Сахар на дне Маша Малиновская
        Со стеклом #2
        Когда-то он сломал мои крылья, заставив сердце осколками осыпаться у его ног. Мой сводный брат… Я пыталась забыть… Но он снова ворвался в мою жизнь, снова заставил тонуть в его тьме. Бежать куда подальше или попытаться идти навстречу? Может, если нырнуть с головой, то можно коснуться его души? Ведь, как известно, сахар всегда на дне…
        ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: нецензурная лексика, откровенные сцены
        Маша Малиновская
        Сахар на дне
        1
        - Встань!
        Кровь стынет в жилах от этого голоса.
        - Встань на колени.
        Сердце от страха начинает раненой птицей трепыхаться в груди. Снова тёмная комната и мало воздуха. Снова приглушённый свет красных ламп.
        Я подскакиваю на постели, судорожно втянув воздух. Опять этот сон. Почти год без него и вот снова.
        Провожу рукой по лицу, пытаясь прогнать видение. Даже скорее ощущение. Приказы меняются. Голос мне незнаком. Но каждый раз я чувствую страх, и моё тело словно парализует.
        - Травмы пубертатного периода, Яна, - бормочу себе под нос научную лабуду, надеясь заглушить противное чувство внутри.
        Ничего, сейчас пройдёт. Так! Стоп. Сколько сейчас времени?
        Хватаю смартфон с тумбочки и ошарашенно наблюдаю, как цифры перещёлкивают с 6:51 на 6:52. Чёрт! Проспала!
        Скатываюсь с постели, едва не упав, запутавшись в лёгком одеяле, и бегу в ванную.
        - Лиза, вставай!
        Из соседней комнаты раздаётся стон, а потом на пороге появляется сонное стройное тело в пижаме - моя соседка по квартире и однокурсница - Елизавета Копылова.
        - Мы проспали, давай быстрее!
        Мы толкаемся возле раковины, чистим зубы. Пока Лизка наносит «кремики и пенки», я иду готовить кофе с бутербродами. Потом душ в экспресс-режиме, и вот ровно в 7:50 мы подбегаем к высоким железным воротам, держа наготове наши временные пропуска.
        Касаемся ключ-картами к табло турникета, и нас пропускают на территорию госпиталя.
        Хорошо, что август в этом году не жаркий, а то бы после такой спешки хоть душ принимай ещё раз. Аккуратно постучав, заходим в ординаторскую.
        - Привет, девочки, - здоровается завотделением общей терапии, который часто пренебрегает своим личным кабинетом и старается быть ближе к народу.
        - Здравствуйте, Артём Олегович, - Лиза приосанивается, выпячивая грудь, и в её голосе появляются сладковатые нотки. - Мы не опоздали?
        Кокетничает. С Мироновым все кокетничают. Ну или почти все. Ещё бы - молодой доктор-красавец, да ещё и такой талантливый. Только вот и он со всеми кокетничает, никого особо не выделяя.
        Сегодняшний день для нас особенный. Коллегия госпиталя должна принять решение после месяца прохождения практики - заключать с нами договор на интернатуру или нет. Мне бы очень хотелось остаться. Квартира, которую мы снимаем с Лизой, в пятнадцати минутах ходьбы. Да и сам госпиталь отличный. С моей специальностью тут есть чему поучиться.
        Первые четыре года мы с Копыловой учились в одной группе на общелечебном деле. А потом, два года назад, пришло время выбирать специальность. Копылова ушла в офтальмологию, как и мечтала с первого курса, а я стала психоневрологом. И мне повезло, что в военном госпитале была вакансия. Весь месяц практики я старалась изо всех сил, и сегодня узнаю, захотело ли Министерство обороны в лице госпиталя со мной сотрудничать или придётся искать другое место.
        Когда Миронов вышел, мы достали из шкафчика халаты.
        - Тебя они по-любому возьмут, зря ты так волнуешься.
        - Почему по-любому?
        - Ты же краснодипломница.
        Да, я шесть лет корпела над книгами, и теперь пришло время выходить в поле, так сказать.
        Я застегнула халат и подобрала волосы, стащив с запястья резинку-пружинку. Переобулась, поправила табличку-бейдж на груди. И тут услышала жужжание в сумке.
        Опять звонит Саша. Он же знает, что я занята. К чему этот контроль? Тяжело вздохнув, отбиваю звонок и выключаю телефон совсем.
        - Янка, сколько тебе уже говорить, - щебечет Лиза, нанося на пухлые губы ещё один слой помады. - Он не будет ждать вечно. Пожалей уже парня.
        - Прекрати, - обрываю подругу. Не люблю эти пустые разговоры. - Нам пора на планёрку.
        Копылова совершенно не обижается. Она лишь подкатывает глаза и, расстегнув верхнюю пуговичку на и так довольно узком халатике, выходит за мной в коридор.
        На совещании сначала заслушивают заведующих отделениями. Потом слово берёт начмед - высокая женщина, светловолосая, с умными карими глазами. У меня поджилки трясутся от напряжения. Отчим предлагал помочь, но я отказалась. Хочу сама добиться, хочу гордиться собой.
        - Мы уже передали в медакадемию списки тех, кому будет предложен договор на прохождение интернатуры. Надеюсь, нас ждёт плодотворное сотрудничество, а вас - карьерный рост.
        Выдыхаю я уже лишь тогда, когда слышу своё имя в списке, что зачитывает начмед. Из десяти практикантов приняли только шестерых. Я и Лизка в списках. Только работать будем на разных этажах, но это мелочи.
        Теперь я штатный интерн при хирургическом и терапевтическом отделении. Меня представили моей наставнице и сказали отправляться с ней на четвёртый этаж.
        - Итак, Яна Николаевна, давай знакомиться ближе, - невысокая улыбчивая брюнетка села в мягкое кресло за свой стол в ординаторской, жестом пригласив меня присесть на диванчик напротив. - Меня зовут Зоя Ивановна.
        - Очень приятно, - улыбаюсь.
        Мне нравится эта женщина, и я давным-давно знаю, как её зовут. А также её категорию, стаж, перечитала все её научные статьи по актуальным вопросам этиологии посттравматического стрессового расстройства. Я и мечтать не могла, когда выбрала специальность, что она станет моим наставником.
        Зоя Ивановна вводит меня в курс дела, поясняет основные направления работы в терапии и хирургии, ещё раз напоминает о важности ведения медицинской документации.
        - Хирурги считают нас шарлатанами, так что не удивляйся, если они будут корчить снисходительные рожи, - доктор поднимает презрительно бровь. - Но именно психиатр должен помочь пациенту избавиться от того внутреннего дерьма, которое приехало с ним из ада. И именно от нас с тобой зависит, вернётся ли солдат домой с целой крышей. Ибо на данный момент процент суицидов бывших военных на сто тысяч человек составляет 12,8 процентов.
        Я ошарашено моргаю от таких невероятных цифр. Это много. Очень. А ещё ощущаю бремя ответственности за сделанный выбор.
        - Так что у хирургов свой бой над столом в операционной, а у нас свой. И чаще всего он длится намного дольше нескольких часов, Яна Николаевна.
        В течение дня я обустраиваюсь на своём рабочем месте, знакомлюсь с персоналом отделений, в которых теперь буду трудиться, получаю утверждённый график дежурств. Потом иду с Зоей Ивановной на обход. Почти всё время молчу, внимательно слушая и наблюдая за её работой.
        Уже ближе к концу рабочего дня, около четырёх вечера, у Зои Ивановны звонит телефон внутренней связи. Она что-то коротко отвечает, а потом бросает мне:
        - Пошли, Фомина, встречать подарочки из Сирии. Трое трёхсотых.
        Я подрываюсь от бумаг и бегу за шефиней по коридору.
        - Что это значит - трёхсотых? - спрашиваю уже в лифте.
        - Раненные.
        Мы выходим к приёмному, где уже в спецодежде ожидают несколько других докторов. Взволнованная Лиза тоже тут.
        - Вообще-то, нам с тобой тут быть необязательно, но для тебя это будет полезный опыт.
        В ожидании проходит ещё несколько минут, а потом я слышу шум. Мы переглядываемся с Лизой.
        - Вертолёт, - тихо поясняет мне Зоя Ивановна.
        Я внутренне вся подбираюсь. Да, моя помощь сейчас не потребуется. Будут, наверняка работать хирурги, но мы ведь все тут в одном котле варимся. И в определённый момент и мне придётся подключиться.
        Двери приёмного открываются, и в холл ввозят три каталки. Сопровождающий отчитывается начмеду и дежурному хирургу об оказанной помощи в местном госпитале и предварительных диагнозах, пока персонал принимает пострадавших.
        Мои ноги словно прирастают к полу. Учебники учебниками, но вот это… Абстрагироваться не получается, как и сглотнуть ком в горле.
        Я вижу на первой каталке мужчину лет сорока, у него перемотаны голова и грудь. Он в сознании и пытается улыбаться Лизке. Ну как же.
        Второй пациент тоже в сознании. У него зафиксирована шея и правая рука. Он смотрит безучастно в потолок. А вот третий…
        Неведомая сила толкает меня подойти ближе. Молодой крупный мужчина лежит с закрытыми глазами и размеренно дышит. У него перемотана голова, закрыт перевязью левый глаз. С груди на сторону свешивается жетон-смертник.*
        Осознание бьёт обухом по голове, и я слышу в ушах шум собственной крови. Я узнаю этот профиль. Эти сжатые побелевшие губы. Я узнаю своего сводного брата.
        *Жетон-смертник - это значок с ФИО у солдат. Они эту штучку так называют, потому что иногда погибшего в бою только так можно опознать. (Возникли вопросы в комментариях, поэтому помещаю сюда)
        2
        - Эй, Фомина, - Зоя Ивановна трогает меня за руку, пока пациентов грузят в лифт. - Ты чего? Поплохело? Может, валерьяночки или коньячку за первый день? Тут без этого никак.
        - Что? - вздрагиваю, снова возвращаясь в коридор госпиталя. - Нет. Я…
        - Ты будто привидение увидела.
        - Третий раненый - мой брат.
        - Что?!
        Начальница разворачивает меня к себе лицом и смотрит в глаза. Ищет признаки аффекта.
        - Мы давно не виделись.
        - Так беги к нему! Палыч пропустит.
        Внутри бьёт импульс, и я срываюсь на бег. Лифт только захлопнул двери, но ничего, и пешком домчу по ступеням. Уже на четвёртом этаже меня догоняет Лиза.
        - Яна, стой! Подожди! - подруга хватает меня за руку, когда я уже подбегаю к дверям смотровой, куда вкатили каталки.
        - Что? - расфокусировано смотрю на подругу. Мне надо туда!
        - Брат? У тебя разве…
        - Сводный.
        - Сводный? - красивые брови Копыловой взлетают вверх. - Это тот, который…
        - Да, это он.
        Выдёргиваю руку и иду внутрь. Конечно, я ей рассказывала про Алексея. Не сразу и не всё, но рассказывала. Потому что именно Лиза вытащила меня из той беспросветной ямы, в которой я тонула, когда Шевцов ушёл в армию. Когда загибалась по ночам, рыдая в подушку в общаге. Когда почти перестала есть, потому что мама сказала, что Алексей подписал контракт на три года в миротворческие миссии, и даже Виктор не смог уговорить его вернуться. Если бы не Лиза тогда, я бы не вытянула учёбу даже до первой сессии.
        В большой и ослепительно белой смотровой над раненым орудуют две медсестры и врач.
        - Шевцов Алексей Викторович. Гвардии сержант. Контузия головы, осколочные ранения левого глаза.
        Медсестра зачитывает врачу данные сопроводительной карты, а мне каждое слово бьет набатом.
        - Фомина, хотите присоединиться? С каких это пор психиатры у нас интересуются первичкой?
        За маской нетрудно угадать ухмылку врача. Это то, о чём предупреждала Зоя Ивановна.
        - Это мой брат, - повторяю в который раз и подхожу ближе.
        - Маску надень, - медсестра толкает меня локтем, кивая подбородком в сторону коробки с одноразовыми масками.
        Я делаю как она говорит и снова подхожу. Он жив. Дышит. Без сознания или под наркозом.
        Медсёстры срезают нательное бельё, оголяя торс, подключают капельницы. На первый взгляд мне кажется, что вся его грудь испещрена ссадинами и кровоподтёками, но это оказываются узоры татуировок.
        Врач ощупывает голову, пытаясь оценить степень повреждений, проверяет реакцию зрачка незабинтованного глаза. Когда начинают срезать повязку с левого глаза, меня пробирает дрожь.
        - Вон, - с абсолютным спокойствием говорит хирург, не отвлекаясь.
        - Степан Павлович… - заламываю пальцы.
        - Я сказал: пошла вон, - тем же тоном. - Копылова, сопроводи, а потом возвращайся. Тебе как офтальмологу будет полезно.
        Я не спорю и позволяю Лизе вывести меня. Она вытаскивает в коридор и толкает спиной к стене.
        - Слышь, бестолковая, Палыч тебя теперь на пушечный выстрел не подпустит к твоему братцу! А ну возьми себя в руки. Родителям позвони пока.
        Бестолковая… В памяти током бьёт обидное прозвище, которое мне дал Алексей. Бестолочь. Она самая.
        Ведь и правда нужно позвонить Виктору.
        Я набираю номер отчима, сжимая холодными руками телефон. Он отвечает после третьего звонка.
        - Привет, малявка. Неужели вспомнила обо мне? - слышу улыбку в его голосе.
        - Дядь Вить… - голос не слушается.
        - Так, - отчим настораживается. - Не предложили договор, что ли?
        - Предложили…
        - Тогда в чём дело? - шуточные нотки полностью исчезают из голоса отчима.
        - Тут Лёша, - наконец набираюсь смелости произнести имя Шевцова вслух. - В госпитале. Он ранен.
        В ответ устанавливается оглушающая тишина. Я только что сказала отцу, что его единственный сын ранен во время выполнения миротворческой миссии.
        - Подробнее, - слышу глухой голос враз постаревшего мужчины. - Яна, не молчи.
        - Пока не знаю. У него контузия в голову, осколочное глаза. Сейчас без сознания, готовят к операции.
        Отчёт достойный врача, чего уж тут сказать. Ни эмоций, ни сочувствия. Спасительная корка льда на сердце.
        - Выезжаю.
        Виктор отключается, а я на автомате засовываю телефон в карман. Мне нужен кофе. И погорячее.
        Минут через двадцать ко мне в ординаторскую приходит Лиза. Зоя Ивановна напоила меня кофе и ушла домой.
        - Ты как? - подруга садится рядом на диван и отбирает пустую кружку, которую я до сих пор держу в руках.
        - Что сказал Палыч?
        - Сказал, что всё с твоим братом будет нормально. Жить будет
        - А глаз?
        - Тут пока неясно. Попытаются спасти, но ты же и сама понимаешь.
        - Угу.
        - Родителям звонила?
        - Должны уже подъехать.
        Виктор с матерью приезжают в течение часа. Мама насторожено смотрит на меня, а у отчима заострились морщины на лице. Операция в процессе, и мы ждём в коридоре. Чувствую себя каменным изваянием. Ни эмоций, ни реакции. Я испугалась того шквала ощущений, когда увидела Алексея, и просто заперла их на амбарный замок. Но я же психиатр, и сама понимаю, что они скоро начнут просачиваться, а потом снесут к чертям хлипкие двери моего самообладания.
        Операция идёт больше четырёх часов, и когда усталый Палыч выходит к нам, я даже сдвинуться не могу. Они с Виктором отходят в сторону и тихо разговаривают. Вижу облегчение на лице отчима.
        - Яна, - мама трогает меня за руку. - Мы отвезём тебя домой.
        - У меня сегодня ночное дежурство, - зачем-то вру. Не хочу уезжать из больницы.
        - Уверена, заведующая тебя отпустит.
        - Мам, - я раздражаюсь, - сегодня мой первый день, я не стану отпрашиваться.
        Среди других чувств появление Шевцова всколыхнуло и старую обиду на мать. Я не знаю, что тогда между ними произошло, но именно после разговора с ней он вдруг принял неожиданное решение уехать. Не знаю, как она на него повлияла, из-за меня ли или по каким-то другим соображениям, но я не сразу смогла простить её. Вряд ли бы у нас с Шевцовым что-то вышло после всего, но это было бы наше решение. И ничьё больше. Со временем обида растаяла, но сейчас всколыхнулась, как снежная пыль, поднятая ветром.
        Спустя какое-то время Виктор и мама уезжают. Их всё равно не впустят в интенсивную терапию ближайшие сутки. Меня Петрович отправляет спать под угрозой инъекции снотворного.
        Утром, ближе к пяти утра я просыпаюсь от прикосновения к плечу. Медсестра из хирургии тихонько трясёт меня.
        - Яна Николаевна, Степан Петрович позволил вам побыть с братом.
        Я резко сажусь на диване, пытаясь разогнать морок сна.
        - Как он? - голос ото сна ещё не слушается.
        - Стабилен. Из наркоза вышел гладко, потом дали снотворное. Думаю, скоро проснётся.
        - Спасибо.
        Медсестра уходит, а я подхожу к зеркалу. В ординаторской больше никого нет. Дежурный, наверное, ушёл на другой этаж, сёстры заняты. На улице уже рассвело. Смотрю на свой помятый халат и растрёпанные волосы. На лице отпечатались складки. Красотка, что говорить.
        Уже выходя в коридор, я вдруг запинаюсь, задумываюсь. Одно дело волноваться за сводного брата, пока он на операционном столе, другое же встретиться с ним уже лицом к лицу. Что я ему скажу? Как он отреагирует? Готова ли я к этой встрече?
        Сжимаю кулаки, уже почти передумав, но потом решаюсь. Не прятаться же мне всю жизнь от него? Прошло шесть лет. Может, мы просто поздороваемся, как старые знакомые и всё. Тогда мы были подростками и делали глупости, теперь же всё иначе. Наши родители женаты, и встречи всё равно не избежать. А раны… раны давно затянулись и присыпались пеплом сгоревшей первой любви. Глупой и ненастоящей.
        Шевцов в индивидуальной палате. Всё ещё спит. Я присаживаюсь в кресло у койки и рассматриваю его.
        Алексей очень изменился. Он уже в одиннадцатом классе выглядел взрослым мужчиной. Что же говорит теперь. Как говорят, косая сажень в плечах - здорово раздался. Бугры выпирающих раскачанных мышц. От самых запястий и до простыни, прикрывающей с середины груди, видны разбросанные татуировки. Я замечаю ту, с которой уже знакома - чёрный дракон на плече. Чувствую неприятную горечь воспоминаний, подкатывающих к горлу.
        Лицо тоже изменилось. Даже сейчас, спящий и измождённый, Лекс выглядит опасно. Складка между бровей и пробившаяся тёмная щетина, что стала значительно гуще.
        - Всё рассмотрела, бестолочь?
        Дергаюсь от неожиданности. Господи, неужели я думала, что шесть лет могли его изменить? Начать с оскорбления - это так его.
        - Классный халатик, сегодня в тему, - его голос ещё хрипит, но интонация бьёт, заставляя снова почувствовать себя маленькой испуганной девочкой в чужом доме.
        - Привет, Лёша, - выдавливаю из себя, выпрямляя спину.
        И тут вдруг его взгляд меняется. Шевцов прищуривается и тянется рукой, опутанной трубками. Слегка касается пальцем моего колена, а потом потрясённо выдыхает:
        - Ты настоящая?
        3
        - Какой сейчас год?
        Шевцов отвечает мне недоумённым взглядом.
        - В смысле?
        - Назови год, полные фамилию, имя, отчество…
        - Год рождения, табельный номер оружия, - недовольно перебивает он меня. - Я понял.
        Поднимаю бровь в ожидании ответа, выдерживая его взгляд.
        - Две тысячи девятнадцатый, - недовольно чеканит Алексей, сердито глядя мне в глаза. - Шевцов Алексей Викторович. 1994. Гвардии сержант. Табельный номер оружия 20/28. Довольна?
        - Вполне, - складываю руки на груди.
        Молчим, продолжая сверлить друг друга взглядами. Это как-то немного неправильно. Он недавно перенёс наркоз и сейчас на сильных анестетиках, а я тут самоутверждаюсь.
        - Извини, - сдуваюсь. - Просто ты спросил, реальна ли я. Я должна была проверить.
        Алексей молчит, а потом переводит взгляд в потолок.
        - Ты мне снилась, - говорит так тихо, что я едва различаю. - После каждого грёбаного боя. Поэтому я и решил, что ты ненастоящая.
        Это тихое признание вдруг выбивает почву у меня из-под ног, заставляя давно замершее сердце заколотиться. Или же снова виноват наркоз. Но я сижу как приклеенная, и не могу ничего ответить.
        - Итак, ты врач, - спустя бесконечные минуты молчания произносит Алексей.
        - Да. Сегодня мой второй рабочий день.
        - Специальность?
        - Психиатр-невролог.
        - Отлично, - усмехается. - Мне уже нужен психиатр?
        - Он всем нужен.
        - Это точно, - Шевцов хрипло смеётся, пытаясь приподняться выше, чтобы сесть.
        - Стой! - испуганно подпрыгиваю со стула и кладу руки ему на плечи. - Тебе нельзя вставать! Ещё очень рано.
        Скрипнув от злости зубами, Шевцов откидывается на спину, а я отдёргиваю руки, словно обжёгшись. Так не пойдёт, доктор Яна. Нужно выпутываться из этой электрической сети вокруг сводного брата. Все мои чувства сигналят об опасности, к ним стоит прислушаться.
        После пережитого стресса для Шевцова и так всё слишком. Он даже не поинтересовался своим состоянием. Или же решил, что я так себе врач.
        - Мне пора, - встаю, пряча руки в карманы халата. - А ты постарайся поспать.
        Шевцов ничего не отвечает и лишь устало смеживает веки. А я спешу в ординаторскую, где моя наставница уже готовиться к новому рабочему дню. У меня должно остаться ещё минут пятнадцать. Надо бы проветрить голову, иначе будет сложно сосредоточиться на работе.
        - Это будет в первый и последний раз, девочка, но ты идёшь домой.
        - Зоя Ивановна, я в норме. Буду работать.
        - Ты меня слышала, - брюнетка стягивает волосы в хвост и проверяет, все ли документы взяла перед обходом. - И завтра чтобы была как огурчик. Шевцова и Голобородько забираешь себе. Снежин - мой.
        Хлопаю глазами от удивления. Я думала, пока просто буду на побегушках, а, оказывается, уже самой надо вести пациентов. Да ещё и…
        - Зоя Ивановна, Шевцов - мой брат. По правилам…
        - По закону вы не родственники, - серьёзный открытый взгляд. - И вообще, Яна Николаевна, помни, где ты работаешь. Это военный госпиталь, а не детский сад, так что отращивай яйца. Твоя подпись - главная в выписке, а солдатики очень хотят домой, поэтому нервы ещё помотают. И, кстати, - оборачивается уже у двери, - больше со мной не спорь. А теперь дуй домой.
        Точно военный госпиталь, и у моей начальницы командирские замашки. «Мелкая саркастичная выскочка» - как-то ляпнул на кафедре один доцент о ней, а я случайно услышала, но виду, конечно, не подала. Но она гений в своей области, так что стоит захлопнуть рот и впитывать. И не спорить, естественно.
        С Лизой мы увиделись лишь мельком, когда я выходила, а она, опаздывая, воевала с пропуском у турникета.
        - Янка, ты куда?
        - Зоя Ивановна приказала идти домой и отсыпаться.
        Копылова поджала губы.
        - Ладно, дома поговорим, сейчас некогда. Ты чтобы и правда поспала, поняла?
        - Угу.
        Лизка убегает, а я неспешно бреду по аллее в сторону дома. На носу осень, скоро тут будет очень красиво. Клёны вдоль аллей зальются золотом, превратив сквер в сказочный лес.
        Мне нужно пространство. Немного свободы, чтобы надышаться воздухом и осознать свои чувства. Я должна научиться их проживать, потому что они неотделимая часть меня. Позволить им выйти наружу, чтобы перелистнуть страницу и жить дальше.
        Шесть лет. Это немало, чтобы люди изменились. Может, и Алексей изменился. Только вот в какую сторону? Раньше у него был якорь - мать. Но она умерла три года назад. А что, если он даже не знает об этом? Хотя, вряд ли. С отцом-то наверняка связь поддерживал.
        Я прожила и прочувствовала свою несчастную первую любовь сполна. И я простила её себе. Свою слабость и бесхребетность. Столько раз представляла нашу встречу, сколько сценариев её я проиграла в своей голове. И каждый раз видела себя сильной и смелой, и… Была ли я такой сегодня?
        Перелистнуть страницу… Это не просто. Да ещё и нужно настроить себя на отношения врач-пациент.
        Да, всё правильно. Всё в прошлом. Мы просто старые знакомые. Просто врач и пациент. Так правильно. Так нужно.
        4
        Прогулявшись по скверу, покормив уток у пруда и даже съев целых два мороженых, я вроде бы как привела свои эмоции в порядок. А вот когда подошла к дому, настроение поползло вниз.
        Не знаю почему, но в последнее время общество Саши меня угнетает. Начались какие-то придирки и претензии, когда я отказалась переехать к нему. Частые звонки, где слышала недовольный голос. Даже длина моей юбки его не устраивала или яркая помада.
        И вот сейчас у подъезда стоит ярко-синий Сашин «Форд», а сам Терентьев расположился на лавочке.
        - Привет, - здороваюсь я без энтузиазма.
        - Ну привет, - Саша поджимает губы.
        - Давно ждёшь? - я присаживаюсь рядом на лавочку.
        - Если бы отвечала на телефон, то знала. Где ты была ночью?
        - На дежурстве, - меня утомляет этот допрос.
        - В первый же день?
        - Именно, - я разворачиваюсь и смотрю на парня в упор. Кажется, ссоры нам уже не избежать. - Поступили раненные из Сирии, рук не хватало.
        - И твои руки, как психиатра, пригодились? В отличие от рук Копыловой.
        Злость и обида разливаются внутри. Я резко встаю с лавки и одергиваю пальто.
        - Я, вообще-то, ещё и невропатолог. Так что да - мои руки были нужны, - отрезаю и разворачиваюсь в сторону подъезда.
        Но Саша перехватывает моё запястье и тянет обратно, только не на лавочку, а к себе на колени.
        - Ну ладно тебе, не шипи, - он идёт на попятную, как и всегда: сначала разозлит своими придирками, а потом делает вид, что это я фурия, а он весь такой миролюбивый и правильный.
        Позволяю усадить себя, но тут же чувствую его губы у себя на шее.
        - Саша, прекрати, - выбираюсь из объятий. - Мы же на улице.
        - Так пойдём к тебе. Лизка всё равно уже убежала.
        Это же сколько он ждал? А Копылова, получается, его не заметила. Иначе бы сказала. Наверное.
        - Только если на чай, - грубо обозначаю границу и иду к двери.
        Терентьев, вздохнув, плетётся сзади. Я открываю дверь и вхожу. Скидываю обувь и вешаю на крючок сумочку. Саша снова ловит меня в объятия, прижимая к стене.
        - Ян, - шепчет в ухо, а мне хочется зажаться плечом от его дыхания. - Ну…
        - Саш, пусти, я устала. Мне надо в душ и спать. Хочешь - жди чай, если нет - увидимся завтра.
        - Гонишь меня? - Терентьев отталкивается от стены и смотрит со злостью.
        - Нет, просто… - Господи, как же я устала за эти сутки.
        - Год прошёл почти, - повышает голос, и мне хочется зажать уши руками. - Ты говорила… Сколько ещё тебе нужно времени?
        - Хватит…
        - Яна, я не железный!
        - Хватит!
        - Ты постоянно говоришь одно и то же.
        - Саша, уходи!
        Терентьев со злостью дергает дверь и вылетает из квартиры, громко хлопнув. А я оседаю на пол. Сколько можно? Как ещё ему дать понять, что мне трудно переступить через тот кошмар. А теперь ещё и Шевцов объявился. Как мне справиться со всем этим? И как дождаться сегодня Лизу, чтобы свернуться калачиком, положив голову ей на колени, и просто расслабиться и успокоиться?
        5
        Просыпаюсь около четырёх утра от загудевшего под подушкой смартфона. Спам какой-то пришёл. Я так и уснула вчера в общей гостиной на диване. А проснулась заботливо прикрытая пледом.
        Провалиться в сон снова уже не выходит, потому что игнорировать желание сходить в туалет не получается.
        Со вздохом выбираюсь из уютного кокона и иду по зову организма, а потом забираюсь в постель к Лизке. Подруга ворочается, накидывает на меня уголок одеяла.
        - Как ты? - сонно бормочет.
        - Нормально. Спи.
        - Угу, - отворачивается, а я сверлю взглядом потолок.
        - Ян, - спустя полминуты, - с ним всё нормально. Зрачок реагирует на свет, так что видеть будет.
        Я принимаю информацию. Чувствую облегчение. Это хорошо, что зрение восстановится. А мне надо подумать, как вести себя с ним в рамках пациент-врач. Мне ли не знать, как трудно влезть Шевцову в голову. Не уверена, что смогу. Да что там - не уверена, что хочу. Но я не психотерапевт, мне не надо вникать, моя задача убедиться, что все когнитивные функции после травмы в норме. Вот и всё.
        Уснуть уже не получается, и я выползаю из Лизкиной постели тихо, чтобы не потревожить вновь уснувшую подругу. Бреду на кухню и готовлю нам завтрак. Омлет и блинчики с творогом, Лиза любит ещё поливать сгущённым молоком, но только на завтрак. В течение дня она себе сладкого не позволяет.
        По звонку будильника встаёт Копылова, расплываясь в довольной улыбке, когда видит результаты моего раннего подъёма.
        Мы завтракаем, одеваемся и торопимся на нашу новую работу. Сегодня идёт дождь, он приносит дыхание осени, которую я так люблю. Не понимаю тех, кто жалуется на дождливую погоду. Для того, чтобы чувствовать себя счастливым, нужны только плащ и резиновые сапоги. И никакой насморк не страшен.
        В ординаторской Зоя Ивановна приветствует меня, салютуя стаканом с кофе. В помещении приятно пахнет.
        - Привет, - говорит она, дожёвывая круассан. - Готова к труду и обороне?
        - Готова, - улыбаюсь я, доставая из шкафа халат.
        - Стопка чистых историй у тебя на столе. Мы ведём отдельную документацию на каждого пациента, а потом, после выписки, подшиваем к общей. Начинай заполнять, а дальше дуй на обход. Проводишь первичный опрос, делаешь свои выводы и, если нужно, готовишь назначения. После обеда обсудим, если надо утвердим. Всё поняла?
        - Угу.
        - Ну тогда вперёд.
        Зоя Ивановна выбрасывает одноразовый стакан в урну, ныряет в карман, проверяя, на месте ли молоточек, и, подмигнув, спешно убегает.
        Меня поражает её кипучая энергия. Она словно переливается и в меня саму, заряжая, настраивая на рабочий лад. Эта миниатюрная красивая женщина не может не вызывать восторг. Она бывает весьма резка, но к этому надо просто привыкнуть.
        Я готовлю истории вновь поступивших, штудирую тех, кто уже в госпитале не первый день. Всего Зоя Ивановна возложила на меня заботу пока о восьми пациентах, в то время, как на её столе более двадцати активных историй, и столько же тех, кто на дистанционном наблюдении. Я должна справиться идеально. Я смогу.
        Приходит время обхода, и я невольно повторяю за своей наставницей. Бросаю пустой стакан в корзину и проверяю, на месте ли мой неврологический молоточек. Улыбаюсь, когда понимаю, что скопировала свою начальницу.
        Сначала нужно посетить вновь поступивших. Прячу волнение так глубоко, как только могу. Больше веры в себя, Яна Николаевна!
        Иду в палату к Голобородько Дмитрию Феликсовичу. Это тот мужчина, который вчера улыбался Лизке.
        - Здравствуйте, - уверенно произношу с порога.
        Знакомство с пациентом и беседа проходят гладко. У меня получается. Я делаю подробные записи, ставлю пометки, о чём хочу потом спросить у Зои Ивановны. Минут за десять мы заканчиваем. Пора идти дальше.
        И я уверенно иду, но ровно до того момента, как натыкаюсь на дверь палаты. Чувствую, как дрожат пальцы, а кожа на ладонях становится влажной. Вдох. Выдох. И нажимаю на ручку.
        В палате Шевцова приятно пахнет, как-то уж совсем не по больничному. Запах медикаментов, конечно, чувствуется, но ещё тут витает аромат «L’Imperatrice» от Дольче Габбана. И я вижу его источник. Арина, медсестра отделения, собирается менять Шевцову капельницу, но вот только занята она непонятно чем. Разве для смены системы обязательно так ровно держать спину и весело хохотать?
        Алексей лежит на койке, закинув одну руку за голову и довольно улыбается. Ещё бы! Медсестричка грациозно наклоняется, чтобы поправить на нём простыню, но при этом кажется, хочет удушить своей грудью.
        Фу, мерзость какая. Я словно в дешёвый порнофильм попала. Аж тошнит. И вообще, работать надо, ей же не одному Шевцову поставить капельницу необходимо, а она тут время тратит.
        - Спасибо, Арина, можешь идти, - сама не узнаю свой голос. Никогда в нём не было столько надменности. - Тебя уже заждались другие пациенты.
        Девушка выпрямляется и удивлённо смотрит на меня, поджав свои пухлые губы, которые она явно красила при плохом освещении. Потому что как ещё можно не заметить их естественный контур и так промахнуться?
        - Здравствуйте, Яна Николаевна, но я ещё не поставила Алексею Викторовичу капельницу.
        - Я сама справлюсь. Идите.
        Скривив лицо, медсестра выходит, а я поворачиваюсь к Шевцову, который, кажется, едва сдерживает ухмылку.
        - Доброе утро, Алексей.
        - Ну привет, - отвечает он и внимательно смотрит на меня, не меняя своей расслабленной позы.
        Я вешаю бутылку с раствором на стойку, снимаю пломбу и подсоединяю систему. Вообще-то, этим действительно должна заниматься медицинская сестра, но наши преподаватели настаивали на том, что врач тоже должен уметь проводить подобные манипуляции. Да и подработка в скорой многому научила.
        - Руку, - командую Шевцову, подготовив лекарство.
        Он молча разворачивает свою руку локтевым сгибом наружу. Я перетягиваю плечо ремешком и внимательно присматриваюсь. Чёрные языки татуировки ползут от самого запястья и опутывают всю кожу, мешая увидеть нужный сосуд. Но я справляюсь и ввожу иглу в вену с первого раза.
        Алексей всё это время молча за мной наблюдает. А я будто тяну время, потому что дальше ещё сложнее - разговор.
        Я выпрямляюсь, убрав выпавшую прядь за ухо и достаю планшетку с картой.
        - Утку мне тоже сама сменишь?
        - Что? - теряюсь от его вопроса и натыкаюсь на насмешливый взгляд.
        Издевается. Очень смешно, дорогой мой братец.
        - Тебе не нужна утка, - прихожу в себя. - Ты можешь ходить.
        - Не могу. Ноги отняло, - снова эти искры смеха в глазах. Ну, знаешь ли, Шевцов!
        - Я могу попросить Лидию Петровну, нашу санитарку, поставить тебе самый толстый катетер, если уж ноги совсем отняло.
        Злюсь. Что вообще происходит? Какого чёрта ему понадобилось меня донимать? Ещё и эта дурацкая прядь снова на глаза падает.
        - Ты подстриглась, - тихо говорит Шевцов, а я вдруг смущаюсь от такой смены интонаций в его голосе.
        - Мне надо задать тебе несколько вопросов, - горло как-то предательски хрипит, и приходится немного откашляться.
        - Ну давай, доктор мелочь, задавай свои вопросы.
        6
        Когда я вышла из палаты Шевцова, то почувствовала, как взмок на спине халат. Я пыталась с невозмутимым видом задавать ему необходимые вопросы, но выдерживать взгляд не всегда получалось. Когда я спросила, как он спит, как часто снятся ему кошмары, то в ответ получила лишь хмурый взгляд. Алексей явно не хотел отвечать.
        Что ж, основные выводы я сделала: сознание не спутанное, логическое и абстрактное мышление не нарушены, скорость реакции и связная речь в норме. О наличии и степени ПТСР судить пока рано.
        Поблагодарив за беседу, я попрощалась и вышла, ощущая, как жжёт между лопаток от его взгляда. Прошло только два часа рабочего времени, а я уже устала, будто сутки отработала.
        Саша сегодня весь день сообщениями забрасывает. Извиняется за резкость. Что уж тут, мне тоже есть за что извиняться. В последнее время я стала очень раздражительной. Наверное, волнение сказывается из-за работы. В июне были ГОСы и защита диплома, а весь август практика, да как на иголках: возьмут - не возьмут. Теперь вот ещё Шевцов объявился. Но Саша же не виноват во всём, что со мной происходит, а я прямо как стерва какая-то.
        «Хочешь, я тебе на обед завезу что-нибудь?» - новое сообщение от Терентьева.
        «Было бы неплохо, я как раз забыла контейнер с едой дома»
        «Что-нибудь сладкое? Или роллы?»
        «И то, и другое. Предупрежу охрану»
        Потом отправляю пару улыбающихся смайликов.
        И всё-таки Саша заботливый. Даже несмотря на некоторые сложности его характера, но у кого их нет?
        С Терентьевым мы переписывались с первого курса, а после четвёртого стали встречаться. Виделись первый год редко, потому что Саша жил и учился на другом конце города. А как год назад закончил институт, перебрался поближе. Предложил жить вместе, квартиру снимать. Но я пока не готова к такому шагу, слишком уж это как-то… Рано, что ли. Но с этого момента между нами появилось напряжение. Саше непременно стало необходимо знать, где я и с кем. Ему то Лиза не нравится, то преподаватель у меня в академии слишком молодой. И постоянные звонки. Может, конечно, он просто волнуется, но меня такой контроль душит.
        Я заканчиваю оформление протоколов бесед, раскладываю по картам и устало откидываюсь на кресле. Нужно менять распорядок дня, иначе долго в таком напряжении не протяну. И спорт добавить однозначно нужно. Уже сколько себе обещаю, что начну бегать или хотя бы зарядку регулярно делать, но всё никак. Причины находятся, но настоящая из них одна - лень.
        Саша присылает сообщение, что уже на перекрёстке, и минут через пять будет у входа. Я поправляю причёску, немного пригладив непослушные волны у лица, и выхожу на улицу.
        Дождь закончился, ветер стих. Погода установилась изумительная. Я глубоко вдыхаю запах мокрой листвы и прислушиваюсь к чириканью птиц в саду вокруг госпиталя. Почему мы так редко обращаемся к природе? Не зря же многие древние труды говорят, что исцеление вокруг нас, стоит лишь протянуть руку.
        - Отличная погода, не так ли?
        Я вздрагиваю от неожиданности, но ещё больше от самого голоса. Распахиваю глаза, уставившись на сводного брата. Он расслабленно стоит под соседним деревом. Светлые свободные больничные брюки и белая футболка резко контрастируют с руками, обвитыми чёрными татуировками. Повязку с головы уже сняли, оставив только накладку на глаз. Шевцов курит, стряхивая пепел себе под ноги.
        - Тебе ещё нельзя выходить, зачем ты… - во рту сразу становится сухо.
        - Ты сказала, я могу ходить.
        - Да, - теряюсь почему-то, - если очень нужно…
        - Вот мне и нужно.
        Я смотрю, как его губы выпускают сизый дым, цепляю взглядом дёрнувшийся кадык. Алексей берёт сигарету в другую руку, а эту засовывает в карман. Упругие мышцы перекатываются под футболкой, напрягаются.
        Господи, почему мой мозг так фрагментарно режет картинку перед глазами? И почему я просто спокойно не могу смотреть Шевцову в лицо. Отвожу глаза, как только наталкиваюсь на тёмный взгляд. И куда отвожу? Ещё хуже. Что он подумает?
        - Голова не кружится, не тошнит? Ты ещё и куришь, - пытаюсь собрать расползающиеся мысли.
        - Бестолочь, прекрати. Хватит твоих докторских штучек, - нетерпеливо прерывает он меня.
        - Я твой врач, один из них, - проглатываю оскорбительное прозвище. - И несу за тебя ответственность.
        - Со мной всё прекрасно, - резкий ответ.
        И тут меня сзади обнимают тёплые знакомые руки, но я испуганно дёргаюсь.
        - Привет, - говорит Саша и целует меня в висок. Но смотрит на Шевцова.
        Спиной я чувствую, что Терентьев напрягается.
        - Твой пациент?
        Я выворачиваюсь из Сашиных объятий, становясь между парнями. Ситуация знакомая, и я снова чувствую себя маленькой неуверенной девочкой. Я помню, как в тот раз парни смотрели друг на друга. Но сейчас всё изменилось.
        - Это мой брат Алексей. И да, он сейчас проходит лечение в нашем госпитале.
        Мужчины снова смотрят друг на друга. Саша напряжённо, а Шевцов… Шевцов смотрит так, как смотрел всегда - с яростью, с ледяным превосходством и хмурой враждебностью. Как и в прошлый раз, он не протягивает руки и даже не произносит ни звука.
        Пауза затягивается и мне становится неловко.
        - Лёш, тебе пора уже в палату, там медсёстры сейчас будут манипуляционный обход делать, - мой голос тоже напряжён, и лёгкое дрожание выдаёт это.
        Шевцов выбрасывает в урну недокуренную сигарету и молча уходит. Мне бы с облегчением выдохнуть, но как-то всё слишком легко прошло.
        - Итак, брат.
        Я разворачиваюсь к Саше, пытаюсь улыбнуться, но выходит натянуто.
        - Да. Сводный. Это сын Виктора.
        - Я его помню.
        Мне не нравится, когда Терентьев так на меня смотрит. Будто я сделала что-то плохое, а он, как оскорблённая сторона, меня распинает.
        - И где мои роллы? - пытаюсь перевести тему, улыбаюсь.
        - Держи. Приятного аппетита.
        Саша всучивает мне пакет и, развернувшись, уходит. А я даже не хочу его догонять. Почему? Что не так я сделала? Поэтому просто стою, пока не слышу щелчок турникета. А потом выбрасываю опротивевший пакет в ту же урну, откуда дымит окурок, брошенный Шевцовым.
        7
        За четыре дня, пока мы с Копыловой и другими интернами были на обязательном лекционном минимуме в академии, ничего кардинального не произошло. Зоя Ивановна выписала двух моих пациентов, но оформлять их карты, естественно, оставила мне. Чем я сейчас и решила заняться.
        С обходом получилась накладка. Провести беседу с Шевцовым мне не удалось, потому что, как сказала медицинская сестра, он был на беседе со своим лечащим хирургом. Сказать честно, я даже обрадовалась, хотя и понимаю, что встреча неизбежна. Но зато могу спокойно поработать без излишних нервных потрясений, потому что иначе после встреч с моим сводным братом и не бывает.
        - Привет, трудоголик! - Лиза вплывает с контейнером в нашу ординаторскую. - Может, хоть тут поедим вместе, а то времени совсем нет. Отстой!
        - Да, заходи, конечно. Наши почти все в кафетерий ушли на обед, а мне надо закончить истории.
        Копылова плюхается на диван и открывает свои припасы. У меня тоже сегодня полезная пища - яблоко и варёное яйцо. Ну, если честно, я просто не успела приготовить что-то более сытное, чтобы взять с собой.
        Лизка аппетитно хрустит морковкой, рассказывая о своих пациентах, ну и о Миронове, конечно.
        - Ты прикинь, он меня на кофе пригласил.
        - Мм, а ты что? - грызу яблоко, не отрываясь от своих записей по пациенту.
        - Ну а что я? Согласилась, конечно, - Лиза ослепительно улыбается. - Ну не прямо сразу…
        Её прерывает громкий стук в дверь, от которого мы обе вздрагиваем. И не дождавшись разрешения, дверь распахивают. На пороге появляется мой сводный брат.
        - Привет, - он быстрым шагом подходит ко мне. - Подпиши.
        На стол передо мной ложится форменный бланк.
        - Молодой человек! - первой отмирает Копылова. - Это ординаторская, и…
        С абсолютно беспристрастным выражением Алексей подходит к Лизке и, ухватив её за локоть, спроваживает за дверь, что-то буркнув на прощание. А я так и сижу с открытым ртом, не зная, как на это реагировать.
        - Подпиши, - Шевцов снова возвращается к моему столу.
        Я опускаю глаза на бланк, который Алексей поверх всех документов положил мне на стол.
        - Это… выписка? - смотрю удивлённо. - Но ты меньше недели провёл в госпитале. Я не могу её подписать.
        - Можешь.
        - Тем более, что твой основной врач - хирург. Палыч в жизни так быстро не выпишет пациента.
        - Уже выписал, - Шевцов кивает на печать и подпись Герасимова, а я не верю своим глазам.
        Не знаю, как Алексей убедил Степана Павловича спустя шесть дней после операции выписать его, но размашистая подпись и печать в выписном бланке являются неоспоримым фактом.
        - Но что случилось? Почему ты так торопишься?
        - Надо так.
