Отпущение грехов Фрида Митчелл

        # Все мужское население Оуквуда вздыхает по местной докторше, но сердце неприступной красавицы Гейл Нортон удается завоевать лишь недавно приехавшему в город Эндрю Лавкрафту. Черноволосый красавец, он сумел вызвать в ее сердце такие чувства, разбудить такие страсти, о которых она и не подозревала. На самом пике их любви Гейл ждет настоящее потрясение: она с ужасом узнает, что под маской тренера баскетбольной команды скрывается агент ФБР, которому поручено разыскать ее брата, подозреваемого в двух убийствах…
        Фрида Митчелл
        Отпущение грехов
        Глава 1
        Эндрю Лавкрафт постучал ручкой по фирменному желтому блокноту и бросил рассеянный взгляд на несгораемый шкаф, стоявший у стены его апартаментов. В этом шкафу хранились документы, накопленные за несколько месяцев напряженного труда. Список сотрудников, привлеченных к делу Кристофера Нортона, был длинным и внушительным, однако до сих пор никто не сумел напасть на след неуловимого агента-ренегата.
        Мало того, никому из них не удалось выудить ни клочка информации у его единственной родственницы.
        Теперь эту маленькую проблему предстояло решить Лавкрафту.
        Он бросил ручку и начал раскачиваться на стуле. Опираясь для равновесия на пятки и закинув руки за голову, Эндрю слегка покачивался взад-вперед. Он сохранил эту привычку, хотя приемная мать много раз предупреждала, что рано или поздно он упадет и что-нибудь сломает, скорее всего собственную шею.
        Крис Нортон был гвоздем в стуле у руководства Бюро. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему это гиблое дело поручили именно ему, Эндрю. Эндрю Лавкрафт по кличке Ослушник находился в опале. Судя по всему, его зануда-начальник решил, что дело Нортона позволит Эндрю получить отпущение грехов. Но возможен и худший вариант: босс мог таким образом попытаться отстранить его от серьезной работы и до самой отставки приковать к письменному столу. Но сидение в кабинете для Лавкрафта хуже смерти.
        Он обязан оправдаться в глазах Филдинга. Раньше Эндрю считался одним из наиболее перспективных сотрудников и обычно хорошо справлялся с порученными делами. Тем более что Филдинг придерживался принципа «чем быстрее, тем лучше». Но после недавнего фиаско Лавкрафт сомневался, что его карьера в Федеральном бюро расследований будет развиваться так же успешно, как раньше.
        Дело агента-убийцы внушало Эндрю большие опасения. Шансы отыскать Нортона были очень малы, что делало вероятность искупления вины ничтожной. И все же Лавкрафт не утратил дерзости и не терял надежды, что ему удастся отыскать пустившегося в бега предателя.
        Он вздохнул и вернул стул в исходное положение. Дерзость - это одно, а глупость совсем другое. Есть одна мелочь, которую не следует сбрасывать со счетов.
        Беглого агента не смогли отыскать даже наиболее опытные сотрудники Бюро. Что позволяет ему думать, что он, Эндрю Лавкрафт, сумеет преуспеть там, где потерпели неудачу другие?
        Мое собственное проклятое самолюбие, вот что, подумал Эндрю, встав из-за стола и отправившись на кухню. Он сунул нос в холодильник, поморщился, увидев пустые полки, и вынул остатки импортного пива. Его приемный отец, Гарри Диксон, всегда говорил: ценность человека определяется целями, которые он перед собой ставит. Самонадеянности Эндрю не занимать, а посему следует считаться с последствиями собственного выбора.
        Он негромко чертыхнулся и закрыл дверцу бедром. На крышке холодильника лежал запечатанный конверт: родители поздравляли его с днем рождения. Рядом находилась новая регистрационная форма для его «форда-экспедишн». И тем и другим следовало заняться.
        Эндрю вынул из конверта поздравительную открытку, заполненную мелким почерком приемной матери. Губы Лавкрафта тронула легкая улыбка. Дата была серьезная. Когда тридцать исполняется женщине, она плачет. А менее эмоциональные мужчины начинают поеживаться. Эндрю напомнил себе, что с приемными родителями ему повезло. Он вырос в крепкой, здоровой семье, в атмосфере любви и тем не менее почти всю жизнь был вынужден кому-то что-то доказывать. Согласно мнению начальства, в его происхождении был серьезный минус: родная мать Эндрю была наркоманкой. В конце концов он пришел к выводу, что это не так уж страшно. Но лучшее - враг хорошего. Для Лавкрафта это означало неуемное стремление к самоутверждению.
        Он бросил открытку на буфет и пошел к обеденному столу, по дороге открывая пиво. Конечно, дело нелегкое, но не безнадежное. Другого выхода нет. Он обязан решить проблему, с которой за тридцать месяцев не справились другие, - найти специального агента Кристофера Нортона, застрелившего не только своего напарника, но и личного секретаря сенатора Чарльза Гилгуда.
        Лавкрафт тяжело вздохнул и сел за дубовый обеденный стол. Как ни неприятно, но в данном случае Филдинг оказался прав. Эндрю сам создал себе репутацию и теперь вынужден ее поддерживать. Коллеги считают, что с Эндрю Лавкрафтом работать трудно. Он всегда рисковал. По его мнению, риск был оправданным, однако начальство смотрело на это косо. Во время последней встречи Филдинг назвал его ковбоем. Начальник притворился, будто забыл, что удельный вес успешно раскрытых дел у Лавкрафта самый высокий во всем отделении. По крайней мере, так было до сих пор.
        Внутреннее расследование его оправдало, так в чем проблема? Эндрю был убежден, что цель оправдывает средства. Главное - добиться результата. Разве его вина, что иногда не все проходит гладко? Как будто он стрелял в случайных прохожих, а не в матерых рецидивистов… Никто не виноват в том, что людей во дворе оказалось больше, чем было предусмотрено сценарием. Ну да, понадобились лишние мешки для трупов. Но это вовсе не значит, что он, Эндрю, забыл об осторожности или перешел границу допустимого. Просто он сделал свою работу.
        Ребята из отдела внутренних расследований с ним согласились. После этого Эндрю окончательно уверился в своей правоте. Ослушник Лавкрафт будет продолжать работать так, как ему нравится.
        Он отставил бутылку, открыл несгораемый шкаф и достал оттуда папку с надписью
«Гейл Нортон, доктор медицины». Согласно донесениям тайных агентов, леди доктор была единственной ниточкой, которая могла вывести на след ее брата.
        Однако еще никто не сумел ее расколоть. Если эта дама и знала о местонахождении брата, то никому не говорила.
        У Эндрю слегка приподнялся уголок рта. Что-что, а с дамами он разговаривать умеет.
        Лавкрафт открыл папку и начал рассматривать фотографии, сделанные скрытой камерой. При виде грустных глаз доктора Нортон у него сжалось сердце. Однако печальный взгляд не портил ее красоты.
        На копии водительских прав было написано: «Глаза зеленые, волосы темные, рост 170 сантиметров». Фотографии, сделанные фэбээровцами, демонстрировали водопад черных как смоль волос, спускавшихся до середины стройной спины. Сотрудник сумел заснять доктора Нортон в тот момент, когда она посмотрела прямо в камеру. Увидев ее глаза необычного зелено-золотистого оттенка, Эндрю на мгновение застыл как зачарованный.
        Он сунул глянцевую цветную фотографию обратно в папку. В ближайшие сорок восемь часов ему будет не до доктора медицины Гейл Нортон. У него назначено несколько встреч с руководителями Бюро. Есть только один способ выйти на след Нортона: завязать более тесные отношения с его красоткой-сестрой. А чтобы сделать это, ему требуется чертовски убедительное прикрытие.
        Он открыл папку и снова посмотрел на фотографию. Гейл Нортон не похожа на сестру убийцы. Она похожа на женщину, у которой есть тайны.
        Тайны, которые Ослушник Лавкрафт собирается раскрыть, не останавливаясь ни перед чем.
        Два года назад
        Она была единственным слабым местом брата. Зная это, федералы вились вокруг как стервятники и выжидали.
        Гейл прижимала к груди одну-единственную кроваво-красную розу, вдыхала ее пьянящий аромат и боролась с инстинктивным желанием остановиться и внимательно рассмотреть толпу, собравшуюся под жарким техасским небом. Делать это было нельзя без риска для его жизни. Иначе эти ублюдки поняли бы, что он здесь. Ради нее.
        Ему не следовало приходить сюда. Она понимала брата, но Далласский университет не чета какой-то медицинской школе. С минуты на минуту выпускников должен был приветствовать губернатор штата, и охраны здесь было видимо-невидимо; университетский городок кишмя кишел федеральными агентами и сотрудниками службы безопасности. И все же Крис Нортон пошел на огромный риск ради того, чтобы сообщить младшей сестре, что он гордится ею.
        На сцену вышел лучший выпускник, выступающий с приветственной речью в честь окончивших университет. На его месте легко могла оказаться Гейл, если бы она намеренно не пропустила пары курсов лекций, чтобы не привлекать лишнее внимание к себе и Крису. У федералов настал час пик, с непривычной для себя воинственностью подумала она. Брат оценил бы иронию судьбы, если бы с этой речью выступила младшая сестра беглого агента Криса Нортона.
        Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и обвела взглядом все укромные места, которые можно было осмотреть, не выгибая шею. Брат не стал бы сидеть вместе с родственниками и друзьями выпускников одного из лучших медицинских факультетов страны. Нет, Крис притворился бы сотрудником охраны здания, вышедшим на прогулку сторожем или связистом, проверяющим работу микрофонов. Потом бывшие коллеги догадаются, что он был совсем рядом, но будет слишком поздно.
        Она привыкла к молчанию брата. Когда Крис решил пойти на работу в ФБР, он уже обладал опытом работы в военной разведке и прекрасно знал, что контакты с родней и друзьями опасны для них так же, как и для самого тайного агента. Если не считать одной короткой встречи еще до поступления в университет, они не виделись много лет - с тех самых пор, как разошлись их пути. Он редко не давал о себе знать дольше трех месяцев подряд, но в таком молчании не было ничего особенного, и Гейл не слишком волновалась. Такая уж у него работа. Однако все изменилось, когда три месяца назад у дверей студенческого общежития ее встретили два агента.
        Гейл ждала известия о гибели брата.
        Но то, что ей сообщили, оказалось намного хуже.
        Криса Нортона разыскивает ФБР… по обвинению в измене и убийстве. Улики были неопровержимыми. Хотя ловили Криса, а не Гейл, за ней тоже была установлена тайная слежка, которая могла быть снята только после того, как Крис окажется в тюрьме. Агенты то и дело вторгались в ее личную жизнь и ждали удачи.
        Но местонахождение Криса было для Гейл такой же тайной, как и для всех остальных. Судя по характеру работы, у Криса было множество контактов, в том числе и предосудительных с точки зрения закона. Сомневаться не приходилось: он скрывался и выжидал момента, когда можно будет объявиться и изложить свою версию происшедшего. А Гейл оставалось только одно - надеяться и молиться о его спасении. Со дня смерти родителей Крис заботился о младшей сестре и опекал ее. Теперь она получила возможность ответить ему тем же.
        При виде солидного пожилого джентльмена, стоявшего с краю, у Гейл гулко забилось сердце. Может быть, это замаскированный Крис? Но, когда мужчина обернулся, у нее вырвался разочарованный вздох.
        В глубине души она надеялась, что федералам надоест слежка или что Крис сменит документы и сможет начать новую жизнь. Хотя она тосковала по брату, но предпочла бы, чтобы Крис был в безопасности…
        Нет, ФБР от него не отстанет. Три месяца неуклонной слежки научили Гейл тому, что эти люди не знают отдыха. Они не давали ей житья, пытаясь найти человека, который посмел бросить вызов правительству. Она была единственным слабым местом Криса. Если бы не приходившие время от времени пустые открытки и один короткий телефонный звонок, когда чей-то незнакомый голос сообщил, что Криса преследуют и он вынужден уйти в подполье, федералы могли бы оставить ее в покое. Если бы не повторявшиеся раз в несколько недель ночные звонки, когда на другом конце провода молчали, фэбээровцы могли бы махнуть на нее рукой. Но Крис продолжал идти на риск, сообщая таким образом сестре, что он еще жив.
        После смерти родителей брат сказал Гейл, что она может на него рассчитывать. Он делал для сестры все, что было в его в силах, и Гейл была ему благодарна за это. Тем более что после гибели отца и матери на помощь других людей надеяться не приходилось.
        В тот день, когда Гейл отправилась в Даллас поступать в университет, а Крис - в Куантико, штаб-квартиру ФБР, брат дал ей билет на автобус и двести долларов.
        - Ну с Богом! - Крис протянул ей кроваво-красную розу, сказал, что любит ее… и ушел не оглянувшись.
        С тех пор они не виделись, если не считать уик-энда, проведенного вместе три года назад. И все же, несмотря на опасность, он был близко. Гейл чувствовала это и отдала бы все на свете за возможность увидеть брата хотя бы на одно мгновение. Ничего другого им не позволят. Ни объятий, ни пятиминутной встречи наедине. Все, на что она может рассчитывать (скорее всего, до конца жизни), это короткая улыбка или незаметно подмигнувший глаз. Гейл знала, что такие встречи очень опасны, и все же отчаянно нуждалась в чем-то большем, чем одинокая роза, переданная ей каким-то незнакомцем.
        Церемония продолжалась, но Гейл не смогла обнаружить никаких следов Криса. Досада девушки усилилась, когда она увидела двух федералов, стоявших по краям сцены. Декан называл фамилии, жал выпускникам руки, поздравлял и вручал кусок бумаги, удостоверявший, что отныне они являются врачами.
        Гейл медленно подошла к сцене и стала обводить глазами толпу. Ей очень хотелось запомнить эту картину, но риск был слишком велик. Если она позволит себе что-то большее, чем незаметный зрительный контакт, это будет стоить брату свободы. А то и жизни.
        Декан назвал ее имя, пожал руку, поздравил и вручил диплом. Она прижала документ к груди вместе с розой, лучезарно улыбнулась (специально для агента, ждавшего у другого конца сцены), спустилась по ступенькам, медленно пошла к своему стулу, чтобы дождаться конца церемонии… И тут увидела брата.
        Крис, одетый в темно-синий костюм, стоял спиной к толпе. У него был скучающий, но напряженный вид агента на службе. Сходство подкреплял прибор связи, неописуемым образом заткнутый за ухо. Брат выглядел старше своих двадцати пяти лет, на лице были заметны морщины, в пышных соболино-черных волосах и на висках попадались седые волоски. Но фигура Криса оставалась по-прежнему стройной, а зеленые глаза были внимательными, но озорными. Гейл быстро огляделась по сторонам, надеясь, что за ними не следят, но, когда вновь обернулась, брат едва заметно качнул головой.
        Оставалось только одно: вернуться на свое место. Гейл хотелось броситься в объятия Криса, пожаловаться на несправедливую судьбу, мешающую им встретиться, и на будущее, которое им суждено провести врозь. В глубине души она знала, что по окончании церемонии сотрудник секретной службы перестанет существовать.
        Так же, как перестал существовать Крис Нортон.
        После окончания церемонии она вернется в комнату общежития и начнет готовиться к дежурству в городской больнице, где работает шесть дней в неделю. Праздник, который большинство ее однокурсников проведет в кругу родных и друзей, ей заменит двойная смена в приемном покое «скорой помощи».
        Она не проронит ни слезинки по брату, которого может больше не увидеть. Полученный ею суровый урок забыть нелегко. Никто ничего не узнает. Сестра и единственное слабое место специального агента Криса Нортона будет продолжать жить так, словно у нее каменное сердце.
        Три недели спустя
        Гейл неохотно вылезла из-под стеганого одеяла, которое не удосужилась снять с двуспальной кровати, когда залезала между прохладными шелковыми простынями. Накануне она едва успела принять душ, а потом уснула мертвым сном.
        Прозвучал новый звонок. Придется быть вежливой, подумала она, отбрасывая одеяло.
        Гейл надела халат. Это не из больницы. Из больницы позвонили бы по телефону, а не в дверь. Особенно после появления на свет нового жителя городка Оуквуд, штат Виргиния. Всего три часа назад она вложила ребенка в руки измученных родителей; в случае возникновения осложнений ей позвонила бы медсестра Айрин. Роды были долгими, трудными, и Гейл уже была готова сделать кесарево сечение прямо в клинике доктора Спенсера. Однако босс, ворчливый старый хрыч, вовремя напомнил, как делать поворот плода, и она сумела обойтись без хирургического вмешательства.
        Новый звонок прозвучал тогда, когда Гейл добралась до гостиной своей маленькой трехкомнатной квартиры.
        - Иду! - проворчала она, сумев не задеть босой ногой взятые напрокат диван и кофейный столик; такое случалось с Гейл довольно часто.
        Она не имела представления, кто может стоять на пороге утром в понедельник, но догадывалась, что ее жизни едва ли грозит опасность. После полуотставки доктора Спенсера она была единственным врачом в маленьком приморском городке. Если бы Гейл понадобилась кому-то по серьезному делу, ей едва ли стали бы звонить в дверь. Черт, обидно, когда человека, заслужившего отдых, тревожат по пустякам!
        Она завязала поясок бледно-голубого хлопкового халата. Наверное, Оуквуд был самым мирным городком на свете. Во всяком случае самым мирным из тех, в которых ей доводилось жить. И все же она закрывала дверь на цепочку, а в самой двери сделала глазок. Преступников Гейл не боялась. Ее куда больше заботили «хорошие парни». Слуги закона.
        Она посмотрела в глазок, пытаясь понять, кто стоит за дверью. Гейл сама не знала, кого ожидала увидеть, но зрелище ее ожидало роскошное.
        Хотя глазок искажал изображение, все же можно было понять, что мужчина, стоящий на ее пороге, дьявольски красив. Высокий, мускулистый, с волнистыми иссиня-черными волосами, правда слишком длинными, чтобы претендовать на фасонную стрижку. Легкий ветерок с моря шевелил непокорные кудри, падавшие на воротник рубашки цвета морской волны, заправленной в голубые джинсы. В самых интересных местах джинсы были вытерты добела. Разобрать цвет его глаз было трудно. Какое-то мгновение Гейл надеялась, что они голубые, но тут же выругала себя за глупость. У нее была слабость к голубоглазым брюнетам, тем более в сочетании с фигурой атлета. Во всяком случае отрицать не приходилось: в ее дверь звонил прекрасный незнакомец.
        К Гейл тут же вернулся ее всегдашний здравый смысл. От сна не осталось и следа. Скорее всего, сей роскошный мужчина был ее новым соседом из верхней квартиры. Она вспомнила, что два дня назад видела подъезжавший фургончик. В пятницу Гейл была очень занята в клинике, однако краем уха слышала беседу Ширли с двумя незамужними жительницами Оуквуда. Те говорили, что в город прибыл новый тренер баскетбольной команды местной школы, и строили догадки о его семейном положении.
        И все же открывать Гейл не торопилась. Когда мужчина повернулся спиной к двери, она еще раз смерила его пристальным взглядом. Нет, этот красавчик ничем не напоминает лощеных парней из ФБР. Но кто его знает? Глазку доверять нельзя. Нужно взглянуть поближе.
        Гейл провела рукой по волосам, тщетно пытаясь их пригладить, и открыла дверь. Да, глазок его, несомненно, портил. Рассмотрев незнакомца так близко, как позволяла накинутая цепочка, она не могла не заметить, что голубые джинсы обтягивают мускулистые ягодицы, слишком заманчивые, чтобы описывать их привычными медицинскими терминами.
        - Чем могу служить? - спросила она, стараясь говорить как можно холоднее и равнодушнее. Меньше всего на свете Гейл хотелось, чтобы незнакомец догадался, что она считает его образцом мужской красоты.
        Он повернулся и бросил на Гейл пронизывающий взгляд. Возможно, в этом была виновата усталость, но она могла бы поклясться, что этот человек - незнакомец с самыми сексуальными глазами сиреневого цвета, которые ей приходилось встречать, - видит ее насквозь.
        Это опасно, подумала Гейл, когда незнакомец улыбнулся так, что у нее захватило дух. Слишком опасно. Особенно для женщины, которой есть что скрывать.


        Глава 2
        На первый взгляд она казалась именно такой, как и ожидал Эндрю Лавкрафт.
        Доктор Гейл Нортон была типичным профессионалом, потомственной представительницей верхушки среднего класса, единственной дочерью безвременно почивших блестящего нейрохирурга и всемирно известного психолога. И ничем не напоминала последнюю надежду ФБР отыскать собственного агента, ставшего убийцей. Эта женщина, выглядывавшая в узкую щель, умудрялась выглядеть элегантной даже в тонком хлопковом халатике.
        Нет, это не элегантность, а порода, подумал он, не сводя с Гейл глаз. Сексапильность. Море сексапильности.
        - Чем могу служить? - повторила она, отвлекая Эндрю от мыслей, слишком соблазнительных и опасных для человека в его положении.
        Хотя в ее тоне звучал намек на досаду, голос женщины оказался более приветливым, чем он думал.
        - Простите, что потревожил вас в такую рань, - сказал Эндрю, пользуясь случаем присмотреться к ней как следует. Фотографии ФБР не могли передать земную красоту этой представительницы привилегированного класса. Во всяком случае, фотографу не удалось запечатлеть точный оттенок ее зеленых глаз, отражавших лучи утреннего солнца. Глаз, в радужках которых плясали золотые крапинки. - Нельзя ли воспользоваться вашим телефоном?
        Доктор Нортон смерила его таким взглядом, словно он был лабораторным животным. Интересно, что бы подумала эта красавица, если бы знала, что является для него не целью, а средством.
        - Моим телефоном?
        - Мой не работает, - непринужденно солгал он. В первый, но далеко не в последний раз. - Обещали подключить за неделю до моего приезда, но, похоже, так ничего и не сделали. - Сколько раз ему придется солгать этой женщине, чтобы наконец получить то, что ему нужно?
        Ответ был известен. Столько, сколько понадобится.
        Красавица отвела глаза, осмотрелась и снова уставилась на него.
        - Кто вы? - спросила она, вопросительно приподняв соболиную бровь.
        Лавкрафт протянул руку, но она продолжала смотреть на него сквозь узкую щель между дверью и косяком. Просто стояла, молчала и не торопилась открывать дверь.
        Лавкрафт пожал плечами и опустил руку.
        - Ваш новый сосед, - сказал он, показав большим пальцем наверх. - Тренер зашиты
«Акул».
        Вторая ложь. Точнее, полуправда. Эндрю действительно был новым тренером «Акул», но даже директор местной средней школы не знал, кто он такой на самом деле и что заставило его приехать в Оуквуд.
        В маленьких городках сплетни распространяются быстро. Эндрю рассчитывал на то, что здесь его встретят с типичным южным дружелюбием. Со скидкой на то, что жители побережья чуть более осторожны, чем население внутренних районов.
        На лице женщины появилось подобие улыбки, и спустя секунду она закрыла дверь. Когда раздался скрежет снимаемой цепочки, Эндрю почувствовал облегчение.
        Первое правило тайного агента: маска должна быть убедительной.
        Кажется, он старался не зря.
        - Входите. - Она распахнула дверь и сделала шаг назад, пропуская Лавкрафта в квартиру. - Так вы Эндрю Лавкрафт?
        Он кивнул.
        - Можно просто Энди. А вы?.. - Он запнулся, пристально осматривая обстановку ее квартиры.
        Квартира была такая же, как у него самого, но меньше. В апартаментах доктора Нортон была только одна спальня, а у него две (не считая крошечной столовой при кухне, которую было видно из гостиной). Судя по всему, леди доктор завтракает за барной стойкой, которая отделяет кухню от гостиной. Благодаря плану дома, лежавшему во встроенном шкафу, он знал, что на первом этаже есть еще одна квартира (точно такая же, как у доктора Нортон, но в зеркальном отражении) и что та квартира пока пустует.
        Она взглянула на красные цифры электронного будильника, показывавшие пять минут одиннадцатого, и снова посмотрела на Лавкрафта.
        - Гейл. А разве в это время вы не должны быть в школе? Я думала, ваша адская неделя [период издевательств над новичком (американский студенческий жаргон).] уже прошла. - Она стояла у дверей, засунув руки в карманы халата.
        Беглый осмотр закончился. Лавкрафт повернул голову и улыбнулся хозяйке.
        - Нет, испытание еще впереди. «Акулы» готовятся. Первая встреча тренеров состоится днем.
        Войдя в гостиную, Лавкрафт тут же увидел незатейливую кухню, стерильно чистую ванную и часть спальни с неубранной двуспальной кроватью. Лишь смятые простыни говорили о том, что здесь живет человек из плоти и крови. На полу лежал декоративный коврик. На окнах красовались не женственные шторы с ламбрекенами, а жалюзи, защищавшие квартиру от яркого утреннего солнца. Никаких ящиков и коробок, как бывает у только что переехавших.
        Она живет здесь уже давно. Но где же безделушки, которые перевозят с квартиры на квартиру, смешные сувениры, которые люди собирают и ставят на видное место? Ничего, кроме дешевой репродукции в рамке, висящей над простеньким диваном. Остальные стены такие же голые, как в соседней пустой квартире.
        Согласно отчетам, доктор Нортон переехала сюда из Далласа два с лишним года назад. Она поступила умно и приняла предложение правительства два с половиной года проработать в маленьком приморском городке. За это ей списывали большую часть стоимости обучения в университете. Согласно сведениям, полученным Лавкрафтом в банке, два уик-энда в месяц доктор Нортон работает в окружной больнице за дополнительную плату. Кроме того, он знал, что после гибели родителей пятнадцатилетняя Гейл осталась без гроша в кармане и что ее растил брат, которому в то время было восемнадцать. Другой родни у них не было. Именно этим объясняется их привязанность друг к другу, грозившая Эндрю тем, что на самом неприятном для Бюро деле появится красный штамп: «Закрыто».
        Он мог сказать о Гейл Нортон по крайней мере одно: эта женщина боец. Эндрю восхищался этим качеством не меньше, чем умом. Даже в преступниках, которых ловил. Да, орешек крепкий… И все же она заговорит. До сих пор Ослушник Лавкрафт раскалывал всех.
        - Телефон в кухне, - сказала она. - Висит на стене у окна.
        - Спасибо. - Он отправился в кухню. Подошвы кроссовок неслышно ступали по деревянным половицам. Интерьер кухни оживлял лишь лежавший перед мойкой выцветший коврик с полумесяцем.
        Он ждал, что Гейл пойдет следом, но услышал отчетливый щелчок закрывшейся двери. Не веря своему счастью, Лавкрафт заглянул за угол. Дверь ванной была закрыта. Очевидно, Гейл не хотела ему мешать.
        Он набрал номер Бюро, дождался гудка, а затем быстро ввел свой личный код. Немного подождав, Лавкрафт услышал собственный голос, просивший оставить сообщение. Времени было мало, хотя в ванной продолжала литься вода. Он порылся в кармане, вынул перочинный нож и поддел крышку, закрывавшую микрофон.
        Шум воды прекратился.
        Эндрю негромко чертыхнулся, а затем заговорил сам с собой, прося телефонную компанию сделать все необходимое, чтобы включить аппарат сегодня же. Да, после часа дня ему можно будет позвонить в школу.
        Он сделал паузу и сосчитал до десяти.
        Тишина.
        Лавкрафт чувствовал себя полным идиотом, но продолжал вести односторонний диалог.
        Вынув из кармашка для часов два серебряных диска толщиной с кредитную карточку, он вставил их в микрофон и вернул белую пластмассовую крышку на место.
        - Спасибо, - сказал он в трубку, когда дверь ванной открылась. - Я буду вам очень признателен. - После чего дал отбой, мысленно сосчитал до десяти и нажал шесть кнопок, убирая набранный номер из памяти телефона. Не следовало возбуждать лишние подозрения. Меньше всего на свете ему хотелось бы, чтобы доктор Нортон связалась с автоответчиком ФБР вместо телефонной компании, в которую якобы звонил ее новый сосед. - Обещали подключить, - сказал он вошедшей на кухню Гейл и повесил трубку.
        - Вообще-то обычно они работают неплохо, - заметила Гейл. В ее словах звучал скрытый намек на то, что иногда сбои все же бывают. - Наверное, кто-то просто забыл нажать на какой-нибудь рычажок.
        Эндрю обратил внимание на то, что она причесалась, собрав длинные шелковистые волосы в хвост. Когда Гейл стала доставать чайник из нижнего отделения буфета, ее волосы перекинулись через плечо. Эндрю ничего не мог с собой поделать. Он же мужчина. Мужчина, оказавшийся наедине с красивой женщиной. Едва Гейл наклонилась за чайником, как Лавкрафт посмотрел на ее ягодицы. Тоже впечатляющее зрелище, подумал он.
        Она наполнила чайник водой из-под крана и поставила его на плиту. Когда Гейл повернулась, Эндрю неохотно поднял глаза и улыбнулся.
        - Извините, что веду себя не по-соседски и не предлагаю чашечку чая. - Она убавила огонь под чайником. - Честно говоря, мне пора бежать в клинику.
        - Нет проблем. - Ему и так здорово повезло. Вставить жучок в телефон - это не шутка. Лавкрафт не мог поверить, что женщина, подозрительно относящаяся к каждому, кто вступает с ней в контакт, оставила его в своей квартире без присмотра. ~ Я пойду. Нужно распаковать вещи.
        Расстояние между плитой и мойкой было поразительно узким. То ли Гейл об этом не подумала, то ли соблюдала неизвестные ему местные правила вежливости, но она не сдвинулась с места. Эндрю не оставалось ничего другого, как протиснуться между Гейл и буфетом. При этом его рука случайно коснулась ее бедра.
        Эндрю не был готов к удару тока, пронзившего его от кончиков пальцев до паха. При этом судорогой свело не только пальцы. Твердить себе, что эта женщина является последней частью головоломки «Найди ее брата», оказалось бесполезно. Не помогло и то, что Лавкрафт отдернул руку и постарался отойти от Гейл как можно дальше.
        Яростную реакцию тела Эндрю могло описать только давно вышедшее из употребления слово «похоть». Он отчаянно надеялся, что эта реакция объясняется всего-навсего долгим воздержанием. Физическая тяга к Гейл была бы для него катастрофой. Эта женщина - его единственный шанс. Именно поэтому он оказался в ее квартире в десять часов утра. Дело есть дело. Любые эмоциональные контакты должны быть категорически исключены.
        И все же в его жилах продолжала бурлить кровь.
        - Вы работаете в клинике? - спросил он, пытаясь взять себя в руки.
        Гейл слегка нахмурилась. Неужели она ощутила то же, что и он сам?
        - Да. - Ее тон не оставлял в этом сомнений. Эндрю почувствовал себя так, словно в его животе вспыхнул огненный шар. Затем шар спустился ниже и запульсировал.
        Проклятье!
        Он вышел в гостиную.
        - Значит, если я захочу записаться на прием к врачу, то должен буду позвонить вам? - Он знал о ней все. За исключением одного. Того, как его тело откликнется на ее близость. Это явилось для Лавкрафта полнейшим сюрпризом.
        - По-вашему, я работаю в регистратуре? - спросила она, положив руки на крышку буфета. При этом бедро Гейл, наверняка хранившее отпечаток его пальцев, слегка выгнулось.
        - А разве это не так?
        Уголок ее рта слегка приподнялся.
        - Нет, я не регистраторша.
        - Медсестра?
        Ее улыбка стала шире.
        - Опять не угадали.
        Он нахмурился, а потом удивленно выгнул бровь.
        - Так вы местный врач?
        - Что, не верится? Я закончила университет и получила диплом, - дерзко ответила Гейл. При этом в ее золотисто-зеленых глазах вспыхнуло пламя.
        Эндрю улыбнулся.
        - Прошу прощения. Я не имел в виду…
        Она на мгновение закрыла глаза, а потом покачала головой.
        - Вы не виноваты. Просто сегодня утром я немного устала. - Гейл сложила руки на груди. - Извините за не слишком любезный прием, но мне действительно пора на работу.
        - Тогда позвольте пригласить вас на ланч, - быстро сказал Лавкрафт, не собираясь размышлять над причиной, заставившей его сделать это предложение. - Это самое меньшее, чем я могу отплатить вам за то, что не дал выспаться.
        Гейл шумно выдохнула, подошла к двери и открыла ее, молча, но решительно предлагая непрошеному гостю уйти.
        - Это лишнее.
        - Я настаиваю, - возразил Эндрю, шагнув к ней. - Я чувствую себя виноватым.
        Когда Лавкрафт проходил мимо, она отвернулась. Он вышел на крыльцо, обернулся, увидел в глазах Гейл сожаление и воспрянул духом.
        - Прошу прощения, - ответила она. - Мне нужно работать.
        - Но перерыв на ланч у вас бывает?
        - Да, однако сегодня мне предстоит трудный день. Так что спасибо, но, увы… - Дверь закрылась. Звяканье цепочки подтвердило, что эта женщина не так легко меняет свои привычки.
        Лавкрафт испустил разочарованный вздох. Впрочем, утро прошло не напрасно. Он сумел вмонтировать в ее телефон два передатчика. Отныне все входящие и исходящие звонки будут записываться. Конечно, это противозаконно, но Эндрю не мог допустить утечки информации, которая наверняка произошла бы, если бы он стал дожидаться решения суда. Сотового телефона у доктора Нортон не было, но зато у нее был звуковой сигнализатор. И, возможно, параллельный аппарат в спальне. Пока что об этом можно только догадываться.
        Эндрю обуздал недостойные мысли, готовно вспыхнувшие в мозгу, когда представил себе, каким образом мог бы получить доступ в спальню доктора Нортон.
        Он провел рукой по волосам, спустился с крыльца, пересек маленький цементный двор, окаймленный запущенной живой изгородью, и пошел к лестнице, которая вела в его апартаменты. Лавкрафт не слишком считался с правилами, когда нужно было добиться своего, и не собирался изменять этому принципу. А поскольку в данный момент речь шла об обнаружении местонахождения человека, входившего в перечень наиболее опасных преступников, разыскиваемых ФБР, он не задумываясь пошел бы на все. Несколько раз он доходил до предела, но все же никогда не забывал, что является слугой закона. Хотя соблазн был велик. А в случае с Нортоном особенно.
        Но у Ослушника Лавкрафта неожиданно возникли трудности. Трудности с собственным телом, слишком бурно реагировавшим на женщину, которая была его последним шансом. Либо он найдет Нортона, либо останется без работы…
        Он с досадой вздохнул, поднялся к себе в квартиру и прошел в запасную спальню. Потом включил свет и пересек комнату, на окне которой стоял мощный телескоп. Не удосужившись сесть, Эндрю наклонился и набрал на клавиатуре компьютера несколько цифр. Находившийся рядом самопишущий прибор ожил. На его панели загорелись красные лампочки; ленты дрогнули и остановились, ожидая начала телефонного разговора.
        Все было готово. Если Кристофер Нортон позвонит сестре, Эндрю будет знать об этом. Однако чутье говорило ему, что беглый агент не допустит такой беспечности. Это было не в стиле Нортона. Иначе он не смог бы почти три года скрываться от бывших коллег, которые лезли вон из кожи, пытаясь определить его местонахождение. В Бюро знали только одно: Нортон каким-то образом умудряется поддерживать связь с сестрой. Эндрю был обязан выяснить, как он это осуществляет. Лишь после этого дело сдвинется с мертвой точки.
        Что ж, не пройдет и двух недель, как он будет знать о Нортоне все необходимое.
        Лавкрафт задумчиво улыбнулся. Он не станет рассчитывать на новейшее электронное оборудование, которым битком набита запасная спальня. Нет, он решит задачу традиционным способом. Допросив сестру подозреваемого. С помощью метода, не описанного ни в одном учебнике по криминалистике.

        Гейл привыкла ко всему. В том числе и к дежурствам, которые продолжались намного дольше предусмотренных расписанием двенадцати часов. Она научилась коротать время, засыпая при малейшей возможности и выпивая столько крепкого черного кофе, сколько мог вынести желудок.
        За уик-эндом, проведенным в окружной больнице, последовали четырнадцать часов тяжелых родов, когда Салли Беркли производила на свет своего шестого ребенка. Гейл должна была чувствовать себя измученной, но практика в Далласе приучила ее ко всему. Как правило, в начале карьеры молодые врачи работают по нескольку суток подряд.
        Каждый второй уик-энд она дежурила в приемном покое отделения неотложной помощи окружной больницы, но на этот раз смена оказалась двойной: пришлось заменить коллегу, ушедшего в отпуск. После этого ей осталось всего четыре часа до начала собственной смены. Более тяжелых сорока восьми часов не выпадало на ее долю со времен Далласа. Гейл собиралась спать до полудня, но все ее планы сорвал новый сосед со второго этажа.
        Очень красивый и сексуальный новый сосед со второго этажа. С волнистыми черными волосами и глазами необычного сиреневого оттенка. Слабого мускусного запаха кожи которого хватило, чтобы дремавшие в ней женские инстинкты очнулись от спячки.
        Но она не нуждалась в этом. И не хотела просыпаться.
        Сначала Гейл пыталась объяснить свою физическую реакцию безумной усталостью. Вполне объяснимо, почему пристальный взгляд нового знакомого заставил ее испытать возбуждение. У нее был чрезвычайно трудный уик-энд; за последние шестьдесят часов ей едва удалось выкроить семь часов сна. Она устала как собака. Так чему удивляться, если при виде высокого, поразительно красивого незнакомца, попросившего разрешения воспользоваться ее телефоном, она ощутила приступ желания?
        И все же удивляться было чему. Более острой физической тяги она не ощущала ни разу в жизни. Как ни старалась Гейл, она не могла припомнить, чтобы от прикосновения мужской ладони к бедру у нее начинало бурно колотиться сердце. Когда сосед протиснулся мимо нее на кухне, у Гейл чуть не подкосились ноги.
        Сомневаться не приходилось: тренер Лавкрафт разбудил ее.
        Увы, ни холодный душ, ни чашка дымящегося травяного чая с хрустящими гренками, смазанными ее любимым сливочным сыром с клубникой, не рассеяли подозрений Гейл в том, что ее трудности вызваны не недостатком сна, а недостатком секса.
        Когда она остановила машину в тени огромного старого вяза, росшего позади клиники, часы показывали без пяти двенадцать. Гейл заперла свою старенькую «хонду-сивик», обогнула здание и пошла к парадному. Других пациентов, кроме Салли Беркли, у нее не было, да и ту она собиралась скоро выписать. Слава Богу, наконец-то у нее будет время заняться бумажной работой.
        Она поднялась по деревянным ступеням старого викторианского особняка, в котором помещалась местная клиника. Медицинский кабинет, сначала занимавший только нижний этаж, был основан шестьдесят с лишним лет назад первым доктором Спенсером. Клиника существовала в течение трех поколений, но старый ворчун, с которым довелось работать Гейл, был последним представителем династии.
        Она открыла дверь и вдохнула стерильный запах дезинфекции, к которому примешивался куда более неприятный запах ароматической свечи, горевшей на регистрационной стойке. Регистраторша Ширли только что достала из нижнего ящика стола объемистую полотняную сумку.
        - Добрый день, Ширли. Есть какие-нибудь сообщения?
        Ширли, одевавшаяся как двадцатидвухлетняя девушка (хотя и Гейл, и Айрин готовы были поклясться, что ей никак не меньше тридцати пяти), поставила сумку на стол, попыталась одернуть подол черной вязаной юбки, туго охватывавшей ее объемистый живот, и театрально вздохнула. В обязанности регистраторши входил прием сообщений и составление расписания. Ни на что другое эта пухлая маленькая блондинка была не способна. Гейл быстро поняла, что требовать от Ширли чего-то большего, чем ответа на телефонные звонки, не приходится. Это означало напрашиваться на неприятности. Если бы хозяйкой здесь была Гейл, Ширли Макар-тур давно канула бы в Лету и на ее месте сидел человек, который мог бы снять дополнительное бремя с плеч Айрин - дипломированной медсестры, которая работала с доком Спенсером уже двадцать пять лет. Однако последнее слово было не за Гейл. По каким-то загадочным причинам Ширли нравилась сварливому старому Спенсеру.
        Как и девяноста восьми процентам мужского населения Оуквуда, с досадой подумала Гейл. Видимо, таланты Ширли просто не могли найти себе применения в клинике.
        Еще два месяца, подумала Гейл. Она толком не знала, куда направит свои стопы по окончании контракта с правительством. Ясно одно: она примет предложение, которое поступит из большого города, где можно будет смешаться с толпой. Пока что Гейл выбирала между Нью-Йорком, Бостоном и весьма заманчивым предложением небольшой частной больницы в Майами, предусматривавшим возможность со временем стать ее совладелицей. Поскольку Гейл привыкла к побережью Атлантики, она решила, что предпочитает восток западу, и постепенно начала думать, что ей нравятся снежные зимы. Если так, то о Майами следует забыть. И все же Гейл не была уверена, что готова сделать окончательный выбор.
        Ширли положила перед ней стопку сообщений и выплыла из-за стойки, обдав Гейл запахом сладких духов.
        - Меня пригласили на ланч. - В ее карих глазах читалось нетерпение, и она выскочила за дверь еще до того, как Гейл успела просмотреть карточки.
        Ничего особенного, решила она. Разве что звонок из окружной лаборатории, куда были посланы анализы Салли Беркли.
        Гейл хотела узнать результаты анализов, но тут кто-то позвонил в дверь. Она подняла взгляд. Ее сердце сначала сжалось, а потом зачастило так, что монитор тут же издал бы тревожный сигнал. Все в городке знали, что с двенадцати до двух клиника закрыта.
        Все, за исключением нового жителя Оуквуда… невероятно сексуального Эндрю Лавкрафта.


        Глава 3
        Эндрю не думал, что в обстановке клиники может быть что-то эротичное, пока не убедился в этом на собственном опыте. Хлопок винного цвета играл в прятки с соблазнительными формами его соседки. Но он не считал себя специалистом в данном вопросе: информации для окончательного решения было недостаточно.
        Когда он остановился перед стойкой регистратора, Гейл оторвалась от каких-то розовых листочков и подняла глаза.
        - Клиника открывается в два часа, - сказала доктор Нортон.
        Она сдвинула брови, и все же в ее взгляде было достаточно любопытства, чтобы Лавкрафт ощутил прилив уверенности в себе.
        Она тоже возбуждала в Эндрю любопытство, не имевшее никакого отношения к его работе. Последние два часа он думал лишь о том, чтобы прикоснуться к этим соблазнительным формам, не прикрытым тканью. Лавкрафта одолевали фантазии.
        Фантазии, которым не следовало давать воли.
        Фантазии, от которых начинало ныть тело.
        Он широко улыбнулся и протянул ей пакет из белой бумаги.
        - Я подумал, что в долгу перед вами. Поэтому решил заехать и поблагодарить вас за то, что помогли соседу.
        На лице Гейл были написаны недоверие, любопытство и осторожность, но главным образом интерес. Это и было самым важным. От внимания Эндрю не укрылось то, как крепко она стиснула спинку стула. Она явно пыталась сосредоточиться и отвлечься от своих мыслей… О чем? Может быть, о нем? Об утреннем соприкосновении их тел? О том, как его пальцы прижались к ее бедру, а ляжки на мгновение прильнули к ягодицам?
        У нее было множество причин для осторожности, но инстинкт подсказывал Эндрю, что опасения доктора Нортон объясняются внезапно вспыхнувшей в них физической тягой друг к другу, а не подозрениями относительно того, что он делает в Оуквуде. Лавкрафт был обязан установить с ней как можно более близкий контакт, а для этого требовалось устранять одно подозрение за другим, пока Гейл не проникнется к нему полным доверием.
        - У меня действительно нет…
        - О'кей, - прервал ее Эндрю, обходя разделявшую их стойку. - Я только на секунду. Где ваш кабинет?
        Гейл выпустила стул, повернулась к Лавкрафту лицом и сцепила руки за спиной, при этом ткань туго обтянула ее грудь.
        - Так вы не останетесь?
        - Боюсь, что нет, док. - Эндрю стоически смотрел ей в лицо, борясь с желанием увидеть нечто другое. - Я бы с удовольствием побыл здесь и разделил с вами ланч, но должен ехать в школу на совещание тренеров.
        - Я не хотела сказать, что не рада вам. Дело в том, что…
        - Вы заняты, - закончил он. - Знаю. Просто я хотел еще раз поблагодарить вас за помощь.
        Помощь действительно была неоценимая, подумал он. Судя по всему, доктор Нортон понятия не имеет, как трудно получить официальное разрешение на прослушку.
        Гейл испустила негромкий смешок и склонила голову набок, отчего ее волосы перекинулись через плечо, а груди обрисовались еще четче.
        - Зачем вы это делаете?
        - Я уже сказал. Сегодня утром вы оказали мне большую услугу. - Эндрю взял пакет и начал покачивать им взад-вперед. Воздух наполнился ароматом гамбургера и жареной картошки. - Так где ваш кабинет?
        Гейл неуверенно улыбнулась, затем протянула руку и осторожно взяла у него пакетик, явно стараясь избежать физического контакта. Эндрю невольно вспомнил бездомного пса, которого он обнаружил однажды летом, когда был ребенком. Бедное животное дразнили и мучили жившие по соседству хулиганы. В результате пес привык бояться прикосновения человека. Эндрю потратил несколько месяцев, пытаясь завоевать его доверие, и к концу лета одержал победу. После этого Рекс (так назвала дворняжку приемная мать Эндрю) прожил на заднем крыльце Диксонов двенадцать лет и был предан своему юному хозяину до конца жизни.
        Он надеялся, что с прелестной докторшей произойдет то же самое.
        - У меня нет кабинета, - призналась Гейл, открывая пакет и вдыхая доносившийся оттуда запах. Затем она посмотрела на Лавкрафта и подарила ему улыбку, лучезарнее которой не было на свете.
        Давно мне так не улыбались, подумал он, но тут же отогнал от себя эту несвоевременную мысль. Увидев искреннее удовольствие, вспыхнувшее в красивых глазах Гейл, он невольно улыбнулся.
        - В самом деле? Неужели у городского врача нет собственного кабинета? - Интересно, что скажет Филдинг, получив мой сегодняшний отчет, самодовольно подумал Лавкрафт. Наверняка босс и остальное высшее руководство почешет в затылке, узнав о том, какого успеха он добился за первые два часа знакомства с объектом. Теперь они крепко подумают, прежде чем до конца жизни приковать его к письменному столу.
        - Это долгая история. - Гейл положила пакет на стекло, прикрывавшее поверхность стола. Ее нежных губ коснулась слабая улыбка. - Не стану надоедать вам подробностями. - Как будто Лавкрафт не читал ее досье… От его внимания не ускользнула ни одна подробность.
        Искушение остаться и продолжить знакомство было велико, но Лавкрафт решил не торопить событий. Доверие завоевывается медленно. А вдруг она испугается? Это будет для него катастрофой.
        - Приятного ланча, - сказал он. - И еще раз спасибо. - С этими словами Эндрю пошел к двери. Он действительно торопился на совещание тренеров и уже слегка опаздывал. Первое впечатление на коллег - вещь важная. Впрочем, впечатление, которое он произвел на недоверчивую мисс Гейл Нортон, было куда важнее. Эндрю уже взялся за ручку двери, но помедлил и обернулся. - Еще одно, док, - сказал он, не скрывая дерзкой улыбки. - Подробности не могут мне надоесть. Я был бы рад знать о вас все.

