Укрощение повесы Аманда Маккейб

        Анна Баррет с облегчением вздохнула, когда ее жестокий и грубый супруг отправился в мир иной. Молодая женщина поселилась в доме отца и стала помогать ему в управлении его театром «Белая цапля». Очень скоро благодаря Анне и дом стал выглядеть чудесно и прибыли театра удвоились. Миссис Баррет была довольна своей жизнью и слышать не хотела о новом замужестве, что, однако, не помешало ей отчаянно влюбиться в красавца Роберта Олдена — актера, поэта, опасного дуэлянта и еще бог знает кого...
        Аманда Маккейб
        Укрощение повесы
        Глава 1
        Раны Христовы, опять свара! И Анна не сомневалась в ее причине.
        Она отложила порванный костюм и взглянула на сцену через перила верхнего яруса. Утренняя репетиция труппы «Слуги лорда Хэншоу»[1 - В елизаветинские времена большинство актерских трупп причислялись к какому-либо лорду, иначе их считали бродягами.] еще не началась, лишь несколько актеров отрывочно повторяли свои роли да старая Мадж выметала мусор, оставшийся со вчерашнего представления. Обычное утро в театре «Белая цапля». Может, ей послышалось?
        Нет, вот опять. Крики, доносившиеся из близлежащего переулка, стали громче. Грубому мужскому голосу вторил высокий женский. Все это сопровождалось язвительным смехом.
        Актеры на сцене тоже это услышали, прервались на полуслове и с любопытством обернулись к запертым дверям.
        — Похоже, мастер Олден вернулся, — сообщила сверху Анна спокойным и ровным голосом, совершенно не отражавшим внутреннего состояния. — Дурачина, — прошептала она, сама не зная, кого имеет в виду, его или себя.
        Анна изнывала от желания схватить Роберта Олдена в охапку и изо всех сил потрясти! А потом притянуть к себе и поцеловать...
        Она изо всех сил старалась навести порядок в своей жизни и не позволит опять посеять в ней хаос этому неприлично привлекательному актеру-скандалисту.
        — Может, стоит его впустить? — поинтересовался Итан Камп, главный комик театра. Он уже предвкушал хороший скандал.
        — Полагаю, да, — отозвалась Анна. — Он задолжал нам новую пьесу, и, если ему переломают руки, мы ее уже не получим.
        Она стремительно развернулась и, подобрав серые шерстяные юбки, торопливо сбежала по узкой винтовой лестнице с деревянными ступеньками. Миновала пустующий в такое время нижний ярус и выбежала в зрительный двор под открытым небом. Здесь голоса слышались куда громче, словно участники ссоры играли для стоячего партера.
        Но Анна слишком хорошо понимала, что, если прольется кровь, она будет не из свиного пузыря, спрятанного под театральным костюмом.
        Старый привратник Элиас стал отпирать двери, а актеры, как по команде, вытащили кинжалы. Даже Мадж перестала подметать и с живейшим интересом оперлась на свою метлу.
        «Как будто в театральной жизни мало непредсказуемого, — криво усмехнулась про себя Анна. — Умеет же Роберт Олден подкинуть в огонь дровишек».
        Почему-то она чувствовала себя такой дурой. С облегчением приняв вдовство после опрометчивого брака, Анна наконец упорядочила свою жизнь. Она помогала отцу со всеми его делами, особенно с «Белой цаплей», и ей это нравилось. Нравилось, что ей все хорошо удается и что в ней нуждаются — это было в новинку и в охотку. Она могла закончить свою работу и скрыться за кулисами. Хватит с нее опасностей, которые таят в себе романтические отношения. Особенно с актером!
        Но, глядя на Олдена, она снова чувствовала себя глупой девчонкой. Краснеющей, хихикающей дурочкой — такой же, как все те женщины, толпами посещающие театр только для того, чтобы увидеть ЕГО на сцене. Кинуть к его ногам букет и упасть в обморок от восторга. И в подходящий момент задрать юбки в ложе, когда кажется, что их никто не видит.
        А он действительно красивый, соблазнительный дьявол. Да, в придачу к лазоревым глазам и потрясающему заду еще и талантливый поэт. Но Анна не поддавалась соблазну. И не потому, что не хотела стать очередным легким призом. В ее обязанности входило лишь выманивать у него пьесы, эти поразительные истории, которые собирают огромные толпы и приносят отличную прибыль. Они пользовались большим успехом, их можно было играть много дней, и поток зрителей совсем не ослабевал, давая аншлаг за аншлагом.
        Но если он угробит себя в драке, этих прекрасных слов уже никто не напишет, а Анна боялась, что именно так и случится. Его горячий нрав известен даже в буйном Соутворке.
        Едва дождавшись, когда распахнутся двери, Анна промчалась на улицу, сжимая в руках грозное оружие — свои портновские ножницы. Жаль, при ней не оказалось той маленькой шпаги, с которой она ходила по отцовским арендаторам, собирая плату. Выбежавшие актеры остановились у нее за спиной.
        По утрам в Соутворке бывало довольно тихо. Район, где процветали изгнанные за городские стены сомнительные развлечения, наподобие медвежьих ям, борделей и таверн, после бурной ночной жизни так рано не просыпался. От реки поднимался серый густой туман, нависая над закупоренными в ставни домами и грязными вонючими улочками.
        Однако два-три окна все-таки были открыты, и из них уже выглядывали сонные лица, желающие посмотреть, что за шум. Такие вещи всегда привлекают внимание, не важно, в котором часу. Но как только все заканчивалось, зеваки тут же исчезали.
        Первой Анна увидела пышногрудую даму в некогда ярком, а теперь поблекшем платье желтого атласа, ее русые волосы неаккуратно рассыпались по плечам. Она громко рыдала, и слезы с трудом пробивали дорожки в толстом слое косметики.
        Взгляд Анны метнулся к мужчине. Тот стоял к проститутке лицом и, как безумный, размахивал шпагой, огромный, напоминающий медведя, с красным лицом и черной густой бородой. Он явно был очень зол и, казалось, вот-вот взорвется. У Анны похолодело внутри: мужчина пьян, а значит, еще более непредсказуем.
        Это только в пьесе заранее известно, чем все закончится. Кто знает, насколько далеко Роб зашел на этот раз?
        Она повернулась к нему, похоже, его меньше всех беспокоило происходящее. Наверняка тоже набрался эля, но ничем себя не выдал. Его глаза сияли, как летнее небо, а на губах играла насмешливая улыбка, будто неизбежное выпускание кишок сулило большую забаву.
        В отличие от своего противника гибкий и стройный Роб двигался с изящной актерской грацией. Расстегнутая белая рубашка демонстрировала гладкую мускулистую грудь и широкое пятно крови. Он держал рапиру, слегка покручивая эфесом. Солнечные блики вспыхивали на остром клинке и золотых кольцах, украшающих его испачканные чернилами пальцы.
        Анна знала, что он хороший фехтовальщик. Впрочем, это было известно всем в Соутворке. Кроме того, она слишком часто видела его в действии — и на сцене, и в уличной драке. Его острый язык и вспыльчивость часто вводили в искушение скандалистов. Но на этот раз дело обстояло иначе. В воздухе витало какое-то напряжение, словно затишье перед бурей.
        — Миссис Баррет! — Роб отвесил ей замысловатый поклон. — Вижу, вы пришли поглядеть на наши забавы.
        — В чем дело на этот раз? — спросила она, осторожно поглядывая то на Роба, то на рассерженного «медведя».
        — Он мошенник! — взревел гигант. — Он задолжал мне за эту шлюху.
        Женщина зарыдала еще громче.
        — Ничего подобного. Я же говорила тебе! Не все мужики скоты. Я же тогда не работала...
        — Все верно, — радостно подтвердил Роб. — Среди нас есть джентльмены, которые знают, как получить леди должным образом.
        Джентльмен? Анна сжала губы, чтобы не рассмеяться. У Роберта, безусловно, много достоинств — острый на язык, умный и чертовски привлекательный мужчина. Но уж джентльменом его никак не назовешь.
        Все ясно: очередная ссора по поводу платы винчестерской гусыне[2 - Винчестерская гусыня — жаргонное название проституток в старой Англии.]. Однако она чувствовала, что за обычным спором кроется нечто большее. Некое подводное течение.
        Она повернулась к Робу и открыла рот, чтобы вмешаться, но в этот момент странное напряжение взорвалось и тихое утро обратилось в хаос. Гигант с оглушающим ревом кинулся на него. У Анны зарябило в глазах от мешанины рук и клинков, она и не представляла, что можно двигаться так быстро.
        Стоявшие в тени слуги с воплями бросились хозяину на подмогу. Сражение грозило превратиться в масштабную потасовку. Анна прижалась к стене.
        Однако она недооценила Роба. На вид — распутник чистой воды, он двигался так, словно за долгую ночь не утратил ни капли своей актерской пластичности. С грацией королевского тигра увернулся от нападавшего, схватил его за руку и, используя разницу в весе, бросил гиганта на землю. Хрусткий звук заставил челядь застыть на месте, а ее хозяин издал мучительный стон.
        Роб махнул им своей рапирой.
        — Ну, кто следующий?
        Как и следовало ожидать, его вызов никто не принял. Слуги подхватили своего упавшего хозяина и куда-то поволокли, рыдающая проститутка поплелась вслед за ними. Кровопролитие закончилось так же быстро, как и возникло.
        — Надеюсь, теперь вы довольны, — пробормотала Анна.
        Роб, смеясь, оперся рукой о стену у ее головы.
        — Да, вполне. Они сбежали, как крысы из сточной канавы. Разве вас это не позабавило?
        — Нет. Мне кажется... — Она вдруг увидела, что пятно крови на его обнаженной груди стало больше и ярче и пачкает его растрепанную рубашку. — Вы ранены!
        Она протянулась к нему, но он зашипел от боли и оттолкнул ее руку:
        — Это просто царапина.
        — Если ничего не предпринять, царапина может привести на кладбище, — запротестовала Анна. — Я ведь дочь Тома Олвика, если помните? Мне много раз приходилось видеть раны. Пожалуйста, позвольте мне взглянуть.
        Он посмотрел мимо нее на глазеющих актеров, явно недовольных, что шумиха так быстро закончилась.
        — Не здесь, — пробормотал он.
        — Что? Скромничаете? Хорошо, мы можем пройти в уборную.
        — Я буду счастлив перед вами разоблачиться, миссис Баррет. Только попросите...
        Роб внезапно качнулся, его бронзовое лицо посерело.
        Анна приняла его на себя, обхватив рукой за стройную талию. В ее сознании прозвучал тревожный звоночек. Роберт Олден никогда не бледнел. Этой ночью, похоже, действительно что-то случилось.
        — Роб, в чем дело? — выдохнула она.
        — Никто не должен узнать, — грубо заявил он и тяжело прислонился к ней, дыша в затылок.
        Узнать что?
        — Я никому не скажу, — прошептала она. — Пойдемте в дом, и все будет хорошо.
        Если бы только она сама верила в то, что говорила.


        Глава 2
        Анна вела Роба по запутанному коридорному лабиринту за сценой театра. Царила такая пугающая тишина, что было слышно, как его дыхание эхом отдается в грубых деревянных стенах. В горле у нее застрял запах пыли, грима и крови, а опиравшийся на нее Роб казался слишком горячим, словно у него был жар.
        Она старалась не поддаваться беспокойству, но у нее не слишком-то получалось. Всю свою жизнь она жила со вспыльчивыми и непредсказуемыми мужчинами — сначала с отцом, потом мужем, теперь снова с отцом. Вражда и драки, дуэли и даже внезапная смерть от чьей-то руки — все это на улицах Соутворка и Бэнксайда было обыденным. Анна на горьком опыте узнала, каково это — иметь дело с такими характерами.
        Но Роб Олден, несмотря на свою вспыльчивость, всегда был выше подобных вещей. Он мог выигрывать поединок одним движением рапиры и при этом беззаботно улыбаться. Его знали и боялись. Мужчины говорили, что за его улыбкой скрывается смертоносное сердце, и старались избегать Роба. Анна много раз видела эту его улыбку и ломала над ней голову. Роб шагал по жизни как заколдованный.
        В отличие от нее самой.
        Неужели колдовство иссякло?
        Она отбросила липкий холодный страх и привела Олдена в пустую артистическую уборную за сценой. Здесь вдоль стен стояли сундуки с костюмами и другими театральными принадлежностями. В темном углу поблескивала бутафорская пушка. Анна смахнула груду затупленных рапир с потрепанного сундука со старой одеждой и усадила на него Роба.
        Тот медленно опустился на импровизированное сиденье и настороженно посмотрел на нее. От беззаботной улыбки и привычного веселого флирта не осталось и следа. Он казался старше, тяжелее, заострившиеся черты красивого лица отбрасывали темные тени. Как она раньше не замечала этой холодности?
        Такое открытие лишь усилило ее осторожность: Роб со своей красотой угрожал ее с трудом завоеванной тихой жизни.
        — Что произошло? — спросила она и, избегая его пронзительного взгляда, достала из буфета корзину с медикаментами. Бинты и мази всегда были у нее под рукой. В театре постоянно кто-то травмировался.
        — Вы же сами видели, — откликнулся Роб.
        Его тон был тоже серьезен, ни малейшего намека на легкий юмор, которым он всегда пользовался как щитом, чтобы скрыть свою истинную натуру.
        В сущности, Анна не горела желанием узнать подробности.
        — Ссора из-за шлюхи? — спросила она.
        — Именно. Увы, это частное дело.
        — Действительно.
        Ее отец владел борделями, и она знала, что творится за закрытыми дверями. Актеры создавали самые большие проблемы. И все же она не могла избавиться от ощущения, что сюда вкралось что-то еще.
        Она наблюдала за тем, как Роб стягивает рубашку через голову. Он вздрогнул, когда ткань задела плечо, и Анна увидела тому причину. Длинная глубокая рана дугой изгибалась по верхним ребрам до самого плеча — рваная красная линия, едва не задевшая сердце, уже покрывшаяся коркой, но еще немного сочившаяся красноватой сукровицей, стекавшей по гладкой, глянцевой коже.
        Были и другие, старые шрамы — побелевшие напоминания о прошлых сражениях и ранах, портивших его идеальную внешность. Их вид напомнил ей о каждодневной опасности этой жизни.
        Она смочила водой чистую ткань и стала аккуратно промокать рану, дыша медленно и неглубоко, сохраняя на лице невозмутимое выражение. Вращаясь в актерских кругах, она кое-что узнала о лицедействе. Ничто не может быть тем, чем кажется.
        — Из-за платы? — поинтересовалась она, осторожно смывая засохшую кровь, чтобы оценить глубину раны.
        Дыхание Роба стало прерывистым, но он не отдернулся. Только смотрел на нее все с тем же бесстрастным выражением. Его голубые глаза, казалось, видели все насквозь, но ничем себя не выдавали.
        Анна медленно подняла глаза, их взгляды встретились. Она поняла, почему шлюхи дрались за него. Пусть он — последнее, что ей нужно в этой жизни, однако представлял собой редкий образчик мужественности, особенно глядя сейчас на его лицо и стройное сильное тело. Он сам по себе — воплощенная опасность для нее, и, что бы там ни скрывал, это давало лишний повод для ее осторожности.
        Сильный, металлический запах крови быстро вернул ее к реальности, напомнив об обязанностях.
        — Да, — ответил он после долгой, тяжелой паузы. — Когда мы закончили, ее сводник попытался выманить что-то сверх договоренности. Уверен, ваш уважаемый отец никогда не позволяет подобного в своих заведениях.
        Ей показалось или в его голосе прозвучал сарказм? Анна едва не засмеялась. Когда дело касалось отца и его деловых методов, она бы ни за что не стала ручаться. Он тот еще старый прохвост. Но даже он не стал бы обманывать Роберта Олдена.
        Как и любой другой в Соутворке. Слишком многие испытывали на себе холод его кинжала, а с тех пор, как Роб побывал в брайдуэллской тюрьме за дуэль со смертельным исходом, тот стал еще холоднее. Это случилось еще до того, как он стал пайщиком труппы «Слуги лорда Хэншоу» и одним из популярнейших актеров и драматургов, поэтому Анна не знала подробностей. Но прислушивалась ко всем сплетням по этому поводу.
        — Это сводник вас ранил? — Она стала накладывать на рану липкую мазь. — Ведь вряд ли подобное сделала та шлюха.
        На его губах мелькнула привычная беззаботная улыбка.
        — Нет, она не смогла бы нанести урон моей красоте. Но это и не боров-сводник.
        — Не он? Неужели целых две ссоры за ночь? Это слишком даже для вас, Роб.
        — Это давнее дело. Не о чем волноваться, прекрасная Анна.
        — В таком случае, надеюсь, все решено уже окончательно. Иначе, боюсь, кто-то все-таки испортит вам внешность.
        — Я тронут тем, что вы за меня переживаете.
        Анна засмеялась, потянулась за скатанной в рулончик повязкой и туго перебинтовала ему плечо. Белая ткань ярко выделялась на бронзовой коже.
        — Я беспокоюсь о финансах своей семьи. Без новых пьес Роберта Олдена «Белая цапля», безусловно, потеряет в выручке, а у моего отца много расходов.
        Роб внезапно схватил ее за запястье, его теплые пальцы сжали ее руку. Даже раненный, он был очень силен. Привлек ее к себе — так близко, что она чувствовала на шее его дыхание и соблазнительный жар его тела рядом.
        — Вы нанесли мне рану, Анна, — произнес он без тени намека на веселье в бархатистом голосе. — Вы действительно так обо мне думаете?
        Она и сама не знала, что о нем думает. Он вносил смуту в ее душу с тех самых пор, как они впервые встретились. Тогда Анна вернулась домой после долгожданного окончания своего несчастливого брака.
        Роберт Олден — непредсказуемый, привлекательный, переменчивый...
        И опасный.
        Она попыталась высвободить руку, чтобы сохранить безопасную дистанцию. На мгновение его рука напряглась, и она решила, что он ее не отпустит. Сама того не замечая, Анна качнулась к нему.
        Роб быстро прижался губами к тыльной стороне ее запястья.
        — Конечно, именно так вы и думаете, — пробормотал он и отпустил ее руку.
        Анна неловко отступила назад, ощутив головокружение и смятение, это ей совершенно не нравилось. В браке она была совершенно бесправна и после его окончания упорно трудилась, чтобы построить свою собственную жизнь. Не хотелось бы, чтобы Роберт Олден со своей красотой и присущими ему безумствами снова вверг ее в хаос.
        Она этого не допустит.
        Анна подхватила с сундука его мятую рубашку и бросила Робу. Тот, несмотря на рану, ловко поймал ее одной рукой.
        — Вы всем нам нужны, Роберт, — сказала она. — А ваше легкомысленное поведение подвергает нас опасности.
        Он засмеялся, но Анне показалось, что за беззаботной небрежностью его смеха скрывается какая-то горечь. Понимает ли он, что с ними делает? Его это вообще заботит?
        Роб натянул рубашку и произнес:
        — Я снова разочаровал вас, прекрасная Анна. Но не отчаивайтесь — в ближайшие пару недель вы получите от меня новую пьесу. И я не сомневаюсь, что сумею остаться целым и невредимым даже на столь долгий срок.
        Но Анна, в отличие от него, не была так в этом уверена. Опасные искушения поджидали его на каждом шагу, а Роб не из тех, кто от них отмахивается. Должно быть, все эти сомнения отразились у нее на лице, поскольку Роб вновь засмеялся.
        — Похоже, вам хочется запереть меня где-нибудь на чердаке, — заметил он. — Я мог бы подсовывать вам под дверь готовые страницы, и за каждую сцену вы бы награждали меня хлебом и элем. Ну или еще какими-нибудь дарами из ваших рук.
        Поцелуями, как его шлюхи? Разозлившись, Анна запустила оставшиеся бинты ему в голову.
        — Не искушайте меня, Роберт Олден, я ведь могу именно так и поступить!
        Она развернулась и ринулась к выходу. Ей в спину плеснулся его смех.
        — Не могу дождаться стать вашим пленником! — крикнул он. — У меня наготове много вариантов, как хорошо провести время...
        Анна хлопнула дверью и оборвала смех, доводивший ее до бешенства. Она выбралась обратно к открытой сцене. Все актеры уже были в сборе и болтались вокруг, словно в ожидании каких-то событий.
        — Что вы тут без дела слоняетесь? — закричала Анна. Она сыта по горло ими и их дикими выходками. — У нас сегодня вечернее представление и нет времени прохлаждаться.
        Они продолжили репетировать, а Анна вернулась на верхний ярус и снова взялась за шитье, пытаясь успокоиться. Но у нее так дрожали руки, что она едва могла удержать иглу.


        Глава 3
        Как только Анна покинула уборную, Роб тяжело рухнул на сундук. Плечо горело огнем, жгучая мазь заживляла разорванную плоть, а голова после последней ночи отяжелела.
        Он с силой потер лицо и откинул со лба растрепанные волосы. Предполагалось, что все будет просто и быстро. Прийти на прием, подождать, пока все наберутся элем, и найти документы. По сравнению с тем, что он не раз проделывал для королевы и всей страны, это не более чем пустяковая прогулка.
        Правда, сработало не совсем так, как надо. Он получил бумаги, но при этом еще и кинжал в плечо.
        — Самое время уйти на покой, — произнес он и криво улыбнулся.
        От Уолсингема, государственного секретаря, еще никто не уходил на покой — разве что в деревянном гробу на кладбище. Но, господи боже, как он устал!
        Он потрогал плечо и, ощутив выступающий бугор аккуратной повязки, подумал об Анне Баррет. Ему припомнились ее нежные прохладные руки во время перевязки и внимательные зеленые глаза, когда она осматривала его рану. От нее пахло солнцем и розами, а стройная, ладная фигурка так горячила кровь, когда она к нему наклонялась ближе. Так близко, что он мог обнять ее за талию, притянуть к себе, поцеловать...
        Со своими сияющими каштановыми волосами и бледной кожей, с полными розовыми губами, которые так и манили, словно вопреки колючему отчуждению, Анна была очень красивой женщиной. Роб слыл многоопытным ценителем женской красоты, и его сразу, с самого момента их первой встречи много месяцев тому назад, к ней потянуло. Под ее холодностью пряталась настоящая страсть, манящий огонь.
        Но недоступный. В Соутворке все знали, что она не желает никого, ни мужчин, ни женщин. Она возвышалась над всеми, холодная и сверкающая, как Полярная звезда. Тем, кто осмеливался попытать счастья, было со смехом отказано.
        Так что Роб и не пытался. Ему с лихвой хватало дам, которые охотно с ним развлекались. Но что ему действительно нравилось, так это дразнить Анну и флиртовать с ней. Смотреть, как розовеют ее щечки и искрится гнев. Еще больше ему нравилось к ней прикасаться в те редкие моменты, когда она позволяла ему приблизиться и ощутить ее тепло.
        На большее он не осмеливался. Анна сияла с высоты, как звезда, да, собственно, и была ею среди соутворковской грязи. Он не станет втягивать ее в свою работу, не настолько бессердечен, чтобы так далеко зайти. Пока нет.
        И все же случались моменты, мгновенные вспышки некоего чувства, в котором он не признавался даже самому себе, когда он начинал задумываться, каково было бы испытать ее восхищение. Ему хотелось целовать эти нежные губки и чувствовать, как она ему отвечает, раскрывается перед ним.
        Судя по тому, как она сбежала из уборной, сегодня явно не судьба. И надо, чтобы так все и оставалось. Пусть думает, что его ранили в какой-нибудь дешевой сваре из-за очередной «доль тершит»[3 - Отсылка к произведению У. Шекспира «Генрих IV». Персонаж Доль Тершит — проститутка.], как всегда. Она должна видеть его таким, каким он позволяет миру видеть себя: легкомысленным скандалистом.
        Как это она сказала: «Ваше легкомысленное поведение подвергает нас опасности»? Ну что ж, права, даже больше, чем сама понимала. В «Белой цапле» он впервые за долгое время обрел почти настоящий дом, а актеры труппы стали его единственными родными людьми. Он должен их защитить.
        Роб застегнул рубашку, невзирая на тупую боль в плече. Льняная ткань повязки до сих пор источала аромат розовой туалетной воды, и он сделал глубокий вдох, чтобы удержать его еще хоть мгновение. Горькая усталость лежала на плечах тяжелым грузом, но он не может позволить себе отдых, не может искать убежище в объятиях Анны Баррет. Ему необходимо доставить бумаги.
        Раздался торопливый стук в дверь. Стряхнув остатки боли, Роб снова надел на себя невидимый плащ легкомысленного распутника. Он настолько вжился в обе роли, что переходил от одной к другой так же просто, как менял на сцене маски из папье-маше. Только вот не слишком ли ему стало легко? Может, он уже потерял себя в этой смене лиц?
        — Роб, ты здесь? — послышался из-за двери мужской голос. — Мне сказали, ты прячешься в уборной.
        Это был его друг Эдвард Хартли, который периодически помогал ему в тайных заданиях.
        — Входи, — откликнулся Роб. — Похоже, я прячусь не слишком успешно.
        Эдвард проскользнул в комнату и закрыл за собой дверь. Как обычно, он был одет по самой последней моде — черный бархатный дублет, подбитый темно-красным атласом, и расшитый золотой нитью короткий плащ, на голове красовалась шляпа с пером. Этакий яркий павлин, заскочивший в пыльно-серое театральное закулисье.
        Но Роб знал, что за роскошным бархатом и драгоценностями скрывается настоящая сталь. Эдвард не раз спасал его от гибели, и Роб делал то же самое для него. Они служили одному делу. При нем Роб мог позволить себе расслабиться, хоть немного, на какое-то время ослабить постоянную бдительность.
        Эдвард протянул ему грубую глиняную фляжку.
        — Я слышал, сегодня утром была какая-то свара, и подумал, что ты в нее ввязался.
        — Слухи быстро распространяются, — отозвался Роб и, приняв фляжку, откупорил ее. Оттуда потянулся опьяняющий запах домашней медовухи. Роб запрокинул голову и сделал длинный глоток. Горячая волна прокатилась по всему телу, отлично выполнив свою функцию. — А я думал, ты отбыл в деревню вместе с прекрасной леди Элизабет.
        При упоминании своей возлюбленной Эдвард засиял, как влюбленный идиот.
        — Нет, пока еще нет. Мы на несколько дней задержались, и, видно, очень кстати, тебя надо заштопать.
        Роб вытер рот тыльной стороной руки.
        — На этот раз не требуется никакой штопки. Миссис Баррет очень неплохо меня починила.
        — Неужели? — Эдвард удивленно вскинул бровь и потянулся за флягой, чтобы самому глотнуть горячительного напитка. — А прекрасная миссис Баррет знает истинную причину?
        Роб вспомнил, с каким выражением лица Анна говорила, как его поведение влияет на обитателей театра. Он глотнул медовухи, но так и не смог изгнать из памяти ее озабоченный вид.
        — Она думает, что ссора произошла из-за оплаты шлюхе. Как, впрочем, и все остальные.
        Эдвард кивнул.
        — А бумаги?
        — Они у меня.
        — Тогда, может, мне пройтись с тобой до Ситтинг-Лейн? Вдвоем больше шансов избежать неприятностей по дороге.
        — Лучше завтра. — Роб закупорил флягу и с трудом удержался, чтобы не грохнуть ее о каменный пол. Все его чертова вспыльчивость. Он уже клялся себе, что больше ей не поддастся, но все равно ввязался в кровавый поединок и чуть не открылся Анне. — Сначала мне еще кое-что нужно сделать.


        Глава 4
        Анна сидела, склонившись над бухгалтерскими книгами, и пыталась сосредоточиться на ровных рядах цифр, подбивающих дневную выручку. Обычно ей нравилось разбирать счета — в конце цифры всегда соединялись в правильный ответ. Они, в отличие от самой жизни, всегда постоянны и предсказуемы. Она их хорошо понимала.
        Но этим вечером чернильные числа расплывались у нее перед глазами, а перед внутренним взором вспыхивали яркие живые воспоминания — Роберт Олден и кровь на его плече. Серьезный взгляд, когда он смотрел на нее, словно скрывая древние и ужасные тайны — тайны, которые дозволялось увидеть только мельком и только на мгновение.
        — Да пропади все пропадом, — выругалась она и расстроенно отбросила перо. По странице рассыпались крошечные черные капли. Естественно, у Роберта есть тайны. У всех они есть. Жизнь полна грязи и конкурентов, и каждый выживает как может. Она видела это каждый божий день. Никому не выбраться с чистыми руками или сердцем, во всяком случае никому из тех, кто зарабатывает на жизнь театром.
        Ей достаточно своих тайн и сожалений и чужих не надо.
        И все же что-то в его глазах ее сегодня задело, совершенно против воли. Роб Олден был красивым, веселым дьяволом, острым как на язык, так и на рапиру. А сегодня показался печальным и постаревшим, словно много повидал в жизни и друзья слишком часто его предавали.
        Но это длилось лишь мгновение, потом он снова спрятался за своей беззаботной красотой. Но она никак не могла забыть этот печальный взгляд.
        — Не будь такой дурищей, — произнесла вслух Анна, обращаясь к самой себе.
        Она ничуть не лучше той шлюхи в дешевом платье, что рыдала на улице из-за Роба. У нее нет времени на глупости и сантименты, особенно по поводу распутника, который над ними только посмеется. Он их не заслуживает. Актеры хороши в любви только на сцене, в реальной жизни они в ней ужасны.
        Она тщательно счистила с веленевой бумаги чернильные пятна и постаралась вернуться к колонкам чисел. Шиллинги и фунты — именно о них она должна сейчас думать, именно их постигать.
        Внезапно парадная дверь у нее за спиной распахнулась, и в дом ввалился Том Олвик, ее отец. В открытом проеме она увидела вдалеке «Белую цаплю», театр по другую сторону сада казался в надвигающихся сумерках пустынным и темным. Все веселье давно закончилось, зрители разошлись — кто через реку по домам, а кто по близлежащим тавернам и борделям в поисках сомнительных развлечений.
        Похоже, ее отец относился к последним. Краснокирпичный шерстяной дублет криво застегнут, шляпа на седых растрепанных волосах сильно скособочилась. Даже со своего места она чувствовала, как от него разит дешевым вином.
        Анна аккуратно отложила перо и закрыла бухгалтерскую книгу. Драгоценный час тишины закончился. Сегодня ей даже не почитать стихов; начиналась привычная вечерняя рутина. Но отец, будучи пьяным, хотя бы не впадал в ярость, в отличие от ее покойного супруга. Том садился у огня и потчевал ее всякими безумными историями до тех пор, пока не начинал храпеть. Порой звал во сне ее мать — та умерла, когда Анне было три года, но он никогда ее не забывал.
        А Чарльз Баррет, покойный муж Анны, имел обыкновение отвешивать ей пощечины и бить тарелки, а затем настаивать на брачных правах. Так что, да, она предпочитала жить со своим отцом. Очень даже предпочитала.
        — Анна, дочь моя дорогая! — закричал Том, спотыкаясь о высокий порог гостиной. Он резко взмахнул рукой, чтобы восстановить равновесие, и чуть не сорвал со стены дорогой гобелен.
        Анна подскочила к нему и ухватила за плечи, не позволяя разнести обстановку. Она слишком хорошо знала, откуда берется каждый фартинг, что они платят за свои домашние удобства. Отец привалился к ней, и она подвела его к креслу у очага.
        — Опять работаешь? — спросил он, тяжело опускаясь на вышитые подушки.
        Анна отодвинула корзину для шитья и осторожно подняла его ноги на табурет.
        — Я просматривала выручку за сегодняшнее представление. Сборы немного упали, хотя лорд Эдвард Хартли был в своей ложе и смотрел пьесу.
        — «Сомнения служанки» уже свое отыграли, — сказал Том. — Уверен, когда мы начнем новую пьесу Роба, у нас будет богатый улов.
        — Если начнем, — пробормотала Анна, стаскивая с отца сапоги, мокрые и грязные от шатаний по улицам Соутворка, и поставила их сушиться у огня.
        — Что ты имеешь в виду, моя дорогая? Роб никогда не запаздывает с пьесами! И они всегда дают отличную выручку. Зрители их обожают.
        «Неудивительно, что они дают богатую выручку», — подумала она.
        Женщины приходили целыми толпами, надеясь хоть одним глазком увидеть на сцене автора пьесы. Они всегда доплачивали за верхние места, мягкие подушки и покупали чем подкрепиться и освежиться.
        Хотя Анна не могла их за это винить. Каким бы невыносимым ни был автор, его пьесы всегда исключительны. Поразительные истории о власти и опасностях королевского сана, о предательстве, любви и мести. Они брали за душу и были написаны прекрасным поэтичным слогом, таким редким на сцене. Публика под конец каждый раз рыдала.
        Сочинения Роберта Олдена и его поразительные миры задевали даже Анну, которая не раз видела постановки. Они стоили тех проблем, которые он причинял.
        Обычно стоили.
        Она села в кресло напротив отца.
        — Его последнюю пьесу задержал распорядитель увеселений. Прошло много недель, прежде чем мы получили право ее поставить. Он слишком легкомысленно относится к своим сюжетам.
        Том с такой яростью отмахнулся, что чуть не вывалился из кресла.
        — Зрители любят противоречия. А ожидание только подогревает интерес.
        — Нет, ведь получается, мы уже заплатили хорошие деньги, а пьесой воспользоваться не можем!
        — Анна, все будет хорошо, я в этом не сомневаюсь. Ты в последнее время слишком много работаешь. И от этого так переживаешь.
        — Мне нравится эта работа.
        Она занимала ее время и одновременно давала повод не показываться на людях.
        Том сощурился и проницательно посмотрел на дочь. На мгновение винные пары словно развеялись.
        — Ты слишком молода и красива, чтобы хоронить себя в бухгалтерских книгах. Тебе стоит подумать о новом браке.
        Анна горько усмехнулась:
        — Одного мужа мне было вполне достаточно.
        — Чарльз Баррет оказался безмозглым скотом, а я сглупил, что позволил тебе выйти за него, — сказал Том. — Но не все мужчины такие, как он.
        Нет, есть и такие, как Роберт Олден. Слишком красивый и слишком остроумный, как для своего блага, так и для любой женщины.
        — Меня устраивает быть самой по себе. Нам с тобой неплохо вместе, разве нет?
        — Я-то точно стал лучше жить после твоего возвращения. Дом теперь под чудесным присмотром, и прибыль удвоилась.
        — Это потому, что я заставляю тебя вкладывать деньги вместо того, чтобы тратить их на вино и эль.
        — Именно так, моя дорогая. Но я не эгоист, чтобы держать тебя при себе только ради собственного удобства.
        — Я ведь уже сказала тебе: меня вполне устраивает так жить, клянусь тебе. А сейчас как ты смотришь на то, чтобы поужинать? Я могу послать Мадж в таверну за тушеной олениной, и у нас есть свежий хлеб...
        — Ох, чуть не забыл! — воскликнул Том. — Я же пригласил кое-кого с нами поужинать. Они будут здесь с минуты на минуту.
        Анна вздохнула. Конечно, отец всегда приглашал гостей к ужину или поиграть в карты, и они всей компанией веселились до утра. Тихие вечера вдвоем были редкостью.
        — Тогда я попрошу Мадж принести больше оленины и еще каких-нибудь пирогов, — сказала она и пошла за служанкой. Гости отца, по крайней мере, почти не требовали изысков. — Кто сегодня будет?
        — Ну, кое-кто из актеров, конечно. Спенсер, Картли, Камп, и они, наверное, захватят еще друзей. Нам надо обсудить новую пьесу и распределить роли. — Том замялся. Плохой признак. — И еще Роберт. Кажется, я приглашал его, когда увидел в «Трех колокольчиках».
        — Ты видел его в «Трех колокольчиках»? — удивилась Анна. Она думала, что после ночных приключений он вернется домой и рухнет в постель, а не пойдет по тавернам.
        Можно было догадаться. Что бы с ним ни происходило, он постоянно в движении. Словно принадлежит к породе собственных героических персонажей.
        Но сегодня она прикасалась к нему, была совсем рядом и на какое-то мгновение видела его без маски, уязвимым, незащищенным. Она поняла, кто он на самом деле — человек с теплой душой.
        — Я слышал, утром тут была какая-то ссора, — произнес отец. — Но он сидел в таверне в своем обычном углу и писал, так что, видимо, все хорошо кончилось. Когда он придет, надо будет поднажать на него с новой пьесой.
        Анна взялась за каминную резную полку и уставилась на стреляющие язычки пламени. Роберт Олден сегодня придет к ним на ужин. Она не хотела видеть его так скоро после того, как перевязывала ему рану. Каково ей будет смотреть на него через стол и молчать о его тайне?
        И как ей удержаться, чтобы не дотронуться до него?
        — Отец... — начала было она, но в этот момент раздался стук в дверь.
        — Я открою, — сказал Том и попытался выбраться из кресла.
        Анна покачала головой:
        — Нет, лучше я. Кажется, Мадж мудро нашла себе другое занятие.
        Она сделала глубокий вдох и медленно направилась к двери, готовясь снова увидеть Роба и встретить его совершенно бесстрастно. Однако это был вовсе не Роб. В дверях стоял Генри Эннис — один из актеров труппы.
        Он с улыбкой ей поклонился. Анна резко отстранилась, испытав неприятный и необъяснимый укол разочарования.
        — Мастер Эннис, мы уже несколько дней вас не видели в «Белой цапле».
        Улыбка Генри стала еще шире, он схватил ее за руку и поцеловал пальчики. Анна засмеялась. После Роберта Генри Эннис был самым красивым мужчиной в театре: худощавый блондин, он напоминал ангела, в отличие от Роба, темного, как сам дьявол. Генри слыл веселым шутником, легким и открытым, как ясное летнее небо, без всяких тайных глубин.
        Анне всегда нравилась его компания. С ним она тоже начинала смеяться и забывала обо всех своих обязанностях и тревогах. Она не нервничала и не смущалась, как в присутствии Роба.
        Помимо своего желания, она глянула через плечо Генри в темноту сада. Но там никого не было.
        — Моя прекрасная Анна, — произнес Генри, когда она взяла его под руку, чтобы отвести в дом, — расставаться с тобой было невыносимо, но, поскольку в последней постановке для меня не было роли, я подумал, что лучше мне съездить и навестить родных. В последнее время я преступно редко их вижу.
        — Родных? — удивилась Анна.
        Живя странной, лениво-праздной жизнью Лондона, она часто забывала, что у актеров еще есть где-то семьи и другие родственные связи, а дом отца для них лишь временное пристанище.
        Значит, у Роба тоже есть семья? Жена и синеглазые детишки, которые живут где-нибудь в уютной деревне?
        — Мои мать с сестрой живут в Кенте, — сказал Генри. — Я не видел их много месяцев.
        — В таком случае, надеюсь, ты застал их в добром здравии?
        — Очень добром. Может, немного скучающими — им всегда не терпится услышать о Лондоне.
        Анна лукаво улыбнулась:
        — А особенно о твоих лондонских ухаживаниях. Наверняка твоей матери хочется понянчить внуков.
        Генри печально рассмеялся, его красивое лицо чуть порозовело.
        — Скорее всего. И мне бы так хотелось... — Он замолк и отвернулся.
        — Хотелось чего, Генри? Послушай, мы же друзья! Ты можешь мне рассказать?
        — Мне бы так хотелось познакомить ее с тобой, Анна. Мне кажется, вы бы с ней очень поладили, — смущенно договорил он.
        Эти слова, сказанные тихим серьезным тоном, так ее поразили, что она резко остановилась прямо в дверях столовой. Генри хочет познакомить ее со своей матерью? Но ведь их отношения — только дружба? Хотя он милый парень, такой симпатичный и добрый...
        Она задумчиво посмотрела на него в тусклом свете чадящих свечей. Да, он красивый малый и так серьезно на нее смотрит. Наверное, дружба могла бы стать отличным началом. Дружить так приятно и безопасно — никакой угрозы ее спокойному существованию, тихой жизни, которую она так кропотливо выстраивала для себя.
        Однако, глядя на Генри Энниса, она видела не его серые глаза, взирающие с осторожной надеждой. И не его руку она чувствовала под своей. Ей грезился дразнящий взгляд Роберта, когда она перевязывала ему плечо. Эти глаза пронзительно смотрели на нее, проникая прямо в душу, обнажая на мгновение его собственную. Она ощущала именно его теплую кожу.
        Анна заставила себя рассмеяться и потянула Генри в столовую.
        — Я не из тех женщин, что нравятся чьим-то матерям, Генри. И боюсь, я никогда бы не смогла уехать из города. После стольких лет в Лондоне деревенский воздух для меня слишком чист и сладок.
        Генри, кажется, понял намек и весело рассмеялся, будто никогда и не был серьезен. А может, она и вовсе это себе вообразила. В конце концов, сегодня вообще очень странный и длинный день.
        — А моя мать ни за что не поедет в Лондон, — сказал он. — Она уверена, что здесь на каждом углу рыщут злодеи, которые только и ждут, кому бы перерезать горло. Так что, скорее всего, у вас не получится познакомиться.
        — И возможно, она права, что держится на расстоянии, — пробормотала Анна.
        И вообще намного мудрее ее самой, живущей в самом центре этого пагубного мирка. Но у Анны не было желания уезжать отсюда, здесь ее дом, единственное место, которому она принадлежит. Тихий деревенский очаг — не для нее.
        В дверь снова постучали. Анна оставила Генри с отцом, а сама заторопилась открывать. На пороге толпились другие актеры, много большим числом, чем говорил отец. Они ввалились веселой гурьбой, поприветствовали Анну радостными объятиями и поцелуями и заторопились в дом в поисках еды и выпивки. Похоже, приглашенные отцом «кое-кто» — театральная труппа в полном составе, вместе с ее неуемным аппетитом и бесконечной жаждой вина.
        Анна привыкла к таким вечерам. Отец был безгранично гостеприимен и совершенно забывал про такие бытовые проблемы, как готовка еды на всю компанию. Анна послала слуг принести из таверны еще еды и вина, и остаток вечера слился в одну сплошную круговерть: ей приходилось следить, чтобы на столе было вдоволь тушеного мяса и хлеба и всех хорошо обслуживали.
        Наконец ей удалось присесть с кубком вина у огня в гостиной. Она положила ноги на специальную скамеечку, которую обычно использовал ее отец, и прислушалась к веселью в столовой. Том будет кутить до самого рассвета, а потом кто-нибудь из актеров дотащит его до постели.
        Анна потянулась к корзине для шитья и вытащила новый томик стихов, который купила сегодня у собора Святого Павла. Он был из анонимного цикла сонетов о простом пастухе, глубоко полюбившем богиню с тех пор, как увидел ее во время омовения. Деметриус и Диана. Все только о них и говорили, и Анна понимала почему. Слова и чувства столь прекрасны, напоены чистым желанием и печалью о невозможности такой любви. Жизнь такая, какая есть, — одинокая и холодная, и от этого никуда не деться, даже с помощью страсти.
        Анна совершенно потерялась среди засвеченных солнцем лесных полян, страстного желания и отчаянной потребности в другом человеке. Веселящаяся компания шумела все сильнее, а она видела перед собой только бедного пастуха и его недостижимую любовь.
        — Так-так, миссис Баррет, вижу, вы скрытый романтик, — внезапно произнес глубокий бархатистый голос, выдергивая ее из грез.
        Книга выпала у нее из рук и с грохотом приземлилась на каменный приступок. Анна резко обернулась. В дверях гостиной действительно стоял Роберт и смотрел, как она читает. Он прислонился к косяку, лениво скрестив на груди руки. На губах играла слабая улыбка, но темные глаза смотрели очень серьезно.
        И давно он стоит там?
        — Вы меня испугали, — произнесла Анна, ненавидя себя за этот дрожащий голос.
        — Мне жаль. Я этого не хотел, — ответил он.
        — Я не знала, что вы здесь. Не слышала, чтобы кто-то стучал в дверь.
        — Я только что пришел. Меня впустила Мадж.
        Роб отшатнулся от двери и направился к ней медленной, обманчиво-ленивой поступью. Анна напряженно смотрела, как он присаживается рядом и поднимает выпавшую книгу. Затем очень нежно, едва касаясь, взял ее руку и бережно положил томик ей на ладонь. Но ее руку не выпустил. Согнул ее пальцы, заставил обхватить кожаный переплет и накрыл сверху своей рукой.
        Ощущая легкое прохладное прикосновение, Анна знала, что может отстраниться, если пожелает. Но все же она не могла. И, как завороженная, смотрела на их соединенные руки.
        Он тоже смотрел на них, словно, как и она, чувствовал, как трепещет и растет между ними незримая связь, сближая все сильнее. Потрескивание огня, смех отцовской компании — все внезапно отдалилось. Сейчас существовали только они с Робертом.
        — Понравились вам муки бедного Деметриуса? — спросил он.
        — Очень, — прошептала она и уставилась на коричневую обложку в их соединенных руках. Она страшилась посмотреть ему в глаза. Вдруг растает и растворится в нем навсегда?
        Какими чарами он ее заколдовал?
        — Очень красивые стихи, — добавила она. — Я прямо вижу лучи солнца и летние лесные поляны, чувствую тоску Деметриуса. Как, должно быть, ужасно испытывать к кому-то подобное.
        — Ужасно такого не испытывать, — ответил он. — Жизнь без страсти — пустая и холодная раковина.
        Анна засмеялась. Видимо, не она одна «скрытый романтик».
        — Думаете, лучше сгореть, чем замерзнуть? Страсть поглощает целиком, без остатка, пока не останется ничего, кроме пепла. Деметриус несчастен, потому что желает Диану.
        — Верно. Но Диана не может ответить ему любовью по своей природе. А если бы могла, это была бы чудесная любовь за гранью воображения. Даже безответная любовь чудесна, ведь, по крайней мере, Деметриус умеет любить. И это дает ему ощущение жизни.
        Анна улыбнулась и осторожно приложила свободную руку к его щеке. Ладонь уколола отросшая за день щетина, а сама кожа была теплой и гладкой, как атлас. От прикосновения на его щеке дрогнул мускул.
        — Полагаю, вы тоже скрытый романтик, Роберт. Завидуете пастуху?
        Он улыбнулся и быстро повернул голову, поцеловав ее ладонь.
        — В каком-то смысле. Он хочет чувствовать себя живым — по-настоящему живым — хоть на одно мгновение.
        — Пока любовь его не убьет.
        — Пока не убьет. Я вижу, вы посмотрели вдаль.
        Анна откинулась в кресле, наконец забрав у него руку. Но, даже не прикасаясь к нему физически, она ощущала между ними незримую связь.
        — Вы не чувствуете себя живым, Роберт? — спросила она.
        Тот вновь опустился на каминный приступок, лениво оперся на локти и скрестил в лодыжках вытянутые ноги. Он переоделся с их утренней встречи: сменил мятую испачканную рубашку на новую и модную. Еще на нем был дорогой дублет цвета бургундского вина, с черными атласными прорезями на рукавах и рядами сияющих золотых пуговиц и бриджи из тонкопряденой шерсти. На ногах отличные испанские сапоги, отполированные до блеска. В ухе — жемчужная серьга.
        Он явно собирался поразить кого-то своим нарядом, и Анна подозревала, что не ее.
        — Иногда мне кажется, что я уже мертв и лежу в могиле, — ответил он.
        Правда, говорил легко и шутливо, но Анне показалось, что она слышит в глубине оттенок горечи — оттенок правды.
        — Истинные, глубокие чувства Деметриуса для меня уже потеряны. Я могу лишь изобразить их на сцене.
        — Да, — пробормотала она, — понимаю, о чем вы говорите.
        Он склонил голову к плечу и изучающе посмотрел на нее:
        — Правда?
        — Да. В отличие от бедного пастуха моя жизнь не богата глубокими чувствами. Напротив, тиха и спокойна, можно даже сказать, холодна. Но я скорее предпочту замерзнуть, нежели сгореть в пламени.
        — Из-за вашего мужа? — спросил Роберт, его голос звучал тихо и ровно, словно он боялся ее спугнуть.
        Как будто вопрос о Чарльзе Баррете мог сейчас ее испугать. Его черная душа давно мертва и похоронена. Когда-то, прежде чем они совершили ошибку, вступив в брак, и все так ужасно изменилось, она желала его.
        В то время чувства застили ей разум, и она пошла неверным путем.
        — Я больше такого не хочу, — твердо сказала Анна.
        — Значит, вы теперь как Диана? — спросил он. — Смотрите на чувства и желания смертных с высоты?
        Анна засмеялась:
        — Я не непорочная богиня.
        Внезапно в коридоре что-то загрохотало, и раздался взрыв пьяного смеха. Кто-то врезался в стену, сорвав с нее гобелен.
        Роберт легонько прижал палец к губам и поднялся на ноги.
        — Ш-ш-ш, — прошептал он. — Давайте выйдем ненадолго в сад, там они нас не увидят.
        — В сад? — растерянно переспросила Анна.
        Оказаться с ним наедине, в темноте ночи, в полном уединении? Это, конечно... соблазнительно.
        Даже слишком соблазнительно. Кто знает, на что она окажется способна. Рядом с ним невозможно за себя ручаться.
        Но он протянул ей руку, и она приняла ее.
        — Сегодня такая красивая луна, моя Диана, — произнес он. — И мне что-то не хочется веселиться в компании.
        Анна кивнула. Они прошли на цыпочках по коридору и вышли в ночную тьму. Как только они оказались снаружи, хриплые вопли — признаки кутежа — сразу превратились в далекий гул.
        В саду, что располагался между домом и темным театром, стояла тишина и было полно теней, луну постоянно заслоняли проплывающие облака. Высокая каменная стена не допускала в город жизненный поток Соутворка — таверны и шумные бордели, крики и вопли, кулаки и звон стали. Сейчас почему-то внезапно отдалилось все.
        Анна опустилась на каменную скамью и, чуть запрокинув голову, стала смотреть на бледную серебристую луну в иссиня-черном бархате неба. Уже почти полная, она бесстрастно взирала на безумие человеческого мира.
        — Как красиво, — тихо произнесла Анна. — Кажется, можно смотреть бесконечно.
        — Наша жизнь слишком суматошна, чтобы помнить о таких простых радостях, — ответил Роб. Он оперся ногой о скамью и обнял себя за колено — совсем рядом с ней, но все же не прикасаясь.
        — У вас очень занимательная жизнь, да? — спросила она и сильнее вжалась в твердый холодный камень, чтобы не поддаться искушению и не прислониться к нему. — Вы пишете, играете на сцене, уворачиваетесь от настойчивых владельцев театров, встречаетесь с поклонницами и сражаетесь с их мужьями...
        Роб засмеялся:
        — Какого же вы обо мне отличного мнения. Я хочу, чтобы вы знали: я каждый день упорно тружусь, отрабатывая каждую монету, которую получаю. И если после окончания работы я хочу поразвлечься... что ж, жизнь слишком коротка, чтобы не искать удовольствий.
        Анна с улыбкой посмотрела на него. Он преуспел в поисках удовольствий и, казалось, вкушал до последней капли все, что находилось в бурном океане жизни. Интересно, каково это — хоть на мгновение пуститься в свободное плавание, забыть об обязанностях и просто...
        Она боялась, что цена даже одного мгновения будет слишком высока. Но как же это заманчиво! Особенно когда он вот так на нее смотрел в мерцающем лунном свете.
        — Наверное, временами нам нужно делать перерыв и смотреть на звезды, — сказала она. — Просто чтобы не забывать, как они сияют.
        — В городе их почти не видно, — заметил Роб. Он сел рядом на скамью, чуть задев Анну плечом. Он лишь присел около нее, а она остро почувствовала его упругое, стройное тело, ощутила через одежду тепло его кожи и исходящую от него силу.
        — Я нигде, кроме Лондона, не жила. Во всяком случае, долго, — сказала Анна. — И не знаю другого неба.
        — В юности я жил в деревне, — произнес Роб. Его голос звучал в темноте очень тихо, словно издалека. Где-то, где она не могла его увидеть или добраться.
        — Правда?
        — Правда. Летними ночами я часто выскальзывал из постели и бегом спускался к реке, где были только вода, небо и прекрасная тишина. Я выходил на берег, ложился в высокую траву и, глядя на звезды, придумывал истории о других мирах и удивительных странах.
        Анну восхитила эта маленькая картинка из прошлого Роба, его скрытой души. Раньше она как-то не думала, что он тоже был когда-то ребенком. Казалось, он сразу появился на свет взрослым и ступил на сцену, вооруженный стихами и шпагой.
        — Ваша мать, должно быть, была в отчаянии от таких побегов, — сказала Анна.
        На его губах промелькнула привычная беззаботная улыбка. И сразу исчезла.
        — Совсем нет. Моя мать умерла, когда я был маленьким. Какое-то время с нами жила тетя, но ее не волновало, где и как мы проводили время, если мы не пачкали ее начищенные полы.
        — Ох. Мне очень жаль.
        — О чем вы сожалеете, прекрасная Анна?
        — Что вы потеряли мать таким маленьким. Моя мать умерла, когда мне было три года.
        Роб пристально посмотрел на нее, и Анна почувствовала, как жарко вспыхнули ее щеки. Она порадовалась тому, как в саду совсем потемнело — луна почти целиком скрылась за облаками.
        — Вы ее помните? — спросил он.
        Она покачала головой:
        — Не слишком хорошо. Только как она пела мне колыбельные. И еще иногда мне кажется, что я помню ее прикосновение к моей щеке или запах ее духов. Отец говорит, она была очень красивой и доброй, ни одна леди с ней не сравнится. Он поэтому больше и не женился. — Анна засмеялась. — Так что я мало от нее унаследовала — ни красоты, ни доброты!
        — Не могу согласиться. Во всяком случае, насчет красоты, — сказал Роб. Его привычная манера легкого флирта разрушила мимолетный момент близости.
        — Я не добра?
        — Доброту очень переоценивают. Живость — вот что мужчина ищет в женщине.
        Анна подумала о рыдающей шлюхе в рваном платье. Она не выглядела особенно оживленной, но Анна не видела ее до ссоры. Возможно, ночью она и была такой.
        Неужели все случилось только этим утром? А казалось, прошло уже много дней.
        Сама того не желая, она внезапно ощутила прилив радости оттого, что он разглядел в ней живость и красоту. При этом она отлично понимала, что это всего лишь флирт — ничего не значащие слова, которые он, несомненно, уже не раз говорил женщинам. Вот только свой девичий задор она давно потеряла. Он давно уже погребен в реальном мире.
        — Живость может навлечь неприятности, которых она не стоит, — серьезно сказала Анна. — К примеру, как ваше плечо?
        В ответ он согнул руки, словно проверяя их на прочность. Под тонкой тканью дублета взбугрились мышцы.
        — Лучше, благодарю вас. Моя сестра милосердия знала свое дело.
        Анна думала, что он скажет что-то еще, объяснит, как его ранили, но он промолчал. Молчание, мягкое и тяжелое, как сама ночь, окутало их, словно покрывало. Она позволила себе немного придвинуться и даже не отстранилась, когда его рука легонько обвила ее плечи.
        — Расскажите о тех мирах, что вы видели за звездами, — попросила она. — Расскажите, каково было убегать к ним.
        — Убегать? — повторил он. Она чувствовала, как он смотрит на нее в темноте: внимательно, напряженно, словно хочет узнать все ее тайны. — А от чего хотите убежать вы?
        «От всего», — хотелось ответить Анне. Она испытывала сильнейшее желание хоть на минуту перестать быть собой, сбежать от своей обыденной жизни, обыденной самой себя. И еще ей хотелось, чтобы он тоже перестал быть собой. Чтобы они ничего не знали друг о друге. И о мире за пределами сада.
        — Скорее, я хочу убежать к чему-то, — сказала она. — К чему-то прекрасному, чистому, доброму. И мирному.
        — И красивому? — предположил он. — Да, думаю, тоже всю свою жизнь ищу что-то подобное.
        Анна вдруг почувствовала на щеке его легкое прикосновение. Оно казалось совсем невесомым, но кожа словно вспыхнула искорками. От неожиданности она отшатнулась, но он не позволил ей отстраниться. Его ладонь накрыла ее щеку с такой осторожностью, словно она была из тончайшего фарфора, и Анна невольно подалась к нему.
        Медленно и дразняще его рука скользнула ниже, к атласной ленте, обрамлявшей вырез. Не спуская с нее потемневших глаз, он легонько поиграл этой лентой. Он даже не коснулся мягкой выпуклости, что выглядывала из скромного немодного декольте, но Анна все равно задрожала. Она чувствовала себя натянутой струной. Казалось, она рассыплется на куски, если он ее не коснется.
        — Почему вы всегда носите серое? — спросил он, покручивая пальцами ленту.
        — Мне... мне нравится серый, — прошептала она. — И его легко держать в чистоте. — И в сером легко слиться с окружающим. Самый подходящий цвет для женщины, которая все время снует за сценой.
        — В моем звездном королевстве вы бы носили белый атлас и синий бархат, усыпанный жемчугом и расшитый сияющей серебряной нитью.
        Он провел рукой по длинной прядке, что выбилась из ее прически и легла на плечо. Анна чувствовала его теплое прикосновение.
        — А ваши волосы были бы увиты лентами и нитками драгоценностей.
        Анна неуверенно засмеялась:
        — Это было бы не слишком практично, учитывая, что я занимаюсь хозяйством. Я бы вечно за них зацеплялась и пачкала.
        — Да, но в моем королевстве вы бы этим не занимались. Вы были бы королевой всего, что только можно увидеть, сидели на золотом троне, а все слуги сбивались с ног, только чтобы исполнить ваше желание.
        — Золото, серебро и жемчуг? — повторила она, зачарованная его прикосновением, его словами. — А знаете, мне очень нравится ваше королевство.
        Он запустил пальцы ей в волосы и притянул ближе, так близко, что она почувствовала шепот его дыхания. Потом обхватил ладонью ее затылок, удерживая голову.
        — Вы всего этого заслуживаете, — произнес он. Легкомысленность исчезла, он смотрел и говорил очень серьезно. — Ваша жизнь должна быть иной, не соутворковской.
        У Анны защипало в глазах, она побоялась, что сейчас расплачется. Но она не могла — не здесь, не с ним! Она и так чувствовала себя слишком открывшейся и уязвимой. Хотелось отвернуться, но он ей не позволил. Он держал ее небольно, но крепко.
        — Вы ничего не знаете о моей жизни, — произнесла она.
        — Я — поэт, Анна, — ответил он. — Мой удел все подмечать, даже то, что я предпочел бы не видеть. А я вижу, вы печальны...
        — Я не печальна!
        Она не станет печалиться, пока это зависит от нее. Печаль, гнев, любовь — чувства приносят только неприятности. Она предпочитала покой.
        — Печальны, прекрасная Анна. — Он притянул ее к себе так близко, что они легонько соприкоснулись лбами. Она закрыла глаза, но он все равно был рядом — и очень близко. — Я вижу, и это меня печалит. Мы оба слишком многое видим, слишком многое чувствуем. Просто не хотим этого признавать.
        Нет, ничего подобного! Она не хочет этого знать, слышать. Она снова сделала попытку вывернуться, но Роб внезапно наклонил голову и поцеловал чувствительное местечко чуть ниже уха. Она ощутила легкое прикосновение его языка.
        Анну захлестнула горячая, обжигающая волна. Она ахнула и вцепилась в его дублет, сминая дорогой бархат в отчаянной попытке удержаться на ногах.
        Она сдалась под натиском головокружительного водоворота желания, закрыв глаза и откинув голову. Жаркий открытый рот медленно скользил по шее, легонько прикусывая кожу в районе плеча.
        — Роберт! — вырвалось у нее, и его руки сомкнулись у нее на талии.
        Он посадил ее себе на колени, и их губы встретились. Она ощутила грубый, настойчивый натиск его рта.
        Никогда еще Анна не чувствовала такой странной слабости. Внутри поднималось что-то глубинное, древнее, подчиненное инстинктам. Оно вытесняло все вокруг, и теперь она видела и чувствовала только Роба. Только его поцелуй.
        Она ощутила давление его языка и раскрыла губы. Он принес с собой вкус вина, и мяты, и еще чего-то темного и глубинного, чего она так сильно хотела. Словно пытаясь его удержать, Анна обняла Роба за шею и почувствовала грубоватый шелк его волнистых волос.
        Их языки встретились, и Роб глухо застонал. От этого горлового звука ее желание многократно усилилось, она просто обезумела. Он был поразительно живым, самым живым из всех, кого она когда-либо знала, и ей отчаянно захотелось испить его жизненной силы. На какое-то мгновение он дал и ей почувствовать себя живой — освободившейся от своего спокойного, застывшего существования, но ее испугали собственные чувства. Она буквально утонула в нем.
        Анна напряженно застыла, и Роб, казалось, уловил ее внезапный страх. Он оторвался от ее губ, и в этот момент облака сдуло ветром. Серебро лунного света осветило его лицо, отбросив угловатые тени. На секунду он оказался перед ней как на ладони, и она увидела в его глазах ужас, словно он только что осознал, что делает. Кого целует.
        На нее обрушился ледяной холод, страсть превратилась в холодный пепел.
        Что она наделала? Как он мог сказать, что знает ее, когда она даже сама себя не понимает?
        Она оттолкнула Роба и поднялась с его коленей, чувствуя, как по телу скользят его руки. Без его объятий Анна сразу же задрожала, понимая, что должна бежать от него.
        Если бы только она могла убежать и от себя. Она помчалась к дому и не остановилась, даже услышав, как он зовет ее. Ворвалась в дом, пронеслась мимо столовой, где до сих пор шла пирушка, и взбежала по узкой лестнице к себе в спальню. Захлопнула и заперла на засов дверь, словно это могло помочь.
        Спотыкаясь, прошла мимо своей кровати под балдахином, которую уже расстелила горничная, и подошла к окну. Его открыли, чтобы впустить в комнату свежий ночной воздух, и Анна видела внизу сад, полный теней и секретов.
        Роба там уже не было. Каменная скамья пустовала, Может, он тоже сбежал от того, что вдруг вырвалось между ними на свободу?
        Правда, она не представляла себе Роба Олдена, который от чего-то сбегает. Он, как никто другой, всегда шел навстречу опасности.
        Анна закрыла окно и медленно опустилась на пол, юбки легли вокруг неровным кольцом. Она прижала к глазам ладони, стараясь изгнать из памяти эту ночь. Скоро уже рассветет, наступит новый день с обычными обязанностями. Скоро она сможет затеряться в суматохе жизни, и все случившееся покажется ей сном. Глупым сном и мечтой.
        Так все и должно случиться.


