Любовь до полуночи Никки Логан
        Поцелуй - Harlequin #28
        У Одри Дивейни и Оливера Хармера есть замечательная традиция - каждый год под Рождество они встречаются в роскошном ресторане в Гонконге, чтобы поужинать и дружески поболтать. Один из таких вполне невинных ужинов изменит жизнь обоих - откроет неловкие тайны, вызовет давно забытые неприятные воспоминания, заставит разобраться в себе и в своих чувствах и поможет выяснить, кто же они друг другу: приятели, друзья или нечто большее.
        Никки Логан
        Любовь до полуночи

                
        

        Глава 1


20 декабря, четыре года назад
        Ресторан «Цинтин», Гонконг
        Одри Дивейни откинулась на изогнутую спинку диванчика и принялась изучать изящные, выполненные в восточном стиле карты, которые держала в руках. Не самая лучшая комбинация, но, если играешь на конфеты «M&M’s» и все время норовишь съесть свою ставку, трудно относиться к покеру серьезно.
        Впрочем, ей очень нравилось делать вид, будто она знает, что делает. Как настоящий карточный ас из Лас-Вегаса. Она даже без труда могла представить себе, что удивительный вид на бухту Виктория открывался из гостиничного номера азартного игрока в казино, а не из окна изысканного ресторана, который был украшен китайскими фонариками и безделушками в насыщенных восточных тонах.
        Легкая щетина на лице Оливера Хармера, сидящего напротив нее, казалась идеальной и на удивление постоянной; в уголке его ухмыляющегося рта торчала незажженная сигара - скорее пожеванная, чем раскуренная, - из уважения к ней и другим посетителям ресторана. Это только казалось, что каждое Рождество он выкупал все заведение, на самом деле это было не так. Хотя приятно было представлять себе, что ресторан был целиком в их распоряжении.
        - Еще раз спасибо за подарок, - пробормотала Одри, пропуская бахрому кобальтового шелкового шарфа между пальцев. - Потрясающая вещь.
        - Не за что. Синий цвет тебе идет.
        Одри изучала Оливера поверх своих карт, ее разбирало любопытство, но она не знала, как подвести разговор к интересующей ее теме. Может, просто спросить без обиняков?..
        - Знаешь, ты слишком хорошо выглядишь для человека, у которого только что сорвалась свадьба.
        «Хорошо» в смысле сносно, не в смысле великолепно. Хотя - впрочем, как и всегда - последнее определение тоже вполне подошло бы. Эти темные волосы, длинные ресницы и загорелая кожа…
        Он лениво рассматривал карты в своей руке и затем бросил три из них лицом вниз на изысканный резной стол:
        - Я легко отделался.
        Одри замерла:
        - В самом деле? В прошлое Рождество ты мне все уши прожужжал о том, что Тиффани, вероятно, твоя вторая половинка.
        Не то чтобы Одри в самом деле поверила ему тогда, но отношения, которые длились целый год, были самыми долгими в истории отношений Оливера. По крайней мере, на ее памяти.
        Хотя, вероятно, она отрицала такую возможность в принципе.
        - Выяснилось, что у Тиффани было несколько вторых половинок. - На долю секунды в его глазах промелькнула боль.
        О нет.
        - Кто отменил церемонию?
        Быстрый уверенный ответ:
        - Я.
        Оливер Хармер был закоренелым холостяком. Но он был и самым завидным закоренелым холостяком Шанхая, поэтому Одри не могла представить себе, чтобы женщина, с которой он встречался, так легко и быстро отказалась от своего роскошного будущего.
        Но она знала от Блейка, насколько серьезно Оливер относится к верности. Из-за своего отца-бабника.
        - Мне очень жаль.
        Он пожал плечами:
        - Я застал ее с другим - глупо было надеяться, что она изменится ради меня.
        Может, и глупо, но он по-человечески верил, что окажется настолько особенным и сможет изменить жизненные принципы своей подружки. А если на земле и был мужчина, ради которого стоило меняться… Одри бросила пару карт на стол, и Оливер ловко смахнул щелчком две карты ей на замену с верхней части стопки, потом взял себе три.
        - Что она сказала в свое оправдание? - пробормотала Одри.
        - Я не видел никакого смысла в разбирательстве, - выдавил Оливер, не выпуская изо рта сигару. - Я просто порвал с ней.
        Без объяснений?
        - А что, если ты ошибся?
        Взгляд, который он бросил ей, был способен уничтожить любого.
        - Я проверил. Никакой ошибки.
        «Проверка» в мире Оливера, вероятно, означала дорогостоящее наблюдение за человеком силами частных детективов. Так что он действительно не мог ошибаться.
        - Где она сейчас?
        Он пожал плечами:
        - Полагаю, у нее все еще наш медовый месяц. Я дал ей открытую кредитную карточку и пожелал всего самого лучшего.
        - Ты откупился от нее? - От изумления Одри открыла рот.
        - Купил ее прощение.
        - И это сработало?
        Тиффани никогда подолгу не горевала.
        Господи, у него был просто талант выискивать худших из женщин. Разумеется, всегда красивых и, хм, неугомонных, но совершенно убогих в эмоциональном плане. До такой степени, что Одри решила: Оливер предпочитает именно таких. Но ее смутила неподдельная боль, проскользнувшая в его глазах…
        Это не вязалось с мужчиной, которого Одри - как она полагала - знала.
        Какое-то время она изучала свои никчемные карты, а затем бросила их на стол, пасуя.
        - Почему ты не можешь просто найти нормальную милую женщину? - спросила она в отчаянии. - Шанхай большой город.
        Он сгреб к себе кучу ярких «M&M’s» - правда, она успела стащить одну конфетку - и принялся перетасовывать колоду карт.
        - Милые женщины, как правило, обходят меня за версту. Ума не приложу почему.
        Одри фыркнула:
        - Твоя репутация тут, разумеется, ни при чем.
        Его карие глаза уставились на нее - от напряженного испытующего взгляда у нее перехватило дыхание.
        - И что же это за репутация?
        Ну… нет.
        - Я не собираюсь тешить твое и так уже раздутое самолюбие, Оливер.
        - Я думал, мы друзья! - запротестовал он.
        - Ты дружил с моим мужем. Я просто его доверенное лицо в Юго-Восточной Азии.
        Он хмыкнул:
        - Я полагаю, ты соглашаешься на нашу ритуальную рождественскую встречу только ради этой изысканной кухни?
        - Вообще-то не только, еще из-за вина.
        Он захватил пригоршню «M&M’s» и бросил их через элегантный резной столик в нее, не обращая внимания на других посетителей ресторана, наслаждавшихся рождественским меню на высоте шестидесятого этажа гонконгского небоскреба.
        Одри яростно принялась собирать конфеты с пола.
        - Тьфу. Настоящий мультимиллионер. Бросаешься деньгами, словно это шоколадные конфеты.
        - Раскрой свои карты, - проворчал он, но за этим определенно скрывалась улыбка. Как всегда. Их рождественские встречи вообще отличали юмор, фривольные разговоры и товарищеские доверительные отношения.
        По крайней мере, на первый взгляд.
        Но если копнуть глубже, то обнаруживалось много того, к чему она старалась не приглядываться. Признательность. Уважение. Колоссальное восхищение его жизнью и решениями, которые он принимал, и мужеством, с которым он это делал. Оливер Хармер был самым свободным человеком, которого она знала. И он жил той жизнью, о какой большинство людей только мечтают.
        А еще глубже… Томящееся влечение. Но она уже привыкла к этому, потому что так было всегда. И потому что ей приходилось мучиться всего один раз в год.
        Оливер был привлекательным мужчиной, очаровательным и приветливым, с ним было легко болтать, его было легко любить. Отлично сложенный, ухоженный, хорошо воспитанный, но без самодовольства или манерности. Он запросто мог в шутку бросить горсть конфет в дорогом ресторане.
        Но он также был шафером на ее свадьбе.
        И старинным другом Блейка.
        И его постоянно преследовали женщины. Одри умерла бы на месте, если бы Оливер догадался, в каком направлении движутся ее мысли - не в последнюю очередь потому, что это еще больше раздуло бы его колоссальное самолюбие. Кроме того, она точно знала, что он сделает с этой информацией.
        Ничего.
        Просто ни черта.
        Он заберет это откровение с собой в могилу, и она никогда не узнает, поступил ли он так из верности Блейку, из уважения к ней или потому, что нечто назревающее между ними было настолько немыслимым и даже аномальным, что об этом не стоило говорить.
        И надо признать, это было вполне резонно.
        Одри не была похожа на женщин, которых Оливер обычно выбирал. Лучше всего она выглядела в день собственной свадьбы, когда ее называли восхитительной - кстати, и Оливер тоже. Она не смотрелась так сногсшибательно, как его подружки в своих пышных нарядах, не вращалась в тех же кругах, не знала тех же людей и не смеялась чересчур громко над теми же историями. Она не была непривлекательной, или скучной, или недалекой - Одри была готова поспорить на целую упаковку «M&M’s», лежащую перед ней, что даст фору любой из этих красоток в тесте на IQ, - но на нее не оборачивались, когда она появлялась в компании красивых людей. Ей просто не хватало той… звездной пыли, которая поблескивала на них.
        Которой был покрыт Оливер.
        И за все годы их знакомства она ни разу не видела его с кем-то менее красивым, чем он сам.
        Очевидно, тут срабатывали какие-то научные принципы баланса.
        А если даже законы природы исключают тебя…
        - Ладно, Хладнокровный Люк, - сказала она, переключаясь на более безопасную тему. - Вернемся к игре.

        Какой мерзавец.
        Одри явно понятия не имела о последних похождениях Блейка. На ее лице отразилось подлинное сочувствие по поводу Тиффани, но ничего больше: он не заметил на ее лице ни малейшего намека на душевную боль, вызванную рассказом о чьей-то неверности. Ни бледности, ни слезинки из-за предательства близкого человека - в этих увлажнившихся огромных голубых глазах стояли лишь слезы старомодного сострадания.
        К нему.
        А значит, либо Блейк солгал и Одри понятия не имела, что ее муж считает их брак открытым, или же она действительно знала и Блейк измучил ее до такой степени, что ей было уже все равно.
        Последнее предположение было настолько ужасно, что просто не вязалось с неравнодушной, одухотворенной женщиной, которая сидела напротив него.
        Оливер посмотрел на нее поверх своих карт, делая вид, что пытается раскусить ее игру, но на самом деле пользуясь возможностью и выискивая хотя бы намек на правду на ее удлиненном лице. Одри вовсе не была скучной и безжизненной. Она наслаждалась игрой в карты, едой, беседой. Всегда. Он никогда не обольщался, что каждый год Одри спешила на встречу именно с ним, но она действительно любила этот декадентский праздник, который они устраивали себе двадцатого декабря на протяжении многих лет. Разумеется, за его счет, хотя Одри и Блейк были достаточно состоятельны и она могла позволить себе все это и сама, если бы захотела, - но она наслаждалась сдержанной роскошью ресторана, всего этого дня, принадлежащего только им.
        Одри была единственной женщиной среди его знакомых, кто получал больше удовольствия, когда он не сорил деньгами направо и налево. Когда он был так же сдержан и полон достоинства, как она сама. Это ее вполне устраивало. Одри была сама элегантность - темные волосы аккуратно собраны в узел на затылке и скреплены палочками, напоминающими бамбуковые копья. По тому, как она иногда касалась руками сшитой на заказ юбки, было видно, что ей нравились ощущения от прикосновения к ткани. Именно поэтому она надела ее - не для него и не для кого бы то ни было. И не потому, что юбка почти неприлично обтягивала интригующий изгиб ее бедер. Дорогая элегантность в одежде лишь отражала и подчеркивала внутреннюю сущность Одри.
        Осознавала она это или нет.
        Вот почему Оливер скептически относился к заверениям Блейка, что Одри спокойно воспринимала походы мужа налево. У них был далеко не самый обычный брак, но она никак не производила впечатление человека, который позволил бы партнеру обесценить их отношения неверностью. Поэтому распутство Блейка не могло не отразиться на ней.
        А Одри Дивейни вовсе не была дешевкой.
        - Оливер?
        Он перевел взгляд и увидел, что она смотрит на него в упор.
        - Извини. Поднимаю ставку.
        Она улыбнулась его рассеянности, а затем вновь переключила внимание на свои карты, предоставив его взору длинные загнутые ресницы.
        Знала ли она, что ее муж заводил интрижки, как только она уезжала из города? Беспокоило ли это ее? Или она специально выдумывала поездки, чтобы предоставить Блейку такую возможность, чтобы самой отстраниться от его неверности и сохранить удивительное достоинство, которое она носила как один из своих шелковых костюмов. Было не похоже, чтобы она сводила счеты с Блейком во время своих путешествий. А если и так, вряд ли бы Оливера посвятили в это - Одри осталась бы такой же сдержанной в этом вопросе, какой была и в других подробностях своей жизни, - просто ее деловая этика была такой же надежной, как и дружба. И, пользуясь ее непоколебимой лояльностью как друг, он знал, что если Одри была в Азии по делам, то она занималась исключительно делами.
        В противном случае он тотчас бы раскусил ее. Когда дело доходило до Одри, его радар был способен уловить малейшее движение, малейший намек, перейди она на ту же волну, что и ее муж.
        Потому что, появись Одри Дивейни неожиданно на рынке, он выступил бы в качестве потенциального покупателя.
        Независимо от цены. Независимо от условий. Независимо от того, как он всю жизнь относился к верности. У него было немало жарких бессонных ночей после пробуждения от одного и того же сна: он, пронизанный страстью и чувством вины, стоит рядом с Одри, которая, прижавшись лицом к холодному стеклу, смотрит из окна на бухту Виктория. Так что Оливер вполне осознавал, чего хочет его тело.
        Он знал, что секс уравнивает всех и что превращение женщины, которой он восхищался и которую так любил, в одну из своих дешевых фантазий было просто его подсознательным способом справиться с незнакомой ситуацией.
        Ситуацией, когда он оказался зацикленным на одной-единственной женщине, которая - и он это знал - была действительно слишком хороша для него.
        - Ты выиграла. - Оливер бросил на стол тузы и валеты, просто чтобы увидеть румянец удовольствия, которое Одри не могла сдержать. Удовольствия, которое выходило за рамки ее обычного приличия. Она любила выигрывать. В частности, она любила обыгрывать его.
        А он любил смотреть, как она этому радуется.
        Одри с триумфом положила три драже на кучку «M&M’s», ее идеально подкрашенное лицо практически светилось от удовольствия. У него в голове промелькнул вопрос: выглядела бы она так же, если бы он оттолкнул в сторону этот стол, навалился на нее и вжал в спинку дивана, уперев бедро между ее ног, прижался ртом к ее губам?
        Его тело ликовало от этой мысли.
        - Еще партию, - потребовал он, пытаясь выбросить из головы непристойности. - Иду ва-банк.
        Она сняла туфли и вытянула стройные ноги на диване, пока Оливер тянул еще одну карту, и снова он был поражен тем, какой приземленной она была. И какой невинной. В выражении ее лица не было спокойствия и расслабленности женщины, которая знает, что ее муж в этот момент путается с кем-то другим.
        Тут не было никаких сомнений.
        А это означало, что его лучший друг был не только прелюбодеем, но и лжецом. И дураком, изменяющим самой удивительной женщине, которую ему когда-либо довелось встретить. Понапрасну растрачивающим прекрасную душу, которую Блейку подарила судьба, много лет назад бросив Одри в его объятия, а не в объятия Оливера.
        Пусть судьба казалась непонятной и туманной, но этот неуместный камень, отягощающий безымянный палец ее левой руки, был вполне реальным, и хотя ее муж спал со всеми подряд в Сиднее, Одри не следовала его примеру.
        Потому что кольцо что-то значило для нее.
        Так же как верность что-то значила для Оливера.
        Возможно, именно это привлекало его. Одри была высоконравственным и отзывчивым человеком, и ее верность своим принципам была такой же незыблемой, как горы, которые вырастали из океана, образуя острова Гонконга, куда они оба летали на встречу друг с другом двадцатого декабря. Где-то на середине пути между Сиднеем и Шанхаем.
        А Оливера чрезвычайно прельщала эта принципиальность, пусть даже он и проклинал ее. Интересно, влекло бы его к Одри так же, заводи она беспорядочные случайные связи, как ее эгоистичный муж? Или одержимость ею объяснялась невозможностью ее получить?
        Вот это уже больше походило на Оливера.
        Правда, то, что он был против измен, не значило автоматически, что он был двумя руками за обязательства. Вся эта история с Тиффани была своего рода его дисквалификацией. Оливер отчаялся найти женщину, которая - как он втайне надеялся - была предназначена именно для него, и остановился на той, которая позволила бы делать ему все, что он хотел и когда хотел, и хорошо бы при этом выглядела.
        Но даже этому не суждено было случиться.
        - Давай, Хармер. Будь мужчиной.
        Он поднял глаза, на долю секунды испугавшись, что Одри прочитала его неприличные мысли.
        - Это всего лишь одна партия, - поддразнивала она. - Я уверена, что в следующей ты меня обыграешь.
        Вероятно, она была права. Он будет делать то же, что и каждое Рождество: развлекать и сердить ее, чтобы румянец удовольствия или негодования не сходил у нее с лица. Чтобы заставить ее возвращаться сюда за продолжением снова и снова. Возвращаться к нему. Во имя ее мужа-ублюдка, который навещал его только тогда, когда путешествовал один - хотя теперь этому наверняка будет положен конец, - и который при любой возможности ходил налево, как только Одри покидала страну.
        Но Оливер будет хранить секрет Блейка так же, как подавил свою природную неприязнь к его неверности, чтобы продолжать традицию ежегодного рождественского обеда с женой своего лучшего друга.
        Не только потому, что не хотел причинять боль нежной Одри.
        И не потому, что хоть в малейшей степени мирился с поведением Блейка - он абсолютно его не оправдывал.
        И не потому, что хотел выполнять роль некой исповедальни для человека, на свадьбе которого был шафером.
        Разумеется, он сохранит в тайне секрет Блейка, потому что тогда Одри останется в его жизни. Если он расскажет то, что знает, она бросит Блейка, а если она оставит Блейка, то Оливер больше никогда ее не увидит. И только когда он понял, что ее дружба может ускользнуть от него, то осознал, как сильно он ценит эту женщину и нуждается в ее дружбе.
        И в ней самой.
        Поэтому - как и каждый год - он сосредоточился на Одри и наслаждался теми короткими часами, которые они могли провести вместе в этот единственный день в году. Он наслаждался беседой с ней и ее присутствием, отодвинув все остальное на второй план.
        Впереди у него был целый год, чтобы разобраться с этим. И со своей совестью.
        - Тебе сдавать.


        Глава 2


20 декабря, три года назад
        Ресторан «Цинтин», Гонконг
        Заложив руки за спину, Одри прижалась запястьями к прохладной стене стеклянного лифта, отчаянно пытаясь охладить пылающую кровь, пульсирующую по ее артериям. Чтобы подавить возбужденный румянец, который наверняка окрасил ее щеки, потому что она стояла так близко к Оливеру Хармеру в таком ограниченном пространстве.
        Скажете, что двенадцати месяцев достаточно, чтобы закалить волю и подготовиться?
        А она снова волнуется в ожидании обыкновенного прощального поцелуя. Который всегда был просто дружеским касанием и не более. Почти воздушный поцелуй. Тем не менее она все еще ощущала жжение от его губ у себя на щеке, как будто прошлогодний поцелуй случился несколько минут - а не целый год - назад.
        Оливер посмотрел вниз и улыбнулся ей странной, испытующей улыбкой - в руках он держал наполовину развернутую подарочную упаковку DVD. Одри осторожно улыбнулась ему в ответ, сделала глубокий вдох, а затем перефокусировала взгляд на огонек, спускающийся по кнопкам панели лифта, отсчитывая этажи.
        Пятьдесят девятый, пятьдесят восьмой…
        Она не всегда была так осторожна. Две недели назад Одри поймала себя на мысли, что ее интересовало мнение шафера о сегодняшнем платье, а не мужа. Но она нашла разумное объяснение, убедив себя, что вкус Оливера относительно женщин - и, косвенно, относительно их гардероба - далеко превосходил вкус Блейка, и поэтому было важно приложить усилия для человека, который каждый год приглашал ее в шикарный ресторан в Гонконге.
        Блейк не заметил бы разницы, выйди она к столу хоть в мешке из-под картошки.
        А раньше, девять лет назад, когда они все втроем встречались в ресторане, он замечал. Если Одри приходила в чем-то облегающем. Или просвечивающем. Или вызывающем. В то время Блейк заметно краснел от удовольствия, рассматривая ее наряды. А может, так только казалось на фоне безразличия, написанного на лице Оливера. Тот едва поднимал на нее глаза, пока она усаживалась за стол и скромно пряталась за меню.
        Тем не менее, как это ни парадоксально, именно ему Одри должна была быть благодарна за эволюцию своего чувства стиля и вкуса, потому что его презрение служило лакмусовой бумажкой, если что-то было слишком облегающим, слишком просвечивающим. Слишком вызывающим.
        Все можно было прочитать на его ничего не выражающем лице.
        Люди платили большие деньги за такого рода советы в области моды. Оливер одаривал ее ими бесплатно.
        В этом году она выбрала наиболее выигрышный наряд. Она взглянула на свое отражение в зеркальных стенах лифта и попыталась увидеть себя так, как видит ее Оливер. Стройной, профессиональный, ухоженной.
        С дрожащими коленями от совершенно неуместного ожидания чего-то.
        Сорок пятый, сорок четвертый…
        - Во сколько твой рейс завтра утром? - Его низкий сексуальный голос загрохотал в небольшом пространстве кабины лифта.
        Ее ответ скорее походил на выдох, чем на речь.
        - В восемь.
        Отлично. Переходим к светской беседе. Но так всегда заканчивались их встречи. Как будто у них иссякали другие темы для разговора. Что было вполне возможно, учитывая спектр вопросов, обсужденных ими во время обеда, плавно переходящего в ужин; и потому что она, как правило, была эмоционально и интеллектуально истощена после стольких часов с мужчиной, которого она жаждала видеть, но находиться рядом с которым стоило ей немалых усилий.
        Всего один день.
        В действительности двенадцать часов - это было все, что Одри нужно было выдержать каждый год. Все оставшееся время у нее не было никаких проблем с подавлением эмоций. Во время длительного полета домой она тщательно прятала все свои чувства обратно в тот плотно закрытый крышкой сосуд, где они постоянно хранились. Так что из самолета в Сиднее Одри выходила такой же сильной, какой и покидала Австралию.
        Она звала Блейка с собой в этом году - в надежде, что присутствие мужа приструнит ее своенравные мысли, - но он не только отказался, но и, похоже, испугался этого предложения. Что было странно, потому что он сам любил поболтать с Оливером всегда, когда бывал в Азии. По крайней мере, так было раньше.
        На самом деле его реакция была не менее странной, чем и неловкие попытки Оливера сменить тему каждый раз, когда она упоминала Блейка. Как будто он старался дистанцироваться от единственного человека, который их связывал.
        Двадцать седьмой, двадцать шестой, двадцать пятый…
        Одри не могла ничего поделать с фундаментальными принципами биологии. Единственное, что сейчас было важно, - это не выдать себя.
        Под страхом смерти.
        Сегодня вечером она блистательно справилась со своей физиологией. Так что ей нужно только продержаться эти несколько последних минут, а потом она умчится в такси по улицам Гонконга к себе в отель. К своей прохладной пустой постели. Ее ждет бессонная ночь. И аэропорт рано утром.
        В следующем году ей действительно стоит полететь обратно ночным рейсом.
        Было невозможно понять, сжимался ли ее желудок из-за быстрого спуска лифта или потому, что она знала, что будет дальше. Элегантные двери, казалось, собирались с мыслями, прежде чем открыться.
        Одри сделала то же самое.
        Двери со свистом разъехались в стороны, и она последовала за Оливером через плюшевое фойе здания на улицу, потом надела улыбку и протянула ему руку, когда к ним подъехало такси.
        - Может, передать что-нибудь Блейку?
        У нее всегда было что-то заготовлено для этого последнего момента. Что остановит ее, если тело вдруг решит броситься к Оливеру и смутить их обоих. Неизменно что-то связанное с Блейком, потому что это была самая безопасная и надежная тема для них обоих. Блейк или работа. Не говоря уже о том, что упоминание ее мужа, как правило, несколько гасило гормональный всплеск, который они испытывали, стоя так близко друг к другу.
        Его глубокие, болотного цвета глаза потемнели на несколько мгновений, он взял ее руку в свою большую ладонь:
        - Нет. Спасибо.
        Странно. У Блейка тоже не было никаких сообщений для Оливера. Что было впервые…
        Но ее любопытство по поводу этой неумело скрытой вспышки гнева длилось лишь наносекунды, растопленное теплом, которое передавалось от его ладони ее руке. Оливер держал ее пальцы - никаких ласк, поглаживаний, ничего такого, что могло бы вызвать вопросы или недоумение у проходящих, - а потом притянул Одри к себе для их традиционного рождественского почти воздушного поцелуя.
        Она с нетерпением ждала этого момента и в то же время ненавидела, потому что ей было этого недостаточно. Резкий, дорогой аромат его одеколона всколыхнул ее чувства, туго натянутые, как струны, когда он наклонился и дотронулся губами до ее щеки. Это прикосновение едва ли можно было назвать поцелуем. Но оно было в десять раз головокружительнее любого настоящего поцелуя, который она могла вспомнить.
        - До следующего года, - продышал он ей в ухо, отстраняясь от нее.
        - Передам.
        «Передай привет Блейку». Как правило, эта фраза следовала за поцелуем, и Одри произнесла свой ответ, прежде чем ее затуманенный мозг с опозданием осознал, что Оливер даже не просил ее об этом. Опять же странно. Поэтому она пробормотала следующие слова, немного запинаясь. Определенно это была уже не уверенная, спокойная и собранная Одри, какой она обычно любила завершать свой визит.
        - Ну тогда до свидания. Спасибо за обед.
        Ох. Как неуклюже.
        Назвать их ежегодный кулинарный марафон обедом было равноценно тому, как если бы она сказала, что Оливер вызывал у нее просто симпатию. Сейчас ее тело горело от всей неизрасходованной энергии за двенадцать часов в его компании, а голова кружилась от нехватки кислорода из-за поверхностного дыхания последние несколько минут. В смущении она быстро скользнула в ожидающее ее такси, прежде чем румянец волнения окрасил ее щеки.
        Оливер стоял на дорожке, подняв руку на прощание. Одри прижалась затылком к подголовнику сиденья, и такси тронулось.
        - Подождите! - Оливер распахнул дверцу такси. На одну сумасшедшую секунду ей показалось, что он притянул ее к себе. А она бросилась в его объятия.
        Но он этого не сделал.
        Конечно, он этого не сделал.
        - Одри…
        Она взглянула на него своим самым нейтральным вопросительным взглядом.
        - Я просто… Я хотел сказать… Счастливого Рождества, Одри. Увидимся в следующем году.
        От разочарования у нее перехватило дыхание, и она с трудом прошептала в ответ:
        - Счастливого Рождества, Оливер.
        - Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь… Если что-нибудь понадобится… Звони мне. - Его карие глаза умоляли. - В любое время, днем или ночью. Не стесняйся.
        - Хорошо, - пообещала она, хотя и не собиралась ловить его на слове. Оливер Хармер и реальный мир не пересекались. Они комфортно существовали в параллельных измерениях, и ее рейс в Гонконг и обратно был межпространственным средством сообщения. В этой реальности он был первым человеком - единственным человеком, - которому она позвонила бы, окажись в беде. Но там, дома…
        Она знала, что дома ее жизнь была слишком скучной, чтобы ей могла понадобиться помощь Оливера. А если бы она и нуждалась в ней, то никогда бы не позволила себе набрать его номер.
        Такси тронулось снова, и Одри попыталась успокоиться и вернуться в прежнее невозмутимое состояние.
        Все позади.
        Еще один год пережит. Она вытерпела еще одну встречу ради своего мужа и, хотелось бы надеяться, не уронив своего достоинства.
        И всего лишь триста шестьдесят пять дней до новой встречи с Оливером Хармером.
        Долгих невразумительных дней.


        Глава 3


20 декабря, два года назад
        Ресторан «Цинтин», Гонконг
        Оливер уставился на полуночное звездное небо Гонконга за окном и изо всех сил старался игнорировать сотрудников ресторана, которые закрывали заведение на ночь и, казалось, просто не замечали его.
        Единственное, что удерживало его терзающееся сердце в грудной клетке, были плотно скрещенные на груди руки, а красиво завернутый, но уже порядком измятый подарок, который он сжимал в кулаке, был единственным препятствием, которое не давало ему со всей силы ударить этим кулаком об стену.
        Она не пришла.
        Впервые за многие годы Одри не пришла…


