Майская Саша, Любовь По Заданию Редакции- библиотека РусЛит

Любовь по заданию редакции Саша Майская

        # Всем известно, что за городом жизнь гораздо здоровее и привольнее. Природа, свежий воздух, птички-бабочки, цветочки-ягодки… Опять же, люди в основном хорошие. Наверное. Женя Семицветова совершенно не собиралась выяснять это лично, но ее послали. В командировку. В результате выяснилось, что сельская жизнь таит в себе массу опасностей и неприятностей. Главной же неприятностью для Жени становится первый парень на деревне, красавец и охальник Андрей - главный ветеринар здешних мест.
        И бросить бы все, сбежать в Москву, да что-то не пускает Женю. Во-первых, чувство долга, а во-вторых… Ну да! Ветеринар и не пускает!
        Саша Майская
        Любовь по заданию редакции
        Пролог
        Человечество издавна живет в плену самых различных предрассудков и заблуждений. Казалось бы, технический прогресс должен от них человечество избавлять, но нет! Наоборот.
        Так, например, очень многие полагают, что феромоны невозможно учуять. Неправда. Феромоны, возможно, и не пахнут, скажем, как пармская фиалка или, там, одесская колбаса, но зато вполне способны вызывать у человека аллергию. Хотя не исключено, что аллергию вызывает что-то другое, а человек сам себе придумывает, что во всем виноваты феромоны… Да ну их совсем! Их, может, и не существует вовсе.
        Еще одно широко распространенное заблуждение человечества: мол, в деревне жизнь здоровее, чем в городе. Смешно слушать! Не зря таким образом заблуждаются исключительно городские жители. Деревенские могли бы рассказать на сей счет много интересного. Чего стоит один сортир системы «очко»…
        И пресловутые причинно-следственные связи тоже являются выдумкой умников, которые всю жизнь сидят в тесных кабинетах и искренне полагают, что раз они знают приблизительный возраст нашей Галактики, то и все остальное им тоже известно.
        На самом деле жизнь куда более изобретательна и разнообразна. Иногда случается такое… Такое! Да вот, собственно, вам одна история. Была ли она на самом деле? Да кто ее знает. Не исключено. Во всяком случае, никаких причин полагать обратное нет. Хотя и доказательств тоже никаких…
        В общем, дело было так.
        В Москве, в самом начале третьего тысячелетия, однажды в середине мая четырем абсолютно не похожим друг на друга женщинам пришло в голову вместе отправиться на обед…

        ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
        - У меня на мужиков вообще аллергия!
        Женька Семицветова провозгласила это достаточно громко, чтобы бармен изумленно поднял левую бровь, а Женькины подружки захихикали и начали пихать друг друга в бок.
        Женька эти глупые инсинуации проигнорировала и с независимым видом отправила в рот очередную порцию сырного салата с чесноком - салат этот был ее слабостью и ахиллесовой пятой. В том смысле, что даже на работе иногда случались из-за него неприятности. Технический редактор, Аглая Семеновна, морщила свой аристократический нос и сообщала в пространство, что больше всего на свете она ненавидит запах чеснока и что в ЕЕ ВРЕМЯ девушки этого продукта избегали, почему и замуж выходили, когда следует…
        Тем временем подружки переглядывались и перемигивались, готовясь развить тему. Наконец Катерина не выдержала и медовым голоском поинтересовалась:
        - Женечка, а про аллергию это ты… в аллегорическом смысле, или как?
        Женька оторвалась от салата и мрачно посмотрела на Катерину. С ней они были знакомы с детского сада, вместе просидели за одной партой все десять лет в школе и после недолгой передышки в виде пяти лет учебы в разных вузах вновь воссоединились на нынешней Женькиной работе в глянцевом журнале «Самый-Самый». Сами понимаете, с такой старинной подругой церемониться ни к чему.
        - Или как. Я имею в виду, что у меня аллергическая реакция на мужской пол в целом. Сенная лихорадка. Почесуха. Диатез.
        - Это как на тополиный пух?
        - Да.
        В разговор включилась Марина Тихомирова, еще одна бывшая одноклассница. Она работала медсестрой и потому по праву считалась главным специалистом по здравоохранению в их небольшом, но дружном коллективе.
        - Семицветова, так нельзя. У тебя очень много аллергенов - перо, пух, собачья шерсть, арахис, шоколад, цитрусовые, резина, а теперь еще и мужики! Кроме того, это ненаучно. Разумеется, встречается аллергическая реакция на мужскую сперму, как на всякий чужеродный белок, но не на всякую, а…
        - Не за столом! И что значит - не на всякую?! Мне что, анализ у них требовать?
        - Семицветова, ты ипохондрик.
        - Я надеюсь, это не болезнь?
        Последнюю фразу Женька Семицветова произнесла с искренней тревогой. Следить за здоровьем она очень любила. Книги «Справочник фельдшера», а также «Инфекционные заболевания» и «Детские болезни» были ее настольными, зачитанными до дыр и изученными от и до. Возможно, в ее возрасте следовало бы зачитываться «Камасутрой» или романами Сандры Мэй, но Женька предпочитала быть во всеоружии, чтобы смертельная болезнь не застала ее врасплох. Разбудите Семицветову ночью и спросите ее про тремор или, скажем, опоясывающий лишай - ответит без запинки!
        Женька доела салат и сурово погрозила Марине вилкой.
        - Пусть я зануда. Пусть. Но ты-то! Ты, которая выбирает мужчин, глядя исключительно на обувь, которую они носят!
        Марина рассмеялась.
        - Между прочим, срабатывает. Если бы я в день знакомства смотрела на лицо Стаса или разговаривала бы с ним на интересующие его темы, то сбежала бы через полчаса. Но я посмотрела на его ноги - и вот мы уже два месяца вместе. Кроме того, Катька и Ольга попробовали применить мою теорию - и у них тоже получилось. А ты со своей аллергией…
        Тут Марина получила по ногам с двух сторон - от Ольги и от Катьки - и заткнулась, а Женька хмуро уставилась на бокал с пивом.
        Все верно. Работа отнимает у нее все свободное от сна время, да и спит она маловато. У подружек в жизни все время что-то происходит, они бегают на свидания, влюбляются и ссорятся, посещают разные концерты и спектакли, а Женька Семицветова… Женька Семицветова уже забыла, что такое свидание, а в театр за последние полтора года выбиралась один раз, по заданию главного. Театральный обозреватель их журнала, Толик Ворошкевич, заболел ветрянкой, и Женьку послали вместо него смотреть экспериментально-авангардистскую постановку модного режиссера Мефодия Золотушного «Капитанская дочка». Ничего более омерзительного Женька не видела никогда в жизни, включая просмотр немецкого порнографического фильма в студенческие годы. Достаточно сказать, что Маша Миронова оказалась трансвеститом, а Емельяна Пугачева порола хлыстом толстая бабища в кожаных плавках и лифчике, которую все остальные персонажи называли Екатериной Второй…
        Женька сердито тряхнула белокурой челкой.
        - Что твоя теория, что моя - обе совершенно ненаучны. И потом, что я могу поделать, если дело обстоит именно так: у меня при мужиках начинают слезиться глаза, все тело чешется, и вместо сексуального влечения я испытываю только желание немедленно принять антигистамины!
        Змея Маринка изящно изогнулась на стуле и промурлыкала:
        - А у тебя это появилось до того, как Сашок тебя бросил, или после?
        - Это я его бросила, а не он меня, во-первых. И во-вторых, бросила я его, скорее всего, аккурат по той же причине. Просто мой организм умнее меня, он сам отторг то, что вызывает у меня аллергию.
        - А ты говорила, Сашок не любил принимать душ…
        - С этим я справилась. Но даже после душа от него все равно исходили флюиды…
        Катерина не выдержала и захохотала. К ней присоединилась молчаливая Ольга, да и Маринка захихикала. Женя посмотрела на подруг с легким укором - и тоже рассмеялась.
        Отсмеявшись, Ольга поинтересовалась:
        - Жень, а как же ты на работу ходишь? У вас же журнал про мужчин и работают там в основном мужики?
        Женька презрительно фыркнула.
        - Во-первых, у нас там в основном голубые. Вероятно, их феромоны работают совершенно в другом направлении. Во всяком случае, на работе ничего подобного не замечается. А вот что касается остальных…
        Женька подтянула к себе сумку и достала из нее объемистый ежедневник. Перелистнула несколько страниц и сообщила с триумфальным видом:
        - Вот, пожалуйста! За последние две недели аллергическую реакцию вызывали у меня все более или менее симпатичные мужики - шоферы такси, водопроводчик, два милиционера, незнакомцы в лифте, мужик в очереди в супермаркете и актер Забегаев!
        - Милиционеров отметаем - на них у многих аллергия, водопроводчик… гм… мало ли, какие от него могли исходить флюиды, все-таки канализация… а вот о Забегаеве поподробнее. Я его люблю.
        - Я его тоже люблю, но когда мы брали у него интервью, меня ребята даже выгнали из его гримерки. Я чихала!
        В этот момент к столику приблизился официант - темноволосый красавец с огненным взором. При виде его Женька торжествующе вытянула вперед обе ладони.
        - Вот! Пожалуйста! Стоило ему подойти - почесуха и диатез!
        Официант струсил и отступил на шаг, а потом и вовсе сбежал. Маринка строго и придирчиво изучила Женькины ладони.
        - Интересно. Значит, чем более мужественно выглядит и ведет себя мужик, тем сильнее у тебя реакция… Слушай, Семицветова, а ты, часом, не того?
        - Чего - того?
        - Может, ты лучше к девочкам относишься?
        - Типун тебе на язык, Тихомирова! Я тебе пытаюсь объяснить: такая реакция меня настигает только при виде здоровенных волосатых самцов с завышенной самооценкой. Мачо, понимаешь? Это значит, что мой тип мужчин - добрые, спокойные, тихие, интеллигентные…
        - Ботаники!
        - Пусть ботаники. Ну чего вы на меня все уставились?
        Женька с вызовом посмотрела на замерших подруг. Те смотрели на нее с задумчивым сожалением, а подсматривающий официант - с испугом. Такое впечатление, что у нее вторая голова вдруг выросла… Эх, хорошо бы у второй головы было все в порядке с волосами…
        Женька опомнилась и грозно рявкнула на подруг:
        - Немедленно прекратите на меня так смотреть!
        Марина не унималась.
        - Знаю я, в чем дело, Семицветова. Ты просто жрешь слишком много чеснока - на него у тебя и аллергия. А всю эту ерунду ты выдумала, потому что в следующую пятницу у тебя день варенья и тебе стыдно нас на него приглашать, поскольку у тебя нет мужика!
        Вот вам подруга детства! Змея это, а не подруга детства!
        - Во-первых, Тихомирова, это глупость. Я пытаюсь вам, идиоткам, растолковать, что перед вами сидит, можно сказать, человек на новой ступени эволюции! Может, человечество вообще по-другому заживет, если меня изучить как следует! Во-вторых, про день рождения я вообще забыла…
        - Врешь!
        - В-третьих, Тихомирова, ТЕБЯ я на него не приглашу!
        Маринка рассмеялась, перегнулась через стол и чмокнула Женьку в пылающую щеку.
        - И не надо, потому что это мы тебя приглашаем на твой день рождения. В «Авокадо Клуб», в пятницу в шесть вечера. И не забудь принять супрастин - в ресторанах об эту пору полно мужиков!

        ЖЕНЬКА
        Про забытый день рождения я, честно говоря, действительно соврала. Помнила я про него, и очень даже хорошо помнила. Не знаю, как у кого, а у меня дата «Тридцать Один Год» почему-то ассоциировалась с похоронным звоном колоколов и сочувственными взглядами. Странно даже, потому как тридцать лет я проскочила легко и с песнями, хотя в тот момент уже была одна.
        И вообще, тридцать один мне исполнилось как-то чересчур стремительно. Вероятно, все из-за работы. Именно в этом году я стала заместителем главного редактора журнала «Самый-Самый» и на своей шкуре узнала, что означает выражение «гореть на работе». Я вставала на рассвете и ехала на работу, проводила весь световой день в прокуренном офисе под стрекотание факсов и ксероксов, кушала обеды в пластиковых коробочках и уезжала домой после полуночи, не очень соображая на каком я свете. Как выглядит дневной свет, я имела весьма слабое представление, смена времен года тоже очень мало меня трогала, потому как в нашем офисе стояли дорогущие кондиционеры и окна были вечно закрыты. Зарплата моя, вернее, накопления в банке росли в геометрической прогрессии, ибо у меня не было времени и возможности их тратить. Сограждан я видела только в окно кабинета главного, когда приходила к нему на летучку.
        Сегодня я встретилась со своими подругами впервые за восемь месяцев. Обычно мы общаемся по телефону, поэтому шок я испытала нешуточный. Мои симпатичные, загорелые, веселые и ухоженные подружки смотрели на меня с явным сожалением, и я прекрасно их понимала. Бледная, чахлая офисная крыса в дорогом, но идиотском костюмчике. Соломенная пакля на голове - хотя в офисе при свете неоновых светильников мне казалось, что «скандинавский блонд» - это то, что нужно. Кстати, забежав на дорожку в сортир, я заметила, что глаза у меня красные, как у кролика-альбиноса, что, сами понимаете, красоты тоже не прибавляет.
        Короче говоря, возвращаясь в офис, я изо всех сил занималась самовнушением по двум основным направлениям: во-первых, надо перестать думать об аллергии на мужчин, а во-вторых, Вадик должен меня отпустить в следующую пятницу пораньше. Просто обязан. Наверняка. Скорее всего. Ну, наверное. Если не будет ничего срочного…
        Вадик - это Вадим Альбертович Лабудько, наш главный. Удивительное создание на тонких ножках, затянутых в кожаные брючки. Вадиком его звали только посвященные, я в их круг не входила, но за глаза называла его только так. У нас в редакции вообще сложилось прямо удивительно: одни Эдики и Вадики, была еще пара Толиков, а основную массу трудящихся составляли Стеллы, Нонны, Анжелы и Вероники. Была еще Аглая Семеновна, которая решительно не вписывалась в гламурный формат издания, но зато а) приходилась Вадику двоюродной теткой и б) профессионально разбиралась в издательском деле.
        По штатному расписанию я стояла выше Аглаи Семеновны, кроме того, формально она подчинялась еще двум Вероникам и одной Стелле, но все мы, четверо, не обольщались: одного слова всемогущей тетушки Вадика достаточно, чтобы мы вылетели со своих теплых местечек без выходного пособия.
        Собственно говоря, сама я себя считала чем-то вроде секретарши Вадика, потому что именно я составляла для него расписание деловых встреч, набрасывала тезисы для летучек, читала его почту и договаривалась с типографией, писала письма зарубежным партнерам, следила за соблюдением авторских прав… Кофе тоже я варила! Иногда мне казалось, что Вадик уже чисто автоматически начинает все свои фразы с устоявшегося
«Евгениянемоглибывы…»

        В лифте я взглянула на часы и немножко затрепетала. Я опаздывала на четыре минуты - в принципе, ничего страшного, но только если за эти четыре минуты Вадику ничего не было от меня нужно. Впрочем, если бы ему что-то понадобилось, он бы позвонил на мобильный… Оп-па!
        Мобильный, судорожно выхваченный из другого кармана, сумрачно и матово поблескивал темным экраном. Аккумулятор сдох. Обычно в таких ситуациях следует фраза
«предчувствие неминуемой беды кольнуло ее сердце» - так вот, меня не только кольнуло, а затрясло. Когда же двери лифта распахнулись, явив моему встревоженному взору приемную редакции журнала «Самый-Самый»…
        Вадим Альбертыч стоял возле стола секретарши, кусал губы и ломал унизанные перстнями пальцы. Сейчас он больше, чем обычно, напоминал голодного богомола, отправляющегося на охоту. Даже удивительно, как при такой внешности он ухитрялся доводить до дрожи в коленках абсолютно всех своих сотрудников. Ну ладно, мужиков - эти хоть могли бояться за свою честь - но наши роскошные девицы?! И тем не менее одна из них, секретарша Нонна, при виде меня воскликнула дрожащим голосом:
        - Вадим Альбертыч, вот Евгения Васильевна!
        Вадик посмотрел на деморализованную красавицу с искренним отвращением и процедил:
        - Я ВИЖУ! Евгения, а где вы, собственно, шляетесь?
        Собрав все свое мужество в кулак, я попыталась быть максимально корректной и уверенной в себе.
        - Я, Вадим Альбертович, ходила обедать в кафе. Я же предупредила…
        - Вы не отвечали на звонки!
        - У меня батарейка сдох… сел телефон.
        - Вы опоздали!
        - На четыре минуты.
        - Не пререкаться!
        - Извините, Вадим Альбертыч. Что-то срочное?
        - Естественно. Скорее в мой кабинет. Вас уже заждались.
        Вадим Альбертыч, вихляя бедрами, решительно двинулся вперед, а я поплелась следом, судорожно шаря по сумочке в поисках хоть какого-нибудь завалящего «Дирола». Наверняка незапланированная деловая встреча, будь она неладна, а от меня чесноком несет за километр…
        Вадик распахнул дверь своего кабинета и пропел:
        - А вот мы и плисли! Вот мы и веднулись к моей девоське! Скучала моя девоська? Плякаля?
        Нехорошее предчувствие нагло хмыкнуло - и превратилось в уверенность. Я осторожно вошла в кабинет главного редактора журнала «Самый-Самый», чьими героями из месяца в месяц становились самые мужественные и суперменистые мужики нашего отечества…
        В кресле для гостей, на розовой атласной подушечке сидела швабра неопределенной расцветки. Размером она была… со швабру, а по мере приближения к ней выяснилось, что и пахло от нее, как от швабры. Предположительно на голове - то есть сверху - у швабры был повязан розовый бантик с блестящим камушком на узелке. Что-то мне подсказывало, что вес этого камушка измеряется не в граммах, а в каратах…
        Вадик изящно склонился над шваброй и прогулил, как влюбленный голубь:
        - Это наша девоська! Наш ангелочек! Наша Матильдочка!
        Ангелочек принюхался. Потом из-под длинных косм блеснули черные подозрительные глаза размером с пуговицы и по кабинету пронесся отнюдь не ангельский рык. Я поспешно отступила и сообщила боссу:
        - Не знала, что у вас есть собака.
        - А у меня ее и не было. Я ее приобрел три дня назад. Она стоит пять штук грина, между прочим.
        Язык мой - враг мой… Прежде, чем включились мыслительные центры, я уже брякнула:
        - О, мексиканский тушкан!
        Вадик немедленно обиделся, а швабра зарычала еще более грозно.
        - Это настоящая мальтийская болонка, чтоб вы знали, Евгения! И ее предки принадлежали к королевскому роду.
        - Да я же…
        - Она настоящая аристократка. Да, моя пусичка-мумусичка?
        Мумусичка огрызнулась, успев цапнуть Вадика за палец. Вадик отскочил и сердито уставился на меня.
        - Она нервничает, только и всего. Вы с ней обязательно подружитесь, особенно после того, как вы морально поддержите ее во время визита к врачу.
        - Я - ее?
        - У нее свой врач, разумеется. И еще ей надо в салон красоты. Да, моя девоська? Нам надо коготоськи наши подлезать! Уски наши почистить! Укладоську сделать!
        - Но я не уверена…
        - Евгения? У меня в пять часов презентация на Таганке. Потом фотосессия для журнала «Дрюч» и ужин в «Савое». Я физически не успеваю, понимаете вы это? А если мы пропустим прием в салоне, нас занесут в черный список! Короче, вот вам адрес - отправляйтесь!
        - Но я не могу! У меня аллергия на собак!
        - Это не собака, а ангел. И я только вам могу ее доверить.
        - Вадим Альбертыч!
        - Ну что!?
        В этот момент меня осенило. Я свирепо уставилась на босса и выпалила:
        - Тогда можно я в следующую пятницу уйду пораньше?
        Вадик пожевал губами, сделавшись похожим на богомола, который уже кого-то поймал и сожрал. Потом, судя по всему, осенило и его. До пятницы ведь еще целая неделя…
        - Мы это обсудим.
        - Вадим Альбертыч…
        - Хорошо, хорошо, хорошо! Вы уже опаздываете!

        Визит в салон красоты для собак я запомнила плохо. Еще в машине, кажется, я пыталась придушить эту лохматую заразу, а она удрала от меня на заднее сиденье и заливисто тявкала всю дорогу. К тому времени, когда на горизонте замаячил салон
«Мое Сокровище», у меня из глаз текли слезы, из носа - сопли, все тело чесалось, а в горле першило. Сами понимаете, мужики тут были ни при чем. Под занавес Матильда вцепилась мне в палец, но тут я уже пришла в окончательное неистовство, набросила ей на голову атласное одеяльце и влетела в вестибюль салона, держа эту швабру королевских кровей кверху задницей.
        Ангельского вида девушка в белом укоризненно посмотрела на меня, приняла у меня из окровавленных рук визжащий и кусающийся сверток - и за пару секунд успокоила Матильду. Более того, Матильда завиляла хвостом! Я с восхищением смотрела на прекрасную девушку - братья Запашные ей и в подметки не годились.
        Потом мне выдали таблетку антигистамина, налили кофе и усадили передохнуть, а Матильду унесли куда-то наверх. Два часа я провела в относительном комфорте и успела понаблюдать за другими посетителями салона, не уставая удивляться, как хозяева похожи на своих собак.
        Толстый и щекастый дядька в твидовом пиджаке, пыхтя и отдуваясь, привел такого же одышливого и щекастого бульдога. Пожилая дама с длинным носом и прической каре произвивалась вслед за такой же длинноносой таксой. Симпатичный молодой папаша с двумя очаровательными пацанятами проскакали вдогонку за своим развеселым лабрадором…
        Я загрустила, потому что при взгляде на последнее семейство мне ужасно захотелось и того, и другого, и третьего. В смысле, и детей, и собаку, и мужа. И чтобы дом в деревне, санки зимой, походы в лес летом…
        Я честно попыталась вспомнить, когда последний раз надолго выезжала за город. Выходило - в детстве. Весной меня увозили от цветущих тополей в поселок Монино, где я безвылазно сидела на участке, сплошь покрытом огуречными грядками и помидорными парниками. Прелесть этой дачи состояла в том, что по периметру она была окружена последовательно железной дорогой, бетонным заводиком, свалкой и оживленной автотрассой, так что свежим тот воздух мог назвать только заядлый токсикоман…
        Потом я вспомнила, как однажды, лет шесть назад нас всех вытащила к себе на дачу Ольга. Было это в ноябре, шел дождь, и деревья вдоль дороги в наступающих сумерках отчетливо напоминали скелеты. Из-за пробок - и еще из-за того, что за рулем была Маринка - мы добрались до нужного поворота только в темноте, после чего намертво застряли на проселочной дороге. Подвыпившие селяне честно попытались вытолкнуть Маринкину «Ниву», но у них ничего не вышло, и мы еще сорок минут перли на себе все привезенные запасы.
        На самой даче выяснилось, что электричества нет, дрова растащены уже упоминавшимися селянами, а крыша протекает. К полуночи мы смогли затопить печку и даже согреться - пока пытались распилить маленькой и тупой ножовкой здоровенное бревно. Ночь мы провели, прижавшись друг к другу и вздрагивая от страха, а Ольга шепотом - чтобы не услышали подвыпившие селяне, шлявшиеся вдоль по улице - рассказывала, какие чудные здесь места и сколько в лесу грибов и ягод… летом, ясное дело.
        Утром - если можно назвать утром серую и дождливую хмарь - выяснилось, что с
«Нивы» за ночь сняли колеса, и спас нас только ангел Божий в лице местного участкового, который безошибочно определил, что колеса - работа неведомого Сереги Семенова, который вообще-то «мужик золотой, но когда напьется - лютый зверь». Колеса мы у «лютого зверя» изъяли, благо, он крепко спал, при помощи все тех же селян, по-прежнему подвыпивших, поставили на место и свалили в Москву. Вымывшись и согревшись, вечером мы отправились в кафе и тактично успокоили расстроенную Ольгу обещанием приехать к ней летом…

        Мои пасторальные воспоминания были прерваны возвращением преображенной Матильды. На руках у медсестры сидел белоснежный ангел, благоухающий лавандой, и челочку ей собрали в аккуратный хвостик, так что обнаружились и глаза, и нос, и рот. Кстати, мордаха у Матильды оказалась довольно симпатичная, только вот передние зубы слишком выдавались вперед, придавая ей нахальное и склочное выражение.
        Уповая на то, что действие таблетки еще продолжается, я загрузила Матильду в машину и повезла ее обратно в редакцию. Здесь меня и ждал первый удар судьбы, который я тогда еще таковым не считала…

        ЧЕЛОВЕК СОБАКЕ ДРУГ…
        К офису редакции Женя Семицветова подъехала уже затемно. Пробки, знаете ли. Даже неугомонная Матильда ухайдокалась до последней степени и теперь мирно спала на заднем сиденье. До этого ее два раза стошнило, а потом закончилось действие таблетки, поэтому из машины Женя вылезла в отвратительном настроении, чихая и кашляя, но и с приятным ощущением, что через каких-то десять минут кошмар закончится и начнутся выходные.
        Дверь офиса была закрыта. Пораскинув мозгами, Женя решила, что в этом ничего необычного нет. Все же вечер пятницы… С четверть часа она названивала в звонок, а Матильда разнообразила шумовой фон окрестностей пронзительным тявканьем в унисон звонку. Когда же слегка заспанный охранник соизволил открыть дверь, Матильда решила, что пора вспомнить боевое королевское прошлое. Как-никак, мальтийские болонки в Средние века охраняли своих хозяев наряду с волкодавами, ну а генетически Матильда вообще была практически волк… Короче говоря, белоснежное чудовище с грозным рыком метнулось к подозрительному с ее точки зрения охраннику и вцепилось ему в ногу. Дюжий парень ойкнул и укоризненно уставился на Женю, а та мстительно сообщила:
        - Это собачка Вадим Альбертыча. Если б вы знали, Григорий, как я вас понимаю.
        - Не понимаете…
        - Прекрасно понимаю. Фу, зараза!
        Подхватив беснующуюся швабру за шиворот, Женя Семицветова направилась к лифту, и тут ее догнал прихрамывающий охранник Григорий.
        - Евгения Васильевна, а все ушли.
        - Как это?
        - Ну, верстальщики остались и дежурный корректор, а больше никого нет, и этаж начальства опечатан.
        - А Вадим Альбертыч?
        - А Вадим Альбертыч звонили и оставили вам сообщение.
        - Какое еще сообщение?
        Нехорошее предчувствие радостно приподняло свою змеиную головку. Григорий напряг все свои умственные способности, для чего страшно выпучил глаза, и выпалил:
        - Вам велено забрать собаку домой и подержать до понедельника! У Вадим Альбертыча деловая встреча на пароходе.
        - Каком, к дьяволу, пароходе?!
        - «Академик Велиховский». Они поплывут до Киржача и обратно.
        - Кто они-то?
        - Так Вадим Альбертыч! Презентация у них.
        Тут мы вынуждены с прискорбием признать, что Евгения Семицветова употребила несколько выражений, которые приличная женщина не должна не только употреблять, но и знать в принципе. Григорий понимающе хмыкнул.
        - Во-во, Евгень Васильна. Они будут водку жрать до воскресенья, а вам с этой… скотиной сиди.
        - Да что ж это такое! Матильда, заткнись!
        Рассеянно простившись с Григорием, Женька побрела к машине, сжимая в объятиях грозно рычавшую болонку. Перспектива провести выходные наедине с наиболее сильным аллергеном ее совершенно не радовала, но альтернативы не было, и Женька поехала домой.

        Жила Семицветова в не очень спальном, но и не совсем центральном районе, в девятиэтажке на седьмом этаже. В принципе, свободного места у нее было завались, особенно для такой маленькой собачки, но проблемы были налицо. Первая и главная из них звалась Леонард, сокращенно Лесик.
        Лесик был рыжим, пушистым, огромным и потрясающе ленивым котом. Происхождение он имел самое что ни на есть пролетарское, характер - незлобивый, жизненного же опыта не приобрел в силу уже упоминавшейся лени. К Женьке он попал совершенно случайно - его еще котенком привезла и оставила «на пару дней» их пятая общая подружка Танька, собиравшаяся в тот вечер на свидание. Свидание затянулось, в результате через месяц Танька позвонила из Штутгарта и слезно умоляла Женечку простить ее, Танькино, нахальство и не оставить котика на произвол судьбы.
        Выяснилось, что за это время Танька ухитрилась выскочить замуж за настоящего немца. Женька к тому времени уже привыкла к Лесику, очарованная его характером и дивной привычкой спать двадцать два с половиной часа в сутки - оставшиеся полтора Лесик посвящал еде. Так он и остался с Женькой. Кстати, аллергии на котов у нее не было, по непонятной причине.
        Со временем Леонард-Лесик вырос до ужасающих размеров, но характер не поменял. Добродушным пуховым валиком он валялся на всех подходящих по размеру плоскостях в квартире, возвращавшуюся в ночи Женьку приветствовал ленивым взмахом роскошного хвоста, никогда не орал, в неположенных местах не писал, а самым захватывающим эпизодом в своей жизни по праву мог считать тот день, когда на узкий карниз окна (с ТОЙ стороны) случайно присел ободранный и тощий одноногий голубь. Лесик в это время изволил почивать на подоконнике (с ЭТОЙ стороны), поэтому, проснувшись и увидев непонятное чудовище за стеклом, несколько встревожился, удрал с подоконника и с тех пор больше там не спал.
        Хотя нет, было в жизни Лесика и еще одно потрясение… Женька вспомнила об этом, заруливая в собственный двор, и недовольно скривилась.
        Два года назад к ней переселился Сашок. Прекрасное создание - с точки зрения поклонников бодибилдинга. Окружающие женщины заведовали Женьке черной завистью, впрочем, ровно до того момента, как Сашок открывал рот. Разговаривал он, во-первых, писклявым дискантом, а во-вторых, его словарный запас не дотягивал даже до Эллочки-людоедки.
        С появлением в доме Женькиного любимого на тот момент мужчины Лесик забеспокоился, а потом и вовсе исчез. То есть он, конечно, никуда не ушел, но переселился под ванну, где и просидел безвылазно все два месяца пребывания в доме Сашка…

        Женя Семицветова выключила зажигание и немножко посидела в машине просто так. Матильда перелезла с заднего сиденья и вопросительно уставилась на Женьку. Особого расположения на ее мордахе не читалось, но и явной агрессии тоже. Ладно, идти все равно придется…
        Лесик, тихий ангел, ничего не почувствовал. Лежал себе на диване, дремал, свесив лапы. На звук открывшейся двери лишь слегка вильнул самым кончиком рыжего пушистого хвоста.
        Матильда даже не залаяла. Она заворожено смотрела на свою ни о чем не подозревающую жертву и медленно шла вперед. Белоснежные локоны на загривке поднялись дыбом. Розовый бантик напряженно вздрагивал в такт осторожным шажкам. Из прихожей так же завороженно следила за происходящим Женя Семицветова.
        Подвела аллергия. Женька неожиданно громко чихнула, морок спал, Матильда с душераздирающим ревом ринулась на хвост Лесика, а тот успел только перевернуться на живот и совершить первый рывок.
        После этого Женька села на корточки и начала истерически хохотать, а квартира превратилась в некоторое подобие космического велотрека. По периметру наворачивал круги обезумевший от ужаса Лесик, на хвосте которого в прямом смысле этого слова повисла счастливая Матильда. Кот не собирался тратить силы на мяуканье, у собачки был занят рот, поэтому все происходило практически в полной тишине, если не считать звона бьющихся вазочек и падающих рамочек с фотографиями.
        Отсмеявшись, Женька изловчилась и подхватила Лесика, стряхнула Матильду и развела участников гонки по комнатам. Остаток ночи она посвятила уборке разгромленной квартиры и размышлениям на тему: чем лучше дать по башке Вадику?