        Глава 5
        «Это прекрасный удел, этот рай — ничто в сравнении с вашим... с вашей...»
        Роб уставился на чернильные буквы, его накрыла тяжелая волна гнева. Не то, все не то — этим утром нужные слова просто не шли на ум, находясь взаперти, пленниками за непроницаемой стеной. Сегодня не будет нежных слов о любви. Не от него.
        Гнев сжигал все на своем пути. Гнев и некое чувство, которое он раньше никогда не испытывал и презирал, — чувство вины. Совесть, которой, как он считал, он не имеет, не может себе позволить, сейчас колола не хуже наточенного кинжала.
        — Раны Христовы! — выругался он и бросил перо.
        Чернила забрызгали разложенные на столе бумаги, запятнали только что начертанные слова. Последнее, о чем он может сегодня думать, — это работа.
        Все его мысли занимала Анна Баррет — и это стало причиной безумного гнева.
        Роб откинулся на спинку стула и размял руку; испачканные чернилами пальцы затекли от стараний записать слова нежности и любви, которой никогда не существовало. Он вспомнил, как эта рука прошлой ночью касалась Анны и как он, не удержавшись, отдался во власть сладостного искушения ее мягких волос и благоухающей кожи.
        Вспомнилось, как он пробовал ее на вкус, когда их губы слились воедино, словно сладкий созревший фрукт для изголодавшейся плоти. В тот миг все вокруг словно исчезло, будто на свете остались только они двое. И он растворился в ней. Самообладание, от которого зависела его жизнь, исчезло в одно мгновение, и он испытал отчаянную потребность в Анне.
        Хотел ее, нуждался в ее нежности, и, будь они в тот момент в спальне, он бы задрал ее юбки и взял в порыве отчаянного желания.
        Благодарение звездам, они стояли в нескольких футах от дома, где было полно людей. Что, должно быть, и привело Анну в чувство, и она его оттолкнула.
        Чистый шок, отразившийся у нее на лице, пробудил Роба от чувственного сна. При воспоминании об этом гнев усилился, правда, Роб не понимал, на кого сердится, на себя или на Анну. Вот если бы сейчас подвернулась хорошая драка! Сражение стерло бы, уничтожило бурлящий поток эмоций, и он смог бы забыться. На какое-то время.
        Роб оттолкнулся от стола так резко, что стул загромыхал на неотесанном полу. Он отпихнул стул с дороги, подошел к окну и толчком распахнул раму, впуская первые утренние лучи.
        Он снимал комнату на верхнем этаже таверны под названием «Три колокольчика», с нее открывался вид на глухие улочки соутворкских предместий. Его жилище возвышалось даже над свесами почти соприкасающихся крыш близлежащих домов, что давало больше воздуха и света, чем в сырых комнатах этажом ниже, а это хорошо, учитывая долгие часы, проводимые им в уединении за сочинительством. Зловоние грязных улиц немного отдалялось, и он мог работать. Это было пусть маленькое и неотесанное, но его убежище.
        Вот только сегодня ему было здесь не укрыться. Убежище превратилось в тюрьму, заточившую его наедине с нежданными чувствами и желаниями. Он желал Анну Баррет — и только ее.
        Роб уперся руками в побитый оконный притвор и глянул вниз, в переулок. Но перед глазами у него стояли не фланирующие барышни и не пьяницы, плетущиеся домой после ночной пирушки. Анна заняла все его воображение. Ее полные розовые губы, влажные от его поцелуев, и глаза-изумруды, ошарашенные и широко раскрытые. И тело, такое нежное и прильнувшее.
        Анна Баррет — самая колючая, самая отстраненная из всех известных ему женщин — таяла в его объятиях. Ввергла его в душевный раздрай, с которым, как он считал, давно справился. Кто бы мог подумать, что такое возможно? У того, кто вершит человеческие судьбы, явно есть чувство юмора.
        Это явилось для Роба сюрпризом, а ведь он думал, уже ничто в этой жизни не сможет его удивить.
        И что одиночество очень соблазнительно.
        Но он не может поддаться искушению — ни самой Анны, ни чего-либо с ней связанного. Узнай она правду о его занятиях в «Белой цапле», она бы лично кастрировала его ржавой саблей и выбросила лишнее в Темзу.
        Роб повернулся спиной к яркому солнцу, что поднималось над остроконечными крышами, и стянул через голову мятую, всю в чернилах рубашку. День быстро вступал в свои права, и ему нужно было работать.
        О, если бы только его работа была хоть вполовину приятна, как вчерашняя прогулка по саду. Он, не задумываясь, встретился бы с любой опасностью, если бы впереди его ждала такая награда.
        Но именно легкомыслие, импульсивность и желание получить удовольствие любой ценой привели его к нынешнему положению. Это всегда было слабостью семьи Олден.
        Поливая лицо и грудь холодной водой из таза, он думал о своей семье. Обычно он не позволял себе к этому возвращаться. Бессмысленно и глупо вспоминать о том, что было до лондонской жизни, до Соутворка. То время ушло, и он сам сделал выбор. Прошлого не вернуть. Узнай родители, чем он сейчас занимается, они бы от него отреклись. Короткое заключение в тюрьму после очередного поединка открыло во всей красе, во что превратилась его жизнь и как далека она от той, прошлой. Он, несомненно, стал бы для родителей разочарованием.
        Но его сестра — милая Мэри, которая ушла от него уже давно, — все еще была с ним. Порой он почти чувствовал за плечом ее печальную душу. Это память о ней толкала его вперед, поддерживала и не давала погибнуть среди всех опасностей и легкомысленных выходок. Он должен сделать это ради нее. Должен добиться задуманной цели и только после этого успокоиться.
        Это стремление и вело его вперед. Он не позволит Анне Баррет ему помешать, не важно, насколько хороша она в поцелуях и как сильно он ее хочет.
        Роб с силой растер лицо грубым полотенцем, словно хотел стереть вчерашнюю ночь и чувства, которые она всколыхнула в его давно похолодевшей душе. Стереть все. К сожалению, это невозможно, но так он, по крайней мере, будет выглядеть более респектабельно. Как человек, занимающийся важными делами.
        Он натянул чистую рубашку и потянулся за своим лучшим дублетом красного бархата с золотыми пуговицами. Он надевал его прошлой ночью, и теперь дублет валялся на смятой постели, до сих пор источая аромат роз и самой Анны, их вчерашней близости.
        — Ах, чтоб тебя, — пробормотал он и отбросил дублет в сторону. Другой лучший дублет — из темно-пурпурного бархата и черной кожи — был строже предыдущего. Так даже лучше, учитывая, куда он направляется.
        Роб быстро оделся, пригладил волосы и потянулся за коротким черным плащом и пачкой бумаг.
        Он должен появиться на Ситтинг-Лейн еще до вечера.

* * *
        — Анна, дорогая, ты не заболела?
        — Что? Что ты сказал? — переспросила Анна, продолжая смотреть в окно, где было по-утреннему светло, вдали по улице медленно передвигались пешеходы — все казалось таким обычным. Те же самые деревья и разросшиеся кустарники, которые она видела каждый день. Как в таком знакомом месте ее могли полностью захватить мечты и фантазии? Даже под покровом ночи.
        Она до утра не могла заснуть, пытаясь решить столь изощренную задачу.
        — Я только сказал, что ты сегодня утром какая-то рассеянная, — пояснил отец. — Ты сейчас прольешь пиво.
        Анна глянула вниз — она разливала некрепкое пиво по глиняным кубкам — и с ужасом поняла, что действительно начинает лить через край. Она быстро поставила кувшин на стол и потянулась за полотенцем, чтобы стереть капли.
        — Какой стыд, — пробормотала она. — Прости, папа. Сегодня я действительно чувствую себя немного усталой.
        — Садись и съешь хоть немного хлеба, — сказал Том, пододвигая ей блюдо с хлебом и сыром. — Не стоило вчера приглашать столько народу на ужин. Мы уж слишком припозднились.
        «Да, не стоило», — мысленно согласилась Анна и равнодушно взяла кусок хлеба. Может, тогда бы она провела спокойный вечер наедине с книгой, а не бродила по темному саду с Робертом Олденом, как последняя идиотка.
        Она почувствовала, как загорелись щеки при воспоминании об их поцелуе, о том, как она упала к нему на колени и вцепилась в него, словно тонула, а он был ее единственным спасителем. Но во всем этом была какая-то неизбежность, словно они — персонажи какой-то пьесы с предопределенными судьбами. Между ними уже давно росла какая-то неясная связь, потребность друг в друге. Связь, которой она не понимала и не хотела.
        Она сделала большой глоток пива. Может, это и к лучшему. Все уже произошло и осталось в прошлом, теперь они могут обо всем забыть.
        А что, если еще не совсем в прошлом? Что, если это снова случится и она опять поведет себя как распутница?
        Анна чуть не засмеялась при этой мысли. Распутница или нет, она знала, что за Робом гоняются толпы женщин — и винчестерские гусыни, и изысканные придворные дамы. Она постоянно видела их в «Белой цапле», кроме того, его воздыхательницы с сияющими глазами и низкими декольте всегда кружили вокруг сцены. Ему уж точно не до такой невзрачной вдовы, коей является она.
        Ей надо просто его забыть — мысленно превратить вчерашнее сумасбродство в безумный сон и двигаться дальше. Ничего сложного.
        Вот только это не так просто, даже при свете дня.
        — Дальше у нас будут тихие, спокойные вечера, — пообещал отец. — Больше никаких поздних ужинов. Я могу пойти в таверну и там почитать актерам новые пьесы.
        — Приглашай их к нам, когда тебе хочется, в любое время, — сказала Анна и снова наполнила себе кубок, на этот раз внимательно проследив, чтобы не пролить ни капли. — Я не против.
        — Я не хочу добавлять тебе лишних забот, моя дорогая. Ты и так столько на себя взвалила. Может, нам съездить за город отдохнуть?
        — Отдохнуть за городом? — изумилась Анна. Ее отец был закоренелым лондонцем, родился и вырос здесь. Грязные воды Темзы у него в крови. Ему бы никогда не пришло в голову поехать за город отдыхать.
        — Именно так. Мне кажется, тебе нужен отдых, кроме того, скоро придет жара. И потом вдруг снова нагрянет чума?
        — Не нагрянет.
        Но вот сама загородная поездка, свежий воздух и долгие спокойные прогулки — почему бы и нет? Побыть вдали от театра и Роба Олдена. Такая перспектива показалась ей очень заманчивой. Но...
        — Но у меня слишком много работы, чтобы уехать.
        Томас пожал плечами:
        — Как скажешь. Просто подумай об этом, моя дорогая. Нам обоим смена обстановки пошла бы на пользу, особенно сейчас.
        Анна засмеялась:
        — Да ты же в деревне умрешь со скуки! Откуда это внезапное желание покинуть Лондон? — Внезапно ее охватили неприятные подозрения. — У тебя какие-то неприятности?
        — Что?! Конечно нет! — взревел тот, но его грубые морщинистые щеки стали пунцовыми, и он не встречался с ней взглядом. — Как тебе только такое пришло в голову? Тогда это у меня бывали неприятности?
        «Постоянно», — подумала Анна. В Соутворке неприятности поджидали на каждом углу, особенно таких, как ее отец, — людей, которые занимаются делами на не самых чистых улицах. Но раньше он никогда не порывался отсюда сбежать. Казалось, он получает удовольствие от подобной жизни.
        Точно так же, как Роберт.
        — Я подумаю над этим, — сказала Анна. — В жаркую погоду у нас меньше зрителей. Но сейчас я должна заняться делами.
        Отец кивнул, кажется несколько успокоившись. Правда, на лице у него до сих пор играл виноватый румянец.
        — Чем ты сегодня занимаешься, дорогая?
        — Сегодня крайний срок платить за аренду, а несколько арендаторов до сих пор нам ничего не дали. Я собираюсь лично нанести им визит. Тебе придется присмотреть за репетицией в театре, иначе артисты все утро будут болтаться без дела.
        Отец снова кивнул, но она боялась, что он скорее будет прохлаждаться вместе с ними. Она поднялась со стула и поцеловала его в лысеющую макушку. Старый повеса... как же она его любит, несмотря ни на что! Он был для нее единственным родным человеком, а она — для него. Она обязана о нем позаботиться.
        — Я вернусь после обеда, — пообещала она. — Ни о чем не волнуйся.
        Он ласково похлопал ее по руке:
        — Я и не волнуюсь, дочка. Пока ты здесь, мне не о чем волноваться.
        Анна покинула столовую и поднялась к себе, чтобы захватить шляпку и шаль. Прикалывая к аккуратной прическе серую шляпку с высокой тульей, она поймала в маленьком зеркале свое отражение. Обычно она бросала в зеркало лишь беглый взгляд, но сегодня засмотрелась подольше, изучая свое бледное лицо.
        Ее отец всегда говорил, что она очень хорошенькая и похожа на свою мать, но сама Анна так не считала. Она видела разряженных придворных леди с золотыми локонами и розовыми щечками, белоснежной грудью и усыпанным драгоценностями корсажем. Как ими восхищались мужчины! Она понимала, что она совсем не такая. У нее темные и прямые волосы, правда густые и длинные. Глаза излишне раскосые, слишком острый подбородок. Худая и бледная и, как указал Роб, всегда носит простые серые платья. Губы довольно красивые, но слишком часто сжимаются в тонкую ниточку от беспокойства.
        Она не из тех красавиц, на ком задержит взгляд такой прекрасный дьявол, как Роберт.
        — Наверняка прошлой ночью он сильно перебрал эля, — произнесла она вслух и покрепче засадила шпильку. И она сама, наверное, тоже — или опьянела от лунного света и слов Роба в редкий момент истины, когда он поделился с ней своим прошлым.
        Но то было прошлой ночью. Сегодня новый день, и ее ждет работа.
        Анна набросила на плечи шаль и потянулась за своей рыночной корзинкой. Спустившись вниз, она обнаружила, что отец все еще сидит за столом со своим пивом. Он выглядел непривычно грустным и погруженным в себя. Без сомнения, у него что-то случилось. Но у нее не было времени разгадывать эту загадку. Мужские секреты подождут. Сегодня ей предстоит заниматься фунтами и пенсами, в которых она разбиралась.
        «Эти мужчины! — возмутилась она про себя. — Мне их никогда не понять».
        Анна уже почти подошла к своему первому месту назначения — публичному дому матушки Нэн, как вдруг заметила в толпе Роба. Он выделялся своим высоким ростом, а перья на шляпе трудно было не заметить. Ее сердце вдруг забилось быстрее.
        У нее не было времени подготовиться к встрече с ним после прошлой ночи, она испытывала неуверенность и смущение. Она терпеть не могла этих чувств. Как он посмел нарушить ее душевный покой?
        И как смеет ее даже не замечать?
        Анна прижалась к побеленной стене, чтобы Роб ее не увидел, и стала смотреть, как он быстро идет по дороге, даже не глядя по сторонам. Снующие вокруг люди, переругивающиеся компании, человеческие сплетения — все перед ним расступались, как перед коронованной особой. Его не толкали, не хватали за руку, не подсовывали товары, никто не осмеливался его ограбить. Просто невероятное зрелище.
        А сам Роб, казалось, всего этого не замечал, потерявшись в своих мыслях. Брови нахмурены, на лице застыло мрачное выражение. Ни малейшего намека на привычную беззаботную веселость, только какая-то важная цель, толкавшая его вперед.
        Куда же это, интересно, он направляется? Анна невольно заинтересовалась. В ее мире любопытство не приветствовалось. В их окрестностях лучше было интересоваться только своими делами, да и то это не всегда спасало. А Роб, казалось, обладал свойством приносить с собой неприятности.
        — О, что я творю? — прошептала Анна, тем не менее следуя за ним, словно ноги ей больше не повиновались, стараясь не упускать из виду перья на шляпе. Только надо быть очень осторожной, чтобы он ее заметил.
        Она никогда не видела Роба таким серьезным и целеустремленным, таким погруженным в себя. У него большие долги или он замысливает преступление? А может, он собирается продать свою новую пьесу другому театру, прямо перед носом у отца?
        Миновав толпы людей и запруженные магазины, они свернули на улицу, что пролегала вдоль речного берега. К счастью, она не была пустынна, что позволяло Анне прятаться и оставаться незамеченной. Лодочники зазывали на переправу пассажиров, им вторили торговцы рыбой, предлагая свежий улов.
        Роберт быстро продвигался вперед, и Анне пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать. Они миновали какие-то склады, сгрудившиеся дома торговцев. Показался Лондонский мост с головами казненных, которые слепо взирали со своего насеста на человеческую толкотню. Роб пошел по громадному сооружению, и Анну внезапно пробрал озноб, она поняла, куда он направляется — к молчаливой каменной громаде Тауэра.
        Она отпрянула при виде этого зрелища: толстые высокие стены, ворота, висящие знамена и вышагивающие стражи. Она никогда не бывала в Тауэре, но слышала ужасающие рассказы о том, что случалось за его глухими стенами. Боль, кровь и страх, разыгрываемая в трагедиях месть здесь происходили в реальности, и большая часть тех, кто оказывался внутри, больше оттуда не возвращалась. Даже со своего безопасного расстояния она чувствовала его ледяное, липкое прикосновение.
        Какие дела могут быть там у Роба? В голову приходило только одно — он совершил что-то, за что его сейчас арестуют. Актеры часто ввязывались в драки и оказывались в тюрьме, а Роб, по слухам, однажды уже сидел в брайдуэллской. А добровольно в Тауэр не войдет ни один человек, даже такой рисковый смельчак, как Роб Олден.
        Анна быстро взошла на мост и поднялась на цыпочки, выглядывая его шляпу. Наконец ей удалось заметить знакомые перья, и она, к своему облегчению, поняла, что он не свернул к темной громаде Тауэра, а продолжает идти вдоль реки, только теперь уже по другому берегу. Она побежала за ним, лавируя между прохожими, чтобы не упустить его из виду в лабиринте запутанных улочек у самых стен Тауэра.
        Он миновал торговые лавки и дома, даже не взглянув на них. Постепенно дома становились все менее скученными, все чаще попадались большие сады, и дома стояли все дальше от дороги. Наконец Роб добрался до своей цели — бывшего картезианского монастыря. Когда-то здесь был целый комплекс монастырских зданий, огромная территория с церквями, столовыми помещениями, скрипториями[4 - Скрипторий — мастерская по переписыванию рукописей.], амбарами и кладовыми. Сейчас здесь располагались большие дома, молча взирающие из-за своих новых ворот.
        У одного из этих домов — высокого здания из кирпича и камня, с поблескивающими окнами и окруженного респектабельной тишиной, Роб наконец остановился. Он оглянулся через плечо, и Анна нырнула в ближайший дверной проем. Потом осторожно выглянула из-за двери и увидела, что он стучит медным дверным кольцом по тяжелой кованой двери. Ему открыл слуга в траурно-черной ливрее, торжественно-серьезный, под стать самому дому.
        — Он ждет вас, мастер Олден, — произнес он и провел Роберта в дом. Дверь за ними закрылась, и дом снова стал единым целым, поглотив Роба не хуже самого Тауэра.
        Анна с растущим беспокойством уставилась на запертое здание. Что это за дом? И какие у него там дела? Ее терзали нехорошие предчувствия.
        Внезапно в одном из окон верхнего этажа она увидела женское лицо. Створки легко раскрылись, и обитательница дома выглянула на улицу. Это была бледная изящная женщина с лицом в форме сердца, довольно красивая. Ее русые волосы покрывал кружевной чепец, а над шелковым платьем поднимался жесткий накрахмаленный воротник. Дорогие кольца с драгоценными камнями поблескивали в редких лучах солнца.
        Анна узнала ее. Эта дама иногда посещала «Белую цаплю» и сидела на верхних ложах вместе со своими изысканными придворными друзьями. Фрэнсис, графиня Эссекс — жена одного из величайших королевских фаворитов и дочь грозного Уолсингема, государственного секретаря Англии, чье имя наводило ужас на любого жителя Соутворка.
        — О, Роберт, — прошептала Анна. — Во что же вы снова ввязались?


        Глава 6
        — Пожалуйста, подождите, мастер Олден. — Строгий слуга указал Робу на скамью у стены пустого коридора. — Государственный секретарь вас примет.
        — Я думал, он давно меня ждет, — удивился Роб, но слуга только фыркнул и заторопился прочь. Роб сел на скамью. Заставлять посетителя ждать — жест, без сомнения рассчитанный на то, чтобы гости этого дома на Ситтинг-Лейн занервничали.
        Он бывал здесь много раз, видел и слышал очень непростые, тревожные вещи. Но все равно каждый раз ему хотелось быстрее уйти отсюда.
        В доме было прохладно и сумрачно, пахло дорогим свечным воском, чернилами и лимонной полиролью. Гладкие деревянные полы безукоризненно чисты, а стены так и сияли белизной. Леди Уолсингем считалась очень внимательной хозяйкой.
        Однако здесь чувствовался горький запах каких-то трав и крови. Следовательно, Уолсингем болен — тем более учитывая треволнения из-за угрозы испанского вторжения годом раньше. Но ни разгром Непобедимой армады[5 - Непобедимая армада — большой военный флот Испании.], ни болезнь, по слухам, ничуть не умалила энергичности этого человека.
        Он, как всегда, все держит под контролем. Ни один уголок Англии не мог укрыться от его ловких сетей. И ни одна ниточка этой сети, даже такая незаметная, как Роб, не могла от него ускользнуть.
        Он сдернул шляпу и провел рукой по волосам — единственный способ защитить дорогих ему людей от опасности. Он всегда это знал. Но в последнее время ему давалось это все тяжелее и тяжелее.
        Особенно когда он думал об Анне Баррет, вспоминая ее яркие, сияющие глаза...
        — Мастер Олден, вы можете пройти к моему отцу, — раздался мягкий, нежный голос.
        Роб прогнал видение Анны и, подняв глаза, увидел дочь Уолсингема, она стояла в открытом дверном проеме и наблюдала за ним. Ее изысканное платье и драгоценности поблескивали в полумраке.
        — Леди Эссекс. — Роб поднялся на ноги, чтобы поклониться. — Я не знал, что вы сегодня навещаете своего отца.
        — Я приезжаю, как только выдается такая возможность. Я нужна ему. — Она повела Роба по коридору и затем по винтовой лестнице, под взглядами портретной галереи во всю стену. — Не позволяйте ему вас слишком задерживать. Ему обязательно нужен отдых, сколько бы он этим ни возмущался.
        — Я постараюсь закончить как можно скорее, миледи, — ответил Роб. Он не испытывал ни малейшего желания оставаться в этом доме дольше необходимого.
        Она глянула через плечо и послала ему быструю улыбку.
        — Нам с моими друзьями так понравилась «Месть герцогини». Мы считаем, что это лучшая ваша пьеса.
        — Благодарю вас, леди Эссекс. Я рад, что вы получили удовольствие.
        — Ваши пьесы всегда его доставляют — особенно сейчас, когда так хочется отвлечься. Когда нам ждать новую постановку?
        — С Божьей помощью, совсем скоро.
        Когда его работа на Ситтинг-Лейн подойдет к концу.
        — Не позволяйте моему отцу вас отвлекать. Мы с нетерпением ждем новую пьесу. Никогда об этом не забывайте.
        Они остановились на лестничной площадке, леди Эссекс открыла дверь и, шурша юбками, покинула Роба. Он медленно вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
        Комната, в которой решались почти все государственные дела, была на удивление маленькой, тесной и почти без мебели. Все возможные поверхности и даже кое-где пол заставлены стопками бумаг и конторскими книгами.
        Секретарь Уолсингема, мастер Филлипс, — желтолицый человечек в очках — сидел у окна, с головой уйдя в работу шифровальщика. Сам же госсекретарь — в углу за своим столом, перед ним лежало распечатанное письмо.
        — Мастер Олден, — спокойно произнес он. Его тон всегда был ровным, говорил ли он о погоде или бросал изменника в Тауэр. — У вас есть для нас что-нибудь новое?
        — Ничего, что можно подтвердить доказательствами, — ответил Роб. — Но работа движется.
        Уолсингем побарабанил пальцами по письму и поднял покрасневшие усталые глаза.
        — Вы работали, когда принимали участие в той маленькой заварушке у «Белой цапли»? Ссора из-за шлюхи, как я слышал.
        — Вероятно, да. Мне пришлось срочно придумывать оправдание моего присутствия, чтобы скрыть кражу вот этого. — Роб вынул маленький свернутый пакет документов и передал его через стол.
        Уолсингем взглянул на документы:
        — Шаг в правильном направлении. Но нам пока еще неизвестны имена изменников из труппы «Слуги лорда Хэншоу». Мы лишь знаем, что они передают испанским шпионам зашифрованные сведения через пьесы и тому подобное. У вас ведь, несомненно, уже все готово, чтобы разоблачить их?
        Роб прямо посмотрел на Уолсингема. Он не боялся королевского госсекретаря, поскольку никогда не занимался грязной работой. Но тот держал в своих руках судьбы стольких людей, что один промах мог означать смерть для многих, не исключая и его самого. Роберт впервые получил задание такой важности — найти изменника в театре Тома Олвика. Совсем иная работа, не похожая на его предыдущие занятия: шифровки, донесения, поединки. Опасность поджидала со всех сторон.
        Он не может провалить задание. Кто бы ни попался в широкие сети Уолсингема.
        Он прогнал воспоминание об улыбке Анны.
        — Я близок к ответу.
        — Рад это слышать, — сказал Уолсингем. — Филлипс сейчас расшифровывает новое перехваченное письмо, возможно, оно прольет свет на многие вопросы. Я сообщу вам, как только мы что-то получим. А пока расскажите, какое у вас впечатление от «Белой цапли» и ее труппы...
        Прошло еще около получаса, прежде чем, наконец, Роб покинул дом. Его провожала лично леди Уолсингем, ее бледное взволнованное лицо ясно говорило, как сильно она волнуется об отце, который, несмотря на свою болезнь, так упорно работает. Выйдя на улицу, Роб вдохнул полной грудью. Даже густой, зловонный воздух Тауэра был милее этого, спертого.
        Роб нахмурился, вспоминая Уолсингема и Филлипса, склонившихся над бесчисленными письмами и выслеживающих изменника в театре, где он сейчас обитает. Кто-то из тамошних актеров использует свои таланты в неправедных целях, но кто и зачем? Он не имеет права ошибиться. Слишком много поставлено на карту.
        Он надел шляпу и повернулся к реке, собираясь в обратный путь. Все его мысли еще были заняты мрачным домом, и потому он не сразу заметил, что на другой стороне улицы прячется какая-то женщина. Но потом ему в глаза бросилось что-то серое, и он, схватившись за шпагу, резко развернулся.
        И в шоке осознал, что это Анна Баррет и она пытается от него скрыться. Что она делает так далеко от дома и так близко к волчьему логову? Что ищет и что знает?
        Роб зашагал за ней, решительно настроенный это выяснить.