        Глава 4


20 декабря прошлого года
        Голубые креветки, икра, устрицы «Роял Кабанон» и юдзу
        - Тебе повезло, что я вообще здесь.
        Брошенный упрек отчетливо прозвучал на фоне приглушенных разговоров гостей ресторана «Цинтии» и звона дорогого серебра по не менее дорогому фарфору. Одри повернулась к Оливеру, на лице которого было написано нейтральное недовольство, расправила плечи в своем льняном пиджаке кремового цвета и пригладила руками юбку:
        - Тем не менее ты здесь.
        У Оливера вырвался гортанный ворчащий звук - оттуда, где предполагалось наличие делового галстука. Дресс-код и подобные условности не касались таких постоянных - или, возможно, таких богатых - посетителей, как он.
        - Наверное, я медленно учусь, - сказал он подозрительно спокойным тоном. - Или просто наивный оптимист.
        - Не такой уж наивный. Я ведь приехала.
        - Не похоже, что ты особо рада этому.
        - Твое электронное письмо не оставило мне другого выбора. Я не знала, насколько искусным ты стал в эмоциональном шантаже.
        - Это был не шантаж, Одри. Я просто хотел знать, приедешь ли ты. Чтобы не тратить впустую еще один день и не лететь сюда из Шанхая.
        - А использовать мертвого друга как предлог показалось тебе достойным?
        Потому что это была единственная причина, почему она вообще прилетела сюда: отношения, которые связывали Оливера с ее недавно умершим мужем. И Одри изо всех сил пыталась избавиться от ощущения, что она должна была каким-то образом завершить эту дружбу.
        Оливер слегка прищурил карие глаза, но не сказал никакой колкости в ответ. Вместо этого он пристально смотрел на нее, почти подначивая ее продолжать.
        - Тут новый ковер, - бесцельно объявила Одри, отчаянно пытаясь противостоять его взгляду. Стилизованные яркие стрекозы оживляли пол, где раньше красовались таинственные восточные узоры. Она погрузила заостренный мысок своей туфли в плюшевую роскошь и наблюдала, как он исчезает в ворсе ковра ручной работы, сотканного в провинции Шаньдун. - Симпатичный.
        - Жерар получил еще одну звезду ресторанного рейтинга «Мишлен». - Оливер пожал плечами. - Новый ковер показался подходящим способом отметить это.
        - Миссис Одри…
        Одри подавила желание исправить это обращение к себе, повернулась и обхватила обеими ладонями протянутую руку метрдотеля:
        - Мин-Гуа, как приятно видеть вас снова.
        - Вы прекрасно выглядите, - сказал Мин-Гуа, поднося ее руку к своим губам. - Нам не хватало вас в прошлое Рождество.
        Оливер искоса поглядывал на нее, пока они шли к своему постоянному столику. В том конце ресторана, где рождественских украшений - вернее, их китайских версий - было заметно больше. Размер счета, который они получали в конце этого дня, был достаточно внушительным, чтобы оправдать дополнительный праздничный шик и гирлянды и осторожное перемещение нескольких соседних столов в другие залы, однако в этом году казалось, что в жертву было принесено гораздо больше столов, чем когда-либо. Это сулило им полное уединение в западной части ресторана между огромным террариумом, в котором было полно специально увлаженных растений и светящихся стрекоз, и гигантским окном - от ковра до потолка, - которое служило наружной стеной ресторана.
        Охлажденное шампанское «Кристаль» располагалось, как всегда, в центре столика между двумя большими диванами с изогнутыми спинками. Единственная мебель, которая действительно была достойна стоять в лаунж-зоне. Конечно, ближе к ночи они развалятся - каждый на своей стороне, - насытив желудки изысканными блюдами и напитками, умы - хорошей беседой, обсудив все, что случилось за год.
        По крайней мере, так это обычно происходило.
        Но теперь все было уже по-другому.
        Внезапно это уединенное пространство, по которому она так тосковала, начало вызывать у нее клаустрофобию, а охлажденное шампанское «Кристаль» напоминало дешевую сцену обольщения. Да и сама мысль, что она могла бы заняться чем угодно, вместо того чтобы нервничать и ерзать на краю своего диванчика ближайшие десять - двенадцать часов…
        Как нелепо.
        - Так за чем же ты охотишься в этот раз? - спросил Оливер, плюхаясь на свой диванчик и подхватывая бокал, на четверть наполненный шампанским. Настолько непринужденно, что Одри задалась вопросом, не практиковал ли он этот маневр. Когда он откинулся на спинку, белая рубашка натянулась на его торсе и темные брюки немного задрались, обнажив загорелые лодыжки. - Страдивари? Гварнери?
        - Скрипка Тесторе 1714 года, - пробормотала Одри. - В настоящий момент она должна находиться в Юго-Восточной Азии.
        - В настоящий момент?
        - Она часто меняет владельцев.
        - А они знают, что ты ищешь ее?
        - Полагаю, что да. Отсюда и накрученные ею воздушные мили.
        - Какие глупцы. Разве они не в курсе, что ты всегда добиваешься своего мужчины… или инструмента?
        - Я сомневаюсь, что они вообще меня знают. Ты забываешь, моя работа основывается на анонимности.
        - Анонимность. - Оливер фыркнул, срезая кончик с одной из сорокадолларовых сигар, лежащих на подносе рядом с шампанским. - Я готов держать пари, что специалист со степенью магистра по антикварным струнным инструментам представляет собой гораздо больший интерес для плохих парней, чем для кучи головорезов из Интерпола с твоей фотографией и навигатором GPS в потных ладонях.
        - В тот день, когда моя кредитная карта будет заблокирована без объяснения причины, я начну верить тебе. А пока… - Одри подлила себе шампанского. - Хватит о моей работе. Как у тебя дела? Все еще богат?
        - До омерзения.
        - По-прежнему раздражаешь своих конкурентов?
        - Довожу до белого каления.
        Несмотря ни на что, трудно было проигнорировать это неподдельное ликование: выводить из себя соперников доставляло Оливеру искреннее удовольствие. Он спускал немало денег на то, чтобы донимать их. Хотя это была совсем не пустая трата, если это отвлекало внимание конкурентов от того, чем он действительно занимался. Одри сдержанно улыбнулась.
        - Я не знал, увижу ли это сегодня. - На долю секунды его глаза метнулись к ее губам. - Мне этого не хватало.
        Этого было достаточно, чтобы стереть улыбку с ее лица.
        - Да, после похорон Блейка вообще было не до веселья.
        Оливер вздрогнул, но поспешил спрятать свои эмоции за большим глотком шампанского.
        - Не сомневаюсь.
        Хм… Странно…
        - Так как ты поживаешь? - Он попробовал снова.
        Она пожала плечами:
        - Хорошо.
        - А если честно?
        - Волокита с налогами была настоящим кошмаром, кроме того, дом был куплен в кредит под залог бизнеса, так что распутывать все это было не так весело, но у меня получилось.
        Он моргнул:
        - А в личном отношении?
        - В личном отношении у меня умер муж. Что ты хочешь от меня услышать?
        Он нахмурился.
        - Ты… справляешься?
        - Ты спрашиваешь меня о финансах?
        - Вообще-то нет. Я спрашиваю, как у тебя дела. У тебя, Одри.
        - И я сказала, что хорошо.
        Рука с бокалом, наполовину наполненным шампанским, взлетела вверх.
        - Ладно. Сменим тему.
        И что же это будет? Единственная причина для продолжения их встреч была навсегда обращена в пепел в крематории. Не похоже, чтобы Оливер это помнил.
        «Почему тебя не было на похоронах твоего лучшего друга?» Как насчет такой темы? Но она не собиралась принимать этот вызов.
        Одри поднялась:
        - Может, это была не самая удачная…
        - Вот и мы! - Мин-Гуа появился в сопровождении двух официантов, несущих первые закуски для рождественской дегустации с морской тематикой. - Голубые креветки «Обсиблю», икра, устрицы «Роял Кабанон» и юдзу.
        Одри поняла только слова «креветки», «икра», «устрицы» и не более.
        Она вежливо опустилась обратно на свой диванчик. Высококвалифицированному персоналу потребовалось несколько секунд, чтобы разместить первое блюдо на столе, а затем они снова остались одни.
        Оливер проигнорировал еду и пододвинул к ней небольшой сверток в оберточной бумаге.
        Одри посмотрела на сделанную на скорую руку слегка помятую подарочную упаковку.
        - Хм…
        - Я ничего не жду взамен, Одри.
        Он что, всех видел насквозь?
        - Я не предполагала, что мы будем делать друг другу подарки в этом году.
        - Это с прошлого года.
        Она помедлила еще одно мгновение, затем пододвинула сверток к себе, но не открыла его. Вместо этого она отложила подарок в сторону, натянуто улыбаясь.
        Оливер пронзил ее своим пристальным взглядом:
        - Мы с тобой давние друзья, Одри. Мы встречались каждое Рождество на протяжении многих лет. Ты хочешь сказать, что приезжала сюда только из-за Блейка? - В его ореховых глазах мелькнула боль.
        - Странно продолжать это сейчас, когда его больше нет.
        Одри не хотела говорить неправильно. Но ее никогда не оставляло смутное чувство, что это было именно так.
        - Сейчас все по-другому. Но нашей дружбе не нужно меняться. Наши встречи с тобой никогда не были простой вежливостью по отношению к жене приятеля. Насколько я могу судить, мы тоже друзья.
        Пф-ф-ф. Бессмысленные слова.
        - Мне не хватало тебя на похоронах твоего приятеля.
        Внезапно у него на щеках выступил густой румянец.
        - Мне очень жаль, что я не смог приехать.
        Ага, конечно.
        - Полагаю, из-за экономического спада полет оказался тебе не по карману. - Они потратят в четыре раза больше на все сегодняшние блюда. Но одной из сильных сторон Оливера всегда было мужество, которое он проявлял, становясь мишенью для нападок. Он сжал губы и промолчал. - Или просто очень напряженная неделя в офисе?
        - Одри… - Он практически прошипел ее имя.
        - Оливер?
        - Ты же знаешь, я бы обязательно прилетел, если бы мог. Ты получила цветы, которые я послал?
        - Полбутика цветов? Да. Они стояли в каждом уголке часовни. И они были прекрасны. - Она вынуждена была признать это. - Но это были лишь цветы.
        - Послушай. Одри, я вижу, что ты расстроена. Могу я попросить тебя просто поверить, что у меня были свои причины, веские причины, чтобы не лететь в Сидней, и что дома в Шанхае я устроил собственные поминки по своему старому другу. - Одри заметила, как он сделал акцент на слове «старый», - вместе с бутылкой чиваса. Так что у Блейка было двое похорон в тот день.
        Она не должна до сих пор так живо помнить, как вытягивала шею из автомобиля, пытаясь разглядеть Оливера в похоронной процессии. Или как она практически не слушала и не воспринимала соболезнования сочувствующих, пожимавших ее руку после службы, потому что удивлялась, как ей его не хватало. И только позже, когда она подписывала благодарственные открытки для всех собравшихся на похороны, Одри наконец смирилась с реальностью.
        Оливер не пришел.
        Лучший друг Блейка - их шафер - не пришел на его похороны.
        Это была очень горькая правда, но Одри была слишком подавлена своим вдовством, чтобы любопытствовать, почему это причиняло ей такую боль. Или чтобы представить, что Оливер нашел свой способ проститься со старым товарищем. Например, влив в себя полбутылки элитного шотландского виски.
        - Он всегда любил дорогие марки, - признала она.
        Наверное, даже слишком, потому что именно любовь Блейка к крепким напиткам была признана основной причиной автомобильной аварии, которая стоила ему жизни. Но с тех пор как ее муж начал проводить больше времени в своем кабинете, потягивая виски за прочтением вечерних газет, а у Одри появилось больше свободы для любимых занятий, она действительно не могла жаловаться.
        Естественная пауза в неудобной беседе стала для них обоих знаком, что стоит поесть, а порции закусок с морепродуктами были такими маленькими, что все было съедено за считаные минуты.
        Нежный гул стрекоз, бьющих крылышками по стеклу позади Одри, обратил на себя ее внимание. Она повернулась, чтобы изучить коллекцию, давшую название этому ресторану. В Гонконге существовало более ста видов этих насекомых - ярких и светящихся, больших и маленьких, - и «Цинтин» бережно сохранял это безупречное и потрясающее сообщество в специальном террариуме.
        Она осторожно сделала несколько глубоких вдохов, чтобы взять свои своенравные эмоции под контроль.
        - Каждый раз я забываю, насколько это потрясающе.
        И каждый год она завидовала насекомым и жалела их в равной степени. Их жизнь в плену казалась роскошью, все их мыслимые потребности были удовлетворены. Их жизнь была длиннее и легче, чем у диких собратьев, их водно-болотные угодья не пересыхали, а источник пищи никогда не иссякал. Тем не менее стеклянные границы их мирка были незыблемы. Прибывавшие к ним новички еще какое-то время робко бились о стекло, пока в конце концов не прекращали эти попытки, смирившись со своей роскошной судьбой.
        В конечном счете разве не все так поступали?
        - Только дай шанс хранителю стрекоз, и он прожужжит тебе все уши о последних разработках и новинках в условиях содержания беспозвоночных.
        Его тон заставил Одри отвести взгляд от террариума и повернуться обратно к столу.
        - Я думала, ты прилетел только на один день. Когда ты успел встретиться с хранителем стрекоз «Цинтина»?
        - В прошлое Рождество. У меня неожиданно появилось свободное время.
        Потому что она не пришла.
        Стыд снова накрыл ее.
        - Это было… слишком рано. Я не могла уехать из Австралии. И Блейка не стало.
        Он уставился на нее. Созерцая.
        - В какое из этих объяснений ты хочешь чтобы я поверил?
        Одри вспыхнула:
        - Все это чистая правда. - Его молчание только подчеркнуло ее ложь. Она сделала глубокий вдох. - Я сожалею, что не пришла в прошлом году, Оливер. Если бы у меня было больше мужества…
        - Мужества?
        - Сказать тебе, что это наша последняя встреча.
        Он откинулся на диван:
        - И сегодня ты пришла, чтобы сказать это?
        Да. Хотя произнести это вслух показалось ей вдруг невозможным. Поэтому Одри только кивнула.
        - Ты могла бы сделать это по телефону. Так было бы дешевле для тебя. Но я хочу знать, почему ты не приедешь в будущем.
        Внутри у нее все сжалось.
        - Я не могу продолжать бесконечно и необоснованно летать сюда, Оливер. Разве мы не можем просто сказать «Это было здорово, проехали»?
        Несколько мгновений он обрабатывал сказанное ею.
        - Ты со всеми друзьями устраиваешь прощальные свидания?
        - Так, значит, вот кто мы? Друзья? - прошептала она.
        - Разве нет? - Его глаза сузились. - У меня никогда не возникало ощущения, что ты была здесь против воли. И казалось, что ты с удовольствием помогала мне тратить деньги.
        - Оливер…
        - Что происходит на самом деле, Одри? В чем проблема?
        - Блейка больше нет, - выдохнула она. - Если я продолжу прилетать и встречаться с тобой… Для чего?
        - Чтобы поболтать, рассказать, что произошло у каждого в жизни. Чтобы увидеть друг друга.
        - Зачем нам это делать?
        - Потому что друзья поддерживают отношения.
        - Наши отношения построены на ком-то, кого больше нет.
        Он моргнул два раза, и его прекрасные губы открылись.
        - Возможно, это началось именно так, но сейчас уже все по-другому. - Правда, в его взгляде промелькнуло сомнение. - Если помнишь, я познакомился с тобой за шесть минут до Блейка. Это означает, что формально наша дружба предваряет твои отношения с Блейком.
        Это были мучительные шесть минут, которые ей пришлось пережить рядом с самым сексуальным мужчиной, которого она когда-либо встречала, пока его намного более заурядный друг не появился в сиднейском баре - Блейк со своими узкими плечами, безобидной улыбкой и неувлекательными историями. Но она практически задушила его своим вниманием, пытаясь вырваться из-под микроскопа Оливера, от которого у нее по коже бегали мурашки.
        Она знала, когда замахивалась выше своих возможностей, и тридцать секунд в компании Оливера Хармера подсказали ей, что тот был в высшей лиге. Чрезвычайно привлекательный, чрезвычайно умный и чрезвычайно скучавший, если он стал развлекаться, заигрывая с нею.
        - Это не в счет. Ты болтал со мной, чтобы скоротать время, пока не появится Блейк.
        Он что-то взвешивал.
        - А что, если я заложил фундамент будущих отношений?
        - С Блейком?
        Его громкое фырканье привлекло несколько взглядов гостей, сидящих в другом конце зала.
        - Со мной. Блейк всегда самостоятельно справлялся со своими грязными делишками… - Оливер тут же осекся, словно вспомнив, что они говорят о покойнике. - Во всяком случае, как только он вошел в комнату, ты сразу была им очарована. Я понял, что меня обошли.
        Что бы сказал Оливер, если бы знал, что она уцепилась за разговор с Блейком специально, чтобы избежать общения с его более красивым другом? Или если бы она призналась, что фиксировала каждое движение Оливера до момента, когда наконец оставила Блейку свой номер телефона и с облегчением ускользнула в австралийскую ночь.
        Он, вероятно, посмеялся бы над ней.
        - Я уверена, что это не имело необратимых негативных последствий для твоей самооценки, - едко заметила она.
        - Мне пришлось терпеть его злорадство в течение недели. Не каждый день ему удавалось увести у меня из-под носа женщину, которую я… - Он осекся.
        - Женщину, которую ты что?..
        - Вообще любую женщину на самом деле. Ты была первой.
        Одри покачала головой:
        - Это просто невыносимо. Вот почему я оставила свой номер телефона ему, а не тебе.
        Да. И еще потому, что всегда была трусихой.
        Оливер откинулся на спинку дивана:
        - Представь себе, как по-другому все сложилось бы, предпочти ты меня ему.
        - О, умоляю тебя. Я бы наскучила тебе через несколько часов.
        - Кто это сказал?
        - Для тебя это просто спорт, Оливер.
        - Опять. Кто это сказал?
        - Это говорит твой послужной список. И Блейк.
        Говорил.
        Он подался вперед:
        - Что он говорил?
        Достаточно, чтобы она задавалась вопросом, не пошло ли что-то не так между двумя друзьями. Одри пожала плечами:
        - Он переживал за тебя. Хотел, чтобы у тебя было то же, что и у него.
        Коричневые крапинки на зеленой радужной оболочке его глаз, казалось, пришли в движение.
        - А что у него было?
        - Стабильные отношения. Постоянство. Семья.
        Интересно, он заметил, что она не сказала «любовь»?
        - Услышать такое из его уст особенно ценно.
        - Что ты имеешь в виду?
        Его язвительное выражение лица сменилось наигранно скучающей гримасой.
        - Не важно, что я имею в виду. Давняя история. Я не осознавал, что старина Блейк был такой страстной натурой.
        - Прости, что?
        - Такой собственнический инстинкт. У меня сложилось впечатление, что ваш брак был таким же соглашением сторон, как и все остальное.
        Одри бросило в жар. «Что, Оливер, не представляешь себе, что я могу вызывать страсть в мужчине?»
        - Ты не видел нас вместе много лет, - процедила она сквозь зубы.
        Зачем он это сказал?
        - Мой бизнес зависит от умения видеть людей насквозь и понимать их, Одри. В те годы до вашей свадьбы я много общался с вами. Прежде чем переехать в Шанхай. Трое амигос, помнишь? Достаточно долго, чтобы сформировать свое мнение.
        Помнит ли она?..
        Она помнила неторопливые обеды, блестящие беседы на троих. Она помнила, как однажды Оливер встал между ней и какими-то пьяными идиотами на улице, в то время как Блейк прикрывал ее с безопасной стороны. Она помнила, как у нее перехватило дыхание, когда Оливер вышел к ним из сумеречной тени, и какой опустошенной она почувствовала себя, когда он ушел.
        Конечно. Она помнила.
        - Тогда ты должен помнить, как часто Блейк проявлял свою страсть и чувства на публике. - Оливеру нередко бывало неловко за них, и он смотрел в сторону, чувствуя себя пятым колесом, каковым и был. Трудно представить себе, чтобы этого уверенного в себе мужчину можно было смутить. - Разве этого недостаточно?
        - Это была вполне убедительная демонстрация чувств. Но у меня всегда было ощущение, что Блейк специально приберегал такие проявления любви для моментов, когда вы оказывались на публике.
        Горькое чувство обиды охватило Одри. Потому что, по сути, это была правда. За закрытыми дверями они жили скорее как брат с сестрой. Чего Оливер, вероятно, не знал, так это того, что Блейк бурно проявлял свои чувства к ней в основном и особенно в присутствии Оливера. Метил собственные владения как сумасшедший. Как будто подсознательно чувствовал ее интерес к своему другу, который она так старательно пыталась скрыть.
        Одри с трудом вдохнула:
        - Оливер, неужели ты хочешь сегодня этим заниматься? Осуждать покойника?
        Он гневно нахмурил брови:
        - Я хочу просто наслаждаться. Наслаждаться твоей компанией. Как раньше. - Он снова пододвинул к ней подарок. - И на этой ноте открой его.
        Одно мгновение она сидела неподвижно, но стальная решимость в его взгляде говорила ей, что это абсолютно бессмысленно. Он был готов сам вскрыть для нее упаковку.
        Она разорвала бумагу с большим раздражением, надеясь, что он истолковал это как нетерпение.
        - Это сигара. И колода карт, и упаковка «M&M’s». Как три года назад. - Она подняла на него глаза и выдержала его пристальный взгляд. - Я не курю.
        - Меня это никогда не останавливало.
        Одри изо всех сил пыталась прогнать теплое воспоминание о том, как Оливер позволял ей выигрывать у него в карты, полагая, что она ничего не замечала.
        Она откинулась назад:
        - Что ты делаешь на Рождество?
        - Работаю, как правило.
        - Домой не летаешь?
        - Летаю ли я домой к отцу? Нет.
        - А как насчет мамы?
        - Она прилетает ко мне на китайский Новый год.
        Одри уставилась на него.
        - Ты осуждаешь меня, - пробормотал он.
        - Нет. Пытаюсь представить себе это.
        - Подумай сама. Я не могу вернуться в Сидней, я не могу пойти на Рождество к подружке - от меня сразу ждут кольца и предложения руки и сердца, а в офисе хорошо и тихо.
        - Значит, ты работаешь.
        - Просто еще один день. А что ты делаешь?
        - Праздную Рождество. - Она пожала плечами.
        Но это никогда не было так захватывающе, как встреча с Оливером. Или так вкусно, как праздничные угощения, которые для нее готовили в «Цинтине». И воспоминания не согревали ее душу весь оставшийся год. Это были незатейливые ужины, и гоголь-моголь, и семья, и никому не нужные подарки, и из года в год одни и те же объяснения, почему Блейк не пришел.
        Ее взгляд снова упал на его подарок. Она взяла сигару и зажала ее между зубами, подражая ему, а спустя две секунды выплюнула:
        - Тьфу. Это ужасно.
        Он тепло рассмеялся:
        - Ты привыкнешь к этому.
        - Не могу себе представить как.
        Хотя сигара оставила ужасный вкус на ее губах, она поймала себя на мысли, что, возможно, на его губах этот вкус гораздо лучше. А потом ей пришлось бороться с собой, чтобы не смотреть на его рот. Оливер намного усложнил эту задачу - подавшись вперед, он поднял сигару, провел ею над верхней губой, а затем просунул запечатанный конец между зубами.
        Что-то в непринужденной интимности этого акта, в том, что он так легко положил себе в рот сигару, на которой осталась ее слюна, - как будто они были старой супружеской парой, - заставило ее сердце биться сильнее, но она изо всех сил контролировала каждую клеточку своего организма, чтобы скрыть это, когда он перекатил сигару одними губами справа налево.
        Не самый худший вариант закончить свои дни, если ты сигара.
        Стоп!
        Несмотря на легкую улыбку, его взгляд стал неестественно напряженным. И Одри необъяснимо занервничала.
        - Итак, - начал он, словно это была одна из партий в покер, - если мы не друзья, тогда кто мы?
        Она слегка поперхнулась своим шампанским:
        - Прости?
        - Я принимаю твое утверждение, что мы не друзья. Но тогда мне интересно, кто мы друг другу.
        Одри почувствовала себя трусливым зайцем в свете автомобильных фар. Она знала, что это недостойно, и точно представляла, как чувствует себя зверек, наблюдая за неизбежным приближением своей судьбы.
        - Все это время два обстоятельства определяли для меня наши отношения… - Он произнес слово «определяли», как будто оно означало «ограничивали». - Одно из них то, что ты была женой моего друга. Теперь - в результате трагедии - этого обстоятельства уже не существует. А другое - наша дружба. Видимо, ее тоже больше нет. Так вот скажи мне, Одри… - он наклонился вперед, поболтал содержимое своего бокала и пристально посмотрел ей в глаза, - на какой именно стадии мы сейчас находимся?


        Глава 5
        Омар, кальмары, морская капуста и тушеные анчоусы
        Внутри у Одри все сжалось от напряжения. Она должна была это предвидеть. Он не зря был мультимиллионером - больше всего в Оливере она ценила его острый ум.
        Она тщательно разгладила юбку:
        - Мы… знакомые.
        Отлично. Да. Хорошее нейтральное слово.
        Он подумал, кивнул, и она решила, что в безопасности. Но неожиданно траектория полукивка изменилась, и он замотал головой:
        - Нет, это не подходит. Я обычно не трачу столько времени - и уж точно, столько денег - на простых знакомых.
        - Компаньоны? - прохрипела Одри, делая глоток шампанского.
        - Определенно нет. Это предполагает бизнес. А когда мы вместе, о делах я думаю в последнюю очередь. Именно поэтому я так люблю наши рождественские встречи.
        - Тогда кто мы, по-твоему?
        Он задумался.
        - Наперсники.
        Оливер, конечно, многим делился с ней, но они оба знали, что это не было взаимно.
        - Как насчет соратников? - парировала она.
        Он поморщился:
        - Скорее спутники. В буквальном смысле.
        Нет. От этого у нее в голове проявлялся слишком живой образ.
        - Подельники?
        Он рассмеялся, но его глаза оставались серьезными.
        - А как насчет родственных душ?
        Слова. Скрытый смысл. Это было слишком.
        - Почему ты это делаешь? - напряженно прошептала Одри.
        - Делаю что?
        Что именно это было? Флирт? Давление? Она смотрела на него и надеялась, что ее лицо не было таким же мрачным, как голос.
        - Будоражишь.
        Он осушил последние капли «Кристалл» из своего бокала.
        - Я просто пытаюсь встряхнуть тебя и вытащить из холодного безразличия, с которым ты ведешь этот разговор.
        - Я не хотела показаться безразличной. - Или холодной. Хотя это определение в свой адрес она уже слышала от Блейка. Когда он бывал гадким.
        - Я знаю, что ты не хочешь, Одри. Это единственная причина, почему я не сержусь на тебя. Это техника выживания.
        - Угу… - Она нахмурилась в надежде скрыть от него, что он был на сто процентов прав. - И что я же стараюсь пережить?
        - Этот день? - Он посмотрел на нее долгим изучающим взглядом. - Может быть, меня.
        - Не обольщайся.
        Четыре официанта спустя точно выверенное время прибыли со вторым блюдом морепродуктов, обещающим новые вкусовые впечатления. Двое из них убрали со стола грязные тарелки, а двое других поставили перед ними украшенные переливающимися водорослями деревянные чашечки, внутри которых лежали морские закуски. Одинокая клешня омара, кальмар на слое икры, выложенные веером какие-то мелкие тушеные рыбешки и…
        Одри наклонилась, чтобы получше рассмотреть.
        - Это криль?
        Оливер усмехнулся, и это разрядило напряженность, которая нависла между ними толстым слоем, как пресловутый планктон.
        - Не спрашивай. Просто попробуй.
        Что бы это ни было, оно было великолепно. Непривычная текстура, но бесподобный вкус. Пока она не добралась до клешни омара.
        - Вот это да…
        - Здесь они действительно превзошли самих себя.
        Все это разнообразие легко запивалось прохладным испанским вином «Вердельо», которое волшебным образом появилось перед каждым из них. Но когда на их стилизованной деревянной посуде не осталось ничего, кроме шелухи от клешни и водорослей, разговор пришлось возобновить из-за отсутствия другого выбора.
        - Одри, мы знакомы с тобой целых пять лет. Восемь, если считать с самого начала.
        О, если бы она могла вернуться туда, в прошлое. Многое бы сделала по-другому…
        - И я всегда вел себя с тобой подчеркнуто пристойно. Точно знал, где проходит граница, немедленно замирал, едва носки моих ботинок касались этой невидимой линии. Неоднократно убеждал себя в том, что мы только друзья.
        Сердце Одри дико забилось.
        - Мы и есть друзья.
        Он ухватился за это.
        - Так, значит, теперь мы все-таки друзья? Определись.
        Она не могла не заметить разочарование в его интонации.
        - Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, Оливер.
        - Нет, понимаешь. - Он снова подался вперед, напоминая хищника. - Но ты это отрицаешь.
        - Отрицаю что?
        - Кто мы друг другу на самом деле.
        Они никем не могли быть. Это было просто невозможно.
        - Здесь нет никакой загадки. Ты был шафером на моей свадьбе. Близким другом моего мужа.
        - Я перестал быть другом Блейка три года назад, Одри.
        Это признание ошеломило ее - рот беззвучно открылся и закрылся в знак протеста. Она знала, что между ними что-то пошло не так, но… столько лет назад?
        Она подняла упаковку «M&M’s»:
        - Так давно?
        - Дружба меняется. Люди меняются, - ответил Оливер.
        - Почему ты не сказал мне? - прошептала она. И почему Блейк не сказал? Он знал, что она виделась с Оливером каждый раз, когда отправлялась в Гонконг. Какого черта ее муж не попросил ее не ездить туда?
        Оливер глубоко вздохнул:
        - Я не говорил тебе, потому что иначе ты бы перестала прилетать.
        Только тихое журчание разговора, звон серебряных приборов по тарелкам и гул стрекоз нарушали невыносимо долгое, мучительное молчание. Два официанта материализовались позади них, ненавязчиво убрали деревянную посуду и остатки шелухи и поставили на их место сорбет для нейтрализации вкуса. Затем Одри и Оливер снова остались одни.
        - Значит, мои слова сегодня не стали бы сюрпризом, - осторожно начала она. - Ты знал, что я собиралась завершить это.
        - Это не значит, что я собираюсь вежливо согласиться и позволю тебе уйти.
        Чувство безысходности овладело ею.
        - Почему, Оливер?
        Он переместил сигару в правый угол рта:
        - Потому что я не хочу. Потому что мне нравятся наши встречи. Потому что мне нравится, какие чувства они во мне вызывают. И потому что мне кажется, ты просто обманываешь себя, раз не признаешь, что испытываешь то же самое.
        Тяжелая правда повисла в воздухе, и от нее невозможно было отмахнуться.
        В отчаянии Одри подхватила ложечкой наполовину растаявший сорбет, и его ледяной вкус немного освежил ее. Оливер пережидал ее очевидную уловку.
        - Я…
        Господи, это было разумно? Разве она не могла просто солгать и отделаться от этого? Но Оливер смотрел на нее своим проницательным взглядом, и не имело значения, что он видел ее только десять часов в год - он понимал ее лучше, чем она сама.
        - Мне нравится видеться с тобой, - вздохнула она. - Ты знаешь, это правда.
        - Так зачем прекращать это?
        - Что скажут люди?
        Видимо, она впервые удивила его, судя по незнакомому выражению, появившемуся на его лице.
        - Какие люди?
        - Любые.
        - Они скажут, что два друга встретились на обед. Это просто обед, Одри. Один раз в год. На Рождество.
        - Как будто людям, из-за которых я беспокоюсь, не все равно, какое это время года.
        - Какая тебе разница, что они скажут? Ведь мы знаем правду.
        Она выдохнула, пропустив воздух между губ.
        - Тебе, может, и наплевать на репутацию, но для меня она кое-что значит.
        Оливер покачал головой:
        - Что изменилось по сравнению с прошлыми годами? Мы встречались и просто проводили день вместе. Я не вижу разницы.
        - Разница в том, что Блейка больше нет. Он был оправданием для наших встреч.
        Он делал их законными.
        Теперь это было просто… опасно.
        - Большинство женщин беспокоились бы, что именно это станет поводом для сплетен. Замужняя женщина летит на другой конец света, чтобы повидаться с мужчиной, который не является ее мужем. Но ты не переживала об этом, пока не потеряла Блейка, - почему ты беспокоишься теперь?
        - Потому что сейчас я…
        Она замялась, и он наклонился ближе, чтобы заглянуть ей в лицо.
        - Что? Единственное, что изменилось в наших отношениях, - это твое семейное положение.
        Она вздрогнула, прочитав по его глазам, что он все понял.
        - Так в этом причина, Одри? Ты волнуешься, потому что ты сейчас одна?
        - Как это будет выглядеть со стороны?
        - Ты вдова. Никого не волнует, что ты делаешь и с кем встречаешься. Тут нет и намека на скандал. Или ты больше озабочена тем, как к этому отнесусь я?
        Ее пульс стучал уже где-то в горле.
        - Я не хочу произвести неправильное впечатление.
        - Что же это за впечатление? - спросил он вкрадчивым тоном.
        - Что я здесь, потому что… Что мы…
        Оливер откинулся на плюшевую спинку дивана, сигара безвольно свешивалась изо рта.
        - Что ты клеишься ко мне?
        - Что я предлагаю себя.
        Эмоции, мелькавшие на его лице, напоминали классическое слайд-шоу, которое наконец остановилось на выражении сильного недоверия.
        - Это обед, Одри. Не любовная прелюдия. Серьезно, ну что самое худшее могло бы случиться? Если я вдруг начну приставать, тебе достаточно сказать «нет».
        Ее губы сжались еще сильнее.
        - Было бы неловко, - выдавила она из себя.
        Метрдотель обернулся на его фырканье.
        - В то время как этот разговор одно сплошное удовольствие.
        - Я не думаю, что твой сарказм уместен, Оливер.
        - В самом деле? Ты считаешь, что я поставлю себя в такое глупое положение? - Неверие отразилось на его лице. - Мне просто любопытно. Ты считаешь меня озабоченным и отчаявшимся, - его шепот мог бы разрезать стекло, - или себя - такой желанной и обольстительной?
        Боль пронзила ее насквозь: он жестоко напомнил ей, что просто не мог ее желать.
        - Перестань…
        Но он разошелся:
        - А может, все было бы вообще по-другому. Знаешь, меня считают настоящим соблазнителем. В твоем сумасшедшем взгляде на мир нет места мысли, что я могу сделать одно движение, и ты будешь просто не в состоянии отказать? Или не захочешь?
        Он никак не мог не заметить внезапную бледность ее лица. Кровь отлила от него в один миг, как если бы все шестьдесят этажей под ними внезапно испарились.
        Оливер молчал.
        Глупый, слепой, неотесанный мужик.
        Одри встала и повернулась к стрекозам - ее руки были сплетены на животе, словно в попытке унять резкую боль. Потом она поднесла ладони к своему мертвенно-бледному лицу. Другие гости продолжали ужинать, не обращая внимания на агонию внутри ее грудной клетки.
        - В этом все дело? - прошептал у нее за спиной Оливер. - Ты поэтому не хочешь бывать здесь?
        Унижение и горькое чувство обиды стянули ей горло. Она подняла палец и провела им по стеклу, повторяя путь яростно бившейся о стекло террариума стрекозы, которая еще не отказалась от своей мечты о свободе.
        - Я уверена, что тебе это кажется смешным.
        Ковер был слишком толстым и слишком новым, чтобы выдать его шаги, но Одри увидела отражение Оливера в стеклянной поверхности террариума. Он остановился, прежде чем их тела успели коснуться друг друга.
        - Я бы никогда не стал смеяться над тобой, - серьезно сказал он низким голосом. - Или твоими чувствами. Какими бы они ни были.
        Одри откинула волосы назад, немного расправила плечи. Возможно, она унижена, но она никогда не будет ползать перед ним на коленях.
        - Нет. Я уверена, что у тебя уже был опыт с обременительной привязанностью со стороны слабого пола.
        Именно это делало все таким унизительным. То, что она была просто одной из многих - может быть, даже сотен - женщин, которые попались на обаяние Хармера.
        - Ты мне небезразлична Одри…
        Но…
        - Умоляю, прибереги это для тех, кто не знает тебя настолько хорошо.
        - Ты мне действительно небезразлична, - настойчиво повторил Оливер.
        - Но не настолько, чтобы прийти на похороны моего мужа. - Она повернулась лицом к нему. - Не настолько, чтобы быть там для своего друга в самую тяжелую неделю ее жизни, когда я была потрясена и так ужасно растеряна. - Одри потянулась к сумочке, лежавшей на свободном кресле в конце стола.
        Ловким движением она перекинула сумочку через плечо и повернулась к выходу из ресторана. К черту оставшиеся блюда.
        - Одри. - Его сильная рука обхватила ее чуть выше локтя. - Постой. Я хотел быть там, Одри. Ради тебя. Но я знал, что произойдет, если я прилечу. - Он аккуратно обхватил ее руки своими ладонями. - После того как все разошлись по домам, мы с тобой оказались бы в каком-нибудь тихом месте - потягивая напитки и беседуя, - и ты была бы измучена и убита горем. - Она опустила голову, и Оливер должен был нагнуться, чтобы заглянуть ей в глаза. - И я не смог бы на это смотреть, мое сердце просто не выдержало бы. Я бы обнял тебя, чтобы поддержать и прогнать боль, - он сделал глубокий вдох, - и потом мы бы оказались в постели.
        Она быстро взглянула на него:
        - Этого бы не случилось…
        Его руки крепче обхватили ее, но не для того, чтобы притянуть ближе, - наоборот, он слегка оттолкнул ее прочь от себя.
        - Даже сейчас я с трудом сдерживаю себя. Я хочу держать тебя в своих объятиях, Одри. Я хочу тебя в своей постели. И то, что Блейка больше нет, не играет никакой роли - я мечтал об этом каждое Рождество на протяжении последних пяти лет.
        Каждый мускул в ее теле напрягся, и он это знал.
        - Но мы не можем этого допустить, - продолжал он. - Я знаю. Возможно, приведение нашей дружбы к наименьшему общему знаменателю принесет физическое удовольствие, но наши… отношения… стоят гораздо больше. И поэтому нам остается лишь это неловкое и опасное… ощущение.
        Ощущение… Значит, он чувствовал то же самое. Но это было не просто неловко, это было ужасно. Потому что она вдруг поняла, что Оливеру было не легче, чем ей, - испытывать это, не имея возможности выразить…
        - Я ценю твою дружбу, Одри. Я ценю твое мнение, твои суждения, твою критику. Каждый раз я с радостью и волнением поднимаюсь сюда в лифте, потому что знаю, что увижу тебя и проведу с тобой день, беседуя на всевозможные интересные темы. Единственный день в году. И я не собираюсь испортить все это, приставая к тебе.
        «О!» - мысленно воскликнула она. Но было ли это облегчение или разочарование?
        - Мне очень жаль тебя.
        - Почему?
        Кровь прилила к ее лицу.
        - Потому что ты говоришь избитыми фразами.
        - Это лестно. Тот факт, что женщина, которую я ценю так высоко, тоже находит во мне что-то достойное восхищения… лишь подтверждает правильность заявления. Спасибо.
        - Не надо благодарить меня. - Слова прозвучали слишком снисходительно.
        - Хорошо. Я буду просто молча кичиться этим.
        То, что она все еще могла смеяться, несмотря ни на что…
        - Это уже больше на тебя похоже.
        Они стояли друг напротив друга - между ними не было ничего, кроме воздуха. И эмоциональной пропасти размером с океан.
        - И что теперь?
        Он изучающе посмотрел не нее, а потом стряхнул серьезное выражение:
        - А теперь мы перейдем к третьему блюду.