        Гейл скомкала последнюю салфетку и бросила ее в белый пакет. Увы, следовало признать, что забота нового соседа тронула ее. Как он узнал, что она любит чизбургеры, посыпанные жареным луком? Не меньшей тайной было то, почему именно этот мужчина пробудил ее дремавшие женские инстинкты. Много лет она была практически равнодушна к представителям противоположного пола.
        Судя по количеству медицинских карт, лежавших на девственно чистом столе Ширли, до конца дня Гейл предстояло принять изрядное количество пациентов. Слава Богу, будет чем отвлечься от непрошеных мыслей о новом соседе, появившемся на ее пороге не далее как сегодня утром. Чувства чувствами, а дело делом.
        Она перестала думать о Лавкрафте. Нужно было работать. Айрин наверняка присматривает за Салли Беркли и новорожденным, дожидаясь, пока Гейл их выпишет. Не следует дышать на пациентов жареным луком.
        Быстро просмотрев карты и список ожидавших приема, она прошла в ванную, тщательно почистила зубы и надела белый халат. Не успела Гейл подняться на второй этаж, чтобы проведать мать и дитя, как раздался телефонный звонок. Только тут Гейл вспомнила, что так и не узнала результатов анализов, посланных в окружную лабораторию. Она чувствовала бы себя гораздо увереннее, если бы убедилась в том, что все благополучно.
        Гейл успела снять трубку еще до того, как включился автоответчик.
        - Клиника Оуквуда. - Она схватила ручку и лист бумаги.
        Молчание.
        - Алло? - Гейл нахмурилась и сунула ручку в карман халата. - Кто это? - спросила она.
        Ничего… кроме отчетливого звука трубы. Она уже слышала похожий звук, но когда и где? Противотуманная сирена? Внезапно в ее груди гулко забилось сердце.
        Она заткнула свободное ухо и тщательно прислушалась, но слышала только биение собственного сердца и шум крови в ушах. Сколько недель прошло с последнего звонка брата?
        Молчание снова нарушил звук сирены.
        - Алло! Кто это? - снова спросила Гейл, не в силах справиться с отчаянием.
        Она знала: это Крис. Сердце подсказывало ей, что звонит брат.
        Гейл обернулась и посмотрела на девяностодневный календарь, висевший на дальней стене. Последний звонок был в конце июня, больше восьми недель назад. Тогда она проснулась в разгар ночи, но так и не услышала ответа.
        - Крис? О Боже! С тобой все в порядке? Чем я могу тебе помочь?
        В трубке зазвучали частые гудки. Гейл извергла из себя несколько ругательств, которые могли бы заставить покраснеть целый морской экипаж, бросила трубку и сжала кулаки. Ей хотелось завыть от отчаяния.
        Не забыть отметить этот день на маленьком календаре, хранящемся в тумбочке, подумала она. Поставить крошечную красную галочку рядом с числом, которая будет означать, что в этот день ее брат был еще жив.
        И еще боролся за жизнь.

        - Преподавать? Что?
        Эндрю посмотрел на улыбавшегося тренера защиты.
        - Секс, - буркнул Пит Уэстон, хлопнул ладонью по столу и зычно расхохотался вместе со всеми остальными.
        Лавкрафт положил ручку рядом с желтым блокнотом, в котором строчил уже битый час.
        - Ни в коем случае, - сказал он, откинувшись на спинку твердого пластмассового стула и глядя на директора школы Айзека Причарда. - Я могу преподавать только уголовное право и физкультуру. И не собираюсь каждый день проводить урок секса с подростками, в которых бурлят гормоны.
        Причард бросил на тренеров взгляд, исполненный крайнего раздражения. Они сидели здесь больше часа, распределяя дополнительную нагрузку. Эндрю был здесь новичком. Естественно, самое неприятное должно было достаться именно ему.
        - Мистер Лавкрафт, этот предмет называется «Охрана здоровья старшеклассников», - с сильным южным акцентом произнес Причард и бросил на развеселившихся тренеров суровый взгляд. - Бюджетные ограничения вынуждают нас увеличивать нагрузку преподавателей. К несчастью, это распространяется и на тренеров. Но, если вы не хотите, чтобы баскетбольная команда была полностью ликвидирована, я могу предложить вам только одно…
        - Подналечь на секс, - прервал его Пит Уэстон.
        - Эндрю, это не так уж страшно, - подбодрил Лавкрафта Билл Мэрфи. Главный тренер
«Акул» тщетно пытался скрыть улыбку, вызванную словами Пита. - Если мы хотим сохранить команду, у нас нет другого выхода.
        - Эндрю, нам всем придется напрячься, - добавил тренер нападения Юджин О'Коннор. - Считай, что тебе повезло. Это могло быть и домоводство.
        - «Основы семейной экономики», мистер О'Коннор, - поправил его Причард.
        - Ага, экономики… - О'Коннор возвел глаза к потолку. - Слушай, Оуквуд живет и дышит баскетболом. Если старый Причард посмеет ликвидировать команду, не успеешь и глазом моргнуть, как его вздернут на первом же дереве вместе со всем школьным советом.
        - Верно, черт побери, - протянул Мэрфи и бросил грозный взгляд на директора. - А я принесу веревку.
        Тот заерзал на месте, счел за благо промолчать и уставился в лежавшее перед ним расписание.
        Лавкрафт заглянул в список членов команды, а затем посмотрел на Причарда.
        - Но я понятия не имею об охране здоровья старшеклассников, - возразил он, не желая сдаваться без боя.
        Эндрю знал только две вещи, причем неплохо: юриспруденцию и спорт, главным образом баскетбол. Он был дипломированным специалистом по уголовному праву, а памятью о занятиях баскетболом стала серьезная травма бедра, полученная в результате столкновения. И все же ему не хотелось думать о том, на какие рычаги пришлось нажать руководству Бюро, чтобы создать ему надежное прикрытие. Никто, в том числе и Причард, не знает, кто такой Лавкрафт, и не догадывается, что преподавание и тренерская работа далеко не основное его занятие.
        Плевать он хотел на сексуально озабоченных подростков. Его интересует только одно - место, где скрывается этот проклятый Крис Нортон.
        Интуиция подсказывала Эндрю, что Гейл Нортон знает ответ на этот жгучий вопрос. То, что в крови Лавкрафта неуклонно повышается уровень тестостерона, можно считать хорошим признаком. Даже слишком хорошим, подумал он, поерзав на стуле. Он и без того знал, что с удовольствием нарушит любые правила, если это заставит прелестную докторшу разговориться.
        - Возможно, вам следует поговорить с доктором Нортон из местной клиники, - продолжил Причард так, словно не слышал возражений Лавкрафта. - Она уже преподавала школьникам такие вещи, как безопасный секс, использование презервативов и другие методы контроля рождаемости. Конечно, с согласия родителей.
        - С кем? - осторожно переспросил Эндрю, боясь, что ослышался.
        - С доктором Нортон, - повторил Причард, откашлялся и повернулся к Эндрю, упорно избегая взгляда главного тренера команды. - Именно доктор Нортон разработала программу данного курса два года назад. Потом его преподавала миссис Роулинг, пока не ушла на пенсию. Теперь ее место займете вы.
        Уголок рта Эндрю слегка приподнялся. Ничего себе дополнительная нагрузка! Говорить с Гейл о сексе… Что может быть приятнее? Только ответ на вопрос о местонахождении ее братца.
        Лавкрафт взял ручку, записал в блокноте «доктор Нортон» и дважды подчеркнул ее фамилию. Пожалуй, все к лучшему… Это даст ему еще один повод вступить в более близкий контакт с интересующим его объектом.
        О'Коннор толкнул Уэстона локтем в бок и весело пробасил:
        - Ага! Похоже, Лавкрафт уже познакомился с нашей очаровательной докторшей!
        Эндрю отложил ручку.
        - Имел такое удовольствие, - осторожно ответил он. В его груди что-то напряглось. Конечно, ревность тут была ни при чем. Но тогда почему ему захотелось щелкнуть старого Пита Уэстона по его носу картошкой? При виде его широкой улыбки Лавкрафт заскрежетал зубами.
        - Ты уже пригласил ее куда-нибудь? - спросил Пит.
        - С чего ты взял, что я ею заинтересовался?
        - С того, что ею интересовалось все мужское население Оуквуда, - ответил Уэстон.
        Щелчок по носу отменяется. Лучше дать ему в глаз. Так, чтобы надолго запомнил.
        - И получало от ворот поворот, - добавил О'Коннор.
        Эта фраза доставила Эндрю огромное удовольствие. Его самолюбие было польщено.
        - Серьезно? - забывшись, спросил он.
        Уэстон фыркнул, а О'Коннор бросил на Лавкрафта красноречивый взгляд.
        Секс тут ни при чем, твердо сказал себе Эндрю. Мой интерес к этой женщине чисто профессиональный.
        Главным образом.
        Однако к концу недели дело не продвинулось ни на дюйм. В субботу Эндрю был далек от своей цели так же, как в понедельник. То ли Гейл сознательно избегала его, то ли ему просто почудилось, что их влечет друг к другу. Что ж, пожалуй, оно и к лучшему.
        Но возбуждение, неизменно охватывавшее его при мысли о красавице-докторше, говорило само за себя.
        Недовольно нахмурившись, Эндрю с треском захлопнул папку, в которую смотрел уже час с лишним, и небрежно бросил ее на крышку несгораемого шкафа, в котором хранились остальные документы по делу Кристофера Нортона. Он раз за разом просматривал маршрут поездок, предпринятых Гейл за последние двенадцать месяцев, пока не вызубрил его наизусть. Поскольку прошлый уик-энд Гейл дежурила в окружной больнице, эти выходные были у нее свободными. Но благодаря жучку, вмонтированному в ее телефон, Эндрю знал, что утром в пятницу ей позвонили из больницы и спросили, не сможет ли она взять пару дополнительных смен. Гейл тут же согласилась, и Эндрю возблагодарил судьбу. Этим можно было воспользоваться. Он не мог тайком забраться в квартиру соседки при свете дня. Вероятность того, что его кто-то заметит, была слишком велика.
        Через двадцать минут Эндрю понял, что если он будет сидеть в четырех стенах, то просто сойдет с ума. Можно было бы прогуляться по городу, но суббота приближается к концу и те немногие магазины, которые работают в уик-энды, либо уже закрылись, либо закрываются. Оставалось пойти либо на школьный стадион, либо к старикам в гольф-клуб, либо в одну из трех местных пивных. Последнее привлекало его еще меньше, чем первое и второе. Даже во времена учебы в университете, когда попойки считались непременным атрибутом студенческой жизни, он чаще всего брал на себя обязанности того, кто развозит пьяных приятелей по домам. От наркотиков и алкоголя Эндрю тошнило, но, когда начинались расспросы, он предпочитал помалкивать. Не следовало ворошить прошлое. Кому какое дело, что его родная мать была наркоманкой?
        Он скучал, не находил себе места и злился на брюнетку с нижнего этажа. Шесть драгоценных дней ушло на слежку за человеком, который каждое утро уходил в клинику, возвращался на закате и гасил свет еще до наступления полуночи. Во время четырех ничем не примечательных телефонных разговоров он не слышал даже звуков включенного телевизора.
        Однако для раздражения у Эндрю были и другие, личные причины. Во-первых, он не мог избавиться от мыслей о Гейл. Мыслей, которые его тревожили. Эндрю тяжело вздохнул. Может быть, он слишком долго обходился без женщины? Может быть. Иначе он не стал бы обращать внимания на фантазии, переполнявшие его мозг. Если так, то небольшое физическое упражнение поможет ему сосредоточиться на работе и отвлечься от мыслей о дрожащем от желания теле Гейл.
        Обнаружив во дворе сарайчик, он нашел там садовый инвентарь и старую ручную косилку, требовавшую смазки и заточки ножей.
        Хотя погода стояла слишком жаркая и влажная даже для юга, следующие четыре часа Эндрю тщательно подстригал живую изгородь, а потом пропалывал круглую клумбу. Затем после долгих поисков он нашел в углу сарая потертый красный ящик для инструментов, вооружился полупустой масленкой и оселком, сел на ступеньках крыльца Гейл и начал разбирать косилку.
        - Можно спросить, что вы делаете?
        Эндрю поднял глаза и с удивлением увидел смотревшую на него Гейл. В глазах молодой женщины горело любопытство. Она была одета соответственно погоде - в шорты цвета хаки и белый топ. Ее нога в белой кроссовке стояла на нижней ступеньке, рука держалась за перила. Видимо, Гейл увидела его, когда собралась подняться к себе.
        Он вытер пот со лба снятой час назад рубашкой.
        - Я подумал, что это место следует привести в порядок.
        - Знаете, у миссис Тревор есть садовник.
        - Тогда она должна гнать этого бездельника в три шеи.
        Она пожала плечами и помедлила. Эндрю был готов поклясться, что Гейл размышляет, дотронется ли он до нее, когда она будет проходить мимо.
        Эндрю сделал вид, будто ему нет до нее никакого дела, и занялся ножом косилки. Хотя солнце клонилось к западу, но воздух был душным и влажным. Его тело заливал пот. Жара была бы невыносимой, если бы не легкий ветерок с моря, обдувавший кожу и слегка шелестевший древесной листвой.
        Входная дверь захлопнулась, после чего раздался скрежет раздвижной двери-экрана. Он дождался ее возвращения. Ну и что дальше? Оборудование включено. Если она будет кому-то звонить или кто-то позвонит ей, это будет записано. Может быть, придумать благовидный предлог, чтобы снова войти к ней в квартиру? Во второй раз фокус с неработающим телефоном не пройдет. Что ж, на худой конец можно попросить взаймы пару яиц или чашку сахарного песку. Да, конечно, есть курс «Охрана здоровья старшеклассников», но какой смысл говорить об этом сейчас, если до начала занятий в школе еще две недели?
        Не успел он придумать приемлемый план, как дверь снова открылась.
        - Вы не боитесь умереть от обезвоживания организма? - отрывисто спросила она, не отодвигая экрана.
        Эндрю услышал в голосе Гейл нотку нетерпения, но еще раз провел оселком по ножу и только потом обернулся. Сомневаться не приходилось: она была раздосадована. Ее соболиные брови сошлись на переносице. Эндрю не видел ее глаз, однако был уверен, что в них сверкают золотистые искры. Он мог бы поспорить на свой значок агента ФБР, что эта досада была невольной.
        Причин для ее недовольства могло быть множество. Какая из них верна? В Эндрю проснулось любопытство. Может быть, она сердится на себя за то, что позаботилась о его здоровье? Или это объясняется нежеланием уступать собственным инстинктам? Тем самым инстинктам, которые вспыхнули в нем в то роковое утро, когда они столкнулись на ее крошечной кухне?
        - Док, со мной все в порядке, - ответил он и заставил себя вернуться к прежнему занятию. Проверять, горят ли в ее глазах золотые искорки, не следовало. Он осторожно провел пальцем по краю ножа. Неплохо. Весьма довольный собой, Эндрю принялся точить другую кромку.
        - Вы вспотели. Если не выпьете большого количества жидкости, вам грозит обезвоживание.
        Эндрю снова оглянулся на нее и широко улыбнулся. Докторша следила за ним. И требовала внимания.
        - Это мнение профессионала?
        Он по-прежнему не видел ее глаз, но мог поклясться, что эти глаза слегка прищурились.
        - Просто наблюдение.
        Хрипловатый тембр ее голоса вызывал в мозгу Эндрю множество образов, ни один из которых не имел отношения к ее профессии.
        - Стало быть, вы за мной наблюдали?
        Гейл открыла рот, но тут же закрыла его. Черт побери, ну когда же он увидит ее глаза?
        - Это не то, что вы думаете. Просто… В общем, пейте побольше воды. Теперь я действительно высказываю мнение профессионала. - Дверь захлопнулась, после чего послышалось звяканье цепочки.
        Эндрю пожал плечами и снова занялся косилкой. Это была не та беседа, на которую он рассчитывал. Во всяком случае, она ничуть не способствовала их сближению.
        Он провел оселком по тупому ножу и подумал, что по сравнению с бездарно потраченной неделей данную встречу можно считать относительным успехом.
        Она заметила его. Заметила и разволновалась. Если это так, то он рассчитал правильно и рано или поздно выйдет на след Кристофера Нортона.
        Эндрю снова услышал скрежет металла о металл, а затем звяканье цепочки.
        Когда дверь открылась во второй раз, он поднял глаза. Гейл отодвинула экран и вышла на крыльцо.
        - Вы что-нибудь ели? - Легкая досада, на которую он обратил внимание в прошлый раз, не исчезла из ее голоса. Золотые крапинки в зеленых глазах стали более заметными и яркими.
        Боже, что за глаза! Интересно, какими они становятся в минуту страсти?
        Эндрю пожал плечами и принял беспечную позу, хотя испытываемые им чувства не имели ничего общего с беспечностью. Он находился совсем рядом с целью, но должен был притворяться равнодушным, чтобы не спугнуть удачу.
        - После ланча нет. А что?
        Она сунула руки в карманы шорт и нахмурилась.
        - У меня есть замороженный палтус. Для одной слишком много, а выбрасывать жалко…
        - Док, вы приглашаете меня на обед?
        Она шумно выдохнула.
        - Думаю, да.
        Эндрю улыбнулся и положил на ступеньку нож и оселок.
        - У нас с вами получится настоящее свидание, - сказал он, поднимаясь.
        - Гмм… нет, это не свидание.
        Эндрю только улыбнулся. Пусть называет их встречу как хочет. Они станут ближе, а это самое главное. Почти самое главное, поправился он.


        Глава 4
        - Это не совсем южное блюдо, но зато полезное, - срывающимся голосом сказала раздосадованная Гейл, ставя блюдо с вареным рисом на барную стойку, где уже были салат и морковь с сахаром. Оставалось надеяться, что Эндрю Лавкрафт не обратит внимания на ее дрожащие руки.
        Эндрю снял с плиты сковородку с жареным палтусом.
        - Вот и хорошо. Такое блюдо для янки в самый раз. - На его губах играла лукавая улыбка, от которой у Гейл гулко забилось сердце.
        Он сел на указанное ею место и налил два бокала вина. Гейл разложила палтус на тарелки и забралась на табуретку, стоявшую наискосок. Пока Эндрю жарил рыбу на портативном гриле, оставленном кем-то из предыдущих квартиросъемщиков, она раз пять переставляла табуреты и наконец остановилась на варианте, при котором разделявшее их расстояние оказывалось максимальным. Их взаимная физическая тяга была такой, что у Гейл покалывало кончики пальцев. Если бы они сели рядом, то непременно коснулись бы друг друга бедрами, коленями или лодыжками. А такое прикосновение могло оказаться спичкой, брошенной в стог сена.
        Она откашлялась и протянула ему стеклянную вазу с морковью.
        - Стало быть, янки? И откуда же вы родом?
        Эндрю взял вазу, и его смуглые пальцы коснулись пальцев Гейл. Этого следовало ожидать, и все же дрожь, пробежавшая по телу Гейл до самых кончиков грудей, удивила и раздосадовала ее. Почему именно сейчас? Почему ее дисциплинированные, крепко спавшие гормоны выбрали именно это время, это место и этого мужчину, чтобы проснуться и выйти из повиновения? Почему это случилось именно тогда, когда она собралась оставить тихий прибрежный городок и начать новую жизнь?
        Стоило ему оказаться поблизости, как ее женские эмоции вырывались из-под контроля. Впрочем, в его отсутствие творилось то же самое, и это было хуже всего. Почему при воспоминании о его красивых губах и необыкновенных глазах у нее начинает кружиться голова? А его взгляд… Кажется, что он уже изучил ее тело, как свое собственное.
        Увы, избавиться от этих непрошеных мыслей было так же легко, как остановить солнце.
        Ничего, подумала она, протягивая руку за блюдом с рисом. Бывали времена и похуже.
        - Вообще-то, из Род-Айленда, - сказал он.
        Гейл снова залюбовалась его поразительно красивым лицом. Его кривоватый нос был сломан по крайней мере однажды. Но зато глаза… О, любую девушку сразили бы глаза такого необычного оттенка. А взгляд этих темно-лиловых глаз был таким сексуальным, что у Гейл дух захватывало. В мятеже ее прежде послушных гормонов сыграли роль и длинные пушистые ресницы. Добиться такого эффекта не могла бы ни одна женщина, вооруженная тюбиком с лучшей тушью на свете.
        И рот тоже хорош, думала она, рассеянно отделяя вилкой кусочек рыбы. Эти губы - нижняя гораздо полнее верхней - можно было назвать только чувственными. Определенно чувственными, другого слова не подберешь, думала Гейл, следя за их движениями.
        - Док?
        Его голос был достаточно громким, чтобы заставить ее вернуться к действительности. Гейл оторвала взгляд от губ Эндрю и посмотрела ему в глаза.
        - Вы что-то сказали? - Да, конечно, сказал. Его губы двигались, а она следила за ними как школьница, готовая разрыдаться от любви.
        Эндрю с улыбкой следил за тем, как она пытается восстановить свое обычное хладнокровие.
        - Прошу прощения. Что вы сказали? - повторила она вопрос.
        - Я спросил, откуда вы родом.
        Гейл ковыряла вилкой рис. Она привыкла приправлять правду ложью, но всегда рассказывала одну и ту же историю. Родных у нее нет. По крайней мере таких, о которых можно говорить в открытую. Для всех она - Гейл Нортон, единственный ребенок покойных Алана и Эдит Нортон. Отвечая на этот вопрос, она не хотела слишком искажать факты. Конечно, можно было говорить, что брат тоже умер. Суеверной Гейл не была, однако не дерзала бросать вызов судьбе. А вдруг это окажет влияние на судьбу Кристофера? Ложь Гейл не пугала, но она предпочитала просто не упоминать о существовании брата.
        - Из Монтаны.
        Эндрю потянулся за бокалом.
        - Далековато от родных.
        - У меня нет родных. - Привычная ложь легко сорвалась с ее губ. Слишком легко. - Но Виргиния от Род-Айленда тоже не так уж близко.
        Он не торопясь поднес бокал к губам и сделал глоток.
        - Мои родители на пенсии, - наконец сказал Эндрю. Можно ли рассказать ей все? Глупая мысль. В конце концов, это ей есть что скрывать. Он сделал еще один глоток и отставил бокал. - Мой старик преподавал историю в средней школе, а мать была учительницей домоводства.
        - И поэтому вы тоже решили стать учителем? Пошли по Стопам родителей?
        - Пожалуй… Кстати, о преподавании. Причард сказал, что мне следует связаться с вами.
        Ее вилка застыла на полпути.
        - Директор Причард? Связаться со мной? Почему?
        Он отодвинул пустую тарелку и положил на стойку загорелые руки.
        - Старик решил приструнить тренеров, и я оказался в самой гуще битвы, - криво улыбнувшись, сказал он. - Конечно, могло быть и хуже, но вряд ли. Мне поручили вести факультативный курс для старшеклассников.
        - Кажется, догадываюсь. Он предпочитает тратить деньги на академические курсы, а не на спорт?
        - Похоже на то.
        - Старая война, - кивнула Гейл. - Не принимайте это на свой счет. - Она прожевала кусочек палтуса, а затем спросила: - Но какое это имеет отношение ко мне?
        Эндрю вздохнул и вновь взял бокал.
        - Секс для старшеклассников.
        Должно быть, Лавкрафт шутит. Она вспомнила, что помогала Эмме Роулинг читать курс, когда та начала преподавать этот предмет два года назад. Гейл рассказывала школьникам о различных методах предохранения, подчеркивая, что наиболее приемлемым способом является воздержание. Но подростки есть подростки. Уроки уроками, и все же Гейл знала, что влияние гормонов часто приводит к экспериментам в области секса, опасным для эмоционального и физического здоровья детей. Что ж, по крайней мере после ее лекций подростки были более подготовлены к этому вопросу и заканчивали школу, понимая, что такое безопасный секс.
        Она положила вилку на тарелку.
        - Вы что, шутите? - спросила она, надеясь, что Эндрю поддразнивает ее. Мысль о том, что мужчина, сумевший пробудить ее либидо, будет показывать старшеклассникам, как пользоваться презервативами, шокировала ее.
        - Нисколько, док. - В голосе Эндрю звучал смех. - Ничего себе картинка: я показываю классу, как надевать презерватив на банан.
        Гейл потянулась к бокалу, сделала паузу, а потом жадно глотнула из бокала.
        - Вообще-то я пользуюсь огурцом, - произнесла она. - Так школьникам понятнее. Контраст цветов и все такое…
        Он испустил негромкий сексуальный смешок.
        - Не чересчур ли?
        - Вы и сами когда-то были подростком. И наверняка предпочитали, чтобы девочки ассоциировали вас с огурцом, а не с бананом.
        Эндрю прыснул со смеху, заставив Гейл улыбнуться. Внезапно она поняла, что все ее усилия тщетны. Бороться с чувством, которое влечет их друг к другу, бессмысленно. Даже если бы она собиралась укладывать вещи и завтра уезжать в Нью-Йорк или Бостон. Она знала, что Эндрю испытывает то же самое. Это чувствовалось в его улыбке, в смехе, но главным образом во взгляде. Когда Эндрю смотрел на нее, его глаза становились вдвое темнее.
        - Мне не приходило в голову, что огурец… более правилен с точки зрения анатомии.
        Ее ответный смешок был слегка истерическим. Она отставила бокал.
        - Почему мы об этом заговорили?
        Эндрю пожал плечами.
        - Вы сами начали, док.
        Нет, неправда. Начал он.
        - Давайте сменим тему, - предложила она.
        - Любопытно.
        - Что любопытно?
        - Что вы хотите сменить тему. Мне казалось, что вы не прочь поговорить об… анатомии.
        Гейл встала и дрожащими руками начала убирать посуду со стойки.
        - Вы слишком много себе позволяете, тренер. - А чего он хотел? Чтобы она легла на спину и крикнула: «Возьми меня»?
        - Энди.
        Она повернулась и увидела, что Эндрю стоит в каком-нибудь полуметре. То, что он перекрыл единственный путь к бегству, заставило Гейл занервничать.
        - Вы слишком много себе позволяете, Энди.
        Эндрю потянулся к ней, но Гейл отпрянула и пятилась до тех пор, пока не уперлась бедром в край буфета.
        - В самом деле? - спросил он.
        Ее временное тактическое отступление потерпело неудачу. Точнее, полностью провалилось, потому что он подошел вплотную, Наклонился, положил ладони на крышку буфета и Гейл оказалась зажатой между его сильными загорелыми руками. Они не прикасались друг к другу, но разделявшее их пространство трещало от электричества.
        Каким-то чудом Гейл умудрялась дышать, но это было еще хуже: ее дразнила опьяняющая смесь запаха мыла и слегка мускусного аромата чистого мужского тела.
        - Я не собираюсь терять голову, - сказала она и облизнула внезапно пересохшие губы кончиком языка. - Я пригласила вас в гости просто по-соседски.
        - Тогда почему вы так нервничаете, док? - негромко и вкрадчиво спросил он.
        - Потому что вы слишком близко.
        Он приподнял бровь и пожал широкими плечами.
        - Не слишком. Как бы я мог вас поцеловать, если бы находился на другом конце комнаты?
        - Поцеловать? - прошептала Гейл, с ужасом понимая, что ее слова звучат как приглашение.
        - Я думал, что никогда не дождусь этого, - ответил он с сексуальной хрипотцой, от которой у Гейл все задрожало внутри.
        Не успела она ответить, что Эндрю Лавкрафт даром тратит время и что у нее нет времени на романы, как его язык легко коснулся ее губ.
        Не успела сомлевшая Гейл облечь свой протест в слова, как этот язык глубоко проник в ее рот.
        Не успела Гейл собрать остатки здравого смысла и положить конец этому нежному нападению на ее губы, как ее язык уже сплелся с языком Эндрю.
        Она испустила слабый стон и выпрямилась. Соски Гейл едва коснулись его груди, но этого было достаточно, чтобы между их телами проскочила искра. Кончики грудей тут же напряглись и начали тереться о чашки хлопкового спортивного лифчика. Не в состоянии противиться сладкому искушению его обольстительных губ, Гейл обвила руками шею Эндрю и задрожала от струившегося по венам наслаждения.
        Не успела она потерять рассудок от сводящего с ума поцелуя, как Эндрю поднял голову и решительно отстранился. Его самодовольная улыбка говорила о том, что реакция тела Гейл от него не ускользнула.
        - Спасибо за угощение, док, - сказал он, повернулся и пошел к двери.
        Гейл тяжело отдувалась и не веря своим глазам следила за тем, как он пересекает гостиную. Неужели он может уйти, после того как разжег в ней пламя? Ну да, она вела себя как голодная кошка, которая истошно орет у задней двери и просится на улицу, но он тоже не оставался равнодушным…
        - Куда вы? - спросила она, тут же забыв о своих благих намерениях.
        Он открыл дверь, остановился на пороге, обернулся и ответил:
        - Завтра у вас трудный день. Я зайду за вами после смены и повезу обедать. - А потом вышел, не ответив на ее вопрос и не ожидая ответа на свое приглашение, которое скорее походило на дерзкий ультиматум.
        Он ушел. Ушел, и все, подумала Гейл, с досадой щелкнув пальцами. Перевернул ее мир вверх тормашками, а потом бросил ее, одинокую и сгорающую от страсти. Подумать только, для этого ему понадобился всего один поцелуй!
        О нет, тут было нечто большее. Куда большее. Следовало признать, что ее с каждым днем все сильнее тянуло к этому новому жителю Оуквуда.

        Он чуть не испортил все. Черт побери, неужели он мог быть таким беспечным? Дело Кристофера Нортона было важнейшим в списке ФБР. На карту была поставлена его профессиональная честь.
        В центре баскетбольной площадки стояли Уэстон и О'Коннор и давали задания участникам команды. Бейсболка с надписью «Акулы» защищала глаза Эндрю Лавкрафта от лучей яркого вечернего солнца, но справиться с духотой могла бы только хорошая летняя гроза. Жара, влажность и постоянные мысли о Гейл мешали ему сосредоточиться на тренировке. В субботу он точно так же не мог сосредоточиться на расследовании дела Нортона.
        Тогда Гейл ни словом не обмолвилась, что утром собирается на дежурство. Он знал это только благодаря жучку. Реакция ее тела заставила Эндрю так задрать нос, что он проболтался и едва не провалил операцию. Слава Богу, что Гейл ни о чем не догадалась. Эндрю вовремя спохватился и решил держаться подальше. На следующий день он приколол к двери доктора Нортон записку, сослался на неожиданно возникшее срочное дело и заверил, что приглашение на обед остается в силе. Затем, удостоверившись в том, что записывающая аппаратура включена, уехал в соседний городок и переночевал в мотеле. Дело было рискованным, но, похоже, другого выхода не оставалось. Видимо, инстинкт его не подвел, потому что с тех пор прошло четыре дня, а о докторе Нортон не было ни слуху ни духу. Когда они встретятся снова, Гейл забудет происшедшее. Во всяком случае он на это надеялся.
        Тут в Эндрю врезался здоровенный центровой Джонни Брокенхерст.
        - Черт побери, Джонни, осторожнее! - проворчал Лавкрафт. - Несешься вперед как бешеный бык… Если еще раз будешь вести мяч опустив голову, получишь пинок в зад.
        - Извините, шеф, - пробормотал Брокенхерст, выплюнув капу.
        Эндрю приготовился к проходу следующего игрока… Реакция Гейл была очень пылкой, и он не знал, как теперь быть. Она целовала его так, словно умирает от желания. Умирает так же, как и он сам. Он был хорошим агентом, хотя иногда работал слишком рискованно. Хотел бы он посмотреть, как повел бы себя на его месте Филдинг. Черт побери, эта женщина могла бы соблазнить даже святого Антония.
        Она его достала. Другого объяснения нет. Свела с ума своим красивым ртом и умными речами. Чтобы уйти от нее, понадобилось напрячь все свои силы. Ему хотелось только одного: взять Гейл на руки, отнести в спальню и не останавливаться до тех пор, пока они оба не вытянутся пластом, сытые и полумертвые от усталости. Эндрю не помнил, когда в последний раз встречал такие же нежные и жадные губы, способные вытянуть из него тайны, которыми он не делился ни с одной живой душой. Что должен делать мужчина, когда к его груди прижимаются упругие груди чудесной формы, а стройные бедра прикасаются к бедрам? Что должен делать мужчина, когда встречается с женщиной, которая создана для него как по заказу?
        - Брокенхерст, выше голову! - крикнул он Джонни, который летел прямо на Уэстона. Потом Эндрю рванулся вперед, схватил парня за майку, развернул к себе, сказал ему несколько теплых слов и пригрозил до конца сезона отправить на скамейку запасных.
        Джонни что-то ответил, но Эндрю его уже не слышал. Кто-то изо всех сил врезался в него. Это было последнее, что он почувствовал, перед тем как погрузиться в беспамятство.

        - Это смешно. Я совершенно здоров.
        Лицо Гейл приняло выражение, которое она приберегала для самых трудных больных. Таковыми, как правило, являлись особи мужского пола, не любившие выполнять распоряжения врачей. Особенно женщин-врачей. Конечно, целуется Эндрю Лавкрафт потрясающе, но во всем остальном он типичный представитель своего пола.
        Она сунула стетоскоп в нагрудный карман халата и что-то быстро записала в карточке.
        - Вы получили сильный удар, потом упали, ударились о землю и потеряли сознание. - Она подняла глаза, улыбнулась и мягко добавила: - Эндрю, будьте хорошим мальчиком и не мешайте мне делать свое дело.
        Лавкрафт, сидевший на краешке смотрового стола, упрямо прищурился.
        - Я в полном порядке.
        Однако его решительный тон не оказал на Гейл никакого влияния. Может быть, он и в порядке, но она не имеет права рисковать. Она отвечает за своих пациентов, а в данный момент Эндрю Лавкрафт действительно ее пациент.
        - Это покажет томография. Ничего страшного. Обычная предосторожность, - добавила она, увидев хмурое выражение его лица.
        - А как быть с правилом «покупатель всегда прав»? - язвительно осведомился Лавкрафт.
        - Вы не покупатель, а мой пациент. Может быть, вы не заметили этого, но на мне белый халат. Это означает, что я врач.
        Он испустил досадливый вздох.
        - Это нечестный прием.
        Гейл выдвинула ящик и достала молоточек для проверки рефлексов.
        - Нет, честный, и вы сами это знаете! - сердито возразила она и развернула вращающийся табурет к столу. Легкий удар под правое колено показал, что рефлекс не нарушен. - Вы тренер и должны разбираться в спортивной медицине. Вполне возможно сотрясение мозга, причем, как я догадываюсь, не первое. Учитывая, что вы на несколько минут потеряли сознание, я должна провести тщательную проверку, так что перестаньте спорить.
        - Ладно, док, - буркнул Эндрю, - делайте свое дело.
        Гейл стукнула по другому колену и осталась довольна реакцией.
        - Вы лучше других должны понимать, насколько опасны сотрясения.
        - Можете не читать мне лекцию, - огрызнулся Эндрю.
        Она придерживалась другого мнения, но предпочла промолчать.
        - Сколько пальцев вы видите?
        Эндрю поднял глаза к потолку и вдруг поморщился.
        - Два, - уже более охотно ответил он, а потом ссутулился и потер левый висок.
        Его раздражение можно было объяснить либо сильной головной болью, либо сотрясением. Впрочем, могло быть и то и другое одновременно. По рассказам тренеров, доставивших Лавкрафта в клинику, он был без сознания добрых три-четыре минуты. Гейл была недовольна их действиями; тренеры были обязаны знать, как опасно тревожить человека с сотрясением мозга. Уэстон и О'Коннор вели себя безответственно. Тем более что, согласно медицинским справочникам, у Эндрю Лавкрафта были все симптомы сотрясения мозга третьей степени.
        Она снова что-то записала в карточке.
        - Когда вам в последний раз делали укол от столбняка?
        Эндрю резко выпрямился.
        - Укол? Не нужен мне никакой укол!
        Гейл вздохнула. Таковы они все, сильные и бесстрашные мужчины. Падают в обморок от одного вида шприца…
        - Не нужен, - с улыбкой подтвердила она. - Просто я должна отметить это в вашей карточке.
        - В прошлом году.
        - Причина?
        Внезапно Эндрю отвернулся.
        - Я наступил на гвоздь.
        Досада, прозвучавшая в его голосе, была чрезмерной. Это вызвало у Гейл любопытство. Его настроение ухудшалось на глазах. Впрочем, это могло объясняться головной болью. Следовало бы оставить человека в покое.
        - Не нужно так сердиться. Я просто пытаюсь вам помочь.
        Он шумно выдохнул, а потом провел рукой по лицу. Щетина колола пальцы.
        - Вы не считаете, что слишком любите опекать больных?
        - Главное результат. - Гейл встала, толчком ноги загнала табурет под стол и вышла в коридор за креслом на колесиках. Потом привезла кресло в смотровую и улыбнулась, увидев, что на лице Эндрю отразился ужас.
        Он покачал головой.
        - Нет, док. Ни в коем случае.
        - Эндрю, не надейтесь, что я позволю вам дойти до кабинета радиологии пешком. Либо вы поедете добровольно, либо я буду вынуждена вызвать подкрепление.
        Эндрю посмотрел на кресло, а потом снова на Гейл.
        - Какое подкрепление?
        Она вкрадчиво улыбнулась.
        - Айрин. Она вам понравится. Айрин умеет справляться с непослушными больными. Если не верите мне, в следующий раз спросите директора Причарда.
        - Ой, док, перестаньте. Кресло-то зачем?
        - Либо я, либо Айрин. - Она посмотрела на ручные часы и подвигала кресло взад-вперед. - Теряем время, тренер.
        Эндрю что-то проворчал себе под нос, но в конце концов позволил усадить себя в кресло.
        Если не считать тревоги, охватившей Гейл при виде Уэстона и О'Коннора, доставивших Эндрю в клинику, она держалась спокойно, тут же взяла себя в руки и справилась с эмоциями. Поскольку Айрин присматривала за двумя другими пациентами клиники доктора Спенсера, Гейл пришлось провести предварительный осмотр самой. Так почему же сейчас, когда Эндрю оперся о ее плечо, садясь в кресло, этого прикосновения хватило, чтобы у нее участился пульс?
        Увы, ответ напрашивался сам собой. Ее физическая тяга к новому жителю городка была столь сильной, что от нее не спасал никакой профессионализм.
        Необходимость отрегулировать подножку сыграла с Гейл злую шутку. Она наклонилась, откинула подножку, а потом взялась за полуобнаженную голень Лавкрафта. Как большинство тренеров, Эндрю носил гимнастические шорты в обтяжку, сделанные из красного твила, белую рубашку-поло с вышитой впереди миниатюрной эмблемой «Акул» и белые спортивные носки до середины лодыжки. Верх каждого носка украшали две красные спирали, разделенные тонкой золотой полоской. Присевшая на корточки Гейл имела полную возможность полюбоваться восставшим мужским членом, туго обтянутым алой тканью.
        Не сводя глаз с этой потрясающей картины, Гейл рассеянно потянулась за другой ногой. Ее мозг лихорадочно заработал. Что будет, если она ляжет с ним в постель? Это будет… невероятно. Фантастично. Потрясающе.
        - Гейл…
        Услышав низкий хрипловатый голос Эндрю, она подняла взгляд и увидела сначала его губы, а потом глаза, в которых горело желание. Желание, слишком хорошо знакомое ей самой. Несмотря на бессмысленность и невозможность серьезного романа, это чувство было достаточно сильным, чтобы Гейл захотелось продолжить исследование.
        Она осторожно поставила ступню Эндрю на подножку и задумалась. Что делать дальше? Поднять руку выше и погладить его загорелую ляжку? Еще раз прильнуть к его губам и ощутить головокружительный поцелуй? Или…
        И тут тишину нарушил истошный вопль малыша, которому делали прививку. Затем ребенка начала утешать мать. Гейл вернулась к действительности со скоростью ракеты, прилетевшей из космоса и плюхнувшейся в Атлантический океан.
        Пальцы Эндрю судорожно стиснули ручки кресла.
        - Что это было?
        Она встала, с трудом сохраняя спокойствие.
        - То самое подкрепление, о котором я говорила. - Однако шутливый тон не мог скрыть того, что у нее дрожит голос.
        Гейл взялась за спинку кресла и покатила его вперед. Ох, если бы можно было так же легко избавиться от влечения, тянувшего их друг к другу… К несчастью, она была реалисткой и знала, что это невозможно.