        В субботу выяснилось, что Мать-Природа в неизмеримой мудрости своей предусмотрела самые разные возможности сосуществования котов и собак в малогабаритной квартире.
        С утра Матильда захотела кушать и поскакала на запах - то есть на кухню. Лесик после треволнений ночи немного запоздал и вошел на ту же кухню в тот самый момент, когда белобрысая швабра с урчаньем и чавканьем зарылась в ЕГО миску с «Вискас». И если предками Матильды были волки (ну, скорее всего… вроде бы… а кто ж еще?), то Лесиковой непосредственной родней являлись ныне живущие львы, тигры и прочие ягуары. Что Лесик немедленно и продемонстрировал. Женька только и успела поджать ноги под табуретку.
        Леонард проволок нахалку с бантиком через всю кухню и наподдал ей лапой под лохматый зад. Матильда взвыла, завизжала и позорно бежала с поля боя, укрывшись под диваном в гостиной. Когда же Лесик, сытый и гордый своей победой, вылизывался на ковре, из-под дивана трепетно выполз сначала розовый бантик с брюликом, а потом и вся Матильда, похожая на совершенно раскаявшийся прикроватный коврик. Она униженно подползла к Лесику и заскулила. Лев и тигр благосклонно и снисходительно посмотрел на поверженного врага - и развалился на ковре. Матильда села возле него столбиком, оглядываясь по сторонам с независимым видом.
        Еще через десять минут умиленная Женька наблюдала совершенно идиллическую картину - Матильда и Лесик, привалившись друг к другу, мирно посапывали на ковре. Во Вселенной воцарился мир и покой.
        Честно говоря, в понедельник утром Женька даже затосковала, собирая Матильду в дорогу. Эти выходные впервые за несколько месяцев стали для нее настоящим отдыхом. Следить за тем, как Матильда подлизывается к Лесику, как Лесик с веселым недоумением впервые в жизни пробует играть, как они вместе спят, вместе едят и вместе, пардон, писают в Лесиков кошачий туалет, оказалось увлекательно и чертовски приятно.
        Леонард проявил несвойственное ему волнение, все терся у Женьки в ногах и тревожно мяукал, а Матильда жалостно скулила. Короче говоря, у Жени Семицветовой глаза были на мокром месте, когда она взялась за ручку двери кабинета своего начальника.
        Вадик вылетел из-за стола, заломив ручки и морщась - явно от головной боли, которая всегда почему-то появляется у всех участников различных презентаций, проходящих на борту «Академика Велиховского». Матильде хозяин не понравился, и она зарычала, после чего Вадик отпрыгнул от нее и заворковал на расстоянии:
        - А кто у нас такая клясивая собаська? Папа плохой, папа бяка, папа бросил свою собаську! Евгения, я ваш должник до гроба… моя мумусичка! Сто мы кусали на завтрак?
        Женька подала голос, в котором явственно проглядывали ледяные торосы и снежные пустоши Крайнего Севера.
        - Мы кушали «Вискас» и овощной суп. Потому что нас никто не предупредил, что нам придется два дня жить в чужом доме, где собак отродясь не было.
        - Евгения, не будьте занудой, я же сказал - должник до гроба.
        - Мне не надо до гроба, мне надо в пятницу.
        - Шантажистка! Ну хорошо, хорошо, хорошо! В пятницу можете уйти, хотя это будет кошмар и ужас, я без вас замучаюсь.
        - Я оставлю все материалы на столе.
        - Естественно! Иначе я вас вызвоню хоть из Рио-де-Жанейро. Кстати, а куда это вы собрались?
        - У меня, Вадим Альбертыч, день рождения.
        - Фу, какие предрассудки. После тридцати это уже не праздник. Вам ведь уже… сколько? Тридцать шесть? Тридцать семь? Юбилей ваш мы, помню, справляли…
        Женька уже не слушала. Она боролась с постыдным и неспортивным желанием стукнуть Вадика по голове бронзовым пресс-папье. Настроение даже не испортилось - оно просто пропало.
        - Если я вам в ближайшее время не понадоблюсь, чтобы выгулять собачку или покормить рыбок, то я пойду поработаю, ладно? И не забудьте про пятницу.
        - Ох, да не кричите вы. Кстати, принесите аспирин.
        Женька украдкой помахала Матильде и вышла из кабинета Вадика. Первым делом требовалось составить план реанимации собственного внешнего вида, иначе в пятницу она просто никуда не пойдет…

        ЖЕНЬКА
        Мы сидели в ряд, как четыре дурочки, но нам на это было совершенно наплевать, потому что коктейли в «Авокадо Клубе» смешивают совершенно потрясающие и еще потому, что с меня наконец-то спало напряжение трудовых будней, и даже тридцатиоднолетие перестало представляться длинной унылой дорогой с одиноким верстовым столбом с отметкой «31», а стало все же напоминать веселенький тортик с кучей беспорядочно воткнутых в него свечей. Или надо говорить - тридцатиодногодие?
        Я до последнего не верила, что все получится и Вадик меня отпустит, как договорились. Уж больно тих и ласков он был всю неделю. Точнее, со вторника по сегодняшнее утро - в понедельник его мучило жестокое похмелье. Но нет, обошлось, и мне даже подарили огромный букет роз - от всего нашего дружного коллектива. Наверняка Катерина его и покупала…
        Маринка с удовольствием глотнула свой «Текила Санрайз» и промурлыкала:
        - Как это ты ухитрилась уговорить своего Вадика отпустить тебя пораньше? И когда, скажи на милость, ты успела привести себя в относительный порядок?
        Да-да, вы не ошиблись, это моя подруга!
        Я пригубила свою четвертую «Маргариту» - в какой-то момент мы с девочками решили, что возраст позволяет нам переходить на текилосодержащие напитки - и независимо помахала рукой.
        - Вадик прекрасно понимает, что и рабочую лошадь надо иногда кормить. Кроме того, он мне задолжал.
        - Много?
        - Как мерить. Если в граммах - то где-то три кило, если же в потраченных килокалориях…
        Про Матильду я девчонкам не рассказывала. Во-первых, мы с Лесиком по ней скучали. Это правда. Во-вторых… Во время нашего прошлого совместного обеденного перерывчика я успела намекнуть им - с весьма загадочным видом - что Вадик обещал мне продвижение по карьерной лестнице и ужас какое важное задание… Ну, и зачем уточнять, что это задание заключалось в визите к собачьему парикмахеру?
        И вообще, у меня в кои веки есть возможность расслабиться, ну ее, эту работу! Я воинственно - немножечко, из-за текилы - оглядела волнующееся море голов, рук и прочих частей тела. «Авокадо Клуб» не был заведением, в котором исключительно едят и пьют. Здесь много музыки, столики расставлены так, чтобы не мешать танцующим, но при этом ходят сюда не подростки, а люди вполне приличного, в том смысле что НАШЕГО, возраста…
        На веселый взгляд этого парня я наткнулась совершенно случайно. Он, конечно, был очень даже симпатичный, но не настолько, чтобы броситься в глаза в огромной толпе. Парень сидел у барной стойки в глубине зала и о чем-то болтал с барменом, одновременно с любопытством оглядываясь. Темноволосый, атлетического сложения, очень загорелый, только не тем удивительно неестественным загаром из солярия, которым могут похвастаться умеренно богатые москвичи в середине мая, а, скорее, настоящим, откуда-нибудь с Кариб…
        Вроде бы он был один. Во всяком случае, рядом не суетилось никого, напоминающего ЕГО девушку, да и сам парень не напоминал бабника, вышедшего на охоту. Ну прям мой тип!
        Я только успела размечтаться, как Ольга некстати встряла с заботливым вопросом:
        - Ну, и как твоя аллергия на мужиков?
        Честно говоря, после Матильды в моем жутко ценном для исследователей грядущего организме что-то разладилось, и я временно перестала реагировать даже на тополиный пух, но в данный момент мне совершенно не хотелось разговаривать о здоровье. Я пялилась на темноволосого и размышляла о том, что это совершенно точно мой тип мужчины. Поэтому я буркнула, не глядя на подруг:
        - Спасибо, отлично.
        Маринка гневно откинулась на стуле.
        - Бож-же, как низко может пасть женщина, придумывая себе отмазку насчет собственного одиночества!
        Я оторвалась от созерцания мужчины моей мечты и смерила Тихомирову уничтожающим взглядом.
        - Это не отмазка. Аллергологи всего мира еще поставят мне памятник. А некоторым… счастливым обладателям домашнего питомца по кличке Стасик вообще должно быть стыдно!
        - Стыдно, когда видно!
        - Интересно…
        - А интересно, когда в бане тесно!
        Еще немного - и мы с Маринкой сцепились бы не на шутку, потому что Маринка Тихомирова была настоящим знатоком различных народных поговорок на одну и ту же тему, но тут снова вмешалась Ольга - прирожденный миротворец.
        - Девочки, не ссорьтесь. Настает время подарков. Дорогая Женька! В этот знаменательный день мы хотим подарить тебе этот полезный во всех отношениях предмет. Ты можешь не сомневаться - на НЕГО у тебя никакой аллергии не будет.
        И они с Катериной выволокли из-под столика разноцветный пакет, перевязанный розовой ленточкой. Я немедленно в него вцепилась и принялась с искренним вожделением срывать многочисленные слои оберточной бумаги - это Катькины приколы, она обожает увернуть подарочек в сто двадцать восемь упаковок. Чтобы у одариваемого зубы сводило от нетерпения.
        Я не очень легко схожусь с новыми людьми. Честно говоря, кроме Катьки, Маринки и Ольги у меня вообще нет друзей, да и их подругами не назовешь, учитывая, что мы знаем друг друга с семи лет. Это уже, скорее, сестры…
        Когда на свет Божий показалась коробка, я уже заподозрила неладное. Уж больно развратная баба красовалась на картинке. Фен в такую коробку не положат…
        Это был вибратор. Самый настоящий, класса «реалистик». Я почему знаю - у нас ведь журнал для мужчин, а там полно всякой неприличной рекламы. В данный момент я туповато пялилась на образец товара, явно не дешевый и глубоко заграничный, а подлые девки гнусно хихикали и пихали друг дружку локтями. Наконец Катерина откашлялась.
        - Дорогая Женечка! Поскольку я не такая зануда, как некоторые медицинские работники, я не настаиваю на долгом и кропотливом поиске второй половины и считаю, что раз уж не вышло в двадцать - на четвертом десятке ловить нечего…
        - Вот спасибочки!
        - А пожалста! Ты что думала - моложе мы уже не будем!
        Я как раз прикидывала, в каком бы секс-шопе у меня могли купить эту дрянь, когда вокруг раздались приветственные вопли, и до отвращения молоденькая и хорошенькая официантка вкатила столик, на котором стоял тортик, являвший из себя воплощение худшего кошмара женщины. Потому что на нем было ровно столько горящих свечей, сколько мне лет на самом деле. Возможно, кто-то скажет: вот фигня! Станет кто считать их, что ли? Отвечаю: на среднестатистическом тортике весом девятьсот граммов элегантно смотрятся от силы двадцать свечек. Тридцать одна свеча превращает этот тортик в некое подобие ежика, попавшего под бомбежку напалмом.
        Вокруг немедленно образовалась группа сочувствующих, и я вынуждена была совершить последний шаг в пропасть: на глазах у всех, потея и краснея, задуть эти чертовы свечки! Тут все захлопали, и я осторожно раскланялась, одновременно ища взглядом темноволосого. Тот поймал мой взгляд и улыбнулся, отчего у меня немедленно подогнулись коленки, а также приветственно поднял свой бокал. Далеко не сразу я сообразила, что слишком долго смотрю на парня, а когда сообразила - было уже поздно. Эти стервятницы мигом рассмотрели траекторию моего взгляда.
        - Девки, атас! Юбилярша запала!
        - Катерина, что за выражения! И потом, Женечке до фенечки. У нее же аллергия!
        - А он на нее тоже смотрит… как кот на сметану!
        Я устало опустилась на стул.
        - Он смотрит, потому что такого цирка наверняка не видел со времен начальной школы. Заткнитесь и ешьте тортик. Талия, прощай.
        К счастью, все мои подружки достаточно худые и спортивные, а я сама достаточно легкомысленная, чтобы без всякого опасения трескать тортики с кремом. За десять минут мы убрали половину, то и дело выплевывая застывший воск и страшно веселясь по этому поводу. Потом я стала с аппетитом облизывать измазанные кремом пальцы и заказала нам всем еще по коктейлю. Примерно на безымянном и мизинце мне пришло в голову, что тот парень, должно быть, видит, как я облизываю пальцы, но если я сейчас перестану и возьму салфетку, то он поймет, что я знаю, что он видит, как я облизываю пальцы, и… короче, я взяла себя в руки и запретила себе оглядываться.
        Следующий час мы провели, болтая без умолку. Обсудили кино, музыку, разводы знаменитостей, поговорили о вреде кондиционированного воздуха для цвета лица, пришли к выводу, что «Виши» нам еще рано, а «Инозитол» уже поздно, сговорились вместе пойти на мультики, при условии, что Маринка сядет подальше от меня и не будет всю дорогу комментировать сюжет… Языки у нас работали бесперебойно. И все это время я чувствовала на себе взгляд темноволосого. И этот взгляд был мне до крайности приятен.
        Когда Катька посмотрела на часы, до меня дошло, что уже достаточно поздно, и пришло время расставаться. Налетела грусть. Я печально посмотрела на коробку с
«реалистиком». Что-то там было странное написано…
        - Ну, спасибо за все, девчонки, даже и за эту гадость… Нет, я все-таки не понимаю! Французский у меня не того. Ольга, Маринка, вы хоть переведите - чего здесь написано?
        - «Создай Вибратор Своей Мечты».
        - ЧЕГО?
        Ольга невозмутимо постучала пальчиком по глянцевой коробке.
        - Мы же предупреждали, заграничная штучка, а не китайский ширпотреб. Последний писк на Западе. Но инструкции там есть и на английском.
        - Х-хорошо, я дома посмотрю…
        - Не уйдем, пока не покажешь. Хотя бы инструкцию.
        - Вы что, сбрендили?! Прямо здесь?
        - А чего такого?
        Высунув язык от напряжения, я осторожно вскрыла упаковку и вытянула розовый листок с инструкциями. Помимо этого листка в коробке лежали какие-то белые контейнеры и круглая картонная коробка… цилиндрической формы. Я уже чуяла недоброе, но текила бурлила в крови, а змеи-подружки нависли надо мной.
        - Значит, так: «внимательно прочитайте эти инструкции, прежде чем приступать к работе…» Слушайте, это мне напоминает, как Макарова в четвертом классе принесла инструкцию от «тампаксов» и мы ее читали в туалете на третьем этаже…
        - Семицветова, не томи. Читай дальше.
        Легко сказать - читай! На английском языке это все звучало мило - и нейтрально, не страшнее инструкции к «тампаксам», но по-русски. Короче, мы здесь все большие девочки!

        Содержимое одного из контейнеров следовало развести теплой водой до состояния густой-прегустой сметаны, переложить полученную субстанцию в цилиндрическую коробку, потом довести партнера до нужной кондиции и уговорить его засунуть свое хозяйство в означенную коробку, предварительно смазав его, хозяйство, растительным маслом (в этом месте у Катьки случилась легкая истерика, на пару минут задержавшая чтение). Далее следовало отогнать использованного партнера в сторону и срочно залить в получившуюся форму жидкий силикон из второго контейнера. Сушить два часа, потом вынуть получившийся… «образец» - и пользуйся на здоровье. О судьбе партнера ничего не сообщалось.
        На последних строчках истерика случилась уже у меня. Ослабевшим от смеха пальцем я тыкала в прыгающие буквы и рыдала от хохота. Маринка забрала у меня листок и громко прочитала:
        - «Допускается мойка в посудомоечной машине при сорока градусах…» Ой, я не могу!
        Повалившись на стулья, мы хохотали еще минут пять, а потом, отдышавшись и вытирая слезы, Ольга строго сказала:
        - Поклянись, что покажешь нам троим то, что получилось.
        Я махнула рукой.
        - Покажу. Но предупреждаю сразу: в ближайшее время не ждите. Некогда мне, да и на горизонте никого не видно.
        Маринка процедила сквозь зубы:
        - А тот парнишка у стойки? Чем тебе не горизонт? Между прочим, он с тебя так глаз и не сводит.
        - Да ладно?
        - Шоколадно, Семицветова. Решайся.
        - Я терпеть не могу секс с незнакомыми мужчинами…
        - …Могла бы сказать заслуженная работница борделя на Тверской, но никак не ты, Семицветова. Ты же никогда не пробовала!
        - Можно подумать, что вы все…
        - Конечно!
        И все три развратные девки уставились на меня с искренним возмущением. Я даже вжалась в стул - так строго они на меня смотрели. Потом заговорили все трое одновременно.
        - Только надо соблюдать главные правила…
        - Там еще и правила есть…
        - Ты должна предупредить нас, с кем ты собираешься уйти…
        - Это чтобы если тебя найдут задушенной, мы могли бы дать милиционерам описание убийцы…
        - Ты не должна соглашаться ехать к нему домой…
        - И ты не должна везти его к себе домой…
        - И вообще, лучше выбрать что-нибудь нейтральное, типа гостиницы, сейчас они очень приличные…
        - И не говори ему свой адрес…
        - И свой номер телефона…
        - И свое настоящее имя…
        - МИНУТОЧКУ!!! Вы что, хотите сказать… Хорошо, ПРЕДПОЛОЖИМ, что я собираюсь переспать с понравившимся мне парнем. Я завожу разговор, то-се - и в результате должна нагородить целую кучу лжи?
        - Конечно!
        - А почему…
        - Да потому, что он тоже будет тебе врать!
        - Отлично. Высокие отношения.
        - Да, и с утра лучше уйти пораньше, пока он не проснулся.
        - Таким образом ты избежишь тягостных утренних сцен - ну, знаешь, когда все было выпито, говорить стало не о чем…
        - Но если он тебе понравится, можешь якобы нечаянно оставить что-то на память о себе…
        - Я забывала сережку…
        - А я розочку шелковую, с лифчика…
        - А я колготки, но это я не нарочно, я правда забыла…
        Я приложила ладони к ушам и захохотала. Отсмеявшись, смерила подруг детства суровым взглядом и спросила:
        - Слушайте, а если все так непросто - ради чего же мучиться?
        Девчонки переглянулись и уставились на меня. Во взгляде их явно читалось сочувствие. Потом Маринка сказала:
        - Ради классного секса. Здорового. Безопасного. Ради возможности побыть тем, кем ты всегда мечтала стать, но стеснялась в этом признаться. Ради эксперимента. Мало?
        - Как-то это… неприлично!
        - Согласна. И довольно быстро перерастает в дурную привычку, а затем становится настоящим пороком. Но один раз… один раз в жизни попробовать можно.
        - Без любви?
        - Именно это и придаст тебе смелости.
        У меня по спине пробежал холодок. Что-то в этом было… неправильное. Чтобы перевести разговор на менее серьезный лад, я пробурчала:
        - Ладно, допустим - ДОПУСТИМ - я решилась, познакомилась, понравился, и я ему, договорились, предупредила, поехали. Что дальше?
        - В каком смысле?
        - В прямом, Тихомирова! Как ты себе представляешь его реакцию на мое предложение засунуть его хозяйство в гипс? Не говоря уж о подсолнечном масле!
        - Ха! Да легче легкого.
        - Серьезно? Я так и вижу лицо Стасика.
        - А зачем мне образец хозяйства Стасика? У меня, так сказать, оригинал есть…
        - Не отвлекайся. Так что мне делать?
        - Фантазируй. Ты же у нас в журнале для мужчин трудишься. Скажи ему, что ты скульпторша и работаешь в жанре эротической пластики. Ой, да просто предложи поприкалываться! Вот увидишь, его потом от этой баночки не отгонишь…
        Ольга мягко кашлянула и серьезно посоветовала:
        - Жень, ты лучше просто подсунь ему это руководство и посмотри, как он отреагирует. Если засмеется - можно пробовать.
        Катерина вдруг брякнула:
        - Ты до руководства-то сама посмотри. На хозяйство! А то, может, нечего импортную вещь на ерунду расходовать!
        Я всегда говорю: небольшой женский коллектив своими разговорами способен вогнать в краску даже полную казарму десантников-контрактников.
        Тут все мои подружки подхватились, расцеловали меня в обе щеки и удрали. Я только ахнула им вслед - но двигаться быстро после сегодняшнего разгула не могла.
        В одиночестве вся смелость куда-то подевалась, и я старательно избегала смотреть в сторону темноволосого. Начала заталкивать неприличный подарок в пакет, а он, зараза, порвался, и все из коробки тоже высыпалось, а когда я полезла под стол собирать рассыпанное, то чуть не завалилась по причине некоторой потери ориентации в пространстве… Короче, через пару минут я осознала, что возле меня стоит мужчина моей мечты, протягивает мне контейнеры, смотрит на меня убийственно-черными глазами и улыбается, а я сижу на полу, лохматая и нетрезвая, но что уж совершенно непонятно, так это то, что ни малейшего намека на аллергию у меня не наблюдается! Хотя если это - не мачо, тогда уж я и не знаю, как эти самые мачо выглядят!
        И тут он замечает розовый листок с инструкциями, начинает его явно бегло читать, брови у него ползут вверх, и он начинает хохотать, и вот тут-то я и понимаю, что мой день рождения удался, и в тридцать один год жизнь только начинается!..

        МОСКВА-ЭТО БОЛЬШАЯ ДЕРЕВНЯ
        В шесть часов утра в субботу Евгения Васильевна Семицветова проснулась в номере гостиницы «Волга», в течение пяти минут пережила острый приступ экзистенциального ужаса, хорошо знакомого всякому русскому человеку после удачно проведенного вечера (кто я? где я? кто это рядом? что вчера было?), в течение следующих пяти минут с расслабленной улыбкой полюбовалась на спящего мужчину своей мечты, потом торопливо оделась, в самый последний момент вспомнила про некий забытый на столе предмет, сгребла его в охапку и на цыпочках - по мере возможности - покинула номер.
        Вчера ей море было по колено, и все происходящее с ней казалось совершенно нормальным, но теперь Евгению Васильевну терзали стыд пополам с ужасом.
        Боже, что скажет портье!
        Портье оказался вчерашний, и сказал он очень бодрую и совершенно однозначную фразу:
        - Доброго утречка! Стольничек пожалуйте - и я о вас забыл навсегда.
        Потрясенная столь умеренной ценовой политикой, Женька безропотно выдала портье сто рублей и покинула гостеприимные своды гостиницы «Волга».
        В столь ранний час в субботу оживленного движения не наблюдалось даже на Садовом кольце, и Женька решила, что это очень кстати - голова нуждалась в проветривании, а мысли - в упорядочении. Спотыкаясь и шепотом ругая каблуки, жертва собственной разнузданности брела по тротуару, прижимая к груди коробку с неприличной теткой. О том, что на коробке именно неприличная тетка, Женя догадалась минут через пять, когда встреченная ею бабка с авоськой с любопытством уставилась на коробку, а потом с гневом - на Женьку. Тут Семицветова сообразила, что в метро будет еще хуже, и решила избавиться от излишков неприличного груза.
        Коробку и пустые емкости она довольно удачно выбросила в контейнер со строительным мусором, попавшийся по дороге, но цилиндрическая коробка, содержавшая в себе самое страшное, все равно категорически не влезала в идиотскую маленькую сумочку. Женька воровато огляделась по сторонам и завернула в подворотню. Здесь, потея от стыда и ужаса, она произвела действия, описанные в инструкции и касавшиеся извлечения готового образца из формы.
        Когда в руках у нее с легким звуком «чпок» оказался…. э-э-э… образец эротической пластики, в подворотню завернула очередная бабка с авоськой. Женька в панике отвернулась от бабки и неимоверным усилием засунула произведение искусства в сумочку. Упругий силикон податливо сложился, но когда Женька взялась за молнию, коварным образом разогнулся - и вылетел по дуге. Женька, как заправский футбольный вратарь, в прыжке перехватила силиконовый компромат и в полном отчаянии засунула его под блузку. Бабка прошла мимо с подчеркнуто неодобрительным видом, но, кажется, ничего не заметила.
        В полном изнеможении Семицветова купила в ларьке маленькую бутылочку пива и буквально распласталась на скамейке троллейбусной остановки. Присевший на другом конце скамейки пенсионер (это же с ума сойти, сколько в семь утра в субботу на улице пенсионеров!) неожиданно залихватски подмигнул ей.
        - Со смены, дочка?
        Смысл вопроса дошел до Женьки уже после того, как она кивнула и вежливо улыбнулась. Возможно, пенсионеру и не поздоровилось бы, но тут отчаянной трелью взорвался в сумочке телефон, и Семицветова отвлеклась.
        Звонил Вадим Альбертыч, причем в крайнем раздражении. Можно даже сказать, на последней стадии бешенства.
        - Евгения! Вы почему трубку не берете?!
        Женька посмотрела на дисплей. Все верно, вчера она ограничила входящие звонки; со своего мобильника шеф звонил восемь (ого!) раз, Катерина - два, Маринка - один, но в три часа ночи. В данный момент хитроумный шеф дозвонился ей с телефона поста охраны - этот номер у Женьки был включен всегда, и знали об этом только посвященные. Шеф в число посвященных не входил, вероятно, кто-то выдал тайну под пытками…
        - Вадим Альбертыч, сейчас семь часов без двадцати минут. Утра. Суббота.
        - Только не надо свистеть, что вы крепко спите! Мимо вас только что проехал троллейбус.
        - Откуда вы…
        - Он сказал «Острожно, двери закрываются!» Евгения! Вы мне срочно нужны в офисе.
        - Хорошо, через два часа я бу…
        - Сейчас, Евгения. Через пятнадцать минут, максимум - полчаса.
        - Но я…
        - Приказ об увольнении - единственная альтернатива.
        - Вадим Альбертыч, так нечестно!
        - У меня нет другого выхода. У меня полный аврал. Все, жду.

        Через двадцать минут у дверей редакции «Самый-Самый» затормозило желтое такси, из которого выпала зеленая Евгения Семицветова. Мрачно огрызнувшись на радушное приветствие охранника, она стремительно поднялась к себе в кабинет и бросилась к зеркалу.
        На Женю смотрела абсолютно незнакомая ей разбитная девица с шалыми карими глазами, интересной бледностью на лице, припухшими алыми губками и с красноречивым синяком на шее. Самое интересное, что при общей помятости впечатление незнакомка производила самое благоприятное. Даже белокурые локоны были взлохмачены как-то… игриво.
        Женька недоверчиво хмыкнула. Вот ведь чудеса-то, а? Значит, секс действительно полезен для здоровья?
        Особенно такой, томно мурлыкнул внутренний голос. Женька закусила губу и слегка порозовела, вспоминая…
        Темноволосый назвался Андреем и сообщил, что в Москве он проездом, по делам. Женька с ходу представилась Светой, и приблизительно сорок минут они с Андреем очень весело протрепались ни о чем. Потом как-то так само собой вышло, что он привез ее к себе в гостиницу, они поднялись наверх, и было еще даже не очень поздно, часов двенадцать…
        Нет, на самом деле поздно было еще в такси, когда они, собственно, и начали целоваться. А уж из того, что было в номере, она просто не могла рассказать абсолютно ничего. Потому что настоящий оргазм еще никому не удавалось описать правильными словами.
        Оргазмов было много, но помимо этого они с Андреем смеялись, разговаривали, дурачились, вместе стояли под душем, ели пиццу, заказанную в номер, танцевали - эта ночь вместила столько событий, что их вполне хватило бы месяца на три обычной Женькиной жизни. Да, и, конечно, ЭТО!
        О, как они хохотали!