        - И это всё? - я складываю руки на груди, тем самым показывая, что не стоит мною помыкать. - Просто «так надо»? Ты ещё не оправился после травмы. И я не могу тебя выписать. Что ты делаешь?!
        Моя профессиональная бравада, видимо, здорово утомила Алексея, потому что он, хмыкнув, отодвинул меня вместе с креслом и дёрнул ящик стола. Потом вытащил оттуда мою печать.
        - Лёша!
        Скрутив крышечку, сделал оттиск на своей выписке, а потом резко придвинул меня обратно и наклонился сверху, поставив ладони на столешницу с обеих сторон. Мне пришлось немного склониться к столу, чтобы не упираться ему макушкой в подбородок.
        - Подписывай.
        Он сказал это тихо, но только идиот бы не расслышал угрозу. Или идиотка. Такая, как я, например.
        - Знаешь, - шиплю в ответ, - я могу позвать сейчас санитаров. Они тебя скрутят и привяжут к постели. А потом накачают успокоительным.
        - Знаешь, - Шевцов наклоняется к самому моему уху, и от его голоса волной окатывает мурашками. - Я ведь потом тоже могу скрутить тебя, бестолочь, и привязать к постели. Только накачивать уже буду не успокоительным.
        От такой недвусмысленной угрозы я вся вспыхиваю и просто каменею, не нахожусь, что ответить. Понимаю, что Шевцов не просто не изменился, он стал в разы хуже и опаснее. Раньше Лекс был своенравным циничным мальчишкой, а теперь передо мной взрослый мужчина, признающий только собственные границы. И где они в его понимании - я понятия не имею. Он играет со мной сейчас как кот с мышью, готовый прихлопнуть в любой момент.
        - Подписывай, - снова рычит сквозь зубы.
        Дрожащими руками я хватаю ручку и быстро ставлю росчерк возле печати. Только бы он скорее выпустил меня из опасного плена своих рук и ушёл, чтобы я смогла спокойно вдохнуть. Маленькая девочка во мне снова хочет сбежать к себе в комнату, запереть двери на все замки и укрыться с головой одеялом.
        - Спасибо, сестрёнка, - Шевцов выхватывает листок и улыбается как ни в чём не бывало, только смотрит так же зло.
        - Ты должен будешь явиться через неделю для психиатрического освидетельствования.
        Господи, ну почему мой голос так дрожит? Что же я за тряпка?
        - Обязательно, - бросает Шевцов и скрывается за дверью.
        Я закрываю глаза и роняю голову на стол. Это настоящий провал. Я позволила пациенту манипулировать мной. Да что там пациенту. Я снова позволила своему сводному брату указывать мне, распоряжаться собой так, как он того пожелает. Сделала всё, как он сказал. И как мне после этого чувствовать себя, как говорила мой психолог, уверенной и сильной хозяйкой своей жизни?
        В дверь тихо проскальзывает Копылова с бледным лицом и так и не доеденной морковкой.
        - Что это было? - поражённо выдыхает она.
        - Мой подростковый кошмар, - стону, не поднимая головы.
        - И это в него ты была влюблена?
        Сердце отдаёт давно затаённой болью. Именно в него. Злого и жестокого, своенравного и решающего за всех и вся. И таким он и остался.
        - Ты прости, я просто растерялась, - Лиза подходит ближе и кладёт мне руку на спину. - Всё произошло так внезапно. Он просто вытолкал меня и сказал, что если сунусь - шею свернёт. А потом и дверь захлопнул. Может, надо было кого-то позвать?
        - Нет! - испуганно смотрю на подругу, вспомнив угрозу. - Пусть катится на все четыре стороны.
        8
        Лекс.
        На, сука, выкуси!
        Я сбиваю треногу гранатомёта и шустро его пакую. Съёбываться надо быстро. И желательно максимально незаметно.
        - Шевцов, блядь, ты совсем охренел?! - орёт Феликс, когда я запрыгиваю в машину. - Ты вышел за пределы наших огневых позиций! Ты подставился!
        - Я случайно.
        - Не пизди! В следующий раз под трибунал пойдёшь.
        Ага. Как же. Очень страшно. Феликс - хороший командир, но слово «трибунал» ему просто нравится как звучит. И на этом всё. Да никто же и не ослушался его. Так, просто метр туда, метр обратно.
        - Тебя оттуда достать могли! - не унимается.
        Скидываю противошумки и засучиваю рукава. Жарко как в аду. Хотя, мы и есть в аду.
        Когда до вертолёта оставалось доехать всего ничего, прогремел взрыв. И я помню только как экран вдруг окрасился в красный, и стало подозрительно тихо. Очень. Нет, звуки были, я чувствовал, как они вибрировали, но не слышал. А потом были боль и темнота.
        И в следующий момент я подумал, что меня глючит. Бестолочь сидела вся в белом напротив и смотрела на меня. Сперва я решил, что сдох, и за мной по ошибке прислали не чёрта, а ангела. Потом понял, что всё же жив и снова вижу малявку во сне. Но самым удивительным было то, что она оказалась настоящая.
        Это понимание не лезло ни в какие рамки. Ладно, я жив. И даже снова в России. Но… она?
        Через столько лет и тщетных попыток выкинуть эту девчонку из головы. Когда получилось запечатать сердце, стереть в пыль воспоминания о её запахе и вкусе. Когда лишь оставалось ненавидеть грёбаные сны и радоваться им, где я мог делать с бестолочью всё, что только врывалось в мой извращённый мозг. Когда я столько раз твердил, что мне похуй на неё, что уже сам себе поверил.
        Сидела там в своём коротеньком халатике, сжавшись в комок. Напряжённая, как струна, будто увидела призрака. Хотя я для неё и есть призрак из прошлого. А потом начала нести всякую ересь. Хотелось встать и заткнуть её маленький рот.
        А потом ещё этот рафинированный. Я его узнал сразу. Он напетушился, как только увидел меня. Узнал. И сразу попытался пометить территорию - распустил свои клешни на бестолочь.
        Да и хер с ним. И с ней. Совет да любовь, блядь.
        Выплываю из дремоты. Не лёгкой и приятной, а какой-то вязкой и тягучей. Душно и хочется пить.
        - Какого хера?
        Липкое женское тело льнёт, закинув на меня ногу. Кто это и почему она лежит в моей постели?
        - Ммм… Давай ещё поспим, - слышу хрипловатый голос. Понятия не имею, кому он принадлежит.
        - Не, подруга, ты и так задержалась.
        Девушка потягивается и садится. В свете ночника вижу, как кривит надутые губы.
        - Лекс, ты козёл, ты это знаешь?
        - Давно уже. Шевелись, я спать хочу.
        - Каким был, таким и остался.
        Я хмыкаю. Первый раз её вижу, а она назвала меня по прозвищу.
        - Это ты меня изучила, пока минет делала?
        Лицо у девчонки вытягивается в удивлении.
        - Ты меня и правда не помнишь? Я Кристина из 11-В. Мы с тобой незадолго до выпускного пересекались.
        Ну тогда это всё объясняет, Кристина из 11-В.
        - Ты, кстати, почему в армию укатил? - Кристина из 11-В натягивает джинсы, немного пританцовывая. Оттюннингованная жопа влезает не сразу. - Ты ж вроде бы ЕГЭ стал одним из лучших. Любой ВУЗ бы тебя принял. Поговаривали, что вы с сестрёнкой что-то не поделили.
        А это ты уже лезешь не туда, куда надо.
        - Не твоего ума дела, Кристина из 11-В, давай резче, пока я тебя полуголой не выставил.
        Девушка снова вздыхает, но не спорит. Натягивает лифчик и какую-то полупрозрачную тряпку сверху, засовывает ноги в туфли, а потом, уже уходя, кладёт мне бумажку на комод в коридоре.
        Сначала хочу выбросить не интересующую меня информацию о номере её сотового, но потом передумываю. Пусть будет, Кристина из 11-В делает отличный глубокий минет.
        На часах почти три. И спать совсем перехотелось. Бестолочь спрашивала, как я сплю. Да по-разному. Иногда как убитый, а иногда хочется себе глаза выколоть, чтобы хоть ненадолго нырнуть в темноту. Всё-таки алкоголя с вечера было много. Голова теперь раскалывается.
        Достаю таблетки, которые выписал врач и выпиваю сразу две. С утра надо ехать в управление, разрешить дела с контрактом. Он как раз на исходе, и больше меня не тянет. Хватит, повоевали, пора строить жизнь на гражданке. Потому что нет на войне того, что я искал. Как была пропасть в груди, так и осталась, только разверзлась ещё больше.
        Отец сегодня зазывал к себе на фирму, хотел помочь устроиться в городе. Но я согласился принять помощь только на первое время. На аренду квартиры мне хватит и заработанных в армии, а вот за тачку ему спасибо. Тоже хотел отвертеться, взять пока подержанную, но батя и слушать не стал. Сказал, что хочет сделать единственному сыну подарок к возвращению. Хотя бы один.
        По аналогии с первой красоткой, решил остановиться на «Тойоте». Но отец, устав уговаривать меня на танки вроде Крузеров и Роверов, настоял на премиум серии.
        - Сын, ну хоть раз послушай. Ты всю жизнь сам принимаешь решения. Порадуй старика.
        - Бать, тебе ещё далеко до старика.
        - Ну да куда деваться? - отец расхохотался. - Пока ты созреешь до бизнеса, мне надо держаться в седле.
        Отец похлопал меня по плечу, и мы вошли в салон. Девчонка-менеджер чуть каблук не сломала - так торопилась к нам на встречу. Но потом её отставил в сторону невысокий паренёк. Видимо, старший решил, что рыбка покрупнее достанется ему.
        - Смотри, Лёшка, выбирай.
        Чёрный красавец с хищным прищуром сам меня выбрал. Мне даже тест-драйв нахрен не нужен. Только одно для себя решил: верну отцу деньги, как только смогу.
        С Максом и Ромычем договорились встретиться послезавтра. Один улетел на встречу в Пекин, другой на гастроли в Ялту. Я же был пока за бортом жизни, и с этим надо было что-то делать. Но сначала стоило немного разрядиться и расслабиться, а завтра нужно будет вернуть один должок, который за мной остался.
        9
        Курю уже вторую подряд. Заждался. Найти его было не сложно, осталось подождать окончания рабочего дня. И вот ровно в 17.10 на парковку спускается мой старый знакомый. С удовольствием наблюдаю, как его пронырливые глаза расширяются при виде меня, а рожа вытягивается. Надо же, даже пиджачок напялил. А где, мать её, его бессменная кожаная куртка?
        - Лекс, - поражённо выдыхает бывший друг, точнее тот, кого я считал таковым. - Не узнал.
        - Привет, Демьян, - отталкиваюсь от машины и делаю пару шагов в направлении парня. - Мы в прошлый раз не договорили.
        Рожа у Демьяна становится серой, а пиджачок как-то неаккуратно свисает с плеч. Глаза мечутся от меня до угла парковки. Неужели наутёк бросится?
        Но внезапно из-за этого угла выскакивает мелкое рыжеволосое чудо и несётся к моему старому знакомому с дикими воплями.
        - Папа! - мелкая обезьянка запрыгивает Демьяну на руки и обвивает его шею. - Папа, пливет! Ой, - девочка тушуется, заметив меня. - А это кто? Здласте…
        Дерьмо. Чёртов уёбок смотрит на меня жалким взглядом, прижимая дочь к себе.
        - Привет, малявка, - подхожу ближе. - Я старый друг твоего папочки. Тебя как зовут?
        - Катя. У тебя класивые лисуночки. Только они чёлные, а я болсе люблю лозовый.
        Девчушка восхищённо рассматривает мои руки, ввергая меня своей непосредственностью с ступор на пару секунд.
        - Дима! - из-за того же угла выруливает высокая девушка с такими же рыжими волосами, как у мелкой. - Катюша опять убежала, как только мы подошли. Я ей говорю: аккуратно, машины, а она…
        Девушка осекается, обратив на меня внимание.
        - Здравствуйте, - переводит взгляд на Демьяна.
        - Лен, познакомься, это Алексей. Мой давний знакомый.
        Которого ты охренительно подставил, перед этим здорово выкачав бабла.
        - Очень приятно. Елена, - молодая женщина протягивает мне руку, которую я легко жму, а Демьян в этот момент заметно напрягается. Он знает, что я не умею прощать. И уж точно ничего не забываю.
        - Вижу, вы давно не виделись, - жена Демьяна, или кто она там ему, улыбается. - Может, хотите с нами, Алексей? Я сегодня запекла утку, самим её не осилить. Вы любите мясо?
        - Просто обожаю. Спасибо, с удовольствием.
        Демьян ставит дочь на землю. Я вижу, как его душит галстук и застёгнутый на рубашке воротник. Пальцы слегка подрагивают. Ссыт, сучонок.
        На своём «Лексусе» я следую за тачкой счастливой четы прямо до их любовного гнёздышка.
        В квартире светло и уютно, чувствуется легкий закос под африканский мотив. Плетёные вазоны на кухне, какие-то псевдообереги. В общем всё приторно и спокойно. Только вот не самому Демьяну сейчас. Он весь издёргался, сидя напротив за прямоугольным обеденным столом, который, хлопоча, накрывает его жена.
        Утка и правда оказалась вкусной, и салат тоже. Потом Елена поставила вазочки с печеньем и зефиром. Налила чай. Малышка тоже прибежала и залезла отцу на колени. Её не отпускали мои татухи, и она скромно вытащила из-за спины розовый фломастер.
        - А давай тебе их лазукласим. Будет класиво.
        - Катя, - одёрнул её мягко Демьян. - Отстань от нашего гостя, он не очень любит розовый.
        Малявка зыркнула на меня из-подо лба и, насупившись, ухватила печенье и убежала.
        - Сколько ей? - интересуюсь я, тоже взяв печенье.
        - Почти четыре, - отозвается Елена у плиты. - Так, вы тут поболтайте, а я пойду Катюшу утихомирю. Когда у неё в руках фломастеры - жди узоров на обоях.
        Девушка уходит, тактично притворив за собой дверь в кухню. Демьян тот час становится серьёзным.
        - Лекс, пожалуйста…
        - Тебя Тоха так и кормит, смотрю.
        - Я просто работаю на фирме его отца. Ничего такого, обычный офисный планктон.
        - Ты - офисный планктон? - откидываюсь на стуле. - Не смеши меня, Демьян.
        - Серьёзно.
        Смотрю на бывшего товарища по кутежам и удовольствиям. Как я мог ему доверять, быть таким слепым? У него же на роже написано, что тот ещё делец. Пора уже с этим заканчивать, надо дожимать козла.
        - Так что будем делать, друг? - специально выделяю последнее слово, ближе подвигаясь к столу. - Сам будешь отрабатывать или красавицу Елену попросим?
        - Лекс, - голос у парня садится, а в глазах появляется паника. - Прости, я же тогда правда не знал, что вы с Ермолаенко бодаетесь. Да и что с девчонкой у тебя так серьёзно.
        - Ты вообще не думал. Точнее думал, но о бабле. Правда, Демьян?
        Он вздыхает и смотрит на сцепленные на столе пальцы. Молчит какое-то время. Ничего, я не тороплюсь.
        - Есть у меня одна идея для тебя, Лекс.
        - Ну?
        - «Чёрный Дракон».
        - Ты, блядь, серьёзно? - поверить не могу, что этот гондон снова пытается впутать меня в то же самое дерьмо.
        - Дослушай сначала, - Демьян поднимает на меня взгляд. - Хоминич старший ту лавочку давно прикрыл. Сейчас клуб чист, там тренируют будущих звёзд. Но, как я слышал, Хоминич начал лажать с организацией. Ему нужен толковый тренер, который потом мог бы подмять клуб под себя.
        Мне становится интересно. Тема может быть живой.
        - Слушаю тебя.
        10
        Не пришёл Шевцов на контрольный приём ни через неделю, ни даже через две. Да, в общем-то, я сильно и не рассчитывала, но всё же где-то глубоко надеялась, что ему не плевать на своё здоровье. Этими переживаниями я честно поделилась с наставницей.
        - Ну, что я хочу сказать, Яна Николаевна, - Зоя Ивановна поправила очки. - Пациент - твоя ответственность. И юридическая в том числе. По закону, ты можешь привлечь приставов, и его привезут на принудительное освидетельствование, потому что это не просто гражданский. Но у меня вопрос: тебе это надо?
        - В смысле? - я не совсем поняла её мысль.
        - Это же твой брат? Ты же не хочешь ему создать такое пятно на профессиональной репутации? Попробуй решить всё как-то по-семейному.
        Я задумываюсь над словами Зои Ивановны. А ведь даже понятия не имею, где его искать. Может, Алексей уехал совсем в другой город или же где-то затерялся в этом. Конечно же, я не буду привлекать никаких приставов, да и аукнется это мне потом так, что представить страшно. И ведь такое клеймо, как принудительная психиатрическая экспертиза - это же как волчий билет, потом ни в какую серьёзную организацию не возьмут, даже если всё чисто окажется. Естественно, так портить жизнь Шевцову я не желаю. Но и выполнить свою работу, чтобы не подставляться, тоже нужно.
        Решаю позвонить Виктору.
        - Дядь Вить, привет.
        - Привет, ягодка, соскучилась? Давно нас с мамой не удостаивала визитом.
        - Эм… нет. То есть да, конечно, соскучилась, - смущаюсь. - Но я по другому делу.
        - Я весь внимание.
        - Скажи, а ты знаешь, где сейчас можно найти Алексея? Ему нужно было прийти на приём, так положено, а он не явился.
        Отчим тяжело вздыхает в ответ и задумывается.
        - Этого стоило ожидать. Это же Лёшка, - устало говорит Виктор. - Я могу дать тебе его номер или адрес. А вообще, знаешь, ты быстрее найдёшь его в клубе «Чёрный Дракон».
        Воспоминания молнией обжигают память. «Чёрный Дракон»… То самое гиблое место, которое всё изменило, которое едва меня не сломало, не перемололо. Чёрное место из прошлой жизни, оставившее глубокий уродливый след в памяти. Что вообще он там забыл, неужели снова взялся за старое?
        - Ян? Ты чего замолчала? - отчим отзывается с другого конца. - Я пришлю тебе адрес. Лёша сказал, ему нужно время, чтобы привыкнуть к жизни на гражданке. Пока тренирует ребят в клубе. Но, может, хоть тебе, доча, удастся уговорить его прийти ко мне на фирму.
        Виктор спрашивает с такой надеждой, будто я имею хоть какую-то власть над сводным братом. В своё время нам удалось скрыть от родителей всю глубину нашей неприязни. Они, конечно, замечали, что мы не особо ладим, но весь масштаб так и не поняли.
        - Я попробую, - обещаю Виктору, стыдясь собственной лжи. Потому что заранее знаю, что даже пытаться не стоит. Но мне нужно выполнить свою работу, хотя бы попытаться.
        С Виктором мы прощаемся, и я задумываюсь над ситуацией. Даже если я найду Алексея, что скажу ему при встрече? А если вокруг будут люди, как это будет выглядеть? А если мы встретимся наедине, то это грозит ещё большей катастрофой. Это ж надо было начать профессиональную деятельность с такого случая. Я больше, чем уверена, что, заметив мою неуверенность и растерянность в отношении сводного брата, Зоя Ивановна специально поручила мне заниматься им. Выбросила посреди реки не умеющего плавать, так сказать.
        После окончания рабочего дня вызываю такси, назвав адрес клуба. Я просто сделаю это. Отодвину эмоции и поступлю как профессионал. Забуду, с кем имею дело. К тому же сегодня меня ждёт отличный вечер. Саша сказал, что закончит на работе пораньше, и мы куда-нибудь сходим. В кино, например, или в ресторан. А ещё я с удовольствием прогулялась бы по набережной. Август держал нас чуть ли не в куртках, а вот сентябрь радует бархатным теплом. Что может быть чудеснее при свете разноцветных фонарей прогуляться вдоль реки, надышаться её свежестью, глядя на расползающиеся по тёмной воде светящиеся блики фонарей.
        Полная решимости я выбираюсь из машины, расплатившись с водителем, и направляюсь ко входу. Дизайн здания остался таким же, как я запомнила его в ночь выпускного. Тёмное стекло и изображение огромного дракона, расползшегося над входной дверью. Такого же, как у Шевцова на плече.
        На пороге вдруг моя решимость лопается, как мыльный пузырь. Паническая волна прокатывает по позвоночнику, заставляя почувствовать слабость в коленях. Нельзя, Яна, нельзя так боятся теней прошлого.
        - Здравствуйте, - милая девушка на ресепшене улыбается вполне дружелюбно, а мне вдруг стучится мысль, что она может быть одной из тех, кого продавали на подпольных торгах. Или той, кто покупал. - Добро пожаловать в «Чёрный Дракон». Чем могу помочь?
        - Добрый день, я ищу Алексея Шевцова.
        - Могу поинтересоваться зачем? - улыбка становится шире, но куда искусственней. Ну конечно. - Алексей Викторович сейчас занят. У него индивидуальная тренировка.
        - Ничего, я подожду.
        Девушка пожимает плечами и уставляется в монитор, предоставляя меня самой себе. Я топчусь на месте, не зная, что делать. Не самой же идти искать его. Хотя, почему нет?
        - Эй, вы куда? - слышу возглас администраторши, уходя по коридору.
        Я оказываюсь в огромном зале, поделённом на сектора и залитым ярким искусственным светом. С разных его концов доносится музыка и звуки тренировок. Ближе в тонированным окнам в несколько рядов расположены тренажёры. На них занимаются несколько парней и девушек. Я внимательно всматриваюсь, но Шевцова среди них не нахожу. Кажется, девушка на ресепшене сказала, что у него индивидуальная тренировка. Значит, он должен работать с кем-то в паре.
        На большом мягком ринге в центре тренируются две девушки, рядом, который поменьше, пустует. Я прохожу дальше и замечаю ещё один тренировочный ринг. Здесь в спарринге сошлись двое мужчин, и среди них я сразу узнаю Шевцова.
        Жду, не решаясь окликнуть, пока они закончат. Противник Алексея чуть ниже его ростом и более худой. На голове защитный шлем, на руках перчатки. Шевцов же одет в чёрные спортивные штаны, майку и перчатки, на лице маска-респиратор.
        Как бы я ни пыталась быть беспристрастной, у меня получается плохо. Глядя на его точные удары, на вздыбленные влажные мышцы, на прямой взгляд, устремлённый на противника, я не могу не ощущать страх. Но кроме этого страха есть что-то ещё. Странное чувство, что зарождается где-то между лопаток и ползёт по нервам до самых кончиков пальцев. Невнятное и призрачное. Но однозначно пугающее.
        Я ловлю себя на том, что наблюдаю за спаррингом, приоткрыв рот. Каждое движение, каждый удар кажется точным и выверенным до миллиметра. Аккуратные точные шаги, своевременные наклоны туловища, острые выбросы рук. Подойдя ближе, замечаю, как на лбу у Шевцова вздыбилась вена, выдавая напряжение.
        Внезапно взгляд Алексея падает на меня, но тут же возвращается к противнику. Шевцов делает захват, а потом останавливает тренировку. Парни стукаются перчатками и расходятся.
        Алексей сдёргивает маску и спрыгивает с ринга, раздвинув ограничительные ремни. Я инстинктивно делаю шаг назад, но спохватываюсь и беру себя в руки. Я пришла не просто так.
        - Привет, - говорю как можно более уверенно. - Надо поговорить.
        - Говори, - отзывается Алексей, всё ещё приводя в норму дыхание.
        Вытирает тыльной стороной ладони каплю пота с виска и взъерошивает взмокшие волосы. Я залипаю на этих движениях и на промокшей майке. Господи, он подумает, что я странная.
        - Ты не пришёл в назначенное время.
        - И что? - поднимает бровь.
        - Так нельзя, Лёша. Травма была серьёзная.
        - Не нуди. Давай конкретнее.
        Грубо и неприятно. Но разве я рассчитывала на иной приём? Но я проглатываю. Чем быстрее выполню, что должна, тем быстрее буду свободна. Кино, ресторан, набережная. Да.
        Я роюсь в сумке и выуживаю блокнот, раскрываю его, готовясь записать данные для карты.
        - О Господи, - Шевцов подводит глаза к потолку. - Пошли.
        Сработало.
        Шевцов заводит меня в небольшой кабинет. Я осматриваюсь. Что ж, довольно уютно. Вдоль двух стен стоят кожаные диваны, пара кресел, плазма на стене, два письменных стола с компьютерами. На стенах стеллажи с кубками и наградами, плакаты с Мохаммедом Али, Майком Тайсоном и ещё несколькими чемпионами, которых я не знаю по именам.
        Алексей садится в кресло за один из столов, вытягивая скрещенные ноги. Складывает руки на груди и кивает мне на одни из стульев.
        - Говори, - повторяет снова.
        Я вешаю сумку за ремешок на спинку стула и присаживаюсь.
        - Позволь мне тебя осмотреть.
        - Зачем?
        - Затем, что так надо.
        - Нет.
        - Лёша!
        - Так. Разговор окончен.
        Шевцов поднимается с места, прозрачно намекая мне сделать то же самое.
        - Как часто у тебя приступы головной боли?
        - С чего ты это взяла? - Шевцов останавливается и с прищуром смотрит на меня.
        - У тебя на столе упаковка обезболивающих. Почти пустая.
        Лекс медлит, пару секунд смотрит на меня, раздумывая, а потом садится обратно в своё кресло. Раздражённо вздыхает, будто решение даётся ему с трудом.
        - Хорошо.
        11
        Лекс.
        Костик сегодня работает хорошо. Ещё немного, и он будет готов. А вот я снова встал с утра как пережёванный. Полночи голова раскалывалась.
        Демьян оказался прав: клуб сейчас на вершине, но у него куча проблем. Хоминич-старший, создатель и хозяин, давно потерял интерес и хватку в бизнесе. А младший после истории с аукционами куда-то слился. Есть слух, что вообще сгинул где-то в Армении. Так что немного мозгов и упорства, можно будет взять кредит и выкупить клуб. Старик с радостью отойдёт от дел. Но сначала надо попробовать, будет ли мне это в принципе интересно. За последние шесть лет мир немного изменился, и теперь прежде чем начать нормальную треню, парни не забывают выложить в Инстаграмм фотки своих бицух.
        Работаем уже довольно долго. Респиратор крадёт дыхание, но заставляет его работать продуктивнее. Мышцы горят, плавя злость, которую, наконец, можно направить в нужное русло.
        Делаю обманный выступ назад, как замечаю тонкую фигурку у ринга. Светлые волосы и огроменные перепуганные глаза. Бестолочь. Что она тут забыла?
        Быстро обхожу Костика и делаю лёгкий захват за шею, давая тем самым понять, что тренировка окончена. Костя благодарит и уходит на растяжку, а я спускаюсь к «сестрице».
        Она немного шугается, но потом вздёргивает подбородок и начинает нести свою медицинскую околесицу. Не хватало ещё на весь зал с ней препираться о красных и белых тельцах в моей крови. Лучше переместиться в тренерскую.
        Соглашаюсь на осмотр. Она права - после травмы я торможу. Ни выносливости, ни скорости. Ещё и эти головные боли. Знаю, что такая реакция может быть на наркоз до нескольких месяцев, но мне некогда столько ждать.
        Пока бестолочь выуживает из своей сумки какую-то хрень и бумажки, я рассматриваю её. Как была затюканной овечкой, так и осталась. Похудела. Сейчас на ней нет белого халата, только чёрные джинсы и светлая короткая кофта. Обычно девки раздаются в бёдрах после школы, а эта отощала. Даже грудь меньше стала.
        Смаргиваю. Нехер пялиться на её сиськи. Это удел рафинированного.
        И всё же понимаю, что она меня не отпускает. Не до конца. Сменила духи, но всё равно её запах меня триггерит. Как тогда на кухне, утром, после тусовки с Ермолаем, когда меня впервые проняло. Есть в этой её несмелости и трепетности что-то совершенно особенное. Мне вдруг представилось, как она кончает под своим блядским одноклассником из Мухосранска. Твою мать, Шевцов, что за токсикоз? Пора, наверное, поискать номер Кристины из 11-В.
        - Дай руку, - бестолочь натягивает мне на плечо херовину для замера давления.
        Манжет трещит и раскрывается, как только она начинает его накачивать.
        - Не напрягай мышцы, - бурчит девчонка, предпринимая ещё одну попытку.
        Кое-как справившись, она записывает данные в свой блокнот и удовлетворённо кивает. Надо понимать, тут меня не ждёт внезапная смерть.
        - Теперь следи за молотком только глазами. Голову держи на месте, - девушка становится прямо напротив.
        Я выполняю все указания, чувствуя себя первоклассником перед училкой. Вожу взглядом за её рукой вверх, вниз, в обе стороны, по кругу.
        - Хорошо. Теперь выпрямись, - она становится сзади, и я инстинктивно напрягаюсь. Не люблю, когда кто-то стоит за спиной.
        Внутри скручивается пружина, когда тонкие пальцы касаются моей шеи. Твою мать, бестолочь, это слишком тонкий лёд. И ты по нему сейчас ходишь. Прямо по краю.
        Она пробегает по шейным позвонкам, а я начинаю считать в уме дохлых котят, чтобы отвлечься от ощущений. Обхватывает ладонями всё шею и горло, оставляя большие пальцы у основания черепа и вынуждает наклонить голову вперёд.
        - По позвоночнику как вроде бы током не отдаёт?
        - Нет, - отвечаю хрипло. Блядь. Знала бы ты, где у меня отдаёт.
        - Теперь расслабься. Я сейчас резко потяну тебя на себя, а ты не пытайся удержаться. Мне нужно оценить мгновенную реакцию. Я поймаю, не бойся.
        Серьёзно? Я так-то и не боялся.
        - Ты не удержишь.
        - Удержу, - говорит уверенно.
        Ладно. Пытаюсь расслабиться. Оказывается, это не так уж и просто. Особенно с бестолочью за спиной и её руками у меня на плечах.
        Её импульс я почувствовал ещё до того, как она дёрнула. Кожей ощутил мимолётное напряжение. И, конечно же, она бы меня не удержала.
        - Проверила, что хотела? - возвращаюсь обратно в сидячее положение.
        - Угу, - снова что-то записывает. - Голова не закружилась?
        - Нет.
        - Хорошо.
        Фомина ещё пару минут что-то пишет, а потом вскидывает на меня глаза.
        - Пока всё в норме. Головные боли должны пройти скоро. Если интенсивность усилится - позвони или обратись в больницу.
        Она кладёт передо мной визитку с номером телефона и пакует свои приборы и бумажки в сумку. Серьёзная и важная вся такая. Только зачем-то губу закусила. И тут довольно громко её желудок сообщает, что она, видимо, давно не ела.
        - Извини, - смущённо поднимает на меня свои голубые глазищи, а на щеках появляется румянец. - Обед пропустила.
        - А позавтракала снова яблоком с яйцом? - вспоминаю её трапезу, когда приходил за выпиской. - Или кофе без сахара?
        - Мм… - она не находится, что ответить, теряется.
        - Ты похудела. Ты вообще ешь?
        - Конечно, - бестолочь явно не ожидала подобного вопроса. Но меня злит такое отношение к себе. Ещё и пришла поучать меня.
        - Сядь, - сам встаю и достаю из небольшого холодильника контейнер с нормальной жрачкой.
        - Лёш, не надо, я всё равно сейчас… - она осекается под моим взглядом и медленно присаживается на край кресла. Смотрит так, будто я сейчас ей не поесть предложил, а самой стать мне едой.
        Разогреваю в микроволновке контейнер, ощущая её взгляд на себе. С удивлением понимаю, что меня это не выбешивает, как обычно.
        - Ешь, - ставлю на стол горячий тушёный картофель с мясом и кладу пару помидоров рядом.
        Бестолочь смотрит так, будто я надел костюм пасхального зайца. Розового. Но послушно берёт вилку и накалывает кусок, аккуратно стаскивает его губами и несмело жуёт.
        - Не отравишься, - говорю уже спокойнее, а самому от этой картины хочется пойти и отжаться раз пятьдесят.
        Но вместо этого я тоже беру вилку в тумбочке и присоединяюсь.
        - Вкусно. Сам готовил?
        - Тут нечего готовить.
        - Я не знала, что ты умеешь.
        - Ты много обо мне не знаешь.
        Но того, что знаешь, уже с лихвой. Так что просто ешь, бестолочь, и поменьше болтай.
        - Спасибо, - девушка вытирает губы салфеткой и встаёт. - Было правда очень вкусно, но мне надо идти.
        - Ты же совсем ничего не съела. Сядь.
        Хватаю её за запястье, намереваясь снова усадить на стул. Рукав кофты немного съезжает, и я замечаю длинную широкую лиловую полосу от запястья и до самого локтя. Это что ещё за чёрт? Похоже на глубокий шрам от ножа. Причём не очень старый.
        - Что это? - спрашиваю, нахмурившись.
        Бестолочь снова превращается в напуганного мышонка и пытается выдернуть руку. Нет уж, дорогая. Я держу крепко и жду ответа.
        - Лёш, отпусти, - не поднимает глаз и начинает дрожать всем телом, что аж зубы тарахтят.
        - Что с тобой произошло? - говорю, выделяя каждое слово и тяну девчонку на себя. - Бестолочь, я спросил!
        Она поднимает на меня перепуганные, полные слёз глаза. И меня крушит обухом по голове. Это с ней сделал я. Не оставил этот шрам, конечно. Другое. Я сломал её шесть лет назад собственными руками. Она приехала в наш дом лёгкой и открытой девчонкой, с мечтами и стремлениями. А я своей ненавистью, а потом и больным влечением вытравил из неё всё это, превратив в запуганную бледную моль. И, кажется, она так и не оправилась.
        - Я слушаю.
        12
        Рваный выдох рвётся наружу. Отпусти меня, прошу. Не заставляй вспоминать.
        - Я слушаю, - сталь в голосе режет слух.
        - Лёша, мне больно, отпусти.
        Он медленно разжимает пальцы и отпускает, но смотрит требовательно.
        - Это след от ножа, - сухие губы не слушаются, а воздух царапает горло изнутри.
        - Это я понял. Только не говори, что ты пыталась вскрыть себе вены.
        - Нет! Конечно нет, - меня удивляет такое его предположение. - На меня… напали. Чуть больше года назад.
        Взгляд Шевцова темнеет, в нём бушуют такие эмоции, которые мне даже угадывать не хочется. Руки сжимаются в кулаки, а желваки натягиваются.
        - Кто? - его голос сипит. - Как это случилось?
        Я обхватываю себя руками и отворачиваюсь. Зачем он заставляет меня говорить об этом? Неужели не видит, что я не хочу? Или причинять мне боль так и осталось его излюбленным развлечением?
        - Бестолочь, не заставляй меня спрашивать дважды.
        Слышу его дыхание рядом с собой. Оно тревожит волосы на затылке, заставляя кожу на шее неметь. Зачем ему знать? Зачем?
        - Я их не знаю. Я подрабатывала в скорой, и когда возвращалась через сквер, за мной увязались трое парней. Забрали сумку, заставили снять серьги и часы. Но браслет, что подарил твой отец на двадцатилетие, с изумрудами, снять не смогла - руки от страха не слушались, - я не узнаю свой голос. Он становится тихим и глухим. - И они срезали его ножом.
        Я снова оказываюсь тем летним поздним вечером в сквере. Помню, что даже внимания не обратила, как трое парней поднялись с лавочки и пошли за мной. Они двигались тихо, не переговаривались и не смеялись, и именно это показалось мне странным.
        Жёлтый свет от фонарей растягивал тени деревьев и кустарников в длинные рваные пятна. Я свернула на дорожку, когда один из троих меня окликнул.
        - Стой, - только и сказал он.
        И я не побежала, не сорвалась с места, пытаясь спасти свою шкуру. Я просто встала как вкопанная и смотрела, как они медленно приближаются. Они даже ничего поначалу не говорили. Отобрали сумочку, проверили, что в ней интересного. Помню, как выпал и разбился смартфон, а одни из грабителей выругался, назвав меня отвратительными словами. Потом мне велели снять серьги, часы и браслет. Я всё сделала, но застёжка у браслета заклинила, и тогда самый крупный и отвратный из бандитов схватил меня за руку. Помню, как в жёлтом свете фонарей приглушённо сверкнуло лезвие ножа, а потом руку обожгло невыносимой болью. Кровь закапала на босоножки горячими каплями.
        - Они тебя били? - его голос похож на шелест, а дыхание тяжёлое и свистящее.
        Били ли они меня? Да. Я помню боль. В больнице потом сказали, что легко отделалась - лёгкое сотрясение и рассечена губа. Но я ведь успела попрощаться с жизнью уже тогда. И если бы не тот огромный пёс, что выпрыгнул из кустов и налетел на уродов…
        - Несколько раз ударили, - я отвечаю так же тихо и чувствую, как щёки становятся влажными.
        Ну зачем он своими вопросами вернул меня снова в ту ужасную ночь? Я проделала столько работы сама с собой и со специалистами, чтобы вернуться к нормальной жизни. Зачем снова заставил вспоминать?
        - Они… - голос у Шевцова глохнет, выдавая напряжение, - они что-то ещё сделали?
        Алексей вдруг хватает меня за плечи, заставляя испуганно вскрикнуть, и разворачивает к себе лицом.
        - Яна, - происходит метаморфоза. Лекс теперь смотрит прямо и открыто, и голос его твёрд. - Они сделали что-то ещё?
        Я понимаю, что он имеет ввиду.
        - Нет, только это, - отвечаю полуправду, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. Не могу рассказать всё. - Больше ничего.
        Шевцов отпускает меня и отходит к окну. Упирается ладонями о подоконник и долго молчит.
        - Ты обращалась в полицию? Они их нашли?
        - Обращалась, - пожимаю плечами, пытаюсь прийти в себя. - Но сказали, что вряд ли смогут найти. Я не запомнила их лица.
        Шевцов ещё какое-то время молча смотрит в окно, а потом разворачивается ко мне, и выражение его лица становится непроницаемым. Маска, за которой невозможно разглядеть абсолютно никаких чувств.
        - Поехали, я тебя отвезу домой.
        - Я могу и сама, Лёш.
        - Чёрт, бестолочь, когда ты уже прекратишь со мной спорить? Пошли!
        13
        Я жду у двери, отворачиваюсь, когда Алексей стаскивает мокрую майку, чтобы переодеться. Вот я снова, как послушная собачка, выполняю его команды. На споры совершенно не остаётся сил. Да и результат всегда один.
        Шевцов идет за мной по узкому коридору на выход. Улыбчивая администраторша привстаёт с кресла, полностью сосредоточив на нём своё внимание, а меня полностью игнорирует.
        - Алексей Викторович, вы уже закончили на сегодня? - кажется, она даже готова на колени перед ним упасть, глядя в глаза верным щенком.
        - Да, Соня, - низкий голос Алексея сзади. - До свидания.
        Мы выходим на стоянку, и Шевцов снимает с автомобиля сигнализацию. На щелчок отзывается чёрный «Лексус», припаркованный у самого входа. Ну ещё бы, что ещё могло так дополнить своего хозяина, как ни этот хищный зверь, сверкнувший опасно прищуренными фарами.
        Алексей открывает мне переднюю пассажирскую дверь. Надо же, а раньше он разрешал ездить только сзади. Если не считать пары раз.
        - Спасибо, - присаживаюсь на упругое гладкое сиденье и подбираю ноги в салон. Здесь внутри так красиво и чисто, что хочется разуться.
        Шевцов ничего не отвечает, а у меня случается дежавю. Я снова нахожусь рядом с ним в машине, снова вижу, как он откидывается спиной на спинку сиденья, как сильные руки натягивают ремень безопасности, как крепкие пальцы проворачивают ключ, заводя мотор, а потом мягко ложатся на руль.
        Зажмуриваюсь и отворачиваюсь, ощущая гулкие толчки в груди. Нельзя. Нельзя позволить себе снова упасть в эту пропасть. Нельзя позволить сводному брату опять ворваться в мои мысли, проникнуть в сердце. Я закрыла его на тысячу замков, и поклялась больше никогда не впускать таких, как он. Мне нужен Саша. Он добрый и терпеливый, он поддерживал меня после нападения, и с ним мне спокойно. Саша - моя тихая гавань, и он мне нужен. Он любит меня.
        Я больше не хочу обжечься. Всё ещё помню, как было больно. Поэтому, нет. Я не буду смотреть на его сильные руки и красивое лицо, на упрямый взгляд и сжатые губы. Не буду.
        - У меня что, рога выросли? - насмешливый голос выводит из ступора.
        - Ч-что?
        - Ты так смотришь, будто у меня выросли рога. Ну или клыки, - Шевцов поднимает брови, взглянув на меня и снова уставившись на дорогу. - Или это очередной твой психиатрический тест?
        - Нет, - застигнутая на горячем, я смущаюсь и чувствую, как щёки теплеют. - Просто…
        Мой так и не придуманный ответ тонет в визге шин и ругательствах со стороны Шевцова, потому что какой-то парень на «Шкоде» решил обогнать нас прямо перед перекрёстком. Ситуация аварийно-опасная, но меня от глупого ответа сейчас спасает.
        На улице уже стемнело. Безучастная, хмурая гримаса неба смотрит на меня через лобовое стекло. В голове рождается нескончаемый монолитный, монотонный гул. Молчание между нами звенит так, что напряжение бьёт по нервам. Внутри, к моему удивлению, вдруг начинает расти злость. Сначала он протащил меня волоком сквозь ад, а потом исчез. И когда я забыла его, то вновь явился. Резко и неожиданно. Израненный, едва живой. А потом вдруг решил, что может что-то решать в моей жизни. Может будоражить раны, которые едва начали затягиваться. Да кто он, мать его, такой?!
        - Высади меня на остановке, - вдруг резко даже для самой себя говорю, отстёгивая ремень.
        Шевцов никак не реагирует, и меня это злит ещё сильнее. Он просто продолжает следить за дорогой, но я ощущаю, что машина начинает идти быстрее. Мы проскакиваем остановку, но впереди скоро ещё одна, а там двадцать минут на автобусе и три минуты пешком до дома.
        - Лёша!
        - Наверное, - холодный голос в ответ, - я как-то упустил момент, когда у тебя началась истерика. Замолчи и пристегнись.
        - Знаешь, что…
        Ни один мускул не двигается на лице сводного брата, а вот стрелка спидометра начинает неумолимо ползти вправо. Внутренний комфорт автомобиля не позволяет в полной мере почувствовать скорость, но я вижу в окно, как точки фонарей начинают превращаться в дорожки.
        Кровь начинает стыть в жилах. Господи, я за этим не скучала! Я всё ещё помню тот липкий страх, когда Шевцов начинает злиться за рулём. И, кажется, в этот раз виновата сама. Нужно было попросить спокойнее.
        Капитуляция больно бьёт по самолюбию, когда я дрожащими руками снова пытаюсь воткнуть фиксатор ремня безопасности, а потом вжимаюсь в мягкую спинку сиденья. Почти не моргаю, глядя, как впереди чёрный капот пожирает летящую ленту дороги.
        - Какой номер дома? - спрашивает Алексей, въезжая в наш микрорайон.
        - Пятнадцатый. Третий подъезд. Но ты можешь остановить на углу.
        Внезапно меня посещает мысль, что Шевцов может столкнуться с Сашей. Вроде бы как в этом нет ничего такого, и я Терентьеву объясняла, что Алексей - мой брат. Но… Да, просто брат. Так что всё в порядке, даже если они встретятся.
        Господи, кому я вру? Ничего не в порядке. И дело даже не совсем в Саше. Мне может не понравится реакция Шевцова. Она никому может не понравиться.
        «Лексус» плавно замирает возле моего подъезда. Я поднимаю глаза, вижу, что на седьмом этаже светятся окна. Значит, Лиза уже дома.
        - Спасибо, - выдавливаю из себя, если честно, стыдясь за тот порыв самостоятельности. - Если голова всё же будет болеть - позвони.
        Не дождавшись ответа, я открываю дверь и выхожу, направляясь к подъезду. Но только вместо звука шин слышу хлопок двери. Удивлённо оборачиваюсь и вижу, что Шевцов идёт за мной.
        - Я должен знать, где ты живёшь, - отрезает и первым заходит в подъезд.
        Я хлопаю ртом как рыба, выброшенная на берег, и плетусь следом.
        - Какой этаж? - слышу над головой.
        - Седьмой.
        Кажется, будто я иду по подъезду одна. Шевцов ступает так тихо, что даже шороха подошв о ступени не слышно. Наверное, в армии их учат этому - красться неслышно, как хищные звери к добыче. В полутьме подъезда татуировки на руках его кажутся размытыми кляксами, ветвями, опутавшими руки и шею. Пугающе.
        Я иду сзади, раздумывая, что должна сделать дальше. Нужно ли пригласить его на чай, раз уж провёл до самой квартиры. Или просто поблагодарить у двери и уйти.
        Но решать мне, как и всегда никто не предоставил. Только я открыла ключом дверь, он вошёл за мной.
        - Ты где потерялась, Фомина? - в прихожую в коротких шортах и спортивном топе из кухни выбегает Копылова и застывает с долькой помидора в руке.
        - Привет, Лиза, - здороваюсь, стаскивая кроссовки. Мне почему-то неудобно перед подругой.
