Три чайные розы Алиса Лунина
        Они очень разные - три сестры, три красавицы. Одна из них любит без взаимности, другую любят, но она не может искренне ответить на чувство, третья мечется между двумя мужчинами. Жизнь идет, обстоятельства меняются - и вот одна сестра покинула возлюбленного, другая обрела семейное счастье, третья оказалась на распутье. Неизменным остается одно - их чаепития в старом родительском доме. Задушевные разговоры до полуночи, пироги, чай, вишневое варенье - эти атрибуты простого русского счастья помогают им. И в горе, и в радости…
        Алиса Лунина
        Три чайные розы




, 2013



        Моему отцу
        К моим мыслям о человеческом счастье всегда почему-то примешивалось что-то грустное…

    А. Чехов

        Часть 1. Чаепитие весеннее
        Глава 1
        В солнечный полдень на берегу реки мечтала барышня…
        Классическое начало истории. Но девочка давно выросла, к тому же звали ее не Алиса, да и белые кролики с розовыми глазами в здешних широтах не водятся, зато встречаются нахальные незнакомцы с серыми, которые выскакивают невесть из каких волшебных нор взрослым не-Алисам на погибель. Впрочем, обо всем по порядку.

…Конец мая в этом году в Петербурге выдался теплым. Из окон художественной галереи, где работала Полина, была видна залитая солнцем Фонтанка. Наблюдая за катерами, оставляющими пенный след, молодая женщина скучала - зелень и солнце кричали о том, что пришло настоящее лето и, стоит только выйти из душного здания, где-то «там» тебя непременно встретит счастье. Для Полины прекрасным «там» была семейная усадьба в деревне Березовке под Петербургом, где, наблюдая за неспешными облаками и слушая жужжащий хор насекомых, так легко чувствовать себя счастливой. Представив в очередной раз облака, живописные закаты, которыми можно любоваться в саду с бокалом вина в руках (в летний вечер только белое!), Полина не выдержала, взяла отпуск «по собственному» и рванула на дачу среди недели, не дожидаясь выходных.

…В Березовке она целые дни проводила на берегу в блаженном безделье: купалась, щурилась на солнце и мокрых стрекоз, валялась на траве, загорая без купальника - места здесь тихие, безлюдные, вряд ли кто вспугнет одинокую русалку.
        Итак, река несла свои воды, отражая скучающую хрупкую барышню. У девицы-красавицы изящное тело балерины, идеально сформировавшееся за годы, проведенные в балете, совершенный овал лица, высокий лоб, огромные глаза цвета самого крепкого чая. Больше всего на свете Полина любит наблюдать за облачком сигаретного дыма, мечтать с книгой в руках на берегу реки. А иногда, под настроение, хочется вспомнить балетное прошлое - изобразить что-нибудь этакое… с вывертом.
        Как раз в момент судьбоносной встречи она поднялась с травы и сделала приличное фуэте.
        - Браво! - в метре от нее раздался приятный мужской голос.
        Полина взволновалась. Перед ней стоял мужчина лет тридцати. Из породы явных городских пижонов - голубчик вырядился в щегольскую белую рубашку-поло и светлые брюки. Местные деревенские, уж конечно, так не ходят. Пришелец нахально улыбался, пожирая Полину глазами. Положение красавицы усугублялось тем, что из одежды на ней был только намек на трусы в виде черных стрингов.
        - У вас красивая грудь! - так непосредственно заметил он, словно рассматривал картину в музее.
        Полина вспыхнула. Трусы на приличные уже не поменять, до блузки не дотянуться, бежать за одеждой под его взглядом глупо. И что дальше? Она продолжала стоять соляным столпом, смущенная и разгневанная. Слова нашлись только на недобрый вопрос
«вы откуда?!».
        - Свалился с луны. На машине. Авто оставил у переезда, а сам решил искупаться. И не зря - оказывается, в здешних реках водятся прекрасные русалки!

«Тьфу, он еще и балагур!» - сморщилась Полина и произнесла с убийственной интонацией:
        - Кто вы такой?
        - Мужчина, способный оценить женскую красоту! - усмехнулся незнакомец. - Отныне - ваш верный поклонник и воздыхатель. Я уже влюблен в вас!
        Полина размахнулась и отвесила нахалу увесистую пощечину.
        - Я вас уже люблю! Осталось только узнать ваше имя!
        - Пошел к черту, клоун!
        Стараясь сохранять достоинство, она направилась к своим вещам. Неторопливо подняла блузку, натянула.
        - Могу я хотя бы спросить, где тут дом…
        - Нет, - резко оборвала его Полина и зашагала прочь.


* * *
        - Басманова, зайдите ко мне! - Татьяна услышала в трубке голос главного редактора издательства, Сан Саныча.
        Собираясь к шефу, она решила «навести красоту». Что там у нас сегодня с лицом?! Ничего, все в порядке. Спасибо природе и родителям за модельные данные, высокий рост и золотые волосы. Сан Саныч говорит, что такую фемину нужно снимать в кино! Исключительно в заглавной роли в постельных сценах. А она вместо кинематографа подалась в книжное издательство. И тут уже отдельное спасибо природе и родителям за богатое внутреннее содержание - приятное дополнение и щедрый бонус к яркой внешности. От родителей ей в наследство также перепала любовь к литературе. Татьяна, как и все дети профессора филологии Басманова, на ней повернута, что и сказалось в конечном счете на выборе профессии.
        Сан Саныч сегодня особенно строг - сначала долго нудел о том, что Татьяна затягивает выпуск серии «про женщину с собачьей головой», а потом «послал» сотрудницу, раз она не справляется с обязанностями редактора, прямиком в кинематограф, не преминув опять ввернуть про заглавные роли и постельные сцены. Татьяна смутилась: «Фи, как вы можете? Вы, почти отец и духовный наставник!» - и ушла от шефа изрядно опечаленная. Что до нее - она бы подобную макулатуру и близко к выпуску не допустила. Но ее снобизм неуместен, редактор должен отыскивать литературу, востребованную широкими массами. А чего те алкают? Бесконечных детективов, похабщины, юмора, чтобы и для цирка «не было тонко». Раньше работа редактора представлялась Татьяне интересной и важной для человечества. Она даже считала, что редактор - нужное связующее звено между гениальными авторами и одаренными или хотя бы заинтересованными читателями. А на самом деле? Где великая литература и где Татьяна? Кого и с кем она связывает? Придурковатых читателей с не менее придурковатыми авторами? Жаль… Распалась связь времен. Выбирая профессию, она и не
предполагала, что ей придется рыться в горах мусора в тщетной надежде извлечь оттуда жемчужное зерно. Татьяна работает с самотеком - с текстами никому не известных авторов, «шедевры» которых бурной рекой льются в издательство. Увы, эту речку можно назвать сточной. И каждый божий день (за что, спрашивается?!) Татьяна погружается в ее мутные воды.
        Вот и сейчас она начала погружение, мужественно взявшись за очередную рукопись, где ее ждал все тот же графоманский бред. Как правило, Татьяне хотелось одного - в сопровождающей рецензии написать единственное слово «бездарно!» и кинуть ее в физиономию автора. Господа, вы подменили понятия, смешав искусство с балаганом!
        Бросить бы все к чертовой матери и уйти… Но… что, если однажды она все-таки дождется того самого единственного автора и свяжет его с миром благодарных, тонких читателей-ценителей? Ради одного настоящего романа можно ждать.
        Татьяна ждала и искала в куче самотека свою жемчужину. За три года работы в издательстве она ее пока не отыскала, зато нашла любовника, некоего Олега Гренкина, известного миру как автор остросюжетных боевиков Олег Гришин.
        Стоило Татьяне подумать о нем, и тут же сработала великая космическая связь - раздался звонок, и женщина услышала знакомый голос:
        - Привет! Соскучилась?
        Олег традиционно начинал беседу с этого глупого вопроса, и она никогда не знала, что ответить. Впрочем, ответ, очевидно, не предполагался - Гришин уверен в том, что Татьяна без него сходит с ума.
        - Вечером встретимся?
        - Извини, не могу, после работы еду на дачу.
        - Я хочу побыть с тобой. Хотя бы пару часов!
        Татьяна представила красивое обиженное лицо Олега и вздохнула.
        - Хорошо, я приеду! Встретимся в пять?!
        - Буду ждать!
        На самом деле ждать ему не приходится - ждет всегда она. Татьяна, как человек пунктуальный, является вовремя, а Гришин опаздывает. Если вообще приходит, потому что бывает и так - пообещает, но вдруг отменит встречу, сославшись на занятость.
        И сегодня Татьяна пришла первой. Эту трехкомнатную квартиру в центре они снимают четыре года. Из окон феерический вид на набережную. Надо полагать, аренда обходится Гришину недешево. Иногда Олег, кстати, спрашивает, почему они не могут встречаться у нее на Мойке. Татьяна виновато отвечает, что живет вдвоем с сестрой, которой надо будет как-то объяснять их отношения.
        Встречаться в квартире Гришина они не могут по одной простой и весьма банальной причине: Олег давно и несчастливо женат. «Несчастливо» - его собственное определение, Татьяна не унизит себя подобными оценками. Она вообще предпочитает не касаться этой стороны жизни Олега. Наверное, ее можно назвать идеальной любовницей - лишних вопросов не задает, права законной супруги не оспаривает, сцен не устраивает, поскольку того не позволяет воспитание. Неудивительно, что Гришин ценит Татьяну: водит в театры, балует подарками, иногда даже осчастливливает внеплановым свиданием. Что еще нужно, живи и радуйся! Ее коллега, младший редактор Мышкина, часто повторяет: «Какая вы счастливая!» - при этом так вздыхая, что Татьяне хочется поверить в собственное счастье. Однако что-то всякий раз останавливает. Это «что-то» светит тихой печалью внутри ее. И даже угадывается в глазах, разрушая образ идеальной любовницы. Потому что любовницы должны быть идиотически радостны. Гришин порой сердится: «Что за вселенская тоска, дружок?» Татьяна чувствует вину перед Олегом за неуместную сложность своего внутреннего мира, но
поделать с собой ничего не может.

        Свидание не удалось. Нетерпеливые ласки любовника и поразительное равнодушие с ее стороны. Может, усталость тому причиной? Да так ли важны причины, когда следствие вот оно, безжалостно и беспощадно, - в который раз за ближайшее время ей пришлось имитировать оргазм. Скоро войдет в привычку повторять «на бис» четкие, отработанные движения, просчитанные охи-вздохи, когда и сколько надо. Для достоверности. Хотя особо можно и не стараться - Олег поверит даже самой грубой игре и не заметит фальши. Ему и в голову не придет, что он не способен удовлетворить женщину, уверенность в собственной абсолютной мужской силе в нем - молодец, так держать! - несокрушима.
        Он поднялся с кровати и самодовольно поиграл мускулами - хорош, ничего не скажешь: мощный торс, широкие плечи! Как фээсбэшный мачо майор Глухов, неизменный персонаж гришинских опусов. Обернулся, подмигнул ей.
        Они выпили чай и вышли из дома. Сели в припаркованную у парадного роскошную машину Гришина. На вопрос, куда ее подвезти, Татьяна попросила подбросить до рынка - купить сестре черешню.
        Мурлыканье Иглесиаса, сильные руки любовника уверенно держат руль; казалось бы, что еще надо женщине - замри и не дыши от счастья!
        У рынка остановились.
        - До встречи, родная! - Он торопливо чмокнул ее в щеку.
        - Поехали со мной. У сестры день рождения!
        - Сколько стукнуло?
        - Девятнадцать!
        - Отличный возраст, - усмехнулся Гришин и виновато добавил: - Прости, Танюша, не могу! Дела… Не обижайся!
        - Я не обижаюсь.
        - После выходных созвонимся?
        - Конечно!
        Она захлопнула дверцу. Какой внимательный мужчина - даже не предложил отвезти ее в Березовку! Куда теперь придется ехать с сумками на электричке. Удивительно - за четыре года знакомства он ни разу не выразил желания познакомиться с ее сестрами и братом, хотя прекрасно понимает, как много для Татьяны значат родные. Неужели Олегу настолько безразлична ее жизнь? Впрочем, чему удивляться - Гришин считает себя центром вселенной и не особо интересуется тем, какие маленькие планетки и звездочки вращаются вокруг.


* * *
        Полина сидела на крыльце с бокалом вина. За крыльцом начинался желтый ковер из одуванчиков. Недолго думая, она скрутила одуванчиковый браслет и прицепила его на тонкое загорелое запястье. Глоток прохладного шардоне… И до обморока вдохнуть одуряющий запах сирени, которая буйным морем раскинулась у забора.
        - Маруся! - раздался голос старшей сестры.
        Калитка распахнулась, и появилась Татьяна. Полина помахала сестре рукой и сказала, что Маша приедет позже, поскольку у нее на курсе спектакль. Татьяна устало опустилась на широкую ступеньку.
        - С тех пор как Маруся стала гонять на машине, я за нее очень беспокоюсь!
        - Синдром старшей сестры! - хмыкнула Полина. - Ты и меня так же опекала, пока я не сбежала замуж! Машке девятнадцать, взрослая девица, пора ее отпускать!
        Татьяна улыбнулась:
        - Вот найдет себе такого мужа, как твой Данилов, тогда отпущу!
        - Она вроде уже нашла! Почти мужа!
        - Тот, кого она нашла, - еще сам ребенок. Милые, не приспособленные к жизни дети - Саша и Маша! Кстати, ее Саша тоже приедет сегодня поздравить именинницу. Где Андрей?
        - Братец отсыпается, всю ночь работал! Представляешь, ночью разразилась ужасная гроза! А после дождя стало так свежо…
        - В городе не было дождя! Счастливая ты, Полька, сбежала оттуда! Знаешь, кто-то сказал, что счастлив тот, кто каждый день имеет время смотреть в небо.
        - Так это ж я! - рассмеялась Полина. - Счастливица!
        - Точно, здесь небо всегда перед глазами. Стоит только сойти с крыльца, и оно обрушится на тебя, как океан. И кружится голова, и счастье наплывает, словно облака!
        Полина усмехнулась:
        - Как вы с Машей любите поэтические сравнения!
        Татьяна погладила одуванчиковый браслет на руке сестры:
        - Вино у тебя тоже из одуванчиков?
        - Вино у меня шардоне!
        Полина протянула Татьяне свой бокал.
        - Надо же - прохладное! - обрадовалась та.
        Младшая сестра смотрела на старшую и улыбалась - а сестренка-то красавица! Волосы оттенка «натуральный блонд», большие голубые глаза, высокая, тонкая фигура (достоинства которой удачно подчеркивает платье василькового цвета). Заметив пристальный взгляд сестры, Татьяна смутилась.
        - Красотка! - улыбнулась Полина. - Ты у нас воплощенный тип северной красоты, как мама. Вы с Андреем очень похожи на родителей. Только ты больше на маму (ишь что удумала - в красавицы подалась!), а Андрей на отца. Глядя на вас с Андреем, кто угодно поймет, что вы брат и сестра. Да и Маша похожа на вас. А вот я какая-то черненькая арапка - ни тебе прекрасных голубых глаз, ни «натурального блонда». К тому же возмутительно тощая. И в кого я такая паршивая овца?
        Татьяна покатилась со смеху:
        - Перестань! Грешите вы на себя, Полина Сергеевна! В ваших-то арапских, неголубых глазах такие всполохи, что многих кавалеров поджарят на костре.
        - И поделом! Нечего заглядываться на замужних женщин! - хмыкнула Полина. - Но все-таки странно, причуда природы, казус генетики - «она в семье своей родной казалась девочкой чужой»!
        - Кстати, где твой муж, замужняя женщина?
        - Данилов самоотверженно лечит больных. Пока всех не вылечит, с работы не уйдет! Да, забыла сказать: Андрей предупредил, что сегодня приедет его старый приятель и останется у нас ночевать. Готовясь к нашествию гостей, бабушка затеяла пироги!
        - С капустой? - охнула Татьяна. - Это же песня песней!
        - Также для ценителей прекрасного - творожные, с картофелем и грибами, ягодные и отдельная история - маковые рулеты!
        Татьяна едва не застонала.

        Сестры сидели на веранде и нарезали салаты, когда к дому подошел незнакомец, изрядно смутивший Полину на берегу. Увидев Полину, он расплылся в улыбке:
        - Вторая Лесная улица?
        Татьяна приветливо кивнула.
        - Дом Басмановых?
        Полина от удивления едва не выронила нож.
        - Могу я увидеть Андрея? - спросил мужчина.
        Из глубины дома раздался смех. Минутой позже изумленные сестры наблюдали дружескую встречу. Андрей бросился навстречу незнакомцу. Похлопыванья по плечу, присказки
«сколько лет - сколько зим» - ясно, что тут уж настоящая радость встречи. Теперь Полина могла внимательно разглядеть приятеля брата: темноглазый, широкоплечий брюнет с ироничной белозубой улыбкой - тип героя, что определенно нравится женщинам. Яркая внешность, обаяние, уверенность - полный джентльменский набор мужских достоинств.
        - Мой друг Никита Климов! - объявил Андрей.
        - Исключительно приятно! - с откровенным сарказмом заметила Полина.
        Брат укоризненно спросил, какая муха ее укусила, и обратился к другу:
        - Не обращай внимания, Ник! Моя младшая сестрица остра на язык, за что и получила прозвище Насмешница, в просторечии Зараза.
        Климов расплылся в улыбке:
        - Я и не знал, старик, что у тебя большая семья!
        Андрей вздохнул:
        - Представь себе двусмысленность моего положения - у меня три сестрицы! Одна прелестнее другой! Иной раз думаю: вот свезло так свезло! И все мне, все мне! С младшей, Машей, ты познакомишься чуть позже.
        - А этот дом? - спросил Климов, оглядывая двухэтажное деревянное строение с зеленой крышей.
        - Родовое имение семьи Басмановых. Принадлежал еще нашему деду! - пояснил Андрей. - Здесь, Ник, прошло наше безмятежное детство! Кстати, скоро познакомлю тебя с бабушкой. Она у нас личность, прямо скажем, выдающаяся!
        - Занятно! Я бы, право, задержался у тебя на пару дней! - сказал Климов.
        Андрей обрадовался:
        - О чем речь? Сейчас мы с Татьяной приготовим для тебя отдельную комнату.
        Оставшись с гостем наедине, Полина нарочито показывала, что не замечает его, и сосредоточенно нарезала овощи.
        - Помочь? - насмешливо спросил Климов.
        Его взгляд смутил Полину, и вместо огурца она резанула ножом по пальцу.
        Черт, как больно!
        Он схватил ее руку:
        - Ай-ай! Ну, как можно! Такие изящные музыкальные пальцы!
        Выступила кровь.
        - А я думал, она у тебя голубая!
        - Пошел вон, болван. Лучше помоги мне! - вспыхнула Полина.
        Климов прижал ее руку к своей груди. На белой рубашке расплылось красное пятно.
        - Видишь? Я убит наповал. Прицельный выстрел в сердце.
        Полина как завороженная смотрела на пятно, не зная, что сказать. Этим же ножом Климов вдруг ударил себя по руке. Любитель эффектных жестов не рассчитал силы, и кровь буквально хлынула.
        - Ты псих?
        - В любви - да.
        - Что ты делаешь?
        Она даже не заметила, что перешла на «ты».
        - Обычная магия. - Он взял ее руку в свою. - Ну вот, теперь наша кровь смешалась.
        - И что?
        - Заговор! На любовь! Ты полюбишь меня!
        Полина задохнулась от возмущения:
        - Как ты смеешь?
        - Учти - я согласен только на настоящую любовь!
        С минуту они смотрели друг на друга. В серых глазах Климова сверкали магнетические разряды.
        На веранде появились Татьяна и Андрей.
        - Никита, твоя комната готова! - Андрей хлопнул друга по плечу и осекся, увидев его рубашку. - Что случилось, ты поранился?
        - Прицельный выстрел! - рассмеялся Климов. - В сердце!
        Андрей увел приятеля в дом показывать комнату и вскоре вернулся один. Татьяна поинтересовалась, где его товарищ. Андрей ответил, что Климов переодевается.
        - Что это вообще за клоун? - угрюмо спросила Полина.
        Андрей оскорбился, словно бы клоуном назвали его:
        - Да знаешь, кто он?!
        Полина усмехнулась:
        - И кто же?
        - Гений! - со значением сказал Андрей.
        Полина покатилась со смеху:
        - Да ну?!
        Андрей принялся темпераментно убеждать сестер в том, что его друг - сверходаренный физик и на самом деле, не извольте сомневаться, - гений! Климову только двадцать девять, а он уже защитил кандидатскую, в будущем ему как минимум светит нобелевка!
        - Судя по всему, ты к нему нежно привязан?! - спросила Полина.
        Андрей рассказал, что с Климовым познакомился в Москве, в студенческую бытность.
«Он отличный парень. После института мы разъехались. Никита остался в Москве. А вчера вдруг позвонил, сказал, что приехал, ему здесь предложили работу в крупной лаборатории. Теперь он будет жить в Петербурге, кстати, его жена - петербурженка!»
        - Он женат? - хмуро спросила Полина.
        Андрей улыбнулся:
        - Да! И по слухам, его жена - фантастическая красавица!
        - Он и сам очень даже ничего! - заметила Татьяна. - Симпатичный!
        Полина пренебрежительно фыркнула - мол, ничего особенного! Татьяна внимательно посмотрела на сестру: что на нее нашло? Полина смутилась и сказала, что идет загорать на берег.
        Вскоре после ее ухода на веранде возник Климов. Он спросил, где Полина, и, узнав, что та ушла к реке, пробормотал: «Вот! Очень правильно! Я тоже собирался!» Климов быстро сбежал с крыльца и скрылся из глаз.
        - Что это с ним? - растерялся Андрей. - И кстати, почему у них обоих поранены руки? Ты что-нибудь понимаешь?!
        Татьяна грустно улыбнулась:
        - А если это любовь?


* * *
        Они сидели на берегу и разговаривали, когда рядом раздалось смущенное покашливание. Климов обернулся и увидел высокого светлоглазого шатена лет тридцати, с большими сумками в руках.
        - Знакомьтесь, это мой муж Иван Данилов! - сказала Полина. - А это приятель Андрея - Никита Климов.
        Молодые люди пожали друг другу руки.
        - Ты с электрички? - спросила мужа Полина.
        Он кивнул:
        - Да. А что с рукой, Полиша?
        Она отмахнулась:
        - Пустяки. Порезалась.
        - Надо быть аккуратнее. - Данилов взглянул на Климова. - Вам тоже советую! Я пойду в дом, закину продукты в холодильник!
        Он развернулся и пошел к деревне.
        - Обиделся? - усмехнулся Климов, когда Данилов скрылся из глаз.
        Полина пожала плечами:
        - Он никогда не обижается.
        - Ревнует?
        - Еще чего!
        - У него что, отмерли нервные окончания?
        - Просто такой человек!
        - Какой он человек, я понял. И огорчился. Самый скверный вариант из всех возможных - славный малый, к тому же искренне любит тебя!
        - Что в этом плохого?
        - Для меня - плохо. Усложняет задачу.
        - А ты этого не учел?
        - Признаться, да.
        - Ты хотел, чтобы мой муж оказался забулдыгой, ревновал и скандалил по любому поводу?
        - В идеале я предпочел бы, чтобы у тебя вообще не было мужа. На крайний случай сгодился бы муж-забулдыга. Тогда бы ты легко ушла ко мне.
        - Кажется, кому-то из нас напекло голову! Тебе, раз ты несешь такой вздор, или мне, потому что я его слушаю.
        - Может, нам обоим?
        - Наверное!
        - Имей в виду: тебе придется слушать этот вздор всю жизнь!
        - Для тех, кто еще не понял, - я замужем!
        - Я узнал об этом слишком поздно, - серьезно сказал он, - заговор не отменить. Мы с тобой обречены на любовь.


        Глава 2
        Студентка второго курса театральной академии Маша Басманова в старенькой, видавшей виды «шестерке» неслась по загородному шоссе. Она была абсолютно счастлива, счастье плескалось внутри, как солнце в стакане родниковой воды, и переполняло барышню по самые уши.
        В магнитоле звучал ее любимый джаз. В музыке было столько драйва, что Маша не могла спокойно сидеть на месте - подпевала, поводила плечами. В барышне бурлила энергия юности, которой хватило бы на то, чтобы взорвать пару городов, но она использовала свою энергию в мирных целях: играла главные роли сразу в нескольких студенческих спектаклях и тратила себя, не жалея. Ей хотелось жить именно так - на разрыв. Сегодня Маше исполнилось девятнадцать, и она спешила в Березовку, чтобы отметить день рождения с родными.
        Глядя на цветущие сады, девушка радовалась, представляя, как красиво сейчас в их поселке, где зацвели яблони и сирень. Однако вскоре Машино мажорное настроение оказалось подпорчено - ее нагло подрезала вишневая «девятка». Обиднее всего было то, что за рулем тоже сидела девушка. Маша ругнулась, но тут же забыла про нахалку и снова принялась подпевать в такт Армстронгу. Впрочем, вскоре она сбилась с ритма, поскольку перед носом «шестерки» вдруг выскочила все та же машина и девица-водитель вновь подрезала ее самым бессовестным образом. «Хамка!» - взбеленилась Маша и посигналила. А на подъезде к поселку «девятка» опять пошла на обгон. Тут уж Маша совсем взбесилась, но не успела она мысленно пожелать девице всяческих успехов, как они вместе встали на переезде. Лихая гонщица в «девятке» и сзади Маша на старенькой «шестерке». С минуту Маша разглядывала эффектную брюнетку в салоне, а потом, внезапно поддавшись необъяснимому порыву, въехала в бампер ее авто.
        Расфуфыренная брюнетка в белом брючном костюме выскочила из машины, оглядела небольшую вмятину на бампере и закричала. Маша приоткрыла дверцу и помахала девице - салют! Подняли шлагбаум, и Маша нажала на газ, оставив возмущенную автолюбительницу далеко позади.

        Она притормозила у реки, поднялась на берег. Ветер рвал облака, бил в лицо - Маша зажмурилась от радости. Ей хотелось полетать над Березовкой вместе с маячившим в небе дельтапланом. Постояв минуту-другую у реки, она поехала к дому.
        У палисадника соседа Басмановых, старика, которого в деревне почему-то звали Хренычем, Маша задержалась, засмотревшись на роскошную сортовую сирень. Погрузиться в лиловое воздушное чудо, вдохнуть аромат сирени и неожиданно найти пятилепестковый цветок - на счастье! «Буду счастливой!» - ахнула Маша.
        Веселым звоночком залаяла собака Басмановых - Балалайка. Маша погладила ее и поднялась на веранду. Сестры повисли у девушки на шее. На именинницу обрушился хор из дружных поздравлений, сопровождаемый заливистым лаем Балалайки.


* * *
        Андрей представил сестре приятеля.
        - Значит, вы физик? - спросила Маша, разглядывая Климова.
        Тот подмигнул ей:
        - Главное, что в душе я лирик!
        Она расхохоталась - веселый красивый Климов вызывал симпатию.

…Сестры сидели на веранде. В разгар их оживленной беседы у ворот остановилась вишневая машина с помятым бампером. Из нее вышла хорошо известная Маше красивая брюнетка в брючном костюме.
        - Это еще что? - забормотала именинница. - Интересно, как она меня выследила?! Небось счет предъявит!
        Сквозь собачий лай донесся голос с несколько манерной интонацией:
        - Дом Басмановых?
        Полина, курившая на крыльце, утвердительно кивнула и спросила, чего желает незнакомка. Та в ответ пояснила, что хотела бы увидеть своего мужа.
        Полина усмехнулась и пожала плечами - мол, не знаю, о ком идет речь.
        Брюнетка лучезарно улыбнулась:
        - Я ищу Никиту Климова!
        Полина внимательно оглядела барышню: высокая, стройная, черные смоляные волосы, лицо такое бледное, что кажется фарфоровым, светлые глаза.
        Появились Андрей с Климовым. Светлоглазая брюнетка кинулась к Никите. Тот без особого энтузиазма отозвался на приветствие и спросил, как она его нашла.
        - Вчера ты сказал, что едешь на выходные к Андрею Басманову в Березовку, - объяснила брюнетка. - А поскольку мне срочно понадобилось обсудить с тобой один вопрос, я решила найти тебя здесь.
        - Знакомьтесь - моя жена Лена! - сообщил Климов.
        - Ты забыл уточнить, что я твоя бывшая жена! - добавила та.
        - В самом деле, дорогая! - усмехнулся Климов. - Уточняю - мы развелись полгода назад. Так что у тебя за дела?

        Они ушли в глубь сада, где их никто не мог слышать.
        - Зачем ты приехала?
        Оставшись с ней наедине, Климов позволил себе выказать недовольство.
        - Мы вроде бы обсудили дела, дорогая! Я сказал, что вернусь во вторник и мы все решим!
        - Во вторник будет поздно! - от негодования Лена едва не топнула ногой. - Документы на кооператив надо подавать в понедельник! Мне нужно было срочно увидеть тебя…
        - Ладно, оставим это… Как жизнь, женушка?
        - Что у меня может быть хорошего, Ник?! - кокетливо вздохнула Лена. - Муж сбежал, оставив меня в одиночестве! А мне, между прочим, уже двадцать восемь! Заметь - лучшие годы я отдала тебе!
        - Уверен - тебе недолго томиться в одиночестве!
        - Ты грубый, Никита! Ты всегда был жестоким…
        - Ты приехала в такую даль, чтобы высказать свои обиды?
        - Ты опять не понял меня! Впрочем, как всегда!
        - Классическая женская фраза! Слушай, Лена, что тебе надо? Документы на кооператив я оформлю на тебя. Хоть в понедельник, хоть прямо сейчас. Свою машину я тебе уже отдал. Подаренную мне отцом, уж извини, оставил себе. Другим имуществом, я, к сожалению или к счастью, не располагаю!
        - Не смей выставлять меня расчетливой тварью! - Она вспыхнула, отчего ее белое фарфоровое лицо порозовело. - Какой ты подонок, Климов! Играючи, испортил мне жизнь! Когда я выходила за тебя замуж, то и представить не могла, что у нас с тобой все закончится так бездарно…
        - Я должен попросить прощения?
        - Снова твои бесконечные шуточки… Считаешь себя умнее других!
        - Это все, что ты хотела сказать?
        - Я устала, Никита, - неожиданно миролюбиво призналась Лена, - могу я здесь отдохнуть с дороги?
        - Не думаю, что это удобно.
        - Какая жестокость - гнать меня сейчас в город!
        - У них праздник, день рождения младшей сестры, - вяло запротестовал Климов.
        - Чудесно! - кивнула Лена. - Обожаю милые семейные праздники!
        Климов усмехнулся:
        - Конечно, разве ты когда-либо принимала в расчет чье-то мнение?! Валяй, делай что хочешь!
        Лена демонстративно отвернулась, дав понять бывшему мужу, что разговор закончен, и устремилась к дому. Поднявшись на веранду, она спросила, где именинница.
        - Я здесь, - хмуро отозвалась Маша.
        Увидев ее, Лена остолбенела, а потом возмущенно крикнула:
        - Эта девица смяла мой бампер!
        Маша в ответ глянула недобро, с вызовом.
        Подошедший Климов рассмеялся:
        - Дорогая, я всегда знал, что у тебя проблемы с вождением. Кстати, позвольте представить мою бывшую жену - Лена Лаптева.
        - Очень приятно! - фыркнула Маша.
        Лена с той же интонацией подтвердила взаимность.
        - Как хорошо, барышни, что вы нашли общий язык, - улыбнулся Климов. - Не сомневаюсь, вы подружитесь.
        Андрей подскочил к Лене:
        - Вы, наверное, устали с дороги? Идемте в дом!
        Бросив на Машу убийственный взгляд, Лена ушла с Андреем.
        - Неужели это ваша жена? - спросила девушка у Климова. - Похожа на русалку. Или куклу!
        - Она очень красивая! - сказала Татьяна.
        - Согласен. Прямо троянская Елена! - с сарказмом подтвердил Климов. - Красота - страшная сила!
        - Вы хотите, чтобы она осталась у нас? - спросила Маша.
        Климов невозмутимо пожал плечами:
        - Боюсь, этого хочет ваш братец!
        Маша сморщилась:
        - Влюбился он в нее, что ли? Ладно, не будем портить себе настроение! И вы, Никита, не грустите! Вы молодой и симпатичный! У вас будет другая жена! Ой, смотрите, у вас ниточка прилепилась к рукаву. Хотите, погадаю, на какую букву начинается имя вашей будущей жены?
        Она схватила ниточку и намотала ее на палец.
        - Ха-ха! На Ж! Жоржетта! Жанна! Женевьева!
        - Весело тут у вас! - хмыкнул Климов.


* * *
        Татьяна засмотрелась на то, как лихо бабушка управляется с пирогами. И все-то у нее выходит ловко и складно, ее стараниями держится весь дом. Глядя на нее, никто не скажет, что Зинаиде Павловне уже семьдесят пять, на старушку она не похожа - крепкая, подтянутая, с безупречной прямой осанкой. Она ведет хозяйство, ухаживает за садом. И в доме, и в саду у нее идеальный порядок. Бабка Зинаида гоняет внуков, добиваясь от них дисциплины. К себе она столь же сурова и беспощадна.
        Бабушка принялась готовить творожную начинку. Пироги у нее отменные, такие же, как чувство юмора. Зинаида Павловна остра на язык и припечатать может так, что срежет словом. Татьяну неизменно удивляет, как при столь тяжелой жизни бабушка не растеряла жизнелюбие и способность шутить. Сама Зинаида Павловна считает, что как раз чувство юмора помогло ей пережить трудные времена.

«Какое у бабушки красивое лицо! - улыбнулась Татьяна. - Северные голубые глаза, снежная седина. Тонкая фигура, не утратившая гибкости, поразительно плавная пластика - ни одного лишнего, торопливого движения! В ней нет ненужной, оскорбительной для женщины суеты».
        Зинаиду Павловну отличает удивительное чувство собственного достоинства. Бабушка часто повторяет внукам, что унизить можно только того, кто дает на это разрешение. Татьяна убеждена: бабка Зинаида никому и никогда не позволяла себя унизить.

        Бабушка разложила дымящиеся маковые рулеты на расшитом цветными узорами полотенце.
        - Когда ты все успеваешь, ба? - спросила Татьяна.
        Зинаида Павловна взглянула на внучку и усмехнулась:
        - Я всю жизнь встаю в шесть утра. А как известно, кто рано встает - тому Бог дает. Вот мне и даются силы.
        - Объясни это Маше! - рассмеялась Татьяна. - Она у нас любит дрыхнуть до обеда, а потом удивляется, что всюду опаздывает.
        - Маша послушает, как же! - недовольно вздохнула Зинаида Павловна. - Не хочется брюзжать, но скажу: в нынешней молодежи слишком много расхлябанности и лени. Все бы им на диванах лежать да птифуры с кремом кушать. Изнеженные, слабые, тьфу!
        Татьяна не спорит с бабушкой - она знает, что та имеет право на эти слова. У нее была необычайно сложная жизнь с чередой трагедий и столько потерь и утрат! Это про ее поколение сказано:
        Меня, как реку, суровая эпоха повернула,
        И я своих не знаю берегов…
        За месяц до войны, будучи совсем юной девушкой, она уехала из Петербурга в геолого-разведочную экспедицию в Казахстан, откуда уже не смогла попасть домой, где остались мать и братья. Вернувшись после войны, никого из близких Зинаида Павловна не застала. Вся ее семья погибла в блокаду. На месте дома - воронка, где могилы родных - неизвестно. «Своих не знаю берегов…» Надо было как-то жить дальше… После войны вышла замуж. Мужа любила, но прожила с ним недолго - его репрессировали по политической статье. Он умер в лагере. «Суровая эпоха…» Замуж больше не вышла. Растила сына, много работала. Восемь лет назад похоронила сына и любимую невестку. И никогда - жалоб, слез, претензий ни к мирозданию вообще, ни к отдельным его представителям в частности.
        На фоне бабушкиной жизни собственные проблемы и беды кажутся Татьяне мелкими. Если она позволяет себе распуститься, захандрить, Зинаида Павловна тут же ее совестит. Увещевания любимой бабки действуют как холодный душ - быстро приводят в чувство. Татьяна вообще считает, что люди той, ушедшей, эпохи были лучше, честнее, сильнее, великодушнее, не жаловались, не хныкали, отдавали жизни за идею. А теперь масштаб стал мельче, что ли? Нынешнему человеку на ногу наступят, так он на всю вселенную развопится. Как говорит бабушка, иронизируя над внуками: «Все-то вам, ребятки, трагизм везде мерещится. Нет конфетки к чаю - уже и горе!»

        Татьяна выглянула в окно. На яблоне чирикала смешная птичка с желтым хохолком. Ветер качал огромный куст сирени, отчего он казался живым и радостным. Для Татьяны этот дом и сад как шкаф для чеховского героя - родина. Да, если бы ее спросили, что она связывает с понятием «родина», она бы мгновенно ответила: «Дом в Березовке». Ей часто кажется, что родители ходят по саду, смотрят в окна. Они здесь, рядом. Восемь лет прошло, как их нет, - целая вечность… Когда умерла мама, вот так же цвела сирень, и смерть в конце мая, когда благоухают сады и все готовится к жизни, казалась противоестественной. Наверное, умирать нужно осенью, в октябре, на рассвете - улетать птицей в стылый рассвет. Как умер отец… Пережив мать на несколько месяцев. Получилось как в сказке - они любили друг друга и умерли вместе. Для их детей, впрочем, сказка оказалась страшной. У мамы - рак, а отец не смог жить без нее и умер от инфаркта.
        Маша тогда была совсем маленькая, кричала на похоронах отца: «Мы станем звонить им, каждый день станем звонить». После похорон девочку долго отхаживали, три месяца она болела. Потом случилось несчастье с Полиной: получив травму, она ушла из балета. Тяжелые выдались времена… Татьяна черпала мужество в бабушке, в ее присутствии стыдно было распускаться. Они тогда особенно сблизились, объединенные горем и общими заботами, много разговаривали. Бабушка Зинаида рассказывала внучке о своей жизни, о том, как пришла к вере, убеждала, что Бог испытывает нас, посылая испытания. Христианство бабушки представлялось Татьяне живым - в нем были нежность, юмор, сострадание, любовь, радость и вместе с тем суровость и стоицизм, что-то настоящее, как сама жизнь.


* * *
        Климов курил в беседке, когда к нему подошел Андрей.
        - Старик, давай начистоту… Если я начну ухаживать за Леной, ты не будешь против?
        Климов расхохотался:
        - Я? Против? Да что ты! «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Все нормально. Но вообще, если между нами… Насчет Лены Лаптевой… Не советую! Демоническая женщина!
        - В смысле?
        - Сказать прямо? Ну, изволь - она тебя съест и не подавится!
        - Я что, десерт? - обиделся Андрей.
        Климов вздохнул:
        - Поступай как хочешь!

        Лена уже садилась в машину, собираясь уезжать, когда к ней подошел Андрей и робко попросил остаться на день рождения.
        Она усмехнулась:
        - Зачем мне оставаться, когда меня здесь терпеть не могут?!
        - Они просто не знают вас!
        Андрей чувствовал смущение перед этой красавицей и готов был на все, чтобы остановить ее.
        Лена взглянула на молодого человека внимательно, словно увидела его в первый раз: немного старомодный и смешной, рыхловатый, пожалуй - трогательный… Ему запросто может быть и двадцать пять, и на десять лет больше - у таких людей сложно определить возраст. Хотя, если он ровесник Климова, ему около тридцати. Надо же - смущается, краснеет! Где сейчас встретишь смущающихся мужчин? И разговаривает так, будто боится ее обидеть. Одет небрежно - невыразительная рубашка, мешковатые брюки… Куда ему до франтоватого Климова! Да, определенно, с ее бывшим мужем они совершенные антиподы… И однако же - лучшие друзья?!
        Она улыбнулась:
        - Значит, вы лично приглашаете меня?
        - Да! Вы будете моей гостьей! - Андрей засиял от счастья. - Я уступлю вам свою комнату!
        - Хорошо, я останусь. - Кокетливая улыбка и нежный вздох. - Ради вас, Андрей!


* * *
        Полина проснулась по обыкновению рано. Данилов еще спал, по-детски раскинув руки. Она подошла к окну. День обещал быть теплым.
        - С добрым утром! - поднял голову Иван. - Не спится?
        - Да… А ты спи.
        Данилов улыбнулся жене и снова закрыл глаза.
        Полина вышла в сад. Она любила встать рано и сделать зарядку на улице, вспоминая балетное прошлое. Сегодняшнее утро Полина начала с привычной разминки.
        - Ты очень гибкая! - заметил Климов.
        От неожиданности она вздрогнула.
        - Чего ты шляешься в такую рань?
        - Я всегда встаю в это время. - Климов пожал плечами. - Многолетняя привычка.
        - Подглядывать тоже привычка?!
        - Прости, не мог отказать себе в удовольствии. Полюбовался. Прямо-таки балет Большого театра!
        - Вагановское! - хмуро сказала Полина.
        - Да ну? Ты балерина?
        - В прошлом.
        - Почему в прошлом?
        - Потому что травма, потому что не повезло, потому что так сложились обстоятельства. Понятно?
        Он улыбнулся:
        - Вполне. Как спалось?
        Она промолчала.
        - А что супруг? Почивает?
        Полина съехидничала:
        - А твоя жена?
        Он и бровью не повел.
        - Понятия не имею. Она спит в комнате Андрея. Идем на реку?
        У Полины екнуло в груди.
        - Зачем?
        - Купаться!
        Он взял ее за руку и повел за собой.
        На берегу Климов разделся. Она украдкой оглядела героя и оценила его атлетическое сложение.
        Он попробовал воду босой ногой:
        - Теплая! Идем!
        Она смутилась:
        - У меня нет купальника.
        - Можешь не стесняться - все самое интересное я уже видел!
        - Не надо пошлостей! Я этого не люблю!
        - Правильно! Я сам не люблю!
        Он расстегнул молнию на платье Полины, снял его. Минуту они стояли друг против друга. Что-то невыразимо эротичное было в этой сцене.

«Что со мной происходит, с ума я сошла, не иначе…» - охнула Полина и побежала к воде.
        Она плыла, рассекая волны. Климов оказался прекрасным пловцом и оставил Полину далеко позади. Потом вернулся, подплыл к ней и вдруг - она даже опомниться не успела - коснулся в воде ее груди, прижал к себе. Полина перестала плыть, доверившись ему. Обхватила Климова за шею. Их губы встретились…
        Они вышли на берег вместе.
        - Ты очень красивая!
        Капли воды сверкали на загорелых телах.
        - Я ошалел, увидев тебя вчера на берегу… Твое фантастическое тело… Грудь, опаленная солнцем, вишневые соски… Мне захотелось прикоснуться к ним губами… Смотри, какие капли здесь и здесь, - он коснулся рукой ее груди, - я хочу целовать тебя тут.
        Полину знобило. От купания, утренней прохлады или от его невозможных серых глаз?
        - Ты дрожишь! - заметил он. - Иди ко мне.
        Она нашла силы отстраниться:
        - Никита, пожалуйста, уезжай!
        - Ты действительно хочешь этого?
        - Да.
        - Я не верю тебе.
        Он поцеловал ее. Она вырвалась и побежала к поселку.
        Данилов еще спал. Полина нырнула в кровать, пытаясь унять странную дрожь.


* * *
        За утренним чаем обсуждали прошедший праздничный вечер. Сестры сошлись во мнении, что было весело и ужин в такой компании следует «повторить на бис». Маша призналась, что ей очень понравился Климов и она непременно влюбилась бы в него, если бы ее сердце не было занято «известно кем».
        - Тип «мужчина-завоеватель». Пришел - увидел - победил, - усмехнулась Полина. - А вот женушка у него, судя по всему, стерва. Наш братец смотрит на нее как кролик на удава. Того и гляди породнимся!
        - Вроде красивая женщина, а что-то в ней такое… Русалочье! - заметила бабушка. - Вся бледная, кожа словно светится, а говорит с таким чудным придыханием, будто три дня ничего не ела и к вечеру издохнет! Ох, бедный Андрюша, в таком-то омуте что только не водится! Тут тебе все волшебное Лукоморье, не заблудился бы в нем наш мальчик!
        Татьяна укоризненно покачала головой:
        - Мальчик уже вырос и сам со всем разберется! Маруся, ты нам лучше про своего Сашу расскажи!
        Маша спохватилась:
        - Девочки! Забыла вам сказать - Сашины стихи напечатали! Целых три страницы в толстом журнале!
        Полина с иронией спросила младшую сестру:
        - Ну и когда свадьба, Маруся?
        Та в ответ презрительно сощурила глаза, возмущаясь подобной бестактностью, и унеслась на реку.


* * *
        Татьяна смотрела вслед убегающей сестре. Маруся - ее любимица, гордость, вечная тревога. Сорвиголова Маша только кажется ангелочком с очаровательными раскосыми глазами, а на самом деле характер у нее не приведи господи! И в этих ангельских глазах с умопомрачительно длинными ресницами - пляшущие лукавые чертики. Как только Марусю принесли из роддома, стало ясно, кто теперь в доме хозяин - несносный младенец вопил денно и нощно, с ходу отменив привычный жизненный уклад всех домочадцев. Маленький Андрей даже как-то сказал, что от Маши ужасно много шума и неплохо было бы унести эту дрянь обратно, откуда взяли!
        Она росла шумной, веселой, озорной, пела, танцевала, играла в школьном драмкружке. Училась отвратительно, таская домой исключительно тройки. Имела на все собственное независимое суждение плюс обостренное чувство справедливости - взрывная смесь. Девка шальная, отчаянная, характер - огонь! Если вспылит, полыхнет так, что мало никому не покажется. И с самого нежного, карамельного возраста излишне ранимая и эмоциональная.
        Татьяна с бабушкой, на попечении которых осталась Маша после смерти родителей, с ней намучились. В подростковом возрасте Маруся оформилась в мятежную девицу и к тому же - красавицу. Высокая, тоненькая (фигурка кажется точеной), с пухлыми губками, словно феи ей их красивыми бантиками завязали, так, чтобы всем понятно было: эта девочка особенная! И те же феи расчесали Маше волосы, отчего они всегда пышные, густые, с золотым отливом и ложатся красивой волной без всяких ухищрений хозяйки. Вот Татьяне, чтобы причесаться, приходится потрудиться: что-то сооружать на голове, укладывать, лучше с помощью парикмахера. А Машке - нет. Утром встала, расческой по волосам прошлась - пряди ровно легли. Королевишна! Глаза у Маруси серые, немного раскосые - рысьи. И обалденные длинные ресницы.
        Ох и переволновалась старшая сестра за свою обожаемую красавицу, когда та начала отстаивать независимость и право на ночные прогулки с кавалерами. Маруся и сейчас
«дает прикурить»: пропадает в театральном институте до позднего вечера, крутит взрослый роман с бывшим одноклассником Сашей Бушуевым - торопится жить. Татьяна по-матерински переживает за сестру, и пусть у них разница всего в восемь лет - Маша до сих пор маленькая для нее. А еще она своей младшенькой по-настоящему гордится. Маруся мечтает стать большой актрисой и, сдается Татьяне, - станет, поскольку у нее, кажется, действительно талант.
        Татьяна беспокоится и за среднюю сестру, хотя та давно взрослая особа (как-никак двадцать пять лет!) и к тому же замужняя дама. С недавних пор Татьяна чувствует, что с Полиной происходит что-то неладное, да и Данилов ведет себя как-то странно.
        Татьяна перевела взгляд на Полину, читавшую книгу, и спросила:
        - Полиша, у вас с Ваней что-то случилось?
        Та взглянула на сестру:
        - Всему виной моя придурь, Танечка! Ты же знаешь, что я законченная истеричка! Помнишь, какая я маленькая была? Сочиняла сказки о роковой любви с неизменно печальным концом, еще какие-то страсти. В десять лет девочка пишет такие истории, в двадцать пять она превращается в истеричную особу, а в тридцать окажется в сумасшедшем доме. Иногда я думаю, что вместо молока меня вскормили слезами и грустью.
        - А что Иван?
        Татьяна всегда симпатизировала Данилову, искренне считая, что сестре повезло с мужем: он не просто любит Полину - обожает ее.
        - Ну что Иван?! Он, как ты знаешь, человек насквозь положительный, и вообще… Настоящий преданный пес!
        Полина усмехнулась - зачастую наши недостатки и впрямь являются продолжением наших достоинств. На каком году супружеской жизни ей открылась эта грустная истина, она уже не помнит, но факт остается фактом: несомненные, неоспоримые достоинства мужа вскоре стали тяготить ее и без всякого на то основания раздражать. «Заскучала ты, матушка, заскучала. Ох, разразится на твою голову, Поля, буря!»
        - Ты любишь его?
        Полина ничего не ответила. Она встала из кресла, подошла к зеркалу, задумчиво оглядела себя.
        - М-да… Выгляжу я сегодня, прямо скажем, не цветуще! Ну что же, придется компенсировать чертовским обаянием!

        Зинаида Павловна вздыхала, глядя на внучек. «Неприкаянные они, непутевые - никак за ум не возьмутся. Хотя девки славные, таких еще поискать, но вот не ладится с личным, женским и у старшей, и у средней. Между тем Татьяне уже двадцать семь, пора бы и замуж… У Полины, даром что замужем и муж ее любит, тоже все не слава богу - слишком много суеты и непонятных метаний, отчего и ей плохо, и Ивану. Родила бы ребенка, глядишь, смысл и в браке, и в жизни бы появился… У Маши вообще одна дурь в голове - актерка, плясунья, попрыгунья-стрекоза. Ах, девки, девки, хоть бы у них все как-то устроилось, чтобы бабке помереть спокойно!»
        А все-то их проблемы и метания, считала Зинаида Павловна, оттого, что ни в одной нет веры. А без веры какой свет? Так и будут спотыкаться и искать непонятно чего. Ведь и с ней так происходило по молодости, тоже бестолково металась, страдала, мучилась, ничего ни про себя, ни про жизнь не понимала, а после смерти мужа словно бы очистилась страданием и уверовала. В сорок лет тайно крестилась в православие, после чего большая часть сомнений, страхов и обид, адресованных мирозданию, прошла сама собой. Но навязывать свои убеждения внукам она не хочет. У каждого собственный путь к вере, ибо сказано: никто не уверует иначе, чем по воле Творца. К ним все придет в свое время.
        - Бабушка! О чем ты думаешь? - спросила Татьяна. - О нас, да?
        - О вас! - кивнула Зинаида Павловна. - О том, что вы дуры набитые!
        - Ну, здрасьте! - фыркнула Полина. - Почему это мы дуры?
        - Ты действительно хочешь услышать, что я о тебе думаю? - усмехнулась бабушка.
        Полина отбросила колоду карт и демонстративно уставилась на бабку:
        - И что же ты обо мне думаешь?
        - Я думаю, что в тебе, Полиша, много суеты. Чего-то ищешь, а чего - и сама не знаешь. Ну что ты мечешься? Чего хочешь? У тебя все есть для счастья - красивая, молодая и умом Бог не обделил, а главное, рядом человек, который тебя любит!
        - А что делать, если вдруг появились сомнения в том, что рядом тот человек, который предназначен тебе? Твой человек?! - сухо спросила Полина.
        Бабушка Зинаида пожала плечами:
        - Не надо сомневаться. Надо верить, и все.
        - Во что верить-то? - выкрикнула Полина.
        - В то, что эти твои сомнения от лукавого, так… Бесовня, суета… Минутное помутнение. Потом пройдет, и станет все хорошо. Так у всех бывает. В семейной жизни без этого не обходится - слишком много соблазнов вокруг. И со мной так было. Я много раз собиралась уйти от вашего деда или послать его куда-нибудь - с глаз долой из сердца вон. А потом его арестовали. И я поняла, что поползла бы за ним на край света, хоть куда, только бы его вернуть… Во что, говоришь, верить? В то, что вас с Иваном Бог соединил.
        Полина вздохнула:
        - А если я тогда ошиблась? Поверила в то, что Иван мой человек, а на самом деле тогда еще и не знала того, кто мне предназначен? Тогда как?
        Бабушка внимательно посмотрела на внучку и покачала головой:
        - Ох, Поля, сдается мне, ты какими-то опасными мыслями полна. До краев. Не к добру это.


        Глава 3
        Маша сидела на берегу реки и радовалась ветру, который развевал ее волосы, солнцу, плывущему вдалеке пароходу. «Пусть пройдет десять, двадцать лет, я никогда не изменюсь, не стану рассудительной и взрослой. Я буду проживать каждый день так, словно он последний, остро чувствовать жизнь, опьяняться ею!»
        Машу отвлекли от раздумий - кто-то коварно подкрался сзади и закрыл ее глаза теплыми ладонями. Она хихикнула, мгновенно узнав шутника, счастливо выдохнула любимое имя.
        Саша Бушуев разжал ладони.
        - Как ты нашел меня?
        - Ноги сами принесли! Прямо с электрички сюда, на берег. Знал, что ты тут сидишь и мечтаешь.
        Саша с Машей дружат с первого класса, десять лет просидели за одной партой. Маша - адресат Сашиной лирики, его муза. «Что у тебя с ним?» - как-то спросила сестру Татьяна. «Все!» - честно призналась Маша.
        Самое смешное, что это она первой влюбилась в Сашу. Еще в далеком детстве. Он был красивый, как принц, голубоглазый, кудрявый, и Маша не устояла. Она трогательно завоевывала его любовь, подкупала конфетами, книжками, игрушками, вот только что не носила его портфель. А мальчишка позволял себя любить, не более. В шестом классе все переменилось - Саша влюбился в Машу. Теперь он дарил ей подарки и добивался ее внимания. Маша упорно не отвечала на чувства парня, пропадала в театральном кружке и влюблялась во взрослых артистов. А на выпускном она вдруг охнула: «Какой Саша красивый! Высокий, тонкий, похож на актера Стриженова в фильме
«Сорок первый».
        И все - с того дня они практически не расставались. Саша Бушуев всегда был рядом. Надежный, преданный, нежный. Ей, впрочем, вскоре захотелось чего-то другого - непреодолимых препятствий, разлук, любви с ознобом и температурой, сильной и опасной. Маше нравится поддразнивать Сашу, заставлять страдать. Ей кажется, что в топку огня их любви надо постоянно подбрасывать дрова, чтобы поддерживать пламя, без которого их отношения станут пресными. Маша старается - порой она делается нарочито холодной и безразличной, иногда намеренно вызывает у Саши ревность. И радуется, видя, что он переживает, находя в этом подтверждение его любви.
        - Иди ко мне! - тихо сказал Саша.
        Она вздрогнула - ей хорошо знакомы эти «особенные» интонации любимого голоса.
        - С ума сошел? - притворно сердито возмутилась Маша.
        - Я соскучился! - хмыкнул Саша.
        - Не здесь!
        - А когда? Мы уже две недели не… - Он вздохнул.
        Маша рассмеялась:
        - Никогда! Бушуев, а давай у нас с тобой будут братские отношения?!
        - Тебе нравится меня мучить? - Он усмехнулся.
        Маша сделала «серьезное лицо».
        - Зачем омрачать нашу дружбу пустыми страстями?
        - Актриска, дрянь! - возмутился он. - Мне кажется, ты все время забываешь, что жизнь не сцена, и играешь чью-то роль. А со мной не надо играть. Я очень люблю тебя, Маруся… Тебя, а не придуманную тобой героиню.
        - Прости. - Она коснулась его руки. - Я сейчас в спектакле репетирую Офелию! Сплошной надлом и трагедия! Даже стыдно за собственное счастье! У нас с тобой все так хорошо! А разве без опыта страдания я стану великой актрисой? Великой актрисе нужны переживания, накал чувств, а с тобой, Саша… Все спокойно, стабильно! А мне роль Ларисы в «Бесприданнице» предложили! Ну как я смогу ее сыграть?! Хоть бы мы с тобой поссорились, что ли!
        - Не надейся! И вообще, к черту этих истеричных баб! Ларис и Офелий! Будешь играть поросенка, чем плохо?
        Маша вспыхнула - ее актерская карьера началась с того, что прошлой зимой она сыграла поросенка на детской елке.
        - Очаровательная, кстати сказать, была хрюшка, - засмеялся Бушуев, - розовая, хрюкала громче всех! Сплошное обаяние и радость, и никаких переживаний, от которых потом топятся. Хочешь вина?
        Она кивнула. Саша усадил ее к себе на колени. Достал из сумки бутылку.
        - Как хочется дождя! И бегать под его струями, как в детстве! - хихикнула Маша.
        Саша загляделся на девушку - ее длинные, распущенные волосы раздувает ветер, от солнца они кажутся золотыми. Сто лет бы смотрел! Как Саше нравится ее привычка закатывать глаза так, как сейчас, - она поднимает брови, отчего глаза становятся огромными и удивленными. Парню в голову приходят строки:
        Как свод твоих бровей разительно похож
        На лук натянутый в руках у Купидона…
        Она взяла у него журнал, перечла напечатанные стихи, наверное, уже в сотый раз.
        - Когда ты станешь знаменитым, непременно повезешь меня в Париж. Говорят, там есть праздник ландышей…
        - Да, Маруся! Мы будем гулять по Елисейским Полям, слоняться по Монмартру, я куплю для тебя платье у Кардена и напишу свои лучшие стихи!
        - Когда-нибудь все будет именно так! Ах, как хорошо, Саша, как хорошо жить! Непременно сочини летние стихи! Чтобы зимой их, как банку с вареньем, открыть и представить лето, теплое, золотое, как спелая облепиха. Лето! Схватить бы его за яркий зеленый хвост! Хочется чувствовать его, вдыхать запах полыни и мяты, вслушиваться в шум сосен, бродить в ярком поле солнечных подсолнухов, глядеть на июльские звезды, слышать зов этого лета! Мне кажется, нынешнее лето особенное - зовущее к любви.
        Она поцеловала Сашу. Тот с готовностью откликнулся на поцелуй.
        Маша закричала, показывая рукой в небо:
        - Смотри! Дельтаплан опять летает!
        С некоторых пор в небе над Березовкой стал появляться дельтаплан. Часто, сидя на берегу, Маша с Сашей следят за его полетом. Иногда девушке видятся сны, в которых она летит вместе с пилотом над поселком и дальше, над рекой. Может быть, над самим Петербургом с его крышами, ангелами, львами.
        Наверху будто услышали Машино пожелание, и небо обрушилось на землю потоками летнего дождя. Влюбленные стояли под ливнем, мокрые, одуревшие от счастья, и вдохновенно целовались.


* * *
        В доме и в саду тихо - все разбрелись: кто ушел в лес, кто на реку. Татьяна расположилась в саду с томиком любимых стихов и наслаждалась тишиной, поглядывая в небо, где неторопливо плыли белоснежные облака-корабли. В Березовке ей дышится легко и свободно, потому что здесь воздух, который «можно пить», зеленка
«священного леса», начинающегося прямо за забором; здесь ветер качает ошеломительно синий дельфиниум, такой же роскошный и буйный, как на картинах Грабаря; здесь растут королевские лилии дивной красоты и тянутся к солнцу взбесившиеся флоксы - здесь дом ее детства. Приезжая к бабушке, она перемещается в другую жизнь, календарь которой измеряется не числами, а временами. Время цветения сирени, жасмина и ирисов - раннее лето. Красуются пионы - на дворе середина июня. Расцвели розы и лилии - наступил июль, который побалует и ягодами, и зреющими под солнцем яблоками. В августе плоды рябины наливаются соком, уже тая в себе осеннюю грусть. И последние печальные астры как приговор - пришла осень.
        Рядом с ее креслом в цветнике танцевали сиреневые стрекозы, жужжали деловитые шмели. Залюбовавшись этим энергичным танцем жизни, Татьяна подумала, что летом в деревне она словно попадает в звенящий вихрь, какой-то круговорот жизни: жуки, муравьи, стрекозы, осы, бабочки летают с бешеной скоростью, здесь все торопится жить! В деревне вообще гораздо острее чувствуешь жизнь. Понаблюдав за насекомыми и растениями пару дней, в какой-то момент понимаешь (и это как вспышка сознания), что под тобой, над тобой, рядом с тобой - тысячи жизней… Здесь острее чувствуешь смерть, потому что осенью на твоих глазах разыгрывается трагедия: мураши, цветы - все, что жужжало, звенело, тянулось к солнцу, умирает.
        Татьяна знает, что лето в Березовке дает ей запас энергии и сил на целый год. Летние воспоминания, заботливо закупоренные в банку, вместе с крыжовником из бабушкиного сада можно открыть в самый промозглый петербургский вечер, когда за окном такая непогода, что кажется, будто бледный всадник уже протрубил. Откроешь - и снова увидишь, почувствуешь небо-океан, рассветы-закаты, сирень и дельфиниум, и накатит тогда знакомое летнее ощущение радости.
        Среди облаков вдруг показался дельтаплан. Татьяна долго следила за его виражами, чувствуя, как на нее наплывает густое, очевидное счастье… Счастье, потому что здесь солнце, шмели, правильные книги, вареники с вишней, пирожки с черникой и ощущение, что лето будет длиться вечно.


* * *
        Маша с Сашей вернулись с реки к полудню. Татьяна с бабушкой пили чай на веранде. На столе в вазе красовался огромный букет сирени.
        Увидев Бушуева, бабушка расплылась в улыбке - она знала Сашу с детства и относилась к нему с большой теплотой.
        - Как здоровье, бабушка?! - осведомился тот.
        Бабка Зинаида усмехнулась:
        - Уж какое здоровье, молодой человек, в мои-то годы! Как говорится, в таком возрасте и зубная боль - кокетство!
        Маша показала бабушке журнал с напечатанными стихами Бушуева.
        Зинаида Павловна углубилась в чтение.
        - Ух ты, какая сирень! - Маша тут же начала искать пять лепестков на счастье. Не для себя - для Татьяны. Через минуту раздался радостный вопль: - Вот я счастливая! Второе чудо за сегодняшний день! Нашла! Надо съесть, чтоб желание исполнилось! Ешь, Танька!
        - Ну тебя! - отмахнулась сестра.
        - Как хотите! Буду счастливой за вас всех! - Маша быстро сжевала цветок и сообщила, что она загадала желание стать знаменитой актрисой, которое теперь - ха! - точно исполнится!
        Запустив ложкой в вишневое варенье, девушка сообщила сестре, что достала чудесный журнальчик мод, и Татьяна просто обязана сшить ей на лето легкомысленный сарафанчик, «такой синенький в желтых бабочках!».
        - Ле-то! Ни о чем не думать и глядеть на облака, пароходы и чаек! - сказала Татьяна, любуясь сиренью. - Будем варить вишневое варенье и лепить вареники с вишней!
        - А пирожки с черникой?! - пискнула Маша.
        Татьяна рассмеялась:
        - Непременно! Ах, как хо-ро-шо! «И крыжовник растет!» Я, как чеховский герой, совершенно помешана на нем. Вот растет в нашем саду эта ягода, и, значит, все в порядке!
        От переполнявшей ее радости Маша закричала:
        - Я тоже люблю крыжовник! И стихи твои, Сашка, люблю! И вас всех люблю! - Она затанцевала и запела: - Лето, ах, лето! Лето звездное, будь со мной!


* * *
        Они сидели в саду. Андрей не сводил с Лены влюбленных глаз. Он еще ни к кому не испытывал столь сильных чувств. «Влюблен по самые уши, без всякой надежды на спасение, - понял Андрей, - да и не надо никакого спасения! А надо быть с ней рядом. Всегда. Любить, оберегать, сделать ее счастливой!»
        Лена лукаво смотрела на Андрея, прекрасно осознавая свою власть над ним. «Забавно… Смотрит на меня так, будто я произведение искусства… И кажется, готов исполнить любую прихоть! Какой все-таки смешной! Хотя, если его переодеть, поменять прическу, он преобразится. Кстати, Климов уверяет, что Андрей станет большим ученым… Из него, видимо, можно веревки вить: покладистый, трогательный и недотепа, каких поискать, - битый час рассказывает о собственной диссертации и не понимает, что это никому не интересно».
        Лена снисходительно улыбнулась:
        - Ты так увлекательно рассказываешь!
        В голосе восхищение… Она нежно коснулась его руки.
        - Тебе правда интересно? - обрадовался Андрей.
        - Разумеется! Меня интересует все, что связано с тобой!

«Чуткая, тонкая! Наивные детские глаза, хрупкая фигура! - Андрей чувствовал, что его переполняют восторг и нежность. - Она необыкновенная!»
        - Елена, прошу тебя остаться у нас еще на несколько дней! - робко сказал Андрей, понимая, что от ее ответа зависит его счастье.
        Лена грустно вздохнула:
        - Остаться? Но ведь твои родные ждут не дождутся, когда я уеду!
        - Все изменится, вот увидишь! - заверил Андрей. - Тебя невозможно не любить! Они скоро поймут!


* * *
        - До чего вкусные пироги! - восхитился Климов, подкладывая себе третий кусок. - Дорогие мои, а вы недурно устроились! И вообще, это ваша Березовка просто рай на земле: прекрасный сад, речка! Право, я бы поселился здесь!
        - Никита, вы можете приезжать к нам, когда захотите! - улыбнулась Маша. - Считайте этот дом своим!
        - Спасибо, - кивнул Климов.
        Маша поспешила поделиться с ним своей радостью:
        - Представляете, Сашины стихи напечатали в журнале!
        Бушуев смущенно заметил:
        - Маш, да что ты все с этими стихами?!
        Климов поинтересовался не без доли иронии:
        - О чем пишете, молодой человек? О любви, должно быть?
        Маша, уловив его насмешливую интонацию, с вызовом ответила:
        - А о чем еще писать? О любви! О том, что жить надо только так - навзрыд, будто прощаясь со всем!
        Климов, улыбаясь, смотрел на Машу - как она молода! Наивные глаза, детские ямочки на щеках, искренний запал юности. А мальчик-поэт так очевидно влюблен в нее! Любовь… Они еще не знают, что только в восемнадцать лет кажется, будто с уходом дорогого человека из твоей жизни рушится мир. К тридцати такие вещи переосмысливаются - ты смотришь на людей как на попутчиков в автобусе: жизнь идет, автобус едет, ты привыкаешь к этим людям, может быть, даже любишь их, но при этом ясно понимаешь, что они могут выйти на любой остановке, когда захотят, а ты отправишься дальше.


* * *
        Танцующей походкой к дому приближался человек странной наружности. Создавая эту человеческую особь, природа определенно не рассчитала пропорций - рост и масса вступали в явное противоречие, отчего человек выглядел долговязым и нескладным. Длина ног, начинающих расти, кажется, сразу после широкого, похожего на птичий клюв носа, делала его похожим на кузнечика. Человек-кузнечик обладал чрезвычайно живым лицом с сильно развитой мимикой и выразительными глазами зелено-желтого цвета. Рыжие его кудри торчали во все стороны из-под серой кепки. Молодого человека звали Юрием Клюквиным. В доме Басмановых его принимали как друга семьи, внучатого племянника бабушки и заодно - придворного шута.
        Как и положено последнему, Клюквин заранее подготовил набор шуток на сегодняшний вечер и разработал сценарий эффектного выхода «в гости». Войдя в гостиную Басмановых, он честно предупредил:
        - Буду всех веселить!
        Присутствующие вздрогнули, без особого энтузиазма встретив сделанное заявление.
        Клюквин громко то ли завыл, то ли запел:
        - Тюлени плыли на юг! Тюлени сделали круг! Тюлени сделали два, а юга нет: АААААА!
        - Юра, угомонись! - рассердилась Зинаида Павловна.
        Клюквин подошел к ней, нежно поцеловал в обе щеки:
        - Бабуленька! Я вам конфет привез!
        - Юра, садись с нами пить чай! - пригласила Татьяна.
        Клюквин уселся за стол.
        - Это кто? - спросила Лена Лаптева с интонацией «это местный идиот?».
        Маша с вызовом ответила, что Клюквин - друг их семьи.
        Что правда - то правда, Юрия в семье Басмановых любили и жалели. Кроме Зинаиды Павловны, близких у него не было. Он приходился ей дальним родственником по линии мужа. Впрочем, родство их обнаружилось не сразу, и большую часть детства Юрий провел в интернате. Уже потом, когда бабка Зинаида узнала о его существовании, Юра стал жить у Басмановых. Сестры привязались к нему. В особенности Маша. Оба увлечены театром и устраивают для домашних настоящие спектакли.
        Похоже, что и в этот вечер Клюквин решил устроить спектакль. Он подмигнул Лене и выдал очередную порцию острот:
        - Пошли к лешему, он мужик зажиточный, шоколад ест плиточный!
        Лена вздрогнула и взглянула на него чуть ли не с испугом.
        Климов восхищенно заметил:
        - Слушайте, маэстро Клюквин, вы воплощаете в жизнь гениальный прожект - стать сумасшедшим! Признаться, я вам завидую!
        Полина, разглядывая серебряные браслеты на руках, задумчиво произнесла:
        - А мне кажется, что стать сумасшедшим в наше время единственно честный поступок. Одну старушку из соседнего двора увезли недавно в сумасшедший дом - она держала в своей квартире двадцать дворняг различных мастей и расцветок, подбирала их на помойках, лечила. Соседям надоело терпеть, и они вызвали психбригаду - старушку увезли, а собак забрали на живодерню. От такого торжества разума хочется умереть или податься в юродивые…
        Климов, улыбаясь, смотрел на Полину. Лена Лаптева едва не покачала головой: похоже, что они все тут ку-ку, «сиди - я сам открою»! Ну и семейка!
        - Леночка, берите, пожалуйста, пирог, - предложила Татьяна.
        Лена вежливо отказалась. Андрей с нежностью отметил: она такая скромная, стеснительная!
        Клюквин, зажмурившись от удовольствия, попробовал малиновое варенье:
        - Ох, хороша ты, ягода малина! А мне, представьте, сегодня всю ночь снились рыжики!
        - Какие рыжики? - недоуменно переспросил Данилов.
        - Грибы такие, - пояснила Маша.
        Клюквин громко закричал:
        - В Рязани грибы с глазами. Их едят - они глядят! Не желаете ли анекдот, господа? Извольте: «Вчера бегал за хлебом!» - «Ну и как, догнал?» Аха-ха!
        - Юра, тебе надо идти в театральный! - засмеялась Маша. - Тем более что актерский опыт у тебя есть!
        На самом деле Клюквин уже несколько лет на пару с Машей принимает участие в спектаклях на детских елках. А в основное время работает продавцом в коммерческой палатке на Сенной.
        - Марлона Брандо из меня, может, и не получится, - хихикнул Клюквин, - а лешего сыграть на детском утреннике - пожалуйста! Или созорничать! Да вот смотрите!
        Свесившись с веранды, Клюквин проорал мирно дремавшей на крыльце собаке:
        - Эй, Балалайка!
        От неожиданности та вздрогнула и вскочила.
        - Балалайка! К тебе пудель пришел!
        Собака недоуменно глядела на Клюквина, явно не понимая, что ему от нее нужно.
        - К тебе гость пришел! Пудель! - повторил Клюквин.
        Бабушка усмехнулась:
        - Сам ты пудель! Ума точь-в-точь как у него!
        Собака, подняв уши, горестно смотрела на Клюквина. А он вдруг залаял на всю деревню, да так убедительно, что его лай тут же подхватила Балалайка, за ней затявкал пес Хреныча, Бублик, следом подтянулся соседский пудель, и понеслось - зазвучал по деревне веселый собачий хор. Неожиданно калитка отворилась, и во двор вошел старик Хреныч.
        - Что ты хулиганишь, рыжий черт? - погрозил он Клюквину.
        Татьяна пригласила соседа к столу. Хреныч обстоятельно поздоровался со всеми. Обращаясь к бабушке, он вынул из полотняного мешочка большой пучок травы, перевязанный ниточками:
        - Вот тебе, Павловна, целебная травка от ста недугов!
        За чаем с пирогами старик осведомился о бабушкином здоровье.
        - Что вы меня все о здоровье спрашиваете? Каждый непременно первым делом про здоровье пытает! - усмехнулась бабушка. - Какое там здоровье в нашем возрасте, сосед?! Пыхчу потихоньку. Жаль, что мы не в средневековой Японии живем!
        - Это почему? - заинтересовался Хреныч.
        - А там было принято таких стариков, как мы с тобой, относить далеко от человеческого жилья и оставлять помирать. В сущности, правильно. И гуманно. Я в последнее время часто Андрею говорю: снес бы ты меня, милый, куда-нибудь подальше!
        По лицу бабушки было непонятно, шутит она или говорит серьезно.
        - Да ты что, Павловна? - испугался Хреныч.
        - Ладно, не бойся! - махнула рукой бабка Зинаида. - Нас с тобой будут мариновать до последнего, пока уж совсем в труху не превратимся, потом снесут, куда положено, поплачут, а после успокоятся - и жизнь пойдет своим чередом, слава те Господи.