        Глава 7
        — Миссис Баррет, как вы оказались так далеко от дома?
        Анна быстро обернулась, у нее бешено забилось сердце. Когда он вышел из дома, один и с мрачным отстраненным лицом, она так испугалась, что даже прижалась к стене там, где пряталась. Его не было очень долго.
        А когда он направился прямо к ней, развернулась и заторопилась вперед, только чтобы обнаружить, что путь ей преграждает пустая каменная стена без окон. Она побежала назад, решив выйти к реке тем же путем, что и пришла. Роба нигде не было видно, и она подумала, что теперь снова может вздохнуть свободно.
        Но ошиблась. Очень ошиблась. Спустившись к берегу, она неожиданно увидела Роба, который о чем-то договаривался с лодочником. Он оглянулся через плечо, словно почувствовав ее присутствие, и она быстро отвернулась, изображая интерес к букетам на цветочных лотках.
        «Шпионка из меня просто ужасная», — думала она, затаив дыхание и молясь, чтобы он прошел мимо и не заметил ее.
        Но ее молитвы оказались тщетны.
        Услышав обращенные к ней слова, Анна обернулась и попыталась выдавить улыбку. Если бы она еще что-то слышала, помимо грохочущего в ушах биения сердца!
        — Роберт Олден! — воскликнула она. — Могу то же самое спросить у вас. У вас какие-то дела в Тауэре? По-моему, как ни странно, это вам даже подходит...
        Роб внезапно схватил ее за руку и крепко сжал. Небольно, но стальной хваткой, из которой не вырваться. Наклонился к ней, пристально изучая с каменным, суровым лицом.
        Он казался совершенно чужим, ничуть не напоминая нежного и страстного мужчину, целовавшего ее в саду. Ей стало холодно, несмотря на теплый ветер от реки.
        — Вы видели, куда я ходил, — предположил он. Его голос, как и лицо, ничего не выражал.
        Анна попыталась высвободиться, но он не позволил. Он держал ее легко, без малейших усилий. Она сглотнула комок в горле.
        — Не понимаю, о чем вы, Роберт. Меня не интересует, куда вы ходите.
        — Я умею лгать по причине своей профессии, — сказал он. — А вы не умеете лицедействовать, особенно с такими глазами.
        — Какими?
        — Зелеными и прекрасными — они чисты, как лесное озеро. Вы ничего не сумеете от меня спрятать.
        — Мне нечего прятать. — Анна распрямила плечи и вскинула голову. Она не будет жаться, как трусиха, как бы сильно она ни боялась. — В отличие от вас, как я посмотрю.
        — Идемте со мной. — Не выпуская ее руки, Роб повел Анну обратно к дороге. И снова перед ним расступалась толпа, а он двигался так легко и быстро, что ей приходилось почти бежать, чтобы не отстать от него.
        Анне хотелось вырваться и исчезнуть, ничего не знать о его секретах. Но что-то в глубине души, какая-то искра давно забытого авантюрного ощущения, которое она так старалась уничтожить после окончания своего брака, все же давала о себе знать. Она давно подозревала, что у Роба много секретов — тени и закоулки, в которых он обитал и куда никто не мог за ним последовать.
        Неужели она сейчас обнаружит, в чем состоят эти тайны? Анна чувствовала себя так, словно стояла на каменном утесе, продуваемом всеми ветрами, и смотрела в набегающие внизу волны. Один небольшой толчок, и она упадет и погибнет.
        Роб глянул на нее сверху вниз, его глаза потемнели, как океанские глубины. Анне показалось, что он и сам в них тонет.
        — Куда мы идем? — спросила она.
        Он свернул на узкую извилистую улочку, из тех, что бесконечно вливались в другие улицы и площади и вели к массе домов и людей, создающих неизбежный лабиринт этого мира. Почти все небо закрывали крыши домов, а река совсем отдалилась. Вокруг было темно и пусто.
        — Эй, внизу, осторожнее! — раздался чей-то крик.
        Роб дернул Анну к стене, и вовремя: кто-то с верхнего этажа выплеснул грязную воду в сточную канаву и чуть не облил их. Но Роб продолжал двигаться вперед, ничего не объясняя.
        Наконец они добрались до таверны на углу поблизости от театра. Над полуоткрытой дверью красовалась вывеска с изображением трех колокольчиков.
        В такой ранний час здесь почти никого не было. В темных углах сидели несколько оборванцев, да служанка отскребала пол.
        Роб потащил Анну к хлипкой деревянной лестнице и провел под самую крышу. Они пошли по узкому коридору мимо череды закрытых дверей. Вокруг было тихо, в воздухе висел тяжелый запах капусты, вареной говядины и сальных свечей.
        Он открыл последнюю дверь в конце коридора, втащил Анну внутрь и только после этого выпустил ее руку.
        Он отвернулся запереть дверь, а она потерла запястье, до сих пор чувствуя тепло его прикосновения, и встала как можно дальше от Роба. Это была маленькая гостевая комнатка со скошенным потолком и одним уличным окошком. Мебели мало: кровать со смятым бельем и разбросанными подушками, стол под окном, на котором валялись испачканные чернилами бумаги, и два стула с прямыми спинками. Превосходный красный дублет, что был на нем прошлой ночью, небрежно валялся поверх одежного сундука.
        Роб бросил шляпу и провел рукой по волосам, сильно взлохматив темные волнистые пряди. Сегодня он казался старше, чем обычно, лицо осунулось, вокруг настороженных глаз залегли тени.
        — Пожалуйста, садитесь. — Он предложил ей один из стульев. — К сожалению, мне нечем вас угостить. «Три колокольчика» — прекрасное место, чтобы снять комнату, но, боюсь, здесь мало удобств. — Увидев, что Анна колеблется, он засмеялся. — Прекрасная Анна, обещаю, что не причиню вам вреда. Вам хотелось узнать, куда я ходил. Готов об этом рассказать, хоть и не уверен, что в итоге об этом не пожалею.
        Не сводя с него глаз, она медленно опустилась на стул. Поставила на пол свою корзинку, положила на нее шаль и аккуратно отстегнула шляпку.
        — Я не уверена, что действительно хочу это знать.
        — А у меня такое чувство, что вы уже знаете. Или, по меньшей мере, догадываетесь. — Роб взял другой стул и уселся на него задом наперед, глядя на Анну поверх облупившейся спинки.
        Они смотрели друг на друга так, словно не смогли отвести взгляд, даже если бы и попытались. Анна вновь чувствовала, как накануне в саду, будто их опутывают невидимые узы, связывают таинственным образом и уже не вырваться.
        — Это дом государственного секретаря Уолсингема? — спросила она и зажала руки между коленями, чтобы усидеть на месте.
        — Вы знаете об Уолсингеме?
        — Все в Соутворке о нем знают. Едва ли мы можем избежать его бдительного ока. Говорят, ему известно все, что происходит в Англии и даже за ее пределами. И еще он обладает сверхъестественными способностями и пользуется ими, чтобы защитить королеву Елизавету от всяческих заговоров.
        Роб издал горький смешок.
        — Он не обладает сверхъестественными способностями, но сильно напоминает огромного могущественного паука, который держит всех нас под наблюдением. Ему на каждом углу мерещатся ужасные заговоры католиков, и он считает, что должен всех их разоблачить. Словом, живет в тени страхов и подозрений.
        Жизнь в страхе и подозрениях — да разве бывает иначе? Анна не смогла припомнить ни единого такого дня.
        — И вы тоже из его приближенных?
        На Уолсингема и его политических врагов — лорда Сесила, а год назад и лорда Лестера, ныне покойного, — работало множество людей. Все об этом знали. Каждый стремится выжить как может, в конце концов, жизнь — лишь череда масок. Их меняют по мере необходимости, и никто никогда не узнает правду.
        Но, столкнувшись с реальным свидетельством того, что Роберт — один из этих тайных осведомителей и тоже носит маску за маской, Анна почувствовала головокружение. Ее мир опрокинулся, перевернулся с ног на голову, и с глаз упали шоры.
        — Он любит вербовать писателей и актеров, — сказал Роб. — Мы имеем некоторое образование, и нам приходится настойчиво предлагать свои услуги. Мы разъезжаем по стране и водим знакомства с людьми всех сословий и рангов и всегда нуждаемся в деньгах. Да, я иногда работаю на него. Когда он решает, что я смогу выполнить задание.
        — И сейчас тоже?
        Его внимательный и пристальный взгляд вильнул в сторону. Роб пожал плечами:
        — Я поддерживаю связь с Ситтинг-Лейн. Время сейчас беспокойное, на каждом углу маячат испанцы, и никто точно не знает, к кому перейдет власть.
        Анна резко откинулась на спинку стула. Значит, вот в чем состояла его тайна, во всяком случае, одна из них, он — тайный агент, завербованный за хорошую наблюдательность и способности лицедея.
        Он и за ней тоже следит?
        — Как вы оказались на этой работе? — спросила она.
        Он снова пожал плечами:
        — Наверное, это возможность как-то выдвинуться. Не многие писатели живут на доходы от своих произведений. Эта работа дает мне заработок и знакомства с влиятельными особами.
        — Такими, как леди Эссекс?
        — Говорят, ее муж занял место лорда Лестера, ее покойного отчима, он в фаворе у королевы. Такое знакомство не повредит.
        Анна пристально посмотрела ему в глаза. Ей тоже хотелось выглядеть наблюдательной, вникать в тайны человеческой души. Ее не покидала тревожная мысль, что он рассказал ей не все секреты, а за его работой кроется нечто большее, чем деньги и связи.
        Но больше одной тайны зараз ей не вынести.
        Роб внезапно опустился на пол рядом с ней и взял ее руки в свои. На этот раз очень бережно, никакого сравнения с цепкой хваткой, которой он ее сюда привел. Он переплел их пальцы, поднес к губам и быстро поцеловал.
        — Я отдаю свой секрет в одни-единственные руки — ваши, прекрасная Анна, — произнес он. — Моя жизнь и смерть теперь полностью в вашей власти. Я лишь простой связной Уолсингема, но если об этом узнают...
        Анна сомневалась, что Роб может быть кем-то «простым». За его необычной историей наверняка стояло что-то еще, но ей пока хватало и того, что она уже узнала.
        — Я никому ничего не скажу. Если вы меня кое в чем успокоите.
        — И в чем же?
        — Не подвергаетесь ли вы опасности? Я имею в виду, более чем обычно. И те, кто рядом с вами?
        — Анна, я обещаю, что смогу вас защитить, что бы ни случилось. Вам не грозит из-за меня опасность. — Он прикоснулся губами к кончикам ее пальцев и поцеловал внутреннюю часть ладони. Потом перевернул ее руку и коснулся языком пульсирующей жилки на запястье.
        У нее перехватило дыхание от нахлынувших ощущений. Их невидимая связь стала почти осязаемой. Они держались друг за друга, словно были одни в этом мире.
        — Я знаю, что прошу невозможного, — произнес он, прикладывая ее ладонь к своей щеке. — Но, пожалуйста, просто поверьте мне. Я знаю, вы мне не симпатизируете — и не без причины, — но я прослежу, чтобы из-за всех этих дел вас не коснулась никакая опасность.
        Анна засмеялась и мягко поцеловала его в макушку, прикоснувшись губами к упругим щекочущим волосам.
        — Не симпатизирую? О, Роберт. Да, порой вы сводите меня с ума. Боюсь, я как раз испытываю к вам слишком большую симпатию, даже зная, что не должна.
        — В таком случае это взаимно. Поскольку я тоже чувствую к вам больше симпатии, чем должен. — Роб встал на колени и бережно взял в руки ее лицо.
        Он смотрел на нее так пристально, словно хотел запомнить каждую черточку, чтобы ее лицо навсегда запечатлелось в его памяти.
        Анна взяла его за запястья и вгляделась в его лицо. В нем не осталось и следа былого легкомыслия, он смотрел очень серьезно. Роб занимался делами, в которых она едва разбиралась, несмотря на то что существовала в среде лондонского преступного мира. Она знала, что такое отчаяние и жадность, видела, как сменяют одна другую фальшивые маски, но не знала всего. Глубины происходящего.
        И вот теперь пелена упала с ее глаз. Зрелище получилось пугающее, но очень бодрящее. И он теперь от нее не таился, доверял ей.
        А она может ему доверять? Осмелится ли выйти, наконец, из своего укрытия?
        Маска Роба аккуратно скользнула на привычное место, и он улыбнулся.
        — Остерегайтесь мужчин, прекрасная Анна, — сказал он. — Мы все наигнуснейшие обманщики.
        Он запустил руки ей в волосы, высвобождая локоны из прически, пока они не рассыпались по плечам. Потом намотал длинные пряди на руки и медленно потянул к себе. Он не отрывал взгляда от ее губ, словно зачарованный.
        Анна закрыла глаза и в ту же секунду ощутила на губах легкое прикосновение его рта. Он застонал и еще сильнее сжал ее пряди. Поцелуй стал глубже, и Анна открылась ему навстречу. Она не могла от него таиться, как таилась от всех остальных, и полностью отдалась ему.
        Она так долго была в одиночестве и боялась испытывать какие-то чувства, чтобы не стать уязвимой. С Робом она перестала испытывать одиночество. И не испытывала страха, хотя и понимала, что он самый опасный человек в ее окружении. Она просто ощущала себя живой и свободной. Холод наконец отступил.
        Анна обняла его за плечи, привлекая к себе. Потом соскользнула на пол и опустилась на колени. Их тела тесно прижались друг к другу. Роб выпустил ее волосы и стал расстегивать ее жакет, стягивая его с плеч.
        В его движениях не было плавной ловкости, какую она ожидала от столь многоопытного мужчины, привыкшего иметь дело с женской одеждой. Он двигался быстро и грубо, словно отчаянно стремился преодолеть барьер — не менее отчаянно, чем сама Анна.
        Отбросив жакет в сторону, он скользнул губами к ее шейке, как раз над плечом, чуть выше шемизетки. Слегка прикусил кожу, заставив ее ахнуть, провел языком. Анна откинула голову, открывшись для поцелуев, и закрыла глаза, отдаваясь нахлынувшим чувствам.
        Сейчас она уже их не отталкивала, она ими упивалась. Это лишь краткий миг в океане ее жизни, и ей стоит держаться за него, пока он не пройдет.
        Анна вслепую зашарила по дублету, чтобы расстегнуть застежки. Пуговицы сидели в жестком бархате очень плотно, и она даже застонала от расстройства, но в конце концов они все-таки поддались. Она сняла с него дублет и рубашку. Провела руками по обнаженной груди, гладкой, теплой и чуть влажной коже. Ощутила грубую ткань повязки на плече — бесспорное напоминание, насколько опасны его секреты. И насколько опасно быть сейчас с ним. Анна опустила голову и прижалась губами пониже повязки, там, где совсем рядом сильно билось сердце.
        — Анна, — прорычал Роб и с ней на руках поднялся. Быстро шагнул к кровати и уложил ее на смятые простыни, которые до сих пор хранили его запах.
        Она открыла глаза и посмотрела на него. Роб стоял перед ней наполовину обнаженный, играя великолепными мускулами — дань фехтовальному искусству и театральной акробатике. Он тоже смотрел на нее, и его потемневшие глаза горели почти черным огнем.
        Анна протянула к нему руки, он упал рядом с ней на постель и начал ее целовать. В их объятиях не было ни искусного соблазнения, ни прекрасной поэзии, ни пасторальной нежности. Лишь огонь страсти и неприкрытое желание, сжигающее все на своем пути.
        Роб собрал в кулак подол ее юбки и тянул вверх, пока Анна не ощутила прикосновение прохладного воздуха к обнаженной коже выше чулок. Но прохлада быстро обернулась жаром, когда он коснулся ее бедра через плотный шелк, а затем его палец проник под бархатную ленту подвязки.
        — Какое прекрасное белье вы прячете от мира, миссис Баррет! — поддразнивающе прошептал он. — Потрясающее.
        Он был первым, кто видел ее белье, за очень долгое время — и определенно первым, кто его оценил. Анна притянула его губы к своим, их языки встретились и сплелись. Роб развел ей ноги и лег между ними, а она сомкнула бедра, прижимаясь еще теснее. Почувствовала давление его твердой, тяжелой мужественности и всем телом содрогнулась от сладкой дрожи.
        Он хотел ее так же, как она его.
        Она обхватила его ногами за талию и обняла, целуя все крепче. Сквозь горячий туман желания она ощутила, как он снимает шемизетку, обнажая белую грудь. Он опустился ниже и поцеловал мягкий холмик.
        Дразняще обвел кончиком языка ее ноющий сосок. Анна выгнулась, пытаясь прижаться еще теснее, но он засмеялся и поцеловал другую грудь в нежном местечке над ребрами.
        — У тебя очень симпатичные груди. — Он легонько дунул, и Анна задрожала. — А ты прячешь такую красоту.
        — Ты бессовестный нахал, — простонала она.
        — Да? Значит, ты хочешь вот так? — И он снова поцеловал ложбинку между грудями. — Или так?
        Наконец он взял в рот ее напряженный сосок и стал посасывать влажно, жадно, страстно.
        Анна запустила руки в его волосы и притянула к себе. Как же он в этом искусен — даже слишком: когда он к ней так прикасался, она просто теряла рассудок.
        Роб начал двигаться вниз, прижимаясь к ней губами. Он не пропустил ни единого пятнышка, ни единой веснушки, до самого низа. Едва дыша, Анна смотрела, как он встает на колени и тянется к ее ноге.
        Он поцеловал ее чуть выше ступни, легонько прикусил кожу на лодыжке и прижался ртом к чувствительному местечку с внутренней стороны. Его губы проложили огненную цепочку поцелуев до самого бедра. Потом язык нырнул под подвязку, как чуть раньше палец, и прикоснулся к обнаженной горячей коже.
        — Что ты делаешь? — выдохнула она, когда он сдвинулся ниже и закинул ее ноги себе на плечи. Она оказалась перед ним полностью открытой и обнаженной. Даже муж никогда не видел ее такой.
        Она не знала, как относиться к такой уязвимости, но едва попыталась сомкнуть ноги, как Роб прижал ее к себе.
        — Пожалуйста, Анна, позволь мне, — хрипло попросил он. — Ты такая красивая. Я должен испробовать тебя на вкус, почувствовать тебя...
        И он это сделал. Его пальцы раздвинули мягкие складочки, а язык проник внутрь самым интимнейшим поцелуем.
        Анна откинулась на подушку и закрыла глаза. Медленно-медленно позволила себе расслабиться на постели, отогнать все мысли и страхи — и просто чувствовать. Каждое прикосновение, каждое ощущение. И как только у нее получилось, ей сразу почудилось, что она свободно парит в ясном голубом небе.
        Глубоко внутри стала подниматься волна обжигающего желания, она поднималась и поднималась, пока, наконец, не взорвалась, залив все сверкающими огнями.
        Ей доводилось слышать, как женщины с хихиканьем обсуждают подобное в общественных местах и тавернах, но сама никогда ничего похожего не испытывала. Это было невероятно. Головокружительно.
        Роб опустил ее ноги на постель, накрыл юбками обнаженную кожу. Потом подтянулся повыше, прилег рядом на подушки и нежно обнял, прижав к себе.
        Анна почувствовала, как он поцеловал ее закрытые веки, лоб, пульсирующую жилку на виске. От него пахло мятой и соленым потом — и ее собственным телом.
        — Тебе понравилось, прекрасная Анна? — прошептал он. Она открыла глаза, повернула голову и посмотрела на него. Спутанные волосы падали ему на лоб, а глаза заволокли тени — тревоги? Беспокойства? Он хочет знать, что она чувствует? Где-то в глубине души родилась крошечная надежда, смешанная с тревогой, но она не рискнула о ней задуматься.
        Анна приподнялась и, едва касаясь, провела рукой по его щеке.
        — Я ошеломлена, — честно призналась она.
        Роб засмеялся и поцеловал ее ладонь.
        — Для меня было честью ошеломить тебя.
        Анна оперлась на локоть и внимательно посмотрела на него. Лицо Роба темнело на белоснежной подушке, казалось осунувшимся и напряженным, словно он испытывал боль.
        — Ты не получил свою порцию удовольствия, — сказала она и, положив руку ему на грудь, почувствовала, как сильно бьется его сердце, отражая его желание. Его член вздыбился под бриджами, как горный хребет.
        — Со мной все в порядке, — резко ответил он.
        — Я знаю, что нет, — возразила она. — Я не наивная девочка из роскошного, замка. Я знаю, что происходит с мужчиной, если он остается неудовлетворенным. — Она скользнула рукой по его узкой талии и ниже, к твердому бедру. — Позволь мне...
        Роб перехватил ее руку прежде, чем она коснулась его члена.
        — Со мной все в полном порядке, — произнес он. Его голос звучал грубовато, и хватка тоже была неласковой. Анна почувствовала, что лучше не спорить, даже если ей и хотелось этого всем существом.
        Он доставил ей такое удовольствие — позволил испытать самое сокровенное мгновение, какое она когда-либо чувствовала. Почему он не хочет, чтобы она сделала то же для него?
        Почему он не хочет быть с ней целиком и полностью?
        Но он, безусловно, прав, что сейчас это пресекает — чем бы «это» ни было.
        Анна кивнула, и он медленно отпустил ее руку.
        — Мне пора уходить, — сказала она. — Ты, кажется, хочешь побыть в одиночестве.
        — Нет, Анна, не уходи. — Его голос стал теплее. — Я не хочу быть один. Не сейчас. Я просто...
        Она кивнула. Иногда ей тоже не хватало слов, когда нежданные чувства заполоняли все ее существо и она не могла объяснить их даже себе самой. Вот как сейчас. И если бы они занялись любовью, это ухудшило бы все в тысячу раз.
        А вдруг был бы ребенок? В браке она зачала лишь однажды, но почти сразу потеряла ребенка и больше ни разу не забеременела. Но с Робом могло быть иначе. Кто знает? Она не может сейчас рожать. Ей надо прятаться в своей скорлупе, даже если она хочет, чтобы он вытянул ее наружу.
        Ее тело хранило память о его прикосновениях и по-прежнему мучительно его желало. Ей надо лучше управлять собой.
        Роб заставил ее снова лечь на подушки, вернул на место шемизетку, заново завязал ленты. С закрытыми глазами она почувствовала, что он лег рядом и заключил ее в кольцо своих рук. Осторожно убрал со лба волосы и легко поцеловал в щеку.
        — Засыпай, — прошептал он. — Побудь немного со мной. Здесь ты в полной безопасности.
        Несмотря на открывшиеся сегодня обстоятельства, Анна чувствовала, что ей действительно ничего не угрожает. Она медленно погружалась в дрему и видела сны. Хотя и понимала, что они никогда не станут явью.
        Роб разгладил ее сбившиеся волосы — они разметались по его груди, накрывая, как шелковистым плащом, — словно желал привязать ее к себе. Сделать своей навсегда, даже если она обнаружит всю ужасную правду.
        Анна спокойно спала, уютно устроившись у него под боком. Она так идеально там умещалась, словно они были сотворены друг для друга. Ее дыхание мягко касалось его кожи, и она чуть улыбалась какому-то своему потаенному сну.
        Во сне она казалась такой нежной и юной, ее лицо потеряло свою привычную настороженность, отражавшую тяготы жизни и понятную подозрительность. Он легонько провел по ее щеке тыльной стороной ладони и стал смотреть, как кожу заливает бледный румянец. Внезапно перед его глазами вспыхнула пасторальная картина одной поэмы.
        Анна в белом платье сидела под деревом посреди зеленого луга, ее лицо и волосы усеивали крошечные тени листвы, и они свободными волнами рассыпались по плечам, густые шелковистые пряди, перевитые цветами. Она откинулась назад, и он увидел гору цветов. А под ними выпуклость живота — она ждала ребенка.
        Она улыбнулась сияющей улыбкой. В ней было столько радости и спокойствия. Она протянула к нему руку, призывая подойти...
        Раны Господни! Ни ей, ни ему никогда не видать подобного мира. У каждого из них в этой жизни своя роль, свое место — явно не под красивым деревенским деревом. Он это давно понял. Анна ни за что не позовет его и не станет такой округлившейся и сияющей, как только узнает, что он должен сделать.
        Он прилагал чертовски много усилий, чтобы держаться подальше от нее, особенно с тех пор, как присоединился к «Слугам лорда Хэншоу». Он даже не подозревал, что ему выпадут такие мгновения, старался удержать их — удержать ее — насколько это возможно. Насколько он посмеет.
        По крайней мере, он сумел проявить хоть немного сдержанности, хотя тело его за это не поблагодарило. У него все ныло и пульсировало от неутоленной страсти, настойчивого желания погрузиться в нее и потеряться в жаркой и податливой плоти.
        Он осторожно убрал в сторону выбившийся локон и поцеловал ее в шейку. От нее до сих пор пахло розами, сладким противоядием зловония внешнего мира. Она что-то сонно пробормотала и зарылась поглубже.
        Роб натянул ей на плечи одеяла и осторожно поднялся, желая дать ей поспать и избавить себя от искушения. Их одежда валялась по всему полу. Роб стал собирать ее и вешать на стул.
        — Опять серое, — пробормотал он, разглаживая укороченный рукав ее жакета. Почему она прячется за этой блеклостью? Ей бы пошли яркие цвета: лиловый, синий и зеленый, атлас и парча — они подчеркивали бы ее красоту.
        Или, может, в этом и есть главная цель — спрятаться и замаскироваться? Как он сам. Только он прячется за вызывающими выходками, которые скрывают его настоящие цели, а она жмется за густым серым облаком, хотя заслуживает намного большего — самой прекрасной жизни, какая только бывает.
        Роб посмотрел на сладко спящую Анну и подумал, что за секрет она прячет.
        Она вытянулась на подушках, под тонкими одеялами отчетливо вырисовывалась ее грудь. Роб тут же вспомнил, каково было к ней прикасаться, чувствовать под языком шершавый сосок. И как она стонала от удовольствия, когда он посасывал ее грудь.
        Все его тело снова мучительно напряглось. Внезапное решение поступить по чести давалось нелегко. Он резко отвернулся от соблазнительного зрелища и взялся за край стола. Пытался читать забрызганные чернилами бумаги, но не видел букв — перед глазами стояла Анна. Он слышал, как она дышит и как шелестят простыни, когда она поворачивается.
        Он нетерпеливо распустил шнуровку на бриджах и сомкнул пальцы на болезненно твердой мужественности. Закрыв глаза, представил, что Анна в его руках, ноги приглашающе расставлены, кожа обнажена — и резко потер член, раз, другой, третий, пока не испытал мало-мальского облегчения.
        Он не делал этого с зеленой юности, а в Соутворке и подавно не испытывал недостатка в женщинах. И хотел он вовсе не этого — он хотел Анну, хотел быть в ней целиком и полностью, обладать ею, однако пока придется удовольствоваться подобным.
        — Чувствуя себя чертовски неудовлетворенным, Роб быстро сполоснулся холодной водой, что оставалась в тазике, и взял свежую рубашку. Внезапно в дверь постучали — слишком громко в послеобеденной тишине. Роб быстро глянул на Анну. Она нахмурила лоб и сползла под одеяло, но не проснулась.
        Он схватил со стола кинжал, спрятал его в опущенной руке и заторопился к двери. В такой час никто не должен был его тревожить. Для большинства жителей Соутворка еще слишком рано, а за комнату он всегда платит вовремя. Роб приоткрыл дверь на дюйм и посмотрел на незваного гостя.
        На пороге стоял слуга в черной с золотом ливрее, указывающей на его принадлежность к дому Уолсингема. Его взгляд метнулся через плечо Роба, словно он хотел заглянуть в комнату; у госсекретаря все слуги — и лакеи, и служанки, и даже мальчики-посыльные — были натренированы наблюдать, а затем докладывать об увиденном.
        Но Роб загородил узкий проход своим телом, а он был много выше слуги.
        Мальчишка ухмыльнулся, отвесил ему краткий поклон и протянул аккуратно сложенную и запечатанную записку:
        — Сообщение от господина секретаря, мастер Олден.
        — Он не мог сообщить раньше? — поинтересовался Роб, выхватывая у него письмо. — Что-то с трудом верится.
        — Господин секретарь ничего не забывает. И ничто не ускользает от его внимания.
        Роб закрыл дверь и прислушался. Дождался, пока стихнут шаги, и только тогда вернулся в комнату.
        Анна уже не спала. Она лежала в постели и молча смотрела на него. Ее лицо вновь выражало напряженную подозрительность, мирное, спокойное выражение исчезло, словно его никогда и не было.
        Роб прислонился спиной к двери и посмотрел, как она садится среди простыней и подушек. Она отбросила волосы и плотнее завернулась в шемизетку.
        — Тебе прислали поручение? — спросила она.
        — Только одно — убедиться, что ты вернулась домой в целости и сохранности.
        — В этом нет необходимости. Я хорошо знаю дорогу, и у меня есть еще свои дела. — Она скользнула к краю постели и, свернув мешающие юбки, оголила ноги. Роб с восхищением наблюдал, как она разгладила свои чулки и аккуратно затянула подвязки. Потом нашла свои туфли и стала оглядываться в поисках жакета.
        Роб снял его со стула и растянул в руках, предлагая надеть. Она на мгновение заколебалась, словно боясь какого-то подвоха, но потом приняла его помощь. Она стояла совершенно неподвижно, пока он убирал из-за воротника ее волосы и разглаживал длинные пряди.
        Ну вот, она снова начала осторожничать. Это причинило ему боль, хотя он и понимал, что у нее есть все причины его опасаться. Она и должна относиться к нему подозрительно.
        Анна мягко стряхнула его руки и стала собирать рассыпанные по полу шпильки.
        — Мне надо разобраться с матушкой Нэн, пока у нее не началось «горячее время». Она не заплатила аренду, хотя клиентов у нее, как всегда, более чем достаточно.
        Роб потянулся за своим дублетом.
        — Позволь, я тебе помогу. При желании я могу быть очень убедительным.
        Анна оглянулась через плечо:
        — Да уж, это верно. И я не сомневаюсь, что матушка Нэн тоже тебя отлично знает. Что ж, хорошо, идем со мной. Но ты не должен чувствовать себя обязанным.
        — Обязанным? — Это было последнее, что он чувствовал к Анне Баррет.
        Она подошла вплотную и прижала ладони к груди, где раскрывался дублет. Поднялась на цыпочках и легко поцеловала.
        — Я провела очень приятный день, Роберт. Спасибо.
        Просто приятный? Она действительно так думает? Роб поймал ее за руку и дернул в свои объятия. И поцеловал со всей Силой и страстью, выпуская наружу чувственный голод, который снедал его тело. Языком проник в ее рот, пробуя ее на вкус, и Анна мгновенно ослабела, привалилась к нему. Вцепилась в плечи, чтобы не упасть.
        Он испытывал безумное желание подхватить ее на руки, бросить на постель и заняться любовью. Предыдущие кувыркания только разожгли его тлеющий огонь в горящую страсть и чуть не превратили в пепел обоих.
        Но в последний миг ему удалось удержаться. Он отстранил Анну и посмотрел на нее. Ее глаза были широко распахнуты, ярко-розовые, влажные от поцелуев губы полураскрыты.
        — Нам пора уходить, — хрипловато произнес он.
        — Да, — прошептала она. — Нам определенно пора.


        Глава 8
        — Анна? Это ты?
        Анна, только поставившая ногу на нижнюю ступеньку лестницы, замерла и безмолвно выругалась. Она так старалась не наделать шума: неслышно вошла через садовые ворота и, сняв туфли, босиком прошла в дом. В это время дня отец чаще всего был в таверне или еще где-то развлекался, но она не хотела рисковать. Не сейчас, когда она в таком смятении.
        В доме было так тихо и пусто, но отец тем не менее оказался дома. Его голос слышался из-за полуоткрытой двери гостиной.
        — Анна? — снова позвал он.
        — Да, это я, отец, — ответила она. — Боюсь, дела заняли больше времени, чем я думала.
        — Проходи, погрейся у огня. У нас гость.
        Гость? Меньше всего ей сейчас хотелось болтать с кем-то из отцовских друзей, вести спокойный и безмятежный разговор, как будто ничего не случилось. Как будто ничего не изменилось.
        — Сейчас. Только приведу себя в порядок после улицы.
        — Я не сомневаюсь, что ты отлично выглядишь! — В дверях появился Том и протянул ей руку. — У нас вино и разожженный камин и никаких великосветских гостей в дорогом атласе и изысканных прическах.
        Анна покорно вздохнула и убрала под шляпку выбившийся локон:
        — Хорошо, сейчас приду.
        Она шагнула в гостиную и поняла, что у них в гостях Генри Эннис. Она не слишком удивилась. Они с отцом в последнее время сблизились, несмотря на разницу в возрасте, и Генри почти всегда околачивался у театра, когда она там бывала.
        Она вспомнила его вчерашние слова, как он взял ее за руку и сказал, что хочет познакомить со своими родными. Она не раз слышала признания в любви от опьяневших актеров и научилась легко парировать. Протрезвев, они редко вспоминали о содеянном, а если и помнили, то сами над этим смеялись.
        Но Генри смотрел на нее с такой болью, словно помнил каждую секунду и сожалел о ней. Как будто... как будто он вчера был серьезен. Он поднялся с места и отвесил ей низкий поклон.
        — Миссис Баррет, — произнес он, — вы прекрасно выглядите. Прекрасней не бывает.
        Все ее платье было в пыли и полном беспорядке. Она знала об этом и чувствовала себя странно неуютно — от того, как он смотрел на нее. Будто чего-то ждал. Она нервно отвернулась, чтобы поставить на столик корзину с бухгалтерскими книгами. Внутри зазвенели монеты — арендная плата, которую, благодаря уговорам Роба, матушка Нэн все-таки заплатила.
        — Спасибо, мастер Эннис, — сказала она. — Надеюсь, вы хорошо провели время за разговором.
        Отец сел в свое кресло и придвинул ноги ближе к огню.
        — Генри говорит, что работает над пьесой.
        — Неужели? — Анна села как можно дальше от очага. Она не сомневалась, что ее лицо еще хранит свидетельства страсти с Робом Олденом. Щеки горели, губы пощипывало. — Значит, вы хотите не только играть на сцене?
        — Я не могу всю жизнь быть актером, — ответил он. — Но я хочу остаться в театре. Мне кажется, я играл достаточно разнообразные пьесы, чтобы знать, чего хочет публика, как вы считаете?
        — Кровь — вот чего они жаждут, — заметил отец. — Крови, да побольше. Ну и немного комедии тоже не повредит.
        — Нет, они хотят мелодраму, — запротестовала Анна. — Великую страсть, над которой можно всласть порыдать. Во всяком случае, леди хотят именно этого, а именно они приносят нам львиную долю выручки.
        — Леди в первую очередь приходят посмотреть на красивых мужчин, таких как Генри, — со смехом сказал отец. — Верно, Генри?
        Тот засмеялся. В свете камина Анна увидела, что он действительно очень красив и, безусловно, как и Роб, привлекает к ним публику. Густые золотистые волосы, греческий профиль, узкие бедра, элегантная одежда, как у любого придворного. Идеальный герой-любовник, олицетворение мужественной красоты.
        Однако, глядя на него, она все равно оставалась странно равнодушной, будто восхищалась красивым гобеленом или резным креслом. Не чувствовала, что вот-вот взорвется, как бывало с Робом, когда, только посмотрев на него, она готова была кричать от вожделения.
        Если она хочет снова стать благоразумной, ей стоит больше времени проводить с Генри и меньше — намного меньше — с Робом. Из-за него она начинала чувствовать себя живой, а это было самое опасное, о чем она только могла подумать.
        — В моем произведении много крови, мастер Олвик, — сказал Генри. — Но чтобы доставить удовольствие и миссис Баррет, я прослежу, чтобы там была и мелодрама.
        — Буду счастлив взглянуть, когда ты закончишь, — признался отец. — «Белой цапле» всегда нужны новые пьесы. Их не хватает, а публика обожает новинки.
        — Я надеюсь, моя пьеса будет не хуже обычного уровня ваших авторов, — негромко произнес Генри. — Таких, как мастер Олден. Он очень популярен.
        — Роберт — отличный драматург, зрители валом валят на его постановки, — ответил Том. — Но его перо не поспевает за их требованиями.
        Из-за того, что он занят поручениями Уолсингема? Анна вспомнила, каким сосредоточенным и серьезным было его лицо, когда он покинул это паучье логово. И записка, которую он подучил, когда думал, что она спит...
        Он сказал, что работает обычным связным — шифрует и дешифрирует сообщения. А вдруг он занимается не только этим? О чем еще он умолчал?
        Еще одна причина вернуться к благоразумию и держаться от него подальше. Но, кажется, она давным-давно израсходовала все запасы этого качества.
        — Боюсь, мне уже пора, — сказал Генри, поднимаясь с кресла.
        — Останься и поужинай с нами, — начал уговаривать его отец Анны. — Расскажи нам еще о своей пьесе.
        — Спасибо за приглашение, мастер Олвик, но у меня назначена встреча, которую я не могу пропустить.
        Анна порадовалась, что он уходит и в доме снова станет тихо и спокойно. У нее в голове такой кавардак, очень о многом нужно подумать.
        А с другой стороны, может, лучше об этом вообще не задумываться, просто чем-то заняться, развеяться.
        — Я провожу вас до ворот, мастер Эннис, — предложила она. Плотнее завернулась в шаль и вышла в сад вместе с Генри. Ее отец тем временем зажег трубку и удобнее устраивался у камина, намереваясь провести так весь вечер.
        Уже совсем стемнело, темно-лиловое небо начало бледнеть по краям. Казалось, мир замер в ожидании темноты, которая станет сигналом к бурной ночной жизни Соутворка.
        — Спасибо, что навестил отца, — обратилась она к Генри. — По-моему, с возрастом он все сильнее нуждается в общении, и хорошо, что у него есть дела, которыми он может заниматься.
        — Мне нравится проводить с ним время, — ответил тот. — Особенно если это доставляет радость тебе, Анна. Для тебя я сделал бы что угодно — теперь ведь ты это знаешь.
        Анна покачала головой и повернулась, чтобы идти в дом.
        — Да, знаю, Генри. Польщена твоим вниманием, но...
        Генри схватил ее за руку и дернул к себе. Его пальцы с силой сжимали ее руку, а глаза поблескивали в сумерках. Теперь ей от него не уйти. Он не отпустит.
        — Мне жаль. Я рассказал слишком рано, — произнес он. — Надо было еще повременить. Но я просто не мог больше ждать.
        — Генри, пожалуйста, — с отчаянием попросила Анна. — Почему бы нам не остаться просто друзьями, как раньше? Ты мне нравишься, но после своего первого брака я не... я не могу выйти замуж еще раз. У тебя же столько поклонниц — красивых женщин, которые достойны тебя куда больше, чем я.
        Сминая рукав, он стиснул ей руку еще сильнее и притянул к себе.
        — Их красота насквозь фальшива! А я хочу хоть раз в жизни получить что-то настоящее и истинное. Что-то, что на самом деле будет принадлежать мне.
        У Анны защипало глаза от подступивших слез. Она так понимала Генри: она тоже жаждала получить что-то истинное, чего, она боялась, вовсе не существует. Иногда ей до боли этого хотелось.
        Но она не была этим «чем-то». Не для любого. Теперь нет.
        — Генри, нет, прошу тебя...
        Ее мольбу резко оборвал поцелуй, его губы с яростью и страстью прижались к ее губам. Это не было так уж ужасно, она не давилась и не боялась, как во времена, когда ее муж выпивал и его одолевало похотливое настроение. В другое время этот поцелуй, может быть, даже ей понравился бы, как ухаживание красивого молодого человека, который считает ее доброй и истинной.
        Но от поцелуя Генри она не улетала в иные миры, как случалось, когда ее целовал Роб. Он лишь высекал искру, но не разжигал пламя.
        Анна с силой уперлась ему в грудь, пока не разорвала объятия. Генри отступил назад.
        — Анна, — выдохнул он, явно шокированный своим поступком, и густо покраснел. — Мне очень жаль...
        Она покачала головой, вытирая рукой мокрые губы.
        — Мне пора возвращаться в дом. И когда мы в следующий раз встретимся, больше такого не повторится.
        Она развернулась и побежала по садовой дорожке, прежде чем он успел что-то сказать или поцеловать. Закрывая дверь, она успела увидеть, что он все еще стоит у ворот и смотрит в ее сторону. Словно чего-то ждет. Какого-то жеста или чего-то подобного. И ей почти хотелось отреагировать.
        Но она устала и проголодалась. Слишком много страсти для одного дня.
        Отец по-прежнему сидел в кресле и, попыхивая трубкой, смотрел на мечущиеся языки пламени. Анна опустилась на стул напротив него и потерла ноющие виски.
        — Мне кажется, Генри Эннис — прекрасный молодой человек, — произнес отец, не отводя взгляда от очага. — Он трудолюбив и не лишен амбиций. Он говорил мне, что у него есть дом за городом и однажды он туда уедет, когда удалится от дел.
        — Да, я знаю. Там сейчас живут его мать и сестра, — ответила Анна.
        — По-моему, он хочет добавить к ним еще и жену.
        Она засмеялась:
        — Актерам вообще не стоит жениться.
        — Да, по крайней мере, некоторым. Они зачастую вспыльчивы и импульсивны и сразу спускают все, что зарабатывают. Но, кажется, Генри не из их числа. Леди стоит приглядеться к нему.
        Неужели отец знает о том внимании, что оказывает ей Генри? Анна внимательно посмотрела на него, но тот ни намеком не выдал, что об этом думает и действительно хочет этого для нее. Он просто сидел и посасывал свою трубку.
        — Соответствующей леди — возможно, — сказала она. — Ты куда-нибудь сегодня уходишь или мне послать Мадж в таверну за ужином? Я купила на рынке немного яблок для пудинга. Они маленькие и твердые, но сгодятся для отличного пирога.
        — Да, пошли Мадж, если ты голодна. Я пропущу еще стаканчик и посижу тут чуток.
        — Только не пей слишком много. Не на пустой желудок. Или мне придется посылать за доктором. — Анна поцеловала отца в щеку и повернулась, собираясь уходить. — Мне надо привести себя в порядок. Сегодня был очень длинный день.
        Отец поймал ее за руку:
        — Ты слишком много работаешь, моя дорогая. Говорю тебе, подумай о мастере Эннисе. Он даст тебе достойную жизнь, как ты того заслуживаешь.
        — Не переживай за меня. Я сама могу о себе позаботиться и о тебе тоже. — Анна улыбнулась уверенной улыбкой и еще раз поцеловала отца, в глубине души уже не так уверенная в том, что говорила.
        Роб кинул в огонь клочки пергамента и стал пристально наблюдать, как они превращаются в черные хлопья пепла, исчезая в небытии. Если бы можно было так же просто вычеркнуть из головы мысли, исторгнуть их из этого мира.
        У него за спиной, в главном зале «Трех колокольчиков», привычно толпились постояльцы: напивались — тихо или буйно, спускали деньги за карточным столом и лапали служанок, за что получали по физиономии. В воздухе витали запахи жареного лука, дешевой говядины, пролитого эля и мокрой шерсти, мешаясь с едким дымом затопленного очага.
        Но Роб ничего этого не замечал — все отдалилось, как птичье пение в голубой выси. Он сидел, сжимая руками подлокотники кресла, и молча смотрел на обугленные остатки послания Уолсингема.
        Госсекретарь получил новую информацию о предателе — человеке, который хотел, прикрываясь театром, заработать на передаче сведений испанцам. Это был Том Олвик.
        Отец Анны собственной персоной. И Робу поручалось отыскать улики, которые навсегда разрушат его жизнь и приведут предателя к заслуженной каре.
        Роб откинулся в кресле и протянул ноги к огню, словно тот мог согреть его заледеневшее сердце. «Том, — подумал он. — Том, всегда такой приветливый и прозорливый, когда речь идет о пьесах, которые он продает публике. Он всегда знает, чего хотят зрители. Том в лучшем случае полупьяный и в последнее время все больше оставлявший свои дела Анне. Он действительно такой хороший актер, что за пьяными шутками может скрывать измену?»
        Роб с силой потер подбородок. Конечно, Том мог и играть — любой, попавшийся в сети Уолсингема, должен быть искусным лгуном, иначе будет уничтожен. Но за свою жизнь Роб получил несколько горьких уроков и научился видеть суть вещей дальше того, что показывали миру другие люди. Он бы не смог без этого обойтись, работая на Уолсингема и трудясь на ниве писательства. Благодаря этой наблюдательности ему до сих пор удавалось остаться в живых.
        Но Том не казался ни лжецом, ни актером. Да, безжалостный бизнесмен, но всегда справедливый к своим арендаторам и тем, кто на него работал. Давно успешный человек, теперь ищущий утешение в вине и эле из-за чересчур затянувшейся жизни.
        Роб не верил, что он может быть шпионом. Значит, это кто-то из его окружения? Хорошо знакомый с его делами?
        Например, Анна?
        — Нет, — пробормотал он, помня сладость ее поцелуя и удивление в глазах, когда она получала удовольствие. За острым языком и строгой одеждой она прятала нежность. Нет, Анна не могла быть предательницей.
        И все же какое-то сомнение оставалось. Анна — умная женщина, и у нее есть доступ ко всем делам отца. В Соутворке поговаривали, что смерть мужа оставила ее без единого пенни и она была вынуждена вернуться домой.
        Он должен рассмотреть все возможности. Часто истинным оказывается самое маловероятное.
        Даже если предатель — не сама Анна, она может вольно или невольно помогать злодею. Он должен раскрыть правду и обо всем позаботиться, прежде чем это сделает Уолсингем.
        Он много лет работал в секретной службе, избавляя королеву от всевозможных врагов, и уже стал мастером в таких делах. Он не позволит Анне Баррет затмить его разум или встать у него на пути. Слишком многое зависит от выполнения этого поручения.
        Он услышал за спиной шаги — кто-то целеустремленно шел по липкому полу, выделяясь из общей какофонии, — и потянулся к кинжалу.
        — Что за видения тебя посещают, когда смотришь на языки пламени? — поинтересовался Эдвард Хартли.
        Роб расслабился и повернулся к другу. Эдвард, одетый в ярко-зеленый атласный наряд придворного, сильно выделялся в толпе таверны, но, как обычно, никто не посмел на него наброситься, даже чтобы украсть его одежду.
        — Я просто решил посидеть в тишине и поразмышлять, — ответил Роб.
        Эдвард поднял бровь и сел напротив.
        — Здесь?
        — В толпе мне лучше всего думается.
        — А, значит, у тебя на уме нечто потрясающее. Сегодня гвалт еще хуже обычного, уж не говоря о запахе.
        — Что-то ты сильно удалился от дома в такой поздний час. Прекрасная леди Элизабет уже покинула Лондон?
        — Пока еще нет. Мы встречаемся с ней завтра вечером. — Эдвард отхлебнул из кубка, что держал в руке. — Я слышал, ты был сегодня на Ситтинг-Лейн.
        — Был.
        — Есть какой-то прогресс?
        Роб пожал плечами:
        — Наверное. Но ничего стоящего для меня.
        — Ну, может, тогда я смогу оказать тебе кое-какую помощь. Мне передали, что в Лондон возвращается сэр Томас Шелдон — снова на мели и еще бесшабашней обычного.
        — Вот как? — Роб с интересом выпрямился.
        Томас Шелдон был давним врагом Эдварда. Хартли винил его в безвременной кончине своего брата и искал возможность поквитаться. Роб недавно выяснил, что Шелдон продает свою верность тому, кто предложит цену повыше. Возможно, он был замешан и в деле о предательстве, но вряд ли являлся главным действующим лицом. Для этого он слишком неловок.
        — Может, теперь мы его возьмем, — сказал Эдвард. — У меня есть план, как устроить ему ловушку.
        Это в наших общих интересах, и мне нужна твоя помощь.
        — Считай, что ты ее уже получил. Что ты задумал?
        — Мы с Элизабет собираемся устроить в Харт-Кастл прием на следующей неделе. Пригласили Шелдона и кое-кого из его друзей — я слышал, он собирается продавать свое поместье, что граничит с моим, и считает меня возможным покупателем. Мы заманим их на свою территорию и так просто уже не выпустим.
        Шелдон был вороватым богачом и придворным подхалимом, который пытался насильно жениться на юной племяннице Элизабет. Девушка сумела от него сбежать и невольно свела помогавшую ей Элизабет с Эдвардом.
        — И Шелдон принял приглашение?
        — О да. Он всегда ищет способ выдвинуться, не говоря уже о том, что ему надо продать поместье. Кроме того, я помахал у него перед носом юными наследницами. Он ищет богатую жену с тех самых пор, как от него сбежала племянница Элизабет, и быстро заглотил наживку.
        — И ты хочешь, чтобы я помог тебе его подсечь?
        — В этом тебе нет равных, друг мой. И ты должен кого-нибудь с собой пригласить, чтобы помочь нашему небольшому сборищу. — Эдвард усмехнулся. — Эти несколько дней будут очень не бесполезны во всех смыслах.
        — Кого-нибудь? — Роб снова уставился на огонь, будто там и вправду были видения. Сумеет ли он уговорить Анну на поездку в Харт-Кастл? Может быть, вдали от отца и его друзей, да и вообще от Лондона, он сумеет у нее что-то выведать. Возможно, удастся выяснить, замешаны ли она или ее отец в заговоре.
        И тогда поймет, что делать дальше.
        — Я приеду, — пообещал он.
        Как можно упустить такую возможность. Игра уже началась, и он должен узнать ее окончание, даже если потом испытает невыносимые муки совести из-за Анны, из-за причиненной ей боли. Он уже давно выбрал свой путь. И должен пройти его до конца.


        Глава 9
        В утреннем воздухе раздавался металлический лязг острых клинков. Мужчины оскорбляли друг друга и хохотали, когда противник отвечал сердитым залпом бесполезных ударов. Это был решающий поединок между двумя враждующими кланами.
        Анна посматривала на них с верхнего яруса в перерыве между стежками — чинила порванный театральный костюм. Во время заминок она подсказывала актерам слова и отмечала, что еще надо починить перед спектаклем. Яркий утренний свет — золотистый в отсутствие пасмурных облаков — высвечивал сколы колонн и выцветшие места на фреске, что тянулась вдоль ложи музыкантов и изображала Зевса и других богов.
        Один из сражавшихся свалился на застеленный тростником двор и проворно вскочил. «Если бы все поединки были такими же легкими, — подумала Анна. — Вихрь красочных оскорблений и ударов, которые никому не вредят, а потом все идут в таверну пропустить по кружечке эля».
        Но Уолсингем со своими чинами так примитивно не работал. Никаких тебе криков — кинжальный удар в темном переулке или потайной комнате, и все. Будто ничего и не было.
        Она подняла голову от шитья и поискала на сцене Роба. У него в руках не было шпаги, только страницы пьесы, он руководил сражающимися. Беспорядочная свара на деле была тщательно выверена, чтобы произвести более выгодное впечатление на зрителей. Роб проворно метался между противниками, подбадривая их выкриками, а порой вскарабкивался на нижнюю часть колонны и оттуда направлял действие.
        Увидев, что Анна на него смотрит, помахал ей и весело ухмыльнулся, и она помимо своей воли улыбнулась в ответ. На сцене Роб был в своей стихии, пылая чистой, восхитительной живостью. Он становился совсем другим, не похожим на того страстного, пылкого любовника, каким был с ней. Как, впрочем, и на мрачного, молчаливого человека, выходящего из дома Уолсингема. Какой же из них настоящий Роберт Олден? Как было бы соблазнительно разгадать эту загадку.
        Анна засмеялась и помахала ему в ответ. Роб легко обогнул колонну и спрыгнул на сцену.
        — Итан, ты неправильно держишь шпагу. Надо вот так, — услышала она его голос. — Это не свинья, которую ты ведешь на ярмарку. Рапира — создание очень тонкое и гибкое, она идеальна и для простых ударов, и для атакующих выпадов. С ней нужно обращаться деликатно, как с женщиной. Ею нельзя молотить куда ни попадя и думать, что попадешь в цель.
        Он взял у одного из подмастерьев клинок и покрутил эфесом. Потом взмахнул оружием, словно оно было легче перышка, и сделал точно рассчитанный выпад.
        — В бутафорском бою ты должен выглядеть естественно и грозно, а не комично. Обрати пространство себе на пользу, как в настоящем поединке. Заставь противника отступить к двери или колонне. Застань его врасплох.
        Анна медленно положила порванный костюм на скамейку и с восхищением внимала зрелищу. Роб двигался очень плавно и гибко, словно танцевал под стать придворным акробатам, его клинок так и пел. Где он подобному научился? Его движения были одновременно и изящными, и красивыми, и смертоносными. Она смотрела как зачарованная, не в силах отвести взгляда.
        Один за другим актеры выступали вперед, чтобы с ним сразиться, и Роб всех их по очереди побеждал. И смеялся, будто весело проводил время, а отбивать удары не стоило никаких усилий. Под тонкой рубашкой виднелись выступающие мускулы, ткань намокла от пота. Он тряхнул головой, откидывая со лба волосы, и одним ударом клинка сбросил со сцены очередного противника. Последнего. Желающих больше не нашлось. Побежденные актеры сидели в своих полукостюмах на краю сцены и не пытались больше приближаться.
        Роб засмеялся и перебросил шпагу в другую руку. Теперь он двигался медленнее, но все равно прыгал среди декораций так, словно победить пятерых ему ничего не стоило. Всего лишь хорошая утренняя зарядка.
        — Ну что? Больше нет желающих? — поинтересовался он. — И как же вы, друзья мои, собираетесь держать бой на сцене, уж не говоря о настоящих уличных сварах?
        — Мы оставляем их тебе, Роб, — крикнул кто-то. — Ты в таких делах настоящий мастер!
        — Нет уж, спасибо, мои театральные друзья, — откликнулся тот. — Ну, давайте же, выходите! Еще одна попытка.
        — Я принимаю ваш вызов, мастер Олден, — послышалось с балкона для музыкантов.
        Роб глянул на темные хоры. Из полумрака появилась голова мужчины, тот подошел к резному ограждению.
        Это был Генри Эннис, в отличие от веселящихся актеров убийственно серьезный. Анна медленно поднялась и взялась руками за балюстраду. В прохладной утренней атмосфере появилось что-то новое, и это что-то, казалось, вот-вот сорвется. Остальные актеры, видимо, тоже почувствовали перемену, повставали с мест и потянулись за брошенными клинками. Несмотря на насмешливый укол Роба насчет театральных друзей, от которых нет толку, Анна знала, что они все неплохо умеют фехтовать. Они частенько этим занимались, ввязываясь в разные заварушки.
        Но ей не хотелось лицезреть очередную здесь, в «Белой цапле». Она подумала о плече Роба. Внешне он никак этого не выдавал, но наверняка чувствовал рану.
        И тем не менее шагнул назад, развел руки и отвесил Генри низкий поклон.
        — Прошу, — сказал он.
        Анна с возрастающим ужасом смотрела, как Роб поднимает рапиру и тусклый свет, проникавший сквозь открытую крышу, играет на бледном лезвии. Она видела, как он оценивающе смотрит на своего противника со странной полуулыбкой на губах. Мужчины осторожно кружили, присматриваясь друг к другу, потом Генри издал крик и бросился на Роба, по широкой дуге целясь ему в грудь. Даже отсюда, с яруса, Анна видела, что в нем плещется безудержная, прямо-таки осязаемая ярость. За что он так ненавидит Роберта? На обычное актерское соперничество это не походило, но в чем дело, она не могла понять.
        Роб ответил ударом снизу, его шпага описала дугу и схлестнулась со шпагой Генри. Раздался громкий лязг, потом клинки разделились и снова сошлись в сражении.
        Разозленный Генри безжалостно атаковал, он оказался искусным фехтовальщиком. Роб пока не отступал, но ярость Генри только росла. Концом шпаги он задел Робу предплечье, хлынула кровь.
        Анна прижала руку ко рту, чтобы удержать крик. Сгрудившиеся актеры — даже те, кто сначала одобрительно улюлюкал, — хранили гробовое молчание. Никто не смел вмешиваться.
        На ее глазах Генри издал приглушенный крик и поднял шпагу, словно нацелился на шею Роба. Тот проворно увернулся и нанес снизу контрудар. Клинок задел бедро Генри — поверхностно, но тот упал.
        Он попытался подняться и атаковать, но Роб пинком вернул его в лежачее положение и приставил к груди шпагу.
        — Хватит, — грубо заявил он. — Ради чего ты так со мной бьешься?
        — Ты о ней совершенно не заботишься, — выкрикнул Генри. — Ты, жирный боров, бессердечная скотина!
        — Может, и так, — ответил Роб. — Но я не собираюсь сражаться с тем, кто настолько не соображает. — Он бросил клинок и уже собирался уйти, как вдруг покачнулся и прижал руку к раненому боку.
        Отняв руку, взглянул на пальцы, они были в пятнах крови.
        Кто-то из актеров навалился на Генри, не давая ему наброситься, остальные бросились к Робу. Анна сбежала по узкой деревянной лестнице и ворвалась в оркестровую яму, как раз когда там воцарилась шумная суматоха.
        — Следуйте за мной, — приказала она и пошла за кулисы. — Ведите его сюда. — Анна смахнула с сундуков горы костюмов. — Я сейчас его осмотрю, а вы отведите Генри к доктору.
        Когда все ушли и в маленькой комнатке воцарилась тишина, Анна наконец почувствовала, что напряженный ужас начинает отступать, и поняла, как дрожит всем телом. Хоть Роб и молчал. С момента своего падения он не произнес ни единого слова, несмотря на кровоточащую рану на голове и крики раненого Генри.
        Анна глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и наклонилась, чтобы поближе рассмотреть струйку крови у него на лбу. Роб пристально посмотрел на нее в ответ. Над ними нависла тяжелая тишина.
        — Кажется, это становится твоей привычкой, и притом ужасной, — проговорила Анна и осторожно промокнула платком глубокий порез. К счастью, она обнаружила, что крови значительно больше, чем самого повреждения. — Тебе очень повезло. Мне кажется, тут даже не нужны никакие швы.
        — Значит, я в лучшем состоянии, чем Эннис.
        — Должно быть. Его рана слишком серьезна для моих скудных врачебных навыков.
        — Этому идиоту не стоило бросать мне вызов.
        — Верно. Хотя не думаю, что моему отцу будет разница. Ему хватит того, что ты украл у него одного из ведущих актеров. — Она стерла остатки крови. — За что Генри так тебя возненавидел? Я никогда не видела его в таком состоянии.
        Не считая той яростной вспышки, когда она ему отказала. Но тогда его злость быстро прошла.
        Роб невесело рассмеялся:
        — Ты действительно не понимаешь?
        — Я знала, что у тебя есть враги, но другой актер? Ты же даешь им средства к существованию своими пьесами.
        — Думаю, Эннис хочет выиграть нечто лучшее, чем роль в моей пьесе. Ох! — Он поморщился от боли. — Мне кажется, он видел, как я на тебя смотрю, и приревновал.
        Анна в последний раз потрогала рану и перевязала ему голову чистой тканью. Она боялась, что догадывается, о чем он говорит, — Генри воспылал к ней какой-то глупой страстью. Или не к ней, а к леди, которую он себе вообразил на ее месте. Но она не хотела думать ни о Генри, ни о его чувствах. У нее и без того хватает волнений.
        Например, о ее собственном влечении к мужчине, что сейчас сидел перед ней. Ей казалось, что она еще глупее Генри. Если он заметил, то и остальные наверняка тоже. Ей надо быть осторожнее.
        — Только держи свои ссоры подальше от театра, — строго сказала она.
        — Я приложу все усилия ради тебя. Но я ничего не могу поделать с другими горячими головами.
        — Генри тоже придется научиться себя вести. — Она села на сундук рядом с Робертом и быстро его поцеловала. Его губы удивленно раскрылись под ее губами, и он потянулся к ней. Обнял за талию, привлек поближе.
        — Я не смогу каждый раз перевязывать твои раны, — сказала она. — Обещай, что будешь осторожен. Постарайся не бросаться очертя голову туда, где тебе грозят неприятности. — Пытаясь скрыть беспокойство, она говорила обезличенно и несерьезно, хотя и понимала, что уже поздновато.
        Роб нежно поцеловал ее в висок, коснулся губами челки, потом убрал выбившийся локон.
        — Боюсь, у неприятностей есть тенденция находить меня, куда бы я ни направлялся.
        — А ты сам, полагаю, никогда их не ищешь? — криво усмехнулась она.
        — Когда я был моложе, неприятности имели определенную притягательность. Но я нахожу, что с каждым прошедшим днем становлюсь все старше и мудрее.
        «Если бы только это относилось к ним обоим», — подумала Анна. Но мудрость казалась такой далекой.
        — Тебе надо на время уехать из Лондона, — сказала она. — Куда-нибудь в тихое место, где ты сможешь писать.
        — Меня как раз пригласили в загородное поместье лорда Эдварда Хартли.
        — Хартли?
        Анна знала его или, по меньшей мере, о нем слышала. Он был одним из фаворитов королевы Елизаветы — красивый мужчина, знавший толк как в моде, так в искусстве и спорте. Он давал финансовую поддержку поэтам и музыкантам, часто брал в «Белой цапле» самую дорогую ложу и приводил с собой друзей. Да, безусловно, в его доме Роб сможет работать в спокойствии и безопасности, во всяком случае какое-то время.
        Но если он уедет, она уже не сможет с ним видеться. Какими же серыми станут дни? И сможет ли она вернуться к себе прежней, если его не будет?
        — Тогда ты должен туда поехать, — произнесла она, отодвигаясь от него с внезапным приливом печали, которую не желала чувствовать. — Деревенский воздух пойдет тебе на пользу.
        — А может, и тебе тоже, Анна?
        — Мне?
        Роб крепче обнял ее за талию и просительно улыбнулся.
        — Поедем со мной. Погуляем по зеленым лесным тропинкам, полежим на бережку, потанцуем под звездами, как пастух с пастушкой...
        Анна засмеялась и попыталась его отпихнуть, хотя предложение выглядело очень соблазнительно. Побыть с Робертом в тишине и покое, вдали от неприятностей и вони Лондона — просто мечта.
        Несбыточная мечта. Такой азартный игрок, как Роберт, не для серой мышки, коей она является. Она всегда это знала.
        — У меня работа, — осторожно сказала она.
        — Она может несколько дней подождать. Анна, пожалуйста, поедем со мной. Ты будешь придавать мне вдохновения и заодно познакомишься с моими друзьями.
        — Мне нечего надеть для столь великосветского визита, — запротестовала она, чувствуя, что постепенно сдает позиции. — Я же ношу только серое, помнишь?
        Роб взял с сундука один из костюмов — смесь пурпурного бархата и блестящих атласных лент.
        — Мы можем их позаимствовать. Эти сценические костюмы так хороши, что почти неотличимы от того, что носят обитатели замка.
        — Да, и такие же дорогие! — В любом театре костюмы были наибольшей статьей расходов — зрители не желали смотреть на королевских особ, одетых в дешевые тряпки. Анна знала, сколько они стоят, поскольку собственноручно чинила и стирала сценическую одежду.
        Но если она будет аккуратна и возьмет то, что не нужно для текущих спектаклей, это может быть хорошим выходом. Она коснулась бархатной юбки и представила, как прогуливается с Робом под руку вдоль переливчатого ручья. Лондон, отец, Уолсингем — все будет так далеко. Почему бы не примерить на себя чужую роль? Это ведь всего на несколько дней. Хоть раз самой побывать на сцене, всего разок. Если у нее достанет храбрости это сделать.
        — Ну, — сказала она, — полагаю, за тобой, Роберт Олден, действительно стоит присмотреть и удостовериться, что ты заканчиваешь пьесу и не ввязываешься в драки.
        — Значит, ты поедешь со мной?
        — Поеду. Но только на несколько дней.
        Роб засмеялся и снова поцеловал ее — страстным многообещающим поцелуем.
        — Ты не пожалеешь об этом решении. Я тебе обещаю.
        Анна обняла его за шею и прижалась. Нет, она не пожалеет. На этот раз.