        Женька воровато оглянулась. На столе, благоразумно прикрытый ее пиджаком, лежал, так сказать, плод сегодняшней ночи любви. Единственное, зато практически вечное напоминание о темноволосом Андрее и о том, что он проделывал с Женькой Семицветовой сегодня ночью.
        Для иногороднего у него на редкость правильный московский говор…
        Телефон на столе разразился истерической трелью, Женька вздрогнула и схватила трубку. Катерина шумно выдохнула ей в ухо:
        - Слава те господи! Мне охрана сказала, что ты приехала, но я решила удостовериться сама. Голову тебе оторвать, Семицветова!
        - Иди сама знаешь куда! Еще скажи, что вы всю ночь за меня волновались.
        - Конечно волновались! Нет, вообще-то мы за тобой немножко проследили, то есть мы видели, что он к тебе подсел…
        - Ах вы…
        - Спокойно! Дальше тьма. Ничего не знаем. Я уполномочена выяснить подробности. Не томи, рассказывай.
        - Было здорово.
        - И все?! А наш подарочек?
        - Ну… можно сказать, он заиграл новыми красками.
        - Семицветова, это как-то вяло звучит. Ну расскажи! Он что, маленький?!
        Женька приподняла край пиджака и хихикнула.
        - О, нет. Он очень даже ничего. Просто я немного в разобранном состоянии. Голова у меня раскалывается, домой я еще не заезжала, Вадик выдернул меня на работу… кстати, а что у нас происходит?
        - Задвоили номера, нужно срочно переверстывать обложку и ключевой материал… не отвлекайся, рассказывай. Он клевый?
        - Он нормальный. И вообще, я больше никогда в жизни на такое не пойду.
        - Нелогично.
        - Совершенно логично! Отличный мужик, образованный, воспитанный, с чувством юмора, я бы с удовольствием познакомилась бы с ним в нормальном, так сказать, режиме - а вместо этого вынуждена была смотаться с утра пораньше, побрызгавшись его одеколоном (кстати, «Эгоист» платиновый!) и надеясь, что больше никогда в жизни его не увижу. Вот это как раз нелогично!
        - Ну, мало ли. Москва - большая деревня. Тут все рано или поздно встречаются.
        - Он сказал, что в Москве проездом.
        - Ха! Наверняка соврал. Не исключено, что он работает в соседнем здании и вы однажды столкнетесь в кафе после обеда.
        - Даже и не знаю, что ужаснее - не видеться с ним больше никогда или увидеться вот таким макаром. Я сказала, что я Света и работаю в парикмахерской.
        - Гениально. Ты бы еще уборщицей назвалась.
        - А вот снобизм мы отметаем! Катька, на самом деле я себя отвратительно чувствую. Никогда больше не займусь этим с незнакомцем. Я хочу, как у вас с Лехой.
        - Да будет, будет у тебя все, Женька! Считай, что это был просто решительный поворот в биографии. Ты вышла от него обновленным человеком. И на память о нем у тебя сохранится символ начала новой жизни…
        - Это ты имеешь в виду резиновый член…
        Сзади что-то стукнуло, и Женька немедленно заговорила страшно деловым тоном:
        - …Разинов и члены художественного совета согласились написать рецензии. Я получу их в понедельник и немедленно перезвоню вам, о'кей?
        Вадик подскакал к столу и с подозрением уставился на Женю. Она ответила ему невинным взором трудоголика, готового к работе даже в семь утра по субботам. Вадик нахмурился.
        - Кто такой Разинов? И какие еще рецензии?
        При вранье главное - верить в то, о чем врешь. И импровизировать.
        - Разинов - известный искусствовед, специалист по модерну. Рецензии пойдут аж в декабрьский номер, когда мы планируем дать большой разворот о выставке эротического искусства в Гамбурге.
        Так много сведений в голове Вадика удержаться не могло, и он немедленно потерял к теме интерес.
        - А-а, ну хорошо, это потом. Вот что, Евгения. У нас случилась неприятность, придется в срочном порядке переверстывать номер и давать другую обложку. У нас в принципе все готово, тема есть, есть и главный герой номера, просто все это придется немного ускорить. Выпускающий редактор у нас Анжелочка Мессер, а у нее несколько… прямолинейный подход к нашим героям, так что я хотел бы, чтобы вы присмотрели за ней… Слушайте, а чем от вас пахнет?
        - «Эгоистом». Шанель. Дамский вариант.
        - Ненавижу этот парфюм. У меня с ним связаны тяжелые воспоминания.
        Не сомневаюсь, ядовито подумала Женька. Наверняка Вадик запал на какого-нибудь клевого мужичка, а тот, узнав об этом, навалял Вадику по пятое число. Вся редакция знала о неудачах Вадим Альбертыча на нелегком поприще представителя секс-меньшинств…
        - Слушайте, вы как-то иначе выглядите, а? Не спали всю ночь? Фу, Евгения! От вас еще и перегаром шибает. Быстро приведите себя в порядок - и ко мне в кабинет на совещание.
        Причесываясь в туалете перед зеркалом, Женя снова размечталась о прошедшей ночи. По спине забегали приятные мурашки, тело вспомнило прикосновение сильных, жестких пальцев… Андрей сказал, что он доктор… наверняка наврал, потому что у него руки человека, который много и умело ими пользуется. Во всех смыслах…

        Трах-бабах! Дверь распахнулась, ударилась об стенку и вернулась на место с не менее диким грохотом. Так входить в любые помещения предпочитал только один человек в редакции «Самого-Самого». Анжелочка Мессер, звезда гламурной журналистики, обозреватель сразу нескольких глянцевых журналов, близкая подруга самих Ксюши, Пэрис и Бориса Моисеева, светская львица и редкая змея в одном флаконе. Женька ее терпеть не могла, Анжела Женьку, как правило, не замечала вовсе.
        В Анжеле было метр восемьдесят росту, загорала она исключительно на Карибах и в Куршевеле, из натуральных частей тела у нее, возможно, остались только мочки ушей, общий вес золота-брильянтов, висевших на ней в разных вариациях, тянул килограмма на три, максимально обнаженная шоколадная плоть соблазнительно колыхалась и упруго подрагивала при ходьбе. Сегодня она предпочла фиолетовые линзы - под цвет высоких шелковых ботфорт, расшитых стразами.
        Говорили, говорили злые языки, что давным-давно поступила в сельскохозяйственную академию имени Тимирязева некая Анюта Ножикова, здоровенная и бедовая деваха из далекого уральского поселка городского типа. Не найдя себя на ниве обработки этой самой нивы - добавляли все те же злые языки, - пошла Анюта Ножикова по более простому пути, а именно по рукам. Сгинула бесследно в начале девяностых, а потом в ее квартиру и вселилась белокурая бестия по имени Анжела Мессер, что по-немецки значит «ножик»…
        Ну, на то и злые языки. Вот Женя Семицветова, например, с собой боролась и давно старалась убедить себя, что впечатление дорогой шлюхи, производимое на нее Анжелой, - всего лишь следствие Жениного же дурного характера и пошлой зависти, но пока перевоспитаться полностью не получалось.
        - О, привет, Селиверстова.
        - Семицветовы мы, барыня. И тебе не хворать.
        Анжела задрала коротенькую юбочку и стала подтягивать чулки.
        - Я теряю корни-и-и… чего лыбишься, Семафорова?
        - Семицветовы мы. Просто так. От радости и трудового энтузиазму. Страсть как люблю в субботу поработать.
        - А-а, ну-ну… и улетаю в не-е-е-е-ба… тебя, говорят, повысили?
        - Кудай-то?
        - Ох, говорят, на недосягаемую высоту. Мне не допрыгнуть.
        - Это с твоим-то ростом?
        - Я, понимаешь ли, Семижорова, собачек не люблю.
        Выпуская эту стрелу, Анжела даже головы не повернула от зеркала. Женька закусила губу. Значит, уже все знают, что Вадик заставил ее выгуливать его собственную собачку…
        Анжела одернула юбку и свысока усмехнулась Жене, в принципе даже добродушно.
        - Ну что, пошли, Севостьянова? Тебя вроде тоже позвали на летучку?
        И поплыла вперед, не дав сердитой Женьке сконцентрироваться и ответить с присущим ей, Женьке, остроумием.
        В кабинете у главного Женя Семицветова сразу приободрилась, потому как подобный состав совещающихся иначе, как командным, и не назовешь. Анжела сытой кошкой развалилась в кресле, напротив нее поместился желчный и стильный арт-директор Бобсон, он же Вовка Валов, гений фотографии, компьютерной графики и полиграфического дизайна; смирно сидела напротив племянника технический редактор Аглая Семеновна, у дверей поместился главбух Василь Васильич, а вдоль по кабинету бродил шеф-редактор Ираклий Локотков. Собственно, самым бесполезным участником данного собрания являлся сам Вадим Альбертыч, но говорить ему об этом дураков не было.
        Женька скромно присела к столу, разложила все свои папки и файлы веером и постаралась дышать пореже, чтобы присутствующие не учуяли перегар.
        Ираклий потер ладони и провозгласил:
        - Итак, дело обстоит следующим образом. Производственный отдел лажанул, и мы еще обязательно их накажем, не рублем, так долларом, но сейчас ситуация вполне под контролем. Нам просто нужно немного поднапрячься и ускориться, а именно - за сегодняшний день сделать все то, что мы намеревались сделать за будущую неделю. Герой номера приехал, он в Москве, и сейчас божественная Анжела спустится на ресепшн и встретит его в дверях. Придется подлизываться, мой ангел, потому как за сегодня нам нужно его и сфоткать, и опросить, и домой отослать. Пахать он будет, как папа Карло, так что твоя задача - гасить его недовольство.
        Анжела лениво фыркнула и расползлась вообще поперек кресла. Аглая Семеновна поджала губы. Вадик многозначительно посмотрел на Женьку, та легонько кивнула.
        Бобсон, нервно и быстро вычерчивавший что-то на поверхности стола, вскинул хищный орлиный нос и брезгливо поинтересовался:
        - К чему мне готовиться? Кто наш безымянный герой?..
        Вадик кашлянул и строго оглядел подчиненных.
        - Это было трудно, но я его нашел. Новоиспеченный герой, спасший из пожара восемнадцать человек. Всю жизнь прожил в маленьком поселке далеко от Москвы. Сам губернатор приколол ему на могучую грудь орден Мужества и подарил десять тысяч грина, но герой отказался от них в пользу… чего-то там такого. Ну что им там, в деревне, обычно нужно?
        - Силос?
        - Трактор?
        - Газопровод?
        - Короче, отказался. А самое главное - говорят, фотогеничен до безобразия.
        - Ты уверен, Вадим? Эти деревенские герои обычно перед камерой абсолютно тупеют и становятся похожи на незабвенного генсека в последние годы жизни.
        - Бобсон, если ты потерпишь еще пятнадцать минут - можешь разрисовать мой стол до конца, не стесняйся, - то увидишь его собственными глазами. Анжела, зайка, соскреби себя с кресла, включи обаяние и отправляйся встречать нашего Зорро. Господа! Пока мы ждем нашего героя, предлагаю заслушать Евгению Семицветову, моего зама, которая кратко обрисует нам общее положение дел.
        Стараясь игнорировать насмешливые взгляды Анжелы и Ираклия, Женька поднялась со своего места и монотонно затянула:
        - В целом мы справились. Инвестиционные компании, банки, рекламные агентства оповещены о замене номера, претензий не поступало. Что касается концепции обложки, то дизайнеры предложили укрупнение логотипа, использование более щадящей цветовой гаммы, замену шрифтов на читаемые образцы, а также помещение обязательного указания рекомендуемой издательством цены…
        Привычное «бла-бла-бла» успокаивало, Женя Семицветова совершенно не чувствовала напряжения, более того, у нее прошла голова. Анжела Мессер, заскучав, отправилась встречать неведомого гостя. Редколлегия внимательно и с уважением смотрела на Женю, и, когда она закончила, даже Аглая Семеновна улыбнулась ей одобрительно. Жизнь налаживалась прямо на глазах.
        В этот момент грохнула входная дверь, возвещая возвращение лучезарной Анжелы Мессер, и ее тошнотворно-счастливый голос со знаменитой хрипотцой провозгласил:
        - Позвольте представить - Самый-Самый Привлекательный Мужчина Недели. Доктор Андрей Долгачев!
        Женя Семицветова обернулась.
        Женя Семицветова окаменела.
        Она точно знала, что этого быть не может.
        И все же это случилось.
        На пороге стоял высокий темноволосый парень с огненными черными глазами. Спокойно и с любопытством он оглядывал собравшихся, пока не встретился глазами с Женей Семицветовой.
        Стоп! Перекур. Антракт. Пауза.

        ЖЕНЬКА
        Все-таки хорошо, что я такая выдержанная и хладнокровная. Любая на моем месте в подобной ситуации разразилась бы безумным смехом Офелии и истерически сообщила бы собравшимся: «О, гляньте-ка, а я с этим мужиком сегодня всю ночь кувыркалась в постели!»
        Андрей тоже держался хоть куда. Единственное, что он себе позволил, так это приподнять левую бровь на полсантиметра при виде меня, красавицы. Впрочем, на большее у него в любом случае времени бы не хватило, потому что Анжела уже сделала стойку и ничем не напоминала ту сонную толстую кошку, которая валялась давеча в кресле. Грудь вперед, глаза блестят, кончик языка так и гуляет по коралловым губкам.
        Вадик тоже, судя по всему, сомлел от такой неземной красоты и выполз из-за стола навстречу гостю.
        - Очень рад… Андрей? Я могу вас так называть? Или вы предпочитаете - доктор Долгачев?
        Андрей усмехнулся, стискивая ладошку Вадика своей здоровенной жесткой лапищей. О, как нежна была эта рука, когда ласкала меня сегодня на рассвете… Молчать! Заткнись! Умри!
        - Тщеславия ради - возможно, и хотелось бы. Но я всего лишь скромный ветеринар из развеселого поселка Караул.
        - Кара…ул?
        - Ну да. В этом принципиальное отличие нашей Родины от любой другой. Где-нибудь в Швейцарии глухомань подобного типа будет называться как-нибудь гламурно, типа Сен-Жермен-Дю-Шатобриан, а в Карауле, между прочим, пять тыщ жителей - но ничего не попишешь. Одни карауловцы. Или караульчане. Даже и не знаю, как правильно.
        От такого напора Вадик несколько обалдел, но быстро взял себя в руки.
        - М-да… Что ж, позвольте вам представить моих сотрудников. С несравненной Анжелой Мессер вы уже знакомы. Это Ираклий, наш шеф-редактор. Это господин Валов, он будет лепить, так сказать, ваш медийный образ… А это - моя правая рука, мой заместитель, незаменимая Евгения Васильевна Семицветова.
        Я протянула руку, стараясь не смотреть в черные омуты глаз мужчины моей мечты.
        - Рад. Сердечно рад. Можно сказать, потрясен. Очарован. Не нахожу слов. Евгения, значит… А вам бы очень подошло имя Света!
        Я упорно смотрела в пол, всем своим видом демонстрируя полное отрешение от мирских тревог. Мол, все мои мысли сейчас о работе…
        Андрей не стал надо мной изгаляться. Отвернувшись от меня и послав обворожительную улыбку Анжеле, он вновь повернулся к Вадику.
        - Слушайте, только я ничего толком не понял. Что вы там говорили насчет медийного образа, обложки и Мужчины Недели?
        - О, это наша основная фишка. Не знаю, читали ли вы наш журнал…
        - Увы. Через Караул проходит пресловутый «красный пояс». Из глянца у нас в ходу только «Вог» за девяносто седьмой год.
        - Гм… Одним словом, каждый номер нашего журнала - журнала для настоящих мужчин - посвящен герою наших дней. Но при этом мы не стремимся воткнуть на обложку какую-нибудь примелькавшуюся физиономию из мира кино или шоу-бизнеса. Наши модели - простые, суровые парни, честно выполняющие свою работу и не стремящиеся к популярности…
        Андрей задумчиво посмотрел на стены кабинета, украшенные наиболее удачными образцами наших обложек. Самым простым и суровым парнем на них был, пожалуй, юный выпускник «Завода Знаменитостей-18», если не считать дамской меховой шубы на голое тело и бриллиантового колье с зайчиком «Плейбоя» на его тонкой, но несомненно мужской шейке.
        - Слушайте, тут какая-то ошибка, как мне кажется. Меня попросили дать интервью, я приехал на выходные, но… вы уверены, что это хорошая идея?
        Вадик просиял.
        - Это будет суперномер! Простой ветеринар из глубинки с внешностью Антонио Бандераса, кавалер ордена Мужества, бесстрашно вынесший из огня восемнадцать человек… Кстати, как вам это удалось?
        - Ну, они были не очень крупными.
        - Не очень крупными?
        - Прямо скажем, небольшими. И дико орали. Некоторых пришлось нести под мышкой.
        - А… То есть…
        Андрей улыбнулся - и мне немедленно захотелось прилечь. Желательно - с ним вместе.
        - Пожар был в роддоме. Я там оказался совершенно случайно, заехал к бывшему однокашнику. Здание деревянное, прошлого века, так что ждать пожарных было некогда. Мы с ним махнули в отделение новорожденных и сгребли всю малышню в охапку. В два захода справились, а там и пожарка подоспела.
        - О боже. Но это же замечательно! Андрей, я не ошибся, вы действительно станете украшением номера. Приступаем немедленно. Господин Валов будет руководить фотосессией, несравненная Анжела возьмет у вас интервью. Да, и еще с вами пойдет Евгения Васильевна.
        Анжела немедленно надулась и сурово посмотрела на меня. Я внимания на это не обратила, потому что пребывала в панике и как раз в данный момент раздумывала, как бы удрать из кабинета. Открытое окно выглядело крайне привлекательно…
        - Евгения!!!
        Очнувшись, я диким взором посмотрела на Вадика и прохрипела:
        - Я не знаю… у меня на сегодня еще было одно неотложное дело…
        Вадик сверкнул глазами и шагнул ко мне. Анжела Мессер немедленно прильнула силиконовым бюстом (о, что получилось у нас с Андреем из того силикона!) к красавцу-ветеринару и заворковала хриплым шепотком нечто соблазнительное.
        Босс припер меня к стене и почти беззвучно прошипел:
        - Эт-то что такое, а?! На прошлой неделе у нас с вами шел разговор о повышении. Вот оно, повышение, но где вы? Верещите что-то несуразное, именно в тот момент, когда мне нужна ваша помощь! Вы же знаете Анжелу, она бросается на все, что шевелится. А мне нужен серьезный, мускулистый, жесткий репортаж, мне нужны бицепсы!
        - Д-да…
        - Вы пойдете и будете следить, чтобы она не отвлекалась на кокетничанье. Еще нам не хватало слухов о том, что мы расплачиваемся с нашими героями натурой, так сказать. К вечеру у меня на столе должен лежать текст. Все, свободны.

        Двадцать минут спустя мы уже шагали в студию Бобсона. Вернее, шагали - это сильно сказано. Шагал, пожалуй, один Бобсон, за ним в некотором отдалении неторопливо дефилировал Андрей, а у него на локте повисла и развевалась, как ядовитый плющ, Анжела Мессер. Замыкала процессию я, и мой способ передвижения назывался просто:
«тащилась». От тоски и полной безысходности я прислушивалась к щебетанию Анжелы, и оно, вкупе со вчерашними коктейлями, порождало во мне стойкое желание пойти поискать рассолу.
        - …Значит, вы не пожарник?
        - Нет. Я ветеринар. Это такой врач, который лечит коровок, лошадок, собачек и кошечек. А пожарным я подрабатываю в свободное от работы время.
        - Как интересно! И часто у вас Карауле пожары?
        - Ох, да просто караул, как часто! Дома все больше деревянные, вот и горим.
        Мы подошли к дверям студии, и Бобсон сурово велел нам подождать. Решив поучаствовать в разговоре, я буркнула:
        - Судя по всему, вы понятия не имеете, что вам предстоит делать, доктор Долгачев?
        Андрей отпрыгнул от меня и приложил руку ко рту в притворном ужасе.
        - Ай! Она разговаривает! Вы меня испугали, Женечка.
        Анжела зашлась кудахтающим смехом, а я разозлилась.
        - Ага. А еще я умею визжать, говорить скороговорки и рассказывать неприличные анекдоты. Хотите, расскажу? Про командировочного, который снял бабу в баре?
        В черных глазах явственно заплясали огоньки.
        - Ой, я тоже знаю. Про то, как чукче в публичном доме подсунули резиновую куклу. Знаете, такие… из силикона.
        - А, знаю. Совсем как настоящие, но на самом деле обман.
        Анжела с подозрением уставилась на нас, но мы уже не обращали на нее никакого внимания.
        - Женечка, я смотрю, у вас богатый опыт по части резиновых изделий.
        - Да не особо, просто мне всегда было интересно, почему это мужчин привлекает возможность совать свои… органы во что ни попадя!
        - А иногда что ни попадя попадается очень даже ничего, знаете?
        - Знаю, но внешность бывает обманчива.
        Бог знает, до чего бы мы дошли, но тут Бобсон пригласил нас войти, и перепалка временно закончилась.
        Андрея увели на подиум, а мы с Анжелой расположились в креслах на затемненной половине комнаты. Мессерша наклонилась ко мне и страшным шепотом сказала:
        - Женька, если он тебе так не нравится, можешь свалить по-тихому. Перед ним я извинюсь за тебя, а Вадику ничего не скажу.
        - С чего ты взяла?
        - Ну, вы ж почти в рожу друг другу вцепились!
        - Спасибо за предложение, но Вадим Альбертыч дал мне поручение. Это моя работа, а любить этого собачьего доктора я не обязана.
        На подиуме Андрей извинился и достал из кармана мобильник. Анжела пропела медовым голоском:
        - Вообще-то правильно. Надо расти. Не все ж собачек выгуливать. Профессии надо учиться. Кстати, чисто по-женски… этого кобелька не замай. Он - мой.
        - Анжел, а на земном шаре есть мужик, к которому ты НЕ испытываешь влечения?
        - Есть. Вадик.
        - С чего ты взяла, что этот ветеринар на тебя клюнет?
        - Нет такого мужика, который не клюет на некоторые предложения.
        - Он уезжает сегодня вечером.
        - Ну, мало ли… Планы могут измениться. К тому же я ему понравилась, это сразу видно.
        Ревность немедленно разгорелась в моей несчастной груди, и я процедила со всей доступной мне холодностью:
        - Никогда не стоит смешивать работу и удовольствие. А уж заводить интрижки на рабочем месте…
        - Интрижки! Бог ты мой, Семирукова, где ты набралась этих выражений? Читаешь романы на ночь? Слушай, а когда ты вообще последний раз трахалась?
        Легкое покашливание, больше похожее на смешок, прервало нашу стычку. Андрей стоял перед нами и смотрел вроде бы на Анжелу… но я-то знала, что смотрит он на меня!
        - Извините, что прерываю вашу дискуссию, дамы, но у меня немного корректируются планы на будущее. Позвонили с работы.
        Анжела сверкнула неестественно ровными и белыми зубищами и светски промурлыкала:
        - Надеюсь, все в порядке?
        - О, ничего срочного. Просто хряк Василия Степаныча - это наш участковый - проглотил серебряную ложку. До завтра это вполне подождет, но уехать мне нужно именно сегодня.
        Я вдруг разволновалась.
        - А ему не больно?
        - Ну, трудно сказать, вообще-то свиньи практически всеядны. Скажем так, больше всех переживает супруга Василия Степаныча, потому как ложка старинная.
        Анжела сморщила безупречный носик и замахала рукой.
        - Фу, только не рассказывайте, как вы собираетесь ее доставать. Давайте работать.
        И они пошли работать, а я осталась сидеть в полутьме и страдать от вернувшейся головной боли, ревности и смущения.

        Бобсон был по жизни зануда, а в своем деле гений. Впрочем, надо отдать должное и фотомодели - Андрей вел себя раскованно и совершенно естественно. Вообще, он менее всего походил на уроженца и жителя далекого поселка с дурацким названием Караул. Ни дать ни взять светский лев.
        Между прочим, я по-прежнему ничего о нем не знала, так что интервью оказалось на руку. Я осторожно переползла ближе к подиуму и навострила ушки.
        Анжела оказалась профессионалом. Интервью она брала изящно и ненавязчиво, вопросы задавала кратко и по делу, не перебивала, то и дело делала пометки в своем блокноте. Бобсон коршуном кружил вокруг них с Андреем, почти бесшумно щелкая затвором камеры. Он не очень любил постановочные кадры предпочитая снимать собеседников в процессе живой беседы.
        Андрей хорошо рассказывал. Не выпендривался, не мычал. Я откровенно заслушалась.
        - …Родился я в Москве, после школы немного повалял дурака, поиграл разную музыку и ушел в армию. После дембеля поступил в медицинский. На хирургию. Потом ординатура, работа на кафедре - все, как обычно. Все мне нравилось, получалось неплохо, я уже не только ассистировал, но и сам вел операции. Потом начались сильные боли в груди, вздохнуть не мог. Знаете, как бывает - сапожник без сапог. В общем, пять лет назад лег на обследование и выяснилось, что у меня довольно серьезный порок сердца. По молодости он меня не беспокоил, но у хирургов физически тяжелая работа и безумный график - вот я и сдал.
        - И тогда вы решили уехать из большого города?
        - Большого желания у меня не было, но коллеги-кардиологи настоятельно рекомендовали сменить обстановку. Семьи у меня нет, так что я просто собрал вещи и рванул в Караул.
        - А почему именно в Караул?
        - А почему нет? Мне был нужен свежий воздух - а в Карауле отродясь не было никаких вредных производств. Сельскохозяйственный район, окруженный лесами и озерами. Кроме того, там работал врачом мой однокашник, он меня и сманил. Полгода я набирался сил - а потом от скуки стал изучать ветеринарию. В принципе, мы ведь очень мало чем отличаемся от наших меньших собратьев.
        - Вы любите животных?
        - Я их уважаю. Они умеют терпеть безропотно, умеют благодарить, причем так трогательно, что иной раз слеза прошибает. В общем и целом, я не жалею, что сменил специальность.
        - А как же ваш подвиг на пожаре? Ведь у вас больное сердце…
        - Мне вреден продолжительный, затяжной стресс. Да и пожары у нас в Карауле не так уж часты, если честно.
        - Расскажите о своей деревенской жизни.
        - Уверяю вас, она начисто лишена опасных приключений и бурных потрясений. Обычная, размеренная, очень спокойная жизнь. Все друг друга знают, все друг с другом здороваются.
        - Пять тысяч жителей?
        - Ну, это в целом по областному центру Караул. В нашем селе народу поменьше.
        - Значит, продолжительных стрессов вы больше не испытываете?
        - Нет. Я вполне доволен. Кстати, именно поэтому я и не женат…
        Общее хихиканье. Потом Бобсон выгнал Анжелу и начал изгаляться над Андреем по полной. Откуда-то явились пожарный шлем и комбинезон, серыми тенями замелькали костюмеры и гримеры - в подчинении у Бобсона находился целый штат затюканных и запуганных им до полусмерти сотрудников.
        Анжела плюхнулась рядом со мной и простонала:
        - Ой, не могу, я ему дала бы хоть сейчас.
        - А он взял бы?
        - Это мелко, Семиножкина. Только вот этот порок сердца… Не хотелось бы, чтобы он скончался в моей постели.
        - До твоей постели вы не доберетесь. У него поезд вечером.
        - А до меня ехать десять минут. Ты че, ревнуешь, что ль?
        Я вспыхнула и громко чихнула. Аллергия моя вернулась, и потому больше всего я сейчас нуждалась в хорошем запасе носовых платков и упаковке кларитина.
        Вскоре съемка закончилась. Я вскочила с места первая. Да, вероятно, именно сейчас Анжела Мессер уведет у меня из-под носа мужчину моей мечты, но с такими соплями у меня все равно нет ни единого шанса.
        Андрей легко спрыгнул с подиума и подошел к нам.
        - Дамы? По чашечке кофе?
        Анжела просияла.
        - С удовольствием. У нас тут на углу отличная кофейня. Можно прямо сейчас пойти и…
        - Отлично! Анжела, вы идите, а мы с Евгенией Васильевной на пару минут поднимемся к вашему боссу. Нужно же сказать ему последнее «прости»?
        Я стояла ни жива ни мертва. Зачем это ему понадобилось подниматься со мной наверх?
        Анжела разозлилась, но виду практически не показывала. Выйдя из студии Бобсона, уже потерявшего к нам всякий интерес, мы с Андреем повернули к лифтам, везущим наверх, а Анжела, даже собственной тугой попкой выражая негодование, направилась к выходу. Уже у дверей она обернулась и крикнула:
        - Андрей, не заставляйте девушку ждать!
        Андрей молча помахал ей рукой, дождался, когда она скроется за дверями, после этого развернулся ко мне, схватил за локоть и довольно бесцеремонно втолкнул меня в лифт.
        Мы оказались наедине, да еще и в таком замкнутом пространстве - представляете, что творилось с моими носом и глазами? Я сопела и хрюкала, при этом стараясь не смотреть на темноволосого и крайне рассерженного красавца-ветеринара. Андрей же совершенно не обратил внимания на мои мучения. Он прижал меня к стенке и прорычал:
        - Отвечай, только быстро: это была подстава?
        - Чего?
        - Вчерашняя встреча была подстроена?
        - Сбрендил? Да я чуть не умерла, когда тебя увидела сегодня в кабинете у Вадика!
        - Еще раз задаю вопрос: вчера, в «Авокадо Клубе» ты не знала, что я - герой вашего следующего номера?
        - Во-первых, не знала и знать не могла. Во-вторых, дай носовой платок, я больше не могу втягивать в себя сопли. В-третьих, ты что, засекреченный? В чем подстава?
        Андрей отступил на шаг, сунул мне в руку носовой платок и нахмурился. К счастью, в этот момент лифт остановился на промежуточном этаже, и в него ввалилась целая толпа, поэтому у меня появилось время все обдумать.
        В мой кабинет мы вошли, сурово печатая шаг и сердито сопя; я, по понятным причинам, сопела значительно громче.
        Андрей немного помолчал, а затем сказал уже гораздо спокойнее:
        - Я не засекреченный. Просто я очень не люблю гламурные журналы и совершенно не рассчитывал на повышенное внимание к моей персоне. Я приехал, потому что мне позвонил мой старый приятель и сказал, что у меня хотят взять интервью насчет пожара. Я прикинул, что это шанс привлечь внимание к положению нашей райбольницы, а заодно решил прикупить для моей зверофермы лекарств. Приехал в Москву, зашел оттянуться в бар, с девушкой красивой познакомился, провел с ней шикарную ночь - а наутро выясняется, что на карауловскую больничку всем начхать, из меня собираются сделать гламурного мачо с обложки, а среди собирающихся это сделать стоит та самая девушка, с которой я совершил за ночь массу предосудительных поступков…
        - Ну у тебя и самомнение!
        - В каком смысле?
        - Ты решил, что если ты сейчас заартачишься, то я выйду вперед и начну тебя шантажировать?
        Андрей неожиданно рассмеялся - искренне, до слез. Потом сквозь смех произнес:
        - Ну, у тебя даже есть, ЧЕМ именно меня шантажировать..
        На мгновение я замерла, а потом со мной случился приступ неуправляемого смеха. Так мы стояли и хохотали, как два школьника, а потом он, спросил:
        - Хорошо хоть получился, мой-то?
        Я вспыхнула и снова засмеялась.
        - Отлично! Тебе есть чем гордиться.
        - Ой, не могу… Называется, съездил в столицу повеселиться… Ладно, пошли. А то несравненная Анжела от досады выпадет из лифчика.
        По дороге мы зашли к Вадику, и Андрей очень серьезно сообщил, что подумает, давать ли разрешение на размещение своей фотографии на обложке.
        - Знаете, я ведь довольно мистически отношусь к подобным вещам. Энергетические потоки, то-се.
        Вадик (обожавший всякую муру, связанную с эзотерикой) всплеснул ручками.
        - Я вас умоляю, Андрей! От наших читателей всегда исходит только позитивная энергия! Соглашайтесь!
        - Я подумаю. И позвоню. Вы позволите похитить у вас Евгению Васильевну на полчасика?
        - Она вся в вашем распоряжении.
        Вадик даже представить не мог, насколько близок он был в тот момент к истине.