        - Добрый вечер, - хмуро приветствует мою подругу Шевцов.
        - Вот так добрый, - ощетинивается Лиза, сложив руки на груди. - Братец на чай заскочил?
        Чувствую себя жутко смущённой. Взаимная неприязнь между этими двумя вспыхивает мгновенно, электризуя воздух в комнате.
        - Лиз, - тихо говорю, искоса глядя на подругу.
        - Где ты таких церберов находишь себе в подруги? - с ухмылкой говорит Лекс, презрительно глядя на Копылову.
        Лиза уже набирает в грудь воздуха, чтобы ответить ему, а я замираю в преддверии армагеддона, когда в дверь звонят.
        14
        Лекс.
        Бестолочь напрягается и украдкой кидает взгляд на тощую отфальмологшу. Пытается подойти к двери, обойдя меня. Отбрасывает волосы, задевая прядью моё плечо. Она слишком близко, и я не могу удержаться, чтобы не прошипеть почти на ухо:
        - Кого-то ждёшь, сестрёнка?
        Девчонка вздрагивает и подбирается, её пальцы замирают на защёлке замка. Нетерпеливый стук повторяется снова. И тогда она сжимает губы и решительно приоткрывает дверь.
        - Уже собралась? - ожидаемо слышу с той стороны голос рафинированного гуся.
        Раз.
        Два.
        Три.
        Только спокойствие.
        - Собралась куда? - самообладание трещит по швам.
        Я обещал себе, что не буду лезть в её жизнь. Вытравил гарью и взрывами бестолочь из головы и из того ошмётка, что трепыхается в груди. Ещё тогда решил, что без меня ей лучше, хоть в жилах и кипела лава, стоило представить её глаза. И губы. Это вообще пиздец.
        А он не уберёг. Не защитил, херов олень.
        - Знаешь, старший братец, - шипит дохлая дебилка. - Девочка уже выросла и в твоём разрешении не нуждается.
        Готов сжечь эту манду одним только взглядом, но тут в щель просачивается горе-возлюбленный и изумлённо смотрит на меня.
        Бестолочь бледнеет до цвета мела и умоляюще переводит на меня глаза. Чего же ты хочешь, девочка? Чтобы я не трогал твоего сладенького маменькиного и папенькиного сыночка? Чтобы позволил ему сегодня безнаказанно залезть тебе в трусы?
        - Привет, - холодно кивает парень, снова не протягивая руки. Молодец, усвоил урок.
        Чувствую, как нервы натягиваются и трещат. Глаза застилает красный туман, и мне хочется припечатать его хребтом к бетонной стене. Ощущаю зуд в костяшках пальцев, который хочется утолить о холёную рожу.
        Чёрт, что же со мной творится? Будто и не было этих грёбанных шести лет. Я ей не нужен. А она мне. И я столько лет вбивал эту истину себе в голову.
        - Мне пора, - так и игнорирую приветствие.
        Рафинированный отходит в сторону, освобождая мне выход, а бестолочь, кажется, даже не дышит, пока я не оказываюсь за порогом.
        На улице прохладный вечерний воздух бьёт в лицо, освежая. Нужно привести мысли в порядок, а для этого не помешает сбросить напряжение. Мой новый верный конь поможет слиться с дорогой и почувствовать полёт. А для остального подойдёт Кристина из 11-В.
        Отыскиваю в книге контактов номер и нажимаю зелёную кнопку. Трубку снимают гудков через пять, когда я уже начинаю терять терпение.
        - Да? - слышу звонкий девичий голос на фоне шума.
        - Привет, Кристина из 11-В.
        - Лекс? - голос становится выше на несколько тональностей, и в нём сквозит неподдельное удивление. И ещё удовлетворение.
        - Он самый. Занята?
        - Для тебя - нет, - игривые нотки вспыхивают, даря обещание.
        - Я заеду. Где ты?
        - Я в супермаркете на Бронской.
        Отлично, даже ехать далеко не надо.
        - Буду ждать у сквера Победы, я как раз рядом.
        - Слушай, Шевцов, давай лучше тут меня забери или ближе к остановке, я через сквер одна не пойду. Не очень спокойное место.
        - Хорошо.
        Снимаюсь с ручника и выезжаю на дорогу. Уже выруливая из дворов, вижу, как из подъезда выходит гусь, а рядом с ним маячит белокурая голова Фоминой.
        ***
        Кристина садится в машину словно королева под восхищённые взгляды нескольких девушек. Подружки, видимо. Демонстративно наклоняется ко мне за поцелуем, но ловит мой взгляд и смущённо отстраняется.
        - Дверь закрой, - напоминаю грубо. Что ещё за концерт, блядь?
        - Заедем куда-нибудь или сразу к тебе? - улыбается, выставив идеальные зубы. Красива, сучка, но какая-то пластиковая, что ли.
        Квартира встречает нас полумраком и тишиной. Отличное место получилось снять. Большая студия со свежим ремонтом и высокими тонированными окнами. Недешёвая, но зато парковка охраняемая, да и район в целом благополучный.
        - Я заскочу в ванную? - девушка подходит совсем близко, двигается мягко. Соблазняет…
        - Иди. Я пока налью нам выпить.
        Почему всё не может быть так просто? Какого хрена в голове постоянно крутится одна и та же картинка, как липкие лапы гуся трогают бестолочь. Я в натуре больной.
        - Малы-ыш, - противно тянет Кристина, обнимая меня сзади тонкими руками.
        - Ты ебанулась? - сбрасываю цепкие ветви. - Какой я нехрен тебе малыш?
        Отталкиваю девчонку и кладу ладонь ей на шею. Старое увлечение, раскрошившее мою жизнь, поднимает свою уродливую голову, глядя прямо в глаза. Интересно, как к этому отнесётся Кристина?
        Девушка смотрит испугано, но потом её взгляд затягивает порочной пеленой. Отлично отнесётся, я думаю. Мне не нужны прелюдии. Я ей не конфетный мальчик.
        Толкаю её к кровати и отворачиваю лицом в постель. Тоже блондинка. Тоже… Внутри всё клокочет, когда запускаю пальцы Кристине в волосы. Она выгибается, отставляя задницу.
        Внутри неё приятно. Мягко и плотно. И она знает, что делать. Сжимаю пальцы на затылке, натягивая волосы, девчонка пищит, но мне сейчас плевать. Перед глазами снова красный туман. А что если сейчас она так же выгибается? Так же стонет, когда этот хер сжимает её шёлковые волосы в свой кулак, так же вбивается в неё, заставляя стонать до хрипоты.
        Меня начинает мутить. В голове бьёт набат. Кончаю без удовольствия и отталкиваю девчонку.
        Всё - дерьмо. И я дерьмо. Мне нравились жестокие игры, но я никогда не был мазохистом. Так что за хуйня происходит сейчас?
        Я отхожу к окну и закуриваю. Кристина не трогает меня. Понимает, что нельзя.
        «Признайся, - вспоминаю слова своего школьного друга Макса, - признайся хотя бы сам себе, Лекс: ты хочешь её. Свою мелкую бестолковую сестрицу»
        Да, чёрт возьми! Я хотел её тогда и до безумия хочу сейчас. И это заставляет тлеть мою чёрную душу, орошая удушающим пеплом всё вокруг.
        - Расскажи мне про сквер Победы, - поворачиваюсь к притихшей на постели Кристине. - Ты сказала, что это неспокойное место. Что там происходит?
        15
        - Здорово, Лекс! - здоровенный бородатый парень от души жмёт мне руку, и я ему с удовольствием отвечаю.
        - Как жизнь, Сева?
        - Бьет ключом, - в модной бороде проблёскивают белоснежные зубы. - Правда, иногда по башке.
        Ржём со старым приятелем, проходя к нему в кабинет. Сева указывает мне на кресло напротив его стола, а сам плюхается в своё.
        Познакомились мы с этим здоровенным медведем ещё в школе. Три года подряд выбивали друг из друга дурь на соревнования. Сначала он меня поимел, потом на следующий год я его, а в последней сходке была ничья по очкам, что в принципе бывает редко. Потом мы встретились на распределителе и попали в одну учебку, откуда я через полгода ушёл на контракт, а Артинский решил ограничиться срочной службой. И вот он сейчас является управляющим в конкурирующем спортивном клубе. Но конкурируют хозяева, а нам пока делить нечего. Пока мы не хозяева.
        Сегодня мне нужен был совет. Мы выставляем бойцов на коммерческие соревнования, и не хотелось бы быть за бортом. В каждом подобном мероприятии есть свои подводные камни. Но участников мы выставляем в разных категориях, так что Сева не откажет. А если и так, то честно об этом сообщит. Не станет юлить или лгать.
        И я оказываюсь прав. Артинский рассказывает, что на эти соревнования часто заглядывают вполне состоятельные спонсоры, и кто именно, что там есть неофициальный тотализатор, в чём я и не сомневался, потому что эта херня есть почти на всех соревнованиях.
        Мы трещим ещё о жизни, вспоминаем службу и двух пидоров дедов, которых ушатали в первую же неделю. За что потом получили пизды от девятерых. Приходим к выводу, что такие вещи неплохо повспоминать под что-то покрепче колы. Можно в ближайшие дни.
        - Слышал, ты хочешь клуб себе. Уже разговаривал с Хоминичем? - Сева откидывается в кресле и внимательно смотрит.
        - Разговаривал. Но старик юлит пока, хотя и понимает, что сам на плаву клуб не удержит. С кредитом проблем не будет, да и сам он не раз говорит, что устал. Но я пока ещё не понял, к чему он тянет.
        - У «Дракона» сейчас не лучшие времена. Нет, бойцы у вас высококлассные, как взрослые, так и из юниоров, но что-то мутно всё вокруг. Не знаю… Слышал, что в последнее время инвесторы не горят желанием к вам идти.
        - Разбираюсь.
        Мне и самому много чего не нравится. Третий бухгалтер за четыре месяца, как говорят остальные тренера. Когда Хоминич отдал мне административные полномочия неделю назад, я будто завяз в болоте. Ясно, что нихера не ясно.
        Кручу головой, осматривая кабинет управляющего. Мило тут, уютно. Даже кровать есть. Самая настоящая, а не просто диван. Удобно, можно и домой не ехать, если уж засиделся на работе. Холодильник, микроволновка - в отдельной зоне. Над столом два экрана, разбитых на сектора, которые транслируют записи камер в режиме реального времени из зала.
        Тут замечаю на мониторах на тренажёре знакомую фигурку. Никак тощая офтальмологша пытается зад подкачать. Собирался поговорить с ней чуть позже, но раз случай представился, то почему нет?
        - Слушай, - разворачиваюсь к Севе. - А как зовут эту таранку? Она давно к тебе ходит?
        Над головой Артинского вдруг формируется огромная грозовая туча. Он сдвигает брови и смотрит сердито, раздувая ноздри. Помню он так делал, когда деды доставали, и они скоро уяснили, что медведя лучше не злить.
        - Лекс, ты, конечно, парень славный, но эту бабу не тронь. Найди себе другую, будь другом.
        Удивлённо поднимаю бровь. Да ну нахер. Сева и тощая дебилка? Одного взгляда на эту девчонку достаточно, чтобы понять, что она любительница ковыряться в мозгах спицами, а потом жрать их, жадно слизывая со своих медицинских инструментов.
        - Она мне нравится.
        Сказал так, будто уже кольцо в бархатной коробочке в кармане припрятал.
        - Очень. Только я уже больше года клинья подбиваю, а в ответ мороз.
        Здоровенный медведь Всеволод Артинский сейчас напоминал прыщавого неуверенного в себе мальчишку лет двенадцати.
        Чувствую, как в горле начинает клокотать. Я правда хотел сдержаться, но не получилось.
        - Лекс, хорош ржать, - Сева обижено бьёт меня в плечо, привстав со своего кресла.
        - Сева, ну ты даёшь, - говорю, выровняв дыхание. - Не можешь тёлку уложить уже целый год! Ты поди бы бороду сбрил, а то она тебя боится, думает, что леший увязался.
        - Тут другое. Она не как все, понимаешь?
        - Понимаю, - весёлость вдруг испаряется. - Мне просто надо с ней поговорить. О моей сестре. Это важно, а твоя шипучка та ещё кобра. Так что придётся поднажать. Но ты не переживай, ничего такого. Обещаю.
        - Про кобру это ты точно, - Артинский посмотрел сначала недоверчиво, но потом расслабился. - А разве у тебя есть сестра?
        - Есть. Сводная. Они подружки, вроде бы даже живут вместе.
        - А почему у неё самой не спросишь?
        - Мы немного не ладим.
        Сева пожимает плечами, хмуро глядя на экран. Он понимает, что разговор девчонке может не понравиться.
        - А я не скажу ей, что ты пялишься через камеры на её зад, когда она пыхтит с железом, пускаешь слюни и дро…
        - Лекс, блядь!
        Снова начинаю хохотать. Ну как такой брутальный пацан и вдруг превращается в бородатый цветочек с сердечками в глазах при одном взгляде на таранку.
        - Ладно, - пора закругляться. - Во сколько она обычно заканчивает?
        - В шесть пятнадцать. В половину у неё автобус, - отвечает Сева, всё ещё недовольно глядя на меня. - И смотри там, Лекс! Чтобы без…
        - Да понял, понял. Не дрейфь, Сева. Не обижу я твою змейку.
        16
        Между торцевой частью здания и выездом на трассу подрезаю девушку, спешащую по тротуару на остановку.
        - Садись. Прокатимся, - приглашаю, опустив стекло.
        Встрепенувшись, девчонка делает шаг назад и округляет глаза. Но потом во взгляде мелькает узнавание, и она злобно прищуривается.
        - Ты рехнулся совсем? Катись отсюда, кобель недоделанный, - сучка плюётся ядом и торопится дальше по тротуару.
        Вздыхаю, сжав нервы в железный кулак, и медленно еду рядом.
        - Лиза, - говорю как можно более спокойно. - Я хочу поговорить. Пожалуйста, - чувствую, как скрипят зубы, - Я тоже умею быть вежливым.
        - Ага, - огрызается она, продолжая быстро идти. - А зрачок тоже сфинктер, я в курсе.
        Ну всё, овца, ты меня достала. Я же пытался по-хорошему. Сева, прости.
        - Просто передай Яне, она забыла в клубе, - открываю рядом с собой пассажирскую дверь и протягиваю свои же часы.
        Таранка останавливает и недоверчиво смотрит, но потом, фыркнув, наклоняется и протягивает руку в машину. Попалась. Я хватаю её за запястье и затаскиваю резко внутрь. Она даже и охнуть не успела, как я захлопнул дверь и заблокировал замки. Что ж, сама не хочешь по-хорошему.
        - Ты чокнутый козёл! - у меня, кажется, перепонки сейчас лопнут от её визга. - Какого хера?! Это похищение! Выпусти меня!
        Так. Всё.
        - Слушай ты, - хватаю девчонку за грудки и притягиваю её нос к своему. - Если сейчас же не заткнёшься, я сделаю с тобой то, о чём ты подумала, а потом оставлю в ближайшей лесополосе. И топать домой по ночной трассе тебе не понравится.
        Кобра затихает, но дышит часто-часто. Действительно испугалась. Может, я немного и перегнул палку, ну да и хрен с ним. Переживёт.
        Отпускаю и берусь за руль, а она ошарашено откидывается на спинку сидения и обхватывает себя дрожащими руками.
        - Ты псих, - говорит едва слышно.
        - Знаю.
        Решаю дать ей немного успокоиться, а пока бесцельно петляю по городской трассе, потом выруливаю на объездную.
        - Куда ты меня везёшь? - спеси, однако, поубавилось у неё.
        - Просто катаюсь. Будешь послушной девочкой - отвезу домой потом.
        - Что тебе нужно?
        - Поговорить. О бестолочи.
        - О ком? - непонимающе смотрит на меня.
        - О своей сводной сестре. Не прикидывайся тупой.
        Мы проезжаем мимо заправки, и Лиза засматривается на светящийся разноцветными огоньками автомат с напитками.
        - Я хочу выйти за кофе.
        Хитрожопая. Решила истерику устроить, развопиться о похищении.
        - Я принесу.
        Останавливаю машину и выхожу, заблокировав двери. Покупаю в автомате два стакана кофе. Какой там бабы любят? Латте, наверное. Ей бы просто молока после трени, но это не моё дело.
        - Держи, - протягиваю стакан, усевшись обратно в машину. - Успела полицию вызвать?
        - Нет, - бурчит, насупившись, таранка и принимает стакан. - Телефон сел. Что ты хочешь знать?
        Вывожу машину на трассу и еду не спеша. Я много чего хочу знать, но есть и первостепенные вопросы.
        - Расскажи мне о нападении.
        - А сам у неё спросить не хочешь? - снова ершится девчонка, складывая губы недовольной уточкой.
        - Не умничай. Я помочь хочу.
        - И чем это? - презрительный смешок срывается с дерзкого рта офтальмологши, и я начинаю сердиться на Севу, за то, что он не приструнил девчонку. Много она себе позволяет.
        - Так. Мы сейчас вернёмся к разговорам о лесополосе и предваряющих поездку туда действиях, если ты не прекратишь выёбываться. Яна мне рассказала о нападении, но, подозреваю, что не всё. Это случилось в сквере Победы? В том, что недалеко от вашего дома?
        - Да.
        - Подробнее.
        Подружка бестолочи сначала ломается, строя из себя верную собачонку, но мой многообещающий взгляд помогает ей решиться на более содержательный рассказ.
        - Яна тогда подрабатывала на станции скорой помощи, и поздно возвращалась одна через сквер. На неё напали трое бандитов, ограбили и избили.
        - Сильно избили? Она сказала, что несколько раз ударили.
        - Сотрясение, хоть и лёгкое, перелом руки и разбитые губы и бровь.
        Твою ж мать. Таранка замолкает, и я тоже молчу. Чувствую, как злость на уродов начинает крушить кости. Я найду тварей и буду выдирать их гнилые зубы медленно по одному, пока свиньи не начнут ссать от боли кровью.
        - Лиза, скажи, - говорю ровным голосом, надеясь, что подруга подтвердит слова Фоминой. - Они её изнасиловали?
        - Нет. Но…
        И дальше мой мозг от её рассказа тонет в чёрной жиже бешенства и ненависти. Даже медленное расчленение не сможет утолить этот голод, это желание наказать, стереть с лица земли. Костяшки белеют на сжатых на руле пальцах. Кажется, будто машина тоже сейчас взмолится просьбой отпустить.
        Ненавижу.
        Им пиздец.
        - Почему они её отпустили? - слышу свой голос как из могилы.
        - Яна говорила, что из кустов выскочила огроменная псина и накинулась на уродов. Одному вцепилась в лицо, щёку откусила вроде бы. Пока придурки спасали своего товарища, Янка смогла убежать и добраться до стоянки такси.
        Откушенная щека - уже примета. Отлично.
        - А что полиция? Хотя бы пса нашли?
        - Мне кажется, не особо они и старались. Сквер давно имеет дурную славу, но никто особо ничего не предпринимает.
        - Так какого же хера она там попёрлась одна?
        - Саша не успел, - Лиза пожимает плечами, а в моей голове имя блядского рафинированного пидора начинает гореть красным. - А Янка такая Янка. Решила, что и сама справится.
        Всё что я хотел узнать - узнал. Пора вернуть офтальмологшу домой. Предупредил, что бестолочь не должна знать о нашем разговоре. Таранка покривлялась, но согласилась.
        - Если что-то случится - звонишь мне, поняла? - останавливаю машину за углом дома.
        - Ладно. Только теперь я чувствую себя предательницей. Подруги так не поступают, понимаешь? Хотя о чём это я? Тебе же срать на подобные вещи, да, Шевцов?
        - Именно. Дуй, давай, домой.
        - Катись уже, придурок.
        - И ещё, - говорю уже вслед. - Ты, когда булки качаешь, если хочешь рельефную фактуру, выполняй всё медленнее. В этом отличие женских и мужских тренировок.
        Сначала таранка смотрит удивлённо, а потом тычет мне фак и быстро улепётывает. Правильно, а то я могу и выйти. И прости, Сева, чуть не сдал тебя с твоими камерами и влажными фантазиями.
        Теперь надо домой. В тишине своего нового обиталища подумать, что делать со всей этой хернёй дальше.
        17
        Последние две недели прошли в сумасшедшем темпе. Работа, работа и ещё раз работа. Дневные смены и ночные дежурства слились в единую какофонию, а всё потому, что Зоя Ивановна укатила на симпозиум в северную столицу, и мне пришлось отдуваться за двоих. Но вот наставница вернулась, а я теперь с нетерпением ожидаю свои два полноценных, законных выходных.
        - Ян, - в ординаторскую протиснулась голова Копыловой. - Там тебя Звягин из нашего отделения ждёт, говорит, ты ему разговор обещала.
        Я подвожу глаза к потолку. Этот Звягин просто неуёмный стареющий прилипала.
        - Скажи, что психиатр к нему вопросов не имеет, пусть передаст с медсестрой выписку на печать и подпись.
        - Так, может, сама ему и скажешь?
        - Нет! - сбавляю тон и умоляюще смотрю на подругу. - Нет, Лиза, пожалуйста, избавь меня от него.
        - Должна будешь, - подруга искристо улыбается и подмигивает. - Ты домой сейчас? Есть планы на вечер?
        - Да, есть - мечтательно улыбаюсь. - Ты, лайт-пиво и пицца.
        - Фу, Фомина, какие вредности!
        - Ты обещала чит-мил в обществе подруги!
        Лизка дразнится, высовывая язык, но соглашается. Только предупреждает, что приедет позже, потому что Миронов, истинная сволочь, свалил с какой-то медсестрой в кафетерий, а все документальные тяготы свалил на Лизку.
        Разобравшись с оставшимися историями и подписав выписку Звягина, я засобиралась домой. Вымыла кружку, убрала её в шкафчик подальше, а то кто-то в последнее время повадился пить из неё чай. Повесила на плечики халат и выключила компьютер.
        Уже когда я выходила из ординаторской, в сумке ритмичной мелодией отозвался мобильник. Покопавшись, я выудила смартфон и с радостью обнаружила, что звонит Виктор. С ним мы как-то в последние пару лет общались больше, чем с мамой.
        - Да, дядь Вить, - я прижимаю плечом телефон, а сама пытаюсь набросить плащ. Время поджимает, и хотелось бы ещё успеть в булочную возле рынка.
        - Привет, ягодка, ты отработала? Или снова за всю больницу работаешь?
        - Нет уж, - смеюсь. - Довольно с меня уже, уже выбегаю.
        - Янка, я тебя сейчас заберу. Уже подъезжаю.
        - Хорошо.
        Я сбрасываю звонок и топаю к лифту. Голос у Виктора спокойный, значит, ничего плохого не случилось. Может, просто мимо по делам фирмы ехал.
        На улице я глубоко вдыхаю. После стойких больничных запахов свежий осенний воздух кружит голову. Осень уже, однозначно, берёт своё, и приходится запахнуть плащ плотнее, прячась от пронизывающих порывов. Недавно прошёл дождь, и влага пробирается за пазуху, заставляя поёживаться. Но в целом приятно оказаться на улице после почти десяти часов пребывания в помещении.
        «Ленд Крузер» отчима тормозит прямо возле ворот госпиталя. Виктор открывает заднюю дверь и улыбается.
        - Здравствуй, Степан, - залезаю в тёплый салон и здороваюсь с водителем. - Дядь Вить!
        Мамин муж, ставший мне настоящим родителем, даже большим, наверное, чем она сама, крепко сжимает меня в объятиях и целует в макушку.
        - Привет, малявка, - добродушно улыбается. - Всех психов вылечила?
        - Как грубо! Тем более, это не психиатрическая лечебница, а военный госпиталь!
        - Ладно-ладно, - Виктор примирительно поднимает ладони. - Прости, защитница.
        Машина выезжает на трассу, и мы с Виктором обсуждаем последнюю поездку к его матери в небольшую деревеньку. Светлана Матвеевна - замечательная женщина, бодрая и активная в свои годы, оказывается, недавно звонила и передавала мне привет.
        - Яна, у меня к тебе дело, - отчим немного смущённо трёт бровь.
        Я смотрю вопросительно, и внутри становится как-то тревожно.
        - Мы с Наташей сегодня улетаем в Цюрих на важные переговоры по предстоящей сделке. Самолёт уже через полтора часа.
        - Так.
        - Я только что из клуба, где работает Лёша, был у него и дома - не застал ни там, ни там. И телефон отключён.
        - Уверена, с ним всё нормально. А телефон просто сел, - пожимаю плечами, мало ли где может забуриться Шевцов-младший.
        - Да я и не волнуюсь, просто мне ему срочно надо передать документы, - Виктор достаёт из кожаной папки жёлтый бумажный пакет, - для него это важно. И срочно. Могу я оставить их у тебя, а Лёшка заберёт тогда? До самолёта попробую ещё набрать его.
        Ну не могу же я отказать отчиму в таком плёвом деле? Как ни крути, а мы с Шевцовым-младшим теперь какая-никакая, а всё же семья.
        - Хорошо, - соглашаюсь, улыбнувшись.
        В булочную я так и не забежала, поэтому по приходу домой решила испечь блинчиков. Лизка придёт через пару часов, так что я успею приготовить десерт и заказать пиццу. Вредный пятничный ужин не добавит особо лишних кило ни мне, ни уж тем более подруге.
        Звонка ни от Шевцова, ни от Виктора так и не поступает. Я время от времени поглядываю на экран, и делаю это всё чаще. Даже злюсь на себя. Мне должно быть всё равно. Но Виктор же сказал, что документы важные. Мало ли с чем это связано. Отчим бы не стал дёргать меня по пустякам.
        Я сама несколько раз набираю Алексея, но робот твердит, что в данный момент связь с абонентом отсутствует. Ещё и Лиза написала, что задержится ещё на час. Время уже подбегает к шести, а на улице почти стемнело. Но ведь ещё не поздно, да и автобусы ходят. И я решаю сама отвезти документы Шевцову.
        Звоню в клуб, где мне администратор сообщает, что сегодня в «Чёрном Драконе» проходила инвентаризация, занятий не проводилось, а персонал уже разошёлся, и я чудом застала её. Наверное, эта та самая Соня, что с таким неприятием смотрела на меня в прошлый раз.
        В записной книжке нахожу адрес, где сейчас проживает мой сводный брат, хорошо, что тогда записала номер и адрес, что мне сообщил Виктор, когда я искала Алексея. Ехать далековато, однако. Но ничего, до центра можно на автобусе, а там такси возьму. Просто отдам документы и уеду. И буду со спокойной совестью коротать вечер в обществе Копыловой и Марвелл.
        18
        Такси остановилось у двенадцатиэтажного дома в новом жилом комплексе. Красивые высотки стоят большим многоугольным кругом, заключая в свои объятия огромную детскую площадку, небольшой парк с аллеями и несколькими беседками и небольшой спортивный стадиончик с баскетбольной площадкой и уличными тренажёрами.
        Я прижимаю пакет с документами к груди и вхожу в широкий подъезд, больше напоминающий холл какого-нибудь отеля. Натыкаюсь на вопросительный взгляд консьержки.
        - Здравствуйте, я к Шевцову в сто восьмую. Мне нужно передать документы.
        Консьержка кивает, что, видимо, должно означать присутствие хозяина дома, а потом записывает в журнал посещений мои паспортные данные. Не знала, что в таких домах всё так серьёзно.
        И уже поднимаясь на лифте, я вдруг думаю, что ощущаю себя как-то глупо. Припёрлась к Шевцову домой без звонка и приглашения. А если он не один?
        Ругаю сама себя. Глупость же какая. Я делаю Алексею одолжение, вот и всё. Отдам и уйду.
        Когда двери лифта разъезжаются, я ступаю на кафельный пол, настолько чистый и блестящий, что поражаюсь. Наверное, жить в таком месте стоит недёшево. Хотя чего я ожидала от сына Виктора Шевцова. По правде признаться, я бы и сама легко могла жить в подобном доме, Виктор бы не поскупился, попроси я его. Мало того, сам не раз сетовал, что я отказываюсь от помощи. Но это ведь не главное. Мне хорошо с Лизкой в нашей квартире в обычном доме.
        Лестничная клетка расходится в две стороны, на каждой из которых виднеются по три двери. Едва я шагаю в одну сторону, как навстречу мне, едва не сбив с ног, выскакивает высокая блондинка. Её лицо кажется смутно знакомым. Мы точно где-то встречались, но я не помню, где. Да и девушка посмотрела на меня так, будто тоже знает. А потом смерила презрительным взглядом и гордо прошествовала к лифту.
        Когда за красоткой закрылись двери лифта, я прошла к двери с номером сто семь. Почему-то замешкалась, вдруг сообразив, что девушка, скорее всего вышла именно отсюда. Не факт, конечно, но думаю, так оно и есть.
        Дверь напротив приоткрылась и из неё высунула нос невысокая женщина в многослойном халате из розовой органзы и атласа. Такой себе прямо карикатурный персонаж, только бигудей на голове не хватает. Она сощурила на меня свои глаза и недовольно прошептала:
        - Кобелина. Лучше бы к моему Стаське ходили.
        Через пару секунд за ней выглянул невысокий небритый парень с копной рыжих волос.
        - Ма! Зайди, - сердито проговорил он. - Это тебя не касается.
        - Касается - не касается, - прошипела женщина в ответ. - Ты у меня вон какой. И умный. А они всё к этому разрисованному шастают. Ну и правильно! Не нужны нам шалашовки дешёвые.
        - Извините, - пробубнил парень, покраснев. - Мама не здорова.
        И захлопнул дверь.
        Здорова эта женщина или нет, но я почувствовала, как щёки начинали гореть. Неприятная встреча стала пусковым механизмом для волны смущения, которую я так старалась подавить. И, почему-то, горечи.
        - Так и будешь стоять у двери?
        Я оборачиваюсь к двери, но на её месте уже вижу сводного брата, что стоит в своей любимой позе, в которой я встретила его впервые - опёршись на косяк двери и сложив руки на груди.
        - Привет, - говорю, пытаясь смотреть ему в глаза.
        В глаза, а не на обнажённый торс, покрытый татуировками. Я уже неоднократно отмечала про себя, насколько Алексей изменился внешне за эти шесть лет. Он и мальчишкой был весьма внушительных размеров, выглядел старше своих лет. Но сейчас это просто гора мышц, покрытых гладкой блестящей кожей. Будто он недавно из душа или после тренировки, или… Щёки запылали ещё ярче, едва я представила Шевцова и ту красивую девушку. Ну что за чёрт? Я просто пришла отдать документы. И мне абсолютно всё равно.
        И всё-таки после душа. Запах свежего цитрусового геля нельзя спутать ни с чем. Кажется, от Лекса и раньше пахло чем-то похожим.
        - Виктор до тебя не дозвонился, - отмираю, вспомнив, зачем пришла. - Сказал, что-то важное. Вот.
        Протягиваю пакет с документами, но Шевцов как-то уж слишком мало ими интересуется. Продолжает сверлить меня взглядом.
        - Спасибо, - наконец говорит он и забирает пакет. - Заходи.
        Алексей немного отходит от двери, приглашая в полутёмный коридор.
        - Нет, мне уже по…
        Но договорить я не успеваю, потому что Шевцов - это Шевцов. Он берёт меня за запястье и просто затаскивает в квартиру.
        19
        Пока я в растерянности топчусь у порога, Алексей проходит в кухонную зону.
        - Когда ты ела? - слышу голос и пиликанье открывшегося холодильника.
        Спорить о том, что мне пора, с Шевцовым бесполезно, поэтому я отвечаю:
        - Спасибо, я не голодна. Достаточно кофе.
        - Я не спросил тебя, голодна ты или нет. Я спросил, когда ты ела.
        - В обед, - отвечаю честно и снимаю обувь.
        В квартире у Шевцова так, как я и ожидала увидеть. Ремонт под стать самому дому и его хозяину. Соединение в интерьере холодного цвета стали и красного бархата мягких поверхностей - штор, кресел, дивана, небольшого ворсистого ковра в центре гостиной зоны - создают приятное впечатление, но вместе с тем напоминают не терять бдительность. В квартире царит абсолютный порядок и чистота, но в то же время нельзя сказать, что помещение нежилое. На обувной полке стоит мужская обувь, на вешалке несколько курток и сложенный зонт, на столике в зоне гостиной лежит вниз страницами раскрытая книга. И мне становится до зубовного скрежета интересно, что это за произведение. Что вообще может нравиться такому парню, как мой сводный брат? Детективы? Фантастика? А может быть Шевцов предпочитает классику? Или это вообще не художественная литература…
        Хотя, что же я хотела увидеть? Журнал с голыми девицами? Возможно, но весьма сомнительно. Алексей и в школе хорошо учился, один из лучших сдал экзамены, так что ничего удивительного, если ему нравится серьёзная литература.
        Звонкий сигнал микроволновки, оповестивший, что она выполнила свою работу, заставлет вздрогнуть и поторопиться в кухню. В этой части квартиры сталь и красный ещё дополняются чёрным. Я присаживаюсь за островок на высокий барный стул, пока Алексей извлекает из микроволновой печи блюдо с разогретой едой. Надо сказать, пахнет отлично, и мой желудок сжимается в предвкушении.
        Шевцов ставит передо мной небольшое овальное блюдо и кладёт приборы.
        - Ешь.
        Только и всего, даже без комментариев, что не отравлено, как в прошлый раз.
        - Тоже сам готовил? - я беру вилку и отделяю себе кусочек запеканки.
        - Я всё готовлю себе сам.
        Алексей садится напротив, налив себе стакан воды.
        Рисово-мясная запеканка оказывается очень вкусной. Нежное мясо, сыр, зелень и рис - довольно простое сочетание, но в то же время очень нежное на вкус, которое мало кого оставит равнодушным. Шевцов и кухня - очень неожиданно.
        - А сам почему не ешь? - отправляю в рот ещё одну порцию, чувствуя себя под прямым взглядом парня неловко.
        - Недавно поел.
        Да, точно, у него же была гостья. Наверное, состоялся романтический ужин. Думаю, из Лекса так себе романтик, ну а вдруг эта красивая блондинка смогла разбудить доселе спящие чувства в нём.
        При воспоминании о девице, которую я встретила в подъезде, аппетит как-то резко пропал, хотя запеканка не стала от этого менее вкусной, конечно же.
        - Поставлю чайник, - Алексей снова встал и отошёл к плите.
        К своему стыду, я прилипаю глазами к его обнажённому телу. К по-богатырски широким плечам, к правильной линии позвоночника, с обеих сторон поддерживаемого выпуклыми буграми сильных мышц. К странной снежинке, выбитой на левой лопатке. К совсем коротким на затылке, но беспорядочно взлохмаченным на макушке тёмным волосам.
        Как мужчина, Шевцов безупречен, и это бесспорно. И девушка, что только что упорхнула из его квартиры, это полностью на себе прочувствовала совсем недавно.
        Алексей возвращается с двумя чашками дымящегося кофе и ставит их на стол. Снова садится на стул. Внимательно смотрит, лениво откинувшись на спинку.
        И меня берёт злость. На свои глупые мысли, на непонятное покалывание на коже, где скользит его внимательный взгляд. На совсем уж глупое желание пить этот кофе медленно, не торопясь.
        - Ты бы оделся, - говорю резче, чем хотела. Не к чему проявлять своё раздражение, когда тебя пригласили вкусно поесть.
        - Мне не холодно, - Шевцов пожимает плечами, не отрывая от меня глаз.
        Издевается? Или действительно не видит в этом проблемы?
        - Как знаешь.
        Ну а что ещё я должна ответить. Опускаю глаза, внезапно заинтересовавшись абстрактным узором пенки на кофе. Так странно, что мне хочется уйти и остаться одновременно. Уйти, чтобы он перестал так внимательно рассматривать меня, чтобы перестать видеть тени чужих рук на его коже, чтобы, наконец, свободно начать дышать. Но вместе с тем мне очень странно, потому что сейчас общаемся почти нормально. Насколько это вообще возможно. Мне интересно, что в том жёлтом конверте, интересно, какая книга лежит на его столе, мне просто интересно, можем ли мы в принципе построить хоть какое-то подобие, если не дружбы, то дальне-родственных отношений.
        - Кстати, - вдруг вспоминаю, что кроме документов от Виктора принесла ещё кое-что. - У меня для тебя есть ещё один конверт. Вот, держи.
        Я выуживаю из сумочки ещё один небольшой конверт, на котором красивым почерком выведено «Моему А». Сдвинув брови, Шевцов берёт конверт и смотрит на надпись. Он проводит пальцем по петле на прописной букве «А», и я вижу, как белеют его сжатые губы и натягиваются желваки. Мощные голые эмоции, которые он так пытается скрыть.
        - Откуда это у тебя? - спрашивает Шевцов осипшим голосом.
        - Твоя мать передала за две недели до своей смерти. Врач сказал, это был последний раз, когда она была в себе.
        - Что ты делала у моей матери?
        Вопрос задан довольно грубо, и я теряюсь с ответом. Что я там делала? Пыталась найти в своей голове после всего, что случилось со мной по вине сводного брата, какой-нибудь мост к тому единственному, что делало его живым человеком, а не бездушным монстром. А ещё пыталась подавить собственное чувство вины, потому что знала, что моя мать приложила руку к поспешному отъезду Алексея. И сделала это ради меня.
        - Ты уехал, и я подумала…
        - Иногда ты слишком много думаешь.
        Алексей резко встаёт со своего стула и отходит к окну, сжимая конверт с письмом в сильной ладони. Долго молча смотрит в окно, а я застываю сзади, так и продолжаю сидеть за столом, не решаясь напомнить о себе. Он справляется с эмоциями, связаными с одним из самых близких для него людей. Мать, которую он с восьми лет постоянно терял, и которая возвращалась лишь на пару часов в месяц, а потом снова его бросала. А потом ушла навсегда.
        Вижу, как Шевцов тянется к виску, надавливает на него. Жест интуитивный, но мне говорит о многом. Головные боли после травмы так и не прошли. И это тревожный знак.
        - Лёша, ты как себя чувствуешь? Почему молчал, что голова так и болит? - осторожно спрашиваю, подходя ближе.
        - А почему ты молчала о письме несколько недель? - он резко разворачивается, и мы оказываемся слишком близко.
        - Я просто…
        - Наблюдала, не съехал ли я с катушек, и не добьёт ли меня письмо от матери, не так ли, доктор?
        Обращение было сказан таким уничижителным тоном, будто речь шла о самой недостойной профессии. Стало обидно, но… Алексей прав. Я была не уверена, насколько он эмоционально стабилен, каков уровень посттравматического стресса, и видела в письме лишний раздражитель. И сейчас под его тяжёлым взглядом чувствую себя отвратно, понимая, что в его отношении это было низко.
        - У тебя головные боли, тебе нужна помощь, - говорю с нажимом, пытаясь игнорировать его выпад. - Лёша…
        - Так выпиши мне рецепт, если хочешь помочь. То дерьмо, что предлагают в аптеке без рецепта, меня уже не берёт, - зло отвечает Шевцов, испепеляя меня своим тёмным взглядом.
        У Шевцова столь мощная энергетика, что меня бросает в жар, а сердце начинает стучать быстрее. Ещё быстрее, чем когда я переступила порог его квартиры.
        - Прекрати кричать на меня, - пытаюсь оставаться спокойной. - Всё не так просто. Я не могу просто взять и выписать тебе рецепт на сильнодействующие вещества.
        - А что же ты тогда можешь? - шипит Шевцов, и по характерному мышечному напряжению я вижу, что ему и правда не очень хорошо.
        - Ещё раз скажу: перестань кричать на меня, и я попробую помочь.
        Я протягиваю ладони и прижимаю пальцы к его вискам, легко надавливаю, проводя большими пальцами немного вверх, а потом за уши. Такой массаж должен ослабить напряжение, и боль ослабнет.
        Шевцов сначала изумлённо дёргается, но потом затихает и прикрывает глаза.
        - Расслабься, - тихо шепчу. - Это должно помочь.
        20
        - Лучше присядь.
        Алексей повинуется и опускается на стул прямо тут, у подоконника, откидывается на спинку и прикрывает глаза.
        Я становлюсь сзади и запускаю пальцы ему в волосы. Классический массаж от головной боли всегда начинается с поглаживаний. Массирую ото лба к затылку круговыми движениями, чувствуя, как отступает напряжение под моими пальцами, а дыхание парня становится более размеренным и глубоким. Когда нажимаю на точки на лбу, в ответ слышу тяжёлый выдох, граничащий со стоном. Вот, где концентрируется его боль.
        Кажется, мне и самой не помешало бы дышать глубже, потому что кончики пальцев покалывают, а голова начинает слегка кружиться. Касаться Алексея странно и… Кого я обманываю? Касаться его приятно. И сохранять профессионализм чрезвычайно трудно. Хочется одновременно и отдёрнуть руки, и приложиться полностью всеми ладонями, почувствовать жар мышц на груди, провести по обнажённой спине, рисуя пальцем контуры остроконечной снежинки.
        От собственных мыслей на лбу выступает испарина, а внутри что-то противно начинает ныть. Господи, о чём я только думаю? Совсем помешалась уже! Ему больно, и я просто хочу помочь.
        - Опусти голову на грудь, - командую, переходя к окончанию ременных мышц шеи возле головы.
        Шевцов выполняет, давая мне возможность промассировать вдоль позвоночника и трапецевидную мышцу. Сделать это непросто, приходится приложить усилия, потому что создаётся впечатления, что мышцы эти вытесаны из камня.
        - Колоссальное напряжение, - констатирую, чтобы отвлечься, - не удивительно, что у тебя так часто болит голова. Постарайся опустить плечи, лучше на выдохе.
        С максимальной силой нажимаю большими пальцами с обеих сторон от позвоночника между лопатками и веду их вверх, возвращаясь к вискам, но тут мои руки перехватывают большие ладони.
        - Хватит, - осипло говорит Шевцов и отводит мои ладони в стороны, всё ещё не отпуская. - Мне уже лучше. И… спасибо.
        Он замирает, всё ещё держа мои руки в своих больших и тёплых, как сзади я вдруг слышу шорох и чьё-то тяжёлое дыхание. Мы не одни? Испуганно поворачиваюсь и вдруг пугаюсь ещё сильнее: передо мной стоит огромный чёрный пёс и тяжело смотрит своими жёлтыми умными глазами.
        - Бэтмэн, ко мне, - командует Шевцов, и пёс, склонив голову, послушно выполняет приказ.
        Пёс подходит, лижет руку хозяину и укладывается у его ног.
        - Ты боишься собак? - спрашивает Алексей, заметив мой ступор.
        - Да, есть такое, - киваю, боясь пошевелиться. - Не знаю, чего от них ожидать. Хотя собаки, как и люди, бывают разными. И поступки у них тоже разные.
        Я вспоминаю, что именно похожая собака спасла меня год назад в парке. Она внезапно выскочила из кустов и набросилась на самого крупного мучителя, вгрызлась ему в лицо. Пока его дружки пытались помочь, я смогла убежать, добраться до стоянки такси за сквером. У одного из нападавших был нож, и уже издалека я слышала громкий скулёж. Возможно, собака поплатилась жизнью за помощь мне. Хотя, полицейские сказали, что трупа не было, только собачья кровь. Но мало ли, может, она уползла умирать в какие-нибудь кусты.
        - Не бойся, подойди, - Шевцов присаживается на корточки и кладёт ладонь псу на спину. Так властно и одновременно нежно.
        Они смотрятся вместе: мощный чёрный пёс и сильный мужчина. Оба опасные и непредсказуемые. Я засматриваюсь на них, сомневаясь. Но потом решаюсь принять приглашение. В память о той собаке из парка. Они с этим псом чем-то даже похожи.
        Медленно подхожу и осторожно протягиваю руку, но дотронуться не решаюсь.
        - Свой, - шепчет Алексей, обнимая собаку за шею.
        Пёс тянет носом и смотрит настороженно, встаёт на лапы и тоже делает шаг ко мне. Обнюхивает сначала ступни, колени, а потом становится на задние лапы, опираясь передними о мои бёдра и притрагивается мокрым носом к ладони. Кажется, всё это время я не дышу, лишь глазами наблюдая за действиями собаки.
        И тут пёс издаёт звук похожий на скулёж и ложится у моих ног, примостив огромную морду мне на ступни.
        - Вау, - резко выдыхаю, поражаясь собственной смелости.
        - Ты ему понравилась, - улыбается Шевцов и треплет собаку за ухом.
        А я засматриваюсь на эту улыбку. Такую искреннюю и открытую, когда свет идёт из самой души, заставляя глаза улыбаться вместе с губами. И такую редкую.
        - Откуда он у тебя?
        - Бэтмэн? - лёгким хлопком по крупу Алексей отправляет собаку на своё место. - Это итальянский мастифф, или ещё эту породу называют кане-корсо. Его долго увечили на подпольных боях, а после травмы просто выбросили на улицу, где он и слонялся какое-то время, а потом попал в приют. Там я его и нашёл.
        Вроде бы обычная история, но меня пробирает до костей. У Шевцова, вопреки тому, что мне неоднократно казалось, есть душа. И он открыл её такому же одинокому покалеченному созданию, как и сам.
