Тайная жизнь Лиззи Джордан Крис Мэнби

        Ложь порождает ложь. Нарастая, как снежный ком, она, в конце концов, подминает под себя главную героиню книги, Лиззи Джордан, построившую свою жизнь на лжи. Не в состоянии иначе справиться со своими трудностями, она надеется, что в один прекрасный день появится кто-то и решит за нее все проблемы. Дождется ли она своего принца на белом коне?..

        Крис Манби
        Тайная жизнь Лиззи Джордан

        Глава первая
        Брайан.
        Наверно, не очень подходящее имя для романтического героя. Но так уж у меня вышло.
        Брайан Корен.
        Статный. Черноволосый. Симпатичный. Впрочем, Брэд Питт может не беспокоиться. Но каким-то образом моим сердцем завладел именно Брайан Корен.
        Я познакомилась с ним на втором курсе университета. Я училась в Оксфорде, изучала английскую литературу. Я не совсем поняла, как я умудрилась попасть туда с первой попытки, но, видимо, мой колледж — Сент-Джудит — не выбрал квоту зачисления малоимущих студентов. Весь первый семестр я была занята по горло. Учеба, традиции и прочая мура.
        Тем временем Брайан Корен изучал экономику в одном небольшом, но очень престижном колледже в уютном уголке штата Нью-Йорк. На последнем курсе его направили по обмену в Великобританию, чтобы попутно расширить его познания в работе Лондонской торговой биржи. По крайней мере его мать надеялась, что год, проведенный в Оксфорде, даст ему некое «же не сэ па что»[1 - Я не знаю что (фр.).], которое по возвращении резко выделит его из среды не так часто выезжающих однокурсников.
        Момент, когда впервые увидела его, мне до сих пор помнится так отчетливо, как будто это случилось час назад. Это произошло в начале осеннего семестра — погода стояла достаточно теплая и солнечная, и можно было быстро перекурить между парами на открытой террасе факультета экспериментальной психологии. Я сидела на ступеньках вместе со своими тогдашними лучшими друзьями: Вело Биллом, не расстававшимся со своим велосипедом, и Бедной Мэри — готического вида студентке психфака, которая, если кто еще не догадался, всегда выглядела несчастной.
        Мы сравнивали, кто скучнее провел летние каникулы. Я проторчала на фабрике по шлифованию линз, напоминавшей первые круги ада. Билл работал в садовом хозяйстве на юге страны, а Мэри — торговала сыром в магазине деликатесов на западе Лондона. Никто из нас не смог уехать дальше. Впрочем, при желании, наверно, могли бы. Но складывание рюкзака и понос меня как-то не привлекают, поэтому я уверила себя, что путешествия — это развлечение богатых бездельников, я же недостаточно богата, а не просто клуша.
        — Жаль, что, создавая американцев. Господь Бог не снабдил их регулятором громкости,  — неожиданно заявила Бедная Мэри, кивнув на двух необыкновенно шикарных для студентов парней и девушку. Это троица вприпрыжку направлялась к корпусу психфака (единственный факультет, где днем можно купить ореховый пирог), и их новые ботинки блестели. Начищенные ботинки. Девушка встряхивала блестящими, как на рекламе шампуня, каштановыми волосами, а парни в шутку тузили друг друга кулаками, имитируя драку. Даже не слыша их голосов, было видно, что они приезжие. Они были похожи на ярких тропических попугаев в стае неопохмелившихся пингвинов: именно так выглядели британские студенты в своих одинаковых «альтернативных» черно-серых лохмотьях.
        — Черт, это же «Семейка Брэди»[2 - «Семейка Брэди» — телесериал 1960 —70-х гг. о большой семье, не имеющей никаких проблем.], — прошипела Мэри, когда американцы вдруг пропели что-то.
        — Скорее Осмонды,  — сказал Билл, поправляя что-то у себя в промежности. Билл учился на геофаке и всегда носил велосипедные шорты со вставными клиньями, для прочности.  — Один из них — мой сосед по общаге. Ей-богу, эти американцы даже дышать тихо не умеют,  — сказал он шепотом. Правда довольно громким, потому что поравнявшаяся с нами «семейка Брэди» неожиданно затихла и посмотрела на нас.
        Мэри, Билл и я смотрели на грязную брусчатку, пока не решили, что они прошли мимо. Я первой подняла голову, и вот тогда наши глаза встретились. Брайан Корен поймал мой взгляд и в первый раз мне улыбнулся.
        — Привет!  — сказал он.
        — Чертовы американцы,  — пробормотал Билл, пропуская приветствие мимо ушей.
        — Да,  — подтвердила Мэри.  — Смотрите, какие важные. Валите в свой Диснейленд.
        — Мы тоже рады с вами познакомиться,  — ответил Брайан.
        Можете себе представить, как мне было неловко, когда я опять увидела этих американцев. На самом деле это случилось в тот же день, только несколько позже, когда я сидела на других ступеньках. На этот раз я ждала у столовки колледжа, пока у Мэри и Билла кончатся лекции.
        Сама я не особенно утруждала себя посещением лекций, разве что когда влюблялась в преподавателя. Тогда во мне неожиданно вспыхивал интерес к предмету, что было здорово, но лишь до тех пор, пока мне не начинало казаться, что лектор заметил, что я влюблена, и тогда я не прогуливала их уже по застенчивости. Порочный круг замыкался, так что в результате я побывала только на половине лекций об английской литературе средних веков (профессор Ло напоминал мне Индиану Джонса), на трех лекциях о Харди (профессор Силлери был вылитый Руперт Эверетт) и на одном симпозиуме по Сильвии Плат (профессор Тригелл походил на Жерара Депардье. Впрочем, последнее увлечение длилось недолго).
        Как бы то ни было, а ужин в колледже начинался ровно в семь, но уже с полседьмого у столовой собиралась очередь. Естественно, не потому, что столовская еда была такой уж замечательной, а просто из-за того, что если попасть внутрь столовой к началу раздачи обычной дряни, то можно было отхватить сливочный кекс или «конвертик», а не подозрительного вида желатиновый пудинг. Кексы были в целлофане, и считалось, что столовский повар не может испоганить их своими кретинскими гастрономическими экспериментами. Хотя пять дней из шести кексы мне доставались абсолютно черствые.
        — Думаешь, здесь можно есть?  — спросил Брайан. Я сразу же обратила внимание, что он говорит шепотом.
        — Что?  — пробормотала я.
        — Я сказал,  — сказал он еще тише, из-за чего ему пришлось наклониться прямо к моему уху,  — ты думаешь, здесь можно есть?
        — Да,  — ответила я как можно убедительней. Он, конечно же, смеялся надо мной, помня замечание Мэри про регулятор громкости, поэтому я заговорила с ним медленно и четко, как с французом.
        — Ты должен встать в очередь,  — сказала я ему.  — У нас в Англии это называется очередь,  — добавила я, ухмыльнувшись.
        — Вот как? Очередь? Как много еще предстоит узнать,  — шепотом ответил Брайан, пристраиваясь на ступеньках рядом со мной, в то время как его жизнерадостные и сияющие друзья изучали доску объявлений и переписывали все то, чем редко утруждали себя британские студенты, вроде расписания консультаций и занятий в секции нетбола.
        Игнорируя своего нового компаньона, я попыталась читать книгу, которую впервые открыла после покупки в «Блэквелле» — нашем оксфордском книжном супермаркете, напоминающем пещеру. Я могла сутками сидеть в «Блэквелле» и читать главным образом самоучители, но роман «Вдали от обезумевшей толпы» входил в программу семестра. В отличие от поэзии и драматургии, романы я не любила. А читать надо было много. Работы было столько, что это сводило на нет все плюсы моей специализации на английской литературе.
        — Читаешь Харди?  — вежливо спросил вежливый Брайан.
        — Да. Читала бы, если бы не отвлекали,  — буркнула я, снова приступая к первому предложению предисловия.
        — Вообще-то Харди — один из моих любимых писателей,  — не унимался Брайан.  — Ты «Тэсс» читала?
        — Фильм смотрела,  — ответила я.
        — Неплохая экранизация, как ты думаешь?
        Откуда мне было знать. Я ведь не читала книгу после фильма. Я даже не знала, что название книги не просто «Тэсс». Но кивнула головой.
        — Мне нравится там девушка,  — сказал Брайан.  — Кстати, меня зовут Брайан Корен.
        — Бва-айан,  — машинально сказала я. Я не могла удержаться от ассоциаций с римским императором в исполнении Майкла Палина: на первом курсе мы пересматривали монти-пайтоновскую «Жизнь Брайана»[3 - «Жизнь Брайана» — фильм в исполнении популярнейшей театральной труппы «Монти Пайтон».] по два раза в неделю. В комнате отдыха первокурсников было всего две видеокассеты (другим фильмом был «Крепкий орешек»). Я прижала ладонь к губам, сообразив, что я говорю.
        Брайан рассмеялся несколько уязвлено.
        — Монти Пайтон, да? Этот фильм — проклятье всей моей жизни. Моей жизни Бва-айана.
        — Извини,  — сказала я, сморкаясь в платок. В это время года у меня всегда был насморк.  — Это я машинально. Такая местная шутка.
        — Понял. А тебя?
        — Что меня?
        — Тебя как зовут?  — не отступался он.
        — А! Элизабет Джордан.  — Я сунула платок в карман и машинально протянула руку.
        — Рад познакомиться. Элизабет — это в честь английской королевы?  — спросил он, довольно крепко пожимая мне руку.
        — Нет,  — засмеялась я.  — Мои родители не похожи на монархистов. Кажется, меня назвали в честь Лиз Тейлор.
        — Кинозвезды? Ого. Кажется, я знаю почему,  — кивнул он.  — У вас глаза похожи.
        — У меня и Лиз Тейлор?  — я задохнулась. По-моему, у нее самые красивые глаза в мире.  — Ты правда так думаешь?  — с жаром спросила я.
        — Во всяком случае и у тебя и у нее по два глаза,  — подлил он ложку дегтя, но сделал это с улыбкой. С довольно милой улыбкой, говорившей о том, что он, вероятно, просто пытается освоить английский сарказм.
        — У меня еще и зубы свои,  — добавила я, чтоб он понял, что я не обиделась.
        — Слушай, сюда идут твои друзья,  — сказал Брайан, привставая со ступенек.  — Я, пожалуй, пойду. По-моему, они меня приняли в штыки, а я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за общения с врагом.
        Действительно, Билл и Мэри направлялись к нам по коридору. На Билле была велосипедная форма «Тур де Франс» (мы подозревали, что она не стиралась с тех пор, как носивший ее английский спортсмен пересек финишную ленту: Билл выиграл ее на лотерее в университетском вело-клубе), а Мэри выглядела так, будто ее любимую собачку сожрал голодный крокодил (на самом деле у Мэри это означало вполне сносное настроение). Увидев меня, Мэри повернулась к Биллу и зашептала ему в ухо какую-то явную гадость. Она часто жаловалась, что мы ни с кем не знакомимся, но ее талант ненавидеть любого с первого взгляда мало тому способствовал. Завидев Мэри во дворе колледжа, даже самые самоуверенные студенты ретировались в здание.
        — У твоей подруги умер кто-то из родни?  — спросил Брайан.  — Она все время выглядит ужасно несчастной.
        — Готический тип,  — пояснила я.  — Имидж такой.
        — Серьезно? Моих друзей так одевали, когда они подрабатывали в массовке, на съемках «Интервью с вампиром»[4 - «Интервью с вампиром» — кинофильм (1994), поставленный по роману Энн Райе (две номинации на Оскара в 1995 г.).]. Чтоб выглядели страшнее. Ну, мисс Элизабет Джордан, может, еще увидимся. Пойду-ка я в свой Диснейленд.
        — Нет,  — запротестовала я. При упоминании о Диснейленде мои щеки вспыхнули. И вдруг мне захотелось, чтобы он не уходил. Мне вдруг захотелось доказать ему, что мы не самые большие жлобы и ксенофобы Великобритании, а то нас станут избегать все студенты-иностранцы. Я не совсем понимала, почему это было тогда так важно, но, возможно, уже чувствовала, что дальнейший разговор с Брайаном может обнаружить что-то интересное.
        — Постой и поговори с ними нормально,  — взмолилась я.  — Наверняка они сами жалеют о том неудачном знакомстве. Честное слово, они больше лают, чем кусаются.
        — Надеюсь, он кусается тише, чем храпит,  — сказал Брайан, кивнув на Билла.  — У него комната рядом с моей. Знаешь, может, ему стоит удалить аденоиды.
        — Новый друг?  — промурлыкала Мэри, глядя на нас сквозь накладные ресницы, похожие на больших черных гусениц, приклеенных к векам густым слоем клея.
        — Билл, Мэри, это Брайан.
        — Бва-айан,  — машинально отозвались они. На лице Мэри даже появилась улыбка, вернее, некое ее подобие.
        — Э-э, мы уже это проходили,  — сказала я.
        — Он не мессия, он просто скверный мальчишка!  — произнес Билл тонким голосом, как Терри Джонс, который играл роль уродливой матери Брайана.  — Ужасно смешной фильм.  — Билл, вспомнив фильм, даже хлопнул себя по обтянутому лайкрой бедру.
        — На самом деле,  — очень серьезно произнес Брайан,  — там, где я родился, фильм «Жизнь Брайана» считается кощунством, и я не вижу в нем ничего смешного.
        Два рта раскрылись в изумлении.
        — Ого. Ты, часом, не из Юты или откуда-нибудь еще?  — спросила ошарашенная Мэри.
        — Нет! Я родился в Нью-Джерси. Но сейчас живу в Нью-Йорке. К тому же я еврей, и мне на самом деле наплевать. Мы, во всяком случае, не считаем его мессией.
        — Кого, Брайана?  — спросил Билл.
        — Иисуса,  — поправила его я, прежде чем Билл начал объяснять Брайану, что это «всего лишь кино».  — Нам пора.  — Я кивнула в сторону столовой. Очередь уже сдвинулась, и мы каким-то образом утратили заветное место в начале.
        — Черт!  — воскликнула Мэри.  — Я хотела только сливочный кекс, а теперь они точно кончились. Какой кошмар. Я умру с голоду…  — Мэри не упускала случая все преувеличить, и теперь она была похожа на жертву кораблекрушения, обнаружившую, что последний червивый кусок сухаря упал за борт.  — Ну и что же там осталось?  — добавила она чуть более спокойно.
        Билл принюхался к идущим из кухни запахам, словно волк, чующий добычу.
        — Мм-м. Думаю, на первое нас ждет суп из сельдерея, на второе аппетитная запеканка из сельдерея с гарниром из отварного сельдерея. И на десерт пюре из сельдерея с кремом.
        На лице Брайана появилось легкое отвращение.
        — А почему так много сельдерея?  — спросил он. Это была еще одна местная шутка. Повар колледжа просто помешался на сельдерее. То ли поэтому, то ли вследствие крайне низкой закупочной цены, но он добавлял сельдерей практически во все, вплоть до фруктового мороженого — по слухам. Мэри не возражала, поскольку твердо верила в то, что сельдерей сжигает больше калорий, чем содержит. Меня лично от него тошнило. Кроме того, слыханное ли дело, чтобы вареный сельдерей заменял все другие овощи, вроде картошки или моркови? Откуда там быть витаминам, если он варится четыре дня подряд? Именно эти вопросы задавала моя мама каждый раз, навещая меня.
        Тем временем Мэри прочитала меню, приколотое кнопками к дверям столовой.
        — На самом деле сегодня в меню яйцо под майонезом и салат спагетти-болоньез и на десерт взбитые сливки. Отлично,  — фыркнула она.  — Ничего из этого мне нельзя. От яиц у меня сыпь, а в спагетти-болоньез кладут помидоры.
        — Только не в этом колледже,  — напомнил ей Билл.
        — А я бы попробовал,  — смело заявил Брайан.
        Но вместо этого его быстро познакомили с прелестями шашлычного фургона, который каждый вечер стоял у ворот колледжа. В первый год я считала шашлычника нашим спасителем, ведь он оберегал меня от голода. Но когда он трижды поднял цены за один семестр, значительно опередив инфляцию, я задумалась, а может, наш повар в доле с шашлычником и нарочно готовит так плохо?
        — Это не свинина?  — спросил Брайан, получив холодную питу с подозрительными волокнами мяса и стручками маринованного перца, который по воскресеньям продается в Оксфорде на каждом углу.
        — Сомневаюсь, что это мясо вообще подходит под какое-либо определение,  — сказала Мэри. Она считала себя вегетарианкой, но для шашлыка делала исключение. Брайан осторожно куснул коричневую массу и тут же выплюнул.
        — Что это?  — спросил он нас.
        — Добро пожаловать в Оксфорд,  — сказала Мэри.
        Обряд инициации завершился.
        Вскоре Брайан стал непременной деталью нашей студенческой жизни. Он несколько вырос в глазах Мэри, сказав, что те откормленные попкорном ребята, которых мы увидели с ним в первый раз и тут же возненавидели, просто летели с ним в одном самолете, а не были друзьями. Он не играл в бейсбол и в баскетбол и не жил весь год в ожидании Суперкубка. Хотя он всегда завязывал шнурки и не носил, как мы, раздолбанные рабочие ботинки, оказалось, что вкус у него не такой уж дурной, если не считать одежды, в которой он ходил на занятия (ее целиком закупила его мама, поскольку у него были заботы поважнее; и Мэри сказала, что она это уважает).
        К тому же у него оказалось несколько альбомов замогильной готической музыки, которых не было в Великобритании, и Мэри тут же их взяла послушать, и три семестра подряд не соглашалась вернуть. Прослушав несколько вечеров «Лед Зеппелин» и рассказы о том, как его родители вместе с родителями Билла (по утверждению последнего) ездили на рок-фестивале в Вудсток, он подружился с Биллом.
        Но Брайану не нужно было слушать правильную музыку и носить правильную одежду, чтобы произвести впечатление на меня. Я просто обожала его чувство юмора. Он был таким… таким, на самом деле, английским. Немного саркастичный, с легким налетом чернухи. Мне нравились его безумные рассказы о детстве в Нью-Йорке. До Брайана совершено не хотелось съездить в Америку. Диснейленд, избыточный вес и все такое. Но, послушав его рассказы, я очень быстро поняла, что есть так много других вещей, о которых я никогда не узнаю, если не съезжу на тот берег. Я хохотала над тем, как таксисты Ну Йойка заказывают кофэ. Я затаив дыхание слушала его рассказы о том, как он подрабатывал официантом в манхэттенском «Пицца-хат», куда часто заходили мафиози.
        А после того как он рассказал про собственную бабушку, которая водила к стоматологу абрикосового карликового пуделя по кличке Спенсер Трэси Второй ставить пломбу на верхний клык, а я при этом не могла оторваться от его карих глаз,  — я поняла, что влюбилась.
        Глава вторая
        На самом деле меня поразило громом через месяц после первой встречи.
        Мы с Биллом, Брайаном и Мэри сидели в комнате отдыха первокурсников и пили кофейную бурду, на которую с нас раз в семестр собирали по три фунта. В одиннадцать утра в комнате отдыха всегда было полно народу: который хотел за свои деньги получить что-нибудь такое, чтоб потом не стошнило.
        — Завтра в «Сент-Эдмунд Холлс» «Антоний и Клеопатра»,  — вдруг сказал Брайан. Мы часто жаловались на скудость культурных мероприятий (не признаваясь, что особенно их и не ищем).  — Как думаешь, это хорошо?  — спросил он.
        Мэри фыркнула в чашку.
        — Ты у Лиз спроси,  — ответила она.
        — А ты что — смотрела?  — спросил Брайан.
        Я густо покраснела и уткнулась в свой кофе. Ну почему Мэри такая?
        — Вообще-то, я действительно там буду,  — призналась я.  — Но, к сожалению, не могу сказать, хорошо это или плохо.  — И быстро добавила: — То есть вряд ли представится возможность — я сама буду на сцене.
        — Вот здорово, Лиззи!  — с жаром воскликнул Брайан.  — Что ж ты не говорила?  — Он повернулся к Биллу и Мэри.  — Вот это да! Наша Лиззи — артистка. Теперь-то мы уж точно должны пойти.
        — Ну, ну,  — покачала головой Мэри.
        — Она не разрешает смотреть на свою игру,  — пояснил Билли и, прежде чем я что-то успела пикнуть в свое оправдание, добавил: — Говорит, что она от этого начинает стесняться и путать слова.
        Все точно. Я начинала путаться в словах, если среди зрителей был кто-то из знакомых.
        — Лиз, я понятия не имел, что ты играешь!  — удивленно воскликнул Брайан.  — А еще жалуешься на недостаток культурной жизни! А теперь выясняется, что ты тайком играешь Шекспира!
        Я пожала плечами.
        — И какую роль?  — спросил он.
        — По-моему, кого-то из копьеносцев,  — несколько свысока заявила Мэри.
        — Вообще-то я играю Клеопатру,  — поправила я.
        — Ого!  — Брайана всплеснул руками.  — Это же главная роль. Погоди-ка, ведь это самая важная роль в пьесе. Ты играешь главную героиню и ничего нам об этом не сказала!
        — Я считаю, Клеопатра должна быть красивой и смуглой,  — сказала Мэри, глядя на свои ногти, словно кошка, нацелившаяся на любимого в семье попугайчика.  — Во-первых, у нее не было веснушек.
        — Я буду в гриме,  — напомнила я Мэри.  — И потом, нет у меня веснушек. О чем ты?
        — Во-вторых, волосы у нее черные.
        — Не дразни ее, Мэри,  — перебил Брайан.  — Я уверен, Лиз отлично подходит для этой роли.
        — Сомневаюсь,  — сказала я честно.
        — Она так стесняется, что учит роль под душем,  — сказала Мэри.  — Чтобы никто не слышал из-за воды.
        — Ничего подобного,  — запротестовала я. Хотя на самом деле я так и делала, после того как мой сосед Грэм, студент матфака, нажаловался, что постоянное заучивание текста вслух отвлекает его от алгоритмов. Однажды они с деканом вломились ко мне в комнату в самый разгар сцены со змеей. Сначала я расценила это, как комплимент. Видимо, моя предсмертная агония разыграна с крайней степенью убедительности. Но декан вернул меня к действительности словами о том, что следующий такой спектакль увенчается не аплодисментами, а солидным штрафом.
        — Как же так я ничего не знал! Как можно скрывать свой талант от друзей?  — спросил Брайан.
        — Да я не уверена, что это талант,  — объяснила я.  — И ничего я не скрывала. Просто не хочется всех доставать своими проблемами. Это все мое личное дело.
        — Но ты играешь в пьесе,  — напомнил мне Брайан.  — Это уже не твое личное дело.
        — Да меня уговорили,  — соврала я.  — Все равно текст этот есть в программе. Не надо будет потом учить.
        — Но тебе ведь хоть немного хочется играть на сцене,  — настаивал он.
        Я пожала плечами. Еще как хотелось сыграть Клеопатру. Пока Мэри всем не разболтала, я страшно гордилась тем, что мне доверили такую большую роль. Правда, я не была уверена, что справлюсь, и не хотела, чтобы близкие люди ежедневно дразнили меня актрисой. Близкие — это Мэри, Билл и Брайан. А если им не понравится моя игра? Если я сыграю так плохо, что они потом не будут знать, как смотреть мне в глаза. Я не смогу играть дальше, если каждый день буду обедать с самыми строгими критиками.
        Пока Мэри не вынудила меня раскрыть карты, я намеревалась дождаться, по крайней мере, пяти одобрительных рецензий и только потом пригласить друзей на свой спектакль. Пять хороших рецензий. Звучало солидно, но вероятность осуществления приближалась к нулю. Хотя бы потому, что студентов-критиков, которые могли прийти на спектакль, было только четверо.
        — Я правда очень хочу посмотреть, как ты играешь,  — пытался убедить меня Брайан.
        — И мы,  — подхватили Мэри и Билл нестройным хором.  — Если Брайану можно идти на спектакль — мы тоже пойдем. Так будет честно.
        — Нет, ни за что,  — сказала я в отчаянии.  — Вы хотите, чтобы я все напутала? Пожалуйста, не ходите. Вам будет неинтересно. Я умру от стыда.
        — Не зарывай талант в землю,  — произнес Брайан с еврейской назидательностью.
        — Я не зарываю. Я только не хочу, чтобы вы ходили смотреть. По крайней мере, сейчас. Послушайте, я же знаю, как будет: Мэри и Билл будут строить мне рожи. Один раз я их пустила. Я играла няню в «Ромео и Джульетте» и чуть не лопнула от сдерживаемого смеха, увидев в заключительном акте задумчивую физиономию Билла в последнем ряду. К счастью, все подумали, что меня сотрясают сдерживаемые рыдания,  — и сноб из газеты «Изида» написал, что это произвело впечатление. Кто примет меня всерьез, если в трагических сценах меня будет трясти от смеха?
        — Я больше не буду,  — пообещал Билл, но обещаниям Билла я не верила с тех пор, как он решил с Нового года каждый день после спортзала переодеваться, так чтобы его дивной мускулатурой можно было любоваться только по особым случаям. Он держался до пятнадцатого января.
        — Верится с трудом. Кому еще кофе?  — спросила я, отчаянно пытаясь заговорить о другом. О чем угодно, кроме меня. К счастью, мне на помощь пришел Брайан.
        — Я принесу,  — сказал он.  — Но только если ты нам разрешишь посмотреть, как ты играешь.
        — Ни за что!  — завопила я.  — Я же только что объяснила…
        — Да шучу я, шучу.  — Брайан поднял руки.  — Не хочешь — не придем. Мы не хотим нарушить творческий процесс.
        — Жаль,  — вздохнула Мэри.  — Я бы посмотрела, как ты изо всех сил стараешься не расхохотаться.
        — Не доставай ее, Мэри,  — предостерег Брайан. Я облегченно вздохнула.
        Чего кривить душой, я испытала легкое разочарование, когда назавтра перед началом спектакля не увидела в зале никого из них. В тот день я встретила Билла в столовой, и он сказал мне, что они сразу же после ужина идут есть карри (я уже говорила, что столовская еда способствовала похуданию). Но я догадалась, что он пускает меня по ложному следу. Я по-прежнему не сомневалась: вся троица будет сидеть в последнем ряду и прикрывать ухмыляющиеся физиономии программками в жалкой попытке остаться незамеченными. Но их не было. Во всяком случае, я их не увидела, потому что, прежде чем я успела подробно рассмотреть зал с безопасной позиции за занавесом, зажглись огни рампы и я уже не видела ничего, кроме сцены.
        В университете были сотни театральных трупп. В большинство из них я записалась, еще на Неделе первокурсника, но в конце концов моим уделом стала крошечная труппа под названием «Подвал» — только там меня не завернули сразу. Во всех остальных, едва я начинала изображать возвращение отважной Виолы в Иллирию после кораблекрушения, меня прерывали вопросами, не хочу ли я помогать за кулисами? или открывать занавес? и умею ли я шить римскую тунику? Члены «Подвала» отнеслись более снисходительно к моим актерским способностям. Большинство из них сидело на транквилизаторах, что, вероятно, сработало мне на пользу. Я мечтала о сцене с детства. Я думаю, что меня зацепило в первый раз, когда нас с братом Колином премировали в Вест-энд билетами на мюзикл «Энни» на Рождество 1981 года. Колину история храброй сиротки не понравилась. По его мнению, там было много пения и девчонок. Но я была в восторге, и последующие полгода громко распевала песни из мюзикла в надежде, что какой-нибудь влиятельный господин услышит мое пение с улицы и пригласит в актерскую школу. Разумеется, этого не случилось. В Солихалле ничего
подобного не случается, зато моя мать записала меня в драмкружок при местной церкви, где готовилась собственная версия «Энни». На прослушивании я старалась изо всех сил, но главную роль дали дочери церковного сторожа (она страшно фальшивила, но у нее был подходящий цвет волос). Я дала согласие на роль одной из приютских, но в день премьеры сказала, что заболела ангиной, и ни разу не играла.
        Затем пубертатный период, а также мысль о том, что мой прыщавый лоб, скрываемый под уродской длинной челкой, увидит куча народу, надежно ограждали меня от сцены. В трех школьных постановках я участвовала в качестве помощника режиссера. Никто не спрашивал, хочу ли я играть, потому что все думали, что мне нравится тянуть за веревки, открывающие занавес, но я следила за исполнительницами главных ролей и знала, что я могу сыграть лучше их. Я выучила все реплики и отрепетировала их в спальне перед зеркалом спальни на случай, если главная героиня и дублерша неожиданно заболеют. Но однажды я сказала себе: хватит робеть.
        К моменту поступления в университет я еще не вполне справилась с робостью, но на прослушивание все же пошла, потому что прочла статью в «Космополитэн» или в другом таком же полезном журнале о том, как бороться с фобиями. Снова ставьте ногу в стремя, говорилось там. Самое смешное, что я боялась не публики как таковой. Меня волновало мнение людей моего крута, особенно моих знакомых. Если бы сэр Дики Аттенборо увидел меня в роли Клеопатры в моем исполнении и сказал, что это ужасно, мне было бы все равно. В школе мою театральную карьеру сгубило опасение, что моя игра покажется ужасной моим одноклассникам. Теперь меня преследовала мысль о том, что так же подумают друзья по колледжу.
        Перед актерами «Подвала» я выкладывалась от души, потому что они все были незнакомые и казались мне обычными и неинтересными. Они, можно сказать, упросили меня играть в их труппе, предположив, видимо, что у меня нет отбоя от предложений из других театров. На самом деле только одна труппа позвала меня на повторное прослушивание — они искали на роль копьеносца для «Юлия Цезаря». В «Подвале» мне предложили роль няньки в «Ромео и Джульетте», и я решила, что лучше все-таки быть крупной рыбой в мелком пруду.
        Длинноволосый, патлатый режиссер труппы по имени Род решил ставить «Антония и Клеопатру» после того, как по его инициативе летом поставили кошмарную пьесу каталанского автора про тайный код синтаксических структур предложения (по крайней мере, я так поняла содержание пьесы), после чего получил ужасные рецензии практически во всех университетских изданиях с последующим падением всякого интереса к спектаклю, что практически разорило труппу.
        Пришлось сделать шаг навстречу массовому зрителю, а пьеса «Антоний и Клеопатра», где любовь и смерть присутствовали в равных пропорциях, наверняка должна была привлечь публику. Я одобряла выбор пьесы, но сомневалась в выборе места. Подвал «Сент-Эдмунд Холла» великолепно подходил для интимных сцен (от него и пошло название труппы), но зрители в нем не помещались, а смена декораций в тесноте и полумраке сцены превращалась в настоящий ад. Я забыла сказать, что труппа «Подвала» была так мала, что мы нередко играли по две роли, и даже ведущим актерам приходилась заодно таскать декорации. Мне это было особенно сложно, потому что в моем костюме была масса толщинок спереди и сзади, и с каждым спектаклем их почему-то становилось все больше. Я знала, что у меня не очень женственная фигура, а Клеопатра уже успела родить детей до встречи с мужчиной своей жизни, и тут уж я начала сомневаться, кого я играю: королеву Египта или кого-нибудь из телепузиков.
        За костюмы отвечала Филидда, исполнявшая также роль моей служанки Хармианы. Роль служанки для нее была некоторым понижением по службе, потому что, когда мы играли Ромео и Джульетту, она исполняла роль Джульетты, а я — няньки. Я тоже пробовалась на роль Джульетты и, наверно, получила бы ее, если бы на Ромео не выбрали бойфренда Филидды. Когда объявили, что именно Грег будет играть романтического героя, я поняла, что мне не грозит упасть в обморок с балкона. Не получи Филидда роль Джульетты, она могла бы уйти из труппы вместе с дорогостоящим осветительным оборудованием, купленным ею по беспроцентному кредиту у своего фантастически богатого отчима.
        — Бородавки не забудь наклеить,  — сказала Филидда, когда я стала гримироваться перед премьерой.
        — Я не уверена, что у Клеопатры были бородавки,  — заколебалась я.
        — Тогда у всех были бородавки,  — заверила она меня.  — Представляешь, какая мерзость могла их укусить в пустыне? А бубонная чума?
        — Разве это было при Клеопатре?  — спросила я.
        — Возможно.
        — Все-таки я не понимаю, зачем они нужны. Это же отвлекает зрителя.
        — Род хочет, чтобы наша постановка Антония и Клеопатры была самой реалистической из всех университетских постановок,  — терпеливо объяснила она.  — Бородавки — это его идея.
        — Хорошо.  — Меня одолевали сомнения, но я прилепила одну бородавку на кончик носа, и тут же с облегчением подумала, как хорошо, что никого из моих друзей нет сегодня в зале.
        — А сама ты бородавки клеить не собираешься?  — спросила я, видя, как она рисует себе толстые черные круги под глазами, превращая тихую провинциальную девушку в разъяренную гурию.  — Если у Клеопатры были бородавки, наверняка у ее служанки тоже были бородавки.
        — У меня есть,  — ответила Филидда, показав мне крохотную припухлость на подбородке.  — Теперь сиди смирно, я подведу тебе глаза.
        Я закрыла глаза и отклонила голову назад.
        — Сиди смирно,  — повторила Филидда, подходя ближе и держа карандаш для глаз как кинжал.  — Если ты дернешься, я могу выколоть тебе глаз.
        — Я не дернусь,  — пообещала я.
        — Нет, ты дернулась, Лиззи,  — сказала она и ткнула карандашом в глаз.
        — О-о!  — я выпрямилась, прижав ладони к лицу.  — Ты ткнула меня карандашом!
        — Я тебе говорила, не дергайся! Больно?  — спросила она удивительно бодрым голосом.  — Хочешь, я позову Рода и скажу ему, что ты не можешь играть?
        — Сначала посмотри, что у меня с глазом!
        — Открой!  — Филидда оттянула мне веко.  — Ну как, видишь?
        — Нет, ты же закрыла мне глаза пальцами.
        — О черт, прости,  — сказала она, не убирая пальцы.  — Ох, Лиззи. Какой ужас. Премьера «Клеопатры», а ты не можешь играть.
        — Могу,  — возразила я, отталкивая ее руки. Все плыло передо мной как в тумане. Хотя она ткнула меня в левый глаз, слезы лились из обоих и казалось, что они болят оба.  — Да как он выглядит, этот чертов глаз?  — спросила я ее.
        — Ой, Лиззи, ужасно. Действительно ужасно. Даже не знаю, что тебе сказать.
        — Лучше дай зеркало.
        — Думаю, тебе лучше не смотреть.
        — Дай мне зеркало!
        Зазвонил звонок, приглашая публику занять места. Меньше чем через две минуты после того, как поднимется занавес, я должна быть на сцене пленительная и гордая, а тут грим течет у меня по лицу, как разлившаяся нефть в Ниагарском водопаде.
        — Уже звонок,  — завопила Филидда, как будто я его не слышала.  — Боже мой, Лиззи. Что делать? Давай, я сыграю роль Клеопатры, да? А ты Хармиану. У меня парик длиннее, и тебе будет легче: у нее меньше текста.
        — Что у вас такое происходит?
        Это Род пришел узнать, почему мы не явились на медитацию, которая проводилась перед каждым спектаклем.
        — Мы читаем мантры.
        — У Лиззи ужасная травма,  — объяснила Филидда.  — Клеопатру буду играть я. Какой кошмар.
        Но для нее это был совсем не кошмар. Я вдруг подумала, что Филидда могла специально ткнуть меня в глаз, чтобы забрать роль себе. Как-никак, ее Грег играет Антония, и все слышали, как Филидда сомневалась, что он сможет симулировать любовную сцену.
        — Я буду играть,  — возразила я. Сквозь туман в глазах я увидела на лице Филидды выражение глубокого неодобрения.
        — Тебе же плохо, Лиззи,  — зашептала она.
        — Мне хорошо. Я отлично вижу правым, а ко второму акту и левый наверняка отойдет.
        — Родни, ей плохо,  — сказала Филидда, срываясь на визг.  — Она может от шока забыть текст. А вдруг она споткнется или еще что-нибудь?
        — Вот тогда и будешь играть,  — сказала я.  — Я справлюсь. Знаешь, как я ждала этой роли. Сделай-ка мне повязку на глаз.
        Поняв, что за кулисами меня не удержать, Филидда, ворча, принялась за дело. Я думала, повязка будет незаметной и ее прикроют египетские косы, но когда подняли занавес, на сцену в премьерном спектакле вышла Клеопатра с большой нашлепкой из пластыря на весь глаз. Но по крайней мере она отвлекала от бородавок.
        Я старалась не думать о том, что выгляжу, как после десяти раундов с Франком Бруно[5 - Франк Бруно — британский боксер (р. 1961).]. На самом деле резь в глазу помогла мне собраться и удачно продемонстрировать ярость в нужных местах. Конечно, не все шло гладко. Антоний чуть не погиб раньше срока, когда с софита сорвался один из тяжелых прожекторов и грохнулся прямо ему под ноги — в разгар беседы с Цезарем. Между актами выяснилось, что Хармиана подозревает Антония в шашнях с первокурсницей, и бедняга стал так зажиматься, что публике было в пору задуматься, как его вообще угораздило заинтересоваться женщинами.
        Несколько раз я слышала, как в зале охают и гудят, и надеялась, что это реакция на мою игру, а не на повязку или бородавку, которая свалилась с носа на ноги Хармиане, когда она коленопреклоненно внимала моему плачу по Антонию. Во время короткого перерыва за кулисами Филидда швырнула мне бородавку с таким отвращением, словно она была настоящей…
        — Из-за нее я запорола свои лучшие реплики,  — проворчала она.
        — Больше не буду ее приклеивать,  — ответила я.
        — Нет, так надо. Для достоверности. Только теперь на щеку.
        — А не покажется странной такая блуждающая бородавка?
        — Я гример, мне виднее.
        — А по-моему, она тебе идет,  — сказал Грег — незадачливый Филиддин Антоний.  — Физические недостатки зачастую придают девушкам особую прелесть.
        — Ты так думаешь?  — спросила я.
        — Конечно, нет,  — отрезала Филидда.
        — У нас есть деньги скинуться на ужин?  — спросил Грег, чтобы сменить тему.
        — Нет. Вообще-то вы все должны мне по три фунта за заказ места сбора.
        — Что?  — спросил Грег.  — Уверен, Лоуренсу Оливье никто такого не говорил.
        — Уверена, что Лоуренс Оливье не забывал текст, выпендриваясь перед девицей в первом ряду,  — оборвала его Филидда.
        — Какой девицей в первом ряду?  — наивно спросил Грег.
        — Прекрасно знаешь, о ком я. Такая, с грудью торчком.
        — Что?  — изумился Грег.
        — Либо ей было приятно тебя видеть, либо в зале было холодно. Неужели ей не на что купить лифчик?
        — Здесь действительно очень холодно,  — попыталась я спасти Грега.  — Мои груди тоже торчали как два наперстка.
        Роковая ошибка. Грег немедленно уставился на мою грудь. Филидда метнула убийственный взгляд на мой единственный целый глаз.
        — Как ты позволил ей прийти сегодня сюда, в день моей премьеры,  — продолжила она, отворачивая Грега от моей груди.  — Как я могу погрузиться в прекрасный текст Шекспира, когда эта сидит в первом ряду и напоминает мне о том, чем ты занимался, пока я сдавала экзамены.
        — По-моему, пора давать звонок к началу второго акта,  — вспомнила я. Мне надоело слушать их перепалку, и вообще я хотела еще успеть в индийский ресторан на вафли с далом. Во время спора я еще раз глянула в зал в поисках кого-нибудь из знакомых. Никого. Я должна была радоваться, что они не увидят меня в гриме с этими бородавками и всем прочим, но почему-то не обрадовалась. Они действительно не пришли. Почему я так расстроилась?
        — Вот возьму и на самом деле покончу с собой,  — с пафосом заявила Филидда.
        — Филидда, прекрати издеваться!  — взмолился Грег.
        Я подумала, что хорошо бы проверить, что в корзине со змеями, для сцены смерти Клеопатры змеи резиновые (это была не такая уж глупая идея — Филидда изучала зоологию и могла достать ядовитых ящериц). И вообще за реквизит отвечала я.
        Слава богу, спектакль закончился без реального самоубийства. После того как Цезарь произнес заключительное слово о гордости египетской королевы и ее римском возлюбленном, все, кто не умер от укуса змеи, склонили головы в знак скорби и так стояли до тех пор, пока игравший римского императора Род не выпрямился, давая сигнал к восторженным аплодисментам (неожиданным при таком небольшом количестве зрителей), а также моему воскрешению и к выходу на поклоны. Обычно публика ждала, пока прозвучит последняя фраза, и только потом награждала нас аплодисментами… но в этот раз было не так. Выверенная пауза была нарушена громкими хлопками и криками из доселе пустовавшего последнего ряда.
        — Браво! Бис! Да здравствует одноглазая царица Египта!
        Красная роза пролетела надо мной, лежащей замертво. За первым цветком полетел другой, третий, пока их не набралось на моем теле… думаю, не меньше дюжины. Я села и, прищурясь, посмотрела в зал. Мы еще даже не собрались к выходу на аплодисменты. Многие актеры еще не вышли на сцену. Это было совершенно неожиданное поведение для обычно спокойных, почти впадающих в кому, любителей Шекспира.
        — Так. Это уже не мне,  — сказала Филидда, вставая на ноги, когда неожиданно к цветам на сцену приземлились шорты, сопровождаемые таким оглушительным свистом, что я чуть не оглохла. Увы, я уже догадалась, что это буйство имеет отношение только ко мне.
        Я осторожно подняла брошенные штаны и повертела их в руках. Фиолетовые шорты. Только один человек в мире мог носить такие штаны просто так, без всякой задней мысли. Более того, это были белые шорты, которые были когда-то выкрашены в темно-фиолетовый цвет в университетской прачечной, и еще спустя месяц вся выстиранная там одежда выходила бледно-сиреневой.
        Это был Билл.
        Теперь, когда прожекторы погасли, я хорошо видела, что он стоит в конце зала, засунув пальцы в рот, и собирается в очередной раз оглушительно свистнуть. Рядом с ним стояла Мэри и относительно спокойно аплодировала. С другой стороны стоял Брайан с последней длинной розой из тех, которые он метал с такой точностью. Потом они побежали по проходу, как будто мы рок-группа, а они собираются забраться на сцену. Филидда повернулась ко мне, подняв брови.
        — Я запишу, что ты должна мне три фунта,  — сказала она. Помимо костюмера она была еще и бухгалтером труппы. С этими словами она ушла, не попрощавшись.
        — Это было так здорово!  — воскликнул Брайан, хватая мою руку и целуя ее.  — Ты играла прекрасно, великолепно, к тебе применимы все эпитеты, которые мог бы придумать человек, изучающий английскую литературу, а не экономику.
        — Ты хорошо играла,  — сказал Билл.
        — Да, неплохо,  — сказала Мэри.  — Особенно хороши были бродячие бородавки. А что у тебя с глазом?
        — Это Филидда. Ткнула карандашом для глаз.
        — Кошмар. Я думала, что она ударит, когда ты очень натурально целовалась с Антонием.
        — Еще как натурально. Я ревновал,  — сказал Брайан, заставив меня покраснеть до корней волос.  — Ты прямо пылала от страсти, царица Клео.
        В тот момент я действительно запылала и постаралась прикрыть париком раскрасневшиеся щеки.
        — Но я не видела вас в зале,  — пробормотала я.
        — А-а-а!  — воскликнул Билл.  — Это Брайан придумал. Как только ты вышла на сцену, мы тут же спрятались за спинки кресел и сидели там до конца первой сцены, чтобы ты нас не увидела, подумала, что мы не пришли и не спутала текст.
        — Правда, ты была великолепна,  — не унимался Брайан.
        — Да. Ну что, идем есть карри?  — перебила Мэри. Она либо очень проголодалась, либо ей надоело поздравлять меня со спектаклем. Как бы то ни было, идея была неплохой. Я уже не могла выслушивать похвалы, и мне не терпелось снять парик.
        — Я думала, вы не придете,  — сказала я Брайану, когда мы направлялись в «Тандури Найтс», где давали самое лучшее и самое дешевое карри в Оксфорде.
        — Неужели, я мог это пропустить,  — сказал он.  — Увидеть свою знакомую на сцене? Это был триумф, Лиззи.
        — Невероятно, как тебе удалось сдержать Билла и Мэри,  — добавила я с благодарностью.
        — Они знали, что я бы очень разозлился, если бы они испортили тебе этот важный вечер. Знаешь, я восхищаюсь людьми, которые в свое свободное время могут научиться так играть,  — сказал он.  — Ты была даже лучше, чем Лиз Тейлор в кино. Ты, Лиззи Джордан, особая, очень талантливая и бесконечно удивительная девушка.
        — Да ладно, не преувеличивай,  — пролепетала я.
        — Ты знаешь, я говорю правду,  — сказал он.
        — О!
        Он посмотрел мне прямо в глаз и на повязку.
        Особая, талантливая и бесконечно удивительная?
        Никто не говорил мне раньше ничего подобного, и мне пришлось стукнуть его. Только по руке… и только слегка. Но все равно его нужно было стукнуть. Неужели Брайан не понимал, что англичане делают комплименты с сарказмом и иронией? Я вся горела, пока мы шли до ресторана, и все еще была цвета фуксии перед тем, как попробовать знаменитое фирменное блюдо — цыпленка «тикка махани». Я даже не особенно смутилась, когда Билл сказал мне, что я забыла снять бородавки.
        Особая, талантливая и бесконечно удивительная!
        С таким же успехом Брайан Корен мог бы признаться мне в любви.
        Глава третья
        — Думаешь, у него в Америке девушка?  — спросила меня Мэри на следующий день, когда мы катили тележку в поисках каких-нибудь просроченных продуктов на добавку к нашему сырно-крекерному рациону.
        — Если и есть, то он никогда не говорил об этом,  — сказала я.
        — Может быть. Наверно, они его просмотрели, гоняясь за здоровенными быками-футболистами,  — сказала она.  — Американки вообще ничего не понимают в мужиках. Ты только посмотри, как эти гривастые тетки бросаются на Клинтона.
        — Это скорее тяга к власти и известности, чем физическое влечение,  — напомнила я.  — Здорово ведь захомутать самого могущественного человека в мире, каким бы замухрышкой он ни был.
        — М-м-м. Интересно, какой он, когда голый,  — задумчиво сказала Мэри.
        — Билл Клинтон? Не толстый, но и не так, чтобы худенький. Небольшое брюшко? Думаю, загорелым он выглядит лучше.
        — Да не он, балда. Я имею в виду Брайана,  — нетерпеливо сказала Мэри.
        — Брайан? Что? Наш Брайан? Ой, не знаю,  — нервно засмеялась я.  — На самом деле никогда об этом не думала.
        — Врешь.
        — Не вру. Он же друг!  — возразила я.  — А не какой-то мужик, которому можно перемывать кости в супермаркете.
        — Да? Ты хочешь сказать, что и ВелоБилла ты никогда не представляла себе голым?  — спросила Мэри, угрожающе наставив на меня зеленый банан.
        — Правда, никогда,  — содрогнулась я, поднимая руки вверх.  — Во всяком случае, этот его костюм из лайкры, в котором он ходит на тренировку, совершенно не оставляет места для воображения. Да и не очень-то хочется. На самом деле я хочу попытаться представить себе, как Билл будет выглядеть в нормальных брюках. Сшитых из нормального твида со скромной молнией и стрелками на каждой брючине. И в рубашке со всеми застегнутыми до горла пуговицами, чтобы не видно было этих ужасных волос на груди, которые словно тянутся к тебе и норовят опутать, стоит лишь отвернуться в сторону.
        — Ага. Ты тоже обратила внимания на этот пук волос?  — прошептала Мэри.  — Отвратительно. Но, знаешь, иногда я просто не могут оторвать от них взгляд.
        — Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Точно так же невозможно не смотреть на раздавленного на дороге ежа с размазанными внутренностями, да?  — сказала я, утрируя картину.  — А ты знаешь, что у него и на спине тоже растут волосы?
        — Откуда ты знаешь?  — взвизгнула Мэри.  — Я бы, если увидела, наверно, заорала бы. Когда ты это видела? Ты хочешь сказать, что ты переспала с ним, и не сказала об этом мне, да? Это так? Лиз, я не могу поверить…
        — Нет!  — громко запротестовала я.  — Все было абсолютно невинно. Было лето. Он загорал на крикетном поле. Он надел рубашку до того, как ты к нам подошла.
        — Слава богу! Я могла бы грохнуться в обморок, увидев его полуголого. Какой кошмар! Думаешь, у Брайана тоже волосатая грудь?  — спросила она, чтобы сменить тему.
        — Клянусь, я никогда не думала об этом,  — соврала я еще раз.
        — Наверняка. У него такие густые и темные волосы на голове. Он похож на человека, которому приходится бриться дважды в день. И к тому же он еврей,  — сказала Мэри, многозначительно подняв брови.
        — Что ты хочешь сказать? Что евреи в среднем более волосаты?
        — Нет! Я хочу сказать — ну, ты понимаешь меня,  — и она скосила глаза вниз.  — Я о том, ну, что у него все на виду.
        — Не понимаю! О чем ты?  — в отчаянии спросила я, швыряя в тележку банку пастеризованных сливок. Не знаю, зачем они были мне нужны, но у них только что кончился срок реализации, и они подешевели на шестьдесят пенсов.
        — Я о том, что он лысый, балда. Ему нечем прикрыть головку.  — Она натянула на голову воображаемый капюшон, но до меня все не доходило.
        А?
        — Да я про то, что он наверняка обрезанный,  — прошептала она.
        — А, понятно,  — медленно сказала я. Тут она, конечно, сильно утерла мне нос с моим жалким рассказом про волосы на груди.
        — Только не надо говорить, что ты про это не думала!  — сказала она, пихая меня в плечо.  — А ты вообще видала таких? Обрезанных? Как думаешь, им его сильно обрезают?
        — Не знаю.  — Перед моим внутренним взором уже стояла вереница маленьких обрезанных пенисов, перебинтованных, словно армия раненых солдат.  — Но ведь, кажется, сам он при этом короче не становится?  — спросила я.
        — Вроде нет,  — ответила Мэри.  — Вроде бы обрезают только крайнюю плоть. Но всю ли ее обрезают, как думаешь? Или только отрезают кусочек?
        — Какой смысл отрезать половину,  — предположила я.  — Наверно, раз уж резать — то под корень.
        За разговором мы дошли до морозильного прилавка. Мужчина, до этого вертевший в руках мясную нарезку, внезапно раздумал ее покупать.
        — Видимо, есть и гигиенический аспект,  — сообщила мне Мэри, выудив жухлую сосиску и используя в качестве пособия.  — Началось все именно с этого. Исторически. Таким образом мужикам под кожу не попадают микробы.
        — Но разве если эта штука открыта, она не становится более уязвимой?  — возразила я. Мы с Мэри вообще любили вести интеллектуальные беседы.
        — Ничего подобного,  — твердо ответила Мэри.  — И это не единственный плюс. Джемима из моей группы по нейрофизиологии говорит, что так гораздо лучше для орального секса. Во-первых, какая экономия времени, ведь голый конец гораздо чувствительней к стимуляции. А во-вторых…
        — …не будет просить бутерброд с беконом?  — усмехнулась я, разглядывая пакет с корейкой.
        — Точно,  — хохотнула Мэри.  — Но тогда и правда не надо бояться дрожжей.
        Мы посмотрели друг на друга и поморщились. Я знала, что она имеет в виду, как, к сожалению, и большинство девушек. Мэри швырнула сосиску к ее подружкам. И видимо, не только потому, что в силу высоких моральных принципов она вынуждена была придерживаться вегетарианства.
        — О боже! Мне вдруг пришло в голову самое страшное,  — сказала она, бледнея и шатаясь. Она схватила меня за руку и в ужасе зашептала: — Представь себе, что надо сделать Биллу минет. Ты должна сделать ему минет, или на рассвете всю твою семью расстреляют религиозные экстремисты.
        — Прекрати,  — взмолилась я.
        — Ты можешь хотя бы об этом подумать?
        — Я изо всех сил пытаюсь не думать об этом…
        — А надо, Лиз. Я не могу нести это бремя в одиночку. Представь себе. Для начала тебе придется содрать с него все цветастые обмотки, которые обычно висят на двери его комнаты. Представь: он пробежал двенадцать миль, потом два часа греб на реке и… и…  — она поперхнулась. Поперхнулась от одной только мысли!
        — Ладно, Лиз. Пойдем отсюда,  — сказала она, потянув меня к выходу.
        — А как же наши покупки?  — спросила я.
        — Я сейчас даже и думать о них не могу. Кажется, меня сейчас стошнит.
        У нас в тележке были только сливки и три зеленых банана, поэтому мы бросили ее у холодильного прилавка и ринулись на спасительный свежий воздух.
        — Как ты?  — спросила я, догоняя Мэри, согнувшуюся пополам в припадке тошноты и истерического хохота.
        — Сейчас отдышусь,  — ответила она выпрямившись, но продолжая хохотать.  — Знаешь, кажется, я придумала новую диету. Она называется минетная диета. Весь необходимый белок можно получать, занимаясь оральным сексом с парнями, которые тебе действительно нравятся, а приступы голода подавлять, думая про оральный секс с парнями, которые никогда не моют свой шланг.
        — Отличная мысль, доктор Бэгшот, а откуда мы будем брать клетчатку?
        — Клетчатку мы будем брать из подушки, которую можно кусать, пока Леонардо ди Каприо выполняет под одеялом кунилингус.
        — Умоляю тебя,  — засмеялась я.  — Это же практически лесбийская любовь. У настоящего мужчины хоть что-то должно расти на лице.
        — Хм. Наверно, ты права,  — задумалась она.  — Хорошо. А как тебе такой вариант. Выбирать самой каких-нибудь классных парней. Тех, от которых начинает биться твое сердце. Эта диета хороша тем, что носит совершенно индивидуальный характер.  — Она говорила так, словно сочиняла рекламные тексты для обложки своей книги.
        — Тогда я выбираю Брэда Питта,  — сообщила я Мэри.  — Слегка небрит, но ничего страшного.
        Мы направились назад к колледжу, остановившись по дороге у лавки с жареной картошкой, поскольку наш поход за провизией закончился бесславно.
        — Брайан мог бы отрастить себе красивую бороду,  — задумчиво произнесла Мэри, выуживая деревянной вилкой из пакета самую жирную картофелину и зажимая ее ярко-вишневыми губами.  — Знаешь, Джемима говорила мне, что он ей очень нравится, но я сказала, что ей тут не обломится, потому что он наш.
        — В платоническом смысле,  — напомнила я.
        — Конечно в платоническом. Если бы один из нас захотел бы чего-то другого, это бы все испортило, правда?
        — Конечно бы испортило.
        — Вот именно. Поэтому мы не делаем стойку на Брайана Корена, если только одна из нас не втюрится в кого-нибудь совершенно постороннего, и тогда оставшаяся сможет попытать счастья. Идет?
        Она протянула руку, чтобы скрепить договор рукопожатием.
        — Идет. Можно подумать, кто-то из нас его интересует,  — вздохнула я.
        — Говори за себя, мисс Низкая самооценка.
        Глава четвертая
        Естественно, увидев вечером Брайана, я думала только о нашем разговоре с Мэри возле холодильника и о пакте у прилавка с продуктами, заключенном в чипсовой лавке.
        Интересно, думала я, глядя на Брайана, смаковавшего «Гиннесс» с видом знатока, а сам-то он понимает, что нравится нам, в отличие от Билла, вечно сидящего враскорячку, чтобы все видели его обтянутые лайкрой причиндалы, которые и так были видны без микроскопа, и считающего, что в колледже все девушки от него без ума, хотя мы скорее стали бы слизывать собачью шерсть с грязного ковра, чем целоваться с ним. Особенно после его сообщения о том, сколько пломб у него во рту. Семь вверху, шесть внизу. Брайан, надо сказать, еле сдержал гримасу, когда Билл предложил ему взглянуть на металл у себя во рту.
        — Думаю, ты мог бы принимать радиосигналы,  — серьезно сказал Брайан.
        У Брайана, конечно, не было ни единой пломбы. Его голливудские зубы были белее замазки от для опечаток. Как у всякого американца, виденного мной по телевизору — от президента до сторожа автостоянки. Осмотрев Билловы мостовые конструкции, Брайан повернулся ко мне и сказал:
        — А знаешь, Лиз, для англичанки у тебя очень хорошие зубы.  — Я тут же перестала смеяться и потупилась. Во-первых, потому, что не была уверена, что это комплимент, а во-вторых, почувствовала сверлящий мне затылок завистливый взгляд Мэри: она тщательно камуфлировала обломанный резец — результат бурной попойки на Неделе первокурсника с последовавшим целованием асфальта.
        — Ладно,  — сказал Билл, с грохотом ставя на стол стакан, чтобы вернуть нас на землю после поочередного заглядывания к нему в рот.  — Ну, что, пойдем на вечеринку «Два предмета одежды»? Если один из них — шляпа, то выпивка бесплатно,  — добавил он так, словно одного этого было достаточно, чтобы раздеться в разгар зимы.
        Вечеринка «Два предмета одежды» — была мечтой Билла. Он не раз говорил, что готов пожать руку тому парню (а это непременно был парень), что первым изобрел такую вечеринку. Принцип был прост. Вас пускали на вечеринку только в том случае, если на вас было не более двух предметов одежды. Для Билла это был рай. Куча полузамерзших девушек в одних купальниках и Билл со своим аппаратом наперевес, затянутый в лайкровое трико с плотными клиньями в промежности (разумеется, для занятий греблей) и широкополой «Федоре», купленной в туристской поездке в Испанию.
        — Я — за,  — неожиданно сказал Брайан.  — Смотрите, что я сегодня купил.  — Он задрал свою аккуратную футболку, под которой оказалось нечто похожее на распыленную краску — ярко-синее лайкровое трико.  — Видишь ли, я купил это для гребли,  — заверил он меня. Незадолго до того его приняли в нашу гребную команду, занявшую второе место, и теперь он каждое утро вставал в шесть часов и шел на тренировку. Псих. Ничего, пройдет.  — Широкая одежда стесняет движения,  — пояснил он, а Билл энергично и утвердительно затряс головой.
        — Еще как стесняет.
        Я посмотрела на Мэри, пытаясь понять, что она думает, но она не могла отвести взгляд от мускулистого торса Брайана. Его мышцы выглядели довольно впечатляюще. До этого я как-то не замечала, какая у него прекрасная фигура. Правда, и в спортивном трико мне его видеть не доводилось.
        — Погода стоит холодная,  — засомневалась я.  — Все-таки ноябрь.
        — А ты надень самые толстые трусы и шубу,  — игриво хмыкнул Брайан.
        — Пошли, Лиз,  — вдруг стала настаивать Мэри.  — Посмеемся.
        Я в ужасе посмотрела на Мэри. «Посмеемся»? Никогда прежде Мэри Бэгшот не говорила, что на вечеринках «Два предмета одежды» «можно посмеяться», напротив, она обычно характеризовала их «жалкими сопливыми потугами развлечься» и «поводом для дебилов и извращенцев вроде Билла показать всем свое вонючее потное трико и позырить на полуголых девиц». А теперь ей, видите ли, интересно знать, можно ли считать обувь предметом одежды. Естественно, нет.
        — Если не хочешь — не ходи,  — сказал Брайан, пожимая плечами.  — Но было бы здорово, если бы ты пошла. Надень свитер и джинсы. Вот тебе и два предмета. И не замерзнешь. Я просто обязан посетит одну из ваших безумных вакханалий до возвращения в Америку. В Штатах такого вообще не бывает: у нас чуть что — могут обвинить в сексуальном домогательстве…
        — А не будет домогательства — считай вечеринка прошла впустую,  — бесстрашно заявила Мэри. Да она еще и кокетничает. Нет, ей точно надо было вправить мозги.
        — Ну, не знаю,  — пробормотала я. До того вся эта идея казалась мне постыдной, детской и мучительной для незагорелых участников. Я к тому времени проучилась в университете достаточно долго и побывала не на одной такой вечеринке, так что совершенно не чувствовала себя обделенной. У меня в голове не укладывалось, что Мэри со мной не согласна. Ее отношение к таким вещам обычно было совершенно категоричным. Разве не она заявляла, что Андреа Дворкин[6 - Андреа Дворкин — американская феминистка, резко выступающая против порнографии.] слишком сильно красится? Что с ней случилось?
        — Да ладно. Не будь такой душной,  — Мэри игриво ущипнула меня.  — Вот стукнет тебе пятьдесят, тогда и носи бесформенные джинсы и свитер. А пока можно показывать свое молодое тело, не жирное и дряблое.
        Это все и решило. Два слова «жирный» и «дряблый» напомнили мне, что я должна получать удовольствие от жизни, потому что пока еще могу носить обтягивающие джинсы дудочкой для красоты, а не в качестве корсета для двух тумбочек, на которых стоит полторы тонны целлюлита.
        — Как же я разденусь,  — простонала я.  — Я две недели не брила подмышки.
        — А мы подождем,  — сказала Мэри, чувствуя, что я готова сдаться.
        И в результате мы отправились на эту вечеринку «Два предмета одежды» — слава богу, ее организаторы — два парня из команды регби к нашему приходу напились и едва могли сосчитать, сколько на нас было предметов. Они шлепнули нам на ладони штамп в виде улыбающейся мордочки, что означало, что мы заплатили за вход. Фактически на мне было три предмета одежды. Вы пробовали надеть джинсы, не проложив между ними и телом кусочек хлопковой ткани. Я готова была заплатить штраф за нарушение правил, лишь бы не поцарапаться заклепками.
        Мэри, одетая в довольно откровенное платье из лайкры (я думала, она его выкинула, еще когда прочитала «Миф о красоте» Наоми Вулф[7 - Наоми Вулф — известная американская феминистка, ярая противница всякого улучшения внешности.]), а также бейсбольную шапочку Брайана, постоянно хватала меня за руку и спрашивала, не заглядывает ли ей кто под юбку. На самом деле никто бы ничего и не увидел, было так темно, что невозможно было понять, чья это задница вертится перед тобой — мужская или женская.
        Мы с Брайаном протиснулись к бару, избегая прикосновений к голым рукам и ногам, которые напоминали мне о каких-то виртуальных дворцах в духе фильмов семидесятых годов. Но Билл чувствовал себя как рыба в воде. Мэри, как ни странно, тоже. Когда мы с Брайаном вернулись, держа в руках скользкие пластиковые стаканы, тонкая ладонь Мэри лежала на волосатом плече Билла, а ее голое бедро скользило по его обтянутой лайкрой ляжке в ритм основной музыкальной теме из фильма «Шафт»! Три минуты спустя они впились друг в друга губами словно четырнадцатилетние подростки, у которых только что сняли брэкеты.
        — Ничего себе!
        — Вот так сюрприз,  — сказал Брайан, когда мы отошли и оставили их наедине. Насколько это возможно в помещении, набитом людьми так, что вот-вот рухнут стены. Брайан тоже удивился, увидев, как Мэри взасос целуется с Биллом, а что было бы, если б он присутствовал при нашем разговоре в супермаркете про сыр и шланги!
        — М-м-м. Я и не знала, что у них такая страсть,  — ответила я.  — Послушать их, так можно подумать, что каждый из них считает другого просто уродом.
        — Да,  — согласился Брайан,  — но так ведь часто бывает. Люди, которых подсознательно влечет к кому-то, часто защищают себя от возможного разочарования и отказа, стараясь показать, что терпеть не могут этого человека. Очевидно, они без ума друг от друга. Готов побиться об заклад: сегодняшний вечер станет началом долгого и страстного романа.
        — Да что ты! У них просто крыша поехала,  — уверенно сказала я, хотя Мэри к этому времени уже третью песню подряд исследовала языком пломбы Билла.