        Совместное распитие кофе я помню плохо, поскольку антигистамины в лошадиных дозах стали действовать как снотворное. В результате с мужчиной своей мечты я попрощалась вяло и едва ворочая языком.
        Вернувшись домой, я помахала Лесику рукой и завалилась спать. Проспала я до середины воскресенья, а могла бы спать и дальше, но ко мне примчались Катька и Маринка и стали требовать с меня подробностей моей бурной ночи. Я, неожиданно для себя самой, уперлась и наотрез отказалась предъявлять им силиконовый шедевр, а когда подружки, разочарованные, удалились, спрятала неприличное напоминание о самом своем безрассудном поступке на антресоли и постаралась выбросить мысли об Андрее из головы.

        ЧЕРНАЯ МАГИЯ КАК ОНА ЕСТЬ
        Понедельник и вторник никакими событиями не блистали. Женя Семицветова сидела на рабочем месте и читала бесконечные статьи, бегала к дизайнерам, проверяла почту Вадика - словом, вела свой привычный образ жизни. Приключение с красавцем-ветеринаром несколько поблекло и казалось ей теперь чем-то вроде сна - приятного, захватывающего и несомненно эротического, но нереального. Вечером во вторник Бобсон принес готовую обложку следующего номера, на которой Андрей Долгачев красовался в небрежно расстегнутом пожарном комбинезоне, и тут сердце Жени слегка екнуло, но и с этим она справилась вполне удовлетворительно.
        Гром грянул в среду с утра…
        Вадим Альбертыч позвонил Жене по местному телефону и абсолютно загробным голосом приказал ей явиться на производственное совещание через десять минут. Женя сдавленно чертыхнулась и отправилась в кабинет босса.
        В предбаннике курила Анжела Мессер. Сегодня, несмотря на жаркий день, гламурная дива была утянута в черную кожу и накрашена в стиле «лучшая ведьма нашего городка». При виде Жени она приветственно взмахнула холеной ручкой с наманикюренными когтями кроваво-алого цвета и сообщила:
        - Тебе привет, Семипопкина!
        - Семицветовы мы… От кого?
        - От Андрея. Мы с ним болтали вчера вечером. Согласился на все. Гонорар попросил перечислить на счет больницы Караула. Ну не псих?
        Настроение стремительно понизилось до нулевой отметки. Значит, с этой крашеной кошкой он болтал по телефону, а у Жени, у женщины, с которой провел ночь, даже номерочек не взял…
        Все, надо забыть и наплевать. Теперь ее карьера пойдет вверх, можно будет задуматься о хорошей партии, приложить некоторое количество усилий, найти себе жениха…
        Внутренний голос насмешливо поинтересовался, о каких именно усилиях идет речь? И где она собирается искать жениха? И какова вероятность того, что партия окажется хорошей?
        Женька приказала внутреннему голосу заткнуться и твердым шагом вошла в кабинет. Анжела лениво вплыла следом.
        Вадик, весь в черном, стоял у окна, молитвенно сложив руки на груди и вперив взор в небесные дали. За столом с абсолютно загадочным видом сидела вся правящая верхушка редакции. Женька осторожно опустилась на крайний стул и с интересом покосилась на импозантного мужчину лет сорока, сидящего рядом. Тот поймал ее взгляд и галантно поклонился, впрочем, с места не встав.
        - Эдуард Кононыхин. Отдел продаж. Я новенький, но всех присутствующих знаю давно, а вот о вас только слышал. Вы ведь Евгения?
        - Ага. Евгения. Очень приятно. А что случилось, почему совещание?
        - Понятия не имею. Рассчитывал сбежать пораньше и завалиться в хороший ресторан. Не желаете составить компанию?
        Мысленно Женька показала внутреннему голосу язык: накося выкуси! Вот и первый кандидат. Вслух же осторожно сказала:
        - Я бы с удовольствием, но Вадим Альбертыч вряд ли меня отпустит…
        Вадик отвернулся от окна и вперил трагический взор в шепчущуюся галерку. Слух у Вадика был отменный.
        - Вадим Альбертыч никого не отпустит. Более того, я объявляю военное положение. Настройтесь на серьезный лад, ибо сейчас я сообщу вам нечто ужасное.
        В голове у Женьки немедленно пронеслось: спонсоры разорились, счета арестованы, тираж опечатан, нас всех увольняют… Эдуард Кононыхин насмешливо прошептал:
        - Если нас всех сейчас уволят, мы с вами точно пойдем в ресторан. Во всем нужно искать позитив.
        Вадик неодобрительно покосился на Кононыхина и вновь застыл в позе трагического отчаяния.
        - Прежде чем начать, официально предупреждаю: все, что вы услышите, не должно покинуть эти стены. Малейший намек на утечку информации - уволю любого. Без выходного пособия. Это ясно?
        Собравшиеся согласно покивали и с интересом воззрились на шефа в ожидании продолжения. Вадик обвел всех взором умирающего лебедя и понизил голос до хрипа.
        - Скажите мне, соратники: как вы относитесь к черной магии?
        Пауза, повисшая над столом, не была особенно напряженной. Об увлечении главного редактора эзотерическими учениями знали все, относились к этому лояльно и с пониманием. Вадик сокрушенно уронил голову на грудь.
        - Ограниченные люди меня окружают. Ладно. Буду краток. Над нашим детищем нависло проклятие. Злой рок. Сглаз. Поле отрицательной энергии. Называйте как хотите - факт остается фактом.
        Женька Семицветова уставилась на лист бумаги прямо перед собой. Только не хватало, чтобы Вадик окончательно сбрендил. Тогда о ресторанах и поиске женихов придется забыть до его выписки из дурдома.
        Анжела Мессер решила внести свежую струю здравого смысла.
        - Вадим Альбертыч, как вы знаете, я вовсе не склонна легкомысленно отрицать существование энергетических полей, но… нельзя ли поконкретнее? Что именно случилось?
        Вадик смерил Анжелу долгим и серьезным взглядом, вздохнул - и заговорил почти нормальным голосом.
        - Дело в следующем. Вы все помните героев наших последних трех выпусков?
        Ираклий кашлянул и недовольно заметил:
        - Естественно, Вадим! Певец Челобитьев, стриптизер Маугли и модельер Рубашкин. На этой неделе в продаже номер с экстрасенсом Шамановичем, а следующим пойдет герой из провинции, тот ветеринар из города Атас…
        Анжела кротко поправила шеф-редактора:
        - Он из Караула.
        - Что?
        - Не Атас, а Караул. Хотя Атас мне тоже нравится, но в этом есть что-то киргизское…
        - Хорошо, пусть Караул. Вадим, я не понимаю, у нас какие-то проблемы с авторскими правами, или… что?
        Вадик издал очередной тяжелый вздох.
        - После выхода номера с Маугли герой предыдущего номера, Челобитьев, попал в больницу после удара током прямо на сцене. Якобы был неисправен микрофон. Неделю спустя, когда вышел номер с Рубашкиным, стриптизер Маугли поскользнулся на банановой кожуре и сломал ногу. Позавчера на модельера Веню Рубашкина набросилась в парикмахерской фанатка Святослава Кроликова и несколько раз ударила его по голове феном…
        Эдуард не удержался и фыркнул. Вадик строго посмотрел на него и заметил:
        - Ничего смешного, Эдик! Фен был отнюдь не портативный, а стационарный, парикмахерский. Она сорвала с него кожух и нанесла Вене серьезные травмы. Как вы думаете, что все это означает?
        Народ безмолвствовал. Вот теперь тишина стала гнетущей. Женька заерзала и осторожно пролепетала:
        - Вадим Альбертыч, а может, это просто совпадения?..
        Вадик помолчал, а потом вдруг патетически возопил:
        - Молитесь! Молитесь, чтобы это были простые совпадения! Лично я в подобные совпадения не верю, потому что слишком много знаю о темной стороне этого мира, но вам верить в это необязательно.
        Он пробежался взад-вперед вдоль своего стола и вдруг пояснил абсолютно нормальным голосом:
        - Я вовсе не призываю вас кропить будущий тираж святой водой, но о конкуренции, надеюсь, все наслышаны? В Москве каждый день регистрируется несколько журналов одной с нами направленности. Борьба за место под солнцем ведется нешуточная, и в ней все средства бывают хороши. Если про нас пойдут слухи…
        Бобсон, будучи материалистом и пессимистом, не выдержал и рявкнул:
        - Да какие слухи, Вадим?! Что над теми, кто снимается на нашу обложку, тяготеет проклятие?
        - Я же говорю: необязательно в это верить. Достаточно пустить слух, что с теми, кто снимается у нас в журнале, обязательно случается что-то плохое - и мы погибли. Через месяц у нас упадут продажи, потому что, во-первых, мы не сможем затащить на обложку никого из звезд, а во-вторых, идиоты-читатели решат, что и с ними что-то может произойти.
        - Хорошо, но Шаманович-то пока цел и невредим?
        - Вот именно - ПОКА! С понедельника в продажу поступит номер с ветеринаром. С этого момента я буду следить за Шамановичем.
        Ираклий растерянно произнес:
        - А нам что делать? Свечку, что ли, ставить каждый день?
        Вадик усмехнулся горькой и загадочной улыбкой.
        - Не шути с этими вещами, Ираклий! Не смотрите на меня, как на идиота, друзья мои. От вас я требую только одно: никаких комментариев, никаких ответов на вопросы, никаких обсуждений наших дел с посторонними. Если на дружеской вечеринке вы вдруг услышите: «Говорят, в «Самом-Самом» фотомодели мрут, как мухи…» - делайте вид, что оглохли. Мы не можем давать пищу слухам.
        Эдуард Кононыхин солидно кашлянул.
        - Вообще-то это очень разумно, друзья мои. История издательского дела знает куда более абсурдные примеры того, как солидные издания прекращали свое существование из-за самых нелепых сплетен…
        - Благодарю за понимание, все свободны. До понедельника. Евгения! Останьтесь…
        Жизнь вернулась в привычную колею.

        В четверг они с Кононыхиным все-таки сходили в ресторан. Все было в высшей степени пристойно и красиво. На прощание Эдик пригласил ее в кино. На романтическую комедию. Женька согласилась.
        Ее немного тревожило отсутствие аллергической реакции на Эдика. Вроде бы на гея он не похож, хотя в наше время ни за что нельзя ручаться…
        В пятницу она подписала номер с Андреем в печать, испытав нечто вроде мстительной радости, когда выводила свою фамилию наискосок через улыбающееся загорелое лицо ветеринара. К семи часам вечера редакция затихла, и Женька начала собираться домой. Звонок Вадика застиг ее на пороге.
        - Евгения! Бегом ко мне.
        Она вздохнула и пошла к шефу. В конце концов, когда же это кончится?
        Вадик встретил ее у двери, буквально за руку втащил в кабинет и торопливо закрыл дверь на ключ. Потом повернулся к Женьке и свистящим шепотом распорядился:
        - Сядьте!
        Она послушно плюхнулась на стул. Вадик сел напротив и сообщил:
        - Я только что узнал: Шаманович упал с платформы метрополитена!
        - Какой ужас!
        - Сломал обе руки. Для него это кошмар - он же лечит наложением рук.
        - Действительно, кошмар…
        - Для нас это тоже кошмар, так что приготовьтесь услышать то, что я… хочу вам сказать.
        - Слушаю.
        - Вы в курсе всего происходящего и должны понимать, почему я прошу именно вас сделать то, что… я сейчас попрошу вас сделать!
        Женька выжидающе глядела на Вадим Альбертыча. Тот набрал воздуха в грудь.
        - Я поручаю вам, Евгения, отправиться в Караул и провести несколько дней в доме ветеринара Долгачева.
        - Что? Извините, Вадим Альбертыч, я как-то не совсем поняла…
        - В понедельник выходит его номер. Поскольку несчастье с Шамановичем случилось раньше срока, я хочу, чтобы всю неделю, пока номер с ветеринаром будет в продаже, и некоторое время после этого вы приглядывали за Долгачевым.
        Женька проблеяла:
        - При…гля…дывала?
        - Вы будете отчасти нянька, отчасти телохранитель. Вы идеально подходите для этого.
        - Иде…ально… под…хожу…
        - Вот именно - идеально. Долгачев к вам хорошо относится, вы ему симпатичны. Я взял на себя смелость заранее позвонить ему и предупредить, что вы приедете к нему.
        - При…еде…те…
        - Якобы вам нужно написать статью о жизни врачей и ветеринаров в маленьком провинциальном поселке.
        - Напи…сать…стать…ю…
        - Ну, вы ж сами хотели попробовать себя в журналистике?
        - Да… себя… в журналистике… попробовать…
        Вадик необыкновенно взбодрился.
        - Ну вот, вам и карты в руки. Все, что от вас требуется, - сделать так, чтобы наш бравый ветеринар не попал в какую-нибудь беду. Ходите за ним хвостом, требуйте внимания к себе, отвечайте на телефонные звонки, отвлекайте его от пожаров и наводнений.
        От злости Женька обрела голос и способность изъясняться внятно.
        - Вадим Альбертыч, и как, я по-вашему, буду это делать?!.
        - Хорошо, хорошо, хорошо! Даже если с ним что-нибудь случится - дайте мне знать немедленно. И сделайте так, чтобы исключить утечку информации.
        - И как я туда попаду?
        - Поедете на машине, естественно. Я уже арендовал для вас «тойоту». Вы же умеете водить?
        - Очень плохо! И только в городе.
        - Ничего, справитесь.
        - А где я буду жить?
        - У Долгачева достаточно большой деревенский дом.
        - А когда ехать?
        - Завтра утром.
        - Но…
        - Всего дней десять. На природе! Вдали от шума городского! Вы же мечтали об отпуске?
        - Но я…
        - Вот вам примерный набросок статьи - и не благодарите!
        Женька в полуобморочном состоянии потащилась к двери. Уже на пороге Вадик снова окликнул ее:
        - Да, вот еще что…
        Она повернулась, покорно ожидая дополнительных указаний.
        Справедливости ради нужно отметить, что здесь Вадик отвел глаза.
        - Возьмите с собой Матильду. Доктор Долгачев согласился заодно стерилизовать ее.
        Немая сцена. Занавес.

        ЖЕНЬКА
        Я металась по квартире, собирая вещи и помирая от злости. Разумеется, злость была абсолютно бессильной и оттого еще более противной. Лесик сидел - против обыкновения - на серванте и с тревогой следил за мной своими янтарными глазищами. Примерно в половине второго ночи до меня дошло, что надо куда-то пристроить и его. Он, конечно, способен проспать и больше недели, но кормить-то его кто-то должен?
        Я позвонила Маринке. Во-первых, она любила кошек, во-вторых, кошек и непосредственно Лесика любил Маринкин Стасик, в-третьих, я очень надеялась на то, что сейчас они оба спят и мне удастся их разбудить.
        Я их не разбудила, но оторвала от стола - пришлось утешаться только этим. Маринка была оживлена и весела, и я ее прекрасно понимала. Нормальные люди все так живут! Ходят по пятницам в гости или зовут друзей к себе, в субботу отсыпаются, а воскресенье проводят дома, или идут в театры, библиотеки, в парк, наконец… И только ненормальные неудачницы, чей карьерный рост заключается в выгуливании собачек главного редактора, мечутся среди ночи с перекошенным лицом, пытаясь сообразить, что нынче носят в Карауле.
        Кстати, это было действительно важно. Мне не хотелось особенно выделяться из общей массы, но и демократичные спортивные костюмы я на дух не переносила. Кроме того, там же комары, наверное?! И всякая разная мошка, от которой меня с моей аллергией разнесет немедленно и навсегда.
        Внутренний голос ехидно напомнил, что я все-таки еду к доктору, но тут трубку наконец-то взяла Маринка.
        - Але? О, сосуд скорби! Привет. Не спится?
        - Марин, у меня завтра… командировка, можно тебе Лесика закинуть на недельку?
        - Ой, Жень, а мы со Стасиком в среду улетаем… Сейчас соображу. Давай так: до среды я его подержу, а потом переброшу Ольге, она уходит в отпуск, потому что у нее ремонт. Идет?
        - Идет…
        Радости в моем голосе не было никакой совсем, потому что я вдруг представила себе моего несчастного кота, привыкшего к тишине и покою, среди ободранных обоев, побелки и краски. Хотя дареному коню в зубы не смотрят…
        Короче, утром я встала совершенно разбитая, не выспавшаяся, с заплывшими щелочками вместо глаз и огромной картофелиной вместо носа. Возможно, на взгляд постороннего все выглядело и не так страшно, но ощущала я себя именно так.
        Вадик позвонил снизу, но подниматься отказался наотрез. Я, шаркая ногами, спустилась во двор - и некоторое время пребывала в ступоре, рассматривая ультрамариново-голубую «тойоту», ослепительно сиявшую на солнце. Если карауловцы не сведут эту красоту в первую же ночь, то я - маршал Буденный…
        А вот Матильда меня порадовала. Она бросилась мне навстречу с истеричным лаем, встала на задние лапки и страстно задышала открытым ртом. Она явно мне обрадовалась, и мне это было приятно, хотя в носу защекотало мгновенно.
        Вадик выглядел суровым и несколько недовольным. Судя по всему, он надеялся, что я спущусь прямо с вещами, сяду в машину, и он сможет помахать нам с Матильдой рукой, а заодно и удостовериться, что я действительно уехала. Однако я была тверда и сообщила, что без кофе я не человек, а до Караула по самым максимальным прикидкам часов пять, не больше… Короче, с шефом мы простились довольно холодно.
        Зато встреча Матильды и Лесика напоминала встречу Тристана и Изольды. Матильда перешла на ультразвук еще в лифте, нетерпеливо скуля и подвывая, и, едва я открыла дверь, ринулась в квартиру, словно маленькая лохматая торпеда. И тут мой ленивый, вечно спящий, флегматичный кот с проникновенным мявом свалился с кровати и поскакал навстречу этой швабре с бантиком! Они начали топтаться посреди ковра, причем Лесик в тревоге обнюхивал Матильдину физиономию - не случилось ли с ней чего непоправимого в разлуке? - а Матильда часто-часто лизала Лесика в нос крохотным розовым язычком.
        Пока я смотрела на эту идиллию, в голове моей оформлялась все более четкая мысль. Я перезвонила Маринке и все ей рассказала, взяв с нее страшную клятву хранить тайну… Ну, вы понимаете. Через полтора часа я погрузила в багажник сумку со своими вещами, на переднее сиденье положила карту автомобильных дорог России, пачку влажных салфеток, упаковку кларитина, темные очки, мобильник, бутылку воды и пакетик леденцов; на заднее же сиденье были торжественно водружены две переноски, обитые стеганым материалом. Дверцы я открыла и чуть развернула их лицом друг к другу. Из голубой испуганно выглядывал несколько ошарашенный Лесик, из розовой, сердито - Матильда. Подавив в себе неуместное желание перекреститься, я села за руль - и Приключение началось.
        В первую аварию я чуть не влетела на первом же перекрестке, потому что именно на этом месте раздался звонок мобильника. Нет, самого звонка я не испугалась, но когда поняла, КТО это мне звонит…
        Голос Андрея в трубке был спокоен и чуть насмешлив. Я немедленно вообразила, что теперь он подумает, будто я нарочно подстроила историю с этой статьей, чтобы добраться до него. Однако он ничем себя не выдал, коротко и очень понятно объяснил, как лучше ехать, а напоследок даже проявил своеобразную заботу, сказав:
        - Если не взяла, то купи по дороге резиновые сапоги. Лучше литые.
        И отключился. Я припарковалась аккурат под знаком «Остановка запрещена» и торопливо распечатала пакетик леденцов, размышляя, что может значить слово «литые» применительно к сапогам, после чего впала в некоторое оцепенение. Куда я еду? Зачем я туда еду? Как можно было поверить в бредятину, которую нес Вадик? В любом случае, каким образом я могу противостоять порче, напущенной на героев наших репортажей?
        Из ступора меня вывел милиционер. Он стоял совсем рядом с моей машиной и сокрушенно качал головой. Я торопливо опустила стекло и заискивающе улыбнулась на всякий случай. Милиционер не обратил на меня никакого внимания и продолжал сокрушенно пялиться на капот моей машины. Матильда на заднем сиденье встрепенулась и решила размяться. Встав передними лапами мне на плечи, она оглушительно затявкала прямо мне в ухо. Одновременно у меня зачесалось в носу, и я шумно чихнула, а Лесика от переживаний стошнило на коврик. Милиционер, привлеченный всем этим шумом, выпрямился и посмотрел на меня с явным отвращением.
        - Вот есть же такие… ав-то-лю-би-те-ли!
        - Я что-то нарушила?
        - В том-то и дело, что нет. Вы остановились в сантиметре от границы знака. Вот еще бы этот маленький сантиметрик - и я бы уже составлял протокол. Или договорились бы…
        - Так я могу ехать?
        - Можете. Всего хорошего.
        Скрывшись от милиционера, я припарковалась в более уединенном месте, выпустила Матильду погулять, почистила машину и дала Лесику водички. Потом звери улеглись на заднем сиденье, Матильда занялась вылизыванием задней лапы Лесика, а я съела второй леденец и сверилась с картой. В принципе, в таком темпе мы доберемся до Караула через каких-то пару дней…
        Рассказ о пробке на выезде из Москвы я опускаю, потому что за эти два часа не произошло ничего интересного, кроме того, что укачало нас всех троих. Уже на загородном шоссе движение пришло в норму, и теперь я мирно тащилась со скоростью пятьдесят километров в час, провожая настороженным взглядом летящие мимо машины и периодически прикладываясь к бутылке с водой. Звери икали на заднем сиденье. В два часа позвонила Маринка.
        - Салют. Как дела?
        - Плохо. Зверей укачало, меня тоже.
        - В тебе я не сомневаюсь. Впрочем, ты же едешь к доктору - вот он тебя и подлечит.
        - Ох, плохо это кончится!
        - Жень, ну ведь это же не твоя идея? С тебя и взятки гладки.
        - Я могла отказаться.
        - Отказаться от чего?
        - Ну…
        - Гну! Отказываться от возможности провести неделю-другую на лоне природы, в компании офигительно красивого ветеринара, с которым тебя связывают воспоминания о не самой кислой ночи? Это глупо, Семицветова.
        - Можно подумать, что я еду на свидание! Да мне даже пальцем нельзя его трогать!
        - Это почему?
        - Потому что у него сердце больное!
        - Ну, не умер же он в прошлое ваше… общение?
        - Ему противопоказан затяжной стресс, а тут являюсь я, да еще с Матильдой и Лесиком. От такой компании и без всякого секса инфаркт можно получить.
        - Так я и поверила, что ты неделю протянешь с ним под одной крышей без этого дела!
        - Тихомирова, есть разница между нынешней ситуацией и случайной встречей в полутемном баре? Теперь мы знакомы.
        - Ну и хорошо. Сама говорила, что он симпатичный и тебе хотелось бы завязать с ним нормальное знакомство.
        - У меня аллергия!
        - Дурь у тебя, Семицветова, а не аллергия. Вот что, мне надо бежать, потому что Стасик купил билеты в кино. Звони мне на мобильный и постарайся настроиться на позитив.
        - Нет у меня никакого позитива! А я тоже хочу, как у вас со Стасиком! И в кино меня сегодня Кононыхин приглашал - а я еду черт те куда!
        - У тебя все будет, как только ты перестанешь возиться со своим придурочным Вадиком и займешься собой. Чао!
        Я с отвращением бросила трубку на сиденье и мрачно вцепилась в руль, решив настраиваться на позитив прямо сейчас. Для начала неплохо бы сообразить, где это мы находимся…
        Чем дальше мы удалялись от Москвы, тем интереснее становились дорожные указатели. Мы проехали деревеньки со следующими именами: Кармановка, Хохол, Хреновое, Васильевский Остров, Омутище, Зекинское и Воробушки. После Воробушков, к большой моей радости, началась настоящая природа. На горизонте виднелся темный лес, по обе стороны от дороги расстилались поля, пока еще в основном черные, но кое-где уже покрытые зеленой порослью. Я не могла гарантировать, что это будущая золотая нива, но дышалось здесь определенно свободнее, если не считать пристроившегося впереди трактора, из выхлопной трубы которого валил густой черный дым.
        Когда звери стали икать совсем угрожающе, я подыскала небольшую полянку в окантовке из тонких березок и елочек и осторожненько съехала на обочину. Вышла из машины и решительно распахнула заднюю дверь. Отважная Матильда выкатилась из машины и пошла нюхать травку, а мой бедный Леонард замер на самом краю сиденья, подозрительно оглядываясь по сторонам. Я ласково подпихнула его в пушистый зад и уселась на его место, с умилением наблюдая за тем, как проходит знакомство двух до крайности избалованных домашних зверей с дикой природой.
        Потом мы перекусили, после чего Лесик удалился в кусты и вернулся оттуда страшно гордый и довольный. Матильда застолбила за собой практически всю полянку по периметру, и я уверена, что дикие звери еще долго будут обходить ее стороной. Территорию Матильда метила со зверским выражением на морде и с глухим рычанием.
        Небо стало лиловым у нас над головой и розовым на горизонте. Дорога шуршала под колесами, указатели информировали меня, что до Уржума, к примеру, осталось всего-ничего, а вот до Уфы еще ого-го сколько, я потихоньку клевала носом, но при виде надписи «Караул 15 км» воспрянула духом и проснулась.

        Мобильник у меня перестал работать через полчаса после того, как я поговорила с Маринкой, а автоматы меня не интересовали, поскольку я не знала домашнего телефона Андрея (да вряд ли он у него и был). Поэтому, въехав в город Караул, я сбросила скорость и поползла вдоль тротуара, приставая к редким прохожим с вопросом, где у них тут деревня Караул. Ответы поражали разнообразием. Некоторые утверждали, что
«речку переехать надотъ, но паром все одно закрыт». Другие настаивали на этом берегу, но километров на десять назад. В конце концов я решила пристать к правоохранительным органам, и вот тут они меня удивили.
        Московский гаишник надменен и подозрителен. Он в человеке за рулем видит исключительно потенциального нарушителя и потому отвечает нехотя и сквозь зубы, сверля вопрошающего подозрительным взглядом: мол, если не знаешь, как проехать, зачем вообще туда собрался?
        Здешние милиционеры собрались вокруг моей заляпанной, но все еще шибающей в глаза ультрамарином машинки и стали наперебой предлагать мне возможные варианты поиска деревни Караул. Постепенно я уяснила суть происходящего.
        Областной центр Караул когда-то, до революции, был большим и богатым селом. Здесь стоял храм Георгия Победоносца, по воскресеньям разворачивалась громадная ярмарка, а от пристани ходили большие пароходы.
        С течением времени богатое село превратилось в бедный райцентр, но поскольку уезжать отсюда было особо некуда, жители расползлись по окрестностям. Географически они создали много мелких населенных пунктов, но топографически продолжали оставаться все тем же Караулом. Разумеется, в наличии имелись и Верхний, и Нижний, и Средний, и даже Малый Караулы, обязательное Заречье официально именовалось Караул Зареченский - и вот тут я потихоньку впала в панику.
        К счастью, один из милиционеров задал гениальный в своей простоте вопрос:
        - А вы к кому, я извиняюсь, едете?
        В Москве никому и в голову не придет искать адресата, спрашивая у окружающих, где живет Иван Иваныч. Но я-то была не в Москве!
        Услышав «доктор Андрей Долгачев», блюстители порядка хором издали радостный вздох облегчения. После этого ДВЕ машины с мигалками взяли меня в клещи и торжественно повели нашу маленькую колонну через весь город в направлении далекой россыпи огоньков на фоне черной стены леса.
        Меня сопроводили до развилки, на которой стоял небольшой кемпинг, откозыряли и извинились, что не могут довезти прямо до дома доктора - дорога возле деревни разбитая, моя машина пройдет, а ихние «жигули» нипочем.
        Я со слезами благодарности попрощалась с прекрасными милиционерами, после чего довольно уверенно припарковалась на крохотной стоянке, торопливо запихнула свой зверинец в переноски и рванула в приветливо светившееся кафе «У Зои».