* * *
        В доме остались бабушка, Хреныч и Клюквин. Последний сподобился уснуть прямо за столом и похрапывал. «Фьють, фьють, х-р-о!» - выводил он, словно большая диковинная птица.
        Бабушка, поглядев на него, улыбнулась:
        - Ух, чудо рыжее! Намаялся дурака валять! Пусть отдохнет! - Потом перевела взгляд на Хреныча и усмехнулась: - А чего ты, батюшка, позволь узнать, так вырядился?
        На Хреныче сегодня и впрямь лучшая рубаха с вышитыми красными маками. Седые волосы старика, обычно всклокоченные, нынче аккуратно приглажены, видно, что он серьезно готовился к посиделкам с соседкой. По вечерам они частенько вместе пьют чай и разговаривают про житье-бытье. К Зинаиде Павловне Хреныч относится с большим уважением: «Зинаида - человек степенный и повидала всякое, много в ней житейской мудрости! К тому же огромной культуры женщина! В больших и малых драматических театрах работала! С народными артистами запросто разговаривала!»
        Хреныч как-то разоткровенничался с Татьяной, сказал, что с ее бабушкой беседовать - одно удовольствие. А для Зинаиды Павловны соседский старик - выходец из «народа». Их приятельские отношения - тот случай, когда интеллигенция в лице бабки Зинаиды и народ в лице старика Хреныча нашли общий язык и мирно сосуществуют.
        Благодаря соседу Зинаида Павловна не чувствует себя одинокой, когда внуки уезжают в город. Старик как-то даже пытался приударить за бабушкой, но та подняла незадачливого ухажера на смех и решительно пресекла его ухаживания.
        - А маки так и горят у тебя, Хреныч! - расхохоталась Зинаида Павловна.
        Старик налил шестую кружку чая, обстоятельно размешал сахар.
        - На Фалалея-Огуречника огурцы сажать буду! Давай, что ли, песню затянем, - предложил Хреныч, забыв о безмятежно спящем Клюквине. - Вот хорошая песня, душевная!
        Хреныч запел старческим дребезжащим голосом:
        - Все подружки по парам в тишине разбрелися…
        Бабушка подхватила неожиданно сильным сопрано:
        - Только я в этот вечер засиделась одна!
        Песней разбудили Клюквина. Он испуганно вскрикнул:
        - Где я?


* * *
        Стемнело, на противоположном берегу реки горели огни. Климов смотрел на Полину. Она стояла у обрыва, задумчиво глядя вдаль. Изящный профиль на фиолетовом фоне вечера… Он попытался отгадать, о чем Полина сейчас думает, и тут же оставил эту затею: сей загадочный сфинкс казался абсолютно непостижимым. Странно, первый раз в жизни Климов захотел всецело обладать женщиной, а та недосягаема, как звезда, и холодна, как айсберг. В сущности, что он знает о ней?! Подводная часть айсберга скрыта. Снаружи Полина - иронична, умна, остра на язык, но… Откуда отчаянная тоска во взгляде? Обнять бы Полину так сильно, чтобы звякнули браслеты на тонких запястьях, растопить лед, зажечь огонь в грустных глазах, искусать губы, застывшие в насмешливой улыбке, увидеть подводную часть айсберга. Такие женщины созданы для того, чтобы из-за них устраивать войны и совершать безумства. Он готов отдать все, что имеет, включая бессмертную душу, за каплю ее благосклонности.

…К Полине подошел Данилов и набросил жене на плечи свою куртку.
        - Совсем замерзла, - улыбнулся Иван, - руки холодные, давай согрею.
        Он принялся растирать ей ладони.
        Полина оглянулась и увидела, что Климов смотрит на них.
        - Иван, перестань! - с неожиданным раздражением сказала она.
        - Что с тобой? - грустно спросил Данилов. - Злишься на меня за что-нибудь?
        Он всегда терялся, чувствуя ее гнев.
        Она мгновенно смутилась:
        - Прости!
        Теперь Полина рассердилась на Климова - какого черта он пялится?! Какого черта позволяет себе грубо вторгаться в ее жизнь! Завтра же она уедет в город и не вернется, пока Климов будет в Березовке.
        - Пройдемся? - предложила Полина, взяв мужа под руку.
        Они пошли в сторону лодочной станции. Климов задумчиво смотрел им вслед.
        - Что такой грустный, старик? - спросил Андрей.
        Лена хихикнула:
        - Тебе это не идет, Никита! Выглядишь очень глупо!
        Климов рассмеялся и закурил.
        - Смотрите - сейчас будет ливень! - закричала Маша.
        Раздались раскаты грома.


        Глава 4
        Маша уже легла, когда раздался стук в дверь.
        - Кто? - испугалась она.
        В эту ночь был один пароль: «Саша!»
        - С ума сошел? - притворно строго спросила Маша.
        - Открой! - потребовал юный герой-любовник.
        Она приоткрыла дверь и посоветовала ему убираться подобру-поздорову. Но сильные руки героя поднажали на дверь, сметая сопротивление. Через секунду Бушуев ворвался, схватил Машу и закружил ее по комнате.
        - Ты спятил! - рассердилась девушка. - Зачем пришел? Рядом спит Татьяна, если она услышит, что подумает? Что я по ночам принимаю… всяких!
        - Во-первых, я не всякий, во-вторых, буду вести себя тихо!
        - Ты что же, собрался ночевать здесь?!
        - Да! Мне страшно, там гроза, - заныл Саша, покатываясь со смеху. - Пусти! Я тебе стихи почитаю.
        - Стихи?
        - Ага! Поэта Басе!
        - Ладно! Черт с тобой, можешь остаться! Только чтобы никаких приставаний!
        - Жестоко, но придется согласиться!
        - Между нами будет лежать кинжал!
        Они пили вино, закусывая черешней. Выглядела Маша довольно своеобразно - полное ню, а за ушами, будто серьги, висят черешни. Саша читал ей вслух Басе. Наконец книжка упала на пол…
        - Это твоя половина, это моя! - указала Маша, чертя на кровати невидимую демаркационную линию. - Между нами кинжал, и ты не смеешь до меня дотрагиваться!
        Саша вздохнул, отчаянно желая преодолеть установленные границы и оказаться в эмиграции.
        - Можно я напишу одно слово?
        - Где?
        - На тебе!
        На ее голом животе он нежно выводил пальцами какие-то буквы.
        - Щекотно! - рассмеялась Маша. - Что ты написал?
        - Слово «вечность».
        - Как мальчик Кай?
        - Нет. Это признание в том, что я буду любить тебя вечно.
        Она потянулась к нему губами.
        - Эй, это моя половина! - засмеялся Бушуев. - Поранишься о кинжал!
        - Да ну его к черту!
        Слово «вечность» Саша выводил на бедрах любимой до самого утра.
        Утром, осторожно выходя из Машиной комнаты, Саша нос к носу столкнулся с Андреем.
        - Надеюсь, ты знаешь, что теперь как честный человек обязан сделать? - улыбнулся тот.
        - Готов, - кивнул Бушуев, - хоть сейчас готов взять вашу сестрицу за себя. Дело за малым - осталось уговорить ее. Она почему-то вбила в голову, что счастливая семейная жизнь и амплуа великой актрисы - вещи несовместимые.
        - А мне кажется, семейная жизнь - это замечательно! - мечтательно протянул Андрей. - Я, брат, сам подумываю остепениться! Ты в город? Кстати, мы с Леной тоже едем, тебя подбросить?
        - Не откажусь. Мало приятного тащиться на электричке.

        - Маруся, ты собираешься выходить замуж? - спросила Татьяна, когда младшая сестра вышла к завтраку.
        - С чего ты взяла? - удивилась Маша.
        Старшая сестра смутилась.
        - А… Понятно, - насмешливо протянула Маша. - Ну, если ты об этом, то можешь не волноваться. Мы с Сашей любим друг друга, но замуж я пока не собираюсь, заводить детей - тем более! Правила безопасного секса, не волнуйся, мы соблюдаем. В ближайшие пять лет в мои планы входит только учеба, а в ближайшие двадцать - карьера, театр и кинематограф.
        - А Саша будет ждать?
        - Куда он денется! Слушай, Танька, какой хороший поэт Басе! Я и не знала! Ночи бы напролет читала!


* * *
        В этой галерее Полина работает уже два года. Когда она покинула балет, пришлось срочно подыскивать себе занятие. Время бежало, а Полина не могла определиться с выбором и находилась в полной растерянности, поскольку никогда не думала, что ей придется заниматься чем-то иным, кроме балета. Наконец бывший ученик отца предложил поработать в художественной галерее, недавно им открытой. Она согласилась, так как любила живопись. Платили Полине не слишком много, однако ее заработок превосходил скромную зарплату врача Данилова. Работа была несложной - болтать об искусстве с интуристами и предлагать им кофе.

…Сегодня посетителей не оказалось, и она скучала. Взгляд остановился на любимой картине «Странные танцы». Полина может часами разглядывать эту картину, порой ей хочется уйти туда, в придуманный странный мир, и навсегда там остаться. Она с удовольствием купила бы ее, если бы не слишком высокая цена. Они с Даниловым не могут позволить себе такие траты.
        Какое солнце… Наверное, в Березовке сейчас хорошо! Сегодня пятница, вечером можно было бы поехать в поселок, но она не поедет. Из-за Климова. Она должна быть непреклонной и сильной, не отступать от принятого решения никогда больше не видеться с ним! Даже если ей придется отказаться от визитов в Березовку на все лето!
        Данилов вчера уехал на медицинскую конференцию в Москву. Полина рада этому - она любит оставаться одна. Впрочем, так было не всегда… Когда-то она нуждалась в постоянном присутствии Ивана, который спас ее любовью и заботой. То были тяжелые времена - смерть родителей, придавившая Полину грузом огромного горя, автомобильная авария, в которую она попала в том же году, травмы, лечение; ей пришлось оставить балет, что стало для нее настоящим потрясением (она занималась балетом с пяти лет, не мыслила себя вне искусства, и вдруг все закончилось так неожиданно и нелепо). Начались психологические проблемы - она боялась оставаться одна, не только ночью, но даже днем. В ход пошли мощные успокоительные средства, потом транквилизаторы. Ей не хотелось жить, но она стеснялась признаться в своей слабости кому бы то ни было.
        Ей назначили курс лечения в местной поликлинике. Она приходила на прием к молодому, симпатичному, застенчивому доктору. Осматривая ее больную ногу, тот, задыхаясь от смущения, спрашивал, не больно ли ей. Однажды, во время очередного приема, он вдруг стал гладить ее колено, потом наклонился и прикоснулся губами к коже. Полина вздрогнула, но не оттолкнула его.
        - Эй, хирург, вы чего?
        - Меня зовут Иван.
        Его рука поднималась выше…
        Через два месяца они поженились. Полина была благодарна Данилову, избавившему ее от одиночества. Она засыпала, положив голову ему на грудь, а если ей снились кошмары, Иван успокаивал ее и баюкал, как маленькую. Это было гораздо важнее любви.
        Она оттаяла в его руках, и ей захотелось чего-то большего, чем покой, или прямо противоположного состоянию покоя. До сих пор Полина лишь смутно угадывала в себе это желание, но с появлением Климова осознала безжалостно ясно.
        Зачем Никита появился в ее жизни? Полина знает, что встреча с такими, как он, приносит несчастье. Надо забыть о нем, держаться за мужа…
        Размышления прервал звон колокольчика. Кто-то вошел в галерею. Она устремилась навстречу посетителю и остолбенела. Перед ней стоял Климов.
        - Какого черта?
        Климов рассмеялся:
        - Ты всегда будешь приветствовать меня этой фразой!
        - Не вздумай соврать, что ты проходил мимо и зашел совершенно случайно!
        - И в мыслях не было врать. Пришел намеренно, узнав у Андрея, где ты работаешь.
        - Зачем?
        - Чтобы увидеть тебя!
        - Убирайся!
        - Ты не можешь помешать мне насладиться искусством! Я люблю живопись!
        Он прошел в зал, начал рассматривать картины. Полина следовала за ним, мрачная как туча.
        - Здесь не очень приветливо встречают клиентов, - усмехнулся Климов, - а может статься, я что-нибудь куплю. Вон хоть этого… Кобылина! Нет, пожалуй, он слишком экспрессивен!
        Климов подошел к столику, за которым до его прихода сидела Полина, заметил чашку с чаем.
        - Чаек на рабочем месте, книжечка! Непыльная работа?
        - Непыльная. Тебе, собственно, что надо?
        - Чтобы ты поехала со мной в Березовку.
        - С какой стати?
        - Лето, выходные, в городе жарко!
        - Если я и поеду, то со своим мужем.
        - Мне сказали, он в отъезде.
        - Ты шпионишь за мной?
        Он расплылся в улыбке:
        - Нет, хотя это неплохая идея! Не злись. На самом деле Андрей попросил отвезти тебя в деревню. Узнал, что я буду на машине, и попросил. Не веришь - узнай у него.
        - Это ничего не меняет.
        - Ты боишься меня?
        Она отвернулась, чтобы скрыть смущение.
        - Или себя? - Он развернул Полину за плечи и заглянул ей в лицо.
        - Прекрати, ты ведешь себя очень нагло!
        - Прошу - подумай! Машина у входа… Ты можешь поехать со мной или отказаться. Решать тебе. И если сейчас ты откажешься, я больше не буду преследовать тебя. В Березовке меня больше не увидят. Решай… Я пока, с твоего позволения, посмотрю остальные картины.
        Он ушел во второй зал.
        Полина понимала: сейчас решается что-то очень важное. Где найти силы отказаться от счастья?
        Он вернулся через десять минут.
        - У тебя здесь есть любимая картина?
        - Да.
        Она подвела его к «Странным танцам».
        Климов кивнул:
        - Я сразу обратил на нее внимание. Тебе, наверное, хочется уйти туда?
        Она промолчала.
        - Я хочу купить эту картину!
        - Никита, перестань!
        - Разве я не имею права что-то купить?
        - Я знаю, ты хочешь подарить ее мне.
        - С чего ты взяла? - усмехнулся он и, видя, как у Полины вытянулось лицо, сказал: - Шучу… Я действительно хотел подарить картину тебе! Лично я питаю пристрастие к другому жанру. Мне, видишь ли, всегда нравилась «Мадонна» Беллини.
        - Картина стоит слишком дорого!
        - Я как раз получил премию!
        - Врешь!
        - Вру! Но я действительно могу ее купить.
        - Давай закроем эту тему.
        - Хорошо! - неожиданно легко согласился он. - Откроем другую. Что ты решила?
        Она молчала.
        - Ты едешь со мной?
        Как будто прыгая с обрыва, она вздохнула и полетела:
        - Да.

…Не доезжая до Березовки, Климов вдруг остановил машину. Полина вздрогнула - она и ждала, и боялась этого.
        - Я выйду, покурю, не возражаешь?
        Полина вышла вслед за ним. Они стояли на берегу озера. Вокруг было красиво и тихо… Полина нарушила молчание, спросив:
        - А что будет дальше?
        Он усмехнулся.
        - Какой ответ ты хочешь получить? Что будет дальше?! Время, пространство, мы в них… Но от тебя зависит, будет ли оно у нас общим. Если честно, я не знаю, что вам предложить, барышня… Поэтому - от отчаяния, что ли, - предлагаю все! Если ты хочешь, сейчас мы сядем в машину, свернем на другую трассу и уедем.
        - Куда?
        - Ну, хотя бы в Москву.
        - И что?
        - И никогда сюда не вернемся. Мы могли бы быть очень счастливы…
        - Счастье? Вот так - сбежав, как воры? Нет, я не могу так!
        - Понял. Глупых предложений больше не будет. Можно ехать!
        Они вернулись в машину.
        Полина не могла успокоиться - обаяние и сила, исходящие от него, заставили ее забыть обо всем на свете, она чувствовала себя как на американских горках: сердце то ухало, то замирало, ее бросало в жар и в холод. А что, если сейчас остановить машину и… Неужели все случится, произойдет? Она положила ладонь поверх его руки.
        - Извини, ты мешаешь! Отвлекаешь от дороги, - насмешливо сказал он.
        Полина коснулась его волос. Он упрямо дернул головой, отстраняясь почти грубо:
        - Перестань! Хочешь попасть в аварию?
        - Мне все равно, - ответила она, и это было правдой.
        Полина сильно сжала его колено, тогда Климов резко затормозил, остановил машину и рывком притянул женщину к себе; от его поцелуев по телу пошли электрические разряды - неужели так бывает? Прежде она не знала этого. Они перебрались на заднее сиденье. Полина не могла больше противиться чувствам. Если бы он захотел, все произошло бы прямо здесь, в его машине, на таком-то километре загородного шоссе. Но… он не захотел.
        Климов отстранил ее:
        - Это будет не здесь и не сейчас.
        - Почему? - изумленно прошептала она.
        - Я не хочу терзаний в стиле Карениной, чтобы ты потом переживала случившееся как нравственное падение. Расскажи Данилову о своих чувствах открыто и честно, сделай нашу любовь чистым продуктом, без примесей вины и стыда. Я готов ждать тебя. Сколько надо.
        Климов пересел в кресло водителя. До самой Березовки они молчали.


* * *
        - Наконец-то все в сборе! - радовалась Татьяна, разливая чай. - Никита, какой ты молодец, что приехал! Мы к тебе уже привыкли, как будто ты член нашей семьи!
        - Почту за честь войти в нее! - улыбнулся Климов. - Я отчаянно скучаю в городе без бабушкиных пирогов и шуток Клюквина!
        Услышав его слова, ободренный Юрий закричал:
        - Друзья, ко мне пришла отличная мысль! - Клюквин вдруг сморщился и застонал, схватившись за голову: - Ааа… Она ушла!!!
        Все так и покатились со смеху.
        - Кстати, мы с Юрой теперь репетируем детский спектакль, - сообщила Маша, - «Алиса в Стране чудес». С осени он будет идти в детском театре. Я - Алиса, Юра - Шляпник. Смотрите!
        Маша с Клюквиным вышли на середину веранды.
        - Да, - вздохнул Шляпник-Клюквин. - Все пьют чай в пять часов, вот и нам приходится. У нас все время - время пить чай, а времени помыть чашки нет.

…Когда они закончили, Полина усмехнулась:
        - Прямо про нашу семью! Не все дома, но все пьют чай. И вообще… Вечный файф-о-клок. Всегда время пить чай. Хоть что будет происходить и нестись в тартарары, а Басмановы делают вид, что все в порядке, и наливают друг другу чай. То ли Кэрролл, то ли Чехов. Не пойму.
        На веранде появился Андрей. Он был заметно оживлен и весел.
        - Дорогие мои, у меня есть для вас потрясающая новость! Можете меня поздравить!
        - Что такое? - заинтересовалась Полина. - Неужели тебе увеличили зарплату?
        - Ты защитил докторскую! - всплеснула руками Татьяна.
        - Я женюсь! - гордо заявил Андрей.
        - На ком? - вяло спросила Татьяна, хотя все было и так ясно.
        - На ком? - изумился Андрей. - Разумеется, на Лене!
        Воцарилось всеобщее довольно кислое молчание. Потом Полина не выдержала и обернулась к Климову:
        - Никита, скажи ему!
        Климов развел руками и грустно спросил:
        - Почему я что-то должен говорить?
        - Ты все-таки был женат на этой… - Полина скривилась, - женщине!
        - Ну да, - задумчиво протянул Климов. Потом достал сигарету и затянулся. - Видишь ли, старик, вы с Леной в некотором роде разные люди, и я не думаю, что тут может быть что-то… - Он запнулся.
        - Ах вот как! - обиделся Андрей. - А я думал, вы за меня порадуетесь!
        - Извини нас! - виновато попросила Татьяна.
        На веранде появилась Лена. Ее встретили гробовой тишиной. Она растерянно посмотрела вокруг.
        - Я сказал им, что мы женимся! - с издевкой пояснил Андрей. - Они оцепенели от радости!
        Андрей взял Лену за руку и увел за собой в дом.
        - Ну все, - сказала Маша, - конец!
        - Каждый имеет право на свои ошибки! - вздохнул Климов.


* * *
        Полина вошла в гостиную и увидела Татьяну, сидевшую в плетеном кресле-качалке.
        - Доброе утро! Будешь завтракать? - спросила старшая сестра.
        Полина с улыбкой согласилась. Сегодня она проснулась в чудесном настроении, ей отчего-то хотелось всем улыбаться и говорить приятности.
        - Где остальные?
        - Бабушка возится в саду. Маша еще спит. Климов уехал в город.
        - Как уехал? Зачем?
        - Не знаю, - пожала плечами Татьяна, - у него какие-то дела.
        Настроение у Полины мгновенно испортилось.
        - Я… не буду завтракать. Что-то расхотелось.
        Татьяна внимательно посмотрела на сестру.
        - А когда приедет Иван?
        - На следующей неделе.
        - Не боишься его отпускать? - шутливо спросила Татьяна. - Еще загуляет в Москве!
        В ответ Полина неожиданно серьезно и мрачно произнесла:
        - И хорошо бы! Хоть бы он наконец в кого-нибудь влюбился! Молоденькие медсестры вьются вокруг него, а Данилов такой моральной стойкости, что его жене впору повеситься. Я, говорит, однолюб, мне никого, кроме тебя, не надо!
        - Я не понимаю, - строго сказала Татьяна, - за что ты его осуждаешь? За то, что он любит тебя?
        - Я не осуждаю, - тихо ответила Полина, - я просто не могу его любить!
        Она развернулась и вышла из гостиной. Татьяна удивленно смотрела ей вслед.

…Полина сидела на берегу, на том самом месте, где в первый раз увидела Климова, и долго плакала от какого-то непонятного горя. Домой она вернулась уже после обеда. Тихонько, чтобы ни с кем не столкнуться, прошла в свою комнату и остолбенела. Напротив ее кровати на стене висела картина «Странные танцы». Полина, не сводя с нее глаз, села на кровать и опять заплакала. На сей раз не зная, то ли от счастья, то ли от горя… Так вот зачем Климов ездил в город! Ну да, галерея работает и сегодня, и ее сменщица Тамара продала Никите картину.
        Она нашла Климова в беседке. Стараясь не смотреть на него, сухо поблагодарила.
        - За что? - изумился он.
        - За «Танцы»… За то, что ты есть! - Она вспыхнула и убежала.


* * *
        Вечером пили чай с пирогами.
        - Последний день мая! - сказала Маша. - Славно! Все лето впереди!
        - Да, - вздохнула бабушка, - вроде только была зима, и от снега в саду не пройти, а уже лето на носу. Как быстро летит время!
        Саша Бушуев отставил в сторону чашку с чаем, обрадовавшись возможности поразмышлять вслух на излюбленную тему.
        - Время вообще странная категория… - задумчиво произнес он.
        За столом переглянулись - ну ясное дело, поэт!
        Саша, не замечая улыбок, продолжил:
        - Я часто думаю о настоящем… Вот я сказал сейчас эту фразу, а она уже стала прошлым, а будущее… Где оно, наше будущее, записано?
        Маша мечтательно вздохнула:
        - Ах, если бы знать, что будет на земле лет через сто! Хотя так подумать - сто лет назад какие-нибудь люди так же пили чай и гадали о том, что будет на земле через сто лет! Совсем как мы…
        Климов хмыкнул:
        - Мы могли бы жить в двадцать третьем веке, использовать космические тарелки вместо такси, иметь две антенки - рожки на голове, ну и что? Все это чепуха. Люди всегда любят, страдают, грустят. Улыбаются, смеются, говорят глупости, как Клюквин. Принцип тот же!
        А про себя Климов не без грусти подумал, что для него категории прошлого-будущего давно уже не существуют. «И вообще, не надо заглядывать в вечность, Машенька, - головка закружится!»
        - Нам повезло жить в удивительные времена! - вдохновенно сказал Саша. - Вы только представьте - мы живем на стыке эпох! В этом году будем встречать двухтысячный год - новый век, новое тысячелетие!

«Славный мальчик, - улыбнулась Татьяна, - как горят глаза, ах, поэтическая душа!»
        Полина вдруг тихо сказала:
        - Эпохи, тысячелетия… Мне бы хотелось заглянуть вперед хотя бы на пять лет… Что с нами будет?


        Часть 2. Чаепитие летнее
        Глава 1
        Пять лет прошло, и Полина получила ответ на свой вопрос. А вместе с ним - представление о работе времени.
        На самом деле если бы Полину спросили, что изменилось в ее жизни за прошедшие пять лет, она в присущей ей ироничной манере ответила бы: лишь то, пожалуй, что у нее появился сотовый телефон и любовник. Вернее, в иной последовательности: сначала любовник, а потом телефон. Потому что мобильный ей подарил Климов для того, чтобы не звонить на домашний, к которому мог подойти Данилов. Так удобнее сохранять конспирацию.
        Вот, например, сейчас она дома, а Климов позвонил на сотовый. Увидев высветившийся номер, Полина сказала мужу, что ей звонят из галереи, и закрылась в ванной, где, пустив воду, ответила на звонок.
        - Привет, любимая! - радостно проорал Климов.
        - Что-то случилось?
        - Случилось! Четыре года назад! Ты хоть знаешь, какой сегодня день?
        - Ну и?
        - Тридцать первое июля!
        - Невероятно! Никита, неужели ты помнишь?
        - Представь себе! Мало того что я уже несколько лет храню данную тебе клятву и верность в придачу, так еще и оказываюсь куда более сентиментальным, чем ты, - помню трогательные даты!
        Полина улыбнулась - ну конечно, тридцать первое июля! Как она могла забыть! Четыре года назад они вместе прошли насквозь свою первую ночь и вышли в солнечный рассвет, обещавший начало прекрасного дня и их новой жизни.
        Это был удивительный день… Самый необычный за прошедший год, ибо ровно год Полина не видела Климова. В далекий майский вечер в Березовке, рассуждая о проблемах времени, могла ли она предположить, что так долго не увидит его и что на память о нем останется лишь картина «Странные танцы» и глухая боль в груди?

…В тот вечер Полине захотелось побыть одной. Данилов нашел ее в беседке в глубине сада.
        - Поля, что с тобой?
        - Просто взгрустнулось…
        - Я так соскучился по тебе! Больше не поеду ни на какие дурацкие конференции!
        Он поцеловал ее. Полине пришлось ответить на этот порыв нежности, и Климов, подойдя к беседке, увидел весьма пикантную сцену.
        - Не спится, Никита? - спросил Данилов.
        - Уже иду спать! Спокойной ночи! - усмехнулся Климов и ушел.
        Полина вздохнула:
        - Я очень устала, Иван! Пойдем в дом!
        Утром она не то чтобы услышала, а почувствовала, что Климов уезжает, и заплакала. Тихо, чтобы не разбудить мужа.
        Больше в Березовке Климов не появлялся. Татьяна посылала ему через Андрея приглашения, но он тем летом ни разу не приехал к Басмановым. Татьяна молчала, не задавая сестре лишних вопросов, но Полине казалось, что та обо всем догадывается.
        Время шло… Полина пыталась преодолеть любовь, как болезнь, и была совершенно несчастна. Год показался унылым и монотонным. Галерея, дом, прогулки с Даниловым в парке по воскресеньям… Болезненную осень со слезами и переживаниями сменила бесснежная зима с тоской и ощущением вселенского холода; на смену ей пришла весна, наполненная смутными надеждами; затем лето с горьким осознанием их несбыточности. Круговорот времен в природе, в течение которого Полина была занята лишь одним - пыталась забыть Климова. Согласно буддистской практике, слово, произнесенное много раз, утрачивает смысл. Помня об этом, Полина повторяла имя Климова сотни раз, желая обратить его в ничто, но странное дело - оно сверкало и ничуть не блекло. Смысл не терялся. Напротив, смысла не было ни в чем другом, кроме этого имени. Она стала нервной и раздражительной, часто срывалась на Данилове. Тот молчал, переживая их ссоры.
        Когда ей показалось, что она успокоилась и забыла о своих чувствах, любовь коварно вспыхнула с новой силой. Говорят, так бывает - перед агонией неожиданно может наступить ремиссия, больной сочтет, что близок к выздоровлению, и тогда болезнь накинется на него с новой силой.
        Тот летний вечер Полина собиралась провести дома. Она приняла ванну, налила себе чай. Неожиданно позвонил Андрей. В разговоре он между делом сообщил, что видел вчера Климова и тот спрашивал о ней. Полина едва не выронила трубку - нет, ничего не прошло! Ей неудержимо захотелось увидеть Никиту. Забыв о гордости, она попросила брата дать адрес Климова. Удивившись, Андрей выполнил ее просьбу.
        Она надела любимое платье, накрасила губы и вышла из дома, так, как будто покидала их с Даниловым семейное гнездо навсегда.
        На столе осталась чашка невыпитого чая…

…Желание увидеть его было столь нестерпимым, что она взяла такси. Волнуясь, назвала незнакомый адрес - Климов жил в новом спальном районе, который Полина совсем не знала. Проспекты, безликие дома. Машина остановилась у одного из них.
        Его дверь… Сердце готово выпрыгнуть из груди, и мир падает на плечи… Она нажала на кнопку звонка.
        Климов возник в проеме - загорелый, небритый, с голым торсом - и застыл, увидев ее. Наконец улыбнулся:
        - Привет!
        Молчание…
        - Я могу войти?
        Они сидели за столом друг против друга на солнечной кухне. Оба курили.
        - Как ты живешь?
        Он пожал плечами:
        - Отлично!
        - Тебя не было сто лет!
        - Всего лишь год!
        - Ты помнил меня?
        - Да, Полина. - Он усмехнулся. - Я помнил тебя. У меня вообще хорошая память на лица.
        Она подошла к окну, выглянула во двор.
        - Ничего интересного, - пояснил Климов, - обычная городская окраина!
        - Можно мне посмотреть, как ты живешь?
        - Разумеется!
        Она обошла небольшую уютную квартиру. С удивлением отметила:
        - Надо же, бардака нет! Я думала, будет гораздо хуже.
        - А почему ты ожидала увидеть бардак? Я довольно организован в этом смысле! Веду борьбу с хаосом! С переменным успехом, впрочем!
        Он улыбался. Она тоже. Смущение первых минут прошло, оба приходили в себя и чувствовали радость.
        - Ты голодна?
        - Да!
        - Придется подождать! Я сгоняю на рынок!
        Он с готовностью кинулся к двери.
        Полина крикнула ему вслед:
        - Ты забыл надеть майку.
        Он вернулся, натянул футболку.
        - Я побежал!
        - Никита! - Она вновь остановила его. - Не уходи так… Поцелуй меня!
        Он взял ее за плечи, желая поцеловать, но Полина рассмеялась и увернулась.
        - Иди!
        - Опасные шутки!
        Когда он ушел, Полина рассмотрела в квартире все, что можно, и даже что нельзя. Открыла шкаф. Не удержавшись, достала оттуда рубашку Никиты, вдохнула запах. Рубашка пахла табаком и свежим морским парфюмом.
        Увидев на письменном столе свою фотографию в рамке, она улыбнулась - чудак, наверное, стащил в Березовке.
        В ванной она заметила висящий на крючке белый шелковый халат, который явно принадлежал не Климову. Ругая себя, Полина заглянула в шкафчик - в одном из отделений лежали пачка презервативов и зубная щетка в упаковке. Она почувствовала боль. Ревность змеей ужалила в сердце. «А на что ты надеялась? Что он будет целый год лить слезы и ждать тебя?!»
        Климов вернулся через полчаса. Принес баклажаны, сыр, вино и фрукты. Стал готовить ужин. Быстро, ловко. Она удивилась.
        - Не устаю поражаться твоим талантам, Никита! Откуда ты такой взялся? И жнец, и на дуде, простите, игрец! Ты у нас и физик, и плейбой! Надо же, как все в одном человеке сошлось! Как говорится, таких - нет, не было, и не надо!
        - Заметь - все это может достаться тебе!
        Полина усмехнулась:
        - Неужели?! А я вот все думаю - за что?
        - Просто считай, что тебе повезло!
        - Ясно. Буду считать. Кстати, как одинокая холостяцкая жизнь? Заходят ли дамы на огонек?
        - Ты о чем? Я целиком принадлежу науке!
        - Неужели?! А халатик в ванной?
        - Уууу, барышня, - насмешливо протянул он. - Какая вы наблюдательная!
        - Извини. Устроила у тебя небольшой шмон.
        - Извиняю. Мне даже льстит, что тебя так интересует моя скромная персона.
        Она вспыхнула:
        - Ты еще смеешь шутить? Бабник!
        - Я должен что-то сказать в свое оправдание?
        - Попробуй!
        - Видишь ли, я все-таки мужчина, иначе говоря, примат с определенными физиологическими потребностями! Я нахожу секс довольно приятной штукой и не вижу в аскезе особого смысла, тем более что моя верность никому не нужна!
        - И какие женщины сюда приходят?
        - Что тебя интересует? Масть, социальный статус, параметры? Я не мальчик, Полина, и в жизни знал многих Камелий и Аспазий, но при этом согласен с классиком: наслаждаться ими иногда можно, но говорить о них решительно нечего!
        - Боже! Какой цинизм! И потребительское отношение к женщине!
        - Перестань! Женщины, приходящие сюда, знают правила игры и с ними согласны.
        - А я?
        Ей было так больно, что она задвинула понятия о гордости куда подальше.
        - Ты - это другое! - спокойно ответил Климов.
        - Тогда можно я сделаю то, что мне хочется?
        - Все, что угодно!
        Она метнулась в ванную, вернулась на кухню и распахнула окно. В него полетели халат и презервативы.
        Климов рассмеялся:
        - Ты против безопасного секса?
        - Поцелуй меня! - вдруг сказала она.
        - Снова шутишь?
        Она сама подошла к нему, потянулась к его губам. В последний момент резко отстранилась и хрипло расхохоталась ему в лицо.
        - Какая же ты сука, Полина! - качая головой, сказал он. Как будто даже одобрительно.
        Она от души залепила ему пощечину.
        - Полагаю, теперь самое время мирно поужинать!

…Вино оказалось прекрасным и терпким, еда, приготовленная Климовым, вкусной, однако уже через пять минут они забыли об ужине и плавно переместились в комнату, прихватив бутылку с собой. Никита с бокалом расположился в кресле. Полина, недолго думая, уселась к любимому на колени. Они пили вино и страстно целовались. Потом Климов отнес ее в спальню, положил на кровать, раздел и… встретил бешеное сопротивление!
        Полина сама от себя такого не ожидала - чем большим становилось ее возбуждение, тем больший протест против того, что неминуемо должно было произойти, она ощущала. Она отталкивала его руки, приговаривая с интонацией, едва не торжествующей:
        - Этого не будет!
        Климов буквально не мог с ней справиться - ничего себе сила и ярость!

…Он сел на край кровати и закурил.
        - Ты меня совсем измучила! Настоящая фурия! Может, тебя изнасиловать? Сковородкой по голове и овладеть!
        - Лучше дай сигарету!

…Затушив сигарету, она взглянула на часы.
        - Уже поздно. Начало первого.
        - Останешься?
        - Нет, что ты… Не могу! Как я объясню Данилову?
        - Тогда поехали, иначе до развода мостов не успеть.
        - Ты сердишься на меня?
        - Я люблю тебя и готов ждать… А теперь одевайся, нам пора!
        Они вышли из дома, сели в стоявшую у парадного «девятку» Климова и поехали, но, несмотря на бешеную скорость, все-таки не успели - Троицкий мост уже развели.
        - Ну вот, - сказал Никита, барабаня пальцами по рулю, - пожалуйста, развод мостов! Очень петербургская тема! Любимая отговорка неверных мужей!
        - И жен! - усмехнулась Полина.
        - Интересно, сколько детей в Петербурге родилось потому, что мосты разводят! Хе-хе!
        - Это как?
        - Так: опоздал домой, где-то заночевал, и привет! Вы - отец! Поехали обратно?
        - Не хочу! Давай пройдемся? Сто лет не гуляла по ночному городу!
        Они вышли из машины и побрели вдоль набережной.
        - Тебя дома не потеряют?
        - Спасибо за заботу! А что я могу сделать?
        - Вон телефон-автомат, позвони домой!
        Полина задумалась: ей не хотелось говорить с Даниловым. Ни за что на свете. Она набрала номер сестры.
        - Таня, ты еще не спишь?
        - Конечно, сплю! Что случилось?
        - Ничего. Тебе Иван звонил?
        - Нет.
        - Если будет звонить, искать меня, скажи… что я у тебя и уже сплю, ладно?
        - А на самом деле ты где?
        - На Горьковской. Застряла у Троицкого моста.
        - Ты одна?
        Поколебавшись, Полина ответила:
        - Нет.
        - Передавай Никите привет! - сухо сказала Татьяна и повесила трубку.
        Полина повернулась к Климову:
        - Тебе привет!
        - Как Татьяна догадалась, что ты со мной?
        - Боюсь, она давно все поняла! Идем к Петровской набережной?
        Они дошли до легендарного крейсера, постояли у мифических лягушек-львов. Город, прекрасный, непостижимый, плыл перед ними… Глядя на противоположный берег Невы, Полина вдруг подумала: есть какая-то символичность в том, что сегодня ночью сама судьба оставила ее здесь, на этом берегу, рядом с Климовым. Казалось, время остановилось, они навсегда застыли в нынешней ночи, а на другой берег, как и в прошлую жизнь, путь теперь закрыт. И когда Климов поцеловал ее, Полина отозвалась на этот поцелуй. Теперь она стала покорной и тихой. Оказывается, все просто - надо поверить своим чувствам, отдаться им…
        - Климов, поклянись мне!
        - В чем? И чем?
        - Что ты больше никогда не трахнешь ни одну бабу.
        Он шутливо схватился за голову:
        - Какое византийское коварство брать с меня такие клятвы! Что за жестокость?!
        - Поклянись!
        - А если нарушу?
        - Тогда пусть силы небесные тебя кастрируют!
        - Вряд ли небесная епархия станет заниматься этим вопросом! - усмехнулся он. - Ну ладно! Торжественно клянусь, что с этой ночи ухожу из большого секса!
        - И будешь хранить мне верность!
        - Да!
        Климов вновь привлек ее к себе, и в этом жесте было много нежности…
        Ночь оказалась длинной, но и она закончилась. Ранним утром, обнявшись, влюбленные смотрели, как сводят мосты.
        Они проехали через Троицкий мост и снова вышли из машины - ей захотелось оказаться на Дворцовой площади. Над городом плыл Ангел. Уличный музыкант играл на саксофоне. Полина продрогла, и Климов прижал ее к себе.
        Они прошли эту ночь насквозь и вышли в солнечный рассвет, обещавший начало прекрасного дня и новой жизни.

        В восемь утра Полина вернулась в свою квартиру на Фонтанке с твердым намерением рассказать мужу правду. Однако Данилова дома не было. Полина с тоской представила, как он мечется по улицам, ищет ее. Зашла на кухню, машинально выпила холодный вчерашний чай и вдруг услышала звук открываемой двери. Сердце стучало - ах, как это трудно и больно…
        В дверном проеме возник виноватый Данилов.
        - Привет! Не спишь? Извини, меня вчера попросили остаться на ночь в больнице, заменить дежурного врача. Звонить было поздно - не хотел тебя будить! Ты уже успела одеться? Куда-то уходишь?
        Ситуация была мучительной и глупой, как в анекдоте.
        - Мне сегодня надо пораньше на работу, - выдохнула она, поняв, что не сможет сказать ему правду.
        Он улыбнулся:
        - Смотри, какое чудесное утро!
        - Да, Иван! - кивнула Полина.


* * *
        Лена погладила кудрявую голову дочери. Трехлетняя Марина, которую в семье называли Мусей, наконец уснула. Лена присела на диван, вздохнула… За лето, проведенное в Березовке, она очень устала - от простуд дочери, почти столь же частых, как супружеские размолвки с Андреем, от присутствия чужих и непонятных ей людей. Увы, худшие опасения относительно будущих родственников, возникшие в самом начале знакомства, подтвердились. Она так и не стала для них своей, впрочем, как и они для нее. Ничего удивительного в этом, конечно, нет: слишком разные люди, может быть, даже другого биологического вида. Им бы разъехаться, в идеале совсем не общаться, но она пока не чувствует в себе сил, чтобы отважиться на столь радикальное решение. Андрей явно не поймет подобный поступок, как не способен понять, насколько ей тяжело быть «чужой среди чужих».
        Она и сама не знает, что так раздражает ее в сестрах Андрея и кто воздвиг стену непонимания, возникшую между ними. Много раз Лена пыталась разрушить ее и всякий раз бессильно опускала руки. Они… другие. Отстраненность Полины Лена объясняет заносчивостью и высокомерием, доброту и уступчивость Татьяны - беспринципностью и бесхарактерностью, непосредственность Маши - откровенной наивностью, ограниченностью. Если бы не дочь, которой необходим свежий воздух и парное молоко, Лена бы здесь и дня не задержалась. Хватит - сыта по горло! Шум, гам с утра до ночи, нет покоя от бесконечных пустопорожних разговоров, и «друзья семьи» ей осточертели! Один громогласный Клюквин чего стоит! Бабка Зинаида почему-то считает своим долгом вмешиваться в их с Андреем дела, направо и налево раздает советы и поучения, хотя ее об этом никто не просит.
        Хорошо бы продать дом! Он на Андрея записан, на эти деньги можно было бы купить достойную квартиру (надоело ютиться в панельной однушке на окраине!). Вполне справедливый раздел имущества: им с Андреем - дом, сестрам с бабушкой - огромная родительская квартира на Мойке. Разъехаться, встречаться по большим праздникам, и плевать она хотела на эту семейку, в которой все со «странностями» и придурью. Подумать только - Климов теперь числится у них в лучших друзьях! Надо быть идиотом, чтобы не понимать, зачем он сюда таскается столько лет! И все это знают, кроме несчастного рогоносца Данилова, который тихо спивается. Знают, но делают вид, что ни о чем таком не догадываются, лицемеры! Андрей превратился в тряпку, сохнет над своими бумагами, словно за них платят деньги.
        Ей надоело вечное безденежье. До жути. До просто «взять и повеситься». Стоит ей вспомнить об Андрее, как подступает раздражение. Лену злит его беспомощность, потертый плащ, обыкновение изъясняться высокими, возвышенными словами, а если честно - решительно все.
        Она отправилась в соседнюю комнату, где за столом, обложившись тетрадями, сидел Андрей и по обыкновению что-то сосредоточенно писал.
        Лена взглянула на него, заметила намечающуюся лысину и поняла, что волна раздражения сейчас обернется девятым валом. И пусть - самое время для решительной атаки.
        - Андрей! Сегодня бабушка опять поила Мусю ужасными травами, которые приносит соседский старик. Хотя я просила этого не делать! У Муси жестокий диатез!
        Андрей молчал, делая вид, что не слышит.
        - Пойми, нам нужно жить отдельно! Зачем мы здесь?!
        Перо в руках Андрея предательски дрожало.
        Ей надоела эта игра, она крикнула:
        - Что ты молчишь? С кем я разговариваю?
        Он оторвался от записей, поднял голову.
        - Ты же знаешь - завтра я должен отдать переводы Сомову.
        Почему-то эта вполне безобидная фраза заставила ее взорваться окончательно.
        - Тебе всегда некогда! Конечно, тебе до меня нет никакого дела! Зачем ты вообще женился?!
        - Я читаю лекции в трех институтах, по ночам делаю переводы для Сомова. - Он изо всех сил старался быть спокойным. - Чего ты хочешь?
        - Чего я хочу? Кого это интересует?! Переводы! Лучше скажи, какие гроши ты за них получаешь! - Она поняла, что ее несет и уже не остановиться. Пусть. - Блестящее будущее! Научная карьера! Ты неудачник. Да, мой дорогой, самый обыкновенный неудачник.
        Андрей снял очки и пробормотал:
        - Лена, зачем? Что ты говоришь?
        - Ты - лузер. И ничего не можешь! Как я устала!
        Она закусила губу, чувствуя, что сейчас заплачет.
        Андрей спросил каким-то тусклым голосом:
        - Что мне, по-твоему, в коммерцию податься?
        - Ну как же! В коммерцию! Ты слишком умный для этого и к тому же гордый. Спрашивается, кому нужна твоя светлая голова, если ты не можешь обеспечить семью! Даже Клюквин в своем киоске получает, наверное, куда больше.
        - Прошу, замолчи!
        - Сколько раз я говорила, что надо продать дом и купить нам нормальную квартиру! Ведь ты можешь это сделать, документы на дом оформлены на тебя.
        В ее голосе зазвучали жалобные нотки, она помнила, что метод кнута необходимо сочетать с методом пряника.
        - Пожалуйста! - добавила Лена просящим тоном маленького ребенка.
        - Я не могу, извини! И потом девочки никогда не согласятся, - тихо, но твердо ответил он.
        - Девочки! Почему ты никогда не думаешь о своей дочери?!
        Андрей сжал в руках карандаш, стараясь не поддаваться на провокацию.
        - Тонкая натура! Все вы тут тонкие натуры, непризнанные гении, загубленные дарования! Такие умные, честные, благородные! Меня просто тошнит от вас!
        Она вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.


* * *
        Андрей ходил по кругу и мерил комнату шагами. Истерика жены оказалась последней каплей. В чаше с ядом. Вот он выпил его и почувствовал, как внутри разливается смертельная усталость. Усталость хроническая, изматывающая. По ночам - переводы. Днем - разъезды по городу: институты, как на грех, расположены в разных его концах, и Андрею все время приходится бежать, чтобы успеть. «Беги, кролик, беги»… Он усмехнулся, вспомнив одноименный роман.
        Кто он, Андрей Басманов, печальный человек в старомодном плаще, с намечающейся лысиной? Проволочный кролик, которого дергают за проволочку как хотят. И бежит он читать лекции в одном институте, в другом, делает переводы для Сомова; бег по кругу, разомкнуть который невозможно. А внутри круга время идет фантастически быстро. Излюбленный сюжет сказок: путник заблудился, прилег отдохнуть в каком-нибудь очень странном месте, проснулся через час, вернулся наконец в свой город и ничего не узнает! Город стал другим, дома, улицы, люди - все другое. Оказывается, пока путник спал, прошло сто лет. Вот и он словно застыл в безвременье. А может, от времени заслонился руками? Бывает, на миг очнется и с ужасом отметит: прошло еще столько-то лет. Последние годы он исповедует принцип страуса - личное изобретение Андрея Басманова, собственная философская система для внутреннего пользования. Принцип нехитрый: закрываешь голову руками - весь мир в себе, иногда высовываешь башку, чтобы оглядеться, а испугавшись, тут же прячешь.
        Он никак не может понять, куда все уходит?! Былой трепет, нежность? Отчего накал чувств стихает? (А ведь когда-то жарило, как в домне! Горело так, что можно было спалить город!) Почему температура отношений снижается и после года супружеской жизни застывает на скучной нормальной отметке 36,6?! Когда его семейная жизнь дала трещину, как вообще началось то, отчего он сейчас прячется?
        Андрей был удивительно счастлив в первый год супружества - не сводил с жены глаз, любуясь ее красотой, шептал ей восторженные стихи и думал, самонадеянный идиот, что она тоже любит его. А потом Лена вдруг стала нервной и раздражительной. Андрея удивляла ее способность устроить сцену из совершенного пустяка. Сначала он находил это забавным и даже пикантным, говорил, смеясь, что Еленочка, как истинная француженка, из ничего умеет сделать шляпку, салат и скандал. За ссорой обычно следовало бурное примирение и какой-нибудь горячий сексуальный эпизод, что придавало остроты их отношениям - «милые бранятся - только тешатся!». А после особенно сокрушительной сцены Лена делалась тихой, молчаливой, виноватой и нежной. Но после рождения дочери все изменилось. Милые капризы Лены превратились в затяжные истерики, которые его удивляли и печалили. Она часто закатывала глаза кверху и вопрошала то ли небо, то ли Андрея: «Неужели сраные пеленки - то, о чем я мечтала когда-то?!» Андрей терялся, бежал стирать пеленки, убеждал ее, что это временные трудности, но Лена как-то не спешила выходить из полюбившегося образа
молодой прекрасной женщины, бессовестно принесенной в жертву мужу-тирану. Его отчаянные попытки понять томления жены пресекались презрительным: «Ах, оставь, ты не поймешь!» В последний год он смирился, придя к выводу, что истерики Лены иррациональны и, раз предвидеть или предотвратить их нельзя, к ним надо относиться как к неизбежному стихийному явлению: попросту пережидать, как грозу или ураган.
        Нет, однажды он попытался поставить ее на место, сказав, что нервы, Леночка, бывают от распущенности и дурного воспитания! Но его попытка образумить жену оказалась неудачной (уж лучше бы и не пытался), потому что в ответ она зарыдала с утроенной силой, заперлась в спальне и наглоталась снотворного. Ужасная история. Он не любит об этом вспоминать. Когда Лене промывали желудок два врача «Скорой помощи», Андрей дал себе слово впредь не ввязываться в семейные сцены. Потому что пошло. А главное - бессмысленно. Ибо тогда Андрей уже догадывался о главном (хотя все еще боялся озвучить это даже себе самому) - она не любит его.
        Говорят, что Чехов советовал брату написать роман о том, как двое любили друг друга, поженились и всю жизнь потом были несчастливы. Да… В их случае выходит несколько иначе. Любил он один, а несчастливы оба.


        Глава 2
        - Танюша! - раздался в трубке голос Гришина. - Вечером у нас праздник!
        Татьяна удивилась: с чего бы? Сегодня будний день, к тому же среда, а они встречаются по вторникам и четвергам.
        - Неужели ты забыла? Годовщина нашего знакомства!
        - Надо же… Как трогательно, что ты помнишь!
        - В семь часов жду тебя в нашем ресторане!
        Положив трубку, она прикинула, что заехать домой переодеться не успеет.
        - Мышка, я сегодня уйду пораньше. У меня встреча!
        Младший редактор Люда Мышкина посмотрела на Татьяну с завистью, как будто знала, о какой встрече идет речь.
        - Счастливая вы, Татьяна!
        - Почему ты так считаешь?
        - Ну как же! Рядом с вами такой мужчина!
        Ей стало неловко: Люда испытывает странный интерес к ее отношениям с Гришиным и непоколебимо уверена в том, что старшая коллега очень счастливая женщина. Хотя Татьяне непонятно, что может знать о женском счастье Людочка в свои двадцать три года? Кстати, когда Татьяна познакомилась с Гришиным, ей было примерно столько же.

…Это произошло в ту пору, когда Олег был начинающим, никому не известным литератором, смиренно обивающим пороги издательств в надежде опубликовать истории о майоре Глухове. Татьяна в то время только что устроилась в издательство на работу, и именно к ней попали творения Гришина. Когда было принято решение об их публикации, Татьяне поручили редактировать эти опусы.
        Олег произвел на нее сильное впечатление в первую же встречу. Приятное лицо, широкие плечи, дорогой костюм, манеры и обходительность - чистая засада для барышни! В каком-то смысле она понимает Люду Мышкину - сама не смогла устоять перед обаянием и напором Гришина.

        - За тебя! За эти девять лет! Между прочим, ты принесла мне удачу. - Он поднял бокал с дорогим вином.
        Олег вообще любит все дорогое: рестораны, вина, брендовую одежду. Вот и сейчас он со вкусом и дорого одет и ресторан выбрал соответствующий… «Не какой-нибудь кабак из дешевых!»
        - Помнишь то время, Танечка?
        Еще бы она не помнила!

…Татьяна занялась редактурой. Роман Олега надо было подготовить за месяц, и, когда Гришин предложил работать по вечерам, она согласилась. Они встретились в пустовавшей квартире его приятеля и начали работу над серией о майоре Глухове. В первый же вечер Олег признался, что Татьяна ему нравится. Она смутилась и перевела разговор, указав на очередные ляпы в тексте, но Гришин оказался настойчивым, да и свои стилистические погрешности считал менее важными, нежели внимание младшего редактора. Однако грехопадения не случилось - Татьяна строго попросила, чтобы до окончания работы Олег забыл обо всем личном.
        Вскоре серию подписали в печать. На радостях Гришин пригласил Татьяну в ресторан. Оттуда они возвратились веселые и пьяные. Почему-то в ту же самую квартиру, где трудились над книгой. Кстати, из мебели там был только стол, на котором лежали рукописи Гришина. Олег открыл бутылку дорогого шампанского и, многозначительно подмигнув, произнес тост:
        - За нас!
        А потом поступил так, как, вероятно, поступил бы в отношении понравившейся ему женщины литературный персонаж майор Глухов - взял Татьяну на руки и… Не успев опомниться, барышня оказалась лежащей на столе и прямо на листах бессмертного творения о майоре Глухове лишилась девственности. От произошедшей близости у нее осталось чувство стыда и неловкости. У Гришина - удивление. Он в самом деле был озадачен: все-таки девушке двадцать три года. Девственность в таком возрасте, при том что девица безусловная красавица, удивляет. Гришин прямо спросил, в чем причина. Татьяна, грустно усмехнувшись, объяснила, что после смерти родителей заботы о младшей сестре легли на нее. «Некогда было амуры крутить, понимаешь?» Он расплылся в улыбке: «Значит, мне повезло!»
        Гришин ухаживал красиво: розы дарил корзинами, шампанское покупал непременно французское, приглашал исключительно в дорогие рестораны. Щедро тратил на нее первые писательские гонорары. Опять же старался удовлетворять культурные запросы профессорской дочки: театры, филармонии, модные выставки. Татьяна переживала свой первый настоящий роман. Вскоре Олег резко пошел в гору. Его остросюжетные боевики оказались востребованы, и за экшен по Гришину стали неплохо платить. Собственной популярностью Олег чрезвычайно гордился и мнил себя одаренным автором. Иногда Татьяне хотелось сказать Гришину, что его потенциал далек от его литературной судьбы, но… Из деликатности она молчала, хотя и не могла воспринимать творчество Олега всерьез. Брутальный и недалекий майор Глухов, этакий Бонд отечественного разлива, постоянно мчался кого-то спасать, кого-то по ходу дела убивал, соблазнял красоток направо и налево, причем все они, как на подбор, были голубоглазыми блондинками, как Татьяна.
        - Задумалась? - к действительности ее вернул голос Олега.
        - Да, нахлынули воспоминания!
        - Славные были времена! Нищета, молодость. - Он усмехнулся. - Чего-то мне все хотелось…
        - А сейчас? Хочется чего-нибудь?
        Гришин задумался.
        - Черт его знает… Вроде все есть… Разве что международных контрактов!
        - А перемен?
        - Что ты имеешь в виду? - спросил Олег настороженным тоном.
        Татьяна вздохнула - она задала вопрос без всякой задней мысли, отнюдь не намекая на его супружеские узы.
        - Психологи советуют менять что-то каждые семь лет: род деятельности, квартиру…
        - Нет, что ты! Квартира у меня замечательная, мне вовсе не хочется ее менять, от добра добра не ищут! А работа… Где еще я смогу столько заколачивать? Пока старик Глухов меня кормит, какой смысл дергаться? А потом, ты знаешь, я вообще боюсь перемен!
        Она усмехнулась - конечно, знает.
        - Я бы, разумеется, хотел, чтобы все было по-другому. Если б не моя жена… Ты же знаешь, Танюша, я бы женился на тебе.
        - Перестань! - ей были неприятны эти слова. - Ты оправдываешься, как будто я тебя в чем-то упрекаю!
        На самом деле она никогда его ни в чем не обвиняла, даже тогда, когда через полгода любовной связи узнала о существовании жены Олега. Этот факт как-то вдруг выплыл наружу, и Гришин удивился, отчего Татьяна придала ему такое значение.
«А какое это имеет отношение к нам?» - удивленно спросил он. Нет, Татьяна его не обвиняла, просто решила разорвать их связь. Полгода они не встречались. А потом Олег сказал, что разводится. Он и по сей день разводится.
        - Ты идеальная женщина! - Он снова поднял бокал. - За тебя!
        Вскоре Олег предложил уйти из ресторана. Они вышли, сели в машину и поехали в съемную квартиру.

…В спальне Гришин вручил ей подарок - цепочку с бриллиантовой подвеской. Утром, рассматривая бриллиант, Татьяна увидела, что он приличных размеров и явно дорогой, но радости не почувствовала.


* * *
        Маша сидела в своей квартире на Мойке в полном одиночестве. Татьяна еще утром взяла в издательстве отгул и уехала в Березовку. Перед Машей лежали страницы текста из пьесы, которую она готовила для завтрашнего прочтения в театре. Текст запоминался с большим трудом - она то и дело отвлекалась, разглядывая в окно Мойку, по которой плыли катера с развеселыми туристами.
        Раздался телефонный звонок, и девушка услышала любимый голос.
        - Маруська, привет!
        Она, как заправская актриса, тут же придала голосу томности и сексуальности. Ответила Бушуеву чуть с придыханием:
        - Да, Саша!
        - Идем гулять!
        - Не могу! У меня завтра важный день! Пробы в театре!
        - Ну начинается! - недовольно вздохнул Саша. - Я надеялся, что, когда ты закончишь этот дурацкий институт с постоянными вечерними репетициями, мы будем проводить вместе куда больше времени!
        Маша чувствовала себя виноватой - в последнее время они действительно редко виделись.
        - Ты же знаешь, я скоро уезжаю!
        В конце лета Бушуев собирался в Москву поступать в Литературный институт.
        - Извини, мне надо выучить еще две страницы текста!
        Он холодно отрезал:
        - Ну как знаешь! Желаю творческих успехов!
        Маша с тоской посмотрела в окно - лето, солнце, счастье!
        - Ладно! Пусть идет все к чертям! Где встретимся?

…Они сидели в кафе на набережной и пили шампанское.
        Саша подмигнул ей:
        - Выпьем за тебя! Кстати, что за пробы?
        Маша всплеснула руками:
        - Очень важные! Понимаешь, мне после института надо где-то закрепиться, а этот театр - предел мечтаний! Сашка, ты не представляешь, как я хочу поступить туда! Там такая школа! А режиссер просто гений! Завтра иду к нему на кастинг, боюсь, мама дорогая! Говорят, он просто зверь! Я уже целую неделю готовлюсь и репетирую!
        - Значит, сегодня отдохнешь!
        - Только к полуночи мне надо вернуться, чтобы выспаться!
        - Успеешь! Маруська, неужели ты хотя бы один вечер не можешь принадлежать мне целиком и полностью?! Тем более что я скоро уезжаю!
        Вспомнив об этом, она опечалилась.
        - Так жалко тебя отпускать! Но я понимаю - у тебя талант, надо его развивать, учиться!
        - Не знаю, Маруся! Может, вообще задвинуть эту литературу к такой-то матери?
        - Да ты что? С ума сошел?
        - А что… - Он усмехнулся. - На поэтические гонорары не больно-то проживешь! А поженимся, как жить? Сколько ты в своем театре будешь получать?
        - Копейки!
        - Вот видишь!
        - Но мы пока не женимся!
        - В ближайшее время я поставлю вопрос ребром! Хватит жить порознь!
        - Разве нам сейчас плохо?
        - Хорошо, Маруся, кто спорит… Очень мило: прогулки, шампанское, веселые выходки, секс по тридцать шесть часов кряду, но… - Он замолчал.
        - О чем ты?
        Маша дотронулась до его руки.
        - Но ведь есть что-то еще: ответственность друг за друга, необходимость в постоянном присутствии любимого человека.
        - И скучные серые будни?!
        - Мне кажется, этого мы можем не опасаться! Чего ты боишься? Быта?
        - Неужели варить супы и стирать носки весело?
        - А разве наша жизнь состоит сплошь из веселых вещей? И вообще… Носки я сам себе стираю! При чем здесь это? Ах, Маша, ты еще такая маленькая!
        - Окончишь институт, вернешься из Москвы, и поженимся!
        - А все-таки, может, ну их, эти творческие амбиции, к лешему? Пойду к Козликову в рекламное агентство, он меня зовет. Монеты нормальные, и ехать никуда не надо!
        - Вот пусть Козликов и считает монеты! А ты гений! У тебя особый путь! Ты вообще будущий Введенский! Кстати, завтра я читаю его стихи, вот послушай!
        Маша с чувством начала… Над Невой летели строчки, в которых некто «забыл существованье слов, зверей, воды и звезд». Когда она закончила, раздались аплодисменты. За соседним столиком ей хлопали пожилые интуристы. Маша улыбнулась им в ответ.
        - Поэзия Введенского - это космос! Знаешь, я часто размышляю над его словами «но кругом быть может Бог!». Вот смотри: солнце отражается в Неве - это Бог, Он в твоих волосах, вон собака смешная бежит - и это Он…
        Влюбленные брели вдоль набережной, взявшись за руки. На подходе к Дворцовой площади к ним подошел явно нетрезвый человек невнятной наружности и обратился к Бушуеву: «Простите, я хочу нарисовать вашу даму. Редкая фактура!» Уличный художник кивнул на стоявший неподалеку мольберт.
        - Я согласна! - быстро сказала Маша.
        Бушуев потянул ее за рукав, но она уже устремилась вслед за странным художником. Тот страшно обрадовался, достал кисти. Усадив девушку, принялся рисовать. Саша примостился рядом, наблюдая за Машей. В глазах девушки отражался его любимый город, на который он хотел смотреть только ее глазами.
        Она разглядывала Дворцовую площадь в лучах заходящего солнца. Ах, если бы на портрете можно было передать ее счастье! В этот момент она была невероятно, фантастически счастлива, застыла в счастье, как муха в янтаре. Навечно. Портрет вышел довольно странным, но очень понравился Маше. Она даже в ладоши захлопала. Как будто про нее угадали что-то важное… Художник расцвел, галантно поцеловал ей руку.
        У Александрийской колонны Бушуев еще раз взглянул на портрет и покачал головой:
        - Ну ты даешь! Чувак был совсем пьяный!
        - Мне стало жаль его, видно, что человеку нужны деньги. Но портрет, согласись, замечательный!
        - Ты совсем не похожа на себя!
        - А мне кажется, очень похожа! Такое чистое импрессио, по настроению - это я! Глаза мечтательные, в башке стихи Введенского!
        Он улыбнулся:
        - Маруська! Ты совершенно невозможна!
        - Какой прекрасный вечер! Хорошо бы еще шампанского!
        - Подожди здесь, я мигом!
        Бушуев взял стремительный старт и через несколько минут вернулся с бутылкой и бумажными стаканами. Они выпили шампанское прямо на площади, быстро набирая градусы.
        Вскоре Маша констатировала, глупо хихикая:
        - Мы с тобой надрались до синих соплей!
        Саша принялся подначивать ее:
        - А давай на спор?! Ты сейчас устроишь представление, будешь читать вслух стихи. За деньги! Предмет спора - сколько монет тебе подадут. Если больше ста рублей - ты выиграешь!
        - Я согласна! - сказала совсем пьяная Маша. - Только у меня шапки нет! А как без нее?
        Бушуев мигом нашелся и расстелил пакет:
        - О! Пусть сюда бросают! Господа! Сегодня на арене Мария Басманова!
        Маша без тени смущения взялась декламировать стихи, которых знала великое множество. Туристы смеялись и бросали деньги. Через двадцать минут сольного выступления Маша с Сашей кинулись считать выручку. Набралось семьдесят пять рублей.
        Бушуев покатился со смеху:
        - Не густо, Маруся! Ты проиграла!
        Маша бросилась к рафинированному, явно европейскому туристу.
        - Сэр, сударь, мистер, как вас там к лешему! Поэзию любите? Что для вас? Элюар, Эллиот? Берите Пушкина!
        Она прочла отрывок из «Онегина». Интурист опешил, явно не понимая, что от него хотят.
        - За представление надо платить! - грозно сказала Маша. - Деньги! Доллар! А, черт!
        Интурист вдруг улыбнулся и достал бумажник. К Бушуеву Маша вернулась, неся в руках десять долларов.
        Саша расхохотался:
        - Бог ты мой, Маруся, профессорская дочка! Кто бы мог подумать! Ты вымогала деньги, как цыганка!
        - Но спор я выиграла!
        Обнявшись, они танцевали под Ангелом танго.
        Только к часу ночи Маша вспомнила о завтрашнем прослушивании.
        - Сашка, мне надо домой! У меня завтра пробы в театре!
        - Подумаешь! Ну не возьмут в этот театр, возьмут в другой!
        Она разозлилась и даже стукнула его по голове:
        - Как ты не понимаешь! Мне надо именно в этот!
        - Да к черту все! Пойдем кататься на катере!
        Маша мгновенно согласилась. Часа два они катались на катере, вдохновенно целуясь.

…Она пришла домой в пять утра. У подъезда влюбленные простились, и Бушуев потопал к себе на Сенную. В парадном, чтобы открыть дверь своей квартиры и вписаться в нее, Маше пришлось предпринять героические усилия - дверь почему-то раздваивалась, а то и троилась. «Во набралась!» - хихикнула девушка и с пятой попытки попала в дверной проем. В комнате она рухнула на кровать и заснула мертвецким сном.


* * *
        Будильник прозвонил в восемь. Маша еле выползла из кровати. Пошатываясь, она вышла в коридор и тут же обо что-то споткнулась. Маша заорала от страха, а неопознанное явление послушно, как куль, повалилось к ее ногам. При включенном свете в куле был опознан Клюквин.
        - Какого черта! - недовольно пробасил он, поднимаясь с пола. - Бродишь ни свет ни заря!
        От возмущения Маша не сразу нашлась что ответить.
        - Откуда ты взялся вообще?
        - Татьяна оставила мне ключи и разрешила у вас пожить!
        - А почему я тебя ночью не помню?
        - Неудивительно! - ехидно пробурчал Клюквин. - Шляешься по ночам пьяная! Небось не помнишь, как тебя зовут!
        - А чего ты тут сидишь? Ты меня ужасно напугал!
        - Медитирую! Я теперь каждое утро встаю затемно и медитирую. Один йог говорит, что мы должны просыпаться в пять утра, медитировать несколько часов, а потом начинать свой бизнес.
        - Тоже йог нашелся! - фыркнула Маша.
        - И вот я сижу, погрузившись в медитацию, совершенно отринув себя, а тут ты выскакиваешь как угорелая и пинаешь меня!
        - Проехали, идем варить кофе.
        За завтраком Маша пожаловалась Клюквину на скверное самочувствие - голова раскалывается, дикая усталость. Обычно в такое утро она представляет, что у нее включается автопилот, ну, знаете, когда сил нет, надо просто включить автопилот! А тут она включает, а ни фига не происходит - автопилот не работает.
        В голосе Клюквина прозвучала неподдельная тревога:
        - Плохие дела, Маруся! Хуже этого только знаешь что может быть? Когда шасси не выпускается!
        - Юра, что мне делать?! У меня сейчас прослушивание в театре! Театр - мечта, режиссер Палыч - зверь, и мне очень надо зацепиться именно в этом театре! А я приду туда вялой рыбой, кому такая нужна? Где драйв, экспрессия?
        - Надо кофе на водке сварить! Кофе «Черный капитан»! Будешь как новенькая!
        - Точно бодрит? Давай! - Маша махнула рукой.
        Клюквин с готовностью кинулся к столу. Минут через пять он с гордостью водрузил на стол нечто черное, отдающее спиртом.
        - Ты уверен, что это пьют? - затравленно спросила Маша.
        - Ага! Давай залпом!
        Она выпила, и из ее глаз брызнули слезы.
        - А теперь прими ледяной душ, и вперед! - скомандовал Клюквин.
        Странное дело, ядреная смесь вкупе с бодрящим душем сделали свое дело: Машино сердце стучало, а пульс зашкаливало.
        Выйдя на шумный проспект, она вдруг почувствовала такое ненормальное возбуждение, что едва не понеслась по Невскому вскачь как угорелая. Вот это «Черный капитан»! Она буквально влетела в театр.
        - Басманова? - Девица в очках подозрительно оглядела Машу. - На пробы? Идите на сцену!