        Глава 6
        Ананас, шишечки хмеля и зеленые томаты, подаваемые в глазури с бразильским орехом
        Почувствовали ли остальные элегантно одетые гости ресторана «Цинтин», что ось Земли резко сместилась? Никто из них не выглядел особо обеспокоенным. Может, конструкция этого здания позволяла выдерживать подземные толчки?
        Потому что все основы существования Оливера только что покачнулись.
        Оба они замолчали и обменялись вежливыми улыбками, когда перед ними возникли крохотные роллы, и официант произнес по-английски с акцентом:
        - Ананас и зеленые томаты в глазури с бразильским орехом.
        Хотя роллы были небольшими, но они с Одри не торопились: сначала пробовали на вкус, а потом уже жевали терпкие кисловатые кусочки. В общем, тянули время. Такое необходимое им время. Потому что меньше всего Оливеру сейчас хотелось есть.
        Она не заслуживала его гнева. Оливер автоматически отреагировал на предположение, что он был именно таким жалким и ничтожным - как сам того втайне боялся, - когда дело касалось ее. Но Одри не была виновата в его сильной привязанности к ней. Его гнев был направлен скорее на самого себя. Это он не мог выбросить чужую жену из головы. Это он оказался не в состоянии находиться рядом с красивой женщиной и не пытаться проникнуть в ее душу, познать ее сущность. И это он был неизбежно разочарован тем, что нашел там, потому что все остальные женщины меркли в сравнении с ней.
        Одри была лучшей женщиной - вообще лучшим человеком, которого он знал. А он был знаком с удивительными людьми. Но она была яркой звездой на верхушке его рождественской елки из восхитительных друзей - такая же сверкающая и такая же недосягаемая.
        Всего лишь несколько минут назад он и понятия не имел, что она могла быть увлечена им. Он привык подавлять все недопустимые чувства к ней, которые кипели в нем.
        - Что произошло между тобой и Блейком? - вдруг спросила Одри, резко нарушив его праздник жалости к себе. В ее огромных глазах мерцало сострадание и любопытство. И что-то еще… Едва уловимая тревога.
        Нет. Он не мог говорить с ней на эту тему. Какая разница, когда Блейк уже мертв?
        - Мы просто… отдалились друг от друга.
        Две изящные линии появились у нее между бровями.
        - Я не понимаю, почему он ничего не сказал. Не попросил меня прекратить эти поездки. Столько лет. Это не похоже на него.
        - А ты думала, он заставит тебя продемонстрировать твою преданность?
        По лицу Одри было видно, что она рассматривала широкий спектр вариантов.
        - Он знал, зачем я приезжала сюда. Он бы сказал мне, если в этом больше не было необходимости.
        Необходимость. Пузырь скрытой надежды наполовину сдулся. Мысль, что она приезжала каждый год, только чтобы угодить мужу, обожгла его.
        - Что-то должно было случиться, - настаивала она. - Инцидент? Ссора? Обидные слова?
        - Одри, оставь это в покое. Какое это имеет значение теперь, когда его нет?
        Она наклонилась вперед, нависнув над ореховой крошкой уничтоженных роллов.
        - Во-первых, я никогда не понимала, почему вы были друзьями. Вы с Блейком такие разные.
        - Противоположности притягиваются? Но мы не были настолько разными. - По крайней мере, вначале.
        Но ее всевидящие глаза ухватились за тайну и не собирались сдаваться просто так.
        - Он делал много вещей, которых ты не одобрял, - рассуждала она. - Я пытаюсь представить себе, что могло настолько оттолкнуть тебя от него.
        Ее неосознанная солидарность согрела его.
        - Почему ты решила, что виноват он, а не я?
        Ее губы скривились.
        - Я знаю своего мужа, Оливер. Все его недостатки.
        И это был, наверное, самый удобный момент, чтобы спросить:
        - Почему ты вышла за него замуж?
        - А почему люди обычно женятся?
        - По любви, - парировал он. Не то чтобы он знал, на что это похоже. - Ты любила его?
        Слышала ли она, как сильно он надеялся услышать «нет» в ответ?
        - Для разных людей брак означает разные вещи. - Одри уклонилась от прямого ответа.
        - Ну а что же он значит для тебя?
        Она колебалась.
        - Я не разделяю это сентиментальное представление о «вспышке молнии, озарившей переполненный зал».
        Это была правда. Когда она вошла в бар в тот первый день, никакой молнии не было. Но когда она прижала его к стенке своим интеллектом и спустя несколько минут пристально посмотрела на него своими огромными глазами, Оливеру пришлось вцепиться пальцами в крышку барной стойки, чтобы не пошатнуться и не упасть назад, опрокинутым необъяснимой горячей волной, которая исходила от нее. Что бы это ни было.
        - А тебе этого не хотелось? - копнул он глубже.
        - Огромной романтической страсти? Нет. - Щеки ее слегка покраснели. - У меня не было такого опыта. Я ценю совместимость, общие интересы, общие цели, взаимное уважение, доверие. Все те вещи, которые составляют брак.
        Скучный, бессодержательный брак, это уж точно. Хотя откуда ему знать? Никакого личного опыта, на который он мог бы опереться, и отвратительный пример брака его родителей, который едва ли мог так называться - просто женщина, живущая в чистилище и знающая, что муж не любит ее.
        Он попробовал рискнуть и прозондировать почву:
        - А Блейк разделял это?
        Она взглянула на него:
        - Я… Да. Мы на многое смотрели одинаково.
        Ну, на одну вещь Блейк определенно смотрел по-другому.
        Верность.
        - Ты никогда не задавалась вопросом, как это могло быть с другим мужчиной? - Ему нужно было знать. - Разве ты никогда не чувствовала влечения к кому-то другому, кроме Блейка, и не задумывалась об отношениях, которые начинаются с настоящей старомодной страсти?
        - Ты полагаешь, что понятия «желать» и «получать» всегда связаны. Все упирается во взаимное доверие и уважение. Я не поступила бы так со своим партнером. Я просто не смогла бы. - Она прищурилась. - Я думала, именно ты понимаешь это.
        Внутри у него все похолодело. «Именно ты…»
        - Ты говоришь о моем отце? - Они никогда не обсуждали его отца, и поэтому все, что она могла знать, шло от Блейка.
        - Он сильно гулял?
        Оливер глубоко вздохнул. Но если это была единственная возможная близость, на которую он мог рассчитывать с Одри Дивейни, то он был готов пойти на это и поделиться с ней самым личным.
        - Очень.
        - Как ты узнал, чем он занимался?
        - Это знали все.
        - В том числе и твоя мать?
        - Она притворялась, что ничего не замечает. - Ради сына. А может быть, и ради самой себя.
        - Ей было все равно?
        Его желудок сжался при воспоминании о том, как по ночам рыдала его мать, думая, что он уже спит. Челюсть его напряглась.
        - Нет, ей не было все равно.
        - Почему же она не ушла от него?
        Вздох сотряс его тело.
        - Мой отец был не в состоянии хранить верность, но он не пил, не распускал руки, помнил все дни рождения, и у него была постоянная работа. Во всех других отношениях он был довольно неплохим отцом. - Если не считать такой мелочи, как нравственность. - Поэтому она решила остаться. И отец воспринял это как зеленый свет. Как безусловное разрешение.
        - Может быть, она думала, что не достойна лучшего?
        - Чем мужчины, который безжалостно ей изменял? Разумеется! - Внезапно он осознал, как свободно беседует на эту тему. После стольких лет внутренних переживаний.
        Одри покачала головой:
        - Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь поставить себя на ее место. Из-за того, какой ты есть. Успешный, очаровательный и красивый.
        - А ты умеешь, Одри? Ставить себя на место другого?
        Она посмотрела в окно на небоскребы, возвышающиеся на другом берегу бухты. И чуть заметно кивнула:
        - В старших классах я превратилась из упитанной умной девочки в невзрачную умную девушку. Я не возражала до тех пор, пока это определение шло вместе со словом «умная», потому что это была моя идентичность, моя сущность. Именно успехи в учебе подпитывали и повышали мою самооценку.
        - Если бы я знал тебя тогда.
        Она рассмеялась:
        - О нет… Красивые люди и я существовали в разных мирах. Ты бы меня даже не заметил.
        - Очень самонадеянное предположение. - И звучит как осуждение. Что вовсе не было на нее похоже.
        Она наклонилась вперед:
        - Первые два года школы мальчики и знать меня не хотели. Я была невидимой и делала свои успехи вне поля их зрения. А потом в один прекрасный день меня… обнаружили. И это было концом моей безмятежной школьной поры.
        - Что значит «обнаружили»?
        - Как выявляют какие-нибудь редкие виды, столетиями существовавшие у тебя под носом. Я не изменила прическу, не сделала макияж и не стала тренером футбольной команды. Это не было как в кино. Вчера я еще была невидимкой, а на следующий день, - она пожала плечами, - а вот и я.
        - В хорошем смысле?
        Она сделала внушительный глоток вина:
        - Нет. Не для меня.
        Боль в ее глазах смутила его.
        - Что случилось?
        - Ничего. Сначала они просто наблюдали за мной, что бы я ни делала, куда бы ни шла. Словно не знали, как подойти ко мне.
        Они… словно стая.
        - Как-то раз один из них пригласил меня в кино. Майкл Хеллиер. Я не знала, как любезно отказать ему, поэтому согласилась, и в считаные секунды это стало известно всей школе. Девушки из той группировки начали преследовать и травить меня, они загнали меня в школьный туалет, прижали к стене и сказали, чтобы я не лезла в чужой огород. - Она подняла глаза. - Но он пригласил меня, и я не могла просто не появиться. Так что я пошла. Я даже не помню, какой фильм мы смотрели, потому что я все время думала о тех девчонках. Я убедила себя, что они шпионили за нами с последнего ряда. Я почти не говорила с тем парнем, я даже не сняла пальто, хотя потела в нем как сумасшедшая, а когда Майкл попытался обнять меня, я буквально замерла. Весь фильм я просидела не шелохнувшись и, дождавшись титров, пробормотала ему слова благодарности и выбежала из кинотеатра.
        Оливер сидел молча, проигрывая всю ужасную историю у себя в голове, и гнев с каждым словом закипал в нем все сильнее.
        Одри повернулась к нему, глаза ее сверкали.
        - Я наслаждалась этим, Оливер. Вниманием тех мальчиков. Мне льстило, что ни один из них не знал, как со мной обращаться. Мне нравилось быть загадкой в их глазах, и я получала удовольствие от новых ощущений. Смена власти. Мне казалось, что это возмездие за то, что меня дразнили в детстве, за каждое издевательство, которое я пережила. Мне нравилось быть «видимой» и популярной. Мое сердце билось от приятного волнения, когда я была рядом с парнем, потому что знала, что нравлюсь ему. И я полностью подыгрывала. Но я заслужила то, что случилось со мной. - Она вздохнула. - И все жестокие прозвища, которые они дали мне после этого. Я пыталась играть в игру, к которой не была готова, и проиграла. Я никогда больше не повторяла эту ошибку. И никогда больше не старалась прыгнуть выше головы. Спустя некоторое время это начинает казаться нормальным. Может быть, что-то подобное случилось и с твоей матерью…
        Господи, он совсем забыл, что они говорили о Марлен Хармер.
        - Что-то, что отбило у нее желание замахиваться высоко.
        Или надеяться? Или ждать большего от людей?
        Или, может быть, чувствовать?
        Он спросил первое, что пришло ему в голову. Что всегда втайне хотел знать.
        - Так вот почему ты выбрала Блейка в ту ночь? Потому что какие-то придурки в школе втоптали в грязь твое честолюбие?
        Во взгляде ее появилась нерешительность, и Оливер смотрел на нее, пытаясь определить, сколько правды он мог рассказать ей. Когда же Одри заговорила, ее слова были болезненно простыми, а глаза она отвела в сторону.
        - Блейк был в пределах досягаемости.
        Оливер снова откинулся на своем диванчике, полностью потеряв дар речи, смутно понимая, что Одри только что сказала в свое оправдание. Ему всегда было интересно, чем Блейк так привлек ее к себе в тот день, но такие мысли были высокомерными и злыми, учитывая, что Блейк считался его лучшим другом. Поэтому Оливер давно подавил их, похоронил все эти вопросы на большой глубине.
        А теперь у него был ответ.
        Одри выбрала Блейка не потому, что считала его лучше…
        Он был просто доступнее.
        - Меня убивает мысль, что моя мать точно так же сомневалась в себе, а мой отец только усиливал ее неуверенность…
        Она поняла, что, сказав «моя мать», он в действительности имел в виду Одри? А вместо отца - себя? Только представить себе, что эта необыкновенная женщина сидела в том баре много лет назад, улыбалась, болтала, пила свой коктейль, а все это время внутри ее шла ожесточенная борьба, закончившаяся тем, что она решила, что не достойна…
        Она! Лучшая из женщин.
        Это убивало его.
        - Ты знаешь ее лучше, - пробормотала Одри. - Это просто моя гипотеза, почему она могла допустить все это. У каждого своя история и свои мотивы.
        Почему она сейчас пошла на попятную, было ему понятно. Она раскрылась, обнажила душу и сейчас поспешно отступала на безопасное расстояние. Ну уж нет, он не позволит ей сделать это. Не сейчас, когда он наконец добился некоторых успехов и начал по-настоящему узнавать ее.
        Оливер потянулся вперед и взял Одри за руку:
        - Если бы я только мог убедить ее в том, что она удивительная женщина.
        Она сглотнула дважды, прежде чем ответить.
        - Просто скажи ей это.
        - Ты думаешь, она мне поверит? - Он провел большим пальцем по ее ладони, повторяя ее форму. - Или она будет искать скрытый смысл?
        Одри не могла скрыть легкую тревогу, отразившуюся у нее на лице.
        - Если ты будешь повторять это достаточно часто, то в конце концов ей придется поверить.
        Так просто? Может ли простое многократное повторение нейтрализовать многолетние уроки - опыт?
        Он медленно и бесшумно выпустил воздух:
        - Я бы заметил тебя, Одри. Даю тебе слово.
        Потому что она была особенной, а не потому что он был таким.
        Она откинула голову на спинку дивана:
        - Мне бы не помешал чемпион по борьбе.
        Он не был рыцарем, но абсолютно точно защитил бы ее от тех, кто причинил ей такую боль. Кто пытался сломать ее.
        Он сразился бы за нее с половиной школы.
        - А мне бы не помешала твоя внутренняя сила. И твоя зрелость.
        Она улыбнулась, осторожно вытащила свою ладонь из его руки:
        - В самом деле? Ты был неуправляемым подростком?
        Ах. Назад на безопасное расстояние. Любая тема, кроме нее самой.
        Но на этот раз он отпустил ее, воодушевленный тем, что подобрал ключ к ее душе. Потому что замечательное свойство ключей в том, что ими можно пользоваться по мере необходимости. А в перерывах хранить в надежном месте.
        Этот ключик он спрятал глубоко у себя в сердце и дал Одри передышку, которая была ей необходима.
        - О да, у меня полно историй.
        - Расскажи-ка. - Она удобно устроилась на диванчике и, казалось, совсем забыла, что полчаса назад собиралась уходить. - У нас еще пять блюд впереди.
        Да. У него было пять блюд и оставшаяся часть дня, чтобы помешать Одри Дивейни исчезнуть из его жизни навсегда.


        Глава 7
        Гранат, красный апельсин и кампари
        Как могло случиться, что за несколько минут она рассказала о себе Оливеру больше, чем своему мужу за весь брак? Блейка интересовало только настоящее, он жил сегодняшним днем или планировал будущее. Он не тратил время на то, чтобы оглянуться назад, и не проявлял особого интереса к ее прошлому, если это не имело никакого значения для настоящего. Они много говорили и обменялись идеями и грандиозными планами - от одних приходили в восторг, в других разочаровывались, - но это никогда не касалось ее личности, даже отдаленно.
        И, разумеется, она никогда не рассказывала ему о тех нескольких ужасных месяцах в школе. Он бы не понял.
        Вот кто действительно не должен был понять этого никогда, так это мужчина, сидящий сейчас напротив нее. Оливер со своим обеспеченным прошлым, элитным образованием и высоким социальным статусом. Оливер и олицетворял тех парней из ее прошлого. Он бы встречался с теми девушками, которые приперли ее к стене в школьном туалете. Он, вероятно, так и поступал!
        Он вообще не мог сопереживать.
        Тем не менее он сопереживал. Искренне.
        - Сорбет из граната, красного апельсина и кампари, - объявил метрдотель, появившись рядом с их столиком в сопровождении официантов, держащих в руках очередной поднос. Идеальными синхронными движениями они веером разложили на столе матовые антикварные ложки - каждая была заполнена колотым льдом, на котором сверху аккуратно балансировали шарики сорбета. Они напоминали елочные шары в снегу.
        - Спасибо, - пробормотала Одри, улыбаясь. После того как официанты ушли, поклонившись, она добавила: - Они очень почтительны к тебе, Оливер.
        - «Цинтин» славится своим качественным обслуживанием.
        М-м-м, и все же…
        - Тебе они кланяются ниже.
        - Я оставляю у них огромные деньги всякий раз, когда бываю в Гонконге.
        Вдруг мысль, что он может приходить сюда с другими людьми - может быть, с другими женщинами, - вспыхнула у нее в голове ярким светом. Это было только их место. Ресторан ведь исчезал, когда их здесь не было?
        - Расскажи мне, как прошел твой год, - выпалила она, чтобы согнать неудобную мысль со своего языка, прежде чем успеет ее озвучить. - Ты что-нибудь слышал о Тиффани?
        Его губы скривились.
        - Она вышла замуж за кого-то другого.
        - Нет! Так быстро? Это ужасно.
        - Он обожает ее и не скучает по интеллектуальным беседам. А у нее больше денег, чем она в состоянии потратить, и надежное будущее. Они отлично подходят друг другу.
        - Лучше, чем ты?
        - Бесконечно.
        - Почему ты был с ней, Оливер, если она была такой недалекой?
        Его глаза потемнели, и он занялся своим сорбетом. Но не сменил тему и в конце концов поднял голову, чтобы встретиться с ней взглядом. На его загорелом лбу выступила испарина.
        - Тиффани была по-своему очаровательна. То, что она полностью игнорировала общественные нормы и условности, казалось мне забавным. Кроме того, я веду свои интеллектуальные разговоры в другом месте, так что я не испытывал в этом недостатка.
        - Ты собирался жениться на ней, Оливер. Стареть вместе с ней, возможно, стать отцом ее детей. И ты даже не рассчитывал на полноценные серьезные разговоры с ней?
        Он сжал губы, и те превратились в тонкую ниточку.
        - Интеллект - это еще не все.
        - Оливер, мы говорим сейчас о тебе. Ты бы пропал без мыслящего собеседника.
        - Что делать, если я не мог найти ровню?
        Она практически подавилась своим гранатовым сорбетом:
        - Это сильное заявление! Предполагать, что ни одна женщина не соответствует твоему уровню интеллекта.
        Его глаза загорелись.
        - Не моему, Одри. Твоему.
        Ее антикварная ложка с грохотом опустилась на блюдце.
        Но он не отвел глаз.
        - Ты установила высокую планку. Знания в разных областях, твой ум, твой жизненный опыт. Трудно выдержать сравнение с тобой.
        - Поче… - Что она должна была сказать на это? - Почему ты пытаешься найти кого-то подобного?
        Оливер наклонился вперед, пристально глядя на нее:
        - Потому что ты женщина, по которой я оцениваю уровень интеллекта всех остальных. Ты мой эталон.
        - Я? - пискнула Одри.
        - И я еще не нашел такую, как ты. - Он изучал ее, пока она ерзала на диване. - Тебе не по себе из-за этого?
        - Да!
        - Потому что ты не согласна с моей оценкой твоего интеллекта или потому что ты не хочешь быть моим эталоном?
        Ее сердце так громко билось у нее в горле, что Одри казалось, этот стук отчетливо слышен между словами.
        - Потому что любые пьедесталы очень шаткие.
        - Или ты просто понимаешь, что мы идеально подходим друг другу в интеллектуальном отношении? Может быть, это заставляет тебя нервничать?
        Если он еще раз произнесет «интеллектуальный» или любое однокоренное слово, она закричит - все это лишь напоминает ей, насколько они не подходят друг другу во всех остальных отношениях.
        Одри глубоко вздохнула:
        - Я польщена, что ты так думаешь. - Но только потому, что высоко ценила его ум. Но потом она увидела, что за блеском в его глазах скрывалось что-то дьявольское. - Ты дразнишь меня.
        - Клянусь. - Он прижал кулак к сердцу и покачал головой. - Но я знал, что твоя скромность не позволит тебе поверить в это.
        - Тебе нужно познакомиться с неординарными людьми.
        - Нет никого, с кем бы я хотел проговорить весь день.
        Одри смотрела на него, парализованная этим признанием.
        - Спасибо, Оливер, - произнесла она, как только ее ум начал работать должным образом. - Это большой комплимент.
        - Я серьезно, Одри, ты избаловала меня, что касается женщин.
        И она снова потеряла дар речи. А кровь с грохотом текла по ее венам.
        «Интеллектуально, - напомнила она себе. - Только в этом единственном отношении». Поскольку у женщин, которых выбирал Оливер Хармер, были красота, грация, порода, привлекательность, опыт и сексуальность, о которых она - да видит Бог - и мечтать не могла.
        - То есть ты просто… снизил свою планку для Тиффани?
        - Я решил, что буду просто восполнять недостаток беседы каждое Рождество.
        - Полагаешь, твоя жена была бы счастлива, если бы мы продолжали встречаться каждый год? Не уверена, что я бы согласилась на это, если бы ты был, - она почти поперхнулась на слове, - моим.
        Он пожал плечами:
        - Это не обсуждается.
        - Разумеется, последнее слово за тобой. А что, если бы ты был влюблен в нее по уши, а она подняла бы на тебя свои большие фиалковые глаза, полные слез, и умоляла тебя не уезжать.
        - Фиалковые?
        - Я уверена, что она была бы особенной.
        В этом он был с ней согласен.
        - Я бы передал ей салфетку и сказал, что увижусь с ней позже вечером.
        - А если она сбросит халат и соблазнит тебя остаться?
        Его глаза потемнели.
        - Тогда я отменю машину и полечу на вертолете, чтобы нагнать упущенное время.
        - А если будет угрожать разводом?
        - Тогда я позвоню своему адвокату, и пусть он возится с рыданиями и истерикой, - фыркнул Оливер, закатив глаза. - Неужели ты думаешь, что мной так легко манипулировать, Одри?
        Нет, она не могла представить себе, что он купился бы на какой-то из этих трюков.
        - А что, если женщина, которая тебя любит, усадила бы тебя и объяснила, как ей больно, что она не в состоянии дать тебе то, что ты ищешь и получаешь у кого-то другого?
        Его зрачки расширились, а затем вокруг глаз собрались глубокие морщины.
        - Еосподи, Одри…
        Неужели он никогда не думал о том, как это может ранить женщину, которой «повезет» заполучить его? Одри надеялась, что его избранница выбрала бы последний вариант. Конечно, альтернативой было бы ничего не сказать и просто мучиться каждый год с приближением двадцатого декабря.
        Он выдул воздух сквозь плотно сжатые губы и провел пальцами по волосам.
        - Ты понимаешь, что я имею в виду? - пробормотала она.
        - То есть ты в принципе обрекаешь меня на жизнь вечного холостяка? Потому что я долго искал, Одри, и такой, как ты, нет.
        - Я просто хочу сказать, ты никогда не найдешь невесту Франкенштейна.
        Он наклонил голову.
        - Тебя же не устроит обычная женщина с недостатками. Ты хочешь интеллект одной, мужество другой, спокойствие третьей. И чтобы все это было завернуто в красивую упаковку.
        - Она не обязательно должна быть красивой.
        Ха-ха-ха.
        - Конечно, должна, Оливер. Ты встречаешься только с потрясающими женщинами. Когда в последний раз ты был замечен на людях с простой, обычной спутницей? - с вызовом спросила Одри.
        И он тут же парировал, быстро и уверенно:
        - Каждое Рождество я обедаю с такой.
        Одри выдохнула с громким свистом. Но это не было негодование, и она не бросилась в гневе прочь из ресторана. Она продолжала сидеть, сохраняя достоинство, потом открыла рот, чтобы сказать что-то остроумное. Но ей абсолютно ничего не пришло в голову.
        Поэтому она просто закрыла его.
        Он выругался.
        - Одри, прости меня. Я сморозил глупость. Это должен был быть комплимент.
        Потому что он соизволил снизойти до обеда с непривлекательной женщиной?
        - В таком случае твоя лесть нуждается в определенной доработке, - выдавила она из себя.
        - Пожалуйста, Одри. Ты последний человек на этой планете, которого я хотел бы обидеть. Или которого я имею право судить. Мой круг общения имеет тенденцию заполняться красивыми восходящими звездами. Я не встречаюсь с ними ради удовольствия сидеть напротив и пялиться на них. Я хожу на свидания, чтобы посмотреть, чем еще они незаурядны. - Он протянул руку через стол и нежно пожал ее ладонь. - Мне действительно важно, чтобы ты не думала, что я такой.
        Она отняла руку, притворившись, что ей нужно вытереть рот салфеткой, и вздохнула. Одри не собиралась капризничать из-за этого. Она была большой девочкой.
        - Я научилась жить в согласии с самой собой, Оливер. Я отлично понимаю, кто я. Я знаю, какие добродетели у меня есть. И каких нет.
        - Я бы отдал все деньги, которые у меня есть, - прошептал он не глядя на нее.
        - Все деньги для чего?
        - Чтобы помочь тебе осознать твои сильные стороны.
        Казалось, исчезли все звуки, кроме низкого голоса Оливера.
        - Меня не волнует, что ты думаешь о моей внешности.
        - Конечно, волнует. Потому что ты человек и потому что я, произнеся эти глупые неосторожные слова, невольно встал на сторону тех придурков из твоей школы. - Он встал и помог ей подняться. - А вот меня волнует, что ты думаешь о моей внешности.
        Это было настолько смехотворно - не то, что ему было не все равно, а то, что его внешность подвергалась какому-либо сомнению, - что Одри громко рассмеялась.
        - Нет, неправда.
        - Я сегодня трижды переодевался, прежде чем приехать сюда.
        Она оглядела его, приходя в себя и возвращаясь к своему дошоковому состоянию.
        - И это что, самое лучшее?
        Его губы были слегка окрашены гранатовым сорбетом и выглядели раскрасневшимися, словно от поцелуя.
        - Все новехонькое!
        - Ого, ты и по магазинам прошвырнулся? Ничего себе. - Ее обида постепенно проходила.
        - И я не брился сегодня утром, потому что ты как-то сказала, что тебе нравится легкая щетина.
        - Четыре года назад.
        Одри нехотя усмехнулась. Не имело значения, зачем Оливер так унижался, чтобы развеять ее смущение, она была просто очень благодарна ему за это. Она посмотрела на него снизу вверх:
        - Я знаю, что ты делаешь.
        - И что же?
        - Ты лжешь. Чтобы я почувствовала себя лучше.
        Он прищурился:
        - И как, это работает?
        - Вообще-то да. - Хотя бы из-за того, что он попробовал. Он сказал именно то, что думал, но никак не хотел причинить ей такую боль.
        Оливер сделал полшага к ней:
        - Тогда отлично.
        - Кроме того, ты всегда хорошо выглядишь. Тебе не нужно стараться.
        - Слабое утешение. У меня есть много других причин чувствовать свою неполноценность рядом с тобой, Одри.
        Самый богатый и наиболее успешный человек, которого она знала?
        - Например?
        Нерешительность отразилась на его красивом лице.
        - Я живу в страхе, что когда-нибудь посмотрю на тебя и вдруг поймаю твой взгляд - безучастный и терпеливый, каким я смотрю на большинство своих подружек. - Он пожал плечами. - Ты приезжала сюда только из-за Блейка. Может быть, это всего лишь рождественская благотворительность.
        От мысли, что она заставила кого-то сомневаться в самом себе - пусть даже кого-то настолько самоуверенного, как Оливер, - Одри поежилась.
        - Но ведь я все еще здесь.
        Он убрал выбившуюся прядь волос ей за ухо:
        - Но ты пришла попрощаться.
        - Да, - выдохнула она. Именно такой план был у нее, когда она вошла. Пока что-то не изменилось без ее согласия. - Так почему же я не сделала этого?
        Глаза Оливера блестели, он поднял руку и тыльной стороной погладил ее по щеке:
        - Вот еще один вопрос, за ответ на который я готов выложить целое состояние.
        - Так у тебя очень быстро закончатся деньги.
        - Преимущество самого высокого кредитного рейтинга. - Его большой палец пополз вниз, повторяя форму ее нижней губы. - Я могу получить еще.
        - Что ты делаешь? - прошептала она.
        - Все, что умею, пока ты не скажешь мне остановиться.
        И ей действительно стоило это сделать. Они находились в общественном месте, и это был Оливер, известный игрок и настоящее проклятие для многих корпораций азиатского региона. Она не имела морального права подпускать его так близко к себе - не важно, что она больше не была ничьей женой. Не имело значения, что именно он контролировал ленивые движения своих пальцев, а следовательно, и любые вытекающие из этого последствия, в частности, сплетни и слухи. От этого все становилось лишь опаснее. И это еще больше противоречило здравому смыслу.
        Но когда Оливер посмотрел на нее своими карими глазами и плотно прижал гладкий большой палец к ее губам, Одри изо всех сил - безуспешно - пыталась вспомнить хотя бы один из этих аргументов.
        И ее рот приоткрылся.