        Глава 5
        Гейл вывезла страдавшего от унижения Лавкрафта из задних дверей клиники. Когда она вновь провезла его по брусчатой мостовой и по пандусу вкатила кресло в здание, настроение Эндрю не улучшилось ни на йоту.
        Лавкрафт сидел в смотровой и молча злился, пока Гейл занималась с другими пациентами. Он годами уворачивался от пуль. Это было его работой. Но какой-то сопливый подросток сделал то, чего до сих пор не удавалось никому, хотя пытались многие. Сбил его с ног, уложил замертво и оставил на память шишку величиной с арбуз.
        Голова трещала так, что думать о чем-то другом было невозможно. И все же Эндрю был уверен: если боль хоть чуть-чуть уменьшится, он придумает, как обернуть это несчастье на пользу делу и продолжить расследование. Он пробыл в Оуквуде почти две недели, а что успел сделать? Вступить в первоначальный контакт, вмонтировать жучок в телефон и поцеловаться с объектом слежки. Когда к Эндрю прикоснулись прохладные, уверенные руки Гейл, отвратительное самочувствие не помешало ему почувствовать себя жеребцом во время случки.
        Ничего удивительного, что настроение у него было премерзкое. Эндрю сам не знал, что доставляло ему большие страдания: то ли адская головная боль, то ли эрекция, от которой все еще оттопыривались его спортивные шорты. Если Гейл еще раз прикоснется к нему с таким видом, словно готова съесть его со всеми потрохами, он просто кончит, к стыду их обоих…
        Легкий стук, за которым последовал скрип двери, отвлек Эндрю от мыслей о его плачевном состоянии. В смотровую вошла регистраторша, крашеная блондинка, которой явно требовалось осветлить корни волос.
        - Мистер тренер, доктор Нортон подойдет через минуту, - деловито сказала она. - Могу я чем-нибудь вам помочь?
        Судя по голодному взгляду карих глаз, которым она обвела тело Лавкрафта, было ясно, какую именно помощь она имеет в виду.
        - Мэм, я не прочь принять аспирин. - В конце концов, он находится на Юге, где еще соблюдают правила этикета.
        Регистраторша готовно ринулась к Лавкрафту, чуть не задушив его густым запахом сладкого одеколона. Купается она в нем, что ли?
        - Зовите меня Ширли, - промурлыкала она, подойдя вплотную. Грудь Ширли торчала вперед, как у Крольчихи Ребекки. Черный топ с низким вырезом только добавлял ей сходства с героиней известного мультфильма. - Как все остальные.
        Все остальные называют тебя не только так, подумал Эндрю. Тем временем Ширли пригладила свои взлохмаченные обесцвеченные волосы. Лавкрафт прислушивался и приглядывался ко всему, что происходило вокруг. Именно поэтому наглый щенок сумел застать его врасплох. Зато он слышал беседы коллег-тренеров и их не слишком лестные отзывы о Ширли Пышечке, «роковой женщине» Оуквуда.
        Ширли наклонилась к нему и негромко ойкнула.
        - Вот это шишка! - сорвалось с ее напомаженных губ.
        Эндрю быстро отстранился, не дав ей коснуться его бюстом.
        - Я был бы вам очень признателен за пару таблеток аспирина, - сказал он, надеясь, что Ширли поймет намек и уйдет.
        Она выпрямилась и сделала глубокий вдох, который наверняка разучивала перед зеркалом. Эндрю отклонился так, что кресло на колесиках чуть не перевернулось.
        - Мне нужно будет спросить разрешения у мисс Пилюлькин, - возбужденно вращая глазами, сказала Ширли. - Она просто трясется над своими пациентами.
        Если бы у Эндрю не так болела голова, он расхохотался бы. Гейл стояла в дверях и смотрела на Ширли Макартур с нехорошим прищуром.
        - Ширли, спасибо за то, что принесли снимки, - ледяным тоном сказала она.
        Ширли и ее приподнятый лифчиком бюст испустили еще один привычный вздох.
        - Нет проблем, доктор Нортон, - ответила она и направилась к двери.
        Гейл не ответила. Ощущая непривычную ревность, вызванную тем, что другая женщина пыталась… э-э… очаровывать Эндрю, она с силой шлепнула снимки на смотровой стол и включила свет.
        - Что ж, неплохо. Опухоли нет, - пробормотала она, проводя карандашом по снимку. - Кровоизлияние минимальное. Ничего серьезного, но повод для беспокойства есть.
        - Кровоизлияние?
        Она повернулась и посмотрела на Эндрю. Тревога, сквозившая в его глазах, была слышна и в голосе.
        - Я бы рекомендовала госпитализацию.
        Он покачал головой, и это ничуть не удивило Гейл. Она была готова к его сопротивлению.
        - Всего на каких-нибудь два дня. Необходимо пройти обследование, - утешила она его.
        Решимость, горевшая в глазах Эндрю, говорила о том, что битвы действительно не избежать. Он и без того был слишком возбужден, так что волновать его не стоит. Но оставаться без присмотра он тоже не может.
        Его темные брови сошлись на переносице.
        - Ни в какую больницу я не поеду! - резко заявил он.
        Она прислонилась к шкафу и сложила руки, прижав к груди медицинскую карту Эндрю.
        - Здесь у нас есть палата, где при необходимости можно держать пациентов…
        - Нет.
        - Но сегодня вечером медсестра уезжает в Ричмонд, так что…
        - Вот и отлично. Я еду домой.
        Он рывком встал, но тут же покачнулся. Гейл выронила карточку и подхватила Эндрю одновременно с Ширли. Увидев на руке Лавкрафта ногти регистраторши, выкрашенные лаком кровавого цвета, она окончательно разъярилась.
        - Будьте благоразумны, - сказала Гейл, пытаясь говорить тоном человека в белом халате. Неужели она и в самом деле ревнивая самка? - Вы не можете оставаться в одиночестве.
        - Доктор Нортон, я могла бы остаться с ним, - предложила Ширли.
        Гейл хотела равнодушно пожать плечами, но поняла, что это выше ее сил. Судя по тому, как Ширли незаметно подкралась к Эндрю, как она смотрела на него и тыкала свой бюст ему в лицо, на покой Лавкрафту рассчитывать не приходилось. У Ширли наверняка были свои представления о том, что может помочь больному выздороветь.
        Черта с два, сестренка, злобно подумала Гейл.
        - Ширли, в этом нет необходимости. - Она помогла Эндрю снова сесть в кресло. - Мистер Лавкрафт мой сосед. Вечером я смогу присмотреть за ним. Мне будет спокойнее, если он будет находиться под наблюдением специалиста.
        - Вы серьезно? - спросил Эндрю.
        - Абсолютно. В разрыве кровеносных сосудов мозга нет ничего необычного. Особенно учитывая силу удара о землю. Вы страдаете головной болью и находитесь в возбужденном состоянии. Поскольку от госпитализации вы отказываетесь, нужно, чтобы кто-то оставался с вами.
        Ширли посмотрела на Эндрю взглядом голодного тарантула.
        - Я действительно могу это сделать.
        - Спасибо, Ширли. Вопрос уже решен, - ответила Гейл более резко, чем следовало. Регистраторша поняла намек, но Гейл дождалась, пока Пышечка Ширли не убралась из смотровой, и только потом обратилась к Эндрю: - Вы уверены, что не хотите остаться в клинике? Знаете, я привыкла к ночным дежурствам. Это часть моей работы.
        - Дома мне будет удобнее.
        - Эндрю, не советую. Я бы предпочла отправить вас в окружную больницу, но здесь у меня хотя бы будет под рукой все необходимое для экстренной помощи…
        - Детка, отпусти мальчика домой.
        При звуке прокуренного голоса доктора Спенсера Гейл на секунду прикрыла глаза, а потом сунула руки в карманы белого халата.
        - Эндрю, это доктор Спенсер. Доктор Спенсер, позвольте представить вам Эндрю Лавкрафта. Он…
        - Я знаю, кто он такой, - сердито проворчал Спенсер. Потом он посмотрел на Лавкрафта сверху вниз и улыбнулся. Морщины на его обветренном лице углубились. Эту добродушную улыбку он приберегал для пациентов и Ширли. - Ну что, тренер, какие нынче шансы у «Акул»?
        - Неплохие, сэр. В этом году наша линия защиты самая сильная в юниорской лиге.
        Спенсер хмыкнул.
        - Да уж… Я слышал, это вас Чарли Грант так припечатал.
        Эндрю поморщился.
        - Смею вас заверить, я надеялся на более успешное начало карьеры.
        - Доктор Спенсер, - прервала Эндрю Гейл, прежде чем он успел сказать что-нибудь едкое в адрес школьной команды. - Пациент отказывается ехать в больницу. Поэтому я считаю, что ему стоит переночевать здесь.
        Спенсер смерил Гейл суровым взглядом (которым пользовался, когда имел дело с персоналом клиники), сведя на переносице седые брови, похожие на гусениц.
        - Дома, в собственной постели, ему будет удобнее. Правда, сынок?
        - Определенно, - с готовностью согласился со старым ворчуном Лавкрафт.
        - Доктор Спенсер, но мое профессиональное мнение…
        - Плевать мне на твое профессиональное мнение, детка. - Спенсер вынул из шкафа карту Лавкрафта, которую Гейл успела поставить на место. - Больной выздоравливает тогда, когда имеет возможность отдыхать. А разве можно по-настоящему уснуть там, где все пищит и гудит?
        - И где сестры всю ночь делают тебе уколы, - быстро добавил Эндрю.
        Это что, мужской заговор?
        - Вот именно, - подтвердил Спенсер и кивнул лысой головой. - Держу пари, в университете тебя не учили, что иногда больные лучше всего поправляются в собственной постели. Верно?
        Нет, в этом веке врачей учат, что лучшее место для больного больница, хотела ответить Гейл, но вовремя прикусила язык.
        - Отвези его домой и уложи в кровать, - сказал ей Спенсер. А потом обернулся к Эндрю и спросил: - Тренер, у вас есть этот дурацкий телефон без провода?
        Увидев ответный кивок Эндрю, Спенсер взял карту и, насупив брови-гусеницы, что-то записал в ней.
        - Положи рядом с ним телефон и звони каждые два часа. Если больной не ответит, сходи и проверь, не протянул ли он ноги. Но скорее всего это будет означать, что он просто дрыхнет.
        - Но…
        - Это приказ, детка. Клиника пока еще принадлежит мне. - Старик бодро улыбнулся Эндрю и положил веснушчатую руку на его широкое плечо. - Тренер, покажите этим
«Акулам», где раки зимуют. - И вышел, не дав Гейл открыть рот и проворчав что-то неразборчивое, но явно нелестное о девчонках с университетским дипломом.
        - Ай да мужик, - пробормотал Лавкрафт.
        Гейл не была уверена, что это комплимент.
        - У него есть свои недостатки. - Гейл сняла снимки с экрана и сунула их в прозрачную папку. - И куда это вы собрались? - спросила она, когда Эндрю начал выбираться из кресла.
        - Домой, - не глядя на нее, ответил Лавкрафт и похлопал себя по карманам. - Как только выясню, где ключи от моей машины.
        Гейл скрестила руки на груди и смерила его суровым взглядом.
        - Вам нельзя садиться за руль. Кроме того, вашу машину пригнал домой один из членов команды. Точнее, Джонни Брокенхерст.
        Эндрю сдавленно чертыхнулся.
        - Это все из-за него!
        - Он очень переживал из-за случившегося. - Зная, что Эндрю больше ни за что не сядет, Гейл отодвинула инвалидное кресло в сторону. - И Чарли Грант тоже. Пока вы были в кабинете радиологии, они приходили вас проведать, но я отослала их домой.
        Эндрю криво усмехнулся.
        - А-а… Тогда ясно, почему из меня вышибло дух.
        Гейл кивнула. Если верить тренерам, которые привезли Эндрю, двухметровый Чарли Грант, состоявший из центнера накачанных мышц, врезался в Лавкрафта как товарный поезд. Увидев этого «малыша» в отсутствие Эндрю, она поняла, что Пит Уэстон ничуть не преувеличивал.
        - Чарли сказал, что солнце светило ему в глаза и что он вас не видел.
        - Но тогда какого черта он лез напролом? - Эндрю озабоченно потер заднюю часть шеи.
        Гейл тут же встревожилась.
        - У вас что, болит шея?
        - Нет. Просто чувствую, что из-за этой парочки у меня к концу сезона будет геморрой.
        Гейл слегка успокоилась.
        Эндрю выпрямился и шагнул к двери.
        - Спасибо за все, док. Я пойду домой.
        Она быстро преградила ему путь. То, что Лавкрафт при желании мог бы легко поднять ее и отставить в сторону, роли не играло. Он все еще оставался ее пациентом, хотя клиника принадлежала Спенсеру.
        - Нет, сами вы никуда не пойдете, - сказала она, скрестив руки на груди и решительно глядя на Лавкрафта.
        Он остановился и оперся ладонью о смотровой стол. Конечно, чтобы не потерять равновесие.
        - Эндрю, у вас кружится голова. Сядьте, а то упадете и повредите себе еще сильнее.
        - Спенсер сказал, что я могу идти домой. Вот я и иду. - В его глазах горела решимость. - Прямо домой. Честное слово. И сразу лягу в постель. С телефоном. Чтобы вы могли нарушать мой сладкий сон каждые два часа.
        Она отошла от дверей, подошла к Эндрю и положила ладонь на его предплечье. Он напрягся; под ее пальцами забилась какая-то жилка.
        - Я знаю, что сказал Спенсер, - ответила Гейл, пытаясь думать о здоровье пациента, а не о том, как ее пальцы отзываются на прикосновение к его теплой коже. - Но все равно не отпущу вас домой одного.
        - А что же вы будете делать? Пошлете со мной Ширли? - саркастически парировал он, приподняв бровь.
        - Нет. - Гейл поспешно отпустила его руку. Неужели она допустила ошибку? После смерти родителей и даже до того она жила, не высовываясь и стараясь придерживаться линии наименьшего сопротивления. Пока дело не касалось ее пациентов. Тут она делала все, что было необходимо. Твердо стояла на своем и находила способы обойти старого ворчуна. Впрочем, сейчас это не имело значения. Она выполнит распоряжение вредного старикана и отпустит Эндрю домой, С одним маленьким дополнением.
        По крайней мере, так она говорила себе, глядя в глаза Эндрю и видя в них тот же жар, который не давал покоя ей самой.
        - Я сама отвезу вас домой после конца смены.

        - Вы всегда такой упрямый?
        - Только если ко мне пристают, когда я хочу спать. - Эндрю насупился и отодвинул кофейную кружку с недопитым куриным бульоном. Зачем Гейл накачивает его этим пойлом? Он ведь уже пять раз сказал, что голод - наименьшая из его проблем. У него разламывалась голова, и хотел он только одного - поскорее лечь.
        - Ешьте, - непреклонно ответила Гейл, опустив ложку в большую керамическую кружку. - Потом я вас послушаю, дам болеутоляющее и позволю пару часов поспать.
        Черта с два, хмуро подумал Лавкрафт, принимая у нее кружку. Он был упрям, но давно понял, что Гейл вдвое упрямее. То, что она силой уложила его в свою слишком короткую двуспальную кровать и поит куриным бульоном, как малыша, у которого выпал зуб, еще полбеды. Настоящая беда - это разжигавший желание легкий аромат цветочного одеколона, которым пахли ее шелковые простыни. Даже головная боль не мешала ему испытывать возбуждение.
        После долгого спора он сумел убедить Гейл, что не упадет на лестнице и не сломает себе шею. Ему необходимо подняться к себе, принять душ и переодеться. Она согласилась отпустить его одного, но только на десять минут, чтобы собрать вещи. Душ - на его ответственность. Она все равно войдет туда. На случай, если у него снова закружится голова.
        О том, чтобы впустить объект слежки в квартиру и позволить ему увидеть аппаратуру, пока он, Лавкрафт, будет в душе, не могло быть и речи. Конечно, запасную спальню можно было бы запереть, но запертая дверь для женщины такое же искушение, как ваза с пирожными для годовалого малыша.
        А Гейл является для меня именно объектом, напомнил себе Эндрю, наблюдая, как она наливает в стакан воду со льдом. На Гейл был все тот же халатик, который скрывал больше, чем показывал, но Эндрю нравилось следить за тем, как голубая хлопчатобумажная ткань обтягивает ее бедра и круглые ягодицы. От Гейл не требовалось быть чувственной, обольстительной и заставлять его испытывать желание от малейшего прикосновения или аромата ее одеколона. Гейл - объект слежки, который должен вывести его на цель. Она не женщина, которая смотрит на него горящими глазами. Не женщина, при взгляде на которую два слоя хлопка начинают казаться такими же тугими и жесткими, как брезент. И уж никак не женщина для него.
        Даже если бы он хотел обольстить ее - а он этого не хотел, - из этого все равно ничего не вышло бы. Потому что, как только Гейл все узнает, она возненавидит его. Да, она вызывает у него улыбку, да, он четыре ночи проворочался в постели, потому что стоило уснуть, как ему начинала сниться Гейл. Ну и что из того? Какое имеет значение, что ему хочется обнять ее и целовать до потери сознания, несмотря на адскую головную боль?
        Он сотрудник ФБР. Тайный агент. Его работа - ловить преступников, и он относится к этой работе серьезно. Гейл Нортон очень опасная женщина, напомнил себе Лавкрафт. Опасная для его души, тела и цели, к которой он стремится. Он ни за что не позволит себе увлечься ею. Какими бы чарами ни обладала прекрасная леди-доктор.

        Гейл проснулась при первом же звуковом сигнале ее наручных часов. Не включая стоявшую на тумбочке дешевую медную лампу, она спустила ноги с кровати и выгнула спину. Да, долг есть долг, но хватило проспать полночи на диване, чтобы она раз и навсегда зареклась брать мебель напрокат - как старую, так и новую. Она не столько спала, сколько искала место, где пружины не втыкались бы ей в зад.
        Пользуясь тем, что в окно гостиной светит полная луна, она прошлепала в ванную, плотно закрыла за собой дверь и только тогда зажгла свет. Тревожить Эндрю не следовало. Гейл подходила к нему каждые три часа. Из-под палки съев куриный бульон, он крепко уснул. Температура не повышалась, пульс и давление были практически нормальными. После полуночи он слегка «поплыл», но отвечал связно. Судя по всему, сотрясения мозга у Эндрю не было. Гейл надеялась на лучший исход и отсутствие осложнений, но врожденная осторожность брала в ней верх.
        Она вымыла руки и пошла в спальню, чтобы проверить пациента. Как и в предыдущие два раза, Гейл остановилась на пороге и залюбовалась своим подопечным.
        Да, посмотреть было на что… Лунный свет заливал дощатый пол, двуспальную кровать Гейл, стройное, загорелое тело и тугие мускулы, обтянутые атласной кожей. Вообще-то в этом не было ничего необычного, но Гейл была так поглощена своей карьерой и мыслями о брате, что постель не играла для нее особой роли. Связи на одну ночь Гейл не привлекали; весь ее сексуальный опыт ограничивался двумя короткими романами во время учебы в университете. Одно время Гейл казалось, что у нее могло бы что-то получиться с заведующим отделением неотложной помощи городской больницы Далласа. Однако этот роман быстро закончился, когда она приняла предложение правительства поработать в Оуквуде в обмен на зачет большей части банковской ссуды.
        После переезда в Виргинию светская жизнь Гейл ограничивалась редкими обедами и посещением кино с Айрин. Иногда с врачами окружной больницы она ездила в Ричмонд послушать джаз. А в остальном жила как монахиня.
        Она жадно смотрела на Эндрю. Во время прошлого посещения, когда Гейл прослушивала его легкие, Лавкрафт снял белую футболку с короткими рукавами и его широкая грудь осталась обнаженной. Отрицать не приходилось: Эндрю возбуждает ее. Не только физически, но и эмоционально. Гейл не считала, что им с Эндрю следует чего-то ждать, но связь с ним могла стать опасной. Как бы ни учащался ее пульс, когда они оказывались в полуметре друг от друга… Не говоря об их взаимном влечении, в Эндрю было многое, заставлявшее ее невольно мечтать о будущем.
        Но мечты противоречили ее натуре. Она ставила перед собой конкретные цели, разрабатывала способы достижения и реализовывала их. Разве можно забыть о Крисе, который рискует жизнью ради безответного десятисекундного телефонного звонка?
        Когда Крис будет в безопасности, тогда… возможно…
        Не будь дурой, выругала себя Гейл. Через два месяца ты уедешь из Оуквуда. С глаз долой - из сердца вон.
        После этого сурового внушения себе она взяла с комода сумку с медицинскими приборами, подошла к кровати и включила ночник. Комнату залил мягкий свет, заставив ее пациента зашевелиться. Эндрю вынул руку из-под головы и прикрыл ею живот, плоский как стиральная доска. Гейл, загипнотизированная игрой мышц, стояла и ломала голову, много ли времени понадобится, чтобы у нее при виде этой картины начала выделяться слюна. Как у собаки Павлова…
        - Опять? - Голос Лавкрафта, хрипловатый со сна, заставил ее подумать о двух головах на одной подушке и произнесенных шепотом словах любви.
        Гейл посмотрела в его лицо и ничуть не удивилась, увидев, что во взгляде Эндрю горит желание.
        - Как вы себя чувствуете? - тихо спросила она.
        Между ними что-то происходит. Что-то важное. Но Гейл уже было все равно, как называется это чувство. Имеет значение только одно: пламя, горящее в глазах Эндрю. Этот взгляд заставил Гейл понять, что она хочет большего.
        Он сел, подложил под спину подушку и оперся на медное изголовье кровати. Гейл вдохнула мускусный запах чистого мужского тела и почувствовала, что у нее закружилась голова.
        Эндрю провел рукой по волосам, отстраняя со лба темные волнистые пряди.
        - Думаю, хорошо.
        Гейл полезла в сумку за стетоскопом и манжетой для измерения давления, обмотала руку Эндрю выше локтя и застегнула манжету на «липучку».
        - Об этом судить мне. - Она приставила к вене стетоскоп, затем накачала в манжету воздух и медленно отпустила клапан. - Чуть выше, чем в прошлый раз, но в этом нет ничего особенного. Просто вы лежали, а теперь сели.
        Затем Гейл потянулась к его запястью и измерила пульс.
        - Слегка учащенный, - нахмурилась она. - Головная боль прошла?
        - Одна прошла, другая осталась.
        Голос Эндрю, хриплый, как после хорошей выпивки, привлек ее внимание. Когда Гейл поняла, о чем идет речь, она подняла взгляд и застыла как завороженная. Его глаза светились фиолетовым пламенем, как полночное небо после летней грозы в деревне. Мать-природа настоятельно требовала своего.
        Эндрю взял ее за руку. Это прикосновение было бережным, но решительным. Гейл знала, о чем он думает. Знала, чего он хочет. Потому что сама думала о том же и хотела того же. С той самой минуты, как две недели назад увидела его в глазок. О да, они оба хотят того же. Только время для этого неподходящее. Для врача самое главное - это здоровье пациента. У него участился пульс и поднялось давление. Но она-то абсолютно здорова, а ощущает то же самое.
        В тоне Гейл чувствовалось сожаление.
        - Нельзя, Эндрю…
        Лавкрафт приподнял темные брови, но, вместо того чтобы выпустить руку Гейл, начал лениво поглаживать ее кончиком большого пальца.
        - Почему?
        Его улыбка была такой дерзкой, что Гейл невольно улыбнулась в ответ.
        - Потому что у вас травма головы.
        Потому что, если я дам себе волю, я пропала.
        - Гейл, поверьте, в данный момент мне хорошо, как никогда в жизни.
        Она подняла глаза к потолку.
        - Это чувство называется возбуждением.
        Как будто она сама испытывает что-то другое…
        - Не сомневаюсь, док.
        То ли он читает ее мысли, то ли насмехается над ней. Впрочем, теперь это не имеет значения. Какая разница?
        Эндрю выпустил ее кисть, провел ладонью вдоль предплечья, обхватил затылок и привлек Гейл к себе.
        Дышать, напомнила она себе. Нужно дышать.
        Рука Эндрю коснулась ее шеи, и кончиком пальца он нащупал бешено бившийся пульс. У Гейл тут же пересохло во рту.
        - С точки зрения медицины, - выдавила она, - повышение кровяного давления - плохой признак.
        Эндрю склонил голову набок и начал поглаживать пальцем ее подбородок.
        - Угу, - ответил он. - Но у вас со здоровьем все в порядке.
        - У вас изменился пульс и участилось дыхание… - Гейл тщетно пыталась думать об Эндрю как о своем пациенте, а не как о мужчине, которому ей хочется отдаться. Частота ее собственных сердечных сокращений достигла тревожной отметки. Дыхание требовало усилий, а необходимая для этого концентрация внимания находилась на нуле. Все внимание Гейл было сосредоточено на мужском пальце, ласкавшем ее щеку.
        - И состояние мышц тоже изменилось, - еле слышно прошептала Гейл. - Они напряглись…
        Сначала ее ухо ощутило теплое дыхание. Через несколько секунд она почувствовала легчайшее прикосновение языка к мочке, после чего ее мышцы тоже начали напрягаться.
        - …и затвердели, - добавила Гейл, слегка повернув голову, чтобы Эндрю было удобнее.
        - И не только они, - хрипло шепнул он ей в ухо.
        Гейл представила себе, что держит в ладони его твердый, горячий, упругий член… По ее спине пробежали мурашки и устремились именно туда, куда следует. В то место, где сосредоточивается наслаждение.
        - Док, помогите мне расслабить мышцы. Думайте об этом исключительно с медицинской точки зрения.


        Глава 6
        Охватившее Гейл возбуждение не имело ничего общего с медициной. Ее затвердевшие соски оттопырили тонкую белую майку. Груди налились и заныли, требуя прикосновения. Ляжки покалывало. Сердце колотилось. Трусики увлажнились. Желание жадно требовало удовлетворения.
        Гейл провела ладонью по туловищу и бокам Эндрю, надеясь, что это поможет ей прийти в себя. Но этот план потерпел неудачу, как только язык Эндрю коснулся ее подбородка, а затем скользнул в ее слегка раздвинувшиеся губы.
        - Поцелуй меня, Гейл.
        Но просьба запоздала. Едва Эндрю наклонил голову и прильнул к ее губам, как Гейл, не медля ни секунды, пылко ответила на поцелуй, от которого владевшее ею желание стало еще сильнее.
        Дело было сделано. Раньше Гейл и в голову не приходило, что она способна воспламениться от простого поцелуя. Впрочем, этот поцелуй вовсе не был простым. Никогда еще ее не целовали так страстно и эротично. О Боже…
        Он крепко прижал Гейл к груди и вместе с ней опустился на матрас. Когда Эндрю слегка отстранился, она испустила недовольный стон, обвила руками его шею, притянула к себе и с наслаждением ощутила прикосновение его твердой упругой плоти. Наконец-то…
        Голая грудь Эндрю прижималась к ее груди. Но Гейл хотелось большего.
        Слегка шершавая ткань шорт Эндрю раздражала кожу ее обнаженных ляжек. Это было невыносимо.
        Она беспокойно заерзала, обхватила ляжками его бедра и задвигалась.
        Эндрю застонал, и его поцелуй стал еще более страстным. Его твердая ладонь скользнула под ее майку, коснулась живота, ребер и наконец обхватила грудь. Когда он слегка потер пальцами чувствительный сосок, Гейл инстинктивно выгнулась. Она не помнила, когда в последний раз испытывала подобное возбуждение. Желание было столь сильным, что она боялась кончить. Он должен был либо убрать руку, либо продолжить ласки и увлечь ее туда, где логика и здравый смысл исчезают под напором жгучего желания и тело, стремящееся получить удовлетворение, начинает само искать выход…
        О Боже, что она делает? Эндрю ее пациент, а здоровье пациента всегда было ее главной заботой. Да, он заставил ее изнывать от страсти, ну и что? Она должна думать о его состоянии.
        Гейл решительно уперлась руками в его плечи и отстранилась. Удивленный Эндрю поднял голову. Его глаза пылали так, что на долю секунды Гейл заколебалась. Нет, она должна положить этому конец, пока не стало слишком поздно!
        - Мы не должны, - пробормотала Гейл, впиваясь пальцами в его теплую кожу. - Это неправильно…
        - Нет, правильно! - твердо ответил он. Эндрю не сердился. Просто он был… перевозбужден.
        - Вы мой пациент. За такое меня могут лишить лицензии.
        - Считайте, что вы уже уволены. - Он снял с плеча левую руку Гейл.
        - Подумайте о своем здоровье, - возразила Гейл, упершись ладонью в его грудь. - Вы страдаете сотрясением мозга.
        Его лоб прорезала глубокая морщина.
        - Я страдаю не только этим.
        Она подавила улыбку. Гейл прекрасно поняла намек, потому что в ее животе тоже горела расплавленная сталь.
        - Эндрю, мне очень жаль, но это невозможно. Я не могу рисковать вашим здоровьем.
        Он тяжело вздохнул, потом перекатился на спину, поднял голову и спросил:
        - При чем тут мое здоровье?
        Гейл лежала рядом и смотрела на него. Потом она рывком села на край кровати, надеясь, что это поможет избавиться от наваждения. Увидев свои дрожащие руки, она поняла, что потрясена сильнее, чем думала. В глубине души она знала, что здоровье Эндрю тут действительно ни при чем. Состояние Гейл было вызвано сознанием того, что она едва не потеряла голову. Хотя сотрясение мозга сыграло важную роль в ее решении остановиться, пока не стало слишком поздно, но важнее было другое.
        Она перегнулась через Эндрю и взяла свой стетоскоп.
        - Физиологические изменения, о которых я упоминала, только ухудшат ваше положение.
        Эндрю оперся на локти. Его плоский живот напрягся. В этом мужчине не было ни грамма жира.
        - Вы уверены, что дело именно в этом? - лукаво спросил он.
        Гейл сняла с его руки манжету и положила ее в медицинскую сумку.
        - Именно в этом.
        - Док, мне кажется, мы оцениваем ситуацию диаметрально противоположным образом.
        Гейл встала, пытаясь сохранить дистанцию, причем не только физически. Она едва не потеряла голову. Если бы они находились в других условиях и Эндрю не был бы ее пациентом, все могло бы сложиться куда лучше. И все же терять контроль над собой она не имела права. Ни за что на свете.
        - Ваше состояние…
        - Станет намного лучше, - закончил он.
        - К сердцебиению и учащению пульса добавится повышение давления. Электромагнитное поле мозга изменится, и тот маленький кровеносный сосуд, который я вам показывала…
        Он наклонился и подпер голову рукой.
        - С какой стати оно изменится? - На его губах вновь заиграла убийственная улыбка, и решимость Гейл поколебалась.
        - Сами знаете, - сказала она, рывком закрывая сумку.
        - Это ведь у вас степень по медицине. Так почему изменится электромагнитное поле моего мозга?
        Гейл со стуком поставила сумку на комод.
        - Оргазм, - сказала она. Улыбка Эндрю стала шире, и Гейл тут же пожалела, что ответила на его вопрос.
        - Оргазм, да? Я был бы не прочь испытать один оргазм. Для начала.
        О Боже, она не выдержит этого искушения… Но ее жизнь сложнее, чем сюжеты второсортных бродвейских пьес. Ее собственным сексуальным фантазиям место в последнем ряду галерки, как ни заманчиво было бы реализовать их вместе с Эндрю. Ей нужно думать о карьере. У нее есть три долгожданных заманчивых предложения от лучших медицинских учреждений страны. Скоро Оуквуд, штат Виргиния, станет лишь строчкой в ее профессиональном досье.
        Кроме того, у нее есть Крис. Лишь нерегулярные звонки и редкие почтовые открытки сообщают ей, что брат еще жив. Она не верит, что Крис в чем-то виноват, но разве на ее месте можно позволить себе увлечься? Разве есть на свете мужчина, который поймет ее преданность брату, обвиненному в убийстве?
        Эндрю - искушение, которому она не имеет права уступить. Каким бы сильным это искушение ни было.
        Гейл скрестила руки на груди и повернулась к нему.
        - Ваше предложение очень заманчиво, но я не могу на него согласиться.
        Он медленно поднялся с кровати. Гейл захотелось убежать, но это не в ее стиле. Впрочем, как знать… В данный момент она именно этим и занимается. Пытается убежать от чего-то чудесного и неповторимого.
        Эндрю остановился перед ней. Гейл отчаянно захотелось отвернуться. Еще до того как он прикоснется к ней, заставит посмотреть ему в глаза и увидеть вопросы, на которые она никогда не сможет ответить.
        И все же она не сделала этого.
        Но в глазах Эндрю не было никаких вопросов. Одна решимость. Непреклонная решимость и жаркая страсть.
        У нее подскочил пульс.
        - Думаю, вы считаете это предложение не просто заманчивым. Ставлю на кон свое месячное жалованье, что вы желаете меня не меньше, чем я вас.
        Слава Богу, он не притронулся к ней. Иначе она послала бы к черту свои благие намерения и бросилась бы в его объятия.
        - Эндрю, я не могу, - сказала она, огорченно покачав головой. - Я скоро уеду.
        - Вы хотите сказать, что на несколько часов уедете в клинику? Или речь идет о чем-то другом? - Его голос звучал по-прежнему нежно, но в нем слышалась тревога.
        - О другом. Мой контракт с правительством, согласно которому я отправляюсь в место, где нужны врачи, а взамен мне возвращают большую часть платы за обучение, скоро истекает. Я уеду из Оуквуда первого ноября.
        - И куда вы собираетесь?
        - Это неважно. Вы приехали, а я уезжаю. Отправлюсь ли я в Нью-Йорк или Бостон, не имеет значения. Значение имеет то, что я уеду, а вы останетесь. Так какой смысл?..
        Эндрю пожал плечами. Этот небрежный жест противоречил его решительному взгляду.
        - Смысл такой, что до вашего отъезда мы могли бы доставить друг другу большое удовольствие.
        Гейл ощутила странное разочарование. Но чего она ждала? Что он скажет: «Радость моя, это не имеет значения, потому что, куда бы ты ни отправилась, я последую за тобой»? Или еще какие-нибудь смешные глупости, рассчитанные на то, чтобы вызвать чувства, которые она испытывать не желает и не может себе позволить? Ее приучили не давать воли чувствам.
        Гейл опустила руки, призвала на помощь остатки решимости и повторила привычную фразу:
        - Я не признаю связей на одну ночь.
        - При чем тут одна ночь?
        - А как это называется? У нас будет страстный роман, а потом вы поможете мне собрать вещи и погрузить их в трейлер?
        Гейл отвернулась и услышала досадливый вздох.
        - Гейл, не случится ничего страшного, если два взрослых человека насладятся друг другом. Конечно, с обоюдного согласия. - Его сильный указательный палец поднял ее подбородок.
        Гейл посмотрела Эндрю в глаза, увидела в них жар и тут же вспыхнула как порох.
        - Радость моя, это будет чудесно. От вас требуется только одно: сказать «да».



«От вас требуется только одно: сказать „да“».
        Эта фраза вновь и вновь звучала в мозгу Гейл. Она умылась холодной водой. Но это привело лишь к тому, что остатки сна улетучились окончательно и фраза Эндрю зазвенела в ушах еще оглушительнее. Фраза, заставившая ее весь остаток ночи проворочаться на неудобном диване.
        Она зарылась лицом в толстое махровое полотенце, а потом посмотрела на себя в зеркало. Темные круги под глазами не могла бы заретушировать никакая косметика.
        К счастью, когда на рассвете она вновь осматривала своего пациента, он молчал. Хотя сомневаться не приходилось: Эндрю видел ее насквозь и знал, насколько она близка к тому, чтобы произнести это короткое слово.
        Да.
        Да!
        Да!
        Когда Гейл умылась и оделась, в соседней комнате послышался шорох. Если не считать немного повышенной температуры, все остальные показатели Лавкрафта были в норме. Про свои показатели она не могла бы сказать ничего подобного.
        Гейл прошла на кухню и приготовила больному легкий завтрак. В скудный набор ее кухонной утвари такие изыски, как поднос, не входили, поэтому она положила в глубокую тарелку гренок, слегка смазанный маслом, и несколько ягод свежей клубники. Потом взяла тарелку, кружку со слабым чаем и пошла в спальню.
        Лавкрафт сидел на краю кровати, крепко вцепившись в матрас. Его темноволосая голова наклонилась вперед, плечи слегка ссутулились.
        - Как вы себя чувствуете? - спросила Гейл, обходя кровать. Когда Эндрю поднял взгляд и слабо улыбнулся, у нее гулко забилось сердце.
        - Полцарства за таблетку аспирина. - В глазах Лавкрафта стояла боль. Он поднял руку и потер затылок. - Я хотел встать, но у меня немного закружилась голова. Это нормально?
        Озабоченная Гейл поставила тарелку и кружку на тумбочку и полезла за сумкой.
        - Во всяком случае в этом нет ничего ненормального, - сказала она, вынимая из сумки прибор, похожий на шариковую ручку. Потом Гейл положила ладонь на его лоб, заставила запрокинуть голову и посветила сначала в левый глаз, а затем в правый. - Реакция на свет нормальная. - Она присела перед Эндрю на корточки, вынула стетоскоп, манжету для измерения давления и сняла показатели. Все параметры находились в пределах нормы.
        - Ну и что скажете, док? - Он в упор смотрел на Гейл.
        - Эндрю, сядьте прямо, - сказала она и приставила стетоскоп к его обнаженной широкой груди, тщетно пытаясь не обращать внимания на игравшие под кожей мышцы. Как ни странно, ровное биение мужского сердца убаюкивало Гейл. Раньше с ней такого не случалось.
        Увы, приходилось признать, что этот человек не оставил от ее крепостных стен камня на камне.
        Она прижала стетоскоп к спине Эндрю и заставила себя думать о его самочувствии.
        - Сделайте глубокий вдох и медленно выдохните, - велела она. Потом оперлась коленом на кровать, наклонилась над ним… и ахнула.
        Атласную кожу спины уродовал чудовищный красный шрам. Когда Гейл слегка прикоснулась к бугристому рубцу, находившемуся в опасной близости к почке, Эндрю вздрогнул. Причиной такого шрама могло быть только одно… При мысли об этом по ее телу побежали мурашки. Работая в «скорой помощи», Гейл часто имела дело с жертвами бандитских разборок и ни за что не спутала бы огнестрельную рану с ножевой.
        - Когда это вас?..
        - Вы о чем? - Его голос напрягся.
        - Об этой огнестрельной ране. - Она провела по рубцу кончиком пальца. - О Боже, Эндрю… Четыре-пять миллиметров в сторону, и у нас с вами не было бы этой беседы.
        - А, это… - Эндрю небрежно пожал плечами, отчего мышцы на его спине заходили ходуном. - Ничего интересного. Всего лишь несчастный случай на охоте.
        - И когда это случилось? - Вопрос был чисто риторическим. Судя по состоянию шрама, с тех пор прошло от двенадцати до восемнадцати месяцев.
        - В прошлом году. - Он отстранился, и в его голосе прозвучала странная нотка.
        Хотя этот непонятный случай и необычная реакция Эндрю возбудили в Гейл любопытство, она предпочла промолчать и продолжить осмотр.
        Наконец Гейл сложила инструменты в сумку и громко щелкнула замком.
        - Температура все еще слегка повышена. Вам придется провести в постели как минимум шесть часов, а там видно будет. Если днем жар не спадет, придется отправить вас в больницу, хотите вы того или нет.
        Эндрю открыл рот, собираясь возразить, но Гейл решительно подняла руку.
        - Никаких споров, - сказала она самым суровым тоном, на который была способна.
        Он начал тереть висок.
        - У меня нет сил спорить с вами, - буркнул он.
        - Уже прогресс, - пошутила Гейл, а потом присела на корточки и положила руку на его колено. - Мне нужно на пару часов сходить в клинику. Сегодня расписание не слишком тяжелое, так что к полудню я буду дома. Телефон на кухне, номер клиники введен в его память под цифрой «один». Если температура поднимется или вам что-нибудь понадобится до моего возвращения, позвоните. Надеюсь, пользоваться термометром вы умеете?
        Эндрю заглянул ей в лицо, долго рассматривал губы, а потом снова посмотрел в глаза.
        - Умею, - слегка дрогнувшим голосом сказал он. - А разве параллельного аппарата в спальне у вас нет?
        Гейл снова открыла сумку и нашла там обычный ртутный термометр.
        - Увы, нет. Квартира так мала, что я никогда не испытывала нужды в параллельном аппарате. Ну что, справитесь?
        У Эндрю приподнялся уголок рта.
        - Гейл, все будет в порядке. Ступайте. Позаботьтесь о других пациентах.
        - Вы уверены? Если нет, я позвоню Ширли и попрошу отменить утренний прием.
        Эндрю хотел покачать головой, но поморщился.
        - Обещаю позвонить, если что-то будет не так. О'кей?
        Гейл уже хорошо изучила Эндрю. Этот человек скорее умрет, чем согласится, что нуждается в помощи врача. Но ее действительно ждали больные и она уже опаздывала.
        - О'кей, - неохотно сказала она и отодвинулась, собираясь встать.
        Эндрю сжал пальцы Гейл, все еще лежавшие на его колене, и внезапно ей страстно захотелось поцеловать его. Но не тем поцелуем, от которого занимается дыхание и безудержно колотится сердце. Она вспомнила о легком соприкосновении губ, после которого люди говорят друг другу «до скорого свидания, милый».
        Иными словами, о самом опасном виде поцелуя.
        Услышав в мозгу рев сирены, Гейл вырвала руку и встала. Затем посмотрела ему в глаза и почувствовала удовлетворение. Желание, тут же вспыхнувшее в глубине этих глаз, превратило их из сиреневых в темно-фиолетовые.
        - Я скоро вернусь, - сказала она, как только Эндрю снова опустился на кровать. Довольная тем, что еще пару часов он проспит, Гейл заторопилась к двери.
        Откуда взялась эта дурацкая мысль?
        С этим нужно что-то делать, думала Гейл, вынимая из барной стойки ключи и кошелек. Реакции ее тела выходили из-под контроля и становились неуправляемыми. Она боролась изо всех сил, но в мозгу продолжало звучать одно короткое слово… Слово
«да».
        Да!
        Да!


        Глава 7
        После ухода Гейл Эндрю прождал добрых десять минут, а затем встал с кровати и прошел в ванную, чтобы принять горячий душ. Про жуткую головную боль он не лгал, но его утреннее головокружение было чистейшей выдумкой. Он знал: если Гейл хоть чуть-чуть усомнится в его состоянии, она настоит на том, чтобы больной остался на месте… в ее постели и ее квартире. Один.
        Все прошло как по нотам. Эндрю получил то, что ему требовалось, - возможность обыскать апартаменты Гейл и найти хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы ему выйти на след ее брата.
        Эндрю вывернул кран и шагнул под струю, не дожидаясь, пока вода нагреется. О'кей, он получил то, чего хотел. Но какого дьявола ему так же скверно, как преступникам, которых он ловит? Ослушник Лавкрафт никогда не мучился чувством вины. По крайней мере, если дело касалось работы.
        А слежка за Гейл и есть его работа.
        То, что Эндрю принял душ еще до обыска квартиры и доклада Филдингу, который он не успел отправить вчера вечером, без слов говорило о его состоянии. Он неделями записывал каждое ее движение. Регистрировал все входящие и исходящие телефонные звонки. Черт побери, она для него всего лишь средство добиться намеченной цели! Неужели он забыл, ради чего приехал в эту дыру? Собрать информацию, которая поможет ему закрыть самое неудобное для ФБР дело со времен Гувера, когда публике стало известно о ведущихся Бюро секретных досье.
        Вода нагрелась быстро, и он повернулся спиной к струе, стремясь избавиться от ломоты в костях, оставшейся на память о вчерашнем несчастном случае. А заодно и от мыслей о том, как приятно было ощущать Гейл в своих объятиях. Как бы его ни влекло к этой женщине, нужно забыть о сексуальных фантазиях, не дававших ему уснуть. О том, как она отзывалась на его прикосновения. И если у него осталась хоть капля здравого смысла, то заодно и о собственном жгучем желании поцеловать ее утром, которому не могла помешать даже адская головная боль.
        Пора подумать о работе, приятель, сказал он себе, опершись руками о голубые керамические плитки. Подумать о действительно важном деле. Вроде поимки Кристофера Нортона.
        Эндрю сунул голову под струю. Он назубок знал донесения своих предшественников. В километрах изученных им документов не было и намека на то, что младшая сестра Кристофера способна обвести его вокруг пальца.
        Он знал, что Гейл умна. Дура едва ли смогла бы получить степень доктора медицины в одном из лучших университетов страны. Но вот достаточно ли она умна, чтобы понять, что он не тот, за кого себя выдает? Сумеет ли он быть настолько убедительным, чтобы преуспеть там, где другие потерпели неудачу?
        Еще одна небрежность, и Гейл непременно догадается о его подлинной сущности. Сегодня утром он был дьявольски беспечен.
        Лавкрафт закончил принимать душ, завернул кран и шагнул на кафельный пол, продолжая нещадно ругать себя за ошибку. Но, когда пальцы Гейл осторожно касались его кожи, мозг наотрез отказывался работать. Когда она ласково и нежно провела пальцем по шраму, его грудь сдавило так, что он забыл дышать и на мгновение потерял дар речи.
        Он завязал полотенце на талии и вынул бритвенный прибор из кожаного футляра, который принес сверху вчера вечером, на десять минут избавившись от неусыпного надзора доктора Нортон.
        Несчастный случай на охоте, думал Лавкрафт, смачивая помазок и окуная его в чашечку с мыльной пеной. Даже тупица Лэнни Льюис, которого он засадил в кутузку два года назад за тридцать ограблений случайных прохожих, мог бы придумать что-нибудь более правдоподобное.
        Черт побери! Попробуй что-нибудь придумать, если тебе отказывает язык от одного женского прикосновения… Эндрю тяжело вздохнул, намыливая подбородок.
        Десять минут спустя чисто выбритый Эндрю, облаченный в удобные шорты цвета морской волны и белую футболку, все еще не мог ответить на вопрос о том, почему Гейл оказывает на него такое действие.
        Он махнул рукой, проверил, заперта ли дверь, задернул шторы, чтобы уберечься от любопытных взглядов и лучей жаркого утреннего солнца, а потом пошел на кухню звонить Филдингу.
        То, что у Гейл был только один телефон, сначала показалось ему странным - в конце концов, она ведь врач. Но по зрелом размышлении Эндрю нашел ее довод убедительным. Квартира и впрямь крошечная. Судя по всему, сотового телефона у нее не было, иначе сверхпредусмотрительная леди доктор оставила бы ему номер.
        Набрав «800», он дождался автоматического ответа, а потом добавил номер личного телефона Филдинга. Сейчас ему устроят головомойку за отсутствие вестей в течение двух дней. Вчера он ненадолго поднимался к себе, но позвонить так и не рискнул. А вдруг Гейл действительно выполнила бы свою угрозу?
        Обычно Филдинг отвечал только после четвертого гудка, да и то лишь тогда, когда это не успевал сделать секретарь. Перед глазами Эндрю стоял начальник, почти десять лет не вылезающий из-за письменного стола и брюзжащий даже тогда, когда нужно отвечать на звонки. По мнению Лавкрафта, его босс являл собой образчик типичного бюрократа. Филдинг (впрочем, как и большинство рядовых агентов) не понимал, каким образом Энди пробрался на работу в ФБР, пять лет проработал оперативником и при этом не получил пулю в нахальный затылок.
        Наконец Филдинг взял трубку и злобно рявкнул:
        - Да!
        Эндрю прислонился спиной к буфету и уставился на входную дверь.
        - Говорит Лавкрафт.
        - Наконец-то удосужился! - проворчал босс. - Какого черта ты там делаешь? Ты должен присылать отчет каждые двадцать четыре часа. А прошло почти двое суток. Ты нарочно меня злишь?
        Эндрю молчал. Открывать рот не стоит: начальник уже и так выходит из себя.
        - Знаешь, Лавкрафт, на твоем месте я бы поостерегся. Теперь ты у меня на коротком поводке. Кончилась твоя свобода. Погулял, и хватит.

«Да? Черта с два ты будешь на моем месте!» - хотелось ответить Эндрю, но на этот раз он пошел против своей природы и предпочел промолчать. Филдинг имеет на него зуб и ищет повод, чтобы выгнать. Будь он проклят, если даст боссу этот повод. Особенно теперь, когда он, Эндрю Лавкрафт, наконец ощутил почву под ногами.
        Где он ощутил эту почву? В расследовании дела? Или в отношениях с Гейл?
        - Я добился успеха, - ответил он начальнику. - Получил доступ в квартиру объекта. И сейчас говорю оттуда.
        - Ну, Лавкрафт, разрази меня гром! - без намека на восхищение рявкнул Филдинг. - Как ты сумел добиться того, что не удалось ни одному агенту за три года? Взломал дверь?
        Эндрю с трудом удержался от ругательства.
        - Небольшой несчастный случай во время тренировки, - неохотно признался он. - Ничего серьезного, но этого оказалось достаточно, чтобы вчера вечером доктор Нортон не захотела оставить меня одного.
        - По-твоему, это может навести нас на след Нортона?
        - Я собираюсь обыскать ее квартиру. - Черт побери, почему ему сегодня так не по себе? Не из-за этого ли?
        - Лавкрафт, не завидую тебе, если ты уйдешь оттуда с пустыми руками. Помощник директора уже неделю грызет мне печенки. Эта особа спит и видит, как бы уволить тебя. Так что советую тебе что-нибудь найти, причем найти очень быстро.
        - Подождите минутку, - с досадой сказал Эндрю. - Филдинг, так не пойдет. Никто и не заикался о том, что время здесь главное. Лучше бы сказали спасибо за то, что я сумел сделать вдвое больше того, чем сделали недоумки, которых вы с помощником директора бросали на это дело.
        - Сказать спасибо? - Филдинг засмеялся. - Скажи спасибо, что тебя не исключили из платежной ведомости сразу после твоего последнего подвига!
        - Меня оправдали, - возразил Лавкрафт.
        - Ты сам знаешь, что эти идиоты из отдела внутренних расследований не смогут найти даже дырку в собственном носу. Тебя оправдали только потому, что ты уложил троих ублюдков. Не могло же ФБР выгнать агента, который уничтожил основную часть группы террористов, взрывавших школы? Это не те заголовки, которые директор любит читать за утренним кофе.
        - Я делал свою работу, - сказал Эндрю, сдерживаясь из последних сил. Разве работа не главное? Главное - защищать людей. Нельзя давать мерзавцам распоясываться. А для этого все средства хороши.
        - Плохо делал! - сердито бросил Филдинг. - Число трупов не должно превышать число подозреваемых!
        Вот так. Плохо делал.
        Эндрю пытался справиться с воспоминаниями детства, но они упрямо не хотели возвращаться туда, где хранились много лет.
        - Я был там не единственным агентом, - огрызнулся он. - Баллистическая экспертиза так и не смогла установить, кто сделал тот проклятый выстрел.
        - Это ты так говоришь! - взвился Филдинг.
        - Так говорит отдел внутренних расследований.
        - Если бы средства массовой информации не раструбили, что именно ты застрелил того ублюдка с бомбой, привязанной к груди, ты сейчас наклеивал бы штрафные квитанции на стекла автомобилей. Лавкрафт, когда ты научишься смотреть в лицо правде? Ты нарушитель дисциплины.
        В голову Эндрю ударил гнев.
        А ты дерьмо. И дерьмом останешься, подумал он, а вслух произнес:
        - Черта с два! - ФБР охотилось за Томом Фицроем и его бандой террористов несколько месяцев, но эти подонки нашли свою смерть во дворе начальной школы. И сделал это он, Энди Лавкрафт. Спас целую кучу ребятишек. А потом начальство вызвало его на ковер, потому что дело дошло до перестрелки, в ходе которой были убиты два учителя и работник отдела опеки. То, что именно он уложил Фицроя и двух его подручных, роли не играло. Эндрю был опытным агентом и хорошо знал, что дерьмо всегда льется сверху вниз. Тебя бы туда…
        - В последний раз ты испортил дело. Даже у тебя хватит мозгов, чтобы не отрицать этого. Бюро не любит расхлебывать кашу, заваренную кем-то из его агентов. Сам знаешь, чем это кончается. Если натворишь еще что-нибудь, вылетишь с треском. Я сделаю это и не посмотрю на газетные заголовки. Ты понял меня?
        Плохо делал…
        - Филдинг, если в квартире что-то есть, я непременно найду.
        - Лавкрафт, на этот раз у тебя нет выбора. Даю тебе неделю. Ровно семь дней, чтобы точно выяснить, где скрывается Нортон.
        - Между прочим, Филдинг, - язвительно ответил Эндрю, - если бы я не знал вас как облупленного, то решил бы, что это угроза.
        Филдинг смачно выругался.
        - Нет, черт побери! Это не угроза, а твердое обещание! - рявкнул он и дал отбой.
        Кипевший от гнева Эндрю осторожно повесил трубку. Может быть, оно и к лучшему, что его послали в Оуквуд. Будь он поближе к Нью-Йорку, эта скотина Филдинг получил бы хорошего пинка в тощий зад.