«Зверь» Палыч оказался невысоким, полноватым, слегка помятым человеком. Судя по всему, режиссер пребывал не в лучшем состоянии, чем Маша при пробуждении. Он позевывал и смотрел вокруг исключительно хмуро. Маша мгновенно распознала родственный синдром похмелья и почему-то всю робость у нее как рукой сняло.
        - Кто такая? - строго спросил Палыч.
        - Басманова! - крикнула Маша так, что режиссер вздрогнул.
        - Чего орешь? Мы не глухие!
        - Голос ставлю! Чтоб и в последнем ряду было слышно!
        - А… - удивился Палыч, - молодец! Ну, давай, что ли… Начинай!
        - Александр Введенский! Мой любимый поэт! - звонко прокричала Маша.
        Услышав про коня, который отведал бы борща, Палыч изумленно всплеснул пухлыми ручками, и миролюбиво спросил:
        - А сплясать?
        - Запросто! - сказала Маша. - Еще не остановите! А потом спою!
        - Надо же, какая экспрессия!
        А вы как думали! Человек, принявший с утра кофе «Черный капитан», и не такое выкинет.
        Когда Маша закончила, Палыч заключил:
        - Браво! Вы нам категорически и безоговорочно подходите!


        Глава 3
        Неделю назад директор сообщил ей, что галерея закрывается. Полина почувствовала растерянность и грусть - она привыкла к своей работе. К тому же она решительно не представляла, чем ей теперь заняться. Полина в очередной раз обозвала себя дурой - надо было получать образование, глядишь, сейчас все было бы проще.
        Первые дни без работы она провела в состоянии полной прострации, гуляла по городу, подолгу сидела в Летнем саду. Никого не хотелось видеть, даже Климова. Особенно Климова. Когда на мобильном высвечивался его номер, она не отвечала. Ей вообще ничего не хотелось: ни есть, ни спать - ну не было, хоть ты тресни, любви к «привычкам бытия»! Вместо еды - полпачки сигарет в день, вместо сна - хроническая бессонница.
        - Ты так угробишь себя! - сказал ей Данилов. - Это я тебе как муж и врач говорю!
        Он все понимал, сочувствовал ей, но от его молчаливого сочувствия было ничуть не легче.
        - Лучше как муж и врач скажи, куда мне податься?
        Он растерялся, не нашел что ответить.
        Полина сухо усмехнулась:
        - Ясно! Значит, ты тоже считаешь, что из меня ничего не выйдет?!
        Он запротестовал:
        - Я этого не говорил!
        - Не говорил, так подумал!
        Полина чувствовала, что ее будто несет с горы, и не могла остановиться. Разумеется, они поругались. Данилов ушел и вернулся пьяным уже ночью.
        В последний год он стал пить и приходил изрядно «навеселе». Полина пробовала говорить с ним, Данилов отвечал, что алкоголь в его случае - издержки профессии, мол, попробуй-ка выдержать ночные дежурства и бесконечные операции! Она умолкала, зная, что дело не в этом. Причина в другом: Данилов догадывается о ее отношениях с Климовым, переживает и пытается заглушить переживания алкоголем.
        Месяц назад, в июле, разразилась мучительная сцена. Она была дома одна. Данилов остался в больнице на ночное дежурство. Поздно вечером позвонил Климов. Он только что вернулся из Москвы. Никита признался, что отчаянно скучал в эти две недели отсутствия, и предложил немедленно встретиться. Она не пошла, а полетела к нему. Полина была любовницей Климова уже четыре года, но всякий раз от одной только мысли, что увидит его, теряла голову.
        Они поужинали в ресторане, прошлись по набережной, а потом поехали к нему, где до утра любили друг друга. В шесть утра Климов отвез ее домой, потому что к восьми с ночного дежурства возвращался Данилов. Однако в хорошо продуманном и давно отработанном сценарии на сей раз случился сбой: когда Полина открыла дверь, Данилов вышел ей навстречу. Последовал вопрос: «Где ты была?» Она отвела взгляд. Муж взял ее за плечи и заставил посмотреть в глаза. Несмотря на мягкость характера, Данилов обладал большой физической силой.
        Она вскрикнула:
        - Ты делаешь мне больно!
        - Ответь на вопрос!
        - Я была у Татьяны.
        - Сейчас я позвоню ей!
        Неожиданно Полина почувствовала горькое облегчение - что ж, пусть все выяснится. Она не может больше жить в липкой паутине лжи, пусть Данилов узнает, какая она, и убьет ее презрением.
        - Иван, не надо никуда звонить! - Она сама поразилась тому, как спокойно прозвучал ее голос. - Если хочешь, я скажу правду!
        И тут с ним что-то произошло, он побледнел:
        - Не надо. Я верю тебе! Мы оба знаем, что ты была у Татьяны!
        Он повернулся и ушел в свою комнату.
        Полина сидела на кухне, плакала и курила одну сигарету за другой. Она чувствовала себя усталой и совсем запутавшейся. Древние греки считали любовь наказанием… За что она наказана?
        На следующий день они с Даниловым общались как ни в чем не бывало. Вот только с того дня муж стал выпивать еще больше.


* * *
        Татьяна подошла к окну - прекрасный летний вечер! Жаль, что не поехала в Березовку, как собиралась. Ее планы нарушил Олег. Он позвонил и попросил о встрече.
        Уступив, Татьяна отложила дела, приехала в квартиру их тайных свиданий и вот уже два часа ждет его. Собственно, ждать больше не имеет смысла, потому что пять минут назад Гришин позвонил и виноватым голосом сообщил, что не приедет.
        - Извини, Танюша, появились срочные дела…
        - А три часа назад ты о них не знал?
        - Не знал. Выплыло как-то вдруг…
        Татьяна усмехнулась - очевидно, что «выплывшее» связано с его женой.
        Это в книгах Гришина майор Глухов крутит романы с красотками направо и налево, а в жизни известный писатель имеет законную супругу, сына и четкое понятие о супружеских правах и обязанностях. В расписании, установленном Олегом, Татьяне отводится лишь два дня в неделю, ну, в крайнем случае три, если жена Гришина занята. А если у жены на Олега свои планы, Татьяна должна с ними считаться и не обижаться, даже если ее лишат положенных двух свиданий.
        - Не злись, ты же добрая девочка!
        - Не смей разговаривать со мной как с идиоткой!
        Короткие гудки… Странно, но, в сущности, ей уже не больно. Потому что в последнее время Татьяна все чаще задает себе вопросы: любовь ли это и хочет ли она остаться с Олегом? Сама возможность подобных вопросов рождает другие. Что вообще их связывает? Многолетняя привычка? Или ее женский страх одиночества?
        Татьяна стояла у окна и плакала. Было жаль испорченного вечера - хотелось к родным в Березовку, но на последнюю электричку она опоздала.
        Через три дня до Гришина, видимо, дошло, и он явился с повинной. Татьяна как раз обедала в располагавшемся через дорогу от издательства кафе (о чем Гришину доложила ее коллега Люда Мышкина). У Татьяны пропал аппетит, когда Олег присел рядом.
        - Танюша, как хорошо, что я тебя нашел!
        Гришин тут же осекся: по ее виду никак нельзя было сказать, что она находит в этом что-то хорошее. Татьяна задумчиво поддевала вилкой листки салата и молчала.
        - Ты обиделась?
        Она спокойно ответила:
        - С чего ты взял?!
        - Значит, точно обиделась! Пойми, я действительно не мог приехать в тот вечер! Кстати, ты не против, если я тоже что-нибудь закажу? Есть хочется! - Он ослепительно улыбался.
        - Не советую! - хмуро бросила Татьяна. - Здесь не твой уровень! Средний ценовой диапазон. За углом есть ресторан, потом зайдешь, поешь, гарантированно не отравишься! Ты ведь не любишь неожиданностей, Олег!
        - Твоя ирония бьет наотмашь! - Он нервно забарабанил по столу наманикюренными пальцами.
        - Знаешь, Олег, меня так и тянет совершить что-нибудь экстравагантное, например, взять и вывалить тебе на голову содержимое этой тарелки!
        - Зачем? - опешил Гришин.
        - Хочется прогнать выражение самоуверенности с твоего лица! Вдруг без него оно станет человеческим?
        - Я, конечно, виноват перед тобой, но, согласись, это не дает тебе право оскорблять меня!
        - Не беспокойся! Я не отважусь на подобную эксцентричную выходку - увы, не позволит воспитание!
        - Давай помиримся!
        - Я с тобой не ссорилась! Но если тебе так легче - считай, что помирились!
        - Замечательно! - кивнул Олег. - У меня для тебя есть подарок!
        Он положил на столик конверт.
        - Что это? - изумилась Татьяна.
        - Путевка!
        - Куда?
        - В Париж! Вылет через три дня! Ты успеешь собраться!
        - С чего ты взял, что я сейчас имею возможность ехать в Париж?
        - А какие проблемы?
        - Кто меня с работы отпустит?
        - С главным редактором я договорюсь. Мне он не откажет.
        Гришин и в самом деле был с Сан Санычем в приятельских отношениях.
        Татьяна улыбнулась:
        - Все-таки странно, мы с тобой еще никуда не ездили вместе! Что на тебя вдруг нашло?
        Его лицо вытянулось, и она сразу все поняла.
        - Нет, Танечка, - мягко возразил Олег, - путевка только для тебя. Мы, конечно, поедем куда-нибудь вдвоем, но позже… А пока отдохнешь ты и потом расскажешь мне о впечатлениях!
        - Ясно. Спасибо, Олег, чудный подарок!
        Она постаралась не показать, что расстроена.
        - Мне пора на работу. Обеденный перерыв закончился!
        - Идем вместе, я зайду к Сан Санычу, чтобы поговорить о твоем отпуске.

…Вечером Татьяна спросила сестру:
        - Маруся, мне тут дали путевку… Вот не знаю, ехать или нет…
        - Куда?
        - В Париж!
        Маша всплеснула руками:
        - В Париж?! Сколько стоит?
        - Нисколько… Бесплатно…
        - И ты еще раздумываешь?
        - Вообще, есть сомнения…
        - К черту сомнения! Поезжай! Ничего у вас в издательстве заботятся о сотрудниках! Вот это я понимаю!
        Вечером позвонил Гришин:
        - Ну как, собираешься? Жаль, я не смогу тебя проводить!
        - А что такое?
        - Завтра я должен срочно лететь в Москву!
        - Действительно жаль, - вздохнула Татьяна, - даже не простимся!
        - Ничего, скоро увидимся! Не забудь взять с собой фотоаппарат, потом покажешь снимки!
        Татьяна простилась с Гришиным и принялась укладывать вещи в дорогу. Утром она заехала в издательство сдать кое-какие дела и зашла к Сан Санычу.
        - Привет, Басманова! - шумно приветствовал ее главред. - Уезжаешь?
        Татьяна застенчиво улыбнулась.
        - Счастливчики! Везет же некоторым! - подмигнул он. - Кто в Париж, кто в Италию. Молодцы! Я бы тоже не отказался!
        - А кто в Италию? - не поняла Татьяна.
        - Олег Гришин! Я сегодня звонил ему - теща ответила, что он с женой уехал в Италию!
        Татьяне почему-то стало больно дышать, и она поспешила проститься с главным. Дома, сидя у раскрытого чемодана, она расплакалась. Потом успокоилась, даже усмехнулась - молодец, Гришин, надо же какой заботливый! Сам на отдых поехал и о любовнице позаботился! И преподнес все так трогательно - дела в Москве… Только зря старался, Олег! Она решительно перевернула чемодан - посыпались блузки, белье. Не надо нам ваших парижей! Татьяна призадумалась - сдать, что ли, путевку, деньги немалые… Приедет Гришин - вернет ему в конвертике, скажет, извини, не получилось с Парижем. Обстоятельства не сложились. Татьяна позвонила в турфирму. Ей вежливо объяснили, что деньги не вернут. Ну и ладно.


* * *
        Время шло, а Полина по-прежнему пребывала в ступоре. Просмотр газет с объявлениями о приеме на работу ничего не давал. Куда в самом деле ей податься? Что вообще она умеет, кроме как танцевать? Кстати, недавно она встретила бывшую знакомую из балета - та предложила устроить ее в театр, естественно, на откровенно запасные роли и на совершенно мизерный оклад. Полина отказалась - гордая… Но гордым тоже надо на что-то жить. Поэтому, увидев объявление о том, что в крупный магазин парфюмерии требуется продавец, она пошла на собеседование. Деньги предлагали, конечно, смешные, но все-таки хоть что-то!
        Теперь с утра до вечера она стояла у красиво оформленных витрин и предлагала покупателям «помочь определиться с выбором». К концу рабочего дня ноги гудели, а от динамичной музыки, транслировавшейся в зале, Полина чувствовала себя отупевшей. Она даже обратилась к заведующей - нельзя ли, мол, обойтись без музыки, но ей ответили, что никак нельзя: энергичная музыка стимулирует покупателей совершать покупки. Понятное дело, что вскоре Полину уже все раздражало: необходимость обращаться к покупателям с вопросами, сугубо женский коллектив… Одним словом, не театр! Ничего не поделаешь - розничная торговля не для тонких натур. Вот крупная оптовая еще куда ни шло! Полина часто с тоской вспоминала свою тихую галерею.
        Данилов пытался поддержать жену, даже преподнес в качестве подарка билеты в Мариинский театр. На балет, естественно. Поначалу она хотела отказаться, но, чтобы не обижать мужа, принарядилась и отправилась с ним в театр. Правда, как и следовало ожидать, ничего хорошего из этого не вышло. Она грустно смотрела на сцену, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
        В антракте Данилов участливо сказал:
        - Полиша, давно хотел спросить, но не решался… Ты очень переживаешь из-за того, что не можешь танцевать?
        Она усмехнулась:
        - Как сложилось, так сложилось, что уж теперь!
        Во втором акте Полина указала мужу на приму, исполнявшую главную партию:
        - Юля! Мы вместе начинали! Дружили.
        После спектакля Данилов предложил:
        - Может, хочешь зайти к своей знакомой в гримерку?
        - Зачем? - удивилась Полина. - Вряд ли ее это обрадует.
        - Ты сказала - вы дружили?
        - И что с того? Это ее заслуженный триумф, заработанная победа! Лучше не портить Юле настроение! Люди боятся чужого невезения, думают, вдруг оно заразно! Идем домой, Иван!
        Он виновато вздохнул:
        - Не надо было приходить, да?
        - Перестань. Все в порядке! Но в следующий раз бери билеты в оперу!


* * *
        Маша покачала головой:
        - Зря ты, Таня, в Париж не поехала!
        - Ничего, - отмахнулась Татьяна, - значит, не судьба. А потом получается, правильно, что не поехала: сейчас нужно заботиться о бабушке.
        В последнее время Зинаида Павловна прихварывала, и Татьяна переживала за ее здоровье. На днях Полина увезла бабушку в город - пройти обследование в больнице Данилова.
        - Сдает «наш век», - грустно заметила Маша.
        - Мне страшно представить, что с ней что-то может случиться, - призналась Татьяна.
        - Будем надеяться на лучшее! - Маша прибавила газу и пошла на обгон.
        - Смотри на дорогу и скорость сбавь! Носишься как угорелая! - воскликнула Татьяна.
        Маша надулась.
        - Между прочим, все говорят, что я хорошо вожу машину!
        - Как у тебя в театре, Маруся?
        - Отлично! Уже начинаю репетировать. С ходу главная роль - это вам не шутки!
        - Молодец! Саша рад?
        - А когда он за меня радовался? В представлении Бушуева, в идеале я должна быть домашней хозяйкой - печь пироги и ждать его с работы!
        - А вдруг он прав?
        - Вполне возможно, но мне такого счастья не надо.
        - Не зарекайся!
        - Таня, я тебя умоляю, не заводи старую шарманку! И вообще, в конце концов, какие мои годы! До тридцати еще далеко - все успею!
        Татьяна усмехнулась: она вот не успела, а ведь уже четвертый десяток пошел. Поняв, что сказала бестактность, Маша осеклась.
        Татьяна перевела разговор, заметив:
        - Хорошо в Березовке! Никакие парижи не нужны!
        - Да! Только эта грымза жутко действует на нервы!
        - Ты про Лену? Ах, Маша, ну нельзя так… Она жена Андрея! Мы вынуждены считаться…
        - Она нам скоро на шею сядет! Вот увидишь!
        - Не преувеличивай! Главное, чтобы Андрею было хорошо!
        - Как раз ему-то и нехорошо! А сказать по правде, так очень даже плохо! Она, как вампирица, из него всю кровь выпила!
        - Маша, чего ты хочешь? Чтобы они разошлись? Но ведь у них ребенок!
        - Я хочу, чтобы мой брат был счастлив!
        Приехав, сестры сразу заметили отсутствие Балалайки, оставшейся на попечении жившей в доме Лены. Татьяна позвала собаку - никто не отозвался. Сестры бросились к Лене:
        - Где Балалайка?
        Та растерялась:
        - Я не знаю. Калитка открыта - она куда-то убежала.
        Татьяна заплакала:
        - Ее нельзя было выпускать! Собака старая, не найдет дороги обратно!
        На шум вышел Андрей. Татьяна кинулась к нему.
        - Как же так?! Ведь это наша собака! Мы доверили ее вам!
        Андрей развел руками:
        - Да я сам только что приехал… - Потом обратился к жене: - Понимаешь, наша семья очень любит Балалайку…
        - У меня ребенок на руках! Мне некогда за вашими собаками следить! - сквозь слезы выкрикнула Лена. - И не надо смотреть на меня так, будто я ее живодерам сдала! Побегает ваша собака и вернется, никуда не денется!
        - Если не вернется, ты будешь виновата! - гневно пообещала Маша.
        Лена ушла в дом, хлопнув дверью.
        Весь вечер Басмановы бегали по поселку и искали собаку. Наконец кто-то из соседей сказал, что ее видели в районе железнодорожной станции. Сестры кинулись на станцию и увидели на перроне Балалайку, которая встречала приходящие из города поезда.
        - Она бабушку встречает! - догадалась Маша.
        Татьяна на глазах у изумленных дачников опустилась перед собакой на колени и расцеловала ее в седую морду.
        Инцидент с Балалайкой окончательно испортил отношения между сестрами и Леной.


* * *
        В пятницу Климов по просьбе Полины отвез бабушку из города в Березовку. Зинаида Павловна категорически отказалась ложиться в больницу, заявив, что в ее возрасте валяться на больничных койках совершенно недопустимо. Оказавшись в любимом доме, бабка Зинаида успокоилась: «Вот и славно! Дома даже стены помогают!»

…Климов решил переночевать в Березовке. Правда, сестер и Андрея не было - они собирались приехать в субботу утром.
        - Привет! - кивнула ему Лена. - Сегодня в доме непривычно тихо! Будешь ужинать?
        - Не откажусь.
        Лена поставила перед ним тарелки, налила чай. Она не сводила глаз с бывшего мужа.
        - В чем дело? - усмехнулся Климов. - Ты на мне дыру протрешь, дорогая!
        Она улыбнулась:
        - Ты всегда ел красиво, с аппетитом… Никита, а помнишь, я раньше готовить совсем не умела? Ты злился!
        Климов как-то странно взглянул на нее.
        Лена замахала руками:
        - Что ты?! Ешь, не стесняйся!
        - С чего тебя вдруг потянуло на ностальгию?
        - Видимо, в настоящем мало радости! Не очень приятно сознавать, что твой муж - обыкновенный неудачник!
        Климов нахмурился:
        - Как ты смеешь так говорить? Разве Андрей неудачник?
        - Когда я выходила за него замуж, я думала, что он сильный, одаренный, амбициозный! В общем, мужчина, от которого хочется иметь детей! Но очень скоро выяснилось, что у Андрея нет ни амбиций, ни желания что-либо менять… Он плывет по течению, даже не замахиваясь на великое!
        - Но это его право и его жизнь! - холодно заметил Климов.
        Лена пожала плечами:
        - Как посмотреть! У нас, между прочим, ребенок, если ты забыл!
        - А при чем здесь это?
        Климов скривился - он терпеть не мог причитаний мамаш-наседок, в особенности когда детьми прикрываются, как щитом.
        - Андрей должен подумать о будущем дочери! Он обязан обеспечивать семью!
        - Разве твой ребенок голодает?
        - Не ерничай! Сам знаешь, какая у Андрея зарплата!
        - У меня немногим больше. Ничего, я не голодаю и даже довольно упитанный.
        - Я говорю о том, что на такую зарплату нельзя жить достойно!
        - Достойно?! Ну-ну… А ты знаешь, что ради тебя он оставил науку?
        - Я тебя умоляю!
        - А должна знать! Как и то, что Андрей чрезвычайно одарен! Ты его совсем не ценишь!
        Лена махнула рукой:
        - Надоело все!
        - Что именно?
        - Дом, странноватые сестры, трехсотлетняя старуха!
        - Тогда, может, честнее было бы уехать и оставить этих людей в покое?
        Лена промолчала и после долгой паузы вдруг выпалила:
        - А ты тоже хорош, Никита! Не пойму, на кой черт она тебе сдалась?
        - Ты о ком? - искренне удивился Климов.
        - Думаешь, никто ничего не знает? Я про несостоявшуюся балерину!
        - Моих отношений с Полиной, Лена, не надо касаться. Это не для тебя.
        - Скажи еще - любовь?
        - Я бы не хотел обсуждать это с тобой. Спасибо за ужин, готовить ты научилась, и вообще… Ты молодец! Сильно эволюционировала в духовном развитии.
        Он встал из-за стола.
        Лена бросила ему вслед:
        - Никита! Ты любил меня когда-нибудь?
        - Спокойной ночи! - отрезал он, не обернувшись.

…Климов уже спал, когда в дверь постучали. Открыв, он с удивлением увидел Лену, на которой была лишь короткая ночная сорочка. Кокетливо улыбаясь, Лена сообщила, что ей не спится. Климов посоветовал бывшей жене принять снотворное, всем видом показывая, что не расположен к полуночным беседам.
        Она нежно коснулась его щеки:
        - Небритый… Никита, а помнишь, какие мы раньше были неутомимые, занимались любовью по три дня подряд…
        Он смутился:
        - Ну-у… Это было так давно, что стало мифом. Теперь я старый, потрепанный жизнью человек. Спокойной ночи!
        Лена замахнулась, чтобы ударить его, но сдержалась. Она наградила бывшего мужа убийственным взглядом, в который вложила всю ярость отвергнутой женщины, и ушла.


* * *
        Маша подъехала к дому и вышла из машины. Рядом раздался чей-то бас: «Здрасьте!» Оглянувшись, она увидела высоченного крепкого мужчину лет тридцати. Неподалеку стоял джип, из которого неслась разухабистая музыка.
        - Вы здесь живете? - спросил незнакомец, кивнув в сторону басмановского дома.
        - А в чем дело? - насторожилась Маша.
        Детина расплылся в улыбке:
        - Я - Лопатин! Ваш новый сосед!
        - А, - протянула Маша, - значит, это вы купили соседний дом?
        - Ну, домом его не назовешь, так - хибара… Но я ее снесу! И отстрою хороший дом! Трехэтажный! С бильярдом и бассейном!
        - Рада за вас!
        Лопатин вздохнул:
        - Нечему радоваться! У меня участок маленький. Вот если бы вы свой продали!
        Машино лицо вытянулось:
        - Мы ничего не продаем!
        - Я готов купить вместе с домиком!
        - Вы не поняли? Мы не собираемся ничего продавать!
        Но Лопатин не отступал:
        - Я уже к старику ходил, его почему-то Хреном зовут… Говорю, Хрен, продай землю, на хрен она тебе? Картошку сажать? Я деньги дам приличные, не обижу!
        - Он, конечно, не согласился?
        - Натурально, ни в какую! Уперся как баран! Бородой трясет, моя, говорит, земля, здесь помирать буду!
        - С нами у вас тоже ничего не получится! - отрезала Маша.
        - Может, поговорим? - насупился Лопатин.
        - Не имеет смысла!
        - А если обсудить?
        - У вас денег не хватит!
        - Вы, девушка, насчет моих денег не сомневайтесь. У меня хватит!
        - Идите с вашими деньгами знаете куда?! - брезгливо усмехнулась Маша.
        Лопатин, однако, в указанном направлении не ушел и даже не обиделся, а вполне миролюбиво заметил:
        - Чего же тогда хозяйка говорила, что дом продаете?
        - Какая хозяйка?
        - Так в вашем доме. Молодая хозяйка. С ребенком.
        - Вот даже как?! А ну-ка идемте! - решительно сказала Маша. - Сейчас разберемся.
        Детина послушно поплелся за ней.
        Басмановы пили чай на веранде. Лопатин со всеми доброжелательно поздоровался.
        - Это кто? - шепотом спросила Татьяна у Маши.
        - Нувориш, денежный мешок! - громко, чтобы все слышали, ответила Маша. - Наш сосед Лопатин. Пришел к нашему дому прицениться! У него столько денег, что на все хватит!
        - Вообще дом мне не нужен, - пояснил Лопатин, - мне нужна земля, я хочу объединить ваш участок со своим. Но, разумеется, готов заплатить и обсудить…
        - Это не важно! - прервала его Маша. - Важно другое!
        Она выразительно посмотрела на Лену, вместе со всеми сидевшую за столом. Та с вызовом уставилась на Машу. Присутствующие замерли, предчувствуя скандал.
        - Интересно то, что у нашего дома, оказывается, есть хозяйка! И представьте, это Лена! Скажи, пожалуйста, Лена, ты действительно хочешь продать дом?
        - Да! - невозмутимо ответила Лена. - А почему нет? Мне кажется, этот вариант устроил бы всех! Нам предлагают хорошие деньги, на которые можно построить приличный, современный дом в другом месте и к тому же решить наш с Андреем жилищный вопрос. Можно все обсудить и устроить таким образом, что все останутся довольны.
        - А мне куда податься? - печально спросила Зинаида Павловна.
        - Бабушка, на улице вы не останетесь, не преувеличивайте! - вспыхнула Лена.
        - А по какому праву ты решаешь за всех? - Глаза Маши гневно сверкали.
        В Лениных глазах тоже вспыхнули искры.
        - По какому праву? Хочу напомнить, дорогая Маруся, что это дом моего мужа. Андрей, конечно, человек деликатный и порядочный и никогда не напомнит о своих правах, но… В самом деле, лучше найти вариант, подходящий для всех!
        - Вот как, Андрей, значит, мы у тебя в гостях? - усмехнулась Полина.
        - Мы не слишком нагло ведем себя, братец? - съязвила Маша.
        - Перестаньте! - грустно сказал Андрей. - Какая пошлость, однако!
        Полина стукнула по столу:
        - Неужели никто не может противостоять этому напору?! Иван, хоть ты скажи!
        Данилов напрягся, но промолчал.
        - Ага, он скажет! - процедила Лена. - Он вообще молчаливый. В иных ситуациях все понимает, но делает вид, что ничего не происходит.
        - Лена, замолчи! - рявкнул Климов.
        - Спешу напомнить, что я давно не твоя жена, Никита, так что не надо на меня орать! У меня другой муж! - Лена насмешливо посмотрела на Андрея. - Ну, что скажешь?
        Андрей молчал. Лена встала из-за стола и ушла.
        Лопатин огляделся по сторонам:
        - Весело тут у вас! А можно я того… останусь?
        Татьяна растерянно кивнула:
        - Пожалуйста!
        Лопатин с готовностью уселся за стол.


        Глава 4
        Вечером попрощаться с Басмановыми приехал Бушуев. Утром Саша должен был вернуться в Петербург, чтобы успеть на дневной поезд до Москвы. После ужина они с Машей ушли на берег, где долго сидели, взявшись за руки.
        Стемнело, появились звезды.
        - Удивительные дни, Маруся! Время метеоритных дождей, звездопадов. Смотри, вон падает звезда!
        - Загадывай желание! Успел?
        Они вернулись в дом, когда все уже спали. Тихо, чтобы никого не разбудить, прошли в Машину комнату.
        - Очень хочется есть! - призналась девушка. - Принесу чего-нибудь!
        Она вернулась со связкой бананов.
        Бушуев засмеялся:
        - Маруся, мы все-таки должны пожениться!
        - Почему?
        - У нас столько общего! Например, любовь к бананам! Да и в сексуальном смысле мы просто созданы друг для друга!
        - Чего не скажешь обо всем остальном!
        - Так это же замечательно! Вот тебе формула идеальных отношений! Полная сексуальная совместимость и разность характеров! Плюс одинаковые пристрастия в поэзии! Ну-ка, почитай мне стихи!
        Маша прочла свои любимые.
        - «Чудо любит пятки греть…» - задумчиво повторил Саша. - Красиво… Знаешь, я иногда думаю, что мне не стоит писать стихи. Зачем, если есть такие строки… Все равно до них никогда не дотянуться!
        - У тебя будут свои откровения, Саша! И потом… Я не хочу сегодня говорить о поэзии. Вообще не хочу говорить!
        Она расстегнула молнию на платье.
        Всю августовскую ночь в Березовке сыпались метеориты и падали звезды. А Маша с Сашей любили друг друга, как будто прощались навек. Они не сомкнули глаз до самого рассвета.
        В шесть утра прозвенел будильник. Маша встала, пошатываясь от усталости, взглянула на себя в зеркало и присвистнула: под глазами залегли темные тени.
        Она усмехнулась:
        - Следы любви, бессонной ночи!
        Саша поцеловал ей руку:
        - Прекрасная ночь, Маруся! Я хочу, чтобы у нас с тобой было много таких ночей!

        Татьяна готовила завтрак. Она встала так рано, чтобы проститься с Бушуевым.
        - Мне очень будет не хватать вас… - признался Саша.
        Татьяна улыбнулась:
        - Знай, это и твой дом!
        Саша встал из-за стола.
        - Ну что… Мне пора…
        - Я с тобой! - вскинулась Маша.
        - Зачем? Вокзал, вся эта суета, Маруся… Я не люблю прощаний…
        - Я с тобой! - упрямо повторила она.
        В столовую вошел Андрей.
        - Ребята, давайте я отвезу вас в город.
        Они вышли во двор. Бушуев окинул дом взглядом. У Саши защемило сердце - ему показалось, что он видит все это в последний раз. В дороге молчали. Саша с Машей сидели на заднем сиденье, взявшись за руки.
        Город. Шумный вокзал. Перрон. Толпы спешащих людей. Растерянное лицо Маши. Саша поцеловал ее и зашел в вагон. Маша с Андреем стояли на перроне. Саша заметил, что девушка плачет. На миг у него появилась шальная мысль бросить все к чертям и выскочить из поезда, но он преодолел свою слабость. Поезд тронулся.

        Маша не думала, что будет так больно. Наверное, то, что Саша уезжает, она поняла, только когда поезд поехал. И сразу все поплыло перед глазами.
        Брат взял ее за руку. Она шла по перрону, утирая слезы. Ей казалось, что ничто на свете больше не имеет смысла. В машине Маша разрыдалась.
        - Ну и что мне с тобой делать? - растерянно спросил Андрей.
        - Отвези меня в Березовку! - сказала она, отчаянно всхлипывая. - И вот еще что… Купи мне вина!
        - Хочешь напиться?
        - Вдрызг!
        - По-твоему, это правильно?
        - Я предпочитаю полусухое красное!
        - Хорошо, Маруся! - мягко сказал Андрей и ушел за вином.
        Она никак не могла успокоиться - слезы лились потоком. На миг у нее возникла шальная мысль бросить все к чертям, нажать на газ и ринуться вдогонку за поездом, но… Она преодолела свою слабость. А вскоре вернулся Андрей.
        Всю дорогу до поселка она, плача, провалялась на заднем сиденье. В Березовке самым сложным для Маши оказалось войти в свою комнату, где больше не было Саши. Смятые простыни - порочный след их любви, пара бананов на столе. Она взяла банан в руки. На золотистой шкурке Сашиной рукой было написано: «Маруся! Я очень люблю тебя! Спасибо за сегодняшнюю ночь. У нас будет много таких ночей… Ты - смысл, сиреневость и золотистость моей вселенной…» Когда он успел написать это своеобразное письмо? Наверное, утром, когда Маша умывалась. Очередная порция слез и рыданий вылилась в целое море! «Ну вот! Столько слез наплакала, что скоро, как Алиса в сказке, начну тонуть в этом море…»
        Прихватив с собой бутылку вина и пару банановых шкурок с признаниями возлюбленного, Маша отправилась на берег, на их с Сашей место.
        Она сидела на траве, пила вино и в сотый раз перечитывала банановое послание. Вот уже и бутылка показала дно, и совсем стемнело, а Маша и не думала возвращаться домой. Сидела пьяная на берегу и всерьез считала, что жизнь кончена.
        Мимо проходил Лопатин с блондинистой девицей. Заметив соседку, он приказал спутнице подождать и направился к Маше.
        - Добрый вечер!
        Маша прорыдала в ответ, подчеркивая, что вечер вовсе не добрый! Лопатин участливо поинтересовался, почему она так плачет и не плохо ли ей.
        - Нет, что ты, все замечательно! Прямо хочется кинуться с обрыва!
        - Не надо! - испугался он. - Что случилось?
        - Душевная травма!
        - Это ничего, бывает!
        - Витя! - заныла девица. - Я жду!
        - Сейчас! - крикнул ей Лопатин и присел рядом с Машей. - Все-таки что случилось?
        - Саша уехал в Москву! Надолго!
        - А… Любовь! Понятно… Но ведь он вернется! Зачем так убиваться!
        - Витя, идешь ты или нет? - крикнула подружка Лопатина.
        Тот проорал ей, чтобы она отправлялась домой. Девица фыркнула и ушла.
        - Пойди догони свое счастье! - засмеялась Маша.
        Он скривился.
        - Тоже мне счастье! Ты пьяная, что ли? Не пойму!
        - Хоть и пьяная, тебе что?
        - А это чего? - Он уставился на банановую шкурку. - Кожура какая-то…
        - Мне на ней Саша писал, понимаешь?
        - Бумаги, что ли, не было под рукой?
        - Дурак ты!
        Лопатин не обиделся:
        - Может, и дурак, а вы, умные, до чего себя довели?!
        - Понимаешь, Лопатин: «Чудо любит пятки греть!» - икнула Маша.
        - Ага! Понимаю! - кивнул Лопатин, поднял Машу на руки и понес к поселку.

…Татьяна открыла дверь и растерялась.
        - Вот, значит, как! - неловко сказал Лопатин, держа Машу на руках.
        - Что с ней? - испуганно спросила Татьяна.
        - Она того… Немножко пьяная, а так все в порядке.
        - Кладите ее на диван!
        Лопатин бережно уложил Машу. Татьяна плакала.
        - Не переживайте! Проспится - все нормально будет! - заверил Лопатин. - Ну… Я пошел?
        - Спасибо, Виктор!


* * *
        - Вас к телефону! - сказала редактор Мышкина. - Олег Гришин!
        - Скажи, что меня нет! - отрезала Татьяна.
        Люда застыла с трубкой в руках. Вопросительно взглянула на Татьяну: как же так? Та яростно помотала головой, и Мышка что-то пролепетала Гришину.
        - Татьяна, вы поссорились с Олегом?
        - Как тебе сказать, Люда… Не сошлись характерами!
        - А разве можно не сойтись характером с таким мужчиной? - Глаза Мышки вдохновенно сияли.
        - Ты еще очень молода, Людочка! - улыбнулась Татьяна.

        Гришин ждал ее в машине у входа в издательство. Он сразу спросил, почему любовница скрывается от него. Вместо ответа Татьяна ядовито поинтересовалась, как Олег отдохнул в Италии. Такого удара Гришин, видимо, не ждал: вздохнул, закручинился, виновато выдавил, что давно не отдыхал вместе с семьей и она должна его понять.
        - Надо было просто сказать об этом. Зачем врать? - безжалостно отчеканила Татьяна.
        - Боялся обидеть. Боялся тебя потерять. Ну что ж, выходит, ты все знаешь… Ты поэтому не поехала во Францию?
        Она промолчала. Олег поцеловал ее руку.
        - Поехали домой? Поговорим, все обсудим!
        - Разве у нас есть дом?
        - Пожалуйста, не придирайся к словам!
        - Извини, Олег, я никуда не поеду! И вовсе не из-за обиды! Просто хочу сегодня побыть с сестрой: у Маруси сейчас сложный жизненный период, ей нужна моя поддержка.
        - Понятно. Это надолго?
        - Не знаю. Я позвоню, когда все наладится!

        Придя домой, Татьяна предложила Маше сходить куда-нибудь вместе. «Посмотреть хороший фильм. Развеяться!»
        Маша неожиданно обиделась:
        - Зачем ты со мной нянчишься? Никуда не ходишь! Ради меня стараешься? В общем, Таня, не надо меня спасать! Я уже в порядке! И вообще… Жизнь продолжается - скоро премьера спектакля, я втянусь в рабочий процесс…
        - Саша звонил?
        - Да! Говорит, что тоже скучает, привыкает к Москве…
        - Все наладится, Маруся! У вас с Сашей впереди целая жизнь!

        В выходные Татьяна с Гришиным отправились в театр. Новомодная постановка, известные актеры, дорогие билеты в партер. Гришин был надушен до безмерности и элегантен, как рояль.
        Спектакль разочаровал Татьяну. Мало того, действие вскоре начало раздражать: пьеса отдавала пошлятиной и была невыносимо скучна. Режиссерские находки заставляли Татьяну скрипеть зубами. Невольно ее раздражение по поводу происходящего перекинулось на Гришина, который серьезно внимал развернувшейся на сцене белиберде. Татьяна изумилась: как можно это спокойно воспринимать?
        В антракте они вышли в фойе.
        Гришин заботливо поинтересовался:
        - Дорогая, тебе нравится спектакль?
        Татьяна не успела даже рот открыть, как Олег зашептал:
        - Смотри, автор пьесы, драматург Н. Идет к нам!
        Она едва не застонала - нет, только не это! К ним подошел маленький круглый человек и, радостно простирая руки к Олегу, прокричал:
        - Гришин! Рад видеть! Мое почтение, барышня!
        Татьяна сухо кивнула.
        - Как тебе спектакль? - осведомился автор.
        Гришин расплылся в улыбке:
        - Старик, это гениально! Свежо, ярко! Образно!
        Драматург Н. с достоинством поклонился и неожиданно обратился к Татьяне:
        - А вам понравилась пьеса?
        - Разве такое безобразие может кому-то понравиться? - громко сказала Татьяна. Она не стала дожидаться ответа опешившего драматурга, развернулась и отправилась в гардероб.
        Татьяна стояла у зеркала и причесывалась, когда появился Гришин.
        - Ну знаешь, не ожидал от тебя! - укоризненно заметил он.
        - Извини! Дурная привычка - говорить что думаю!
        Он усмехнулся:
        - В самом деле, не лучшее качество! Ты хочешь уйти из театра?
        - Не имею никакого желания досматривать эту дрянь!
        - Скажи, а тебе не приходило в голову, что своей резкостью ты порой ставишь меня в неловкое положение?
        - Перед кем? Этим бездарем?
        - Между прочим, он мой товарищ по цеху!
        - Олег, ты совершенно спокойно можешь вернуться и досмотреть спектакль вместе с товарищем!
        - Не могу - настроение безнадежно испорчено! И потом я должен проводить тебя!
        Они вышли из театра, сели в машину. Гришин курил, видимо, готовясь к серьезному разговору. Докурив и собравшись с духом, начал:
        - Неужели ты не знаешь, что наша жизнь состоит из компромиссов?
        - Я не люблю компромиссы!
        - Похвально! А вот я не могу позволить себе такой роскоши!
        - Я это заметила.
        - Не понимаю, в чем ты, собственно, меня упрекаешь?
        - Я не упрекаю. Просто прошу тебя быть самим собой!
        - К чему этот пафос? - едва ли не брезгливо сморщился он.
        - В самом деле! - грустно усмехнулась Татьяна.
        - Ты слишком эмоциональна, мой друг! Так нельзя…
        - Олег, скажи, ты когда-нибудь поддавался эмоциям? Тебе знакомы страх потерь, боязнь одиночества, гнет привязанностей?
        - Как мужчина, я привык держать свои эмоции в узде! - спокойно и с достоинством ответил он.
        - Браво! Молодец!
        Татьяна вздохнула: ей в который раз показалось, что Гришин заигрался, что это все та же литература и он давно перестал отличать реальную жизнь от вымышленной. Позы, искусственные модуляции и ничего настоящего. Часто ей хотелось, чтобы он выказал хоть каплю искренности или слабости… О, тогда, наверное, она смогла бы пожалеть его и через жалость - этот русский вариант - полюбить. Но Олег Гришин безупречен - брутальный мачо. Его образ априори исключает человечность и слабость. Не тот жанр. Олег отчаянно стремится соответствовать своему герою майору Глухову и хочет выглядеть сильным. Иногда Татьяне кажется, что он и любовью занимается так, словно оценивает себя со стороны, старается, ставит оценку; и это предполагает, что она тоже должна играть роль, соответствовать любовнику. А она хочет оставаться самой собой. И никаких компромиссов.
        По пути домой они заехали в ресторан.
        - Дорогая, я отчаялся тебе угодить - все мои подношения и знаки внимания оказываются неуместны! Надеюсь, хоть на этот раз у меня получится! - Он протянул ей коробочку.
        - Это что?
        - Телефон!
        Татьяна удивилась:
        - Спасибо, у меня уже есть.
        Он снисходительно улыбнулся:
        - Это же новая модная модель!
        - А что в нем такого?
        - Кроме стоимости, может, и ничего…
        - Благодарю, но зачем он мне?
        - Будешь гордо доставать из сумочки! Красивая статусная вещь!
        - Смеешься надо мной?! Где мне трясти этим телефоном? В издательстве, что ли? Там все равно никто не поймет! Нет, Олег, спасибо! Мне не надо!
        Гришин поджал губы.
        - И куда мне его?
        - Знаешь что… А ты подари жене!
        Гришин обиженно усмехнулся и убрал коробку.
        После ужина они поехали в съемную квартиру. Гришин ни с того ни с сего принялся рассказывать Татьяне о новой серии, в которой его героя ждут голубоглазые красотки и очередные испытания. Рассказ о творческих планах он закончил своеобразно: застенчиво намекнул, что секс снижает творческую энергию, в связи с чем им, возможно, «пока его работа не закончена, имеет смысл воздержаться от… Ну, ты меня понимаешь?»
        Татьяна стала смеяться, как безумная, даже не пытаясь сдержаться: ничего более нелепого и глупого она в жизни не слышала.
        - Ты копишь творческую потенцию на бессмертные произведения о майоре Глухове?!
        Ее смех мог стать началом разрыва. Любовницам такие вещи не прощают. Впрочем, ей уже было все равно.


* * *
        Они курили, лежа в кровати.
        - Дарлинг, у меня есть тайное эротическое желание! - признался Климов.
        Полина рассмеялась.
        - Какая наглость и невоздержанность! Мне казалось, ты удовлетворил все свои и явные, и тайные желания!
        - Обещай, что выполнишь!
        - Так и быть! Сейчас меня можно брать голыми руками - я утомлена любовью и совершенно расслаблена. Проси чего хочешь.
        - Хочу увидеть фуэте в твоем исполнении!
        - И только?
        - Но! Чтобы ты при этом была голая! Как сейчас!
        - Извращенец!
        - Ты обещала!
        Полина встала, вышла на середину комнаты и выдала ему роскошное фуэте - «да на здоровье!»
        - Доволен?
        - Это самая эротичная сцена в моей жизни! Иди сюда!
        Она отбивалась от него, смеясь:
        - Ты сошел с ума! Одержимый! Маньяк!

…Она спала в его руках. Иногда Климов касался губами тонкой шеи, и тогда Полина вздрагивала во сне. Нежность переполняла его. Климов слушал дыхание Полины и вспоминал день, когда они стали любовниками.
        Это случилось осенью, четыре года назад. Тот день вместил в себя прогулку в Летнем саду, кофе в кондитерской, парфюмерный магазинчик, где они выбирали духи. На набережной Полина раскрыла флакон и нанесла несколько капель на виски и запястья - волнующий, сладострастный, какой-то даже бесстыдный аромат поплыл над Невой. Во время прогулки случился сильный дождь, они прятались в арках и целовались. Потом Климов предложил ей зайти в Эрмитаж. Они поднялись на третий этаж, в любимую обоими галерею импрессионистов, присели на диванчик в зале с картинами Ван Гога, долго смотрели в окно - в сером небе над городом плыл Ангел. У «Куста сирени» Климов прошептал ей, что она несет новый запах, как шлейф, и он сходит с ума от страсти. В зале Родена они долго разглядывали скульптуры, взявшись за руки. Музыка, застывшая в мраморе, вечная весна и объятия, которые, как
«стрелки в полночь», не разомкнутся никогда. Она тихо сказала: «Хочу, чтобы эта история была про нас!» Климов сжал ее руку.
        На Невском они сели в машину и поехали к нему домой. В дороге Полина полушутя-полусерьезно попросила: «Постарайся не вляпаться в аварию - мне бы не хотелось умереть, не став твоей любовницей».

…Сброшенные в спешке одежды, новый аромат, сводящий с ума, ее слезы и яростные слова: «Нет! Нельзя! Невозможно!» Но в этот раз Климов преодолел сопротивление Полины, овладев ею силой. Когда все произошло, она успокоилась и призналась, что счастлива.

«К болезненной страсти добавилась нежность, и я могу больше не бояться этого разрушительного чувства». Нечаянная нежность готова была излиться слезами и желанием стать покорной и тихой. Полина поразила его податливостью и мягкостью. Настолько, что потом, когда, утомленная, она лежала, положив голову Климову на грудь, у него вырвалось: «Я думал, ты бешеная пантера, а ты… домашняя ласковая кошка!»
        С тех пор так было всегда - вечная весна и застывшее время. История любовников Родена стала их историей.

…Он сжал Полину в объятиях чуть сильнее, отчего она проснулась, повернулась к нему лицом и впилась в его губы. Теперь страсть вытесняла нежность.
        - Эй, я успела соскучиться!
        Его не переставали удивлять страстность и темперамент Полины.
        - Я не могу привыкнуть к тебе. С тобой как на вулкане!
        - И не смей привыкать. Мне невыносима мысль о том, что ты можешь ко мне привыкнуть, понимаешь? Мне все время не хватает тебя! Даже когда ты со мной, даже когда во мне. Я хочу, чтобы ты весь принадлежал мне. Еще больше… Может, я ненормальная?
        - Мы оба ненормальные! И уж точно оба больны парафилией!
        - А это что значит?
        - Что я тебя люблю, хочу, и я тебя сейчас…
        Он притянул ее к себе.


* * *
        Рабочий день закончился. Татьяна вышла на улицу и только ступила на тротуар, как тут же услышала протяжное гудение. Как выяснилось, сигналили ей. Из красивой серебристой машины. Татьяна остановилась и вопросительно взглянула на водителя. Им оказалась молодая женщина, которая пригласила ее сесть в машину.
        - Простите? - растерялась Татьяна. - Я вас не узнаю…
        Женщина вышла из машины.
        - Меня зовут Иветта! - усмехнулась незнакомка.
        Татьяна смотрела на нее, неловко улыбаясь.
        - Иветта Гренкина. Жена Гришина! - пояснила женщина, с интересом разглядывая Татьяну.
        Та почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.
        - Как вы побледнели! - заметила Иветта. - Не бойтесь, я не буду устраивать сцены! Для начала просто хочу с вами поговорить! Поехали?
        - Куда?
        - Тут неподалеку летнее кафе. Не общаться же на тротуаре!
        - Вам хочется со мной общаться?
        - Почему бы не познакомиться поближе, раз у нас столько общего: мужчина и даже тип внешности! Поехали?

«Пошлейшая ситуация, - подумала Татьяна, - как в глупом водевиле. Ну не убегать же мне от нее в конце концов!» Она села в машину.
        Жена Гришина притормозила рядом с уличным кафе. Они расположились за столиком. Иветта заказала сто грамм коньяка. Татьяна пила чай и украдкой рассматривала жену Олега. Иветта была привлекательной голубоглазой блондинкой. Стройная, загорелая, с красивыми длинными ногами. Одета ярко и дорого. В общем, она вполне могла бы играть подружек майора Глухова в фильмах. Кстати, тип внешности у них с Татьяной и в самом деле был одним. Черт его знает, может, Гришин специально подбирал?
        Какое-то время Иветта молчала, изучая Татьяну. А та при этом ощущала сильное желание провалиться сквозь землю или хотя бы убежать куда глаза глядят. Но поскольку и первое, и второе было невозможно, ей оставалось только сидеть съежившись.
        - Как себя чувствуешь? - холодно поинтересовалась Иветта.
        Татьяна честно призналась:
        - Спасибо, не очень. Как мышка перед лаборантом!
        - А как ты хотела? Любишь кататься - люби и саночки возить!
        - Пожалуй! - кивнула Татьяна. - И поделом мне - час расплаты настал!
        - Скажите, пожалуйста, какая ты откровенная! - насмешливо протянула Иветта. - Всегда говоришь то, что думаешь?
        - Стараюсь. Кстати, Олегу это не нравится!
        - Любишь его?
        Татьяна размешала ложечкой сахар в чае и спокойно сказала:
        - Я задавала этот вопрос себе самой много раз… А потом поняла, что, если спрашиваешь о таком, значит, ответ может быть только один. Я не люблю Олега.
        - А зачем путаешься с ним?
        - Привычка, женский страх одиночества… Возраст к тому же - я, увы, не юная девочка! В общем, это, конечно, мои слабости, внутренние страхи, с ними надо бороться.
        Иветта с удивлением отметила:
        - Надо же, на стерву ты не похожа!
        - Вам, конечно, виднее… Скажите, а откуда вы обо мне узнали?
        - Я давно поняла, что у Гришина любовница. Женщина всегда такие вещи чувствует. Сначала считала, пусть мужик перебесится, нагуляется - семья будет крепче, но время идет, а ничего не меняется. Я подумала, может, это не просто блядство, а что-то серьезное? - Она вопросительно взглянула на Татьяну.
        Та пожала плечами.
        - Не знаю.
        - Короче, я решила во всем разобраться, навела о тебе справки, узнала, кто такая, где работаешь.
        - Так просто?
        - А чего сложного?! Кстати, я ожидала увидеть профуру, которая начнет качать права!
        Татьяна улыбнулась.
        - Да какие у меня права! Вы хотите, чтобы мы с ним расстались?
        - Не знаю… Мои проблемы, скорее всего, это все равно не решит!
        Иветта встала из-за стола и вскоре вернулась с очередной порцией коньяка. Она залпом осушила рюмку и, кажется, немного захмелела.
        Раздался мелодичный звон. Иветта достала из сумочки телефон. Татьяна не поверила глазам - сто к одному, что это тот самый мобильный, который Гришин пытался подарить ей.
        Иветта мельком взглянула на экран и рассмеялась.
        - Представляешь, звонит Олег! А забавно было бы сейчас ему сказать, что мы с тобой сидим в кафе и общаемся!
        Она нажала отбой и швырнула телефон в сумку. Потом вдруг грустно спросила:
        - Я вот думаю: может, мне его бросить на хер?
        - Вы что, у меня совета спрашиваете? - удивилась Татьяна.
        - А больше вроде и не у кого… Веришь - ни одной подруги! Всех Гришин разогнал! Супермена из себя строит! Писатель хренов! Знаешь, мы давно уже как брат с сестрой живем, хоть тоже на стороне кого-то заводи! Никакой радости от него нет. А деньги… Что мне его деньги! Квартира, дача, машина и так на меня записаны - мне хватит.
        - Я, право, не знаю, что вам сказать…
        - Странная ты какая-то, - вздохнула Иветта, - думала, скандал тебе устроить, а вот не хочется.
        - Вы простите меня….
        - Хорошая ты баба! Могли бы дружить!
        Иветта поднялась и пошла к машине. Татьяна бросилась за ней.
        - Подождите, как же вы за руль сядете! Ведь коньяк…
        Но Иветта уже захлопнула дверцу машины и умчалась прочь.
        Татьяна вернулась за столик. На душе было паршиво. Настолько, что она пошла и заказала свои сто грамм коньяка. «Мне за руль не садиться!» По примеру жены Гришина она опрокинула рюмку одним махом. Правда, у нее это получилось не так лихо - закашлялась, расплакалась. Да и легче не стало - не отпускало ощущение, что все неправильно, не так, как должно быть.
        Печальная и понурая, как усталая лошадь, Татьяна шла по городу. Летний Петербург был шумным, веселым, и среди чужой радости она чувствовала себя неприкаянной и нелепой.

…Дверь открыла Маша. Она оглядела сестру и подозрительно повела носом:
        - Почему от тебя пахнет спиртным? Ты же вообще не пьешь!
        Татьяна виновато забормотала:
        - Маруся, понимаешь, иногда, если очень припрет, можно… Но в этом нельзя искать решение проблем! Короче, ты так никогда не делай!
        После этого бессвязного объяснения она прошла в свою комнату и захлопнула дверь прямо перед носом изумленной Маши.

        На следующий день Татьяна попросила Гришина приехать на съемную квартиру.
        - Что случилось? - спросил он с порога. - Неужели ты соскучилась?
        - Нам надо серьезно поговорить!
        Она сразу перешла к сути:
        - Олег, мы должны расстаться!
        - Ты шутишь?!
        - Нисколько. Нам в самом деле не стоит больше встречаться!
        - У тебя кто-нибудь появился?
        - Нет, дело не в этом.
        - Тогда в чем?
        - Я устала, Олег. И ни в чем нет смысла.
        - Вот спасибо! - с надрывом сказал Гришин. - Такой удар в спину! И это теперь, когда я начал работу над новой серией!
        - О чем ты сейчас думаешь? - удивилась Татьяна. - О своей серии? Знаешь, мне часто кажется, что тебе вообще никто не нужен. Нарциссизм, возведенный в абсолют!
        Он нервно мерил комнату шагами. Наконец обернулся к Татьяне.
        - Ну хорошо, я все могу понять… Ты женщина, возраст поджимает, хочется какой-то уверенности…
        - Прекрати!
        - Почему? Это жизнь! Ты по-своему права в своем женском эгоизме!
        Татьяна почувствовала, как где-то в глубине души закипает раздражение - что он несет?
        - А если я уйду от жены? - неожиданно спросил Гришин.
        В его взгляде читались решимость и гордость. Еще бы, он замахнулся на смелый поступок! Именно с таким взглядом его герой Глухов мочил врагов в сортирах.
        - Ты что, Олег? Съел что-нибудь не то?
        - Перестань! Я серьезно. В конце концов, может, все к лучшему - ты наконец подтолкнешь меня к принятию решения!
        - Я что, толкач? Я тебя ни к чему не подталкиваю! И вообще… У тебя хорошая жена! Держись ее - не пропадешь!
        Он изумился:
        - Откуда ты знаешь?
        Татьяна отмахнулась:
        - Неважно. Ключи от квартиры я оставила на столе. Мне пора. Я от души желаю тебе счастья и успехов в работе над новой серией!
        - Это ирония?
        Ей отчего-то стало жаль его. «Глупость какая… Себя бы пожалела. В конце концов, это ты женщина не первой молодости с несложившейся личной жизнью, а он блестящий молодой мужчина, известный, состоятельный, но… Его и в самом деле жаль…»
        Сердечно и искренне Татьяна сказала:
        - Ну что ты, Олег, какая ирония? Зачем? Я совершенно искренне желаю тебе удачи!
        На мгновение она коснулась ладонью его лица, улыбнулась и ушла прочь. В свою жизнь.


        Глава 5
        - Добрый вечер, старик! - рассмеялся Климов, удобно устраиваясь на диване.
        Андрей через силу улыбнулся:
        - А он добрый?
        - Чудесный! Кстати, где твои домочадцы? Получаю приглашение на ужин, являюсь, и что же? Где фейерверки, шампанское, финики? Кроме унылого субъекта с выражением вселенской скорби на челе, никого нет!
        - Ах да, ужин… Это девочки придумали. Я не знаю… У меня переводы. - Как бы оправдываясь, Андрей кивнул на лежащую перед ним на столе гору бумаг.
        - Какой повод для торжественного ужина? Закрываем дачный сезон?! Ну да, тридцать первое августа, последний день лета! Старик, чего ты такой унылый?
        Андрей снял очки, потер переносицу.
        - Не знаю, Никита… Какая-то усталость, сам не знаю отчего.
        Климов достал сигару, с наслаждением затянулся.
        - Между прочим, уныние - смертный грех! Вспомни, где находятся нытики? Правильно, в аду они, родимые, обретаются! Их спрашивают: «А почему вы здесь, товарищи нытики? И те ответствуют: «Потому что в ясный, погожий день, когда на небе светило солнце и всюду пели птицы, мы не радовались и не славили этот мир!» Мораль:
«Унылые будут погружены в ил болотного дна!» Старик, разве ты хочешь быть погруженным в ил болотного дна?
        Андрей устало махнул рукой:
        - Я уже давно не знаю, чего, собственно, хочу.
        - Странные вы люди - Басмановы! Семейственное, не иначе, - никто не знает, чего хочет. Смутные томления, неопределенные желания! Ладно сестры - они женщины, им простительно, но ты…
        Андрей невесело усмехнулся:
        - Да, представь, я в самом деле подвержен приступам непростительной рефлексии. Меня это раздражает. Меня многое в себе раздражает: лысина, голос, манера разговаривать с людьми, ну и так, по мелочам - неудовлетворенные амбиции и полетевшая под откос личная жизнь. Ощущения премилые - словно сидит на груди тяжелая, жирная жаба. Не продохнуть!
        Климов протяжно свистнул:
        - Это все расстроенные нервы: один большой невроз или много маленьких… Кстати, Даниловы будут сегодня?
        - Полина должна приехать. Насчет Ивана не знаю. Мне кажется, в последнее время он много пьет. У них что-то не ладится с Полиной.
        - А как твоя семейная жизнь?
        Андрей разразился гомерическим хохотом:
        - Вот ты где ищешь причины моих неврозов! Что я могу сказать… Все невесты восхитительны, вопрос в том, откуда берутся стервозные жены! Банально и старо как мир. Извини, не хочу об этом. Никита, я вот о чем хотел спросить…
        Андрей запнулся. На самом деле он давно хотел завести этот разговор, но не отваживался - ему было неловко говорить с Климовым на эту тему, но теперь придется, тянуть больше некуда, как друг и брат, он обязан знать правду.
        Никита, улыбаясь, наблюдал за смущенным Андреем и наконец решил ему помочь.
        - Задавай свой страшный вопрос, тем более что я, кажется, знаю, о чем речь!
        - Я хотел спросить о Полине. Что между вами происходит?
        - Я люблю твою сестру. И насколько знаю - она любит меня. Вот весь мелодраматический сюжет. Что еще ты хочешь узнать? В какой непосредственно стадии находятся наши отношения? То бишь имеются ли у ее мужа основания заливать горе водкой?
        Андрей окончательно смутился:
        - Я не об этом!
        Климов пожал плечами:
        - А о чем? Между прочим, я предлагал ей уйти от Данилова.
        - И что она?
        - Она… Каламбурчик в стиле Клюквина, классическая ситуация: он просил понимания, она в ответ просила покинуть помещение!
        Друзья надолго замолчали.


* * *
        Кое-где уже можно увидеть желтые листья. Как рано в нынешнем году началась осень! Маша почувствовала ее в августе, в день, когда Саша сказал, что разбился дельтаплан - белый, красивый, похожий на мечту, тот самый, за которым они так любили наблюдать. Тогда Маша заплакала и поняла, что скоро осень. И сегодня, в последний день лета, она готова к ней. Вот и ягоды рябины в палисаднике Хреныча наливаются осенней грустью, как соком. От мысли, что вечером в доме соберутся все, кроме Саши, Машу пронзило словно ножом. Его отсутствие она переживала как разрывающую физическую боль внутри. Прошел всего месяц, как он уехал, а ей кажется, что минуло лет сто.
        Позавчера Саша позвонил из Москвы, сказал, что неплохо устроился, снял квартиру, готовится к учебе - все в нарочито мажорном тоне; а потом сообщил, что в следующем году они должны пожениться, поскольку он хочет определенности в их отношениях. Строго так сказал, уверенно. Но почему она отнюдь не уверена в том, что этот брак необходим? Отчего опять ответила ему, что не готова к замужеству? Почему… Почему разбился тот дельтаплан? Кто знает… Теперь приходить на берег грустно - ей не хватает нежной белой птицы, красивой, как мечта.

        Маша вошла в столовую и увидела брата и Климова. Оба были странно молчаливы и лишь кивнули в ответ на ее приветствие.
        - Какой сегодня теплый вечер! - заметила Маша.
        Ее реплика повисла в воздухе. Чувствуя общее напряжение и желая его разрядить, Маша продолжила:
        - Вот и лето закончилось!
        Однако комментариев ни от Андрея, ни от Климова опять не последовало - разговор определенно не клеился.
        - Да что с вами? - не выдержала Маша. - Никита, ты сам на себя не похож!
        - Я заразился унынием от твоего брата, - хмыкнул Климов, - эта зараза пристала ко мне, как детская свинка.
        Андрей собрал свои бумаги и сказал, что уходит работать.
        Глядя ему вслед, Климов с грустью заметил, что у друга потерянный вид.
        Маша присела на диван, надкусила зеленое яблоко.
        - Как жизнь, Маруся? - поинтересовался Климов.
        Маша вздохнула.
        - Ходила сейчас на станцию… Знаешь, Никита, я теперь часто хожу на вокзал. Стою, смотрю - вечерний перрон, поезда, колеса стучат, кто-то прощается, уезжает… И так хочется взять билет в один конец, вскочить в поезд, уезжающий в неизвестном направлении, и…
        - Никогда сюда не возвращаться?
        - Да! И никогда не возвращаться. Не очень оригинальные мысли, правда?
        - Пожалуй, - согласился Климов. - Как в театре?
        - Репетирую. Выпускаем современную пьесу. У меня главная роль. Текст занятный. Вроде все хорошо, но… Мне кажется, я способна на большее! Я жду необыкновенной роли. Самой важной!
        - Что непременно изменит твою жизнь и для компании - будущее тысяч зрителей?
        - Представь себе! Я бы с радостью сыграла чеховскую героиню! Какую-нибудь барышню, которая сто лет назад так же ждала чего-то, мечтала!
        - Была такой же тонкой и нежной, как ты, Маруся! И так же обманывалась в своих ожиданиях?!
        - Удивительно, но с тех пор мало что изменилось!
        - Разумеется, тонкие и поэтические натуры существуют во все времена, и не суть, путешествуют ли они в средневековой повозке или мечтают о невозможном в троллейбусе пятого маршрута.
        - Ха! И такие законченные циники, как ты, тоже небось встречаются во все времена!
        - Не сомневаюсь! Да, Маруся, мало что меняется в этом лучшем из миров, разве что ландшафты к нашему времени стали гаже. В отдельных точках. Из моего окна, к примеру, открывается изумительный вид на десяток однотипных высоток, что, согласись, меньше настраивает на лирический лад. Да и живу я возле станции метро, которая, страшно сказать, называется «Дыбенко». Хуже может быть только Кошкодавленко, как говорил твой любимый Чехов: «Неплохая фамилия для матроса!»
        Маша включила магнитолу. Зазвучал старенький фокстрот. Климов пригласил Машу танцевать. Они медленно кружились в танце.
        Маша пожаловалась, не сбиваясь с такта:
        - Представляешь, Ник, в восемнадцать лет мне казалось, что я переверну мир, пересеку планету вдоль и поперек, напишу роман, открою новый химический элемент, слетаю в космос, станцую на Луне, стану великой актрисой и оскаровским лауреатом, черт побери! А сейчас у меня ощущение, что жизнь проходит мимо и ничего, ничегошеньки не сбылось!
        - В самом деле, ужасно, Маруся! Ах, какой хороший фокстрот, я, признаться, люблю ретро! У тебя конфликт между vita contempia, жизнью созерцательной, и vita activa, жизнью деятельной. Несоответствие желаемого действительности - проблема!
        Полина, уже какое-то время стоявшая в дверях и наблюдавшая за ними, насмешливо произнесла:
        - Ты забыл!
        Танцующие остановились. Климов, радостно улыбаясь, подошел к Полине:
        - Что забыл?
        Она усмехнулась:
        - Важно надуть щеки, господин философ!
        Маша радостно бросилась на шею сестре.


* * *
        Татьяна вдохновенно улыбнулась:
        - Как хорошо, что мы решили собраться вместе! Проводим лето, попьем чаю с бабушкиными пирогами!
        Раздался стук в дверь. На пороге возник смущенный Лопатин. Переминаясь с ноги на ногу, он признался, что случайно проходил мимо и решил зайти в гости к Басмановым - угостить их шампанским. Лопатин, щедрая душа, на пустяки не разменивался - шампанское принес самое лучшее, притом несколько бутылок.
        Маша не преминула поддеть соседа, ехидно спросив:
        - Значит, Виктор, ты просто «проходил мимо» и совершенно случайно прихватил с собой шампанское?!
        С некоторых пор и самой Маше, и всем остальным стало ясно, что Лопатин приходит в их дом главным образом из-за нее. Влюбленность соседа девушка находила забавной, хотя никоим образом ухаживания Виктора не поощряла.
        - Ого! Шампанское-то французское! Лопатин, вы нас балуете! - заметила Полина.
        Тот засмущался и уселся в кресло у камина. Его присутствие на их семейных вечерах никого из Басмановых не напрягало. По сути, Лопатин был этакой громоздкой молчаливой мебелью - сидел себе тихо, иногда вставлял вполне нейтральные реплики, никому не мешая.
        - За что пьем? - спросила Татьяна. - За уходящее лето?
        Предложенный тост поддержали и шампанское оценили по достоинству.
        - Грустно провожать лето! - вздохнула Маша. - И так не хочется возвращаться в город, где еще долгое время будешь тосковать по вольной летней жизни… Ах, как я не люблю этот унылый осенний Петербург с его тоской и дождями, метро и толпами вечно спешащих людей. Знаете, осенью я всегда словно умираю - мне не хватает солнца!
        - В самые тоскливые осенние вечера мы будем вспоминать наше лето и этот дом, - улыбнулась Татьяна.

        Она попросила Климова сходить за водой, и тот ушел. Татьяна, достав колоду карт, принялась сосредоточенно раскладывать пасьянс. В последнее время это стало ее любимым занятием. Короли, дамы ложились веером, образуя причудливые комбинации, понятные лишь Татьяне.
        - Тань, - подала голос Полина, - твой пасьянс хотя бы теоретически может сложиться?
        Татьяна вздохнула, и на скатерть упал очередной король.
        - Кто знает?! Возможно, когда-нибудь…
        Полина, достав из вазы гроздь винограда, задумчиво сказала:
        - Стою, как Илья Муромец на распутье: налево пойдешь - коня потеряешь, направо пойдешь - смерть найдешь. Я жду кого-то, кто придет, возьмет за руку, поведет за собой и все за меня решит. Скажет: «Тебе не надо ни о чем беспокоиться, все уже решено!» Я поверю ему и успокоюсь!
        Климов, возникший на пороге, успел услышать последнюю фразу. Поставив ведро с водой на пол, он улыбнулся.
        - Теперь, сударыня, я знаю ваши сокровенные тайны!
        Полина нервно теребила виноградную гроздь.
        Клюквин, чувствуя неловкость, постарался разбавить паузу:
        - Хотите анекдот?
        Климов подмигнул ему.
        - А давай я тебе расскажу свой любимый. «Мужик в лесу: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?» - «Ку…» - «А почему так ма…» Основное преимущество - очень короткий! Делай выводы, Юра!
        - Странные вы люди, - сказал Лопатин, - за вами очень интересно наблюдать!
        - У вас к нам анатомический интерес? - усмехнулась Полина. - Наблюдаете, как за зверьками?
        - Что вы, - испугался Лопатин, - я по-доброму. У вас хоть и чудно, но душевно!
        - Угу! - хмыкнула Маша. - Чего-чего, а душевности у нас хватает! Даже с избытком!
        Полина обратилась к младшей сестре:
        - Наверное, опять сегодня ходила на станцию?
        - Ну да! - призналась Маша. - Ах, проснуться бы однажды рано утром, побежать на вокзал, купить билет в один конец, сесть в поезд, уехать далеко и начать жизнь с чистого листа!
        - Что же мешает? Поезда у нас ходят достаточно регулярно, - съязвила Полина.
        Маша пожала плечами.
        - Не знаю… Иногда мне кажется, что для этого нужна особая смелость, уверенность в себе. А у меня к ногам словно гири привязаны, куда я с ними?
        - Маруся! - вступил в разговор Климов, обращаясь к младшей сестре, на самом деле желая быть услышанным старшей. - А ты никогда не думала, что в каждом дне заложено множество вариантов для самых наглых перемен в жизни, хотя бы даже «с ног на голову»?! И вся-то штука в том, что мы просто не умеем их использовать, а вероятнее всего, не хотим?
        Полина улыбнулась, прекрасно понимая, что его слова обращены к ней, и с нескрываемой иронией заметила:
        - Ну а ты, умный, всезнающий Климов, почему не можешь изменить свою жизнь?
        Ответ последовал тут же:
        - А с чего ты взяла, что я хочу в ней что-то менять? Я чувствую себя вполне состоявшимся человеком, занимаюсь делом, которым всю жизнь хотел заниматься, и вообще, среда обитания как таковая мне не важна - в Москве я или в Петербурге или же еду в вожделенном Машей поезде, для меня нет принципиальной разницы! Вопрос в том, что брать за точку отсчета!
        Клюквину надоели пространные речи, и он, вскочив с места, закричал:
        - Точка, точка, запятая, вышла рожица кривая!
        Климов кивнул.
        - Все относительно, Полина! Хотя полагаю, если бы у меня, как у нашей Маруси, возникло непреодолимое желание вскочить в поезд, я бы в него сел и уехал без лишних рассуждений. Конечно, если бы был уверен в том, что мне это действительно нужно.
        - Вот! - обрадовалась Маша. - А как можно знать наверняка, нужно или нет?
        - Не знаю! - Климов пожал плечами. - Какой-нибудь мудреный психолог, наверное, присоветовал бы взять лист бумаги, разбить его на две графы, в одной написать аргументы в пользу принимаемого решения, а в другой против него. Очень может статься, что единственным аргументом «за» будет только твое желание, не подкрепленное доводами разума.
        Полина бросила в Климова виноградинкой и насмешливо спросила:
        - А ты не допускаешь мысли, что иногда одно одинокое безрассудное «да» может перевесить тысячи «против» со всеми разумными доводами?
        - Боюсь, со мной такого не может быть, - честно признался Климов и улыбнулся - какие они милые и трогательные, эти сестры Басмановы, так похожие на чеховских героинь! Он весь день сегодня вспоминает и не может вспомнить что-то важное про них и этот дом… Ах да! Конечно, как он мог забыть - любимая фраза из «Трех сестер» про драгоценный рояль, «который заперт и ключ от которого потерян!»
        - В жизни порой встречаются такие житейские перекрестки, на которых человек должен остановиться, чтобы принять правильное решение, куда ему идти дальше, - убежденно сказала Маша.
        - Такие «житейские» перекрестки, - усмехнулся Климов, - встречаются столь же часто, как обычные дорожные в оживленном городе, - на каждом шагу. Просто не все об этом знают, а жаль, ведь мы действительно имеем возможность выбора - вывернуть направо, дать задний ход или, вопреки всем установленным правилам, резко дернуть на красный!

