурилась. Алекс понял свою ошибку и поспешно добавил: - Это мисс Эстелла Биссетт. Приготовьте для нее отдельную спальню, желательно в восточном крыле. Моя комната в противоположной части дома, - уточнил он, желая, чтобы Эстелла правильно истолковала его намерения.
        - Хорошо, - проговорила Эстелла, и установившиеся было между ними товарищеские отношения растаяли, как обещания нацистского политика.
        - Идемте со мной, милочка. - Миссис Гилберт поманила Эстеллу рукой. - Я покажу вам, где освежиться, а затем подам ужин в гостиную.
        - Спасибо, - поблагодарил ее Алекс и, убедившись, что домработница увела Эстеллу наверх, направился в свою комнату. Там он сполоснул лицо холодной водой, чувствуя, как щетина царапает ладони, снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, намереваясь переодеться во что-нибудь более подходящее для позднего ужина, но затем подумал: а какого черта? Он вовсе не старается произвести впечатление на Эстеллу. Что весьма кстати, потому что из зеркала на него смотрело лицо смертельно усталого человека, словно последствия травмы головы, месяцев игры в прятки с немцами и организации маршрутов побега для сбитых летчиков во Франции в конце концов настигли его, причем именно в тот момент, когда во время недельного отпуска Алекс позволил себе расслабиться.
        Он бросил пиджак на кровать, закатал рукава и приготовился встретить лицом к лицу любую версию Эстеллы, которую обнаружит в гостиной. Однако он спустился вниз первым, что дало ему возможность налить виски и удостовериться, что миссис Гилберт растопила камин и сервировала ужин на низком столике у дивана.
        Эстелла вплыла в комнату; так она двигалась всегда, но не осознавала этого. Словно совершала большое дефиле. Алекс подумал: а не переняла ли она походку у манекенщиц, которых зарисовывала? На ней было все то же изумительное вечернее платье, однако ни драгоценностей, ни каких-либо украшений - в них Эстелла не нуждалась. Только черные волосы, серые глаза, черное платье.
        - Проголодалась? - Он кивком указал на стол.
        - Да. - Эстелла наполнила до краев свою тарелку и села на пол, прислонившись к дивану. Подол платья раскинулся у ее ног, словно опустилось на землю ночное небо.
        Алекс тоже набрал полную тарелку еды и сел в кресло у камина.
        Несколько минут они ели молча.
        - Ты выглядишь усталым, - сказала Эстелла.
        - Не отрицаю. - Алекс отпил глоток виски. Алкоголь привычно обжег горло, позволив наконец расслабиться.
        - Был во Франции?
        Он кивнул.
        - И как там?
        Алекс понимал, что Эстелла непременно поймает его на лжи.
        - С одной стороны, вроде бы все как прежде. А с другой… - он запнулся, - хуже некуда.
        - А точнее?
        - Немцы делают жизнь невозможной для всех, кого подозревают в деятельности против оккупантов. Особенно для коммунистов. А также для тех, чей единственный недостаток - родиться евреями. После любой акции они в качестве ответной меры расстреливают заложников. И как можно сопротивляться, зная, что один-единственный акт протеста будет стоить сотен жизней? Однако люди все же устраивают вечеринки, женщины танцуют, мужчины выпивают, и пока тихо сидишь где-нибудь в помещении, почти не ощущаешь террора. Вот только он творится на каждом углу.
        - Моя мама… - еле слышно проговорила Эстелла.
        Тот самый вопрос, которого Алекс опасался; он располагал только рапортами с мест, которые не всегда соответствовали действительности. Хотя на этот раз - он надеялся - они не обманывали.
        - Полагаю, она жива. Пойти к ней на квартиру и проверить не могу. Любая связь со мной легко подвергнет ее опасности.
        - Тогда как ты добыл Matrice cadastrale?
        - Взял в мэрии.
        - Ты считаешь Эвелин и Гарри моими родителями. Точнее, родителями моими и Лены, - еле слышно произнесла Эстелла.
        - Боже упаси, нет! - поспешил разуверить ее Алекс. - Они развелись еще до твоего рождения. К тому же, по общему мнению, Эвелин к тому времени возненавидела Гарри.
        Они замолчали. Лишь дрова потрескивали в камине.
        - Эстелла… - Алекс впервые произнес вслух ее имя, ощутив на языке его вкус. Да, звучит соблазнительно. - Вот все, что мне известно: возможно, ты сестра Лены. Эвелин Несбит продала полуразрушенный особняк твоей маме всего за один франк. А Лена, которая выглядит твоей точной копией, воспитывалась у Гарри, бывшего мужа Эвелин. Вряд ли это простое совпадение. Однако отсюда не следует, что Эвелин и Гарри - твои родители.
        - Ты забыл упомянуть, что дом Лены - двойник особняка в Париже. Нужны еще доказательства, чтобы порицать мою маму и то, что она сделала двадцать четыре года назад?
        Тон человека, которого лишили всего, что он когда-либо знал. Алекс чувствовал себя так в тот день, когда узнал, что его мать умирает. До того он думал - ну разве мама может умереть? Мама, лучик света в пасмурный день, колыбельная в немой ночи, аромат фиалок посреди зловония…
        - Я не осуждаю твою маму, - возразил он как можно мягче. - Однако все эти совпадения…
        - Вероятно, мы близнецы. Но как такое случилось? Кто мой отец? А мама… она действительно моя мама? - На последнем вопросе голос Эстеллы надломился. Она сжала губы. Алекс понял, что Эстелла не хочет плакать при нем.
        Он сел на пол и прислонился к столу, чтобы быть лицом к ней. Все лучше, чем смотреть сбоку.
        - Не знаю, - ответил он. - Придется жить с этой тайной, ничего не поделаешь. Я живу так всю свою жизнь.
        Она уставилась в огонь. Глаза блестели. Такой блеск мог прятать только слезы.
        - Что случилось? - внезапно спросила Эстелла.
        Алекс сразу понял: она спрашивает о его матери. Он мало кому рассказывал эту историю, разве что своему начальнику после вербовки в МИ6, еще до перехода в МИ9; говорить о себе, как правило, пустая трата времени. Можно разузнать гораздо больше, если давать высказаться другим.
        - Она умерла в мой семнадцатый день рождения. - Алекс использовал каждую крупицу своей профессиональной подготовки, чтобы речь звучала ровно и бесстрастно, однако от этого эмоции прорывались еще более отчетливо. - Я украл деньги, которые в тот вечер должен был передать отцу - деньги от продажи опиума, - и две недели скрывался в Гонконге. Затем тайком пробрался на пароход, а когда прибыл в Нью-Йорк, меня отправили на остров Эллис[54 - Эллис - остров в устье реки Гудзон в бухте Нью-Йорка, в 1896 - 1954 годах самый крупный пункт приема иммигрантов в США.]. При мне нашли британские дипломатические документы и позвонили консулу. В консульстве предприняли некоторые усилия и вычислили, кто мой отец. Так я и попал в руки спецслужб. Мне любезно предложили «поддержку и покровительство» в обмен на информацию обо всех проделках отца. В случае отказа меня бы передали ему.
        Алекс чуть подвинулся, поставил на стол тарелку и прикончил виски. Затем заставил себя продолжить:
        - Отец застрелился, когда его пришли арестовывать. Я заявил консулу, что хочу остаться в Нью-Йорке, и меня отправили в юридическую школу. Я оказался ценным кадром: знал китайский, французский, немецкий, итальянский, а еще был своим в трущобах многих городов и знал об уголовном мире больше, чем любой обитатель тюрьмы Синг-Синг. Юридическая школа давала мне идеальное прикрытие: юриста-международника примут в высшем обществе скорее, чем британского шпиона.
        Эстелла ответила не сразу. Она просто смотрела на огонь. Алекс тоже вглядывался в пламя; дрова потрескивали и разбрасывали искры, и он пожалел, что сел так близко к камину, потому что от тепла, виски и собственной откровенности его разморило. Однако засыпать не хотелось - сидеть и беседовать с Эстеллой оказалось едва ли не самым лучшим, что он делал в жизни.
        Теперь Алекс знал - действительно знал, - что она полная противоположность Лене. Внешность - единственное, что у них общего. Год назад, наутро после первой и единственной ночи с Леной, он понял - и Лена тоже поняла: ни один из них не нашел в объятиях другого то, что искал. Лена - не та женщина, с которой он познакомился в Париже. Однако он был в долгу у нее и хотел показать - она не только та сломленная, продажная и спивающаяся женщина, которую изображает из себя.
        - Это всего лишь то, чем ты занимаешься, - проговорила Эстелла. - А не то, что ты есть.
        Алекс вдруг ощутил напряжение. До него дошло, как близко девушка сидит к нему - стоит лишь протянуть руку, чтобы вновь дотронуться до ее мягкого плеча. А если слегка наклониться, можно коснуться губами ее губ. Он собрал всю свою силу воли, успокоил дыхание и внушил себе, что обсуждение практической стороны дела и материально-технического обеспечения - всегда лучшее средство, чтобы отвлечься.
        - Нужно, чтобы ты поехала со мной в Париж. И Лена тоже. Она согласна.
        Чего он не ожидал от Эстеллы, так это что она рассмеется. Однако она рассмеялась. Смех прозвучал в ночи подобно взрыву. Алекс понял, что допустил промах.
        - А я, значит, в качестве компаньонки? - скептически спросила Эстелла.
        Затем встала одним плавным движением, и Алекс отважился протянуть руку и остановить ее.
        - Мне нужна твоя помощь. - Он понимал, что должен удержать Эстеллу в комнате, иначе с нее станется украсть ключи от машины и в одиночку уехать в Манхэттен. - Мой агент застрял в Париже со сломанной ногой, и никто не может его найти. Операция пошла не по плану, он получил травму, и один сочувствующий парижанин отвел его в Деревню Сен-Поль, а там потерять все равно что иголку в стоге сена; мы не в состоянии отыскать нужный дом в этой чертовой кроличьей норе. Парижанин сумел передать записку через один из «почтовых ящиков», сообщил некоторые детали местонахождения, однако затем не явился на встречу с другим моим связным, чтобы показать дорогу. Мой агент уверяет, что видит из окна закрытый книжный магазин, а еще сваленные в кучу тележные колеса; наверняка раньше там была кузница.
        - Я помню книжный магазин в Деревне. Нарисую для тебя карту.
        - Ты сможешь нарисовать ее достаточно точно, чтобы любой понял, где искать?
        Она помедлила и созналась:
        - Вряд ли. Однако с тобой не поеду.
        Эстелла произнесла эти слова так, словно Алекс вызывал у нее отвращение, словно она сомневалась в его мотивах. Однако в целом мире для него не было другого достаточного повода, чтобы просить неопытного человека отправиться в охваченную войной страну, кроме отчаяния. Никто из МИ9 или МИ6 не мог проникнуть сквозь лабиринт Деревни Сен-Поль. Горстка местных агентов попыталась, потерпела неудачу и доложила, что там никому не под силу сориентироваться - разве что человеку, выросшему в этом районе. Эстелла и ее мать жили в нескольких улицах оттуда. В ночь их знакомства Эстелла провела его через Деревню. Просить Жанну Биссетт Алекс не мог - по полученной информации, женщина подозревала, что за ней следят.
        Следовательно, оставалась Эстелла. Женщина, которая презирает Алекса, а теперь говорит вещи, приводящие его в ярость.
        - Как это можно, потерять человека? - с издевкой спросила она. - Ну и сотрудники у тебя!
        - Мои сотрудники - самые лучшие! - выкрикнул Алекс. - В основном французские женщины, потому что, если ты вдруг не в курсе, во Франции мужчин не осталось, а английских шпионов принимают не очень хорошо. Зато личной выгоды у этих женщин нет, и терять им тоже нечего, за исключением надежды когда-нибудь вернуть себе свою родину.
        Эстелла по-прежнему смотрела на него с сомнением.
        На сей раз Алекса захлестнул гнев, жестокий и холодный, как убийственная французская зима, которую он пережил. Каждое слово попадало точно в цель, как снайперская пуля.
        - Женщины моложе тебя открывают двери находящимся в бегах летчикам, впускают в дом, кормят и направляют в безопасное место, вполне сознавая, что одна оговорка может стоить жизни им самим. И все это ради Франции. Если я обращаюсь с просьбой, отсюда не следует, что я собираюсь тебя соблазнить или что ты там подумала. Я опасаюсь за жизни этих женщин. Однако есть и другие, которые улыбаются немецким солдатам, сидят у них на коленях в ресторане «Фуке», едят бифштексы и носят платья от-кутюр, в то время как весь Париж голодает и ходит в обносках. Кем из них была бы ты, Эстелла, останься ты дома?
        Конечно, это шантаж в самой худшей форме. Но в чем Алекс преуспел, так это в шантаже.
        - Забудь, - резко оборвал Алекс свою речь. Наверное, он не в своем уме.
        - Почему для тебя так важно ему помочь? - спросила Эстелла, и от Алекса не укрылись дрожь в руках и неуверенность в голосе. Она проглотила комок в горле - признак сдерживаемых слез.
        - Он один из лучших моих агентов. - Алекс решил выложить всю правду. - Несколько месяцев назад спас мне жизнь, когда мой парашют раскрылся лишь частично, и переправил в нужное место, пока я был без сознания. Я его должник.
        - Почему ты не можешь рассказать мне больше?
        - Если будешь много знать, то подвергнешь риску многие жизни. Ты понятия не имеешь, что делают немцы с теми, кого подозревают в противодействиях, и как они добывают информацию из задержанных. Чем меньше я скажу тебе, тем безопаснее для всех.
        Алекс чувствовал, как Эстелла проникается его словами, начинает понимать, что он не ведет хитрую игру. Что он просто ищет лучший способ сохранить людям жизнь, защитить тех, чьи действия граничат с самоубийством, и не хочет, чтобы она несла ответственность за спуск курка. Эстелла дышала прерывисто; он завладел ее вниманием.
        - Я еду, - согласилась она. Теперь пришел ее черед потянуться за виски. - И, кстати, я бы никогда не села на колени к нацисту.
        «Не сомневаюсь», - подумал Алекс, но вместо того произнес:
        - Спасибо. - Он встал, чтобы пропустить ее к выходу. - Я попросил Лену сопровождать тебя. Другого варианта нет. Тогда ты сможешь быть уверена во мне; это даст тебе гарантию. Поскольку ты планируешь заняться модным бизнесом, нельзя никому дать повод поставить под сомнение твою репутацию. Никто не должен подумать, что ты ездила со мной в Европу без компаньонки. Лена обеспечит твое реноме.
        Эстелла вскочила и бросилась наверх, оставив в гостиной не только свой аромат, сладкий и мускусный, похожий на гардении и придающий пикантность душной летней ночи. Она оставила после себя опустошение и еще одно ошеломляющее открытие: Алекс каким-то образом умудрился влюбиться в нее настолько, что сам не знал, сможет ли когда-нибудь из этого выпутаться.
        Глава 18
        - Летающая лодка, - недоверчиво произнес на следующее утро Сэм. Точно так же отреагировала и сама Эстелла, когда выяснилось, как именно они с Алексом и Леной будут добираться до Парижа. - И ты собираешься вернуться живой?
        - Не думаю, что летающие лодки настолько опасны.
        - Ты летишь в зону военных действий с малознакомым человеком…
        Эстеллу чуть не вывернуло наизнанку; сайдкар и вчерашний виски вызывали тошноту. Кроме того, она вспотела от страха. Ты летишь в зону военных действий с малознакомым человеком. Однако вчера она уяснила одно: сексуальная невоздержанность Алекса на нее не распространяется, несмотря на его репутацию ловеласа. Неужто Лена выдрессировала?
        Лена… Девушка, выросшая в доме Гарри Тоу. А Эстелле повезло. Слепой случай, каприз судьбы - и вот у нее есть мама, а Лене достался Гарри. Сердце вновь сжалось от ужаса, как сжималось всю бессонную ночь в доме Алекса у Сонной Лощины. А если Жанна Биссетт не ее мать? В Париже нужно задать маме этот вопрос.
        Чтобы справиться с паникой, Эстелла старалась думать о мужчине в Париже, скрывающемся от немцев. О том, которого Алекс назвал своим лучшим агентом. О том, который сможет помочь многим ее соотечественникам, если будет на свободе. Эстелла сжала кулаки. Она должна ехать в Париж. Она поможет Алексу, а потом приведет Лену к маме, и они вдвоем попросят ее обо всем рассказать.
        Иначе тайна, которую скрывала мама, будет преследовать Эстеллу всю жизнь.
        - А еще я лечу вместе с женщиной, которая, возможно, моя сестра, - сказала она Сэму. - Она обеспечит мое реноме. Я буду переводчицей у Алекса; его французский ужасен. - Конечно, это ложь, но Алекс велел ей придерживаться легенды: он выполняет легальную работу для нескольких американских клиентов в Париже, а Эстелла помогает ему с французским. - А еще я увижусь с мамой. За это можно отдать что угодно. - А вот это правда, и не важно, что ей теперь известно. Последние слова прозвучали вполне благоразумно, и Сэм сжал ее руку.
        - Кроме того, - она выдавила из себя улыбку, - помнится, в прошлом году я покидала зону военных действий с одним малознакомым мужчиной, и посмотри, как чудесно все обернулось.
        - Иди сюда, - мрачно проговорил Сэм. Она подошла ближе и упала в его медвежьи объятия. - Эстелла…
        В этот самый момент дверь распахнулась, и в квартиру Сэма ворвалась Джейни, выставив вперед руку.
        - Взгляните! - воскликнула она. - Я помолвлена. Нейт просит меня стать его женой. И я ответила «да». Правда, потрясающе?
        - Еще бы, - согласилась Эстелла, наклонившись, чтобы рассмотреть окольцованный палец подруги, а затем обняла ее, словно так можно было без слов сказать все, что хотелось: «Не выходи замуж. Оставайся такой, какая ты есть». Вот только никто не остается навсегда таким, как есть.
        - Это нужно отметить. Неизвестно, когда теперь доведется собраться всем вместе. - Сэм налил виски в три стакана и раздал девушкам.
        - Что ты собирался сказать, когда вломилась Джейни? - спросила Эстелла.
        - Ничего. - Он поднял стакан. - За твое приключение, Эстелла.
        - За твое что? - Джейни потребовала объяснений.
        - Я еду в Париж.
        Джейни расхохоталась.
        - На самом деле, - сказала Эстелла. - Летающей лодкой авиакомпании Pan Am.
        - И что, черт побери, ты собираешься там делать? - недоверчиво спросила Джейни.
        - Долгая история.

* * *
        - Она действительно летает? - в десятый раз за утро спрашивала Эстелла, стараясь кричать погромче, чтобы с откидного сиденья ее расслышали Алекс и Лена, сидевшие впереди. Они ехали в аэропорт, или как там называют место, откуда отправляются летающие лодки.
        - А как же, - ответил Алекс.
        - Неужели тебя это ничуть не волнует? - обратилась Эстелла к Лене. - Ты когда-нибудь летала на таком?
        - Нет. - Лена обернулась и одарила Эстеллу слабой улыбкой.
        - Ну вот! - торжествующе воскликнула Эстелла. - Ты тоже волнуешься. А ты, Алекс, наверняка десятки раз летал на таком и настолько пресытился впечатлениями, что никак не дождешься, когда мы с Леной наконец окажемся на борту.
        - Десятки раз? - хмыкнул Алекс, притворно хвастливым тоном. - Лучше скажи сотни!
        Эстелла рассмеялась. Лена тоже. Затем и Алекс присоединился к ним.
        Скоро они подъехали к терминалу А аэропорта Ла-Гуардия, и Алекс провел их внутрь. Эстелла видела, как он весело болтает с двумя мужчинами в военной форме. Судя по всему, военные знали, кто он такой.
        Эстелла повернулась к Лене:
        - Спасибо, что согласилась поехать.
        Брови Лены слегка приподнялись от удивления.
        - Я счастлива помочь.
        - Ты хотела бы встретиться в Париже с моей мамой? - решилась спросить Эстелла.
        - Не думаю, - покачала головой Лена.
        Эстелла взяла Лену за руку, впервые за все время отважившись прикоснуться к ней.
        - Гарри явился на мой модный показ. И до того уже приходил в Грамерси-парк. Он именно такой, каким ты его описала. Настоящий монстр. Я воспитывалась в любви; представить себе не могу, каково это - взрослеть с ним рядом. Поэтому я хочу, чтобы ты увиделась с мамой. Чтобы мы вдвоем поговорили с ней. Я думаю… - Эстелла помедлила. Не слишком ли она давит на Лену? - Я думаю, о некоторых вещах тебе лучше расспросить ее саму. Да и у меня тоже есть вопросы. - Она отпустила руку Лены, ожидая ответа.
        Вместо того Лена порылась в сумочке и вручила Эстелле книгу. Название - «Мемуары Эвелин Несбит» - было напечатано красными буквами рядом с изображением роскошных качелей, обитых красным бархатом.
        - Полагаю, тебе стоит прочесть это. Книга расскажет о подноготной Гарри лучше, чем я.
        Лена старательно отвела взгляд в сторону, однако Эстелла, уловив в ее голосе надлом, догадалась: Лена действительно уверена, что книга поведает то, о чем ей самой говорить тяжело. Такая уязвимость тронула Эстеллу, но она понимала, что, если сознается, Лена замкнется еще больше. И она просто сказала:
        - Почитаю в самолете.
        Лена отвернулась, делая вид, будто высматривает Алекса, который как раз возвращался к ним, и, пока ее лицо было в тени, проговорила:
        - Я не против встретиться с твоей мамой.
        Эстелла всеми силами постаралась сдержать вскрик. Одна горькая трогательная фраза не заставит ее плакать! И лишь когда сумела проглотить комок в горле, ответила:
        - Значит, встретишься, - а затем добавила: - Прости, что по отношению к тебе я вела себя ужасно.
        И, кажется, Лена поднесла ладонь к глазам.
        - Тебе-то уж точно не за что просить прощения.
        Договорить она не успела; вернулся Алекс. Он повел их по трапу, туда, где покачивалась на волнах летающая лодка, похожая на большую ленивую птицу. Эстелла заметила, как Алекс задержал ладонь на спине Лены, помогая ей спуститься с трапа и затем войти в самолет. Он обернулся и протянул руку Эстелле, чтобы помочь и ей, однако она отказалась.
        - Я справлюсь сама.
        - Не сомневаюсь. Но хочу продемонстрировать тебе, что все же имею хорошие манеры.
        - Тогда ладно. Не хочу, чтобы ты думал, что я их не имею.
        Эстелла вложила свою ладонь в ладонь Алекса и увидела, как окаменело его лицо, словно она сделала что-то не так. Не в состоянии взять в толк, что произошло, она едва вытерпела три секунды, которые понадобились, чтобы войти в самолет, после чего немедленно выпустила руку Алекса. Неужто вцепилась слишком крепко и он решил, она на что-то намекает? Возможно, даже подумал, она увлеклась им, как любая первая встречная? Что ж, она из кожи вылезет, но не подаст ему никаких сигналов во время полета. Будет вежлива, сдержанна и вообще заговорит с ним только в случае необходимости.
        Эстелла нарушила данное себе обещание в первый же момент, когда они вошли внутрь.
        - Настоящий дворец! - Она уставилась на льняные скатерти, хрусталь и деревянные панели, пораженная тем, что такие роскошные интерьеры уместились внутри самолета. - Почти так же изысканно, как… - Она запнулась, не уверенная, что Лене известно о ее кратком визите в дом Алекса в долине Гудзона. Что-то во взгляде Алекса заставило ее поправиться: - Как в твоем доме, Лена.
        - Проходим дальше, - поторопил их Алекс. - Наши места в конце. В салоне для новобрачных.
        - Ты шутишь? - ахнула Эстелла. - Здесь есть салон для новобрачных?
        - Лучшее место, чтобы провести медовый месяц!
        Честно говоря, Эстелла никогда в жизни не думала о медовом месяце и уж тем более о том, чтобы провести его в небе над Атлантикой.
        - Ты не заставишь меня остаться с тобой в салоне для новобрачных!
        - Полагаю, Алекс способен себя контролировать, - сухо заметила Лена, проходя вперед.
        - Я могу обратиться к… ну, кто-то же этим занимается… и попросить другое место! - выпалила Эстелла.
        Алекс взял ее под руку и потащил вперед.
        - Пожалуйста, проходи. Мы задерживаем других пассажиров. Обещаю во время нашего пребывания в салоне ни с кем не вести себя как муж в брачную ночь. Довольна? Я постоянно летаю туда и обратно. Мне по возможности предоставляют лучшие места. Я направляюсь во Францию, потому что «Чейз Нэшнл Банк» и американскому госпиталю в Париже требуются юридические консультации. Ты мой переводчик, Лена - твоя компаньонка. В салоне для новобрачных достаточно просторно, и я могу работать во время полета.
        - Да, - пробормотала Эстелла, из всего сказанного уяснив только то, что касалось командировки во Францию. - Конечно.
        - Занимайте места, - резко объявил Алекс у входа в салон. - Я закрываю дверь. Из соображений секретности, а не потому, что имею дурные намерения.
        - Конечно, не имеешь, - запинаясь, произнесла Эстелла. - Я никогда бы не подумала, что ты…
        Она не договорила, решив, что лучше сидеть и помалкивать. Однако салон был просто сказочный.
        - У меня нет слов…
        Лена улыбнулась. Алекс посмотрел на нее и спросил:
        - Ты скажешь или я?
        - Давай ты.
        - Это у тебя-то нет слов, Эстелла? Ты никогда за словом в карман не лезешь.
        - Уж извини, я не способна равнодушно воспринять свое первое путешествие в салоне для новобрачных на летающей лодке, - с раздражением парировала Эстелла, усаживаясь в ближайшее кресло. - Это тебя ничем не проймешь. Разве что кто-нибудь взорвет эту штуку.
        - Мы друг друга стоим, правда? - съехидничал Алекс.
        Однако Эстелла не желала униматься:
        - Говори за себя.
        - Спорим, если я скажу ей, что перелет стоит шестьсот семьдесят пять долларов на человека, она точно лишится дара речи? - задумчиво проговорила Лена.
        Эстелла в ужасе уставилась на нее:
        - Шестьсот семьдесят пять долларов? Не может быть!
        - Лена! - В голосе Алекса слышалось раздражение.
        Эстелла повернулась к нему:
        - Ты потратил шестьсот семьдесят пять долларов, чтобы отправить меня на летающей лодке во Францию? - Кого бы они ни собирались вытаскивать из Деревни Сен-Поль, наверное, это более важная птица, чем она предполагала. Это уже не игра. Вот и объяснение поведения Алекса, отсутствия у него волнения. Это работа. Причем опасная, и он готов сделать все, чтобы ее выполнить. Должно быть, исчерпал все возможности и потерпел неудачу, если уж попросил помощи у нее, Эстеллы.
        Алекс не ответил. Он сел в кресло, развернул газету и погрузился в чтение. Лена прикрыла глаза. Эстелла достала книгу, которую ей вручила Лена, прочитала первую строку: «Меня зовут Эвелин Несбит. Обо мне писали больше, чем об английской королеве, и причиной тому моя дурная слава» - и, набравшись смелости, решила узнать, что пишет Эвелин о Гарри Тоу. Спустя полчаса Эстелла отложила книгу в сторону - от описания ужасов ее начало мутить; и хотя большая часть была известна из газетных статей, принесенных Алексом, однако узнать их от жертвы, которая взвинченным ребяческим тоном перечисляла всевозможные издевательства, оказалось намного хуже.
        Вскоре после того перед ней появился безупречно смешанный сайдкар.
        - Предлагаю мир, - сказал Алекс.
        - По-моему, в это время суток более приемлем кофе.
        - В Париже уже вечер.
        - Ладно, вечер так вечер, - неохотно согласилась Эстелла, бросила книгу и пригубила коктейль. Внезапно взревели двигатели и подбросили ее на сиденье. Она вскочила на ноги. - Мы стартуем?
        - Ты хочешь сказать, взлетаем?
        - Смотри! - Эстелла вспомнила, что Лена дремлет, и повторила чуть тише: - Смотри!
        За иллюминатором вода стремительно уносилась назад. В стекла ударила поднятая гидропланом волна. Эстелла ни разу в жизни не перемещалась настолько быстро. Корпус самолета завибрировал так сильно, что она испугалась, не развалится ли он от болтанки и грохота. Затем лодка накренилась на одну сторону. Эстелла вцепилась в обшивку и в тот же момент ощутила у себя на спине руку - Алекс подхватил ее, не дав упасть.
        - Извини. - Он отдернул руку. - Я обещал вести себя хорошо.
        Эстелла сменила гнев на милость. Это же впечатление на всю жизнь; по такому поводу можно и умерить свою воинственность.
        - Да ничего.
        Внезапно лодка перестала быть лодкой и превратилась в самолет. Эстелла зависла в воздухе, окруженная синевой и пушистыми облаками, проплывающими на расстоянии вытянутой руки.
        Алекс подошел ближе:
        - Взгляни вон туда. Видишь небоскреб корпорации «Крайслер»? А дальше статуя Свободы, еле заметная.
        - Какая она необычная, - улыбнулась ему Эстелла.
        - Да, - кивнул он. В последующие несколько часов, пока Лена спала, они стояли плечом к плечу в салоне для новобрачных на летающей лодке и молча смотрели в иллюминатор. Разве это не чудо - лететь из одной страны в другую, пересекая океан, подобно перелетным птицам, парить в небе, почти касаясь солнца?
        Я лечу к тебе, мама. Эстелла прижала ладонь к иллюминатору, вглядываясь в отражение неба в стекле. Конечно, Эстелла понимала, что необходимо расспросить маму о Лене, однако все равно больше всего на свете хотела еще раз очутиться в крепких материнских объятиях.

* * *
        Полет, как сообщил Алекс, предстоял долгий - двадцать семь часов, включая промежуточную посадку на Азорских островах в местечке под названием Хорта, о котором Эстелла никогда раньше не слышала. Она не могла заставить себя спать. Раз или другой пыталась задремать, однако через час вскакивала и бросалась к иллюминатору, внезапно осознав - причем совсем не так, как на пароходе, уезжая из Франции, - насколько огромен мир по сравнению с ней и какое незначительное место она занимает на планете. Она смотрела в иллюминатор и представляла себе, что платья можно раскрасить в цвета неба: жизнерадостная утренняя синь, белый с золотым отливом полдень, который сменяется послеобеденной более глубокой синевой, фиолетово-серые сумерки, подернутый серебром ранний вечер и, наконец, бездонная чернильная ночь.
        Эстелла достала тетрадь для эскизов и начала рисовать, не обращая внимания на непрестанный рев двигателей, внезапный крен и постоянную вибрацию. Лена жаловалась, что от тряски у нее зуб на зуб не попадает; пару раз ее даже стошнило. Эстелла ухаживала за Леной, насколько та позволяла, а позволяла она не так много. Наконец Лена уснула - бледная, с каким-то детским и простодушным выражением лица; Эстелле еще не доводилось видеть ее такой.
        Раз или два она бросала взгляд на Алекса, дивясь метаморфозам, которые произошли с ним во сне. В покое его лицо выглядело даже более привлекательным, потому что Алекс не стремился придать ему то или иное выражение, и заученная непроницаемая маска внезапно растворилась, больше ничего не скрывая. Эстелла смотрела на него с улыбкой, понимая, что Алекс чувствовал бы себя неловко перед ней, увидевшей его таким, и все равно наслаждалась - хоть раз взяла над ним верх! - пусть он и не знал об этом. На миг Эстелла задумалась: а как выглядит во сне она сама? Какие заботы покидают ее, какие мечты озаряют лицо и чем оно отличается от маски, которую она носит в жизни?
        Эстелла потеряла счет времени, радуясь, что можно не думать ни о чем, кроме карандаша и бумаги, а еще нежданному открытию: хотя первый показ обернулся полной катастрофой, она по-прежнему любит рисовать. И даже если никто больше так не считает, может придумывать модели одежды, достойные украсить любую женщину.
        Она подняла голову, уловив в салоне какое-то движение: Алекс проснулся и подошел к Лене, которая, очевидно, была совсем измучена полетом.
        - Тебе что-нибудь принести? - донесся его голос.
        - Думаю, мой желудок сейчас ничего не примет, - пробормотала Лена.
        - Кофе?
        - Нет. Только спать, - улыбнулась она.
        Алекс легонько коснулся плеча Лены, и Эстелла сообразила - а ведь она ни разу не замечала, чтобы эти двое обменивались жестами, указывающими, что тесная дружба - как у Эстеллы с Сэмом - переросла в страсть. Алекс никогда не целовал Лену, не обнимал ее так, как обнимает любовник - разве что касался спины, плеча или руки, - и никогда на глазах Эстеллы не дотрагивался до нее по причине неодолимого физического влечения. Эстелла непроизвольно потянулась рукой к губам - к губам, которые Алекс совершенно определенно целовал. Как же Лена может оставаться такой отстраненной, если имеет возможность каждый день чувствовать то же самое, что ощутила Эстелла один-единственный раз, когда Алекс целовал ее?
        До Эстеллы дошло, что Алекс с нескрываемым любопытством пялится на то, как она зажала ладонью рот.
        - Ой, извини. - Она вздрогнула. - Что-то приснилось.
        - Надеюсь, что-то приятное, - сухо ответил Алекс. Эстелла ощутила, что покраснела. - Есть хочешь?
        - Хочу, - созналась она. - Просто умираю с голоду.
        Он просунул голову в дверь, и спустя несколько минут пришел стюард с подносом.
        - Я передам что-нибудь Лене?
        Алекс покачал головой:
        - Она отказалась.
        - Сколько времени?
        Он посмотрел на запястье:
        - В Париже почти четыре часа дня.
        - Значит, у нас послеобеденный чай, - хихикнула она, глядя на дымящиеся супницы и тарелки с омарами, копченым лососем и побегами спаржи.
        - Жаль, забыл заказать сконы. - Алекс машинально перешел на специфичный английский акцент, присущий только аристократам, и Эстелла рассмеялась:
        - А ты и правда знаешь толк в шутках, если постараешься.
        - Только никому не говори, - заговорщическим тоном предупредил он, садясь напротив. - Хотя тебе все равно не поверят.
        - Полагаю, в шпионской школе шуткам не учат.
        - Не учат, подтверждаю. - Алекс показал на ее тетрадь. - Прекрасные рисунки.
        Эстелла хотела прикрыть эскизы ладонью, однако он говорил настолько искренне, что она была тронута.
        - Спасибо. Только вот не знаю, получится ли из этого что-нибудь.
        - Не позволяй Гарри вышибить тебя из седла. Он этого и добивается.
        - Он уже добился. Вряд ли я решусь когда-нибудь снова устроить модный показ. Просто не смогу. - Она положила себе омара и протянула тарелку Алексу, но тот покачал головой и отхлебнул кофе.
        - Я бы мог предложить тебе денег. Да вот только понимаю, что тебя это настолько оскорбит, что ты прямо сейчас выбросишься из окна.
        - Хорошо, хоть на это у тебя хватает здравого смысла. - Эстелла резко захлопнула тетрадь. - Я тебе не благотворительный проект. Не та, которую можно осыпать деньгами под настроение.
        - Вот потому я тебе ничего и не предлагаю. - Алекс улыбнулся, и в его лице на миг мелькнул проблеск того, каким Эстелла видела его во время сна, - мужчины, который мог однажды вырасти из мальчика, не умри его мать так рано и имей он другого отца.
        - Я опять выпускаю шипы, да? - Она тоже чуть заметно улыбнулась.
        - Наверное, никто даже не отваживается называть тебя колючей, правда?
        - Кто хочет жить долго, не отваживается.
        Они немного помолчали, наслаждаясь редким моментом единодушия.
        - Ладно, проехали, - наконец заговорил Алекс. - Признайся, ты когда-нибудь спишь?
        Она рассмеялась:
        - Позабыла, что у тебя привычка общаться со мной после полуночи. Но да, я сплю. Вот только не очень крепко и не всегда спокойно.
        - По себе знаю. Эстелла… - Он запнулся.
        - Что?.. - Страх сдавил ее горло. Алекс так смотрел на нее, словно собирался причинить боль и пытался подобрать наиболее подходящие слова.
        - Франция - не та страна, из которой ты уехала. Будь к этому готова. И спасибо, что согласилась на поездку.
        У Эстеллы рот был набит вкуснейшим омаром, которого она проглотила вместе с фактом, что Алекс поблагодарил ее.
        - Что нам предстоит? Можешь, по крайней мере, об этом рассказать подробнее?
        - Мы приземлимся в Лиссабоне. Поездом доберемся до Перпиньяна, затем до Марселя. Немцы не разрешают летающим лодкам садиться в Марселе, и потому дорога займет вдвое больше времени. Нужно спешить и попасть в Париж как можно скорее, прежде чем… - Алекс не договорил. Эстелла догадалась, что он думает о человеке, ожидающем помощи. - У меня есть аусвайс для всех нас, дающий право проезда через демаркационную линию в оккупированную зону. Твой пропуск выписан на настоящее имя. От тебя не требуется представляться кем-то другим. Это всегда проще. Ты француженка, работаешь переводчицей у меня, необразованного американца. И не делай удивленное лицо.
        - Стало быть, теперь ты американец?
        - Именно. Если немцы узнают о британском подданстве, меня интернируют. Еще одна вещь, которую тебе следует хранить в тайне. - Алекс покачал головой. - Прости. Все это полуложь и полуправда. Однако я не хочу подвергать тебя опасности.
        - О, так ты об этом переживаешь? - отшутилась Эстелла. И была ошеломлена, когда Алекс ответил еле слышно:
        - Переживаю.
        Потому что она точная копия Лены. Он переживает за Лену и попутно за нее, Эстеллу. Хотя ранее Эстелла обратила внимание на отсутствие интимности между Леной и Алексом, она впервые задумалась о природе его беспокойства за Лену. Ведь он однажды упомянул, что все-таки любит Лену.
        Эстелла пожала плечами. Не стоит развивать эту мысль дальше. Один раз Алекс поцеловал ее, и ей понравилось - да нет, больше чем понравилось; она была буквально готова в тот момент сорвать одежду и с себя, и с него. Однако он поцеловал ее лишь потому, что перепутал с Леной. Следовательно, хотя Эстелла не заметила признаков явной привязанности - надо сказать, Алекс обладает большим тактом, чем Эстелла ему приписывала, - они с Леной представляют собой весьма странную пару. Эстелла для Алекса всего лишь настырная сестра Лены. Все, что он делает, - для Лены. Он ищет доказательства существования ее сестры - единственного не сумасшедшего члена семьи, - а Эстелла лишь средство для достижения этой цели. Да, и еще для того, чтобы найти агента.
        - Не припоминаю, чтобы ты уведомил меня до полета, что ложь входит в мои обязанности.
        - В противном случае ты бы отказалась, - ухмыльнулся Алекс. Опять эта проклятая, разрывающая сердце ухмылка! Наверняка женщины по всей стране клюют на нее, такую обольстительную и зовущую. Эстелла заставила себя отвести взгляд. Еще не хватало, чтобы очередная женщина подпала под его чары!
        Алекс взял кофе и вернулся на свое место. Эстелла снова открыла тетрадь для эскизов. Карандаш носился над страницами, добавляя новые детали, делая свободнее или удлиняя силуэт, подгоняя рукава… Через час оказалось, что править больше нечего - все идеально. Но единственный комплимент она услышала от Лены. Лицо Алекса оставалось, как обычно, непроницаемым. Однако, хотя его глаза и были закрыты, он, совершенно очевидно, уже не спал.
        Глава 19
        Алекс немного поспал в поезде и с облегчением отметил, что и Эстелла последовала его примеру. За полчаса до прибытия в Марсель он наклонился к Лене и что-то сказал ей на ухо. Судя по тому, как Эстелла сверкнула глазами, девушка явно решила, что он нашептывает какие-нибудь милые глупости. Она подвинулась, чтобы встать и выйти, но Алекс выставил вперед руку и задержал ее. Лена лишь кивнула в ответ на новую информацию, за что Алекс был ей благодарен.
        Он сел рядом с Эстеллой и негромко заговорил:
        - Если что-нибудь случится по дороге или в Париже, отправляйтесь в Лион или Марсель. Там идите в Старый порт или держитесь вблизи кафе. Кто-нибудь вас подберет.
        Эстелла в недоумении уставилась на него. Прежде чем она успела что-либо произнести, Алекс открыл портфель и извлек оттуда два пластиковых футляра - для нее и для Лены. Футляр был маленьким, легко помещался в кармане пальто или в сумочке. Алекс наблюдал, как Эстелла открыла крышку и изучила содержимое, которое он знал наизусть: брикеты солодового молока, таблетки бензедрина[55 - Форма амфетамина, мощный стимулятор. Во время Второй мировой войны широко использовался летчиками и другими военнослужащими как средство, помогающее справляться с повышенными нагрузками.], леденцы, спички, шоколад, бинт, жевательная резинка, табак, бутылочка с водой, таблетки галазона для дезинфекции воды, иголка с ниткой, мыло, леска.
        Эстелла покрутила в руках бритву.
        - Для чего это?
        - Она намагничена. Если потребуется, можно использовать в качестве компаса. Извините, ничего более подходящего для женщин не нашлось.
        Эстелла помотала головой:
        - Я не о бритве. Для чего все это?
        Алекс забрал у Эстеллы футляр и сунул к ней в сумочку:
        - Аварийный запас, - «причем самый лучший», хотел он добавить, однако промолчал. МИ9 выдавал такие наборы летчикам и своим агентам. - В чемодан не класть, постоянно держать при себе. С этим можно протянуть несколько дней. Если не хотите курить табак, его можно продать.
        - Продавать табак? - недоверчиво протянула Эстелла.
        - Эстелла, - резко оборвал ее Алекс. - Прекрати. - Называется, дождался удобного момента… В самолете девушка и вовсе перепугалась бы. Однако он понимал, что Эстелла в любом случае начнет задавать вопросы. Она не Лена. Та просто убрала свой футляр в сумочку, словно пудреницу.
        - Извини, - отчеканила она. - Может, в следующий раз, прежде чем вручить мне какую-нибудь необычную штуку, сначала предупредишь?
        Пусть она возненавидит его еще больше, но Алекс выскажет ей все, что должен.
        - Прекрати расспросы. Иначе отправлю назад в Лиссабон. Мне от тебя нужна помощь, а ты собираешься подвергнуть риску других. Самое разумное - верить всему, что я говорю и делаю. В ближайшую неделю твоя обязанность - просто кивать и соглашаться со мной, даже если это тебя возмущает. Дай мне слово!
        Как Алекс ни старался контролировать себя, он не смог скрыть раздражение. Эстелла была слабым звеном в том, что он задумал. Ему претило вести себя как деспотичный офицер разведки, однако как иначе сохранить всем жизнь?
        Он почувствовал себя последней скотиной, когда она опустила голову, чтобы скрыть покрасневшие от смущения щеки, и одними губами пролепетала:
        - Даю слово.
        - Спасибо. - Алекс едва не переступил грань, за которой кончается вежливость. - Во Франции больше нет автомобилей. Мы пересядем на поезд до Парижа. Я зайду в «Миссию моряков», а потом двинемся дальше.
        - В «Миссию моряков»?.. - начала было Эстелла, но тут же закрыла рот и взялась за чемодан. - Ладно, не важно.
        Поезд остановился. Алекс направился на встречу с Питером Кэски в «Миссию моряков», один из многих перевалочных пунктов для потерпевших авиакатастрофу летчиков на их долгом секретном пути через Францию. Питер распределял среди связных деньги и табак - особенно табак, который стал более твердой валютой, чем бумажные деньги, - а еще собирал разведывательную информацию, обеспечивал, чтобы никто в подпольной сети не опасался попасть в западню и чтобы немцы не пронюхали о ее существовании.
        Алекс вернулся на вокзал, когда состав уже стоял под парами.
        Они выехали из Марселя в Париж. Алекс надеялся, поездка продлится не более полутора суток с учетом прохождения досмотра на всех контрольных пунктах, благодаря которым некогда необременительное путешествие превратилось в полосу препятствий. В пять утра, с восходом солнца, Алекс пересел ближе к Эстелле; Лена уже несколько часов дремала, и он решил дать ей возможность прилечь. Эстелла, хотя и выглядела наиболее утомленной из них троих, все еще бодрствовала.
        Он не произнес ни слова, просто запрокинул голову назад и прикрыл глаза, чтобы расслабиться минут на десять - этого будет достаточно, иначе придется распечатать бензедрин, а он хотел сохранить таблетки на случай крайней необходимости. И некоторое время спустя - ночь прошла, на востоке занималась заря - проснулся как от толчка, ощутив, как что-то опустилось ему на бедро. Это оказалась ладонь Эстеллы. Девушка уснула и непроизвольно подвинулась ближе к Алексу, а ее рука изменила положение.
        Он изучил ладонь Эстеллы, те самые проворные пальчики, в которых она недавно держала карандаш и легко водила им по бумаге, превращая грифельные штрихи в завораживающие образы, рассмотрел кончики указательного и большого пальцев, усеянные, как он теперь заметил, крошечными ранками, следами от иголок - ничего не поделать, издержки профессии. Во сне рука выглядела мирной и трогательной. Алекс где-то слышал, что у французских белошвеек doigts de fee - буквально переводится как «пальчики фей». Все, что ему хотелось сейчас - это протянуть руку и сплести свои и ее пальцы в единое целое.
        Алекс тряхнул головой; да что с ним такое? Ни разу в жизни ему не хотелось просто взяться с кем-то за руки. Однако сейчас он осознавал, что был бы абсолютно счастлив почувствовать ее ладонь в своей, ощутить, что небезразличен ей настолько, чтобы она держала его руку. Разумеется, Эстелла находится здесь лишь потому, что он убедил ее, причем наиболее жестким способом. И если он посмеет коснуться ладони девушки хотя бы одним пальцем, та отбросит руку, выпалит что-нибудь язвительное и не будет с ним разговаривать до конца поездки.
        Так что лучше просто сидеть рядом в вагоне поезда и наблюдать, как утреннее солнце не спеша поднимается все выше. Лучше просто терпеть эту пытку, ведь, если бы Эстелла не уснула, такого момента в жизни бы не случилось.
        После Лиона Алекс выскользнул из-под руки Эстеллы, не отважившись приподнять руку и опустить на сиденье - просто позволил ладони упасть. Он достал хлеб, сыр и вино, купленные в Марселе. Скоро предстояло пересечь границу оккупированной зоны, надо подкрепиться.
        - Умираю с голоду, - послышался голос Эстеллы. Она проснулась от шуршания бумажных пакетов.
        Алекс передал ей хлеб и воду, а сам пересел к Лене.
        - Тебе следует уяснить, что можно, а что нельзя сейчас во Франции. - Он кивком показал за окно. - В оккупированной зоне другие правила.
        Поезд мчался вдоль крутого откоса. Перед ними раскинулась долина. Золотой берег! Листья виноградных лоз блестели золотом, напомнившим Алексу о платье Эстеллы, в котором он увидел ее впервые. Вдоль железной дороги яркой голубой лентой петляла река, проносились покрытые сочной зеленью холмы и виноградники… Хотя бы одна мирная минута за всю тяжелую поездку. Идиллия, дающая возможность забыть о бушующей рядом войне.
        - Ух ты! - услышал он восклицание Эстеллы, которая тоже повернулась к окну.
        Они ели, не отрывая глаз от окна. Души наслаждались пасторальной картиной так же, как тела наслаждались хлебом. Покончив с завтраком, Алекс сел на место и вытянул ноги. Лена улыбнулась ему. Он заметил, как замечал всегда, круги под глазами, выдающие сознание собственной ущербности, и заправил прядку волос ей за ухо - жест, показывающий, как он заботится о ней.
        Алекс видел, что Эстелла за ним наблюдает. Наверняка этот жест представился ей очередным доказательством их с Леной отношений. И даже хотя в глубине души Алекс не хотел, чтобы Эстелла считала их с Леной любовниками, он был рад, что она так думает, - это воздвигало между ними еще один барьер. А без этих барьеров - с учетом его прошлого - он лишь причинит Эстелле боль, а сама мысль об этом для него невыносима.
        Ну что ж, пора перейти к делу.
        - Я обязан остановиться в отеле «Ритц». Вот только он кишит немцами, а вам, девушки, не стоит находиться так близко к вермахту. Я буду время от времени приходить и уходить, чтобы создавать видимость присутствия. Однако, Эстелла, я надеюсь, мы сможем воспользоваться особняком в квартале Марэ. Пару месяцев назад я написал на стене мелом maison habitee[56 - Буквально: обитаемый дом (фр.).], тебе лучше сделать то же самое, если не хочешь, чтобы немцы экспроприировали дом. Там безопаснее. На всякий случай предупреждаю: в квартиру матери не заходить. - «На всякий случай» означало «тебя могут схватить за содействие в вывозе из Парижа сломавшего ногу агента». Но этого Алекс вслух не сказал.
        Эстелла открыла рот, и Алекс уже приготовился услышать протесты, а следовательно, продолжить нескончаемую пикировку. Однако девушка кивнула, чем немало его удивила.
        - Пожалуй, ты прав. Я не хочу подвергать маму опасности.