        — Видимо, ты слишком близко с ними знакома, чтобы заметить,  — размышлял Брайан.  — Я никогда не говорил тебе, но когда я увидел Мэри и Билла впервые, я почувствовал, что когда-нибудь они будут вместе. Она все время его трогает. Ты не обратила внимание? Так, чуть прикасается. Но это явный признак влечения.
        — Ты так действительно считаешь?  — спросила я, наморщив в сомнении нос. Но, подумав, вспомнила, что Мэри действительно все время трогала Билла. Но насколько я помнила, эти легкие касания носили характер энергичных и злобных тычков.
        — Да, они совершенно потеряли голову,  — заключил Брайан.
        — А откуда ты все это знаешь?  — спросила я его.
        — Чего только не узнаешь от старших сестер. Было время, когда я угадывал начало романа, по крайней мере, недели за две до самих его участников.
        За разговором мы прошли обшарпанное фойе студенческого клуба, вечно вонявшее рвотой и пивом и вышли из здания, где проходила вечеринка.
        — За две недели до начала романа?  — размышляла я.  — Хотела бы я так уметь. Иногда это бывает очень кстати.
        — Что ж,  — сказал Брайан и обнял меня за плечи, что я расценила как дружеский жест.  — Не так это мне и помогло. Видишь ли, умение предсказать неизбежность романа несколько напоминает предсказание будущего. Ты же знаешь, что ясновидящие не в силах предсказать будущее себе.
        — Я не знала этого,  — призналась я.
        — А это так. Нельзя использовать дар для себя. Только для блага других. Таков закон Вселенной. Я был уверен, что в тот момент, когда Билл наберется храбрости, он с удивлением увидит, что ему отвечают взаимностью. Но когда речь идет обо мне самом…  — он пожал плечами.  — Когда мне кажется, что я встретил человека, который мне действительно нравится и я хочу быть с ним,  — я вижу все, что происходит, но никоим образом не представляю себе, чувствует ли этот человек по отношению ко мне нечто подобное.
        Мы присели на низкий парапет, ограждающий клуб, и стали рассуждать о таинствах мира. Правда, потом нам пришлось уйти, так как мы обнаружили, что одна из парочек с вечеринки устроилась на траве прямо у нас за спиной, явно намереваясь поближе узнать друг друга. Неудивительно, что местные налогоплательщики так не любят студентов.
        — Я сгорал от желания, но понятия не имел, примут ли мои ухаживания или отвергнут,  — продолжал Брайан под энергичные вздохи и стоны любовной парочки. Внезапно он обернулся ко мне; его сильная рука по-прежнему обнимала меня за плечи, и мне от этого было хорошо и уютно.
        — Положение в общем хреновое,  — нервно засмеялась я.
        — Да?
        — Угу,  — буркнула я.  — Конечно. Хреновое.
        Я что-то пробормотала. Захихикала. Я была в состоянии, близком к истерике. Брайан смотрел на меня очень странно. Клеит он меня, что ли, спросила я себя? Да нет. С чего бы вдруг. Это же я, Лиззи Джордан. Неужели я могу ему понравиться. Грудь размером с небольшую бородавку. Для него это не вариант. У меня сжалось сердце, и я приготовилась выслушать, что ему на самом деле нравится Джемима из Мэриного класса по нейрофизиологии и что он попросит меня их познакомить.
        — Думаю, придется нырнуть в омут головой,  — пробормотал он.  — Интересно, оттолкнет она меня или нет? Не знаю. Надеюсь, не оттолкнет.
        Его лицо было так близко от меня, что контуры расплывались и мне пришлось опустить веки во избежание косоглазия. Но прежде чем я успела закрыть глаза, я почувствовала, как его мягкие губы коснулись моих губ. Господитыбожемой! Он поцеловал меня. Меня. Так, значит, это он про меня все говорил!
        — Бра-а-а…
        Но он не перестал целовать меня.
        Колокола зазвонили, прибой обрушился на берег! Хор ангелов запел у меня в голове. Стадо диких зверей пронеслось по пищеводу и вытоптало живущих там бабочек.
        Обнимавшая меня рука как-то сама собой сползла ко мне на талию и перетянула меня на обтянутые блестящей лайкрой колени. Я расслабилась и почувствовала, что его язык скользнул в рот. Рука Брайна осторожно залезла под свитер и обняла мое дрожащее тело. Я пыталась проникнуть под трико, но не нашла дорогу, так что выяснить, растут ли у него волосы на спине, удалось только у меня в комнате. К счастью, оказалось, что не растут.
        Не помню, как мы тогда вернулись в колледж. Мы все время целовались, и я не видела, по какой дороге мы шли. Каким-то образом мы оказались в моей комнате, и хотя моя кровать с матрасом для пыток, чьи сломанные пружины обычно впивались мне в почки, для двоих была тесновата,  — для нас с Брайаном окружающего мира не существовало, даже когда назавтра в восемь утра Мэри стала колотиться в мою дверь…
        — Лиз!  — орала она.  — Лиззи. Открывай, быстро. Что я наделала! Я правда натворила что-то ужасное! Мне очень плохо!
        — Ну сходи и исповедуйся!  — крикнул Брайан, прежде чем я успела заткнуть ему рот.
        Наступила страшная, гнетущая тишина, и я представила себе ее реакцию на незнакомый мужской голос, раздавшийся из моей комнаты.
        — У тебя кто-то есть?  — закричала Мэри на максимальном уровне громкости. Я представила, как она вдавливает глаз в замочную скважину. Слава богу, в моей двери замочной скважины не было, потому что у нас в комнатах установили новую систему магнитных ключей, и она никогда не работала.
        — Кто там у тебя, Лиз? Мужчина? Это что, Брайан?
        — Он самый,  — подтвердил Брайан, в отличие от меня не понимавший, что ему самое время молча вылезти в окно и ждать на бетонном балкончике, когда можно будет вернуться назад, чтобы я тем временем смогла открыть Мэри дверь и доказать ей, что в моей кровати нет абсолютно никого. Вот вам его хваленая психологическая чуткость и умение угадывать чувства других людей.
        — Впусти меня!  — потребовала Мэри. Она была на грани истерики.  — Впусти меня немедленно, Лиззи Джордан.
        — Сначала нам надо одеться,  — ответил Брайан, закладывая меня все больше и больше. Я тем временем прыгала по комнате, хватая наугад раскиданные лифчики, трусы и носки и распихивая их по углам. В какой-то момент на мне оказалось две пары трусов. Брайану достаточно было натянуть одно свое дурацкое трико, поэтому он оделся мгновенно и распахнул перед Мэри дверь, когда я еще только вдела одну ногу в джинсы.
        — Привет, Мэри.
        — Невероятно!  — заорала она, застукав меня на месте преступления.  — Просто невероятно! Как ты могла?
        С этими словами она бросилась вниз по лестнице, не дожидаясь ответа.
        — Что это с ней?  — спросил Брайан.
        Мэри избегала меня весь остаток дня. И выяснилось, как я и предполагала, что Билла она избегает тоже. Вот вам и теория Брайана о глубокой и потаенной страсти. По мнению Мэри, если долго сдерживаемая ею страсть к ВелоБиллу нефтяным фонтаном прорвала лед холодного презрения, надо подойти и заткнуть дырку пальцем, чтобы не пролилось слишком много. Позже она рассказала мне, как она заорала, увидев растущие на спине Билла волосы, а ведь я неоднократно предупреждала ее, что именно находится под лайкровым трико.
        — А ты все это время спала с Брайаном,  — сказала она с укором, когда мы все-таки встретились в очереди к шашлычному фургону.  — После всего, о чем мы договорились в чипсовой лавке, у тебя с Брайаном была БСЛ.
        БСЛ. Безумная страстная любовь. Практически так оно и было. Я краснела при одном воспоминании.
        — Но знаешь…  — и я попыталась изложить ей теорию Брайана об их страстном желании быть вместе с Биллом и конечном обретении истинной любви. Разве мы не упоминали об этом при заключении договора в чипсовой лавке, разве не оправдывал мое поведение тот факт, что Мэри нашла истинную любовь первой?
        — Истинная любовь? С Биллом? Ради бога, Лиз, да я просто нажралась,  — фыркнула она.  — И тебе полагалось остановить меня. Если б ты была настоящей подругой.
        — Я не сразу поняла,  — оправдывалась я.  — Клянусь тебе, мне до последней минуты и в голову не приходило, что Брайан за мной ухаживает. Я пыталась его остановить. Ну хорошо, не пыталась,  — призналась я.  — Но честное слово, инициатива была не моя.
        — Ладно, забудем,  — подытожила Мэри.  — Ясно, что Брайан тебя хотел. Он тебя хотел с самого начала. И дело даже не в этом,  — быстро добавила она.  — Не то чтобы я ревновала тебя к Брайану, Лиззи. Меня просто смущает вся эта история с Биллом, и грустно, что наша веселая компания теперь распалась. Все погибло.
        — Что погибло? Почему распалась? Мы по-прежнему можем встречаться. Мы с тобой. Билл и Брайан. Мы останемся друзьями.
        — Нет, не останемся, потому что Билл видел меня голой. Баланс нарушился, Лиззи.
        Так оно и вышло. Хотя тогда я действительно этого не заметила.
        Вечером мы снова сидели в баре, так же как накануне, до драматических событий вечера, который вошел в историю под названием «Два предмета одежды». Мэри сидела рядом с Биллом, я сидела с Брайаном. Разница была лишь в том, что, когда одноглазый бармен Джим объявил о закрытии бара. Брайан пошел ко мне и мы провели ночь в безумной страстной любви.
        До встречи с Брайаном я по-настоящему не понимала, что они все так носятся с этим сексом. Мой опыт в этом популярном международном виде спорта ограничивался редкими и неловкими перепихами на пьяную голову. Даже во время длительных (почти три месяца) отношениях, которые у меня были за год до Брайана с одним довольно смазливым парнем по имени Джеймс, все равно получалось, что нам сперва надо набухаться, а потом дело доходит до секса. И делать все надо, выключив свет (на этом настаивала не я). И мне категорически запрещалось открывать глаза, пока он это со мной делал, а лежать полагалось абсолютно спокойно, не трогая его, если он специально об этом не попросит. Позднее сарафанное радио колледжа донесло, что это было отличительной чертой всех выпускников одной знаменитой частной школы.
        С таким опытом за плечами неудивительно, что я, в числе немногих, разделяла мнение бедняги Боя Джорджа и Морисси о том, что чашка чая, пожалуй, лучше ночи, проведенной за горизонтальной аэробикой. Брайан изменил все в корне. Он включил меня, нащупал те кнопки, которые ранее я считала неработающими. От его безусловного восхищения моим телом всю мою зажатость, неотъемлемую и выношенную, как целюллит, словно сдуло ветром.
        Я и представить не могла, что даже тогда, когда я не лежу в постели с моим заокеанским любовником, воспоминания о сексе могут быть так сексуальны. Я спрашивала себя, видят ли другие эту аварийную сигнализацию, что не выключалась во мне часами после ночи с Брайаном. Неужели они не замечают, что я выхожу из лекционного зала другой походкой? (Я имею в виду, что теперь я ступала горделиво, плавно покачиваясь, а не хромала так, словно мне где-то что-то трет.)
        Единственное, о чем я жалела, это только о том, что ничего нельзя рассказать Мэри. До событий с Биллом и Брайаном на вечере двух предметов одежды у нас не было ничего, о чем мы не могли бы сказать друг другу. Мы делились всеми секретами. Мы рассказывали самые беззастенчивые подробности. Кто, как, чем пахло. Честно говоря, мы вели себя просто мерзко. Но теперь я чувствовала, что она не поймет меня, если я вломлюсь к ней и стану расписывать свою замечательную новую любовь. Ее собственная любовь на тот момент кипела не так бурно.
        После эпизода с Биллом и обещания сразу по окончании университета уйти в монастырь, Мэри отдала свое сердце аспиранту по имени Ральф, который носил по пять серег в каждом ухе, сапфир в носу и татуировку дельфина на заднице (по слухам). Ральфа назначили куратором Мэри на время проведения уникальных жестоких опытов, которые составляли часть ее дипломной работы по психологии.
        Идея состояла в том, чтобы молодой и трусливый Ральф стимулировал ее интерес к выбранной теме (дети и их боязнь пауков, сообщила она мне, зевая), но практически качество ее работы резко падало, а она часами напролет тщетно гадала, нет ли у аспиранта в придачу к проколотому языку еще и «принца Альберта» (Мэри действительно слегка задвинулась на теме крайней плоти). Я так и не поняла, хотела она, чтобы его пенис был украшен шариками, или не хотела. Вряд ли ей предстоит узнать это в ближайшем будущем: все попытки затащить его на ночь в лабораторию провалились, и мне не хотелось злить ее радостными рассказами о своей безмятежной любви.
        Мы продолжали встречаться вчетвером: Билл, Брайан, Мэри и я. И хотя нам уже не было так радостно и легко, как прежде, ибо теперь любая сказанная Биллом double entendre[8 - Двусмысленность (фр.).] принималась Мэри на свой счет, все равно дела обстояли неплохо. Да меня это и не слишком беспокоило, потому что наши отношения с Брайаном становились все теснее. Я чувствовала, что нарушаю пакт, заключенный с Мэри в чипсовой лавке, но надеялась, что она поймет. Она сама сказала, что понимает,  — к тому времени наша «ночь» с Брайаном длилась уже больше трех месяцев.
        — Теперь-то это дело прошлое,  — сказала она.  — Я и сама подумывала закрутить роман с Брайаном, но он с тобой стал такой тряпкой, что я поняла: мне быстро надоест его привязчивость.
        Вот и славно. Вряд ли это можно назвать комплиментом в полном смысле слова, но ясно было, что таким образом моему роману дан зеленый свет.
        Глава пятая
        Мы замечательно провели вместе зимне-весенний семестр, но по меру приближения лета тихие вечера, когда мы с Брайаном просто сидели вдвоем и читали скучные учебники, приобрели оттенок меланхолии.
        В конце весеннего семестра я пыталась не реагировать на то, что Брайан набрал на моем компьютере свою крайне увлекательную автобиографию и разослал ее в разные американские компании в поисках работы на большие каникулы. Я убедила его разослать запросы и в лондонские компании, чтобы был хотя бы слабый шанс провести лето вместе. Он это сделал. Но в конце концов наиболее интересную интернатуру предложила именно американская компания, не говоря уже об оплате билета домой для вступления в должность.
        За шесть дней до отъезда Брайана в Штаты я нашла рядом с его кровати блокнот с номером рейса и временем отправления и неожиданно узнала точный момент, когда он улетит от меня. Конечно, его возвращение в Америку не обязательно означало, что я никогда не увижу его, но это означало, что наше «мы» кончилось, когда я начинала думать о нас. Это-то уж я понимала. Я не была настолько глупа. Когда-то давно мы уже говорили об этом с Брайаном. Как трудно поддерживать отношения на расстоянии, особенно когда оба так молоды и каждому еще столько предстоит сделать в своей стране. Но тогда во время разговора я не предполагала, что наша связь продлится так долго и этот вопрос действительно встанет перед нами.
        За неделю до возвращения Брайана в США мы с ним арендовали автомобиль и уехали на день из Оксфорда. Мы фотографировали друг друга на фоне дворца Бленхейма. Брайан уверял меня, что однажды он вернется и купит это место. Мы обедали в дубовой чайной. Брайан купил для своей мамы модель домика из тростника. Она обожает английские штучки, сказал он, а позднее обнаружил, что домик сделан из фарфора и в Китае. Мы ураганом пронеслись по деревушкам Котсволда. Ураганом, который можно себе позволить в «рено» Клио, застрявшем между комбайном и отарой овец.
        А день мы завершили на Роллрайтстоунз. Билл, Мэри и я обнаружили этот малоизвестный круг из камней еще на первом курсе. Мэри увидела на карте точку, помеченную кружком, и решила, что нам нужно как-нибудь в воскресенье устроить там духовный пикник. Мы взяли бутерброды с ореховым маслом и бананами и выехали из колледжа на разбитом «миникупере» Билла. Мэри была штурманом, и поэтому мы сразу же заблудились. Билл сказал, что это не важно, потому что он может ориентироваться по линиям местных лугов.
        — Я чувствую камни,  — уверял он нас.  — Я просто доверюсь своему инстинкту, и мы будем там вовремя.
        Кончилось тем, что мы проехали двадцать миль в абсолютно противоположном направлении.
        Когда мы с Брайаном отправились туда вдвоем, мы приехали в Роллрайтстоунз, когда солнце уже начинало садиться. Сначала мы почтительно обошли их (что-то было в нас туристское в тот день), а я рассказывала ему легенду о камнях, которые невозможно сосчитать. Мы трижды пересчитали, и трижды у нас получались разные результаты. Я рассказала о том, как мы ездили в Роллрайтстоунз с Биллом и Мэри. Когда мы нашли это место, началась гроза. Мы восприняли это как небесное знамение и вымокли до нитки, вместо того чтобы остаться сидеть в машине.
        — Я чувствую, как дух камней смывает с меня все дурное,  — сказала тогда Мэри.
        Когда мы возвращались в Оксфорд, мы были мокрыми до трусов, и японские туристы фотографировали нас из своего автобуса.
        — Похоже, это была интересная поездка,  — сказал он.
        Я не могла сказать, что мне с ним вдвоем здесь интереснее. Мы еще раз попытались пересчитать камни. Потом выбрали камень поудобнее и сели на него, чтобы посмотреть на солнце, садящееся за холмы. Брайан взял мою руку, поднес к губам и поцеловал.
        — Мне всегда интересно с тобой,  — пробормотал он.
        Я чуть не разревелась. Закат неожиданно стал означать для меня гораздо больше, чем просто конец одного июльского дня.
        — Я люблю тебя,  — сказала я. Это было единственное, что я смогла произнести.
        — Я знаю,  — ответил Брайан. Он не сказал, что тоже любит меня, но я приняла его ответ как «тоже» и крепко сжала его руку.  — Но ты знаешь, как сложно нам будет сохранить любовь, когда я вернусь в Штаты,  — продолжил он.  — А мне надо вернуться.
        Мы помолчали.
        — Но ты ведь еще можешь передумать и поискать работу в Лондоне?  — попыталась возразить я.  — В Лондоне тоже есть крупные банки. Наверняка у банка, в котором ты собираешься работать, есть здесь какой-нибудь филиал. Они же могут оформить перевод? И сэкономили бы на билете в Америку.
        — Лондон — это не Нью-Йорк, Лиз. Там моя семья. Ты же знаешь, как я люблю свою семью. Ты же знаешь, как я здесь по ней скучаю.
        — Я тоже люблю свою семью, но я бы пулей полетела в Нью-Йорк. Если бы кто-нибудь мне предложил,  — намекнула я.
        — Мы должны получить свои дипломы,  — сказал он, явно опуская вариант приглашения.
        — Ты думаешь,  — спросила тогда я,  — что если бы мы встретились, закончив университеты, и нам было бы, скажем, двадцать пять или тридцать, а не двадцать один, как сейчас… Думаешь, у нас все могло бы быть хорошо?
        — У нас и так все было хорошо,  — твердо сказал он.  — Я до конца жизни запомню этот особенный год с тобой.  — Его пальцы сжали мою руку.
        Я попыталась улыбнуться, но у меня в глазах щипало от сдерживаемых слез. Жизнь казалось такой несправедливой, но вместе с тем и удивительно романтичной. Нас разлучали силы, которые были сильнее нас. Мы молча сидели, пока не скрылось солнце, потом, не размыкая рук, встали и молча пошли к машине.
        Когда мы легли в постель, я чувствовала себя, как шекспировская Джульетта, которая может пробыть с Ромео только до рассвета и знает, что ее любовь, зажатая в короткий промежуток ночи,  — на всю жизнь. У нас с Брайаном до последнего «прощай» оставалась еще неделя, но тот закат был началом финального акта.
        В тот день, когда Брайан наконец улетел в Америку, я не поехала с ним в аэропорт. Он спросил, поеду ли я, но я и в лучшие времена не выносила прощаний. В том, что люди машут рукой, прощаясь на вокзале или в аэропорту, есть что-то слишком демонстративное, словно они искушают богов не допустить возвращения. А я хотела, чтобы Брайан вернулся. Я хотела этого больше всего на свете. Я отдала бы всю свою оставшуюся жизнь за еще один год с ним.
        По крайнем мере сутки прошли с того момента, как я закрыла дверь за его удаляющейся, поникшей фигурой, а я все ожидала услышать стук в дверь и увидеть его в коридоре с букетом цветов в руке и с намерением сказать мне, что он понял, как он любит меня, и просто не может уехать. Ни за что! Как он мог даже пытаться это сделать?
        Но никакого стука не было. Не было до тех пор, пока в шесть часов не зашла Мэри и не спросила, что это меня не видно целый день и не пойду ли я с ней к шашлычному фургону. На следующий день она уезжала домой и сказала, что на этот раз ждет возвращения в Лондон с нетерпением. На вечеринке в честь окончания семестра аспирант с кольцом в языке отверг ее заигрывания, и она видеть его больше не хотела. Билл уже уехал на каникулы. В то время он уже катался на велосипеде по Гималаям. Садоводческие районы остались позади, как пройденный этап.
        У меня были неясные планы задержаться в колледже и доделать кое-какие курсовые работы (я ни черта не делала весь год — любовь занимала много времени), но перспектива вдруг остаться в колледже одной как-то не прельщала. Хотя мои друзья разъезжались по домам и некому было больше меня отвлекать, я знала, что вместо работы в библиотеке я буду сидеть, уставившись в никуда, и вспоминать, как я сидела неделю или две назад на том же месте, только вместе с Брайаном, как подсовывала ему дурацкие сентиментальные записочки, мешая разбираться в скучной статье по экономике, как трогала его коленку под столом и как потом тайком целовалась с ним в библиотечном туалете. Я поняла, что жить с такими воспоминаниями мне будет тяжеловато. И тоже решила уехать из колледжа.
        Я набросила куртку и, даже не причесавшись, спустилась за Мэри в столовую. Я знала, что выгляжу жутко, и мне не хотелось ни о чем говорить, но Мэри, казалось, ничего не замечала. Она непрерывно болтала о своих планах на каникулы, которые включали серьезную диету, должную чудесным образом превратить ее в супермодель и заставить дурака-аспиранта жалеть о том дне, когда он отказался поцеловать ее своим противным пирсингованным языком.
        — Следующий год будет отличным,  — сказала Мэри с нехарактерным для нее оптимизмом.  — Знаешь, я подумываю сразу по возвращении в Лондон сделать себе пирсинг на пупке.
        — Брайана в следующем году не будет,  — тихо сказала я. За последние полчаса это были мои первые слова.
        — Да, конечно,  — сухо сказала она.  — Жаль, что ему пришлось вернуться домой, но жизнь продолжается, Лиззи. Может, на следующий год ты не будешь так пренебрегать старыми друзьями.
        — Прости пожалуйста, если тебе так показалось,  — удивилась я.
        — Да ничего,  — тихо сказала она. Может, она сочла, что была чересчур резка. Она обняла меня за плечи и легонько прижала к себе.
        — Я знаю, что такое любовь.
        Я кивнула и подумала, что она, кажется, слегка переоценивает свои чувства к аспиранту Ральфу,  — но все равно испытала к ней благодарность за сочувствие.
        Глава шестая
        Я провела летние каникулы, работая на той же фабрике по шлифовке линз, что и в прошлом году. Помимо смены сезонных рабочих — таких же несчастных студентов, как и я, которые смогли уехать на лето,  — персонал фабрики «Линзы Гревилля» не изменился. Фактически на фабрике ничего не изменилось. Буфетчица Айрин даже вспомнила, какой именно кофе я любила пить.
        — Ну, как прошел год в университете, неплохо?  — спросила она.  — Непохоже, чтоб ты перетрудилась.
        Она говорила это каждый раз, когда меня видела. Два раза вдень. И так ежедневно. Знала бы ты, грустно думала я, слоняясь по офису,  — как много нового я узнала с тех пор, как в последний раз бегала с планшетом по этой вонючей, грохочущей фабрике. Теперь я совершенно другой человек. Теперь мне вовсе не доставляет удовольствия гробить жизнь, выписывая цифры на фабрике, где окна замазаны белым, чтобы запертые внутри люди не видели окружающего мира и не задумывались о том, как их сюда занесло. На самом деле мне и раньше тут не больно нравилось, но теперь стало значительно хуже.
        Я проводила дни как в трансе, стараясь отгородиться от реальности этих каникул в аду. Когда раздавался звонок, означавший, что наступило пять и пора складывать инструменты, я старалась не думать о том, что в Нью-Йорке Брайан, который отстает от меня на пять часов, возможно, в этот самый момент идет обедать со своим высокопоставленным боссом. Когда я шатаясь плелась домой из вонючего паба, где ежевечерне надиралась вдвоем с припанкованной Полой, которая зарабатывала на фабрике на курс теологии и танцев, я еще сильнее старалась не думать о Брайане, который в это время шел развлекаться с новыми друзьями,  — и я с ужасом чувствовала, что мне с ними познакомиться уже не доведется. Мы жили в разных мирах, он был на другом свете — в прямом и переносном смысле.
        В сентябре мы с Мэри и Биллом вернулись на последний курс колледжа. Как мы и предполагали, преподаватели сообщили, что нам придется еще больше заниматься в этот последний год, чтобы сдать крайне важные экзамены, которые определят всю нашу оставшуюся жизнь. Началась суета с поиском работы. Моя почтовая ячейка уже была забита рекламами разных бухгалтерских компаний, жаждущих принять на работу лучших выпускников университетов в обмен на крошечную зарплату и бесплатную шариковую ручку. Жилые комнаты у выпускников были больше, чтобы мы могли разместить там бесчисленное количество книг. Новички-первокурсники ходили по двору и сообщали друг другу результаты экзаменов.
        — Теперь мы динозавры,  — заметила Мэри, когда мы с ней увидели двух первокурсников, с волнением готовящихся к первому обеду в колледже (еще успеют привыкнуть — ценой расстройства желудка). Динозавры. Так мы называли третьекурсников, когда появились здесь впервые. Билл теперь даже выглядел, как динозавр. Он летом ездил по горам на велосипеде и загорел так, что стал похож на мумию, а в кишечнике у него поселился какой-то глист и, видимо, ел его изнутри, потому что Билл мог съесть тонну шоколада и не поправиться. Мэри завидовала ему черной завистью (она решила не делать пирсинг пупка, пока не скинет пару килограммов, хотя это скорее объяснялось тем, что с аспирантом Ральфом на каникулах приключилось нервное расстройство и он подался в буддийский монастырь).
        В колледж приехали новые американцы. Еще одна группа студентов-экономистов из того же колледжа, что и Брайан, теперь бродила по старинным залам, к которым я так привыкла, и иногда они роняли что-то типа «Как необычно», стукаясь головой о низкие дубовые балки. Я не могла не заинтересоваться ими. Я даже вылезла из своего коридора и спросила одну девушку, не помочь ли ей устроиться в комнате. Ее звали Меган Сандерсон. Она тоже жила в Нью-Йорке. У нее был знакомый приятный акцент и стоматологически безупречная улыбка шириной с милю. Не знает ли она случайно Брайана Корена? Нет, не знает. «Нью-Йорк большой»,  — засмеялась она. После этого я забыла про нее, и она быстро нашла новых друзей.
        Вернувшись домой, Брайан писал не меньше двух раз в неделю и дважды в неделю я ему отвечала. Я уже не знаю, кто был первым, но через три недели после начала первого семестра я вдруг поймала себя на том, что уже целую неделю не писала Брайану. Я была занята. Я стала встречаться с другим парнем.
        Фил ни в чем не походил на Брайана. Он был высокого роста (Брайан был чуть выше меня). Он был блондином, Брайан брюнетом. Фил играл в команде колледжа по регби. Брайана интересовали только игры в спортивных залах. С учетом всего этого я думаю, вы, возможно, понимаете, почему, увидев Фила, я подумала, что неплохо бы с ним развеяться и изгнать из памяти горькие воспоминания о главной любви моей жизни (на тот момент). Мэри стала встречаться с его лучшим другом, то есть выходило, что мы можем дружить вчетвером. Надо признаться, Билл и Мэри с того самого случая на вечеринке «Два предмета одежды» больше не встречались. Билл теперь болтался с группой ребят, которые собирались еще до диплома застолбить какую-нибудь работу в Пентагоне.
        По иронии судьбы я познакомилась с Филом на еще одной вечеринке «Два предмета одежды». На нем были шорты из лайкры и «бабочка» в красный горошек. На мне был фланелевый пижамный комбинезон, специально заготовленный на случай вечеринки, и шляпа с кисточкой, поэтому напитки мне выдавали бесплатно. Если бы нас с Филом не поили бесплатно, вообще бы никакого романа не случилось. Я знала, что выгляжу не слишком сексуально в дебильной пижаме с кроликом на кармашке. Но и он не тянул на соблазнителя, выблевав шесть пинт пива в корзину для бумаг как раз после моего прихода,  — но я твердо помнила совет Мэри. Мне необходимо было отвлечься от Брайана, а она уверяла, что от разбитого сердца лучше всего лечит охота на свежую дичь. Поэтому я заклеила Фила на выходе из туалета и таким образом открыла самый печальный период в своей любовной жизни.
        Он был милым. Он был щедрым. Но газеты покупал только ради спорта и комиксов, а наши интеллектуальные беседы сводились к вариациям на тему «А если на нейтральной территории встретятся африканский лев и полярный медведь, то кто кого переборет?» Неудивительно, что мне по-прежнему чего-то недоставало. Пустое место, оставленное Брайаном, нельзя было заполнить любым другим теплокровным животным.
        Тем удивительней, что когда Фил через два семестра все же положил конец нашему альянсу, моя реакция была очень бурной. Я рыдала неделю подряд, а последующие две недели вылезала из постели только в столовую за каким-нибудь сливочным кексом, а потом больше месяца отлавливала Фила на матчах по регби, на обеде или когда он вылезал из укрытия в поисках чужого курсовика — для списывания.
        Фил говорил всем, что я психопатка, хотя я думаю, что в глубине души ему льстила моя сверхэмоциональная реакция на его уход. Мои друзья недоумевали.
        — Он же примат,  — твердила мне Мэри. Ей уже осточертело видеть, как я ежевечерне рыдаю у нее под дверью в надежде, что вдруг ее приятель Джон передаст ей какие-нибудь слова Фила обо мне.
        — Он сказал, что тебе точно пора в психушку,  — сказал она мне однажды вечером.
        — Значит, он беспокоится обо мне,  — перевела я,  — его так волнует мое психическое здоровье, что он хочет отправить меня в больницу даже против моей воли.
        — Я думаю, что его больше волнуют твои бесконечные стоны у него под дверью, которые мешают ему заниматься,  — сухо сказала Мэри.  — Знаешь, Лиз, я просто не понимаю, что творится у тебя в голове. Пока вы были вместе, ты все время жаловалась, что он дремучий. Едва он начинал говорить, тебя клонило в сон. А помнишь, ты сказала, что он думает, что петтинг — это один из приемов игры в гольф?
        — Он очень чуткий,  — возражала я.  — Он сказал мне, что я из тех девушек, которые любят клиторальнаую стимуляцию.
        — Все любят клиторальную стимуляцию,  — вздохнула Мэри.  — А он сам-то ее делал? Послушай, пока вы были вместе, ты все время была недовольна. А теперь, когда он тебя бросил, ты устраиваешь ему «роковое влечение».
        — Я не способна обидеть живое существо,  — возразила я, вспомнив кролика из фильма.
        — Ну и в чем дело? Что с тобой происходит?
        — Наверно, я люблю его.
        — Ерунда. С Брайаном тебе было гораздо лучше, но когда он уехал, ты же не рыдала все время.
        Слова Мэри влетали мне в одно ухо, а в другое вылетали. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что когда Фил бросил меня, я раскисла не потому, что он меня бросил, а потому, что это разбередило рану, оставленную отъездом в Штаты Брайана. Я оплакивала не Фила, а потерю Брайана. И еще я думаю, что мне нравилось романтическое ощущение несчастной и брошенной девушки, особенно во время подготовки к диплому, который был реальным проклятьем студенческой жизни.
        Понятно, что к экзаменам я не готовилась. Накануне первого экзамена я не корпела над дипломом по английской литературе средних веков, сидя вместе с другими студентами в библиотеке, а стояла на окне четвертого этажа в комнате Фила и грозила выброситься на Хай-стрит, если он не вернется ко мне. Большую часть курсовых я не сдала, но каким-то чудом их не сдало большинство студентов моего курса (видимо, у нас был очень слабый курс), поэтому хоть и с посредственными отметками, а колледж я кое-как закончила. А могла бы ту-ту. На что часто намекал Билл, поминая в моем присутствии архиепископа.
        — Десмонд Туту[9 - Десмонд Туту — южноафриканский архиепископ, лауреат Нобелевской премии мира 1984 г.], улавливаешь?  — дразнил он меня.
        Я улавливала.
        В последний раз я видела Фила, когда нам объявляли результаты. Он заставил меня так страдать (или в то время я так считала), а сам сдал экзамены лучше меня.
        В следующий раз, когда получила новости от Брайана, он тоже сдал диплом (одним из лучших, naturellement) и согласился на скромную должность (по его собственному скромному признанию) в одном нью-йоркском отделении японского банка.
        Тем временем я вернулась прямиком домой в Солихалл и прожила полгода под присмотром родителей, «приходя в себя» и решая, что же мне делать с жизнью. Вернее сказать, что мне можно делать при таких плохих отметках по английской литературе. Может, учить других?  — как саркастически предлагал мне мой руководитель. Может, и стоило воспользоваться его советом, но я не могла заставить себя заполнить хотя бы одно заявление о приеме на работу. Каждый вечер, ложась спать, я давала себе честное слово прямо с утра заняться поисками работы. И каждое утро я хлопала по будильнику, чтобы поспать еще полчасика, а потом еще полчасика, и так до одиннадцати, чтобы успеть ровно к началу дневного телесериала «Ричард и Джуди», а также одеться к приходу родителей.
        На Рождество Брайан написал мне, что получил в банке повышение и солидную прибавку в зарплате. Родители предупредили меня, что если я и в следующем году не найду работу (хоть какую-нибудь), то не исключено, что в картонные коробки из-под рождественских подарков мне придется укладывать свои монатки.
        В январе Брайан писал мне о покупке замечательной квартиры в модном нью-йоркском районе Сохо. Что касается меня, то исчерпав гостеприимство родителей, я сложила вещи в армейский рюкзак и переехала в грязный сквот в не очень модном лондонском Ист-Энде, где всем было плевать, работаю я или нет, лишь бы забить хороший косячок. Я по-прежнему вставала в одиннадцать, по-прежнему смотрела сериал, зато теперь я в некоторые дни не одевалась совсем.
        Иногда мне звонили бывшие друзья по колледжу. Обычно это выливалось в полчаса мучений, выслушивание вестей о будущей карьере и обещаний обязательно «как-нибудь вместе поужинать». Казалось, все, кроме меня, подались в бухгалтеры. Я убеждала себя, что они просто продают себя, мое же призвание — след в жизни. Я уговаривала себя, что живу творческой жизнью, что выражалось в придумывании должностей, которые я бы хотела получить, и указывании их на бланках, которые я заполняла дважды в неделю для получения пособия по безработице.
        Через год после окончания колледжа под началом Брайана уже трудились шесть человек. Я же нашла временную работу секретарши на упаковочной фабрике в Ист-Энде: вела архивные папки и печатала письма для семи разных сотрудников (шестеро из которых были гораздо моложе меня и, скорее всего, гораздо тупее). В хорошие дни мне удавалось по часу отсиживаться в туалете. Может, поэтому мои сослуживцы ни разу не пригласили меня с собой в паб.
        Через два года Брайан уже руководил коллективом из четырнадцати сотрудников, и будни его заполнялись перелетами между нью-йоркскими и лос-анжелесскими офисами банка. Я все же покинула сквот (особого выбора мне не оставалось. Как-то мы с другими жильцами вернулись из клуба домой и увидели, что владелец выкинул наши пожитки на лужайку перед домом и устроил большой костер), хотя квартира, которую я теперь официально снимала, могла бы поспорить со сквотом по уровню грязи и запущенности, а новые соседи — Сима-Чума и Жирный Джо (да, он так и представился: «Я — Жирный», хотя, может быть, хотел сказать «смирный») были самыми странными людьми, которых я когда-либо встречала.
        Зато я больше не работала секретаршей на упаковочной фабрике — они попросили агентство заменить меня на веселую австралийку,  — им, видите ли, не нравилось мое отношение к работе (а может, постоянные монологи о том, как лучше всего покончить жизнь самоубийством при помощи канцелярских принадлежностей, навели их на мысль о том, что мне пора отдохнуть). Я пыталась выглядеть благодарной, когда агентство по найму дало мне еще один шанс и направило на двухнедельный испытательный срок в агентство по недвижимости «Корбетт и дочь». Я как раз уговаривала себя, что этот временный контракт — огромная удача, когда вонючий кобель хозяйки, Харриет Корбетт, страстно виляя хвостом, оседлал мою ногу. Иной причины, по которой меня благополучно взяли трудиться (хотя и понизив зарплату) на ниве недвижимости,  — я не нахожу.
        В своих письмах к Брайану я особенно в детали не вдавалась. Описание моей унылой жизни, состоявшей из ввода данных в компьютер и поглощения холодных бобов прямо из жестянки, ограничилось словами «У меня все в порядке. Много работаю. Только что переехала на новую квартиру». Зачем ему знать, что моя новая комната размером с буфет, что в ванной нет воды и приходится плескаться из чайника. Вернее, из кастрюли с водой, нагретой на конфорке, ибо розетка в кухне не работала и невозможно было вскипятить даже чайник.
        Каждый раз, отвечая на мое письмо, Брайан просил меня подробно рассказать о моей жизни в Лондоне. Он был уверен, что я занимаюсь чем-то интересным. Я ограничила свою корреспонденцию открытками, на которых хватало места только, чтобы написать (крупно): «Очень занята, нет времени. Извини. Скоро позвоню. Честное слово». С той только поправкой, что я никогда не звонила. Я надеялась, что Брайан не обидится и поймет, что новая ответственная работа отнимает у меня слишком много времени, тем самым не позволяя писать длинные письма старым друзьям, и сам не перестанет писать письма, которые так много для меня значили.
        «Кажется, ты сильно изменилась»,  — писал он мне в одном особенно милом письме, где четыре страницы заполняли удивительные события и смешные истории из его жизни, рассказанные в ответ на мои пол-открытки полного бреда.
        О, да! Я сильно изменилась с тех пор, как мы были румяными студентами колледжа. Я прошла большой путь, и, к сожалению, он уводил меня все дальше от Брайана.
        Глава седьмая
        Ну, вот. Моя жизнь в Лондоне. Полный бардак.
        Дорогой читатель!
        Тебе, без сомнения, интересно будет узнать, что после многомесячных бесплодных поисков я наконец нашла отличную сумочку. Какое счастье! Мой источник радости был доставлен как раз к празднованию дня рождения известного дизайнера (и моего личного друга) Себастьяна Херона, которое состоялось в новой закусочной Маро Пьера Уайта под названием «Тадж-Махал». Я страшно волновалась, не зная, что надеть по этому случаю, но с новой сумочкой все мои проблемы разрешились. Это великолепная вечерняя сумочка из нежнейшей розовой кожи от «Гермес». Я заскочила к Александру МакКуинну, чтобы поторопить его с примеркой.
        Как вы можете себе представить, вечеринка была классной, хотя новую губную помаду от «Шанель», на которую я стояла в списке ожидания с февраля, стерли поцелуями, пока я успела добраться до виновника торжества. Как всегда список гостей Себастьяна напоминал сборник «Кто есть кто» в мире масс-медиа. Я застряла в углу с младшим из «Оазиса»(тот с одной бровью), который спросил меня, не могу ли я найти какую-нибудь работу вроде моей для его очаровательной жены (он чувствует себя в несколько стесненных обстоятельствах с тех пор, как его старший брат выступает один). Но мне пришлось ему сказать, что эта работа не только веселье, веселье и веселье. На самом деле мне пришлось рано уйти с этой замечательной вечеринки, потому что утром мне нужно было лететь на Маврикий, чтобы написать для этой самой газеты статью о новом отеле.
        В общем, я так торопилась добраться до аэропорта, не нарушая правил движения, что забыла положить крем для загара, и мне пришлось провести весь первый день в тени, пока довольно милый администратор заказывал для меня в Париже мой любимый тип крема. Я ужасно расстроилась, что не смогла провести день на солнце, но потом решила, почему бы мне не остаться бледной и загадочной. Ничуть не хуже. Во всяком случае похоже, что Джек Николсон именно так и подумал, пригласив меня на ужин в тот вечер…
        Я положила газету и достала бутерброды.
        Да, не ждет меня сегодня Джек Николсон. Только тунец под майонезом. Опять. Хотя сегодня мой день рождения.
        Откусив тонкий ломоть хлеба и капнув майонезом на газету, прямо на фото самодовольной Арабеллы Гилберт, которая вела тошнотворную колонку в «Дейли», я подумала, зачем я мучаюсь, читая это. Каждый раз, когда брала глянцевое приложение, для которого она писала, я испытывала некоторую внутреннюю дрожь от предвкушения, какое, наверно, испытывает наркоман перед тем, как уколоться. Я знала, что мне «не нужно» читать ее колонку. Я знала, что после чтения ее колонки меня не менее часа будет переполнять чувство социальной неадекватности и бесконечного отчаяния. Но похоже, я ничего не могла с собой поделать.
        Мне трудно было поверить, что Арабелла и я живем в одном городе. Мне даже было неизвестно, где находятся те места, в которые она ходила: самые модные новые рестораны, частные клубы, в которых одна только плата за членство превышала мою скудную зарплату. В то время как Арабелла Гилберт потрясала пачкой золотых кредитных карт, я даже в игральные карты никогда не выигрывала.
        Я уже готова была погрузиться в глубокую тоску, когда зазвонил телефон. Я прокляла звонящего через заполненный майонезом рот. В конторе я была одна. Моя начальница, Безумная Харриет, несколько обрюзгшая ныне, бывшая светская красавица шестидесятых, ушла делать прическу, готовясь к подпольной встрече со своим женатым любовником Банни. Руперт — оценщик недвижимости и единственный кроме меня служащий агентства по недвижимости «Корбетт и дочь» — воспользовался случаем и отправился по автосалонам с воображаемой пачкой денег (и всего остального, до чего можно добраться через карманы брюк) в руке. Поэтому мне пришлось отменить обед и отвечать на звонки. Как всегда. Я надеялась, что кто-то ошибся номером, а не действительно хотел купить дом, потому что тогда пришлось бы возиться с бумагами, а я совсем не хотела возиться с бумагами, во всяком случае не днем в пятницу.
        Но я напрасно беспокоилась. Это была Сима — моя соседка по квартире, которая уже неделю не ходила на работу в видеосалон, заболев чем-то вроде цистита, который она заработала, проведя особенно жуткий уикенд с каким-то морпехом.
        — Я что, похожа на твою секретаршу?  — раздраженно спросила она, не тратя времени на приветствия вроде «Здравствуй» или «С днем рожденья». Она еще спала, когда я утром уходила из дому, хотя и оставила довольно похабную поздравительную открытку рядом с тостером, чтобы я нашла ее за завтраком.
        — А?
        — Я говорю, я разве похожа на твою секретаршу, Лиззи Джордан? Какой-то кретин только что позвонил, а когда я сказала, что тебя нет, он спросил, не твоя ли я секретарша, черт побери? Честно. Нахальство.
        Я была удивлена не меньше ее.
        — Он назвался?
        — А что, нужно было спросить? Но у него был американский акцент, если это тебе что-нибудь говорит. Вроде бы восточное побережье, но я не уверена. Они все звучат для меня одинаково. Во всяком случае, если ты, Элизабет Джордан, будешь говорить, что я твоя секретарша…  — начала она снова.
        Но я уже была на другой планете. На планете Америка. У человека, который звонил, был американский акцент. Я знала только одного американца, и если только меня не приглашали на «Шоу Джерри Спрингера» с рассказами о своей несчастной жизни, я довольно хорошо себе представляла, кто это был.
        — И купи молока по дороге домой,  — продолжала Сима.  — Жирный Джо прикончил остатки утром, а теперь говорит, что у него приступ и он не может выйти купить еще. А я совсем не могу выйти. Мне все время нужно быть не далее трех футов от туалета. Я все еще мучаюсь, если тебе вдруг это интересно.
        Мне было неинтересно.
        — Он сказал, что перезвонит?
        — Что?  — прервалась Сима.
        — Американец? Он сказал, что перезвонит, что-то просил передать мне или что?  — спросила я в надежде.
        — Не знаю. Мне пришлось повесить трубку, потому что я бежала в ванную. Но я уверена, он перезвонит, если это действительно важно. Вообще-то я не знала, что ты знакома с экзотическими иностранцами,  — добавила она со слабой искрой интереса.
        — Только с одним,  — ответила я.
        — Да. Ладно, не забудь купить молока по дороге домой. Нежирного. И коробку клюквенного сока, если у тебя есть деньги.
        Она повесила трубку.
        Я медленно положила трубку и отъехала на стуле от стола. Я знала только одного экзотического иностранца. Это был Брайан. Мне позвонил Брайан.
        Неожиданно меня бросило в жар. Я вся горела, будто он только что зашел в комнату. Я оттолкнула остатки бутерброда с тунцом. Мысли об обеде покинули меня, поскольку странная смесь предчувствий спазматически сжимала мой желудок. Брайан никогда не звонил. Но он позвонил. Хорошая новость или плохая новость? Что он хотел?
        Этим вечером у себя в Балхеме я сидела, как на гвоздях, в ожидании звонка.
        Брайан перезвонит. Я знала, что он перезвонит. И каждый раз, когда Жирный Джо или Сима подходили к телефону, я умоляла их сказать мне, долго ли они собираются разговаривать. Когда позвонила Симина мать, я чуть не сказала, что ее любимой единственной дочери нет дома, чтобы освободить телефон для гораздо более важного звонка. Но я не сказала, и они, казалось, говорили вечность, просто чтобы наказать меня за мое нетерпение. Я мерила шагами комнату, закатывала в отчаянии глаза каждый раз, когда Сима безуспешно пыталась закончить разговор со своей мамой.
        — Почему бы тебе просто не позвонить ему?  — резонно спросила меня Сима, когда она в конце концов убедила свою маму, что она: а) хорошо питается и б) да, она тепло одевается, чтобы не замерзнуть в холодную августовскую погоду. Симина мать всегда носила поверх сари два наглухо застегнутых кардигана.
        — Потому что у меня уже минус на счету в этом месяце,  — ответила я.  — Я не могу звонить по международному в Америку, и я не могу звонить ему и вешать трубку каждые десять секунд, правда? Мы не разговаривали друг с другом несколько лет. Только письма и электронная почта. Есть масса вещей, о которых нам нужно поговорить. Если он позвонит мне, мы можем говорить всю ночь, и я не буду волноваться об оплате.
        — Но мы только что получили счета за телефон,  — напомнила мне Сима.  — Следующий придет только через три месяца. А к тому времени ты можешь получить кучу денег. Слушай, ты должна позвонить ему. Может, он хочет, чтобы ты слетала в Штаты, оплатит все расходы в качестве подарка на день рожденья, а если он не поговорит с тобой сегодня, приглашения может и не быть.
        — Ты думаешь да?  — глупо пробормотала я. В конце концов у меня был день рождения. Я сняла трубку и стала набирать страшно длинный номер, который должен был связать меня прямо с его офисом на Уолл-стрит. На другом конце на звонок ответил автоответчик. Я немедленно повесила трубку. Нет смысла тратить деньги на разговор с механизмом.
        — Ай, тебе нужно было оставить сообщение,  — вздохнула Сима.  — Это было бы напоминанием, что он должен позвонить. Я люблю, когда вместо человека отвечает автоответчик. Это означает, что ты сделала шаг, а теперь уже его очередь платить за звонок.
        — Это правильно,  — сказала я и набрала номер снова. Я затаила дыхание, когда соединение состоялось. Трубку сняли. Это был Брайан.
        — Брайан Корен.
        Я промолчала. Я все еще ждала сигнала автоответчика.
        — Алло? Это Брайан Корен. Кто говорит?
        — О!  — я неожиданно сообразила, что трубку сняли.  — О, Брайан. Я не ожидала тебя застать. Думала поговорить с автоответчиком.
        — Это Лиз?  — радостно закричал он.  — Лиззи Джордан? Неужели это ты?
        — Мм, да. Это я. Это Лиз. Ты звонил мне сегодня утром?
        — О Лиз. Как здорово снова слышать твой голос,  — сказал он.  — Как давно это было. Я уже забыл твой британский английский.
        — Ну. Тут все так говорят,  — пошутила я.  — Ты что-то хотел, Брайан?
        — Конечно. Поздравить тебя с днем рожденья, дорогая.
        — Спасибо, что не забыл. Это все?
        — И поговорить по душам,  — сказал он, оправдываясь.  — По-моему, ты нервничаешь, Лиз. Тебе нужно куда-то бежать? Я не хотел бы тебя задерживать разговорами. Я представляю себе, сколько у тебя работы в твоем агентстве.
        Я чуть было не ляпнула, что просто боюсь, что у меня не хватит денег на оплату телефонного счета.
        — А, да нет. Нет. Просто обычно ты мне шлешь электронную почту, когда хочешь что-то сказать.
        — Да. Но тебе не кажется, что это несколько обезличено?
        Конечно, обезличено, зато по внутригородскому тарифу, подумала я про себя.
        — И кроме того, я лично хотел поздравить тебя с днем рожденья,  — игриво продолжил Брайан.  — Как ты поживаешь? Много работы?
        — Да. Ужасно много. Ты же знаешь, как это бывает.
        — Конечно, знаю. Много новых проектов?
        — Да. Масса новых проектов в работе. А как ты, Брайан?  — я совершенно не собиралась продолжать разговор о новых проектах, поэтому быстро сменила тему.
        — Ну,  — медленно начал он,  — первый раз за свою карьеру у меня кажется все наладилось в банке. И теперь я возвращаюсь домой до полуночи,  — засмеялся он.  — Можешь себе представить? А мои коллеги думают, что я работаю по сокращенному графику.
        — Ты всегда слишком много работал.
        — Да. Как и ты. Мой врач сказал мне то же самое. Она говорит, что я должен взять отпуск и немножко развеяться, иначе я скоро превращусь в старика.
        — Не хотелось бы,  — сказала я.
        — Это точно. Вот я и решил.
        — Что решил?
        — Взять отпуск, птичка. Со следующей недели. Как доктор прописал.
        — Отлично. И куда ты собрался?  — наивно спросила я.  — Куда-нибудь на юг? Туда, где тихо и тепло?
        — Я тут подумал,  — начал он.  — Знаешь, как это бывает, Лиз… Ты все время так погружен в работу, что практически нет возможности встретиться с любимыми людьми, чтобы отправиться с ними поехать в любимые места. Я не хочу ехать ни в какие экзотические места, а скорее остановиться где-нибудь на неделю, почитать книги, поэтому я подумал, что, может, мне будут рады в Лондоне.
        Должно быть, я замолчала слишком надолго.
        — Лиз, ты где? Лиззи?  — закричал он.  — Ты слышишь меня?
        — Я здесь,  — пискнула я.
        — Ага, отлично. Послушай, это только три дня или чуть больше. В любом случае мне нужно съездить по работе в Цюрих, поэтому я думал уехать из Штатов пораньше и заскочить к тебе en route[10 - По пути (фр.).] в Швейцарию.
        — Ой!  — снова запищала я.
        — Я понимаю, что ты очень завязана с работой, а я тут как снег на голову, поэтому я, конечно, остановлюсь в отеле. Может, ты порекомендуешь какой-нибудь симпатичный отель недалеко от твоего дома, чтобы мы могли встречаться по вечерам.
        — Что?
        — Отель. Можешь посоветовать какой-нибудь симпатичный отель, где я мог бы остановиться? Мои командировочные предполагают некоторые расходы. Я могу списать деньги на фирму.
        Не знаю, куда делся мой здравый смысл, но я сказала ему:
        — Отель? Тебе не нужен отель, Брайан. Ты можешь остановиться у меня.
        — Нет, Лиз. Не могу. Не надо беспокоиться обо мне,  — заверил он меня.  — Я остановлюсь в каком-нибудь хорошем отеле, и если мы сможем пару раз сходить вместе пообедать, я буду более, чем счастлив.
        — Нет, Брайан. Я настаиваю. Я просто не могу позволить тебе остановиться в отеле, если ты едешь в Англию, чтобы увидеть меня.
        — Лиз, не надо мучить себя. Правда. Я даже не предупредил тебя. Я даже не предполагал, что ты все время будешь там. Я не хочу тебя беспокоить.
        — Ты не будешь меня беспокоить, Брайан.
        — Я люблю останавливаться в отелях,  — сказал он.
        — Я не прошу себе, если ты это сделаешь.
        — Ну, хорошо,  — сказал он после короткой паузы.
        Мне потребовалась еще одна короткая пауза, прежде чем слова просочились в мою дурацкую тупую голову. Ну, хорошо?
        Но он не должен был это сказать! Ради приличия я хотела дать ему возможность еще раз сказать про отель, а потом согласиться, что это отличная мысль, и отправить его в «Метрополитен».
        — Что?  — спросила я.
        — Ну хорошо. Решено. Я остановлюсь у тебя, если ты настаиваешь, что не можешь без меня,  — засмеялся он.  — На следующей неделе? С пятницы до вторника? Пошли мне свой адрес по электронной почте, а я сам тебя найду, когда прилечу.
        — Нет!  — закричала я.
        — Нет?  — удивился он.
        — Нет, я имею в виду, не надо меня искать. Я тебя встречу в аэропорту. Меня довольно трудно найти. Это там, где конюшни.
        Услышав это, Сима очень странно посмотрела на меня.
        — Хорошо, если ты так уверена, то я не буду прерывать твой рабочий график. Я лучше пошлю номер рейса по электронной почте, Лиз,  — тихо сказал он.  — Как давно мы не виделись. Знаешь, я так хочу увидеть тебя.
        — Я тоже,  — пробормотала я.
        — Отлично проведем время, да?
        — Отлично,  — сказала я примерно с таким же энтузиазмом, с каким я выбрасывала мусор на работе.  — Тогда до пятницы.
        — Жду с нетерпением. Пока.  — Он повесил трубку, а я осталась стоять, глядя на телефон и размышляя, что же я наделала.
        — Я не ослышалась, ты только что пригласила кого-то остановиться здесь?  — спросила Сима в страшном возбуждении.  — Это тот американец, который звонил сегодня утром? Должна сказать, что мне понравился его голос. Он также хорош и крут, как его голос?
        — О да,  — вздохнула я.  — Все именно так.
        — Ура. Нам нужна здесь свежая кровь. Если ты, конечно, его уступишь. Но ты ведь уступишь, правда, Лиз? Я хочу сказать, что ты никогда даже не упоминала его. Вряд ли он твой старый хахаль?
        — Я думаю, что на этом участке фронта я потерпела поражение,  — печально сказала я.
        — Так у меня и есть шанс, да?
        — Сима, ты помешалась на мужиках!  — воскликнула я в отчаянии.  — Да и в любом случае, он не будет жить здесь.
        — Но ты только что сказала…  — начала Сима.
        — Забудь о том, что я ему сказала. Посмотри на эту квартиру,  — взорвалась я.  — Вы вообще когда-нибудь слышали о том, что есть такая вещь, как пылесос?  — Я схватила подушку, с которой снегопадом посыпались крошки сыра и сухая луковая шелуха. По крайней мере, мне показалось, что пахнет сыром и луком. Хотя, возможно, это были ноги Жирного Джо, аромат которых, казалось, постоянно витал по квартире. А сегодня в раковине я нашла кусок бараньей отбивной.
        — Ты же знаешь, я не ем баранину,  — возразила Сима.
        — Да? А ты не могла убрать ее, прежде чем я это сделала? Мне кажется, ты торчала дома целый день.
        — Я занималась!  — запротестовала она.
        — Как же, занималась!  — усмехнулась я.  — Запомни, я тоже когда-то была студенткой. Ты действительно считаешь, что то, что выросло у нас в холодильнике, может стать основой лекарства от рака? А вокруг ванны можно смело сажать картошку. Что касается туалета, то я даже не хочу начинать эту мерзкую тему. Я лучше пойду в одну из этих будок около супермаркета, чем воспользуюсь нашим туалетом. Тебе известно хотя бы, что у нас есть туалетная щетка?
        — Уже нет. Ее больше нет. Джо пытался прочистить ею канализацию еще в октябре и сломал ее.
        — Да? А никому не пришла в голову мысль купить новую?  — Я шагала по комнате, поднимая раскиданные предметы одежды (в основном интимного свойства) и обертки от продуктов. В паре грязных колготок находилась сложным образом запутавшаяся в них упаковка от копченых сосисок годичной давности.
        — Я хотела это выбросить,  — сказала покрасневшая от смущения Сима, выхватывая у меня из рук колготки с упаковкой.
        Я обнаружила три носка без пары, пару протухших и разношенных до такого состояния мужских кроссовок, что их носки загнулись и стали похожи на туфли Али-Бабы. Под диваном я нашла два компакт-диска, исчезнувшие, как я считала, навсегда после одного особенно безобразного дня рожденья. Оба компакт-диска использовались как подставки. Один для кофе, другой для красного вина. Когда я отодвинула диван, чтобы посмотреть, не найду ли я там десятку, которую я потеряла, то обнаружила большое пятно от красного вина на кремовом сером от пыли ковре.
        — Вы знали об этом?  — заорала я на Симу.  — И как нам теперь его вывести? Оно высохло. Мы никогда не получим назад залог за эту квартиру!
        Сима, носясь за мной, вытирала пыль с полок одним из носков, сняла трусы с горшка для цветов и старательно вытряхнула пепельницу в корзину для бумаги, вспомнив только потом, что корзина эта была всегда пустой, потому что какой-то безалаберный курильщик пару недель назад прожег плохо затушенным окурком огромную дыру в плетеном днище.
        Борясь с полулитровым стаканом, который приклеился к каминной полке, я обнаружила лежавшее на сломанном обогревателе белое полотенце с огромным кроваво-красным пятном.
        — Это что такое?  — спросила я, поднимая полотенце за угол.
        — Это просто хна,  — быстро объяснила Сима.  — Я уверена, оно отстирается. Это ведь не твое полотенце?  — осторожно добавила она, выхватывая неприятную улику у меня из рук.
        — Нет, слава богу. Но Брайан, безусловно, не может здесь остановиться,  — простонала я, опускаясь на диван и чувствуя, как мне в копчик вонзилась забытая на диване шариковая ручка.  — Ни за что на свете.
        — Да все будет нормально!  — бодро воскликнула Сима.  — Смотри, мы убрали пустые стаканы, и здесь стало намного лучше.  — Она сделала широкий жест рукой, словно только что по мановению грязного носка преобразила квартиру в нечто из журнала «Дом и сад».  — У нас целая неделя до его приезда. Если хочешь, можем прямо сейчас выйти и купить «Джиф». Надо устроить собрание, чтобы разделить обязанности, как только Жирный Джо решит, что он может выйти из спальни, и к тому времени, когда появится твой дружок, это место будет не хуже любого «Хилтона». Во всяком случае, «Хилтона» в Бангкоке.
        — Нет, Сима!  — заявила я.  — Ты не понимаешь. Брайану нельзя здесь останавливаться, даже если мы будем убирать здесь до Рождества. Он не может здесь остаться, потому что, с какой стороны не посмотришь на этот дом, он все равно останется грязной трехспальной дырой в Балхэме. А по мнению Брайана, я живу в шикарном «пентхаусе» с видом на Гайд-парк.
        Это была правда.
        Я уже говорила, что в письмах к своему старому приятелю стала лаконичной, дойдя до грани обмана. Проблема заключалась в том, что с момента изобретения электронной почты у меня уже больше не было повода отправлять по одной открытке в год с неясной фразой о том, что «все в порядке».
        Со всемирной паутиной меня познакомил Жирный Джо еще в те дни, когда я делала попытки получше узнать своих соседей и иногда отваживалась зайти в его берлогу, чтобы принести ему чашку чая. Он был только рад оторваться от записи шумов, которые он скачивал с сайта лондонского метрополитена. Он показал мне, как находить людей в Сети. И я быстро нашла Брайана.
        С тех пор мы с Брайаном стали друзьями по электронной почте, почти каждый день стремительно обмениваясь посланиями (когда я могла попасть в спальню к Джо; к счастью, он был постоянен в своих привычках, и у меня обычно было пятнадцать минут после его первой чашки кофе). И каждый день, заполняя киберпространство, я от мелких недомолвок быстро перешла к старомодной, большой черной лжи, которая, как предупреждала меня моя мать, помогает нажить врагов.
        Ну, а что я могла поделать, когда Брайан сообщил мне по электронной почте, что только что обедал в новом модном ресторане рядом с Мадонной? Прислать ему список бутербродов, которые лучше не есть в кафе «Жирный Фред» в Баттерси? Нет, мне пришлось написать, что я занималась вместе с Мадонной в одном женском фитнес-центре в Ковент Гарден. С тех пор все примерно и пошло в этом духе.
        Когда Брайан прислал мне сообщение, что он собирается в Хэмптоне с младшим Кеннеди, я ответила, что улетаю на юг Франции погостить у влюбившегося в меня арабского принца, с которым я встретилась на светской вечеринке в ночном клубе «Аннабель». Когда Брайан радовал меня рассказами о тратах в магазине Ральф Лоран, я тут же отвечала ему, что «Дольче и Габбана» готовят что-то к моему двадцатишестилетию, которое будет праздноваться в зале отеля «Гросвенор Хаус».
        Но самую большую ошибку я совершила, когда он угощал меня подробным описанием своей новой шикарной квартиры…
        Брайану было известно, что я съехала со своего сарая в Балхэме, как только мы сменили перо и бумагу на электронную почту. В эти дни у меня своя собственная великолепная квартира с видом на Гайд-парк, купленная после удачной многомиллионной сделки по недвижимости, которую провела лично я, будучи старшим партнером компании «Корбетт и дочь», которая, конечно же, была одной из самых крупных коммерческих компаний по недвижимости в Англии, а не однокомнатным офисом с непонятным штатом сотрудников из трех человек и невоздержанным спаниелем породы «кавалер-кинг-чарлз».
        Мои электронные письма пестрели названиями закрытых клубов и известных людей, с которыми я там бывала. В моей тайной кибержизни я всегда прикупала себе что-нибудь шикарное от Тиффани или Картье в награду за тяжелый труд и наряжалась в эксклюзивное платье от Донны Каран, когда среди моих клиентов были звезды кино, которые доверяли только мне.
        Среди моих друзей были художники, писатели, модели и принцы, а не студентка без гроша в кармане с работой на неполный день в видеосалоне «Блокбастер» (Сима) и не будущий компьютерный хакер, который никогда не выходит из спальни (Жирный Джо). Брайан знал, что по вечерам я развлекаю мегазвезд сцены и экрана рецептами, которые я придумала под руководством известных поваров, а не ем на самом деле холодные спагетти прямо из консервной банки в компании черно-белого телевизора.
        Все казалось таким безобидным. На самом деле это было что-то вроде развлечения. Иногда я брала свои истории целиком из колонки Арабеллы Гилберт в газете «Дейли», ничего в них не меняя. Мне и на секунду не приходило в голову, что наступит день, когда мне придется доказывать достоверность всей той чепухи, которую я три года передавала по сети. Брайан был явным трудоголиком. Он никогда не брал отгулов и, возможно, даже не ходил в туалет в рабочее время. Не было никакой опасности, что ему вдруг взбредет в голову приехать ко мне в Лондон. Невероятно.