        Глава 8
        Запеченные морские гребешки, копченый угорь с острой сальсой, пармезаном и укропом
        - Прекрати.
        Оливер убрал руки и отошел от нее к стеклянной стене. Вид спокойных древних гор далеко за бухтой Викторией постепенно выравнивал его дыхание и замедлял сердцебиение.
        - Быстрее, чем я надеялся, - пробормотал он куда-то в пустоту. Тем не менее он зашел намного дальше, чем когда-либо мог представить себе.
        - Мы находимся в ресторане, Оливер.
        - У меня наверху апартаменты.
        Но она проигнорировала скрытый смысл этих слов. Опять же потому что она была Одри. У этой женщины было больше стиля, чем он мог предположить.
        - Я думала, мы и так на верхнем этаже, - сказала она, одергивая юбку и твердо направляя разговор в другое русло, подальше от того, что только что произошло. От всех этих… прикосновений.
        - На верхнем общедоступном этаже. А над нами пентхаус. Формально это часть шестидесятого этажа, только на несколько метров выше.
        - И он принадлежит тебе?
        Он повернулся и посмотрел на нее:
        - Он продавался вместе с рестораном.
        Ее брови поползли вверх.
        - Ты купил ресторан?
        - Да.
        Она покачала головой:
        - Что за прихоть? А ближе к Шанхаю не было хороших ресторанов?
        - Мне нравится этот.
        Кроме того, у «Цинтина» было еще одно преимущество - вспоминания о всех вечерах, проведенных здесь с Одри. Поэтому, когда она не пришла в прошлом году, Оливер поверил, что, возможно, это все, что у него осталось в память о ней.
        - Ясно. - А потом ее природное любопытство взяло верх. - Сколько это стоило?
        Боже, он обожал ее. Такая стильная и в то же время непосредственная. Абсолютно никакого уважения к светским условностям. Но он пока не был готов повесить ценник на свое отчаяние. Достаточно, что его бухгалтер знал эту сумму.
        - Больше, чем ты можешь себе представить. Он не был выставлен на продажу. - Оливер просто продолжал предлагать владельцам больше и больше, пока они не уступили.
        Теперь у нее в глазах отразилось понимание.
        - Вот почему ты так хорошо знаком с хранителем стрекоз. И вот почему они кланяются тебе так низко. - И почему он обращался к шеф-повару по имени. - Ты их босс.
        - Они ко всем относятся так же хорошо, - защищался Оливер.
        - Почему ты купил его?
        Он откашлялся:
        - Это фантастическая инвестиция. Отдача огромная. - К тому же неожиданный бонус в виде роскошного пентхауса прямо у них над головами. - Хочешь взглянуть на него?
        Одри повернулась к нему в растерянности.
        - На пентхаус. Довольно впечатляющий.
        - Ты… - Она сделала глубокий вдох. - Ты будешь спать там сегодня ночью?
        Это что, был тонкий способ узнать, есть ли там кровать?
        - Со мной ты в безопасности, Одри.
        Она слегка покраснела:
        - Я знаю.
        Хотя разве не он только что спровоцировал все эти прикосновения?
        - Это гораздо больше, чем просто спальня. Это как небольшой дом, расположенный на вершине этой крутой горы. - Одри не могла скрыть свой неподдельный интерес, поэтому он решил выстрелить наверняка: - И из каждого окна открывается уникальный вид на Гонконг.
        Оливер знал, что она очень любила этот город. Вообще-то все восточное.
        Нерешительность отразилась на ее лице. Она очень хотела взглянуть на это, но не решалась остаться с ним наедине, за пределами безопасного ресторана, полного невольных свидетелей. Так кому же она доверяла меньше - ему или себе?
        Ее глаза метнулись влево, когда два официанта ресторана подошли со стороны прекрасно замаскированных кухонь и поставили на стол перед ними следующее блюдо.
        - Гребешки и копченый угорь в остром соусе под сырной корочкой с укропом, - объявил Мин-Гуа, прежде чем ретироваться. Каждое блюдо состояло из огромной белой раковины, в которой располагались три нежных гребешка и филе угря, политые красной сальсой. Сверху на каждой раковине аккуратно лежал, балансируя, специальный прибор, объединявший в себе ложку и вилку с двумя зубцами.
        - Блейк надул тебя в финансовых делах? - спросила Одри, задыхаясь и отправляя в рот гребешки.
        Это было последнее, что он ожидал услышать от нее, хотя этот маневр - попытка спрятаться за памятью ее покойного мужа - не должен был удивлять его.
        - Нет. Почему ты спрашиваешь?
        - Я подумала, что только деньги могли вбить клин между вами.
        Оливер изобразил глубокий вдох. Она не собиралась оставить эту тему в покое.
        - Послушай, Одри… Блейк и я были друзьями много лет, а люди с годами меняются. Ценности меняются. Чем больше времени мы проводили порознь, тем меньше у нас становилось общего.
        За исключением Одри. Она была их константой.
        - Я просто не понимаю, почему он держал это в секрете.
        Даже после смерти Блейка Оливеру приходилось лгать, чтобы прикрыть его задницу. Но это была не просто верность старому другу. Разве Одри только что не поделилась своими детскими страданиями, проблемами с самооценкой? Что с ней будет, узнай она, что Блейк ей постоянно изменял?
        Оливер почувствовал острую необходимость защитить ее:
        - Не думай об этом, Одри.
        Но что-то явно беспокоило ее. Она ела гребешки, как будто это был банальный тост. Откусывала, жевала, глотала, не обращая никакого внимания на сочные деликатесы.
        - Какие ценности?
        Он изобразил недоумение.
        - Ты сказал, что со временем изменились и ценности. Какие ценности изменились у вас, если это не касалось бизнеса?
        - Одри…
        - Пожалуйста, Оливер. Мне нужно знать. Какие у тебя ценности?
        - Зачем тебе это?
        Она посмотрела на него и положила последний кусочек сочной рыбы в рот.
        - Потому что за несколько лет до смерти он изменился. И я хочу знать, есть ли тут какая-то связь.
        Оливера охватил настоящий ужас.
        - Как изменился?
        - Он просто… - Она нахмурилась, пытаясь сосредоточиться. - Он стал… ласковым, любвеобильным.
        Второй сюрприз за один день.
        - Ласковым?
        - Сентиментальным. Раньше такого никогда не было.
        - Ты забеспокоилась, потому что он стал проявлять нежные чувства к тебе? - Что за брак у них был?
        Одри откашлялась:
        - Эта любвеобильность развилась в нем внезапно и усиливалась каждый ноябрь. Как по часам.
        За несколько недель до ее ежегодного паломничества в Гонконг. Вероятно, гиперкомпенсация за то, что он собирался изменить ей.
        - Так что я подумала… то есть… - Она закрыла глаза и сделала глубокий медленный вдох. - Я подумала, что это, возможно, было связано со мной, с моими приездами сюда. С тем, что он мучился из-за этого.
        - Но он же поощрял тебя.
        - Да, именно этого я и не понимаю. Но я знала, у него были проблемы с тем, как я относилась к тебе, когда мы были все вместе, и поэтому я подумала, может, он считал…
        Она осеклась.
        «Как я относилась к тебе…» Оливер отложил эту фразу для последующего анализа.
        - Он считал что?
        - Что что-то происходит. - Она покраснела. - Между нами.
        Наступила тишина. Оливер уставился на нее, не в состоянии выдавить из себя ни слова. Она была так бесконечно далека от истины и все же так мучительно близка к ней.
        - Но ничего же не было, - уклонился он.
        - Блейк этого не знал. - Она подняла руки вверх. - Это единственное объяснение его поведения.
        - Неужели, Одри?
        Он даже не осознавал, что произнес это вслух, пока она не отозвалась:
        - Что ты имеешь в виду?
        Черт.
        - Я имею в виду, что возможны десятки других вариантов. Блейк знал, что мог доверять тебе целиком и полностью.
        Именно это делало его предательство таким мерзким.
        - Я подумала, может, он обвинил тебя в этом, а зная твои переживания по поводу отца, ты мог оскорбить его, и вы двое, возможно, подрались…
        Наверное, подсознательно она хотела верить именно в это.
        - Он ни в чем меня не обвинял. - Это Оливер мог сказать с уверенностью. Блейк мог быть обвиняемым, но никак не обвинителем.
        - Ах. - Между ее бровей вновь появились привлекательные морщинки. - Хорошо.
        Идеи у нее иссякли. Оливер знал, что он мог просто сменить тему, и она бы смирилась с этим, потому что ее блестящий ум касался самых краев правды, но решительно не хотел ее замечать.
        Нет. Ее любопытство не умрет вместе с мужем. Оно будет тлеть внутри ее и лишь усилит ее неуверенность в себе, как это делают все тайны. Но эффект от правды будет не намного лучше.
        Если бы Одри ничего не знала, можно было бы оставить все как есть, но она знала достаточно и в конце концов докопалась бы до правды. Или узнала бы ее от кого-то другого, а не от друга.
        Оливер изучал ее волевое лицо и принял решение.
        - Это было чувство вины, Одри. - Ложечка замерла на полпути ко рту. - Блейк изменился и проявлял излишнюю заботу, потому что знал, что произойдет, как только ты покинешь страну.
        Ее огромные голубые глаза стали еще больше.
        - Что ты имеешь в виду?
        Он сделал глубокий вдох и осквернил память покойного:
        - У твоего мужа были любовные связи, Одри. Много связей. Каждый год, пока ты была здесь со мной.

        Многословные извинения персонала за то, что было, по существу, ее собственной неловкостью, подарили Одри несколько драгоценных минут, чтобы взять себя в руки. Безупречные девушки в экзотическом китайском шелке оттирали и очищали ее испорченный льняной наряд, после того как ложечка, ракушка и все ее реликтовое содержание вывалилось из ее омертвевших пальцев.
        Оливер смотрел на нее с беспокойством.
        Одри никогда не видела одновременно так много рук у себя на груди и на бедрах. Какая ирония - узнать об изменах мужа именно сейчас, здесь, обнаружить, что ее муж, едва уделявший ей внимание, по-видимому, спал со всем городом, как только она уезжала из страны.
        Предательство причиняло ей нестерпимую боль, обжигало внутри, где-то за сердцем, в которое она никого никогда не впускала.
        И слезы обиды брызнули у нее из глаз.
        - Мин-Гуа! - рявкнул Оливер, а затем начал что-то тихо говорить метрдотелю.
        Тот быстро скомандовал что-то своим сотрудникам, которые убегали по очереди, чтобы выполнить отдельные поручения. Один принес Одри чистое полотенце, но оно не могло особо помочь красному пятну, которое расплылось у нее на груди, как кровавая рана на бледной коже.
        - Пойдем, - сказал Оливер, подняв ее на ноги. - Ты можешь переодеться наверху.
        Она позволила ему проводить себя к выходу - его горячая и уверенная рука поверх ее ледяной. Но когда они добрались до лифтов, он потащил ее вверх по винтовой лестнице с ковровым покрытием, которая обнаружилась со стороны холла.
        Наверху обстановка была совсем другой: полированный пол и нейтральный декор, такой популярный в этой части Китая. Это производило на Одри вполне домашнее впечатление, потому что напоминало ее виллу в Австралии: те же роскошные бежевые оттенки. Вкус Блейка, не ее. Все очень стильно, но абсолютно бездушно.
        Как их брак.
        Оливер провел карточкой-ключом по сканеру и распахнул массивные темные двери, за которыми открылось удивительное пространство.
        Пентхаус располагался прямо на крыше здания, и из его окон на все триста шестьдесят градусов открывался изумительный вид: горы, невероятные небоскребы Центрального Гонконга и с другой стороны бухты полуостров Коулун.
        Жаль, что она была не в настроении, чтобы наслаждаться этим.
        - Расскажи мне, - произнесла она, как только дверь за ними закрылась.
        Но Оливер снял с нее мокрый жакет и положил его на скамейку в кухне.
        Одри скрестила руки на влажной груди и подошла к огромному окну, чтобы просто… посмотреть.
        - Он называл их своей рождественской премией. - Оливер вздохнул позади нее.
        Боль снова пронзила ее. Это было как раз в стиле Блейка - грубо.
        - Кто они были? Где он их находил?
        - Я понятия не имею, Одри.
        - Как давно ты знаешь это? Все три года?
        - В первый год я думал, что он, возможно, перерастет это. Но когда он сделал это снова на следующий год, я понял, что это была не случайность. Так что я заговорил с ним об этом.
        Она обхватила себя за локти:
        - Значит… в общей сложности, пять лет? На протяжении всего нашего брака?
        Ее голос задрожал на последних словах. Она увидела отражение Оливера в стекле балкона - он стоял с опущенной головой, сраженный, каким она никогда его не знала.
        - Мне очень жаль, Одри. Ты не заслуживаешь этого.
        - Почему ты не сказал мне раньше? - прошептала она.
        - Потому что знал, что это причинит тебе боль.
        Она развернулась:
        - Ты предпочел оставить меня в браке, где меня выставляли полной дурой?
        - Я не мог быть уверен, что ты не знала.
        Она повысила голос:
        - Ты думал, что я могла знать и оставаться с ним?
        Как его мать? Так его воспитали?
        - Я не был уверен, - повторил он. - Об этом нелегко говорить.
        - Так поэтому ты не пришел на его похороны?
        - Я объяснил почему…
        - Верно. Ты бы ведь стал домогаться меня. - Она фыркнула. - Вообще-то я не поверила этому объяснению. - Боль, которую она испытывала, должна была выплеснуться куда-то, а Оливер оказался под рукой.
        - Ты должна поверить мне. Почему ты думаешь, я послал твои любимые цветы, а не его? Я хотел быть там для тебя.
        - Как жаль, что Блейк не разделял твоей страсти ко мне, тогда ему не пришлось бы искать секс на стороне.
        - Значит, ты и он… - рискнул предположить Оливер.
        Она обернулась:
        - Была ли у нас богатая и полноценная сексуальная жизнь? Очевидно, нет. Я знала, что не особо впечатляла его в постели, но и не предполагала, что довела его до такого отчаянного состояния.
        - Это была не ты, Одри. - Он подошел к ней, отвел ее руки с испорченной блузки и обхватил их. - Я клянусь, ты не могла бы ничего изменить.
        - Откуда ты знаешь? Он что… - О боже. - Он говорил с тобой о нашей сексуальной жизни, то есть ее отсутствии?
        Да, это будет окончательным унижением.
        - Нет. Не говорил. Но он совершенно свободно болтал о своих других… встречах. Пока я не прекратил это.
        Одри опустилась на пуфик и спрятала лицо в ладонях:
        - Я чувствую себя такой дурой. Как я могла ничего не замечать?
        - Он не хотел, чтобы ты замечала.
        - Тогда как я могла не догадаться? - Она снова вскочила на ноги. - Мы жили каждый своей жизнью, но я была с ним каждый день - я должна была, по крайней мере, что-то заподозрить?
        - Как я уже сказал, ты видишь лучшее в людях.
        - Уже нет, - поклялась она.
        - Не надо. - Он пересек комнату и встал перед ней. - Не позволяй ему изменить тебя.
        Одри отняла руки от лица и взглянула на Оливера:
        - Сколько людей знает?
        Он опустил глаза:
        - Некоторые. Я полагаю, он был не очень аккуратным.
        Внезапный образ Блейка, прогуливающегося по центру Сиднея с полногрудыми молоденькими девушками, виснувшими на нем с обеих сторон, предстал перед глазами Одри. Полная ее противоположность: юные, пышногрудые, гибкие и, вероятно, вытворявшие в постели такое, чего она и представить не могла.
        И так открыто… Может быть, он хотел, чтобы его поймали? Разве не это говорят психологи о мужчинах, которые заводят интрижки? И, возможно, она бы его поймала, если бы уделяла хоть какое-то внимание их браку.
        Реальность дошла до нее, когда слезы уже высохли: она была обречена на это с того самого дня, когда поставила свою работу, друзей и хобби выше собственного брака.
        Она глубоко вдохнула и выпрямилась.
        - Одри… - сказал Оливер предупреждающим тоном, понизив голос, - я уверен, ты сейчас винишь себя.
        Он так хорошо ее знал. Как это было возможно?
        Он нерешительно смотрел на нее. Потом сделал шаг вперед и снова взял ее за руки, присев на корточки перед ней.
        - Одри Дивейни, это не твоя вина. - Он говорил нарочито медленно, чтобы смысл его слов дошел до нее через всю ее истерию. - Ты абсолютно ничего не могла сделать, чтобы изменить его, - Оливер крепче сжал ее руки, так что его костяшки даже побелели, - влечение к своему полу.
        Ее заплаканные глаза взметнулись вверх на него. Она совершенно потеряла дар речи, но потом воспротивилась:
        - Нет…
        - Мне кажется, он знал это достаточно давно, - продолжал Оливер уже спокойно. - Я думаю, он уже в детстве знал это, знал, когда вы начали встречаться, когда шел с тобой к алтарю. И я также думаю, что он просто не мог притворяться, изображать того, кем он не был. По крайней мере, постоянно.
        - Ты защищаешь его?
        - Я защищаю его право быть тем, кем он был на самом деле. Но нет, я не оправдываю его поступки. Обман есть обман, тем более он причинял боль женщине, которая мне небезразлична. Вот почему я оборвал свою дружбу с ним.
        - И он знал это?
        - Я нанес ему прощальный визит.
        - Ты был в Сиднее? Почему ты не сказал мне? - Хотя ответ на этот вопрос был до смешного очевиден. - Прости. Не отвечай.
        В этот момент раздался тихий стук в дверь, словно это царапался котенок. Оливер подошел к двери и распахнул ее - внутрь вошла одна из сотрудниц ресторана, которую Одри уже видела раньше. В руках она держала аккуратно сложенное платье из великолепного голубого шелка.
        - Переоденься в это, - пояснил Оливер. - Твой костюм почистят и вернут, прежде чем ты уедешь сегодня вечером.
        Девушка улыбнулась, обнажив безупречные зубы, которые гармонировали с ее изысканной фигурой в виде песочных часов и тонкой талией, которую можно было без труда обхватить руками, и протянула ей одежду. Одри почувствовала себя глупо, что с ней обращаются как с ребенком, поэтому взяла одежду, поблагодарила девушку и повернулась, чтобы поискать ванную комнату.
        - Вторая дверь направо! - крикнул ей вслед Оливер.
        За несколько минут она сняла свой испорченный деловой костюм и облачилась в платье, которое девушка явно выбрала в одном из бутиков на нижнем этаже здания. Длина до середины икр, с высоким воротником и короткими рукавами - характерный стиль для китайской моды - платье, подчеркивающее каждый изгиб тела.

        Одри присела на широкий край ванны и без сил прислонилась к прохладной кафельной стене.
        Тайная жизнь Блейка, конечно, многое объясняла. Его порой загадочное поведение, которое она оправдывала стрессом, связанным с бизнесом. Его эмоциональную отрешенность и скучную - и совершенно убогую - сексуальную жизнь, в которой не хватало настоящей страсти.
        Оказалось, на то была своя причина.
        И это была не она.
        Облегчение, которое Одри испытала от этой мысли, затмило шок, пережитый ею, когда она узнала, что ее муж был гей. Как печально, что Блейку так и не удалось смириться с этим. Что он чувствовал необходимость лгать всем вокруг.
        И как печально, что она не могла помочь ему в этой борьбе. Потому что она бы обязательно попыталась. Ее чувства к нему, возможно, не были традиционными или очень сильными, но они были подлинными, даже если ей не всегда нравилось то, что он делал. Если бы он открылся ей, она бы его полностью поддержала. Даже если бы ушла от него.
        Одри посмотрела в зеркала, украшавшие дальнюю стену ванной, и практически услышала, как они перешептывались..
        Лицемерка.
        У нее тоже были свои тайны. Правда, не настолько разрушительные, как у Блейка.
        Она наклонила голову немного назад в направлении гостиной. К Оливеру.
        Не настолько.
        Благодаря Китаю и его особенностям Одри точно знала, что найдет под раковиной в ванной комнате. Мини-холодильник был загружен бутылками воды, а слева от него лежали стопки влажных охлажденных полотенец - манна небесная во время гонконгского душного сезона дождей. Сюда они были убраны только на время сухого сезона. Настоящее спасение.
        Одри приложила одно из полотенец к своему раскрасневшемуся лицу, пытаясь охладиться.
        - Одри? - пробормотал Оливер через дверь.
        Она приоткрыла ее на ширину пальца.
        - Возможно, это тебе пригодится? - Он протолкнул ей через щель косметичку.
        - Спасибо. Хм… вот… - Она просунула ему свою юбку и блузку.
        Оливер подхватил вещи, смущенно пробормотал что-то и удалился.
        Потребовалось еще два полотенца и несколько манипуляций по восстановлению макияжа, пока она не почувствовала себя снова более или менее презентабельно. Одри провела расческой по выбившимся из прически волосам, одернула обтягивающее голубое платье и направилась к двери.
        Будь что будет.


        Глава 9
        Имбирные пальчики, сбрызнутые лимонным соком
        - Все в порядке?
        Оливеру потребовалось несколько секунд, чтобы снова заговорить, после того как она появилась в комнате, и когда он наконец произнес эти слова, голос его прозвучал напряженно.
        Прекрасная сотрудница ресторана исчезла с вещами Одри, и они снова остались одни, но Одри не собиралась возобновлять предыдущую дискуссию. Она проигнорировала его вопрос и пробрела мимо него в кухню, которая выглядела как рекламная картинка из журнала. И как будто здесь никогда не готовили ничего сложнее чашки кофе.
        - Зачем тебе две раковины? - поинтересовалась Одри.
        Отлично. Попытка сменить тему разговора.
        Оливер подошел к ней сзади:
        - Может быть, богатые много развлекаются? Может, им необходим объект общественного питания?
        Она повернулась:
        - Ты говоришь так, словно сам не один из них.
        - Я не трачу деньги на развлечения.
        - Ты развлекаешь меня каждое Рождество.
        - Ты исключение из правил. - Оливер смотрел, как она медленно водила пальцем по гранитной крышке стола. - Это платье выглядит… - Он пытался подобрать слово, и Одри молилась, чтобы он не сказал «смешно». Или «абсурдно». Или «вульгарно». - Как вторая кожа. Оно идеально сидит на тебе.
        Это было невозможно, учитывая тот факт, что Одри была на фут выше средней китаянки. Она посмотрела вниз на свои ноги - платье доходило до середины икр, что выглядело немного несуразно.
        - Думаю, оно должно быть длиннее.
        - Это не имеет значения. Ты отлично выглядишь в нем.
        Она поклонилась, подражая китайцам, а когда подняла голову, то поймала на себе его нетерпеливый взгляд. Одри с трудом сглотнула.
        - Это потому, что ты еще не видел, как я буду пытаться в нем сесть.
        Но это оказалось не так сложно, как она боялась. Платье поднялось на добрый фут, когда она опустилась на край дорогого девятиместного дивана.
        - Мы и дальше будем это игнорировать, Одри? - произнес Оливер, все еще стоя в нескольких футах от нее.
        - Я не уверена, что здесь есть что еще сказать. - Она беззаботно улыбнулась. - Я действительно не хочу переделывать свой макияж во второй раз.
        Оливер смотрел на нее сверху вниз.
        - Это тебя совсем не беспокоит?
        О, с чего же начать? Ее плотно сжатые губы с трудом можно было назвать улыбкой.
        - Многое из того, что сделал Блейк, будет беспокоить меня до конца жизни. Меня беспокоит, что я так ошибалась в нашем браке. Меня беспокоит, что Блейк настолько не уважал наши отношения и меня, что изменял, и делал это открыто.
        - Но не то, что он изменял тебе с мужчинами?
        Одри уставилась на него:
        - Ты сам это сказал. Не я. Он чувствовал необходимость отстраниться не от Одри Дивейни, он не выносил свою жену. Всех нас. Весь слабый пол. Нет такой женщины, которая смогла бы удовлетворить его, какой бы умной, веселой или сексуальной она ни была. Ее просто не существует в природе. Выбор Блейка означает, что мой единственный недостаток - это нехватка Y-хромосомы. - Она наклонилась вперед. - Ты знаешь, что я пережила в школе. Это привело к тому, что я с головой ушла в учебу, а вскоре после окончания университета встретила Блейка. - И Оливера. - Так что всеми своими романтическими переживаниями, - она не могла заставить себя сказать «сексуальностью», - я обязана ему. - Мужчине, который соблюдал социальные формальности только для галочки. - А я считала, что это по моей вине в нашем браке не было страсти. Что я не могла вызвать ее в Блейке. - Она вздрогнула, сделав вдох. - Все эти слезы, свидетелем которых ты был полчаса назад… Они были пролиты, потому что единственный мужчина, с которым я когда-либо была близка, предпочитал мне других женщин. Потому что я была настолько безнадежна в постели. Как я
думала. Но вот всего двадцать минут спустя я взяла себя в руки и успокоилась. Я не скорблю по своему браку, я не проклинаю измены Блейка, я даже не проклинаю его самого. - Она подняла глаза и посмотрела на Оливера. - Когда я услышала обо всех этих мужчинах, моей первой реакцией было облегчение. Потому что это означает, что моей вины в этом не было. Что, может быть, я еще не сломалась.
        - Я думаю, это самая естественная человеческая реакция, Одри. Что, наверное, не обрадует тебя. Ты ведь перфекционистка и хочешь, чтобы все было правильно. - Он посмотрел на нее сверху вниз. - И нет, ты не сломалась.
        Она вскочила на ноги:
        - Это все слова. Откуда тебе знать? Может быть, какая-нибудь сексуальная женщина и смогла бы удовлетворить его?
        Оливер улыбнулся:
        - Уверен, что это работает немного по-другому.
        - Для меня Блейк по-прежнему является единственной опорной точкой. Мы не знаем правду. Вполне вероятно, что я была безнадежна в постели.
        Боже, с такой верой в себя и враги не нужны!
        Оливер скрестил руки на груди и спокойно наблюдал, как она ходила взад и вперед.
        - У тебя никого не было с тех пор, как он умер? Прошло полтора года.
        - Я была слишком занята восстановлением своей жизни, - защищалась она, мгновенно осознав, что это могло быть еще одним свидетельством ее несостоятельности. Восстанавливая жизнь по привычным лекалам, она возвращалась и в свою удобную, безопасную стихию - побольше баррикад, поменьше риска.
        - Одри, подумай. Ты упускаешь кое-что очевидное…
        - Вероятно, что я упускала это в течение многих лет! - А именно что ее муж не интересовался женщинами. Она повернулась к Оливеру. - И почему, черт возьми, это развлекает тебя?
        - Потому что я влюблен в тебя, - продолжил он.
        Пф-ф-ф.
        - Все дело в сексуальном платье.
        Тем не менее ее пульс забился определенно быстрее на этих его словах.
        - Я действительно считаю, что это платье сексуальное, но на ней было подобное, - он кивнул на входную дверь, где недавно скрылась красивая фарфоровая куколка, - а меня к ней не тянуло. А ты не носила это платье до сегодняшнего вечера, но определенно привлекала меня и раньше.
        - То, что тебя влечет ко мне, объясняется исключительно твоей похотью, а не моими способностями в постели, - отрезала она.
        Оливер рассмеялся:
        - Осторожно, Одри. Это очень похоже на вызов.
        Он подошел ближе к ней, и она вскинула голову.
        - Если хочешь, воспринимай это именно так.
        - Почему ты так сердишься на меня?
        - Потому что ты здесь! - прокричала она. - И потому что ты так долго скрывал это от меня. И потому что ты…
        Кровоточащая рана…
        - Потому что я что?
        - Давишь на меня.
        - Я пытаюсь поддержать тебя. Я слушаю. Даю тебе возможность выпустить пар. Какое же это давление?
        - Ты меня намеренно накручиваешь.
        - Может быть, потому, что я знаю, что делать с тобой, когда ты злишься. Я чувствовал себя абсолютно бессильным, когда ты была расстроена. Я никогда не видел тебя такой раньше.
        И будь она проклята, но он никогда не увидит ее такой снова. Ее грудь вздымалась под чувственным шелком. И замешательство постепенно проходило.
        - Но этот огонь в твоих глазах и резкие, острые слова… Вот это мне знакомо. - Он обнял ее одной рукой и прижал крепче к себе. - Это и то чувство, которое я испытываю, видя твое возбуждение. - Он взял ее руку и прижал к своей груди слева. Его сердце дико билось у нее под ладонью. - Чувствуешь это? Вот что ты делаешь со мной. Поэтому, пожалуйста, не говори мне, что ты не привлекаешь меня.
        Она отстранилась от него, насколько это было возможно в его объятиях. Посмотрела на него с опаской.
        - Ты просто злишься, - пробормотала она.
        - Женщина, ты понятия не имеешь, о чем говоришь. - Затем он отпустил ее, повернулся и подошел к окну. - Одри, ты меня убиваешь. Ты так многого в себе не ценишь. Просто не видишь этого. - Он сунул обе руки в карманы, словно пытаясь удержать себя от соблазна вновь потянуться к ней. - А я сижу здесь каждое проклятое Рождество, мечтая о тебе и задаваясь вопросом, заметишь ли ты знаки, поймешь ли их, имеешь ли ты хоть малейшее понятие, как сильно ты меня волнуешь.
        Наступила тяжелая тишина. Но его эмоциональной речи было достаточно, чтобы смысл сказанного наконец дошел до Одри.
        Он не шутил. Он был на самом деле влюблен в нее.
        Что, черт возьми, ей сейчас с этим делать?
        - Мне очень жаль, Оливер.
        Он повернулся к ней, злости как не бывало.
        - Я не хотел услышать твои извинения. Я злюсь из-за тебя, а не на тебя. Все случившееся в твоей жизни привело к тому, что ты абсолютно не веришь в себя, несмотря на всю твою удивительную сущность. И я злюсь на себя за то, что, несмотря на все, что говорит мне мой рассудок, несмотря на полное отсутствие сигналов с твоей стороны, мое тело просто отказывается понимать это.
        Ее грудь стянуло невидимыми ремнями.
        Нет, он не злился. Ему было больно.
        Очень.
        - Ты никогда не подавал виду.
        - Если я в чем и хорош, так это в умении управлять своими низменными инстинктами.
        Она облизала губы и слегка покусывала их какое-то время. Это был Оливер - мужчина, которого она любила и уважала. Мужчина, от которого она многие годы скрывала любые неприличные, неподобающие мысли. И вот он говорит ей, что влечение было взаимным.
        - Какие сигналы… - начала было она.
        Он поднял руку, чтобы остановить ее:
        - Я понимаю, Одри…
        - Нет, не понимаешь. Я имела в виду, как я могла посылать тебе сигналы, когда я была замужем и знала, насколько серьезно ты относишься к верности? Прежде всего я не хотела, чтобы ты думал обо мне плохо.
        Он уставился на нее:
        - Почему бы я стал думать о тебе плохо?
        - Если бы ты только мог проникнуть в мою голову и прочитать мои мысли, когда мы были вместе.
        Или когда она была одна.
        Он и до этого стоял неподвижно, но теперь тело, казалось, просто вросло.
        - О чем ты говоришь? - спросил он настороженно.
        - Я говорю, что отсутствие сигналов всего лишь отражало мою сильную потребность в твоем одобрении. - Она сделала глубокий вдох. - А не мои фактические чувства.
        Досада в его взгляде рассеялась, доведенная до кипения и выпаренная желанием, которое овладело им. Но все же он не двигался.
        - Ты больше не замужем, - пробормотал Оливер. - И я вряд ли в состоянии осудить тебя, учитывая некоторые из моих фантазий, когда ты еще была невестой моего лучшего друга.
        Одри с трудом могла дышать.
        Он был прав. Сейчас их ничто не могло остановить. Блейка больше не было, как и лояльности, которую она испытывала к нему до момента откровения - когда узнала о его неверности. Оливер ни с кем не встречался. Она ни с кем не встречалась. Они оба были здесь, в этом удивительном, уединенном месте. И она не увидит его в течение следующих двенадцати месяцев.
        И никто не узнает, кроме них.
        В мире не осталось больше ни одной причины, способной помешать ей преодолеть пространство между ними и обвить руками шею Оливера Хармера, о чем она мечтала многие годы.
        И эта свобода была до смерти пугающей.
        Вместо этого Одри подошла к окну и посмотрела на открывающийся из него вид: все те миллионы людей внизу занимались своими делами, не обращая внимания на страдания на верхнем этаже одного из сотен небоскребов, украшающих бухту.
        - Тебе все это кажется странным? - пробормотал он у нее за спиной.
        Прямо за ней.
        Он читал ее как книгу. Никто не знал ее так хорошо, как этот мужчина, которого она видела только один раз в год. Одри улыбнулась:
        - Определенно.
        Она чувствовала его позади себя - тепло, исходящее от него, но не касавшееся ее. Просто… дразнящее. Мучившее. Соблазнявшее.
        - Мы все те же самые люди, - прошептал он у нее за спиной.
        Именно это делало все таким странным. Но и таким исключительно интересным. О чем говорил ее ускорившийся пульс.
        - Но ты должна этого хотеть, - выдохнул он. - И ты должна обдумать это. Мне нужно, чтобы ты приняла сознательное решение.
        - Ты хочешь, чтобы я сделала первый шаг?
        - Я хочу, чтобы ты была уверена. - Его слова щекотали ей ухо.
        Она оперлась руками об оконное стекло, ее горячие ладони мгновенно оставили влажные отпечатки на прохладной поверхности.
        - Что, если я ни на что не способна? - Она ненавидела свой неожиданно тонкий голосок.
        Смех Оливера, прогрохотавший у него в груди, казался таким густым, что его хотелось потрогать.
        - Одри, я даже не прикасаюсь к тебе, а у тебя уже получается.
        Он навис над ней, перенес вес тела вперед, прижав ее к окну, и тугая напряженность в его теле придала его словам правдивость. От этого контраста - холодное стекло впереди и его большое горячее тело за спиной - дыхание задрожало у нее в горле.
        - Позволь мне показать тебе.
        Ловким движением он убрал ей волосы с лица. И именно это убедило ее.
        Его большие, загорелые, уверенные пальцы…
        Они дрожали как осиновые листья.
        Ее глаза затрепетали под закрытыми веками, и она отогнала все сомнения, страхи и вопросы из головы и просто позволила себе чувствовать. Как только она откинула голову, обнажая свою шею над изящным воротником платья, Оливер коснулся губами ее кожи.
        Ее ноги подкосились. Если бы не вес его тела, прижимавшего ее к окну, она бы соскользнула на дорогой бамбуковый паркет. Тяжело дыша, Одри ловила воздух дрожащими губами, когда его рот и подбородок уткнулись ниже голубого воротника, а затем переместились к ключице. Оливер накрыл своими ладонями ее кисти на стекле, прижал к ее телу, направил их вниз, чтобы вместе проследить линию ее шелкового силуэта.
        Его пальцы скользнули по ее груди, талии, изгибу бедер, заставляя ее дрожать и остро чувствовать каждое прикосновение. Затем он выпустил ее ладони, и одна его рука, обогнув ее талию, легла ей на живот, а другая проследовала вниз по внешней стороне ягодицы. До самой ее нижней границы.
        Ее глаза распахнулись.
        - Просто чувствуй, - прошептал он, и его дыхание обожгло ее кожу. - Будь смелой.
        Странный выбор слов снова затерялся в мучительно-сладостных ощущениях, которые дарили его ласкающие губы. Они поднялись с шеи чуть выше за ухо, задержались там на мгновение, а затем направились вперед - касаясь ее челюсти, щеки, подбородка. Исследуя. Пытаясь найти. И когда они достигли того, что искали, Одри была не просто готова к ним, она жаждала их.
        Он прижался к ее губам на мужском, хриплом вздохе, и она слегка повернулась в его руках. На вкус Оливер был декадентским, мужественным, восхитительным, как в ее мечтах.
        На ощупь - именно таким, каким она его себе представляла: твердым, возбужденным и уверенным в себе. Но только намного лучше - никогда в жизни она не испытывала чего-то подобного.
        «Будь смелой», - сказал он. Именно это он и имел в виду. «Воспользуйся шансом».
        «Рискни».
        Одри развернулась в его руках лицом к нему, прижавшись спиной к стеклу, и обхватила руками его изогнутую шею.
        А потом она поцеловала его в ответ - со всей страстью, на какую только была способна.
        И тогда все начало по-настоящему набирать обороты. Нога Оливера скользнула между ее бедер и раздвинула их толчком, надавив на ту самую точку, где она испытывала томящую сладостную боль, а руки начали гулять по ее телу - одна погрузилась ей в волосы, а другая медленно добралась до груди, облегчив ее муку одним нежным нажатием.
        Оливер оторвался от ее рта так же быстро, как отвел руку от груди.
        - Ты не носишь бюстгальтер?
        Одри смутилась, но ответила:
        - Он был в куче белья, которое унесли в стирку. - На него попало немного соуса сальсы.
        - Мне будет только труднее, - прохрипел, стиснув зубы, вдыхая слова ей в рот.
        Все, что она могла сделать, - это захватить немного воздуха, чтобы спросить:
        - Труднее что?
        - Остановиться.
        - Почему ты хочешь остановиться?
        Почему черт возьми…
        - Потому что у нас ожидается компания.
        Она оторвалась от его горячих губ. Компания означала не только они двое. Компания означала кого-то еще. А она стояла с наполовину задранной юбкой, зажатой между Оливером и окном прямо напротив двери.
        Он отступил, но неохотно.
        - Какая компания?
        - Я попросил, чтобы следующее блюдо нам подали сюда.
        - Какого черта ты это сделал?
        Ну… разве она не была настоящей леди, когда пребывала в муках плотского разочарования?
        Оливер улыбнулся влажными, слегка опухшими от поцелуя губами:
        - Я не знал, что это должно было случиться. Я решил, что тебе хотелось остаться наедине.
        Одри одернула юбку. Он отступил назад.
        Похоже, больше всего здесь заботятся о том, чтобы вовремя остановиться.
        - Я хотела бы уединения прямо сейчас.
        - Тебе необязательно есть. Мы можем продолжить, когда они уйдут. - Его взгляд вдруг стал острым и пронизывающим. - Если это то, чего ты хочешь.
        Да, прямо сейчас она действительно этого хотела - она была настолько возбуждена, что не могла думать ни о чем другом, кроме как о возобновлении ласк. Но через пять минут… Кто знает? К тому времени ее мозг, возможно, успокоится и напомнит ей о всех причинах, почему это была плохая, очень плохая идея.
        Через пять минут все это может закончиться.
        «Ты должна быть уверена». Вот что он имел в виду: она должна быть уверена в своих желаниях и действиях в холодной, безжалостной реальности, а не в горячем, лихорадочном состоянии, в каком она пребывала сейчас.
        В дверь постучали, и Одри повернулась лицом к окну, без надобности одергивая платье и делая вид, что она только что любовалась видом, а не ощущениями, которые рука Оливера вызывала у нее, прикасаясь к ее груди. Позади нее Оливер принял еду, поблагодарил и тихо закрыл дверь.
        Потом наступила тишина. Такая густая, что Одри обернулась.
        Он стоял с полным подносом в руках и вопросительно смотрел на нее.
        Предоставляя ей выбор.
        Ее пульс даже не успел успокоиться. Как она могла принять правильное решение, когда он все еще бесновался у нее в теле, носясь вместе с разбуженными гормонами?
        Она сделала свой выбор, сложив руки перед собой на груди.
        - Что под крышкой?
        - Пальчики из охлажденного имбиря, приготовленные по особому рецепту. - Если он и был разочарован, то никак это не показывал. Он изысканно приподнял одну бровь и облизнул губы, которые только что причинили ей такой великолепный ущерб. - Хочешь попробовать, Одри?
        Она в очередной раз одернула платье, а затем подошла к огромному обеденному столу и скользнула в кресло в углу. Учитывая расположение других стульев, ему придется сесть либо рядом с ней, либо напротив нее. Конечно, он выбрал именно тот стул, который стоял ближе к ней.
        - Перестань думать, - пробормотал он, поднял крышку с принесенного подноса и выставил содержимое между ними на стол.
        - Я и не думаю.
        - Еще как. И анализируешь, фильтруешь. Я прямо вижу, как это происходит. - Он подал ей имбирь, который должен был нейтрализовать вкус всех предыдущих блюд и подготовить рецепторы к последующим ощущениям. - Ты делишь то, что только что произошло, на приемлемые и неприемлемые части и кладешь их в разные коробки.
        Одри отвела взгляд.
        - Но я хотел бы знать, что и куда ты положила.
        Она подняла глаза в ответ.
        - Куда ты отнесла пребывание здесь в этих апартаментах наедине со мной?
        Она сделала глубокий медленный вдох:
        - Это необходимо. И благоразумно. - И поэтому вполне оправданно.
        - А что насчет этого платья?
        - Платье прекрасное. В нем я чувствую себя красивой.
        У него была уникальная возможность сказать «Ты красивая». Но он этого не сделал. Большая часть ее была рада, что он не опустился до таких банальностей. Меньшая лишь немного всплакнула.
        Оливер откинулся в дорогом кресле и наблюдал за ней.
        - Что бы ты изменила в себе? Если бы могла?
        Она задумалась. Форма ее глаз была самой обыкновенной, но они неплохо выделялись при умелом макияже. И их цвет был достаточно безобидным. Ее губы были прямыми и невызывающими, не слишком маленькими, и они аккуратно сидели под длинным прямым носом. Даже это нельзя было назвать серьезной проблемой.
        Просто все было каким-то… тусклым, невнятным.
        - Моя челюсть немного квадратная.
        Он покачал головой:
        - Она сильная. Выраженная.
        - Ты спросил меня, что бы я изменила. Вот это.
        - Это придает тебе характер.
        Она рассмеялась:
        - Да. Потому что все женщины просто жаждут иметь лицо «с характером».
        - Ты можешь иметь характер и по-прежнему быть красивой. Но ладно, что еще?
        Она вздохнула:
        - Дело не в отдельных недостатках. Я не почувствую себя перерожденной, если сделаю пластику век, подтяжку бровей или проткну уши. Просто у меня нет… - Она продумывала варианты формулировок. - В моей внешности нет какой-то яркой отличительной черты, самой по себе замечательной.
        - Я могу назвать три.
        - Ха-ха.
        - Я серьезно. Хочешь послушать?
        Она сделала глубокий вдох. Часть ее хотела посмотреть, как он будет барахтаться, чтобы заставить ее поверить в свою ложь. Но другая часть, более глубокая, задалась вопросом, действительно ли он видит ее как-то по-другому. Победило любопытство.
        - Конечно.
        - Твои скулы, - начал он сразу же, как будто ждал годы, чтобы сказать это. - Ты не подчеркиваешь их румянами, да тебе и не нужно. И когда ты улыбаешься и твои мышцы сокращаются, они особенно выгодно выделяются.
        Она подняла бровь:
        - Полезно знать.
        - Во-вторых, на твоем лице написан… интеллект. Ты всегда выглядишь такой сосредоточенной, такой внимательной. Это выгодно отличает тебя, еще как.
        - У меня умное лицо?
        - Миленькое лицо может быть у любого…
        Она обдумывала это. Его язык тела подсказывал ей, что Оливер говорил серьезно, но она не собиралась таять от его похвалы.
        - Любопытно узнать, что может превзойти «умное» лицо…
        Он не колебался ни секунды:
        - Твое тело.
        Не то, чего она ожидала. И его проницательный взгляд немного ввел ее в замешательство.
        - Пожалуйста, не называй меня атлетичной.
        - Нет? - Значит, он собирался.
        - Это подразумевает «бесформенная и плоскогрудая».
        - Только если ты хочешь обидеть. - Он посмотрел на нее, и его глаза потемнели, прежде чем он заговорил. - А вот что «атлетичная» значит для меня.
        Он слегка наклонился вперед.
        - Пластичная. Гибкая. - Каждое слово было скорее похоже на дыхание. - Выносливая. Сильная. Такое тело легко справится с вынужденными нагрузками.
        Воздух, поступающий в ее легкие, казалось, был недостаточно насыщен кислородом или вовсе лишен его, и ей пришлось ускорить дыхание, чтобы компенсировать недостаток. Ее воображение рисовало всевозможные образы, которые он мог иметь в виду.
        - Я думаю о выносливости и стойкости.
        - Это все касается секса с тобой? - выдохнула она.
        - Кто сказал, что я говорю только о сексе? А как насчет долгой здоровой жизни? А роды? А дальние походы туда, - он указал на крутой склон горы вдалеке, - и кинопросмотры на этом диване? Возможно, глазами мужчина видит только поверхностные детали, но на подсознательном уровне стремится к партнеру, который будет жить столько же, сколько он сам.
        Картинка, которую он нарисовал, была идиллической, и она почувствовала, что именно это он видел, когда смотрел на нее.
        Потенциал.
        Не недостатки.
        Одри чувствовала себя очень неловко, она никогда не знала, как реагировать на комплименты.
        - Хотя да, это, безусловно, то тело, которое, как правило, заставляет мужчину задуматься о страстном сексе. - Эти мысли мрачно отразились в его глазах. - А на это реагирует уже совсем другая часть тела.
        Одри ухватилась за легкомыслие как за спасательный круг в море невысказанного смысла, где она вдруг очутилась.
        - Я так и думала.
        Он присоединился к ней, схватившись за тот же спасательный круг:
        - Что я могу сказать? Я ограниченный человек.
        Это совсем не так. И она только начинала понимать, сколько ей еще нужно было узнать о нем. И сколько времени это может занять.
        - Если бы ты могла увидеть себя моими глазами, - пробормотал он. - Я хотел бы посмотреть, как ты войдешь в комнату, абсолютно уверенная в себе, не мучась никакими сомнениями.
        Она точно знала, что он имел в виду. Как-то по ходу дела она научилась приглушать свои сильные стороны, быть тише воды, ниже травы.
        - Уверенность привлекает тебя?
        - Абсолютно. Ты могла бы покорить всех и вся - тебе лишь стоит «включить» веру в себя. Но ты упорно игнорируешь ее.
        Если бы все было так просто, как повернуть кран с водой.
        - Еще несколько таких бесед, и я, возможно, последую твоему совету.
        Он был рад, что смог угодить ей.
        - Всегда к твоим услугам.
        Одри показалось, что его взгляд обернулся вокруг ее шеи, перекрыв доступ воздуха к легким.
        - В самом деле? Тогда как насчет того, чтобы передать мне еще один пальчик?