* * *
        Лишь после того как они выбрались из метро, Эстелла поняла, что имел в виду Алекс, когда сказал: «В оккупированной зоне другие правила». Метро было переполнено; там встречались состоятельные и хорошо одетые женщины, которые до войны, оставившей страну без автомобилей и бензина, ни в коем случае не снизошли бы до того, чтобы спуститься в подземку. Попадались и другие, принадлежавшие к контингенту, с которым Эстелла до сих пор не сталкивалась: исхудавшие, в почти прозрачных одеждах, с голыми ногами - они шли, ссутулившись и опустив головы так низко, словно хотели спрятаться внутри себя. От немытых тел исходила такая вонь, что было тяжело дышать. Эстелла не задавала вопросов. Однако когда они вышли на рю де Риволи, она застыла на месте.
        - Понимаю тебя, - шепнул Алекс. - Просто продолжай идти. Спросишь все, что надо, когда мы дойдем до дома, но на улице не останавливайся.
        И Эстелла продолжала идти. Она спрашивала Алекса, насколько плохо обстоят дела в Париже, однако такого увидеть не ожидала. Вдоль рю де Розье маршировала группа солдат в темно-серых мундирах, с бульдогами на поводках, перед ними все расступались, стараясь смотреть вниз. Многие магазины были закрыты, на некоторых других, ранее принадлежавших евреям - обувной мастерской месье Буске, «Пуговицах и лентах» месье Кассена, посудной лавке месье Блума, - висели красные плакаты, извещающие, что по указанию властей бизнес передан в руки администраторов.
        Что стало с Наннетт? С Мари и другими женщинами, которые работали с Эстеллой? Что с мамой? Эстелла изо всех сил старалась подавить эмоции и не думать о матери так часто. Как бы сильно она ни надеялась на объятия, слезы и смех, но все же страшилась того, что может обнаружить в своей прежней квартире в пассаже Сен-Поль.
        У ее любимой булочной выстроилась длинная очередь. Серые лица, худые, торчащие из рукавов руки… Одни женщины, встретить мужчину - большая редкость. Кругом только немецкие солдаты.
        Они подошли к булочной, и тут в толпе мелькнуло знакомое лицо.
        - Ютт!
        Эстелла бросилась через улицу.
        Девушка, слишком тощая для Ютт, обернулась. Улыбка на лице казалась самой существенной частью ее тела.
        - Эстелла! Как ты сюда попала?
        Эстелла обняла подругу и не удержалась от вскрика, когда ладони обхватили выступающие на спине кости. Ютт всегда отличалась пропорциональным телосложением, с выпуклостями везде, где положено, но теперь жировая прослойка между кожей и костями отсутствовала, и кожа обвисла. А еще от подруги исходил тот же отвратительный запах, что и от людей в метро.
        - Ох, Ютт… Что ты здесь делаешь? - спросила Эстелла, с радостью вновь пробуя на вкус звуки родного языка.
        - Стою в очереди за едой. Целый день. Мы занимаем очередь в пять утра и ждем много часов. Иногда дают хлеб. Брюкву. Цикорий вместо кофе. Последний раз я ела мясо, когда цвели вишни.
        - Брюкву? Да это же корм для скотины! У меня есть еда. - Эстелла вспомнила про кофе и шоколад, которые Алекс велел взять с собой. - Сейчас. - Она открыла чемодан и принялась рыться в нем, слишком поздно сообразив, что привлекла всеобщее внимание. Очередь уже столпилась вокруг нее, а на всех, разумеется, не хватит.
        Алекс резко захлопнул ее чемодан, рывком поднял Эстеллу с тротуара и вместе с Ютт вытащил из толпы. Вовремя - к булочной как раз приближался немецкий патруль. Лена ждала их на противоположной стороне улицы.
        Эстелла совершенно точно знала, что не имела права так поступать. Однако она ничего не могла с собой поделать. Как можно идти по Парижу, видеть людей, настолько запуганных и истощенных, и не поделиться тем, что у тебя есть?
        - Почему ты вернулась? - спросила Ютт. Алекс уводил их все дальше. Лена шла сзади, на достаточном расстоянии. Слава богу, Ютт не заметила ее, иначе начала бы допытываться, почему девушки так похожи.
        Ложь сорвалась с языка так естественно, что Эстелла сама не поверила.
        - По работе. - Она указала на Алекса. - Он юрист с ужасным французским, и я работаю у него переводчицей. Американец, что с него взять. Сама знаешь, они не способны к языкам. - Она театрально закатила глаза, с радостью отметив, что лицо подруги, как прежде, озарилось веселыми искорками. Ютт хихикнула.
        Кулак Алекса, упиравшийся в бок Эстеллы с того момента, как они отошли от булочной, впервые расслабился. Когда он услышал про свой якобы ужасный французский, Эстелла даже уловила на его лице проблеск улыбки.
        - Я принесу тебе еду попозже, к вечеру. Иначе ее вырвут прямо из рук.
        - Все голодают, - печально проговорила Ютт. - Кроме Рене.
        - Что с Рене?
        - Она спит с немецким офицером. Почти каждую ночь проводит в отеле «Меурис». Продает себя за еду, за тряпки, за все, что можно купить только на черном рынке. Женщинам не дают талоны на табак. Ты не поверишь, на что некоторые готовы за сигарету.
        В голосе Ютт сквозила неподдельная горечь.
        - Зачем она так поступает?
        - Это единственный способ хоть как-то жить. Все остальные разве что выживают. Зимой люди снимали шкуру с кошек на мех. А кошек потом ели.
        - Нет, - прошептала Эстелла. Пусть в Нью-Йорке она ютится в маленькой комнатке, однако у нее достаточно еды, одежды и тепла. Она не мерзнет.
        - Ты видишься с моей мамой? - наконец решилась она задать вопрос, которого страшилась с того момента, как встретила Ютт.
        Подруга покачала головой:
        - Раньше виделась в очереди за едой. Но на этой неделе - нет, и на прошлой тоже. Разве что с месяц назад… Может, она нашла другую булочную? - с надеждой добавила Ютт.
        - Может быть, - неуверенно повторила Эстелла.
        Позади раздались шаги Лены. Алекс кашлянул и напомнил:
        - Мы опаздываем на встречу.
        Опаздываем? Эстелла едва не накричала на него. Какое это имеет значение после того, что она здесь увидела? Исхудавшие женщины, прицепив тележки к велосипедам и превратив их таким образом в своего рода велотакси, проезжали по улице; в одной из тележек сидели немецкий офицер с хохочущей девицей. Кругом запустение: пустые магазины, пустые лица, пустые улицы. И пустые сердца. Однако тут она вспомнила, что приехала сюда помочь Алексу найти одного из тех, кто пытается заполнить пустоту, вернуть Францию в прежнее состояние.
        - Я приду вечером, - пообещала Эстелла подруге. - Принесу кофе и шоколад. Что бы еще ты хотела?
        - Мыло, - с надеждой вздохнула Ютт. - Мы совсем провоняли.
        - Принесу обязательно. Все, что есть.
        - И… - Ютт запнулась.
        - Все, что хочешь! - воскликнула Эстелла.
        - Мы можем куда-нибудь выбраться? Как раньше. Как будто… - Она не договорила.
        - Конечно. Как насчет La Bonne Chance? Если он еще открыт.
        - Все клубы работают. У немцев и их женщин, таких как Рене, масса времени для развлечений. - Ютт поцеловала Эстеллу в обе щеки и исчезла из поля зрения как раз в тот момент, когда их нагнала Лена.
        Позади раздался звук, похожий на цоканье копыт. Эстелла обернулась и увидела двух торопящихся вдоль улицы женщин. В руках у них болтались корзины, а на ногах была обувь с деревянными подошвами - не с кожаными. Они прошли мимо, а стук подошв доносился еще долго. Эстелла заметила еще нескольких женщин в подобной обуви. Но что больше всего бросалось в глаза, так это дамские шляпки и тюрбаны, пышно декорированные всем чем только можно: лисьими мордами, перьями, цветами, вишневыми соцветиями, птичьими гнездами, экстравагантно намотанными лентами и кружевами.
        Алекс поймал удивленный взгляд Эстеллы и сказал:
        - Кожи для обуви нет, ткани на новую одежду тоже, а вот чтобы декорировать шляпку, многого не надо.
        Эстелла улыбнулась. Как типично для французских женщин взять единственную имеющуюся у них вещь и использовать по полной программе для демонстрации своего жизнелюбия - показать, что, хотя в животе пусто, а от фигуры остались кожа да кости, внешность все равно имеет значение; силу духа они воплотили в шляпках. Эстелле стало немного легче - оказывается, далеко не все упали духом. Она надеялась, мама принадлежит к таким женщинам; и более того, она надеялась, мама приложила руку к некоторым из этих шляпок. Если все эти женщины не опустили руки перед лицом лишений и ужасов, то уж она, Эстелла, легко справится с таким простым делом, как сопроводить Алекса в Деревню Сен-Поль.
        Скоро они пришли на рю де Севинье, к дому, который Эстелла в последний раз видела в ту ночь, когда взяла карты из рук умирающего месье Омона. В летнем предзакатном свете дом выглядел почти красивым, словно старая дама, элегантность которой еще можно разглядеть в стройном силуэте, в том, как она преподносит себя, но чья внешность выдает все признаки долгой и трудной жизни.
        Эстелла увидела надпись, о которой говорил Алекс, - maison habitee, обитаемый дом.
        - Взгляни, - обратилась она к Лене. - Узнаешь?
        - Боже мой! - На лице Лены, обычно бесстрастном, явственно отразился шок.
        Эстелла толкнула ворота и впустила всех во внутренний дворик:
        - Кто бы ни построил дом в Грамерси-парке, он не мог не побывать здесь. Точная копия.
        - Я говорила тебе, что дом в Грамерси-парке построил Гарри Тоу.
        Эстелла нахмурилась. Ну не мог он здесь бывать! Она прошла через арочный вход, ожидая, что ее, как всегда, охватит знакомая дрожь. Однако на сей раз этого не случилось. Дом словно выдохнул, как будто ждал, надеялся и сомневался, что Эстелла вернется, как будто рад был ее видеть. Как будто припрятал для нее что-то важное.
        Сад во внутреннем дворике выглядел таким же запущенным, как всегда, однако здесь по-прежнему пахло мятой, как в любое парижское лето. Войдя внутрь, Эстелла провела рукой по стене вестибюля, точно такого же, как в доме Лены, однако без произведений искусства. Со стены комьями белого порошка посыпалась краска.
        Алекс взял у нее чемодан:
        - Идем. Чем дольше выжидаем, тем больше я беспокоюсь о…
        - О своем агенте, - закончила за него Эстелла. - Идем же.
        У лестницы Лена посмотрела вверх; Алекс запретил ей сопровождать его и Эстеллу, и она, похоже, не знала, что делать одной. Но тут Эстелла сообразила: Лена ждет ее разрешения подняться наверх, как хозяйки дома. А ведь она и правда здесь хозяйка - если дом принадлежит маме, согласно matrice cadastrale, земельному кадастру.
        - Выбирай любую комнату и располагайся, - сказала она Лене. - Ты наверняка знаешь дом лучше меня.
        Лена двинулась вверх по лестнице, а Эстелла с Алексом снова вышли на улицу.
        - Веди себя так, будто показываешь мне достопримечательности, - велел Алекс. - Я знаю, что это не в том направлении, но начать придется с Вогезской площади, а потом уже двигаться к Деревне Сен-Поль. На случай если за нами следят.
        Эстелла кивнула, не в состоянии вымолвить ни слова. Страх вернулся к ней в ту же минуту, когда они вышли из дома и попали в незнакомую, бруталистическую версию Парижа. Вся романтика, ощущение, что ты находишься в городе для любви и для любящих, где каждый камень, каждый уличный фонарь и каждый оконный ставень хранят тысячи легенд, город, не только принадлежащий истории, но и сам являющийся историей, словно исчезли вместе с французским правительством и теперь скрываются и выжидают.
        Эстелла примерила на себя самый радостный голос, словно действительно была экскурсоводом и старалась впечатлить своего американского босса. По тротуарам, некогда переполненным девушками в ярких платьях и с альбомами рисунков под мышкой, сновали немецкие женщины в серой военной форме.
        - Это Вогезская площадь, - объявила Эстелла. - Застроена в семнадцатом веке. Красивейшая площадь Парижа. С северной стороны Павильон королевы, с южной - Павильон короля. В свое время здесь жил Виктор Гюго. А вон там парижский филиал Нью-Йоркской школы изящных и прикладных искусств. Я проучилась в нем год, пока филиал не закрылся с началом войны.
        - Не знал, - понизив голос, сказал Алекс.
        - Не было повода, - ответила она и поспешила продолжить тур по кварталу Марэ. - Это статуя Людовика Четырнадцатого. Копия, не оригинал. Оригинал был обезглавлен в революцию.
        - Что еще стоит посмотреть?
        - Как насчет церкви Сен-Поль-Сен-Луи?
        Двое немецких солдат, каждый под руку с девушкой - платья не заношены до дыр, ноги в шелковых чулках, щеки румяные, обувь кожаная, - прошли мимо и приветственно кивнули.
        - В какую сторону идем? - спросил Алекс по-английски. Его акцент усилился, чтобы возможные слушатели легко распознали американца. Уверенность в себе, которую он обычно неназойливо демонстрировал, теперь выпирала наружу и бросалась в глаза, как пошитый на заказ костюм. Он говорил громко, как и подобает типичному развязному американцу, и Эстелле пришлось напомнить себе - это всего лишь спектакль. Однако в игру поверили!
        - Париж великолепен! - воскликнул один из солдат и подмигнул, приняв Алекса за туриста, которого тот усиленно изображал. Своей американистостью Алекс защитил и себя, и Эстеллу. - Особенно женщины! - добавил второй солдат и плотоядно посмотрел на Эстеллу. Девушка, которую он держал за руку, хлопнула его по ладони.
        - Женщины здесь неплохи, - невозмутимо поддакнул Алекс.
        Эстелла заставила себя идти вперед, хотя ее ноги, казалось, превратились в тонкие хлопковые нити. И лишь когда немцы остались далеко позади, решилась пошутить:
        - Неплохи? Умеешь ты делать комплименты!
        Ее голос слегка дрожал.
        - Я имел в виду не тебя, - ухмыльнулся Алекс. - Ты олицетворение всего плохого. Вечно задаешь вопросы. Однако ты отличный экскурсовод. Мне бы очень хотелось взглянуть на упомянутую тобой церковь.
        Его подколка слегка расслабила Эстеллу. Ноги снова начали нормально функционировать, а в голос вернулась неестественно беззаботная интонация. Она привела Алекса к церкви и там нырнула в потайной проход в Деревню Сен-Поль - проход, о существовании которого не подозревал никто, кроме знающих этот квартал как свои пять пальцев. Лицо Алекса вспыхнуло от изумления, когда узкий переулок вывел их в мощенный булыжником дворик, окруженный неровными, побеленными известкой стенами, которые где-то выпирали вперед, а где-то, наоборот, образовывали ниши и порождали новые дворики и проходы; извилистый, петляющий лабиринт, который никто из людей Алекса так и не сумел вычислить.
        Некогда являвшийся частью женского монастыря район превратился в трущобы самого худшего пошиба. Обветшалость наряду с непролазным лабиринтом отпугивала немцев, однако Эстелла обнаружила здесь меньше мусора, чем помнила, - очевидно, люди внезапно нашли применение старым тележным колесам и деревянным ящикам, ранее сваленным кучами вдоль стен. Если зима была такой суровой, как говорила Ютт, весь хлам сожгли, чтобы согреться. Эстелла ощутила озноб, несмотря на солнечный день, однако продолжила путь к бывшей книжной лавке, пробираясь мимо громоздившихся одна на другой мастерских - той книжной лавке, которую агент Алекса предположительно мог видеть из окна квартиры, где скрывался.
        - Вот она, - шепнула Эстелла Алексу.
        Окна лавки закрыты ставнями; она явно не работает уже много месяцев… Кроме Эстеллы и Алекса, во дворе не было ни души.
        Алекс изучал окна окружающих домов, постоянно покачивая головой, видя везде пыль, грязь и разруху.
        - Здесь ничего достойного внимания, - с отвращением произнес он. - Я отправляюсь в американский госпиталь согласовывать контракты. Там мне переводчик не требуется. На сегодня ты свободна.
        Он развернулся и на ближайшем углу тихонько прошептал:
        - Иди вперед. Я знаю, где он.
        - Но как? - изумилась Эстелла. Каким образом Алекс путем беглого осмотра определил нужный дом?
        - Красная герань на одном из окон. Горшок сдвинут вправо, а это значит, он там и опасности нет. Я вернусь попозже.
        - Я могу помочь?
        - Ты уже помогла. И прошу тебя, не вздумай отправиться на поиски матери до моего возвращения. Нужно убедиться, что это безопасно. - Он улыбнулся ей и развернулся назад, в сторону книжной лавки.
        Эстелла неохотно поплелась обратно на рю де Севинье, пугаясь при виде каждого немецкого солдата. Звуки города тоже изменились. Она сообразила, что не слышит ни одной птицы; возвещающие о наступлении лета трели умолкли. Что заставило птиц покинуть городские улицы? Голод? Отложенный эффект бомбежек?
        Вдоль улиц висели плакаты, изображающие немецкого солдата, который сверху вниз глядел на ребенка. Подпись призывала парижан доверять солдатам, которые всего-то и хотели, что защитить их. Эстелла с радостью наконец увидела знакомую обветшалую дверь, chasse-roues - сторожевые камни, - выщербленные в тех местах, где их задевали тележные колеса, и с облегчением нырнула во внутренний дворик, почувствовав, как дом раскрывает ей навстречу объятия и предлагает защиту.
        Она сразу прошла на кухню и вскипятила три кастрюли воды. Ожидая, пока вода нагреется, вычистила одну из ванн старыми портьерами, которые когда-то живописно ниспадали до пола. Лену не было слышно, и Эстелла решила, что та, наверное, уснула после долгой дороги. Она осторожно вылила в ванну кипяток, добавила холодной воды из крана и опустилась в нее.
        Не вздумай отправиться на поиски матери. Нужно выполнить указания, даже если придется приложить громадное усилие, чтобы пройти мимо пассажа Сен-Поль. Вместо того Эстелла вымыла голову и тщательно расчесала спутавшиеся за последние четыре дня волосы. Ах, если бы можно было так же легко взять расческу и распутать все узлы и хитросплетения своей жизни!

* * *
        В чемодане Эстеллы лежало золотое платье, спрятанное на самом дне. Прежде чем она увидится с мамой, завтра или когда разрешит Алекс, прежде чем ее жизнь безвозвратно изменится, когда она услышит от мамы то, что та ей скажет и о чем умолчит, нужно дать Ютт возможность насладиться парижской ночью. А пока Эстелла не в силах сидеть в доме и ничего не делать, кроме как думать о неизбежной встрече втроем - она, Жанна и Лена, - ведь тогда откроется правда, которая причинит больше боли, чем что бы то ни было.
        Она прошла через холл до последней комнаты, которая выходила окнами на улицу. В раннем детстве, когда ей еще не разрешали заниматься в школьном кабинете музыки, мама иногда приводила ее сюда, в эту комнату, где в то время стоял рояль. Эстелла играла гаммы, а Жанна слушала, улыбаясь лишь тогда, когда дочь поднимала на нее глаза, и сидела, стиснув зубы и сжав кулаки, когда думала, что та сосредоточена на инструменте.
        Эстелла толкнула дверь и вскрикнула от восторга. Рояль на месте! И тогда - потому что ей ужасно не хватало мамы, потому что ее город был жестоко изранен, потому что от подруги Ютт осталось лишь сморщенное подобие ее прежней, потому что еврейский квартал Марэ больше не существовал, потому что сама она только что водила по Парижу одного шпиона в поисках другого шпиона и лишь задним числом поняла, насколько это смертельно опасно в случае, если бы ее схватили, после того как почувствовала нечеловеческий страх, свернувшийся внутри каждого парижанина, - Эстелла села за рояль и заиграла одну из любимых мамой песен.
        Элла Фитцджеральд, The Nearness of You. Мелодия выходила из-под пальцев Эстеллы, более медленная и несмелая, чем раньше, соединяясь с парижской ночью и с разлитой по затемненным улицам тоской. Когда Эстелла дошла до слов о радости быть рядом с любимым, хлопнула дверь. Кто-то сел с ней рядом на банкетку и подобрал на слух аккомпанемент.
        Руки Алекса профессионально порхали над клавишами рядом с руками Эстеллы. Она ощущала его присутствие - спина выпрямлена, кисти расслаблены, рукава закатаны - прирожденный пианист. И вдруг тихо, слишком тихо для своего голоса, он тоже запел. Голос, идеально соответствующий песне, наполнял собой комнату и завораживал Эстеллу.
        Когда песня подошла к концу, ни один из них не пошевелился: оба смотрели на рояль с застывшими на клавишах пальцами, слушая угасающее эхо своих голосов, еще продолжавшее звучать в комнате.
        - А вы отлично сыгрались, - в комнату ворвался голос Лены, словно в середине колыбельной кто-то случайно ударил в кимвалы.
        Эстелла подпрыгнула. Руки Алекса на клавишах напряглись.
        - Я пошла. - Эстелла вскочила с банкетки. Золотое платье вспыхнуло в свете люстры, словно вдруг открыли маскировочные шторы на единственном окне в городе.
        - Куда это ты собралась в таком виде? - спросил Алекс.
        - Что ты себе позволяешь? - огрызнулась Эстелла.
        - Я совсем не то хотел сказать. - Он поднял руку. - Я хотел сказать, что ходить по клубам в Париже ночью вовсе не так безопасно, как раньше.
        - Я хочу повидаться с Ютт. Купить ей поесть. Вместе пойти на Монмартр, в джаз-клуб, где мы бывали раньше, чтобы она смогла немного развеяться. Перестать думать об очередях за продуктами. А я сама смогу перестать думать о том, насколько сильно хочу увидеть маму. О том, что в ту минуту все изменится. Так пусть хоть еще пару часов не изменится ничего. - Последняя фраза вырвалась у Эстеллы помимо ее воли. Она поспешно прикрыла рот рукой, чтобы чего-нибудь еще не брякнуть.
        - Мы с Леной составим тебе компанию.
        - Я не нуждаюсь в няньках. - Она грубила, сама понимая, что это лишь защитная реакция.
        - Знаю. Но, допустим, я ни разу не был в джаз-клубе на Монмартре.
        - Сомневаюсь.
        Алекс криво усмехнулся:
        - О’кей. Понимаю, мне это даром не пройдет, но вообще-то я не предлагаю себя в няньки никому из вас.
        - Ладно, - уступила Эстелла. И тут у нее вырвалось: - Когда я смогу увидеться с мамой?
        - Надеюсь, завтра.
        - Будь у меня выбор, я бы тоже отложила на потом момент, когда все изменится. - Лена развернулась и вышла.
        Эстелла, не веря своим ушам, спросила Алекса:
        - Так, значит, и она с нами идет?
        - Дай мне минутку, чтобы переодеться. Я выясню.
        Он выжидательно уставился на Эстеллу. Она переспросила:
        - Так ты собираешься переодеваться?
        - Я думал, ты предпочтешь удалиться, но если настаиваешь… Это моя комната.
        - О!.. - Эстелла вспыхнула от смущения и торопливо выскочила за дверь.
        Через пять минут Алекс спустился вниз, выглядя еще привлекательнее, чем имеет право выглядеть мужчина, особенно с учетом длительного и некомфортного путешествия. Эстелла ограничилась тем, что надела золотое платье, попудрилась, подкрасила губы и нанесла тушь на веки; теперь она поняла, что следовало уделить больше внимания своему внешнему виду. Вот только Алекс пойдет под руку с Леной; Эстелле достанется лишь роль сопровождающей.
        - Готова?
        - Где Лена?
        - Решила выспаться.
        - Ты можешь остаться с ней.
        - Знаю, что могу.
        Однако к лестнице не повернулся.
        - Так ты по-прежнему идешь со мной? - спросила Эстелла.
        - Значит, я тебе уже не мешаю? - нетерпеливо возразил Алекс. - Или мы будем тут всю ночь препираться?
        Эстелла выскочила во дворик. Воздух был настоян на мяте и жасмине, теплая парижская ночь ласкала кожу, словно шелк.
        - Куда идем? - спросил Алекс, нагнав ее. - Если в «Бриктоп», то он кишит немцами.
        - Ага, ты там бывал! Ну разумеется, не в «Бриктоп». Я знаю местечко подешевле. - Эстелла улыбнулась, вспомнив те ночи, когда они с Ютт танцевали и развлекались напропалую. Теперь она еще больше уверилась, что подруге необходимо дать возможность воспрянуть духом и набраться сил, чтобы с утра продолжать жить. - А еще там намного веселее.
        Глава 20
        По пути к Ютт Эстелла задала Алексу всего один вопрос:
        - Твоя сегодняшняя миссия увенчалась успехом?
        - Вполне. - То, как он это произнес, и слегка разгладившиеся складки на лбу позволили догадаться, что агент в безопасности.
        - Я рада.
        Придя к Ютт, Эстелла представила Алекса как своего босса-юриста, не говорящего по-французски, и передала пакет с предметами первой необходимости, на который та уставилась, как на сокровище.
        - Сигареты! - простонала Ютт, прижимая к груди табак. Затем вцепилась в продукты, мыло и шоколад, и ее глаза наполнились слезами.
        - Ты оставила себе хоть что-нибудь на обратную дорогу до Лиссабона? - спросил Алекс по-английски.
        - Оставила. Аварийный запас. Ты сказал, там все, что нужно.
        Алекс вздохнул, однако, к счастью, возражать не стал.
        - А еще я принесла тебе платье, - сообщила Эстелла подруге, снова переключившись на французский. - Думаю, ты не можешь сейчас купить ткань, чтобы позволить себе что-нибудь новое. Я пошила его всего пару месяцев назад и носила совсем немного. - Она достала белое платье, которое надевала на встречу с Элизабет Хоус.
        Ютт просияла:
        - Какая красота! Спасибо.
        - Тогда надень его. Я заплачу за ужин, а еще ты сможешь курить столько сигарет, сколько захочешь.
        Улыбка Ютт стала еще шире.
        - Ужин, сигареты и танец с твоим симпатичным боссом. Звучит неплохо.
        Алекс поперхнулся и принялся кашлять. Эстелла не удержалась и добавила:
        - О, лучше не стоит. У него все лицо покрывается сыпью, когда женщины подходят слишком близко. Наверное, аллергия.
        Когда Ютт умчалась переодеваться, Алекс сказал:
        - В следующий раз назначу тебя на другую должность. В роли переводчицы ты слишком много себе позволяешь.
        Эстелла не сдержала ухмылки.
        Они втроем отправились в клуб на Монмартре. Эстелла взяла под руку Ютт, напоминая себе разговаривать с Алексом по-английски и не разоблачать его прикрытие в благодарность за то, что он воздержался от ночи с Леной и помог ей заставить Ютт улыбнуться. Вскоре праздничное настроение испарилось - они увидели множество женщин, которые выстроились вдоль улиц и окликали Алекса, желая продать себя.
        - Их мужья в плену, - пояснила Ютт. - Денег нет - помни, нам не дозволено иметь чековые книжки, как, наверное, у вас в Америке, - а днем они работать не могут, потому что должны стоять в очередях за едой для детей. Остается продавать себя.
        Эстелла пораженно покосилась на Алекса.
        В этот момент двери ближайшего клуба распахнулись, открыв помещение, полное немецких солдат, которые танцевали с нарядными и совсем не худыми женщинами.
        - Коллаборационистки, - с горечью указала на женщин подруга.
        В ушах у Эстеллы громом прогремели слова Алекса - «Кем из них была бы ты, Эстелла, останься ты дома?» - когда она увидела воочию выбор, который les Parisiennes, парижанки, делают каждый день: медленно умирать от голода, как Ютт, или улыбаться немцам и есть досыта.
        На улицу вырывался грохот музыки из клуба. Подслушать их никто не мог, и Алекс прошептал:
        - У меня есть информатор - женщина, которая работает в одном из двухсот парижских борделей. Начинает в девять утра, заканчивает после полуночи. За это время она обслуживает примерно две сотни клиентов - семь минут на каждого. И не бросает свое занятие, потому что немцы в постели болтают языком, а она передает их слова дальше по цепочке. И считает, что заплаченная цена стоит того. Вот почему я обязан был сегодня спасти моего агента; он сотрудничает с этой женщиной, получает от нее информацию, передает мне, а я пересылаю ее в Лондон. Вот наша война.
        Двери закрылись, и музыка стихла. Алекс замолчал.
        Эстелла помотала головой и не глядя схватила за руку Ютт, притворяясь, что Алекс не говорил ничего такого и она по-прежнему жаждет вытащить подругу куда-нибудь оттянуться, как в былые времена. Боже, какая же она эгоистка! Почему просто не сказала Алексу «да» в ту же минуту, когда он попросил ее поехать в Париж и помочь ему? Поведал бы он эту историю сразу, чтобы у нее не было другого выбора, кроме как согласиться. А он все утаил - да, нажимал на Эстеллу, однако не шантажировал подобными ужасами, предоставив ей альтернативу остаться на Манхэттене в безопасности.
        Эстеллу словно током ударило. Пусть она слишком мало знает о деятельности Алекса, пусть даже ненавидит ее, стоившую жизни месье Омону, - Алекс должен продолжать работать. Каждый спасенный им летчик сбросит бомбы на немецкую армию, каждый разведчик, которого он выручит на конспиративной квартире в Париже, передаст информацию, помогающую избавить Европу от нацистов. Пусть Алекс не может открыть ей свои секреты, однако так он спасает их от попадания в руки тех, кто обладает слишком большой властью и размахивает ею, как мачете.
        - Я больше никогда и ни о чем не буду тебя расспрашивать.
        И Алекс понял, потому что ответил:
        - Спасибо.
        Наконец они добрались до клуба. Из открывшейся двери сразу же хлынули звуки саксофона.
        - Как я умудрился ни разу здесь не побывать? - спросил Алекс по-английски, придерживая дверь для Ютт и озираясь вокруг. Джаз-банд, танцпол, а еще бар, в котором, кажется, по-прежнему есть хотя бы вино.
        - Ты был слишком занят. Прозябал в «Бриктопе», где собирались самые сливки общества.
        - Как я заблуждался! Все самые лучшие сливки здесь.
        Щеки Эстеллы вспыхнули ярче целого поля маков.

* * *
        Алекс допустил ошибку. Определенно не стоило говорить девушке, что она красива. Вот она и сорвалась с места, как беженка при виде испанской границы. Сначала сидела у бара вместе с Ютт и болтала с барменом, судя по всему, хорошим знакомым. Потом музыканты спустились со сцены, принялись целовать ее в обе щеки и потащили к себе за стол. Каждый пытался будто в шутку приобнять ее, Эстелла добродушно отбивалась, и мужчины удрученно возвращались на место.
        Затем девушка начала угощать всех табаком, а один из мужчин принес купленную на черном рынке бутылку виски. Скоро Эстелла стала объектом поклонения - она развлекала всех историями из манхэттенской жизни, каждая последующая круче и забавнее предыдущей, и уводила друзей в сторону от невзгод, в которые погрузился Париж. От Алекса не укрылось, чего ей это стоило. Он замечал, как она озиралась вокруг, опасаясь, что в клуб заглянут солдаты вермахта и увидят, как она опекает Ютт и следит, чтобы подруга поела вдоволь мяса; увидят, как она болтает без умолку, хотя утомлена после долгой дороги, потому что понимает, насколько Ютт, музыканты и все остальные жаждут слушать сказки о Нью-Йорке и забыть об оккупированном Париже хотя бы на короткое время.
        Алекс не вслушивался в слова Эстеллы, вместо того он наблюдал за мужчинами - они были от нее без ума, словно заколдованные. Он осознал то, что приметил еще в тот вечер, когда она вошла в театр Пале-Рояль. Ах, какая женщина!
        Такие встречаются реже, чем голубые бриллианты. Прекрасна так, что смотреть больно, и отважнее многих мужчин, с которыми он работал. Более того, она излучала радость. Он слушал ее смех, прислонившись спиной к барной стойке, и был не в силах отвести глаз.
        В конце концов его вытащили из угла и посадили за общий стол, и Алекс обрадовался возможности хоть ненадолго забыть о своей работе, о том, что официальный повод для его приезда в Париж связан со многими жестокими обстоятельствами, которые подстерегают мужчин на войне, и был счастлив насладиться покоем перед неотвратимой бурей. Алекс прикидывался, что ничего не разбирает в непрерывном потоке слов, хотя понимал язык французских улиц лучше, чем любой марсельский докер; от него не ускользали даже похабные намеки, которыми музыканты перебрасывались друг с другом.
        Через некоторое время Алекс поймал на себе взгляд Эстеллы, и от улыбки, которой она его одарила, у него захватило дух. Сидевший рядом саксофонист тоже подметил это и толкнул его локтем:
        - Она не разбрасывается такими улыбками со всеми подряд.
        Как хочется, чтобы это было правдой!

* * *
        Эстелла понимала, что несколько перепила, но ей было все равно. Она испытывала горькую радость, слыша смех Ютт и французскую речь, а виски помог притупить боль от мысли, что мама где-то рядом, однако все равно недосягаема. Носит ли еще мама блузку, сшитую из той же самой ткани, что и платье Эстеллы?
        - Сыграй с нами, Эстелла! - предложил Люк, пианист, и звучание собственного имени вернуло ее в помещение клуба.
        - Нет, - запротестовала она. - Никто не захочет меня слушать.
        - Эстелла, Эстелла, - начала напевать Ютт. Остальные музыканты подхватили, и спустя несколько секунд вся компания за столом повторяла ее имя.
        Она увидела, одновременно с радостью и изумлением, что и Алекс присоединился к ним. Он весело подмигнул через стол, и она не удержалась от смеха.
        - D’accord[57 - Ладно (фр.).]. - Эстелла подняла вверх руки, решив, что лучше уступить, чем испытывать неловкость перед людьми, нараспев выкрикивающими ее имя, и указала на Алекса. - Если ты присоединишься.
        - Это вызов? - спросил Алекс.
        - А как ты думаешь, черт побери?
        Музыканты зааплодировали.
        - Ваше желание для меня закон, - сказал он и шутливо отвесил поклон.
        - Если бы так, - с улыбкой покачала головой она. Алекс вслед за музыкантами поднялся на сцену и сел за рояль рядом с Эстеллой. Ради смеха она взяла первые ноты песни Жозефины Бейкер Don’t Touch My Tomatoes[58 - Буквальный перевод: «Не трожь мои помидоры».].
        Филипп, солист группы, присвистнул:
        - Да она нас развращает!
        Эстелла подняла бровь:
        - Впервые я услышала эту песню здесь. Причем в твоем исполнении.
        Алекс подобрал аккомпанемент, и она поняла, что он тоже знает песню; работал под прикрытием и наверняка массу времени провел в подобных барах. Она начала напевать вместе с Филиппом, и Алекс присоединился, импровизируя время от времени и перебирая варианты, услышанные - как он шепнул ей украдкой - в Марселе, в Тулузе и в каком-то городке близ Пиренеев. Одна из версий заставила Эстеллу прыснуть от смеха, да так громко, что она не смогла играть, и Алекс взял на себя и мелодию, и аккомпанемент, да еще и приукрасил риффом - короткой последовательностью аккордов, - которую тут же скопировал саксофонист. Эстелла поняла, что Алекс настолько же талантлив в игре на рояле, как и во всем остальном.
        - Знаешь, - шепнула она в паузе между пением, - если тебе наскучит нынешний род занятий, ты всегда сможешь заработать на жизнь как джазовый пианист.
        - Порой я думаю, это была бы не жизнь, а мечта.
        В завершение он снова начал играть The Nearness of You, и Филипп уступил свое право солировать - интерпретация Алекса была настолько трогательна, что каждая нота будто нажимала клавишу в сердце Эстеллы. Он в недоумении обнаружил, что на этот раз она не присоединилась.
        - Не могу, - созналась Эстелла. - И без меня звучит выше всяких похвал.
        Перед началом припева Алекс шепнул:
        - Пожалуйста…
        В момент уязвимости Эстелла уловила, как в нем мелькнул проблеск юноши, который скрывался за образом взрослого мужчины; подростка, настолько жаждущего спасти свою мать, что ради этого он готов был стать разбойником с большой дороги или пиратом; подростка, которому не оставили выбора, кроме как сдаться на милость британского правительства в обмен на жизнь - сделка, о которой Алекс, скорее всего, сожалел, однако сейчас он уже слишком погряз во всем, чтобы когда-нибудь бросить свой род занятий.
        Эстелла кивнула, однако не заиграла. Пусть мелодия плывет по залу такая, как есть: медленная, нежная и трогательно прекрасная, как и ее видение Алекса-мальчика, одной рукой собирающего деньги за контрабанду оружия, а другой утирающего матери слезы. Но она подпевала, ненавязчиво позволяя вести мелодию, а сама вливалась в нее, превращая свою партию в сплав любви и печали, мост, который может привести человека от скорби к jouissance - к наслаждению.
        Песня подходила к концу. Глаза Эстеллы наполнились слезами, они уже проникали в голос, делая его низким и сиплым. Алекс сыграл финальную ноту, и Эстелла отвернулась, не желая показывать свою незащищенность, но он протянул руку, осторожно смахнул слезинку, катившуюся по ее щеке, а затем взял ладонь Эстеллы в свою, поднес к губам и поцеловал.
        Самый иллюзорный из жестов - словно перышком по руке провели. Однако жгучая боль выстрелила прямо в средоточие тела. Ей захотелось прислониться к Алексу. А если бы губы коснулись губ, как только что коснулись тыльной стороны ладони?
        Глава 21
        Сразу после того Эстелла сбежала, задержавшись на минуту, только чтобы сказать Алексу:
        - Я пошла домой. Прошу тебя, хоть раз в жизни не сопровождай меня.
        И, не желая слушать ответ, протолкнулась сквозь веселящихся завсегдатаев клуба, по пути торопливо попрощавшись с Ютт, и замедлила шаг, лишь когда оказалась в нескольких кварталах от клуба.
        Почему она позволила целовать себя мужчине, который встречается с ее предполагаемой сестрой? Что это - безумие, глупость? Наверное, ее, и без того расстроенную, так возбудила полная искушений парижская ночь в джаз-клубе, да еще и убаюкали звуки саксофона.
        Она пойдет к маме. И плевать, что Алекс не велел. Прямо сейчас заберет вещи с рю де Севинье. Алекс вернется, а ее и след простыл. Как теперь посмотреть ему в глаза, не выдав себя, как скрыть чувства, охватившие ее в тот момент, когда он поцеловал ей руку?
        Она шагала медленно, не в силах заставить себя прибавить шаг. Перед глазами стояло лицо Алекса, а его губы снова и снова обжигали ладонь.
        Наконец она открыла дверь дома на рю де Севинье.
        - Алекс?
        Эстелла вздрогнула и схватилась за сердце.
        - Нет, это я.
        На верхней площадке лестницы стояла Лена, с тревогой глядя вниз. Эстелле захотелось оторвать себе руку. Она не сделала ничего такого, что могло считаться предательством, однако внутренне предала Лену намного глубже, чем если бы Алекс поцеловал ее в губы. Настало время откровенного разговора; в любом случае она давно задолжала его Лене.
        Эстелла уселась на ступеньку и посмотрела на Лену снизу вверх.
        - Мне все казалось, безопаснее не знать, кем мы приходимся друг другу. Думала, проще закрыть глаза, чем принять удар в лицо.
        - А если тебе предложат яблоко, ты откажешься? - тихо проговорила Лена.
        - Верно подметила. Я бы не отказалась. - Эстелла изучала Лену, женщину, похожую на нее физически, однако так непохожую хотя бы тем, что та не умела улыбаться. Словно у нее много лет назад похитили это умение. - Я отправляюсь к маме. А до того, надеюсь, ты расскажешь мне, как попала к Гарри.
        - Идем со мной, - ответила Лена.
        Они поднялись наверх и прошли через вестибюль к другой, потайной лестнице, которую Эстелла до сих пор не замечала. Лестница вела мимо комнат, где раньше, должно быть, проживала прислуга, и выходила на крышу.
        Эстелла нырнула в парижскую ночь и ахнула:
        - Как ты нашла этот ход?
        - В моем доме есть такая лестница. Я сообразила, что она должна быть и здесь. - Лена уселась на крышу. - Как прошел вечер?
        Эстелла опустилась рядом и тут заметила у Лены под мышкой коробку из-под обуви. На коробке было отмаркировано название магазина, где мама обычно покупала ей обувь. Эстелла вздрогнула от одной мысли, что мама могла хранить там.
        - Я была в джаз-клубе, - осторожно ответила она.
        - И Алекс тоже?
        - И он.
        - Он рассказывал тебе о своей матери? Об отце?
        - Чуть-чуть.
        - Я рада.
        Рада? Эстелла удивилась, однако промолчала и показала на коробку.
        - Что там?
        - Нашла под роялем. - Лена протянула коробку Эстелле.
        - А почему не открыла?
        - Хочу сделать это вместе с тобой.
        - Спасибо, - прошептала Эстелла. Их глаза встретились. Лена выдержала ее взгляд и улыбнулась в ответ.
        Эстелла поставила коробку между собой и Леной и сняла крышку. Сверху лежало платье - самое первое из пошитых Эстеллой для себя. Неровные строчки, болтающиеся пуговицы, потертая ткань… Эти недостатки Эстеллу не волновали, и мама разрешала ей носить платье всегда, даже зимой, просто надевая под него трико, а сверху пальто, чтобы не мерзнуть.
        Она взяла платьице в руки, и в памяти вспыхнуло: они с мамой гуляли по кварталу Марэ и остановились у этого дома. На мамином лице читалась безысходность - Эстелла не знала тогда этого слова, однако понимала, что «печаль» не вполне подходит для описания маминых ощущений, - и она крепко обвила руками талию Жанны.
        Мама громко всхлипнула и как-то внезапно успокоилась, загнала свои эмоции внутрь и подхватила дочь на руки, хотя та уже слишком выросла для этого.
        - Ничего страшного, просто сердце кольнуло, - сказала она тогда.
        Теперь Эстелла понимала, что мама имела в виду. Вот сейчас она сидит рядом с женщиной, которая более чем вероятно является ее сестрой, держит в руках полную тайн коробку и свое поношенное детское платьице и тоже ощущает боль в сердце.
        Она снова сунула руку в коробку и извлекла свернутый в рулон холст с портретом мужчины и женщины, которые смотрели друг на друга так, что сомнений не оставалось: их связывает глубокое чувство. Эстелла изучила картину и нахмурилась: она узнала комнату, послужившую паре декорацией. Витражное окно, словно в церкви, рояль у стены, а в окне на дальнем плане здания, которые Эстелла, если сядет за тот же самый рояль, увидит за тем же самым окном.
        - Эти люди позировали художнику здесь, - задумчиво проговорила она. - Кто они?
        - Эвелин Несбит, а с ней Джон Берримор. Возможно, ты видела некоторые из его фильмов. Он был любовником Эвелин до Стэнфорда Уайта и Гарри.
        Эстелла перевернула холст и прочла написанные изящным маминым почерком слова: Mes parents[59 - Мои родители (фр.).], 1902.
        - Эвелин Несбит и Джон Берримор - родители моей мамы? Так вот почему Эвелин продала маме дом за один франк?
        - И по той же причине отдала ее в монастырь на воспитание. Эвелин была не замужем. Хорошо известно, что она как минимум один раз делала аборт, когда жила с Джоном, а еще приезжала в Париж якобы восстанавливать здоровье и, вероятно, в тот раз все же решилась родить. В результате на свет появилась твоя мама.
        Боже… Не слишком ли много сразу? А в коробке есть что-то еще.
        Эстелла вынула отпечатанную на машинке страницу и карандашный рисунок, который сразу завладел ее вниманием. Она узнала руку матери. Жанна тоже часто рисовала эскизы, всегда карандашом. Рисунок изображал двух спящих детей. Совсем младенцев, новорожденных.
        - Так, значит, детей было двое, - сказала Эстелла.
        - Ты знаешь, чей это рисунок? - тихонько спросила Лена.
        - Мамин. Мы с тобой близнецы.
        - В жизни представить себе не могла, что у меня есть сестра, - еле слышно проговорила Лена.
        - Тебе необязательно называть меня сестрой, если это сложно, - поторопилась успокоить ее Эстелла. - Можешь продолжать жить как прежде, словно меня вообще нет.
        - Почему?
        - Потому что… - Эстелла умолкла на полуслове. Странные бывают подарки… В этот миг она ощутила в душе новые, магические узы. Узы, связывающие ее с сестрой. Сестрой, которую она всегда страстно желала иметь. Эстелла поднесла ладонь ко рту. Наружу рвался всхлип, как и у мамы в тот день на рю де Севинье, и она не смогла сдержать его.
        - Понимаю, из меня не сестра, а сплошное разочарование, - произнесла Лена, и две одинокие слезинки выкатились из уголков ее глаз.
        Эстелла издала полусмех-полувсхлип:
        - Слушай, ведь если у тебя никогда не было сестры и ты не могла сравнивать себя с ней, как ты можешь называть себя разочарованием?
        Лена поперхнулась смехом:
        - Однако по-прежнему неизвестно, кто наш отец.
        - И каким образом ты оказалась под опекой Гарри. Пусть Эвелин родила мою маму, пусть она в свое время была замужем за Гарри, однако как случилось, что мама - которая Гарри вообще не знала - оставила тебя с ним?
        Вот самый главный и самый ужасный вопрос. Потому что теперь, когда Эстелла познакомилась с Гарри, она не представляла, как можно было передать ему ребенка.
        - Формально она передала его матери Гарри. Когда я спрашивала об обстоятельствах моего появления на свет, мне всегда говорили, что некая дальняя родственница попала в беду и миссис Тоу проявила к ней сострадание. Вот только я ни разу не видела, чтобы миссис Тоу проявляла сострадание хоть к кому-нибудь. Она приняла меня в семью, а когда Гарри выпустили из психушки, отдала ему на воспитание, якобы потому что он моложе и, следовательно, более годится на роль приемного отца.
        Лена сделала долгий и медленный вдох. Затем прилегла на иссиня-черную поверхность сланцевой кровли и уставилась в небо.
        - Удивительно… Посмотри, как прекрасно звездное небо. И каждый человек владеет им в равной мере. Есть другие вещи, которыми также владеют все. А вот Гарри… Если бы существовал способ разлить по бутылкам ночное небо вместе с луной и звездами, он бы так и сделал.
        Эстелла ждала, понимая, что Лена собирается поведать о многом. Об очень многом.
        Однако та молча спустила платье с одного плеча, повернулась спиной к Эстелле и показала на шрам. Больше чем шрам.
        Грубые рубцы на белой коже складывались в буквы: ГКТ.
        - Гарри Кендалл Тоу, - зашептала Эстелла. - Нет, он не мог! Скажи, что это не он!
        - Он выжег клеймо после того, как у меня впервые случились месячные, - сухо сообщила Лена. - Чтобы дать понять: я всегда буду принадлежать ему.
        Эстелле захотелось свернуться в клубок, сделаться крошечной, меньше самой маленькой звездочки на небе. Только бы не видеть, не слышать, не думать об омерзительном чудовище, который явился к ней на модный показ и вел себя хуже, чем сумасшедший, потому что сумасшедший никогда не планирует свои действия настолько тщательно.
        - И рядом не оказалось никого, кто проявил бы участие и остановил его, - протянула Эстелла. - Некому было тебе помочь.
        - Некому. Мать Гарри такая же невменяемая, как он. К тому времени я прочла мемуары Эвелин и понимала, до какой степени он может озвереть и почему от меня требуется позволять ему делать все, что он хочет. По крайней мере, тогда я буду пользоваться некоторой свободой. Если я откажу ему, то лишусь и этого. В тот вечер Гарри клеймил меня, а после устроил вечеринку. Объявил, что я должна выйти в свет; купил платье, подобающее куртизанке, и выставил меня напоказ перед полной комнатой истекающих слюной мужчин.
        «Я не хочу знать, что было дальше», - хотела крикнуть Эстелла. Однако ей оставалось только слушать. Лене приходилось заниматься гораздо худшими вещами, и вот она сидит рядом, живая. Самое малое, что может сделать Эстелла, - это позволить Лене выговориться. Скорее всего, эту историю никто, кроме Алекса, не знал.
        - Как ты завладела домом в Грамерси-парке? Как сумела избавиться от Гарри?
        И Лена рассказала ей все.