        — Нет, нет, нет!  — рыдала я в грязный рукав своего потертого махрового халата.
        — Что ты собираешься делать?  — спросила Сима, когда я завершила свой скорбный рассказ.
        — Я действительно понятия не имею,  — призналась я в отчаянии.
        — О боже!  — сказала она.
        Мы сидели рядом на диване и смотрели в камин, словно могли найти ответ на мою дилемму в оранжевом мигании раскаленных электроспиралей, которые всегда пахли так, словно вот-вот разгорятся настоящим огнем.
        — А с чего ты вдруг нагородила ему такое количество вранья?  — неожиданно спросила она.
        — А как ты думаешь, почему? Он живет там в Нью-Йорке великосветской жизнью, в то время как мое социальное положение в Лондоне находится на уровне одноногого голубя с Трафальгарской площади. Нет. Еще хуже. По крайней мере, голуби сейчас находятся под защитой. Я нагородила Брайану всю эту кучу вранья, потому что не хотела сообщать, как все отвратительно складывается у меня после колледжа.
        Сима обняла меня. Она иногда кажется ужасно милой, когда не пользуется моим лосьоном для тела «Эсте Лаудер» или не стирает свои спортивные носки моим порошком.
        — А почему это ты считаешь себя неудачницей?  — серьезно спросила она.
        — А как ты думаешь, почему?  — Я взмахнула рукой, указывая на запущенную убогую комнату почти так же, как это сделала она несколько минут назад, пытаясь убедить меня, какой у нас изумительный дом под слоем запекшейся грязи.
        — Так,  — начала она голосом начинающего адвоката, изо всех сил старающегося говорить убедительно и уверенно.  — Я живу в том же доме, что и ты, в твоем настоящем доме, но я не считаю себя из-за этого неудачницей. Конечно, оказалось, что движение к золотой кредитной карте занимает больше времени, чем я предполагала, да, но я не неудачница. Ни в коем случае. Тебе всего двадцать семь лет, Лиз. Будь ты проще. У тебя ведь неплохая работа, так?
        — Ага! Я секретарша в агентстве по недвижимости. Я даже не на постоянном договоре. Черт возьми, я зарабатываю себе на жизнь печатанием этикеток. Ты знаешь, что у меня диплом по английской литературе.
        — Ну и что? Я собираюсь получать степень магистра по экономике, а работаю в магазине по продаже видеокассет,  — ласково напомнила она мне.
        — Я ни с кем не общаюсь,  — снова попыталась я.
        — Зато у тебя есть верные друзья,  — ответила Сима, ничуть не обидевшись.  — Хочешь, мы будем почаще куда-нибудь ходить. Можем пойти сегодня в клуб. Потанцевать. Выпить коктейля.
        — У меня нет денег на клубы.
        — Послушай, Лиз,  — Сима уже теряла терпение, потому что, несмотря на свое отсутствие денег, я всегда зарабатывала больше, чем она.  — Перестань грызть себя. По-моему, ты не так уж плохо зарабатываешь. Да и почему у тебя уже должен быть «пентхаус»?
        — А у Брайана есть.
        — Ты его видела?
        — Нет.
        — Вот именно. Что ты знаешь о нем? Может, он живет в Нью-Джерси в каком-нибудь трейлере на безнравственные доходы своих младших сестер.  — Я слабо улыбнулась. Но только очень слабо.
        — Его сестры старше его,  — безжалостно поправила я.
        — Хорошо. Старшие сестры. Все, я просто хочу сказать тебе, что не стоит так беспокоиться о том, чтобы произвести на него впечатление. Все в письмах что-то преувеличивают время от времени. Я потратила две недели на человека, который утверждал, что он брат Билла Гейтса, а оказался обычным наборщиком данных для газеты «Далтон Уикли». Возможно, что Жирный Джо сейчас наверху сообщает какой-нибудь школьнице, загружающей данные для своего домашнего задания, что он шестифутовый Адонис с торсом микельанджеловского Давида.
        — Я знаю. Знаю… Но Брайану не нужно врать. Поверь, если Брайан говорит, что он сделал что-то удивительное, то так оно и есть.
        — Он действительно такой образец добродетели, что никогда ничего не приврал?
        — О, Сима,  — вздохнула я.  — Он действительно такой. Он, наверно, самый честный до мелочей человек, каких я только встречала. Представь себе, что, когда мы играли в «правду или смерть» в баре колледжа, он даже признался, что нюхал свои газы.
        — Это откровенно,  — пришлось согласиться Симе.  — Может быть, тогда тебе надо все рассказать. Я уверена, что для него все это будет невероятно смешно, и даже, возможно, он испытает облегчение, что ему не придется платить каждую ночь за шампанское в «Мирабель», пока он здесь.
        — Нет,  — торжественно покачала я головой.  — Кому-нибудь другому я тут же бы призналась. Правда. Но не Брайану. Просто не могу. Ты не знаешь его, Сима. Это будет для него смертельная рана, если он узнает, что я столько наврала ему. Он американец, не забывай. У них там совершенно другой моральный кодекс. Некоторые из них все еще живут по десяти заповедям. Я просто не могу представить это все в виде большой хохмы. Он подумает, что я сошла с ума.
        — Ну, тогда я ничего не могут придумать,  — сказала Сима, подвинувшись и вытаскивая из-под подушки, на которой она сидела, сливочный кекс.  — Боюсь, мне трудно придумать, куда мог испариться твой «пентхаус». Ты действительно полная дура, Лиз.
        Я и так это знала. Мы опять замолчали, глядя на электрический огонь. Я размышляла о единственном выходе из создавшейся ситуации — сделать себе харакири кухонным ножом (если бы только все ножи не были такими тупыми). О чем думала Сима, я не знаю. Но потом выдала перл: — Я знаю. Скажи, что в «пентхаусе» случился страшный пожар и тебе временно пришлось переехать ко мне — твоей секретарше, если хочешь,  — пока там все уберут и отремонтируют. По-моему, отличная идея, как ты считаешь.
        Да. Идея казалась отличной. Примерно секунд десять, пока в комнату не ввалился Жирный Джо, похожий на гигантскую личинку, одетый, как всегда, в армейский комбинезон с накинутым поверх пуховым одеялом (бледно-желтые пятна которого никогда не были скрыты покрывалом). Он втиснулся на диван между нами, не отрывая взгляда от колонки писем читателей в конце последнего номера «Выбирай хай-фай», но заметив засохший кекс, который Сима только что вытащила из-под подушки, собираясь выбросить, тут же запихал его в рот.
        — Что-то интересное?  — вежливо спросила Сима, указывая на журнал.
        — Тут один кретин написал, что не может понять разницу между «Аудиолэб» и аналогичными продуктами бренда FЗ,  — возмутился Джо, рассыпая крошки по всему ковру.  — Ну и козел!
        — Да, действительно!  — ответила Сима.
        Мы очень редко могли понять, что хочет сказать Жирный Джо.
        — Никто не возражает, если я включу телевизор?  — спросил Джо, одновременно оглушительно пукая. Сима и я покачали головами, но в это же мгновение я поняла, что план с «пентхаусом» никуда не годится. Брайан просто не мог ступить в эту помойку, пока в ней обитало это человекоподобное животное. У него это вызовет отвращение. У меня оно было постоянно.
        Мы с Симой соскочили с углов дивана и отправились на кухню продолжить посиделки.
        — Я не могу привести Брайана сюда, пока здесь есть Жирный Джо,  — сказала я.
        — Я понимаю. Может, попросим его временно съехать.
        — Сима, ты знаешь не хуже меня, что за последнее время для него сюда-то спуститься из комнаты уже большое событие. Отправить его насильно в отпуск можно только под дулом пистолета.
        Сима нахмурилась.
        — Ну, это нечестно. Я так хотела познакомиться с твоим американским приятелем. У него голос человека красивого… богатого.
        Я положила три пакетика в три облупленных кружки сомнительной чистоты.
        — Если кто-то и имеет на него виды, так это я,  — напомнила я.  — А тебе жениха найдут родители.
        — Но у тебя уже есть приятель,  — пожаловалась она.  — Ты не можешь встречаться с двумя.
        Именно в этот момент раздался голос моего друга из гостиной.
        — Лиззи, сделай еще четвертую чашку.
        Это пришел Ричард.
        Глава восьмая
        Ричард. Мой парень. Я совершенно забыла, что он собирался прийти сегодня вечером, чтобы принести мне подарок на день рождения. Услышав его голос из гостиной, я почувствовала, как мой желудок скрутило, словно меня поймали на предательском желании произвести впечатление на Брайана. На самом деле, я уже предала Ричарда. Важно не то, что я сказала Брайану, что у меня есть отличная квартира, а то, что я ему не сказала про своего замечательного парня.
        Неделю назад я с радостью называла Ричарда «мой новый парень». Мы встречались почти семь месяцев. Во всяком случае, прошло семь месяцев, как наши языки сплелись на заднем сиденье такси, и с тех пор он приходил ко мне почти каждый вечер, поэтому мне осталось только признать, что мы встречаемся как полагается. Когда тебе за двадцать, ты не спрашиваешь, как в девятнадцать: «Ну что, значит, мы теперь встречаемся?», как бы тебя не подмывало это сделать.
        Я встретила Ричарда в печально известном туристском баре в центральном Лондоне — месте, где тоскующие по дому и окосевшие от алкоголя австралийцы и новозеландцы собираются вместе и обычно пытаются завязать разговор, цитируя рекламу пива. Я бы и не сунулась туда, но был день рождения Симы, твердо решившей начать свой двадцать второй год жизни на земле со случайного секса, особенно после того, как ее родители объявили ей в постскриптуме поздравительной открытки, что если Сима не найдет себе подходящего мужа к двадцати трем годам, то они найдут его сами.
        Во всяком случае, мы с шести часов вечера пили текилу, ничего не ели, кроме окаменевших фисташек из стоявшей между нами вазочки, и шли прямым ходом к полной отключке, когда наткнулись на Ричарда и его компанию.
        Я говорю, наткнулись в буквальном смысле слова. Мы с Симой стояли на площадке короткого лестничного пролета, сплетя руки, чтобы сохранить равновесие. Сима слишком далеко наклонилась вперед, чтобы поправить ремешок сандалий на серебряной платформе. Ее рука продолжала держать меня за талию, и, когда она кувырнулась вперед, я полетела за ней. Жопа-ноги, как говорил мой отец (правда, не при матери). Это к слову о нашем появлении. Слава богу, что от верхней площадки до нижней было всего четыре ступени, которые я пролетела, унизительно приземлившись с юбкой, задравшейся на талию, и пинтой Ричардова пива на голове.
        Я тут же предложила ему купить новую кружку, но он сказал, что он лучше поставит пиво мне, потому что я была первой женщиной, бросившейся к его ногам. После этого было бы невежливо не поцеловать его. Кроме того, он и его сосед по квартире Пол (который в тот момент говорил те же самые слова Симе, как я потом выяснила) тоже жили в Балхэме, и казалось логичным скинуться на такси после закрытия бара. Не говоря уже об экономии, потому что к тому моменту деньги у нас с Симой кончились.
        Ричард набросился на меня в такси, что было довольно неловко, потому что я сидела на маленьком сиденье спиной к водителю, и Ричарду пришлось опуститься на колени в проход. К счастью, Пол и Сима уже устроили к тому времени борьбу языков и не замечали нелепого положения Ричарда. Таксист неодобрительно хмыкнул и увеличил громкость радиопередачи, которую он включил, чтобы заглушить звуки поцелуев. Таксисты, конечно, сплошная головная боль. Но их ночной смене в субботу не позавидуешь. Одна блевота да обжиманье. Та еще работенка!
        Той ночью Пол и Ричард так и не попали к себе в квартиру. Утром мы с Симой столкнулись друг с другом по дороге в ванную, обе в надежде побыстрей почистить зубы, привести себя в порядок, прежде чем проснутся наши кавалеры.
        — Ну, что скажешь?  — прошептала Сима, пытаясь расчесать спутанные в любовной борьбе шикарные черные волосы.  — Завтрак в кровать, или идешь к мозольному оператору?
        Неотложный утренний визит к мозольному оператору был поводом выпроводить гостя после совершенной ночью ошибки. Во-первых, это означало, что нежеланный посетитель должен был уйти немедленно, а во-вторых, мысль о том, что у молодой девушки удаляют мозоль, в большинстве случаев отлично помогала избавиться от звонков нежеланных воздыхателей.
        Я завтракала в кровати. Через два дня Ричард от имени Пола попросил узнать у Симы, как ее мозоли. Она не отвечала на звонки Пола. А я была готова к любви. Я была готова уцепиться за кого-нибудь, с кем я могла бы проводить воскресенья, бродить по лондонским паркам и галереям, смотреть в глаза, демонстрируя всем несчастным одиноким простофилям, как убого их одинокое, похожее на готовый обед в магазине «Маркс и Спенсер», существование, точно так же, как самодовольные парочки демонстрировали мне время от времени за последние четыре года…
        А Ричард подходил под описание человека, который поможет мне достать всех этих зануд, которые говорили мне, как они завидуют свободной одинокой жизни, в то время как им приходится все время лежать в тесноте, скорчившись в объятиях какого-нибудь кавалера. Он был вполне хорош собой,  — во всяком случае, он обладал всем набором черт, которые можно назвать человеческим лицом,  — он носил брюки той длины, которая закрывала его худые ноги. Он иногда носил рубашку, у которой не было номера на спине, а кроме того, у него была настоящая работа (для меня это было важно, потому что, когда я приехала в Лондон с мечтами стать еще одной Марианной Фэйтфул[11 - Марианна Фейтфул — выдающаяся, скандально известная фигура британской рок-сцены, подружка Мика Джаггера.], я прошла определенный период, встречаясь исключительно с музыкантами и художниками. Я обнаружила, что творческие личности очень хороши до тех пор, пока ты не уходишь на работу в понедельник утром, оставляя его в постели, и возвращаешься вечером, чтобы обнаружить его точно там же, где оставила. Творческая личность, блин! Просто жлобство). Нет, мне
нужен был мужчина, который уходил бы из дому до меня. И это был Ричард, ездивший на работу в Сити.
        Да, он был бухгалтером, а не супербогатым торговцем ценными бумагами, который пьет «Боллинджер», как я «Перье» (минеральную воду), но в жизни каждой девушки наступает момент, когда она понимает, что есть смысл в удобных тапочках, и перестает мечтать о поп-звезде.
        — А разве мы никуда не идем сегодня вечером?  — спросил Ричард, увидев меня стоящей в дверях кухни в старой отцовской пижаме и халате, протершемся на локтях до состояния паутины.
        Я опустила глаза. Взволнованная грядущим приездом Брайана, я совершенно забыла, что мы договорились пойти выпить в паб, и уже приготовилась лечь спать после ванны.
        — Ты не хочешь отпраздновать свой день рождения?
        — А что тут праздновать?  — радостно вмешалась Сима.  — Лиззи уже почти тридцать.
        — Нет,  — запротестовала я.  — Я еще посередине.
        — Посередине?  — фыркнула Сима.  — Двадцать семь — это никакая не середина. Середина — это от двадцати четырех до двадцати шести. Если ты старше, то официально переходишь в категорию под тридцать,  — она даже высунула язык, чтобы подчеркнуть свое оскорбление.
        — И мы никуда не идем по причине груза среднего возраста? Ну, ладно,  — сказал Ричард, усаживаясь в одно-единственное кресло, и нам с Симой опять пришлось втиснуться по обе стороны от Жирного Джо.  — У меня все равно нет денег. Может, у вас в доме случайно есть пиво?
        — Пойду посмотрю,  — сказала я, втайне радуясь поводу не сидеть рядом с этим похожим на мягкую мебель пердуном, который назывался моим соседом по квартире.
        — Наверно, только эта французская дрянь, которую привезли из поездки на безналоговом пароходе в Кале.
        — Отлично,  — сказал Ричард.  — А это уж, наверно, будет совсем нагло с моей стороны, если я попрошу положить чего-нибудь на тост? Сыра или бобов. Все равно. Я собирался купить еды по пути с работы, но моя карточка уже не работает.
        — Мне казалось, что у тебя в пятницу была зарплата?  — удивилась я.
        — Да. Но я уже так превысил кредит в банке, что к тому времени, когда я взял десятку на футбол в воскресенье утром, я опять подошел к границе кредита. Придется в этом месяце подтянуть ремень, но в следующем все будет в порядке. Обещаю.
        Услышав это, Сима с сомнением взглянула на меня. Все гуманитарные организации третьего мира боролись за то, чтобы положить предел страшному превышению кредита в Вестминстерском банке, но пока что она еще не встретила никого, кто мог бы с этим справиться.
        — Надеюсь, что твоя карточка кончилась после того, как ты купил Лиззи подарок на день рожденья,  — сказала она, многозначительно изогнув надменную бровь.
        Ричард неловко заерзал.
        — На самом деле, Лиззи, я хотел с тобой об этом поговорить. У меня есть идея о том, что тебе купить, но я решил, что, может быть, лучше ты сама выберешь себе подарок, а я его оплачу. Таким образом, ты уж точно купишь то, что хочешь. Что ты думаешь?
        Сима неодобрительно закатила глаза.
        — Как романтично!  — усмехнулась она.  — Ты лучше приготовься к серьезному расходу, Ричард.
        — Я пощажу тебя,  — заверила я.
        В этом была разница между мной и Симой. Если кто-нибудь из ее знакомых необдуманно соглашался сделать покупки на свою карточку, то через какое-то время могло обнаружиться, что ему пора закладывать свою квартиру еще до того, как она успевала опустошить полки в магазинах. Если кто-то предлагал мне сделать покупки, то я обычно возвращалась с курткой с одним рукавом, купленной на распродаже, бормоча, что это именно то, что нужно, а приделать рукав совсем нетрудно. Я говорила, что мой подход делает меня более привлекательной личностью, но Сима сказала, что я должна разобраться в себе.
        — Возможно, такой подход говорит о том, что ты не жадная,  — соглашалась она.  — Но с другой стороны, он оскорбителен. Мужчинам приятно думать, что они могут обеспечить женщину. Отказывая им, ты практически совершаешь акт кастрации.
        Замечательная мысль.
        Сима была отличным примером реакции Зо Болл[12 - Зо Болл — популярная британская радиоведущая.]. Она не хотела быть просто чьей-то приятельницей. Он хотела иметь право надевать на себя розовый тюль и перья, подрагивать ресницами, и, когда она это делала, подарки сыпались направо и налево. Я же вела себя абсолютно традиционно, готовила тосты с бобами, гладила и при этом отказывалась принять помощь, когда мужчины пытались поигрывать для меня своими финансовыми мышцами. Она права, конечно, я дура.
        — Лиззи, сегодня распродажа в Топ-шопе,  — попыталась переманить меня Сима, уже второй раз за час исследуя в зеркале свое отраженье.
        — Ты видел это письмо?  — спросил Джо Ричарда, когда Сима оказалась на безопасном расстоянии.  — Какой-то болван написал, что не может понять разницу между «Аудиолэб» и аналогичными продуктами бренда FЗ!
        — Ты шутишь,  — сказал Ричард, взяв журнал, чтобы убедиться в этой очевидной ереси.
        О-хо-хо…
        Мои взаимоотношения с Ричардом развивались стремительно с самого начала нашей встречи. В первую ночь мы прошли период влечения и страсти. Теперь мы уже были на том этапе, когда я стала задумываться, а может ли человек, который ничего не зарабатывает за неделю, обеспечить моих детей — мальчика и девочку, которые у меня будут, как я всегда себе представляла, с каким-нибудь богатым человеком.
        Тем не менее я вытащила два куска хлеба для тостов, отскоблила плесень, появившуюся по углам, и пошла поставить их в гриль. Подставка для гриля была, как всегда, покрыта густым толстым слоем вонючего жира от бекона. Если бы я делала тост для себя, то пришла бы в ярость и стала бы скоблить подставку жесткой щеткой до кровавых мозолей, потом устроила бы домашнее собрание, на котором заявила бы, что каждый, пользующийся грилем, должен положить фольгу, чтобы жир можно было бы легко и просто убрать, оставив сияюще-чистую подставку, которую может сразу использовать некий домашний абстрактный вегетарианец (хотя я с таким бы привередой и за стол бы не села). Но я делала тост для Ричарда и подумала, что ему должен понравиться привкус старого бекона.
        Я сунула хлеб в гриль и прислонилась к раковине, ожидая, пока он приготовится. Нет, не о такой жизни я мечтала. А это ведь мой двадцать седьмой день рождения! Я когда-то планировала, что к этому времени мой образ жизни будет напоминать рекламу растворимого кофе — костюм от Николь Фархи, полированные деревянные полы светлого дерева. Вместо этого я готовлю тосты из заплесневелого хлеба для нищего бухгалтера (интересно, неужели другие люди доверяют ему свои деньги?), с тревожными признаками занудства, в кухне, которую Всемирная организация здравоохранения закрыла бы немедленно, обнаружив в какой-нибудь из стран третьего мира. Мало похожая на модель, разодетую с головы до пят от Николь Фархи, я в тот момент хотела, чтобы на мне вместо тапочек были резиновые сапоги, которые защитили бы меня от грязи на полу.
        По нижнему краю стен ползла плесень, похожая на инопланетное существо, готовое вытянуться и схватить меня за лодыжки. Группа членистоногих археологов копошилась в окаменевших остатках кошмарного лимонного напитка, который Сима приготовила, чтобы поразить своего (излишне говорить, что поражен он не был, и сообщил родителям, что отсутствие контроля над Симой грозит неприятностями). Черт побери, у нас даже не было тостера. У каждого цивилизованного человека в это мире есть тостер, говорила я себе. Уверена, что у очаровательной Арабеллы Гилберт есть один из этих огромных тостеров «Дуалит» в ее холостяцкой дизайнерской квартире. Уверена, что у Брайана тоже есть тостер. Такой блестяще-серебристый профессиональный аппарат, который может приготовить печенье и пончики, не сжигая их. Я мечтала о не подгоревшем печенье… Потом переключилась на Брайана.
        В этот момент жир от бекона, оставшийся в поддоне гриля, вспыхнул ярким пламенем, быстро превратив тост в золу.
        — Черт!  — завопила я, вытаскивая поддон из гриля и безуспешно размахивая над ним ложкой.
        В дверях кухни мгновенно появились Сима, Ричард и Жирный Джо и стали выкрикивать мне указания различной степени бесполезности.
        — Возьми огнетушитель!  — крикнула Сима.
        — Да в нем ни черта нет,  — напомнила я.  — Ты же его использовала, чтобы сделать снег на прошлое Рождество!
        — Накрой его мокрой тряпкой,  — сказал Ричард.
        — Дурак, что ли. Это так чипсы делают,  — ответил Жирный Джо.
        — В данном случае это не чипсы, болван,  — проинформировал его Ричард.  — Вот как делают, когда горит жир.  — Он смело шагнул к раковине, намочил в воде салфетку и накрыл сковородку, которую я как идиотка продолжала держать. Раздалось шипенье, и комната заполнилась ядовитым удушливым дымом. Ричард осторожно принял из моих рук сковороду с накинутой на нее тряпкой и поставил ее на конфорку. Затем он обнял меня за плечи и вопросительно посмотрел в глаза, ожидая, видимо, что я сейчас расплачусь или назову его героем. Я не сделала ни того ни другого.
        — Черт возьми,  — выругалась Сима.  — Ты можешь хотя бы тост сделать без риска для жизни, Лиз?
        — Этого бы не случилось, если бы кто-нибудь…  — я гневно взглянула на Жирного Джо — большого любителя бекона,  — иногда чистил поддон после завтрака в субботу.
        — Тогда почему ты сама не почистила его, прежде чем пытаться поджечь квартиру?  — спросила Сима.
        — Потому что,  — прорычала я мелодраматически, стряхивая руку Ричарда со своего плеча.  — Потому что мне все это надоело. Потому что я сыта по горло этой убогой жизнью. Потому что мне надоело бесконечно убирать за всеми этот бардак, будто я ваша поганая мамаша. Пыль. Грязь. Жир. Мерзость. Никто из вас за последнее время не бросал взгляд на потолок кухни?
        Все посмотрели на потолок, на котором за два последние года нашего проживания и ежедневной жарки образовались маленькие желтые сталактиты жира.
        — Брр, ужас,  — охнула Сима.
        — Так почему никто ничего не делает?  — завопила я.  — Я больше не хочу так жить! Я достойна лучшего!  — Я выскочила из кухни и бросилась к себе в комнату. Ричард еле поспевал за мной.
        — ПМС?  — осторожно спросил он, когда я, рыдая, уткнулась в подушку.
        — Нет!  — взревела я.  — Никакого предменструального синдрома. Боже! Какая ты зануда.
        — Извини, что спросил,  — сказал он, отшатнувшись.  — Почему «зануда»? Мне кажется, довольно жестоко говорить об этом, когда мы вместе всего только семь месяцев.
        Он перекатил меня лицом к себе.
        — Ты расстроена из-за своего дня рожденья, Лиз? Да? Из-за того, что сказала Сима? Ты же знаешь, что двадцать семь — совсем не много.
        — Я знаю, что это совсем не много,  — резко ответила я.  — Я расстроена не из-за дня рожденья.
        — У тебя неприятности на работе?
        — Да нет, не совсем. Это моя жизнь сплошная неприятность за последние пять лет. Что я делаю здесь, Ричард? Почему я живу в этом жутком вонючем доме с двумя сумасшедшими, которые и пальцем не пошевельнут, чтобы помочь мне?
        — Мне кажется, здесь довольно мило,  — ответил он, восхищаясь моими ободранными обоями. Наверно, она казалась ему милой по сравнению с его квартирой. По крайней мере, у нас туалет был в доме. На самом деле так же было и в квартире Ричарда. Но его туалет был сломан уже три года, и хозяин отказывался чинить его, пока жильцы не оплатят телефонный счет, который оставили ему три южноафриканских туриста еще до того, как туда переехал Ричард со своим другом.
        — Почему я не живу в каком-нибудь хорошем месте вроде Нью-Йорка? На Манхэттене, например?  — спросила я, шмыгая носом.
        — А с чего это тебе захотелось жить в таком месте?  — спросил он.  — В Нью-Йорке полно крыс. Мне говорили, что они есть даже в самых дорогих кварталах Манхэттена. Бегают туда-сюда. Грызут мебель. Кусают детей.
        — В Балхэме тоже есть крысы,  — перебила я.  — Я видела на прошлой неделе, как одна выскочила из-под помойных баков. Вот такого размера.  — Я показала размер небольшого терьера.
        — Хорошо, крысы есть и в Нью-Йорке, и в Балхэме, но, по крайней мере, на Хай-роуд в Балхэме ты не попадешь в середину перестрелки или разборку между бандитами,  — снова попробовал Ричард.  — По крайней мере, Балхэм безопаснее Гарлема.
        — Да? Ты что, не слышал о парне, которому у «Макдональдса» попали в бедро пулькой из пневматического ружья?  — спросила я Ричарда.  — Он зашел выпить молочный коктейль. И теперь, может быть, никогда уже не сможет танцевать.  — Я была тверда в решимости противостоять всякой мысли о том, что в жизни в южном Лондоне вообще есть что-то хорошее.
        — По-моему, у тебя действительно плохое настроение,  — сказал он озабоченно.  — Не хочешь сходить погулять, чтобы взбодриться?
        — Что? В темноте? Куда?
        — Вообще-то я надеялся, что ты одолжишь мне фунт и мы сходим в лавку за картошкой. Я ужасно хочу есть. Я ужасно хотел есть.
        — О-о-о-о, ну пошли,  — вздохнула я, натягивая джинсы прямо на пижамные штаны. Все что угодно, только бы убраться из этой квартиры, в которой все еще стоял запах, словно после взрыва на фабрике чипсов. В гостиной Сима и Джо опять уставились в телевизор, прикрывая платками рот от удушливого дыма, скопившегося у потолка густым слоем. Заглянув на кухню, я убедилась, что никто не побеспокоился убрать поддон.
        На улице по крайне мере перестал идти мелкий дождь, который весь день моросил над Лондоном.
        — Ты по-прежнему хочешь, чтобы я в воскресенье поехал познакомиться с твоими родителями?  — спросил Ричард, когда мы возвращались домой после чипсов.
        Еще одно дело, о котором я забыла. Я собиралась съездить домой получить от родителей очередную ежемесячную оценку моей жизни (вместе с подарком на день рождения, как правило в виде чайника или утюга) и долго, еще до того как Брайан полностью завладел моими мыслями, убеждала Ричарда поехать со мной. Поскольку на фронте «получения лучшей работы» никакого прогресса не наблюдалось и мои волосы все еще не приобрели свой естественный цвет после Симиной самодельной хны, я надеялась, что появление нового друга, работающего по профессии, хотя бы на пару часов успокоит мою маму.
        — Я специально купил новую куртку,  — сказал он, изо всех сил старясь быть милым.
        — Ну, если ты хочешь,  — ответила я.
        — Конечно, я хочу. Интересно посмотреть, от кого ты унаследовала свой характер.
        — У меня нет характера,  — ответила я, ткнув его вилкой.  — Но ты лучше все равно меня не смущай. Надеюсь, ты умеешь пользоваться столовыми приборами. Я видела тебя только с пластмассовой вилкой или с палочками.
        — У меня очень неплохо получается с ложкой,  — ответил он.  — Послушай, я тут подумал, что на следующей неделе будет наша семимесячная годовщина…
        Я застонала.
        — И поскольку у меня пока для тебя нет подарка, что ты думаешь о том, чтобы уехать на выходные и особенно непристойно отметить его?
        — А разве у тебя есть деньги на карточке?  — практично поинтересовалась я.
        — Я отложу немного на карточку на этот уикенд. Ну, если она еще действует,  — добавил он.  — Мы можем поехать в Брайтон. Или в Бристоль. Или в Бат. Туда, куда ты захочешь, Лиз. Выбирай. Это твой день рожденья. Дай мне за тобой поухаживать.
        — Нет, Ричард, прости. Я не могу поехать, даже если у тебя есть деньги.
        — Опять нужно помыть подмышки,  — пошутил он.
        — На самом деле ко мне в гости приедет один человек.
        — Отлично. А у нее есть друг? Пол меня уже достал после того, как твоя бессердечная подруга дала ему отставку после страстной ночи. Может, мы можем познакомить его с твоей приятельницей. Двойное свидание. Это спасет его от окончательно падения. Он считает, что у него от бездействия может случиться атрофия члена.
        — Слушай, Ричард,  — остановила я его,  — этот человек — мужчина.
        — А, ну тогда двойное свидание, может быть, не такая уж хорошая идея. Старый приятель?  — осторожно спросил он.
        — Да, мужчина, старый приятель,  — призналась я, стараясь быть по возможности откровенной.  — Из Америки.
        — Да. Наверно, отличный парень,  — сказал Ричард, но в голосе его звучало большое сомнение.
        — Да. Отличный.  — Должно быть, воспоминания отразились у меня на лице, потому что выражение лица Ричарда странно изменилось. Он откашлялся.
        — Я думаю, что я тогда лучше не буду тебе мешать в следующие выходные.
        Мы подошли к двери квартиры. Наверное, Ричард ждал, когда я приглашу его зайти. Хорошо, подумала я, если кто-то обнимет тебя в первый день твоего вступления в возраст «около тридцати». Я чувствовала себя довольно мерзко и потянула его за собой.
        — Пойдем.
        — Знаешь, мне сегодня нужно быть дома, если ты не возражаешь,  — удивил он меня.  — Мне нужно рано встать. Утром тренировка. Мы играем с ребятами из «Куперс» в следующую среду.
        — А-а.
        — Когда мне нужно быть готовым в воскресенье?
        — Около десяти я заеду за тобой.
        — Хорошо,  — он поцеловал меня в щеку.  — Тогда до воскресенья.
        Мое недовольство длилось примерно секунд десять. Никому из девушек не понравится получить отказ в ответ на соблазнительное предложение, особенно в день рождения, даже если это предложение сделано без энтузиазма. Но потом я испытала странное облегчение. Я поднялась к себе, стараясь по дороге не заглядывать на кухню на тот случай, если никто ее не убрал: это разочарование я отложила до утра. Оказавшись в безопасности за запертой дверью своей комнаты, я нырнула под кровать и достала оттуда коробку с моими самыми заветными сокровищами.
        Это была обычная коробка из-под обуви, но ее содержимое было для мня дороже всех золотых цацек от Тиффани. Нарцисс, засушенный между двумя пожелтевшими листами блокнота. Обрывок бумаги, на котором кто-то — Брайан — написал: «Увидимся за ланчем» (это была первая записка, которую он приколол к пробковой доске на двери моего класса, за две недели до того, как поцеловал меня). Полдюжины записочек от Брайана подлиннее, заканчивающиеся словами «С любовью» и «Целую». Маленькая открытка на Валентинов день с изображением мишки, несущего сердце, с подписью на внутренней стороне (в американском стиле — тогда мне это казалось странным, а сейчас нравилось). Пуговица с его любимой синей рубашки, которую я нашла на полу своей комнаты в колледже после его отъезда в Нью-Йорк. Пачка фотографий, снятых за эти восхитительные девять месяцев, проведенных вместе.
        Я вытащила свою любимую. Нас с Брайаном сфотографировали в конце семестра на балу, который отмечал также и его слишком недолгое пребывание в Англии. На мне было красное вельветовое платье, стоившее мне половину моей годовой стипендии. Мои жидкие волосы были заколоты наверху, что придавало мне такой экстравагантный стиль, которого я не могла достичь ни до, ни после. Брайан был в шикарном черном смокинге. Брайан даже купил мне тогда букетик для корсажа. Ни у кого из девушек, встречавшихся с англичанами, не было букетика для корсажа. Белая лилия с красными пятнышками отлично подходила к моему наряду: Брайан заранее узнал у Мэри, в чем я буду одета.
        Букетик потерялся, когда мы танцевали под группу «Ска», приглашенную оргкомитетом на бал в этот вечер. Они здорово играли, и в результате на площадке для танцев была страшная толкотня. Букетик с корсажа затоптали, и к тому времени, как я обнаружила пропажу, мне удалось найти только розовую ленту, которая лежала теперь на дне коробки с сокровищами.
        Я лежала на кровати, без конца разглядывая фотографию с бала. Брайан был просто великолепен. Его яркая белозубая улыбка, казалось, освещала его красивое загорелое лицо. Глядя на эту фотографию, я вспомнила даже его запах в тот вечер. Это был лосьон после бритья «Давидофф».
        На дне коробки я нашла также слегка потертую кассету. Эта была кассета с песнями, которые Брайан составил специально для меня. Там были записаны «Love Cats» группы «Курэ», которую мы слушали на вечеринке «Два предмета одежды», когда мы в первый раз поцеловались рядом с клубом. Песня «Everywhere» группы «Флитвуд Мак», под которую мы в первый раз занимались любовью (лучшие хиты «Флитвуд Мак» были одним из двух моих компакт-дисков). И наконец, затертая версия «Let’s Call the Whole Thing Off», которую пела давно умершая музыкальная звезда.
        Я вставила кассету в свой раздолбанный стереомагнитофон и прокрутила до старой песни о трагических различиях между влюбленными из США и Англии, которую певец пел, словно катая леденец во рту. Я довольно давно не ставила эту песню, и при первых же аккордах по моей спине побежали мурашки:
        You say po-tay-to and I say po-ta-to
        You say to-may-to and I say to-ma-to…
        Это была наша песня. Она была обо мне и Брайане. Брайан неожиданно начинал ее петь, когда я ловила его на том, что он путал американизмы с англицизмами, называя панель мостовой. К тому времени когда певец добрался до разбитых сердец, я не смогла сдержать ностальгических слез.
        Казалось совершенно немыслимым, что я не видела Брайана во плоти почти шесть лет. Он по-прежнему составлял большую часть моей жизни — ведь я так часто думала о нем. Ничто из того, что произошло со мной за последние шесть лет, не могло сравниться с теми счастливыми днями, которые мы провели вместе.
        Интересно, изменился ли он. Остались ли его гладкие черные волосы такими же густыми и волнистыми, или они выпали в результате стрессов его деловой жизни? По-прежнему ли у него крепкий живот, на котором можно гладить рубашки, или он немного раздался, как у многих из нас со студенческих времен от шашлыков и кексов? По-прежнему ли уголки его глаз загибаются вверх, когда он сдерживает себя, чтобы не рассмеяться? По-прежнему ли он нюхает еду, как раньше, проверяя, съедобна ли она? Я заснула с фотографией на подушке. Когда я проснулась, вся фотография была помята.
        Глава девятая
        Ночь, проведенная с фотографией Брайана, конечно, не сняла необходимость что-то решать в связи с его приездом в мою балхэмскую конуру.
        Поддон от гриля так и стоял на кухонном столе, укрытый мокрым полотенцем с бурыми пятнами подпалин. Из раковины выпирали тарелки, кружки, столовые приборы и детали разобранного велосипеда. Носок, которым Сима стирала пыль, уныло свисал с камина, словно в ожидании Рождества. Ни один из жильцов этой квартиры даже не пошевелился ее убрать.
        Опалив на конфорке плесень по краям куска хлеба, я соорудила себе что-то вроде тоста и выпила чашку чая без молока. В холодильнике не осталось даже пустого пакета. Я знала, что Жирный Джо порой утаскивал молоко в свою комнату — на случай, если ночью грядет Армагеддон, но я не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы пойти на поиски пропавшей пинты молока. Если запах ног Джо уже через пять секунд после его появления заполнял всю гостиную, то можно себе представить, что творилось у него в спальне. Саддам Хуссейн потратил миллионы долларов на исследования в области создания смертоносного газа, а тут легкий сквозняк от двери в комнату Джо способен сразить целую армию. Даже в противогазах.
        Как бы то ни было, покончив с «тостом», то есть куснув его разок и отправив его в бездонную мусорку, я задумалась, насколько реально за остаток недели подготовить дом к приезду Брайана. Похоже, Симина выдумка с пожаром, уничтожившим мой «пентхауз», была моим единственным шансом, помимо, конечно, варианта просто взять и сказать ему, чтобы не приезжал. Оглядевшись, я поняла, что множество вещей можно сразу же улучшить, просто отправив в помойку. Я слыхала о замечательных моющих пылесосах, которые дают напрокат за 50 фунтов в день. Я слыхала о замечательных уборщиках, которых берут напрокат за 50 фунтов в день, что еще лучше. Но у меня не было лишних 50 фунтов. Придется делать все самой.
        Я отважно вошла на кухню и, стараясь не обрушить гору посуды, которая, естественно, никуда не рассосалась, стала рыться в шкафчике под раковиной в поисках моющих средств.
        Таковых не обнаружилось, зато нашлась моя кремовая кофточка а-ля Армани. Та самая, которую Сима взяла у меня поносить, а потом сказала, что ее украли, пока она сушилась, специально выстиранная ею перед возвращением мне. Теперь вырисовывалась куда более правдоподобная история. На груди у кофточки зияла большая дыра, контуры которой точно совпадали с формой нашего утюга. Сима еще могла справиться со стиркой, но техника с ней не дружила, и прожечь огромную дыру было ей вполне по силам. Я даже вспомнила день, когда она, вероятно, спрятала кофточку в шкафчик под раковиной. Как-то вечером я вернулась домой с работы и обнаружила Симу в странной позе у раковины, причем она тут же принялась объяснять мне, что слабый запах гари — на самом деле результат приготовления баджи[13 - Баджи — индийское блюдо из овощей.]. А сам баджи в результате проглотил Жирный Джо.
        Я, конечно, разозлилась, но ведь дело было давнее. Больше года назад. Если б я снова вздумала надеть эту кофточку, я бы все равно не смогла, потому что в последнее время меня сильно разнесло на шоколадной диете: «КитКат» — единственное, что помогало мне без слез провести день в заведении «Корбетт и дочь». Я сунула кофточку назад, решив обнародовать находку позже, когда нужно будет пристыдить Симу за что-нибудь ужасное. Я достала из шкафчика ржавую металлическую мочалку для чистки сковородок и бутылку с чистящим средством, большая часть которого уже разлилась по полке шкафчика липкой белой лужицей, и я подумала, что время пристыдить Симу наступает намного быстрей, чем я предполагала.
        Сдвинув посуду с крыла мойки в раковину, заполненную тепловатой, но не мыльной водой (естественно, ведь средство для мытья посуды уже давно кончилось), я вылила жидкость на поцарапанное алюминиевое крыло мойки и стала тереть. Я терла и терла, но известковый налет не поддавался. Может быть, если я его сполосну и еще немного потру, мойка будет не такой страшной к приезду Брайана.
        Я вытащила затычку, собираясь слить коричневую воду, стоявшую в раковине неделю. Вода не ушла. В поисках причины засорения я снова выгрузила посуду из раковины. Вскоре я достала из воды все, что нащупывалось, потому что вода была такая грязная, что не видно было рук. Я осторожно дотянулась до слива — однажды я нашла там рыбью голову, глядевшую на меня мертвыми белыми глазами.
        На этот раз я вытащила мышь.
        Я вопила так, что разбудила весь дом. Понимаете, не в мыши дело. Я не из тех девиц, что при одном виде хвостика, червяком уползающего под плинтус, прыгают на стул и ждут, пока их спасут. В детстве я даже держала мышей. Возможно, так вышло, потому что я вытащила ее дохлую из раковины. Бедняга, видимо, утонула, пытаясь достать что-то съестное, плававшее в воде. А может, ее прихлопнуло одной из моих грязных тарелок. Теперь мне до конца жизни мучиться угрызениями совести.
        Данный инцидент напрочь отбил у меня охоту заниматься уборкой. Хотелось просто взять и надраться, как только откроются пабы. К счастью, был человек, способный мне помочь. Мы как раз собирались пообедать вместе с Бедной Мэри. Она-то была готова пропустить порцию джина с тоником в любое время. При этом она вызвалась взять все расходы на себя. По случаю дня рождения.
        В колледже мы с ней были не разлей вода, но теперь я видела свою бывшую лучшую подругу редко, несмотря на то что мы жили не далее как в четырех милях друг от друга. Но эти четыре мили включали Темзу, а каждый, кто когда-либо жил в Лондоне, знает, что на общественном транспорте — даже из Южного Клэпема в Северный (это всего две остановки на метро)  — меньше чем за час никуда не доедешь. А уж добраться из бедного Балхэма, расположенного так далеко на юге Лондона, что его называют «Воротами во Францию»,  — в очаровательный и стильный Белсайз-парк, на севере,  — все равно, что съездить в Нью-Йорк. Так-то вот.
        Поэтому моя дружба с Мэри, как и дружба с Брайаном, свелась к обмену краткими электронными посланиями два-три раза в неделю. Хотя у Мэри действительно не хватало времени на что-нибудь более содержательное, чем «Как дела? Прости, что долго не писала». Дело в том, что если моя жизнь с того момента, как, празднуя окончание учебы, мы в восторге швыряли ввысь академические шапочки,  — шла по строго нисходящей траектории, то жизнь Мэри вышла на межзвездную орбиту. Честно говоря, если бы я не видела ее раз по пять в год за последовавшее после выпуска пятилетие и не имела бы некоторого представления о процессах, происходящих в ее жизни,  — я бы не поверила тому, что новый облик Бедной Мэри, постоянно отвлекаемой от разговора со мной — более важными звонками,  — базируется на том же наборе генов, что и Мэри, неделю прорыдавшая в своей спальне после исчезновения, в районе моста через реку Северн, одного участника группы «Мэниак Стрит Причерс».
        Она даже перестала красить волосы в черный цвет. Ее мать, как оказалось,  — верховная жрица пиара и владелица крупной компании, предоставляющей услуги по раскрутке товара всем на свете: от производителей безалкогольных напитков до арабских торговцев оружием (во время учебы об этом не упоминалось), уговорила Мэри перед собеседованием для приема на работу вставить себе выбитый зуб и вернуть естественный цвет волос (светло-русый),  — с тех пор волосы Мэри стали еще светлее. Открыв дверь в кафе «Меццо», я не поняла, кто сидит передо мной за столом: давняя подружка или ведущая утренней программы,  — настолько телегенично смотрелись блестящие волны ее золотистых волос. На ней был кремовый брючный костюм, а под ним — шоколадная шелковая блузка и дорогие кожаные украшения в тон. Он выглядела так, будто оделась в «Торнтонз»[14 - «Торнтонз» — компания по производству шоколада и кондитерских изделий.], причем во все самое лучшее. Не наряд, а просто трюфели с шампанским. Я, наоборот, выглядела не слишком аппетитно в заляпанных джинсах и свитере, который выудила из корзины для белья. Честно говоря, я даже не
была уверена, что свитер — мой.
        — Ну, похоже, что ни в какое симпатичное место мы сегодня обедать не пойдем,  — сказала она, увидев меня.  — Закажи себе кофе или что-нибудь еще, дорогая. Мне нужно только сделать несколько звонков, и потом я буду полностью и безраздельно твоя.  — Она подтолкнула ко мне пятерку, чтобы я купила себе кофе, и следующие четверть часа убеждала редактора «Дейли Мейл» или другой газеты, что новый военный кризис в Ираке — совершенно не та новость, которую следует помещать на первую полосу понедельничного номера.
        — Да-а-ра-гуша,  — пропела она своим самым соблазнительным голосом (когда-то не сразившим аспиранта с пирсингом).  — Ты только об этом и пишешь. Как можно начинать неделю с такого мрачного материала? После этого хочется только повеситься. А что, если вместо этого написать так… Что-то мне подсказывает, что новый парень Антеи Тернер[15 - Антея Тернер — актриса ТВ.] к концу недели не наденет ей на пальчик обручальное кольцо, и она тут же уйдет в монастырь кармелиток. Могу достать фотографии. Ну, и что по-твоему, это не заслуживает передней полосы?
        К моему удивлению, он согласился.
        Начав сперва карьеру в области моды, Мэри двинулась затем в сторону искусства (или арт-менеджмента, как она сама это называла) и быстро достигла вершин на избранном поприще. Когда выяснилось, что ее главный талант — перемывать кости знаменитостям, отец Мэри профинансировал ее собственное агентство по розыску талантов, но об этом она не любила говорить. Теперь у каждого, кто чувствовал себя индивидуальностью, была ее визитка на случай внезапного желания обнародовать этот факт публично. Она была на «ты» со всеми, начиная со звезд международной журналистики, разъезжающих по миру налегке — в одном бронежилете,  — до новорожденных детей «Спайс Герлз», не выходящих в свет без памперсов от Гуччи.
        — Так как там твои дела?  — спросила она наконец, закончив угощать меня рассказом об одной известной манекенщице, с которой работала. Мэри устроила для своей перспективной клиентки свидание с одним парламентарием — гомосексуалистом, которому не хватало левизны в этом признаться. Они пошли в суши-бар, и манекенщица выпила воду из чашки для ополаскивания рук и т. д. Спасая ее от позора, член парламента тоже сделал глоток.
        — Хорошо отпраздновала день рожденья?  — вздохнула Мэри.
        Я пожала плечами.
        — Получила какие-нибудь интересные подарочки?
        — Конечно, нет.
        — Ну, тогда надеюсь, это тебе понравиться,  — сказала она, придвинув ко мне пакет. Я энергично набросилась на голубой бумажный сверток. Оставалась надежда, что Мэри хоть подарит мне что-то хорошее. Так и случилось. Внутри пакета была коробка, тоже голубая, со штампом «Тиффани и К°». Лучшие слова в английском языке после фразы «Выйди за меня замуж», сказанной Джозефом Файнсом[16 - Джозеф Файнс (р. 1970)  — английский актер («Ускользающая красота», «Елизавета», «Влюбленный Шекспир» и др.).].
        — Да ты не радуйся так,  — предупредила меня Мэри.  — Это только брелок для ключей.
        Все равно это был лучший подарок за весь год. И на нем были выгравированы мои инициалы. Как трогательно.
        — Спасибо,  — сказала я, вспомнив про дешевую пену для ванны, которую я подарила Мэри на ее день рождения.  — Как бы мне хотелось подарить и тебе что-нибудь красивое.
        — Подаришь когда-нибудь. Подыщешь красивую квартирку и не возьмешь комиссионных.
        — Никто и никогда не продает красивые квартирки через агентство «Корбетт и дочь»,  — напомнила я ей.  — Хотя говорят, что в Итон Плейс может освободиться одна квартира, если у Харриет тетка не оправится от инфаркта, который случился с ней неделю назад.
        — Итон Плейс?  — усмехнулась Мэри.  — Там квартиры ужасно темные, если только ты не живешь на последнем этаже.
        — Я бы так жить не отказалась,  — это был один из лучших адресов в Белгравии. А может, и во всем Лондоне.
        — Ты-то уж точно,  — сказала она несколько злобно.  — Как там твои соседи по квартире?
        — Один — толстый зануда, другая — просто зануда.
        — Честно говоря, Лиззи,  — засмеялась Мэри,  — тебе лучше съехать оттуда, пока тебе не передалось их своеобразное очарование.
        — У меня нет денег переехать,  — напомнила я ей.  — В конце месяца хозяин опять увеличивает аренду, а водонагревателя, который он обещал установить, и в помине нет. Я заглянула в контракт по найму жилья, но там сказано только, что он может вышвырнуть нас в любое время с трехминутным уведомлением.  — Я увидела, как глаза Мэри скучнели по мере того, как она слушала мой рассказах о домашних ужасах.
        — А на любовном фронте?  — спросила она, переходя на тему, которая была ей ближе.
        — Все тот же Ричард, о котором я тебе писала по электронной почте.
        — Что?  — она удивленно подняла брови.  — Это уже ведь…
        — Семь месяцев.
        — Может быть, это тот самый, единственный?  — заговорщицки спросила она.  — Ты думаешь, это БСЛ?
        — Он бухгалтер,  — ответила я.
        — О. Надеюсь, ты не слишком к нему привязалась,  — вздохнула она.
        — Нет,  — я солгала лишь наполовину.  — А у тебя как на любовном фронте?
        — Дорогая, ты что, не видела фотографию в прошлом номере журнала «Хелло!»? На последней странице рубрики «светская жизнь» — снимок маленький, но хоть в этот раз цветной. Мы с Митчеллом на гулянке, где Ивана Трамп отмечает свое пятидесятилетие. В очередной раз,  — ехидно добавила она.
        — Я не знала, что ты знакома с Иваной Трамп[17 - Ивана Трамп — бывшая жена мультимиллионера Дональда Трампа.], — ответила я.
        — Да не особенно. Ну, конечно, если встретимся в Сан Лоренцо — поздороваемся. Но я оказала ее агенту одну услугу, и он боялся, что ее день рожденья будет плохо освещаться в СМИ. Я просто зашла туда с Митчеллом на полчасика, и он улыбнулся для нескольких фотографий. И для карьеры неплохо, если его фото опять появится в «Хелло!». Сразу убиваем двух зайцев.
        — Понятно. А как продвигается его новый альбом?
        — Сидит в студии с вечера до утра. Спит весь день. Работает всю ночь. Живешь прямо как с каким-нибудь вурдалаком.
        Мэри не только блестяще преуспела в карьере, но сумела — если вы еще не догадались — оторвать внушительный трофей.
        Митчелла все звали по имени (так бывает, когда человек настолько знаменит, что его фамилию уже никто и не знает,  — если вы знаете, о чем я говорю)  — был единственным уцелевшим членом мальчиковой группы «Тинейдж Кращ», очень популярной в 1999-м. Затем на пике славы они разошлись и занялись сольными проектами. Пока что из четверки один Митчелл занимал какие-то места в чартах, хотя и в основном за счет кавер-версий. Митчелл считался в группе главным красавцем, поскольку имел лицо киногероя и тело спецназовца, правда, по слухам, был слабоват на голову (в смысле тупой, а не сумасшедший). Но и Мэри, насколько я поняла, изменилась с тех пор, как она заявляла, что ляжет в постель исключительно с тем, кто может стимулировать не только ее клитор, но и интеллект (сказано в разгар ее увлечения аспирантом с пирсингом). Так или иначе, но я была поражена, что Мэри закрутила роман с самым привлекательным из своих клиентов,  — каков бы там ни был уровень его интеллекта.
        — А в этом новом альбоме будет хоть одна вещь, сочиненная им?  — спросила я, с удовольствием отметив, что почти все кафе с интересом прислушивались к нашему разговору. Имя Митчелла тогда знали все — оно не слезало со страниц всех печатных изданий — от «Тэтлера» до «Отдохни». Мэри закатила глаза при одной мысли о том, что Митчелл может что-то сочинить сам.
        — Да ни за что. Жаль, что он пока не готов уйти на пенсию. Я сама по глупости дала ему потратить неделю на запись демоленты со своими песнями, просто чтоб успокоился. Думаю, Лиз, ничего подобного ты не слышала, и надеюсь, никто не услышит. Это мрак. Полное фуфло. Сердечные раны, несчастная любовь, слегка приправленная сатанизмом, и вампиры, добавленные просто так, до кучи. Весьма Оззи Осборн.
        — Чего?
        — Именно так я и сказала после прослушивания. Это полное говно, сказала я ему. Мой бизнес — делать деньги, а не ошибки. В общем, теперь он запишет новые композиции одного талантливого парня из «Бой-Зон», пару классических хитов Берта Баккара, несколько песен Мадонны и версию «Come on Feel the Noize» группы «Слэйд». Я обещала ему, что одна песня его сочинения станет бонус-треком, который можно будет услышать, если крутить диск еще два часа после окончания последней песни.
        — Вряд ли это хорошая идея,  — сказала я.  — Если он так увлечен сатанизмом, как ты говоришь, то Митчелла тут же обвинят в развращении нашей неоперившейся молодежи, путем воздействия на подсознание тех, кто покупает его пластинки. Разъяренные родители пойдут на штурм звукозаписывающей компании, требуя крови и возврата денег.
        Кажется, я поняла, какое из требований пугало ее больше всего.
        — Не исключено, что ты права,  — согласилась она.  — Хотя трудно назвать неоперившимися птенцами четырнадцатилетних девок, которые бросались на него на прошлой неделе, когда он раздавал автографы в «Tower Records»[18 - «Tower Records» — фирма, занимающаяся продажей различной музыкальной продукции с одноименным названием сети музыкальных магазинов.]. Ей-богу, Лиз, ты таких и слов-то не слыхала. Если уж кто кого портит, так это они меня. Представляешь, одна из них попросила у меня прикурить косяк! Сегодняшние дети не имеют представления о том, что такое мораль. Секс, наркотики и рок-н-ролл? Да в старших классах им вся эта чушь уже неинтересна. Ты чувствуешь?  — усмехнулась она.  — Я уже говорю так, будто готова уйти на пенсию в долину Нэппи.
        Долиной Нэппи мы когда-то прозвали кварталы возле Клепем Коммон, где красивые женщины рожали в год по ребенку, пока их мужья соблазняли нянек или посещали гей-клубы при раздевалках крикетных полей (прошлый министр Уэльса сделал их общедоступными).
        — Не могу представить, что ты или Митчелл живете в Клепеме,  — сказала я.
        — Мне кажется, ему бы понравилось жить рядом с Коммон,  — сказала Мэри и скривилась так, будто она съела что-то нехорошее.
        — Ты что, замуж за него собираешься?  — возбужденно спросила я.
        — Будь реалисткой, Лиз. Если Митчелл теперь женится, то продажа пластинок тут же упадет,  — она указала большим пальцем в сахарницу.  — Огромная часть его привлекательности для орд вопящих и захлебывающихся гормоном девиц — в постоянном ощущении его доступности. Они должны иметь возможность представлять себе, что его можно заполучить. Помнишь, группе «TakeThat» не разрешалось даже иметь подружек, чтобы не расстраивать фанов? Так и было прописано в контрактах.
        — Так как же он появился с тобой на страницах «Хелло!»?! Ты сама не нарушаешь ауру его доступности, просто находясь рядом с ним?
        — Необходимо соблюдать баланс,  — объяснила Мэри,  — между образом Митчелла доступного и образом Митчелла, который боится женщин.
        — А-а. Так, значит, это не настоящая любовь?  — прощупывала я.
        — Да любовь это, любовь,  — раздраженно ответила Мэри.  — Но он остается моим клиентом, хотя он и мой любовник. Рано еще выбирать ткань для подвенечного платья. На первом месте его карьера, а потом уж мои чувства.
        — Жаль.
        — Но ведь речь идет и о моих деньгах тоже,  — сухо заметила она.  — Зарабатывает он — зарабатываю я. К тому же я, как ты знаешь, не очень верю в брак и во всю эту чушь типа «счастья в личной жизни». Во всяком случае, после всего того, что я насмотрелась.
        — Как твои родители?  — машинально спросила я. На самом деле я никогда не видела родителей Мэри. Один раз в конце семестра я издали видела ее мать, она сидела в «мерседес» — кабриолете около ворот колледжа, стуча наманикюренными ногтями по кожаной обивке руля, и ждала, когда Мэри принесет чемодан. Но я достаточно знала про них, чтобы понять, что если кто-то и посеял у Мэри сомнения по поводу брака, то это именно те люди, которые ее вырастили.
        — У папы новый роман,  — вздохнула она, подтверждая мои подозрения.  — Представляешь, Лиз, он думает, что мы об этом не знаем. Вот дурак. Это же очевидно, черт возьми. Как только он западает на новую девку, так тут же садится на диету и берет абонемент в спортзал, в ответ на что мать красится в блондинку и идет в «Browns»[19 - «Browns» — отель в центре Лондона.] снимать мужика. Они ничем не лучше остальных. Не знаю, что они не плюнут на все и не разведутся. Хотя знаю. Потому что каждый из них боится, как бы другому в итоге не достались все деньги и дом на Пальма-де-Майорка. Ладно, а как твои родители?
        — Как всегда. Все еще вместе. Не разводятся, потому что отец завел себе новый сарай, в котором можно прятаться, когда мама выходит на тропу войны,  — пошутила я.
        — Тебе повезло, что у тебя такие родители,  — пробормотала Мэри, уставившись в кофе, словно ожидала, что в пене начнут формироваться слова. Мэри всегда твердила мне, какие у меня замечательные родители, но она видела мою мать только один раз, и уже после климакса (пять долгих лет, когда после каждой уроненной на ковер крошки еды все ждали грома небесного, сформировали у меня несколько иной образ матери).
        — Ладно, а могу ли я надеяться на встречу с этим твоим замечательным парнем, прежде чем его звезда закатится и тебе, наконец, разрешено будет выйти за него замуж или бросить его?  — спросила я, возвращаясь к более жизнерадостной теме.
        — Конечно, я тебя познакомлю,  — пообещала Мэри.  — Но ты же знаешь, как это трудно. Я хочу сказать, что мы с тобой почти не видимся из-за моей сумасшедшей работы. А выбрать вечер так, чтобы в это уравнение вставить и Митчелла при том количестве мест, где он должен появляться, практически невозможно.
        — Тогда, может, мы все увидимся на каком-нибудь его выступлении,  — взволнованно предложила я.  — В VIP-зале какого-нибудь шикарного клуба. Отличная мысль. Я всегда хотела быть VIP- персоной.
        — Да. Посмотрим, что я могу сделать,  — рассеянно ответила она без особого энтузиазма. Возможно, ей уже надоели люди, которые просили ее с ним познакомиться. Конечно, я бы и сама хотела, чтобы мой парень был знаменитостью, но я понимала, что если при этом ты сам не знаменитость, то можно почувствовать некоторую неловкость. Я имею в виду, что если вы идете на светскую вечеринку с кучей звезд, то никого на самом деле не заботит, появишься ли там лично ты. Фактически большинство не возразило бы, если б твоя половина явилась туда в одиночестве.
        — Никогда не догадаешься, кто мне вчера позвонил,  — сказала я, чтобы прервать молчание, воцарившееся после моей просьбе о встрече с Митчеллом.
        — Билл?  — попыталась угадать Мэри, не отрывая глаз от своего кофе.  — Я говорила с ним в прошлую пятницу. Он сказал, что позвонит тебе. Он в следующие выходные прилетит в Хитроу — пересадка из Чили в Непал.
        — Нет, он не звонил.  — И меня слегка обидело, что он не звонил. С тех пор как наши пути разошлись после колледжа, я получила от него открытку только один раз, но с Мэри он, похоже, перезванивался постоянно.
        — Ну, тогда сдаюсь,  — сказала Мэри и попыталась угадать еще раз: — Эндрю?
        — Эндрю? Какой Эндрю?  — спросила я. Я не знала никого по имени Эндрю.  — Нет. Звонил Брайан.
        Она мгновение непонимающе смотрела на меня.
        — Брайан Корен? Ты должна помнить Брайана,  — удивилась я.  — Брайан из Америки. Был у нас на втором курсе. Симпатичный такой, улыбчивый. Единственная настоящая любовь в моей жизни.
        На мгновение у Мэри отвисла челюсть, и мы перенеслись на шесть лет назад на ступеньки корпуса экспериментальной психологии, где мы сидели, скуксившись от смущения, что наши колкости услышала «Семейка Брэди».
        — Неужели Брайан Корен из Нью-Йорка?  — выдохнула она.
        — Он самый. Он позвонил мне вчера и сказал, что приезжает.
        — Ого!  — Мэри поставила на стол капуччино и провела элегантной рукой по шикарным волосам. Я заметила, что она перестала грызть ногти (или пользовалась очень дорогими накладными).  — Когда он приезжает?  — спросила она.
        — В конце недели. В пятницу днем, представляешь?
        — Ничего себе, Лиз. Довольно неожиданно, да?
        — Еще бы. Он сказал, что ему представилась возможность выкроить немного времени от работы.
        — Могу его понять,  — пробормотала она.  — У меня три года не было нормального отпуска. Где он остановится? Где-нибудь в центре?
        — Ну, на самом деле я предложила ему пожить у меня.
        — Что? В Балхэме? Ты шутишь, Лиз?  — воскликнула она, изменившись в лице.
        — Если бы. Он сказал, что с удовольствием остановится в отеле, а я ответила ему, что слышать об этом не хочу. Он настаивал, говорил, что не предупредил меня заранее, но я стала возражать, что я себе этого не прощу. Сказала, что это не обсуждается. Он будет моим гостем. Он еще раз сказал, что с удовольствием остановится где-нибудь, а я еще раз возразила, и он сдался.
        — Дура!  — воскликнула Мэри.  — Ты не можешь поселить Брайана в этом свинарнике.
        — Свинарнике? О чем ты говоришь? Не так все страшно.
        — Ты считаешь? Я не хотела тебе говорить об этом, Лиззи, но ты, наверно, помнишь ту ночь, когда я ввалилась к тебе после…  — ты знаешь, после того случая…
        Она имела в виду, когда ей отказал богач, красавец и наследник Марк Четвертый (кажется, какой-то безумный отпрыск сети супермаркетов,  — я сама его никогда не видела),  — а тогда она появилась у моих дверей в одной пижаме и выглядела так, как будто ей готовились делать вскрытие. Я помнила тот случай очень хорошо. Мы не ложились до четырех утра, запивая джин водкой. Это был первый и последний раз, когда Мэри была у меня в Балхэме. Остальные наши встречи проходили в намного более здоровом районе Сохо. В те дни только страшное горе могло выгнать Мэри к югу от Темзы.
        — Знаешь, когда я проснулась утром на твоем диване, клянусь тебе, у меня все ноги были в мелких красных точках. В блошиных укусах,  — добавила она полушепотом. Впрочем, достаточно громким, чтобы все в кафе повернулись и посмотрели на неряху, так запустившую свой дом.
        — Неправда!  — с негодованием воскликнула я.