        Алексей застывает в метре. Воздуха в помещении становится мало. Он густеет, и лёгким всё труднее втягивать его. Я чувствую, как у меня дрожит нижняя губа, и приходится её прикусить, чтобы Шевцов этого не заметил.
        - Чёрт! - неожиданно Алексей отворачивается, запустив пятерню в волосы. - Поехали, Яна, я отвезу тебя домой. И не смей заикнуться, что доедешь на автобусе.
        Внутри копошится какое-то странное сожаление. Я зажмуриваюсь на мгновение, чтобы прогнать непонятное марево. Кажется, я схожу с ума, когда нахожусь со сводным братом в замкнутом пространстве.
        - Хорошо, - отвечаю голосом, который едва узнаю. - Спасибо.
        Через пару минут я обутая и уже в пальто жду Шевцова у порога. Набросив на лёгкий свитер кожаную куртку, Алексей обувает кроссовки и выпускает меня из квартиры, распахнув дверь.
        В машине пахнет кожей и цитрусовым ароматизатором. Я плотнее запахиваю пальто и смотрю вперёд в лобовое.
        - Замёрзла? - спрашивает Алексей, что-то нажимая на приборной панели, отчего салон сразу же начинает заполняться приятным теплом.
        - Просто устала.
        И я не лгу. Трудный день. Неделя. Месяц. Хочется спать. И, почему-то, жалеть себя. Я обещала самой себе не сваливаться снова в яму депрессии, но осень, хоть и является моим любимым временем года, всё же наводит меланхолию и грусть. Только в этот раз добавилась какая-то странная томительная тревога.
        - Ты не против, если я дам небольшой круг? Надо заехать в клуб и кое-что забрать, - спрашивает Шевцов.
        - Да, конечно. В смысле я не против.
        Алесей сворачивает с центральной продольной трассы, и через десять минут мы подъезжаем к «Чёрному Дракону». Наверное, это место никогда не перестанет вызывать у меня дрожь.
        - Если хочешь, подожди в машине, - Шевцов отстёгивает ремень безопасности и открывает водительскую дверь.
        - Нет! - пугаюсь перспективы ожидать на тёмной стоянке. Пусть и в машине, но теперь ночь и темнота пугают меня сильнее, чем когда-то. - Я лучше пойду с тобой.
        Главную дверь Алексей открывает своим ключом. В тёмном коридоре едва виднеется стойка ресепшна, подсвеченная только сигнализационной коробкой. Далее в коридоре слабо светятся дежурные лампы.
        - Клуб сегодня закрыт на инвентаризацию. Занятий не было, - зачем-то поясняет мне Шевцов, но я уже знаю это от девушки, что говорила со мной по телефону. - На завтра срочно нужно закончить кое-какие отчёты, а я оставил флэшку в компьютере.
        В самом зале больше дежурных ламп, отчего мягкий свет рассеивается в полумраке, создавая странное впечатление. Почему-то вспоминаю школу в небольшом городке, где я жила с тётей Соней. Там мы однажды засиделись в кабинете после новогоднего капустника, и потом в полумраке коридоров пустынного храма науки было даже слегка жутковато. Нечто подобное мне ощущалось и сейчас.
        И тем не менее, я осталась ожидать Шевцова тут, пока он пошёл в свой кабинет за флэшкой.
        Я стою возле малого тренировочного ринга, глядя на свисающую до самого мягкого покрытия грушу. Наверху под потолком обращаю внимание, что она прикреплена к рельсе. Наверное, её можно передвигать в нужную сторону или вообще убирать с ринга. Интересно, а насколько она твёрдая?
        Не знаю, что за чёрт меня дёрнул, я сбрасываю кроссовки и пролезаю через ограждения, ступив ногами на мягкую, но довольно упругую вместе с тем поверхность. Интересно, каково это - чувствовать в себе силу и посылать её в грушу, представляя, что перед тобой кто-то, кого ненавидишь всем сердцем?
        Я прикасаюсь ладонью к прохладной поверхности груши, сжимаю кулак и… снова его разжимаю. Думаю, не смогла бы ударить. Даже если бы очень захотела. Я не умею этого делать.
        Сзади раздаётся шорох, и я оборачиваюсь. Шевцов стоит у ринга и смотрит так внимательно, что я чувствую себя воровкой, пойманной с поличным.
        - Я… - хочется оправдаться, но сказать нечего. - Я уже спускаюсь, извини, что забралась сюда без спросу.
        - Оставайся там.
        Алексей тоже сбрасывает кроссовки и запрыгивает на ринг. Я даже слова сказать не успеваю. Лишь наблюдаю, как он снимает с борта перчатки и надевает из на руки, закрепив липкие застёжки на запястьях. Не знаю, для какого спорта такие предназначены, но вроде бы точно не для бокса. Они больше похожи на перчатки велосипедистов - с открытыми пальцами и нижней частью ладоней.
        А потом Шевцов берёт ещё одни, на этот раз плотные и закрытые, как у боксёров, и протягивает мне.
        - Нет, - усмехаюсь. - Спасибо, не надо.
        - Надевай.
        - Лёша, не нужно, правда. Мне просто было любопытно, вот я и забралась сюда.
        С Шевцовым внезапно происходит метаморфоза, которых я всегда боялась. Передо мной вновь появляется тот самый Лекс - мой старший сводный брат, от которого у меня поджилки трясутся. Взгляд становится прямым и режущим, а голос звенит сталью.
        - Я сказал: надевай.
        И пока я непонимающе смотрю на эту перемену, он сам берёт меня за руку и надевает одну перчатку, а затем другую.
        - А теперь попробуй ударить.
        21
        И пока я непонимающе смотрю на эту перемену, он сам берёт меня за руку и надевает одну перчатку, а затем другую.
        - А теперь попробуй ударить.
        - Глупость какая-то. Я не буду.
        Я намереваюсь стащить с кисти перчатку, но меня останавливает насмешливый тон.
        - Да ладно, бестолочь. Может, пора уже научиться давать сдачи? Или так и будешь всю жизнь глотать сопли?
        Я не верю своим ушам. Нет, я бы им безоговорочно поверила, если бы каких-то полчаса назад не видела Шевцова с другой стороны. А теперь он стоит и открыто смеётся надо мной, издевается, выплёвывая в лицо такие неприятные слова.
        - Будешь прятаться по углам и вскидываться по ночам от кошмаров? - презрительный взгляд и насмешливый тон. Шевцов начинает медленно двигаться, обходит вокруг меня, отчего голова начинает кружиться. - И жалеть себя, как ничтожество.
        В груди начинает расти ком обиды и боли, я знаю, каким он бывает, как прижимает сердце, отчего становится нечем дышать. Я помню этот омут безучастности, из которого едва выбралась год назад. И не хочу снова туда, но слова Алексея будят этого спящего монстра.
        - Неужели тебе ни разу не хотелось дать отпор? Попробовать защитить себя? Ты же вся пропитана страхом, бестолочь.
        Я закрываю глаза. Не слушаю его. Не слышу. Не хочу проваливаться во тьму отчаяния. Я помню, когда страх - это я сама. Когда дрожащие изломанные пальцы, и тремор губ и опухшие глаза по ночам. Когда холод в груди от каждого шороха.
        - Прекрати.
        - Почему? Потому что тебя саму лечить надо. Правда, доктор?
        Шевцов останавливается сзади. Настолько близко, что я слышу его дыхание. Но тело впадает в ступор, отказываясь реагировать. Он убирает мои волосы на плечо, едва касаясь кожи одним пальцем. Кажется, будто я перестаю дышать.
        - Это я сломал тебя, я сделал тебя такой. Ещё тогда, шесть лет назад. Неужели ты не хочешь отомстить мне за это?
        - Я прощаю тебя, - выдыхаю еле слышно.
        Потому что я пытаюсь. Я не виню его в слабости своего духа. Только мы сами несём за себя ответственность.
        - Прощаешь? - тихий издевательский смешок. - А их ты тоже прощаешь?
        Это словно удар под дых, выбивающий воздух из лёгких. Закусываю губы, пытаясь сдержать всхлип, и чувствую на них соль и влагу.
        - Я знаю, что они с тобой сделали, знаю, чего ты боишься.
        Напрягаюсь всем телом, не удерживаюсь на краю пропасти и погружаюсь камнем в отчаяние. Знакомое и уютное. Привычное.
        - Замолчи! - затыкаю уши руками, неуклюже прижимая перчатки к голове. - Пожалуйста, замолчи!
        В груди разрастается паника, на лбу выступает холодный пот. Зачем он это делает? Зачем?
        Вдруг Шевцов крепко прижимает меня к себе, и я чувствую спиной рельеф его твёрдой груди. Одной рукой крепко держит за плечи, а вторая медленно скользит к низу живота. Внутри бьет импульс, истощая последние скудные запасы самообладания. Сердце бьётся под самым горлом, где-то в глотке. Шевцов будто сколочен из чего-то твёрдого и нерушимого, стального, пугающего.
        Дёргаюсь в его хватке, но, кажется, он даже не обращает внимания мои мышиные усилия. И тут же жалею об этом, потому что чувствую ягодицами его твёрдый член, упирающийся через одежду.
        - Надо было трахнуть тебя ещё тогда, когда я тебя купил. Хоть бы толк был какой-то.
        Внутри всё леденеет, застывает, индевеет. Холод сжимает внутренности. Не верю. Я помню его взгляд тогда, Алексей не причинил бы мне вреда. Он ведь действительно этого не сделал.
        - Ты чувствуешь его? Чувствуешь? - зло рычит Шевцов, вжимаясь ещё сильнее. - Это всего лишь член, бестолочь. Обычный мужской член, понимаешь?
        Хватает меня за плечи и резко разворачивает к себе лицом, а я пытаюсь спрятать глаза. Меня уносит в ту жуткую ночь.
        Удар хлёсткий и сильный. Щёку обжигает боль. Вкус крови во рту: металл и соль. И хочется выплюнуть, исторгнуть этот отвратный сгусток, да только губы спеклись и не размыкаются.
        - Открой рот, сука, - самый крупный из напавших надавливает мне на щёки шершавыми пальцами, от которых воняет сигаретным дымом. Я замечаю его грязные нестриженные ногти. - Под юбку мы тебе не полезем, не хочется мараться. А вот отсосать дадим, так и быть.
        Ободранные об асфальт колени нещадно саднят, из ран на свезённых ладонях сочится кровь. Голова гудит, будто что-то пытается проскрести череп изнутри. Меня заволакивает туманом ненависти и страха. Они убьют меня. Точно убьют. Но сначала унизят, опозорят, поиздеваются.
        По горлу поднимается тошнота, когда здоровила достаёт свой член и пытается ткнуть мне им в губы. Второй грязно смеётся, удерживая мою голову за волосы на месте. Мне больно и страшно. Отвлекают лишь ногти, которые я вдавливаю в собственную кожу, в раны на ладонях.
        Я до хруста сжимаю зубы и зажмуриваю глаза, и снова на меня обрушивается удар.
        - Строптивая блядь! - шипит здоровяк, хватая меня за горло. - Посмотрим, как ты откроешь свой рот, когда станешь задыхаться.
        Он начинает сжимать горло. В ушах появляется звон. Сначала тихий, но он усиливается. Я цепляюсь руками за руку, сжавшую моё горло, скребу ногтями, но облегчения это не приносит. Красные пятна начинают расплываться перед глазами.
        И тут внезапно всё заканчивается. Валюсь на землю, жадно вдыхая живительный воздух. Рядом какая-то возня, рычание и мат. Огромное тело собаки придавило моего главного мучителя и терзает лицо, а другие напавшие пытаются спасти товарища. Пёс рычит и скалится, морщит нос, оголяя зубы, и снова вгрызается в плоть. Рвёт, раздирает, кромсает, давая мне возможность спастись.
        - Я знаю, что эти твари сделали с тобой! - Шевцов почти кричит, трясёт меня за плечи. - Ты же мертва с тех пор. Очнись! Выпусти своего зверя, Яна!
        22
        Воздух врывается в мои лёгкие, резко, как той ночью, заставляя голову закружиться.
        - Ты же узнала пса. Этот тот самый, который спас тебя в парке.
        Смотрю на сводного брата, понимая, что он прав. Я узнала чёрного гиганта, спасшего мне жизнь. Где-то внутри поняла, что этот пес, что сегодня лёг у ног Алексея - и есть мой спаситель.
        - И их я тоже нашёл. Заставил трижды пережить то, что пережила ты. Заткнул их блудливые члены друг другу в глотки.
        По телу проходит волна дрожи, потому что я ему верю. Каждому слову. Ведь он не шутит, я знаю, Шевцов действительно сделал то, о чём говорит. Из-за меня. Ради меня.
        - Только третьего ещё не нашёл. Но найду. Я тебе слово даю.
        Сглатываю. Смотрю в злые, ошалелые глаза и не пойму, что там вижу. Боль, злость, ненависть, жгучий огонь.
        - Только от этого легче лишь мне, но не тебе. Ты продолжаешь сидеть в своём коконе боли. Давай же, выпусти уже это!
        Алексей толкает меня в плечо. Я отшатываюсь, продолжая поражённо смотреть на него.
        - Сопротивляйся!
        Новый тычок куда ощутимее. Мне не удаётся устоять на ногах, и я валюсь на пол, больно ударившись плечом, но встать у меня не получается. Шевцов железной хваткой берёт сзади за шею и прижимает ещё ниже. Плечо простреливает болью.
        - Больно…
        - Больно? А дальше что? Ты должна научиться защищаться, должна научиться бороться.
        Я делаю вдох. Мне больно и стыдно. Обидно до желчной горечи во рту. Выровнять надсадное дыхание не получается, но я всё же набираю в грудь воздух. Ты добил меня. Сделал таким же чудовищем, коим являешься сам, Шевцов.
        Не знаю как, но мне удаётся вывернуться и вырваться. Может быть, он позволил. Поднимаюсь на ноги, глядя на сводного брата. Воздух горит, моя кожа плавится, внутри всё стекает расплавленным металлом. Я сжимаю зубы и что есть силы толкаю Лекса в грудь. Струны моей души лопаются с мерзким звуком, и я бью ещё раз. Потом ещё. И ещё.
        - Давай ещё. Резче, - Алексей движется аккуратно, прикрываясь от моих ударов. - Ты бьёшь вслепую. Хватит ярости. Бей точнее. Дыши ровнее.
        Он прав, я бью вслепую. Мне плевать, как и куда приходятся удары. Я просто выплёскиваю все те застаревшие слои, что накопились в моей душе.
        За отравленную юность.
        За то, что влюбилась.
        За то, что бросил одну.
        За то, что снова всколыхнул всё это во мне!
        Последний удар уходит в пустоту. Ноги подкашиваются, и я падаю на четвереньки прямо посреди ринга. А встать уже не могу. Бронхи сужаются, пропуская воздух со свистом. Где-то на периферии отмечаю, что Шевцов присаживается рядом и кладёт мне руку на спину.
        - Не могу… - едва выдавливаю. - Не могу дышать…
        - Сейчас.
        Лёша поднимает меня, взмокшую и обессиленную, на руки и спускается с ринга. Горло горит, а тело бьёт дрожь.
        Шевцов куда-то несёт меня, крепко прижимая к такой же взмыленной груди. Я слышу шум воды. Меня ставят на ноги, и я уже слишком поздно понимаю, что мы в душе. Не успеваю вздрогнуть, как на меня начинает литься вода. Я ожидала, что ледяные струи обожгут, но вода оказывается тёплой и приятной. Она нежит и расслабляет, делает одежду тяжёлой.
        Алексей продолжает крепко держать меня, прижимая к груди, гладит по голове и что-то тихо говорит. Но я не могу разобрать - шум воды не даёт.
        Происходят странные вещи. Я вдруг глубоко вдыхаю, наполняя лёгкие до отказа, ощущаю невероятную лёгкость, невесомость. Боже, как давно я не чувствовала себя такой свободной!
        Солёные капли на моих щеках смывает вода, а они всё катятся и катятся. Я утыкаюсь лицом в горячую грудь, сминая пальцами мокрую футболку.
        - Где ты был? - рыдания рвут горло, но приносят невероятное облегчение. - Мне было так страшно! Мой сводный брат, почему тебя не было рядом? Почему?!
        Не знаю, сколько проходит времени. Мы стоим и стоим. А вода льётся и льётся. И мне так спокойно в его объятиях. Наверное, я и правда безнадёжно больна, если после всего именно он - моя тишина.
        - Поцелуй меня, - отчаянно шепчу, желая этого сейчас больше всего на свете.
        В ответ полное молчание. А я всё жду. Упираюсь лбом в его подбородок, надеясь, что его губы найдут мои. Но этого не происходит.
        - Не сейчас, - едва слышен ответ, а потом Алексей выключает воду.
        Он протягивает мне полотенце и выходит из душевой, оставляя одну.
        Господи, какая же я дура! Становится стыдно за свой порыв. Но вместе с тем я благодарна Шевцову. Было сложно и больно, и я как врач такую терапию не приемлю. Но это подействовало. Ремни, стягивающие мою грудь столько времени, к которым я так привыкла, что уже не замечала их, наконец, ослабли. Пусть не исчезли вовсе, но только теперь я поняла, что не могла дышать свободно.
        А ещё я смертельно устала. Настолько, что с трудом стащила с себя мокрую одежду. Потом вытерлась мягким полотенцем и натянула на голое тело одежду, что сложил мне Алексей. Кажется, это его спортивный костюм. Велик, конечно, но не в мокром же мне ехать.
        - Вот, возьми, - в своём кабинете Алексей протягивает мне дымящуюся кружку чая, изумительно пахнущего мёдом и травами.
        Я молча принимаю и пробую на вкус. Приятный. Говорить не хочется - сил нет.
        - Следующая твоя тренировка в субботу в шесть. Работать будешь с Андреем.
        - Не думаю, что мне это надо, Лёша.
        - Надо. И ты сама это знаешь.
        Спросить, почему со мной он назначает тренироваться другого тренера, я не решаюсь. Может, Шевцов и прав - мне это не повредит. А может я просто не приду.
        В машине, едва я пристегнула ремень, почувствовала слабость. Нет, я и до этого была измочалена, но не до такой же степени, что голову не могу удержать. Догадка вспыхивает последней ясной мыслью.
        - Лёша, что… что было в чае?
        - Спи, бестолочь, ближайшие двадцать часов твоё тело будет активно восстанавливаться, и мозги ему тут не нужны.
        Как-то странно прозвучало это «бестолочь» в этот раз. Или это мой разум уже начал отключаться? Мягкий щелчок откинутого кресла - последнее, что я слышу, прежде чем меня затягивает в мягкую темноту.
        23
        Лекс.
        Таранка открыла дверь и замерла, выпучив глаза.
        - Так и будешь стоять или отойдешь в сторону и дашь пройти?
        Бестолочь тихо сопит у меня на плече, пока я сбрасываю кроссовки. Светлые волосы упали ей на лицо и едва заметно колышутся от дыхания.
        - Где её спальня?
        Офтальмологша тычет пальцем в сторону белой двери, не сводя с меня испепеляющего взгляда. Я отношу девчонку в комнату и перекладываю с рук на постель, она сразу же сворачивается, подтягивая коленки к груди. Защищается даже в глубоком сне, вызванном снотворным. Зависаю на приоткрытых губах, шумно выдыхающих воздух. Она попросила меня поцеловать её. И даже понятия не имела, что могло ожидать, согласись я. Сожрал бы и носков не оставил. Но что потом? Утром сгрызла бы себе ногти до локтей, сожалея. Возненавидела бы меня, а ещё сильнее саму себя.
        Подружка не сводит с меня глаз, пока я накрываю озябшие ноги бестолочи свисающим краем покрывала, а потом выхожу из комнаты.
        - Ты что с ней сделал, долбанный ты извращенец? - шипит, впиваясь цепким взглядом мне в лицо, когда мы оказываемся в коридоре.
        Дежавю прямо. Как только моя сводная сестрица умудряется находить подруг, готовых грызть за неё глотку.
        - Накачал наркотой, а потом изнасиловал, - спокойно отвечаю, натягивая кроссовки.
        - Ты дебил? - ещё сильнее вытаращив глаза и уперев руки в бока, спрашивает девчонка.
        - Ты полегче давай, подруга, - предупреждаю вполне серьёзно. Шутки шутками, а тон её меня уже задолбал. - Борзая через чур.
        Блин, если бы не Сева, уже бы давно объяснил этой мелкой занозе, как нужно с людьми разговаривать. И если он ближайшее время этого не сделает, то точно сделаю я.
        - Я серьёзно, Шевцов. Она ушла с работы и пропала, а поздним вечером ты приносишь её без сознания и в мужской одежде. И самое страшное тут, заметь, что приносишь её именно ты.
        - Не знаю, что тебе обо мне рассказывала моя сестрица, - складываю руки на груди. Телки такие тёлки. Слишком во многое посвящают друг друга. - Но…
        - Ей и не пришлось. Стоит тебя один раз увидеть, чтобы понять, какой ты придурок.
        - Ты вообще смертная?
        Начинаю закипать. Ещё ни одна овца со мной так не разговаривала. Даже моя заботливая мачеха и та слова подбирала, когда решила отправить подальше от своей дочери. А у этой борзометр, по ходу, зашкалило окончательно.
        Но, наверное, по моему лицу всё же поняла, что ждёт её, продолжи она в том же духе. Потому что вздохнула и притихла.
        - Что ты ей вкатал?
        - Ничего криминального.
        - Ну не мятный же чай с валерьянкой.
        - Не переживай. Всё с ней нормально. Проспит минимум до завтрашнего вечера, а потом сама тебе всё расскажет.
        Ухожу не прощаясь, спиной ощущая горящий взгляд тощей брюнетки. Даже хорошо, что у Фоминой есть такая подруга, есть, кто заботится о ней от чистого сердца. Её мамаша и в подмётки не годится.
        На улице вдыхаю холодный воздух до боли в лёгких. Усмехаюсь, своим мыслям. С днём рождения, Шевцов. Четвертак разменял, а так и плаваешь на обочине этой сраной жизни. На полях газетных полос. Армия - хорошая школа, вот только реальной жизни она не учит. И приходится тыкаться носом, как слепой котёнок. Котёнок, которому уже двадцать пять.
        Сажусь за руль тачки, купленной отцом и чувствую горечь где-то то ли в груди, то ли в горле. Я так не хочу. Я люблю отца и уважаю, но должен выбраться сам. И пока те пути, которые наметил, кажутся какими-то непроходимыми дебрями с кучей тупиков. Почему Хоминич так не желает расстаться с «Драконом», если эта баржа при таком управлении скоро утонет? И на мои предложения не отзывается. У нас есть ребята с большим потенциалом, но без финансирования им выше областных не прыгнуть. И есть люди, которые бы поспособствовали. Но Хоминич упёрся. Бухгалтерия тоже мутная какая-то. Нихера не пойму пока.
        Мысли переключаются на бестолочь. В какой-то момент думаю, что перегнул палку. Но нет. Так было нужно. Ей необходима исцеляющая боль, когда чтобы встать, нужно плашмя шлёпнуться на пол. Этому меня научили в армии, и за это спасибо. Сколько раз я видел, когда парни с боя возвращались не полностью. Ноги, руки, голова вернулись, а мозги - частично. И кому-то хватает ночи, чтобы прийти в себя, а кто-то так и зависает. И наш комвзвод научил возвращать таких. Им нужно почувствовать боль и шок в настоящем, чтобы призвать свою потерявшуюся часть. Это работало со всеми, в том числе со мной. Сработает и с ней.
        Домой приезжаю уже около одиннадцати. Просто хочется спать. Душ приходится сделать похолоднее, потому что я вспоминаю предыдущий душ. «Поцелуй меня…» Что же ты делаешь, девочка? Игры с огнём к хорошему не приводят. Но какая же она была тёплая. Мягкая и дрожащая. И как же хотелось сжать её тонкие запястья над головой и прижать к холодному кафелю, а потом стереть, вытравить из бестолковой башки те жуткие воспоминания о поглумившихся над ней уродах. Ведь я уверен, что рафинированный одноклассник так и не смог этого сделать. Вряд ли бестолочь дала за этот год к себе прикоснуться. И этого тоже стереть. В порошок. Тупой дятел, как можно было так это оставить? Почему он не встряхнул её и не заставил забыть о случившемся? Импотент херов.
        Выключаю воду и слышу лай Бэтмэна. Чего это он? Но потом понимаю, что в дверь стучат. Кого могло принести так поздно? Тем более мимо консьержа. Если это снова пришла Кристина, то надолго не задержится. Сегодня я вроде бы понятно ей объяснил цель наших встреч, и кто будет инициатором.
        Натягиваю брюки и шлёпаю босыми ногами к двери. Открываю и офигиваю.
        - Нихера себе бицухи! Ты служил на стероидном заводе?
        Должанов вваливается в квартиру, и мы крепко стискиваем друг друга в объятиях.
        - Как же я рад тебя видеть, Рома!
        - Чувак, отпусти, ты же полуголый. Мне как-то неудобно.
        Ржём, привычно стукнув друг друга в плечо. Ромыч и сам не одуванчик. Роста набрал после школы заметно, да и крепкий, явно в зал часто наведывается.
        - Ты прямо с самолёта что ли?
        - Ага. Дико хочу жрать и бухать, не каждый же день лучшему другу исполняется четверть века, - Ромка стаскивает с плеч дорогущий пиджак и бросает на диван вместе с кожаным портфелем, сдергивает галстук и закатывает рукава рубашки. - И если ты скажешь, что у тебя кроме спортпита и протеиновых батончиков ничего нет, то ты мне больше не брат, Лекс.
        Мы проходим в кухонную зону, и я сооружаю ужин посытнее. Ну и пузырь коньяка в придачу, конечно же. Ромка взъерошивает волосы и разваливается на стуле. Деловой франт, в костюмчике и с золотыми часами, а один хрен тот же шелудивый плут. Взгляд блядуна не спрячешь.
        - Ты давай три стакана, Макс тоже сейчас подвалит. Как только удовлетворит пару раз свою Нинку-балеринку.
        Радость от встречи с друзьями наполняет душу теплом. Как же, оказывается я по ним скучал. За шесть лет могло измениться многое, не спорю. У каждого теперь свой путь, но школьная дружба - это нечто святое, незыблемое.
        Ларинцев заявляется ближе к полуночи. Довольный, как кот, обожравшийся сметаны. Сверкает белозубой улыбкой артиста и быстро догоняется до нас с Ромычем. Ночь беспрерывного ржача и откровенных бесед, воспоминаний и ностальгии.
        - Слушай, Лекс, - говорит Должанов, немного напрягаясь, - а что с твоей сводной сестрой, ты виделся с ней или армия всё размыла и тебя теперь не торкает?
        - Первые пару лет мы присматривали за Снежинкой, когда ты уехал, - уже серьёзно сообщает Макс.
        Я вкратце рассказываю друзьям о том, что произошло с бестолочью. Опускаю дерьмовые подробности, но они и так понимают, о чём речь. Весёлая атмосфера рассеивается. Макс задумчиво треплет по холке сидящего у ног Бэтмэна. Должанов курит.
        - Как ты их нашёл?
        - Это было не трудно. В парке много шпаны и слухи ходят. А этот малыш, - указываю на пса, - пометил козлов. Только вот одного ещё не нашёл, того самого, что сломал ей руку, которого покусал Бэтмэн. Но найду. И порву суку на ленты.
        - Аккуратнее, - предупреждает Ларинцев, - чтобы сам потом не попал за прутья.
        - Да я аккуратнее, чем с целкой. Даже листва не шелохнётся.
        О себе ребята тоже рассказывают. У Макса отношения, и он аж светится, разбрызгивая вокруг зефир и дерьмо радужных единорогов, стоит только спросить о его пассии. Должанов продолжает жить жизнью свободного щеголя, иногда пощупывая своих и отцовских секретарш и помощниц.
        - А к отцу на фирму ты не хочешь? - спрашивает Макс. - Хотя бы на первое время.
        - Нет.
        Рассказываю о своих планах на клуб, но парни как-то странно переглядываются.
        - Я думал, ты с Ермолаем не особо ладишь. Особенно после выпускного, - неуверенно говорит Рома.
        - Не понял. А при чём здесь Антон?
        - Он вроде как немного ушёл в нелегальный бизнес, - Макс тоже закуривает. - Нелегальные бои - выгодное дело, хотя и рискованное.
        - Нелегальные?
        - Лекс, - серьёзно спрашивает Должанов, - кто тебя надоумил устроиться в «Дракона»?
        Ох Демьян, мать твою. Снова всплывает в мозгу сравнение с маленьким слепым котёнком, у которого вся морда в молоке. Только у меня в дерьме, потому что именно туда меня смачно макнули. Дальше парни могут мне уже ничего не говорить. Я может и отстал от жизни, но совсем не дебил. Вот откуда дыры в бухгалтерии и потоки в никуда, вот почему Хоминич выёбывается. Клуб - арена подпольных боёв, а нихера не трамплин для молодых спортсменов. Это ещё похлеще БДСМ-аукционов. И стоит за этим Ермолаенко. Чудесно, блядь.
        - Ты чего завис, Лёха? - осторожно спрашивает Макс.
        - Думаю.
        Я действительно думаю, что делать теперь со всем этим дерьмом. И такие ли это хреновые новости для меня или теперь могу подумать, как взять за жабры Антошку. Как говорится, всё что ни делается - всё к лучшему.
        24
        Просыпаюсь я постепенно. Скорее даже выныриваю из тяжёлого сна, свалившегося на меня не по доброй воле. Выныриваю и снова погружаюсь в вязкую темноту. Когда, наконец, окончательно пересекаю грань, чувствую, как горит затылок. Медленно оборачиваюсь, преодолев боль в прострелившем плече и натыкаюсь на внимательный взгляд светло-серых глаз подруги.
        - Привет, - хриплю не своим голосом.
        - Привет, - натянуто отвечает Лиза, продолжая изучающе смотреть на меня.
        Я абсолютно ничего не помню после того, как села в машину Шевцова. Он что-то добавил мне в чай, а потом, наверное, привёз домой. Представляю, как была шокирована Лиза, поэтому не особо удивляюсь, что она рассматривает меня словно в микроскоп.
        - Говори уже, - вздыхаю от ломоты во всём теле, потому что чувствовать это её молчаливое напряжение уже становится невмоготу.
        - Это ты говори, - Копылова оживает, её активная мимика возвращается, а взгляд перестаёт быть стеклянным. Теперь в нём плещется огонь праведного гнева. - Что этот козёл с тобой сделал? Яна, я почти сутки себе места не находила, пока ты тут спала! Хотела Саше позвонить, но передумала. Или стоило? Хочешь, сейчас позвоню?
        - Лиз, остынь, - прикрываю глаза, едва выдержав этот поток своим ещё не до конца проснувшимся мозгом, - Не надо Саше.
        Только не ему. Как бы это не звучало, но сейчас своего парня я хочу видеть меньше всего.
        - Я слушаю.
        - Я пока не знаю, что тебе сказать, - подтягиваюсь и сажусь на кровати, откинувшись спиной на подушку.
        - В каком это смысле? - Лизка в удивлении вскидывает брови.
        - Я не знаю, что мой сводный брат со мной сделал.
        - Он накачал тебя чем-то? Явно же накачал! - Копылова вскакивает на ноги и начинает мерять комнату нетерпеливыми шагами. - Притащил тебя без сознания, непонятно во что одетую. Надо было полицию вызвать! Надо было…
        - Лиза, успокойся, - приходится повысить голос, чтобы подруга меня услышала. - Ничего такого. Он…
        Либо заставил жить, либо добил окончательно. Это я пойму скоро. Стрессовая терапия через состояние аффекта - слишком рискованное мероприятие, и я о нём не просила. Мне было спокойно в том коконе, что я свила вокруг себя за этот год, и никакого желания не испытывала, чтобы его раскручивать. А Шевцов содрал его вчера с мясом, вытряс всю душу, но смог ли вернуть обратно?
        Я делюсь своими опасениями с Лизой. Она выглядит потерянной и задумчивой.
        - Он тебя бил? Или…
        - Заставил драться с ним на ринге.
        - Заставил драться. С ним. На ринге, - Копылова ошарашенно таращит глаза. - Он вообще в своём уме? Яна, твой брат - бугай, убивавший шесть лет людей в горячих точках. Имеющий не один разряд в спорте, по-видимому. А ещё он беспринципный мудак, слышащий только себя. И он заставил драться тебя на ринге? Тебя?
        - Лиз…
        - Слушай, давай напишем ходатайство на руководство госпиталя, что он невменяем, порекомендуем принудительное лечение.
        - А потом соберём чемоданы и переедем в Африку, - мне почему-то становится смешно. - Потому что рано или поздно его отпустят, и тогда нам конец.
        - Всё шутишь?
        - Лиз, - вздыхаю, вспоминая свою вчерашнюю глупость и прикрываю глаза, будто это поможет мне спрятаться от самой себя, - я вчера попросила его поцеловать меня.
        Праведный пыл у Копыловой тотчас рассеивается, и она снова садится ко мне на постель и внимательно смотрит. Я чувствую её взгляд кожей даже с закрытыми глазами.
        - А он что? - спрашивает тихо, как ребёнка.
        - А он отказал. И теперь мне невыразимо стыдно.
        Я смотрю на подругу. На её красивом лице крайняя степень озадаченности.
        - А ещё он сказал, что нашёл тех парней, что напали на меня в сквере. Двоих из них. И пса. Теперь собака живёт у него.
        И вот теперь озадаченность сменяется крайним изумлением. И я понимаю, почему. Я и сама изумляюсь, что сейчас, вспомнив о том кошмаре, говорю спокойно, не сваливаясь в паническую атаку, и моё сердце при этом стучит в привычном ритме. Волшебства ведь не бывает. И вот сейчас я мысленно снова нырну в тот вечер, а потом буду пить успокоительное и выполнять дыхательные упражнения.
        - И что он с ними сделал? - отмирает Копылова. - Сдал в полицию?
        - Не знаю. Вряд ли. И знаешь, Лиз, - говорю и с ужасом осознаю свои слова. - Мне всё равно, что он с ними сделал.
        И я не пью успокоительное, и дышать под счёт мне не приходится. Потому что я встаю с постели на твёрдые ноги. Они не трясутся, холодок не пробегает по венам, как это бывает, когда депрессивное расстройство напоминает о себе. Я просто встаю, и мы с подругой идём на кухню есть блинчики, которые я напекла полтора суток назад.
        25
        Лекс.
        Прошло уже почти три недели, а я так и не продвинулся ни в поиске третьего ублюдка, ни в дела Хоминича с Ермолаем. Куда не ткнись - либо глухая стена, либо продвигаюсь в час по чайной ложке. Многие моменты мне теперь стали понятны, получилось надавить на тренеров и узнать, когда и на каких условиях проходят бои, как отбирают бойцов. Но это лишь общая информация. Мало. Мне нужно прихватить Ермоленко за задницу, и я пока не знаю, как. Через отца не хочу. У них с отцом Антона свои дела, и по ходу, старший Ермолаенко не в курсе, что его сынок занимается грязными делишками.
        А ещё голову распирают мысли о бестолочи. И не только голову, твою мать. Даже Кристина не справляется. Сжимая в кулак её крашенные волосы, я вдруг до одури хочу, чтобы это была светлая копна сводной сестры. Иногда даже дышать становится трудно, когда думаю о ней. Двадцать дней - а я посчитал - я не видел её, но не могу перестать хотеть. Сколько можно вдалбливать в свою башку, что она не для меня? Слишком чистая и правильная, слишком… Я не хочу её марать. На мне столько крови, что считать я перестал ещё на третьем году службы.
        И вот я, как Сева, вместо того, чтобы составить новое расписание занятий в связи с изменением тренерского состава, занимаюсь вуаеризмом, наблюдая, как Андрей тренирует бестолочь.
        Да, она всё же пришла на первую тренировку, а потом на вторую и третью. И вот спустя три недели регулярных занятий уже работает довольно сносно. Спина стала прямее, удар острее. А ещё она позволяет себе вскрикивать, когда работает с грушей или стонать, если устала. Это прогресс, я считаю, позволять себе чувствовать и признаваться в этом окружающим.
        Андрей - молодец, настоящий профессионал. К тому же на её счёт предупреждён. Он держит её в тонусе, не позволяя расслабляться, но в контакт входит минимальный. Однако же мне всё равно хочется оторвать ему яйца, когда он подаёт бестолочи руку, помогая подняться, или корректирует удар.
        Она уйдёт через пятнадцать минут, а потом у меня тренировка с вип-клиентом. Надо настроиться. Я даже не знаю, кто это, но оплачена тренировка со мной едва ли не в трёхкратном размере. Посмотрим, что за хрен.
        Поворачиваюсь на лёгкий скрип двери. Твою ж мать, Бэтмэн свалил в зал. Скулил всё утро, упрашивая снова его взять с собой, а теперь попёрся туда, куда ему не разрешалось. С этим своенравным говнюком ещё работать и работать совместно с кинологом.
        - Эй, - выхожу за ним, но это чудовище уже запрыгнуло на малый ринг и поставило передние лапы на плечи перепуганной бестолочи. - А ну зайди обратно.
        - Привет, - едва слышно говорит она, глядя на меня, и поглаживает здоровенную собачью голову, пытаясь увернуться от его слюнявого языка.
        - Привет.
        Киваю Андрею, отпуская его, и сам запрыгиваю на мягкое покрытие ринга и хлопаю по бедру, подзывая собаку. Бэтмэн жалостливо смотрит на девчонку, но опускает голову, поджимает зад и топает ко мне. Вот засранец.
        - Как успехи? - спрашиваю растерявшуюся девушку.
        - Нормально, - кивает, заправляя выбившуюся из хвоста прядь за ухо.
        Смотрит настороженно, даже с опаской. Правильно делает.
        - Проверим, - снимаю со стены перчатки и натягиваю на кисти.
        Вот нахера? Мазохист ты, Шевцов, в чистом виде.
        Бестолочь становится в стойку и поднимает в защитную позицию руки. Вполне себе неплохо, я бы сказал.
        - Ноги шире. Чем ты слушала тренера?
        Она хлопает глазами и хмурится, но бдительности не теряет, следит внимательно за моими движениями. Делаю выпад, она отходит и закрывается. Обманный сбоку - уходит в сторону. Умница, но хотелось бы активности с её стороны. И она пытается. Тоже делает обманный, а потом выталкивает руку вперёд. Я принимаю удар, не уворачиваюсь. Неплохо, научилась вкладываться.
        Но, кажется, бестолочь слишком обрадовалась и расслабилась, поэтому была наказана. Я оборачиваюсь и ребром стопы подбиваю её ступни, Яна теряет равновесие и падает, громко ойкнув.
        - Если бой не окончен, расслабляться рано.
        Протягиваю руку, и она, поколебавшись, принимает её. Дергаю девчонку на себя, помогая подняться, как слышу сзади хлопки в ладоши.
        - Браво! - скалится Ермолай. - Вот это бой, достойный лучших наград.
        Что этот козёл тут забыл?
        - Алексей Викторович, - сзади семенит администраторша Соня. - Антон Николаевич - ваш клиент, о котором я говорила.
        Так, а вот это уже интересно. Замечаю, что бестолочь стоит за моей спиной каменным изваянием и едва дышит. Она напугана. А вот Ермолай, увидев её, изрядно удивляется, а потом расплывается в улыбке.
        - Здравствуй, Яна, - учтиво произносит. - Очень приятно встретить тебя через столько лет.
        Улыбка учтивая, а вот хищным взглядом он ощупал её с ног до головы. Я сглатываю, чувствуя, как внутри разгорается огонь давней вражды.
        - Антошка, ты чего хотел? - спускаюсь с ринга, но руки ему не протягиваю.
        - Хотел потренироваться с лучшим тренером города, вспомнить, как мы с тобой раньше в спаррингах изматывали друг друга.
        - Изматывали? - становится смешно. - Ты ложился на третьей минуте.
        - Ну, всё меняется, - Ермолаенко снимает куртку и суёт её в руки парню, что вошёл вместе с ним. - Правда, Лекс? К тому же я просто хотел увидеть старого друга.
        Становится интересно. Говно само ко мне приплыло, а значит, я могу прощупать почву.
        - Уходи, - киваю Фоминой, и та испаряется, а сам поднимаюсь снова на ринг. Ермолай поднимается вслед за мной.
        26
        Самоконтроль - одна из важнейших черт военнослужащего. И у меня всегда с ним были проблемы. Комбат лично всыпал мне пиздюлей за несоблюдение субординации и слишком длинный язык. А удар у него тяжёлый.
        Вот и сейчас я на пределе, чтобы не сломать чёртового ублюдка. Но нельзя. Я же тренер, блядь.
        С Ермолаем мы занимались в «Чёрном Драконе» последний год в одной группе. Тренер его не любил, потому что Антошка всегда был с говнецом и дрался грязно, но, надо признать, от этого не менее успешно. За годы в отцовском бизнесе он форму не растерял и сейчас пыжился это продемонстрировать.
        - И как оно в армии, Алёша?
        - Как в армии, - держу боксёрские лапы повыше, чтобы этот придурок не ткнул в кадык типа как случайно. - Сходи - узнаешь сам.
        - Э, нет, - Ермолай делает выпад, пытаясь ткнуть меня в бочину. - Я слишком дорожу своими годами.
        Спарринг проходит в напряжении. Чувствую, что майка на спине пропиталась потом насквозь. Антошка тоже дышит тяжело, а в выступающей на лбу вене бешено бьёт пульс.
        - Так зачем пожаловал, Антон? Неужто в городе тренеров больше нет? - выполняю уклон и в развороте ухожу влево от его выпада.
        - Есть. Но мне нужен лучший.
        Стебёт? Пытается.
        - К тому же я соскучился за старым другом. Расстались мы с тобой не очень красиво.
        - Ты меня с кем-то спутал, Антошка, мы и не встречались, чтобы расставаться.
        - Да ладно тебе, Лекс, - Ермолай вымученно усмехается и выставляет вперёд ладонь, давая сигнал поставить спарринг на паузу. - Ситуация с твоей сестричкой вышла некрасивая. Может, я вину загладить хочу. Она, я смотрю, важна для тебя.
        - Ну она же моя сводная сестра.
        Пожимаю плечами, пытаясь казаться беспристрастным. Но Ермолай не дурак, думаю, он прекрасно видит, что мне хочется ему пасть порвать за ту херню, что он устроил на аукционе.
        Мы заканчиваем тренировку, и, как мне кажется, Антон сказал далеко не всё, что хотел. Он пришёл не просто так. В последние недели я глубоко копал под эту его маленькую затею с боями, и, видимо, Ермолай пришёл выяснить, насколько я в теме. Значит, испугался. Это хорошо.
        Набрасываю куртку и выхожу проводить до стоянки дорогого гостя. Бэтмэн увязывается со мной, спрыгнув с гимнастической лавки, где он упорно пытался дремать, хоть ему было чертовски неудобно. Трусит рядом, без особого интерес поглядывая на Ермолаенко.
        Но стоит нам выйти на улицу, как поведение собаки резко меняется. Пёс становится в боевую позу, вытянув задние ноги и навострив купированные уши, и утробно рычит.
        - Тихо, Бэтмэн, - говорю строго, не совсем понимая, что его спровоцировало.
        Но тот рычит уже громче, поднимая верхнюю губу и демонстрируя острые зубы, и мне приходится взять его за ошейник.
        Возле входа стоит чёрный внедорожник, возле которого крупный лысый мужчина в чёрном пальто приоткрывает дверь, увидев Ермолая. Водитель, так понимаю. И именно он становится объектом агрессии моего пса. Мужик тоже, надо заметить, с ненавистью смотрит на животное. И когда поворачивается, меня шибёт холодный пот. Рожа у него с одной стороны изуродована лиловыми шрамами.
        - Тише, пёс, - относительно ласково говорит Антон Бэтмэну. Он всегда был любителем собак. - Это всего лишь Борис - мой водитель. Однажды его уже «поцеловала» такая красотка как ты.
        Слишком мало фактов. Скорее всего лишь совпадение. Но я уже чувствую, как по венам начинает растекаться огонь. Я нутром чую, что это он. Бугай, пытавшийся пристроить свой грязный ствол в её рот. Пидор, сломавший ей руку и избивший. Тот самый. Этот он. Хуй знает откуда, но я это просто знаю.
        - Ну ладно, давай, Лекс, - рад был повидать, - пиздит как дышит. - Точно не хочешь обмыть встречу?
        - А знаешь, Тох, - медленно говорю, сжимая собачий ошейник и чувствуя, как шипы врезаются в ладонь. - Почему нет? Столько лет прошло. Возможно, и в бизнесе ещё придётся, как отцам, в ногу идти.
        Кажется, что зубы сейчас начнут крошиться. Ненавижу этого мудака, но мне нужен его водитель.
        - Может, отпустишь водителя и прокатимся на моей?
        Ермолаенко смотрит на часы, что-то прикидывая в уме. Думает, как быстро сможет меня взъебать, узнав всё, что ему нужно. Друг, блядь. Соскучился он.
        - Договорились.
        Он что-то говорит водителю, а я иду переодеваться. Снова начинает долбить висок, и я злюсь. Не сейчас, мать твою. Вытряхиваю пару таблеток на ладонь и забрасываю в глотку, запив водой прямо из-под крана.