        Оливер справился со своим блюдом намного раньше Одри. Она тянула время, подбирая каждую крошку, каждую каплю, пытаясь остыть сама и охладить ситуацию.
        - Я думаю, нам стоит спуститься обратно в ресторан, - наконец пробормотала она.
        Это удивило его.
        - Сейчас?
        Она аккуратно свернула салфетку и положила ее рядом со своей безупречно чистой тарелкой.
        - Думаю, что да. То, что произошло, было - «удивительно, бесподобно, незабываемо» — вынужденной случайностью, но я не думаю, что нам стоит продолжать. Просто момент не самый подходящий.
        - У нас обоих никого нет. Мы одни в пентхаусе с великолепным видом из окна. Впереди целый вечер. Рождество. Какой момент может быть лучше?
        - Ты думаешь, мне сейчас необходима ночь страстной любви?
        - С чего ты решила, что я говорю о тебе?
        О, пожалуйста.
        - Как будто ты не занимался сексом минимум дважды на этой неделе.
        - Нет.
        - Тогда на прошлой.
        Он уставился на нее. До невыносимости беззастенчиво.
        - Тогда ранее в этом месяце.
        - Не-а.
        Сама мысль, что Оливер был свободен, будоражила Одри, но она не собиралась заводить с ним даже незначительную интрижку.
        - Ну тогда это объясняет твое сегодняшнее поведение. Ты просто сексуально возбужден в результате длительного воздержания.
        - Какие бы неожиданные повороты нас ни ждали впереди, это не будет связано с потерей мною самоконтроля.
        - Какой нахал, - пробормотала она, составляя посуду в одну стопку, чтобы персоналу отеля было удобнее забрать ее. - И к тому же очень самонадеянный, если думаешь, что это мне не хватит самодисциплины.
        Это была еще одна из ее добродетелей.
        - Я просто решил испробовать кое-что новенькое. То, что идет вразрез со всем, что подсказывают мне мои инстинкты.
        Она посмотрела на него, прищурившись.
        - Честность, - пояснил он.
        - Ты всегда был честен со мной.
        - Я не лгу. Это не то же самое. Я очень многого не говорю тебе, только чтобы не обманывать.
        - Например, как ты не сказал мне про Блейка?
        - Например, не говорю, что умираю от желания. Каждый раз, когда вижу тебя.
        Она сделала короткий резкий вдох.
        - Чистая правда, Одри. Каждый раз. И это не пройдет только потому, что ты отказываешься думать об этом.
        Ее грудь сдавило.
        - Полагаю, ты не хочешь спуститься в ресторан?
        - Нет, не хочу. - Его взгляд был решительным. - Мы слишком близки.
        - Близки к чему?
        - Ко всему, чего я хотел столько лет.
        Хотел. Ее, на блюдечке. Она просто не могла в это поверить.
        - Независимо от того, чего хочу я?
        - Если бы я думал, что ты не хочешь того же самого, я прямо сейчас открыл бы дверь и вызвал для тебя лифт.
        Казалось, невидимое кольцо сжалось вокруг ее гортани.
        - Но ты хочешь. Просто позволь это себе. - Оливер пристально посмотрел на нее сверху вниз. - И поверь, ты этого заслуживаешь.
        Она обняла себя руками, вцепившись пальцами в чувственный шелк позаимствованного платья, и мгновенно вспомнила, насколько лучше его умелые руки делали то же самое всего несколько минут назад. Конечно, она хотела переспать с ним. Это было очевидно. Но хватит ли у нее духу? Сможет ли она это сделать и не захотеть большего? Потому что он не предлагал большего.
        - Одри в твоем воображении захватывающая и впечатляющая, - прошептала она, наслаждаясь вспышкой, которая сверкнула в его тлеющем взгляде. - А что, если я самая обычная?
        Или даже хуже. Сможет ли она справиться с чувством унижения, когда он это поймет?
        Он подошел ближе и провел ладонью по ее щеке.
        - Дорогая, я настолько заведен, что могу и не заметить, что ты будешь делать.
        Она с трудом подавила смех: да, Оливер Хармер всегда умел успокоить ее.
        - Ты должен сказать: «Это просто исключено, Одри».
        - Это просто исключено, Одри, - повторил он со всей серьезностью. - Но теперь я сделал все что мог. Если ты хочешь узнать наверняка, тебе придется сделать шаг. Рискнуть. - Он протянул ей ладонь. - И взять меня за руку.
        Она посмотрела на его прекрасные, длинные, уверенные пальцы. Нет, дрожи в них больше не было.
        Если она сейчас подаст ему руку, то изменит свою жизнь и смело проследует туда, где еще никогда не была.
        Интрижка на одну ночь.
        Секс с Оливером.
        Это будет невозможно исправить или отменить. И такое уже никогда не повторится - они ведь виделись только один раз в год, а за двенадцать месяцев многое может измениться.
        Она впустую потратила годы, соблюдая приличия, вместо того чтобы каждый раз набрасываться на великолепного Оливера. И это лишь из верности мужчине, который предавал все, что так много значило для нее. Который с нетерпением ждал ее отъезда, чтобы превратиться в человека, которым он в действительности хотел быть.
        Когда Оливер от изнеможения упадет на нее, как он много раз делал это в ее самых сокровенных фантазиях… разве этот момент не исправит все, что было до этого? Разве тогда она не возродится заново?
        Как феникс из пепла своей смешной благопристойной жизни.
        Его пальцы чуть дернулись, и это простое движение смягчило ее сердце.
        Тут не было никакой подлости, ловушек, школьниц, ожидавших удобного момента, чтобы прижать ее к стене в туалете за смелость.
        Здесь был только Оливер.
        И он тянулся к ней.
        Она подняла глаза, поймала на себе его осторожный взгляд и аккуратно положила руку на его раскрытую ладонь.


        Глава 10
        Вяленое мясо крокодила с лавандой, салат из арбуза и фенхеля с заправкой из лайма
        - Еще разок?
        Боковым зрением Оливер заметил, как красивая, чуть влажная от пота грудь Одри поднялась и снова опустилась, когда та вытянулась рядом с ним на кровати, похотливо поглядывая на него.
        Его стал душить смех.
        - Боюсь, сейчас не получится.
        - Правда? Ты не можешь три раза за ночь?
        Он перевернулся и уставился на нее:
        - Ты никогда не слышала о фазе восстановления? Те, кто могут несколько раз подряд, просто не выкладываются в первом раунде.
        А с ней он проделал все чрезвычайно тщательно.
        Во второй раз точно.
        Их первый секс был жарким, страстным и быстрым - они даже не успели переместиться с роскошного дивана в более удобное место. Оливер шутил, как сильно он заведен, но в действительности ему стоило огромных усилий не ускориться и не отпугнуть ее навсегда.
        Или не смутить.
        Во второй раз они играли в кочевников, перемещаясь с места на место, с одной поверхности на другую, растягивая эту сладкую пытку, исследуя и изучая географию тел друг друга, сбивая вазы со стола и раскачивая светильники. Оливер был полон решимости продемонстрировать более качественное и продолжительное исполнение, чем их предыдущая неуклюжая - почти подростковая - возня на диване, и Одри приняла вызов как настоящая богиня, подстраиваясь и повторяя его движения и касания.
        Пока они наконец не рухнули на роскошную хозяйскую кровать в пентхаусе, где он получил возможность показать, на что был действительно способен.
        Он повернул к ней голову:
        - Ты ведь пошутила, да?
        - Черт возьми, да. Это было сказочно.
        Вот так… Именно это хотел услышать любой мужчина. Собрав последние остатки сил, он поднял руку и бесцеремонно похлопал ее по идеальной обнаженной ягодице.
        - Получай, Блейк, - захихикала Одри.
        Одри смеялась. Что это, один из предвестников апокалипсиса?
        - Это была не я, - прошептала она, глядя в потолок.
        Он нежно толкнул ее влажным плечом:
        - Я же говорил.
        - Да, говорил.
        - А сейчас ты мне веришь?
        - Да, - вздохнула она. - Верю.
        Потом опять наступила тишина.
        Оливер изучал сложную лепнину на потолке и размышлял над словами, которые он никогда не должен был - или не хотел - произносить. Он поймал себя на том, что необъяснимо нервничал, но не стыдится собственной трусости.
        Так… а теперь что?
        Именно это он хотел знать. Одна его половина боялась, а другая затаила дыхание в предвкушении ответа. Потому что уйти от того, что только произошло между ними, было бы преступлением. Только что женщина, которую он так давно и страстно желал, в наслаждении извивалась под ним.
        До сих пор он не заводил долгосрочных отношений. Просто не решался. Он потерял годы, ожидая женщину с правильным сочетанием качеств. Доброта, и любопытство, и ум, и элегантность, и дикая, необузданная чувственность - все это объединилось в одной богине.
        Ему просто не найти женщины на планете, которая бы лучше подходила ему.
        А это означало, что он мог получить этот замечательный подарок, который предлагала ему Вселенная, но не мог сохранить его.
        Потому что Одри представляла собой слишком большую ценность, чтобы позволить ей связать жизнь с кем-то настолько испорченным, как он.
        Секс менял людей. Особенно женщин. Таких, как Одри, вдвойне. Она не была девственницей, но он был готов поставить любые деньги на то, что сегодня у нее был первый по-настоящему хороший секс, а подобные трансформации, как правило, заставляют женщин думать о будущем. Планировать.
        А он не строил планов на будущее. Он просто не мог.
        Существует несколько способов обмана в отношениях. Он никогда по-настоящему не изменял ни одной женщине, с которой встречался, но он не был откровенен ни с одной из них - они не знали, что недотягивали и никогда не дотянут до планки, заданной одной определенной женщиной. И не догадывались, что их отношения с Оливером всегда останутся лишь поверхностными и непродолжительными.
        Он мог делать все что угодно - упорствовать, давать им шанс, пытаться узнать друг друга, - но с того самого момента, когда он понимал, что вновь ошибся, остальное время, проведенное ими вместе, было одним сплошным обманом.
        Такой же неверный и жестокий, как его отец. С каждой из них.
        Так он начал специализироваться на краткосрочных связях. Свои самые продолжительные отношения он приберегал для женщин, которые не менялись с первого свидания до последнего. Для предсказуемых женщин, которые не искали большего. С ними он проводил по нескольку месяцев.
        Одри была не из тех женщин, которых он просто целовал на прощание после нескольких страстных недель. Оливер и так уже сделал очень много, чтобы вообще с ней не прощаться. Он испытывал нежные глубокие чувства к Одри, потому что не мог иначе.
        Но он также не хотел просто воспользоваться ею - и причинить боль. Он ведь сам стал свидетелем того, что случилось с женщиной, вынужденной жить с постоянными изменами мужа. Эта боль медленно разъедала ее изнутри.
        Он не хотел обрекать Одри на такую же муку, наблюдать, как тускнеют ее глаза, как она чахнет рядом с ним, понимая, что он эмоционально отдаляется от нее и исчезает из отношений.
        Как он всегда это делал.
        Нет. Он был не готов поступить так с женщиной, которую считал совершенством. К кому он был неравнодушен. Кого бы он мог даже любить, если бы имел хоть малейшее представление, что, черт возьми, это значит.
        А учитывая гены, его шансы выяснить это в ближайшее время были очень невысокими.
        Но просто лежать здесь и мучиться сомнениями тоже не выход. Лучше открыто поговорить об этом.
        «Просто спроси!»
        - Что будем теперь делать? - выдавил он. Самые длинные четыре слова в его жизни.
        - Зависит от того, который сейчас час.
        Ладно. Э-э, не то, чего он ожидал. Он вытянул шею, чтобы посмотреть на свои швейцарские часы.
        - Почти шесть.
        Что означало, что Одри провела здесь уже восемь часов.
        Она перевернулась на живот и зарылась в изысканные подушки.
        - У нас еще половина дегустации впереди.
        Она думала о еде? В то время как он лежал здесь как испуганный четырнадцатилетний подросток?
        - Ты серьезно? Я думал, что предложил тебе равноценную замену.
        Ее улыбка Моны Лизы ничего не выдавала.
        - Ты же сам сказал, что нам нужно восстановиться после акта любви. Заодно мы могли бы размять ноги - совершить вылазку в ресторан.
        «Размять ноги». Как будто они провели тяжелый день за рабочими столами. Он изучал ее, пытаясь обнаружить признаки чего-то необычного, странного, но не нашел. Ее глаза были ясными и спокойными.
        - Ты на самом деле хочешь есть? - О боже, она действительно проголодалась.
        Одри Дивейни была просто идеальная женщина.
        - Умираю от голода, - промурлыкала она. - Это была неплохая спортивная тренировка.
        Неудивительно, что он восхищался ею.
        - Хочешь, чтобы нам подали еду сюда?
        Она слегка нахмурилась:
        - Нет. Давай спустимся в ресторан. - Но потом она нагнулась и коснулась теплыми губами его прохладного плеча. - Через несколько минут.