        — К сожалению, правда. Прямо как будто кто-то использовал меня вместо подушечки для булавок. Но я не виню тебя, Лиз. Я даже не хотела говорить тебе об этом. Я знаю, ты не виновата. Я хочу сказать, что ты даже и не особенно любишь кошек, правда? Видимо, блохи остались от кота, которого держали прежние жильцы,  — блохи могут жить в ковре годами, если его сразу же не обработать. Я просто хочу сказать, что, по-моему, нельзя подвергать такому риску Брайана. Ты знаешь, что у американцев пунктик насчет гигиены.
        — Знаю,  — пролепетала я. С упавшим сердцем я вспомнила саркастические замечания Брайана по поводу английского водопровода. Он не мог понять, как можно принимать ванну, не вымывшись сначала в душе. Он был из тех, кто меняет нижнее белье каждый день, а постельное — не реже раза в неделю. Конечно, он не покажет открыто своего потрясения, узнав, что у него в соседях Жирный Джо, убежденный, что смена грязных трусов ослабит его боевой дух или что-нибудь еще более бредовое в этом роде.
        — Хотя я не верю в твою историю про блох,  — продолжала я,  — я знаю, Брайану нельзя жить у меня в Балхэме. Особенно после того как…  — и тут я вывалила ей всю свою жалкую историю с враньем по электронной почте, от тренировок на соседнем велотренажере с Джинджер Спайс[20 - Джинджер Спайс — Джери Холливел, бывшая участница группы «Спайс Герлз».] до вечеринок в компании Арабеллы Гилберт.
        — О боже!  — выдохнула Мэри, когда я кончила говорить. У нее на лице было что-то, похожее на шок, но мне показалось, что она изо всех сил старается не расхохотаться.  — Боже мой! Ты сказала, что живешь в квартире с видом на Гайд-парк? Ну, если залезть к тебе на крышу и взять мощный бинокль, то, думаю, можно разглядеть Тутинг Коммон. Но Гайд-парк? Это нелепо, Лиз.
        — Наверно, ты права.
        — Это самая нелепая вещь из того, что я слышала за последние две недели. А что это на тебя нашло?
        — Мне хотелось показать ему, что у меня все в порядке,  — вздохнула я, глядя в кофе.
        Мэри неодобрительно поджала губы.
        — Ох, Лиззи. Никогда, ни за что на свете не нужно врать,  — укоризненно сказала она, все еще давясь от смеха,  — если, конечно, ты не уверена, что ложь не раскроется.
        — Да я и была уверена,  — отрезала я.  — Ты что, воображаешь, каждый врун думает, что его ложь раскроется?
        — Не злись. Я просто пыталась дать тебе дружеский совет.
        — Этот дружеский совет я получила еще от матери, но все равно спасибо, Мэри,  — тихо сказала я.  — Вообще-то я думала, что ты сможешь реально помочь мне.
        Она улыбнулась.
        — Я сделаю все, что смогу, дорогая. Обязательно. И ты это знаешь.
        — Например, нельзя ли Брайану на время его пребывания здесь остановиться у тебя?
        Ее лицо постепенно озарилось улыбкой.
        — Пожалуйста. Прошу тебя. Я заплачу тебе, сколько скажешь,  — взмолилась я, широкая улыбка на ее лице, скорее всего, означала, что она решила этот вопрос положительно.
        — Ты ничего не должна мне платить, Лиз,  — великодушно ответила она, похлопывая меня по руке.  — Ты моя лучшая подруга. Я с удовольствием помогу тебе. Конечно, используй мою квартиру как хочешь. Я буду рада принять вас обоих. Когда я была в твоем положении,  — сказала она, будто была старше меня лет на пятьдесят, а не на пару месяцев,  — мне ужасно хотелось жить одной и не видеть горы чужой грязной посуды, но теперь, когда у меня есть роскошная квартира и посудомойка, которая все делает за меня, я иногда чувствую себя довольно одиноко. Ты должна позвонить Брайану и сказать ему, что я очень хочу, чтобы он был моим гостем. Если хочешь, я могу даже организовать вам вечеринку. Можем снять один из моих клубов: «Сохо-Хаус» или «Грушо»? Только скажи, кого пригласить. Здорово было бы, если бы Билл приехал, правда? По-моему, он прилетает в понедельник. Может, они пересекутся…
        Я стиснула зубы:
        — На самом деле я думала, что тебя в это время не будет дома.
        — Что?  — она непонимающе посмотрела на меня.
        — Пожалуйста, Мэри. Всего четыре дня. Из них два — выходные. Ты ведь можешь пожить у Митчелла, правда? В его роскошной холостяцкой берлоге, где фотографировали для «Хелло!» — добавила я с умоляющей улыбкой.
        — Ради бога, Лиз, эта даже не его квартира,  — резко сказала Мэри.  — Кроме того, я никогда не живу у Митчелла.
        — Почему?
        — Потому что… потому что не живу, и все. Мы стараемся сохранять собственное пространство. Частную жизнь. Я не хочу, чтобы он был у меня под каблуком, а он не хочет, чтобы я все время болталась рядом с ним.
        — Да, но иногда же ты остаешься у него на пару ночей. По выходным.
        — Лиз, я не останусь у Митчелла в следующий уик-энд,  — твердо сказала она.  — Забудь об этом.
        — Но ведь есть же какой-нибудь дом отдыха или другое место, куда тебе бы хотелось поехать. Например, в Чэмпнис? Ты все время говорила, что хотела поехать в Чэмпнис? Рассказывала про тамошних красавцев-массажистов. Может, там еще работает тот чех, который хотел на тебе жениться (ему была нужна виза).  — Я оплачу тебе эти четыре дня. Ну, как?
        — Почему ты так хочешь, чтобы я на фиг убралась из собственной квартиры?  — сухо спросила она.
        — Потому что… потому что мне нужно выдать ее за свою, Мэри. Ты же понимаешь.
        — Но зачем?  — взвыла она.
        — Зачем?  — саркастически отозвалась я. Не слушала она меня, что ли?  — Затем, что я не могу сказать Брайану правду о своих электронных письмах, вот зачем. Он приезжает в Англию всего на четыре дня. После этого мы, может, еще шесть лет не увидимся, а за этот срок я, может, обзаведусь собственной квартирой. Пожалуйста, Мэри. Я даже подумать не могу о том, чтобы рассказать ему правду сейчас. Он меня запрезирает. Мы пробудем вместе всего четыре дня. И я не хочу половину из них оправдываться за все, что я наврала про свою жизнь за последние шесть лет.
        — Тебе бы с этой историей на телевидении выступать, в передаче «Jackanory»[21 - «Jackanory» — детское телешоу в UK (19651995), на котором детям читали детские рассказы разных авторов.]?  — презрительно произнесла она.  — Ты же всегда метила в актрисы, Лиз, но это действительно смешно. Ты вела себя как полная дура.
        — Я знаю, Мэри. И я знаю, что прошу тебя о большом одолжении. Но его приезд очень много для меня значит…
        — Наверно, но ты же не рассчитываешь, что все обстоит так же, как в момент, как вы расстались?  — спросила она.  — Шесть лет прошло,  — добавила она, усмехнувшись.
        — Конечно. Но я рассчитываю,  — я надеялась, что идея об истинной любви может смягчить ее и она согласится.
        — Мне кажется, ты требуешь слишком многого,  — сказала она вместо этого.
        — Может быть. И все-таки помоги мне. Поможешь?
        Прежде чем ответить, губы Мэри сложились в жесткую тонкую линию:
        — Нет, нет. Исключено. Мне нужно быть в Лондоне весь ближайший уикенд. Я, к сожалению, не могу менять все свои планы только потому, что ты сама поставила себя в дурацкое положение. Я считала, что достаточно того, что я готова предоставить тебе квартиру без блох, и это при том, как я сейчас загружена работой. Когда действительно общается со знаменитостями, а не сочиняешь истории про тренировки с Джинджер Спейс в шикарных фитнесс-центрах, то не остается времени распутывать сентиментальное вранье, которое нагородил кое-кто, у кого просто не хватает духу признать свои неудачи.
        Она, торжествуя, хлебнула свой капуччино и уставилась на меня в ожидании реакции.
        Корова! Она могла одним движением пальца решить все проблемы — и не сделала этого.
        — Мэри…  — взмолилась я.
        — Ни в коем случае,  — улыбнулась она.  — Если ты решила жить в моей квартире без меня, то лучше забудь об этом.
        Корова в квадрате! И это моя лучшая подруга с колледжа. К кому, как не ко мне, она пришла после своей неудачной попытки осветлить растительность на лице, в результате давшей ей яркие рыжие усы? Ко мне она приползла однажды с ужасным геморроем, решив, что умирает от неизвестной болезни. Было время, я знала о ней больше любого человека на земле. Может, припомнить ей все, что мы пережили вместе за годы, когда были так близки. И в радости, и в горе. Но нет. Она изменилась. Возможно, она станет отрицать, что это вообще когда-то было.
        — А теперь, может, пойдем обедать?  — спросила она, закрывая дискуссию.  — Я знаю тут за углом один милый итальянский ресторанчик, куда тебя пустят даже в таком виде. Правда, я сегодня не пью. Ограничиваю себя в калориях. Мне нужно похудеть перед началом сезона вечеринок. Представляешь, вчера я получила первое приглашение на Рождество?
        — Никуда я есть не пойду,  — холодно ответила я.  — Сама понимаешь, спешу в супермаркет за средством, чтоб вывести блох у себя в свинарнике. И с этими словами я покинула ее.
        Я вышла из кафе с гордо поднятой головой. Я выяснила все, но не приблизилась к решению проблемы, связанной с приездом Брайана, и к тому же рассорилась с лучшей подругой. Почему она не поможет мне? Какая муха ее укусила? Я вдруг увидела страшную картину: вот она сидит в кафе за алюминиевым столиком и набирает на своем супермощном лэп-топе сообщение для Брайана, а потом посылает через свой мобильный телефон. Насколько я знала, у нее не было электронного адреса Брайана, но ей точно не составит труда найти его и выложить всю историю до того, как я успею с ним связаться.
        И еще я забыла, прежде чем эффектно выйти, забрать свой единственный приличный подарок.
        По дороге к метро я думала, как отомстить Мэри. Если бы мы еще учились в колледже, я могла бы написать о ней гадость на стенке туалета или подделать ее каракули и бросить в почтовую ячейку какого-нибудь дегенерата записку с признанием, что он ей нравится, но она боится пригласит его на свидание. Но как-то не придумывалось ни чего такого, чтоб она хорошенько помучилась и меня при этом не отправили в тюрьму.
        Двигаясь по Сохо к ближайшему метро я миновала парочку радостных геев, сидевших бок о бок на террасе кафе, наслаждаясь летним солнцем и обществом друг друга. В ответ на шутки одного — другой улыбался. Они тайком трогали друг друга под столом и целовались поверх чашек с капуччино. Все были счастливы. У каждого было что-то свое. Каждый был в кого-то влюблен. Если Мэри еще не добралась до Брайана, то, может быть, она звонит Митчеллу, чтобы договориться на вечер о любовном свидании. Шепчет ему разные нежности по своей «Нокии», какие-то смешные прозвища, дурацкие шутки.
        Разве я многого прошу — быть похожей на этих счастливых радостных людей? Все, что мне нужно,  — это человек, которого бы я по-настоящему любила и который бы испытывал те же чувства ко мне. Да, я встречаюсь с Ричардом и должна испытывать к нему любовь, но дело в том, что Ричард как и я, чувствовал бы себя изгоем, проходя мимо этих супермодных людей. В конце концов, он всего лишь бухгалтер. Для него верх оригинальности — прийти на работу в носках как у персонажа из мультфильма. Или в галстуке Барта Симпсона если накатит чертовская смелость. Наверное, он мечтал о «форде сьерра», так чтобы проводить воскресные дни, намывая машину, а уж никак не нежась на солнце на террасе кафе.
        А вот я хотела быть частью этой пьесы. Той пьесы, о которой пишут в цветных приложениях ко всем воскресным газетам. Я хотела заходить в кафе и заказывать латте, не опасаясь, что девушка за стойкой сочтет меня претенциозной. Я знала, что Брайан может не моргнув заказать латте. Я знала, что где-то Брайан составляет часть этой чарующей пьесы. С обычным парнем, вроде Ричарда, я всегда буду скучным делопроизводителем из предместья и никогда не проявлю свои истинные возможности. А с Брайаном я могла бы раскрыться как творческая личность. Я была уверена, что я — личность творческая. Я всегда это чувствовала, особенно после двух «баккарди».
        Девушка с ярко-желтыми волосами, торчащими из головы полсотней маленьких рожек, вышла из дверей огромного магазина одежды, цокая шпильками, опровергающими законы тяготения, и наступила мне на ногу. Она даже не сказала «извините». В отличие от меня. Я извинилась за то, что мне наступили на ногу! Глядя, как она уплывает по тротуару — в розовой мини-юбке и полосатых колготках, приветствуя ярко одетых приятельниц, сидящих за столиками кафе,  — я наливалась бессильной злобой, понимая, что она, видимо, просто не видела, в упор не видела, что я там стояла в армейском джемпере и джинсах.
        «Да я сама была б ничуть не хуже, если б меня так раскрасить,  — мысленно отчитывала я наглую девицу.  — Я могла бы работать в той же телекомпании в Сохо. Варила бы кофе сотрудникам студии звукозаписи, потому что, спорю, это единственное, на что ты способна, несмотря на высокие каблуки и прическу. Я воспитана. Я образованна. Я могу стать, кем хочу. Просто сейчас работаю секретарем в агентстве, хожу в этой паршивой одежде и решаю пока, что делать дальше. А когда решу, вот тогда ты меня заметишь. В один прекрасный день я стану знаменитой актрисой. И тогда все будут узнавать меня. Никто не осмелится наступить мне на ногу на улице, не извинившись.
        Но прежде чем я успела догнать ее и собраться с духом, чтобы выложить все это ей в лицо, она скользнула в двери закрытого клуба. «Сохо-Хаус — гласила надпись на дверях. Это был один из тех модных светских клубов, о которых я читала в «Ивнинг Стэндард» или в светской колонке Арабеллы Гилберт и который описывала Брайану в своем дурацком электронном вранье. Кажется, я писала, что сидела там на красной банкетке, слушала джэм-сешн братьев из «Оазис» вместе с сумасшедшей певицей из «Кардиганс». Я глянула в витрину и с горечью подумала, что, в сущности, понятия не имею, как выглядит мебель в этом клубе и состоят ли братья Галлахер хотя бы его членами».
        — Я тоже могла б стать членом клуба,  — пробормотала я,  — если бы очень захотела.
        — Не вешай нос, детка,  — раздался вдруг голос человека, стоящего в тени. Когда он шагнул вперед, я увидела одного из кучи бомжей, ночующих в Сохо у дверей домов. На половине головы волосы у него стояли дыбом. Судя по всему, то не было данью моде. Будь он собакой, мог рассчитывать на питомник Рольфа Харриса, там бы его помыли, покормили и привели в божий вид.
        — Держи, не стесняйся. Тоже ждешь пособия?  — и он протянул мне банку пива. Я быстро сунула банку назад в его грязную руку. В другое время меня бы тронуло его великодушие, но тут я была просто убита тем, что он увидел во мне ровню. Родственную душу. Еще одного неудачника. Сборщика объедков на дне большого аквариума жизни. Часть металлической балки, на которой держится тонкий слой лондонской позолоты. Он подумал, что я — одна из ему подобных. Из проигравших. Наверно, из-за того, что я так страстно разговаривала сама с собой.
        — А тогда мелочи не дашь?  — спросил он в ответ.
        И надо же было случиться, что, сунув руку в карман, я к стыду своему обнаружила, что мелочи нет. Мне самой едва хватало вернуться домой на метро.
        Дома сгоревший поддон по-прежнему стоял на кухонном столе. Соседи отсутствовали. Но меня ждал конверт. В нем был экземпляр «Сент Джудит Кроникл», журнала нашего колледжа. Не знаю, зачем я на него подписывалась, поскольку он вызывал у меня не меньшую депрессию, чем светская колонка Арабеллы Гилберт.
        Но тогда я с нетерпением разорвала конверт, чтобы испить до дна все неприятности этого несчастного дня. В журнале сообщались новости о выпускниках: Райан Фишер открыл Интернет-кафе. Анна Симнер выпустила книгу. Джемима Шад-Чекбук, самая безбашенная девица в колледже, обручилась с директором крупного банка, где работала брокером (теперь ей до конца жизни больше не придется работать, подумала я). Все знакомые мне имена. И все делают в жизни что-нибудь интересное. Открывают компании, растут по службе, ездят за границу. Один из моих ухажеров, которого я подцепила еще на Неделе первокурсника, теперь женился и стал отцом шестимесячной дочери. Даже известная дура Джейни Спрайт основала свой модный журнал и к концу года надеялась собрать приличное количество подписчиков. Я вспомнила с кривой улыбкой, как когда-то мы с Мэри спорили, зачем Джейни в библиотеке надевает толстые очки — по необходимости или как дань моде. Я думала, что из-за близорукости, а права, видимо, оказалась Мэри. В который раз.
        В низу колонки размещался другой список под заголовком: «Где они теперь?», и там я увидела свою фамилию и рядом — просьбу сообщить, где я и как мои успехи. Им просто не терпелось узнать, как я живу…
        «Чего я достигла?» — спросила я себя. Мне двадцать семь лет. Карьеры никакой: даже нет постоянного контракта, хотя Харриет обещала взять меня в штат, как только ее кузен-адвокат выйдет из больницы. Где я теперь? Сижу на продавленном диване, читаю журнал нашего колледжа в окружении жалких обломков жизни, потерпевшей крушение. Вот где я.
        — Ну как тебе, получше?  — пропела Сима, входя в комнату со стопками книг и свертками продуктов.
        У меня не было сил даже отрицательно простонать в ответ.
        — Смотри,  — сказала она и достала из пакета одну зеленую бутылку.  — Хабиб продавал сегодня калифорнийское «шардонне» по специальной цене. Хотя, конечно, не исключено, что антифриз. А может, ничего?
        Было только полтретьего, но я помогла ей выпить три бутылки, как минимум.
        Глава десятая
        Напившись на голодный желудок, я отрубилась и смогла проснуться только на следующее утро, причем от довольно жуткого ощущения,  — это Ричард постукивал меня по лбу костяшками пальцев.
        — Проснись! Проснись!  — услышала я его слова сквозь пелену похмелья, даже посильней того, которое я заработала, провожая прошлое тысячелетие.  — Уже полдвенадцатого. Нам через полчаса надо быть у твоей мамы.
        Что? Что-о-о-о!!!
        Я вскочила и стукнулась головой о лампу, которую прикрутила к изголовью кровати, чтобы читать перед сном. Тогда эта идея показалось мне очень удачной.
        — Она уже звонила и спрашивала, выехала ты или нет,  — сказала Сима, стоя в дверях.  — Я сказала, что ты выехала в десять. И все равно она жаловалась, что пока ты доберешься до Солихалла, у нее все мясо сгорит.
        — О, дьявол!  — закричала я.
        Я спрыгнула с кровати и натянула носки и кроссовки. Потом кроссовки пришлось снять и сначала надеть джинсы.
        — Ты что, так и поедешь?  — спросила я, принюхиваясь к футболке с надписью «Палп ин консерт» и прикидывая, можно ли ее еще надевать. На Ричарде была стильная оранжевая рубашка и совсем неплохо выглаженные брюки.  — А галстук?
        — Я всю неделю хожу в галстуке. Ты считаешь, что без него нельзя?
        — Нет, нельзя. Сима, не знаешь, есть галстук у Жирного Джо?
        — Есть. Только он, кажется, им брюки подвязывает с тех пор, как лопнул ремень.
        — Позвони моей матери,  — инструктировала я свою соседку по квартире, параллельно шнуруя кроссовки,  — и скажи, что только что видела, что я стою под домом и меняю колесо. А Ричард, скажи, мне помогает,  — она точно спросит.
        Сима вернулась через минуту.
        — Спрашивает, почему нельзя было взять машину Ричарда вместо твоей старой «Фиесты».
        — Просто отвечай, что я уже еду. Только йоркширский пудинг пусть пока не печет.
        — Слишком поздно,  — сказала Сима.  — Уже испекла. Она сказала, что из-за твоего эгоизма все остынет. Она сказала мне, что я небось никогда не устраиваю своей матери такую нервотрепку. Я ответила, что конечно, а если б устраивала, то меня бы отправили жить к тетке в Бомбей. Она спросила, нет ли у моей тети лишней комнаты для тебя.
        — Помолчи уж, ходячая добродетель,  — ответила я,  — пока я не написала твоим родителям про конкурс танца живота в «Стрингфеллоуз»[22 - «Стрингфеллоуз» — лондонский клуб.].
        — Я же на спор танцевала,  — запротестовала Сима.  — Чтоб собрать деньги для Недели рэгги.
        — Расскажи это своей бомбейской тетке.
        Ричард сидел в ногах кровати и с изумлением наблюдал, как, отвергнув опасную для здоровья футболку, я стала вывалить на пол содержимое шкафа, расшвыривая юбки, рубашки и джемпера, пока из своей комнаты не пришла Сима с костюмом, который она держала специально для собеседований при приеме на работу.
        — Можешь надеть,  — сказала она,  — только дай слово, что не будешь танцевать в нем. И обещай мне не наставить пятен.
        — Спасибо,  — ответила я.  — Я что, действительно похожа на человека, который не может донести до рта вилку с едой?
        Ричард и Сима посмотрели на пятна от чая на моей пижаме, но ничего не сказали.
        Бедный Ричард. И так-то мало радости знакомиться с двумя лунатиками, которые последние двадцать семь лет числятся моими родителями, но едва мы въехали на их улицу (опоздав всего на два часа), я поняла, что самое ужасное впереди: у подъезда уже стоял автомобиль моего брата Колина.
        Мы с Колином близнецы. Но в это можно поверить, только посмотрев наши свидетельства о рождении или сделав анализ крови. Конечно, мы и не обязаны во всем походить друг на друга. В конце концов, я девочка, а он мальчик. Но можно предположить, что хоть что-то общее у нас должно быть. Вышло так, что у нас даже волосы разные. Ему каким-то образом удалось заполучить вьющиеся светлые локоны, самой природой уготованные мне, а мне достались редкие пучочки волос мышиного цвета и постепенно надвигающееся облысение. Ну, хорошо, насчет облысения я загнула, но разве не жестоко со стороны природы самыми красивыми волосами и ресницами награждать мальчиков? Назовите мне хоть одну представительницу прекрасного пола, обладающую самыми красивыми, по вашему мнению, ресницами, и мы вместе спросим у нее, какой удлиняющей тушью она пользуется.
        В общем, мы с Колином ни в чем не походили друг на друга. Он был блондин. У меня волосы были серыми. У него были голубые глаза. Мои глаза были цвета лужицы с грязноватой зеленой водой. Его мускулы вызывали восхищение. Мои — жалость. И так далее, и так далее, и так далее. К тому времени, как нам исполнилось по шесть лет, он был настолько физически крепче меня, что многие считали, что он старше меня года на два, хотя на самом деле это я опережала его на целых восемь минут. Но наши различия нисколько не мешали всем, кто узнавал, что мы близнецы, постоянно сравнивать нас между собой.
        В школе садистки-учительницы (которым лучше подошло бы амплуа проституток-доминатрикс в Сохо, а не формирование детских сердец и душ) при малейшей ошибке говорили мне: «Почему ты плохо считаешь? Твой брат Колин очень силен в математике. Почему ты не можешь без ошибки написать слово «несовершеннолетний»? Твой брат Колин может без ошибки писать слова длиной до восьми слогов». А вот спросил бы кто-нибудь его, сумеет ли он заплести французскую косичку? Или назвать всех членов группы «Bucks Fizz» по именам и с днями рождения? Наверняка не сумел бы.
        — Ого, машинка,  — присвистнул Ричард, увидев возле дома каплевидный синий «форд-фокус». Еще бы. Мой «форд-фиеста» (рыжий от ржавчины, а не от краски: первоначально он был желтым) выглядел так, будто активно эксплуатировался еще во время Крымской войны. Автомобиль был такой новый, что весь сверкал, что и объясняло появление Колина.
        — Это машина моего брата,  — уныло сказала я.
        — Ты никогда не говорила, что у тебя есть брат,  — сказал Ричард.
        — И к тому же близнец.
        Ричард как-то особенно посмотрел на меня.
        — Тогда еще удивительней, что ты мне ничего о нем не говорила. Я думал, близнецы привязаны друг к другу. Между вами нет телепатической связи или чего-нибудь такого?
        — Она прервалась, когда я забыла оплатить счет за телефон,  — сухо ответила я. Я выключила урчащий двигатель своего чуть живого автомобиля и так сильно дернула ручник, что показалось, что что-то сломалось.
        — Ну, ты готов?  — спросила я Ричарда, давая ему последний шанс смыться. Но Ричард уже взялся одной рукой за ручку двери, сжимая в другой руке купленные на бензозаправке цветы.
        — Готов,  — сказал он и поднял вверх большие пальцы рук, точь-в-точь как летчик-истребитель Второй мировой войны перед атакой.
        — Так, мне нужно еще несколько секунд,  — сказала я. Но все равно было уже поздно. Мама увидела, как мы сворачивали в проулок, и уже открывала дверь дома, одновременно снимая фартук, как образцовые жены шестидесятых, которые умели одновременно варить картошку и пить коктейли, порхая из кухни в гостиную, и при этом поддерживать интеллектуальные беседы о полетах на Луну.
        Мы еще не успели вылезти, а мама уже была возле машины.
        — Что, ужасные пробки?  — спросила она, целуя меня в обе щеки.  — Я подумала, что это единственное, что могло вас задержать,  — многозначительно добавила она.
        — Я проспала,  — сказала я.
        — Поздно легла, да?  — с укоризной произнесла она.  — Так веселилась вчера, что забыла о том, что нужно навестить бедную старую мать?
        — Мама, это Ричард,  — сказала я, напоминая ей, что я привезла с собой гостя, прежде чем она припомнит тот случай, когда я исчезла по дороге из универмага и она направила на мои поиски всю полицию Южного Мидлэнда. Они даже обследовали местный пруд. Я тогда задержалась всего на десять минут. Когда вошла в садовую калитку, то увидела маму, вытирающую глаза кухонным полотенцем, в то время как огромный полицейский записывал мои особые приметы, и она бросилась ко мне и осыпала меня поцелуями, словно меня не было месяц. Но едва полицейский ушел, как меня больно шлепнули по ноге, и потом рано отправили спать за то, что я, видите ли, выставила их дураками. Я до сих пор помню лицо Колина и радостный блеск его глаз, когда он наблюдал с площадки второго этажа за тем, как меня наказывают. На самом деле я просто пошла домой через пышечную, потому что он мне сказал, что в кустах за культурным центром живут феи.
        — Ричард, я мама Лиззи,  — сказала мама.
        — Я думаю, что он и так догадался.  — Это был Колин. Он уже стоял рядом с мамой в пестрой модной безрукавке и тщательно отглаженных брюках. Меня б не удивило, если бы он курил трубку. Двадцать семь лет, переходящие в полтинник,  — вот возраст моего брата.
        — Привет, младшая сестричка,  — сказал он, увидев меня.  — Как жизнь на двух квадратных метрах?
        Он помог мне выйти из машины. Я так волновалась, что мне было трудно разогнуться.
        — Я тебе не младшая сестричка,  — напомнила я.  — Я на восемь минут старше. И живу я не на двух квадратных метрах. Вообще-то жизнь в столичном городе прекрасна, спасибо. Ну, а как твои вершки и корешки. Кол? Уже, наверное, наступила пора сбора силоса.
        Колин открыл рот, чтобы дать какой-нибудь остроумный ответ, но в этот момент Ричард тоже вылез из машины и стоял в ожидании, пока его представят.
        — Ричард, это мой брат Колин.
        — Вы не похожи друг на друга,  — задумчиво заметил Ричард.
        — Вот и хорошо,  — сказал Колин.  — Представляю, как бы тогда на меня посмотрели в гольф-клубе. Вы играете в гольф, Ричард?
        Я поспешила отвести Ричарда в дом.
        Только одна вещь хуже внезапной встречи с братом: это внезапная встреча с его женой. Моя невестка Салли готовила на кухне соус. Когда мы вошли, она даже не оторвала взгляда от конфорки, настолько боялась, что в ее соусе могут появиться комки. Я представила Ричарда, который, видимо, очень нервничал, потому что еще раз удивился, что мы с Колином не похожи друг на друга.
        — Угу,  — фальшиво улыбнулась Салли.  — Забавно, да? Вы знаете, мне многие говорили, что если в одной комнате собрать нас втроем — меня, Колина и Лиззи, то за его близнеца скорее можно принять меня!  — расхохоталась она. Она говорила это каждому новому знакомому, хотя мне непонятно, что уж тут такого остроумного. Мне кажется, что довольно странно влюбиться в человека, которого все принимают за твоего родственника.
        — Ну как ты там живешь на двух квадратных метрах, Лиззи?  — спросила она.
        — Это не два квадратных метра,  — напомнила я ей.
        — Ах, помню, когда-то и я снимала квартиру,  — произнесла она с рассеянной улыбкой, как будто ей было сто лет. На самом деле, она была на два года моложе меня.  — Никто никогда не моет посуду. Все забывают покупать молоко. Временами кажется, что это какой-нибудь телесериал.
        Нечто среднее между «Невоспитанными мужчинами»[23 - «Невоспитанные мужчины» — комедийный телесериал.] и «Степфордскими женами»[24 - «Степфордские жены» — неоднократная экранизация по роману Айры Левин.]. Я один раз была в квартире у еще незамужней Салли, на девичнике, который она благоразумно устроила за месяц до свадьбы, так что ей не грозило мучиться от похмелья в момент принятия брачных обязательств. Во-первых, кто устраивает девичник дома, а не в каком-нибудь разухабистом ночном клубе? Во-вторых, кто готовит на девичник три сотни сырников? И наконец, кем надо быть, чтобы в двадцать четыре года уметь готовить сырники? И иметь для их приготовления специальный противень, еще до того, как он будет указан в списке свадебных подарков, как самая необходимая вещь?
        Но все равно этот девичник мне запомнился. Было две бутылки вина. Красное опрокинула Джина — классная Саллина тетка, которая держалась на ногах только за счет палки и родного чиппендейла[25 - «Чиппендейл» — стиль мебели, а также известная группа мужского стриптиза.] (хотя было ясно, что мужского стриптиза нам в тот вечер не дождаться). Бутылка белого вина ушла на то, чтоб оттереть с ковра пятно красного. После чего мы смотрели фильм «Четыре свадьбы и одни похороны» и всерьез рассуждали, как не везло Хью Гранту, что он до самого конца фильма не мог подвести Энди Макдауэлл к алтарю.
        — Как жаль, что вы с Колином не женитесь одновременно,  — сказала мне Салли в конце вечера, когда я помогала ей сметать крошки с когда-то белоснежного ковра.  — Колину бы понравилась двойная свадьба, если бы у меня тоже был брат-близнец,  — задумчиво произнесла она.  — Он был бы для тебя идеальным мужчиной…
        Теперь она прикидывала, не подойдет ли Ричард на эту роль.
        — Чем занимаетесь?  — спросила она после того, как они исполнили ряд странных телодвижений, в ходе которых она пыталась пожать ему руку рукавицей для горячих блюд.
        — Я бухгалтер,  — ответил он.
        — Неужели? Должно быть, ужасно интересная работа,  — сказала она с теплой улыбкой и без всякой иронии.
        — Иди сюда, Ричард, садись,  — крикнул Колин из гостиной.  — А девчонки пусть там готовят. Салли не любит, когда я болтаюсь на кухне. Правда, Салли?
        — Не люблю,  — сказала мне Салли заговорщическим шепотом.  — Знаешь, он совершенно к этому не пригоден. Если я прошу его помочь мне с готовкой, то, в конце концов, приходится все переделывать, как только он уходит из дому. Конечно, я ему об этом не говорю. Я хочу сказать, что я ценю его стремление помочь мне. Стоявший в дверях Колин улыбнулся, по-волчьи показав клыки. Если он и слышал, как низко она ценила его неудавшуюся попытку приготовить жаркое, то ему было все равно. На самом деле у меня зародилось подозрение, что он на это и рассчитывал. Если сжечь воскресный ростбиф, то больше вас никогда не попросят его готовить. Ловко. Хотя со мной такое не выходило. Я сжигала все, к чему прикасалась на кухне. Даже кастрюли. И мне всегда по новой поручали готовить.
        — Давай, Ричард,  — позвал Колин.  — Пропустили матч. Ты ведь наверняка любишь регби.  — Он потянул Ричарда за собой, пока Салли совала мне в руки давилку для пюре и пакет масла.
        — Умеешь давить пастернак?  — спросила она.  — Это так же, как картошку.
        — Понятно. Как твоя работа?  — спросила я.
        — Да так себе. Меня немного повысили в должности, до замначальника, и они хотели, чтобы я через неделю поехала на торговую ярмарку во Франкфурт, но Колин еще раньше попросил меня принять в пятницу вечером его босса, поэтому я не поехала.
        — Мне показалось, или наступил двадцать первый век?  — спросила я, ни к кому не обращаясь, и стала мять пастернак так, словно это была тупая Саллина башка.
        Из-за моего плеча выглянула мама и сказала, что я неправильно давлю.
        — Не так сильно… Я оставила твоего приятеля с мужчинами. Надо сказать, сначала он мне показался симпатичным, а потом я заметила у него на руке татуировку,  — мама глотнула воздух.
        — Татуировку? Какую татуировку?  — спросила я.
        — Вот здесь,  — она показала на тыльную сторону левой руки.
        — Мама,  — вздохнула я,  — это не татуировка. Это он просто написал шариковой ручкой, что мы сюда едем, чтоб не забыть. У Ричарда нет татуировки.
        — Шариковой ручкой? На руке? Неужели он не может запомнить, что ему делать назавтра? Честное слово, Лиз, где ты их таких выискиваешь?
        Конечно, когда-то главной темой в семье был Брайан Корен. Я возила его к родителям в тот незабываемый год, когда незадолго до конца весеннего семестра он высказал желание посмотреть деревеньку, где я выросла. Пока он не предложил мне, мысль о том, чтобы познакомить его с родителями, не приходила мне в голову. Впрочем, приходила, но я не хотела, чтобы у нас все тут же кончилось, а это происходило всегда, когда к моим отношениям с кем-то подключалась семья. Возможно, тут не обходилось без мамы, которая ненароком выкладывала на кофейный столик журнал «Невеста и дом»,  — каждый раз когда я приезжала не одна.
        Я пыталась отговорить Брайана, объясняя, что Солихалл вряд ли можно назвать деревенькой и что к тому же это слишком далеко от Оксфорда, чтобы ехать туда в выходные. Но Брайан настаивал. В конце концов, разве он не был родом из страны, где людям запросто случается по три часа ездить на машине до ближайшего магазина, и он хотел, чтобы мы туда съездили. Он считал, что очень интересно присутствовать при настоящем английском воскресном обеде в настоящей английской семье. Я, правда, пыталась ему объяснить, что восемнадцать лет своей жизни мечтала избавиться от этой пытки.
        Меня чуть удар не хватил, когда мама открыла дверь, а Брайан поздоровался и расцеловал ее в обе щеки. Это сильно отличалось от поведения, принятого у нас в семье, мама была так ошеломлена, что совершенно забыла спросить, почему я не надела шарф, подаренный ею на Рождество.
        Кроме того, Брайан приехал с подарками, что совсем неплохо для первой встречи с чьими-то родителями. Мама устроила целое шоу, достала лучшую хрустальную вазу для букета огромных красных роз, разложенных веером и нарядно упакованных, и купленных к тому же не по дороге, на бензоколонке, а в самом модном цветочном магазине Оксфорда (дорожный букет Ричарда она сунула в дешевый кувшин для сока). И главное, беседа с Брайаном шла легко и свободно. Мой прошлый опыт знакомства кавалеров с родительницей являл хрестоматийные примеры неудачного общения. Когда я была в шестом классе, один мой ухажер сразу же доставал книжку про вампиров, чуть только моя мать пыталась с ним заговорить. Но с Брайаном все обстояло по-другому.
        — Замечательная погода, миссис Джордан,  — сказал Брайан. Разговор начался с солнечного дня, перешел на заморозки, от которых могут погибнуть нарциссы, потом плавно перетек на обзор погоды в Нью-Джерси. Неужели в День благодарения каждый раз идет снег? А потом о погоде в Калифорнии. Как же можно заниматься бегом в такую жару? За весь день не повисло ни одной неловкой паузы.
        После визита Брайан Корен стал эталоном кавалера. Каждый мужчина, которого я приводила в дом — а за последние шесть лет я привела их пару-тройку,  — оценивался по шкале Брайана. Принес ли испытуемый цветы? Поцеловал ли мою маму решительно и уверенно или съежился за моей спиной у входной двери, как будто моя мать — одетый в колготки огнедышащий дракон? Как вел себя за столом? Стал ли есть жареную свинину, даже если ему не положено ее есть? Все преемники Брайана на этих сложных испытаниях срезались. Один из них был рекламный аналитик, с которым я познакомилась в Сохо и встречалась целых три раза. Он не стал есть мамину жареную картошку, потому что был вегетарианцем, а картошка жарилась на сливочном масле. Тот факт, что Брайан поступился целой религией, чтобы не огорчить мою маму, как-то его не впечатлил, и на обратном пути в Лондон мы решили расстаться.
        — Так Ричард ест все?  — спросила мама, вытаскивая блюдо с окаменевшим йоркширским пудингом.  — Помнишь американского дружка Лиззи?  — спросила она у Салли.  — Он был еврей, но все-таки съел мою свинину. Очаровательный молодой человек. Наверно, его теперь не пустят в еврейский рай, а он просто прекрасно воспитан.
        — Он и вправду прекрасно воспитан,  — согласилась Салли.
        Мы вошли в гостиную как три служанки, неся каждая по две тарелки в руках. Колин сидел во главе стола, подняв вверх нож и вилку,  — однажды за эту свою привычку он получил по рукам.
        — Кто делал соус?  — спросил он, попробовав.  — Похоже, немного комковат.
        Салли вдруг сама сделалась какой-то комковатой, и я подумала, что она вот-вот расплачется.
        — Шучу, зайка моя,  — сказал Колин, чтобы ее утешить.  — Соус королевский, и приготовила его моя принцесса.
        Я заметила, что меня посадили подальше от Ричарда. Так, что мне было прекрасно видно, как они обмениваются саркастическими взглядами. Он говорил мало. Да этого и не требовалось. Парадом командовал Колин. Он начал долгий монолог о своем новом назначении и вытекающих из него новых обязанностях: он говорил не закрывая рта и при этом умудрялся съесть все, что было у него в тарелке.
        — Давайте произнесем тост за день рожденья близнецов,  — осмелился вмешаться папа.  — Колин и Лиз, поздравляем вас с двадцатисемилетием.
        — Двадцать семь,  — вздохнула мама, когда мы все подняли бокалы.  — А кажется, все было только вчера: у меня отошли воды на заднем сиденье нашего нового автомобиля. А теперь вы уже взрослые.
        — Ну один-то из нас точно взрослый,  — ухмыльнулся Колин в мою сторону.
        — Что ты хочешь сказать?  — спросила я.
        — Ну, а ты как считаешь? Тебе почти тридцать, Лиззи Джордан. Пора начать что-то делать в этой жизни.
        Я почти доела пастернак, но тут я положила вилку и приготовилась к обороне.
        — Не могу поверить, что мы с тобой вышли из одного места,  — жизнерадостно продолжал он.  — Такое впечатление, что ты ничего не хочешь делать в жизни. Сейчас-то ты не можешь оправдываться тем, что ты студентка.
        — По крайней мере, не прозябаю в пригороде Бирмингема,  — сердито ответила я, придя в себя после неожиданной атаки.  — Как ты смеешь говорить, что я ничего не делаю в жизни. Я закончила университет, а сейчас я много работаю, чтобы через пару лет открыть собственное агентство.
        — Не думаю, чтоб ты могла продать даже иглу эскимосам,  — захохотал Колин.
        — Когда-нибудь я заставляю тебя публично извиниться за эти слова,  — сказала я.
        — Ага. Уже испугался.
        — Ты больше не хочешь?  — спросил он Салли и, не дождавшись ответа, выхватил тарелку у нее из-под носа. Она кивнула, и Колин в один присест проглотил самую вкусную картофелину, которую она припасла себе напоследок.
        — Понимаешь,  — сказал он, дожевывая.  — Вы с чего-то решили, что Лондон — прямо пуп земли и что если только туда попасть, то человеку автоматически обеспечен успех. Таскаться каждый день в этом вонючем метро? Если хочешь знать, Лиз, я бы на такое ни за что не согласился…
        — Не хочу знать,  — ответила я.
        — Если хочешь знать,  — продолжал он, не обращая внимания,  — то давным-давно тебе пора завязать со всеми этими делами и вернуться в Солихалл, пока тебя не сожрал город. Я знаю, тебе там плохо. Ты не создана для большого города. Ничего у тебя в Лондоне не выйдет, сестричка. Я мог бы тебе подыскать местечко в каком-нибудь агентстве по недвижимости, и тогда, лет через десять, можно подумать об открытии своего филиала. Хочешь — могу посодействовать.
        — Я не хочу назад в Солихалл,  — раздраженно ответила я.  — Я никогда не вернусь в Солихалл.
        — Хоть бы ты ее вразумил,  — сказал Колин, подмигнув Ричарду. В ответ Ричард предательски улыбнулся.  — Конечно, если у тебя есть пара свободных недель. Знаешь, Лиз, ты всегда была мечтательницей. Вечно ты лелеяла какие-то несбыточные мечты о будущем, вечно строила невероятные планы. То ты надеялась сыграть сиротку Энни, то тебя прямо в супермаркете должен был заметить Квентин Тарантино. Ты никогда не хотела поверить, что так не бывает. Всегда у тебя что-то было не так.
        Со стороны могло показаться, что он делает мне какой-то неуклюжий комплимент, но я-то прекрасно улавливала смысл.
        — Да уж, ты всегда была мечтательницей, но сны нельзя воплотить в жизнь, пока ты не проснешься. Мечты — ничто, пока ты не применишь их практически. А я человек практический. Хотя твои истории меня всегда веселили, сестричка. Может, тебе нужно писать романы.
        — Тогда ты могла бы вернуться в Бирмингем,  — запищала Салли.  — Я хочу сказать, писать-то можно везде, так? Потом, у тебя ведь диплом по английской литературе, поэтому у тебя хорошо получится.
        — Еще одна бессмысленная трата времени,  — прервал ее Колин.  — Я, может быть, и не учился, как ты, в престижных колледжах, а бизнес-сертификат получил, и уж во всяком случае работаю на приличном месте.
        — Лиззи, ты не могла бы собрать тарелки,  — сказала моя мать, пытаясь в своей удивительной пассивно-агрессивной манере сохранять нейтралитет. Я ушла на кухню, чтобы не сорваться и не двинуть ему в рожу.  — Эван, скажи сыну, чтобы он не приставал к сестре,  — сказала она папе, прежде чем за мной закрылась кухонная дверь. Папа в ответ только рассмеялся.
        — Ты уж не обращай внимания на брата,  — сказала мне мама, когда я сгружала тарелки в тазик с мыльной водой.  — Ты же знаешь, он на самом деле тебя любит. Ему просто нравится спорить.
        — Но ты слышала, что он говорил. Это же все неправда. Что с того, что я мечтательница.
        — Да, конечно, ничего,  — согласилась мама.  — Мечтатели — это люди, чьи идеи делают мир более интересным. Если только они что-то делают при этом.
        — Я делаю,  — возразила я в ответ на ее намек.
        — М-м-м. Не уверена. Помнишь то время, когда ты играла в «Энни»[26 - «Энни» — известный детский мюзикл.]?  — спросила она.  — Ты притворилась, что у тебя ангина, потому что тебе не дали главную роль. Не похоже, чтоб ты воплощала мечты в жизнь.
        — Мама, ради бога. Мне было всего семь лет.
        — Но ты, моя милая, с тех пор почти не изменилась. Знаешь, все время, пока вы росли, я хотела, чтобы у Колина была доля твоего воображения, а у тебя немного его упрямства. Что бы ты не говорила о своем брате, мне, так же как и тебе, известно, что он далеко не всегда бывает прав, но если он что решит, то делает наверняка. Он идет к цели и не позволяет мелочам сбивать себя. Он человек целеустремленный.
        — Сегодня он очень целеустремленно испытывал мое терпение,  — саркастически заметила я.
        — Ну, если ты всерьез решила открыть свое агентство по недвижимости, почему бы тебе в ответ на его нападки не доказать ему, что он не прав. Используй раздражение против Колина как стимул.
        — Я не хочу открывать свое агентство по недвижимости,  — призналась я.
        — Я это знала,  — ответила мама: она сидела на табуретке, сложа руки в хорошо знакомой мне манере. Откуда? Почему матери знают все?
        — Так что же ты собираешься делать, Лиззи? Каждый раз, когда я тебе звоню, у тебя такой голос, как будто тебе только что сообщили что-то ужасное. Когда ты впервые уехала в Лондон, ты была в таком восторге. А теперь у тебя все ужасно. Отвратительная работа. Отвратительная квартира.
        — Возможно, пора вернуться к прошлому,  — сказала я.  — Брайан собирается приехать.
        — Брайан? Симпатичный еврей из Америки?
        — Он самый.
        Она в восторге захлопала в ладоши. Казалось, что каждый, узнававший про приезд Брайана, испытывал почти такую же радость, какую испытала бы я, если б не возникшие осложнения.
        — Знаешь, я всегда чувствовала, что он приедет за тобой,  — прошептала мама, сжимая мою руку.
        — Он приезжает совсем не за мной, мама. Он просто приезжает в гости.
        — Да, но ведь в гости к тебе. Еще в первый раз, когда я познакомилась с ним, я поняла, что он без ума от моей единственной дочери.
        Неверно, именно это я хотела услышать, но это никак не решало моих проблем. Я подумала, не рассказать ли ей всю историю с электронной почтой, но мамины бурные мысли уже устремились по другому руслу.
        — Знаешь,  — сказала она,  — некоторые матери отговаривают своих дочерей, не советуют им влюбляться в человека другой религии, уезжать в другую страну, но мы с отцом хотим только, чтобы ты была счастлива.
        — Мама, тебе не кажется, что ты бежишь впереди паровоза? Брайан приезжает сюда только на четыре дня. Я не уверена, что этого достаточно для того, что планировать бегство в Лас-Вегас.
        — Но вы же общались друг с другом все эти года. Увидев его, я сразу же поняла, что он влюблен в тебя, дорогая. Я что-нибудь приготовлю? Конечно, курицу. Я знаю, в прошлый раз он ел свинину, но с моей стороны будет невежливо приготовить ее опять.
        — Не надо ничего готовить,  — сказала я.  — Я не думаю, что у нас будет время для приезда.
        — Ну, хорошо. Тогда мы с отцом могли бы приехать в Лондон и повидать вас, пока он будет здесь. У тебя же есть комната. Хотя я бы на твоем месте не показала Брайану твой дом, будь он в таком же состоянии, как когда мы к тебе приезжали.
        Хотя для нашей дыры состояние считалось безупречным. Перед маминым приездом я убирала дом в течение трех недель.
        — Может, лучше тебе привезти его из аэропорта прямо сюда? Он же приезжает ради тебя. Какое имеет значение. Лондон или Бирмингем? А как же этот?  — Мама кивнула в сторону гостиной, где я бросила Ричарда на произвол судьбы. Оттуда донесся папин смех. Немногим из моих друзей удавалось рассмешить папу.
        — Я сказала ему, что буду занята в следующий уикенд.
        — Хорошо. Смотри не наломай дров, Лиззи. Я всегда хотела, чтобы твоя жизнь была интересной, в отличие от моей. Я в молодости так мечтала съездить в Америку — в Нью-Йорк, Голливуд, постоять перед Белым домом в Вашингтоне, но все мои сбережения на поездку в Америку ушли на свадьбу и двухнедельный медовый месяц в Скарборо.
        — Но ты же любишь папу, правда?
        — Конечно, люблю. Просто мне иногда интересно, что бы случилось, если бы я не села в тот день на 137-й автобус и не наступила бы ему на ногу «шпилькой». Теперь-то я ни на кого его не променяю. Если, конечно, вдруг не подвернется Роберт Редфорд,  — рассмеялась она.  — Но если ты не сделаешь всего, что хочешь, прежде чем осядешь и остепенишься, то тебя всегда будут мучить эти мечты. Я уверена, что отправься я в Америку, перепугалась бы, соскучилась и через неделю вернулась домой, но из-за того, что я этого не сделала, какая-то часть меня всегда будет думать, что я могла бы пройтись по бульвару Сансет и вместо ноги твоего отца наступить на ногу Роберта Де Ниро.
        — А что ж ты не дала мне денег на поездку в Америку сразу же после колледжа?  — спросила я.  — Я ведь тогда об этом так мечтала.
        — Ерунда. Ты просто не хотела устраиваться на работу,  — сказала мама, доставая из ящика еще одно кухонное полотенце.
        — А-а. Большое спасибо.
        — Но теперь у тебя есть свои деньги,  — продолжила она. (Да? Интересно только, где они растут?)  — Ты можешь делать все, что захочешь. Если Брайан попросит тебя поехать с ним в Америку — не раздумывай, моя девочка. Просто плюнь на свою дурацкую работу, распрощайся со своей жалкой квартирой и езжай. Мы с отцом ничуть не возражаем, если только ты иногда будешь нам звонить.
        Плюнуть на свою дурацкую работу? Оставить свою жалкую квартиру? Я не могла поверить, что она подталкивает меня к таким импульсивным поступкам.
        — Тебе уже двадцать семь,  — зловеще сказала она.  — Ты не можешь ждать, пока что-то случится само собой. Ты должна хвататься за любой подвернувшийся шанс. А это шанс.
        — Он всего лишь приезжает в гости,  — повторила я.
        — Возможно, сейчас он так и думает, но ты должна сделать так, чтобы он уже не думал возвращаться домой один. Мужчины сами не знают, чего они хотят. Нет, правда. Если бы Салли не проявила инициативу, твой брат так и жил бы здесь и виделся с ней по средам и выходным до тех пор, пока я не состарилась настолько, что не смогла бы гладить ему рубашки.
        Я пыталась представить, как это Салли проявляет инициативу.
        — И что же она сделала?
        — Она заставила его думать, что она единственная стоящая женщина. Она стала каждый раз менять прическу и делать вид, что отлично развлекается без него во все дни, кроме среды. А потом Колин вдруг объявил, что сделал ей предложение. Она поймала его в ловушку.
        — И ты предлагаешь мне проделать то же самое с Брайаном?  — сказала я в негодовании, будто я сама не делала вид, что отлично развлекаюсь без него.  — Сегодня для девушки совершенно необязательно заполучить мужчину,  — возразила я так, словно сама не проводила дни в одиноких молитвах о том, чтоб явился принц в сверкающих доспехах и взял мою жизнь в свои руки.
        — Да, но это облегчает жизнь,  — практично заявила мама.  — Не знаю, что я упустила в воспитании дочери, если она дает миллионеру уйти из рук.
        — Я не думаю, что Брайан миллионер.
        — Может быть, пока и нет. Но он-то, черт возьми, похож на миллионера гораздо больше, чем тот парень, которого ты привезла сегодня. Этот Ричард такой же мечтатель, как и ты, Лиззи. Я тебе точно говорю. А ты знаешь, что получается, когда два мечтателя сходятся вместе?  — спросила она.
        — Скажи мне,  — попросила я.
        — Одни долги.
        В этот момент Ричард сунул голову в дверь кухни. В руках он держал соусник.
        — Отличное жаркое, миссис Джордан,  — сказал он со своей нахальной мальчишеской улыбкой.  — Думаю, что даже моя мама не приготовила бы лучше.
        Легкая довольная улыбка коснулась маминых губ.
        — Могу я помочь вам здесь?  — спросил он.
        — Нет, нет,  — сказала мама со странной интонацией.  — Думаю, что вам уже здесь делать нечего.
        Когда Ричард удалился, мама взяла меня за руки.
        — Знаешь, я думаю, это судьба. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я пошла к гадалке в Брайтонском порту, и она сказала мне, что однажды кто-то из моих детей покинет эти берега и уедет за границу. Брайан возвращается, чтобы забрать тебя с собой. Я знаю.
        — А что, если она имела в виду Колина?  — возразила я.  — Он уже покидал эти берега.  — Это была правда. Мой брат Колин почти два года проработал в Германии.
        — Ну, разве Германия — заграница?  — сказала мама. Хотя когда Колин сказал, что уезжает, она проплакала две недели и упаковала ему бутербродов на полмесяца вперед — на случай, если он не сможет есть иностранную пищу. В первый месяц, пока его не было, я подслушала несколько удивительных разговоров. Мама шептала по телефону: «Тебя слышно, будто ты совсем рядом»,  — удивляясь, что в Германии существует неплохая телефонная связь.
        — Пожалуй, я отнесу печеные яблоки на стол, пока они не остыли,  — неожиданно сказала мама.  — Сообщай мне, пожалуйста, иногда, что у тебя происходит,  — добавила она, заговорщически подмигнув мне, прежде чем вернуться в гостиную, напевая на ходу «My bonnie lies over the ocean».
        Глава одиннадцатая
        Я увела Ричарда так быстро, как только смогла. К счастью, дело было в воскресенье, поэтому у нас был предлог, что нужно пораньше добраться до Лондона перед новой рабочей неделей.
        — Ну, что ты думаешь о моем брате?  — спросила я, как только убедилась, что наша машина скрылась с их глаз.
        — Симпатичный парень,  — неопределенно ответил Ричард. Затем добавил: — У вас в детстве было что-то вроде сильного соперничества?
        — Да вроде нет,  — соврала я.
        — Он ведь очень старался поставить тебя на место сегодня. Все эти разговоры о том, чтобы вернуться в Солихалл. О том, чтобы я вразумил тебя.
        — И ты собираешься это сделать?
        — Конечно, нет. Я ведь хочу, чтобы ты осталась в Лондоне. А как же иначе?  — он сжал мне коленку.  — И я буду всегда рядом, когда ты захочешь стать Великим Моголом недвижимости. Может, поможешь мне найти приличную квартиру.
        — Я совсем не хочу быть Великим Моголом недвижимости,  — сказала я.  — Просто, если бы я сказала Колину, что хочу стать актрисой или журналистом, то он бы насмерть подавился йоркширским пудингом.
        — Ты хочешь работать кем-то из них?  — удивленно спросил Ричард.
        — Да. Я хотела бы быть актрисой.
        — Серьезно?
        — Абсолютно серьезно. Я всегда об этом мечтала.
        — Тогда почему ты работаешь в агентстве по недвижимости?
        — Потому что мне нужно платить за квартиру. И кормить тебя картошкой,  — добавила я, что было несколько жестоко, учитывая, что Ричард обещал при первой возможности вернуть деньги, но день, проведенный с Колином, всегда ожесточал меня.
        — Никогда бы не подумал,  — задумчиво произнес Ричард.  — Ты никогда не говорила мне, что хотела быть актрисой. А что за история с «Энни»? Ты много играла ролей в детстве?
        — Да. Я всегда хотела быть сироткой Энни. Мама с папой взяли нас на спектакль, когда нам было по семь лет. Но я перестала мечтать о ней только тогда, когда мне предложили роль «третьей сироты» в церковной театральной студии.
        — Возможно, только из-за того, что волосы у тебя неподходящего цвета,  — сказал Ричард, задумчиво проводя рукой по моим серым прядкам.
        — И слава богу,  — громко сказала я.
        — Ты с тех пор играла?  — продолжал Ричард.
        — Немного. В колледже.
        — А кого ты играла?
        — Клеопатру, няню Джульетты, Виолу в «Двенадцатой ночи», одну из сестер у Чехова.
        Мы остановились у светофора, а я продолжала пересчитывать по пальцам сыгранные роли. Когда я закончила. Ричард потрясенно посмотрел на меня.
        — Ого. А я и понятия не имел,  — сказал он.  — Ты сыграла кучу ролей.
        — Не люблю вспоминать дни славы,  — печально улыбнулась я и нажала на газ.
        — Но ты, наверно, хорошо играла, раз тебе давали все эти роли.
        — В колледже каждый мог играть. Там было больше театральных групп, чем учебных.
        — Ты, наверно, получала удовольствие.
        — Да. Я даже думала о том, чтобы пойти в актерскую школу после университета.
        — И что же случилось?
        Я пожала плечами:
        — Суровая правда жизни. Возврат займа за обучение. Долги.
        — Это легко исправить. Ты должна серьезней относиться к своим замыслам, если ты действительно хочешь их осуществить,  — сказал Ричард с напором.  — Ты говоришь, что хочешь быть актрисой, и при этом мы никогда об этом не говорили.
        — Теперь мне это кажется воздушным замком.
        — Ерунда… Если Майкл Кейн смог сделать блестящую карьеру, играя самого себя, то я уверен, что ты сможешь заработать себе на жизнь. Есть Голливуд. Я уверен, что ты отличная актриса.
        — Спасибо.
        — Почему же ты не пыталась поступить в какую-нибудь театральную труппу после приезда в Лондон?
        — Да как-то все не было времени.
        — Может, тебе следует его поискать,  — предложил он, еще раз сжимая мое колено. На этот раз так сильно, что я чуть не включила другую передачу, и сцепление жутко заскрежетало.
        — Может быть,  — печально ответила я. О Ричард, мысленно прошептала я. Он так старался быть милым. Он и был очень милым. Может быть, не особенно интересным. Но очень милым. Мечтатель, как и я? Мамино обвинение снова прозвучало в моей голове. Я подумала, что она, наверно, права, устыдилась этой мысли и с чувством вины сжала в ответ его колено.
        — Не позволяй мнению других о твоей жизни становиться твоим собственным сомнением,  — продолжил он.  — В девяти случаях из десяти они понятия не имеют, что для тебя лучше. Если хочешь знать, твой брат смеялся над тем, что ты мечтательница, потому что ему не понять, какой реальной силой обладают твои мечты. Он рабочий муравей. И всегда будет таким. И он хочет стащить тебя вниз, на свой уровень, потому что знает, что ты гусеница, которая ждет превращения в бабочку, и это его пугает.
        Мы остановились у светофора, и я вопросительно посмотрела на Ричарда.
        — Где ты всего этого набрался?
        — Я тоже когда-то изучал английскую литературу,  — ответил он мне.
        — Но ты же бухгалтер.
        — Я не всегда хотел быть бухгалтером,  — вздохнул он.  — Никто не хочет. Но мои мечты растаяли, и на их место пришли положение и деньги.
        — Положение?  — я несколько презрительно рассмеялась. Я никогда не думала о том, что бухгалтеры имеют какое-то свое положение в социальной структуре.
        — Ты можешь смеяться, но моя семья очень гордится тем, чего я добился. У меня есть профессия, понимаешь,  — в его голосе при этих словах зазвучали капризно обиженные нотки.  — Может быть, жизнь моя далека от того, о чем я мечтал, но, по крайней мере, моя мать не переживает из-за меня.
        — В отличие от моей,  — фыркнула я.  — Моя мать считает, что единственный выход из данной ситуации это брак. Она мне напоминает героиню романов Джейн Остин.
        — Думаю, она рассчитывает, что ты найдешь себе симпатичного человека с хорошей профессией,  — сказал Ричард, поправляя воображаемый галстук.
        — Думаю, да,  — согласилась я.  — С доходом не меньше двух тысяч фунтов в год,  — добавила я, изображая озабоченную деньгами миссис Беннет из романа Джейн Остен.
        — Думаю, я подойду.
        — Ну это ведь все ерунда?  — вздохнула я.
        — Что? Что ты похожа на персонажей Джейн Остин?
        — Нет. Быть взрослым. Всю юность ты ждешь, когда тебе стукнет восемнадцать. Говоришь себе, что как только официально станешь взрослым, то сможешь, наконец, ложиться спать, когда захочешь и с кем захочешь, вставать и делать, что захочется, целый день. Например, есть конфеты и играть в «нинтендо». Но только ничего из этого не выходит. «Ивнинг Стандарт» нечасто предлагает вакансии кинозвезд и поэтов, поэтому все кончается какой-нибудь скучной работой вроде твоей и моей, чтобы оплатить квартиру, и это означает, что ты не можешь ложиться поздно, потому что утром тебе нужно быть готовым к работе.
        Неудивительно, что мне всегда говорят, что детские годы самые лучшие.
        — Перестань, сейчас заплачу,  — взмолился Ричард.  — Несправедливо, чтоб это были лучшие годы, Лиз. Можно отлично жить хоть до восьмидесяти лет, надо только постараться. Просто нужно не позволять другим людям мешать твоему счастью. Если хочешь стать профессиональной актрисой, ты должна больше работать над собой и чаще ходить на прослушивания. Устройся для начала в какую-нибудь театральную труппу. Если я хочу быть художником, то мне нужно из денег, идущих на пьянку, хоть что-то тратить на краски.
        — А ты хочешь быть художником?  — спросила я удивленно.
        — Я баловался когда-то в прошлом. Когда мне было восемь лет. Я нарисовал большой космический корабль, и учитель сказал мне, что я хорошо рисую. После этого я рисовал на любом клочке бумаги, который попадался под руку, пока у меня не случились неприятности из-за того, что я нарисовал лошадь, а должен был делать примеры на умножение. И вот тогда учитель объяснил мне, что я только зря теряю время, потому что за рисование никто не будет платить мне зарплату. В отличие от математики…
        — И поэтому ты стал бухгалтером.
        — Поэтому я стал бухгалтером. Наверно, там тоже живет много непризнанных художников,  — сказал он, глядя в окно на многоэтажки, которые мы проезжали по дороге в Лондон.  — Они тоже оставили надежду зарабатывать этим на жизнь, потому что какой-то учитель сказал им, не подумав, что искусство — не профессия, а хобби. Если кто-нибудь сказал бы такое моему ребенку, то я бы посоветовал ему сходить на выставку Дамиана Хёрста[27 - Дамиан Хёрст — скандально известный коммерчески успешный художник-авангардист.].
        — К твоему дому тут сворачивать?  — спросила я, прерывая его разглагольствования.
        — Да. Мы уже приехали. Время действительно летит быстро, когда я с тобой.
        — Да. И понедельник наступает гораздо быстрей,  — ответила я. Я была зла на весь мир.  — Спасибо, что съездил. Обещаю больше никогда не подвергать тебя этой пытке.
        — Да я неплохо провел время,  — заверил он меня.  — Все, конечно, относительно. Ладно, я позвоню тебе на этой неделе? Можем куда-нибудь сходить в четверг вечером. В кино или куда-нибудь еще?
        — М-м-м.  — Я с силой сжала руль.  — Четверг не годится. Понимаешь. Я говорила тебе про четверг. Ко мне приезжает приятель в гости.
        — Да. Я помню. Значит, мне с этим приятелем встретиться нельзя?
        Я побарабанила ногтями по рулю.
        — Я… э-э, я… не знаю. Он здесь так ненадолго, и, может быть, у него какие-то другие планы. Возможно, он захочет встретиться с другими людьми. У него полно старых друзей из колледжа. Я их тоже не видела много лет. Мы будем весь вечер вспоминать студенческие дни, и тебе будет ужасно скучно слушать все эти шутки.
        — Я все понял,  — ответил Ричард.
        — Послушай, я не… Я не имею в виду ничего такого,  — пыталась я ободрить его.
        — Я знаю,  — сказал он, сухо поцеловав меня в щеку, перед тем как вылезти из машины.  — Всего хорошего.  — Он уже собирался зайти в дом, но неожиданно развернулся и подошел ко мне. Я опустила окно, чтобы услышать, что он скажет.