        В бар приезжаем почти в девять. В машине не хотелось говорить, поэтому вывалил музыку погромче. Сегодня мне не нужны с Ермолаем стычки, мне нужна информация. Заказываем по коктейлю, расположившись за стойкой. Музыка играет довольно громко в зале, но у барки звучит ненавязчиво. Разговор выходит ни о чём. Ермолай лживо посыпает голову пеплом за случай с бестолочью и за последнюю драку. Говорит, что моя сводная сестра стоит того. И я решаю использовать момент.
        - Слушай, Антон, я не буду ходить вокруг да около. Мне нужен твой водитель.
        - Борис? - Ермолай удивлённо поднимает брови. Выглядит искренним. В армии учишься различать, особенно, когда приходится вести допрос.
        - Тот, что с покусанным ебалом. Он тебе рассказал, какая собака ему рожу попортила?
        - Говорил, что бродячая в парке. Щёку отгрызла на хрен, пришлось потом от бешенства вакцинироваться.
        Это точно он.
        - Это сделал мой пёс.
        - Серьёзно? - Ермолай потягивает «Ржавый гвоздь», с интересом слушая. - За что же?
        - За то, что пытался засадить член в рот моей сестре. Без её согласия. И пёс тогда не был моим.
        Антон перестаёт ухмыляться и закусывает губы. Думает. Если он уступит, я пересмотрю нашу неприязнь. Частично хотя бы.
        - Знаешь, Лекс, я не знаю, что тебе сказать. Понимаю твоё негодование, - Ермолай серьёзен. - Но Борис - верный человек. Сам понимаешь, такими не разбрасываются. Он у нас меньше года, но сделал немало. Однажды, можно сказать, почти спас мне жизнь, поймав перо за меня.
        Не отдаст. Твою ж мать, только зря карты раскрыл.
        - Твоя Мать Драконов, конечно, стоит того, чтобы пасть за неё порвать кому угодно. Но я не отдам тебе Бориса. Извини.
        Обламываться неприятно. Ермолай теперь думает, что знает моё слабое место. И, чёрт возьми, так оно и есть. Но я найду способ выпустить кишки ублюдку. Найду.
        27
        Провожу ладоням от груди вдоль талии и немного по бёдрам и улыбаюсь своему отражению. Улыбка выходит немного смущённой, но мне определённо нравится то, что я вижу в зеркале. Короткое чёрное платье обтягивает по бокам и спину, а спереди свисает свободной драпировкой, струящаяся ткань от плеч перекрещивается под грудью, смело открывая декольте. Я нравлюсь себе. Нравятся светлые волосы, слегка завитые, а оттого едва касающиеся лопаток, нравится красная помада и широкая жемчужная заколка, поднимающая прядь над левым ухом.
        - О! - восклицает подруга, зайдя ко мне в комнату. - Яна, ты самый жестокий человек, которого я знаю.
        - Почему это? - оборачиваюсь к Копыловой.
        - Потому что бросать парня и при этом выглядеть так потрясающе - верх жестокости.
        Под желудком селится холодок. Да, я приняла такое решение. И, как бы мне не было страшно, твёрдо собираюсь его исполнить. Саша замечательный. Он добрый и заботливый, внимательный и понимающий. Но я его не люблю. Не хочу мучить ни себя, ни его. Не хочу вздрагивать от прикосновений и видеть обиду в глазах на своё очередное «нет». Я скажу ему сегодня после вечеринки. Так будет правильно.
        - Ты хорошо всё обдумала? - Лиза подходит ближе и берёт меня за руки. - Таких как Терентьев так просто не найдёшь. Да и ради кого…
        - Ради себя, Лиз. И ради самого Терентьева. Я просто хочу побыть одна.
        Лиза ласково обнимает меня, а потом, улыбаясь смотрит в глаза.
        - Не такой уж и придурок твой брат, Фомина. Платье, самостоятельность, красная помада… Знал, что делал, когда вытрясал из тебя дурь. Да и ягодки твои от трень заметно подтянулись.
        Лиза такая Лиза. Слово такт для неё незнакомо. Тяжело вздыхаю, вспомнив тот жуткий вечер. Он принёс мне слёзы, позор, боль воспоминаний и… облегчение. Да, шоковая терапия Шевцова начала работать. Не сразу, не быстро, но всё же. Спать я стала немного крепче, хотя жуткий сон с приказами стал регулярным. Только вот страха он у меня теперь не вызывает. Скорее, стыдно признаться самой себе, будоражит совсем другие ощущения. Не менее пугающие, но иные. Заставляющие краснеть и сжимать бёдра при пробуждении. Но я даже под дулом пистолета никогда и никому в этом не признаюсь.
        Прошёл уже месяц моих тренировок с Андреем - профессиональным и очень требовательным тренером. Первое время у меня ныло всё тело и требовало лежать в тёплой ванной или под одеялом, но уже на второй неделе я почувствовала, что мышцы стали крепнуть и наливаться силой. Я буквально ощутила, что твёрже стою на ногах. Шевцова же видела за всё это время только один раз на прошлой неделе, когда он решил вдруг сам проверить мой прогресс. Тогда же я встретила Антона - сына бизнес-партнёра Виктора, который оставил не самые приятные о себе воспоминания.
        Последний штрих - капля духов в декольте и на запястья. Головокружительный аромат - мама с Виктором привезли флакон из Италии ещё на вручение диплома, но я так и не воспользовалась ими. Слишком уж… мм… даже не знаю. Просто они слишком.
        - Я готова! - слышу голос Копыловой из коридора и, прихватив сумочку, тороплюсь туда же.
        Саша приедет позже, ему нужно сдать смену, поэтому мы с Лизой вызвали такси, которое уже ожидает около подъезда. Сегодня вечеринка намечается по случаю приезда и заодно дня рождения нашей бывшей с Копыловой соседки по комнате в общежитии - Жанны Смирновой. Она проучилась в медакадемии три года, а потом состоятельные родители перевели её в какой-то престижный медуниверситет в Европе. Но весёлая и шумная Жанка продолжала закатывать вечеринки по приезду, собирая толпу друзей.
        Ехать до дачи Смирновых не так уж и далеко. Дорога занимает не более получаса, и вот мы уже останавливаемся возле высокого кирпичного забора песочного цвета и расплачиваемся с водителем. Я глубоко вдыхаю холодный осенний воздух, плотнее запахивая пальто. Осень в этом году тёплая, но и она уже дышит зимой.
        Чувствую себя почти свободной, грудь не сдавливают привычные ремни. Осталось только поговорить с Сашей. Разговор предстоит неприятный, но я уже всё решила. Нужно найти момент.
        Из дома сюда доносится весёлая музыка, и Лизка начинает подпевать на почти идеальном английском, надавливая на кнопку замка на калитке. Через пару минут автоматический замок отпирается, и мы входим во двор. Возле ступеней курят несколько знакомых нам девушек и парней, учившихся на потоке. Они машут и приветственно окликают нас, но подойти мы не успеваем, потому что навстречу из дома вылетает ураган по имени Жанна.
        - Привет! - пищит она, лучезарно улыбаясь, и весело хохочет. - Мои любимые докторишки!
        Жанна смачно расцеловывает нас в щёки и крепко обнимает по очереди.
        - Пойдёмте скорее внутрь. Остальной народ уже прибыл, так что пора размещаться.
        Мы с Лизой очень рады видеть нашу весёлую и безбашенную подругу. Выглядит она не то что на все сто, а, наверное, на двести процентов. Рваное каре переливается платиной, а модные пудровые брови мило становятся домиком, пока она рассказывает, как сильно скучала в своей правильной и педантичной Германии.
        Мы заходим в прихожую и снимаем верхнюю одежду. Смелость, которую я ощущала в этом платье дома перед зеркалом, как-то стала улетучиваться, и мне захотелось одёрнуть подол, чтобы немного прикрыть ноги. Но тут поймала предупреждающий взгляд Копыловой и попыталась гордо выпрямить спину.
        Дача у Жанкиных родителей небольшая, в домике на первом этаже только кухня и гостиная, на втором три спальни. Но вполне себе уютный и хорошо обставленный домик неоднократно вмещал вот такие вот весёлые тусовки. Людей я насчитала человек десять-двенадцать. Все знакомые, бывшие сокурсники. Оно и хорошо, компания не особо большая, можно чувствовать себя довольно уютно.
        Лизка уходит поздороваться с девочками, что жили в соседней секции, а Жанна тащит меня за руку в гостиную.
        - Янка, пойдём, я тебя с Вадиком познакомлю. Помнишь, я рассказывала?
        - Ну смутно, - смущённо улыбаюсь.
        - Ну я писала тебе, это мой двоюродный брат, он полгода назад из армии пришёл, служил три года.
        - Да, помню, кажется.
        - Он с другом пришёл - служили вместе. Только друг совсем недавно вернулся.
        Последние слова Жанки я уже не слышу, потому что и так вижу, о ком идёт речь. Это кажется невероятным совпадением. Я замираю, чувствуя, как покалывают кончики пальцев на руках. Необъяснимая привычная реакция на Шевцова.
        Алексей стоит рядом с высоким светловолосым парнем и о чём-то беззаботно разговаривает. Улыбается. Это так непривычно, что я засматриваюсь, невольно залюбовавшись. Я привыкла видеть Лекса хмурым, жёстким, сосредоточенным, но не таким вот спокойным и расслабленным, даже весёлым. Светлый тонкий свитер и тёмные джинсы ему очень идут. Просто и со вкусом. И улыбка. Она тоже очень идёт ему.
        Жанка не замечает моего ступора, продолжая тянуть под руку к парням.
        - Мальчики, познакомьтесь, это моя подруга Яна.
        Парни поворачиваются, и взгляд Шевцова останавливается на мне. Он замирает, улыбка гаснет. Потом я чувствую кожей, как Алексей проходится по мне взглядом. Ни одной эмоции. Ни одного слова.
        - Янка, это Вадим - мой двоюродный брат, о котором я тебе говорила - тараторит девушка.
        Вадим расплывается в улыбке, словно чеширский кот и протягивает свою крупную ладонь, которую я легонько пожимаю.
        - Очень приятно.
        - А это…
        - Алексей. Мы знакомы, - обрываю Жанну. - Это мой брат. Сводный.
        - Вот так встреча, сестричка, не так ли? - ухмыляется «брат», и в теперь он снова похож сам на себя.
        - Правда? Твой брат? - взвизгивает Жанка. Господи, ей будто не двадцать четыре вчера исполнилось, а четырнадцать. - Прикольно!
        Прикольно не то слово. Кажется, меня ждёт весёлая вечеринка.
        28
        Вечеринка в самом разгаре. Жанна громко рассказывает очередную историю про фрау Мейн, у которой она снимает комнату, и её жуткого кота с демоническими глазами. Жанка уверена, что по ночам он обращается в чернокнижника и проводит ритуалы. Народ взрывается хохотом. Смеюсь и я. Сначала думала, что не смогу расслабиться, постоянно получая в свой адрес ядовитые шуточки от Шевцова, но он на самом деле ведёт себя так, будто меня и нет рядом. Но я всё равно напряжена, хоть и стараюсь не думать о нём.
        Саша приезжает через час после нас с Лизой. Он весел, хотя и устал на работе. Мне неловко, но я решаю не тянуть кота за хвост и поговорить с ним.
        Это оказалось труднее, чем я думала. Он того, как Терентьев смотрит на меня, разрывается сердце, но впервые я решаю выбрать себя. Саша в ответ молчит и лишь кивает, когда я предлагаю остаться друзьями. Просит вернуться в дом одну, а сам остаётся во дворе.
        За столом как раз Вадик толкает тост, поздравляя свою егозу-сестрицу с прошедшим днём рождения. Все поднимают бокалы: кто с шампанским, кто с вином, а кто и с коньяком. Я тоже присоединяюсь, когда Вадим протягивает мне бокал с шампанским. Отпиваю холодный напиток, надеясь, что он потушит пожар, что разливается румянцем у меня на щеках. Что ни говори, но сообщить человеку, который два года заботился о тебе, что больше в нём не нуждаешься, - тот ещё стресс.
        На Шевцова стараюсь не смотреть, но боковым зрением отмечаю, что он тоже пьёт, только не шампанское. Улыбается моей университетской знакомой - Алине, о чём-то мило с ней беседует. Он какой-то другой сейчас. Обаятельный, общительный, весёлый и лёгкий в общении. Мне становится обидно, что я не знаю Шевцова таким. Алина ему тоже улыбается, мило морщит нос, жеманно откидывает волосы с плеча, наклоняясь поближе, будто музыка не даёт ей расслышать его слова. Когда Жанка выкручивает музыку, зовя всех танцевать под «Алкоголичку» Артура Пирожкова, Алина тащит Алексея за руку в центр гостиной, а у меня внутри разливается яд.
        - Разожми зубы, - шепчет Лизка.
        - Ты о чём?
        - О том, что ты смотришь на своего братца и до хруста сжала зубы, Фомина.
        - Тебе показалось, - отвечаю слишком грубо, сердясь на подругу.
        Мне всё равно. Я должна быть рада, что Лекс занят, и на меня ему плевать. Я тоже могу отлично провести вечер, тем более, что я теперь девушка свободная. Саша, кажется, решил вообще уйти.
        Я допиваю до дна бокал и встаю, даже не потрудившись одёрнуть платье. Откидываю волосы за плечо и подхожу к Вадику. Песня уже закончилась и включилась какая-то зарубежная. Вроде бы и клубная, но с медленным напевом.
        - Потанцуем? - говорю улыбаясь.
        Вадик резко прерывает разговор с одним из гостей и галантно протягивает мне руку.
        - Ещё бы, - растягивает рот до ушей в улыбке.
        Мы выходим в центр, и парень прижимает меня к себе, обхватив за талию. Приходится встать на носочки. От Вадима пахнет алкоголем и едой, но, думаю, от меня так же. Не противно. Он симпатичный и милый, и руки у него крепкие. Пусть и не как у Лекса. Да и вообще, какая разница, какие они у Алексея? Они сейчас обнимают Алину.
        - Малышка, ты пахнешь офигительно, - двоюродный брат Жанны не скупится на комплименты и втягивает носом возле моей шеи.
        И тут ему на плечо ложится широкая ладонь, отчего у моего партнёра по танцу едва ли не подгибаются колени.
        - Пошли выпьем, бро, - стальной голос проникает под кожу, а взгляд тёмных глаз обжигает. - да поболтаем.
        Вадим с сожалением мне улыбается и отпускает. Моё лицо, наверное, по цвету уже не далеко ушло от помады, шампанское и эмоции способствуют. Я ухожу из гостиной и направляюсь в ванную комнату. Надо освежиться и привести себя в порядок.
        Музыка за дверью становится значительно тише. Подхожу к зеркалу над раковиной и смотрю на своё отражение. Господи, ну и видок. В глазах нездоровый блеск, щёки алеют, волосы у лба завились. А вот руки как лёд. Прижимаю тыльную сторону пальцев к горящим скулам и едва не стону от наслаждения. Приятно.
        Открываю воду и несколько раз мочу лицо, где не испортится макияж. Полощу рот, приглаживаю волосы. Только что делать с лихорадочным блеском в глазах и расширенными зрачками?
        В дверь слышится тихий стук. Замираю, чувствуя, как сердце ускоряет темп.
        - Ян, это Алина, можно войти?
        Вот её сейчас видеть хочу меньше всех.
        - Да, конечно, - отмыкаю замок, перед этим глубоко вздохнув. - Входи, я уже.
        В ванную вваливается весёлая и раскрасневшаяся Алина.
        - Фух, - выдыхает она, приваливаясь спиной к стене, откидывает русые пряди, упавшие на лицо. - Вот это тусовка! Давно мы так не встречались, да? Помнишь, как-то в общаге к нам приехали парни из политеха, вот тогда мы знатно гульнули.
        - Было дело, - усмехаюсь тому дикому пиршеству, которое я слушала по большей части из-за закрытой двери моей комнаты.
        - Ты тогда что-то совсем немного побыла и ушла. И хорошо, я чуть кони не двинула на следующий день от похмелья. Иванкин потом на парах нам такой треш устроил, что самих хоть на патанатомию в качестве экспонатов забирай.
        Мне с ней неловко. И явно Алина пошла за мной в ванную не для того, чтобы вспомнить университетские будни.
        - Слушай, Фомина, - Алина облизывает губы. - А этот Лёха, друг Вадика, и правда твой брат?
        - Сводный, - пожимаю плечами. Обсуждать эту тему с Алиной вообще нет никакого желания.
        - А ты не знаешь, у него есть девушка?
        - Я не знаю, Алин, мы мало общаемся.
        Я одёргиваю платье, поправляю волосы и выхожу из ванной.
        29
        Музыка в гостиной стихла, и слышен гул голосов что-то обсуждающих. Даже скорее всего требующих.
        - Ну пожалуйста, пожалуйста! - капризно пищит Жанка, хлопая в ладоши, а потом радостно визжит.
        Я вхожу в гостиную, когда Алексей усаживается в кресло в центре, подогнув под себя ногу, и укладывает на колени гитару. Нежно пробегает сильной рукой по грифу, пробует пальцами струны, аккуратно перебирая. А на меня накатывают воспоминания. Однажды я уже слышала, как он поёт.
        - Лекс, давай ту, кипеловскую, она у тебя вообще круто получалась, - просит Вадим.
        - Я в ней куплеты путаю, - Шевцов подтягивает струны, аккуратно поворачивая колки. - Вадик, кто тебя так учил настраивать гитару?
        Вадим пожимает плечами, все затихают во внимании. Шевцов прочищает горло и начинает играть. Мягкий бой сулит минорную мелодию, которую я узнаю. Мне нравится эта песня, хоть я не особо жалую рок. И я не представляю, как она может звучать в акустической версии.
        Но Алексей умеет удивлять. Он начинает петь тихо, но постепенно его голос обретает уверенность. Не высокий, но чистый, лишённый хрипотцы. Слушатели едва дышат, замерев в ожидании.
        Так бесконечна морская гладь,
        Как одиночество моё.
        Здесь от себя мне не убежать
        И не забыться сладким сном.
        У этой жизни нет новых берегов,
        И ветер рвёт остатки парусов.
        Алексей играет проигрыш, бой по струнам становится увереннее и агрессивнее. Понимаю, что замерла в дверном проёме, и только сейчас решаюсь войти, но мне не хочется своим присутствием всё портить. Просто остаюсь в самом дальнем углу гостиной. Думаю над словами песни, понимая, что Шевцов действительно очень одинок при всей его смелости и самостоятельности. У меня есть тётя и мама, а кто есть у него? Отец, с которым они не особо близки, да воспоминания о прощании с матерью, растянувшемся больше, чем на десять лет.
        Я смотрю на Алексея, пока он смотрит на струны, но внезапно он поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Я внутренне вздрагиваю, горло сдавливает, не давая вдохнуть полной грудью.
        Я прикоснулся к мечтам твоим,
        И был недобрым этот миг.
        Песком сквозь пальцы мои скользил
        Тот мир, что был открыт двоим.
        Мы шли навстречу всё ускоряя шаг,
        Прошли насквозь, друг друга не узнав.
        Я здесь…
        Он поёт припев, а мои глаза начинают жечь. Кто-то приглушает в гостиной свет, оно и к лучшему. Я не готова показывать свои слёзы. Это лишь эмоции прошлого. Призраки сожаления. И его пронизывающий взгляд.
        Я думал время сотрёт твой след,
        И не ловил в толпе твой взгляд.
        В чужих объятьях искал ответ
        И не искал пути назад.
        Всё забывая, жить начинал опять,
        Но видел, как пуста морская гладь.
        Внутренняя дрожь нарастает. Это просто песня Валерия Кипелова, она не имеет отношения ни ко мне, ни к Шевцову, но… Это чёртово «но» заставляет душу истекать кровью, глядя в тёмные глаза сводного брата. Не смотри на меня, не мучь. Пригвоздил словно бабочку иглой и держит. Не отпускает. Не даёт уйти.
        Это алкоголь. Я просто всё придумала и приправила чёртовым алкоголем. И хочу ещё.
        Звук его голоса, которого я так боялась, а потом ночами пыталась воспроизвести в своей голове, давит на перепонки. Алексей заканчивает петь, и Алина с восторгами бросается к нему, а я могу уйти. Сбежать, спрятаться.
        Именно это и делаю. Пробираюсь на кухню и достаю из холодильника бутылку. «Виски» - гласит этикетка. Подойдёт. Вытаскиваю пробку и отпиваю напиток прямо из горлышка.
        Твою мать! По гортани скатывается чистый огонь, заставляя задохнуться в кашле. Вдох удаётся сделать не сразу, но я справляюсь. Хочу ещё.
        - Янка, там в холодильнике… - Жанна влетает в кухню, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности. - О, ты уже нашла! Пошли!
        Она замечает бутылку у меня в руках, а потом хватает за запястье и тащит обратно.
        - Блин, как же клёво, что мы встретились, - искрит пьяной радостью подруга, хихикает. - Слушай, твой брат такой классный! Вон Алинка уже, думаю, трусики все промочила, так пялится на него.
        Алина и правда почти висит на Шевцове. Моя пьяная кровь бьёт в мозг, заставляя выключить чувства. Хватит с меня боли и страданий. Хватит позволять играть с собой. Сколько можно кроить моё сердце?
        В гостиной шум и гам, снова включили стереосистему. Я ищу глазами Вадика, но он будто не замечает меня. Ну и ладно. Сама справлюсь. Кто-то из парней наливает сразу несколько рюмок коньяка, и я смело хватаюсь за одну, но поднять не успеваю, потому что крепкая рука стискивает мою ладонь вместе со стеклом, не позволяя даже оторвать от стола.
        - Думаю, тебе уже хватит, - слышу спокойный голос сзади возле уха, отчего на шее волоски встают дыбом.
        - Иначе что, снова выпорешь ремнём? - алкоголь придаёт смелости. Я поворачиваюсь и с вызовом заглядываю в опасную тьму его глаз.
        - А ты хочешь? - Шевцов наклоняется и почти шепчет мне на ухо, шевеля своим дыхание волосы у виска. - Только в этот раз будет больнее. Ты же в платье, и я задеру тебе его по самую шею, а потом выпорю.
        От макушки до кончиков пальцев на ногах бегут мурашки, а в груди поселяется странное щекочущее чувство. В академии нас учили, что это может быть признаком отслоения аорты, но я уверена, что с моей аортой всё прекрасно. В отличие от расшалившихся нервов.
        - От ремня на голой коже остаются лиловые отметины и не сходят несколько дней, да и сидеть ты тоже не сможешь, - продолжает Лекс. - Так что хорошенько подумай, прежде чем перевернуть в себя эту рюмку.
        Смотрю, как заворожённая, как Шевцов вытаскивает коньяк из моих пальцев и подносит к своим губам. Втягивает терпкий аромат, а потом отпивает глоток, словно воду, облизывает губы.
        Моё дыхание сбивается. Дышу так, словно пробежала стометровку на скорость. Кто-то переключает музыку, начинает играть модная этой весной песня на украинском языке. Не только ты, Шевцов, умеешь играть.
        Я смаргиваю плен тёмных глаз, отворачиваюсь и иду в импровизированную танцевальную зону. Певица красиво поёт о слезах и фиалках, и я вместе с другими танцующими начинаю раскачивать бёдрами под лиричную мелодию. Я пьяна. Действительно было много: и алкоголя, и Шевцова. Хочется забыться, закрыть глаза и уплыть в нежное море музыки, которой делится певица Каzка. Я с трудом понимаю, что именно она поёт - украинский знаю не очень хорошо, но о том, что кипит кровь, и что меня также загнали под лёд, и теперь я бьюсь в чувствах, которые запретила себе давно, согласна с ней. И, кажется, моё лицо тоже жгут слёзы.
        Я чувствую, как тёплые ладони ложатся мне на бёдра, а к открытой спине прижимается крепкая грудь. Мне не нужно видеть, кто это. В полутьме гостиной я это и так понимаю. Чувства обнажаются, и в животе затягивается узел. Облегчение, предвкушение, желание. Чего? Его. Пора бы уже признать, что я хочу своего сводного брата так же, как и шесть лет назад, когда распахнула перед ним дверь своей спальни. И, может, я совсем глупая, но не боюсь, хотя в прошлый раз в ответ получила лишь боль и стыд.
        Алексей двигается со мной в такт. Отводит пальцем волосы на одно плечо, слегка касаясь шеи. Открывает для себя. Обнажает. Это только волосы, а мне кажется, я сейчас стою перед ним вся без одежды.
        Из-под полуприкрытых ресниц замечаю недоумённый сердитый взгляд Алины. Плевать на неё. Удивлена? Ну и что. Я же сказала: сводный.
        Замечаю в полутьме улыбку на губах у Копыловой. Спасибо, Лиза, что не осуждаешь.
        А потом я натыкаюсь на полный презрения и отвращения взгляд Терентьева. Он стоит в коридоре и смотрит в гостиную, прямо на меня. Наверное, считает меня последней тварью. Я ведь сказала, что просто ухожу. Ни к кому.
        Напрягаюсь. Это нужно разрешить, иначе я не смогу пойти дальше. Если, конечно, меня позовут.
        - Я на минуту, - шепчу, но Шевцов не отпускает.
        - Я сам.
        - Лёш, пожалуйста. Дай мне хоть раз решить всё самой. По-взрослому. Я быстро.
        Чувствую, как он колеблется. Песня заканчивается, и Алексей отпускает меня. Спасибо. Я действительно ценю это, зная, как он любит решать всё сам.
        Захожу в кухню, Терентьев идёт за мной. Наверное, я и правда плохой человек, потому что не чувствую вины.
        - Ты лживая сука, Яна, - Саша говорит тихо, но я задыхаюсь от его слов. Не ожидала, что он отреагирует так. Это больно. К тому же, Саша пьян, чего раньше я за ним не замечала.
        - Саша, я не планировала так, честно…
        - Уже дала ему? Раскинула ноги? - он противно смеётся, я никогда не видела его таким. - Ты же хотела его всё это время. Для своего неподражаемого братца целку берегла до двадцати трёх лет.
        - Прекрати! - от его тона, этих ужасных слов становится тошно. Выпитое действительно начинает проситься обратно.
        - Может, мне тоже стоило, - парень пошатывается, но вдруг крепко хватает меня за локоть. - стоило отодрать тебя, не спрашивая разрешения? М? Тебе, по ходу, так нравится?
        Я со всей силы припечатываю ладонь к перекошенному злобой лицу, сама едва не взвыв от боли. Ладонь горт огнём, но Терентьев перешёл все границы. Пора с этим заканчивать. Вырываюсь и быстро ухожу из кухни под брошенное вслед «шлюха». В коридоре наталкиваюсь на Шевцова, но тот просто отодвигает меня в сторону и идёт на кухню. Нет-нет! Только не это. Как бы мне ни был сейчас противен Саша, я не хочу, чтобы Алексей от него и мокрого места не оставил.
        - Лёша!
        Эмоции, нервы, алкоголь - всё смешивается и топит мой мозг. Кажется, это была Копылова. Меня обнимают на плечи и увлекают в гостиную. Звуки, голоса, вспышки света, музыка - всё смешивается, а потом я проваливаюсь в липкую темноту.
        ***
        Сложно понять, какое сейчас время суток, но, кажется, день или утро. Потому что солнце нещадно слепит меня прямо сквозь веки. Думаю, судя по ощущения, сегодня мне придётся познать все радости похмелья.
        А ещё я ощущаю странный запах. Смутно знакомый, но не мой. Моя подушка не пахнет грейпфрутом. Я распахиваю глаза и резко сажусь, отчего голова и желудок сразу начинают воспитательную работу.
        Кровать широкая и намного твёрже моей. Белое в серый ромб постельное бельё. И запах его геля для душа. Знакомые красно-серые тона стильной студии.
        Я в квартире у Шевцова. Утром. В его постели. И на мне нет платья… Господи…
        30
        ЛЕКС.
        В детстве терпеть не мог творог, блевать тянуло от одного вида, но мать всегда говорила, что в нем много белка, и его нужно есть, чтобы были крепкими зубы и кости. Она, как и всегда, оказалась права.
        Переворачиваю сырник на сковороде и замечаю, как активизировался Бэтмэн, завиляв хвостом. В глазах у пса плещется радость, и он начинает издавать щенячьи звуки. Подлиза.
        Оборачиваюсь и вижу застывшую с расширенными глазами бестолочь. Она завернулась в простыню, сжав её маленькими кулачками на груди. В голубых глазищах плещется испуг, смешанный со стыдом и Бог знает ещё какими эмоциями. Она смотрит мне в глаза и сглатывает. Чую запах паники, но сдержаться не могу.
        - Доброе утро, детка, - ощупываю её взглядом, намеренно выделяя «детка».
        Яна заливается краской, начиная мелко дрожать. Продолжает смотреть молча, застыв соляным столбом. Скорее всего её мутит после выпитого, но сейчас, бледная, с растрепанными снежными волосами и дрожащими пухлыми губами, она прекрасна. Испугана, растеряна, но прекрасна.
        - Иди завтракать.
        Но бестолочь и с места не двигается. Лишь сильнее сжимает пальцы на ткани простыни.
        - Лёш… - голос её подводит.
        - Нет, - коротко бросаю после пары секунд театрального молчания и отворачиваюсь к плите. Хватит с неё пока.
        - Что «нет»? - непонимание фонит слабым оттенком надежды.
        - Нет - это ответ на твой молчаливый вопрос о моем предположительном ночном увлечении некрофилией.
        - Господи… - она закрывает ладонями лицо, протяжно выдыхая.
        Даже обидно. Ещё ни одна девушка так не радовалась, что у неё не случилось секса со мной.
        - А где мое платье? - голос звучит вкрадчиво, но уже смелее.
        - В ванной, - Янка бледнеет ещё сильнее, - так что возьми себе что-нибудь из моего, там в шкафу есть футболки и спортивные штаны.
        - А что с платьем?
        - Оно мокрое.
        - П-почему? - побледневшие губы дрожат. - Мне вчера было плохо?
        Соображаю, что она имеет ввиду. Думает, я держал ей волосы над унитазом, пока её рвало. Можно было бы потролить бестолочь на эту тему, но, кажется, её кожа уже стала приобретать зеленоватый оттенок, и тогда мне точно придется придерживать её волосы. Я бы с удовольствием запустил в них всю пятерню, но для другого случая.
        Ну и нахера я об этом подумал? Она стоит у меня дома, почти обнаженная и беззащитная. Стоит протянуть руку, сдернуть эту чёртову простынь, и сны последних недель станут явью. Хотя, какой там недель. Месяцев. Лет.
        Сжимаю челюсти, вспоминая, как вчера касался ладонями её стройных бедер, как втягивал, словно наркоман, её охуительный запах, как она покрывалась мурашками, когда я случайно прикасался носом к нежной коже на шее. А потом появился этот блядский Саша. Возник в коридоре и скривил свою пьяную рожу. И, естественно, сердобольная бестолочь посчитала нужным ему объяснить, почему она делает то, что делает. Правильная до кончиков пальцев. За это и получила в спину «шлюха». И это был первый и последний раз, когда позволил ей разруливать что-либо самой.
        - Тебе вчера было очень даже хорошо, а платье обслюнявил Бэтмэн, когда сходил с ума от радостной встречи.
        Фомина с облегчением выдыхает. На этот раз хоть не обидно.
        - Переодевался и садись есть.
        - Я бы ещё в душ сходить хотела.
        - У тебя пять минут, а то все остынет. Ванная рядом со спальней.
        Девушка подбирает руками импровизированное платье из простыни и уходит, а я возвращаюсь к сырникам. Как-то всё не так. Всё через жопу. Вчера она была пьяна и податлива, пыталась жить ощущениями, а сегодня снова захлопнулась, словно ракушка, в свой панцирь из жалости к себе и сожаления. Или нет? Или я не прав, и это просто женская стыдливость? Я не привык к такому, не знаю, мать его, что с этим делать. Всё всегда было понятно: если хочу я и хотят меня, то в чём вопрос? А с ней всё иначе. Приходится двигаться в слепую, при каждом шаге одёргивая себя вопросом: а стоит ли?
        31
        ЯНА.
        Я открываю высокий шкаф, чувствуя себя как-то неловко. Чужой шкаф - чужая жизнь. Это как подглядывать, что ли. Но ведь Шевцов сам мне сказал взять его вещи.
        На полках одежда аккуратно разложена ровными стопочками, пахнет стиральным порошком и тонкой ноткой парфюма. Я иначе представляла себе мужской шкаф, если честно. Тёти Сонин муж, дядя Коля, с трудом захлопывает дверцу в своё отделение, а потом, смущаясь от бурчания жены, начинает неловко пытаться разложить и рассортировать всё. Алексею же такие наставления, по-видимому, не нужны.
        Вытаскиваю длинную белую футболку и чёрные спортивные брюки. Шевцову бы и самому не помешало набросить что-нибудь кроме низко-сидящих серых спортивных штанов. Опасно стоять у плиты с голым торсом, ожёг получить можно.
        Зажмуриваю глаза, то ли удивившись, то ли устыдившись собственных мыслей, и считаю до трёх. Нужно выровнять дыхание. А потом принять душ.
        ванной комнате самой ванной нет. Только прозрачная душевая кабина и раковина с тумбой. В шкафчике за зеркалом нахожу свежее полотенце и новую запакованную зубную щётку. Думаю, Лекс не обидится, если я воспользуюсь ею. Выбросит потом.
        Поворачиваю ручку на двери, чтобы закрыть замок, но характерного щелчка не слышу. Повторяю снова - всё то же. Замок не работает.
        - Лёш, - высовываю нос из ванной комнаты. - У тебя тут замок не работает.
        - У меня он там вообще не установлен, - слышу из кухонной зоны. - Мне некого бояться.
        После жизни в общаге, мне кажется, что не иметь замка на ванной комнате или уборной - опасная глупость. Но делать нечего. Я слишком сильно нуждаюсь в объятиях душа. Вряд ли Алексей решит меня побеспокоить.
        Вода действительно возвращает в меня жизнь. С каким-то маниакальным наслаждением я выливаю большую порцию грейпфрутового геля для душа на мочалку и вспениваю. Провожу по шее и груди, глубоко вдыхая горьковатый свежий запах.
        Дышу глубоко. Нервничаю. Шевцов ведёт себя как ни в чём не бывало. Но всё же иначе. Ведь иначе? Или нет. Я запуталась. Наверное, ещё пьяна. Вот только что стояла перед ним на кухне пойти голая, с распиравшими голову мыслями. А что если было? Что делать дальше? Как смотреть сводному брату в глаза?
        Но Алексей успокоил. И теперь в таком виде мне ещё более неловко находиться в его квартире.
        Вытеревшись насухо и подсушив волосы полотенцем, я натягиваю обратно своё бельё и надеваю вещи Шевцова. Пора выходить, не сидеть же мне в ванной весь день. Да и отмерянные для водных процедур пять минут уже давно прошли. Сейчас ещё отжиматься заставит. Или ремень достанет…
        Шутки шутками, но при последней мысли щёки вспыхивают, при воспоминании о его вкрадчивом шёпоте и обещании наказать меня ремнём, если продолжу переворачивать в себя алкоголь.
        Стоит мне выйти из ванной, как под ноги, виляя обрубком хвоста, ныряет пёс. Огромная смертельно-опасная машина со стальными мышцами и острыми клыками подскуливает как щенок и доверчиво заглядывает в глаза. И чем же я заслужила такое твоё расположение, малыш?
        Опускаюсь на придвинутый Шевцовым стул. Он ставит на стол тарелку с сырниками и вазочку с вареньем. Ну кто бы мог подумать, что этот такой же опасный и непредсказуемый мужчина умеет так необыкновенно готовить. Они с псом под стать друг другу.
        Но я ведь знаю и другие стороны Лекса. Знаю, как он может со скрежетом царапать одним только взглядом.
        - Это твоё, - Алексей протягивает руку, когда я уже доедаю завтрак, и раскрывает ладонь.
        Я вижу тонкую золотую полоску, украшенную маленькими золотыми гроздьями винограда. Ягодки сверкают чистой изумрудной зеленью. Мой браслет. Инстинктивно хватаюсь за шрам на запястье, пытаясь остановить калейдоскоп воспоминаний, в центре которых боль.
        Он же сказал, что нашёл их. И не просто нашёл, а вернул мою вещь.
        - Ну же, давай руку. Это принадлежит тебе. Подарок, так что на хрен этих придурков, не думай о них, - словно мысли читает. - Эти ублюдки так и не смогли продать его, была ориентировка.
        Я сжимаю кулак, пытаясь взять под контроль дрожь в пальцах, и протягиваю запястье Алексею. Он защёлкивает застёжку. А потом поднимает взгляд выше и хмурится. Я слежу за его глазами и спотыкаюсь о тёмные разводы чуть выше локтя. Саша вчера в порыве злости схватил меня за руку и, видимо, не рассчитал силу.
        - Что это за херня? - морозь во взгляде впивается в моё лицо.
        Я пытаюсь вырвать руку, но он держит крепко. Не сжимает, как Терентьев, но и не выпускает.
        - Это случайно, Лёш. Когда мы с Сашей вчера разговаривали, он был несдержан. А у меня сосуды близко к коже расположены…
        - Что за чушь ты несёшь? - Шевцов отпускает мою руку и встаёт из-за стола. - Какие бы ни были сосуды, синяки просто так не останутся.
        - Я не думаю, что он хотел причинить мне вред, просто…
        - Просто что? Схватил тебя за руку в порыве нежности? Надо было сломать ему рёбра ещё вчера, а не тебя слушать.
        Шевцов срывается с места, быстрым шагом подходит к шкафу и выдёргивает наугад какой-то свитер.
        - Куда ты собрался? - тоже вскакиваю со стула.
        Алексей набрасывает куртку и идёт к двери. Он взбешён. Воздух вокруг буквально вибрирует. И если вчера Терентьеву, если судить из слов самого Шевцова, относительно повезло, то сегодня Алексей наверстает. Нельзя этого допустить. Саша неровня ему в силе.
        - Лёша, стой! Пожалуйста! Куда ты?
        Но мой крик натыкается на захлопнутую перед носом дверь и щёлкнувший с той стороны замок. А также на резкое брошенное «Стеречь!»
        Чёртов Шевцов! Сколько можно уже решать за меня?! Кто дал ему это право? Кто позволил?!
        Я с досадой и злостью хлопаю по двери и дёргаю замок. Но тщетно, как и предполагала. А потом слышу низкий рык за спиной.
        Милый некогда пёс смотрит с сожалением, но рычит предупреждающе.
        - Да пошли вы оба! - бросаю в сердцах и ухожу в спальную зону, а пёс садится под дверью, продолжая печально и настороженно смотреть на меня.
        32
        ЛЕКС.
        Возвращаюсь домой поздно. Пришлось покататься немного по городу, чтобы успокоиться после встречи с рафинированным чучелом. Сегодня разговор был более содержательным.
        Пёс сидит у порога с смотрит осуждающе. Ему пришлось не по нутру выполнять мою команду, но хвостатый переживёт.
        В квартире темно, а Янку нигде не видно. Вряд ли она сбежала через окно, слишком уж высоко. Включаю свет в кухонной зоне, вижу, что девушка спит, свернувшись на постели. Но, видимо, вспыхнувший свет будит её, и она просыпается. Вздрагивает, а потом подскакивает как ужаленная. Смотрит на меня пару секунд настороженно, а потом в глазах просыпается гнев. Она отбрасывает покрывало, сползает с постели и решительно направляется ко мне. Светлая коса растрепалась и теперь обрамляет лицо нежным ореолом, губы сжаты, а взгляд горит праведным огнём.
        - Знаешь, что, Шевцов! - голос ещё немного хрипит ото сна.
        Стою не шевелясь, смотрю на неё в упор. Что же она скажет? Или сделает? Даже интересно.
        Бестолочь замирает, обрывая себя на полуслове. Сглатывает. Глубоко дышит. Такая девочка. Такая нежная.
        Я закрываю глаза, сминая в ладони пачку сигарет, чувствую, как они ломаются. Не могу разжать челюсти - свело. Как и всё тело. Диким желанием обладать. Ею. Поиметь так, чтобы весь мир понял, что моя. Пусть пахнет мной, пусть на вкус отдаёт мной. МОЯ.
        Отбрасываю изувеченную пачку вместе с грёбанными сомнениями. Пусть всё идёт к чёрту. Пусть все идут к чёрту. Пошло оно…
        Моя ладонь ложится девчонке на шею, я резко притягиваю её к себе и накрываю своим ртом её. Вот так вот, без томных взглядов и прелюдий. Не даю возможности осознать и поразмыслить. Не принимаю отказа. Не хочу чувствовать ладони, протестующе упёршиеся мне в грудь.
        Отрываюсь и смотрю в глаза. Если сейчас не увижу в них отказ, то уже не остановлюсь, не смогу. А она дышит шумно, надсадно, в чём-то даже истерично. В глазах целый калейдоскоп эмоций. Всё по грани. Всё безумно. И это нихуя не отказ.
        Снова припадаю к её губам, и на этот раз маленькие ладони больше не пытаются выставить преграду. Девушка выдыхает и расслабляется в моих руках, а меня пробирает дрожью предвкушения.
        Она вкусная. Сладкая после сна, податливая. Мне хочется застонать вслух, когда я втягиваю ртом её кожу на шее. Останется след. Ну и пусть. МОЯ.
        Пальцы путаются в растрёпанной косе, я сжимаю их слегка, откидываю назад её голову. Провожу языком по месту, где пульс сходит с ума. У меня такой же.
        - Лёша… - её шёпот похож на шелест, дыхание ей не подвластно, а меня этот полустон будоражит ещё больше. Надо валить из кухни, пока я не разложил её прямо на столешнице. Не с этого следует начинать, не так.
        Подхватываю Янку под задницу и несу к кровати, но ставлю на ноги. Надо притормозить. Я слишком долго её хотел, чтобы вот так вот всё. В этой части студии полумрак, но я вижу, как цветёт румянец на её щеках. Моя сводная нежеланная сестра. Моя боль и моя сладость. Кто же придумал всё это? Кто решил написать нашу историю? И что же будет в финале…
        Опускаюсь перед ней на корточки, смотрю снизу вверх и берусь за резинку моих собственных штанов на ней. Она не шевелится, только сглатывает. Запомни этот момент, малышка, ведь ты победила. Я запрещал тебе даже говорить со мной, а ты поставила меня на колени.
        Свободные спортивные брюки плавно соскальзывают по стройным ногам, заставляя теперь уже меня шумно сглотнуть. Яна приподнимает ногу, потом вторую, помогая мне высвободить её из одежды. Я не касаюсь её кожи, только глазами. Хочу увидеть всю целиком сначала. Поэтому цепляю нижний край футболки и тащу вверх, открывая вид на красивый кружевной чёрный лифчик, который прячет нечто, без чего я сейчас просто свихнусь, если не увижу и не почувствую в ладони.
        Распускаю косу, разбрасывая спутанные кудри по плечам. Светлые волосы и чёрное бельё дают потрясающий контраст. Как же она сексуальна, как притягательна.
        В квартире так тихо, что стук сердца кажется оглушительным. Когда щёлкает застёжка её бюстгальтера, Яна вдруг испуганно моргает, и мне кажется, что вот сейчас она скажет мне остановиться. И чёрт знает, смогу ли я.
        Грудь у Фоминой округлая и налитая, плотная, упругая. С торчащими в стороны острыми сосками и светлым аккуратными ареолами. Мне кажется, мой взгляд оставит на ней ожоги, потому что я пока так и не позволяю коснуться её кожи.
        Когда мои пальцы подцепляют резинку её трусиков, Яна вдруг судорожно всхлипывает, руки сжимаются в кулаки. Я не тороплюсь, жду, когда она расслабится, а потом аккуратно стаскиваю бельё вниз, открывая своему взгляду её всю целиком.
        Гладкая, без единого волоска. Стройная и подтянутая. Немного худая, но это можно со временем поправить более интенсивными тренировками и питанием.
        От желания взять её в эту же минуту я срываюсь в бездну. Лечу, и мне не за что ухватиться. Член стоит колом, гляди брюки разорвёт. Стремится на волю, заявляя о намерении взять своё.
        Я стаскиваю футболку, оставаясь в одних лишь джинсах. Хочу почувствовать её тепло не только ладонями, а всем телом. Прижать к себе, приклеить, пришить толстенными нитками, чтобы оторваться не смогла.
        Притягиваю Яну за талию и снова завладеваю её ртом. Чувствую её напряжённые соски, что упираются мне в грудь. Как же мне сдержать себя, девочка, как не испугать своим напором? Как обуздать того зверя, что рвётся наружу?
        Кладу руку ей на плечо, вынуждая сесть на кровать. Её глаза расширены, но она повинуется, ничего не говорит, позволяя мне вести. Сам опускаюсь на колени перед кроватью.
        Я замечаю, как на дрожит, как рвано дышит. Аккуратно подталкиваю её, чтобы легла на спину, а сам раздвигаю её колени. На вкус её влага нежная и сладкая, а сама девчонка реагирует слишком сильно на ласку. Она вскрикивает и пытается сесть, но я не разрешаю, останавливая, придержав за руку. Ты должна раскрыться для меня, малышка, так что забудь о стеснении.