        Закончив пасьянс, Татьяна вздохнула: «Опять не сложилось!» - и отправилась на кухню. Сегодня она сама пекла пироги, поскольку бабушка в последние дни все болела.
        Пироги получились пышные, бабушка ее похвалит! А чай надо заварить с травами, которые вчера принес Хреныч. Маруся обожает чай с чабрецом и мятой… Татьяна улыбнулась - как она любит летние вечера в отцовском доме, когда можно пить чай с близкими людьми и разговаривать с ними до рассвета. И кажется, что лето никогда не кончится и они всегда будут счастливы!
        Татьяна гордо внесла пироги в столовую и попросила Клюквина:
        - Юра, сбегай за бабушкой, скажи, что все готово. Садимся пить чай!
        Клюквин восхищенно причмокнул, глядя на пироги, и отправился за Зинаидой Павловной. Татьяна разлила чай в яркие синие чашки.
        - Можно шампанского выпить! - предложил Лопатин. - Вот еще…
        Он не успел договорить, потому что в комнату вбежал рыдающий Клюквин. Юра пытался что-то сказать и не мог. Чашка выпала у Татьяны из рук и разбилась.
        - Что случилось? - закричала Маша.
        - Бабушка… Умерла…


        Часть 3. Чаепитие осеннее
        Глава 1
        Какая мука - заставить себя ранним утром вылезти из теплой кровати и отправиться на работу под противным моросящим дождем! Персональный апокалипсис, не иначе, потому что осеннее петербургское утро и впрямь вызывает мысли о конце света: до костей промозгло, и серый свинец неба словно готов ударить в висок.
        Зябко ежась, плотней запахнув воротник плаща, Татьяна спешила в издательство, вспоминая сон, что привиделся ей этой ночью. Снилось, будто она сочиняет прекрасную музыку, которая летит над землей, исцеляя больных, даря людям утешение и счастье. Проснувшись, Татьяна загрустила - когда-то она мечтала научиться играть на фортепиано, но почему-то не сбылось. Странный сон - к чему бы? Хотя и так ясно и не надо заглядывать в сонник - обычная тоска по многим упущенным возможностям: не реализовалась в том и в этом, там не сложилось и тут не сбылось, приплюсуй сюда же несчастливую женскую судьбу, дорогая…
        Дунул душевный балтийский ветер. Зонтик в ее руках предательски дрогнул и, как назло, сломался. Холодный нынче октябрь. Среди этой осенней хляби лето кажется таким далеким… Да было ли оно? И та другая, счастливая, жизнь? Для Татьяны лето кончилось в тот день, когда умерла бабушка. Зинаида Павловна умерла тихо, будто уснула. Без нее в доме стало тоскливо и пусто. Через два дня после смерти бабушки, поняв, что хозяйки больше нет, умерла старая собака Балалайка.
        Теперь Татьяна часто видит бабушку во сне. Та улыбается: «Ты думаешь, я умерла, Таня? Нет, я живая! Здесь хорошо, всегда лето, и цветочки растут. И Балалайка со мной. Только тут она не старая. Да и мне здесь, слава Господи, всего сорок четыре! В общем, все у меня нормально, не реви! Смотри там за сестрами, с этих дур станется - таких дел натворят!» Скажет так и исчезнет.
        Татьяна переходила дорогу, погруженная в невеселые думы, когда проезжавшая мимо машина обдала ее водой из лужи. В итоге в офис она вошла мокрая и грустная. Неудивительно, что работа в этот день не ладилась. Отложив в сторону очередную рецензию, Татьяна набрала номер Полины. В последнее время она сильно беспокоится за сестру. В особенности после того, как однажды в августе, среди ночи, к Татьяне домой ввалился пьяный Данилов.

        - Что случилось, Иван?
        - Твоя сестра опять не ночует дома!
        Она растерялась.
        - Что же я могу сделать?
        - Поговори с Полиной, вразуми ее! Она меня бросит!
        - Что у тебя с руками, Иван?
        - Разломал пару рекламных щитов, надо же было куда-то выплеснуть энергию!
        Она с ужасом смотрела на разбитые в кровь руки хирурга Данилова.
        А тот яростно кричал:
        - Ты не знаешь, какая она сука! Вот увидишь, она уйдет к нему! Ненавижу! Может, ее убить?
        - Данилов, что ты говоришь? Опомнись!
        - Я не могу без нее! Когда ее нет ночью, я сижу со светом, боюсь, вдруг она не вернется. Что мне делать? Пусть она будет с ним, если хочет, только пусть возвращается. Я должен знать, что она вернется! Мне без нее нельзя!
        Она говорила ему что-то ободряющее, и Данилов протрезвел, успокоился, ушел в ночь. С тех пор Татьяне кажется, что Иван как-то сторонится ее, избегает, что ли. Что у них происходит? Полина отказывается говорить на эту тему, и старшей сестре остается только уповать на то, что все как-то само собой образуется.

        Полина не отвечала, и Татьяна никак не могла сосредоточиться на работе - в голову лезли разные мысли.
        - Пойдете на обед? - спросила Мышкина.
        - Нет, Людочка, спасибо.
        - Морите себя голодом! Между прочим, у вас лицо осунулось! - укоризненно заметила Мышка.
        - В самом деле? - удивилась Татьяна и подошла к зеркалу.
        Ммм, да… Мышка права - вид заморенный, под глазами круги. В последнее время собственное отражение в зеркале не радует Татьяну. Она знает, что постарела. С каждым годом и новой бедой морщин появляется все больше, Татьяна перестает узнавать свое лицо. Морщинки у глаз и вертикально прорезающие лоб, придающие лицу скорбное выражение, появились после смерти бабушки, в них опыт и горечь, память и слезы. Раньше ей удавалось побеждать в борьбе со временем - от хорошей французской косметики лицо делалось гладким, но теперь косметика уже не маскирует возрастные изменения. Первые седые волосы, усталость в глазах, глубокие складки у рта - лицо умной женщины «среднего возраста» с остатками былой красоты. Что ж, надо учиться стареть. Но как это мучительно! Жестокую работу проводит время в отношении женщин! Она с грустью посмотрела на Людочку Мышкину - цветущая юная девочка, наивная, веселая…
        - Можно я сегодня уйду пораньше? - спросила Люда.
        Татьяна улыбнулась.
        - Какая ты хорошенькая, Мышка, просто прелесть! Конечно, иди! Смотри, не промокни! На улице дождь!
        - Я на машине! - кокетливо вздохнула Мышка.
        Девочка поправила красный шарфик и умчалась.
        Татьяна налила чай и с кружкой подошла к окну. Город заливал дождь. В окно было видно, как выбежавшая из дверей издательства Мышка, торопясь, чтобы не промокнуть, спешит к припаркованной у входа машине. Из нее вышел Олег Гришин, поцеловал Людочку и галантно приоткрыл дверцу. Через минуту машина Гришина скрылась из вида.
        Выходит, Олег недолго скучал в одиночестве. Он быстро нашел ей замену! Татьяна почувствовала себя никому не нужной и старой. В кружку с чаем упала слеза. Подул ветер. На дереве против окна дрогнули последние листья и, сдавшись, полетели вниз. Татьяне показалось, что осень теперь будет всегда.


* * *
        Маша пыталась чем-нибудь заняться, но все ее внимание было приковано к телефонному аппарату, который предательски молчал. Бушуев не звонил третий день, и от беспокойства она не находила себе места. Где Саша, что с ним? Через каждые двадцать минут она снимала трубку, проверяя, исправен ли телефон. Наконец раздался звонок.
        Услышав Сашин голос, Маша с негодованием закричала:
        - Куда ты пропал, черт побери?!!
        - Дела, Маруся!
        - Какие могут быть дела? Я тут с ума схожу!
        - Грустные дела! Учеба, работа - в общем, ничего интересного!
        Маша встрепенулась - Сашин голос показался ей простуженным.
        - Ты заболел?
        - Пустяки. Легкая простуда.
        Саша закашлял.
        - Ты лечишься?
        - Конечно!
        - Небось шлялся без шарфа и простыл?!
        - Маруся, скажи лучше, как ты живешь?
        - Я скучаю…
        - Какое совпадение! Представь - я тоже!
        - Что же нам делать?
        - Ждать.
        - Ты говоришь об этом так спокойно! - вспыхнула Маша. - Ты больше не любишь меня?
        Он вздохнул:
        - Маруся, какая ты все-таки дурочка, неужели ты не понимаешь - я не могу без тебя! Если тебя нет рядом, ничто не имеет смысл: ни институт, ни Москва - ничто…

…Она застыла с трубкой в руках, слушая выматывающие длинные гудки. Всякий раз прощаясь с Сашей, Маша чувствовала, как что-то рвется в груди. «Нет, я больше не выдержу, должен быть какой-то выход, мы должны быть вместе!» Хотя бы раз в жизни она должна проявить решительность. Надо ехать в Москву, она успеет на вечерний поезд!
        Собиралась девушка недолго - побросала в сумку вещи, оставила сестре коротенькую бессвязную записку и ринулась на вокзал.
        Через час Маша уже ехала в поезде. Ей хотелось как можно быстрее преодолеть препятствия, разделяющие их с Сашей, и оказаться рядом с ним. Она пребывала в нервном напряжении и ночью в поезде почти не спала.
        Раннее утро, вокзал, такси, московские улицы - все напоминало кадры из фильма. Скорее, скорее…
        И вот фильм наконец закончился - сонный Саша открыл входную дверь, и Маша поняла, что вернулась в реальность.
        Бушуев смотрел на нее, онемев от изумления.
        - Хоть бы из вежливости сделал вид, что обрадовался! - хихикнула Маша.
        Он охнул:
        - Маруся, откуда ты? Как это возможно?
        - Как возможно? Обыкновенное чудо! То, которое любит греть пятки!
        - Это не сон?
        - Какой сон! Просыпайся уже, соня несчастный! Ты рад?
        - Я счастлив!
        Маленькая убогая квартирка: эстетика шестидесятых, обшарпанные обои, провалившийся диван. М-да, вздохнула Маша, Сашин быт не назовешь налаженным!
        Видя ее растерянность, он смутился:
        - На студенческую стипендию не больно-то разбежишься! Я могу позволить себе снимать только дешевую квартиру!
        - Мне наплевать, главное, что мы вместе!
        Она прижалась к нему.
        - Осторожнее, я все-таки простужен!
        - А я буду тебя лечить! За тем и приехала!
        - Ты надолго или как?
        - Или как! - засмеялась Маша, но, увидев выражение его лица, тут же добавила: - Я надолго, Саша! Навсегда!
        Он засиял от радости.
        - Это правда? Неужели ты решилась?
        - Представь себе!
        - И замуж за меня пойдешь?
        - Подумаю!
        Он помрачнел:
        - Но, как видишь, я ничего не могу тебе предложить. Денег с трудом хватает на жизнь…
        - Зачем ты мне это говоришь?
        - Когда-то ты боялась, что любовная лодка разобьется о быт, теперь для страхов есть все основания.
        - И как раз теперь меня это не волнует. Просто позволь мне остаться с тобой!
        - А как же театр?
        - Что-нибудь придумаем! Буду ездить туда-сюда, не проблема - поезда между Москвой и Петербургом ходят регулярно!
        - Выдержишь?
        Они смотрели друг на друга и улыбались.
        - Может, угостишь меня чаем?
        Сашина кухня поражала запустением и унынием, а в холодильнике повесилась мышь. Бушуев виновато развел руками - вот так, мол, и живем!
        - Бедный Саша, а я ведь и приготовить ничего не смогу! Сразу предупреждаю - хозяйка из меня никудышная!
        - Актриска! Что с тебя взять!
        - Ой, надо позвонить сестре! - спохватилась Маша и кинулась к телефону. - Она, наверное, уже потеряла меня!
        Таня! Доброе утро! Почему не предупредила, что уезжаю? Да я сама не знала! Просто вдруг поняла, что надо срочно ехать! Да, я у Саши! Он рядом, передает тебе привет! Как театр? Спектакль два раза в неделю - смогу приезжать, подумаешь, ночь в поезде! Главное, что я с Сашей, мы вместе!
        Положив трубку, она обернулась к Бушуеву:
        - Тебе привет! Кстати, Таня считает, что я поступила правильно!
        - Главное, чтобы ты не пожалела об этом, - вздохнул Саша. - Давай пить чай. Собственно, кроме чая ничего нет!
        - Подумать только - наш первый семейный завтрак! - расхохоталась Маша. - Начинается новая жизнь!


* * *
        Рабочий день закончился, но Климов не спешил уходить из лаборатории. Он любил свою работу и зачастую забывал о времени, особенно в дни, когда не планировалось встреч с Полиной. В этот легендарный институт Климов пришел с твердым намерением целиком посвятить себя любимому делу. Его усилия оценили, и руководитель лаборатории дал ему карт-бланш на любые начинания. В институте он стал самым молодым руководителем проекта. Наука была для него смыслом жизни. Он вообще считал, что единственным занятием, достойным мужчины, может быть только дело, работа, которая позволит удержаться на плаву в любой ситуации, невзирая на жизненные обстоятельства и отношения с любимой женщиной.
        Кстати, о любимой женщине… Он улыбнулся, увидев в телефоне вызов абонента, шедшего в его телефонном справочнике первым номером.
        - Ты где, Ник? - спросила Полина.
        - В лаборатории!
        - С какой-нибудь роскошной лаборанткой?
        - Как ты догадалась?!
        - Можешь оставить ее ради меня?
        - Ради тебя брошу к чертовой матери!
        - Отлично! У меня сегодня свободный вечер! Постарайся придумать что-нибудь необычное!
        - Как насчет вечера в «Собаке»?

…Они встретились в маленьком уютном ресторанчике. Полина скинула плащ, и Климов восхищенно присвистнул - на ней было черное платье в стиле Шанель, которое удивительно шло ей.
        - Ты в нем такая… выразительная! Давно хотел сказать, ты необыкновенно артистична и жестами можешь выразить все, что угодно - просто гений пантомимы.
        Климов старался говорить любимой небанальные комплименты и делать неожиданные сюрпризы - на сей раз он подарил ей желтую розу.
        Взяв розу, Полина нахмурилась:
        - Между прочим, желтый - цвет разлуки!
        - Разлука? Не дождешься! Я на всю жизнь к тебе привязан веревочкой! А с розой ты еще больше напоминаешь мима. Можешь просто молчать и выразительно смотреть на меня.
        Так они и сидели за столиком: Полина вертела розой, пуская в воздух сигаретный дым, а Климов насмешливо улыбался, не сводя с нее глаз. Он мог часами любоваться Полиной. Ее внешность завораживала: огромные темные глаза, мальчишеская стрижка, длинная шея, хрупкая, точеная фигура и мощная сексапильность в каждом жесте - призыв, на который он был готов откликнуться в любую минуту. Она не переставала волновать и удивлять его. Когда-то, на заре их отношений, Климов боялся, что утоление страсти повлечет за собой охлаждение, как было у него с другими любовницами, но Полине удалось невозможное - ее темперамент, сила, искренность восхищали Никиту и заставляли желать только эту женщину. И потом он любил Полину. Он в самом деле любил ее…
        - За тебя! - Он поднял бокал с вином. - Кстати, как поживают сестры?
        - Маша репетирует в театре, Татьяна очень загружена в издательстве.
        Климов вздохнул - он успел здорово привязаться к семье Басмановых, полюбить их со всеми присущими им странностями. Эти люди давно стали для него родными, разбавив синий цвет одиночества, к которому он привык.
        Полина решила пошалить и под столом коснулась его ногой. Шутка получила довольно смелое продолжение - Полину не особенно смущало присутствие других людей. Климов удивленно взглянул на любовницу и улыбнулся.
        - Что ты делаешь? Не стыдно?
        Она посмотрела на него тем особенным взглядом, какой всегда предшествовал их близости.
        - Нет. Мне никогда не стыдно сказать, что я хочу тебя!
        Климова неизменно восхищала ее способность быть застенчивой и развязной, нежной и яростной, холодной и страстной.
        - Ты меня волнуешь! Еще чуть-чуть, и этот жюльен окажется у меня на брюках! На твоем месте, дарлинг, я бы убрал ногу…
        - Пожалуйста! - рассмеялась Полина. - Раз уж ты не расположен к шуткам, позволь задать тебе серьезный вопрос?
        - Все, что угодно, кроме твоих похабных шуточек!
        - Фи, как грубо! Ладно, прощаю… Ник, а что, если бы мы никогда не встретились?
        - К чему сослагательные наклонения?
        - Ну, если представить… Как бы ты жил без меня?
        - Любимая, мы, физики, утверждаем, что в определенный момент времени возможен лишь единственный исход событий. И к черту все сослагательные наклонения, давно пора обходиться без них. Мы с тобой не могли не встретиться!
        - Понятно! Какая интересная наука физика! Кстати, ходят слухи о том, что ты незаурядный физик!
        - Это сильно похоже на правду!
        - Тогда хочу попросить - отмени пространство и время к такой-то матери!
        - Вот послал Бог любовницу - вечно просит меня о каких-то странных вещах! Почему они вообще тебя волнуют?
        По ее лицу пробежала тень.
        - Ты будешь любить меня, когда я стану старой?
        Он застыл с бокалом в руках и удивленно уставился на нее.
        - Почему ты на меня так смотришь?
        - Пытаюсь понять, откуда такие мысли у юной цветущей женщины!
        - Когда-нибудь я перестану быть юной и цветущей! Представь, у меня появятся морщины, обвиснет зад…
        - А на твоем прелестном лице время нарисует границы и ландшафты - так, кажется, любят говорить? И оно станет похожим на географическую карту? Не переживай, ты будешь гениальной старухой!
        - Я серьезно, Никита!
        Он вздохнул:
        - Ты намеренно делаешь из меня поэта? Придется пойти тебе навстречу и сказать пошлость: любимая, вселенная моих чувств к тебе не знает взрыва, породившего пространство и время, и для нас с тобой нет времени и расстояний!
        В глазах Полины появились слезы. Сказав, что ей надо «припудрить нос», она ушла.
        Климов задумался: какой Полина станет с годами и что время может сделать с ней такого, что заставило бы его разлюбить ее? У каждого человека есть свой внутренний центр, «я», которое остается вневременным и неизменным в его собственных глазах; и пусть с годами мы меняем наружность, привычки, взгляды, но это «я», как самоощущение, продолжает быть постоянным и не зависит от возраста; вот точно так, как свое «я», он воспринимает Полину, она - его «я», и так будет всегда. Он, конечно, знает, что, вообще говоря, она обычная женщина, не совершенство, не божество, обычная женщина, у которой со временем появятся морщины и поседеют волосы, но… Эта женщина совершенна для него, вот в чем вся штука. И ему хочется стареть вместе с ней.
        Когда Полина вернулась, Климов посмотрел на нее с такой нежностью, что она смутилась. У него защемило в груди, отчего захотелось многое сказать ей.
«Сегодняшний странный вечер, ресторанчик, дождь за окнами, желтая роза, глаза Полины - неужели это может когда-то исчезнуть? Раствориться во времени?»
        Испытывая несвойственное для себя волнение, он сказал:
        - Мой печальный мим! «Счастливы дни, что мы прожили, не заметив», говорил умница Беккет, и, знаешь, согласно этому определению я прожил много счастливых дней, но, видимо, мне редкостно повезло, потому что, встретив тебя, я проживаю дни, которые замечены мною как невероятно счастливые, осознанно счастливые!
        - Я благодарна тебе за эти слова! - Ее голос дрогнул. - Ты не представляешь, как они важны для меня! Спасибо…


* * *
        Данилов переставал думать о Полине только во время операций. В эти минуты или часы он вообще ни о чем не думал - работал на автомате, отринув все лишнее и личное, что могло бы помешать.
        Так было и на сей раз… Но этот случай оказался особенным - несмотря на все усилия хирурга Данилова, пациент умер на операционном столе. Хуже всего было то, что Данилову об этом предстояло сообщить жене умершего.
        Худенькая женщина средних лет нервно ходила по коридору. Данилов тяжело вздохнул: неприятная миссия, черт побери, даже за столько лет работы привыкнуть к такому невозможно. Хотя для кого-то из его коллег это вообще не проблема.
        Женщина метнулась к нему.
        - Ну что, доктор?
        - Сожалею… Мы сделали все, что могли…
        Она покачнулась, как от удара. Данилов поддержал ее. Довел до кресла.
        - Вам лучше присесть…
        Наверное, следовало повернуться и уйти, обычно он так и делал, но сейчас почему-то не смог. Ужасно - кажется, за несколько минут она постарела прямо на глазах и превратилась в старуху.
        Женщина горько усмехнулась:
        - Видите, доктор, я не плачу. У меня больше нет слез. Все выплакала. Неделю назад муж ушел от меня. Просто оставил на столе записку, где сказал, что прошлое было ошибкой. Мы прожили вместе тридцать лет, понимаете? Я думала, что умру от боли… Но вот я живу, а его нет… Странно, правда?
        Данилов растерянно пожал плечами. Молчание. Слезы. И новое признание.
        - Муж ушел от меня к молодой любовнице… А вскоре с ним случился приступ, и он попал в больницу. Представляете, его девочка даже не сочла нужным приехать сюда. Какая пошлая мелодрама… Знаете, пока шла операция, я поняла, что согласна на что угодно - даже на его предательство, на его уход к любовнице, лишь бы только он был жив… Лишь бы был, пусть и не со мной… - Женщина закрыла лицо руками.
        - Наверное, это и есть любовь! - выдохнул Данилов и, не в силах найти другого, более подходящего жеста, погладил ее по руке. - Крепитесь!
        Он развернулся и побрел в ординаторскую, оставив женщину на ее острове горя.
        Слова вдовы не шли из головы. Любовь… Что мы вообще о ней знаем, кроме того, что
«загадка сия великая есть»?! Он закончил рабочий день привычным ритуалом - налил водки и залпом выпил. Снимаем стрессы - доктор сам себе прописал. Его смена закончена, и можно идти домой, но он не спешит. Раньше Данилов мчался домой из-за жены, а теперь многое изменилось. Полина стала отчужденной, и это для него больнее всего - он привык к тому, что жена видит в нем друга, нуждается в его любви и поддержке. Собственно, их история и началась с того, что, познакомившись со странной хрупкой девушкой, похожей на озябшую, раненую птицу, Данилов захотел отогреть ее в своих руках. После свадьбы он с радостью наблюдал, как Полина постепенно оттаивает, возвращается к жизни. Супруги были счастливы, а потом что-то случилось, сломалось, и Данилов стал не нужен. Вот незадача - сделаться в одночасье абсолютно бесполезным… Полина стала тяготиться им. Это раньше они могли читать вслух любимые книги, гулять вечерами в Летнем саду - сейчас все переменилось. И сексуальная близость теперь редкое явление…. Полина отвергает его, ссылаясь на головную боль, досадные «женские» дни, или, что гораздо хуже, готова принять ласки
мужа, но при этом словно приносит себя в жертву, что больно ранит его, как ничто другое. Если прежде, в минуты близости, Данилов был с ней нежен, то в последнее время ведет себя нарочито грубо. Недавно он попросту изнасиловал Полину. Был пьян, алкоголь придал уверенности. Он ломал ее красивое, гибкое тело, столь любимое им, с каким-то отчаянием, намеренно стараясь причинить жене боль. Удивительно - Полина молчала. Когда все кончилось, он увидел на ее глазах слезы и заплакал сам. Полина утешала мужа, гладила по голове… Настоящий психоз, и как все это болезненно и мучительно для обоих!
        Наверное, надо найти силы и отпустить ее. Но разве он сможет жить без Полины? В то же время видеть ее страдания так же невыносимо. Как, впрочем, и представлять их с Климовым в объятиях друг друга. Он старается не думать об этом, но иногда подобные фантазии, как яд, просачиваются в его сны…
        Данилов закрыл лицо руками. В кабинет заглянула молоденькая медсестра.
        - Иван Петрович, там вас спрашивают… - Она осеклась.
        Данилов резко спросил:
        - Что тебе, Верочка?
        - Вы так переживаете из-за смерти N? - огорчилась девушка. - Не стоит! Вы сделали все, что могли! И вообще, у каждого врача за плечами свое кладбище! Ничего не поделаешь.
        - Да, - кивнул Данилов, - запишем в издержки профессии. Вера, сделай мне чай покрепче!


        Глава 2
        Андрей проснулся совершенно разбитым. Уже несколько ночей он не высыпается и плохо себя чувствует. Болезненное состояние, ничего не хочется - тонус осенней мухи. В будни Андрей еще как-то держится, сосредотачиваясь на работе, а в выходные сложнее, поскольку они подразумевают общение с женой. Сегодня, между прочим, выходной… Андрей прислушался - из кухни доносились голоса жены и дочери. Он подошел к окну - день обещал быть теплым и солнечным. Эх, поехать бы сейчас в Лавру, посидеть на лавочке, послушать, как поют птицы. Рядом великие покойники, тихо, благостно - так и тянет прилечь полежать вечным сном, ха-ха…
        Насладиться этой фантазией Андрей, впрочем, не успел, потому что в комнату заглянула Лена и напомнила, что он обещал Марине провести воскресный день вместе. Ничего не поделаешь - Лавра с золотыми листьями и тихим кладбищем отменяется.
        - Кстати, могу тебя обрадовать - я иду с вами! - сообщила Лена.
        Андрей удивился: в последнее время они редко куда выбирались вместе. Лена сегодня излучала доброжелательность, и он предположил, что жена хочет обратиться с какой-нибудь просьбой. Андрей ждал и боялся этого. Ленины просьбы, как правило, сводились к предложению продать дом или найти более высокооплачиваемую работу, нечто радикальное и абсолютно неприемлемое.
        - Ты не рад? - Она надулась.
        - Конечно, рад! - Андрей обреченно вздохнул. - Идем в театр?
        - Может, в зоологический музей?
        Андрей растерялся:
        - Почему непременно туда?
        - Я уверена, что Марине понравится!
        - Хорошо. Пусть будет музей.

        В музее Андрей попытался опробовать на практике новое личное изобретение - «мощный фильтр» Басманова. Вещь исключительно полезная. С его помощью Андрею удавалось фильтровать добрых пятьдесят процентов поступающей извне информации, и в настоящее время он работал над тем, чтобы увеличить мощность фильтра.
        - Ты меня слушаешь? - откуда-то издалека раздался голос жены.
        - Разумеется! - Он вежливо улыбнулся.
        - И что ты об этом думаешь?
        Андрей озадачился - Лене удавалось пробить брешь в его системе защиты.
        - О чем?
        - А говоришь, что слушаешь!
        Лена вспыхнула, но быстро справилась с собой и сказала нарочито спокойным тоном:
        - Во второй, прошу заметить, раз повторяю тебе предложение…
        Она изложила концепцию некоего коммерческого предприятия, в котором, по ее убеждению, Андрей должен принять живейшее участие. Увлеченно и пламенно Лена расписала план будущего проекта в сжатом варианте, адаптированном для мозга человека, весьма далекого от коммерции, такого, как ее муж. В финале прозвучал риторический вопрос: «Надеюсь, ты согласен?!» Андрей в ужасе попятился назад и оказался прижатым к вольеру с сохраненными для истории приматами.
        - Лена, ну что ты говоришь? Неужели ты можешь представить меня в бизнесе? Я далек от этого, как звезда Беттельгейзе!
        - Тебе никто и не предлагает самому заниматься коммерцией! Речь идет о том, что фирму зарегистрируют на тебя и ты возьмешь в банке кредит на свое имя.
        - Ну так и бери кредит на себя!
        - Кто мне его даст? - крикнула Лена, уже выходя из себя. - Я последние три года вообще нигде не работаю, нянчу твоего ребенка!
        - Нашего ребенка! - счел нужным уточнить Андрей.
        - Вот именно! Хорошо, что ты помнишь об этом! Вот и подумай о нашем ребенке! Сделай то, о чем тебя просят! Ты кандидат наук, а поскольку наша фирма будет связана с техническими проектами, твоя научная степень как раз уместна. Пойми, на роль директора ты - идеальная кандидатура!
        - Право же, странно! Надо бы просчитать, составить бизнес-план, можно ведь и прогореть.
        - Анатолий уже все просчитал!
        Андрей растерялся:
        - Кто это?
        Лена усмехнулась:
        - Я неоднократно про него рассказывала, ты вообще меня слушаешь?
        Андрей промолчал - в сущности, ему было совершенно наплевать на этого Анатолия и его коммерческие затеи.
        - Пойми, ты ничего не теряешь! Занимаешься своими преподавательскими делами, кто тебе не дает?! В фирме ты будешь только числиться директором, а делать все станут другие люди.
        - Кто?
        - Я! И Анатолий! А тебе деньги на блюде! Разве плохо?
        - В теории, может, и нет. А на практике…
        - Ну хватит, Андрей! Мне надоело тебя упрашивать! Это становится невыносимым!
        Лена отвернулась от мужа и сосредоточилась на бывшем когда-то живым леопарде.
        Андрей почувствовал дикую усталость. Ему вдруг вспомнилась фраза - де, с занудой легче переспать, чем объяснить, почему ты этого делать не хочешь. Как раз тот случай - проще выполнить желание Лены, чем объяснить ей что-либо.
        - Хорошо, я согласен. Когда надо подать документы?
        - Ты прелесть! Спасибо!
        Она потянулась к нему губами.
        - Ах, оставь! - Андрей с раздражением отстранился.
        Они остановились перед чучелом мамонта. Андрей взглянул на беднягу и вдруг ощутил с ним некое родство - он почувствовал себя таким же старым. Нелепым древним ископаемым.


* * *
        И началась Машина московская одиссея! Пестрая, многоголосая Москва показалась девушке волшебной норой-тоннелем, через которую она летела, а вокруг, как в той сказке, становилось «чудастее и чудастее». На Машу обрушилась лавина впечатлений и открытий, жизнь закружилась в бешеном ритме: выставки, театры, богемный круг, куда ее ввел Саша, а главное, в этом сентябре она переживала самый медовый и упоительный период жизни - они с Сашей были полностью поглощены друг другом. Температура чувств, как на вулкане, и, как говорил Бушуев, цитируя любимого поэта, особенное ощущение жизни «пчелы на горячем цветке». Они были фантастически и безоговорочно счастливы.
        Маша и не заметила, как пролетели сентябрь с октябрем. А когда началось унылое межсезонье, она с удивлением обнаружила, что на прежде безупречно чистом небосводе их с Сашей отношений возникли тучки. И вскоре начала догадываться, откуда дует ветер, их нагоняющий. Они оба чувствовали некоторую усталость, вызванную, конечно, исключительно внешними обстоятельствами, но, коль скоро этих самых внешних обстоятельств было удручающе много, победить их не могла даже сила любви Маши и Саши. Увы, денег катастрофически не хватало. Маша была вынуждена свести свои запросы к минимуму и брала деньги у старшей сестры, которые та, смущенно улыбаясь, совала ей в каждый приезд в Петербург. Тех грошей, что девушка зарабатывала в театре, хватало лишь на бесконечные переезды между столицами. Над стипендией Бушуева, понятное дело, можно было лишь посмеяться или поплакать. Саша использовал любую возможность заработать. Все чаще он возвращался домой далеко за полночь - поэт подрабатывал грузчиком. Посещения богемных тусовок пришлось ограничить, и Маша нередко оставалась одна. Она устала от бешеного темпа жизни: переезды из
Петербурга в Москву и обратно, репетиции в театре, хроническое недосыпание. За месяц Маша похудела на пять килограммов. Она хотела помочь Саше, искала работу. Но из-за театра ей оставалось рассчитывать только на случайные заработки.
        Подумав, она решила смирить гордость и актерские амбиции и отправилась сниматься в массовке. Ей досталась незначительная роль «девушки из ресторана». Машина сверхзадача в этой роли сводилась к тому, что она должна была сидеть за столом сбоку от главной героини и что-нибудь убедительно жевать. В павильоне с декорациями, изображавшими роскошный ресторан, девушку усадили за стол и поставили перед ней салат «Цезарь». Появилась известная актриса. Она гордо прошла по залу и манерно уселась неподалеку. Вскоре к ней присоединился не менее известный партнер, голубоглазый брюнет, и пара оживленно защебетала. Маша занялась салатом. Он был безвкусным, к тому же в горле у нее стоял ком - вот тебе, Маруся, творческие амбиции! Увы, в этом фильме у тебя не главная роль! Жуй салат и по возможности сделай веселое глупое лицо… Камера стоп! Снято! Она получила деньги и поехала домой в весьма расстроенных чувствах.
        На следующий день Маша снова отправилась на студию. На сей раз ее завербовали для участия в масштабном историческом фильме в сцене бунта. Массовка состояла из множества людей, одетых в тулупы. На Машу тоже натянули тулуп и пояснили, что по команде режиссера вся толпа должна бежать в указанном направлении. Сигнал почему-то долго не давали. В съемочной группе то и дело возникали заминки, и актеры массовки мерзли, ожидая пробега. К финалу Маша почувствовала себя полностью окоченевшей. Однако она взяла резвый старт и честно побежала в толпе, когда режиссер наконец скомандовал. После этого участники массовки отправились получать обещанные деньги, но выяснилось, что с выплатой придется подождать. Ожидая свой жалкий гонорар, она окончательно замерзла. К вечеру выяснилось, что денег нет и не будет. Актеры массовки кричали, обещая устроить режиссеру сцену настоящего, а не киношного бунта. Но Маша уже не чувствовала в себе никаких сил к сопротивлению и поплелась домой.
        Вот так. Словно она летела через сказочную нору-тоннель, а приземлившись, больно ударилась. И слезам Москва не верит, и в Машины таланты, и главных ролей давать не хочет, все будто снисходительно усмехается, испытывает: «А ты покажи, на что способна!»
        Когда она, замерзшая и голодная, пришла домой поздно вечером, Саша потребовал объяснений. Маша рассказала о неудачной попытке заработать немного денег. У Саши это почему-то вызвало ярость.
        - Я не хочу, чтобы ты снималась в массовке!
        - Да перестань, что тут такого? Подумаешь!
        - Ты не должна работать!
        Она вежливо улыбнулась.
        - Должна не должна, все равно приходится…
        - Зарабатывать деньги - моя обязанность! - в его голосе звучало подлинное отчаяние.
        - Не сомневаюсь, что скоро так и будет, - мягко сказала Маша. - Ты станешь знаменитым поэтом…
        - Ах, оставь! Я не могу больше это слышать!
        Маша устало вздохнула - ее знобило, она не чувствовала никакого желания продолжать разговор. Тем не менее попыталась ободрить Сашу:
        - Но ведь в скором времени твой сборник обещают издать!
        Он хмыкнул:
        - Обещают! Мне нужны деньги сейчас!
        - Но перспективы…
        - Перспективы не всегда материализуются в деньги! Все, хватит, я ухожу из института!
        - Не смей этого делать! Как же твой талант, Саша?!
        Он усмехнулся:
        - Иногда мне кажется, что его придумала ты!
        - Прости, я очень устала. К тому же завтра мне надо быть в Питере на репетиции.


* * *
        С вокзала Маша сразу поехала в театр. После вчерашних съемок она простыла и чувствовала себя скверно: знобило, клонило в сон, и потом, в поезде она не выспалась - ехала в купе с противным дядькой, который храпел, словно хряк. Как она устала от вокзалов и поездов!
        На репетиции Маша вяло попыталась выдать экспрессию, предполагавшуюся у героини. Видимо, получилось неубедительно.
        Палыч, наблюдавший прогон, даже привстал с места и недовольно проорал:
        - Басманова, какого черта? Фуфло гонишь! И вообще, соберись - спишь на ходу!
        Маша, обычно спокойно воспринимавшая критику главрежа, в этот раз расплакалась, как школьница. К тому же у всех на глазах.
        Палыч заворчал:
        - Ну, начинается! Истерики будем устраивать?!
        - Нет! - сквозь слезы ответила Маша. - Извините, сейчас соберусь!
        - Ты болеешь, что ли? - поинтересовался Палыч.
        - Да.
        Она ненавидела себя за слезы и слабость, выставленную на всеобщее обозрение, но поделать с собой ничего не могла.
        - Иди домой, Басманова! - рявкнул Палыч. - Без тебя обойдемся!
        Маша вышла из театра, глотая слезы. Хотелось домой, к сестре, пить с ней чай и, лежа на диване, выболтать Татьяне все секреты, а после провалиться в сон, просыпаться только для того, чтобы еще выпить чаю, и снова спать. В то же время Маша понимала: если завтра она не вернется в Москву, Саша обидится.

«Ничего! - подумала девушка, оказавшись дома на Мойке. - Сейчас немного отлежусь и поеду на вокзал, еще успею на ночной поезд…»
        - Маруся, может, сегодня останешься? - осторожно спросила Татьяна.
        Маша обрадовалась:
        - Думаешь?!
        На самом деле она только и ждала, чтобы ответственность за это решение кто-нибудь взял на себя, например, Татьяна.
        Кажется, старшая сестра ее поняла, потому что тут же сказала:
        - Конечно, отдохни хотя бы денек, отоспись. Я боюсь, что ты заболеешь. Маруся, ты так похудела… Ты хорошо питаешься?
        Маша пожала плечами.
        - Нормально. Я посплю немного, ладно?
        Она прилегла, тут же уснула и не услышала, как зазвонил телефон. Трубку взяла Татьяна. Бушуев попросил позвать Машу. Татьяна виновато сказала, что той, вероятно, сегодня лучше не ехать в Москву. «Ей надо отдохнуть, Саша, ты же понимаешь…» Но Бушуев понимания не выказал, напротив, голосом, звенящим от обиды, заявил, будто с самого начала знал, что Машиных чувств не хватит надолго, и велел передать ей, когда она проснется, что в ее приезде нет надобности. Вздохнув, Татьяна попросила Сашу «не пороть горячку» и не делать скоропалительных выводов. Он сухо попрощался и положил трубку.
        Маша проснулась утром, когда старшая сестра уже собиралась на работу.
        - Маруся, вчера звонил Саша, - осторожно начала Татьяна. - Кажется, он огорчен тем, что ты не вернулась в Москву.
        Весь сон с Маши как рукой сняло.
        - Что он сказал?
        Татьяна замялась.
        - Он обиделся, да? Почему ты не позвала меня к трубке?
        - Но ты спала!
        - Ты должна была меня разбудить! - крикнула Маша. - Как ты смела!
        - Успокойся, ничего страшного не произошло!
        Маша закричала с вызовом, уже совершенно выходя из себя:
        - Не лезь в мою жизнь! Что ты вообще понимаешь! И прекрати мне засовывать в сумку деньги! Думаешь, я ничего не замечаю? Это унизительно! Оставь меня в покое! - Она побежала в свою комнату и громко хлопнула дверью.
        Татьяна отправилась в издательство, глотая слезы.

        Сознание того, что она несправедливо, больно обидела сестру, мучило Машу. В чем она ее обвинила?! В том, что та заботится о ней и тайком подкидывает деньги?!
«Я подлая, неблагодарная тварь!» - заключила Маша.
        Написав сестре покаянную записку с извинениями, она заторопилась на вокзал. Ей не давали покоя мысли о Саше. Она набирала его номер, но тот не отвечал. Маша волновалась, как девица в сказке «Аленький цветочек», которая непременно должна была вернуться к определенному часу, иначе ее любимое чудовище умрет от тоски. В поезде она нервничала и не находила себе места.
        Вечерняя Москва встретила суетой и первым снегом.


* * *
        Маша открыла дверь своим ключом, влетела в комнату. Саша лежал на диване, глядя в потолок, и курил. На полу стояла пепельница, доверху заполненная окурками.
        - Приехала? - усмехнулся он.
        - А ты не рад?
        - Почему?! Рад!
        - В голосе, однако, особой радости не чувствуется!
        Саша привстал с дивана, затушил сигарету.
        - Просто я устал, Маруся… Устал все время бояться потерять тебя, переживать - приедешь ты в этот раз или нет. Может быть, я перегорел?
        Она почувствовала растерянность и тревогу.
        - И вообще, как долго будут длиться твои бесконечные переезды? Зачем ты приехала? Чтобы завтра утром опять уехать обратно?
        Маша поняла, что сейчас решается нечто важное и она должна спасти их отношения.
        - А вот к черту все! Никуда я завтра не поеду!
        - Как же твой спектакль?
        - Наплевать! Скажу, что заболела.
        - Это серьезная жертва, Маруся!
        Его лицо прояснилось, он улыбнулся, потом взял девушку на руки и понес на кровать.
        Маша поняла, что на сей раз справилась с ситуацией, но ей так же было ясно, что скоро гасить Сашины обиды станет все сложнее.
        На следующий день они отправились на творческую вечеринку, куда Бушуева пригласили знакомые. Небольшая квартира художника М. была изрядно наполнена людьми. Публика оказалась весьма разношерстной: от полумаргинальных, щедро татуированных юношей до гламурных девиц и представителей золотой молодежи. У Маши создалось впечатление, что большинство присутствующих незнакомо друг с другом. Гости поделили квартиру М. на зоны. На кухне прочно обосновались музыканты, что-то поющие нетрезвыми голосами, в спальню удалились две пары, явно желающие более близкого общения, а вся прочая разномастная тусовка сосредоточилась в гостиной за большим столом.
        Хозяин квартиры шумно приветствовал Сашу и не преминул сообщить присутствующим, что Бушуев - поэт, притом «весьма талантливый».
        - Старик, не надо делать из меня дурака! - запротестовал тот. - Звучит, как у Зощенко: «Пришел поэт с тихим, как у таракана, голосом».
        Гости дружно расхохотались. Саша с Машей уселись за стол. Сидящий в центре молодой человек в кожаном пиджаке, выразительно посмотрев на Бушуева, спросил:
        - Вы и впрямь поэт?
        Тот кивнул.
        Молодой человек прыснул от смеха:
        - Боже, какой архаизм!
        Маша слегка напряглась, предвидя Сашину реакцию на этот бестактный выпад, однако художник М. тут же постарался сгладить ситуацию и предложил выпить за искусство. Тост с удовольствием поддержали. Художник М. завел разговор о поэзии, и Саша вступил в беседу.
        Смешливый парень в кожаном пиджаке бесцеремонно встрял в их диалог с дерзким вопросом:
        - Неужели в наше время за стишки что-нибудь платят?
        Саша нахмурился.
        - Вы уж простите, но я действительно считаю поэзию безнадежным архаизмом! - с вызовом заметил наглец.
        Бушуев побледнел.
        - Мне наплевать на ваше мнение!
        - Друзья! - патетически вскричал хозяин дома. - Не ссорьтесь, умоляю!
        - Ну что ты, старик! - манерно улыбнулся Сашин обидчик. - Я сегодня настроен миролюбиво! Просто хочется поговорить с поэтом! А вот скажите, вы сами как считаете - вы хороший поэт?
        - Он очень хороший поэт! - вскинулась Маша.
        Саша недовольно взглянул на нее - мол, какого черта встреваешь…
        - Значит, хороший?! - Молодой человек усмехнулся. - Что ж… Не стану подвергать сомнению! А в том, что поэзия нужна современному человеку, уж извините, сомневаюсь!
        - Бред! - скривился Бушуев.
        Молодому человеку явно нравилось его поддразнивать, и он парировал:
        - Только не говорите, что поэзия вне времени, потому что принадлежит вечности!
        - Вам - не собираюсь! - огрызнулся Саша и демонстративно вышел из комнаты.
        Оставшись за столом, Маша почувствовала неловкость, однако сбежать вслед за Бушуевым не решилась. Застолье продолжалось. Парень в кожаном пиджаке рассказывал о путешествиях, то и дело упоминая фамилии известных людей, составлявших ему компанию в странствиях по миру.
        - Кто это? - спросила Маша у какой-то девушки.
        Та восторженно ответила:
        - Это же К! Модный режиссер рекламных роликов!
        Когда Маше окончательно наскучило слушать его рассказы, она отправилась искать Сашу. Бушуев на кухне беседовал с пьяным музыкантом.
        - Все в порядке? - робко поинтересовалась Маша.
        - Да! - холодно отозвался Саша. - Извини, мы разговариваем!
        - Зря мы сюда пришли! Может, пойдем домой? - тихо, чтобы никто не слышал, предложила она.
        Саша махнул рукой:
        - Получится глупо! Подумают, что я обиделся на этого идиота. Побудем еще немного!
        Маше не оставалось ничего другого, как вернуться в гостиную. Добрый час, отчаянно скучая, она потягивала вино и слушала треп гостей. Потом к ней подсел режиссер К.
        - Кто вы, прелестная барышня, кроме того, что муза поэта?
        - Актриса! - без энтузиазма ответила Маша. - Играю в театре!
        - Хотите сняться у меня в рекламе? - с ходу предложил режиссер.
        - Чего? Стирального порошка?
        - Ну почему же… Можно что-нибудь такое… эээ… женское.
        Маша усмехнулась:
        - Прокладок? Нет, спасибо! Я вообще рекламу терпеть не могу!
        - Вы, наверное, грезите об Офелии? - Он едва не хихикнул.
        - А хоть бы и так!
        - Ну, как говорится, дай-то бог! Только вся штука в том, что он не всем дает. А желающих много… Так что прокладки и порошок не самый плохой вариант, детка! - снисходительно улыбнулся «кожаный пиджак».
        В комнату вошел Саша. Увидев Машу в компании режиссера К., он переменился в лице. Девушка тут же встала из-за стола и, взяв Сашу за руку, потянула за собой в коридор.
        - Он что, пристает к тебе? - гневно спросил Бушуев, когда они вышли.
        - Успокойся! Никто ко мне не пристает!
        - Скажи еще, что вы просто разговаривали об искусстве!
        - К чему эта ревность? Не знала, что ты ревнивый!
        - А вот, пожалуйста, знай!
        Маша внутренне сжалась:
        - Ну и зачем все это?
        Он смутился:
        - Ладно, Маруся, прости меня! Наверное, все дело в том, что я отчаянно комплексую и чувствую себя неудачником.
        - Разве ты неудачник?! Что ты говоришь!

«Господи, зачем мы здесь? Чужая квартира, чужие люди!» - с тоской подумала Маша.
        - Саша, идем домой, уже поздно!
        Они вышли на улицу. Зашагали к метро. На полпути Бушуев остановился и, кинув взгляд на часы, охнул:
        - Маруся, метро уже закрыто! Ах я осел! Как мы теперь доберемся до дома?
        - Ничего, - она улыбнулась, - не огорчайся, как-нибудь дойдем.
        Рядом затормозила серебристая иномарка.
        - Ну что, братцы-кролики? - из машины высунулась знакомая морда режиссера К. - Далеко шлепать? Садитесь, подброшу!
        Саша было намеревался послать его ко всем чертям, но, взглянув на усталую подругу, поблагодарил К. и попросил Машу сесть в машину.
        Режиссер притормозил у их парадного. Прощаясь, протянул Саше визитку:
        - Держи, поэт! Будут финансовые проблемы - обращайся! Нам в рекламе нужны хорошие копирайтеры!
        Саша взял визитку, сдержанно кивнул на прощание. Придя домой, они сразу легли спать.
        Утром, проснувшись, Маша обнаружила Сашу на кухне. Он курил. Пепельница перед ним была опять доверху заполнена окурками.
        - Тебе не кажется, что ты слишком много куришь?
        - Не знаю. Не думал об этом…
        - Мог бы и подумать! - Она вспылила. - Совершенно очевидно, что ты гробишь свое здоровье!
        Он мрачно усмехнулся:
        - На свете есть и куда более очевидные вещи!
        Маша нахмурилась, предчувствуя приближение грозы. Выражение лица любовника и тон его голоса не предвещали ничего хорошего.
        - Ты о чем? - обреченно спросила она, уже догадываясь, что Саша имеет в виду.
        - О том, что я занимаюсь не тем, чем следует! Потому что в наше время, как бы складно ты ни «подсюсюкивал ямбом», стихами бабло не заработать!
        - Зачем сейчас об этом?!
        - Прости, я, кажется, опять все испортил!
        - Что случилось?
        Она села рядом с ним.
        - Ровным счетом ничего! Но чувствую себя паршиво, и ничто не радует.
        - Тогда в чем смысл? Зачем ты здесь? Зачем я здесь?
        Он нервно рассмеялся:
        - А нет никакого смысла! Вообще ни в чем!
        - И в нашей любви?
        - Басманова, ехала бы ты на все четыре стороны! Не надо приносить себя в жертву!
        - Ты хочешь, чтобы я уехала?
        - Я не это хотел сказать. А другое… Например, то, что жертвенность у сестер Басмановых в крови!
        - Зачем ты меня обижаешь?
        Он вздохнул:
        - Ладно, Маруся, прости. Это я во всем виноват. Накручиваю себя… Меня вчера ударили в область собственного достоинства, и я распереживался, как подросток. Смешно - вдруг возликовали все внутренние демоны, и я теперь маюсь от зубной боли уязвленного самолюбия, звенящей внутри гигантским злобным комаром.
        Маша растерялась:
        - Что ты, Саша? Комары какие-то, непонятные обиды… А при чем тут я? И наша любовь?
        После долгой паузы он признался:
        - Мне больно видеть, что ты устала. Я понимаю, эта жизнь не для тебя. Ты привыкла к лучшим условиям, и, пока я не могу их предложить, тебе лучше жить в Петербурге. Эта конура, как ни крути, не профессорская квартира на Мойке. А работать телом в массовках не лучшее занятие для талантливой актрисы.
        - Что ты говоришь! - Она заплакала.
        - Уезжай, так будет лучше для нас обоих, поверь!
        - А как же ты?
        - Я скоро приеду! И все будет хорошо! - Он вытер ей слезы. - Ну-ну, Маруся, не плачь! Собирайся! Я отвезу тебя на вокзал!
        Маша чувствовала отчаяние, усталость и понимала, что у нее больше нет сил бороться за чувства.
        А дальше все было как в каком-то сне. Или фильме. Словно Маша наблюдала за происходящим со стороны - вот по перрону идет Саша с ее чемоданом в руках, вот она сама, бледная, заплаканная, плетется следом, а вот, сверкая огнями, появляется поезд. Саша обнял ее на прощание.
        - Мы скоро увидимся!
        Она смотрела на него из окна вагона. Поезд тронулся, и девушка наконец поняла, что это не фильм и не сон. Войдя в купе, Маша разрыдалась, перепугав попутчиков своей экзальтированностью.


        Глава 3
        Недавно они переехали в новую просторную квартиру. Продажей старой, подбором новой, оформлением кредита занималась Лена. Тем не менее переезд и сопутствующие ему хлопоты оказались для Андрея весьма энергозатратным мероприятием. К тому же то обстоятельство, что квартира расположена в районе, удаленном от места его работы, Лена в расчет не приняла, и теперь ему приходилось тратить на перемещения от дома до института гораздо больше времени.
        Вскоре после переезда жена затеяла грандиозный ремонт, который по причине своей постоянной занятости никак не могла закончить. Андрея раздражала затянувшаяся разруха, необустроенный быт, незнакомые люди, снующие по квартире, банки с краской и стремянки; по вечерам он не спешил возвращаться домой, тем более что его там никто не ждал - Лена работала допоздна, а Марина неделями гостила у бабушки. С кафедры он уходил последним из сотрудников, ужинал в скромном кафе, а придя домой, погружался в работу над диссертацией. Лена появлялась после десяти, усталая, раздраженная, и для общения у обоих не было ни сил, ни желания. Часто о том, что жена вернулась с работы, он догадывался по звукам телевизора, доносящимся из ее комнаты.
        В этот вечер в привычный сценарий внесли изменения - навстречу Андрею выбежала дочь, а следом за ней в коридор вышла улыбающаяся Лена. Андрей растерялся и обрадовался настолько, что приветливо отозвался на приглашение жены поужинать вместе.
        За ужином он попытался поговорить с дочерью, но девочка сегодня не была расположена к общению - Муся сосредоточенно вертела в руках ложку и не отвечала на его вопросы. Андрей отметил, что она подросла, вытянулась в длину, но по-прежнему такая же худенькая и задумчивая.
        Слишком задумчивая: когда Марине исполнилось четыре года, выяснилось, что у девочки аутизм. Для окружающих она была словно заключена в раковину отчуждения, не всегда шла на контакт даже с самыми близкими людьми, мало и неохотно разговаривала, оставаясь погруженной в свой загадочный мир. Лена страшно переживала, считая аутизм болезнью. Однажды она очень эмоционально сказала Андрею, что их дочь будто «запечатана в панцирь, до нее не достучаться!». Андрей возразил, заметив, что Марина «просто не такая, как все!» - и жена с горечью подтвердила:
«Да, не такая!» Лена любила дочь, но ее любовь сочеталась со странными приступами то сентиментальности, когда она бросалась перед девочкой на колени (вырывая у той какой-нибудь предмет, завладевший ее вниманием) и целовала ребенка, прижимая к себе, то нескрываемого раздражения.
        Андрей чувствовал огромную вину перед Мариной, он многое бы отдал за то, чтобы наладить с ней контакт, но как раз никакого контакта и не было. Ему оставалось только надеяться, что, может, со временем что-то изменится.
        - Как твои дела? - спросила Лена.
        Андрей односложно ответил, что все хорошо, и из вежливости сделал ответный ход конем, выразив заинтересованность делами жены.
        - Начинаем новый проект, - улыбнулась Лена. - Кстати, поздравь меня, я на днях покупаю новую машину!
        Андрей отметил, что она изменилась внешне: новая стильная прическа, яркий макияж, взгляд очень уверенной в себе женщины…
        - Дорогой, тебе нужно подписать кое-какие бумаги! - сказала Лена.
        Андрей замялся:
        - Слушай, а может, пора переоформить руководство фирмой на кого-то другого?
        Иногда Лена просила его подписать те или иные документы, в суть которых он старался не вникать. Андрей находил подобную миссию утомительной и нелепой.
        - На кого другого? - удивилась Лена.
        - На тебя или твоего Анатолия!
        - А смысл? Зачем нужна лишняя волокита и пустая трата времени? Неужели тебе сложно потратить несколько минут на эти бумаги? Я так часто тебя о чем-то прошу?!
        Последняя фраза была сказана с определенной, многообещающей интонацией, которая не сулила Андрею ничего хорошего. Все Ленины истерики начинались с этой особенной интонации. Он понял, что жена начинает «заводиться».
        Она раздраженно прикрикнула на дочь:
        - Муся, не сутулься! Сколько раз можно повторять!
        Андрей понял, что раздраженный выпад жены адресован ему. Какое-то время они молчали, и вдруг Муся разлила чай. Лена закричала на девочку.
        - Зачем так? - укоризненно заметил Андрей.
        - Прошу тебя, не вмешивайся! - вскинулась Лена.
        - Я знаю, почему так происходит! - не сдержался Андрей.
        - И почему же?
        - Потому что Марина похожа на меня!
        Лена задохнулась и не нашлась что ответить - он попал в точку. Ее на самом деле не могло не раздражать то, что их дочь так очевидно похожа на отца. Нос картошкой, жидкие волосы! А самое главное, в чем, впрочем, Лена боялась признаться самой себе, - в болезни дочери она винила Андрея.
        Ребенок, чувствуя электрическое напряжение в воздухе, сжался.
        - Хочешь завтра сходим с тобой в театр? - предложил Андрей девочке, чтобы ободрить ее.
        Лена резко бросила:
        - Завтра Муся возвращается к бабушке.
        - Тебе не кажется, что Марина проводит там слишком много времени? - спросил Андрей.
        - У меня сейчас нет возможности заниматься ребенком! Что вовсе не удивительно, учитывая мою занятость! - отрезала Лена. - Но я, конечно, не буду возражать, если ты оставишь институт и займешься Мусиным воспитанием! Тогда необходимость в бабушке отпадет сама собой!
        - Не понял… - растерялся Андрей. - О чем ты?
        - А почему бы тебе и в самом деле не стать домохозяйкой? Тем более что отсутствие твоей институтской зарплаты не слишком скажется на нашем семейном бюджете.
        Андрей усмехнулся - с некоторых пор Лена любила между делом подчеркнуть, что зарабатывает теперь в разы больше, чем он. И хотя ему случалось слышать это и прежде, сегодня он был уязвлен. Возможно, потому, что Лена позволила высказаться в его адрес в присутствии дочери. Андрей внимательно посмотрел на жену - в глазах вызов и презрение! Готова держать оборону до последних рубежей!
        Он ушел в свою комнату, где бессильно повалился на диван.

        Итак, Лене удалось «сделать себя», достичь успеха. Ее фирма набирала обороты, доходы росли, но в личной жизни она по-прежнему была несчастна. Впрочем, судьба вскоре исправила это упущение, послав ей в утешение Анатолия. Они давно чувствовали влечение друг к другу, и однажды на корпоративном банкете Анатолий повел себя смелее, чем полагалось компаньону по бизнесу, а Лена решила не возражать, подумав: почему бы и нет? Они стали любовниками, и никаких угрызений совести по сему поводу жена Андрея не испытывала.

        С утра он предупредил Лену о том, что уезжает в Березовку, чтобы поработать над диссертацией в тишине. Однако, возвращаясь из института, Андрей вспомнил, что оставил дома часть материалов, и решил забежать за ними.
        Он открыл дверь своим ключом, шагнул в коридор и замер - из спальни Лены раздавались голоса и смех. Андрей подошел к открытой двери комнаты и увидел их отражения в зеркале. Лена и этот, как его… Он всегда забывал его имя - Анатолий… На ковре рядом с кроватью, как две скрученные змеи, валялись черные чулки. Любовники были столь увлечены друг другом, что его присутствие осталось незамеченным. Андрей застыл на месте, не зная, что в таких случаях полагается предпринять обманутому мужу. Он тихо закрыл за собой входную дверь и ушел.
        Андрей пытался разобраться в своих чувствах. Впрочем, чувств как таковых не было. Гнев? Слишком сильная эмоция - на подобное у него нет сил. Возможно, боль? Тоже нет, в его случае боль - уже пережитый опыт, через который он прошел, поняв однажды, что Лена никогда не любила его, потому что до сих пор любит Климова. В тот день, когда Андрей понял это, все потеряло смысл. В том числе боль и прочие бесполезные переживания. Все, что он ощущает сейчас, - лишь бесконечная усталость. Им надо разойтись, прекратить мучить друг друга. Надо бы как-нибудь решиться и уйти за сигаретами, навсегда, как тот герой в романе; помнится, того парня спросили, что такого сделала его жена, из-за чего он оставил ее, не попрощавшись, не сказав ни слова, а он ответил: «Ничего, она всего лишь попросила меня сходить за сигаретами».
        Лена и Анатолий - какая пошлость, право… А впрочем, это к лучшему! Ведь теперь наконец ему удастся усовершенствовать свое личное изобретение - «мощный фильтр Басманова», который сможет отфильтровать уже не пятьдесят, а чего доброго, и все сто процентов информации внешнего мира. Другое дело, что с таким результатом долго не живут, и вскоре его, очевидно, ждет выход в открытый космос. Андрей остановился посреди улицы и неожиданно рассмеялся - настолько забавной показалась ему эта мысль.


* * *
        Вернувшись в Петербург, Маша постаралась с головой уйти в работу, благо была занята сразу в нескольких спектаклях. Она пропадала в театре с утра до вечера. Главреж Палыч требовал от артистов абсолютной самоотдачи и совершенства, а если замечал халтуру - устраивал «показательную порку». Маша своего руководителя побаивалась и в то же время уважала, считая его гением.
        Палыч никому не позволял скучать: каждый его спектакль становился явлением, всякий раз режиссер старался сказать что-то новое. Он и в жизни не давал к себе привыкнуть: неделями мог пребывать в образе вальяжного лорда (костюм, трубка, барственные интонации), а потом наступал другой период - в театр влетал человек в мятой рубашке, джинсах, небритый, взъерошенный, недовольный, и тогда уж влетало всем по первое число. Угадать, когда один период сменится другим, было совершенно невозможно, как и понять, от чего это зависит.
        Случалось и Маше попадать под поезд самого мрачного сплина Палыча. В такие часы он был угрюм и кричал: «Бестолочи! Сволочи! Талантом здесь даже не пахнет!» - а потом завершал пассаж отборным трехэтажным матом, сложные речевые конструкции которого неизменно поражали Машино воображение и приводили ее в восторг. Мат Палыча звучал невероятно органично и изысканно. В общем, работать с этим человеком было нелегко, но, что и говорить, интересно.
        До Машиной премьеры оставалось совсем немного, когда в театре стало известно, что главрежа снимают с руководящей должности. Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба. Поговаривали, что тут не обошлось без интриг и Палыча «подсидели». Сразу после его отставки ведущие актеры оказались перед выбором: остаться в труппе или покинуть театр вместе с любимым режиссером. Но уйти с ним означало уйти в никуда, начать все с нуля, поскольку у Палыча не было ни помещения, ни денег. Маша оказалась одной из первых, кто принял решение оставить театр и отправиться следом за учителем. Об иных вариантах она даже не задумывалась.
        - Детка, а ты не боишься ошибиться? - усмехнулся Палыч, узнав о ее решении.
        Маша невозмутимо пожала плечами.
        - Ну смотри! Потом не жалуйся! Кстати, почему ты это делаешь?
        - Потому что вы мой учитель!
        Палыч хмыкнул:
        - Не в Японии живем, Басманова, к чему этот кодекс воина с его долгом следовать за учителем до конца, куда бы этот печальный конец ни вел?!
        - Я считаю вас гением!
        - Стало быть, из любви к искусству? Но справедливости ради стоит сказать, что М., к которому перешел театр, очень способный режиссер, отнюдь не бездарность!

«Мерзкий старикашка, - вздохнула Маша, - совершенно несносный! Вероятно, из-за дурного характера и неуживчивости его и отправили в отставку!»
        - Я ухожу с вами, потому что решение о вашем увольнении несправедливо!
        Палыч расхохотался:
        - Несправедливо! Эвона как! Фря ты зеленая, Маша Басманова! Что ты знаешь о жизни? Я десять лет отсидел при старых режимах! И если бы думал о какой-то там справедливости, то наверняка своротил бы с ума!
        - Хотите сказать, что ее нет?
        - Именно. Я давно не верю ни в справедливость, ни в причинно-следственные связи. Ты, Басманова, наверное, думаешь, что тебе в награду за благородство и верность, как ты говоришь, учителю, воздастся? Одарят ролями, завидной актерской судьбой и славой? Хе-хе… А это вряд ли случится…
        Маша заявила уже почти с раздражением:
        - Переубеждая меня, вы попросту теряете время! Я ухожу с вами - дело решенное!
        - Ну и черт с тобой! - махнул рукой Палыч. - Только учти! Никаких поблажек тебе все равно не будет! Я - скотина неблагодарная! Будешь плохо играть - уволю к чертям собачьим! Поняла?
        Она улыбнулась:
        - Конечно!
        Вместе с Машей уволились еще семь актеров, что ее, в справедливость все-таки искренне верящую, изрядно ободрило.
        Для функционирования новому театру не хватало двух таких пустячных вещей, как помещение и финансы, и Маша с пылом бросилась решать эти вопросы. Три недели она обивала пороги различных приемных, рассказывая о таланте и заслугах Палыча, пытаясь убедить господ от культуры в том, что их святая обязанность поддержать гениального режиссера, но ее усилия натыкались на стену равнодушия и косности; получалось примерно так: «Барон хороший человек, но одним бароном больше, одним меньше, какая разница?» Маша уже совсем было отчаялась, но помощь вдруг пришла, откуда не ждали.
        В один из дождливых, уныло-серых дней, после посещения очередной приемной с очередным отказом, она отправилась в ресторан на встречу с Лопатиным. Виктор часто звонил девушке, интересовался ее делами, приглашал в рестораны и театры, предлагал другие варианты совместного досуга. Маша от его заманчивых предложений неизменно отказывалась. В этот раз она приняла приглашение незадачливого поклонника от совершенного отчаяния, ей хотелось хоть немного развеяться.

        - Ты похудела! - неодобрительно заметил Лопатин, окинув Машу взглядом.
        Она с улыбкой махнула рукой - какие, право, пустяки!
        Лопатин покачал головой, дескать, совсем не пустяки, и заказал много еды.
        - Как поживает твой поэт? - осведомился Виктор, соотнося Машину тоску и изрядно исхудавшую фигуру с Бушуевым.
        Она промолчала.
        - Не хочешь говорить о нем?
        - Нет.
        Лопатин вздохнул: странное дело, в присутствии этой девушки он робеет, не зная с какого края к ней подступиться, сам себе кажется нелепым, огромным, грубым. Между тем до встречи с нею проблем в отношениях с женщинами Виктор не испытывал, но Маша особенная, она словно пришла из другой жизни - бесконечно далекой и непонятной ему, где по вечерам счастливое семейство ведет задушевные разговоры и пьет чай и где всегда выполняют данные обещания.
        - Как твои дела в театре? Мне очень понравился тот спектакль! Ты здорово играла! Я бы с удовольствием посмотрел еще что-нибудь!
        Она печально улыбнулась:
        - Не получится!
        - Почему?
        - Потому что театра больше нет. Моего театра, понимаешь?
        Она рассказала об уходе из театра и нынешних мытарствах.
        Внимательно выслушав ее сбивчивый монолог, Лопатин заявил:
        - Не переживай! На это деньги найдутся!
        - Откуда?
        - Я дам! А не хватит - поговорю со своими друзьями. Надо поддержать культуру!
        Маша с недоверием уставилась на Лопатина. Он мало походил на мецената и покровителя искусств.
        - Витя, ты представляешь, сколько это стоит?
        - Не дороже денег!
        Она фыркнула:
        - И что я тебе за это буду должна?
        Лопатин пожал могучими плечами:
        - Ничего.
        - Ну и ну! Бойся данайцев, дары приносящих!
        - Не переживай. Просто позволь мне это сделать!
        - Витя, может, ты не понимаешь, так вот - спать я с тобой не буду!
        Он расхохотался:
        - Спокойно, Маша, я Дубровский! Я и не рассчитывал на благодарность! А деньги все равно бы спустил на девушек или выпивку!
        Маша не понимает, что он рад помочь ей, рад оказаться полезным, рад распорядиться своими деньгами со смыслом, на благое дело; возможно, это радость богатого человека, имеющего некоторые комплексы в отношении нажитого богатства (ибо нажил он его не каким-то особенным умом или талантом, а обычным «купи-продай», там купил, тут удачно продал, а что - ведь и дед его, и прадед были из купеческого сословия, чего ж стыдиться?). В глубине души Лопатин испытывал смутную тоску, сравнивая себя с Басмановыми. Скажете, какие господа, какие купцы?! Завял тот вишневый сад лет сто назад, и ничего от прошлого мира не осталось, а купцы сейчас и есть настоящие хозяева жизни, все так, но… Иные понятия в сознании людей устойчивы, как архетипы, как корни деревьев того самого вишневого невырубаемого сада… И что-то лишает Лопатина покоя, не позволяет ему уйти в сытое довольство хозяина сегодняшней жизни. «Они - аристократы, а ты - купчишка!» Вот что не дает ему покоя, но в этом Лопатин боится признаться даже самому себе.
        - Странный ты человек! - усмехнулась Маша. - А впрочем… Я не стану отказываться от твоей помощи. У меня и выбора нет.
        - За будущий театр! - Лопатин поднял вверх бокал с шампанским. - Кстати, когда я смогу встретиться с этим Палычем?