        — Что случилось?  — спросила я.
        — Я хочу еще раз спросить тебя,  — сказал он.  — Ты по-прежнему чем-то расстроена. Это все из-за того, что наговорил сегодня твой брат?
        — Нет. Я всегда расстроена, когда возвращаюсь в Лондон, проведя день за городом,  — сказала я ему.  — Только из-за одной мысли, что надо снова возвращаться в эту ужасную квартиру. Не имеет значения, надолго ли, но возвращение — всегда кошмар.
        — Я знаю это ощущение,  — сочувственно произнес Ричард.  — Но, может быть, на этот раз они вымыли посуду.
        — Что? Неряха Сима и Грязный Джо? Может, поспорим?
        — Я же и так тебе должен,  — улыбнулся он. Я улыбнулась в ответ. Несмотря на то, что в последнее время я несколько пренебрегала Ричардом, он все равно умел меня рассмешить. Но затем его лицо приобрело серьезное выражение, и я тоже перестала улыбаться, когда поняла, что он опять собрался разводить сантименты.
        — Что такое?  — спросила я.
        — В конце следующего месяца мне нужно возобновлять аренду квартиры,  — начал он.  — Останови меня, если ты считаешь это безумием, но я вот подумал…
        О нет, я сразу же поняла, о чем он подумал. Я сжала руки так, что ногти впились в ладони, и мысленно умоляла его не говорить того, что он собрался.
        — Может быть, нам с тобой подыскать место, где мы могли бы жить вместе? Нашли бы симпатичную квартиру, я обещаю, что постараюсь убирать за собой.
        — Ричард,  — начала я.
        — Я понимаю, что это серьезный шаг, но мы знакомы уже семь месяцев. Мы с тобой хорошо ладим. Клянусь, что я бы задал тебе тот же самый вопрос, будь ты мне приятелем, а не моей девушкой. Я ведь считаю, что ты мне к тому же лучший друг.  — Он замолчал, и я прочитала в его взгляде, что он уже жалеет о сказанном.
        Я снова попыталась улыбнуться, но было ясно, что я не собираюсь броситься ему на шею с криком «Да, да, да!». Еще неделю назад я бы так и поступила. Тогда я была согласна на что угодно. До того, как позвонил Брайан.
        Мне хотелось уползти под сиденье автомобиля. Понял ли Ричард с одного взгляда, что меня останавливают не соображения морали или то, что мы еще недостаточно хорошо знаем друг друга, а только то, что в моей жизни снова должен появиться Брайан. Понимал ли он, что все последние дни я живу надеждой возобновить свои старые отношения с Брайаном, и думаю, расстаться ли мне с ним до его приезда в Англию или после того, как я выясню, по-прежнему ли я Брайану нужна?
        — Я должна подумать,  — произнесла я жалким голосом.
        — Конечно,  — согласился Ричард.  — Я и не ждал ответа сейчас. Такие вопросы не решаются с бухты-барахты.
        — Не знаю, будет ли у меня время решить что-то на этой неделе, ты знаешь, что приезжает мой друг.
        — Позвони мне, когда он уедет. Хорошо?
        — Обязательно,  — пообещала я.
        — Я буду ждать,  — сказал он так, словно ему было совсем безразлично.
        Я уехала как можно быстрее, а когда подъехала к дому, остановилась и стала молотить кулаками по рулю. Это несправедливо. Ричард только что сделал мне предложение, которого я ждала несколько месяцев, но вместо того, чтобы обрадовать, оно просто еще усложнило мне жизнь. До звонка Брайана я была бы счастлива, услышав такое предложение. Теперь я чувствовала себя пловцом, который проплыл половину Ла-Манша и тут ему неожиданно предложили вернуться в Дувр на лодке. Были моменты, когда я с радостью забралась бы в нее, но теперь я уже почувствовала запах круассанов и решила попытать счастья в лучшей жизни. Понимаете, что я имею в виду?
        Я плюхнулась в постель, едва вошла в квартиру. Я была абсолютно разбита. Сильное похмелье, плюс день в кругу семьи и под конец неожиданное предложение Ричарда о совместной жизни измотали меня вконец.
        Что такое семья, подумала я, надевая пятнистую от чая пижаму. Считается, что это люди, которые первыми должны тебя поддержать, но при этом каждый раз после поездки в дом моего детства я чувствую себя такой несчастной и отчаявшейся, голова идет кругом от всех их тонких и толстых намеков. От всех этих вопросов о моем будущем! А есть ли у меня вообще будущее?
        А ведь я могла бы жить, как и Колин. Если бы захотела. Иметь свой дом в какой-нибудь жуткой дыре. Симпатичного скучного мужа. Телевизор с плоским экраном и стиральную машину. У Колина было все, потому что он никогда ничем не рисковал, как я. Когда Бог распределял будущие жизни, он выбрал ту, на которой была этикетка «надежная, но скучная». Все, что нужно, это отсидеть в одной компании тридцать лет подряд и каждое лето отдыхать в Вестон-Супер-Маре.
        Я выбрала другую дорогу. Я пошла таким путем, который, на первый взгляд, кажется не таким удобным,  — но который может увести меня гораздо дальше, чем Колина, который всю оставшуюся жизнь проведет в трех милях от родителей.
        Я должна была жить в Лондоне. Я говорила себе, что Лондон — это единственное место для людей вроде меня, которым не сидится там, где они выросли. Я хочу сказать, что в Солихалле люди смотрят, надел ли ты шапку в холодный день. В Лондоне человек может выйти на улицу в одном пирсинге и привлечет не больше внимания, чем многочисленные голуби. В Лондоне, убеждала я себя, принимают каждого и у всех равные возможности. Никто не скажет тебе, например, что ты даже в детстве не мог нарисовать домик и потому никаким художником называться не можешь. Да галереи полны работ, которые доказывают обратное. Никто не скажет тебе: «В йо-йо теперь играть немодно». Или кататься на роликах. Или что-либо еще, что я могу придумать. Лондон это место, куда слетаются из разных семей белые вороны, чтобы присоединиться к большой стае белых ворон и гордиться этим.
        Я уехала из Солихалла за мечтой, и я буду следовать за ней и дальше. Именно об этом я подумала, сидя за столом в гостиной и выслушивая нападки брата. Вспомнив, как он багровеет каждый раз, когда я заявляю, что белый свет не ограничивается Мидлэндом, я почти убедила себя, что права.
        Но вернувшись в Лондон, в реальность своей мечты, и размышляя о том, что омерзительное пятно на потолке за последнюю неделю только выросло, я слегка усомнилась в правильности своих поступков.
        На самом деле я знала, что, когда наступит утро понедельника, не я, горя энтузиазмом, помчусь в свой офис в отличных кроссовках, купленных на выходных в Нью-Йорке. Ничто в моей так называемой космополитической жизни меня больше не радовало. Дрожь возбуждения, прежде охватывавшая меня при виде остановки Найтсбридж, сменилась раздражением от того, что я прорываюсь сквозь толпу туристов, которые штурмуют «Харродс» еще до того, как я успела попасть к себе в офис. В офисе ниже меня по должности был один спаниель «кавалер-кинг-чарлз». Наверно, Колин прав. Возможно, мне действительно нужно вернуться домой и жить, как все.
        Как глупо было думать, что один только приезд в Лондон превратит меня во что-то особенное.
        По отнюдь не золотом вымощенным улицам Лондона сновали толпы доказательств того, как далеки друг от друга мечта и реальность. Человек с тусклым взглядом, каждое утро наливающий мне кофе в пластиковую чашку возле станции метро; затюканные работники метро, которые никогда не смотрят в глаза, не говоря о том, чтобы поздороваться; пассажиры, старательно избегающие чужих взглядов в попытке убедить себя, что это не они стиснуты в железной коробке, как стадо телят, добираются битый час в свои офисы, с закрытыми окнами и вонючим, затхлым воздухом из кондиционера. А кто-то просто живет в метро — каждый день они клянчат у меня деньги. Все они приехали в Лондон в надежде на лучшую жизнь. Они радостно влезали в муравейник, соблазненные картинками вечеринок на задней обложке журнала «Хелло!».
        Я закрыла глаза и попыталась уснуть. Я пыталась выгнать из головы все плохие мысли, чтобы к утру, когда я проснусь, все они исчезли. В конце концов, я уснула, но вскоре проснулась от того, что Сима трясла меня за руку.
        — Кажется, в квартире пожар,  — взволнованно сообщила она мне.  — Из-под двери Жирного Джо идет дым.
        Я спрыгнула с кровати, побежала за ней в коридор. Действительно, из-под двери Джо выбивался дымок.
        — Ну, чего ждем?  — спросила она.  — Может, он уже умер.
        Я разбежалась, чтобы вышибить дверь, как это делают пожарные. Но не успела я стукнуться о дверь, как Джо распахнул ее сам, и я влетела прямо в его не застеленную кровать. Когда я выбралась оттуда, он смотрел меня, как на безумную, хотя на нем самом в час ночи были пластиковые защитные очки и полистироловый велосипедный шлем.
        — А что это вы делаете?  — спросил он.  — Что за шум в середине ночи?
        — Мы что делаем? А вот что ты делаешь, кретин несчастный?  — закричала Сима.  — Почему это у тебя дым валит из-под двери?
        — Я делаю радиопередатчик,  — сказал Джо, поднимая паяльник и показывая его Симе.  — Теперь, когда я выйду на улицу, вы сможете следить за моими передвижениями.
        — А с чего ты взял, что нам это понадобится?
        — Потому что неизвестно, когда придут меня брать,  — торжественно ответил Джо.
        — Кто?  — спросила я.
        — За мной следят,  — твердо ответил Джо.  — С того момента, как я вломился в банк «Баркли».
        — Ты хочешь сказать, с того момента, как ты набрел на их веб-сайт,  — усмехнулась Сима.
        — Да, но на их веб-сайте есть кое-что: закодированные сообщения, которые знает только посвященный.
        — Ты свихнулся, Джо. Все, я иду спать; постарайся не сжечь дом за это время.
        Сима побрела в свою спальню, а я осталась сидеть на краю кровати Джо, потирая голень. Я довольно сильно ушиблась, самозабвенно играя роль спасателя.
        — Хочешь посмотреть, как это работает?  — спросил он, передавая мне вещь, которая оказалась моим старым пластмассовым обручем для волос с приклеенной батарейкой.
        — Давай,  — ответила я. Мне все равно уже было не заснуть.
        — Ты ходи по комнате, а я буду стоять к тебе спиной, но буду точно говорить тебе, где ты находишься по твоему положению на экране компьютера.
        Я послушно стала ходить по комнате с новым изобретением Джо в руке.
        — Ты у кровати,  — сказал он взволнованно.
        — Да,  — ответила я удивленно, хотя в комнате Джо, которую трудно было назвать большой (мы с Симой убедили его, что девушкам просто полагается больше места, потому что у них больше вещей), куда бы человек не пошел, он все равно оказывался рядом с кроватью.
        — Здорово,  — сказала я ему несмотря ни на что.  — Я уверена, что этот аппарат может принести много пользы.
        — Он может спасти мне жизнь,  — серьезно заявил он.
        — Э-э, наверно. Но, может, тогда тебе не следует его демонстрировать. Как-нибудь замаскируй его.
        — Я думаю привязать к нему бантик.
        Я медленно кивнула:
        — Да, неплохая мысль. Вряд ли кому-то покажется подозрительным, что у тебя бантик в волосах.
        Джо энергично закивал головой и повернулся к мерцающему экрану.
        — Джо,  — тихо спросила я.  — Тебе нравится твоя жизнь?
        Он повернулся на стуле и внимательно посмотрел на меня большими карими глазами.
        — Что случилось, Лиззи?
        — Я имею в виду, тебе нравится жить в Лондоне? Ты делаешь именно то, что всегда хотел делать?
        Он уставился в дальний угол комнаты, где на стене висел старый мятый постер Памелы Андерсон в окружении многочисленных картинок кораблей из «Звездных войн». Надеюсь, он думал над моим вопросом.
        — Наверно, да,  — ответил он.  — Но, видимо, мне не очень долго можно будет оставаться здесь. Когда сеть начнет закрываться,  — а видимо, так оно и будет,  — мне, скорее всего, придется покинуть страну. Я думаю поехать в Рио.
        — Боже, какой ужас,  — сказала я.  — Моя жизнь кажется мне теперь не такой мрачной,  — добавила я.
        Джо кивнул и улыбнулся.
        — Спокойной ночи,  — сказал он.  — Если за мной придут, я постараюсь, чтоб они ни в коем случае не тронули тебя.
        Я потащилась к себе в комнату. Я-то надеялась, что мы с Джо сможем поговорить по душам о смысле жизни. Я-то надеялась, что он скажет мне что-то такое, после чего мне будет казаться, что я не так уж плохо устроена для своих двадцати семи лет. Я-то надеялась услышать от него, что все исправится, когда мне исполнится двадцать восемь. Он был на два года старше меня, и я думала, что он знает, как бороться с возрастной тревогой, когда тебе под тридцать.
        Меня даже не забавлял тот очевидный факт, что он был абсолютно сумасшедший.
        Глава двенадцатая
        Конечно, выспаться мне не удалось, и утро понедельника наступило раньше, чем я закончила считать пятна плесени на стене.
        Обычно по понедельникам я в контору с утра не тороплюсь. Руперт точно не появится раньше двенадцати. Он каждую неделю записывал в свой дневник на утро понедельника кучу фиктивных осмотров квартир, а когда Харриет интересовалась, что там за квартиры, говорил, что его обманули и не показали. Не то чтобы сама Харриет приходила на работу вовремя. Но она была начальник, поэтому ей даже не приходилось скрывать, как она мается похмельем, появляясь в конторе в понедельник вечером, как раз в то время, когда я начинала собираться домой.
        Но в этот понедельник мне нужно прийти пораньше. Я решила отправить Брайану срочную электронную почту из конторы. В целях экономии. Я решила рассказать Брайану всю правду о сложившейся ситуации и предложить ему либо жить у меня в балхэмском свинарнике, либо забыть обо всей этой истории и о нашей дружбе, и вообще о том, что мы когда-то встречались.
        Казалось, это единственное, что мне остается. Отличный поступок. Я притащилась утром в контору с уныло опущенной головой (как будто я раньше неслась вприпрыжку!) и уже в половине девятого сидела за своим столом.
        — Лиззи, дорогая. А ты что здесь делаешь в такую рань?
        Я не могла поверить своим глазам. Это была Безумная Харриет. В понедельник утром? Обычно в это время она отходила после бурной ночи в «Аннабель». В страшном возбуждении она кинула свой великолепный плащ от «Максмара» на крючок и стала лихорадочно рыться в ящиках своего стола, пока я напрягала свой мозг в поисках причины, заставившей меня так рано притащиться в контору,  — на случай обвинения в промышленном шпионаже.
        — Надо тут кое-что допечатать,  — ответила я, но, похоже, мой ответ ее совершенно не интересовал.
        — Хорошо, хорошо,  — пробормотала она.  — Черт! Дорогая, ты не видела ключи от машины? Я не нашла их дома, хотя могу поклясться, что вернулась вчера из ресторана на машине. Да я саму эту чертову машину не могу найти; может, я припарковалась где-то здесь, а потом вернулась домой на такси. Ты не помнишь?
        Я покачала головой.
        — Ага!  — она восторженно закричала она, восторженно вытаскивая их из корзины для бумаг.  — Нашла. Отлично. Интересно, как они сюда попали?
        Это было загадкой.
        — Так, теперь надо найти машину,  — сказала она.  — Есть какие-то идеи? Я снова покачала головой.
        — Проклятье. Я должна быть в аэропорту меньше чем через полчаса. Лечу в десять на Майорку. Все в последнюю минуту. Жена Банни уехала в Чемпнис на курс похудания, поэтому он берет меня на свою виллу, пока его жена на безопасном расстоянии.
        Она взволнованно улыбнулась. Я попыталась улыбнуться в ответ, но мои щеки просто не двигались.
        — Почему бы вам не поехать в аэропорт на такси, а я потом найду вашу машину,  — предложила я.  — Я уверена, что она спокойно стоит себе там, где вы ее оставили.
        «Стоит-то она стоит,  — подумала я злорадно,  — но ярко-желтые блокировочные замки, устанавливаемые полицией Челси и Вестминстера, будут отлично смотреться на колесах изящного спортивного «мерседеса» Харриет».
        — О, дорогая. Ты правда поможешь мне? Я тебе буду так благодарна.
        Я кивнула головой.
        Она показала мне ключи от машины на серебряном брелоке от Тиффани. Точно такой же подарила мне Мэри на день рожденья, подумала я с некоторой досадой. Мэри так и не позвонила, чтобы извиниться за свое отвратительное поведение.
        — Этот от двери, а тот от зажигания. Нет. Постой,  — заколебалась Харриет.  — Тот от двери, а этот от зажигания. Боже мой, я, кажется, не помню. Что же делать?
        — Ничего, я разберусь.
        — Ах ты мой умненький ангелочек. Обещаю взять тебя в штат, как только вернусь.
        Она всегда обещала взять в меня в штат, как только вернется. Из Испании. Из магазина за углом. Из ванной.
        — Теперь такси,  — поморщилась она.  — Мне же нужно, чтобы оно приехало сюда, в контору?
        Я сняла телефонную трубку и стала вызывать ей такси.
        — Это просто, когда знаешь, как это делать,  — не без сарказма ответила я.
        — Прекрасно. Ты такая умная,  — добавила она, словно я была кем-то вроде волшебника.  — Так, все ли я взяла, что нужно? Чемодан, паспорт, противозачаточную мазь. Ну, ты здесь справишься, дорогая? В конце концов, сейчас все тихо, да? В крайнем случае, пусть звонят мне на мобильный. Ой, подожди. Нет, не получится. Мне кажется, я оставила его на крыше автомобиля, когда возвращалась домой ночью. Думаю, он где-то между моим домом и площадью Слоун. Может, ты поищешь его, когда будешь искать машину… Скажи Руперту, что я прошу прощения за то, что оставляю вас на произвол судьбы, но ты понимаешь, как это важно, да, милая? Он, наверно, страшно разозлится, да?
        — Я уверена, он поймет.
        Я представила радостную физиономию Руперта, договаривающегося об игре в гольф на все дни ее отсутствия.
        — Я прилетаю обратно в «Гатвик» в среду через неделю. Это уже такси приехало? Может, мне сначала нужно сделать прическу, как ты думаешь?
        — Вы замечательно выглядите,  — заверила я ее. Будто ее протащили через копну сена. На ней была белая футболка от Джил Сандер[28 - Джил Сандер — немецкий дизайнер.], надетая наизнанку. Дорогие синие джинсы на лодыжках были все в отпечатках собачьих лап.
        — Большое спасибо. Так. Я ничего не забыла? Послушай, такси уже здесь. Довольно быстро. Пойдем, Геркулес. Нам предстоит приятная долгая прогулка. До самой Испании.  — Она исчезла за дверью с паспортом в руке, луи-вюиттоновским чемоданом… и с собакой.
        — Харриет!  — я бросилась за ней.  — Харриет! А как же Геркулес?  — я указала на вонючего «кавалера» с мокрым носом и слезящимися глазами.  — Вы не можете взять Геркулеса в самолет.
        Она непонимающе посмотрела на меня.
        — Что такое, дорогая? Почему не могу?
        — Геркулес — это собака, Харриет. А собакам нельзя летать. Вообще-то можно. Но они идут специальным багажом.
        Она так сильно стиснула Геркулеса, что его глаза выпучились еще больше.
        — Я не знаю, какие там правила при ввозе собак на Майорку,  — продолжала я.  — Но вам совершенно точно не разрешат ввезти его обратно в Англию. Он должен пройти карантин.
        — Карантин?  — ахнула Харриет в ужасе.
        Таксист подтвердил мои слова.
        — Не меньше шести месяцев в клетке,  — кивнул он.
        — А что же мне делать?  — в отчаянии спросила она.
        — Может, оставить его в питомнике?  — вежливо предложил таксист.  — Обычные люди, милочка, так и поступают с домашними животными, когда уезжают в отпуск.
        — Я никогда этого не сделаю,  — фыркнула она глядя на таксиста так, как будто он только что предложил усыпить собаку — Вы хотите сказать, что я должна оставить своего драгоценного мальчика на целую неделю с незнакомыми людьми? Я позвоню Банни и скажу ему, что не приеду. Я не еду.
        Она опять стала вылезать из такси.
        Я затолкала ее назад и отобрала у нее Геркулеса.
        — Харриет,  — твердо сказала я.  — Вы должны ехать на Майорку. Я знаю, что вам очень хочется туда поехать. Геркулес может остаться со мной. Он знает меня. Я за ним присмотрю.
        — Правда, присмотришь?  — лицо ее просветлело.  — Дорогая. Как это мило с твоей стороны. А ты знаешь, как это делать?
        — Я уже имела дело с собаками. И я уверена, что хозяин квартиры не будет возражать. Собака может жить в моей спальне.
        — О, нет,  — твердо сказала Харриет.  — Геркулес не может спать в непривычной обстановке.  — Она покопалась в связке ключей и протянула мне ключ от своей квартиры в Ноттинг-Хилл-Гейт.  — Послушай, он может быть в конторе целый день, но вечером его нужно отвозить ко мне домой и приезжать туда каждое утро, чтобы погулять с ним. Это нужно делать до семи, иначе он испачкает персидский ковер. Ведь это тебе по пути, правда, дорогая? Кстати, когда будешь с ним гулять, его нужно нести на руках от парка до дома. Он не может касаться асфальта своими нежными лапками. Он просто откажется идти.
        — Вам надо купить ему ботиночки,  — предложил таксист, криво улыбнувшись мне.
        — Прекрасная идея,  — отозвалась Харриет.  — Ты не знаешь, где делают маленькие сапожки для собак? Лиззи, узнай, пожалуйста, это для меня. Я уверена, что их можно заказать по Интернету.
        — Послушайте, вы летите или нет?  — спросил таксист.
        Харриет поцеловала напоследок Геркулеса в мокрый нос и скрепя сердце отдала его мне.
        — Вот кому не терпится,  — прошептала она.  — Ты присмотришь за моим мальчиком, правда?
        Я пообещала все сделать, и, наконец, такси уехало. Я опустила Геркулеса на тротуар и развернулась, чтобы идти назад в контору. Геркулес за мной не последовал. Когда я обернулась, он стоял точно там, где я его оставила, и трясся как осиновый лист.
        — Пошли, пошли, Герки,  — позвала я его игривым собачьим голосом.  — Идем. Иди сюда.
        Тощее тело Геркулеса, казалось, потянулось в моем направлении, но лапы не сдвинулись с места. Харриет не пошутила. Этот избалованный пес действительно не выносил прикосновения асфальта к своим лапам. Я три раза свистнула, потом сдалась и взяла его на руки. Он лизнул мое лицо с чувством глубокой признательности. Мне показалось, меня поцеловала стелька из кроссовки Жирного Джо.
        — Скоро мы отучим тебя от этой привычки,  — предупредила я избалованную псину, когда она радостно забегала вокруг скатанного ковра, прежде чем описать ножку моего рабочего стола.
        Электронное сообщение, которое я собиралась отправить Брайану, все еще ждало отправки на экране компьютера. За последнее время я не сильно продвинулась.
        «Дорогой Брайан! Мне очень нужно тебе кое-что сказать»,  — начиналось письмо. Ну, и как его продолжать? Отшутиться или сразу начать во всем каяться? Я понимала, что реакция Брайана на эту историю будет во многом зависеть от того, в каком свете я представлю ему эту энциклопедию вранья. Может быть, если мне удастся представить это как плод слегка расшалившейся фантазии, он и сам посмеется.
        Пока еще не пора, наконец решила я и выключила компьютер. К тому же оставалась слабая надежда, что Брайан так об этом и не узнает. Сообщая о своем приезде, вызвавшем такой переполох, он оговорился, что не знает своих планов наверняка, пока на общем собрании не объявят какие-то итоги месяца. Если окажется, что результаты его группы недостаточно хороши, то, возможно, поездку придется отменить. Он сказал, что сообщит мне, как только узнает, а будет это во вторник утром — по его времени. Для меня, соответственно, во время обеда. Так, сказала я себе. До тех пор пускать в ход тяжелую артиллерию рановато. Нет смысла без особой нужды выставлять себя идиоткой.
        Зазвонил телефон. Это был Руперт, наверняка он звонил из постели.
        — Здравствуйте. Это Харриет?  — прохрипел он голосом, звучавшим как «скорей-всего-это-ангина».
        — Это Лиз,  — ответила я.
        — Ее еще нет?  — спросил он, и голос его сразу зазвучал бодрее.
        — Уже нет. Улетела на Майорку.
        — Что?  — пролепетал он.  — Что ты хочешь сказать?
        — Жена Банни отправилась в Чемпнис, поэтому он пригласил Харриет на свою виллу на Майорке, пока его благоверная отсутствует.
        — Вот это да. Ну, Банни дает,  — произнес он с чисто мужской солидарностью.  — Хотел бы я как-нибудь пожать ему руку. Отличный мужик.
        — Он обманывает жену,  — фыркнула я.  — А Харриет всю жизнь сидит и ждет, пока он уделит ей минутку, тратит свою жизнь на плешивого мужика, который никогда не бросит свою жену. Не знаю, чего она так привязалась к нему.
        — Потому что, моя дорогая, достойных мужчин гораздо меньше, чем женщин,  — напомнил мне Руперт.  — Некоторым из вас приходиться прилагать усилия и искать. Это неизбежно.
        — Тогда почему ты все еще один?  — спросила я.
        — Кто сказал, что я один? Если хочешь знать, я мог бы провести весь уикенд в постели с очаровательной дамой.
        Я поморщилась. Я ненавидела, когда он упоминал о своих очаровательных «дамах», поскольку он обращался с ними как угодно, но только не как с дамами. Для Руперта было делом чести коллекционировать телефонные номера разных девушек, но на самом деле он никогда им не звонил.
        — Ты когда придешь?  — спросила я, прежде чем он начал распространяться про свой потерянный уик-энд.
        — Я приду? Ты шутишь? Харриет надолго уехала?
        — Она приедет в следующую среду.
        — Ну, тогда до среды,  — сказал он.  — Знаешь, я бы с удовольствием остался с тобой, прикрыл, так сказать, брешь, но кажется, у меня начинается грипп, он сейчас ходит повсюду. Ты же не хочешь, чтобы я тебя заразил?
        — Ладно, ладно. Я надеялась, что ты поможешь мне посторожить Геркулеса. Она оставила этого чертова пса в конторе. Не знала даже, что его нельзя взять с собой.
        — Лиззи, знаешь, я бы с удовольствием помог тебе и в этом деле,  — начал юлить Руперт,  — но у меня аллергия на собак.
        — Какая аллергия,  — возразила я.  — Ты сидишь с ним в офисе каждый день.
        — И у меня от этого слезятся глаза. Ты не заметила, что я чихаю?
        — Нет, не заметила.
        — Послушай, Лиззи. Просто будь умницей, и пусть все идет своим ходом. Обещаю, я как-нибудь тебя подменю, а пока что послала б ты все подальше, погуляла б по Интернету в свое удовольствие. Отправь почту. Сходи на порносайты. Скачай те, которые понравятся. Увидимся во вторник.  — Он повесил трубку.
        Свинья.
        Ну, если Руперт сидит дома, черта с два я тоже здесь останусь. Кроме того, хотелось есть. В жестяной коробке с печеньем, стоявшей в офисе, ничего не осталось, но я знала, что дома в холодильнике лежит пачка пельменей с грибами и чесноком. По крайне мере, утром лежала. Хотя я знала, что, когда дома Жирный Джо и Сима, гарантировать сохранность продуктов — невозможно. Однажды я поймала Жирного Джо, который жрал с утра пораньше замороженные, сырые круассаны прямо из пакета. Сказал, что вкусно. Только жестковаты немного.
        — Пошли, Геркулес. Пора обедать.
        Было уже почти половина десятого.
        Геркулес радостно побежал за мной к дверям офиса и остановился на коврике, лежащем на площадке, ожидая, когда я закрою дверь. Я заперла дверь и стала спускаться по ступенькам на тротуар. Геркулес стоял на площадке и смотрел на меня.
        Я уже успела забыть про фобию, превращающую его в инвалида.
        — Издеваешься?  — сказала я этой свинской собаке.  — Хочешь, чтобы я таскала тебя каждый раз, когда мы ступаем на асфальт? Нам до метро идти двадцать минут, и нигде по дороге травы нет. Уверена, ты, наверно, и на общественном транспорте не ездишь! Ничего у тебя не выйдет. Харриет в Испании, и, пока она не вернется, твоей мамкой буду я. Поэтому, черт побери, будешь ходить и гулять, как всякая нормальная собака. Пошли.
        Геркулес заскулил. Он пытался поставить одну лапу перед собой, но просто не смог этого сделать.
        — Ко мне!  — крикнула я, по-хозяйски похлопывая себя по ноге.
        Еще раз его лапка повисла в воздухе, чтобы сделать шаг на бетон. Он посмотрел на меня большими влажными глазами.
        — Ко мне!  — попробовала я еще раз. Я не собиралась покупаться на его несчастный взгляд — я уже встречала этот взгляд у людей во многих безвыходных ситуациях. Я похлопала по ногам обеими руками.
        У меня с собой не было никакого собачьего корма.
        — Ко мне. Пожалуйста, Геркулес. Пожалуйста. Послушай. Я понесу тебя в Балхэме, обещаю. А здесь, посмотри, этот тротуар безопасен даже для твоих лап. Мы же в Найтсбридже. Красивое место, посмотри,  — я похлопала рукой по тротуару.  — Найтсбридж! Здесь красиво и чисто. Я уверена, что улицы здесь моют каждый день. Здесь живут богатые люди. Здесь очень приятно гулять, пойдем.
        Но убеждения на Геркулеса не действовали.
        — О черт!  — я взлетела по ступеням и схватила его. Он жалобно лизнул меня и улегся у меня на руках, как ребенок, настроившись на долгую прогулку.
        — Почему эта тетя несет собаку?  — спросил маленький мальчик у своей мамы.
        — В самом деле, почему?  — ответила я.
        К счастью, Геркулес не возражал против общественного транспорта. Но только в том случае, если я не пыталась опустить его на пол. Все шло хорошо, пока мы не добрались до Черинг-кросс и нам нужно было пересесть на заполненный до отказа поезд на северной линии. Вы когда-нибудь пытались держаться за ремень, держа под мышкой извивающегося спаниеля? Потом я чуть не уронила его на эскалаторе в Клэпэм Саут, но уберегла от верной смерти, схватив за породистый хвост. Геркулес жалобно тявкнул, и за моей спиной раздались негодующие голоса добровольных борцов за права животных.
        Следующая волна негодования обрушилась на меня, когда Геркулес сделал свои дела сразу при выходе из метро.
        — Что, у вас нет совка для уборки?  — спросил крепкий старик, застукавший нас на месте преступления.
        — Нет,  — ответила я, снова поднимая Геркулеса. Я едва успела опустить его на землю, чтобы он не накакал мне прямо в карман куртки. Я была раздражена и взвинчена тем, что мне пришлось нести его всю дорогу от Найтсбриджа.
        — С тех, кто позволяет своим собакам пачкать тротуар, взимается штраф в размере пятисот фунтов,  — гудел старик.  — Я предлагаю вам немедленно убрать кучу, или я сообщу о вас в муниципальный совет.
        — Что?  — резко спросила я.
        — Уберите кучу,  — сказал он.  — Если ваша собака гадит на тротуар, вы официально и морально обязаны убирать за ней.
        — Правда?  — саркастически поинтересовалась я.
        — Правда,  — сказал старик, но он был серьезен.
        В любом случае, чем я могла убрать кучу? Я не имела привычки носить с собой пластиковые пакеты. Будь у меня в кармане пакет, я бы тут же все уладила, но у меня его не было, и я попыталась продолжить свой путь, глядя перед собой и игнорируя пожилого энтузиаста. Но он не собирался закрывать тему.
        — Юная леди. Я хочу сообщить вам, что я пойду в полицейский участок и дам им описание вас и вашей собаки. Уверяю вас, они это дело просто так не оставят.
        Я хотела сказать, что с трудом себе представляю, чтобы они бросили расследование какого-нибудь дела о тройном убийстве и всерьез занялись собачьими какашками, но старик, видимо, придерживался иного мнения и действительно стал что-то писать.
        — Послушайте. Мне нечем это убрать,  — сказала я ему.  — Это даже не моя собака. Моя приятельница попросила меня присмотреть за ней.
        — Тогда вы несете временную ответственность за собаку, а следовательно, и за результаты ее деятельности. Вот, можете воспользоваться.  — Мужчина протянул мне тонкий пластиковый пакет в сине-белую полоску.
        — Что это?  — спросила я.
        — Это пакет.
        Я взяла у него пакет и поблагодарила в надежде, что на этом все закончится, но он не хотел уходить.
        — Ну, давайте.  — Он мотнул головой в сторону кучи. Он собирался наблюдать за мной.
        — Вы что, шутите,  — запротестовала я.  — У него понос.
        — Общение с собакой приносит не только радости, но и заботы,  — сказал он.
        — Я уже сказала вам, это не моя собака.
        — Скажете это в суде, юная дама,  — сказал мужчина, схватив меня за руку и толкая к оставленной Геркулесом «визитной карточке».
        — Уберите руки! Вас обвинят в оскорблении,  — предупредила я.
        — И кому же, вы думаете, они поверят?  — спросил он.  — Известному члену общественного совета, который отдал все силы служению в армии и уже десять лет осуществляет квартальный надзор? Или нелегальной беженке, укравшей собаку?
        — Хватит. Я не нелегальная беженка, и, хотя эта собака и не моя, я ее не крала.
        — Тогда попрошу вас сообщить фамилию и адрес настоящего владельца собаки, чтобы я мог выяснить все обстоятельства. Вы напрасно думаете, девушка, что полиция не знает о собачьих мошенниках, орудующих в этом районе. Она знает об этом все. Вы, накачанные наркотиками юнцы, крадете у людей домашних животных и продаете их потом в лаборатории для опытов, вы на все готовы ради укола марихуаны!
        — Ради чего?
        — Что слышали. Я узнаю ваш номер. Будьте в этом уверены.
        Наркоманы, ворующие собак? Мне хотелось спросить этого человека, что обычно он принимает сам: каолин или морфин.
        — Послушайте, хорошо, я уберу,  — вздохнула я.  — Просто оставьте меня в покое. Почему бы вам не пойти в библиотеку и не проверить ваши туманные представления о городском законодательстве?
        — Если не возражаете, я останусь здесь и посмотрю, хорошо ли вы уберете.
        — На самом деле возражаю,  — ответила я.
        — А мне все равно, возражаете вы или нет. Я остаюсь.
        — Отлично,  — фыркнула я, опустила Геркулеса на траву и убрала за ним, вывернув пакет в виде перчатки.
        — Берегись, это может плохо кончиться,  — прошипела я собаке.
        — Это вы обо мне говорите?  — спросил глухой командир.
        — Нет, если бы я говорила о вас, то использовала бы ненормативную лексику. Сэр,  — добавила я для усиления комического эффекта. Я помахала пакетом с собачьим дерьмом у него перед носом,  — вы удовлетворены?
        — Хм-м. И больше мне не попадайтесь,  — фыркнул он и направился к метро.
        — Ну, спасибо тебе большое,  — сказала я Геркулесу.  — День удался.
        Я огляделась, куда бы выбросить мешок с собачьими какашками, но ничего подходящего не находилось.
        — Сволочь.
        Я уже готова была зашвырнуть пакет в чей-нибудь садик, но заметила, что хотя бдительный полковник и отошел, но продолжал вести наблюдение с другого конца улицы.
        — Что?  — пробормотала я про себя, задыхаясь от ярости. Он, безусловно, ждал, что же я сделаю с пакетом, и я поняла, что мне придется в одной руке нести Геркулеса, а в другой пакет с дерьмом, пока я избавлюсь от слежки. Но каждый раз, когда я смотрела через плечо, страж окрестностей был начеку. Я даже слышала стук металлического наконечника его трости, преследующей меня на некотором расстоянии.
        Хуже некуда. Теперь плюс к куче своих забот я имела еще и пакет с говном. Я решила, что нужно оторваться от старикашки. Но между станцией и домами не было ни малейшего темного закутка. В следующий момент я уже оказалась в начале улицы возле углового магазина. Полковник стоял на другой стороне и бесстрастно разглядывая черную муху на чьих-то увядших розах, делая вид, что совершенно не следит за мной.
        Я не хотела, чтобы он узнал мой адрес, на тот случай, если действительно надумает пожаловаться в местный совет, поэтому я применила тактику затягивания, которая, как я надеялась, утомит его. В любом случае мне нужно было в магазин. Нам всегда нужно было молоко. (Я уже говорила, что у нас либо совсем не было молока, либо сразу было литра полтора.) И кроме того, мне нужен был собачий корм. Харриет ничего не оставила в офисе, а дома у нас, конечно же, ничего подобного не было. (Хотя у Жирного Джо, возможно, что-то и было запрятано. Вечные пирожки, которые он ел прямо с полиэтиленовой оберткой, пахли так, будто их начиняли именно этим кормом, и кроме того, он хранил у себя всевозможные консервы в ожидании грядущего Армагеддона.) Зато у Хабиба — в магазине на углу, торгующем круглые сутки,  — всегда был выбор разнообразной и дешевой еды. Скорее дешевой, чем разнообразной. Я вошла, неся Геркулеса под мышкой (пластиковый пакет изящно свисал с моей руки наподобие ридикюля, и я была удивлена, когда Хабиб, обычно милый и приветливый, будь то шесть утра и полдвенадцатого ночи, категорически потребовал выйти
вон).
        — С собаками нельзя!  — сказал он.
        — Хабиб!  — взмолилась я.  — Мне нужно только молоко, хлеб и собачий корм. Это займет полминуты.
        — С собаками нельзя. Это правило. Оставь его на улице.
        — Хорошо,  — сказала я, возвращаясь к пенсионеру. Интересно, зачем люди заводят собак? Я еще и часа не прожила с Геркулесом, а на меня уже все смотрят как на прокаженную. Вот она какова, популярность владельцев собак. Я поставила Геркулеса у магазина, привязав поводок к водосточной трубе. Конечно, он тут же заскулил, а полковник хищно прищурился, словно уличил меня в страшной жестокости.
        — Может, я могу его взять с собой?  — стала умолять я Хабиба через полуоткрытую дверь.  — Он породистый. Он не может стоять на асфальте.
        — Что это за глупости насчет асфальта? Нет, в магазин нельзя. А санитарные правила?
        Да какие тут санитарные правила, так и подмывало меня сказать, глядя на пыльные штабеля коробок с шоколадом, которые стояли тут с тех пор, как я поселилась на этой улице, то есть два года. Но Геркулес смотрел на меня так, будто с ним сейчас случится инфаркт, если я оставлю его стоять на тротуаре, а сама войду в магазин за банкой собачьего корма. Что было делать? Я сняла куртку, расстелила ее на тротуаре и поставила на нее Геркулеса. Он перестал скулить, и я пошла покупать корм. К несчастью, «Педигри Чам» не было, поэтому я купила что-то другое с хорошенькой оранжевой этикеткой с логотипом «Чипстерс Он», изображавшем собаку, похожую на злобного полярного медведя. А может, этот корм готовили из полярных медведей.
        — Когда взяла собаку, Лиззи Джордан?  — спросил Хабиб, заворачивая мои покупки в еще один прозрачный пакет.
        — Никогда,  — ответила я.
        Он странно на меня посмотрел.
        — А, ты хочешь сказать, откуда я взяла ту собаку, с которой пришла? Эта собака моей начальницы. А я присматриваю за ней до следующей среды, пока она не вернется из отпуска. Как будто у меня недостаточно своих забот.
        — Своих забот о чем?  — спросил Хабиб.  — Хочешь об этом поговорить?  — Он никогда не упускал шанса посплетничать. И почему-то мне казалось, что если рассказать ему, в чем дело, то он, человек большого жизненного опыта, найдет верное решение. Может быть, еще утром он говорил с кем-нибудь по похожему поводу. Я снова рассказала свою историю.
        — Нужно всегда говорить правду,  — вздохнул он, когда я закончила.
        — Я знала, что ты это скажешь,  — сказала я.  — Но что я должна желать?
        — Вот сюда деньги положить,  — сказал он и громыхнул разноцветной банкой для пожертвований на храм Харе Кришна.  — А мы за тебя помолимся.
        — Лучше я буду продавать душу своему дьяволу, но все равно спасибо. Сколько я должна за корм?  — спросила я. На улице Геркулес причитал, словно обреченный на муки в аду.
        — Секунду,  — сказал Хабиб.  — Сейчас взвешу.
        Я в ужасе смотрела, как Хабиб подхватил пакет с говном, который я по рассеянности положила на прилавок во время разговора, и бросил его на блестящие электронные весы.
        — Это фарш?  — спросил он.
        Я выхватила пакет.
        — Это гуляш,  — быстро ответила я,  — но я купила его в центре.
        — Очень похоже на пакет из моего магазина,  — сказал он с сомнением.
        — Я знаю. Они сейчас во всех маленьких магазинах одинаковые. Может быть, тебе сменить дизайн на пакете, чтобы твой магазин как-то отличался от других.
        — Но синий и белый — это цвета моего магазина,  — сказал он, совсем расстроившись.
        — Я больше ничего не буду покупать в других местах,  — заверила я, взяла сдачу и направилась к двери.
        — Одну минуту. Хочешь знать, что ты должна сделать?  — начал Хабиб, но, прежде чем он начал объяснять, я заметила, что лапы Геркулеса, стоявшего на моей куртке, задрожали, а эта дрожь могла означать только одно.
        — Увидимся завтра,  — сказала я, выбегая из магазина как раз вовремя, чтобы спасти куртку, но не удалось уберечь от струи Геркулеса бумажный мешок с картошкой, выставленный снаружи вместе с прочими овощами для привлечения покупателей. Я подумала, что надо предупредить Симу, чтобы она пару недель не покупала овощи в супермаркете.
        — Все купила. Иду домой!  — крикнула я на ту сторону улицы старому козлу, все еще следившему за мной.  — Наверно, мой парень уже ждет меня не дождется. Он жуть какой сильный. И свирепый, если не поест вовремя.
        Это сработало. Полковник быстро кивнул и засеменил в противоположном направлении.
        У следующего садика я перебросила мешок с говном через забор.
        Стараясь не вдыхать отвратительный запах жирного мяса, я выложила еду Геркулеса на блюдце, как только мы вошли в дом. Я свистнула ему, указывая, что обед подан в кухне, но оказалось, что кафельный кухонный пол вызывает у него те же чувства, что и асфальт, и он отказался пересекать порог гостиной. Я не могла винить его. После того как я однажды наступила босиком на пролитый мед, к ноге тут же прилипли три лобковых волоска и пара ценников,  — с тех пор я никогда не входила на кухню без обуви. Я перенесла блюдечко к входу и поставила его в пределах досягаемости Геркулеса, но так, чтобы еда из блюдечка вываливалась на плитку, а лапы Геркулеса оставались на ковре.
        Он презрительно понюхал собачий корм, словно был не спаниель, а дегустатор еды.
        — Я так и знала,  — сказала я Симе, которая возникла за Геркулесом на кухне, чтобы налить себе чашку чая.
        — Что?
        — Я знала, что он не станет есть этот проклятый собачий корм. Все собачьи корма одинаковые,  — сказала я ему.  — Какой бы ни был сорт. Они все сделаны на одной фабрике из останков одной и той же старой скаковой лошади. И не надо мне рассказывать, что, заплатив лишний фунт за банку, ты получишь кусочки победителя на скачках Дерби, в отличие от банки подешевле, в которой лежат останки лошади, пришедшей второй.
        — А откуда у нас в доме собака?  — неожиданно спросила Сима. Она была у себя наверху, делала курсовую по деловому испанскому языку, что являлось частью ее диплома, и только сейчас увидела собаку.
        — Это собака Харриет. Она на неделю уехала на Майорку, а меня оставила присматривать за собакой. Его зовут Геркулес.
        — Ой-йо-ей! Геркулес? Какое замечательное имя. Какой он милый,  — сказала Сима, опускаясь на колени, и погладила его.  — А кто у нас такой маленький малыш?  — сказала она. В ответ он лизнул ей нос.
        — Сима, перестань. Это обычная собака.
        — А-а-а.  — Она посадила Геркулеса к себе на колени и стала его обнимать.  — Не будь к нему такой жестокой. Он без своей мамочки, а ты хочешь накормить его этой жуткой дрянью, которую даже Жирный Джо не станет есть. Это не его вина, что он не хочет есть коровьи губы,  — собачий корм делается из них, а не из лошадей. У тебя неверная информация. У меня в холодильнике есть курица. Можно ему дать.  — Она направилась к холодильнику вместе с Геркулесом и принесла сочный кусок жареной куриной грудки.
        — Послушай,  — сказала я.  — Если ты не хочешь, то я могла бы сделать себе бутерброд.
        — У тебя есть своя еда,  — ответила она, поставив Геркулеса на столешницу рядом с раковиной, нарезала курицу на маленькие кусочки и положила их в пластмассовую миску. На какой-то момент мне показалось, что она собирается добавить гарнир. Или приготовить соус «масала». (Правда, готовить она не умела.)
        — Ну вот, мой хороший,  — промурлыкала она, ставя перед ним миску.  — Никто тебя не будет кормить этой ужасной дрянью. Ты же у нас породистый, это видно.
        Но Геркулес по-прежнему оставался безучастным. Он только еще раз тщательно обнюхал обед, но быстро отпрянул, подняв одну лапу в патетическом жесте.
        — Видишь. Твоя курица ему тоже не нравится,  — сказала я ей не без триумфа.  — Это просто избалованная шавка. Оставлю эту миску на полу, а когда он проголодается, то все съест.
        — Он уже голоден. Я вижу. Посмотри на его грустные глаза.
        — Ты прямо Рольф Харрис[29 - Рольф Харрис — известный музыкант и актер, ведущий передачу о животных.].
        — У него урчит животик. Наверное, у него кружится голова. Возможно, он ест только из своей миски. У соседа моих родителей был йоркширский терьер чрезвычайно щепетильный в этой области. Он мог уморить себя голодом, но ничего не съесть из миски, на которой не написано его имя.
        Я закатила глаза.
        — Надеюсь, что ты шутишь.
        — Боюсь, что нет. Он похудел почти вдвое, когда разбилась его миска, а чтобы найти точно такую же, потребовалось две недели. А Харриет не дала тебе все его причиндалы, чтобы он чувствовал себя как дома?
        — Она так страшно торопилась в аэропорт, что не помнила даже, что ей нельзя брать его с собой,  — объяснила я.  — Она просто дала мне ключи от своей квартиры и сказала, что я должна укладывать его спать там каждый вечер и будить по пути на работу, но черта с два я поеду куда-то, чтобы сделать что-то для этого мешка с блохами. Это собака. Он может спать на кухне и есть все, когда голоден.
        Губы Симы сложились в тонкую неодобрительную линию.
        — Ну, если ты не хочешь везти его домой, то можешь хотя бы съездить туда и привезти миску и одеяло. Тебе бы понравилось, если бы твои родители спихнули бы тебя в незнакомую семью, не дав с собой даже любимого мишку?
        — Они часто это делали. Послушай, я не потащусь к Харриет за каким-то там вонючим одеялом. Если ему нужно вонючее одеяло, то его можно взять у Жирного Джо. А я лично собираюсь проверить лотерейные номера и выиграть достаточно денег, чтобы выпутаться из этой ситуации с Брайаном.
        — Понятно. Значит, Мэри по-прежнему не дает тебе квартиру на выходные? Ты не звонила, чтобы извиниться, как я советовала?
        — Нет. Это она должна извиняться. Она вела себя недостойно. После всего, что я для нее сделала.
        — Успех портит людей,  — важно заявила Сима.
        — Может, потому я до сих пор так же хороша, как прежде?  — пробормотала я.
        — Так, а кто присматривает за квартирой Харриет в ее отсутствие?  — спросила Сима, пытаясь накормить Геркулеса курицей с руки. Но он опять отказался есть.
        Я пожала плечами. Выиграли три номера, но у меня билетов с такими номерами не было.
        — Никто,  — сказала я, выпрямляясь.  — В квартире Харриет никого не будет целую неделю.
        — Ты ведь думаешь о том же, о чем я?  — Я прямо слышала, как закрутились шарики и ролики в голове у Симы.
        — Действительно, ведь Геркулесу нужно его одеяло, так?  — неожиданно произнесла я с большим энтузиазмом.  — Давай съездим к Харриет и привезем его.
        — Я несу собаку,  — сказала Сима. Я не стала возражать. Скоро она узнает, что это такое.
        Хотя я так давно работала в агентстве «Корбетт и дочь», что почти перепилила ножку стула, отмечая на ней насечками прошедшие дни, как узники, осужденные пожизненно, я никогда не была у Харриет дома. Когда мы с Симой наконец нашли квартал, соответствующий адресу, который мне дала Харриет (писала она хуже некуда — ей нужно было стать врачом), я не поверила своим глазам. Казалось, что улица тянется бесконечно. Сбоку от огромной двери красивого викторианского здания красного кирпича размещались семь медных табличек с фамилиями и соответствующими им блестящими звонками.
        — Фантастика!  — воскликнула спустя несколько мгновений Сима, падая на большой кожаный диван в гостиной Харриет.  — Сколько денег она зарабатывает в агентстве, чтобы позволить себе такую квартиру?
        — Нисколько,  — заверила я Симу.  — Я лично печатаю квитанции об оплате. Но я думаю, что у нее был роман с принцем из Саудовской Аравии, когда она была помоложе. А потом еще, конечно, и родительские деньги. Мне кажется, ее семья владеет деревней на южном побережье.
        Я пригляделась к карандашному рисунку, стоявшему на мраморной каминной полке и изображавшему девочку. Я не очень хорошо разбираюсь в искусстве, но я не сомневалась, что это был подлинный Пикассо. Харриет говорила как-то, что ее отец встречался с этим великим человеком в Париже и тот подарил ему несколько набросков в благодарность за советы по размещению акций.
        — В холодильнике только куриное филе для собаки и бутылка шампанского,  — объявила Сима. Теперь она ходила по кухне.  — Боже мой, Лиз, ты видишь? У нее есть этот замечательный тостер «Дуалит». Я всегда мечтала о тостере «Дуалит». И о кофеварке для капуччино. Черт, у нее даже есть соковыжималка.  — Она заглянула внутрь нее.  — Ею ни разу не пользовались. Конечно. Это квартира мечты,  — вздохнула она.  — Вот повезло бабе.
        Мы оставили Геркулеса есть на кухне из костяного фарфора, а сами отправились смотреть оставшуюся часть квартиры. Из прихожей двери вели в две туалетные комнаты. Одна была черного мрамора. Другая — белого. В белой ванной был массивный двойной душ, под которым одновременно могли мыться два человека. На вешалке для полотенец висели пушистые свежие полотенца. Сима зарылась лицом в их мягкую ткань и рассмеялась, наслаждаясь роскошью. Наши полотенца в таком доме могли бы служить только половой тряпкой.
        Спальни тоже были огромными. Все четыре. И в главной спальне, к полному восторгу Симы, мы обнаружили кровать с пологом и толстыми красными занавесками. Это было что-то, похожее на пьесу из жизни Елизаветы Первой. В такой кровати можно соблазнить любого мужчину.
        — Наверно, Харриет родилась в этой кровати,  — сказала я Симе.  — Ее семья владела половиной Шотландии.
        Сима уже прыгала на кровати.
        — Ну, матрац мягковат,  — это не очень полезно для спины. Но кровать с пологом! Лиз, это сказка. Иди сюда.
        — Потом, потом,  — ответила я.  — Сначала мне нужно все изучить.
        Квартира Харриет была на последнем этаже, и спиралевидная лестница вела из середины гостиной в террасу на крыше. Я медленно поднялась по чугунным ступенькам и вышла в маленький застекленный тамбур, прикрывавший спуск в квартиру. Выйдя из него, я умудрилась наступить кроссовкой прямо на одну из аккуратных колбасок Геркулеса, но мне было все равно, потому что, когда я вытерла кроссовку о край терракотовой кадки и подняла голову, передо мной предстал самый поразительный пейзаж.
        Далеко впереди игрушечным городом раскинулся Лондон. На востоке виднелась башня Бритиш Телеком, торчавшая из Блумсбери, словно детская погремушка. Дальше на востоке высилась футуристическая пирамида отеля «Канари Уорф» — самого высокого здания в стране, блестевшего на солнце,  — я даже рассмотрела белые огоньки, предупреждающие самолеты, о том, что высота башни больше, чем они предполагают. Это было и так замечательно, но когда я повернулась на юг, вид стал еще лучше. Потому что из сада на крыше были видны вершины деревьев одного из самых больших парков в стране — Гаид-парка.
        — Отсюда видно Гайд-парк!  — завопила я, переполненная эмоциями. Волна радости захлестнула меня.  — Черт, отсюда видно Гайд-парк!  — крикнула я Симе, повернувшись к лестнице.  — Иди сюда. Иди сюда скорее. Это прекрасно!
        — Ну что, теперь ты готова к приезду Брайана.
        — Готова? Да я дождаться не могу. Ура Харриет!
        — И Геркулесику тоже ура,  — засюсюкала Сима и тут же сама вляпалась в его неубранную кучу.
        Решение было принято. Я выдам квартиру Харриет за свою. Мы провели там целый день и устранили все, что могло бы навести на подозрения, в перерывах выползая позагорать на террасе на крыше, которая была спроектирована так, чтобы на нее попадало как можно больше солнца.
        Семейные фотографии Харриет в блестящих серебряных рамках были засунуты поглубже в комоды и буфеты. Было бы слишком рискованно пытаться выдать ее родственников за моих, поскольку лица многих родственников Харриет Брайан мог узнать по трансляциям Би-Би-Си из палаты лордов, которые он иногда смотрел по спутниковому телевидению. Пачка нераспечатанных конвертов (в основном счета из «Хэрродз» и «Харви Николс»), адресованные госпоже Харриет Корбетт, были уложены в полупустую коробку из-под кукурузных хлопьев, стоящую на холодильнике.
        Сима решила, что не надо менять сообщение на автответчике Харриет, а лучше отключить аппарат вообще и спрятать его в буфет.
        — Теперь тебе остается только принести парочку своих семейных фотографий и заменить ее одежду на свою.
        — Жаль, но придется,  — сказала я, тронув красную шелковую блузку. Но я знала, что ничто из ее одежды мне не подойдет. Харриет была сложена, как птенчик. Птенчик, умерший две недели назад и изрядно обглоданный червями. Да, представляете себе, эта баба была страшно богатая и страшно худая?
        — Похоже эта квартира на ту, в которой я могу жить?  — серьезно спросила я Симу, когда мы кончили делать квартиру «моей собственной».
        — Конечно, похожа,  — кивнула она.  — Будто ты родилась здесь.
        — Меня не покидает мысль, что вообще-то мы нехорошо поступаем,  — сказала я, испытав минутный укол совести, когда пихала в ящик фотографию, где Харриет была еще пухленькой барышней.  — Не стоило нам этого делать.
        — Конечно не стоило. Но знаешь, как говорится, не узнаешь — не расстроишься, а как Харриет может узнать? Если ты не будешь вытирать пыль, то мы потом будем точно знать, куда поставить фотографии. А если она тебя обнаружит, то ты всегда можешь сказать, что Геркулес отказался спать один, поэтому тебе пришлось остаться, чтобы он успокоился.
        — Так просто?
        — Как «тетрапак»,  — ответила Сима.
        Я бы, конечно, не проводила такую смелую аналогию, учитывая, что у меня всегда были сложности с открыванием пакетов молока.
        — Успокойся,  — добавила она, почувствовав, что я все еще трушу.  — Если ты спросишь меня, то мне кажется, что это судьба. Тебе нужна была шикарная квартира, и Харриет дала тебе ключи от нее.
        — Да. Ты права,  — согласилась я.  — Спасибо тебе, Банни, что ты увез Харриет на неделю. И спасибо тебе, Геркулес, что ты ешь только из костяного фарфора,  — я ласково погладила его.  — Моя шкура спасена.
        Я выглянула из окна и посмотрела в ту сторону, где должна была находиться квартира Мэри. Ее размеры были существенно меньше. Эта квартирка будет покруче твоей, Бедная Мэри.
        Когда мы вернулись в Балхэм, на автоответчике ждало такое сообщение от Мэри, что я почти пожалела, что ругала ее понапрасну. Я немедленно перезвонила ей.
        — Послушай, прости меня за воскресенье,  — сказала она елейно.  — Так ведь подруги не поступают, правда, милая?
        Я подавила в себе желание сказать в ответ что-нибудь резкое.
        — А я так хотела поболтать с тобой по душам за обедом. Я так давно этого ждала.
        — Я тоже,  — призналась я.
        — Мы ведь нечасто видимся. Поэтому я подумала, что, может, могу что-то сделать для тебя. Может, мы сходим куда-нибудь сегодня вечером. Все равно тебе нужно забрать подарок, а меня пригласили на вечеринку. Пойдем вместе? Я знаю, надо было предупредить заранее, и не исключено, что там будет смертельная скучища, но, во всяком случае, нам не придется платить за выпивку.
        — А куда?  — спросила я, стараясь подавить волнение. Строго говоря, завтра надо было на работу, но я решила, что при отсутствии Харриет было бы глупо отклонять какие-либо предложения, если никто не узнает, пришла ли я назавтра в офис в девять или в полдвенадцатого. И пришла ли вообще.
        — В «Гиперион»,  — вздохнула Мэри, словно встреча была назначена в закусочной на Хай-роуд в Балхэме.
        — «Гиперион»?
        — Сегодня вечеринка после показа для «Голден Бразерс».
        — Ого,  — не удержалась я. «Голден Бразерс» быстро завоевали часть империи «Версаче» в качестве поставщиков европейской одежды для богатых и знаменитых. Потом до меня дошло.
        — Так это модная вечеринка?  — простонала я.  — Мне совершенно нечего надеть.
        — Об этом не беспокойся,  — засмеялась Мэри.  — Приезжай ко мне. Я что-нибудь подберу. Мне как раз привезли кучу шмоток. Что-нибудь да подойдет.
        Кучу шмоток? Звучало неплохо. Это было предложение, от которого я не могла отказаться, и, хотя, возможно, стоило задуматься, с чего это Мэри так расщедрилась, я ответила, что приеду так скоро, как позволит лондонский транспорт.
        — О, нет,  — ответила она.  — Я не могу ждать так долго. Возьми такси.  — И она дала мне свой номер счета, чтобы я сняла с него деньги. Мэри Бэгшот снова была моей лучшей подругой.
        Глава тринадцатая
        Мэри впустила меня в свою роскошную квартиру, не выходя из ванной. Она продолжала лежать по горло в пене, и ей было ужасно уютно ощущать себя мягкой и душистой. У меня едва хватило времени быстро сполоснуться, и, сидя на кремовой бархатной табуретке, я чувствовала себя грязной.
        — Мне так тебя не хватало,  — промурлыкала она.
        — Ты видела меня утром в воскресенье.
        — Но ведь нельзя же так долго сердиться, правда?
        — Ты рассердилась на меня?  — спросила я удивленно.
        — Чуть-чуть,  — призналась она.  — Но только потому, что у меня был предменструальный стресс. Я пришла домой, приняла несколько таблеток «феминакса» и поняла, какая я сволочь. Ты совершенно не заслужила этого. Поэтому я решила, что все-таки должна тебе помочь. С этой квартирой,  — объявила она. Я почувствовала, что она ждет от меня знаков благодарности. Я улыбнулась. Наверно, мне нужно была поблагодарить ее. Но хотя она опять использовала предлог с предменструальным стрессом, она, по существу, не извинилась передо мной, хотя мне казалось, что она хотела это сделать.
        — На самом деле,  — сказала я ей ехидно, неожиданно чувствуя свое превосходство,  — мне больше не нужна твоя помощь.
        Она подняла брови:
        — Да? Ты рассказала Брайану про вранье? И он все-таки едет?
        — И нет, и да. Да, он приезжает. И нет, мне не надо рассказывать ему всю эту историю, потому что одна знакомая одолжила мне свою квартиру на Гранчестер-сквер.
        Мэри, которая в этот момент отхлебнула белое вино из бокала, стоявшего на полке у ванны, чуть не поперхнулась.
        — Гранчестер-сквер? Да кто это может позволить себе там жить? Там живут одни арабские шейхи.
        — У моих друзей, которых ты не знаешь, хорошие связи,  — сказала я загадочно.
        — Да уж, не иначе,  — усмехнулась она.
        — И один из них уезжает на эти дни из города.
        — Очень удачно,  — сказала она не в силах скрыть злобу.
        — Но я думаю, мне все-таки понадобится твоя помощь,  — добавила я, опустив глаза.  — Я хочу сказать, что ты ведь не расскажешь правду Брайану, да? Пожалуйста, не посылай ему электронную почту и еще что-нибудь, что меня раскроет.
        — Неужели ты считаешь, что я такая сволочь, Лиз?  — спросила она.  — Я же только что сказала, что хочу помочь тебе. Я все выходные думала о том, что можно для тебя сделать,  — продолжала она.  — Просто меня задело за живое, когда ты сказала, что хочешь, чтобы меня не было, и предложила мне пожить у Митчелла.
        — Да?  — я навострила уши.
        — Да. Знаешь, я бы с радостью поехала к Митчеллу и осталась у него. Просто он этого не хочет. Мне кажется, я люблю его гораздо больше, чем он меня.
        — О, Мэри,  — сказала я и, нагнувшись над ванной, обняла ее, промокнув в процессе этой операции.  — Что ж ты не сказала? Я бы поняла.
        — Я знаю,  — она надула нижнюю губу, как ребенок.  — Я так привыкла слушать всякую фигню и делать непроницаемое лицо на работе, что иногда мне довольно трудно отключиться. Ты простишь меня?
        — Конечно прощу.
        — Я действительно хочу помочь тебе наладить отношения с Брайаном. Я собиралась оставить тебе квартиру и переехать в «Метрополитан», чтобы не мешать, пока у вас тут все налаживается, но теперь, когда появился человек, способный тебе помочь, что все-таки я могу сделать для тебя?
        Я закусила губу и подумала, что, может, зря ввела Мэри в курс дела. Потом я сказала:
        — Ты могла бы одолжить мне пару красивых тряпок. Я хочу сказать, что выгляжу несколько нелепо, сидя у себя в «пентхаусе» в старой майке.
        Это, конечно, было не очень большое одолжение. Если бы гардероб Мэри был попроще, а не ломился от Армани, то я бы даже и не задумывалась. Самое обычное дело — девушки всегда меняются одеждой. Но не хотелось, чтобы она чувствовала свое превосходство.
        — Можешь взять что угодно у меня в гардеробе,  — сказала она великодушно.
        — Что угодно?
        — Что угодно,  — ответила она.  — Ты же моя лучшая подруга.
        — Я так рада, что мы помирились,  — сказала я Мэри.  — Ненавижу, когда мы с тобой цапаемся.
        — Я тоже не люблю ссориться с тобой, Лиз. Выбери у меня в спальне все, что хочешь, для встречи с Брайаном. Кроме красного Армани,  — добавила она, но я уже неслась к шкафу.
        Ее шкаф — мечта каждой девушки. Мэри знала многих модельеров еще со времен ее работы в области моды, и они продолжали поддерживать с ней отношения, зная, что она вращается в обществе самых красивых мужчин и женщин. Я позеленела от зависти как огурец, когда она сообщила мне, что редко выбирается в магазины, потому что рано или поздно кто-нибудь присылает ей отличную одежду в точности ее размера и совершенно бесплатно.