        Эндрю начал с ящика тумбочки, на которой стоял давно остывший завтрак. Справиться с неприятными воспоминаниями оказалось труднее, чем он думал. Пришлось отложить их на потом и сосредоточиться на деле.
        К чертовой матери Филдинга! - решил он, вынимая ящик из тумбочки.
        Он осторожно приподнял ящик, стараясь не трогать его содержимого, и проверил, нет ли там тайника или двойного дна. Ничего подобного. На стенках и задней стороне тоже ничего не было.
        Он поставил ящик на кровать, обшарил полку, а затем тщательно осмотрел внутренности тумбочки. Тоже ничего необычного.
        Что будет, если его отстранят от следствия? ФБР пошлет другого агента, который должен будет преуспеть там, где он, Эндрю Лавкрафт, потерпел неудачу. От этой мысли у него свело внутренности. Но профессиональные соображения были тут ни при чем; его реакция объяснялась обычной ревностью. Неужели другой мужчина, другой агент, человек, которого он наверняка знает, будет прикасаться к Гейл так же, как он сам, целовать ее и получать такой же пылкий ответ? Ему захотелось придушить Филдинга собственными руками.
        Пытаясь отвлечься от опасных мыслей, он повернулся к кровати, уставился на ящик и начал тщательно осматривать его содержимое. Его одолевали угрызения совести.
        Гейл - объект наблюдения, приятель, уговаривал себя Эндрю. Не забывай, она всего лишь объект.
        Он тяжело вздохнул и продолжил осмотр. Ничего необычного в ящике не было. Коробка с бумажными носовыми платками. Хрустальная вазочка с побрякушками: колечко с голубовато-зеленым камнем, наверняка не имеющее никакой ценности; серьги в виде заклепок; жемчуг и изумруды, судя по всему, настоящие; еще одни серьги - сцепленные друг с другом маленькие золотые обручи. Несколько коробочек с лекарствами, продающимися в любой аптеке; неоткупоренная бутылочка с женскими поливитаминами. Книга с новеньким подвенечным платьем на обложке, заложенная розовой закладкой с кисточками.
        Обычные, ничем не примечательные вещи, которые лежат в тумбочке каждой женщины. Впрочем, украшений маловато. Лавкрафт по собственному опыту знал, что большинство американок питает смешную, но простительную страсть к побрякушкам - как к драгоценностям, так и к бижутерии.
        Эндрю снял ящик с кровати и уже собирался вставить его в гнездо, как вдруг заметил, что под коробкой с носовыми платками что-то лежит.
        Он слегка нахмурился, снова поставил ящик на кровать, осторожно вынул коробочку и отставил ее в сторону. Присмотревшись, Лавкрафт увидел четыре карманных календарика, скрепленных зеленой аптечной резинкой. Именно в таких календариках его приемная мать отмечала все важные даты - от визитов к зубному врачу до посещений местного клуба бриджа. В том, что Гейл хранит старые календари, нет ничего особенного. Многие делают это по самым разным причинам. Например, в подвале его матери стоял целый пластмассовый ящик, битком набитый календариками за период, который намного превышал рекомендуемый финансовыми органами срок хранения платежных документов.
        Черт побери, а то, что эти четыре календаря охватывают тридцать пять месяцев пребывания в подполье ее брата, всего лишь дурацкое совпадение или?..
        Эндрю поднял календарики и снял с них резинку. Естественно, первый из них относился к тому году, когда Нортон ударился в бега. Он исчез в октябре. Тридцать один день. Никаких отметок. Лавкрафт быстро осмотрел даты ноября и готов был перейти к декабрю, как вдруг увидел рядом с двадцать первым числом еле заметную красную галочку. Тщательно изучив ее, он пришел к выводу, что это не типографский брак, а самая настоящая микроскопическая отметка, сделанная красными чернилами.
        Первый контакт Кристофера Нортона с его малышкой-сестрой состоялся двадцать первого ноября. Эндрю знал об этом из донесения агента. Тогда неопытный беглец оставил след в линиях связи.
        Совпадения не было. Он готов был поставить на кон свой значок сотрудника ФБР.
        Эндрю получил первое реальное свидетельство того, что Нортон поддерживал связь с сестрой. А три оставшихся календаря, которые он продолжал сжимать в руке, подтверждают, что ублюдок находился в контакте с Гейл все это время.
        Лавкрафт посмотрел на часы. Гейл пробыла в клинике лишь час. Он может заниматься поисками как минимум еще час. Эндрю сел на кровать и начал просматривать календарики, мысленно составляя донесение Филдингу.
        Контакты осуществлялись каждые шесть - десять недель. Второй день после двенадцати недель был отмечен смеющейся рожицей. Форма отметок менялась: встречались и маленькие прямоугольники, и еле заметные галочки. Иногда под названием месяца были написаны буквы латинского алфавита.
        Прежде чем поднести к глазам последний календарик, Лавкрафт посмотрел на часы и понял, что прошло уже полчаса. Первая отметка - маленький прямоугольник - стояла напротив последнего дня февраля. От следующей отметки ее отделяло семь недель. Третья появилась через десять недель, в июне; под названием месяца красовалась буква «С».
        Как и следовало ожидать, в июле было чисто. Эндрю перешел к августу и чертыхнулся. Судя по красной галочке, брат вступал в контакт с Гейл двенадцать дней назад. Под названием месяца красовались аккуратные буквы «F» и «Н».
        Лавкрафт начал считать в уме. Именно в этот день он познакомился с Гейл и вмонтировал жучок в ее телефонный аппарат.
        Невозможно… Если бы Нортон попытался дозвониться Гейл, он, Эндрю, знал бы об этом. Жучок начал работать в десять утра, но в квартире было тихо. Видимо, галочкой отмечался какой-то другой вид контакта.
        Он вернулся к предыдущему календарю. Точки и прямоугольники, с интервалами от шести до двенадцати недель. Но ничто не указывало на смысл этих значков.
        Лавкрафт стал рассматривать самый старый календарь, на котором стояла галочка.
        Галочка, совпавшая с днем, когда преступник оставил след.
        Он перешел к следующим двум календарям. В донесениях говорилось о следе и о чем-то еще… Почта! О Боже, он совсем забыл про почту. Несколько недель агенты торчали в почтовом отделении и проверяли все, что было адресовано Гейл Нортон. Когда временно вышедший из строя мозг заработал нормально, Лавкрафт вспомнил, что в отчете упоминалась какая-то пустая открытка.
        Дату Эндрю забыл, но это было легко проверить.
        Внезапно на него сошло озарение и ему стало ясно значение формы значков. Галочкой отмечались телефонные звонки, прямоугольником - контакты по почте.
        Если это верно, то двенадцать дней назад Кристофер Нортон звонил сестре по телефону. Это означало, что следующий контакт состоится недель через шесть - двенадцать. Эндрю мог пропустить звонок только в том случае, если разговор состоялся не в квартире Гейл. Но сотового телефона у нее нет. Куда она ходила в тот день? Только в клинику.
        С этим нужно что-то делать. Он не имеет права пропустить второй звонок.
        Необходимо было переписать даты из календарей Гейл, но Эндрю не мог позволить, чтобы его застукали за этим занятием. Удостоверившись, что календари лежат в том же порядке, что и прежде, Лавкрафт стянул их резинкой, положил под коробку с бумажными носовыми платками, а затем осторожно поднял ящик, собираясь вставить его в гнездо тумбочки.
        Он так и не понял, что прозвучало раньше: то ли скрежет ключей в замке, то ли грохот, с которым ящик стукнулся о тумбочку. Удар был таким сильным, что кружка с чаем опрокинулась. Важно было одно - содержимое ящика высыпалось на дощатый пол за долю секунды до того, как в спальню вошла Гейл.


        Глава 8
        - Что вы делаете?
        Холодный тон Гейл нисколько не удивил Эндрю. Так же, как не удивил его ледяной взгляд, который она бросила на него с другого конца спальни. Если в личную жизнь человека то и дело вторгаются агенты ФБР, он волей-неволей теряет доверие к окружающим. Это и ежу понятно.
        Если бы неусыпную слежку с использованием подслушивающих аппаратов установили за ним самим, он тоже стал бы параноиком, так что осуждать Гейл не приходится. Странно, что она оставила его в квартире одного, а сама ушла в клинику. Это не в стиле Гейл. Впрочем, она прежде всего врач, а потому заботится о благе пациентов больше, чем о собственных удобствах. А он, ублюдок, злоупотребил ее доверием и все испортил.
        Да, Эндрю делал свое дело, но это соображение не мешало ему чувствовать угрызения совести. Впервые за годы работы в ФБР он усомнился в том, что любит свою профессию.
        Эндрю попытался улыбнуться, хотя ему было не до смеха.
        - Маленький несчастный случай, - сказал он, подняв коробку с бумажными носовыми платками. Потом вынул несколько салфеток и начал вытирать ими крышку тумбочки, стараясь, чтобы чай не пролился на пол и не запачкал стеганое одеяло персикового цвета.
        - Вижу, - слегка оттаяв, ответила Гейл.
        - Я… э-э… опрокинул кружку и стал искать, чем бы вытереть лужу. Но ящик оказался чуть короче, чем я думал, - солгал он, подбирая рассыпавшиеся по полу вещи. - Испугался, что мне попадет за испачканные простыни.
        Он полез под кровать за закатившейся туда бутылочкой поливитаминов. Послышался вздох, а затем стук каблуков по полу. Эндрю выпрямился и почувствовал облегчение. Дрожь, в которую его поверг преждевременный приход Гейл, почти прошла.
        - Мне ужасно стыдно, - проговорил он, впервые за все утро сказав чистую правду.
        Лавкрафту действительно было стыдно. Стыдно оттого, что он был вынужден выуживать у нее информацию. Оттого, что эта сестра Кристофера Нортона залезла к нему в душу. Черт побери, она не выходит у него из головы, и это не имеет никакого отношения к делу, которым он занимается.
        - У вас снова закружилась голова? - спросила Гейл, взяв у него бутылочку и бросив ее на кровать. Потом она ловко вытерла остатки чая и вставила ящик в гнездо, не дав Эндрю возможности положить туда рассыпавшиеся вещи.
        Он провел пальцем по краям стянутых резинкой календариков, на мгновение задумался, взвешивая свои шансы, а потом вздохнул.
        - Нет. Просто я неуклюжий, - сказал Эндрю, протягивая ей календари.
        В мгновение ока Гейл все вернула на свои места, и от устроенного Лавкрафтом погрома не осталось и следа.
        Потом она поставила кружку на тарелку и повернулась лицом к Эндрю.
        - Вы приняли душ, - сказала Гейл, смерив его одобрительным взглядом. Ее зеленые глаза потемнели от удовольствия.
        У Эндрю тут же свело пах от желания. Недовольный этим, он решил придать беседе другое направление.
        - Я подумал, что это поможет мне избавиться от головной боли, - проворчал он. В этом утверждении тоже заключалась доля истины. Горячая вода сняла напряжение в мышцах. Кроме того, боль, пульсировавшая в висках, уменьшилась и стала относительно терпимой.
        Ее тонкие черные брови сошлись на переносице.
        - Вы уверены, что приступы головокружения больше не повторялись?
        Эндрю улыбнулся. Ему нравилась ее забота. Он готов был поставить на кон свой значок, что эта забота объясняется не только медицинскими соображениями.
        - Абсолютно уверен.
        - А боль? - спросила она, направившись к двери.
        Эндрю прошел за ней на кухню, приставил к буфету плетеный стул и сел.
        - Почти прошла… Похоже, вы вернулись домой раньше, чем рассчитывали. - Еще чуть-чуть, и она поймала бы его с поличным.
        Она сбросила остатки еды в мусорное ведро.
        - Для разнообразия Ширли решила ударить палец о палец. Благодаря этому маленькому чуду я и сумела освободиться. - Гейл повернулась к нему. На ее красивых губах играла приветливая улыбка.
        Он скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула.
        - Что, док, очень торопились? - поддразнил он ее. - Наверное, боялись, что я сожгу дом?
        В ее ответном взгляде пылал огонь, и Эндрю невольно подумал о том, какими были бы эти глаза в минуту страсти.
        - Мне пришла в голову одна мысль, - сказала Гейл. - Но для этого требуется ваше согласие.
        Эндрю широко улыбнулся, заставив ее рассмеяться. Звуки ее смеха были восхитительны. Эндрю понял, что мог бы слушать их бесконечно.
        Она возвела глаза к небу.
        - Ну вот, вы опять подумали совсем не то!
        Эндрю бросил на нее деланно простодушный взгляд, к которому прибегал очень редко.
        - И что же, по-вашему, я подумал?
        - Неважно.
        Он хмыкнул, наклонился и положил руки на стойку.
        - Так какая мысль пришла вам в голову?
        Гейл оперлась о буфет бедром.
        - Поскольку доктор не велел вам выходить на работу до понедельника, - с улыбкой сказала она, - и поскольку вам, кажется, полегчало, я подумала, что мы могли бы на пару часов съездить на побережье, в Лавровую бухту. Ничего особенного. Просто автомобильная прогулка. Может быть, ланч…
        - И осмотр местных достопримечательностей?
        Она кивнула.
        - Но только если вы согласны.
        Перспектива провести целый день с Гейл была слишком заманчивой. Эндрю небрежно пожал плечами.
        - Это лучше, чем три дня торчать дома и просиживать штаны у телевизора с пультом дистанционного управления в обнимку. Но машину поведу я.
        Гейл покачала головой.
        - Ни под каким видом, приятель. Приказ врача.
        - Я такого приказа не слышал.
        - Увы, Эндрю. Вы не сядете за руль как минимум два дня.
        - Мысль на время убраться из этого городка мне по душе, но я ни за что не полезу в консервную банку, которую вы называете своей машиной. После вчерашнего вечера у меня до сих пор болят колени, которые упирались в отделение для перчаток. Мы возьмем мой фургончик.
        Гейл перестала улыбаться и подбоченилась.
        - Вам опасно садиться за руль. Это может кончиться…
        - Гейл, за руль можете сесть вы сами, - терпеливо ответил Эндрю. Он уже знал, как можно положить конец ее нотациям - ценным, но в данном случае совершенно излишним. - Но поедем в моем фургончике. О'кей?
        Несколько секунд Гейл смотрела на него молча, а потом кивнула.
        - Я только переоденусь, - сказала она и исчезла в ванной.
        Эндрю убеждал себя, что согласился на предложение красивой докторши, чтобы закрепить ее доверие. Пусть она слегка успокоится и перестанет дичиться. Неизвестно, чем это кончится. Может быть, она ради разнообразия что-нибудь расскажет о себе, вместо того чтобы тактично заставлять Эндрю излагать его биографию. Именно так было в тот вечер, когда она пригласила его обедать.
        Он задумчиво улыбнулся. Если он завоюет доверие Гейл, перед ним откроются широкие возможности. Возможности, которые имеют отношение не только к стоящей наверху аппаратуре. Нет, ему предстоит нечто куда более интересное. И захватывающее.

        Эндрю едва не застонал. Причем вслух. Гейл склонилась над стеклянной витриной, битком набитой старинными флаконами из-под духов. Вынести это зрелище было выше его сил. Конечно, можно было бы поднять глаза и смотреть не на ее бедра, а на что-нибудь более безопасное, но в этой идее он не находил ничего привлекательного.
        Может быть, эта поездка и помогла Гейл слегка расслабиться, но про себя он этого сказать не мог. Нет, они не делали ничего особенного, но смотреть на нее весь день было слишком тяжело. Впрочем, жаловаться не на что, подумал Эндрю и сделал шаг назад, чтобы полюбоваться картиной. Чем больше лавочек они посещали, тем больше он узнавал о Гейл. И то, что он узнавал, ему очень нравилось.
        Конечно, в его следующем отчете Филдингу об этом не будет ни слова. Какое Филдингу дело до того, что Гейл нравятся классические флаконы для духов и что при виде плюшевого мишки на ее лице появляется широкая улыбка, от которой у него, Эндрю, сжимается сердце?
        В самом деле, с какой стати он будет сообщать боссу о посещении кондитерской? Войдя в дверь, Гейл лучезарно улыбнулась, вдохнула в себя сладкий запах и стала необыкновенно хорошенькой. Потом она засмеялась, сказала Эндрю, что не может позволить себе лишние калории, но зато может без всякого ущерба для здоровья наслаждаться ароматом свежих конфет из сахара и масла.
        Тут Гейл вздохнула и выпрямилась.
        - Слишком дорого, - сказала она и отошла к витрине с коллекцией бутылочек из-под кока-колы.
        - Насколько слишком? - спросил Эндрю, становясь рядом и вдыхая опьяняющий запах ее цветочного одеколона. Если верить досье, покойные Нортоны оставили своим детям кучу долгов, которые с трудом удалось покрыть, продав все остальное. Когда претензии кредиторов были удовлетворены, у Кристофера и Гейл осталась сумма, на которую можно было очень скромно прожить от полугода до года. Это было довольно странно, поскольку отец Гейл был знаменитым нейрохирургом, а мать - психологом, причем скорее теоретиком, чем практиком. Эта дама имела ученую степень и ездила по стране с лекциями, излагавшими содержание ее последней популярной книги. Но все их сбережения куда-то исчезли. О причине оставалось только догадываться.
        Гейл подняла овальный металлический поднос, на котором была изображена рука, державшая бокал с ледяной содовой, перевернула его, посмотрела на цену и поставила поднос обратно.
        - На пару сотен долларов, - сказала она, направившись к столику с кружевными носовыми платками. - Лучшее место, где можно купить старые флаконы из-под духов, это распродажи с молотка. Иногда за бесценок можно приобрести настоящее сокровище.
        Внимание Эндрю привлек старый буфет из крашеного дерева, битком набитый чайниками. Он подошел поближе и стал их разглядывать. Его мать была страстным коллекционером. Наверное, ей понравился бы изящный фарфоровый чайничек.
        - До сих пор я думал, что у врачей денег куры не клюют.
        Гейл засмеялась и присоединилась к нему.
        - Мой дорогой тренер, я вижу, вы насмотрелись телесериалов! Знаете, далеко не каждый из нас Джон Картер [врач, персонаж популярного телесериала «Скорая помощь».
        . Многие врачи едва сводят концы с концами.
        Эндрю, понятия не имевший, о ком идет речь, просто пожал плечами и достал с верхней полки чайник, стараясь не задеть остальные.
        - Вам нравится?
        - Красиво. - Голос Гейл еще подрагивал от смеха. - Чайные розы. Очень к месту. Вы что, коллекционер?
        - Нет, - ответил Лавкрафт, глядя в ее искрящиеся глаза. О Боже, ее улыбка и смех были так хороши, что ему до боли захотелось ее поцеловать. - Зато моя мать из этой породы, а в следующем месяце у нее день рождения.
        У Гейл тут же увлажнились глаза. Она подняла голову и посмотрела на него.
        - Эндрю, это просто замечательно…
        От ее нежного взгляда Лавкрафту захотелось провалиться сквозь землю. Это было опасно. Смертельно опасно. До сих пор для него главным была работа. Он стал тайным агентом и ни разу не спрашивал себя, зачем ему это понадобилось. Конечно, его методы время от времени оставляли желать лучшего, но он добивался результата, и Бюро это нравилось. Но до сих пор ему не приходило в голову, что Бюро может крупно ошибаться.
        К несчастью, в случае с Кристофером Нортоном ошибки быть не может. Улики против него были даже слишком очевидными. Оружие и два трупа говорят сами за себя. Несмотря на отсутствие мотива. Кристофер поддерживает с Гейл постоянный контакт. Эндрю знал это, но нашел доказательства лишь сегодня утром. Впрочем, интуиция говорила ему, что Гейл Нортон знает о местонахождении Кристофера не больше, чем толпы археологов и религиозных фанатиков знают о местонахождении Ноева ковчега.
        - Ну, раз так… - буркнул он и понес чайник к кассе. - Моя мать настоящая леди и обожает такие вещи.
        Пока Эндрю просил продавца тщательно упаковать подарок и отправить его по нужному адресу, Гейл отошла в сторону и стала рассматривать золотые и серебряные цепочки.
        Он достал из заднего кармана бумажник, передал кассирше свою кредитную карточку, а затем облокотился о стойку и начал следить за Гейл.
        Как быть, если она действительно не знает, где находится ее брат? С какой стати он, Эндрю Лавкрафт, решил, что сумеет это узнать? Он провел в ее компании всего несколько часов, но уже подозревал, что напрасно приехал в Виргинию.
        Впрочем… Может быть, она понятия не имеет о местонахождении брата, но никто не знает Кристофера лучше, чем его сестра. Она знакома с его биографией, его привычками, его симпатиями и антипатиями. С тысячами мелких деталей, которые отсутствуют в досье сотрудников. Даже в досье сотрудников ФБР, самой придирчивой из правительственных служб. В деле беглого агента должна была существовать какая-то мелочь, которую они просмотрели. Эндрю в этом нисколько не сомневался.
        Гейл перестала разглядывать полку со статуэтками игрушечных медведей и подошла к нему.
        Эндрю тяжело вздохнул. У него не так уж много времени. Руководство дало ему всего неделю. Неделю, чтобы получить ответы, которые Гейл легко дала бы, если бы доверяла ему. Но, после того как агенты помахали у нее перед носом своими удостоверениями, она не доверяет ни одному человеческому существу. Однако проблема заключается не только в том, чтобы завоевать ее доверие. Необходимо сделать это в кратчайший срок. Но как?
        Он знал ответ и ненавидел себя за это. Интимные отношения. Та самая связь между мужчиной и женщиной, которая предполагает предельную честность и откровенность. Связь, требующая физической близости.
        Гейл несла фарфоровую статуэтку, и на ее губах цвела улыбка, перед которой меркло жаркое полуденное солнце. Близость, подумал Эндрю, когда она показала ему медвежонка в белом медицинском халате. В лапе медведь держал черную сумку; на его шее висел стетоскоп.
        Близость, повторил про себя Лавкрафт и улыбнулся ей. То самое, к чему они уже начали подходить.
        Эндрю не раз нарушал правила и не боялся угрызений совести. Он сможет сделать это и сейчас. Да, взамен потребуется отдать другому человеку часть своей души. Ну и что из того?
        Мысль была настолько неприятной, что Эндрю пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Тяжесть, навалившаяся на его солнечное сплетение и мешавшая дышать, не имела никакого отношения к мрачным тайнам, которые он мог бы сообщить Гейл, если бы это помогло ему достичь конечной цели. Причиной сосущей боли под ложечкой было совсем другое. После его исчезновения Гейл Нортон больше не поверит ни одному человеку на свете. В этом можно не сомневаться.
        - Дайте подумать… Вы стали доктором, потому что с детства мечтали спасать мир, заботясь о больных.
        Гейл водила кончиком пальца по ободку стакана, наполненного чаем со льдом.
        - Не совсем так, - ответила она Эндрю. - Хотя насчет детства вы правы.
        Он выпрямился и положил руку на спинку красного винилового кресла в стиле пятидесятых годов. За соседними столиками сидели любители роликовых коньков, которых не могли остановить ни жара, ни влажность.
        После двух часов хождения по магазинам, бутикам и антикварным лавочкам, расположенным в районе Лавровой бухты, Гейл заявила, что с Эндрю достаточно, и они решили вернуться в Оуквуд. По дороге Лавкрафт заметил закусочную и предложил устроить поздний ланч. Съев великолепный гамбургер и выпив свой второй стакан чая со льдом, Гейл была вынуждена признать, что Эндрю сделал отличное предложение. То самое, которое она вполне могла принять. О другом предложении, более интересном и сексуальном, Гейл молчала, хотя думала о нем весь день.
        - Что вы имеете в виду? - спросил Эндрю, пытаясь перекричать музыку, звучавшую на пару децибел громче, чем следовало.
        - Что медицинский ген достался мне в наследство от отца, - призналась она.
        - Значит, и вы пошли по стопам отца? - поддразнил он Гейл, вспомнив ее слова, сказанные тогда, когда она узнала, что приемные родители Эндрю были учителями.
        Гейл улыбнулась. Он смотрел на нее так, словно хотел запомнить навечно. Может быть, она не права и это ей только показалось, но его взгляд доставлял ей огромное удовольствие.
        - Не совсем так. Пожалуй, медицинский ген у нас в роду, - сказала она. - Мой отец - Алан Нортон. А мать - Эдит Нортон.
        Эндрю пожал плечами и бросил на нее равнодушный взгляд.
        Гейл слегка удивилась. Ее отец был хорошо известен в медицинском мире, но эта известность не шла ни в какое сравнение с известностью матери. Та была автором нескольких популярных книг по аутотренингу и регулярно выступала по радио и телевидению в ток-шоу вместе с теми, кто обожал стирать грязное белье на людях. Гейл рассеянно водила пальцем по заиндевевшему стакану.
        - Мой дорогой папочка входил в десятку лучших нейрохирургов страны. А что касается матери… Вы никогда не видели в магазинах ее книг?
        - Не помню, - ответил Эндрю, затем отвернулся и протянул руку к стакану с содовой.
        - У нее их примерно полдюжины.
        - Она писательница?
        Гейл вспомнила про жареную картошку и полила ее кетчупом.
        - Можно сказать и так, - ответила она, подцепила вилкой ломтик картофеля и поднесла его ко рту как микрофон. - Сегодня у нас в гостях известный психолог, доктор Эдит Мередит-Нортон. С популярностью ее последнего бестселлера «Все зависит только от вас» может соперничать только ее предыдущая книга «Как избавиться от прошлого». - Потом она сунула ломтик в рот и улыбнулась.
        Эндрю фыркнул. Гейл очень похоже передразнила известного телеведущего.
        - Она ваша мать?
        - Была моей матерью, - со вздохом сказала Гейл. - Они оба погибли, когда я была… моложе. - Не следовало говорить, что она осталась сиротой в детстве. Это могло вызвать дополнительные вопросы. Вопросы, на которые она не смогла бы ответить.
        - Примите мои соболезнования.
        - Это было давно, - тихо сказала она, отвернулась и посмотрела в окно.
        Да, очень давно, подумала Гейл. Однако это не мешало ей ощущать горечь. С тех пор прошло почти двенадцать лет, но боль и обида не проходили. И дело заключалось не только в смерти родителей, хотя нанесенная ей душевная травма была достаточно болезненной. Гейл продолжал угнетать поразительный эгоизм отца и матери.
        Никто из них не удосужился подумать, что будет с ней и Крисом, если что-нибудь случится. Неудачные вложения капитала, продолжительные отпуска, дорогие путешествия в Европу и соглашение между партнерами, согласно которому доля умершего делится между коллегами, не оставили от заработанных отцом денег ни цента. Мать оказалась еще более беспечной. Издатель матери выплатил Крису и Гейл единовременную сумму, оставшуюся после того, как получили свою долю обработчик, литературный агент и прочие люди, готовившие к печати посмертную книгу Эдит Нортон. Эти деньги помогли Крису какое-то время продержаться, но очень скоро - когда Гейл закончила школу - от них не осталось ни цента.
        - А почему вы не стали ни нейрохирургом, ни психологом? - спросил Эндрю, отвлекая ее от печальных мыслей о давно прошедших временах.
        Потому что я ничем не хотела походить на своих родителей, честно подумала Гейл, подняв взгляд. Потому что реальная медицина, помощь больным и спасение жизней значат для меня больше, чем слава и известность.
        - Выбор узкой специализации мне предстоит после окончания контракта, - ответила она. - Вообще-то моя профессия - это медицина несчастных случаев.
        Эндрю посмотрел на нее и выгнул бровь.
        - Серьезно?
        - А почему это вас удивляет? - спросила она, сделав очередной глоток чая. - Я думала, вы знаете, что я работаю в отделении неотложной помощи окружной больницы. Кстати, я вам об этом и словом не обмолвилась.
        - Вы сами знаете, что такое маленький город. Слухом земля полнится. Правда, я думал, что работа в тамошнем приемном покое обусловлена вашим контрактом, - ответил Лавкрафт. - Я знаю, что такое быть вашим пациентом. И мне кажется, что подобная работа не совсем в вашем духе.
        Теперь настала ее очередь поднять бровь.
        - Почему?
        Он наклонился и положил локти на пластмассовую крышку стола.
        - Разве работа в отделении неотложной помощи не слишком… не знаю, как сказать… анонимна?
        - Вы говорите так, потому что мои родители были светилами медицинского мира?
        Эндрю покачал головой, отставил стакан с содовой в сторону и откашлялся.
        - Нет… Я имел в виду, что в отделении неотложной помощи врач лечит множество людей, которых потом никогда не увидит. Разве можно при такой работе узнать пациента?
        - Конечно, нельзя. Впрочем, многое зависит от случая. Иногда после выписки за пациентами приходится наблюдать. Я сама несколько раз делала так. Но чаще бывает наоборот, так что вы совершенно правы.
        - Так удобнее, не правда ли? Помогает сохранить душевное равновесие.
        - Не поймите меня неправильно. - Гейл махнула рукой официантке, прося подать счет. - Мы лечим больного, а не болезнь, хотя некоторые врачи стремятся забывать о том, что пациент - это не только процедура, которую нужно выполнить. Но я их понимаю. Когда пьяный водитель разбивает автобус со школьниками, возвращающимися после баскетбольной встречи, или происходит перестрелка между соперничающими уличными бандами, на четверых врачей сваливается дюжина с лишним раненых. Если в такой ситуации применять индивидуальный подход, кое-кому из жертв это будет стоить жизни.
        Она посмотрела на Эндрю и продолжила:
        - Да, конечно, ситуация, когда больной находится между жизнью и смертью, заставляет твой организм выделять адреналин. Но для меня главное - это спасти человеку жизнь. Кроме того, количество травм, подстерегающих каждого из нас в быту, бесконечно. Всегда можно чему-то поучиться. И это тоже привлекает меня.
        Официантка протянула им счет и быстро ушла, не дав Гейл возможности сказать ей спасибо.
        - А что привлекает вас в профессии учителя? - спросила Гейл и потянулась за счетом.
        Однако Эндрю опередил ее.
        - Плачу я, док, - улыбнулся он. - Это самое меньшее, что я могу для вас сделать, после того как вы провели бессонную ночь, заменяя мне сиделку.
        Гейл ответила на его улыбку, но заметила, что Эндрю опять не ответил на прямой вопрос. Может быть, они действительно созданы друг для друга. Оба настоящие мастера по части увиливания от ответов.
        Эндрю смерил ее пристальным взглядом. Его сиреневые глаза потемнели.
        - Знаете, кое-что из того, что вам приходилось делать сегодня ночью, не предусмотрено должностными инструкциями. - Внезапно тембр его голоса стал хрипловатым и низким.
        При воспоминании о своей реакции на его обольстительный шепот Гейл вспыхнула, ощутила, что у нее пересохло во рту, и быстро потянулась к стакану с чаем. Как быть? Признать его правоту? Она жадно припала к стакану. Увы, ее тело ответило само. В животе Гейл вспыхнуло тепло и начало разливаться по жилам.
        Она поставила стакан на стол.
        - Эндрю, я не…
        - Пойдемте-ка отсюда. - Лавкрафт быстро встал со стула, не дав Гейл еще раз сказать о том, что их роман - это дорога в никуда.
        Так уж и в никуда? - возразила себе Гейл, поднимаясь следом. Если ее тело реагирует даже на такую невинную вещь, как обольстительный тон, то можно не сомневаться: несмотря на краткость, их роман будет незабываемым. Возбуждающим и невероятно эротичным.
        Все в ее власти. Стоит только сказать «да».


        Глава 9
        Когда в воскресенье утром Гейл ставила свою машину на стоянку после двух тяжелых смен, проведенных в больнице, она была душевно и физически измотана. Она еще не сказала Эндрю «да», но лишь потому, что после возвращения из Лавровой бухты не видела его. Поздно вечером в субботу у Гейл был краткий перерыв, и она позвонила Лавкрафту, предупредив, что вернется только утром. Она сделала это, стремясь убедиться, что с ним все в порядке. А вовсе не из желания услышать его звучный низкий голос.
        Гейл выключила зажигание и положила голову на руль. Как жаль, что она не из тех врачей, которые умеют хранить свои эмоции за семью замками… То, что она говорила Эндрю в пятницу о своем решении специализироваться в медицине несчастных случаев, было верно. За одним маленьким исключением. Она пыталась оставаться равнодушной к своим пациентам, но из этого ничего не выходило. Гейл привязывалась к больным, поэтому семейная медицина ей не подходила. Во всяком случае как постоянная профессия. В первые месяцы работы в Оуквуде к ней пришел пожилой мужчина, жаловавшийся на головокружения. Гейл провела исследование и обнаружила у него неоперабельную опухоль мозга. Что она могла сделать? Только выписать старику лекарства, которые уменьшили его мучения в немногие оставшиеся дни. Это событие чуть не заставило Гейл навсегда отказаться от избранного поприща.
        Когда больные умирали, это повергало Гейл в транс. В приемном покое привязываться к пациентам она не успевала, потому что очереди всегда ждал кто-то другой. Именно эта анонимность, о которой говорил Эндрю, привлекала ее в профессии врача отделения неотложной помощи. Здесь трудно было привыкнуть к какому-то больному. Их было слишком много.
        Однако и здесь рано или поздно наступал день, когда ее с таким трудом возведенные преграды рушились. Она терпела неудачу и ощущала боль.
        Именно так было сегодня.
        Гейл тяжело вздохнула, вынула ключи и взяла с заднего сиденья спортивную сумку со спальными принадлежностями, которыми пользовалась во время дежурств. О раннем утре говорили только щебет птиц, сидевших на проводах, и шелест древесной листвы. Гейл прошла по тропинке мимо гибискуса, вокруг которого жужжали пчелы, увидела свое пустое крыльцо и, как ни странно, почувствовала укол разочарования.
        Она отперла квартиру, прошла внутрь и опустила на пол спортивную сумку. Потом сделала два шага в сторону гостиной и остановилась. Что-то… изменилось.
        Гейл нахмурилась и осмотрела тесное пространство. Да нет, все вроде на месте. Потом она сделала глубокий вдох и почувствовала божественный аромат.
        - Черника?
        Принюхиваясь к запаху, она прошла через гостиную в отгороженную часть столовой, которую владелица дома гордо называла кухней. По мнению Гейл, это было всего лишь рекламным трюком. На кухне было необычно жарко. Гейл рывком открыла дверцу духовки и обнаружила жестяную форму с шестью только что испеченными черничными булочками.
        Что это значит? - подумала Гейл.
        У духовки был автоматический таймер, но Гейл пользовалась им только однажды. Какой прок готовить только для себя? Тем более что вчера утром, уезжая на дежурство в больницу, она ничего в духовку не ставила.
        Все еще хмурясь, Гейл взяла из буфета прихватку и достала булочки. Потом повернулась, чтобы поставить форму на деревянную решетку у мойки, и чуть не споткнулась о швабру, к ручке которой был приклеен листок желтой бумаги.

«Док, постучите три раза!»
        О'кей. Очевидно, она переутомилась. Конечно, Эндрю очень мил, но выражается чересчур туманно. Куда постучать? По ручке швабры?
        - Не понимаю, - пробормотала сбитая с толку Гейл, опуская форму на подставку.
        Тут очнулась автоматическая кофеварка, и запах кофе смешался с ароматом только что испеченных булочек. У голодной Гейл потекли слюнки. Она была благодарна Эндрю за удивительно приятный сюрприз, но не могла не подумать о том, как он попал в ее квартиру. Тем более не спрашивая разрешения у хозяйки.
        Стоя со шваброй в руках, она размышляла над этой головоломкой, пока не услышала негромкий стук в потолок.
        Гейл свела брови на переносице, выждала несколько секунд и снова услышала стук. На этот раз постучали три раза. Лет двадцать тому назад они с Крисом изучали азбуку Морзе, но Гейл сомневалась, что Эндрю хотел подать сигнал SOS.
        Стук раздался снова. Над головой Гейл прозвучали три отчетливых удара. Если бы не записка, Гейл подумала бы, что Лавкрафт и в самом деле подает сигнал бедствия… И вдруг ее осенило. Эндрю хочет, чтобы она постучала в потолок! Но зачем? Оставалось только догадываться.
        Гейл закусила губу. Что будет, если она выполнит просьбу, изложенную в записке? Мечтать об Эндрю - одно, а видеть его у себя в квартире - совсем другое. Дело здесь не только в физиологии. Гейл знала, что без эмоций такие вещи не обходятся, и это беспокоило ее больше, чем что-либо другое. Родители учили Гейл и Криса никогда не терять самообладания, но Эндрю заставляет ее забывать обо всем на свете.
        Сверху донеслись еще три четких стука.
        Что ж, каждый человек кузнец своего счастья, но у Гейл было предчувствие, что три удара щеткой в потолок будут означать не только приглашение разделить завтрак.
        Эта мысль одновременно и пугала, и радовала ее.
        Гейл подняла швабру вверх и крепко сжала ручку. В конце концов, что ей терять? От прикосновений Эндрю ее бросало в дрожь, от поцелуев все таяло внутри, но разве это что-то меняет? Она примет решение и через пару месяцев уедет… либо в Нью-Йорк, либо в Бостон.
        - Ничего не изменится, - вслух сказала Гейл, пытаясь убедить саму себя. Потом взяла швабру обеими руками и стиснула пальцами щетину.
        В конце концов, мы взрослые люди, подумала Гейл, сделала глубокий вдох и подняла щетку ручкой вверх. Если они с Эндрю испытывают взаимную тягу и хотят лечь в постель, это их дело.
        Она разжала пальцы левой руки, оперлась о буфет, подняла щетку над головой и ударила ею в потолок.
        Гори все синим пламенем…

«Д».
        Не услышав ответного стука, она подняла швабру к потолку и стукнула во второй раз.
        К чертовой матери…

«А».
        И тут на смену сомнениям пришло неистовое возбуждение.
        - Пропади все пропадом! - решительно сказала она и еще раз изо всех сил ткнула ручкой швабры в потолок.

«Восклицательный знак».

        Гейл полулежала на диване, прислонившись спиной к валику и положив босые ноги на гобеленовую подушку.
        - Я хотела спросить… - Гейл сделала паузу и решительно произнесла: - Как вы попали в мою квартиру?
        Эндрю сидел на диване, положив ногу на ногу. Казалось, что его занимали только булочки, кофе и принесенная сверху маленькая дыня.
        - Меня впустила миссис Тревор, - признался он, ставя на стол кружку. - Я воспользовался ее доверием.
        Гейл почти успокоилась. После суточного дежурства ее слегка клонило в сон.
        Она посмотрела на Эндрю поверх ободка кружки.
        - Иными словами, вы ее обманули. - Суровость обвинения смягчалась смешливыми искорками в глазах, которые Гейл не подчинялись.
        - Я не лгал ей, - начал оправдываться Эндрю. В его грудном голосе слышался смех. - Мои намерения были чисты.
        - О да, намерения у вас были, - возразила она, откидываясь на валик и ставя на кофейный столик пустую кружку. - Но я сильно сомневаюсь, что их можно назвать чистыми.
        На губах Лавкрафта появилась лукавая улыбка.
        - Вы сомневаетесь в моей искренности?
        Гейл взяла подушку и прижала ее к груди.
        - Честно говоря, я сомневаюсь во многом.
        Возбуждение, которое она испытывала, когда стучала в потолок, бесследно исчезло. Гейл была слишком умна, чтобы не замечать сигналов, которые начал подавать ее рассудок при появлении Эндрю Лавкрафта. Эти предупреждающие сигналы полыхали как неоновая реклама.
        До этой секунды им обоим было легко и весело. Может быть, действительно настало время вести себя так, как подобает двум взрослым людям, а не смущенным старшеклассникам, решившим впервые познать секс?
        Должно быть, Эндрю тоже почувствовал перемену обстановки, потому что взял ногу Гейл и неторопливо положил ее к себе на колени. Ткань его джинсов коснулась ее обнаженной лодыжки. Это было не менее возбуждающе, чем прикосновение мужских пальцев к подошве.
        - В чем тут сомневаться? - спросил Эндрю, начав массировать ее стопу. - Гейл, это реальность.
        Реальность? Она закрыла глаза и задумалась. Тем временем пальцы Эндрю продолжали делать свое дело, заставляя ее тело расслабляться. Реальность… Не в том смысле, что это чувство будет длиться вечно. Можно ли считать реальностью простую физическую тягу?
        - С меня достаточно реальности, - тихо сказала она. - Я сыта ею по горло. Во всяком случае, сейчас.
        - Вам хочется романтики?
        Гейл открыла глаза. Эндрю сосредоточенно смотрел на ее ногу. На его лоб падала прядь волнистых черных волос.
        - Нет, Энди, - ответила она, заставив его поднять голову. - Я не кокетка. Но я должна повторить сказанное. О том, что не могу позволить себе серьезный роман.
        Руки Эндрю остановились, но продолжали крепко держать ее стопу.
        - Я знаю, что вы скоро уедете, - вполголоса сказал он. - Дар предвидения дан немногим. Но разве мы всегда должны думать о будущем?
        - Живи сегодняшним днем и бери то, что тебе предлагают? - Да, черт побери, хоть раз в жизни дай себе волю! Слишком долго она думала о будущем. Но Гейл не была уверена, что сумеет дать себе волю. Она к этому не привыкла.
        Или сумеет?
        Она хочет Эндрю. Отрицать это не имеет смысла. Кому будет плохо, если она ради разнообразия воспользуется тем, что само плывет в руки? Если ее раз в жизни перестанет заботить то, что случится или чего не случится завтра?
        Стоит ли уступить искушению и хотя бы ненадолго забыть обо всем на свете или нет? Гейл этого не знала. Она твердо знала только одно: ее сопротивление Эндрю не будет долгим.
        Сегодня она уже проиграла одну битву за жизнь. На вторую у нее просто не хватит сил.
        Она протянула руку и развязала шелковую ленту, скрепляющую волосы. Потом потерла затылок кончиками пальцев и распустила волосы по плечам.
        - А что будет дальше? - спросила Гейл, не уверенная, стоит ли продолжать этот легкомысленный разговор.
        Эндрю поднял ее правую ногу и прижал основание ладони к пятке. Гейл инстинктивно вытянула уставшую голень и блаженно застонала.
        - Дальше? Вот что, - ответил он, делая то же самое с ее левой ногой. - Вы расслабитесь. Сейчас вы слишком напряжены и измучены.
        Гейл опустила голову на валик.
        - Трудная ночь, - сказала она, закрыв глаза.
        - Много работы?
        - Не так уж. Просто она была слишком… длинной. Сегодня утром у меня умерла пациентка. - Признавшись в этом, Гейл почувствовала, что у нее защипало глаза от слез.
        - Понимаю, - с сочувствием сказал Эндрю. - Но вы занимаетесь этим достаточно давно и знаете, что нельзя спасти всех, как ни старайся. Радость моя, иногда это выше наших сил.
        Гейл открыла глаза и посмотрела на Эндрю сквозь пелену слез. Сострадание смягчило его чеканные черты. До сих пор Гейл была одна, и ей было не с кем поделиться радостями и печалями своей профессии. Конечно, сестры и сиделки люди отзывчивые, но где это видано, чтобы врач, не сумевший вылечить больного, рыдал в жилетку какой-нибудь нянечке? На работе Гейл держалась как кремень и не позволяла себе распускаться. А дома тоже крепилась и твердила себе, что единственный способ выжить - это аутотренинг, которому их с братом научили родители.
        Но сегодня ей хотелось плакать как ребенку, ощущать объятия Эндрю, слышать его невразумительные утешения и уверения в том, что все будет хорошо.
        - Ненавижу, когда побеждает эта гадина, - сказала она, пытаясь проглотить комок в горле.
        Эндрю положил ее ногу на колени, взялся за лодыжку и продолжил массаж.
        - Какая гадина? - спросил он. Его лоб прорезала тонкая морщина.
        Она вытерла слезы тыльной стороной ладони.
        - Смерть. Мы сделали все, чтобы спасти эту женщину, но у нее уже не было сил, чтобы выжить.
        Он не ответил, продолжая снимать напряжение в лодыжках Гейл и ожидая продолжения рассказа.
        - Мне уже приходилось терять пациентов. Это не зависит ни от квалификации врача, ни от его усилий. Но на этот раз все было по-другому. Я видела такое, от чего вас по ночам стали бы мучить кошмары, но никогда не встречалась с такой жестокостью и страстью к самоуничтожению. Даже когда работала в Далласе, а в больших городах случается всякое.
        Эндрю протянул руку.
        - Иди ко мне.
        Не колеблясь ни секунды, она приняла руку Эндрю, и он слегка потянул Гейл к себе. Потом он прижался спиной к другому валику и посадил Гейл к себе на колени.
        Массаж ног заставил ее забыть о голосе рассудка. Она сидела между твердыми ляжками Эндрю, прижавшись спиной к его мускулистой груди, и была готова к полной и безоговорочной капитуляции.
        - Радость моя, рассказывай. - Слова Эндрю рокотали в его груди, и этот рокот отдавался у нее в спине. Гейл почувствовала себя намного уютнее, и сама удивилась этому.
        - Женщина была беременна, - тихо сказала она.
        Эндрю обнял ее и прижал к себе. Гейл провела ладонями по рукам, лежавшим на ее животе, наслаждаясь прикосновением к чуть шершавой мужской коже.
        - А ребенок? - спросил он.
        Гейл вытянулась всем телом. Прижиматься к Эндрю и ощущать его мужской запах было удивительно приятно. Она положила голову ему на плечо. Боже, как тепло, как уютно, как спокойно…
        - В инкубаторе для новорожденных. Подключен ко всем мыслимым и немыслимым медицинским приборам. Не знаю, выживет он или нет.
        - Я не врач, - ответил Эндрю, - но знаю, что, хотя в наши дни можно создать ребенка в пробирке, во время беременности бывает всякое. Верно?
        - К несчастью, да. Существует ряд опасностей, однако болезни, грозящие беременным и вызывающие детскую смертность, можно определять на ранней стадии и принимать соответствующие меры. Но тут дело не в этом. Дело в матери. Какой-то пьяный псих изувечил ее так, что опознать несчастную удалось только по зубам.
        Перед глазами Гейл снова возникли воспаленные следы от уколов на руках молодой матери. Сломанные кости, сделавшие когда-то красивое лицо совершенно неузнаваемым. Одутловатая кожа с множеством ссадин и ужасных кровоподтеков - как свежих, синих и красных, так и старых, желто-зеленых. И маленькие идеально круглые шрамы, оставленные горящей сигаретой. Человеческое отребье в его худшем виде.
        - Я не слабонервная. В отделении неотложной помощи иначе не выжить. Но по-прежнему злюсь, если все бывает бесполезно. Когда помогаешь родиться невинному ребенку, привыкшему к крэку или героину, это невыносимо. Я знаю, что нельзя давать воли этому чувству, но ничего не могу с собой поделать.
        Руки Эндрю напряглись, и Гейл зажмурилась, борясь со слезами, снова навернувшимися на глаза.
        - Энди, я не могу избавиться от боли.
        Губы Эндрю нежно прижались к ее виску.
        - Радость моя, боль напоминает нам о том, что мы еще живы. Ты ведь не хотела бы избавиться от нее навсегда?
        - Сегодня утром мне этого хотелось, - призналась она. - Хотелось навсегда потерять чувствительность, но, когда мать умерла, пришлось делать кесарево сечение. Извлекая младенца из матки, я страшно злилась. Если он не умрет в ближайшие сорок восемь часов, то, может, и выкарабкается. Но я не могу не думать о том, какая жизнь его ждет. Всё против этого малыша, а ему лишь несколько часов от роду.
        - Ты не представляешь себе, какими живучими бывают младенцы…
        В голосе Эндрю прозвучала такая странная нотка, что Гейл закинула голову и посмотрела ему в лицо. Его глаза стали холодными и мрачными, рот угрюмо сжался.
        Она слегка покачала головой.
        - Не знаю, Энди. Младенец родился недоношенным. У него не полностью развились легкие. Утробный алкогольный синдром - это только начало. Добавь сюда привычку к крэку и еще Бог знает к чему. Плохое питание, желтуха, и я не удивлюсь, если у него обнаружится СПИД. А в довершение всего… Насколько нам известно, у этого малыша нет никого на белом свете, кто мог бы о нем позаботиться.
        Эндрю крепко обнял ее и снова поцеловал в висок.
        - Может быть, ему повезет, - сказал он. - Так же, как повезло мне.