        Одри была довольно голодна, но больше всего она хотела вернуться в этот ресторан с Оливером.
        Вместе с Оливером.
        Просто ради удовольствия. Посетители ресторана и персонал не заметили никакой перемены - за исключением платья, - потому что большинство из них, вероятно, и так полагали, что они с Оливером спят вместе. Но она изменилась. Теперь она знает, что значит заняться сумасшедшим сексом с таким человеком, как Оливер Хармер, прямо над их головами, а затем небрежно спуститься в зал к подаче следующего блюда.
        Это было гораздо более декадентское ощущение, чем если бы следующие деликатесы сервировали прямо на обнаженном торсе Оливера.
        Одри застенчиво взглянула на другие столики - всего на долю секунды. Похожа ли она на женщину, которая вполне привычна к изысканному сексу между подачей блюд? Могла ли она так выглядеть? Таких великолепных ощущений у нее еще никогда не было. Ни с мужем. Ни с кем другим. Ни в одиночку. Ее тело все еще было слегка припухшим и чувствительным и очень-очень удовлетворенным.
        Что, если она и выглядела такой же довольной?
        - Ты уверена, что все в порядке?
        - Я не знаю этикета, - призналась она, переводя взгляд на их интимный уголок рядом со стрекозами, когда они приблизились к нему. Интересно, насекомые и до этого были такими яркими и оживленными? - Как правильно войти в зал после нашего… бонусного блюда.
        Смех Оливера слегка снял ее напряжение.
        - Я не думаю, что для этого есть какие-то правила. Тебе придется их ввести.
        - Я чувствую себя трансформированной в какую-то другую Одри. Что я привлекаю внимание.
        - Люди смотрят на тебя из-за платья, Одри.
        Верно. А не из-за какой-то татуировки на лбу типа «Угадайте, где только что были эти губы».
        Она инстинктивно опустилась на свой диван, а Оливер - не расцепляя их все еще переплетенные пальцы - продолжал двигаться вокруг стола к своему месту.
        О. Они вместе.
        Как странно - несмотря на все, что они вытворяли друг с другом в течение последних нескольких часов, - именно это оставалось табу. Как попытка пересечь линию и перейти на темную сторону. Она пересела на диван к Оливеру, впервые за пять лет оказавшись на противоположной стороне стола, в то время как он искал признаки беспокойства на ее лице.
        Одри вытянулась на диванчике как кошка.
        - Этот тоже вполне удобный.
        - Мне он всегда нравился.
        Поерзав, она села удобнее.
        - Мне кажется, тебе больше повезло.
        - Сегодня определенно.
        Оливер лишь кивнул проходящему мимо официанту, и через минуту тот появился с двумя бокалами охлажденного белого вина. Одри улыбнулась в благодарность, прежде чем поднять свой бокал, а потом снова перевела взгляд на оживленных стрекоз в террариуме, который обычно располагался позади нее, и, глядя сквозь его стеклянные стенки, на шумную кухню в дальнем конце ресторана.
        - Я всегда думала, что ты настолько искушен во всем этом, что знаешь даже время подачи блюд в ресторане со звездами «Мишлен», - пробормотала она. - А ты водил меня за нос. Ты просто видел, когда они были на подходе.
        - Кажется, сегодня ночь разоблачений.
        Она перевела на него взгляд:
        - Да, действительно.
        - Хочешь поговорить об этом?
        Об этом.
        - Я не хочу разрушить это. - Или сглазить. - Но я также не хочу, чтобы ты думал, что я избегаю разговора.
        - Хочешь поговорить о чем-то другом?
        Отчаянно.
        - О чем?
        Он обхватил свой бокал с вином и откинулся в угол дивана, устроившись поудобнее.
        - Расскажи мне о скрипке Тесторе.
        Разыскиваемые ею музыкальные инструменты - эта тема, несомненно, вдохновляла Одри, и она могла часами воодушевленно рассказывать разные истории, пока уши у Оливера не сворачивались в трубочку.
        - Что ты хочешь узнать?
        - Как ее украли?
        - Прямо из пассажирской кабины самолета частной авиакомпании между Хельсинки и Мадридом, когда ее владелица отлучилась в туалет.
        - Прямо на глазах у всех пассажиров?
        - В кабине был приглушенный свет. Но скрипки Тесторе всегда летают на отдельных сиденьях, так что необычно, что никто не заметил, как ее унесли. Кто-то должен был перегнуться через ряд, чтобы дотянуться до сиденья у иллюминатора.
        - Ничего себе, она такая ценная? Как они вынесли ее из самолета, не будучи замеченными?
        - Никто не знает. Мы предполагаем, что кого-то из наземной команды подкупили. Служба безопасности самолета засняла на камеру какого-то человека, промелькнувшего рядом с сиденьями и забравшего скрипку, но там было слишком темно, чтобы определить даже пол вора. Они обыскали самолет сверху донизу.
        Во всяком случае, все общедоступные зоны.
        - Так как ты вышла на ее след?
        Именно этим она занималась. Именно это она любила. Ей ничего не стоило расслабиться и начать нагонять скуку на Оливера бессмысленными деталями своей охоты за скрипкой.
        Но его не так легко было утомить. Сорок минут спустя он все еще казался заинтересованным и задавал вопросы. Она снова сбросила туфли на пол и подогнула ноги под себя, чувствуя себя китайским беспризорником в своей шелковой одежде, поедая порционные кусочки - размером с пальчики - крокодильего мяса и арбуза, что было уже седьмым блюдом.
        - Ты вообще можешь рассказывать обо всем этом? С юридической точки зрения? - засомневался Оливер.
        - Я не выдала тебе никакой конфиденциальной информации. Все в процессе. - Одри улыбнулась. - Кроме того, я думаю, что могу доверять тебе.
        Он пристально взглянул на нее, как будто хотел что-то сказать по этому поводу, но потом отвел взгляд и вместо этого протянул руку и нежно провел ладонью по ее кисти:
        - Твое терпение поражает меня. И что ты уже так близка к тому, чтобы найти ее, хотя ты начала практически с нуля.
        О, он понятия не имел, насколько терпеливой она могла быть. Взять хотя бы, как долго она скрывала свои чувства к нему.
        - Поиски заняли целый год, но теперь мы всего в одном шаге от них. Властям просто нужно немного подождать, и преступники сами выдадут себя, пытаясь перепродать ее.
        - Почему им просто не стащить скрипку и не затаиться на десяток лет? Спрятать ее где-нибудь в подвале? Закопать?
        - Преступники не такие терпеливые, что касается денег, и, кроме того, в их бизнесе полно болтунов. Если ты украдешь что-то вроде Тесторе и она залежится у тебя, вполне вероятно, что один из твоих коллег стащит ее у тебя из-под носа.
        - Я действительно не понимаю, в чем смысл.
        - Я тоже, - призналась Одри. - Зачем иметь прекрасные вещи, если ты никогда их не видишь?
        - Я удивлен, что плохие парни не пытались подкупить тебя.
        - О, они уже пробовали. - Она улыбнулась. - Просто мое чувство врожденной справедливости слишком сильное. И я смотрю на инструменты как на детей. Невинных жертв. Украденных. Обманутых. Все, чего они хотят, - это попасть домой к человеку, который любит и ценит их, с которым они в безопасности и который помогает им раскрыть свой потенциал.
        Потому что разве не в этом заключалась жизнь? В раскрытии своего потенциала.
        Коричневые глаза Оливера вдруг приобрели насыщенный шоколадный оттенок.
        - Хочешь, скажу что-то глупое? - пробормотал он.
        - Конечно.
        - Я так же отношусь к компаниям, которые выкупаю.
        Она подняла бровь:
        - Ты имеешь в виду почти загнувшиеся компании, которые ты приобретаешь за бесценок?
        Он улыбнулся:
        - Они тоже невинные жертвы. В руках людей, которые не ценят их и не понимают, как сделать их сильными.
        - А ты знаешь?
        - Я, как и ты, - посредник. По определенным признакам я определяю погибающий бизнес, покупаю его, укрепляю и передаю людям, которые могут обеспечить ему будущее.
        - Это антропоморфные представления.
        - Говорит женщина, которая считает скрипку ребенком.
        Она улыбнулась. Он был прав.
        - Ты никогда не провоцируешь распад корпораций?
        - Только если они уже трещат по швам.
        Это был ее самый большой кошмар - найти инструмент, с которым ужасно обращались.
        - Я предполагаю, что люди, у которых ты выкупаешь их, видят это несколько иначе.
        Он пожал плечами:
        - Эй, это же они продают. Их никто не заставляет.
        - Я даже не осознавала, настолько схожа наша работа. Хотя у меня такое чувство, что твоя гораздо многограннее. - Как алмаз.
        Оливер изучал ее, когда доел свой последний кусок арбуза.
        - Это было славно, правда?
        - Что?
        - Поболтать.
        - Да, мне этого не хватает.
        - Блейка уже нет.
        - Я никогда не говорила с ним. Не так, как мы. - Не так, как с Оливером. - Так что подобная беседа была у меня пару лет назад.
        - Ты что, переехала в Антарктиду? А как насчет твоих друзей?
        - Конечно, у меня есть друзья. И мы много говорим, но все они знают меня целую вечность, и поэтому наши разговоры, как правило, о… сам знаешь… всякой всячине. Общих друзьях. Работе. Фильмах. Одежде.
        - И это все?
        - Это очень много! - Но его настойчивые карие глаза придали ей уверенности. - Я не… Я не многим делюсь. И не часто. - И она ни с кем не говорила об Оливере. Никогда.
        - Ты делишься со мной.
        - Один раз в год. Наспех. - Разве это вообще считается?
        Ничего не изменилось в выражении его лица, хотя на самом деле все стало другим. Он несколько секунд изучал ее профиль, а затем протянул руку и погладил ее по тыльной стороне ладони костяшками пальцев.
        - Звони мне всегда, когда захочешь. Мне бы очень хотелось говорить с тобой чаще. Или пиши по электронной почте.
        Одри вернулась в холодную, жестокую реальность.
        Все верно. Потому что она улетала утром. Как всегда. Она полетит семь тысяч километров в одном направлении, а он - тысячу двести в другом. Назад к своей жизни.
        Назад к реальности.
        - Может быть, я так и сделаю.
        А может быть, она переживет сегодня фантастическую ночь любви и затем убежит прочь от этих чувств… за тысячи километров.
        Негромкое бормотание у них за спиной привлекло внимание Оливера.
        - Эй, начинается.
        Не было необходимости спрашивать, что начинается. Ее любимая часть Рождества. Оливер поднял Одри на ноги, и она засеменила босиком по роскошному ковру к огромному окну с видом на бухту Виктория. Под ними вот-вот должно было начаться знаменитое световое и лазерное шоу «Симфония огней».
        Небоскребы по обе стороны бухты вспыхнули огнями, как новогодняя елка, и завибрировали под музыку, огромные лучи, проецируемые на каждое здание на набережной, затанцевали ей в такт. Представление не предполагалось как рождественское шоу, но для Одри не могло быть ничего лучше, даже рождественские песнопения. Где бы она ни наблюдала световое шоу, она всегда думала об этом городе.
        Об этом мужчине.
        Оливер протолкнул ее вперед - между окном и своим теплым телом - и обнял ее, скрестив руки у нее на груди, и Одри знала, что будет вспоминать это световое шоу даже на смертном одре.
        Она задыхалась от переполнявших ее эмоций, изо всех сил пыталась сдержать вздымавшуюся от волнения грудь, стараясь не выдать себя. Изумительные огни, изумительная ночь, изумительный мужчина. Разве не этого она хотела всю свою жизнь? Даже во время брака.
        Владеть.
        И не важно, что это было лишь временно, - она возьмет то, что ей удастся получить.
        - Мне так этого не хватало в прошлом году, - выдохнула она.
        Его низкий голос прогрохотал по ее спине:
        - Мне не хватало тебя.
        Она уткнулась щекой ему в руку - безмолвно извиняясь:
        - Давай просто сосредоточимся на сегодняшнем дне.
        Она не собиралась тратить свое драгоценное время, задерживаясь на прошлом или мечтая о бесконечных комбинациях будущего. У нее был Оливер прямо здесь, прямо сейчас - то, чего она никогда не могла себе представить.
        И она принимала это. Пока она могла.
        - Во сколько закрывается «Цинтин»?
        Одри почувствовала, как его тело напряглось позади нее. Она слегка повернула к нему голову:
        - Я хочу остаться с тобой наедине.
        - Мы можем вернуться наверх.
        Она вздохнула:
        - Нет, я хочу быть наедине с тобой здесь.
        Перебор? Она повернулась к окну, словно они обсуждали исключительно шоу. Но каждая клеточка ее тела ожидала отказа, и это делало ее улыбку натянутой.
        - Или нет.
        Оливер подался вперед, крепко прижал губы к ее уху:
        - Не двигайся.
        Он вернулся через несколько секунд, занял свою прежнюю позицию и еще крепче заключил ее в свои объятия, как будто и не уходил. Так что… Может быть, тогда все в порядке? Шоу продолжалось, зрелищное и грандиозное, но Одри думала только о бедрах Оливера, прижимавшихся к ее ягодицам. О его мускулистой груди, касающейся ее спины, и обнимающих ее руках.
        Световое шоу? Какое еще световое шоу?
        Наконец раздалась музыка, которая возвестила окончание ночной феерии, но Одри продолжала стоять у окна, не желая отказываться от теплого конверта чувственного забвения, в котором она пребывала с Оливером в темноте.
        Когда включили свет, рой персонала - как напуганные насекомые - подхватил тарелки и скрылся за дверями, ведущими в кухню. Метрдотель тихо разговаривал по очереди с шестью оставшимися парами, которые, не скрывая любопытства, собирали свои вещи, и через несколько мгновений их уже не было.
        - Оливер?..
        - Судя по всему, твое желание для меня закон.
        От удивления у нее открылся рот.
        - Ты что, прогнал их?
        - Внезапная и досадная авария в кухне и сегодняшний ужин за счет ресторана для всех. Я уверен, что они в восторге.
        - Учитывая то, что они дошли почти до последнего блюда, - и учитывая стоимость подобного ужина в «Цинтине», - я тоже в этом не сомневаюсь.
        Оливер повел ее к своему дивану.
        Мин-Гуа появился с бутылкой белого вина, элегантным кувшином воды со льдом и пультом дистанционного управления и расположил все это на столе перед ними, пробормотав: «Спокойной ночи, мистер Хармер. Миссис Одри».
        А потом он ушел в кухню и вышел через какую-то заднюю дверь, через которую незаметно исчез и весь остальной персонал.
        Одри повернулась в изумлении к Оливеру:
        - Вот так просто?
        - Они приведут все это в порядок к завтраку.
        Ага. Так просто.
        - Ты всегда получаешь то, чего хочешь?
        - В основном. Я думал, ты тоже этого хотела.
        - Понятия «желать» и «получать» в моем мире не всегда обязательно связаны.
        - Ты передумала?
        - Ну… не совсем…
        Он откинулся на спинку своего роскошного дивана и бросил на нее понимающий взгляд:
        - Выкладывай, Дивейни.
        - Я просто ошеломлена беспринципностью, с которой все это было… проделано.
        - Будь осторожна со своими желаниями, потому что они могут материализоваться.
        Они опять были одни.
        Одри оглядела стильную обстановку. Потом посмотрела на дверь. Потом на Оливера.
        Его глаза сузились.
        - Что?
        - Мне просто нужно минутку.
        Она снова поднялась и босиком побрела в противоположный конец ресторана, тщательно рассмотрела там все, прежде чем вернуться.
        - Что-то потеряла?
        - Просто смотрю, как живет другая половина.
        Она оценила вид из окна - в их углу со стрекозами определенно лучше. Хотя он был, конечно, таким же. Разве что Оливер был частью ее вида там.
        Оливер улыбнулся и откинулся, чтобы наблюдать за ней. Она приподняла подол своего платья, слегка оголив ноги, и затем пробежалась трусцой - по-другому это назвать было нельзя - по ресторану, где обычно было полно людей.
        - Ты сошла с ума, - усмехнулся он, изо всех сил стараясь не смотреть на ее обнаженные ноги.
        - Нет, я просто очень любопытная.
        Она просунула голову в окно раздачи и проверила гламурную кухню. На ночь никакой еды не оставили, но кого-то завтра определенно ожидала уборка. Где-то в углу, гудя в тишине, делала свое дело промышленная посудомоечная машина.
        Когда Одри в заключение проходила мимо его диванчика, Оливер протянул руку и обхватил ее за талию, притягивая к себе на колени. Ее протестующий визг был поглощен роскошным ковром и мебелью.
        - Здесь есть камеры слежения?
        - Неужели ты думаешь, что они не догадываются, почему я отправил их домой так рано?
        Мысль, что все, кто были в ресторане, выходили на улицу, оглядывались на верхние этажи и представляли…
        Тепло волной ударило туда, где ленивые поглаживания Оливера уже начинали вызывать беспокойство.
        - Между знать и видеть большая разница. Не говоря уже о YouTube.
        - Расслабься. Камеры только на входах, пожарной лестнице и над сейфом. Единственные наши зрители - всевозможные беспозвоночные.
        Она взглянула на симпатичных стрекоз, которые теперь казались особо активными в своем террариуме, как будто хорошо знали, когда персонал вечером уходит, и собирались устроить свою ночную вечеринку.
        Оливер дотянулся до пульта дистанционного управления, нажал на кнопку и приглушил освещение в ресторане.
        - Итак, - он подвинулся ближе к ней, так чтобы их тела касались друг друга множеством возбужденных точек, - ты хотела побыть наедине?
        - У нас так мало времени, - прошептала она. - Я не хочу делить тебя с толпой.
        Призрачная тень промелькнула в его глазах, прежде чем они потемнели, потеплели и посмотрели на нее.
        - Это чувство полностью взаимно.
        Она почувствовала его губы на своих губах - такие же мягкие и податливые, как и прежде, но только теплее и нежнее. Как будто у них впереди было все время в мире, а не только несколько коротких часов. Она поцеловала его в ответ, смакуя его вкус и ощущение от поцелуя и растягивая время, которым они не воспользовались наверху. Он не стал торопиться, желая насладиться моментом, как и она.
        Вскоре ее дыхание стало напряженным, и насыщенное тепло волнами проходило по их телам. Оливер снял свой пиджак, а Одри подтянула длинное шелковое платье выше бедер в жалкой попытке охладить самые возбужденные места.
        - Я чувствую себя подростком, - прохрипел он, - целующимся и обжимающимся на заднем сиденье родительской машины.
        - Только ты точно знаешь, что переспишь в конце свидания. - А ведь он уже сделал это два раза.
        Он улыбнулся:
        - С тобой я ничего не воспринимаю как должное.
        Одри чуть отстранилась от него, впустила немного вожделенного воздуха между их телами, а затем вернулась в прежнее положение, упершись в него телом.
        - Да ладно. Мы оба знаем, что во мне ты можешь не сомневаться.
        Оливер рассмеялся, откинув голову назад, и она тут же принялась скользить ноющими губами вниз по его подбородку, шее, кадыку. Она ощущала его вкус - соль и одеколон. Самое изысканное сочетание.
        Так они лежали в обнимку достаточно долго, потому что лед в ведерке с вином почти растаял, а Одри выпила всю минеральную воду, которую принес Мин-Гуа.
        - Я надеюсь, ты не собираешься напиться так, что ни на что не будешь годен в постели, - поддразнивала она Оливера, когда тот потянулся за бутылкой вина. Но он лишь подмигнул, поставил бутылку на стол, а затем окунул свой стакан прямо в свежий, растаявший лед в ведерке.
        - Кто-то выпил всю воду, - заметил он. - А тебе нужно избегать обезвоживания в марафоне.
        - Значит, займемся упражнениями на выносливость?
        - Ну я точно. - Он проглотил воду залпом, одна тонкая струйка побежала вниз по подбородку. Когда он коснулся ее губами, они были свежие и холодные, прямо как из ведерка для льда.
        Они продолжали целоваться, но даже с закрытыми глазами и разными мыслями, занимавшими ее голову, Одри почувствовала легкое движение тела Оливера, когда тот наклонился к столу. Мгновение спустя он оторвался от ее рта и приложил подтаявший кусочек льда к ее опухшим губам.
        Она вздрогнула, когда он провел ледяным сюрпризом по ее верхней губе, а затем по нижней, и она слизнула струйку талой воды, которая затекла ей в рот, улыбаясь, когда он направился вниз по ее подбородку. Потом по шее. Потом, обогнув шею, к дико пульсирующей точке под ухом. Его губы шли по влажному следу, оставляемому кубиком льда, слизывая влагу, пока лед, плавящийся на ее разгоряченной коже, полностью не растаял.
        Четыре прохладных пальца заскользили вверх по ее бедру и проникли под нижнее белье, в то время как другая рука зарылась ей в волосы, приведя их в полный беспорядок.
        - Эти девочки в школе точно знали, что делали, - пробормотал он тяжело ей в ухо.
        - Что ты имеешь в виду? - Она едва могла вспомнить их, и это что-то говорило.
        - Даже детьми они осознавали угрозу, когда видели ее. Что ты была способна на такое.
        Его пальцы медленно продвигались внутрь ее нижнего белья, лаская нежную кожу. И неожиданно вошли в нее. Она выгнулась от этого прикосновения.
        - Такое бесстыдство?
        Его зеленовато-карие глаза сверкнули.
        - Такая страсть. И да, намек на бесстыдство. Неудивительно, что мальчики в конце концов клюнули.
        Она подвинулась к Оливеру чуть ближе, чтобы ему было удобнее.
        Она обленилась, пряча свои чувства глубоко внутри, прикрываясь тем, что не могла испытывать к нему никаких чувств, пока она была замужем. Оливер был для нее как какая-то голливудская звезда, по которой хорошо вздыхать, потому что знаешь, что никогда не получишь его. Она хранила свои зажатые чувства глубоко в груди и сейчас наслаждалась ощущениями, которые они вызывали. Наслаждалась своей мечтой. Наслаждалась своими тайными фантазиями.
        «Осторожнее с желаниями», - сказал он.
        Хотя она не осмеливалась прочувствовать эмоциональную часть, но она могла свободно наслаждаться физической. Надежной частью. И Оливер был явно очень настроен на то же самое.
        То, что произошло здесь, в стенах этого здания, не имеет ничего общего с реальным миром. И может быть, никогда и не имело. Возможно, это всегда было их странной маленькой тайной.
        Может быть, именно это делало все настолько замечательным.
        - У тебя уже мозги плавятся, - выдохнул он, принюхиваясь к ее волосам. - Хватит думать об этом.
        - Я ничего не могу поделать с этим, - выдохнула она. - Я мыслитель.
        - Вернись к той Одри, которая смотрела световое шоу. Та Одри была импульсивная и впечатляющая.
        Вот. Он тоже заметил это. Для этого дня существовал другой набор правил, по сравнению с оставшимися триста шестидесятью четырьмя.
        Она повернулась в его руках, отчего ее платье задралось еще выше.
        - Ты прав, - сказала она, прижимаясь плотнее к нему. - Хватит думать. Давай вернемся к чувствам.
        Оливер потянул ее чуть выше, чтобы она оказалась на нем сверху, и изучал ее раскрасневшееся лицо и растрепавшиеся волосы.
        - Лучший вид, который я когда-либо наблюдал, - пробормотал он.
        - Это вызов, учитывая то, что за окном.
        Он вытянул шею к окну.
        - Хорошее предложение. Меняем планы. - Его теплая ладонь обхватила ее руку. - И вид.
        Она поднялась на ноги рядом с ним, и Оливер повел ее к окну - к дорогому креслу для курения. Она всегда представляла, как он сидит в этом кресле, ожидая ее приезда.
        Он развернул его к окну, сел в него и протянул Одри руку:
        - На чем мы остановились?
        - Здесь? - Всего за несколько часов они перешли от первого секса сразу к сексу на кресле.
        - Я хотел этого наверху. Я хотел этого много лет. Ты и этот вид.
        Ее кожа сразу вспомнила холодную поверхность стекла на ее горячей груди, когда он прислонился к ней сзади, там наверху, и ее соски напряглись. Оливер взял ее за руку и потянул к себе на колени, оказавшись на диване, она приподняла свое шелковое платье выше, чтобы освободить колени и оседлать его.
        - Боже, ты прекрасна, - выдохнул он. - Освещенная всеми огнями Гонконга.
        Какая неприкрытая лесть! Но ее тело полностью купилось на это, становилось мягким и пульсировало, эхом отзываясь на его сладкий голос и обещание в его глазах. Она опустилась ему на колени.
        Одна ладонь Оливера скользнула вверх по шелковой коже ее живота и по груди, а другая уверенно следовала по молнии на платье, словно передвигаясь по железной дороге до ближайшего города. В своей конечной точке пальцы зацепили ползунок, опустили его до упора, и ее платье сразу стало свободным. Через несколько мгновений она ощутила, как его рука зарылась в чувственную ткань на ее груди и осторожно спустила платье, высвободив ее руки, обнажив ее грудь, а красивая ткань, нагретая от его прикосновений, легла складками вокруг ее талии.
        - Оливер… - выдохнула Одри.
        Обе руки скользнули по ее голой спине, притягивая ее все ближе к Оливеру, когда они прижались друг к другу, его губы немедленно переместились ей на грудь, припали к ней, посасывали и покусывали и творили что-то невероятно волшебное с нежной кожей сосков.
        Она извивалась от мучительного удовольствия и наконец сделала то, о чем всегда мечтала, - глубоко зарыла свои пальцы в его темные волосы. Снова и снова накручивая, запутывая и подергивая их, наслаждаясь тем, как он мучил ее груди, слегка царапая их своей щетиной.
        Ее ноги подкашивались, но его теплые колени в любой момент были готовы поймать ее.
        Как только она опустилась на него, его губы оторвались от ее груди и нашли ее рот, впились в него, прежде чем вновь припасть к ее другой груди.
        Полированное стекло террариума отражало их на фоне прекрасного города. Она - полуголый силуэт, балансирующий на коленях Оливера, и он - прижавшийся к ее груди на фоне потрясающегося гонконгского горизонта. Она выглядела возбужденной и провокационной и совершенно на себя не похожей.
        Это то, что видел Оливер.
        Именно так он видел ее.
        Одри была внутренне свободна. Она не выглядела нелепо. Она не смотрелась глупо, балансируя на дорогом кресле. Или недостаточно хорошо, как те безупречные люди, в кругу которых он вращался. Она выглядела так же - безупречно. Она выглядела абсолютно идеально, на сто процентов гармонично в объятиях Оливера.
        Они подходили друг другу.
        Глубоко в душе у нее что-то треснуло и обрушилось на волне эмоций. Часть дамбы, гигантский фрагмент какой-то мощной силы, которая все это время сдерживала все ее чувства.
        Они принадлежали друг другу.
        И наконец они были вместе.
        Руки силуэта Оливера оторвались от ее спины и потянулись, чтобы вытащить шпильки из волос, которые тут же волнами упали на ее плечи, щекоча соски ее обнаженных грудей. Он обхватил руками ее лицо, чтобы она посмотрела на него - возбужденного, взволнованного и абсолютно сосредоточенного.
        Эти глаза обещали ей целый мир. Навсегда.
        И Оливер был единственным человеком, который действительно мог положить его к ее ногам.
        Его губы были такие же горячие и жаждущие, как его прикосновения к ее плоти, и, пока она отвлеклась на них, он немного выгнулся и приподнял их обоих, удерживая в таком положении достаточно долго, чтобы достать бумажник из кармана брюк, затем порылся в нем и бросил на пол.
        - Сколько их у тебя? - выдохнула она, воспользовавшись моментом, чтобы прийти в себя и успокоить бешено работающий мозг. Прозаическая мысль о презервативе вернула ее к реальности.
        - Только этот.
        Разочарование боролось с удовольствием. «Один» было вполне определенное число. Те два, которые он использовал наверху, были припрятаны где-то в ванной комнате, они могли бы точно так же вернуться в Шанхай и быть использованы там, так же, как послужили им здесь. Второй этаж был бесконечно далеко. Но «один» также означало, что он не носил с собой пачку из двенадцати штук на случай, что окажется на необитаемом острове в спасательной шлюпке, полной стюардесс.
        Что было странно обнадеживающим.
        Как будто один презерватив делал сегодняшний секс не таким случайным для него.
        Но ясность приходила с потоками свежего воздуха. Это были сумасшедшие мысли. То, что у него оказался с собой презерватив, в принципе делало это случайным. То, что она уезжала в другую страну через нескольких часов, делало это случайным. То, что Оливер не заводил отношений, делало это случайным.
        Но что бы то ни было, она все еще хотела этого. Будь что будет.
        И она получала это.
        Одри сместилась, оказавшись на расстоянии нескольких миллиметров от его губ, и выдохнула:
        - Не порви его.
        Его смех утонул в горячем поцелуе, и ей пришлось отвлечься от таких мелочей, как презерватив, потому что ее внимание уже было сосредоточено на ощущениях, вызванных его талантливыми пальцами и губами. На том, с какой силой он притянул ее к своему напряженному телу. На скорости, с которой он разрушил все барьеры из ткани между ними. Она снова оперлась на колени, чуть привстав, чтобы дать ему пространство для маневра под ней, а затем он сдвинулся чуть ниже в кресле и положил одну руку ей на копчик, чтобы зафиксировать ее, а другую на влажную складку между бедрами, чтобы помочь ей опуститься на свою твердую возбужденную плоть.
        - Так потрясающ…
        Он не смог договорить до конца, слова душили его, и от этого она завелась только больше. Как это было и в первый раз, и во второй, она снова переживала это ощущение - словно натягивала перчатку, сделанную на заказ. Они идеально подходили друг другу. Даже лучше, чем до этого, если это было возможно, потому что сила тяжести дополнительно помогала ей. Она снова встала на колени, сменила положение, а затем до упора опустилась на него всем своим весом.
        Из его груди вырвался хриплый благодарный стон, эхом отозвавшийся у нее внутри. Самый радостный звук! Как можно чувствовать себя такой маленькой и женственной и в то же время такой сильной и мощной? Тем не менее она переживала именно это, балансируя на нем, как жокей на породистом скакуне, так же уверенно контролируя мощного зверя под собой ловкими, едва уловимыми движениями своего тела.
        Она чуть наклонила таз во время нескольких его сильных толчков и позволила душащим звукам, вырывавшимся из его груди, задать темп - монотонный, уверенный, неторопливый.
        Голова Оливера вжималась в кресло каждый раз, когда Одри опускалась на него, поэтому ей пришлось согнуться, чтобы дотянуться губами до его рта и шеи. В таком положении ее груди находились в непосредственной близости от его незанятых рук, так что он обхватил их обеими ладонями и начал поглаживать их круговыми движениями, повторяя ритм ее бедер.
        - Оливер…
        Когда их скорость увеличилась, а дыхание участилось, она выгнулась назад в его руках. За стеклом террариума стрекозы с гулом вились вокруг ее отражения, как светящиеся феи… или как искры, разлетающиеся от сумасшедшего трения их тел. Руки Оливера сжимали ее напряженные груди, и каждое дрожащее движение напоминало ей, что он был почти на пике. Его возбуждение еще больше разжигало ее.
        Она делала это с ним.
        Она.
        Пока Одри смотрела на грациозные волнообразные движения их силуэтов, сдерживаемое тепло превратилось в восхитительную боль, когда они слились в единое целое и кресло сотрясалось при толчках их исступленных тел.
        Глубже…
        Глубже…
        Она откинула голову и вскрикнула - невнятный эротичный звук удовольствия, - когда все ее мышцы сгруппировались, напряглись и приготовились в глубине души.
        - Сейчас, милая. - Гримаса напряжения отразилась на его лице, когда он, приподняв бедра, с силой и до упора вошел в нее. - Сделай это для меня сейчас.
        Она взглянула вниз, ему в глаза - этот непристойный взгляд - и позволила своей душе вырваться наружу.
        А потом ей показалось, что весь мир взорвался…
        Как будто на их отель обрушилось какое-то стихийное бедствие вроде оползня, и она с дикой скоростью неслась вниз к земле на волне изумительных всепоглощающих ощущений. Несущих наказание и защиту. Слабость и силу. Заставляющих биться в конвульсиях и вызывающих судороги. Абсолютно ошеломляющих.
        Она открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть их отражение в террариуме, такое же сверкающее и древнее, как существа, летающие в нем, и чтобы заметить, как изогнулось под ней большое тело Оливера, как он достиг оргазма сразу после нее.
        Одри упала ему на грудь без сил, и смена позиции в том месте, где соединялись их тела - где он все еще был таким чувствительным, - заставила все его тело содрогнуться, и с его губ сорвалось ругательство, громкое и грубое.
        И почти непорочное.
        - Сквернослов, - выдохнула Одри в его влажное от испарины ухо, когда наконец смогла контролировать свое дыхание.
        Сам он дышал с трудом и несколько раз сглотнул, прежде чем наконец произнес:
        - С тобой я теряю чувство собственного достоинства.
        Что-то глубоко в груди у Одри сжалось так же сильно, как только что мышцы между ног.
        «…С тобой».
        Она сосредоточилась на декадентской неге, поднимающейся по ее венам, и изматывающей нежности плоти, которую она наконец использовала так, как было задумано природой.
        - Господи.
        Такое простое слово, но в нем было что-то особенное, что-то очень мощное в том факте, что она почти никогда не произносила его. Но именно сейчас оно было уместно. То, что только что произошло между ними, было таким трепетным и внушающим благоговение.
        Она повернулась на бок и протиснулась рядом с Оливером - он подвинулся в большом кресле и освободил немного места для нее, - и они оба воспользовались моментом, чтобы привести в порядок себя и свое нижнее белье.
        «Теряю чувство собственного достоинства», - сказал он и не ошибся, но, как ни странно, для достоинства сегодня вечером здесь не было места. Никому из них оно не было нужно, и ни один из них не оплакивал его отсутствие. Одри прижалась к его высоко вздымавшейся груди.
        - Спасибо, - выдохнула она и скорее почувствовала, чем увидела его вопросительный наклон головы. - Ты так хорош в этом.
        Напряжение ощущалось во всех точках соприкосновения их тел. Странно, учитывая, что она сделала ему комплимент.
        - Нам хорошо вместе, - пояснил он.
        Ее хриплый смешок прозвучал неприлично.
        - Я могла бы многому у тебя научиться.
        - Я для тебя как аттракцион в парке развлечений, не так ли?
        - Самый лучший.
        Самый быстрый. Самый высокий. Самый захватывающий. И самый незабываемый.
        Он улыбнулся, но тут же грустно вздохнул:
        - Ладно. Давай перейдем в гостиную. Тебя ноги еще держат?
        Идея вытянуться с Оливером, как они сделали это ранее, или заснуть в его объятиях была слишком заманчивой. Она практически скатилась с кресла.
        - Если они не удержат меня, я поползу.
        He-а. Ни грана достоинства. Но у них было так мало времени - поэтому какое это имело значение?


        Глава 11
        Шоколадное мороженое с соленой карамелью и золотым листом
        - Одри Дивейни, ты парадоксальна, - пробормотал Оливер, сидя с согнутыми коленями на полу рядом с диваном, на котором, раскинувшись, крепко спала женщина. Он убрал прядь темных волос с ее расслабленных, приоткрытых во сне губ.
        Те самые губы.
        Те самые губы, которые он хотел бы целовать бесконечно. Те самые губы, о которых он уже и не смел мечтать, и практически оставил надежду, что когда-нибудь получит что-то большее, чем просто поцелуй в щеку в качестве приветствия.
        Он был готов часами молиться на эти губы.
        Одри была похожа на дикого зверя, которого выпустили из неволи. Такая любопытная и рискованная, но все-таки такая невыносимо осторожная. Сорвавшаяся этой ночью с цепи, чтобы испытать все то, чего ей так не хватало в жизни.
        Она наслаждалась новыми переживаниями. Они оба стремились насытиться ими.
        Но по разным причинам.
        Что это значило для Одри… Она словно попала в парк развлечений. Чего ей не хватало в опыте, она вдвойне восполняла энтузиазмом и природными способностями.
        А для него?
        Он знал, что, как только она выйдет из этой двери, эта удивительная женщина будет потеряна для него. Вдали от гипнотической химии, возникшей между ними, ее острый ум начнет анализировать ночь, которую они провели вместе, ее сомнения вернутся обратно, а воспоминания об их совместных часах будут спрятаны далеко, как некое сокровище, которое она лишь изредка будет доставать и с наслаждением рассматривать.
        Но совершенно определенно, эти воспоминания останутся в прошлом.
        Он провел кончиком пальца по ее изящной прохладной руке.
        Он помнил ошеломленный взгляд Одри, который она не могла скрыть или отрицать, - ее открытый взгляд, каким она смотрела не него, прежде чем разлетелась на сотни кусочков у него на коленях. Это не был взгляд женщины, для которой происходящее и переживаемое не было чем-то грандиозным. Этот взгляд не соответствовал словам, которые она произносила.
        Это была реальная Одри.
        И то, чего он действительно хотел. Не осознавая до сегодняшнего вечера, что он хотел именно этого.
        И то, чего он не мог иметь.
        Сегодня он увидел в Одри нечто большее, чем просто сексуальность, или ум, или недоступность. Что-то гораздо более фундаментальное.
        Душу Одри, которая общалась с его душой.
        Он знал, что расставание завтра - на самом деле уже сегодня - причинит ей боль. Но короткая боль ведь лучше, чем мучения на всю жизнь?
        Но Оливер был слабым и эгоистичным и поэтому хотел стать для нее мужчиной, по которому бы она оценивала всех остальных. Он хотел занять место в ее сердце, к которому ничто и никто не мог бы прикоснуться. Ни будущий мужчина, ни будущие ощущения. Он хотел, чтобы воспоминания о нем вызывали у нее улыбку и нежную боль, как и те горько-сладкие воспоминания, которые будут поддерживать его всю проклятую жизнь.
        Потому что, если он не в состоянии удержать Одри в своей жизни, он, черт возьми, сделает все, чтобы навсегда остаться в ее памяти. Преследуя ее как какой-то грустный отчаявшийся призрак.
        Одри пробормотала что-то и пошевелилась во сне, коснулась пальцами своих губ, словно вспоминая его поцелуй. Слегка нахмурилась.
        Но Оливер не был мазохистом. Он проведет эти последние часы с Одри, сделает их особенными для них обоих и будет жить этими воспоминаниями всегда.

        - Просыпайся, красавица.
        Ресницы Одри распахнулись, и ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, где она находится. И увидела нечто похожее на завернувшийся гигантский язык, увенчанный золотым насекомым, сидящим на самом верху.
        - Что, стрекоза сбежала? - На самом деле две. Другая сидела на таком же блюде на другом конце стола.
        - Финальное блюдо, - пробормотал Оливер откуда-то сзади.
        Она с трудом приняла вертикальное положение, оправила юбку:
        - Я думала, все ушли? - Она молилась, чтобы это было правдой, и в кухне вчера действительно никого не было, пока они выполняли на кресле все позиции Камасутры.
        - Похоже, кто-то не хотел, чтобы мы умерли с голоду. Я нашел это в кухне с запиской «Съешь меня».
        Она спустила ноги с дивана и несколько раз моргнула, чтобы полностью прийти в себя.
        - Который час?
        - Полшестого.
        Утра? Они бездарно проспали драгоценные часы. Она повернулась, чтобы взглянуть на Оливера - тот стоял на коленях за диваном, положив подбородок на изящную спинку. И, похоже, провел в таком положении уже какое-то время.
        - Что ты делал?
        - Просто наблюдал, как ты спишь.
        Одри нахмурилась и потерла заспанные глаза, представляя свое лицо без макияжа, который, должно быть, давно стерся. Она уронила руки.
        - Маньяк.
        Его мягкий смех ласкал ее в местах, в которых она никогда не чувствовала смех прежде.
        - Конечно, не все время. Я сделал несколько звонков, немного прибрал в кухне…
        Наверное, там он и нашел мороженое…
        - И организовал нам завтрак.
        Он звонил кому-то? Занимался бизнесом, в то время как она лежала в коме, вызванной сексом.
        - Разве тебе не нужно спать?
        - У меня для этого весь год впереди.
        Восторг смешался в ее груди с разочарованием.
        Она думала, что вчерашний вечер что-то изменит. Он ничего ей не обещал. Они оба знали, что все это было уникальным предложением, действовавшим ограниченное время. И накануне она просто закрыла глаза и позволила себе быть такой, какой хотела.
        А вчера вечером она хотела быть именно такой женщиной - под стать такому мужчине, как Оливер, - которая уйдет утром с высоко поднятой головой.
        Независимо от того, что будет чувствовать.
        И поэтому Одри сделала то, что всегда работало для нее в моменты кризиса - особенно в пять тридцать утра.
        Она старалась игнорировать эти мысли.
        Она выбрала один из золотых темных язычков.
        - Что это?
        - Шоколадно-карамельное мороженое.
        Это должно было быть гораздо больше, чем просто мороженое.
        - Почему там сверху стрекоза…
        - Это золотой лист. Фирменное блюдо «Цинтина».
        Она с восхищением посмотрела на красивую стрекозу, искусно выполненную из настоящего золота. Неудивительно, что шеф-повар ни за что не хотел, чтобы они пропустили это.
        - Я не знаю, съесть ли это, или поместить в рамку, - выдохнула она после долгого изучения.
        - Ешь. Я подозреваю, что это слишком прекрасно, чтобы сохраниться надолго.
        Есть золото. К этому нужно было еще привыкнуть. Так же, как и к внезапной близости голоса Оливера. Он сел напротив нее и смотрел, как она разрезала десертным ножом декоративное насекомое и положила кусочек идеального завитка мороженого себе в рот.
        Соленое, карамельное, шоколадное блаженство.
        - Это потрясающе. - Затем что-то пришло ей в голову. - Это завтрак?
        Почему, черт возьми, нет, если последние двадцать четыре часа были такими сюрреалистическими? Мороженое и золото великолепно подходили на завтрак.
        - Это завершение ужина. Завтрак будет через девяносто минут.
        Завтрак означал восход. А восход означал, что пришло время вернуться в реальный мир. Одри вдруг почувствовала холод, который не имел ничего общего с вкусным сливочным десертом. Она отложила ложку:
        - Сколько еще до рассвета?
        Его глаза сузились.
        - Восход в шесть пятьдесят восемь утра.
        - Очень точно.
        - Это день зимнего солнцестояния. Большое событие в Китае.
        Верно. Значит, он не считал минуты.
        - Что мы будем делать до тех пор?
        - А что? Что произойдет с тобой на рассвете? Собираешься сбежать от меня, как Золушка?
        Знал ли он, как близок был к истине?
        - У тебя все равно не получится, - продолжал он. - Мы встретим рассвет в особом месте.
        Самое особое место, какое она могла себе представить, было наверху, в большой удобной кровати в объятиях Оливера.
        - Звучит интригующе, - сказала она, не обращая внимания на боль в сердце.
        - Я надеюсь на это. Мне пришлось использовать свои связи, чтобы организовать это.
        Он выгнал кучу людей из другого ресторана?
        - Ты не скажешь мне?
        - Нет. Я хочу, чтобы это был сюрприз. Хотя я должен спросить… Ты умеешь плавать?