        Глава 10
        Роберт пристально смотрел через забор маленького садика на деревенский коттедж. Тот выглядел таким мирным — полузакрытые из-за яркого солнца ставни, увитые цветами ворота. Тихое и спокойное зрелище, далекое от лондонской суматохи.
        Но почему же он не может заставить себя войти внутрь? Почему этот умиротворяющий вид наполняет его чувством вины?
        Естественно, он виноват и слишком хорошо это понимает. Он жил с этим день и ночь, и именно это толкало его вперед.
        Он уставился на побеленные стены, чувствуя себя не лучше, чем во время своего недолгого тюремного заключения. Над головой нависало темное, гнетущее небо. И ужасное понимание, что он подвел тех, кого любил.
        Именно тогда его и нашел Уолсингем. Вытащил из тюрьмы и предложил задание. Снова дал цель в жизни и способ искупить свою вину. Но на него по-прежнему давили стены. Те, что окружали его собственную душу.
        Роб толкнул калитку и вошел в сад. От ржавого скрипа с дерева перед домом вспорхнули какие-то птички. Они умчались в высоту, в отличие от него, все еще прикованного к земле.
        Он постучал в дверь, и она распахнулась, на пороге показалась маленькая пухленькая женщина в испачканном переднике. При виде ее круглого раскрасневшегося лица у него полегчало на сердце. Она все такая же, как в давние времена, когда была его няней, а он — непослушным мальчишкой. Она всегда умела заставить его слушаться, конечно не без помощи легких шлепков и поцелуев.
        — Привет, Нелли, — произнес он.
        Женщина прижала руки к груди, ее морщинистое лицо осветила улыбка.
        — Мастер Роберт! Мы не ожидали вас раньше конца месяца. Из Лондона столько времени добираться!
        — Не так уж долго, если в конце пути будешь ты. — И если есть обязательства. Роб шагнул в полутемную прохладу холла и, сорвав шляпу, наклонился, чтобы поцеловать Нелли. — Как ты поживаешь?
        — Неплохо, как и всегда. — Нелли закрыла дверь и посмотрела через его плечо куда-то в глубину дома. — У вас что-то не так, мастер Роберт?
        Все не так, невесело подумал он. Анна Баррет внесла смятение в его душу. Вот почему он сегодня сюда приехал, ситуация начала меняться. И он должен их всех защитить.
        — Почему ты меня об этом спрашиваешь?
        — Потому что, пока театры открыты, мы вас здесь не наблюдаем, — Она похлопала его по щеке своей пухлой загрубелой ручкой. — Вы слишком много работаете, мастер Роберт.
        — Только ради того, чтобы ты жила в роскоши, моя дорогая Нелли, — улыбнулся он.
        — Какой же вы проказник, мастер Роберт! — со смехом отозвалась та. — И всегда таким были, даже мальчишкой.
        — Значит, я с тех пор не изменился?
        Он чувствовал себя совершенно другим человеком: того беззаботного юноши, что болтался по здешним окрестностям, больше не было.
        — О нет, изменились. — Нелли печально покачала головой. — Мальчиком вы были таким беззаботным, постоянно смеялись и дурачились с лордом Эдвардом. А сейчас вы такой...
        — Какой?
        Она снова похлопала его по щеке:
        — У вас теперь такой жесткий взгляд. И вы почти не смеетесь.
        Роб скрестил руки на груди:
        — Маловато поводов для смеха, разве не так?
        Поэтому он и приехал сюда сегодня, поэтому он ежедневно делал то, что должен был. Беззаботный мальчик с душой нараспашку ушел навсегда. Ему пришлось стать холодным как лед.
        — Как дела сегодня? — спросил он, жестом указав в глубину дома.
        Нелли беспокойно нахмурилась, ее лицо прорезали глубокие складки.
        — Довольно спокойно. Но в последние дни она плохо спит.
        — Кошмары? — Он так надеялся, что тихая деревенская жизнь ее вылечит.
        Нелли кивнула:
        — Долгое время их не было. А теперь, кажется, снова вернулись.
        Что за новый страх их вернул, если здесь уже так давно все тихо и мирно? Роб сжал челюсти.
        — Тогда стоило ли мне приезжать?
        — Может быть, это пойдет ей на пользу. В прошлый раз она, кажется, даже вас узнала.
        Нелли повела его по узкому коридору в небольшую гостиную с видом на окраину сада и маленький переулочек. В камине потрескивал огонь, а окна были наполовину открыты, что делало помещение одновременно уютным и свободным.
        Роб не сразу ее заметил. У окна на привычном месте стояла рамка с наполовину готовым гобеленом, рядом в беспорядке громоздились ящички с нитками и всякими приспособлениями, но самой девушки не было.
        Потом он увидел ее у камина: она с задумчивой полуулыбкой смотрела на пламя. Плечи ее покрывала яркая шаль, а темные волосы свободными волнами рассыпались по плечам. Она выглядела почти такой же, как в давние времена, — милая и застенчивая сестренка Мэри, вечно таскавшаяся за ним хвостиком, стараясь завоевать внимание старшего брата.
        Брата, который должен был ее защищать, но который подвел.
        Мэри повернулась к ним и перестала улыбаться. Ее голубые глаза остекленели. В глаза Робу бросились шрамы на ее левой щеке. Нестираемое напоминание о ее разрушенной жизни, о его обязанности теперь ей помочь.
        — Мэри, дорогая, посмотрите, к вам приехал ваш брат, — ласково проговорила Нелли. Она обняла девушку за хрупкие плечи и подвела к креслу, что стояло рядом с окном. — Это просто прекрасно, не правда ли?
        Мэри напряженно смотрела на Роба без малейших признаков узнавания. Она, по сути, и не знала его в последние годы. Для нее он был лишь мужчиной, а значит, врагом, которого надо бояться.
        Но привитые Нелли манеры все еще давали себя знать. Она чуть кивнула Робу и произнесла:
        — Как поживаешь?
        Роб медленно и осторожно приблизился и вынул сверток из кармана плаща.
        — Мэри, я привез тебе из Лондона нитки. Нелли сказала, что тебе нужен для вышивки зеленый шелк, чтобы закончить лесную сцену.
        — Мне? — Мэри уставилась на сверток, словно тот мог ее укусить. Подарки Роба всегда открывала ей Нелли, когда его уже не было в доме. — Почему ты приносишь мне подарки?
        — Потому что... — Роб невольно шагнул к ней. Он знал, что должен держаться на расстоянии и вести себя очень осторожно, но порой любовь к сестре пересиливала все доводы рассудка. Ее страх причинял ему сильную боль. — Я это делаю, потому что хочу тебя порадовать. Хочу о тебе позаботиться.
        Должно быть, на его лице все же отразилась боль, потому что Мэри вдруг прижалась к Нелли и хрипло вскрикнула:
        — Но я вас даже не знаю! Кто вы?
        — Мисс Мэри... — начала Нелли, но та не дала ей закончить и, как безумная, затрясла головой.
        — Кто он такой? Зачем пришел? Он хочет меня отсюда забрать?
        — Никогда в жизни, — с болью ответил Роб.
        Но Мэри только еще сильнее заплакала.
        Нелли через ее голову встретилась с ним взглядом и незаметно показала головой на дверь. И, несмотря на то что все внутри его безумно протестовало и требовало утешить сестру, Роб знал, что Нелли права. Теперь ее успокоит только его отсутствие.
        Он развернулся и вышел из маленькой гостиной. В коридоре он с размаху уперся руками о стену и от боли и гнева прикрыл глаза. Он испытывал всепожирающую ярость к мужчинам, которые так поступили с его сестрой. И к себе тоже.
        Он до сих пор слышал ее рыдания.
        Он не смог тогда позаботиться о ней. Но сейчас сделает это. Любым способом.


        Глава 11
        — У тебя прекрасные друзья, Роб, — со смехом заявила Анна, когда карета стремительно миновала предместья Лондона и выехала на широкую деревенскую дорогу. Это был роскошный экипаж, выкрашенный в красный и черный цвет, с мягкими бархатными сиденьями. Кроме того, их сопровождали верховые в ливреях лорда Хартли — они охраняли карету от бродяг и разбойников.
        Анна провела рукой по роскошному плюшу и поставила ноги на небольшую позолоченную скамеечку. Роб растянулся рядом. Он очень подходил этому богатому экипажу в своем бархатном дублете с золотыми пуговицами и жемчужной серьгой в ухе. Когда он взял ее руку, на пальцах у него сверкнули золотые кольца.
        — Для вас, миледи, только все самое лучшее. — Он поцеловал ее запястье и переплел пальцы со своими. — Вас надо возить так каждый день, чтобы ваши ножки даже не касались земли.
        Анна засмеялась и сжала его руку.
        — В Лондоне в такой карете я бы никуда не успела — слишком медленно. Но здесь просто прекрасно. Мы буквально летим над землей.
        Она выглянула в окошко, за которым мелькали деревенские пейзажи, живые изгороди, высокие деревья, серые каменные стены и дома в отдалении — все вместе сливалось в коричнево-зеленую массу. Но вот обитаемые места кончились, и колеса запрыгали на изрытой колеями дороге, пыльной и сухой из-за засухи. Засвистел ветер.
        — Не могу поверить, что я вот так убежала, — произнесла она, чувствуя, что ее сердце бьется сильнее, а душа буквально просыпается при этой смене декораций и при мужчине, что сидит рядом и держит ее за руку. У нее было такое чувство, что она не убегает от Лондона и каждодневной работы, а бежит к Роберту. И еще к чему-то, чего не понимала и, не будучи поэтессой, не могла облечь в слова, но в чем сильно нуждалась. Это напоминало глубокую, сокровенную тоску по свободе. И именно Роб вызывал у нее это чувство, заставлял повернуться лицом к миру и снова продемонстрировать свою храбрость.
        Анна быстро повернулась на широком сиденье и обняла Роба за шею. Тот белозубо улыбнулся и привлек ее поближе за талию.
        Казалось, он тоже стал свободнее, будто, покинув лондонские стены, его душа сбросила с себя тяжелые цепи. Они оставляют все позади, по крайней мере на то короткое время, что проведут в карете. Здесь только они двое: Роб и Анна.
        — Жаль, я не могу увезти тебя с собой навсегда, — сказал Роб. Он опустил на окнах кожаные занавеси, погрузив их в полумрак.
        — Навсегда?
        — Ну, хотя бы на год-два. Или пять.
        — И где бы мы жили эти пять лет? — поинтересовалась Анна, упиваясь его улыбкой, прикосновением. Она решительно отринула остатки своих страхов. Сегодня она не будет трусить, а, напротив, насладится жизнью, редким моментом спокойствия.
        — В заколдованном замке конечно же. В древней каменной крепости, увитой цветущими виноградными лозами и скрытой от всего мира.
        — От этого веет холодом.
        — Ах, но не забывай, что этот замок не простой, его очаги волшебные, они сами разжигаются, как только начинает наползать холод. Слуги-призраки ставят на стол вино и деликатесы, и, как по мановению волшебной палочки, для тебя появляются тончайшие шелковые одежды и драгоценности. Играет приятная музыка, в воздухе витает аромат масел, а большие мраморные залы ждут твоих танцев.
        — В одиночестве?
        — Ни за что! Я всегда к твоим услугам, когда бы тебе ни пришло в голову потанцевать.
        — Рада это слышать. — Анна принялась играть его волосами, ниспадающими на воротник дублета, мягкими и грубыми одновременно, норовившими обвить ее пальцы. — Мы были бы в этом замке одни?
        — Пока ты не устала бы от меня и не сбежала.
        Анна боялась, что никогда от него не устанет.
        Она все время открывала в нем новые грани, узнавала потаенные секреты. Сможет ли она когда-нибудь избавиться от этого наваждения?
        Скоро ей все равно придется это сделать и вернуться к своей тихой жизни, забыв о первых ролях. Забыв Роберта. Но это будет потом.
        — Я бы не устала там, где пища сама готовится, а чистая одежда появляется по моему желанию, — сказала она. — Ни тебе штопки, ни сбора арендной платы...
        — Ты бы ничем не занималась, только танцевала со мной.
        — Это я бы смогла перенести. Какое-то время.
        — Значит, мне осталось бы проследить, чтобы ты никогда не уставала от моего общества, — тихо произнес он и поцеловал ее в щеку. — Я бы заключил тебя в замок на веки вечные.
        Анна засмеялась и прикрыла глаза, чувствуя, как ее наполняет жар его поцелуев. Она откинула голову, Роб сдвинул вырез ее жакета и прижался губами к нежному местечку на шее.
        — Боюсь, это тебе бы наскучил наш маленький замок, — прошептала Анна. — Ни восхищенных зрителей, ни аплодисментов...
        — Ты — единственный восхищенный зритель, который мне нужен. Я бы писал стихи исключительно для тебя.
        Он грубо и страстно прижался к ее губам, словно давно уже изнывал от голода. Она приоткрыла рот, и их языки встретились, требуя страсти, которую оба так долго сдерживали. Роб потянул ее за волосы, привлекая к себе.
        Сквозь чувственную дымку Анна ощутила, что Роб прикасается к застежкам ее жакета. Он расстегнул их и снял жакет с плеч. Теплый воздух омыл ее даже сквозь тонкую шемизетку, и Роб накрыл ее своим телом.
        Он прижал ее к сиденью и вдавил спиной в мягкий бархат. Потом сорвал шемизетку и стал покрывать горячими влажными поцелуями ее плечи и нежные округлые груди. Ее сердце билось, как загнанное, она ничего не слышала, кроме этого грохочущего стука и рваного дыхания Роба. Они существовали одни в своем заколдованном мире. Только он и она, их прижавшиеся тела и изысканное, незабываемое удовольствие.
        — Роб, — выдохнула Анна, когда он стал стягивать лиф и открыл своему жадному взору ее грудь. Он обвел кончиком языка темный кружок соска, коснулся чуть пониже чувствительного местечка. И втянул сосок в рот.
        Анна зажмурилась и прикусила губу, чтобы не закричать. Его рука прошлась по ее бедру и ухватилась за подол юбки. Роб смял его в кулаке и медленно потянул вверх, скользя тонкой шерстяной тканью по чувствительной коже. Наконец он остановился, полностью открыв взору ноги и влажные завитки внизу живота.
        Ее бедра раздвинулись, и он опустился между ними на колени, целуя другую грудь. Анна почувствовала, как его бриджи трутся о ее шелковые чулки, ощутила жар и каменную силу его мужественности.
        Их рты снова встретились, стараясь утолить примитивнейший голод страсти. Анна провела руками по спине Роба, почувствовала, как перекатываются под одеждой крепкие мускулы, силу его рук, опирающихся над ней на стенку кареты, прошлась руками по всему позвоночнику, коснулась поясницы и твердых, тугих ягодиц.
        — Анна, — простонал он, когда она продолжила свои исследования.
        Боже, какой же он красивый и сильный! Как она хочет его. Больше, чем когда-либо хотела мужчину. Он тоже ее хотел.
        В этот момент в ней снова начал подниматься страх, от которого она на время избавилась. Он, охладив ее порывы, вернул ее к реальности. Они едут в трясущемся экипаже и приближаются к владениям его друзей — совсем не время для страсти! И не время так распускаться.
        Анна высвободилась из объятий и заставила себя медленно выпрямиться на сиденье. Роб довольно легко ее отпустил, только отвернулся, и она слышала его прерывистое дыхание. У нее самой кружилась голова, и все плыло перед глазами, она боялась упасть в обморок. Анна покачала головой, прогоняя туман, и вернула на место юбки.
        И попыталась пошутить.
        — Не могу же я в таком виде встречаться с твоими высокопоставленными друзьями.
        Роб повернулся к ней, бережно взял в руки ее лицо, словно жемчужину в золотой оправе, и нежно поцеловал в губы.
        — Ты такая красивая. Никогда в этом не сомневайся.
        Ее сердце пронзила боль, она побоялась, что сейчас расплачется. Какой сегодня ошеломительный день! Великий, странный, беспорядочный.
        И он еще не закончился.
        — Уверена, лорд Эдвард так не сочтет, если увидит, что в его прекрасный дом входит такая неряха, — сказала она. Потом подняла жакет и натянула его поверх шемизетки. По крайней мере, на жакете нет никаких пятен, а помятость можно отнести на счет долгой поездки. — Ты не передашь мне из моей корзинки гребенку?
        Роб вытащил из-под сиденья дорожную корзинку и молча передал гребень. Казалось, он понимает, что она не может пока об этом говорить, у нее нет слов выразить то, что между ними случилось. Она даже толком не понимала, что это за чувства.
        Но она помнила, что совсем скоро окажется лицом к лицу с великосветскими друзьями Роба и должна будет подобающим образом их поприветствовать.
        Роб пересел на противоположное сиденье и молча уставился в окно. Анна привела волосы в порядок и надела шляпку. Потом расправила буфы рукавов и складки на юбке, сбрызнув их розовой водой. Едва она закончила, как карета свернула к кованым воротам с замысловатым гербом, по обе стороны от которых тянулись высокие кирпичные стены.
        Они прибыли.
        К дому вела аккуратная широкая дорожка, посыпанная гравием, лениво петляла между густыми рощами и широкими лугами, заманчиво поблескивая вдали прудами и колоннадами. Это был огромный парк, не уступающий королевским, и Анна поневоле занервничала. Она привыкла к великосветским придворным, к их манерам и ожиданиям, но только в театре, в привычном мире, где она знала, как с ними себя вести.
        А здесь был их мир, и она боялась, что многого о нем не знает.
        Впрочем, Роб, казалось, совершенно не беспокоился. Он застегнул свой дублет и пригладил растрепанные волосы. И после такого краткого внимания к своей внешности, черт его возьми, стал еще красивее.
        Роб глянул на Анну. Видимо, волнение отразилось у нее на лице, поскольку он успокаивающе улыбнулся.
        — Эдвард Хартли со своими друзьями не такие уж великие люди, — сказал он. — Они просто любят жить за городом, вот и все. Им нравится собственная компания.
        — И чем они занимаются — часами бродят по своим владениям? — пробормотала Анна. Дорожка сделала изящный поворот, и впереди показался дом. — Или, может, считают трубы да окна? Безусловно, это заняло бы несколько дней, как минимум.
        Харт-Кастл был огромным строением и, несмотря на старомодное название[6 - Hart Castle — дословно «Олений замок».], наводящее на мысли о башнях и голых стенах, сиял новым красным кирпичом и золотистым камнем. На ярком солнце окна блестели, как бриллианты, напоминая сотню внимательных глаз, следящих за приближающимися гостями. Карета миновала симметричные узловые сады и величественный лабиринт, в центре которого стояла каменная статуя Артемиды с луком в руках. Прибывшие гости гуляли меж ярких клумб, богатые шелка и шляпы с перьями вполне могли бы соперничать с самими цветами.
        Анна внезапно обрадовалась, что привезла с собой дорогие сценические костюмы. Они ей очень пригодятся.
        Карета рывком остановилась, дверцы распахнулись, и в проеме показался лорд Эдвард Хартли собственной персоной. В отличие от гостей в саду он был одет в загородный костюм: коричневый дублет и высокие потертые кожаные сапоги. Он сделал им знак выходить, и Роб выбрался на подъездную дорожку.
        — Наконец-то ты здесь, — сказал лорд Эдвард. — Элизабет уже поговаривала, что мы умрем со скуки раньше, чем ты появишься. Пойдем, ты нас развлечешь.
        — Тише, Эдвард, ты спугнешь мою леди, — ответил Роб. — Мне потребовалось все мое красноречие, чтобы выманить ее из Лондона. Я обещал, что в Харт-Кастл будет тишь да гладь.
        Он протянул Анне руку. Она сделала глубокий вдох, приняла руку и вышла. Роб помог ей спуститься, но после долгого путешествия она едва держалась на ногах, и ей пришлось делать реверанс, опираясь на его руку.
        — Отлично представляю, почему она не хотела покидать Лондон, — заметил лорд Эдвард. Он перехватил руку Анны и склонился над ней. Наверняка ее поклонники цеплялись за вашу карету, когда вы уезжали.
        Анне пришлось улыбнуться этому глупому, возмутительному комплименту и плутоватой усмешке на красивом аристократичном лице.
        А я отлично вижу, почему вы с мастером Олденом такие друзья. Вы оба невероятные льстецы.
        — Вы раните меня в самое сердце, миссис Баррет! — воскликнул Эдвард. — Я говорю только правду. И, как правдолюбец, должен сказать, что не понимаю, как этот закоренелый распутник, зовущийся моим другом, убедил вас поехать с ним. Вы должны рассказать мне его секреты.
        О, милорд, думаю, вы оба знаете о тайнах куда больше меня, — ответила Анна.
        Эдвард засмеялся и повел ее по широким ступеням в открытые двери дома. Роберт направился за ними следом. Стены, обшитые темным полированным деревом, были сплошь увешаны гобеленами, пол был выложен черно-белыми плитами с затейливым узором. Изящная винтовая лестница поднималась на верхний этаж, на развороте ее освещали солнечные лучи, проникавшие с улицы сквозь старинные витражи. Угол охраняли рыцарские доспехи, словно наблюдавшие за входной дверью.
        На верхней площадке лестницы показалась какая-то леди и помахала им. Невысокая, скорее привлекательная, чем красивая, с лицом в форме сердечка и темными волосами под расшитой жемчугом сеткой. На ней было простое платье синего бархата и вышитый испанский сюркот[7 - Сюркот длинный и широкий плащ-накидка.].
        — Эдвард, леди наверняка слишком утомлена, чтобы выслушивать твои шутки, — заявила она, сбегая по лестнице. Ее каблучки застучали по блестящему полу. — Из Лондона путь не близкий.
        Лицо лорда Эдварда засветилось каким-то внутренним светом, красивые губы тронула легкая улыбка. Он подошел к леди и взял ее за руки. Анна смотрела на них, испытывая что-то очень похожее на зависть. Лорд Эдвард и его леди смотрелись просто идеально, словно половинки единого целого. Они пересекли холл и подошли к Анне и Робу.
        — Миссис Баррет, могу я представить вам леди Элизабет Гилберт?
        Анна сделала реверанс и пробормотала:
        — Леди Элизабет.
        Но та решительно пожала ей руку и засмеялась.
        — Мне просто не терпелось с вами познакомиться, — сказала она. — Я бываю в театре, как только выдается такая возможность. Как и Эдвард, я уверена, вы его тоже видели. Он всегда собирает вокруг себя толпу.
        Эдвард прижал ее руку к своему сердцу.
        — Любовь моя, ты меня ранишь. Я — сама скромность.
        Элизабет только покачала головой:
        — За что, видимо, и удостоился недовольства самой королевы.
        — В «Белой цапле» действительно хорошо знают лорда Эдварда, — сказала Анна, с удивлением глядя на молодых людей. Ей редко встречались пары, которым было бы так хорошо вместе. Они перебрасывались шутками и не сводили друг с друга глаз. Неужели такое вообще бывает? Видя, как эти двое лучатся счастьем, она испытала смутный прилив надежды.
        Анна оглянулась на Роба, тот по-кошачьи лениво прислонился к каменному стенду с доспехами и с легкой улыбкой наблюдал за своими друзьями. Он принадлежал к тому же миру, что и этот прекрасный замок с его обитателями, и Анна наконец немного расслабилась. Робу снова удалось выманить ее из своей скорлупы.
        — А теперь и мы сможем узнать вас поближе, миссис Баррет! — заявила Элизабет. — Я хочу услышать все тайны закулисья, ну и секреты Роберта. Он настолько умен, что до сих пор остается для нас загадкой.
        — Боюсь, тут я ничем вам не смогу помочь, леди Элизабет, — с сожалением ответила Анна. — Он — загадка и для меня тоже.
        Роб вскинул бровь, а Элизабет засмеялась. Она взяла Анну за руку и прошептала:
        — Мы еще посплетничаем о нем без свидетелей. Пойдемте, я покажу вам ваши покои. А скучный осмотр новой конюшни мы оставим мужчинам.
        — Любовь моя, мне кажется или ты мечтаешь избавиться от нашего общества? — поинтересовался Эдвард.
        — Конечно, мы мечтаем. Когда леди хотят посекретничать, джентльменам тут не место, — парировала Элизабет. — Так что давайте идите. Увидимся за ужином.
        Эдвард с Робом направились к выходу, а Элизабет повела Анну вверх по лестнице. Анна мельком глянула поверх балюстрады, но Роба уже поглотил яркий солнечный день.
        — А теперь, миссис Баррет, — заявила Элизабет, — расскажите мне все о себе и Роберте Олдене. С нетерпением жажду услышать, что его наконец укротили...


        Глава 12
        Роб вышел на залитый солнцем двор вслед за Эдвардом, но мысли его оставались с Анной, которая пошла наверх с леди Элизабет. Не потеряется ли она в таком большом доме? Вдруг занервничает, почувствует себя одинокой? А может, начнет проклинать его за то, что он бросил ее среди этих холодных придворных, разодетых в яркие одежды?
        Он чуть не засмеялся над своим беспокойством — уж за Анну-то Баррет нужно тревожиться в последнюю очередь. Да когда она чего-то боялась в своей жизни? И уж точно не кучки разодетых любителей развлечений. Он стал относиться к ней гораздо мягче, хотя не должен был. Не может себе этого позволить сейчас, когда балансирует на канате, выполняя задание Уолсингема, и еще тащит за собой Анну. А внизу — пропасть, где поблескивают клинки и клацают острые зубы. Он делал то, что должен был, чтобы выполнить свою задачу, но вина за то, что он ведет Анну по опасному пути, который сам когда-то избрал, лежала на нем тяжким грузом.
        Чтобы спасти их обоих, ему нужна холодная голова. Как и Анне. Не стоило оставлять ее с леди Элизабет, кто знает, что она может от нее услышать?
        Роб глянул на окна верхних этажей, они искрились на солнце, как бриллианты. Ему показалось, что он увидел в одном бледное лицо, но оно сразу исчезло.
        — Не стоит волноваться, — сказал Эдвард. — Элизабет позаботится о твоей леди.
        — Она не моя леди, — запротестовал Роб. Он ненавидел самодовольное удовлетворение, испытанное им при этих словах. Его леди. Его Анна. Не имеет значения, как быстро это пришло ему на ум.
        — Разве? — Эдвард усмехнулся. — Уверен, лорд Маддингли этому очень обрадуется. Он прибудет сегодня вечером, а миссис Баррет как раз в его вкусе.
        На Роба нахлынула волна горячего гнева, и он инстинктивно схватился за кинжал.
        — Ему лучше держаться от нее подальше, если не хочет ощутить кинжал у своего паршивого горла!
        Эдвард засмеялся:
        — Клянусь, Роберт, я просто пошутил. Но если она и не твоя леди, то очень хорошая имитация. Ты затеял какой-то маскарад?
        — Пока не знаю, что здесь настоящее, а что подделка.
        Себя настоящего он потерял уже давным-давно.
        — Звучит интригующе. Надеюсь, ты в своих планах припас роль и для меня. — Эдвард остановился и отвесил поклон леди, что помахала ему из сада, симпатичной блондинке в желтом атласе и золотистых кружевах.
        Роб тоже узнал ее — это была леди Арабелла Боуэн, одна из придворных дам, которые часто болтались в театре. Она присылала ему тайные записочки и кружевные подвязки, но больше с этой леди у него ничего не было.
        Пока что.
        Она помахала и Робу тоже и, порозовев, жеманно захихикала.
        — Мне кажется, леди Боуэн будет рада услышать, что вы с миссис Баррет только попутчики, — продолжал Эдвард. — Элизабет говорит, она сразу стала спрашивать о тебе, как только приехала.
        — У меня нет времени для подобных вещей. — Роб понаблюдал за леди Боуэн в окружении ее поклонников. Симпатичная девушка, этакая придворная конфетка, которая явно предпочитает актеров. Но, глядя на нее, он чувствовал себя до странности равнодушным. Перед глазами у него все равно стояло лицо Анны.
        — Друг мой, для подобных вещей время всегда есть, — заявил Эдвард. — Правда, за исключением таких, как я, чье сердце уже занято целиком и полностью. И если ты не в таком положении...
        — Не в таком.
        И никогда не окажется в таком, если сумеет хорошо себя защитить, как делал это прежде. Если его доспехи будут при нем. Даже если Анна его возненавидит и это причинит ему безумную боль.
        — Значит, леди Боуэн сможет помочь тебе развеяться и отвлечься от работы. — Эдвард вел Роба по дорожке, что огибала дом и уходила к далеким полям и лугам.
        Наконец они спустились к декоративному озеру, где никто не мог их подслушать.
        — Говоря о работе, Роб, какие у тебя новости? — начал Эдвард. — Что ты узнал?
        — Уолсингем считает, что близок к разоблачению заговорщиков, — ответил он, подумав о том, что среди них — отец Анны.
        Он подобрал с песка плоский камешек и пустил «блинчики» по воде. Он еще не вычислил главаря и не знает их замыслов, только осведомлен, что они работают на испанцев.
        — Как всегда, испанцы, — сказал Эдвард. — Мы не избавились от них, даже одержав над ними победу.
        Но возможно, кому-то из наших гостей известно что-то полезное.
        — И о каких именно гостях ты думаешь?
        — Давай о них попозже, хорошо? — И Эдвард показал на далекий холм, где среди зелени змеилась темно-серая стена замка. — Вон там пролегает граница нового поместья Томаса Шелдона, которое он приобрел после разорения несчастных Керрингтонов.
        — И Шелдон все еще там живет? — удивился Роб. — Ты до сих пор не обратил его в бегство?
        — Мне забавно смотреть, как он копошится у меня под боком, — сказал Эдвард и, прищурившись, продолжил изучать крепостную стену. — Его дни все равно сочтены. К нему наведываются интересные посетители — у меня расставлены вдоль дороги свои люди, которые все записывают. Он проявляет все больше небрежности. Учитывая его гостей и те документы, что прихватила для нас предприимчивая племянница Элизабет, скоро с ним будет покончено.
        — Думаешь, он имеет какое-то отношение к этим испанским заговорщикам?
        — У испанцев есть золото, и немало. Как он может упустить такую возможность? Я потом покажу тебе документы. Хочется узнать, что ты о них думаешь.
        — Чтобы отыскать улики, нам придется влезать к нему в дом? — поинтересовался Роб. Кража с взломом не была его любимым занятием, недоставало стремительности поединка и удовлетворения от встречи лицом к лицу со своим врагом. Но иногда не было другого способа достигнуть цели.
        — В этом нет необходимости, — сказал Эдвард. — Он будет у нас на балу несколько вечеров подряд. Возможно, та леди, которая не твоя леди, будет не против с ним потанцевать? Она показалась мне очень наблюдательной, даже в твоем присутствии.
        Роб смотрел на холм, но перед его мысленным взором возникла Анна в жирных руках Шелдона. Он представил, как этот злодей болтает всякую ерунду и пожирает глазами ее грудь. От такой картины он вновь ощутил горячий прилив ярости, еще сильнее прежнего.
        Он никогда не был таким собственником в отношении женщин — и защитником тоже. Ему не выполнить свою задачу — освободить ее отца от подозрений, избавить от Уолсингема, — если он все время будет мечтать насадить на вертел каждого, кто посмотрит на нее или пожелает причинить вред.
        Особенно если он опасается, что сам первым причинит ей боль.
        Роб пожал плечами, изображая безразличие:
        — Тебе виднее. Как я уже сказал, она не моя леди.
        — Надеюсь, вам здесь будет удобно, миссис Баррет, — сказала леди Элизабет. Она быстро прошла по спальне, взбила примятое сиденье в кресле и открыла окно, впуская свежий деревенский воздух.
        Анна аккуратно положила шляпку с перчатками на маленький резной столик и огляделась. Эта комната была больше, чём первый этаж отцовского дома. Необъятная кровать темного дерева с резной спинкой с изображением цветов, фруктов и фантастических птиц, под темно-зеленым балдахином и вышитым покрывалом. У камина стояли кресла с перекрестными спинками и сиденьями в тон покрывалу. Вдоль стен — большие сундуки с одеждой, над ними красивое овальное зеркало и портреты разодетых в пух и прах Хартли. Ее багаж оказался просто крошечным в сравнении со столь внушительной обстановкой.
        — О да, — тихо сказала в ответ Анна. — Мне будет вполне удобно.
        — Если вам что-то понадобится, просто позвоните в колокольчик или спросите меня. Мои апартаменты по коридору напротив. — Леди Элизабет вдруг быстро подошла к ней, сжала руки и радостно улыбнулась. — Я так рада, что вы приехали с Робертом! Он никогда не привозил к нам леди.
        Потрясенная искренним жестом дружбы со стороны такой высокопоставленной леди, Анна с трудом выдавила улыбку. Какой странный этот Харт-Кастл! Она чувствовала, что внезапно оказалась в странном и непонятном мире и Роб — единственное, что как-то удерживает ее на земле.
        — Неужели? — переспросила она.
        Леди Элизабет покачала головой:
        — Боюсь, он очень одинок.
        Одинок? Роберт? Анна чуть не засмеялась, вспомнив проститутку в грязно-желтом платье и толпы поклонниц, что кидали к его ногам цветы в «Белой цапле». И ту женщину здесь, в саду, что поедала его глазами.
        Но потом на память пришло еще кое-что — печаль в его глазах, когда он иногда смотрел на нее, думая, что никто не видит. Нежность, с которой обнимал после шторма страсти. В глубине его души пряталась какая-то боль и так сильно взывала о помощи, что Анна тянулась к нему, даже зная, что должна бежать без оглядки.
        Но он никогда не открывал ей свое сердце полностью, без оглядки.
        За окном раздался взрыв смеха, и Анна заторопилась посмотреть, что там. Элизабет тоже пошла за ней. Из окна открывался вид на подъездную дорожку и стоящие вдоль статуи, за ними виднелись английские сады и извилистая тропинка.
        У дома остановилась сверкающая карета с гербом, и оттуда выбирались очередные гости: двое мужчин и три женщины, все разодетые в бархат и атлас, в жемчугах и шляпах с перьями. Гуляющая в саду шумная толпа ринулась к ним с приветствиями.
        Из-за дома появились лорд Эдвард с Робом, и одна из приехавших сразу устремилась к ним. Ее светлые волосы и яркие ленты развевались на ветру. Женщина бросилась Робу на шею и завизжала от восторга.
        Анна криво улыбнулась:
        — Ужасно одинок, как я посмотрю.
        — Леди Арабелла флиртует со всеми, — сказала Элизабет.
        — Как и Роберт.
        — Правда? — Элизабет показала на разыгрывающуюся внизу сцену.
        Роб высвободился из объятий леди Арабеллы и отстранил ее. Та обиженно надула губки, но Роб только засмеялся и ленивой походкой направился в дом, исчезнув из вида на ступеньках крыльца.
        Леди Арабелла тут же подскочила к другому джентльмену и схватила его за руку. Тот явно был более отзывчив.
        — Сегодняшний ужин будет очень любопытным, — заметила Элизабет. — А теперь, миссис Баррет, расскажите-ка, что нового в Лондоне. Я уже несколько недель не была в городе и не сомневаюсь, что с моего отъезда много что произошло! Выпустили ли несчастного Мортона из Тауэра? А чем кончилась ссора французского посла с лордом Мейерсом?
        Пока они обсуждали городские сплетни, а служанки распаковали взятые взаймы дорожные сундучки, Анна немного успокоилась. Несмотря на свой титул и положение фрейлины, леди Элизабет не была снобом, они болтали и смеялись, как давние приятельницы. Анна наконец перестала беспокоиться об отце, отвлеклась от неясных мыслей о Робе и о том, что между ними произошло, и просто наслаждалась жизнью.
        Странное и восхитительное чувство. Оно заставляло задуматься, примерить на себя подобную жизнь в милом загородном поместье, с друзьями и любимым мужчиной, ведь Элизабет явно любила лорда Эдварда. Конечно, Анна думала о домике куда скромнее, чем Харт-Кастл, с небольшим садиком...
        Она чуть не засмеялась при этой мысли. Загородный дом для нее доступен не более величественного замка, а такой мужчина, как Роберт, никогда бы не поселился в подобном месте. Так что лучше просто порадоваться выдавшемуся отдыху. Она решительно собиралась насладиться жизнью, которую подарил Роберт.
        Когда яркое солнце приобрело розово-золотой оттенок и стало клониться к горизонту, Элизабет наконец спохватилась:
        — Неужели так поздно? Я должна посмотреть, что там с ужином, а вам еще надо переодеться. Я вас совсем заговорила!
        В этот момент по подъездной дорожке снова загрохотали колеса, прибыла еще одна карета.
        — Кто это так припозднился? — удивилась Элизабет, и они с Анной снова выглянули в окно. Прибывший экипаж был мрачно-черного цвета. Из него в опустевший сад вышла только одна леди.
        Она взглянула вверх, и капюшон упал ей на плечи. Анна увидела бледное лицо и русые волосы. То же самое лицо, что она видела совсем недавно.
        — Леди Эссекс, — прошептала она.
        — Так и есть. — Элизабет нахмурилась. — Но что ей здесь понадобилось? Эдвард не в ладах с ее мужем.
        — Возможно, она приехала с чьим-нибудь поручением? — вслух размышляла Анна. Например, своего отца государственного секретаря Уолсингема? Может, ее прислали с новым опасным поручением для Роберта?
        — В любом случае я должна спуститься и ее поприветствовать, — сказала Элизабет. — Мы увидимся с вами за ужином?
        — Конечно.
        Элизабет быстро пошла к выходу, но на пороге оглянулась:
        — Я очень рада, что вы здесь. Уверена, мы с вами подружимся!
        Оставшись в одиночестве — не считая служанок, готовивших ванну и раскладывавших одежду, — Анна снова вернулась к окну. Леди Эссекс уже вошла в дом, а ее пустую карету отогнали к конюшням. Зачем она приехала? И какие на самом деле у Роберта дела с таким опасным человеком, как Уолсингем?
        Надо разузнать, нельзя ли ему помочь и надо ли чего-то остерегаться. И при этом, может быть, даже немного развлечься.


        Глава 13
        Анна осторожно спускалась по лестнице, минуя витражные окна и молчаливо высящиеся доспехи.
        Она чувствовала себя не в своей тарелке в платье из темно-красного бархата с золотыми парчовыми рукавами, украшенными белыми и золотыми лентами и фальшивыми рубинами. Шею украшал жесткий воротник из накрахмаленных кружев. Личная горничная Элизабет сделала ей высокую прическу и закрепила локоны жемчужными шпильками. В руке Анна сжимала перьевой веер. Все ее серые наряды лежали запакованными вместе с каждодневными обязанностями. Было так непривычно-волнующе выходить без своего обычного прикрытия.
        Да, этим вечером она точно сама не своя. Сегодня она совсем другой человек — кокетливая особа, как та леди, что бросилась Робу на шею, и уверенная в себе, как леди Элизабет. Женщина, способная выманить у мужчины его тайны.
        Из-за полуоткрытой двери в конце коридора, увешанного гобеленами, до нее доносился шум голосов и визгливые взрывы смеха. Мимо торопливо прошел слуга с подносом серебряных кубков. Анна пошла следом и, спрятавшись за его спиной, проскользнула в комнату.
        Здесь было полно людей, часть из которых она мельком видела гуляющими в саду, но большинство никогда не встречала. Все были одеты, как при дворе, в разноцветные бархатные наряды, сверкающие золотой вышивкой и белоснежными воротниками. Все вместе это напоминало яркие витражи лестничных окон. Один из гостей подскакивал на месте, видимо демонстрируя па какого-то нового танца, и все смеялись над его ужимками. Нежданная гостья леди Эссекс, кажется, отсутствовала.
        Одетый в черно-пурпурный дублет, Роб стоял у камина в дальнем конце комнаты вместе с лордом Эдвардом и несколькими другими гостями. Забранные назад волосы открывали красивые, строгие черты лица и сережку-капельку из оникса. Он не смеялся вместе с компанией и смотрел на собеседников почти задумчиво. Неясно, о чем думал, глядя на окружающее веселье.
        Потом он заметил Анну у двери. На мгновение его глаза широко раскрылись, он замер в полном ошеломлении. Долгую минуту они смотрели друг на друга, и, казалось, все в комнате вдруг исчезли. Одежды и разговоры слились в неясное облако, перед Анной остался лишь Роб. В голове у нее крутилась единственная мысль — она решила некоторое время наслаждаться жизнью.
        А Роберт внезапно ей улыбнулся, и эта великолепная улыбка прогнала тьму, что сгущалась над ним всего минуту назад. Он подхватил с подноса два кубка и стал пробираться сквозь толпу к ней. Он прошел, игнорируя все попытки привлечь его внимание.
        — Анна, — произнес он, отвешивая ей поклон, — красивей тебя нет никого на этом приеме!
        — Нет, ты просто впервые видишь меня не в сером! — Рядом с ним она почему-то начинала нервничать. После близости в его постели в гостинице и в карете стесняться его не было смысла. И все же она стеснялась, чувствуя, что вот-вот покраснеет и захихикает. Анна взяла предложенный кубок и сделала большой глоток отличного рейнского вина, надеясь, что это поможет ей обрести почву под ногами и стать самой собой.
        Роб же только качал головой и смотрел так, словно не мог наглядеться.
        От вина уверенности не появилось. Оно лишь придало легкомыслия, и Анна засмеялась.
        — У тебя нет для меня никаких поэтических слов? Никаких сонетов? — спросила она. Хотя и не была уверена, что хотела бы услышать сонеты — ей вполне хватало простого слова «красивая».
        — Боюсь, когда дело касается тебя, мои способности мне отказывают, — ответил он, потом взял ее свободную руку и поднес к губам. Теплый, легкий поцелуй, словно оставивший след на коже. Роб перевернул ее ладонь и прижал к своей щеке. Анну накрыла жаркая волна его животворящей силы.
        — Пойдем я представлю тебя гостям, — сказал Роб и взял ее под руку.
        — Буду рада познакомиться с твоими друзьями, — ответила она. Ей хотелось войти в его мир, проникнуть в его тайны. Впустит ли он ее? И позволит ли она себе войти? Сможет ли следовать своей решимости наслаждаться собой? Хоть немного понаслаждаться жизнью с Робом?..
        Роб наблюдал за Анной за банкетным столом. Ее окутывал золотистый свет канделябров, красные отсветы блестели в волосах, как язычки пламени, а кожа на фоне белоснежного воротника казалась перламутровой. Она засмеялась над какой-то шуткой сидящего рядом мужчины, и ее щеки вспыхнули нежно-розовым светом.
        Мужчина наклонился к ней, словно что-то шептал ей на ухо, и Роб узнал лорда Мадцингли — известнейшего распутника при дворе. Говорили, куда бы он ни пошел, всюду за ним тянется шлейф зачарованных женщин, умоляющих проявить к ним внимание. И вот теперь все его внимание целиком и полностью обращено к Анне. Маддингли взял со стола серебряный кувшин с вином, наполнил бокал Анны и улыбнулся.
        Роб стиснул нож, который держал в руке.
        — Роберт? Что-то не так? — спросила сидевшая рядом Элизабет.
        Роб расслабил пальцы и положил нож на стол. Похоже, когда дело касалось Анны, он терял и самообладание, и соображение. У него нет прав ревновать, с кем бы она ни разговаривала, кому бы ни улыбалась. Не сейчас, ведь скоро ему придется ее ранить так, как не сможет никакой другой мужчина.
        Он подумал о бедной Мэри, вспомнил шрамы на ее лице. И свое обещание держаться подальше от Анны.
        — Почему ты спрашиваешь? — Он потянулся к своему кубку и сделал большой глоток крепкого пряного вина.
        — У тебя был такой вид, словно ты хочешь кого-то убить. Я подумала, может, твое недовольство вызвано каким-нибудь блюдом нашего повара.
        — Нет, ваше гостеприимство на высоте, как всегда.
        — Тогда что... — Она глянула вдоль стола и заметила занятых разговором Анну и лорда Маддингли, их склоненные головы. Ее глаза расширились. — О, понимаю.
        — Что именно ты понимаешь?
        — Твоя прекрасная леди и лорд Маддингли. Но тебе нечего бояться.
        — Миссис Баррет может делать все, что ей заблагорассудится, — сказал Роб. Ему потребовались все его актерские способности, чтобы говорить убедительно — даже для самого себя.
        — Я знаю миссис Баррет совсем недавно, но мне кажется, она слишком благоразумна, чтобы верить той чепухе, что болтает Мадцингли.
        — Тогда зачем ты ее посадила с ним рядом?
        — Роберт, неужели я слышу в твоем голосе ревность? Я думала, она может делать все, что ей заблагорассудится, а он может ее развлечь.
        Роб фыркнул:
        — Развлечь?
        — Именно. Его напыщенные комплименты и плохие стишки — отличное развлечение для тех, кто не принимает его всерьез. — Элизабет подцепила с ближайшего блюда немного цыпленка в коричном соусе и положила ему в тренчер[8 - Тренчер — средневековая тарелка из хлеба грубого помола]. — Отцу миссис Баррет ведь принадлежит «Белая цапля», правильно? Уверена, она знает, как отвечать на льстивые вирши чересчур красивых мужчин. Включая твои.
        Роб снова перевел взгляд на Анну, которая все еще шепталась с Мадцингли. Она вдруг заметила, что он смотрит на нее, и ее губ коснулась нежная улыбка. Она незаметно кивнула ему и опять повернулась к своему соседу.
        Видимо, она действительно знала, как обращаться с этим распутником. Роб начал подозревать, что его многоопытность общения с женским полом в случае с Анной Баррет совершенно не помогает. Она не походила ни на одну известную ему женщину, была лучше, красивее... и так во всем, в превосходной степени.
        — Она знает о твоей работе? — шепотом спросила Элизабет.
        Роб вспомнил, как Анна проследила за ним до самого дома Уолсингема и решительно воспротивилась его попыткам ее защитить. Но ему самому решительности тоже не занимать. И он уже выбрал свою дорогу.
        — В общем-то нет.
        — Тогда ты должен ей рассказать, — сказала Элизабет, к его удивлению.
        — Нет.
        Она тут же от него отвернется, если узнает правду. Он не готов ее потерять так скоро. Ему хотелось еще насладиться ее улыбкой, прикосновением пальчиков, просто близким присутствием. Он этого не заслуживал, но все равно безумно хотел.
        — Едва ли она из тех женщин, что падают в обморок, столкнувшись с реальной жизнью. В конце концов, она живет в Соутворке.
        — Я не хочу причинить ей боль, — хрипло ответил Роб.
        Элизабет явно порывалась что-то добавить, но только покачала головой:
        — Как знаешь. Но тебе, как и моему дорогому Эдварду, еще придется узнать, что вы, мужчины, не сможете защитить нас, женщин, если будете держать в неведении. Мы пытаемся сделать Харт-Кастл убежищем, местом, где можно укрыться от реальной жизни, но боюсь, она и здесь нас настигнет.
        — Где сейчас леди Эссекс?
        Элизабет пожала плечами и чуть нахмурила бровь.
        — Она сказала, что устала с дороги и хочет поужинать в своих покоях. Думаю, она закончит то, ради чего приехала, и утром уедет.
        — Ты узнала, зачем она здесь? — Именно этим он и должен был заняться — сосредоточиться на задании, а не смотреть через стол на смеющуюся Анну.
        И не думать, чем бы он с ней занялся в ее покоях этой ночью.
        — Она только сказала, что хочет ненадолго сбежать от лондонских миазмов. Эдвард всегда ее приглашает — это лучший залог благоволения Эссекса. Королева сейчас его привечает, кроме того, у Эдварда свои причины поддерживать хорошие отношения с ее отцом. Но она еще ни разу не приезжала в Харт-Кастл.
        — Так она здесь как дочь своего отца или жена своего мужа?
        — Кто знает? Возможно, и сама по себе. — Элизабет наклонилась к Роберту и шепотом добавила:
        — Мы с миссис Баррет могли бы улучить момент и поговорить с ней, но Эдвард считает, что ее послал сюда Эссекс, чтобы выкрасть его научные рукописи!
        — Его рукописи? Неужели они так ценны для Эссекса? По слухам, он совершенно не интересуется науками, — озадаченно сказал Роб.
        — Эссекс пытается очернить всех фаворитов королевы, а Эдвард сделал довольно интересные открытия. Может, миссис Баррет было бы интересно посетить после ужина его лабораторию? Я знаю, Эдвард не будет возражать, если вы туда заглянете.
        Дальнейшее обсуждение пришлось прервать, на другом конце стола вспыхнула громкая ссора, и Элизабет пришлось улаживать конфликт.
        Роб снова глянул на Анну, она все еще смеялась вместе с Маддингли. Этим вечером она действительно выглядела великолепно в своем прекрасном платье и с сияющими глазами. Вдали от дома и своих обязанностей она казалась свободнее и моложе, будто вспомнила давно забытое умение веселиться. Отставив серое, она блистала в своем ярком наряде.
        Роберт внезапно пожалел, что не может сделать такой всю ее оставшуюся жизнь, превратить ее в сплошную радость и смех. Анна заслуживала, чтобы ее красоту окружало веселье, а работа была не тяжелее вышивки и верховых прогулок.
        Впрочем, она заслуживала и много-много большего. Например, гораздо лучшего мужчину, чем он — актер и тайный агент с темным прошлым и еще более темным будущим. То, что случилось с Мэри, изменило навсегда не только ее саму. Его тоже. Он никогда уже не станет таким, как прежде. Он не может позволить себе нежности.
        Но он даст Анне возможность побыть в Харт-Кастл и обеспечит ее безопасность. И если Маддингли может ее развеселить, Роб не должен возражать. Однако он обнаружил, что возражает, и даже очень.
        Роб встал и поднял кубок.
        — Предлагаю тост за наших прекрасных хозяев! — провозгласил он. — И за красоту, что их окружает.
        — И музыку, — со смехом добавил Эдвард. — Может, ты сыграешь нам что-нибудь после ужина, а, Роберт?
        — О да! — воскликнула леди Арабелла и захлопала в ладоши. — Нежную балладу, полную любви и томления.
        — Леди Арабелла, вашей чувствительной душе лучше подойдет сказ о давних сражениях, — возразил лорд Маддингли.
        — Я думаю, выбор песни надо предоставить нашей милой хозяйке, — сказал Роб.
        — Тогда я выбираю песню о любви, — заявила Элизабет и взяла Эдварда за руку. — Как всегда.
        Эдвард поднес к губам ее руку, сверкающую драгоценностями, и нежно поцеловал, все присутствующие засмеялись и зааплодировали. Роб перевел взгляд на Анну и обнаружил, что она по-прежнему улыбается, но ее лицо омрачила какая-то тень. Она отвернулась от нежностей Элизабет и Эдварда и потянулась к своему кубку.
        Роб не мог больше оставаться в стороне. Минуя смеющихся гостей, он быстро прошел вдоль стола и присел на корточки рядом с ней, взяв ее руку, спрятанную в складках юбки. Анна наградила его изумленной улыбкой.
        — Хорошо проводите время, прекрасная Анна? — тихо поинтересовался он.
        Анна улыбнулась, но он видел в ее глазах скрытую печаль.
        — Не представляю, чтобы здесь было возможно иное. Этот дом кажется зачарованным.
        — Как убежище?
        — Да. Хотя и не такое, как бывает в твоих пьесах.
        — Или песнях? — Он быстро прикоснулся губами к ее запястью, вдыхая сладкий розовый аромат, и затем поднялся. — Пойдем, ты должна выбрать песню для сегодняшнего вечера...
        — И куда мы идем? — смеясь, поинтересовалась Анна.
        Роб повел ее вверх по лестнице. Они поднимались пролет за пролетом, и шум смеющейся компании постепенно стихал. Роб нес в руке фонарь, поднимая его выше, чтобы осветить путь к таинственному месту, куда они направлялись. Вокруг не было ни одного окна, ни малейшего луча света, только светящийся круг свечи за стеклом фонаря. Пространство между темными стенами постепенно сужалось.
        Но Анна не боялась. Роб держал ее за руку, да и вообще она чувствовала себя сегодня очень легко, почти как бабочка. Она и не помнила, когда последний раз была такой беззаботной, столько смеялась, поглощала прекрасную еду и вино и слушала праздные разговоры о моде и поэзии, которые не имели никакого отношения к деловым вопросам и бухгалтерским книгам. Конечно, живи она постоянно такой жизнью, ей бы быстро надоели подобные занятия, но один раз сбежать, бросая вызов ночи, очень приятно.
        Она никогда бы не променяла Роберта и эту странную темную лестницу на веселящуюся внизу компанию. Это казалось достойным завершением сказочного дня.
        — Роб! Куда мы идем? — снова спросила она.
        Он оглянулся через плечо, его глаза сияли в свете фонаря, как ночные звезды.
        — Скоро увидишь.
        — В комнату жутких секретов, как в пьесе? — предположила она. — В донжон, где ты держишь своих врагов? О нет, донжон не может быть так высоко.
        — И где не было бы места для тебя, Анна.
        Она засмеялась:
        — Значит, я не твой враг?
        Иногда он смотрел на нее, словно она была... нет, не врагом, но человеком, который стоит у него на пути. А иногда так, будто безумно хочет ее прикосновений. Она никогда не могла этого понять и угнаться за его стремительной переменчивостью.
        Роб внезапно остановился, и Анна запнулась об него. Он быстро отпустил ее руку и, обхватив за талию, прижал к себе. Вокруг играли дрожащие тени.
        — Я надеюсь, ты никогда обо мне так не думала, — произнес он.
        Анна озадаченно покачала головой. Как о враге? Нет.
        Он злил ее, сбивал с толку, оставлял растерянной, но она никогда не видела в нем врага. Он много, слишком много для нее значил. Но она не могла ему об этом сказать, не могла позволить увидеть, как сильно он изменил ее душу.
        — Значит ли это, что мне надо построить свой донжон для тебя? — поддразнила его она.
        — А может, я собираюсь запереть тебя в башне Харт-Кастл, — ответил он и, наклонив голову, прошелся губами по ее шее и груди над лифом, Его жаркое, голодное прикосновение пробудило к жизни и ее собственное желание. — Я мог бы держать тебя здесь, подальше от жадных глаз всяких распутников вроде лорда Маддингли.
        — Маддингли? — выдохнула Анна и обхватила Роба за плечи, чтобы от головокружения не свалиться с лестницы. — Он показался мне довольно милым. Уверена, он и вполовину не так распутен, как ты, Роберт Олден. Это ты летаешь от леди к леди, заставляя нас печально вздыхать после твоего ухода...
        Он прижал ее к стене, удерживая всем телом. Они так идеально подходили друг другу, казалось, так и было задумано. Анна скользнула руками в мягкий дублет, чувствуя его разгоряченное тело, а Роб нетерпеливо и страстно поцеловал ее в губы. Анна ответила ему с не меньшей страстностью и желанием.
        — О, Анна, — прошептал он, целуя ее в ушко. — Когда я с тобой, я совершенно не чувствую себя распутником. Для меня не существует других женщин. Ты меня страшно околдовала.
        — Страшно? — выдохнула она, чувствуя себя глупенькой девочкой.
        Ей не понравилось это чувство. Она оттолкнула Роба и свела плечи. Слишком многое случилось с того времени, как она была невинным ребенком. Ее несчастный брак, работа и вообще все, что она каждый день видела в Соутворке, явно показывало, что мало кому из Мужчин можно доверять.
        А особенно Роберту, который смотрел на нее так, словно не меньше ее чувствовал себя ошеломленным и забывшимся. Ему доверия еще меньше, поскольку только он смог пробраться за столь тщательно выстроенные ею стены. Причем так незаметно, что она ничего не почувствовала, пока он не захватил ее сердце.
        — Показывай свой донжон, — сказала она. — Мы так далеко уже забрались.
        Роб резко кивнул и отвернулся.
        Анна прошла вслед за ним еще один короткий пролет и оказалась на самом верху лестницы перед единственной дверью.
        Роб вытащил из дублета ключ и отпер замок. Дверь бесшумно повернулась на тяжелых петлях, и за ней открылась еще большая темнота.
        Роб отступил в сторону и отвесил изысканный поклон:
        — Хотите войти, миледи?
        Анна с сомнением заглянула в комнату. Луна светила сквозь высокие окна вдоль противоположной стены и отбрасывала вокруг странные тени. Должно быть, это действительно был донжон: комната для пыток, такая же, как, по слухам, была — и не одна — в Тауэре.
        Но Анна уже слишком далеко зашла, чтобы возвращаться. Она ринулась внутрь. Роб вошел за ней и закрыл за собой дверь. Поставил фонарь на пол, и Анна смогла получше рассмотреть комнату.
        Нет, она не предназначалась для пыток, но была еще более фантастической. Восьмиугольное помещение с книжными полками по всем стенам. Запертые сундуки и длинные столы с грудами книг. Она увидела глобусы на медных подставках и поблескивающие на свету непонятные металлические инструменты.
        — Что это за комната? — спросила она и стала медленно обходить вокруг, разглядывая таинственные предметы и манящие книги. Она остановилась перед длинной латунной трубкой на подставке с перламутровыми украшениями.
        — Кабинет чудес, — ответил Роб. — Эдвард со своими гостями занимается здесь исследованиями. — Он развернул трубку и показал небольшое отверстие на конце. — Посмотри сюда.
        Анна вгляделась в крошечные линзы хитрого изобретения и ахнула. Звезды уже не выглядели серебристыми точками, они казались большими блестящими шарами и как будто искрились в бархате вечернего неба.
        — Восхитительно! — прошептала она. — Что это такое?
        — Телескоп, — ответил Роб. Он немного передвинул прибор, и перед ней открылся другой вид на далекие волшебные миры. — Эдварду его прислали из Италии венецианские стеклодувы. Он ведет переписку с мастером Кеплером об оптических приборах.
        — Я даже вообразить не могла, что существует такое. — Анна отстранилась от телескопа, наполовину ожидая, что небо останется таким, как в телескопе. Но оно казалось совершенно обычным. Даже небо ужасающе ненадежное.
        — Эдвард устроил здесь кабинет, чтобы делать новые открытия и отыскивать истину во всех ее проявлениях, — пояснил Роб. — Математика, астрономия, философия...
        — И ты тоже всем этим занимаешься?
        Он скупо улыбнулся:
        — Когда получается. У меня много работы в Лондоне, а кроме того, в изучении чисел и звезд тоже есть свои опасности. Люди не всегда понимают.
        Анна подошла к раскрытому окну и, прислонившись к притвору, внимательно изучила далекое небо. Оно выглядело таким тихим и спокойным, как океан черного бархата, вышитый крошечными бриллиантами. Хотя через то стеклышко выглядело совершенно по-другому.
        — Однажды ты говорил, что за звездами находятся другие миры, полные чудес и невероятных волшебных историй, — сказала она.
        — Неужели? — Анна услышала, что Роб встал за ее спиной и, зашелестев бархатом, скрестил руки на груди.
        — Когда мы были в саду моего отца. Я не сомневаюсь, что тебе известны эти истории. Я вижу их в твоих пьесах...
        Он встал рядом с ней, его плечо прижалось к ее плечу. Он был с ней, но все равно казался далеким, как звезды.
        — Да, я знаю много сокровенных историй.
        — Хотелось бы мне, чтобы мы оказались там, в другом мире, — сказала она.
        — Возможно, и окажемся, — прошептал ей на ухо Роб. — Просто закрой глаза и держись за меня... позволь мне отвести тебя туда...
        Анна послушалась и почувствовала на плечах его руки, он осторожно обнял ее и прижал к себе. Нежно поцеловал в висок, потом в щеку, прикоснулся губами к закрытым векам. У Анны перехватило дыхание от его близости. Мир закружился в искрящейся тьме, она чувствовала одновременно и жар, и ледяной холод.
        Она обняла Роба за плечи, прижалась к нему, и его губы наконец завладели ее губами. Поцелуй был таким жадным и обжигающим, что Анна позабыла обо всем на свете. Пряный, чистый аромат его кожи, прикосновение его губ, пальцы, погрузившиеся в ее волосы и прижимающие к нему голову, — она улетела в далекие миры от одних его прикосновений.
        И это ее действительно пугало.