* * *
        В день вечеринки Гарри открыл дверь в мою комнату. Как обычно, без стука.
        - Сегодня у нас праздник, - бесцеремонно заявил он. Его перекормленное и перегруженное вином пузо туго обтягивал шелковый жилет, готовые оторваться пуговицы выдавали напряжение. - Оденься подобающим образом. - Он положил на постель вечернее платье.
        - Хорошо, - ответила я. Боль в плече напомнила, что лучше всего молча уступить. Я села за туалетный столик. Моя богатая комната отражалась в стекле, показывая степень деградации дяди. Кругом шелк: обои, шторы, покрывала. Изобилие позолоты: столбики кровати, орнамент обоев, часы «Ормолу»[60 - Ормолу - классическая техника золочения бронзы, распространенная в XVII - XIX вв.] в аляповатом, блестящем, как солнце, корпусе.
        Я выполнила все требования Гарри. Накрасилась, надела платье, у которого был настолько глубокий вырез, что частично открывал грудь. Появившись в гостиной с получасовым опозданием, я привлекла к себе взоры всех мужчин. Мой «дядя» - Гарри - ухмылялся, глядя на меня сквозь бокал красного вина. Я поняла, что угодила ему и, если повезет, выкуплю себе несколько дней свободы.
        Ужин закончился. Гарри встал и объявил:
        - Джентльмены, я предлагаю нам удалиться и выпить бренди. Леди могут остаться в гостиной и устроиться поудобнее.
        Дамы оживленно принялись обсуждать друг друга, делая завуалированные и колкие замечания. Особенно в мой адрес.
        - Лена, - сказал Гарри, - ты обслужишь нас.
        Чего-то подобного я и ожидала. Более чем экстравагантно - в доме, полном слуг, заставить четырнадцатилетнюю воспитанницу выполнять их работу!
        Я проводила мужчин в курительную комнату и раздала гостям сигары. Когда очередь дошла до одного из мужчин, которого я узнала по газетным снимкам как Фрэнка Уильямса, одного из основных конкурентов семьи Тоу в бизнесе - Гарри предпочитал держать врагов поближе к себе, - тот хрипло пролаял:
        - Как тебя зовут?
        - Лена.
        - Лена? Твои родители не привержены традициям.
        - Мои родители умерли.
        Фрэнк повел плечами. Жест, демонстрировавший абсолютное безразличие, подсказал мне, что я должна постараться сделать. Тот факт, что Гарри ненавидел Фрэнка, только придавал задумке изящества. Я обрезала кончик сигары Фрэнка.
        - Кстати, о традициях, - с показным великодушием ухмыльнулся Гарри со своего кресла у камина. - У меня есть кое-что для тебя, дорогая.
        - О, вы так добры ко мне, дядя, - ответила настолько сладкозвучно, что буквально ощутила, как мед каплет с языка. - Мне больше ничего не нужно.
        - А как насчет вот этого? - Он протянул мне серебряный медальон с витиеватой гравировкой и своим портретом внутри.
        Такие спектакли я видела не раз: щедрый дядюшка дарит своей подопечной все, что она только пожелает! И я молча наклонила голову, чтобы Гарри было удобнее застегнуть медальон у меня на шее. Он оказался тяжелым, как мельничный жернов, однако я улыбнулась и выжала из себя пару слезинок, словно от избытка чувств. Гарри одобрительно кивнул.
        - Позвольте-ка взглянуть, - окликнул меня Фрэнк со своего кресла.
        Я подчинилась, постаравшись склониться к нему как можно ниже. Его глаза уставились в ложбинку между грудей; я абсолютно точно понимала, что ему от меня надо. А значит, план, который только что возник в голове, может сработать.
        - Люблю драгоценности, - прошептала я. - А еще мужчин, которые покупают их для меня.
        Он поерзал на стуле и закинул ногу на ногу.
        - Еще бренди.
        - Слушаюсь.
        Я умело обслужила его и на следующий день получила медальон, по краю украшенный бриллиантами и больший, чем тот, который подарил Гарри. Его прислал Фрэнк. С этого момента я взялась поощрять его, провоцируя на подарки, все более дорогие и роскошные. Фрэнка возбуждало то, что, как бы ни обстояли дела в бизнесе, он все равно «смеялся последним», забавляясь с дорогостоящей игрушкой Гарри. Время от времени на вечеринках я отправлялась вместе с Фрэнком в комнату с завешенными шторами окна, где расплачивалась за подношения. Однако ему подарки стоили дороже, чем мне. Как только я демонстрировала Гарри кольцо или брошь, он приходил в ярость и в результате покупал вещицу помассивнее, чтобы вручить мне на глазах у Фрэнка.
        Шесть лет спустя у меня собралась коллекция ювелирных украшений, которую можно было заложить на кругленькую сумму. Однако для того чтобы купить дом и, следовательно, свободу, этого оказалось недостаточно. Мне предстояло вынудить Фрэнка помочь мне в последний раз.
        Я рассказала ему о доме в Грамерси-парке, мимо которого Гарри обожал прогуливаться, поглядывая на него с той же алчностью, что и на меня. Будь этот дом моим, пожаловалась я, Фрэнк смог бы посещать меня, когда ему угодно. И как это разозлит дорогого Гарри!
        Фрэнк нанял адвоката. Тот навел справки и выяснил, что дом принадлежит Гарри; тот построил его в 1917 году, когда находился в психбольнице за избиение мальчика. Однако дом оформлен на имя матери Гарри; сам он, как душевнобольной, не имел права заключать сделки. Очевидно, первоначальную постройку снесли и построили копию парижского особняка. Тогда я удивилась, почему Гарри никогда не жил в доме, однако позднее поняла: это просто очередная вещь, которой он хотел обладать исключительно ради обладания. Его самым заветным желанием было всегда обладать Эвелин, и, построив имитацию ее дома, Гарри, вероятно, ощущал, будто восстановил некоторый контроль над своей бывшей.
        Как бы то ни было, разузнав, что постройка принадлежит Гарри, Фрэнк загорелся желанием увести дом у него из-под носа. Он выдал мне недостающую сумму, полагая, что, как только я поселюсь там, будет иметь ко мне беспрепятственный доступ. Адвокат сделал миссис Тоу предложение якобы от анонимного клиента - слишком хорошее, чтобы от него отказаться, - и она была просто счастлива, что избавилась от столь экстравагантной прихоти сына. Едва заполучив в руки ключи, я сменила замки и запретила Фрэнку переступать порог. В качестве мести он оклеветал меня на весь город. Меня это не заботило.
        А что касается Гарри… Я знала, что он не может навредить мне больше, чем уже навредил. Победа была скорее символической. Однако когда он разбил вазу о стену, узнав, что я ухожу, я почувствовала глубокое удовлетворение.

* * *
        Лена закончила. Эстелла не могла произнести ни слова. Где-то в середине истории она взяла руку Лены в свою. Они лежали, вглядываясь в ночное небо. Лена долго жила в ночи, где нечего было ждать, кроме новой ночи и беспросветной тьмы вокруг.
        Эстелла сжала ладонь Лены, предлагая единственно доступный вид утешения. Теперь ясно, почему Лена всегда умалчивала о своем прошлом и о Гарри, рассказывая лишь то, что и так знали в обществе. Если бы вернуться в тот вечер в Cafe Society и снова поговорить с Леной - с сочувствием, а не с подозрением!
        - Я иду в мамину квартиру. А завтра возьму тебя с собой, если после того, что скажет мама, ты все еще будешь не против. Откладывать на потом нет больше смысла, прошлого не изменить.
        - Не изменить, - пробормотала Лена. - Прошлое - еще та зараза. Не отмоешься.
        Эстелла повернула голову и увидела, что Лена чуть улыбается.
        - Как ты справилась? Как ты осталась в живых, несмотря ни на что? Как ты смогла… полюбить, если тебя никогда не любили?
        - Как ни омерзительно это звучит, мой секрет в том, что смыслом жизни стала месть. Я осталась в живых, потому что хотела удовлетворения. Увидеть лицо Гарри в тот момент, когда объявила о своем уходе. Встретить его снова и дать понять - он проиграл. А что касается любви… я не думаю, что могу ответить на твой вопрос.
        - Но ты и Алекс…
        - Алекс жил в еще большем дерьме, чем я. Вот так однажды ночью встретились два несчастья… С тех пор у нас уговор: изображать из себя пару друг для друга на вечеринках, когда Алекс в городе; пусть шакалы насытятся. Вот и все.
        - Это любовь, - настаивала Эстелла. - Он привез тебя сюда, чтобы мы разузнали правду, и тогда…
        - Все станет лучше? Ты сама сказала, прошлого не изменить.
        - А будущее?..
        Лена вновь перебила ее:
        - Мы в городе, которым правят головорезы. Вот до чего дошло. Такое будущее нам и предлагают.
        «Ну уж нет», - хотела запротестовать Эстелла, но вместо того сжала руку Лены.
        - Я надеюсь, ты ошибаешься.
        Лена молчала так долго, что Эстелла подумала, этот разговор - первое настоящее общение двух родных сестер - окончен. Однако Лена неожиданно согласилась:
        - Может… может, я ошибаюсь. Может, это, - она показала на их сплетенные руки, - и есть наше будущее.
        Как не дать погаснуть первой искорке надежды, которая мелькнула в глазах Лены, позволить ей обернуться оптимизмом, радостью, верой в то, что отношения между людьми строятся не на эгоизме и жестокости? Эстелла порывисто обняла сестру:
        - Я люблю тебя, Лена!
        Эстелла поняла, насколько была не права. Как она могла хотеть, чтобы Алекс поцеловал ее, как могла наслаждаться его присутствием, как могла получать удовольствие, просто сидя рядом? Лена заслуживала, чтобы Эстелла не требовала поделиться единственным полученным от Алекса утешением - комфортом.
        Лена вздрогнула всем телом. Эстелла отпустила ее и улыбнулась. Лена ответила такой же улыбкой, и слезы в их глазах выступили одновременно. «Мы одинаковые, - подумала Эстелла, - мы обе хотим, чтобы кровные узы превратились в нечто большее, несокрушимое и длящееся вечно, добавляющее в нашу жизнь новые краски».

* * *
        До начала комендантского часа оставалось тридцать минут. Вполне достаточно, чтобы добраться до маминой квартиры. Более того, улицы все еще были полны проституток и немецких солдат, которые вышли на съем. Эстеллу тошнило от того, что Париж, ее город, ударился в грязную коммерцию подобного рода, однако перед ней самой никогда не стоял вопрос выживания. Кто знает, чем занималась бы она, чтобы остаться в живых? Чем занималась бы Лена?
        Эстеллу пробрал озноб. Теплый воздух казался обжигающим. Все чувства обострились до предела, обнажились, и она не знала, виновны ли в том война, или Алекс, или Лена. Или все дело в том, что сейчас она увидит маму - впервые за долгое время.
        У знакомой двери Эстелла замерла и приложила ладонь к деревянной обшивке. Дверь распахнулась, и она отпрянула. Консьерж месье Монпелье, неприятный скользкий тип, осклабился и буркнул:
        - Bonsoir[61 - Добрый вечер (фр.).].
        Эстелла заметила, что он не исхудал и не выглядел голодным. Кто-то вдоволь подкармливал его и снабжал выпивкой.
        Коллаборационист. В голове всплыло обвинение, брошенное Ютт в адрес таких же упитанных парижан, которых они видели сегодня. Эстелла вздрогнула. Однако какое ей дело до месье Монпелье?
        - Ищешь свою мать? - спросил он участливо. Такого за ним раньше не замечалось!
        Эстелла кивнула.
        - Наверху, - ухмыльнулся он, показывая в сторону лестницы. - Тебе нужно подняться наверх.
        - Я знаю дорогу, - отрезала Эстелла.
        Она взбежала на верхний этаж, толкнула дверь и включила свет. Электричество не горело. Она ощупью прокралась в комнату, которую когда-то делила с мамой. Постель пуста.
        - Мама? - тихонько окликнула Эстелла. Ответа не последовало.
        Эстелла нахмурилась и прошла на кухню. Еды почти никакой. Стол покрывает пыль - тонким, но заметным слоем. На дне чашки высохший цикорий. Эстелла вернулась в комнату и легла на кровать. Прислушалась и ощутила пустоту - запах мамы отсутствовал. Доносились только звуки города под пятой немцев: незнакомые, безрадостные, напуганные.
        Спустя некоторое время кто-то приоткрыл дверь. Эстелла замерла.
        - Эстелла! - послышался голос Лены.
        И следом, более громкий, голос Алекса:
        - Эстелла!
        Вновь щелкнул бесполезный выключатель. Лена с Алексом прошли в квартиру.
        - Оставайся здесь, - велел Алекс Лене.
        Спустя секунду он уже стоял в дверном проеме.
        - Мама помогала тебе? - тупо спросила Эстелла.
        - Я велел ей прекратить. - Голос Алекса звучал неестественно. - Но она ясно дала понять, что будет заниматься этим в любом случае, сама, без поддержки Британии, что намного опаснее. И я разрешил. Прости меня.
        Все извиняются! А что толку от извинений? Хотя Эстелла помнила, насколько упряма была Жанна, когда отклоняла попытки месье Омона простить ей долг и когда буквально выпихнула дочь в Нью-Йорк. А еще мама с пятнадцати лет растила дочь одна. Если мама настаивает, даже Алекс бессилен.
        Лена вошла в комнату следом за Алексом. Она бросилась вместе с Алексом на ее поиски, потому что не хотела оставаться в стороне. Хотела помочь. Лена так же упряма, как сестра. И как их мама.
        Эстелла вложила руку в ладонь сестры.
        - Жанна опасалась, что за ней следят, - сказал Алекс, - и возможно, перебралась в более безопасное место. Я сделаю все, чтобы ее найти.
        - Что будет, если немцы ее схватят? - спросила Эстелла.
        - Могут отправить в лагерь…
        И это более вероятно, чем убьют.
        - Что лучше? - прошептала она. - Лагерь или смерть?
        Алекс поклялся не говорить правду. Однако нарушил обещание:
        - Смерть.
        - Если ты узнаешь, что ее взяли, я буду молиться о…
        - Нужно уходить. - Алекс подцепил пальцем светомаскировочные шторы и выглянул на улицу. Затем выругался такими словами, каких Эстелла от него никогда не слышала. Увиденное его явно ужаснуло.
        - Быстро вниз, - приказал он. - На третий этаж. Можем успеть, пока они поднимаются.
        Эстелла хотела поспешить, однако руки и ноги словно окаменели, лишив ее возможности двигаться. Спотыкаясь, она двинулась вниз. Кажется, понятно, почему Алекс велел спуститься на третий этаж, а не на улицу. Одна из квартир третьего этажа имела комнату, расположенную над пассажем Сен-Поль. Через нее можно выбраться.
        - Сюда, - скомандовал Алекс, заталкивая Эстеллу и Лену в квартиру.
        И здесь присутствовали все признаки брошенного жилья: немолодые супруги, занимавшие квартиру раньше, вероятнее всего, сбежали в неоккупированную зону или ради экономии перебрались к друзьям, чтобы объединить скудные запасы.
        Однако Алекс не повел их через пассаж, а открыл окно, выходящее на него.
        - Давайте сюда. Пригнитесь, обопритесь руками о подоконник и прыгайте. Здесь невысоко, не разобьемся. - Он протянул руку Лене.
        - Пусть Эстелла первая.
        Эстеллу бесцеремонно вытолкнули в окно. Она вцепилась в карниз и повисла над землей. Но, не успев рухнуть вниз, услышала топот бегущих ног. Вышибли дверь. Раздался звук выстрела, Лена вскрикнула. От ужаса ладони Эстеллы взмокли; она едва не соскользнула. Затем выброс адреналина придал ей сил, и она приподняла голову, чтобы видеть, что происходит в комнате.
        Лена лежала на полу. Алекс заслонял ее собой. Консьерж стоял в дверном проеме и скалил зубы. Алекс выбил пистолет из руки человека в немецкой форме, а затем яростно полоснул того ножом по животу. Консьерж бросился бежать.
        Черт! Эстелла вспомнила, как он уговаривал ее подняться в квартиру. А ведь Алекс предупреждал: мама опасалась, что за ней следят. А консьерж всегда ненавидел Эстеллу с Жанной. И пузо он, скорее всего, отрастил с немецких подачек, за то что поставлял информацию о всех подозреваемых в противодействии нацистам.
        - Лена! - попыталась она крикнуть, однако во рту пересохло от страха. Руки дрожали, Эстелла была не в силах больше удерживать голову над подоконником. Последнее, что она увидела - как Алекс приподнимает бесчувственную и истекающую кровью Лену.
        - Прыгай! - зашипел он и полез через окно, одной рукой цепляясь за раму, а другой обхватив Лену.
        Эстелла ощутила под ногами землю. Удар вывел ее из транса.
        Спустя мгновение рядом с глухим стуком приземлился Алекс.
        - Черт, черт, черт! - Он ощупал шею Лены и склонился над ней, прислушиваясь к дыханию.
        Эстелла застыла как вкопанная, не в состоянии ни шевелиться, ни говорить. А если консьерж сейчас звонит по телефону, вызывает других нацистов с оружием?
        Алекс поднял глаза и покачал головой.
        - Нет, - попыталась сказать Эстелла, однако лишь беззвучно пошевелила губами.
        Алекс закрыл Лене глаза:
        - Я не оставлю ее тут.
        И он не оставил. Он тащился по пассажу Сен-Поль с телом Лены; ее руки и ноги безжизненно болтались. Без Лены они передвигались бы намного быстрее, однако Эстелла понимала, что Алекс не бросает сестру ради нее. Она вела их в глубь пассажа - потайной вход в церковь Сен-Поль-Сен-Луи находился в самом конце - и молилась, чтобы об этом не знали те, кто может их преследовать. Пусть думают, что в конце пассажа тупик, и ищут беглецов на улице.
        Вот наконец и церковь! Впервые в жизни в святом месте Эстелла не обратила взор к великолепному алтарю Девы Марии с младенцем, к колоннам из красновато-коричневого с белыми прожилками мрамора, к изваяниям и позолоченным канделябрам. Она даже не взглянула на надпись: Regina Sine Labe Concepta - «Царица Небесная без греха зачатая» - и не продолжила: «Моли Бога за нас». Разве кто-то молился за них? За Париж? За маму? За Лену?
        Ей хотелось накричать на Марию, как всегда безмятежно баюкавшую на руках младенца. Много ли осталось в мире людей, все еще верящих в мощь величественного купола, трехъярусного трансепта, большого органа, картин Делакруа, купелей для святой воды, подаренных церкви Виктором Гюго? Разве что те, кто до сих пор тщетно уповает на всякую мишуру.
        Снаружи доносились топот и крики. Эстелла и Алекс одновременно повернулись друг к другу. В ответ на его немой вопрос она кивнула. Осторожно, словно боясь потревожить, Алекс положил Лену и перекрестился. Горло Эстеллы сжалось, из глаз хлынули слезы. Она едва не отвернулась; даже смотреть на это было адской мукой.
        Алекс поцеловал Лену в щеку и прошептал:
        Я - как звезды в ночи, очевидцы любви. Не стой и не плачь над могилой моей; Я - жива. Не печалься - ведь нет меня в ней[62 - Здесь и далее процитирован отрывок из стихотворения Мэри Элизабет Фрай (1905 - 2004), написанного в 1932 году. Стихотворение очень популярно на траурных церемониях. Автор - непрофессиональная поэтесса, американская домохозяйка и цветовод, свои стихи никогда не печатала. (Перевод Юрия Иванова.)].
        От слов стихотворения Эстелла заплакала навзрыд.
        Она наклонилась и впервые поцеловала Лену в щеку. Проблеск надежды, вспыхнувший в глазах Лены, когда они сидели на крыше, взявшись за руки, погас навсегда, умер, едва родившись. А ведь она хотела сделать жизнь Лены лучше, доказать, что любовь способна победить жестокость. А добилась прямо противоположного. И безвозвратно лишилась сестры, о которой всегда мечтала.
        Алекс взял руку Эстеллы:
        - Уходим.
        И она последовала за ним в сторону рю Сен-Антуан, прочь от Лены и прочь от себя прежней, которую уже не вернуть.
        Глава 22
        А на улицах царил еще больший ужас. День еще не начался, однако немцы уже свирепствовали. Эстелла с Алексом выглянули из главного входа в церковь - изучить обстановку. Эстелла заметила французскую полицию. Полицейские вели себя как звери - хуже всего, когда французы вытворяют такое со своими же согражданами. Сотни, если не тысячи человек полиция загоняла, как скотину, в ожидавшие их автобусы. Лишь немногие протестовали - мужчины в Париже слишком запуганы. Они брели, опустив глаза на случай, если поднятая голова будет рассматриваться как измена, за которой последует суровое наказание. Розовые отблески рассвета на их лицах казались то ли свежими ранами, то ли незажившими шрамами от ран прежних.
        Алекс старался загородить собой дверной проем, чтобы Эстелла не могла видеть постыдное зрелище, однако скрыть такую массу людей оказалось невозможно.
        - Что происходит? - спросила Эстелла прерывистым шепотом.
        - Евреи, - хрипло ответил он. - Очередная облава.
        - Куда их ведут?
        Алекс понизил голос так, что она едва расслышала:
        - В Дранси.
        - В Дранси?
        - Это концлагерь.
        Концлагерь… Место, про которое Алекс сказал, что оно хуже смерти. Эстелла взглянула на Алекса, и он ответил на ее немой вопрос:
        - Я делаю все, что могу. Но не сейчас. Я не стану рисковать твоей жизнью, как…
        Как рискнул жизнью Лены.
        - Как ни бесчеловечно в этом признаться, однако суматоха поможет нам выбраться, - мрачно добавил он. - Ты должна делать все, что я прикажу. И никаких вопросов. Никаких!
        Впервые услышав от Алекса подобные речи, Эстелла сочла его бесчувственным. Однако сейчас он был злее и холоднее, чем Сена зимой. Не будь они знакомы, Эстелла испугалась бы человека, способного броситься с ножом на врага в попытке спасти Лену. И теперь она молча кивнула.
        Они запутывали следы, то ныряя в переулки, то пробираясь через сады и дворы… Алекс остановился у какого-то бара и на повышенных тонах переговорил с человеком, который заметно хромал. Эстелла его узнала: Алекс встречался с этим мужчиной в клубе и еще раньше в Марселе.
        Вернувшись к Эстелле, Алекс сообщил:
        - В доме на рю де Севинье пока безопасно. Мы можем вернуться.
        Наконец они толкнули ворота, прошли во дворик и дальше в дом. Алекс скрылся в своей комнате и заперся изнутри, не произнеся ни слова. Да и о чем тут говорить…
        Эстелла снова поднялась на крышу, где сидела с Леной всего несколько часов назад. Она вынула из кармана мамин рисунок с двумя младенцами и принялась обводить пальцами карандашные линии, думая о Лене. Сестра, о существовании которой она и не узнала бы, если бы осталась в Париже. Если бы не война… Сестра, отсутствие которой Эстелла внезапно ощутила острее, чем отсутствие матери, - с Жанной у нее, по крайней мере, были общие воспоминания. А с Леной - всего лишь надежды, которые так неожиданно и жестоко отобрали.
        Единственное утешение: рисунок доказывает, что Жанна действительно ее мать. И мать Лены. Однако он не проливает свет на другую загадку: кем был ее отец и почему мама одну малышку взяла себе, а вторую оставила в Америке на попечении семьи Тоу. Налетел ветер, едва не опрокинув коробку. Эстелла схватила ее и поняла, что внутри есть еще что-то. Фотография!
        На снимке мама улыбалась, стоя рядом с мужчиной, выглядевшим как более молодая версия Гарри Тоу. У Эстеллы кровь застыла в жилах. В приступе бешеной ярости она разорвала фотографию и с силой швырнула вниз.
        Она легла на спину. Вновь нахлынули слезы. Слезы о Лене, слезы об увиденном на фото. Мама была знакома с Гарри Тоу. Эстелла прикрыла глаза, чтобы прогнать эти мысли, однако сквозь сомкнутые веки по-прежнему видела безжизненное лицо Лены, а еще ее взгляд - в тот миг, когда та поверила, что Эстелла действительно ее сестра.
        Наверное, она задремала, потому что, когда очнулась и заморгала, в глаза било полуденное солнце, а кожу жгло от загара. Она прикрыла лицо ладонью, встала и, вспомнив события прошедшей ночи, едва удержалась на ногах. Нужно что-нибудь съесть. Выпить воды. Желудок крутило от голода и чувства потери.
        Эстелла спустилась в холл, услышала шум и напряглась. Доносились звуки, словно кого-то тошнило. Затем стон и приглушенные голоса. Она подошла к двери комнаты Алекса и прислушалась. Снова те же звуки. Она взялась за ручку двери и повернула ее, вне себя от ярости.
        После залитой солнцем крыши комната показалась такой темной, что она ничего не разглядела. Она поморгала и услышала, как Алекс невнятно проговорил:
        - Питер, скажи, чтобы она ушла.
        Из темноты материализовался человек - тот самый хромой из бара. И прежде чем Эстелла поняла, что происходит, выпроводил ее из комнаты и закрыл дверь.
        - Топит горе в спиртном, да? - с сарказмом спросила Эстелла. Совершенно очевидно, Алекс напился до поросячьего визга - никакая другая причина не могла вызвать услышанные только что звуки. Как это похоже на него! Пусть Эстелла оплакивает сестру, а он пойдет и накачается виски.
        Питер не ответил.
        - Это таким образом он восстанавливается наутро после катастрофы? - снова съязвила она и на этот раз получила что хотела. А хотела она именно скандала.
        Питер схватил ее за руку и потащил вниз по лестнице на кухню.
        - Ты не знаешь о нем самого главного, - рявкнул Питер. Каждое его слово сочилось презрением. - Алекс Монтроуз - лучший из всех, с кем я работал. Я знаю его пять лет. Он отдаст жизнь за любого из своих людей.
        - После того как нажрется виски до отключки и прикинется, будто ничего не случилось? Вы это имеете в виду?
        - Я не знаю, что случилось прошлой ночью, однако за это несешь ответственность ты. - Питер бросал слова, как пули. - Ты пошла на квартиру матери без его разрешения. Ты завела его прямо в ловушку. А вот твоя мать сообразила, что нужно скрыться. Может, ты и не заметила, но война забирает у людей жизни.
        - Моя сестра погибла на этой чертовой войне, - вспыхнула Эстелла. - Я очень хорошо знаю, как это бывает.
        - А значит, надо думать о других, не только о себе. - Питер надвигался на нее, и у Эстеллы ноги приросли к полу. Она ненавидела этого человека; тот выставил ее слабой и уязвимой. - Алекс убьет меня за то, что я тебе это рассказываю. Но я расскажу, чтобы ты перестала прикидываться совершенно невинной и возлагать всю вину на него, - со злостью продолжил Питер. - Утром он вернулся за телом Лены и похоронил ее в саду. Затем послал троих человек, чтобы они сделали кое-что более важное, а именно подыскали нужные слова для твоей мамы. И лишь после того Алекс позволил чертову вертиго одолеть себя. Вертиго, или неодолимое головокружение, мучает его после приземления с неисправным парашютом, когда он чуть не погиб. Оно поднимает свои мерзкие щупальца, стоит Алексу взять на себя больше, чем он способен вынести.
        Он сделал паузу, однако словесный поток еще не иссяк:
        - Подумай вот о чем: сколько Алекс спал после приезда во Францию? Кто организовал вам поездку от Лиссабона до Парижа? Кто средь бела дня доставил в американский госпиталь агента со сломанной ногой и договорился, чтобы его подлечили и переправили дальше по маршруту? И все это в первые двадцать четыре часа после приезда в Париж! Такие вещи не происходят сами собой, Эстелла. Они произошли благодаря ему. Он организовывает наблюдательные пункты, систематизирует информацию, находит самые безопасные пути и постоянно передает сообщения французскому Сопротивлению, пока ты думаешь, вы все приехали сюда в отпуск. А сейчас Алекс лежит наверху; ему так плохо, что пошевелиться не может, и это закончится не раньше завтрашнего утра. Если он попробует встать, то комната начнет вращаться перед ним, опрокинется вверх ногами и ударит его по голове. Однако если ты предпочитаешь думать о нем как об эгоистичном пьянице, то скатертью дорога!
        Болен? Алекс не может болеть. Он же неуязвимый, ему все нипочем. Однако непохоже, что Питер шутит. Эстелла попыталась что-нибудь сказать, но не смогла.
        Питер проковылял к плите, вскипятил чайник и сделал чашку кофе. Затем налил воды и направился к лестнице. Все это время его слова крутились в голове Эстеллы, словно и ее настигло вертиго.
        А ведь она и в самом деле думала только о себе. Побежала в мамину квартиру, несмотря на запрет Алекса. И там тупо послушалась консьержа и поперлась наверх. Даже не старалась напрячь мозги: а не ловушка ли это? И завела прямо в нее Алекса и Лену. А потом позволила Лене вытолкнуть себя в окно первой. Весь прошедший год ненавидела Алекса за то, что он был как-то связан с гибелью месье Омона и навсегда изменил жизнь Эстеллы. А еще за то, что вернул Лену к жизни. Однако больше она не будет испытывать неприязнь к Алексу. Никогда.
        - Подождите! - крикнула Эстелла.
        Питер остановился.
        - Вы правы, - твердо заявила она. - У вас полно других дел. Например, покончить с войной. Скажите, что нужно делать, и я сделаю. Алекс меня возненавидит, но у него нет выбора.
        Питер пристально посмотрел на нее, и Эстелла подумала, он так и не сменит гнев на милость. Все же она выдержала его взгляд, не желая сдаваться.
        - Просто помоги ему справиться, - наконец ответил Питер. - Не разрешай двигаться. Заставляй пить воду. Его начнет тошнить, а ты отвлекай его, чтобы он удержался от рвоты. Не позволяй садиться или вставать, пока не станет лучше. Ты поймешь, когда этот момент наступит. Загляни в глаза; если зрачки дергаются, вертиго все еще не отступило.
        - Хорошо. Давайте. - Она взяла из рук Питера воду и кофе. - Он сказал, здесь безопасно. Это верно?
        - Да. Твой бывший консьерж следил за Жанной. Алекс это знал и пошел в клуб вместе с тобой, чтобы удержать от посещения квартиры. Однако я уверен: этот дом с твоей мамой никто не связывает.
        Он пошел в клуб вместе с тобой, чтобы удержать от посещения квартиры. И снова она наделала ошибок! Снова оказалась эгоисткой! Если бы не безрассудство Эстеллы, смерть Лены можно было бы предотвратить. Именно она несет ответственность за гибель собственной сестры.

* * *
        Разумеется, Алекс пытался протестовать - насколько было в его силах. Однако Эстелла не реагировала на его протесты.
        Алекс лежал и кипел от досады. Он злился на Питера за то, что тот пустил Эстеллу в комнату, злился на Эстеллу, а больше всего злился на самого себя. За то, что всю жизнь не позволял себе никаких слабостей, и вот теперь чертово тело выкидывает такое, с чем он не в силах совладать. Он считал себя везунчиком, всегда упорно настаивал на работе в тылу, сопряженной с физическим риском, и долгое время обходилось без серьезных неприятностей. Однако в прошлом году, когда Алекс уже решил было, что восстановился после прыжка с неисправным парашютом и слишком быстрой встречи с землей, обнаружились последствия в виде вертиго, которое он не мог ни держать под контролем, ни предсказывать. Вот и оставалось лежать на спине и смотреть сквозь полуприкрытые веки, как Эстелла возится с водой и кофе.
        Увидев, как Эстелла входит в комнату, Алекс попытался сесть. Это оказалось огромной ошибкой. Пол встал на дыбы и ударил его в лицо. Нахлынула рвота, и Алекса стошнило в тазик прямо на глазах у Эстеллы. А он был не в состоянии даже вынести тазик в ванную и сполоснуть. Пришлось смотреть, как тазик выносит Эстелла, и Алекс весь скорчился от досады, так что у него не хватило сил попросить ее не делать этого; попросить - нет, потребовать! - чтобы она ушла.
        - Мне не нужна сиделка, - прохрипел Алекс, едва к нему вернулась способность разговаривать.
        - Я заметила, - с сарказмом произнесла она.
        - Я не нуждаюсь в тебе, - настойчиво повторил он. Хотя, разумеется, это было неправдой.
        - Знаю. Но, кроме меня, у тебя никого нет. - Эстелла села на банкетку у рояля и сложила руки.
        Алекс старался не отключаться, однако это отнимало много энергии, и вскоре он забылся. А чуть позже проснулся и обнаружил Эстеллу склонившейся над ним со стаканом воды наготове. Он приподнял голову чуть выше, только чтобы попить, и от этого малейшего движения его едва не вырвало снова. Пока Алекс боролся с приступом тошноты, Эстелла положила ему на лоб прохладное полотенце. Он с благодарностью ощутил прикосновение влажной ткани к липкой от пота коже, и в конце концов рвотные позывы закончились.
        Лежать в постели без движения и молчать было непросто. В голову лезли разные мысли. Алекс думал о Лене, об Эстелле и о том, что случилось. О том, что гибель Лены стала результатом его ошибки. О том, что он нарушил данный себе зарок никогда не следовать зову сердца. Он-то решил, что надежно спрятался под маской циника, оградил себя случайными интрижками с доступными женщинами и всегда оставлял их после первого же свидания, потому что это был единственный способ не допустить кого-то другого к руинам, которыми Алекс называл свою жизнь.
        Впервые Алекс послушался своего сердца в пятнадцать лет, когда предпринял глупую и опасную попытку вытащить мать из Гонконга без ведома отца. Однако отец раскрыл уловку - ему донес о планах сына человек, которому тот доверился, - и Алекса с мамой насильно вернули домой. Отец избил Алекса до полусмерти - он всегда работал аккуратно, чтобы не убить совсем. Алекс больше недели пролежал в больнице, весь переломанный.
        А вот мама… Вспоминать о ней было невыносимо. Она едва не умерла от побоев, а отец рассказывал всем, будто на улице на них напали какие-то отморозки - в Гонконге это обычная история. Мама провела в больнице месяц. После того Алекс задумал убить отца.
        Однако отец предусмотрел и это. Он заявил:
        - Если ты меня убьешь, твоя мать тоже умрет. Я оставил инструкции друзьям. Если со мной что-то случится, она умрет медленной и мучительной смертью.
        И Алексу пришлось смириться с тем, что отец будет жить - в обмен на жизнь мамы. Он делал все, что ему велели, и никогда больше не позволял сердцу взять верх над разумом - цена оказалась слишком высока и едва не стоила маме жизни. Точно так же, как и ценой вчерашнего фиаско стала жизнь Лены.
        Наверное, он ругался вслух, и тогда чья-то рука - конечно же, Эстеллы! - легко коснулась его руки и ласковый голос произнес:
        - Алекс, тебе что-то приснилось.
        Он покачал головой, забыв, что любое движение равносильно катанию на безжалостной и бесконечной карусели. Затем морщился и глубоко вдыхал, молясь, чтобы его снова не стошнило на глазах у Эстеллы. Тогда он сохранит хотя бы остатки достоинства.
        - Выпей воды, - сказала Эстелла. - Вот. - Она снова приложила к его лбу полотенце, такое прохладное, что он понял, насколько сильно вспотел, а еще ему что-то грезилось. Наверняка во сне наговорил такого, чего ей не стоило слышать.
        Когда Алекс приподнял голову, комната вновь бешено завертелась, однако на этот раз успокоилась быстрее.
        - Спасибо, - сказал он, сообразив, что нужно хотя бы поблагодарить Эстеллу, несмотря на то что собирался выгнать ее.
        И тут она сделала то, что они оба хотели и одновременно не хотели. Она обошла вокруг кровати и села на нее по другую сторону, прислонившись к стене - приличия соблюдены, однако все же рядом.
        - Думаю, теперь ты можешь оставить меня одного. - Алекс пытался просить вежливо, а не требовать, как раньше. - Мне лучше.
        - Ага. На тебя посмотреть, так ты готов одной рукой перебросить меня с одного конца Франции на другой.
        - Почему только Франции? - возразил он более слабым голосом, чем хотелось бы. Может, этот каламбур убедит Эстеллу в том, что ему действительно лучше, хотя это было не так. - Я готов перегнать один из этих кораблей через Атлантику.
        - Ты умеешь летать? - фыркнула она.
        - Да.
        - Есть что-нибудь, чего ты не умеешь?
        Она спросила не всерьез, однако Алекс подумал: да ведь есть длинный список того, чего он не умеет. Он не может воскресить Лену. И не смог наладить ее жизнь в том смысле, в котором хотел - в качестве жалкого оправдания за то, что не сумел сделать счастливой маму в последние годы ее жизни. А еще не может протянуть руку и коснуться Эстеллы - не потому, что вертиго не позволяет, а потому, что это действие представляется самым опасным.
        - Хочешь поговорить со мной о Лене?
        - Пожалуй, сейчас я только на разговоры и способен, - признался Алекс.
        Эстелла наклонилась и поправила ему подушку. Алекс сообразил, что он лежит без рубашки, однако стоило чуть приподняться, как комната дала крен. Надо бы попросить подать рубашку, вот только сам он не в состоянии надеть ее, а принять помощь Эстеллы никак невозможно.
        Наверное, надо спросить: «Что ты хочешь узнать о ней?» Однако нельзя, чтобы после Лены осталась лишь серия вопросов и ответов!
        - Мы с Леной познакомились на вечеринке в июле сорокового года. Я получил неделю отпуска, а отпуск я обычно провожу в Нью-Йорке. Мы попали на костюмированный бал, и я обратил внимание на ее волосы. Расспросил одного знакомого. Он посмеялся надо мной, удивленный тем, что я не встречал ее раньше. Что означало: она пользовалась дурной славой. Девушку приглашали на лучшие вечеринки ради развлечения, зная о ее доступности. - Алекс поморщился. - Извини, мне следовало выразиться более цензурно.
        Эстелла покачала головой:
        - Говори уж как есть. Я сразу пойму, если услышу неправду; у тебя привычка почесывать левый мизинец, когда ты лжешь.
        Алекс рассмеялся и тут же побледнел - даже такое действие было для него слишком тяжелым.
        - Не знал. Теперь буду следить за собой.
        - Продолжай, - попросила Эстелла и вытянулась на постели, опустив голову на подушку и сложив руки на животе.
        - У Лены была дурная репутация… почти как у меня, - сознался Алекс. - Я пригласил ее на танец, потому что мне казалось, я уже видел ее однажды. Мы танцевали, однако толком не поговорили. А в конце она поцеловала меня. И… - Он понял, что положил правую руку на ладонь левой и собрался почесать мизинец.
        - Ты переспал с ней, - закончила вместо него Эстелла. - Эту часть можешь опустить.
        - Спасибо, - скривился Алекс. Затем помедлил и продолжил: - Все оказалось не так, как я предполагал. Она была… холодной. Воспринимала секс на уровне разума, не больше.
        - Потому что именно такое восприятие обычно и для тебя. - Эстелла опять сама восполнила пробелы; Алекс не знал, как объяснить ей. - Повторяю, детали мне не нужны.
        Как объяснить, чтобы Эстелла поняла, и при том не вообразила, что он бравирует своим сексуальным мастерством?
        - Я просто хотел сказать, что проникся сочувствием; она считала себя опустошенной, неспособной радоваться жизни. Она переспала со мной, чтобы забыться. Однако мне ее волосы напомнили об одной очаровательной женщине, которая ворвалась в театр Пале-Рояль с такой дерзостью, словно полжизни работала в разведке и которая так лихо передала мне документы, как не сумел бы ни один из моих соратников.
        Он замолчал. И так уже сказал слишком много.
        - Ведь не может быть, чтобы ты танцевал с Леной, потому что принял ее за меня? - медленно спросила Эстелла. - Наверняка у тебя по всему миру в каждом порту есть женщина; не верю, будто я тебя настолько впечатлила.
        Именно что впечатлила. Вместо этого Алекс продолжил:
        - После той первой ночи я понял, что это не ты; женщина в театре была полна жизни, она не могла настолько внезапно сломаться и стать такой, как Лена.
        Эстелла зажмурилась:
        - Лена почти созналась, что Гарри насиловал ее.
        - Неоднократно. Ты читала мемуары Эвелин. Он садист. Он две недели держал Эвелин под замком и тоже насиловал.
        - Я все думаю, что, если бы Лена росла с моей мамой, ничего подобного с ней бы не случилось. Мне повезло. Это я должна была позволить ей выпрыгнуть в окно первой. Я должна была дать ей шанс жить. Как она мне сразу после рождения.
        - Ты не несешь ответственности за тот выбор.
        - А ты? Разве не ты лежишь здесь и проклинаешь себя за все? Разве не ты винишь себя?
        Алекс промолчал. Ответить искренне было выше его сил.
        - Я уверена в одном: сама Лена ни в чем не виновата, - тихо произнесла Эстелла. Ее голос надломился.
        Алекс не мог ей помочь; он взял ее ладонь в свою, очень нежно, так что Эстелла могла бы при желании легко вырваться, однако она позволила ему удерживать руку, и для него было почти невыносимо касаться ее кожи. Он лежал с закрытыми глазами, благодаря свою болезнь за то, что на нее можно списать свою неспособность говорить.
        - Мы с Леной не любовники, - неожиданно сказал он. Пришло время Эстелле узнать об этом. - После той единственной ночи мы больше не были вместе. Однако я о ней заботился; на это никто другой не решался. Так мы стали друг для друга прикрытием - весьма странным. Когда я бывал на Манхэттене, мы вместе посещали вечеринки, потому что обоим не хотелось… - Не хотелось возвращаться домой со случайными спутниками. Алекс намеренно оборвал фразу. - Я хотел, чтобы она чувствовала себя комфортно хоть в какой-то степени. То, чего я так и не смог дать маме. Знаю, это я настоял на твоем знакомстве с Леной, однако я полагал, что если кто-то и может сделать ее счастливой, так это ты. С моей стороны глупо было даже думать, что свести вас друг с другом своего рода искупление вины перед моей матерью.
        - Не знала, - тихо проговорила Эстелла. - Я считала тебя и ее… парой.
        - Мы не стали парой. - Потому что тогда не Лена влетела в театр и ошеломила его, не с ней рядом у него перехватывало дыхание. Это Эстелла выросла в любви, а не в ненависти; он видел свидетельства тому в квартире ее матери, бедной в материальном плане, где все напоминало об Эстелле, все подтверждало, насколько Жанна обожает дочь.
        Алекс чуть подвинулся на постели, надеясь сменить тему разговора, и ему это удалось. Правда, разговор повернул не в том направлении. Медальон с тремя ведьмами на метле, который Алекс носил на серебряной цепочке, отразил пламя свечи и искоркой вспыхнул в темноте.
        - Что это? - спросила Эстелла и, протянув руку, коснулась медальона. Ее пальцы скользнули по груди Алекса. Ощущение было настолько острым, что он ничего не мог с собой поделать, разве что перестать дышать.
        Когда наконец Алекс нашел силы говорить, он ответил:
        - Три ведьмы. Редьярд Киплинг, «Путь в Аэндор». Знаешь такое стихотворение?
        Эстелла покачала головой.
        Алекс продекламировал:
        О, путь в Аэндор древнейший из всех И самый безумный путь. Ведет он к логову Ведьмы тех, Кто скорби изведал суть. С времен, когда правил Саул, до сих пор Их путь неизменно ведет в Аэндор[63 - Перевод Марины Гершенович.].
        - Это история о ведьме, которая предсказывает будущее, - продолжил Алекс, - а еще покровительствует людям, которых подстерегает опасность. Есть книга «Путь в Аэндор» - история одного из самых знаменитых побегов из лагеря в Мировую войну[64 - В вышедшей в 1919 году книге рассказывается история лейтенанта Элиаса Генри Джонса, сбежавшего из лагеря военнопленных Йосгат в Турции. Неоднократно переиздавалась.]. Так что теперь ведьмы - символ моего подразделения. Они хранят нас.
        Эстелла ничего не ответила, только перевернула медальон лицом к груди Алекса, снова коснувшись кожи.
        - Рада, что у тебя есть вещь, которая хранит тебя.
        Некоторое время они молчали. Алекс очень устал - это всегда служило признаком того, что голова скоро придет в норму. Он чувствовал, как уплывает в сон, и перед самой отключкой в мозгу промелькнула мысль: если он умрет прямо сейчас, то умрет как никогда счастливым, потому что рядом лежит такая удивительная женщина, как Эстелла.
        Глава 23
        Это была долгая ночь, перемежаемая кошмарами Алекса, кошмарами, которые многое поведали Эстелле - за все, что Алекс сделал, и за все, что случилось с ним в прошлом, он расплачивается каждый день. На самом деле он чуткий и слишком впечатлительный и, возможно, именно потому внешне кажется легкомысленным. Какой мужчина! Как внимательно и заботливо он относился к Лене! А еще хотел подарить ей сестру, пытаясь доказать, что любовь существует.
        Такое сочувствие к сломленной женщине! Алекс стал в глазах Эстеллы достойным гораздо большего восхищения, чем она до сих пор ему уделяла. И каждый раз, когда он что-то бормотал во сне, она на цыпочках подходила к роялю и тихонько наигрывала мелодию в надежде, что музыка его убаюкает. Чаще всего срабатывало.
        Около полуночи Эстелла сидела за роялем с маминой коробкой на коленях, подперев лоб ладонью, и смахивала слезы - за Лену, за маму и за Алекса тоже. И тут он позвал ее:
        - Эстелла?
        - Я здесь! - Она снова перебралась на постель и легла рядом. Глаза Алекса были открыты. Эстелла всмотрелась в его лицо.
        - Тебе опять что-то снилось. - В ее руках зашуршали бумаги.
        - Дурная привычка, - с грустью отозвался он. - Что это у тебя?
        Эстелла рассказала о найденной коробке - не упомянув только разорванную на части фотографию - и протянула Алексу рукописную страницу, которую они с Леной не успели просмотреть.
        - Из мемуаров Эвелин Несбит. Но не из того экземпляра, который мне дала Лена. Это очень личное - хотя и вся книга очень личная, - однако рукописная страница не содержит ничего непристойного; здесь просто рассказано об Эвелин, Джоне и их любви. Даже упоминается рю де Севинье как уютное гнездышко. И… - Эстелла запнулась, неуверенная, что не додумала сама чего-нибудь лишнего.
        - Продолжай, - подбодрил ее Алекс.
        - Здесь упоминается подарок от Джона, который Эвелин не сберегла. Подарок, с которым ей пришлось расстаться, и это событие разбило ее сердце.
        - Твоя мама.
        - Думаю, да. Вот почему страница отсутствует в версии для публикации. Садизм и убийство - менее сенсационная тема, чем избавление от внебрачного ребенка.
        - Когда были опубликованы мемуары?
        - Не знаю. На рукописной странице указан тысяча девятьсот шестнадцатый год.
        - За год до твоего рождения, - медленно проговорил Алекс. - Неужели совпадение? Или написание мемуаров как-то касается тебя и Лены?
        - Попробуй теперь разберись, - нахмурилась Эстелла.
        Алекс потер лицо ладонью, словно от усталости.
        Она села на кровати.
        - Прости, не дала тебе поспать.
        - Останься, - попросил Алекс. - Я просто размышляю. - Он замолчал, словно прокручивая что-то в голове. - Лена говорила, Гарри построил особняк в Грамерси-парке в тысяча девятьсот семнадцатом году. В год твоего рождения. То есть, возможно, перед тем он увидел дом в Париже. Полагаешь, он узнал о его существовании из мемуаров Эвелин?
        - Не может быть, ведь той страницы нет в печатном издании! И там сказано, что ни Эвелин, ни Джон не пользовались домом после тысяча девятьсот второго года. Года рождения мамы. Особняк много лет пустует. - Эстелла прикрыла глаза. Упоминание Гарри заставило вспомнить рассказы Лены о его выходках, и ее затрясло. - Монстр. Почему мир сдается под напором монстров? Гарри Тоу, Гитлер… - Под ее закрытыми веками пронеслись картины: голодающая Ютт, пустая мамина квартира, полиция, выгоняющая евреев из квартала Марэ.
        Она открыла глаза и без перехода попросила:
        - Расскажи мне что-нибудь забавное. Ведь не может быть, чтобы ты не видел или не делал сам что-нибудь такое… что тебя развеселило?
        Алекс ответил не сразу, и Эстелла забеспокоилась, что он неправильно ее понял, решил, она несерьезно восприняла события последних дней. Наоборот, Эстелла не могла в полной мере осмыслить происходящее без своего рода противовеса. Ведь существуют и другие эмоции, кроме горя и ярости.
        - Что-нибудь забавное… - протянул Алекс. - Ну вот, например, такое: один сбежавший из лагеря британский солдат написал в своем рапорте о двух заключенных. Первый находился в лагере уже больше года, и у него на стене висела фотография жены. Второй прибыл поздно вечером и занял место на нижних нарах. И первое, что он сделал - прямо в темноте, - так это тоже повесил фото жены. Проснувшись утром, они обнаружили, что снимки-то одинаковые. Оба были женаты на одной и той же женщине! Должно быть, она устала ждать, когда вернется домой первый муж, и вышла за другого. Представь, каковы были шансы, что они попадут в один лагерь, да еще и на соседние нары? Получается, в игре под названием «жизнь» лучшие карты оказались в руках слепого случая!
        - Вовсе не смешно, - покачала головой Эстелла. - Боже, да это ужасно! Ждешь кульминации анекдота, а он оканчивается пошлой шуткой. - Она скривилась. - Ты спрашивал, каковы шансы? А каковы были у меня шансы столкнуться на Манхэттене с тобой и с Леной?
        - А вот это один из лучших подарков судьбы, - загадочно произнес Алекс. Эстелла не поняла, присутствует ли тут сарказм.
        Алекс чуть повернулся на бок, чтобы видеть ее и в то же время не потревожить голову. Эстелла заметила, как он глубоко дышит, пережидая, пока комната прекратит вращение.
        - Как твоя голова? - спросила она.
        - Идет на поправку.
        - Ладно, поскольку твоя забавная история не очень-то подняла мне настроение, может, расскажешь, что тебя радует в твоей работе?
        - Всякий раз, когда летчик заходит в посольство в Испании, всякий раз, когда мы получаем информацию из лагеря о ближайшем аэродроме, других потенциальных целях для бомбардировок или разных проявлениях активности со стороны нацистов, всякий раз, когда узник сбегает из лагеря, пусть даже на один день, мне становится так хорошо… Победа - это не одно решающее сражение. Она состоит из миллиона маленьких побед, которых никто и не замечает. Однако каждый солдат, которого мы вытаскиваем из лагеря, или летчик, избежавший плена после того, как сбили его самолет, - это боец, который возвратится в строй. Каждая минута, которую немцы тратят, обыскивая заключенных на предмет вынутого при копке тоннеля грунта или полезных для побега инструментов, на перечитывание писем в поисках шифра, - это минута, отвлекающая их от основных военных действий. Каждая крупица полученной от военнопленных информации - о стратегических железнодорожных узлах, о военных заводах, - очередная цель для бомбардировщиков, которую они поразят с высокой точностью.
        Эстелла всмотрелась в лицо Алекса. Даже в болезни оно казалось мужественным.
        - Но ведь никто понятия не имеет о твоей работе. И ты не знаешь тех, кого спасаешь. Как можно рисковать своей жизнью ради множества незнакомых людей, которые никогда не поблагодарят тебя?
        - Почему ради незнакомых? - тихо проговорил он. - Ради каждого из евреев, которых угнали в Дранси. Ради каждого связного или проводника, которого предали, пытали и затем уничтожили. Ради каждого из сотен заложников, расстрелянных в ответ на то, что кто-то нацарапал на стене букву V. Я знаю всех этих людей, Эстелла, и ты тоже. Они отдали жизни напрасно, пока я не вдохнул смысл в их существование. И ты можешь сделать так, чтобы жизнь Лены оказалась ненапрасной.
        Эстелла уставилась в потолок.
        - Как? - шепотом спросила она, устыдившись, что засомневалась в намерениях Алекса.
        - Ты найдешь способ.
        На этот раз повернулась она, чтобы взглянуть ему в лицо. Его глаза вспыхнули в темноте. Она снова почувствовала как тогда, за роялем, что близость Алекса заводит ее больше, чем перелет через океан, что ей хочется быть рядом и в то же время бежать прочь, потому что, как бы ни называлось это чувство, но оно имеет такую власть, что стоит в него нырнуть, и возврата не будет.
        Алекс переместил взгляд к потолку и произнес:
        - А теперь можешь оставить меня.
        Будто в лицо ударил.
        - Питер велел не слушать тебя до тех пор, пока ты не сможешь вставать, - вяло запротестовала Эстелла. Однако она уже потеряла свою власть.
        - Мне больше не нужна сиделка.
        Сиделка. Так вот за кого он ее принимал! Эстелла скатилась с кровати и уже от двери услышала:
        - Если что-нибудь случится, найдешь Питера в баре. - Он назвал адрес.
        - Что может случиться?
        - Спокойной ночи, Эстелла.
        Алекс закрыл глаза, чтобы отгородиться от нее. Эстелла поняла - он не допустит малейшего сближения, не рискнет проверить, чем могут закончиться прикосновения.