* * *
        Климов спешил в Березовку, где Татьяна решила отпраздновать свой день рождения. Собственно, гости были приглашены в дом на завтра, но Полина предложила ему приехать накануне, не дожидаясь остальных. Он с готовностью согласился - возможность провести ночь в пустом доме вдвоем с любимой женщиной наполняла его радостью, которая озарила особенным светом этот унылый осенний день. Всю дорогу Климов гнал машину как сумасшедший, однако на берегу реки остановился и вышел, чтобы покурить.
        Уже стемнело. Противоположный берег сиял огнями. Было довольно холодно, и он быстро озяб. Сигарета гасла на ветру. Он подумал о Полине, и его вдруг пронзило ощущение счастья. До озноба, до физической боли…

        Дверь в доме оказалась открытой. Климов нашел Полину сидящей в кресле у незажженного камина. Неслышно подкравшись, он обнял ее.
        - Ты совсем замерзла, руки холодные! Почему не разожгла камин?
        Она молчала.
        - Да что с тобой? Что-то случилось?
        Климов внимательно вгляделся в ее лицо - бледная, осунувшаяся.
        Полина как-то нервно рассмеялась:
        - Ничего особенного, кроме того, что иногда случается с женщиной, если она спит с мужчиной! Я беременна.
        Климов смотрел на Полину, еще не вполне понимая смысл произнесенных ею слов. Она не отказала себе в удовольствии поддеть его, с вызовом заявив:
        - У тебя сейчас ужасно глупое лицо!
        Климов кивнул, мол, да, ничего удивительного. Он действительно растерялся. Что он знал о детях до сегодняшнего дня? Так, не особенно много - забавные, бессмысленные существа с другой планеты. Определенно себя в роли отца он никогда не представлял.
        - Позволь спросить - это точно?
        - Абсолютно! - хмыкнула Полина. - Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
        - Понятно, - сказал он, чтобы хоть что-то сказать. А чтобы хоть что-то сделать, принялся разжигать камин.
        - Чем ты занимаешься? - с негодованием спросила она.
        - Развожу огонь.
        - По-твоему, подходящее время?
        - Ну не мерзнуть же нам!
        - Ты можешь хоть раз в жизни быть серьезным?!
        - Могу. Тем более что я уже закончил. Сейчас будет тепло.
        Он сел в кресло рядом с Полиной. Вопросительно уставился на нее, словно ожидая подробностей. Полина молчала - какие подробности?! Она не станет рассказывать ему, как долго не могла поверить в свою беременность, как обреченно, будто приговор, восприняла окончательное подтверждение врачей, как плакала в ванной, пустив воду, чтобы Данилов ничего не заподозрил, как хлопнулась в обморок на работе посреди торгового зала, как паршиво, до тошноты и изматывающей боли внутри, себя сейчас чувствует… Зачем ему об этом знать?
        - Кстати, почему ты не спрашиваешь, кто отец ребенка?
        - А есть варианты? Хорошо, я спрошу - кто этот счастливец?
        - На девяносто девять процентов ты, Никита!
        Он усмехнулся:
        - А… Вот как… Хорошо. Неплохие ставки!
        - Как ты можешь шутить сейчас?! - крикнула она. - Убирайся к чертовой матери! И затупи свое жало сарказма!
        - Прости. - Он коснулся ее руки. - Я хочу, чтобы ты знала: мне все равно. Я уже мысленно дорисовал к девяноста девяти процентам еще один, такая вот арифметика.
        - Это все? Нет, конечно, я понимаю, что для таких, как ты, в детях самое приятное - процесс их производства, но все же мог бы сказать что-нибудь… Вежливо-лживое!
        - Не злись. Просто все это так… неожиданно.
        - Ну да, разумеется! Кстати, ты выглядишь не слишком счастливым!
        - Любимая, умоляю! Каким, по-твоему, я должен быть? Пускать слюни от счастья и захлебываться от восторга? Эмоциональность мне чужда в принципе, как ты знаешь!
        - Знаю!
        Полина взглянула на него едва ли не с ненавистью. Сам по себе факт беременности поверг ее в шок, и она никак не могла определить своего отношения к тому, что станет матерью. То вроде успокаивалась и находила в этом радость, то почему-то погружалась в отчаяние. Скорее всего, дело было в том, что беременность изрядно осложнила ее и без того нелегкое положение. Ведь теперь предстояло сделать окончательный выбор: муж или любовник. Естественно, у ребенка может быть только один отец!
        - Я должен сказать, что счастлив? Конечно, счастлив.
        Климов взял ее за руку. «Вот все и решилось, - подумал он, - и к лучшему, Полина поймет, что должна быть со мной, это главное, остальное - нюансы».
        - Ты скажешь Данилову о нас?
        - Да. Только не здесь, ладно? Не хочется портить Татьяне праздник нашей мелодрамой. И вообще… Я должна подготовиться…
        Он пожал плечами:
        - Поступай как знаешь!
        Молчали, смотрели на огонь.
        - Согрелась? - наконец спросил Климов.
        Она кивнула и почему-то заплакала. Климов напоил Полину горячим чаем, закутал в плед и на руках отнес в ее комнату.
        Они лежали обнявшись. Расслабленная и успокоенная его нежностью, Полина вдруг подумала, что в самом факте ее незапланированной беременности есть что-то таинственное и странное, будто специально подстроенное для того, чтобы она наконец сделала выбор. А как иначе объяснить, что, несмотря на все их меры предосторожности (осторожней можно было бы только заниматься любовью в скафандре! , один из миллиона сперматозоидов оказался пронырливым и достиг цели?! В том, что отец ребенка - Климов, есть какая-то логика судьбы.
        Он слушал ее дыхание и представлял, как однажды, в какой-нибудь залитый солнцем день, будет гулять в парке со своей дочерью. Картина показалась ему такой пасторальной и светлой, что Климов рассмеялся. Позже он повторял Полине снова и снова, что теперь все будет хорошо и впереди у них целая жизнь для счастья.


        Глава 4
        Саша старался справиться с волнением, но не мог. Открывая калитку к дому Басмановых, он почувствовал, как дрожат руки. За последние дни Саша много раз представлял встречу с Машей, произносил слова, которые скажет ей, но теперь от волнения совершенно растерялся. Подумать только - сейчас он увидит любимую, которая, кстати, о его приезде ничего не знает.
        Несколько дней назад Саша позвонил Басмановым и получил от Татьяны, взявшей трубку, приглашение на ее день рождения. После этого разговора он почти сразу принял решение ехать в Петербург. Саша вдруг понял, как сильно, отчаянно хочет увидеть Машу, как он устал без нее. Все разногласия и причины, разлучившие их, показались парню ничтожными, и он решил больше не возвращаться в Москву. Саша приехал в Березовку сказать Маше, что теперь они всегда будут вместе.
        Последний глубокий вдох, и Бушуев позвонил в дверь. Ему открыли. Но не та, кого он ожидал увидеть…
        - Ой, здрасьте! - не слишком приветливо отозвалась Лена. - Сколько лет - сколько зим!
        Он растерянно кивнул.
        - Из Москвы? Что ж… Проходите!
        - А где все? - спросил он, войдя в дом.
        - Татьяна с Машей скоро приедут, наверное, уже в дороге. Полина с Климовым, кажется, спят в своих комнатах. В доме собачий холод! - Лену передернуло. - Что за странная затея устраивать здесь праздники глубокой осенью? Зуб на зуб не попадает! Лично я сегодня вернусь в город!
        Он улыбнулся:
        - Да, в самом деле нежарко.
        - Хотите чаю?
        Они расположились за столом в гостиной. Лена налила чай и спросила:
        - Вы совсем вернулись или как?
        - Пока сам не знаю. Зависит от многих обстоятельств.
        - Понятно! - Лена насмешливо поджала губы. - Ну, тогда, наверное, не насовсем…
        - Простите? - не понял он.
        - В смысле, что скоро обратно вернетесь в Москву. Что вам тут делать?
        Она произнесла это с такой многозначительной, иронической интонацией, что Саша встревожился:
        - Мне кажется, Лена, вы как будто что-то недоговариваете?!
        Женщина пожала плечами:
        - Я человек честный… Могу и прямо…
        Он побледнел:
        - Ну, и?
        - Ах, Саша… Обычное дело! - усмехнулась Лена. - Девушки вообще такие непостоянные! Вы далеко, а Лопатин рядом. И потом он ведь денежный мешок, а деньги - это разные возможности! Вот Лопатин, например, Маше театр купил!
        - Так прямо и театр?
        - Да. Прямо театр!
        И Лена изложила историю мецената Лопатина в деталях, закончив ее сакраментальным:
«Ну сами посудите, могла ли Маша не оценить столь щедрый жест?»
        Саша угрюмо молчал и барабанил пальцами по столу.
        - Да что с вами, Александр? Вы как будто расстроились? Не огорчайтесь! Может, оно и к лучшему, что вы насчет Маши теперь все поняли, а не через много лет!
        - Подождите! - с отчаянием пробормотал Саша. - Но ведь это еще ничего не значит! Подарил, ну и что с того?
        Лена взглянула на него едва ли не с сожалением.
        - Конечно, все возможно! - Она со значением вздохнула, давая понять, что надеяться на это наивно и глупо. - Но Лопатин и Маруся так много времени проводят вместе…
        Она не оставила ему никаких шансов на спасение, сделав контрольный выстрел и убедившись в прицельном попадании, весело сообщила:
        - Вынуждена вас покинуть! Мне пора возвращаться в город, а вы оставайтесь, подождите Марусю!
        - Прощайте! - машинально кивнул Саша.
        Он даже не слышал, как от дома отъехала машины Лены, потому что погрузился в пустоту, не подразумевающую звуков и чувств. Словно бы небо вдруг обрушилось и уничтожило его.
        К жизни Сашу вернул Лопатин, который вошел в столовую.
        - Здорово, поэт! Какими судьбами? - удивился он.
        Следом за Лопатиным в комнату вошла Маша. Увидев Бушуева, она на мгновение застыла от изумления, а потом просияла от радости:
        - Саша?
        К этому моменту тот вновь обрел способность слышать звуки, различать цвета и даже испытывать какие-то чувства, но, кажется, это уже был совсем другой человек.
        - Здравствуй, Маруся! - холодно бросил он.
        Маша, захлебываясь от радости, эмоционально и быстро защебетала:
        - Я так рада тебя видеть! Ты приехал на Танин день рождения? А мне не сказал, чтобы, значит, сюрприз, да? Витя, поставь шампанское! А лучше… Давайте пить шампанское за Сашин приезд!
        - Спасибо, я не хочу! - отрезал Бушуев. - Я вот… Чай пью… И потом я ненадолго…
        - Почему? - удивилась Маша.
        Саша выдержал паузу и спросил:
        - Как твои дела, Маруся? Карьера? Говорят, ты теперь играешь в новом театре?
        - Это целая история! - Она улыбнулась. - Я тебе сейчас расскажу!
        - Прошу, избавь меня от подробностей! - перебил ее Бушуев с брезгливой интонацией.
        - Что с тобой? - растерялась Маша.
        Саша зло и нервно расхохотался:
        - А ты действительно прекрасная актриса! Этот твой выход стоит повторить на бис!
        Маша побледнела:
        - Почему ты со мной так разговариваешь?
        - А ты не знаешь? - насмешливо парировал Саша.
        Маша беспомощно пожала плечами:
        - Я ничего не понимаю!
        Лопатин смущенно хмыкнул и попятился к двери:
        - Я, пожалуй, пойду…
        Когда Виктор ушел, Маша подошла к Саше и обняла его.
        Он резко отстранился:
        - А это из какой роли?
        - Прости, я действительно не понимаю!
        - Святая простота! Сама невинность! Выходит, ради карьеры ты готова на все?!
        - Я никогда не скрывала, что театр для меня очень важен!
        - В самом деле, ты никогда не считала нужным это скрывать! Напротив, всегда подчеркивала, что карьера для тебя важнее наших отношений!
        - Ты приехал из Москвы, чтобы выяснить наши отношения?
        - Отношения! - буркнул Саша. - Это в ваших грошовых театрах только и делают, что выясняют отношения! Не дождетесь! Обойдемся без пошлых мелодрам! Будь добра, скажи мне только одно: это Лопатин дал денег на театр?
        Маша смутилась:
        - Поверь, я колебалась, прежде чем…
        Он оборвал ее:
        - Отвечай, да или нет?
        - Ну, допустим, да, и что?
        - Счастливо оставаться! - крикнул Саша и ушел, хлопнув дверью.
        Маша заплакала.
        В гостиную вбежала Татьяна:
        - Маруся, что случилось? У калитки я столкнулась с Сашей, он едва не сбил меня с ног! Он, кажется, совершенно не в себе! Разговаривать не захотел и как угорелый помчался к станции.
        Маша перешла на рыдания.
        - Вы что, поссорились? - испугалась Татьяна.
        - Хуже! - прорыдала Маша. - Кажется, мы только что… Расстались навсегда!


* * *
        Смотря на сестру, Татьяна приходила в отчаяние - вид у Маши был безнадежно похоронным. Впрочем, и Полина выглядела не лучшим образом: еще в начале праздничного ужина она пожаловалась на плохое самочувствие и отказалась от еды и шампанского. Безмятежным и веселым был только Юра Клюквин, как всегда, пытавшийся всех развеселить. Однако вскоре общая меланхолия подействовала даже на него. Клюквин с печалью заключил, что они «скучные люди», и на пару с Лопатиным принялся искать истину на дне стакана.
        Подключиться к их поискам собирался и Данилов, но Полина, выразительно посмотрев на мужа, попросила его не пить в этот вечер. Как ни странно, тот не стал возражать. После ночного дежурства в больнице он выглядел усталым и угрюмым, большей частью молчал, лишь иногда односложно отвечая на вопросы сестер.
        Андрей тоже чувствовал усталость и был бы не прочь отправиться отдыхать, однако ему пришлось поддерживать беседу с Климовым, которого он давно не видел.
        - Как наука, старик?
        Климов улыбнулся:
        - Да что сказать?! Как там у Чехова? «Ученые с сотворения мира думали-думали, но ничего умнее соленого огурца не придумали!» Вот тебе и наука!
        - Это точно! - пьяненько икнул стремительно набиравший градусы Клюквин. - Самое умное изобретение - соленый огурец в комплекте с беленькой!
        - Юра, может, хватит налегать на беленькую? - фыркнула Маша.
        Вместо ответа Клюквин налил еще стопку.
        - Может, пора подавать чай? - спросила Татьяна и тут же спохватилась: - Ах нет, пожалуй, еще рано.
        - Хотите анекдот? - закричал Клюквин и быстро затараторил: - В психушку привозят очередного пациента, который гордо утверждает, что он Наполеон! Врачи смеются, мол, у нас все палаты забиты наполеонами под завязку. А тот им с достоинством говорит, что он особенный! «Я - торт «Наполеон»!»
        - У нас тут тоже целая кондитерская! - рассмеялась Маша. - И все - особенные торты
«Наполеоны»!
        - Кстати, куда подевалась твоя жена? - Климов обратился к Андрею, неожиданно вспомнив про Лену. - Вроде днем я ее тут видел.
        - Ага! - взревела Маша. - Так, значит, Лена была здесь?
        - Видимо, она уехала в город! - растерянно ответил Андрей.
        - Так вот кто рассказал Саше! - с отчаянием крикнула Маша.
        Андрей пожал плечами:
        - Извини, я не понимаю, о чем ты!
        Маша махнула рукой:
        - Тебе, Андрюша, и не надо понимать! И вообще, теперь это неважно…
        Татьяна тихо спросила Машу:
        - Может, он вернется?
        - Ты его плохо знаешь! - горько усмехнулась та.
        - Думаешь, это Лена ему наболтала? - спросила Татьяна.
        Маша убежденно ответила:
        - А кто еще? Она никогда не упустит возможности насолить мне!
        - Нужно поговорить с Сашей, все ему объяснить! - предложила старшая сестра.
        - А почему, собственно, я должна в чем-то оправдываться? - вспылила Маша. - Если он так легко, с ходу поверил в россказни Лены, то… Значит, нет ни любви, ни веры!
        Татьяна вздохнула:
        - Маруся, ты излишне категорична!
        Маша промолчала.
        - Давайте выпьем за именинницу! - предложил Климов.
        Татьяна смущенно потупилась.
        Климов продолжил:
        - Кто-то сказал, что называться Татьяной - уже поступок! Также мужественным поступком я считаю ум и красоту нашей именинницы!
        Татьяна окончательно смутилась:
        - Ой, Никита, перестань! Ты любишь ввернуть что-нибудь этакое…
        - За мужественных, прекрасных и умных женщин! - подытожил Климов и поцеловал имениннице руку.

        Застолье было в самом разгаре, когда Полина встала из-за стола и вышла из комнаты. Татьяна поспешила вслед за ней.
        - Что с тобой? Нездоровится?
        - Пустяки! - натянуто улыбнулась Полина. - Немного болит голова. Пройдет. Иди к гостям, Таня, я тоже скоро приду.
        Татьяна вернулась в гостиную. Застолье продолжалось - внесли праздничный торт, зажгли свечи.
        - Танечка, а я сегодня видела Хреныча! - сообщила Маша, разливая чай. - Совсем стал старенький! Просил тебя поздравить!
        Татьяна грустно кивнула. Какая-то печаль была в сегодняшнем осеннем вечере. И праздник не задался с самого начала. Завтра они вернутся в город и теперь уже до лета не приедут в Березовку.
        - Почему именинница сегодня такая грустная? - Климов наклонился к Татьяне. - Выпьем за исполнение желаний! Чего ты, кстати, желаешь?
        Татьяна растерялась:
        - Право, не знаю! Боюсь, я сама себя не понимаю. Выходит прямо как у Салтыкова-Щедрина: «Чего-то хочется, не пойму чего… То ли конституции, то ли севрюжины с хреном». Да, желания мои неопределенны и хотя бы в силу этого - невыполнимы. Впрочем, тост поддержу! - Она подняла бокал. - За все неслучившееся!
        Татьяна попыталась улыбнуться, но почему-то заплакала. Ей стало неловко за свои слезы. Она поспешно встала из-за стола, пояснив, что проведает Полину.
        Татьяна нашла сестру лежащей без сознания на кровати и от ужаса закричала, зовя на помощь. Первыми в комнату вбежали Климов с Даниловым. Оба бросились к Полине.
        - Что с ней? - крикнул Данилов.
        - Я не знаю! - Татьяна разрыдалась.
        Климов попытался приподнять Полину.
        Данилов бросился к нему:
        - Не трогай ее!
        - Иван, уйди! - попросил Климов. - Ей надо в больницу!
        - Я врач! Я сам помогу! - отрезал Данилов.
        От ярости Никита побелел:
        - Не путайся у меня под ногами!
        Татьяна вцепилась в Климова:
        - Никита, не надо! Сейчас не время!
        - Выйдите вон, я должен ее осмотреть! - отрывисто бросил Данилов.
        Когда они вышли в коридор, Климов схватил Татьяну за руку:
        - Скажи ему, может быть, это важно знать: Полина беременна!
        Татьяна как-то странно посмотрела на него.
        Из комнаты вышел Данилов. Он нес Полину на руках. Татьяна кинулась к нему:
        - Ну что?
        - Ее надо везти в больницу! - сказал Данилов. - Срочно! У нее кровотечение…
        - Я отвезу! - предложил Климов.
        Данилов промолчал. Климов поспешно сбежал с лестницы. Когда Данилов вышел во двор, машина Никиты уже стояла у крыльца. Мгновение Климов колебался, потом молча протянул Ивану ключи от машины.


* * *
        Открыть глаза, и все окажется дурным сном, неправдой… Полина приподнялась на кровати и застонала. Унылые больничные стены… Тупая, саднящая боль внутри. Сколько времени она здесь? Да, прошло уже четыре дня… Если в беременности Полина видела определенную логику судьбы, то случившийся выкидыш сочла наказанием и платой за свои грехи.
        Она лежала и плакала, когда в палату с цветами и фруктами вошел Данилов.
        - Привет, - вяло отозвалась Полина, - ты прямо как жених… Торжественный такой, при цветах. Чего? Утешать будешь?
        Данилов придвинул стул и сел рядом с ее кроватью.
        - Молодец, хорошая натуральная злость! Если злишься - значит, жить будешь!
        - Куда я денусь! Такие твари, как я, очень живучие! - с издевкой заметила Полина. - Кстати, хочу тебя поблагодарить! За заботу и сочувствие! Надо же, отдельная палата, усиленное питание, все блага!
        Он невозмутимо улыбнулся:
        - Тебе не удастся со мной поссориться. Можешь не стараться!
        Она опять расплакалась. Данилов обнял ее, погладил по голове, как маленькую, потом прошептал:
        - У нас еще будут дети, Полиша!
        И тут с ней что-то случилось, началась истерика. Глядя ему в лицо, она выкрикнула:
        - Но это был не твой ребенок!
        Лицо Данилова исказилось. Он отпрянул от жены, а потом с силой сжал ее руку. Так больно, что Полина вскрикнула.
        - Что ты говоришь? Ты все придумала!
        - Иван, это был не твой ребенок.
        - Мне все равно, слышишь? Я забуду об этом!
        Она почувствовала невозможную боль, увидев слезы в глазах Данилова, и потянулась к нему:
        - Прости меня.
        Иван прижал ее к себе. Дверь открылась, и в палату вошел Климов. Он остолбенел, увидев нежную семейную сцену, и мрачно заметил:
        - Прошу прощения, кажется, я не вовремя!
        Полина закрыла лицо руками.
        В палату заглянула медсестра:
        - Басманова! В чем дело? Посещения разрешены только одному человеку! Тот сказал, что муж, - она кивнула на Данилова, - и этот им называется! Вы тут разберитесь между собой!
        - В самом деле, - медленно и спокойно произнес Данилов, - нам, кажется, давно пора разобраться!
        Климов, бледный как мел, молчал.
        - Может быть, дорогая, ты нам поможешь? - так же спокойно сказал Данилов.
        Полина кивнула - что ж, эта мелодраматическая сцена - расплата за все! Она чувствовала, как в груди что-то рвется. Муж и любовник напряженно смотрели на нее. Похоже, драматизм момента почувствовала даже медсестра - застыв, она с удивлением глядела на Полину.
        Та вздохнула и указала на Данилова:
        - Вот мой муж!
        Когда она смогла заставить себя посмотреть в сторону двери, ни медсестры, ни Климова в палате уже не было.


* * *
        Вчера Полину выписали из больницы, хотя чувствовала она себя по-прежнему скверно. Данилов был на дежурстве, и ей никто не мог помешать погрузиться в осенне-депрессивные переживания. Она подошла к окну. От вида унылой серой Фонтанки хотелось не то что заплакать, а прямо-таки зарыдать в голос. Темнеет рано, холодно. Самое подходящее время для сезонной хандры и затяжной депрессии.
        Она плотнее задернула шторы, зажгла яркий свет и закуталась в теплую шаль, подаренную Даниловым в первый год их знакомства. Полина давно заметила, что в старой шали уютно болеть, та будто согревает и лечит. Полина обожает старые вещи - много лет пользуется чашкой, подаренной отцом, не спешит избавляться от любимой мебели. Вещи… Их с Иваном вещи, которые они приобретали когда-то вместе, которым радовались и перед которыми (этими немыми свидетелями ее жизни) ей теперь стыдно, словно она предала их. Предала, но в чем? В том, что полюбила, захотела быть с другим мужчиной и приобретать новые вещи с ним? Но разве она сама не жертва своей страсти? Разве не наказана любовью за неведомые, но, вероятно, страшные преступления? Разве этой страсти можно было противостоять? Даже когда они с Климовым просто соприкасались руками, их било током - такая сила электрических разрядов! Полина и сейчас, вспоминая о Никите, чувствует волнение, а на ее теле выступают следы, похожие на те, что оставляли на нем любимые губы. Когда она думает о Климове, эти следы появляются, как стигматы у верующих.
        Раздался дверной звонок. Полина открыла. На пороге возник Климов. Волосы и лицо влажные.
        Она машинально спросила:
        - Что у тебя с лицом?
        Климов неловко улыбнулся:
        - Осадки в виде дождя и снега!
        Они молчали, пауза затягивалась и становилась излишне театральной.
        Вскоре оба это поняли и вдвоем одновременно заговорили. Однако слова потерялись, повисли в воздухе, и тягостное молчание вновь накрыло их.
        - Могу я войти?
        - Зачем ты пришел? - Вопрос прозвучал как риторический, с подтекстом «ты не смел приходить».
        - Я все-таки войду!
        Он закрыл входную дверь. Снял мокрую куртку, прошел в комнату и расположился на диване. Она молча наблюдала за его действиями. Климов закурил.
        Она повторила свой вопрос, не меняя интонации:
        - Зачем ты пришел? - В интонации было все: упреки, жалобы: «Как ты мог прийти сюда?! Неужели ты ничего не понял! Нам не нужно видеться, поверь, так будет лучше!
        - Кому лучше? - вдруг спросил Климов, будто услышав ее мысли.
        Ее испугала подобная проницательность. Она недоуменно посмотрела на Климова.
        - Думаешь, если мы перестанем встречаться, будет легче?! Хотел бы я знать - для кого?
        - Никита, мне невыносимо тяжело! Мы не должны больше видеться.
        Он сделал непроизвольное движение рукой - сигарета погасла.
        - Ты в самом деле считаешь, что это решит все проблемы?
        Он закурил снова.
        - Возможно!
        - Так будет хуже, тяжелее, больнее в сто раз! Впрочем, жизнь длинная, и, может, не сейчас, а потом… Я буду ждать… Когда-нибудь…
        - Этого не случится никогда, Ник!
        Он встал, подошел к ней, уткнулся лицом в мягкую шаль.
        - Неужели ты все забыла: запах лип в июле, ночное кафе, свое безумное фуэте?
        Она резко отстранилась.
        Климов взял ее за руку:
        - Хочешь, я увезу тебя?
        - Куда?
        - Куда пожелаешь: в замок на скале, дом у моря, тропические джунгли, что обычно говорят в этих случаях?!
        - Нет такого места для нас. На земле нет! Может быть, там - после всего…
        - Когда и где? О чем ты говоришь?! «Там» - не будет!
        - Однажды мы встретимся «после конца», и ты поймешь, что оказался не прав! И потом ведь есть еще сны! Я буду сниться тебе, Никита.
        Он усмехнулся:
        - Я не верю в «там», сны, судьбоносные знаки и прочую дребедень, которая расцвела пышным цветом в прелестных головках твоих сестер. Вы отказываетесь от счастья! Зачем? Мечтаете, тешите себя мыслями о другой жизни, в которой все станет возможным и осуществится, и при этом ничего не хотите добиваться здесь, в реальной, а не выдуманной жизни.
        - Ничего нового! - кивнула Полина. - Теорема о том, что мужчина и женщина в принципе не способны понять друг друга, давно доказана. Они, как две параллельные прямые, не могут пересечься.
        - Не хочу углубляться в рассуждения о различии мужской и женской психологии. Рядом со мной стоит конкретная женщина, которую я люблю много лет.
        Она подошла к окну, отодвинула штору - все тот же бесконечный дождь.
        - Я не смогу оставить Данилова. Он не справится…
        - Какая жертвенность! Неужели ты будешь всю жизнь приносить себя в жертву?!
        Она сама удивилась тому, что закричала:
        - Перестань! Ты ничего не знаешь!
        - Конечно! Может, ты хочешь сказать, что он любит тебя так сильно, что не переживет твоего ухода?
        Она вздрогнула, как будто от удара.
        - А тебе не приходило в голову, что причина его нравственных терзаний и затянувшегося пьянства менее романтична?
        Он замолчал и подумал, что ситуация отдает пошлостью: любовный треугольник, какая мелодрама! Но тем не менее больно.
        - Вспомни, ты же сама говорила - если бы нашелся человек, способный взять тебя за руку и повести за собой…
        - Мы никогда не будем счастливы, нельзя построить счастье на чужом горе.
        Полина хрустнула пальцами, и ему показалось, что она их сейчас сломает. Ее прелестные, тонкие пальцы, как Климов любил целовать их…
        - Но я говорю о другом! Похоже, твоя теорема и впрямь верна, в самом деле, возможно ли женщине понять мужчину?! Я пытаюсь докричаться до тебя, но ты не слышишь! Дорогая, любовь - это стихия, которой нельзя противостоять, она оправдывает все.
        - Даже предательство?
        - Думаю, да.
        Они молчали, и в тишине было слышно, как за окнами идет дождь.
        Монотонные тяжелые капли стучали о подоконник.
        - Жить с нелюбимым человеком также своего рода предательство. И заставлять страдать меня тоже нечестно. Со своим морализаторством ты бесконечно далека от любви. Но, думаю, дело здесь совсем не в морали, а скорее в страдании! В ореоле страдания, которое так привлекает людей, подобных тебе. Вы упиваетесь им, гордо несете его впереди себя, как флаг. Оно служит оправданием вашей жизни и дает возможность почувствовать собственную исключительность! Эта жертвенность такая сладкая, правда? В самом деле, какая наивность - полагать, что можно добровольно променять романтический ореол страдалицы на заурядную жизнь с любимым мужчиной! Получить желаемое, осуществить мечту, отчего она тут же перестает быть мечтой и становится обыденностью, в которой надо варить борщи и рожать детей. Гораздо интереснее варить борщи и рожать детей нелюбимому мужу и, разумеется, страдать, упиваясь этим! И уж непременно, чтобы другие видели твое страдание: легкая ироничная улыбка, усталость в глазах, добавим равнодушия и показного безразличия, презрения к происходящему, и - пожалуйста! Вот он, готовый типаж романтической героини!
Особое сладострастие от жизни с нелюбимым мужем: «Я, конечно, знаю, мой дорогой, что ты ничтожество, но останусь с тобой из жалости, я тебя до себя возвеличу!»
        Она с удивлением заметила, что плачет:
        - Ты все не так понимаешь!
        Климов устало вздохнул:
        - Я уезжаю. Надолго. Может быть, навсегда… Ты едешь со мной?
        В дверь позвонили. Полина вышла в коридор.


        Глава 5
        В комнате появились Татьяна с Машей. Маша держала в руках охапку желтых листьев.
        - Добрый осенний вечер! - сказала Маша и рассыпала листья по комнате. Кружась в воздухе, медленно и как-то театрально они легли на ковер, образуя красивый художественный узор.
        - Мы принесли вам осень, - пояснила Маша.
        - На улице идет дождь, - начала Татьяна и осеклась, увидев Климова. Она вопрошающе взглянула на сестру: - Полина, мы, пожалуй, пойдем?
        - Ну что вы… Оставайтесь! Я, собственно, пришел попрощаться и уже ухожу! - сказал Климов.
        Полина вздрогнула. Татьяна бессильно опустилась на диван.
        - Прощаться? О чем ты, Никита? - растерялась Маша.
        - Уезжаю. Предложили хорошую работу в Америке. - Климов закурил. - Неделю назад получил вызов: отличные условия для исследований и все такое…
        Маша сжала в руках желтый лист:
        - Очень неожиданная новость…
        - А как же твои разглагольствования о том, что среда обитания как таковая не столь важна? - зло заметила Полина.
        Климов молчал, сосредоточенно глядя в окно.
        Маша подошла к нему и обняла:
        - Ты вернешься когда-нибудь?
        Он улыбнулся:
        - Возможно… В случае форс-мажорных обстоятельств…
        - Вообще-то вся наша жизнь состоит из них! - печально заметила Татьяна.
        - Точно! Вся наша жизнь - сплошные форс-мажорные обстоятельства, - кивнул Климов. - Строишь планы на долгое время и вдруг внезапно умираешь - такой форменный казус, типичный форс-мажор! Мораль? В этом мире все хрупко и тонко. - Он подошел к Татьяне: - Терпеть не могу долгих прощаний… А ведь надо что-то сказать, и желательно связное… - Он сбился, пытаясь найти слова, потом махнул рукой.
        Татьяна обняла его, взглянула в невеселые глаза:
        - Почему такой грустный, Никита?
        Климов насмешливо хмыкнул:
        - Так сложились обстоятельства! Хорошо еще, что попался такой субъект, как я, - с устойчивой нервной системой! Другой бы, наверное, обглодал себе лицо на почве невроза или перегрыз вены зубами.
        Он поднял с пола желтый лист, пощекотал им Машино лицо:
        - Эх, Маруся! «Нам ли быть в печали?!» У тебя все впереди, вот увидишь! Ты еще спляшешь на Луне, откроешь новый химический элемент или сыграешь удивительную роль в фильме, который перевернет чью-то жизнь! И уж совсем никаких сомнений в том, что ты станешь оскаровским лауреатом. Я куплю себе бабочку и роскошный смокинг на церемонию вручения премии, важно надую щеки и приду тебя поздравить.
        - Ты станешь звонить и писать нам? - спросила Маша сквозь слезы.
        Он кивнул:
        - Однажды, Маруся, разбирая послания поклонников, ты увидишь письмо от забытого всеми старика Климова!
        Поцеловав Машу, Никита подошел к Полине. Она не повернулась в его сторону.
        Климов вздохнул:
        - Видишь ли, дорогая, я никогда не испытывал влечения к геометрии и не особенно разбираюсь в ней, но думаю, что у тех прямых могла быть общая точка пересечения - любовь. Она могла стать точкой, связывающей их, заставляющей пересечься. И потом - нет априорных, абсолютно доказанных теорем, их просто нет.
        Он вышел на середину комнаты и поклонился:
        - Милые барышни, живите счастливо и не умирайте никогда! И простите клоуна Климова!
        - Все шутишь? - не сдержалась Полина.
        Он пожал плечами:
        - Да. От отчаяния, наверное. В конце концов: «Если бы не чувство юмора, где бы мы все сейчас были? Хотя где мы сейчас?»
        Климов повернулся и вышел. В прихожей раздался стук захлопнувшейся двери, негромкий, однако для Полины он прозвучал как гром оружейного залпа.


* * *
        Полина вернулась в комнату с пачкой сигарет. Она села в кресло и закурила.
        - Подумать только, - грустно сказала Маша. - Никита уезжает! Сколько добрых знакомых уже укатило за границу!
        Полина усмехнулась:
        - Конечно! А потом они плачутся, что таких друзей, как здесь, в России, нигде в мире больше нет! Как будто их туда кто-то гнал палкой! - Она смутилась. - Простите меня, девочки! Я, кажется, сама не знаю, что говорю. Видимо, мой организм усиленно вырабатывает гормоны любви, количество которых вполне способно свалить с ног не то что меня, а целую лошадь. - Полина встала и медленно закружилась по комнате. - Ах, была июльская ночь! Запах лип, пустое кафе, горько-пряный вкус мартини, томная музыка, и мы с ним танцевали! Когда я вспоминаю эти танцы, со мной что-то происходит, и я готова снова - раз-два-три, раз-два-три! - Она опустилась на диван рядом с сестрами и выдохнула: - Мне кажется, что благодаря этой любви я научилась понимать себя. Любовь, как живопись импрессионистов, позволяет видеть мир в ином свете. Влюбишься, и все меняется: небо может стать желтым, а деревья голубыми…
        Татьяна обняла ее:
        - Ты едешь с ним?
        Полина покачала головой.
        Маша тихо сказала:
        - Но ведь вы могли бы быть вместе?
        Полина ласково погладила ее по голове:
        - Маруся, я не люблю сослагательных наклонений - если бы да кабы! Если бы не было Ивана и нашего прошлого, которое сейчас кричит, корчась от боли! Все так, как должно быть. А потом любовь все может преодолеть. Любые препятствия и расстояния. И какая мне разница, где он - в Петербурге или в Америке, на том или этом свете… Маруся, включи какую-нибудь музыку. Эта тишина оглушает.
        Маша подошла к магнитоле, выбрала диск, зазвучала любимая сестрами песня «Осень в Нью-Йорке».
        - Выпьем? - предложила младшая сестра.
        Полина усмехнулась:
        - Думаешь, поможет? Впрочем, почему не попробовать… В холодильнике есть водка и банка соленых огурцов!

…Сестры сидели на диване и выпивали.
        Татьяна улыбнулась:
        - Просто как в сказке: «Три девицы вечерком пряли пряжу под окном». В нашем случае, правда, не пряли, а сообразили на троих, но в целом сюжет классический! Хорошо сидим!
        Маша залпом опрокинула полную рюмку и сказала:
        - Я, как маленькое перышко, которое несет ветер. Помните детскую песенку?
        Она тихонько запела. Ее тоненький голос странно звучал на фоне мелодии дождя и джаза.


* * *
        Остановившись посреди улицы, Климов попытался закурить. Сильный ветер гасил пламя. Климов усмехнулся - такая паршивая погода как раз подходит для прощания «с городом и родиной», не хватает только полонеза Огинского, речей навзрыд и белых платочков, которыми машут вслед. Однако каков сукин сын - даже сейчас не может избавиться от иронии, хотя еще вопрос: а нужно ли от нее избавляться? Ирония - удобная штука, поскольку именно ироничное восприятие жизни избавляет нас от незавидной перспективы прослыть человеком с дурным вкусом, к приметам коего причисляются чувствительность и сентиментальность.
        Предложение поработать в Америке стало для него полной неожиданностью. Как говорится, «никогда об этом не думал». Где Америка и где он?! И вдруг ему позвонил бывший московский коллега, уехавший за океан, и предложил завидный контракт. Климов, впрочем, не стал спешить с ответом и ушел в долгие раздумья, что, вообще говоря, было ему несвойственно (решения, в особенности важные, он старался принимать по принципу «семи вдохов», согласно прочитанному когда-то в юности правилу воина кодекса Бусидо). Все дело в том, что в этот раз самураем он себя не чувствовал - одолела рефлексия и сомнения. С неделю Климов раздумывал и только сейчас принял решение. Бежать. Но сначала он принял другое решение - отпустить.
        Сегодня, увидев Полину, похудевшую, измученную, поняв, как она страдает, Климов задумался - наверное, ей действительно будет проще и спокойнее, если они расстанутся. И может, истинная любовь в том, чтобы отпустить? Уехав в Америку, он поступит исключительно прагматично, потому что сопротивляться эмоциям и вполне естественным желаниям прибрать любимую женщину к рукам, схватить эту обожаемую добычу и утащить навсегда в свое логово в Петербурге, рядом с нею, было бы значительно сложнее, а так он сам прочертит демаркационную линию в виде океана. И не сорвется, не поспешит - некуда, не к кому.
        Решено - бежать, чтобы забыть о ней и фантастическом счастье тех лет. Говорят, что от большого счастья стареют так же, как от большого горя. Очень похоже на правду: оба переживания весьма энергозатратны. Счастье - такая же экстремальная ситуация, вполне способная испепелить человека. Во всяком случае, сейчас он ощущает внутри выжженную пустыню.
        Итак, Полина не едет с ним! Что ж, он знал это с самого начала, и все же почему так больно… Впору усмехнуться: «Не плачь, дядя, не ты один сиротка!» Он и не плачет, просто капли дождя стекают по лицу. Все нормально - прокатится за океан, поглядит на другую версию пространства и, возможно, даже найдет в ней нечто интересное… При этом, разумеется, он не тешит себя иллюзиями относительно жизни, хе-хе, «с чистого белого листа»! Увольте - подобные иллюзии не для него. Он не из тех, кто «верит в географию».
        Недавно двоюродная сестра Марина, когда Климов зашел к ней в гости, выписала ему рецепт счастья: «Никита, тебе надо жениться!» - а потом, наливая борщ любимому мужу Борюсику, добавила: «Семья - это тыл, смысл и твоя защита!» Ну конечно! Женитьба - вот спасение и верный способ обмануть бледного всадника. Молчаливый, уже спасшийся Борюсик согласно закивал головой, подтверждая правильность сказанных супругой слов.
        Как мило! Они думают, что защищены, ведь у них есть семьи, дома, буфеты, холодильники, разные идеи на счет будущего, не предполагающего болезней, бед и одиночества! Милые, смешные, очень отважные люди строят непрочные домики, как поросята в сказке, не понимая, что дело лишь в силе и направлении ветра. Стоит ему подуть сильнее, и их картонные домики затрещат и развалятся в ту же секунду. Крепкие семейные узы распадутся, мнимое благополучие исчезнет, как осенняя листва, а им останется пронизывающий холодный ветер. И какая разница, где возводить картонный домик и где его потом потерять? Ибо нет стен, рук и объятий, чтобы защититься от этого космического ветра. На сегодняшний день это - главный закон, открытый физиком Климовым.
        Внезапно он заметил знакомую фигуру. Рыжие кудри под серой кепкой, большой нос - сомнений быть не может!
        - Клюквин! - закричал Климов, обрадовавшись случайной встрече.
        От неожиданности тот вздрогнул и, сойдя с тротуара, угодил в большую лужу.
        - Привет! А я к Полине! У нее Татьяна с Машей!
        - Да, они там, - улыбнулся Климов. - Я как раз оттуда. Приходил попрощаться.
        - Уезжаешь? Далеко? - спросил Клюквин.
        - Да, брат! Дальше, чем за океан, - сказал Климов. - Зайдем в кафе, посидим?
        Клюквин с готовностью согласился:
        - Давай, я тут знаю хорошее место.

«Хорошее место» находилось неподалеку и напоминало простую рюмочную. В заведении пахло пивом и рыбой.
        - Скажи, старик, а ты бы хотел уехать куда-нибудь? - спросил Климов.
        Подобный вопрос даже испугал Клюквина. Он недоуменно вытаращил глаза.
        - Ты что? Куда ехать-то? А потом у меня ребята! Куда я от них?
        Климов понял, о чем говорит Клюквин, поскольку знал, что тот каждые выходные ездит с гостинцами в детский интернат, где когда-то воспитывался сам.
        - Я там к одному мальчонке привязался, - расплылся в улыбке Юра. - Хороший такой пацан, рыженький, как я, улыбчивый! Тоже Юрой зовут. Привык я к нему. Думал взять к себе на воспитание. А что? Мы бы с ним жили душа в душу. Пошел к директорше, так, мол, и так, давайте пацана усыновлю. Какое там! Она засмеялась, сказала, что меня самого усыновлять впору. В общем, не дали! Жаль…
        - Ты бы женился! С женой, наверное, дали бы!
        - Да ведь я ее одну люблю! - грустно сказал Клюквин.
        - Кого? - удивился Климов. Ему как-то и в голову не приходило, что Клюквин может любить женщину.
        - Ее! Татьяну Басманову.
        - Татьяну? - ахнул Климов.
        - А чего ты так удивился? Наверное, думаешь: как такой дурак может мечтать о такой женщине? Да я и не мечтаю, я ведь все-таки дурак, а не идиот! Сам понимаю, что Татьяна не для меня. Она как… Звезда! Разумеешь?
        - Очень даже, - смутился Климов.
        - Я ее давно люблю. Наверное, всю жизнь. Только дело известное - негоже «со свиным рылом в калашный ряд»! Но мне ничего не надо, я вот приду, просто посмотрю на нее, и так светло, хорошо на душе становится, что это и есть счастье! Бывает так?
        - В жизни все бывает! - Климов пожал плечами.
        - Чего ты невеселый? - подмигнул Клюквин. - Знаешь, почему я прослыл дураком? Потому что всегда веселый и всем доволен! А я убежден, что улыбаться надо, от этого другим людям светлее становится! Я к ребятишкам в интернат, бывает, приеду - они грустные, носы сопливые повесили, а я, чтобы их развеселить, кричу на всю улицу: «Уточка по горнице тюр-люр-люр»! Дети и развеселятся!
        - Хороший ты парень, Юра! - улыбнулся Климов. - Что тебе из Штатов привезти?
        - Значит, едешь в Америку?! Что же, страна неплохая, сам, правда, не был, но говорят… Слушай, - Клюквин заметно оживился, - привези мне настоящую ковбойскую шляпу!
        - Обязательно! - кивнул Климов.
        Он посмотрел в окно на убогий уличный пейзаж и почувствовал, как к горлу подступает отчаянная тоска, которую ему придется везти через весь океан.


* * *
        Они сидели обнявшись, накрывшись шалью Полины.
        - Как вы думаете, можно любить несколько раз? - спросила Маша, повертев в руках желтый лист. - Что, если любить по-настоящему суждено лишь раз в жизни? Позже, встречая другого человека, мы обманываемся, нам кажется, что мы снова полюбили, а на самом деле это только отблески любви. Просто память о той, единственной…
        Полина, лениво потянувшись, расправила плечи:
        - Милая моя, миллионы людей вообще довольствуются отблесками, так никогда и не встретив настоящей любви!
        Маша улыбнулась:
        - Наверное, ты права! Эх, девочки! Грустно просто на разрыв - мы тут сидим на серенькой Фонтанке, и никто не видит, какие мы красивые, умные, талантливые! А красота и молодость проходят, вот что обидно! Проходят, как песочек меж ладоней сыпется - не остановить! До того обидно, что иногда хочется ладошки разжать и песочек весь просыпать.
        - У меня беда, - застенчиво призналась Татьяна.
        - Что такое, Танечка? - взволновалась Маша.
        Татьяна вздохнула:
        - Появился седой волос!
        - Давай дернем, - с готовностью предложила Маша, - или, знаешь, давай выкрасим тебя в роскошную жгучую брюнетку!
        - А что это по большому счету изменит в моей жизни? - сказала Татьяна.
        Маша в ответ недоуменно пожала плечами.
        Полина, пустив в воздух струю сизого сигаретного дыма, задумчиво произнесла:
        - Все твердят, будто что-то меняется… Наверное… Но здесь по-прежнему слишком рано ложатся спать.
        - А с другой стороны, - Татьяна попыталась ободрить сестер, - скажем, во времена Средневековья женщина в сорок лет считалась древней старухой, а сейчас в этом возрасте еще можно на что-то надеяться!
        - Ах как хочется праздника и чтобы непременно с черешней и красным вином! - рассмеялась Маша. - И в солнечный день! Я без солнца совсем скукоживаюсь. Я так устала от осени! Кажется, что в жилах у меня не кровь, а эта замерзшая Нева. Сегодня иду по городу, смотрю вокруг, и тоска накатывает, как волны о гранитный парапет. Небо серое, бездушный город и ветер, сносящий крышу, бррр…
        Полина усмехнулась:
        - Помните, у Чехова: «Живем в таком климате - того и гляди, снег пойдет, а тут эти разговоры».
        - Было ли лето? - вздохнула Маша. - Сирень, лилии, бабушкины пироги, солнце и облака? Пытаюсь себя уверить, что все это было и будет, цепляюсь за те солнечные воспоминания как за соломинку… Иногда получается успокоиться и не утонуть в депрессии, иногда нет…
        - Понимаю, Маруся, - кивнула Татьяна. - Нам всем нелегко… Думаю, нам очень не хватает бабушки. Ее поддержки, советов.
        - А мне не хватает ее укоров, - сказала Полина. - Потому что только она умела привести меня в чувство, заставить собраться, восстать «из глубокой печали». Помните, как бабушка в детстве от нас постоянно чего-то добивалась?! Дисциплины, организации… Особенно доставалось мне! Вам с Машей повезло больше. Ты, Таня, была настолько погружена в мир литературы, что бабушка не считала возможным тебя оттуда извлечь! «И в конце концов, это тоже работа! - говорила она. - Напряженная внутренняя работа!» Маша с детства мечтала стать актеркой и, что немаловажно, подтверждала свои намерения очевидным дарованием - уже в школе участвовала в бесконечных спектаклях и репетициях. В общем, Маруся была при деле… С Андреем все тоже складывалось гладко: пионер - всем ребятам пример без всяких наставлений тянулся к знаниям, легко выучил три языка, отметился во всех возможных олимпиадах - молодец! А вот я, паршивая овца, еще в глубоком детстве выказала признаки «внутренней расслабленности», а проще говоря, лени. Чтобы с этим как-то бороться, меня отдали в балет, где мне выворачивали ноги и учили дисциплине. Но знаете, я ни
о чем не жалею и благодарна за этот опыт. Хотя так и не научилась быть организованным, волевым человеком…
        Татьяна улыбнулась:
        - Справедливости ради стоит сказать, что, несмотря на бабушкины усилия, мы все: и я, и Маруся, и Андрей - так и остались погружены в атмосферу внутренней расслабленности. Может, это вообще не поддается никакой коррекции?
        Полина пожала плечами:
        - Наверное… Мы так… Кисели да сметана!
        - Что? - удивилась Маша.
        - В смысле что-то аморфное и зыбкое, - с иронией пояснила Полина, - слабые, безвольные, бесконечно рефлектирующие… Ммм… Чеховские герои! Люди, может, и неплохие, но разве достаточно быть только хорошим человеком? - После паузы она добавила: - В бабушке чувствовался какой-то несгибаемый внутренний стержень, запасы прочности, жизнелюбие, стойкость, потрясающее чувство юмора - короче говоря, в ней было больше жизни, чем в нас всех.
        Магнитола умолкла. В наступившей тишине стало слышно, как за окнами идет дождь.
        - А я думаю, - сказала Татьяна, - что те солнечные летние дни в Березовке,
«Чаккона» Баха, с которой бабушка начинала утро, вкус травяного чая, бабушкины пироги, камышовые заросли, закаты, рассветы и грозы, вечерние посиделки в саду и все то, чем так радовало нас это лето, было дано нам как напоминание или откровение о том, что мы не должны потерять.
        Полина устало поднялась с дивана и в который уже раз подошла к окну. Окинув взглядом Фонтанку, заметила:
        - Осень. Жгут листья. Бесконечный дождь…
        - Я старая, как океан или камень, - пожаловалась Маша. - Когда-то любила, ждала, была любима, мечтала… Теперь отлюбила, никого не жду, и меня никто не ждет…
        Полина задернула штору и повернулась к сестрам:
        - Это просто осень, Маша. Просто осень. Она пройдет…


        Глава 6
        Та осень прошла, и на смену ей поспешила другая. Иначе говоря, минул год…
        Маша стояла под дождем и караулила Сашу. Ей было нелегко решиться на эту встречу, она отчаянно волновалась. За прошедший год Саша ни разу не напомнил о себе. Меж тем она узнала от общих знакомых, что Бушуев давно вернулся в Петербург и работает теперь не где-нибудь, а в городской администрации. Маша звонила ему пару раз, но ей никто не ответил. Позже выяснилось, что Саша переехал в другую квартиру. В конце концов Маше удалось раздобыть его новый адрес, и, преодолев гордость и сомнения, она решилась прийти к нему домой.
        Консьерж в парадном строго ответил, что в указанной квартире никого нет, и девушке не оставалось ничего другого, как дожидаться Сашу возле дома, надеясь на то, что Бушуев скоро появится. Как назло, вечер выдался прохладный и ветреный, к тому же начал накрапывать дождь. Маша быстро озябла, а через час ожидания совсем замерзла. К моменту, когда у парадного остановилась роскошная черная машина, она уже стучала зубами от холода.
        Из автомобиля вышел Саша, которого Маша, правда, не сразу узнала. Не то чтобы он сильно изменился внешне, нет - просто несколько раздался в плечах, и, главное, в нем появился какой-то лоск. Впрочем, эти детали Маша отметила как бы машинально, краем глаза. Увидев Сашу, она страшно растерялась. Маша тонула в смущении и волнении, как в дождевых потоках.

«Ну же, ведь ты актриса, возьми себя в руки! Поздоровайся с ним изящно и непринужденно, небрежно кивни головой!» Но, увы, в этом главном в своей жизни выходе она оказалась неубедительной - срывающийся от волнения голос, нервные, изломанные жесты….
        Маша окликнула Сашу. Он обернулся. Лицо удивленное и как будто настороженное.
        - Привет!
        - Здравствуй! Что ты здесь делаешь?
        - Проходила мимо! - улыбнулась Маша и обмерла - боже, какая фальшь!
        - Понятно, - кивнул Саша. - Как поживаешь, Маруся?
        Ей захотелось наплевать на гордость и закричать: «Я живу очень плохо, Саша! Мне плохо без тебя, понимаешь?!»
        Губы дрогнули, она вяло ответила:
        - Ничего… - и тут же с надеждой: - А ты?
        Он пожал плечами:
        - Много работаю. А так все в порядке. Мне кажется, ты совсем промокла! Смотри не заболей!
        - Я не заболею, не беспокойся.
        Они молчали. На самом деле в течение этого года девушка сотни раз проговаривала про себя фразы, которые скажет Саше при встрече, но теперь все слова куда-то исчезли, потерялись, как она сама. Оставалась надежда на то, что Бушуев пригласит ее в гости, и у него дома, собравшись с силами, Маша расскажет обо всем. Но… Он не позвал.
        Задыхаясь от отчаяния, Маша выдохнула:
        - Я хотела сказать тебе про Лопатина… Это неправда. Между нами ничего не было. Деньги он дал просто так…
        - Из любви к искусству? - усмехнулся Бушуев.
        - Я не знаю почему.
        Она понимала, что выглядит жалко, и ненавидела себя.
        - Хорошо, - кивнул Саша, - я рад, что это так…
        Они вновь замолчали.
        Наконец Маша нерешительно спросила:
        - Я пойду?
        Она до последнего надеялась, что Бушуев остановит ее.
        - До свидания, Маруся! - сказал Саша ей вслед.


* * *
        Ах какая грустная стучится в окна осень! Серенький, тусклый вечер. За окнами промозгло и холодно. Общий настрой соответствующий, кажется, в физике это называется «стремиться к нулю». И Маша стремительно погружается в самую настоящую хандру. В анамнезе сущая прелесть: полная апатия, расстроенные нервы. Пациентка дерганая, злая, того и гляди начнет бросаться на людей. Вчера ни с того ни с сего обидела Клюквина. Тот пришел к ней в гости, радостный, веселый, с кальяном под мышкой. Болтал на кухне всякую чушь, предлагал покурить, а она вдруг сорвалась, наорала на него, неврастеничка несчастная! Клюквин помрачнел и ушел. А Маша сегодня весь день мучается, переживает: зачем обидела человека?! «Он-то не виноват в том, что тебя бросил любимый мужчина! Да и правильно сделал, что бросил…»
        Покуривая Юрин кальян, словно синяя гусеница, Маша вдыхала табак напополам с грустью и продолжала терзаться, вспоминая о содеянном. «Обидеть человека легко! Это самое простое, что можно сделать, Маруся!» - говаривала бабушка Зинаида.
        Маше захотелось позвонить Клюквину и извиниться, чтобы голос друга вновь стал радостным. Она набрала его номер. Клюквин отозвался, и в его голосе совсем не чувствовалось обиды.
        - Прости меня, - покаялась Маша, - я веду себя возмутительно.
        - Ладно, - он даже как-то испугался, - будет тебе, проехали. Как ты вообще?
        - Спасибо, хреново! Курю твой кальян. Не помогает.
        - Страдаешь?
        - Страдаю!
        - Из-за любви?
        Маша рассмеялась:
        - Знаешь, я сейчас получила роль в пьесе Чехова. Долго размышляла, вживалась в образ… Вот скажи, отчего у него все несчастны? Глупо стреляются и страдают?
        Клюквин вздохнул:
        - Это литература, Маруся, а жизнь - поток нейтральных событий, таких, как снег или дождь, и все зависит от того, как ты сам их воспринимаешь.
        - Кто сказал?
        - Прочел в одной умной книге!
        С недавних пор Клюквин работал продавцом в книжном магазине и коротал дни за чтением книг (преимущественно философского содержания).
        - На самом деле все человеческие страдания на девяносто девять процентов есть страдания нашего эго! - назидательно сказал Клюквин. - Человек должен стремиться изблевать свое эго!
        - Чего сделать? - угрюмо переспросила Маша.
        - Изблевать! И поверь, счастливым стать очень просто! Я тебе книжку подарю, которая этому учит!
        После разговора с Юрой Машу потянуло на ностальгические воспоминания, и она достала альбом со старыми фотографиями. Ей вдруг вспомнился день, когда студеной ранней весной, гуляя по городу с Сашей и Клюквиным, они искали кафе «подешевле». На разведку в очередной бар посылали Клюквина - проверить цены. Тот выбегал из кафе и лаконично выкрикивал, скажем, «восемнадцать» или «двадцать». Магические цифры означали цену чашки кофе в рублях, и друзья шагали дальше. Наконец и для них отыскалось место под солнцем! Юра гордо вышел из обшарпанных дверей и жестом короля в изгнании распахнул перед ними двери пирожковой, предоставившей тепло и дешевый кофе в пластмассовых стаканчиках. Они пили обжигающий кофе и смеялись над шутками Клюквина, который, вынув зажигалку, кричал, что устроит здесь уборку Герострата.
        Как давно это было… Какие забавные казусы и милые нелепости вспоминаются из той поры! Юность с ее беззаботностью и сиренью осталась далеко позади… А Саша теперь небось в «Европейской» обедает. Кофе - пять у. е. чашка!


* * *
        Маша почти угадала. В тот самый момент, когда она разглядывала фотографии юного поэта Бушуева, тот пил кофе в баре роскошного бизнес-центра. И между прочим, на пару с ее братом, Андреем.
        Они встретились случайно. Столкнулись нос к носу, выходя из дверей банка, куда Андрей зашел по просьбе Лены, чтобы подписать документы на получение очередного кредита, а что привело туда Бушуева, Андрей спросить постеснялся.
        Саша, казалось, обрадовался старому знакомому, предложил зайти куда-нибудь выпить, поговорить. С некоторым напряжением Андрей согласился.

        - Как жизнь, старик? Какие перемены? - спросил Бушуев, пригубив коньяк.
        Андрей удивленно разглядывал Сашу - дела у бывшего поэта, по всей видимости, шли неплохо. Одет стильно, дорого, во взоре уверенность.
        - Пожалуй, особых перемен нет! - ответил Андрей.
        Бушуев рассмеялся:
        - Ясно! Как сказал бы Климов, количество материи в мире неизменно! Чем занимаешься?
        Андрей рассказал о подставном директорстве в Лениной фирме.
        Бушуев неодобрительно покачал головой:
        - В бизнес лезть не советую! Ну не дано тебе, и слава богу! Зачем идти против своей природы?
        Андрей вздохнул:
        - Понимаешь, это все Ленины затеи…
        - Не в обиду будет сказано, но лично мне ваш брак всегда представлялся чем-то иррациональным!
        Андрей попытался отшутиться:
        - Жена есть жена! Все они такие! - Нервно рассмеявшись, он опрокинул рюмку коньяка - серьезно обсуждать свою личную жизнь ему не хотелось. - А как ты, Саша? Пишешь ли стихи?
        Бушуев усмехнулся:
        - Что ты! До них ли! Я теперь по другой части… Работал копирайтером, потом имиджмейкером, а теперь подался в политику.
        - Неужели?
        Саша достал из кармана рекламный плакат, на котором красовался он сам в припудренном виде. Напомаженный портрет шел в комплекте с призывом голосовать за кандидата в депутаты от партии, олицетворяющей ум, честь и совесть России, - Александра Бушуева.
        - Вот даже как! - удивился Андрей. - Значит, все серьезно?!
        - Да, можно сказать, что я с головой окунулся в это море! - хмыкнул Бушуев.
        Андрей покачал головой - лично ему политика всегда представлялась не морем, а сточной канавой.
        - И с чего ты ударился в политику?
        - Надоело быть имиджмейкером! Я этим рожам писал тексты, объяснял им, где говорить, что говорить, а потом наконец понял, что мне легче самому все сделать, чем идиотов чему-то научить! Знаешь, я бы давно занялся серьезным делом, но у меня не было капитала! А на одном уме далеко не уедешь, эта лошадь в наше время бегает не быстро.
        - И капитал появился?
        - Тестюшка-аллигатор подкинул.
        - Ты женат?
        Саша кивнул.
        - Поздравляю! Как же тебе удалось обзавестись олигархическим тестем?
        - Я ему делал предвыборную кампанию. Общались, он пригласил домой. Чай, беседы с дочкой, оказавшейся славной барышней! Не то чтобы красавица, но милая… Через полгода мы поженились.
        Андрей не удержался и спросил:
        - А Маша?
        Саша вздохнул:
        - Маруся - моя юность! Это параллельно с тем, что есть, понимаешь? Оно существует и никуда не исчезло… - Саша помолчал и добавил: - «Все, что было однажды, будет всегда! Бог сохраняет все…» Это самый лучший текст, я тебе как копирайтер говорю!


* * *
        Вся Машина жизнь сейчас сводилась к театру. Палыч буквально фонтанировал творческой энергией и готовил к постановке сразу три спектакля. Как ведущая актриса, Маша была задействована во всех трех в главных ролях. И какие роли - мечта! Ей бы жить да радоваться, а она порой чувствовала смертную тоску и отчаяние. Вчера Палыч сообщил, что дает ей роль Офелии - а у Маши вдруг началась истерика. Она хохотала как сумасшедшая и не могла остановиться.
        - Ты что, Басманова? Рехнулась? - нахмурился Палыч.
        Отсмеявшись до слез и боли в животе, Маша пояснила:
        - Дело в том, что когда-то я мечтала накопить такой жизненный багаж, чтобы можно было сыграть Офелию!
        - Ну и чего? - добродушно спросил Палыч. - Накопила?
        - Накопила! Уже топиться впору! И плыть… В цветах!
        - Да ладно, Басманова! Топиться! Какие твои годы… Я из тебя еще приличную актерку сляпаю!
        Между тем финансовое положение театра оставляло желать лучшего. Актеры получали нищенское жалованье. Палыч переживал и однажды даже завел с Машей следующий разговор.
        - Басманова, знаешь режиссера В.?
        Он произнес известную фамилию. Маша кивнула - В. был модным московским режиссером, снявшим несколько нашумевших фильмов.
        - Понимаешь, какое дело… Мы с ним вместе учились… Он, конечно, порядочное говно, но суть не в этом. Сейчас В. отбирает актеров для своего нового проекта. В частности, ему нужна актриса примерно твоего формата. В общем, сегодня он будет у нас на прогоне. Постарайся ему понравиться, вдруг это твой шанс! В Москву уедешь, там перспективы, деньги приличные!
        Маша изумленно вытаращилась на Палыча:
        - А как же вы? И театр? Как я вас оставлю?
        Палыч усмехнулся:
        - Ну, закудахтала! Успокойся, дура! Может статься, ты ему даром не нужна!
        Вечером на прогон пожаловал В. - седовласый, надменный. Он сидел рядом с Палычем и смотрел на сцену. Никаких эмоций при этом В. не выражал, для Маши осталось полной загадкой, понравился ему спектакль, в частности актерская работа, или нет.
        Однако дальше события развивались довольно неожиданно. Выйдя из театра после прогона, Маша услышала, что ей сигналят из красивой машины. Она подошла ближе. Дверца распахнулась, и наружу высунулся режиссер В.
        - Добрый вечер!
        Она растерянно кивнула.
        - Обсудим вашу творческую судьбу, Мария?
        - Вам понравился спектакль?
        В. снисходительно кивнул:
        - Довольно мило. Палыч - большой оригинал! Впрочем, я хотел поговорить именно о вас, девочка! Что, если нам поужинать вместе?
        В дорогом ресторане В. много и громко шутил, а также расписывал Маше прелести московской жизни. Девушка терпеливо слушала, пытаясь понять, к чему он ведет.
        Ближе к десерту В. заметил:
        - Вы очень талантливая, детка! В вас есть нечто особенное! Вы такая… живая! - Ничуть не смущаясь, многозначительно глядя на Машу, он спросил: - Поедем ко мне в отель?
        Она бросила на В. тоскливый взгляд. В принципе все было ясно с самого начала. А приглашение «отправиться в номера» и вовсе прозвучало недвусмысленно.
        - Так сразу в отель?
        Она попыталась задать вопрос с иронией, но у нее не получилось. Мешал пиетет, испытываемый к маститому режиссеру, - все-таки известная личность.
        - Ну а что, Машенька? - грустно вздохнул В. - Мне за девушками ухаживать некогда! Вы же сами понимаете - я принадлежу искусству! Целиком в творческом процессе! Никакой личной жизни!
        Она угрюмо молчала.
        В., однако, ничуть не смутился:
        - Когда вы переедете ко мне в Москву, детка, то сами увидите, из какого безумия состоит моя жизнь!
        Кажется, он даже кокетливо вздохнул.
        - Предполагается, что я перееду в Москву?
        - Во всяком случае, я вам это предлагаю. У меня есть для вас любопытное предложение. Роль в моем новом фильме!

«А может быть, так надо? - подумала Маша. - Может, нужно принести себя в жертву?» Да и что, собственно, она блюдет? Женскую честь? Но мужчина, которого она любила, ее бросил, и Маше некому хранить верность. Так не все ли равно? А этот по крайней мере незаурядная личность, как-никак талант.
        - Пожалуй, я выпью еще! - улыбнулась Маша.
        - Конечно, детка! - ласково кивнул В. - Сколько хочешь!
        В номере отеля она попросила еще шампанского. Для храбрости. В постели В. оказался не столь креативен и изобретателен, как в своих фильмах. Он пыхтел, выглядел неуклюжим и вообще был противный и потный. Маша лежала как бревно и думала о том, что даже высокое искусство не стоит таких жертв. Наконец В. оставил ее в покое.
        Она находилась в постели с абсолютно чужим человеком и сознавала невыносимый абсурд ситуации. Ей хотелось не то что уйти, а стремительно убежать из этого номера. Прямо голой выскочить на Невский проспект и мчаться, мчаться прочь… Она встала и начала поспешно одеваться, путаясь в одежде. В. задумчиво наблюдал за ней.
        - Маруся! - басом пропел режиссер. - Зачем так спешить? Оставайся до утра?!
        - Нет, я спешу! - пролепетала Маша.
        - Когда ты приедешь ко мне в Москву? Считай, что роль у тебя в кармане!
        - Я приеду! - кивнула Маша, с ужасом глядя на тучного голого В., вставшего с кровати.
        - Вот мои пароли и явки!
        В. вырвал из органайзера лист, размашисто написал на нем пропуск в новую жизнь и протянул Маше.

«Благодарный, сволочь, куда деваться!» - подумала она.
        - Какая ты неласковая, детка! - усмехнулся В. - Ни поцелуя, ни объятия на прощание?
        Маша махнула рукой и выбежала из номера.
        Придя домой, она сразу отправилась в душ и долго мылась, как будто желала смыть с себя постыдные воспоминания о случившемся.
        Потом Маша с яростью разорвала листок В. на мелкие кусочки. И только после этого, успокоившись, легла спать.



…Перед утренней репетицией, встретив Машу в коридоре театра, Палыч поздоровался с особенной гаденькой интонацией.
        - Здорово, Басманова!
        - Здрасьте! - буркнула Маша.
        - Чего, говорят, в Москву уезжаешь? - ядовито усмехнулся Палыч.
        Маша чертыхнулась про себя - откуда он все знает?!
        - Питер - город маленький! - с издевкой заметил Палыч. - Почти деревня. На одном конце чихнут, на другом уже все знают. Молодец, Басманова! Используй, пока не вышла в тираж!
        - Вы о чем?
        - Пока молодая, тело в дело! А то потом никому не понадобится.
        - Хотите меня унизить? А по какому праву?
        Неожиданно Палыч смутился:
        - Ладно, извини…
        - Кстати, для справки, - взъярилась Маша, - ни в какую Москву я не уезжаю! Мне и здесь хорошо!
        - Понял, - кивнул Палыч, - тогда иди работай!

…Неделю они не разговаривали. Потом Палыч сам подошел к ней.
        - Басманова, давай мириться!
        Маша взглянула с вызовом.
        - Ну, извини… Ты же знаешь - я старый хам. Привык говорить, что думаю…
        Она посмотрела еще более угрюмо и выразительно.
        - Ладно, каюсь… Проси чего хочешь!
        И тут Маша расцвела - она знала, чего попросить у золотой рыбки! Не столь давно ей пришла в голову отличная мысль: что, если уговорить Палыча дать роль Соленого в «Трех сестрах» Клюквину? Маша была уверена, что он с его артистизмом справится с этой ролью как никто другой! И потом у Юры есть опыт - в юности Клюквин вместе с ней играл в ТЮЗе.
        Услышав Машино предложение, Палыч всплеснул руками:
        - Ты что, спятила?
        - Ничего не спятила! Сами посмотрите, еще благодарить будете! Клюквин - вылитый Соленый! Ну точно вам говорю!
        - Не надо самодеятельности! - фыркнул Палыч. - Ты же знаешь, я терпеть не могу непрофессионализм!
        - Да ему играть ничего не придется! Он просто будет жить в этой роли! Понимаете, Юра особенный! Он - торт «Наполеон»!
        - Чего? - вытаращился Палыч.
        - Шутка такая… Но Клюквин правда особенный!
        - Нет, Басманова, это какой-то бред!
        - Ну хоть посмотрите! - заорала Маша.
        - Вот упертая! Ладно! Валяй! - сдался Палыч. - Посмотрю.
        Следующим вечером Маша привела Клюквина в театр.
        - Здорово, клоун! - хмыкнул Палыч. - Давай удивляй, у тебя на все пять минут. Время пошло!
        Клюквин шагнул на сцену и подмигнул главрежу:
        - «Он ахнуть не успел, как на него медведь насел!»
        - Это все, что он может? - ухмыльнулся Палыч.
        Маша, подыгрывая Клюквину, произнесла фразу из пьесы:
        - «Здравствуй, говорю, Бобик. Здравствуй, милый!»
        В ответ Клюквин жизнерадостно выдал пассаж Соленого:
        - «Если бы этот ребенок был мой, то я изжарил бы его на сковородке и съел бы».
        - Однако! - улыбнулся Палыч.
        Клюквин потупил взор и с нотой подлинного трагизма произнес:
        - «Я против вас, барон, никогда ничего не имел. Но у меня характер Лермонтова. Я даже немножко похож на Лермонтова… как говорят…» - Согласно сценарию, он достал из кармана флакон с духами и полил себе руки. - «Не сердись, Алеко… Забудь, забудь мечтания свои…»
        Клюквин закончил выход, почти уложившись в отведенные пять минут.
        Палыч хмыкнул:
        - Убедительно! Ладно, рыжий сукин сын… Утвержден!
        Отправляясь курить в коридор, Палыч растерянно бормотал:
        - Вылитый Соленый, твою мать! Соленый, как он есть!



…Клюквин на удивление быстро прижился в театре. Палыч ставил его в пример прочим артистам и собирался задействовать в новых эпизодических ролях.
        До премьеры оставалось всего ничего… Маша вживалась в образ своей героини. Ей казалось, что она всю жизнь ждала этой роли и потому органична в ней, как Клюквин в роли Соленого.
        Как-то между репетициями в ответ на похвалу Палыча Маша призналась:
        - А ведь я играю саму себя!
        Тот взглянул на нее с удивлением.
        - Да, - грустно кивнула Маша. - История моей жизни. Все жду чего-то… Жду, что наступит настоящее, а жизнь - мимо, мимо… Время, как песочек в песочных часах, утекает сквозь пальцы, не удержать. Кричу «в Москву!», рвусь в воображаемый центр и в надеждах на лучшее остаюсь на обочине жизни, на самой периферии…
        Палыч даже смутился от подобных откровений:
        - Нууу, счастье - понятие относительное.
        - Разумеется. Но вы знаете, какая штука: недавно я прочла книгу «Как стать счастливым», - Маша вздохнула, - а, представляете, счастливой не стала!
        Палыч тоскливо пробормотал:
        - Да брось, все еще впереди!
        Маша печально покачала головой:
        - Надо было бороться за свое счастье, а я слабая, изломанная - отдала.
        Неожиданно Палыч оживился:
        - Как ты это убедительно произносишь! Слушай, Басманова, вот какая мысль: что, если нам вложить в уста твоей героини фразу Чехова о счастье?! Она не из пьесы, но так точно отражает суть…
        - Какая фраза?
        - Ну ты даешь, Басманова! - обиделся Палыч. - И что после этого ты знаешь о счастье?