        Глава 14
        — Прекрасная Анна, ты просто сводишь меня с ума, — простонал Роб, внося Анну в ее покои и захлопывая ногой дверь.
        — Мне часто приходит в голову то же самое на твой счет, — прошептала она ему в шею и испробовала языком солоноватую кожу.
        Чувственное желание захлестнуло ее, как горячий летний ветер.
        Роб легко поставил ее на пол, обнял рукой за талию и прижал к себе. Грубый поцелуй прервал ее вздох, языки тесно сплелись в непреодолимой потребности обладания и наслаждения. Роб подхватил Анну на руки и прислонил к двери.
        Она обхватила его бедра ногами и застонала, чувствуя, как он задирает ее тяжелые юбки. Его член упирался ей в живот, ощутимый даже через слои одежды.
        Роб стал прокладывать по ее шее обжигающую дорожку поцелуев, спускаясь ниже, к тому самому месту, где ниспадало прекрасное платье. Анна чувствовала его желание и потребность — те же самые, что испытывала сама. Маски спадали одна за другой, пока не остались лишь истинные Анна и Роберт, связанные взаимным желанием обладания. Их связывало то, что они прятали от остального мира, то, что жило в их душах и взывало друг к другу.
        Роб отцепил ее воротник и отбросил в сторону, расплющив при этом накрахмаленное кружево. Анна откинула голову и прижалась к дверным планкам. Закрыла глаза и почувствовала на груди обжигающе-влажный жар его поцелуя. Бархатный лиф и модный корсаж превращали ее грудь в мягкие высокие холмики, но ему этого было мало. Он подцепил край платья, расшитый стразами, и сильным рывком освободил ее груди. Осторожно взял в ладони, словно это редчайшие изысканные драгоценности, и Анна ощутила, как длинные пальцы поэта касаются ноющих, затвердевших сосков. Он защемил сосок, покатал между пальцами, и Анна закричала от нахлынувшей волны горячего удовольствия. Роб втянул его в рот и начал посасывать. Она запустила руки в его темные локоны и выгнулась всем телом, стараясь прижаться еще теснее. Почувствовала между ног его твердость и вспомнила, что он проделал с ней в Лондоне. Внутри ее вспыхнула озорная искра. Анна разжала бедра и встала на пол. Как только ее ноги коснулись земли, она сразу же отстранила Роба.
        — Что ты делаешь? — хрипло выдавил он. — Позволь мне...
        Анна улыбнулась. Его глаза почернели от желания, влажные губы выглядели очень соблазнительно. Казалось, он всем телом дрожит от неутоленного вожделения, и она испытала новое, доселе не изведанное ощущение власти. Он хотел ее. Какие бы проблемы ни ждали их за пределами комнаты, сейчас он хотел ее так же, как она его.
        — Нет, — сказала она. — Ты позволь мне.
        Она потянулась вниз и медленно расстегнула его бриджи, позволив своим пальцам мягко пройтись по его мужественности. Он сузил глаза и напрягся всем телом, но не сдвинулся с места. Только с двух сторон оперся руками о дверь.
        Анна сдвинула ткань в сторону и пробежалась пальцами по обнаженному члену. На ощупь твердый, горячий, бархатистый, с пульсирующими венами. Она провела посильнее и почувствовала, как тот вздрогнул.
        На кончике влажно блестела крошечная капелька. Анна поймала ее на палец. Роб пристально смотрел, как она поднимает палец к губам и пробует ее на вкус.
        Он выговорил со стоном:
        — Анна, ты меня убьешь.
        Она засмеялась, чувствуя себя совершенно по-иному. Она никогда не вела себя столь дерзко и обольстительно, и это так приятно. Во всяком случае, с Робом.
        — Надеюсь, нет. Сегодня не в моих интересах.
        Она выпустила его мужественность и сунула руки в его дублет. Они поменялись местами, теперь спиной к двери был Роб. Анна медленно опустилась на колени, вокруг нее вздыбились волной юбки.
        Она вновь взяла член в ладони и, наклонившись, прошлась по нему кончиком языка. Роб содрогнулся всем телом и запустил пальцы ей в волосы, рассыпая по полу шпильки. Еще больше осмелев, она взяла его в рот.
        Она ощущала мускусно-соленый аромат мужского желания, и это только сильнее разожгло ее собственный пожар страсти. Обвила его языком и испробовала на вкус.
        Роб намотал ее волосы на руки и потянул назад, заставляя отстраниться. Анна озадаченно подняла взгляд, и он улыбнулся ей дрожащей улыбкой.
        — Достаточно, прекрасная Анна, — хрипло и отрывисто произнес он. Потом поднял ее на ноги и прижал к себе, его руки крепко обхватили ее талию. — Иначе эта ночь закончится раньше, чем вообще начнется.
        Анна взяла в руки его лицо и поняла, что тоже дрожит. Их обоих сотрясал шторм чувственного голода и вожделения.
        — Я хочу доставить тебе удовольствие, — прошептала она.
        Такое же, как доставлял ей он. Она не хотела оставаться в долгу.
        — Ты уже доставляешь мне удовольствие, о котором я не мог мечтать, — ответил Роберт, целуя ее в кончик носа и щеку. — Но я хочу, чтобы эта ночь еще длилась и длилась.
        Он поднял ее на руки и перенес на кровать. Уложил в мягкую постель, пахнущую розами. Анна хотела потянуть его за собой, но он уклонился и медленно провел руками по ее телу сверху донизу. Коснулся узкой талии, мягкого изгиба бедра, вытянутой ноги, там, где юбки уступали место кружевной пене, льну и бархату.
        Он поцеловал ее лодыжку, его жаркий рот прошелся по тонкому шелковому чулку. Роб осторожно снял с ее ноги туфельку. Анна приподнялась на локтях и, затаив дыхание, стала смотреть, что он собирается поцеловать следующим. Он отбросил ее туфельки в сторону и стал медленно прокладывать цепочку поцелуев вверх по ноге, прикусывая чувствительное местечко на сгибе, пока не дошел до обнаженной кожи выше подвязки.
        Он развязал атласные завязки и осторожно скатал вниз чулок, пока тот не соскользнул на пол.
        Анна ощутила его влажный поцелуй в ложбинке, где крепилась подвязка, совсем рядом с волосками внизу живота. Он попробовал их на вкус, лизнул и легонько подул на влажные завитки.
        Она откинулась на роскошной постели, погружаясь в мягкость воздушного пухового матраса. Роб повторил то же самое с другой ногой, потом прижался губами к влажной щелке, но не стал углубляться, как ей того хотелось. Вместо этого он поднялся наверх и, уткнувшись носом ей в шею, освободил ее от лифа и рукавов.
        «Он изумительно умеет избавлять женщину от одежды», — смутно подумалось Анне. Вскоре она осталась в одной тонкой льняной шемизетке.
        Зато на нем самом одежды было в избытке. Анна села на постели, толкнула Роберта на спину, оседлала его, быстро расстегнула и сорвала дублет. Потом стащила рубашку, и та спланировала на постель, скрывшись среди простыней.
        Анна рассмотрела его обнаженную грудь, сильные мускулы, бронзовую кожу и темную поросль вьющихся волос, сужавшуюся к расстегнутым бриджам. Он просто великолепен.
        Она с трудом верила, что он принадлежит ей, пусть только на эту ночь.
        Она осторожно положила руки ему на плечи и почувствовала, как в нее проникает его жизненная сила. Она напитывалась ею, пока не растаял лед, который она носила в сердце со времен своего брака. Позволяя себе удовлетворить любопытство, она прошлась руками вдоль его тела, чувствуя каждый дюйм его кожи, грубоватые волоски, широкую мускулистую грудь и соски, сжавшиеся от ее прикосновения, плоский живот.
        Роб сомкнул руки на ее бедрах и быстрым движением уложил на постель, накрыл своим телом. Их губы встретились в жадном поцелуе.
        Он стянул шемизетку, и на ней не осталось ничего. Никто раньше не видел ее полностью обнаженной, и Анна вдруг застеснялась. Она прервала поцелуй и попыталась отвернуться, но Роб не позволил. Он держал ее очень нежно и ласково, не выпускал, наслаждаясь ее видом.
        — Анна, ты такая красивая, — произнес он, целуя ее плечо. — Как богиня ночи.
        И внезапно она почувствовала себя красавицей. Перестала стесняться, ощутила небывалую легкость и свободу. Обхватила его ногами за талию и, прижавшись еще сильнее, нетерпеливо поцеловала. Его загрубевшие руки скользнули по чувствительной коже, и она закричала от наплыва невероятных ощущений.
        Роб накрыл ее губы своими и медленным, глубоким движением вошел в нее. Прошло много времени с тех пор, как она занималась любовью с мужчиной, и в первый момент растягивание тугой плоти показалось ей очень странным. Он как будто это почувствовал и на мгновение остановился. Уперся в стену над ее головой, позволяя ее телу приспособиться к вторжению. Она чувствовала, как он часто и прерывисто дышит ей в ухо.
        Но как только она привыкла к этому ощущению, много лучше, чем она помнила, на нее накатила волна покалывающего удовольствия. Анна еще крепче обвила ногами его талию, а Роб стал медленно выходить из нее, дюйм за дюймом, пока она не испугалась, что он совсем ее оставит. Но он снова вошел в нее, быстрее и сильнее прежнего.
        Анна подалась к нему, стараясь принять как можно глубже и ближе. Так близко, что на одно яркое мгновение ей показалось, что их души соприкоснулись и она увидела истинного Роба. Мятущегося, израненного и одинокого, так похожего на нее саму.
        Он снова вошел в нее, и горячая вспышка поглотила это мгновение, озарив все вокруг ярким светом. Анна вскрикнула, и Роб стал двигаться в ней с все возрастающей быстротой, натиском, страстью. Они отчаянно искали наслаждения, которое могли найти только друг с другом. Анна еще теснее прижалась к нему, встречая каждое его движение, каждый толчок, пока внутри не взорвалась кульминация и она чуть не закричала от ее обжигающей силы.
        Роб перехватил ртом ее крик и сам закричал от экстаза. Анна почувствовала тепло его семени и ощутила, как выгнулась под руками его спина, напоминая тугой лук. Голова откинулась, а на шее выступили мускулы, демонстрируя силу страсти.
        — Анна, Анна, — простонал Роб и упал рядом с ней на постель. Они лежали, не размыкая объятий, и пытались отдышаться в сыром ароматном воздухе.
        Роберт лежал на животе, отвернув голову и не показывая, что чувствует. Анна пыталась выровнять дыхание и прийти в себя после возвращения из небесной неги. Она дрожала всем телом, и ее почти пугала сила испытанных ею чувств. Хотелось плакать и смеяться.
        Роб постепенно задышал ровнее, лежащие поверх нее ноги отяжелели, и Анна поняла, что он заснул. Она знала, что и сама должна хоть немного поспать — скоро наступит рассвет и веселье возобновится. Кажется, она слышала что-то о соколиной охоте, а для подобного занятия ей нужны были силы. Но, несмотря на полное бессилие, она чувствовала возбуждение и знала, что все равно не заснет.
        Стараясь не разбудить Роба, она медленно свесила ноги с постели. Если он проснется, то заговорит с ней, а она едва ли знала, что можно ему сказать. Все ее мысли были в полном хаосе, и она сама не понимала, что чувствует. Не знала, как теперь себя защитить.
        Она подхватила с пола шемизетку и подошла к полуоткрытому окну. Ночной ветер приятно холодил разгоряченную кожу, Анна наслаждалась его очистительной силой. Лунный свет превращал дремлющий сад в мерцающий мир, полный волшебства и тишины.
        Ей нравилось это безмолвие, оно укутывало окружающий мир, словно одеялом. В Соутворке его никогда не бывало, и почти никогда — спокойствия.
        Здесь же тишина успокаивала ей сердце, и Анна вдыхала ее полной грудью. Она закрыла глаза и позволила умиротворенности проникнуть в душу.
        Она услышала шелест простыней и тихое шлепанье босых ног по полу, но глаз не открыла. Не смела, боясь разрушить безмолвные чары.
        Роберт осторожно убрал ее волосы на одну сторону, перекинул через плечо, потом поцеловал Анну в затылок и обнял обеими руками за талию. Привлек ее к себе. Они стояли нагими в темноте ночи.
        — Не можешь заснуть? — тихо спросил он, словно тоже боялся разрушить магию.
        — Пока нет. Я хотела еще раз посмотреть на луну. В Соутворке она словно всегда пряталась за пылью и облаками — пока ты не встал рядом и не уговорил ее появиться.
        — Харт-Кастл — приятное местечко.
        — Очень приятное. Эдвард и Элизабет просто счастливчики.
        — А тебе бы хотелось иметь такой дом?
        Анна засмеялась:
        — Естественно. Но это все равно что желать луну с неба. Этот дом не для меня, бедной вдовы и дочери человека, чей доход составляет рента с театров и публичных домов.
        — И не для меня, бедного бродячего актера, — с сожалением сказал Роб. — Но все же приятно помечтать о чем-то таком, даже независимо от полнолуния. Вообще иметь какое-то желание, свою мечту. Ты так не думаешь?
        Анна задрожала, чувствуя, как жаркий рот покусывает ее шею и спускается ниже к плечу, к обнаженной спине. Его руки нежно ласкали мягкую кожу под грудью, и глаза Анны сами собой закрылись. Она начала прислоняться к нему спиной, как вдруг почувствовала, что он весь напрягся и вскинул голову.
        — Анна, что это? — резко спросил он.
        И она вспомнила. Шрамы — метки на коже, которые никто никогда не видел. Как она могла так забыться и позволила ему увидеть? Сказочную ночь словно затопило ледяным дождем.
        Анна отстранилась от Роба и натянула через голову шемизетку, как будто, спрятав шрамы, она могла заставить их исчезнуть.
        — Ничего.
        Роб взял ее за руку и повернул к себе лицом. Он не позволит ей отворачиваться.
        — Это следы от хлыста.
        — Да. Подарок моего мужа. Но они старые. — И воспоминания о тех ранах с каждой минутой все отдалялись. Рядом с Робертом она чувствовала себя другой, словно рожденной заново.
        — Не важно, как давно это было, — сказал он, и в его голосе послышался гнев, сверкнувший в его словах, как меч. — Он причинил тебе боль — и оставил шрамы.
        — Таков удел жен, — горько сказала Анна.
        Она лишь повторяла то, что все вокруг ей говорили, когда Чарльз напивался и избивал ее. Даже отец. Она видела в его глазах печаль, но он все равно отсылал ее обратно к мужу. Говорил, у него нет иного выбора.
        Роб стал первым человеком, кто выразил гнев из-за того, как с ней обращались. Анна испытала печаль и немного воспрянула духом.
        — Ничего подобного, — возразил он, в его голосе явственно послышалась ярость. — Как он смел так с тобой поступить? Будь я там...
        — И что бы ты сделал?
        — Я убил бы его, — ответил Роберт, этими простыми словами не оставляя сомнений, что он именно так бы и поступил.
        — В то время у меня не было рыцаря, который мог прийти на помощь, — сказала Анна, чувствуя, что слезы, которые она сдерживала много лет, готовы брызнуть из глаз. — Но признаюсь, когда он умер, я испытала только облегчение.
        Роб медленно и осторожно потянул ее к себе, пока она не положила голову ему на грудь и не закрыла глаза. В его объятиях и этом спасительном молчании она наконец ощутила, что горькие дни прошлого отступают и выпускают ее из своих крепких когтей. Они ушли, и ушли навсегда. Теперь с ней Роб.
        Роберт Олден был опасен во всех смыслах этого слова. Она это отлично понимала. Он служил Уолсингему, ввязывался в поединки и дрался на шпагах — она видела его раны. Он угрожал прорваться сквозь защитные оковы ее сердца, вызывал нежность и желание быть с ним. Невозможное желание. И он не был жесток, как Чарльз Баррет, он не получал ни малейшего удовольствия от ее боли. С ним она могла чувствовать себя в безопасности.
        Роб мягко поцеловал ее в макушку, и она почувствовала, что он гладит ее волосы. Нежными, успокаивающими движениями, так контрастирующими с холодной яростью голоса...
        — Как твой отец мог выдать тебя за такого негодяя? — резко спросил он.
        — Наверное, ему было не под силу остановить глупую и упорную девочку, — со смешком ответила Анна. — Чарльз был красивым и очаровательным — правда, не настолько, как ты, Роб Олден. И он обещал увезти меня из Соутворка, дать мне новую жизнь. Я наивно считала, будто знаю, что делаю! Но когда мы поженились и я покинула дом отца, все изменилось.
        Роб взял ее за руку и заставил сесть на край постели. Анна дрожала крупной дрожью, правда, точно не знала отчего, то ли от прохладного ночного ветра, то ли от нахлынувших воспоминаний. Он набросил ей на плечи дублет, и она плотнее в него завернулась. Мягкая ткань пахла Робом — его особенным, мятно-пряным ароматом.
        Странным образом это даже придавало ей безопасности. Завернувшись в его дублет, как в защитный кокон, она почувствовала, что прошлое уже не вернется.
        Роб сел рядом с ней.
        — Он оказался не таким, как ты о нем думала?
        Анна покачала головой:
        — В Лондоне он был всегда радостным и веселым. Безудержно льстил мне, а я оказалась столь глупа, что поверила ему. Но как только я стала его женой, он тут же превратился в вечно недовольного ревнивца. Он терпеть не мог, когда я уходила из дома, а если мне нужно было пойти на рынок, заставлял меня туго перевязывать волосы и никогда не надевать лондонские платья.
        — И носить серое, — предположил Роб.
        — Да. И все равно я никогда не могла достичь совершенства, достаточной для него скромности. И он начал меня бить. — Анна посильнее запахнулась в дублет. — К счастью, мы не так долго были женаты. После похорон я продала все, что могла, и на вырученные деньги вернулась в Соутворк. Я сказала отцу, что не хочу говорить о своем браке и мы будем жить, как будто я никогда не была замужем. И с тех пор я об этом не говорила — до сего времени.
        — Для меня честь выслушать тебя. — Роб скользнул на постель ей за спину и обхватил сзади руками и ногами. Осторожно притянул ее к себе, убеждая прислониться спиной и отдаться в его объятия.
        В первый момент Анна уклонилась, она все еще была во власти воспоминаний, тонких ниточек, связывавших ее с прошлым. Но потом глубоко вздохнула и расслабилась в его руках. Невидимые нити порвались, и она окончательно освободилась.
        Роб нежно покачивал ее, стараясь утешить, и Анна закрыла глаза. Она давно не чувствовала такого тепла и удовлетворения, возможно, вообще никогда. Она хорошо понимала, что Роб никогда не будет принадлежать ей, и не думала удерживать. Он бродячий актер и писатель со своими проблемами и вряд ли полюбил бы такую, как она. Но он сделал ей огромный подарок: выслушал, действительно выслушал, и помог освободиться от старых призраков.
        Он показал, что не все мужчины такие, как Чарльз Баррет. И за это она всегда будет его любить.
        И беспокоиться о нем. Она медленно провела пальцами по его мускулистому предплечью и почувствовала грубый, зазубренный шрам. Напоминание об опасной жизни. Анна содрогнулась при мысли, что он в любой момент может погибнуть. Каким безжизненным и бесцветным стал бы мир без него!
        У них обоих свои шрамы.
        — Я вот думаю, почему ты не женился, — сказала она. — У многих актеров есть жены.
        Роб издал невеселый смешок:
        — Разве брачные узы кажутся тебе привлекательными?
        — Я сделала глупый выбор. Теперь понимаю. Но мой отец всегда с нежностью говорит о моей матери, хотя она давно умерла.
        Ей надо научиться видеть истинное положение вещей и делать лучший выбор. Не всегда будут объятия Роба и теплая ночная тишь.
        — У моих родителей тоже были очень гармоничные отношения. Но я не унаследовал от них легкого характера. Для доброго мужа во мне слишком много гнева.
        Анна накрыла руку Роба своей и прижала его к себе.
        — Ты обращаешь свой гнев на защиту слабых и никогда во зло! Я видела это раз за разом.
        Своей жизненной силой он полностью изменил ее жизнь. Она больше никогда не станет такой, как прежде.
        — Правда в том, что, не умри твой муж своей смертью, ему бы пришлось опасаться за свою жизнь, — проговорил Роб. В его голосе все еще слышался гнев, теперь ставший холодным и отточенным. — Таких негодяев надо колотить и сбрасывать в Темзу.
        — Моя кровожадность с тобой полностью согласна, — ответила со смешком Анна. — Тебя били, когда ты был ребенком, Роб? Это заставляет тебя так рьяно кидаться в бой? — Она осознала, что отчаянно хочет знать ответ на этот вопрос, хочет знать больше о нем. Знать все, что он прячет в своем сердце.
        — Нет. Я даже в детстве сразу кидался на обидчиков с кулаками, и деревенские дети меня избегали. Но был дорогой мне человек, которому причинили боль.
        — Твоя возлюбленная? — спросила Анна.
        В его голосе сквозила такая глубокая печаль, что у нее сжалось сердце. Как будто он на миг раскрыл перед ней сердце и она увидела его скрытую сущность. Так же как сама посмела открыть ему свою.
        Но момент прошел, дверь снова захлопнулась, и Роб с беззаботным смешком поцеловал ее в висок.
        — Просто один человек, который давно ушел из моей жизни, прекрасная Анна. Но если ты хочешь убедить меня жениться, то должен сказать, что и ты должна найти себе мужа. Не все мужчины такие, как твой покойный муж, и ты заслуживаешь доброго супруга, который будет о тебе заботиться.
        Анна печально улыбнулась, вспоминая о Генри Эннисе и его авансах. Он казался ей неплохим человеком. Может, излишне нетерпелив и пылает от ревности, когда она смотрит на Роба. Но Генри никогда не будет ее мужчиной. Это сладостно-горькое чувство повисло в воздухе, как слабый аромат духов, который тает с каждой секундой.
        — Нет, меня устраивает моя жизнь такой, какая она есть, — сказала Анна, глядя в окно. На улице стояла непроглядная тьма и полная тишина, которую не нарушало даже пение ночных птиц. — А до утра еще долго.
        — И что же мы будем делать с таким количеством времени? — поддразнил ее Роб.
        Он уложил ее на постель, сам вытянулся рядом и, опершись на локоть, окинул ленивым взглядом с головы до пят. Его пальцы играли с лентами шемизетки, касаясь через тонкую ткань ее сосков.
        Анна задрожала от нового незнакомого чувства — где-то глубоко внутри вспыхнул согревающий огонек возрождающегося желания. Она будет держаться за Роба, за свои чувства к нему столько, сколько сможет. Надо смаковать страсть, которая так легко вспыхивает между ними, и запомнить ее на всю оставшуюся жизнь.
        — У меня есть кое-какие задумки... — глубоким, соблазнительным голосом проговорил Роб и с жадностью поцеловал ее в губы. Прошло много времени, прежде чем Анна осознала, что на свете существует не только он.


        Глава 15
        С трудом переводя дыхание, Генри Эннис остановился в самом конце Ситтинг-Лейн. Он чувствовала себя так, словно бежал от самого Соутворка, грудь сжимало словно тисками, а горло горело огнем. Потными руками он ослабил высокий воротник дублета, но его все равно, словно тяжелым облаком, давило к земле.
        Он оглянулся и уже подумал удрать, как дверь дома вдруг открылась. На пороге стоял слуга Уолсингема, бледный, бородатый мужчина в черной одежде. Он скупо улыбнулся Генри.
        — Мастер Эннис, наконец-то, — произнес он. — Государственный секретарь давно ожидает вас. С тех самых пор, как получил ваше весьма интригующее сообщение.
        Генри пришлось шагнуть в полутемный холл, и дверь за ним с лязгом закрылась. Следуя за слугой к лестнице, он сдернул с головы шляпу и скрутил ее в руках.
        Когда давний друг отца Томас Шелдон подкинул ему одно предложение — собирать через приятелей-актеров кое-какие сведения и незаметно добавлять закодированные сообщения в пьесу, которую он писал, — это показалось ему отличной идеей. Простая работа, легкий приработок.
        Стало еще лучше, когда он осознал, что сам государственный секретарь мог бы заплатить за эти самородки, его мошна неплохо потяжелела. Теперь Уолсингем с Шелдоном оба платили ему за сведения. И он даже осмеливался мечтать, что с такими деньгами он сможет жениться на Анне Баррет.
        Пока эта мечта не разлетелась вдребезги. Он протер раненую ногу. Его ненависть к Роберту Олдену зародилась еще в то время, когда они были новичками в труппе и соперничали за одни роли. За прошедшие годы взлет Олдена и собственный застой подогрел ревность еще сильнее, а за последние дни она достигла поистине небывалых высот. Он сорвался, когда увидел, как нежно улыбается Анна этому Олдену. Это стало последней каплей.
        Почему, ну почему он так нервничает? Руки стали мокрыми, в голове словно гудел колокол. Сейчас ему надо быть сильным. И следовать своему плану. Скоро этот мучитель Олден уйдет из его жизни и Анна будет улыбаться только ему.
        Вслед за слугой он поднялся по лестнице с резными перилами и прошел по длинному узкому коридору до самого конца. Генри никогда еще не впускали так далеко. Обычно он обменивал свои сообщения на деньги прямо у входной двери. Ему не нравилась эта прогулка. Но он должен действовать по плану.
        У него нет другого выбора.
        Дверь в конце коридора открылась, и его проводили в небольшую, заваленную бумагами комнату, где пахло затхлостью, травами и чернилами. Секретарь Уолсингема мастер Филлипс — похожий на хорька маленький юркий человечек с бледным лицом — сидел у окна и горячим воздухом расклеивал восковые печати. Говорили, он хорошо умеет вскрывать письма, никто даже не догадывается, что их читали. Сам же Уолсингем сидел за столом, перед ним лежала раскрытая конторская книга.
        — А, мастер Эннис, — произнес он. — Как я понимаю, ваша нога уже зажила?
        — Верно, мастер секретарь, — ответил Генри, сглатывая комок в горле. Разумеется, Уолсингем знал о поединке в «Белой цапле».
        — Превосходно. — Уолсингем откинулся на спинку стула и, соединив кончики пальцев, пристально посмотрел на Генри. — А теперь расскажите-ка мне, как вы узнали, что предатель, которого мы ищем, находится в «Белой цапле»...


        Глава 16
        — Может, устроим скачки по парку? — предложил Роб, спускаясь с верхнего этажа в холл, к распахнутой входной двери.
        Идущая следом Анна засмеялась:
        — Боюсь, ты бы сразу у меня выиграл. Я очень давно не садилась на лошадь, да и та была старая послушная кобыла, на ней я ездила на деревенский рынок. — Она потянула его за руку, заставляя остановиться, повернула лицом к себе и прошептала:
        — По правде говоря, я немного нервничаю из-за этой прогулки. Вдруг я упаду с лошади и перед всеми опозорюсь?
        Она опасалась, что он посмеется над ее страхами. Казалось, он вообще ничего не боится. Но Роб не засмеялся. Взял ее руки и поднес к губам.
        — Тебе нечего бояться, — сказал он. — Здесь не будет любимой королевской забавы, безумной гонки по ручьям и ежевике. Только соколиная охота при ясном солнце и небольшой пикник. Я буду поблизости, и Эдвард тоже. С тобой ничего не случится — мы этого не допустим.
        Анна улыбнулась ему:
        — Я знаю, что ты очень стремителен в поединке. Но сомневаюсь, что успеешь меня поймать, если лошади придет в голову меня сбросить.
        Роб наклонился и шепнул на ухо:
        — Ты узнала еще не все мои таланты, прекрасная Анна. И будь у нас время, я бы тебе продемонстрировал...
        Анна зачарованно смотрела, как он опускает голову и плавно касается ее щеки нежными, дразнящими поцелуями. Спускается все ниже и ниже, приближаясь к губам, пока они с тихим вздохом не приоткрылись.
        Но потом он резко остановился и снова потянул ее на улицу.
        — Боюсь, нас призывают обязанности гостей.
        — Ты бессовестный тип, Роберт Олден, — заявила Анна. — И я тебе еще отомщу.
        Он засмеялся:
        — С нетерпением жду этого момента.
        Все гости уже собрались на гравийной дорожке перед домом. В сером свете раннего туманного утра смешались люди, собаки и лошади. Среди них сновали слуги с подносами подогретого вина со специями, как раз для утреннего холода.
        Анна тщательно разгладила юбку и поправила головной убор. На ней была ее личная серая юбка и дублет для верховой езды, а в качестве завершения ансамбля, как и у других леди, шляпа красного бархата с высокой тульей и кожаные перчатки в тон. «Если я и упаду, то хотя бы буду прилично выглядеть», — подумала Анна. В присутствии Роберта она странным образом чувствовала себя уверенной и беззаботной. На нее совсем не похоже.
        Чуть поодаль стояли Элизабет с Эдвардом, рядом с ними — ловчий в красном костюме, он держал на руке сокола с головой, закрытой колпаком. Элизабет замахала Анне и заторопилась навстречу. Ее верховой костюм — зеленый с золотом — ярко выделялся в сером тумане.
        — Доброго утра, миссис Баррет! И вам, Роберт, тоже, — поздоровалась она. — Вы выглядите... не слишком отдохнувшими.
        — А вы, как всегда, очаровательны, леди Элизабет, — ответствовал Роб и поклонился. — Богиня солнца, предвестница света...
        — Брр, для твоей поэтичности еще слишком рано! Пойди к Эдварду, поговори с ним. Он жаждет похвастаться своим новым ястребом, — заявила Элизабет. — А я пока представлю миссис Баррет ее лошади.
        И, не дожидаясь ответа, взяла Анну под руку и повела к сонной серой кобыле.
        — Роберт сказал, что у вас в последнее время не было возможности много ездить верхом, так что я выбрала в конюшне самое тишайшее создание, — сказала она. — Эта кобыла знает в парке каждый дюйм, и вам с ней будет совершенно безопасно.
        — Очень мило с вашей стороны, леди Элизабет. — Анна осторожно погладила кобылу по мягкому носу и засмеялась, когда та тихо заржала и ткнулась носом в ее ладошку. — Я уверена, мы хорошо с ней поладим.
        — Я в этом не сомневаюсь. — Элизабет положила руку поверх уздечки и пристально посмотрела на Анну. — Скажите, миссис Баррет, вам нравится в Харт-Кастл?
        — Очень. Не представляю, как кому-то может не нравиться в таком прекрасном замке.
        — Да. Хотя, боюсь, здесь не всегда царило счастье и веселье.
        — Почему же?
        Элизабет, чуть нахмурившись, посмотрела на поблескивающие окна.
        — Когда я впервые встретилась с Эдвардом — когда он привез меня сюда, — этот дом был полон печали и одиночества. Потеряв брата, Эдвард редко сюда наведывался, не хотел встречаться с воспоминаниями. Его горе было столь глубоко, что и он сам, и этот дом погрузились в полную безнадежность.
        — Как ужасно! — прошептала Анна и глянула туда, где стояли Эдвард с Робом и над чем-то весело смеялись. — Сейчас он не кажется мне печальным.
        — Верно. Порой, моя дражайшая миссис Баррет, человеку нужно только найти причину, чтобы жить дальше. Цель, которая отсекает прошлое и пробуждает интерес к чудесам настоящего. Истинную страсть жизни.
        — И он нашел ее с вами?
        — Со мной, и не только. Жизнь слишком хрупка и драгоценна, чтобы тратить ее впустую, а любовь слишком редко встречается, чтобы ее потерять, — с улыбкой ответила Элизабет. — Нам обоим пришлось открыть эту истину. Возможно, то, что произошло с нами, может оказаться полезным и для других — тех, кто еще не сдался.
        Анна уставилась в шею лошади, не в силах вынести ее пристального взгляда.
        — Вы думаете, я не сдалась?
        Элизабет пожала плечами:
        — Я знаю вас очень недолго, миссис Баррет — Анна, — но вижу, как зажигаются ваши глаза, когда вы смотрите на Роберта, вижу, как вы улыбаетесь друг другу. В такие моменты кажется, что вокруг нет ни души, вы никого, кроме него, не замечаете. Со мной происходит то же самое, когда я смотрю на Эдварда.
        Какое-то странное понимание в ласковом тоне Элизабет, искренность ее слов растопили сдержанность Анны.
        — Да, Роб действительно мне небезразличен. Но я многого о нем не знаю, а то, что мне известно, заставляет проявлять осторожность. Мои чувства меня немного пугают.
        Элизабет кивнула:
        — Мы не можем выбирать, кого любить, и боюсь, наши сердца не склонны к безответственным мужчинам. Мой первый брак не был счастливым. Муж был намного старше меня и не слишком добрым человеком. Я думала, никогда не смогу почувствовать к мужчине то, что я чувствую к Эдварду. И даже не была уверена, что хочу испытать эти чувства!
        — Я тоже в этом не уверена, — пробормотала Анна. Сможет ли она навсегда оставить прошлое и продолжать двигаться вперед, как делала в последние дни?
        — Но я пришла к пониманию, что это великий дар, Анна. И ты тоже должна это увидеть! — заявила Элизабет. — Просто запомни мои слова — жизнь слишком скоротечна, чтобы тратить ее на страх.
        — Друзья мои, вы готовы отправляться? — позвал Эдвард. — День занимается очень быстро!
        Элизабет улыбнулась Анне и поспешила к своей лошади. Грум помог подняться в седло. Пока она поправляла юбки, в голове у нее эхом звучали слова Элизабет: «Жизнь слишком скоротечна, чтобы тратить ее на страх». Должна ли она — да и сможет ли — ухватиться за возможность побыть с Робом, какой бы краткой она ни была, — и считать ее даром?
        Роб приблизился к ней, осадил лошадь и жизнерадостно улыбнулся своей широкой белозубой улыбкой:
        — Ну что, ты готова?
        Анна кивнула и засмеялась:
        — Готова. А как же иначе!

* * *
        — Куда мы идем? — спросила Анна у Роба, который вел ее вдоль зеленых речных отмелей.
        Он засмеялся ее шепоту. Они втихомолку ускользнули от остальных, и голоса всей компании уже превратились в отдаленное эхо.
        Роскошный пикник в тенистой роще, специально выбранной для этой цели, уже был окончен, и гости в счастливой истоме разлеглись на траве. Они потягивали прекрасное вино и слушали, как Элизабет тихо наигрывает на лютне какую-то песню. Так что Роб просто схватил Анну за руку и увлек за собой.
        — Это секрет, — ответил он и лукаво улыбнулся. — Ты что, мне не доверяешь?
        Анна засмеялась:
        — Нет! Я ни на йоту тебе не доверяю, Роберт Олден! Но тебе все равно удается меня так заинтриговать, что я забываю о благоразумии и иду за тобой.
        — Прекрасная Анна, ты авантюристка в глубине души. Я вижу это по твоим глазам. Ты пытаешься скрыть это за своей строгостью и серыми платьями, но ты не можешь скрываться вечно. Мы с тобой слишком любопытны, даже в ущерб себе.
        Анна улыбнулась, но Роб заметил, что ее лицо на мгновение помрачнело.
        — Возможно, когда-то я и была любопытна. Пока не узнала, что лучше бы не стоит.
        Он вспомнил рассказ Анны о ее мерзком муже и шрамы на ее спине. Этот подлец пытался выбить из нее искренний интерес, самую искру живости. В душе Роба все еще пылала ярость. Как он посмел так с ней обращаться, подавлять и запугивать его прекрасную Анну! Мастеру Баррету очень повезло, что он мертв, иначе Роб самолично довел бы его до этого состояния самым болезненным способом. Для него непереносимо видеть шрамы Анны или его сестры.
        И все же Баррету не удалось окончательно погасить живость Анны, ее страсть. Он только заставил ее спрятаться, скрыться за тонкой защитной скорлупкой. И Роб собирался попробовать снова ее освободить. Он же может дать ей хотя бы такую малость? Момент легкого счастья, прежде чем он снова ввергнет ее в страдание.
        Или он ведет себя как эгоист и желает сам испробовать ее счастья? Он обнаружил, что отчаянно этого хочет, поскольку никогда не имел ничего подобного.
        — Помнишь, я рассказывал тебе о своей непокорной юности? — спросил Роб. Он обнял Анну за талию и привлек к себе. Они шли по берегу близ воды.
        Анна тоже обняла его.
        — Да, ты говорил, что по ночам выбирался через окно спальни и убегал к реке, чтобы посидеть на берегу и пофантазировать о своих будущих стихах и пьесах.
        — Это та самая река.
        Она глянула на неторопливо журчащий поток, ее глаза расширились от удивления.
        — Правда?
        — Я жил неподалеку, в деревне Хартли-Виллидж, и тайком пробирался сюда, чтобы поплавать в реке или побродить по лесу. Будучи приближенным королевы, отец Эдварда редко бывал дома. И никого не волновало, что здесь делает чужой мальчишка.
        — Значит, именно здесь ты придумывал свои истории про богов, рыцарей и королей? Как в твоих пьесах?
        — Пожалуй, в то время в них было больше крови, сражений и мести, — ответил он. — Сейчас мода на более романтичные произведения. Но тогда мне такие вещи не нравились.
        Анна засмеялась:
        — А теперь?
        — Теперь они мои любимые. Какого поэта не вдохновит красота леди?
        Он подхватил ее на руки и перенес через реку по узкому деревянному мостику. Анна только рассмеялась и схватилась за свою шляпку. Какая же она красивая, когда смеется, ее лицо просто сияет в лучах солнца.
        — Или ее мелодичный смех?
        — Зрители и правда любят романтические пьесы, — сказала она. — Но истории о кровной мести любят не меньше.
        Хоть Анна и извивалась в его руках, Роб не стал опускать ее на ноги и понес куда-то в сторону по заросшей тропинке. Он пока не мог ее отпустить.
        — Значит, я должен дать зрителям то, что они хотят увидеть. Любовь и страсть с громким сражением.
        — Так всегда и происходит в том или другом виде. — Анна вздохнула и положила голову ему на плечо. — Мне кажется, ты в своих пьесах действительно отвечаешь чаяниям зрителей. Видишь их насквозь, и сочиненные тобой слова затрагивают их потаенные страхи и желания. Вот почему все стекаются в «Белую цаплю», чтобы посмотреть твои пьесы. Ты видишь истинную суть человеческой души.
        Он пожалел, что не может увидеть ее собственную душу. Всю целиком, а не дразнящие проблески, которые она позволяла увидеть в пылу страсти. Но тогда и ему бы пришлось открыть ей правду о себе. И потерять Анну. Он был еще к этому не готов. Пока нет. Он раньше не осознавал, какой пустой и холодной была его жизнь, не понимал, как отчаянно хочет того, что предлагала она. Не просто заниматься с ней любовью, но еще и слышать ее смех, владеть тайнами ее души.
        Он нашел то, чего ему так не хватало, но теперь уже слишком поздно? Неужели в этом и состоит проклятие его жизни — видеть предмет своих поэтических чаяний* но не иметь возможности им завладеть? Он бы посмеялся над этой горькой иронией, если бы она так болезненно не отдавалась в сердце.
        — Тогда мне надо поскорее закончить новую пьесу для твоего отца, — сказал он. — И надеяться, что ты одобришь ее.
        — Боюсь, если ты будешь ездить на загородные прогулки и бродить со мной по лесу, ты так ничего и не закончишь, — заметила она.
        — Напротив, прекрасная Анна. Бродить с тобой по лесу для меня отличное вдохновение.
        Не разжимая объятий, Роб пригнулся под сплетенными ветвями дерева и вошел в свою тайную рощицу.
        — Боже! — ахнула она. — Что это за место?
        — Когда я был мальчиком, это было мое волшебное королевство, — ответил он. — Я не бывал здесь уже много лет. Удивительно, что оно до сих пор не тронуто.
        — Неужели кто-то смог бы его разрушить? — спросила она, и Роб осторожно поставил ее на ноги.
        Анна медленно обошла тесное кольцо деревьев, изумленно и благоговейно разглядывая окружающее. Деревья стояли настолько близко, что в рощице царил полумрак. На мягком травяном ковре тут и там виднелись большие плоские камни, гладкие от времени. Почерневшее пятно в центре указывало, что когда-то здесь разводили костер.
        — Мальчиком я представлял здесь царство друидов и других волшебных созданий из старых сказов, что тайком рассказывала мне наша кухарка, пока мать не слышала, — проговорил Роб. — А иногда замок Черного рыцаря или место, где собираются духи.
        — Это место полно магии. Я в этом не сомневаюсь, — пробормотала Анна. Она сняла перчатку и провела кончиками пальцев по грубому стволу дерева. — Я никогда еще не бывала в такой тиши. Здесь так странно и таинственно, но одновременно безопасно.
        Он прислонился к другому дереву и, скрестив руки на груди, стал наблюдать за ее движениями. Анна подняла лицо, ловя слабые лучи солнца, и со смехом закружилась по траве.
        Роб не мог отвести взгляд. Ее красота просто зачаровывала.
        — Это место тебе благоволит, — сказал он. — А оно принимает далеко не всех.
        Анна остановилась так резко, что взметнулись юбки, и улыбнулась ему:
        — Наверное, потому, что ты король этой зачарованной рощи, а я твоя гостья.
        — Хотел бы я быть королем чего-то большего, владеть землями и драгоценностями, чтобы осыпать тебя дарами.
        Он хотел одарить ее всем, а не той болью, которая ей только от него и достанется. Хотел быть ее достоин.
        — Сейчас для меня нет дара прекраснее, чем оказаться здесь. — Она прошла через рощу и встала перед ним. Близко-близко, но не касаясь. — С тобой.
        Роб больше не мог этого вынести. Он схватил ее за руки и притянул к себе. Анна поднялась на цыпочки, их тела тесно прижались друг к другу, и он поцеловал ее со всей страстью.
        Анна обняла его за шею и запустила руки в волосы, уронив шляпу. Роб провел языком по ее нежным губкам, убеждая впустить его, и проник внутрь, пробуя ее на вкус.
        В ответ она издала тихий стон, подняв на новую высоту его вожделение. Не разжимая объятий и целуя друг друга, они опустились на траву.
        Роб прошелся губами по ее подбородку, по нежному ушку и шейке. Положил голову ей на плечо и просто прижал к себе. Вдохнул ее теплый, розовый аромат.
        — Как бы я хотела остаться здесь навсегда, — шепотом произнесла Анна. — Как думаешь, феи смогли бы вытерпеть нас в своем царстве? — Она осторожно прижала к себе его голову и поцеловала лоб.
        — Они бы сделали тебя своей королевой.
        Анна тихо засмеялась:
        — А тебя — шутом. В сказочном королевстве королева и шут могли бы быть счастливы.
        — И навсегда, я в этом уверен.
        — Значит, пока мы здесь — мы в своем собственном королевстве, — сказала она. — И ничто не сможет нам помешать. Только не здесь.
        Они обнимали друг друга в золотистом мерцающем свете, и время словно остановилось. Здесь были только они двое — Роберт и Анна — и прекрасная тишь их собственного королевства, охраняемая волшебными феями — или самим Робом, который хотел только одного — побыть наедине с Анной еще хоть немного.
        Но ни его яростное желание, ни волшебные заклинания не могли вечно скрывать их от мира.