* * *
        Эстелла не спала. Она лежала и думала об Алексе: как она явилась в театр, а он стоял посреди группки восхищенных женщин, настолько ослепительный, что ему даже не надо было улыбаться, чтобы приковать к себе взгляд любой из них. Он мужчина, который проводил Эстеллу из театра и дал свой пиджак, чтобы она не озябла, и поспешил вместе с ней на помощь месье Омону. Мужчина, который старался найти семью для Лены, который вернулся к ее телу и прошептал над ним прекраснейшие стихи. Который ни разу не повел себя по отношению к Эстелле компрометирующим образом, который огорчал ее и смешил, заставляя испытать за пять минут больше эмоций, чем за всю жизнь. Который старался защитить ее маму и даже лично занялся этим и который старается спасти целую страну, подвергая опасности себя.
        «Боже, я люблю Алекса, - в сотый раз за ночь повторяла про себя Эстелла. - Я так люблю Алекса, что теряю рассудок».
        А он ее не любит. Эстелле пришлось закрыть глаза, только бы не видеть этого очевидного факта. Он использовал ее лишь ради того, чтобы помочь Лене, а теперь хочет отделаться. Зря она уши развесила. Вот только… зачем-то Алекс хранит в памяти ту ночь в Париже, когда они познакомились, хранит с благоговением, как своего рода талисман. Как будто произошло нечто большее, чем встреча двух незнакомых людей ради передачи секретной карты.
        В пять утра, когда солнце лениво забрезжило над горизонтом, Эстелла не выдержала. Она не знала, что собирается предпринять: признаться в своих чувствах, потребовать объяснений от Алекса или просто посмотреть ему в лицо, - однако встала и направилась через холл в его комнату. Время от времени среди ночи оттуда доносилась музыка, значит, Алекс, по крайней мере, может вставать. Однако уже не меньше часа в доме царила тишина.
        Эстелла негромко постучала в дверь:
        - Алекс?
        Ответа не последовало, и она вошла в комнату.
        Кровать пуста, банкетка у рояля тоже. В комнате никого. Сумка Алекса стоит на месте; возможно, он на кухне? Эстелла принюхалась, ожидая почувствовать запах еды или кофе, ведь Алекс не ел больше суток. Нет, ничем не пахнет.
        Алекса не было ни на кухне, ни в саду, ни на крыше. Эстелла обошла весь дом, вдруг сообразив, что остро ощущает отсутствие Алекса, так же как ощущала его присутствие. Она прождала час, однако Алекс не вернулся. Она бросилась наверх, оделась и отправилась на рю Пигаль по адресу, который он ей дал. В баре Питер протирал стаканы. Эстелла едва не повернула обратно. В последний раз, когда они разговаривали, Питер обвинил ее в гибели Лены. Теперь она не знала, сможет ли еще раз выслушать горькую правду. Однако вспомнила про Алекса, и этого оказалось достаточно. Она придвинула стул и села. Питер подошел принять заказ.
        - Где он? - прошептала она.
        - Я велел тебе не спускать с него глаз, - отбрил он и затем, понизив голос, спросил: - Он ушел?
        Эстелла кивнула.
        - «Кровавую Мэри», пожалуйста, - сказала она и затем тихо добавила: - Наверное, он устал от меня.
        Надо признать, она слишком много говорила о своих проблемах, а не о его, намного более важных.
        Питер наклонился и похотливо подмигнул ей:
        - Пошли со мной в проулок, крошка.
        Питер завел Эстеллу в узкий переулок. Что, черт возьми, он собирается делать? И вот тут он снова набросился на нее с криком:
        - Устал от тебя? Да ты единственная женщина, о которой он попросил меня заботиться. Единственная женщина, которую он упорно избегал обсуждать. А это говорит мне о двух вещах: во-первых, ты для него чертовски много значишь, а во-вторых, это делает тебя чертовски опасной.
        Эстелла не могла пошевелить языком. Она уставилась на Питера, словно позабыла французский и не понимала ни слова.
        - Что? - наконец пролепетала она.
        - И ты тупая курица, раз не понимаешь этого.
        Эстелла подняла руку, чтобы прикрыться от агрессии Питера - бесполезный жест, однако это все, на что она способна в тот момент. Она не могла сложить слова Питера во что-то осмысленное.
        - С Алексом все в порядке? - Это был сейчас самый важный вопрос. Ушел ли он из дома по своей воле?
        - Тебе остается только надеяться, что он в порядке! - Питер ударил кулаком о стену. - Забудь. Он велел мне вывезти тебя отсюда, и я вывезу. Смотри не нарвись сегодня на неприятности. Ночью я тебя заберу, вытащу из этой проклятой страны и отправлю дальше.
        Он заковылял обратно в бар.
        В эту же секунду в переулок свернули двое офицеров вермахта. Бульдоги на поводках, сопя, водили носами. Эстелла зашагала прочь, быстро, как могла. Ноги сами помнили, куда идти, перед глазами висел туман, а в ушах звенели слова Питера: «Ты для него чертовски много значишь».
        Почему? Потому что Алекс чувствует себя в долгу перед Леной и защищает ее сестру? Однако мысль даже не успела оформиться. Эстелла понимала, что это не так.
        Теперь она ясно видела все, что упустила раньше: вот Алекс однажды пригласил танцевать Лену, потому что принял ее за Эстеллу. Вот они стоят плечом к плечу у иллюминатора летающей лодки и смотрят в небесную синеву. Вот она сидит рядом с ним за роялем в джаз-клубе, смеется и страстно хочет его. Вот она лежит на постели рядом с больным Алексом, и он ни разу не прикоснулся к ней, ничем не оправдал репутацию, которая бежала впереди него, все время вел себя по отношению к Эстелле заботливо и сдержанно. Она-то полагала, Алекс ее терпеть не может, а на деле он просто не решался к ней прикоснуться - слишком опасался того, что может за этим последовать.
        Поднимаясь по лестнице в доме в квартале Марэ, Эстелла уже не ощутила прежней гнетущей атмосферы. Просто дом внезапно опустел; не хватало того, что поддерживало в нем жизнь: двух влюбленных.
        Эстелла открыла дверь в комнату Алекса и прилегла на постель, с той стороны, где он спал. Ее охватили тоска и острое желание. Подушка сохранила запах Алекса; Эстелла легла на нее щекой. Если то, что она ощущает, не любовь, то что же такое любовь? Должно быть, она настолько остра, что тот, кто полюбит, не выживет. Потому что прямо сейчас Эстелла умирала от любви.
        Часть 6
        Фабьен
        Глава 24
        Июнь 2015 года
        Прощание с Эстеллой, в соответствии с ее распоряжением, состоялось в соборе Святого Иоанна Богослова. Из оранжереи доставили специально выращенные французские пионы, исключительно белые. Они покрывали весь алтарь и свешивались с краев скамеек, наполняя воздух ароматом, который у Фабьен всегда ассоциировался с Эстеллой. Пришло так много людей, что очень быстро свободных мест не осталось, и толпа начала заполнять вестибюль.
        Фабьен сидела в первом ряду рядом с гробом бабушки. На соседних скамьях расположились все те, кто работал с ней в «Стелла Дизайн». Мама Фабьен сказалась слишком занятой, чтобы прилететь из Австралии, - а может, слишком страшилась увидеть на многочисленных фотографиях Эстеллы призрак отца Фабьен.
        Фабьен произнесла траурную речь, сделав всего одну долгую и мучительную паузу; она понимала, что обязана должным образом почтить память бабушки, поэтому взяла себя в руки и продолжила:
        - Эстелла говорила мне, что, когда умирали люди, которых она любила, единственным утешением для нее было одно стихотворение. Я бы хотела прочесть его сейчас:
        Ранним утром проснешься в рассветной тиши, Тут же радость к тебе от меня поспешит, Как бесшумные птицы, что кружат вдали. Я - как звезды в ночи, очевидцы любви. Не стой и не плачь над могилой моей; Я - жива. Не печалься - ведь нет меня в ней.
        На последней строчке голос Фабьен дрогнул; она сглотнула, чтобы подавить рвущиеся наружу рыдания.
        - Моя бабушка уже не сможет быть со мной физически, однако я знаю, она продолжает жить в своих творениях. Ее наследие обширно. Кометы блуждают по небу, птицы порхают в воздухе - так и она бродит по улицам Манхэттена, Парижа и любого другого города в мире, где женщины покупают ее одежду. Она присутствует в каждой пуговице на рукаве, складке на рубашке, в пионе, приколотом на плечо платья. Эстелла не умерла, - продолжала Фабьен, понимая, что пора заканчивать, иначе она больше не выдержит, - и я очень рада, что мне посчастливилось называть ее бабушкой и что моя жизнь освящена ее присутствием. Я так счастлива, что она жила на этом свете.
        Когда Фабьен отступила от микрофона, раздались аплодисменты в честь Эстеллы, более трогательные, чем любой гимн. Ее рука снова потянулась ко рту.
        На поминках в Грамерси-парке Фабьен успела мельком повидать Уилла.
        - Твоя траурная речь была бесподобна, - сказал он, целуя ее в щеку.
        В следующую минуту ей пришлось повернуться к другим участникам траурной церемонии, чтобы поблагодарить их и выслушать вместе с сотрудниками бабушки забавные истории об Эстелле и дедушке. Их рабочие столы стояли в одном кабинете напротив друг друга; дедушка редко пользовался своим столом, предпочитая работать в пошивочном цеху. Оба стола пустовали больше года; дедушкин - уже давно, а стол Эстеллы - с тех пор, как та стала слишком слаба, чтобы ходить в офис.
        Коллеги Эстеллы ударились в воспоминания, и Фабьен убедилась в справедливости своего утверждения: Эстелла находится не в могиле, а присутствует здесь, в сердцах и памяти множества людей. А еще в их душах. И уж точно в душе Фабьен.
        Самый сложный момент настал, когда к Фабьен приблизилась Кимберли, в течение последнего года фактически руководившая ателье.
        - Как вы планируете распорядиться бизнесом?
        - Не знаю, - покачала головой Фабьен.
        Теперь все принадлежало ей: бизнес, дом в Грамерси-парке, дом в Париже, вся обстановка, архивы и хранилище одежды, эскизы, деньги. Больше, чем она могла вообразить. Фабьен понятия не имела, что со всем этим делать. Она жила и работала в Австралии и не могла представить, по силам ли ей заполнить оставшуюся после Эстеллы пустоту.
        Постепенно участники поминок разошлись. Уилл откланялся на пару часов раньше, махнув на прощание рукой. Он с трудом отделался от Кимберли, которая то ли увлеклась обменом дизайнерскими байками, то ли разглядела в нем те же качества, что и Фабьен. Фабьен не чувствовала ревности - разве что взгрустнула. Вот Кимберли для Уилла идеальная пара - хотя бы потому, что живет в Нью-Йорке. К тому же она художница.
        Оставшись наконец одна, Фабьен окинула взглядом большую гостиную, бокалы из-под шампанского со следами губной помады, тарелки, салфетки, остатки еды на столах, забытый кем-то на кресле плащ, оставленный на буфете телефон, все прочие осколки торжества и печали. На нее обрушилась усталость.
        Она развернулась и вышла из дома, решив прогуляться в направлении офиса бабушки на Седьмой авеню. «Стелла Дизайн» был одним из немногих модных домов, еще работавших там и оставшихся верными долгой истории улицы, которую теперь, когда швейные фабрики трансформировались в инвестиционные и технологические компании, сметали, подобно мусору.
        Фабьен поднялась на четырнадцатый этаж и отперла двери; для всех служащих объявили нерабочую неделю, и ее встретила тишина. Возможно, здесь удастся вновь пережить то чувство, о котором она говорила на похоронах, чтобы не так остро ощущать отсутствие Эстеллы.
        Однако вид пустого стола только усилил боль потери. Вот коробка со швейными принадлежностями, привезенная двадцатидвухлетней Эстеллой из Парижа, фотографии Фабьен, ее отца и дедушки, а также лучшей бабушкиной подруги Джейни, которая умерла… кажется, лет десять назад? Ничто не вечно. Ничто.
        Вот дедушкин стол, точно напротив. Секретарша Эстеллы Ребекка вытирала пыль и поддерживала порядок на нем, так же как и на столе Эстеллы в последний год. Пионы, на этот раз розовые, в несчетном количестве стояли в бабушкиных любимых аквамариновых вазах сферической формы; они словно перенесли через океан Францию и положили к ногам Фабьен. Однако все это выглядело каким-то фальшивым без Эстеллы, которая вкатывалась в кабинет в своем кресле или, если вернуться назад еще минимум лет на десять, вплывала походкой манекенщицы, словно жизнь была подиумом, а она собиралась шествовать по нему вечно.
        Фабьен осторожно присела на бабушкин стул, однако он оказался слишком просторным, и она вскочила, не желая, чтобы кто-нибудь застал ее здесь - самозванку, неспособную занять место Эстеллы.
        - Фабьен?
        - Боже! - Фабьен прижала руку к груди и резко обернулась. - Ребекка, вы меня напугали.
        Бабушкина секретарша - юная и миниатюрная, однако очень организованная девушка, - улыбнулась.
        - Ваша траурная речь была так трогательна!
        - Спасибо. Я, кажется, объявила для всех нерабочую неделю?
        Ребекка положила перед ней коробку:
        - Я пришла забрать вот это. Думала завезти вам завтра, но раз уж вы здесь, то возьмите сейчас.
        - Что в коробке?
        - Не знаю. Эстелла отдала мне ее лет пять назад. Велела хранить и передать вам после…
        После ее смерти. Конец фразы повис в воздухе. Фабьен взяла коробку в руки.
        - Я возвращаюсь в Грамерси-парк. Мне слишком тяжело находиться здесь.
        Помедлив, Ребекка положила руку ей на плечо:
        - Она велела мне каждую неделю ставить в вазы свежие цветы. Чтобы эта комната всегда выглядела так, будто вас ждут. Она сказала, однажды вы сами заявите о своих правах. Когда будете готовы.
        В Грамерси-парке царил все тот же беспорядок. Фабьен со вздохом опустилась на диван, поставила коробку на колени и, открыв крышку, извлекла стопку бумаги.
        - Ой! - До нее дошло, что это такое. Эскизы. Десятки эскизов. Те самые, что Фабьен рисовала на клочках бумаги, лежа на полу в бабушкином кабинете или сидя за ее столом. Каждое лето в Нью-Йорке, начиная с возраста, когда смогла взять в руки карандаш, до того времени, когда прекратила рисовать. Эстелла сохранила все.
        Просматривать их было все равно, что провалиться в шахту и попасть в прошлое. Мимо Фабьен проносились модные тренды: расклешенные брюки, платьица в кукольном стиле и цветные джинсы начала нулевых; хаки восьмидесятых, платья-комбинации, бархат, искусственный мех… Одни эскизы, созданные в возрасте шести лет, рассмешили ее своей детской непосредственностью, другие заставили покачать головой, осознавая свою робость, в третьих просматривалось бабушкино влияние, однако было и нечто большее - небольшое отклонение от бабушкиного стиля, поворот в сторону, куда та еще не рисковала вторгаться.
        Фабьен вздохнула, отложила эскизы в сторону и вновь сунула руку в коробку. Достав оттуда CD-диск, улыбнулась и вставила его в плеер. Когда она в последний раз видела такое?
        Звуки блюза, печального и тоскующего, наполнили комнату. Диск был подписан бабушкиной рукой. Нора Джонс, The Nearness of You. Фабьен начала убирать со стола бокалы, и тут до нее дошли слова песни - падение в объятия любимого человека, гимн чувству, от которого захватывает дух.
        Сквозь музыку послышался звонок, и Фабьен взглянула на экран видеодомофона, готовая проигнорировать посетителя. Однако это оказался Уилл. Она открыла дверь.
        - Привет. Прости, не было возможности поговорить с тобой на поминках.
        - Понимаю. Слишком много людей пришло. Заходи.
        Он проследовал за ней в гостиную. Фабьен внезапно вспомнила, что после похорон в доме до сих пор не убрано.
        - Я отпустила домработницу Эстеллы на неделю, - сказала она. Надо как-то оправдаться за тарелки, стаканы, салфетки и разбросанные повсюду крошки. - Женщина очень переживает. А я в суматохе даже не подумала, что после поминок останется беспорядок.
        - Сегодня я за нее. - Уилл собрал тарелки в стопку.
        - Ты не обязан. Я как раз начала.
        - С моей помощью будет быстрее, - улыбнулся он.
        - Спасибо. - Она почувствовала, как уголки губ приподнялись в улыбке, и направилась в кухню, наполнить раковину водой и моющим средством.
        Уилл бегал туда и обратно, перемещая тарелки, стаканы и пищевые отходы. Беседа протекала своеобразно: Фабьен говорила, куда что ставить, а Уилл задавал светские вопросы типа «Где мусорная корзина?». И это было великолепно - струящаяся по хрусталю вода, мыльная пена, оставляющая после себя чистоту, постепенное уменьшение количества грязной посуды - как легко решить проблему, если приложить немного труда! - и последующая удовлетворенность результатом своих усилий в виде сверкающей горы тарелок, которую Уилл начал убирать в буфет.
        - Домработница убьет меня, когда придет и увидит, что все не на своих местах, - пошутил Уилл.
        - Она не будет против. - Фабьен подумала, как глупо это выглядит - обсуждать посуду с таким мужчиной, как Уилл, ведущим дизайнером Тиффани, привыкшим к красивым вещам. - Все, хватит. Я почти закончила.
        - Там на диване что-то валяется. - Он указал в сторону гостиной. - Хочешь, я сложу обратно в коробку?
        Фабьен покачала головой:
        - Эту коробку бабушка сохранила для меня. Забавно… Как много значит порой клочок бумаги или песня! Я до сих пор помню, что на Эстелле было надето, когда я рисовала эти картинки, или что она сказала, когда я вручала их ей: «Цвет выбран удачно, и длина юбки мне нравится, а вот рукава слишком коротки», - произнесла Фабьен, копируя голос Эстеллы.
        - Покажешь? - спросил Уилл.
        Фабьен положила кухонное полотенце и направилась в гостиную. Уличные фонари разбавили золотыми мазками черноту ночного парка за окнами, зеленый цвет почти исчез, притаившись до рассвета. Любимая бабушкина картина кисти Фриды Кало - две женщины, из сердца каждой тянется вена к сердцу второй женщины - висела на своем месте над камином. Фабьен подумала, что женщины стали выглядеть более спокойными и даже чуть крепче держались за руки, словно их разделенные сердца наконец соединились. Фабьен вздохнула. Надо поспать, а то уже в картине изменения мерещатся.
        Она нажала кнопку воспроизведения, и слова песни - The Nearness of You - вновь полились из плеера, как и слезы, которые она внезапно ощутила на своих щеках.
        - Боже мой! - Фабьен соскользнула по стене и села на пол. Надо перестать плакать. Не стоит вести себя как тряпка перед мужчиной, который так много для нее значит.
        Уилл сел на пол рядом с ней, порылся в кармане и достал чистый, белый и идеально отглаженный носовой платок.
        - Ты бы понравился бабушке, - всхлипнула Фабьен.
        - Я бы предпочел понравиться внучке, - тихо проговорил он.
        Фабьен резко повернула голову:
        - Что ты сказал?
        Наверное, она не так расслышала.
        - Я сказал, что предпочел бы понравиться внучке. - Уилл протянул руку и слегка коснулся ее подбородка. - Я влюблен в тебя, Фабьен. И поэтому сейчас уйду домой. Потому что я хочу поцеловать тебя - нет, больше чем поцеловать! - но не при таких обстоятельствах. Ты сейчас слишком печальна.
        Фабьен наклонилась и уперлась лбом в лоб Уилла, сознавая опасность, которую таили в себе его губы, его сбивчивое дыхание, его близость. Она понимала, чем может закончиться поцелуй. Уилл прав: сегодня это обернулось бы тем, что захочется забыть, а она хотела запомнить это навсегда.
        Он нежно поцеловал ее в лоб и встал.
        - Я прописываю тебе бокал виски и постель.
        Его щеки покраснели; ее тоже.
        Фабьен выполнила его рекомендации - проглотила виски и забралась в кровать. Слова Уилла - «Я влюблен в тебя, Фабьен» - повторялись в голове, пока она не уснула.
        Глава 25
        То ли уборка принесла катарсис, то ли сотворил чудо рецепт Уилла, но Фабьен впервые за много дней выспалась. Она встала только в девять утра, оделась, закончила с наведением порядка и остановилась, не зная, чем заняться дальше. Коробка так и лежала на диване. Фабьен осознавала, что надо бы продолжить исследовать ее содержимое, однако понимала, что желательно удержаться от слез хотя бы в ближайшие несколько часов.
        Так что она нацепила солнечные очки, вышла на улицу, пересекла Пятую авеню и направилась вдоль нее, уклоняясь от туристов, которые упорно задирали головы вверх, словно Манхэттен был городом больше небесным, чем земным. Фабьен миновала витрину «Сакса» с одеждой под бабушкиным брендом и неожиданно для себя оказалась у здания «Тиффани и Ко.». В этот момент к бордюру подъехал автомобиль, из которого вышел приятный мужчина в костюме и с улыбкой бросился навстречу ей.
        - Фабьен! Какое совпадение!
        - Вот решила подышать воздухом, - улыбнулась она Уиллу. - Сама не пойму, как меня занесло к Тиффани. Наверное, бриллианты обладают притягательной силой:
        Уилл рассмеялся.
        - Раз уж ты здесь, может быть, не откажешься зайти?
        - А ты не очень занят?
        - Для тебя - не очень.
        Фабьен с Уиллом зашли внутрь и через торговый зал направились к лифту. По пути к своему кабинету Уилл остановился поздороваться с женщиной - Фабьен догадалась, что это его секретарша, - и попросил ни с кем его не соединять.
        Затем они вошли в помещение, показавшееся знакомым по телефонным звонкам: одна стена раскрашена в цвет Тиффани, стол хаотично завален рисунками, однако в самом кабинете чистота и порядок.
        - Я смотрю, твоя креативность берет начало в хаосе, - произнесла Фабьен, указывая на стол.
        - У нас тут ходит шутка, что мне не нужно каждый год разрабатывать коллекцию. Просто надо как следует порыться на столе, и там найдется достаточно эскизов для очередного сезона.
        - Как я поняла, идею для новой коллекции ты уже нашел?
        - Да. Благодаря тебе.
        - Благодаря мне? - с недоумением переспросила она.
        - Оказалось, идеи, предложенные красивой женщиной в больничном кафетерии, - самые лучшие.
        Уилл улыбнулся, а она покраснела и засветилась от радости одновременно.
        - Действительно? Ты тоже используешь для вдохновения людей, которых знаешь!
        Настал его черед слегка покраснеть.
        - Именно.
        - Можно взглянуть?
        - Конечно. Кофе хочешь?
        - С удовольствием.
        Уилл высунул голову за дверь и попросил - вежливо, как отметила для себя Фабьен, - принести два кофе. Она пока что изучала эскизы на столе, не касаясь и не сдвигая ничего, на случай если размещение почему-либо критично.
        - Вот это великолепно. Я хотела сказать, великолепно все, но вот это мне реально нравится. - Она ткнула пальцем в кулон, вернее, два соединенных кулона: один молочно-белый с голубыми прожилками, похожий на инверсированное небо, а другой - по контрасту - черный неограненный камень, усеянный мелкими звездочками.
        Он придвинулся, стоя так близко, что Фабьен могла вдыхать запах его лосьона после бритья, ту самую смесь цитрусов и амбры, которую помнила по Парижу.
        - Азурит. - Уилл коснулся бело-голубого кулона. - А второй - окаменелая кость динозавра.
        - Правда?
        - Смотри. - Он порылся в коробке с драгоценностями и достал образец, с которого, как догадалась Фабьен, и был нарисован эскиз. - Повернись ко мне спиной.
        Она выполнила просьбу и приподняла сзади волосы, ощутив, как кулон скользит по ключицам, а пальцы Уилла защелкивают замок сзади на шее. Его ладони замерли у нее на плечах. Фабьен чувствовала, что ее спину и его грудь разделяет какой-то сантиметр. Наверняка Уилл слышит стук ее сердца.
        - Нужно на сантиметр короче. - Она обернулась к Уиллу лицом. - В следующем сезоне вырез будет не таким глубоким. Такой кулон не стоит прятать под платьем.
        - Не стоит, - пробормотал он, не сводя глаз с Фабьен. - Ты права.
        Зазвонил телефон. Фабьен чуть не подпрыгнула до потолка.
        - Извини. - Уилл снял руки с ее плеч и нажал кнопку на аппарате, включая громкую связь.
        - Уилл, здесь Эмма Уотсон со своим стилистом. Пришли выбрать что-нибудь для премьерного показа ее фильма. Они спрашивают вас.
        - Эмма Уотсон? - выдохнула Фабьен.
        Уилл в ответ поднял бровь.
        - Понял. Пусть поднимаются. - Он дал отбой.
        - Та самая знаменитая актриса?
        Уилл - надо отдать ему должное - слегка покраснел.
        - Да. Наименее любимая часть моей работы. Быть любезным с актрисами, потому что они демонстрируют твои драгоценности.
        - Ах, какой ужас! - с притворным испугом воскликнула Фабьен. - Теперь вижу, почему тебя так внезапно посетило вдохновение, - добавила она, дразня его. - Мне лучше уйти. Кто я в сравнении с Эммой?
        Уилл поймал ее руку:
        - Это она ничто в сравнении с тобой. Увидимся вечером?
        - Сегодня вечером я улетаю. Зайду повидаться с твоей сестрой - и сразу на самолет.
        - Уже?
        - Я должна вернуться на работу. Дольше оставаться не могу, иначе меня уволят.
        - Так это прощание?
        Фабьен кивнула.
        - Мы с тобой толком не поговорили. А как же «Стелла Дизайн»? Что планируешь делать с компанией?
        Вновь зазвенел телефон. Уилл вздохнул:
        - Извини.
        - Не буду мешать тебе работать. Позвоню завтра. Или уже из Сиднея. - Она взяла сумочку. - Спасибо за вчерашний вечер. - Ей хотелось сказать больше, однако кабинет заполнил голос секретарши, и шанс был упущен.

* * *
        Сиделка впустила Фабьен в квартиру Огилви и показала комнату Мелиссы, выходящую окнами на Центральный парк во всем его великолепии, словно перед ними развернули и бросили рулон изумрудно-зеленого шелка.
        - Фабьен! - обрадованно воскликнула Мелисса. - Проходи, садись. - Она похлопала по кровати. Фабьен постаралась сохранить бесстрастное лицо. Мелисса выглядела намного хуже, чем в последний раз, когда они встречались в Париже.
        - Понимаю, на меня смотреть страшно, - сказала Мелисса. Фабьен догадалась, что не справилась. Мелисса помедлила и продолжила: - Уилл не хотел тебя расстраивать; у тебя своих проблем по горло. Но врачи говорят, что… - Голос прервался, что было абсолютно не в ее стиле. Однако затем он обрел прежнюю решительность, и Мелисса договорила с обычной прямотой: - Все, что они могут предложить, - это паллиативное лечение.
        Паллиативное лечение. Эвфемизм, как всегда повторяет мама Фабьен. Последняя ступень по дороге к смерти.
        Фабьен было открыла рот, однако Мелисса покачала головой:
        - Хватит об этом. Легче мне от таких разговоров не станет. Лучше признайся, как ты?
        Фабьен поняла, что с Мелиссой лучше не спорить, и заставила себя проглотить впрок заготовленные слова.
        - Мне грустно, - честно призналась она. Какой смысл лгать? - Я чувствую себя потерянной. И мне немного страшно. Трудно представить мир без Эстеллы. Я виделась с ней раз в году, но созванивалась каждые несколько дней. Она всегда присутствовала в моей жизни. Такое чувство, будто я лишилась ног и потому разучилась ходить.
        Мелисса взяла ее руку. Фабьен вздрогнула, увидев слезы в ее глазах.
        - Мне так жаль. Плохая из меня подруга. Мои страдания - последнее, что тебе нужно.
        Мелисса покачала головой и вытерла глаза.
        - Нет, ты вовсе не плохая подруга. Просто, когда ты так сказала, я представила, что будет чувствовать Уилл, после того как…
        После того как я умру. Вот что она не договорила.
        - Ты виделась с ним вчера? - Мелисса сменила тему. - Когда он утром уходил, я спала. Не было возможности спросить.
        Фабьен кивнула.
        - Виделась. И он… - Она запнулась. Как описать то, что значил для нее вчерашний вечер? - Он помог мне навести порядок. Подал платок, когда я плакала. Сидел рядом на полу, когда я не в состоянии была делать что-то еще. Наверное, это звучит глупо, но он делал все то, что мне было нужно в день похорон бабушки.
        - Ты любишь моего брата?
        Боже. Если она выдержит хотя бы день без слез, это станет чудом. Фабьен ощутила знакомый комок в горле, отчаянно заморгала и прошептала:
        - А как можно его не любить?
        - Иди сюда. - Мелисса раскинула руки, и Фабьен обняла ее. Обе были не в состоянии произнести ничего вразумительного.
        - Я только об одном сожалею, - шептала Мелисса, уткнувшись в плечо Фабьен. - Что я никогда никого не любила. Такой любовью, как у вас с Уиллом. Конечно, я люблю брата, и тебя, и своих друзей, но… я никогда ни в кого не влюблялась. Я болею с двадцати лет. А в последние пять лет редко выпадало так, чтобы я чувствовала себя не совсем дерьмово. Какая уж там любовь.
        Фабьен расплакалась еще сильнее. Ее сердце, и без того израненное событиями последней недели, казалось, опять было готово разорваться. На память пришли слова Эстеллы: «Любовь может глубоко ранить, но может и исцелить». Если бы Мелисса нашла того, кто полюбил бы ее… Фабьен не позволила мысли оформиться. Любовь не лечит от рака. Любовь, о которой упоминала Эстелла, исцеляла душу, но не тело.
        - Я так счастлива, - сказала Фабьен. - Счастлива, что познакомилась с тобой. Что познакомилась с Уиллом. Но я живу в Австралии. И у меня в душе полный раздрай. Мне кажется, я должна уйти с дороги и позволить Уиллу найти другую.
        - Я перестану с тобой общаться, если ты так поступишь! - жестко произнесла Мелисса. - Используй шанс, которого у меня нет и никогда не будет. Вы с Уиллом созданы друг для друга. Вспомни, как он на тебя смотрит…
        Как он на тебя смотрит… Эти слова крутились в голове у Фабьен, когда она возвращалась на такси в Грамерси-парк, паковала чемодан и вызывала другое такси, в аэропорт. Когда машина прибыла, она попросила водителя сделать остановку по пути и, проехав всего несколько кварталов, отправила сообщение Уиллу: «Можешь выйти на улицу на минутку? Хочу поговорить».
        «Да, - ответил он. - Уже спускаюсь».
        Машина подрулила к бордюру; Фабьен выпрыгнула. Уилл ожидал ее, весь в недоумении. Она схватила его за руку и поцеловала, сначала робко - вот только она знала, что не хотела робко; ее чувства еще более обострились в последние несколько дней, и все, чему недоставало интенсивности, ощущалось как пресное и невесомое вроде пылинки или перышка. Она поцеловала его крепче, обхватила руками за спину, и он тоже притянул ее к себе. Прохожий восхищенно присвистнул, огибая их; Фабьен отступила назад и провела пальцем по губам Уилла.
        - Теперь и у тебя губы накрашены.
        - Мне наплевать. - Они уперлись друг к другу лбами. Тела соприкасались. Оба тяжело дышали. - Ну почему мы всегда делаем это, когда тебя ждет такси в аэропорт?
        - Потому что… Я не могла улететь, не сказав тебе… Я понимаю, это глупо и невозможно, но я все равно люблю тебя и хочу, чтобы ты это знал.
        - Я думал, что напугал тебя вчера.
        - Ничуть.
        - Все, чего я хочу, - это провести с тобой несколько дней в одном городе и чтобы никаких поводов для печали, никаких такси и аэропортов. И мы осуществим это, Фабьен. Я обещаю.
        - Ловлю на слове. - Она неохотно отступила назад. - Мне пора.
        Он ждал, пока она забралась в машину, ждал, пока такси тронулось с места. Стоял на тротуаре, глядя вслед, пока Фабьен могла его видеть. Едва он исчез из виду, звякнул ее телефон.
        «Ты была права насчет цепочки. Я сделал ее короче. Эмме Уотсон понравилось. У тебя верный глаз. Не сомневайся в себе. Люблю тебя. Целую. Уилл».

* * *
        Из-за разницы в часовых поясах Фабьен снова проснулась в два часа ночи. Полежав полчаса, решила встать и чем-нибудь заняться, чтобы вызвать усталость. Если она надеется на работе функционировать в нормальном режиме, нужно выспаться. Фабьен закончила разбирать чемодан, который вчера бросила, утомленная перелетом, и теперь стояла с бабушкиной коробкой в руках, размышляя, стоит ли продолжать исследовать ее или лучше лишний раз не будоражить мозги.
        Она перенесла коробку на кровать, отложила в сторону то, что уже просмотрела, и достала следующую папку. Еще один комплект эскизов авторства Фабьен, который бабушка выбрала для коллекции «Стеллы». Фабьен было шестнадцать, и впервые бабушка выхватила из стопки один эскиз, попросила разрешения использовать его и щедро заплатила за работу. Это продолжалось в течение восьми лет; в каждой коллекции одна вещь была создана по модели Фабьен. Фабьен всегда считала, что это не более чем протекционизм и бабушка потакает ей, однако теперь увидела, что к каждому эскизу был приколот график продаж, где модели Фабьен, как правило, оказывались среди бестселлеров сезона. Она смутно помнила, как бабушка говорила ей об этом, однако отмахивалась, как всегда полагая, что Эстелла взращивала эго внучки, чтобы та когда-нибудь надумала с ней работать.
        Она вновь полезла в коробку. Достала и развернула очередной документ, свидетельство о браке Эстеллы, пристально рассмотрела его и нахмурилась. Дата заключения брака: 20 июня 1947 года. 1947 год?
        Понимая, что в этом нет никакого смысла, Фабьен все же достала свидетельство о рождении отца, которое так и носила в сумочке с тех пор как нашла, и уточнила дату рождения: 27 марта 1941 года. За шесть лет до свадьбы Эстеллы и дедушки. Фабьен прокрутила назад воспоминания и сообразила, что те никогда не праздновали годовщину свадьбы; задним числом до нее дошло, что это было странно, однако раньше она ни о чем таком и не думала, ведь они жили в разных странах и собираться вместе не представлялось возможным.
        У Фабьен сжалось сердце. Сильный и резкий спазм заставил ее лечь на кровать, не выпуская из рук документ. Отец родился за шесть лет до свадьбы бабушки и дедушки, и потому имена в его свидетельстве о рождении - мать: Лена Тоу, отец: Алекс Монтроуз - вероятнее всего, настоящие. Неужели это правда? Отсюда следует, что Фабьен не имеет права на все, что бабушка ей оставила: ни на бизнес, ни на дом, ни на должность главного модельера. Ни на что. А Эстелла, любимая бабушка, может, и вовсе не родственница Фабьен.
        Глава 26
        На следующее утро Фабьен выпила несчетное количество чашек кофе, иначе она просто не справилась бы с письмами, телефонными звонками и неиссякаемым потоком проходящих через ее кабинет посетителей. В первой половине дня явилась начальница, Юнити.
        - Рада снова видеть тебя. - Юнити уселась, закинув ногу за ногу. Она носила блестящие колготки телесного цвета. Фабьен такие терпеть не могла.
        - Я тоже рада вернуться на работу, - ответила Фабьен и широко улыбнулась в надежде, что улыбка и беспечный голос скроют тот факт, что она держится на кофеине.
        - Как продвигается планирование выставки? Кажется, Шарлотта во время твоего отсутствия взяла дело в свои руки.
        - Да, верно. Она хорошая помощница, - честно призналась Фабьен. Шарлотта ловко ухитрилась отложить все важные вопросы до возвращения Фабьен, одновременно создавая видимость прогресса.
        - Я бы хотела видеть концепцию сегодня после обеда. Меня беспокоит, уложимся ли мы в срок. Это твоя первая выставка, и к тому же ты слишком долго отсутствовала.
        - Я точно знаю, сколько времени потребуется. Все под контролем. Однако я и в самом деле очень рада возможности пробежаться сегодня по основным пунктам. Правда, у нас пока что черновой проект. - Фабьен не убрала с лица улыбку; единственной альтернативой было бы уронить челюсть от одной только мысли, что нужно представить концепцию прямо сегодня, при этом вполне осознавая, что по-хорошему она будет готова не раньше чем в следующем месяце.
        - Отлично. В два часа в моем кабинете. - Юнити встала и оправила безупречно-белую юбку без единой складки. «Жиль Зандер», - догадалась Фабьен. Скандинавская элегантность, воплощение хладнокровия.
        Фабьен невольно принялась оглаживать свой черный костюм - широкие от бедер брюки с жакетом. Казалось, даже белая блузка безвольно повисла вдоль тела в знак почтения к совершенству Юнити. Этот комплект одежды Фабьен надевала всегда, когда не было времени выбирать; обычно он ей нравился, однако сегодня выглядел недостаточно стильным. Фабьен дождалась, пока Юнити вернулась к себе, и пулей выскочила в холл, чтобы найти Шарлотту.
        - В два часа мы должны представить концепцию. Сегодня обойдемся без ланча.
        Шарлотта закатила глаза:
        - Может, хоть после этого она прекратит стоять у нас над душой?
        - Надеюсь, - согласилась Фабьен.
        В кабинете Фабьен они разложили фото уже отобранных платьев. Фабьен принялась набрасывать план, создавая нарратив, который выстроил бы все экспонаты по порядку. Последовательность она придумала, пока была в отъезде. По крайней мере, есть с чего начать. Она несколько раз написала и переписала концепцию, пока не почувствовала, что окончательный вариант найден. Возможно, черновика будет достаточно, чтобы удовлетворить Юнити.
        Спустя пару часов обсуждения Фабьен отложила наброски и потянулась.
        - Отлично. Полагаю, этого достаточно, чтобы меня не уволили. Можешь прикинуть сроки? Когда мы напишем сопроводительные письма, когда какой экспонат прибудет из музея, когда нужно встретиться с подрядчиками, запустить программы, определиться, что лучше выложить на веб-сайт и так далее. Если Юнити увидит, что мы в курсе всех текущих задач, она должна поверить нам.
        - Сделаю, - кивнула Шарлотта.
        - Если сможешь давать мне информацию по каждому пункту отдельно, я заблаговременно внесу коррективы. Сейчас перепишу набело, - Фабьен указала на свои заметки, - и на сегодня хватит.
        В последующие два часа она не встала с места. Она рисовала графики, обдумывала план, просматривала фото экспонатов, которые они вместе с Шарлоттой включили в окончательный список в последнюю неделю, когда переписывались по электронной почте. В два часа дня она нацепила улыбку - может, тогда Юнити тоже найдет в себе повод улыбнуться при виде проделанной работы? - и зашла за Шарлоттой, чтобы вместе отправиться в кабинет начальницы.
        Фабьен начала с короткого вступления, объяснила идею выставки и затем изложила нарратив: сюжет брал начало от платья «Ла каваллини» от Ланвен в обоих вариантах - одно с цветами, другое с вышивкой кристаллами, - далее через корсажи с камелиями от Шанель переходил к «Венере» Диора, великолепному жакету от Уорта[65 - Чарльз Фредерик Уорт (1825 - 1895) - один из первых французских модельеров от-кутюр, основатель дома моды.], украшенному вышивкой и блестками, и к сверкающему платью от Скиапарелли, с таким количеством пайеток, что казалось, под ними вовсе нет ткани; затем появлялись ранняя модель от «Стеллы Дизайн» - бархатное платье с белым пионом, усеянным мельчайшими кристалликами-бусинками, с одного из первых показов бабушки; несколько вещей от Коллетт Динниган и Акиры Исогава[66 - Коллетт Динниган (р. 1965 г.), Акира Исогава (р. 1964 г.) - известные австралийские модельеры.]; и, разумеется, платье от Тиффани, которое носила миссис Корнелиус Вандербильт, усыпанное бриллиантами, подобно изысканному обручальному кольцу. Наконец Фабьен умолкла, осознавая, что проделала хорошую работу и выставка сможет
воспеть традиционные ремесла, которые сыграли важную роль в трансформации моды из домашнего рукоделия в искусство.
        - Я уже не уверена, - сказала Юнити, - насчет общей идеи. Он так вызывающе смотрится, весь этот декор. Не слишком ли рискованно для первой выставки?
        Фабьен аккуратно разложила на столе свои наброски.
        - Это способ отдать дань уважения забытым ремеслам. - Она повысила голос. - Ручной работе, усердию, терпению. Все это весьма ценно и легко может быть отвергнуто в современную эпоху. Зато идеально перекликается с новыми идеями о возвращении к доинтернетовским и доиндустриальным дням, когда создание вещей требовало больше времени и когда искусные изделия ручной работы оценивались не затраченными на их покупку средствами, а исключительно красотой. Это уважение к образу жизни, который определял моду, к образу жизни, смысл которой был не присвоить больше материальных ценностей, но обладать хотя бы крупицей таланта. Я полагаю, люди будут признательны за то, что им выпал шанс познакомиться с почти исчезнувшими ремеслами, вообразить, какой могла бы стать мода, не будь она одноразовой, если бы мы рассматривали то, что на нас надето, как искусство, а не как преходящее увлечение. Можно примерить любой из наших экспонатов, и вы не будете выглядеть отставшими от жизни. Эти вещи - противоположность нынешним однодневкам, они никогда не устареют.
        Юнити не произнесла ни слова. Фабьен тоже молчала. Она высказала все, что хотела, и не собиралась ударяться в пустую болтовню, как Шарлотта, которая тут же кинулась подавать предложения насчет замены некоторых богато украшенных экспонатов на более простые.
        - Может, вы все-таки придете к общему мнению? Либо хотите упрощать, либо нет.
        - Нет, - твердо ответила Фабьен.
        - Я должна это обдумать. - Юнити встала.
        Шарлотта бросилась вон из кабинета. Фабьен тоже хотела уйти, однако Юнити остановила ее:
        - Как я догадываюсь, вы и Джаспер Бранд больше не пара. Жаль, что у вас не сложилось.
        Фабьен тряхнула головой. Юнити - и дружеское сочувствие?
        - Он занял пост в нашем совете директоров, - вкрадчиво произнесла Юнити. - Надеюсь, проблем не будет?
        Ну почему? Фабьен хотелось кричать. Джаспер рвался получить место в правлении, но почему из всех вакантных постов в городе предпочел именно этот?
        - Для меня проблем не будет, - точно таким же, на грани высокомерия, тоном ответила она. - Я никак не взаимодействую с советом. Это ваша обязанность.
        На этом она покинула кабинет.

* * *
        Сейчас бы пропустить бокальчик - и в постель, думала Фабьен, открывая дверь в квартиру и вываливая на стол в прихожей кучу папок. Если она опять проснется в два часа ночи, а потом займется бумажной работой… Вот только после сегодняшних разборок ее энтузиазм в отношении новой должности слегка поутих. Едва Фабьен успела налить себе вина, как зазвонил телефон. На экране высветилось имя Уилла. Она радостно опустилась на диван и ответила на вызов.
        - Привет! Как ты? - Его лицо сложилось из пикселей, и Фабьен немедленно отставила в сторону бокал. - Что случилось? - Уилл выглядел так, словно не спал и не брился с момента их последней встречи на тротуаре у офиса Тиффани.
        - Лисс… - Он сделал паузу. Фабьен поняла, каких усилий стоит ему держать себя в руках. - У нее обструкция мочевого пузыря. Сделали операцию.
        - Операцию? Надеюсь, она прошла успешно?
        - Не знаю.
        - Уилл…
        Прозвенел домофон.
        - Одну секунду. - Фабьен потянулась к кнопке, чтобы впустить гостя. - Наверное, доставка. Не отключайся, я быстро.
        Она открыла дверь. В квартиру ввалился Джаспер и с порога воскликнул:
        - Фаб! Как дела?
        До нее дошло, что телефон по-прежнему в руке и Уилл вполне мог слышать голос Джаспера, а возможно, и видеть, как тот наклонился поцеловать ее в щеку.
        - Джаспер, дай мне минуту, - пролепетала она, отворачиваясь. - Уилл, я перезвоню. Постараюсь как можно скорее.
        - О?кей, - угрюмо ответил он и отключился.
        - Зачем явился? - с тоской спросила Фабьен. Джаспер уже плюхнулся на диван.
        - Повидать тебя. Целая вечность прошла. Слышал, твоя бабушка умерла.
        Как бы Фабьен ни привыкла к его бесцеремонности, однако все равно вздрогнула.
        - Умерла, - коротко кивнула она.
        Джаспер помедлил.
        - Я знаю, можно было просто сообщение отправить. Но я решил зайти и выразить соболезнования. Я скучаю по тебе, Фабьен.
        - Действительно?
        - Действительно. - Он неуклюже поерзал и поймал ее взгляд. - Очень скучаю.
        Вот потому она и встречалась с ним так долго. Потому что порой за внешне беззаботным и легкомысленным фасадом скрывались искренность и обаяние. Вот только этого все же недостаточно.
        - Я встретила другого мужчину, - призналась Фабьен.
        - Это серьезно?
        - Да.
        - И кто он?
        - Ты его не знаешь. Он живет в Нью-Йорке.
        - И как ты собираешься строить отношения с мужчиной, живущим в Нью-Йорке?
        - Не знаю, Джаспер. Это мои проблемы. Тебе лучше уйти. Я как раз с ним говорила по телефону.
        - Разве не проще было бы со мной в Сиднее, чем с каким-то парнем с другого конца земного шара? - Джаспер изобразил улыбку, которая обычно заставляла Фабьен смягчиться. Когда-то, давным-давно. Больше этот трюк не работал.
        - Может, и проще. Но простота - это не то, чего я хочу. Я готова преодолеть все на свете, если буду знать, что смогу видеться с Уиллом, пусть даже изредка. Он того стоит.
        - А я нет?
        Фабьен покачала головой:
        - Ты уж извини…
        - Я как раз организую ужин для тебя, меня, Юнити и некоторых других членов совета директоров. На следующей неделе.
        - Зачем это?
        - Считаю, тебе было бы неплохо познакомиться со всеми. Немножко посплетничать. Привлечь на свою сторону членов правления полезно для твоей карьеры. А еще ты всегда обвиняла меня в том, что я думаю только о себе. Хочу показать, что я могу думать и о тебе.
        - Я не смогу прийти.
        - Ты должна. Это работа.
        Ты должна. В этих двух словах весь Джаспер, такой, которого она когда-то разлюбила. Заботится больше о работе и о себе, любимом, чем о ком-то другом.
        - Мне нужно позвонить.
        Он сидел на диване и сверлил ее глазами, явно ожидая, что она уступит его требованиям. Однако Фабьен не поддалась, и Джаспер наконец встал.
        - В восемь часов в четверг, ресторан «Ария». Юнити ожидает, что ты придешь.
        - Прощай, Джаспер.
        Едва дверь захлопнулась, Фабьен перезвонила Уиллу. Однако он не ответил. На два сообщения, посланные вдогонку, тоже. И в конце концов она начала благодарить работу, которую взяла на дом, за то, что она не дала ей всю долгую и бессонную ночь ежеминутно проверять телефон.