        Это был действительно необходимый вопрос.
        Через сорок минут Одри стояла на пирсе в районе Чимсачей, глядя на великолепную отреставрированную китайскую джонку.
        - Я видела ее ночью в бухте, - выдохнула она, прохаживаясь по пришвартованному судну, поглаживая рукой столетние темные деревянные балки. Ярко-красные паруса обычно подсвечивались, и для тех, кто был на берегу, казалось, что это красный огонь, тихо дрейфовавший на воде. Но сегодня утром с парусов свисали простые китайские фонарики, которые бросали нежный свет на безлюдную палубу.
        - Это наша поездка на рассвете.
        На борту они провели первую четверть часа, исследуя такелаж и конструкцию джонки и оценивая открывающиеся виды на триста шестьдесят градусов и звуки просыпающейся гавани. Но когда небо посветлело и судно, качнувшись в большой дуге, продрейфовало вверх к набережной, Оливер перевел их на верхнюю палубу - на самом деле старую крышу нижней палубы.
        Корзину принес любезный, вежливо кланявшийся матрос, она до отказа была заполнена свежими фруктами и великолепными пирожными, а также там был термос с ароматным кофе. Оливер прижался спиной к мачте, затем притянул Одри к себе между ног, и они выбирали вкусное содержимое корзины, пока солнце понималось над гористыми островами Гонконга.
        - О чем ты думаешь? - поинтересовался он.
        Парус над ними издавал почти неслышное жужжание, вибрируя на утреннем ветерке. Тот же ветер, который приводил их в движение.
        - Я думаю, что это очень зрелищно. Я всегда хотела поплавать на этом судне. - Одри повернулась к Оливеру. - Спасибо.
        Его губы так естественно прижались к ее. Медленно.
        - Не за что.
        Но этот поцелуй не был похож на вчерашние, потому что на самом деле было не вчера. Было уже сегодня. И вокруг них просыпался реальный мир и начинал заниматься своими делами.
        - Ты точно поднял планку для первых свиданий, - выдохнула она, не задумываясь, но потом спохватилась: - Я имею в виду… любое свидание.
        - Это своего рода первое свидание.
        Нет, это не так. Неловкая напряженность в его голосе служила неопровержимым доказательством.
        - Первое подразумевает, что будут еще, - сказала она. - В нашем случае это скорее единственное свидание.
        И, что немаловажно, это был конец единственного свидания. После завтрака она действительно должна была подумать о том, чтобы забрать свои вещи из отеля и добраться до аэропорта на Лантау. Прежде чем выставит себя полной дурой.
        Прежде чем вцепится пальцами в его сильные руки и откажется отпустить его.
        - Ты считаешь, больше не будет?
        Невозможно было понять, на какой ответ он надеялся.
        Каждая клеточка ее тела напряглась, но голос ее прозвучал спокойно:
        - Мы живем в разных странах, Оливер. Это немного затрудняет будущие свидания, не так ли?
        - Так… это все? Одна ночь дикого секса и все?
        Она повернулась в его руках и посмотрела ему в глаза:
        - На что ты надеялся, на две ночи? Три? - Она выдержала его взгляд и бросила ему вызов: - Больше?
        Лицо его стало серьезным.
        Да. Так, как она и думала.
        - У нас есть время до десяти, - напомнил он ей.
        - Что дадут нам несколько часов?
        - Первые несколько дали очень много.
        Правда. Ее жизнь перевернулась с ног на голову менее чем за двенадцать часов.
        - Но что это изменит? В реальности?
        Тепло хлынуло на нее сверху вниз.
        - Я не ожидал, что ты будешь играть в слова, чтобы уйти от меня.
        Она выпрямилась, отстранилась от него на несколько драгоценных дюймов:
        - Я не играю в слова, Оливер. Я просто реалистка.
        - Разве ты не можешь побыть реалисткой по дороге в аэропорт?
        Она внимательно изучала его.
        - Прямо до конца?
        - Я просто… Такая поспешность тревожит.
        - Ты раньше никогда не выходил на цыпочках из гостиничного номера на рассвете?
        - Да, и я знаю, что это значит. Так что мне не нравится, что ты поступаешь так со мной.
        - О. - Она сместилась и поджала ноги под себя. - Тебе не нравится, когда тебя раскрывают как лицемера.
        - Разве это лицемерие - наслаждаться нашей совместной ночью и не хотеть, чтобы она закончилась?
        - Она должна закончиться, - отрезала Одри. Потому что то, что случилось между ними, могло быть только один раз. - Меня ждет Сидней. А тебя Шанхай.
        Правда, он уже сделал сегодня утром пару деловых звонков, наверстывая потерянное время, которое было потрачено на… приключения. Значит, Шанхаю не пришлось ждать так долго.
        Утро после ночи любви всегда такое неловкое? Она прекрасно понимала, почему он раньше сбегал на цыпочках, чтобы избежать всего этого.
        - Ты что-то спланировал для нас на ближайшие несколько часов? - Она проверила.
        - Да.
        - А ты не хотел сначала поделиться планами со мной? Что, если бы у меня сегодня утром были назначены встречи в связи со скрипкой Тесторе?
        Отлично, теперь они походили на ссорящуюся пару. Ему хватило совести, чтобы покраснеть.
        - Это правда?
        Она медленно вздохнула. Может, было бы умнее сказать «да». Чтобы сойти с этой лодки и поспешить на некую воображаемую встречу. Но он так мило покраснел…
        - Нет. Я позаботилась обо всем чуть раньше этой недели.
        Он кивнул. Потом сел.
        - Это должно было быть прекрасным окончанием этому… - Он замялся и исправился: - Этой хорошей ночи.
        Хорошей. Ой.
        - Мы встречаем рассвет на старинной частной джонке в бухте Виктория. Ты отлично это организовал, Оливер.
        Он уставился на паром, который с грохотом проплывал мимо них. Волна за кормой с всплеском ударилась о корпус джонки - словно жидкие аплодисменты. Он вздохнул:
        - Значит, ты хочешь вернуться обратно.
        - Я не хочу, чтобы это закончилось скорее, чем должно. - Одри поймала и выдержала его взгляд, несмотря на боль глубоко в груди. - Но я понимаю, что это неизбежно. - Она прислонилась к нему. - Мы вернемся, когда будет пора.
        Ему потребовалось некоторое время, чтобы расслабиться, и она телом чувствовала тот момент, когда он согласился с ее словами. Его тело обмякло, рука поползла вверх, чтобы собрать ее растрепанные ветром волосы в хвостик, которые он мягко поглаживал в такт плеску волн. Она снова предалась его ласкам.
        Как будто она делала это всегда.
        Как будто всегда будет.
        Одри попыталась представить себе поездки в Шанхай для быстрого секса с Оливером всякий раз, когда она будет в Азии, и просто не могла. Это была не она. Несмотря на все доказательства обратного прошлой ночью. Несмотря на женщину, отражение которой она видела в террариуме для стрекоз.
        Вчерашняя ночь не имела ничего общего с реальностью - с буднями, случайными ссорами, несвежим утренним дыханием, перетягиванием одеяла на себя, ипотекой или многими другими неромантичными вещами, из которых складывались отношения.
        Это была сказка, оканчивающаяся не свадьбой, а неожиданной дружбой.
        Скорее это даже была страна, в которой мечты сбываются.
        И все понимали, что то, что казалось слишком замечательным, чтобы быть правдой… вероятно, таким и было. Но она принимала все, что ей предлагали, - в том числе несколько следующих часов, - потому что знала, что вряд ли переживет снова что-то подобное.
        Когда-либо.


        Глава 12
        Кофейные зерна «Сулавеси» и гоголь-моголь с мускатным орехом
        Сбор вещей Одри и выезд из ее гостиничного номера, пока большинство людей еще спали, заняли около пятнадцати минут, а затем они вернулись в лимузин и отправились в «Стэнли» в самой южной точке острова Гонконг. Через полчаса они уже сидели на балконе почти двухсотлетнего колониального отеля с видом на Южно-Китайское море, кажущееся бесконечным, и с единственным утренним официантом, который испытал глубокое облегчение, узнав, что они зашли, только чтобы выпить кофе.
        Дорогой кофе с одной из самых эксклюзивных плантаций на планете.
        Одри улыбнулась ему, но каждый из них все сильнее ощущал внутреннюю пустоту. Как будто она уже была в самолете, уносящем ее прочь от него.
        - Гоголь-моголь, Оливер? В восемь утра?
        - Гоголь-моголь с кофе. И это Рождество.
        - Могу я спросить тебя кое-что? - сказала она, целую вечность перемешивая свой напиток.
        Он поднял глаза:
        - Тебе тоже тяжело?
        Ее ясные, открытые глаза говорили будь честен, и поэтому он не лгал.
        - Из-за того, что ты уезжаешь?
        - Все это. Знать, что ты можешь это изменить. Или для тебя это в порядке вещей?
        Он глубоко вздохнул. От его слов зависит, как пройдет оставшееся утро. Как они расстанутся. Как друзья или что-то меньшее. Сейчас небрежность могла по-настоящему причинить ей боль.
        - Ты думаешь, что нечто подобное, как прошлая ночь, случается со мной все время?
        - Может быть.
        - Это не так.
        - Что было по-другому?
        Он изо всех сил пытался сохранить спокойное нейтральное выражение, насколько ему позволяло его напряженное тело.
        - Напрашиваешься на комплименты?
        Его трусость вызвала прилив краски к ее алебастровым щекам. Разумеется, нет. Она была Одри.
        - Я не знаю, как уйти, Оливер. И я знаю, что впереди у нас ничего нет.
        - Зависит от того, что ты хочешь видеть впереди.
        - Прогресс, развитие. Улучшение. - Она вздохнула. - Нечто большее.
        Внутри у него все оборвалось. Впереди открывалось слишком много возможностей причинить ей боль. Это была Одри. Сильная во многих вещах, но такая же хрупкая, как сусальное золото, которое они съели там в ресторане. Она заслуживала гораздо лучшего, чем мужчина, который был просто не способен связать себя обязательствами.
        Он не собирался рисковать ее сердцем, делая неудачную ставку на то самое «нечто большее».
        - Тогда нет. Впереди у нас ничего нет.
        Ее огромные глаза внимательно его изучали.
        - Тем не менее мы не можем вернуться назад.
        - Мы все еще друзья. Я всегда буду видеть в тебе друга, Одри. А у меня их немного.
        - Это потому, что ты никому не доверяешь.
        - Я доверяю тебе. Потому что ты никогда не лгала мне. Я бы знал.
        - Ты так думаешь? Может, я очень искусно это делаю. - Потому что она лгала в течение восьми лет, отрицая влечение, которое она испытывала к нему, а он этого не заметил. - Так что, мы увидимся в наступающем году? Какой план?
        - Почему ты думаешь, что у меня есть план?
        - Потому что ты это ты. И потому что у тебя в распоряжении было несколько часов, пока я спала, чтобы придумать что-нибудь.
        Он равнодушно пожал плечами:
        - Ты сказала, что обмен сообщениями сексуального характера тебе неинтересен.
        Как она нашла в себе силы смеяться, в то время как он был так напряжен внутри?
        - Неинтересен. - Она посмотрела ему в глаза. - Тогда я могу спать с другими мужчинами?
        Кровь отлила от его лица так быстро, что у него закружилась голова.
        - Я не знал, что у тебя целая очередь из них.
        Она наклонилась вперед и оперлась локтями на стол:
        - Просто я стараюсь понять свои границы. Ты будешь спать с другими? Потому что до Рождества очень далеко.
        - Почувствовала вкус к своей вновь обретенной сексуальности?
        Ее глаза стали безжизненными, чего он так боялся.
        - Да, Оливер. Я хочу хорошенько поупражняться в этом со всеми подряд. Например, с официантом.
        Он смотрел на нее.
        - Сарказм тебе не идет. Чего, черт возьми, ты от меня хочешь, Одри?
        - Я хочу, чтобы ты сказал это вслух.
        - Сказал что?
        - Что все закончилось. «Нечто большего» уже не существует. Мне нужно услышать это от тебя. Увидеть, как твои губы будут складывать эти слова.
        Ему не хватало воздуха, чтобы говорить. Так что он просто смотрел.
        - Потому что иначе я буду ждать тебя. Я буду хранить это удивительное воспоминание в сердце, и это не позволит мне заводить новые отношения, потому что я всегда буду втайне надеяться, что ты изменишь свое мнение. И позвонишь. Или приедешь. Или пришлешь мне авиабилеты. И я буду хотеть быть свободной для этого.
        - Поэтому скажи мне сейчас, Оливер. Чтобы не осталось никаких сомнений. - Она сделала глубокий вдох, на какой только была способна ее грудь. - Стоит ли мне надеяться на встречи с тобой в этом году?

        - Разве я предлагал тебе будущее?
        Удар ниже диафрагмы не произвел бы подобного эффекта. Ее неспособность произнести ни слова не имела значения, потому что вопрос Оливера был риторическим.
        Они оба знали ответ.
        - Я не завожу отношений, Одри. Я специализируюсь на коротких, пылких связях. Как прошлой ночью. И я провожу много времени в офисе и постоянных поездках. Мой водитель видит меня чаще, чем большинство моих подружек.
        - Но я женщина, по которой ты меряешь других. - Слова, которые были так романтичны вчера вечером, звучали сейчас нелепо.
        - Да. И ты ею останешься.
        - Но этого все равно недостаточно, чтобы пронзить свое сердце?
        - Какое отношение к этому имеют наши сердца? Я уважаю тебя, и ты мне небезразлична. Слишком небезразлична, чтобы рисковать…
        - Рисковать чем?
        - Рисковать тобой. Рисковать тем, что я могу причинить тебе еще больше боли, чем я уже причинил.
        - Почему ты не думал об этом, когда позволил нашим отношениям зайти так далеко? Неужели ты думаешь, это не больно?
        Угрызения совести мелькнули в глубине его глаз.
        - Ты знала, что к чему.
        - Да, знала. И все равно согласилась. - Скорее чтобы обмануть себя. - Но что-то во мне изменилось в этом глупом кресле сегодня утром. Я поняла, что одного дня мне мало. Я поняла, что я достаточно хороша для тебя. Я такая же достойная и красивая, как любая из женщин в твоей жизни… Разве тебе все равно, что кто-то другой воспользуется плодами твоего… обучения? Что мои бедра будут обхватывать незнакомца, а не тебя? Что другой мужчина глубоко войдет в меня и заставит стонать? Что в порыве страсти я буду кричать чужое имя?
        Его ноздри раздувались, и он говорил сквозь зубы:
        - Мне не все равно. Но ты не принадлежишь мне, чтобы хранить верность.
        - А я могла бы. - Ему лишь нужно было сказать «останься».
        - Нет.
        - Почему?
        - Потому что я не хочу, чтобы ты была моей.
        Что-то разорвалось и громко хлопнуло у нее глубоко в груди.
        - Ты хотел меня вчера вечером.
        - И я получил тебя.
        Внутри у нее все сжалось. Значит, только это?
        - Нет. Я не верю тебе. Ты слишком сильно уважаешь меня.
        - Ты была богиней, Одри. Целомудренной и недостижимой.
        А теперь она кто… Падшая? Но потом сквозь боль до ее сознания дошло что-то. Одно слово. Слово, которое она сама использовала. По отношению к себе.
        Не достижимая.
        И она поняла.
        - Со мной ты чувствовал себя в безопасности. Ты превратил меня в идеал совершенства, чтобы найти оправдание своей неспособности связывать себя обязательствами. Сначала я была замужем, и ты мог успешно прикрываться кольцом и собственными ценностями. Тогда ты думал, что меня не интересовали подобные отношения с тобой, и поэтому ты просто фантазировал об этом, как какой-нибудь современный байронический герой, мучая себя моим присутствием раз в год.
        Какая-то далекая точка на горизонте приковала его внимание…
        - Но что делать мужчине, когда женщина, которую он так давно хотел, сама бросается на него? Ты нарушил собственное правило.
        Его глаза снова смотрели на нее.
        - Я должен был быть сильнее. Ты была уязвима.
        - Умоляю тебя, я была в ярости, но не уязвимой. Я точно знала, на что соглашалась. А ты сделал первый шаг задолго до того, как рассказал мне о Блейке. Так что вряд ли это была просто ответная реакция.
        - Это была слабость.
        - Это было желание. И оно никуда не делось, если ты не можешь просто сказать: «Это было замечательно, но все кончено».
        - Ты этого хочешь?
        - Мне это нужно, если я не хочу провести следующие двенадцать месяцев, страдая от мучительных ран. Потому что, если ты не скажешь - честно, - я не поверю. Я слишком хорошо знаю себя.
        Было видно, как он собрался со всеми силами.
        - Это было замечательно, Одри. И все кончено. Прошлая ночь была разовой интрижкой. И не потому, что тебе чего-то недоставало или ты разочаровала меня. Просто я такой. Я не завожу отношений, и ничто и никто не может изменить природу мужчины.
        - Даже образец совершенства?
        Он глубоко вздохнул, и его голос смягчился.
        - Даже образец совершенства.
        - Так что ты будешь делать оставшуюся часть жизни? Останешься один?
        - Найду другую Тиффани. Кого-то, кому я не смогу причинить боль.
        Что это значило?
        - Ты думаешь, что у Тиффани и ей подобных нет чувств?
        - Она была такой же жестокой, как и я.
        Одри опешила:
        - Почему ты думаешь, что ты жестокий?
        - Потому что я не могу… - Но он не дал себе закончить это предложение.
        Любить? Он это не хотел произносить вслух?
        - Ты думаешь, что у тебя не может быть отношений, только потому, что тебе никогда не везло с ними?
        - Я не боюсь признать свои слабости, Одри. Я просто не связываю себя никакими обязательствами.
        Она тяжело откинулась на бамбуковый стул.
        - Что, если эта слабость заключается в том, что ты даже не пытаешься?
        Между его бровями пролегла морщина.
        - Дело не только во мне. Это не какой-то лабораторный эксперимент или математическая формула. Есть еще и другой человек. Живой, дышащий, чувствующий человек, существующий в браке, который не идет никому на пользу…
        Брак? Подождите… Как они до этого дошли?
        - Но все в порядке, если она… жестокая? - удивилась Одри. Разве не это слово он сам только что использовал?
        - Если она знает, что к чему. Принимает это.
        - Принимает что?
        - Недостатки отношений.
        - Оливер, я действительно не понимаю…
        - Это простая математика, Одри, - раздраженно сказал Оливер. - Ты умная женщина.
        Она была умной, но явно не в этом.
        - Ты говоришь об отношениях без обязательств?
        - О ловушках, которые расставляют эти обязательства.
        Она плюхнулась обратно в кресло.
        - Для кого? Для тебя?
        - Для нее.
        Подождите…
        - Это из-за твоей матери?
        - Она оказалась в ловушке с недостойным человеком из-за своих чувств к нему.
        - Она сделала осознанный выбор и осталась с ним, Оливер.
        - Там не было никакого выбора. Не в то время.
        Он боялся любви, потому что видел, как страдала его мать рядом с неверным мужем?
        - Я не могу себе представить, что она была слабой женщиной.
        Он моргнул:
        - Что? Нет.
        - Тогда она сделала свой выбор. Осознанный выбор. Она осталась, потому что так захотела. Или потому что она решила, что он того стоил.
        - Если бы не я, она, возможно, ушла бы. Наверняка.
        Он услышал свою собственную оговорку по Фрейду? Он обвинял свою мать в том, что она осталась с мужем-изменником.
        - Это были восьмидесятые, Оливер, а не пятидесятые. Она могла бы уйти от него даже с ребенком. Многие женщины так поступали.
        - Она хотела, чтобы у меня был отец.
        - Тогда это было ее осознанное решение. И очень благородное. Она любила его. И тебя.
        Вот. Она произнесла это вслух. Слово на букву «л».
        - Любовь заманила ее в ловушку.
        - Значит, все дело в твоем отце?
        - Если бы она не переживала из-за этого, то все это не причинило бы ей столько боли.
        Ужасная догадка осенила ее. Она с трудом выдавливала из себя слова:
        - Ты не хочешь повторить брак своих родителей. Где у одного из партнеров есть чувства, которых нет у другого.
        Это был его способ сказать ей, что он не любил ее - не мог любить ее. Именно поэтому Тиффани была для него лучшим вариантом.
        - Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя как она.
        В западне. В однобоких отношениях.
        - Ты полагаешь, что будет именно так.
        - Я знаю себя.
        - То есть, ты просто избегаешь каких-либо обязательств, так, на всякий случай? А что, если я исключение?
        - Ты заслуживаешь настолько же совершенного человека, как и ты сама.
        - Тем не менее, по-видимому, этот образец совершенства все еще не достоин тебя. Разве что переспать по-быстрому.
        - Ты самый лучший человек, которого я знаю, - пробормотал он.
        О, пожалуйста…
        - Ты только что осквернил лучшего человека, которого ты знаешь. Я боюсь представить, как ты относишься ко всем остальным.
        Одри отодвинула свой недопитый кофе в сторону и поднялась.
        Эти отношения определенно закончились.
        - Вот что ты сейчас сделаешь, - начала она, прилагая все усилия, чтобы не выдать боль в своем голосе. - Ты вызовешь сюда автомобиль и скажешь водителю, чтобы меня отвезли в аэропорт. По дорогое мы высадим тебя у твоего отеля, и к утру все превратится в сюрреалистическое воспоминание.
        Она опустила ту часть, где она проплачет весь обратный полет в Австралию и никогда не заведет других отношений в своей жизни. Это не добавляло достоинства прощальной сцене.
        - Я поеду с тобой в аэропорт…
        Она остановилась и посмотрела на него:
        - Потому что так не достаточно безжалостно?
        - Потому что тогда и для меня все будет кончено. Мне нужно увидеть, как ты уйдешь.
        - Почему, Оливер? Почему просто не отпустить меня? Сделай все правильно.
        - Я уже делаю все правильно. Однажды, я надеюсь, ты поверишь в это.
        Одри отвернулась от него и пошла к лестнице, с трудом сдерживая слезы. Позади нее Оливер бормотал что-то в телефон, и, когда ее нога коснулась последней ступени, со стороны старого здания подъехал лимузин.
        Она села в него, не произнеся ни слова.
        Оливер последовал за ней.
        Они сидели далеко друг от друга, насколько позволяло просторное заднее сиденье.
        Всю дорогу обратно в Центральный Гонконг Одри смотрела в окно на сложную комбинацию зеленых холмов и переполненных, многокультурных жилых районов. Скорее всего, она еще вернется в Гонконг, разыскивая очередной инструмент, но она знала, что это будут исключительно мимолетные визиты. Это место потеряло для нее свое очарование.
        Сейчас все было разрушено.
        Она проглотила комок, подступающий к горлу.
        Когда они приблизились к туннелю «Вестерн-Харбор», соединяющему остров с полуостровом Коулун и материковым Китаем, она взглянула на восток и увидела ту же джонку, на которой они завтракали, проплывающую - с огненными парусами - между больших судов в оживленной бухте. На ней уже были другие люди, которые представляли себе, что это их особенная сказка. Только чтобы затем обнаружить, что ничего особенного в ней не было.
        Прямо как это ее приключение.
        Возможно, она проецировала слишком много собственных чувств на Оливера. Возможно, ей не стоило потакать им, когда они спустились обратно в ресторан. Это она разожгла тогда страсть между ними, не он. Она должна признать это. Она думала, что способна на интрижку на одну ночь, но это было тогда, когда между ними было обстоятельство, а не какой-то ее гипотетический недостаток.
        Как бы то ни было, Оливер не представлял себе, что сможет любить ее так же, как она. Ей показалось, что он вздрогнул рядом в машине, как будто мог слышать ее мысли и знал, что будет дальше, - любит его.
        Тут сомнений не было: она обожала Оливера Хармера много лет. Единственный таинственный момент заключался в том, когда же это обожание превратилось в любовь. Ее тело отчетливо поняло это в сегодняшние предрассветные утренние часы, когда, зарыв пальцы ей в волосы, он находился глубоко в ней, и его глаза смотрели на нее и горели так, словно он был готов ей поклоняться…
        Она не знала наверняка, на что похожа любовь, но была уверена, что любовь выглядит именно так. В тот момент, когда ее душа соединилась с его душой. Она поняла это на подсознательном уровне.
        Но откуда ей знать?
        Может быть, он выглядел так во время каждого оргазма?
        Что, если она действительно была не готова к отношениям с таким мужчиной, как Оливер? Что, если вся ночь была лишь одним большим старательным экзерсисом с ее стороны, а он просто пытался как-нибудь выбраться из неудобной ситуации?
        Что, если она перестаралась, в конце концов?
        Слезы, которые она сдерживала все это время, отказались оставить эту последнюю мысль без ответа. Они наполнили ее глаза, просочились через ресницы и бесшумно покатились вниз по щекам. Она позволяла им бежать, и только стены тоннеля были свидетелями этому.
        Но ручейки превратились в настоящую реку, а река - в дрожащий поток, и, когда они выехали из тоннеля и попали на автостраду 5, она уже не могла скрывать, что происходит.
        - Одри…
        Ее рука взлетела в предупреждающем жесте, и ее тело согнулось от двойной боли из-за его отказа и унизительности этого момента. Только стекло окна остановило ее, и она прижалась лбом к его прохладной утешающей поверхности.
        - Одри…
        Нет. Только не сострадание, только не от Оливера. Она отбивалась изо всех сил от него, когда он подвинулся ближе и положил руку ей на плечи, но ее жалкое сопротивление не могло противостоять его нежной силе.
        - Тсс…
        Он притянул ее к своей груди и просто держал в объятиях. Никаких банальностей. Никаких обещаний. Никакой лжи. Просто безмолвное сострадание.
        И это только ухудшило все.
        Она теряла любимого мужчину и одновременно своего лучшего друга.
        Она плакала, когда они проезжали мимо острова Камнерезов. Она плакала, когда они повернули к острову Цин И. Она плакала, когда они въехали на подвесной мост и преодолели два километра над океаном к острову Лантау. Она плакала, проезжая мимо поворота к самому волшебному тематическому парку в Китае, и она плакала на протяжении всей автострады 8, ведущей к аэропорту.
        И все время Оливер просто гладил ее по волосам, подавал салфетки и обнимал ее.
        В самый последний раз.
        Голос затрещал по внутренней связи, и она распознала название главного аэропорта Гонконга. Этого было достаточно, чтобы она выскользнула из нежных рук Оливера и вернулась в свой дальний угол, где приложила несколько свежих сложенных салфеток к своим опухшим глазам.
        А Оливер все еще не говорил.
        Да и что тут можно было сказать?
        Она только раскисла на его глазах уже во второй раз за эти сутки. Он уже говорил, что не знает, что делать с ней, когда она в таком состоянии. А движение в Гонконге предвещало, что это будет долгая поездка с истеричной женщиной.
        «Не повезло, приятель. В этом ты сам виноват». Это было его решение. Это была его проблема.
        - Я не хочу, чтобы ты заходил, - процедила Одри сквозь стиснутые зубы. - В аэропорт.
        - Мне нужно проводить тебя до выхода на посадку.
        Чтобы убедиться, что она на самом деле улетит? Она повернула к нему голову:
        - А я прошу тебя сделать то, что мне нужно, а не тебе.
        Его потухший взгляд впился ей в затылок.
        - Хорошо, Одри.
        - Спасибо.
        Лимузин преодолевал препятствия в виде такси, автобусов и легковых автомобилей, столпившихся на подъезде к аэропорту, и наконец выехал на дорожку. Это заставило Оливера действовать.
        - Тебе не кажется, что мне было бы легче просто плыть по течению, - сказал он. - Просто сказать «Увидимся в Сиднее» и заскочить к тебе для страстной ночи, когда буду в городе? Я не захотел быть таким.
        Это заставило Одри вновь взглянуть на него.
        - Я должна аплодировать тебе?
        - Я хочу, чтобы ты поняла. Хотя бы мои мотивы, если не мои доводы.
        - Ты избегаешь обязательств. Все предельно ясно.
        Он выдохнул с шумом.
        - Я избегаю. - Он не договорил. - Я не хочу причинять тебе боль, Одри. Просто не хочу. Мне очень жаль, но, как бы нам сейчас плохо ни было, в конечном счете так будет лучше.
        - Тебе незачем извиняться, Оливер. Ты оправдал свою репутацию и подарил мне ночь, которую я никогда не забуду. По многим причинам. - Натянуто улыбнулась. - Я понимаю, правда.
        - Серьезно?
        - Я собираюсь вернуться в Сидней, зароюсь в работу и с этого момента сосредоточусь на тех, до кого могу дотянуться. - Это была ложь, ее еще долго никто не сможет заинтересовать.
        - Одри, не поступай так с собой. Дело во мне, не в тебе.
        Оливер, казалось, вздрогнул от банальности своих собственных слов.
        - Ты прав. Дело в тебе и твоей неспособности отпустить прошлое. Все дело в том, что ты настолько боишься стать похожим на отца, что вообще избегаешь каких-либо обязательств. Ты маскируешь это под рыцарство и заботу обо мне, но, давай будем честными, все дело в тебе самом.
        Его лицо черствело.
        Лимузин подъехал ко входу в здание аэропорта, и Одри открыла свою дверцу еще до того, как машина успела остановиться. Оливер выскочил за ней, пока водитель обходил машину, чтобы достать из багажника ее чемодан.
        - С тех пор как я встретила тебя, Оливер, я думала, что и в подметки тебе не гожусь. Ты был всем, чего я хотела и чего не заслуживала, как мне казалось. Ты стал чем-то символическим в моей жизни, состоящей из недостатков, и я носила их с собой как символ стыда.
        - Но знаешь, что? Я действительно не заслуживаю такого мужчину, как ты. Ты недотягиваешь до моего уровня, Оливер Хармер. Ты так зациклен на том, чтобы не уподобиться своему отцу, что не замечаешь, что уже стал точно таким, губя женщину за женщиной, сея страдания вокруг. Я перестала сомневаться в себе. - Она ткнула его в грудь. - Я сногсшибательная. И умная. И симпатичная. И лояльная. - Каждый толчок в грудь как обвинение. - И я лучший друг, о каком можно только мечтать. С тобой я была бы страстной и гордой, и ты шел бы со мной по жизни с высоко поднятой головой. Но эта честь выпадет кому-то другому, а я не смогу встретить его, пока ты остаешься в моей жизни. - Она опустила руки, которые теперь выглядели безжизненными. - Так что все кончено, Оливер. После восьми лет. Никаких больше карточных игр, никаких разговоров, никаких долгих ленивых обедов, которые могут стать прелюдией к реальным отношениям с настоящей женщиной. - Ее плечи вздрогнули, а потом упали. - Больше никакого Рождества. Если я не остаюсь в твоей жизни, то я ухожу из нее. Ты не можешь иметь и то, и другое. - Она поставила свою сумку
между ними. - Пожалуйста, не пиши мне. И не звони. Не присылай мне открыток на день рождения. Не приглашай меня на свадьбу со следующей Тиффани.
        К счастью, все ее слезы уже иссякли. Одри подхватила свою сумку, благодарно улыбнулась водителю, который изо всех сил пытался не прислушиваться к их разговору, а затем снова посмотрела на Оливера, прежде чем прошептать:
        - Но я умоляю тебя не соглашаться на жизнь без любви. Пожертвовав собой, твоя мать не этому хотела научить тебя.
        А потом она повернулась, и он пропал из поля ее зрения.
        Из ее жизни.
        Но только не из ее сердца.