        Посетителей в кафе, считай, не было, только за стойкой бара сидела полная добродушная тетка с ярко-рыжим перманентом на голове, да за ближайшим столиком лысый дядечка с усами вслух разгадывал кроссворд.
        Я подлетела к стойке и страшным шепотом выпалила:
        - Простите ради бога, у вас здесь есть туалет?
        Тетка подпрыгнула от неожиданности и немедленно просияла от счастья.
        - А как же! Федор, проводи барышню!
        Лысый дядечка бросил кроссворд и затопал в угол зала, гремя ключами. Тетка приняла у меня переноски и тут же заворковала с Лесиком, чем еще больше расположила меня к себе. Дядечки я немного стеснялась, но природа все сильнее требовала наплевать на условности…
        А туалет у них оказался шикарный. Сверкающий, стерильно-чистый, благоухающий лавандой и розой. Я с наслаждением умылась и причесалась, закапала в глаза визин, в нос - галазолин, закинула в рот кларитин и вернулась в кафе обновленной и счастливой.
        Лесик сидел на стойке и ел свежую куриную печенку, урча и плотоядно порыкивая. Что интересно, дома он ее есть не соглашался, более того, смотрел на меня с ужасом и неодобрением. Вот что делает свежий воздух!
        Матильда лакала из блюдечка какую-то белесую жидкость с белыми комочками. Судя по жадности, с которой она это делала, лучше к ней было сейчас не подходить. В ответ на мой удивленный взгляд тетка застенчиво улыбнулась.
        - Это сыворотка с творожка, только слила, свеженькая. Ее, бедненькую, тошнило, вот я и дала кисленького - первое дело!
        Я в ужасе огляделась, ища следы Матильдиной слабости, но тетка замахала руками:
        - Я убрала, господи, ерунда это. А какой у вас котик красавец, я не могу! Федька, подлец, нашего извел, а мне так уж с ним хорошо было. Бывало, сядет рядом, трется об меня, муркает - ровно разговаривает.
        Я с опаской посмотрела на усатого Федьку. Неужели такой незлобивый дяденька мог поднять руку на животное?
        Лысый заметил мой взгляд и хмыкнул.
        - Напугала девку, Зойка. Не слушай ее, доча. Жив ее обормот, живее прежнего. Я его просто на пару дней в бане запер. Мыши нас одолели, должно к морозам. А ейный лентяй привык сметаной питаться - даже не глядит на них. Ну, я и свел его тихонько, да в бане и запер.
        - Аспид!
        Я заинтересовалась.
        - И что получилось?
        - Известно что. Проголодался наш Барсик, стал мяукать, дверь скрести, только баня у нас на отшибе, а она, Зойка-то, вона, целый день в столовой…
        - В кафЭ, деревня!
        - Ну в кафЕ, один хрен, занята. Короче, Барсик бился-бился, да и начал мышей жрать. Теперь первый охотник на деревне. Давеча бабка Коростелева попросила его у нас на время, чтоб с крысами справился.
        Зоя поставила передо мной чашку горячего кофе и тарелку с бутербродами. Я зажмурилась от счастья и обхватила горячую чашку руками.
        Немного выждав, Зоя осторожно поинтересовалась:
        - А вы проездом, или как?
        - Я еду к доктору Долгачеву. Долго искала дорогу, надеюсь, теперь доберусь. Вы его знаете?
        Федор хмыкнул.
        - Да здесь, доча, почитай, на пятьдесят верст вокруг кажная собака Андрюху знает. Он тут нам первый помощник, да и вообще мужик хороший. А чего ты к нему? Или, не дай Бог, заболело зверье твое?
        - Нет-нет, я к нему по другому делу. Я из журнала. Буду писать об Андрее статью… или даже книгу. О его работе, о том, как вам тут живется…
        Федор приосанился, расправил усы и начал напевно:
        - Ну, живем мы тут, конечно, не ахти, но и не так, чтобы караул…
        Зоя неслышно подошла к мужу и беззлобно треснула его по затылку.
        - Не об тебе книга-то, балабон! О Андрей Сергеиче. Она, слышь, его будет спрашивать, а не тебя, дурака. Вы, стало быть, у него и заночуете?
        Я почувствовала, что краснею,
        - Н-ну… насколько я знаю, у него большой дом, и мое начальство с ним договорилось…
        - И правильно. Я к тому, что в городе-то гостиницы есть, да и у нас тут номеров десять, только лучше дома. Там и водичка из колодца, и молочко из-под коровки, и яички свежие, и воздух… И зверюшкам раздолье. У Андрей Сергеича собак полно.
        Я невольно задумалась, не дала ли я маху с Матильдой и Лесиком? Наверняка у Андрея живут не болонки и даже не спаниели…
        Зоя между тем разливалась соловьем.
        - И так все удачно складывается, потому как одна-то вы и не доехали бы до него, впотьмах-то? У него ж не дорога, а гать, один только его танк и пролазит. А у нас ваша машинка простоит, сколько надо, и ничего с ней не случится, у нас же тут пост ОМОНа рядышком…
        Я ошалело посмотрела на безмятежную Зою, потом перевела взгляд на Федора.
        - Тогда… мне придется позвонить… Андрей Сергеевич не знает, что я уже…
        - А чего звонить? Вон, сталбыть, танк, а вот и танкист!
        И тут позади меня раздался спокойный и хорошо знакомый мне голос:
        - Здравствуйте, Евгения Васильевна. С приездом. Я уж думал снаряжать поисковую экспедицию.

        ПРОСТАЯ, НЕЗАТЕЙЛИВАЯ ЖИЗНЬ
        Женька, конечно, готовилась к встрече, но появление Андрея на пороге маленького кафе все равно застало её врасплох. Она успела только открыть и снова закрыть рот, почему-то широким жестом обвести своих зверей - мол, а вот и мы к вам, всем табором! - после чего протянула руку, намереваясь предложить Андрею крепкое дружеское рукопожатие. Все эти манипуляции он терпеливо переждал, после чего шагнул вперед и поцеловал ее в уголок рта.
        После этого Евгения Васильевна была потеряна для общества в качестве собеседника. Она только таращила свои большущие зеленые глаза и невнятно мычала.
        Андрей Долгачев веселился от души. В принципе, сначала он очень разозлился - это когда ему позвонила та крашеная выдра с бюстом. С Анжелой Мессер он был тактичен и холоден, а потом и вовсе прервал разговор, сообщив, что ему привезли поросенка с расстройством желудка. Анжела поперхнулась и отключилась.
        Потом Андрей сам звонил Вадику и подтверждал свое согласие - лишь бы отвязались. Потом ему уж совсем неожиданно позвонил сам Вадик и начал что-то загадочно шептать. Мистическую часть сообщения Андрей не понял, а информативная была такова: в субботу утром к нему, Андрею, приедет его случайная подружка Света, она же зам главного редактора Евгения Васильевна Семицветова. По приезде Евгения Васильевна поселится в его, Андрея, доме и будет писать о нем, Андрее, книгу. Если он, Андрей, не против. Да, и заодно привезет с собой собачку Вадика, чтобы он, Андрей, ее, собачку, стерилизовал, пока не поздно.
        Андрей тщательно прислушался к своим ощущениям и внутреннему голосу. Оказалось, никто из них не против. Даже немножечко за.
        Приключение в Москве было бурным, приятным, немного сумасшедшим и потому напоминало ему молодость. Андрей Долгачев, достигнув тридцатисемилетнего рубежа, уже и не думал, что способен на подобные безумства. Неожиданная встреча со Светой, оказавшейся Женей, в редакции гламурного журнала сначала встревожила, потом взбесила - он терпеть не мог, когда его использовали втемную. Но она так смешно оправдывалась - чихая и заливаясь слезами из-за своей аллергии, а кроме того, она так сильно ему нравилась, что Андрей уехал из Москвы с тайной тоской и страшным подозрением, что спокойной деревенской жизни конец. Так оно и вышло, собственно говоря, и даже быстрее, чем он предполагал.
        Светловолосая и зеленоглазая Света-Женя будет жить с ним в одном доме целую неделю, будет спать в его постели - не в пошлом смысле, а в том, что жилая комната у него наверху всего одна, его собственная, только он и сам там нечасто спит, потому что некогда. Обычно он успевал дойти только до дивана на первом этаже… В сильный мороз спал на печке.
        Андрей жил здесь уже шесть лет, привык и к одиночеству, и к размеренной деревенской жизни, теперь и тому, и другому угрожало появление «московской штучки», но Андрей все-таки был ей рад…
        На улице Евгения Васильевна впала в ступор номер два. Рядом с ее красавицей
«тойотой» стояло чудовище с хищно оскаленным бампером, прожекторами вместо фар и громадными колесами, вероятно, свинченными с трактора «Беларусь». Но если кто думает, что Евгению Васильевну испугал внешний вид страшной машины, тот очень ошибается. Женьку терзал вопрос: это сколько же зарабатывает сельский ветеринар, способный купить себе последней модели «хаммер» и небрежно долбать его на здешних трассах?
        В этот момент Андрей легонько подтолкнул ее в спину, и Женька, споткнувшись, выскочила на улицу. Матильда бодро обогнала ее и пошла обнюхивать окрестности, а Лесик прижался к широкой груди Андрея и как раз сейчас начинал дремать.

        То, что у дамочки всего одна сумка с собственными вещами, а остальное все для собаки и кота, Андрею понравилось. Правда, судя по наряду, барышня очень давно сталкивалась с дикой природой и считает, что вечером в середине мая на Среднерусской возвышенности в лесистой местности можно рассекать в светло-голубых джинсах, белых мокасинах и желтой футболке, но на крайний случай он отдаст ей свои тренировочные. Их можно подвязать веревочкой и выйдет отлично!
        Забросив вещи и зверей на заднее сиденье, подсадив Женю на переднее и помахав рукой Зойке и Федору, Андрей запрыгнул за руль и включил зажигание.
        - Держись…тесь… Сейчас начнется разбитый участок.
        Смешная Евгения Васильевна послушно ухватилась за какую-то трубу и изо всех сил стиснула коленки. Андрей совершенно некстати вспомнил один из эпизодов их московского свидания, когда эти самые коленки сжимали аккурат его бока, а руками она обнимала его за шею… и приказал себе не думать об этом. Возможно, она, конечно, и коварная соблазнительница, но в данный момент она смущена по-настоящему, до дрожи, и это говорит в ее пользу.
        - Вы извините, что мы не сразу домой!
        - А… куда?!
        - В клинику. Мне позвонили с соседних дач, там пес попал под машину, они везут его ко мне.
        - Ох… Что-то серьезное?
        - Не смертельное, во всяком случае. Перелом, но нужно промыть рану.
        - А клиника… она далеко?
        Андрей почему-то засмеялся и не ответил.
        Вокруг стремительно потемнело, и только свет мощных фар высвечивал останки дороги, по которой они неуклонно двигались, такое впечатление, в самую чащу леса. Женька вертела головой со страхом и трепетом - дикая природа здесь была совсем уж какая-то дикая. Огромные деревья, насмерть перепутанные кусты по обочинам…
        А ведь здесь еще и дачи есть!
        - Кто же тут строится?
        - Это вы… ты о дачах?
        - Ну да! Сюда же только на тракторе!
        - Да нет, не так все страшно. «Нива» нормально проходит, а если что, местные всегда помогут, действительно с трактором. И потом, дачи строятся на холме, километров пять отсюда. Там дорога получше. Эту мы тоже скоро отремонтируем.
        - Мы?
        - Бывший колхоз. Теперь поселковый совет.
        - Вы… Ты в него входишь?
        - Ну, не совсем, конечно. На добровольных началах.
        - С ума сойти!
        Андрей неожиданно зло сверкнул глазами.
        - Московский гонор, да? Между прочим, дачи здесь строят именно москвичи. Один парнишка из Мытищ приехал со всей семьей и выкупил птицеферму, теперь отстраивает ее третий корпус. Здесь люди работают, ясно?
        - Ясно. А мы груши околачиваем.
        - Нет. Не в этом дело. Просто… если они тут все не особо гламурные, то это не значит, что они плохие.
        - А я, если я работаю в гламурном журнале, обязательно избалованная дура, выросшая на всем готовеньком?
        Он помолчал, а потом рассмеялся.
        - Один - один. И я сглупил, и ты вывернулась. Кот чей?
        - Мой…
        - Просто твой Вадик сказал про собачку, но не упомянул о коте.
        - А он и не знает про Лесика, а узнает - так истерику закатит. Матильда стоит сумасшедшие деньги.
        - Отличная псинка, жалко вмешиваться в промысел божий.
        - А стерилизовать обязательно?
        - Теоретически, если не собираешься… в смысле, Вадик не собирается разводить щенков на продажу, лучше стерилизовать. Меньше проблем… сексуального порядка. Течки, гон, нежелательный помет, все такое. Но лично я - за свободу выбора. Слушай, они с твоим котом прямо как брат с сестрой.
        Женька посмотрела на заднее сиденье. Лесик и Матильда мирно спали, сплетясь в большой бело-рыжий клубок.
        Лед отчуждения был сломлен, но в этот момент фары вдруг осветили большую поляну, в глубине которой Женька увидела громадный бревенчатый дом. Менее всего это здание напоминало идиллический коттедж, наводя на мысли о блокгаузах и атаках индейцев.

        Дом был сложен из огромных бревен, покрыт листовым железом, на крыше торчали две трубы. Еще он был слегка непропорциональным… в смысле, вытянутым в длину. Андрей выключил зажигание и удовлетворенно заключил:
        - Это хорошо, что мы первые. Сашка еще не подъехал.
        - Сашка?
        - Это тот парень, который везет пса.
        - Так это твоя… клиника?
        Андрей посмотрел на Женьку искоса и ухмыльнулся.
        - Вынужден вас слегка разочаровать, Евгения Васильевна. Клиникой я ее зову исключительно для того, чтобы как-то называть. На самом деле левое крыло дома - жилое, а в правом у меня кабинет, смотровая и операционная. Изначально все это планировалось, как жилая часть, с гостевыми комнатами и всякой ерундой, но альтернативой был барак на том берегу реки, а туда во время разлива и не доберешься, так что я решил совместить дом и работу. Пойдем? Зверей можно выпустить, они тут никуда не денутся.
        Женька вылезла из машины, поежилась - было, прямо скажем, свежо - и огляделась с явной опаской.
        - Не хотелось бы выглядеть дурой, но… а диких зверей тут нет?
        Андрей легкомысленно помахал рукой.
        - Зимой волки подходят довольно близко, но территориальный принцип соблюдают. Буран!
        И тут из ближайших кустов вышел… волк. Во всяком случае, Женька приняла его именно за волка. Громадный пес с острыми ушами, треугольной мордой, мощной грудью, весь покрытый серой и черной шерстью. Он стоял совершенно спокойно, с легким интересом глядя на гостью.
        В этот момент из машины выпрыгнула Матильда. Впечатлений она на сегодняшний день нахваталась самых разнообразных. Наелась от пуза, выспалась - и потому жаждала подвигов. На громадного пса она ринулась с отчаянным лаем, потому что решила, что любимого Лесика и Женьку надо бы защитить.
        Пес перевел взгляд на верещавшую белую швабру, сделал шаг вперед, склонил лобастую голову… И завилял хвостом. Теперь на его морде появилось удивленно-глуповато-радостное выражение. Женька ахнула, но Андрей спокойно сказал:
        - Она девочка. Буран ее не тронет. А вот кота я лучше отнесу в дом. Буран вырос с кошками, но твой красавец об этом не знает и может удрать. Как я понимаю, для него это первая встреча с дикой природой?
        - Да. Для меня, кстати, тоже. Что это за порода? Похож на немецкую овчарку.
        - Это восточно-европейская овчарка. Они больше, массивнее… и умнее. В прошлом - гордость советского собаководства, а теперь их очень мало. Великолепный охранник, по совместительству пастух. У меня собак много, но Буран - вожак стаи.
        - Здесь есть от кого охранять?
        Андрей грустно усмехнулся.
        - Как говорится, мы не в Чикаго, дорогая. В России всегда найдется от кого охранять. Всякое бывает…
        Женька немедленно начала представлять себе всякие ужасы типа сбежавших уголовников, а Андрей унес в дом Лесика и сумку Женьки и через минуту появился на крыльце, держа в руках армейский бушлат.
        - На, накинь. Вообще-то по ночам у нас пока заморозки. Ты с собой теплую одежду взяла?
        Женька только вздохнула. Вспоминая собранный в дорогу гардероб, она нещадно ругала сама себя. Самой подходящей к обстановке одеждой были ее шорты в армейском стиле, если не считать того, что украшены они были стразами и вставками-сеточками. Что же касается обуви… Любимые розовые кроссовки найдут здесь свою смерть, это ясно. Или придется не выходить из дома, хотя как же она тогда будет охранять Андрея?
        Затея Вадика с каждой секундой казалась все более идиотской. Из Женьки Семицветовой и в городе-то охрана - как из варенья пуля, а уж здесь, в этой дикой чаще, тем более. Кроме того, Андрей прав - это в американском кино среднего пошиба ветеринар в провинциальном городке живет в доме со всеми удобствами, телефоном и ассистенткой. В смысле, не с ассистенткой живет, а она у него есть…
        - Андрей, а ассистентка у тебя есть?
        - Поднимай выше. У меня есть ассистент! Серега. Хороший мужик, но иногда уходит на волю.
        - Это как?
        - Ну… понимаешь… выпивает. Так-то у него руки золотые, да и звери его слушаются, но периодически он стукает себя в грудь и говорит «Сергеич! Отпусти на волю?» После этого с неделю пьет, а потом возвращается. В принципе, ты его должна застать. Он ушел в прошлую среду.
        Женька поежилась и плотнее запахнулась в бушлат, успокаивающе пахнувший Андреем. Ох, не сносить Вадику головы, когда она вернется…

        В смотровом кабинете Женьке неожиданно понравилось. Здесь было чисто, пахло сосной, горячей печкой и лекарствами. Запах лекарств Семицветову всегда успокаивал, поэтому она немедленно расслабилась и стала оглядываться.
        - Беспорядок, однако…
        - Главное - не пытайся его ликвидировать. Есть тут у меня одна любительница чистоты и строгих линий… Я после ее генеральных уборок месяц не могу свои записи найти. Это, понимаешь ли, не совсем беспорядок. Скорее, это порядок, но мой личный. О, приехали.
        Хозяин сбитого пса, Сашка, оказался симпатичным, краснощеким и рыжим молодым парнем. Вместе с ним на стареньком джипе прикатило все семейство: очень молоденькая и тоже краснощекая жена Люся, а также двое близнецов - копии папы, рыжие и румяные.
        На руках Люся держала большой сверток, из которого доносился жалобный скулеж. Матильда, услышав его, немедленно уселась посреди комнаты, задрала голову к потолку и испустила душераздирающий вой. Скулеж прекратился, и из свертка высунулась шоколадного цвета мордаха в форме кирпичика. С двух сторон мордаху украшали роскошные бакенбарды. Женька сердобольно охнула, потому что в большущих черных глазах раненого песика стояли самые настоящие слезы. Люся и дети были откровенно зареваны, да и у Сашки подозрительно распух нос.
        Андрей осторожно принял сверток на руки и бережно опустил его на большой стол, обитый светлым линолеумом. Развернул одеяло. Женька увидела крошечное дрожащее тельце… хвост-обрубочек… запекшуюся кровь…
        Дальше наступила темнота.

        НА НОВОМ МЕСТЕ ПРИСНИСЬ, ЖЕНИХ, НЕВЕСТЕ!
        В половине двенадцатого ночи Женя Семицветова сидела на высоком деревянном табурете посреди просторной деревенской горницы, одной рукой прикладывала к голове резиновую грелку со льдом, а другой прижимала к уху оживший мобильник. В мобильнике исходила любопытством подруга Маринка.
        - Ну не молчи ж ты, Семицветова! Рассказывай. Как он тебя встретил? Как дом? Вы уже занимались любовью? Он тебе обрадовался?
        - Марин, не трещи, я головой ударилась.
        - О господи, сосуд скорби, как тебя угораздило?
        - Я упала в обморок.
        - От счастья?
        - Нет! При виде открытого перелома.
        - Чьего?!
        - Андрею привезли терьера Гошу. У него открытый перелом задней правой лапы. Море крови и кость торчит. Я увидела и от неожиданности - бряк!
        - А он чего? В смысле, Андрей?
        - Ничего. Поднял, дал нашатыря, наклеил пластырь и выгнал из кабинета.
        - Куда, на улицу?
        - Почему на улицу? Домой к себе.
        - А как же ты дошла, одна, после обморока?
        - Тихомирова, тут идти три метра. От крыльца до крыльца, в одном и том же доме.
        - У него коттедж, да?
        - Ну, можешь назвать это коттеджем. Я бы выразилась короче: сруб.
        - Романтично.
        - Очень. Удобства во дворе. Сортир системы очко, правда, очень чистый.
        - Бож-же мой…
        - Ты бы, Тихомирова, дала дуба на месте, но я, по счастью, не ты.
        - А душ?
        - Баня есть. Но ее надо топить, а я не умею.
        - Слушай, какой кошмар. А как же ты там будешь жить? Не будет же он топить баню каждый день?
        - Научусь обливаться холодной водой. Тут у крыльца полная бочка.
        - Экзотика - мама дорогая! Ну так вы занимались любовью?
        - Когда?! Я уже в темноте добралась до этого несчастного Караула, меня провожала колонна гаишников, потом в придорожном кафе я в последний раз в жизни посетила настоящий туалет, а еще потом приехал простой сельский ветеринар Долгачев на
«хаммере» и увез меня в темный лес. Я даже не знаю, где мы находимся, но по ощущениям - на горе.
        - А что под горой?
        - А под горой - река. Потом приехали хозяева сбитого терьера, я упала в обморок, меня выгнали, и вот я сижу в светелке… или это горница называется? Короче, сижу и страдаю. Спать хочу, из носа течет, а где таблетки, я не знаю, потому что Андрей куда-то унес мою сумку.
        - А звери?
        - Лесик - предатель, забрался на печку и дрыхнет на спине. А Матильда… судя по всему, ассистирует Андрею на операции.
        - Как это?
        - Она высказала живейшее сочувствие терьеру Гоше, села под стол и отказалась уходить. Долгачев ее оставил, а меня выгнал. Все, отчет закончен.
        - Да прям! Ты дом осмотрела?
        - Нет.
        - Врешь!
        - Хорошо, вру. Немножечко и не весь.
        - Какой он?
        - Ну… такой… очень деревянный.
        - Потрясающее определение. Семицветова, книжек надо больше читать. Ты уже не подросток, словарь надо пополнять. Спальню его поискала?
        - Нет!
        - Врешь!
        - Ну да, да, поискала, но только чтобы найти душ, а кроме того, я ее не нашла.
        - То есть это как это?
        - Так это. Тут нет никаких спален. Есть одна большая комната, в ней печь, диван, стол и табуретки, а в углу кухня.
        - Гос-споди, куда тебя занесло-то… На керосинке, что ли, готовит?
        - Почему? Нормальная плита, газовая, четыре конфорки, духовка, шланг идет в стенку… Да ты что думаешь, тут комната? Тут, Тихомирова, ЗАЛО! Полторы моих квартиры. Кухня отгорожена барной стоечкой, как в лучших домах. Диван икеевский. Телевизор… нет, вот телевизор паршивый. «Рубин».
        - О, антиквариат! Но я не о том. Скажи, тебе ничего такого не попалось на глаза?
        - Такого - какого?
        - Ну… дамского?
        - С какого перепугу?
        - Я имею в виду, никаких признаков того, что в доме живет женщина…
        - Марин, но ведь здесь живет мужчина?
        - О господи, какая ж ты дура, Семицветова! Может, он с бабой в этом доме живет?!
        - А! Поняла. Нет, если ты о разбросанных лифчиках и повисших на люстре трусиках - то нет. Такого нет. Правда, в прихожей есть лестница наверх, но там темно, и я боюсь.
        - В прихожей! Это сени, темнота.
        - Знаешь, у меня уже этот деревенский сленг в печенках сидит! Короче, как входишь - направо лестница, ведущая наверх.
        - И ты туда…
        - Не ходила! Все, он идет. Потом позвоню.
        Женька бросила трубку на стол и постаралась принять независимый и естественный вид, в результате едва не свалившись с табурета.

        Андрей вошел с охапкой березовых чурбаков. В ногах у него вертелась Матильда - продажная душонка - и преданно смотрела на нового повелителя. Лесик шевельнул хвостом в знак приветствия. Судя по всему, животным здесь понравилось, чего никак пока не могла сказать Женька.
        Андрей быстро и ловко растопил печь, прикрыл заслонку и повернулся к ней. Во рту у Женьки немедленно пересохло. Перед ней стоял очень красивый мужчина, с которым ее связывали обжигающие воспоминания о бурном сексе, а за окном простиралась полночь - любая разволнуется! Андрей медленно провел ладонью по волосам, темным и волнистым.
        - Мы так толком и не поздоровались…
        Первой - и последней связной мыслью Женьки было: как хорошо, что она успела принять таблеточку. Влечение влечением, но любой мужик рано или поздно озвереет, если партнерша все время чихает и сморкается…
        Он приблизился к ней и властно привлек к себе. Женька пискнула и соскользнула с табурета, торопливо обхватывая дрожащими руками крепкую шею Андрея.
        Поцелуй был долгим и грешным, нежным и властным, парализующим волю и недвусмысленно указывающим на продолжение…
        Евгения Васильевна Семицветова опомнилась только тогда, когда из одежды на ней остались только джинсы и шерстяные носки. Она слабо охнула и уперлась стиснутыми кулачками в бронзовую грудь сельского ветеринара.
        - Андрей… пожалуйста… нет!!!
        Он выпустил ее не сразу. Потом с силой провел рукой по темным волосам. Его грудь тяжело вздымалась, а потом он, к ужасу Женьки, скривился и положил ладонь на сердце…
        - Что, плохо? Тебе плохо, Андрей?
        - Нет. Мне хорошо. Но было бы значительно лучше, если бы мы не останавливались. Жень… что не так?
        - Все так, только…
        Почему-то очень хотелось плакать. Женька судорожно втянула воздух и прижала стиснутые кулаки к груди.
        - Андрей, я не хочу… подожди, не перебивай, я сейчас глупости буду говорить! Я не хочу, чтобы ты считал меня… развратной женщиной!
        На загорелом лице Андрея появилась несколько глумливая ухмылка.
        - Насчет этого можешь не волноваться. Я не считаю тебя развратной женщиной. Я ЗНАЮ, что ты развратная женщина, и мне это очень даже нравится.
        Женька постаралась не обращать внимания на всякие ехидные реплики.
        - Я имею в виду, чтобы ты не думал, будто я… приехала сюда для того… чтобы с тобой… ну…
        - Со мной - что?
        - Короче, я за тобой не бегаю. Не домогаюсь тебя, вот что. Я приехала, чтобы написать статью. И я ее напишу. Это хороший шанс, возможность ускорить свой карьерный рост и…
        - И заняться любовью с человеком, который тебе нравится. Почему ты так боишься в этом признаться? Ведь это правда.
        - Правда в том, что я провела с тобой потрясающую, незабываемую, офигительную ночь, но тогда мы были с тобой незнакомы.
        - Женька, ты глупости говоришь.
        - Нет! И ты знаешь это не хуже меня. Мы и провели эту ночь так, потому что были уверены, что больше никогда не встретимся. Теперь все изменилось.
        - Да что изменилось-то? То, что теперь я знаю, что ты не Света и не работаешь в парикмахерской? Кстати, между прочим, я тебе не врал. И имя назвал, и сказал, что доктор…
        - Знаю, знаю, перестань мне об этом напоминать! Ну дура я, что ж поделать.
        - Жень… Я хочу тебя, ты хочешь меня. Это ясно как божий день. Разумеется, я не могу тебя ни к чему принуждать. Ты сама должна сказать «да»…
        - Но я говорю - нет! Я здесь только для работы, договорились?
        Ветеринар Долгачев улыбнулся широкой и на редкость противной улыбкой.
        - Хорошо. Но моя смерть от спермотоксикоза будет на твоей совести.
        - Врешь ты! Нет такой болезни! У меня дома справочник есть.
        Андрей молча поднял с пола Женькину футболку и бросил ей.
        - Пошли, покажу тебе комнату. Спать ложись. Завтра рано вставать.
        - Почему? Завтра ж воскресенье?
        - В деревне выходных нет. Я выезжаю в пять тридцать, потому что у Степановых в стаде надо провести вакцинацию от ящура. Надеюсь, ты едешь со мной? Тебе же нужен материал для статьи. Твой Вадим Адольфыч сказал…
        - Он Альбертыч.
        - Да фиолетово, пусть Альбертыч. Он сказал, что ты должна сопровождать меня повсюду, кроме сортира.
        - Фу!
        - Каюсь, взбешен и неудовлетворен. У нас, мужиков, с этим проблемы. Вам проще. Достаточно простого силиконового изделия…
        - Фу еще раз. Это мелко, Долгачев!
        - В пять тридцать выходим из дома.
        Идя вслед за Андреем, Женька пыталась вычислить, во сколько ей надо встать, чтобы к половине шестого умыться, накраситься и одеться. Выходило - уже через полчасика.
        На пороге комнаты Андрей сухо пожелал ей спокойной ночи и ушел вниз. Предательница Матильда, не говоря уж о Лесике, не пожелала идти с Женькой, мирно заснув на домотканом коврике возле печки.
        Заперев дверь, Женька Семицветова с большим чувством высказала вслух все, что чувствовала. В ответ из-за двери послышался гнусный смешок. Женька пнула дверь и отправилась в постель.
        Она погасила свет - и немедленно включила его снова. Потом снова погасила и недоверчиво повертела головой в полной темноте. У нее было такое ощущение, что она разом ослепла и оглохла. Вокруг было черно и тихо, совсем. Абсолютно! Ни малейшего проблеска света, ни единого звука. Довольно неприятное ощущение, надо сказать. Женька натянула одеяло до самого носа и закрыла глаза, хотя в такой темноте это было несущественно.
        Чрез пять минут она села, обливаясь холодным потом. Тишина давила на мозг свинцовой плитой. Раньше ей и в голову не приходило, сколько звуков раздается в нормальной московской ночи и как много электроэнергии тратится ночью в большом городе. Здесь все было иначе. Ни жужжания холодильника, ни стука лифта, ни гула машин. Ни отблеска рекламы на стене. Даже окна не было видно.
        Женька вновь честно попыталась уснуть - и тут услышала шорох. Тихий такой, вкрадчивый шорох где-то над головой. Или рядом с подушкой. Или под кроватью. А потом топоток маленьких ножек…
        За окном сильно и резко прокричала ночная птица, и Женя Семицветова с воплем скатилась с кровати, в полной темноте нашарила дверь и почти слетела с лестницы. В горнице было ГОРАЗДО светлее, потому что светились раскаленные угли в печи, и потому она безошибочно нашла диван, на котором в изумлении приподнялся навстречу ей абсолютно голый и невыразимо сексуальный герой следующего выпуска журнала
«Самый-Самый», Андрей Сергеевич Долгачев.
        Женька прыгнула с разбега и с облегчением прижалась к широкой груди сельского подвижника ветеринарии.
        Как писали в старину, опустим же завесу стыдливости над происходившим в эту ночь безобразием…

        Они пролежали несколько томительно долгих секунд, а потом не сговариваясь, бесшумно и яростно набросились друг на друга.
        Они целовались взахлеб, неистово, словно желая удостовериться, что с ними ничего не произошло и все осталось по-прежнему. Руки сплетались с руками, горячие тела льнули друг к другу, и Женька закусила губу до крови, чтобы не дать вырваться стону, а Андрей уткнулся лицом ей в плечо. Их страсть была почти неконтролируемой, так как в крови бурлил адреналин, а потом на смену возбуждению пришло блаженство покоя, и они заснули в объятиях друг друга, едва успев прикрыться простыней.