* * *
        Следующие несколько дней совсем измучили Фабьен. Она проводила массу времени в хранилищах музея, просматривая экспонат за экспонатом и уточняя список австралийских модельеров, которые будут участвовать в выставке. Однако ее преследовало странное чувство, что все, чем она занимается, вторично - роется в куче вещей, вместо того чтобы бороться за что-то важное; проводит время среди чужого великолепия, двигает фигуры по шахматной доске, в то время как ситуация давно стала патовой… Некоторые из модельеров в списке, с которыми Фабьен училась вместе - как ей казалось, целую вечность назад, - ее ровесники. Почти ни с кем она давно не общалась.
        Каждый раз, возвращаясь из хранилища на свое рабочее место, Фабьен обновляла концепцию выставки, упрочняла сюжетную канву, устраняла недостатки. И лишь в эти моменты ощущала проблеск чего-то большего, чем бесцельность существования. Тогда она, улыбнувшись, на несколько часов выпадала из мира и рисовала, рисовала, рисовала…
        Каждый день она писала Уиллу и Мелиссе. Уилл прислал одно сообщение: «Улучшений нет». Разумеется, ему не до переписки, если Мелиссе настолько плохо. Фабьен молилась - хотя и не верила молитвам, - чтобы Мелисса поправилась.
        Всякий бог уже давно догадался бы, что Мелисса достойна спасения.
        Наступил вечер четверга и тот пресловутый ужин, от которого Фабьен так и не отвертелась - Джаспер пригласил ее начальницу, и, следовательно, ужин превратился в рабочее мероприятие, требующее ее присутствия. Она велела Джасперу ждать ее на месте, чтобы пойти на ужин прямо с работы. По пути звякнул телефон. Новое сообщение от Уилла.
        «Мелиссу выписали из больницы. Только что привез ее домой».
        «Я рада, - ответила Фабьен. - Как ты?»
        «Бывало лучше», - отозвался он.
        «Я люблю тебя», - написала она.
        «Спасибо».
        Спасибо? И это все? Но тут она мотнула головой, осудив себя. Сестра Уилла только что перенесла серьезную операцию, а Фабьен ожидает, что он будет слать объяснения в любви. Она хотела было набрать его номер, но поняла, что, будь у Уилла время на разговоры, он позвонил бы сам. Мелисса после серьезной операции находится в ослабленном состоянии и требует постоянного ухода. Фабьен только и остается слать сообщения и ей, и Уиллу, чтобы друзья знали - она о них думает.
        Юнити с Джаспером стояли у бара и смеялись. Джаспер поцеловал Фабьен в щеку. А эти двое были бы идеальной парой, мрачно подумала она.
        - Ну что ж, все в сборе, можно садиться, - объявил Джаспер, представив ее членам правления.
        К несчастью, Фабьен пришлось сесть рядом с Джаспером и напротив Юнити. Она решила уделить внимание сидящему по другую сторону мужчине и представилась.
        - А как вообще становятся кураторами моды? - осведомился тот. - Это ведь необычная профессия?
        - Я так не считаю. - Фабьен привыкла к подобным вопросам. - Я изучала в университете конструирование одежды и историю искусств. Кураторство объединяет оба моих интереса.
        - Фаб раньше тоже немного конструировала одежду, - добавил Джаспер. Фабьен поморщилась. Это не то, что она хотела бы обсуждать в подобной компании.
        - Из вас, должно быть, получился бы хороший модельер, - с напускным одобрением произнесла Юнити.
        - Фабьен одна из лучших, - заявил Джаспер. Фабьен бросила на него взгляд. А ведь он практически за нее вступился. Вступился. Давно Фабьен не использовала такое слово в его отношении.
        - Недаром говорится: кто не умеет делать, берется учить, - задумчиво проворковала Юнити. - Может, правильно и другое: кому не по зубам креативность, занимается кураторством. - Она засмеялась своей шутке. Все, кто ее слышал, присоединились.
        Фабьен хищно наколола на палочку сашими. А как говорят о тех, кто сидит во главе организаций и ничего не делает, только ходит по всяким ужинам? Она сдержалась, ничего не сказала вслух и при первой возможности удалилась в туалет, а когда вернулась, Джаспер перехватил ее раньше, чем она успела сесть за стол.
        - Ты слишком хороша для них, Фаб, - сказал он. - Слишком.
        - И почему ты такой любезный? - с подозрением спросила Фабьен.
        - Потому что мне и вправду тебя не хватает. Вот только жаль, что тебе пришлось бросить меня для того, чтобы я это понял.
        - Мне тоже жаль, - вздохнула она.
        Джаспер коснулся ее руки.
        - Помню, как мы с тобой съехались. Ты все время что-то шила. Я ездил с ребятами покататься на велосипедах, - он поднял вверх обе руки, - вроде надолго, а вечером возвращаюсь, а ты так весь день и провела за рисованием и шитьем и выглядела такой удовлетворенной, словно и не скучала по мне вовсе. Будто все, что тебе нужно для счастья, - это карандаш и швейная машинка.
        - Помню. Чудесные годы были.
        - Были. А потом ты стала заниматься этим все меньше и меньше - понимаю, я почти каждый вечер таскал тебя по ужинам и корпоративам, и тебе, наверное, не хватало времени, и потому ты перестала шить. И вот я смотрю на тебя, как ты сидишь здесь за столом, а лицо у тебя бледное, застывшее. Не сравнить с той красавицей, которая день-деньской сидела и шила что-нибудь.
        На Фабьен словно обрушилась лавина. В памяти промелькнули те летние дни, когда Джаспер отправлялся на велосипедные прогулки на несколько часов и квартира была в ее полном распоряжении. И она, как выразился Джаспер, рисовала, и шила, и забывала поесть, чувствуя такое небывалое удовлетворение, какого с тех пор не испытывала. Фабьен носила сделанные своими руками вещи, люди замечали их, а она пожимала плечами и говорила, что это просто хобби. А раз просто хобби, то и терять нечего. А потом Фабьен начала упорно работать: выполнять обязанности, которые сейчас выполняет Шарлотта, - писать о красивых вещах, пошитых другими, готовить витрины для выставок, сопоставлять ценовые предложения, - вот так она и перестала придумывать модели, позволив скучной, однообразной работе погубить на корню увлечение, приносившее только радость.
        Она наклонилась и поцеловала Джаспера в щеку:
        - Ты хороший. Спасибо.
        - Но Уилл лучше? - негромко спросил он, глядя ей прямо в глаза.
        - Для меня - да.
        - Тогда будь счастлива. - Он улыбнулся. - Иди домой. Я скажу им, что ты плохо себя чувствуешь. И буду флиртовать с Юнити так, что она обо всем забудет и не упрекнет тебя ни в чем.
        Фабьен рассмеялась:
        - Приятно повеселиться.
        - Я оторвусь. - Он ухмыльнулся и пошел прочь.
        Выйдя из ресторана, Фабьен в первую же минуту ощутила, будто сбросила с себя все ставшие ненужными одежды и ее вторая кожа - ее «я», которое она так долго скрывала, - наконец вырвалось на свободу.
        Она достала телефон и позвонила менеджеру, которого назначила управлять компанией «Стелла Дизайн».
        - Я еду в Нью-Йорк, - твердым голосом заявила она. - Разрабатывать новую коллекцию.
        Часть 7
        Эстелла
        Глава 27
        Август 1941 года
        - Я переживал за тебя. - Сэм обнял Эстеллу. Она ввалилась в его квартиру в тот же вечер, когда вернулась в Нью-Йорк.
        Джейни, примчавшаяся сразу после звонка Сэма, расплылась в улыбке. Однако у Эстеллы мелькнула мысль, что подруга уже не совсем та «ослепительная Джейни», которой была раньше.
        - Ты какая-то грустная, - нахмурился Сэм, прежде чем Эстелла успела задать вопрос Джейни. - Что случилось?
        Она рассказала друзьям о Лене. О том, что матери пришлось скрыться. Однако об исчезновении Алекса умолчала.
        Друзья обняли ее и дали выплакаться. Они пытались успокоить ее, убеждали, что с мамой будет все в порядке, что Лена никогда не была бы счастлива в этом мире. «Прояви я больше доброты, тогда, возможно, последние месяцы жизни сестра была бы намного счастливее», - думала Эстелла, заливаясь слезами.
        Наконец она вытерла глаза, подошла к окну и срывающимся голосом спросила:
        - А вы чем занимались? Мне кажется, я много месяцев отсутствовала.
        Джейни посмотрела на Сэма, и тот кивнул:
        - Расскажи ей.
        - Расскажи что? - озадаченно спросила Эстелла.
        - Я вышла замуж. - Джейни помахала рукой, на которой красовались два массивных кольца.
        - Замуж? - ахнула Эстелла. - Да ведь ты совсем недавно обручилась!
        Джейни пожала плечами:
        - Какой смысл тянуть?
        - Я пропустила свадьбу. - Эстелла обняла ее. - Мне так жаль.
        - Еще бы! Мне пришлось просить Сэма быть подружкой невесты - другой кандидатуры не нашлось.
        Эстелла немного развеселилась:
        - И он надел необыкновенно красивое вечернее платье?
        - Необыкновенно красивое платье было на мне. Позаимствовала одно из твоих.
        - Рада, что догадалась.
        - И чем ты теперь собираешься заняться? - спросил Сэм.
        Эстелла пожала плечами. Всю долгую дорогу из Франции она боялась об этом задуматься.
        - Сначала высплюсь. А об остальном подумаю завтра.
        - Хороший план, - кивнула Джейни. - Я переехала к мужу, и комната в «Барбизоне» в твоем распоряжении.
        Эстелла повертела на пальце ключи от дома Лены, привезенные из Франции.
        - Я могу на какое-то время остаться у Лены.
        - Что за радость слоняться одной по огромному особняку? - воскликнула Джейни. - В больших домах так одиноко.
        Что-то в ее тоне заставило Эстеллу спросить:
        - У тебя все в порядке?
        Джейни слегка поморщилась, словно ослабли швы и ткань пошла складками.
        - Вот никогда бы не подумала, что выйти замуж - все равно что начать жить с незнакомым человеком.
        - Что ты имеешь в виду? - осторожно поинтересовалась Эстелла.
        - Просто… - Джейни прикусила губу. - Вот знакомишься с мужчиной, встречаешься с ним какое-то время, а потом раз - и замуж. Однако все, что я знаю о Нейте, - это что он чем-то занимается в банке, любит черный кофе, предпочитает, чтобы его встречали с работы с бокалом бренди, и терпеть не может курятину. И еще в постели он ведет себя как в бизнесе.
        - Деловой подход и здесь не помешает, - пошутила Эстелла, однако ответной улыбки не дождалась.
        - На следующий день после свадьбы я чем-то отравилась, - пожаловалась Джейни. - Было так дурно, что не могла с постели встать. А Нейт сунул голову в дверь и заявил: ты отдыхай, а я пошел на работу. В «Барбизоне» за мной ухаживала бы ты. Или «подружка невесты». - Она наконец выдавила улыбку в сторону Сэма. - И мне так захотелось к маме! Когда тебе плохо, нужно, чтобы кто-то был рядом и утешал. Тот, кто любит тебя так, как может любить только по-настоящему близкий человек.
        Эстелла вспомнила, как Алекс лежал в постели и она прикладывала влажное полотенце к его лбу, как он разговаривал с ней и как уснул рядом. И теперь она наконец поверила словам Питера. Джейни права. Даже пусть в тот момент никого, кроме Эстеллы, рядом с Алексом не было, она поняла: не будь у них той близости, о которой упоминала Джейни, неловкость помешала бы им вести откровенную беседу.
        - Может, со временем все наладится? - предположил Сэм.
        - Ты и правда считаешь, что через год мне будет комфортнее блевать на глазах у мужа? Или ему будет достаточно от меня улыбки, бренди и ростбифа? - Джейни вздохнула. - Мой муж не виноват, просто мир так устроен. Мужчина уходит на работу, жена остается дома; пару часов вечером они проводят вместе, а сексом занимаются, когда хочет муж.
        Эстелла обняла Джейни, оплакивая острую на язык, жизнерадостную и сногсшибательную красотку, которой та была всего несколько недель назад. Место подруги заняла женщина закомплексованная, пожизненно приговоренная к кофеварке и связанная узами брака с мужчиной, которого знала не лучше чужой страны.
        - А если тебе снова стать манекенщицей? - посоветовал Сэм.
        - Замужние женщины не работают, - твердо заявила Джейни. Она расправила плечи, став более похожей на себя прежнюю, способную проникнуть на любую вечеринку без приглашения. - Ты еще не рассказал Эстелле, чем занимался сам?
        - Я кроил посредственные вещи. - Сэм протянул Эстелле вырезку из «Вог». - Мы сберегли для тебя.
        Эстелла пробежала глазами статью. Бэйб Пейли написала о ее моделях! В статье говорилось, что к Эстелле стоит присмотреться и читатели должны постараться заполучить что-нибудь из ее вещей. Здесь же прилагалась фотография с одной из вечеринок, куда королева косметики Лео Ричиер, присутствовавшая на показе Эстеллы, явилась в черном бархатном платье.
        - Она позвонила в «Барбизон», спрашивала тебя, - взволнованно затараторила Джейни, тыкая пальцем на фото Лео Ричиер. - Хотела заказать платье. Так что я его упаковала - знаю, ты надевала платье один раз, но об этом никто не узнает, а ты сошьешь себе другое такое же, - принесла Лео, и она заплатила сто долларов. Сообщила мне, что они с Бэйб Пейли подруги, и - вуаля! - Джейни изобразила самый жуткий французский акцент, который Эстелле только приходилось слышать, - «Вог» опубликовал статью!
        - Неужели? - засомневалась Эстелла.
        - А еще она дала мне визитку своего мужа. Вроде бы он владеет универмагом «Форсайт». И хочет разместить заказ.
        - Ты уверена?
        - Конечно, - подхватил Сэм. - Вопрос в том, что ты собираешься с этим делать?
        - Как только придумаю, - медленно проговорила Эстелла, - дам вам знать.

* * *
        Эстелла неделями бродила по дому в Грамерси-парке, надеясь отыскать что-нибудь, что побольше расскажет о Лене. Лены было там очень много и в то же время очень мало. В спальне лежали одежда, косметика, драгоценности, которыми та ни разу не пользовалась; о вкусах хозяйки свидетельствовала эклектичная и неординарная коллекция живописи и фотоискусства: Фрида Кало, обнаженная красавица Тамара де Лемпицка[67 - Тамара де Лемпицка (1898 - 1980) - польская и американская художница и светская львица.], «Двойной портрет» Доры Маар[68 - Дора Маар (1907 - 1997) - французская художница и фотограф, работавшая в сюрреалистической манере.], где одно негативное изображение женщины накладывалось на другое. Однако ничего личного! Ни писем, ни фотографий, ни сувениров.
        Миссис Парди тоже куда-то исчезла, и дом стоял пустой. Большую часть времени Эстелла проводила в комнате, которую за несколько месяцев до того использовала в качестве мастерской. Она соответствовала комнате Алекса в доме в квартале Марэ. Витражное окно выходило на парк; рояль ожидал, пока его клавиши кто-нибудь тронет; отсутствовала разве что кровать, где лежал Алекс. На ее месте находился рабочий стол. Эстелла всматривалась в его поверхность, а затем переводила взгляд к зеркалу, у которого должна была стоять Джейни, готовая сама облечься в идеи, превратить эскизы в платья простым действием, просто набросив на себя ткань. Вот только Джейни сюда больше не вернется; каждое утро она просыпается рядом с мужем, засыпает рядом с ним и может в любое время уткнуться ему в плечо. Хотя в объятиях мужа подруга так и не обрела любви.
        А вот Эстелла осталась одна и сама понятия не имела, кто она теперь. Не могла разобраться в своих чувствах. Да и остались ли они у нее? Она не в силах была думать о Лене, которая ушла навсегда, о маме, об Алексе, потому что они в каком-то смысле тоже ушли; Эстелла не знала, увидит ли их когда-либо. Не хотелось и думать, почему мама оставила себе только одну дочь и кто отец ее и Лены - уж точно не погибший французский солдат, как утверждала мама.
        Вместо того Эстелла решила заняться продажей оставшихся рулонов ткани - сшить из них что-либо достойное не получится, а надо что-то есть и на что-то жить. Она наблюдала, как распродается ее недавно созданный бизнес, рулон за рулоном. Время от времени перечитывала статью из «Вог» и удивлялась - неужели это правда? Неужели идеи, которые раньше били из нее фонтаном, совершенно иссякли? От общения с закупщиком из «Форсайта» она увиливала; все равно показывать нечего.
        Однажды в конце ноября она сидела в мастерской. Облака легкой дымкой проплывали на фоне солнечного диска, создавая особенный, неяркий свет - дымчатый, стальной, с примесью синевы, напомнивший о светомаскировке и о той ночи, когда они с Алексом сидели за роялем и он пел чудесную песню. Той ночи, когда Алекс поцеловал ее руку и Эстелла увидела в его глазах голод - настолько сильный, что не могла отвести взгляд; на несколько секунд в мире остались только она, Алекс и этот стальной свет. Эстелла никогда не чувствовала себя настолько парадоксально - свободной и в то же время заземленной. Словно неба не существовало. Словно весь белый свет растворился, оставив только их двоих.
        - Алекс, где же ты, черт возьми? - пробормотала она. - И мама? Где она?
        В ответ облака взяли верх и полностью поглотили солнце. И все же ощущение той ночи на Монмартре осталось с Эстеллой - необычное ощущение одновременного освобождения и заземленности, - и ее рука сама потянулась за карандашом и тетрадью для эскизов. Эстелла пролистала ее и добралась до набросков, сделанных на борту летающей лодки: платья всех цветов неба развевались по ветру и дождем струились по телу; женщина в любом из таких платьев будет выглядеть так, словно только что прилетела со звезд. Эстелла поняла, что модели хороши. Больше, чем хороши - лучшие из всех, которые она когда-либо придумывала!
        Она открыла новую страницу и принялась рисовать. И так просидела несколько часов в темноте, не включая свет и уже едва разбирая, что рисует; но ей и не нужно было видеть, рука сама водила карандашом по бумаге, преобразуя возникающие в голове образы в эскизы. Идеи били ключом, она почти ничего не стирала - корректные пропорции, точно прорисованные детали: поясок делал акцент на талии в нужном месте, форма рукава была идеальна, в одной модели Эстелла приколола пион на плечо, в другой - завязала в виде цветка шарфик, в третьей смело поместила бутон на воротник.
        Эстелла нашла акварели и добавила в эскизы красок. Юбки словно закружились; игра света и теней вдохнула в рисунки жизнь, словно чья-то рука - если бы могла дотянуться - водила кистью прямо по ткани, минуя стадию бумаги.
        Эстелле показалось, будто хлопнула дверь; она совершенно точно почувствовала спиной порыв сквозняка и поежилась от озноба, однако ни это ощущение, ни даже голос, который произнес едва слышно: «Эстелла…» - не заставили ее обернуться.
        Она всего на секунду подняла голову от тетради и вновь уткнулась в нее. Вот что значит игра воображения: задумалась и как будто опять перенеслась в ту парижскую ночь, даже голос Алекса мерещится.
        И тут она услышала его вновь, уже громче:
        - Эстелла?
        На этот раз она обернулась и увидела в проходе силуэт мужчины. Алекс всматривался внутрь настолько нежно и нетерпеливо, что ноги сами понесли ее через вестибюль. Не успев ни о чем подумать, она безоглядно бросилась к нему. Алекс сделал шаг вперед и, едва она подскочила к нему, подхватил на руки. Эстелла обвила ногами его талию и впивалась ему в губы, все крепче и крепче, и ей все казалось мало; она отчаянно торопилась взять от него все что могла, пока он не исчез снова.
        Они простояли так несколько секунд - одной рукой он подхватил ее под коленями, другой придерживал за спину, стискивая тонкую ткань платья. Все тело Эстеллы изнывало, а губы не желали отрываться от губ Алекса. Целовать бы и целовать его, попытаться рассказать, какой была дурой, как заблуждалась, как сильно хотела его и как не могла перестать о нем думать. Кажется, Алекс понял, потому что не отпускал ее, отвечал тем же, вбирал Эстеллу в себя. Он прошел чуть вперед и посадил ее на скамью. Эстелла все еще обвивала ногами его талию, и Алекс не мог дотянуться до ее лица, отодвинуться хотя бы чуть-чуть и лишь вглядывался в нее так глубоко, будто мог видеть насквозь.
        - Боже, как я соскучился.
        - Я боялась, ты погиб.
        - Ты переживала?
        - Я была в ужасе.
        Алекс склонился лбом к ее лбу; она слышала его такое же неровное дыхание, как и у нее, слышала стук его сердца и своего собственного - ритмы совпадали идеально.
        - Я должен это прекратить. - Алекс отстранился. - Вокруг тебя много мужчин намного лучше меня.
        Эстелла любила его все больше - за неуверенность, за нежелание марать ее в том, что он называл своим полным взлетов и падений прошлым и недостойным настоящим.
        - Алекс, только попробуй прекратить! Клянусь, я стану еще более назойливой и колючей. Ты даже не представляешь, какой я могу быть! - Она улыбнулась. А вот Алекс не воспринял ее слова как шутку.
        - Я совершал страшные вещи, Эстелла. А хуже моего отца никого не было на свете. Тебе лучше встречаться с тем, кто больше знает светлую сторону жизни, чем темную, кто вырос в любви, а не в ненависти. Однажды ты посмотришь на меня и подумаешь - зря позволила себе целоваться со мной. Вот почему я должен это прекратить и… бежать прочь.
        Эстелла чувствовала, каких усилий ему стоит сохранять ровную интонацию. А на словах «бежать прочь» голос Алекса слегка дрогнул.
        - Мне наплевать на все. Я знаю, кто ты. - Она поймала его взгляд и больше не отпускала, пока Алекс продолжал говорить:
        - Если бы ты не бросилась ко мне через вестибюль, ни за что бы не поцеловал тебя. Не потому, что не хочу целовать, а потому, что не хочу втягивать тебя в тот бардак, который называется моей жизнью. Я ухожу.
        Алекс сделал шаг назад. Однако Эстелла поймала его руку и вместо ответа снова привлекла к себе и поцеловала, поцеловала еще глубже, наконец ощутив едва уловимую перемену в его теле, словно Алекс наконец отбросил сомнения. Алекс провел по щекам Эстеллы большим пальцем, затем его руки опустились к подолу ее платья, проникли под ткань, скользнув вдоль бедер, а затем и выше. Пальцы забрались под трусики, принялись ласкать кожу ягодиц. Алекс притянул Эстеллу ближе, и она почувствовала, насколько сильно он ее хочет.
        - Алекс… - промурлыкала она у самых его губ, пока те не успели отправиться в путешествие вниз, к ее шее. Эстелла вцепилась пальцами в ткань его рубашки.
        Алекс нащупал пуговицы у нее на груди и начал их теребить.
        - Черт, как ты это расстегиваешь?
        - Они декоративные! - рассмеялась она и, расстегнув пуговицу сзади на шее, сняла платье через голову и уселась рядом в одних трусиках. Алекс судорожно втянул в себя воздух.
        - Бог мой… Ты такая красивая, что смотреть больше сил нет. - Он приподнял руку и ласково погладил ее грудь. Эстелла задрожала и еще сильнее сжала ворот его рубашки.
        - А у меня больше сил нет, когда ты так делаешь, - прошептала она.
        Он повторил. Эстелла резко вдохнула. Алекс поцеловал ее крепко, но торопливо.
        - Подожди-ка.
        Что, черт возьми, он собрался делать? Но Алекс раскатал по полу у камина рулон бархата - оттенок «полуночный синий» - и поднес спичку к заранее приготовленным дровам и бумаге. Затем вернулся к Эстелле, перенес ее к камину и осторожно уложил на бархат.
        - Вот так лучше. Не то что у стола стоять. А здесь я могу лечь рядом.
        - Рулон самой дорогой моей ткани…
        - Мне прекратить? - сострил Алекс.
        В ответ Эстелла поцеловала его и расстегнула рубашку, провела ладонями по телу, ощупывая каждый шрам, каждую рельефную мышцу, каждый дюйм восхитительного торса. Наклонилась и поцеловала его грудь. Прямо под губами билось сердце. Эстелла спустилась губами вниз по животу, мимо пупка, не прекращая обследовать тело руками. Добралась до ремня и расстегнула брюки.
        - Эстелла… - Он приподнял ей голову.
        Под губами Алекса ее шея запылала. Эстелла откинула голову и выгнула спину. Алекс одной рукой освобождал себя от одежды, в то время как другая ласкала грудь Эстеллы. Затем поиграла с ее соском, наметила путь к бедрам и наконец проникла между ног. Эстеллу окатило волной таких ощущений, что пришлось закрыть глаза. Рука Алекса продолжала вожделенно шарить между ее ног, а губы двинулись вверх по лодыжке, по колену и бедру, наконец оказавшись там, где была его рука. Эстелла уже не могла дышать и вообще ничего не могла, только выкрикивать его имя. В мире исчезло все, кроме Алекса.
        Ей потребовалось несколько долгих секунд, чтобы восстановить дыхание и открыть глаза, однако и тогда она только и осилила, что простонать:
        - Боже…
        - Поцелуй меня еще, - улыбнулся Алекс.
        И она поцеловала его, а затем потянула к себе и вобрала в себя полностью. Теперь он закрыл глаза и шептал ее имя, уткнувшись лицом в шею, стискивая ее ладонь настолько сильно, будто и его мир сжался до точки; остались только Эстелла и Алекс, и еще чувство, у которого не было имени, потому что подходящих слов не существовало.
        Глава 28
        Долгое время они не двигались - сил не осталось ни на что, кроме как лежать, прижавшись друг к другу, целоваться и приходить в себя. Наконец Эстелла перекатилась на живот и легла подбородком на руки. Алекс повернулся на бок, оперся на локоть и принялся ласково поглаживать ее обнаженную спину.
        - А это лучше, чем я себе представлял, - сказал он, улыбаясь.
        - Вот сейчас ты говоришь, как будто изображаешь из себя самого главного развратника в городе, - рассмеялась Эстелла.
        - А мне что, не дозволено наслаждаться? - Алекс приподнял бровь.
        - Конечно, дозволено. Но ты и правда… представлял себе такие вещи?
        Он дотянулся до ее подбородка и поцеловал.
        - Если мне за это ничего не прилетит, то да. Я тысячи раз в своем воображении проделывал с тобой это. - Он расхохотался. - Да ты покраснела! Не могу поверить! Наша дерзкая Эстелла не находит слов и краснеет!
        Она перекатила его на спину и уперлась руками в грудь.
        - Я была полной идиоткой. Ни о чем не догадывалась. Считала тебя мужчиной, который зачем-то взял и перевернул мою жизнь, и даже не позволяла себе думать иначе. И еще я всегда воспринимала тебя и Лену…
        На миг они замолчали.
        - Я понял, - сказал Алекс. - Я хотел внушить тебе, что мы с Леной вместе, чтобы не подпускать к себе. А теперь рад - ты чувствуешь то же самое, что и я.
        - За это благодари Питера. Он задал мне такую трепку, какую я в жизни не получала.
        Алекс поморщился:
        - Прости. Такой уж он сверхзаботливый. Мы с ним прошли через огонь и воду. Агент со сломанной ногой - его брат. Питер туповат; просто считай, это был экстравагантный способ поблагодарить тебя за помощь.
        - Не знала. И не извиняйся. Я рада, что он меня вразумил. Иначе прямо сейчас могла бы лежать в постели с кем-нибудь другим, - добавила она, озорно сверкнув глазами.
        - Не шути так. - Алекс поцеловал ее снова, словно желая убедить - она находится сейчас в единственно правильном месте. Впрочем, Эстелла в убеждении не нуждалась.
        - М-м-м… - протянула она, когда Алекс отпустил ее. - Должен быть закон, запрещающий такие вот поцелуи. Если только ты хочешь, чтобы он завершился кое-чем…
        Она не закончила. Алекс поцеловал ее снова, точно так же, как вначале, и она забралась на него, провела руками по груди и ощутила, как его ладони в том же ритме начали движение по ее бедрам.

* * *
        - Ты над чем-то работала перед моим приходом? - спросил Алекс чуть позже, закуривая сигарету и прислоняясь спиной к дивану.
        Эстелла встала. Он наблюдал, как она идет, обнаженная, прекрасная и в данный момент вся его, и загасил сигарету - разве можно дышать, глядя на нее, да еще и с полными легкими дыма?
        - Вот. - Эстелла вернулась и протянула ему тетрадь.
        Алекс вытянул руку, и она легла на нее, свернувшись калачиком и уткнувшись головой ему в плечо. Он поцеловал ее волосы и снова ощутил нехватку воздуха; она оказалась женщиной, которая жаждет получить то, что бывает после секса, - медленные объятия, остановку времени зимним вечером, когда день давно померк, однако воздух все еще хранит то, чем они занимались, а надежда на повторение сияет, словно полная луна. Словно все время мира принадлежит им, чтобы целоваться, касаться друг друга и не отрываться друг от друга дольше чем на миг, никогда больше не знать одежд… Словно их вдвоем унесло течением из этого мира и выбросило на берег любви и желания.
        Алекс просмотрел каждый эскиз, представляя Эстеллу в каждом из платьев, как соблазнительно ее тело движется под тканью и как она будет улыбаться, когда он сорвет с нее одежду.
        - Ты задумала новую коллекцию? - Он снова закурил, пытаясь хоть чем-то занять руки, которые хотели одного - еще раз коснуться Эстеллы.
        - Не знаю. Последние несколько месяцев я совсем не работала. Впервые в жизни ощутила себя потерянной. А сегодня вдруг вдохновение нашло. Вот только что делать с рисунками, не решила.
        - У меня есть для тебя кое-что. - Алекс потянулся за брюками и достал из кармана конверт. - Собственно, потому я и пришел. В «Барбизон» не попасть, так что я отправился к Сэму, а он сказал, тебя можно найти здесь.
        Он подал ей письмо и приготовился к любой реакции. Да, Эстелла заслужила все, что упомянуто в дарственной: особняк в Грамерси-парке, коллекцию живописи, мебель и деньги на банковских счетах Лены - а там накопилась порядочная сумма, поскольку Лена аккуратно и прилежно инвестировала средства, полученные в качестве залога за драгоценности Фрэнка и Гарри, - хотя Алекс знал, что она не согласится.
        Пока она читала, Алекс сказал:
        - Лена попросила меня составить документ перед отъездом во Францию. Теперь я думаю - может, у нее было предчувствие?
        Эстелла добралась до конца письма и взглянула на Алекса широко раскрытыми глазами.
        - Я не могу это принять. Худшей сестры, чем я, не найти на всем свете. Постоянно отталкивала Лену… Это все равно что украсть предназначенную ей жизнь.
        Алекс сгреб Эстеллу в охапку, при виде ее страданий внезапно ощутив боль, не похожую ни на что испытанное им, - а он прошел через все виды физической боли. Если любовь способна так ранить… мало кто вообще отважился бы на любовь. Однако если любовь означает способность прижать к себе другого человека как самое ценное в мире сокровище, значит, она стоит всех богатств.
        - Ты должна принять все. Это подарок, который Лена хотела тебе сделать. Чтобы ты прожила жизнь, о которой она лишь мечтала, так и говорится в письме. Иначе получится, ее жизнь прошла впустую. А для тебя это способ осуществить все, что не удалось сестре. Ты в долгу перед Леной. - Алекс понимал, что в каком-то смысле кривит душой, однако все сказанное было правдой. Лишь Эстелла может переписать набело жизнь Лены, преобразовать все ее страдания в нежность, тепло и любовь, а не потери и сожаления. - Она любила тебя. - Он поцеловал Эстеллу в лоб. - В самом деле любила.
        Эстелла содрогнулась и судорожно всхлипнула. Алекс прижал ее к себе еще сильнее, она вцепилась в него, словно его присутствие приносило облегчение. На Алекса накатила волна обожания - он никак не мог поверить, что изо всех людей она искала утешения у него. Он не смог произнести ни слова. Так они сидели долгое время, слившись в одно целое, словно отогреваясь в объятиях друг друга.
        Наконец Эстелла оторвалась от Алекса. Он вытер слезы на ее щеках.
        - Я чувствую… - начала она.
        - Вину?
        - Да.
        - Не надо. Ты будешь виновата, если все это так и будет валяться без применения. - Он указал на эскизы. - Сделай это для Лены. Исполни ее желание.
        Она кивнула:
        - Да! Я посвящу ей коллекцию.
        - Вот и замечательно.
        Они опять замолчали. Затем Эстелла спросила:
        - Где ты пропадал?
        Как же Алекс ненавидел ответ, который был вынужден дать!
        - Мне нельзя рассказывать. Сама понимаешь.
        - Ты нашел мою маму? - шепотом проговорила она.
        На сей раз, слава богу, ответить можно.
        - Да. Она жива. Однако перебралась в другое место. Куда именно, не могу сообщить.
        - То есть и написать ей нельзя?
        - Пока нет.
        - Ты надолго в Нью-Йорк?
        - А вот это не секрет, - улыбнулся Алекс. - У меня месяц отпуска. И я планирую провести с тобой столько времени, сколько получится. Целовать тебя, когда хочу, - он поцеловал ее шею, потом грудь, сначала нежно, а затем со все большей жадностью, - и где хочу. - Он спустился ниже, к животу, и вопросительно взглянул на нее.
        - Не останавливайся, - прошептала Эстелла.
        - И не подумаю.

* * *
        Когда они закончили, Алекс перевернул Эстеллу и положил ее голову себе на грудь.
        - Давай уедем в долину Гудзона. Подальше от всего. Только ты и я. - Она не ответила, и он добавил: - Можешь поработать и там, если именно это тебя беспокоит. Мне не помешает, ты только приезжай.
        - Ты в самом деле хочешь провести со мной весь отпуск?
        Алекс, уловив недоверчивость в голосе Эстеллы, повернул ее голову и заставил посмотреть себе в лицо.
        - Я люблю тебя, Эстелла.
        На ее лице отразилось такое удивление, что он не удержался от смеха.
        - А я-то надеялся хотя бы на спасибо.
        - Я просто… не могу себе представить, чтобы ты в меня влюбился.
        - Понимаю, может, я ненормальный и в реальной жизни так не бывает - разве что в кино, - но в ту минуту, когда ты ворвалась в театр Пале-Рояль и заговорила со мной, я ощутил нечто такое, чего в жизни ни к кому не испытывал. И это чувство не прошло.
        - Не могу поверить, что я растратила впустую столько месяцев, недолюбливала тебя за все то, в чем ты не был виновен. Ну ладно, наверстаю, - улыбнулась она, - потому что я тоже тебя люблю. Очень люблю.
        - Слава богу, - выдохнул Алекс и поцеловал ее.
        Эстелла затянула поцелуй насколько могла. Затем объявила:
        - Едем в Сонную Лощину! Хотя работать там все равно не получится. Мне нужна Джейни, чтобы примерять модели на нее, и Сэм как закройщик.
        - Мы их тоже пригласим, - сказал Алекс, хотя, судя по голосу, перспектива не вызывала у него особого восторга.
        Эстелла рассмеялась:
        - Ага. Пригласим друзей в дом, а сами целый месяц будем ходить обнаженными? Ты именно этого хочешь?
        Алекс застонал.
        - Не смей такое говорить. Целый месяц с тобой и без одежды… Я этого не вынесу. Даже подумать страшно. - Он сделал паузу и добавил: - Хотя, если взглянуть реалистично, у меня тоже найдется работа. Безопасная работа, обещаю! - воскликнул он в ответ на ее подозрительный взгляд. - Всего пара встреч в правительственных кругах. Так почему бы нам сначала не провести неделю вдвоем, а потом пусть приезжают друзья, чтобы ты смогла работать? Я не возражаю. - Алекс запнулся, однако заставил себя произнести: - Ты и Сэм… вы же не…
        - Сэм - мой друг. Очень хороший друг, но не более. Клянусь.
        - Верю. Мне просто кажется, он тебе больше подходит.
        - Мне не нужен более подходящий, - шепнула Эстелла. - Мне нужно другое. А еще спасибо. Немногие мужчины согласятся впустить в дом двух, по сути, незнакомых людей, чтобы разделить с ними так тяжело заработанный отпуск.
        В мире не было ничего, что Алекс не сделал бы для нее! Он не мог поверить своему счастью - из всех женщин на свете единственная и самая удивительная каким-то образом влюбилась в него! Он не мог произнести ни слова, понимая, что готов разрыдаться, и просто яростно прижал Эстеллу к себе, чтобы она не видела его лица, не видела, что он вот-вот заплачет - от радости, от чувства благодарности и от того, что жизнь чертовски хороша.
        Но, кажется, Эстелла все поняла, потому что она потянулась вверх, достала до его подбородка и наклонила к себе, а потом посмотрела прямо в лицо - так, как еще никто не смотрел.
        - Я люблю тебя, Алекс.
        И снова поцеловала.

* * *
        Наконец Эстелла с Алексом сумели на время оторваться от своей импровизированной постели, чтобы сесть в машину и отправиться в долину Гудзона. Всю дорогу они болтали. Полная противоположность тому, что рассказывала Джейни о своем муже, ведь Эстелла знала Алекса лучше, чем кого-либо другого, хотя многие факты и события были ей неизвестны. Однако самое важное она выяснила. Например, по пути спросила:
        - Сколько тебе лет?
        - Исполнилось двадцать семь, как раз когда мы были в Париже.
        Двадцать семь. Какой молодой.
        - Помню, ты как-то говорил, что шесть лет работаешь в разведке. - Она взяла его руку. - Наверное, не так много людей начинают заниматься подобными вещами едва ли не сразу после двадцатилетия…
        - Я работаю на британское правительство со дня окончания юридической школы. Вот почему в последние шесть лет не так часто бываю в Нью-Йорке. Разве что короткими наездами, туда и обратно. Этого достаточно, чтобы поддерживать легенду об американском гражданстве. А большую часть времени провожу в Европе.
        - Ладно. - Эстелла поняла, что больше из него не вытянуть. - Вот сейчас приедем и отпразднуем твой день рождения как следует.
        Что означало: едва успев поздороваться с домработницей, они помчались в спальню Алекса. У двери он хитро улыбнулся:
        - Сейчас мы с тобой впервые вместе ляжем в постель. Даже такой бабник, каким меня считают, обычно удосуживается найти для подобных забав кровать. Похоже, это ты меня испортила.
        - Мы с тобой уже лежали вдвоем в постели, - рассмеялась Эстелла. - В Париже.
        Алекс притянул ее к себе и поцеловал лоб, щеки, шею.
        - Это была пытка. И без того плохо, а тут еще надо лежать и прикидываться, будто ничего не чувствую к тебе, сидящей совсем рядом… Я чуть не умер.
        - Зато сейчас можешь не скрывать своих чувств. - Эстелла увлекла его на кровать и коснулась шрама над левой бровью.
        - След падения с парашютом.
        Она поцеловала шрам, затем провела по второму, почти скрытому щетиной.
        - Стычка с двойным агентом в Марселе, - пробормотал он.
        Эстелла поцеловала и этот шрам, а затем продолжила свои исследования, расстегивая одну за другой пуговицы на рубашке и брюках, освобождая от одежды и изучая историю его тела, выясняя значение каждого шрама. Она коснулась губами и пальцами всех давних ран, и Алекс сознался в их происхождении, а потом она двинулась дальше и доверила своим губам доказать, как сильно она хочет его, как доверяет ему и как не в силах от него оторваться.
        После каждого поцелуя Алекс шептал ее имя, повторял его громче, а затем еще громче, пока наконец не приподнял ее голову, и она безошибочно прочла в его глазах желание.
        - Я люблю тебя, Эстелла!
        Она позволила перевернуть себя на спину, и Алекс проделал с ней то же самое, что и она с ним: пометил все тело своими губами, повторяя с каждым поцелуем те же слова.
        Часть 8
        Фабьен
        Глава 29
        Июль 2015 года
        В половине десятого утра Фабьен пришла в ателье, куда попросила собраться всех сотрудников. Вот он, ее единственный шанс убедить людей: у нее есть все качества, необходимые для того, чтобы сидеть за столом Эстеллы. Фабьен прилетела в Нью-Йорк только накануне и большую часть ночи размышляла, что сказать.
        При ее появлении шум стих.
        Настилочные машины прекратили раскладывать ткань, отрезные станки подняли ножи, рабочие убрали ноги с педалей. Фабьен всмотрелась в лица стоящих перед ней людей и ощутила, как внутренняя скованность исчезает. С большинством сотрудников Фабьен была знакома: они долгие годы проработали у бабушки.
        Каждое лето она подолгу сидела в пошивочном цеху. Швеи показывали ей, как шить, аппретурщики - как обрезать нити, закройщики - как раскраивать ткань. Ей постоянно покупали подарки, угощали печеньем и просили посидеть рядом, понаблюдать за работой. Воспоминания вызвали у Фабьен улыбку. Наверное, она всегда ощущала себя здесь на своем месте - бизнес Эстеллы, как и утверждала бабушка, действительно был у нее в крови.
        - Понимаю, последние недели потрясли вас. Мы все знали, что Эстелла стара, однако, я полагаю, большинство из нас надеялись - она вечна.
        По залу пронесся шепот одобрения.
        - Одно из моих самых теплых воспоминаний: Эстелла рассказывает о первых шагах своего бизнеса. Тогда бабушкина мастерская находилась дома, в Грамерси-парке, и Джейни - нам всем ее ужасно не хватает - стояла в центре зала, как всегда неотразимая, какое бы платье Эстелла на нее ни примерила. Мой дедушка в своей обычной мягкой манере учил Эстеллу всему, что помогало ей воплощать эскизы в вещи, которые можно носить. Бабушка рассказывала мне эти истории, и я думала, это так романтично; они с дедушкой познакомились, горя одним общим желанием шить красивую и в то же время удобную одежду, а потом их любовь к своему искусству постепенно трансформировалась в любовь друг к другу.
        Фабьен сделала паузу и вдохнула так глубоко, как могла. Сегодня она плакать не собирается. Сегодня будет дан новый старт. В зале никто не пошевельнулся, все напряженно смотрели на нее, и Фабьен верила - люди тоже видят в своем воображении Эстеллу, Сэма и то, как замечательно им работалось вместе.
        - У Эстеллы было так много любви, что она делилась ею, - продолжила Фабьен. - Долгое время я считала: все, что она говорит мне, все что делает - например, выбирая по одному из моих набросков для каждой коллекции, - просто от любви. Однако Эстелла была не только любящей бабушкой, но еще и деловой женщиной. Иначе у нее ничего бы не вышло; она буквально начала с нуля, во время войны покинув Париж с одним чемоданом и швейной машинкой. И из ничего она создала все это! - Фабьен обвела рукой зал, в котором они находились - фабрику на Седьмой авеню, на семьдесят лет ставшую домом для «Стеллы Дизайн».
        - Знаю, когда Эстелла просила меня взять на себя бизнес, она считала, что я справлюсь. Я не могу выпустить дело из рук. Чему тогда Эстелла посвятила жизнь? Для чего она отважно уехала в другую страну, для чего создавала свои модели одежды, в которых женщины так давно нуждались, однако нигде не могли найти? Ее наследие не должно пропасть даром. И я не планирую его бросать.
        Фабьен еще многое хотела сказать, однако шквал аплодисментов, последовавший сразу после ее слов, подтвердил, что повторять не нужно. Она окончательно убедилась - все сотрудники «Стелла Дизайн», как и бабушка, ждали Фабьен.
        Эта мысль одновременно и привела в восторг, и напугала ее. Осталось два месяца до старта весенне-летней коллекции, которая докажет, оправдает ли Фабьен доверие людей.

* * *
        На следующее утро, когда Фабьен пила кофе в гостиной, выходящей окнами на утопающий в зелени Грамерси-парк, она прочла о себе в «Нью-Йорк таймс»: «Семейный матриархат: внучка основательницы «Стелла Дизайн» взяла на себя руководство компанией».
        Она улыбнулась. Как возмущалась Эстелла, когда ее называли «матриарх»! Бабушка всегда считала, что это слово - как и «вдова» - совершенно с ней не вяжется.
        Зазвонил телефон, и Фабьен ответила, широко улыбаясь:
        - Привет!
        - Похоже, вчера ты произвела фурор. - Уилл старался выглядеть беспечным, однако Фабьен тут же раскусила, что он сам не свой.
        - Ты как? Вот как раз хотела позвонить тебе, сообщить, что я здесь. Буквально в последнюю минуту собралась и приехала. Можешь вырваться на ланч?
        - Это было бы чудесно… Самый обыкновенный, заурядный ланч, - с тоской проговорил Уилл. - Вот только Лисс… похоже, осталось не больше недели. Все собирался позвонить, да не знал, как сказать… - Он запнулся. Даже по голосу было понятно - у него разрывается сердце.
        - Уилл…
        Повисло молчание. Фабьен понимала, что он не в силах говорить, да и она тоже. А еще она понимала, почему он позвонил, а не воспользовался «Фейстаймом». Уилл просто не выдержал бы разговора лицом к лицу.
        - Я могу навестить ее?
        - Она была бы рада. Хотя ей очень неловко. Она не ест. Не встает с постели. Ее руки… Совершенно синие. В общем, выглядит…
        - Мелисса всегда выглядит великолепно, - решительно возразила Фабьен. - Я зайду вечером после работы. У меня кое-что для нее есть. Она дома?
        - Да. Дом для нее сейчас лучшее место.
        - Уилл!
        - Да?
        - Я люблю тебя.
        В трубке раздался резкий печальный всхлип и сразу же сигнал отбоя.

* * *
        В тот день Фабьен в общих чертах наметила план работы. Фирменный стиль «Стелла Дизайн», хотя по-прежнему узнаваемый, в последние годы несколько отдалился от истоков. Эстелла стала слишком слаба, чтобы присутствовать в офисе, и переложила большую часть работы на модельеров, которые, хотя и выкладывались по полной программе, все-таки желали найти свой стиль. А Фабьен хотела продвигать только направление, созданное бабушкой.
        Она провела день в архиве, просмотрела эскизы и отобрала те, что сохранились с самого первого показа в Грамерси-парке - показа, о котором Фабьен до сих пор не знала. Теперь, прочитав короткую заметку в Women’s Wear Daily, она догадалась - именно этот показ имела в виду Эстелла, когда призналась, что в свое время совершила ошибку, из которой тем не менее извлекла полезнейший опыт.
        В архиве обнаружились пара фотографий и вырезка из «Вог» с портретом Эстеллы, до того юной и прекрасной, что Фабьен покачала головой. Не верится, что бабушка действительно умерла. На одной из фотографий была изображена группа людей: Джейни - несравненная Джейни, некогда научившая Фабьен держать спину прямо, - и Сэм, добрый и любящий дедушка.
        Дедушка… Фабьен опять вспомнила свидетельство о рождении, где родителями ее отца были записаны незнакомые мужчина и женщина, и свидетельство о браке, фактически подтверждавшее, что папа не мог являться сыном Сэма и Эстеллы. Фабьен прикрыла глаза, словно опуская занавес над причинявшими боль мыслями.
        Когда она снова открыла глаза, взгляд упал на строку в статье из «Вог»: «Первый модный показ «Стелла Дизайн» в доме Лены Тоу в Грамерси-парке». Фабьен поднесла листок ближе к лицу. Неужели она, утомленная перелетом, сразу ударилась в работу и теперь видит галлюцинации? Однако, хотя копия и плохого качества, имя «Лена Тоу» читается вполне разборчиво, да и часть стены на заднем плане с висящей над камином картиной Фриды Кало легко узнаваема. Это дом Эстеллы, нет никаких сомнений. Почему же в статье утверждается, что он принадлежал Лене Тоу, женщине, имя которой вписано в свидетельство о рождении отца Фабьен?
        Фабьен затолкала бумаги обратно в коробку и схватилась за телефон. Она вбила в строку поиска «Лена Тоу», как и несколько месяцев назад, и снова поисковик выдал какие-то бессмысленные результаты. Тогда она зашла на сайт Нью-Йоркской публичной библиотеки и открыла коллекцию оцифрованных изображений. На этот раз по запросу «Лена Тоу» нашлись две фотографии, очевидно снятые на вечеринках. На обеих была изображена Эстелла, вот только в заголовках стояло совершенно другое имя. На втором снимке, со страниц светской хроники «Нью-Йорк таймс» за 1940 год, Лена - или Эстелла? - танцевала с мужчиной. Заголовок гласил: «Лена Тоу и Алекс Монтроуз».
        Так, значит, они реальны - люди, от которых теперь остались одни лишь имена.

* * *
        После такого шокирующего открытия осталось только нырнуть с головой в работу. Фабьен была слишком взбудоражена, чтобы сосредоточиться на проблемах «Стеллы», и потому достала платье, которое начала шить для Мелиссы, открыла знаменитую бабушкину коробку для швейных принадлежностей и уселась за швейную машинку - ту самую, которую Эстелла привезла из Парижа в 1940 году. Машинка стояла на особом месте в кабинете Эстеллы и работала, как всегда, безупречно. В последующие два часа Фабьен раскраивала ткань и шила, не занимаясь ничем другим. Разумеется, требовалось отточить навыки закройщицы, однако она была уверена, что справится с задачей.
        Закончив работу, Фабьен улыбнулась. Платье вышло что надо, да к тому же помогло отвлечься. Она отложила его в сторону и принялась делать новые наброски, на которые ее вдохновили эскизы с первого модного показа Эстеллы. В шесть вечера, удовлетворенная тем, что начало новой коллекции положено, Фабьен упаковала платье для Мелиссы и взяла такси до Верхнего Вест-Сайда.
        Уилл открыл дверь. В помятой белой футболке, джинсах и босиком, он выглядел еще хуже, чем ожидала Фабьен. Он несколько дней не брился, а под глазами от усталости проступили синяки.
        - Заходи. - Он раскинул руки.
        Фабьен с радостью шагнула навстречу его объятиям и ощутила, как Уилл судорожно втянул в себя воздух, отчаянно стараясь контролировать эмоции.
        - Я скучала, - прошептала она ему в плечо.
        - Я тоже, - жарко выдохнул он.
        Они постояли какое-то время, поддерживая друг друга. Наконец Уилл отпустил Фабьен и сказал:
        - В прошлый раз я обещал провести с тобой несколько дней в одном городе, и никаких такси и никаких поводов для печали. И уже не сдержал обещание.
        - Два пункта из трех - лучше, чем ни одного. Идем к Мелиссе?
        Уилл провел ее в комнату сестры. И хотя Фабьен велела себе не реагировать, это оказалось практически невыполнимо. Мелисса лежала сморщенная и исхудавшая; тело усохло так, будто душа его уже покинула, оставив лишь физическую оболочку. Фабьен бросились в глаза ее вытянутые поверх одеяла руки, предательски синие. Это значило, что кровь не желала больше циркулировать по венам. Мамина профессия подсказывала - смерть не за горами.
        Веки Мелиссы приподнялись. Ей потребовалось некоторое время, чтобы вырваться из полузабытья, понять, где она находится и кто стоит рядом. Фабьен с болью в сердце заметила, как глаза Мелиссы наполнило осознание того, что она все еще жива; наверное, это случалось всякий раз, когда больная просыпалась.
        Фабьен поцеловала подругу в обе щеки и заключила ее в объятия.
        - Я принесла тебе кое-что. - Она в исступлении уставилась в точку на стене за плечом Мелиссы, чтобы удержаться от слез. - Ты говорила, что устала от ночных рубашек, так что… - Фабьен протянула ей сверток.
        - Что это? - Голос Мелиссы, как всегда, был возбужден.
        - Разверни.
        Уилл присел по другую сторону постели и смотрел на сестру, такой несчастный, что Фабьен захотелось положить его голову себе на колени и гладить по волосам, чтобы утешить, хотя он явно находился уже по ту сторону надежды.
        Мелисса долго теребила ленточку пальцами, когда ей наконец удалось развязать узел, из бумажной упаковки выпало золотое платье. И не просто золотое, а точная копия платья, перед которым они стояли в Метрополитен-музее в день знакомства и которое Мелисса назвала сказочно красивым.
        - Пожалуй, платье не так великолепно, как оригинал, - призналась Фабьен. - Я несколько утратила навыки. И все равно оно великолепно. Тебе должно понравиться.
        - Ты шутишь? - высоким голоском воскликнула Мелисса. - Для меня слишком шикарно.
        Фабьен усиленно заморгала:
        - Я помогу тебе переодеться.
        - Отвернись, - скомандовала Мелисса брату.
        Он послушно встал с кровати. Фабьен приподняла легкое тело Мелиссы, усадила ее, помогла снять ночную рубашку и надела через голову золотое платье. Затем достала из сумочки расческу, причесала подруге волосы. Взбила подушки, вновь опустила на них Мелиссу и слегка подкрасила ей губы помадой с блестками.
        - Идеально. Как ты считаешь?
        Уилл повернулся к сестре с таким лицом, что у Фабьен сжалось горло, а рана в сердце закровоточила еще сильнее. Боже, сейчас она разрыдается, сколько бы ни обещала этого не делать. Однако все обошлось. Мелисса сломалась первой. По ее щеке покатилась слеза. Затем Уилл - как он ни сдерживался, глаза все равно предательски заблестели. И наконец, к ним присоединилась Фабьен, потому что Мелисса, раскинув руки, прижала их с Уиллом к себе. Они сидели так, не двигаясь. Это объятие Фабьен будет помнить всю жизнь.