        Я с усмешкой отметила, что у нее много одежды совершенно не ее размера. Сама Мэри не особенно спешила раздавать платья своим худым клиенткам, оставляя их себе в преддверии внезапного похудания.
        Я вытащила шикарное платье с блестками, напоминавшее одежду русалки.
        — Оно бы прекрасно пошло к цвету твоих волос,  — сказала Мэри, выходя из ванной в большом пушистом халате,  — но это восьмой размер.
        — Восьмой?  — охнула я.  — У кого здесь восьмой размер?
        — Я думаю, что скоро будет у меня,  — сказала она с надеждой.  — Я записалась к индивидуальному тренеру.
        — И как, помогает?
        — Не знаю. У меня еще не было времени его увидеть. А примерь-ка лучше то коричневое платье?
        — Коричневое? Это совсем не мой цвет.
        — Нет? Я думаю, может подойти.
        Она подняла платье передо мной. Я побледнела.
        — Отлично,  — сказала она.
        — Мне так не кажется.
        — Ну, хотя бы померь. Немножко косметики скроет твою бледность.
        — Только год, проведенный на солнце, может скрыть теперь мою бледность.
        — Я знаю,  — сказала она, открывая свою огромную коробку с косметикой.  — Я все время собираюсь снова съездить на Мальту, но совершенно нет времени.
        — Я бы нашла время, если бы у меня были деньги,  — сказала я, примеряя коричневое шелковое платье.
        — Я думало, тебе просто не очень хочется ехать туда.
        Мэри потрясла головой, демонстрируя восхищение мною в ее платье.
        — Ты классно выглядишь.
        — Э-э. Мне кажется, что я похожа на сосиску в беконе, из тех, что подают на вечеринках.
        — Во всяком случае, не на тех, где я была последнее время,  — сказала она, но я видела, что она еле сдерживается.  — Неважно, наденешь его сегодня.
        — Ты уверена? У меня же бледное лицо.
        — Подмажешься чуть-чуть и будешь как звезда. Давай-ка попробуем новый карандаш,  — сказала она, шагнув ко мне с карандашом для глаз в руке.  — Таких еще здесь нет. Одна девица из шоу-бизнеса привезла мне пару из Штатов. Вроде бы они стягивают веки и делают глаза ярче.
        — Да как же это может быть?  — скептически спросила я.
        — В них содержится экстракт масла эму, но пусть это тебя не смущает.
        — Масло эму? Да?  — Я решила не расспрашивать ее в деталях, но ее уже было не остановить.
        — Э-э, оно производится из жира эму. Его варят в огромных котлах. Это новая чудодейственная косметика. Она дает невероятный увлажняющий эффект и при этом совершенно не вызывает аллергии,  — добавила она, ткнув меня карандашом в глаз.
        — Ой,  — я оступилась и упала на кровать.
        — О черт, Лиз!  — воскликнула Мэри, подбегая ко мне с тампоном.  — Я случайно. Послушай, линия смазалась. Давай попробую еще раз.
        — Пожалуй, я лучше сама, но все равно спасибо,  — сказала я, с опаской забирая карандаш из ее нетвердой руки.
        — Как ты?
        — По-моему ничего.
        — Может быть, тебе надо в травмпункт и наложить на глаз повязку, как это было в колледже? Как звали ту девицу, которая ткнула тебя в глаз перед спектаклем?
        — Филидда Кроли.
        — Да, Филидда Кроли. Черт, она так завидовала тебе, да? Наверно, хотела, чтобы тебе пришлось вставить стеклянный глаз,  — рассмеялась она.  — Она разозлилась на тебя потому, что ты собиралась увести у нее парня?
        — Я не собиралась,  — ответила я, пытаясь открыть глаз и исследовать в зеркале нанесенный урон.  — И у меня нет никаких видов на Митчелла, если ты что-то заподозрила.
        — Просто промахнулась,  — ответил она серьезно.
        К счастью, вмешательство хирурга не потребовалось. Я успела закрыть глаз при виде приближающегося синего карандаша, поэтому никаких повреждений не было. Хотя когда через час мы появились на вечеринке, я все еще моргала. Мэри отдала мне свои солнечные очки.
        — Я буду выглядеть как идиотка.
        — Ты будешь выглядеть точно так же, как и остальные,  — ответила она.
        Конечно, она оказалась права. В вестибюле было очень много людей в солнечных очках, хотя солнце уже давно село; все они демонстративно старались выглядеть незаметными. Пока я стояла в длинной очереди в гардероб (Мэри нужно было с кем-то переговорить, но она обещала закончить все дела, иначе мне было бы с ней неинтересно), я видела, как прибывают новые люди и притормаживают у дверей на случай, если папарацци не успели сфотографировать их в лучшем виде.
        Резь в глазу каким-то образом притупила остроту предвкушения, испытанную, когда Мэри позвала меня на вечеринку; до этого она меня приглашала только один раз на презентацию новой марки колготок. Но, оказавшись внутри, я почувствовала, как во мне, словно в шампанском, которым обносили всех, поднимаются пузырьки возбуждения. И по правде говоря, голова кружилась еще и оттого, что, когда я проходила через огромные двойные двери «Гипериона», какой-то из папарацци нацелил на меня камеру, хотя тут же перестал щелкать, потому что кто-то из коллег сказал ему: «Это не она, приятель».
        Она или не она, а в этот вечер я попала на одну из самых ярких вечеринок в городе. Впервые я была не бледной девицей из толпы, стоящей по ту сторону кордона, невзирая на дождь, надеясь поймать взгляд какого-нибудь ведущего детской передачи или мелкой британской киноактрисы, пока они идут из лимузина в вестибюль. И я была не среди тех людей, что бредут к метро из жуткого прокуренного паба и, проходя мимо вечеринки, тянут шею, заглядывают внутрь и пытаются убедить себя, что они провели время гораздо лучше в какой-нибудь «Гусенице и салате». Я была внутри. Пусть даже меня никто и не замечал в очереди в гардероб.
        Каждое увиденное лицо казалось мне знакомым. Я вдруг поймала себя на том, что здороваюсь с приятного вида мужчиной, и только его растерянный взгляд напомнил мне, что я знакома с ним по рекламе леденцов от кашля.
        Популярный актер вест-эндского мюзикла с кирпичным от не смытого грима лицом помогал снять пальто актрисе из старого телесериала. Я не могла оторвать от нее взгляда — обычно я видела ее на экране в роли несчастной жены в застиранной синтетической кофте, но тут она была в полосатом синем платье, ее прическа была явно лондонского, а не ливерпульского происхождения. А когда я услышала ее голос, долетевший до меня,  — она остановилась пошутить с менеджером отеля,  — я почувствовала себя в святая святых. Кто из этих бедных несчастных людей на улице мог предположить, что она так говорит?
        — Еще раз привет,  — сказал человек за моей спиной. Он положил руку на мое голое плечо и повернул меня к себе для поцелуя. Но мое удивление отразилось на его лице, едва он увидел меня. Вернее, не увидел того, кого ожидал увидеть.
        — О, простите,  — сказал он.  — Я вел себя как последний хам. Я принял вас за Арабеллу Гилберт. Боже, мне так неловко.
        — Не стоит,  — ответила я.
        — Мне действительно очень неловко.
        — Вы меня очень позабавили,  — ответила я ему.
        Но он уже исчез в поисках «настоящей Маккой».
        Но после того, как он поспешно ретировался, до меня дошли его слова. Арабелла Гилберт? Он принял меня за Арабеллу Гилберт? Значило ли это, что она здесь? На той же вечеринке, что и я? Мой кумир. Я стала искать ее лицо в толпе, но не нашла.
        Наконец подошла моя очередь, и девушка-гардеробщица с недовольным видом взяла мое пальто, даже не глядя мне в глаза. У нее-то не было иллюзий. Она знала, что я никто. А стало быть, и чаевых от меня, скорее всего, никаких.
        Но сердитая гардеробщица не способна была испортить мне вечер. Войдя в помещение, я стала искать Мэри в разросшейся толпе, чтобы спросить, будет ли здесь ведущая светской колонки. Будет ли Арабелла Гилберт писать об этой вечеринке в своей колонке? Если бы я только смогла попасть на задний план маленькой фотографии, обычно сопровождающей ее статьи, я была бы счастлива миллион лет. Я чувствовала себя так, как будто присутствовала на некоем таинстве. Наконец-то я была частью «модной Британии». Или как их там теперь называют…
        Пусть даже частью без половины, с которой можно поговорить. Я нигде не видела Мэри.
        — У вас есть приглашение?  — спросила меня тощая, как палка, девица у дверей, ведущих из вестибюля в зал, где, собственно, и происходила вечеринка. Эта девушка, охраняемая с обеих сторон двумя огромными охранниками с головными телефонами, была одета во все черное, а ее черные волосы были так туго стянуты сзади, что казались раскосыми, хотя она явно была нашей соотечественницей.
        — Нет,  — ответила я.  — Я здесь с подругой. Должно быть, она вошла внутрь без меня. Я думаю, приглашения у нее.
        — А кто ваша подруга?  — спросила она бесстрастно.
        — Мэри Бэгшот,  — ответила я.
        — Мне хотелось бы вам верить,  — с абсолютно ледяной улыбкой сказала она,  — но вы ведь знаете, что немногие могут похвастаться дружбой с Мэри Бэгшот. Она одна из самых известных агентов.
        — Да,  — сказала я.  — Но я действительно ее подруга. Мы вместе учились в колледже.
        — В каком колледже?
        — Сент-Джудит в Оксфорде.
        — Неправильно,  — торжествующе сказала девица и, скрестив руки на груди для пущей убедительности, кивнула в направлении, откуда я пришла: — Я думаю, провожать вас не нужно.
        — Но подождите,  — возразила я.  — Я прекрасно знаю, в каком она была колледже. Это был Сент-Джудит, где училась и я.
        — Она не училась там.
        — Училась,  — настаивала я.
        — Послушайте, я не собираюсь даже спорить с вами об этом,  — сказала палка.  — Я вас не знаю. У вас нет приглашения на этот вечер. Вам нельзя входить.
        — Ты не это ищешь?  — Неожиданно за спиной тощего цербера возникла Мэри и протянула мне приглашение с золотым обрезом.  — Она со мной. Амариллис.
        — Ой, привет. Мэри.  — Амариллис вспыхнула.  — Ты, случайно, еще не посмотрела мой ролик? Ты знаешь, я очень хочу что-нибудь снять. Хоть рекламу. У тебя есть минутка?
        Я не верила своим глазам. Злобная шавка стала мести хвостом пол.
        — Не успела,  — ласково ответила Мэри будущей звезде.  — И не собираюсь,  — шепнула она мне.  — Лента с ее записью отправится в архив Вестминстерского совета.  — (Так Мэри называла мусорную корзину на колесиках.)  — Куда ты исчезла? Я ждала тебя просто вечность.
        — Я, между прочим, сдала пальто в гардероб,  — раздраженно ответила я.
        — Ах да. Спасибо.
        Я действительно довольно долго простояла в очереди в гардероб, но за это время Мэри, похоже, вылакала дозу шампанского, способную уложить гладиатора. Во всяком случае, мне так показалось по ее охам и вздохам вперемешку с жалобами на то, как она ненавидит подобные вечеринки, но ей же необходимо видеть других и показываться самой. Глаза ее блестели, и она так расхохоталась, когда я ей сказала, что девушка на проходе утверждала, что Мэри не училась в нашем колледже, будто ей только что сообщили, что у Памелы Андерсон лопнула сиська.
        — Это было не так уж смешно,  — сказала я Мэри, когда мне показалась, что она никогда не перестанет хохотать.  — Но пока я стояла в очереди в гардероб, какой-то человек принял меня за Арабеллу Гилберт.
        — Может быть,  — сказала Мэри.  — У нее самая отвислая задница.
        — Большое спасибо.
        — Я просто шучу,  — сказала Мэри, растягивая слова.  — Хочешь познакомиться с какими-нибудь интересными людьми?
        Еще бы! Не успела она сказать это, как Джед Тандертон — гитарист из «Ментал Стрейн», гранж-группы начала девяностых, которой я как-то очень увлеклась,  — появился рядом с Мэри и потянулся, пытаясь похлопать ее по плечу. Интересно, она представит меня? Это был просто рождественский праздник! Джед Тандертон! Эти волосы! Эти глаза! Я втянула живот и подготовила свою самую очаровательную улыбку.
        Но нет.
        Мэри, казалось, даже не заметила человека, который хотел представиться, и, прежде чем я успела что-то сказать и обратить на него ее внимание, она потащила меня за руку в направлении дамской комнаты.
        — Пойдем со мной в туалет,  — сказала Мэри.
        В этом не было ничего необычного. Девушки часто ходят в туалет парочками, учитывая тот факт, что нам всегда нужно ждать, пока кабинка освободится, и мы теряем драгоценное время, чтобы посплетничать.
        — Мне казалось, что мы собирались знакомиться с интересными людьми,  — напомнила я.
        — Познакомимся,  — сказала она.  — Все лучшие люди на таких вечеринках находятся в туалетах.
        Глава четырнадцатая
        Действительно, многие гости вечеринки болтались в туалете. Мужчины и женщины. Изящная позолоченная табличка с указанием половой принадлежности, казалось, никого не смущала. В залитом мягким светом помещении перед входом в туалет заполняли оживленные голоса людей, которые причесывали растрепавшиеся волосы и поправляли косметику. Мэри кивнула некоторым знакомым лицам, но, похоже, не собиралась представлять меня им. Затем, когда одна кабинка освободилась, она попросила меня зайти туда вместе с ней.
        — Что?
        — Заходи сюда. Быстро.
        Я уже заметила это, пока стояла в очереди. Девицы по двое, а иногда и по трое вместе входили и выходили из кабинок, как будто самым обычным дело было смотреть, как писают твои близкие друзья. Я заколебалась, но Мэри втащила меня внутрь и заперла дверь.
        — Э-э, мне, кажется, не очень хочется,  — сказала я.
        — Мне тоже,  — весело ответила она. Она закрыла крышку унитаза и поставила на нее свою сумочку.
        — А что мы тогда здесь делаем?
        Возможно, мы и находились в одном из лучших отелей Лондона, но все-таки женский туалет был не самым лучшим местом, чтобы проводить там вечер выходного дня.
        — Какая ты наивная, Лиззи,  — засмеялась Мэри, открывая кошелек и доставая оттуда крошечный конвертик из белой бумаги.  — Не знаю, как ты, но мне все это уже начинает надоедать. Все это обязательное общение. Все эти поцелуйчики и лесть. Мне необходимо взбодриться, чтобы терпеть все это.
        Она открыла самодельный конвертик, в котором была кучка белого порошка, напоминавшего муку мелкого помола. Она взяла кусок туалетной бумаги, протерла крышку бачка и высыпала порошок прямо на эмаль.
        — Дай-ка мне мою платиновую кредитку,  — приказала она, передавая мне сумку. Затем она разделила кучку порошка на две аккуратные равные дорожки.
        — Это что такое?  — спросила я шепотом.  — «Спид»?
        На лице ее отразилось удивление.
        — Да ну что ты. Не мой стиль. Все в прошлом,  — усмехнулась она.  — Это «чарли». Отличная штука. Митчелл знает одного всемогущего человечка в Хайгейт, который достает для него столько, сколько нужно.
        — Чарли?  — прошептала я.
        — Кокаин,  — объяснила она.
        Все завертелось у меня в голове. Почему она говорит об этом так громко? Она свернула хрустящую двадцатифунтовую банкноту в трубочку и протянула мне.
        — Ты, наверно, хочешь попробовать?
        Я покачала головой.
        — Не уверена.
        — Почему?
        — Ну, просто…
        — Ты никогда раньше не пробовала, да?  — резко спросила она. Я снова отрицательно покачала головой.  — Серьезно? За все время, что ты живешь в Лондоне? Ни разу? Я думала, что агенты по недвижимости тратят все комиссионные на свои жирные носы. Одна из клиенток говорила мне, что агент, который показывал ей квартиру, вынюхал свою дорожку прямо во время показа.
        — Я не агент по недвижимости,  — напомнила я ей.  — Я просто секретарша, и я не получаю комиссионных, которые могу потратить на дорогие наркотики!
        — Так ты и не будешь тратить свои деньги сегодня,  — сказала она.  — Это Митчелла.  — Она склонилась над унитазом и втянула одну из двух тонких дорожек порошка.  — Ну, вот. Видишь. И прекрасно себя чувствую.
        — Еще не успело подействовать,  — прошипела я.  — Ты можешь умереть в любую минуту. И что я скажу твоей маме?
        — Да все в порядке. Я уже приняла немного перед приходом сюда. И видишь, пока не умерла. Попробуй хотя бы половину. А я добью остальное. Только быстрее, потому что сюда стоит очередь. Им тоже хочется.
        Я взяла из ее руки скрученную банкноту и попыталась вспомнить, каким концом она вставляла ее себе в ноздрю. Помимо всего прочего мне казалось, что сам процесс употребления кокаина несколько, скажем так, неизящен. Вставлять в нос бумажную трубочку и втягивать так, чтобы порошок проникал прямо в мозг? Половина меня хотела вернуть банкноту и сказать Мэри, что мне это неинтересно. Но на самом деле, другую мою половину это очень интересовало. В конце концов, я была не так уж невинна в этих делах. В колледже я подкуривала, а один раз даже приняла «экстази». (К несчастью, вместо кайфа я заработала недельный понос.) Поэтому меня трудно было отнести к адептам движения «скажи наркотикам нет». А кокаин казался таким соблазнительным по сравнению с таблетками «экстази», от которых хочется переспать с тем, на кого и не взглянешь на автобусной остановке.
        Эта был еще один великолепный штрих великолепного вечера. Кокаин. В лучшем отеле Лондона. А за дверью известные лица из мира ТВ, кино и шоу-бизнеса поправляли прически и подтягивали колготки перед ярко освещенными зеркалами. Мама ни за что бы не поверила. Конечно, я вряд ли смогу рассказать ей все когда-нибудь. Но кокаин был вполне в духе всей вечеринки. И соответствуя духу, я поднесла к носу скрученную в трубочку банкноту.
        Я наклонилась над бачком точно так же, как Мэри. Когда я посмотрела на нее, мне показалось, что она сияет. Ее глаза были широко открыты. А рот растянулся в улыбке до ушей.
        — Давай,  — прошептала она.  — Это очень украшает жизнь.
        Я сильно втянула воздух, посмотрела вниз и с удивлением обнаружила, что дорожка исчезла. Полностью. В моей ноздре.
        — Ты прямо профессионал,  — заметила Мэри.  — У тебя, должно быть, хорошие легкие.
        Я отбросила волосы со лба. И вдруг меня в нос словно ударил газ от минеральной воды. Я почувствовала привкус газа и в горле. Странный металлический привкус. Но ничего удивительного пока не происходило. Просто казалось, что я поперхнулась газировкой.
        — Ну что, может, вернемся на вечеринку?  — спросила Мэри.
        Мы с Мэри вышли из кабинки одновременно. Тут же за нами в кабинку, не переставая болтать, протиснулась другая парочка девиц. Мэри начала рассказывать мне историю об одном из ее клиентов. О вышедшем в тираж актере телесериалов, на которого настучал журналист. Актер достал для журналиста дозу и вместо благодарности получил за услугу шесть месяцев тюрьмы.
        — Будет ему хорошим уроком. Но он легко найдет работу, когда выйдет,  — уверенно сказала она.  — Люди любят разные истории. А этого бы не случилось, если бы он продолжал сниматься в «Голубом Питере». Шампанского?  — Я взяла фужер с подноса, который, казалось, проплывал мимо.  — Так что будем делать с Брайаном?
        — Придется разыгрывать спектакль.
        — Дорогая, у тебя получится. Посмотри на себя. Ты прекрасно смотришься здесь.
        — Ты думаешь?
        — Конечно,  — пробулькала она сквозь шампанское.  — Здесь никто не знает, что ты просто секретарша из агентства по недвижимости. И я, правда, надеюсь, что все пройдет хорошо. У тебя была тяжелая полоса, и ты имеешь право на счастье с Брайаном. Кроме того, я ужасно люблю сплетни. Если он пригласит тебя с собой в Нью-Йорк и попросит выйти за него замуж, обещай, что пригласишь меня в подружки невесты.
        — Я так рада, что мы с тобой помирились,  — сказала я ей.
        — Я тоже,  — ответила она.
        Мы обнялись.
        — А как ты собираешься поступить со своим парнем, пока Брайан будет здесь?  — продолжила Мэри.
        — Я сказала ему, что ко мне на уик-энд приезжает приятель.
        — И он не захотел познакомиться с ним?
        — Захотел. Но я сказала ему, что нам с Брайаном нужно будет повидать общих друзей. Чтобы отговорить Ричарда, я сказала, что ему это будет неинтересно.
        — Ловко. Но если я что-нибудь понимаю в мужчинах, он в любом случае попытается увидеть тебя. Может быть, нужно вообще расстаться с ним, чтобы он не встал у вас на пути.
        — Мне кажется, это довольно жестоко.
        — Конечно, жестоко. Но ты же ведь хочешь возобновить отношения с Брайаном, да? Ты же не хочешь, чтобы рядом болтался мрачный бухгалтер и портил тебе картину.
        — А что, если Брайан не захочет забрать меня с собой? Я дам отставку Ричарду, а сама останусь на бобах.
        Мэри пожала плечами:
        — У тебя всегда так, Лиз. Двойная ставка. Ты никогда не получишь заветный приз, если не идешь прямо к цели.
        — Глубокая мысль,  — сказала я.
        — Я знаю. Сходим еще в туалет.
        Еще не прошло и двух минут с нашего прошлого захода. Но я все равно согласилась.
        На этот раз Мэри, поправляя косметику, увидела в зеркале свою знакомую. Коричневая прядь волос скрывала ее профиль, но тем не менее в ней было что-то очень знакомое. Фактически ее затылок был знаком мне почти так же, как мой собственный.
        — Это она?  — спросила я. Но, еще не успев ответить, Мэри обняла Арабеллу Гилберт. Моего кумира. Ну, что-то вроде того. И Мэри знала ее. В благоговении я открыла рот.
        — Привет, дорогая.  — Мэри и Арабелла элегантно обменялись поцелуями, не касаясь друг друга.
        — Как поживаешь?  — промурлыкала Мэри.  — Выглядишь великолепно…
        — Жаль только, что чувствую себя совсем не великолепно,  — вздохнула она.  — Ты знаешь, что кокс действует как слабительное, Мэри?
        — Только если берешь неизвестно что, милая. А если хочешь получить классный порошок, ты знаешь, куда звонить. Вообще, звони мне, если что-нибудь нужно.  — Она протянула Арабелле одну из своих маленьких золоченых визиток.
        — Кто это?  — спросила Арабелла, качнув головой в сторону.  — Мы с вами нигде не встречались?  — обратилась она прямо ко мне.  — По-моему, вы что-то писали для «Миррор», да?  — Она сощурила глаза и подозрительно посмотрела на меня.
        Почувствовав ее беспокойство, Мэри положила руку Арабелле на плечо и заверила ее, что я не имею к журналистике никакого отношения.
        — Она просто моя старая подруга. Мы с Лиззи вместе учились в колледже,  — объяснила она.  — Я привела ее сюда, чтобы показать ей блестящую часть мира шоу-бизнеса. Лиззи работает в агентстве по недвижимости. Это какое-то мелкое агентство на самых задворках Найтсбриджа. Она даже не агент, а просто секретарша.
        Ну, большое тебе спасибо, подумала я.
        — Она твоя поклонница, Арабелла…
        — Приятно слышать.
        — Хочешь взять у Беллы автограф?  — спросила меня Мэри.
        — У меня ничего нет с собой,  — улыбнулась я.
        — Я попрошу свою секретаршу прислать вам свое фото по почте,  — сказала она абсолютно искренне.
        — Спасибо,  — сухо ответила я.
        — Ну, желаю вам приятного вечера,  — сказала мне Арабелла.  — Если кто и знает тут всех, так это Мэри Бэгшот. Она королева вечеринок. Получает почти столько же приглашений, сколько и я. А, кстати, Митчелл придет сегодня?
        — Он в студии,  — ответила Мэри.
        — До сих пор? Я не знала, что он записывает что-то самостоятельно. Пожалуйста, передай ему привет от меня.
        — Обязательно передам.
        — Я буду ждать приглашения на презентацию альбома.
        — Твое имя — первое в списке.
        — Надеюсь, ты простила мне этот эпизод на съемках,  — улыбнулась Арабелла, опустив глаза.
        — Я уверена, что это было просто недоразумение.
        — Хорошо. Э-э, Мэри. У тебя не осталось еще попудрить носик? У меня уже все кончилось.
        — Конечно осталось,  — ответила Мэри.  — Только не бери все сразу,  — сказала она, и Арабелла исчезла в кабинке.  — Он очень хорошей очистки.
        — А что случилось на съемках?  — прошептала я, сгорая от любопытства, как только за Арабеллой закрылась дверь кабинки.
        — Что случилось?  — фыркнула Мэри.  — Я обнаружила ее в кровати у Митчелла абсолютно голую.
        — А он был с ней?  — спросила я, сгорая от любопытства.
        — Нет, он сидел в передвижной столовке и жрал сосиски.
        — А он, ну ты понимаешь… был с ней?
        — Сильно сомневаюсь. Хотя она все равно намекнула на это в своей чертовой колонке.
        — Наверно, тяжело встречаться с человеком, которого все время пытаются соблазнить,  — сказала я.
        — Нельзя обвинять Арабеллу в том, что она хочет повысить свою популярность.
        — Я понимаю, твоя работа и заключается в том, чтобы повышать популярность клиентов, но я бы на самом деле дала ей пинка под зад.
        — Я знаю, что Митчеллу можно доверять: он не будет связываться с такими, как она.
        В этот момент Арабелла вышла из кабинки и вернула Мэри сумочку.
        — Отличная штука,  — сказала она с широко раскрытыми глазами.  — Просто великолепная. Знаешь, я, наверно, позвоню тебе завтра утром.
        — Давай,  — ответила Мэри.  — Можем пообедать вместе, если хочешь. Приятного вечера.
        Арабелла ослепительно улыбнулась ей. Я заметила, что у нее были такие темные глаза, что зрачки совершенно сливались с радужкой.
        — Не могу поверить, что я стою в женском туалете, а вокруг ходят туда-сюда всякие знаменитости,  — тихо сказала я, когда мы с Мэри осталось наедине.
        — Штука в том, чтобы вести себя, будто ты к этому привыкла.
        — Ну, ты на самом привыкла. Ты действительно хорошо знаешь Арабеллу Гилберт? Вы подруги?
        — Нет. Она не тот человек, с которым бы мне хотелось дружить. Хотя у моего кузена Эдварда что-то было с ней однажды после какой-то дискотеки в Бенендене или Итоне. Она была совершенно убита, когда он в конце концов предпочел ей — ее брата. И должна тебе сказать, что ее неожиданный успех безусловно меня удивляет. Она тупа, как бревно, но потенциально стоит целое состояние,  — заверила меня Мэри.
        — Тупа? Как журналистка может быть тупой?
        — Глупая, она же на самом деле не пишет колонку сама. Она бы ни за что не получила эту работу, если бы не родители, у которых была какая-то история в пещерах со шведским принцем, не помню как его там.
        — Да?
        — Но по загадочной для меня причине она стала популярной, и сейчас она везде нарасхват. Она сидит в жюри во всех игровых шоу, а теперь она хочет создать свою передачу. И в ней очень заинтересованы. И не только на пятом канале. Ее теперешний агент собирается уехать жить в Тоскану, а я буду в этот момент стоять не шелохнувшись и ждать, когда яблочко созреет и упадет. Арабелла Гилберт идет вверх, и я собираюсь следовать за ней.
        — Несколько прагматичный подход.
        — А мне кажется, вполне деловой.
        — Привет, Мэри.
        Появилось еще одно знакомое лицо. Ведущая прогноза погоды. Одна из тех, кого стали приглашать в жюри телеигр задолго до Арабеллы. Ей уже было прилично за тридцать, и она, вероятно, рассказывала еще про шторм 1987 года.
        — Ты слышала, что Майкл через месяц собирается уволиться? Я просто в отчаянии.
        — У Джени вместе с Арабеллой Гилберт один агент,  — объяснила мне Мэри.
        — Я ищу нового агента, если тебя это интересует.
        — О, Джени,  — громко вздохнула Мэри.  — Ты же знаешь, что я готова работать с тобой хоть сейчас, но мой график абсолютно забит на ближайшее будущее. Тебе известна моя теория. Лучше меньше, да лучше, и выйдет все отлично.
        — Но неужели ты не можешь втиснуть меня куда-нибудь?  — настаивала Джени.  — Я же такая маленькая.
        В ответ на хныканье Джени Мэри поморщилась и ответила:
        — Милая, я не могу тебя взять, зная, что не смогу уделить тебе столько времени, сколько ты заслуживаешь.
        — В любом случае мы можем как-нибудь вместе пообедать?
        — Тебе позвонит мой заместитель.
        Служба погоды отошла, не попудрив носик.
        — Не понимаю. Ты только что сказала Арабелле, что ищешь новых клиентов,  — сказала я.
        — Я ищу клиентов вроде Арабеллы,  — объяснила мне Мэри.  — Но старушка Джени подумывает завести детей и стать ведущей дневной передачи о спасении животных. Телеведущие обычно слишком нервные ребята. Я готова к тому, чтобы терпеть капризы Арабеллы, потому что смогу на ее деньги в любой момент брать курс массажа и аромотерапии от стресса. Но мне не нужны люди вроде Джени. С ней — это абсолютная благотворительность, а я уже сделала взнос в Королевское общество защиты животных.
        Я не смогла сдержать смех.
        — Я рада, что в тебе все еще сохранилось что-то от прежней Мэри,  — сказала я.  — Все еще заботишься о беспомощных животных, да?
        — Для снижения налогов,  — сухо ответила она.
        Я вернулась вместе с ней на вечеринку, поражаясь ее навыкам этой деловой новой женщины. Почти каждый встречный слал ей воздушный поцелуй и просил с ним пообедать. Большинству из них она меня представила, но я видела, как их взгляд скользил мимо, едва она говорила, что я — ее подруга по колледжу и в шоу-бизнесе не работаю. Бодрое настроение от маленькой дорожки Мэриного кокаина прошло, и мне захотелось, чтобы раздался сигнал пожарной тревоги или началось землетрясение,  — все что угодно, только бы убраться отсюда, особенно после того, как я поговорила с одним телепродюсером, который постоянно смотрел не в глаза, а куда-то через мое плечо, словно искал собеседника поинтереснее. В конце концов я тоже перестала смотреть на него. Через его плечо я наслаждалась прекрасной Арабеллой Гилберт. Она стояла в кругу восторженных поклонников и, судя по доносившемуся хохоту, рассказывала какой-то анекдот. Когда она дошла до кульминации, ей пришлось отложить в сторону сумочку. Это была та самая сумочка от Эрмес из розовой кожи, о которой она писала в своей колонке. Очень изысканно.
        Во всяком случае, что бы там ни говорила Арабелла, но она вдруг присела на корточки, иллюстрируя заключительную часть анекдота. При этом она надула свои бледные щеки и стала махать руками. Любой человек, делающий такие малоизящные движения, был бы похож на идиота, но я смотрела на нее с тем же восторгом. Закончив рассказ, она выпрямилась и резким движением головы разметала волосы по плечам. Затем, почувствовав на себе мой взгляд, обернулась ко мне и улыбнулась. Улыбнулась именно мне. Я чуть сдвинулась влево так, чтобы меня закрыл телепродюсер.
        О боже. Я была сражена. Увидев Арабеллу Гилберт живьем, я почувствовала себя в двадцать раз нелепее, чем после чтения ее дурацкой колонки.
        К несчастью. Мэри как будто не собиралась покинуть вечеринку и положить конец моим мучениям. Она время от времени поглядывала на меня, поднимала вверх палец или улыбалась, словно спрашивая «Ну, как ты?», но на самом деле она ни разу не прерывала свои важные разговоры, и я не могла ей сказать, что хочу домой.
        Более того, вечеринка кончилась, Мэри собралась пойти наверх с группой избранных в номер, который «Голден Бразерс» сняли на всю Неделю моды, проходившую в Лондоне. Я последовала за ними, и хотя уже не чувствовала восторга, охватившего меня в туалете, но подумала, что нужно попасть в святилище, если мне предоставляется такая возможность. Я часто намекала Мэри, что очень хочу попасть на VIP-вечеринку вместе с ней. И вот теперь я поднималась наверх в лучший номер «Гипериона» для того, чтобы опустошить мини-бар в компании трех супермоделей, двух дизайнеров, одного перспективного голливудского актера и моей лучшей подруги.
        Мэри вцепилась в руку грядущей голливудской суперновой звезды — Реда Бредбурна,  — он только что сделал фильм о Второй мировой войне, где единолично спас от нацистов французскую деревню, и при этом ни одна прядь волос не растрепалась на его голове. Не могу сказать, что он меня интересовал как актер, но, видя его во плоти, я поняла, почему он пользуется таким спросом после того, как у него мутировал голос. Он даже сзади выглядел потрясающе. Представьте себе ягодицы микельанджеловского Давида, но живого.
        Как только мы дошли до номера, Мэри повернулась ко мне и сказала:
        — Пожалуйста, сделай доброе дело, сходи вниз за бутылкой чего-нибудь приличного. Можно, конечно, позвонить в ресторан, но тогда мы будем ждать вечность. Пусть запишут на счет номера.
        С этими словами она скользнула в полуоткрытую дверь, оставив меня в холле. Мне оставалось делать только то, что она сказала.
        Когда я поднималась на двенадцатый этаж, мое внимание был приковано к ягодицам Реда Бредбурна. Лишенная этого прекрасного зрелища на пути вниз, я дожидалась лифта с нетерпением, а когда он наконец прибыл, дверь открылась, и моим глазам предстала парочка, довольно глубоко и активно познающая друг друга, но, прежде чем я вошла, если бы, конечно, отважилась им помешать, девушка вытянула изящную ногу и «шпилькой» нажала кнопку, от чего двери лифта снова закрылись.
        Я подождала еще минуты две, пока индикатор этажей не показал мне, что счастливая парочка застряла между пятым и шестым этажами. Я сильно сомневалась, что лифт действительно сломался. Что за эгоизм? Заниматься любовью в лифте высотного здания? Я нажала на кнопку еще раз в надежде сдвинуть лифт с места, но ничего не вышло.
        Пришлось мне топать по лестнице вниз. По дороге я встречала людей, у которых застрявший лифт вызвал гораздо большее раздражение, чем у меня. Кто-то отчаялся дойти и лежал на полдороге, привалившись к стене, между девятым и десятым этажами, словно с ним случился сердечный приступ.
        Это была Арабелла Гилберт. Она уже не выглядела такой шикарной, как в начале вечера. Ее бледное лицо покраснело от подъема на такую высоту. Ее облегающее платье было совершенно измято. В обеих руках она держала по бутылке шампанского.
        — Вы хорошо себя чувствуете?  — спросила я в тот момент, когда она попыталась встать, но резко качнулась назад, и в какой-то момент казалось, что она сейчас рухнет и покатится вниз по лестнице.
        — Отл-чно,  — нетвердо произнесла она.  — Оч-чень хр-ршо.
        — Вы выглядите неважно.
        — И чувствую себя так же,  — призналась она, скользнула по стене и опять уселась на ступеньки. Она выглядела совершенно растерянной и, похоже, не очень понимала, где находится.
        — Я тебя знаю?  — спросила она.  — Ты та девушка, которая пишет статьи для «Сан»?
        — Нет,  — ответила я.  — И я не та девушка, которая пишет статьи для «Миррор». Мы уже это проходили. Меня зовут Лиззи Джордан. Мы познакомились чуть раньше в туалете.
        — А, Лиззи. Ты та самая, у которой вытекает силикон из груди, да? Какой ужас. По-моему, и сейчас течет.
        — Да нет,  — ответила я, нервно глянув на свою грудь.  — Вы меня спутали с другой.  — Хотя у меня на груди действительно осталось мокрое пятно, после того как на меня налетел какой-то явно голубой гример и облил вином.  — Я была с Мэри.
        — А, Мэри. Мэри, Мэри, где ты, Мэри. Она по-прежнему спит со своим замечательным братом? Знаешь, когда-то давно я была в него влюблена.
        Я подняла бровь.
        — Думаю, вы снова что-то напутали. Мэри Бэгшот — агент, она дала вам свою карточку.
        — Ах, Мэри — агент!  — закричала Арабелла, словно на нее сошло просветление.  — Мэри, агент номер один. Как, говоришь, тебя зовут?
        — Лиззи.
        — Послушай, Люси.  — Она стерла струйку слюны с напудренного дорогой пудрой подбородка.  — Может, посидишь со мной немножко? Поговори со мной, пока я переведу дыхание.
        — А вы куда идете?
        — На вечеринку наверху. Там наверху Ред Бредбурн с двумя блядями-супермоделями, а я хочу просто поговорить с ним. Он сказал мне, что я не могу с ним встречаться, потому что слишком много пью. Хочу ему сказать, что он не прав.
        — Не думаю, что вам удастся разубедить его именно сейчас,  — предупредила я.  — Может, я возьму одну бутылку?  — Она размахивала руками и случайно пихнула меня в бок. Впрочем, она тут же отдала мне бутылку и стала возиться с пробкой второй бутылки. Она возилась с ней несколько минут, сопротивляясь моим попыткам помочь ей, но потом, отвергнув традиционные способы открывания, хватила горлышком тяжелой зеленой бутылки по стене. Ей пришлось повторить это еще раз, чтобы отбить горлышко, и мы сразу же оказались в шампанском и в осколках стекла.
        Я выхватила у нее бутылку в тот момент, когда она пыталась поднести разбитое горлышко ко рту.
        — Вы сошли с ума?  — спросила я.
        — Он сказал мне то же самое,  — вздохнула она.
        — Вы могли поранить себе лицо.
        — Наплевать.
        — Я думаю, утром вам так не покажется,  — сказала я.
        — Я просто хочу, чтоб он знал, что я не сумасшедшая. Мне просто грустно. Мне очень грустно.
        — Из-за чего?  — Мне действительно было интересно узнать.
        — Не знаю,  — она шмыгнула носом. На мгновение она приникла головой к моему плечу.  — Просто очень грустно.
        — Но у вас такая замечательная жизнь,  — сказала я.  — Вы еще сегодня казались такой счастливой. Я слышала, как вы рассказывали анекдот. Все вокруг смеялись.
        — Именно так. Я казалась счастливой. Но ты знаешь, на самом деле я несчастна. Ред никогда не полюбит меня.
        — Обязательно полюбит.
        Она повернулась лицом ко мне. Глаза ее покраснели. В уголках глаз стояли слезы, готовые вот-вот покатиться по ее опухшему лицу.
        — Моя жизнь разбита.
        Теперь она рыдала в полную силу.
        — Вы же выиграли приз лучшего обозревателя года.
        — И мне только что сообщили, что я слишком жирная, чтобы сниматься на ТВ.
        Слишком жирная? Она была похожа на макаронину. И что, неужели она никогда не слышала о Ванессе Фелтц[30 - Ванесса Фелтц — очень полная ведущая британского телевидения.]?
        — Я выяснила, что мне нужно делать липосакцию и подтяжку живота, если я хочу остаться на телевидении. Для ведения рубрики это не имеет значения, но телевидение всегда снимает так, что ты выглядишь как минимум на десять фунтов толще, и я точно знаю, какую часть тела они будут показывать.
        — Мне кажется, вы совсем не толстая,  — сказала я.
        — Конечно, тебе так кажется,  — ответила она.  — Я худее тебя.
        — Спасибо.
        — Но по сравнению с другими девицами с телевидения я все равно, что слон. Я пробовала все. Амфетамины. Кокаин. Я даже ездила в Индию и пила воду прямо из унитаза в надежде подцепить дизентерийную палочку, но ничего не получилось, и я вернулась с тремя лишними фунтами, потому что обожаю «тикку маскалу» и «гулаб джамун».
        — Может, попробовать занятие спортом?  — предложила я.
        — А если кто-нибудь сфотографирует меня, когда я, разгоряченная и потная, буду выходить из зала?  — ответила она, словно это было совершенно логичное объяснение невозможности занятий.
        — Ну, по крайней мере, вас уличат только в том, что вы следите за собой,  — сказала я.  — Это лучше, чем уличить в липосакции.
        — Боже, как я хотела бы быть на твоем месте,  — сказала Арабелла.  — Ты даже не представляешь себе, как легко тебе живется. Ты встаешь утром, выглядишь развалиной, но тебя это совершенно не волнует. Тебе не нужно ежедневно беспокоиться о том, что у тебя кошмарная прическа.  — Для иллюстрации этого она подняла прядь моих волос с одной стороны.  — И никому нет дела, что твои трусы выпирают сквозь платье.
        Я испуганно посмотрела на линию трусов.
        — Твоя жизнь прекрасна.
        — И при этом я делаю вид, что я — это вы,  — сказала я ей.
        — Да, я тоже делаю вид, что я — это я,  — ответила она, махнув рукой у меня перед лицом.  — Ты ведь знаешь, я веду колонку.
        — Не может быть?  — воскликнула я в притворном изумлении.
        — Я даже печатать не умею. Если бы мои родители не были теми, кто они есть, я тоже была бы никем. Я была бы просто как ты. Ты знаешь, как меня пугает эта мысль? А что делают твои родители, Люси?
        — Лиззи,  — поправила я.
        — Уверена, что твой отец носит картуз, а мать ходит в магазин в шлепанцах.
        Я открыла рот, чтобы возразить. В шлепанцах в магазин? Услышь моя мать такое обвинение, она бы вся побагровела от возмущения.
        — Я уверена, что чай уже ждет его на столе, когда он приходит с работы или из агентства по трудоустройству. Я уверена, что они пьют пиво «лагер» из банок и смотрят «Бруксайд»[31 - «Бруксайд» — телесериал, который демонстрировался 21 год.].
        — На самом деле…  — Я хотела сказать ей, что она ошибается.
        Но ее уже понесло.
        — Уверена, что твой отец брал тебя на футбольные матчи.
        Он ненавидел футбол.
        — И ты ела жареную картошку каждый божий день.
        Ах, если бы.
        — Я практически не видела своих родителей, пока была ребенком. Они запихнули меня в интернат, когда мне было три с половиной года, и я до шестнадцати лет не видела отца.
        — Это звучит ужасно.
        — Я думаю, что именно потому я такая, какая есть.
        — Мне кажется, что вы симпатичная,  — сказала я успокаивающе.
        — Конечно, тебе кажется. Массе простых людей кажется, что я симпатичная. Но откуда им знать? Девушка, которая пишет эту колонку,  — это не я. Я имею в виду, что не я ее пишу. Это какая-то секретарша из газеты. У меня нет времени. Но девушка, которую они себе представляют, читая мою колонку, тоже не я. Ты следишь за мной?
        — Вроде бы да.
        — У меня есть ужасное чувство, что где-то в глубине я такая же обычная. Я — это всего лишь куча дорогих шмоток. Это единственная разница между нами.  — Она ткнула меня пальцем в грудь.  — У меня есть красивые вещи, а у тебя… нет.
        Я так и знала, что коричневое платье было ошибкой.
        — Хотя ведь это настоящий Келвин Кляйн, да?  — добавила она неожиданно трезво, невзирая на выпитое и вынюханное.
        — Да,  — ответила я. И хотя со мной в последнее время никто так хамски не разговаривал, меня неожиданно охватила волна вдохновения. Единственная разница между мной и Арабеллой Гилберт, как я это услышала из первых уст, состояла лишь во внешнем виде. Для меня это было огромным утешением.
        — Знаешь, будь поосторожней с этой Мэри,  — промычала Арабелла.  — Она вроде бы твоя подруга, но на самом деле она хочет забрать то, что есть у тебя. Когда она это получит, она тебя бросит. Агенты все такие.
        — Ну, в таком случае я рада, что она не мой агент. И я не представляю себе, что у меня есть такое, что она может забрать. Мы подруги уже сто лет. Ну, во всяком случае, не меньше девяти.
        — Все-таки хочу тебе сказать, будь поосмотрительней,  — сказала Арабелла.  — Будь поосмотрительней и не верь никому.
        — Спасибо за совет.
        — Эй, там, внизу!
        Тут как тут! Мэри неожиданно скатилась вниз по лестнице и оказалась рядом со мной и Арабеллой.
        — Я иду домой,  — сказала она Арабелле.  — Наверху уже полное безумие. Одна из этих супермоделей достала бутылку абсента, абсент попал ей не в то горло, и, по-моему, она задохнулась. Слушай, Арабелла, ты не видела здесь такую тихую девчушку, с которой я пришла сегодня?
        — Привет, Мэри,  — сказала я, надеясь, что она шутит, зная, что я все время стою рядом с ней.
        — О, привет, Лиз. Не возражаешь, если мы сейчас возьмем такси до дома?
        — Я уже два часа жду, когда ты это скажешь,  — призналась я.
        — Что с тобой, Арабелла?  — спросила Мэри светскую львицу, которая окончательно отбросила все попытки сохранять равновесие и висела на перилах, как выпотрошенная кукла.
        — Мне кажется, она немного перебрала,  — сказала я.
        — Тогда лучше забрать ее с собой,  — сказала Мэри, вставая и очень быстро трезвея.  — Мне только не хватало, чтобы моего клиента нашли захлебнувшимся в собственной блевоте.
        — Но она не твой клиент.
        — Будет после сегодняшнего вечера. Рыбка уже на крючке. Пожалуйста, возьми ее под другую руку.
        Я покорно забросила руку Арабеллы себе на плечо и помогла ей встать на ноги. Скоро я поняла, что Арабелла имела в виду, когда сказала, что это только кажется, что она «худая». Весила она тонну.
        Глава пятнадцатая
        Ну и вечерок! Все дорогу домой я молилась, чтобы Сима не улеглась до моего возвращения. Мне не терпелось вывалить на нее информацию о светском приеме: особенно тянуло расписать ей во всех деталях, как сама Арабелла Гилберт рыдала у меня на плече, рассказывая о неотвратимости грядущей липосакции. Хотелось рассказать про шампанское, закусках-канапе, про кокаин.
        Но Сима уже легла — она говорила мне что-то про утреннюю смену в видеосалоне, а Жирный Джо тоже окопался у себя в бункере. За неимением Симы за слушателя сошел бы и он, хотя вряд ли его могли заинтересовать канапе, а кто такая Арабелла Гилберт он и понятия не имел.
        Пришлось отложить сказки Шехеразады до следующего вечера.
        Вместо этого я отправилась к себе в комнату и села на кровать, решив полюбоваться собой в стильном платье Мэри. Я вспомнила про суровую оценку Арабеллы, но линии трусов по-прежнему не увидела.
        Я встала и, качая бедрами, направилась к большому зеркалу на стенке шкафа; ходила я ничуть не хуже Арабеллы. Так, с походкой все в порядке. Но произведет ли она впечатление на Брайана сразу, как только он увидит меня в Хитроу? Вот в чем вопрос.
        Я решила, что спереди выгляжу совсем неплохо. Хотя меня несколько разнесло, от детского восьмого размера до двенадцатого (десятого по шкале «Маркса и Спенсера»), но все было, как надо и где надо. Талия у меня осталась тонкой, а грудь — большой (чем горжусь), бедра слегка раздались (сомнительное приобретение). То есть все же не хотелось выглядеть так, как будто я жду ребенка.
        Потом я развернулась в профиль. Тут все обстояло намного хуже. Решительно не хотелось верить, что в зеркале отражаюсь именно я. Еженедельно гробя себя за компьютером фирмы «Корбетт и дочь», я так ссутулилась и перекосилась, что теперь голова торчала из плеч, как голова черепахи из панциря. Мне можно было дать лет восемьдесят. И в довершение всего живот выдавался вперед так же сильно, как и подбородок.
        Потрясенная и перепуганная своим внешним видом, я выпрямилась и сразу похудела фунтов на двенадцать. Значит, не все так ужасно. Просто надо в присутствии Брайана стоять навытяжку. Но я из-за того, что сутулилась постоянно, сейчас, с выпрямленной спиной, чувствовала себя довольно неудобно, так что, пока я собрала одежду, набросанную за прошлую рабочую неделю, мой позвоночник вернулся к привычному состоянию.
        Хоть бы Брайан предупредил меня заранее, вздохнула я. Будь у меня хотя бы месяц на подготовку к его приезду, я бы встретила его мускулистая, как Антея Тернер в том клипе, где она на тренировке (только без ее кретинской ухмылки). Будь у меня полгода… Да за полгода я бы такого добилась! Просто ужас, что он приезжает так скоро.
        Неужели за короткий срок можно что-то изменить? Я наклонилась поднять забытый носок и обнаружила рекламный проспект, взятый три месяца назад во время очередного приступа «самоусовершенствования» (которые обычно случались, когда я пыталась натянуть джинсы) в одном новом спортклубе. Я обвела жирным черным фломастером все предлагаемые виды занятий и твердо решила посещать их все, от аквааэробики в понедельник (идеально подходит пожилым, ослабленным людям и беременным женщинам) и кончая продвинутым курсом кик-боксинга (для инструкторов спецназа и участников гладиаторских боев).
        При виде шести бодрых кружков я фыркнула. Я пометила шесть видов занятий. Шесть раз в неделю! Можете себе представить. На самом деле, придя на занятия с мячом в аквааэробику, я обнаружила, что забыла полотенце. Дежурная предложила мне за пятьдесят пенсов взять напрокат одно из полотенец спортклуба, но как она ни убеждала меня, что они махровые и мягкие, что их ежедневно кипятят и сушат в сушилке, я не могла свыкнуться с мыслью, что мое тело соприкоснется с полотенцем, которым накануне вытерся вшивый или даже покрытый струпьями человек!
        Такую я нашла себе отговорку.
        Думаю, мне легче было бы поддерживать форму, относись я к тем чудакам, что действительно получают удовольствие от занятий спортом. Знаете, этот тип,  — по их словам, нет в мире большего кайфа, чем бегать трусцой вокруг дома, лавируя между кучками собачьего дерьма. Увы, как бы я не жаждала сохранить форму, мне трудно было сломать психологический барьер и представить себе упражнения как радость, а не как тяжелую повинность. А виноваты учителя физкультуры. Когда физрук в неполные пять лет награждает человека прозвищем «Бум-Трах-Тарарах» (для краткости — Трах), то вполне вероятно, что, когда он вырастет, сердце у него будет биться чаще только от нервотрепки.
        И все же, сколько можно сбросить за четыре дня? Все книги о диете, собранные за мою бытность взрослой женщиной (то есть годы, когда я переживала из-за веса и хотела взять свое тело под контроль), меньше чем за месяц результата не обещали. Все должно идти постепенно, говорили они. Быстрая потеря веса — не что иное, как обезвоживание. Полный голод — тоже обман и неизбежно заканчивается обжорством. Неужели мне нужно такое похудание, грозно спрашивали наставники и учителя. Скорее всего, да — если диета оставит мне шоколадные пряники.
        Главный секрет, видимо, знала Сима, которая съедала в день по три батончика «Марса» и не толстела. Я как-то перехватила ее утром, когда она шла завтракать в «сникерс»-бар. Она предложила мне есть в день по три батончика «Марса» и больше ничего. Но такая диета не показалась мне слишком привлекательной.
        — Что ж ты раньше не села на диету?  — спросила она.
        — Да я хотела начать, как только он позвонил, но в тот момент я думала только, как сказать ему правду про квартиру. Теперь, когда с квартирой вроде уладилось, для полноты иллюзии мне остается лишь выглядеть так, как будто я все шесть лет провела в фитнесс-центре.
        — Ты ему про это говорила?
        — Кажется, Брайан думает, что спортзал — мне просто дом родной.
        — По-моему, ты будешь постоянно ходить в спортзал только в том случае, если тебя возьмут туда уборщицей,  — сказала Сима.  — А ты купи ему повязку на глаза. Или попробуй не есть ничего, кроме капустного супа,  — предложила она с чуть большим энтузиазмом.  — Действует быстро, во всяком случае, мне говорили. К выходным сбросишь килограмма три. Просто в начале недели навари кастрюлю побольше и ешь суп, сколько влезет, но кроме него — ничего. Единственная проблема — не все любят жить в такой атмосфере, понимаешь? Но пока в Балхэме только мы, а еще не Брайан, то нет проблем, какая разница, кто портит воздух — ты или Геркулес, а приедет Брайан — ты и сама не станешь при нем пукать, как ломовая лошадь.
        — Только бы от страха не пукнуть,  — ответила я.
        — Тогда пусть хотя бы не воняет капустой.
        Серьезный аргумент.
        — Так, капустная диета отпадает,  — что ты предлагаешь тогда?
        — В «Марксе и Спенсере» продают трусы. Из прочной промышленной лайкры. Они способны утянуть человека целиком.
        — Но выглядит все это не очень сексуально, ответила я.  — Весь жир, который утягивается, выпирает над резинкой пояса, а еще больше на бедрах. От специального белья никакого прока. И даже если в одежде выглядишь неплохо, то все время боишься, что вздохнешь поглубже и упадешь в обморок или треснешь при попытке снять амуницию.
        — Знаю,  — сочувственно сказала Сима.  — Я поставила крест на бюстгальтерах с прокладками, когда одна из них выскочила прямо на танцах, и у меня вместо груди оказалась справа — гора, а слева — дыра. Да еще в самый ответственный момент! Стыдно было — ужас. Смотрю, а прокладка лежит на полу между мной и партнером по танцу,  — не могла же я просто нагнуться и схватить ее. А потом он сам на нее наступил.
        — И что ты сделала?
        — Я сложила руки на груди и сказала, что кто-то потерял подкладное плечико, и быстро ушла из клуба, пока до него не дошло. А ведь мог подать на меня в суд за попытку подсунуть фальшивый товар. Насколько я понимаю, вся эта паника означает, что визит Брайана состоится. Он звонил и подтвердил?
        Я уже открыла рот, чтобы сказать «нет еще», но тут телепатически точно зазвонил телефон.
        — Отличные новости,  — сказал Брайан.  — Я только что вернулся с большого приема у начальника.  — В Нью-Йорке было четыре утра.  — Он посмотрел параметры за текущий месяц и пришел в восторг. Я точно приеду. Может быть, удастся пробыть больше четырех дней.
        Оп!
        — Э-э, отлично,  — сказала я.  — Только мне во вторник надо в Джерси на одну деловую встречу, так что не знаю, смогу ли я пробыть с тобой больше четырех дней.  — Сима подняла большой палец в знак высокой оценки моей сообразительности.
        — Хорошо,  — ответил Брайан.  — Уверен, нам хватит и четырех дней, чтобы снова узнать друг друга.
        — Я рада, что у вас хорошие параметры,  — сказала я.
        — По сравнению с твоими они — ничто,  — лукаво ответил он.  — Увидимся в пятницу.
        Я положила трубку, чувствуя себя в свободном полете между пиком восторга и бездной отчаяния.
        — Он сказал, что я ему всегда нравилась,  — сообщила я Симе.  — Когда-то я действительно выглядела неплохо.
        — О боже! Ты и сейчас ничего,  — нетерпеливо сказала Сима.  — Постригись. Сделай мелирование, маникюр. А накрасишь глаза. Брайан и вовсе не заметит, что ты прибавила три фунта.
        М-м-м. Может, она права. Может быть, погрешности корпуса удастся скрыть под слоем краски.
        В любом случае, пора идти к парикмахеру. Моя шикарная стильная челка потеряла форму и сильно отросла, так что теперь разваливалась пополам, как у хиппи, и придать ей форму можно было только с помощью такой дозы лака, которой вполне хватило бы на покраску небольшого катера.
        Харриет отсутствовала, и в офис можно было не ходить, я смогла записаться к лучшему стилисту в городе. Это стоило жутких денег (думаю, мой банковский оператор упал бы в обморок от такой цифры). Но я сэкономила на покупке глянцевых журналов, которые читала бесплатно на работе, и итог оказался почти приемлемым. Я нашла один журнал, где Арабелла Гилберт, одетая во что-то от Армани, вскрывала очередной конверт.
        — Хотелось бы что-то в этом духе,  — сказала я стилисту Гвидо, сунув снимок ему под нос.
        — Хорошо,  — ответил он, поправляя у себя на голове послойное мелирование а ля леди Ди. Я думала, он ответит, что-то вроде «ишь, размечталась», но он только почесал в раздумье подбородок и сказал:
        — Думаю, получится. Знаешь, что? Ты и сама немного похожа на нее. Та же линия подбородка.
        За одни эти слова я готова была выплатить стоимость двух стрижек. Неужели у меня та же линия подбородка, что и у Арабеллы Гилберт? Я вдруг испытала гордость за свой несколько безвольный подбородок.
        Во всяком случае, именно читая один из этих журналов, я наткнулась на чудесный способ похудания. Хотите похудеть мгновенно?  — вопрошала статья. Сделайте ирригацию кишечника.
        Звучит вполне научно. К тому времени, когда я дочитала статью, картина сложилась жуткая, но подопытная из журнала заявляла, что она после первого же сеанса потеряла пять фунтов. Это было то, что мне нужно. Я решила, что мой избыточный вес коренится в залежах красного мяса, спрессованных у меня в кишечнике, хотя кроме воскресного обеда у мамы, я не ела мяса уже пять лет, с тех пор как открыли коровье бешенство (последний раз я ела шашлык в Оксфорде и чуть не попала в больницу). У метода были и другие плюсы — блеск в глазах и чистая кожа. Ощущение полного благополучия, которое длится… не знаю… до нескольких минут! Возможность носить платье с голой спиной или мини-юбку достигается ценой совсем небольшого унижения, решила я.
        На самом деле унижение оказалось совсем не таким маленьким.
        Парикмахер Гвидо порекомендовал мне клинику, где в прошлом лечился сам.
        — Скажи, что ты от меня,  — сказал он.  — Они могут сделать скидку.
        — Какой такой Гвидо?  — спросила приемщица, а потом назвала мне трехзначную цифру.
        — Вы уже делали ирригацию кишечника?  — спросила меня женщина-врач, когда мы потом вошли в небольшую комнату, чем-то похожую на то заведение в Балхэме, где мне делали эпиляцию воском (еще одна пытка, которую мне предстоит вынести до приезда Брайана, вспомнила я).
        — Откуда вы получили информацию о нашей клинике?  — спросила она меня веселым, беззаботным голосом.
        — С задней обложки журнала «Идеальная женщина»,  — пискнула я.
        — Понятно. Позвольте, прежде чем мы приступим к процедуре, я немного расскажу вам, в чем она заключается.
        — Думаю, в общих чертах я это поняла при чтении статьи,  — заверила я ее. Мне казалось, что в случае клизмы или прокалывания ушей лучше всего убедить себя, что ничего страшного не будет, и надеяться, что врач сделает все быстро и неожиданно.
        — Можете задавать любые вопросы,  — сказала врач, доставая из шкафа что-то вроде банки с вазелином.  — Может быть, вам стоит снять одежду и надеть это,  — она протянула мне какой-то хлопчато-бумажный халат с резинками, которые не завязывались. Я юркнула за шторку и переоделась. Как я и думала, то был больничный халат. К тому времени как я вышла из-за шторки и увидела, как она мажет руки вазелином, я испугалась так, словно шла на серьезную операцию.
        — Вы помните дату последней эвакуации?
        — Простите, дату чего?  — спросила я. На мгновение мне показалось, что она спрашивает про эвакуацию детей из Лондона в сельскую местность во время Второй мировой войны, чтобы я думала о посторонних темах, пока она возится с моим нижним этажом. Но она имела в виду другое.
        — Стул, милочка,  — нетерпеливо сказала она.  — Когда у вас в последний раз был стул?
        — Да вроде бы утром.
        — Стул бывает регулярно?
        — Вообще-то я об этом не задумывалась.
        — Мало кто думает о своем кишечнике,  — сказала она и посмотрела на меня с укоризной. Затем скрестила на груди руки, обтянутые резиновыми перчатками, и разразилась лекцией, судя по всему не первой в ее практике.  — Да, это укромная часть тела — но это вовсе не означает, что она не важна,  — вещала она.  — Люди заботятся о сердце, легких, почках. Обо всех органах, которые пользуются популярностью. Селезенку и ту иногда обследуют. А про старый добрый кишечник все забывают. Но только представьте себе, что будет, если кишечник выйдет из строя?
        Я послушно кивала, как школьница, застуканная за курением.
        — Что, по вашему мнению, случится, если все мусорщики Лондона устроят забастовку?  — спросила она меня.  — С завтрашнего дня? При такой погоде? Начнется гниение, вот что. Гниение.
        Она осуждающе ткнула меня пальцем в живот. И там тоже начнется гниение?
        — Ваш кишечник засорен, видимо, уже давно,  — вздохнула она.  — Возможно, дело зашло уже слишком далеко. Лягте лицом вниз.
        — Стоишь ли ты этих мук, Брайан Корен?  — страдальчески прошептала я, когда мне вставили в попу небольшую трубку.
        — Что вы сказали?  — спросила она. Вряд ли она расслышала, потому что в это время крутила какую-то машинку, издававшую поочередно то свист, то чавканье.
        — Ничего. Просто ругнулась.
        — Ругайтесь,  — сказала она.  — Все ругаются. И поверьте мне, ни один мужчина не стоит таких мук.
        Видимо, да. Но я надеялась, что ирригация кишечника уменьшает живот быстрее, чем приседания.
        — Теперь я введу вам в кишечник теплую воду,  — продолжала врач.  — И скоро вы увидите, какая грязь будет выходить из вашего кишечнику по этой трубке. Можете посмотреть, как это происходит. Думаю, вам будет интересно.
        — Я лучше зажмурюсь,  — ответила я.
        После промывания я так боялась дать течь, что остаток дня ходила в трех парах трусов.
        Конечно, не заметно было, чтоб я похудела хотя бы на унцию, хотя врач и заверяла меня, что все отбросы вышли через трубочку (как она меня ни уговаривала, я не стала смотреть). И вместо обещанной бодрости я ощущала полнейшее изнеможение. И вдобавок, легкую досаду.
        Возможно, задница у меня и стала чище, но гостей звать как-то не хотелось, поэтому Ричарда, явившегося вечером без приглашения, я встретила не слишком приветливо. Он, видимо, понял, что я ему не рада, потому что не побежал, как всегда, прямиком в гостиную, чтобы плюхнуться на мое место на диване и требовать чая, а стоял на пороге, пока я не пригласила его зайти.
        — Ты постриглась,  — сказал он.
        — Кроме тебя, никто не заметил. А тебя Сима предупредила?  — спросила я.
        — Нет,  — гневно отверг он.  — Я сразу заметил. Ты выглядишь по-другому. Просто сияешь. Что с тобой случилось за эту неделю?
        Я не стала объяснять, что истратила месячную квартплату на трубку, которую вставляют в зад, чтобы очистить организм от завалов камней.
        — Да ничего особенного,  — ответила я просто.  — А что, я правда выгляжу по-другому?
        — Да, ты выглядишь классно.
        — Спасибо.
        — Послушай, я ненадолго. Я знаю, ты меня сегодня не ждала, но мне хотелось бы с тобой увидеться еще раз, прежде чем твой друг приедет сюда. Мне будет не хватать тебя, Лиззи.
        — Да он всего на несколько дней,  — фыркнула я.
        — Я знаю, но мне кажется, мне все равно будет тебя не хватать.
        — Ну что ты так расклеился. Сходи, поиграй в футбол или во что-нибудь еще.
        — Да, наверно, надо. Слушай, если ты все же решишь нас познакомить, просто позвони мне. Я хочу сказать, а вдруг он тебе надоест и ты захочешь, чтобы он поиграл с ребятами в футбол или во что-нибудь еще. Чтобы ты немножко отдохнула от него. Я с удовольствием им займусь.