        ЖЕНЬКА
        Сначала я была снизу, а Андрей сверху, потом мы поменялись, потом упали с дивана и долго возились на полу, а потом темнота вокруг меня расцветилась такими фейерверками, что я едва не умерла от переполнявшего меня восторга.
        Тысячу раз я улетала в ночное небо - и тысячу раз срывалась с немыслимой высоты, ничуть не боясь этого падения, потому что меня держали самые нежные и самые надежные в мире руки. Наши сердца бились одинаково, кожа моя горела - не то от аллергии, не то поцелуев - и я, кажется, плакала от счастья, потому что он делал все настолько правильно, настолько хорошо, что сил не было жить дальше… без него.
        Я заснула, как провалилась. И уже через мгновение проснулась, потому что меня кто-то тряс за плечо и приговаривал:
        - Вставай, развратница, через десять минут выезжаем.

        Знаете ли вы, что утром в Карауле так же темно, как и ночью? Знайте теперь.
        С моей точки зрения за окном никаких перемен не произошло, но Андрей уже натягивал свитер и одновременно следил за кофе, приговаривая:
        - Кто рано встает, тому бог подает. Подъем, журналюга. И не забудь взять с собой блокнот и ручку. У тебя сегодня будет редкий шанс поработать, потому как я подозреваю, что дома тебе этого сделать не удастся.
        - По…чему?
        Андрей повернулся и серьезно посмотрел на меня.
        - Потому что дома я тебе работать не дам. Я буду любить тебя при каждом удобном случае, пока ты не признаешь, что мы исключительно подходим друг другу.
        - Я… это…
        - Темноты боишься, я знаю. Тихо здесь, правда?
        - Не то слово. А у тебя соседи есть?
        - Метров двести до крайнего дома. Я на отшибе поселился, потому как односельчане иногда любят погулять с гармошкой и мордобоем.
        Я робко выползла из-под одеяла и пошлепала к себе наверх. Здесь первым делом выяснилось, что электричество выключили, и потому одеваться мне пришлось при свете дисплея мобильника. Я искренне надеялась, что вытащила из сумки правильные вещи.
        Насколько правильные, выяснилось внизу, при свете патриархальной керосиновой лампы. Я ухитрилась одеться чрезвычайно стильно - в черные колготки, красную клетчатую юбку и красный шерстяной жакет. Еще на мне была черная водолазка - в основном для того, чтобы прикрыть очередную партию синяков на шее - и мои резиновые сапоги, которые я купила на выезде из Москвы. Надо ли говорить, что у нас, стильных деловых москвичек, вкус развит до уровня интуиции? Сапоги были ярко-красными. Да, и еще скромный кулон в виде розочки на длинной цепочке.
        Андрей от такой красоты, по-моему, обалдел, но время поджимало, и он выпихнул меня на улицу, торопливо гася лампу. Выяснилось, что грязь за ночь превратилась в ледяную корку, а изо рта валит пар. К счастью, Андрей прихватил вчерашний бушлат, и я в него с наслаждением завернулась, после чего покорным осликом потопала к
«хаммеру». Постояв некоторое время возле машины, я оглянулась - и Андрея не увидела. Через секунду что-то страшно затарахтело, и раздался голос моего любовника:
        - Але, гараж! Чего стоим, кого ждем? Иди, подсажу.
        Я не верила своим глазам, но… из небольшого ангара на полянку выехал настоящий трактор. Нет, не тот симпатичный, рыженький, похожий на игрушку, который гребет в Москве снег с тротуаров. Настоящий, синий и ржавый, заляпанный засохшей грязью и тарахтящий, на чем свет стоит.
        В полном ошеломлении я подошла к страшной машине и стала искать хоть что-нибудь, похожее на ступеньки, но тут потерявший терпение Андрей вылез из кабины и молча забросил меня, словно куль с сеном, на сиденье.
        Подробности поездки я опускаю, скажу только, что путь наш пролегал через вспаханные поля. То есть теоретически там была дорога, но практически это было тоже самое поле - подмороженные пласты чернозема, через которые наш трактор бодро прыгал, так, что у меня зубы стучали.
        Степановы в лице Степанова-старшего, Степанова-среднего и Степанова-младшего (60,
30 и 10 лет соответственно) встречали нас на краю поля, граничившего с зеленым, хотя и тоже подмерзшим, лугом. Вместе со Степановыми во встрече принимали живейшее участие около миллиона - на мой неискушенный взгляд - голов крупного рогатого скота. ОЧЕНЬ крупного и несомненно рогатого.
        Андрей заглушил мотор, после чего в ушах у меня зазвенело от тишины, выпрыгнул из кабины, поздоровался со всеми Степановыми за руку, коротко представил меня в качестве «корреспондента из города» и побрел куда-то вместе со старшим и средним Степановыми, негромко обсуждая, видимо, детали предстоящей вакцинации. Рогатый скот послушно затопал сзади.
        Предоставленная самой себе, я немножко посидела в кабине, а потом решила подразмять ноги и осторожно вылезла. Степанов-младший сумрачно посмотрел на меня и юношеским басом изрек пророческую фразу:
        - Зря ты это…
        После чего сплюнул, повернулся и пошел за старшими. Я обошла вокруг трактора, а потом от нечего делать поплелась за мужчинами.
        Видно, я здорово не выспалась, да и ночные забавы ясности ума мне не прибавили, кроме того, я забыла выпить волшебную таблеточку и потому сосредоточилась на своей любимой аллергии…
        Короче говоря, очнулась я, когда путь был отрезан. Представьте себе эту сюрреалистическую картину: серое рассветное небо, бескрайние поля… и громадное стадо коров, окружившее одинокую женскую фигурку… хорошо, просто фигуру В КРАСНОМ!
        Я почувствовала, как что-то широкое и твердое ощутимо пнуло меня в зад. Потом слева и справа меня обдало горячее дыхание и мир вокруг наполнился запахом навоза. Говорят, им лечат болезни легких… Вероятно, в ближайшие десять лет пневмония мне не грозила.
        Я в панике огляделась. Коровы стояли плотным кольцом, только позади меня виднелся узкий проход. Туда я и кинулась, решив спастись в кабине трактора.
        Широко известно заблуждение насчет красного плаща тореадоров. На самом деле быкам - и коровам - абсолютно наплевать на красный цвет. Их просто раздражает, когда у них перед носом трясут какой-то тряпкой. В моем случае их раздражало нечто, убегающее от них по стремительно раскисающей грязи. Хотя, возможно, им не нравился и красный цвет тоже…
        Как бы то ни было, но догоняли они меня от души. Припертая к трактору, я попыталась отпихнуть некоторые, особо приблизившиеся рога руками, но с тем же успехом могла бы попробовать задом отодвинуть трактор. Потом прямо передо мной возникла здоровенная лобастая башка, украшенная двумя обломками рогов - и черная корова задумчиво воззрилась на мой керамический кулон в виде розочки.
        Глаза у коровы были кроткие, из бархатных ноздрей валил пар, и я безотчетно протянула руку и почесала корову между рогов. Брюнетка задумчиво мотнула головой, а потом, видимо вспомнив, ЧТО ей напоминает мое эксклюзивное украшение из художественного салона на Кузнецком, прихватила розочку бархатными губами и стала меланхолично зажевывать ее вместе с декоративной, но все равно крепкой стальной цепочкой.
        Через секунду я поняла, что чувствует человек, попавший краем одежды между ступеней эскалатора. Меня пригибало все ниже и ниже, и тогда я завопила…
        Конечно, меня спасли. Прибежал Андрей, прибежали отважные Степановы, меня отобрали у коров, потом отобрали у них и цепочку, а вот розочка сгинула в желудке настырной брюнетки. Посиневшими от ужаса губами я сумела проблеять:
        - А… ей…ик!.. не вред…ик! но?
        Андрей заботливо отряхивал мой безвозвратно загубленный жакет.
        - Чего не вредно? Ах, это. Нет, не страшно. Она же из глины.
        - Так она же…ик!.. твердая!
        - У нее в пузе растворится, не волнуйся. У коров очень хорошая система пищеварения. Жень, ты ничего себе не повредила?
        - Только рассудок…
        - Хорошо. Тогда посиди в кабине, лады? Минут через сорок поедем, и я тебе баню протоплю.
        Мысль о бане грела меня все последующие сорок минут, а также те полчаса, которые заняла дорога домой. Андрей подозрительно отводил от меня глаза и старался сидеть подальше. Я его понимала. Стойкий запах навоза впитался в добротную английскую шерсть навсегда…

        В дом я малодушно не пошла. Матильда, выпущенная Андреем погулять, подозрительно обнюхала меня, зарычала и ушла играть с Бураном - к вялому моему изумлению. Я сидела на крылечке, мокрая, грязная и вонючая, и безучастно следила за тем, как этот супермен с пороком сердца лихо колет дрова и носит их в приземистое здание бани, скрывавшейся, оказывается, в живописных зарослях бузины. А может, и не бузины.
        Потом Андрей натаскал воды из колодца, повесил ведро на плетень, символически отделявший его владения от остальной дикой природы, и подошел ко мне.
        - Ну что, бедолага? Ничего, сейчас согреешься и отмоешься. Жень… а ничего, если я тоже в баню приду?
        Я с возмущением посмотрела на сельского развратника.
        - Ты считаешь, что мне будет приятно отмываться от навоза в твоем присутствии? Нет уж, давай по очереди.
        - Тогда давай, ты отмоешься, а потом я приду. Ты мне сама крикнешь.
        - Щас!
        - Жень, в бане и перед богом все равны, учти это. К тому же там жарко, поэтому приставать я к тебе не буду.
        - Тем более, чего время терять… А почему ты не можешь после меня вымыться?
        Андрей посерьезнел.
        - Мне сильный жар нельзя. Пока ты вымоешься, баня прогреется, она у меня капитально сделана. Придется ждать, пока остынет, топить заново - одна морока.
        Я сдалась.
        - Ладно. Только пока не позову, не входи!
        - Обещаю. Иди, бери, что нужно. У меня только банное мыло есть. И хозяйственное.
        Я фыркнула, тяжело поднялась со ступенек, сбросила прямо на землю раскисшие сапоги (тоже мне, резина!) и вонючий жакет, подумав, добавила туда же юбку и ушла в дом за шампунем, гелем для душа, увлажняющим молочком для тела, скрабом, тоником и полотенцем.

        В бане было темно и жарко. Меня сразу бросило в пот, и я торопливо разделась в предбанничке. Затем, прижимая к груди многочисленные флаконы и баночки, шагнула за горячий порог…
        Русская деревенская баня на мой взгляд - страшно тесное помещение, совершенно не приспособленное для мытья. Во-первых, почти ничего не видно из-за пара. Во-вторых, некуда поставить принадлежности для омовения. Я кое-как пристроила баночки в углу и стала искать непосредственно воду. Прямо передо мной находился здоровенный котел с горячей водой. По краям он был красиво выложен камнями, а вода была горячая, но еще не очень. Я, недолго думая, вылила в котел мой любимый гель для душа и ванны, после чего взбила стоявшей рядом с котлом палкой пышную пену и начала намыливаться, предполагая, что потом погружусь в горячий и душистый резервуар с головой - дома мне это очень помогало расслабиться.
        Понимаете, дома я намыливаюсь под душем. Он смывает, соответственно, грязь, а потом я из душевой кабинки перехожу в ванну. Здесь же душа не имелось, и потому, намылившись, я почувствовала, что теряю равновесие. Иначе говоря, скольжу по гладким доскам. Перед тем как упасть окончательно, я схватилась за каменный бордюрчик - и немедленно заорала, потому что он был очень горячий.
        Через пару секунд в баню ворвался голый и перепуганный Долгачев. Видимо, он уже давно сидел на старте и ждал, когда я его позову. Что ж, позвала я его громко…
        Кое-как мы придали мне вертикальное положение, после чего Долгачев повернулся к котлу - и замер. Под шапкой жемчужной пены вода уже начинала закипать, отчего пена бурлила и начинала потихоньку перехлестывать через край. Андрей медленно - чтобы не поскользнуться - повернулся ко мне.
        - Ты чего сделала, дура городская?
        - Сам дурак! Это гель для душа.
        - А это - вода, которой моются! То есть теоретически. Была вода, скажем так. Теперь это мыльный раствор. Насыщенный.
        - А где кран?
        - Какой кран? Ты в бане мылась когда- нибудь?
        - Я в сауне была, с девочками. Там был душ и бассейн…
        - А здесь есть колодец. И сейчас ты к нему пойдешь за водой, потому что глупость должна быть наказуема! Бери ведро.
        - Так я же голая!
        - А там никого нет.
        - А ты?
        - А я здесь буду ликвидировать последствия катастрофы под названием «Семицветова Посещает Деревенскую Баню». Иди за водой!
        Вся в мыле, сжимая скользкими руками здоровенное ведро, я кое-как выползла из бани и поскакала босиком по холодной земле к колодцу…

        На этот раз Серега, вольнолюбивый ассистент доктора Долгачева, гулял недолго. Ночи были холодными, и потому загул, начатый в среду, полностью исчерпал себя к утру воскресенья.
        Серега проснулся раненько, вытряхнул из буйных кудрей сено и сосновые иголки, подтянул штаны и независимой походкой отправился к дому доктора Долгачева. В голове Сереги родился прекрасный план, как избежать нудных нотаций Андрей Сергеича о вреде алкоголизма вообще и употребления некондиционной водки в особенности.
        Серега решил тихонько вернуться, скоренько ополоснуться, переодеться в чистое и прибрать в «больничке». Потом он сядет, накинет на плечи белый халат, выделенный ему Андрей Сергеичем, и станет прилежно заполнять карточки - это важное дело Андрей Сергеич ему поручил аккурат перед уходом Сереги «на волю». Доктор проснется, спустится в «больничку» - а там Серега, пожалте, работает, как подорванный. Крыть доктору будет нечем, и он обойдется без воспитательных нотаций.
        С этими благочестивыми мыслями Серега поднялся, на горушку со стороны леса, подлез под плетень и бесшумно направился к колодцу, где и встретил незнакомую голую девку в мыле, которая при виде Серега страшно заорала, упустила ведро в колодец и убежала. Серега присел возле колодца и прикрыл глаза.
        Пить надо бросать, убежденно подумал Серега. Вишь ты, русалки-полуденницы раньше времени являться начали. До Купаны их и не жди, да еще на рассвете, а тут нате вам! Нет, пить надо бросать, к лешему!
        Я ворвалась в баню и завопила:
        - Андрей, там мужик незнакомый, наверное, беглый зек! В милицейском бушлате! Волосы всклокоченные, а глаза бешеные…
        Андрей выглянул в маленькое оконце, потом опустился на скамеечку и захохотал. Отсмеявшись, серьезно пояснил мне:
        - Это Серега, мой ассистент. Вернулся раньше времени, паршивец. Ладно, давай сам схожу. Где ведро?
        - Там!
        - Где - там?
        - В колодце. Я уронила…
        Надо отдать должное Андрею - он даже ни словечечка мне не сказал. Только скрипнул зубами и вышел из бани.

        Через каких-то полтора часа мы вымылись и пошли обедать. После обеда Андрей отправился в свою «больничку» на прием, а я постыдным образом сбежала наверх и заснула мертвым сном смертельно измученного человека.

        ПОНЕДЕЛЬНИК - ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ
        Разбудил Семицветову Вадим Альбертыч. Он позвонил в семь утра в понедельник, и Женька долго не могла сообразить, какой стороной приставлять мобильник к уху.
        Вадик был до крайности взбудоражен.
        - Евгения! Полчаса назад номер с ветеринаром поступил в продажу. Как он?
        - Если не помер за ночь, то хорошо. Вчера, во всяком случае, было все нормально.
        - Вы циничны, Евгения. Как моя мумусичка?
        - Кто? Ах, эта змея… Отлично. У нее новый друг, зовут Буран.
        - Ой! А он ее не того?
        - Чего? А… нет, он не сможет.
        - Старенький?
        - Очень большой. Чтобы добраться до Матильды, как до женщины, ему придется лечь на землю.
        - Евгения! С кем вы там познакомили мою собаку?! Кстати, когда назначена операция?
        - Я не знаю, Вадим Альбертович. Я всего второй день здесь, у доктора Долгачева много работы - он еще даже не осматривал Матильду.
        - Хорошо. Теперь о деле. Слухи о порче просочились, представляете?
        - Вот ужас-то…
        - Евгения, это что за легкомысленный тон! Впрочем, ладно, дело ваше. Главное в другом. Вы можете контролировать звонки, которые поступают доктору Долгачеву?
        - Легко. У него нет телефона.
        - А мобильный?
        - Вадим Альбертыч, совесть надо иметь? На мобильный он отвечает сам.
        - Это плохо. Ладно. Вам следует ожидать появления наших конкурентов.
        - Да они в жизни сюда не доберутся! Тут этих Караулов - как грязи…
        Отвечая Вадику, Женька сползла с кровати и подошла к окну. Андрей, голый по пояс, делал зарядку. На поленнице дров сидел Серега в милицейском бушлате и задумчиво курил «Беломор». Матильда лежала на крыльце, изображая коврик, Лесик крался вдоль плетня, изображая тигра. Чуть поодаль паслись пестрые куры, на плетне сидел роскошной красоты петух и с интересом разглядывал крадущегося внизу Лесика… Вот кого тут точно нельзя было представить, так это коварных конкурентов из гламурных московских изданий!
        Вадик тем временем не унимался.
        - Евгения! В сегодняшнем номере «Московского Стиляги» и в двух приложениях к
«Дрюч» вышли статейки, в которых прямым текстом говорится, что все модели с обложки «Самого-Самого» плохо кончают! А «Дрюч» еще и намекнул, что неплохо бы предупредить ни в чем не повинного сельского коновала о грозящей опасности. Каково?
        - Вадим Альбертович, я сделаю, что смогу, но мне ведь еще статью писать…
        - К черту статью! Кому она нужна, ваша статья!
        - Но я думала… вы же сами позволили мне… опыт в журналистике…
        - Евгения, журналистика в наше время никого не интересует. Всех интересует только объем продаж. А если слухи о несчастных случаях разойдутся, объем наших продаж сократится до ниже плинтуса. Я же знаю этот мерзкий «Дрюч», зря, что ли, пили вместе? Они пришлют своего репортера, и тот немедленно все расскажет вашему ветеринару.
        - Во-первых, он не мой…
        - Хорошо, нашему. Будет скандал.
        - Да с чего? Думаете, Андрей… Сергеевич поверит в эту чепуху насчет порчи?
        - Евгения, вы меня, конечно, извините, но вы дура. Меня совершенно не волнует, во что поверит или не поверит Долгачев. Если репортер «Дрюча» расскажет Долгачеву, что на самом деле вы за ним присматриваете, то Долгачев на вас разозлится, и вы присматривать за ним больше не сможете. Вы уедете в Москву, и я не удивлюсь, если сам же «Дрюч» и сорганизует тут же какую-нибудь диверсию…
        Женька устало отвела трубку от уха. Ведь он верит в то, что говорит! Наверняка верит! Что ж это за работа такая придурочная…
        - Евгения! Вы что молчите?
        - Я вас слушаю, Вадим Альбертыч.
        - Так вот, у меня родился гениальный план. Резкое изменение концепции, понимаете? Поворот на сто восемьдесят градусов. Вам ясно?
        - Нет, если честно.
        - Поясняю. Раз слух уже пущен, мы сами его и поддержим. Придадим нашему журналу легкий флер мистицизма…
        - У нас журнал для настоящих мужчин и о настоящих мужчинах, вы не забыли?
        - Ну и что? Разве настоящий мужчина не может столкнуться со сверхъестественным? Просто он не испугается, а смело вступит в схватку с судьбой, вот вам и фишка!
        - Вадим Альбертыч, я как-то…
        - Другими словами, теперь я хотел бы, чтобы вы не охраняли Долгачева от неприятностей, а наоборот… спровоцировали бы небольшую, скажем, травму. Или несчастный случай. А, Евгения? Только представьте: зловещий мистический ряд, череда загадочных трагедий… на это клюнут, голову отдам на отсечение.
        Женька не верила своим ушам.
        - Вы вообще соображаете, Вадим Альбертович?! Вы что, предлагаете мне подстроить несчастный случай с Андреем и доложить об этом вам?!
        - Умница! Все схватываете на лету. Конечно! В том-то и дело - мы не побоимся сами признаться в том, что с нашими героями творится нечто загадочное. Мы начнем журналистское расследование - я уже позвонил Анжеле и вызвал ее на двенадцать часов. Так что теперь мы все будем ждать вашего сигнала.
        - Да не будет никакого сигнала!
        - Евгения! Приказ об увольнении лежит у меня на столе! Если вы немедленно не прекратите капризничать…
        - А я возьму и сама уволюсь! И собаку вам не отдам, вы ее только испортите.
        - Что?!
        - Что слышали. Совсем с ума посходили в своей Москве. Я иду работать, Вадим Альбертович. Статью я напишу и, если вы меня уволите, отнесу ее в «Дрюч». А еще наябедничаю Шамановичу, что это вы ему падение подстроили, и он на вас лично порчу наведет, вот! До свидания!
        Женька нажала отбой и ошеломленно посмотрела на умолкнувшую трубку. Что это с ней? Как она могла таким тоном разговаривать с самим Вадимом Альбертовичем Лабудько?..
        Женька посмотрела в окно. Потом на телефон. Потом на сиротливо белеющий на тумбочке блокнот.
        Ну, и что ты теряешь, уволившись от Вадика? Изумительную должность
«подай-принеси-пшла вон»? Привилегию возить Матильду к ветеринару? Сомнительное счастье встречаться на летучках с Анжелой Мессер, она же Анька Ножикова? Возможность слушать галиматью о порче, влияющей на объем продаж?
        Женька стукнула кулаком по подоконнику. Андрей Долгачев, успешный хирург, бросает практику в сытой и благополучной Москве, уезжает в дыру по имени Караул и становится ветеринаром. Предложи такое Вадику или даже Кононыхину - их удар хватит. Но зато Андрея на пятьдесят верст вокруг все знают в лицо и по имени, считают надежным мужиком, уважают и любят его. Он заслуживает их уважения - и он здесь счастлив, хотя у него нет компьютера, телефона и ванны-джакузи. А у Женьки Семицветовой все это есть - но вместо счастья только спрятанный на антресолях резиновый вибратор да звенящее одиночество по вечерам. Спрашивается - о чем она жалеет?
        Внутренний голос невинно поинтересовался, а чем именно Евгения Васильевна планирует осчастливить провинцию? Пламенными статьями в местной малотиражке? Женька огрызнулась на внутренний голос и решительно направилась вниз.

        Серега при виде Женьки застеснялся и куда-то смылся, а Андрей улыбнулся ей, ухватил за руку и поцеловал в щеку.
        - Выспалась, московская штучка?
        - О, да! И готова к работе. Дай мне задание.
        - Сейчас. Раздевайся - и в койку.
        - Солдатский юмор, Долгачев. Я серьезно. Чем я реально могу тебе помочь?
        Андрей озадаченно посмотрел на раскрасневшуюся и сердитую девушку.
        - Да я даже и не знаю… Не ожидал как-то тимуровских порывов. А, я понял! Для статьи тебе нужно побыть в шкуре респондента, да? Узнать профессию изнутри, так сказать.
        - Язви, язви.
        - Да нет, отчего же. Уважаю. Что ж, поедем со мной. Сегодня у меня объезд дальних хуторов. Где-то может понадобиться и твоя помощь.
        - Сейчас, только переоденусь…
        Он вдруг быстро притянул ее к себе и опять поцеловал, теперь в губы. Женька вспыхнула и вывернулась из крепких рук.
        - Отстань!
        - Больше не буду. Только духовное общение.
        Они не доехали даже до первого хутора, когда Андрею позвонили на мобильник. Он выслушал молча, хмуря брови, а потом резко развернул «хаммер» в обратную сторону. Женька испуганно спросила:
        - Что-то случилось?
        - Да. У Василь Степаныча Нюра никак не разродится.
        - Жена, да?
        - Корова.
        Нюра лежала на боку и часто дышала. Огромные раздутые бока ходили ходуном. Из карих глаз коровы текли слезы.
        Василий Степанович, местный участковый, на ходу торопливо пересказывал Андрею события сегодняшней ночи.
        - Она, голубушка, мучилась с вечера. То ляжет, то встанет, то мычит, то стонет… Видать, большой телок, боком пошел. А уж утром она легла - и силы вон. Только плачет, сердешная. А мне, Сергеич, на дежурство, как на грех, надоть.
        - Ты поезжай, Василь Степаныч, я все сделаю.
        - Так ведь одному-то несподручно…
        - У меня вон ассистентка завелась.
        - Красивая! А с опытом?
        - Ну! Что ты! А энтузиазма сколько!
        Женька упрямо выпятила подбородок. Ничего, вот сейчас она как поможет ему, как справится со всем шутя - тогда он язвить перестанет!
        - Я воды накипятил, в баке стоит. И тряпье чистое - там на полочке. Так я побегу?
        - Давай, Степаныч, не волнуйся.
        Пожилой, седой дядька в милицейской форме сдвинул фуражку со вспотевшего лба, а потом вдруг быстро опустился на колени возле коровьей морды и торопливо поцеловал плачущие глаза… У Женьки защипало в носу.
        - Милая ты моя… Страдалица… Потерпи маненько, Нюрушка… Андрей Сергеич тебе поможет…
        Андрей решительно выпроводил Василия Степановича на работу - и для Женьки начался первый в жизни урок акушерства.