* * *
        Спустя примерно час Мелисса снова уснула. Фабьен с Уиллом наблюдали за ней несколько минут, затем Уилл сказал:
        - Фабьен, от меня в ближайшее время толку не будет. Мне кажется, я тебя вожу за нос. Ты могла бы сейчас развлечься с кем-нибудь другим, вместо того чтобы сидеть здесь.
        - Ты в тот вечер слышал голос Джаспера, верно? - спросила Фабьен.
        Уилл кивнул.
        - Джаспер - мой бывший. По сути, это его заслуга, что я сейчас в Нью-Йорке. Он напомнил мне о том, что я любила раньше. Нет, не его любила, - осторожно уточнила она, - а любила придумывать фасоны модной одежды. Рисовать эскизы, делать выкройки. Менее чем через три месяца я должна представить коллекцию. Я здесь, потому что хочу этого; здесь моя работа. Однако, кроме того, я здесь из-за тебя и Мелиссы. И я ничего от тебя не ожидаю, пока ты не готов. Я буду счастлива подождать.
        - Серьезно? - Его глаза вновь заблестели, и Фабьен больше не могла оставаться на другом конце кровати. Она села рядом и обхватила его руками.
        - Серьезно. Я буду ждать тебя сколько потребуется.
        - Я боюсь все испортить, - признался Уилл. - Мы встретились в неподходящее время. Может, через несколько месяцев я оглянусь назад и пойму, что это любовь и я должен был сделать все, чтобы удержать ее.
        - У нас особый вид любви. И потому наша любовь может ждать сколько потребуется.
        Фабьен протянула руку и вытерла слезы, скопившиеся под глазами Уилла, а затем нежно поцеловала его в губы. Он ответил поцелуем настолько мягким и ласковым, что Фабьен ощутила боль. И тут ее словно током ударило. В ушах зазвучали бабушкины слова - «любовь может ранить». Как же это больно, любить Уилла! Настолько, что Фабьен с трудом справляется с этой любовью. Потому что сам он испытывает ни с чем не сравнимую муку, и быть свидетелем его боли едва ли не тяжелее, чем самой оплакивать смерть Эстеллы.
        Фабьен вытерла щеки.
        - Пора идти, пока я совсем не раскисла. С завтрашнего дня буду забегать каждый вечер. Просто посидеть с Мелиссой и посмотреть, как ты.
        - Я люблю тебя, Фабьен.
        - Я знаю, - прошептала она. - Знаю.
        И ушла.
        Фабьен ехала в такси домой в Грамерси-парк. Мозг плавился. Мелисса умирает. Фабьен и Уилл еще долгое время не смогут быть по-настоящему вместе - горе должно хотя бы немного утихнуть. Предстоит работа над новой коллекцией, а значит, есть во что вложить душу и энергию. А еще есть тайна, которую нужно раскрыть. Вновь заглянуть в коробку с секретами. Да, Бабуля, любовь может ранить. Как мне больно, что ты на самом деле не моя родная бабушка. Но тогда чья же я внучка? Кто родители моего отца? Возможно, Фабьен сумеет найти ответ. Возможно, любовь к бабушке позволит ей принять правду, которую Эстелла, очевидно, хотела поведать внучке под занавес жизни.
        Часть 9
        Эстелла
        Глава 30
        Декабрь 1941 года
        Неделя ничегонеделания - лишь разговоры, любовь и поцелуи - пролетела слишком быстро. В одно прекрасное позднее утро Эстелла лежала в бамбуковом шезлонге на просторной веранде, выходящей в сторону реки, и размышляла, чем заняться - рисовать эскизы или просто любоваться зимним пейзажем. Солнце позолотило воду, небо, деревья. Кипарисы на фоне реки смотрелись как бальные платья; этот замысловатый эффект создавала листва, словно тонким кружевом оттеняя шелковистую водную гладь.
        Подошел Алекс и встал рядом с Эстеллой, такой неотразимый - босиком, в подвернутых брюках, белой рубашке с закатанными рукавами и незастегнутой верхней пуговицей… Он несколько секунд смотрел на Эстеллу, затем наклонился и принялся целовать, настолько глубоко, что она прослушала и звук мотора подъехавшей к дому машины, и цоканье каблучков по полу веранды.
        - У вас прямо медовый месяц! - Голос Джейни заставил их подпрыгнуть. Подруга уперла руки в бока и ухмыльнулась. Сэм помахал Эстелле, а Алекса поприветствовал взглядом, который она не смогла толком интерпретировать и который показался ей скорее настороженным, чем дружеским. Когда Эстелла позвонила друзьям и пригласила в гости, она почти ничего не объяснила им насчет себя и Алекса - сами догадаются, когда приедут. Так оно и получилось.
        Она поторопилась обнять обоих и поцеловала Джейни в щеку. Какое облегчение, что подруга согласилась - предварительно она не смогла ничего пообещать по телефону, однако Нейт уехал по служебным делам, и Джейни надеялась, все как-нибудь обойдется. Эстелла поцеловала в щеку и Сэма, зная, что Алекс за ней наблюдает, и ободряюще подмигнула, чтобы напомнить - все же она предпочла его, беспокоиться не о чем. Эстелла понимала - дело не в ревности; дело в его прошлом. Алекс считал, он не заслуживает Эстеллы и однажды она его бросит. Ну уж нет, не бывать этому! Алекс улыбнулся в ответ, будто и сам начал верить.
        Алекс организовал ланч на веранде, притащив туда одеяла и растопив камин. Они сидели на солнышке и пили шампанское. Эстелла расслабилась; Алекс разговорил Джейни, принявшись выпытывать у нее насчет Австралии - по чему девушка скучает, а по чему нет. Да и Сэм постепенно смягчился - Алекс показал ему библиотеку с коллекцией книг по искусству модерна, которую тот внимательно изучил, и, вернувшись, изрек:
        - Знаете, а отсюда можно вообще не уезжать.
        Джейни с наигранным изнеможением упала в шезлонг, не выпуская из руки бокал.
        - Черт возьми, а ты прав.
        Эстелла прошла мимо Алекса, как бы случайно задев его кончиками пальцев, и шепнула:
        - Спасибо.
        Его глаза потемнели; она уловила направление его мыслей, но поняла и другое: это подождет, пока гости не удалятся.
        Полдня прошли в несколько натянутой и выжидательной атмосфере. Оба наслаждались обществом Сэма и Джейни и в то же время искали любой повод, чтобы сесть поближе друг к другу и установить хоть какой-то физический контакт - прижаться ногой к ноге, смахнуть со щеки прядь волос, соприкоснуться пальцами, передавая бокал или тарелку. В словах они не нуждались - каждый и без того знал, о чем думает другой.
        Наступил вечер. Все согласились, что к работе лучше приступить завтра. У Алекса запланированы деловые встречи, а Эстелла с Сэмом и Джейни займут гостиную на первом этаже, выходящую на солнечную сторону. Эстелла опустилась на диван рядом с Алексом, поджала ноги и склонила голову ему на плечо. Он протянул руку и погладил ее волосы томным и многообещающим жестом. Эстелла не решилась взглянуть ему в глаза, потому что они явно обещали слишком много.
        - Как поживает Нейт? - спросила она Джейни, упорно избегавшую разговоров о муже.
        Джейни выпила не сказать чтобы мало и выдала ответ, очень похожий на правду:
        - На прошлой неделе у него был день рождения, и я решила устроить сюрприз. Пошла в «Блумингдейл». Простояла час у витрины, а там всего так много! И я переместилась в книжный магазин. Муж любит читать - я исследовала книжные полки, хотела разобраться в его вкусах; однако там все в разных стилях, да и не поймешь, что прочитано, а что нет. Спросила продавца, что он может порекомендовать, и он посоветовал мне одну книгу. Когда вручила ее Нейту, он сказал, что подарок чудесный; вот только я пока не видела, чтобы он мою книгу читал. А на неделе меня пригласили на званый обед, и я спросила одну женщину, сколько времени нужно, чтобы как следует понять своего мужа. Она в ответ рассмеялась и сказала, что лучше этого не знать.
        Эстелла отважилась взглянуть на Алекса и по его лицу догадалась - он подумал то же самое: чтобы понять человека, недостаточно выйти за него замуж.
        Джейни, вероятно, уловила кое-что из происходящего между ними, потому что заявила:
        - Я думала, любовь - это найти того, кто наденет тебе на палец кольцо и скажет заветные три слова, а теперь знаю: я понятия не имею, что такое любовь.
        - Джейни… - Эстелла торопливо бросилась к подруге.
        - Я пьяна. Пойду спать. - Джейни вскочила и скрылась за дверью.
        - С ней все в порядке? - спросила Эстелла у Сэма.
        - Ей скучно. И одиноко. Эта неделя пойдет Джейни на пользу. Спасибо, что пригласила нас, - улыбнулся Сэм. - Надеюсь, мы не помешаем.
        - Ну что ты! - Эстелла подошла и стиснула его руку. - И кстати, где я найду другого такого закройщика? Я не доверю свои модели любому, кто умеет держать в руках ножницы. А еще я по тебе соскучилась, - добавила она, чтобы друг не решил, что является для нее всего лишь тем, кто ловко управляется с ножницами.
        Сэм чмокнул ее в щеку.
        - Предчувствия меня не обманули - завтра ты опять вспомнишь, кто из нас тут босс. Спокойной ночи! - кивнул он Алексу. Тот в ответ тоже пожелал спокойной ночи.
        Они остались на веранде вдвоем, окутанные бархатным ночным воздухом, прохладным, но мягким и ласковым, и спустя несколько секунд бросились друг другу в объятия и принялись целоваться так, как никогда до этого. Руки Алекса забрались под блузку Эстеллы, расстегнули ее бюстгальтер, потрогали груди и соски; а Эстелла нащупала под рубашкой мускулы, вслушиваясь в участившийся пульс. Как ей нравилось заводить его, чтобы ощутить неровное дыхание и напрягшиеся от возбуждения мышцы!
        - Пошли наверх, - зашептала она.
        - Как же я завтра весь день без тебя? - воскликнул он и добавил: - Ты выйдешь за меня?
        - Прости?..
        - Я предложил тебе выйти за меня замуж. - Алекс смотрел на Эстеллу сверху вниз; его лицо больше не казалось непроницаемым, а глаза пустыми; руки, что не переставая трогали ее, кричали, как он ее хочет, сердце билось мощно и учащенно, душа говорила, что он любит ее больше жизни. Все доказывало Эстелле - они созданы друг для друга.
        - Да. Да, я выйду за тебя! И мы будем жить долго…
        - И страстно, - подхватил Алекс с ухмылкой.
        - И счастливо.

* * *
        Назавтра, вернувшись к вечеру домой, Алекс обнаружил Джейни, облаченную в невероятно красивое вечернее платье, и Сэма, который размахивал ножницами и угрожал отрезать Джейни пальцы на ногах, если та не перестанет вертеться, а Эстелла, его невеста - боже, невозможно поверить! - смеялась, что казалось лучшим на свете звуком. Алекс помедлил в дверях пару секунд, увидев Эстеллу в совершенно другом свете. Она была в своей стихии, работая с друзьями, и Алекс вдруг понял, что Эстелла нуждается в них и в своей работе не меньше, чем в любимом мужчине - без всего этого она уже не Эстелла.
        Она обернулась, ощутив его присутствие. Какая удивительная улыбка! Эстелла подошла ближе и поцеловала его, и он не позволил ограничиться касанием губ, потому что не видел ее весь день. Поцелуй так затянулся, что Джейни припугнула - если не остановятся, она возьмет у Сэма ножницы и отрежет их друг от друга.
        Алекс неохотно отпустил Эстеллу и шепнул:
        - Я соскучился.
        - Я тоже.
        - Как прошел день?
        - У нас есть план! - Глаза Эстеллы сверкали. - Правда? - обратилась она к Сэму и Джейни, и те в унисон подтвердили:
        - Еще какой!
        Алекс рассмеялся - настолько заразительным был энтузиазм Эстеллы:
        - И какой же?
        - Следующий модный показ я устрою не для дам из высшего общества, - категорично заявила Эстелла. - Есть идея получше. Я хочу продавать свои модели женщинам, которые населяют «Барбизон»: начинающим актрисам, музыкантам, секретаршам, манекенщицам и художницам; они предпочитают хорошую одежду, однако не могут себе позволить дорогих вещей, а еще нуждаются в том, что можно носить на работу. И я собираюсь устроить показ в «Барбизоне», только для них. Они смогут сделать заказы вне очереди и почувствуют себя избранными, потому что будут носить то, чего больше ни у кого нет. Я предполагаю, они наденут мои модели на работу и на учебу, где другие женщины расспросят их и пожелают купить то же самое. Я созвонилась с Бэйб Пейли из «Вог». Она придет в «Барбизон» с фотографом и напишет новую статью. Надеюсь, после этого заказы от магазинов потекут рекой. Я уже позвонила в «Форсайт» и договорилась о встрече, как только будет готова коллекция. - Она наконец выдохнула. - Ну как?
        - Блестящий план, - ответил Сэм.
        - Согласен, - кивнул Алекс. - Может, стоит почаще уходить на работу, если такое случается в мое отсутствие?
        - Без тебя вообще ничего не случилось бы, - заявила Эстелла. Вот и еще один момент абсолютного согласия, момент, за которым, наверное, неловко подсматривать - вот Сэм даже закашлялся. Алекс отвел глаза от Эстеллы.
        - Теперь наша задача - в следующем месяце пошить образцы моделей, - добавил Сэм.
        - Мы справимся! - выпалила Эстелла.
        - Ты намекаешь, что будешь занята? - спросил Алекс.
        - А ты против?
        - Если это делает тебя такой счастливой, то не против. - Джейни вздохнула и отвернулась, и Алекс, чтобы подбодрить ее, предложил: - Как насчет шампанского?
        - Не возражаем. И насчет поесть тоже.
        - И ляжем спать пораньше, - лукаво добавила Эстелла, и Алекс рассмеялся. Он знал, что она имеет в виду.

* * *
        В один из вечеров Эстелла съездила в город и пригласила к себе столько девушек из «Барбизона», сколько смогла. Она расспросила, чем те занимаются на работе, как перемещаются по городу, что делают после работы и чем им не нравится одежда. Эстелла поняла, что на первом показе была слишком самоуверенна - допустим, она ненавидит широко распространенные «костюмы победы»[69 - «Костюм победы» (victory suit) - практичный, универсальный и недорогой костюм-двойка, популярный в сороковые годы. Тогда же в моду вошли жакеты с подплечниками.] с массивными квадратными плечами, а вот других женщин привлекает его практичность. Она узнала, что женщины предпочитают главным образом платья и что в общественных местах отеля по-прежнему запрещается носить брюки. Поэтому придется включить в коллекцию меньше брюк и блузок - довольно нам свежего взгляда на «костюм победы» - и побольше платьев, причем в своем стиле, не слизанном с парижской моды.
        На следующий день Эстелла вернулась в долину Гудзона и выложила на рабочий стол эскизы «небесных платьев». Затем перерисовала их, преобразовав каждое из «хочу любоваться и не трогать» в «хочу прикоснуться и надеть», в стиле, способном удовлетворить любой вкус. Платья не только были прекрасны, но и требовали особого подхода.
        Каждый день Эстелла выдавала Сэму эскизы, и он обговаривал с Эстеллой припуски на швы и раскраивал ткань максимально экономичным способом, чтобы сделать производство как можно дешевле. Каждый день Эстелла примеряла модели на Джейни, и Сэм перекраивал все по новой, сужая подвороты, чтобы сократить расстояние между краем ткани и линией шва, и тогда косой крой обеспечивал необходимый комфорт, то есть платье хорошо сидело на любой фигуре. Сэм использовал ловкие приемы, которых даже сама Эстелла, таланты которой не ограничивались шитьем и рисованием эскизов, до сих пор не постигла.
        - Знаешь, - говорила она Сэму, - у меня такое ощущение, что я обязана тебе намного большим, чем способна дать взамен. Даже поручить тебе возглавить преуспевающее ателье, если… - она поправилась, - нет, когда «Стелла Дизайн» встанет на ноги, станет лишь жалким вознаграждением.
        - Работать с тобой - само по себе награда, - отшутился Сэм.
        Джейни выразительно закивала.
        - Я тоже в жизни не испытывала такого удовольствия. Вот только знаете, что самое ужасное? - добавила она, вдруг погрустнев. - Я даже не соскучилась по Нейту.
        - А почему бы тебе опять не устроить свидание? - внезапно спросила Эстелла.
        Джейни уставилась на отражение Эстеллы в зеркале, словно та сошла с ума. На подруге было платье в комплекте со скромным жакетом, которое можно было надевать на работу и которое, если снять жакет, превращалось в кокетливую вещицу с большим круглым вырезом на спине - платье, идеальное для первого свидания, особенно если ты хочешь сразу перейти к следующей стадии отношений, как заявила Джейни, едва взглянув на него.
        - Ты не забыла, что я замужем?
        - Я имею в виду свидание с мужем. - Эстелла уселась на пятки и принялась втыкать булавки, которые до того держала во рту, в подушечку на талии. - Влюбись в него и заставь влюбиться в тебя. Бывайте в обществе. Соблазните друг друга. Узнайте друг о друге все, чего еще не знаете.
        У дверей кто-то покашлял; это заставило их обернуться.
        - К вам пришли, дорогая, - сообщила миссис Гилберт. - Я провела его в гостиную, а вот имя не смогла выяснить. Он несколько… - Она замялась. - Странный.
        Эстелла встала.
        - Я никого не жду. Одну минутку, - кивнула она Джейни и Сэму и последовала за миссис Гилберт.
        Там ее ожидал Гарри Тоу. Эстелла ощутила тот же озноб, что и при первой встрече с ним в доме Лены, однако своего страха не показала и лишь уставилась на Гарри, зная, что больше он не сможет навредить ей. Все нанесенные им удары остались в прошлом, похороненные и забытые.
        - Кормишься объедками после Лены? - спросил он, мерзко улыбаясь. - Ее дом, ее любовник…
        - Мистер Тоу, - резко ответила Эстелла, - я вас сюда не приглашала. И я не заинтересована в общении с вами. И уж точно не хочу разговаривать о Лене. Вы напрасно потратили время, явившись сюда.
        - Я думаю, не напрасно. - Он уселся в кресло, скрестил ноги и разгладил брюки. - Бренди не помешал бы.
        - Я не предлагаю вам бренди.
        Он засмеялся и оскалил зубы, став похожим на волка.
        - Бренди не для меня, дорогая. Для тебя. Однако если ты предпочтешь выслушать мою новость, не подкрепившись алкоголем, это твое личное дело. Полагаю, настало время поведать некоторые детали относительно твоего отцовства. Твоего и Лены.
        Эстелла промолчала. В гостиную она не вошла, так и застыла в дверях. Она не отводила взгляда от лица Гарри, хотя в висках уже стучало от напряжения.
        - Вот, смотри. - Он протянул ей листок бумаги. - Твое свидетельство о рождении. Единственной ошибкой твоей матери стала регистрация твоего появления на свет. Предполагаю, она решила дать тебе возможность когда-нибудь принять американское гражданство. Однако это означает и другое: правда, которую она скрывала, зафиксирована на бумаге, черным по белому. Поздоровайся с отцом. - На протяжении всей речи рот Гарри не покидала дьявольская улыбка. Наоборот, она становилась все больше; его глаза вспыхнули хищным, безумным огнем. - Поздоровайся с папочкой!
        Если она никогда не посмотрит на этот листок бумаги, значит, Гарри лжет.
        - Это невозможно. - Она держала голову как могла прямо и старалась говорить громче.
        - Тогда я зачитаю вслух, не возражаешь? Вот слушай. Город Нью-Йорк. Свидетельство о рождении. Имя ребенка: Эстелла Биссетт. Пол: женский. Раса: белая. Имя отца: Гарри Кендалл Тоу. Имя матери: Жанна Биссетт.
        - Это фальшивка.
        Теперь Гарри расхохотался. Тем самым мерзким смехом, который Эстелла помнила по его первому появлению в Грамерси-парке.
        - Пожалуй, стоит объяснить, как такое случилось. Возможно, тебе известно, что в 1916 году Эвелин Несбит опубликовала свои мемуары. Когда я услышал об их предстоящем выходе, то попросил у издателя дозволения взглянуть на рукопись; за деньги можно купить все, сама понимаешь.
        - Кроме самого главного, - прервала его Эстелла. - Уважения, чести, мужества.
        - Ты такая же наглая, как твоя сестра Лена. Хоть что-то общее у вас есть.
        Эстелла понимала, что он ее провоцирует, произнося вслух имя Лены, однако невольно напряглась и по смеху Гарри догадалась, что он это заметил.
        Гарри вскочил с кресла и продолжил, жестикулируя руками, словно давал представление:
        - В рукописи была пара страниц, которые, по-моему, не следовало выставлять на всеобщее обозрение. Страницы, где она рассказывала байки о Джоне, об их парижском любовном гнездышке и ценном подарке, который получила от него и который ей пришлось оставить в монастыре Девы Марии в Париже. Эвелин была алкоголичкой и вдобавок подсела на морфий, так кто знает, что там правда, а что нет. Однако я никогда не верил в так называемую аппендэктомию. Поэтому попросил издателя изъять эти страницы из книги, а сам отправился в Париж. Я выписал настоятельнице монастыря чек на ремонт часовни, и она подтвердила, что присутствовала при родах Эвелин и забрала у нее ребенка. Девочка по-прежнему находилась в монастыре. На мое счастье.
        У Эстеллы задрожали ноги, затем руки, а потом и все тело. Ей хотелось присесть, но она не могла этого позволить. Нужно заставить себя выслушать стоя.
        Гарри подкрался ближе.
        - Мне с самого начала следовало помнить, что Эвелин принадлежит к тому сорту женщин, с которых вполне станется родить ребенка втайне. Она ни разу надлежащим образом не отблагодарила меня за то, что я для нее делал. А я делал для нее все.
        Он выделил последнее слово, заставив Эстеллу вздрогнуть. Она поняла. Гарри намекает на убийство Стэнфорда Уайта - Алекс показывал ей статью в газете! - на которое, как он заявлял, его толкнула ревность.
        - Дальше можно не рассказывать, - настаивала Эстелла, однако Гарри, разумеется, ее не послушал.
        - Я решил, что забавно было бы отыграться на дочери Эвелин. Каким цветочком она выросла, твоя мама! И меня она находила очаровательным. Ну что, продолжать?
        - Вы можете уйти, - произнесла Эстелла, пока еще была в силах. Если бы только не видеть той фотографии, на которой мама стоит рядом с Гарри и улыбается! Тогда она смогла бы поверить, что свидетельство о рождении - фальшивка и Гарри выдумал эту историю. - Я полагаю, вы сделали то, за чем приходили.
        - Несомненно, дочка.
        К горлу неудержимо подступала тошнота, и Эстелла опасалась, что ее стошнит прямо на глазах у Гарри. Она вся сжалась. Ее едва не вырвало, когда Гарри победно прошагал мимо и наклонился поцеловать ее щеку. Эстелла бросилась, зажав рот, в ближайшую ванную, где ее несколько раз вывернуло над раковиной.
        От отвращения и ненависти к себе желудок Эстеллы скрутило спазмом. Однако что толку? Сколько ни извергай из себя позор, он навсегда останется с ней.
        Глава 31
        - Слушайте все! - крикнула побледневшая Джейни, когда Эстелла ощупью пробралась назад в гостиную.
        Она с трудом поняла, что передают по радио.
        Сегодня, в 7 часов 48 минут по Гавайскому времени, военно-воздушные и военно-морские силы Японии атаковали Перл-Харбор, Гонолулу и другие владения США в Тихом океане. Ожидается, что в ближайшее время Соединенные Штаты Америки официально объявят о состоянии войны.
        - Собирайте вещи, - охрипшим голосом произнесла Эстелла. Горло саднило от попыток вытошнить из себя Гарри Тоу. - Мы возвращаемся в город.
        - Ты себя хорошо чувствуешь? - спросила Джейни, увидев ее лицо.
        - Присядь, - поспешил на выручку Сэм. - Все будет хорошо. Возможно, вступление Америки в войну пойдет на пользу Франции.
        - Хорошо уже не будет, - вяло проговорила Эстелла.
        - Кто к тебе приходил? - спросил Сэм, внезапно догадавшись, что состояние Эстеллы вызвано вряд ли только новостью о подготовке Америки к войне.
        - Не хочу об этом. Не сейчас, и вообще никогда, - добавила она, заметив, что Сэм пытается возразить.
        Она сгребла в охапку одежду и бросила в чемодан, собрала иглы, булавки, ленты, и ткани, жалея, что вообще появилась на свет. Как мама могла спать с таким, как Гарри Тоу? Хуже его нет на свете. Он чудовище, само воплощение зла, человек, которому неведомо раскаяние и который продолжает издеваться над людьми, получая от этого большое удовольствие. Боже, да он насиловал собственную дочь! Получается, Эстелла - дочь самого дьявола?
        Она собирала вещи, дрожа всем телом, и не могла избавиться от жуткой мысли: если Алекс считал плохим своего отца, то что же тогда для него отец Эстеллы? Дьявол? «Хуже моего отца никого не было на свете, - говорил он. - Однажды ты посмотришь на меня и подумаешь, что зря позволила целовать себя. Вот почему я должен это прекратить и бежать прочь».
        Боже мой! Эстелла старалась проглотить рыдания, но по виду Сэма и Джейни поняла, что это ей не удалось. Все тело ломило, словно из него вырвали душу. Если Алекс узнает правду, он ни за что на ней не женится. Пусть его отец был ужасным человеком, однако он никогда не насиловал, не убивал, его не помещали в психушку. Гарри - вот кто худший человек на свете. И к тому же сумасшедший. Поэтому она, Эстелла, должна бежать прочь. Потому что Алекс поступит именно так, если выяснит, кто ее отец.
        Какой позор… Эстелла съежилась от липкого стыда. Ее мама оказалась женщиной, которая увлеклась Гарри, а потом, зная, что он собой представляет, оставила с ним Лену. В жилах Эстеллы течет кровь мало того что запятнанная - ее кровь гнилая. Она не сможет смотреть на Алекса и не чувствовать стыд. И этот стыд разрушит все, что у них есть.
        Сэм и Джейни загружали вещи в машину, поглядывая на нее. Она чувствовала их беспокойство и недоумение; друзья предполагали, что между ней и Алексом что-то произошло. Пусть так и думают, тогда не придется объяснять.
        Наконец со сборами было покончено. Алекс вот-вот должен вернуться. Эстелла велела Сэму и Джейни подождать на улице. А она присоединится к ним после того, как переговорит с Алексом. Скажет, что они больше никогда не увидятся.
        Алекс в первую же секунду понял - что-то произошло.
        - Почему Джейни и Сэм в машине? - Он шагнул вперед, чтобы поцеловать Эстеллу, однако остановился, увидев ее лицо. - Боже, что с тобой? Ты не заболела? Или все это Перл-Харбор? Я должен вернуться в Европу, но…
        Эстелла вскочила. Руки дрожали, и, даже прижав их к груди, она не могла унять эту дрожь. Она не узнавала собственный голос; он был слишком высокий и срывающийся, однако какая теперь разница - она и сама уже не та Эстелла, которая влюбилась в Алекса и хотела выйти за него замуж.
        - Я не могу выйти за тебя замуж. Извини.
        «Только не плачь, - приказала она себе. - Пожалуйста, не плачь. Заставь его поверить, что не хочешь его, заставь поверить во что угодно, только чтобы не пришлось рассказывать о Гарри. Лишь тогда тебе не придется увидеть лицо Алекса, когда он узнает, кто твой отец».
        - Я что-то натворил? - в отчаянии спросил Алекс. - Знаю, я обещал тебе месяц. Прости. Но остаться не могу. Не сейчас.
        Эстелле хотелось плакать.
        - Дело не в тебе. И война тут ни при чем. Дело во мне. Я… - Как же сообщить? Как солгать, чтобы он не догадался? Но она должна солгать ради Алекса. Гарри - душевнобольной; а что, если и она однажды сойдет с ума? Или ее дети? Ради всего святого - ведь мама оказалась женщиной, которая отдала Гарри ребенка. Разве это не сумасшествие? Все, что связано с Эстеллой, несет на себе врожденную печать бесчестья. И признаться в этом Алексу, увидеть, как любовь покидает его глаза в ту минуту, когда он узнает о ее грязном происхождении… Нет, она этого не вынесет. Она никогда не произнесет вслух: «Гарри Тоу - мой отец». И также нечестно было бы продолжать отношения с Алексом, скрывая ужасную тайну.
        И она заставила себя сказать эти слова.
        - Я совершила ошибку. Я не… - Нет, произнести «Я не люблю тебя» выше ее сил. - Я не хочу быть с тобой. Никогда.
        Эстелла пошла к двери. Только бы не упасть, только бы продержаться еще несколько секунд. Казалось, сердце остановилось, дыхание замерло, а комната погрузилась в темноту. «Еще несколько шагов», - уговаривала она себя. Прочь из дома, пока она окончательно не погубила Алекса, самого лучшего и самого храброго мужчину - любовь всей своей жизни.
        - Эстелла!.. - окликнул ее Алекс.
        Голос человека, потерявшего всякую надежду.
        Ей потребовалось собрать все свое мужество, чтобы не обернуться, не броситься ему в объятия, плача и повторяя снова и снова: «Прости, прости, прости». Когда Алекс произнес ее имя, Эстелла услышала в его голосе все сомнения, все опасения: однажды она его бросит. Потому что он ее не заслуживает. И он поверил - она уходит именно из-за этого.
        «Нет, Алекс, - думала она, спускаясь по ступенькам к машине. - Я ухожу, потому что ты заслуживаешь намного больше, чем меня».
        - Подожди! - крикнул Алекс, когда Эстелла открывала дверь. На этот раз она совершила ошибку и обернулась посмотреть, что сделала с ним. Он был просто уничтожен.
        И она едва не вернулась. Едва не сгребла его в охапку, не провела ладонями по лицу, возвращая ему хорошо знакомую ясность. Однако тогда придется раскрыть свою тайну, и это разрушит все, что их объединяло. Что ж, по крайней мере, она так избавит его от груза своего позора.
        Часть 10
        Фабьен
        Глава 32
        Июль 2015 года
        Фабьен переоделась в пижаму и немедленно достала из коробки очередной листок бумаги. Это было письмо, подписанное Жанной Биссетт, матерью Эстеллы.
        21 апреля 1943 года
        Моя милая, милая Эстелла!
        Мне сообщили, что у тебя все хорошо. Алекс, тот самый мужчина, который гарантировал, что ты получишь мое письмо, рассказал: ты влюблена, и у тебя есть ребенок. Однако по лицу Алекса видно - он и сам тебя любит.
        Надеюсь, ты оттолкнула его не из-за меня, хотя подозреваю, что именно так и случилось. Мне кое-что известно об Алексе; он сделал все, чтобы уберечь меня во время войны, дать мне возможность по мере своих сил помогать французскому народу, так же как помогает он сам, внося намного больший вклад.
        Знаю, ты познакомилась с Леной. Лена… Когда я думаю о ней, мне хочется умереть. Вот только это был бы больший эгоизм с моей стороны. Мне пришлось выбирать одну из вас, и кто знает теперь, верным или неверным оказался мой выбор? Сейчас я объясню тебе все, как сумею.
        Впервые я увидела Гарри Тоу в декабре 1916 года. Зима выдалась холодной и суровой. Мне было четырнадцать лет; я выросла в монастыре и ничего не знала о жизни. Гарри очаровал настоятельницу, дал ей денег и попросил разрешения увидеться со мной, назвавшись старинным другом семьи Эвелин Несбит. Настоятельница, не знавшая, кто он на самом деле, и уверенная в его добропорядочности, позволила встретиться со мной несколько раз в течение недели в общей комнате монастыря. Мы пили чай. Гарри подарил мне бриллиантовое кольцо и браслет с бриллиантом. По сути, он был первым мужчиной, с которым я познакомилась. Он задался целью приручить меня. И я попала под его чары, поскольку не имела эталона, мне не с кем было его сравнить.
        В последний свой визит Гарри уговорил меня уйти с ним на целый день. Я почти совсем не знала Парижа, а он выразил готовность показать мне город. Я пришла в восторг от одной мысли, что увижу все памятники.
        Сначала он был очень внимателен, отвез меня к Эйфелевой башне и к Триумфальной арке. Мы остановились у съемочной будки, сфотографировались, а затем отправились обедать. Он заказал мне бокал бренди, затем второй. Затем еще и еще. Я опьянела и почувствовала себя плохо. Гарри привел меня в дом на рю де Севинье, в любовное гнездышко Джона и Эвелин, зная, что уже четырнадцать лет там никто не живет. Велел лечь в постель. Думаю, не нужно рассказывать, что произошло дальше.
        Когда я проснулась, уже наступил вечер. Гарри ушел. Мне пришлось самой искать обратную дорогу. Вернувшись в монастырь, я вспомнила, что говорил Гарри каждый раз, когда посещал меня. Будто бы Эвелин должна ему что-то. И я поняла, что стала расплатой.
        Через несколько месяцев я обнаружила еще кое-что: помимо стыда, случившееся имело и другие последствия. Настоятельница заметила, что я давно не стираю прокладки, и я созналась. Нет, не в изнасиловании. Лишь в том, что совершила ошибку с Гарри. Ни одна монахиня даже представить не в силах, что кто-то может быть настолько порочным.
        Настоятельница написала семье Тоу и заявила, что они несут ответственность за действия Гарри. Мать Гарри ответила, что они возьмут ребенка в семью. Они также готовы были оплатить мне дорогу в Нью-Йорк, роды, проживание и возвращение во Францию в обмен на обещание никогда не предавать огласке случившееся. Она обещала - и это была единственная причина, по которой я дала согласие, - что ребенка оградят от Гарри. Я понятия не имела, что душевную болезнь Гарри унаследовал от матери, и полагала, добрая женщина решила помочь девушке, которую обесчестил ее сын. Если бы я знала о ней все, знала, что однажды она отдаст ребенка Гарри, я никогда бы не согласилась. Я думала, дитя вырастет в достатке, будет иметь все, что я, незамужняя пятнадцатилетняя мать, не могла ему дать. Я считала, это лучший выход.
        Как тебе известно, миссис Тоу не сдержала своего обещания. Ребенок был ей нужен, чтобы не допустить шантажа - я не знала, но Гарри после возвращения в Нью-Йорк похитил мальчика, очевидно, его демон ярости не насытился играми со мной. Матери Гарри пришлось несколько месяцев мириться с тем, что ее имя полощут в прессе. Она не хотела, чтобы я, дочь Эвелин Несбит, бывшей жены Гарри, предъявила обвинения в изнасиловании - несомненно, газеты ухватятся за лакомый кусок, а это поставит под удар шансы снова подать прошение о признании Гарри невменяемым и позволить ему избежать тюремного заключения за похищение мальчика.
        Настоятельница отправилась в Нью-Йорк вместе со мной; она чувствовала себя главной виновницей, так как сама отдала меня в руки Гарри. И она удивилась не меньше меня, когда я произвела на свет двух девочек. К тому времени она познакомилась с матерью Гарри - я с миссис Тоу не встречалась - и, видимо, начала в ней сомневаться. Не настолько сильно, чтобы понять - оставлять ей ребенка опасно, однако достаточно, чтобы не позволить семье Тоу узнать о существовании второй девочки. Настоятельница также подсуетилась и оформила тебе свидетельство о рождении; она говорила, что американское гражданство когда-нибудь может пригодиться.
        Мы не могли оставить себе и тебя, и Лену. Ребенок был обещан матери Гарри, которая собиралась представить его в высшем свете как символ своего исключительного милосердия - всем было сказано, что в трудную минуту она великодушно пришла на помощь дальней родственнице, несчастной падшей женщине. Удочерение могло разом восстановить репутацию семьи, запятнанную поведением Гарри, а следовательно, партнеры по бизнесу не разорвут отношения с Тоу, компании сохранят рентабельность, нажитое ранее состояние будет сохранено. Миссис Тоу не дала бы нам с настоятельницей покинуть Манхэттен, не отказавшись от ребенка. Лишь намного позже обнаружилось, что она передала Лену Гарри.
        Лена провела со мной недолгое время. Я уложила вас обеих в кроватку и сделала карандашный рисунок, чтобы сохранить хоть что-то на память о ней. Я не в силах была выбрать, какую из малышек оставить, а какую взять с собой - да и какая мать решилась бы на такой выбор? Его сделала за меня настоятельница. Я так рада, что ты у меня есть, Эстелла. И не проходит дня, чтобы мне не хотелось видеть рядом и Лену.
        Когда мы вернулись в Париж, я распрощалась с настоятельницей, сказав ей, что найду работу и буду заботиться о дочке. Эвелин Несбит кое-что передала в монастырь после моего рождения; настоятельница вручила мне свернутый в рулон холст - портрет Эвелин и Джона - и документы на дом, купленный Эвелин на рю де Севинье, дом, в котором она жила с Джоном и которым я не хотела пользоваться, потому что все в нем напоминало о Гарри Тоу.
        Вот и вся моя история. Ты хозяйка своей судьбы, Эстелла. Если ты позволишь обстоятельствам своего рождения помешать тебе быть такой, какая ты есть, значит, Гарри снова победил. А я не смогу жить с этим грузом. Будь мужественной. Люби всей душой и всем сердцем. Будь той, которую я всегда видела в мечтах.
        Фабьен перечитала письмо дважды. Затем открыла мемуары Эвелин Несбит в том месте, где в книгу были вклеены отпечатанные на машинке страницы, чтобы убедиться - она все поняла правильно. Эвелин Несбит, танцовщица из кордебалета и «фам фаталь», роковая женщина, забеременела от своего любовника Джона Берримора и тайно родила девочку - будущую мать Эстеллы. Бывший муж Эвелин Несбит, психически больной Гарри Тоу, выяснил этот факт четырнадцать лет спустя и, очевидно, вследствие своей маниакальной предрасположенности к подобным действиям целенаправленно отправился в Париж, разыскал девочку, которая к тому времени стала молодой девушкой, и изнасиловал ее. В результате на свет появилась Эстелла. И второй ребенок - Лена. У Эстеллы была сестра-близнец по имени Лена. Та самая, имя которой вписано в свидетельство о рождении отца Фабьен.
        - Мне нужно выпить, - пробормотала Фабьен, когда ее взгляд упал на свидетельство о смерти, очередной документ из коробки. Лена умерла в возрасте всего двадцати четырех лет.
        Фабьен смешала себе сайдкар, любимый коктейль Эстеллы, и жадно выпила несколько глотков. Ее мозг переваривал новые факты. Если свидетельство о рождении отца подлинно, то есть и хорошая новость: Фабьен состоит в родстве с Эстеллой. Та приходится ей двоюродной бабушкой. А Лена, сестра Эстеллы, о которой Фабьен никогда не слышала, - ее настоящая бабушка! А вот дедом Фабьен, согласно тому же свидетельству о рождении, является таинственный шпион по имени Алекс Монтроуз, и, по всей вероятности, медальон, который Эстелла всю жизнь носила не снимая, принадлежал ему. Как же так?
        Однако в первых строках письма Жанны Биссетт говорится, что у Эстеллы был ребенок! Который, судя по дате в письме, и есть отец Фабьен. Неужели свидетельство о рождении фальшивое?
        Очередной сайдкар ясности не добавил. Фабьен поняла, что к новым открытиям не готова. Если оставшиеся в коробке бумаги так же взрывоопасны, как уже найденные, то лучше подождать, пока она не закончит с коллекцией. Сейчас и без того дел по горло, тут уж не до новых скелетов из огромного шкафа, где хранится бабушкино прошлое.

* * *
        Мелисса умерла неделю спустя. Сообщение Уилла было кратким: «9 часов утра. Лисс. Умерла».
        Фабьен тупо уставилась в телефон. Как положено отвечать на подобные известия? Она напечатала: «Я могу взять выходной. Мне прийти?»
        «Спасибо, но у меня куча дел. Я в порядке. Целую».
        После печальной новости Фабьен утратила способность к творчеству, которую обнаружила в себе после приезда в Нью-Йорк. Так что она спустилась в цех фабрики и вместе с менеджером ателье взялась экспериментировать с драпировкой деревянных кукол, которой в свое время Сэм научил Эстеллу, прикидывая варианты и решая, не требуется ли улучшить оригинальный эскиз.
        Вечером, когда Фабьен уходила с работы, звякнул телефон.
        «Похороны в среду, 11 часов. Собор Святого Иоанна Богослова. Встречаемся на месте».
        Церемония прощания была более печальной и красивой, чем на похоронах бабушки. Чувство, что Мелисса ушла слишком рано, казалось осязаемым, начиная с возраста собравшихся до спроецированного на фасад собора изображения, где счастливая Мелисса сидела на кровати в золотом платье. Уилл обнимал сестру за плечи и тоже улыбался. Это фото сделала Фабьен, и теперь она невольно вспомнила об Эстелле и ее сестре, которая тоже умерла совсем молодой.
        Уилл произнес в память о сестре блестящую и незабываемую речь. Когда он закончил, все присутствующие рыдали. На поминках, как и у бабушки, собралось так много народа, что Фабьен удалось лишь поздороваться и поцеловать Уилла в щеку, однако она отметила, что он обнимал ее чуть крепче и чуть дольше, чем других. Уилл наклонился к ней, всхлипнул и прошептал: «Спасибо».
        Фабьен ушла через час. Она добралась до дома на такси, достала ключ, открыла ворота Грамерси-парка и вошла внутрь. Там она села на скамью неподалеку от статуи Эдвина Бута[70 - Эдвин Бут (1833 - 1893) - знаменитый американский актер. Статуя в Грамерси-парке изображает его в роли Гамлета.], укрывшись под сенью деревьев. Фабьен закрыла глаза и запрокинула лицо к солнцу, думая о Мелиссе и об Эстелле. Вокруг, в своих гнездах, чирикали воробьи; она открыла глаза и обнаружила, что смотрит прямо на дом Эстеллы, который теперь принадлежал ей. Особняк в парижском стиле и его двойника в квартале Марэ разделял океан - так же, как и Лену с Эстеллой, которые были разлучены большую часть жизни. И у Фабьен промелькнула мысль - наряду с ощущением покоя, которого она еще ни разу в жизни не испытывала, - что все теперь пойдет так, как и должно быть.
        Она встала и вызвала такси до дома Уилла. Он впустил ее в квартиру. Вид хуже некуда - глаза красные, на ногах стоит нетвердо.
        - Выпить? - Он помахал почти пустой бутылкой красного вина.
        - Спать, - твердым голосом возразила Фабьен. - Идем со мной.
        Она отвела его в гостиную и велела сесть на диван. Уилл подчинился, откинул голову назад и прикрыл глаза, вдруг став таким уязвимым, таким несопоставимым с человеком в костюме, занимавшим легендарную должность ведущего дизайнера «Тиффани и Ко.», что у Фабьен сжалось горло.
        - Я схожу с ума. Нельзя столько пить. Как отец. Я не могу…
        Фабьен поняла, что он недоговорил. Я не могу удариться в запой по примеру отца, но как иначе унять боль?
        И она поднялась наверх, нашла комнату Уилла и взяла с кровати подушку. Подушка так сильно пахла Уиллом после бритья, что Фабьен хотелось уткнуться в нее носом. Она спустилась вниз, положила подушку на диван и ласково проговорила:
        - Ложись.
        Она нашла легкое одеяло и заботливо подоткнула его. Тем временем Уилл уже спал. Фабьен достала из своего кармана ключ, написала адрес дома на рю де Севинье и добавила, что бабушка всегда говорила: «Париж - лучшее место, чтобы лечить раны». И еще она приказывает Уиллу ехать в Париж и остановиться в доме. Побыть там некоторое время. Прийти в себя. Фабьен будет ужасно не хватать Уилла, однако самое лучшее для него сейчас - побродить по Парижу, окружив себя воспоминаниями о Мелиссе.
        Затем она поцеловала его в щеку, прошептала: «Сладких снов», и удалилась.