        Она полчаса прождала Клюквина на Банковском мосту, где они обычно встречались. Устав ждать, Маша пошла в театр одна. Дорогой девушка думала о понимании счастья как счастья со слезой, и ей казалось, что она поняла нечто важное. Во время репетиции Маша с особенным выражением произнесла фразу Чехова: «К моим мыслям о человеческом счастье всегда почему-то примешивалось что-то грустное…»
        Краем глаза девушка посмотрела на седьмой ряд, откуда обычно следил за ходом репетиции Палыч: заметил ли тот, с каким чувством она играет?
        Однако его там не оказалось. Он появился в зале через минуту - взъерошенный и бледный. Подойдя к сцене, произнес:
        - Репетиция отменяется… Юру Клюквина убили.


        Часть 4. Чаепитие зимнее
        Глава 1
        Сыпался песочек в песочных часах, и насыпало его еще на год… Говорят, что это не время проходит, а мы проходим сквозь время. Басмановы через него вышли с потерями. Прошлый год для них оказался тяжелым - летом умер Хреныч, которого они считали близким родственником. В конце августа старик поехал в город - торговать на рынке травами и яблоками. Вечером, садясь в электричку до Березовки, он упал на перроне: остановилось сердце.
        Похороны Басмановы взяли на себя. Сестры надели Хренычу лучшую рубаху в расшитых красных маках. На поминках плакали, поминали травника добрым словом. Домик Хреныча купил Лопатин.
        В день похорон старика Маша вновь размышляла о чеховском определении счастья. Теперь счастье она понимала именно так: как счастье со слезой. После смерти Клюквина, всякий раз выходя на сцену в «Трех сестрах», девушка чувствовала боль. В эпизоде, где звучала фраза о счастье, у Маши на глазах выступали слезы.

…«Репетиция отменяется… Юру Клюквина убили».
        Маша не могла поверить словам Палыча и крикнула со сцены:
        - Неправда! Это чья-то дурацкая шутка! Да сам Клюквин, наверное, пошутил, вот увидите! Он всегда всех разыгрывает!
        У актеров были скорбные лица… Палыч, который первым узнал о трагедии (ему позвонили из милиции, поскольку в кармане убитого нашли пропуск в театр), растерянно повторял, что Маша должна успокоиться. Но успокоиться она никак не могла. Девушка отказывалась верить в то, что Юры больше нет. Маша рванула со сцены и бросилась бежать. По коридорам театра, улицам, переулкам, туда - к Сенной площади, к дому, где жил Клюквин. А за нею бежал актер Гриша, игравший роль Тузенбаха, и что-то кричал. Он, кажется, даже пытался ее остановить, но это было невозможно. Маша бежала долго, как ей почудилось - целую вечность, а увидев свет в Юрином окне, какой-то яркий, красный, недобрый, вдруг поняла: да, все правда, Клюквина больше нет - и закричала, упав Грише на руки. Позже она узнает, что в это самое время соседки по коммунальной квартире, узнавшие о Юриной смерти, рылись в его комнате, надеясь чем-нибудь поживиться. Может, потому свет из окон показался ей чужим и мертвым.
        Имущества у Клюквина было всего ничего. На память Маше остались его кальян и книжка «Как стать счастливым». Но, как теперь понимает Маша, счастливым стать можно, только поверив в счастье со слезой.
        Обстоятельства смерти Клюквина остались невыясненными. Его нашли в глухом переулке мертвого, с ножевыми ранениями. В кармане был только пропуск в театр. Кошелек, по всей видимости, украли. Все ясно, обычная уголовщина. Убийц не нашли.
        Во время похорон посыпал снег. Маше казалось, что Клюквин сейчас встанет из гроба, подмигнет им: «Ребята, вы чего? Я пошутил! Я живой!» - скажет какой-нибудь каламбурчик, и они вместе пойдут домой. Когда его зарывали, девушка заплакала: как же так, Юру засыплют снегом, ему будет холодно, он замерзнет. И ночью Маша никак не могла уснуть, ей хотелось бежать на кладбище, чтобы разрыть могилу, отогреть Клюквина… Ах, Юра, Юра… Ты был самым гениальным исполнителем роли Соленого, просто
«вылитый Соленый, твою мать! Соленый, как он есть!».
        Сегодня годовщина его смерти. С утра Маша поехала на Смоленское кладбище. Постояла у Юриной могилы, подошла к часовне блаженной Ксении. У часовни горели свечи, женщины нараспев читали молитвы. Маша помолилась, поплакала и побрела к выходу через старую часть кладбища. Тихо, вокруг ни души. Неожиданно от одной из могил отделилась тень. Маша вздрогнула - перед ней возник маленький старичок с бородой, похожий на гнома.
        - Дочка! - дребезжащим голосом позвал он.
        - Что вам? - испугалась Маша.
        - Покушать! - сказал старик.
        Маша похолодела:
        - У меня нет ничего…
        Старик горестно вздохнул.
        - А вы что же здесь, дедушка?
        - Я сюда часто прихожу! Мне тут легче! - Он часто закивал головой. - Помолись за меня! Меня Василием зовут! Я… страдаю!
        Старик пожаловался, что живет в коммунальной квартире, где его обижают соседи, особенно некая Тамара, та даже бьет. Что-то такое обреченное, жалкое, кричащее было в этом персонаже Достоевского, что Маша обмерла. Ей хотелось упасть на землю и рыдать в голос. Господи, что же это? Почему все так несчастны?
        - Вот, возьмите! - Она лихорадочно выгребла из сумки все деньги.
        Старик взял и снова с надеждой спросил:
        - А покушать?
        - Прощайте, Василий!
        Он тихо попросил:
        - Помолись за меня!
        Маша побежала прочь.
        С кладбища она возвращалась озябшая, грустная. Домой идти не хотелось, и Маша отправилась бесцельно бродить по городу. На Троицком мосту она задержалась. Дул сильный ветер. Нева была угрюмой и серой. Маша смотрела на город и вспоминала, как именно на этом мосту Бушуев признался ей в любви. Тогда тоже был сентябрь, правда, день золотой и теплый. День, когда Саша впервые заговорил о любви. Ветер донес до смущенной и счастливой Маши его признание: «Я хочу тебя…» Она задохнулась от радости и задумалась: что делать? В квартире на Мойке сейчас старшая сестра, значит, туда нельзя… «Поехали в Березовку!» На электричке Маша и Саша отправились туда, где и произошла их первая близость. Они любили друг друга, а в перерывах пили яблочный сок, после, выйдя в сад, долго слушали, как падают яблоки. Вот такая история. Яблоко покатилось и пропало. Та же Нева, но другая осень, и в эту реку точно не войдешь дважды. Нева оказалась рекой времени.
        Маша вспомнила строчки из Сашиных стихов:
        Я любить тебя буду вечно,
        Так, как вечна печаль у дуба…
        Ты любить меня будешь вечно,
        Как родник меж камнями вечен…

«Но вот я люблю тебя, а ты, Саша, сдержал ли ты обещание?» Она зашагала к крепости.


* * *
        Между тем в этом году у Маши случился яркий любовный роман. Не то чтобы она хотела потрясений и сильных чувств и сама искала приключений - нет, все произошло, можно сказать, помимо ее воли.
        История началась одним весенним вечером…
        Маша отдыхала в гримерке после сложного, изматывающего спектакля, в котором играла главную роль. Она чувствовала себя настолько опустошенной, что никого не хотела видеть. В дверь постучали. Она не отозвалась - а не пойти ли всему миру к такой-то матери? Стук усилился. Стучали прямо так, как будто имели на это право. Тогда Маша открыла.
        - Привет! - бросил ей длинноволосый кудрявый парень, словно они были знакомы сто лет.
        Маша даже не успела недовольно загудеть: «А вы, собственно, кто такой?!» - как незнакомец отодвинул девушку, просочился в глубь гримерки, уселся на диванчике и сообщил, что посмотрел спектакль. При этом ни тени смущения - уверенный взгляд победителя и снисходительный тон… Незнакомец внес себя к ней в гримерку, как корзину с цветами, типа он - подарок!
        Маша сначала подумывала сказать нахалу что-нибудь резкое, дескать, подите вон, не видите - барышня устала, но… Его сокрушительная самоуверенность полностью деморализовала девушку. Она молчала и рассматривала странного незнакомца. На вид ему было лет двадцать семь, высокий, гибкий, с мальчишеской фигурой, кудрявые волосы, злые, выразительные глаза стального цвета, какая-то изломанная пластика, нарочито манерная… В общем, красивый мальчик, испорченный осознанием своей неотразимости.
        - Ты мне понравилась! - запросто сообщил он.
        - Полагаешь, этого факта достаточно, чтобы ворваться ко мне в гримерку? - усмехнулась Маша.
        На самом деле за несколько лет работы в театре она привыкла к мужскому вниманию, ей часто присылали подарки, записочки, а про такой пустяк, как цветы, и говорить нечего. Маша, однако, неизменно отвергала знаки внимания и не хотела общаться с дарителями.
        Ее язвительный вопрос не смутил незнакомца, не переставая улыбаться, он невозмутимо кивнул:
        - Да, этого достаточно! Видишь ли, мне редко кто нравится, ты, можно сказать, исключительный случай!
        Вместо того чтобы фыркнуть или позвать охрану, Маша поинтересовалась, что он думает о спектакле. Неожиданно ей действительно стало интересно.
        - Спектакль, конечно, полная мура, как и весь сегодняшний театр, - хмыкнул незнакомец, - я вообще театр не люблю и сегодня зашел случайно - друзья затащили… Но мне понравилось, как ты играла. С драйвом, на разрыв, без фальши. Ты мне так приглянулась, что я решил зайти познакомиться! Кстати, есть предложение сегодняшний вечер провести вместе, поужинаем, поговорим! - Ослепительная улыбка очень уверенного в себе героя. - Идем?
        - Извини, я устала и после спектакля даже говорить не могу, мне надо поехать домой и…
        Он перебил ее:
        - Не проблема! Можешь молчать, говорить буду я. Соглашайся. Будет интересно. Обещаю.
        Он взял ее за руку и повел за собой. Кстати, руки у него, несмотря на общую внешнюю хрупкость, оказались сильными. И вот что такое было в этом странном парне, что она покорно, как загипнотизированная, пошла за ним?!
        Когда они оказались на улице, Маша спросила, как его зовут.
        Незнакомец посмотрел на девушку с нескрываемым удивлением:
        - Ты не знаешь, кто я?
        Маша хихикнула:
        - А кто ты? Император острова Борнео?
        И тут он расхохотался. Заразительно, искренне. Просмеявшись, ответил уже не манерным, а обычным человеческим голосом (оказалось, в его репертуаре встречается и такой), что его зовут Олег.
        - Прошу! - Олег указал в сторону припаркованного у театра «Харлея».
        - О нет! - ахнула Маша, ни разу в жизни не ездившая на мотоцикле и считавшая мотоциклистов людьми, больными на всю голову.
        Но на нее уже напялили шлем. Да, Маша, да! И они помчались вперед с бешеной скоростью.
        Во время вечеринки в клубе Маша смогла оценить масштаб личности своего нового знакомого: все окружающие хотели переброситься с ним словом, а девицы пожирали его глазами. Оказалось, что Олег известный рок-музыкант. Избалованный славой и гонорарами.
        - Ты действительно никогда не слышала моих песен? - спросил Олег. - Мы это исправим. Завтра приглашу тебя на свой концерт.
        После полуночи они ушли из клуба и долго ездили по городу. Гонял Олег лихо, инстинкт самосохранения у него, похоже, отсутствовал начисто. Маша ошалела от скорости, ветра, бьющего в лицо, и уж конечно - от мощной энергетики нового знакомого. Поэтому, когда тот объявил, что везет ее к себе домой, девушка возражать не стала.

…Он жил на Васильевском, в старом модерновом доме, в огромной квартире, поражавшей запустением. Заметив Машин удивленный взгляд, Олег пояснил, что квартиру купил недавно, ремонтом заниматься некогда, да и вообще, он против буржуазной роскоши. Более-менее приличной выглядела спальня, куда герой сразу и провел гостью. Здесь Олег с присутствующим ему обаянием признался, что хочет ее, но ухаживать за ней нет времени.
        Маша усмехнулась:
        - Очень мило!
        Олег пожал плечами:
        - Зато честно!
        Он вообще был честен с нею: ничего не обещал, ни в чем не клялся, изначально дал понять, что на длительные и серьезные отношения не подписывается. И девушка приняла правила игры, потому что чувствовала бешеное влечение и страсть.
        Проснувшись утром, Маша подумала, что это приключение напоминает ей недавнюю езду на мотоцикле - стремительно, необычно и, вероятно, так же опасно. Она уставилась на обнаженного спящего Олега. «Красив, сволочь!» Мало кто из спящих выглядит так безупречно. Олег же был прекрасен и горд даже во сне. «Исчезнуть, пока он спит? Не готова же я в самом деле закрутить с ним роман?» - подумала Маша, но вместо того, чтобы уйти, поцеловала его. Не раскрывая глаз, он ответил на поцелуй и привлек девушку к себе.
        Вечером он повел ее на свой концерт. Как только Олег вышел на сцену, зал загудел, как растревоженный улей, и Маша разволновалась - многообещающее начало. А когда он запел, девушка поняла, с кем имеет дело, и ужаснулась: худший вариант для женщины - влюбиться в гения. В этом хрупком, капризном мальчике таились звериная сила и ярость, он не пел - нет, он кричал от боли, кривлялся, насмешничал, издевался над аудиторией, потом начисто забывал о ней и пел уже ни для кого. Олег был артистом в самом высоком значении этого слова, а тексты, которые он писал сам, являлись настоящей поэзией. От Олега в зал шла мощная, взрывная энергия, на которую зал тут же восторженно отзывался. Когда Олег ревел этим своим разрежающим воздух голосом, Маша чувствовала физическое томление - до дрожи, до мурашек - и прекрасно понимала девиц, вопящих от восторга: они испытывали то же самое.
        Глядя на него во время концерта, Маша не верила, что всего несколько часов назад занималась с этим парнем любовью. Она и потом, даже в самые страстные, нежные дни их отношений, понимала, что Олег не принадлежит ей, потому что с самого начала знала: он - сам по себе. Человек-остров, которому никто на фиг не был нужен. Женщине позволялось любить, преклоняться, находиться рядом, но ни в коем случае не посягать на его свободу. Он был вообще не отсюда. Из другого измерения. Где все красивые, адски гениальные и живут по определению недолго.
        После первого концерта, ошеломленная талантом Олега, она ему сказала:
        - Ты посланник!
        Тот снисходительно рассмеялся:
        - Я - гонец!
        Маша растерянно улыбнулась, еще не понимая, о чем он, но уже предчувствуя что-то страшное. И ведь сбылось! Через несколько дней она узнала, что Олег «давно и плотно» сидит на наркотиках. Выяснилось это как-то случайно, мимоходом. «Почему ты на меня так смотришь? Да, наркота, а что особенного? Все нормально, допинг помогает мне писать, петь и вообще как-то мириться с окружающей реальностью».
        - Но как же… - пролепетала Маша. - Ведь это опасно… Надо бросать!
        В ответ - брезгливая улыбка:
        - Кому надо, детка?
        Она разревелась:
        - Ты понимаешь, что это плохо кончится?!
        - Все плохо кончается, дарлинг! - безмятежно рассмеялся Олег.
        От отчаяния она ударила его по лицу. В ответ Олег нежно погладил Машу по голове:
        - Ну-ну, успокойся! Есть вещи, которые надо принимать такими, какие они есть!

…Итак, Маша переживала настоящий, полноценный роман с волнениями и страстями, которых хватило бы на добрую шекспировскую пьесу - они бурно ссорились, потом так же бурно мирились, ошеломительный секс, невозможное притяжение, болезненная зависимость. Маша уходила и тут же рвалась обратно. С Олегом она испытывала все эмоции, кроме равнодушия.
        При этом Маша сама невольно стала вызывать у окружающих разнообразные эмоции, в основном зависть и ярость. Поклонницы Олега завидовали ей и угрожали. Однажды даже поставили фингал под глазом. С воплем «почему она?!» на нее кинулась хорошо поддатая девица. Неслабым ударом она отомстила удачливой сопернице за свои отвергнутые чувства. Позже, маскируя синяк тональным кремом, Маша смеялась:
«Я пострадала за любовь!»
        Впрочем, ей пришлось терпеть злобные выходки не только полубезумных богемных девиц, домогавшихся кумира, но и (что было куда хуже) ревность его друзей. Те как-то сразу поняли, что Маша для Олега не просто девочка на один вечер, а посему опасна. Герой стал отдаляться от родной тусовки, чего Маше простить не могли. Вначале друзья-товарищи просто недовольно гудели: «У, обабился!» - а потом довольно агрессивно начали наезжать на Машу. Не в самой вежливой форме ее попросили исчезнуть из жизни Олега. «А то знаешь, что будет?!» - «Интересно, что?
 - лучезарно улыбнулась Маша. Она не бросила любовника и даже не оставила попыток вытащить Олега из богемного омута, который начал его затягивать. Ничего такого страшного ей за это не было - пустозвонные угрозы остались всего лишь угрозами, но досаждать ей ближайшее окружение Олега не прекращало - что да, то да. То какой-нибудь приятель у Маши на виду подсовывал Олегу в гримерку полуголую девицу, то дружки спаивали Олега до синих соплей и полной отключки, а что хуже всего - именно через ближайшее окружение Олег получал наркотики. И удалить этих людей от него Маша не могла.
        Сначала она хотела помочь Олегу, спасти его, вытащить из этой трясины - вновь и вновь говорила, что нужно перестать разрушать себя (эти разговоры всегда заканчивались скандалом, Олег не терпел любого вмешательства в его дела), старалась отвлечь, предлагала уехать куда-нибудь, но быстро осознала тщету своих усилий. «Невозможно. Никому нельзя помочь».
        Ее эгоистичный, самовлюбленный, одаренный сверх всякой меры возлюбленный сжигал себя, и это был его выбор, повлиять на который никто был не в силах. Олег не только не принадлежал Маше - он не принадлежал себе. Это была ситуация, когда талант взрывал человека изнутри. Когда человек целиком принадлежал своему таланту, был приставлен к нему как нечто второстепенное. Маша все про это понимала и знала, что Олег - гений, явление, космос, они столкнулись на какие-то мгновения в непрерывном потоке его времени и вскоре разлетятся в разные стороны, яростно и болезненно.
        Так и случилось. Кончилось все довольно скоро. Полыхнуло жарко, ярко, продлилось пару месяцев, а потом Маша поняла, что перегорела. Или переболела этим романом, как детской болезнью, - мучительно, тяжело, с лихорадкой и высокой температурой, но быстро.
        Расстались, как разорвались, в один вечер. Без скандалов и выяснения отношений. Маша сказала, что уходит, он не стал останавливать, уговаривать.
        Произнес только:
        - Забавно… Не думал, что так привяжусь к тебе…
        На прощание обнял ее, сильно, до боли, и отпустил.

…В августе она узнала, что Олег умер. От передозировки. В этом была какая-то логика судьбы.
        Татьяна уже после того, как Маша с Олегом расстались, спросила сестру об их отношениях:
        - Что это было, Маруся?
        Маша усмехнулась - «и в самом деле?!».
        - Что сказать, Таня… Это была мучительная зависимость. Необъяснимая потребность друг в друге. Бешеное притяжение.
        - Ты хочешь сказать, любовь, Маруся? - улыбнулась Татьяна.
        Маша долго молчала, наконец ответила:
        - Я люблю Сашу. И всегда буду любить его.


* * *
        Татьяна перебирала бумаги в издательстве, когда раздался звонок.
        - Редактор Басманова? Беспокоит автор Листик!

«Какой дурацкий псевдоним, - с раздражением подумала Татьяна. - Почему не Цветочек?! Не иначе очередной графоман».
        - Ваша настоящая фамилия?
        - Листик и есть настоящая! Сергей Листик! Месяц назад я отправлял на рассмотрение свой роман. Могу я поинтересоваться результатом?
        - Подождите. - Татьяна заглянула в компьютер. - Роман на рассмотрении! Что вы хотите? У нас сроки в среднем три-четыре месяца!
        Мужчина рассмеялся:
        - Да я ничего не хочу! Просто оказался в России, дай, думаю, позвоню.
        Его голос понравился Татьяне - красивый, спокойный. Обычно, когда звонит какой-нибудь автор, голос у него срывающийся, нервный, а тут такое достоинство… Татьяна спросила, где он живет.
        - В Праге, - ответил Листик. - Иногда приезжаю в Россию. В этот раз приехал на несколько дней. А как вас зовут?
        - Татьяна.
        - Скажите, Татьяна, а вы верите, что можно влюбиться в голос?
        Она промолчала.
        - У меня сегодня совершенно свободный вечер, к тому же осень, грустно, одиноко… Давайте встретимся, сходим куда-нибудь вместе?
        - Вечером я занята, - строго сказала Татьяна.
        - Очень жаль. - Листик вздохнул. - Извините, уважаемый редактор Басманова! Я позвоню вам в среднем через три-четыре месяца. Или… Давайте я вообще не буду больше звонить. Если роман заинтересует, в письме есть мои координаты.
        Он попрощался и повесил трубку. Сразу после разговора Татьяна раскрыла файл с романом Сергея Листика и прочла синопсис. После чего ей захотелось прочесть само произведение. Сейчас же, немедленно. Она попросила распечатать экземпляр и в тот же вечер взяла его домой. Татьяна читала всю ночь. Роман глубоко взволновал ее. В нем была глубина и масштаб истинного дарования, размышления о жизни и смерти, любви и предательстве, нота истинного трагизма, оригинальность и новизна - в общем, в нем было все. Именно такую книгу Татьяна хотела бы написать сама, чтобы в ней искать утешение долгими осенними вечерами, и именно такую книгу она ждала семь лет, работая редактором. Обычно, читая произведения из самотека, она ясно видела личное пространство автора - узкое, очерченное, - и ей становилось скучно, а в этом случае личное пространство Сергея Листика представилось ей бездонным, как космос, и загадочным, как иероглиф. Черт, зачем она отказалась от встречи с ним?!
        Весь следующий день Татьяна не находила себе места. В письме Листика был указан номер его сотового телефона. Татьяна чувствовала сильное желание позвонить мужчине и договориться о встрече, но при этом извелась сомнениями: «А если он спросит, зачем я звоню? Получится исключительно глупо! Что ему сказать?»
        Однако Сергей ничего такого не спросил. Когда Татьяна все-таки набрала его номер, он ответил так, как будто ждал ее звонка:
        - Я рад, что вы позвонили!
        На его просьбу о встрече она выдохнула: «Да».
        - Вы знаете ресторанчик… - прозвучало незнакомое название.
        - Откровенно сказать, я не большой знаток ресторанов.
        - Тогда давайте встретимся на Дворцовой площади?
        - У Ангела?
        - Точно. Будем с вами как два безнадежных идиота!
        - Почему?
        - Кажется, Мандельштам говорил, что на Дворцовой или в Летнем саду свидания назначают только идиоты!
        Татьяна рассмеялась - ей нравилось его чувство юмора.

…Она шла по Миллионной. Вечер явно не располагал к свиданиям. Дул пронизывающий ветер, накрапывал дождь. Татьяна корила себя за то, что не взяла зонт: «Конечно, теперь я похожа на мокрую курицу! Старалась, укладывала волосы, и все пропало - на голове слипшиеся пакли! Вдобавок замерзла, а когда я мерзну - нос краснеет! Увидев такую красавицу, герой испугается и убежит!» Она пыталась представить Сергея: воображение рисовало высокого брюнета лет сорока приятной, разумеется, наружности.
        Выйдя на Дворцовую, Татьяна почувствовала волнение, которое усиливалось по мере того, как женщина приближалась к Ангелу, и совсем зашкалило, когда она увидела мужчину, стоящего у колонны. Татьяна разочарованно охнула: «Господи, за что мне это?!» Перед ней стоял кругленький невысокий человек лет пятидесяти. Что делать? Татьяна невольно замедлила шаг. У нее даже появилась предательская мысль: сделать вид, будто она просто гуляет по площади, пройти мимо, скрыться в арке, но… Ведь Сергей хороший, тонкий, ранимый человек, а что с виду не похож на героя - ну что ж… Уйти сейчас, не представившись, было бы нечестно. Вздохнув, Татьяна направилась к мужчине. Но в этот момент от колонны, откуда-то сбоку, отделилась тень, и знакомый голос назвал ее по имени.
        Она смущенно откликнулась:
        - Добрый вечер, Сергей! Где вы прятались?
        Он оказался высоким брюнетом лет тридцати семи, писаным красавцем не назовешь, но, как и грезила барышня, приятной внешности. Широкие плечи, большие серые глаза, открытая, располагающая улыбка…

«Кажется, я пропала, - счастливо ойкнула Татьяна, - он совершенно такой, каким и должен быть!»
        - Замерзли?
        - Ничего! Спасибо, что не опоздали! - рассмеялся Сергей. - Я бы, конечно, не ушел и ждал вас сколько надо, но вскоре бы, видимо, умер. Петербургский климат для меня сущий экстрим. Вы тоже замерзли! Идем отогреваться!
        Он привел ее в ресторан, оформленный со вкусом. На стенах висели правильные картины, ненавязчиво и тихо звучали ноктюрны Шопена. Место оказалось в хорошем смысле буржуазным.
        - Здесь славно! - заметила Татьяна, оглядевшись.
        - Я люблю сюда заходить, когда приезжаю в ваш город, - пояснил Сергей.
        - Как вы оказались в Праге?
        - Я там родился. Родители - русские, работали в русском посольстве.
        - Кто вы по профессии?
        - Строитель, - улыбнулся Сергей и поднял бокал. - За знакомство? Вы невероятная красавица! Признаться, подобного я и представить не мог.
        Татьяна возмутилась:
        - Какая дешевая лесть!
        Тем не менее комплимент ее приободрил, женщина почувствовала себя уверенней. Они выпили.
        - Любите свою работу? - спросил Сергей.
        Татьяна пожала плечами:
        - Как вам сказать… Редактировать современную литературу, будучи воспитанной на классической, порой непросто, да и общение с иными авторами не доставляет удовольствия. Часто вспоминаю слова Мандельштама. Знаете, тот однажды спустил с лестницы молодого литератора, посмевшего заявить, что он написал роман, а его не печатают! Мандельштам вытолкал незадачливого автора взашей и кричал ему вслед, что для романа нужна каторга Достоевского или десятины Толстого!
        Сергей смутился:
        - Простите, вот я самонадеянный наглец, посмел назвать свой опус романом!
        - На свой счет можете не беспокоиться! В вашем случае как раз речь идет о романе. Сергей, я хочу поздравить вас, вы написали удивительную книгу!
        - Вам понравилось?
        - Не то слово. Мне кажется, я всю жизнь ждала ее! И вас…
        Сергей засиял от радости:
        - Меня?
        - В смысле вас - автора, - смущенно поправила Татьяна. - Только я не уверена, возьмутся ли вас печатать в нашем издательстве. Извините меня, - она чувствовала себя бесконечно виноватой перед Сергеем, - не знаю, смогу ли помочь вам.
        - Это неважно! - улыбнулся мужчина и взял ее за руку. - Главный выигрыш я уже получил!
        - Какой?
        - Встретил вас!
        Татьяна осторожно высвободила руку:
        - Я не знаю, сможете ли вы заработать на книге. Скорее всего, первый гонорар будет весьма скромным.
        Он пожал плечами:
        - Пустяки… Я занялся литературой не из-за денег. Я не бедный человек, у меня строительный бизнес. Литература - это мои нереализованные амбиции нематериального толка. Мне совершенно неважно, сколько я получу за книгу. Если нужно, я сам могу оплатить весь тираж. Впрочем, хватит об этом! Давайте поговорим о другом. Кстати, есть предложение перейти на «ты»?!
        - Категорически принимается!
        Татьяна улыбнулась - его естественность и искренность подкупали. С Сергеем ей было удивительно легко. Она давно не чувствовала такой безоговорочной симпатии к незнакомому человеку. Ей хотелось узнать о нем больше. Татьяна спросила, когда он начал писать.
        - Лет пятнадцать назад, - ответил Сергей. - Правда, моя бывшая жена считала, что это пустая трата времени и мы не сможем жить на писательские гонорары. Пришлось уйти в бизнес. Зато сейчас я могу заниматься литературой, не думая о деньгах. К тому же у меня теперь и жены нет!
        - Почему? - не удержалась Татьяна.
        - Обычная история. Как там у Шелли: «Они встретились. Они расстались. Чего же еще?
        Она прекрасная, во всех отношениях достойная женщина, и это моя вина, что я не смог сохранить наши отношения. Отчасти меня оправдывает только одно - мне было двадцать, когда мы поженились, и двадцать девять, когда разошлись. А до тридцати человека вряд ли вообще можно воспринимать всерьез. Посему я не ответственен за собственные действия в том периоде.
        - У вас есть дети?
        - Единственное, на что хватило ума в ту бессознательную пору, - не произвести потомство. Я понимал, что до этого сверхважного поступка надо дорасти.
        После ужина они отправились гулять и вновь заглянули на Дворцовую площадь. Накрапывал дождик, в небе над городом в своем вечном полете плыл александрийский Ангел. Татьяне вдруг показалось, что счастье рядом, оно возможно, даже для нее. Мужчина и женщина долго стояли, запрокинув головы в небо.
        - Удивительный город, - вздохнул Сергей.
        - Да, - согласилась Татьяна. - Но жить в нем нелегко. Порой он словно окрыляет меня, дает силы - и тогда я счастлива, а иногда равнодушен, безжалостен - и тогда чувствуешь себя покинутой и одинокой.
        - Ты здорово похожа на петербурженку!
        - А что это значит?
        - Невская вода преображает местных женщин. Бледная кожа, голубизна в глазах…
        - Забавно. Кстати, по ощущениям твой роман очень петербургский!
        - Представь, и в моих жилах течет чухонская кровь! Моя мать была из Петербурга.
        - А знаешь, Сергей, кроме всего прочего в твоем романе меня поразило удивительное понимание женской природы, проникновение в самую суть женщины.
        - Это было несложно, - усмехнулся Сергей, - главный женский секрет, как известно, давно открыт Гоголем.
        - О том, что женщина влюблена в черта? - улыбнулась Татьяна. - Иногда мне кажется, я понимаю, о чем он говорил, иногда нет. А вот о чем пишешь ты - понятно. В твоем романе много точных фраз, удачных определений и подлинной, волнующей эротики. За всем этим чувствуется недюжинный мужской опыт и хм… знание многих женщин!
        Сергей усмехнулся:
        - Я всегда думал, что для того, чтобы понять женскую природу, надо прожить всю жизнь с одной женщиной.
        Они дошли до «Астории». Сергей сообщил, что остановился в этом отеле, и предложил подняться к нему в номер. Татьяна вздрогнула.
        - Боюсь, я не готова к такому стремительному развитию событий.
        - Я буду ждать. - Он взял ее руку, осторожно снял перчатку, поднес ладонь к губам. - Завтра я уезжаю…
        - Если ты когда-нибудь еще приедешь, я буду рада встретиться.
        - Приеду! Тебя проводить?
        Татьяна осторожно высвободила руку:
        - Не стоит. Я живу недалеко. До свидания, Сергей!
        Он не сделал попытки задержать ее. Просто стоял и смотрел вслед, пока хрупкая женская фигура не растворилась в ночи.


        Глава 2
        Полина не то чтобы часто вспоминала Климова - она просто не переставала о нем думать. Постоянно, всегда… Так люди учатся жить с хронической болезнью, смиряясь и привыкая к боли. Наверное, свою болезненную любовь к Климову Полина воспринимала именно так. Образовавшуюся после его отъезда пустоту она заполняла чтением и музыкой. Отчасти спасала и новая работа - с некоторых пор Полина преподавала балет в детской студии. Зарплата, конечно, мизерная, но зато от этой деятельности она получает куда большее удовлетворение, чем от работы в парфюмерном магазине. К своим детям Полина относится если не с любовью, то по крайней мере с уважением и жалостью, понимая, что большинство девочек из ее класса однажды простятся с иллюзией о карьере великой балерины, как это произошло когда-то с ней самой.
        Итак, новая работа, искусство, общение с сестрами - чего ей желать еще? К тому же после отъезда Климова отношения с Даниловым стали куда более гармоничными, в них появились теплота и доверие, каковых давно не наблюдалось. Теперь муж и жена подолгу разговаривают о серьезных вещах, читают друг другу вслух, а в воскресные дни гуляют в парке. Совсем как в первые годы супружества. Данилов стал спокойнее, увереннее. Похоже, шум и ярость, бушевавшие в нем прежде, улеглись. Наверное, то же самое она могла бы сказать и о себе. Полина учится быть спокойной, сдержанной, и, судя по всему, у нее неплохо получается. А недавно она даже поняла нечто, безмерно ее удивившее.
        В тот день Данилов в качестве подарка (он теперь частенько баловал жену различными культпоходами - театры, выставки, музеи) преподнес билеты на концерт классической музыки, проходивший не где-нибудь, а в Эрмитаже.
        - Гайдн, «Прощальная»? - обрадовалась Полина. - Замечательно! Бегу надевать любимое платье!

…Осенний вечер. Дворцовая площадь в огнях. Камерная экскурсия по Эрмитажу перед началом концерта. Ночной дворец совсем не похож на дневной туристический - пустые залы, необычайно тихо.
        Они застыли в галерее Рафаэля. Волшебные своды, полумрак…
        Данилов неловко обнял ее и выдохнул:
        - Спасибо!
        Она ахнула:
        - За что?
        - За все!
        Он сказал это очень серьезно, будто подчеркивая значимость сказанного.
        Полина долго вглядывалась в темные своды галереи. Ей почему-то вспомнился день, когда после созерцания Родена они с Климовым стали любовниками… А еще вдруг вспомнился рассказ Набокова о том, как посетитель музея, выйдя в одну из дверей, оказался неизвестно в каком пространстве и времени. Что, если она, открыв ближайшую дверь, попадет в тот день с Климовым?!
        - Хочешь подняться на третий этаж: импрессионисты, Роден? - спросил Данилов.
        - Нет, не стоит, - испугалась она. - Идем, Иван, концерт уже начинается!
        Они сидели в прекрасном зале среди величественных картин, и музыка плыла над дворцом и городом. Смахнув слезу, Полина не без удивления поняла, что вполне довольна своей сегодняшней жизнью.


* * *
        Маша стремительно погружалась в депрессию. Сегодня после репетиции Палыч сделал ей замечание. Конечно, он явно не хотел ее обидеть и старался быть деликатным, но после слов режиссера Маша все равно почувствовала, как яд медленно разливается где-то внутри ее.
        - Мария, что с тобой происходит? Ты стала несколько тяжеловата…. Видишь ли, роль Джульетты предполагает некое изящество… - Палыч замялся и сконфузился.
        Маша сдержанно кивнула: да, мол, понимаю, приму меры. В гримерке она долго и пристально разглядывала себя в зеркало - м-да, годы, что ли, выходят на лицо? Кажется, и впрямь растолстела, на Джульетту никак не похожа, прав Палыч. И глаза грустные, потухшие… Бог с ним, с весом, а с глазами что делать?
        Из театра она вышла совершенно понурая и вдруг, надо ж такому случиться, увидела Сашу! Они не встречались с того самого дождливого вечера, когда Маша караулила Бушуева у его парадного. Ей, конечно, часто хотелось вновь отправиться к тому дому или позвонить Саше, сделать что угодно, лишь бы вернуть его. Но всякий раз Машу останавливал страх вновь увидеть холод и безразличие в его глазах, как это было в тот вечер.
        И вот, пожалуйста, - нежданная встреча! Саша эффектно вышел из дверей ресторана под руку с блондинкой неприлично модельной внешности. Ему и надо-то было пересечь всего пару метров до припаркованной напротив машины, но прошлое неминуемо настигло его. Увидев Машу, Бушуев смутился, сбивчиво пробормотал невнятное приветствие, поскорее запихнул блондинку в автомобиль и попытался сбежать от прошлого.
        Придя домой, Маша первым делом бросилась к зеркалу и разревелась.
        - Что с тобой, Маруся? - испугалась Татьяна.
        Маша ответила, что видела Сашу.
        - А чего ревешь? - спросила Татьяна.
        Сквозь слезы Маша призналась:
        - Потому что выгляжу черте как. И вообще… Толстая!
        Татьяна растерялась, пробормотала:
        - Маша, ты у нас такая красавица!
        - Прекрати, Таня! Знаешь, с какой он девицей был! Ноги - во! Сиськи - во! Одним словом, блондинка!
        - Мало ли с кем он был… А любит-то тебя!
        - Вот у меня где ваша любовь! - закричала Маша.
        У нее началась натуральная истерика.
        - Что я хорошего от этой любви получила? Пусть бы он не любил меня, но был рядом! Понимаешь?
        Татьяна только горестно вздохнула.



…Маша накрыла праздничный стол: бутылка хорошего вина, фрукты, торт. Она зажгла свечи, поставила в вазу влажные хризантемы. Как-никак праздник - Сашин день рождения. Может она, в конце концов, отметить день рождения любимого мужчины?! И неважно, что его давно след простыл, Маша-то все помнит, у нее вполне хватит сил любить за двоих.
        Она налила вина и задумалась: где сейчас Саша, с кем? С блондинкой, брюнеткой, а может, рыжей? Впрочем, не все ли равно… Она включила диск с песней, которую любил Саша. Чистая лирика: сирень, стрижи, льняные локоны и нежный бессвязный лепет полночных откровений… Маша всплакнула, выпила еще вина и вслух, как если бы Саша сейчас ее слышал, поздравила его и пожелала счастья без примесей чего-то
«грустного» и много новых хороших стихов.
        Дверь распахнулась. В комнату вошла вернувшаяся с работы старшая сестра.
        - Ты чего? - испугалась Татьяна, увидев Машу с полупустой бутылкой наедине. - Тихое пьянство?
        Маша пожала плечами.
        - Почему такая грустная, Маруся?
        - Потому что все проходит!
        - Все пройти не может. То, что было однажды, не может исчезнуть бесследно, - печально улыбнулась Татьяна.
        Маша усмехнулась:
        - Но я не могу найти утешение в этом! Хотя стараюсь… Часто роюсь в воспоминаниях, перебираю их, как книгу или фотоальбом. Помнишь лето, когда мне исполнилось девятнадцать? В то лето я была так фантастически счастлива, что его тепло и свет до сих пор освещают мою жизнь.
        - Машенька, у тебя впереди много счастливых лет и солнечного света. Тебе рано жить воспоминаниями. Но я понимаю, о чем ты говоришь…
        Сестры помолчали, потом старшая спросила:
        - Как дела в театре, Маруся?
        - Хорошо. Палыч дает мне лучшие роли. Скоро едем на театральный фестиваль в Москву. Почетно, престижно и вроде должно радовать!
        - Я тебя поздравляю!
        - Спасибо, - Маша горестно вздохнула, - хотя меня это не радует. Я давно ни в чем не вижу смысла.
        - Так уж категорически ни в чем?
        - Да. Именно. Вот послушай стихи моего любимца Введенского:
        …значит, Бог меня лишил
        воли, тела и ума.
        Ко мне вернулся день вчерашний.
        В кипятке была зима,
        В ручейке была тюрьма,
        Был в цветке болезней сбор,
        Был в жуке ненужный спор.
        Ни в чем не увидел смысла.
        Бог, ты может быть отсутствуешь?
        - Но это страшные стихи, Маруся! - ужаснулась Татьяна.
        В ответ Маша лишь пожала плечами.


* * *
        Татьяна подготовила восторженную рецензию на роман Сергея Листика, в которой написала, что это явление в литературе, и отправилась с нею к главреду.
        Ознакомившись с рецензией, Сан Саныч хмыкнул:
        - Так уж и явление?
        - Вне всяких сомнений! - подчеркнуто серьезно ответила Татьяна. - Давайте заключать договор!
        - Не спеши, голубушка! Тут еще подумать надо - этот твой «талантливый автор» явно не вписывается ни в одну из существующих серий! Куда мы его воткнем? На внесерийку я, уж извини, не согласен.
        - Интересно, куда бы вы вписали Толстого? - не выдержала Татьяна.
        Но Сан Саныч был не лыком шит и быстро нашелся:
        - В разряд сокрушительных провалов! Кому сейчас нужен Толстой с его утомительной и нудной привычкой разъяснять, что в каждую минуту подумал тот или иной персонаж?!
        - Ах так?! Ну тогда увольняйте меня! - заявила Татьяна.
        Сан Саныч опешил:
        - Ты чего? Белены объелась?
        - Сергей Листик - талант! Кого еще печатать, если не его!
        - Условия ставишь?! Да я таких, как ты, редакторов в базарный день по рупь пучок найду!
        - Знаю, - грустно сказала Татьяна. Она не обиделась на шефа, поскольку слишком его уважала.
        Тот, однако, неожиданно сменил гнев на милость.
        - Ладно, я подумаю. На всякий случай можешь готовить авторский договор!
        Обрадованная Татьяна кинулась звонить Сергею. Его сотовый не отвечал, и она набрала номер домашнего телефона в Праге. Раздались гудки, ей ответил женский голос. Женщина на чистейшем русском сказала, что Сергей в отъезде и, когда вернется, она не знает. После звонка в Прагу настроение у Татьяны резко испортилось. Причина была очевидна - ее огорчило присутствие некой женщины в доме Сергея. Воображение услужливо и безжалостно подсказывало - молодая, ослепительно красивая любовница.
        За окном шел дождь, и Татьяне хотелось утонуть в ближайшей луже. Подумав о предстоящем одиноком вечере, она едва не разрыдалась, но неожиданно вспомнила, что еще на прошлой неделе приобрела билет в филармонию на сегодняшний концерт. Татьяна решила сходить туда - все лучше, чем загибаться от тоски!
        Этот концертный зал она считала своим любимым, каждый концерт в филармонии был для нее праздником, но сегодня ее ничто не радовало. Татьяна прошла в зал, устало опустилась на диванчик сбоку от сцены. Она уже собиралась отключить сотовый телефон, но тот вдруг зазвонил.
        - Таня, это Сергей Листик!
        - Сергей?! - обмерла Татьяна. - Где ты?
        - В Петербурге! Я так соскучился, что все бросил и приехал! А где сейчас ты?
        - В Большом зале филармонии.
        Сергей расхохотался:
        - Ну и ну, это в пяти минутах от меня! Я ведь остановился в «Европе»! Что нынче дают в филармонии?
        - Баха!
        - Душеспасительного Баха?! Уже бегу в филармонию! Увидимся!
        Концерт начался. Орган торжественно возвестил о мире, где нет боли и времени, а есть только гармония и счастье для всех. Невероятно, но откуда-то сверху в зал пролились лучи солнца. Солнечный свет в нынешнем сентябре, когда солнца не было две недели, показался Татьяне настоящим чудом. Луч коснулся ее лица, и она зажмурилась от солнца и какого-то разрывающего, болезненного даже счастья. А когда открыла глаза, наверху, на хорах, прямо напротив себя, увидела лицо Сергея.
        В антракте они встретились. Сергей объяснил, что как опоздавшего его пустили только на хоры, чему он рад, потому что сверху мог любоваться Татьяной беспрепятственно.
        - Я звонила в Прагу! Мне сказали, что тебя нет.
        Она испытующе посмотрела на Сергея.
        Тот ничуть не смутился:
        - Тебе ответила моя домработница! Чудная женщина, воюет с домашним хаосом, к тому же по-матерински наставляет меня, благо годится мне в матери…
        Татьяне так понравилось это объяснение, что, когда сразу после него Сергей предложил спуститься вниз и выпить чего-нибудь в буфете, она тут же согласилась. В фойе Сергей ненадолго отлучился и вернулся с двумя рюмками коньяка.
        - За тебя! Вы с Бахом прекрасно сочетаетесь! Кстати, когда на твое лицо упал солнечный луч, я понял, что люблю тебя!
        Татьяна выпила. Коньяк мгновенно разлился по телу теплом и радостью, и она почувствовала себя счастливой и юной.
        Когда они вышли в город и побрели по ночным улицам, ей показалось, что у нее изменилась даже походка: стала танцующей и грациозной. Татьяне захотелось станцевать прямо на ночной набережной - почему бы и нет?
        Сергей восхищенно наблюдал ее танцевальную импровизацию.
        - Это самое красивое танго в моей жизни! - признался мужчина, когда она остановилась.
        - Танго разведенных мостов! - рассмеялась Татьяна.
        Он обнял ее, стал целовать - лицо, глаза, губы - чувственно, сильно, отчего у нее по телу словно пошли электрические разряды.
        - Поедем ко мне? - предложил Сергей.
        Условности и предрассудки исчезли, она чувствовала себя свободной и сильной. Татьяне хотелось только одного - дать выход чувствам. И пусть все летит в тартарары!
        - В гостиницу? Нет, не хочу. Гостиничный номер, как пошло… Пусть это будет у меня!
        Он сильно сжал ее руку:
        - Где ты живешь?
        - Тебе повезло! Недалеко отсюда! Всего несколько домов!
        Она указала в сторону своего дома. Сергей схватил ее на руки.
        - Ты с ума сошел, - шепнула она, не делая ни малейшей попытки высвободиться. - Отпусти! Зачем ты несешь меня?
        - Затем, чтобы мы оказались у тебя быстрее. Я не могу больше ждать!
        Он оказался сильным - нес ее удивительно легко, даже не запыхался.

…Скинутые в спешке плащи и обувь, лихорадочные объятия… Танго разведенных мостов стало их общим танцем, который они танцевали до самого рассвета.

…Татьяна проснулась утром, когда рассвело, и сразу увидела Сергея. Он стоял у окна и смотрел на Мойку.
        - Доброе утро! - задыхаясь от счастья, сказала Татьяна. - Что ты делаешь?
        - Смотрю на серенькую Мойку, - улыбнулся он. - Красиво, хотя вид нельзя назвать жизнерадостным.
        - Да, пожалуй, ты прав… Но я привыкла, за давностью лет этот унылый пейзаж стал мне бесконечно родным.
        - Ты давно живешь здесь?
        - С самого детства. Это квартира моего деда. Сейчас мы живем здесь вдвоем с сестрой Машей.
        - А где она?
        - На гастролях. Она актриса. Нам давно предлагали разменять квартиру на две отдельных, но… кажется просто невозможным уехать отсюда.
        - А если придется?
        - Почему?
        - Как ты смотришь на то, чтобы перебраться в Прагу? Влтава тоже неплохая река!
        Сергей подошел, опустился перед ней на колени, откинул простыню. Татьяна сжалась - утром она отнюдь не чувствовала себя такой уверенной.
        - Не смотри, - попросила она и попыталась прикрыться простыней.
        Сергей перехватил ее руку:
        - Глупая, ты - фантастическая красавица!

        Татьяна позвонила в издательство и, сказавшись больной, выпросила три выходных дня. Все это время они не выходили из квартиры и занимались исключительно любовью. На четвертый день Сергей сказал, что должен уехать.
        Они покинули дом ранним утром, прошли по Марсову полю. Татьяна чувствовала, что ее знобит - то ли утро слишком прохладное, то ли нервная дрожь… Сергей остановился, обнял ее, пытливо заглянул в глаза:
        - Что с тобой? Ведь все хорошо?
        Она вздохнула:
        - Да, но именно в такой момент боишься потерять, понимаешь?
        - Да… Но мы не потеряем. То, что у нас есть, нельзя утратить.
        Они долго стояли обнявшись, потом Сергей попросил:
        - Иди… Уходи первая.
        Татьяна честно призналась, что не сможет. Тогда они вместе, взявшись за руки, дошли до Дворцовой и у Ангела, разомкнув руки, расстались. Сергей скрылся в арке, а она повернула на Миллионную. Шел сильный дождь, и Татьяна радовалась, что прохожие не поймут, что на ее лице слезы.
        Она вернулась в квартиру, повалилась на кровать, хранившую запах любви и счастья, и разрыдалась. Так ее и застала Маша, вернувшаяся с гастролей.
        Младшая сестра кинулась к старшей:
        - Танька, что случилось? Кто-то умер?
        Сквозь слезы Татьяна ответила:
        - Я… влюбилась!
        - Давно было пора! - хмыкнула Маша. - Так радоваться надо!
        - Но он уехал! - прорыдала Татьяна.
        - Ааа, - понимающе сказала Маша, оглядев комнату. - Пахнет блудом и любовью! Кажется, я вовремя смоталась на гастроли. Перестань реветь! Сейчас я сделаю кофе, ты выпьешь, успокоишься и обо всем расскажешь.
        - Лучше чай! - попросила Татьяна.
        Роняя в кружку слезы, она поведала сестре свою историю.
        - Так все хорошо, - заключила Маша, выслушав. - Чего ты убиваешься? Он скоро приедет за тобой!
        - А что мне делать пока?
        - Жить! И радоваться. Кстати, день такой золотой осенний… Пойдем в Летний сад, пошуршим листьями?
        - Пойдем, - улыбнулась Татьяна.

        Прошел сентябрь. Все листья давно облетели, а Сергей не давал о себе знать. Татьяна мучилась, теряясь в догадках. Как-то она даже позвонила Сергею, но его номер не отвечал.
        Маша, видя страдания старшей сестры, однажды не выдержала и прямо спросила, что с той происходит.
        Татьяна сжалась:
        - Ничего особенного…
        - Не ври! - сказала Маша. - Я все вижу и понимаю!
        - Зачем тебе мои проблемы? Своих не хватает?
        Маша обиделась:
        - Ну ты даешь, сестра! А как же взаимовыручка и поддержка?! Я ведь вижу, как ты переживаешь?!
        - Сергей пропал… Ни разу не позвонил…
        - Ну вот, - вздохнула Маша, - так я и знала!
        - Что знала?
        - То, что любовные переживания - наследственный недуг сестер Басмановых. Господи, ну почему мы все так трагически несчастливы?! Хоть бы одной из нас досталось это банальное, незатейливое бабье счастье!
        - Вот я и подумала, что мне досталось, - горько усмехнулась Татьяна, - почти совсем поверила, а он…
        - Тань, ну ты как маленькая, можно ли им верить!
        - Думаешь, он бросил меня?
        Маша промолчала.
        - Понятно. Молчание - в данном случае подтверждение. Но почему он даже не позвонил, не объяснился? Ведь это жестоко…
        - Ты что, мужиков не знаешь?
        - Но Сергей тонкий, нежный человек… Он написал удивительный роман! Он так понимает женщин!
        - Подумаешь, роман! - фыркнула Маша.
        Татьяна совсем растерялась:
        - Но он исчез, не подписав авторский договор…
        - Значит, нашел издательство покрупнее! Да брось, Таня, выкинь его из головы! Ты что же… плачешь?
        - Очень больно, Маруся… Я не думала, что бывает так больно…
        - Да, - грустно сказала Маша, - я живу с этой болью. Не плачь. Когда-нибудь все пройдет…


* * *
        Маша переживала, глядя на Татьяну. Желая отвлечь сестру, она купила ей путевку на теплоход. «Десятидневное путешествие по Волге, пейзажи, усиленное питание - вот что поможет тебе отвлечься!»
        Она вручила Татьяне путевку и буквально поставила перед фактом:
        - Таня, ты завтра отплываешь!
        - Зачем это, Маруся? - испугалась она.
        - Без разговоров! - отрезала Маша. - Белый теплоход! Волга - великая река! Отдельная каюта! Будешь лечить хандру водой. Говорят, она исключительно благоприятна для психических. Собирайся!

…Навигация заканчивалась, и этот октябрьский рейс был последним. В первый день, постояв на палубе и отчаянно замерзнув, Татьяна вернулась в свою отдельную комфортабельную каюту (спасибо Маше!), устало опустилась на диванчик и заплакала. На ужин в ресторан она не пошла - есть не хотелось. Вместо ужина и культурной программы в музыкальном салоне Татьяна легла спать.
        В воде, несомненно, было что-то успокаивающее… Татьяне нравилось стоять на палубе, разглядывая пенные барашки волн. Правда, ее покой несколько нарушал изрядно пожилой джентльмен, путешествующий в каюте напротив. Он неизменно пристраивался на палубе рядом с Татьяной, и в конце концов его приглашающее к диалогу сопение так утомило женщину, что она переместилась на безлюдную нижнюю палубу, где было холодно и дул ветер. Кстати, глядя на своего незадачливого кавалера, Татьяна не без грусти подумала: неужели отныне ее женский удел - вот такие пожилые, потрепанные жизнью поклонники? Переходим на возрастные роли, матушка?! А впрочем, не все ли равно?
        Проплывали деревни, города, утесы-великаны, церкви… Дни напролет Татьяна долго, до посинения стояла на палубе, глядя на бесконечные русские просторы, которые могли поглотить любое горе. В этих волжских пейзажах Россия предстала перед ней необыкновенно красивой, но и опасной, потому что в огромном ее пространстве растворялось все… В том числе любовь Татьяны.
        В один из дней теплоход остановился возле живописного маленького городка. Туристы сошли на берег. Татьяна присоединилась к группе, которую повели на экскурсию в женский монастырь.

…Старинные монастырские своды, золотые купола, склон, откуда открывалась Волга во всем величии, и пронзительно-голубое небо…
        Экскурсию проводила молодая послушница из монастыря, ее звали Татьяной. Татьяна залюбовалась тезкой - какие у нее красивые, плавные движения, певучий, окающий говор, чистое русское лицо, сколько достоинства и сдержанности в каждом жесте, как светятся глаза… Казалось, она уже знает то, что Татьяна так давно ищет и не может найти.
        После экскурсии, отстав от группы, Татьяна зашла в церковь, помолилась, и ей вдруг стало хорошо и спокойно. Выйдя из храма, она долго стояла на высоком холме, глядя, как золото куполов отражается в реке. Зазвонили колокола, и в их пронзительном звоне было нечто такое, отчего Татьяна заплакала, а потом улыбнулась сквозь слезы. Она попыталась представить монастырские будни: ранние утренние службы, дни, заполненные обязанностями и молитвами, - и ей захотелось остаться здесь навсегда. Измениться. Стать другой….
        Она смотрела, как уходит ее группа.
        - Опоздаете! Теплоход уходит через десять минут! - раздался чей-то голос.
        Она оглянулась и увидела своего престарелого поклонника.
        - Да, - рассеянно ответила Татьяна, - уже иду.

«Не сейчас… Еще не время… Может быть, позже…»
        Татьяна медленно пошла к пристани.
        Она закрылась у себя в каюте и проплакала всю ночь. А утром встала тихая, умиротворенная и, как ей показалось, излечившаяся от любовных переживаний.


* * *
        Татьяна вернулась в осенний промозглый Петербург, где за время ее отсутствия ничего не изменилось. Маша уехала на очередные гастроли, и в квартире было тихо и пусто. Татьяна убрала на антресоли дорожную сумку, заварила чай и долго сидела за столом, словно чего-то ожидая. Потом она набрала номер Полины и предложила ей сегодня же, сейчас поехать в Березовку.
        Сестра удивилась, переспросила:
        - В Березовку?! Что мы там будем делать?
        - Пить чай!
        - Таня, но там сейчас холодно, дом нетопленый и столько теней, что в дождливый осенний вечер мы с тобой, пожалуй, умрем от тоски… Ммм… Ты точно хочешь в Березовку?
        - Да! - уверила Татьяна. - Хочу серый, унылый вечер и облетевший сад, полный дорогих теней, хочу оказаться в нетопленом доме, чтобы озябнуть, промерзнуть и, может быть, почувствовать себя живой… Поехали?! Если ты откажешься, я поеду одна…
        - Ни в коем случае! - испугалась Полина. - Едем вместе.

        Татьяне показалось, что она не была здесь целую вечность. Хотя «вечность» измерялась всего лишь сентябрем - последний раз она приезжала в Березовку в начале осени. Тогда как раз расцвели махровые астры, которые своей печальной красотой, обещающей скорое увядание, довели ее до слез.
        Теперь уже все отцвело, вокруг непривычно пустынно, только ветер гуляет по саду, подгоняя свинцовые тучи. Холод осеннего вечера пробирает до самых костей, и в воздухе чувствуется скорая зима.
        Сестры отогревались чаем и разговорами. Им о многом нужно было рассказать друг другу, еще о большем - помолчать, обнявшись, укрывшись старым бабушкиным пледом. Когда стемнело, сестры вышли на крыльцо и долго, запрокинув головы, смотрели в небо, полное звезд. У Татьяны было такое чувство, как в детстве, когда они зимой катались с горы в Березовке: восторг и радость полета, сердце колотится, что-то теснит грудь, и хочется то ли смеяться, то ли плакать. Она собиралась рассказать Полине про тот день на Волге, про золото куполов, отражающихся в воде, колокольный звон, который плыл над рекой, но понимала, что не найдет слов, чтобы объяснить самое важное. И тогда Татьяна просто сказала сестре, что теперь благодарна за все, что случилось и не случилось в ее жизни. Это и было главным.
        Полина улыбнулась:
        - Так уж за все?
        - Да, - кивнула Татьяна. - Знаешь, мне кажется, что стать счастливым очень просто. Нужно всего лишь быть благодарным. Когда я этого не понимала, я чувствовала себя несчастной. Мне хотелось большего, лучшего, и я была несчастна. А теперь все словно встало на свои места. Я благодарна за Сергея - пусть это счастье оказалось недолгим, но оно случилось! А ведь мы могли вообще никогда не встретиться, тысячи людей живут обделенными, так никогда и не узнав любви. У тысяч женщин нет того, с кем можно поделиться бедой и радостью, - сестры, подруги, а у меня есть ты и Маша! Настоящее счастье!
        Полина потрясенно смотрела на сестру.
        Татьяна с жаром продолжила:
        - Конечно, мне бы хотелось продлить отношения с Сергеем, эгоистически - для себя, но если не дали… Я буду благодарной за то, что случилось. И даже то, что я могу, когда мне плохо, поехать в Березовку и посидеть в саду, - счастье. Мне есть куда ехать и в чем черпать силы!
        - Молодец! - улыбнулась Полина. - Нет, правда, молодец. Но я так не могу… Хотя, надеюсь, когда-нибудь тоже дорасту до понимания этих простых, очевидных вещей.
        Татьяна сжала ее руку:
        - Есть новости о Никите? Он тебе пишет?
        Вместо ответа Полина произнесла:
        - А знаешь, мне кажется, что наши счастливые тени живут здесь. Гуляют по саду, пьют чай на веранде, грустят, смеются… И пребудет так вечно.
        В этот вечер, стоя рядом с сестрой на крыльце отчего дома, Татьяна подумала, что на самом деле все рядом, и до прошлого всегда можно дотянуться рукой: услышать любимые голоса, увидеть, как вон там, под березами, дети: Таня, Полина, Андрей - вместе с отцом запускают воздушного змея. И вот он летит над детской коляской со спящей Марусей, над верандой, где бабушка раскладывает по тарелкам горячие пироги, над кустами сирени в палисаднике Хреныча, туда - к макушке священного леса, за которым садится солнце.
        - Спасибо за сегодняшний вечер! - Полина обняла сестру.


        Глава 3
        Ленина способность к эффективному менеджменту поначалу безмерно удивляла Андрея, а потом стала пугать - жена проявляла недюжинную деловую активность, летала в командировки, заключала очередные контракты, планировала открыть филиалы фирмы. Андрей же был начисто лишен не только деловой хватки, но даже элементарного житейского практицизма. Эта его беспомощность безмерно раздражала Лену, а неспособность вписаться в новое время, приспособиться к современным условиям многократно осмеивалась.
        Они действительно словно бы проживали не то что разные жизни, а разные времена. Если Лену в настоящем все устраивало, и она, как говорила, чувствовала в нем
«много перспектив, возможностей для людей мобильных, инициативных», то Андрей, очевидно, не будучи человеком мобильным и хоть сколько-то инициативным, ни этого времени, ни образа новой России не принимал. Нет, все понятно - времена не выбирают, в них живут и умирают, но как раз жить в такие времена, с точки зрения Андрея, как бы и не очень получается. Слишком мало осталось «живого» - чувств, привязанностей, не обесценившихся пока еще ценностей, нескомпрометированных идей и смыслов. Андрей часто чувствовал себя лишним, инородным телом, в отношении которого действует физический закон выталкивания из чужой среды. Он теперь многие среды воспринимал как чужие. Андрей не мог смотреть современные фильмы с их аморфными героями и ключевой идеей, гласящей, что жизнь - дерьмо и ничто не имеет смысла. За редким исключением современная литература не представлялась ему интересной, и даже родную, академическую среду он с некоторых пор стал воспринимать как чужеродную, потому что и в ней появились «приметы нового времени». Возник вдруг тип «нового студента», который к обучению относится снисходительно и словно
подмигивает преподавателю: «Ну времена-то сейчас?! А, э!
 - и как бы даже делает одолжение тем, что приходит в университет и занимается такими пустяками, как история культуры и словесность.
        Удивительно, в какие-то пятнадцать лет все изменилось непостижимым образом. Все как-то ухнуло (кстати, куда, он никак не может понять!), большая империя (в которой, как ее сейчас, из этого времени, ни ругай, было много хорошего и даже - определенное величие), как Атлантида, подозрительно быстро ушла под воду. Кажется, что в пятнадцать лет уложилась целая вечность: и страны нет, и прежних ее граждан…
        Андрей помнил, как отец и его университетские приятели, бывало, дни напролет говорили о переменах, происходящих в стране в конце восьмидесятых. Они тогда мечтали о «свежем ветре», который пройдет ураганом и все чудесным образом изменит. Родители Андрея, как и миллионы людей в Союзе, надеялись на перемены, ждали чего-то нового, красивого, правильного для всех, каких-то иных смыслов, великих, трудноразрешимых задач. И вот прошло время… А где это все? Почему вместо новой прекрасной и сильной страны, о какой мечтали, в одночасье образовалось гигантское болото, в котором уж ни чувств, ни целей, ни новых, ни старых смыслов?! И с кого спросить, кто за это превращение ответственен? Так подумать - ну не инопланетяне же в самом деле какие-то все так неразумно обустроили, сами люди постарались - с согласия или при непротивлении (что, в общем, одно и то же) других людей. Не марсиане, не «чужие» - свои. И как жить в этом болоте - непонятно.
        Андрей, как он сам о себе говорил, ушел в «глубокую, внутреннюю эмиграцию», сведя контакты с реальностью до необходимого минимума. Он сосредоточился на научной работе, читал лекции для тех студентов, кого все еще волновала словесность, писал монографии о безвозвратно «ушедшей под воду Атлантиде» (той стране, той культуре, тех людях), отчаянно тоскуя по ней, сознавая масштаб утраченного, его несопоставимость с нынешним и понимая, что ничто уже не вернется.
        В общем, Андрей был скучным человеком, несовременным и сам это прекрасно сознавал. И уж конечно, учитывая все вышесказанное, он и подумать не мог, что в сорок лет способен на такое безрассудство, как любовный роман. Однако же это случилось…

        Он, как всегда, задержался на кафедре. Никого из коллег уже не было, за окнами маячил унылый осенний вечер. Андрей погрузился в работу над диссертацией.
        В дверь постучали. В кабинет вошла барышня, назвала его по имени-отчеству и попросила поставить ей зачет. Андрей удивился подобной непосредственности и оглядел барышню. Девица как девица: невысокая, хрупкая, из-под черного беретика кокетливо выглядывают рыжие кудряшки - в целом все довольно симпатично, но с какой стати зачет?!
        - А чего ради я вам должен ставить зачет? - буркнул Андрей.
        Он вообще не особенно церемонился со студентами: был строг, холодно вежлив, категорически не допускал фамильярности в отношениях, считая, что настоящий преподаватель должен быть немного «сухарем».
        Его холодность не смутила студентку. Девица бойко затараторила, что сдать работу вместе со всей группой не сможет, а посему нельзя ли поставить ей зачет в «индивидуальном порядке»?!
        - Нет, - сказал Андрей.
        - Почему? - искренне опечалилась девица.
        Андрей пожал плечами:
        - Потому что есть учебный процесс. Расписание. И если вы с ним не совпадаете, то, возможно, вам стоит задуматься, надо ли продолжать обучение именно в этом университете.
        Губы у девушки задрожали, и она вышла (не попрощавшись, но с чувством хлопнув дверью).
        На следующий день Андрей уже и думать забыл про рыжие кудряшки, однако настойчивая студентка вновь напомнила о себе. На сей раз Андрей пил чай на кафедре, просматривая конспект завтрашнего семинара. Стук в дверь. Снова она - берет, кудряшки, но уже не такой уверенный голос. Девица протянула ему тетрадь.
        - Это что? - удивился Андрей.
        - Наброски дипломной работы о Серебряном веке! - застенчиво ответила девушка. - Я решила писать курсовую работу по вашему предмету!
        - Вы полагаете, это как-то приблизит вас к зачету, о котором мы вчера говорили? - усмехнулся Андрей.
        Девица махнула рукой:
        - Да бог с ним, с зачетом! Потом сдам. В рамках учебного процесса и расписания. Давайте поговорим о поэзии Серебряного века!
        - Ваша фамилия? - поинтересовался Андрей.
        - Петрова!
        - И что же вы, уважаемая Петрова, думаете о Серебряном веке?
        Студентка залилась соловьем.

…Лихо! Мучительные противоречия, бездны и откровения, проклятые вопросы, всю
«цветущую сложность» одного из интереснейших, глубоких периодов русской истории и культуры девочка в милых кудряшках умудрилась вместить в десять минут! Раз - и это явление было определено ошеломляюще безапелляционно, два - навешен ярлык на всю отечественную интеллигенцию (а и чего в самом деле с ней церемониться?!), три - поставлен диагноз и даны ответы на ключевые вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?» В заключение она гордо тряхнула кудряшками, победно взглянув на Андрея: ну как?!
        Гениально! Андрей с минуту изумленно смотрел на девицу и вдруг начал распаляться, принявшись говорить о том, что студентка Петрова не считала нужным брать в голову. В финале своего горячего выступления, подытоженного горьким «да что вы понимаете?! , Андрей и сам удивился - чего ради он поддался на провокацию и вздумал доказывать этой барышне нечто, не имеющее отношения к университетскому курсу?!
        А студентка вспыхнула, разобиделась:
        - Как вы смеете? Вы… бесчувственный и старый! - и расплакалась.
        - Да, я бесчувственный и, очень может быть, старый, - улыбнулся Андрей. - А вы не плачьте. Вас как зовут, Петрова?
        Она подняла на него огромные голубые глаза, сверкавшие от слез:
        - Мила.
        - Понятно, - кивнул Андрей. - Мила - это очень хорошо! Идите домой… Уже поздно…
        Мила Петрова тихо вышла.

        Минула неделя. Как-то вечером, выйдя из университета, Андрей услышал, что его окликнули. Оглянувшись, он увидел студентку Петрову (клетчатое пальтишко, беретик - совсем юная), девушка кинулась к нему и сбивчиво попросила прощения.
        - Я была не права. Просто я ужасная дура, ляпну, а потом жалею… Вы бесчувственный, это конечно, но не старый… Да, не старый!
        - Вы что же, тут стоите, чтобы мне это сказать? - растерялся Андрей.
        - Ага, - смутилась Мила.

…Они вместе пошли в сторону метро, а по пути - так получилось - забрели в парк. Гуляли по аллеям, долго, увлеченно разговаривали. Андрей рассказывал ей о Серебряном веке, читал любимые стихи, которых знал бессчетно. Когда они опомнились, выяснилось, что уже черт знает сколько времени, а Мила снимает комнату где-то на окраине, и как теперь туда добраться?! В итоге Андрей повез девушку домой на такси.
        В тот же вечер, прощаясь, она призналась ему, что придумала и зачет, и курсовую работу, потому что нужен был повод, чтобы «познакомиться с ним поближе». Мила сообщила это с обезоруживающей прямотой, пылко, искренне. Андрей растерялся - ему казалось невероятным, что это юное, симпатичное существо могло всерьез заинтересоваться таким сухарем, как он. Насчет «сухаря», впрочем, Мила пыталась его переубедить, утверждая, что он «ужасно милый и обаятельный». Андрей, конечно, в свое якобы особенное «обаяние» не поверил и решил воспринимать влюбленность Милы как некий иррациональный факт, махнув рукой на очевидный мезальянс. Красавица и чудовище - ну и пусть!
        Так они стали встречаться.