        Аккуратные пальцы сгребают простынь, а с губ срывается стон.
        - Лёша… - снова шепчет.
        И я больше не могу ждать. Я и так ждал столько лет. Пора уже взять своё. Я избавляюсь от штанов и боксеров и накрываю её своим телом. Развожу коленями шире её бёдра и припадаю губами к шее.
        Она вся дрожит, зажмуривает глаза и сжимается. Что за чёрт? Боится меня? Твою ж мать, Шевцов, а чего ты хотел? Ты буквально сегодня закрыл её дома на ключ, а сам едва не прибил её парня. Хоть и бывшего. Или, может, она боится, что я стану делать с ней то, что делал с другими женщинами? Она ведь знает, была в комнате клуба после аукциона.
        - Яна, - тихо шепчу, - что не так? Ты боишься меня?
        - Нет, - отвечает так же тихо, мотнув головой. - Всё хорошо. Правда, Лёш, всё в порядке.
        Её нежная влажность принимает меня. Пусть не врёт, она боится меня, я чувствую. Поэтому начинаю входить медленно, чтобы привыкала, чтобы не шугалась. Но вдруг чувствую, как член упирается в преграду.
        Да ну нахуй. Быть этого не может.
        33
        Алексей поднимается надо мной на руках и с изумлением смотрит, а я хочу провалиться от стыда.
        - Почему ты не сказала?
        - Прости, - я закрываю ладонями лицо, когда наши тела размыкаются.
        Разочарование, стыд, обида. Что я должна была сказать? Что до двадцати трёх лет просидела в девственницах? Что все парни мне казались недостойными моего сокровища, а потом, после нападения, я просто боялась даже подумать об этом? Наверное, должна была.
        - Ты бы не стал…
        - С чего ты взяла эту чушь? - Шевцов ложится рядом, и я понимаю, что волшебство закончилось.
        - Ну… - теперь мне хочется прикрыться, - разве со мной было бы интересно? Ты бы решил, что это просто трата времени.
        - И ты подумала, что я не догадаюсь? - он усмехается. Отлично, именно этого я и боялась - его насмешки. - А потом даже придумала, как бы я решил. И это та, что просит давать ей самой делать выбор.
        Бестолочь. Он не произносит, но я прямо чувствую, как это слово вибрирует у него на языке.
        Хватит. Моё самолюбие и так растоптано, при чём мной же. Я пытаюсь сесть, чтобы поскорее убраться отсюда и попытаться зализать раны после фиаско, но у меня не получается. Сильная рука ложится на талию, удерживая на постели.
        - Куда-то собралась? - Шевцов нависает надо мной, глядя в глаза. Один только этот взгляд вызывает мурашки по всему телу.
        - Я лучше пойду, - говорю уже не так уверенно.
        - Обязательно, - голос сочится сарказмом. - Потом.
        Последнее слово он говорит приглушённо, а потом вдруг резко переворачивает меня на живот. Я вскрикиваю от неожиданности, но тут же чувствую нежные касания губ на спине. Весь позвоночник пробивает током, а тело выгибается. Алексей оставляет поцелуи всё ниже, прикусывает кожу. Немного больно, но так… Испарившееся возбуждение возвращается, заставляя дышать глубже. Уже одно только осознание того, что я позволяю ему делать с моим телом, что я вообще способна такое позволить - кружит голову и частит дыхание. Мне хочется выгнуться, но Лёша мне не позволяет, вдавливает плечи в постель, мягко проводит пальцами, считая позвонки. И всё, что мне остаётся - сжимать пальцами простынь и растекаться от ощущения тяжести его тела на моём. Он оставляет слюну и поцелуи на коже, сжимает ягодицы, заставляя дрожать под ним. И не понять: то ли сладко, то ли страшно. С Лексом всегда так, и не только в постели.
        А потом я задыхаюсь от ощущений. Таких откровенных и неприличных. Пугающих, но в то же время желанных. Тело превращается в открытый нерв, сгусток ощущений и чувств, когда Алексей проникает внутрь. Это всего лишь его палец, но мне тесно. Немного дискомфортно, но приятно.
        Ласки слишком откровенные, слишком горячие. И не пошевелиться, потому что он не позволяет. Остаётся лишь сжимать зубами подушку.
        Потом мы снова оказываемся лицом к лицу. Поцелуи, ласки, тяжесть его тела. Губы немеют от переизбытка ощущений. Алексей раскрывает меня для себя, и на этот раз между нами нет недосказанности. А рефлексию я проведу потом. Всё потом.
        Он целует мои скулы, кончик носа, линию подбородка, смотрит в глаза и входит осторожно, медленно. Я даже думаю, что все эти рассказы о нестерпимой боли преувеличены, пока давление не становится невыносимым. Никаких резких движений, Шевцов аккуратно растягивает меня, давая тугим мышцам привыкнуть. Лучше бы рванул, так было бы быстрее.
        И, как говорят, бойтесь своих желаний. Резкий толчок, и наши тела сливаются окончательно. Внутри всё горит испепеляющим огнём, выжигая остатки приятных ощущений. Я неосознанно толкаю Лекса в грудь, пытаясь сбросить с себя. Шевцов не поддаётся, но замирает.
        - Тесно… - шепчу, а сама понимаю, что он целует мои мокрые щёки.
        - Яна, посмотри на меня, - голос мягкий, непривычно слышать от него.
        Не сразу решаюсь, но открываю глаза, натыкаясь на внимательный взгляд. Огонь становится тише, и я могу уже дышать ровнее.
        - Обними меня ногами, - Шевцов так и не двигается. - Будет больно, когда я начну, но ты попробуй.
        Несколько раз глубоко вдыхаю, но выполняю, что он говорит. Алексей крепко держит меня под ягодицы, давит грудью на грудь. Начинает двигаться. Сначала мягко, потом увереннее. Сперва огонь возвращается, но потом становится глуше. Все чувства обнажены, эмоции растревожены, словно пчелиный рой. Лекс зарывается носом мне в шею, бьётся бёдрами о бёдра, заставляя меня сначала стонать, а потом и кричать. От боли, от близости, от болезненно-острого удовольствия. До гула в висках и дрожи в коленях.
        Шевцов сделал меня своей. И все мысли будут после. А сейчас есть только наши взгляды и наши тела.
        34
        За окном сегодня пошёл первый снег. Звучит, конечно, красиво, но на самом деле очень печально смотреть, как красивые и чистые снежинки тонут в грязи, превращаясь в слякоть под ногами прохожих.
        Я стою и смотрю на картину за окном. Там холод и дождь со снегом, колючий ветер, пробирающий до костей. Ещё не поздно, но уже начинает темнеть. Такси должно подъехать минут через десять.
        - Собралась уже?
        Лиза заходит в комнату, несёт в руках дымящуюся кружку. В её взгляде жалость, которую она пытается скрывать. Неприятно.
        - Да, уже готова. Торжество назначено на пять вечера.
        Мы молчим, но и без слов понятно, о чём. Она жалеет меня, и, что самое интересное, оправдывает его.
        Прошла неделя с той ночи, полной волшебства и острых желаний. Алексей любил меня осторожно, но страстно, и я отдавалась без стыда и каких-либо рамок. Растворялась в нём, позволяя растворяться в себе. Принимала, изнывая от желания и превозмогая всё ещё отдающую боль.
        Он сказал, что в следующий раз будет проще. Но этого следующего раза не наступило. Утром Шевцов отвёз меня домой, и больше я от него за неделю ничего не слышала. Ни звонка, ни сообщения.
        Ах нет, одно всё-таки прилетело. Когда я на третий день сходила с ума и от волнения, и от обиды, а потом набралась смелости и позвонила. Это было непросто, потому что между нами с ним непросто. Но он отбил звонок, а потом прислал лишь одно слово: «Занят».
        И вот прошли ещё несколько дней, а он всё также занят. Естественно, я не стала ему больше писать или звонить. Обида продолжает разъедать, а на губах всё чаще ощущаю привкус соли.
        Но ведь если посудить, то что такого-то произошло? Не я первая, не я последняя. Наверное, ещё и радоваться должна, что первый раз прошёл без отвращения к парню, который, между тем, был нежен и чуток, аккуратен и заботился не только о себе.
        Но на этом, пожалуй, и всё.
        И самое интересное, что Копылова вдруг попыталась его оправдывать. Нет бы, как всегда, сказать, какой он мудак и что гореть ему в огне за такое, так нет же, она сказала:
        - Ян, ну может и правда занят? Он не похож на козла. Нет, он, конечно, тот ещё говнюк, но не с тобой. Ты же и сама всё понимаешь.
        Вот и я думала, что понимаю, но оказалось, что нет. И сейчас, кажется, нервничаю, потому что уже подъехало такси и сейчас отвезёт меня на торжество, посвящённое юбилею отчима. Виктор не любит заведения общепита, даже дорогие, которые вполне может себе позволить. Поэтому они с мамой нанимают персонал, и празднование пройдёт в их доме. Том самом, в котором я впервые повстречала своего сводного брата. В том самом, в котором так боюсь увидеть его сегодня снова.
        Что я должна буду сказать? Как вести себя после того, что позволяла делать с собой, а потом получила вот это лаконичное «занят»?
        Достаю куртку из шкафа, бросая взгляд на то самое чёрное платье. Пусть это не совсем и к месту, но сегодня мне хочется спрятать тело как можно сильнее, закрыть тканью, чтобы кроме кистей и лица ничего не было видно Классические джинсы и бежевая закрытая блуза с принтом. Вполне себе нарядная. Виктор сказал, много людей приглашать не хочет, так что обстановка будет скорее семейная. И, если честно, это пугает ещё больше…
        Таксист не спешит, и я наблюдаю, как по лобовому ползут капли дождя. Так интересно. Словно гравитация - это не про них. Дождь идёт сверху, а струйки тянутся вверх - их гонит ветер. Неестественно. Как в наших с Лексом отношениях. Сводные брат и сестра, отдавшиеся друг другу без остатка. Ну, по крайней мере, я сужу по себе. Нормально ли это, правильно? Наши родители женаты. Общество такое осуждает, хоть мы и не кровные. Я всё ещё помню брезгливость в глазах Алины тогда на вечеринке и отвращение во взгляде Терентьева. Но они не знают. Им не понять.
        Сердце начинает ныть, истекать, уподобляясь дождю, когда машина въезжает на территорию Серебряной Рощи. Помню, как шесть лет назад также меня привезла сюда машина, когда я - робкая и чужая этому месту, впервые встретила колючий взгляд тёмных глаз, помню, как оторопела, услышав первую угрозу в его комнате. Ведь теперь я знаю его совсем другим. Знаю, как он может смотреть, отчего душу затапливает нежность, а может так, что внизу живота разливается огонь. А может обдать едким холодом. Иногда ему и смотреть не надо. Достаточно простого «занят».
        Виктор встречает меня у крыльца и тепло обнимает.
        - Пойдём скорее в дом, Ягодка, все уже собрались.
        Все. И он? Ну конечно, это же его отец.
        Но спросить не решаюсь у Виктора.
        Внутри тепло и уютно, как и было всегда. Играет спокойная музыка, плывут неспешные разговоры. Людей действительно не так уж и много, если учитывать статус Виктора Шевцова.
        Ко мне подходит мама, нежно целует в щёки. Потом подходит бизнес-партнёр Виктора - Ермолаенко-старший. С неприязнью отмечаю, что его сын тоже здесь. Он салютует мне бокалом, расположившись у дальнего окна гостиной. Антон беседует с… Алексеем, чей взгляд прикипает ко мне. Уголки его губ дёргаются. Шевцов отставляет бокал на подоконник и делает шаг в мою сторону, но я демонстративно отворачиваюсь и подхожу к другой группе гостей. Унять бы только в пальцах дрожь.
        И не только в пальцах. Одно дело было думать о Шевцове и его молчании, но совершенно другое - увидеть его. Господи, он от меня метрах в шести, а мне кажется, я чувствую на шее горячее дыхание. И его руки на моём теле. Там…
        Залпом выпиваю бокал шампанского и ловлю удивлённые взгляды маминых подруг.
        - Только с тренировки, - улыбаюсь во все тридцать два.
        Всех приглашают к столу. Двоюродный старший брат Виктора стучит ножом по ножке бокала, привлекая внимание гостей и призывая к тишине. Я сижу по левую руку от Виктора после мамы, а Шевцов расположился как раз напротив. Я стараюсь не смотреть, но ощущаю вес его взгляда. Он давит, жжёт. Мимолётно вскользь цепляю его глазами, скорее даже рефлекторно. Приходится сглотнуть, потому что чёрный взгляд глаз напротив словно лезвие.
        Он зол. С чего бы? Не понравился ингор? Так я просто занята, Алексей. Вот так. Поворачиваю голову и обнаруживаю слева от себя Антона Ермолаенко. Чёрт! Ну и соседство. Пожалуй, вечер будет долгим.
        35
        Звучат тосты и поздравления. Шампанское теплом разлилось внутри, заставляя щёки потеплеть.
        - Прекрасно выглядите, Яна, - негромко говорит Антон. - Похорошели со школьных лет.
        Наверное, из вежливости он должен со мной общаться, но мне это неприятно. Всплывают воспоминания о том вечере. Ермолаенко почтительно обращается ко мне на вы, но это не скрывает его хищного взгляда.
        Понимаю, что Алексей внимательно следит за нашим разговором. Прямо за столом он расстёгивает рукава своей чёрной, идеально выглаженной рубашки и закатывает их до локтей, обнажая тёмные рисунки. Мне тоже жарко. Я устала и хочу освежиться.
        - Прошу меня извинить, - встаю, едва дождавшись окончания одного из тостов.
        Тороплюсь в ванную на второй этаж. Ту, что в моей комнате. Я уже шесть лет не живу в этом доме, но она всё равно остаётся моей. Иногда я ночую здесь, когда Виктору и маме удаётся уговорить меня остаться на ужин.
        Тоже закатываю рукава и открываю кран. Подставляю ладони под холодную воду, набирая в пригоршню, а потом опускаю лицо. Плевать на макияж, потом подправлю. Сквозь журчание воды слышу тихий щелчок. Не успеваю и обернуться, как сзади меня обнимают сильные руки и прижимается к спине сильная грудь. Грейпфрут и кожа - знакомый до боли запах.
        Нет уж, Шевцов.
        Резко разворачиваюсь в его объятиях и протестующе выставляю ладонь.
        - Убери руки, Алексей, - стараюсь, чтобы голос звучал твёрдо.
        - Сюда иди, - Шевцов говорит приглушённо, даже как-то угрожающе.
        - Нет. Уходи.
        - Яна! - он не повышает голос, но от интонации напрягается всё тело.
        Я сглатываю. Не собиралась устраивать сцен. Да и смысл? Я не девушка ему.
        - Не играй со мной, Алексей, я не кукла, - только бы глаза остались сухими, позора слёз сейчас перед ним я не перенесу.
        - В том то и дело, бестолочь, что я никогда не играл с тобой. Никогда. Всегда всё было честно.
        - Неделя прошла, - мой голос вот-вот дрогнет. - Неделя, Лёш. Я так не хочу, понимаешь?
        - Я же написал тебе, что занят. Это действительно было так. Я приехал за два часа до торжества.
        - Но ты же мог сказать мне, хотя бы что-то сообщить?
        Я не могу больше. Не понимаю его видения ситуации. Охватываю себя руками и отворачиваюсь. Сейчас хочу остаться одна.
        Но Лекс никуда не уходит. Он снова обнимает меня и прижимается губами за ухом. Вдоль всего позвоночника бьёт разряд, а потом растекается тепло.
        - Я пиздец как хочу тебя, - жаркий шёпот прямо в ухо сводит с ума. - Чуть с ума за эту неделю не сошёл.
        - Нет, Лёша.
        - Да.
        - Нет, отпусти.
        - Да твою ж мать! - я вздрагиваю от стали в голосе, полоснувшей по слуху. - Я правда пытался, Яна. Но с тобой иначе, наверное, нельзя.
        Я не успеваю ничего понять, как оказываюсь прижата грудью к прохладному кафелю. Алексей одной рукой сжимает мои запястья над головой, а второй дёргает замок на джинсах.
        - Прекрати, Шевцов, я не хочу!
        - Да? - его рука ныряет под моё бельё, и я задыхаюсь. - Именно поэтому ты такая влажная? Потому что не хочешь?
        Горячий шёпот заставляет кожу на шее покрыться мурашками. Своей ступнёй он подбивает мою и блокирует меня, оставляя стоять с широко расставленными ногами. Отводит бёдра немного назад, всё ещё прижимая запястья к стене. Какая унизительная поза, лишающая даже шанса на сопротивление.
        - Поэтому ты целый час изводила меня за столом, улыбаясь Ермолаю? - его руки начинают двигаться у меня в трусиках, заставляя мелко задрожать. - Потому что не хочешь?
        Он сильный. Я словно в тисках зажата, а при любой попытке вырваться, он усиливает давление там… Чёртов Шевцов! В джинсах становится слишком жарко, и я изо всех сил пытаюсь сдержать стон, но он прорывается сквозь сжатые зубы хриплым дыханием.
        - Так всё ещё не хочешь? - голос обманчиво вкрадчивый, а рука замирает. И вместе с ней замираю и я. Слышу треск - это моя гордость покрывается трещинами, словно мыльный пузырь на морозе, а потом осыпается невесомыми льдинками.
        - Хочу… - с губ срывается постыдное признание, и я закрываю глаза.
        Алексей ничего не отвечает, он отпускает запястья и кладёт мои ладони на кафель. Спускает джинсы и бельё. Что я творю? Что он со мной делает?
        - Стой смирно.
        Проталкивается медленно, но загоняет плоть до конца, заставляя всю болезненно сжаться вокруг него. Наказывает. А потом начинает двигаться. Больно же. Больно. Но в то же время хочется ещё. Внутри всё вибрирует, а он двигается бёдрами резче. Специально.
        Шевцов перехватывает меня под грудью и выпрямляет, наваливается всем весом, прижимая к стене. А потом продолжает. Зарывается носом в шею и шепчет что-то нечленораздельное, прикусывает зубами плечо. Он словно забывает обо мне, просто движется, толкается резко и глубоко дышит. Напрягает предплечье, что поперёк моей груди. Да так, что не продохнуть, вжимается всем телом, заставляя почувствовать его мужскую силу, силу желания обладать - древнюю, как сам мир. Почти рычит на ухо и резко выходит, кончая на пол.
        А у меня ноги не держат. Я кое-как подтягиваю джинсы и оседаю. Горло саднит от глубокого дыхания, между ног всё горит. А Шевцов усмехается. Усмехается!
        - Ты плохо себя вела, Яна, - голос севший. - Поэтому осталась без сладкого.
        Да чтоб тебя, Шевцов. Борюсь с диким желанием показать средний палец, но даже боюсь представить, что меня за это будет ждать. Поэтому просто прикрываю глаза.
        - Ещё раз исчезнешь - сам узнаешь, что значит остаться без сладкого.
        Алексей ухмыляется и застёгивает ремень на брюках, помогает мне подняться. Ноги подкашиваются, и мне приходится опереться на стену.
        - Иди один, мне нужно в душ.
        ЛЕКС.
        Затягиваюсь на полные лёгкие. Есть определённый кайф курить на улице, когда холодно. Пальцы пахнут ею, и несмотря на недавний сокрушительный оргазм, я снова её хочу. До безумия, до одури. Да что же это, мать вашу, такое?
        - Я смотрю, Лекс, эта девочка и правда тебе дорога.
        Какого-то хуя рядом материализуется Ермолай-младший.
        - Подглядывал, Антошка?
        - Фу. Нет, конечно, - он морщится и тоже закуривает. - Вид твоей голой задницы может нанести мне травму.
        - Травму я могу тебе и по-другому организовать.
        Вот какого хера этот ублюдок обламывает кайф?
        - Знаешь, Алёша, - убью его за Алёшу. - Думаю, я был не прав. Борис твой.
        Молчу. Жду условий. А они будут, это же Ермолай.
        - Можешь делать с ним всё, что захочешь, - Антон пожимает плечами, а потом выдыхает дым и поворачивается ко мне. - На ринге.
        Сукин ты сын.
        - Согласен.
        36
        Хитрожопый сукин сын. Но ради бестолочи я готов ввязаться в это дерьмо, а по ходу дела разберусь, как и Антошке яйца подкрутить.
        Ермолай уехал двадцать минут назад. Интересная получается картина. Он сказал, я должен выиграть ему два боя, и в третьем получу ублюдка.
        - Лекс, ты же понимаешь, что за тобой охота началась ещё месяц назад. Некоторые люди ещё помнят, каким перспективным бойцом ты был в школе. А самбист, бывший военный да ещё и призёр крупных соревнований в прошлом - лакомый кусок.
        - Подавиться не боишься?
        - Лёха-Лёха, - Ермолай засовывает руки в карманы и мечтательно смотрит на верхушки елей, что виднеются за забором. - В этом бизнесе крутятся большие деньги. И я планирую выйти на более высокий уровень, а ты - мой билет. Ты помнишь Коршака?
        - Помню.
        - Мы с ним претендуем на одну нишу. Через три недели турнир, а у меня нет достойного бойца.
        - Я сейчас расплачусь от того, как высоко ты меня ценишь, может, и отсосёшь заодно?
        - Лекс, я серьёзно. Это неплохая сделка. Выиграй мне эти два боя, и Борис твой.
        - А что если я просто найду его и без тебя. Ты же понимаешь, что твоего водителя ты больше не увидишь. По крайней мере, боец с него будет больше никакой.
        Антон замолкает. Думает целых несколько минут, глядя под ноги. Я считываю эмоции с его лица - колеблется.
        - Выведешь меня в другую нишу, и клуб твой, Лекс, - напускная деловитость слетает с него, точно сдутая ветром. - Это хорошая ставка. Потом, если захочешь, я помогу и тебе войти в этот бизнес. Нам ни к чему враждовать, Алексей. Ты немного потерян, потому что долго отсутствовал. Но ты - это ты, и рано или поздно встанешь на ноги. И мне бы хотелось быть тебе другом.
        Друг хуев, блядь. Ещё бы по-отечески похлопал по спине. Но в чём-то Антошка прав, и чтобы освободить «Дракона» от этого дерьма, придётся замараться. То, что клуб давно не принадлежит Хоминичу, я разобрался. В последнюю неделю пришлось помотаться, а оказывается, есть и более короткий путь.
        - Алесей, - слышу за спиной женский голос. Наташа. Ещё один блядский разговор. - Здесь холодно, а ты без куртки.
        Она достаёт длинную сигарету и зажимает её между пухлых ярко-накрашенных губ. Такая же красивая, совершенно не изменилась. Наташе нельзя отказать в том, что она умеет следить за собой. И такая же сучная.
        - Я закаляюсь, - разговаривать с ней нет никакого желания.
        Хочу развернуться и уйти, но её цепкие пальцы с длинными острыми ногтями ложатся мне на локоть. Я притормаживаю, и Наташа тут же её убирает.
        - Лёш, - начинает приглушённо. - Прости меня.
        Блядь, я не ослышался? Эгоистичная сука просит прощения?
        - Тогда, шесть лет назад я поступила ужасно. Я так сожалею, - кажется, я даже чую искренность в её словах. - Ты нуждался в материнской заботе, а я тебя оттолкнула, повела себя отвратительно.
        - Шесть лет прошло, Наташа. К чему сейчас об этом говорить?
        Я спокоен. Но только внешне. На самом деле мне хочется схватить её за дорогущий меховой воротник пальто и приложить головой о стену.
        - Может, я и плохая мать, но всё же мать. А вы были совсем детьми. Мне стало страшно, что ты сломаешь мою девочку, Лёша.
        Её голос прерывается, в глазах стоят слёзы. Она судорожно сжимает полы пальто, да так что белеют костяшки пальцев. Дрожит.
        - Я думала, через год ты вернёшься. Станешь более сдержанным, поумнеешь. И Яна станет взрослее. Возможно тогда бы вы пришли к чему-то.
        - И как, твои надежды оправдались?
        Наталья горько усмехается.
        - Дочь стала мне ещё более чужой. Она всё поняла.
        Жена отца достаёт вторую сигарету, кивает на зажигалку, что я верчу в пальцах. Приходится поднести огонь к её лицу.
        - Твоя мама…
        - Заткнись. И больше ни слова не говори о моей матери, - говорю с ледяным спокойствием, но женщина замирает, запнувшись на полуслове.
        - Лёш, - её голос сел, когда она начинает снова говорить спустя минуту молчания. - Я же всё вижу. Пожалуйста, не обижай её. Яна не умеет выживать как я, ей нужна стена, за которую можно спрятаться. Если моя девочка доверится тебе, прошу, сбереги её. Ты сможешь, я знаю.
        Какой бы стервой ни была моя мачеха, в любви к ребёнку ей не откажешь. Хоть и проявлялась эта любой хрен пойми как.
        - Ты, конечно, редкая сука, Наташа, - всё же говорю, надоело быть политкорректным. - Но твоя дочь тут ни при чём. Она в безопасности. Даю слово.
        Наталья сдавленно выдыхает, и тут как раз открывается дверь. Из дома, уже в пальто, вылетает моя бестолочь. Она порывисто обнимает мать, дёргано мажет по мне взглядом.
        - Яна, неужели тебе уже пора?
        - Да, мам, такси ждёт. Пока-пока.
        Цепляю её за локоть, удерживая на месте. Нихрена себе, сбежать собралась?
        - Отпусти машину.
        - Лёш, мне правда пора, - девчонка бросает короткий взгляд на мать, которая стоит, застыв и не вмешиваясь. - Завтра на дежурство.
        Я чувствую её нежелание говорить при матери. Я теперь вообще чувствую все вибрации её настроения. В натуре магия какая-то.
        - Я возьму куртку и ключи. Стой здесь.
        Смотрю так, чтобы поняла. Сбежит - я приду. И тогда пусть не обижается.
        Оставляю их с матерью и ухожу в дом. Прощаюсь с отцом, забираю вещи и выхожу. Наталья на крыльце одна, а за воротами слышен шум шин. Уехала. Сбежала трусливо. А может ей нравится эта охота? Меня она уже заебала. Хотелось просто сгрести её в охапку и засунуть под одеяло.
        - Яна пошла отпустить машину, она ждёт за воротами, - поспешно сообщает мачеха.
        И снова смотрит этим умоляющим взглядом. Она больше не в праве что-то кому-то запретить.
        - Лёш, - хватает снова меня за локоть, когда я начинаю спускаться со ступеней. Да что ж за мода такая - цепляться за чужую одежду. - Прошу…
        - Я тебе уже всё сказал, Наташа.
        Яна стоит за воротами, кутаясь в ворот пальто. Погода мерзкая, и хочется побыстрее оказаться в салоне. Молчим, пока ворота гаража ползут вверх, открывая доступ к «Лексусу». Выгоняю машину, открываю пассажирскую дверь. Девушка ныряет в салон и подносит озябшие пальцы к отверстиям, из которых идёт тёплый воздух. Я завожу мотор и выезжаю на дорогу. Снег с дождём снова усиливается, барабанит по лобовому, заставляя дворники метаться без остановки.
        Я включаю тихую музыку. Странный контраст - уют и напряжение. В груди тепло, а в штанах жарко. Кажется, что каждый волосок на теле тянется в её сторону, как намагниченный. Снова хочу. Много раз, и каждый раз по-разному. Хочу её нежно, чтобы растаяла, чтобы испытала свой первый настоящий оргазм, хочу жёстко, чтобы следы на коже и влага везде, хочу, чтобы сопротивлялась и хочу, чтобы поддавалась. Хочу.
        Чёрт! Так же и на обочину вылететь можно. Но если сейчас хотя бы не прикоснусь - с ума сойду. Кладу ей руку на колено, слежу за реакцией. Яна на момент опускает глаза, а потом напрягается.
        - Куда мы едем? - спрашивает, когда я сворачиваю в свой район. - Мой дом в другой стороне.
        - Я в курсе. Мы едем ко мне.
        - Лёш…
        Я сильнее сжимаю её бедро, веду рукой вверх. Яна замирает, переводит взгляд на меня. В глазах сомнение и страх. Всё ещё обижается.
        - Не бойся меня, Яна. Я тебя не съем. Мы просто ляжем спать.
        Сначала её глаза округляются, а влажные губы размыкаются.
        - Обещаешь? - спрашивает с недоверием.
        - Обещаю.
        Блядь. Вот это я встрял. Хочу же её до онемения в пальцах, но девчонка должна научиться мне доверять. Хоть немного.
        - Правда?
        - Ещё раз переспросишь, и обещание отменяется.
        Пожалуйста, переспроси! Но она молчит, поджимает губы и недоверчиво смотрит.
        - Я тебя не трону, - а потом делаю контрольный в голову самому себе. - Даже если попросишь.
        Я ж грёбанный джентльмен: обещал её мамаше. Но если действительно, то хватит с неё пока. Сегодня в ванной было слишком для неё. Для Янки это только второй раз, ей было больно - я почувствовал, даже немного закровило. Я же не животное. Даже не притронусь, иначе не смогу остановиться: либо нагну, либо на колени поставлю. Для первого пока хватит, а для второго - слишком рано, да вообще, это только по её желанию.
        Яна кладёт свою маленькую прохладную ладошку на мою, что на её ноге, и так мы в молчании едем до моего дома. В лифте поднимаемся за руки, но друг на друга не смотрим. Ебануться, Шевцов, а ты романтик!
        Но весь этот флер тает как предрассветная дымка, когда около двери в квартиру мы видим Кристину из 11-В. Она сидит на сумочке на полу и размазывает сопли и тушь по лицу. Ревёт. Что ещё за хуйня?
        37
        ЛЕКС.
        Рука Яны вздрагивает в моей, когда она видит нежданную гостью, но я крепко сжимаю её тонкие пальцы, чтобы даже мысли не допустить о побеге.
        Увидев нас, Кристина перестает всхлипывать и поднимается, пошатнувшись на высоких каблуках. Бухая в стельку. С ненавистью смотрит на Янку, а потом концентрирует взгляд на мне. Губы вздрагивают, и она слизывает свои окрашенные в косметику сопли. Меня аж дрожь пробирает от отвращения.
        - Что ты здесь забыла, Кристина? - спрашиваю спокойно, не выпуская руки Яны.
        - Лекс, - всхлипывает она. - я… я помню условия, но не… не могу…
        - Не можешь что?
        - Без тебя!
        Ёб твою мать. Приплыли. Сучка совсем попутала.
        Я кожей чувствую, как напрягается Фомина. Хочется затолкать Яну в квартиру и объяснить Кристине, что ей приходить не стоило, но тут происходит то, чего я абсолютно не ожидал.
        - Ты с ней спал? - твердо спрашивает Яна, все-таки высвободив руку и посмотрев мне в глаза прямо.
        Пиздец. Врать я не стану. Да и с чего бы?
        - Да.
        - Предохранялся?
        - Естественно.
        - Значит, - моя бестолочь поворачивается к зареванной Кристине, - вы не могли заразить друг друга инфекциями, и ты не беременна. Так что, тебе пора.
        Наверное, моя челюсть могла бы пробить пол, потому что я охуел настолько, что и сказать-то ничего не смог. Но то, что происходит дальше, шокирует ещё больше.
        - Не ходи с ним, дура, - шипит Кристина, хватая Янку за рукав. - Он тебя попользует и вышвырнет. Причинит боль физическую и моральную. Но самое страшное, что потом ты проглотишь свою гордость и снова приползешь.
        Кристина дёргает рукав на себя, а Фомина реагирует быстро: выворачивает руку, а второй резко бьёт Кристину в плечо. Скорее даже толкает, чем бьёт. Хочу вмешаться, но вдруг торможу себя. Яна должна почувствовать, что может и сама. Что у неё тоже есть зубы. Вмешаюсь, если ситуация выйдет из-под контроля.
        От толчка Кристина отшатывается, едва ли не сворачивая ноги на своих каблуках, смотрит ошалело на Янку. А та начинает дрожать. Наверное, сама в шоке.
        - Кристина, давай уже прекращать этот цирк, - всё же решаю вмешаться. - Тебе и правда пора. А если ещё раз вздумаешь сюда заявиться, то уже я тебе объясню, почему это плохая идея.
        Можно начинать гордиться самим собой. Я просто верх сдержанности и учтивости.
        - Да пошёл ты, Лекс, - Кристина вытирает тыльной стороной ладони нос и подбирает с пола сумочку. - Ты и твоя сучка просто созданы друг для друга, так что развлекайтесь. Только не звони мне, когда твоя сестрёнка в очередной раз осознает, что ты за дерьмо.
        Пусть идёт. Хрен с ней - дурой.
        ЯНА.
        Алексей открывает двери и жестом приглашает войти в квартиру. Я переступаю порог на ватных ногах. Руки дрожат. То, что произошло, то, как я себя повела - просто ужасно. Всё вышло как-то само собой. Я среагировала, не задумываясь.
        - Яна, проходи.
        Смаргиваю ступор. Оказывается, я застыла у порога, погрузившись в свои мысли. Снимаю ботинки, Лёша стаскивает с меня пальто, снимает свою одежду.
        Что я тут делаю? Зачем приехала?
        - Мне нужно в душ, - Шевцов подходит совсем близко и смотрит в глаза. - Обещаешь не сбежать? Или мне забрать ключ?
        Не могу понять, что сейчас плещется в его глазах. Шутит или говорит серьёзно? Тьма во взгляде клубится, не давая разгадать её.
        - Я не сбегу.
        Шевцов уходит, а я не знаю, куда себя деть. Что мы будем делать? Он обещал, что не тронет меня, но сдержит ли обещание? И хочу ли я, чтобы сдержал? Я всё ещё зла за эту неделю молчания, за то, что он сотворил со мной в ванной.
        Иду в зону кухни, чтобы чем-то занять себя. Ставлю чайник на плиту, достаю из холодильника батон и сыр. На юбилее отчима было столько еды, но я вдруг проголодалась.
        - И мне сделай.
        Вздрагиваю от неожиданности. Я не заметила, когда прекратился шум воды, и уж точно не слышала, как Алексей подошёл ко мне.
        - Я как-то просила не делать так больше, - выравниваю дыхание.
        - Извини, привычка.
        Шевцов усаживается на барный стул и наблюдает, как я укладываю сыр и посыпаю бутерброды зеленью. Ничего сложного в этом нехитром блюде нет, но упасть в грязь лицом мне не хочется. Алексей готовит вкусно, так что выглядеть неумехой было бы неприятно.
        Ставлю тарелки и кружки на стол. Алексей внимательно наблюдает за мной, молчит. Он стал моим первым мужчиной, а я до сих пор смущаюсь рассматривать его тело. Влажные, наспех протёртые волосы беспорядочно торчат, придавая образу в приглушённом свете точечных ламп какой-то демонизм. Алексей после душа надел только домашние брюки, и я почему-то бесконечно долго смотрю на его босые ступни. Поднимаю глаза на сеть татуировок. Какая-то абстракция, напоминающая ползущие ветви от запястий и до самой шеи по правой руке, какой-то орнамент, подобный перьям крыла на левом предплечье, а выше уже знакомый чёрный дракон. На груди надпись на латыни «Intra in tenebras». Я знаю, что это значит. Тьма внутри.
        Как заворожённая подхожу ближе и протягиваю руку. Кажется, будто буквы горят огнём, а я, как глупый мотылёк, лечу, не понимая, что погибну, едва прикоснувшись.
        - Это неправда, - тихо шепчу, прикасаясь кончиками пальцев.
        - Я сделал её давно. Больше пяти лет прошло, - Шевцов следит взглядом за моей рукой, обводящей по прохладной коже буквы. - И это правда, ты и сама знаешь.
        - Что дальше, Лёша? - вопрос звучит приговором в тишине.
        - Спрашивай конкретнее, Снежинка.
        Это прозвище однозначно мне нравится больше. Но ситуацию не меняет.
        - Не играй со мной, я ведь просила уже тебя однажды. Я не хочу потом как Кристина, вот так… - отворачиваюсь и обнимаю себя руками, потому что пробивает неожиданный озноб. Во рту становится сухо, потому что мне вдруг становится страшно услышать ответ.
        - Кристина в прошлом, Ян. И ты - не она.
        - Прошлое меня не интересует. Я хочу знать о настоящем, - решительно поворачиваюсь, чтобы посмотреть в глаза и понять. Пластырь нужно срывать резко.
        Натыкаюсь на тёмные глаза в сантиметрах от моего лица. В выражении, во взгляде Шевцова столько эмоций! Каменного спокойствия, к которому я привыкла, как не бывало.
        - Я не знаю, как правильно ответить на твой вопрос, Яна, - Лекс сжимает мои предплечья, заглядывая в глаза. - Я шесть лет бежал от тебя. И от себя. И я устал. Моё настоящее - это ты. И я растерян, не знаю, что нужно делать и как себя вести. Ты же мой психиатр, научи меня!
        Его пылкая речь выбивает почву из-под ног. Я ожидала холодности, грубости или, в крайнем случае, прямолинейности. Но не вот этого. Он не знает, что делать. А я и подавно.
        - Как я могу быть твоим психиатром, если понятия не имею, каков диагноз? - шепчу в ответ.
        - Я тебе помогу: одержимость.
        Инстинктивно я подаюсь вперёд, хочу почувствовать его губы на своих, но чувствую, как напрягаются сильные ладони, удерживая меня на месте.
        - Я обещал. Не провоцируй.
        Шевцов отстраняется, возвращаясь за стойку, а меня накрывает тянущая пустота. Да, я боюсь его. Он непредсказуем и импульсивен. От таких, как мой сводный брат нужно спасаться бегством, чтобы не сгореть или не пасть как та девушка, что ждала его под дверью. Но я уже влипла в его паутину, запуталась, связалась по рукам и ногам и теперь жду, когда острые клыки вонзятся, и при этом выгибаю в готовности шею. И сейчас изнываю от желания почувствовать его губы.
        - Пей чай, Снежинка, и ложись спать.
        Проще сказать, чем сделать. Я переодеваюсь в длинную футболку Алексея и ныряю под одеяло. Шевцов ложится рядом, поворачивается ко мне и кладёт голову на локоть. Мы смотрим друг на друга, между нами добрых полметра, но дышать мне трудно. Я взяла с него обещание, и сейчас внутри меня происходит борьба. Я не хочу, чтобы он сделал со мной то, что в ванной в моей комнате. Это было унизительно и больно. Но нужно признаться самой себе, что лёгкий трепет в груди говорит, что я не до конца честна. Это всё для меня слишком, но… с Алексеем я другая. Вот взять даже сегодня у его двери. И та Яна, которую он пробуждает, начинает мне нравиться.
        Через пару минут Шевцов откидывается на спину и вскоре засыпает. Дышит размеренно и глубоко, я же уснуть не могу. Всё, что происходит - слишком невероятно, в это трудно поверить. Внутри скребётся чувство, что это не по-настоящему, что где-то ждёт подвох. Но его слова, сказанные на кухне, это же почти признание. В чём? Симпатии? Страсти? Одержимость. Шевцов сам точно поставил диагноз. Мы давно одержимы друг другом, и это ничем не глушится. Это не лечится. Транквилизаторы берут лишь временно и ненадолго. Мы лишены воли, потому что одержимы. Но ведь такое влечение ведёт к саморазрушению…
        38
        Просыпаюсь от того, что мне холодно. Ночью Шевцов во сне прижал меня к себе, уткнувшись носом сзади в шею. Сначала я напряглась, но потом поняла, что он спит. И мне понравилось во так вот - в сплетении тел пребывать сначала в дрёме, а потом провалиться в глубокий сон. Теперь же пришлось кутаться в одеяло, потому что в постели я лежала одна.
        На электронных часах у кровати красным светилось 5:18, на улице темень. Пока я соображала, что в квартире тоже пусто и тихо, щёлкнул замок. Шевцов вошёл в коридор, стянул спортивную куртку и кроссовки, а потом посмотрел в сторону кровати.
        - Разбудил?
        - Нет, я проснулась сама. Что случилось?
        - Ничего. Вернулся с пробежки. Скоро серьёзные соревнования, и мне нужно вернуться в форму.
        Господи, неужели то, как он выглядит - не форма.
        - Ты же тренер, разве не участникам нужно приводить себя в форму?
        - И что же я за тренер, если не смогу подать пример?
        Я откидываюсь на подушки, пока Алексей скрывается в душе. Пора вставать. Нужно заехать домой за вещами, и к восьми быть в госпитале.
        Но планам моим, наверное, сбыться не суждено так скоро.
        Алексей возвращается в спальную зону… абсолютно обнажённым. От неожиданности я вскрикиваю и закрываю лицо ладонями.
        - Ты серьёзно? - Шевцова, кажется, всё это веселит. Он достаёт из шкафа бельё и натягивает.
        - Мог бы хотя бы полотенцем прикрыться.
        - Зачем?
        - Ну…
        И правда, зачем? Как сказал доктор Хаус в одной из серий после того, как под «Викодином» решил, что переспал с Кадди: «Зачем запирать сарай после того, как его обокрали?»
        Тёплые ладони ложатся на мои, и Лекс отводит их от лица, любуясь моими горящими щеками. Смотрит в глаза, и через несколько мгновений искры смеха в его взгляде сменяются на нечто иное. Он убирает мои руки наверх, сжимая запястья на подушке над головой. Его голод передаётся и мне.
        - Лёш…
        - Сегодня новый день, а обещал я вчера, - голос звучит неожиданно хрипло. - Мне и так медаль положена. Но время подвигов прошло.
        Шевцов припадает к моей шее как изголодавшийся путник. Я дёргаюсь в нерешительности, сердце в груди стучит сильно и громко, почти глухо. Кожа начинает гореть, когда Алексей окончательно распластывает моё тело под собой, внутри всё вибрирует, пьянит каждую клетку от близости мужчины.
        - Расслабься, Яна, с каждым разом боли будет всё меньше, - шепчет мне в шею Шевцов.
        И я пробую сделать, как он велит: закрываю глаза и расслабляюсь, закованная в его стальные мышцы. Свежий запах щекочет ноздри, заставляя глубоко вдыхать его. Ласки Алексея смелые, даже слишком. Его губы, язык, пальцы везде. В моё тело проникает одним лёгким движением. Я напрягаюсь, но вдруг понимаю, что боли нет. Немного тесно, но не более. Начинает толкаться мягко, ритмично двигая бёдрами. Скоро я перестаю судорожно цепляться ногтями за его плечи, потому что внизу живота разливается нега, когда Шевцов замедляет темп. С каждым толчком я будто погружаюсь в какое-то тепло, а в поясницу бьют сладкие импульсы.
        Алексей надо мной напряжён, вены на шее вздуты. Понимаю, что сейчас он старается не для себя, и это разительно отличается от того, что было вчера в ванной. Мои ладони скользят по мужской шее, и кажется, что я слышу скрип зубов.
        Лёгкая вибрация натренированных мышц под кожей и капли пота на лбу говорят о том, что Лекс на пределе. И это действительно так, потому что он вдруг отпускает меня и переворачивает, а потом снова прижимается всем телом.
        - Сожми бёдра, - отдаёт приказ и снова оказывается внутри.
        За несколько сильных глубоких движений он вдруг доводит меня до невыносимого состояния. Однажды я рискнула прыгнуть в бассейне с высокой доски. Тренер сказала, что я справлюсь. Я справилась, но то щекочущее за грудиной чувство, когда срываешься в пропасть, не забуду никогда. На мгновение я почувствовала то же самое, а потом внутри разлилась огненная волна, затопившая все нервные окончания, все клетки и весь мозг. Прокатилась до самых кончиков пальцев, а потом резко отринула обратно, заставив их занеметь. Я сорвалась на протяжный стон, показавшийся мне самой дико неприличным.
        Через мгновение замер и Шевцов, шумно выдохнув, а потом обмяк, ткнувшись лбом мне в спину.
        Какой-то своей рациональной частью я поняла, что презерватива на нём не было, и сейчас его сперма во мне. Месячные только закончились, опасности нет, но всё равно захотелось влепить затрещину за легкомыслие. Но это только далеко в моей фантазии, так я и думать бы не посмела о подобном.
        - Ты жива, Снежинка? - хрипло спрашивает парень, перекатываясь с меня на спину.
        - Не уверена, - ложусь на бок и подтягиваю колени к груди. Внутри всё ещё пылает, разливаясь отголосками пережитого оргазма. - Лёш, ты не надел презерватив.
        - Забыл, - безэмоционально пожимает плечами, а потом встаёт. - Кофе?
        Киваю, прикрыв глаза. Сейчас кофе в самый раз.
        39
        ЛЕКС.
        - Шевцов! Руки за спину, подъём-падение без рук тридцать раз!
        Я всей душой ненавидел это упражнение, и тренер был об этом прекрасно осведомлён. Таким образом он вышибал из меня дурь, которой всегда было хоть отбавляй. И так уж сложилось, что чтобы успокоить эту самую дурь, это упражнение подходит как нельзя лучше. Только команду я теперь отдаю себе сам.
        Дури, да, дохера, ненависть плещет через край, а надо быть спокойным. Злость и холодный ум должны сочетаться. Рукам нельзя дрожать. Если злость не контролировать, не соблюдать баланс, она застелет глаза и тогда можно допустить ошибку. Много ошибок.