        Через два с половиной часа у Жени Семицветовой глаза слезились от запаха коровника, руки тряслись от усталости, а шея и грудь немилосердно чесались от аллергии. Одно хорошо - ядреный навозный дух не оставлял насморку ни малейшего шанса.
        Нюрка вдруг забеспокоилась, странно и протяжно застонала, забилась на сене, и Андрей рявкнул на Женю, чтобы она не лезла под копыта и принесла лучше тряпки и воду, а сам как раз и полез под копыта, да еще и под хвост… Женька, борясь с накатившей дурнотой, с ужасом увидела, как рука Андрея, затянутая в тонкую резиновую перчатку, по самое плечо скрывается внутри коровы…
        Потом Андрей напряг мускулы, уперся в подстилку ногами и стал тянуть и тащить, и поворачивать что-то живое, бьющееся, старающееся выбраться из Нюркиного живота, и Женька в ужасе схватилась за косяк двери, потому что корова вдруг застонала совершенно по-человечески, а потом раздался громкий чмокающий звук, Андрей отлетел назад, а на подстилке забилось странное чудище, все затянутое молочно-белой пленкой.
        Женька взвыла от ужаса и зажмурилась, а когда открыла глаза - улыбающийся Андрей вытирал относительно чистым куском тряпки пот со лба, а Нюрка уже стояла на ногах и старательно вылизывала…
        Теленок был черненький, с большой белой звездочкой на широком лбу, с белыми чулочками на голенастых и ужасно длинных ножках-палочках. Эти палочки его еще плохо слушались, норовя то и дело скреститься, а то и завязаться узлом. Нюрка осторожно и терпеливо вылизывала свое чадо, а теленок сосредоточенно боролся с земным притяжением.
        Восхищенная Женька засмеялась от радости, а Андрей негромко сказал:
        - За шесть лет я принял, наверное, под тысячу телят. И все-таки это зрелище никогда не надоедает. Жень, подай мне трубочку, а? Нажми последний вызов и к уху мне приложи, ага… спасибо… Василь Степаныч? Все отлично! У нас мальчик! Ну ясное дело… Нет, хороший… в папашу, черный… Нюра молодец… Да, встала сама. Не волнуйся, работай спокойно. Я корм задам и коровник запру, а завтра заеду посмотреть. Ага. Пока.
        Женя Семицветова забрала у Андрея телефон и с восхищением посмотрела на своего любимого мужчину. Грязный, мокрый и счастливый, он сидел на соломе и улыбался, и для Жени сейчас в целом мире не было человека красивее и роднее, чем ветеринар из деревни Караул…

        С МИЛЫМ - РАЙ И В КАРАУЛЕ
        Они лежали рядом на кровати, и солнце заливало их обнаженные тела золотом.
        Женька смотрела в потолок, бездумно следя за паучком, тянущим свою паутину из одного угла комнаты в другой. На припухших Женькиных губах играла слабая и счастливая улыбка.
        Андрей тоже смотрел в потолок, но паучка не замечал. Он слушал свое сердце. Странно, несколько минут назад ему казалось, что оно должно взорваться у него в груди, выпрыгнуть, сгореть в нестерпимом пламени так сильно и часто оно билось, когда он любил свою зеленоглазую Женьку…

        Когда они приехали, Серега нагрел им воды, и они мылись по очереди в смотровой, вернее, сначала вымылась Женька, а потом пошел отмываться Андрей. Он от души намылился, стал яростно мылить голову…
        Это было нежнейшее из прикосновений. Словно бабочка скользнула по спине крылышками. Андрей окаменел.
        Чьи-то тонкие руки скользнули по его плечам, спине, рукам. Опустились на талию, обняли. Потом к нему прижалось маленькое, горячее тело. Обнаженное тело. Тело женщины.
        Мурлыкающий шепот щекотал его лопатки. Гладкая кожа жгла его тело. И самое главное: глаза-то он открыть не мог! Мыло, будь оно неладно!
        Смеющийся голос Женьки раздался в гулкой тишине:
        - Это страшная месть, Долгачев! Никому не позволяется врываться к девушкам, когда они моются в бане… Кроме тех, кого сами эти девушки выберут!
        Он был настоящим мужчиной, Андрей Долгачев, он умел принимать стремительные решения и действовать по обстоятельствам. Водопад воды обрушился на них обоих, смывая проклятое мыло, и последние капли еще не достигли пола, когда он уже стремительно развернулся в кольце этих нежных рук и подхватил смеющуюся и мокрую Евгению Васильевну Семицветову. Еще через мгновение он целовал ее, бурно и яростно, больше не таясь ни от нее, ни от себя самого. Не было повода. Во-первых, она отвечала на его поцелуи с неменьшей страстью, а во-вторых, что же может скрыть совершенно голый мужчина от совершенно обнаженной женщины, если они стоят, обнявшись?
        В какой-то момент она чуть крепче сжала руки у него на плечах, а потом ее ноги обвились вокруг его бедер. Ни Андрей, ни Женя даже не почувствовали самого момента, когда их тела слились воедино. Так бывает. Когда очень этого ждешь, когда только об этом и мечтаешь, когда мгновения превращаются в века, а века - в секунду. Именно это и происходило сейчас с двумя любовниками, чьи тела сплелись в тесном объятии. Вселенная вокруг на некоторое время угасла, и никого из них не волновало то, что где-то совсем рядом осталась та, прошлая жизнь, в которой надо делать вид и притворяться, в которой остались другие люди, работа, старые привычки…

        Андрей со вздохом оторвался от созерцания пустоты и повернулся к Женьке. Медленно провел ладонью по мгновенно напрягшейся груди. Прикоснулся губами к впалому животу…
        Теперь все было иначе, не так, как несколько минут - или веков? - назад. Андрею искренне казалось, что он впервые видит эту женщину, и он восхищенно изучал ее тело, бережно касаясь пальцами атласной кожи, целуя и лаская, сдерживая себя и все усиливая натиск…
        Женька была отчаянно смелой и нечеловечески красивой. Так, во всяком случае, ей казалось. Иначе почему такое откровенное восхищение в черных глазах мужчины, почему он так нетерпелив и возбужден, почему они никак не могут разомкнуть объятия?..
        Объятия разомкнуть все-таки пришлось, и Андрей оделся, поцеловал Женьку в губы и ушел принимать пациентов. Женька немного попялилась в потолок и поулыбалась, а потом потихоньку загрустила, вспомнила утренний звонок Вадика…
        Именно в этот момент позвонила неугомонная Маринка.
        - Семицветова, знаешь ли ты, что меня из-за тебя скоро уволят? Я не могу работать, потому что у меня дрожат руки от волнения. Однажды я перепутаю внутримышечное с внутривенным, и меня посадят.
        - Любопытство погубило кошку, Тихомирова.
        - Ах ты, змея! Ладно, давай, рассказывай.
        - Да чего рассказывать-то…
        Женька в нескольких словах пересказала утренний разговор с Вадиком, и Маринка вынесла вердикт:
        - Он свихнулся, и нечего на него обращать внимание. Вернешься в Москву - уволишься. Не парься.
        - Да я и не парюсь…
        - Да? Странно. Ты же по натуре - хорек-паникер.
        - А ты - гремучая змея.
        - Нет, серьезно, Жень, ты чего такая грустная?
        - Ну… Марин, мне кажется, я в него влюбилась!
        - Иди ты! Так это ж хорошо!
        - Чего хорошего? Вадик хоть и дурак, а прав: если Андрей узнает, что меня прислали за ним следить, он разозлится. Он и так в день нашей встречи в редакции подозревал, что это была подстава…
        - Семицветова, но ведь мы все знаем, что подставой это не было? И потом, если ты все равно увольняешься, откуда ему знать, что ты за ним следишь?
        - Если я увольняюсь, то какого лешего я здесь делаю? Либо я выполняю задание редакции, либо еду в Москву.
        - Ага. А в Москву тебе не хочется?
        - Честно? Не хочется. Но все равно придется, потому что я не могу сидеть здесь без всяких внешних причин, кроме той, что у нас все отлично получается в постели!
        - Знаешь ли, это не самая последняя из них!
        - Да, но и не самая решающая. Короче, я всю голову сломала, а еще у меня нехорошее предчувствие, что Вадик со своей дурной концепцией подведет меня под монастырь.
        - Сплюнь! Все обойдется. Оторвись за эту неделю на всю катушку - а там твой ветеринар сам поскачет за тобой в Москву, потому что к хорошему быстро привыкают.
        - Маринка, я его люблю…
        - Только не ной! Представляешь, какой был бы ужас, если бы тебя послали на такое же задание, но к старому, лысому и покрытому коростой педику?
        - Фу, гадость какая!
        - Вот именно. Чао, Джульетта. Позвони, если что.

        Тем временем в центре Москвы гламурная журналистка Анжела Мессер в полном изнеможении ввалилась в клуб «Гараж» и заказала себе водки со льдом.
        Многотрудная жизнь в столице приучила Аню Ножикову философски относиться к любым глупостям, которые говорят или делают ее работодатели. От них, работодателей, зависело ее благосостояние, а потому на глупости она смотрела сквозь пальцы. Но Вадик Лабудько окончательно сбрендил - а это уже напрямую угрожало тому самому благосостоянию, о котором так пеклась Аня Ножикова, она же Анжела Мессер.
        Сегодняшняя беседа в кабинете у Вадика была, скорее, монологом последнего, потому что Анжеле впервые не хватило слов, чтобы поддерживать эту беседу. Она только таращила на него глаза - сегодня они были изумрудного цвета - и периодически машинально говорила «Да-да» и «Нет-нет».
        Когда Вадик выдохся, Анжела откашлялась и решила уточнить:
        - То есть ты дал Женьке Семицветовой задание уронить на коновала кирпич, а я после этого должна провести журналистское расследование на тему «Настоящие мужчины в борьбе с темными силами»?
        - Кстати, неплохой заголовочек!
        - Вадик, заткнись! Ты совсем свихнулся, да? Я не буду писать эту фигню!
        - Интересно, а чем это эта фигня отличается от всей остальной фигни, которую ты пишешь? Приплетешь сюда оккультизм, каббалу, Шаманского, миллениум - нормальный набор!
        - Вадик, я даже приблизительно не представляю, о чем писать…
        Вадик вдруг очень неприятно скривился и наклонился к Анжеле так стремительно, что она невольно отпрянула.
        - Несравненная моя, иногда денежки надо и отрабатывать. Поскольку твоя богатая натура меня по определенным причинам не интересует, отдашь статьями. Все ясно? Иначе душераздирающая история Аньки Ножиковой из Усть-Вилюйска облетит все гламурные издания.
        - Вадик…
        - Вадим Альбертович. Марш работать, выдра крашеная!
        Анжела Мессер выпала от Вадика в полуобморочном состоянии. Примерно так мог бы чувствовать себя серый волк, которого неожиданно укусил до крови и выгнал к чертовой матери из леса маленький ягненок. Голова кружилась, сознание туманилось, и Анжела решила прибегнуть к допингу.
        В «Гараже» об эту пору было малолюдно, но едва Анжела присела за столик, к ней тут же подскочил длинноногий и вертлявый Жора Члиянц, светский обозреватель скандально известного глянцевого журнала «Дрюч». Издательская политика «Дрюч» допускала публикацию практически любых гадостей и сплетен, но даже оттуда Жору Члиянца регулярно увольняли за «компрометацию издания». Впрочем, Жора не унывал и восставал как феникс из пепла.
        Анжела нуждалась в утешении - Жора с радостью взял на себя эту обязанность. Примерно на четвертой рюмке водки Анжелу прорвало. Она рассказала все - про странные несчастные случаи, про охранную миссию Женьки Семицветовой, а также про то, что отныне у Семицветовой новое задание - своими руками оформить сексапильного коновала на больничную койку…
        Жора слушал, затаив дыхание. В воздухе все отчетливее попахивало сенсацией…

        Женька оделась и спустилась вниз. Здесь ее ждал сюрприз, про который она позднее рассказывала подругам с использованием выражений типа «как поленом по башке».
        Возле барной стойки сидела девушка, которую иначе как в сарафане и кокошнике и не представляешь. Кровь с молоком, коса в руку толщиной, косая сажень в плечах, гренадерского роста - и при этом идеально правильные черты лица, ярко-голубые глазищи и джинсовая мини-юбка, едва не лопающаяся на крутых бедрах.
        Красавица сурово смерила оробевшую Женьку взглядом и столь же сурово поинтересовалась:
        - Ну, и чо ты себе думать?
        Женька стала пятиться к выходу, но тут красавица рявкнула:
        - Куда! А ну, сядь.
        Женька осторожно обошла стойку с другой стороны и села на краешек табурета. Красавица пытливо заглянула Женьке в глаза.
        - Как зовут?
        - Же… Евгения Васильна…
        - Ага. Я Антонина. Спиридоновна. Ты ему кто?
        - Я… я про него книгу пишу…
        - А в сердешном смысле?
        - Ну… я… мы просто знакомы…
        Антонина Спиридоновна неожиданно поднесла к Женькиному носу здоровенный кулак и изрекла:
        - Ежели ты его обидишь, я тебя в речке утоплю.
        Женька рассердилась. Что за оперетта, в самом деле!
        - Послушайте, уважаемая Антонина, вы себя ведите прилично, ладно? Что вы из себя фольклорный персонаж изображаете? Что значит - обижу? И в каком смысле - утопите?
        - Утоплю в прямом смысле - возьму за шкирку и буду макать с пристани, покуль не захлебнесси. А обидеть баба мужика может по-всякому.
        - А вы, Антонина, простите, кем Андрею Сергеевичу приходитесь?
        Антонина неожиданно заалелась, как маков цвет, подперла щеку ладошкой и завела нараспев:
        - Я ведь понимаю все, я ему не пара. О прошлом годе-то совсем было совесть потеряла, сама ему предлагалась, но ведь он какой? Он волшебный! Не обидел меня, не насмеялся, а тихонечко так, серьезно со мной поговорил об жизни - и убедил. Тебе, говорит, Антонина, знамо дело, чего надо. Взамуж выйти, детишков нарожать. А мне все это до лампочки, и семейная жизнь мне совершенно не импонировает…
        - Не импонирует…
        - Во-во, не импонировает. Не глянется, значит. Я, обратно, в крик - жизни, говорю, нету мне без вас, Андрей Сергеевич. А он мне: это тебе кажется. Встретишь хорошего парня, поженитесь - забудешь про меня. И ведь точно!
        У Женьки от всей этой этнографии закружилась голова.
        - В каком смысле - точно?
        - Да в таком, что Григория-то я встренула аккурат через полгода! И слюбились мы с ним. Вот, свадьба через неделю.
        - А зачем же вы сюда пришли?
        - Да потому, что я Андрея Сергеевича уважаю и никому его в обиду не дам. Ежели ты его обидишь…
        - Я помню, помню. Вы меня утопите.
        Андрей без стука вошел в дверь и недоуменно посмотрел на смутившуюся великаншу.
        - Тоня, ты? Что-то случилось?
        - Не, я так. Маманя каравай прислала и велела сказать, мы ваш журнал купили. Ну, где вы на обложке.
        Женька глазам своим не поверила - Андрей смутился. Скулы у него порозовели, и он отвел глаза в сторону.
        - Хорошо, хорошо. Маме привет.
        - Ага. Так я пойду?
        - Да, Тонь, иди.
        - Ну, до свиданьица?
        - До свидания, Тоня.
        - И вам, Евгения Васильна, не хворать.
        - Спасибо, счастливо.
        - Ну, я пошла…
        Закрыв наконец за гренадершей дверь, Андрей повернулся к Женьке. Та ошарашено протянула:
        - Она придуривается или в самом деле такая?
        - Как ни странно, на самом деле. Училась только до седьмого класса, потом собиралась учиться в техникуме, но мать заболела, она и осталась в деревне. Общалась в основном со старухами, переняла говор. В результате хоть кино снимай.
        - Она в тебя влюблена…
        - Было дело под Полтавой. Знаешь, как страшно было, когда она ко мне ночью пришла? Подумал грешным делом - сейчас она меня одной рукой скрутит…
        - Андрей, не надо. Она ведь действительно тебя любит, а ты над ней смеешься.
        - Ты права, так нечестно. Но я вообще не о том! Знаешь ли ты, Семицветова, что я не могу стерилизовать собаку твоего начальника?
        - Ой! Что с ней?
        - Дело в том, что ей осталось меньше месяца…
        - Как? Такая молодая собачка - и умирает?
        - Типун тебе на язык! Она не помирает, она, наоборот, беременная!
        - Врешь!
        - Жень, я все-таки врач. Кроме того, у меня есть аппарат для УЗИ. У нее будет трое или четверо щенков. Все дышат, все хорошие.
        - Но это невозможно! Вадик нанял для нее специальную тетку, она выгуливает ее только на поводке…
        - В техническом плане достаточно пяти минут. Скажем, Матильда срывается и убегает, тетка бежит за ней, но за кустами Матильду ждет горячий и страстный… скажем, пекинес. Или шпиц. Или даже спаниель.
        - Ой! Бедный Вадик. Она ж безумных денег стоит. Пять тыщ баксов…
        Андрей рассмеялся и посадил Женьку себе на колени.
        - Вынужден тебя разочаровать: ни одна собака в этой стране не стоит таких денег. Мальтийские болонки - порода дорогая, но не заоблачная. Их потолок - восемьсот долларов, но такие наперечет, у них особые клейма, их продают только через клубы. У Матильды клейма нет вообще никакого, а это значит, что она не чистопородная болонка, и потому стоит… ну, всяко не пять тысяч.
        Женька посмотрела на развалившуюся у печки белую собачку. Матильда ответила ей вопросительным взглядом темных глаз-пуговок. Женька рассмеялась.
        - А так даже и лучше. Теперь я ее Вадику не отдам с чистой совестью.
        - Украдешь?
        - Не отдам - и все. Она его за палец укусила, он ее боится. Гуляет с ней чужая тетка, кормят ее сухим кормом… Лучше пусть у меня живет.
        - Так у тебя же аллергия?
        Женька обняла Андрея за шею и заглянула в черные глаза с лукавой усмешкой.
        - Ты знаешь, свежий воздух буквально творит чудеса. Аллергия отступает, медленно, но верно. Хочешь- проверим…

        ЖЕНЬКА
        И хотите верьте, хотите - нет, на следующее утро я окончательно влюбилась в несуразную деревню Караул!
        Вероятно, отчасти виновата была погода. Солнце прямо с утра засияло так, что спать было просто невозможно, учитывая, что занавесок у Андрея на окнах не было. Я скатилась с кровати, распахнула створки окна и рассмеялась - настолько хорошее у меня было настроение.
        Правда, продолжалось это недолго. Вплоть до звонка Вадика.
        Услышав его блеющий голосок, я с отвращением скривилась, уселась на подоконник и стала корчить гнусные рожи воронам, представляя, что корчу их Вадику. Я высовывала язык и скашивала глаза к переносице. Я выворачивала губы «как у негра» и закатывала глаза так, чтобы оставались одни белки. Я исполнила «пьяную пчелку» и
«девочку-дауна» - одним словом мимическая зарядка получилась отличная. В смысл того, что говорил мой босс, я, честно говоря, не особо вслушивалась, а зря. Закончила я разговор фразой «Очень рада была вас слышать, Вадим Альбертыч», одновременно сделав вид, что меня тошнит…
        Бабка Коростелева была наипервейшей в Карауле сплетницей. Однако, чтобы поддерживать это реноме, требовалось быть в курсе всего происходящего. О том, что к «коровьему дохтуру» приехала молодая баба и живет в его доме, Коростелиха знала еще с воскресенья, когда пришла возвращать Зойке Семушкиной ее кота-крысоеда. Потом добрые люди рассказали, что городскую полюбовницу - ну а кто ж она еще? - доктора вроде бы насмерть затоптали степановские коровы, а еще потом бабка не выдержала и пошла в разведку лично.
        Чтобы доктор чего не заподозрил и не всыпал ей - а заподозрить было чего, потому как именно Коростелиха напустила вчера Тоньку-Оглоблю на приезжую кралю, - бабка изловила в огороде своего петуха Мефодия, зажала его под мышкой и надрала из него перьев. Петух возмущенно орал и вырывался, но Коростелиха была из породы «тощих, но жилистых» и на крики Мефодия не реагировала.
        После этого она уложила к лукошко десяток свежих яичек и засеменила к дому доктора.
        Андрей ковырялся в недрах трактора, и потому Коростылиха была вынуждена затормозить на полянке и начать рассказывать наскоро сочиненную историю болезни Мефодия прямо на свежем воздухе. При этом ее маленькие, но зоркие глазки так и метались по окошкам дома доктора…
        Странную девку бабка заметила через шесть секунд после начала визуального наблюдения за объектом. Девка торчала в окне второго этажа, держалась за ухо - должно, стреляло в ухе-то - и корчила страшные рожи. У нее то скашивались к носу глаза, то отвисала челюсть и высовывался язык, то вообще всю ее начинало корежить…
        Вердикт бабка вынесла, уже спускаясь обратно в деревню: приезжая девка не полюбовница, а пациентка, дохтур лечит ее от падучей, и вообще, скорее всего, она от рождения идиотка, навроде деревенской Марфушки, у которой и папаша, и мамаша зашибали с утра до вечера, вот она такая и родилась. А то, что Зойка назвала приезжую девку красивой, - так у Семушкиных всю жизнь мозги набекрень!
        К полудню молва о малахольной пациентке доктора Долгачева прокатилась по Караулу широкой волной.

        После завтрака я вышла на улицу - и Андрей с Серегой, чинившие трактор, немедленно побросали инструменты и уставились на меня. Я осторожно скосила глаза - нет, вроде все застегнуто…
        Май выдался прохладным, и потому мне было самую малость зябко в моих белых бриджах, голубой батистовой блузке и акриловой безрукавке цвета морской волны. Кроме того, я понятия не имела, что делать с обувью - красные резиновые сапоги погибли безвозвратно, да и в любом случае не сочетались по цвету с оставшимся в моем распоряжении гардеробом. Красные юбка и жакет вчера вечером были торжественно сожжены в костре, как не подлежащие восстановлению, так что у меня остались только три футболки, пара светло-голубых джинсов и уже упоминавшиеся шортики цвета хаки.
        Андрей нахмурился и задал вопрос в лоб:
        - Ты сколько еще собираешься тут пробыть?
        Сердце у меня упало. Он меня выгоняет! Я ему надоела…
        - Ну… я не знаю точно… к концу недели…
        - Я это к тому, что нам с тобой надо прошвырнуться по магазинам. Точнее, по магазину, потому что в город ездить некогда, а одну тебя отпускать нельзя.
        Я решила обидеться.
        - Это почему это?
        - Да потому, что ты купишь себе очередные батистовые штаны и шелковые ботфорты, на чем и успокоишься, а тебе нужно что-то более… походное. Ладно, поехали в сельпо.
        И мы поехали в сельпо.

        Деревня Караул словно сбежала с Ялтинской киностудии, на которой в свое время снимали фильмы по мотивам русских народных сказок. Низкие заборчики были раскрашены во все цвета радуги, все дома украшены затейливыми резными наличниками и карнизами, в каждом дворе бродила самая разнообразная живность…
        Андрея тут знали поголовно все, все с нами здоровались, и я уже через пять минут чувствовала, как болят мышцы лица, потому как приходилось все время улыбаться и кивать в ответ. Мне ужасно все это нравилось, а на Андрея я вообще смотрела с такой гордостью, словно он был моим любимым сыном.
        Впрочем, некоторые встреченные женщины меня удивили и немного… насторожили, что ли? Они как-то странно заглядывали в машину, пристально смотрели на меня, качали головой и скорбно поджимали губы, а некоторые даже ойкали и вытирали глаза косынками.
        Зато возле сельпо я сразу обо всем этом позабыла. Дело в том, что приземистое одноэтажное здание магазина стояло на высоком и крутом берегу, обрывавшемся прямо к реке. Вид отсюда открывался такой, что дух у меня захватило в самом прямом смысле слова. Я выскочила из машины и кинулась к краю обрыва, едва не улетев от избытка чувств вниз. Андрей сердито крикнул мне вслед:
        - Осторожно, балда! Свалишься…
        Я раскинула руки и втянула свежий, прохладный воздух полной грудью.
        Невдалеке собралась компактная группа односельчан Андрея Долгачева, с интересом рассматривающая, как я выражаю свои восторги. Андрей несколько недоуменно покосился на них, потом бесцеремонно схватил меня за руку и уволок в магазин.
        Здесь восторги мои стали и вовсе перехлестывать через край. Во-первых, я впервые видела настоящий деревенский супермаркет - если его можно так назвать. Во-вторых, здесь было все.
        Крупа и губная помада, дрожжи и автомобильные покрышки, сахар и комбикорм в громадных мешках, газировка и керосин… В дальнем углу стояла самодельная вешалка, на которой висела одежда.
        Андрей поздоровался с продавщицей, пихнул меня в бок, и я тоже одарила добрую женщину солнечной улыбкой и громогласным приветствием. Мне ужасно нравился этот обычай - здороваться с каждым встречным!
        Добрая женщина уже традиционным жестом подперла, щеку ладонью и протянула нараспев:
        - Здравствуй, миленькая, здравствуй, голубушка, ой, господи, да что ж это деется… Ведь такая молодая…
        Последнюю фразу я не очень поняла, но мне было и не до того. Я бросилась на вешалку с одеждой, как коршун на цыпленка.
        Ну, во-первых, здесь висели настоящие джинсы «Вранглер». В Москве такие сейчас стоят от двух тысяч, здесь они стоили двести рублей. Во-вторых, меня совершенно очаровала так называемая спецодежда. Стильные балахоны и комбинезоны цвета грозовых облаков и мокрого асфальта, добротные ветровки, способные выдержать даже прямое попадание градом по башке, новехонькие армейские бушлаты, настоящие тельняшки - утепленные и тонкие.
        Внизу, под вешалкой, стояла обувь. Помимо армейских кирзовых сапог, которые начинались с сорок четвертого размера и потому меня не заинтересовали, здесь были высокие армейские же ботинки на шнуровке - последний писк московского сезона - и самые настоящие «мартенсы», да еще и с металлическими заклепками на тупых мысках… Я к подобной обуви испытывала настоящую слабость, поэтому присела над ними и заворковала, как горлица, периодически вскрикивая от счастья при виде ценников…
        Продавщица жалостливо смотрела на меня из-за прилавка, а когда мы уже выходили из магазина, нагруженные свертками, в порыве непонятного, но сильного чувства протянула мне громадного леденцового петуха на палочке со словами:
        - Кушай, жаль ты моя бедная! О-ох, за что наказываешь, гос-споди!
        Андрей запихнул меня и покупки в машину, а сам зачем-то вернулся в магазин. Я сидела на пассажирском сиденье, сосала петуха и смотрела, как Андрей о чем-то расспрашивает продавщицу, а та в ответ растерянно разводит руками, потом показывает в мою сторону, крутит пальцем у виска, машет на Андрея рукой, смеется, запрокинув голову, прижимает ладони к зардевшимся щекам… Очень мне нравилась деревенская жизнь! Не понятно, но здорово. И люди такие добрые!
        Перед обедом мне опять позвонил Вадик.
        - Евгения! Как обстановка?
        - Отлично. Собираемся обедать.
        - Бесполезно просить вас подсыпать слабительного ему в суп?
        - Абсолютно.
        - Что ж… в таком случае возвращайтесь.
        Мне показалось, что на меня упал потолок.
        - Что?!
        - Возвращайтесь. Вы нужны мне здесь, а там ваша миссия закончена. Не расстраивайтесь, я вас понимаю. Вы исполнительны и трудолюбивы, но в вас нет цинизма и азарта, присущих нам, акулам пера. Вас сдерживают рамки приличий, а в подобном деле нужен бессовестный человек… Я пошлю Анжелу.
        Потолок еще раз стукнул меня по голове.
        - Зачем Анжелу?
        - Ну, все равно она и будет вести журналистское расследование насчет потусторонних сил.
        - Слушайте, Вадим Альбертыч, а почему бы вам… нам просто не оставить Долгачева в покое? В конце концов, он же не медийное лицо, он простой сельский ветеринар…
        - Ха! Это вы так решили. А мы тут покопались в архивах, нашли его однокурсников… Знаете, на какой операции он был главным ассистентом? Помните, у предыдущего главы государства были проблемы с сердцем? Да-да, правильно молчите.
        - Ну и что? Это же было давно…
        - За него уже схватились сразу несколько изданий. Человек, сам себя сделавший, все такое… Между прочим, ему присудили Госпремию, а он всю ее вбухал в этот несчастный Караул. Так что ваш Долгачев очень даже медийный, теперь важно не упустить его и не дать конкурентам шанса переманить его в другие издания. Мы на нем состояние сделаем, вот увидите…
        Вадик еще что-то нес, а я стояла и кусала губы. Нет, конечно же я не собиралась провести остаток жизни в Карауле, окучивая картошку и ассистируя Андрею во время отела. Я с самого начала знала, что уехать придется, и даже довольно скоро, но все равно распоряжение Вадика застало меня врасплох. Не говоря уж о сообщении, что сюда приедет Анжела Мессер! Вот кто времени терять не будет, так это она.
        Вадик опомнился и поинтересовался:
        - Как моя собака? Доктор уже сделал операцию?
        Я была слишком расстроена, чтобы беречь нервы босса, и потому брякнула:
        - Нет. Не сделал. Она беременная.
        - ЧТО?
        - Что слышали. В смысле, у Матильды будут щенки.
        - Но когда…
        - Через месяц. Даже раньше.
        - Да нет, это как раз исключено, я имею в виду, когда она успела, мерзавка… А! Понимаю! Поэтому этот негодяй и подарил мне ее!
        - Вы ж сказали, что она пять штук стоит?
        - Ой, Евгения, ну вы прямо как ребенок! Неужели я могу отдать такие деньги за обычную собачонку? Просто этот мерзавец набивал ей цену, чтобы сбагрить… Так, скажите вашему… нашему ветеринару, что от щенков нужно срочно избавляться!
        И тут я озверела. Бывает такое состояние - ты становишься спокоен, как танк, но в голосе твоем слышится далекая канонада, а в глазах появляется стальной блеск…
        - Вадим Альбертович, я не стану этого говорить. А Андрей не станет этого делать.
        - Но я приказываю…
        - Вы ничего и никому приказывать не можете, потому что вы идиот. А мне - тем более, потому что я у вас больше не работаю.
        - Евгения…
        - И не звоните мне больше. Выходное пособие можете оставить себе. Да, не гоняйте понапрасну Анжелу Мессер. Я все расскажу Андрею, и он не пустит ее даже на порог.
        - Евгения, вы этого не сделаете!
        - Еще как сделаю!
        На «слабо» меня взять очень легко. Я шваркнула телефоном об стенку и вылетела из комнаты.