        Глава 10
        Эндрю провел щекой по густым, пышным черным волосам Гейл и вдохнул их легкий цветочный аромат. Два дня назад он решил, что для усиления контакта с объектом нужно создать иллюзию интимности. Но сейчас, держа Гейл в объятиях, Эндрю сомневался в том, что эта женщина для него всего лишь объект изучения. Хуже того, Эндрю понятия не имел, что ему удалось создать - то ли иллюзию близости, то ли живую и жестокую реальность.
        Рассудок говорил ему, что эта близость, созданная благодаря его усилиям, реальна не более чем Фея Сирени или Санта-Клаус. Дело человеческих рук, часть прикрытия, часть плана, направленного на то, чтобы раздобыть информацию, необходимую для достижения цели.
        Но душа собирала силы совсем для другого.
        - Как тебе? - эхом повторила Гейл. - Ты о чем?
        Эндрю ощущал угрызения совести. Да, цель была ясна, но путь к ней был затянут пеленой тумана, как дорога перед глазами шофера-дальнобойщика, измученного долгими часами, проведенными за рулем.
        - Как мне, - снова сказал Эндрю, крепко обняв Гейл.
        Нет, он не боялся, что она станет вырываться, но чувства давили на его солнечное сплетение как грузовик весом в пятьдесят тонн. Он ощущал себя космонавтом перед запуском ракеты. Достаточно будет малейшего промаха, чтобы рухнуть на землю в клубах дыма и языках пламени.
        - Энди, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, - сказала Гейл, крепко сжав обнимавшие ее руки. - Ты был?..
        Он кивнул и снова потерся щекой о ее волосы.
        - Мои старики-учителя… это приемные родители. Я попал к ним в шесть лет. А свою настоящую мать не видел с четырнадцати.
        - Но какое это имеет отношение к младенцу, который находится в инкубаторе для новорожденных? Что у вас общего?
        Эндрю сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Ради создания этой проклятой иллюзии требуется раскрыться и впустить Гейл в тот уголок души, который он хранит за семью замками. Гейл далеко не дурочка. А он чертовски хороший оперативник и прекрасно понимает, что другого выхода нет. Информацию, которая сможет вывести на след ее брата, можно раздобыть только с помощью откровенности. Если сейчас он замкнется и попытается удержать Гейл на расстоянии, то провалит все дело.
        Ты мне, я тебе.
        - Энди… - Голос Гейл, полный сочувствия, отозвался болью в его душе. Сердце у него сжалось так, что он с трудом мог дышать.
        Ты мне, я тебе. Самые тяжелые воспоминания детства в обмен на ее сокровенную тайну. Воспоминания, которым он изо всех сил пытался не давать воли и оставить в прошлом, - за часть души Гейл, которую она научилась хранить от посторонних. Чувства, которые могли вырваться наружу и навсегда лишить его спокойствия, чувства, от которых он так и не смог избавиться, - за тот уголок сознания, в котором Гейл хранила память о привычках и образе мыслей своего брата, человека, разыскиваемого полицией.
        Часть его души - за сведения, которые помогут завершить дело Кристофера Нортона.
        Ты мне, я тебе.
        Что-то за что-то.
        Или все за ничто.
        Он закрыл глаза, но тут же открыл их опять. Потому что не хотел заглядывать в прошлое? Или боялся, что не сумеет загнать обратно вырвавшихся наружу демонов? У Эндрю возникло дурное предчувствие, но отступать было уже поздно.
        - Есть общее, - промолвил он. - Мое существование на этом свете началось примерно так же, как у этого малыша.
        Гейл попыталась повернуться, но Эндрю еще крепче прижал ее к груди. Он твердил, что не хочет разрушать иллюзию, но знал, что лжет себе. И все же это лучше, чем признаваться в том, что ему нужен духовник.
        Гейл прильнула к нему и умолкла. Казалось, она чувствовала, что Эндрю нужно дать время, чтобы собраться с мыслями и привести их в порядок, прежде чем излить душу.
        - Я не знаю, кто был моим отцом, и сомневаюсь, что мать сама знала это, - наконец бесстрастно сказал он. - Продаваться за порцию наркотика - вещь обычная, а мать не проявляла особой щепетильности, когда речь шла о том, чего ей хочется.
        Тонкие пальцы Гейл тесно сплелись с его пальцами.
        - Что она употребляла?
        - Героин. Возможно, иногда что-нибудь другое. Много ли знали наркоманы тридцать два года назад? - спросил он, не ожидая ответа. - Я родился раньше срока на шесть недель и унаследовал от матери ее тягу к наркотикам.
        Пальцы Гейл напряглись.
        - О Боже, Энди…
        Он пожал плечами.
        - Это было давно. - Но не так давно, чтобы суметь избавиться от душевных шрамов и страха перед будущим.
        - Как ты это узнал? - спросила Гейл. - Приемные родители рассказали?
        Он испустил еще один тяжелый вздох.
        - Нет. Ты наверняка имела дело с людьми из служб социального обеспечения и знаешь, что они собой представляют. В больших городах, где есть трущобы и отверженные, социальным работникам приходится тяжело. Они перегружены работой, а получают мало. Я понимаю этих людей и не удивляюсь тому, что они могут наговорить ребенку лишнего. Кто знает, может быть, они напрочь забыли, что такое сочувствие?
        - Значит, ты жил с матерью, пока не стал старше?
        Эндрю кивнул, но тут же понял, что Гейл его не видит.
        - Меня забрали в возрасте шести лет и отдали на усыновление. Я никогда не мог понять, какого черта они так долго ждали.
        - И сколько времени ты провел у первых приемных родителей?
        - В каком-то смысле я до сих пор остаюсь с ними. Я всегда считал их настоящими. Они воспитали меня и научили тому, что такое семейный очаг. Хотя я ношу другую фамилию, но считаю себя их сыном. Черт побери, они заботились обо мне, хотя я был далеко не лучшим ребенком на свете. Я доставлял им кучу забот, но они меня не бросали. И не бросили бы даже в том случае, если бы я был последней скотиной.
        - Для этого и существует семья, - тихо сказала Гейл. - Жизнь не похожа на короткометражные комедии положений, где все проблемы решаются за двадцать две минуты плюс продолжительность рекламного ролика. Так не бывает. Я всегда считала, что родственники должны стоять друг за друга горой. Чего бы это им ни стоило.
        - Меня в этом убеждать не надо, - хмуро буркнул Эндрю.
        Черт побери, то, что здесь происходит, едва ли можно назвать сбором информации… Однако угроза Филдинга не выходила у него из головы. Хотя Эндрю отчаянно пытался сосредоточиться на своей задаче, но близость между ними росла. Он это знал и чувствовал, это не было фантазией его досужего ума.
        Эндрю внимательно рассматривал их переплетенные руки. Длинные, изящные пальцы Гейл с безукоризненным маникюром. И его пальцы, более грубые и смуглые. Когда он в последний раз откровенно разговаривал с другим человеком? Черт побери, Эндрю не помнил даже того, когда он в последний раз сидел с женщиной и обнимал ее. Эта мысль была ему приятна как мужчине, но приводила в ужас как представителя закона. Ему дали на завершение дела всего неделю. Если он потерпит неудачу, то будет вынужден уехать. В глубине души Эндрю знал, что это разобьет сердце им обоим.
        - Твоя мать еще жива? - спросила Гейл, водя кончиком пальца по его костяшкам.
        - Была жива, когда я видел ее в последний раз.
        - Тогда тебе было четырнадцать?
        - Угу.
        - Ты сказал, что попал к приемным родителям в шесть лет. Но с матерью ты виделся регулярно? Хотя бы какое-то время?
        - Только тогда, когда Дебби были нужны деньги на наркотики. Она приезжала к моим старикам, чтобы расколоть их на несколько баксов. Штат платил за мое содержание, и мать считала, что имеет право на часть этих денег.
        - Это просто смешно.
        - Смешнее другое. Мои родители платили Дебби за то, чтобы она ушла и не появлялась до следующего раза. Наверное, это было неправильно, но таким образом они защищали меня.
        - И это продолжалось восемь лет? - не веря своим ушам, спросила Гейл.
        - О да. Только я подумал, что больше никогда ее не увижу, как она явилась и сказала, что хочет забрать меня. Но притворяться она была не мастерица. Ей нужен был не я, - признался Эндрю, - а деньги, которые Гарри и Салли получали за заботу обо мне. Я был для матери чем-то вроде чека от службы социального обеспечения. Источником средств, которые она могла бы тратить на шприцы, героин и прочую мерзость.
        - Почему она перестала приходить, если считала, что имеет право доить твоих приемных родителей?
        Эндрю снова невольно прикрыл глаза. Не для того чтобы укрыться от боли, а чтобы лучше вспомнить прошлое.
        - Мать перестала приходить потому, что я заставил ее выбирать. Или я, или ее привычки.
        Гейл слегка пошевелилась, повернулась лицом к Эндрю, взяла его руки и положила к себе на колени.
        - Что случилось? - спросила она, глядя на Эндрю с сочувствием, которого он не заслуживал.
        Это было выше его сил. Он отвернулся и уставился на пляшущие огоньки эквалайзера. Из стоявшего на книжной полке дискового стереопроигрывателя доносилась негромкая музыка. Эндрю медленно вернулся в прошлое, полное тоски и боли.
        - К тому времени, когда мне исполнилось двенадцать, я понял, почему Дебби то и дело возвращается, - начал он. - После каждого ее визита на меня нападала хандра. Теперь я знаю, что это типичный синдром брошенного ребенка. Салли плакала, а потом начинала суетиться вокруг меня, пытаясь утешить. Однажды я увидел, как Гарри дал моей матери деньги, после чего она ушла. Я разозлился и обвинил их в том, что они платят Дебби за то, чтобы она от меня отказалась.
        Он поднял взгляд и увидел, что Гейл недоуменно выгнула брови.
        - Но ведь у них была для этого причина, правда?
        - Да, только я в то время думал по-другому, - сказал Эндрю, не отводя глаз. - Я жестоко ошибался. Но в тот вечер я подслушал разговор родителей и потом не мог уснуть. Не потому, что узнал настоящую причину появлений моей матери. Меня потрясло, что Салли плакала так, словно у нее разрывалось сердце. Потому что я, маленький ублюдок, сорвал на ней зло.
        - Энди, в этом нет ничего необычного. Дети сердятся, но, в отличие от взрослых, не знают, как выразить свой гнев, и изливают его на самого близкого им человека. Ты вел себя как нормальный ребенок. Я уверена, что твоя мама это понимала.
        Он снова уставился на спасительный эквалайзер.
        - Да, конечно, но я был слишком зациклен на своих переживаниях, чтобы замечать это. Тогда мне было понятно только одно: Салли плачет и виноват в этом я. Ее тревожили мои приступы плохого настроения. Обычно это продолжалось несколько дней. Потом я успокаивался, и все шло нормально. А затем являлась мать, и начинался новый виток…
        Гейл смотрела на него во все глаза, не произнося ни слова. Ее взгляд, выражение лица, поза выражали глубокое сочувствие.
        - Но в тот раз вышло по-другому, - после недолгой паузы сказал Эндрю. - Подслушав разговор родителей, я понял смысл происходившего. Именно тогда я узнал, что моя мать прибегала к шантажу. Она грозила рассказать социальным работникам дурацкую историю о том, что Диксоны предлагают ей продать меня. Родители знали, что все это чушь собачья, но Салли боялась, что, если не дать Дебби денег, она действительно пойдет в службу социального обеспечения. На время расследования власти были обязаны передать меня в другую семью, а маму пугало, что после этого я могу не вернуться к ним.
        Так продолжалось еще около двух лет, - продолжил Эндрю. - Но теперь после визитов матери я старался держать язык за зубами, потому что не хотел расстраивать Салли. А потом я придумал план. Мне было четырнадцать лет, я стал старшеклассником и быстро понял, что все на свете имеет свою цену. Я стриг газоны, прочищал водосточные трубы, вскапывал грядки у соседских старушек и делал все, лишь бы немного заработать. Когда я накопил достаточную сумму наличными, то купил пакетик героина.
        Гейл ахнула.
        - О Боже, Энди! Нет… Ты не…
        Эндрю покачал головой.
        - Нет, - сказал он, подбадривающим жестом сжав ее пальцы. - Я спрятал пакетик у себя в комнате и стал дожидаться следующего визита матери. Вскоре Дебби приехала и начала вынюхивать, чем еще здесь можно поживиться. И тогда я предложил ей выбор… между мной и наркотиками.
        Гейл быстро закрыла глаза, но Эндрю успел заметить в ее золотисто-зеленых радужках мучительную боль.
        - И она выбрала наркотики, да?
        - В тот день она оказала мне большую услугу, - признался Эндрю. - Тогда я этого не понимал, но теперь понимаю. Иногда. Большей частью. У меня все еще остаются сомнения, но прошлое - дело темное.
        - Да, могу себе представить, что ты испытывал… Мои отец и мать были люди довольно странные, имели свои представления о родительском долге, и все же мы никогда не сомневались в искренности их любви. Но если твоя собственная мать… О Боже, как же тебе было трудно!
        Эндрю небрежно пожал плечами, но в глубине его израненной души продолжала жить горечь.
        - Честно говоря, сейчас я переживаю только тогда, когда мне напоминают о моем происхождении.
        Он ждал жалости и боялся ее. Но увидел в глазах Гейл не жалость, а сочувствие. И еще что-то, отчего мучившие его угрызения совести только усилились. Сострадание.
        - Энди, она всего лишь родила тебя. Надеюсь, ты понимаешь разницу. Мы часто противопоставляем природу и воспитание, но я видела достаточно и верю, что все мы суть продукт окружающей среды. Наследственность еще не все. Возьми любого великого спортсмена. Для того чтобы стать выдающимся баскетболистом, нужны соответствующие данные, но, если бы Майкла Джордана вырвали из его окружения, кто знает, сумел бы он реализовать свои возможности. Я хочу сказать только одно: хотя твоя мать страдала пристрастием к героину, это вовсе не значит, что ты обязательно повторишь ее ошибки.
        Он высвободил руку и погладил Гейл по щеке.
        - Да, знаю. Правда, для этого мне пришлось изрядно поломать голову. Но наркотики действительно были слабостью моей природной матери. А, как ты сама сказала, наследственность играет важную роль в жизни человека.
        Гейл повернулась, легко поцеловала ладонь Эндрю, а потом взяла его руку, и их пальцы переплелись снова.
        - Зато тебя слабым не назовешь, Эндрю Лавкрафт, - проговорила она.
        Ее улыбка была такой нежной, что у Эндрю сжалось сердце. Ему захотелось прильнуть к губам Гейл, дать себе волю и на мгновение забыть обо всем на свете. Забыть о долге, прошлом и пустом, одиноком будущем.
        Эндрю привлек ее к себе, и Гейл довольно вздохнула. Она легла на бок, положила голову к нему на грудь и обняла рукой за талию.
        Близость.
        Интимность.
        Ложь!
        - А потом ты остепенился или так и остался сорвиголовой? - спросила Гейл, устраиваясь поудобнее.
        - Бедняжка Салли не поседела только потому, что красит волосы. - Эндрю заставил себя рассмеяться. - По крайней мере, так она говорит мне.
        Гейл с трудом подавила зевок.
        - Остался один вопрос. Что заставило службу социального обеспечения наконец исполнить свой долг и отдать тебя приемным родителям? - сонно спросила она.
        К владевшей Эндрю досаде добавилась острая горечь.
        - Они знали, что мать продает талоны на питание и тратит вырученные деньги на наркотики, но ничего не предпринимали, пока нас не выгнали из квартиры. После этого мы переехали к ее дружку, торговцу наркотиками.
        Должно быть, Эндрю напрягся, потому что Гейл подняла голову и посмотрела на него с сочувствием. Пытаясь успокоиться, он сделал глубокий вдох, но это не помогло ему справиться с нахлынувшими воспоминаниями.
        - Это был настоящий сукин сын, - признался он. - Он лупил меня по всякому поводу, а часто и вовсе без повода. Несколько раз в Дебби просыпался материнский инстинкт и она пыталась защитить меня, но тогда этот тип набрасывался и на нее. Пару раз она попадала в больницу, а потом научилась помалкивать и смотреть в другую сторону.
        - О Боже, Энди… - У Гейл сорвался голос.
        Эндрю посмотрел на нее сверху вниз и похолодел. В глазах Гейл стояли слезы.
        Он отстранил ее и спустил ноги на пол.
        - Не плачь. - Эндрю встал, взял со столика кружку и пошел на кухню. Бороться с воспоминаниями было бесполезно. Почти всегда такие битвы заканчивались его поражением. Он поставил кружку в мойку, уперся ладонями в крышку буфета и стал ждать, пока улягутся боль, гнев и обида.
        Гейл подошла и обняла его сзади.
        Он напрягся.
        - Гейл, мне не нужна твоя жалость.
        - Мне и в голову не приходило жалеть тебя. Ты боец. Я знаю, что это такое. Я жалею того маленького мальчика, которым ты был. Должно быть, твое раннее детство было настоящим кошмаром. Начало у тебя было плохое, зато посмотри, каким ты стал теперь. Ты мог кончить так же, как твоя мать, но не кончил. Ты сказал, что предоставил ей выбор, но, я думаю, ты был готов посмотреть правде в лицо и узнать цену, за которую мать была согласна тебя продать. Энди, для этого требуется большое мужество. Поэтому я считаю, что тобой следует восхищаться, а не жалеть.
        Эндрю недоверчиво покачал головой и чуть не рассмеялся. Восхищаться им? Что ж, это ненадолго. Все кончится, как только Гейл узнает, ради чего он приехал в Оуквуд.
        - Ты меня не знаешь.
        Гейл прижалась щекой к спине Эндрю и обняла его еще крепче.
        - Наверное, ты прав, - сказала она. Он почувствовал, что ее губы коснулись его спины. - Но разве это никак нельзя изменить?
        Эндрю медленно повернулся к ней, взял за предплечья, заглянул в лицо, увидел, что ее глаза полны нежности… и махнул рукой на укоры совести.
        - Что ты хочешь этим сказать? - спросил он. О лучшем и мечтать не приходилось. Гейл сама шла в приготовленную им ловушку. Эндрю следовало радоваться, но он ощущал себя последним мерзавцем.
        Она протянула руку и убрала с его лба прядь волос.
        - Я хочу сказать «да».


        Глава 11
        Ну вот и все. Гейл приняла решение и не собиралась передумывать. Хотя вступать с Эндрю в связь, даже временную, было рискованно. Если не считать одного случая, произошедшего еще до переезда в Оуквуд, она никому не открывала своего сердца. Давний роман в самом начале карьеры научил ее уму-разуму. От врача требуется понимание и сочувствие, но нечто большее было бы для нее эмоциональным самоубийством. Пока Гейл не теряла головы, ей было нечего бояться.
        Однако Эндрю Лавкрафт сумел проникнуть в ее душу глубже, чем кто-нибудь другой, и занял там место, которое было отведено только для самых близких людей. Сознательно или нет, но он предъявлял права как на тело Гейл, так и на ее сердце.
        Ее чувство к Эндрю не ограничивалось простым физическим влечением и уступкой основному инстинкту. Тут было эмоциональное притяжение, опровергавшее все, чему Гейл учили родители. Что бы ни случилось с Гейл после отъезда из Виргинии, он навсегда останется в ее душе. Может быть, это ее первая настоящая любовь? Гейл сомневалась в этом. Но неужели ей всю жизнь придется довольствоваться короткими, ни к чему не обязывающими сексуальными связями?
        - Ты говорил, что от меня только требуется сказать «да», - напомнила она ему, делая первый шаг туда, откуда нет возврата. Гейл провела рукой по его чисто выбритой щеке. Кожа Эндрю была гладкой и теплой на ощупь. - Я согласна.
        Он со свистом втянул в себя воздух.
        - Гейл…
        Она придвинулась ближе, обняла Эндрю за шею и прижалась к нему.
        - Хочешь сказать, что ты передумал?
        Его губы тронула улыбка.
        - Не хочу.
        Он развернул Гейл, поднял и посадил ее на крышку буфета.
        Она обхватила босыми ногами его бедра и прильнула к нему. Прикосновение это пронзило ее как током. Она не совсем понимала, как Эндрю удается оказывать такое воздействие на ее чувства, но холодок под ложечкой, огонь в крови и теплая влага, заструившаяся по ляжкам, были самыми эротичными ощущениями в ее жизни.
        Продолжая обнимать Эндрю за шею, она вплела пальцы в его густые волнистые волосы цвета полночи и притянула к себе его голову.
        - А что хочешь сказать ты? - едва дыша, прошептала она.
        Эндрю замешкался и слегка отвернулся с таким видом, словно принимает решение. А потом поцеловал ее. Поцелуй был едва ощутимым, и Гейл решила, что ей это показалось.
        - Я хочу спросить, почему ты так долго думала.
        Не успела Гейл ответить, как Эндрю прильнул к ее губам. На этот раз поцелуй был таким жадным и страстным, что у нее инстинктивно поджались пальцы ног. Его язык скользнул ей в рот, и Гейл бросило в жар. Ну вот и все, мельком подумала она. Это самое настоящее чувство… даже если ему не суждена долгая жизнь.
        Когда широкие мозолистые ладони подхватили ее ягодицы, она окончательно забыла, почему считала связь с Эндрю глупостью. Тугой мужской член прижался к увлажнившейся промежности, и стремление Гейл к соитию стало еще сильнее. Она негромко застонала и потерлась об упругую плоть, оттопыривающую ширинку выцветших джинсов, умирая от желания ощутить ее внутри себя.
        Эндрю оторвался от губ Гейл и заглянул ей в лицо. Его глаза потемнели и приобрели фиолетовый оттенок.
        - Знаешь что? - На его сексуальных губах играла насмешливая улыбка. - Одной булочкой не насытишься.
        - Я тоже хочу насытиться, так что это взаимно. - Гейл придвинулась к нему вплотную, и жесткая парусина начала тереться о темно-синие хлопчатобумажные шорты. - Но если тебя интересует еда, то хорошо, что мы на кухне.
        Он хмыкнул, наклонил голову и начал целовать Гейл, используя при этом зубы и язык. Когда губы Эндрю прильнули к чувствительному месту у основания шеи, Гейл закинула голову, выгнула спину и подалась им навстречу, стремясь усилить приятное ощущение.
        - Я хочу как следует насладиться тобой, - пробормотал он, не отрывая губ от ее кожи.
        - Гмм… Звучит… заманчиво.
        Он испустил короткий смешок.
        - Тебе нравится эта идея?
        - Очень, - ответила она, запуская пальцы в его густые черные волосы.
        Тем временем Эндрю расстегивал пуговицы ее легкой полосатой блузки.
        - Какой секс ты предпочитаешь? - спросил он, разводя полы рубашки в стороны. Его пальцы неторопливо коснулись ее кожи, погладили ребра и обхватили груди.
        Постучав шваброй в потолок, Гейл приняла душ и из соображений удобства не стала надевать лифчик. От его прикосновения ее соски тут же напряглись и ткнулись в жесткие мужские ладони.
        - Чем жарче, тем лучше, - пробормотала Гейл, негромко застонав от удовольствия. Как хорошо, что она предпочла удобства, а не приличия… - Так, чтобы дым из ушей…
        Кончики пальцев Эндрю ласкали ее затвердевшие соски, а волшебные губы неторопливо устремились от ключицы к груди.
        - Дым, говоришь?
        Язык Эндрю легко коснулся соска Гейл, заставив ее затрепетать.
        - Дым, - прошептала она. - И пламя…
        - Ты уже горишь?
        О Боже, она этого не вынесет… Его руки, губы и хриплый шепот пробуждали в Гейл неслыханные эротические фантазии. Картины, возникающие перед ее внутренним взором, были еще более сладострастными.
        И все же этого было недостаточно.
        - Горишь? - повторил он, покусывая ее сосок, после чего прикасаясь к нему горячим влажным языком.
        Потом Эндрю втянул сосок в рот, и Гейл действительно охватило пламя. Внизу живота возникла сладкая тянущая боль. Гейл изнывала от страсти.
        - Горю, - с трудом выдохнула она. - Умираю от…
        Тут Эндрю начал сосать ее грудь, и Гейл громко вскрикнула от небывалого наслаждения.
        Руки Эндрю тем временем оставили ее груди и начали расстегивать шорты. Он поднял голову и встретил ее взгляд. Дыхание Гейл было частым и судорожным, глаза превратились в щелки.
        Они оба умирали от желания. Гейл впервые узнала, что такое настоящая страсть.
        Еще немного, и ее смогут спасти только закрытый массаж сердца и искусственное дыхание… Сомневаться не приходится: увертюра закончилась. Теперь у них только один путь. В спальню.
        Умелые пальцы Эндрю справились с пуговицей и дернули застежку. Звук расстегивающейся молнии эхом отдался в ушах Гейл, но его тут же заглушил стук крови в висках.
        - Приподнимись, - мягко велел он.
        Гейл отпустила его плечи и уперлась ладонями в крышку буфета. Эндрю быстро стащил с нее шорты вместе с трусиками и дал им упасть на пол. Обоняние Гейл обострилось, и она ощутила не только терпкий запах одеколона, но и мускусный аромат мужской кожи. Каждый вздох, каждый шепот и негромкий стон усиливали ее возбуждение. Гейл переполняли ощущения. Она остро чувствовала твердую крышку, на которую опустились ее обнаженные ягодицы, и прикосновение к коже струи холодного воздуха, вырывавшейся из кондиционера. Но ни обоняние, ни слух, ни осязание не подготовили ее к тому, что произошло через секунду.
        Эндрю опустился перед ней на колени. Когда его большие руки раздвинули ее бедра, у Гейл пересохло во рту и перехватило дыхание. Она судорожно втягивала в себя воздух, ощущая невыносимый жар внутри. Эндрю провел ладонями по стройным голеням Гейл, взял ее ступни и положил их к себе на плечи. Теперь Гейл была совершенно беззащитна, причем не только физически.
        Его руки двинулись по внутренней стороне бедер, медленно, но неотвратимо приближаясь к изнывавшему от желания средоточию наслаждения. Прикосновения Эндрю были такими бережными, что Гейл едва не заплакала. Ее бедра сами рванулись навстречу кончикам пальцев, неуклонно стремившимся к ее жаждущему лону. Она заметила, что фиолетовые глаза стали почти черными. Эндрю тоже сгорал от желания.
        Он ввел палец в ее влажное лоно, тут же вынул его и продолжал дразнить Гейл, пока она не застонала и не закорчилась. Однако он хорошо знал свое дело; этого было недостаточно, чтобы заставить ее испытать оргазм.
        - Вижу, что смазка нам не понадобится, - пробормотал он.
        Звук его голоса напомнил Гейл о густом, горячем, сладком шоколаде. Губы Эндрю прижимались к внутренней стороне ее бедра, а руки продолжали творить волшебство, отдергиваясь всякий раз, когда Гейл была готова кончить. Он подводил ее к самому краю пропасти, но не давал переступить его.
        О Боже, как ей хотелось броситься в эту пропасть… Ну, скорее, скорее же!
        - Пожалуйста… - еле слышно прошептала она пересохшими губами.
        - Подожди немного, малышка, - откликнулся он, а затем еще раз нежно поцеловал ее.
        Она чувствовала себя проводом под напряжением, оборванным бурей. Проводом, который покачивается над тротуаром, сыплет искрами и грозит неосторожному смертельным ударом тока.
        Он испытывал на ней все свои чары. Губы, зубы и язык ласкали ее ляжки, а руки продолжали сладострастную пытку. Он лизал ее, покусывал, проникал языком внутрь, пока тело Гейл не свело последней судорогой. Ощущение было таким прекрасным, что она чуть не заплакала.
        Не успела она прийти в себя, как Эндрю поднялся.
        - Презервативы? - с трудом дыша, хрипло спросил он.
        - В медицинской сумке.
        Дрожащие пальцы Эндрю нежно поглаживали ее ляжки.
        - Где?
        - В шкафу.
        Он крепко прижал ее к груди, обтянутой красной хлопковой майкой, и поцеловал так страстно и жадно, что Гейл чуть не кончила еще раз.
        - Это тебе на память, - сказал он, подмигнул и исчез в спальне. Он вернулся ровно через три секунды с пригоршней презервативов в руке.
        Гейл постоянно держала их под рукой, чтобы раздавать подросткам, с которыми она сталкивалась во время визитов на дому. Она делала это с удовольствием и тешила себя мыслью, что сумела предупредить несколько подростковых беременностей. Однако ей и в голову не приходило, что этот запас когда-нибудь пригодится ей самой.
        Пока Эндрю надрывал пакетик зубами, Гейл расстегивала пуговицу его джинсов. Поскольку у него все еще дрожали руки, она взяла презерватив и ловко надела его на кончик мужского члена. Они смотрели друг на друга как загипнотизированные, и все это время ее пальцы оставались на прежнем месте.
        - Когда я жила в Далласе, то лечила бывшую проститутку, больную СПИДом, - хрипло сказала она, не узнавая собственного голоса. - Я спросила, практиковала ли она безопасный секс. И эта женщина ответила, что использование презервативов может быть самой эротичной формой предварительной любовной игры.
        В подтверждение своих слов Гейл обхватила пальцами его упругий член и сдвинула презерватив на несколько миллиметров, одновременно массируя другой рукой яички Эндрю.
        - Ты знал, что некоторые талантливые женщины умеют надевать презерватив губами? - спросила она и, не дожидаясь ответа, соскользнула с буфета и быстро опустилась перед ним на колени.
        Эндрю затаил дыхание и слегка подался вперед. В эту минуту она была настоящей красавицей и меньше всего на свете напоминала объект слежки. Сейчас Гейл была женщиной, которую он желал каждым дюймом своего тела.
        Когда ее теплое дыхание коснулось члена, Эндрю ухватился за крышку буфета, испугавшись, что сейчас его хватит инфаркт. Если бы при Гейл были медицинские приборы, она наверняка вызвала бы «скорую помощь».
        - Для этого нужны губы, язык и легкое давление, - еле слышно пробормотала она.
        Ее жаркое дыхание обдало член, и у Эндрю закружилась голова, когда Гейл начала надевать презерватив, демонстрируя самый эротичный способ, с которым ему приходилось сталкиваться.
        Ее губы и язык ритмично двигались, и возбуждение Эндрю дошло до предела. У него подгибались колени. Он допустил непростительную ошибку, решив наблюдать за ней. При виде губ, сомкнувшихся вокруг его члена, он едва не кончил.
        Еще немного, и он не выдержит… Эндрю силой заставил ее подняться и привлек к себе. Он жадно хватал ртом воздух, но никак не мог насытить легкие кислородом.
        - Пожалуйста, скажи, что это не тот способ, который ты демонстрируешь старшеклассникам.
        Она негромко засмеялась.
        - Нет. Я берегу его только для личного пользования.
        - Этот способ слишком сильно действует. - Он снова посадил ее на буфет. - Хватит с меня. Иначе мы оба почувствуем себя разочарованными.
        Гейл обняла Эндрю за шею, притянула к себе и слегка прикусила его нижнюю губу.
        - В преждевременном семяизвержении нет ничего стыдного, - сказала она. - Это не…
        - Этого не случится. - Он снова раздвинул ей бедра.
        Ее мелодичный смех заставил Эндрю напрочь забыть о слежках и погонях. Перед ним сидела обнаженная женщина, чувственная, эротичная, сводившая его с ума ртом, телом и негромким сексуальным голосом.
        - Я могу заставить тебя кончить, даже не прикасаясь к твоему члену, - вкрадчиво сказала она. В ее глазах плясали смешинки.
        Он придвинулся ближе и потерся кончиком члена о ее горячую, влажную промежность.
        - Давай поспорим?
        Она снова засмеялась.
        - Ты так уверен в себе? Смотри, проиграешь.
        - Сомневаюсь. - Эндрю дразнил Гейл, раздвигая половые губы головкой члена, но проникая не так глубоко, как хотелось им обоим. Они нуждались друг в друге больше, чем в воздухе.
        Она двинула бедрами, но он быстро отстранился. Тонкая бровь слегка выгнулась, красноречиво говоря о скептическом отношении Гейл к его словам.
        - Какова твоя ставка, тренер? - Судя по тону, она была уверена в себе и ничуть не сомневалась, за кем останется победа.
        Эндрю подал вперед кончик члена, и мышцы влагалища туго сжали его.
        - Обед, - прохрипел он, пытаясь сохранить над собой контроль.
        Гейл поставила пятки на его талию, широко раздвинула голени и задвигалась. Эндрю заскрежетал зубами.
        - Это слишком просто. - Она уперлась ладонями в крышку буфета и снова качнулась вперед. Из его груди вырвался протяжный стон. - Победитель связывает проигравшего и делает с ним все, что хочет.
        - Когда? - с величайшим трудом выдохнул он.
        Гейл напрягла мышцы, и Эндрю со свистом втянул в себя воздух.
        - Сейчас. - Она приподнялась и рванулась навстречу Эндрю, стремясь принять его в себя. Когда он отстранился, она закрыла глаза и застонала от разочарования.
        - Сию секунду? - Неужели Гейл ради игры может положить конец наслаждению, которое испытывают они оба? Или это часть ее плана?
        - Угу. - Она качнулась вперед и снова оторвала ягодицы от крышки буфета.
        Эндрю обхватил бедра Гейл, приподнял ее и резко вошел в нее.
        - Позже, - сказала она и задвигалась, учащая темп. - Нет, сейчас… да, сейчас… я… я… Энди! - вскрикнула Гейл, когда ее тело сотряс новый оргазм.
        Ее голова откинулась, длинные черные волосы коснулись его пальцев, спина выгнулась дугой, с губ сорвалось несколько коротких сексуальных стонов.
        Эндрю вышел из нее, убрал руку, погладил ее шею, груди, плоский живот, коснулся влажных кудрей, кончиком пальца нащупал ее клитор и слегка нажал на него, заставив Гейл содрогнуться всем телом.
        Гейл протяжно застонала, несколько раз прошептала его имя и тесно прижалась к нему. Не в силах больше сдерживаться, Эндрю снова вошел в нее и раз за разом начал вонзаться в ее уступчивое тело, затягивавшее его в водоворот страсти. Через минуту-другую он тоже достиг головокружительного оргазма.
        Эндрю вернулся к действительности не сразу. Придя в себя, он услышал негромкое жужжание кондиционера. Стоявшую на кухне тишину нарушало только их тяжелое дыхание.
        Он погрузил пальцы в волосы Гейл и обхватил ладонями ее шелковистые щеки. Потом медленно наклонил голову и поцеловал ее так нежно и бережно, как не делал никогда в жизни.
        А затем заглянул Гейл в глаза. Теперь они были скорее золотистыми, чем зелеными, и причиной этого была любовь. Его золотоглазый… объект?
        На ее губах появилась сексуальная улыбка.
        - Сколько тебе нужно?
        Эндрю нахмурился.
        - Что?
        Она хрипловато рассмеялась.
        - Какое у тебя время простоя?
        Эндрю почесал в затылке.
        - Простоя?
        Она слегка заерзала и запахнула блузку, прикрывая гладкое, без единого изъяна, молодое тело от его пристального взгляда.
        - Сколько времени тебе требуется, чтобы прийти в себя после занятий любовью?
        Он снял презерватив, затем наклонился, подобрал с пола шорты и кружевные трусики и протянул их Гейл. Ее загадочный взгляд заставил Эндрю занервничать.
        - А что? Почему ты спрашиваешь? - Он страстно прильнул к ее губам.
        Но одеваться Гейл не стала. Она соскользнула с крышки буфета и шагнула ему навстречу.
        - Минут тридцать? - В ее выразительных золотисто-зеленых глазах возник лукавый блеск.
        Эндрю пожал плечами.
        - Примерно. Может быть, меньше, - ответил он, глядя на нее сверху вниз.
        На ее слегка распухших губах появилась улыбка, окончательно сбившая его с толку. Что у нее на уме?
        - Так я и думала. - Гейл встала на цыпочки, поцеловала его, а потом подошла к холодильнику. Она открыла морозилку, пошарила там и тихонько засмеялась, обнаружив то, что искала.
        Потом Гейл закрыла дверь холодильника и повернулась к нему лицом.
        - Ты проиграл пари. Готов платить? - спросила она.
        Эндрю, потерявший дар речи, только кивнул в ответ. Слава Богу, что он не разучился ходить и мог передвигать ноги, когда эта женщина манила его пальцем. Он поплелся следом, не сводя глаз с ярко-красной пачки вишневого мороженого, которую Гейл держала в руке.


        Глава 12
        - Ты выиграла нечестно.
        Она хитро улыбнулась. Да, конечно, но в любви, как и на войне, все средства хороши. Нет, не в любви, подумала она. В сексе. Удовольствие. Огромное удовольствие, вот и все. Секс, ничего большего. Даже если они были созданы природой для того, чтобы дарить друг другу наслаждение. Это не любовь. Нет. Ни под каким видом. Или она просто морочит себе голову, пытаясь удержать сердце на замке?
        Гейл рывком затянула узел на голубом шелковом шарфе, надежно привязывавшем правую руку Эндрю к спинке кровати.
        - Я говорила, что могу заставить тебя кончить, не прикасаясь к тебе.
        - Я не думал, что ты станешь хитрить, добродушно пожаловался Эндрю. - Твое мороженое сейчас растает.
        - Можешь не беспокоиться, - сказала она, плотоядно улыбнулась и обвязала шарфом с набивным рисунком левую руку Эндрю. - Ручаюсь, это тебе понравится… Ну вот и все. Как тебе, удобно?
        Эндрю выгнул шею, посмотрел на результаты ее рукоделия и слегка подергал шарфы. Те не поддавались.
        - Не могу поверить, что позволил втянуть себя в эту историю, - сказал он, бросив на Гейл тревожный взгляд. - Кстати, док, если уж на то пошло, то связывать должен был я.
        - Может быть, в следующий раз. - Гейл спрыгнула к кровати, подошла к комоду, достала еще два шелковых шарфа и вернулась. - Но пари есть пари, и ты проиграл.
        - Ты нарочно обманула меня, - заспорил он, еще раз безуспешно подергав путы.
        Гейл засмеялась и, боясь, что Эндрю передумает, быстро привязала его ноги к столбам кровати.
        Эндрю попытался поднять ногу, но обнаружил, что может сдвинуться с места всего сантиметров на десять.
        - Кто научил тебя вязать такие узлы?
        Брат, едва не вырвалось у Гейл, но она сдержалась.
        - В детстве я была настоящим сорванцом, - вместо этого сказала она.
        Что ж, это было правдой. Тогда Крис был ее чуть ли не единственным товарищем по играм. Брат всегда издевался над ее куклами и натравливал на них своих оловянных солдатиков. Во время летних каникул она неизменно была капитаном, попавшим в лапы злобного пирата, или пленником, захваченным солдатами удачи. Обе роли заканчивались тем, что ее связывали и подвергали пыткам. Конечно, представления брата о пытках ограничивались поглощением мороженого у нее на глазах. При этом он съедал и половину ее пачки. В общем, это было довольно невинно, но для восьмилетней девочки потеря даже четверти ее порции мороженого являлась серьезной душевной травмой.
        Дождавшись взгляда Эндрю, Гейл сняла с себя полосатую блузку и позволила ей соскользнуть на пол. Потом она развернула вишневое мороженое, продолжая глядеть ему в глаза.
        В прищуренных глазах Эндрю читалось желание, смешанное с любопытством и дурными предчувствиями.
        - Боюсь спрашивать, но что у тебя на уме?
        Она разместилась между его ногами и оперлась коленом о матрас.
        - Просто хочу тебя немножко потрогать. - Гейл провела рукой по его бедру, наслаждаясь прикосновением к гладкой коже.
        - Потрогать, - грудным голосом повторил он. - Потрогать - это хорошо.
        - Может быть, немножко поцеловать, - добавила Гейл, подбираясь к нему поближе.
        - Я люблю, когда меня целуют.
        - И чуть-чуть пососать.
        Она сунула мороженое в рот.
        Глаза Эндрю вспыхнули.
        Она медленно вынула мороженое, набрав полный рот слегка подтаявшей сладкой жидкости.
        Лавкрафт застонал.
        Гейл раздвинула его колени и начала приближаться к восставшему мужскому члену, пока его кончик не уперся в нежные и чувствительные половые губы.
        - И, конечно, слегка полизать, - прошептала она, коснувшись языком холодного бруска мороженого и двигая бедрами так, чтобы раздразнить Эндрю.
        Он заскрежетал зубами и испустил еще один стон. Наверное, даже в раю не было более эротичного зрелища, чем зрелище Гейл, облизывавшей мороженое. Но то, что к ней нельзя было прикоснуться, обрекало его на адские муки.
        Она сунула мороженое в рот, а потом мучительно медленно вынула его. Когда Гейл втягивала в себя холодную жидкость, на ее щеках появлялись ямочки. В сочетании с ритмичным вращением бедер это сводило Эндрю с ума. Страстный шепот Гейл ранил его прямо в сердце.
        Черт побери, он не помнил, когда в последний раз так возбуждался. Причем Гейл оказалась права. Она действительно не прикасалась к нему. Пока. Если бы она это сделала, он просто взорвался бы.
        - Ты любишь вишни? - спросила она.
        Эндрю проглотил слюну.
        - Да, - проскрежетал он. - Я люблю вишни.
        - Угу. Приятно слышать.
        Эндрю не знал, что сильнее возбуждало его уже напрягшееся тело - то ли желание, снова горевшее в глазах Гейл, то ли нарочито неторопливые прикосновения ее влагалища. Он ощущал каждый волосок на ее шелковистой коже. Вдыхал множество ароматов: душный терпкий запах секса, нежный цветочный запах ее туалетной воды и фруктовый запах мороженого.
        Она была выдумщицей и вытворяла с ним такое, что ему никогда не приходило в голову. Его собственные фантазии ограничивались чисто физическими действиями. Эндрю представлялось, что они будут заниматься любовью до изнеможения, затем обнимать и тщательно изучать тела друг друга, а потом все начинать сначала. Но Гейл, вооруженная вишневым мороженым, превзошла его по всем статьям.
        Ну что ж, теперь его фантазиям тоже не будет конца.
        Гейл остановилась и наклонилась к нему. Но недостаточно близко, чтобы он мог прикоснуться и овладеть ею. А ему хотелось этого. Хотелось войти в Гейл и вместе с ней погрузиться в сладкое беспамятство.
        - И как ты их любишь? - вкрадчиво спросила она.
        - Ужасно, - выдавил он.
        Гейл поднесла мороженое к его рту и безмятежно промурлыкала:
        - Хочешь попробовать?
        Он только молча кивнул в ответ.
        Ее губы изогнула порочная улыбка. Гейл оперлась на руку, склонилась над Эндрю, отвела мороженое от его рта и коснулась брикетом своего соска. Розовый сосок тут же вздулся от холода. По телу Гейл прошла дрожь.
        Этот трепет чуть не довел Эндрю до оргазма.
        Никто не делал мне более заманчивого предложения, подумал он, когда Гейл наклонилась и протянула ему грудь. Эндрю взял холодный сосок в рот, зная, что ничего слаще он не пробовал за всю свою жизнь. Отныне при одном взгляде на пачку мороженого его всегда будет охватывать возбуждение.
        Она потерла мороженым левую грудь, затем сменила позицию и снова предложила ему неслыханное лакомство. Он прикусил сосок зубами, а затем глубоко втянул его в рот. Гейл испустила еле слышный гортанный стон. Ее бедра задвигались; груди Эндрю коснулось мокрое, горячее влагалище.
        Эндрю натянул шелковые путы, мешавшие ему овладеть Гейл. Он хотел прикоснуться к ней, отчаянно нуждался в этом, желал ощутить ее кожу, любить Гейл до тех пор, пока ее тело не сведет еще одна яростная судорога.
        - Развяжи меня, - проскрежетал он.
        Гейл отодвинулась, дыша так же тяжело, как и он сам.
        - Еще рано. - Ее голос срывался от страсти.
        Она снова сунула мороженое в рот, но, вместо того чтобы мучительно медленно вынуть его, начала быстро водить палочку взад и вперед. Взад. Вперед. Взад. Вперед. Ее тело слегка раскачивалось в ритме, от которого у Эндрю сразу подскочило давление.
        Он больно закусил губу, пытаясь отвлечься и надеясь, что это позволит ему восстановить власть над своими чувствами.
        Гейл встала на колени, отодвинулась и села между его раздвинутыми ногами, привязанными к столбам кровати. При этом ее шелковые ляжки коснулись кожи Эндрю. Все еще держа палочку мороженого в ярких вишневых губах, она протянула руку, сомкнула пальцы на восставшем члене и начала дразнить его.
        Мороженое выскользнуло из ее рта. Она нагнулась и обхватила его член губами. Холодными. Мокрыми. И в то же время пламенными. Когда Гейл отстранилась, а затем снова взяла в рот его член, на этот раз не вынимая мороженого, Эндрю пронзила сладкая боль желания.
        Гейл начала сосать его набухшую крайнюю плоть, заставив Эндрю выгнуться дугой и заскрипеть зубами. Его пульс зачастил как бешеный.
        - Гейл… - сдавленно прошептал он, затем чудовищно напрягся и кончил, не в силах совладать с собой. Его тело сотрясали волны экстаза. Но это не остановило Гейл. Она всасывала в себя его сперму и глотала ее, пока у него не истощились запасы семени.
        Эндрю попытался вдохнуть в себя воздух, но она не дала ему опомниться. Швырнув пустую обертку на тумбочку, Гейл начала целовать его тело, продвигаясь снизу вверх, а затем сунула язык в его пупок. Черт побери, от этого его бросило в дрожь, как робкую девственницу.
        - Развяжи меня, - снова потребовал Эндрю. Он должен был прикасаться к ней, ощущать вкус ее кожи, любить ее!
        - Нет, - пробормотала Гейл, не отрываясь от своего дела. - Слишком быстро.
        Эндрю рванул шарфы, привязывавшие его к кровати.
        - Хочешь, чтобы я начал тебя умолять? спросил он, когда зубы Гейл впились в его сосок.
        Она по-прежнему сжимала член Эндрю и нежно массировала его, творя чудеса.
        - Не хочу, - сказала она, затем подалась вперед, прижав Эндрю к матрасу, и развязала его правую руку. Даже не сняв с запястья голубой шарф, Эндрю положил свою ладонь на ее ягодицу. Тем временем Гейл начала развязывать второй шарф. Когда узел подался, Эндрю рванул Гейл к себе, приподнял и припал ртом к ее влажным половым губам.
        Когда его язык вонзился в ее горячее тело, Гейл вскрикнула от наслаждения и боли. Она попыталась отстраниться, но он удержал ее, все глубже проникая в складки ее кожи и одновременно нежно покусывая их. Она сдавленно застонала, пролепетала его имя, выгнула спину и уперлась ладонями в бедра Эндрю. Он поддерживал Гейл на весу, слегка сжимал ее ягодицы и постепенно смещал пальцы к влагалищу, ощущая кончиком языка его влажное тепло.
        Ничего другого не существовало. Только Гейл и сотрясавший ее яростный оргазм. Только жалобные стоны, срывавшиеся с губ, когда Эндрю безжалостно сбросил ее в пропасть наслаждения, заставив испытать еще одну блаженную судорогу.
        Потом он медленно вернул ее на землю. Но самому Эндрю до оргазма было еще далеко. Твердый как камень и готовый вновь овладеть ею, он осторожно положил Гейл навзничь. Эндрю хотел лечь на нее сверху, но ему помешали шарфы, по-прежнему привязывавшие его лодыжки к столбикам кровати. Сдавленно чертыхнувшись и туго натянув путы, он всей тяжестью навалился на свою жертву.
        Ее глаза. Глаза, напоминавшие золотистые бриллианты. Таинственно мерцающие и полные страсти. Страсти, которую пробудил он и до конца дня пробудит еще не раз. Конечно, если ему будет предоставлено право голоса.
        Ее веки сонно затрепетали. Однако спокойствие, написанное на ее безмятежном лице, было обманчивым. Ляжки Гейл крепко стиснули его бедра, ягодицы поднялись навстречу; их тела по-прежнему стремились стать единым целым.
        Эндрю вонзился в Гейл. Ее мышцы яростно стиснули его член, и ему показалось, что он сейчас умрет, не выдержав силы владевших им чувств.
        Жар. Страсть. Экстаз. На самом деле до сегодняшнего дня он не знал, что это такое. И узнал только благодаря Гейл.
        Звуки. Музыка. Негромкие страстные стоны. Голос, шепчущий его имя, зовущий к новым и новым наслаждениям… Они разъединились только тогда, когда одновременно испытали еще один оргазм, рухнули в водоворот, а затем воспарили к небесам.
        Небеса, подумал Эндрю, зажав губами рот Гейл, из которого вырвался последний страстный крик. Место, которое для него запретно. Место, куда его не впустят. Разве заслуживает рая мужчина, занимающийся любовью с женщиной, которую он соблазнил только ради того, чтобы добиться своей цели? То, что этой целью является торжество закона, оправданием не является. Обман есть обман.