        Глава 17
        Анна стояла в своих покоях перед зеркалом и поворачивала голову из стороны в сторону, изучая свое отражение. Она сомневалась, Анна ли Баррет смотрит на нее оттуда, несмотря на то что женщина в зеркале повторяла ее движения.
        Леди Элизабет прислала ей свою личную горничную, чтобы та сделала прическу и помогла одеться для бала. И она сотворила настоящее чудо. Высоко заколотые перламутровыми шпильками волосы струились блестящими волнами, а сверху их венчала жемчужная сеточка. Теперь Анна действительно напоминала королеву фей.
        На ней было платье, позаимствованное из запасников «Белой цапли», из белой с золотом парчи, с нижней юбкой темно-красного бархата. Леди Элизабет также прислала ей украшения — жемчужные сережки, длинные жемчужные бусы, белый кожаный веер и серебряный помандер[9 - Помандер — маленький ароматический сосуд, который носили на запястье.].
        Такое создание вполне могло восседать на золотом троне в зачарованной роще и повелевать волшебными празднествами. Но действительно ли это была она?
        — Сегодня вечером это я, — со смешком произнесла она и взяла свои духи.
        С того момента, как Роб ввел ее в свой волшебный круг, она почувствовала себя другим человеком. Появилась какая-то легкость. Будто она танцевала над землей на золотом облаке. Она жалела, что не знает средств удержать эту магию, не дать ей исчезнуть. Ей хотелось всегда так себя чувствовать. Всегда.
        Анна отвернулась от своего искушающего отражения. Этот прием скоро завершится. Время летит с каждым мгновением все быстрее, и скоро ей возвращаться в Соутворк, где она снова будет присматривать за отцом, вести его бухгалтерию и собирать ренту с публичных домов. Носить серое и жить за кулисами, по соседству с шумом и гамом театральных подмостков.
        — А пока что я буду танцевать, и танцевать до упада, — вслух заявила она и, смеясь, закружилась в своем прекрасном наряде.
        Она кружилась до тех пор, пока не столкнулась с твердым мужским торсом. Она услышала смех Роба, и он ловко вытянул руки, чтобы не дать ей свалиться на пол.
        — Вы уже начали танцы, миледи? — поинтересовался он. — Без меня?
        — Я подумала, мне надо попрактиковаться, — ответила она, с трудом переводя дыхание от кружения по комнате и его прикосновения. — Боюсь, я не слишком хорошо знаю этот танец, чтобы танцевать при всех.
        — Не ранее, чем все наберутся отличной мальвазии Эдварда. — Роб уткнулся ей в шею губами пониже уха, и Анна ощутила его жаркое дыхание. — Ты так восхитительно пахнешь.
        Ей хотелось раствориться в его объятиях, вцепиться в его алый дублет и привлечь поближе, но снизу доносились слабые отзвуки музыки, и она отпихнула его.
        — Ты пустишь насмарку все усилия горничной леди Элизабет, — сказала она. — Боюсь, одно твое прикосновение, и моя прическа безвозвратно погибнет.
        Роб отвесил ей низкий поклон и изысканным движением поцеловал руку.
        — Ты будешь самой красивой женщиной на балу. Мужчины передерутся за право пригласить тебя на танец.
        — Надеюсь, что нет, — серьезно ответила она. — Не хочется думать, что моя неуклюжая павана[10 - Павана — старинный медленный танец.] испортит грандиозный бал лорда Эдварда.
        — Тем не менее сегодня вечером у тебя будет много партнеров. — Роб внезапно посерьезнел. — Эдвард пригласил всю местную знать и кое-кого из своих лондонских друзей, не считая гостей дома. На балу много людей, в том числе и те, кого тебе знать не захочется.
        Анна засмеялась, но, увидев его неулыбчивое лицо, быстро замолчала.
        — Роб, когда я собираю плату с арендаторов отца, я бываю и у матушки Нэн, и у хозяина медвежьей ямы. Я работаю в театре. Я привыкла к тем, кого нельзя назвать джентльменами.
        — На фоне некоторых из них матушка Нэн просто воплощение честности, — ответил он. — Просто держись поближе ко мне. И не слушай их россказни.
        — О, Роберт. Я могу о себе позаботиться даже в толпе разодетых придворных.
        — Я знаю, что можешь. — Он снова легким движением взял ее за руку, словно не хотел отпускать. — Но ты не обязана этим заниматься.
        Музыка стала громче, и Анна побоялась, что если еще немного здесь постоит, то вообще не захочет уходить.
        — Пойдем вниз?
        Роб протянул ей руку и отвесил поклон:
        — Веселье ждет вас, миледи.
        Анна взяла его под руку, чувствуя тугие, похожие на веревки мускулы. Роберт провел ее вниз по лестнице в холл, где они присоединились к потоку гостей, направлявшихся в главный зал. Внутри было столько людей, что сразу вспомнилось, как перед спектаклем волна зрителей вливается в двери «Белой цапли». С шумом, гамом, взрывами смеха и возбужденными выкриками.
        Подхваченная людским потоком, Анна порадовалась своему позаимствованному наряду. Все присутствующие были одеты как при дворе: расшитые шелка, накрахмаленные воротники, драгоценные украшения. В зале было жарковато от такого количества гостей, пахло масляными духами, ароматическими саше[11 - Саше — сухие духи.] и вином. В этой мельтешащей толпе Анна крепко держала Роба за руку и думала, что лорд Эдвард, должно быть, очень популярен, если столько людей приехало в его замок, несмотря на то что они могли остаться в Лондоне и хоть каждый день видеться в Уайтхолле.
        Наконец им удалось продвинуться в глубину зала. Здесь толпа редела, разделяясь на тоненькие ручейки. Анна увидела на верхнем полускрытом ярусе музыкантов. Они довольно живо играли гальярду — новейший вариант популярного при дворе итальянского танца. «Слуги лорда Хэншоу» пытались его разучить для следующего спектакля в «Белой цапле», а сейчас его исполняли пары в центре бального зала. Танцоры легко подпрыгивали и кружились, образуя целый вихрь разноцветных пятен, среди которых мелькали руки и ноги.
        Длинные столы были сдвинуты к стенам и уставлены серебряными винными кувшинами и блюдами редких сладостей. Одетые в ливреи лакеи сновали в веселящейся толпе с полными кубками на подносах.
        Роб схватил пару кубков и, передав один Анне, отвел ее в сторонку, подальше от танцующих. Она отпила вина и ощутила богатый, сладкий букет, нежный и обманчиво легкий. Вино ударило ей в голову, и она засмеялась.
        — Я никогда раньше не видела таких приемов, — сказала она, уворачиваясь от парчового корсажа какой-то леди.
        — В Соутворке полно пирушек, — сказал Роб.
        Анна подумала о Соутворке — громкий хохот и звон стаканов в тавернах, вопли винчестерских гусынь на улицах.
        — Да, они всегда пьяные и шумные. И не такие...
        — Нарядные? — предположил Роб.
        Анна засмеялась:
        — Не такие утонченные.
        — За блеском богатых одеяний может скрываться очень и очень многое, — резко проговорил он, в его негромком голосе сквозила большая горечь.
        Анна потрясенно посмотрела на него. Что скрывается за его словами и этим проницательным взглядом?
        — Роберт! Миссис Баррет! — позвал Эдвард. — Присоединяйтесь наконец же к нам.
        Анна обернулась и увидела Эдварда и Элизабет. Разодетые в изысканный атлас — синий и золотистый, они стояли у большого камина и напоминали павлинов в изумительно красивом парке. Волосы Элизабет были убраны в сеточку с золотым обручем, на шее и лифе сверкали сапфиры.
        — Роберт, ты должен меня спасти, — заявила Элизабет. — Эдвард сегодня отказывается танцевать, а я не могу спокойно стоять, когда слышу такую музыку.
        — Отказывается танцевать с такой красавицей? — Роб с поклоном пригласил ее на танец. — Его глупость мне на руку, если вы позволите стать вашим партнером, миледи.
        Элизабет рассмеялась и приняла его руку:
        — С огромным удовольствием. Вы, милорд, в любом случае танцуете гораздо лучше.
        Эдвард презрительно фыркнул, но Анна видела в его глазах искорки смеха.
        — Ну, иди, кокетка, бросаешь меня ради танцующего клоуна. Зато при мне останется миссис Баррет.
        Роб и Элизабет заторопились танцевать, и их быстро поглотила веселящаяся толпа. Анна осталась наедине с лордом Эдвардом. Он передал ей новый кубок восхитительного вина и забрал опустевший.
        — И что вы думаете о нашем маленьком сборище, миссис Баррет? — поинтересовался он.
        — Я мало что могу сказать, лорд Эдвард, — сказала Анна. — Сомневаюсь, что в Англии остался хоть один человек, не присутствующий в этом доме. У вас действительно очень много друзей.
        Эдвард окинул комнату пристальным взглядом:
        — Не так много нужно, чтобы заманить кого-то сюда. Немного вина, немного музыки. Знакомства всегда полезны, миссис Баррет. Как полезно послушать сплетни и узнать, что творится в умах людей. Как и всегда, оставаться на шаг впереди них.
        Анна посмотрела на Эдварда поверх серебряного ободка кубка. Когда он смотрел на собственных гостей, в нем затаилась какая-то жесткость и холодная отстраненность. Он был частью всего этого, таким же, как присутствующие, а в моде и придворном могуществе даже превосходил их, но все равно казался очень далеким.
        Таким бывал Роберт, когда думал, что никто его не видит. В эти моменты Анна испытывала отчаянное желание узнать, что у него на сердце.
        — Это не походит на дружеские отношения, милорд, — сказала она.
        — Настоящая дружба очень редка, миссис Баррет. Уверен, вам об этом известно. — Он посмотрел на нее и улыбнулся, его взгляд смягчился. — Вот почему я рад, что Роб сейчас здесь.
        — Значит, он ваш друг? Не просто поэт-любимчик, каких, как я слышала, держит при себе лорд Саутгемптон?
        Эдвард засмеялся:
        — Мне искренне жаль любого, кто попытается определить Роба Олдена себе любимчиком. Он переменчив и непредсказуем, как лев в королевском зверинце. Но он верный и честный друг. Да, я считаю его своим другом. Мы знаем друг друга с детства.
        Анна очень заинтересовалась его словами, столь редким упоминанием о жизни Роберта до их знакомства. До того как он стал Робом Олденом, идолом лондонских театров.
        — Да, он говорил, что вырос в деревне неподалеку.
        — Его отец был местным перчаточником и переплетчиком. У него, как и у меня, нет братьев близкого возраста, с которыми можно бедокурить. Мой старший брат был уже совсем взрослый, а младший, наоборот, малышом в колыбельке. Мои родители часто уезжали в Лондон, чтобы находиться при дворе, так что я имел возможность бродить по поместью и наживать себе неприятности. Отец Роба был ко мне очень добр, позволял мне сидеть в своей мастерской, когда я скучал или мне было одиноко. Так мы с Робом подружились и вместе носились по окрестностям.
        — И вы дружили все эти годы?
        Эдвард покачал головой:
        — Нет. Когда мой младший брат немного подрос, родители отослали меня в пажи к лорду Берли, чтобы я научился вести себя при дворе. Когда через несколько лет я вернулся хозяином Харт-Кастла, то узнал, что Роб со своей семьей давно уехали. Я не мог его найти, пока не посмотрел одну из его пьес в Лондоне. Но у нас с ним до сих пор много общего.
        У лорда и актера? Анне очень захотелось узнать, в чем же это «общее» состоит.
        — Любовь к поэзии?
        — И не только к ней, — с улыбкой ответил Эдвард. — Еще к красивым леди и сумасбродным интригам с целью восстановления справедливости.
        Анна засмеялась:
        — Мне кажется, все, кто приятельствует с Робертом, благоволят сумасбродным интригам. Такова жизнь театра.
        — А вам нравятся сумасбродства, миссис Баррет?
        — Раньше нет, лорд Эдвард. Но сейчас я начинаю думать, что они определенно вносят в жизнь разнообразие.
        Мимо павлиново-синим вихрем пронеслись в танце Роб с Элизабет. Элизабет помахала им и засмеялась. Эдвард махнул в ответ, неотрывно глядя на нее, словно и не было в зале буйной толпы, а только она одна.
        — Вы совершенно правы, миссис Баррет, — сказал он. — В пользу разнообразия можно привести множество аргументов.
        Танцоры разделились на две линии, согласно фигуре танца, и на мгновение Анна смогла увидеть зал во всю длину. В этот момент в дверях появился новый гость. Дородный, бородатый мужчина с красным лицом в медно-золотом дублете. За спиной у него маячило несколько слуг. Они смотрели на веселье с явным негодованием и держались за кинжалы, хотя сам новоприбывший сиял, как начищенная монета.
        Плечи Эдварда напряглись.
        — Кто это? — спросила Анна. — Гость без приглашения?
        На ее глазах Эдвард медленно расслабился и затем улыбнулся:
        — Напротив, миссис Баррет. Это мой уважаемый сосед, сэр Томас Шелдон. Возможно, вы о нем слышали?
        — Слышала, — пробормотала Анна. Томас Шелдон был известен на весь Соутворк как шулер и грубый посетитель борделей. Даже по самым непритязательным стандартам добрососедства, человек, приходу которого никто не обрадуется. К счастью для «Белой цапли», он благоволил «Слугам лорда Уэстона» в другом театре и никогда не переступал их порога. Но Анна много раз слышала, как матушка Нэн на него жалуется.
        Она с некоторым интересом его рассмотрела. Шелдон скорее напоминал толстого краснолицего эльфа, чем нарушителя спокойствия.
        — Но он ведь не ваш друг, лорд Эдвард? — уточнила она.
        — Знать своих соседей всегда полезно, не правда ли, миссис Баррет? — ответил он вопросом на вопрос. — Особенно если они недавно переселились.
        В этот момент к ним вновь присоединились Роб с леди Элизабет. Они тоже посмотрели на сэра Томаса с его эскортом. Роб положил руку на рукоятку кинжала, и, несмотря на улыбку и ленивую грациозность, Анна опасалось, что вот-вот вспыхнет ссора, как в какой-нибудь его пьесе.
        — Моя дражайшая Элизабет, я должен поприветствовать наших гостей, — сказал Эдвард. — Не хочу показаться невежливым.
        Элизабет схватила его за руку:
        — Я с тобой, Эдвард. Я только что закончила ремонт в холле и не желаю видеть, как его уничтожат.
        — Да о чем ты говоришь? Я — сама цивилизованность, любовь моя. Этим вечером будет тишь да гладь.
        Элизабет нахмурилась:
        — Тогда что ты собираешься делать?
        Эдвард поцеловал ее в щеку и мягко отцепил руку.
        — Я возьму с собой Роба. Не хочу, чтобы ты пытала его всякой бессмысленной чепухой. Так что побудь пока с миссис Баррет.
        — Эдвард... — предупреждающе начала Элизабет.
        — Любовь моя, обещаю, ничего не случится.
        Эдвард кивнул Роберту, и они вдвоем стали прокладывать себе дорогу в шумной толпе гостей. Казалось, они идут по полю битвы.
        — Да, сегодня вечером — ничего, — пробормотала Элизабет, схватила с подноса кубок и глотнула вина.
        Несмотря на духоту бального зала, Анну пробрал озноб, и она потерла руки, словно стараясь стереть тягостное беспокойство.
        — Что происходит между лордом Эдвардом и сэром Томасом Шелдоном?
        — Старая вражда, — ответила Элизабет. Она утащила Анну в тихий уголок и зашептала ей на ухо:
        — Несколько лет назад погиб младший брат Эдварда. Шелдон нечестным путем выманил у него состояние и отправил на корабле в Америку на верную гибель. Шелдон многих обманывал подобным образом, и знатных людей, и не очень, но ни одну его подлость пока не удалось доказать перед королевой. В прошлом году он даже пытался жениться на моей бедной племяннице — она была в ужасе от такой судьбы.
        — Какой кошмар! — только и могла сказать Анна. Никакая женщина не заслуживает брака с жестоким скотом. Она знала это на собственном опыте.
        — Сейчас она замужем за мужчиной, которого сама выбрала, и странным образом это свело меня с Эдвардом. Но Шелдона нужно остановить тем или иным способом.
        — Кажется, вы тут, в темном уголке, посвящаете друг друга в сокровенные тайны, — произнес Роб, выныривая откуда-то сзади.
        Он обнял Анну за талию и привлек к себе. Он улыбался, но, посмотрев ему в глаза, она заметила, как в них мелькнули знакомые тени печали.
        Распри и прочие проблемы не остались на узеньких улочках Соутворка. Они следовали за ним по пятам и в более знатные дома. Анна внезапно испытала сильное желание схватить Роба за руку и бежать от всех этих секретов, интриг и черной тоски. Просто бежать.
        Но она понимала, что побег не приведет к спасению.
        — А где Эдвард? — поинтересовалась Элизабет. — Надеюсь, ты не оставил его наедине с Шелдоном!
        — Я не настолько паршивый друг, — ответил Роб. — Мы просто поздоровались и нашли Шелдону с его свитой свободных партнерш по танцам. А потом к Эдварду подошел твой слуга с вопросом о винных запасах. Кажется, ваши гости настолько жадны, что вы рискуете остаться с пустыми погребами.
        — Это просто смешно, — сказала Элизабет. — Вина Эдварда хватит еще лет на сто. Где он сейчас?
        Думаю, на кухнях. А Шелдон вон там, танцует с леди Арабеллой — если можно назвать это танцем. — Роберт махнул рукой на сэра Томаса, который неуверенно вытанцовывал очередную гальярду. Но остальные так веселились, что ничего не заметили, даже когда он повернул не в ту сторону и столкнулся с другой парой.
        Элизабет ушла на поиски Эдварда с его вином, и Анна осталась наедине с Робертом. Прижалась к его боку и положила голову ему на плечо. Она внезапно устала от всей этой великосветской публики, ее интриг и приемов. Казалось, закончился долгий сумрачный вечер, наполненный событиями, которые она вряд ли хотела постигать.
        Но Анна боялась, что, если дело коснется Роба, ей придется узнать правду. В беде или в радости, но ее жизнь сейчас вращалась вокруг него.
        — Хочешь потанцевать? — негромко спросил Роб.
        Анна покачала головой:
        — Я начинаю уставать от веселья.
        — Тогда давай найдем себе какое-нибудь тихое местечко и устроим собственный праздник, — прошептал он в ответ и поцеловал ее в лоб.
        Анна невольно засмеялась, а Роб взял ее за руку и повел к двери. Веселье было в самом разгаре, вино лилось рекой, и иные гости также были полны решимости устроить себе личные увеселения. Они вываливались за двери, цепляясь друг за друга, парочки целовались по углам или полускрывшись за занавесями. Роб ловко прокладывал дорогу в толпе, пока они, наконец, не вышли в тихий прохладный холл.
        Здесь тоже были гости, но они шушукались по углам и никого вокруг не замечали. Анна проследовала за Робом по коридору, мимо закрытых дверей и мрачных портретов, освещенных лишь потрескивающими факелами в стенных подставках. Чем дальше они удалялись, тем вокруг становилось тише. В конце концов, наступила такая тишина, что Анна слышала лишь их собственные шаги да шуршание своих юбок.
        Они нырнули в маленький оконный проем, укрытый от посторонних глаз тяжелыми бархатными портьерами. Лунный свет просачивался сквозь ромбовидные стекла и пятнышками рассыпался по стене. После душного зала здесь царила приятная прохлада. Анна прислонилась к стене и наконец-то смогла свободно вздохнуть.
        Роб со спины заключил ее в объятия. В своем маленьком убежище они стояли почти вплотную.
        — Так лучше? — спросил он.
        — Намного. Я и понятия не имела, что лорд Эдвард такой радушный хозяин.
        — Думаю, ему больше по нраву спокойная жизнь с Элизабет и его исследованиями.
        — Тогда зачем он пригласил на бал все графство и Лондон в придачу? — Анна подумала о сэре Томасе Шелдоне. — И даже тех, от кого предпочел бы держаться подальше.
        — У него свои причины — в данный момент.
        — И ты их разделяешь? — спросила она.
        Очередное напоминание, что с Робом надо проявлять осторожность — она слишком мало о нем знает.
        Роб пристально посмотрел на нее, его глаза поблескивали в полумраке.
        — Может, и так. Он — мой друг.
        — Элизабет сказала, что вы дружили еще в детстве.
        — А что еще она тебе говорила?
        — Она рассказала мне о сэре Томасе и несчастном брате лорда Эдварда.
        — Ясно. Элизабет сегодня на редкость разговорчива.
        — Она тоже работает на правительство? — спросила Анна.
        Роб засмеялся, но она не услышала в его смехе веселья.
        — Как и многие, Эдвард работает исключительно на себя, ради своих целей. И все мы порой пользуемся чьей-то помощью, когда возникает такая необходимость.
        — И как ты ему помогаешь?
        — Ты задаешь слишком много вопросов, прекрасная Анна, — пробормотал он и, склонив голову, поцеловал ее ушко, потом шейку — чуть прикусил нежную кожу и сразу подул на нее. Анна задрожала всем телом. — Эта ночь так прекрасна, чтобы тратить ее подобным образом.
        Анна положила руки ему на грудь и прижала к стене.
        — Ты не сможешь вечно убегать от меня, Роберт Олден.
        — Как я могу убежать, если меня как магнитом тянет в твои объятия всякий раз, когда ты на меня смотришь? — засмеялся Роб. — Но и тебе никуда от меня не скрыться, боюсь, однажды ты об этом сильно пожалеешь. Может, тебе стоит бежать от меня со всех ног, пока не поздно?
        Анна побила его ладонями, потом сгребла в кулаки дублет и притянула к себе.
        — Нам обоим слишком поздно убегать. О, Роб, ты сводишь меня с ума!
        — Взаимно. — Он быстрым и резким движением накрыл ртом ее губы, и она встретила его с не меньшим вожделением.
        Анна обхватила его за плечи и прижалась всем телом, она держалась за него так, словно боялась, что он растает, стоит ей его выпустить. Атмосфера накалилась, воздух сгустился и как будто потрескивал горячими искрами. Анна чувствовала, как Роб скользит по ее плечам, легонько касается рук и наконец с грубоватой лаской накрывает грудь.
        Он погладил через жесткую ткань лифа мягкую выпуклость и накрыл своей твердой ладонью. Анна застонала. Его пальцы прошлись по чувствительному соску, и Анна приглушенно вскрикнула. Она вцепилась ему в спину и с силой провела вдоль позвоночника, ощущая выпуклые мышцы его стройного тела. Спустилась до самого низа и обхватила ладонями тугие ягодицы, обтянутые бархатными бриджами. Притянула к себе и сквозь юбки ощутила давление его мужественности.
        Роб выгнул шею и издал стон:
        — Анна! Ты меня убиваешь.
        Она потянулась вниз и погладила его член по всей длине, потом еще раз и еще. Она хотела, чтобы он испытывал такое же безумное желание. Отчаянную потребность в соитии, не важно, насколько кратким будет переплетение их жизней. Она хотела ощутить, что он принадлежит ей — весь целиком, здесь и сейчас, поскольку боялась, что сама ему принадлежит.
        Роб схватил ее за запястье и заставил убрать руку. И продолжил целовать, проникая языком между губами, чтобы испробовать ее на вкус и овладеть целиком и полностью. Анна ощутила, как он, задирая юбки, приподнимает ее, и крепко обхватила его ногами за талию. И буквально застонала от прикосновения его бриджей к чувствительной коже над подвязками.
        Роб освободился из оков одежды и сильно, глубоко вошел в нее. Анна с энтузиазмом его приняла. На нее нахлынуло обжигающее удовольствие, смывая все мысли и лишая дыхания. Существовал только он и одно-единственное чувство — единение.
        Прижав ее к стене удобнее, он входил в нее снова и снова, все теснее и глубже, яростно доводя до кульминации их обоих. И наступило изумительное мгновение освобождения. Держась за Роба, Анна чувствовала, что куда-то летит, а потом мир взорвался миллионами сверкающих звезд.
        Чувствуя, как сильно напряглось его тело, она прижалась к его губам, заглушая рвущийся крик экстаза. Наконец он выдохнул, расслабил плечи и медленно опустил ее на ноги.
        У Анны дрожали ноги. Она привалилась к Робу, ожидая, пока пройдет теплая волна расслабления. Он тоже взялся за нее, прижимаясь лбом к ее лбу, и они медленно опустились на пол.
        Сидя в окружении ее юбок, они молча держались друг за друга, а вокруг смыкалась ночная тьма.
        — Если это и есть безумие, — хрипло проговорил Роб, — то меня уже можно упрятывать в сумасшедший дом.
        — О, Роберт, — прошептала Анна. — Разве мы еще туда не попали?
        Она задремала. Роб смотрел на ее спокойное расслабленное лицо, бледное в лунном свете. Как же она прекрасна! Просто невозможно устоять.
        Но он должен. У него работа, которую нужно выполнить. И когда она узнает всю правду о том, чем он занимается, желание в ее глазах потухнет и останется только отвращение.
        Чувствуя внутри пустоту и холод, Роб натянул на плечи одеяло. Анна вздохнула и еще сильнее к нему прижалась. Он откинулся на спину, заложил руки за голову и невидящим взглядом уперся в потолок. Безусловно, она его возненавидит, а потом изгонит из своей памяти. Однако он опасался, что сам не сможет ее забыть и она всегда будет витать в его мыслях. Прекрасная женщина, которая принадлежит ему, пусть и совсем ненадолго.
        Он должен быть честным по возможности и не раскрыть себя. Он так много ей должен. Он отвезет ее познакомиться со своей сестрой.
        Возможно, однажды она сможет оглянуться назад и понять.


        Глава 18
        Ранним утром Анна шла по речной отмели, держа за руку Роба. Дул свежий прохладный ветерок, принося с собой запах чистой воды, суглинка и зелени. В кронах деревьев чирикали птички, мелодично шелестели листья. Анна никогда еще не чувствовала себя такой далекой от Лондона, от реальной жизни, от себя самой.
        Ее осенило осознание, что ее сон о том, как они приезжают в Харт-Кастл и гуляют с Робом по речному берегу, становится явью. Сказочный сон, который не может длиться вечно.
        — Куда мы идем? — смеясь, спросила она у Роба. Тот с улыбкой обернулся.
        Однако, несмотря на эту улыбку, она чувствовала, что он в каком-то странном, отстраненном настроении.
        — Ты меня уже спрашивала.
        — Ты так и не ответил. Я собираюсь повторять свой вопрос, пока ты не скажешь, куда меня ведешь.
        — Увидишь, когда мы будем на месте. Это сюрприз.
        — Надеюсь, приятный, — сказала она. — После вчерашнего появления на балу Томаса Шелдона я вполне могу обойтись без дальнейших неожиданностей.
        — Ах, что за день без сюрпризов? — Роб на ходу выпустил ее руку и обнял за талию, привлек к себе. — Тебе нравится здесь, в Харт-Кастл? Не считая появления на нашем балу злой ведьмы в обличье Шелдона.
        Анна задумалась над его вопросом, а заодно и надо всем, что произошло с ними за то недолгое время, что они пробыли в замке. Казалось, прошли месяцы, а не дни. И она сильно изменилась. Теперь кое-что виделось яснее, хотя еще далеко не все.
        — Мне здесь нравится, — честно ответила она. — Харт-Кастл прекрасен, а Эдвард и Элизабет очень приветливые хозяева. Здешняя жизнь приятна, хотя иногда ее и омрачают тени вроде Шелдона. У меня такое чувство, что он нечасто здесь появляется.
        — Думаю, что ты права, — пробормотал Роб, переводя дыхание. — Я рад, что тебе здесь нравится. Для меня этот дом — своего рода приют, безопасная гавань. — В его взгляде и голосе сквозила какая-то странная отстраненность. Он был в таком настроении с тех пор, как они проснулись.
        — Да, нам повезло, — ответила Анна. Порой ей сильно недоставало места, где бы можно было надежно укрыться. Она лишь несколько раз испытывала чувство абсолютной безопасности, где ее не могло коснуться зло. В объятиях Роба.
        Она понимала, что это иллюзия. Но тем не менее безмерно ею дорожила.
        Тропинка сделала поворот, далее река огибала холм и спускалась в долину. Роб стал подниматься наверх, ведя за собой Анну. Наверху ее ждал великолепный вид — зеленые луга, темнеющий вдалеке лес и крошечная, словно игрушечная, деревня. Акварельно-голубое небо с пушистыми низкими облачками отбрасывало тени, насколько хватало глаз.
        — Какая красота! — воскликнула Анна. — Это и есть твой сюрприз?
        Роб покачал головой:
        — Боюсь, у нас будет долгая прогулка. Ты к ней готова?
        Анна рассмеялась:
        — Мне кажется, сегодня я могу пройти и сотню миль кряду. Я чувствую себя отдохнувшей и полной сил! Должно быть, так действует на меня свежий воздух.
        — Свежий воздух — это как раз то, что, за городом в полном изобилии, — отозвался он, пока они спускались с холма в долину. И хотя он не выпускал ее руку, Анна чувствовала, что он не с ней. Он из-за чего-то тревожится?
        Высокая трава стала цепляться ей за подол, и Анна подобрала юбки. Она пыталась игнорировать отстраненность Роба и просто наслаждаться прогулкой, но полностью забыть об этом все равно не удавалось.
        — Разве это не прекрасно — жить здесь, у самого подножия холма? — воскликнула Анна, твердо настроенная радоваться жизни. — Каждое утро наслаждаться этим великолепным видом и слушать пение птиц?
        — Тебе хочется просыпаться от чьих-то воплей и выливаемых в окно помоев?
        Анна сморщила нос:
        — Кому такого захочется?
        — В деревенской жизни тоже есть свои недостатки, — сказал Роб. — Ужасающий холод зимой, отсутствие театров и книжных магазинов.
        — И никаких голов на шестах, — с дрожью произнесла Анна, вспоминая о мертвых головах, что смотрели на нее с Лондонского моста всякий раз, когда она проходила мимо.
        — Напоминающих нам о судьбе тех, кто пошел не по той дорожке? — Роб перенес ее через грязную лужу и провел по маленькому мосту в деревню. Они шли рядом, но он все равно был словно не здесь. Не совсем здесь.
        В отличие от большинства сельских улочек здешняя главная улица была широкой и замощенной. Вдоль нее выстроились деревянно-кирпичные лавки и жилые дома. Соломенные крыши чередовались с шиферными, а в конце улицы стояла старая церковь.
        Массивная, квадратной формы, из поблекшего коричневого камня. На церковном дворе виднелись покосившиеся надгробия, окруженные подновленной каменной оградкой.
        Как раз открывались лавки, и продавцы выставляли свои товары. Из домовых труб вился серебристый дымок, его сладковатый запах смешивался с ароматом свежего хлеба из близлежащей пекарни. Женщины с ведрами стояли в очередь за водой, дети цеплялись за материнские юбки или гонялись друг за другом. Мальчики постарше шли в школу вслед за учителем в черном костюме.
        На них с Робом все оборачивались, кое-кто даже выкрикивал приветствия, и Робу приходилось останавливаться, чтобы ответить знакомым.
        — Ты рос в этой деревне? — спросила Анна.
        — Да, я жил над магазином отца, вон там. — Он показал на дом на соседней улице. — И ходил вон в ту школу, как и эти несчастные мальчики.
        — И зубрил латынь?
        Роб засмеялся:
        — Чаще получал порку за несерьезное отношение. А вот там, в нашей деревенской ратуше, я в возрасте пяти лет впервые увидел театральную постановку.
        Анна посмотрела, куда он показывал, — длинное, низкое здание позади церкви.
        — И что это была за постановка?
        — Аллегория о радостях и горестях в исполнении кучки оборванных бродячих актеров. В зале было столько народу, что сидячих мест не осталось, поэтому мой отец встал сзади и посадил меня на плечи, чтобы я мог посмотреть представление. И оно меня захватило, несмотря на потертые костюмы и неуклюжие реплики. Тогда я еще не знал, что простые слова могут вытащить человека из привычного мира и отправить в иной — сказочный, заставить задуматься о том, что никогда не приходило в голову.
        — Да, — прошептала Анна.
        Именно так она себя и чувствовала, когда смотрела его пьесы, — словно попадала в другой мир с чувствами и желаниями, о которых прежде никогда не задумывалась. Эти пьесы были частью его самого. Раскрывали ли они его тайны, которые ей так хотелось узнать?
        — С того времени я заболел театром, хотел только писать и смотреть пьесы, вызывать у людей смех и чувства, — продолжал Роб. — Отец мечтал, чтобы я продолжил его дело, но кожевника из меня не вышло. Меня интересовали только изысканные слова и поэзия, а еще приключения. Хотелось повидать мир.
        — Тебе было слишком тесно в деревне, да?
        — Да.
        Анна кивнула:
        — Когда-то я думала, что мир, в котором выросла, — не для меня, а мне уготована совсем иная жизнь вдали от Соутворка. Я мечтала и строила планы...
        Роб шел по улице, держа ее за руку, и рассматривал улицы своего детства. Казалось, он видит то, что ей недоступно.
        — Но те места, откуда мы родом, всегда притягивают.
        — Но ты ведь уехал! И стал кем хотел.
        — Это так. Когда мне было семнадцать, сюда заглянули разъезжающие по деревням «Слуги лорда Хэншоу», и я убедил их взять меня учеником. Отец был в ярости.
        — Вы с ним потом помирились? — мягко спросила Анна.
        Роб ничего не ответил. Они вышли к окраине деревни, и он показал на маленький домик, окруженный аккуратным крошечным садиком.
        — Мы пришли, — сказал он. Его взгляд был мрачным и скрытным.
        — Что это за дом? — осторожно поинтересовалась Анна, рассматривая здание. Казалось, это совершенно обычный дом — крашеные ставни распахнуты, из трубы идет дым, дверной проем увит цветущими виноградными лозами. Но такой умиротворяющий вид мог быть обманчив, как сладкие слова пьесы.
        — Я хочу, чтобы ты познакомилась с моей семьей, — сказал он. — Вернее, с тем, что от нее осталось.
        — С твоей семьей? — воскликнула Анна и резко остановилась.
        Роб оглянулся на нее и нахмурился:
        — Что-то не так?
        — Я... я не готова с кем-то встречаться, — ответила Анна. Она пригладила юбки и аккуратно потрогала прическу, убеждаясь, что та еще не растрепалась. — Мне надо надеть что-то более красивое.
        — О, Анна, — произнес он со странной грустью и поднес к губам ее руку. Его поцелуй был теплым и нежным даже сквозь перчатку. — Во что ты одета, не имеет никакого значения здесь. И ты всегда выглядишь прекрасно.
        — А ты — закоренелый льстец, даже здесь, — ответила она. — Что ж, хорошо. Представь меня своему дому.
        Роб взял ее под руку и толкнул садовую калитку. Они зашагали по узкой дорожке, ведущей к дому по ухоженному садику с аккуратными клумбами в окружении плоских речных камешков, позади которого располагался маленький огородик. Здесь веяло тихой, спокойной удовлетворенностью.
        Может быть, слишком тихой? Анна вгляделась в поблескивающие окна, но не заметила ни малейших признаков жизни. Никто не смотрел в окно, ожидая их прибытия.
        Роб постучал в дверь, и Анна занервничала. Она не представляла, чего ждать. И при взгляде на потемневшее застывшее лицо Роба ее трепет только усилился. Он выглядел совсем другим человеком.
        Внутри дома послышались быстрые шаги, щелкнул замок, и дверь распахнулась. При виде женщины, что вышла им навстречу, Анна немного расслабилась. Перед ней стояла пожилая дама, довольно милая и ничуть не устрашающая. Маленькая и аккуратная, как и сам домик, с круглым розовым личиком под белым капором, в синем платье с передником. Увидев своих гостей, она радостно заулыбалась.
        — Мастер Роберт! — воскликнула она. — Наконец-то вы здесь.
        — Прости, Нелли. Раньше выбраться я не мог, — ответил Роб.
        Он шагнул через порог и потянул за собой Анну. Они оказались в маленьком полутемном холле, где веяло прохладой. Роб поцеловал Нелли в пухлую щечку.
        — Я по тебе очень скучал.
        — Да что вы, я же знаю, что у вас полно важной работы с лордом Эдвардом. Вам некогда скучать, — засмеялась Нелли. — И вы выбрали хороший день для визита.
        — Как я понимаю, все хорошо? — спросил Роб.
        — И даже очень. С последнего приступа все тихо, а он был уже давно, как вы знаете. Сегодня все очень мирно и спокойно. — Нелли с любопытством поглядела на Анну.
        — Нелли, это миссис Баррет, она приехала со мной из Лондона, — пояснил Роб. — Мне хотелось познакомить ее с тобой и показать деревню, где я вырос.
        Нелли сделала реверанс, и Анна улыбнулась ей в ответ. Взгляд Нелли был полон откровенного любопытства.
        — Мы рады любым друзьям мастера Олдена.
        — Я тоже, мисс Нелли, — ответила Анна. Малейший взгляд за меняющиеся маски Роба был подобен сокровищу. Она осмотрела простой чистый холл и прислушалась, но было совершенно тихо. Ни единого звука.
        — Я как раз пеку пирог к ужину, — сказала Нелли. — Зайдите к ней, пока я закончу. Надеюсь, вы останетесь на ужин? У нас на всех хватит.
        — Конечно, Нелли. Я никогда бы не упустил шанс попробовать твоего пирога, — ответил Роб.
        Он глянул на закрытую дверь в конце коридора, и Анна заметила, что по его лицу пробежала тень. Она сжала его руку, и он ответил ей быстрой улыбкой.
        — Думаешь, мне можно пойти одному, Нелли? Будет ли это мудрым решением после прошлого раза?
        — В последнее время все очень спокойно, — улыбнулась Нелли.
        Она провела их до самого конца коридора и распахнула дверь. Анна вошла вслед за Робом и оказалась в маленькой солнечной комнате с открытым окном. Ярко-белые стены, натертый до блеска пол темного дерева. Повсюду расставлены кресла с яркой вышивкой и маленькие скамеечки.
        У окна, склонившись над пяльцами, сидела девушка. На ней было простое белое платье и свободный бледно-голубой сюркот. Длинные волосы темными волнами спускались ей на спину.
        Когда они вошли, она не подняла голову, поэтому Нелли хлопнула в ладоши и сообщила:
        — Мисс Мэри, ваш брат приехал вас навестить!
        Девушка повернулась к ним, и Анна едва не ахнула при виде ее лица. Она очень походила на Роберта, те же ярко-голубые глаза и изящные скулы. Только линии губ и подбородка мягче, не оставалось сомнений, что они родные брат и сестра. На левой щеке девушки был ужасный шрам — старый, уже побледневший рубец до самого подбородка, уродующий нежную кожу.
        Она неопределенно улыбнулась, словно понятия не имела, кто перед ней, но пыталась быть вежливой.
        — Сегодня прекрасный день, не правда ли? — сказала она.
        — Я вас оставляю, мне надо присмотреть за пирогом, — сообщила Нелли. Она попятилась из комнаты и тихо закрыла за собой дверь.
        Мэри вернулась к вышивке и стала напевать что-то себе под нос.
        Анна изумленно наблюдала за ней.
        — Это твоя сестра? — шепотом спросила она.
        Роб мрачно кивнул:
        — Она меня не узнает. И большую часть времени ничего не помнит — что, безусловно, является благословением. Иногда она впадает в безумную истерику, а иногда ведет себя тихо и спокойно. Будем надеяться, что сегодня спокойный день.
        И прежде чем Анна успела еще о чем-то спросить, он встал и очень медленно и осторожно подошел к Мэри. Она продолжала шить, как будто ничего не замечая.
        — Над чем ты сегодня работаешь? — негромко спросил он. — Очень красивая вышивка.
        Мэри ничего не ответила, и Анна приблизилась, чтобы лучше рассмотреть полузаконченную работу. Она была в том же стиле, что и покрывала на креслах, — яркий рисунок с цветами и листьями. На столике стояла открытая корзинка, наполненная мотками шелковых нитей всех цветов и оттенков, включая даже золотые и серебряные. Они стоили немалых денег, и, без сомнения, за них платил Роберт, как и за дом и сиделку.
        Все для сестры, которая его даже не узнавала.
        Анна осторожно присела рядом с Мэри на корточки.
        — Думаю, мисс Мэри вышивает французским атласным стежком — а это очень высокое мастерство, — сказала она.
        Мэри ей улыбнулась:
        — Да, это не просто, но я много практиковалась. Для каймы я пользуюсь крестиком, видите? А края я украшу бисером, так что, когда закончу, они просто засияют.
        — Вы очень талантливы в вышивке, — сказала Анна. — Я могу зачинить прорехи, но в такой тонкой работе я сразу запутываюсь.
        Мэри хихикнула. Роб опустился на стул и стал за ней наблюдать. В следующие полчаса Анна болтала с Мэри о вышивке, постепенно втягивая в разговор Роба. Мэри подозрительно на него посматривала, но все прошло очень неплохо. Она только раз испугалась по-настоящему, когда мимо окна пронеслась ватага шумных мальчишек, но Анна успокаивающе накрыла ее руку своей.
        Пришла Нелли, пригласить всех на ужин, и Мэри, радостно болтая, убежала вперед с ней. Анна с Робертом неторопливо направились следом.
        — Что с ней не так, Роб? — шепотом спросила она. — Она всегда была такой?
        Он покачал головой, наблюдая из-под полуприкрытых век, как Мэри легко, словно порхая, бежит по коридору.
        — Нет, не всегда. Только последние несколько лет. После того, что с ней случилось.
        Анну внезапно охватила ледяная тревога, она с трудом сглотнула.
        — А что это было?
        — Сейчас нам лучше пойти к ним, — сказал Роберт. — Я все тебе расскажу, когда мы будем возвращаться назад, я обещаю. Правда, боюсь, это будет не слишком приятное повествование...
        Они возвращались все той же дорогой, вдоль берега. Роб внимательно наблюдал за Анной. С тех пор как они покинули его дом, она все время молчала. Ее лицо хранило нейтральное выражение, словно она глубоко над чем-то задумалась.
        Он не знал, правильно ли поступил, познакомив ее с Мэри. Их жизнь в замке была для него драгоценна, будто островок радости и страсти посреди опасного, ненадежного мира. Он не хотел испортить то, что у них осталось.
        И тем не менее хотел, чтобы Анна его узнала, приоткрыть свою душу и показать, что именно толкнуло его на этот путь. Может быть, в этом случае она будет меньше его ненавидеть, когда дамоклов меч опустится на его голову. Поймет: он защищал слабых и пострадавших, таких как Мэри и сама Анна.
        Хотя, скорее, тщетная надежда. Роб знал, как яростно Анна защищает себя и своих близких, особенно отца, У нее внутри стальной стержень. И нежная душа, которую она старается скрыть. И стремление к истине и пониманию.
        Роберт наблюдал, сколь она нежна с Мэри, терпеливо вела с ней спокойный разговор. Ей удалось выманить Мэри из защитной раковины и даже вызвать ее улыбку.
        Роб осознал, что страстно хочет этой нежности и для себя, чтобы спрятаться от своего прошлого и ужасающей неуверенности в укрытии, которое она ему предлагала. От себя самого. Он хотел ее доброты, честности, силы духа.
        Ее красоты. Листва отбрасывала длинные тени, что касались ее волос, шляпку Анна несла в руке. Она подняла лицо к теплым лучам и улыбнулась. Казалось, она сейчас совершенно свободна и довольна жизнью.
        Она заслуживала свободы и довольства. И он хотел дать ей и то и другое.
        Анна повернулась к нему, и ее улыбка растаяла.
        — Ты так хорошо заботишься о своей сестре.
        Хорошо заботится? Когда она сжимается от одного его вида, потому что он мужчина?
        — Я только делаю, что могу. Боюсь, этого совсем недостаточно.
        — Это неправда. Ты оплачиваешь ее тихую жизнь, сиделку, прекрасную одежду и лучшие шелка для вышивки, а сам живешь в комнатке над таверной и пишешь пьесы на потеху публике. Следишь, чтобы она была счастлива и в безопасности. Большинство семей уже отослало бы ее гнить в сумасшедшем доме, с глаз долой — из сердца вон.
        — Ты бы так не поступила, — сказал Роб. — Ты очень заботишься о своем отце, и даже слишком, ты с ним все время, каждый день, никогда не бросаешь тех, кого любишь.
        — Конечно нет. И ты тоже, сколько бы ты ни разыгрывал из себя легкомысленного актера-распутника. — Она оглянулась назад. — Ты любишь свою сестру.
        — Я люблю ее больше жизни, — искренне сказал Роб. Он в долгу перед сестрой за то, что его не было с ней, когда она в нем нуждалась. За то, что он поощрял ее романтическую натуру своей поэзией. — Даже если она меня не узнает.
        Анна остановилась на тенистом пятачке у изгиба реки. Роб снял свой короткий плащ и расстелил на траве. Она села, положила рядом перчатки и шляпку, разгладила юбки.
        Роб лег рядом, оперся на локоть. Они были так близко, что едва не касались друг друга, но тем не менее казалось, что между ними целый речной поток. Роб мог ее видеть, мог желать, мог прикоснуться, но все равно не мог полностью обладать ею. Между ними было слишком много секретов.
        Но он боялся, что, какая бы судьба их ни ожидала и что бы Анна о нем ни думала, она теперь всегда будет принадлежать ему. Она очень отличалась от тех женщин, которых он когда-либо знал. Она красивее, добрее и все остальное в превосходной степени. При этом не отдавала себе в этом отчета.
        — Что произошло с твоей сестрой? — спросила Анна. — Ты сказал, она не всегда была такой.
        — Да, не всегда. Мэри намного моложе меня. К ее рождению мои родители уже потеряли надежду иметь еще детей. Она была симпатичной смешливой шалуньей, и мы все ее обожали. Боюсь, мы ее сильно избаловали, особенно после смерти матери. У нее было много свободы и хорошее воображение.
        Анна улыбнулась:
        — Похоже, это у вас семейное.
        Роб печально усмехнулся:
        — Ее фантазии всегда были куда причудливее и романтичнее, чем мои.
        — Причудливее, чем мысль сбежать с труппой бродячих актеров?
        — Она хотела влюбиться и выйти замуж за достойного джентльмена, который мог бы вывести ее в свет и представить королеве. Она мечтала о замках и шелках, о мужчине, который будет, как мы, исполнять все ее прихоти и которого она бы обожала в ответ. Боюсь, я своими стихами только подогревал ее фантазии. Она всегда очень любила сказки.
        Анна подтянула колени к груди и, положив на них подбородок, стала смотреть, как река несет свои воды куда-то вдаль.
        — И она такого нашла?
        — Как ни странно, да. Ты когда-нибудь слышала о семье Керрингтон?
        Анна подумала, потом отрицательно покачала головой:
        — Не думаю. Но я знаю далеко не все благородные семьи при дворе, особенно если они не питают нежных чувств к театру.
        Роб выдергивал из земли травинки. Он ненавидел эту часть своего рассказа. Она напоминала пьесу, только гораздо реальнее, и здесь пострадали реальные люди. Он виноват, что, витая в собственных фантазиях, не защитил тех, кого любил больше всего на свете.
        — Они больше не при дворе, — сказал он. — И почти все к настоящему времени уже мертвы. Но когда-то им принадлежало прекрасное имение, которым теперь владеет Томас Шелдон. У них был сын по имени Уильям, столь богатый и красивый, что за ним охотились все незамужние девушки графства.
        — И он стал возлюбленным Мэри? — Анна поневоле заинтересовалась, даже понимая, что у этой истории будет ужасный конец.
        — Ты удивишься, но да. Золотой мальчик, потомок знатных землевладельцев и дочь кожевника? Какой позор! Но Мэри и Уильяму хватало ума встречаться тайно. Причем настолько, что ни отец, ни деревенские сплетники ни о чем не догадывались. К тому времени я уже уехал с труппой и о том, что произошло дальше, знаю только по рассказам.
        Он бросил родных на произвол судьбы. И теперь пытается искупить свою вину.
        Анна прикусила губу.
        — И что было дальше?
        — Отец начал хворать, и Мэри со своим кавалером становилась все смелее и смелее. Похоже, Уильям сделал ей предложение и даже подарил кольцо, — продолжал Роб.
        Его голос зазвучал отстраненно, без выражения. Анна чувствовала, что за этим таится ужасная боль.
        — Но кое о чем он умолчал, возможно, и сам не знал. Его отец со старшим братом задумали заговор, чтобы свергнуть королеву Елизавету и посадить на трон королеву Шотландскую[12 - Речь о Марии Стюарт (1542 —1587), королеве Шотландии.].
        — Какой ужас! — воскликнула Анна. Она хорошо помнила, что случилось с предателями — участниками заговора Бабингтона, желавшими посадить королеву Шотландии на английский трон. Зловоние зависло над Лондоном на много дней[13 - Сюжет основан на реальных исторических событиях. В 1586 году глава английской разведки Фрэнсис Уолсингем перехватил переписку католиканца Эдварда Бабингтона и Марии Стюарт. В переписке содержались планы освобождения королевы Шотландской из заключения в замке Шеффилд и последующего убийства действующей королевы Англии Елизаветы I. После раскрытия заговора Мария Стюарт была приговорена к смерти, и ей отрубили голову, а Бабингтон и его тринадцать сообщников казнены. Их всех четвертовали и разложили тела по всему Лондону в назидание другим.]. — Измена в таком тишайшем месте.
        — Измена везде отращивает уродливые головы, как гидра, особенно там, где у королевы Шотландской есть большой простор для интриг с Испанией. — А Испания с интригами не покончила, даже когда ее Непобедимая армада потерпела сокрушительное поражение. Роб слишком хорошо это знал. — И уничтожает она всех, в том числе и невинные души.
        — Таких, как твоя сестра?
        — Да, как Мэри. Она пошла повидаться со своим возлюбленным, как раз когда люди Уолсингема проводили облаву в доме его семьи. Рассказ об этом был сбивчив, но представить, как все было, не составляет труда. Слуги избиты и запуганы, леди Керрингтон под замком, дом разносят в поисках затаившихся священников и изменнических бумаг. Жених Мэри спрятал ее на кухне и пошел на помощь родным, но мою сестру обнаружили.
        Анна еще сильнее обняла колени.
        — Они... причинили ей боль? Люди Уолсингема?
        — Не они. Когда Мэри притащили в главный зал, она увидела там мертвое тело своего возлюбленного. Слуга, который был там в тот день, рассказал мне, что она забилась в истерике, кричала, плакала, тянулась к Уильяму. — Роб старательно придерживался ровного, нейтрального тона, но картины прошлого все равно причиняли ему боль. Анна так отчетливо, так сильно ее чувствовала. Что бы она сама испытала, увидев мертвого Роба?
        — Брат Уильяма оттащил Мэри от тела, — тем временем продолжал Роберт. — Но не отпустил. Прикрываясь ею, как живым щитом, он закричал, что, должно быть, она — та шлюха-изменница, что соблазнила его брата и натравила на них Уолсингема. Ему удалось с ней уйти. Мэри плакала и протестовала. Она с ним боролась, но он потащил ее через поля к какому-то заброшенному амбару. Там он надругался над ней и изуродовал ей лицо.
        Рука Роба с силой вцепилась в землю, а разум заволокло горячим гневом, как всегда, когда он вспоминал о монстре, причинившем боль Мэри. И о своей вине.
        Анна накрыла ладонью его сжатый кулак. Прохладное прикосновение смягчило боль давних воспоминаний и вернуло его к настоящему.
        — Его поймали? — негромко спросила она.
        — Да, конечно. И приговорили к смерти, как предателя. Но для Мэри это ничего не меняло. Она навсегда лишилась рассудка. Отец послал за мной, и я вернулся незадолго до его смерти. Он умолял меня позаботиться о Мэри, хотя она шарахалась от меня, видя во мне мужчину. Я приставил к ней Нелли, которая была в детстве нашей нянюшкой, и вернулся в Лондон зарабатывать деньги.
        Анна сильнее сжала его руку:
        — И стал работать на Уолсингема?
        — Да. — Роб потер лицо свободной рукой и лег на спину. Он видел бесконечное голубое небо и щеку Анны с выбившимся темным локоном. Он потянулся и убрал прядку, ощутив на мгновение ее теплую нежную кожу.
        — Я уже говорил, что работаю на Уолсингема ради денег и карьеры, — сказал он. — И это правда. Я не могу на этот счет лгать. Но основная причина состоит в желании изловить других предателей, подобных тому, кто напал на мою сестру и хочет разрушить мирную жизнь нашей страны.
        — О, Роберт. — Анна легла рядом и положила голову ему на плечо. — Тебе нравится разыгрывать легкомысленного циника, но вот сейчас ты показал себя настоящего.
        — И какой же я настоящий? — поинтересовался он, в его голосе сквозил откровенный скепсис.
        — Защитник слабых. Белый рыцарь. — Она положила руку ему на грудь и погладила через тонкую ткань рубашки. — Хотя доспехи, может, немного и заржавели...
        — Заржавели? — Он перехватил ее руку и поднес к губам. — Да я хоть сейчас готов поразить всех соперников.
        И он действительно был готов это сделать. Чувствуя рядом Анну и зная, что его секреты с ней в полной безопасности, Роберт наконец ощутил в себе силы идти вперед. Он чувствовал, что может восстановить причиненную ей несправедливость и поразить всех драконов. Он станет ее защитником и вечной любовью. Мужчиной, достойным ее.
        Если только он сам не является ее главным драконом.
        — Я знаю, что ты всегда готов к битве, Роберт, — вздохнула Анна. — Именно этого я и боюсь.