        Андрей был на улице, возле машины. Он стоял лицом ко мне, разговаривая с каким-то мужиком, и, когда я увидела его глаза, сердце у меня глухо стукнуло - и остановилось. Нестерпимо заслезились глаза, зачесалось в носу… Черные траурные омуты ярости и обиды выжигали из меня жизнь, и я пока еще не могла понять причину, но тут собеседник Андрея повернулся…
        Это был Жора Члиянц, один из самых мерзопакостных репортеров, которых когда-либо знала желтая пресса. В последнее время Жора работал на «Дрюч».
        При виде меня Жора так и засиял и издал бодрый вопль:
        - Да что ж это я! Ведь она же сама вам все подтвердит, правда, Женечка? Дай, дай, поцелую, моя девочка…
        Я шарахнулась от слюнявых Жориных губ, не отводя глаз от побледневшего лица Андрея.
        - Андрей, я должна с тобой поговорить…
        - Потом. Так что вы там говорили, Георгий? И что должна подтвердить Евгения Васильевна?
        - Как - что? То, что Вадик окончательно свихнулся, хотя с точки зрения маркетинга ход гениален! Ге-ни-а-лен!!! Мистическая составляющая в наше время - это цимес! Представляете - четыре лица с обложки до вас уже в больнице, с травмами различной тяжести. Уже хорошо - таких совпадений не бывает. Но это все же люди известные, медийные, так сказать. И тут вы, простой деревенский коновал… я извиняюсь, конечно.
        - Ничего, продолжайте.
        Глаза - пожары, глаза - ножи. В самое мое бедное сердце, да с поворотиком… Жора захлебывался от счастья, прыгая по крышке моего виртуального гроба.
        - Сначала Женечку послали, чтобы она вас, так сказать, оберегала от неприятностей, но потом концепция изменилась, и теперь ей велено эти самые неприятности вам устроить. Мол, злой рок не разбирает, медийный ты или не медийный!
        - И что ты собиралась сделать? Подсыпать мне слабительного? Угару напустить? Тормоза испортить?
        - Андрей, я…
        - Где твоя статья, Жень? Хоть одну строчку можешь прочитать?
        - Андрей, я все тебе объясню…
        - А зачем? Я уже все понял. Это все-таки была подстава.
        - Нет!!!
        - Перестань. Ты взрослая женщина, не ребенок и не сумасшедшая… хотя мои односельчане уверены в обратном. Ты приехала выполнять задание редакции… скажи, а поиметь меня тебе тоже приказали?
        Жора навострил уши и с похотливым любопытством стал переводить взгляд с Андрея на меня и обратно. Андрей, не глядя на него, негромко скомандовал:
        - Буран! Проводи.
        Громадный пес призраком вырос перед Жорой. Аккуратно взял в пасть Жорино худосочное предплечье, затянутое в лакированную кожу, и потащил в сторону дороги. Жора взвыл от ужаса и завопил страшным шепотом, чтобы не нервировать собаку:
        - Погодите! Я имею к вам хорошее предложение! Давайте договоримся! «Дрюч» заплатит вам большие деньги! Мы вместе с вами разоблачим «Самый-Самый», подадим на них в суд, а вы сможете обвинить руководство журнала в сексуальных домогательствах…
        Голос Жоры угас вдали. Буран был не той собакой, с кем хотелось спорить относительно выбранного направления движения.
        Я стояла перед Андреем и шмыгала носом. Слезы катились по моим щекам, и это не было аллергией.
        - Андрей, я…
        - Не надо, Семицветова. Не унижайся. Ну что в самом деле - встретились, перепихнулись, съездила на пленэр, покушала экзотики. Пора и честь знать. Это я в образном смысле. Вадику передай: в суд я подавать не буду, пусть не боится. Но если еще раз кто-то из ваших сюда сунется… Я скажу Бурану «фас!». Знаешь, что это значит?
        - Знаю. Андрей…
        - К тебе это тоже относится. Иди, собирайся.
        - Я не хочу…
        - А мне надо работать. Собирайся.

        Не помня себя, я кидала в сумку вещи и тихо подвывала от горя. Матильда в тревоге вертелась под ногами, заглядывала в глаза, и даже Лесик, который за последние несколько дней окончательно превратился в компактное подобие тигра и даже спал на улице, вывернулся откуда-то и стал тереться об мои колени.
        Я посадила зверей в переноски и выползла на крыльцо, почти ничего не видя своими опухшими глазенками.
        За рулем «хаммера» сидел суровый и немного испуганный Серега. Росточка он был небольшого, поэтому из-за руля выглядывала только его лохматая голова. Я в панике огляделась - и сердце мое упало окончательно.
        Андрей сидел на завалинке, неловко подвернув под себя ногу. Загорелое лицо посерело, на лбу бисером высыпал пот. Он дышал короткими, резкими вздохами, судорожно прижимая правую руку к сердцу. Увидев меня, он презрительно скривил губы и хрипло прошептал:
        - Говорили мне ребята, нельзя мне испытывать затяжной стресс… Прощай, Семицветова.
        Я рванулась было к нему, но тут между нами вырос, как из-под земли, Буран и издал страшный горловой рык. Рука Андрея легла на вздыбленную холку верного пса.
        - Не надо, Буран. Не стоит она того. Поезжайте!
        Я не плакала до самого кафе «У Зои». Я и в кафе не плакала. Я даже улыбалась Федору и Зое, помахала им рукой на прощание и отъехала на целых три километра.
        Здесь я съехала на обочину, заглушила мотор и начала рыдать страшным сухим плачем, не чувствуя ничего, кроме пустоты внутри и вокруг себя.

        МОСКВА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ
        Заходить к Вадику на прощание Женя Семицветова не стала. Приказ о ее увольнении лежал у Аглаи Семеновны со вчерашнего дня, сдавать дела было все равно некому, так что Женька зашла на работу буквально на четверть часа.
        Сегодня утром она нечеловеческими усилиями привела себя в относительный порядок: нарисовала глазки, румянец, карандашом отделила линию губ от линии щек и подбородка, напялила затемненные очки и приняла лошадиную дозу антигистаминов.
        Сотрудники, встречавшиеся ей по дороге, с любопытством смотрели вслед, но заговаривать никто из них не спешил. Эдик Кононыхин, наоборот, едва не выпрыгнул из лифта - но вовремя взял себя в руки.
        - П-привет, Женечка…
        - Здравствуй, Эдик.
        - Я слышал, ты нас покидаешь?
        - Уже покинула.
        - Да, собственно, я в курсе… Нехорошо вышло с этим ветеринаром. Надеюсь, он не наговорил тебе лишнего?
        - Нет.
        - М-да… Слушай, насчет того фильма, на который я тебя приглашал… У меня просто на этой неделе очень много работы, и я…
        - Эдик, не парься. Я все понимаю. И фильм этот - полная фигня. Не переживай.
        - А… ну да. Ты не обидишься?
        - На тебя? Конечно нет!
        Эдик встревожился.
        - Почему это - на меня конечно нет?
        Женька впервые посмотрела ему прямо в глаза, потом наклонилась вперед и заговорщически поманила Эдика пальцем, а когда он осторожно потянулся к ней, сказала громко:
        - Потому что на тебя у меня даже аллергии нет!
        С этой загадочной фразой Евгения Семицветова навсегда покинула офис редакции журнала для настоящих мужчин «Самый-Самый».

        Целую неделю она ничего не делала. Вернее, ни о чем не думала и планов никаких не строила. Занималась генеральной уборкой, передвигала мебель, переклеила в маленькой комнате обои… Лесик и Матильда на всякий случай переселились под диван в гостиной и недоверчиво следили за хаотическими передвижениями хозяйки по квартире.
        Об Андрее и расставании с ним Женька старалась не вспоминать. Хуже всего приходилось ночью, когда приходили сны. Яркие, цветные, до ужаса реальные. Тогда Женька просыпалась и шла на кухню варить кофе.
        Она похудела, зеленые глаза постоянно блестели каким-то лихорадочным блеском, а возле губ появилась едва заметная жесткая складочка, отчего лицо Женьки приобрело выражение постоянной горькой насмешки над чем-то…
        Первые дни она ждала чуда, ждала звонка, потом перестала. Квартира с каждым днем все больше напоминала полигон ядерных испытаний, но Женька не останавливалась. Она выметала свою прошлую жизнь, стремясь вместе со старым хламом изгнать из памяти и Андрея Долгачева, красавца-ветеринара из деревни Караул.

        Ольга отбыла в отпуск, у Катерины было полно работы, но Маринка звонила регулярно. Женя выслушивала ее терпеливо, но почти всегда молча. Отвечала на вопросы коротко и неохотно. Правда, в один из вечеров Маринке удалось разговорить подругу.
        - Але? Семицветова? Не спишь?
        - Не сплю. А ты чего хрипишь? Голос потеряла?
        - Нет, я прячусь.
        - В прятки, что ли, играете со Стасиком?
        - Типа того. Слушай… мне надо с тобой посоветоваться. По личному вопросу.
        - Из меня советчик так себе.
        - Жень, не гони, а? Я и так всю голову сломала. Не знаю, что делать. Кстати, как твоя Матильда?
        - Что значит - кстати? Ты чего, беременная?
        - Нет! Но ты знаешь, три дня назад, в ресторане, Стасик меня пытливо расспрашивал о том, как я отношусь к общечеловеческим ценностям типа семьи, брака и детей.
        - О, я так и вижу это одухотворенное лицо с мощными надбровными дугами и изящным узким лбом…
        - Семицветова, ты стала желчная и злая. Тебе нужно проверить кислотность. Так бывает при гастрите.
        - Да ладно тебе! Ты сама говорила, что Стасик не блещет интеллектом.
        - Говорила. Но я имею на это право. В конце концов, я с ним живу. Всем остальным я могу и в рожу вцепиться, если они будут гнать на моего пупсика.
        - Тихомирова, чего ты от меня хочешь? Чтобы я признала несомненные преимущества Стасика перед остальными представителями мужского пола? Признаю. Это все?
        - Нет, не все. Слушай, сначала он спрашивал меня о браке и детях, а сегодня я нашла у него под подушкой каталог знаешь чего?
        - Боюсь даже предположить.
        - Обручальных колец! Как ты думаешь, это к чему?
        Женька неожиданно ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. Нет, за Маринку она была рада, но почему-то стало нестерпимо жалко себя…
        - К дождю это, Тихомирова, к дождю.
        - Жень, я знаю, что тебе неприятно сейчас обсуждать чужое счастье, но мне нужен совет. Понимаешь, в принципе я и сама знаю, что надо соглашаться, но нужен толчок. Чтобы кто-то из моих подруг меня поддержал…
        - Марин, зная твой характер, я бы пошла от противного. Сказала бы тебе - ни в коем случае! - и тогда ты из принципа сделала бы наоборот.
        - Вот и Стасик говорит, что у меня склочный характер.
        - Слушай, а может, он не на тебе жениться хочет?
        - Типун тебе на язык! Ох, зачем я позвонила… Ладно, скажи честно - этот каталог дает мне право рассчитывать на предложение руки и сердца?
        - Думаю, да. Намек, конечно, тонкий, но зато конкретный.
        - Спасибо, Женечка! Ты - ангел. Мы с Катькой к тебе заскочим через пару дней, ты не против?
        - Заходите, только у меня полное разорение в квартире.
        - Ну, кухня-то цела?
        - В принципе…
        - Вот и ладненько. Кстати, извини, что напоминаю, но… Ты, часом, не выкинула наш подарочек?
        Женька вспыхнула и процедила в трубку:
        - Спасибо, что напомнила. Сейчас залезу на антресоли и выкину.
        И действительно полезла, и действительно достала, поборола искушение развернуть продолговатый сверток и сложила возле входной двери, намереваясь и в самом деле выкинуть это последнее напоминание о своем самом безумном приключении…
        Сразу не собралась, а потом в гости завалились Маринка и Катька.
        - Ладно, давайте выпьем этот бокал…
        - Это стопка, Тихомирова.
        - Давайте выпьем эту стопку… что ж она такая здоровенная у тебя, я уже совсем пьяная… выпьем за то, что я имею вам сказать.
        - Ну и будь здорова.
        - Не-ет, ты выслушай! Евгения! Екатерина! И отсутствующая здесь Ольга! Вы - мои лучшие подруги и должны знать об этом первыми. Итак. Вчера утром Станислав Петрович Голубчик сделал мне официальное предложение.
        - Кстати, а как у Стаса фамилия?
        - Семицветова, ты что, не слушаешь? Я же сказала - Станислав Петрович Голубчик.
        - То, что он твой голубчик, я поняла. Фамилия у него есть?
        - Ох, не могу с этими глупыми бабами… Его фамилия - Голубчик!!! Даю по буквам, специально для Семицветовой: гангрена, отит, лейшманиоз, уретрит, бешенство, чесотка, ишиас, круп ложный…
        - Голубчикл? Странная фамилия…
        - Все, заглохни. Спиши слова, на досуге сложишь буквы. И я это предложение приняла!
        - Ура!
        - Ура. А ты фамилию менять будешь?
        - Жень, ну ты хоть для виду за меня порадуйся?
        Женька решительно отодвинула тарелку и запечалилась по-настоящему.
        - Да я радуюсь, Марин, радуюсь. Просто… мне действительно хреново.
        Катерина участливо наклонилась к Женьке.
        - Все еще не можешь забыть?
        - Не-а…
        - Влюбилась?
        - Да.
        Марина сердито тряхнула роскошной гривой черных локонов.
        - Предлагаю тост! За дружбу!
        Женька слабо улыбнулась, а потом подняла голову и отбросила светлую прядь со лба.
        - Так кольцо-то он выбрал?
        - Еще какое!
        - Тогда у меня встречное предложение. Давайте в пятницу встретимся в «Авокадо Клубе» и обмоем подарок Стаса и всю помолвку вообще? Как раз Ольга вернется.
        Девочки немного помолчали, а потом Катерина осторожно спросила:
        - Жень, а ты уверена, что тебя там не посетят особо… печальные воспоминания?
        Женька рассмеялась.
        - ТАМ меня могут посетить только самые приятные воспоминания. Собственно, если бы я остановилась на том, что было у нас с Андреем в ту ночь, я бы сейчас не напоминала раскисшую квашню.
        Маринка фыркнула, но тут же испуганно прикрыла рот ладошкой. Женька улыбнулась, глядя на подруг. Они с ней носятся, как курица с яйцом, боятся слово лишнее сказать, вон, даже языкастая Маринка себя сдерживает. Хватит. Потом им надоест ее жалеть, они начнут потихоньку отдаляться, и кончится все тем, что она останется вообще одна.
        - Короче, девки, прекращаю страдать, начинаю новую жизнь. Для начала выкиньте мусор, когда пойдете домой. Это во-первых.
        - А во-вторых?
        - А во-вторых, идите уже домой. Спать хочу. До пятницы.

        Маринка и Катерина дотащили рекордное количество пакетов с мусором до помойки и начали по одному переправлять их в контейнер. Самый туго набитый пакет не выдержал и лопнул, продолговатый газетный сверток подозрительно упруго заскакал по асфальту. Маринка коршуном кинулась на добычу, Катерина присоединилась к ней. Через секунду они развернули газету. Еще через секунду напрочь забыли об оставшемся мусоре.
        Над тихим двором повисла безмятежная и долгая тишина, а потом ее разорвал восхищенный и немного испуганный шепот Маринки Тихомировой:
        - М-да, теперь понятно, почему она так скучает…
        Катерина зачарованно произнесла, не сводя глаз с того, что было в руках у Маринки:
        - Ты имеешь в виду - «почему» или… «ПО ЧЕМУ»?!

        - За Маринку и Стасика! - провозгласила Женя Семицветова, откидываясь на стуле и высоко поднимая бокал с вином.
        Катерина присоединилась к ней, добавив:
        - И за самый большой бриллиант из тех, которые я видела в своей жизни не на витрине, а на пальце подруги.
        Ольга скромно улыбнулась и приподняла свой бокал.
        - За любовь!
        Маринка чокнулась с подружками и выпила вино залпом, а затем покосилась на свой безымянный палец, точно боясь, что кольцо возьмет да испарится бесследно.
        Женька с улыбкой смотрела на свою подругу. Она была очень рада за эту змею, так рада, что даже впервые за эти две недели забыла о собственной тоске и душевных терзаниях.
        Несколько раз она порывалась позвонить Андрею, но в последний момент трусила. И дело даже не в том, что он на нее был сердит, - она не сомневалась, что сумеет убедить его в своей невиновности. Просто… слишком много всего сошлось. И то, что Андрей не хочет жить в Москве, и то, что она не умеет жить в деревне, и то, что до Караула без пол-литры не доберешься, и то, что у нее аллергия на мужчин… Может, дурак Вадик прав и некие высшие силы подают ей знак?
        В любом случае, сегодняшний вечер посвящен Маринке, и потому Женька Семицветова смеялась и болтала обо всем на свете, обсуждала последние сплетни, расспрашивала интеллектуалку Ольгу о последнем фильме Звягинцева, подначивала Катьку пойти на концерт группы «Аэросмит» и с искренним интересом рассматривала вместе с Маринкой модели свадебных платьев в каталоге.
        Когда они уже расплачивались, в толпе танцующих произошло какое-то нервное шевеление, а потом танцующие начали расступаться, как морские волны перед пророком Моисеем. Женька с интересом посмотрела в ту сторону - и остолбенела. В следующий миг музыку, шум и вообще все местные звуки перекрыл звучный и практически трубный глас:
        - Евгень Васильна!!! Да пусти ж ты, ирод кривоногий!
        Сквозь испуганную толпу метросексуалов и гламурных юношей и девушек, как атомоход
«Арктика» сквозь льды, пробивалась великолепная Антонина свет Спиридоновна из деревни Караул. Боясь упустить «Евгень Васильну», она размахивала могучими руками и издавала звучные вопли, от которых закладывало уши и на память приходил незабвенный ТУ-154 в момент отрыва от земли.
        Маринка струсила и спряталась за бармена.
        - Женя! Это кто?!
        - Это? Антонина Спиридоновна. Вероятно, идет меня топить.
        - Чего?
        - Ничего. Вы идите, девочки, не ждите меня.
        - Еще чего! Она ж тебя прихлопнет, как комара!
        В этот момент Антонина Спиридоновна добралась до стойки и ухватилась за нее стальными пальцами.
        - Фу, успела! А я как увидала вас, так и замлела. Неужто, думаю, уйдет? Ой-ей, Евгень Васильна, как же вы тут живете-то! Страсть одна. И шум, и жарь, и народ очумелый мечется - кого ни спрошу, как в бУтик попасть, все только руками машут и бегут от меня, ровно от холеры. Слышь, молодой-кудрявый, плесни водички, я вся инда взопрела.
        Женька почти с нежностью взирала на Антонину Спиридоновну. Потрясающая девица! Джинсовая мини-юбка по-прежнему обтягивала крутые бедра, мощным ногам позавидовал бы любой конькобежец, из выреза цветастой блузки выпирал роскошный бюст, на котором покоилась толстенная пшеничная коса, и сияли искренней детской радостью громадные голубые Тонины глаза.
        Женька вдруг отчетливо поняла, что если кто-нибудь из присутствующих недомерков посмеет сейчас засмеяться над этой простой и незатейливой деревенской красавицей, она сама лично от души вмажет тому паразиту по башке…
        Впрочем, самоубийц так и не нашлось.
        Четверть часа спустя Тоня и Женька сидели на скамейке в ближайшем к «Авокадо Клубу» дворе и Тоня торопливо рассказывала о последних событиях, перемежая рассказ приветами от общих знакомых и сообщениями о природных катаклизмах.
        - …О-ой, а боязно-то как было! Мамка ажио кричать начала - ну, плакать, по-нашему-то. Не пущу, говорит, дитя - это меня - в город, ее там - ну, меня - беспременно снасильничают. Гриша тоже опасался, но Андрей Сергеич сказали, что сейчас криминала в Москве всяко меньше…
        При этих словах местный криминал, затаившийся в тени домика на детской площадке, осторожно отполз в кусты, стараясь не звенеть стеклотарой. Женька мысленно отогнала от себя душераздирающие сцены возможной попытки изнасилования Антонины Спиридоновны чахлыми московскими хулиганами и робко спросила:
        - А как… Андрей Сергеевич?
        - А ниче! Оклемался. Как вы уехали, он слег. Дня три лежал, не меньше. Сам весь серый, а ногти на пальцах синие. Серега - ну вы Серегу-то знаете - говорит, сердечный недостаток у него случился. Но потом встал. Оклемался, молочком отпоился. Там у Коростылихи опорос начался, так пришлось подсобить. Андрей Сергеич с ней, правда, не разговаривает. Она ж, кошелка худая, на вас наговорила, быдто вы маненько… тогось!
        - Да ну, ерунда.
        - А он обиделся. Видать, крепко вы ему по сердцу пришлись. Жаль, телефона не оставили. Он бы вам наверняка позвонил. Я и то, сколько раз видала - он пойдет, пойдет по двору, трубку в руках держит, смотрит на нее, а лицо злое такое, хмурое. Мол, эх, не знаю номера Евгень Васильны, а то бы счас и позвонил… Убивался, в общем.
        - Тоня, а как же вы в Москву, одна?
        - Зачем одна? Я с Андрей Сергеичем и приехала! Мы уж завтра отбываем, потому в воскресенье наш гурт на прополку должен идти. А мне так захотелось на столицу посмотреть - ажио в грудях печет…
        Криминальные кусты мечтательно вздохнули. Женька сидела, боясь пошевелиться. Андрей здесь…
        - Тоня… а где же вы остановились?
        - А туточки, недалеко. Гостиница «Волга». Я в семьсот четырнадцатом, а Андрей Сергеевич в семьсот шестнадцатом, рядышком. Это чтоб мне не страшно было, ночью-то. Шумно у вас тут, иной раз брякнет чего, я и зайдусь от страха - не теракт ли? А так - я ему в стенку стук, он мне - бряк, и на душе легчает…
        Женька проводила Тоню до гостиницы и на прощание взяла с нее слово, что Андрею Сергеевичу та об их встрече рассказывать не будет. Чтобы не волновать.
        Потом она поймала такси и поехала домой.
        А дома творилось черт те что. Лесик с оскорбленным видом сидел на самом высоком шкафу и зализывал проплешины на боку. Клочья Лесиковой шерсти валялись на ковре, а круглая, как шарик, Матильда со склочным видом сосредоточенно бродила по комнате и занималась непонятным делом: волокла в одну кучу попадающиеся ей на глаза тряпки. Нечто вроде гнезда уже лежало под батареей, и именно туда Матильда и шарахнулась от вошедшей Женьки вместо того, чтобы броситься ей навстречу с приветственным лаем.
        Потом она начала скулить и часто-часто дышать, на Женьку рычала и трогать себя не позволяла. С некоторым опозданием до Женьки дошло - Матильда собирается рожать!
        Пометавшись по квартире без всякого смысла, Женька замерла посреди кухни и тяжелым взглядом уставилась на телефон. В комнате тихо плакала маленькая белая собачка. Женька недрогнувшей рукой нашла в справочнике гостиницу «Волга», дозвонилась с первого раза и попросила соединить ее с номером семьсот шестнадцатым. Потом накинула платок на трубку и стала ждать…

        ПОТЕРПИТЕ, ПОЧТИ ВСЕ УЖЕ…
        На всякий случай она еще и нос заткнула пальцами, так что голос он ее узнать не мог. Зато сама Женька при звуке голоса Андрея едва не свалилась со стула.
        - Алло? Я слушаю вас.
        - Господин Долгачев?
        - Ну, в целом да.
        - Вы простите меня ради бога за поздний звонок, но я горничная на вашем этаже, утром сменилась. У меня несчастье…
        - В чем дело, вы не волнуйтесь только.
        - Вообще-то не несчастье, а, наоборот, счастье, у меня собачка рожает, только я не знаю, что делать, она чего-то очень плачет, а ваша… ну, с кем вы вместе заселялись, сказала, что вы ветеринар, вот я и…
        - Говорите адрес.
        Женька продиктовала адрес и бросила трубку на рычажки. Потом пошла и села рядом с измученной Матильдой на пол. Стала ждать.
        Андрей доехал за двадцать минут. Когда грохнула дверь лифта, у Женьки внутри что-то оборвалось, а еще напрочь исчез насморк, который благодаря Матильде за последние две недели вообще ее не отпускал.
        Звонок в дверь. Негнущиеся ноги. В дверном проеме - он. Похудел, кажется…
        В первый момент в черных глазах Андрея вспыхнуло бешенство, а потом из комнаты тоненько заскулила Матильда, и Андрей стремительно шагнул через порог.
        В следующие два с половиной часа Женька только и делала, что кипятила воду, разводила фурацилин и марганцовку, беспрерывно мыла полы и безропотно кидалась исполнять все приказания доктора Долгачева. Матильда периодически начинала орать, Лесик переживал, а однажды слез со шкафа и пришел к гнезду. Лег у Матильды в головах - и заснул, паршивец. Женька хотела его шугануть, но Андрей тихо сказал:
        - Не надо. Кошки чувствуют боль и умеют ее вытягивать. Он ей помогает. Смотри, она успокоилась.
        А в три часа ночи Женькина маленькая семья увеличилась на четыре кудлатые головенки. Крошечные плюшевые сардельки - белая, черная, черно-белая и бело-черная - лежали в ряд у пуза измученной, но гордой мамаши и ритмично сосали молоко. Женька сидела рядом и ревела от счастья, Андрей мыл руки в ванной.
        Потом он вышел обратно в гостиную и сказал сердито, почти грубо, глядя в стену:
        - Семицветова, я тебя люблю. И я не могу без тебя жить. У меня каждую ночь болит сердце, и мой инфаркт будет на твоей совести. Возвращайся ко мне, пожалуйста. Вот. Все.
        - Андрей, я ничего такого тогда…
        - Я знаю. Я и тогда знал. Ты не могла желать мне зла. И хладнокровно использовать меня тоже не могла. Я это знал с самого первого раза. С той ночи. Просто… разозлился очень. И потом сердце заболело. Я виноват, Семицветова. Жень… я тебя люблю.
        - А я без тебя не могу жить…
        Женька улыбнулась и подошла ближе. Андрей молча осторожно накрыл ладонями ее маленькие груди, стал бережно ласкать сквозь футболку напряженные соски. Женька молча расстегнула верхнюю пуговицу его рубашки… вторую… третью. Андрей торопливо содрал рубашку через голову и снова принялся ласкать ее грудь. Женька откинула назад голову, подалась к нему, закрыла глаза. Ее нижняя губа была прикушена, прерывистое дыхание вырывалось из груди с тихими блаженными стонами. Андрей почувствовал, как в глазах у него темнеет. Он едва сдерживался, чтобы не овладеть ею немедленно, но ведь все должно было быть не так, медленнее, нежнее…
        Ее пальчики ухватились за пуговицу на брюках, расстегнули молнию, а потом Андрей едва не потерял рассудок от неожиданности - рука Женьки скользнула к нему в брюки, чудом держащиеся на бедрах. Зеленые глаза, потемневшие от страсти, открылись, и она с шутливым ужасом в голосе воскликнула:
        - Ты всегда надеваешь костюм на голое тело, Долгачев?
        Он вцепился в ее руку, ласкавшую сейчас самую чувствительную часть его тела, и прорычал:
        - С тобой лучше не перегружать себя лишней одеждой, Семицветова. Можно не успеть снять ее…
        Она рассмеялась и помогла злосчастным брюкам упасть на пол. После этого Андрей со вздохом облегчения привлек ее к себе, наслаждаясь ощущением этого великолепного тела, так тесно прижавшегося к его собственному, неистово лаская выгибающуюся спину и точеные бедра, то и дело скользя ладонью по груди, нежному животу, завиткам темных волос внизу…
        Женька прерывисто вздохнула, чувствуя, как он усиливает натиск. Она сама не знала, что возбуждает ее сильнее - стремительные и обжигающие прикосновения, страстные поцелуи или ощущение его напряженной плоти, касающейся ее бедер и живота…
        Они удрали в спальню, потому что оба стеснялись Матильды и Лесика, честное слово. А в спальне они медленно опустились на ковер, и алые отблески рекламы заплясали по белоснежной коже девушки. Женька со стоном выгнулась дугой в руках Андрея, обхватила его за шею руками, потянула его к себе, мечтая только об одном - почувствовать на себе тяжесть его сильного тела, ощутить тот миг, когда они станут едины, и получить от всего этого наивысшее наслаждение.
        Андрей не заставил себя ждать. Он почти накрыл девушку своим телом, изо всех сил оттягивая тот момент, когда он больше не сможет сдерживаться. Женька казалась ему такой маленькой и хрупкой, что больше всего на свете он боялся причинить ей невольную боль. Несмотря на собственные муки, становившиеся все сильнее, он принялся ласкать Женьку еще настойчивее, пока она не начала извиваться в его руках, стонами моля о близости. Андрей медленно раздвинул ее бедра, ладонью ощущая влажный жар ее плоти…
        А потом был смерч и вихрь, тьма и мириады новых солнц, сменившихся радугами и золотым дождем. Было ощущение полета, подъема на какую-то немыслимую вершину, где захватывает дух и останавливается сердце, но в этот момент ты слышишь стук другого сердца и понимаешь, что отныне ты совершенно бессмертен, ибо у тебя два тела, два сердца, два дыхания, и при этом ты - одно, ты един так, как не был никогда в жизни…
        И тьма рассыпалась миллионом сияющих искр, раскатилась тихим и счастливым смехом женщины, ветром пронесся над ней блаженный вздох мужчины, и не стало на свете ничего, кроме тьмы, тепла и сжатых насмерть объятий…

        Эпилог
        Я уехала с Андреем и Тоней на следующий же день. Ясное дело, весь зверинец ехал с нами.
        Через неделю нас расписали в сельсовете, а потом Караул три дня гулял - с песнями, плясками, мордобоем и катаниями на сельскохозяйственной технике.
        Еще через неделю я заметила, что аллергии у меня нет больше вообще ни на что, проснулся дикий аппетит. У Матильдиных щенков открылись глазки, и в этот же день Андрей объявил мне, что я беременна. Хорошо иметь мужа-врача, правда?
        Злые девки - мои подружки - долго не могли простить мне бегства из столицы накануне Маринкиной свадьбы. Согласна, вышло нехорошо, но ведь они же мне отомстили?
        Знаете, ЧТО я получила по почте в заказной бандероли из Москвы? Нет, свадебный подарок - это ясно. Какой - вот что интересно.
        Короче, догадайтесь сами. Ну? Поняли? Правильно. Именно ЕГО. Только теперь он был выкрашен золотой краской.

        Матильдины щенки выглядят на удивление породисто. Больше всего они любят играть с Лесиком - тот лежит на солнце и дрыхнет, а эти шмакодявки скачут по нему и таскают за хвост.
        Матильда охраняет дом вместе с Бураном. Он с ней дружен. А вот терьер Гоша в нее влюблен, так что, возможно, мы станем заводчиками новой породы - мальтийских терьеров.
        В Карауле осенью проложили новую дорогу, заасфальтировали ее, но забыли выкопать по бокам дренажные канавы, и теперь, поскольку февраль выдался теплый, она медленно, но верно погружается под землю. Ничего, новую построим. Было бы желание.
        Антонина с Григорием поженились и тоже уже ждут первенца. То есть не тоже. Просто ждут.
        Я, кажется, уже… дождалась…
        Андре-е-ей!!!