* * *
        Придя с работы, Татьяна поставила чайник, но заварить чай не успела, поскольку в дверь позвонили. На пороге стоял мальчик лет десяти. Рыжий, худой, в длинном, не по росту, пальто.
        Татьяна растерялась:
        - Что тебе, мальчик?
        - Вы кто? - вместо ответа спросил ребенок. Взгляд не детский, испытующий.
        - А кто тебе нужен? - улыбнулась Татьяна.
        - Маша Басманова!
        - Ее нет, она на гастролях.
        - Но мне очень надо!
        Татьяна развела руками:
        - Приходи через три недели.
        - Три недели - это очень много! - вздохнул мальчик.
        - А я не могу тебе помочь?
        Тяжелый взгляд исподлобья.
        - Вам можно доверять?
        Она смутилась:
        - Я постараюсь не обмануть твое доверие. Входи. Я как раз собиралась пить чай.
        - Я не один! - заявил парень. - Со мной… - Он замялся, а потом крикнул в глубь парадного: - Собака!
        Как по волшебству рядом с мальчиком возникла собака. Худая, средних размеров, неопределенной расцветки, самых благородных дворовых мастей. Вид ее оставлял желать лучшего. Псина уставилась на женщину и в знак приветствия вильнула хвостом.
        Татьяна кивнула:
        - Входите вместе.
        Странная парочка расположилась на кухне. Мальчик был голоден, ел торопливо. Пару бутербродов он отдал собаке. Та быстро счавкала еду и разлеглась под столом. После ужина, продираясь сквозь чащу вопросов и уточнений, Татьяне наконец удалось выяснить, что мальчика зовут Юра, а ищет он, собственно, вовсе не Машу, а Юрия Клюквина. Оказалось, рыжий мальчик Юра жил в детском доме, куда с подарками часто приезжал Клюквин. «Он сначала ко всем приходил, - пояснил ребенок, - а потом только ко мне. Он меня хотел насовсем забрать, понимаете?!» Когда Клюквин вдруг перестал приезжать в детский дом, мальчик счел, что мужчина о нем попросту забыл, и решил найти его, чтобы «посмотреть в глаза», дескать, пусть скажет обо всем честно. «Но у меня долго не получалось удрать из детдома… И вот на прошлой неделе так все удачно сложилось, что я драпанул. А когда я пришел к нему домой (у меня был его адрес, он мне сам давал), дверь открыла незнакомая тетка и сказала, что дяди Юры тут нет, потом дала адрес какой-то Маши Басмановой, которая «может все рассказать». А что рассказать-то?
        Татьяна закрыла лицо руками: как ему сообщить о смерти Клюквина?!
        - Понимаешь… - Она осеклась и замолчала. «Нет, не могу…»
        - Кота за хвост не тяните, - сурово промолвил Юра. - Говорите как есть. Я не маленький.
        И она рассказала ему правду.
        Татьяна плакала, рыжий вихрастый Юра молчал. Он как будто окаменел.
        - Ты что же молчишь, Юра? - мягко спросила Татьяна.
        - А что говорить? - пожал плечами мальчик и снова замолчал.
        - Ты сказал, что живешь в детском доме?
        Он не ответил.
        - А… твоя семья?
        - Вот моя семья! - Юра кивнул на собаку.
        - А родители? - спросила Татьяна и тут же себя одернула: нельзя было спрашивать!
        - Нет никого, - хмуро ответил Юра. - Померли все. И родичи, и дядя Юра… Значит, некому меня забрать… Ладно… Ну, я пошел!
        Он встал из-за стола и направился к дверям. Собака метнулась вслед за ним.
        Татьяна растерялась:
        - Подожди, куда ты теперь? В детский дом?
        - Еще чего! - усмехнулся Юра. - Я туда никогда не вернусь.
        - Но тебя, наверное, ищут, беспокоятся?
        - Ага! - хмыкнул мальчик. - Как бы не так! Кому я в этом детдоме нужен?!
        - Когда ты оттуда сбежал?
        - Неделю назад…
        - Где ты жил?
        - На вокзалах терся, у метро… Вот собака ко мне приблудилась. Я давно хотел собаку. И наконец она у меня появилась. Очень даже умная собака.
        - Как ее зовут? - спросила Татьяна, чтобы задержать его. Она пыталась придумать что-нибудь, но, как назло, в голову ничего не шло. А что вообще делать в такой ситуации?
        Мальчик пожал плечами:
        - Собака и зовут!
        Он скомандовал псине и вышел в коридор. Женщина, бросившись за ним, невпопад брякнула:
        - А меня зовут Татьяна!
        - Угу, - буркнул Юра. - Можете мне обещать одну вещь?
        - Какую?
        - В милицию обо мне не сообщайте. Если меня в детский дом вернут, я с крыши спрыгну. И вы будете виноваты.
        - Ты что? - обмерла Татьяна.
        - Точно говорю. Я там жить не буду.
        - А где ты будешь жить?
        - Найду! Да вот хоть от вас неподалеку заброшенный дом, видать, сносить будут… За меня не бойтесь, не пропаду! Я уже взрослый!
        Татьяна охнула:
        - Да как же… Ведь холодно…
        Юра улыбнулся:
        - А собака на что? Она меня греет! Ночью прижмемся друг к другу, и нормально! Ну, пока!
        После того как Юра ушел, Татьяна еще какое-то время находилась в ступоре, а очнувшись, испугалась - зачем она его отпустила, надо было поговорить с ним, чем-то помочь. Женщина металась по квартире, подбегала к окнам, надеясь увидеть Юру во дворе. В голову лезли разные мысли. Кроме естественного страха за ребенка, она чувствовала сильную вину перед Клюквиным, ведь мальчик был связан с ним. Татьяна представила, как холодно, сыро, темно сейчас на улице, и пришла в отчаяние. Что делать? Идти его искать? А если найдет, что потом? Привести Юру к себе домой? На один вечер? Накормить, обогреть, а дальше? Женщина понимала: если мальчик придет к ней в дом, это будет означать, что он здесь и останется. Но готова ли Татьяна к таким переменам в своей жизни? Хватит ли у нее сил и терпения? Она в сотый раз подошла к окну - безлюдный двор засыпал снег. Татьяна поняла, что не сможет уснуть, если не попытается найти парня. «Делай, что должно, и будь, что будет!» - так их учила бабушка.
        Татьяна натянула куртку и побежала на улицу.
        Она заглянула в соседние дворы, прошла пару кварталов по набережной - без результата. Отчаявшись, вернулась в свой двор и присела на лавку у парадного. Задумалась - где еще искать? И тут она вспомнила, что Юра говорил про заброшенный дом, готовящийся к сносу, неподалеку отсюда. Татьяна бросилась туда.
        Полуразрушенный дом зиял черными дырами окон, войти внутрь было страшно. Татьяна бегала вокруг него и орала как сумасшедшая: «Юра! Юра!» Она уже совсем отчаялась, что ее кто-то услышит, как вдруг раздался собачий лай и через минуту мальчик с собакой вылезли наружу.
        Юра встретил женщину не слишком приветливо:
        - Вы чего в такую позднятину шляетесь?
        Собака кинулась к Татьяне, виляя хвостом.
        - Холодно? - спросила женщина, видя, как ежится мальчик.
        Он гордо покачал головой.
        - Юра, пойдем ко мне ночевать!
        - Зачем это?
        - У меня тепло. И места много. Поживешь, там, глядишь, все как-то образуется.
        - А собака? Я без нее не пойду! - серьезно сказал мальчик.
        Татьяна растерялась - собаку она как-то упустила из вида. Что с ней делать?
        - Ладно, бери собаку с собой!
        В это раннее утро в квартире Басмановых появились два новых жильца.


* * *

«И снова осень валит Тамерланом»… Уже по-осеннему рано темнело, в парках, где они гуляли, ветер гнал листву - это были последние теплые дни перед скорой зимой. В воздухе, смешиваясь с запахом костров, уже чувствовалась та особая печаль и обреченность, какой пронизано все вокруг на излете сентября.
        Андрей читал Миле стихи, и для него это было волнующе прекрасно, потому что любимые строки, произносимые вслух, обретали особое звучание и новые смыслы. К тому же девушка оказалась благодарным слушателем, и ему передавались ее восторг и радость. Они встречались каждый вечер и, забыв о времени, бродили по городу до полуночи, после он отвозил девушку домой (у ее парадного они прощались - Мила снимала квартиру на пару с подругой-студенткой, в силу чего не могла пригласить Андрея к себе).
        Он ждал встреч с нею и сам изумлялся - оказывается, в нем много скрытой, нерастраченной нежности, которую он хотел и, вероятно, мог кому-то подарить. Андрей, конечно, догадывался, что в этих внезапно вспыхнувших чувствах к славной девочке с кудряшками много придуманного им самим и он Милу во многом выдумал - там дорисовал, тут наделил воображаемыми чертами, но, в общем-то, это было не столь важно, потому что перед бесконечной зимой ему хотелось тепла и солнца (скоро зарядят дожди, все занесет снегом, но пока еще можно успеть, попытаться догнать зеленое, звонкое, оглушающее радостью лето).
        Он восхищался ее хрупкой женственностью, изяществом, вдыхал ее аромат (от Милы всегда пахло чем-то цветочным, но не приторным, а свежим - так пахнут цветы в летний день, промытый дождем), наматывал на палец пряди рыжих кудрявых волос, находя, что у них совершенно изумительный оттенок - тот непередаваемый, роскошный, насыщенный цвет, как у женщин с картин венецианцев, а в Милиных голубых, наивных, сияющих любовью глазах, по его мнению, вполне способно было уместиться полмира.
        Андрей знал, не мог не знать, что это его последняя любовь, а значит, в каком-то смысле эта осень - «последняя осень». И это знание наполняло все особенной светлой грустью…
        В один из дней они забрели в Ботанический сад, где увидели куст, на котором, вопреки логике и скорым холодам, расцвели розы. Вид прекрасных, отчаянно смелых, так некстати распустившихся цветов показался Андрею невыразимо печальным.
        В этом октябре они прошагали по тысячам листьев, а прочитанных стихов хватило бы на увесистый томик. И какие то были стихи!
        Андрей обнимал Милу и чувствовал ее волнующие изгибы под тонким плащиком, а ее страстные поцелуи и смелые фантазии, которых девушка совершенно не стеснялась, подсказывали ему, что уже можно, все можно. Он же, понимая это, и хотел, и боялся близости.
        В середине октября Мила попросила: «Давай уедем куда-нибудь хотя бы на несколько дней!»
        Он растерялся - уехать? Среди учебного года? А как же университет, его работа, ее учеба? Но этот ее особенный, детский умоляющий взгляд…
        Он вздохнул:
        - Разве что на неделю?
        Мила счастливо рассмеялась, бросилась ему на шею.
        - Куда ты хочешь поехать? - сдался он.
        - Мне все равно. Лишь бы вместе. Решай сам.
        Андрей думал недолго: уже на следующий день он понял, куда хочет повезти ее.
        - Мы едем в Ялту!
        - В Крым? - Она обрадовалась, захлопала в ладоши.
        Его умиляла Милина непосредственность, умение отзываться на его порывы, радоваться любому знаку внимания, любому подарку, комплименту, та свежесть восприятия, когда все внове, все представляет интерес и ценность (то, что так привлекает мужчин зрелого возраста в юных подружках), и, конечно, как без этого, - собственное отражение в ее восхищенных глазах.

…Когда в самолете Андрей увидел сверху Симферополь, то почувствовал сильное волнение и какой-то шальной, как в детстве, восторг.
        Он прошел по знакомым с детства улочкам, радуясь теплу и солнцу.
        Андрей отметил, что в увядающей осенней Ялте нет той пронзительной, надрывной осенней тоски, характерной для Петербурга, здесь была бархатная, мягкая, лиричная грусть. Верхушки кипарисов улетали в невероятно синее небо, и особенный, морской, воздух ударял в голову.
        Вечером они отпраздновали приезд в кафе на набережной. Он пил красное терпкое вино, смотрел на Милу, которая в этот вечер была особенно хороша, на огромные, словно попавшие под увеличительное стекло звезды, какие можно увидеть только на юге, и быстро хмелел. Очень скоро мир зазвучал, стал разноцветным и радостным, волнение и некоторая неловкость исчезли. (Андрей сознавал всю двусмысленность ситуации - они сняли один на двоих номер, и то, чего оба хотели, должно было случиться этой ночью.) Ему было хорошо, невероятно хорошо - до блаженной улыбки и страстного желания вскочить и сделать какую-нибудь глупость: спеть, станцевать или пробежать по парапету набережной, а главное - забросить далеко в море или расколотить о мостовую свой фильтр, экран, защищавший его от реальности, потому что он больше не хотел скрываться от мира, а желал чувствовать, любить, ошибаться, страдать, жить.
        Ночью в отеле Мила шепнула ему:
        - Я еще ни с кем никогда…
        Андрей смутился.
        - Но я не хочу, чтобы это был первый встречный… Мне важно, чтобы это был взрослый, сильный, умный мужчина. - И, потянувшись к нему губами, она рассмеялась. - В конце концов, ты не можешь отказать женщине!
        Когда под утро Мила, оказавшаяся пылкой и страстной любовницей, заснула, утомленная страстной ночью, Андрей оделся и вышел из номера. Его переполняли чувства, хотелось пройтись.
        Он сидел на берегу и смотрел на море. Еще не рассвело, было прохладно и довольно хмуро. Андрей вдруг вспомнил, как приезжал в Ялту маленьким с отцом и Татьяной. Ему вспомнились дни, наполненные солнцем, долгие пешие прогулки, рассказы отца, замки из песка, которые они строили с сестрой, огромные южные звезды, лунная дорожка в море (по ней так хотелось уйти за горизонт) и ощущение огромного, невозможного счастья напополам со странной острой тоской, какую может чувствовать только ребенок (тоска от осознания конечности этого мира, конечности себя в нем и печального понимания того, что все заканчивается так же быстро, как одна волна сменяет другую).
        Этим утром то детское ощущение счастья вернулось к нему.

…Они прожили у моря десять очень счастливых, солнечных дней, а потом что-то случилось… Испортилась погода, зарядил дождь, Мила сделалась раздражительной, стала искать повода для конфликта и, конечно, нашла.
        Однажды утром она спросила его: «А что дальше? Когда мы вернемся в Петербург?» Андрей растерялся, не зная, что сказать. Этого молчания и растерянности она ему не простила, ушла в обиду, демонстративно перестала с ним разговаривать. Андрей переживал их первую серьезную ссору и задавал себе тот же вопрос: «А что дальше?»
        Последние два дня перед отъездом он провел один - было холодно, ветрено, и Мила предпочитала проводить время в номере. Андрей много гулял, уходил в горы, подолгу сидел на берегу. Он думал о том, что это - то же самое море, те же горы, те же кипарисы, что и тогда, когда он был здесь ребенком. За это прошедшее время «минус сто лет назад» в его жизни многое изменилось, а тут - ничего. Когда-нибудь он непременно приедет сюда с дочерью, и здесь все будет точно так же…

…Уезжали рано утром, хмурые, невыспавшиеся. Мила продолжала дуться. Только в самолете она оттаяла, заговорила с ним, позволила себя поцеловать.
        Уже подлетая к Петербургу, Андрей выглянул в иллюминатор самолета - над городом висела свинцовая плотная завеса бесконечных дождей. Серый Петербург порывами пронизывающего ветра согнал с Андрея остатки теплой, южной сентиментальности, как листву с деревьев.


* * *
        На самом деле все оказалось отнюдь не просто. Это только в фильмах герои берут приемных детей на воспитание, и у них в семье тут же воцаряется порядок и совершенная идиллия. Никакой идиллии у Татьяны с мальчиком Юрой не возникло. Парень оказался с характером, к десяти годам он получил представление обо всем на свете и менять мировоззрение решительно не собирался. Татьяна старалась быть обходительной и терпеливой, «не давить» и не «перегибать палку», но даже ее выдержки порой не хватало, и она чувствовала, что еще немного и взорвется. Увы, в каких-то вопросах Юра оказался совершенным дикарем. Многое в нем раздражало Татьяну: развязность, речь, щедро перемежаемая матом, не пробелы, а прямо-таки зияющие бездны в воспитании! Она переживала и злилась на себя - не рассчитала сил, переоценила свои возможности, а главное, она все время спотыкалась о чувство вины перед мальчиком, настоящий комплекс - нельзя ругать чужого ребенка. Своего бы не пожалела, а чужого, да еще такого несчастного разве можно? Короче, безоблачно складывались лишь отношения Татьяны и собаки. Между ними не возникало никаких трений -
одна безоговорочная симпатия и полное взаимное уважение.
        А вот с Юрой конфликтов избежать не удалось. В итоге два раза мальчик сбегал, прихватив из дома имеющиеся деньги. Татьяна, проклиная все на свете, неслась к тому самому, предназначенному к сносу дому, находила Юру и подолгу беседовала с ним. Но увещевания на парня не очень-то действовали. В первый раз ей удалось уговорить мальчика вернуться, во второй он наотрез отказался.
        - Не пойду!
        - Почему?
        - Потому. Не хочу!
        - Разве тебе здесь лучше?
        - Это мое дело!
        В серых глазах - упрямство и вызов.
        Татьяна терялась, когда он так смотрел на нее.
        - Юра, уже зима, холодно, ты не сможешь жить на улице!
        - Отстаньте! Зачем я вам сдался? У вас своя жизнь, у меня своя. Деньги раздобуду - отдам.
        - Дурак! - вспылила Татьяна. - Не в деньгах дело! - На нее вдруг накатило настоящее отчаяние. - Живи как хочешь. Мой адрес знаешь, если что - приходи!
        Она развернулась и ушла. Два дня жила как на иголках, все думала, что там с Юрой…
        Татьяна позвонила Полине, чтобы посоветоваться с нею.
        Выслушав, сестра присвистнула.
        - Ты это серьезно? Какие беспризорники в наше время?
        - Представь себе! Я тоже думала, что это анахронизм, пока сама не столкнулась!
        - Печально, конечно, но ты-то тут при чем? Почему ты должна решать такие проблемы? Давай подключим социальные органы! Есть же всякие детские дома!
        - Он об этом слышать не хочет! Отвечает, что убежит!
        - Мало ли что ребенок говорит!
        - Ты не понимаешь! Он очень взрослый для своих лет. Такой маленький мужичок… И в детском доме уже был. Ему там плохо.
        - А где Юрины родители?
        - Он сирота.
        - Повезло же тебе! - вздохнула Полина. - Ну и что будешь делать?
        - Не знаю. Я думала об усыновлении, но не могу решиться. Парень прожил у меня две недели, а у меня не получается к нему привыкнуть. Он чужой, понимаешь?
        - Конечно.
        - И я для него чужая. Он дичится меня, принимает в штыки…
        Полина усмехнулась:
        - А как ты хотела? Что будет как в кино? Он сразу назовет тебя мамой, превратится в покладистого маленького принца и вы будете жить в полной гармонии, как перевоспитавшиеся беспризорники с Макаренко? Со своими-то детьми тяжело, а что ты хочешь от пацана с неизвестно какой наследственностью?
        - Я все понимаю, за исключением того, что мне делать дальше.
        - Не знаю, Таня, что и сказать. Для начала тебе надо его полюбить.
        Татьяна вздохнула:
        - Ну как я могу полюбить вот так, сразу?! Это же время нужно… Пока он чужой для меня… Мне просто его жаль.
        - Перестань, зачем ты оправдываешься?! Я действительно не знаю, что посоветовать. А что говорит Маша?
        - Маруся ничего не знает. Еще не вернулась с гастролей. Ладно, поживем - увидим.

        На третий день раздался звонок. Татьяна кинулась открывать. В дверном проеме возникли закоченевшие Юра и собака.
        - Замерзли. Нам нужно погреться! - невозмутимо сообщил Юра. - И собаку бы покормить… Она голодная!
        - Значит, и ты голодный? - с горечью спросила Татьяна. - Скажи, пожалуйста, сколько это будет продолжаться?
        - Что «это»? - усмехнулся Юра.
        - Твои уходы и возвращения, скитания по улицам?!
        Юра пожал плечами:
        - Мне такая жизнь нравится!
        - Кончится тем, что ты заболеешь!
        - Не надо меня учить! Лучше дайте поесть! - огрызнулся Юра.
        И тут Татьяна взорвалась. Переживания последних дней, бессонные ночи вылились в сильнейшее раздражение, она схватила пацана за шкирку, волоком втащила в прихожую и закрыла дверь на ключ - фиг теперь убежит! Даже собака прижала уши, поняв, что Татьяна настроена решительно.
        - Хватит мне нервы мотать! - крикнула она. - Я за тебя отвечаю, понял? Юра Клюквин был для меня все равно что брат! И я не позволю тебе сгинуть в каком-нибудь заброшенном доме или на вокзале! Не хочешь жить со мной, ладно! Тогда вернешься в детдом. И не надо меня шантажировать! Хватит! Сообщу в милицию и куда следует! Ребенок не должен жить на улице! Все!
        - Чего истерите? - фыркнул Юра.
        - Не смей со мной так разговаривать! - отрезала Татьяна. - Хам! Сейчас поешь и спать. Утром поедем в детдом.
        - А собака? - растерялся мальчик. - Ее куда?
        Татьяна надолго замолчала - а действительно, что делать с собакой? Не без внутренних колебаний она наконец выдохнула:
        - Ну что ж… Мы в ответе за тех, кого приручили. Она останется у меня. Надеюсь, что тебе разрешат гостить у нас и ты сможешь общаться с собакой. Кстати, давай ее как-нибудь назовем… Что за имя такое - Собака?
        - Можно и назвать…
        Татьяна улыбнулась:
        - Как тебе такое имя - Балалайка?
        - Нормально, - кивнул Юра.
        Утром поехали в детский дом. Дорогой Юра молчал и даже на прощание не сказал Татьяне ни слова. В его молчании было что-то демонстративное, осуждающее - дескать, ты предала меня, вот и мучайся чувством вины. Домой Татьяна поехала с тяжелым сердцем.
        Дома она накормила собаку и к обеду поспешила в издательство, но сосредоточиться на работе так и не смогла - от раздумий и угрызений совести разболелась голова.
«В выходные с Балалайкой поедем навестим Юру!» - решила Татьяна и только после этого хоть как-то успокоилась. Но поездки не получилось, поскольку в пятницу утром ей позвонили из детского дома и сообщили, что Юра сбежал. Выходные Татьяна провела как на иголках - вместе с собакой они несколько раз бегали к тому самому заброшенному дому, где когда-то жил Юра. Все безрезультатно - мальчика не было.
«Только найдись, пожалуйста, мы со всем справимся!» - повторяла она как заклинание.


        Глава 4
        Вернувшись из Крыма, он понял, что их с Милой синхронное отсутствие многие в университете (да что там - все!) объяснили правильно и сделали верный вывод об их отношениях; не обошлось и без Милиных усилий - ей зачем-то было нужно, чтобы на курсе знали о том, что у них с Андреем роман, она обращалась к нему по имени, а однажды поцеловала его у всех на виду. Андрей ловил на себе удивленные взгляды коллег и фамильярные, понимающие, студентов; он не то чтобы сильно этим тяготился, но чувствовал неловкость.
        Между тем в их с Милой отношениях не было прежней идиллии, а появились напряженность и взаимное недовольство. Проблема заключалась в том, что девушка теперь ждала от него активных действий и решения вопросов, к которым Андрей не знал как подступиться. Надо было найти и снять для нее квартиру (вернее, для них обоих), надо было перевести их отношения в иной статус, надо было еще много чего сделать - и на все это требовалось немало душевных сил и мужества.
        Он отчаянно старался быть с ней честным (поскольку считал, что положительный статус мужчины во многом определяется его порядочностью в отношениях с женщинами), посему с самого начала ничего ей не обещал и тем не менее чувствовал себя виноватым. В том числе за то, что начал замечать в самой Миле особенности и черты характера, которых прежде в ней не видел. Теперь он находил, что в девушке как-то много избыточной энергии, если не сказать суеты. Повторялась, в общем, история с зачетом, приключившаяся в день их знакомства, когда Мила поразила его способностью сверхсложные категории умещать в разряд незатейливых, простых понятий. Она для всего умела найти определение и классификацию (что примечательно - делала это легко и быстро). Сам Андрей был ею тоже легко и быстро классифицирован и понят - его духовные метания Мила определила как кризис среднего возраста и тут же выписала рецепт: ему надо развестись с женой! Когда девушка заводила об этом речь, он чувствовал сильное раздражение, старался сдерживаться, но любовница сама начинала ссору, горячилась, плакала, упрекала его. Чувствуя нажим с ее стороны,
Андрей терялся, боялся сделать что-то неправильно, еще больше боялся не сделать того, чего Мила от него ждала, и так от этого устал и запутался, что собственных желаний у него уже не было.
        Временами история превращалась в фарс. Однажды в университетском коридоре после занятий Андрея окликнули. Остановившись, он увидел студента Сапронова, учившегося на Милином курсе. Парень подошел к Андрею и с вызовом потребовал:
        - Извольте объясниться!
        - С какой стати? - удивился тот.
        Вместо ответа Сапронов подскочил к нему и попытался ударить.
        Андрей легко ушел от удара.
        - Что с вами, Сапронов? С ума сошли?
        Сапронов опять нелепо замахал кулаками. Андрей рассердился и выставил вперед руку, защищаясь от удара. Он превосходил парня в силе и мощи и мог бы быстро умерить его пыл, но драться со студентом ему казалось недопустимым.
        - Пользуетесь служебным положением?! - закричал Сапронов. - Подлец!
        Андрей изумленно смотрел на него.
        - Зачем вы морочите девушке голову?!
        Сапронов был худой, длинный и какой-то нескладный, когда он говорил, его голос звенел от обиды и срывался.
        - Ах вот оно что! - усмехнулся Андрей.
        - Оставьте Милу в покое! - гневно сказал Сапронов. - Или пожалеете!
        Андрей внимательно посмотрел на него - волнуется парень, видимо, любит Милу. Он хотел было что-то сказать Сапронову, но махнул рукой, повернулся и ушел.
        Ему было болезненно неприятно, что со стороны, для окружающих, все выглядит исключительно пошло - стареющий преподаватель (седина в голову, бес в ребро!) связался с юной студенткой, повез ее на курорт и соблазнил.
        Видя колебания Андрея, Мила взяла инициативу в свои руки. Девушка раздобыла его домашний телефон, позвонила Лене и обратилась к ней с патетическим призывом:
«Отпустите Андрея, он с вами несчастен!»
        Когда вечером ничего не подозревающий Андрей пришел домой, жена потребовала объяснений.
        - Андрей, давай поговорим! Я, право, не замечала за тобой прежде дурного вкуса и тяги к дешевой мелодраме, впрочем, возможно, я просто чего-то о тебе не знаю! - еще стараясь сдерживаться, но уже нервно постукивая пальцами по столу, сказала Лена. - С какого перепугу ты подсылаешь ко мне юную любовницу, призывая спасти тебя от жены-тирана?
        В этой нелепой и унизительной для себя ситуации Андрей совершенно не знал, что ей ответить. Он только подумал, как все это глупо и походит на бульварный роман.
        Лена затянулась сигаретой и насмешливо заметила:
        - Дорогой, я не имею ничего против твоих отношений с девицами. Пожалуйста. Взрослый дяденька - можешь позволить…
        - Ну конечно, - Андрей не сдержался и перебил ее, - ты так лояльно относишься к изменам, потому что давно разрешила их себе?
        Лена, однако, не смутилась и невозмутимо спросила:
        - Ты что же, знаешь?
        - Я не хотел бы об этом говорить, - отрезал Андрей.
        Она кивнула:
        - Хорошо, не будем. Поговорим о другом. Повторюсь - я понимаю, что у тебя могут быть увлечения, но подсылать ко мне свою любовницу… Тебе не кажется, что это слишком?
        Андрей пожал плечами:
        - Я никого не подсылал и никого ни о чем не просил.
        - Девочка сама проявила инициативу? Понятно, так случается, - хмыкнула Лена, - наверное, ждет от тебя решительных действий. В общем, я готова закрыть глаза на эту неприглядную историю, но впредь будь добр устроить все так, чтобы я о твоих похождениях ничего не знала.
        - Зачем мы мучаем друг друга? - глухо сказал Андрей. - Ведь ничего не осталось, вообще ничего… Давай расстанемся, сохраним хотя бы видимость нормальных человеческих отношений.
        - Хочешь развестись?
        - Мне кажется, так будет лучше для нас обоих.
        - Неужели ты влюблен в эту девочку?
        Андрей промолчал, понимая, что не сможет объяснить Лене, что дело не в другой женщине.
        - Так ли уж надо нам разводиться? Есть вещи, которые нас объединяют.
        - Кредиты на мое имя? - усмехнулся Андрей.
        - Главным образом больной ребенок, который, кроме нас с тобой, никому не нужен. Хотя и кредиты тоже.
        Он вздохнул:
        - Звучит угрожающе! Лена, ведь ты несчастна со мной, и я не понимаю, зачем…
        - Я не дам тебе развод, - отчеканила жена. - Забудь об этом. А если уйдешь - больше никогда не увидишь Мусю.
        - Даже так? Твой цинизм меня порой пугает.
        - Полагаю, мы поняли друг друга? - улыбнулась Лена.
        Он молчал.
        - Кстати, если ты не возражаешь, посиди в выходные с Мусей. Мать болеет, у меня командировка в Стокгольм.
        - Хорошо, - сказал Андрей.

        На следующий день он попросил Милу объяснить, зачем та позвонила его жене. В ответ - изумленный взгляд наивных голубых глаз.
        - Да, позвонила! Ведь надо же что-то делать! - Она тряхнула кудряшками. - Я просто хотела тебе помочь!
        Они стояли в Михайловском саду, где так любили гулять в начале осени, шурша золотой листвой. Теперь вокруг было неприглядно: голые деревья, пожухлая трава, серый вечер, зябко и какой-то липкий, противный дождь. Молчали: Андрей - растерянно, поскольку не знал, что сказать, а Мила - обиженно (отвернувшись от любовника, гневно постукивая каблучком острой туфельки по дорожке).
        Затянувшееся молчание прервал изломанный, нервный смех Милы.
        - Я поняла! Вот теперь мне все стало ясно! - торжествующе и надрывно сказала она. - Ты просто не хочешь ничего менять! Конечно, тебя все устраивает: и жена при тебе, и дурочка-любовница, которой можно вешать лапшу на уши! Ты будешь заговаривать эту дурочку стихами, а она станет ждать, когда ты наконец решишься на что-то серьезное! Или не решишься! Знаешь, это очень типичная ситуация: многие дуры ждут годами, когда любовник уйдет из семьи, а их потом (когда они состарятся в этом ожидании) меняют на других дур!
        Андрей удивился - какое глубокое знание жизни в столь юном возрасте! Он хотел сказать ей, что в этих рассуждениях много пошлости и они не имеют к ним отношения, но вдруг задохнулся от какой-то странной разрывающей боли внутри (в последнее время Андрей вообще скверно себя чувствовал - неприятная слабость, одышка) и промолчал. Кроме того, он задумался - а что он в самом деле может ей предложить? Какое будущее их ждет? Не честнее ли позволить ей самой принять решение, не уговаривая и не убеждая остаться с ним?!
        Словно вторя его мыслям, Мила произнесла:
        - Я не готова ждать, пока ты что-то решишь! К тому же я поняла одну вещь, Андрей: тебе никто не нужен. Вообще никто… Я старалась, хотела, чтобы было хорошо нам обоим, но мы хотим разного… Прощай.
        Андрей долго смотрел ей вслед, чувствуя вину, раздражение, нежность, сожаление от понимания, что он всего лишь эпизод в ее жизни, которая только начинается.

…Через несколько дней он увидел, что студенты Петрова и Сапронов теперь неразлучны.
        Вскоре после разрыва с Милой Андрей подал заявление об уходе. Ему было невероятно тяжело уходить из университета, но оставаться, переживать эту двусмысленную ситуацию, встречаться со студенткой Петровой было бы еще тяжелее.

…Андрей чувствовал себя совершенно измотанным и усталым, море, Крым, то пронзительное ощущение счастья казались теперь бесконечно далекими.


* * *
        Через несколько дней после того, как Юра сбежал из детского дома, поздно вечером раздался звонок. Татьяна открыла - на пороге стоял Юра. Замерзший, понурый. Он сильно кашлял.
        - Заболел? - ахнула Татьяна. - Да ты весь горишь, у тебя жар!
        Две недели она его выхаживала. У Юры оказалось воспаление легких. В эти дни Татьяне некогда было думать, любит она его или нет, чужой он ей или родной - все прежние сомнения заслонило одно огромное желание спасти, отогреть мальчика.
        К Юре приходил доктор - старый профессор медицины, сосед Басмановых по лестничной клетке. Он осматривал больного, выписывал лекарства. Все время Татьяна неотлучно проводила у постели мальчика. Вместе с собакой. «Ты, главное, выздоравливай, а там разберемся, как жить и что делать», - шептала она.
        И вскоре Юра выздоровел. После болезни в его отношении к Татьяне что-то определенно изменилось, как будто появилась благодарность.
        Однажды он серьезно спросил у нее:
        - Охота вам было со мной столько возиться?
        Татьяна пожала плечами:
        - Охота!
        - А почему?
        - Потому что волею обстоятельств в тот вечер я была для тебя самым близким человеком, а близких не предают!
        Юра надолго задумался.
        Когда болезнь миновала, снова встал вопрос о его будущем. В детском доме Татьяне сказали: «Или оформляйте опекунство, или возвращайте ребенка!» Она попросила подождать пару дней, чтобы определиться с решением. Перед разговором с Юрой женщина не спала всю ночь - думала, переживала, а под утро ей приснилась бабушка, которая, улыбаясь, сказала, что Господь не посылает нам испытаний не по силам.
«Таня, у тебя все получится!»
        Этим же утром Татьяна завела с мальчиком разговор, от которого зависело их будущее.
        - Хватит бегать, Юра. Пора принимать взрослое решение.
        Юра долго молчал, потом спросил:
        - А какие есть варианты?
        - Немного. Собственно, два: детский дом, или… - Она замялась, потом решительно сказала: - Я усыновляю тебя и буду тебе матерью. Решай.
        И тут в его взрослых глазах появилось что-то детское: растерянность, страх.
        - Не отдавай меня, мама! - тихо сказал Юра и заплакал.
        Татьяна прижала его к себе, облегченно выдохнула: «Ну вот и решилось!»
        Вскоре с гастролей вернулась Маша.
        - Что скажешь, сестра? - спросила Татьяна, закончив свое невеселое повествование.
        Маша улыбнулась:
        - Нормально! Так он мне брат или сын? Ну и дела! Не иначе Клюквин пошутил с того света! Или сделал нам подарок! В общем, хочу, чтобы ты знала: можешь рассчитывать на мою поддержку. Будут проблемы - навалимся кучей и со всем разберемся!
        - Спасибо, Маруся! - просияла Татьяна.
        Понятное дело, что не все выказали такое понимание, как родная сестра, и далеко не все сочли Татьянин поступок не только благородным, но и осмысленным. Женщине пришлось выслушать доброхотов, суливших ей в будущем «большие неприятности».
        Одна из сослуживиц так прямо и сказала Татьяне, поджав губы:
        - Вы что, не представляете последствий?! Еще неизвестно, что из этого мальчика вырастет! Можете нарваться на такую наследственность!
        - Насчет него, может, и неизвестно, а с вами, уважаемая коллега, уже все ясно! - отрезала Татьяна.
        В ноябре она официально усыновила Юру. В семействе Басмановых прибыло. Кстати, в день усыновления с Татьяной приключилась странная история. Забрав документы из паспортного стола, она села в троллейбус и поехала домой. Расположившись у окна, Татьяна услышала, как старушка, сидящая напротив, промолвила, обращаясь к ней:
        - Дочка! Тебе добро будет!
        - Откуда вы знаете? - улыбнулась Татьяна.
        Сухонькая старушка хихикнула:
        - А вот знаю! За доброе дело - добро! Закон Божий!
        Больше Татьяна спросить ничего не успела, потому что престарелая Кассандра в платке вышла на остановке.


* * *
        Тот вечер был обычным, как говорится, «ничто не предвещало». После института Андрей, как всегда, поужинал в кафе и отправился домой.
        Поворот ключа, освещенная светом прихожая… Он вздрогнул, увидев метнувшуюся к нему Лену.
        - Ты что, ждала у дверей?
        Его поразило больное, перекошенное лицо жены.
        - Андрей, случилось ужасное! - Она разрыдалась.
        Лена ревела белугой и не могла внятно объяснить, что произошло. Эти минуты Андрею показались кошмарной вечностью, первое, о чем он подумал: что-то случилось с дочерью.
        - Да объясни наконец!
        - Мы разорены! - прорыдала Лена.
        Он вздохнул с облегчением - слава богу, с ребенком все в порядке.
        - Что значит разорены? В каком смысле?
        - В буквальном! - Лена перестала рыдать, устало вздохнула.
        - Я не понимаю!
        - А что тут понимать?! Фирма разорена. На нас повиснет куча долгов и невыплаченных кредитов. Это катастрофа, дорогой. Точка!
        - Почему это произошло?
        - Увы, не повезло! Разорился наш крупный поставщик… Вдобавок ко всему Анатолий поступил с нами подло: он узнал о том, что происходит, раньше меня, снял со счета все деньги и подался в бега.
        - Твой любовник Анатолий?
        Лена осеклась и уставилась на Андрея.
        - Ты что же… знал?
        Андрей промолчал.
        - Благородно! - хмыкнула Лена. - Вполне в твоем стиле!
        - Давай не будем! - скривился он.
        Лена пожала плечами:
        - Давай! Сейчас и без того проблем хватает. Что будем делать с кредитами? Они все на твое имя. Кроме того, есть срочные счета на большие суммы, которые мы обязаны отработать.
        Андрей обхватил голову руками - что ж, этого следовало ожидать, он не должен был ввязываться в ее авантюрные коммерческие прожекты. Вполне логическое завершение истории.
        - Единственное, что может нас спасти, - выплата денег по счетам. Я продам машину, квартиру, все что угодно, но это не поможет, нужна куда большая сумма. Боюсь, тебе тоже придется поучаствовать!
        - А что, позволь спросить, могу сделать я? - удивился Андрей. - У меня и нет ничего…
        - У тебя есть дом в Березовке! Земля дорогая, мы сможем выручить за дом приличные деньги. Погасим часть долга!
        - Но это… невозможно, - пробормотал Андрей.
        Лена пожала плечами:
        - Ты хочешь в тюрьму? Ладно, решай сам! Но помни, что времени в обрез! Решать надо срочно. Мне жаль, что я втравила тебя в эти дела… - в ее голосе звучали искренние ноты раскаяния. - Я бы многое хотела исправить, но это невозможно…
        Он кивнул:
        - Хорошо, Лена, я понял. Сейчас, пожалуйста, оставь меня…
        Увы, реальность все-таки достала его, личный фильтр Басманова оказался разбит на тысячу мелких кусочков. Невосстановимо… Черт, как колет в груди и трудно дышать… Что ж, собственно, у него нет выбора.
        Андрей собрался и поехал в Березовку.

        В деревне уже вовсю чувствовалась зима. Промерзший дом встретил Андрея непривычной, какой-то давящей тишиной. Не раздеваясь, он прошел в гостиную, уселся в кресло и долго сидел, разглядывая висевшее на стене охотничье ружье, принадлежавшее еще его отцу. В голову приходили разные мысли… «Чем не готовое решение?! Нет человека - нет проблемы, неоплаченных долгов, бесконечной рефлексии, усталости, чувства вины из-за неоправданных ожиданий… Да здравствует выход в открытый космос! Да и разве это страшно? Всего лишь нажать на курок, и все закончится. Растворится в блаженной темноте».
        Он снял ружье со стены. На счет «три» курок щелкнул, и почти тотчас же Андрей понял, что старое ружье дало осечку. Он опустился в кресло и расхохотался. Неправильная вышла история - в первом акте на стене висело ружье, в последнем оно должно было выстрелить, но почему-то не выстрелило - какая обидная, досадная осечка…

«Тоже мне чеховский герой! А впрочем, о чем это я?! Лишние люди у Чехова и стреляются нелепо! Так что хоть ружье и появилось в первом акте, но выстрела не будет, не будет…»
        Он услышал, как к дому подъехала машина.
        - Андрей! - закричала Лена, вбегая в гостиную. - Что ты задумал? Я сразу поняла, что ты здесь! Села в машину и сюда! - Она закричала, увидев ружье: - Зачем, Андрей?!
        Он не успел ответить. Ему хотелось, чтобы жена прекратила кричать. Он привстал и вдруг медленно начал падать, проваливаясь в ту самую блаженную темноту.


* * *
        Они встретились в ресторанчике неподалеку от Машиного театра. Лопатин пребывал в прекрасном настроении - Маша сегодня позвонила сама и предложила встретиться. Чем черт не шутит, может, наконец решила принять его ухаживания?! Однако вид девушки Виктора огорчил: Маша выглядела подавленной и печальной.
        - Что заказать, Маруся?
        - Ничего. Извини, Витя, нет аппетита!
        Он постарался пошутить:
        - Какие проблемы могут лишить аппетита?! Не понимаю!
        Маша усмехнулась:
        - Хорошо, начнем с главного. Признаюсь честно, в данный момент моя проблема - отсутствие денег. Они сейчас нужны как никогда.
        - Ты серьезно? - Лопатин растерялся. - Нужны деньги на театр?
        - Нет, - Маша замялась, - тут другие причины.
        От растерянности Лопатин неловко заметил:
        - Ну, деньги - это не самая важная проблема…
        Но Машу данная сентенция почему-то взбесила, и она бросила с явным раздражением:
        - Кому как! Легко рассуждать, когда денег куры не клюют!
        Лопатин грустно улыбнулся:
        - Думаешь, это делает меня счастливым? Между прочим, есть такие вещи, которые за деньги не купишь!
        - Очень ценное наблюдение! - фыркнула Маша.
        - А разве нет? Деньги решают не все проблемы. Вот я вроде парень не бедный, а ты за меня замуж не идешь!
        Маша молчала.
        - Ладно, Маруся, закроем тему! Выпьешь?
        Она помотала головой.
        - Да что с тобой?
        - У Андрея инфаркт. Он в больнице.
        Увидев вытянувшееся лицо Лопатина, Маша пояснила:
        - Жить будет. Уже приходит в себя. Мы вчера навещали его. Витя, можно я сразу перейду к делу? У Андрея неприятности, собственно, из-за них он и попал в больницу. Он разорен, срочно нужны деньги, чтобы погасить какие-то там долги, отработать контракты, - Маша, нервничая, теребила в руках салфетку, - но денег у нас нет…
        - Сколько надо?
        - Много. Нет, ты не думай, я не прошу их у тебя, тем более такую сумму, у меня есть другое предложение…
        - Какое?
        - Ты ведь давно нацелился на наш дом в Березовке…
        - Ну и?
        - Я предлагаю тебе его купить. Но необходимо, чтобы сделка состоялась как можно быстрее, деньги нужны срочно!
        Лопатин растерялся:
        - Послушай, Маша, это как-то неожиданно. Выходит, что я пользуюсь вашей бедой.
        - Да перестань. Я сама тебе предлагаю. Если хочешь - я прошу тебя купить у нас дом!
        Он задумался.
        - Шкуру с тебя драть не будем, о цене договоримся. - Маша попыталась улыбнуться.
        - Дело не в этом.
        - Витя, нам нужны деньги! Если ты откажешь, мне придется просить их у кого-то другого.
        - Хорошо, - кивнул Виктор, - я согласен.

…Они сидели в машине Лопатина. Смотрели, как снег засыпает город.
        - Скоро Новый год, Маруся! Можно мне его встречать с вами?
        Маша улыбнулась:
        - Конечно! Глядишь, ты потом пустишь нас как-нибудь летом погостить в Березовке! Ну что, на днях оформляем сделку?
        Лопатин молча кивнул.
        Придя домой, Маша, не раздеваясь и не включая свет, прошла на кухню. Она долго сидела за столом, глядя на падающий за окнами снег. Неожиданно тишину прорезал телефонный звонок.

«Ответьте, вызывает Нью-Йорк!» - сказала телефонистка.


        Глава 5


«Береги себя, Маруся!» Климов положил трубку, вышел на улицу.
        После разговора с Машей он столь явно представил себе зимний Петербург и серенькую Мойку, что небоскребы и пестрая нью-йоркская толпа показались ему картинками другой жизни или иного времени.
        Идя в толпе, Климов думал, что время, если его рассматривать не в физических категориях (что физику, конечно, не пристало!), отнюдь не линейный процесс и не бывает так, что один временной период заканчивается, а другой начинается - все существует параллельно и происходит здесь и сейчас. Текут себе параллельные процессы, ничуть не мешая друг другу: американская жизнь и петербургская, с любовью и чайными посиделками. Интересно, с какой стати его сегодня потянуло на метафизику? Климов усмехнулся: «Метафизик хренов!»
        Сегодня впервые за последний год он позвонил Басмановым. Рука сама потянулась к телефону - захотелось услышать… нет, не Полину, а, скажем, Машу или Татьяну.

«Маруся?!»

«Никита, ты? Неужели?!»
        Они разговаривали минут сорок, говорила в основном Маша. Девушка рассказала о болезни Андрея, продаже дома, усыновлении Юры. Застыв с трубкой в руках, Климов долго, целую вечность, слушал родной голос из той, параллельной, жизни.

«А как ты, Ник?» Он улыбнулся: «Все хорошо. Потом напишу. Береги себя, Маруся!»
        Ну и что ответить - как он? Нормально. Можно сказать, что он вписался в местный контекст, хотя точнее сказать - именно в этой версии пространства он понял, что контекст, вообще говоря, значительнее крупнее и масштабнее его собственного «я» и не стоит сводить мироздание исключительно к своей персоне. И хорошо, что здесь ты предоставлен самому себе и никому нет до тебя никакого дела. Американский бонус - оглушительное ощущение свободы, которая подобна разреженному воздуху. Правда, в нем трудно дышать. Вот ведь - оказывается, обрести свободу не самое сложное дело, сложнее распорядиться ею, научиться жить в атмосфере разреженного воздуха.
        Здесь океан, огромные небоскребы, стерильные условия для работы в высокотехничной лаборатории, организованный быт в виде корпоративной квартиры - неплохо. А что до сладостного коктейля из ностальгии и одиночества, то ничего не поделаешь - человек одинок по сути своей. Люди знакомятся, болтают о ерунде и вечных ценностях, занимаются любовью, спят вместе, но и, лежа рядом, отчаянно одиноки, и незачем было ехать на другой конец света за этой простой истиной. «И вообще, старик, пошло хныкать по поводу своего одиночества и считать, будто оно больше одиночества всего человечества. Надо успокоиться и принять как аксиому нехитрые житейские заповеди:
«Не верь, не бойся, не проси». На войне, как на войне».
        Климов, конечно, часто вспоминал Россию, Петербург, Березовку, но не позволял себе утонуть в омуте воспоминаний и опасной рефлексии, да и некогда было - много работал. Раньше, в России, любовь к Полине, отношения с ней занимали огромную часть его внутреннего пространства. Теперь же в Америке он мог все свои силы и время отдавать работе. Сейчас, вспоминая известную фразу, казавшуюся ему сильно похожей на правду: «Я много лет пытался заняться метафизикой, но всякий раз меня останавливало счастье», Климов смеялся - самое время сделаться метафизиком, потому что счастье более не отвлекает.
        А для немногих свободных часов у него была Дженни. Да, у Климова появилась подружка - американка, славистка, повернутая на русской литературе. Это маленькое рыжее чудо (очаровательные веснушки вполлица, белая молочная кожа, серебристый смех, очаровательный акцент) он встретил в гостях у знакомых из России. Тридцатилетняя Дженни выглядела совершенной девчонкой и казалась застенчивой, а когда признавалась в любви к русской культуре - восторженной. Как-то само получилось, что из гостей они ушли вместе, и, когда Климов предложил ей продолжить разговор о русской литературе у него дома за чашкой кофе, Дженни правила игры приняла, прекрасно все понимая. После бурно проведенной ночи (к черту великую русскую литературу!) они стали встречаться.
        Климов называл ее на русский лад - Женькой. Ей шло, в ней действительно было много русского. Удивительно, словно где-то в небесной канцелярии решили подшутить и занесли на эти совсем «другие берега» очень русскую барышню - нежную, женственную, хрупкую. Он смеялся - стоило пересекать океан, чтобы в Нью-Йорке встретить женщину, которая вполне могла бы быть четвертой сестрой барышень Басмановых. Климова удивляли ее поразительная деликатность и какой-то аристократизм, Дженни не была феминисткой и не посягала на его внутреннюю свободу и ту, прошлую, жизнь, с огромной любовью и дорогими воспоминаниями, которые он тщательно охранял. В общем, его все устраивало, и он даже успел искренне привязаться к ней.
        Беременность Дженни оказалась для обоих полной неожиданностью. Барышня вдруг застенчиво сообщила ему, что понесла. И далее выдала что-то такое возвышенно-благородное: «Но ты не бери в голову, Ник, живи спокойно, я не имею к тебе никаких претензий, я, видишь ли, всю жизнь мечтала заиметь ребенка от русского, чтобы, значит, русские корни, сама рожу, сама выращу, сама воспитаю в духе русской культуры!» - и далее примерно такой же благородный бред (все-таки перечитала девчонка русских романов!). А он… Ну что он, людоед какой, чтобы обижать маленьких детей и прекраснодушных женщин? Климов подумал (недолго) и сказал: раз такие дела - рожай, только это будет наш ребенок. Общий. После чего Женька переехала к нему. Странным образом совместное проживание не стало для Климова испытанием, как-то все шло спокойно и гладко. Летом Дженни должна была родить. Все хорошо - совместные планы, общие цели, готовились к Рождеству, и вдруг ему захотелось позвонить в Россию…



«Скоро Новый год, Ник! - сказала Маша в сегодняшнем телефонном разговоре. - Приезжай!» - «Нет, ну что ты, это невозможно…»
        Поехать в Россию? Ему не хотелось оставлять беременную подругу, но Андрей, продажа дома… Черт, зачем он позвонил?
        Вечером Дженни спросила:
        - Что с тобой, Ник? Что-то случилось?
        Он пожал плечами:
        - Нет, все в порядке.
        Дженни нахмурилась:
        - Я же вижу!
        Она действительно всегда как-то умела его почувствовать.
        Климов усмехнулся:
        - Обычная рефлексия, русский сплин, пустяки, ибо у меня, безусловно, есть перспектива найти утешение, потому что впереди, там, где небо сливается с горизонтом (в абсолютном, разумеется, смысле), нас всех ждет одна жестокая история - старение. А старение есть постепенная утрата воспоминаний, былых привычек и радостей. В конце концов, ждать осталось недолго.


* * *
        В холле больницы было тоскливо и неуютно, как в любом казенном доме. Больные в нелепых халатах и тапках переговаривались с родственниками, пришедшими их навестить. Пахло супом и нездоровьем.
        - Если есть ад на земле - это больница, - грустно сказал Андрей.
        Маша кивнула - она всю жизнь боялась больниц и чувствовала в этих стенах особенную тоску и уныние.
        - Нигде не ощущал себя таким беспомощным и уязвимым, как здесь, - неловко улыбнулся Андрей. - Впрочем, это полезный опыт. Так подумать - и поболеть полезно, и пострадать.
        Маша отметила, что брат осунулся и постарел. Впрочем, держался он молодцом, старался шутить, что, к сожалению, у него не особенно получалось (поняв это, Андрей перестал стараться, и им обоим стало легче). Они долго разговаривали, избегая только одной темы - продажи дома. Прощаясь с сестрой, Андрей сказал, что до Нового года его, скорее всего, выпишут.
        Маша уже собиралась уходить из больницы, когда ее окликнули. Увидев Лену, девушка закипела от возмущения.
        - Ты?! - Во взгляде, самой интонации голоса: «Да как ты вообще смеешь?!»
        Лена растерянно сказала:
        - Я вот Андрею принесла курицу…
        Маша холодно и безжалостно отрезала:
        - Конечно! Сначала доведут человека до инфаркта, а потом курицу приносят!
        - Поговорим? - вдруг предложила Лена.
        - О чем? - усмехнулась Маша. - О чем мне с тобой разговаривать? После всего?
        - Ну конечно, - протянула Лена, - другого я и не ожидала!
        - Нет, это даже забавно! - с вызовом фыркнула Маша и уселась на диванчик. - Ладно, давай поговорим!
        Лена присела рядом. Маша демонстративно смотрела мимо нее.
        - Считаешь меня виноватой? - спросила Лена.
        От возмущения Маша расфокусировалась и с негодованием посмотрела на собеседницу:
        - И ты задаешь мне подобные вопросы? Изволь, я отвечу! Да! Я считаю тебя виноватой. Еще вопросы?
        Лена помолчала и вдруг сказала:
        - А я недавно ходила на твой спектакль.
        - Да ну? - искренне удивилась Маша. - Зачем?
        - Так… Хотела что-то понять для себя.
        - И что, поняла?
        - Ты играла Соломею, Маруся. Хорошо играла. Актриса ты талантливая, кто бы сомневался, но главное, когда ты ее играла - ты все про нее понимала. Понимала, что нет хороших и плохих женщин, а есть злые женщины, обиженные, мимо которых прошла любовь и у которых ничего из того, что они хотели, не сбылось, и оттого они затаили в себе такую обиду на весь мир, что эта обида разрушает их изнутри.
        Маша даже как-то опешила и не нашлась что сказать.
        - И ты все это понимала, как женщина, которая сама через многое прошла, потому что любила и страдала… Но почему, Маша, про свою героиню ты все понимала и ее во всем оправдывала, а про меня не хочешь, хотя тут то же самое?
        - Это искусство, совсем другое. Ну как ты не видишь разницы?! - взволновалась Маша. - Чтобы сыграть роль, я должна вжиться в образ - принять его, оправдать, полюбить, сделать частью себя!
        Лена покачала головой:
        - Знаешь, что меня больше всего поразило в вашей квартире на Мойке, когда я туда попала в первый раз?
        - Ну?
        - Пол. У вас на кухне, в коридоре, в ванной комнате - везде одинаковая черно-белая плитка. Черно-белые квадратики. И вы вчетвером: ты, твои сестры, Андрей - всю жизнь играете в эти классики. Черное. Белое. Черное. Белое. И во всем, и во всех - только так.
        - А разве по большому счету этих двух цветов, двух полярных понятий «плохое - хорошее» недостаточно, чтобы многое, если вообще не все, суметь объяснить, назвать, определить?
        - Иногда нет. По крайней мере мне точно. Ладно, неважно… Я знаю, Маруся, ты не можешь простить мне продажи дома…
        - И этого тоже! Не знаю, как объяснить, если ты не понимаешь: ведь это был не просто дом, это была наша жизнь - наши воспоминания, наша родина. А теперь его больше нет, и у меня чувство, будто меня вырвали с корнем…
        - Где мне понять? - усмехнулась Лена. - Не было у меня такой жизни и таких воспоминаний. И семьи как у тебя.
        - И за это ты всю жизнь мстишь нам?
        Маша взглянула на Лену с вызовом: в конце концов, если она сама настаивает на откровенности - пусть получает. Давно пора было высказать все, что накопилось.
        - Нет, Маша, я просто пыталась стать счастливой. Но у меня это не получилось. Тебе не понять, впрочем. Как и не понять, что значит жить с нелюбимым мужчиной. Когда все раздражает и постоянно болит в груди - вот жизнь проходит, ее уже на донышке, а ничего не сбылось, не сложилось.
        - Умоляю, избавь меня от этих подробностей, - отрезала Маша. - Хочу напомнить, что ты говоришь о дорогом для меня человеке.
        - Да, для вас Андрей родной человек, самый лучший, - кивнула Лена. - А для меня - это мужчина, который не оправдал моих надежд.
        - Угу. Ну, извини, ее надежд не оправдали! Можно подумать, Андрей недостоин большего, чем эта сволочная семейная жизнь с тобой! И будто бы он не обманулся в своих ожиданиях насчет любви и всего прочего!
        - Но он хотя бы действительно любил меня! - грустно протянула Лена. - А у меня и любви-то не было.
        Маша едва не схватилась за сердце:
        - Ну ты даешь! Вот я слушаю тебя, и удивление вытесняет прочие чувства, даже обиду и возмущение.
        Она недоуменно смотрела на Лену - та казалась усталой и выглядела подавленной: облупленный лак на ногтях, непрокрашенные корни волос, небрежность в одежде. Да что с ней?
        Лена продолжила с неожиданной горечью:
        - Знаешь, я думала, мой бывший муж Климов не способен любить кого-то, он любит только свою работу и иногда, под настроение, - себя… А когда я поняла, что Никита без ума от этой бесчувственной, холодной куклы, мне стало так горько… Ведь он действительно любит ее - вот что странно… Почему не я? Почему не со мной? Когда я выходила за Андрея, то хотела доказать Климову, что для кого-то желанна, кто-то меня любит и во мне есть нечто, чего он не разглядел, не оценил. Не самая лучшая мотивация для брака, да?
        - Конечно, - согласилась Маша.
        - А я по молодости не понимала. Надеялась, все наладится, мы привыкнем друг к другу. А потом я узнала о болезни Муси и поняла, что ничего уже не наладится. Нельзя рожать от нелюбимого мужчины, Маша… Ребенок будет несчастен, меня Мусей наказали…
        Они молчали. Маша посмотрела в окно - больничный пейзаж поражал унынием, рядом с крыльцом крутилась бездомная собака. «Тоска, какая тоска…»
        - Да, Маруся, я прежде была другая - лучше, чище, - вздохнула Лена. - Потом озлобилась на весь мир. Видишь ли, Андрей назначил меня своей главной хрустальной мечтой, за которой совсем не знал и не видел реальной женщины. Обычной, у которой болят зубы, у которой есть амбиции и желание, потребность в том, чтобы кто-то любил ее и принимал такой, как есть. Я много лет ждала простого бабьего счастья, а оно все как-то мимо, мимо… Год назад я наконец полюбила, получила то, о чем мечтала, ну вроде бы получила, но это оказалось не то, понимаешь? Словно бы вдруг из ниоткуда, из всех моих многолетних ожиданий и боли, возникло что-то красивое, настоящее, и вот, когда я к нему приблизилась, схватила в руки, оно изловчилось и вырвалось. И стало ясно, что ничего не было, что мое счастье только притворялось настоящим.
        Маша не удержалась от иронии:
        - Извини, я не совсем в курсе твоих жизненных перипетий и не вполне понимаю, о чем идет речь!
        - О моем любовнике. Диме. Мише. Анатолии, неважно, - усмехнулась Лена. - В них я искала одного-единственного, и всякий раз оказывалось, что ошибалась.
        - Тоже мне бесприданница, нежная душа! - хмыкнула Маша. - «Я любви искала и не нашла!»
        - Чтобы искать любовь, необязательно быть нежной душой! - мягко парировала Лена. - Любви, Маша, все хотят и ищут.
        - Дорогая Лена, я понимаю, у тебя трагедия, жизнь не удалась, женского счастья не случилось, я не могу понять только одного: почему за твою личную трагедию должен расплачиваться мой брат?! Почему ты проехала по нему поездом своей трагедии, раздавив Андрея… всмятку!
        Неподалеку раздался крик - какой-то старичок вдруг всплеснул руками и сполз по стене. Тут же вокруг засуетились, подбежали медсестры. Старик пришел в себя, его куда-то повели.
        - Я просто старалась что-то сделать, устроить так, как будет лучше для всех, - сказала Лена. - Мне не хотелось сидеть и ждать, когда Андрей наконец захочет по-настоящему зарабатывать. Он ушел в науку с головой и не желал замечать очевидного - что это никому не нужно. Господи, ну кому в наше время интересна филология? Когда люди и книг-то не читают?! А я должна была подумать о Мусиной жизни. Вам, конечно, легче всего оказалось записать меня в дуры и стервы (и все-то она сволочится, без всякой причины!), а может, я не дура и не стерва, а просто устала от ситуации, когда много лет ты и баба, и мужик, и коня останавливаешь, и в горящие избы скачешь, и берешь в банках кредиты, пытаясь хоть что-то заработать для семьи?! Думаешь, я злая? Может, и так… А ко мне кто-то был добрым? Включая вашу семью? Разве что бабушка. Если хочешь знать, Маша, я жалею о том, что наши отношения с ней не сложились. Только об этом и жалею. Молодая была, глупая, упрямая. Сейчас бы, наверное, постаралась выстроить отношения…
        - Ну и что мне теперь, может, пожалеть тебя? - рассердилась Маша. - После всего, что было, ты вдруг приходишь и откровенничаешь?!
        Лена пожала плечами:
        - Думай что хочешь. Мне уже все равно.
        - Тебя послушаешь, и получается, что ты - жертва?!
        - Не знаю, - улыбнулась Лена. - Может, и так… Тебе, Маруся, нужно перестать ходить по черно-белой плитке… Тем более что ты актриса, тебе нужны и другие тона.
        - Все это, конечно, безумно интересно и где-то для меня неожиданно, но что же, позволь спросить, дальше? Для Андрея, например?
        Лена долго молчала, потом сказала:
        - Дальше решать ему.
        Глядя на несчастную, сломленную невестку, Маша испытывала странные чувства: не было радости и уж тем более пошлого ликования или мрачного удовлетворения от «аз воздам», была только горечь, безмерная усталость и более ничего.
        - Я сейчас подумала, - сказала Лена, - что, если бы в тот день, десять лет назад, не случился этот инцидент с машинами (помнишь, когда мы пересеклись на дороге?), мы могли бы подружиться и многое сложилось бы по-другому.
        Вместо ответа Маша спросила:
        - Можно мне иногда приходить к вам, общаться с Мусей?
        - Приходи, что ж…
        Рядом с ними присели мужчина и женщина. Маша невольно взглянула на эту пару: он - в халате, большой, грузный, порядком растерянный, она - маленькая, седая, волнуется, пытается всучить ему кастрюлю с едой. Мужчина обреченно отбивается, бормочет: «Ну зачем, здесь же кормят!» Маша не удержалась от мысли, что и они с Леной выглядят столь же нелепо - у нее из пакета торчит длинная палка батона, у Лены и вовсе в сумке вареная курица.
        - Знаешь, как ни странно, я рада, что этот разговор состоялся, - вздохнула Маша. - Я думала о тебе иначе… А ты просто несчастная женщина, как я… Как Полина, которая, кстати, вовсе не бесчувственная, холодная кукла… Как Татьяна… Все мы сестры по несчастью, и хотя бы потому нас следует простить и пожалеть.
        - Я сейчас к Андрею… - тихо сказала Лена, поднимаясь. - Хочу предложить ему начать все сначала. Ведь было у нас и что-то хорошее, а потом ради Муси…
        Маша смотрела ей вслед - как и сама Лена, она знала, что скажет Андрей.


* * *
        Татьяна торопилась в больницу к брату, и вдруг запиликал телефон. Досадуя, что позвонили совершенно некстати, она взяла трубку, продолжая складывать в сумку продукты. Услышав этот голос, женщина застыла, и сумка выпала из рук.
        - Таня! - сказал Сергей. - Я приехал!
        Она молчала, чувствуя, как бешено колотится сердце.
        - Почему ты молчишь? - спросил Сергей.
        Тогда она задала вопрос, который, собственно, задавала последние недели, адресуя его и мирозданию, и Сергею:
        - А где ты был так долго?
        - Я все объясню! - заверил Сергей.
        Она вздохнула - какая нелепость! - и со словами: «Не надо ничего объяснять, уже поздно!» - положила трубку.
        Татьяна долго сидела с трубкой, слушая короткие гудки. Как странно, однако… Вот уж действительно наши желания сбываются, но в таком искаженном виде, что мы их не узнаем. Еще месяц назад она болела мечтой любить и быть любимой; это желание прошло через нее, как разрывная пуля, сделав ее несчастной, лишив прочих желаний и смыслов. И вот теперь, когда боль улеглась, когда она справилась со своим наваждением, болезненной привязанностью к Сергею, когда ее жизнь заполнена Юрой, когда на их семью свалилось столько бед: болезнь Андрея, продажа дома, - Сергей вдруг является и мило обещает «все объяснить»! Разве есть причины, которыми можно оправдать столь долгое молчание? И разве теперь между ними что-то возможно? С тех пор как она усыновила Юру, ее жизнь полностью изменилась, все свое время, душевные силы Татьяна отдает сыну, стремясь наверстать упущенное за те годы, что мальчик прожил без нее. Вряд ли Сергей захочет разделить с ней ответственность за ребенка, а если выбирать между личной жизнью и сыном, она, конечно, выбирает Юру. Значит, надо забыть Сергея, сосредоточиться на сыне, жить для него…
        Вечером, возвращаясь из больницы, у своего парадного Татьяна увидела Сергея. Он бросился к ней, сказал, что им нужно поговорить. Татьяна отстранилась и, собрав волю в кулак, холодно ответила, что спешит. Сергей с горечью заметил, что у его молчания есть причины - могла бы и выслушать! Татьяна пожала плечами - а я не хочу ничего слышать, извини! - развернулась и пошла прочь. Он нагнал ее, взял за руку. Она решительно вырвалась и, зайдя в парадное, захлопнула дверь.

…Юра начал деловито накрывать на стол (парень старался помогать ей по хозяйству). Татьяна, чтобы не обидеть сына, честно поклевала приготовленный им ужин, хотя больше всего ей сейчас хотелось закрыться в своей комнате и пореветь всласть, пожалеть себя разнесчастную.
        - Ешь! - нахмурился Юра. - Худая стала - просто жуть!
        Татьяна грустно улыбнулась - Юрина забота казалась ей трогательной. Они поужинали, выпили чай. Обычно по вечерам они с Юрой устраивали «семейное чтение» - устраивались вместе на диване и читали вслух. Татьяна приобщала мальчика к «золотой» детской классике, подсовывала сыну свои любимые книги. После чтения они обычно обсуждали прочитанное, разговаривали обо всем на свете. Зная, что Юра ждал этого вечернего общения целый день, Татьяна чувствовала вину, потому что сегодня у нее ни на что не было сил. Она начала читать, но вскоре замолчала, уставившись в окно. Некоторое время Юра деликатно молчал, выжидая, потом все-таки прервал ее раздумья:
        - Ма, что-то случилось?
        - Нет, скорее не случилось, потому и грустно. Вырастешь - поймешь!
        - Как будто сейчас не понимаю! - обиделся Юра. - Личная жизнь, да?
        Татьяна усмехнулась - какой ты догадливый, сынок! - извинилась и, сославшись на усталость, пошла спать.
        На следующий день, вернувшись с работы домой, она обнаружила там незваного гостя. Сергей с Юрой сидели на кухне. Сын поил гостя чаем. На столе в вазе стояли свежайшие розы.
        - Что здесь происходит? - Ее голос зазвенел от гнева.
        - Не видишь - чай пьем! - невозмутимо ответил Юра. - И ты давай садись с нами!
        - Почему ты пускаешь в дом посторонних? - возмутилась Татьяна.
        Юра достал из вазы конфету и спокойно заметил:
        - Зачем так волноваться? Во-первых, он не посторонний, он назвался твоим другом, а во-вторых, будем считать, он ко мне пришел! Раз я тут живу - имею право принимать кого хочу!
        - Ты права не качай! - прикрикнула Татьяна и осеклась - чего, собственно, она кричит на ребенка, он-то тут при чем?!
        - Может, все-таки чаю налить? - улыбнулся Юра.
        - Налей! - неожиданно согласилась Татьяна и села за стол.
        Она пила чай, стараясь не смотреть на Сергея. Тот тоже казался смущенным.
        Юра взглянул на них и хмыкнул:
        - А говорите, что друзья… Не понимаю!
        Татьяна с Сергеем промолчали.
        - Кажется, она на вас обижена! - заметил Юра. - Я по ее лицу вижу. Вообще, она добрая, вы не думайте!
        - Я знаю, - кивнул Листик.
        - Это надо постараться, чтобы ее довести! Вот вы, например, чего такого сделали? - спросил Юра.
        - Понимаешь, какая штука, парень, - начал Сергей, - я действительно виноват. Исчез на два месяца, не звонил… Могу представить, что обо мне теперь думает Татьяна. Но у меня есть оправдание…
        Татьяна не сдержалась и выразительно посмотрела на Сергея - ну-ну!
        - В сентябре, вернувшись в Прагу из Петербурга, я заболел. И вот незадача, на два месяца выпал из жизни. Оно, конечно, следовало бы предупредить знакомых, - Сергей усмехнулся, - но такие вещи, как болезнь, сложно предугадать и спланировать.
        Татьяна почувствовала, как у нее что-то оборвалось в груди:
        - Что с тобой было?
        В голосе волнение, тревога, какая тут, к чертовой матери, гордость!
        - Наверное, в Петербурге сильно простудился, лечиться не стал, это уж как водится, и в итоге загремел в больницу с воспалением легких! - Сергей нервно постукивал пальцами по краю стола.
        - Неужели пневмония в наше время способна вывести человека из строя на два месяца? - спросила Татьяна.
        Сергей пожал плечами:
        - На счет пневмонии не знаю. Изобретение пенициллина, понятное дело, сильно упростило задачу. Но я в этот раз получил по полной программе, приплюсовав к своим болячкам еще и заражение крови - врачебная ошибка, последствия которой свалили меня с ног еще на полтора месяца. Вот так все неудачно совпало, хотя доктора уверяли, что мне еще повезло, мог и вообще не выкарабкаться.

«Как странно, - подумала Татьяна, - примерно в это время тяжело болел Юра. Даже болезнь та же самая…»
        Помолчав, она спросила:
        - А сейчас с тобой все в порядке?
        - Да, - ответил Сергей.
        - Но разве позвонить, предупредить было нельзя? - Она осеклась.
        Сергей вздохнул:
        - Я, вероятно, не сумею объяснить… Сначала я просто не мог сообщить тебе, потому что в разобранном виде валялся в больнице, потом боялся напугать, понимал, что ты захочешь приехать, а я не мог допустить, чтобы ты увидела меня слабым…
        - Ну, конечно, - фыркнула Татьяна, - классический мужской ответ!
        - Кстати, это характеризует его с хорошей стороны, - вякнул Юра.
        Татьяна гневно зыркнула на сына:
        - Не встревай!
        - Я все думал, почему так получилось? - сказал Сергей. - А теперь понял: может, это испытание перед новой жизнью?! Через болезнь изжить прошлое?
        - Очень литературные мысли! - усмехнулась Татьяна. - Кстати, твоя книга принята к публикации.
        Сергей равнодушно пожал плечами.
        Татьяна внимательно посмотрела на него - выглядел он не лучшим образом, сильно похудел, под глазами тени. Уже совсем другим голосом, в котором сквозила забота и нежность, женщина спросила:
        - Так ты теперь здоров?
        - Да… Я приехал сразу как смог. Ты веришь мне? - Он взял ее за руку.
        Вместо ответа Татьяна произнесла:
        - Кстати, за время твоего отсутствия у меня появился сын!
        Она произнесла это как будто даже с вызовом, дескать, что скажешь, тебя такой вариант не пугает?
        - Знаю! - улыбнулся Сергей.
        - Я ему все рассказал! - пояснил Юра. - И как ты меня забрала, и про то, как я болел, и про собаку! Наверное, надо было с тобой посоветоваться?
        Татьяна махнула рукой.
        - Вот скажите, вы ее любите, что ли? - Юра пытливо посмотрел на Сергея.
        - Люблю, - признался Сергей.
        - Она - хорошая женщина! - заметил Юра.
        Сергей кивнул:
        - Я давно понял, парень!
        Юра продолжил допрос с пристрастием:
        - А вы готовы на ней жениться, чтоб все, значит, по-серьезному?
        - Готов. Женюсь. Хоть завтра! - заверил Сергей.
        - А со мной как быть? - забеспокоился Юра. - Я теперь с ней!
        Сергей рассмеялся:
        - Договоримся! Только имей в виду, я буду строгим папашей. Либеральничать не стану. Если что - и по шее могу!
        - Непедагогично! - пискнула Татьяна.
        - Мужчины сами разберутся, - отрезал Юра. - А насчет собаки что скажете?
        - Не вижу проблемы! - невозмутимо произнес Сергей. - Собака - друг человека.
        - Вы с ума сошли? - возмутилась Татьяна. - Может, спросите, чего я хочу?
        - Мать, мы лучше знаем, как будет лучше! - решительно заявил Юра. - Ты молодая, тебе еще жить да жить, надо личную жизнь устраивать, чего там, я все понимаю!
        - Значит, ты не против, старик? - обрадовался Сергей. - Прошу у тебя ее руки!
        Юра посмотрел на Татьяну:
        - Мужик-то он приличный?
        Женщина смутилась:
        - Вроде да…
        - Что ж тогда думать? Надо брать! - пожал плечами Юра. - Ну, вы тут договаривайтесь, а мне пора с собакой гулять!
        Татьяна вздохнула - она боялась остаться с Сергеем наедине.