        Собственная правота доставляла Лавкрафту огорчение второй раз в жизни. Впервые это случилось тогда, когда родная мать взяла героин и бросила Эндрю на произвол судьбы. Но на этот раз результат должен был оказаться еще более удручающим. Как для него, так и для Гейл.
        Да, он установил с ней близкий контакт. Именно это было его целью. Черт бы ее побрал, эту цель, подумал Эндрю. Из-за его фанатичной решимости добиться победы любой ценой и во что бы то ни стало закончить дело ни он, ни Гейл больше никогда не станут прежними.
        Все изменится, как только он скажет ей правду.
        Он бережно прикрыл обнаженное плечо Гейл простыней с цветочным рисунком, оставил женщину, спавшую беспробудным сном, и пошел в ванную, чтобы принять горячий душ. Боль, от которой ныло тело, не имела никакого отношения к столкновению на баскетбольной площадке, случившемуся три дня назад. Ее причиной было нечто куда более приятное.
        Секс. Страсть. Эротика.
        Головокружительный секс с женщиной, которая каким-то образом сумела забраться к нему в душу, хотя он хотел только одного: узнать, где скрывается ее брат. Менее романтичного человека, чем он, не было на свете. Он не умел манипулировать своими чувствами как фокусник и не верил в счастливые концы. Большинство его дел кончалось кровью или трагическими распадами семей. Эндрю вывернул кран и встал под обжигающую струю, зная, что отныне все изменится.
        Сумасшедшему роману, который начался у них с Гейл, сужден трагический конец.
        Он уперся ладонями в кафель и наклонил голову, дав возможность горячей воде стекать по спине. Неужели нет способа закончить это дело и сохранить Гейл? Эндрю перебирал в уме вариант за вариантом, но ответ всегда оставался одним и тем же. Гейл проклянет его, и они расстанутся. Расстанутся навсегда.
        А если это так, почему он не лезет вон из кожи, чтобы найти Кристофера Нортона? Почему не задает Гейл вопросов, которые могли бы навести его на след жертвы? Какого черта он топчется на месте?
        Эндрю стиснул кулаки. С первого взгляда на снимки, сделанные скрытой камерой, он понял, что эта женщина не типичный объект слежки. В глубине души он подозревал, что Гейл понятия не имеет, где ее братец скрывается все эти три года.
        Он поднял лицо навстречу жгучей струе и молча выругал себя за глупость. Ослушник Лавкрафт совершил ошибку, достойную новичка, и должен винить в этом только самого себя. Он позволил себе влюбиться.
        Он закончил принимать душ и попытался понять, чем это может завершиться.
        - Тем, что я останусь без работы, - проворчал Эндрю, снимая с перекладины махровое полотенце персикового цвета.
        Он вытерся, завязал полотенце на талии, вернулся в спальню и остановился на пороге. Увидев, что Гейл все еще крепко спит, он испытал досаду, смешанную с облегчением.
        Ему нужно было немедленно решить два вопроса. Что сказать Гейл теперь, когда они нарушили все запреты и перешли все границы?
        От ответа у него сжалось сердце.
        Ответить на второй вопрос было еще труднее. До каких пределов он согласен дойти, чтобы получить у Гейл нужную информацию и сохранить работу в ФБР?
        От ответа на этот вопрос его сердце превратилось в камень.

        Гейл благодарно улыбнулась официантке и попыталась не обращать внимания на пристальный взгляд Айрин. К несчастью, ее замысел не удался. Согласившись принять неожиданное приглашение на обед, она поступила необдуманно. Если бы она была внимательнее, то не угодила бы в сети подруги, дерзко пытавшейся вторгнуться в ее личную жизнь.
        - Мне уже доводилось видеть такие взгляды, - сказала Айрин, деловито выковыривая из салата помидоры. - Но на тебя это не похоже.
        Гейл обильно посыпала свой салат перцем.
        - Понятия не имею, о каком взгляде ты говоришь, - сказала она и уставилась в тарелку, прекрасно зная, что именно имеет в виду Айрин.
        - Да у тебя на лбу написано: «Я влюблена». Я старше тебя вдвое и видела многое. Так что можешь не отпираться.
        Гейл открыла рот и тут же захлопнула его.
        - Ничего подобного, - наконец не слишком убедительно возразила она.
        - Золотце, - протянула Айрин, в добрых голубых глазах которой искрился смех, - сегодня по сравнению с тобой Ширли казалась кладезем премудрости. Если хочешь знать мое мнение, это просто стыд и позор.
        Гейл хмуро посмотрела на подругу и вынула из салата ломтик помидора.
        - Вот и держи свое мнение при себе.
        Трудность заключалась в том, что Айрин совершенно права. Совесть не позволяет ей отрицать справедливость обвинения. Сегодня Гейл действительно была рассеянной, и все в клинике заметили, что она то и дело смотрит куда-то в пространство. К вящей досаде молодой женщины, в этот список входил и старый ворчун Спенсер.
        Винить в этом некого, кроме самой себя. И Эндрю.
        Уголок ее рта невольно приподнялся.
        Айрин положила вилку на край тарелки.
        - Ну вот опять… Что с тобой сегодня? Или, точнее, кто?
        Гейл отвернулась, чтобы не видеть улыбки на морщинистом лице Айрин.
        - Не имеет ли это отношения к твоему новому соседу?
        Гейл хотела что-то ответить, но снова промолчала. Какой смысл спорить, если это бесполезно?
        - Я так и знала, - сказала Айрин, шлепнув ладонью по столу. - Стало быть, ты трахаешься с тренером Лавкрафтом?
        Гейл беспокойно осмотрела переполненный зал и беспомощно улыбнулась четырем пожилым женщинам, которые явно прислушивались к их разговору.
        - Будь добра, говори потише. Я не трахаюсь с Эндрю.
        Айрин пожала плечами.
        - Ну, пляшешь на его костях, танцуешь горизонтальную мамбу, зачаровываешь змею… Какая разница? Вопрос в другом. Стоит ли тратить на это время?
        Ошеломленная Гейл секунд пять во все глаза смотрела на подругу, которой было уже пятьдесят с большим хвостиком. А потом рассмеялась. Сдержаться было выше ее сил. Она никогда не смеялась от чистого сердца, и это оказалось очень приятно.
        - О Господи, где ты набралась таких выражений?
        - У меня четыре внука-подростка. Если верить моей дочери, они слишком много слушают рэп.
        - Держу пари, что ты тоже не одобряла музыкальные вкусы своей дочери. А твои родители наверняка считали Элвиса Пресли воплощением дьявола. Кстати говоря, мои родители были из того же теста. Наверное, в родильные отделения, пользуясь недосмотром персонала, тайком пробирается мерзкий вирус и поражает новоявленных родителей. «Я буду ненавидеть то, что слушают, читают или смотрят по телевизору мои дети».
        - О'кей, - засмеялась Айрин, убирая с лица прядь седых волос. - Золотце, я понимаю твою точку зрения. И все же не могу изменить отношение к накрашенным парням в коже и их поганым языкам. Как хочешь, в этом есть что-то противоестественное.
        Перед мысленным взором Гейл тут же вспыхнула непрошеная картина. Нет, не сметь думать об этом! Не сметь!
        Однако строгое внушение оказалось тщетным. Гейл не могла избавиться от эротических воспоминаний о том, что проделывал с ней язык Энди. Он свел ее с ума и заставил забыть обо всем на свете. Она всю ночь визжала от наслаждения, раз за разом испытывая оргазм.
        Может быть, их временная связь все же окажется удачной?
        К Эндрю слишком легко привыкнуть. Она сильно сомневалась в том, что сможет избавиться от пристрастия к этому наркотику даже с помощью программы, рассчитанной на двенадцать этапов.
        Айрин слегка прищурилась и смерила ее понимающим взглядом.
        - Но вы отклонились от темы, мисс Нортон.
        Гейл лукаво улыбнулась подруге. Та называла ее «мисс Нортон» только тогда, когда превращалась в мать-наседку. Сейчас Айрин наверняка прочитает ей лекцию о безопасном сексе…
        Эта мысль внезапно заставила Гейл встревожиться. Такая лекция ей действительно не помешала бы. Вчера утром они с Энди настолько увлеклись, что сдуру занялись любовью без всяких предосторожностей. Это случилось после ее маленького шоу с вишневым мороженым. Потом они пришли в себя, но весь день и ночь предпочитали помалкивать о происшедшем. Оба взрослые люди, и ничто не могло оправдать их безрассудство. Следовало признать: они потеряли голову и напрочь забыли, какому риску подвергают друг друга.
        Айрин слегка покачала головой.
        - Золотце, я вижу, это серьезно, - сказала она, снова заправляя за ухо выбившуюся из прически седую прядь.
        Гейл ответила только тогда, когда официантка унесла пустые тарелки из-под салата.
        - Не знаю… Все должно было сложиться по-другому. Я думала, это будет…
        - Просто секс? - помогла ей подруга.
        Гейл печально кивнула.
        - А разве так бывает? - поинтересовалась Айрин.
        Гейл ответила не сразу.
        - Не знаю. Может быть, и не бывает. Может быть, связей без эмоций не существует в природе. Но эта связь не может превратиться в нечто большее.
        - Кто это сказал?
        - Айрин, через два месяца я уеду отсюда.
        Пожилая женщина пожала хрупкими плечами.
        - А с чего ты взяла, что обязана уехать?
        - С того, что срок моего контракта с правительством истекает. Я перебираюсь в Нью-Йорк.
        - Значит, ты все-таки решилась?
        Гейл неохотно кивнула. Это решение не доставляло ей никакого удовольствия. Скоро ее энтузиазм исчезнет и ему на смену придут сомнения. И все же она знала. Знала с той самой минуты, когда три недели назад открыла дверь и увидела на пороге Эндрю.
        Гейл не могла сказать, когда именно ее осенило. Это случилось где-то между воскресным утром, проведенным в окружной больнице, и настоящей минутой. Она наконец решила осесть в Нью-Йорке. Жалованье, которое там предлагают, позволит ей обходиться без соседки. А если повезет, она сумеет снять хорошую квартиру в Манхэттене.
        Тем временем официантка поставила на стол две тарелки с шипящими «фахитас». Айрин откинулась на спинку стула и задумчиво возразила:
        - Знаешь, то, что срок твоего контракта истекает, вовсе не значит, что ты должна нас покинуть.
        Гейл поковыряла блюдо вилкой и взяла посыпанную мукой булочку, которую передала ей Айрин.
        - А что ты предлагаешь? Чтобы я осталась здесь и до конца своей жизни грызлась со Спенсером?
        - Может быть, он завязавший алкоголик, но человек он неплохой.
        Гейл вздохнула.
        - Знаю. Он хорошо относится к пациентам, с которыми еще имеет дело, и к Ширли. Причин последнего я не знаю и не желаю знать. Но даже если я захочу остаться, у клиники нет денег, чтобы платить мне.
        - Именно поэтому ты два уик-энда в месяц дежуришь в окружной больнице.
        - В последнее время я провожу там каждый уик-энд. А когда я буду жить? Когда окончательно состарюсь и стану такой же брюзгой, как док Спенсер?
        Айрин негромко засмеялась.
        - Предложи Спенсеру купить у него практику. Знаешь, клиника приносит неплохой доход.
        Гейл тоже рассмеялась, но этот смех был невеселым.
        - Купить? На что, позвольте вас спросить?
        Лицо Айрин стало серьезным.
        - Золотце, если ты всерьез решила делать головокружительную карьеру, то поезжай. Я знаю, ты на это способна. Но послушайся совета старой женщины. Лично я считаю, что ты совершаешь большую ошибку. Оуквуду нужен врач, а Бартоломью больше не сможет практиковать. Здешние жители обожают тебя. Ты не равнодушная, не бесчувственная и не такая высокомерная, как все эти выпускники шикарных медицинских факультетов. - Она пожала плечами. - Может быть, тебе это и не понравится, но ты очень похожа на молодого Барта Спенсера. Он тоже был таким, когда вернулся в Оуквуд.
        - Это очень утешает, - буркнула Гейл и впилась зубами в теплую булочку.
        - Есть и еще кое-что, о чем ты должна подумать, прежде чем примешь окончательное решение.
        Гейл положила вилку и отодвинула тарелку. Что-то насторожило ее. Но замечание Айрин о стремлении сделать карьеру было тут ни при чем.
        - Что ты имела в виду, когда сказала, что он больше не сможет практиковать?
        - Ничего. Не обращай внимания.
        Гейл не обманул внезапный интерес, проявленный Айрин к лежавшим на тарелке стручкам красного и зеленого перца.
        - Айрин…
        Пожилая женщина тяжело вздохнула.
        - Если он узнает, что я сказала тебе… Только помалкивай, ладно?
        - Что со Спенсером?
        Айрин наклонилась к уху подруги.
        - У него рак, - еле слышно шепнула она.
        Гейл закрыла глаза. Постоянные ссоры не мешали ей любить старика. Именно поэтому она так старалась заслужить его уважение. А добиться похвалы старого ворчуна и придиры было нелегко.
        - Как ты узнала?
        - Это выяснилось в пятницу. У Барта были проблемы, и он подозревал, что с ним что-то не так. - Айрин положила ладонь на руку Гейл. - Золотце, он не хотел, чтобы об этом узнали, и поэтому поехал к онкологу в Ричмонд. Я тоже отправилась туда в четверг вечером. Встретила после приема и осталась с ним.
        Гейл ссутулилась и обхватила себя руками. Она не верила своим ушам. Бартоломью Спенсер был гвоздем в стуле, но она не могла отрицать, что многому научилась у этого старого и мудрого семейного врача. Два года назад она ни за что не посоветовала бы молодой матери лечить ребенка от болей в животе с помощью теплой кока-колы или обмотать порезанный палец паутиной, чтобы малыш не истек кровью до приезда в клинику. Конечно, бывали случаи, когда она ожесточенно спорила с этим консерватором, и все же следовало признать: когда речь шла об относительно простом заболевании, его старомодные методы оказывались не менее эффективными, чем самые современные способы лечения.
        Оуквуду будет не хватать его. Черт побери, она и сама будет тосковать по этому старому брюзге…
        Гейл подняла глаза и посмотрела на опечаленную Айрин.
        - Что ему сказали?
        - Шесть месяцев. Может быть, год или два. Конечно, при условии лечения.
        - Догадываюсь, что он, как всегда, упрямится. Верно?
        Айрин кивнула.
        - Гейл, ты же его знаешь. Странно, что он вообще обратился к онкологу. А тем более попросил кого-то съездить с ним.
        - Черт бы его побрал! - возмущенно прошептала Гейл. - Разве он не понимает, что необходим этому городу?
        - Ты не хуже его знаешь, что рак…
        - Не всегда смертный приговор! - резко прервала она подругу. - Если только… - Гейл не закончила фразы и с тревогой посмотрела на Айрин. Та отвела глаза, и Гейл шепотом испустила несколько крепких ругательств. - Что, плохо? - наконец спросила она, уже зная ответ.
        - Лимфатические узлы, - тихо ответила Айрин.
        Гейл яростно заморгала глазами, пытаясь не дать воли слезам. Проклятье! Куда деваются ее эмоциональные барьеры, когда в них возникает нужда? Она не хотела волноваться. Не хотела переживать из-за Спенсера и следить за тем, как этот некогда сильный и властный мужчина будет чахнуть на глазах и изнывать от боли. Не хотела жалеть человека, который превратил ее жизнь в ад. Не хотела думать о том, как обитатели Оуквуда будут жить без врача, которого они знали, которому доверяли и к кому обращались в трудную минуту.
        Она не хотела этого и все же не могла не испытывать чувства, от которого ее отучали все детство. Чувства эмоциональной привязанности. Сначала ее личная, а теперь и профессиональная жизнь, когда-то казавшиеся такими спокойными и безоблачными, полетели кувырком.
        А все началось с того дня, когда она зачем-то сняла цепочку с дверей…


        Глава 13
        Эндрю притянул Гейл к себе и накрыл их обоих простыней.
        - Это был ад. Самый настоящий ад.
        Она негромко хихикнула.
        - Ты преувеличиваешь. Думаю, на самом деле все было не так уж плохо.
        Его дебют в качестве учителя действительно прошел не так уж плохо. По крайней мере, так было до тех пор, пока не прозвучал звонок с пятого урока и не началась его голгофа.
        - Милая, поверь мне. Может быть, «Охрана здоровья старшеклассников» и стоящий предмет, но все-таки страшновато говорить о сексе с семнадцати- и восемнадцатилетними подростками, которые, возможно, знают об этом предмете куда больше моего.
        - Сомневаюсь, - хмыкнула Гейл и погладила его живот. Тело Эндрю тут же отозвалось.
        Секс для старшеклассников не единственная проблема Лавкрафта; он всеми силами старался избегать истины. Проблем у него выше головы. Как агент он близок к тому, чтобы потерпеть неудачу в деле, от которого зависит его дальнейшая карьера в ФБР. Как мужчине Эндрю грозит потеря лучшего, что есть в его жизни. Стоит сказать Гейл правду, и их отношениям тут же придет конец.
        Именно в этом и заключается трудность. Он не хочет расставаться с Гейл.
        Приходя домой с тренировки, он даже не поднимался к себе, а сразу шел в ее квартиру. Будь он проклят, если для него это не самая естественная вещь на свете. Он принимал душ в ее ванной, переодевался, а потом они с Гейл садились на диван и в обнимку смотрели вечерний выпуск теленовостей. Время шло, а они не надоедали друг другу.
        Но все изменится, едва он скажет ей правду. Эндрю думал об этом последние двадцать четыре часа кряду. Нужно выбрать подходящее время, однако сначала требуется кое-что понять. Что-то в деле Кристофера Нортона тревожит его. Эта тревога возникла не тогда, когда в его манхэттенской квартире появился первый ящик с документами, а позже. Во время жаркого спора с Филдингом. Эндрю еще и сам не знал, что это, но в каждом случае были факты, на которые никто не обратил внимания. Достаточно одного-единственного намека, чтобы все кусочки головоломки сошлись и стали на свои места. Он всегда так поступал. А когда головоломка сложится, можно будет сказать ей, кто он такой и что делал в Оуквуде все это время.
        Оставалось молиться и надеяться на то, что Гейл сможет простить его.
        - Что ты сегодня преподавал? - спросила она, поглаживая волосы на его груди.
        - Знаешь, как ни странно, в классах со спортивным уклоном учатся неглупые ребята. Урок по основам законодательства и факультатив по социологии права прошли более или менее нормально. Я рассказывал про серийных убийц, и ребята поначалу заинтересовались.
        - Но?..
        Эндрю фыркнул.
        - Едва ли ты хочешь знать, как я проводил лабораторную работу.
        - Нет, я спрашиваю про урок охраны здоровья.
        Когда у Эндрю случались перерывы, он начинал подумывать о том, что действительно мог бы стать учителем. Однако к концу последнего, самого трудного урока за день эти мысли исчезли без следа.
        - Нет, честное слово, дети толковые. Я боялся, что им будет скучно.
        - На уроке секса? - засмеялась она. - Вряд ли.
        - Именно на это я и надеялся. Если бы я не знал этих ребят по тренировкам, то мог бы поклясться, что они немые. Если не считать нескольких недорослей, в первые двадцать минут никто не издал ни звука. Это было похоже на урок танцев. Мальчики с одной стороны, девочки с другой. За исключением двух болельщиц «Акул», Мэгги Пирс и Гортензии Маклауд. Те сидели с парнями.
        Гейл придвинулась ближе.
        - Угу… Я хорошо их знаю.
        - Потому что давала им презервативы?
        - Извини, это врачебная тайна, - неожиданно серьезно ответила она.
        Может быть, Гейл думала о том же, о чем и он сам? О том, что позавчера они занимались сексом, забыв предохраниться? Что сделано, то сделано, но накануне вечером Эндрю был во всеоружии и еще раз насладился придуманным Гейл эротичным способом надевания презерватива. Он не собирался брюхатить городскую докторшу. Тем более что сам преподавал секс старшеклассникам. Впрочем, даже если Гейл родит, ребенка он едва ли увидит… От этой мысли у него сжалось сердце. Никаких шансов на совместное будущее у них нет.
        - Какие у тебя планы на пятницу? - спросил он, меняя позу и поворачиваясь лицом к Гейл.
        Она слегка улыбнулась.
        - В этот уик-энд я дежурю. Поэтому в пятницу приду из клиники около полудня.
        Они лежали обнявшись, но у Эндрю было тяжело на душе. Ему нравилось приходить с работы домой как семейному человеку. Несмотря на влияние приемных родителей, он все еще не верил в счастливые концы. Но впервые в жизни искренне хотел поверить в то, что хэппи-энд бывает не только в сказках.
        Что-то изменилось. Ослушник Лавкрафт впервые в жизни чувствовал себя по-настоящему счастливым и не сомневался, что с Гейл происходит то же самое. К несчастью, прочная и долгая связь между ними невозможна. Хотя о лучшей жене чем Гейл нельзя и мечтать, но леди доктор никогда не согласится выйти за него замуж.

        Лавкрафт потратил два дня, тщательно изучая дело Нортона, однако не нашел ничего нового, что могло бы пролить свет на этот загадочный случай. Ему требовался намек. Крошечная деталь, которая осталась упущенной. Деталь, которая либо противоречила бы всему остальному, либо полностью доказывала бы вину беглого агента. Эндрю в третий раз за несколько часов открыл досье Кристофера Нортона. То, что ему требовалось, наверняка было в этих папках. Крошечная деталь, на которую он не обратил внимания. Так же, как и все, кто занимался этим делом раньше.
        Впрочем, может быть, ему просто хотелось, чтобы такая деталь была.
        В среду Гейл уехала в соседний городок на встречу с коллегами и Эндрю остался один. Под предлогом того, что ему нужно подготовиться к уроку, он поднялся к себе, тщательно проверил работу подслушивающей аппаратуры, а потом засел за папки, уверенный, что там есть ответ, который он ищет. Конечно, дело пошло бы куда веселее, если бы он знал, как сформулировать вопрос.
        Эндрю взял блокнот и провел на листке две вертикальные линии. Первая колонка была предназначена для улик, вторая - для мотивов и средств преступления, в третьей красовался большой вопросительный знак.
        Он снова задумался над уликами против Криса Нортона. Если верить документам, сомневаться в его вине не приходится. Отчеты баллистической экспертизы, отпечатки пальцев… Черт побери, они даже сделали анализ ДНК волоса, найденного на месте преступления. И все же Эндрю не мог избавиться от ощущения, что в свидетельствах против брата Гейл есть нечто странное.
        Может быть, они чересчур убедительны?
        Лавкрафт покачал головой и начал просматривать данные о прошлом Нортона. Сорок минут спустя он пришел к выводу, что единственным реальным мотивом убийцы могло быть желание завладеть примерно двумя миллионами долларов.
        Он записал эту цифру во второй графе. Что ж, два миллиона - серьезный повод для убийства. Особенно для малого, который жил впроголодь и после окончания университета был вынужден пойти на работу в ФБР.
        И все же в этой краже не было никакого смысла. В конце концов, Нортон четыре года прослужил в разведке военно-морского флота, получил диплом без отрыва от работы и появлялся в университете лишь от случая к случаю. А Гейл оплачивала свою учебу из полученной стипендии, банковской ссуды и побочных заработков. Единственным исключением был чек на небольшую сумму, который брат присылал ей ежемесячно.
        Эндрю нахмурился, раскрыл папку с финансовыми отчетами Нортонов и разложил документы на рабочем столе в запасной спальне.
        Во время учебы Гейл в университете ежемесячный чек поступал прямо на ее счет, но этой суммы едва хватало на жизнь. Никаких необычных вкладов или снятий со счета, никаких бросающихся в глаза экстравагантных трат. Никаких чеков со стороны или неоплаченных штрафов за неправильную парковку.
        Эндрю дважды проверил даты вкладов, поступавших на имя Гейл. Как он и предполагал, после ухода Кристофера в подполье чеки приходить перестали. Либо он слишком хитер и припрятал денежки, либо у него за душой нет ни пенса из тех денег, которые, если верить словам сенатора Гилгуда, были украдены из его кабинета.
        Откинувшись на спинку стула, Эндрю сложил руки на груди и сцепил указательные пальцы.
        Интересно, а с какой стати сенатор держал в незапертой кассе два миллиона наличными? - внезапно подумал он. Что это были за деньги? Отступное? Взятки?
        Он вздохнул, выпрямился и записал в колонке с вопросительным знаком: «Касса сенатора».
        Потом Эндрю раскрыл досье с фотографиями места преступления, положив рядом папку с результатами медицинской экспертизы жертв. Никаких силуэтов, нарисованных мелом, бесстрастно подумал он, изучая снимки трупов специального агента Брайана Крэга и правой руки сенатора, Роберта Манчини. Крэг с пулей в затылке лежал лицом вниз на испачканном кровью кремовом ковре. Манчини, получивший пулю в сердце, лежал лицом вверх примерно в двух метрах от трупа агента.
        В отчете судмедэксперта было упоминание о кровоподтеке на задней части черепа Крэга, не вызванном огнестрельной раной. Зачем Нортон оглушил своего напарника, перед тем как застрелить его? Манчини умер в результате нарушения сердечной деятельности, «одной из причин которого могла быть огнестрельная рана». Эндрю это казалось дикой чушью. Да, с Манчини мог случиться сердечный приступ, но убил его именно выстрел.
        Эндрю сделал еще одну пометку в колонке с вопросительным знаком.
        Возможно, Крэг и Манчини застали Кристофера Нортона с поличным, когда тот залез в кассу сенатора. В случае с Манчини это могло быть правдой и объясняло причину сердечного приступа, но фотографии Крэга противоречили этому. Труп лежал лицом вниз. А Лавкрафт по собственному опыту знал, что когда жертва застает грабителя на месте преступления, удар пули отбрасывает ее на середину комнаты. Выстрел в затылок был задуман заранее. Вор, пойманный с поличным, действует по-другому.
        Но если Кристофер Нортон не брал этих денег, то с какой стати ему было убивать своего напарника и помощника сенатора? Тщательно законспирированные агенты типа Нортона копят контакты так же, как служащие с Уолл-стрит копят визитные карточки, полученные во время вечеринки с коктейлями. Существовала возможность отмывания денег, но Эндрю в этом сомневался. Сомневался он и в том, что Нортон пересылал деньги Гейл. По его мнению, Гейл жила как нищая и не тратила даже того, что зарабатывала. Леди доктор ездила в консервной банке десятилетней давности. Все ее сбережения не составляли и восьми тысяч долларов. Она не играла на бирже и не делала крупных вкладов. Единственными документами, имевшими какое-то финансовое значение, были несколько акций фонда взаимного доверия.
        Так где же деньги сенатора? Лавкрафт был готов поспорить на свой значок агента ФБР, что у Нортона не просто их не было, но что он понятия не имел об их существовании.
        Эндрю полез в коробку, стоявшую у его ног, достал оттуда личное дело Нортона и снова углубился в него. Тут были послужной список, биография, список знакомых и даже перечень прививок, сделанных в начальной школе. За последние три года в досье не добавилось ни одной записи.
        Он с досадой вздохнул и швырнул бумаги на письменный стол. Потом откинулся на спинку стула и потер глаза. Где-то должен быть намек. Ниточка, которая позволит определить местонахождение Нортона…
        И на старуху бывает проруха.
        Снова взяв папку, Эндрю раскрыл ее на списке знакомых Кристофера Нортона. Конечно, в этом списке присутствовала Гейл, а также пара ребят, с которыми Нортон вместе работал в разведке. Согласно заметкам на полях, один из них был убит во время выполнения задания, второй вышел в отставку, уехал на Гавайи, купил яхту и занялся чартерными рейсами. Моряк всегда останется моряком, подумал Эндрю.
        Затем он перевернул страницу и прочитал записку от руки, оставленную одним из его предшественников.

«Диана Тернер, адвокат из Министерства юстиции. Последний контакт - за два года до исчезновения объекта. Дальнейшая слежка не требуется».
        Его внимание привлек крошечный рисунок в верхней части листка. Эндрю едва не пропустил его. Сделать это было легко, потому что рисунок скрывался под скрепкой. Он открыл скоросшиватель и вынул документы из папки.
        Будь я проклят! Эндрю широко улыбнулся. Рисунок - сердечко, разделенное на две зазубренные половинки, - явно принадлежал автору записки. Похоже, у старины Нортона была девушка!
        Он пролистал досье до конца, но не смог найти других ссылок на Диану Тернер. Странно, подумал он. Ни отчета о встрече, ни протокола допроса. Ничего. Очень не похоже на правительственную службу, которая придумала термин «в трех экземплярах».
        Эндрю пожал плечами. То, чего нет в досье, можно получить по компьютерной сети ФБР, но его все еще удивляло, что эту ниточку не стали исследовать более тщательно. Ниточка есть ниточка, и ее нужно тянуть до конца.
        Он вошел в компьютерную систему Бюро (самую полную базу данных, имевшуюся в распоряжении правительства), миновал несколько стадий допуска, минуту подождал, получил разрешение продолжать и набрал на клавиатуре имя «Диана Тернер».
        Несколько секунд спустя на черном экране вспыхнули ярко-красные буквы, предупреждавшие, что для продолжения поиска требуется специальный допуск.
        Специальный допуск?
        - Что за чертовщина! У него есть допуск. Он сделал еще одну попытку и получил тот же результат.
        Лавкрафт нажал клавишу «эскейп» и вернулся к меню. Еще одна попытка также закончилась ничем. Тогда Эндрю ввел имя «Гейл Нортон». Система тут же выдала фотографию с ее водительских прав, зарегистрированных в штате Виргиния, и статистические данные. Несколько раз щелкнув мышью, Эндрю получил сведения о ее финансовых делах, биографию, свидетельство на право голосования и даже студенческие характеристики.
        Он вернулся к центральному меню и снова набрал «Диана Тернер».
        Как и следовало ожидать, на экране вновь засветилась та же надпись. «Требуется специальный допуск».
        Файл Дианы Тернер был блокирован. Другого объяснения не существует. Причем можно держать пари, что он блокирован кем-то из больших шишек. В том, что некоторые правительственные служащие хотели сохранить сведения о себе в тайне, нет ничего особенного, но сотрудник Министерства юстиции мог получить доступ к данной системе только с санкции руководства ФБР.
        Он дал отбой, вышел в Интернет и стал искать Д. Тернер среди жителей северо-восточных штатов. Подобное сочетание встретилось двадцать четыре раза, но только девять из них проживали в округе Колумбия. Поиск в дополнительных списках дал еще три ответа. Одна Д. Тернер жила в Арлингтоне, другая - в Балтиморе, а третья - в штате Вермонт, в городке, названия которого Эндрю никогда не слышал.
        Он получил копию с принтера, а потом проверил справочные данные курьерских служб и адвокатов по уголовному праву, проживавших в правительственном округе.
        Пять минут спустя Эндрю набрал телефонный номер, стоявший в списке первым.
        - Алло? - ответил ему нежный женский голос.
        - Можно мисс Тернер? - произнес он, пытаясь говорить спокойно.
        - Это я, - ответила женщина.
        - Говорит Роберт Льюис из службы доставки А-1. Я хочу доставить ходатайства, которые мистер Хантер обещал прислать вам сегодня.
        - Думаю, вам нужна какая-то другая мисс Тернер.
        - А вы не Диана Тернер?
        Смех женщины был таким же нежным, как и ее голос.
        - К сожалению. Я Дороти Тернер. Желаю удачи, - сказала она и повесила трубку.
        Четверо других собеседниц оказались куда менее любезными, чем Дороти Тернер. Дважды откликались автоответчики Джима Тернера и Дорис Тернер. После десятого звонка Эндрю понял, что следовало начать поиск именно с Дианы. Д. Тернеров можно обзванивать до бесконечности.
        Женщина ответила после третьего звонка.
        - Алло?
        - Мисс Д. Тернер, пожалуйста.
        - Диана Тернер слушает. Чем могу служить?
        Голос был молодой. Женщина возраста Гейл, подумал Лавкрафт. И куда более дружелюбная, чем те, с кем он уже говорил.
        - Это Роберт Льюис из службы доставки А-1, - снова соврал он. - Я должен доставить ходатайства, которые мистер Хантер из конторы «Хьюз, Мерри и Уайтхаус» обещал прислать вам сегодня.
        - Должно быть, это ошибка, - сказала она. - В данный момент я не веду никаких дел с конторой мистера Хантера.
        Адвокат! Уже теплее.
        Эндрю зашелестел разложенными на письменном столе документами.
        - Тут на конверте написано «Доставить на дом Д. Тернер, Министерство юстиции».
        Она засмеялась. Смех был легким и приятным.
        - О, должно быть, они имели в виду Дерека Тернера. Мы всегда получаем почту друг друга. - Женщина сделала паузу. - Как, вы сказали, называется ваша служба? Я свяжусь с Дереком и передам, чтобы он позвонил вам.
        Джекпот!
        Он нашел свою Диану Тернер. В другой раз Эндрю оценил бы ее любезность по достоинству… Он снова пошелестел бумагами.
        - Все в порядке. Я узнаю номер у мистера Хантера. Прошу прощения за то, что отнял у вас время, мисс Тернер. - Он повесил трубку, избегая дальнейших расспросов.
        Потом Эндрю снова повернулся к компьютеру, нашел сайт Министерства юстиции и после нескольких неудачных попыток получил перечень его советников.
        Тернер, Дерек.
        Тернер, Диана.
        О да, это она. Никаких сомнений.
        Он выделил последнюю надпись и щелкнул мышью. На экране появилась стандартная - с водительских прав - фотография красивой женщины с пышными светлыми волосами и ясными глазами цвета барвинка, а также ее профессиональные данные. Конечно, это не досье ФБР, но все же лучше, чем мерцающие красные буквы на экране монитора.
        Продолжая считывать информацию с экрана, он нажал кнопку «Печать». Ничего необычного для адвоката. Университет, студенческая лига Плюща, клерк Верховного суда. Типичная биография жителя столичного округа, родившегося с серебряной ложкой во рту.
        Эндрю читал дальше. Все как у всех. Членство в типичных профессиональных организациях и ассоциациях адвокатов. Вдобавок ко всему она входила в совет директоров и была казначеем стипендиального фонда для детей из бедных семей. Прицепиться не к чему.
        Кроме того что для благотворительных фондов нужны деньги. А где-то пылятся два миллиона долларов. Мучимый подозрениями, Эндрю вышел из этой программы, снова вошел в базу данных ФБР и ввел название фонда. Снова мигающие красные буквы.
        Судорожно вздохнув, Эндрю предпринял вторую попытку. Пахло жареным. Он ощущал это кожей, однако опереться было не на что. В результате он ни на миллиметр не приблизился к цели.
        Затем он позвонил по номеру «800». Но час был поздний, и Эндрю получил лишь сообщения, записанные для него автоответчиком. Впрочем, ничего другого он и не ждал.
        Кто-то что-то скрывает. К счастью, Лавкрафт знал человека, который мог помочь ему выяснить, что (а может быть, кто) стоит за двумя заблокированными файлами.
        Эндрю выключил компьютер и выудил из заднего кармана черную записную книжку. Ему позарез необходимы эти файлы, и он решил воспользоваться услугами одного своего знакомого, который обладает талантом взламывать любую систему независимо от степени ее секретности. Конечно, можно послать запрос по инстанциям, но что-то удерживало Лавкрафта от звонка Филдингу. Интуиция подсказывала, что здесь следует прибегнуть к контактам, которые есть у всех хороших тайных агентов.
        Он набрал номер и стал ждать.
        - Да?
        - Это специальный агент Лавкрафт.
        - Я чист! - гневно выпалил Джереми Силвермен.
        Эндрю вздохнул. Он нуждается в помощи, но прекрасно понимает причину гнева Силвермена. Новые документы и должность управляющего магазином садового инвентаря в Лемере, штат Северная Каролина, не лучшая карьера для программиста и аналитика с Уолл-стрит.
        Силвермен был главным свидетелем на процессе о мошенничестве в банке. Главным свидетелем, получившим прощение в обмен на предоставление улик, которые позволили обвинить и упечь за решетку полдюжины высших банковских служащих со всех концов страны.
        - Рад слышать, - любезно ответил Эндрю. - Джереми, вы ведь не хотели бы угодить за решетку, правда?
        Силвермен разразился градом ругательств. Эндрю представилось, что крысиные глазки этого человечка превратились в щелки.
        - Что вам нужно, Лавкрафт?
        - Услуга.
        - Убирайтесь к чертовой матери! Сукин сын вы, вот кто! Из-за вас меня чуть не убили! Да как у вас язык поворачивается?
        - Как поживает ваш младший брат? - Голос Эндрю звучал ровно, но в нем было достаточно угрозы, чтобы заставить Силвермена сбавить обороты. - Тюрьма - опасное место для такого парнишки.
        Ослушник Лавкрафт вернулся.
        Давно не виделись, дружище.
        - Вы действительно сукин сын, - отрывисто бросил Джереми.
        - Это я уже слышал.
        - Это надолго? Я занят.
        - Никак картошку копаете? - съязвил Эндрю.
        - Что вам нужно, Лавкрафт?
        - Информация. Еще не потеряли квалификацию?
        - Здесь не очень-то развернешься.
        - Я знал, что вы меня поймете, - откликнулся Эндрю и прикинул в уме расстояние. - Я буду у вас через три часа.
        Джереми Силвермен тоскливо вздохнул.
        - Тогда до встречи, - сказал он и дал отбой.
        Эндрю положил трубку. Он стрелял наугад и мог попасть в белый свет как в копеечку. Но в начале расследования дела Нортона у него и этого не было. Если он окажется прав, то эта информация позволит ему приблизиться к Кристоферу Нортону. А заодно и к правде.
        У него появился реальный шанс спасти карьеру, но стоит ли карьера разрыва с любимой женщиной?
        Лови мужчину. Брось девушку.
        Он колебался и взвешивал возможности.
        Расследуй дело. Скажи Гейл «прощай».
        Да, кошмарная альтернатива, подумал он с горечью, доставая из стола ключи от машины.
        Он часто нарушал правила. Может быть, настало время не оставить от них камня на камне? Чтобы больше никому не причинять боли. И в первую очередь прекрасной леди доктору, которая похитила его сердце.