        - Привет, Лекс, - в раздевалку входит Ермолай. Не стоило бы ему, потому что я ещё не взял эмоции под контроль. - Иваныч, смотрю, намертво вбил в тебя это жуткое упражнение. Что за прикол истязать себя тем, что отвращает?
        - Я это делаю, Антошка, чтобы не начать истязать тебя. Так что говори, чего хотел, и вали.
        - Лёха, не груби. Я же по делу. Ты вообще как? Готов? О тебе никто не знает, и Коршак в напряжении. Но всё же этот гондон слишком самоуверен, давай собьём с него спесь, заявим о себе.
        Я подхожу к рыжему вплотную. Сучонок и сам не слабак далеко, но напрягается.
        - Антошка, мы с тобой нихуя не друзья, запомни. У нас соглашение, и я тут только поэтому. Я тебе звёздное восхождение, ты мне «Дракона» и ублюдка. На этом всё.
        - Конечно, Алёша, как скажешь, - скалится придурок. - Но ты не зарекайся, мы и потом сможем быть другу полезны.
        До выхода ещё десять минут. Протираю лицо влажным полотенцем, бинтую руки и надеваю перчатки. Бои хоть и подпольные, но по правилам. Не знаю, что за чудовище меня ждёт, но я не боюсь.
        Дверь в мою раздевалку снова открывается, и врывается Сева. Вот так сюрприз.
        - Лекс, какого хера? Ты совсем ебанулся?!
        - Сева, не истери.
        - Ты что забыл здесь? Ты хоть понимаешь, в какое дерьмо ввязываешься?
        - У меня есть на это веские причины, - отвечаю спокойно, проверяя крепления на перчатках.
        - Лекс! Зачем тебе это надо?
        Да что за нахуй?
        - Знаешь, Сева, - моё терпение тоже начинает трещать. - Ты бы мог и сказать мне, что за дерьмо тут творится. Но ты просто промолчал, пока я искал, в чём дело.
        - Это потому что я знал, что вот этим, - Сева тычет пальцем на мои руки в перчатках, - всё закончится. Или начнётся. Ещё и под Ермолаем!
        Последняя фраза мне вообще не понравилась, полоснула неприятно. Но ведь по сути так и есть.
        - У нас с ним соглашение.
        - Какое?
        - Я вывожу его бизнес в высшую лигу, а он отдаёт мне клуб и одного козла.
        Сева запускает пальцы в волосы и напряжённо смотрит. Чёрт, приятно, когда кому-то не срать на тебя.
        - У тебя есть секундант?
        - Нет. Мне похер, кого Ермолай поставит мне водичку подавать.
        - Лекс, ты совсем дебил? Это подпольные бои, тут тебе в эту самую водичку и добавят чего. Я буду. Пошли - время.
        - Вперёд.
        Звучит предупредительный гонг, я набрасываю капюшон, скрываю нижнюю половину лица под чёрным платком с черепом и плечом к плечу в Севой выхожу.
        Тот же зал, в котором проводились аукционы, только переоборудован. По периметру трибуны мест на сто пятьдесят, в центре огороженный ринг. По углам в стеклянных колбах извиваются почти обнажённые тёлки, ближе к выходу установили бар. Атмосферно, мать его.
        Народу в зале много, больше двухсот. Наступает тишина, когда на ринг выходит какой-то хер в костюмчике и при бабочке. Из коридора, где раньше были траходромные комнаты, выходит мой противник. Здоровый бородатый мужик, мышцы горой, всё как надо. Но я и не ожидал увидеть какого-нибудь прозрачного педика.
        - Дамы и господа, - как в каком-то нуарном фильме начинает вещать ведущий. - Сегодня у нас на ринге новые лица. Бывший военный, многократный чемпион соревнований по боевому самбо. Встречаем, Лекс!
        Аплодисменты звучат напряжённо. Публика явно поставила не на меня. Что ж, придётся удивить.
        - Его противник, уже знакомый нам по самым кровавым боям этого зала, Царь волков! В дополнительном представлении не нуждается!
        Нихуя себе. Царь, блядь, волков. Надо было и себе придумать какую-нибудь погремуху. Для устрашения.
        - Лекс, хорош ржать, - Сева толкает локтем, заметив, как меня пробило на смех. - Этот чел семерых положил за сезон, и один так и не встал.
        Пожимаю плечами. У каждого своё кладбище. Это не предмет для гордости.
        Ноги ступают на мягкую поверхность, сердце набирает обороты и пульс разгоняется. Сжимаю руки, давая мышцам импульс. Верзила напротив скалится в мерзкой улыбочке. Нам предлагают столкнуть в дружеском жесте перчатки. Мы выполняем, и каждый из нас ощущает горячую волну ненависти. Оба понимаем, что легко не будет.
        - Борьба! - выкрик вырывается из глотки ведущего.
        Слепая ярость застилает глаза, когда я бросаюсь на противника. Мне нужен не этот. Другой. Но этот стоит на пути.
        А парень хорош. Но я не чувствую боли, только лишь вскользь замечаю, как щиплет пот в разбитой брови, когда я на полу блокирую за шею здоровяка. Он хрипит и трижды бьёт рукой по покрытию ринга.
        Сигнал рефери доходит до меня не сразу. Понимаю, что этот недоцарь волков начинает синеть. Отпускаю и резко встаю. Объявляют перерыв, и я падаю на подставленный Севой стул. Напротив волки отпаивают своего царя.
        Плещу из бутылки в лицо и обвожу взглядом зал. Многие недовольны. Ну а кому охота просирать своё бабло? Вдруг натыкаюсь взглядом не Ермолая. Он довольный как слон. А рядом стоит белая как стена девушка. Узнаю Ирину Ряполову - свою одноклассницу и бывшую девушку. Вдруг становится смешно. Тошка так хотел перещеголять меня во всём, что даже пользованную мной бабу себе забрал. Ирка смотрит во все глаза и, кажется, даже дрожит.
        Снова звучит сигнал, схватка продолжается. Бугай работает активнее, пару раз сильно прикладывает меня в перевороте о пол. Да так, что из глаз начинают сыпаться искры. Чувствую, как недавняя подруга снова стремится в гости. Головная боль.
        Встряхиваю головой, смаргивая пелену. В груди разливается огненная горечь. Пора заканчивать этот ебаный театр. Бью кулаком в пол, заставляя старую травму заткнуться. Валяться с полотенцем на виске буду потом. А сейчас пора действовать. Рывком вхожу в ближнюю дистанцию и беру его за корпус в захват. Недоцарь волков напрягает спину, буграми выпячивая мышцы. Рывком выдыхаю и концентрирую всю силу в одной точке - в плече. Волчара рычит, упираясь ногами, но я это уже рык беспомощности. Бью по корпусу, сбивая ему дыхание и в этот момент перебрасываю через себя. Бугай валится, хлопает по полу ладонями и замирает, прикрыв глаза перчаткой.
        Первый пошёл, Антошка. Можешь обоссаться от радости.
        Спрыгиваю с ринга, не дожидаясь грёбанных оваций. Они не нужны, у меня другие цели. Машу Севе, чтобы не шёл за мной в раздевалку. Мне нужно отдышаться и угомонить огонь внутри. Но едва я стаскиваю перчатки и выливаю содержимое бутылки на голову, в раздевалку с бешенными глазам влетает Ирка.
        Застывает на пороге, пялясь на меня.
        - Лёша! - взвизгивает и бросается на шею.
        40
        - Лиза! - хватаю подругу под руку и пытаюсь утащить подальше от этого бутика. - Я такое даже примерять не стану!
        - Станешь-станешь.
        Копылова проворно выворачивает локоть и, ухватив меня за рукав, затаскивает в отдел. Милая улыбчивая девушка тут же спешит нам навстречу.
        - Привет, девчонки, - улыбаются пухлые губки, - что вам подсказать?
        - Ничего, мы просто мимо проходили, - снова делаю попытку утащить свою вредную подругу.
        - Да, - улыбается она в ответ девушке-консультанту, - и заметили вот эту симпатичную пижамку. Яна, просто примерь. Пожааалуйста.
        Кошачьи глазки моей соседки смотрят хитро-умоляюще, и после ещё нескольких уговоров, в том числе почуявшей добычу консультантши, я сдаюсь и тащусь в примерочную с воздушным чёрным кружевом в руках.
        - Вообще, - вещает из-за ширмы Лизка, пока я пытаюсь разобраться, куда какая тесьма должна надеваться. - Таких должно быть минимум три: чёрная - для роковой страсти, красная - для огненной и белая, потому мальчикам иногда хочется развратить совсем невинную девочку. Хотя, ещё, пожалуй, розовая, чтобы почувствовать себя принцессой, когда спишь одна с большим плюшевым медвежонком в обнимку.
        Машу молча головой, жалуясь мимикой своему отражению в огромном зеркале примерочной. Из этого самого зеркала на меня смотрит… о! Это просто разврат какой-то, а не пижама. Красиво, конечно, но я такое никогда не решусь надеть, даже когда буду спать одна. Надо по-тихому снять и сказать, что размер не подошёл.
        Но мой коварный план проваливается, потому что в этот момент Лизка беззастенчиво отдёргивает шторку и воозряется на меня.
        - Просто… вау! - её губы вытягиваются трубочкой, а мне хочется прикрыться.
        - Лиз, нет, не вау, - пытаюсь отгородиться шторкой. - Это развратный шлюханский наряд. К тому же очень дорогой.
        Лизка сопит из-за ширмы, пока я переодеваюсь, но странно молчит. Быстро сдалась, я уж думала, будет сложнее.
        Но всё становится понятно, когда она за моей спиной расплачивается на кассе, когда мы уже выходим, а потом вручает мне с коварным видом.
        - С прошедшим, Фомина! Пусть твой говнюк-бра… парень возбудится и подарит тебе кучу умопомрачительных оргазмов.
        Хлопаю себя по лбу, выхватив подарок. Чёрт, не стоило делиться с Лизкой. Хотя как уж тут не поделишься? Это ж Копылова. Она пытала бы меня своими жуткими сельдереевыми коктейлями, если бы я не рассказала хоть что-то.
        - Да ладно тебе, Янка, - Лизка примирительно обнимает меня. - Этот твой Шевцов пугает меня до чёртиков одним только своим хищным взглядом, но твои щёки он заставляет розоветь, а это значит, что я могу ему простить все запугивания и угрозы.
        - Лёша тебе угрожал? - ошарашено смотрю на подругу. - Господи, Лиза, когда он успел?
        - Ну, тогда, в больнице, когда пришёл за твоей подписью. Обещал же мне башку открутить, помнишь?
        - Ну да.
        Мы обедаем в кафе и тащимся домой на автобусе. Болтаем о том, что давно пора бы уже хоть одной из нас научиться водить машину. Лизкин отец, да и Виктор ещё со второго курса настаивали, чтобы мы шли учиться в автошколу, но как-то всё никак. Вот так и протаскались на маршрутках все годы учёбы в академии.
        Чтобы успокоить неугомонную подругу, клятвенно обещаю ей, что надену подарок, хотя понятия не имею, как смогу появиться перед Алексеем в таком виде. При подобной картине и воспоминании о его взгляде по телу прокатывается горячая волна, зарождаясь где-то в затылке и разливаясь внизу живота. Последние три недели похожи для меня на сказку. Не с розовыми пони и единорогами, конечно, но ведь и Лекс - не милый принц на белом коне. Но он старается, и от осознания, что эти старания для меня, внутри начинают расцветать прекрасные фантастические цветы и порхать бабочки. От одного только его «Снежинка», сказанного на границе утробного рыка и нежного шёпота, у меня коленки начинают подгибаться.
        Мы видимся почти каждый день, за исключением моих дежурств, трижды я оставалась на ночь. И в эти ночи уснуть удавалось уже под утро. А ещё Лёша возил меня гулять на набережную, где мы, укутавшись в пледы, пили горячий чай из термокружек и смотрели, как расплывается мерцающий отблеск звёзд по тёмной воде реки. И даже холодный осенний ветер не мог остудить мои щёки, потому что Шевцов тихо шептал мне на ухо, что планирует со мной сделать, когда мы приедем к нему.
        И несмотря на всё это, я продолжаю внутренне его опасаться. Когда Шевцов пристально смотрит на меня, не говоря не слова, мои нервные клетки начинают сигналить. Но стоит ему прикоснуться, и все тревоги отступают. То, что произошло в ванной дома родителей, больше ни разу не повторилось. Алексей исключительно нежен и аккуратен. Иногда я чувствую себя хрустальной вазой, к которой он боится прикоснуться, а иногда, к собственному стыду, в тайне желаю снова оказаться в той ванной. Но об этом я Шевцову не скажу даже под пытками.
        И кода я уже почти решилась надеть это кружевное недоразумение, на телефон падает сообщение. Сердце подпрыгивает, но тут же разочаровано сжимается.
        «Снежинка, сегодня ночуешь с таранкой. Прости, я сегодня вымотан после соревнований»
        Становится тоскливо. Знаю, нельзя так реагировать, ведь Лёша тоже человек, и он устаёт. Но на душе так паршиво, что впору разрыдаться.
        Комкаю идиотскую тряпку и грузно падаю на кровать. А что, если Алексею надоело возиться с такой неумехой, как я? С его темпераментом и характером, с его пристрастиями, о которых мне прекрасно известно. Что если он устал не из-за соревнований, а от меня? Мы ведь ни разу так и не поговорили о том, в какой статусе находятся наши отношения.
        - Я не поняла, из-за чего сырость, Фомина? - Лизка плюхается на мою кровать и заглядывает в лицо.
        Что ж, это уже диагноз, Яна. Ведь я даже не заметила, что по щекам покатились жгучие слёзы. Мне не хочется произносить всё это вслух, но ведь наука говорит, что свои страхи нужно озвучивать. Вот вам и практическое применение профессии. Может, хирурги правы, и психиатры и вправду шарлатаны?
        Но я всё же надеюсь, что выбранный мною путь таки имеет отношение к доказательной медицине, поэтому выкладываю Копыловой свои страхи и опасения. И напрягаюсь ещё больше, когда она в ответ молчит.
        - Давай, Янка, натягивай обновку и дуй к нему.
        - Это ещё зачем? - хмурюсь, глядя на подругу.
        - Не думаю, что ты права, может, он и вправду устал, но сыграть на опережение надо. А если и правда так устал, что зад свой не может от дивана оторвать, так ты ему массаж сделаешь, расслабиться поможешь.
        - Лиз, ну так нельзя. Не хочу я навязываться ему. Просто знаешь, чувство внутри дурацкое какое-то… не знаю, тревога что ли.
        Господи, и вот я стою у двери Шевцова и ругаю Копылову, а ещё больше себя за то, что послушалась её. Ещё и тряпку эту жуткую натянула, и волосы завила. А что если он высмеет меня? Решит, что я его очередная ревнивая навязчивая девка? Чем я сейчас отличаюсь от Кристины? Только пока тем, что трезвая. И то, временно, наверное. Потому что если вдруг он не один…
        Сердце замирает, покрываясь коркой льда, стоит мне лишь подумать о том, что у Алексея за этой дверью есть компания. Во рту пересыхает, а в животе неприятно ноет.
        Нет. Я не готова. Лучше остаться в спасительном неведении. Так хоть есть на что надеяться.
        41
        Но стоит мне сделать шаг в сторону лифта, как дверь открывается, и я слышу недовольный голос:
        - Ты вообще собиралась звонить или просто пришла постоять под дверью?
        Я оборачиваюсь и застываю, не контролирую, что шарю по нём взглядом, пытаясь найти там следы другой. Но видны лишь всколоченные волосы и двухдневная щетина.
        - Я… ээ… Лёш, извини, ты сказал, что устал, а я… В общем, пойду уже, а ты отдыхай.
        Порываюсь уйти, но на моей руке чуть выше локтя смыкаются крепкие пальцы.
        - Ещё чего, - недовольно бурчит Шевцов и затаскивает меня внутрь.
        Чувствую себя отвратительно. Глупая ревнивая дурочка - вот кто я. Кажется, Алексей и в самом деле устал. В гостиной на маленьком столике стоит ноутбук, а на диване смятый плед. Он отдыхал, а я притащилась со своими глупыми подозрениями.
        Пока Шевцов идёт в ванную умыться, я пытаюсь загладить своё вторжение, поэтому тащусь в зону кухни и ставлю вариться кофе.
        - Слышишь, как громко я топаю, чтобы ты потом не сказала, что я снова подкрадываюсь? - Лёша обнимает меня со спины и прижимается губами к нежной коже за ухом, отчего по позвоночнику до самого копчика прокатывается электричество.
        - Лёш, - поворачиваюсь в его объятиях и отступаю на шаг. - Прости, что потревожила. Не знаю… Я просто… просто захотела тебя увидеть.
        И это совершенно не ложь. Но о том, что на самом деле я просто безумно хотела его увидеть, что даже напялила нелепую тряпку, решила умолчать.
        - Только лишь увидеть?
        Шевцов снова притягивает меня к себе и целует. Не спрашивает разрешения, но и не напирает. Проникает языком в мой рот и хозяйничает там, заставляя простонать ему прямо в губы.
        - Кажется, кто-то торопился меня не только увидеть.
        Лёша подхватывает меня под бёдра и усаживает на столешницу, и тут в свете точечных ламп я замечаю, что у него на брови пластырь.
        - Что случилось? - прикасаюсь аккуратно.
        - Ничего стоящего твоего внимания, Снежинка.
        - Ты подрался? - внутри ёкает, и утренняя тревога снова разливается внутри.
        - Яна, - Алексей немного отклоняется и смотрит мне в глаза, - драться - моя работа. Нужно было немного раздраконить бойца перед соревнованиями.
        - И ты позволил ему себя ударить? - соскакиваю со стола и в непонимании смотрю на Шевцова.
        - Слушай, хватит уже, доктор Мелочь, что вышло, то вышло. Ничего криминального.
        Алексей забирает со стола приготовленный кофе и возвращается к дивану. Вот так вот, Яна, ты своей навязчивой болтовнёй всё желание отбила у мужчины, который обычно заводится лишь со взгляда.
        Через платье сжимаю многострадальную обновку, решаясь. Почему женщина во мне молчит? Как это делать - соблазнять мужчину? Наверное, я безнадёжна, и Алексею точно скоро понадобиться искать острые ощущения на стороне.
        - Я сегодня на соревнованиях видел Ирину Ряполову. Нашу одноклассницу. Помнишь её?
        Дыхание даёт сбой. Конечно, я её помню, чёрт возьми.
        - Твою бывшую девушку? Её сложно забыть.
        Алексей делает глоток кофе и что-то переключает в ноутбуке, не глядя на меня.
        - Она теперь с Ермолаем.
        Отличная пара, что сказать.
        - Ты расстроился?
        Боже мой, зачем я это ляпнула? Шевцов замирает и поднимает на меня глаза, пронзая их чернотой.
        - Ревнуешь?
        «Будь собой, - говорила Лиза, - та же конфетка, только в другой обёртке».
        А какая я? Что значит быть собой? Наверное, это значит быть откровенной.
        - Я… - подхожу ближе и присаживаюсь рядом, чувствуя напряжение в спине. Я должна сказать о своих страхах. - Однажды я слышала вас. Тебя и Ирину. Тогда я вернулась от тёти на несколько дней раньше, а родители были в отъезде. Я слышала, как вы занимались любовью.
        Шевцов смотрит внимательно, кажется, в его глазах я вижу вместе с промелькнувшим удивлением и веселье. Только насмешки мне не хватало.
        - Яна, я её просто трахал. Никаких занятий любовью. А последним я занимался лишь шесть раз. И все с тобой, - меня бросает в огонь от его откровенных слов. - Хотя, постой. Пять раз, в ванной я всё же тебя трахнул.
        Вдох сбивается. Его открытость сражает меня наповал уже не впервые. Лекс не подбирает слов, он говорит что думает, и не знаю, смогу ли я к этому привыкнуть.
        Шевцов начинает смеяться открыто и беззлобно, глядя на мою реакцию, но мне сейчас совершенно не смешно.
        - Лёш, просто я… - смех обрывается, и Алексей снова смотрит на меня внимательно и серьёзно, - просто я ничего не умею. В сексе. Наверняка, другие девушки были более искусными, они знали, как доставить тебе удовольствие. Я хоть и не особо опытна, но не дура же, понимаю, что дарить наслаждение партнёры должны друг другу. А мы играем в одни ворота.
        Замолкаю, резко захлопнув рот. Что ж, кажется я это сказала. Мне казалось, Алексей высмеет меня или просто отмахнётся, но в ответ на мой спич я вижу, что его глаза загораются странным огнём.
        - Яна, - сглатывает Алексей и говорит серьёзно, - тебе не нужно лезть из кожи вон, чтобы удивить меня. Я вполне проживу без минета и прочих штук, пока ты не будешь готова. Если вообще будешь. Ты должна хотеть этого. Сама желать, понимаешь?
        - А я и хочу. Ты научишь меня?
        - Чёрт, Яна! - Лёша запускает пальцы себе в волосы и закрывает глаза. - Ты сведёшь меня с ума.
        Я замираю, выжидая. Что я сказала не так?
        Спустя пару мгновений Алексей вновь поднимает взгляд на меня, его глаза горят лихорадочным блеском, а меня пробирает дрожь. Когда он смотрит так, то ничего не остаётся от Яны Фоминой. Она исчезает, растворяется, становится тенью. Он сам поставил нам диагноз - одержимость. И был сотню раз прав.
        - Я спрошу ещё раз, ты правда этого хочешь?
        В ответ я просто киваю и встаю, отхожу на несколько шагов назад. Алексей инстинктивно подаётся за мной. Совсем немного, но это даёт мне дурманящее ощущение, что я тоже влияю на него, что имею власть над этим необузданным огнём по имени Алесей Шевцов.
        Атмосфера между нами накаляется, становится тягучей, словно плазма. Дыхание тяжелеет, заставляя грудь вздыматься выше. У обоих. Возбуждение от одних только взглядов…
        - Сними платье, - голос у Алексея хриплый.
        Я подцепляю пальцами подол трикотажного тёплого платья и тяну его вверх, стаскивая через голову, а потом отбрасываю в сторону. Шумный выдох и, клянусь, скрип зубов, говорит о том, что бельё, подаренное подругой, пришлось Шевцову по вкусу.
        - Блядь… - не удерживается Лекс, но я не обижаюсь на грубое слово. Восторг в его глазах компенсирует емкое немногословье.
        Делаю шаг вперёд и застываю. Я жду инструкций. Конечно, я понимаю, что именно нужно делать, хоть и в общих чертах, но игра уже началась. Он говорит - я слушаюсь. И будь я проклята, если сама не кайфую от этой игры.
        - Встань на колени.
        Вздрагиваю. Вот оно. То, что мне снилось, чего я так боялась. Раньше в моих снах это были голоса насильников из сквера, но потом всё изменилось, и я перестала бояться.
        Я выполняю. Смотрю на Алексея снизу и тону в мраке его глаз. Потустороння тьма, горящие искры пьянят и затягивают в водоворот.
        - Прикоснись.
        Я опускаю ладонь на вздыбленную ширинку. Твёрдая эрекция ещё раз убеждает меня в том, что выбор одежды был правильным.
        Шевцов помогает мне высвободить себя и впервые за время нашей близости я прикасаюсь к нему. Это волнует и будоражит. Твёрдый как сталь орган покрывает нежная, словно шёлк, кожа. Я обхватываю его ладонью и медленно скольжу. Алексей направляет меня своей рукой. И мне нравится то, что я чувствую под пальцами. Теперь же я понимаю, что означает власть женщины над мужчиной, какова она.
        - Открой рот, Яна.
        Сухость во рту внезапно проходит. Я размыкаю губы и немного подаюсь вперёд. Он меня не вынуждает, я сама хочу.
        На вкус он необычный. Приятный и очень нежный. Поначалу я действую несмело, прислушиваясь к реакции. Судорожные вздохи подтверждают, что я иду в нужном направлении. Это придаёт смелости.
        Вскоре Алексей запускает пальцы мне волосы, немного сжимает их и сам начинает толкаться навстречу. Так сложнее, но я готова учится. Готова платить той же нежностью, которую дарит мне он. Да и что греха таить, моё насквозь промокшее бельё свидетельствует о том, что мне и самой нравится.
        - Всё, пиздец, - вырывается гортанный рык у Шевцова, - ты с ума меня сводишь, Снежинка, я рехнусь с тобой…
        Он вынуждает меня подняться, рывком подхватывает под бёдра и несёт на кровать. А потом сторицей возвращает за мою смелость и готовность учиться новому.
        42
        Не знаю, в какой момент сладкая дрёма захватила меня в плен. И сейчас я выныриваю из неё. Сладко и легко. Пиздец, скоро мне станут сниться кисельные реки и зефирные берега.
        Чувствую, как тоненькие пальчики Снежинки пробегаются по коже спины. Как раз там, где набита её тёзка.
        Напрягаю вытянутые руки, растягивая мышцы спины. Больно, твою мать. Этот бородатый хрен прилично приложил меня вчера.
        - Ты проснулся? - слышу лёгкий шелест её голоса.
        Эти нежные звуки выходят из… Чёрт… её рот. И недавнее тихое и несмелое «ты научишь меня?» Это далеко не первый мой минет, и уж точно не самый искусный. Были женщины, ласкавшие мой член куда как более профессионально, но я не помню таких поглощающих трепетных ощущений. Когда всё нутро выворачивает только лишь от близости её дыхания там. Теперь я знаю, что такое хотеть не просто ощущений, а желать пережить их с конкретным человеком.
        Вчера, когда Ирка влетела ко мне в раздевалку, когда адреналин ещё кипел в крови, будоража и возбуждая, я просто сорвался. Схватил её за шею и прижал к стене, моментально ощутив стояк. Но вдруг в голове что-то щёлкнуло, надтреснуло. Нет! Нельзя.
        - Уходи, Ирина! - бросил я и отпустил её.
        Угомонить в себе демона, разбуженного запахом боя и крови было чертовски сложно, но у меня была маленькая белокурая причина, которая ничего не подозревала и спокойно себе дежурила в госпитале. Маленькая, невинная и очень веская причина.
        - Я же знаю, что тебе нужно, Лёша! Ну же…
        - Ирка, отвали. Ты не вовремя.
        Девушка изменилась в лице, но порочное выражение в глазах сморгнула.
        - Я же думала, что ты погиб, Шевцов, что сгинул в своей армии. Ты мне ведь так ни разу и не позвонил, даже сообщения не прислал, - в голосе искрит старая обида. И где ты, Ирка, сейчас взялась?
        - Ты серьёзно? - прикладываю полотенце к разбитой брови. - Ира, мы расстались ещё до выпускного. И я ещё раз повторю: ты немного не вовремя. К тому же у меня есть девушка. Так что…
        - Да, Антон мне сказал, что ты с той простушкой, со своей сводной сестрой. Это ведь из-за неё наши пути разошлись? Да?
        В раздевалку вошёл Ермолай и зло посмотрел на мою гостью.
        - Что ты здесь забыла, Ира?
        - Вот и я понять не могу, Антошка, что тут забыла твоя девушка. Забери её уже отсюда.
        Сморщив свой аккуратный носик, Ряполова вылетела из раздевалки, оставив нас с Ермолаенко вдвоём. Сердце уже стало стучать ровнее, а напряжение в мышцах отходило, отдавая тянущей болью. Мне вдруг стало смешно.
        - Чего ржёшь, Лекс? - спросил как-то уж слишком хмуро Ермолай, хотя должен же был радоваться. Первый этап пройден.
        - Антошка, тебе всегда хотелось иметь то, что было у меня. Ты даже бабу мою пользованную подхватил.
        - Пошёл ты. Мы с Иркой не встречаемся.
        - Конечно нет. Ты просто трахаешь её. Интересно, а она так и продолжает представлять меня?
        По шее Ермолая поползли красные пятна гнева. Давай, Тоха, покажи свою шакалью морду. Дай мне повод выбить из тебя дерьмо.
        Стоп, Шевцов. Вспомни, зачем ты здесь.
        Я выдыхаю и отхожу. Это блядский базар пора заканчивать.
        В общем-то вчера на этом мы и закончили, и я собирался выспаться, чтобы Снежинка не видела меня таким помятым. А потом позвонил консьерж и предупредил о гостье.
        Яна убирает руку, и я чувствую, как в воздухе появляется напряжение.
        - Что случилось? - переворачиваюсь и натыкаюсь на её сосредоточенный взгляд. - Хочешь попробовать ещё что-то новенькое?
        На улице ещё темно, но даже в свете, падающим из кухни, я вижу, как рдеют её щёки. Она закусывает губы, но потом поднимает на меня серьёзный взгляд.
        - Не молчи, Яна.
        - У тебя… у тебя синяки на теле.
        Вот оно что. Глупо было думать, что она не заметит.
        - Я же сказал тебе уже: работа у меня такая. Не забивай свой маленькую голову ерундой.
        Тяну её на себя, и она поддаётся, но продолжает молчать. Не отстанет же теперь.
        Стоит только втянуть запах её кожи, как внутри снова закручивается пружина. Этот особенный, ни с чем не сравнимый аромат преследует меня с того самого момента, как она так не вовремя решила убедиться, что я цел и невредим после недопонимания с Ермолаем и его свитой. Я был слишком пьян, чтобы понять тогда что к чему, но её запах вторгся в меня, проник так глубоко, что даже годы вдали не смогли вытравить его. Одно воспоминание о нём пьянило меня носами и тихо царапало душу днями. После жуткой ночи на аукционе у меня в кармане осталась её заколка - маленький тряпичный цветок, который ещё долго пах её. Я давно потерял его, ещё когда нас переселяли из одной воинской части в другую.
        Интересно, мне когда-нибудь надоест вторгаться в её тело? Вдавливаться с надеждой достать, наверное, до самого сердца. Сминать гладкую кожу на бёдрах, пока из её губ не вырвется стон.
        Первый. Твою мать, я у неё первый. Меня никогда не прельщало возиться с целками, да и не так уж много их было. Хорошие девочки обходили меня стороной. Но со Снежинкой всё иначе. По-другому. Выть хотелось от картин перед глазами, где её ебучий правильный одноклассник запускает свои ветки в её штаны. Мне хотелось открутить ему голову ещё тогда возле госпиталя.
        И я бы ничего не сказал, будь она и поопытнее, уж постарался бы сделать так, чтобы она забыла того унылого. Но то, что она попала ко мне в руки невинной вообще башку снесло.
        Снежинка вскрикивает. Кажется, я увлёкся и слишком сильно укусил её за тонкую шею. Останется след на видном месте. Ну и пусть. Пускай знают, что она принадлежит мне. Вся.
        43
        Выхожу в зал, ощущая под босыми ногами ледяной пол. Перебираю пальцами в перчатках. Кончики немеют от нетерпения. Слишком долгого ожидания. Зал замирает, все смотрят на меня. Подотрите слюни, суки. Я знаю, сколько бабла вы проебёте, если я проиграю. Но не волнуйтесь, этого не произойдёт.
        Делаю шаг вперёд и развязываю пояс кимоно. Сева стаскивает его с плеч. Мне похер на все эти понты, но сегодня я готов выебнуться. А всё ради тебя, Антошка.
        ДВАДЦАТЬЮ МИНУТАМИ РАНЕЕ…
        - Готов? - в раздевалке завоняло тухлым. Ах да, это Ермолай пожаловал.
        - Тебе-то чего, ты уже получил, чего хотел. Сегодня мой бой и моя награда.
        - Я принёс документы на клуб. Осталось только кое-что утрясти и поставить твою подпись, Лекс.
        Антон кладёт на стол папку и отходит. Смотрит пристально, немного сощурившись. Что ещё задумал этот рыжий лис?
        - Я не говорил Борису, как ты и просил, почему он встречается на ринге именно с тобой, и какие у тебя цели.
        Киваю и выжидательно смотрю. Задницей чую, что Ермолай чего-то недоговаривает.
        - Слушай, у меня к тебе есть предложение, Алексей.
        Теплее.
        - Весь этот зал под впечатлением, особенно после второго боя. То, как ты зверски размазал этого татарина, впечатлило людей. Большинство поставило на тебя, Лекс. Большинство, но не я.
        Сердце внутри начинает качать кровь сильнее. К чему, блядь, ведёт этот мудила? Если на той стороне поля меня сейчас не встретит бритоголовый извращенец с покромсанным Бэтмэном ебалом, то Антону живым не выйти из этого зала.
        - К чему ты ведёшь?
        - Леха, мы же можем совместить приятное с полезным, так? Борис всё равно твой, и без свидетелей ты можешь хоть на ленты его порезать. Но не лучше ли это будет сделать с деньгами? Выручку разделим пополам. И там немало.
        Я не злюсь. Нет. Я охуеваю. Глотку сковывает льдом, а потом я начинаю ржать. Словно умалишённый, будто услышал только что самую нелепую чушь в мире.
        - Ты серьёзно? - вытираю выступившие слёзы обмотанной эластичным бинтом кистью. - Антон, ты серьёзно предлагаешь мне лечь под своего водителя?
        - Твоя вендетта состоится после боя, Лекс. Подумай, ты ничего не теряешь. Даже не так - у тебя нет выбора, потому что иначе боя не будет. И клуб останется при мне. Борис получит хорошие деньги за верную службу и билет на самолёт туда, где ты его не достанешь. А всему залу придётся объявить, что ты отказался от боя.
        Раз.
        Два.
        Три.
        Дорогой пиджак Ермолаенко впечатывается в побеленную стену раздевалки. Я стараюсь сдерживаться. Очень стараюсь.
        - Ты охуел, Антон? - спрашиваю как можно спокойнее.
        - Не кипятись, - Ермолай с силой отталкивает меня. - Подумай.
        Идёт к выходу, прихватив папку с документами обратно. Всё внутри меня кричит, что нужно вытряхнуть это говно из дизайнерского пиджачка и хорошенько разукрасить. Но я слишком далеко зашёл, чтобы слиться. Нет уж. С волками по волчьи. Если его слово ничего не значит, то и моё пусть останется ложью. Может, стоит пальцы скрестить за спиной, как в детстве? Я тоже умею играть грязно, Антошка.
        - Бой будет.
        Антон разворачивается с победной улыбкой.
        - Рад слышать, Алёша.
        Придурок и правда настолько верит в моё честное слово?
        Глубоко вдыхаю, глядя на заполненные до отказа ряды. Большинство из присутствующих шакалы. И далеко не бедные. На том конце зала показывается лысая голова моего противника, одетого в одни только шорты. Мерзкая рожа, тупые водянистые глаза. Отвратная грязная свинья.
        - Главное, не давай ему подняться, Лёха, - негромко говорит Сева. - Он боксёр, и на полу не так изворотлив.
        У Севы в руках пиликает мой телефон.
        - Покажи, - скашиваю глаза.
        Сообщение от Ермолая.
        "Ты же не думал, что я настолько наивный, Алёшка?"
        А сразу за ним ещё одно:
        "Смотри, у твоей Снежинки новый пациент"
        И фото. На нём Яна, а возле неё мужик, которого я видел в охране Ермолая. Она что-то пишет, и явно не видит, что её фотографируют.
        Яд ненависти впрыскивается в кровь и разъедает сосуды. Сукин сын. Чёртов сукин сын.
        44
        Сегодня был просто сумасшедший день. У одного военного развился психоз после того, как у него на глазах два месяца назад разорвало на учениях двоих лучших друзей. Да, такое бывает в мирное время. Слишком уж опасна эта профессия. И парень потерялся окончательно, когда вчера ему позвонили с номера погибшего друга, чья сестра хотела забрать какие-то вещи. И вот уже почти двадцать часов находится в стадии жутчайшего обострения. Печальная картина.
        Потом у нас было совещание. Снова изменения в ведении документации. И хоть введены они локальным актом от сегодняшнего числа, но переделать все истории нужно за весь последний месяц. Идиотизм да и только.
        А час назад, когда уже основной рабочий день окончился, а остались только дежурные, заведующий отделением привёл ко мне пациента. Сказал, что по просьбе начмеда. У него вроде как тянет шею и отдаёт под правую лопатку болью, а я как невролог должна его осмотреть и назначить лечение.
        Мужчина представляется Владом и снимает куртку. Жуткий тип какой-то. Но раз по просьбе начмеда, так деваться некуда. В конце концов, я врач, и каким бы ни был человек, что за эмоции не вызывал во мне, я обязана оказывать ему помощь.
        - Как давно вас беспокоят неприятные ощущения?
        - Дней десять.
        - Сами предпринимали какое-то лечение?
        - В смысле?
        - Ну, использовали обезболивающие или противовоспалительные гели или мази, может принимали таблетки.
        Мужчина пожимает плечами, жест слишком уж непринуждённый как для того, у кого предположительно ущемлён нерв. Но, возможно, он и вправду принял обезболивающее.
        - Расстегните воротник и сядьте на стуле ровно.
        Создаётся впечатление, что мужчина выполняет всё это нехотя. Может, жёнушка заботливая заставила доктору показаться. Некоторые бравые парни считают, что к врачу следует обращаться едва ли уже не при смерти.
        Я закатываю рукава и тру ладони друг о друга, разогревая их. Едва только собираюсь приступить к осмотру, как в ординаторскую заглядывает дежурная санитарка.
        - Яна Николаевна, вас к телефону. Родственники больного из третьей палаты из терапии. Говорят, это срочно.
        - Сейчас приду. Извините, - обращаюсь к мужчине. - Я на пару минут выйду, а потом вернусь и мы продолжим.
        Тот кивает, а я спешно покидаю кабинет. Что же такого могло случиться? В третьей палате лежит парень, что восстанавливается после операции на жёлчном пузыре. Что могло случиться, что в пятницу под вечер срочно звонят. Да не ему на сотовый, а требуют дежурного врача. Может, он пожаловался своим родным на плохой уход? Только ещё подобных разборок мне не хватало.
        - Дежурный врач Фомина Яна Николаевна, слушаю, - стараюсь говорить профессионально, но дружелюбно.
        - Привет, конфетка, - произносит презрительно смутно знакомый женский голос. - Это Ряполова. Помнишь такую?
        - Помню. Что тебе нужно? - удивляюсь, ощущая неприятный холодок, ползущий по спине. Отвечаю сдержано, стараясь говорить негромко.
        - Слушай меня сюда внимательно, Яна, и лучше сделай вид, что говоришь по делу с обеспокоенными родственниками кого-то, кто, возможно, лежит у вас там в третьей палате.
        - Я не понимаю… - становится совсем не по себе.
        - Тот парень, что сейчас сидит в твоём кабинете, пришёл по твою душу. Он от Ермолаенко, - внутри всё холодеет, ноги слабеют, и мне приходится опереться на стол дежурной медсестры, у которого я стою. - Ты сейчас делаешь вид, что пошла пописать, а сама бежишь на улицу, ловишь такси и быстрой ланью спешишь в «Чёрный Дракон». В том самом зале, где тебя продали Лексу на аукционе, сейчас проходит подпольный бой, где твой возлюбленный бьётся. Но он загнан в ловушку, потому что думает, что ты под прицелом. А такого как он нельзя загонять в угол, потому что быть беде.
        Пока она говорит, в моей голове происходит лихорадочная, сумбурная работа. Почему звонит Ирина? Она не должна быть на моей стороне. Подпольные бои… Алексей бы не стал… Хотя, почему я так думаю? Шевцов - это Шевцов. Да и синяки на его теле только подтверждают слова его бывшей.
        - Ты меня слышишь, Фомина? - рявкает Ирина.
        Мне хочется спросить, почему я должна ей верить, но если всё это правда, и тот мужчина действительно от Ермолаенко, то нельзя высказывать такое вслух, потому что ординаторская совсем рядом.
        - Пока ты сомневаешься, Шевцов может начать косячить. Быстрее. Я буду ждать тебя у входа через пятнадцать минут. Поторопись, Яна.
        Ряполова отключается, а я до хруста в костяшках сжимаю трубку стационарного телефона. Почти не думаю. Ведь если верить Ире, то счёт идёт на минуты. Если верить… Чёрт!
        Срываюсь и на одних только пальцах бегу в сторону лифта. Цепляю санитарку.
        - Михайловна, мне нужно на пятый этаж. Того, что в ординаторской, надо придержать. Ты же знаешь, какие у меня пациенты. Но если станет буянить, то не вмешивайся, вызывай санитаров. Поняла?
        - Ага.
        Женщина застывает в гордости, что ей поручили такое ответственное задание, а меня колет совесть, что я, возможно, подвергаю её опасности. Но тут к подобному привыкли, так что парни-санитары справятся, если что.
        Забегаю в лифт и жму кнопку с цифрой три. Я же в шлёпанцах, надо взять у Лизки обувь. Хочу вызвать такси, но понимаю, что телефон остался в ординаторской.
        - Лиза, - врываюсь в ординаторскую на третьем этаже. Слава Богу, Копылова тут одна. - Пожалуйста, дай мне свою обувь и вызови такси!
        - Фомина, что случилось? - подруга смотрит удивлённо и настороженно. - Ты белая как стена.
        - Лиза, не сейчас, мне надо уехать. По-тихому. Там… у меня в ординаторской сидит амбал, а Лёша в опасности… мне просто надо…
        - Так! Стоп! Куда тебе надо?
        - В «Чёрный Дракон».
        Лизка вытаскивает из шкафа кроссовки и куртку, кидает мне, а потом и сама начинает одеваться.
        - У меня есть запасные, - поясняет, доставая туфли.
        - Ты не должна идти со мной, - пальцы путаются в шнурках, волосы падают на глаза, не давая разглядеть. Меня бьёт крупная дрожь, из-за которой не сразу получается попасть в рукав.
        - Такси? - негромко говорит Копылова в сотовый. - Как можно быстрее. Военный госпиталь. Платим двойную за срочность.
        - Скажи, чтобы к северным воротам. У меня окна на главные выходят.
        - К северным воротам, - добавляет Лиза и быстро кидает телефон в сумку, хватает меня за руку, и мы как можно тише уносимся к лифту.
        Господи, нас обеих выгонят! А возможно мы попадём в ещё большую беду, если Ирка солгала.
        На улице ледяной ветер ударяет в лицо. Забирается под ворот тонкой куртки, которую Копылова бросила в шкафу ещё в начале октября, решив не забирать домой. Она настаивала, чтобы я надела её пальто, но я отказалась на отрез. Она идёт со мной в неизвестность, я просто не имею морального права рисковать ещё и её здоровьем.
        Просто чудо, что машина уже у ворот, когда мы выскальзываем за калитку, упросив охранника открыть нам через свою будку, чтобы не сигналить основной.
        По пути я сбивчиво рассказываю Лизе о звонке Ряполовой, о своих подозрениях, о следах боёв на теле Алексея. Мой голос дрожит, руки ходят ходуном, а в груди настоящий ураган. Непрошенные слёзы готовы вот-вот прорваться плотиной, но страх иссушил не только мои нёбо и язык, но и глаза.
        Мне кажется, что машина едет слишком медленно, так долго стоит на светофорах. В моей голове вспышками всплывают страшные картинки: вот Алексей лежит на ринге весь в крови, а вот он, не контролируя себя, убивает противника. Я зажмуриваюсь, стараясь прогнать страшные образы. Если бы не ладонь Лизы, крепко сжавшая мою, я бы, наверное, выскочила из машины в надежде быстрее добежать на своих двоих. Мне просто безумно страшно. До тошноты.
        Такси тормозит у клуба, я быстро кидаю водителю купюры и выскакиваю наружу. Лизкины кроссовки немного велики мне, но я не обращаю внимание на неудобство.
        Замечаю тонкую фигурку в шубе сбоку здания. Я помню, что там находится та самая дверь. Лизка бежит за мной.
        - Где он? - спрашиваю запыхавшись.
        Мне уже всё равно, если это обман. Однажды я уже попалась на эту удочку, и это не останавливает. Если есть хоть какая-то доля правды в словах Ирины, я должна рискнуть.
        - На ринге, - мрачно говорит бывшая одноклассница, всматриваясь в моё лицо. - Ты долго.
        Разворачивается и исчезает за дверью, мы следуем за ней. Ряполова сообщает что-то охраннику на входе, который удостаивает нас недоверчивого взгляда, но пропускает. Я слышу шум. Люди что-то выкрикивают, громко спорят, подбадривают кого-то.
        Уже знакомый мне слабоосвещённый коридор. Мы торопимся вслед за нашей провожатой, которая вдруг резко останавливается. Я почти налетаю на неё.
        - Это не для тебя, - шипит, сузив свои раскосые глаза. - Для него. Поняла меня?
        Поспешно киваю. Пусть так. Мне не до ревности.
        Но внезапно в коридоре появляется мой тренер Андрей, он загораживает проход, расставив руки. Мне хочется оттолкнуть его и бежать туда, но Андрей не позволяет.
        - Яна, нельзя. Не сейчас.
        - Пусти, Андрей!
        - Мы донесём до него, что ты в безопасности, но видеть тебя Лекс сейчас не должен.
        - Почему?
        - Потому что ты - его слабое место. А сейчас ему нельзя проявить слабость.
        - Пожалуйста, Андрей!