        — Спасибо. Не думаю, что устану от Брайана,  — сказала я.  — И потом, он не играет в футбол.
        Он топтался у входа, держась за ручку двери.
        — Брайан. Это его имя?
        — Да.
        — Смешное.
        — Возможно.
        Повисла пауза. Обычно в таком случае я говорю что-нибудь простое и веселое, но тогда я хотела успеть накрасить ногти. Ричард первым нарушил молчание.
        — Э-э, Лиззи, а ты, ээ, не подумала о том, что я тебе сказал в воскресенье?
        — О чем это?
        — Ну, чтобы снять квартиру? Вместе.
        Господи, только не это, мысленно охнула я. Я совершенно забыла. Я почувствовала, как мое сердце упало в пятки.
        — Да я тут закрутилась,  — выпалила я.  — Приходится все делать самой. Харриет уехала, на неделю, а собаку оставила мне.  — Геркулес, как будто дождавшись нужной реплики, вышел и обнюхал посетителя. Ричард наклонился и погладил его по голове.
        — Симпатичный,  — сказал он.
        — Точно как шило в одном месте.
        — Может, выгуляем его? Заодно и поболтаем?
        — Он не очень любит гулять. Он жутко пугливый.
        — Ладно,  — кивнул Ричард.  — Послушай, наверно, мы увидимся, когда уедет твой друг. Мне просто сегодня захотелось сказать тебе «привет». И сказать, что…
        — Что?
        — Просто, что ты отлично выглядишь и вообще. Ты всегда хорошо выглядишь…
        Я смущенно коснулась своих волос, затем чмокнула Ричарда в щеку и проводила его до улицы.
        — Мне надо рано вставать завтра, чтобы открыть офис,  — соврала я.
        — И еще одно…  — начал он снова.
        — Что?  — спросила я, обнаружив, что с трудом сдерживаюсь, чтобы не быть резкой.
        — Я ведь ничего не подарил тебе на день рожденья, но хотел бы пока что подарить тебе это. Пока мы не пошли в магазин.
        Он передал мне конверт.
        — Но ты уже предложил мне свою кредитную карточку,  — сказала я.
        — Да, но это я сделал сам.
        Я открыла конверт и достала оттуда сложенный пополам в виде открытки лист тонкой бумаги. На первой странице был карандашный набросок. Это была я. Я сразу же себя узнала по позе. Ричард нарисовал меня с фотографии, которую он сделал во время нашей с ним поездки в Брайтон. Я тогда еще была слишком взволнована самим фактом того, что у меня есть постоянный друг, чтобы набраться наглости и пытаться изменить его. Например, сделать так, скажем, чтобы он немного разбогател.
        — Спасибо. Очень хорошо,  — сказала я.
        Это была правда.
        — Тебя легко рисовать,  — сказал Ричард.  — Мне хочется нарисовать тебя как-нибудь с натуры.
        — Да,  — рассеянно ответила я, засовывая открытку назад в конверт и кладя конверт на стойку для цветов, где он потом довольно долго лежал.
        Ричард уже вышел на улицу и стоял на тротуаре.
        — Увидимся,  — снова сказал он.  — Когда уедет твой приятель.
        — Да. Пока. Послушай, я закрою дверь, а то если мы будем так стоять, то тепло уйдет из дома.
        Ричард кивнул. Я закрыла дверь, чтобы сохранить тепло, хотя на улице был один из самых жарких дней в году. Я поднялась к себе в комнату и спряталась за занавесками. Я смотрела, как Ричард шел по улице, пиная камни и фонарные столбы, пока не скрылся из глаз. Потом я села перед зеркалом и снова долго и внимательно смотрела в него.
        Но я смотрела не потому, что была отвратительна себе за холодность, с которой обошлась с другом, позволив ему уйти, словно побитой собаке,  — я думала над тем, что он сказал.
        Действительно ли я так хорошо выглядела? Я не могла опомниться. Конечно, мои волосы лежали аккуратнее, поскольку Гвидо сделал с ними чудо, и кожа моя неожиданно стала казаться намного чище. Может быть, весь фокус в кишечном промывании. Я стала становиться в позы, словно четырнадцатилетняя девочка, мечтающая о карьере супермодели. Я постаралась представить, какое я произведу впечатление на Брайана после долгой разлуки.
        Должен ли он сразу увидеть меня в лучшем виде? Должна ли я при встрече с ним хмуриться, как восходящая звезда, когда он увидит меня, или улыбаться, как душевнобольная? Не покажется ли физиономия широченной, если я буду широко улыбаться? Щеки при этом не вылезут за уши? Я снова надула губы, решив, что слишком широкая улыбка делаем меня похожей на хомяка-маразматика.
        — Привет, Брайан,  — прошептала я, стараясь говорить как можно соблазнительней.  — Давно не виделись. Как прошел полет?
        Опять вопросы. Нужна ли мне блестящая помада, которая сделает мои губы более полными, но придаст зубам желтоватый оттенок? Или лучше сделать губы темно-красными, тогда линия рта будет более жесткой, но зубы будут казаться жемчужно-белыми?
        Я примерила одежду, которую взяла у Мэри для предстоящей авантюры.
        — Я незаурядно хороша,  — произнесла я, читая текст по бумажке, которую по совету Мэри наклеила на зеркало, чтобы, рассматривая точки на лице, всегда напоминать себе о своей бесценности.  — Я самая замечательная, уникальная и красивая во всем этом чертовом мире.
        Ну, или что-то вроде того.
        Внезапно Ричард, обиженный мной, стал так же далек, как выход на пенсию. И я поняла, что могу получить все, что захочу.
        — Брайан Корен,  — прошептала я лисе в зеркале,  — встречай свою судьбу.
        Глава шестнадцатая
        Всю ночь перед прилетом Брайана я не могла заснуть, хотя легла спать в восемь часов, намазав волосы восстановителем и надев пластиковую шапочку, налепив на глаза два колечка огурца, как последнее средство избавиться от темных кругов под глазами, из-за которых я напоминала панду.
        Вечер накануне приезда Брайана я решила провести у Харриет в квартире, чтобы освоиться в ней и больше походить на ее постоянного обитателя. Но это не сильно мне помогло. Когда я выключила дорогущую лампу у кровати, вся квартира начала стонать и вздыхать, как это бывает в старых домах, и незнакомые звуки — скрип балок и щелчки нагревательной системы — заставили меня немедленно включить свет.
        Я дошла до того, что поверила, что антикварная кровать с балдахином, в которую я улеглась, принадлежала в древности предку из семейства Корбетт, который задумал страшно отомстить мне, как только я засну. Я все время ворочалась, и, когда заснула, в полночь меня разбудило прикосновение холодных пальцев. Я стукнулась коленом о комод, ринулась вон из комнаты с огурцами на глазах, а когда наконец обрела зрение, то оказалось, что холодные пальцы — это мокрый черный нос Геркулеса. Он залез ко мне в постель. И, судя по тому, как он уютно посапывал на подушке, я догадалась, что так он спал с Харриет всегда.
        Я перенесла подушку на другой конец кровати и лежала «валетом» с нахальной псиной, пока первые лучи солнца не осветили комнату. Мое сознание в этот ранний час кипело и перебирало головокружительные сцены из бесценных девяти месяцев жизни с Брайаном. Я никак не могла понять, насколько это было хорошо. По-моему, мы очень подходили друг другу. Притом, что мы воспитывались совершенно по-разному. Разве я была готова к таким неожиданным поворотам в своей жизни? Я пыталась пересмотреть свою судьбу в свете замечательных характеристик, которыми меня наградили через шесть часов после промывания кишечника.
        Из гостиной послышался бой мрачного вида антикварных часов. Я совершенно потеряла ощущение времени и сказала себе, что если будет четное число ударов, то все пойдет в соответствии с моим хитроумным планом. Часы пробили пять. Я даже снова вылезла из кровати, чтобы проверить, не застряло ли что в механизме боя, потому что часы должны были пробить шесть. Но они были совершенно исправны. Тогда я сказала себе, что если я снова лягу в кровать, не разбудив Геркулеса, то бой часов не считается. В тот момент, когда я скользнула под одеяло, Геркулес лениво открыл глаз и лизнул мой напедикюреный палец.
        Я закрыла глаза и решила помолиться. Если я справлюсь со своей задачей, если Брайан снова влюбится меня и позовет с собой в Нью-Йорк, я обещаю тому, кто, может быть, слышит мои мольбы, что всю свою оставшуюся жизнь буду помогать людям,  — главным образом, организуя благотворительные акции с богатыми американцами — банковскими коллегами мужа,  — но и сама, чем смогу. Я заслужила счастье, говорила я. Я заслужила, чтобы меня увезли из лондонского прозябания и подняли на горние высоты манхэттэнского общества. В конце концов, я оттрубила в Лондоне пять лет. Давно пора отпустить меня на поруки.
        Ведь чудеса иногда случаются, правда? Иначе как Арабелла получила свою колонку в «Дейли»? А когда Симин банк ликвидировал ее кредитные карточки, а она открыла другую и выиграла в лотерею триста фунтов? Она даже не отличалась праведным поведением, но ее молитвы были услышаны, хотя она молилась Ганеше — индуистскому богу денег с головой слона, изображение которого стояло у нее на туалетном столике рядом с кремом для осветления волос на лице. Надеюсь, что я молилась именно тому богу, который покровительствует романтическим чудесам. Если, конечно, есть бог, покровительствующий романтическим чудесам.
        Солнце к тому времени уже встало. Я выглянула из окна спальни Харриет, выходящего в парк. Внизу подо мной по улице, ведущей к центру Лондона, уже торопились первые пешеходы, чтобы успеть на работу до часа пик. По проезжей части рядом с ними ползла мусороуборочная машина. В общем, для всех это был обычный день. Для всех, кроме меня. Я чувствовала, что это самый важный день в моей жизни. Важнее того дня, когда я сдавала выпускные экзамены. Бесконечно важнее того дня, когда в первый раз пошла на работу.
        Судьба летела ко мне на крыльях, пока я терла лицо в ближайшей к спальне ванной Харриет. Она пролетала над Гренландией в тот момент, когда я чистила зубы.
        — Пожалуйста, сделай так, чтобы все было хорошо,  — шептала я.  — Пожалуйста, сделай так, чтобы та гадалка, о которой говорила мать, оказалась права, говоря про мою поездку за границу. Пожалуйста, сделай так, чтобы Брайан Корен снова влюбился в меня. Пожалуйста, сделай так, чтобы Сима оказалась права с этим кремовым костюмом.
        Лимузин из аэропорта до площади Гранчестер я заказала за счет Харриет в надежде, что, когда счет придет, она решит, что заказала машину сама, а потом забыла: она все время заказывала машины и ничего не помнила, когда они приезжали к офису. Но в аэропорт я поехала на метро, стараясь не запачкать брючный костюм кремового цвета, который Мэри дала мне на случай радостного воссоединения с любовью всей моей жизни. Это был костюм, что был надет на Мэри в то ужасное утро в кафе, когда она не дала мне квартиру. На самом деле я обещала отдать его потом в химчистку, но надеялась, что смогу просто прогладить его и вернуть назад.
        Поезд летел на запад, а я изучала свое отражение в темном стекле окна напротив. Оттуда на меня смотрела девушка с гладко зачесанными волосами и мягкими чертами лица. Я едва могла поверить, что это безмятежное лицо в обрамлении сложной укладки прически принадлежит мне, но, когда я коснулась золотой цепочки на шее (еще одно одолжение Мэри, которая твердо верила в силу маленьких, но шикарных аксессуаров), отражение сделало то же самое. Я не могла оторвать от себя глаз по дороге от станции Грин-парк до Глостер-роуд, словно боялась, что потеряю самообладание, если перестану на себя смотреть. Но на Глостер-роуд вошел турист в «стетсоне» и сел напротив и заслонил мое отражение.
        Все шло хорошо, пока мы не подъехали к Хан-слоу, и тогда, видимо, в аэропорту объявили тревогу,  — это означало, что поезд будет стоять между станциями, пока ее не отменят. Я старалась не впадать в панику, хотя резерв времени, выделенный на экстренный макияж и прихорашивание в туалете аэропорта, понемногу таял. Лондонцы настолько привыкли к сигналам тревоги, что их больше волнует не то, что их могут разнести на куски террористы, а опоздание на работу или запоздавшие указания. Через двадцать минут поезд тронулся, медленно приближаясь к терминалам аэропорта Хитроу. Приехав в аэропорт, я сразу же побежала в зал прибытия и обнаружила, что самолет ожидается только через полтора часа.
        В тот момент, когда самолет Брайана должен был приземляться, у меня так забурлило в животе, что я испугалась, как бы меня не стошнило, когда он выйдет из таможни, поэтому я пять минут пыталась вызвать рвоту,  — только чтобы не пачкать изумительный костюм, в который он будет одет. Я ничего не ела в этот день. И живот мой стал меньше после этого кишечного… Или не стал?
        Но потом информация о прибытии появилась на доске сообщений, и я побежала занимать место у барьера, где родственники и друзья собирались встречать пассажиров рейса 607. Охранник, стоявший у стойки иммиграционной службы, сказал, что до появления первого пассажира пройдет еще не меньше двадцати минут. Еще двадцать минут. Казалось, все сговорились, чтобы заставить меня ждать, ждать, ждать. Нервничала я ужасно. В желудке урчало. Ладони вспотели. Неожиданно мне захотелось удрать.
        Вдруг он меня не узнает, волновалась я? А вдруг я его не узнаю? Может, надо было на всякий случай сделать табличку с его именем? Все это проносилось в моей голове, пока я смотрела на пустой дверной проем иммиграционной службы. Наконец после многочисленных бейсбольных кепок, вызывавших у меня напрасный прилив волнения, сменявшийся разочарованием, вышел Брайан, толкая перед собой тележку.
        Он щурился от яркого света, словно провел год в подземелье. Все вокруг меня расплылось. Я видела только его. Гул в зале прибытия в моем сознании превратился в смутный фон для романтических фанфар, более подходящих к этому торжественному моменту. Брайан бесконечно долго искал меня в толпе, начав с другого конца барьера, пока я кричала ему: «Брайан! Я здесь!» На меня уже обратили внимание двое парней, до того как Брайан увидел меня и стал пробираться к барьеру, где я стояла, волнуясь так, что подгибались ноги.
        Я была уверена, что потеряю сознанию. Если бы на меня не напирала сзади толпа встречающих рейс с паломниками из Мекки, то я бы точно грохнулась в обморок. Но они удерживали меня, прижав к барьеру, когда Брайан взял мою руку и, склонившись над хлипким поручнем, крепко поцеловал меня в губы.
        Вдруг показалось, что он никуда не уезжал. У него был тот же запах. У него был тот же вкус. Он был таким же. Я с опаской качнулась назад.
        — Брайан,  — прошептала я.
        Он взял меня за руки и просто посмотрел на меня через разделявший нас барьер. Он смотрел в мои глаза молча, но его взгляд говорил все. Он был рад видеть меня, так же как и я. Это было в его взгляде. Мое сердце взвилось под потолок зала прибытия и в экстазе просвистело над нашими головами.
        — Рейс немного задержался,  — были его первые слова. Первые слова, которые он сказал мне через шесть лет.
        — Я готова была ждать тебя вечность,  — заверила я его.
        — Надеюсь, этого не случилось,  — ответил он, передавая мне сумку и перепрыгивая через барьер вместо того, чтобы обойти его, как все.  — Мне не хотелось, чтобы ты тут сидела всю ночь. Мы можем где-нибудь выпить кофе, прежде чем сесть в метро?
        — Мы поедем ко мне не на метро,  — ответила я.  — Иди за мной.  — Я подхватила его под руку и потащила к выходу, готовясь начать первую фазу операции «Потрясти воображение Брайана».
        — Ты здорово выглядишь,  — сказал Брайан, пока я оглядывалась по сторонам в поисках лимузина, который я записала на счет Харриет.  — Я чувствую себя таким неказистым рядом с твоим прекрасным костюмом.  — На нем были джинсы и трикотажный свитер бледно-голубого цвета, но мне казалось, что он выглядит прекрасно. Он ничуть не растолстел. Он даже выглядел более спортивным и сухощавым, чем тот Брайан, которого я целовала на прощанье. Густая черная прядь волос по-прежнему падала ему на глаза, и ее хотелось поправить. Я потянулась к нему и убрала ее, надеясь, что он не заметит, как у меня дрожат руки.
        — Правда, нет смысла особо наряжаться, чтобы пересечь Атлантику,  — продолжал он.  — Я ненавижу путешествовать обычным классом. Просто кошмар — приходится сидеть шесть часов подряд, прижав колени к подбородку. Бизнес-класс по-настоящему можно оценить только в самолете. Правда, не думаю, что тебе доводилось сравнивать. Ты привыкла летать только первым классом, Лиззи Джордан. Ты же птица высокого полета.
        — Что?
        — Ну, твой же бизнес процветает,  — уточнил он.
        — Ну, я иногда летаю и эконом-классом,  — скромно ответила я.
        На самом деле, я уже почти шесть лет никуда не летала. Мои передвижения строго ограничивались электричкой. Но я практически парила в воздухе, пока мы ждали в терминале 2. В короткие минуты молчания Брайан сжимал мою руку. Я взмывала вверх, чувствуя после стольких лет разлуки, как его ладонь касается моей. Именно по этой причине я и арендовала машину. Я могла бы приехать в аэропорт и обратно на «мерседесе» Харриет, который я вытащила со штрафной стоянки (его утащили туда после того, как Харриет бросила его на автобусной остановке Оксфорд-стрит),  — но я совсем не была уверена, что смогу вести машину прямо в таком волнении.
        — Так мы ждем такси?  — спросил Брайан.
        — Мы не ждем такси,  — улыбнулась я, когда наконец в ряду такси появился гладкий серый автомобиль с табличкой — моим именем — в окне.  — Мы ждем лимузин.
        Водитель лимузина, как и большинство лондонских профессионалов-водителей современных такси, а не старых черных «кэбов», Лондона не знал. Фактически мы были его первыми пассажирами, с гордостью сообщил он, с тех пор как в погоне за золотым руном он приехал из Ньюкасла.
        — Вам придется показать мне дорогу, когда мы въедем на шоссе М25, — сказал он, когда мы развернулись в сторону города.
        — Э-э, а разве это еще не М25?  — спросила я.  — Вы просто езжайте по знакам до Лондона.
        — А когда мы подъедем поближе, вы мне покажете, как к вам проехать?
        Я раздраженно кивнула. Я хотела наслаждаться этой поездкой, не беспокоясь о том, как добраться до места назначения. Брайан и я сидели на разных концах обитого кожей заднего сиденья, которое было размером с мою кровать в Балхэме. Брайан сказал, что рад вытянуть ноги, после того как он шесть часов втискивал их в пространство размером девятнадцать дюймов, но я надеялась, что он меня обнимет. Может быть, алкоголь придаст ему смелости.
        — Здесь должно быть шампанское,  — сказала я ему, открывая аккуратный, обитый материей табуретик, в котором располагался встроенный бар. Но когда я заглянула туда, вместо шампанского там были три банки «Стеллы Артуа».
        — А где шампанское?  — спросила я водителя через переговорное устройство.
        — Шампанское?  — спросил он безучастно.  — А оно должно быть?
        — Да, я специально его заказывала.
        — Мне никто не сказал,  — пожал он плечами.  — Можете выпить мое пиво, если хотите.
        Я посмотрела на Брайана, подняв бровь.
        — Это совсем разные вещи. Ты хочешь пива?
        — Думаю, что потерплю до твоего дома. Я и так захмелел от одного твоего вида,  — улыбнулся он.
        Я растаяла от удовольствия.
        — Мы уже где-то недалеко от вашего дома?  — вмешался шофер.
        — А мы сейчас где?  — спросила я. На самом деле я не следила за нашим движением. Я была слишком занята разглядыванием Брайана.  — Мы проехали Гайд-парк?
        — Да уж минут десять назад.
        Выглянув из затемненного окна, я попыталась найти какой-нибудь знакомый знак, но улица, по которой мы двигались, была совершенно незнакомой.
        — Да, по-моему, это не та дорога,  — сказала я.
        — Ну, а какая же та дорога?  — спросил водитель, передразнивая мой голос.
        — А у вас есть карта?
        Конечно, карты у него не было. Во всяком случае, карты Лондона. Вместо этого водитель достал карту Манчестера.
        — Черт,  — проворчал он.  — Перепутал. А вы что, леди, не знаете дорогу к собственному дому?  — спросил меня водитель, когда увидел, что я испугалась. Он был уверен, что все происходит исключительно по моей вине.
        — Я обычно не езжу по Лондону на машине,  — ответила я.  — Я обычно езжу общественным транспортом. Экологичней. Я знаю Лондон только по метро.
        — Ужасно невыгодно иметь «мерседес» и не ездить на нем все время,  — заметил Брайан.
        — Что, прости?  — удивленно спросила я, забыв, что, по мнению Брайана, «мерседес» принадлежит мне.
        — Твоя машина. Серебристый «кабриолет», который ты купила в прошлом месяце?
        — Ах, да,  — я нервно засмеялась.  — Моя машина. Да, замечательная тачка, но кто захочет сидеть в пробке в машине, когда можно спокойно ехать на втором этаже автобуса по спецполосе?
        На самом деле, я бы хотела. Эту случалось каждый вечер, когда автобусная полоса была забита «мерседесами» с дипломатическими номерами.
        — Ты всегда была фанатом «зеленых»,  — засмеялся Брайан.  — Довольно странно, что ты погрязла в этом злобном королевстве недвижимости, отказавшись от своих идей об окружающей среде. Должен сказать, что я поразился, узнав, что ты купила «мерседес». Он жрет бензин, словно чудовище. Я думал, что уж если ты когда-нибудь и купишь себе машину, то это будет какой-нибудь «ситроенчик» типа «дешво». Помнишь машины, которые мы иногда видели в Оксфорде, похожие на детские коляски. Я думаю, теперь они не очень подошли бы к твоему имиджу.
        — Нет, но во всяком случае это единственная машина, которая не может ездить на неэтилированном бензине,  — напомнила я ему. Водитель до сих пор не нашел дороги, и теперь мы плутали по ничейной земле тупиков и железнодорожных переездов.
        — Э-э, я думаю, нам надо повернуть и снова поехать в Сити, а потом на Вест-энд.  — Мы проехали мимо знака с указателем на Доклендс.
        — Это точно не по дороге в Доклендс,  — торопливо сказала я водителю.  — Пожалуйста, Брайан, извини меня.
        — Да ничего,  — успокоил он меня.  — Мне нравится ехать с тобой.
        Мне тоже нравилось сидеть рядом, наконец-то ощущая тепло его бедра. В какой-то момент, когда он рассмеялся моим словам — я что-то сказала едкое о способностях нашего водителя разбираться в картах,  — он положил мне руку на колено и сжал его. По моему телу пронесся такой разряд, что я чуть не лишилась чувств. Но только я собралась падать в обморок, как водитель затормозил и снова обратился ко мне через переговорное устройство.
        — Это улица, площадь или бульвар? Их три, а я не помню, про какую вы говорили.
        — Бульвар,  — твердо сказала я. Но сразу же после этого слова я засомневалась. Бульвар. Нет, как-то не так звучит.  — Я имела в виду улицу,  — сказала я.
        — Так, вы решите что-нибудь. Потому что это в двух совершенно разных местах.
        — Нет, подождите. Это площадь. Да, точно площадь. Гранчестер-сквер. Я там недавно живу, сказала я в свое оправдание.
        — Мне казалось, ты переехала туда в январе,  — удивился Брайан.
        В январе? Что? Что же я ему наговорила о переезде в январе?
        — Да нет,  — сказала я, заикаясь.  — Там я жила раньше. Мне там совсем не понравилось. Выставила ее на продажу сразу же, как въехала, а здесь я живу всего ничего — два дня.
        — Два дня!  — воскликнул Брайан.  — Лиз, ты должна была сказать мне, что переезжаешь. Я бы тогда не стал сваливаться на тебя, как снег на голову, если бы знал, что у тебя переезд.
        — Да все хорошо. Ты теперь мой первый гость в доме. Нужно как-то отпраздновать новоселье.
        — Я польщен.
        Я улыбнулась сквозь стиснутые зубы. Я пообещала себе, что буду врать как можно меньше, только в случае крайней необходимости, только чтобы приезд Брайана прошел гладко и чтобы было не так стыдно. Потоки вранья, извергающиеся из моих уст, уже превысили все установленные мною нормы. Только что въехала? Я мысленно выругалась. Это еще могло бы сойти с рук, если бы я хотя бы потрудилась пройтись по квартире Харриет с тряпкой для пыли.
        — Приехали,  — гордо объявил водитель. Он остановил автомобиль и вышел, чтобы открыть двери для пассажиров.  — Гранчестер-сквер.
        Да, похоже. Я вышла на тротуар и поняла, что я знаю эту площадь, но из-за того, что я так нервничала, снова видя Брайана, номер дома совершенно вылетел у меня из головы. Я помнила, что дом был с левой стороны площади и был несколько ближе к середине, но каждый дом выглядел одинаково, и у меня вдруг возникли сомнения, живет ли Харриет в доме семь или в доме пять.
        — Куда идти?  — Водитель достал из багажника легкую сумку Брайана, оставив Брайану тяжелую.  — Я не могу нести много из-за своей спины, и потом, мне нужно быть в Майда-Вейл в два часа, чтобы забрать Чаку Хан[32 - Чака Хан — американская певица, композитор. Настоящее имя Иветт Мэри Стивенс.]. Знаете ее?
        Брайан выжидательно смотрел на меня. Я смотрела на верхние окна домов пять и семь, пытаясь найти знакомые приметы. Конечно, их не было. Я молилась, чтобы Геркулес бросился на оконную раму в отчаянной попытке последовать за Харриет в Испанию. Проклятый пес, должно быть, спал.
        Я как можно уверенней, хотя не была уверена ни в чем, подошла к дому номер пять и попыталась вставить ключ в замок. Ключ вошел, но не поворачивался.
        — Дайте, я попробую,  — сказал шофер, после того как я пыталась повернуть его, как мне казалось, чуть ли не полчаса.  — Что, силы не хватает, да?  — Он попытался крутануть ключ, но дверь не шелохнулась. Мы с Брайаном с удивлением смотрели на него.  — А ну-ка, еще разок.  — Он прижал дверь ногой и сделал еще одну попытку, и как раз в это время хорошо одетая женщина с собакой, практически ничем не отличавшейся от Геркулеса, появилась у нас за спиной и раздраженно покашляла.
        — Вам помочь?  — спросила она, совсем не подразумевая помощи в том смысле, в котором спрашивают продавцы. То, что она имела в виду, означало в переводе «Мне вызвать полицию, чтобы вас забрали отсюда?»
        — Геркулес?  — спросила я спаниеля, который смотрел на меня так же пристально, как и его хозяйка. У меня будут большие неприятности, если это какая-то подруга Харриет, которая пришла проверить собаку, потому что Харриет позвонила с Майорки, вспомнив, как я была груба с ее собакой.  — Это ты, Геркулес?
        Все, включая собаку, смотрели на меня так, словно я спятила.
        — Это Камелот,  — настороженно сказала женщина.  — Геркулес живет в следующем доме.
        — О боже!  — воскликнула я как можно беззаботней.  — Простите меня. Конечно. Пошли туда. Я совершено запуталась в домах. Что за глупость.
        Три пары бровей недоуменно поползли вверх.
        Шикарная женщина вставила ключ в дверь дома номер пять и легко открыла ее. Она зашла внутрь и закрыла дверь за собой, но я видела, что она наблюдает сквозь почтовый ящик, как я веду свой отряд к следующему дому.
        — Да, похоже, вы действительно живете здесь совсем недавно,  — саркастически заметил шофер.
        — Кто такой Геркулес?  — спросил Брайан.
        — Моя собака!
        — У тебя есть собака?
        — Разве я не говорила тебе, что купила собаку? То есть не совсем купила. Она на самом деле досталась мне по наследству. От женщины, у которой я купила свою квартиру.
        — Мне казалось, ты не любишь собак,  — сказал Брайан с растущей озабоченностью в голосе.
        — Так и было. Пока я не встретила Геркулеса. Последний этаж,  — сказала я водителю, появившемуся в холле.
        — Вы шутите, милая,  — ответил он, ставя сумку Брайана на ступеньку.  — Не могу подниматься так высоко со своей спиной. Так что всего хорошего и не поминайте лихом.  — Однако он не двинулся с места, а остался стоять в ожидании. Я стала подниматься наверх. Он откашлялся. Брайан, сообразив, чего дожидается водитель, сунул руку в карман и достал бумажник.
        — Я еще не успел обменять деньги. Двадцати хватит?  — и он передал шоферу банкноту в двадцать фунтов! Двадцать фунтов! Мои недельные расходы на еду!
        — Двадцать?  — спросила я, когда шофер ушел.  — Двадцать фунтов чаевых шоферу, который даже не знает дороги?
        — Послушай, по сравнению с нью-йоркскими таксистами он даже мил. Хотя бы говорит по-английски. Знаешь, неделю назад в Нью-Йорке один человек погиб из-за того, что не понял, что таксист просто попросил его не курить в машине. Тот сказал это на каком-то странном языке, похожем на казахский. Пассажир подумал, что это ругательство, ответил тем же, и поехало. Вскоре пассажир уже лежал на тротуаре с огнестрельным ранением головы. По показаниям свидетелей, он выпал из желтого такси. Ты знаешь, сколько их в городе?
        — Иначе говоря, нам повезло, что мы встретили просто болвана, а не болвана с пистолетом?
        — По-моему, ты стала снобом, с тех пор как начала работать. Та Лиззи Джордан, которую я знавал когда-то, не могла пройти мимо нищего, не дав ему десять фунтов, даже если сама была на мели.
        Я чуть не сказала ему, что у той Лиззи, которая жила на студенческий заем, может быть, было и побольше денег.
        — Ладно,  — сказала я, желая сменить тему,  — заходи.
        — Эй,  — остановил меня Брайан, положив мне руку на плечо.  — Пока мы не вошли, хочу тебя кое о чем спросить.  — А этот твой Геркулес, он какой породы?
        — «Кавалер-кинг-чарлз»,  — ответила я.  — Пес ужасно вонючий, но вполне ручной.
        Я перешагнула порог и улыбнулась, приглашая его войти. Брайан не сдвинулся с места.
        — Заходи,  — махнула я рукой.
        — Нет-нет,  — ответил он растерянно.
        — Что случилось?
        — Лиз, разве я не рассказывал тебе, что в два года спаниэль «кинг-чарлз» укусил меня за шею.
        О боже! Я прекрасно помнила! Собака чуть не прокусила ему сонную артерию. И я даже не вспомнила об этом, когда приглашала его пожить в одной квартире с Геркулесом!
        — Будь это собака любой другой породы… ротвейлер… доберман… ирландский волкодав… я мог бы спать с ними в одной кровати. Но только не с «кинг-чарлзом»! Трудно объяснить это, Лиз, прошло четверть века, а я не могу находиться в одной комнате с «кинг-чарлзом»! Меня охватывает непреодолимый ужас! Даже если я гуляю в Центральном парке и вижу его на поводке, я обливаюсь холодным потом и часами не могу успокоиться.  — Он вытер лоб рукавом.  — Видишь?  — Он и в самом деле вспотел.
        — Ну, что же нам делать?  — спросила я.  — Ты должен попробовать войти. Он очень милый, очень ласковый. Совсем маленький. Если ты не покажешь ему, что боишься, то я уверена, все будет в порядке.
        — Ты можешь доверить этой собаке нянчить своих детей, Лиз, но я не могут быть в одной квартире с ним. Я знаю, это смешно. Я взрослый человек, и меня не должна останавливать какая-то там собачонка. Но никто толком не знает, почему эти фобии не пропадают, и психиатр сказал мне, что я могу справиться со своими страхами только, стараясь избегать причины, его вызывающей.
        — Ты ходишь к психиатру?  — спросила я, не веря своим ушам.
        — В Америке все ходят к психиатру. Знаешь, я на самом деле не думаю, что от них много зависит, но решил, что мне нужно обратиться к нему, когда я начал встречаться с девушкой, у которой был в квартире «кинг-чарлз». Это была замечательная девушка. Потрясающая. И она мне действительно нравилась. Но у нее была эта собака, и мы никогда не могли пойти к ней, а она никогда не могла остаться у меня, потому что не могла оставить собаку одну.  — Он пожал плечами.  — Мне кажется, что я тебя шокировал, Лиз.
        Я действительно была шокирована. Но не силой его страха перед собакой. Меня потряс тот факт, что он рассказывал мне о том, что он с кем-то встречается. С кем-то, кто ему действительно нравится? Хотя я не могу сказать, что блюла обет безбрачия с тех пор, как мы виделись последний раз, но мне как-то не приходило в голову, что Брайан может с кем-то встречаться. Из его писем и электронной почты мне казалось, что у него просто нет на это времени. И такое положение вещей меня устраивало.
        А теперь он рассказывал мне:
        — Я был ужасно расстроен, что это должно кончиться. Что я только не пробовал, чтобы победить свой страх. Лечение. Гипноз. Иглоукалывание. Я ужасно хотел преодолеть свой страх, чтобы сохранить отношения, но ничего не мог сделать. Каждый раз, когда я видел ее собаку, меня охватывала паника. Один раз я просто потерял сознание.  — Он грустно улыбнулся.  — Она все прекрасно поняла. И мы по-прежнему друзья. Как долго живут эти собаки?
        — Сотни лет,  — ответила я неожиданно раздраженно. Ей нужно было смириться. Я бы не дала какой-то собачонке встать на моем пути к светлому будущему с Брайаном Кореном.
        — Послушай, Лиз. Мне очень жаль, что так получается, но если собака находится в квартире, мне придется сегодня вечером остановиться в отеле.
        — Нет!  — почти закричала я. Я не позволю этой псине испортить мои планы. Только не сейчас, когда я так близка к цели.  — Я что-нибудь придумаю. Может, мне запереть Геркулеса в одной из свободных спален? Ты его даже не увидишь.
        — А что, если он сбежит в середине ночи?
        — Он не сбежит,  — прошептала я.
        — Может сбежать. Он почувствует мой страх и выберется, чтобы найти меня.
        — Тебе действительно страшно, да?  — простонала я.
        — Боюсь, что да. Не знаешь какой-нибудь приличный отель?
        — Нет,  — ответила я.  — Но я знаю очень приличный собачий питомник.
        — Я не могу позволить тебе отдать собаку в питомник из-за меня. Это несправедливо. Это его дом.
        — Брайан, ты для меня гораздо важнее, чем какая-то там чертова собака!  — почти закричала я.
        — Мне казалось, что англичане без ума от животных?
        — По-жа-луй-ста. На самом деле я не буду отправлять его в питомник. Я позвоню своей знакомой и спрошу, не сможет ли она присмотреть за Геркулесом в выходные. Она любит собак, но у нее нет своей собственной собаки, поэтому она будет только рада. Я попрошу ее прийти сразу же. А мы можем подождать ее в кафе напротив.
        В результате в тот момент, когда по моим планам мы с Брайаном должны были слиться в поцелуе на большом кожаном диване Харриет, мы на самом деле сидели на двух куда менее красивых пластмассовых стульях в грязноватом кафе и ждали появления Симы, которая обещала забрать Геркулеса.
        Слава богу, она приехала быстро. Но я все равно чуть не плакала, когда спустя час она влетела в дверь кафе в коротком до безобразия розовом сари, поверх которого была надета джинсовая куртка. Кроме того, она накрасила губы, что было плохим знаком. Она красила губы только в том случае, когда имела на кого-то виды и считала, что великолепно выглядит. Все мужчины в кафе удивленно замерли. Я тоже.
        — Брайан, это Сима.
        — Секретарь Лиз,  — быстро добавила она, пожимая руку Брайану под звяканье колокольчиков на настоящих индийских золотых браслетах, и опустилась на пластмассовый стул рядом с ним, вовсю хлопая ресницами.
        — Секретарь? Это с вами я разговаривал на днях?
        — О, да, правильно,  — заговорила Сима с кокетливым акцентом, которого я никогда раньше не слышала. С таким акцентом она бы никогда не получила диплома.  — Не могу поверить, как мне везет работать на Лиззи. Она очень хороший начальник, больше друг, чем начальник. И у меня такая разная работа. То я что-то печатаю, то присматриваю за ее очаровательной собачкой.
        — Похоже, она вовсю вас использует,  — засмеялся Брайан.
        Сима звонко рассмеялась и похлопала Брайана по руке, не торопясь убирать свою руку.
        — Надеюсь, что не вызвала у вас неверного представления о ней. Она не слишком меня использует. Моя зарплата этого не позволяет.
        Я посмотрела на нее взглядом, который, надеюсь, она истолковала как «Не переигрывай, Гвинет Пэлтроу».
        — Может, выпьете с нами чашку кофе, прежде чем пойти в квартиру и забрать этого страшного пса?  — галантно спросил Брайан.  — Это наименьшее из того, что я могу предложить вам за хлопоты, вызванные моей глупой фобией.
        — Это было бы замечательно,  — ответила Сима, скидывая куртку.
        — Брайан, может, тебе все-таки выпить кофе дома?  — спросила я его, прежде чем он успел позвать официанта.  — У тебя уже был длинный день с этим перелетом из Нью-Йорка. И потом, у Симы еще много работы. Ты помнишь, Сима, что офис работает до пяти по пятницам?
        Последнее, что я хотела, это чтобы Сима осталась и стала болтать. Чем больше Брайан увидит людей из моей жизни, тем вероятней, что кто-нибудь проговорится, и он все узнает. А Сима была не самая искусная врунья. Обычно она испуганно прикрывала себе рот, когда ее неосторожное замечание уже срывалось с языка и с разгона плюхалось кому-нибудь в лицо. Особенно хорошо я помню бессмертную фразу, которой она приветствовала Мэри: «А по телефону вы казались такой худенькой».
        — Да, у меня там тонны документов,  — сказала она, закатывая глаза в моем направлении.  — В этом всегда проблема при работе с деловыми людьми, Брайан. У Лиззи идей намного больше, чем у всех остальных в офисе. Она еще не рассказывала вам о проекте 20:20?
        Что?
        — Уверена, что нет,  — продолжила Сима, и ее раздражающе красивый накрашенный лиловой помадой рот растянулся в улыбке.  — Она такая скромная и не любит рассказывать о своих успехах. Но, пожалуйста, не дайте ей скрыть эту удачу.
        Брайан улыбнулся мне:
        — Не дам. Как это называется? Проект 20:20?
        — Именно так.
        Я посмотрела на Симу:
        — По-моему, нам пора идти за собакой.
        — Если ты настаиваешь,  — сказала она.
        — Очень даже настаиваю.
        Брайан остался в кафе. Я собиралась забрать его, когда увезут собаку. По дороге в квартиру я взяла Симу под руку, чтобы это выглядело как дружеский жест, на тот случай, если Брайан смотрел на нас, но другой рукой я ущипнула Симу за руку. Сильно ущипнула.
        — За что?
        — За то, что ты так вырядилась, корова.
        — Как так?
        — Как будто собралась в клуб.
        — Может, и собралась.
        — Днем, в пятницу? Между прочим, у тебя просвечивает лифчик.
        — Может, это специально.
        Я ущипнула ее еще раз.
        — Ой!
        — А что это за чушь о каком-то кретинском проекте 20:20?  — спросила я.
        — Тебе не понравилось?  — спросила Сима.  — Я подумала, что упоминание конкретной сделки придаст тебе особый оттенок индивидуальности. Я придумала это название, пока ехала в метро.
        — Я попросила тебя приехать и забрать собаку, а не устраивать кастинг для сериала «Жители Ист-Энда». Ну что ты за зараза.
        — А ты сама? Ведешь себя так, будто я твоя слуга. Возвращайся в контору и не показывай носу, да?
        — Я должна была так сказать. А что, если ты проговоришься? Ты и так уже меня подставила с этим дурацким проектом 20:20, — проворчала я.  — Что я должна теперь говорить, когда он меня спросит?
        — Придумай что-нибудь. Ты всегда мне говорила, что была актрисой, так импровизируй! Знаешь, что я тебе скажу,  — прошептала она.  — Я теперь понимаю, почему ты столько нагородила всего, чтобы произвести на него впечатление. Какая лапа! Он удивительный. Эти глаза.
        — Да,  — согласилась я.  — Он просто прелесть. Когда Брайан вошел в зал прибытия, я себя почувствовала как тинэйджер, увидевший солиста из «BoyZone».
        Мы с Симой склонили головы, размышляя о чарах Брайана.
        — У него такой проникновенный взгляд,  — вздохнула Сима.  — Когда он смотрит, кажется, что он заглядывает тебе в душу.
        — Он так смотрел на тебя?  — спросила я, возвращаясь с небес на землю.
        Почувствовав мое раздражение, Сима пробормотала:
        — Нет, конечно, нет. Я просто представляла себе… Так ты думаешь, что у вас все получится?  — добавила она, чтобы сменить тему.  — Я имею в виду, вы будете снова вместе в сексуальном смысле?
        — Очень надеюсь. Когда мы ехали из аэропорта, он положил руку на мое колено.
        — Вот повезло. Это хороший знак. Я не могла сдержать улыбки.
        — Думаю, ты зря мазала губы.
        — Черт. Я даже надела новые трусы.
        — Даже не пытайся,  — предостерегла я.
        — Не буду,  — вздохнула она.
        — Спасибо, что взяла Геркулеса,  — смягчилась я.
        — Рада помочь. Это единственный мужчина, с которым я проведу уик-энд. Но я люблю собак. Особенно Геркулеса. Не забыла дать ему таблетки сегодня утром?
        — Какие таблетки?
        Я просто надеялась, что Геркулес еще жив и не устроил кавардак из-за того, что остался один. Когда я открыла дверь в гостиную, он жевал мой туфель. Одну из моих любимых босоножек. Не сотни пар от Маноло Бланик[33 - Маноло Бланик (р. 1943)  — известный дизайнер обуви.], принадлежавших Харриет, которые валялись по всей квартире в ожидании, что кто-нибудь свернет себе шею, надев их или споткнувшись об них. Конечно, я пыталась их примерить, но, к сожалению, размер ее ноги соответствовал всем ее размерам.
        Я выхватила туфлю из пасти Геркулеса и прошипела:
        — Я думала, что ты ешь только эксклюзивные вещи.  — Геркулес к тому же еще и покушался на мою сумку — подделку под Эрмес. Она вся была в собачьих слюнях.
        Когда Геркулес увидел рядом со мной Симу, он пришел в экстаз и так сильно завилял хвостом, что вместе с ним моталась вся его задняя часть. Он не стал скрывать свою любовь, явно предпочитая мне мою соседку по квартире. Сима села на корточки и стала с ним сюсюкать, а он тут же запрыгнул к ней на руки и слизал половину косметики своим большим розовым языком.
        — Как Брайан может не любить милую зверюшку?  — прокудахтала она, словно озабоченная мамаша.
        — Спасибо за доверие,  — ответила я.  — Но я все-таки не согласна, что я зверюшка. Я еще ничего, когда высплюсь.
        — Да я не о тебе говорила,  — она недовольно закатила глаза.  — Ты лучше собери-ка все вещи Геркулеса. Ему нужна миска и покрывало. А таблетки для шерсти я видела последний раз на подоконнике. И заверни курицу из холодильника.
        — Слушаюсь, сэр. Виноват, сэр,  — носилась я по квартире, собирая вещи для Геркулеса. Я хотела как можно быстрее избавиться от него. И от Симы.  — Запомни, он ни за что не пойдет ни по асфальту, ни по брусчатке,  — напомнила я.
        — Я не собираюсь водить его по брусчатке!  — воскликнула она, словно напуганная одной мыслью о такой жесткости.  — Мы проведем с тобой замечательные выходные, да, Герки? С тебя приходится.
        — Ты сейчас разговариваешь со мной или с собакой?
        — С тобой, балда.
        — А что ты хочешь?
        — Я подумаю. Что-нибудь сравнимое с грандиозностью моей услуги.
        — Все, что хочешь. Но может, для начала уведем собаку? Брайан ждет в кафе уже почти два часа.
        — А тебе не терпится уложить его в постель,  — улыбнулась Сима.
        — Только для адаптации к смене часового пояса,  — ответила я.
        — А-а, понятно. Ну, передай ему от меня в процессе адаптации привет.
        — Сима!
        Я, Сима и собака направились к кафе. У дверей кафе мы расстались. Сима по понятным причинам не могла войти внутрь, но поймала через стекло взгляд Брайана и помахала ему рукой. Он помахал в ответ, изо всех сил стараясь не смотреть на Геркулеса.
        — У тебя симпатичная секретарша. Очень смышленая. А почему она несет собаку, а не идет вместе с ней?
        — У него больные лапы,  — объяснила я. Может быть, Харриет и не стеснялась рассказывать о страхах своей собаки, но я стеснялась.  — Но ему уже лучше. Ну что, пойдем в квартиру?
        — Ого!
        Брайан, наконец, стоял в гостиной Харриет и оглядывался по сторонам.
        — Ого! Здорово. Учитывая то, что ты здесь всего два дня, она выглядит, как обжитое место. Здорово, Лиз. Потрясающе. Где ты все это купила?
        — Да так,  — пожала я плечами.  — В поездках.
        — Не возражаешь, если я посмотрю?  — спросил он, беря в руки вазу, стоимость которой по моей оценке равнялась моей годовой зарплате.
        — Э-э…  — Сердце мое екнуло, когда он перевернул вазу и посмотрел на клеймо внизу.
        — А, нет, это не то, что я думал,  — сказал он мне, рассмотрев знак.  — Ты знала, что это не совсем то, на что она похожа?
        Я кивнула ошарашенно. Я не знала, что она может быть похожа на что-то еще, кроме вазы.
        — Хотя довольно милая,  — признал Брайан.  — Надеюсь, ты не очень дорого заплатила за ее.
        — Поставь,  — приказала я, не в состоянии сдержать панику.
        — Хорошо.  — Он резко опустил вазу.  — Наверно, выглядит хамски с моей стороны? Не успел зайти и, еще не раздевшись, начал оценивать твой антиквариат. Вот, что значит быть американцем. Я просто не могу пройти мимо старых вещей. Обожаю антиквариат.
        С этими словами он подошел ко мне, обнял меня и стал крутить на персидском ковре так, что я обмерла от страха, что могу снести ногами что-нибудь.
        — Наконец-то одни. Я так рад снова видеть тебя,  — тихо произнес он, ставя меня на пол и нежно глядя мне в глаза.
        — Я тоже рада видеть тебя,  — ответила я. Наши губы на мгновение сблизились, и я почувствовала, что он хочет меня поцеловать. Как следует.
        — У меня в сумке есть для тебя подарок,  — сказал он вместо этого и, оторвавшись от меня, начал рыться в багаже в поисках подарка.  — Это небольшой подарок, но я надеюсь, что для тебя он значит много.
        Он передал мне плоский квадратный пакетик, аккуратно завернутый в серебряно-золотую жатую бумагу и перевязанный металлической золотой ленточкой.
        — Я нашел это вчера,  — объяснил он.  — В антикварном магазине в Виллидже. Учитывая то, что мы должны были встретиться, мне показалось это знамением. Я просто должен был это купить. Открой.
        Я сорвала оберточную бумагу. Похоже, что это книга, но что тогда за знамение? Мне стало ужасно интересно, что же это могло быть.
        — Это старое издание «Антония и Клеопатры». Это, конечно, не первое издание, но посмотри внутри. Посмотри, кому она принадлежала. Я просто не мог поверить своим глазам.
        Я открыла книгу. К внутренней обложке была приклеена этикетка, на которой витиеватым старомодным почерком было написано черными выцветшими чернилами имя владельца.
        — Элизабет Тейлор,  — прошептала я с благоговением.  — Думаешь, это принадлежало ей?
        — Может быть. А может быть, и нет. Но я подумал, что в любом случае тебе это понравится. Тебе нравится.
        — Ужасно нравится,  — заверила его я, крутя книжку в руках и с восхищением рассматривая золотые буквы на твердой красной обложке.
        — Может быть, ты потом устроишь мне персональный спектакль. Ты была лучшей одноглазой Клеопатрой в моей жизни.
        — Возможно, я единственная, кто исполнял роль одноглазой Клеопатры,  — сказала я ему.
        — Но ты все равно была прекрасна,  — сказал он.  — Ты очень меня тронула. Знаешь, я в тот вечер влюбился в тебя. Когда ты возилась со змеей.
        Мы на мгновение посмотрели друг на друга со значением, но, покраснев, я отвела глаза.
        — Хорошо, куда же мне поставить эти сумки?  — спросил Брайан, нарушая многозначительное молчание.
        Я отвела его не в спальню Харриет, а в одну из других спален. Хотя я надеялась, что он там не останется, но было бы глупо ставить сумки в свою спальню, а потом просить его убрать их. Я, правда, приняла некоторые меры предосторожности, выбрав самую неудобную кровать, чтобы подтолкнуть его к решению, которое, я надеялась, он примет.
        Взглянув на надпись, которая была на его подарке, я имела причины полагать, что я на правильном пути.
        «Моей родной, любимой Лиззи,  — написал он.  — В память о старых и новых временах. Со всей любовью». Слово всей он подчеркнул три раза и подписался с пятью большими поцелуями.
        — Не возражаешь, если я немного вздремну?  — спросил меня Брайан.  — Вдруг почувствовалась усталость. Разбуди меня перед обедом?
        Я пообещала его разбудить и вернулась в гостиную, где снова и снова перечитывала надпись на книге. Миссия почти выполнена. Брайан Корен вернулся в мою жизнь.
        Глава семнадцатая
        Я хотела в этот вечер пойти в какое-нибудь особое место, хотя Брайан и говорил, что устал из-за дальнего перелета, часового пояса и с удовольствием обошелся бы тостом с джемом, которые он полюбил за год своего пребывания в Оксфорде. Но я уже все распланировала и совершенно не собиралась давать Брайану тратить драгоценное время своего визита, валяясь в постели, если только в этой постели не было меня.
        Я уже выбрала из списка лучших ресторанов Татлера «Козерог», имеющий репутацию наиболее подходящего места для обольщения и соблазна. Кроме того, Мэри одолжила мне потрясающее платье от Донны Каран[34 - Донна Каран (1948)  — известный дизайнер, изобретатель нового предмета женской одежды — боди.], и, наверно, было бы странно, если бы я влезла в него только для того, чтобы сделать тост.
        — Давай. Брайан,  — уговаривала я его.  — Ты здесь ненадолго. Я хочу, чтобы ты получил от поездки в Лондон максимум удовольствия.
        — А может, завтра сходим?  — взмолился он.
        — Нет. Ты не представляешь себе, как трудно забронировать место в этом ресторане. Он только что открылся. Последний раз, когда я была там, я сидела между Майклом Кейном и Сильвестром Сталлоне. Ты знаешь, Сталлоне очень маленького роста.  — По крайней мере, первая фраза соответствовала действительности. Заказать место было трудно. Пришлось назвать имя Мэри, просто чтобы зайти внутрь.
        — Хорошо. Тогда еще раз покажи мне, где ванная.
        Я открыла дверь в кладовку. Конечно, абсолютно случайно. Но, наверно, он подумал, что я шучу.
        Сама я пошла в спальню Харриет, чтобы облачиться в «Донну Каран». Я отправила Брайана в «свободную» комнату, но я не буду настаивать именно на таком варианте, когда мы вернемся домой из ресторана. Я разложила самые невероятные комплекты нижнего белья. От Ригби и Пеллера — королевских модельеров, ни больше ни меньше! Когда я показала на модели в «Космополитэн» комплект белья, который мне понравился, Руперт из нашего офиса согласился, что если что-либо и может заставить мужчину отказаться от двух билетов на чемпионат мира по регби, так это ночь с девушкой в вишневом бюстгальтере, такого же цвета «стрингах» и поясе с резинками. Ну, если это может отвлечь развратного Руперта от регби, то это, безусловно, должно действовать и на нормального мужчину, у которого нет причин забывать обо всем, как только двадцать с лишним мужиков станут пинать надутый кожаный мешок.
        Самые дорогие в моей жизни трусики придали мне необходимую уверенность, которая мне была необходима, чтобы не споткнуться от удивления, когда швейцар «Козерога» распахнул перед нами дверь.
        — Заказывай, что хочешь,  — сказала я, а потом открыла меню и зафиксировала в мозгу астрономические цены. В карте Брайана цены даже не были указаны. Это было одно из таких мест.  — Э-э, по-моему, замечательно,  — сказала я, просматривая меню в попытке найти что-нибудь дешевле десятки. Может, хоть булочки. Я могла бы даже позволить себе две.  — Выбирай, что хочешь,  — пробормотала я.  — Спишу на представительские расходы.  — О, если бы.  — Скажу, что ты потенциальный покупатель, так что мы можем себе позволить любые безумства.
        — Отлично,  — сказал Брайан.  — В таком случае начнем с шампанского?
        Соммелье уже топтался неподалеку. Одновременно явились два официанта с чем-то под названием amuse bouche[35 - Закуски к аперитиву.]. Я несколько смутилась и сказала им, что они, наверно, перепутали столик, потому что мы еще не сделали заказ.
        — Мадам, это подарок от ресторана,  — улыбнулся официант. Слишком высокомерен для человека, зарабатывающего на жизнь мытьем посуды, подумала я.  — Это перепелиные яйца с карамелью. А это суши из тунца. А это,  — сказал он, когда я выудила что-то, напоминавшее по вкусу волован с грибами,  — эскарго в чесночном соусе.
        — Улитки,  — любезно перевел Брайан.
        Моя рука инстинктивно дернулась ко рту, но я справилась с собой и не поперхнулась.
        — Я думаю, все это надо залить шампанским?  — спросила я, с трудом проглотив то, что было у меня во рту.
        — Конечно. А какое возьмем шампанское?
        — «Кристалл»,  — уверенно сказала я. Брайан изысканно поднял одну бровь, официант поднял другую, но не так явно. А мои обе брови поползли вверх, когда я увидела, во сколько мне оно встанет.
        — Я тут недавно выпила, наверно, ведро «Кристалла»,  — сказала я достаточно громко, чтобы это услышал соммелье, отправившийся за шампанским.  — Это была вечеринка после шоу для Голден Бразерс. Знаешь Голден Бразерс?
        — Дизайнеры?  — спросил Брайан.
        — Да, самая модная пара в городе.
        — Даже я про них слышал. А как ты с ними познакомилась?
        — Через Мэри,  — пришлось признать мне.
        — Мэри?  — Брайан наклонился вперед, заинтересованный гораздо больше, чем моим упоминанием о Голден Бразерс.  — Неужели Бедная Мэри? Ты часто ее видишь?
        — Иногда.
        — Чем она занимается?
        — У нее свой небольшой бизнес,  — уклончиво ответила я.
        — Правда? Какой?
        — Агент,  — кратко ответила я.  — Слушай, ты должен попробовать эти перепелиные яйца.
        — Какой агент?  — не унимался Брайан.
        — Агент по поиску талантливых актеров, футболистов и так далее,  — пробормотала я.  — Организует различные контакты. Кастинг.
        — Это очень интересно.
        — Конечно. Не хочешь взять у меня половинку яйца?  — сделала я очередную попытку.
        — Ты говорила с ней о моем приезде?  — спросил Брайан.  — Потому что я очень хотел бы с ней встретиться, если это возможно.
        — Я думаю, она очень занята.
        — Ну не все же время. Мы могли бы ей позвонить.
        Я нахмурилась.
        — Что такое? Вы поссорились?
        — Нет,  — улыбнулась я.  — Совсем нет. Я просто думаю, сможет ли Мэри найти время для встречи с нами.
        — Найдет, когда узнает, что я в Англии. Мэри сделает все что угодно для старых друзей.
        Я чуть не фыркнула в бокал с шампанским, который как раз принес усердный соммелье. Все что угодно для своих друзей. Ха! Если бы Брайан знал. Я буркнула это себе под нос и на этот раз действительно плеснула шампанское на ее платье.
        — Добрая старая Мэри,  — вздохнул Брайан.  — Знаешь что, пусть нашим первым тостом сегодня будет тост за старых друзей. За Мэри и Билла.
        Я подняла бокал.
        — За Мэри и Билла.
        — Мы должны позвонить ей, как только придем домой,  — сказал Брайан.
        Весь вечер меня преследовала мысль, что Брайан потребует позвонить Мэри, как только мы вернемся в квартиру. Меньше всего мне хотелось, чтобы он увидел, насколько успешной и интересной стала Бедная Мэри. И хотя она обещала никому не рассказывать о моем секрете (за исключением своих элитарных друзей, которых эта история может позабавить), я решила не сводить Мэри и Брайана вместе: это была единственная гарантия, что она не выдаст меня каким-нибудь неосторожным замечанием, например, как хорошо я выгляжу в ее платье, ее ожерелье или в чужой квартире.
        Но на Брайана накатила волна ностальгии. Он хотел говорить о прошлом, вспоминать время в Оксфорде, и я была благодарна ему, потому что это избавляло меня от необходимости объяснять фиктивное настоящее. Правда, меня не слишком радовали его воспоминания: он вспоминал не то, как мы обнимались в спальнях колледжа, а то, как мы слонялись вчетвером: Брайан, Билл, Мэри и я.
        — А помнишь, как Билл и Мэри вдруг влюбились друг в друга?  — засмеялся он.
        В общем, мысль о том, что он так сильно хочет видеть Мэри, отвлекала меня от заказанных кальмаров. Я даже не смогла расслабиться и насладиться шоколадным Муссом.
        Когда принесли счет, я даже не взглянула на него. Я знала, что он не имеет ко мне никакого отношения. Зачем мне лишние ужасы. Вместо этого я бросила свою карточку «Мастеркард» на счет со всей небрежностью, которую только смогла изобразить. Уже после первого блюда я перестала считать, но, видимо, отдала половину месячной зарплаты за два часа удовольствия. Не такого уж удовольствия, если учесть, сколько времени Брайан говорил о Мэри. К тому же я не наелась, отказавшись от «птифуров», потому что не знала, нужно ли есть золотые листочки.
        — Э-э, боюсь, что у нас некоторые проблемы с карточкой, мадам,  — прошептал мне метрдотель, близко наклонившись ко мне. По выражению моего лица Брайан почти мгновенно догадался, что возникла какая-то проблема. А я точно знала, в чем проблема. Я достигла предела на своем счету.
        — Что случилось?  — спросил Брайан.
        — Моя карточка,  — проговорила я еле слышно.
        — Это часто случается, мадам,  — сказал метрдотель.  — Магнитная полоска портится, и карточку не просканироватъ на нашем аппарате. Мы могли бы проверить номер вручную, но последняя цифра… съедена.
        Я взяла карточку и удивленно посмотрела на нее. Должно быть, ее прокусил Геркулес, когда интересовался моей сумочкой.
        — Я заплачу,  — сказал Брайан, бросая свою карточку на тарелку.
        — Я отдам тебе,  — сказала я слабым голосом.
        — Нет,  — сказал он.  — Для меня это удовольствие.
        Слава богу, что я выпила немного и не стала вступать в спор типа «нет, я», еще больше усугубляя позор.
        — Ну, вот,  — сказал Брайан, подписывая чек лихим росчерком.  — По крайней мере, моя мужская гордость не пострадает. Потому что несколько обескураживает, когда старомодного парня вроде меня выводит куда-то такая преуспевающая бизнес-леди вроде тебя…
        Я уже собиралась попросить метрдотеля вызвать такси, чтобы быстрее добраться домой и успокоиться после неловкой истории с карточкой, когда Брайан предложил:
        — Давай пройдемся по парку.
        — Что? По Гайд-парку?
        — Да. Ведь тут недалеко?
        — Да. Но уже темно.
        — Боишься? Но ты же будешь со мной. Вряд ли я могла сказать ему, что больше всего боюсь наступить на какую-нибудь гадость в дорогих туфлях Мэри. Брайан счел мою робкую улыбку за высокую оценку его предложения, и вскоре мы перебежали Парк-лейн (лавируя между машинами вместо того, чтобы нормально пройти по подземному переходу) и перелезли через забор в Гайд-парк.
        — Разве это не похоже на старые времена?  — спросил Брайан.  — Помнишь тот раз, когда мы перелезли через ворота на луг у церкви?
        — Конечно помню. Я разорвала свой единственный свитер.
        — Да, я забыл об этом. Но было очень романтично, правда? Лунный свет, отражающийся в реке, и туман на полях.
        — Очень романтично,  — согласилась я. В лунном свете озеро Серпентайн[36 - Серпентайн — озеро в центре Гайд-парка.] выглядело не так романтично с призрачными субмаринами плавающих пластиковых бутылок, но именно тут Брайан решил сесть подышать ночным воздухом.
        — Это был шикарный ресторан,  — сказал он.  — Но знаешь, я с тем же удовольствием купил бы рыбу с картошкой и съели бы ее здесь с тобой.
        Вот тебе и раз.
        — Я хочу сказать,  — продолжал Брайан,  — что этот ресторан очень красивый и стильный, но сколько бы денег мы не тратили на вещи, мы никогда не сможем воссоздать красоту вещей, окружающих нас. Красоту природы. Что может быть красивее отражения высоких деревьев в воде? Щебет ночных птиц, разговаривающих друг с другом.
        Я повернулась лицом к нему на тот случай, если он надумал, что пришло время меня поцеловать. Но Брайан продолжал говорить.
        — Знаешь,  — сказал он,  — я совсем не чувствую, что не видел тебя шесть лет. Ты практически не изменилась, если не считать, конечно, что теперь в твоем багаже невероятно успешная карьера. Но хорошо, что это не вскружило тебе голову. Все женщины, которых я встречал в Нью-Йорке, тоже вполне преуспевали. Но этот успех сделал их жесткими. Они все время думают о деньгах. Они все время охотятся за информацией, которая позволит заработать ими еще один миллион. Они никогда не расслабляются и не бывают естественными. Другое дело — ты. Ты по-прежнему та самая Лиззи Джордан, которая выходит на сцену. Я чувствую себя снова в колледже. Словно мы вернулись в то время.
        — Словно мы вернулись туда, где мы расстались?  — с готовностью откликнулась я.
        — Точно.
        Он повернулся и посмотрел на меня, его рука лежала на скамейке. Потом она стала поглаживать мне волосы на затылке.
        — Тебе очень идет эта стрижка,  — сказал он.  — Особенно мне нравится твой затылок.  — Он провел рукой вверх по моему затылку, и по моему телу в обратном направлении побежали мурашки.  — Он кажется таким пушистым, таким мягким. Как ты.
        Все органы моего тела дружно затрепетали.
        — Я часто думал о тебе,  — сказал он, придвинувшись еще ближе.  — Иногда увижу в метро или у дверей магазина девушку, похожую на тебя, и часами не могу выбросить тебя из головы.
        — Я тоже знаю, как это бывает,  — пробормотала я.
        — Один раз я даже шел полмили за девушкой, которая очень была похожа на тебя. Я думал, что это ты. Но когда я с ней поравнялся, оказалось, что она ничуть не похожа на тебя. У нее не было таких удивительных губ, созданных для поцелуев.
        Созданных для поцелуев? Неужели? Я даже облизала их, чтобы убедиться в этом.
        — Созданных для поцелуев и желанных,  — прошептал Брайан, касаясь, наконец, моих губ своими губами.
        — Пойдем домой,  — сказала я нетерпеливо, когда мне удалось глотнуть воздуха.
        — Это лучшее предложение за сегодняшний день.