        Глава 14
        Когда из клиники ушел последний пациент, Гейл тихо вошла в кабинет доктора Спенсера и закрыла за собой дверь. Слава Богу, что Айрин отходчивая женщина. Гейл не могла сдержать свое слово. Да, работать бок о бок с Бартоломью Спенсером было тяжело, но Гейл относилась к старику с уважением. Поэтому она считала себя обязанной сделать все, чтобы этот упрямец протянул как можно дольше, и хотела хоть немного помочь ему перед своим отъездом в Нью-Йорк.
        - Зачем пришла, девочка? - спросил Спенсер, не удосужившись оторваться от толстого медицинского журнала. - Хочешь госпитализировать еще одного больного с шишкой на голове?
        Гейл тяжело вздохнула. Неужели он ни разу в жизни не назовет ее доктором Нортон? Может быть, она действительно слишком много хочет?
        - Эндрю был моим больным, - мягко напомнила она, закинув руки за спину и прислонившись к двери. - С такой травмой ночь в больнице пошла бы ему на пользу. И он поехал бы туда, если бы не ваше вмешательство.
        Спенсер фыркнул и посмотрел на нее поверх оправы очков.
        - И как твой пациент чувствует себя сейчас?
        Щеки Гейл залил яркий румянец. Ее пациент чувствует себя прекрасно. В полном смысле этого слова.
        - Так кто оказался прав? - Спенсер хмыкнул и снял очки для чтения. - Что, сплетни о тебе и твоем пациенте имеют под собой почву?
        Гейл открыла рот, чтобы возразить, но Спенсер поднял седые брови, молча показывая ей, что лгать не имеет смысла. Поэтому она просто кивнула.
        - Ты могла бы сделать и худший выбор, - проворчал старик.
        Кажется, таким необычным образом он попытался сказать, что одобряет ее связь с Эндрю. Забавно… Гейл еле заметно улыбнулась. Она так давно стала сама себе хозяйкой, что уже почти забыла, как приятно, когда время от времени другие заботятся о тебе.
        - Доктор Спенсер, я пришла сюда не для того, чтобы разговаривать обо мне.
        Наступила его очередь вздохнуть.
        - Айрин слишком много болтает, - недовольно сказал Бартоломью. - Я знал, что не следует доверять секреты этой ворчливой старой зануде.
        Несмотря на сложность предстоящего разговора, Гейл невольно рассмеялась.
        - Кто бы говорил!
        Спенсер гневно нахмурился.
        - По-твоему, я старый ворчун?
        - Ну, если содержание соответствует форме… - Гейл оттолкнулась от двери, сделала несколько шагов по потертому восточному ковру и села в пухлое бархатное кресло винно-красного цвета.
        Спенсер закрыл журнал, лежащий у него на коленях, и положил его на письменный стол.
        - Зато я не зануда. Я живу и даю жить другим.
        - В самом деле? С каких это пор?
        На его губах появилась слабая улыбка. Это зрелище было таким необычным, что Гейл вытаращила глаза.
        - Придержи язык, - сказал Спенсер, погрозив ей пальцем. - В конце концов, пока я здесь главный.
        Гейл слегка нахмурилась, обхватила себя руками и пристально посмотрела на Спенсера. Он не выглядит смертельно больным. Он смотрится таким же сильным и кряжистым, как обычно. К несчастью, через несколько недель все изменится и Бартоломью Спенсер, доктор медицины, станет тенью самого себя.
        - Что вам сказал онколог?
        - Это не онколог, а разбойник с большой дороги. Чтобы протянуть еще немного, придется изрядно раскошелиться.
        - Значит, вам предстоит курс лечения? И что он рекомендовал?
        Спенсер отвернулся и посмотрел в окно. В солнечных лучах, пробивающихся сквозь щели жалюзи, плясала пыль. Механизм годовых часов, стоящих на краю письменного стола из красного дерева, беззвучно вращался под стеклянным куполом. Прошла целая минута, прежде чем старик снова посмотрел на Гейл.
        - Я еще ничего не решил, - тихо сказал Спенсер. Его голос, обычно низкий и ворчливый, внезапно прозвучал удивительно мягко.
        Гейл закрыла глаза и тяжело вздохнула. Ее сердце сжалось от боли. Родители учили ее владеть своими эмоциями, но, как видно, урок пошел не впрок.
        - Почему? - спросила она. - Почему вы так эгоистичны? В этом городе многие зависят от вас. Вы нужны им, Бартоломью. А они нужны вам.
        Он снова фыркнул, на этот раз неодобрительно.
        - Ничего, как-нибудь обойдутся.
        Гейл покачала головой.
        - Вы кривите душой, и сами знаете это. Неужели вы забыли, сколько времени эти люди привыкали ко мне? И все равно остались те, кто хочет иметь дело только с вами. Мой контракт скоро кончится, и я уеду в Нью-Йорк. У вас останется время, чтобы пригласить в клинику другого врача? Или вы будете настолько эгоистичны, что дадите клинике закрыться? А о жителях Оуквуда вы подумали?
        Спенсер встал и посмотрел на нее сверху вниз. Его брови сошлись на переносице, глаза заблестели.
        - Не смей читать мне нотации, девчонка! Я не срываюсь со старта, как нервная скаковая лошадь при звуке колокола! Нью-Йорк… - сердито проворчал он. - Таких малышек, как ты, этот город глотает живьем.
        - Бартоломью, речь не обо мне, - спокойно ответила Гейл. - Речь о вас.
        Он отвернулся, подошел к деревянной каминной полке, на которой стояли десятки фотографий в рамках, сунул руки в карманы белого халата и несколько секунд смотрел на снимки.
        - Я не боюсь смерти, - наконец мрачно сказал Спенсер. - Я старый человек, переживший всех своих родных. Мой сын и слышать не хотел о медицине. У меня чуть инфаркт не случился, когда он сказал, что хочет стать ихтиологом. Больнее мне было только один раз - когда он погиб.
        Благодаря Айрин Гейл кое-что знала о прошлом Спенсера. Он женился на девушке из Джорджии и привез ее с собой в Оуквуд, унаследовав отцовскую клинику. У них был единственный сын, Джеффри, который в семнадцать лет утонул в Атлантике, когда его яхту перевернул неожиданно начавшийся шторм. Жена Бартоломью пережила сына на год. Спенсер так и остался вдовцом. Правда, Гейл подозревала, что у него был долгий роман с Айрин. Но об этих делах Айрин помалкивала, что было совсем не в ее стиле.
        - Мне пора уйти на покой и передать клинику кому-нибудь помоложе. Человеку, который умеет заботиться о пациентах, - сказал Бартоломью, повернувшись к ней лицом. - Как бы ты отнеслась к такому предложению?
        У Гейл отвисла челюсть. Спенсер всегда разговаривал с ней свысока, постоянно сомневался в ее способностях, отменял ее распоряжения и подрывал авторитет Гейл в глазах Ширли… Ничего подобного она не ожидала.
        Гейл втянула в себя воздух и медленно выдохнула.
        - Я не могу.
        - Не объяснишь почему?
        - Потому что я не семейный врач. Моя специальность - неотложная помощь.
        - Что, слишком буднично?
        Она покачала головой.
        - Дело не в этом. Я…
        - Я скажу тебе в чем дело, - сказал Бартоломью, садясь на угол письменного стола. - Ты боишься боли.
        - Это смешно, - возразила Гейл.
        Он скрестил руки на груди.
        - Ты стараешься казаться крутой, но на самом деле мягкотелая. И именно поэтому задираешь нос.
        - Когда это я задирала нос? - Разговор у них получался глупее не придумаешь. - Ничего подобного!
        Взгляд Спенсера был суровым, но Гейл показалось, что в нем блеснула искра нежности.
        - Как по-твоему, чем я занимался с тех пор, как ты приехала в Оуквуд со своими представлениями о медицине, которых нахваталась в большом городе? Я пытался внушить тебе, что люди у нас простые. Им нужны не роскошные дипломы, а человек, который будет о них заботиться.
        Гейл встала.
        - Я не хочу этого слышать.
        - Сядь на место! - властно велел старик. - Ты хороший врач. А в один прекрасный день станешь чертовски хорошим. Если перестанешь важничать и найдешь общий язык с пациентами.
        - Ничего я не важничаю! - начала спорить Гейл.
        - Сама знаешь, что мелешь вздор, - чуть мягче сказал Спенсер. - Просто ты боишься пациентов. И прячешься за болезнью, стараясь не видеть людей.
        - Нет! - яростно замотала головой Гейл. - Вы ошибаетесь! - Конечно, ошибается. Она никогда не пряталась от людей. Пациенты всегда были для нее главным.
        - Ты так думаешь? А разве не поэтому тебе не терпится галопом ускакать в Нью-Йорк и начать работать в отделении неотложной помощи огромной городской больницы?
        - Неотложная помощь - моя специальность, - повторила Гейл, на этот раз куда менее сердито.
        - Огнестрельные раны. Колотые раны. Попытки самоубийства. Двенадцать машин, столкнувшихся на скоростной автостраде. Передозировка наркотиков. - Он загибал пальцы. - И ни одного человека, который значил бы для тебя нечто большее, чем отметка в медицинской карте. Поставил галочку, бросил в кучу и пошел к другой жертве разбойного нападения, передозировки или дорожно-транспортного происшествия.
        - Это неотъемлемая часть экстренной медицины, - возразила Гейл. - Там оказывают помощь не личностям. В отделении неотложной помощи ничего не повторяется. Ты можешь иметь дело с тремя переломами руки за ночь, но все они будут разными. Поэтому учеба никогда не кончается.
        - Пациенты тоже разные, - ответил ей Спенсер.
        Внезапно Гейл опустилась на стул, с болезненной четкостью вспомнив разговор, который состоялся у них с Эндрю во время поездки в Лавровую бухту. Он говорил о том же… Эта мысль заставила ее задуматься.
        - Гейл, все мы чего-то боимся, - сказал Спенсер. - Может быть, тебе полегчает, если я сознаюсь, что даже у меня есть пара тайных страхов.
        - У вас? - Она невесело засмеялась. - Чего вам бояться? - Голос Гейл прозвучал скептически. Спенсер не боится ничего. В том числе, по его собственному признанию, и смерти.
        - Боли, - решительно ответил он. - Я прихожу в ужас при мысли о страданиях, на которые меня обрекает эта проклятая болезнь. Мы с тобой знаем, что раковому больному может помочь только большое количество морфия. Но я пойду на это, потому что так нужно. Не собираюсь на старости лет превращаться в нытика. Даже если болезнь смертельна.
        Гейл вспомнила кошмарные часы, которые ей довелось провести с одним из первых своих пациентов после переезда в Оуквуд. Она сумела немного облегчить ему боль, но в остальном была совершенно беспомощна. Это было невыносимо. Ей бы не хотелось видеть Спенсера на месте того человека.
        Она подняла взгляд.
        - Я не могу позволить себе остаться в Оуквуде, - сказала Гейл, сознательно отстраняясь от чувств, которые грозили задушить ее. Она хотела бы ощущать лишь небольшое сожаление, но в глубине души знала, что сосущая пустота под ложечкой вызвана вовсе не мыслью об отъезде из Оуквуда, а необходимостью расстаться с Эндрю. Конечно, она будет тосковать по Оуквуду и людям, которые за два года стали ей родными. Но Эндрю? Ее чувство к нему оказалось более сильным, чем думала Гейл. И куда более сильным, чем она была готова признать.
        Она днями и ночами твердила себе, что их связывает лишь постель, однако отношения с Эндрю были гораздо более серьезными и глубокими, чем простой секс. Но достаточно ли этого, чтобы всерьез думать о возможности остаться в Оуквуде? Эта мысль заставляла ее нервничать, как ту скаковую лошадь, о которой говорил Спенсер.
        Смешно… С каких пор она стала принимать решения, думая о других?
        Ответ был кристально ясен. С тех пор как исчез Крис. А потом появился Эндрю. Если она останется, то никогда не увидит брата. Впрочем, переезд в Нью-Йорк тоже не давал ей никаких гарантий на встречу с Крисом. Если она уедет, то их роман с Эндрю закончится и она никогда не узнает, было ли это чувство настоящим. Романы на расстоянии не бывают долгими. Пытаться сохранить их только даром тратить время. Так что и пробовать не стоит.
        Гейл сделала глубокий вдох и ощутила облегчение. Как бы ни уговаривал ее Спенсер остаться, она уедет. Ей нужно думать о себе и своем будущем. Но что, если…
        Она мысленно одернула себя. Нет, никаких «если»!
        - Мой контракт с правительством предусматривает погашение большей части банковской ссуды на учебу, - сказала она Бартоломью. - И все же я еще должна вернуть солидную сумму. А вы должны будете потратить большие деньги на лечение и не сможете платить мне столько, сколько предлагают в Нью-Йорке. - Ну вот и все. Наконец-то найден убедительный аргумент. Еще немного, и она сумеет убедить саму себя.
        - При чем тут жалованье? Я хочу продать тебе клинику. Все до последнего термометра, который вставляют в задний проход.
        Гейл уставилась на Спенсера, потеряв дар речи.
        - Я не могу себе этого позволить, - наконец сказала молодая женщина, когда к ней вернулся голос. - Одной необходимости вернуть ссуду достаточно, чтобы мечта о покупке клиники лопнула как мыльный пузырь.
        - Откуда ты знаешь? - проворчал Спенсер, отметая ее доводы решительным взмахом руки. - Мы еще не дошли до дела.
        - Устоявшаяся медицинская практика стоит недешево. Вы тоже какое-то время работали вдали от Оуквуда. Сами знаете, сколько денег требуется, чтобы стать хотя бы партнером практикующего врача. А чтобы стать единственным врачом в данной местности, нужно заплатить в десять раз больше.
        Он встал, снова подошел к каминной полке и еще раз обвел взглядом фотографии.
        - Ты знаешь, кто эти люди? - спросил Спенсер. Потом взял фотографию в самодельной деревянной рамке и протянул ей.
        Гейл увидела улыбающуюся девушку с широко расставленными карими глазами. Сколько ей? Лет семнадцать? Но сама фотография намного старше. Ее длинные светлые волосы были перехвачены на лбу кожаной лентой; под кожаной курткой того же шоколадного цвета была оранжевая крестьянская блуза с галстуком, на хрупкой шее красовалось несколько рядов разноцветных бус.
        Гейл пожала плечами и протянула рамку Спенсеру, так и не поняв, что заставило Бартоломью показать ей снимок тридцатилетней давности.
        - Все они - мои пациенты. Каждый интересен по-своему, но эта девочка… я ее никогда не забуду.
        Спенсер посмотрел на портрет с нежностью, которая проявлялась только в отношении к больным. Именно это заставляло Гейл восхищаться стариком, хотя тот отказывался относиться к своей молодой помощнице с профессиональным уважением, которого она вполне заслуживала.
        - Это случилось через пять лет после смерти моей жены. В ту ночь разыгрался небывалый шторм, - негромко и задумчиво сказал он. - Не ураган в полном смысле этого слова, но самый ужасный из тропических штормов, которые мать-природа насылает на Оуквуд последние пятьдесят лет. На одной из сельских дорог произошла авария. Группа подростков возвращалась домой после концерта рок-группы. Дорога была такой плохой, что они ничего не видели и лоб в лоб столкнулись с машиной, ехавшей навстречу.
        - В ту ночь шторм унес жизни полдюжины детей, - немного помолчав, продолжил он. - Эта девочка оказалась единственной, кто выжил. Мы не могли отправить к ней «скорую помощь», потому что дороги были размыты. Слава Богу, шериф как-то сумел пробиться и привез ее ко мне.
        Спенсер провел пальцем по краю рамки, не сводя глаз с фотографии.
        - Ее звали Пегги Фаулер. Когда девочка оказалась у меня, от нее почти ничего не осталось. Я делал все, чтобы спасти малышку, но не слишком преуспел. Мне удалось только немного подштопать ее и облегчить страдания.
        Старик откашлялся.
        - Я не отходил от нее всю ночь. В клинике не было никого, кроме нас двоих. Мы даже не могли связаться с ее родителями, потому что телефонная связь была оборвана, а дороги размыты. Когда Пегги немного полегчало, она поведала мне свою мечту, которой, как я знал, не суждено было сбыться. И даже извинилась за злые слова, сказанные ею в раннем детстве, когда я делал ей прививку. - Вспомнив этот случай, Спенсер слабо улыбнулся, и его морщинистое лицо смягчилось. - Она умирала семь часов.
        - Зачем вы мне это рассказываете? - спросила Гейл, когда Спенсер умолк.
        Он поднял на Гейл глаза, полные боли.
        - После смерти Джеффри и моей жены я застегнулся на все пуговицы и решил, что больше ничто не может причинить мне боль. И в ту ночь я ощущал только выброс адреналина в кровь, который происходит в критических ситуациях. Девочка умирала, а я сидел рядом и слушал ее. Она говорила, что после выздоровления уедет в Сан-Франциско и станет там фольклорной певицей. Я слушал ее, но ничего не чувствовал.
        Гейл пожала плечами.
        - Какое это имеет отношение ко мне?
        Спенсер на мгновение закрыл глаза, словно боль от воспоминаний стала нестерпимой. Когда старик снова поднял веки, в его взгляде была не боль, а печаль.
        - За несколько минут до смерти она сжала мою руку. Для умирающей у нее была удивительно сильная хватка. А потом умерла, так и не разжав пальцы. Я просидел с мертвой Пегги больше часа. И тут выдержка изменила мне. Я рыдал как баба.
        - Нет ничего особенного в том, что мы испытываем сострадание к своим пациентам. В конце концов, мы же живые люди.
        - Это было не сострадание, а жалость к себе. Бедной девочке было нужно, чтобы кто-то обнял ее, выслушал - по-настоящему выслушал - ее последние слова и облегчил страдания не в медицинском смысле этого слова. А я привык держать свои чувства на замке и не знал, как дать малышке то, в чем она отчаянно нуждалась перед смертью! - с силой воскликнул Спенсер. Потом он встал, подошел к Гейл и положил руку ей на плечо. - Не повторяй ошибки, которую я совершал много лет, - странно прерывающимся голосом сказал он. - Гейл, ты чертовски хороший врач. И сможешь стать великим, если перестанешь закрываться от людей и дашь пациентам возможность стать для тебя не только процедурой или возможностью научиться чему-то новому.
        Смущенная Гейл отвернулась, почувствовав себя неуютно. Неужели старик прав и она действительно стала настолько замкнутой, что это причиняет вред пациентам? Но если она сторонится людей, то зачем было выбирать профессию, где постоянно приходится иметь дело со страданиями? Она всегда считала, что холодность и невозмутимость врачу только на пользу. Однако слова Спенсера заставили Гейл усомниться в своей правоте.
        - Смерти и потери, - произнесла она, посмотрев в глаза Спенсеру. - Они причиняют ужасную боль. Смерть родителей ужасно подействовала на меня. Я пыталась держаться ради… ради брата.
        Спенсер снова сел за письменный стол.
        - Я не знал, что у тебя есть брат.
        - У меня… - Гейл по привычке хотела сказать, что теперь его нет. Но если Бартоломью не шутит насчет передачи клиники, то он имеет право знать, кому именно продает свою практику. - Да, есть. Но я не видела его три года.
        - Служба? - спросил Спенсер, когда она отвела глаза.
        Гейл покачала головой.
        - Он попал в беду?
        Она снова посмотрела на Бартоломью. До сих пор Гейл не говорила о Крисе ни одной живой душе. Если она решит нарушить обет молчания, то первым ее исповедь должен услышать Эндрю. Он все узнает… когда услышит, что она решила остаться в Оуквуде.
        - Я расскажу вам о нем в другой раз.
        Старик кивнул. Наверное, он понимает, что двери, которые долго стояли закрытыми, следует открывать неторопливо и осторожно. Он слегка пошевелился и потер руки.
        - Ну что, детка, ты готова признать, что я прав и что тебе следует остаться в Оуквуде, где только и можно заниматься настоящей медициной?
        Гейл тяжело вздохнула. Отступать поздно, но она продолжала цепляться за свою независимость.
        - Я все еще не знаю, смогу ли себе это позволить, - призналась она и впервые за много лет разрешила себе помечтать о будущем. И возможной совместной жизни с Эндрю.
        Спенсер широко улыбнулся и жестом показал ей на стул по другую сторону письменного стола.
        - Садитесь, доктор Нортон. Поговорим о деле.


        Глава 15
        Вместо того чтобы пройти прямо к Гейл, как он делал всю неделю после тренировок
«Акул», Эндрю поднялся к себе в квартиру. Больше они не будут нежиться на диване и смотреть вечерние новости. Не будут, умирая от желания, стаскивать друг с друга одежду по пути в ванную. Не будут падать на пушистое одеяло персикового цвета, заниматься любовью и погружаться в экстаз и беспамятство.
        Отныне не будет ничего, кроме честности, сознания предательства. И, может быть, ненависти.
        Завтра утром он уедет из Оуквуда.
        Он прошел к себе, принял душ, переоделся, а затем отпер комнату с подслушивающей аппаратурой. На краю рабочего стола лежал коричневый конверт со сведениями, добытыми во время вчерашней поездки в Лемер. Эндрю уставился на стол, зная, что стоит ему взять конверт, как все изменится. Она возненавидит его, но другого выхода у него нет. Гейл имеет право знать, что ее брат, скорее всего, ни в чем не виноват. Правда, у него, Эндрю, нет твердых доказательств невиновности Кристофера Нортона, которые позволили бы закрыть дело, но зато он сумел узнать несколько весьма любопытных подробностей, которые подтверждают, что улики против Нортона были уж слишком неопровержимыми.
        Эндрю шагнул к столу. Ноги налились свинцовой тяжестью. Боясь передумать и попытаться отсрочить неизбежное, он взял конверт, запер дверь запасной спальни и спустился по деревянной лестнице, ведущей к квартире Гейл. На душе у него лежала огромная тяжесть. Эндрю пытался сбросить ее, но безуспешно. Ничто не могло облегчить это бремя и погасить пламя, сжигавшее его внутренности. Он ненавидел себя за те страдания, которые должен был причинить Гейл. Это уничтожит доверие, которым она прониклась к нему. Доверие, нелегко дающееся человеку, за каждым движением которого постоянно следит целая армия агентов.
        Когда Эндрю отодвинул экран и дважды коротко постучал в дверь, на свете не было человека несчастнее его.
        - Открыто, - откликнулась Гейл с другой стороны.
        Эндрю сделал глубокий вдох и повернул ручку. Дверь медленно открылась. Он перешагнул порог и остановился как вкопанный.
        В комнате стояли свежие цветы, горели свечи, из проигрывателя для компакт-дисков доносились негромкие звуки джаза. Жжение внутри усилилось. Он пришел, чтобы разбить Гейл сердце, а не поддаваться обольщению. Эндрю следовало закрыть глаза и молить Господа, чтобы он дал ему сил сказать Гейл правду. Он не сводил взгляда с молодой женщины, в соблазнительной позе стоявшей на пороге спальни. За спиной Гейл мерцал мягкий свет, озарявший ее стройное тело. Опять свечи, догадался он. На Гейл была самая нарядная ночная рубашка, которую ему доводилось видеть. Эндрю захотелось опуститься на колени перед этим небесным видением с улыбкой ангела.
        - Опаздываешь, - с укоризной в голосе сказала она. В ее зеленых глазах плясали золотые искорки. Она собрала пышные черные волосы в романтический узел, однако непокорные шелковистые локоны выбивались из прически и падали на шею, обрамляя ее прелестное лицо.
        - Тренировка затянулась, - сказал Эндрю, удивившись, что ему подчиняются голосовые связки.
        - Угу, - пробормотала Гейл и вдруг пошевелилась. Ее движения были плавными, лицо казалось безмятежным. - Я хочу поцеловать тебя, Энди. Хочу поцеловать всюду. - Она повернулась и ускользнула в спальню.
        Конверт чуть не выпал у него из рук. Эндрю сжал пальцы, и плотная коричневая бумага захрустела. Истина грозила разрушить созданную Гейл фантазию. Ему следовало задуть свечи и включить люстру. Следовало выключить проигрыватель, заставить Гейл сесть и выслушать каждое его слово. Он поклялся себе, что с этого момента будет говорить правду, только правду и ничего кроме правды.
        Но он не мог на это решиться. Пока не мог. Обещание сладкого забвения и возможности забыть о настоящей причине его прихода завораживало Эндрю, как песня сирен, околдовавших моряков Одиссея. Он не мог справиться с реакцией собственного тела, стремившегося к последней близости с Гейл. К близости, воспоминания о которой останутся с ним на всю жизнь.
        Фантазии. Обещание домашнего очага.
        Наслаждение. Память о прижимавшемся к нему теле.
        Реальность. Уверенность в том, что случившееся никогда не повторится.
        Сдавленно выругавшись, он бросил напоминание о реальности на ближайший стул и устремился в спальню, чтобы познать наслаждение и запомнить его навсегда.
        Внезапно Эндрю остановился на пороге и затаил дыхание. Гейл стояла, прижавшись спиной к столбику кровати и слегка склонив голову набок. Он проследил за ее рукой, поглаживающей низкий вырез ночной рубашки. Гейл являла собой олицетворенное сладострастие. Смотреть на нее было выше сил Эндрю.
        - Встань сюда, Энди, - сказала она, показывая на двустворчатую зеркальную дверь платяного шкафа. - И повернись лицом к зеркалу.
        Помедлив пару секунд, Эндрю подчинился. В зеркале мерцало пламя свеч, озарявших комнату обольстительным мягким светом. Эндрю не интересовало собственное отражение; он следил за Гейл. Она прошла у него за спиной и исчезла из поля зрения. Теперь он видел только руки Гейл, которые погладили его бока, а затем легли ему на живот.
        Она вытащила из джинсов полы рубашки, а затем погладила его, жестом предложив снять футболку.
        - Теперь туфли, - велела Гейл, взявшись за пуговицу его джинсов.
        Звук расстегивающейся молнии заставил Эндрю со свистом втянуть в себя воздух. Затем пальцы Гейл скользнули внутрь и спустили с него джинсы вместе с трусами. Она поцеловала его в спину, а потом соблазнительно провела горячим языком по позвоночнику. Потом Гейл наклонилась, окончательно сняла с него джинсы, прихватила зубами ляжку, коснулась губами бедра и лизнула под коленками, которые едва не подогнулись.
        - Положи руки на зеркало, - сказала Гейл, отпихнув в сторону джинсы и трусы и ловко сняв с него носки. Она обошла Эндрю и встала к нему лицом. - И не двигайся, что бы ни случилось.
        Она обняла Эндрю, крепко прижалась к нему и подставила губы для поцелуя. Ему и в голову не приходило, что ее нежных приказаний можно не послушаться. Их губы осторожно соприкоснулись, но этого хватило, чтобы Эндрю забыл обо всем на свете. Он жадно прильнул к губам Гейл, пытаясь разжечь в ней желание.
        Ее руки были повсюду. Они гладили его грудь, бока, обхватывали ягодицы, раскачивали бедра, заставляя член Эндрю тереться о ее живот. Гейл протяжно застонала, а чуть позже, когда сгоравший от нетерпения Лавкрафт резко подался вперед, негромко вскрикнула.
        Она оторвалась от губ Эндрю, начала целовать его шею и грудь, спускаясь все ниже и ниже, пока не встала перед ним на колени.
        - Я хочу, чтобы ты смотрел в зеркало, - сказала она. - И следил за тем, как я возьму его в рот.
        Его тело затрепетало, сердце готово было выскочить из груди. Нежные, горячие губы Гейл сомкнулись на его члене и медленно двинулись вперед.
        Ощутив острое наслаждение, Эндрю застонал и заскрежетал зубами. Губы и язык Гейл мучили и обещали, пальцы дразнили и возбуждали. Судорожно втягивая в себя воздух, Эндрю смотрел в зеркало и видел, что бедра Гейл слегка подрагивают. Она тоже испытывает наслаждение, лаская его самым изощренным способом, на какой способна только любящая женщина.
        Любовь. Слово, которым он не пользовался никогда. Чувство, на которое он считал себя неспособным. Это чувство прокралось в его сердце и сдавило его железным обручем. Отныне он никогда не сможет быть прежним.
        Эндрю ощутил, что его член коснулся горла Гейл, и застыл на месте, не в состоянии справиться с собой. Его охватило жаркое пламя. Он прошептал ее имя, а потом громко застонал. Наслаждение было таким острым, что оставалось только подчиниться волнам страсти, увлекающим беспомощного пловца в море экстаза.
        Она погладила и поцеловала каждый дюйм его тела, а потом ушла, напоследок хрипло прошептав:
        - Не двигайся!
        Эндрю прижимался ладонями к зеркалу и искал ее отражение. Гейл забралась на кровать и села лицом к нему. Потом поставила ступни на край матраса и раздвинула ноги. От ее порочной улыбки у него перехватило дыхание. Свечи озаряли ее увлажнившуюся промежность. Эндрю стиснул кулаки.
        - Говори, что ты хочешь со мной сделать, - сказала она. - Говори, о чем ты думаешь, когда мы не вместе.
        У Эндрю пересохло во рту, и он на мгновение закрыл глаза. Она не только невероятно сексуальна, но и щедра на выдумки.
        - Сначала я поцеловал бы тебя, а потом начал бы ласкать твою грудь.
        Гейл оперлась одной рукой о матрас, а другую приложила к груди.
        - Так? - пробормотала она, водя кончиком пальца вокруг своего затвердевшего соска.
        - Так, - проскрежетал он. - Потом я стал бы целовать твои груди.
        Продолжая смотреть в зеркало, Гейл вынула грудь из тонкой ночной рубашки, нагнула голову и коснулась языком розового бутона. В ее потемневших зеленых глазах мерцали золотые искорки. Он никогда не видел более чудесного зрелища.
        Эндрю снова охватило пламя. Он прижался кулаками к зеркалу, удерживаясь на месте только силой воли.
        - Потом я начал бы ласкать тебя, - сказал он, не дожидаясь вопроса. Взгляд Эндрю упал на ее влажные половые губы. - Там.
        Проследив за ним, Гейл провела рукой по своему плоскому животу, скрытому тончайшей тканью.
        - Как бы ты ласкал меня? - чуть помедлив, негромко промурлыкала она.
        Эндрю проглотил слюну.
        - Я ввожу в тебя указательный палец и чувствую, какая ты мокрая и горячая. Потом вынимаю его и пробую на вкус.
        Гейл сделала это, и у него подогнулись колени.
        - Теперь два пальца, - хрипло промолвил он. - Я дразню тебя. Вперед и назад. Медленно. Теперь вверх-вниз и снова внутрь.
        Эндрю следил за ее движениями как зачарованный. Голова Гейл откинулась, бедра двигались в мучительном ритме. Эндрю не мог этого выдержать. Он должен овладеть ею. Взять ее. Немедленно.
        - Ты чувствуешь, какая я мокрая? - свистящим шепотом спросила она. - Чувствуешь, как я хочу, чтобы ты любил меня?
        - Ты горячая, - с трудом вымолвил Эндрю. - Когда я дразню тебя, ты становишься еще горячее. Я буду ласкать тебя языком, пока ты не кончишь.
        - Энди… - прошептала она и негромко застонала.
        То ли Гейл умирала от наслаждения, то ли просила его сделать обещанное. Впрочем, это значения не имело. Он тут же оказался рядом и начал целовать Гейл между ног. Потом ввел язык в ее лоно и ласкал до тех пор, пока Гейл не выкрикнула его имя, после чего ее тело свело сладостной судорогой.
        Но он не остановился.
        Не мог остановиться.
        Эндрю любил ее ртом и использовал пальцы, пока Гейл не испытала еще несколько оргазмов, каждый сильнее предыдущего. Когда стало ясно, что никто из них больше не выдержит этой эротической пытки, Эндрю встал и глубоко вонзился в Гейл. Их тела яростно соединились, стремясь достичь полного удовлетворения.
        Ритм движений становился все быстрее. Наконец оба ощутили неслыханное блаженство и воспарили к небесам. А потом долго приходили в себя.

        - Ты уверен, что больше не хочешь вишневого мороженого? - лукаво спросила Гейл. - А то я запаслась.
        Эндрю скептически поднял бровь.
        - Нет уж, как-нибудь в другой раз. Тебе опасно давать в руки такие вещи, - ответил он, принимая у Гейл чашку с шоколадным мороженым.
        Гейл забралась в постель, и Эндрю привлек ее к себе. От тонкой ночной рубашки осталось одно воспоминание: он разорвал ее в клочья. Обольстительная сирена уступила место девушке из соседнего дома. Теперь на ней были пара теплых носков ярко-красного цвета и белая футболка. Волосы Гейл были растрепаны, губы распухли от его поцелуев. Казалось, она сыта и довольна. От нее пахло сексом, цветами и мороженым.
        - Я должна тебе кое-что рассказать. - Гейл положила к изголовью несколько подушек, оперлась на них спиной и взяла свою чашку.
        Он тоже должен ей кое-что рассказать. Только его новость будет не такой приятной. Мороженое подоспело очень кстати. Оно позволило Эндрю промолчать.
        - Я решила остаться в Оуквуде.
        От этой новости у него потемнело в глазах. Будь Эндрю просто преподавателем старших классов и тренером баскетбольной команды местной средней школы, он бы задрожал от радости. Будь Гейл просто местным врачом, Эндрю спросил бы, собирается ли она узаконить их связь. Но он специальный агент Эндрю Лавкрафт. А она младшая сестра Кристофера Нортона. Им никогда не придется выбирать фарфоровые сервизы и рассылать родным и друзьям красивые приглашения на венчание, которое состоится в городской церкви в одну из суббот.
        Эндрю уставился в чашку с мороженым. Он не мог видеть ее глаза, полные надежды. Надежды на то, что у них действительно есть будущее.
        - Что заставило тебя передумать? - наконец спросил Эндрю, от души надеясь, что его голос звучит небрежно.
        - Только между нами, - предупредила она, положив в рот кусочек мороженого. - Доктор Спенсер смертельно болен. У него рак. Он спросил меня, согласна ли я принять у него клинику, и я ответила согласием.
        Эти слова заставили Эндрю отвлечься от заворожившего его мороженого. Лицо Гейл было таким бесстрастным, словно она не приняла самого важного решения в своей жизни, не ждала реакции Эндрю и не надеялась на счастье, которого он не мог ей дать.
        - Кажется, ты говорила, что семейная медицина тебе не по душе, - напомнил он.
        Гейл вздохнула и поставила чашку на тумбочку.
        - Я могу продолжать работать два уикэнда в месяц в отделении неотложной помощи окружной больницы, - сказала она, глядя Эндрю в глаза. - Но Оуквуду нужен врач. Здешние жители знают меня, а большинство немногих пациентов, которых еще лечит Спенсер, доверяют мне.
        Ее взгляд не мог скрыть владевшие ею дурные предчувствия и еще чего-то, очень похожего на страх.
        - Есть и еще кое-что, что тебе следует знать, - проговорила Гейл, положив руку на его бедро, укрытое простыней. - До сих пор я была с тобой не совсем откровенна.
        Ее прикосновение обжигало. А слова проникали в самую глубь его лживой души.
        - Помнишь, ты спрашивал меня про родных?
        О Боже, неужели это окажется еще труднее, чем ему казалось? Он и без того выкопал себе самую глубокую яму на свете. Эндрю понял, о чем пойдет речь. Гейл хочет рассказать ему о брате. Нужно остановить ее, пока не стало слишком поздно.
        - Гейл… - начал он, покачав головой.
        - Нет, это важно. Я лгала тебе, Энди. Мне очень жаль, но в то время я не могла поступить иначе. Надеюсь, ты выслушаешь и поймешь меня.
        - Радость моя, пожалуйста, позволь мне…
        - Нет. Дай мне закончить, - прервала его Гейл. - Мои родители действительно умерли. Тут я не лгала. Но у меня есть… - Ее заставил замолчать телефонный звонок. - Придется взять трубку, - сказала Гейл, вставая с кровати. - Теперь, когда Спенсер болен, я единственный врач в этом городе.
        Эндрю выбрался из постели, натянул джинсы и пошел за ней на кухню. По дороге он взял со стула брошенный туда конверт.
        Гейл сняла трубку после третьего звонка.
        Как только она положит трубку, он скажет ей все. Если Гейл вызовут к больному, он поедет вместе с ней и заставит ее выслушать правду о событиях последнего месяца, который они провели вместе.
        Потом он попросит прощения, скажет, что любит ее, и навсегда уйдет из ее жизни. Именно это она велит ему сделать. Сомневаться не приходится.
        - Доктор Нортон, - сказала она в микрофон и улыбнулась Эндрю, вошедшему в кухню с конвертом в руках.
        Боже, что за чудная улыбка! - с тоской подумал Эндрю.
        Гейл нахмурилась и через секунду повторила:
        - Алло! - Внезапно ее глаза сузились, а руки задрожали. - Крис? О Господи… - испуганно выдохнула она. - Что-то слишком быстро. Крис, с тобой все в порядке? Что случилось?
        Гейл закрыла глаза, но Эндрю успел заметить, что они полны слез.
        - Да, - срывающимся голосом сказала она. - Эта история оказалась слишком длинной.
        У Эндрю не было времени размышлять как над своими поступками, так и над реакцией Гейл. Он потянулся к телефону.
        Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами и окаменела. Эндрю взял трубку, не дав Гейл опомниться и нажать на рычаг.
        - Нортон, - сказал он. - Я знаю, что вас подставили. Если вы дадите мне такую возможность, я постараюсь помочь вам.
        Молчание.
        - У меня есть доказательства, - продолжил Эндрю, моля Бога, чтобы Кристофер не дал отбой. - Их немного, но и этого будет достаточно, чтобы вы могли восстановить свое честное имя.
        - Кто вы? - наконец спросил беглец.
        - Специальный агент Эндрю Лавкрафт, - сказал он, старательно избегая взгляда Гейл. - Федеральное бюро расследований. Вы ведь не убивали Манчини и Крэга, правда?
        Снова молчание.
        - Черт побери, Нортон! - вспылил Лавкрафт. - Не вешайте трубку! Скажите, где и когда с вами можно встретиться. Клянусь, я могу вам помочь.
        - Телефон прослушивается? - наконец спросил Кристофер.
        - Да, конечно. Я записываю все разговоры. Но пусть это вас не волнует. Записи нашей с вами беседы там не будет.
        - Откуда я знаю, что это не ловушка?
        - Вы должны верить мне, - сказал Эндрю. Он поднял глаза и посмотрел на Гейл. На ее лице были написаны ужас и боль, от которых у него сжалось сердце. Она тоже поверила ему, а как он этим распорядился? Он втоптал ее доверие в грязь. - Нортон… Диана Тернер может попасть в беду. Я догадываюсь, что против вас с ней существует заговор.
        Кристофер гневно выругался.
        - Я перезвоню вам через час, - сказал он и дал отбой.
        Эндрю повесил трубку и повернулся к Гейл. Ее взгляд надрывал ему душу. Сознание того, что он оказался предателем, было невыносимо. Уж лучше бы его сожгли на костре.
        - Кто ты, черт побери? - выпалила она.
        У него был только один ответ. Первый абсолютно честный ответ за весь месяц.
        - Человек, который безумно любит тебя.


        Глава 16
        Ледяной смешок Гейл заставил его поморщиться. Существует миллион других способов удостоверить свою личность, но Эндрю сомневался, что какой-нибудь из них мог бы уменьшить боль и гнев, читавшиеся в ее взгляде.
        - Думаешь, я поверю? Убирайся к черту! - крикнула она.
        Эндрю потянулся к ней, но Гейл попятилась.
        - Не прикасайся ко мне!
        Горечь, звучавшая в ее голосе, железными когтями впивалась в его сердце. Гейл отдалилась от него и физически, и душевно, и теперь он бессилен сократить разделявшее их расстояние.
        - Гейл, ты должна выслушать меня.
        - Зачем? Чтобы услышать новую ложь?
        Она выпрямилась, гордо подняла голову и ушла в спальню.
        Эндрю волей-неволей пришлось пойти следом. Он не верил, что сумеет заставить ее понять. Разве можно это сделать, если он сам не понимает, почему позволил вещам зайти так далеко?
        Гейл оскорблена, и он ненавидит себя за то, что причинил ей боль. И все же нужно найти слова, которые убедили бы Гейл в искренности его чувства. По крайней мере, его любовь - это святая правда. Впрочем, его мольбы не изменят того, что он лгал ей, использовал ее и, прости его Господи, причинил ей боль.
        - Послушай, я понимаю, что ты сердишься, но…
        Гейл смерила Эндрю яростным взглядом, а потом стащила с себя его футболку и бросила на кровать.
        - Сержусь? Слишком мягко сказано! - Оставшись в одних красных носках, она пересекла комнату, подошла к комоду и выдвинула верхний ящик. - Кажется, я велела тебе убираться отсюда! - бросила она, надевая тонкие хлопчатобумажные трусики.
        - Я не уйду, пока ты меня не выслушаешь.
        За трусиками последовали розовые с серым пижамные штаны и розовый топ.
        - Куда нужно обращаться, чтобы выставить из квартиры агента ФБР? В ЦРУ?
        - Твой брат скоро позвонит снова, - сказал Эндрю, не обращая внимания на ее сарказм. - Я могу помочь ему.
        - О да, поможешь. Надев на него наручники. - Гейл протиснулась мимо него и устремилась в кухню. Дверь буфета громко хлопнула. Она пошла обратно, но остановилась на полдороге и повернула в ванную.
        - Это не так, - сказал Эндрю, остановившись в дверях. - Я провел тщательное расследование и кое-что нащупал. Его решили сделать козлом отпущения.
        Гейл открыла аптечку, вынула из держателя зубную щетку Эндрю и бросила ее в пластиковый пакет.
        - Я могла сказать тебе то же самое. - Гейл взяла бритву и показала ею на Энди. - Именно это я собиралась сделать, когда зазвонил телефон. О Боже, а я еще чувствовала себя виноватой, что не рассказала тебе о Крисе! Как я могла быть такой слепой? - Бритва последовала за щеткой.
        - Дай мне объяснить тебе…
        - И такой дурой! - продолжала бушевать Гейл. - Я же привыкла к тому, что вы, ублюдки, не даете мне проходу! Я различала вас в толпе за сто метров! Но за последние девять месяцев слегка расслабилась. Потому что никто из вас давно не прослушивал моего телефона и не рылся в моей почте! - Она швырнула в пакет керамическую чашечку для взбивания пены, и та громко стукнулась о бритву.
        - Гейл… - попытался начать говорить Эндрю, но безуспешно.
        - Значит, таков был ваш план? На время оставить меня в покое. Усыпить мою бдительность. Заставить поверить в то, что вы подумали, будто мне нечего вам рассказать. А потом пустить в ход тайное оружие. Что, спать с врагом положено вам по инструкции? Или это просто одно из преимуществ вашей профессии?
        Эндрю вздохнул. Он заслужил это. Ее сарказм, гнев и даже презрение совершенно справедливы.
        - Надо отдать тебе должное, ты хорошо справился с заданием, - сказала она, продолжая обшаривать аптечку в поисках его вещей. - До сих пор я ничего не замечала.
        - Гейл, послушай…
        Она захлопнула зеркальную дверцу и смерила его горящим взглядом.
        - Вы уже сказали все, что следовало, специальный агент Лавкрафт! - Она сняла с полочки флакон «Олд Спайс» и потянулась к пакету.
        Но Эндрю перехватил ее руку, не дав разбить одеколон о чашечку.
        - Проклятье! Помолчи и послушай меня.
        Гейл сделала преувеличенно глубокий вдох, но это не помогло ей успокоиться.
        - Что? Зачем? Что ты можешь мне сказать? Что на самом деле ты шпионил за мной, пытаясь доказать невиновность моего брата? Рассказывай это кому-нибудь другому, стукач! Запас моего доверия истощился! - Она разразилась градом ругательств.
        Эндрю закрыл глаза и покорно выслушал их.
        - Мне очень жаль, - сказал он, глядя на Гейл сверху вниз. - Я не думал, что так получится.
        Она дернула руку, и он выпустил ее. Флакон с одеколоном плюхнулся в пакет с меньшим шумом, чем все остальное.
        - Я тоже. - Она отстранила его и вышла из ванной.
        Эндрю вздохнул и последовал за ней в спальню. Он понимал гнев Гейл. Если называть вещи своими именами, он действительно использовал ее, чтобы получить информацию. Однако постепенно все изменилось. Когда Эндрю приступал к этому гиблому делу, им владела решимость спасти свою пошатнувшуюся карьеру. Но так продолжалось только до тех пор, пока они не легли в постель. Как ни пытался Эндрю убедить себя в обратном, однако отнюдь не все время, проведенное им с Гейл, было посвящено работе. Настал момент истины, понял он. Увы, он понятия не имел, как заставить Гейл поверить, что его чувства к ней не имеют никакого отношения к полученному им заданию.
        - Ты должна понять… Ничто из случившегося не входило в мои планы.
        Гейл бросила пакет на кровать и посмотрела на Эндрю как на сумасшедшего. Возможно, она права.
        Он покачал головой и сделал еще одну попытку.
        - Когда я приехал сюда, то не думал, что дойдет до этого.
        - До чего, Эндрю? Ты надеялся, что я не узнаю, с кем имею дело? Что ты лживый сукин сын с моралью таракана? - Она щелкнула пальцами, пытаясь найти нужные слова. - Или ты хочешь сказать, что не собирался втереться ко мне в доверие, заставить меня влюбиться и рассказать, где мой брат скрывается последние три года?
        Эндрю сделал два шага и оказался рядом. Желание обнять Гейл и привлечь ее к себе было нестерпимым.
        - Мне очень жаль, что я причинил тебе боль, - сказал он, подняв сброшенную Гейл майку. - Я не хотел этого.
        - Ты даром потратил время, - тихо сказала она, не сводя взгляда со смятых простыней. - Я не знала, где находится брат, и не знаю этого до сих пор. Он не говорил мне ни слова. И, хотя мне было очень тяжело, я понимала, что Крис прав. А сейчас понимаю это лучше, чем когда бы то ни было.
        Она посмотрела на него. Гнев Гейл немного ослабел, но боль, стоявшая в ее золотисто-зеленых глазах, разрывала ему сердце.
        - Если бы ты не пожалел времени и прочитал километры бумаги, потраченной ребятами из Бюро на отчеты о моем брате, - продолжила она, - то знал бы, что я говорила всем предыдущим ищейкам то же самое.
        Эндрю хотел что-то ответить, но Гейл ткнула его пальцем в грудь.
        - Я не знаю! - выкрикнула она, чеканя каждое слово.
        Эндрю перехватил запястье Гейл, боясь, что она продырявит ему грудь.
        - Не сомневаюсь, - ответил он. - Я понял это, когда увидел календарики.
        Гейл широко раскрыла глаза и недоверчиво посмотрела на него. В ее мозгу тут же вспыхнула картина из недалекого прошлого: Эндрю стоит у тумбочки с ящиком в руках, содержимое которого валяется на полу. С самого начала она играла ему на руку! Ее душил гнев, душа изнывала от боли.
        Гейл вырвала руку и отшатнулась. Она не была склонна к насилию, но в эту секунду ей хотелось убить его. Предатель! Гнев, боль и жестокое разочарование, в котором она не хотела себе признаваться, слились воедино, и грянула буря.
        - Ты ублюдок, - сквозь зубы процедила она. - Значит, все это было только… - Не в силах видеть искаженное болью лицо Эндрю, Гейл резко отвернулась, села на кровать и мертвой хваткой вцепилась в край матраса. - Думаю, тебе следует уйти… - Она уставилась в пол, пытаясь не давать воли чувствам. Смотреть на Эндрю она не могла, потому что чувствовала себя набитой дурой.
        - Я не уйду, - ответил он. - Во всяком случае, до тех пор пока мы не уладим это дело.
        Эти слова невольно заставили ее поднять взгляд.
        - Как его можно уладить? Ты лживый ублюдок, использовавший меня, чтобы найти брата. О чем говорить, если я была нужна тебе только как ниточка, ведущая к Крису?
        Эндрю опустился на корточки, продолжая смотреть ей в глаза. Его рука легла на ее колено, и Гейл закрыла глаза. Каким бы лютым ни был ее гнев, тело продолжало отзываться на его нежное прикосновение.
        Будь ты проклят!
        - Сначала это было правдой. Но теперь - ничего подобного.
        Гейл попыталась рассмеяться, хотя не видела в своем положении ничего веселого.
        - Понятно. Я оказалась настолько хороша в постели, что ты напрочь забыл о своем задании, верно? Если бы я знала, что вас так легко отвлечь, то переспала бы с первым же агентом, который постучал в мою дверь три года назад, и тем избавила бы себя от множества забот!
        Эндрю чертыхнулся, встал и пошел к двери.
        Вот и хорошо. Сейчас она останется одна, заберется в постель, укроется с головой и забудет обо всем на свете.
        Но он вернулся. Черт побери! Она должна справиться с собой, однако в присутствии Эндрю это невозможно.
        Эндрю остановился перед ней.
        - Что мне делать, Гейл? Какие слова я должен найти, чтобы ты дала мне возможность объяснить происшедшее?
        Гейл хотела сказать что-то язвительное, но закусила губу и тяжело вздохнула. Ничто не может заставить ее передумать. Она убеждена в этом. Говорить не о чем. Поступки Эндрю красноречивее слов. Он использовал ее. Спал с ней, пытаясь продолжить следствие. Никаких объяснений не требуется.
        - Послушай… - начал он, но тут же умолк, потому что она вскочила с кровати.
        - Не здесь, - сказала Гейл и вышла в гостиную.
        Оставаться в комнате, где она отдавалась Эндрю, было выше ее сил. Она не должна была влюбляться в него, но все же сделала это. Дура! Что-то, о чем Гейл не хотелось думать, заставило ее открыть этому мужчине сердце, давно запертое на ключ.
        Она включила лампу, села на диван, прижала колени к груди, обхватила их руками и положила на них голову. В висках пульсировала кровь. Сердце ныло. Тело дрожало от напряжения. Ей хотелось только одного: впасть в блаженное беспамятство и забыться. Забыть об Энди. О Крисе. Обо всем на свете.
        Вошел Эндрю, сел на стул, наклонился вперед и уперся локтями в колени. Она подняла голову и посмотрела на него. Судя по всему, ему было не лучше, чем ей, но это не утешало.
        - Сегодня вечером я услышала его голос. Впервые за три года, - бесстрастно сказала Гейл. - Ты знаешь, что испытывают люди, когда отчаянно хотят поговорить с дорогим им человеком, но не могут это сделать?
        - Да, знаю, - глядя ей в глаза, ответил он.
        Гейл понимала, что Эндрю думает о матери, продавшей его за порцию наркотика.
        Хотя причина нашей разлуки с Крисом была совсем другой, его исчезновения и молчания было достаточно, чтобы защитить меня от таких, как Эндрю. Но все оказалось бесполезно, подумала она и отвернулась.
        - И тем не менее продолжаешь допрашивать?
        Он вздохнул.
        - Нет, Гейл. Я хочу, чтобы ты поняла… Когда я ехал в Оуквуд, то не имел представления, чем это кончится. Да, меня послали, чтобы установить с тобой контакт. Познакомиться с тобой, скрыв, что я из Бюро, и получить сведения, которые могли бы навести на след твоего брата. Но я никогда не думал, что наши отношения зайдут так далеко.
        - Иными словами, ты признаешься, что спал со мной ради достижения своей цели.
        - Нет. Но думаю, что при необходимости я мог бы пойти на это. Я принадлежу к тем агентам, которые ради дела не останавливаются ни перед чем. В последнее время это качество доставило мне множество неприятностей.
        - Если ты думаешь, что меня это утешает, то ошибаешься.
        Эндрю криво усмехнулся.
        - Но все изменилось, как только мы легли с тобой в постель. Я ничего не мог с собой поделать. Когда я оставался один, то поднимался к себе и рылся в километрах бумаги, пытаясь найти хоть какой-нибудь намек на то, что могло бы вернуть тебе брата.
        Она нахмурилась.
        - Зачем?
        Эндрю тяжело вздохнул, поднялся, обошел кофейный столик и направился к стулу, который стоял у двери.
        - Наверное, я надеялся, что, если сумею вернуть тебе брата и доказать его невиновность, ты сможешь простить меня за то, что я не рассказал тебе правду с самого начала.
        Гейл попыталась что-то сказать, но он поднял руку, призывая ее к молчанию.
        - Я не уверен, что найденного будет достаточно, но думаю, что Крис сумеет правильно воспользоваться тем, что я обнаружил вчера вечером.
        Эндрю взял со стула коричневый конверт и бросил его на кофейный столик. Конверт скользнул по крышке стола, но Гейл успела подхватить его, не дав упасть на пол.
        Она была сбита с толку и не знала, кому и чему верить. Как можно доверять Эндрю, если ее обманули даже собственные инстинкты? Она думала, что знает Эндрю, но человек, который заставил ее сгорать от желания, оказался фикцией. Простым прикрытием. Она влюбилась в Эндрю Лавкрафта, учителя и тренера баскетбольной команды местной средней школы, а не в агента ФБР, разыскивающего ее брата, чтобы наказать за преступление, которого тот не совершал.
        Неужели сейчас он говорит правду? А если да, то зачем? Может быть, для него это предлог, чтобы заманить брата в ловушку, обвинить в убийстве и арестовать?
        Эндрю продолжал стоять и смотреть на нее сверху вниз. Его красивое лицо было бесстрастно. Если бы Гейл не знала его, то могла бы подумать, что Энди безразлично, поверит она ему или нет. Но она его знает. Как мужчину, а не как агента. Мужчину, сиреневые глаза которого когда-то смотрели на нее с такой страстью, теперь были полны той же боли, которая уже почти час терзает ее сердце. С тех самых пор как он забрал у нее телефонную трубку.
        Наконец он повернулся и пошел к двери.
        - Отдашь это Крису, когда увидишься с ним, - сказал он, взявшись за ручку.
        Гейл спустила ноги на пол.
        - Куда ты?
        Он оглянулся.
        - Обратно в Нью-Йорк.
        - Но… что будет с Крисом?
        - Я напишу в отчете, что ничего не добился. Крис скоро перезвонит. Скажешь ему, что я оставил конверт. Там написано, как меня найти. Отдашь ему конверт, а на словах передашь, что я сделаю все, чтобы ему помочь.
        Он отвернулся. Гейл овладела паника. Десять минут назад она мечтала, чтобы этот человек ушел и никогда не возвращался. Но теперь, видя, что Эндрю навсегда уходит из ее жизни, она не смогла справиться с ужасом, рвавшимся наружу.
        - Подожди!
        Эндрю остановился, не выпуская из пальцев серебристую ручку.
        - Гейл, мне и так тяжело. Не надо. Пожалуйста…
        Слезы, которых почему-то не было, когда Эндрю представлялся Крису, теперь жгли глаза и мешали видеть.
        Я не хочу расставаться с ним, Пока не хочу.
        Как ни глупо, но это было правдой. Гейл не знала, сумеет ли когда-нибудь простить ему обман. В глубине души она была убеждена, что отныне у них не будет ничего общего, кроме тяжелых воспоминаний. И все же в каком-то уголке ее сознания сохранялась надежда. Ведь она полюбила не тренера и учителя, а мужчину. Так какая разница, чем он зарабатывает себе на жизнь?
        - Как быть с Крисом? - спросила Гейл. - Ты знаешь это дело изнутри. У него могут возникнуть вопросы, на которые я не сумею ответить.
        Она пристально наблюдала за ним. Эндрю не сдвинулся ни на дюйм.
        - Ты должен быть здесь, когда Крис перезвонит, - сказала она.
        Может быть, на ее решение повлияло то, что он действительно хотел уйти, не дожидаясь звонка Криса. Гейл подумала, что у него на самом деле могут быть доказательства невиновности брата. Нежелание Эндрю продолжать обман заставило ее еще раз поверить этому человеку. Видимо, Крис тоже поверил ему. Крис, который не доверяет даже ей самой.
        Боже, как все сложно… Ее боль и оскорбленные чувства сплелись в клубок, который невозможно распутать. Ясно одно: если она хочет снова увидеть брата и спасти его, то Эндрю обязан присутствовать при ее встрече с Крисом. Непонятно почему, но Крис, кажется, готов доверить Эндрю не только свою жизнь, но и жизнь собственной сестры.
        Она встала и сказала:
        - Не знаю, о чем думал Крис, но, похоже, ты единственный человек, с которым он разговаривал за эти три года. Кажется, он доверяет тебе.
        Эндрю повернулся и посмотрел на нее. Выражение его лица не слишком вязалось с представлением об агенте, готовом на все ради достижения своей цели.
        - Это из-за тебя.
        Она нахмурилась.
        - Из-за меня? Почему?
        - Потому что я оказался в твоей квартире после полуночи.
        Гейл пожала плечами.
        - Ну и что?
        У Эндрю приподнялся уголок рта.
        - Сколько мужчин ночевало в твоей спальне за последние три года?
        При мысли о том, чем они занимались до полуночи, Гейл вспыхнула.
        - Только поэтому?
        - Ничто другое мне на ум не приходит.
        - Эндрю, ты должен быть здесь, - сказала она, обходя кофейный столик. - Он верит тебе. - Гейл не стала добавлять, что она сама никогда бы ему не поверила и не поверит впредь. Ради Криса нужно притвориться, что она сохранила к Эндрю хотя бы небольшую часть прежнего доверия. - Сведения, которыми ты обладаешь, могут вернуть ему жизнь.
        - Не знаю, так это или не так, но готов прозакладывать свой значок, что его подставили. Улики против него с самого начала были слишком явными. Ни одной сомнительной. Все неопровержимые. Слишком неопровержимые.
        Она положила конверт на кофейный столик.
        - Но ты давно знал это. Что заставило тебя передумать и снова начать копаться в бумагах?
        Эндрю хотел что-то ответить, но ему помешал телефонный звонок.