        Я готова умолять на коленях, только бы пройти туда и увидеть, что Алексей жив. Парень колеблется несколько мгновений, а потом стаскивает с себя толстовку.
        - На, надень. И капюшон. Ещё раз повторю, Шевцов тебя узнать не должен.
        Пока я вожусь с толстовкой, Андрей говорит что-то тихо Копыловой, и та поспешно уходит за Ириной. А я вцепляюсь в плечо своего тренера, который идёт со мной в зал, откуда доносятся крики.
        45
        Едва я попадаю в зал, голова начинается кружиться, и к горлу подступает дурнота. Люди бурно обсуждают, выкрикивают какие-то гадости, жестикулируют. В центре, на трибунах, я вижу Антона Ермолаенко. Внутри всё стягивает узлом. Господи, я ничуть не удивлена, что он во главе этого кошмара. Ведь, то, что он тут главный, становится понятно сразу. Антон сидит в центре, внимательно смотрит и выглядит слишком уж спокойным и довольным. Рядом с ним двое крупных парней в чёрной одежде. Охрана.
        Всё это я выхватываю буквально за секунды какими-то фрагментами, кусками реальности.
        - Лекс с Ермолаем договорились, - тихо поясняет мне Андрей. - Шевцов выиграет для него два боя, а потом Антон отдаст ему этого бугая, своего человека. У Лекса с бритоголовым какие-то свои счёты. А потом, как оказалось, Ермол дал указку лечь, потому что все поставили на Лекса. Так этот козёл решить гребануть бабла и перестраховался, послав к тебе своего верзилу.
        Пока Андрей говорит, мои глаза привыкают к яркому свету, которым залит ринг, и прикипают к тому, что там происходит. А происходит то, чего бы я даже в страшном сне не увидела. Затыкаю ладонью рот, чтобы сдержать вскрик, когда вижу его.
        Лицо Алексея всё в крови, бровь разбита, губа тоже. А взгляд… В нём столько ярости и немой злости, что, как мне кажется, человек просто не способен такое чувствовать. Шевцов падает на пол под натиском здоровенного лысого парня и… просто закрывает голову руками, прижимая перчатки к ушам. Не сопротивляется, не бьётся, позволяя себя убивать. Неосознанно я набираю воздух, чтобы крикнуть ему, чтобы позвать, но задыхаюсь в большой тёплой ладони, пахнущей табаком. Андрей не даёт мне издать и звука, лишь оттаскивает за колонну и сильнее натягивает капюшон. Пытаюсь вырваться, но тщетно. Люди вокруг улюлюкают и ругают Шевцова. Я понимаю, что они проигрывают свои деньги, которые поставили на него. А он… проигрывает свою честь, потому что думает, что я в опасности. Ну как, как же мне донести до него, что это не так?
        Тут я замечаю, как внизу к парню, что стоит у одного угла ринга, подбегает Копылова, что-то быстро шепчет, тот в ответ кивает и отрывисто выкрикивает в сторону дерущихся противников. Шевцов всего на мгновение вскидывает голову, а потом изворачивается и вскакивает на ноги. Здоровяк берёт его в захват, но Алексей быстро освобождается. Делает пару шагов назад, а потом начинает атаковать. Это момент истины, когда зверь, живущий в человеке, вырывается наружу. Шевцов обрушивает удары один за одним, не давая противнику даже шанса уйти. Переворачивает через себя, вывернув руку. Наклоняется и что-то тихо говорит ему, а потом рывком выворачивает конечность. Рука у парня сломана, без вариантов. Меня коробит, тошнота снова доходит до горла, но я вдруг каменею, когда вижу лицо второго бойца. Огромный уродливый шрам, оставленный собачьими зубами, широко посаженные глаза, татуировка на виске. Это он! Сейчас лицо моего мучителя искажено от боли, а я ловлю себя на том, что испытываю наслаждение. Внутри меня всё алчет услышать звук, с которым сломалась рука ублюдка.
        Вот какие у них счёты! Лекс однажды дал слово, что найдёт и третьего. И нашёл.
        Сквозь заслон ненависти, накрывший меня, я вдруг понимаю, что живым Шевцов его не отпустит. Но так нельзя. Потому что это из-за меня. Он станет убийцей из-за меня. Наверное, он убивал, когда служил в армии, но это другое. Совершенно другое. И я не могу ему позволить, потому что знаю, что потом бывает с такими. Это сожрёт его, выжжет изнутри, оставив на месте покалеченной души лишь пепел.
        Лекс ставит колено поверженному противнику на горло. И пока Андрей замешкался, я пулей слетаю со ступеней трибуны и бросаюсь к самому рингу. Врезаюсь ладонями в ремни. Сердце колотится где-то в горле, уши заложило.
        - Лёша! Остановись! - кричу что есть мочи.
        Понимаю, что, возможно, сейчас он просто неспособен услышать меня.
        - Прошу! Прошу тебя, остановись! - почти скулю и молюсь, чтобы мой голос достучался сейчас до его воспалённого, отравленного местью сознания.
        Он резко вскидывает на меня взгляд, когда под выкрики толпы лицо ублюдка уже багровеет. И там я вижу чистую, неразбавленную ярость. Таким взглядом можно убивать людей сотнями за считанные секунды. Вздыбленные вены на руках и на лбу выдают крайнее напряжение.
        Секунда. Две. Три.
        Шевцов резко встаёт и поднимает обе руки вверх. Трибуны взрываются криками, а я не могу пошевелиться, глядя, как происходят трансформации в его глазах. Там проскальзывает благодарность и нежность. Я чувствую, как по моим щекам нескончаемо текут слёзы. Но вдруг зал затихает, когда Шевцов опускает руки, а потом снова поднимает одну. Все взгляды прикованы к нему. Что же ты задумал, Шевцов? Я перестаю дышать, когда он раздвигает оградительные ремни и тяжело спрыгивает с ринга. Подаюсь вперёд, но он проходит мимо. Я оступаюсь, чувствую тупой удар в грудь и разливающуюся ноющую боль.
        Не я ему нужна. Он идёт не ко мне.
        В полнейшей тишине Шевцов подходит к центральному проходу вплотную к трибунам. Тянет зубами шнуровку на перчатке и стаскивает её. Я вижу, что бинты на его кистях пропитаны кровью. А потом Шевцов со всей силы швыряет перчатку прямо в лицо Ермолаенко.
        - Выходи, - проговаривает спокойно, что не вяжется со вздымающейся грудью.
        Антон перехватывает перчатку после того, как она хлестнула ему в лицо.
        - Ты сошёл с ума, - отвечает негромко.
        Антон напряжён. Видно, как под идеально отглаженным воротником рубашки надулись вены.
        - Это ты сошёл с ума, раз решил, что я твой ручной зверёк. Я жду тебя.
        Шевцов возвращается обратно на ринг. Отбрасывает в сторону вторую перчатку и выжидательно смотрит.
        - Я даже могу поставить на тебя, если хочешь, Антошка, - глубокий голос разносится по залу.
        И это «Антошка» для Ермолая как плевок в лицо. Пощёчина. Тот резко срывает пиджак, бросая его в руки Ряполовой, что сидит рядом каменным изваянием, а потом стаскивает рубашку. Вижу на его плече такого же дракона, как и у Шевцова.
        Алексей как-то говорил, что они ещё в школьные годы вместе посещали клуб, Ермолай тоже был вхож на аукционы. Он был хорошим бойцом, и, наверняка и сейчас является, иначе бы Лекс не унизил себя боем со слабым противником.
        И это самое страшное. Потому что Алексей измотан, ранен. И я не могу ничего сделать, потому что он не послушает. Могу лишь кусать губы в кровь. И молиться всем богам о том, чтобы он остался жив телом и душой.
        46
        Не знаю, сколько времени уже всё это продолжается, но я умираю каждый раз, когда Алексей принимает удар. Он почти не бьёт в ответ. Я понимаю, что он изматывает противника, но ведь и Антон это понимает. Жуткий, смертельный танец в завораживающем исполнении чёрных драконов.
        Люди на трибунах молчат, напряжённо наблюдая. Некоторые даже привстали.
        - Мальчики такие мальчики, - спокойно говорит над моим ухом Ирина. И как она так может? Я даже плечи не могу расправить, сведённые судорогой, чтобы вдохнуть нормально. - Они упаковали свои тестостероновые игры в спорт и теперь легально могут чистить друг другу рожи. Ну, почти легально.
        Я сглатываю, так ничего и не ответив, потому что в этот момент Ермолаев делает выпад ногой, валит Алексея и продолжает атаку серией свирепых молниеносных ударов. Сквозь бешеный стук собственной крови в ушах прорывается ещё одно замечание Ирины.
        - И самое интересное, что я болею не за того, за кого должна была бы.
        Алексей сбрасывает Ермолая и поднимается на ноги. По коже идёт мороз от того пожара, что полыхает в его взгляде. Он шагает в сторону, провоцируя Антона податься туда же, а потом отталкивается в прыжке от мягкого покрытия и бьёт одной ногой противника в грудь. Понятия не имею, как вообще такое способно вытворить человеческое тело. Мои ладони саднят, потому что ногти проткнули кожу в судорожно сжатых кулаках, но сейчас это неважно.
        Антона отбрасывает к оградительным ремням на противоположной стороне. В глазах читается удивление. Возможно, Шевцов применил какой-то запрещённый приём? Или это слишком сложное движение, и Антон удивлён, что Алексею оно под силу. Я не знаю. Не разбираюсь. Такому Андрей меня не учил.
        Мне хочется кричать, хочется ворваться туда и остановить весь этот нереальный кошмар, вырвать оттуда Лёшу. Но даже если бы мне это было по силам, он бы никогда не простил. И всё, что мне остаётся - с замиранием сердца следить за ходом боя, умоляя Всевышнего сохранить мне моего сводного брата.
        После удара в грудь Антон стал сдавать позиции. Теперь в наступление перешёл Шевцов. Он словно машина, несущая погибель тому, кто посмел встать на его пути. Сейчас невозможно поверить, что этот мужчина в принципе способен на нежность или вообще на какие-либо чувства кроме ненависти и ярости.
        Но вдруг вижу, как он пропускает один удар, который приходится ему в лицо. Алексей даже не пошатнулся, но я замечаю характерный мышечный спазм лицевых мышц. Боль. И не от удара. Шевцов смаргивает и трясёт головой. Надавливает перчаткой на пострадавший не так давно глаз, и у Ермолаенко появляется возможность подняться на ноги.
        - Андрей, - вцепляюсь пальцами в рубашку своего тренера и по случаю няньку. - Это нужно остановить.
        - Ян, ты же сама понимаешь…
        - Ему плохо. Последствия недавней контузии. Андрей, сделай что-нибудь, прошу!
        Из носа у Шевцова начинает течь кровь, она смешивается с кровью из разбитой губы, стекает по подбородку. Начинаю лихорадочно соображать, что могло произойти, но мысли разбегаются словно мячики для пинг-понга. Яна, ты же врач, давай, думай!
        Шевцов снова пропускает удары, закрывая лицо. Боль не даёт ему сконцентрироваться. Господи! Только держись, прошу!
        Наконец Алексею удаётся совладать с приступом, и он в считанные секунды валит Антона на пол, нанося удары, от которых Ермолаенко уже не подняться. Один за другим вколачивая кулаки. Потом резко встаёт. Зрители молчат. Ни оваций, ни улюлюканья. Всё ещё ждут.
        Но Антон не встаёт. Сил ему хватает лишь на то, чтобы закрыть лицо руками. Шевцов дышит надсадно, я вижу, как вздымается его взмыленная, блестящая от пота грудь. Он кивает парню, к которому подходила Лиза, и тот подаёт ему какую-то папку. Сорвав окровавленный бинт, Шевцов ставит росчерк на одной на каких-то бумагах в этой папке, а потом россыпью швыряет их на поверженного противника.
        - А теперь пошли все вон из моего клуба! - ревёт он что есть мочи.
        Молчавшие до этого зрители тихо переговариваются, но встают. Начинаются возня и суматоха. Кто-то и правда уходит, а кто-то обсуждает то, что произошло.
        Я же стою на месте словно статуя, замершая соляным столбом. Он жив. И он выиграл. Господи, спасибо тебе!
        Кожа начинает гореть, потому что я чувствую его тёмный тяжёлый взгляд, пригвождающий бетонной плитой. Словно зачарованная наблюдаю, как он отирает кровь с лица кем-то брошенным полотенцем и начинает двигаться ко мне. Нас разделяют всего несколько метров, но они кажутся бесконечными.
        Каким-то краем сознания замечаю, как люди Ермолаенко выводят Антона. Но это всё вторично. Лишь по касательной.
        Шевцов молча спрыгивает с ринга и берёт меня за руку. Какие-то люди пытаются ему что-то сказать, но они словно за стеклом. Есть только мы: моя ледяная ладонь в его раскалённых пальцах. Не говорим. Да и не о чем. Точно не сейчас. Все эти полторы сотни людей словно исчезают, когда Алексей молча уводит меня к коридору, который я помню слишком хорошо. Здесь тише, за нами никто не рискнул идти. Они там делят свои деньги, выгодно поставленные. Да пусть хоть ядерную войну развяжут, она всё равно не перекроет оглушительный стук моего сердца.
        Та самая дверь комнаты, которая некогда так напугала меня. Она отрезает нас от всего мира. Здесь совсем тихо. Наверное, стены со звукоизоляцией. Ещё бы, если учесть, когда и для чего она создавалась.
        Алексей останавливается напротив. В глазах всё ещё безумный звериный блеск. Он подталкивает меня к кровати и наваливается сверху, глубоко втягивая носом у шеи. Мне страшно. Он необуздан и опасен. В нём нет сейчас и намёка на того, кто ласкал меня ночи напролёт. Но всё же я понимаю, что ему сейчас это нужно.
        И мне. Мне тоже нужно. Необходимо как воздух.
        Я шепчу его имя, и тогда он отпускает вожжи. Стаскивает с меня джинсы разом с бельём, раздвигает ноги и входит до упора одним толчком. Из его груди вырывается сдавленный стон, что сливается с моим.
        Мы нуждаемся друг в друге. Прямо сейчас. Срочно и неотложно. Будто от этого зависят наши жизни.
        Резкие, грубые толчки, рваное дыхание, соль на коже… Его пальцы на моём горле и твёрдый член внутри. Это не занятие любовью, отнюдь. Это животный порыв, срывающий с нас человеческие маски. И он прекрасен.
        Изувеченные руки Шевцова оставляют на моей коже пятна крови, а разбитые губы целуют. Я слизываю металлический привкус, ощущая его солёную во рту. «Тьма внутри» мелькает надписью на латыни на его груди перед моим взором, прежде чем я взрываюсь оглушительным оргазмом. Тело немеет и застывает, пока Шевцов через пару толчков с рыком изливается в меня.
        Время остановилось, а мы замерли в соединении. В прострации. Секунды или часы. Не всё ли равно?
        - Прости меня, - Алексей первым приходит в себя и садится. - Снежинка, я просто животное. Прости меня.
        - Не извиняйся.
        Я не узнаю свой голос. В горле пожар, дыхание всё ещё сбито. Всё, что ниже груди, занемело. Я не чувствую ног, а того, что между - и подавно.
        - Тебе было больно? - Алексей проводит кончиками пальцев по моему бедру, от чего кожа реагирует странным жжением.
        - Совсем нет, - слабо улыбаюсь, потому что на большее после пережитого сил не остаётся.
        Подтягиваюсь, вынуждая себя сесть и тянусь в любимому лицу. Нужно обработать раны и лучше было бы сделать МРТ в ближайшее время.
        - Я люблю тебя, Лёша, - слова сами слетают с губ.
        Взгляд тёмных глаз затуманивается. Он берёт в свои ладони моё лицо и смотрит в глаза.
        - Снежинка…
        Мне на руку капает что-то горячее. Потом снова и снова. Губы Шевцова окрашиваются багряным, а тело становится грузным. Он упирается рукой в постель, тяжело вздохнув, а потом падает на пол, потеряв сознание.
        47
        Вакуум. Даже скорее какая-то странная субстанция, которая окутывает меня. Замедляет время и приглушает звуки. Нет ни боли, ни тревоги, ни страха. Внутри и снаружи желе. Где-то очень-очень глубоко в мозге говорит голос преподавателя - профессора Ожедина: «Яна, это аффект. Тебе нужно выйти из него, иначе ты можешь впасть в психопатическое состояние. Потребуется стационарное медикаментозное лечение». Но желе настолько плотное, что и этот голос гаснет.
        И вдруг в моё безопасное желе врывается боль. Физическая. Щёку обжигает хлёсткий удар, выталкивая меня из комфортной плазмы. Не надо, я хочу обратно, прекратите! Но вторую щёку тоже сотрясает удар.
        Внезапно сознание проясняется, как когда, бывает, выплываешь из мутной воды на поверхность, где на оживлённом пляже все кричат, дети плещутся в воде, прыгая на разноцветных резиновых кругах и матрасах. И вся эта феерия неожиданно оглушает, сбивает с толку, что попервой хочется занырнуть обратно.
        - Фомина! - голос наставницы разрывает перепонки. - Яна Николаевна, мать твою за ногу! Я тебе зашпилю сейчас двойную **ина!
        С глубоким вдохом и ясностью сознания приходит боль, она разливается в груди всепоглощающим страхом, скручивая внутренности. Начинаю дрожать и часто глубоко дышать. А потом срываюсь на дикий крик, который тонет в плотно прижатом к моему лицу плече Зои Ивановны.
        - Ну наконец-то, - шепчет она. - Ребёнок, ты меня напугала.
        Несколько минут мне требуется, чтобы относительно прийти в себя. Должанов, который приехал около часа назад, приносит мне горячий сладкий чай. На полу в слезах сидит Лизка, которой я, кажется, сильно нагрубила, хотя она этого точно не заслужила.
        - Я позвонил уже Виктору Андреевичу, они с твоей матерью едут сюда.
        Киваю, тяжело сглатывая. Зоя Ивановна уходит, оставляя нас троих в коридоре. Холод и бесцветное спокойствие этого места угнетают.
        - Ром, это я виновата, - тихо шепчу, глотая горькие слёзы. Они жгут горло, выедают глаза.
        - Не выдумывай, - Должанов набрасывает мне на плечи свой пиджак. - Это же Лекс. Никто и никогда не мог повлиять на его решения. И как бы он не относился к тебе, это всё равно остаётся непреложной истиной. Не вини себя.
        Он согласился на эти унизительные бои из-за меня. И воевать ушёл из-за меня. Из-за меня не простился с матерью. Что же мне делать, как жить теперь с этим? Я оказалась губительной для него, принесла столько проблем и несчастий.
        В конце коридора показывается Палыч - хирург, оперировавший Шевцова после контузии. Он не одет в хирургический костюм, а значит делать операцию не будет. От этого открытия меня прошибает ледяным ознобом.
        - Фомина, ты чего дрожишь тут как осиновый лист? Операцию откладываем минут на тридцать. Состояние твоего брата стабилизировали, его готовят к операции.
        - Сводный. Он мой сводный брат. И мы любовники.
        Не знаю, почему это вырывается из моего рта. Абсолютно не имеющий для этого человека никакого значения факт.
        - Рад за вас, - поднимает седые брови мужчина.
        - Почему откладывается операция? - спрашивает Должанов.
        Наконец хоть кто-то из нас додумался задать вопрос по делу.
        - Мы вызвали лучшего нейрохирурга города. Он едет. Нам повезло, что сегодня он взял отгул, но уехать из города не успел.
        С дежурного поста прибегает медсестра.
        - Палыч, там Фома приехал, пошёл переодеваться.
        - Понял, - кивает хирург. - Иду в моечную. Давай, девчонка, держись. Этот мужик имеет золотые руки и гениальную голову.
        С этими словами мой коллега покидает нас, и в коридоре снова устанавливается тишина. Я считаю удары сердца, застывая в одной позе. Пытаюсь унять дрожь, обхватив сама себя руками. Чувствую, как сзади на плечи ложатся руки подруги. Нет, сейчас я не стану плакать. Ни за что. Нет.
        Через несколько минут по коридору в сторону операционной, возле которой мы стоим, направляются несколько человек. Впереди идёт высокий широкоплечий мужчина. На нём надет костюм, цветная шапочка и временная маска. Он шагает широко и уверенно. Сзади семенят две медицинские сестры и быстро идёт Палыч.
        Поравнявшись со мной, мужчина замирает на несколько мгновений. Я хочу увидеть в его взгляде если не уверенность, то надежду. Светло-голубые глаза смотрят внимательно. Я зачем-то обращаю внимание на длинный тонкий шрам, пересекающий бровь белой полосой и уходящий под шапочку. Хирург коротко кивает и безмолвно вместе с остальными скрывается за дверьми операционной.
        Я чувствую, как сердце отбивает чёткий громкий ритм. Он смотрел так, будто знает меня. Может, кто-то из преподавателей академии? Нет, я бы слышала его имя. А может это и не имя вовсе?
        Тогда почему его взгляд показался таким знакомым? И шрам…
        Ноги сами несут меня на пост медсестры.
        - Люба, как зовут этого врача?
        - Ты про этого гениального красавчика? - Люба, покраснев, заправляет прядь волос за ухо. - Яна Николаевна, это же Фома. Его в городе все знают.
        - Конкретнее, Люба, - начинаю терять терпение. Неужели незаметно, что мне сейчас не до праздной болтовни?
        Люба отвечает, и я на ватных ногах возвращаюсь обратно к дверям операционной.
        - Яна, зачем ты к ней ходила? Может, тебе что-то нужно? - Роман смотрит внимательно.
        - Я хотела узнать, кто этот врач.
        - И?
        - Его зовут Фомин Николай Александрович.
        - Это что-то должно значить? - парень смотрит непонимающе.
        - Ром, это мой отец.
        48
        В задымлении следует двигаться на блики света или на звук. Пригнуться как можно ниже, закрыть рот и нос влажной тканью. Вот и я следую инструкции - низко пригнувшись, иду на звук, который становится всё громче. Звук прерывистый и размеренный, его скорее можно охарактеризовать как писк.
        Видимо, меня снова отнесло взрывной волной, и я приложился головой, потому что не могу сориентироваться, что за операция и какой результат. Только бы выйти из тумана, а там уже посмотрим по местности.
        Звук становится громче, начинает частить, отвратно пищит в ушах. Сгибаюсь пополам, сжав голову, потому что мерзкое пиликанье взрывает мозг. Вдруг лёгкие разворачиваются от избытка воздуха, а яркий свет вмиг ослепляет. Моргаю и дышу. Дышу и моргаю. Ориентации - ноль. Взаимодействия с субъектами - ноль. Я один. И я… в постели. На больничной койке. Снова.
        Недавние события проносятся в мозгу скоростным фильмом: хруст сломанной руки ублюдка и его лицо, впитавшее причину, взгляд Ермолая, когда перчатка прилетела в его рожу, гулкая тишина в зале, пока лицо Антошки превращается в месиво, тонкие колени Снежинки, дрожащие под моими ладонями, когда я их развожу, сносящая нахрен все эмоции волна наслаждения… а потом пожар в виске и тьма. Такая густая и вязкая, что ни проглядеть. И этот жуткий сизый то ли дым, то ли туман. Сколько я блуждал в нём? Часы? Дни? По ощущениям - годы.
        Шевелю пальцами рук и ног - работают. Белый потолок над головой - значит вижу. Писк аппаратуры, который и оглушил меня - слух функционирует. Первая проверка функциональности прошла успешно. Значит, я не лишился возможности жить полноценно. Я же не дебил, понимаю, что в моей башке что-то сломалось, то, что повредилось ещё во время взрыва. И хуже всего было бы остаться прикованным к постели. Нет уж, лучше сдохнуть.
        Горло саднит от сухости. Дико хочется пить. Ещё моё счастье, что нет этих жутких трубок в трахее. Вдруг замечаю какую-то возню в палате. Поворачиваю голову. Маленькая белокурая девочка сидит за небольшим столиком и рисует, мурлыкая себе под нос какую-то детскую песенку. Такая необычная и смутно знакомая, но ведь раньше я её никогда не видел. Я вообще очень нечасто пересекаюсь с детьми.
        Светлые вьющиеся волосы присобраны на затылке, а снизу кудри разбросаны по плечам. Розовая заколка, такой же розовый свитер.
        - Ты кто, принцесса? - спрашиваю жутким скрипучим голосом.
        Малявка замирает, а потом поднимает на меня свои огромные голубые глаза, и я задыхаюсь от их глубины. Меня пронзает их нежность, странно сплетённая с недюжей силой. Внутри зарождается непонятная эмоция, закручивающая болезненный вихрь внутри.
        Девочка бросает фломастер, отодвигается от стола и довольно уверенно подходит ко мне. Словно мы знакомы всю жизнь.
        - Я Алиса. Наконец-то ты проснулся, - она смотрит серьёзно. Дети так не должны смотреть. - Ты спал очень долго, папа.
        ***
        Я чувствую, как реальность вспарывает кожу, заливаясь кипятком в сосуды. Этого не может быть. Не может. Этого не должно было быть!
        Нет, я не о маленьком ангеле, я о том времени, что потерял. Снова оставил её одну, бросил в темноте боли и отчаяния, заставив пройти все круги ада. Она сказала, что любит меня, а я впал в кому на… сколько? Четыре? Пять лет?
        - Скоро обед, и мама придёт. Она всегда приходит сюда пить кофе в обед.
        Я обезвожен. Так откуда же эта странная влага в глазах? Как в детстве. В последний раз я чувствовал эту выжигающую соль, когда мама, улыбнувшись очень нежно и грустно, села в автомобиль отца, который захлопнул за ней дверь. Больше дома она не жила. Иногда мы привозили её на праздники, если состояние было стабильным, но случалось это с каждым годом всё реже.
        И вот снова с глазами что-то не то. И дышать трудно. Но это же не должно удивлять, если я столько времени провёл в коме?
        - А ты часто здесь бываешь? - спрашиваю девочку.
        Она пожимает плечами и уверенно умащивается возле меня на постели.
        - Почти каждый день. Но недавно я играла с Бэтмэном, и он меня поцарапал. Теперь у меня появилась сыпь, - Алиса демонстрирует красные пятна на животе, задрав к носу свитер. - И воспитательница не разрешила маме оставить меня в саду. Я всегда сижу с тобой, когда воспитательница меня не принимает, а маме надо работать. Но я и не против. С тобой интереснее.
        Малышка продолжает щебетать, а у меня тяжелеет в груди. Губы начинают неметь. Давай, Шевцов, сдохни теперь от сердечного приступа, чего уж. Всё равно толку мало.
        - Пап, а ты научишь меня кататься на велосипеде? Маме некогда, и она боится, что я разобью коленки. Но ты же смелее неё? Правда, пап? Научишь?
        Голос девочки начинает ускользать, и моё сознание снова тонет в болоте. Зловонном и отвратном, бурлящем дерьмом и гнилью. Душно. Уже бы хоть как-то это прекратилось. Господи…
        Не знаю, возможно, мои молитвы и были услышаны, но я, наконец перестаю ощущать вонючую болотную жижу во рту. Меня снова вытаскивает этот чудовищный писк, но в сей раз я радуюсь ему как ребёнок конфете.
        Склонённое лицо Снежинки приобретает чёткие очертания. И я ищу изменения. Нет, не морщины, конечно. Другое. Или другого. Не могла же она всё это время жить одна. Не должна была.
        - Лёш? - тихо шелестит нежный голос, а тонкие пальцы оглаживают щёку. - Лёша, ты меня слышишь?
        - Слышу, Снежинка, слышу, - голос снова хрипит, слова продираются наружу с ещё большим трудом, чем недавно.
        Мы замолкаем, пытаясь взглядами впитать друг друга.
        - Прости меня, - говорю, глядя ей в глаза.
        У Яны начинает дрожать нижняя губа, и она её прикусывает, отводя взгляд в сторону, но справляется и снова смотрит на меня.
        - А где Алиса? - спрашиваю, чтобы облегчить ей задачу. Да и не только. Хочу видеть девочку, снова услышать её такое уверенное «папа».
        - Алиса? - Яна хмурит брови, а щёки вдруг теряют румянец.
        - Моя девочка - дочка. Она только недавно была здесь, - давай же, Снежинка, не бойся. Говори.
        Теперь уже и губы у неё становятся белее халата. Яна отшатывается и каменеет. Ну, чего же ты испугалась? Что я не приму малышку? Глупость-то какая. Только бы вы меня приняли. Хотя бы изредка позволили видеть, хоть издали.
        - Я не знаю, - слабо шепчут любимые губы. - Может, разминулись. Я была на обходе. Пойду, спрошу у дежурной, может она видела, кто приходил к тебе в палату.
        В голове бьёт странная пульсация. Раз. Два. Раз. Два. Я что-то упускаю. Что-то тут не так. Почему она так реагирует? Давай, Шевцов. Думай. На курок жмут мозги, а не палец. Думай.
        Перевожу взгляд на часы на стене палаты. Электронное табло высвечивает 11: 58. А потом сменяется на цифры 18. Отлично, температура. А потом… Дата. 2019 год. 2019!
        Мне хочется хохотать, да горло слишком уж першит. И всё, что получается, так это позорно крякнуть и широко улыбнуться.
        - Снежинка, стой, - цепляю её взглядом, когда она уже собирается уйти на поиски моей дочери.
        Девушка останавливается, смотрит растеряно. Дурочка.
        - Ты диплом за сало купила, что ли?
        - Э… в смысле? - теряется.
        - Даже я уже понял, что у меня были глюки. Я думал, что очнулся, но это было не так. И в этой дурацкой коме мне привиделась девчонка. Маленькая и белобрысая, как ты. И глазищи такие же. А ещё она сказала, что она Алиса, а я её папа. И попросила научить кататься на велике. А Бэтмэна, наверное, стоит проверить на наличие лишая, потому что…
        - Заткнись, Шевцов, - Снежинка прерывает мой сумбурный поток, от обилия которого я и сам в шоке, и припадает к моей груди, утыкаясь мокрой щекой в шею.
        Время останавливается. Ну и пусть. Мы заслужили эти минуты. Яна стоит так какое-то время, стараясь сдерживать всхлипы, а я аккуратно глажу её по волосам. Хочется вырвать трубки из вен и сжать малышку так, чтобы её нелепые подозрения о моей не существующей вне её семье рассыпались в пыль.
        - И вообще, - говорит в нос, что выдаёт её слёзы, как бы ни прятала. - Ни в какой коме ты и не был. Просто от наркоза отходил тяжело, вот и перевели в медикаментозный сон. И, знаешь…
        - Я тоже люблю тебя, Снежинка, - перебиваю теперь я её.
        Яна выпрямляется резко. Лицо наливается краской, а пальцы судорожно сжимают ткань халата на животе. Не дышит. И дрожит.
        - И да, я хочу, чтобы её звали Алиса, - улыбаюсь и протягиваю руку, насколько пускают чёртовы трубки, провожу пальцем по её животу.
        Фомина громко выдыхает, глядя на меня расширенными глазами. А чего ты хотела, девочка? Просто стоит сложить два плюс два. Месяц секса без перерывов на женские дни. Не всегда защищённого. И сейчас твои ладони, сжавшие живот. Я же не дурак.
        А ещё я почему-то точно-точно знаю, что это будет девочка. И я обязательно научу её ездить на велосипеде. Наверное, и косы придётся учиться заплетать…
        От размышлений о том, с каким лицом я буду выбирать розовых пони в магазине, меня отвлекает потеплевшая ладонь, что ложится на мою. Хватит говорить. Хочется просто ощущать её. Чувтсвовать.
        49
        ЛЕКС.
        Снежинка смущённо одёргивает халат, когда в палату стучат, и надевает на лицо строгий вид. Только вот румянец на щеках никуда не спрячешь. И грудь, что всё ещё вздымается от глубокого дыхания.
        А я наконец спокойно выдыхаю и щурюсь от солнечного луча, что пробрался сквозь жалюзи и падает мне прямо на лицо. Три недели. Три, мать их долгих недели её коротких халатиков и упрямства. Бесконечное «тебе ещё рано, Лёш» и «нельзя перенапрягаться». Можно подумать, со спермой, бьющей в мозг, я был не перенапряжён. Потому что невозможно смотреть на её налитые груди и не сходить с ума.
        Перенапрягаться, говоришь, нельзя? А сама так наклонялась над моей койкой, такой вид показывала, что мои яйца к горлу поджимались. А ещё ревность. Мою Снежинку же весь госпиталь, полный половозрелых самцов, так обозревал. Но моя безумная ревность растаяла, когда я понял, что под халат она надевает водолазку. А когда идёт ко мне - снимает. Чертовка. Если бы не санитарка баба Зина, ляпнувшая как-то возле двери моей палаты: «Яна Николавна, у Шевцова, видать, жарко в палате, раз вы кофту нижнюю сняли».
        Я сделал вид, что не слышал и будто абсолютно не понял, почему Снежинка зашла с горящими щеками.
        Но сегодня мне наконец-то удалось уговорить её. Три недели прошло, уже впору тренировки начинать, а не только это. Ладони всё ещё немного покалывает от прикосновений к шёлковой коже её бёдер.
        - Смотри, - улыбаюсь довольным котом, - я жив-живёхонек. Даже как-то в голове прояснилось. Надо бы повторить.
        Но Яна меня уже не слышит. Она дрожащими руками отпирает изнутри палату, с серьёзным видом смотрит на медсестру с подносом в руках. Время приёма лекарств. Как же надоело-то уже, скорее бы домой.
        Медсестра проводит манипуляции, ширяя в мою многострадальную задницу очередную порцию уколов, а потом сообщает, что в кабинете заведующего отделением ждёт хирург, который меня оперировал. И что-то мне подсказывает, что речь пойдёт не только о послеоперационном выздоровлении. Я и сам очень хотел с ним встретиться.
        - Алексей Викторович, накиньте халатик, в коридоре прохладно, - кокетливо улыбается медсестра, стреляя глазами. Во же дура, неужели так ничего и не поняла. Хотя, разные бабы есть.
        «Халатик» я, естественно, накидывать не стал. И так себя ощущаю домашним чихуахуа - накормленным и приглашенным. Надоело бока отлёживать в госпитале. Пора вливаться в жизнь. Там всё кипит и бурлит, и давно заждалось меня. «Чёрный Дракон» теперь мой, там временно руководит Андрей. Он надёжный парень, не зря же я ему и кое-что более ценное доверял. Аудитор отца прошерстил все документы, юристы вычистили спрятанное по углам дерьмо. У меня, в общем, планов куча. В той части, где был оборудован подпольный ринг, ночной клуб открою, а остальное превращу в крупный спортцентр, пора уже и именитых спортсменом привлекать как для тренировочной базы.
        Я приоткрываю дверь в кабинет заведующего отделением и вхожу. Не стучу, меня же и так ждут. За столом хозяина кабинета сидит крупный мужик. Высокий, крепкий. Смотрит не особо дружелюбно. Кивает на кресло напротив.
        - Итак, - начинает без предисловий, когда я усаживаюсь. - Ты трахаешь мою дочь.
        Даже так. Сразу с места в карьер. А где же: «Как ты себя чувствуешь, сынок?»
        - Кто и когда трахает твою дочь, ты потерял право знать двадцать лет назад.
        Мужик прищуривается и замолкает. У отца Снежинки дёргает кадык, но в ответ он молчит. Продолжает сверлить меня ледяным взглядом.
        Они похожи, это сразу видно. Разрез глаз, цвет, какое-то едва уловимое выражение лица. Но волосы у неё от матери.
        - Ты много на себя берёшь, парень, - наконец говорит он, но спеси в голосе уже поменьше.
        - То, чего не смог взять ты? Ответственность, например.
        Буквально на глазах этот мужчина в рассвете сил как-то сникает, и сквозь стальную уверенность проглядывает усталость.
        - Не тебе меня судить, Алексей, - хирург отходит к окну, засунув руки в карманы брюк. - Ты не знаешь, как я жил.
        - Зато я знаю, как ты живёшь сейчас. И как живёт твоя шлюха-жена. Бывшая, конечно. Вам обоим дела не было до дочери.
        - Ты сам далеко не ангел, мальчишка, - мужчина резко оборачивается и смотрит гневно, но мне плевать. Во мне этот разговор зрел давно. - Я поинтересовался твоей жизнью.
        - Лучше бы ты жизнью дочери интересовался, - отвечаю максимально спокойно, но чувствую, как и в моей груди начинают звенеть струны ярости. - Где же ты был, когда она жила с тёткой? Когда вы с Натальей строили свои жизни? Когда мать-кукушка для успокоения совести притащила девчонку в большой город и благополучно о ней забыла, толкнув мне в руки? Ты же сказал, что интересовался мной, поэтому, думаю, понимаешь, что я имею ввиду.
        - Хватит, - голос его начинает проседать, а лицо становится серым.
        - А где ты был, папочка, когда её в парке год назад едва не изнасиловали? Или твоя жизнь и тогда всё ещё была непробудными дебрями?
        - Я…
        Он устало опускается обратно в кресло и закрывает лицо ладонями. Кажется, будто сразу постарел лет на десять. Потом достаёт из кармана сигарету и подкуривает. Прямо тут - в кабинете заведующего. Наверное, Янин отец и правда авторитет в медицине. И от этого ещё более тошно и обидно за неё.
        - Знаешь, однажды это встало непреодолимой стеной, - начинает тихо, глядя мне в глаза пару секунд, но потом отводит взгляд. - Сначала Наташа не позволяла. Злилась.
        - Тупая отмазка.
        - Согласен. А потом… Потом мне было стыдно, и я всё никак не мог решиться. Думал, что вот-вот, на выходных или в отпуске, но так и не смог - Николай Фомин выпускает струю сизого дыма. Какое-то время молчит. Хочет, чтобы я пожалел его? Да болт ему. - Лёша, Яна беременна?
        - Беременна, - киваю, продолжая равнодушно смотреть.
        - А мне не сказала. Но я видел, как её вырвало от сэндвича с морепродуктами. А аллергии на них у неё не было в детстве.
        С какого хера она должна была тебе говорить? Да и вообще, должна ли в принципе разговаривать?
        - Она и мне не сразу сказала. А знаешь, почему?
        - Знаю, - хмуро говорит Фомин. - Не верит в отцовство. Но ты, парень, сможешь это изменить, я уверен.
        Вот как. А начал совершенно с другого. Но во мне это жалость не вызывает. Лишь злость на мудака, решившего, что его семья - барьер на пути к достижению жизненного успеха.
        - Ты сам-то как вообще? Лечащий говорит, ты в порядке. Я изучил снимки и энцефалограмму. Думаю, что к спорту ты сможешь вернуться в полном объёме и довольно скоро.
        Наверное, я должен его поблагодарить за спасение своей шкуры, но язык будто прирос. Но я постараюсь сделать для него кое-что куда более важное, чем просто благодарность.
        - Передавай Яне привет, Алексей.
        - Сам передашь.
        - Нет, - хирург качает головой, - она не особо желает видеть меня. Не простит.
        Слабак херов.
        - Но ты станешь пытаться, чёрт тебя побери, папаша! - злость, до этого сидевшая на цепи, начинает рвать оковы и плеваться ядовитой слюной в мужика напротив. - И даже если она пошлёт тебя сто раз, ты приползёшь и в сто первый. И если будешь искренне стараться, то когда-нибудь она тебе улыбнётся, а возможно даже даст подержать на руках дочь. Как бы она тебя не гнала сейчас, маленькая девочка внутри неё всегда хотела, чтобы папа обратил на неё внимание наконец. И ты ей должен это дать.
        - Ты прав, Алексей, - он кивает, но в глазах загорается надежда. Так он ждал моего одобрения, что ли? - Я должен постараться. Сделать хоть что-то.
        От протянутой руки я не отказываюсь, хоть до сжатых зубов хочу стиснуть её до хруста. Но злость нужно держать в узде, как минимум в благодарность, что эти самые руки вытащили меня с того света.
        ЭПИЛОГ
        - Яна! Яна, а где наколенники?
        Я подкатываю глаза к потолку, потому что выдерживать это уже нет сил.
        - Лёш, их сгрыз пёс. Идите без наколенников.
        - Вот ещё! - в голосе Шевцова отчётливо слышится паника. - Ты забыла, что было в прошлый раз? Пять швов, Ян. Нахрен, пусть в манеже сидит.
        - Лёша, ей почти пять, какой манеж, она там уже не сидит последние четыре. Да и для катания на детском велосипеде не нужны наколенники и шлем.
        Шевцов просто невыносим. Кто бы мог подумать, что он будет таким дотошным в отношении дочери. Оберегает её так, словно Алиса хрустальная.
        - Мам, я печенье хочу! - требует малышка, сидя на шее у отца, когда они входят на кухню. - Пожалуйста-пожалуйста! Только одно. Два раза одно.
        И улыбка хитрющая, с огоньком в глазах. Прямо как у папочки. Эти двое меня точно доконают.
        Алиса далась нам нелегко. Беременность была трудной - матка всё время в тонусе, токсикоз, секс под запретом. Не знаю, как выдерживал Шевцов, но я на стену лезть готова была. Гормоны, наверное.
        А потом были роды. РОДЫ. Не стоить верить в «надулась и выплюнула». Это всё подлые враки. Хотя, возможно, это только со мной так было. Лекс не выдержал слушать мои крики из коридора, напросился в родзал. И я готова была его убить. Не знаю, тогда мне не хотелось анализировать. Не дочь же мне винить, которая рождается. Я тогда ему раз сто прокричала, что больше никакого секса в нашей жизни не будет, и чтобы даже на метр ко мне не приближался. А он, бледный, тяжело дышащий, держал меня за руку, но при этом не забыл пошутить, что тогда он найдёт, чем занять мой рот. Сволочь. Из меня тут человек вылезает, а ему о минете думается.
        Потом были толпящиеся у щели в приоткрытую дверь палаты мама и Виктор, наверное, кто-то из друзей, но Алексей никого не впустил. Он сидел с новорождённой дочкой на руках у окна, пока я приходила в себя на постели и наблюдала из-под полуприкрытых век. И, наверное, не было картины прекраснее и естественнее. Взрослый мужчина и маленький белобрысый свёрток. Они смотрели друг на друга так, будто никого и ничего вокруг не существовало, будто даже меня не должно было быть в только им принадлежащем мире. Будто они знали друг друга всегда и вот снова встретились, чтобы больше никогда не расставаться.
        Стоит ли говорить, что первым словом моей дочери было «папа»? Ей позволено всё.
        - Лиса Алексеевна, тебе и одно печенье не позволено, - говорю, стараясь сделать лицо строгим, но дочь понимает, что моя улыбка прорывается наружу. - Ты снова избила в саду Ваню Миклушина. Зачем ты это сделала?
        - Он сказал, что у меня уши торчат, - дочь делает невинное личико. А ведь ушки у неё и правда немного оттопырены - спасибо деду Вите. - И вообще, когда я сделаю себе такие же рисуночки, как у папы, ни Ванька, ни Никита ко мне даже не подойдут, чтобы сказать такое.
        - Никаких рисуночков ты делать не станешь, - грозно говорит Шевцов, а сам щекочет ей пяточки. - Я покажу тебе другой способ, как объяснить этим… парням, что с Шевцовой Алисой Алексеевной шутки плохи.
        Я строго смотрю на мужа, но снова смеюсь. Люблю их. А потом он опускает Алису на пол и притягивает меня к себе и целует. Кто бы мог подумать, что такой, как Алексей Шевцов, способен на такую всеобъемлющую нежность?
        Помню первый день рождения Алисы. Тогда к нам в квартиру пришли наши друзья, мама с Виктором, а позади них почти возле самого лифта я увидела ещё одну высокую фигуру в плаще. Алексей тогда сжал легко мою руку, и я поняла, что с ним, вот так вот - за руку, смогу попытаться. Хотя бы попытаться.
        Отец в тот вечер говорил мало, но смотрел так пристально на меня и на маленькую неугомонную малышку, что и моё сердце дрогнуло. Он, в конце концов, вернул мне моего любимого. Уже лишь за это я должна попробовать отыскать в своём некогда так сильно обиженном сердце хоть маленький уголок для отца.
        Папа позвал после декрета меня работать в его клинике, и я согласилась. Теперь в кабинете заведующего грозного Фомы частенько звоночком разливался детский смех, а в уголках его строгих глаз поселились маленькие улыбчивые морщинки.
        А ещё Алексей показал мне письмо своей матери, которое она передала ему в нашу с ней последнюю встречу. Там не было всего несколько слов о том, как сильно она его любит и просит простить за сломанное детство, а ещё там был рисунок - мой портрет, нарисованный шариковой ручкой.
        Иногда я вспоминала историю нашей любви, начиная от измывательств в школе и заканчивая теми жуткими кадрами на ринге. Вспоминала свой страх перед ним и такие частые теперь моменты наслаждения. Как когда-то сердце трескалось льдом от холода его взгляда, и как сейчас истекает топлёным шоколадом от тепла в его глазах. Были боль и трудности, было совсем не просто отвоевать у судьбы свой кусок счастья. Но знаете, что? Если бы путь был известен заранее, а результат нет, то я бы всё равно рискнула нырнуть снова так же глубоко, чтобы достать до самого дна. Ведь всегда следует помнить, что сахар находится на дне.
        Конец