* * *
        Как-то слишком быстро оказалось, что до выхода весенне-летней коллекции 2016 года всего пара недель. Фабьен читала газеты за утренним кофе и улыбалась. Днем раньше Уилл вернулся из Парижа. Почти каждый день они разговаривали по телефону, и, судя по голосу, он начинал понемногу становиться собой. Даже заявил, что Париж его вдохновил и новая коллекция Тиффани готова практически в полном объеме.
        Внимание Фабьен привлек один заголовок, и улыбка исчезла с ее лица.
        Внучка матриарха попала под пресс.
        Она принялась читать дальше. Ну разумеется, упомянутый матриарх - это Эстелла, а внучка - не кто иной, как сама Фабьен.
        Обиженная сотрудница, которую Фабьен уволила несколько дней назад за то, что та унесла домой один из образцов и явилась в нем на вечеринку, таким образом рассекретив перед всем миром дизайн новой коллекции еще до выпуска на подиум, решила сочинить небольшую историю и продать ее газетчикам. А уж те не удержались от сарказма.
        Мир моды помнит, какой фурор наделала единственная коллекция Ксандера Биссетта для компании «Стелла Дизайн». Ее сочли верным знаком предстоящей смены караула. Однако восторги оказались недолговечны: Ксандер, послушавшись зова сердца, отправился к антиподам, и больше о нем не слышали. Конечно, Фабьен Биссетт - его дочь, однако нужно еще проверить, унаследовала ли новая владелица компании какие-либо достойные внимания профессиональные навыки отца и бабушки, или все, на что она способна, - это плестись в хвосте модной индустрии благодаря своему имени.
        Фабьен перевернула страницу.
        Оттуда ей улыбался Уилл. Она прочла статью о его возвращении к работе после траура по сестре, о созданной в Париже новой долгожданной коллекции, которая будет торжественно представлена в каталоге Тиффани через две недели. Журналист восторженно писал о том, что Уилл Огилви заставил и без того успешный бренд Тиффани сиять новыми красками, и выражал уверенность, что новая коллекция упрочит его репутацию как одного из величайших в мире дизайнеров ювелирных изделий.
        «Один из величайших в мире дизайнеров ювелирных изделий» против «все, на что она способна, - это плестись в хвосте модной индустрии благодаря своему имени.
        Фабьен была безумно рада за Уилла. Однако почему-то кофе показался ей слишком крепким. Она ненавидела себя, однако ревновала Уилла к его славе и стыдилась, что о ней ничего подобного не пишут. А это значит лишь одно: в ближайший месяц придется работать упорнее, чем до сих пор. Некогда отвлекаться на что-либо другое. Все должно быть идеально.
        Зазвонил телефон. Фабьен ответила и лишь потом сообразила, что это Уилл.
        - Привет! - Голос звучал почти как в прежние времена. - Так давно тебя не видел… Сходим куда-нибудь вечером?
        Первой мыслью было ответить «да». Однако вырвалось совершенно другое:
        - Не могу. Слишком много работы навалилось.
        После некоторой паузы Уилл произнес:
        - Как я догадался, ты видела сегодняшние газеты.
        - Да.
        - Ты никогда и ни у кого не плелась в хвосте.
        - Я должна проявить себя, Уилл. Чтобы каждый тоже в меня поверил. Я не могу подвести Эстеллу. Просто не могу.
        Он вновь замолчал. Фабьен надеялась и молилась - боже, пусть он поймет! И повторила еще раз:
        - Мне нужно время, чтобы сосредоточиться только на коллекции.
        Время. Кажется, все, что им нужно друг от друга, - это время. Время оплакивать ушедших. Время работать. И никогда нет времени, чтобы быть вместе. Однако прямо сейчас Фабьен не может одновременно заниматься работой и проводить время с Уиллом. Одно из двух непременно пострадает.
        - Мне пора в офис.
        - Ты дала мне время, когда оно было нужно мне, - заговорил Уилл. - А значит, и ты бери столько времени, сколько нужно тебе. Вот только я не верю, что тебе его нужно так много.
        Часть 11
        Эстелла
        Глава 33
        Декабрь 1941 года
        Они возвращались в город в машине, которую Джейни одолжила у Нейта, за рулем сидел Сэм. Друзья старались невинно подшучивать над Эстеллой, однако через полчаса, не добившись ни единой реплики, прекратили попытки и оставили ее в покое. У Грамерси-парка Эстелла попрощалась, выскочила из машины и бросилась вверх по ступенькам. И едва не уронила сумку, натолкнувшись у порога на незнакомого мужчину.
        - Примите искренние извинения. - Он выставил вперед руку. - Я Ньют Фоулер, адвокат мисс Тоу.
        - Я полагала, ее адвокат - Алекс Монтроуз, - с недоверием произнесла Эстелла.
        - Я знаю. Однако она наняла меня для помощи по одному личному вопросу. Мы можем войти?
        Эстелла отперла дверь, включила свет и проводила посетителя в гостиную. Она предложила ему сесть, однако тот остановился у камина, под картиной Фриды Кало.
        - Увы, известие о смерти мисс Тоу дошло до меня с некоторым опозданием, - сказал адвокат, наконец усевшись в кресло и открыв портфель. - Она дала мне указания разыскать мисс Эстеллу Биссетт, коей, как я надеюсь, вы и являетесь, - Эстелла кивнула, - и передать ей это письмо. В течение последних двух недель я приходил сюда ежедневно в разное время, надеясь застать вас дома. Мисс Тоу дала мне совершенно четкие инструкции; я не мог отправить письмо почтой.
        Эстелла с неохотой подошла и взяла письмо из его рук. Что еще? Что еще может случиться в этот и без того ужасный день? Вряд ли ее ждут хорошие новости, Эстелла была абсолютно уверена. Письма никогда не приносят хороших новостей.
        - Спасибо. Я провожу вас.
        - Все не так просто. Нужно, чтобы вы прочли письмо в моем присутствии. К нему прилагаются некоторые документы, и мисс Тоу выразила надежду, что вы подпишете их после прочтения.
        Чувствуя на себе пристальный взгляд адвоката, Эстелла распечатала конверт. То, что она прочла, повергло ее в изумление.
        Дорогая Эстелла!
        Это самое дерзкое послание из написанных мной за всю жизнь, поскольку оно содержит два допущения, в которых я не могу быть убеждена. Первое: я могу умереть. Второе: ты моя сестра. Во втором я абсолютно уверена, а что касается первого… позволь упомянуть только, что у меня всегда было некое шестое чувство в отношении будущих событий.
        Я попросила мистера Фоулера вручить тебе письмо в случае моей смерти. Возможно, ты никогда не прочтешь его. Но, как бы странно это ни звучало, я надеюсь, что прочтешь. Причиной, которая заставила меня исчезнуть накануне твоего первого модного показа, стала моя беременность. Хотя я переспала с Алексом всего один раз и предусмотрительно использовала диафрагму, судьба сыграла со мной очередную шутку.
        Разумеется, я ничего не рассказала Алексу. Однажды он признался, что на войне человек сильнее, если не оставил позади тех, кого любит. А я знаю, что он полюбил бы ребенка. Я думаю, что, возможно, после войны расскажу ему все. А может быть, никогда не решусь сделать это из малодушия. Я сама не знаю.
        Все, что я знаю, - это что вырастить ребенка не смогу. У кого мне было учиться азам воспитания, если мой единственный образец для подражания - Гарри? А еще я прихожу в ужас от мысли, что, если Гарри узнает о ребенке, он каким-либо образом отберет его у меня и сделает то, что сделал со мной. Малышу будет безопаснее подальше от меня.
        Я поручила ребенка миссис Парди, чтобы она присмотрела за ним, пока я не смогу найти другой выход. Хотя что такое лучший выход, я знала всегда: если ребенка возьмешь к себе ты и вырастишь как родного. И возможно, однажды сможешь поведать Алексу, что у него есть сын. Думаю, ему лучше услышать об этом от тебя.
        С любовью,
        Лена
        - Что? - прошептала Эстелла, добравшись до конца письма. Она взглянула на мистера Фоулера. Тот спокойно сидел в кресле, словно они собрались выпить аперитива, а не обсудить шокирующие известия.
        - Вот документы на усыновление, - сказал мистер Фоулер. - Если вы согласны принять на себя обязательства, которые мисс Тоу пожелала на вас возложить, то все, что требуется, - поставить подпись вот здесь. - Он ткнул пальцем в документ и протянул ей ручку.
        - Однако отец ребенка - Алекс. Я не могу усыновить мальчика. Это его сын.
        - Мисс Тоу понимала, что род занятий Алекса препятствует воспитанию ребенка, во всяком случае во время войны. Она попросила меня внести в документ соответствующий пункт: если мистер Монтроуз после войны выразит желание растить ребенка как своего сына, он сможет отозвать ваши права на мальчика. Хотя я почти уверен: она надеялась, вы будете растить его вместе. - Мистер Фоулер взглянул на Эстеллу поверх очков. - Такой шанс есть, как вы полагаете? Если да, то для всех будет проще.
        После всего, что она только сделала Алексу? Счастье, если он вообще когда-либо захочет с ней разговаривать. Да еще и жгучий стыд по поводу отцовства Гарри, который поселился в ее сердце. Там он и останется. Она никогда не признается Алексу.
        - Этот шанс исключен, - безнадежно махнула рукой Эстелла. - Значит, Алексу неизвестно о ребенке?
        Мистер Фоулер покачал головой.
        - Извините. - Эстелла вскочила и направилась к ближайшему телефону. Пусть сама мысль о разговоре с Алексом после произошедшего между ними ей невыносима, все-таки он должен знать о ребенке.
        Трубку сняла миссис Гилберт:
        - Алло, дорогая! Вы чуть-чуть опоздали. Он уехал в Ньюарк час назад.
        - В Ньюарк? - тупо переспросила Эстелла.
        - Чтобы вернуться в Лондон. Сказал, скорее всего, надолго. Я сейчас закрываю дом.
        - У вас есть способ передать ему сообщение? - отчаянно выкрикнула Эстелла.
        - Нет. И раньше не было. - Миссис Гилберт смутилась. Очевидно, ей неизвестно, что произошло между Эстеллой и Алексом.
        - Когда он позвонит или еще каким-то образом свяжется с вами, передайте, пожалуйста, что мне необходимо срочно с ним поговорить. Это очень важно. Прошу вас.
        - Передам, если только смогу, дорогая. Однако я не ожидаю от него вестей. Совсем не ожидаю.
        Эстелла повесила трубку и уставилась на мистера Фоулера.
        - Насколько я понимаю, ребенок вас не заинтересовал. - Мистер Фоулер начал убирать бумаги обратно в портфель.
        - Конечно же, заинтересовал! Что от меня требуется? Где малыш? Когда я смогу его увидеть?
        Мистер Фоулер вскинул руки:
        - Не все сразу. Если вы подпишете документы, то есть еще одно условие, которое вы должны выполнить. Мисс Тоу категорически настаивала, что если вы поставите подпись в соглашении, то обязуетесь никогда не сообщать ребенку, кто его настоящие родители. Он будет считать вас своей матерью. А если вы выйдете замуж, ваш муж будет считаться его отцом. Мистер Монтроуз - единственный, у кого есть право отозвать это условие, разумеется, если он предпочтет сообщить ребенку о своем отцовстве.
        - Но я так не смогу! - воскликнула Эстелла. - Ребенок должен знать, кто его настоящие родители! Почему Лена так решила?
        И, еще не задав вопроса, Эстелла уже знала ответ. Лена так же стыдилась своей истории, как и она сама. Она хотела, чтобы у ее сына было чистое прошлое, где нет матери с дурной репутацией, которую вырастили как игрушку для жестоких мужчин.
        Мистер Фоулер протянул ей ручку:
        - Таковы условия соглашения. Если вы желаете усыновить мальчика, то тем самым обязуетесь не разглашать тайну его происхождения.
        Маленький мальчик. Какое чудо! У Эстеллы заколотилось сердце. Она уже поняла, что любит малыша, которого еще ни разу не видела. Невозможно отказаться от ребенка лишь потому, что Лена заблуждалась в своих ультимативных требованиях. Эстелла должна взять его, должна заботиться о своем племяннике и дать ему шанс когда-нибудь в будущем познакомиться с Алексом.
        Она поставила свою подпись.
        - Миссис Парди привезет сюда ребенка через две недели, - продолжил мистер Фоулер. - Я предоставляю вам время на размышление, на случай если передумаете. Лучше сделать это сейчас, чем позднее.
        - Я не передумаю, - твердо произнесла Эстелла. - Он мой племянник.
        - Даже в таком случае это часть соглашения. С учетом ваших серьезных намерений две недели потребуются, чтобы подготовить дом к появлению ребенка.
        Ребенок. Сын Алекса и Лены. Ребенок, о котором Алексу неизвестно и не будет известно до тех пор, пока Эстелла не найдет способ передать ему сообщение.
        - Как зовут мальчика?
        - По-моему… - мистер Фоулер сверился с бумагами, - …Ксандер. Разумеется, вы можете сменить ему имя, если пожелаете.
        Ксандер.
        - Нет. Замечательное имя.

* * *
        На следующий день Эстелла никак не могла сосредоточиться на бедной Джейни, которую раз пять уколола булавкой, прежде чем подруга заявила:
        - Может, прервемся? Что происходит?
        Эстелла, сидящая на корточках, посмотрела на Джейни снизу вверх и мотнула головой, словно таким образом новость могла отстояться и наконец перейти из странного и пока бессмысленного сна в реальность.
        - У Лены и Алекса есть ребенок, - наконец выдохнула она. - Мальчика привезут сюда через две недели. Я только что усыновила его.
        Джейни выпучила глаза, так что они едва не выскочили из орбит.
        - Бери сумочку, - скомандовала она. - Мы идем выпить.
        - Сейчас десять утра.
        - Надо подкрепиться, а то у тебя руки дрожат. - Джейни пыталась шутить, однако Эстелла не смогла заставить себя рассмеяться.
        Скоро они уже сидели в ближайшем баре. Джейни заказала два сайдкара.
        - Выкладывай!
        Эстелла выложила подруге все, включая самые грязные подробности. О том, что произошло в Париже. О том, что ей рассказал Гарри. Что сообщил адвокат вчера вечером. И что у нее нет способа известить Алекса о сыне.
        - Мне надо еще выпить, - заявила Джейни, когда Эстелла закончила. - Два виски со льдом! - окликнула она бармена. - Сайдкар слишком слаб для подобных новостей. - Она понизила голос: - Тебе не нужно стыдиться из-за Гарри. Не ты же вытворяла такие вещи, а он.
        - Моя мать спала с ним! - выкрикнула Эстелла. - Как она могла? А потом отдала ему Лену. Я уже не знаю, кого из них ненавижу больше. У Гарри хотя бы есть оправдание: он психически больной. А какое оправдание у моей матери? Разве что недостаток ума!
        - Почему бы тебе не написать ей? Вдруг у нее есть объяснение?
        - Этому нет объяснений. - Эстелла отпила виски в попытке смягчить горло, сжимавшееся от горя и стыда. - И в любом случае написать ей нельзя. Я не знаю, где она.
        - Может, стоит позволить Алексу самому решить, насколько эта проблема для него серьезна. - Джейни сжала руку Эстеллы.
        - Ты понимаешь, каково это - просыпаться и вспоминать, что Гарри Тоу, убийца и насильник, твой отец? Знать, что твоя мать отдала ему на воспитание твою сестру-близняшку? Мне хочется умереть всякий раз, когда я об этом думаю. Гарри Тоу в миллион раз хуже отца Алекса. Я не вынесу сожаления в глазах Алекса, если он узнает о Гарри. Выше моих сил рассказать, что моя мать оставила Лену с Гарри. Ведь он подумает, я могу передать по наследству психическую болезнь Гарри, если у нас с ним будут дети. Мать Гарри - сумасшедшая. Гарри тоже. А вдруг и я?.. Алекс не должен знать.
        - И что, лучше вот так причинить ему боль?
        Эстелла вырвала ладонь из руки подруги и прикончила виски.
        - Я бы продала свою душу, только бы не причинить ему боль. Но остаться с ним и ранить ежедневно, в течение всей жизни, намного хуже, чем обоим пережить эту катастрофу сейчас. И хватит обо мне. - Она поставила стакан. - Ты последовала моему совету?
        - Нет… пока что. - Бравада подруги испарилась.
        - Устрой свидание с мужем, - решительно сказала Эстелла. - Выясни, что он собой представляет. Познакомься с ним по-настоящему. Предсвадебные сомнения позади; вы уже связаны обязательствами. Расслабься и насладись тем, что есть. Посмотришь, что из этого выйдет. Если хотя бы половина из того, что я чувствую к Алексу… - Эстелла резко замолчала. Плавный переход к другой теме не удался. Пришлось закурить сигарету и сделать вид, будто поперхнулась дымом и закашлялась, а эмоции тут ни при чем.
        Джейни пристально посмотрела ей в лицо.
        - Может, я и послушаюсь тебя. Сегодня вечером Нейт возвращается. Хотя, как я подозреваю, мой муж никогда не посмотрит на меня так, как ты сейчас, когда говорила об Алексе. И не важно, сколько у нас с ним будет свиданий. - Подруга тоже закурила. - Я почти завидую тебе, - с тоской произнесла она. - Узнать, что такая любовь действительно существует… Что бы ты выбрала: знать, что любовь есть, или лучше никогда не любить, чтобы никогда…
        - Никогда не испытать горя расставания?
        Джейни кивнула.
        Эстелла погасила сигарету в пепельнице.
        - Не знаю. Ежеминутно и ежечасно вспоминаю, как впервые по-настоящему поцеловала его. Это был экстаз. Однако Алекс пытался остановиться, не пойти дальше. Он сказал мне: «Непорядочно с моей стороны, учитывая, каким был мой отец…» Стыдился отца, всего лишь уголовника, терроризировавшего близких. А мой отец - психопат, убийца и насильник. - Она запнулась, стараясь справиться с вновь подступившими слезами. - Слова Алекса напоминают, почему мне пришлось от него уйти. Однако он никогда не произнес бы их, если бы мы не поцеловались. Без одного воспоминания не было бы другого. Значит, все не зря. Хотя мне и хочется, чтобы все закончилось иначе.
        Они помолчали. Джейни окатила ледяным взглядом мужчину, который приблизился было к ним с подносом напитков, и тот поспешно ретировался. Затем подруга встала.
        - Я пошла домой. А вечером приглашу мужа куда-нибудь выпить. Может, ты права, и над нашими с Нейтом отношениями стоит поработать. Авось что-нибудь да получится.
        Джейни удалилась. Эстелла пригубила виски. По крайней мере, ей есть за что благодарить судьбу: Ксандер. Для своего племянника и сына Алекса она сделает все возможное. Ксандер узнает только любовь и никогда не испытает страданий.

* * *
        В следующие две недели Эстелла ушла с головой в работу над образцами для модного показа, который решила устроить в марте в отеле «Барбизон». Она подбирала ткани, приспосабливая их к системе нормирования, введение которой, как она допускала, теперь уже не за горами, так как Америка вступила в войну. Ткани для мужских рубашек, джерси, тонкая шерсть. А еще хрустящий шелковый фай, купленный по специальной цене на одной из фабрик, после того как ресторан, заказавший его для пошива скатертей, обанкротился, - идеальная ткань для платья, задуманного Эстеллой: открытые плечи, изящно обнаженные ключицы, рукава с перекрученной драпировкой, лиф с зап?хом и расклешенная юбка до середины икры. Модель была очень экономна: всего две детали выкройки, с присборенной талией, а еще делающей акцент на плечах, как привыкли женщины, - однако платье подчеркивало настоящие плечи, а не фальшивые подплечники.
        Между своими удачными достижениями Эстелла считала дни до приезда малыша. Наконец наступило долгожданное утро. Едва прозвенел звонок, она бросилась к двери, однако на пороге стояла Джейни. Подруга заметно изменилась - она сияла, как-то по-новому улыбалась и выглядела совершенно счастливой.
        Джейни вошла и, едва сняв шляпку и перчатки, принялась рассказывать:
        - Я спросила Нейта, что делает его счастливым. Он признался, что раньше играл в бейсбол и ему очень нравилось ощущение, когда кожаный мяч ударяется о деревянную биту. И я попросила его взять меня с собой на матч, мы пошли, ели хот-доги, и он объяснил мне правила. Мне все казалось таким занятным, потому что я видела, как это интересно мужу и как он счастлив! И я созналась - пусть моя мечта выйти замуж осуществилась, но как же работа в модельном бизнесе? Я просто не смогу целыми днями сидеть дома! Я бы поработала только для тебя, когда мои услуги понадобятся. Это сделает меня счастливой - как его бейсбол! А потом мы пошли домой и занялись любовью. И не такой уж он результативный игрок! - Джейни захихикала, и Эстелла наконец рассмеялась по-настоящему и сама поразилась тому, что все еще способна чувствовать себя счастливой.
        - Я так рада!
        Счастливая Джейни - непередаваемое зрелище! Словно жаркое австралийское солнце озарило все своим сиянием.
        - Ну что, начинаем? - спросила Джейни.
        Эстелла покачала головой:
        - Не сегодня. Вот-вот привезут мальчика.
        - Тогда завтра, - легко согласилась Джейни. - Я приду в девять утра. Думаю, миссис Пи не откажется помочь с малышом.
        Эстелла ответила подруге кивком. Ей тоже захотелось вернуть себя прежнюю. Она поцеловала Джейни в щеку, вспомнив, пусть на короткий миг, забытое ощущение - когда любовь была тем, от чего захватывает дух, а не тем, что лишает воздуха.
        Вскоре после ухода Джейни снова прозвенел звонок. У двери стояла миссис Парди, держа на руках девятимесячного мальчика. Славного малыша, пухлого и круглолицего, настолько очаровательного, что у Эстеллы тут же вырвалось:
        - Какие мы красивые!
        Ксандер улыбнулся ей и замахал ручонками.
        - Можно? - спросила Эстелла у миссис Парди.
        - Конечно. Наш малыш за свою жизнь видел не так много людей, но любопытства ему не занимать! Стоит встретить нового человека, так сразу начинает его исследовать.
        О, исследовать - еще мягко сказано! Едва Эстелла взяла мальчика у миссис Парди, как он ущипнул ее за щеку, один пальчик засунул в рот, а другим нацелился в глаз, и Эстелла едва успела перехватить его на своей переносице. Она рассмеялась.
        - С тобой не соскучишься! Прямо как с твоим папой, - вырвалось у нее спонтанно и совершенно искренне. А ведь и правда, точнее не скажешь!
        - Входите, миссис Парди, - засуетилась Эстелла, чтобы скрыть внезапно нахлынувшие чувства. - Что же я держу вас на пороге!
        Миссис Парди изучающе взглянула на нее:
        - Если я не ошибаюсь, кое-кому требуется исцелить разбитое сердце.
        Эстелла обняла Ксандера еще крепче. Малыш елозил у нее на руках, хлопая темно-карими - такими же как у отца - глазами. Эстелла поняла, что вот-вот расплачется.
        - Нам нужно выпить чаю с пирожными, - объявила миссис Парди. - Вы пока знакомьтесь с молодым человеком, а я вернусь через полчаса и принесу что-нибудь. Все наладится!
        Эстелла осталась наедине с Ксандером, сыном Лены и Алекса. Она села на диван с малышом на коленях. Мальчик смотрел ей в лицо и улыбался. Эстелла тоже улыбнулась сквозь слезы. Она только что влюбилась без памяти. Пусть ей не суждено быть с Алексом, но Ксандер - самый лучший после него.
        Глава 34
        Каждый день Ксандер проводил в мастерской, ползая по коврику или прыгая в плетеном манеже, ворковал с Джейни и по вечерам с Сэмом, когда тот приходил со своей оплачиваемой работы. Иногда миссис Парди забирала его с собой, водила на прогулку и укладывала спать, однако чаще всего он находился под присмотром Эстеллы, любимый и обожаемый. И сама Эстелла теперь все время невольно улыбалась, ведь Ксандер любил ее улыбку; малыш пронзительно вскрикивал и заливался смехом от переполнявшего его счастья.
        Наконец они пошили достаточное количество образцов. Показ назначили на ранний вечер, когда девушки из «Барбизона» приходили с работы. В холле первого этажа имелась сцена, приспособленная для концертов и театральных постановок, которые часто устраивали обитательницы отеля. Декораций не было - только деревянная балюстрада по периметру зала, пальмы с похожими на растопыренные пальцы листьями, пол в белую и черную плитку. И женщины, которые болтали и смеялись, сгорая от нетерпения узнать, что им сейчас покажут. Эстелла вручила каждой бланк заказа и сообщила, что они будут первыми, кто увидит новые модели. Сама она села рядом со зрительницами, чтобы изучать их реакцию на свое искусство. Лица девушек скажут все, что надо.
        Джейни дефилировала по сцене, всякий раз в новом облике - сначала она продемонстрировала повседневный костюм, в котором удобно бегать по площадке для игры в сквош в цокольном этаже и прямо оттуда отправиться в гостиную на ужин; за ним последовал хлопчатобумажный купальный костюм для бассейна в «Барбизоне», в комплекте с юбкой с зап?хом из той же ткани, способный задобрить самую придирчивую администраторшу.
        Затем пришла очередь платьев. Модель из шелкового фая с открытыми плечами под названием «Свобода» вызвала восторженные аплодисменты зрительниц. Губы Эстеллы тронуло подобие улыбки. Платье «Звезды и полосы» из темно-синего джерси с узкими белыми горизонтальными полосками: расклешенная юбка, отстроченная большой бантовой складкой спереди и сзади - отчего юбка казалась пышной, а талия более подчеркнутой, - и красная звездочка, прикрепленная над сердцем. Девушки схватили бланки заказов и принялись строчить в них. Платье «День взятия Бастилии»: красная хлопчатобумажная юбка, белый топ без рукавов и с воротником, темно-синий кушак, повязанный на талии. Модель встретили одобрительными возгласами. Каждую модель дополняла отличительная деталь - цветок пиона: красный, белый или серебристо-голубой.
        Завершило показ платье для особых случаев. Настоящий триумф стиля! Эстелла создала его на основе модели, которую сшила для себя в вечер встречи с Алексом в баре «Джимми Райан», где познакомилась с Леной. Мастерство Сэма воплотило все, что Эстелла задумала на бумаге: изумрудно-зеленое джерси, с открытой спиной и длинным перекинутым через шею шарфом, который держал платье вместо бретелек, скрещивался на груди, затем обвивался вокруг тела и над левым бедром заканчивался приковывающим внимание узлом в форме цветка пиона. И никаких дополнительных деталей, что делало пошив недорогим! Эстелла дала ему название «Мое счастье». И действительно - здесь, в «Барбизоне», все счастливы хотя бы потому, что находятся далеко от войны.
        Вечер закончился оглушительной овацией. Эстелла насчитала две сотни заказов! Две сотни вещей, которые требуется пошить всего за две недели, потому что Эстелла дала обещание выполнить заказы в срок.
        На деньги Лены она арендовала подходящее помещение на Седьмой авеню, недалеко от дома 550. Уговорить Сэма бросить прежнюю работу и взять на себя руководство мастерской не составило труда. Эстелла наняла двух женщин, заключив с ними контракт на месяц, а Джейни каждый день приходила на примерку. Бэйб Пейли из журнала «Вог», которая присутствовала в «Барбизоне» и пообщалась с некоторыми из женщин, заказавших одежду, взяла у Эстеллы интервью на тему ее нестандартного подхода к продажам. Бэйб пригласила с собой Луизу Даль-Вульф[71 - Луиза Даль-Вульф (1895 - 1989) - американский фотограф, много работавшая в модной индустрии.], чтобы сфотографировать Эстеллу за работой, и пообещала опубликовать статью в ближайшем номере.
        К концу второй недели на столе лежала кипа готовых заказов. У Сэма отекли веки - хоть спички вставляй, чтобы не закрылись. Джейни откупорила бутылку шампанского.
        - Мы справились! - выдохнула Эстелла.
        - Кто бы сомневался, - провозгласила Джейни.
        Сэм обнял Эстеллу.
        - Спасибо тебе, - шепнула она.
        - Это тебе спасибо, - с хитринкой улыбнулся он. - Такого удовольствия я в жизни не испытывал.
        - Будем надеяться, покупатели на этом не остановятся, - нахмурилась Эстелла.
        Джейни передала ей бокал с шампанским:
        - Насладись моментом. Об остальном позаботишься завтра. Отпразднуй то, чего уже добилась.
        Эстелла кивнула.
        - За Лену. - Она подняла бокал.
        - И за тебя, - добавил Сэм.
        Эстелла пила шампанское с друзьями в своей мастерской, молясь, чтобы успех растянулся хотя бы на полгода - весь срок аренды помещения, а то и больше. Она молилась, чтобы женщины Манхэттена приняли «Стеллу Дизайн» с распростертыми объятиями.

* * *
        Поток заказов от подруг девушек из «Барбизона» нарастал медленно, но постоянно. Универмаг «Форсайт» затребовал весь ассортимент моделей, а Лео Ричиер, жену владельца, видели в обществе в двух платьях - «Звезды и полосы» и шелковом «Свобода». Затем вышла статья в «Вог», после которой закупщики из шести универмагов пожелали встретиться с Эстеллой, чтобы осмотреть коллекцию.
        Эстелла вбежала в мастерскую, схватила Сэма за руку, оттащила от стола и с горящими от возбуждения глазами протянула ему письма.
        - У нас есть покупатели! - выкрикнула она. - Мне назначили встречи «Лорд и Тейлор», «Сакс», «Бест и Ко.» и «Джимбелс».
        - Ты серьезно? - Сэм пробежал глазами письма и тоже заулыбался, а потом с криком «Ура!» взял Эстеллу за талию и закружил. Оба залились смехом, заставив женщин в мастерской недоуменно уставиться на них.
        - Мы в деле! - объявила Эстелла.
        - Ты была единственной, кто еще сомневался. - Сэм поцеловал ее в щеку.
        Когда он отпустил ее, она огляделась вокруг и посмотрела на швей, так похожих на тех, кем когда-то были она сама, ее мама, Наннетт и Мари. Улыбка погасла. Именно этого желала мама, на этом настаивала, когда провожала Эстеллу на поезд почти два года назад. И она справилась. Вот только написать маме не может и даже не знает, хочет ли. А жива ли мама вообще?
        И сейчас, в своей собственной мастерской, Эстелла поняла: единственное, чего она хочет, - это чтобы мама выжила. И Алекс тоже. Сколько еще должно пройти времени, прежде чем она узнает о судьбе дорогих ей людей?

* * *
        Прошел год. «Неужели уже март сорок третьего?» - удивленно думала Эстелла, открывая дверь в свой офис в доме 550 на Седьмой авеню. На вывеске была выгравирована надпись: «Стелла Дизайн, инкорпорейтед». Эстелла прошла мимо стола администратора. Девушка, одетая в костюм от «Стелла Дизайн», поприветствовала ее. Эстелла заглянула в салон, обставленный в стиле ар-деко - банкетка, три стула, кофейные столики; на стенах фотографии Джейни в моделях от «Стеллы».
        Затем она направилась в пошивочный цех, где за столами сидели тридцать женщин. Ее встретил гул восторженных голосов, как всегда в те дни, когда была готова партия одежды - раскроена, пошита и окончательно отделана, когда приходили заказчики и увозили ее. В центре всего этого процесса находился Сэм и следил, чтобы все операции делались как следует. Он помахал Эстелле рукой, пока та шла к своему рабочему столу у окна.
        Она просмотрела эскизы - шла подготовка летней коллекции. Кроме них, на столе лежало письмо от Элизабет Хоус, которая предлагала Эстелле занять свое место в «Фешен-груп», после того как она сложит полномочия. Письмо пришло неделю назад, однако Эстелла пока не ответила. Достаточно ли у нее знаний и действительно ли она настолько преуспела в бизнесе, чтобы сидеть рядом с женщинами, имевшими намного больше опыта? Рядом с письмом стояла фотография Ксандера, который идеально вписался в жизнь Эстеллы, словно пуговица совпала с петелькой. Он очень быстро научился узнавать Эстеллу, отыскивать ее в комнате и предпочитать всем другим. А еще ребенок очень быстро научился называть ее мамой, потому что именно так называла ее миссис Парди, несмотря на все протесты Эстеллы.
        - Лучшей матери, чем вы, мальчику и пожелать невозможно, - настойчиво твердила она в ответ.
        «Мальчик нуждается и в отце», - хотела добавить Эстелла, но промолчала. Она все понимала. Вестей от Алекса не было, и она не знала, где он. Война продолжалась, становясь все более жестокой и опасной. «Останься в живых», - каждый день молилась Эстелла за Алекса.
        Останься в живых, чтобы однажды, когда все закончится, я могла познакомить тебя с Ксандером. Мама, я прошу и за тебя тоже. Останься в живых, мама.
        С утра Ксандером занималась миссис Парди, а вторую половину дня мальчик проводил с Эстеллой - ковылял вокруг столов, обучаясь ходить, подбирал булавки, играл с пуговицами - в общем, делал все то, что, наверное, считается опасным, однако к вечеру умудрялся остаться целым и невредимым. У него отросли волосы, такие же темные, как у матери и отца, однако ребенок загадочным образом унаследовал темные глаза от Алекса, а фарфоровую кожу от Лены. А вот смех и жизнелюбие были у него свои, врожденные.
        Манхэттенскому обществу поведали историю - через Бэйб Пейли и Лео Ричиер, которым Эстелла доверила прояснить ситуацию, пока не поползли сплетни, - что Эстелла усыновила ребенка умершей родственницы. Иначе она сильно рисковала - нельзя заниматься бизнесом, будучи незамужней и с ребенком; никто не захочет вести дела с женщиной, имеющей дурную репутацию. К счастью, Эстелла была совершенно очевидно не беременна на своем первом показе в 1941 году, совпавшем по времени с рождением Ксандера, так что высшему обществу ничего не оставалось, кроме как поверить.
        Сегодняшний день обещал стать не вполне обычным - Эстеллу пригласили принять участие в церемонии вручения премии American Fashion Critics’ Awards. Она, Сэм и Джейни с Нейтом планировали чертовски приятно провести время. Эстелла выбрала для себя платье из джерси, изумрудно-зеленое, с открытой спиной - то самое, что принесло ей успех на показе в «Барбизоне», - а для Джейни пошила ярко-желтое тюлевое платье, солнечное, под стать подруге. Тюль - дешевый материал, ненормируемый и пока недооцененный - просто находка для «Стелла Дизайн»! Платье без бретелек, с вырезом в форме сердца, горизонтальными оборками на талии и пышной, расширяющейся книзу длинной юбкой выгодно подчеркивало фигуру Джейни. В нем подруга выглядела настоящей принцессой.
        Эстелла покинула офис сразу после ланча и сделала прическу. На этот раз она не стала закалывать волосы, а распустила свои блестящие черные локоны по спине, что впечатлило даже ее саму.
        Сэм заехал за ней и, хотя он сам раскраивал ткань и видел платье тысячу раз, присвистнул от изумления.
        - Выглядишь сногсшибательно. - Он поцеловал ее в щеку. Эстелла улыбнулась. Она знала, что Сэм сделал бы комплимент в любом случае, что бы на ней ни было надето. Верный друг… Сэм снова и снова доказывал на деле свою преданность, и каждый день Эстелла благодарила судьбу, что по пути в Нью-Йорк им посчастливилось оказаться на одном пароходе.
        - Теперь ты можешь опять встречаться с девушками. Самая трудная часть работы позади, - сказала она, садясь в такси рядом с Сэмом. Весь прошедший год они трудились не покладая рук, и Эстелла внезапно поняла, что личная жизнь Сэма, обычно бурная, но непостоянная и никогда слишком долго не зацикленная на одной женщине, сошла на нет. - Иначе я буду переживать, что разрушила твою жизнь.
        - Эстелла, ты сделала с моей жизнью как раз противоположное.
        Намек был вполне прозрачен, однако Эстелла дала себе слово на вечеринке держаться от Сэма на некотором отдалении, чтобы не отталкивать других женщин.
        Они прибыли в Метрополитен-музей одновременно с Джейни и Нейтом, и, когда Эстелла увидела, как Нейт пожирает глазами свою жену, сразу поняла - платье подруги нужно непременно запускать в производство. Она взяла Сэма под руку и вошла в музей.
        Первым, кого Эстелла встретила, был Алекс.
        Шок оказался настолько силен, что она остановилась как вкопанная; идущий сзади человек споткнулся о нее.
        - Простите, - извинился за нее Сэм. Сама Эстелла лишилась дара речи.
        Алекс - совершенно точно Алекс! - стоял в другом конце зала, невообразимо привлекательный в своем смокинге, и оживленно с кем-то разговаривал; щетина на лице отросла длиннее, чем полагалось, словно он только сегодня вечером прибыл в страну и отправился прямиком на вечеринку. Кроме того, черты лица заострились, а глаза выглядели усталыми, словно насмотрелись на такое, что невозможно видеть. Зная о прошлом Алекса, Эстелла даже боялась подумать, какие еще ужасы он мог пережить, чтобы вот так выглядеть.
        Сэм проследил за ее взглядом:
        - Ого!
        - Я не знала, что он на Манхэттене, - прошептала Эстелла.
        В эту секунду блондинка в белом платье с ненавистным Эстелле турнюром взяла Алекса под руку. Он как раз поднял глаза и увидел Эстеллу. На его лице отразился шок, равный тому, что чуть раньше испытала она; Алекс чуть не отдавил ногу блондинке, которая что-то буркнула с недовольной гримасой. Сэм развернул Эстеллу и увлек в направлении бара.
        - Большой сайдкар, - выдохнула она.
        - Эстелла! Bonsoir! - Бэйб Пейли поцеловала ее в обе щеки и кивком указала на бокал. - Похоже, ты собралась как следует оттянуться?
        - Угадала, - отшутилась Эстелла, словно ничего серьезного не произошло и она пришла на вечеринку, чтобы просто развлечься.
        - Позволь мне представить тебя кое-кому. Сэм, не возражаешь, если я ненадолго похищу у тебя Эстеллу?
        А ведь Бэйб считает их парой…
        Сэм явно подумал о том же, потому что ухмыльнулся и сказал:
        - Увидимся позже, любимая!
        Он весело помахал ей и умчался. Эстелла даже немного развеселилась. Это оказалось весьма кстати - по какой-то причине Бэйб нацелилась на блондинку, которая пялилась на Алекса с наигранным обожанием. Они присоединились к компании Алекса слишком быстро, чтобы Эстелла успела собраться с духом.
        - Юджини, вот женщина, о которой я тебе рассказывала. Эстелла Биссетт, модельер, автор моего платья, - сказала Бэйб девушке Алекса.
        - Простите, но я о вас не слышала. - Юджини наклеила фальшивую улыбку, вульгарнее билборда. - Не хочу вас обидеть, но я привыкла шить одежду у своих французских модельеров. Конечно, пока идет эта ужасная война, я не могу заполучить ничего хоть сколько-нибудь модного. Постоянно уговариваю папу, чтобы он убедил своих друзей из Сената не урезать нормы и позволить всем нам носить те вещи, которые мы хотим. А он только посмеивается, будто над несмышленой.
        Эстелла могла поклясться - Алекс вздрогнул, когда Юджини упомянула «ужасную войну», как вздрогнула и сама Эстелла. Однако она упрямо продолжала смотреть на Юджини, не на него.
        - Enchantee[72 - Рада познакомиться (фр.).], - по неизвестной причине перешла она на французский.
        Наверное, ей необходимо быть сейчас как можно больше француженкой, чтобы держать себя в руках.
        - О, так вы француженка! - просияла Юджини, словно это существенно повысило рейтинг Эстеллы в ее глазах. - Что, черт возьми, вы здесь делаете?
        - Создает людям массу проблем. А еще создает прекрасную одежду, - перебил ее Алекс. Он, совершенно очевидно, оклемался и нацепил на себя тот ненавистный Эстелле показушно-куртуазный тон, которым пользовался и в театре Пале-Рояль, то есть когда работал; Эстелла надеялась, что сегодня именно тот случай; ничто другое не заставило бы Алекса сопровождать на модной вечеринке женщину подобную Юджини.
        Хотя это несправедливо по отношению к нему. Он теперь может встречаться с кем угодно.
        Алекс наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку - учтивый жест, которого явно не сумел избежать, - и при этом коснулся губами ее кожи - легко и торопливо, однако Эстелле все равно показалось, что она ощутила его руку у себя на щеке, на шее и еще ниже.
        - Скорее последнее, - ответила она. - Проблемы я оставляю тебе.
        Он рассмеялся и на миг стал больше похож на того Алекса, которого она знала и который мог утратить бдительность от ее каламбура.
        - Так вы знакомы? - вмешалась Юджини, несколько повысив голос и поворачивая голову то к нему, то к ней. Затем подошла на шаг ближе к Алексу, словно это давало ей право обладания им.
        - Юджини - дочь сенатора Уинтона-Вуда, - мимоходом пояснила Бэйб. - Она интересуется модой и решила провести месяц у нас в редакции журнала «Вог», изучить американскую моду. Мы вводим ее в курс дела. Не возражаешь, если я завтра приглашу Юджини в твой демонстрационный зал, чтобы она могла увидеть, чем занимается «Стелла Дизайн»?
        - Certainement[73 - Конечно (фр.).], - великодушно согласилась Эстелла. - J’ai hate de vous voir demain[74 - Мне не терпится увидеть вас завтра (фр.).]. - Само собой, она не горела желанием снова встречаться с Юджини, однако была в долгу перед Бэйб и не могла не оказать той хотя бы небольшую ответную услугу.
        Она открыла сумочку и принялась искать сигарету, чтобы отвлечься, затем сунула ее в рот и только тогда заметила, что Алекс наклонился и поднес зажигалку. Вполне заурядный жест - мужчины всей страны каждый день оказывают женщинам эту маленькую услугу. Однако сейчас он показался ей самым интимным: как Алекс придвинулся ближе, как смотрел на нее, как их лица одновременно озарила вспышка и как ей пришлось молча втянуть в себя дым, а затем найти силы отвернуться и выдохнуть его в сторону, надеясь, что рука не дрожит и что вместе с дымом улетучатся последние капли ее влечения к Алексу.
        - Извините, - сказала она Бэйб и Юджини и направилась в сторону дамской комнаты, хотя и не нуждалась в этом. Вдогонку Юджини прокричала бессмысленный набор французских слов, вероятно, означавший «рада была познакомиться».
        В дамской комнате Эстелла села на стул и медленно докурила сигарету, мечтая остаться здесь на весь вечер.
        Наконец она заставила себя вновь присоединиться к вечеринке и на этот раз налетела прямо на Гарри Тоу. Однако, не успев перепугаться, Эстелла поняла, что большего вреда он ей причинить уже не сможет. Гарри раскрыл тайну, и она потеряла Алекса. Больше разрушать нечего.
        - Черт меня побери, если это не Гарри Тоу! - громко и с наигранной озабоченностью произнесла она. - Кого вы собираетесь застрелить сегодня?
        Люди начали поворачиваться в их сторону, и маниакальная улыбка на лице Гарри застыла. Он явно не ожидал от Эстеллы столь неприкрытой агрессии. Незаметно, но с очевидной враждебностью толпа подступала к Гарри.
        Он попытался выдать один из своих смешков, однако теперь Эстелла видела, что он собой представляет. Бык, не знающий, как справиться с более сильным, сумасшедший, который нападает на молодых, трус, которому все сходит с рук. Она не позволит ему больше измываться над собой во всем, что касается ее и Лены.
        - Вы находитесь в комнате, полной женщин. Мне больше чем кому-либо известно, как вы преследовали женщин и жестоко обращались с ними. И пока я не начала подтверждать документами все ваши мерзкие поступки, предлагаю вам покинуть помещение и в будущем держаться подальше от любой женщины, которая встретится вам на пути.
        Долгую минуту она и Гарри сверлили друг друга глазами. Но здесь Эстелла играла на своем поле. Здесь она была сильнее. Гарри больше не имел над ней власти.
        И он опустил взгляд первым.
        - Гудбай, Гарри. - Эстелла поняла, что видит его в последний раз. Больше он не отважится подойти к ней.
        Он пошел прочь. Толпа расступилась и пропустила его, а затем сомкнулась вновь, окружив Эстеллу и предлагая защиту ей - не Гарри.
        Не успела она прийти в себя, как объявили о начале мероприятия. Всех попросили занять свои места. Сэм с озабоченной миной на лице проводил Эстеллу к столику.
        - Я в порядке, - шепнула она. И это было правдой. Страх перед очередным появлением Гарри испарился. Вот она встретила его сегодня - и выжила. Ей и без того есть о чем думать. Например, прямо впереди сидит Алекс с напряженной спиной, время от времени наклоняясь, чтобы вежливо улыбнуться в ответ на очередную реплику Юджини. Вот уж у кого, кажется, нет проблем - то найдет повод похлопать Алекса по плечу, то заманчиво выставит перед ним ложбинку между грудей.
        Публика слушала речи выступавших со сдержанным интересом. Затем на сцену поднялась Бэйб, миниатюрная и очаровательная, и все зааплодировали - не восторгаться Бэйб было невозможно.
        - Вот и настала самая моя любимая часть вечера, - объявила она. - Мы учредили новую номинацию - для модельера, привлекшего к себе наибольшее внимание в мире моды, кто несомненно придет сюда в следующем году и чье имя будет на устах у всех женщин Манхэттена. Чью одежду мы должны хватать и покупать уже завтра, потому что в следующем году она подорожает вдвое! Эта женщина расшевелила нас, дала нам безошибочное чувство стиля и одежду, которую женщины реально хотят носить! Эстелла Биссетт, поднимитесь сюда и потребуйте свою награду!
        Эстелла мотнула головой и шепотом спросила у Сэма:
        - Она правда только что назвала мое имя?
        Однако она и сама знала, что правда, потому что Сэм закричал от восторга и наклонился поцеловать ее в щеку, а потом озорно улыбнулся и сказал:
        - Вставай и иди получать награду! Ты ее заслужила!
        Кое-как она встала со своего места и направилась к сцене. Аплодисменты не смолкали; некоторые из присутствующих отодвинули стулья и приветствовали ее, когда она проходила мимо. Столик Алекса оказался прямо у нее на пути, и Эстеллу что-то словно толкнуло в сторону, когда Алекс тоже сдвинул стул, встал, коснулся ее обнаженной спины, наклонился и прошептал на ухо:
        - Мои поздравления. Я так горжусь тобой.
        Эстелла взошла на сцену, выслушала все, что Бэйб рассказывала о ней самой и ее творениях, одну руку как бы небрежно приложив к уху, куда Алекс нашептал те слова и где продолжал звучать голос - нет, не голос, а легкий шелест, - который он никогда раньше не позволял себе, когда они не были наедине: «Я так горжусь тобой». И затем, еле слышно: «Как мне тебя не хватает».
        Бэйб протянула ей руку и пригласила к микрофону. Эстелла уже знала, что скажет.
        - Эту награду следовало бы вручить моей матери, которая научила меня всему, что я умею. В четыре года она дала мне в руки иголку, кусочек ткани и велела что-нибудь сшить, любую очень простую вещь. И я пошила, как тогда думала, точную копию вечернего платья Скиапарелли. Теперь-то я понимаю - мама имела в виду совсем другое!
        Она сделала паузу, пережидая, пока умолкнет смех; Алекс тоже улыбался.
        - Никому не удавалось подняться на сцену и получить награду за сделанное в одиночку. Так было всегда, потому что свой вклад в работу вносит множество людей, о которых никто не знает. Мама многим пожертвовала ради меня, иначе я сейчас не стояла бы здесь. И без моих друзей Джейни и Сэма - тоже. И без моей сестры Лены. - По залу пронеслась волна шепотков: Эстелла официально признала Лену сестрой. - Однако, кроме функциональной и технической, в любом виде искусства есть еще эмоциональная составляющая. Она происходит из наших знаний и нашего опыта, а также из наших чувств. Есть еще один человек, которого я должна поблагодарить. Мужчина из театра Пале-Рояль, я говорю вам спасибо из самой глубины своего сердца.
        На этих словах она развернулась и покинула сцену, понимая, что говорить что-либо еще было бы непорядочно; без Алекса часть ее мира просто не существует.

* * *
        Остаток вечера прошел как в тумане. Эстелла немного потанцевала с Сэмом, хохотала и кружилась, стараясь сделать всякое нелепое движение, которое только можно придумать. Выпила много сайдкара. Позировала фотографам десятка газет и журналов. Когда она присела за стол поболтать с Бэйб, люди продолжали подходить с поздравлениями, и Эстелла начала рассказывать свою историю - как была рисовальщицей и переправляла в Америку копии моделей; под воздействием эйфории и выпитого виски она преподносила все это как забавные выдумки, и вокруг собралось много слушателей. Скоро она поняла, что окружена толпой людей из высшего общества и им все довольно интересно.
        Эстелла мгновенно лишилась дара речи, потеряла нить разговора, и, как следствие, очередная фраза вырвалась у нее на французском. Она помотала головой и рассмеялась:
        - Сама не знаю, что говорю.
        Спустя некоторое время толпа рассеялась, и тогда Эстелла поднялась на крышу Метрополитен-музея. От открывшегося вида перехватило дыхание. Нью-Йорк-Сити раскинулся вокруг, будто ткань с замысловатым узором, сверкающая огнями, словно пайетками и расшитая небоскребами, а по центру пуговицей блестела луна. Эстелла улыбнулась. Ей хотелось кричать от радости - столько энергии в ней было. Она добилась всего, что задумала когда-то, покидая Париж. Получила награду за собственный бренд модной одежды. Так почему же ее не оставляет ощущение, что чего-то не хватает?
        Если бы можно было вернуть Лену, показать ей, что мир все еще способен творить добро! А еще Эстелла не знала, сможет ли когда-нибудь простить маму; понять и простить не всегда одно и то же. И почему-то на той же самой крыше сейчас находится мужчина, душу которого Эстелла когда-то держала в руках, как самый любимый и самый драгоценный подарок, и с которым она теперь безнадежно и безвозвратно разлучена.

* * *
        Алекс долго наблюдал за Эстеллой. Ее улыбка: она ударяет по тебе, как выпитый прямо из бутылки виски, мгновенно возвращая к жизни каждую клеточку твоего тела. Ее глаза: серебристый свет того раннего парижского утра, когда Алекс оставил Эстеллу после ночи взаимных откровений и вопреки разуму влюбился в нее еще больше. Ее тело: загорелая кожа спины в вырезе платья, плавный изгиб позвоночника, тонкие красивые руки. Единственное, чего ему хотелось сейчас, - положить ладони ей на плечи, коснуться губами шеи, увидеть, как Эстелла закроет глаза и припадет к нему, а потом поцеловать ее - так, как целовал каждую ночь в своих снах.
        Однако ничего этого Алекс не сделал. Вместо того он окликнул Эстеллу, и она замерла на месте - каждый дюйм тела мгновенно напрягся, руки вцепились в перила, а веселость улетучилась с лица. Он был готов отдать все, что угодно, лишь бы не быть причиной этого, и отдать все, что угодно, чтобы заставить ее улыбнуться, а не напрячься.
        - Как ты? - спросила она равнодушно.
        - Прекрасно.
        - Надолго приехал?
        - Всего на неделю. Встречи в правительственных кругах. В последнюю минуту выяснилось, что приятель Юджини не сможет присутствовать на вечере, и ее отец попросил меня сопровождать девушку. - Он надеялся, Эстелла услышит подтекст: «Я не хочу быть ни с одной другой женщиной, кроме тебя».
        Эстелла обернулась и посмотрела на него. Ее следующие слова прозвучали словно пощечина. Алекс был уверен, что по его лицу невозможно догадаться о том, что довелось увидеть во Франции за последний год. Однако от Эстеллы ничего не скрыть.
        - Я вижу, там тебе пришлось несладко, - тихо произнесла она. - Прости.
        Как ответить? Что вообще говорить? Как признаться, что каждую ночь ему начинали грезиться кошмары, даже не дав возможности закрыть глаза?
        Алексу поручили использовать свои связи в Америке, чтобы помочь министерству обороны США в организации подразделения, аналогичного МИ9. Однако он отказался и немедленно был заслан в тыл врага, туда, где приходилось изворачиваться, чтобы уцелеть, где существовали только опасность и риск и где не было возможности помыслить о чем-то, кроме выживания. Он не мог поведать Эстелле ни о чем подобном и не мог сказать, что ее страна разрушена. Не мог рассказать о всех людях, которых не убили - это было бы лучшим исходом, - а замучили, и как они призывали смерть и надеялись на нее, однако умереть не могли, потому что враги жаждали их страданий. Как это описать, чтобы глаза остались сухими, голос ровным, а лицо бесстрастным?
        - Значит, все хуже, чем пишут в газетах? - спросила Эстелла, услышав в его молчании то, о чем он не хотел говорить.
        Алекс кивнул.
        - Не далее чем на прошлой неделе я видел, как еврейских детей везли в лагерь в вагонах для скота. - Он резко замолчал. Одного этого уже слишком много.
        Она тяжело вздохнула:
        - А земля по-прежнему равнодушно вращается. Я по-прежнему придумываю платья. Мы все тут стоим и пьем шампанское.
        - Если мы прекратим это делать, ничего не изменится.
        - Знаю. Но мне кажется неправильным возлагать всю тяжесть войны на немногих подобных тебе людей, в то время как остальные взглянуть в лицо опасности не способны. Спасибо тебе.
        Черт возьми! А ведь он сейчас заплачет. Влага зародилась в том месте, которое, как он думал, давно уже превратилось в пустыню, и Алекс поспешно бросился искать сигарету и зажигать ее, чтобы найти повод отвернуться от Эстеллы, словно ветер задувал огонь, хотя никакого ветра и не было.
        - Твоя мама жива, - резким голосом произнес он. - Я сам ее не видел, просто знаю, что она снова обеспечивает работу подпольной сети. Не в Париже.
        Эстелла застыла на месте. Единственное, что в ней жило, - слезы, свободно хлынувшие по щекам. Она поторопилась вытереть их, не позволив Алексу протянуть руку и смахнуть капли кончиками пальцев.
        - Слава богу, - наконец выдохнула она. Руки отчетливо дрожали; она открыла сумочку и достала сигарету, затем еще несколько, бормоча: «Черт, где же она», что дало Алексу понять - у нее нет зажигалки.
        Это означало, что Алекс снова должен предложить Эстелле помощь, хотя ее прошлая сигарета уже чуть не довела его до погибели. По крайней мере, в тот раз они находились в плотном кольце людей, а теперь стоят на крыше вдвоем. Алексу пришлось положиться на свою силу воли, и оказалось, что, несмотря на годы тренировки, ее не так много, как он полагал.
        Алекс высек огонь. Язычок пламени отразился в зрачках Эстеллы. Ее губы сжали сигарету, а глаза заглянули в глаза Алексу, и, как бы он ни хотел отвернуться, это было невозможно - все равно что погасить ее взгляд.
        - Спасибо, - поблагодарила Эстелла и добавила, изучив его подбородок: - А у тебя новый шрам.
        Сердце Алекса подпрыгнуло. Он вспомнил, когда она в последний раз исследовала каждый шрам на его теле. Но он и словом не обмолвился о той ночи в его доме в Сонной Лощине больше года назад. Не упомянул последний ужасный разговор, потому что это было бы чертовски болезненно. Он ожидал, что рано или поздно случится, что Эстелла его бросит; проснется однажды утром и поймет - она может найти себе кого-нибудь поинтереснее мотающегося по всему миру шпиона с темным прошлым, которого на Манхэттене называют в лучшем случае развратником. Алекс не хотел, чтобы она повторила те страшные слова - «Я совершила ошибку». Только не сейчас. Не сейчас, когда он так смертельно устал.
        Алекс начал было благодарить Эстеллу за ее речь, однако тут она произнесла крайне загадочную фразу:
        - Нам нужно встретиться. Есть кое-что, что я должна показать тебе. Пожалуйста. Ради Лены.
        Ради Лены? На что она, черт возьми, намекает?
        - Завтра в девять утра, Грамерси-парк.
        Эстелла развернулась и исчезла, смешавшись с толпой. Алекс видел, как она пересекла зал и заговорила с Сэмом, а тот повел ее на танцпол. Через несколько минут она промелькнула среди танцующих, улыбаясь своему партнеру.
        Алекса внезапно охватило недоброе предчувствие относительно того, что Эстелла сообщит ему завтра в парке. Ведь неспроста она не улыбнулась ему так, как только что улыбалась Сэму.
        Глава 35
        На следующий день Эстелла с трудом могла сосредоточиться. Она понимала, что во время вечеринки невозможно было рассказать Алексу о Ксандере. Просто непорядочно по отношению к нему, когда рядом стоит Юджини, не говоря уж обо всех прочих, тем более когда Эстелла сама не готова и не знает, что сказать. Хотя и сегодня она подготовилась ничуть не лучше. Спасибо Сэму - верный друг забежал ее проведать. Эстелла едва успела причесаться, а тут еще и Ксандер требовал внимания, так что не возражала, когда Сэм предложил чуть пораньше пойти с мальчиком в парк и поиграть в мяч, чтобы дать ей время одеться.
        Без четверти девять Эстелла была готова.