        Глава 13


20 декабря этого года
        Не вслушиваясь в безупречную английскую речь, Оливер смотрел через бухту Виктория на здание, в котором располагались ресторан «Цинтии» и пентхаус на самом верху, рассеянно катая сигару между пальцев. Он научился легко находить ресторан глазами из любого бизнес-центра острова Коулун, где часами мог смотреть в окно.
        Несмотря на присутствие своего адвоката и партнера, он тоже должен был находиться здесь. Эта сделка была слишком важна, чтобы невнимательностью оскорбить тех самых людей, у которых он хотел выкупить компанию. Но то, что они говорили на английском языке, а не требовали его вести переговоры на мандаринском, свидетельствовало о том, что они уже уступали. А это означало, что они уже решились продать.
        Остальное - просто ритуальный танец.
        То есть его взгляд и внимание могли свободно блуждать через бухту и подниматься по шестидесяти этажам из стали.
        Он заставил себя полностью распланировать весь день, и у него было полно встреч в Гонконге - сегодня, двадцатого декабря, - но его сердце настаивало на том, чтобы он оказался здесь, на Коулуне, прямо напротив ресторана «Цинтин» через бухту. Словно таким образом он мог узнать, что чудо произошло и Одри появилась там. Как будто его глаза разглядели бы ее, стоящую скрестив руки на груди, у той стеклянной стены напротив. Далекую точку на фоне моря серебра и хрома.
        Вопрос заставил его переключить внимание, но, как только ответ был дан, его взгляд вновь обратился к ресторану, а воспоминания унесли его назад, в прошлое Рождество. К тем необыкновенным, сказочным двадцати четырем часам.
        Он сдержал слово и никогда больше не пытался связаться с Одри. Ни электронного сообщения, ни телефонного звонка, ни писем, ни SMS. Ну в любом случае ничего, о чем она просила его. Но он всегда умел находить лазейки.
        Но весь прошлый год показался ему чистилищем. Какой же он был дурак, если думал, что сможет просто вернуться к своей жизни в Шанхае и выбросить ее из своей системы и из воспоминаний. Ему пришлось работать над этим - действительно чертовски тяжело работать, - только чтобы выдержать те первые недели. Потом месяцы. Потом весну, лето, осень.
        А теперь прошел год, и наступил момент, которого он до смерти боялся.
        Когда Одри не прилетела на их Рождество.
        Опять.
        Она бросила ему в лицо горькую правду в тот день в аэропорту. Жестокие, неприятные слова, которые он постарался забыть. Ему потребовалось несколько недель, чтобы начать их переваривать. Сначала он был в ярости и старался оправдать то, что дал ей уйти. Затем он пытался найти разумное объяснение и вспомнил, как ей было больно и сколько мужества ей, наверное, потребовалось, чтобы стоять там и позволять ему так унижать себя.
        И наконец он понял смысл ее слов, и это словно заставило слова материализоваться, он вдруг начал видеть подтверждения ее правоты, куда бы он ни пошел. Прямо перед глазами.
        И они насмехались над ним.
        Причина его неспособности к успешным отношениям была в нем самом. И он действительно использовал свою дружбу с Блейком в качестве защитного экрана, за которым предавался своим чувствам без права собственности на них.
        И как только он перестал отрицать это, он начал видеть больше и больше. Как он лгал самому себе все это время, полагая, что только его высокие стандарты не позволяли ему привязаться к какой-то одной женщине. Неудивительно, что он никак не мог найти ее: его подсознание мешало ему это сделать.
        Но мужчина не может просто игнорировать такое прозрение. Поэтому Оливер снова начал встречаться, проверять теорию, проверять себя, охотясь за той, которая могла бы предложить ему ту же душевную связь, какую открыла ему Одри в ту ночь в кресле. Ту, которую она предлагала ему много лет. Страдая от эмоционального голода, он искал то, что уже отведал.
        Но не находил.
        Хотя на этот раз он по-настоящему пытался.
        И поэтому он выбросил спасательный круг - вернув себе один старый должок, - и только уповал на небеса, что Одри обо всем догадалась, получив на прошлой неделе неподписанную рождественскую посылку. И что она приняла ее. И пусть она даже была в ярости, только бы эта эмоция была достаточно сильна, чтобы вернуть ее в Гонконг.
        Назад в ресторан.
        Назад к нему.
        Потому что он должен был извиниться перед ней. И попытаться спасти их дружбу. И, если получится, также хрупкую, израненную душу.
        Массивные двери зала заседаний мягко щелкнули и открылись. Джинни Линг прошептала что-то на ухо человеку, стоявшему ближе всех к двери, он кивнул и затем незаметно напечатал что-то в своем планшете.
        Через несколько секунд смартфон Оливера завибрировал.
        Он без интереса посмотрел на тему электронного сообщения от своего партнера:
        «Телефон - срочно».
        В следующий момент его тело выскочило из кресла - еще до того, как ум полностью осознал слова и номер телефона в следующей строке, - и он был уже на полпути к двери, прежде чем кто-либо из этих возмутительно богатых и наделенных чрезмерными полномочиями людей в комнате понял, что происходит.
        «Пжл позвони Мин-Гуа».

        Он не пришел.
        Одри наблюдала за оживленным, безразличным ко всему стрекозьим мирком в ресторане «Цинтин» и проклинала себя за то, что оказалась такой дурой.
        Конечно, он не пришел. Он продолжал жить полной жизнью. Это было очевидно из интернет-газет со сплетнями о знаменитостях. Что бы между ними ни произошло здесь, в Гонконге, это была уже древняя история. Лихорадка солнцестояния. Даже ресторан снова превратился в то, чем он был. Просто местом, куда приходят поесть.
        Она взглянула на празднично украшенную стеклянную стену ресторана. Кресла для курения уже не было.
        Их кресла.
        Которое, вероятно, поспешно удалили как неприятное воспоминание. Или, вполне возможно, из соображений гигиены.
        Краска прилила к ее щекам, но стрекозам было все равно. Они занимались своими делами, летая, жужжа, кормясь и резвясь, погружая свои многочисленные ножки в кристальную воду, которая циркулировала в их прекрасном, ненастоящем мире. Только одна-единственная стрекоза отчаянно билась о стекло в углу террариума. Безрезультатно.
        Одри точно знала, что та чувствовала.
        Почти все, что она делала в прошлом году, было бесполезной борьбой. Она существовала, а не жила по-настоящему. Иногда с ней случались безумные приступы эмоционального членовредительства, когда ей не хватало самодисциплины, и она начинала проводить собственные расследования в Интернете и искать любые упоминания и информацию об Оливере.
        Чем он занимался. С кем он был. Все ли у него в порядке.
        Конечно, у него всегда все было хорошо.
        Она разрывалась между приступами самоуничижения за свою глупость и ожесточенными попытками оправдать себя за то, что влюбилась в такого мужчину, как он.
        О чем она думала, когда приехала сюда? Она могла бы просто написать ему.
        В тот же момент, как ее посетила эта мысль, внимание ее привлекли негромкие голоса, и Одри перевела взгляд на гламурный вход ресторана.
        На человека, который только что ворвался в зал.
        Оливер.
        Все ее тело напряглось, и она мысленно искала вокруг себя место, чтобы спрятаться. Под диваном. В пышных растениях в террариуме со стрекозами. Где угодно, только бы не оставаться здесь, испуганно наблюдая за ним через стекло террариума.
        Ему потребовалось одно мгновение, чтобы отыскать ее глазами.
        Его ноги начали двигаться. Его глаза не отрывались от ее лица, пока он приближался, обходил террариум, остановился в метре от нее. Его пристальный взгляд прошептал ее имя, хотя губы его не шевелились.
        - Объясни, - выдохнула она, прежде чем сделать что-то более опрометчивое.
        Не «Привет, Оливер», не «Как ты смеешь так хорошо выглядеть после такого дерьмового года?», даже не «Почему ты здесь?».
        - Объяснить что? - сказал он, приводя ее в бешенство своим спокойствием. Как будто ничего не произошло.
        - Почему след Тесторе ведет к тебе? Почему инструмент, за которым я охотилась два года, неожиданно появляется в камере хранения на железнодорожной станции Хунцяо?
        Он шагнул к ней:
        - Это самый крупный железнодорожный вокзал в Азии. Я предполагаю, что это не единственная тайна, которую он скрывает.
        Она сложила обе руки на груди:
        - Шанхай, Оливер.
        - Совпадение.
        - Что ты сделал? - Каждое слово как пуля.
        Он отвлеченно изучал стрекоз несколько моментов, и когда взглянул на Одри, его глаза смотрели уже вызывающе.
        - Я сделал несколько телефонных звонков. Попросил о нескольких одолжениях, которые мне причитались. - Он пожал плечами.
        Она прищурилась и посмотрела на него:
        - Как получилось, что именно тот, кто знал, где находится Тесторе, был в долгу у тебя?
        Он смерил ее взглядом, словно пытаясь определить, насколько небрежный тон он может сейчас выбрать.
        - Слушай… Я попросил об ответной услуге своего коллегу, тот попросил о том же кого-то еще, и - эффект домино - был пройден весь путь до человека, который знал нужных людей, у кого можно было все узнать.
        - А что потом?
        - Потом я купил ее.
        - Инструмент за миллион долларов?
        - Ты что, можешь установить цену для ребенка - жертвы торговли?
        Ха-ха.
        - Ты понимаешь, что ты сейчас соучастник преступления?
        В глазах Оливера появилась неуверенность впервые с того момента, как он вошел в дверь, и он нахмурился:
        - Я надеялся, что заработаю бонусные баллы за ее возвращение.
        Но она еще не была готова к этому.
        - Ты увековечил проблему, вознаградив гангстерский синдикат за их преступление. Теперь они пойдут на улицу и украдут другую скрипку.
        - Это действительно тебя беспокоит, Одри? Разве не важнее вернуть эту скрипку обратно в надежные руки, чем арестовать какого-то преступника средней руки с долгом за наркотики?
        Действительно, какая разница, как именно Тесторе была возвращена, какие одолжения и обещания сделаны? Гораздо важнее было, что ее законная владелица разрыдалась, когда скрипка вернулась к ней, вызвав слезы даже у Одри - слезы, которые, ей казалось, она давно уже все выплакала.
        Оливер попытался. И только это имело значение.
        - Что меня беспокоит, так это почему ты это сделал. - И под словом «беспокоит» она имела в виду «вызывает боль у меня в груди».
        - Потому что я мог. - Он пожал плечами. - У меня есть связи, к которым у тебя никогда не будет доступа.
        - Миллион долларов, Оливер. - Плюс какая-то мелочь. - Это слишком, даже для тебя.
        - Нет, если это помогло тебе.
        Одри заморгала, пытаясь понять - или поверить - в сказанное им.
        - Я поражена, что тебе вообще сопутствует какая-то фортуна, если ты принимаешь такие решения, основываясь на эмоциях.
        - Обычно я этого не делаю. Только с тобой.
        - Ты думаешь, я бы не догадалась? - Что этот анонимный ключ в рождественской посылке, который привел ее к железнодорожной станции в Шанхае, не был достаточной подсказкой?
        - Я знал, что ты поймешь.
        - Так ты думал, что я буду фонтанировать благодарностью?
        - Напротив. Я надеялся, что это взбесит тебя настолько, что ты сядешь в самолет.
        Опять манипуляции. Она покачала головой:
        - Ну вот я здесь. Надеюсь, ты не хочешь получить свой миллион долларов обратно.
        - Забудь про деньги, Одри. Я продал одну из девяти квартир своей компании, чтобы получить наличные. - Мир, в котором он жил.
        - Что, если бы я только взяла скрипку и сбежала?
        Он нахмурился:
        - Тогда я был бы в затруднительном положении.
        - Это была ошибка.
        - Одри, - его голос окликнул ее, когда она уже успела сделать два шага, - подожди.
        Она проигнорировала его команду.
        - Спасибо за то, что сделал за меня мою работу. Я замолвлю властям за тебя доброе словечко.
        - Ты уходишь?
        - Да. Мне вообще не стоило сюда приходить.
        Он шагнул перед ней:
        - Почему тогда ты прилетела?
        Потому что она медленно умирала, зная, что никогда не увидит его снова? Потому что первые шесть месяцев она продержалась на гордости и адреналине, но теперь у нее не осталось ничего, кроме горя. Потому что она испытывала зависимость от него.
        - Понятия не имею, - пискнула она. - Позволь мне исправить это прямо сейчас.
        Он снова преградил ей путь:
        - Одри, подожди, пожалуйста, просто выслушай меня.
        - Разве мы не достаточно сказали друг другу в аэропорту? - Она вздохнула.
        - Ты сказала довольно много, а я по большей части молчал.
        Серьезно? Он заставил ее вернуться, чтобы сказать последнее слово?
        - Десять минут, Одри. Только это.
        Было невозможно находиться так близко к тем бездонным карим глазам и не дать ему то, чего он просил. Десять минут ее времени. В обмен на скрипку в миллион долларов.
        Она скрестила руки на груди и уперлась ногами в ковер:
        - Прекрасно. Время пошло.
        - Не здесь, - сказал он, положив руку ей на спину и подталкивая к двери.
        Она остановилась и высвободилась из его горячей ладони.
        - Нет. Не наверх. - С этим было связано слишком много воспоминаний. Хотя здесь внизу тоже было что вспомнить.
        Но, по крайней мере, здесь были люди. Свидетели.
        «Чего ты боишься?» Когда-то бросил он ей вызов. «Меня или себя?»
        Он просто смотрел на нее умоляющим взглядом.
        - О, ради бога, хорошо! - Она развернулась перед ним и направилась обратно в лобби с лифтами, а затем вверх по винтовой лестнице. Плюшевый ковер смягчал звук его шагов, но она чувствовала близость Оливера, его взгляд сзади.
        - Ты похудела, - заявил он.
        Она замерла. Повернулась. Взглянула.
        Да, она чертовски похудела, теперь ее «атлетическое тело» намного больше подходило для дефиле по подиуму, чем бы ей хотелось. Его руки сразу взлетели по обе стороны от него.
        - Да, прости… не останавливайся. Десять минут.
        Наверху он прошел вперед и провел карточкой-ключом через сканер, и большие двери распахнулись точно так же, как в прошлом году. Она последовала за ним в роскошный пентхаус… и остановилась, сделав всего пару шагов, борясь с самой собой.
        Перед окном, там, где он впервые прикоснулся к ней дрожащими руками столько длинных одиноких ночей назад, новый предмет мебели занимал свое почетное место с видом на бухту.
        Мягкое кресло для курения.
        Их кресло.
        Она онемела от этого зрелища - в эмоциональном и в буквальном смысле.
        - Почему оно здесь? - прошептала она.
        Он, казалось, удивился, проследив за направлением ее взгляда.
        - Я перенес его сюда. Мне нравится сидеть в нем, смотреть в окно. Думать.
        - О чем?
        - О многом. - Он вздохнул. - В основном о нас.
        Она повернулась и взглянула на него широко раскрытыми глазами.
        - «Нас» не существует.
        Его плечи опустились.
        - «Мы» были. Одну удивительную ночь. Я думаю об этом, и скучаю по той ночи.
        Она напряглась, готовая услышать «но».
        Он подошел ближе:
        - Я сижу в этом кресле и думаю о тебе, и я скучаю по тебе.
        - Осторожно, - выдохнула она почти беззвучно. - Я могу неправильно истолковать это.
        Он взял ее за руку и повел к роскошному дивану, располагавшемуся на небольшом подиуме в гостинной зоне. Диван, на котором они впервые так яростно и страстно занимались любовью. Она вытащила свои пальцы из его ладони и подошла к креслу, оперлась руками на его богато расшитую спинку, словно это могло придать ей сил, используя его в качестве костыля.
        Именно такими были ее воспоминания о нем в прошлом году.
        - Я хочу, чтобы ты кое-что знала, - сказал он. - Вообще-то много чего.
        Она выпрямилась, прислушиваясь, но не обернулась. Гонконгский горизонт успокаивал ее. Если говорить о вещах, которых ей не хватало…
        - Я желал тебя спустя где-то десять минут после того, как ты вошла в тот бар много лет назад. В последующие годы я был готов отдать что угодно, чтобы хотя бы раз проснуться с тобой вместе, а не смотреть на часы, боясь приближения полночи, когда ты сбежишь вниз по лестнице до следующего Рождества.
        Ее дыхание оборвалось, как будто ей ударили в грудь кулаком, пока она не вспомнила, что их желания не совсем совпадали.
        - Я был очарован с первой секунды, когда ты направила на меня свой выразительный взгляд и острый ум. Ты была вызовом, потому что казалась настолько незаинтересованной во мне и настолько заинтересованной в Блейке, а такого со мной просто не случалось. И я сидел там, пытаясь выдержать моменты, когда Блейк дотрагивался до тебя…
        - Это смущало тебя.
        - Не смущало, Одри. Причиняло боль. Я не мог смотреть, как он прикасается к тебе. Я ненавидел, что ты предпочитала его компанию и его руки моим. И именно тогда я понял, что дело не только в самолюбии, что все гораздо серьезнее. Что я не просто хотел тебя. Я испытывал к тебе настоящие чувства.
        Ее пальцы вонзились в парчовую спинку кресла, и она прошептала:
        - Почему ты послал мне ключ, Оливер?
        - Потому что ты была права и потому что я хотел сказать тебе это лично, и я решил, что это привлечет твое внимание.
        - Права в чем?
        - Во всем. Насчет байронического героя. Было настолько проще страдать от желания и страсти и никогда не сталкиваться с реальностью, с тем, что все это означало. А потом скрывать это с помощью работы и бесконечных других оправданий. Ты была женой моего лучшего друга. Самой недостижимой женщиной, на которой можно было абсолютно безопасно зацикливаться. Я убедился, что причина моей неспособности сойтись с женщинами - какой-то одной женщиной - заключалась в высоких требованиях. Было легко разбудить в них желание, еще проще игнорировать их, потому что они недотягивали до моего абсолютно недостижимого идеала. Моего представления о тебе.
        Он обошел кресло и встал перед ним, оперся одним коленом на толстую подушку на сиденье, чтобы сравняться с Одри ростом, и встретился с ней глазами.
        - Я начинал придираться к отношениям еще до того, как они приближались к точке каких-либо обязательств, просто чтобы избежать необходимости сталкиваться с этим моментом.
        Одри невыносимо хотелось прикоснуться к Оливеру, который стоял перед ней с выражением тоски на лице. Но самодисциплина на этот раз не подвела ее.
        - Каким моментом?
        - Моментом, когда я понимал, что не был способен на какие-либо обязательства, на настоящие отношения. Что не мог никому хранить верность, как и мой отец. Так что я уходил раньше или выбирал женщин, которые бы изменили мне первыми.
        Ох, Оливер…
        - Я все время считал, что я настолько лучше его - со своими прочными ценностями и высокой моралью, - но все это время я боялся, что унаследовал его неумение связать себя обязательством с кем-то, хранить верность. Любить только одну. - Он поднял на нее измученные глаза и погладил ее по щеке. - А потом у меня была ты. В моих руках. В моей постели. И все, чего я когда-либо хотел, лежало передо мной на тарелочке. Женщина, по сравнению с которой любая другая просто бледнела. Все это было так неожиданно реально, и не было никаких оснований для нас не быть вместе - в этом кресле, в этой комнате, в этом городе и за его пределами. Я запаниковал.
        - Ты сказал мне, что не можешь любить меня. Ты достаточно ясно выразился. - Произносить это вслух все еще причиняло боль, даже столько времени спустя.
        - Одри, - выдохнул он. - Мой отец использовал любовь моей матери к нему, чтобы привязать ее к отношениям, над которыми ему не нужно было работать. Он не ценил этого. И конечно, не уважал. Что, если я поступлю с тобой так же?
        - А что, если нет? Ты - не твой отец, Оливер. - Независимо от того, что она до этого сказала в гневе.
        - Что, если так? - Отчаяние заволокло ему глаза. - Твои чувства чуть было не заставили меня выяснять это. Вот почему я оттолкнул тебя.
        Всего двенадцать месяцев назад она стояла здесь, в этом пентхаусе, в ужасе из-за своей возможной ущербности. И Оливер доказал, что она была не права. И тем самым изменил ее жизнь. Теперь у нее был шанс вернуть ему долг.
        - Тебе нечего бояться, Оливер Хармер. Ты настолько же сын своей матери, как и своего отца. Никогда не забывай этого.
        Он уставился на гигантскую елку в углу, словно не мог поверить, что ее слова были правдой.
        - Она умела любить? - надавила Одри.
        - Да.
        - Тогда почему ты не можешь?
        На его лице было написано страдание и замешательство.
        - Я никогда не любил.
        - Нет? В самом деле? - Она выпрямилась и встретилась с ним глазами. - Вообще никого?
        Он стоял как вкопанный.
        Она сохраняла мужество.
        - Это легко можно и не заметить. Я любила кого-то восемь лет, почти не понимая этого.
        Его кожа побледнела - то ли из-за слова на букву «л», то ли из-за того, что Одри употребила его в прошедшем времени.
        - Когда ты поняла это?
        Она провела руками по спинке изысканно вышитой ткани кресла:
        - Это было как гром среди ясного неба, как раз здесь, в этом кресле.
        Он по-прежнему не сводил с нее глаз. Наступила тишина. Одри заставляла себя оставаться жесткой.
        - Значит, ты это хотел сказать мне? - уточнила она. - Дело не в тебе, дело во мне?
        - Дело действительно во мне, Одри. Но нет, что я действительно хотел сделать, - это извиниться. Прости, что я позволил тебе улететь из Гонконга, поверив, что ты могла сделать что-то по-другому, что ты могла бы что-то изменить.
        Она сжала губы:
        - Это начинает надоедать. В прошлый раз это был мой пол, на этот раз не было ничего, что я могла бы сделать по-другому, разве что наплевать.
        - Это вовсе не так, как с Блейком.
        - Я не боюсь своих чувств. В отличие от тебя.
        Его глаза потускнели, когда она посмотрела на него.
        - То есть?
        - Именно то, что я сказала. Я думаю, ты просто боишься глубины своих чувств. Потому что чувства делают тебя уязвимым.
        - Чего я боюсь, так это причинить тебе боль.
        - Разве это не мой риск? Так же, как это был выбор твоей матери, когда она осталась с отцом.
        Две глубокие морщины пролегли между его бровей.
        - Ты не можешь хотеть выбрать это.
        - Я бы и не стала, если бы считала, что ты унаследовал от отца что-то, кроме цвета глаз. Ты слишком сильно его не любишь. Я вообще ожидаю, что ты превратишься в его полную противоположность просто из собственного упорства.
        - Я видел, что случилось с моей матерью, когда она потеряла его любовь, - сказал он напряженно и жестко, но не сердито. - Какой уязвимой это ее сделало.
        - Ты мне не веришь?
        - Ты знаешь, что верю.
        - Тогда почему ты думаешь, что я причиню тебе боль? - Она умоляла. - Я выбрала быть уязвимой с тобой в прошлое Рождество, потому что не могла вспомнить ни одного человека в мире, которому бы мое незащищенное сердце доверяло больше, чем тебе.
        - Я боюсь, что могу сделать тебе больно.
        - Возможно, отказавшись от меня в какой-то момент в будущем?
        - Я видел, как это повлияло на мою мать. - Впервые на его напряженном лице промелькнула враждебность. Но сейчас она знала, что так выглядел его страх. - И я чувствовал, что это сделало со мной.
        Она шумно втянула ноздрями воздух в наступившей тишине, прежде чем он подошел к краю дивана. Он потянул за свисавшую со спинки мишуру и уставился на нее.
        - С тобой? - рискнула спросить она.
        Он развернулся:
        - Мой отец отстранился от своей семьи, Одри, не только от брака. Он предал и меня тоже.
        - Но он не бросил тебя. Он все еще здесь.
        Он мрачно посмотрел в окно:
        - Нет, он это сделал. Ему просто было лень уйти.
        На долю секунды Одри задалась вопросом, не слишком ли она на него надавила, но затем Оливер плюхнулся на диван с опущенной головой.
        Она подошла к нему, села рядом, положила руку на плечо и сказала единственную фразу, которая показалась ей уместной:
        - Мне очень жаль.
        Он покачал головой.
        Она развернулась к нему:
        - Мне жаль, что это случилось. И мне жаль, что это мучало тебя все это время. Любовь не должна так действовать на человека.
        Когда она подняла руки, чтобы обнять его, он упал в ее объятия, обхватив, в свою очередь, ее за талию. Она прижимала его к себе. В конце концов, это был Оливер, мужчина, которого она любила.
        И мужчине, которого она любила, было больно.
        Он зарылся лицом ей в шею, и она нежно покачивала его.
        - Ты можешь любить, Оливер, - сказала она после минуты безмолвных объятий. - Я обещаю. Ты просто должен позволить себе любить. И поверь, что это безопасно делать со мной.
        В его молчании угадывались сомнения.
        Она откинула прядь волос назад с его лба:
        - Может, твоя любовь как одна из компаний, которые ты спасаешь. Разрушенная кем-то, кто не ценил ее и относился к ней грубо. Поэтому тебе просто нужно передать ее в руки того, кто будет лелеять и защищать ее. И растить в полную силу. Потому что у тебя есть такой потенциал. У нас есть.
        Когда он выпрямился, его полуулыбка сказала ей, насколько неубедительной и банальной была эта аналогия. Но как бы то ни было, она взяла на себя это обязательство.
        - Кто-то - это кто?
        - Кто-то вроде меня. Дело в том, что я хотела бы диверсифицировать свой инвестиционный портфель. Думаешь, я могла бы стать тем человеком, которому ты доверил бы проблемную компанию? У меня, между прочим, отличные рекомендации в профессиональном отношении - успешные операции по возвращению струнных инструментов, ставших предметом торговли.
        Он кивнул и благодарно поцеловал ее в лоб.
        - Очень ответственно. И почетно.
        - И у меня есть федеральный допуск к секретной информации, - выдохнула она, когда он поцеловал ее снова, на этот раз в щеку. - А они не дают его кому попало.
        Он серьезно кивнул:
        - Трудно спорить с Интерполом.
        - И… хм… - Она потеряла нить, когда его губы уткнулись ей между ключиц. - У меня есть синий читательский билет. Это означает, что я могу брать книги из отдела справочной литературы.
        Поцелуй.
        - Убедительно.
        - И если я готова рискнуть с тобой, несмотря на то, что ты уже причинил мне боль, самое меньшее, что ты можешь сделать, - это вернуть должок.
        Он отстранился, чтобы взглянуть ей в глаза.
        А потом его влажные теплые губы вновь прижались к ее коже, нежно целуя шею. Подбородок. Блуждая. Изучая. Открывая вновь.
        - Я не должен был отпускать тебя, - горячо выдохнул он ей в ухо, прежде чем коснуться его языком.
        Она повернулась к нему, ища его губы:
        - Нет, должен. Чтобы я могла вернуться к тебе снова.
        А потом они целовались. Горячо, страстно и неистово. Медленно, глубоко и примиряюще.
        - Я не хочу любить никого другого, - прошептал он, поворачивая ее к себе и усаживая на диван. - Я не хочу доверять никому другому. Только тебе, Одри. Всегда.
        Он убрал ее волосы назад и покрыл поцелуями ее веки, скулы, лоб, губы. Она протянула руки и утихомирила его ладони, успокоила его губы своими и поймала его взгляд.
        - Я люблю тебя, Оливер. Всегда любила. И всегда буду любить. И моя любовь делает меня сильнее и лучше, не важно, вместе мы или нет.
        Он повернулся так, чтобы они смотрели друг другу в глаза, сидя на просторном диване.
        - Я не хочу больше проводить одинокие часы без тебя, не говоря уже о месяцах. Только не снова. Я не могу себе представить, как бы я жил, не имея возможности любить тебя все эти годы. Насколько одиноко мне было бы.
        «Любить тебя…»
        Это так легко проскользнуло в его предложении, что казалось очень достоверным. Как будто это всегда было частью его подсознания, словно это не были самые важные слова, которые она когда-либо слышала.
        Она засмеялась и всхлипнула одновременно.
        Тут его осенило.
        - Представь, что мы никогда бы не встретились. Что в тот день ты зашла бы в другой бар по соседству.
        - Представь, если бы я была храбрее в тот первый день и мне удалось бы завести настоящий разговор с тобой. Сколько лет мы уже были бы женаты.
        Он хитро улыбнулся ей:
        - Мы были бы самой развратной супружеской парой в Гонконге.
        Она подняла голову:
        - В Гонконге?
        - Мы бы ведь жили здесь, разве нет?
        Одри подумала.
        - Да, наверное, здесь. Возможно, ты в любом случае купил бы этот пентхаус.
        - Я купил ресторан для тебя, после того как ты не пришла, чтобы у меня всегда была ты.
        - Это перебор в самом деле.
        Он фыркнул:
        - Это отчаяние.
        Она провела кончиком языка по его губе.
        - Я люблю тебя, отчаянно.
        - Я люблю тебя, и точка.
        Она не возражала. Она никогда, никогда не устанет слушать эти слова.
        - У меня есть для тебя подарок, - сказал он почти застенчиво, подойдя к дорогой елке в углу.
        - Скрипки не было достаточно?
        Он протянул ей коробочку, маленькую и подозрительно квадратную, в безупречной подарочной упаковке:
        - Я бы послал его тебе по почте, если бы ты не пришла.
        - Упаковка слишком хороша, чтобы порвать ее.
        Он взял у нее коробочку и сорвал с нее красивый бант, а затем вернул ей упаковку. Проблема решена.
        Внутри оказалась характерная ювелирная коробочка.
        - Оливер…
        - Не паникуй. Это не кольцо, - заверил он. - Не в этот раз.
        Не в этот раз…
        Одри потянула за крошечный кожаный язычок застежки и открыла коробочку. Она не смогла сдержать вздох восхищения. Внутри на черной шелковой подушке лежало изысканное ожерелье со стрекозой - крошечное тельце из белого золота было инкрустировано драгоценными камнями, а ее прекрасные крылья украшены аквамаринами и сапфирами. Тельце переходило в торс женщины, вырезанный из нефрита - изумительной красоты и с обнаженной грудью.
        - Это напомнило мне о тебе, - пробормотал он почти извиняющимся тоном. - Страстная, стильная и естественная одновременно. Я не мог его не купить.
        Слезы неожиданно навернулись ей на глаза, и оценить эту красоту ручной работы было почти невозможно.
        - Это…
        Были ли вообще такие слова, чтобы выразить, что это значило для нее? Такой личный и особый подарок. Более значимый, чем любая скрипка. Или ресторан. Или пентхаус.
        Она обвила руками его шею, сжимая ювелирную коробочку в кулаке.
        - Это изумительно, - выдохнула она ему в ухо. - Спасибо.
        Ее поцелуй был красноречивее любых слов, и, спрятав лицо у него на груди, она позволила ему увлечь себя на диван и чувствовала, как бьется его сердце рядом с ее.
        Оливер дразнил ее, по очереди поглаживая стрекозу и груди. Медленно стрекоза нагревалась от тепла тела Одри.
        - Как ты думаешь, Блейк чувствовал это? - сказала она спустя некоторое время, чтобы отвлечься от его нежных пальцев. - Как сильно нас тянуло друг к другу?
        - Почему ты спрашиваешь?
        - Он всегда был так встревожен, если я была рядом с тобой. Я думала, может, он чувствовал, что ты привлекал меня.
        - Ты шутишь? У тебя лучшее покерное лицо в мире. Я понятия не имел, а ведь я был постоянно начеку, пытаясь распознать малейший знак. - Она нахмурилась, и он поцеловал ее. - Я думаю, скорее он чувствовал, что меня влечет к тебе. Я просто кузнечик по сравнению с твоей эмоциональной дисциплиной сенсея.
        - Но почему ему было не все равно, что ты ко мне чувствовал? Учитывая то, что мы теперь знаем?
        - Собака на сене? - Оливер поцеловал ее между лопаток. - Может быть, его возмущало покушение на его собственность.
        Какими бы заманчивыми ни казались ей губы Оливера, как бы ни хотелось ей бросить этот разговор и отдаться им полностью, что-то внутри Одри ее не отпускало.
        - Это была не обида. Это была зависть.
        Он усмехнулся:
        - Может быть, речь шла не о тебе? Я сам довольно сексуальный… - Он рассмеялся, но Одри привстала на локте, задумчиво глядя на него. - А Блейк был достаточно голубым. Нет, Одри. Я шучу.
        По ее телу побежали мурашки от озарившей ее догадки.
        - Он ревновал не к тебе, а тебя. Это же очевидно.
        Все окончательно встало на свои места. Почему Блейк волновался, если она, идя на ужин, выглядела соблазнительно. Дело было не во влечении, это был гнев - что Оливер может заинтересоваться ею. А все случайные, ничем не объяснимые трогательные моменты нежности… все это было направлено на то, чтобы вызвать реакцию у Оливера, а не у нее.
        Может быть, Блейк был влюблен в своего лучшего друга гораздо дольше, чем она.
        - Он хотел тебя, - сказала она. - А ты хотел меня. И он видел это каждый раз, когда мы все были вместе.
        В этой мысли была обреченная уверенность. Неудивительно, что он боялся, что что-то происходит в Гонконге. Он знал правду. Он просто понял ее гораздо раньше, чем любой из них.
        - Бедный Блейк, - прошептала она. - Он скрывался за столькими масками. А ты и я были предназначены друг другу с самого начала.
        В ее тоне не было вопросительных интонаций. Лишь убежденность в правоте.
        - Может, и медленно, - сказал он, касаясь губами точки чуть ниже ее уха, - но мы добрались сюда.
        - Обещай мне, в наших отношениях не будет притворства, Оливер. Никогда. Обещай мне, что мы снова станем теми Одри и Оливером, которые могут говорить о чем угодно, которые могут делиться абсолютно всем. Даже непростыми жесткими вещами.
        Он поцеловал ее в губы, а затем - видя, как важна ей была эта тема, - уперся подбородком в ее лоб и положил ее руку себе на сердце:
        - Я торжественно клянусь тебе, Одри. Всякий раз, когда нам нужно будет обсудить что-то непростое, мы устроимся на нашем кресле, и будем говорить, говорить, и не остановимся, пока все не обсудим.
        Она скосила глаза вправо:
        - Наше кресло?
        - Наше кресло. - Он поднял подбородок и посмотрел ей в глаза. - А что?
        - А я надеялась, что его можно использовать не только в благих, но и больше в порочных целях, - выдохнула она. - А с нашей последней встречи прошло столько времени.
        Во взгляде Оливера вспыхнуло желание.
        - К счастью, это многоцелевое кресло. Пойдем же… - Он поднял ее и слегка подтолкнул в направлении окна. - Давай убедимся, что оно соответствует своему предназначению.