* * *
        За две недели до Нового года Данилов сказал Полине, что им нужно серьезно поговорить. Она удивилась - Иван выглядел порядком взволнованным.
        - Полиша, сегодня мне позвонил мой давний, еще институтский приятель и предложил должность главного врача в крупной больнице.
        Полина улыбнулась:
        - Поздравляю, замечательная новость! Мне кажется, ты мечтал о такой работе.
        - Все дело в том, что речь идет не о Петербурге, - замялся Данилов. - Мне предлагают работу в Сибири. Мой приятель сейчас работает там в городской администрации…
        Полина замерла, уже поняв, к чему он ведет.
        - Город современный, интересный, - увлеченно продолжил Данилов, - нам предоставят удобную квартиру. Мне кажется, это хороший шанс для нас: начать все с нуля.
        Она почувствовала, как внутри закипают раздражение и злость.
        - Ты это серьезно, Иван? Значит, я должна бросить родной город, сестер, студию и поехать куда-то в тьмутаракань?! Вот уж точно - начать все с нуля! Огромный жуткий нуль!
        Он растерялся:
        - Ну, не все так плохо… Почему тьмутаракань? Это областной город - миллионник, в котором, я уверен, и для тебя найдется работа.
        - Ах, оставь! - Она раздраженно махнула рукой. - Скажи, пожалуйста, Иван, а тебе зачем это нужно?
        - Да так… Устал быть человеком «с большими усами и малыми способностями», - Данилов усмехнулся, - кажется, так Чехов определял одного из своих героев.
        Она смутилась:
        - Перестань, ну зачем ты?!
        - Я думал, что там, в другом городе, на новой работе сумею отчасти увеличить свои возможности, но если ты против переезда…
        - Иван, прости, я не смогу оставить Петербург.
        - Хорошо, Полиша, я понял. Значит, разговор закончен.
        - Но ты, если хочешь, можешь ехать!
        - Ну что ты говоришь? Как я поеду один? Я не могу… У меня никого нет, кроме тебя.
        Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась растерянной и жалкой. Полина поспешила перевести разговор на другую тему.
        На следующий день, вернувшись с работы домой, она застала мужа сидящим перед телевизором. Данилов смотрел документальный фильм о белых медведях. При этом муж почему-то не счел нужным включить звук. На экране беззвучно мелькали льды, снега, северное безмолвие, медведи в запредельном своем одиночестве. Полина вспомнила слова Данилова о том, что у него никого нет, кроме нее, и почувствовала невыносимую боль. Она хотела что-нибудь ему сказать, но задохнулась и не смогла. Полина выбежала в ванную, пустила воду, как делала раньше, когда звонил Климов, и разрыдалась.
        Успокоившись, она вышла и сказала Данилову, что все обдумала и готова, как заправская декабристка, последовать за ним хоть на край света.
        Муж молчал, уткнувшись в телевизор. Она подошла к нему, заглянула в глаза:
        - Иван, когда надо ехать?
        - В январе. - Он смотрел на нее тревожно и недоверчиво.
        - Вот и хорошо, значит, праздник встретим здесь, а в новом году начнем новую жизнь!
        Его лицо просветлело.


        Глава 6
        Маша вздохнула:
        - Ну вот и Новый год! А там и Рождество, и Святки, и не успеешь оглянуться - осень. Время отгрызают мыши. Оно вкусный сыр…
        Маша отвернулась от окна, задернула штору и повернулась к сестре.
        Татьяна пекла знаменитый «Наполеон» по бабушкиному рецепту.
        - О чем ты, Маруся? - Сестра отвлеклась от такого важного занятия, как взбивание крема.
        Маша пожала плечами:
        - О том, что время несется вприпрыжку… И с каждым годом - все быстрее. Словно кубарем с горы.
        - Да-да, - рассеянно пробормотала уставшая Татьяна. Она с самого утра хлопотала по хозяйству, что-то безостановочно нарезая, запекая, взбивая.
        - Не забудь охладить шампанское, Маруся! - попросила Татьяна.
        Маша покосилась на гору коржей и мечтательно улыбнулась - ради этого торта она была готова пожертвовать всем на свете, даже фигурой.
        Закончив с праздничными угощениями, Татьяна с Машей перешли в гостиную - наряжать елку. Наступающий Новый год сестры решили отмечать в квартире на Мойке (раньше Басмановы всегда праздновали его в Березовке). Сергей с Юрой с утра уехали за подарками. Вечером в гости должны были прийти Андрей и Полина с Иваном.
        Татьяна бережно сняла с антресолей коробку со старыми елочными игрушками. С каждой из них были связаны воспоминания: эту игрушку покупал отец, эти - мама, а когда Татьяна достала из коробки картонных нарисованных ангелов, сестры расплакались - ангелов собственноручно когда-то расписала бабушка.
        - Стеклянный домик нам принес Клюквин! - грустно сказала Татьяна.
        - А сиреневый шарик мне подарил Саша, - печальным эхом вторила Маша. - Он повесил его на ель в саду… Помнишь наши зимние праздники в Березовке, Таня? Обычно мы приезжали к бабушке тридцатого, наряжали ель прямо в саду, играли в снежки, катались с горы… Время от Нового года до Рождества было сплошным праздником души - череда бесконечно счастливых, радостно-веселых дней…
        Она подошла к окну, посмотрела на залитую огнями набережную:
        - Смотри, какой снег! Погода новогодняя! Все замело!
        Татьяна вздохнула:
        - Наверное, в Березовке дорожки занесены снегом. Знаешь, я хотела свозить туда Юру и никак не решусь - не представляю, как увижу дом, который уже не наш… Не смогу это выдержать. Может быть, потом… А пока никак не привыкну к мысли, что у нас больше нет дома. Для меня он был родиной. А теперь я, получается, эмигрант…
        - Ничего не поделаешь, Таня, все мы в глубокой внутренней эмиграции, как говорит Андрей, - усмехнулась Маша, - тебе вон теперь вообще на два города жить придется.
        - Будешь приезжать ко мне в Прагу?
        - Конечно! Кстати, знаешь, у нас в будущем году запланированы гастроли по Европе…
        Когда Маша ушла надевать вечернее платье, Татьяна оглядела гостиную - все было готово к празднику, горели свечи, переливалась елка. Новый год всегда казался ей особенным праздником, но в последние несколько лет из него ушло ощущение чуда, а теперь нежданно-негаданно благодаря Юре вернулось (потому что, когда встречаешь Новый год с детьми, праздник становится волшебным и ты возвращаешься в детство). За это, как и за многое другое, Татьяна бесконечно благодарна сыну. Да, иногда ей бывает с ним тяжело, но она ни разу не пожалела о том, что усыновила его, а то, что мальчик в тот осенний вечер пришел к ним в дом, она считает промыслом и даром Божьим.
        Татьяна задумалась и не услышала, как в комнату вошла Маша.
        - Я все хочу тебя спросить, - сказала сестра. - Что же, Таня, ты теперь счастлива?
        Она смущенно кивнула, словно извиняясь за свое счастье.
        Маша улыбнулась:
        - Я и смотрю - ты прямо светишься! Тьфу, чтоб не сглазить! Надо подержаться за черное! А, вот у Балалайки черный нос! - Она прикоснулась к собачьему носу. - Я так рада за тебя, Таня!
        - Спасибо, родная… Вот только, Маруся, все непросто… - Глаза Татьяны затуманились печалью.
        - Ты о чем?
        - Понимаешь, Маруся, в моей жизни появилось невероятное счастье, но вместе с ним - страх. Страшно потерять то, что имеешь… Когда я думаю, что могу потерять Сергея, Юру или вас, девочки, мне становится страшно… Я недавно услышала потрясающую фразу: «Счастье в том, чтобы у тебя был кто-то, кого можно утратить». Если следовать этой истине, я, безусловно, очень счастливый человек. И вместе с тем мне страшно, что мое счастье однажды исчезнет, разобьется. Но это недостойные мысли для верующего человека, - Татьяна вздохнула, - бабушка бы меня отругала и сказала, что не надо ничего бояться, а нужно просто любить и быть благодарной. И я стараюсь преодолевать свои страхи… Надеюсь, у меня когда-нибудь получится…


* * *
        За час до Нового года пришли Андрей и Полина с Даниловым. Увидев сестру, Маша пискнула от восторга - Полина была затянута в зеленое, очень узкое платье, которое подчеркивало все достоинства ее словно выточенной искусным мастером фигуры. В сочетании с короткой мальчишеской стрижкой и туфлями на высоченных каблуках вышло невероятно эффектно. Маша потрогала на ощупь благородный, шуршащий шелк и выдохнула: «Дааа!» Из трех сестер именно Полина обладала безупречным вкусом и чувством стиля, что не раз признавали Маша с Татьяной.
        Вскоре началась та суета, какая обычно случается, когда уже надо садиться за стол
«провожать старый год», но еще ничего не готово.
        Глядя на хлопоты сестер, Полина сказала:
        - Смешная штука - эта новогодняя беготня. Суетимся, спешим, волнуемся, словно боимся не успеть, не вскочить в будущее! Но всякий раз успеваем, вскакиваем… Так что не волнуйтесь, девочки, и на сей раз получится!
        - Проводим старый год! - предложила Татьяна.
        Сергей разлил шампанское в фужеры.
        - А год был так себе, - вздохнула Маша, - средний.
        Сергей покачал головой:
        - Не согласен!
        - Вы, счастливые, не в счет! - фыркнула Маша. - Между прочим, не всем так повезло!
        - Значит, есть чего ждать от будущего года! - сказал Сергей.
        Маша усмехнулась:
        - Ха-ха, будущее! С прошлым бы разобраться! Иногда кажется, что оно, как тигр, бежит за мной по пятам! Представляете, вчера встретила Сашу Бушуева! Смешно - меня все время с ним сталкивают нос к носу, как будто мы живем не в пятимиллионном мегаполисе, а на необитаемом острове, где уж никак не разойтись двум потерпевшим кораблекрушение.
        - И как он, Маруся? - спросила Татьяна.
        Маша недовольно повела плечиком и сказала с непередаваемой интонацией:
        - Судя по всему, неплохо! Сытый, лощеный, кашемировое пальто, кейс из кожи крокодила, тьфу!
        - Ну конечно, - рассмеялась Полина, - окажись Бушуев в рубище, голодный, холодный, несчастный, он снискал бы у тебя больше сочувствия, а дорогое кашемировое пальто - это как-то… очень жизнеутверждающе, просто до неприличия.
        Татьяна глазами спросила у сестры, говорила ли та с Сашей.
        - Нет, мы не разговаривали, - ответила Маша. - Сдержанно кивнули друг другу:
«Сколько лет, сколько зим!» - и разошлись восвояси. Это даже смешно… Так смешно, что я сейчас, право, расплачусь. - Она закусила губу и действительно расплакалась.
        - Представляете, мой пасьянс вчера сложился впервые за много лет, - сказала Татьяна, чтобы перевести разговор.
        Маша так удивилась, что перестала плакать:
        - В самом деле? А это что значит?
        Татьяна улыбнулась:
        - По меньшей мере нечто необыкновенное!

…Проводили старый год и встретили новый, пили шампанское, танцевали, устав, перешли к чаю и застольным беседам. Как водится, много вспоминали, главным образом неспешную жизнь в Березовке, с пирогами и разговорами.
        Уловив общее ностальгическое настроение, Полина иронически заметила:
        - Удивительно! Жизнь проходит, дом заложен, а мы все сидим, мило беседуем и пьем чай, делая вид, будто ничего не происходит!
        - А разве мы в силах что-то изменить? - удивилась Татьяна.
        - Такие, как мы, ровным счетом ничего не могут сделать! - отрезала Полина. - Вот так в семнадцатом году и просрали Россию. Такие же милые чеховские персонажи, как наша семейка. Потомки этой исчезнувшей Атлантиды теряют ее сейчас!
        - Поля, что за слова! - сморщилась Татьяна.
        Полина усмехнулась:
        - Ах извините! Нежные чеховские барышни! В погоне за красивостями теряем что-то важное! Ладно, не обижайтесь на меня… Я просто нервничаю… Я хотела сказать, что после Рождества мы уезжаем.
        Она поведала об их с Даниловым решении. После ее сообщения воцарилось всеобщее молчание, только Маша растерянно спросила:
        - Как же так? А мы?!
        Машин вопрос, полный любви и укора, повис в воздухе.
        Полина виновато улыбнулась:
        - Мы приедем к вам летом в… - она чуть было не сказала «в Березовку», но быстро поправилась, - Петербург, и будут пироги, вишневое варенье и разговоры до рассвета. Все опять повторится, как раньше.

«Нет, неслучайно пасьянс сложился! - подумала Татьяна. - Какая странная новогодняя ночь: сильная радость и грусть, ощущение того, что мы словно стоим у какого-то края, перед долгой разлукой… Где они, черные дыры, в которых исчезают наши любимые люди?»

…Андрей открыл шампанское и произнес тост:
        - За будущее - оно так быстро становится настоящим!
        Поднимая бокал, Татьяна смахнула слезу. Будут разлуки и встречи, новые прекрасные книги и музыка, радости и огорчения, успех и неудачи, печаль и ошеломительное счастье, будет жизнь со всем, что в ней есть!


* * *
        Рождество в семье Басмановых было любимым праздником. Вечером Татьяна с Машей ждали в гости Андрея, а с утра сестры отправились гулять, прихватив с собой Юру. Озябнув, они зашли в любимое кафе. Отпив кофе, Татьяна взглянула в окно и вздрогнула - мимо прошел мужчина, показавшийся ей знакомым, но он так быстро скрылся за углом, что женщина не сумела его узнать.
        - Что с тобой?! - воскликнула Маша, увидев вытянувшееся лицо сестры.
        - Мне вдруг показалось, - пробормотала Татьяна, - а впрочем, разве это возможно?! Наверное, просто внешнее сходство…
        Возвращаясь домой по набережной, они зашли в музей печати на выставку старых рождественских открыток. Глядя на благостные изображения пухлых ангелов, санта-клаусов, образцово-показательных детишек девятнадцатого, сентиментального, века, Татьяна с грустью подумала: жаль, что открытки уходят из нашей жизни, как рукописные письма и печатные книги, - в их электронной замене нет ни жизни, ни радости.
        Рассматривая надписи на пожелтевших от времени открытках, Татьяна прочла одну, которая ее растрогала, - некой Пелагеюшке желали «всяческого счастия и много новых кавалеров!»; поздравление было датировано 7 января 1907 года. «Эх-хе, давно уже нет Пелагеюшки на свете, и кавалеры ее истлели, а вот открытка осталась - привет из прошлого века и другой жизни…» В музее Татьяна купила открытку, стилизованную под старинную, - она знала, кому ее пошлет. Вечером она подписала открытку Климову - перелетная птица через океан с самыми добрыми пожеланиями любимому другу.

        В центре стола в празднично украшенной гостиной стоял сладкий пирог, испеченный Татьяной, горели свечи.
        Басмановы собирались ужинать, когда в дверь позвонили. Маша пошла открывать. Вскоре из коридора донесся звук открываемой двери и протестующие возгласы Маши, а через пять минут она вернулась в гостиную в сопровождении Деда Мороза. Последний выглядел совершенно как классический Дед Мороз: красная шапка, шуба, длинная белая борода и даже большой мешок за плечами. Немая сцена…
        Маша первая пришла в себя:
        - Дедушка! Я же объяснила, вы, вероятно, перепутали адрес?!
        Дед Мороз прокричал низким, утробным голосом:
        - Ничего я не перепутал! Что, ребятушки, заскучали без меня? - Он хитро подмигнул и затряс бородой.
        Маша пожала плечами:
        - Бред! Заскочил в квартиру, едва не сбил с ног!
        - Ты заказал Деда Мороза для Юры? - Татьяна посмотрела на Сергея.
        Он недоуменно покачал головой.
        Между тем пришелец чувствовал себя уверенно. Он предложил Маше рассказать стишок. Та угрюмо послала его к черту. Тогда дед подошел к Андрею и со словами: «А ты, мальчик, зайчиком будешь!» - надел ему на голову заячьи уши.
        Тот вскинулся:
        - С ума сошли, уважаемый?
        - А теперь, дети, давайте вместе прочтем стих! - энергично, с большим энтузиазмом воскликнул Дед Мороз. - А какой мы прочтем стих? «Раз, два, три, елочка, гори!» Не горит что-то наша елочка, включили бы, что ли! Хм, здесь определенно не ждали старого Мороза!
        Один ус у него предательски дрогнул.
        - Дедушка, у вас усик отклеился! - заметила Маша.
        Незваный гость невозмутимо поправил ус и раскрыл свой мешок:
        - Дед Мороз про вас помнил - принес подарки. Встаньте, дети, встаньте в круг! А вот и подарки! - Он доставал яркие пакеты и вручал их каждому из присутствующих.
        - Да это же… - Татьяна застыла, вглядываясь в фигуру незваного гостя. - Никита!
        - Здравствуйте! Вот он я - блудный заокеанский сын! - сказал Климов и сдернул маскарадное облачение.
        Маша закричала и бросилась ему на шею.

…Татьяна погладила рукой небритые щеки друга, поседевшие волосы.
        - Никита! - повторила она, словно пробуя имя на вкус, вспоминая его звучание. - Ты вернулся?
        Климов улыбнулся:
        - Все мы на самом деле возвращаемся, просто не всегда туда же! Простите мне мой маскарад, друзья, возможно, это выглядело глупо, но, признаюсь, я здорово волновался, когда собирался к вам, в конце концов понял, что попросту не выдержу пафоса и серьезности встречи, и решил заменить трагедию фарсом, выкинуть нечто в духе Клюквина!
        - Никита, я хочу познакомить тебя кое с кем! - сказала Татьяна. - Это мои муж и сын.
        Климов крепко, сердечно пожал руку Сергея. Ему сразу и безоговорочно понравился муж Татьяны - спокойный, уверенный, похоже, надежный, да и смотрит на Татьяну с таким обожанием, что ее друзья тут же проникаются к нему симпатией.
        Юре Климов протянул ковбойскую шляпу:
        - Вот, старик, тебе подарок! Я покупал когда-то для одного очень хорошего человека… Юры Клюквина.
        - Подумать только, Никита приехал! - Татьяна не скрывала радости. - Неужели форс-мажорные обстоятельства все-таки случились?
        Климов кивнул:
        - Да. Ностальгия! Такой вот типичный форс-мажор. Очень захотелось увидеть этот город, всех вас… Меня когда-то одна барышня научила, как надо делать: разделить лист бумаги на две колонки, в одной написать аргументы в пользу принимаемого решения, в другой - против; ну, я разлиновал, расписал пункты за то, чтобы ехать в Россию, и доводы против, последних оказалось двести двадцать семь, а в колонке
«за» значился только один. Вот я и поехал.
        Разглядывая сестер, Климов с радостью отметил, что они не изменились внешне (разве что Маша теперь не похожа на девчонку - исчезли порывистость, некая резкость, девчонка превратилась в красивую молодую женщину, появился лоск, элегантность, округлая мягкость жестов; она выкрасила волосы в ярко-рыжий цвет - ей удивительно идет). Татьяна, как всегда, выглядит безупречно - идеальная осанка, строгое вечернее платье, волосы уложены на голове короной. Время невластно над его любимыми барышнями! Правильно - а почему они должны были измениться?! История, когда характер «выходит на лицо» и какая-нибудь тонкая, звонкая в юности красотка в зрелом возрасте превращается в вульгарную, сволочную бабу с двойным подбородком, не про них. «А вот Андрей изменился, - вздохнул Климов, - как-то сдал (должно быть, после больницы?), похудел, полысел - увы… Хотя, что уж там, наверное, и я сам кажусь им постаревшим».
        - Ну и чем вы тут занимаетесь? - спросил Климов.
        - Да так, время проводим! - хихикнула Маша.
        Климов улыбнулся:
        - И как, удалось вам его провести?
        Маша развела руками:
        - Время, как известно, не проведешь! Никита, расскажи лучше о себе, как ты жил там?
        Он растерялся - долгим был бы его рассказ и не совсем к праздничному столу пришелся.



…«Я вернулся в мой город, знакомый до слез…»
        Климов прилетел в Петербург пару дней назад. Он вышел из самолета в темное морозное утро, взял такси и поехал в отель - совсем как турист.
        В петербургской квартире Климова все это время жила его племянница; Никита не стал сообщать ей о приезде - не хотел беспокоить. У барышни личная жизнь, с ней живет молодой человек, зачем он им будет мешать?! Поживет в гостинице - не проблема. Правда, в действительности оказалось, что проблема все-таки есть: в родном городе он почувствовал себя туристом - странные ощущения…
        Никита остановил такси у «Астории», но не пошел устраиваться в отель, а побрел к Исаакиевскому собору, который в черном небе навис над городом, как огромная птица; Климов спустился к реке, постоял, покурил и только потом отправился в отель.
        После небольшого отдыха он снова вернулся к Исаакию и поднялся на колоннаду, откуда Петербург был виден как на ладони: мосты, набережные, строгие стрелы проспектов, словно вычерченные огромной небесной линейкой или высеченные резцом на поверхности города.
        С Дворцового моста Климов разглядывал открывавшуюся городскую перспективу, содержавшую все оттенки серого: сизый, темный - свинцовый, гранитный и серый до исчерна (совсем безнадежный и угрюмый). Когда Никита смотрел с моста, небо было серым и река серой, они сливались друг с другом, так что уже было не ясно, где небо, а где вода, - они казались одним целым, а Петербург плыл в этом сером пространстве, как гигантский корабль.
        Он кружил по городу старыми излюбленными маршрутами, дошел до дома Басмановых на Мойке и, конечно, забрел на Фонтанку, где долго стоял у дома Полины, глядя на ее окна, в которых горел свет.
        Еще в Америке ему жутко захотелось снега (уезжая, Климов даже сказал Дженни, что едет «за русским духом: снегом и Рождеством»), такого настоящего - крупного, хлопьями и чтобы непременно сугробы на улицах! Сугробы в Петербурге действительно были, а вот снег не шел…

«Ну дела, приехал за снегом, а снега-то и нет!» - подумал он, и вдруг - словно его услышали где-то там, на небесах, - повалил снег. Климов застыл, благодарный, взволнованный, и целую вечность смотрел на это чудо (начиналась уже настоящая метель!), а потом потер снегом лицо - до боли. Он вспомнил фразу из Чехова:
«Смысл… Вот снег идет. Какой смысл?» Как-то все так совпало: и этот вечер накануне Рождества, и снег, и свет из окон Полины, - что он задохнулся от какого-то мучительного, болезненного счастья.


* * *
        - Ты надолго приехал? - спросила Маша.
        - На несколько дней, - виновато ответил Климов и поспешил добавить, увидев ее огорченное лицо: - В следующий раз погощу подольше.
        - И когда будет этот «следующий раз»? - вздохнула Маша.
        Он подмигнул ей:
        - Может быть, в мае, на твой день рождения?
        - Приезжай! - обрадовалась Маша. - Сделаешь мне настоящий подарок!
        - Кстати, что, если твой день рождения отметить в Березовке, как в старые добрые времена? - предложил Климов.
        Маша замерла - неужели он оговорился или забыл о том, что она ему рассказывала?
        - Никита, я думала, ты знаешь, что дом продан? - растерялась Татьяна. - Его купил Виктор Лопатин. Можно, конечно, попросить Лопатина разрешить нам приезжать туда время от времени, но это, во-первых, неудобно, а во-вторых, морально тяжело…
        - Зачем ждать до мая, когда можно встретить там старый Новый год, - улыбнулся Климов, - я заказал большой паровой котел, чтобы в доме было тепло даже зимой… А разрешения спрашивать ни у кого не нужно, дом принадлежит тебе, Татьяна. Правда, еще потребуется уладить кое-какие формальности, заехать к нотариусу, оформить документы; мы этим займемся сразу после праздников.
        - Никита, ты о чем? - спросила потрясенная Маша.
        Смущаясь (он не хотел, чтобы это выглядело как широкой жест), Климов рассказал, что после разговора с Машей решил приехать в Россию на Рождество и сделать Татьяне свадебный подарок, «в качестве которого как нельзя лучше подходил дом в Березовке». Никита позвонил Лопатину и предложил выкупить дом, пояснив, что делает это для Татьяны; к чести Виктора - тот сразу согласился и попросил ровно те деньги, за какие дом был продан. Вчера они «ударили по рукам», и сделка, можно сказать, состоялась.
        - Никита, но мы не можем принять такой подарок! - произнесла Татьяна.
        - Не о чем говорить! Считайте, это мой подарок на свадьбу! - отрезал Климов. - Откажешься - обидишь меня.
        Татьяна смахнула слезы:
        - Но это так дорого…
        - Пустяки, - рассмеялся Климов. - Я недавно получил премию за выдающееся научное открытие и пока не стеснен в средствах.
        Климов, конечно, соврал: никаких особенных денег в Америке он не заработал, зарплата у него была так себе - средняя, и для того, чтобы купить дом в Березовке, пришлось влезть в банковский кредит, отдавать который придется бог знает сколько. Ничего этого Никита им, разумеется, не сказал.

…Андрей смотрел на друга, плачущих сестер и чувствовал, как к нему возвращается что-то утраченное, то, что, думалось, ушло навсегда.
        - Просто рождественское чудо! - взволнованно сказала Татьяна. - А ведь это тебя, Никита, я сегодня видела в городе!
        Она принесла подписанную для Климова открытку.

        - Теперь все обязательно будет хорошо! - воскликнула Татьяна, разливая чай. - День рождения Маши мы отметим в Березовке!
        - А помните тот день в мае, когда мне исполнилось девятнадцать?! - вздохнула младшая сестра. - Май оказался таким теплым, солнечным, в садах цвела сирень! Ах как мы были счастливы в тот день…
        - Мы были молоды, Маруся, - мягко возразил Климов.
        - Помните, мы еще загадывали, что с нами случится дальше, строили планы… Где это сейчас? И для чего были наши мечты и надежды? - спросила Маша.
        Андрей усмехнулся:
        - За очередным поворотом мы все поймем, узнаем, и тогда…
        Климов мысленно завершил фразу: «И тогда нас не станет…»
        - Никита, скажи мне как физик, - попросила Маша, - время категорически необратимо?
        - М-да, - развел руками Климов. - Неужели, Маруся, ты хочешь, чтобы я рассказал сейчас о втором начале термодинамики?!
        - Ой, не надо, - испугалась Маша. - Ты объясни на человеческом языке!
        Климов кивнул:
        - Хорошо, попробую. К примеру, если в кофе добавить сливки, их уже будет не отделить от кофе, но эта необратимость не имеет логического характера, она лишь очень вероятна, то есть существует ничтожная вероятность того, что сливки и кофе вновь разделятся; но эта вероятность, как писал Больцман, равна вероятности того, что жители одного большого города в один и тот же день покончат жизнь самоубийством…
        - А почему бы и нет? - перебила Маша. - Всякое в жизни бывает! Мало ли что у них там, в городе, могло произойти!
        Климов рассмеялся:
        - Ну, ежели так, то существует вероятность того, что время не есть необратимый процесс в том житейском смысле, в котором мы привыкли об этом думать.
        - Ах, если бы жители одного города разом попрыгали с крыш, сливки отделились от кофе, а стрела времени повернулась вспять, и мы бы вновь оказались в том майском сиреневом дне! - мечтательно произнесла Маша.
        - Так хочешь снова стать юной, Маруся? - улыбнулась Татьяна.
        После недолгих размышлений Маша призналась:
        - Не-а, не хочу! И на вопрос «Легко ли быть молодым?» я бы ответила, что быть вообще нелегко, а молодым особенно! Потому что в молодости ты еще ничего про себя не знаешь и весь мир идет на тебя войной, и что с этим делать - решительно непонятно. Вот я себя спросила: а хотела бы я, чтобы мне опять было девятнадцать, и тут же перекрестилась - чур меня, чур! Потому что как меня колбасило, душекружило и било башкой обо все стены в этот период, не приведи господи вновь пережить. - После паузы она добавила с очевидной грустью: - В юности мне очень хотелось бурь, великих потрясений, головокружительной карьеры, а тихое счастье казалось скучным или чем-то, что можно отложить, что еще подождет… А потом прошло время, и стало понятно, что дороже того счастья и нет ничего… И если я бы вернулась в тот майский день, я бы, наверное… - Она замолчала.


* * *

«Как странно, - подумал Климов, - время проходит, люди рождаются, умирают, мчатся поезда, ракеты взрывают космос, а Басмановы по-прежнему сидят за столом, творя обряд какого-то вечного чаепития. Их центр мира - этот стол, и, что бы ни случилось, они пьют чай, грустят, смеются, плачут, поздравляют друг друга, произносят тосты; на столе расставлены чашки - времени нет! Басмановы создали для себя замкнутое пространство, погрузились в собственный внутренний мир и невозмутимо попивают чай. Кажется, я и не уезжал никуда, дня не прошло, так органично я вписался в знакомое пространство. Явные чеховские интонации! Люди разговаривают, пьют чай, обедают, а в это время рушатся и летят с обрыва под откос их жизни…»
        Он вдруг заметил стоявшую на полке фотографию Полины, сделанную прошедшим летом в Березовке.
        Проследив за его взглядом, Маша улыбнулась:
        - Можешь взять, Ник, все равно украдешь, когда мы отвернемся!
        Он быстро схватил фотографию и спрятал в портмоне.
        - Никита, может быть, позвонить Полине? Пригласить ее? - осторожно предложила Татьяна. - Ей через Фонтанку перейти, и она здесь…
        После минутной паузы Климов ответил:
        - Не надо. Зачем? Беспокоить ее, себя? Делать друг друга несчастными? Боюсь, что в нашем случае Фонтанка стала рекой, в которую не войти дважды. Знаешь, я вчера постоял под ее окнами. Мне этого достаточно…
        - Они послезавтра уезжают, - тихо сказала Татьяна. - Иван получил должность на Севере… Наверное, уезжают надолго. Ты мог бы проститься с Полиной…
        Он усмехнулся:
        - Я не хочу прощаться с ней. Да это и невозможно…

«Ты окончательно потерял ее, старик, а впрочем, можно ли потерять то, что никогда тебе не принадлежало?»


* * *
        Утром седьмого января Андрей с Климовым сидели на кухне и пили водку. Нормально - два мужика, старинные приятели (больше чем приятели - почти родственники), которые давно не виделись, пьют водку и ведут задушевный разговор (такой прямой, что
«всухую», на трезвую голову, он был бы невозможен). Татьяна с Машей спали, приходя в себя после бессонной ночи (и славно - а то бы раскудахтались по-бабьи: «Андрей, тебе нельзя пить после инфаркта!» - и загубили хороший мужской разговор, не понимая, что брату как раз очень надо выпить и выговориться).
        Андрей смотрел на друга едва ли не с нежностью. Ах, если бы он мог рассказать Климову, как скучал без него, как дорога ему их дружба. В Никите он любил все то, чего недоставало ему самому: уверенность и силу.
        Андрей поинтересовался у Климова про Америку, а тот почему-то ответил про Россию; Климов сказал, усмехнувшись, что вот ведь какая штука - он что-то понял о России («Ха, ну если я вообще что-то понял!»), только уехав из нее. «В России все так же пьют чай и грезят о несбыточном».
        Никита спросил Андрея про Лену - видятся ли они после развода, позволяет ли бывшая жена ему общаться с дочерью.
        Андрей пожал плечами:
        - Как ни странно, все в порядке. Мы больше не живем вместе, следовательно, не раздражаем друг друга и обоюдно простили взаимные претензии. Лена опять занялась бизнесом - все-таки она удивительный человек несокрушимой целеустремленности (впрочем, теперь у нее есть стимул: она хочет заработать много денег, чтобы вернуть их девочкам за дом)… А, в общем, несмотря на все, что было, мы с ней заодно, потому что у нас есть дочь. Мы оба - две ниточки, которые как-то связывают Марину с этим миром. И знаешь, я Лену ни в чем не виню. Глупо было бы сводить драму моей жизни исключительно к неудавшейся семейной жизни. Раскапризничаться, захныкать: ах, меня жена не любила! Полноте, смешно, унизительно даже - а сам-то я что? И кто виноват, что все мои горделивые задачи и планы остались неосуществленными, пустыми мечтами? Ну не Лена ведь! Сам все проворонил, проспал, некого винить. Нет, я, впрочем, не сразу дошел до понимания таких вещей - раньше любил уходить в обиду, причем обижался и на Лену, и на весь мир, хандрил, считал, что мне чего-то крупно недодали; а после инфаркта, вот когда в больнице оказался (а там
было много времени, чтобы подумать обо всем), ко многому стал относиться иначе и даже (старик, ты наливай, наливай!) находить многие категории пошлыми, за которые, веришь - нет, мне теперь самому стыдно. Да и сама история с этим инфарктом кажется мне почти юмористической…
        - Ты о чем? - удивился Климов.
        - Знаешь, я где-то слышал про один любопытный научный эксперимент. Бабуина, вожака стаи, враз лишили всех привилегий и посадили в отдельную клетку, а в клетку напротив гуманные ученые поместили обычного, рядового, бабуина, не отмеченного особенными достоинствами, и на глазах у того вожака стали давать ему лучшую еду и приводить к нему в клетку самок. Вожак смотрел на это безобразие, а на третий день умер от разрыва сердца. Так и я… Как тот несчастный бабуин, наблюдавший триумф посредственности, едва не умер от инфаркта. От потери самоуважения.

…За водкой и разговорами о том, что давно наболело, Андрей чувствовал, как вот сейчас, в это хмурое, тихое, со снежком, утро, где-то внутри его тают ледники.
        - Эх, старик, жаль, что до многого мы доходим слишком поздно, - вздохнул Андрей. - А на старте у нас было столько сил, желаний и, главное, возможностей для их осуществления! Я теперь понял, что любое желание включает в себя резервы для его осуществления, но надо суметь ими воспользоваться и отработать этот аванс. А моя главная задача в жизни теперь - устроить все так, чтобы Марине было хорошо.
        Климов не стал спрашивать о здоровье девочки - постеснялся, но Андрей, видимо, догадался сам и рассказал, что сейчас проводит с дочкой практически все свое время. «Для меня каждая улыбка Муси, любой ее знак внимания, всякое подтверждение того, что она видит этот мир, чувствует его, живет в нем, а не в «раковине отчуждения», - настоящее счастье!»
        Уже и Маша с Татьяной давно встали (и несколько раз робко заглядывали на кухню, но уходили, боясь помешать), а друзья все что-то рассказывали друг другу.
        Они проговорили до полуночи. Когда усталый Климов отправился спать, Андрей подошел к окну - в небе сияла рождественская звезда, и от ее света было и грустно, и хорошо.


        Глава 7
        Полина надела свое самое красивое, зеленое, платье, накрыла на стол - все-таки Новый год, праздник, любимый с детства; надо как-то поднимать настроение, а оно у нее в этот вечер отнюдь не праздничное. Новый год придется встречать в одиночестве. Час назад Ивану позвонили из больницы - срочная операция, он сорвался, уехал, предупредил, что вернется уже после полуночи. Полина вспомнила, как встречали прошлый Новый год на Мойке, и взгрустнула - она не видела родных около года и очень соскучилась.
        Ей не хотелось ни салатов, ни шампанского, она просто сидела за столом и курила - наедине со своими воспоминаниями. За год жизни в Красноярске Полина не обзавелась друзьями, да и не слишком стремилась. Примерно полгода она привыкала - поначалу ей было тяжело в чужом городе. Полина часто думала о том, что Климову пришлось пройти через то же самое (только в его случае это оказалась другая страна), и утешала себя мыслью, что у нее все-таки есть возможность, когда станет совсем невыносимо, бросить все и махнуть к родным.
        Кстати, она собиралась поехать на Новый год в Петербург (даже взяла билеты, и Данилов был не против), но потом поняла, что если поедет - обратно в Красноярск уже не вернется. У нее не получится заставить себя сесть в самолет и улететь из родного города. Поэтому - нельзя, пока нельзя… Может быть, потом, когда она чуть пообвыкнет здесь… Да, Полина поедет в Петербург в мае, на Машин день рождения.
        Она честно старалась привыкнуть к новой жизни, не жаловалась, не хныкала, старалась, чтобы Данилов не догадался о ее переживаниях, пыталась занять себя чем-то, устроилась работать - преподавать в балетную студию. По большому счету Полина не жалела о случившемся, потому что видела, что для Данилова переезд в Красноярск и связанные с этим перемены означали новый насыщенный, плодотворный период жизни. Иван увлеченно отдался работе, выглядел спокойным, уверенным, и ради мужа Полина была готова примириться с действительностью; и хотя временами у нее возникало желание все бросить и вернуться в Петербург, она старалась гасить эти постыдные приступы жалости к самой себе.

…За десять минут до Нового года она набрала номер Татьяны - хотела поздравить родных с праздником. Полина знала, что сестры отмечают его в Березовке (Татьяна с Сергеем и Юрой накануне специально прилетели из Праги, из Москвы приехала Маша, которая была занята там на съемках). Она снова и снова набирала знакомый номер, но ее не соединяли - понятно, линии сейчас перегружены…
        Вздохнув, Полина отложила трубку, включила телевизор, правда, без звука. Экран зажегся. Президент уже поздравлял соотечественников с Новым годом, беззвучно шевеля губами.
        Полина представила дом, занесенный снегом, наряженную во дворе ель, родные лица и задохнулась от боли. Она налила шампанского и выпила его залпом, словно водку.
        На экране появились куранты, стрелки сошлись на двенадцати.


* * *
        В феврале Маша переживала хандру, подразумевающую творческий кризис и депрессию. Хуже всего оказалось то, что она не могла играть - выходила на сцену и впадала в ступор.
        - Что с тобой, Маруська, происходит? - не выдержал Палыч.
        - Не знаю, - вздохнула Маша, - энергии нет, вялая как рыба. Увольняйте меня!
        - А вот хрен тебе! - возмутился Палыч. - Не дождешься! Короче, даю тебе две недели на реабилитацию! Приходи в себя, и поедем на фестиваль. Басманова, ведь Европа нас ждет! Соберись!
        - Я постараюсь! - честно пообещала Маша.

        Она брела по стылым, все еще зимним улицам и думала о лете. Ах как ей хотелось дождя и сирени, распахнутых настежь окон, свежести, зеленой травы; ехать на катере по Неве, подставив лицо солнцу; пройти по улице в туфлях и красивом платье (и чтобы кто-то восхищенно оглянулся вслед!).
        Ввиду отсутствия всего перечисленного спасение и выход из кризиса Маша пыталась найти в коньяке и антидепрессантах. В меню сегодняшнего ужина значилась очередная бутылка коньяка. Однако идеи насчет вечера Маше пришлось скорректировать, поскольку они совсем не понравились Татьяне, только что прилетевшей из Праги.

        - Как ты живешь, Маруся? - поинтересовалась Татьяна, с неодобрением взглянув на стоящую в центре стола и Машиной вселенной коньячную бутылку.
        - Нормально! - пожала плечами сестра. - Налить?
        - Спасибо, не стоит!
        - А за встречу?
        - Не хочу.
        - Как Сергей?
        - Все хорошо, - виновато сказала Татьяна, отчасти стыдясь своего благополучия и счастья. - Как дела в театре, Маруся?
        - А я не хожу туда. Уже неделю.
        - Чем же ты занимаешься? Пьешь?
        Маша усмехнулась:
        - Ну а что делать? Вдохновения нет, понимаешь?
        - Нет, не понимаю.
        - Чтобы играть, необходим драйв, вдохновение, а я пустая… Через меня ветерок проходит, трава растет, и все так - фьють - мимо… Полный раздрай во всем! Удивительно - даже волосы торчком стоят, спутанные, не прочесать, никогда такого не было! Глушу коньяк, а ни хрена не помогает! Как сломанный лифт, езжу вверх-вниз, вверх-вниз… А сейчас, наверное, вообще спускаюсь в подвал! - Маша грустно вздохнула.
        Татьяна смотрела на сестру едва ли не с ужасом - разве это ее Маруся? Потухшие глаза, нервные жесты и такие страшные признания… Разрываясь между Влтавой и Мойкой, она, Татьяна, кажется, упустила сестру…
        - Я полная бездарность, как выяснилось! Тоже мне, Сара Бернар местного разлива! Стоило из-за этого жертвовать любовью! А в сухом остатке - ничего! Ни мировой славы, ни личной жизни! Знаешь, в последнее время у меня чувство, будто я женщина из аттракциона в цирке и меня распиливают. Ужасно больно.
        Татьяна потрясенно молчала, не зная, что сказать.
        - «Мир потух. Мир зарезали. Он петух»… Я - петух, которого зарезали! - произнесла младшая сестра.
        На кухню зашел Юра и с любопытством поглядел на то, как Маша лихо опрокинула рюмку.
        - Тетя Маруся, не стыдно? Какой пример ты подаешь ребенку? - укоризненно заметила Татьяна.
        - Ха! Может, он о жизни больше нас с тобой знает! - усмехнулась Маша.
        - Пьешь как извозчик! - Татьяна забрала коньячную бутылку.
        - Мать, отстань от нее, - вступил в разговор Юра. - Видишь, плохо человеку!
        - Разговорчики! Много ты понимаешь! - Татьяна накинулась на сына. - Иди к себе!
        - Держись, Маша! - уходя, хмыкнул Юра.
        Когда за ним закрылась дверь, Татьяна призналась:
        - Знаешь, он меня иногда пугает, такой взрослый парень, умный, все понимает! Чего не скажешь о некоторых великовозрастных дурах! Ну, что ты вбила в голову? Ты прекрасная актриса! Божьей милостью актриса!
        Маша вздохнула:
        - Есть такая поговорка: «Делаешь хорошо - получится хреново». Вот я все вроде делаю хорошо, а выходит один черт хреново. Потому что надо не просто хорошо, а отлично! Делать невозможное, играть гениально, лучше всех, только тогда, может, и получится неплохо.
        - На разрыв?
        - Вот именно!
        Татьяна потянулась к кухонному шкафчику за чаем и наткнулась на порядком опустошенную упаковку ярких оранжевых таблеток.
        - Что это?
        Маша хихикнула:
        - Веселые таблетки! Выпьешь, и наплевать на все! Антидепрессанты!
        Татьяна возмутилась:
        - Ты совсем сдурела?
        Маша пожала плечами:
        - Да брось, Таня, уверяю тебя, бывает хуже! Честно-честно! Я столько навидалась: спившихся, на игле, на кокаине, на мухоморах всяких - я ж в этом мире богемном вращаюсь, чему удивляться! - Она жеманно добавила: - Я вся такая на допингах!
        Татьяна голосом, звенящим от ярости, отчеканила:
        - Чтобы я больше об этом никогда не слышала. Ты меня поняла?
        Маша даже испугалась - такой сестру она никогда не видела. Она испуганно пискнула:
        - Ладно… Поняла…
        - Не сметь распускаться! Твоей слабости нет оправданий! Что бы сказала бабушка! Хватит! Завтра ты пойдешь в театр и начнешь работать! И больше никакого нытья!


* * *
        Ранней весной Полина заболела. Ее великолепное тело, которое она по старой балетной привычке никогда не жалела и подвергала сверхнагрузкам (относясь вообще к физической боли с презрением), вдруг перестало ей подчиняться. Она чувствовала усталость, недомогала и даже несколько раз была вынуждена отменить уроки в балетной студии из-за плохого самочувствия. Полина объясняла нездоровье запущенной зимней простудой и надеялась, что все пройдет само собой. Однако лучше не становилось, а вскоре к общей слабости добавились странные приступообразные боли.
        Однажды в студии она встала к станку, чтобы размяться перед занятиями, подняла ногу и вдруг согнулась пополам, потому что внутри ее словно бы что-то взорвалось, и это была такая боль, что невозможно выдержать. Полина упала на пол; приступ продолжался несколько минут, показавшихся ей дурной вечностью. Когда она пришла в себя и смогла встать, все тело было покрыто испариной. Полина почувствовала сосущий страх, который начинался где-то под ложечкой и который потом (очень быстро) заполнил каждую клеточку тела. Через несколько дней болевой приступ повторился.
        Она стала плохо выглядеть - была слишком бледная и похудела так, что при ее всегдашнем весе в пятьдесят килограмм это смотрелось уже как болезненная худоба. Вскоре на ее нездоровье и внешний вид обратил внимание муж.
        - Полиш, ты у меня прямо спишь на ходу! Вялая, будто сонная муха, - встревожился Данилов. - И совсем худенькая, как девчонка. Давай-ка мы тебя обследуем.
        Полина нахмурилась:
        - Фу! Из меня будут выкачивать кровь и заставлять писать в пробирку?!
        - Никто тебя заставлять не станет! Пройдешь обследование в моей больнице, я обо всем договорюсь. Пользуйся моим служебным положением!



…Служебное положение, да, он и узнал обо всем первым.
        - Иван Петрович, вы сами врач… Все понимаете…
        Заведующий отделением протянул Данилову результаты обследования Полины, избегая смотреть ему в глаза.
        Он взял заключение в руки, прочитал.
        - Это вот что ты сейчас мне хочешь сказать?!! - крикнул Данилов. Голос сорвался… - Что никакой надежды?!

…Вернувшись домой, он сказал ей отрывисто и сухо:
        - У тебя малокровие. Низкий гемоглобин. Конечно, пустяки, чушь собачья, но придется подлечиться.
        - Ооо, - усмехнулась Полина, - неужели все так серьезно?
        - Господи, о чем ты говоришь, - вскинулся Данилов, - я же сказал - совершенные пустяки! Не о чем беспокоиться!
        - Понятно, - кивнула она, - значит, серьезно.

        По распоряжению Данилова Полину положили в отдельную палату и обеспечили ей лучший уход. В этой палате она провела март и апрель…

…Муж сам делал ей уколы и подолгу сидел у ее кровати, держа за руку, словно стараясь удержать, не отпустить, никому не отдать. Данилов ничего не замечал: ни собственной усталости от хронической бессонницы (узнав о болезни жены, он перестал нормально спать - своеобразная реакция организма на сильный стресс), ни сочувственных взглядов коллег, ни красных от слез глаз медсестры, шептавшей подружке: «А любовь-то у них, Нинка, какая!» - для него весь мир будто перестал существовать; ничто, кроме Полины, больше не имело смысла.
        Его огромное, в полмира, горе вытеснило прочие смыслы, а также прочие чувства, обиды и страхи из прошлого.
        Иван задыхался от отчаяния, думая о том, что за свою врачебную практику спас сотни жизней, а теперь, когда речь идет о жизни, которая для него дороже его собственной, сделать ничего не в силах. А еще он не мог избавиться от чувства вины, порожденного опасными мыслями: что, если бы он отпустил ее и Полина ушла бы к Климову, уехала с ним в Америку?! Возможно, тогда все было бы по-другому, и не случилось ее болезни и… смерти?!
        Однажды он не сдержался и поделился с женой сомнениями.
        Полина разгневалась, резко сказала: «Перестань, Иван, не хочу слышать! Эти мысли досужих тетушек «а что, если бы…» недостойны тебя. Недостойны меня. Я ни о чем не жалею. Слышишь?»
        И хотя сомнения и чувство вины не прошли, он никогда больше не возвращался к этой теме.

…Иногда Данилов переставал владеть собой («слишком много боли для ее маленького тела!») и уходил из палаты курить и плакать в коридор; когда он возвращался, Полина успокаивала его: «Ну-ну, Иван, что ты, не надо… Знаешь, у меня теперь есть какая-то спокойная уверенность в том, что происходит то, что должно». Его удивляли мужество и достоинство, с которыми жена переносит страдания, ее вообще мало изменила болезнь. За долгие годы в медицине Данилову много раз приходилось видеть, что люди у этой последней черты становятся невыносимы, озлобляются на весь мир, считая свою болезнь страшной несправедливостью, винят в ней и врачей, и близких; а у Полины ничего этого не было, напротив, она стала мягче, спокойнее. Правда, однажды в ней будто что-то вспыхнуло, и жена взорвалась вспышкой ярости.
        В тот день они поспорили по поводу того, нужно ли сообщать сестрам о ее болезни. Полина была категорически против, заставив мужа пообещать, что он ничего им не скажет. Данилов слабо возражал, говоря, что, наверное, это неправильно и ее родные имеют право знать правду.
        Наконец Полина не выдержала и закричала:
        - Может, ты думаешь, что мне станет легче, если они будут сидеть у моей кровати, страдать, лить слезы и наблюдать мою агонию?! Или им от этого будет легче? Ах, увольте меня от такой радости! - Она швырнула стакан с водой, стоящий на столике, в стену. У нее началась истерика. Она кричала в голос и не могла остановиться.
        Успокоившись, сказала:
        - Скоро у меня не будет сил даже на это. Последняя истерика… Дальше обойдемся без этого.


* * *
        Итак, она уговорила мужа ничего не говорить сестрам о ее болезни. В ответ на вопрос Ивана: «Может, это неправильно, Полиша? Может, они должны знать?» - Полина усмехнулась: «А кто сейчас знает, как правильно?»
        Из больницы она несколько раз звонила в Петербург, разговаривала с Татьяной, стараясь говорить спокойно, бодро. Последний раз Полина позвонила сестре незадолго до Машиного дня рождения.
        Татьяна удивилась:
        - Полиночка, отчего у тебя такой голос?
        Надо сделать над собой последнее усилие, Господи, дай мне сил…
        - Я жутко простыла… Такая нелепость.
        - Но ты лечишься? - встревожилась Татьяна.
        - Да, конечно. Иван делает мне уколы.
        - Вот и хорошо! Вы приедете на Машин день рождения?
        - Конечно!
        - Приезжай скорее, родной воздух пойдет тебе на пользу!
        - Да, Танечка…
        Разве может быть иначе?!
        Она долго смотрела на висевшую над кроватью любимую картину «Странные танцы», когда-то подаренную ей Климовым. Поняв, что уже не выйдет из больницы, Полина попросила Данилова принести картину из дома.
        В этот день она сказала мужу:
        - Грустно умирать вдали от дома. Мне бы сейчас этого неба, этих куполов и крыш, серенькой Фонтанки… - Заметив, что его лицо исказила гримаса боли, она поспешила добавить: - Ничего! Не я первая… Тысячи людей вообще умерли в изгнании. - Она попыталась улыбнуться, но не получилось.
        Данилов взял ее за руку:
        - Вот за что я тебя люблю, Полиша, так это за…
        - Знаю. Мою иронию и мужество. Правильно. Люби меня, Иван…

…На самом деле - какое там мужество… Часто она испытывала дикий, животный ужас, который ядом отравлял кровь. Каждая ее клеточка трепетала от страха. Он был такой огромный, поглощающий все: ее мысли, чувства, жизнь. Полина пожаловалась Ивану:
«Как будто приходит кто-то страшный, белоглазый, садится на кровать и смотрит на меня всю ночь». Данилов сказал: «Не тревожься! Он больше не придет. Теперь я буду с тобой все ночи». По его распоряжению в палате поставили вторую кровать. Для него.
        И действительно, после этого белоглазый не приближался к Полине так близко, но все равно был где-то рядом, заглядывал в окна, маячил в больничном коридоре… Страх не отпускал ее.
        Однажды она призналась мужу:
        - Я боюсь. Очень боюсь. Но не того, что будет там, или того, что там ничего не будет, а того, что еще будет здесь, дальше… Я боюсь не справиться. Боюсь, что не выдержу. Ведь я человек. Всего лишь маленький, слабый человек, у меня так мало сил… Мне рассказывали, что у одной раковой больной печень выходила кусками. Ее рвало собственной печенью. Господи, я боюсь…
        - Ну что ты, какие глупости! - Он сжал ее руки. - Я никогда этого не допущу.
        - А что ты сможешь сделать? - Она так удивилась, что даже перестала плакать. - Дашь мне яду?
        - Не знаю, но я что-нибудь придумаю, - беспомощно сказал он и заплакал.
        И теперь уже Полина утешала его:
        - Ну-ну, перестань.

…Она стеснялась того, как теперь выглядит. Данилов спрятал от нее зеркало, и Полина, поняв это, жестко его выбранила:
        - Не смей!
        Она и всегда была худенькой, а теперь совсем исхудала. Только глаза не изменились - огромные, цвета крепкого чая… И все-таки она старалась каждое утро приводить себя в порядок - причесывала волосы, красила губы, подводила глаза. Потом, когда уже не было сил на сложный макияж, Полина только красила губы любимой красной помадой (упрямо, словно это было по-настоящему важно, с вызовом - вот так!


…В больнице она прочла присланный Татьяной, только что вышедший роман Сергея Листика. Роман захватил ее, взволновал. Дочитав, она вдруг вспомнила слова о счастье со слезой, столь часто произносимые Машей, и улыбнулась: «Надо же, я всегда понимала счастье именно так - неотделимо от грусти…»
        - Ты… улыбаешься? - поразился Данилов, войдя в палату с букетом тюльпанов (муж каждый день приносил ей цветы).
        Она долго молчала, а потом сказала, словно сама удивляясь:
        - Наверное, это странно, но сейчас для меня все словно встало на свои места. И мне так легко и спокойно, как давно уже не было…
        От волнения Данилов не удержал вазу, которую готовил для цветов, она выскользнула у него из рук и разбилась.
        - Какой ты неловкий, Иван, - снова улыбнулась Полина, - оставь, потом соберешь… Знаешь, я чувствую, как жизнь уходит… С каждым днем ее все меньше, я это физически как-то очень остро чувствую… Но это теперь ничего… Бабушка перед смертью часто говорила нам в утешение, что поболеть и пострадать перед смертью полезно. У меня тогда эти слова вызывали ужас, а сейчас вспоминаю их и что-то, как мне кажется, понимаю… А может, я ничего не понимаю, и это бред распадающегося сознания, - она усмехнулась, - извини, Иван, у меня так болит голова…
        Полина закусила губы, и Данилов понял, что начинается очередной приступ ничем не заглушаемой боли.


* * *
        Зима в этом году случилась затяжная. Март обрушился на город колючими ветрами. Горожане изнемогали, устав от холодов и снега, который шел каждый день и тут же таял - уже никчемный, никому не нужный… Солнца не было вообще, словно его проглотил крокодил.
        А перед Пасхой установилась по-настоящему весенняя погода, потеплело, выглянуло солнце. Идя вдвоем с дочерью по городу, Андрей вдруг понял, что наступила весна (это ведь всегда понимаешь как-то внезапно, неожиданно), и осознание этого, казалось бы, такого простого, много раз пережитого факта наполнило его сильной, незамутненной радостью.
        Они зашли в парк, присели на лавочку. Андрей жмурился на солнце, словно кот, - хотелось прогреться, наполнить солнцем каждую уставшую за зиму клеточку; ему сделалось так блаженно хорошо, как давно уже не было.
        Он повел дочь в собор, где ее когда-то крестили. Сияющее солнцем золото куполов освещало пространство снопом света, таким ярким, что, глядя вверх, Андрей прослезился.
        Когда они подходили к храму, к ним подбежали две девочки возраста Марины и, смеясь и поздравляя с праздником, протянули Мусе пасхальные куличи. Андрей смутился, поблагодарил девочек и обрадовался, увидев, что дочь отозвалась на поздравление и улыбается детям осмысленно, тоже радуясь происходящему.
        Он подвел Мусю к колоколам - по доброй пасхальной традиции в Светлую седмицу любой желающий мог звонить в колокола. Андрей ударил в колокол, и чистый, сильный, торжественный звон, возвещающий радость воскресения, пробуждения от смерти, поплыл в небо.
        Колокольный звон усилился, зазвучал по-новому… Увидев, что стоявшая рядом дочь, вторя ему, звонит в маленький колокол, Андрей понял, что никогда больше не будет одинок.


* * *
        В середине апреля спектакль, в котором Маша играла главную роль, получил Гран-при на европейском театральном фестивале. В одночасье Маша стала звездой и получила несколько приглашений из маститых театров. Впрочем, покидать любимый театр она не собиралась (в следующем сезоне было заявлено три спектакля с ее участием). Кроме того, Маше сделали предложение сняться в кино в многосерийной экранизации русской классики в одной из главных ролей.
        Татьяна радовалась за свою любимицу. Приехав в апреле в Петербург, она старалась не пропускать ни одного Машиного спектакля, а фестивальную победу сестры отпраздновали в ресторане.
        - За тебя, Маруся! За твой заслуженный успех! - Татьяна подняла бокал шампанского. - Все, о чем ты мечтала, сбылось, о тебе говорят, пишут в прессе. Я очень горда тобой! И вот увидишь - то ли еще будет!
        Маша грустно улыбнулась:
        - Да, успех и слава… А какова цена? Пришло, сбылось, но, как говорил классик, наши мечты сбываются в таком искаженном виде, что мы их не узнаем! Я бы отдала успех и признание за кусочек простого человеческого счастья, пусть даже со слезой….


* * *
        Прошлым летом Дженни родила дочь. Когда она спросила Климова, как назвать девочку, у него как-то само вырвалось: «Полиной!» А что? Хорошее русское имя.
        Сейчас Полине Климовой девять месяцев, у нее рыжие волосы, голубые льдинки глаз, невозможно длинные ресницы и потрясающее чувство собственного достоинства. Папаша озадачен - дочурка такая мелкая, а уже много о себе понимает. К примеру, сегодня он выдал ей широко распространенное в общении с младенцами агуканье, а Полина Никитична в ответ недовольно зыркнула - дескать, что за глупости, извольте общаться на равных! - и смутила батюшку.

…В комнату вошла Дженни со стаканом сока в руках.
        - Что читаешь, Ник?
        - Новый русский роман! Мне прислали из России.
        - Хороший? - Она взяла книгу в руки.
        Климов улыбнулся:
        - Да! Его написал мой знакомый, можно даже сказать, почти родственник.
        - О чем роман?
        - О счастье.
        - А что это в твоем понимании? - Дженни глотнула апельсиновый сок.
        Климов вздохнул:
        - Ну и вопросы, детка!
        - Очень русский вопрос!
        - Да, наверное! Мои русские друзья любят поговорить на эту тему… И что вы все заладили как попугаи: счастье, счастье! Ну кто вам сказал, что человек создан для него? При этом большинство почему-то понимают счастье как приподнятое настроение! И сколько людей испортили себе жизнь, уверовав, что они непременно должны быть счастливы?! Между прочим, есть вещи поважнее счастья, как я сейчас понимаю…
        Он смотрел на нее, улыбаясь, - рыжеволосая Дженни пила оранжевый сок, и по какому-то совпадению футболка на ней была тоже оранжевая. Дженни прильнула губами к его губам - горьковатый апельсиновый вкус… В коляске заворочалась Полина. Дженни подошла к ней, взяла дочь на руки. Полина уставилась на отца. Климов вновь удивился - какой у нее серьезный, испытующий, совсем не молочный взгляд.
        - Так что для тебя счастье, Ник? - снова спросила Дженни.
        Он пожал плечами и потянулся за сигаретами:
        - Пожалуй, теперь и не знаю. Мое представление о счастье менялось вместе со мной. Сейчас я знаю только, что рано или поздно каждый из нас станет «непоправимо несчастным».
        - Мысль не нова! Это Шестов! - В устах Дженни русская фамилия звучала довольно забавно. - Ну а ты, Ник? В твоей жизни этот момент уже наступил?
        - Нет, - усмехнулся он. - Мне пока дали отсрочку!
        - Неужели все так печально?
        - Смотря как к этому относиться.
        - Ник, ты опять собираешься в Россию? - В глазах грусть, губы дрожат - вот-вот заплачет. - Не хочешь взять меня с собой?
        - Не сейчас… В следующий раз. - Он отвернулся.
        - Не уезжай! Прошу тебя! - Она расплакалась.
        Климов вздохнул - опять слезы! И кажется, Дженни начинает заявлять о своих правах.
        - Женька, перестань, прошу тебя. Я должен ехать.
        - Все русские такие жестокие? - Она размахнулась и закатила ему пощечину.
        Климов поцеловал ее руку:
        - Не глупи. Я скоро вернусь. Обещаю.


* * *
        Татьяна разговаривала с Полиной по телефону. Сестра показалась ей подавленной, да и голос у нее был чуть с хрипотцой, словно простуженный. Татьяна встревожилась, поинтересовалась, все ли в порядке. Полина ответила, что опять немного простыла. Татьяна спросила, смогут ли они с Иваном приехать на Машин день рождения. «Маруся так вам обрадуется! Отметим в Березовке, помнишь, как тогда, десять лет назад?! Мы будем очень ждать!» Полина как-то неуверенно сказала, что они постараются. На прощание Татьяна взяла с сестры обещание, что та будет лечиться. «Никаких простуд! Выздоравливай и приезжайте! Ах, что за праздник получится!»
        Положив трубку, Татьяна взгрустнула - после отъезда Даниловых ей удавалось общаться с Полиной лишь по телефону; она отчаянно тосковала по сестре и ждала встречи. Впрочем, до Машиного дня рождения остается всего ничего…
        Ее мечты о предстоящем празднике в Березовке прервал дверной звонок. Она подумала, что это вернулся Юра, но, открыв дверь, остолбенела. В дверях стоял Александр Бушуев.
        - Саша? А Маруси нет. Она в театре, готовится к вечернему спектаклю.
        - Я бы хотел поговорить с тобой, Таня!
        Татьяна посторонилась, пропуская его в прихожую.

…Они сидели за столом и пили чай. Разговор не клеился: Бушуев казался смущенным и больше молчал, а поскольку Татьяна не догадывалась о цели его визита, она тоже предпочла молчать.
        Наконец Саша разбавил порядком затянувшуюся паузу вопросом:
        - Я слышал, ты вышла замуж?
        Татьяна коротко кивнула - вдаваться в подробности своей личной жизни ей не хотелось, да ведь Бушуев наверняка и не за тем явился, чтобы полюбопытствовать о ее отношениях с Сергеем, надо понимать, пришел он из-за Маруси… Кстати, выглядит очень даже - лощеный, явно при деньгах, хорошо одет; хотя… если приглядеться, можно заметить признаки какого-то внутреннего разлада - волосы взъерошенные и вид усталый, словно он не спал несколько дней.
        - А я развелся! - сообщил Саша.
        Она смутилась:
        - Сочувствую!
        - Не стоит, наоборот, можешь поздравить, - усмехнулся Саша, - мы с женой изрядно помотали друг другу нервы, этот брак был сущим мучением для нас обоих. Все равно рано или поздно мы бы расстались.
        - Я слышала, твоя жена - дочь известного политика?
        - Нет, это первая жена. Последующая была певицей. Как дебилизатор включишь - тут же она выскакивает, два притопа - три прихлопа, тексты песен дебильные, как публика любит (я ей сам писал), зато очень энергично и сексуально (много силикона и какое-нибудь кружевное неглиже).
        - Я и не знала, что ты женился второй раз! Что-то зачастил…
        - Ну, - пожал плечами Саша, - так как Маруся меня бросила, я и пошел по рукам!
        - А дети у тебя есть?
        Он усмехнулся:
        - Откуда?! С первой мы просто не успели, потому что быстро разбежались, а второй было не до детей, она на карьере повернута. Кстати, так рада, что мы разошлись. Говорит, я ее достал, к тому же она убеждена в том, что я люблю другую - далекий идеал из прошлого…
        - А на самом деле? - не выдержала Татьяна.
        - Так и есть. Ты же знаешь, кого я люблю… Со временем выяснилось, что я безнадежный однолюб, даже стыдно за свою неполноценность и моногамию… Скажи, пожалуйста, как Маша?
        - Хорошо. Спектакли, съемки, греется в лучах славы!
        - Понятно. - Саша заметно сник. - Ну, собственно, она к этому упорно шла и добилась… Все правильно! - Он поднялся. - Я пойду, мне пора.
        Татьяна растерялась, ей хотелось что-то сказать Саше, может быть, остановить, но с другой стороны - не хватать же его за пальто… Вот черт!
        Вдруг Саша развернулся:
        - У тебя есть водка?
        - Есть! - обрадовалась Татьяна.
        - Выпьешь со мной? - у Саши был умоляющий взгляд.
        Она кивнула.

…А водка - не чай, с водкой разговор пошел лучше, понятно же, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке; и у полупьяного, расчувствовавшегося Саши развязался язык. Он рассказал Татьяне, как долго работал «гением пиара» и придумывал
«смыслы», и как ушел потом в политику, а оттуда, разочаровавшись, сбежал на телевидение («дебилизатор в масштабах страны!»), и что от этого зомбоящика его уже тошнит, и он бы опять куда-нибудь сбежал, только куда теперь бежать, непонятно…
«Стихов я больше не пишу. И не жалко. Потому что я писал плохие стихи. Тексты для певичек иногда пописываю. Так… для спорта. Но все это чушь».
        Выпив полбутылки, Саша признался, что всю жизнь любит одну женщину; любовь к ней вошла в него и застряла, как разрывная пуля, и после Маши что-то другое было просто невозможно, но он не сразу это понял, и даже когда понял - пытался противостоять, самонадеянный идиот, жена номер один, номер два и веером любовницы в запасе, и такая тоска и усталость, что хоть волком вой…
        - Знаешь, Таня, я часто вспоминаю ваш дом, старые яблони в саду и то ощущение невозможного счастья, которое мне и теперь, оттуда, светит каким-то особенным светом… И ничего в моей нынешней жизни не осталось - жизнь черно-белая, а точнее, серая. А держит, наверное, вот только тот свет…

…Татьяна думала, что же ему сказать, но ничего не приходило в голову, да и что тут скажешь… Хотя… Вот, пожалуй!
        - Любишь Чехова, Саша?
        Бушуев изумленно переспросил:
        - Не понял?
        - У Маруси завтра спектакль. «Три сестры». Вот я и спрашиваю - ты любишь пьесы Чехова?
        Он уставился на нее во все глаза.
        - Таня, ты думаешь, у меня есть шанс?
        - Я думаю, что стоит попробовать!
        - Спасибо, - просиял Саша.
        Он поднял Татьяну на руки и закружил.


* * *
        Обычно Маша получала цветы после спектакля, а тут ей в гримерку внесли огромную корзину цветов еще до первого действия. Ее любимые желтые розы. Штук сто.
        - Маруся, тебе просили передать! - Звукорежиссер Дима с интересом уставился на Машу. - Вот она, слава, Басманова! Богатые поклонники атакуют со всех сторон!
        - Красивый букет, ой, здесь карточка!
        Она достала листок, на котором была написана одна-единственная фраза: «Чудо любит пятки греть…»
        Сначала Маша засмеялась, а потом заплакала. И когда она вышла на сцену, то в первом ряду сразу угадала Сашу. Угадала, а потом уже увидела.


* * *
        В то утро Данилова вызвали к больному - тяжелый случай, понадобилась его консультация. Уходя, он коснулся ее руки, и Полина проснулась.
        - Я ненадолго отлучусь, - сказал Данилов.
        - Знаешь, а мне сегодня приснилась бабушка, - призналась Полина, - будто она стоит в саду в Березовке, вокруг много сирени, солнца, а бабушка мне улыбается и говорит, что не надо ничего бояться, все будет хорошо! Хороший сон, к добру…
        Он поцеловал ее:
        - Спи, я скоро вернусь.

…Вернувшись в палату, он окликнул ее, но Полина не ответила. Данилов подошел к кровати и увидел, что лицо жены поразительно спокойно, а на губах застыла улыбка. Он бессильно опустился на кровать рядом с нею…
        У него было чувство, что его жизнь, как Атлантида, уходит или уже ушла под воду и он пока не знает, как и что дальше. Надо сообщить в Петербург о смерти Полины. Сообщить… И выбрать какой-то способ сообщения без обратной связи, потому что сейчас он просто не сможет говорить. Наверное, следует попросить медсестру дать телеграмму… Пусть Басмановы простят ему трусость и малодушие, но он не сможет им позвонить. Сегодня - нет… Может быть, завтра…


* * \
        На столе в гостиной стоял разлапистый букет сирени, лилово-белое облако. Татьяна разливала в чашки чай.
        - Нигде не пил такого вкусного чая, как у вас в Березовке! - признался Климов. - Какой дурман вы в него кладете помимо мяты?!
        - Спасибо, что приехал, Никита! - Татьяна светилась от радости.
        - Да ладно, чего там… - смутился Климов. - Не сдержался - захотелось сирени, солнца, дружеского застолья, увидеть Березовку, вас всех… Так что старался эгоистически - для себя!
        - Маша будет просто счастлива! Твой приезд - настоящий подарок ей на день рождения! - сказала Татьяна.
        - Кстати, когда мы увидим именинницу? - спросил Климов.
        - Они с Сашей уже выехали из города, думаю, через час окажутся здесь, - ответила Татьяна.
        - Значит, они снова вместе? - обрадовался Климов.
        Татьяна кивнула:
        - Да! Они влюблены и счастливы, как много лет назад! Ах, Никита! Сегодняшний вечер так напоминает тот, счастливый, десятилетней давности… Осталось только дождаться Даниловых.
        Климов почувствовал волнение - значит, скоро он увидит ее, наконец увидит… Он вышел покурить в сад. Присел на крыльце, с наслаждением затянулся.
        Чудесный майский день, совсем как много лет назад, когда он впервые появился в этом доме… Из сада доносился детский смех, там Юра с Мариной играли с собакой.
        Открылась калитка, и в сад вошла молоденькая девушка-почтальон с рыжими, прелесть какая, косичками…
        - Это дом Басмановых?

«Какая милая барышня!» - улыбнулся Климов.
        Почтальон вздохнула: она, конечно, прочла текст телеграммы… Кем этот мужчина приходится умершей? Что, если близким родственником? Ну не станешь же спрашивать сейчас… Да и вообще, это не ее дело.
        - Вам телеграмма… - Девочка нерешительно протянула листочек, словно извиняясь за то, что принесла грустную весть.
        Климов, продолжая улыбаться, взял телеграмму в руки.