* * *
        Алекс пришел рано, выбрал наблюдательный пункт у здания в северо-восточном углу парка и сделал вид, что читает газету.
        Двадцать минут спустя появилась Эстелла, и все его тело пронзила боль. Выглядеть настолько чертовски прекрасной - это преступление! Она была явно взволнована: волосы распущены и не уложены, пуговицы застегнуты неправильно. У Алекса заныли кости - верный признак, что ничего хорошего ждать не стоит.
        Он видел, как Эстелла отперла ворота своим ключом и зашагала в направлении сидящего на скамейке мужчины. Тот слегка развернулся, и Алекс заметил у него на коленях еще кое-что. Не стоило особого труда распознать в мужчине Сэма, а на коленях у него - ребенка.
        Эстелла опустилась на скамью рядом с Сэмом, который перевел глаза с ребенка на нее и что-то сообщил; обычно родители так разговаривают друг с другом о своих детях. Алекс видел, как Эстелла рассмеялась, видел, как Сэм приобнял ее за плечи и поцеловал в макушку. Спросите любого человека на свете, и он скажет: эти трое - одна семья.
        У Алекса сжалось сердце - настолько сильно, словно его выкручивали. Нужно бежать, пока они его не заметили. Эстелла дала ему понять, ясно и недвусмысленно - у нее семья, и Алекс должен навсегда забыть обо всем.
        Если бы он только мог забыть…

* * *
        Эстелла повернулась к Сэму, чтобы взять у него Ксандера. В эту секунду ветер сорвал с мальчика шапочку и унес прочь. Она бросилась ловить ее и увидела мужчину, торопливо идущего по улице в сторону от парка. Мужчину, которого она узнала бы где угодно.
        - Алекс! - закричала она так громко, как могла. - Алекс!
        Эстелла помчалась к воротам, однако, когда добежала до угла, Алекс уже исчез.
        - О нет! - воскликнула она.
        Ксандер подковылял к ней и пробормотал:
        - Мама!
        Это единственное слово внезапно дало Эстелле понять, насколько она заблуждалась. Все, что она до сих пор считала серьезной проблемой, оказалось пустышкой. Ксандер - самый замечательный, самый счастливый и самый красивый ребенок, невзирая на то, что в его жилах течет кровь Гарри Тоу. Любовь, терпение и доброта настоящей семьи Ксандера - Эстеллы, миссис Парди, Джейни и Сэма - сделали все, чтобы мальчик рос ни в чем не похожим на Гарри. Ксандер - совсем другая личность.
        А ведь то, что Эстелла поняла насчет Гарри на вечеринке, это еще не все. Да, Гарри разрушать уже нечего, однако она сама разрушила свое будущее с Алексом - мужчиной, которого безмерно любила, - даже не дав этому будущему начаться. Угрызения совести и стыд следовало оставить Гарри, а не себе. Пытаясь защитить Алекса и солгав ему, будто совершила ошибку, она отдала в руки Гарри еще одну жалкую победу.
        Эстелла принялась тереть глаза ладонями. Алекса ей ни за что не догнать. Ему лучше многих других известно, как обмануть слежку и отделаться от «хвоста». И вряд ли он теперь скоро появится на Манхэттене. Однако это уже не имеет значения.
        Как только закончится эта проклятая война, она придет к Алексу вместе с Ксандером и расскажет, что совершила ужасную ошибку. Не потому, что полюбила его, а потому, что оттолкнула. Она расскажет, что любит его по-прежнему. Что хочет выйти за него замуж. И что надеется каждой крупицей своей души и тела, что и он ее тоже любит.
        Только бы он пережил эту войну.
        Боже, пожалуйста, не будь таким жестоким. Пожалуйста, пусть он выживет. Пожалуйста, дай мне возможность подарить ему Ксандера. Пожалуйста, позволь нам наконец быть вместе.

* * *
        Алекс натолкнулся на маму Эстеллы в Марселе совершенно случайно. Он не был знаком с ней; организация сети конспиративных квартир входила в обязанности Питера. Однако, увидев женщину, так похожую на Эстеллу, он, не успев остановиться и подумать, протянул руку и спросил:
        - Эстелла Биссетт - ваша дочь?
        Она бросила на него равнодушный взгляд; Алекс понял, что женщина ведет себя так, как ее учили, - отвечает «нет» на все вопросы, чтобы не попасть в беду. Он назвал ей свою кличку, и лишь тогда женщина последовала за ним в кафе, где они заняли места в дальнем углу зала, внимательно следя за немецкими солдатами. Оба разговаривали на французском; на тот момент Алекс был французом, рабочим военного завода, который зашел перекусить в свой обеденный перерыв.
        Жанна смотрела на него через стол глазами Эстеллы. Вот только в них было меньше блеска и больше тоски - так много они повидали.
        - Я знаю вашу дочь, - сказал Алекс.
        - Как она? - спросила Жанна.
        - Счастлива. Однако очень переживает. Из-за вас.
        - Ведь это вы передали мне ее письма. Она вам очень дорога.
        Ему не требовалось отвечать. Все и так на лице написано; все его чувства к Эстелле. А еще разбитое сердце и горечь потери. Однако он попытался все отрицать:
        - Эстелла - мой друг. А любит она другого мужчину, Сэма. У них ребенок.
        - Она разузнала про Лену?
        Алекс снова кивнул:
        - Если вы напишете письмо, я смогу переправить его Эстелле. Дочь будет счастлива получить от вас весточку.
        Жанна исписала две страницы мелким аккуратным почерком. Закончив, она вручила письмо Алексу.
        - Вам следует это прочесть.
        Он замотал головой, однако она повторила, более настойчиво:
        - Вам следует это прочесть.
        И Алекс прочел. О том, что Гарри изнасиловал и Жанну. И Алекс понял, каким безмозглым идиотом он оказался. Поверил, будто сам виноват, что его Эстелла бросила. А ведь она не смогла взглянуть в лицо себе самой.
        Он прикрыл глаза и вспомнил, какой больной она выглядела в тот вечер в долине Гудзона, когда сообщила, что не может остаться с ним. Это он виноват. Тысячу раз виноват. Если бы тогда не сдался, не уехал в Европу. Но теперь слишком поздно. Она замужем за Сэмом. У нее ребенок.
        Алекс открыл глаза и произнес, едва контролируя себя:
        - Я прослежу, чтобы ваша дочь получила письмо.
        - Спасибо.
        Жанна ушла.
        В ту же ночь он услышал от Питера, что одну из его связных в Марселе схватили и после пыток расстреляли. Алекс сразу понял, о ком идет речь.

* * *
        Потребовалось три месяца, чтобы переданное через Алекса письмо добралось до Нью-Йорка и попало в руки Эстеллы.
        Она распечатала его, с удивлением обнаружив на конверте знакомый почерк Алекса. Внутри был еще один конверт, подписанный рукой мамы, и короткая записка:
        Мне очень, очень жаль. А.
        Эстелла поняла, что это значит. Мамы больше нет. Все, что ей оставалось, - это перечитывать ее письмо, заливаясь слезами.
        Прости меня, мама. Я так виновата перед тобой.
        Глава 36
        В начале 1945 года Эстелле удалось сесть на пароход, идущий в Европу. Она понятия не имела, где искать Алекса, но надо же откуда-нибудь начать? Она предполагала - или скорее надеялась, - что он, возможно, по-прежнему пользуется домом на рю де Севинье. Однако сколько придется ждать его там, молясь, что не ошиблась в предположениях, прежде чем сдаться и продолжить поиски где-нибудь в другом месте? И опять же, в каком именно?
        Эстелла с Ксандером прибыли в Гавр и оттуда на медленном пассажирском поезде отправились в Париж через разоренную войной страну. Вот наконец и квартал Марэ… Эстелла подвела мальчика к дому, держа в каждой руке по чемодану. Она остановилась в воротах и коснулась ладонью дерева. Странное ощущение - дом словно дышал, неглубоко, но ровно.
        Она взяла Ксандера за руку и вошла во дворик. Сквозь окно их окликнули звуки рояля. Эстелла знала лишь одного человека, который мог так играть.
        Она сжала ладошку Ксандера, толкнула парадную дверь и поднялась по лестнице. Ксандер начал что-то лопотать. Музыка смолкла.
        Эстелла пересекла холл, остановившись в дверях комнаты, где когда-то ухаживала за больным Алексом. Увидеть его вновь после долгой разлуки, живого и, как прежде, красивого - разве что морщины на лбу углубились, - оказалось таким шоком, что пришлось вцепиться в дверной косяк, а другой рукой еще крепче прижать к себе Ксандера.
        - Я должна тебя кое с кем познакомить.
        Он не взглянул на нее и даже не убрал рук с клавиш.
        - Твой сын, - произнес он безразличным голосом. Эстелла догадывалась, что скрывается за этим равнодушным тоном - в слезах и то меньше эмоций.
        - Нет, - негромко возразила она. - Это твой сын. Твой и Лены.
        - Что?.. - Шепот, такой слабый, словно треснула ткань окружавшего их воздуха.
        - У тебя есть сын. Лена забеременела после ночи с тобой. Я сберегла его для тебя; ведь ты не захотел бы, чтобы мальчик рос с чужими людьми?
        - Что?.. - повторил Алекс. Эстелле почти хотелось, чтобы он вернулся к прежнему равнодушному тону, потому что теперь его голос был настолько перегружен эмоциями, настолько близок к краю, к тому, чтобы сорваться. Она может не вынести, если так будет продолжаться. Просто не справится с ним.
        - Это Ксандер. - Пусть же Алекс наконец поднимет голову, посмотрит ей в глаза! - Твой сын.
        Ксандер уставился на Эстеллу, слегка напуганный. Взрослые в этой комнате явно были не в себе.
        - Мама?
        Эстелла покраснела:
        - Он называет меня мамой. Потому что я забочусь о нем. Ребенок пока слишком мал, чтобы объяснить ему все.
        Алекс убрал руки с клавиш, встал и направился к ним. Ксандер настороженно вцепился в Эстеллу. Алекс остановился и присел на корточки, так что его глаза оказались на одном уровне с глазами ребенка.
        - Привет, Ксандер. А у нас с тобой почти одинаковые имена. Я Алекс, полностью Александр.
        Эстелла тоже наклонилась:
        - Алекс - мой… друг. Помнишь, я говорила, что мы едем в гости к моему другу?
        Ксандер застенчиво улыбнулся отцу, и Эстелла увидела, как глаза Алекса - так похожие на глаза сына - наполняются слезами; он изо всех сил напрягал челюсть, чтобы оставаться спокойным и невозмутимым и не напугать ребенка.
        Алекс протянул руку:
        - Рад познакомиться с тобой, Ксандер.
        Ксандер посмотрел на Эстеллу, и она кивнула. Тогда он подошел к Алексу и вложил ручонку в ладонь отца.
        - Можно я тебя тоже обниму? - спросил Алекс. - Видишь, я немного грустный? Думаю, объятия помогут мне воспрянуть духом.
        И Ксандер, милый и очаровательный ребенок, обвил ручонками шею Алекса и обнял его, нежно и ласково, как только мог. Эстелла сломалась. Она всхлипнула так громко, что Ксандер встревоженно повернулся к ней, испугавшись, что сделал что-то не так. Хотя он совершил просто гениальный поступок.
        Эстелла взглянула на Алекса. Плотина рухнула, и слезы безудержно покатились по его щекам. Вот какой властью обладал ребенок, совсем крошечный!
        - Спасибо, Ксандер, - хриплым голосом сказал Алекс. - Мне лучше.
        Ксандер протянул ладошку, коснулся одной из слезинок на щеке Алекса, смахнул ее и улыбнулся Эстелле, словно говоря: «Видишь, я помог!»
        - Ты хороший мальчик, - через силу произнесла она.
        - Значит, это ты? - спросил Алекс. - Ты заботилась о моем сыне? Как долго?
        - Три года. Я пыталась рассказать тебе. И потому пригласила на встречу в Грамерси-парк. Но ты ушел, не дав мне такой возможности. А после я не знала, как тебя найти.
        - Я думал… - Алекс судорожно втянул в себя воздух. - Я думал, Ксандер - твой сын. Твой и Сэма. И ты замужем за Сэмом.
        - Что ж ты не подошел поближе, не спросил? - мягко пожурила его Эстелла. - Но я так чудовищно обидела тебя… - Она запнулась - слишком больно вспоминать, как она объявила Алексу, что не может выйти за него.
        - Я увидел тебя вместе с Сэмом и ребенком и решил - ты не хочешь быть со мной, потому что влюбилась в Сэма.
        Эстелла покачала головой.
        - Нет. Я узнала, что… Гарри Тоу - мой отец. - Она сумела произнести эти слова, глядя прямо на Алекса.
        Они с Алексом встали одновременно, медленно выпрямляясь и по-прежнему не сводя друг с друга глаз.
        - Я знаю, - ответил он. - Твоя мама попросила меня прочесть ее письмо. Она хотела, чтобы мы поняли: не имеет значения, кто твой отец и при каких обстоятельствах ты появилась на свет. Важно лишь то, что мы сами сделали со своей жизнью. А мы с тобой добились много чего. Кроме одной вещи.
        - Какой? - еле слышно выдохнула Эстелла. А вдруг то, что она надеется услышать, не совпадет с тем, что Алекс скажет на самом деле?
        - Вот этой. - Он обхватил ее руками за талию и привлек к себе. - Нашей любви. - Он повернулся к Ксандеру, который с удивлением взирал на необычное зрелище. - Ксандер, ты не возражаешь, если я поцелую твою маму?
        Ксандер помотал головой. Нет, он совершенно не возражал.
        А Эстелла тем более.

* * *
        После того как они умяли вместе с Ксандером обильный ужин, вдвоем искупали малыша и переодели его, после того как Алекс рассказал сказку о маленьком мальчике, который вырос в далекой стране, где ему пришлось сражаться с разбойниками и пиратами, после того как они уложили Ксандера в кроватку, поцеловали и пожелали спокойной ночи и тот обнял Алекса за шею, так же как и свою маму, Алекс увел Эстеллу в комнату с роялем. Вообще-то «увел» - не вполне точное определение. Алекс закрыл дверь в комнату Ксандера, и они пошли, спотыкаясь, но не разжимая объятий, впиваясь друг другу в губы и яростно комкая одежду, пока наконец не добрались до желанной цели - кровати в музыкальной комнате.
        Лишь там Алекс отпустил ее губы.
        - Дай посмотреть на тебя. Не могу поверить, что ты и правда здесь.
        - Я пришла навсегда, - поклялась Эстелла.
        Он не возобновил поцелуя, хотя мучительно желал этого. Потому что смотреть на Эстеллу было блаженством. А значит, Алекс видел все - как ее дыхание участилось, когда он расстегнул пуговицы блузки, как потемнели глаза, когда его пальцы скользнули по затылку, как раскраснелись щеки, когда он медленно и чувственно прочертил линию вниз по ключице, к уютной ложбинке, коснулся одной груди, затем другой… А когда его ладони двинулись по бедрам, все выше и выше и наконец остановились, увидел желание, написанное на ее лице самым понятным языком.
        - Я люблю тебя, Эстелла.
        - Я тоже люблю тебя. - Всего четыре слова. Алекс уже не надеялся их больше услышать. Теперь он поверил, что будет слышать эти четыре слова каждый день, всю оставшуюся жизнь.

* * *
        Три месяца они провели вместе. Три месяца блаженства, как потом Эстелла называла это время. Несмотря на февраль, открывали окна в особняке на рю де Севинье, впуская в комнаты воздух и солнце. Они наняли демобилизованных после ранений солдат, которые в последние недели войны возвращались из Германии, отчаянно нуждаясь в заработках, чтобы те отремонтировали и покрасили дом. И дом раскрылся, подобно розовому цветку; это все равно что наблюдать, как лепесток за лепестком постепенно высвобождаются из бутона, где они были так долго заперты.
        Алекс то и дело летал в Лондон. Эстелла и Ксандер его сопровождали. В Париже у него также было много переговоров, а Эстелла наладила контакты с Printemps и La Samaritaine, чтобы продемонстрировать им образцы и организовать для флагманов парижской торговли продажу одежды под брендом «Стеллы».
        Когда находилось время, они с удовольствием гуляли по Вогезской площади и смотрели, как Ксандер носится вокруг. Или играли втроем на рояле: Алекс и Эстелла в полной гармонии, а Ксандер нажимал на какие вздумается клавиши, получая нечто новое и необычное. Иногда по вечерам приходила Ютт присмотреть за Ксандером, а Эстелла с Алексом отправлялись в театр Пале-Рояль.
        Эстелла надевала свое ничуть не устаревшее золотое платье, и не только из ностальгии - ради того, чтобы увидеть, как жилка на шее Алекса начинает биться быстрее, когда он смотрит на нее, прижимает ее к себе так близко, насколько возможно, и шепчет на ухо: «Боже, как я тебя люблю!»; чтобы преодолеть искушение остаться дома в постели, обнаженными, и вместо того ощутить ту же самую вибрацию, когда-то пробежавшую между ними в театре; почувствовать, как невыносимо даже просто смотреть на Алекса, ощущать его руку на своем бедре, пальцы на своем запястье и знать, чем они займутся позже, когда вернутся домой.
        Так продолжалось, пока однажды Алекс не пришел с выражением досады на лице, и Эстелла потянулась смахнуть ее.
        - Придется уехать на пару дней, - сообщил Алекс. - Сегодня вечером. В Германию. Взять тебя с собой не могу.
        - Ничего страшного. Несколько дней как-нибудь переживем, - беззаботно ответила она. Ведь совсем скоро они вернутся в Нью-Йорк, где заживут обычной жизнью и не будут разлучаться так надолго.
        - Я написал рапорт. Это моя последняя командировка. Стану заурядным манхэттенским адвокатом, а во Францию мы будем ездить на лето, и… - Он замолчал и взглянул на Эстеллу так пристально, что у нее перехватило дыхание. - У нас будет настоящая жизнь, Эстелла.
        - У нас будет настоящая жизнь, - повторила она.
        И она действительно верила, что их совместная жизнь будет удивительной и незабываемой.
        Верила до следующего утра, когда Ксандер забрался к ней в кровать и она услышала, как что-то позвякивает.
        - Что там у тебя? - сонно спросила Эстелла.
        Ксандер распахнул пижамку. На груди мальчика висел медальон Алекса, слишком длинный для ребенка.
        - Мне папа вчера отдал, - пробормотал он и свернулся калачиком рядом с Эстеллой. - Сказал, пусть он нас охраняет вместо него.
        И Эстелла почувствовала это - почувствовала взрыв и тот миг, когда Алекс перестал существовать и как его душа, пролетая мимо, коснулась ее лба - легко, почти неощутимо, - и Эстелла сжала медальон в руке, схватила на руки Ксандера и закричала: «Нет, нет, нет, нет, нет!»
        Часть 12
        Фабьен
        Глава 37
        Август 2015 года
        Две недели спустя после выхода статьи в «Нью-Йорк таймс» Фабьен пришла в офис рано - это стало ее привычкой - и улыбнулась, обнаружив, что Ребекка уже сидит за столом и что-то сосредоточенно изучает.
        - Что читаешь? - Фабьен налила себе кофе и села напротив.
        Девушка протянула ей журнал в небесно-голубой обложке.
        - «Синяя книга». Каталог Тиффани. Мне его присылают каждый год, с тех пор как я получила в подарок от мамы на двадцать первый день рождения ключ-подвеску. Взгляни, какая красота. И назван твоим именем.
        Фабьен прочла заголовок на первой странице:
        Новая коллекция Тиффани: «Женщина, которую я люблю».
        И ниже, более мелким шрифтом:
        Наш ведущий дизайнер Уилл Огилви, отдавая дань восхищения дивной красоте женщин, предостерегает: вы не сможете не найти в нашем последнем каталоге украшение, которое будет достойно вашей любимой.
        Со страницы на нее смотрел изумительный сверкающий кулон, выполненный из отполированного белого камня, внутри которого словно плавал ископаемый морской конек.
        Подобно тому как сохранилась в окаменелостях история древнего животного, существовавшего миллионы лет назад, так и любовь, пройдя с человеком отмеренный ему срок, будет жить вечно. Кулон «Фабьен», 110 тыс. долларов.
        - Что-то не так? - воскликнула Ребекка с нескрываемым любопытством, когда Фабьен оторвала глаза от каталога и метнулась в свой кабинет.
        Она захлопнула дверь и схватилась за телефон. Вот же дура! Конечно, она хотела, чтобы коллекция имела успех. Вложить в бизнес все - одна сторона ее жизни, то, без чего она не может. И в этом ничего неправильного. Однако в ее жизни есть и любовь.
        Фабьен трудилась не покладая рук, желая угодить призраку Эстеллы, призраку отца, прессе и буквально всем на свете - и забыла, что единственный человек, которого она в состоянии сделать счастливым, - это она сама. А она пыталась найти счастье и в компании «Стелла Дизайн», и с Уиллом.
        Фабьен набрала номер Уилла.
        - Алло! - Трубку сняла секретарша. Фабьен спросила Уилла, однако он был на совещании. Пришлось продиктовать сообщение.
        Минут десять она расхаживала по кабинету и в конце концов взяла телефон и написала: «Можешь подойти в бар «Момофуку» в восемь? Нужно поговорить».
        Фабьен вышла из кабинета, принципиально оставив на столе телефон, чтобы не проверять его каждые пять минут, и с ощущением необычной уверенности в себе спустилась в салон ателье, где проходила окончательная примерка. Весь день она наблюдала, как манекенщиц одевают, устраняют недоработки, наводят окончательный лоск. Когда закончили с примеркой последней модели, Фабьен вернулась в кабинет, бросилась к телефону и поблагодарила бога: ответ Уилла, пусть даже короткий и обезличенный, все-таки содержал слово «да».
        Она понеслась домой принять душ и переодеться. Однако в ее гардеробе не нашлось ничего соответствующего настроению, и тогда Фабьен открыла шкаф в одной из незанятых комнат, где бабушка в нарушение обычной кураторской практики хранила несколько вечерних нарядов от «Стелла Дизайн», с которыми не в силах была расстаться. Вот замечательное зеленое платье - для «Момофуку», правда, слишком замечательное; в нем Эстелла впервые получала премию American Fashion Critics’ Awards, и Фабьен решила, что ей не помешает немного дерзости, возможно, еще сохранившейся в складках платья.
        Фабьен нырнула в платье, радуясь, что у них с бабушкой один размер. Затем поправила макияж и вышла в ночь.
        «Момофуку» располагался неподалеку от Грамерси-парка, так что Фабьен пошла пешком, по мере приближения ко Второй авеню с каждым шагом все сильнее волнуясь. Она толкнула дверь бара; Уилл уже сидел за столом, едва заметно хмурясь, и Фабьен понадеялась, это не из-за того, что он намерен сказать что-то для нее обидное.
        - Привет. - Она подвинула стул и села.
        - Привет. - Он огляделся в поисках меню. В ресторане царил полумрак, и было невозможно видеть, хмурится Уилл или уже нет, однако он совершенно точно не улыбался.
        Самое лучшее - броситься с места в карьер, подумала Фабьен. Пока не растеряла всю храбрость.
        - Прости меня, - выпалила она. - Прости, что была так занята. Однако я должна была работать и к тому же разобраться в себе. И поняла, что нужно создавать коллекцию для себя, а не для средств массовой информации, не для скептиков и не ради сохранения наследия «Стеллы Дизайн». Не представляю, что ты чувствуешь сейчас, после ухода Мелиссы, после Парижа, после того как я ударилась в работу, но я все равно это скажу, потому что если промолчу, то буду сожалеть всю оставшуюся жизнь. И так слишком много людей всю жизнь провели в сожалениях. Всю, порой недолгую, жизнь.
        Она сделала глубокий вдох. Уилл не сводил с нее глаз, однако на его невозмутимом лице не дрогнул ни один мускул.
        - Я люблю тебя, Уилл. Я хочу быть с тобой. Я хочу тебя.
        Подошел официант и, широко улыбаясь, спросил, готовы ли они сделать заказ.
        - Мы передумали, - неожиданно заявил Уилл и встал с места.
        Фабьен тоже встала, хотя ее колени подгибались. Точнее, все ее тело жаждало остаться в кресле и заказать теплое саке, только бы не выходить на улицу с Уиллом, где он пожмет ей руку или, хуже того, вежливо поцелует в щеку, поблагодарит за излишние сантименты и признается, что аналогичных чувств не испытывает. Они покинули бар и прошли несколько шагов по тротуару. Уилл обернулся, и Фабьен ощутила, как напряглась его челюсть.
        Вот и все. Стисни зубы, кивни и скажи, что все понимаешь. Только не плачь. Хотя бы пока он не скроется из виду.
        Однако вместо того Уилл протянул руку:
        - Твой дом ближе.
        - Что ты имеешь в виду? - замотала головой Фабьен.
        Он развернул ее к себе и шепнул на ухо:
        - Я люблю тебя, Фабьен. И я тоже хочу тебя. Очень хочу.
        Пламя желания охватило ее всю без остатка. И тогда Фабьен поняла.

* * *
        Позже, в постели дома в Грамерси-парке, Уилл нежно целовал ее, и Фабьен улыбалась, глядя на него снизу вверх.
        - Нет слов, чтобы описать, как хорошо мне было.
        - У меня тоже нет слов. - Он скатился с нее, снова поцеловал и сграбастал в охапку, а затем положил ее голову к себе на грудь и принялся гладить волосы.
        - Не думала я, что вечер закончится именно так, - созналась Фабьен.
        - Почему? Ты сожалеешь…
        - Нет! - воскликнула она, не дав ему договорить. - Никаких сожалений. Более того, - добавила она с озорной улыбкой, - я не прочь повторить.
        Уилл рассмеялся:
        - Думаю, мы это организуем. А что ты ожидала от сегодняшнего вечера? Наверное, хотела и вправду поужинать? Прости, если оставил голодной.
        Теперь рассмеялась она:
        - Я сегодня насытилась лучше любого ужина. Нет, просто я не знала, как ты сейчас себя чувствуешь. А сегодня увидела каталог Тиффани…
        Уилл перегнулся через край кровати, пошарил по полу, отыскал брюки и достал из кармана коробочку. Футляр от Тиффани.
        - Это для тебя.
        Она потянула за ленточку. В футляре лежал кулон «Фабьен». Окаменелость на фоне молочной белизны камня, казалось, хотела внушить, что красота есть везде, даже в предметах давно мертвых, и что чудо и восхищение будут жить вечно.
        - Такой потрясающей вещи я никогда не видела!
        Уилл достал кулон из футляра, и Фабьен приподняла волосы, чтобы дать ему возможность застегнуть украшение на шее. Затем она повернулась к нему лицом. Уилл улыбнулся:
        - Меня отвлекает твоя нагота. Вот уж о чем не думал, так о том, как это будет смотреться на тебе без одежды.
        - Если на то пошло, я могу одеться в любой момент, - поддразнила его Фабьен.
        Он удержал ее руку:
        - Ты и без нее само совершенство.

* * *
        Когда Фабьен вернулась в спальню с приготовленным на ужин омлетом, Уилл рассматривал бабушкину коробку, которая так и стояла открытой на прикроватном столике, рядом со стопкой уже прочитанных документов.
        - Что это такое? - спросил Уилл, поправляя подушки.
        - Ключ к тайнам из прошлого. - Фабьен посвятила его в то, что уже успела узнать о бабушке. - Кажется, здесь еще одно письмо. Я сомневалась, хочу ли его прочесть, однако теперь, думаю, время пришло. Ты не возражаешь?
        - Нет. Давай посмотрим.
        Фабьен сунула руку в коробку, извлекла последний листок бумаги - письмо, написанное изящным почерком бабушки, - и начала читать вслух.
        Моя милая Фабьен!
        Я специально положила это письмо на дно коробки. Если ты не отважилась прочесть другие документы, значит, тебе не хватит силы духа познакомиться и с этим. Однако я думаю, ты справилась, хотя, как я знаю, часто сомневаешься в себе.
        Теперь тебе известно, что твой отец Ксандер - мой племянник, а не сын и что у меня была сестра-близнец Лена Тоу, о существовании которой я не догадывалась до 1940 года. В письме от моей матери сказано, как это случилось.
        Сложнее объяснить, кем был Алекс, отец Ксандера. Я познакомилась с ним в Париже, в театре Пале-Рояль, и, хотя тогда не отдавала себе отчета в этом, полюбила его. Как и он меня. Однако обстоятельства нас разлучили. Когда два месяца спустя Алекс встретил в Нью-Йорке Лену, он принял ее за меня. Они провели вместе одну ночь, и в результате на свет появился Ксандер.
        Лишь через много месяцев я узнала Алекса по-настоящему. Он самый отважный и самый замечательный мужчина из всех, кого я встречала. Я любила его так, как, наверное, любить невозможно: безоглядно и неукротимо. Ничто в мире не могло сравниться с нашей любовью.
        Однако Алекс работал на английскую разведывательную службу МИ9. В последний день службы его автомобиль наехал на неразорвавшуюся бомбу. Машина взлетела на воздух. Погибли все, в том числе Алекс. Мой мир рухнул.
        Но мне нужно было растить Ксандера. Слава богу. Если бы не он…
        Все последующие годы после гибели Алекса рядом со мной находился Сэм. Верный и надежный друг. Сэм всегда был со мной. Я влюбилась в него не так, как в Алекса; настолько невыразимая, всепоглощающая любовь случается раз в жизни. Любовь к Сэму подкрадывалась незаметно, шаг за шагом, дожидаясь удобного момента, чтобы открыться. Сэм понимал, кто такой Алекс, и не пытался с ним соперничать, не изображал из себя того, кем не являлся. Мы с ним прожили замечательную жизнь.
        Надеюсь, ты простишь меня, что я никогда тебе об этом не рассказывала. Лена запретила мне. Она решила, что недостойна любви сына, хотела, чтобы Ксандер считал меня, а не ее своей матерью. Ксандеру было всего четыре года, когда Алекс погиб, и он не сохранил воспоминаний об отце. Потому я и зарегистрировала рождение Ксандера должным образом. Если бы у него хватило смелости расспросить меня обо всем - как хватило у тебя…
        Я пишу эти строки, Фабьен, и мне так тебя не хватает. Ты в любом случае внучка Алекса. И я надеюсь, что однажды, очень скоро, ты встретишь любовь, которая объединит в себе две мои любви. И я повторяю слова, которые когда-то сказала мне мама, это единственное наследство, достойное передачи:
        «Будь мужественной. Люби всей душой и всем сердцем. Будь той, которую я всегда видела в мечтах».
        Глава 38
        В день показа новой коллекции «Стелла Дизайн» дом в Грамерси-парке сверкал огнями, как и подобает старинному дому, с гордостью хранящему свою историю. Вмонтированные в пол вестибюля крошечные лампочки указывали путь в главную гостиную, где должно было состояться дефиле. В честь самой первой коллекции Эстеллы Фабьен решила вернуть стиль компании «Стелла Дизайн» к истокам, к смелым и практичным моделям, которым ее бабушка когда-то дала жизнь в своей импровизированной мастерской, здесь, в этом доме. Моделей, которые выдержали испытание временем и вернулись, выглядя теперь еще более эффектно. Сама Фабьен надела черное бархатное платье, которым Эстелла в тот раз завершала показ. А эту модель никак нельзя было назвать несмелой.
        В последние две недели, размышляя над письмом Эстеллы, она поняла - ее поколение ведет себя слишком осмотрительно; все, кого она знает, оберегают свои сердца и свое самомнение, потому что им никогда не приходилось сталкиваться лицом к лицу с необходимостью защищать свою жизнь, как ее дедушке Алексу. И совершенно не важно, если люди сочтут ее коллекцию ужасной. Сама она ею гордится и знает, что бабушка тоже гордилась бы. Эстелла пережила неудачи; Фабьен тоже справится.
        И теперь в дальней комнате, которую Фабьен переоборудовала в примерочную, все было готово к показу. Она улыбнулась девушкам:
        - Ну что, начинаем?
        Они ответили радостными возгласами.
        Фабьен простояла за сценой большую часть дефиле, однако ближе к завершению прокралась в зал и села рядом с Уиллом. Он наклонился и поцеловал ее, причем совершенно нецеломудренно. Фабьен ослепили вспышки десятков камер, запечатлевших этот момент.
        Уилл лукаво улыбнулся:
        - Прости, но ты так великолепна! Я не сдержался.
        - Никогда больше не извиняйся за поцелуй, - ответила она, тоже улыбаясь.
        И вот перед публикой предстала финальная модель - платье из насыщенного золотого шелка. Когда манекенщица плавной походкой вышла на подиум, стихийно раздался шквал аплодисментов. Зрители встали, чтобы отдать дань восхищения красоте, и Фабьен испытала необычное чувство: словно призраки из прошлого - Эвелин Несбит, Лена, Сэм, Алекс, ее бабушка Эстелла и ее отец Ксандер - явились поддержать ее, обнять и благословить, прежде чем окончательно сойти со сцены и уступить место настоящему.
        Спасибо вам, прошептала Фабьен тихонько. Она знала, что ее услышат. Она крепко обняла их - людей, которых любила и благодаря которым стала сама собой, - и поместила в свое сердце, где им ничто больше не угрожает. А затем взяла за руку Уилла.
        Примечания автора
        Гарри Тоу, Эвелин Несбит, Джон Берримор и Стэнфорд Уайт - реальные люди. Гарри Тоу действительно поднялся следом за Стэнфордом Уайтом на крышу театра Мэдисон-сквер-гарден и застрелил его на глазах у множества людей из ревности к Эвелин. Оба они, Стэнфорд Уайт и Гарри Тоу, по имеющимся сведениям, насиловали Эвелин. Гарри Тоу также обвиняли в том, что он похитил и насильно удерживал Эвелин, избивая ее и подвергая унижениям. Особенно ужаснуло меня в этой истории то, что Гарри Тоу никогда не преследовали в уголовном порядке за все его действия в отношении Эвелин Несбит и других женщин, над которыми он, как известно, также издевался. Его судили лишь за убийство Стэнфорда Уайта и позднее за нападение на другого мужчину.
        Почему женщинам, с которыми он жестоко обращался, не предоставили юридическую помощь? Конечно, ответ уходит корнями в прошлое, когда женщины были запуганы и стыдились заявлять о подобного рода преступлениях, а система правосудия отказывалась признавать такие действия уголовно наказуемыми. В этой книге мне хотелось разобраться, какое наследие досталось женщинам, если любой мужчина мог неоднократно терроризировать их, а сам уходить от ответственности, не рискуя подвергнуться наказанию. Разумеется, я не могла обрисовать проблему полностью, однако, по крайней мере, попыталась понять. Хотя я пишу исторический роман, мне кажется, изменилось немногое; облеченные властью мужчины по-прежнему способны на словах и на деле оскорблять и унижать женщин, и им это сходит с рук.
        Несмотря на то что мои персонажи реальны, некоторые события с их участием являются вымыслом. Строилось много предположений о том, что Эвелин Несбит была беременна, причем неоднократно, от Джона Берримора - которого, как утверждают свидетели, действительно любила, - и эти беременности она либо прервала, либо они завершились рождением ребенка. Мне осталось только экстраполировать и призвать на помощь воображение; в этом и состоит прерогатива автора. А почему бы и нет?
        Продолжу на более веселой ноте: многие другие герои книги также являются реальными людьми, включая знаменитого американского модельера Элизабет Хоус, автора мемуаров Fashion is Spinach[75 - Примерный перевод названия: «О моде с юмором».], и Бэйб Пейли, редактора журнала «Вог». Многие описанные в книге события основаны на фактах: например, бегство из Парижа в 1940 году, встреча парохода «Вашингтон» с немецкой подлодкой и ряд других. Также реальны и здания, в которых проживают мои герои: уникальный отель для женщин «Барбизон», «Лондонская Терраса» в Челси, где находилась квартира Сэма, и «Резиденция Жанны д’Арк». Дом Эстеллы на рю де Севинье навеян описаниями некоторых hotels particulier, заброшенных особняков квартала Марэ в Париже. Британская разведывательная служба МИ9, на которую работал Алекс, также существовала, ее создали в конце 1939 года.
        Благодарности
        Как всегда, первым делом я благодарю замечательного редактора Ребекку Саундерс из «Ашет Австралия». Когда в конце 2015 года в телефонном разговоре я упомянула едва оформленную мысль написать книгу о модной индустрии в сороковые годы прошлого века, она сказала: «Пиши. Это та книга, которую я хотела бы прочесть». И я написала. Все это время Ребекка оказывала мне поддержку, ободряла и, как всегда, была очень проницательна в вопросах редактирования. Ее убежденность заставила и меня саму поверить: возможно, у меня получается неплохая книга, кто-то захочет ее прочесть и, не исключено, даже получит удовольствие от прочтения.
        Персонал издательства «Ашет Австралия» - настоящая команда мечты. На них лежат обязанности по продаже, маркетингу, рекламе и продвижению книг. Я безумно рада, что работаю с этими удивительными людьми.
        Я очень обязана великолепной Марго, моему гиду по Парижу из агентства Your Paris Experience. Она совершила со мной прогулку по кварталу Марэ и поведала легенды о нем, а также показала исторически сложившийся модный квартал Парижа - Сантье. Вместе с ней мы посетили ателье «Лежерон», где я вживую увидела, как женщины делают искусственные цветы и декор из перьев для платьев от-кутюр, как и героиня моей книги Эстелла. Марго открыла для меня красивейший театр Пале-Рояль. Едва увидев его, я поняла - он непременно должен присутствовать в романе.
        Выражаю искреннюю благодарность своим гидам: Мэтью Бейкеру из Levys’ Unique New York - за незабываемый тур по Грамерси-парку и его окрестностям, и Майку Кэбэку - за познавательную экскурсию в «Швейный квартал» Нью-Йорка.
        Я никогда не скрывала, что люблю пыльные архивы. И потому невероятно благодарна Дженни Суадош, хранителю архива в «Новой школе» в Манхэттене, за доступ к коллекциям эскизов Клэр Маккарделл и «Студии Андре» и за то, что она обратила мое внимание на информационный бюллетень бывших выпускников, из которого я почерпнула сведения о существовании парижского филиала.
        Национальный архив в Кью - настоящий кладезь информации о МИ9, которым я не преминула воспользоваться.
        В процессе сбора материала я прочла множество книг, наиболее полезными из которых оказались:
        MI9: Escape and Evasion 1939 - 1945 by Michael Foot and J.M. Langley; Fleeing Hitler: France 1940 by Hanna Diamond; Avenue of Spies by Alex Kershaw; Paris at War: 1939 - 1944 by David Drake; Les Parisiennes: How the Women of Paris Lived, Loved and Died in the 1940s by Anne Sebba; 1940s Fashion: The Definitive Sourcebook by Emmanuelle Dirix and Charlotte Fiell; Fashion is Spinach by Elizabeth Hawes; Claire McCardell: Redefining Modernism by Kohle Yohannan and Nancy Nolf; The American Look: Fashion, Sportswear and the Image of Women in 1930s and 1940s New York by Rebecca Arnold; Fashion Under the Occupation by Dominique Veillon; Paris Fashion: A Cultural History by Valerie Steele; Forties Fashion: From Siren Suits to the New Look by Jonathan Walford; Women of Fashion: Twentieth Century Designers by Valerie Steele; A Stitch in Time: A History of New York’s Fashion District by Gabriel Montero; American Ingenuity: Sportswear 1930s - 1970s by Richard Martin; and Ready-to-Wear and Ready-to-Work: A Century of Industry and Immigrants in Paris and New York by Nancy L. Green.
        Цитаты в главе 11 по поводу того, что «вся красивая одежда шьется в модных домах французских кутюрье», взяты из книги Элизабет Хоус Fashion is Spinach и приводятся здесь с любезного разрешения Dover Publications. Газетная статья, которую Алекс показывает Эстелле в главе 12, заимствована из номера «Вашингтон таймс» от 26 июня 1906 года. Алекс и Фабьен цитируют строки из стихотворения Мэри Элизабет Фрай «Не стой над могилой моей, не рыдай».
        Моя семья испытывает не меньшее волнение по поводу моего творчества, чем я сама. Нет ничего лучше, чем пойти вместе с детьми в книжный магазин и услышать, с каким восхищением они восклицают: «Мама, смотри, твоя книга»! Руби, Одри и Дарси, я вас обожаю! Рассел, спасибо за твою неизменную поддержку. Ты никогда не упускаешь возможности рассказать о моих книгах каждому своему собеседнику.
        И наконец: любая книга - ничто без читателей. У меня самые лучшие, самые преданные и самые увлеченные читатели в мире. Спасибо всем, кто прочел хотя бы одну из моих книг. Надеюсь, вы получите удовольствие и от этого романа.
        notes
        Примечания
        1
        Буквально: «Расскажи свою историю, утренний цветок!» - устойчивое выражение, которое часто можно услышать в песнях. (Здесь и далее прим. перев.)
        2
        Осторожно! (фр.)
        3
        I Love Dancing («Я люблю танцевать») - песня, которую исполняла Жозефина Бейкер (1906 - 1975), американская и французская танцовщица, певица и актриса.
        4
        Боже мой (фр.).
        5
        Коул Портер (1891 - 1964) - американский композитор, автор музыки к музыкальным комедиям.
        6
        Ада Бриктоп (1894 - 1964) - американская танцовщица и певица, владелица ночного клуба Chez Bricktop («У Бриктоп») в Париже.
        7
        Моя маленькая звездочка (фр.).
        8
        Жанна Ланвен (1867 - 1946) - французская художница-модельер. В 1889 году основала модный дом.
        9
        Очень, очень красиво (фр.).
        10
        Да (фр.).
        11
        Странная война - период между сентябрем 1939 г. и маем 1940 г., когда Великобритания и Франция объявили войну Германии, но активных военных действий фактически не предпринимали.
        12
        Потаскушка (фр.).
        13
        Продавщица (фр.); здесь: распорядитель показа.
        14
        Добрый вечер (фр.).
        15
        Универмаг в парижском квартале Марэ.
        16
        Торговый комплекс в Париже.
        17
        Потрясающе (фр.).
        18
        «У меня две любви - моя страна и Париж» (фр.), песня Жозефины Бейкер.
        19
        Особняк (фр.). - Здесь и далее имеются в виду заброшенные особняки.
        20
        Козодой (птица) (фр.).
        21
        Деревня Сен-Поль - исторический район Парижа, застраивался в XVI - XVIII веках.
        22
        OSE (Oeuvre de secours aux enfants) - французская гуманитарная организация, помогавшая еврейским детям-беженцам.
        23
        Коробка для швейных принадлежностей (фр.).
        24
        Слова, сказанные Реттом Батлером при расставании со Скарлетт в последней главе «Унесенных ветром» М. Митчелл.
        25
        Имеется в виду кардинальная перестройка центра Парижа в XIX веке под руководством барона Жоржа Эжена Османа.
        26
        Фрэнсис Даффи, знаменитый католический священник, служивший в Первую мировую войну полковым капелланом.
        27
        Магги Руфф (1896 - 1971) - французская художница-модельер.
        28
        Так называли комбинезон, который можно было быстро надеть, чтобы укрыться в бомбоубежище во время ночных воздушных налетов.
        29
        Жилой комплекс, на момент постройки в 1930 году самый большой многоквартирный дом в мире.
        30
        Коктейль из коньяка, апельсинового ликера и лимонного сока.
        31
        Штат Канзас на карте представляет собой практически идеальный прямоугольник.
        32
        Герой романа Ф.С. Фитцджеральда «Великий Гэтсби».
        33
        Обольстительный (фр.).
        34
        Анна Винтур (р. 1949 г.) - британская журналистка, с 1988 г. главный редактор американского издания журнала «Вог».
        35
        Том Форд (р. 1961 г.) - режиссер и дизайнер одежды в компании Гуччи.
        36
        Извините (фр.).
        37
        The Nearness of You («Когда ты рядом») - джазовая композиция, исполняемая Эллой Фитцджеральд и Луи Армстронгом, а также многими другими исполнителями.
        38
        Кафе в Париже, названо в честь одной из песен «Битлз».
        39
        Деятельность социальной сети «Фейсбук» запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности. (Здесь и далее).
        40
        Society - общество (англ.).
        41
        Билли Холидей (1915 - 1959) - американская джазовая исполнительница. Песня Strange Fruit направлена против расовой дискриминации.
        42
        Милая (фр.).
        43
        Люсьен Лелонг (1889 - 1958) - французский модельер и бизнесмен.
        44
        Элизабет Арден (1884 - 1966) - канадская предпринимательница, косметолог, основательница косметической империи.
        45
        «Клуб 21», или просто «21» - знаменитый ресторан на 52-й улице.
        46
        Women’s Wear Daily, или WWD («Повседневная женская одежда») - журнал о тенденциях в мире моды.
        47
        Стандарт женской красоты, который создал американский художник Чарльз Дана Гибсон (1867 - 1944). Девушка Гибсона - юная эфемерная красавица с фигурой типа «песочные часы», модно одетая, с большими глазами и уложенными в красивую прическу волосами.
        48
        Благотворительная организация, оказывающая поддержку торговым морякам в различных ситуациях; работает в портах по всему миру.
        49
        Лео Ричиер - героиня другого романа Наташи Лестер, Her Mother’s Secret. Упоминаемый здесь универмаг «Форсайт» в книге принадлежит мужу Лео. Роман вышел в русском переводе под названием «Ее секрет».
        50
        Имеется в виду героиня романа Дафны Дюморье (1907 - 1989) «Ребекка» (1938 г.), экранизированного в 1940 г. А. Хичкоком.
        51
        Ф.С. Черч (1842 - 1924), Д.К. Беквит (1852 - 1917) - американские художники.
        52
        Очаровательно, изысканно (фр.).
        53
        Спасибо (фр.).
        54
        Эллис - остров в устье реки Гудзон в бухте Нью-Йорка, в 1896 - 1954 годах самый крупный пункт приема иммигрантов в США.
        55
        Форма амфетамина, мощный стимулятор. Во время Второй мировой войны широко использовался летчиками и другими военнослужащими как средство, помогающее справляться с повышенными нагрузками.
        56
        Буквально: обитаемый дом (фр.).
        57
        Ладно (фр.).
        58
        Буквальный перевод: «Не трожь мои помидоры».
        59
        Мои родители (фр.).
        60
        Ормолу - классическая техника золочения бронзы, распространенная в XVII - XIX вв.
        61
        Добрый вечер (фр.).
        62
        Здесь и далее процитирован отрывок из стихотворения Мэри Элизабет Фрай (1905 - 2004), написанного в 1932 году. Стихотворение очень популярно на траурных церемониях. Автор - непрофессиональная поэтесса, американская домохозяйка и цветовод, свои стихи никогда не печатала. (Перевод Юрия Иванова.)
        63
        Перевод Марины Гершенович.
        64
        В вышедшей в 1919 году книге рассказывается история лейтенанта Элиаса Генри Джонса, сбежавшего из лагеря военнопленных Йосгат в Турции. Неоднократно переиздавалась.
        65
        Чарльз Фредерик Уорт (1825 - 1895) - один из первых французских модельеров от-кутюр, основатель дома моды.
        66
        Коллетт Динниган (р. 1965 г.), Акира Исогава (р. 1964 г.) - известные австралийские модельеры.
        67
        Тамара де Лемпицка (1898 - 1980) - польская и американская художница и светская львица.
        68
        Дора Маар (1907 - 1997) - французская художница и фотограф, работавшая в сюрреалистической манере.
        69
        «Костюм победы» (victory suit) - практичный, универсальный и недорогой костюм-двойка, популярный в сороковые годы. Тогда же в моду вошли жакеты с подплечниками.
        70
        Эдвин Бут (1833 - 1893) - знаменитый американский актер. Статуя в Грамерси-парке изображает его в роли Гамлета.
        71
        Луиза Даль-Вульф (1895 - 1989) - американский фотограф, много работавшая в модной индустрии.
        72
        Рада познакомиться (фр.).
        73
        Конечно (фр.).
        74
        Мне не терпится увидеть вас завтра (фр.).
        75
        Примерный перевод названия: «О моде с юмором».