        Глава 17
        - Ты уверен, что это именно здесь?
        Эндрю крепко сжимал руку Гейл и медленно шел вдоль дощатой стены, ведя ее за собой.
        - Если указания Кристофера верны, то да, - вполголоса сказал он.
        Они обходили сзади полосатый ярмарочный павильон, разбитый на территории оптового рынка, расположенного неподалеку от Ричмонда. Имитация портика с колоннами представляла собой дешевую попытку создать впечатление оседлости.
        Как велел Крис, Эндрю не стал оставлять машину на просторной крытой стоянке, а припарковался у тусклого фонаря сбоку от павильона. Они провели здесь полчаса, но не заметили ни одной патрульной машины. Тишину нарушали только крики котов, сражавшихся за территорию возле мусорного бака у китайского ресторанчика, притулившегося к западному краю рынка.
        Гейл споткнулась о пустую консервную банку, и та с грохотом покатилась по асфальту. Эндрю инстинктивно прижал ее к себе и выхватил пистолет.
        Она вздохнула и попыталась вырвать руку.
        - Что, собираешься стрелять в консервную банку? - хрипло прошептала Гейл.
        Эндрю сжал ее руку.
        - Я собираюсь соблюдать осторожность. - Вместо того чтобы спрятать свой девятимиллиметровый пистолет обратно в кожаную наплечную кобуру, прикрытую легким пиджаком, он сжал рукоятку и повернул оружие дулом вверх. Ему было бы намного спокойнее, если бы Гейл осталась в машине. Но спорить было бесполезно. Он знал, что Гейл отдаст все на свете за возможность провести с братом хотя бы пять минут.
        - Кажется, Крис говорил, что здесь безопасно…
        - Предосторожности лишними не бывают, - ответил он, продолжая двигаться вдоль дощатого павильона. - Это место выбрал Нортон, а не я.
        Гейл шла за ним по пятам.
        - Мне все равно, что все вы о нем думаете, но Крис никогда бы не подверг меня опасности.
        Он тяжело вздохнул и остановился. До некоторой степени Гейл права. Крис не стал бы подвергать ее опасности специально. Но Эндрю не мог рисковать жизнью Гейл, поскольку не знал причин молчания Нортона. А вдруг собственная жизнь ему дороже жизни сестры? Выяснить это можно только после встречи с агентом-ренегатом.
        Он повернулся спиной к стене, обвел взглядом окрестности, не заметил ничего необычного и посмотрел на Гейл сверху вниз.
        - Радость моя, тебе грозит опасность повсюду. Только потому что твоя фамилия Нортон.
        Она насупилась.
        - Это смешно. - Однако голос Гейл прозвучал довольно неуверенно.
        Эндрю сжал ее руку, стараясь подбодрить, и поклялся, что с ней ничего не случится. По крайней мере, пока он жив.
        Он продолжал осматривать местность и ждать. Как только Нортон убедится, что Эндрю и Гейл здесь одни, он даст сигнал. А до тех пор нужно следить и ждать. Следить и ждать.
        - Несколько недель назад я сказал бы то же самое, - негромко произнес он. - Но после вчерашнего вечера…
        Гейл прижалась к нему. В других обстоятельствах Эндрю мог бы решить, что конец их связи не так очевиден, как казалось несколько часов назад. Дело Нортона действительно оказалось самым трудным из всех, с которыми ему доводилось сталкиваться. Однако это не имело никакого отношения к человеку, которого ему поручили найти. Во всем виновата женщина, которая сумела украсть его сердце быстрее, чем компьютерный хакер очищает счет ничего не подозревающего владельца.
        Хотя между ними пробежала кошка, но желание Эндрю обнять Гейл и поклясться ей в вечной любви не ослабело ни на йоту. После звонка Криса все разговоры на личные темы прекратились.
        - А что случилось вчера вечером? - еле слышно спросила она.
        Эндрю кивком указал на конверт, который Гейл держала в свободной руке.
        - Вот что, - лаконично ответил он. Хотя он очень не хотел напоминать Гейл о ее эмоциональном потрясении, ему требовалось кое-что выяснить. Намеренно глядя в сторону, он спросил: - Что тебе сказал Крис, когда звонил в первый раз? До того как я взял трубку?
        Гейл молчала, и на мгновение Эндрю показалось, что она его не услышала. Он перестал обшаривать взглядом темноту и посмотрел на нее. В глазах Гейл стояли слезы, но она смаргивала их и пыталась казаться бесстрастной.
        - Только одну фразу. «Я скоро вернусь».
        Эндрю нахмурил брови. Как Кристофер Нортон может выйти из подполья без той информации, которую он, Эндрю Лавкрафт, обнаружил во время поездки в Лемер? Ничего, скоро все выяснится, подумал он, увидев спичку, загоревшуюся под разбитым фонарем на другой стороне улицы. Спичка горела лишь долю секунды, но пылала как маяк. Если загорится вторая спичка, они с Гейл обойдут павильон, окажутся у полуоткрытой железной двери, войдут в нее и снова будут ждать, пока Крис не решит, что может без опаски последовать за ними.
        - Готовься, - сказал Эндрю, увидев вторую вспышку, столь же короткую, как и первая. Он заглянул за угол, удостоверился, что там никого нет, после чего они обогнули павильон. Четвертая по счету металлическая дверь оказалась приоткрытой. - Я войду первым.
        - Нет, я с тобой.
        - Я войду, а ты будешь ждать снаружи, пока я не удостоверюсь, что опасности нет. Если что-нибудь услышишь, беги к машине и уезжай.
        - Ничего подобного.
        - Черт побери, Гейл! - яростно прошептал он. - Это же моя работа!
        - Крис должен знать, что я с тобой, - возразила она. - Ты всерьез думаешь, что брат мог бы подвергнуть меня опасности? Он полностью владеет ситуацией.
        - Полностью владеть ситуацией невозможно. - Даже в скудном лунном свете были видны ее задранный подбородок и горящие глаза. Спорить с Гейл бесполезно. - О черт… Держись у меня за спиной. Что бы ни было внутри, не смей лезть вперед. Иначе я сам пристрелю тебя.
        Гейл прекрасно понимала, что ничего подобного он не сделает. Эндрю понял это, когда она насмешливо фыркнула. Однако приказ выполнила. И на том спасибо.
        Гейл ухватилась за полу его пиджака.
        - Я готова.
        Эндрю подошел к косяку, постоял и прислушался. Не услышав ничего, кроме биения собственного сердца, он толкнул дверь ногой и распахнул ее настежь. Из павильона не донеслось ни звука.
        Они пробрались внутрь и прижались к стене.
        Надо отдать ей должное, думал Эндрю, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Гейл не произнесла ни звука, хотя он был уверен, что она сломя голову бросится к брату, которого не видела почти три года. Нортон бежал не от справедливого суда, как думал Эндрю и все остальные, которых посылали искать человека, обвиняемого в убийстве. Крис спасал свою жизнь. Эндрю был уверен в этом так, что мог поставить на кон свой значок агента. Впрочем, кажется, именно это он уже и сделал…
        Черные тени начали обретать форму. Лунный свет, пробивавшийся в открытую дверь, помог Эндрю понять, что они находятся на складе одного из магазинов. На металлических стеллажах, напоминавших библиотечные, стояли ряды ящиков с неразборчивыми надписями. Они с Гейл должны были подойти к крайнему стеллажу справа и ждать.
        Когда глаза Эндрю начали что-то различать, он осторожно двинулся к правой стороне склада, прижимаясь к стене и пристально всматриваясь в каждый проход. Наконец они добрались до крайнего стеллажа и обогнули его.
        Как и говорил Нортон, в дальнем углу стоял маленький рабочий стол. Соблюдая все те же предосторожности, Эндрю подошел к столу, нащупал настольную лампу и дернул за шнурок.
        Гейл ахнула. Изумленный Эндрю уставился на Криса, небрежно облокотившегося о стену. Эндрю знал, что Нортон считался одним из лучших агентов Бюро. Именно поэтому его так трудно было выследить. И все же Эндрю не приходило в голову, что он будет их ждать.
        - Крис… - прошептала Гейл, робко шагнула вперед и вдруг остановилась.
        Эндрю почувствовал, что она дернула его за пиджак. Продолжая сжимать пистолет, он поднял левую руку и преградил ей путь.
        - Рано, - сказал он.
        Нортон смерил его коротким взглядом. Похоже, его спокойствие было только напускным.
        - Здесь она в безопасности.
        - Вы сами не в безопасности. С чего вы взяли, что ей ничто не грозит?
        Крис выгнул черную бровь.
        - А разве я не в безопасности?
        - Хватит болтать.
        Нортон перестал притворяться спокойным и пожал плечами.
        - А вдруг кто-нибудь знает о вашей добыче?
        - Это вполне возможно, - согласился Эндрю. Нортону не следует знать, что Лавкрафт и Джереми Силвермен являются единственными обладателями информации, которая способна вернуть ему жизнь.
        - Не понял… - Нортон отделился от стены и посмотрел на часы, висящие над столом. - У нас мало времени. В половине пятого здесь появятся грузчики.
        Эндрю кивнул и посмотрел на Гейл.
        - Только недолго, - сказал он и потянулся к конверту, который она держала в руке. - Я буду неподалеку.
        Гейл благодарно улыбнулась. Не успел Эндрю свернуть за угол, чтобы дать брату и сестре возможность побыть вместе, как она сорвалась с места и устремилась в объятия Криса. Послышались негромкие всхлипывания, за которыми последовал успокаивающий шепот. Эндрю утешало сознание того, что он подарил Гейл по крайней мере одно счастливое воспоминание об этом периоде ее жизни. Память о встрече с братом.
        Он двинулся к двери, пользуясь этим временем, чтобы заново осмотреть склад. Вероятность риска была небольшой, но пренебрегать ею было нельзя.
        Прошло добрых десять минут, прежде чем Эндрю услышал нежный и тихий смех Гейл. Ему не хотелось разлучать брата и сестру, но время поджимало.
        Однако, когда Эндрю миновал последний проход, смех умолк. Гейл сидела на краю стола, сурово сдвинув брови. Негромкая сердитая фраза, смысла которой Эндрю не понял, осталась неоконченной. Гейл умолкла, как только Крис посмотрел в сторону Лавкрафта.
        - Время вышло, - сказал им Эндрю.
        Гейл спустилась на пол, и Лавкрафт бросил на стол взятый у нее коричневый конверт.
        - Вот, Нортон, какова плата за вашу невиновность.
        Крис придвинул Гейл стоявший у стены металлический стул, взял конверт, открыл его, высыпал содержимое на стол и посмотрел на Эндрю. Его глаза были немного темнее, чем у сестры.
        - Как вы догадались, что не я убил своего напарника и правую руку Гилгуда? - спросил он.
        Эндрю сел на угол стола.
        - Просто глянул на это дело с другой точки зрения. - Он перевел взгляд на Гейл, а потом снова посмотрел на Криса. - И увидел, что улики против вас чересчур неопровержимы. Однако потом все усложнилось. Кто-то допросил Диану Тернер в самом начале расследования. Но вместо протокола я нашел в деле лишь сделанную от руки записку. Это была первая странность. Я видел записку сотню раз, но не мог свести концы с концами, пока вчера вечером не понял, что кто-то приказал установить за мисс Тернер тайную слежку. - Он кивнул на рассыпавшиеся по столу документы. - Я проверил это и, кажется, обнаружил причину всех ваших бед.
        Гейл рассеянно смотрела на крышку стола. Неужели это значит, что Эндрю перестал видеть в Крисе врага? Судя по тому, что он говорил ей вечером, в это трудно поверить. Трудно, но можно. Впрочем, даже если он искренне хочет помочь Крису и передать ему сведения, которые помогут брату доказать свою невиновность, это ничего не меняет. Что бы ни говорил этот человек, он лгал ей, использовал ее и разбил ей сердце. Во время короткой беседы Крис сказал, что она должна доверять Эндрю. Но она уже доверилась ему. И чем это кончилось?
        Гейл отогнала от себя грустные мысли и сосредоточилась на документах. Тут были финансовые отчеты двух некоммерческих благотворительных фондов, сводная справка о портфелях ценных бумаг нескольких организаций здравоохранения, с некоторыми из которых ей доводилось иметь дело как врачу, несколько газетных вырезок и три досье со сделанными на принтере копиями фотографий каких-то людей.
        Гейл взяла досье с фотографией красивой молодой женщины. Женщина слегка улыбалась. На ней был строгий темно-синий деловой костюм, хорошо сочетавшийся с волосами цвета меда, собранными в замысловатый узел. И все же казалось, что в ее широко расставленных голубых глазах сквозит озорство. Диана Тернер, адвокат из Министерства юстиции. Гейл знала только то, что этой женщине грозит какая-то опасность. Эндрю сказал об этом Крису, после чего брат тут же согласился встретиться с ним. Видимо, эта молодая адвокатесса что-то значит для Криса. Любопытно…
        Человека, запечатленного на второй фотографии, она узнала мгновенно. Крупные, резкие черты известного всей стране сенатора Чарльза Гилгуда. На третьем снимке красовался мужчина средних лет. Типичный итальянец с черными волосами, седоватыми висками и пронзительными темными глазами. Она прочитала подпись. Роберт Манчини. Человек, в хладнокровном убийстве которого обвиняют Криса.
        Кристофер оперся о стол и начал рассматривать привезенные Эндрю документы.
        - Эта записка пролежала в моем досье несколько лет. Почему именно сейчас? И почему именно вы? - спросил он.
        - Я вошел в поисковую систему Бюро и увидел, что досье мисс Тернер засекречено. Это заставило меня занервничать.
        Крис посмотрел на Эндрю.
        - Но при чем тут она? Из-за меня?
        Эндрю кивнул.
        - Частично да. Но интуиция подсказывает мне, что за этим стоит желание крепче привязать вас к делу об убийстве Манчини и Крэга. - Он протянул руку и взял со стола газетную вырезку, в которой говорилось о крупном анонимном пожертвовании в благотворительный фонд помощи детям из малоимущих семей. - Мисс Тернер входит в совет директоров фонда Габриеллы Хантинг. Они присуждают стипендии девушкам из бедных семей, живущим главным образом в штате Вермонт и его окрестностях. Именно этот фонд дал ей стипендию для обучения в юридической школе. И именно этот фонд через два месяца после вашего исчезновения получил анонимное пожертвование в миллион долларов. Не думаю, что это простое совпадение.
        - Похоже, - кивнул Кристофер.
        - А это, - продолжил Лавкрафт, вынимая из пачки какую-то официальную бумагу, - справка о состоянии банковского счета мисс Тернер, согласно которому она в течение трех лет каждые шесть месяцев получает сто тысяч долларов. Первая сумма поступила через два месяца после того, как фонд получил анонимное пожертвование. Но самое интересное, что через несколько дней после получения ста тысяч пятьдесят из них регулярно переводятся на счет детского дома Уэстморленда.
        Крис поднял глаза и пристально посмотрел на Эндрю.
        - Именно в этом детском доме воспитывалась Диана. Вы хотите сказать, что она замешана в это дело?
        - О да, замешана, - скрестив руки на груди, ответил Эндрю. - Но, поскольку этот счет никак не связан с другими счетами мисс Тернер, а все они связаны между собой, держу пари, что эта леди понятия не имеет, что стоит четверть миллиона долларов. Уведомления о принятии вклада высылаются одному адвокату на Капитолийском холме, который по чистой случайности является старым приятелем некоего Гордона Стоуна, занявшего место покойного Манчини. Подпись на карточке похожа на подпись мисс Тернер, однако вы не хуже моего знаете, что подписи легко подделать.
        - Но это бессмысленно, - сказала Гейл, взяв у Эндрю справку. - В конце концов до них добралась бы финансовая инспекция. Этот счет чрезвычайно подозрителен. На него наверняка обратили бы внимание.
        Крис покачал головой.
        - Нет, если у тебя есть доступ к одному из самых подробных файлов, имеющихся в распоряжении правительства. Дело не в этом. Встает вопрос: кто и почему.
        - Кажется, я догадался почему, - сказал Эндрю. - Но тут начинается самое странное. - Он постучал пальцем по другой газетной вырезке. - И, если не ошибаюсь, куда более серьезное, чем можно себе представить. Два члена Верховного суда заявили, что в следующем году уходят в отставку. Насколько я знаю, в Капитолии идет страшная грызня. В финал вышли примерно полдюжины кандидатов. Один из них - тот самый член выездной судебной сессии, у которого мисс Тернер работала клерком еще студенткой. Другой - председатель верховного суда того штата, который представляет Гилгуд. За спинами обоих стоит старина Чарли. Его люди изо всех сил лоббируют этих кандидатов.
        - Не поняла, - призналась Гейл, поднимая копии газетных статей. - При чем тут Крис? Это же случилось совсем недавно.
        Эндрю посмотрел на нее сверху вниз.
        - Не секрет, что Гилгуд поддерживает дома для престарелых и яростно оспаривает все, что уменьшает их значение в системе здравоохранения. В прошлом году Верховный суд принял решение в пользу домов для престарелых, предусматривающее выплату их владельцам и главным врачам премии за поддержание низких цен. Однако сейчас Федеральный арбитражный суд рассматривает апелляцию на это решение. Если дело будет снова передано в Верховный суд, возможен его пересмотр.
        - Иными словами, если бы я работала врачом в доме для престарелых, то больше не получала бы премию за поиск альтернативного, менее дорогого способа лечения пациентов… - сказала Гейл, пытаясь понять, куда клонит Эндрю.
        - Именно так, - подтвердил Крис. - Вот теперь все становится на свои места. Верховный суд не стал бы пересматривать дело, поскольку решение уже было вынесено. Но поскольку состав судей меняется, слушание состоится и многие люди будут вынуждены потерять кучу денег. Если Гилгуд сделает членами суда двух своих ставленников, апелляцию можно будет отклонить без рассмотрения. После чего наш шалунишка сенатор продолжит получать мзду от владельцев полудюжины домов для престарелых со всех концов страны.
        - Вы это точно знаете? - спросил Эндрю.
        - Я знаю, почему были убиты Крэг и Манчини. Мы с Крэгом тайно следили за ними и должны были взять с поличным. Но кто-то предупредил Манчини. Он убил Крэга. Понятия не имею, кто убил самого Манчини. Знаю только, что это был не Гилгуд, потому что в ту ночь я не спускал с него глаз.
        - Значит, это сделал тот, кто знал о каждом вашем с Крэгом шаге, - сказал Эндрю.
        Крис кивнул.
        - Единственными, кто знал о наших передвижениях, были руководители Бюро. Кому-то из них есть что скрывать, и этот человек пользуется мной как прикрытием.
        Гейл перевела взгляд с брата на Эндрю. Она не верила собственным ушам. Те же ублюдки, которые столько лет не давали ей житья, выдвигали фальшивые обвинения против ее брата. Теперь понятно, почему они были так настойчивы. Они хотели не предать Криса суду во имя справедливости, а свалить на него собственные преступления…
        - Похоже, они в сговоре с сенатором Гилгудом, - промолвил Эндрю, заставив Гейл очнуться.
        Крис выпрямился.
        - Что будем делать?
        Гейл затаила дыхание. Сейчас начнется, подумала она, хотя логика подсказывала ей, что, если бы Эндрю собирался арестовать Криса, он не стал бы рассказывать ему все, что знал.
        - Я вернусь в Нью-Йорк, скажу Филдингу, что не обнаружил ничего нового, что дело остается нераскрытым, получу отставку и выслушаю в свой адрес несколько теплых слов. А вам советую отправиться в округ Колумбия, найти мисс Тернер и охранять ее до тех пор, пока вы не узнаете, кто за этим стоит.
        - Отставку? - спросила удивленная Гейл. Память о подлинной личности Эндрю была еще свежа, но она никак не ожидала, что он лишится работы. - Хочешь сказать, что тебя уволят?
        - О да, - невесело рассмеявшись, ответил он. - «Ты должен закончить это дело во что бы то ни стало». Кажется, так сказал Филдинг.
        - Но ты закончил его, - возразила она, не смея надеяться, что Эндрю позволит Крису уйти.
        Его сиреневые глаза потемнели, и это, как всегда, заставило сердце Гейл биться чуть чаще.
        - Они этого не узнают, - тихо ответил Эндрю. - Ни в коем случае. Иначе твоему брату не жить. - Он перевел взгляд на Криса. - Вы сказали Гейл, что скоро вернетесь домой. Вам что-то известно, верно?
        Нортон усмехнулся, и Гейл вздрогнула, увидев, каким холодным и безжизненным стал когда-то теплый взгляд брата.
        - Всем нам будет лучше, если вы ничего не будете знать… Пока. Когда эта заваруха останется позади, мы разопьем бутылку шотландского и разобьем несколько тарелок на счастье.
        Крис протянул руку Эндрю, и тот пожал ее.
        - А как быть с запиской, которую вы нашли в досье? - спросил Нортон, собирая документы и вкладывая их обратно в конверт. - Если она завела вас так далеко, следующий агент, которому передадут это дело, тоже сможет взять след.
        Эндрю скрестил руки на груди и холодно улыбнулся.
        - Какая записка?


        Глава 18
        Когда солнце едва вышло из-за горизонта, Эндрю припарковался под магнолией у их дома. Он выключил мотор, однако ни он, ни Гейл не торопились выйти из машины. Ночь была долгая и тяжелая для обоих, но Гейл она далась труднее. Впрочем, утро тоже не сулило им ничего хорошего.
        Кристофер направлялся в округ Колумбия, чтобы найти Диану Тернер. Перед уходом он сказал сестре, что, если она услышит про обвинение в похищении, это будет означать, что он нашел мисс Тернер и сумел убедить ее перебраться в безопасное место. Гейл все поняла, но не смогла сдержать слез, покатившихся по щекам в ту секунду, когда брат исчез в темноте так же неслышно и незаметно, как появился.
        Эндрю ужасно хотелось заверить Гейл, что у Криса все будет хорошо, но он не желал внушать ей ложную надежду. Во всяком случае, сейчас, когда она поняла, какая страшная опасность грозит ее брату. Вера в Криса поможет Гейл справиться с неопределенностью так же, как помогала эти три года.
        - Ночь была долгая, - сказал он, нарушая тягостное молчание.
        - Да, - тихо ответила Гейл. - Слишком долгая.
        Он потянулся к пряжке ремня безопасности.
        - Я провожу тебя до дверей.
        - Нет. Эндрю… - Гейл тяжело вздохнула и повернулась к нему. Она валилась с ног от усталости, о чем свидетельствовали темные круги под глазами. Но эти круги не портили ее красоты. Эндрю не сводил с нее взгляда, на время забыв о страшной тяжести в груди. - Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты сделал сегодня ночью. За Криса. Тебе не следовало отпускать его, - сказала она. - Ты мог арестовать его и сохранить работу. Надеюсь, что ты не сделал этого, руководствуясь правильными соображениями.
        Эндрю выдохнул сквозь сжатые зубы и провел рукой по волосам.
        - Какими еще соображениями? - Он смертельно устал, и его проклятое сердце разрывалось на части, потому что он сдуру влюбился в эту женщину. - Думаешь, я позволил Кристоферу уйти, стремясь произвести выгодное впечатление на его сестру?
        - Я не знаю, почему ты это сделал.
        Он обеими руками схватился за руль и уставился прямо перед собой.
        - Твой брат невиновен. Кто-то из руководства Бюро использует Криса, чтобы прикрыть собственную задницу. Я могу позволить себе лишнее и слегка нарушить правила, когда делу грозит провал, но, будь я проклят, если на тарелочке подам этим сволочам невинного человека, чтобы они его раздели, привязали к креслу и ввели в вену синюю жидкость! Это не великодушный жест, - продолжил он, наконец повернувшись к ней. - Справедливость, Гейл. Ни больше, ни меньше. Можешь думать что хочешь, но речь идет только о справедливости.
        Она кивнула.
        - Просто я боялась, что ты нарушил закон в надежде, что у нас с тобой появится шанс.
        Эндрю крепко сжал руль, заранее зная, что она скажет. «Прощай, специальный агент Лавкрафт»…
        - А почему он не может появиться? - против воли вырвалось у него.
        Она расстегнула пряжку ремня и потянулась к ручке. Эндрю услышал щелчок замка. Он был бессилен. Оставалось только следить за тем, как она выбирается из фургончика и навсегда уходит из его жизни.
        Гейл остановилась у открытой двери и повернулась к нему лицом.
        - Потому что ты не тот человек, которого я полюбила, - сказала она. Ее лицо было спокойным, но Эндрю не попался на эту удочку. Гейл страдала так же, как и он. Лавкрафт знал это так же точно, как то, что еще до конца дня останется без работы. - Человек, которого я любила, - продолжила она, - это тренер баскетбольной команды местной средней школы. Он преподавал уголовное право и боялся читать старшеклассникам лекции по половому воспитанию. Он упрям, сексуален и заставлял меня смеяться… - Гейл сделала паузу и судорожно вздохнула. - Заставлял меня чувствовать, что я живая. И он единственный, кто заставлял меня думать… кто заставлял меня думать, что я именно та женщина, отражение которой вижу в его глазах.
        - Все это осталось в силе, - сказал Эндрю. - Изменилось только название работы.
        - Ты ошибаешься, Эндрю. Вместе с названием работы изменилось и все остальное.
        Гейл закрыла дверь и пошла по дорожке, которая вела к ее крыльцу.
        Эндрю не знал, сколько времени он просидел в своем фургончике, глядя в никуда и вспоминая все, что было между ними.
        Он всегда считал себя отверженным и работал изо всех сил, тщетно пытаясь заставить других забыть о его происхождении. Неизменно стремился быть лучшим. И чем это кончилось? Да ничем. Женщина, которую он полюбил, не захотела иметь с ним ничего общего. Через несколько часов он станет безработным. Каким был, таким и остался. Ничто не смогло изменить этот факт. Неважно, как он начал свою жизнь. Важно то, как он ею распорядился.
        Теперь он должен решить, как прожить ее остаток. И сделать это сам. Ни Бюро, ни Гейл тут ни при чем. Речь идет только о нем, Эндрю Лавкрафте. Но какое бы решение Эндрю ни принял, в глубине души он знал, что жизнь еще не кончена. Ни под каким видом.

        Стояло утро. Гейл вынесла на крыльцо белый плетеный стол и поставила на него кружку с чаем. По дощатому полу прыгали два воробья и клевали кусочки засохшего тоста, которые она приносила каждую субботу. Гейл открыла «Нью-Йорк таймс» на странице, посвященной новостям федерального значения. Она не видела Криса и ничего не слышала о нем уже три недели. Теперь, когда Эндрю обнаружил убежище брата, она волновалась за Криса больше, чем раньше. Вместо того чтобы слушать лазерный проигрыватель, она то и дело щелкала пультом дистанционного управления, переключаясь с канала на канал. Вместо того чтобы каждое утро читать за чаем
«Вестник Оуквуда», она выписывала все центральные газеты, которые выходили в крошечном Вермонте. Но ничего не происходило. До сих пор она придерживалась мнения, что самая хорошая новость - это отсутствие новостей. Однако в данном случае дело касается Криса…
        Как всегда бывает в маленьких городках, весть о ее разрыве с Эндрю распространилась мгновенно. Но только два человека в Оуквуде знали правду. Всю правду. Это были Айрин и Бартоломью. С того дня как Гейл согласилась принять клинику, каждый четверг все трое обедали на уютной кухне Айрин и каждый четверг старики дружно ругали Гейл за то, что она отпустила Эндрю без борьбы.
        Бартоломью казался таким же крепким и сварливым, как прежде, но начал сокращать часы своего пребывания в клинике. То же самое делала Айрин, подтверждая подозрения Гейл о существовании долгого романа между доктором и медсестрой. Она беззлобно подтрунивала над стариками, а те яростно отпирались. На взгляд Гейл, слишком яростно.
        Она уже наняла новую медсестру на неполный рабочий день, чтобы компенсировать уходы Айрин, старавшейся как можно больше времени проводить с Бартом. А на следующий год, если позволят средства, собиралась нанять фельдшера. Как ни странно, Ширли сохранила свое место и даже не стала возмущаться, когда Гейл возложила на нее дополнительные обязанности.
        Гейл просмотрела газету и не нашла ничего, что могло бы заставить ее тревожиться за Криса. А затем, как обычно, начала думать об Эндрю. Может быть, Барт и Айрин правы. Может быть, ей следовало побороться за Эндрю. Но в то время у нее не было на это сил. Ни физических, ни душевных. Кроме того, твердила себе Гейл, она слишком занята клиникой, чтобы заводить постоянную связь. Слишком занята обустройством дома - ее первого настоящего дома после смерти родителей. Она уже заменила неудобную мягкую мебель, взятую напрокат, маленьким диваном с цветочным рисунком и таким же креслом. Поскольку квартирка была маленькая, Гейл решила ограничиться несколькими дубовыми столиками и небольшим гарнитуром. Интерьер уютной гостиной удачно дополняли копии старинных медных ламп и вставленные в рамки репродукции картин Клода Моне. Большую часть дощатого пола прикрывал широкий ковер персикового цвета. На очереди была замена дешевой, купленной на распродаже обстановки спальни, но ей требовались время и деньги, чтобы обойти магазины и аукционные залы, торгующие антиквариатом.
        Внезапно до нее дошло, что все это только попытка найти себе занятие. Если говорить правду, то она тосковала по Эндрю. Тяжелее всего было по ночам. Днем Гейл сбивалась с ног, надеясь по возвращении уснуть мертвым сном, но это не мешало ей всю ночь ворочаться, метаться и мечтать о нем. Ее тело жаждало его прикосновений. А душа изнывала.
        Но тоска тоской, а Гейл по-прежнему не знала, сумеет ли простить Эндрю его предательство. Она не кривила душой, когда говорила ему, что не может любить агента ФБР, но этот довод постепенно потускнел. Когда Крис в ту памятную ночь начал расспрашивать Гейл о ее отношениях с Эндрю, она сказала брату, что не подозревала о его настоящей профессии. Если бы она знала, то никогда бы не увлеклась им. Но теперь Гейл тревожило, что она все знает, а боль не уменьшается. Наоборот, стоит подумать об Эндрю, как эта боль становится сильнее. Тело продолжает тосковать по его прикосновениям.
        На прощание брат сказал ей, что Эндрю Лавкрафт хороший человек и неважно, чем он зарабатывает себе на жизнь. Даже если временами он применяет методы, которых не найдешь ни в одной инструкции для агентов Бюро.
        Но все это не имеет значения. Они больше не увидятся. Она смирилась с этой мыслью, когда на следующий день Эндрю освободил верхнюю квартиру и уехал еще до возвращения Гейл из клиники.
        Она сложила газеты и собиралась уже вернуться к себе, как вдруг перед домом затормозил огромный бело-голубой мебельный фургон. Когда пару дней назад Гейл платила за квартиру, миссис Тревор не упомянула о том, что кто-то собирается въехать. Если не считать тоски по Эндрю, Гейл наслаждалась одиночеством и надеялась жить без соседей как можно дольше.
        Не зная, чем заняться, Гейл решила удовлетворить свое праздное любопытство. Она откинулась на спинку плетеного диванчика, взяла полупустую кружку с чаем и сделала глоток.
        Из фургона вышли два дюжих грузчика. Тот, что был повыше, посмотрел на часы и что-то сказал второму. Напарник пожал плечами, а затем открыл задний борт фургона. Не долго думая мужчины начали выгружать мебель. Они несли ее по дорожке и ставили у подножия лестницы, которая вела к пустовавшей верхней квартире. Затем тот, что пониже ростом, поднялся наверх, шагая через две ступеньки, и забарабанил в дверь. Через минуту он вернулся, сказал что-то своему коллеге, после чего дуэт продолжил свою работу.
        Она следила, как грузчики вынесли большой кожаный диван, поставили его на газон, а затем вернулись к фургону. И тут за их спинами показался черный автомобиль, который Гейл мгновенно узнала.
        При виде волнистых темных волос, широких плеч и узких бедер у нее заколотилось сердце. Эндрю смотрел на нее, но его глаза были скрыты темными очками. Он расплатился с грузчиками, и фургон уехал.
        Она хотела встать, убежать в квартиру и запереть дверь на замок. Но продолжала сидеть на плетеном диване как приклеенная и беспомощно следить за тем, как Эндрю идет по дорожке, а затем поднимается на ее крыльцо, переступая через две ступеньки.
        - Что ты здесь делаешь? - спросила Гейл, удивляясь тому, что ее слушаются голосовые связки.
        Он улыбнулся.
        Сердце Гейл заколотилось как бешеное.
        - Черт побери, хорошо же ты приветствуешь нового соседа! - сказал он, прислонившись спиной к перилам. А потом потрогал карниз с таким видом, словно вернулся домой после долгого отсутствия. - Куда девалось южное гостеприимство, столь характерное для этих мест?
        Боясь, что Эндрю заметит ее дрожащие руки, Гейл сложила их на груди. Значит, что-то случилось. Иначе он не вернулся бы.
        - Наверное, мы не слишком любим янки, - нетвердо сказала она. - Особенно тех, которые лгут близким.
        Эндрю медленно кивнул. Казалось, он всерьез обдумывает ее слова.
        - Я прекрасно понимаю, почему ты питаешь отвращение к таким типам.
        Гейл не собиралась играть с ним в кошки-мышки. Ей было нужно знать, зачем Эндрю приехал сюда с вещами.
        - Как ты здесь оказался? - сердито спросила она.
        Он небрежно оглянулся, осмотрел стоявшую на газоне прочную мебель, а потом повернулся к Гейл. На его губах появилась широкая сексуальная улыбка. Тех самых губах, к которым Гейл отчаянно хотелось прильнуть, когда она выходила из его машины три недели назад.
        - Я здесь живу, - ответил он и наконец снял свои дурацкие темные очки.
        Гейл посмотрела в сторону, избегая его взгляда, и деланно рассмеялась.
        - Ты забыл, что живешь в Нью-Йорке?
        - Поправка. Жил в Нью-Йорке. А теперь живу здесь. Наверху. Хорошее местечко. Ты видела его?
        Она нахмурилась, но все же посмотрела в его убийственные сиреневые глаза. Хотя Эндрю говорил небрежным, насмешливым тоном, его глаза были настороженными и полными надежды. Настороженность она понимала. Но надежда пугала ее до смерти.
        - Вообще-то нет, - сказала она. - Малый, который жил там, никого не пускал в свою квартиру. Наверное, ему было что скрывать. Вроде подслушивающей аппаратуры и досье, собранных ФБР.
        Он снова задумчиво кивнул.
        - Думаю, этот малый был настоящим подонком.
        - Не стану спорить.
        - Ой! - сказал он, прикрывая рукой грудь. - Слава Богу, что в доме есть врач. После такой шпильки человек может легко отдать концы.
        Гейл надоели его шутки. Она желала получить ответы. И… О Боже! Несмотря ни на что, она продолжала желать его!
        - Перестань паясничать, шпион! Отвечай, как ты здесь оказался!
        - Говорят тебе, я здесь живу. - Он пожал плечами. - Что ни говори, а каждый день ездить из Нью-Йорка на работу в Оуквуд тяжеловато.
        Она не хотела верить вспыхнувшей в сердце надежде. Не хотела ощущать искры, продолжавшие пролетать между ними, несмотря на боль и обиду.
        - О чем ты говоришь? - осторожно спросила Гейл.
        Эндрю сложил руки на груди и перестал улыбаться.
        - Я не дал Филдингу возможности уволить меня. Ушел сам.
        - Но я думала…
        - Что я живу только ради работы? - Он фыркнул. - Да, когда-то я тоже так думал. Но теперь считаю, что на свете есть более важные вещи, чем погоня за преступниками. А тем более за людьми, которые ни в чем не виноваты.
        В том, что он говорил, не было никакого смысла. Или был, но сбитая с толку Гейл не могла его уловить.
        - Но ты не учитель. У тебя нет диплома. Как ты можешь работать в школе?
        - Это оказалось труднее, чем я думал, иначе я вернулся бы быстрее. Но у меня есть влиятельные друзья, которым я в свое время оказал кое-какие услуги. - Эндрю снова широко улыбнулся. - К тому же в некоторых городских школах можно получить временное свидетельство на право преподавания, а в течение двух последующих лет подтвердить его, сдав соответствующий экзамен.
        Внезапно он оттолкнулся от перил и устремился к Гейл. Она хотела убежать, но не могла пошевелиться, словно под ее креслом лежала бомба, и смотрела на Эндрю как завороженная. Он присел на корточки, положил руку на ее колено, и Гейл задрожала. Хватило одного легкого прикосновения, чтобы ее тело превратилось в студень.
        - Я вернулся, потому что хотел, чтобы это место стало нашим домом. Поняв, что мне удалось завоевать сердце городской докторши, я думал об этом день и ночь и решил замолить все мои грехи перед ней.
        Она яростно заморгала, борясь с выступившими на глазах слезами. Хотя каждой женщине было бы приятно услышать такие слова, Гейл приводила в ужас мысль о том, что случится, если она снова станет жертвой чар этого человека.
        - Ты сказала, что полюбила меня, - стоял на своем Эндрю. - Но ничего не изменилось. Это написано у тебя на лбу. Теперь я на самом деле тот баскетбольный тренер, которого ты полюбила. Тот самый школьный учитель, который боялся говорить о сексе с кучкой старшеклассников. ФБР осталось в прошлом. Неужели мы не сможем оставить там же боль и обиду? Скажи, что сможем. И что сумеем отныне жить вместе.
        - Я боюсь, - прошептала Гейл. Она действительно очень боялась. Боялась любить. Боялась снова потерять его.
        - И совершенно напрасно. Я люблю тебя, Гейл. Думаю, я полюбил тебя в ту минуту, когда ты открыла дверь, одетая в старый голубой халат, сонная и ужасно сексуальная.
        Она судорожно втянула в себя воздух и медленно выдохнула.
        - Люди, которых ты любишь, всегда причиняют тебе боль. Это случается, когда они уходят, бесследно исчезают или умирают. Энди, я больше не хочу боли. Просто не выдержу.
        - Ты лучше всех знаешь, что жизнь не дает гарантий. Это невозможно. Но я никогда не причиню тебе боли намеренно. Это единственное, что я могу обещать тебе. Кроме любви до конца моих дней.
        Спорить бессмысленно. Эндрю абсолютно прав. Жизнь не дает гарантий. Остается два выхода: либо жить в постоянном страхе перед болью, либо дать волю сердцу и махнуть на все рукой. При мысли о жизни без любви, без Эндрю у Гейл похолодело внутри. И она поняла, что этот холод куда хуже, чем страх боли.
        Она протянула руку и приложила ладонь к его щеке.
        - Нам не следует торопиться.
        - Как хочешь. Можно торопиться, можно не торопиться. - Он повернул голову и с бесконечной нежностью поцеловал ее ладонь. - Задай темп, а я пойду следом.
        Гейл коварно улыбнулась.
        - Ну, - сказала она, ничуть не удивившись хриплой нотке, прозвучавшей в голосе Эндрю, - мне не всегда нравится задавать темп. Медленно - это неплохо, но иногда быстро бывает еще лучше.
        Эндрю фыркнул, встал и привлек ее к себе.
        - Док, мы с вами затронули очень интересную тему. Мне может понадобиться ваше руководство. По крайней мере, на первое время.
        Гейл засмеялась и притянула к себе его голову. Ее страстный поцелуй был полон любви и доверия. Когда Эндрю наконец оторвался от ее губ, оба чуть не задохнулись.
        - Знаешь, здесь становится ужасно жарко, - сказала она. Затем Гейл взяла его за руку и повела к дверям своей квартиры. Начиналась их совместная жизнь. Та самая, единственной гарантией которой является взаимная любовь. - Ты не станешь возражать против вишневого мороженого?
        Эндрю только лукаво улыбнулся. Но его выразительные сиреневые глаза были наполнены такой любовью, что другого ответа Гейл не требовалось.

        notes
        Примечания


1
        период издевательств над новичком (американский студенческий жаргон).

2
        врач, персонаж популярного телесериала «Скорая помощь».