        Глава 19
        Анна сидела на постели в своих покоях, прохладный ветерок из полуоткрытого окна холодил тело под легкой шемизеткой. Из сада доносились музыка и звонкий смех — это танцевали при лунном свете гости Харт-Кастл, такие веселые и беззаботные, словно из какого-то из другого мира, волшебного царства фей.
        Она знала, что должна к ним присоединиться, надеть разложенное перед камином роскошное платье и пойти танцевать. Но ей не хотелось никуда уходить, тишина спальни окутывала ее, словно одеялом.
        Перед глазами у нее стояла Мэри Олден, девушка с прекрасными голубыми глазами, но пустыми, как летнее небо, и шрамом на щеке. Затерянная в лабиринтах своего разума.
        И Роберт, глубоко любивший сестру, посвятивший себя защите невинных единственным способом, который он знал, — пером и шпагой. Слуга великого Уолсингема, везде расставившего свои сети.
        Анне казалось, что она начинает немного узнавать Роба. Но теперь поняла, что совсем его не знает.
        — Маски за масками, — прошептала она, соскользнула с постели и подошла к окну. В саду горело столько факелов, что было светло, как днем. Вокруг двигались в танце гости, с высоты напоминая разноцветную сверкающую змею.
        При виде такого веселья Анна улыбнулась и пожалела, что сейчас не может так же беззаботно наслаждаться жизнью. Ей хотелось, чтобы Роб обнял ее и закружил, небо расплывалось бы перед глазами и только он остался для нее на белом свете.
        Ей хотелось, чтобы жизнь была как пьеса, с героями, злодеями и романтическими приключениями, четкой линией от начала и до конца и счастливым финалом.
        — Только, пожалуйста, пусть это будет комедия, — сказала она себе. — Переодевания и торжество любви. Не надо никаких трагедий и кровной мести. И кровопролитий.
        У нее болело сердце за Мэри Олден. И за Роберта. Его жизнь была пьесой мести, и Анна боялась, что в ней нет места для нее, ее нежности и заботы.
        Он считал, что не заслуживает ни того ни другого, а она знала, что это не так. Он заслуживает все и даже больше. Только, возможно, никогда этого не примет. Во всяком случае, не сейчас.
        Анна услышала тихий скрип петель и, повернувшись к двери, увидела Роба. На нем были только бриджи и распахнутая на груди рубашка. Волосы взъерошены, а в руке он держал какую-то книгу. Она внезапно поняла — он все это время стоял за дверью и ждал ее.
        Роб закрыл за собой дверь, прислонился спиной и посмотрел на Анну:
        — Не хочешь потанцевать?
        Анна покачала головой:
        — Я устала. Это так странно, Роберт, у меня такое чувство, словно сегодня я прожила несколько сотен лет, как несколько жизней.
        — Я утомил тебя долгой прогулкой.
        — Нет. Я не чувствую физической усталости. И... я очень благодарна, что ты позволил мне познакомиться с твоей сестрой.
        — Я не мог поступить иначе после того, как ты поделилась со мной своей тайной.
        — Тайной? — переспросила она.
        — О твоем браке.
        Анна глянула на веселящихся в саду гостей, танцующих, как в беззаботном облаке.
        — Мой брак не был тайной, скорее жалостливой историей, о которой не хочется вспоминать.
        — Тогда я вдвойне польщен, — сказал он.
        Она услышала движение Роба, почувствовала спиной тепло его тела. Он закрыл окно, и в спальне воцарилось молчание.
        — Ты так совсем замерзнешь, — произнес он. — Лучше посиди со мной.
        Он взял ее за руку и повел обратно к кровати. Уложил в постель, подоткнул со всех сторон одеяло и сел рядом, привалившись к изголовью. Одной рукой он легонько обнял ее за плечи, и Анна улыбнулась ему. Да, именно этого ей и хотелось — быть с ним наедине и в тишине.
        — Я уже согрелась, — сказала она. — А прогулка была совсем недолгая.
        — Я видел, что ты очень понравилась Мэри, — улыбнулся он. — Ты была так добра к ней.
        Анна со вздохом положила голову ему на плечо.
        — Бедная милая девочка. Ты дал ей безопасное убежище.
        — Смогу ли я и дальше поддерживать эту безопасность? Вот в этом гораздо меньше уверенности, — пробормотал он. — Я принес тебе кое-что в знак благодарности. — Он положил принесенную книгу ей на колени. Красная кожаная обложка засияла в неярком свете камина.
        — Мне не нужна благодарность, — сказала Анна. — Но я всегда с радостью принимаю в подарок книги. — Она провела пальцами по мягкой коже и выступающим позолоченным буквам названия. «Деметриус и Диана» — поэма о бедном пастухе и его недостижимой любви к богине, которую она читала в Лондоне.
        Анна раскрыла книгу и увидела, что она сделана не печатным способом. Это была рукопись на пергаменте, особым образом свернутая, как для передачи издателю. Она хорошо знала этот почерк, часто видела его в рукописях пьес в «Белой цапле».
        — Так ты автор «Деметриуса и Дианы»! — изумленно прошептала она. Как он мог держать это в тайне, ведь поэма — самая потрясающая вещь из всех, что попадали ей в руки? — Почему ты мне раньше ничего не говорил?
        Роб пожал плечами и накрыл ладонью ее руку, что лежала на книге. Его пальцы слегка шевелились, чуть поглаживая ее кожу.
        — Мои пьесы предназначались для всех, но вот стихи, думаю, они более личные, шли из глубин души, я не хотел выставлять их на всеобщее обозрение.
        — Но твоя поэма изумительна! — запротестовала Анна. — И очень популярна, надо сказать, хотя никто не знает ее настоящего автора. У нее очень яркий язык и сами образы. Они такие живые и полны чувств... Если бы ты раскрыл свое инкогнито, эта работа принесла бы тебе великую славу. Я слышала, что королева Елизавета щедро вознаграждает своих любимых поэтов.
        — И что бы я делал со своей славой? — Он засмеялся. — Или с королевской наградой?
        — Ты не ищешь другой жизни? — спросила Анна. Она вспомнила, каким счастливым и беззаботным он казался, когда они шли по берегу. Или, может, она неправильно истолковала? Приписала свои тайные желания? Возможно, он скучает по беспокойной и суетливой лондонской жизни. — Не сомневаюсь, ты бы скучал по аудитории, которая с жадностью ловит со сцены каждое твое слово.
        — Мои истинные слова находятся здесь. — Он легонько похлопал рукой по книге. — Для тех, кто хочет их услышать. Я дарю их тебе.
        — Твой подарок прекрасен, — сказала она. — Я буду смотреть на него и вспоминать наши дни в Харт-Кастл, все хорошее и плохое, что здесь случилось.
        Роб взял ее руку и прижался теплыми губами к ее ладони.
        — Надеюсь, ты будешь вспоминать только хорошее. Ты заслуживаешь, чтобы вокруг тебя были только радость и солнце.
        Она улыбнулась Робу, и при взгляде на эти взлохмаченные волосы и потемневшие глаза ее затопила невероятная нежность. Ледяная стена, воздвигнутая в несчастливые времена ее брака, полностью растаяла, остались только самые светлые чувства.
        Она приложила к его щеке другую руку и тихо проговорила:
        — Твои стихи скрашивали мою жизнь, без них она была бы такой унылой.
        Роб обнял ее и привлек к себе, они вдвоем поднялись на колени посреди кровати. Он накрыл ее губы голодным поцелуем, она закрыла глаза, снова проваливаясь в жаркую головокружительную темноту, как всегда, когда он был с ней. Анна никогда раньше не испытывала такой близости, радость, желание и печаль сплелись в тугую нить, связывающую ее с Робом.
        Она приоткрыла губы и почувствовала прикосновение его языка. Он тоже жаждал испробовать ее на вкус. Преисполненная яростного желания, теперь ставшего ее постоянным спутником, Анна ответила на поцелуй с не меньшим усердием. Ею двигала первобытная, всепоглощающая сила, которую она уже не могла отрицать. Анна обняла Роба за шею и крепко прижалась. В этот момент ничто не могло их разлучить. Но ей хотелось прижаться еще сильнее, чтобы Роб принадлежал ей целиком и полностью.
        Его губы заскользили по ее шее, по обнаженному плечу, где сползла шемизетка. Он мягко уложил ее обратно в постель и стал осторожно поднимать тонкую ткань, все выше и выше. Он поцеловал ее щиколотку, провел языком по изящному своду. Щекотное и покалывающее ощущение, от которого ей хотелось смеяться и одновременно кричать от страсти.
        Он поцеловал нежную кожу внутренней стороны щиколотки, слегка прикусил ее и провел губами вверх до колена, потом до бедра.
        — Роберт... — прошептала Анна.
        — Шш, просто лежи спокойно, — ответил Роб, не отрываясь от нее. Он примостился на коленях между ее ногами и осторожно раздвинул бедра, поднял шемизетку до талии. Потом подтянул ее за сорочку поближе и легонько подул на влажные чувствительные завитки, скрывающие ее лоно.
        — Роберт! — вскрикнула Анна.
        Это дуновение и его губы чуть не свели ее с ума. Она вильнула бедрами, пытаясь отстраниться, но Роб не позволил. Да она на самом деле и не хотела этого, напротив, желала быть с ним.
        Он склонился ближе, одной рукой удерживая ее на кровати, а другой раздвинул влажные складочки, чтобы поцеловать еще глубже, еще интимнее. Его язык глубоко проник в ее лоно, одновременно грубо и изысканно, пробуя на вкус и надавливая чувствительный бугорок. Анна застонала и погрузила руки в его волосы, стараясь удержаться на плаву.
        Она чувствовала себя полностью раскрытой, уязвимой, но одновременно властной и сильной. Ей хотелось кричать от наслаждения этой близостью!
        Роб оставил ее лоно и перенес поцелуи к внутренней части бедра. Потом поднялся выше и, удерживая ее ногами, стал целовать в губы. Анна чувствовала привкус вина и мяты и, к своему шоку, свой собственный. Она вскрикнула, приподняла бедра и почувствовала, как ей в живот упирается его отвердевшая мужественность.
        Так они и опустились на постель. Анна снова издала стон — единственное, на что была способна. В голове у нее не осталось ни единой мысли, только чувства, эмоции, которые она так долго держала в себе, что сейчас они заполонили ее. Глаза обожгли слезы, и она отвернулась. Губы Роба скользнули по ее щеке, векам, по виску, где отчаянно бился пульс. Горячо дыша ей в ухо, он прикусил мочку, и они оба задрожали от страсти.
        Анна скользнула руками под его рубашку и провела вдоль спины, ощущая твердые мускулы.
        Он расстегнул бриджи и выпустил на свободу свой член. Анна раздвинула ноги, и Роб вошел в нее одним ловким движением бедер.
        Она обхватила его ногами за талию и стала двигаться вместе с ним, сильно, быстро, еще быстрее. Схватилась за плечи Роба, чувствуя, как внутри поднимается обжигающая волна наслаждения. Все выше и выше, пока, наконец, не оторвалась от земли в свободном полете.
        — Анна! — вскрикнул он где-то над ней. — Анна, Анна... я не могу...
        — Я знаю, — прошептала она. — Я знаю. Я здесь. Я здесь.
        Он рухнул рядом с ней на постель, и они сжали друг друга в объятиях. Вокруг сгущалась ночная тьма.


        Глава 20
        — Шелдон задолжал очень могущественным людям, — пробормотал Роб, просматривая документы, разложенные на столе Эдварда. Эти бумаги дерзко выкрала племянница Элизабет из лондонского дома сэра Томаса. Она схватила их второпях, посему документы были разрозненные и неполные, но и они отчетливо вырисовывали мрачную картину финансового отчаяния.
        А для такого честолюбивого человека, как Шелдон, отчаяние не лучшее состояние.
        Эдвард бросил на стол недописанное письмо, которое изучал до этого.
        — Он давал невыполнимые обещания придворным королевы, и те ссужали его деньгами. А теперь, похоже, он обратился к сомнительным способам получения средств.
        — Бэнксайдовские ростовщики, сутенеры, шпаги — все пошло в дело, — сказал Роб. Он откинулся на спинку стула и положил ноги на стол. За окном, в саду, слышались взрывы хохота: Элизабет водила в игре в прятки, но из запертой библиотеки эта беззаботность казалась такой далекой, как другой мир. Здесь же он реальный, от него не сбежать надолго.
        — Такой человек не погнушается ни испанской монетой, ни французской, — сказал Эдвард. — А отсюда не так далеко и до измены, особенно если он считает, что не получает должного внимания королевы Елизаветы.
        — Думаешь, это он предатель? — спросил Роб. — Человек, который использует театр для передачи сведений испанцам?
        Или он гоняется за фантомом — за кем угодно, лишь бы убрать отца Анны из числа подозреваемых Уолсингема? Шелдон, скорее всего, слишком глуп и в большом отчаянии, чтобы терпеливо планировать такую интригу.
        Но предатели зачастую глуповаты и самонадеянны, что и позволяет в итоге их изловить. Достаточно посмотреть на Бабингтона с его друзьями и их безумные планы освободить королеву Шотландскую.
        — Мы все равно заманим его в ловушку, — сказал Роб.
        — И я положил тому отличное начало — пригласил его сюда и обхаживал до такой степени, что меня чуть не стошнило, — признался Эдвард. Он подошел к окну и стал смотреть, как веселится с гостями Элизабет. — Элизабет ненавидит его за попытку жениться на ее племяннице. Она не понимает, как я вообще могу выносить его присутствие, даже ради нашего плана. Но я могу пригласить его еще раз, если понадобится.
        — Боюсь, у нас все меньше времени, чтобы расставить ловушку, — сказал Роб. Он вытащил из-за пазухи свернутую записку, которую получил рано утром, еще до того, как проснулась Анна и большинство домочадцев. — Это пришло с Ситтинг-Лейн.
        Нахмурившись, Эдвард выхватил у Роба записку и быстро прочел.
        — Они уже близко?
        — Они хотят решить дело любым способом, — мрачно сказал Роб. — Нам надо выяснить, является ли предателем Шелдон, и поторопиться в Лондон с доказательствами.
        — Черт побери все это! — выругался Эдвард и швырнул записку на стол. — Если бы только леди Эссекс задержалась у нас подольше. Мы бы могли с ней передать улики ее отцу.
        Роб покачал головой:
        — Пусть лучше она вернется и подольше задержит его людей. Тебе надо самому нанести визит Шелдону. Съезди к нему после обеда и оцени обстановку. А я тем временем поболтаю с твоими гостями. Они наверняка знают последние сплетни.
        Внезапно из сада донеслись женские крики — не радостные, испуганные. Эдвард распахнул окно и высунулся посмотреть. Роб пошел следом и глянул ему через плечо.
        Двое мужчин яростно спорили — по всей видимости, из-за рыдающей леди, и чувствовалось, что они готовы схватиться за шпаги.
        — Вот только драки в моем доме и не хватало, — проворчал Эдвард. — Пошли, Роб. Разгоним эту собачью свадьбу, прежде чем она разнесет мой прекрасный сад.
        Свалив документы в ящик стола, они схватили со стола шпаги и ринулись прочь из дома. У раскрытых дверей уже столпились слуги в ожидании зрелища.
        — Очередной скучный деревенский день, — криво улыбнулся Роб. Веселье могло перейти в кровопролитие в любой момент.
        — Здесь есть кто-нибудь? — позвала Анна, медленно идя по коридору и всматриваясь в темные дверные проемы. Она проснулась поздно и обнаружила, что Роба нет рядом, а в животе урчит от голода. Тогда она быстро оделась и вышла на поиски чего-нибудь съедобного.
        Но в доме стояла пугающая тишина — ни гостей, занятых болтовней или игрой в карты, ни даже слуг.
        За одной из дверей ей послышался приглушенный крик. Анна остановилась и попробовала ее открыть. Дверь оказалась не заперта. Это была маленькая библиотека: по обшитым деревом стенам висели полки с ценными изданиями, на письменном столе высились стопки чистого пергамента, стояли сосуды с перьями и чернилами. В комнате никого не было, крики доносились через полуоткрытое окно.
        Анна торопливо выглянула наружу. Когда она проснулась, там в разгаре была веселая игра — джентльмены гонялись за своими леди по садовым дорожкам, а все остальные заходились от хохота. А сейчас, кажется, веселье вдруг обернулось ссорой. Двое мужчин мерили друг друга яростными взглядами, шпаги наполовину выдернуты из ножен, одна из женщин рыдает.
        Противников удерживали порознь Роб с Эдвардом. Роб в чем-то их убеждал, быстро, но негромко. Казалось; он обладал даром гасить ссоры, не меньшим, чем затевать таковые. Она каждый день узнавала о нем что-то новое, но все равно не думала, что хоть сколько-то его знает.
        Из сада налетел прохладный ветерок и разворошил бумаги на столе, часть разлетелась по полу. Анна опустилась на колени, чтобы собрать упавшие листки. Они все были чистыми, кроме одного, разорванного на четыре части. Уцелевшая четвертинка была испещрена мелким почерком. Анна встала, чтобы положить бумаги на стол, как вдруг ее внимание привлекло имя, написанное на странице.
        Питер Спенсер. Один из актеров «Слуг лорда Хэншоу».
        — Для чего лорду Эдварду список наших актеров? — прошептала Анна. Может, он хочет предложить им выступить в Харт-Кастле? Из любопытства она перевернула обрывок и пригляделась к написанному.
        Там были еще имена, но не все принадлежали актерам. Некоторые ей знакомы — молодые дворяне непокорного нрава, младшие сыновья, которые только и делали, что пили да играли и, вероятно, баловались запрещенным католицизмом. Возле каждого имени стояли цифры, различные суммы денег и кое-где заметки. Испанское имя — Д. Фелипе — сумма в эскудо и одно слово «получено».
        Эти люди получали испанские деньги наряду с английскими? Работали на две стороны?
        Но кто был второй стороной? И почему Эдвард Хартли хранит этот список?
        Анна смотрела на странный листок в своей руке, и вдруг ее осенила ужасная мысль. Что, если Эдвард, как и Роб, работает на Уолсингема? Возможно, они вместе здесь что-то готовят? Ловят предателей и двойных агентов? Листок выглядел безвредной мятой бумажкой, но она внезапно испугалась, что кинет его в огонь, если еще немного подержит в руке.
        Руки у нее дрожали, а теплый бриз из сада стал казаться ледяным ветром. Опасная работа Роба добралась и до нее тоже.
        Анна обернулась к столу и попыталась придать бумагам прежний вид, словно это могло вернуть ей душевное равновесие. Она положила сверху чистый лист, и в глаза ей бросилось имя в конце списка: «Том Олвик», а рядом вопросительный знак и звездочка.
        Ее отец. В списке тайного агента.
        Анна зажала рот рукой, чтобы не закричать. Уолсингем подозревает ее отца? Нет, не может быть. У отца в голове только театр да таверна, а еще друзья и добрая порция эля. У него нет и никогда не было необходимой шпиону предусмотрительности и осторожности. Он никогда бы не смог быть...
        Предателем.
        Конечно, ведь вопросительный знак означает, что он только подозреваемый? Отец ведь знаком с множеством актеров. Роб говорил, что Уолсингем специально выискивает среди них тех, кто умеет лицедействовать и нуждается в деньгах. Все актеры Соутворка находятся под подозрением.
        Но ведь даже за одно подозрение его могут подвергнуть пыткам, а потом убить.
        Анна услышала за окном голоса. Она быстро вернула листки на место и снова выглянула в сад. Поссорившаяся компания уже разошлась, и Роб с Эдвардом возвращались к дому. По дороге они что-то между собой обсуждали, болтали, как старые друзья.
        Анна вспомнила слова Роба, что они знают друг друга с детства.
        Они объединились, чтобы отыскать предателей среди окружавших ее людей?
        Анна торопливо смахнула жгучие слезы и выбежала вон из библиотеки. Ей надо покинуть Харт-Кастл как можно скорее, вернуться в Лондон и предупредить отца об опасности. Пусть внимательнее приглядится к друзьям и последит за своим языком. А может, ему стоит и вовсе уехать из города на какое-то время.
        А ей придется скрыть от Роба, что она видела эту бумагу. Вдруг он работает против нее? Занимается с ней любовью и одновременно измышляет способ заманить ее отца в ловушку?
        — Нет, — прошептала Анна. Она почувствовала себя такой замерзшей и хрупкой, что казалось, могла разломиться надвое. Комната затуманилась и побледнела по краям, будто во сне. Возможно, это и есть сон, и она скоро проснется в своей узкой постели в Соутворке.
        Анна взбежала по лестнице, минуя слуг, которые наконец-то вернулись к своим обычным обязанностям, и вошла в свою прекрасную гостевую спальню. Надо бежать подальше от этого места и его миражей.
        Она быстро сменила мягкие кожаные туфли на сапожки и заколола волосы под шляпку. Дорогие костюмы придется пока оставить здесь, но Элизабет пришлет их на адрес театра, как только Анна убедится, что ее отец в безопасности.
        Она сунула в сумочку несколько монет, натянула перчатки и вдруг увидела в смятой постели книгу Роба. Красивая обложка блестела, скрывая внутри прекрасные слова любви и желания. Анна вспомнила прошлую ночь, с какой отчаянной нежностью они занимались любовью, как сжимал ее Роб в своих объятиях. И все остальное перестало существовать, растворилось в небытии, даже ее прежнее «я», заключенное в ледяные тиски страха и недоверия. Осталась только новообретенная радость и свобода, что теперь они вместе, могут поделиться своими тайнами и прийти к настоящему пониманию.
        «Все казалось таким настоящим», — подумала она, глядя на книгу. Как ее могли обмануть собственные чувства?
        Анна схватила книгу и сунула в сумочку. Ее оставить она все-таки не могла.
        Она сбежала вниз по лестнице и вышла на яркое теплое солнце. Казалось, весна действительно вступила в свои права, но даже она не могла согреть ее сердце. По саду прогуливались гости, недавняя стремительная ссора уже была позабыта. Из зеленого лабиринта слышались голоса и хихиканье.
        Роб с Эдвардом уже ушли, но Элизабет была здесь, она помахала Анне со своей мраморной скамейки. Анна помахала в ответ, но шаги не замедлила. Свернув в сторону, обогнула дом и побежала к конюшням.
        — Мне нужен самый быстрый скакун, — сообщила она груму.
        — Вы уверены, миссис? — растерянно переспросил тот.
        «Должно быть, он вспомнил мою неопытность на соколиной охоте», — подумала Анна. Она тоже об этом вспомнила и с некоторым испугом глянула на длинные ряды лошадей в стойлах. Но ей необходимо было уехать.
        — Совершенно уверена, — решительно заявила она. — Я могу взять коня, на котором обычно ездит леди Элизабет?
        — Если вы настаиваете, миссис, — ответил грум и повернулся к своенравной кобыле Элизабет. — Я пришлю вам в сопровождение двоих конюхов...
        — Нет, — быстро сказала Анна. — Сегодня я поеду одна.
        Одна — и теперь уже навсегда. Теперь она может доверять только самой себе и больше никому.
        — Ты, случайно, не видела Анну? — спросил Роб, заметив в саду Элизабет. — Я обыскал весь дом, но ее нигде нет. Я обещал ей, что после обеда мы отправимся погулять.
        Элизабет с улыбкой подняла голову и опустила книгу на шелковые юбки.
        — Роберт, сегодня ты так и рвешься отправиться со своей леди на романтическую прогулку.
        Роб усмехнулся. Да, он рвался, как это ни смешно. Он жаждал проводить с Анной каждую свободную минуту. Чаще вызывать ее улыбку, слушать столь редкую мелодию ее смеха, целовать.
        — Сегодня прекрасный день для прогулок на свежем воздухе.
        — А Эдвард, увы, считает, что сегодня прекрасный день, чтобы навестить соседей и оставить меня в одиночестве, — беззаботно заметила Элизабет. — Я рада, что хоть кто-то сегодня настроен романтично.
        — Однако я не могу думать о романтике, когда моей леди нет рядом, — сказал Роб. — Надеюсь, она не бросила меня, чтобы уединиться с кем-нибудь другим в лабиринте.
        — Очень сомневаюсь. Анна ни на кого другого даже не смотрит, только на тебя. Думаю, она решила прокатиться верхом.
        — Верхом? — изумился Роб. — Она же недолюбливает лошадей.
        — Всем нам приходится преодолевать свои страхи. Я видела ее меньше часа назад, она шла к конюшням. И она была в шляпке и перчатках.
        Роб внезапно ощутил беспокойство. Вот так тайком убегать, чтобы покататься верхом, Анне несвойственно. Но все ее вещи на месте, за исключением его поэмы.
        — Может, кто-то из грумов видел, куда она отправилась, — пробормотал он. — Я поеду за ней.
        Элизабет нахмурилась, словно почувствовав его сомнения.
        — Мне поехать с тобой? Помочь ее поискать? — Она замолчала. — Вы что, поссорились? И поэтому она уехала?
        — Совсем нет. У нас все было отлично. — Робу вспомнилось лицо Анны, когда он поцеловал ее, прежде чем на рассвете выскользнуть из ее спальни. Нежная, сонная улыбка, она обнимает его за шею, чтобы еще раз поцеловать, и потом снова погружается в сон. Самое желанное зрелище в мире.
        Конечно, она просто решила прокатиться по окрестностям и скоро вернется. Но черное облако сомнений все равно витало над его мыслями, а, занимаясь секретной работой, Роб научился доверять своим инстинктам.
        — Я отправляюсь на ее поиски, — произнес он. Она не может от него сбежать.


        Глава 21
        Анна сжимала в руках поводья и скакала вперед, полагаясь на волю лошади. Ветер свистел в ушах и яростно трепал ее волосы. Она поклялась, что никогда больше не сядет на лошадь. Однако сейчас ей приходилось одновременно цепляться за животное и молиться, чтобы прибыть в Лондон вовремя.
        По дороге ей почти никто не встретился, только несколько фермеров на телегах и одна красивая карета, которая, к счастью, промчалась слишком быстро, чтобы ее заметить. Она старалась не думать ни о том, что она оставляет позади, ни о том, что может ждать ее в Лондоне. Сейчас все ее помыслы были только об одном — увезти отца из Соутворка и точно выяснить, в чем именно его подозревают, чтобы в дальнейшем найти доказательства невиновности.
        Думай она о Роберте и его участии в этом деле и о том, как он с ней поступил, она бы точно сошла с ума.
        Анна выехала на перекресток и остановилась передохнуть. Глянула на голубое небо. Утром оно казалось таким ясным и полным надежд, а теперь стало серым и пасмурным. Солнце скрылось за облаками, накрывая поля тенью.
        Она старалась успокоить дыхание, как вдруг услышала какой-то шум, словно вдалеке загромыхал гром.
        И шум усиливался. Анна повернулась в седле, чтобы посмотреть назад, но дорога была пуста. Она выпрямилась и заметила, что по поперечной улице к ней кто-то несется.
        Это был всадник на большой черной лошади. Он скакал на большой скорости, поднимая облака пыли, и направлялся прямо к ней. Анна повернулась и натянула поводья, собираясь пуститься вскачь.
        — Анна! — услышала она крик. — Анна, подожди!
        Роберт! Он подъехал ближе, и она увидела его лицо, потемневшее, напряженное. Первым порывом было броситься прочь, но что-то ее удержало. Что-то неумолимое и неизбежное не давало ей сдвинуться с места. Она смотрела, как он приближается, и внутри у нее бушевала безумная смесь гнева, надежды и страха. Она не могла от него больше бежать.
        Роб затормозил перед ней, из-под копыт полетели грязь и песок. Его сапоги были забрызганы грязью, сквозь расстегнутый дублет виднелась рубашка и поблескивала потная кожа. Без сомнения, он скакал изо всех сил, чтобы перехватить ее, и Анна напряженно замерла в седле, не зная, что он собирается делать дальше.
        — Куда это ты, черт возьми, отправилась? — грубо рявкнул Роб.
        — В Лондон, — ответила Анна и натянула поводья, поскольку лошадь начала нервно перебирать копытами.
        — Прямо сейчас? Одна?
        Он смотрел на нее так, словно она внезапно свихнулась. Он не мог постичь ее поступка, и Анна вновь испытала прилив гнева. Это не она здесь безумна и не она вдвойне обманщица. Это он должен перед ней объясняться.
        — Я должна увидеться со своим отцом, — сказала она. — Если вы с лордом Эдвардом его еще не арестовали.
        Роб сузил глаза, и она сразу пожалела о своем опрометчивом поступке. Если он действительно подозревает ее отца, она дала понять, что ей об этом известно. А если нет, она подвергает его еще большей опасности.
        И то и другое для нее непереносимо.
        Роб внезапно оказался совсем рядом и схватил ее лошадь за уздечку.
        — Что ты имеешь в виду? — поинтересовался он ровным, но непререкаемым тоном. Само по себе плохой знак. Вспыльчивость Роба приносила массу проблем, но Анна знала, что он быстро остывает. А вот мрачно-застывший Роберт...
        — Мой отец в опасности? — спросила она с высоко поднятой головой. Ей надо быть сильной, чтобы узнать правду, в чем бы та ни состояла, и посмотреть ей в лицо. Только так она может спасти дорогих ей людей. — Уолсингем приказал тебе за ним шпионить?
        — Что тебе известно? — потребовал Роб и еще крепче сжал уздечку.
        — Я нашла в библиотеке лорда Эдварда разорванный список. В нем были предполагаемые изменники. И он был написан твоим почерком.
        Роб стиснул челюсти.
        — Ты забрала его? Ты знаешь, что будет, если при тебе найдут такой список?
        — Нет, не забрала! Я положила его обратно на стол, откуда он и упал. Но я помню, что нашла имя своего отца. Роберт, что это за список и почему в нем мой отец?
        Он покачал головой:
        — Я хотел тебя от всего этого защитить, обеспечить безопасность.
        — Как я могу быть в безопасности, если не знаю, что нам грозит, — запротестовала она. — Скажи мне! Моего отца в чем-то подозревают? Подозревают, что он?..
        Предатель. Она даже не могла произнести это вслух. Роб провел рукой по волосам; она видела, что он напряжен до предела, будто пытался обуздать свои эмоции.
        — Испанцы подкупили кого-то, связанного с труппой, — наконец произнес он. — Мы пока точно не знаем, кто это, но Уолсингем и его люди скоро все выяснят. И любой причастный дорого за это заплатит.
        — Они считают, что этот человек — мой отец? — с трудом выдавила Анна.
        — Это только одна из версий, — ответил Роб. В его голосе звучало напряжение, тщательно подбирая слова, стараясь не выдать никаких эмоций. Словно не хотел вообще ничего говорить.
        — И сколько этих «версий» уже умерло под пытками? — спросила Анна.
        Она закрыла глаза, ощутила привкус страха, воображение все равно рисовало ужасные картины.
        — Уолсингем не станет действовать хотя бы без минимальных доказательств, — быстро ответил Роб. — Ему известна цена поспешности и потери улик при поиске сообщников. Пока твой отец в безопасности.
        На это указывает информация, которую привезла в замок леди Эссекс.
        Анна покачала головой:
        — Но надолго ли?
        — Я постараюсь действовать как можно быстрее, обещаю. Отыщу злодея.
        Она услышала, как он соскользнул с лошади и подошел к ней. Она открыла глаза и посмотрела на него. Роб взял ее за руку. Она не отдернула руку и попыталась прочесть правду в его глазах, его прикосновении. Ей так отчаянно хотелось ему верить.
        — На кого ты на самом деле работаешь? — спросила она. — И что на самом деле знаешь?
        — Я... — начал было он, но внезапно нахмурился и замолчал. Оглянулся и сжал ее руку.
        — В чем дело? — спросила Анна, но потом тоже услышала. Со стороны Лондона стремительно приближался цокот копыт.
        Вдалеке в облаке пыли внезапно появилось пять черных всадников.
        — Олден! — крикнул один из них. — А мы тебя ищем.
        Роб шлепнул лошадь Анны по крупу и крикнул:
        — Беги, Анна, беги отсюда! Скорее!
        — Нет, без тебя я не уеду! — выкрикнула она, но лошадь уже сорвалась с места и понеслась в поле. Когда ей наконец удалось остановиться, Анна обернулась в седле и увидела, что всадники настигли Роба как раз, когда он вскакивал в седло.
        Один из них соскочил на землю, и послышался тяжелый металлический лязг — они с Робом скрестили шпаги в яростном поединке, звон клинков смешался с клубами пыли. Мужчины сошлись в ожесточенной схватке совсем близко, нос к носу, потом Робу удалось подцепить противника за ногу и приземлить в пыль.
        Но он был один против пятерых. Не успел сделать и одного выпада, как на него тут же набросились остальные. Когда пыль осела и они отступили, Анна увидела, что Роб неподвижно лежит на дороге, а его нога сочится кровью.
        Она не смогла сдержать крик ужаса. Ее лошадь, уже и так в панике от шума и криков, закрутилась на месте. Анна натянула поводья, но почувствовала, что не может удержаться в седле. Небо над головой закружилось и слилось в серо-голубое пятно.
        От удара о землю все ее тело пронзила острая боль, словно одновременно вонзились сотни кинжалов. Она ударилась головой обо что-то твердое и провалилась в горячую темноту.
        Анна успела услышать, как мужской голос произнес:
        — И кто же это у нас тут? Маленькая овечка упала прямо к нашим ногам. Нам отменно повезло, ребята.
        Кто-то коснулся ее плеча, и Анну пронзила безумная, невыносимая боль. У нее перехватило дыхание и помутилось в голове. Анна попыталась выдавить имя Роба, но на нее навалилась темнота.


        Глава 22
        Выплывая из бессознания, Анна поняла, что слышит какие-то тихие неясные голоса и стук колес по гравию. Она попыталась что-то разобрать, но они то удалялись, то приближались.
        В глаза словно насыпали песка; она медленно подняла веки и увидела прибитые наискось деревянные планки. Голова болела так, что казалось, стоит шевельнуться, и она просто взорвется. Все тело ныло от боли. Она изо всех сил попыталась припомнить, где она и что случилось, но тщетно. Внезапно где-то над ней раздался грубый хохот, и голову пронзила острая боль.
        Она снова закрыла глаза и, собрав силы, постаралась подвигать руками и ногами. Ноги казались неподъемно-тяжелыми, каждое движение причиняло боль, но ей все же удалось ими пошевелить. Постепенно к ней вернулись и другие ощущения — упавшие на шею волосы, прохладный воздух в прорехе рукава, колючая солома под щекой.
        Кажется, она лежала на животе в какой-то повозке, поскольку ее все время трясло из стороны в сторону. Анна снова с трудом открыла глаза и увидела позади деревянных планок смутные очертания зелени. И фигуру черного всадника, что ехал рядом и вел под уздцы ее лошадь.
        И тут она вспомнила — яркой внезапной вспышкой к ней вернулось все, что случилось. Приближающиеся всадники и крик Роба, чтобы она бежала.
        И как на него набросились незнакомцы со шпагами, и он упал. Как она хотела броситься к нему, но тоже оказалась на земле. Как хотела дотянуться до него, узнать, жив ли он.
        Нет! Он не может быть мертв. Только не Роб. Его всегда переполняла жизнь, просто била ключом, она никогда не встречала ничего подобного. И, кроме того, если бы он умер, она бы почувствовала. Поняла, что его больше нет в этом мире.
        Тем не менее, когда она сделала глубокий вдох и попыталась мысленно дотянуться до Роба, у нее ничего не вышло. Перед глазами стояло лишь его прекрасное, сильное тело, распластанное на дороге и так далеко от нее.
        Но он где-то есть. И она должна его отыскать и быть с ним во что бы то ни стало.
        Анна собралась с силами и, опершись на руки, медленно села. Голова кружилась, руки пульсировали от боли. Но она продолжала глубоко дышать, и постепенно мир снова обрел прочность. Она открыла глаза и увидела над собой двоих мужчин на козлах, один держал поводья, а другой смотрел на нее. У последнего были яркие глаза-бусинки и густая борода.
        Именно он наклонился над ней, когда она упала с лошади. Теперь она помнила все — во всех ярких, ужасных подробностях.
        — Ну и ну, кажется, наша овечка проснулась, — весело проговорил незнакомец, как будто здоровался с ней в таверне. — И очень вовремя, мы совсем скоро будем на месте.
        Анна убрала с лица спутанные волосы.
        — Куда вы меня везете? Кто вы? Я требую, чтобы мне сказали, что происходит!
        Незнакомец улыбнулся:
        — Едва ли вы сейчас можете что-то требовать, миссис Баррет.
        — Вы знаете, кто я? — Она старалась говорить спокойно и не поддаваться истерике. Это бы никому не помогло. Ни ей, ни отцу, ни Роберту. Но ничего не знать тоже было ужасно.
        — Конечно, знаю. Меня послали найти вас. Кое- кто очень хочет с вами поговорить. С вашей стороны было очень мило встретиться с нами на полпути.
        — В таком случае не окажете ли вы любезность сообщить мне свое имя? — потребовала она, изо всех сил стараясь держаться холодного политеса. Это давало возможность отстраниться от ситуации.
        — Я зовусь Смитом. Но мое имя вряд ли важно. Я свою задачу почти выполнил.
        Анна отвернулась от его пронизывающего взгляда и стала изучать окрестности. Может, ей бы удалось спрыгнуть с повозки и убежать в лес? Но рядом едет другой всадник, с жестким лицом и блестящей шпагой.
        — На вашем месте я бы не делал попыток нас покинуть, — сказал Смит. — Это только усугубит ваше положение, когда вас поймают.
        — Сомневаюсь, что я вообще в состоянии куда-то бежать, — пробормотала Анна. Она надеялась увидеть вторую повозку с Робом, но они были одни. Дорога сузилась, а далеко впереди показалась серая дымка смога. Похоже, они приближались к Лондону.
        — Где мастер Олден? — потребовала она. — Вы убили его?
        Смит перебрался через козлы и плюхнулся на солому рядом с ней. Он уже не улыбался.
        — Вам не о мастере Олдене следует беспокоиться, миссис Баррет, — сказал он. — Лучше подумайте о себе.
        — Каким образом, если я даже не знаю, в чем дело? — выдавила она. — Я не сделала ничего плохого.
        — Точно? Тогда вам нечего бояться. — Он наклонился к ней и прошептал: — Однако я думаю, того же не скажешь о мастере Олдене. Вам стоит быть разборчивее в знакомствах.
        Анна прикусила губу, но промолчала. Ясно, она ничего не узнает. Придется подождать, пока они не прибудут на место, где бы оно ни находилось. И она не выдаст даже намека на страх.
        Смит связал ей руки суровой веревкой. Все так же, молча, они медленно влились в людской поток, что направлялся в Лондон через городские ворота. Деревенская тишина сменилась воплями и руганью, воздух наполнился пронзительными выкриками зазывал: торговцы предлагали эль и выпечку, газетчики — свои листки с последними лондонскими скандалами. На смену свежему воздуху пришла густая пелена с запахом отбросов и смога. Дома постепенно становились все скученней, пока, в конце концов, не стали почти соприкасаться карнизами.
        Анна вернулась в Лондон, но никогда раньше не чувствовала себя так странно, словно отрезанной от всего, что так знакомо.
        И ей никогда не было так одиноко.
        Повозка остановилась у берега. Анна посмотрела вдоль забитой судами реки и увидела вдали очертания Лондонского моста, на фоне серого неба головы изменников казались черными точками. Где-то за ними круглая деревянная сцена «Белой цапли» и притулившийся рядом дом отца.
        Смит взял Анну за руку и помог выбраться из повозки. Ее тут же окружили другие стражники, перекрывая обзор своими высокими фигурами, и потащили в уже поджидавшую лодку. Во время переправы она увидела непроницаемые стены Тауэра и вспомнила, как шла туда за Робертом. Сейчас ее вели тем же самым путем — через реку, к стенам Тауэра.
        В тот день она сделала первый шаг, чтобы сегодня сюда попасть? Когда они причалили на другой стороне, она почти испугалась, что ее ведут прямо в Тауэр, но ее торопливо провели мимо молчаливой громады, и они стали плутать по узким улочкам. И тогда она поняла, куда, собственно, ее ведут. В дом на Ситтинг-Лейн.
        Смит крепко держал ее за руку и шел так быстро, что она буквально летела по воздуху. Они не остановились перед парадной дверью и свернули к полускрытому входу позади сада. Анну провели по темной пыльной лестнице и молчаливому коридору. Дом напоминал лабиринт, где можно блуждать целую вечность.
        Коридор оканчивался какой-то дверью. Смит отпер ее и втолкнул Анну в комнату.
        — Пожалуйста, подождите здесь, миссис Баррет, — произнес он, улыбаясь своей жуткой улыбкой. Потом развязал ей руки и ушел, закрыв за собой дверь.
        Анна услышала скрежет запирающегося замка и удаляющиеся шаги. Она осталась в полном одиночестве.
        В комнате было прохладно. Анна потерла себя за плечи и стала изучать свою новую тюрьму. Маленькое серое помещение, далекое от роскоши Харт-Кастл, с ровными белыми стенами и единственным крошечным окошком под потолком. Камин был, но он бездействовал. Единственную мебель составляли табурет и грубо сколоченный стол, на котором лежал хлеб и стоял кувшин вина.
        Анна не осмеливалась здесь ничего пить. Ей нужна свежая голова, а кроме того, вдруг ее хотят опоить или даже отравить? Она медленно опустилась на табурет и потерла ноющие виски.
        Ощутила, что у нее на поясе по-прежнему висит ее сумочка и быстро раскрыла ее. Деньги исчезли, но поэму Роба они ей оставили. Рубиново-красная обложка поблескивала в тусклом свете — самая большая для нее сейчас драгоценность. Анна поднесла книгу к лицу и глубоко вдохнула, словно на этих страницах все еще оставалась частичка Роба.
        — Где же ты, Роберт? — прошептала она, прижимая книгу к своему сердцу. — Где ты, любовь моя?


        Глава 23
        Роб мерил шагами свою темницу — десять шагов туда, десять обратно, — как лев в зверинце. Теперь он понимал, что чувствуют эти звери, — их сжигает невыносимая потребность бежать и хочется выть от ярости. Он грохотал кулаками по твердой кованой двери, пока не разбил в кровь руки, но так и не приблизился к свободе.
        А также к пониманию, где находится и где сейчас Анна. Жива ли она? Смогла ли сбежать?
        Роб прислонился к холодной стене и уставился на потолочные балки, словно мог видеть, что происходит этажами выше. Покрытый соломой твердый земляной пол, низкая койка, в углу — ведро для помоев. У стены был небольшой столик, на нем лучина распространяла вокруг драгоценное теплое сияние.
        Здесь было значительно чище, чем в тюрьмах, в которых он бывал до этого. И никаких крыс.
        Но также и никакой Анны.
        Роб съехал по стене на пол и потер шишку на затылке. Она до сих пор адски болела, он мысленно послал проклятие тому, кто лишил его сознания этим ударом. Еще получил рану в бедро, правда, и сам не остался в долгу. Прежде чем они его одолели, он успел ранить в плечо одного противника и ударить по голове другого. Он тянул время, чтобы Анна могла бежать.
        Они сбили его с ног, и дальше он ничего не помнил, пока не очнулся в этой камере. Анна смогла от них уйти? Она в безопасности? Если да, то они могут делать с ним все, что заблагорассудится.
        Никогда в жизни у него не было так тяжело на сердце. Он взялся за эту работу, чтобы защищать слабых, таких как его сестра и Анна. Чтобы их жизнь была безопаснее. Но его действия, напротив, подвергли их еще большей опасности. На нем лежит проклятие, и теперь, его стараниями, на них тоже. Он должен выйти отсюда и все уладить, чтобы Анна снова обрела свободу.
        Роб осторожно вытянул ногу и осмотрел рану на бедре. Кто-то перевязал его куском ткани, но повязка вся пропиталась кровью и присохла к коже. Он стиснул зубы и аккуратно содрал ее. Рана не очень глубокая, но ее нужно было промыть и перевязать.
        Он скинул грязный и рваный дублет и оторвал от него подкладку. Перевязывая рану, вспомнил, как то же делали нежные прохладные руки Анны. На память пришел теплый розовый аромат ее волос, когда она к нему наклонялась.
        Она тогда заметила, как много у него шрамов. Теперь к ним прибавился еще один. Но это было ничто по сравнению с раскаянием, которое сжигало его душу. Он хотел, чтобы Анна была в безопасности, а на деле отправил ее в самое пекло. Он еще хуже ее ужасного мужа.
        — Я найду тебя, — поклялся он. — Где бы ты ни была, я тебя отыщу.
        Внезапно он услышал ржавый скрежет отодвигаемого засова и повернулся к двери. У него не было оружия, только решительное желание найти и защитить Анну всем, чем может.
        В дверях показался всего один человек — худой и сутулый, закутанный в черный плащ и почти невидимый в тени мерцающего коридорного факела. Роб видел только седеющую бороду да восковую кожу.
        — Уолсингем, — напряженно произнес он. Конечно, кто еще мог схватить путника на открытой дороге и заставить его исчезнуть?
        Изможденное лицо госсекретаря осветилось слабой улыбкой.
        — А вы ждали кого-то другого, мастер Олден? У нас с вами была назначена встреча. — Он закрыл за собой дверь, потом, постукивая тростью, медленно пересек комнату и опустился на койку.
        — Где миссис Баррет? — потребовал Роб.
        — Вы только о ней сейчас и волнуетесь? О дочери владельца театра?
        — Она не имеет к этому никакого отношения, — настойчиво сказал Роб, изо всех сил сражаясь с первобытным желанием кричать, драться и любым способом пробраться к Анне. Сейчас их может спасти только холодная отстраненность, под стать той, что исходит от Уолсингема.
        — Разве? И, тем не менее она была с вами в Харт-Кастл. Ей известно, чем занимается ее отец? — резко спросил Уолсингем.
        Роб осторожно наблюдал за ним, чувствуя, что балансирует на лезвии бритвы. Какой из путей спасительный? Какой приведет к безопасности Анны?
        — Она невинная душа.
        — Таких «невинных» ловят на заговорах, и вы это отлично знаете, мастер Олден. Ее отец замешан во многих делах, не все они во благо ее величества.
        — Предатель, которого вы ищете, — Томас Шелдон.
        — Так говорите вы с лордом Эдвардом и подтверждают документы, что вы любезно передали с моей дочерью. Однако сначала мы должны найти утечку в театральной труппе. И миссис Баррет нам в этом поможет.
        — Значит, она у вас, — произнес Роб, и его сердце преисполнилось холодной ярости при мысли, что она заперта в таком же донжоне. Его милая, прекрасная Анна сейчас мучится от боли и ужаса из-за того, что он натворил.
        — Не переживайте, она в хороших условиях. Мы хотим с ней просто поговорить. Люди часто знают больше, чем сами осознают.
        И пытки помогают им «вспомнить».
        — Я хочу видеть ее.
        — И обязательно увидите. Но я не представляю, чем вы сейчас можете нам помочь, мастер Олден. Вы слишком... сильно вовлечены. И возможно, куда ближе к заговору, чем предполагалось?
        Роб застыл на месте. В спокойных словах Уолсингема отчетливо звучала угроза. Значит, это конец? Но мертвым он уже не сможет спасти Анну.
        — Меня обвиняют в измене?
        Уолсингем молча и пристально смотрел на Роба, его худое лицо ничем не выдавало, о чем он думает.
        — Мы общались с другим человеком из труппы. Он сделал определенные заявления, но у меня сомнения насчет его. Он не полностью уверен в том, что утверждает, и, кроме того, чересчур эмоционален, как и вся ваша актерская братия.
        — Если этот человек меня обвиняет, я же имею право опровергнуть его претензии? — требовательно поинтересовался Роб.
        — Вы имеете только права, дарованные ее величеством, — сказал Уолсингем и обвел тростью камеру. — И вам сейчас лучше подумать о себе. Вы поможете мне прийти к решению, мастер Олден? Вы имеете возможность спасти и себя, и миссис Баррет, если не станете мне лгать.
        Роб скрестил руки на груди. Он ощутил проблеск надежды и тут же задавил ее холодным разумом.
        — Вы знаете, что не стану.
        Уолсингем обдумал его слова и затем кивнул:
        — В прошлом вы хорошо нам послужили. И мне нужны свежие идеи, чтобы накрыть, наконец, нашу дичь. Что ж, хорошо. Тот молодой человек, что говорил с нами о вас, миссис Баррет и ее отце, — актер по имени Генри Эннис. Вы должны его знать.
        — Эннис, — пробормотал Роб.
        Должно быть, это он, Эннис, неотступно таскался за Анной, как одуревший щенок. Эннис затеял драку в «Белой цапле», когда увидел, что Анна улыбается Робу. Он вспомнил обжигающую ненависть в глазах Энниса, заносящего над ним шпагу.
        — Да. Значит, вы действительно знакомы? Кажется, он сильно против вас настроен, — сказал Уолсингем.
        — Думаю, он влюблен в миссис Баррет, а она отвергла его, — медленно произнес Роб.
        Глаза Уолсингема широко раскрылись, в них блеснул интерес.
        — Неужели? Влюбленные мужчины так глупеют. Вы определенно дали мне информацию, которой можно воспользоваться в наших интересах...


        Глава 24
        Анна изо всех сил старалась достать пальцами подоконник. Она придвинула к стене стол и забралась на него в надежде выглянуть наружу. Может, если бы она узнала, что окружает дом Уолсингема, придумала, как отсюда сбежать.
        Но надежда оказалась тщетной. Крошечное окошко находилось слишком высоко, и сюда не проникали никакие звуки. Анна даже не знала, сколько прошло времени с тех пор, как ее сюда привели. Возможно, уже наступил новый день.
        — Раны Господни, — выругалась она. — Роберт, где же ты?
        Она слезла на пол, опять села на табурет и уставилась в пустой камин. Потом потянулась за книгой и сжала ее в руках, как талисман.
        Она не может позволить себе бояться. Не сейчас.
        Тишину внезапно разорвал негромкий щелчок, кто-то повернул в замке ключ. Анна вскочила на ноги, защищаясь книгой, как щитом.
        С тяжелым скрипом дверь медленно отворилась. После полутьмы комнаты яркий свет факела ее ослепил, и она заморгала. Потом глаза привыкли к свету, и Анна разглядела вошедшего — это было самое долгожданное зрелище на свете.
        Перед ней стоял Роберт, живой и невредимый. Он стоял в дверях, опираясь руками о косяки, и жадно смотрел на нее, точь-в-точь как она на него.
        — Это действительно ты? — прошептала Анна. — Или я просто сплю?
        — Если это сон, надеюсь, мы никогда не проснемся, — хрипло ответил он и, ринувшись через всю комнату, схватил ее и крепко-крепко обнял.
        Анна так отчаянно вцепилась в него, словно хотела никогда больше не отпускать, чтобы никто больше не смог вырвать Роба из ее объятий. Она чувствовала тепло его кожи, гулкое биение сердца и от всей души воздала благодарственную молитву, что он жив и сейчас с ней. И пусть они оба заключенные, с ним ей ничего уже не страшно.
        — Ты жив, — прошептала она. — Но что было там, на дороге? Уолсингем и тебя держит в заключении?
        — Слишком много вопросов, прекрасная Анна, — произнес Роберт, целуя ее волосы. — Я думал, ты ждешь не дождешься меня прибить за то, что я тебя в это втянул.
        — Это ты засадил нас обоих в эту тюрьму? — спросила она. — Странно, что ты умудрился запереть и себя ложе. Если только... — Она отстранилась и посмотрела ему в лицо. Она понимала, что он не способен причинить ей боль, но хотела увидеть это в его глазах. — Если только это не какая-то изощренная интрига, чтобы выманить у меня признание. Мой отец тоже здесь?
        — О, Анна, у тебя действительно есть причины не доверять мне, — печально и устало произнес Роберт. Он крепко прижимал ее к себе, не позволяя отстраниться. Хотя она и не имела такого желания, просто хотела знать. — Но боюсь, я такой же пленник здесь, как и ты, и мне нужна твоя помощь, чтобы раскрыть правду.
        Анна растерянно покачала головой:
        — Но какую правду ты ищешь? Мой отец в твоем списке, но я знаю, что он не изменник.
        — И я тоже об этом знаю. Но испанцы платят кому-то в труппе, и мы должны выяснить, кому и ради какой цели. И тогда мы действительно будем свободны.
        У Анны голова пошла кругом, она попыталась как-то собраться с мыслями.
        — Вокруг театра всегда толчется много людей, и, как ты сам говорил, они постоянно на мели. Всегда много ссорящихся и недовольных, это может быть кто угодно из актеров. Они умело скрывают свои истинные личности, как...
        Его руки еще теснее ее прижали.
        — Как я? — В его голосе наконец мелькнул какой-то отзвук эмоций.
        — Да, Роберт, как и ты. Когда мы были в Харт-Кастл, я смогла увидеть тебя настоящего, но сейчас понимаю, как мало тебя знаю.
        — Ты действительно меня знаешь, и, клянусь, я только хочу тебе помочь. — Он поднес к губам ее руки и, прижавшись к тыльной стороне запястья, глубоко вдохнул, словно стараясь запомнить ее, напитаться, насладиться ее присутствием, и не важно, сколько витает здесь страха и неуверенности.
        Анна качнулась к нему, ее захлестнуло тяжелой волной различных желаний. Она хотела верить ему, быть с ним, чтобы все невзгоды исчезли и жизнь стала такой, как была — пусть и недолго — в Харт-Кастл. Но она не может себе позволить расклеиться. Слишком многое от этого зависит.
        — Позволь мне доказать тебе это, — быстро сказал Роберт. — Дай шанс все исправить прежде, чем ты мне откажешь.
        — Откажу в чем?
        Он нахмурился и покачал головой, словно тоже находился в растерянности и отчаянии. Но этого не могло быть, во всяком случае не для Роберта Олдена.
        — В возможности видеть тебя. Прикасаться к тебе, как сейчас. Быть рядом.
        — Как? — спросила Анна. — Как ты сможешь все исправить? Как нам снова обрести свободу?
        — У меня есть подозрение, кем может быть наш злодей или, по крайней мере, кому он платит, — сказал Роб. — Пойдем, ты сядешь, и я расскажу о своем плане. Боюсь, он прозвучит безумно, но, полагаю, он может сработать.
        Анна позволила Робу отвести ее к табурету. Опускаясь рядом с ней на пол, он заметил книгу, которую она уронила, когда его увидела.
        — Ты читала «Деметриуса и Диану», — сказал он.
        — Да, — тихо ответила она. — Признаюсь, только это и не дало мне сегодня потерять рассудок.
        — Я рад, что хоть чем-то тебе помог. — В его тоне ясно звучало, что никакой другой помощи он оказать не мог.
        — Ты можешь помочь мне не только этим, — сказала она. — Расскажи о своих подозрениях.
        Роб вложил книгу ей в руку и прижал пальцы к обложке.
        — Ты знаешь, что мы с Эдвардом хотели поймать Томаса Шелдона на очередной интриге? Мы уже некоторое время знали, что он получает деньги от испанцев, а может, еще и от французов, он по уши в долгах и наделал множество ошибок. Сейчас он в еще более бедственном положении, чем раньше, и все меньше заботится о последствиях. И себе на помощь он вербует тех, кто в таком же отчаянии.
        — Актеров? — воскликнула Анна, у нее замерло сердце. Неужели их предал кто-то знакомый?
        — Одного точно. Он передает испанцам сообщения Шелдона, зашифровывая их в стихи, и получает за это деньги, а кроме того, передает Уолсингему сведения о других актерах. Он — двойной агент, но отчаяние заставляет его совершать ошибки.
        Анна стиснула книгу, словно это была шея агента-изменника.
        — Кто этот человек?
        — Думаю, он тебе хорошо известен. Сейчас он пытается свалить все на меня, поскольку проиграл в поединке. Это Генри Эннис.
        — Генри! — воскликнула Анна. Слова Роба ее потрясли. Генри Эннис? Тот, кто объяснялся ей в любви? Пытался поцеловать ее в отцовском саду? Неужели это правда? Да, она замечала за ним странности, некую одержимость, но он казался таким безнадежно влюбленным и словно витал в облаках, с актерами такое часто случается. Но они не становятся от этого изменниками.
        Она пристально посмотрела Робу в глаза, и он ответил открытым, прямым взглядом. Когда человек заходит слишком далеко, он способен на любой поступок. Анна видела, что Генри все время крутится вокруг нее, оскорбленный ее отказом, и ревнует к Роберту. Вполне возможно, ради денег и мести мог стать изменником. Как, впрочем, и любой другой.
        Она должна это выяснить. Вернуться к нормальной жизни и снова двигаться вперед. Хотела обдумать свои чувства к Робу и постичь его настоящего. Но сначала ей нужно выполнить одно свое обязательство — спасти их жизнь.
        — Скажи, чем я могу помочь, — произнесла она.


        Глава 25
        Анна сделала глубокий вдох и чинно сложила на коленях руки. Вокруг была мертвая тишина, и ожидание казалось ей поистине бесконечным. Она с трудом подавляла в себе желание издать вопль и забегать кругами.
        Сработает ли план Роберта и Уолсингема? Она сомневалась, что ее скудных актерских способностей хватит для такого задания. Но попытаться стоило. Она должна сделать все, что в ее силах, прежде чем Уолсингем со своими людьми начнут угрожать Тауэром и пытками. Если Генри Эннис действительно в заговоре Шелдоном, его отдадут под суд и с ее отца снимут все подозрения.
        Анна откинулась на спинку стула и прислушалась, не приближаются ли шаги, означающие, что ее ожидание наконец окончено. Ее перевели из маленькой холодной комнаты в эту гостиную, где в камине горел огонь, а на стенах висели прекрасные гобелены. Ей принесли завтрак, но она не могла ни есть, ни пить. Почти ничего не могла делать, только сидеть и размышлять.
        Ей не хотелось думать, что случится, если план провалится и злодеям удастся сбежать. Но что будет, когда Шелдона, Генри и их пособников арестуют, а она вернется домой к отцу? Роб исчезнет и она больше никогда его не увидит? От единения в Харт-Кастл у нее останутся лишь воспоминания?
        Тем не менее сможет ли она забыть об опасности и лжи?
        Анна покачала головой. Сейчас ей не разобраться в своих чувствах к Робу Олдену, слишком много надежды и страха над ними довлеет. Сейчас надо сосредоточиться на своей задаче.
        Наконец она услышала в коридоре шаги, и дверь открылась. Анна вскочила. На пороге стоял высокий худощавый мужчина в черном. Он отвесил ей короткий поклон.
        — Секретарь Уолсингем готов вас принять, миссис. Будьте добры следовать за мной, — произнес он.
        Анна кивнула и повиновалась. Они прошли по коридору, спустились на один пролет по каменной лестнице и вернулись к сырому подземному этажу, где ее держали раньше. Прошли мимо вереницы тяжелых крепких дверей. Вокруг не было ни души, только в самом конце коридора стояла группа мужчин.
        «Это просто спектакль, — мысленно сказала она себе. — Представь, что ты играешь в «Белой цапле».
        Но мужчины с каменными лицами были слишком реальными персонажами. У двоих при себе были шпаги.
        — Они будут вас охранять, — тихо сообщил Анне ее сопровождающий. — Допрашиваемых, конечно, обыскивают, но лучше, если вы будете держаться ближе к стражникам.
        Анна кивнула, и он открыл дверь. Стражники встали у нее за спиной. Они вошли все вместе — небольшая, странная процессия. Анна стиснула руки, чтобы они не тряслись.
        К ее удивлению, это оказалась не темная тесная камера, а большая комната с деревянными панелями на стенах. Здесь горело сразу несколько ламп и факелов, что позволяло разглядеть все подробности тщательно подготовленных декораций. В дальнем конце комнаты за длинным столом сидел Уолсингем с двоими мужчинами, перед ними лежали какие-то бумаги. С одной стороны скорчился на стуле Генри Эннис — дорогая одежда была порвана, красивое лицо осунулось и посерело. Когда Анна вошла, его глаза широко раскрылись, он поднял голову и уставился на нее.
        Казалось, он превратился в призрак. Одна рука поднялась, словно он хотел к ней прикоснуться, но тут же упала.
        Сопровождающий Анны толкнул ее на стул, и она заметила маленькую щелку между стенными панелями за спиной Уолсингема. В ней мелькнуло что-то белое, и Анна поняла, что там прячется Роб. Он был с ней в этом странном спектакле.
        Она выпрямила плечи и уставилась прямо перед собой, не показывая, что узнает Генри, хотя он и не мог отвести от нее взгляд.
        — Благодаря вашей превосходной работе, мастер Эннис, нам удалось выявить в этом деле всех врагов ее величества, — произнес Уолсингем.
        Он спокойно раскладывал на столе бумаги, словно поимка изменников для него — обычная рутина, что, по мнению Анны, очень близко к истине.
        — Мы уже допросили сэра Томаса Шелдона, и труппа «Слуги лорда Хэншоу» теперь вне подозрений. Миссис Баррет и ее отцу придется за многое ответить.
        — Но она не имеет к этим делам никакого отношения! — побледнев еще сильнее, воскликнул Генри.
        — Однако благодаря вам у нас есть доказательства против ее отца, — холодно сказал Уолсингем. — А нам известно, что миссис Баррет ведет его бухгалтерию и управляет почти всеми делами. Только она могла передавать сведения иностранным шпионам. Разве не так, миссис Баррет?
        Анна продолжала смотреть перед собой. И, даже зная, что это спектакль, она не могла не содрогнуться. Неудивительно. Уолсингем ловил преступников уже много лет, и подобное спокойное, обыденное отношение поистине устрашало.
        — Мне нечего вам сказать. Я уже говорила, что невиновна.
        — Да, говорили. Но мы-то с вами знаем правду, миссис Баррет? — мрачно осведомился Уолсингем. — Как знает ее мастер Эннис, который оказал нам в этом деле большую помощь. Теперь вы сможете стать пайщиком компании лорда Хэншоу, верно, мастер Эннис? Когда мы здесь закончим, ему понадобятся новые совладельцы.
        — Я же сказал вам, изменник в труппе — Роберт Олден, — закричал Генри. — Раньше я заблуждался. Миссис Баррет не имеет к этому никакого отношения.
        — Ах, да ведь миссис Баррет любовница мастера Олдена, — парировал Уолсингем. — Так что она, безусловно, обладает интересными сведениями. — Он перевел взгляд на Анну и добавил: — Не так ли, миссис Баррет?
        — Женщина может выбирать в любовники кого угодно, — ответила она. — Это не делает ее преступницей.
        — Зависит от того, кто ее любовник, — хрипло усмехнулся один из людей Уолсингема.
        Генри уставился на Анну, его бледное лицо побагровело.
        — Значит, это правда? — прошептал он. — Ты с ним?
        Анна посмотрела на него, стараясь оставаться холодной и невозмутимой.
        — Что именно «правда», мастер Эннис?
        — Ты отвергла мое благородное предложение, чтобы стать его шлюхой, — проговорил Генри. — Я подозревал это, но никогда...
        — А почему нет? — поинтересовалась Анна. — Он эффектный, красивый мужчина. И искусный любовник. И это не его обвинения привели меня сюда. Я бы никогда не вышла за тебя замуж, Генри. И никогда бы не стала даже твоей шлюхой.
        — Я дал бы тебе все! Респектабельную жизнь, мое имя, мою любовь. — Он разгорячился, в его голосе зазвучали безумные нотки.
        — Любовь? — повторила Анна.
        Она встала и пошла к нему, невзирая на волну отвращения, что в ней поднималась, когда она смотрела ему в лицо. Он вел себя как жестокий испорченный ребенок, которому не дали желаемую игрушку. Своей ложью и тайными интригами он пытался уничтожить ее отца, а с ним и ее саму.
        — Любовь никогда бы не привела меня сюда, — сказала она. — Ты хотел обладать мной или, во всяком случае, той женщиной, которой ты меня считал. Ты меня даже не знал. Я отказала тебе и оказалась арестована за измену.
        Она остановилась в каких-то дюймах от него и посмотрела ему в лицо:
        — Генри Эннис, если из-за твоей мести я сложу голову на эшафоте, я прокляну твое имя на веки вечные. И уйду в вечность, унося с собой любовь к Роберту Олдену. И ты ничего не сможешь с этим поделать. Он в тысячу раз больше мужчина, чем ты.
        Она повернулась, собираясь уйти, но Генри внезапно схватил ее и, едва не вывернув руку, дернул обратно к себе. Его хватка была стальной, и Анна вскрикнула от боли.
        — Я любил тебя — я поклонялся тебе, как богине! — закричал Генри, выплескивая многолетнее разочарование. — А ты вывалялась в грязи, стала очередной шлюхой Олдена.
        — Отпусти меня! — потребовала Анна. В ней мгновенно поднялся страх, она вспомнила о кулаках мужа.
        Люди Уолсингема поднялись, стражники схватились за шпаги, но ослепленный яростью Генри оказался проворнее. Он обхватил Анну за талию, прижимая спиной к себе, потом схватил со стола нож для писем и приставил этот маленький, но смертоносный предмет к ее шее, где бился пульс.
        Анна почувствовала боль укола, по шее потекла теплая струйка крови, а Генри закричал:
        — Всем назад, или я лишу палача его жертвы!
        Деревянные панели с треском раскрылись, и оттуда вынырнул Роб с кинжалом в руке.
        — Эннис, немедленно отпусти ее! — грубо рявкнул он. — Ты же мне хочешь отомстить, не ей.
        Генри засмеялся безумным смехом:
        — Ты и здесь с ней. Ты устроил против меня заговор.
        — Ты сам загнал себя в ловушку, — сказал Роб. — И нет необходимости кому-то еще причинять вред. Анна никогда не хотела делать тебе больно.
        — Но она сделала. И совершенно намеренно. — Голос Генри внезапно стал очень спокоен. — Как и ты, Олден.
        Генри нежно поцеловал Анну в щеку — и всадил в бок кинжал.
        Он выпустил ее из рук, и Анна скользнула на пол. На мгновение она испытала жгучую боль, прошившую ее до самых ступней — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Но потом боль растворилась, и на ее место пришло ледяное оцепенение.
        Анна лежала на боку на каменных плитах, едва осознавая, что комнату заполонила толпа, слышны крики и звон клинков. Она чувствовала ледяной холод, все вокруг отдалилось, словно ее накрыло непроницаемым облаком.
        Она заставила себя приподняться на локте и хотела позвать Роба. Но смогла только сдавленно выдохнуть, увидев, что он сцепился в схватке с Генри Эннисом.
        Сквозь странную искрящуюся дымку она наблюдала, как Роб всадил Генри в плечо кинжал, тот упал и вокруг сразу столпились стражники. Он выполнил свою угрозу. Анна позволила себе расслабиться, и ее сразу окружила темнота. Она боролась изо всех своих угасающих сил, но тьма все равно сгущалась.
        — Анна, — произнес Роб, и она услышала в его голосе гнев и ужас — смертельный ужас.
        Роб боится? Как это может быть? Должно быть, ее состояние хуже, чем показалось.
        Анна ощутила, как руки Роба обвивают ее тело и поднимают. Она попыталась ухватиться за него, почерпнуть его силы, но руки не слушались.
        — Роберт, — прошептала она.
        — Молчи, — сказал он в ответ. — И отдыхай. Теперь ты в безопасности. Я с тобой.
        Анна кивнула, больше не в силах сдерживать темноту. Она закрыла глаза, и тьма накрыла ее непроницаемым ледяным одеялом.


        Глава 26
        Роб протирал руки и плечи Анны влажной, прохладной тканью и мурлыкал под нос какую-то мелодию. Она не очнулась, только что-то пробормотала и нахмурилась во сне. Ее голова металась по подушке.
        Затем он взял другую тряпицу, смочил прохладной лавандовой водой и положил ей на лоб. Она по-прежнему горела в лихорадке, ее тело сражалось с инфекцией. Вот уже два дня она лежала в доме Уолсингема и металась от беспокойных снов. Иногда что-то бессвязно вскрикивала или слабо сжимала руку Роба.
        Он убрал с ее лица спутанные волосы и легонько поцеловал в лоб.
        — Анна, — прошептал он. — Моя прекрасная Анна, пожалуйста, не оставляй меня, я тебя умоляю. Я не смогу без тебя жить. Анна, пожалуйста.
        Он никогда в жизни никого ни о чем не молил, но, если это могло вернуть ее к жизни, готов был умолять вернуться. Он сделает что угодно, лишь бы ее спасти. Это осознание, вкупе с первобытным страхом и злостью при мысли, что он может ее потерять, поразило его, как удар молнии. Ему, человеку, никогда ни в ком не нуждавшемуся и ведущему свои битвы в одиночестве, Анна была жизненно необходима.
        Он любил ее. Теперь он не мог отрицать это всепоглощающее чувство, но ее доброта и красота отдалялись все сильнее и сильнее. Без нее мир вновь станет жестоким и холодным.
        — Анна, пожалуйста, борись! — отчаянно взмолился он. — Останься со мной. Позволь доказать, что я могу стать человеком достойным тебя. Можешь со мной бороться, презирать. Только не уходи.
        Она отвернулась и что-то бессвязно зашептала. Роб сжал ее руку, потянул назад. Поцеловал ее ладонь и прижал к своей щеке. Под тонкой бледной кожей отчетливо бился пульс. Она жива. У нее еще есть шанс.
        — Просто держись за меня, — попросил он. — Я не позволю тебе уйти.
        Анна затихла, словно услышала его. Нахмуренный лоб разгладился, рука расслабилась.
        — Вот и правильно, — проговорил он. — Сон поможет тебе снова восстановить силы.
        И когда она их обретет, он отпустит ее, как должен был сделать уже давно. Он причинил ей боль и не вынесет, если это повторится. Он подвел ее, как подвел Мэри.
        Дверь спальни открылась, и Роберт оглянулся, думая, что это кто-то из горничных. Или доктор, которого ему уже приходилось однажды отсюда вышвыривать. Но на пороге стояла леди Эссекс с подносом в руках.
        — Миссис Баррет лучше? — спросила она.
        — Кажется, она заснула, — устало ответил Роб и потер занемевшую шею.
        — Это хорошо. Моя мать говорит, что без отдыха лихорадку не победить. Она прислала миссис Баррет травяной настой собственного приготовления. И больше бальзама для раны. — Леди Эссекс поставила поднос на прикроватный столик. Унизанные драгоценностями руки быстро вмешали в вино душистый настой. Она двигалась живо и ловко, но Роб видел, что ее бледное лицо прорезали морщинки усталости и печали.
        — Это очень любезно с вашей стороны, леди Уолсингем, — произнес он. — И очень мило, что вы лично принесли их сюда. У вас должно быть много обязанностей в Эссекс-Хаус.
        Ее губ коснулась горькая улыбка.
        — Сейчас моя обязанность — быть с моим больным отцом. Да и муж редко по мне скучает. Он слишком... занят. — Она помешала получившуюся микстуру и протянула Робу. — Это облегчит ее состояние.
        — Благодарю вас, леди Эссекс, — сказал Роб, принимая кубок.
        — Позвольте, я помогу вам ее напоить, — сказала она. — За последнее время я приобрела отличные навыки давать лекарства несговорчивым пациентам. — Она скользнула Анне за спину, приподняла больную в полусидячее положение и положила ее голову себе на плечо, прямо на атласное платье.
        Роб стал вливать вино в побелевшие губы, капля за каплей, пока не влил все до дна, леди Эссекс снова опустила больную на подушки. Казалось, с настоем ее сон стал легче, она уже не металась и не вскрикивала.
        Леди Эссекс пригладила простыни и натянула повыше одеяло.
        — Отец по-прежнему считает, что стоит позвать доктора.
        — Ваш отец во многих вещах кладезь мудрости, — сказал Роб. — Но доктор уже дважды пускал ей кровь, и она только сильнее ослабела. Больше я ему этого не позволю и не дам кормить ее порошками вроде толченого носорожьего рога или жемчуга на ягнячьем помете.
        Леди Эссекс хихикнула:
        — Да, такие лекарства и моему отцу не слишком-то помогают. Я уверена, отдых будет намного полезнее. — Она помолчала и затем продолжила: — Мой отец действительно хочет как-то возместить то, что случилось с миссис Баррет.
        — Неужели? — пробормотал Роб. Он сомневался, что Уолсингем может о чем-то сожалеть, если в конечном итоге это послужило его целям. Даже о страданиях невинной женщины. Но разве он сам не вел себя точно так же? Именно из-за него Анна сейчас в этой постели.
        — Я знаю, это не всегда заметно, но у него тоже есть сердце.
        Роб лишь кивнул и потянулся к тазику, чтобы намочить ткань и еще раз протереть разгоряченную кожу. У него нет времени думать о сложностях Уолсингема. И вообще о будущем. Он мог думать только об Анне.
        — Вы очень переживаете за нее, не так ли, мастер Олден? — спросила леди Эссекс, наблюдая за ним.
        — Я люблю ее, — просто ответил Роб. И, произнеся это вслух, он ощутил свободу. Он был дураком, когда думал, что на свете есть что-то важнее тех, кого он любит. И поэтому он должен оставить ее. Впервые в жизни он будет думать не о себе, а о ней.
        — Вы любите? — переспросила леди Эссекс. В ее голосе звучала печаль. — И на что похоже это чувство?
        Она прошла по комнате, и Роб услышал стук закрывшейся за ней двери.
        На что действительно похоже это чувство? Раньше ему казалось, что он знает ответ, поскольку оживлял его своим пером, словами любви и сладостного томления. Но сейчас он видел, что это лишь бледное подобие настоящей любви. Всю жизнь он думал только о себе, но сейчас это было уже невозможно. Он должен думать только об Анне.
        — Ты должна жить, — произнес он. — Клянусь, я никогда больше не подвергну тебя опасности. Я оставлю тебя жить в мире и спокойствии, как ты того заслуживаешь.
        После всего, что она пережила, она заслуживала доброго и спокойного мужчины. Не такого, как ее муж-подонок, и не человека с вывернутой наизнанку жизнью, как он сам. Для него это будет самый трудный поступок в жизни, но ради нее он это сделает.
        — Ради тебя, Анна, я сделаю что угодно. Только бы ты боролась за жизнь, — произнес он.
        И, словно услышав его слова, она сильно вздрогнула. Ее снова сотрясал озноб лихорадки. Роб лег рядом и обнял ее, прижав к себе, согревая своим теплом. Ее тело содрогалось, словно от порывов ледяного ветра, и он прижимал ее все теснее.
        Он хотел привязать ее к земле, к жизни, не важно как.
        Медленно выплывая из душной пелены черного сна, Анна ощутила, что лежит на мягкой перине, прохладной и до того воздушной, что хотелось погрузиться в нее целиком.
        Но потом... потом она испытала боль. Сильная, резкая, она пронзила с головы до пят, приковала к месту, не позволяя двинуться. В голове не осталось ни одной мысли. Она не помнила себя от боли.
        «Хватит с меня этих приключений», — подумалось ей. Что-то слишком часто она последнее время просыпается в таком состоянии. Но где же сейчас?
        Анна собрала все свои силы и не без труда открыла глаза. Сфокусировав взгляд, увидела высоко над собой плиссированные складки темно-синего полога. Ощутила запах дыма и услышала, как потрескивает в камине огонь. Ее голова лежала на мягких подушках. Явно это не тюремная камера. Но не собственная постель в доме отца.
        Она попробовала шевельнуться, но бок пронзила острейшая боль. Она осторожно провела рукой по ребрам и почувствовала выступающую повязку.
        И тут вспомнила. Генри Эннис хватает ее и приставляет нож к горлу. Роб на него набрасывается. На нее обрушилась лавина воспоминаний о той кровавой хаотической сцене, и она прикусила губу, чтобы не закричать.
        Роберт! Где он? Не пострадал ли в схватке?
        Она стиснула зубы и приподнялась на локте, желая встать и позвать на помощь. Кто-нибудь наверняка рядом.
        И в этот момент она увидела Роба, он спал, положив руки на край кровати и уронив на них голову. Жатые рукава рубашки закатаны до локтей, волосы в беспорядке, под глазами залегли темные круги. Самое прекрасное зрелище, какое она когда-либо видела.
        Проклиная слабость, заставлявшую ее двигаться очень медленно, Анна осторожно потрясла Роба за руку.
        — Роберт, — прошептала она.
        Он рывком проснулся, его рука взлетела к бедру, где раньше висела шпага. На секунду он казался совершенно ошеломленным, но потом сфокусировал взгляд на Анне, и его лицо засияло широченной улыбкой.
        — Ты проснулась! — победно воскликнул он. — Анна, ты проснулась.
        — Правда? — усомнилась она. Ее не покидало ощущение, что это лишь сон, сказочное видение, где они вместе и, наконец, в безопасности.
        Он осторожно взял в ладони ее лицо — приятно прохладное прикосновение. Потом коснулся губами лба и щеки и убрал с висков спутанные волосы.
        — Лихорадка прошла, — сказал он. — Как ты себя чувствуешь?
        — Больной, разбитой и усталой, но живой, — ответила она, потом накрыла его руки своими и прижала к себе, словно боялась, что он снова куда-то улетит, как в ее сне. — Что произошло? Я помню Генри и тот донжон, но ничего больше. Где мы?
        — В доме Уолсингема. Мы здесь уже три дня.
        — Три дня? — Анна уставилась на него и увидела, что его лицо осунулось, а глаза запали, словно он тоже был болен. — И ты все это время был здесь со мной?
        Он поцеловал ее руку.
        — Кто-то же должен был прогнать того клоуна-докторишку, прежде чем он выпустил из тебя всю кровь.
        — О, Роберт. — Она чуть не заплакала, когда поняла, что он был с ней, пока она металась в лихорадке, и за ней ухаживал. — Теперь ведь все хорошо? Или мы еще не можем выйти отсюда?
        — Твоя лихорадка прошла. Конечно, теперь ты восстановишь силы. — Он говорил негромко и очень ласково, словно держа ее на расстоянии.
        — Нет, я имела в виду, ты ведь не под арестом? А мой отец уже не подозреваемый? — спросила она, отчаянно желая узнать правду.
        Роб сухо рассмеялся:
        — Когда мы последний раз слышали о твоем отце, он пил эль в «Трех колокольчиках». Мы решили, что не стоит говорить ему о твоей болезни, пока тебе не станет лучше. На допросе Уолсингема Шелдон сдал всех своих сообщников. Один вид пыточных орудий заставил его все рассказать. Из труппы был только Эннис и еще два актера. И один недовольный тип из знакомых Шелдона. Не самый организованный заговор на памяти Уолсингема.
        Анна кивнула, чувствуя огромное облегчение — и еще большую усталость. Отец и Роб теперь в безопасности — по крайней мере, сейчас. С ней рядом Роб. И она жива.
        Жива, но ощущает ужасную слабость.
        — Наверное, мне надо сейчас поспать, — пробормотала она.
        — Конечно, — быстро откликнулся Роб. Он помог ее лечь на подушки и накрыл одеялом. — Тебе надо набираться сил. Сон поможет тебе выздороветь.
        Не выпуская его руку, Анна начала погружаться в сон. Конечно, она выздоровеет, теперь у нее есть все, в чем она нуждалась.
        Но прежде чем сон полностью ею завладел, она почувствовала, как Роб прикоснулся губами к ее лбу и прошептал:
        — А теперь спи. Я хочу увидеть тебя здоровой и бодрой, прежде чем уеду...


        Глава 27
        — Не могу дождаться, чтобы отсюда уехать, — прошептала Анна, засовывая свои немногочисленные вещи в дорожный саквояж. В доме Уолсингема было темно и тихо, он давил на нее и ужасными воспоминаниями, и болезнью государственного секретаря. Казалось, эти стены впитали и ее собственные страх и боль. Поэтому, несмотря на очень доброе отношение леди Эссекс и ее матери, Анне больше всего хотелось попасть домой.
        Где бы этот дом ни был.
        Она остановилась с шемизеткой в руках и задумалась об этом. Конечно, она может вернуться в дом отца при театре. Обратно к шумным и суматошным улицам Соутворка, бухгалтерии отца и сбору арендной платы. Снова удерживать отца от излишних возлияний.
        И тем не менее во время болезни она мечтала о другом — перед глазами мелькали соблазнительные возможности. Свой собственный дом, где всегда тихо и спокойно, свой сад, томики стихов, свой камин, где можно было бы сиживать по вечерам. И примостившийся рядом Роберт, весело рассказывающий о прошедшем дне и надеждах на будущее.
        Анна потянулась к «Деметриусу и Диане», покачала книгу в руках. Мягкая обложка уже обтрепалась от постоянного чтения. Сможет ли Роберт оставить свой лондонский мир, полный опасностей и приключений? Обожание зрителей и шумные уличные потасовки? И все ради того, чтобы жить с ней в деревне и сочинять поэмы? И будет ли он счастлив без всего этого?
        Она подумала о том, как он сидел с ней во время болезни, обтирал прохладной водой во время лихорадки, держал за руку. Каким ласковым, заботливым он был — и как сильно все последние события их сблизили. Это ведь может обнадеживать? Анна ему явно небезразлична, и однажды, может быть?..
        Может быть, он полюбит ее так же, как она любит его?
        Смеет ли она питать такие надежды?
        В дверь постучали, и в комнату заглянула леди Эссекс.
        — Я хотела посмотреть, не нужна ли вам моя помощь, но, вижу, вы уже почти все собрали. Надеюсь, вы не слишком утомились.
        Анна улыбнулась. За то время, что леди Эссекс сидела у ее постели, подменяя Роба, читала ей вслух и обсуждала придворные наряды и слухи, Анна прониклась к ней искренней симпатией. Она была доброй и милой леди, но в ней также сквозила большая печаль, и это ясно показывало, что даже высший свет не избегает проблем этого мира. И мук любви.
        — У меня так мало вещей, что едва ли от этого можно устать, — сказала Анна. — Мне надо уехать, прежде я привыкну сиживать у камина. Вы с вашей матерью изумительно гостеприимны.
        — Несмотря на прискорбные обстоятельства, что к этому привели, мы рады, что вы у нас погостили. Вы дали моей матери возможность отвлечься, она очень нуждалась в этом. — Леди Эссекс взяла стопку белоснежных носовых платков и аккуратно вложила в саквояж Анны. — Полагаю, теперь вы вернетесь обратно в театр?
        — Да. Я нужна моему отцу, как и вы — вашему.
        — Моему отцу никто не нужен, — ответила леди Эссекс. — Как и моему мужу. Во всяком случае, не так, как вы нужны мастеру Олдену.
        — Роб не нуждается во мне. Он только... — Внезапно она услышала за окном какой-то шум и торопливо подошла посмотреть. На мощенный булыжником двор вывели коня, и грум начал его седлать. Непривычное зрелище с тех пор, как Шелдона и Энниса увезли в Тауэр, казалось, никто из обитателей не покидал этого дома.
        — Ваш отец уезжает по делам? — спросила Анна.
        Леди Эссекс глянула ей через плечо и покачала головой:
        — Отец уже давно не ездит верхом. Все приезжают к нему сами.
        В этот момент из дома вышел Роб с кожаным мешком за плечами. Он переговорил с грумом и глянул вверх, на окно Анны. Она инстинктивно отпрянула за занавеску и потом увидела, как он садится в седло.
        Он казался мрачным и печальным. И очень решительным. При виде его лица Анна почувствовала неприятный холодок.
        — Ваш отец посылает его на новое задание? — спросила она у леди Эссекс.
        Та пожала плечами. Казалось, она была озадачена не меньше Анны.
        — Отец иногда позволяет мне доставлять мастеру Олдену сообщения, как во время моего визита в Харт-Кастл, — сказала она. — Но он редко говорит с кем бы то ни было о работе или о своих подчиненных. Я бы скорее предположила, что мастер Олден теперь будет для него бесполезен. После этой последней авантюры.
        — Но почему? — встревоженно спросила Анна. Когда речь шла о бесполезности для Уолсингема, это могло быть опасным.
        — Случившееся привлекло внимание, а мастер Олден уже давно работает на отца. Таких людей обычно отправляют в отставку и назначают пенсию. — Леди Эссекс взяла Анну за руку и успокаивающе добавила:
        — Уверена, он уезжает по своим делам и скоро вернется.
        Однако, глядя в окно на мрачное лицо Роба, Анна не разделяла ее уверенности. Она уже хорошо его знала и научилась читать его мимику и жесты, коими он старался маскировать темную сторону своей жизни и защитить ее. Его облик подсказывал ей, что здесь что-то не так.
        Подняв юбки, она быстро вышла из комнаты и спустилась по лестнице, не обращая внимания на боль в боку, рана еще давала о себе знать. Она немного поплутала, но в конце концов выскочила во дворик. Роб уже натянул перчатки и как раз взялся за поводья.
        — Куда ты едешь? — резко спросила Анна.
        Он как будто не удивился ее появлению, но его лицо отражало холодную вежливость. Совсем не так, как во время ее болезни, когда он ни на шаг не отходил от ее постели.
        — Секретарь Уолсингем дал мне новое поручение, поскольку старое уже выполнено. Признаю, довольно неуклюже выполнено, но мне дали еще один шанс.
        — Шанс снова рисковать своей жизнью в тылу врага? — резко спросила Анна, чувствуя, как в ней поднимается страх.
        — Шанс продолжать мою работу, — нетерпеливо ответил он, и Анне показалось, что она никогда его не знала. Никогда не вздыхала от страсти в его объятиях, никогда не чувствовала его нежности. Он показался ей совершенно незнакомым человеком.
        — И где теперь будет эта работа? — напряженно парировала она.
        — Во Франции, — ответил он беззаботным тоном, каким мог бы сказать «в Спиталфидс»[14 - Спиталфидс — район Лондона.].
        — Во Франции! — воскликнула Анна. Он собирается за море, чтобы выслеживать врагов Англии и, вероятно, погибнуть, но даже не пришел с ней попрощаться? После всего, что они пережили вместе?
        После... после того, как она уже начала думать, что любит его, и даже осмеливалась допустить, что это взаимно?
        У нее подкосились ноги, сердце окаменело, в ушах нарастал громкий гул. Ей пришлось ухватиться за его седло, чтобы не рухнуть на землю.
        — Почему ты не зашел ко мне? Даже не попрощался? — спросила Анна, чувствуя, как все тело начинает неметь от макушки до пяток.
        — Я оставил леди Уолсингем письмо для тебя.
        Роб легко спрыгнул с коня и взял ее за руки, но Анна этого почти не почувствовала. Она смотрела на их соединенные руки, и ей казалось, что она где-то далеко.
        — И о чем в этом письме говорится? — спросила она. — Что мы весело провели время вместе, но теперь ты уезжаешь во Францию к новым приключениям?
        — Едва ли я могу назвать это время веселым, — ответил он, не выпуская ее рук. — Похищение, драки, ранения, тюремное заключение. Ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем я мог тебе предложить.
        — Значит, поэтому ты и уезжаешь? Мы друг для друга словно проклятие? — воскликнула она.
        — Я уезжаю, потому что так будет лучше. Если я хочу сдержать свое обещание, я должен это сделать, — ответил он. Его голос звучал холодно и отстранение, словно он уже ее покинул.
        Анна покачала головой:
        — Что за обещание?
        — Защитить тебя. Ранее мне этого не удавалось, но сейчас я его сдержу.
        — Как ты сможешь меня защитить, если будешь во Франции? — недоуменно прошептала она.
        — Когда я уеду, людям вроде Шелдона и Энниса не будет смысла тебе вредить, — сказал Роб. — Ты найдешь лучшего мужчину, без всяких секретов в жизни. Деревенского сквайра, который даст тебе дом, детей, спокойную жизнь.
        Да, это было ее давней мечтой. Но сейчас она поняла, что они ничто по сравнению с ее чувствами к Роберту. Она попробовала его огня, страсти, которая растопила лед в ее душе и вернула к жизни.
        — Ты тоже заслуживаешь жизни, — сказала она. — Пожалуйста, Роберт, не уезжай. Останься в Англии.
        Он поднес к губам ее руки и нежно неторопливо поцеловал. Он столько раз это делал. Анна смотрела на него, стараясь запечатлеть в памяти его лик, запомнить прикосновения, но все казалось каким-то нереальным, ненастоящим. Роберт уезжает, их роман окончен, она никак не могла осознать эту ужасную правду.
        — Мне пора уезжать, прекрасная Анна, — сказал он. — Прошу, не забывай меня.
        Он нежно поцеловал ее в лоб и отстранил. Потирая руки от царящего внутри холода, Анна смотрела, как он запрыгивает обратно в седло, ведет лошадь к дворовым воротам и выезжает на улицу.
        Она заторопилась за ним, но не посмела окликнуть или попытаться вернуть. Она знала, что это бесполезно, и теперь ей оставалось держаться за остатки гордости.
        Тем не менее она все равно смотрела ему вслед, пока он не завернул за угол и не скрылся из вида. Ушел из ее жизни так же внезапно, как и появился. Внутри у нее образовалась ужасающая пустота.
        — Да поможет тебе Бог, Роберт, и да хранит Он тебя в безопасности, — прошептала Анна.
        Если б только она могла сделать то же самое. Если б только... если б только он смог ее полюбить.
        Роб наблюдал за погрузкой корабля, который должен был доставить его во Францию. Вокруг царила суматошная портовая толчея, но для него она почти не существовала. Он не замечал ни криков, ни гомонящей толпы.
        У него перед глазами стояла Анна, какой он ее запомнил во время прощания, — бледное лицо, огромные, почерневшие от боли глаза. В его сердце тоже сидела боль, острее, болезненнее любого кинжала. С тех пор как он принял решение оставить ее, эта боль становилась все сильнее и сильнее. И он знал, что она останется с ним навсегда. Потеря Анны стала для него смертельной раной.
        Он уничижительно усмехнулся при этой мысли. Всю свою писательскую карьеру он создавал иллюзию страстной, трагической любви, а сам держался подальше, от этих переживаний. Никогда в них не верил, пока не появилась Анна.
        Она незаметно проникла в его душу и осталась там навсегда. И не важно, сколько морей и гор будут их разделять.
        Он отвернулся, напоминая себе, что должен следовать избранному пути в одиночестве. Он больше не мог работать на Уолсингема. Для госсекретаря он стал теперь бесполезен. Да он и без того не смог бы дальше заниматься этой работой, из-за нее пострадала Анна. Но Уолсингем нашел ему место в театральной труппе, имеющей связи с королевским посольством в Париже, и Роб ответил на это предложение согласием. Если он уедет во Францию, Анна будет от него свободна и сможет двигаться дальше.
        Но, раны Христовы, он не хотел, чтобы она шла без него! Он до сих пор чувствовал ее руки, пытавшиеся его удержать, видел ее глаза, полные боли и нежности. Она принадлежала ему, а он — ей. Она оказывалась рядом в самые черные моменты его жизни и в него верила.
        Как он может сделать что-то меньшее для нее?
        Его внезапно посетило безумное, отчаянное желание найти Анну и умолять ее дать ему шанс проявить себя и провести остаток дней, делая ее счастливой.
        Он сделает что угодно, лишь бы остаться с ней.


        Глава 28
        — Анна, наконец-то ты дома! — услышала она отца из гостиной, едва переступив порог дома за «Белой цаплей».
        Она поставила на пол саквояж и огляделась. Дом выглядел так, словно она никогда и не уезжала. Разве что больше пыли и в воздухе витает запах вина и пищи. Казалось, время остановилось. Сама себя она чувствовала старше и умудренней.
        — Да, я вернулась, — ответила она. Потом сняла плащ с капюшоном, позаимствованный у леди Эссекс, и пошла поздороваться с отцом.
        Тот обнял ее так крепко, что она чуть не ахнула от боли в боку, и ласково поцеловал в щеку.
        — Я скучал по тебе, дочка, — провозгласил он.
        — Я уж вижу, — засмеялась Анна и, отстранившись, опустилась на свое обычное место. Внезапно она почувствовала огромную усталость. — По-моему, камин не чистили с самого моего отъезда.
        — Некому было следить за старой Мадж, а мне не до того, — отозвался Том. — Мы начали репетиции! Я был очень занят, пока ты совершала свой великий вояж.
        — Репетиции чего? Я думала, ты пока вернулся к старым постановкам.
        — Как — чего? Новой пьесы мастера Олдена, конечно. Без сомнения, ее ждет огромный успех.
        Анна резко выпрямилась. Казалось, ее душа мертва и почти похоронена, но стоило отцу упомянуть его имя, и все чувства снова вернулись.
        — Он прислал тебе новую пьесу?
        — Разумеется. Ее доставили всего несколько дней назад. А сегодня утром пришел еще какой-то пакет. Посыльный сказал, это подарок для тебя.
        Она озадаченно смотрела, как отец вытаскивает из стола маленькую деревянную шкатулку и кладет ей на колени. Шкатулка оказалась твердой и довольно тяжелой.
        — Ты ее не открывал? — спросила Анна.
        — Конечно нет! Ее же прислали для тебя. — Он застенчиво улыбнулся. — Ну, может, я и потряс ее пару раз, но не более того. Давай открой ее.
        Анна медленно повернула в замке маленький ключик и откинула крышку. Было так странно получить подарок от Роба после их расставания, будто резко оборванный разговор вновь продолжился.
        И что это был за разговор! В шкатулке лежали кучка золотых и серебряных монет, еще одна, меньшая шкатулочка и записка.
        Она развернула листок и прочла строки, написанные резким, размашистым почерком Роба: «Это для твоего маленького домика, прекрасная Анна. Не забывай меня». И все, больше ни единого слова. Но, открыв шкатулочку, она обнаружила в ней кольцо — золотое, с маленькими жемчужинками. И там была и записка, набросанная на простом обрывке пергамента. В ней говорилось, что это кольцо принадлежало его матери, а теперь принадлежит ей, если она захочет его носить.
        «Захочет его носить»? Анна прижала руку ко рту, едва сдерживая слезы, и опустила взгляд на кольцо. Она чувствовала себя глупо вдвойне — из-за того, что отпустила Роба и поверила, что она ему безразлична, хотя все инстинкты кричали об обратном. Время, проведенное вместе, не было ложью. И не могло быть.
        — Отец, — выдавила она. — О чем эта новая пьеса?
        — О, это просто великолепная история — все, что только может пожелать публика, — ответил тот. — Далекое королевство, где принцесса влюбляется в наемника, а он спасает ее от убийцы. Она в ответ спасает ему жизнь и тем самым дает его душе искупление от вечного проклятия. Но они разлучаются, и он умирает от любви к ней. Очень волнующий сюжет с хорошими поединками.
        — Что еще нужно для хорошей истории? — пробормотала Анна.
        Она надела кольцо на палец и заперла на ключ шкатулку. Монеты пойдут на тихую жизнь в маленьком домике, но она будет там не одна. Принцесса будет бороться за своего наемника и его душу. Она будет бороться за свою любовь. Роб придал ей сил и веры в себя, и теперь они вернут его ей.
        — Мне придется снова уехать, отец, — сообщила она Тому Олвику. — Но я скоро вернусь.
        И она надеялась, что не одна.

* * *
        Анна прокладывала себе дорогу сквозь хаос портовой толпы, пробираясь между моряками, растерянными пассажирами и грудами всяких грузов. В воздухе пахло морской водой, стоял густой запах смолы. Ее толкали и задевали, но она упорно пробиралась вперед.
        Леди Эссекс узнала для нее название корабля, который должен был отвезти Роба во Францию. «Роял Генри» отчаливал с вечерним отливом. Но здесь было столько судов для подобных вояжей, что Анна не могла найти нужный.
        Она твердо решила отыскать Роба и узнать правду раз и навсегда. Если он действительно предпочитает опасности и приключения своей работы, она отпустит его, как бы тяжело это ни было.
        Но если он уезжает, думая, что так будет лучше для нее — хочет защитить ее, как защитил наемник свою принцессу, — тогда ей придется собрать все свое мужество и сказать ему правду о своих чувствах. Она готова посмотреть в лицо любой опасности, если он будет рядом, и предпочтет этому даже сто лет спокойной жизни без Роба. С ним она снова почувствовала, что такое жить, испытала и страсть, и надежду, и жажду жизни. Если есть хоть какой-то шанс, что он чувствует то же самое, она его не упустит.
        Она поднялась на цыпочки и стала напряженно вглядываться в толпу. Время убегало. Совсем скоро все эти корабли поднимут якоря и один за другим отправятся в море. И на одном из них уплывет Роб.
        — Где же ты? — прошептала она.
        И, словно в ответ, толпа на мгновение расступилась. В образовавшемся коридоре Анна увидела вдалеке Роба в коротком пурпурном плаще, черном кожаном дублете и бриджах. Казалось, он тоже отчаянно кого-то ищет.
        — Роберт! — закричала она. — Роберт, постой! Пожалуйста, я прошу тебя! — И она рванула к нему, расталкивая толпу и петляя между горами багажа и бухтами канатов.
        «Боже, не дай ему исчезнуть, — отчаянно думала она. — Только бы это не была игра моего воображения».
        И в ответ на свои молитвы она снова его увидела. Роберт спешил к ней.
        Анна бросилась к нему в объятия. Его руки с отчаянной силой схватили ее, оторвав от земли.
        Она крепко обняла его за шею, с облегчением чувствуя, что он не отстраняется, не отталкивает ее. Значит, у нее — у них — еще есть шанс.
        — Анна, почему ты здесь? — потребовал Роб. — Ты одна?
        — Леди Эссекс хотела послать со мной лакея, но у меня не было времени.
        — Леди Эссекс?
        — Я ходила на Ситтинг-Лейн, и леди Эссекс нашла мне, как называется твой корабль. — Он медленно опустил ее на ноги, они оба по-прежнему не выпускали друг друга из объятий. — Я должна была увидеть тебя перед отъездом — хотела тебя просить... — Анна с трудом сглотнула и словно бросилась в омут с головой. У нее не было времени ни на страхи, ни на сомнения.
        — Я хотела просить тебя не уезжать, — быстро проговорила она. — Или взять с собой. Как угодно, Роберт, только позволь мне быть рядом.
        Какое-то время он молча смотрел на нее, и у нее упало сердце. Потом он засмеялся, снова поднял ее и закружил.
        — Ты прочла мои мысли, — ответил он. — Я приехал, чтобы сесть на корабль, но смог только вернуться назад. Оставляя тебя, я пытался вести себя благородно, но не смог. Оказалось, я слишком эгоистичен. И ты мне очень нужна.
        Анна рассмеялась от головокружительного опьяняющего облегчения. Все ее страхи мигом исчезли, как весенняя гроза от яркого солнца.
        — Тогда мы оба очень эгоистичные создания, потому что я тоже не смогла позволить тебе уехать. Хотела знать, что ты на самом деле чувствуешь и значило ли для тебя хоть что-то время, проведенное вместе.
        — Моя прекрасная Анна, оно значило для меня все. Ты меня изменила. Я думал, больше никогда не испытаю покоя и радости, но ты принесла их в мою жизнь. — Он нежно поцеловал ее, и в этом легком прикосновении Анна ощутила истинность его слов.
        Для них обоих все изменилось. Они нашли друг в друге целый мир, и это единственное, что теперь имело значение.
        — Анна, я люблю тебя, — произнес Роб. — И если ты позволишь, я проведу остаток своей жизни, стремясь стать достойным тебя.
        — Роберт Олден, кажется, ты еще никогда не выражался так поэтично. — Анна рассмеялась счастливым смехом. — Я тоже тебя люблю и клянусь, последую за тобой, куда бы ты ни отправился. В Париж, в Турцию, в джунгли — ты ни за что от меня не избавишься.
        Роб широко улыбнулся и снова поцеловал ее. Они обнимали друг друга, словно объединившись против всего мира.
        — Вот это я тебе обещаю, моя прекрасная Анна. И обещание, безусловно, сдержу.


        Эпилог
        — Встретимся на вершине, миссис Олден! — закричал Роб.
        Анна рассмеялась. Натянула поводья и поскакала за ним вверх по травянистому холму. С ее головы слетела шляпка, и волосы рассыпались по плечам, но она не обращала внимания. Стоял великолепный летний день, в безоблачном небе ласково пригревало золотистое солнце, а вокруг сверкала изумрудная зелень полей, насколько хватало глаз. Вдалеке виднелся Харт-Кастл, который Эдвард с Элизабет одолжили им на медовый месяц, — уединенное прибежище, где можно провести драгоценное время вместе.
        Анна как раз была на пути к пикнику со своим мужем. Она глянула вверх на Роба, который мчался галопом по тропинке, только пыль летела из-под копыт. Он казался еще красивее, чем раньше: загоревший на деревенском солнце, с отросшей взъерошенной челкой, в кожаном дублете поверх расстегнутой рубашки. Он тоже засмеялся счастливым, беззаботным смехом.
        С тех пор как он ушел со службы Уолсингема и они поженились, с них словно сняли тяжелое бремя, будто выкатился огромный камень и впустил яркие лучи и живительный воздух. Жизнь в отцовском доме не была безоблачной, но Роб продолжал сочинять стихи, и они были вместе.
        Для Анны это было сродни чуду, они много времени проводили вдвоем, она все больше о нем узнавала, все сильнее любила и хотела быть рядом.
        Они добрались до вершины холма, и Анна, успокаивая дыхание, посмотрела на раскинувшийся впереди пейзаж. Внизу бархатным ковром простирались сочные зеленые поля, обещавшие к осени добрый урожай. Вдалеке виднелась маленькая деревенька, куда они с Робом часто захаживали, навещая его сестру. Анна отсюда видела церковный шпиль и поднимающийся дымок пекарни.
        С другой стороны было старое поместье Керрингтонов — опустевшее и заброшенное с тех пор, как арестовали Томаса Шелдона, а его земли конфисковали в пользу ее величества. Ворота были заперты на висячий замок, но отсюда, с холма, виднелись высокие кирпичные трубы, роскошные сады и зеленые рощи.
        — Красивый вид, правда? — спросил Роб.
        — Очень, — согласилась Анна. — Боюсь, нам трудно будет возвращаться в вонь и грязь Лондона.
        — А что, если этого не делать?
        — Не возвращаться в Лондон? — удивилась Анна. Она повернулась в седле и посмотрела на мужа, в глазах которого плясали озорные искорки. — Что ты имеешь в виду?
        — У меня есть для тебя сюрприз, моя дорогая женушка. Сегодня я получил из Лондона подтверждение. — Он соскочил с коня и помог Анне сойти на землю. — Давай на минутку пройдемся.
        Анна взяла его под руку, и они спустились с холма.
        — Не знаю, смогу ли я выдержать еще сюрпризы.
        — Мне кажется, этот тебе понравится.
        — Тогда рассказывай, пока меня не разорвало от любопытства! — потребовала Анна. Он уже ей дал так много. Разве в мире еще что-то осталось для нее?
        — Уолсингема наконец убедили, что меня необходимо наградить за хорошую службу, — сказал Роб. — И он согласился передать мне часть поместья Керрингтонов.
        — Поместье Керрингтонов! — Анна застыла на месте, глядя на заброшенные леса за запертыми воротами.
        — Не главный дом, разумеется. Да и вряд ли мы бы захотели жить в этом проклятом месте. Он отойдет кому-нибудь из приближенных королевы, а мы получим охотничий домик вместе с домом смотрителя для твоего отца и приличным наделом земли. Если сумеем на ней работать, наша жизнь будет вполне обеспечена. И я смогу закончить свои новые сонеты.
        — Наш дом? Собственный? — прошептала Анна. — Или мне это снится?
        Роб засмеялся:
        — Никаких снов, моя дорогая Анна. И никаких подвохов. Это будет наш дом, если ты того пожелаешь. Я сейчас покажу тебе письмо в доказательство.
        — Мне не нужны никакие доказательства того, что я чувствую всей душой. Это будет наш дом, — проговорила Анна, чувствуя, как перехватывает горло от слез радости. Она обернулась к мужу и положила голову ему на плечо, ощущая чистый, упоительный воздух своего новообретенного дома. Любимый муж, дом, только их собственный, — когда-то она думала, что у нее такого не будет, а сейчас сердце будто разрывалось от счастья. — И здесь мы навсегда обретем покой и счастье? — спросила она.
        Роб засмеялся и крепче прижал ее к себе:
        — Да, любовь моя. Навсегда.
        notes


        1
        В елизаветинские времена большинство актерских трупп причислялись к какому-либо лорду, иначе их считали бродягами.


        2
        Винчестерская гусыня — жаргонное название проституток в старой Англии.


        3
        Отсылка к произведению У. Шекспира «Генрих IV». Персонаж Доль Тершит — проститутка.


        4
        Скрипторий — мастерская по переписыванию рукописей.


        5
        Непобедимая армада — большой военный флот Испании.


        6
        Hart Castle — дословно «Олений замок».


        7
        Сюркот длинный и широкий плащ-накидка.


        8
        Тренчер — средневековая тарелка из хлеба грубого помола


        9
        Помандер — маленький ароматический сосуд, который носили на запястье.


        10
        Павана — старинный медленный танец.


        11
        Саше — сухие духи.


        12
        Речь о Марии Стюарт (1542 —1587), королеве Шотландии.


        13
        Сюжет основан на реальных исторических событиях. В 1586 году глава английской разведки Фрэнсис Уолсингем перехватил переписку католиканца Эдварда Бабингтона и Марии Стюарт. В переписке содержались планы освобождения королевы Шотландской из заключения в замке Шеффилд и последующего убийства действующей королевы Англии Елизаветы I. После раскрытия заговора Мария Стюарт была приговорена к смерти, и ей отрубили голову, а Бабингтон и его тринадцать сообщников казнены. Их всех четвертовали и разложили тела по всему Лондону в назидание другим.


        14
        Спиталфидс — район Лондона.