        Он встал и потянул меня за собой. Я встала и пошатнулась на своих высоких каблуках с чужого плеча. Брайан схватил меня, но даже когда я восстановила равновесие, он не отпустил меня. Вместо этого он обнял меня за талию и крепко держал, пока мы шли вдоль забора. Он так и не отпустил меня, когда мы пришли в квартиру.
        Глава восемнадцатая
        О, волшебное утро! Когда я проснулась и, повернувшись, увидела рядом Брайана, казалось, все неприятности последних шести лет рассеялись как сон.
        Даже погода была на моей стороне. За окном Лондон уже купался в ранних лучах солнца нового прекрасного дня. Небо над нами было нежно-голубое, но с горсткой пушистых облаков. Пока Брайан спал, я поднялась в сад на крыше и порадовалась теплу. Немногочисленные растения, не избалованные Харриет, медленно поворачивали листья к солнцу. Я сорвала с разросшегося нестриженого куста розовый бутон, отнесла на кухню, поставила ее в подставку для яйца, налив в нее воды,  — все это для того, чтобы украсить поднос с завтраком для Брайана. О жизнь, прекраснее цветка!  — подумала я в поэтическом настроении, готовя тост. На этот раз в красивом тостере.
        Но Брайан встал, прежде чем я успела отнести ему поднос. Он шел по натертому паркету гостиной Харриет, откидывая челку с глаз и, казалось, вот-вот за кадром раздастся текст рекламы нового растворимого кофе. Это было прекрасно. Снимок из красивой жизни, к которой я всегда стремилась. Мы робко улыбнулись друг другу над барной стойкой, словно это была наша самая первая ночь.
        — Я хотела принести тебе завтрак в постель,  — сказала я.
        — Я думаю, мы должны туда вернуться,  — сказал он, беря мою руку и целуя ладонь.  — Ты так прекрасна утром.
        Я с благодарностью приняла комплимент. Не надо ему знать, что я добрых полчаса реставрировала лицо в ванной до того, как он проснулся.
        — Давай, пошли,  — сказал он, взял меня за руку и отвел в спальню. Завтрак остался не съеденным до обеда.
        — Надо позвонить Мэри,  — сказал Брайан, когда мы наконец доели тост. К тому времени он стал холодным и черствым. Таким же, как тосты в колледже.
        Брайан застал меня врасплох. Я-то надеялась, что он уже забыл о нашей старой подруге.
        — Я не могу приехать в Лондон и не повидать Мэри,  — продолжил он.  — Я бы очень обиделся, если бы узнал, что она приезжала в Штаты и не увиделась со мной.
        Он снял трубку телефона — имитации старинного аппарата на столике у кровати Харриет.  — Какой у нее номер?
        Я подумала, могу ли я притвориться, что у меня его нет. Но я знала, что Брайану достаточно посмотреть в телефонный справочник и там, конечно же, будет телефон Мэри. Черт ее побери. Я быстро сказала номер, и Брайн набрал его.
        — Будем надеяться, что она дома,  — сказал он мне.
        «Уйди,  — молча молила я.  — Уйди». Но она была дома.
        — Брайан! Дорогой!
        Брайан держал трубку между нами, поэтому я тоже слышала приветственные крики Мэри.
        — Как тебе новая квартира Лиззи?  — были ее первые слова.
        — Здорово. Очень красиво. Мне так хорошо здесь. Но я думаю, что нельзя быть в Англии и не повидать тебя. Лиз тоже так считает. Нам надо снова встретиться. Соберемся старой компанией.
        — Отличная идея!  — сказала она. Еще бы.
        — Может, сегодня? Если ты не очень занята. Занята, молила я. Она всегда была очень занята, когда я звонила и хотела увидеться с ней, но…
        — Я всегда свободна для тебя, Брайан,  — ответила она кокетливо.  — В любом случае, ты знаешь, я брошу все ради своих друзей.
        Вот корова. Мне совсем так не показалось, когда я попросила ее помочь.
        — Знаешь что,  — взволнованно сказала она.  — Я устрою для вас вечеринку. Небольшую вечеринку. Конечно, у меня не такая роскошная квартира, как у Лиззи,  — проговорила она сладким голосом.  — Но я уверена, что смогу усадить четверых за мой кухонный столик.
        — Прекрасно,  — радостно согласился Брайан.
        — Ты готова, Лиз?  — прокричала Мэри уже мне.
        — Конечно,  — ответила я.
        Брайан передал мне телефон, чтобы я могла обо всем договориться. Встреча была назначена на семь.
        — Ты не против, чтобы встретиться сегодня у меня, Лиззи?  — спросила Мэри.
        Я пробурчала свое согласие.
        — Ты должна надеть свое замечательное белое платье. Ты знаешь какое.
        Конечно, я знала. Естественно, ведь она сама мне его одолжила.
        — Как приятно, что Мэри взяла на себя все хлопоты, чтобы пригласить нас на обед,  — сказал Брайан, когда она наконец повесила трубку.
        Я кивнула. Это действительно было любезно с ее стороны, и я бы признала это, если бы могла быть честной с собой. Я, эгоистка, надеялась, что мы проведем с Брайаном четыре дня вдвоем. Ее он тоже не видел шесть лет. Я не должна ревновать к тому, что она проведет вечер в его компании, где я буду в качестве сопровождающей. Да и мне лучше провести вечер у Мэри. Во всяком случае, моя кредитная карточка отдохнет. Идея была неплохая.
        Платье, которое Мэри предложила мне надеть, было особенно шикарным. Она утверждала, что оно от Версаче, хотя этикетка отсутствовала, и я не могла проверить, правда ли это. Как бы то ни было, но платье было очень красивым. Наверно, самым красивым платьем в моей жизни. Прямое, из блестящего белого жатого шелка, с отделкой из прозрачного и золотистого бисера. Чувствовала я себя в нем так, словно я шла на вручение «Оскара», а не к Мэри на спагетти с «кьянти». Правда, на этот раз Мэри готовила что-то особенное.
        По дороге к Мэри Брайан вспоминал, как когда-то она сготовила ужасные спагетти,  — в старом чайнике, посреди забитой мусором кладовки, служившей временной кухней студентов общежития. Но когда незнакомый юноша в модной белой рубахе и черной «бабочке» открыл нам дверь в ее квартиру, я поняла — рагу нам в этот вечер точно не подадут.
        Стоял август, но было необычно жарко для Англии, но Мэри все равно зажгла камин (газовая горелка, поскольку дом стоял в «разрешенной» зоне)  — последний штрих к атмосфере, которую она создавала весь день с помощью своей чековой книжки. Она стояла у камина и смотрела на пламя, словно пыталась прочесть в нем особое предзнаменование. Когда мы вошли, она бесконечно медленно обернулась к нам, я мысленно прокляла ее за этот спектакль. Она проделывала это, когда мы еще учились в колледже. Перед приходом человека, который ей нравился, она бесконечно долго тренировалась у себя в комнате. Она говорила о необходимости эффектного появления, но не гостя, а самой хозяйки. И надо сказать, что в тот вечер все было значительно эффектней, чем в тот раз, когда она сидела полуголая на большой подушке, а на заднем плане sotto voce[37 - Вполголоса, тихо (итал.).] играли «The Doors».
        Если я думала, что одолженное мне платье великолепно, то теперь мне стало ясно, что Мэри отдала мне самые плохие вещи. На ней было красное платье с таким вырезом на спине, что он доходил почти до трусов (разумеется, их не было видно). Довершала шедевр совершенства длинная нитка жемчуга, завязанная узлом и свисающая от лопаток до талии.
        Я нервно переводила взгляд со спины Мэри на Брайана и обратно. Рот Брайана был слегка приоткрыт. Когда я посмотрела на него, он улыбнулся мне так, как будто я застала его с пальцем в носу.
        Наконец Мэри повернулась.
        — Я не слышала, как вы вошли,  — сказала она.
        — Понятно,  — пробормотала я.
        — Брайан,  — заворковала Мэри и двинулась к нему, раскрыв объятья.  — Как долго.  — Она обняла его энергичной медвежьей хваткой и через его плечо глянула на меня волком.  — Я так рада, что ты приехал. Замечательно выглядишь. Ты тоже хорошо выглядишь, Лиз. Это «Армани»?
        — «Версаче»,  — поправила я эту корову.
        Мэри на мгновение ослабила свою хватку боа-констриктора и, держа Брайана на расстоянии вытянутой руки, стала внимательно разглядывать его.
        — Не могу поверить, что ты действительно здесь,  — проговорила она почти шепотом.
        Брайан потрогал рукой свой галстук — нервно, как мне показалось. Я подумала, что он даже не очень уверен, что разговаривает с тем же человеком. Насколько я помнила, когда он в последний раз ее видел. Мэри несмотря на лето носила огромное страшное черное пальто, доходившее ей до пят, и походила на грязного бомжа. Он совершенно точно никогда не видел натурального цвета ее волос.
        — Ты… ты изменилась,  — произнес он заикаясь.
        — Я знаю,  — сказала она, широко улыбнувшись и не сомневаясь, что изменилась в лучшую сторону.  — А вот ты не изменился. Все такой же стройный? Занимаешься спортом?
        — У меня просто нет на это времени, но все равно спасибо. Э-э, а ты?
        Мэри лениво провела рукой по бедру.
        — Стараюсь следить за собой.
        — Я раньше видел тебя только в черном. Красный цвет тебе идет.
        — Правда? Теперь я почти не ношу черное. Мне трудно себе представить, что я так долго выглядела, как подруга могильщика.
        — Ты проходила определенный этап,  — рассмеялся Брайан.  — Многие творческие люди нарочно уродуют себя, чтобы другие разглядели их поступки, а не их внешность.
        Мэри согласилась, но я видела по легкому движению ее бровей, что ее не сильно порадовал намек на уродство в те «готические» годы.
        — Ну что, выпьем шампанского,  — прощебетала она.
        — Хорошая мысль,  — согласился Брайан. Мэри щелкнула пальцами, и молодой человек, который открыл нам дверь, появился с бутылкой шампанского и тремя бокалами.
        — Ты нанимаешь официантов?  — недоверчиво спросила я.
        — А ты разве нет?  — ответила она.  — Ну, за нас.  — Мэри чуть приподняла бокал.  — За старых друзей.
        — Так жаль, что с нами нет еще и Билла,  — сказал Брайан.  — Тогда это было бы в точности, как в старые времена.
        — Не совсем,  — засмеялась Мэри.  — Старина Билл. Можешь представить его здесь? Сюда ему пришлось бы надеть велосипедные шорты с золотыми клиньями или что-то в этом роде. Пусть уж остается там, где он сейчас, ищет камни в грязи в страшной жаре.
        — Да ладно тебе,  — Брайан легко подтолкнул ее локтем.  — Не будь такой жестокой. Мы все знаем, что ты на самом деле любишь Билла. Помнишь ту вечеринку «Два предмета одежды»?
        — Ну и что такого в той вечеринке?  — сказала Мэри, оскалившись, как пиранья, и подмигивая.
        — А Митчелл не присоединится к нам сегодня?  — спросила я. Каким-то образом во время нашего разговора Мэри втиснулась между мной и Брайаном. Теперь она взяла его под руку своей длинной обнаженной рукой, и получилось так, что она сидела рядом с ним на маленькой белой софе.
        — А, не знаю. Может быть. Он очень занят.
        — Это твой бойфренд?  — спросил Брайан.
        — Как сказать,  — ответила Мэрии и опять подмигнула.
        — У тебя что-то в глаз попало?  — спросила я ее.
        Мы бесконечно долго пили шампанское в гостиной Мэри, недавно отделанной специалистом по фэн-шуй. Хотя я одна выпила чуть не полбутылки, я так и не смогла расслабиться. Без четвертого участника наша веселая беседа строго ограничивалась воспоминаниями о колледже и разговорами о том, что мы делаем сейчас. Брайан интересовался работой Мэри, но Мэри переводила все вопросы на меня.
        — Да зачем тебе слушать рассказы о скучном крохотном агентстве,  — улыбнулась она.  — Вот Лиззи — это действительно деловая женщина.
        — Ты очень великодушна,  — отозвалась я,  — но за весь день я уже наскучила Брайану с рассказами про свою работу. Расскажи о той истории, когда ты встречалась с Майклом Джексоном.
        У меня была очень короткая передышка, пока она рассказывала свою историю о том, как она видела Майкла Джексона, а что еще интереснее, на мой взгляд, его ручную обезьянку. Но Мэри не дала мне сорваться с крючка.
        — Ты ведь сама когда-то подыскивала квартирку для Майкла Джексона, помнишь?  — спросила она.
        Я отрицательно покачала головой, уткнувшись в бокал.
        — Да ты же мне об этом рассказывала,  — настаивала Мэри.  — Скажу тебе честно, Брайан, она такая скромница. Лиз на своей работе приходится встречать намного больше знаменитостей, чем мне. Фактически девять знаменитостей из десяти, желающих купить дом, доверяют только ей.
        Брайан выжидательно посмотрел на меня. Я пожала плечами.
        — Знаешь,  — сказал он.  — Я только что вспомнил, что в электронной почте ты мне писала, что ищешь квартиру для Майкла Джексона…
        Я почувствовала, что я матрос и что я тону, а перед глазами проносится вся жизнь. Квартира для Майкла Джексона? Интересно, будет ли эта ложь последней каплей, которая потопит мою шлюпку? Пожалуйста, не надо. Я перевела взгляд с Мэри на Брайана. Они оба улыбались мне. Брайан — очень мило, в надежде услышать классную историю, которую сможет увезти с собой в Нью-Йорк. Но Мэри улыбалась, как кошка, поймавшая мышку по дороге к бутылке молока.
        Затем она вдруг пришла мне на помощь.
        — Пойдем на кухню, Лиз. Мне нужен твой совет по приготовлению буйабеса.
        — Но ведь не ты же готовишь,  — сказал Брайан. Он был прав. В кухне было еще два человека, которые сражались с непредсказуемыми конфорками Мэри.
        — Не подначивай, Брайан,  — парировала Мэри, махнув рукой с алыми ногтями и одновременно поднимая меня с дивана. Я безмолвно последовала за ней. Я была так напугана возможным разоблачением, что даже не сделала Мэри выговор за него.
        Мэри как хозяйка замка расхаживала по кухне, опуская ложку в булькающие кастрюльки. Нанятый персонал называл ее не иначе, как «мадам». Мэри пожаловалась, что в соусе не хватает соли.
        — Так и должно быть. Кроме того, слишком много соли вредно для давления,  — сказал румяный молодой повар.
        — Мне кажется, что мое давление сейчас мне снесет крышу,  — сказала я.
        — Ты, действительно, выглядишь несколько расстроенной,  — заметила Мэри.  — Все в порядке?
        — Да, конечно.  — Нет, хотелось сказать мне, и все из-за тебя. Но прежде чем я добавила, что у меня все неплохо по сравнению с человеком, которого укусил скорпион, или с тем, кто узнал, что у него снесло дом ураганом Митч, Мэри обнаружила какой-то дефект в овощах.
        — Куда-нибудь ходили вчера?  — спросила она, кончив объяснять, как нужно правильно готовить горох.
        — В «Козерог»,  — ответила я.
        — Удивительно, что ты смогла заказать там столик,  — ответила она.
        — А я как удивилась. Мне пришлось назвать твое имя.
        Она удовлетворенно фыркнула.
        — Могла, конечно, сначала спросить меня, Лиз. А что, если бы я решила пойти в тот же ресторан вчера вечером и не смогла бы достать столик, потому что настоящая Мэри Бэгшот его уже заказала? А что, если бы мне нужно было пообедать с важным клиентом? Могло бы получиться очень неловко.
        — Я об этом не подумала.
        — Мне кажется, ты последнее время вообще перестала думать. Вы действительно всерьез обсуждали с Брайаном твою блестящую карьеру?  — саркастически спросила она.
        — Не совсем,  — призналась я.  — По понятным причинам.
        — Я думаю, что тебя сейчас больше всего беспокоит, что тебя выдаст кто-нибудь из посторонних,  — добавила она, и что-то злобное промелькнуло в ее глазах под синими ресницами.  — Приходиться держать его в стороне от привычных мест, да? Если вдруг кто-то из твоих друзей спросит про Балхэм или еще что-то?
        — Мэри, ты не сделаешь этого, пожалуйста!
        Она невинно захлопала глазами. Так, будто эта мысль ни разу не приходила ей в голову.
        — Лиз! Как ты можешь такое говорить! Я устраиваю для вас вечеринку. Я даже одолжила тебе по этому случаю свое любимое платье. Я пытаюсь помочь тебе успешно завершить весь этот фокус.
        — Я тебе очень благодарна,  — устало ответила я.  — Ты ведь знаешь.
        — У тебя все точно как раньше или лучше?  — неожиданно спросила Мэри.
        — Все точно так же, как и перед его отъездом. Это было прекрасно,  — вздохнула я.
        — Здорово. Я очень рада за тебя. Похоже, что все идет по твоему плану.
        — Думаешь, Митчелл придет сегодня?  — спросила я. Трудно передать вам, как я хотела, чтобы он пришел. Мне казалось, что если у меня и у Мэри будет по мужчине в этот вечер, то я не буду опасаться, что она нарушит свое обещание.
        — Может быть,  — вздохнула она.  — Он пытается родить новый альбом еще до очередной записи в студии.
        — Ты заслуживаешь больше внимания,  — сказала я, пытаясь ее взбодрить.  — А его не волнует, что ты можешь уйти к другому, если он будет так часто оставлять тебя одну?
        Мэри отрицательно покачала головой.
        — К кому мне уходить? Все мои знакомые мужчины либо заняты, либо голубые. А потом, почему вдруг я должна быть им нужна? Добрая, старая Мэри Бэгшот?
        — Почему? Потому, что ты красивая. Умная. Очень преуспевающая. Почему же ты не можешь нравиться?
        Она скромно кивнула.
        — Некоторых мужчин такие женщины пугают.
        — Брайана не пугает.
        — Угу. Смешно, правда? Вот ирония судьбы. Брайан без ума от тебя, а ты делаешь вид, что ведешь мой образ жизни.
        Она вытащила из бархатной сумочки помаду от Шанель и, растянув губы, подкрасила их темно-красным цветом. После этого она предложила помаду мне.
        — Намажь немного. И тогда я смогу представить, что это я целовала его. Он сегодня выглядит просто потрясающе.
        Я взяла у нее помаду, прежде чем до меня дошел смысл ее слов.
        — Мэри, ты же… Я хочу сказать, неужели ты неравнодушна к Брайану? Через столько лет?
        — Да нет, что ты,  — засмеялась она.  — Я пошутила. Я оставила романтические мысли о Брайане в тот день, когда ты впервые ушла с ним. После того нашего разговора о том, что никто из нас не должен соблазнять его. Потому что это разрушит нашу компанию, помнишь?
        — Мне казалось, что на самом деле мы заключили настоящий пакт в лавке чипсов.
        — Вот, ты лучше помнишь. Возможно. Для меня не важно, где состоялся этот решающий разговор. С того времени столько всего произошло, Лиз. Мы были тогда почти детьми. Мне нравился Брайан, потому что он казался таким обаятельным и воспитанным по сравнению с занудой Биллом. Теперь, когда я ежедневно общаюсь с представителями культуры, мне весь этот изыск надоел. Может быть, если бы сегодня в дверях появился Билл, одетый в свой грязный пещерный наряд, возможно, это соблазнило бы меня, и у него появился бы еще один шанс.
        — Ты никогда не говорила, что произошло между вами в ту ночь,  — заинтересовалась я.
        — Ну, а что, ты думаешь, могло произойти? Двое студентов, оба пьяные, разделись и занялись сексом, хуже которого не придумаешь. После этого он сел с сигарой в зубах и стал петь под этот чертов альбом «Лед Зеппелин», словно только что успешно исполнил долг перед родиной. Я вообще ничего не почувствовала. Только поняла, что спина у него волосатая. Скажи мне,  — она взяла меня под руку,  — а у Брайана не прибавилось волос со времени вашей последней встречи?
        — Если и прибавилось, то он их все выщипал.
        — Вот еще одна вещь, которая мне нравится. Американские мужчины. Они такие утонченные. Я тебе рассказывала, что у меня был американец, который заставлял принимать меня горячую ванну с пищевой содой перед свиданием?
        — Боже! И ты все это делала?  — поморщилась я. Девушка, шелушившая горох, повернула голову в нашу сторону и тоже поморщилась.
        — Я была влюблена,  — сообщила мне Мэри.  — И мне действительно нравился запах. Я думаю, что я с тех пор вся по уши в соде.
        Она выразительно посмотрела на молодого официанта. Он сделал вид, что не слышит, и продолжал складывать салфетки.
        — Мы должны вернуться к Брайану,  — сказала я и повернулась, собираясь выйти из кухни.
        — Нет, подожди,  — она схватила меня за рукав.  — Мне нужно сначала рассказать тебе один секрет.
        Она притянула меня к себе:
        — Обещай, что никому больше не скажешь. Если я захочу слить информацию в прессу, я организую это сама.
        — Почему я должна говорить с прессой? Что ты сделала?
        — Прости, Лиззи. Я так привыкла к тому, что кто-то из моих знакомых знает нужных людей. Все время забываю, что ты никого не знаешь, кроме студентов и нищих сумасшедших.
        — Спасибо, что напомнила. Так что у нас за сюрприз?
        Ее, казалось, совершенно не беспокоило, что в комнате было еще трое, поэтому я не ждала от нее чего-то невероятного.
        — Мы с Митчеллом решили пожениться,  — произнесла она театральным шепотом.
        У меня отвисла челюсть. Девушка у стола прекратила шелушить горох.
        — Но ты же говорила, что это невозможно. Ты сказала, что брак может разрушить его карьеру.
        — Да, я тоже так думала на прошлой неделе. Но Митчелл безумно хочет зарегистрироваться официально, поэтому я решила пойти ему навстречу. Это даст ему заряд для работы, в конце концов, я не думаю, что от него отвернутся почитатели. Бог его знает, мой отец женат, а женщины продолжают вешаться на него, а у него нет ни таланта Митчелла, ни его банковского счета.
        — Я очень рада за тебя,  — искренне сказала я. Но было странно, что сама Мэри, казалось, не была сильно взволнована этой перспективой.
        — Надеюсь, ты не будешь возражать, если подружкой невесты будет кто-то другой,  — добавила она как нечто само собой разумеющееся.
        — Возражать? Да я это ненавижу,  — сказала я, но, несмотря на то что всегда говорила, как я не люблю наряжаться шелковой куклой, я почувствовала себя очень обиженной.
        — Хочешь попросить своих племянниц?  — спросила я. У нее были две очаровательные племянницы семи и пяти лет.
        — Э-э, нет. На самом деле я хочу попросить Арабеллу Гилберт.
        У меня опять отвисла челюсть.
        — Естественно, что свадьба будет описана во всех крупных журналах, где пишут сплетни, а Арабелла могла бы быть в центре.
        — Но… Я хочу сказать, ты ее почти не знаешь.
        — Мы стали очень близки после той вечеринки в понедельник.
        — Понятно,  — фыркнула я.
        — Во всяком случае, Голден Бразерс обещали сшить платье мне и что-нибудь симпатичное для Арабеллы, чтобы мы не выглядели как две меренги. Я думаю, что-нибудь красное. Как ты думаешь, подойдет к ее волосам?
        — Голден Бразерс шьют платья?  — всхлипнула я. Мало того, что моя лучшая подруга сообщает, что я не буду ее подружкой на свадьбе, она еще добивает меня известием, что мне могли бы сшить платье, которое теперь сошьют Арабелле Гилберт, у которой и так полно платьев.
        — Ты должна меня понять,  — сказала Мэри.
        — Я понимаю,  — успокоила я ее.  — Ты не перестаешь думать о возможности попасть на обложку «Миррор» даже в день собственной свадьбы.
        — Не говори так,  — насупилась она.  — Ты говоришь так, будто я делаю это только ради популярности. Я говорю про день своей свадьбы. Ты знаешь, как я серьезно отношусь к институту брака. Я очень долго думала, прежде чем согласиться выйти за Митчелла.
        — И надумала, что ты его любишь совсем не так, как он тебя,  — заметила я, вспомнив разговор, который у нас был перед вечеринкой в «Гиперионе».
        — Я это говорила?  — спросила Мэри.  — Я всегда бурно реагирую, когда на Митчелла находит волна вдохновения. Послушай, чтобы я там ни говорила, я хотела, чтобы ты первой узнала о свадьбе, но держала бы это в тайне, пока я не объявлю официально. Есть несколько вещей, которые я хотела бы сначала выяснить. Я хочу сказать, что если агент Арабеллы все-таки не уйдет — а такие слухи ходят,  — то делать ее подружкой невесты будет уже не такая хорошая идея. Я могла бы, в конце концов, попросить тебя.
        — Огромное спасибо. Я должна умереть от счастья, да?
        — Лиззи, милая, не обижайся. Я прекрасно пойму, если ты выберешь кого-нибудь вместо меня, когда настанет твой большой день. А он у тебя будет. Совершенно ясно, что Брайан по-прежнему без ума от тебя.
        — Да, ты заметила?  — спросила я. Мне хотелось, чтобы она еще раз подтвердила это.
        — Да,  — заверила она меня.  — Безусловно. И я обещаю, больше ни слова о Майкле Джексоне.
        Глава девятнадцатая
        — Ты так и не рассказала нам о Майкле Джексоне,  — сказал Брайан, когда мы снова присоединились к нему.
        На этот раз меня спас совершенно неожиданно явившийся рыцарь на белом коне.
        Наемный официант не успел подойти к двери, чтобы впустить нового гостя. В парадную гостиную, шатаясь, вошел молодой человек, выглядевший так, словно отовсюду его уже выгнали. На нем был хорошо сшитый костюм, хотя похоже, что последние два дня он использовался в качестве спального мешка. Его намазанные какой-то клейкой гадостью волосы с одной стороны торчали дыбом, а с другой сбились в колтун. Брайан вскочил, ожидая, что от него сейчас потребуется выставить незваного гостя. Уголки рта Мэри опустились, когда она представила нам четвертого члена нашей приватной вечеринки.
        В тот момент, когда он снял разбитые солнечные очки, я узнала суперзвезду.
        — Это Митчелл,  — сказала она. Он протянул мне руку — мы обменялись дружеским рукопожатием. Затем он взял руку Брайана и смачно поцеловал ее.
        — Некоторые делают наоборот,  — пошутил Брайан.
        Митчелл рассеянно посмотрел на него и фыркнул то ли удивленно, то ли из-за насморка.
        — Простите, я опоздал,  — сказал он, падая на кремовое покрывало дивана.
        Я почувствовала, что Мэри уже прикидывает счет из химчистки. Улыбка застыла на ее лице.
        — Задержался в студии. Совершенно бестолковый барабанщик.
        — Я думала, что ты пользуешься драм-машиной,  — сказала Мэри.
        — Да, конечно. Но она ведь тоже барахлит?
        — Я не знаю,  — сказала она.  — Тебе лучше знать.
        — Нальешь мне шампанского?  — спросил Митчелл.
        — Приведи-ка сначала себя в порядок,  — сказала Мэри, ловко выпроваживая его в ванну.  — У нас гости.
        — Творческие люди, видали?  — натянуто рассмеялась Мэри, когда он уже не мог ее услышать.  — Иногда могут себе позволить. Одна из опасностей этой профессии.
        Мы с Брайаном промолчали.
        — Конечно, когда он запишет альбом, все будет в порядке. Между записями он ни капли в рот не берет. Просто в студии такая атмосфера. Все нервничают.
        — Да все понятно, можешь не объяснять,  — вежливо сказал Брайан.
        Но Мэри, видимо, считала иначе.
        — Я мирюсь с этим только потому, что знаю, какое это трудное время для него. Если бы он не выпивал время от времени, то просто бы засох. Это небольшая плата за то, чтобы получить конечный результат.
        Я с трудом подавила удивление, подумав о творческих возможностях Митчелла в данную минуту.
        — Он придет в себя через секунду,  — сказала Мэри,  — душ его протрезвит.
        — Во всяком случае, он пришел как раз к еде,  — бодро сказал Брайан.  — Она немного разбавит алкоголь.
        Мэри с благодарностью улыбнулась ему.
        Но Митчелл не появился из душа даже тогда, когда мы приступили к конструкции из меренг, которая могла бы быть памятником архитектуры, находящимся под охраной, если поставить ее в центре Лондона. Разговор быстро пошел «путем вина» — то есть иссяк.
        Каждый из нас время от времени в процессе еды поглядывал в коридор, ведущий в ванную. Митчелл был в душе уже не меньше часа. Если он еще не успел помыться, то скорее всего утонул. Наконец Мэри извинилась и пошла проверить. Когда она вернулась, мы поняли по выражению ее лица, что он не умер.
        — Он даже не мылся,  — сказала она.  — Спит, положив голову на крышку унитаза.
        Мы с Брайаном улыбнулись и кивнули так, словно все было абсолютно в порядке вещей.
        — Я просто подложила ему полотенце под голову, чтобы ему было удобней. Хотя все равно шея у него затечет, когда он проснется. Надеюсь, вы не возражаете, что я его там оставила.
        — Конечно нет,  — вежливо сказали мы.
        — Хорошо, что у меня две ванные, да? Хотите кофе?
        Мне хотелось немедленно выскочить в окно, но вместо этого мы с Брайаном остались на кофе и продолжали тупо молчать. Время от времени из кухни долетал взрыв смеха, напоминавший нам, что мы не одни. В конце концов, Мэри освободила персонал и обещала прислать им чек.
        Когда через несколько секунд раздался звонок в дверь, я решила, что они что-то забыли. Мэри стала возиться с кодом, но оказалось, что гость уже прошел мимо дремлющего консьержа. Он уже стоял под дверьми.
        Мы с Брайаном пытались о чем-то говорить, но вскоре все наше внимание приковали события, разворачивающиеся у двери. Мэри не впускала гостя. Их разделяла приоткрытая дверь, закрытая на цепочку.
        Мэри говорила шепотом, но ее гость меньше всего заботился о покое соседей.
        — Я хочу его видеть,  — сказал он.
        — Нет. Он спит в ванной. К тому же это по твоей вине он в таком состоянии.
        — Я хочу его видеть,  — настаивал гость.
        — Я вызову полицию, и тебя заберут.
        Брайан встал со стула уже во второй раз за этот вечер, готовый прийти к Мэри на помощь. Но она посмотрела в гостиную, увидела, что он встает, и махнула ему рукой, чтобы он оставался на месте.
        Мы снова вернулись к кофе. Разговаривать было невозможно. Я старалась как можно громче звенеть чашкой о блюдечко, чтобы видно было, что я не подслушиваю.
        — Так, отлично,  — сказала Мэри неожиданно громко.  — Если ты готов к тому, чтобы он появился у тебя в Рио с одним только чемоданом «Луи Вюитон»,  — забирай его. Я передам ему, что ты заходил.
        Наконец она захлопнула дверь, подождала пару секунд и, появившись с безумной улыбкой на лице, предложила тарелку домашнего бельгийского шоколада, словно она на секунду выскочила за ним на кухню, а не провела пять минут, ругаясь с кем-то через полузакрытую дверь.
        Я умирала от желания спросить ее, что происходит. И спросила бы, если бы Брайан истинно по-джентельменски не сменил тему на занудный рассказ о том, как лучше всего чистить серебро. Я подумала, что нам пора уходить, но когда я сказала об этом, Мэри расстроилась. Мы пробыли у нее еще час. Митчелл так и не вышел из ванной. О другом госте мы не говорили.
        Вечер кончился так странно, что я даже не знала, стоит ли говорить о нем в такси по дороге в квартиру Харриет.
        — У нее совсем неплохо идут дела, да?  — начала я, когда мы подъезжали к Гранчестер-сквер.
        Брайан с сомнением посмотрел на меня.
        — Я имею в виду квартиру и все остальное.
        — Да. У нее отличная квартира. Очень хорошая.
        Мы опять уткнулись в окна.
        — Было очень напряженно» да?  — спросил Брайан, когда мы вошли в квартиру Харриет.
        — Ужасно,  — согласилась я.  — Бедная Мэри.
        — Я боялся, что мне придется драться с каким-нибудь здоровым парнем. У меня даже плечо свело от напряжения.
        — Давай, я сделаю тебе массаж.
        — В обнаженном виде.
        После этих слов я довольно быстро забыла о таинственном госте Мэри.
        Глава двадцатая
        На следующее утро я думала о том, что надо позвонить Мэри и спросить, как она поживает. Спросить еще, как Митчелл после ночи, проведенной на кафеле. В ванной.
        Я решила, что позвоню ей после завтрака. Но после завтрака мы с Брайаном опять прыгнули в кровать. Потом наступила пора обедать. Иногда, макая морковку в мексиканский соус, а затем вкладывая ее в замечательный рот Брайана, у меня возникала мысль о том, что нужно позвонить Мэри, спросить, как у нее дела, и поблагодарить ее за вечер. Но потом я решила, что она позвонила бы мне, если бы случилось действительно что-то ужасное. А если бы что-то ужасное случилось с Митчеллом, мы бы узнали из новостей. Если бы включили телевизор. Но мы этого не сделали.
        Дело в том, что я хотела думать только о нас с Брайаном.
        — Ты не хочешь позвонить и узнать, как там твоя собачка?  — в какой-то момент спросил меня Брайан.
        — Да с ней все в порядке,  — заверила я его. Брайан испытывал гораздо большую вину, чем я.
        Я вообще не хотела знать, что происходит в Балхэме. Я не сказала Ричарду, что меня не будет дома, пока Брайан будет здесь, и я не хотела узнавать у Симы про собаку, чтобы не узнать, что по квартире бродит Ричард и спрашивает, где я прячусь со своим таинственным гостем.
        Ричард. При мысли о Ричарде я испытывала почти такие же угрызения совести, что и при мысли о Геркулесе, и возвращение Брайана в мою жизнь еще ярче осветило вещи, которые меня всегда беспокоили во взаимоотношениях с моим бухгалтером.
        Например, что Брайан швырял свою кредитную карточку, и она как волшебная палочка устраняла все проблемы. В то утро он заказал завтрак в ближайшем кафе, и они доставили его так, что мне даже не пришлось кипятить воду, чтобы сделать чай. Ричард, наоборот, всегда считал каждый пенни и пытался уговорить Хабиба из магазина на углу поменять их на серебро, чтобы он мог заплатить в автобусе, идущем до его работы.
        Потом были всякие мелочи: как Брайан шел вдоль края тротуара, защищая меня от брызг, летящих от проезжающих по лужам машин. Как он открывал двери, пропуская меня вперед, и решительно не давал нести что-нибудь, тяжелее губной помады. Было много случаев, когда Ричард не забирал у меня тяжелые сумки после супермаркета и не придерживал дверь квартиры, так что она била меня по физиономии, а потом первым влетал в дом и начинал клянчить себе чай еще до того, как я успевала достать молоко. Я понимаю, что это старомодно, я сама целиком и полностью за равенство полов, и все такое, но мне нравится, что Брайан обращался со мной, как с хрупким и нежным созданием. Для Ричарда равенство полов означало, что он просто не помогает мне носить тяжести.
        Но деньги и манеры были, конечно, не самым главным. Брайан был еще и намного темпераментней. В нем клокотал постоянный источник энергии. Его очевидный интерес к моему до той поры недооцененному шарму придавал мне уверенности и в свою очередь делал меня более активной. С Брайаном, который на каждом шагу делал мне комплименты, я чувствовала, что могу достичь всего того, чего я якобы уже достигла. (И он не ложился в кровать в носках, словно боясь их запахом отпугнуть незваных ночных гостей.)
        Пока Брайан массировал мне ноги, я думала, что теперь ни за что не вернусь к Ричарду. Это все равно, что пить кофе с обезжиренным молоком, после того как привык к двойным сливкам. Но как я могу позволить себе эти сливки, когда Брайан вернется в Штаты, а Харриет в свою квартиру? Пока Брайан целовал мои пальцы под столиком, я разрабатывала план бегства в Америку. Я могла бы занять у Мэри деньги на билет. Брайан будет счастлив, что я останусь с ним. Я могла бы притвориться, что хочу начать бизнес, связанный с недвижимостью в Нью-Йорке, но прежде, чем я начну что-то делать, Брайан попросит меня выйти за него замуж, потому что будет бояться потерять меня, когда истечет срок визы. Если бы Брайан женился на мне, я бы рассказала правду. К тому времени ему уже будет трудно что-нибудь изменить.
        Я даже сумела убедить себя, что этот план вполне реален, потому что Брайан понял бы, что любит меня независимо от моего жизненного успеха.
        И я могла бы воспитывать маленьких Брайанов не хуже человека, который умеет делать деньги.
        Брайан оторвался от моих пальцев и посмотрел на меня.
        — Ты прекрасна,  — сказал он.  — У тебя даже ноги вкусные.
        Я хлопнула его по голове газетой, сложенной вверх страницей с ценами на авиарейсы.
        — Если бы ты жила в Нью-Йорке.
        О Брайан, подумала я. Тебе стоит только захотеть.
        Глава двадцать первая
        Когда позже в этот день позвонила Мэри, ее, казалось, совсем не огорчило превращение вечеринки в мелодраматический спектакль. Когда я извинилась за то, что не поблагодарила ее и не поинтересовалась здоровьем Митчелла, она ответила, что это не важно. Ее волновали другие новости.
        — У меня новый клиент,  — гордо заявила она.  — Догадайся, кто?
        Разумеется, Арабелла Гилберт.
        — Она заявилась ко мне в четыре часа утра с требованием познакомить ее с каким-нибудь приличным мужчиной. Я сказала, что смогу все организовать при условии, если она подпишет договор, прежде чем переступить порог.
        — И она подписала?
        — Да. Она слабо соображала, что делает. Но я думаю, что она сочтет это юридически обязательным. Во всяком случае, достаточно было толчка, чтобы она упала ко мне в руки. Мы вместе обедали в пятницу, и она уже была практически готова к тому, чтобы обратиться именно в мое агентство. А у меня для нее уже есть работа.
        — Какая работа?  — спросила я.
        — Ты когда-нибудь видела это ток-шоу в пять часов, где обычные люди изливают свою душу перед живыми зрителями в студии? Это как Джерри Спрингер, но не такой отстой.
        — Как я могла его видеть?  — спросила я.  — Я в пять часов еще работаю.
        — Да ладно, Лиз. Ты всегда огрызаешься. Но раз ты утверждаешь, что никогда не видела его, я скажу тебе, оно называется «Лоринда». Во всяком случае, называлось так, пока в прошлые выходные эта Лоринда не легла в больницу, лечиться от запоя. Следующие три недели передача будет называться «Арабелла», и очень кстати оказалось, что Арабелла мой новый клиент. Та-та-та-там!
        — Здорово,  — сказала я.  — Отличные новости.
        — Спасибо,  — ответила Мэри.  — Конкурс на это место был очень большой. Я так рада.
        Ее голос звучал гораздо радостней, чем когда она рассказывала мне о предстоящей свадьбе.
        — Это был самый тяжелый обед в моей жизни,  — продолжала она.  — Но мне кажется, Арабелла сразу чувствует профессионала. Во всяком случае, у меня есть два билета на завтра на пилотную запись.
        — Неужели у тебя есть для нас билеты на это шоу?
        — Ага. Мне кажется, Брайану будет интересно. Посмотрит, как англичане расправляются со скелетами в своих шкафах. Я не знаю, какая будет тема, но обещаю скандал и свару. Могу привезти билеты на велосипеде прямо в ваше любовное гнездышко.
        — Сейчас спрошу Брайана.
        У Брайана глаза вылезли на лоб. Его жизнь на Манхэттене была невероятно интересна по сравнению со скукой моего существования, и все равно он благоговел пред всем, что касалось мерцающей электронной трубки в углу гостиной.
        — Телешоу? И мы можем туда пойти?
        — Мэри достала два билета. Передачу ведет одна ее клиентка.
        — Ого! Очень хочу. Скажи ей спасибо от меня.
        Я убрала руку, прикрывающую микрофон.
        — Брайан говорит, что с удовольствием посмотрит шоу, и благодарит тебя за то, что ты это устроила. От меня тоже спасибо.
        — О, поверь, мне это тоже очень приятно,  — промурлыкала она.  — Очень приятно. Пожалуйста, надень что-нибудь красивое. Во время титров они будут показывать зрителей, и я не хочу, чтобы моя лучшая подруга появилась на шоу моей новой клиентки в потертых джинсах. Надень костюм, который я тебе дала! Кремовый. Кремовый всегда хорошо смотрится по телевизору.
        — Хорошо, хотя я хочу сесть как можно дальше. Я не хочу попасть в потасовку, если какой-нибудь несчастный выяснит, что его подружка на самом деле — мужчина.
        Мэри рассмеялась.
        — О, Лиззи,  — сказала она.  — Потасовка — самое интересное в телешоу.
        Мы с Брайаном в оставшееся время решили посмотреть достопримечательности. Брайан по этому случаю надел бейсбольную шапочку, а когда я поморщилась, сказал, что должен ее надеть, иначе люди не поймут, что он американец. Мне не хотелось говорить ему, что серая шелковая рубашка уже достаточно выделяет его. Я поклялась, что в один прекрасный день выброшу ее и куплю ему что-нибудь красивое — по его карточке, разумеется.
        Сначала мы пошли в галерею Тейт. Брайан читал в газете о номинации на приз Тернера и особенно хотел посмотреть две работы. Одна представляла собой гигантское скульптурное изображение вагины, в которой размещалась (только не спрашивайте меня, как именно) две тонны жидкого шоколада, а другая представляла собой триптих распятия, выполненного целиком из навоза.
        — Я думаю, что там все будет дерьмо,  — сказал Брайан, когда мы поднимались по ступеням главного входа в галерею Тейт.
        В холле галереи под великолепным сводчатым потолком гудели туристы и любители искусства. Я заметила, когда мы проходили первый зал, что в магазине народу было больше, чем в музее. Ряд великолепных скульптур, стоящих в прохладном белом зале, кончался гигантским подсвеченным крестом. Он был такой же, как и крест, устанавливаемый в баптистской церкви в Балхэме на Рождество, но этот находился в галерее Тейт и, очевидно, представлял собой произведение искусства.
        Мы с Брайаном медленно шли по залу, задерживаясь на мгновение у каждой скульптуры. Брайан даже погладил округлости скульптуры Генри Мура, что заставило одну из служительниц галереи вскочить в негодовании со стула.
        — У вас руки влажные, а это может повредить скульптуру,  — объяснила женщина в музейной униформе.
        — Не думаю, что это сильно повредит большей части того, что здесь выставлено,  — усмехнулся Брайан, когда служительница удалилась на безопасное расстояние.  — А где настоящая живопись? Все здесь напоминает мне шедевры, которые лепит мой племянник в классе для отстающих.
        Мы перешли к постоянной экспозиции, к картинам Тернера. Брайану нравились морские пейзажи, но он сказал, что Тернер не умел рисовать людей. Ему больше нравились прерафаэлиты, и я даже приревновала его к бедной утопленнице Офелии, лежавшей в цветах, когда Брайан сказал, что, по его мнению, это — самая красивая женщина, когда-либо изображенная на картине. Но даже она не задержала надолго внимание Брайана, и мы скоро опять вернулись в гулкий зал, с которого и начали свой краткий экскурс в мир искусства.
        — Это не твоя секретарша?  — неожиданно спросил меня Брайан.
        Я сначала не могла понять, о чем он говорит. Только через некоторое время я сообразила, что Брайан считает, что у меня на самом деле есть секретарша.
        — Где?  — взволнованно спросила я.
        — Вон там, у картины, с двумя типами семидесятых годов.
        Два типа семидесятых годов были Осси Кларк и Селия Биртвелл, увековеченные со своей кошкой Дэвидом Хокни на картине «Мистер Кларк, миссис Кларк и Перси». Секретарша, про которую говорил Брайан, была, очевидно, моя соседка по прежней квартире Сима, но, когда я посмотрела в полуосвещенную нишу, я ее не увидела. Но зато я увидела Ричарда. Ричарда — моего ухажера. Он стоял прямо перед Хокни и задумчиво постукивал себя по губе, рассматривая картину.
        Я потянула Брайана за скульптуру Генри Мура, которую он трогал рукой.
        — Это она?  — невинно спросил он.
        — Я ее не видела,  — пожала я плечами.  — Не хочешь пойти сейчас в Музей естественной истории? Я слышала, у них замечательная выставка личинок.
        — Мы же еще не были на выставке номинаций на приз Тернера,  — возразил он.
        — Но ты сам сказал, что это все дерьмо. Что тратить зря время.
        — Конечно,  — сказал Брайан, сдаваясь.  — Но надо поздороваться с твоей секретаршей, прежде чем мы уйдем…
        — Я не видела ее. Ты, должно быть, ошибся.
        — Нет. Я точно не ошибся. Видишь! Вот она.
        На этот раз я посмотрела на нишу, из которой холодно взирали мистер и миссис Кларк, я действительно увидела Симу. Видимо, когда я смотрела на нее до этого, ее заслонила толпа людей, тайком фотографирующих картины. И Ричард тоже был там. Мой парень. И Сима держала его под руку!
        Я пыталась ничем не выразить свое удивление и нырнула назад за Генри Мура, чтобы взять себя в руки и найти путь к отступлению. Неожиданно дыра в диафрагме обнаженной женской фигуры перестала казаться мне великолепным приемом.
        — Я был прав?  — спросил Брайан.
        — Да, ты был прав. Это Сима. Но она с кем-то. Я его никогда не видела,  — добавила я торопливо.  — У нее, наверно, свидание. Мне кажется, что не надо подходить и мешать ей. Ей вполне хватает меня в офисе.
        — Да просто поздороваться,  — возразил Брайан.  — Мы ж не собираемся играть в жениха и невесту.
        — Не думаю, что она сильно расстроиться, если узнает, что я оставила ее в покое.
        — Конечно, но разве тебе не интересно узнать, с кем находится твоя собака, пока она на свидании?
        — Я уверена, что с собакой все в порядке,  — сказала я, беря Брайана под руку, словно в ответ на Симин захват моего мужчины.  — Пойдем.
        — Мы не можем уйти. Они идут к нам.
        К моему полному ужасу, они действительно направлялись к нам. Сима и Ричард кончили разглядывать картину и двигались в нашем направлении, хотя, по-видимому, они еще не заметили нас с Брайаном.
        — Посмотри на это,  — сказала я, падая на колени за скульптурой Генри Мура и увлекая за собой Брайана.  — Ты когда-нибудь рассматривал близко кусок гранита?
        — Лиззи? Ты что?  — спросил он раздраженно, отряхивая колени и пытаясь выпрямиться.
        — Брайан, я не хочу испортить свидание своей секретарши,  — прошипела я, притягивая его поближе к полу.
        Я стала внимательно исследовать пятна слюды в основании скульптуры обнаженной женщины. Все будет в порядке, если Ричард не остановится, чтобы рассмотреть эту скульптуру. Через отверстие в диафрагме я видела, что он проходит мимо, явно заинтересованный экспонатом в другом конце зала. Но они прошли так близко, что мы с Брайаном отчетливо слышали их разговор, то есть мы слышали, как Сима хихикает, словно безмозглая барышня восемнадцатого века, в то время как Ричард объяснял ей основы искусства.
        — Композиция «Мистер и миссис Кларк» особенно интересна,  — говорил он ей.  — Обычно сидит женщина, но на картине Хокни сидит мужчина. И его прямой, вызывающий взгляд становится ясен, когда понимаешь, что он, вероятно, знает о том, что художник спит с его женой.
        — Неужели?  — ахнула Сима.
        — Да. Селия Биртвелл была, наверно, единственной женщиной, которая спала с Хокни. И это разбило сердце бедного Осси Кларка.
        — Измена — страшная вещь,  — заметила Сима, и, хотя из-за Генри Мура я ничего не видела, я легко могла себе представить, как она для пущего эффекта хлопает ресницами.
        — Похоже, ее парень кое-что понимает в искусстве,  — сказал Брайан, когда мы выпрямились, а Сима с Ричардом исчезли в зале, где была выставка работ на приз Тернера. Они все еще шли под ручку.
        Конечно, понимает. А как же получилось, что Ричард никогда не ходил со мной в художественную галерею и не демонстрировал свои способности в толковании культуры?
        — Ты ведь тоже разбираешься в искусстве, да Брайан?  — спросила я. Неожиданно мне захотелось убедиться в том, что все, что может делать Ричард, Брайан делает лучше.
        — Не вижу в этом особого смысла. Особенно в современном искусстве. Разве что в качестве вклада. Один раз мой друг купил в Париже неподписанный набросок. Оказалось, что это Моне. Заработал на этом только так,  — сказал он, щелкнув пальцами.
        — А что была за работа?
        — Не знаю. Да какая, к черту, разница, если это Моне.  — Он произносил его как Манье.  — Конечно, когда он узнал, кто это, он пожалел, что не купил еще пару. Моне — это money — деньги. Это все, что мне надо знать об искусстве.
        — Ужасная история,  — сказала я.  — Пойдем обедать.
        — Может, поедим здесь, в кафе?  — предложил Брайан.
        Нет, нет, ни за что. Мне нужно было увести Брайана по меньшей мере остановки за три от галереи Тейт, пока Ричард с Симой не вышли с выставки номинантов на приз Тернера.
        Я выбрала итальянское кафе в Сохо. Мы были единственными посетителями. В районе Сохо по выходным пустынно, перед началом рабочей недели завсегдатаи шумных баров на Олд Комптон-стрит обычно отсыпаются дома после 24-часового похода по клубам. Магазины работали только на Оксфорд-стрит. Не могу сказать, что это хорошее время в Сохо. Как утро после взрыва бомбы. Но я чувствовала себя в безопасности, поскольку это было одно из тех мест, где, как я была уверена, мы не встретимся с Симой и Ричардом.
        — Ты хочешь пообедать именно здесь?  — спросил Брайан, когда мы шагнули с залитой нежным солнцем улицы в прохладную тень ресторана, который больше подходил для вечерних визитов. Вялого французского официанта совершенно не обрадовал наш приход, поскольку ему приходилось отрываться от чтения воскресных газет, чтобы обслужить нас. Он чуть ли не швырнул на стол корзинку с «чиабатой», когда мы сели за столик поближе к кухне.
        — Ты все время молчишь,  — заметил Брайан.
        — Ничего подобного,  — резко ответила я.
        — Да. Ты молчишь с тех пор, как я тебе сказал, что видел в галерее твою секретаршу. Теперь мы пришли в это темное, мрачное место. Что-нибудь случилось?
        — Да ничего. Хочешь пойти в другое место?
        — Лиззи, меня не волнует, где мы будем есть. Я просто хочу знать, что тебя мучит?
        — Просто… просто искусство иногда так действует на меня,  — пролепетала я.  — А у тебя так не бывает?
        — Нет,  — ответил он, откусывая хлеб.  — Ты не должна так волноваться из-за нескольких старых картин.  — Художников-то это не волновало.
        — Откуда ты знаешь?
        — Ты думаешь, что у Пикассо сердце кровью обливалось, когда он писал этих плачущих женщин? Ничего подобного! Он посмеивался и собирался в банк. Не надо из-за этого волноваться. Пусть тебя волнует крах азиатского рынка. Пусть тебя волнует землетрясение в Калифорнии. Что-то действительно серьезное. Веселей, Лиззи, мне осталось всего два дня.
        Конечно, ирония ситуации поразила меня. Я сижу здесь, съедаемая ревностью из-за того, что Ричард ходит по галерее с моей соседкой по квартире Симой, и обедаю с Брайаном, после того как провела именно с ним, а не с Ричардом, своим официальным парнем, две безумные ночи. Строго говоря, Ричард не делал ничего плохого. Он просто пошел в воскресенье в галерею с приятельницей. Скорее всего, их отношения были абсолютно платоническими. Я в этом не сомневалась, потому что была абсолютно уверена, что Сима даже не будет рассматривать ухаживания какого-то бухгалтера. С другой стороны, я знала, что поступаю плохо. Я изменила Ричарду. Подумать только, что единственная причина, по которой я не рассталась с Ричардом сразу, когда Брайан заявил о приезде, состояла в том, что я как последняя дрянь не хотела лишиться подарка на день рожденья. Это я была сволочь, а не он.
        И разве не я решила, что в любом случае между мной и Ричардом все кончено? Я должна сказать ему, что все кончено, чтобы поехать в Америку с Брайаном. Я должна бы радоваться, что Сима помогает ему лечить раны в мое отсутствие. Ощущение предательства было совершенно неоправданным и необъяснимым, и вместо того чтобы есть «чиабату» с оливками, я растерзала ее на гору крошек.
        — Хочешь войти в номинацию на премию Тернера?  — спросил Брайан, кивнув головой на гору крошек.  — Что-то случилось, ведь так? Может, расскажешь, что творится у тебя в голове, пока официант не принес тебе слюнявчик?
        Брайан отодвинул от меня тарелку, лишив меня хлеба, на который я изливала свой гнев.
        — Скажи мне,  — спросил он, одновременно поглаживая меня по бедру, чтобы лестью выманить ответ.
        — Хорошо,  — ответила я, пытаясь соображать быстро.  — Кое-что не ладится. Я провела отличный день, но теперь не могу не думать о работе и о проекте 20:20. Я знаю, что должна полностью доверять Симе в свое отсутствие, но когда я увидела ее сегодня в галерее, я засомневалась, могу ли я полностью доверять ей. Может, она еще слишком молода для такого груза ответственности, который я возложила на нее в последнее время.
        Последняя часть моей речи была чистая правда. Я действительно стала думать, уж не начала ли Сима взимать с меня дань за уход за Геркулесом, решив, что моя дань в данном случае — это мой парень.
        Брайан взял меня за руку под столом.
        — Лиззи, сегодня воскресенье. Даже если Сима только все портит в твоей работе, ты ничего не можешь сделать сейчас. Но поскольку мы уже об этом заговорили — что это за проект 20:20, о котором я все время слышу? Ты обещала мне все рассказать о нем.
        — Тебе будет неинтересно,  — выкручивалась я.  — Это довольно скучно. Сима так разволновалась только потому, что это первый проект, за который она отвечает.
        — А почему 20:20? Отличное название,  — не унимался Брайан.  — Это как зрение 20:20.
        — Вот именно,  — лампочка у меня в голове вспыхнула.  — Это проект национальной сети магазинов оптики.
        — А-а.
        — Видишь? Я говорила тебе. Это неинтересно. Он кивнул головой.
        Уф-фф.
        Мы быстро доели обед. Официант выхватил у нас тарелки, как только мы съели последний кусок. Брайан хотел пойти в другой музей. На этот раз в Британский музей, чтобы увидеть египетские мумии и полюбоваться украденным у греков мраморным фризом.
        Я шла за ним через зал, забитый египетскими древностями, издавая восхищенные возгласы, особенно при виде вырезанной руки, достаточно большой, чтобы получилось довольно удобное кресло. Но у меня по-прежнему стояла перед глазами Сима под ручку с Ричардом. Я пыталась сказать себе, что должна порадоваться за них. Мне нравился Ричард, а Сима была лучше всех знакомых мне женщин. Но хотя я и решила связать судьбу с Брайаном, я не могла отделаться от легкого чувства горечи при мысли, что моим отношениям с другим пришел конец.
        Хуже того, Брайан сейчас стоял перед статуей, которой восхищался Ричард, когда мы с ним в первые дни нашего знакомства сбежали с работы, чтобы походить днем по музею. Когда Брайан протянул свою руку, чтобы взять меня за руку, я вспомнила, что в точности такой же жест сделал Ричард семь месяцев назад. Но ведь я была счастливее, держа за руку Брайана?
        Конечно, я счастливее с Брайаном, твердо сказала я себе, когда мы вечером смотрели друг на друга поверх очередного экзотического блюда.
        В начале вечера я составила у себя в голове таблицу. Брайан и Ричард. Аргументы за и против каждого из них.
        Достоинства Ричарда: милый парень, мне с ним весело, он разбирается в искусстве. С другой стороны, он бухгалтер, что на международном языке означает скуку, и, кроме того, у него никогда нет денег. Он мог бы быть хорошим приятелем. Но вряд ли годится на роль мужа? В том случае, конечно, если я не собиралась нацепить кольцо на палец и заниматься исключительно приготовлением обедов.
        Список достоинств Брайана, понятно, намного длиннее. Он тоже милый, мне тоже с ним весело, и он знает искусство в той степени, чтобы делать на нем деньги, на которые он может покупать мне подарки. К тому же он хорош собой. Кроме того, он научил меня в постели таким вещам, о которых я до этого времени имела весьма абстрактное представление.
        Единственный недостаток Брайана состоял в том, что он жил в Нью-Йорке. В Нью-Йорке. Это было и достоинство, и недостаток. Я отчаянно хотела уехать из Лондона. Я хотела уехать в какое-нибудь более интересное место. Но я также думала о том, что буду скучать по родным и друзьям.
        — Ты скучал по своей семье и друзьям, когда приехал на год в Оксфорд?  — спросила я его.
        Брайан пожал плечами.
        — У меня появились новые друзья. И потом, всегда есть телефон. Я скучал по тебе, с тех пор как вернулся в Нью-Йорк.
        Именно этих слов я и ждала. Я решила сделать решительный шаг.
        — Мне бы хотелось поехать с тобой и остаться в Нью-Йорке.
        — Я бы тоже этого хотел,  — сказал он.
        — Я имею в виду остаться надолго, Брайан.
        Вот. Наконец-то я сказала. И Брайан не ответил нет.
        Глава двадцать вторая
        Мы сидели допоздна, обсуждая разные варианты. Брайан предложил мне доверить бизнес надежным рукам Симы, пока я не улажу ситуацию в Америке. Мне понадобится виза и другие документы, но Брайан будет счастлив, если я поживу у него столько, сколько нужно?
        Столько, сколько нужно? Я не была уверена, что мне понравилась эта фраза, поскольку она подразумевала, что на каком-то этапе я должна буду переехать куда-то в другое место, но я сказала себе, что Брайан просто вежлив. Возможно, он подумал, что мне может не понравиться, если он сразу же мне предложит остаться с ним на всю жизнь.
        Мы решили, что я приеду в Штаты примерно через неделю, после того как Брайан туда вернется. Это даст мне возможность нормально передать дела Симе, сказала я. На самом-то деле я смогу заработать деньги на перелет за неделю в «Корбетт и дочь».
        — Конечно, тебе нужно будет найти место для Геркулеса, пока тебя не будет,  — сказал Брайан.  — Ты сможешь оставить собаку здесь?
        Если Харриет не вернется и не заберет свою собаку, то пес сразу же отправится в собачий приемник в Баттерси. Естественно, Брайану я об этом не сказала.
        — Не верится, что это возможно,  — сказала я.  — Это безумие.
        — Безумие, но прекрасное,  — ответил Брайан.
        На следующий день я с нетерпением ждала записи на телевидении. Мэри будет поражена, узнав, что мой грандиозный план осуществился, но я также надеялась, что она порадуется за меня. Но когда мы попали в студию, я нигде не видела Мэри. Я решила, что она за кулисами со своей новой клиенткой, но решила, что ради даже самого невероятного слуха не стоит прерывать подготовку к записи.
        Мы с Брайаном решили сесть где-нибудь в середине. Он хотел сесть прямо перед сценой, но, к моему безмерному облегчению, все места внизу были уже распределены до нашего прихода. Рядом с нами сидел человек, на руке которого было вытатуировано «Мелинда». Его жена представилась нам. Ее звали Анита.
        Несмотря на предупреждение Мэри одеться получше, я чувствовала себя довольно сковано, потому что остальные зрители были одеты в спортивные брюки и потертые джинсы. Я сняла жакет, повесила его на спинку сиденья, но человек, сидевший сзади, грыз шоколадку, и мысль о том, что на шелковом костюме Мэри останутся отпечатки его пальцев, заставила меня снова надеть жакет.
        Чтобы разогреть публику, женщина из постановочной группы вышла на сцену и завела дискуссию с сидящими в первых двух рядах, спросив одну женщину, что бы она сделала, обнаружив, что ее муж периодически переодевается в ее нижнее белье, пока она ездит по городу с дочками. Та сказала, что ей это было бы отвратительно и она бы поняла, что ее муж голубой, что вполне соответствовало облику сидящего рядом с ней высоченного водопроводчика, одетого, как старшая сестра Джоан Коллинз.
        — Забавно,  — шепнул мне Брайан, пока мы наблюдали, как накалялись страсти.  — Никогда не думал, что англичане обладают таким темпераментом.  — Я толкнула его под руку. Но прежде чем народ перешел к кулачному бою, еще один член постановочной группы в наушниках и с маленьким забавным микрофоном появился из-за кулис, чтобы сообщить, что Арабелла поднимается из гримерной в студию.
        В ожидании ее появления благоговейная тишина воцарилась в студии. Казалось, прошла вечность, прежде чем помощница режиссера, затеявшая спор о трансвеститах, быстро отошла за камеру и махнула, давая сигнал всем выражать восторг и приветствовать Арабеллу, которая наконец вышла из-за занавеса в верхней части зрительного зала и направилась к сцене, пожимая руки, как это обычно делают все ведущие ток-шоу.
        — Арабелла! Арабелла!  — скандировала толпа в такт мелодии. Почти в такт. В ее имени было слишком много слогов. Интересно, будет ли Мэри просить их поменять мелодию.
        Арабелла пожала руку семерым гостям, а затем направилась прямо к крестику на полу студии, не обращая внимания на других, жаждущих к ней прикоснуться. Она отбросила свои прямые каштановые волосы и улыбнулась в ближайшую камеру ослепительной дорогой улыбкой. Она выглядела прекрасно, хотя меня одолевало досужее любопытство, насколько лучше она бы выглядела, если бы сделала липосакцию.
        — Спасибо всем за то, что вы пришли,  — сказала она, глядя в камеру, обращаясь таким образом и к телезрителям.  — Для меня это очень много значит.
        — По крайней мере, ноги у нее лучше, чем у Джерри Спрингера,  — заметил Брайан. Анита строго взглянула на него, чтобы он замолчал. Она проделала долгий путь, чтобы получить свои пятнадцать минут, и относилась ко всему действу очень серьезно.
        — Сегодня в нашей программе мы будем говорить о секретах,  — продолжала Арабелла.  — О секретах или о лжи. В чем разница? Когда секрет становится ложью? Правы ли мы, когда храним секреты от людей, которые нас любят, или мы только копим неприятности на будущее, когда какая-нибудь пустячная вещь, которую мы скрывали от всех, превращается в колоссальную мину замедленного действия, разбивающую семью?
        Она вдруг стала очень серьезной. На самом деле, даже зловещей. Внимание зрителей было приковано к ней.
        — У каждого из моих сегодняшних гостей есть секрет, который хочется рассказать. Они должны сбросить с себя эту ношу, признаться в своей нечестности и излить свою душу. Но что будут чувствовать те люди, которым они хотят в чем-то признаться? Правильно ли сделают мои гости, скинув с себя эту ношу, или просто переложат решение своих проблем на чужие плечи? Мой первый гость — Джейн из Вустершира. Она хранила свою тайну почти пять лет. Давайте поприветствуем Джейн.
        Аудитория послушно взорвалась аплодисментами, и Джейн вылезла на сцену с таким видом, словно она уже передумала. Под одобрительный шум толпы Джейн подошла к креслу, обитому красным бархатом, и села, жмурясь от света, словно олень, попавший в свет фар.
        — Ты прекрасно выглядишь, Джейн,  — сказала Арабелла девушке, одетой в настолько короткое красное платье, что оно не оставляло места воображению. Особенно хорошо были видны штанишки колготок. Жмурясь, Джейн поблагодарила ее.  — Итак, Джейн. Тебе потребовалось долгое время, чтобы решиться и рассказать о своем секрете, да?
        — Это правда,  — сказала Джейн еле слышно. Она откашлялась и снова сказала: — Это правда.  — На этот раз она так низко опустила голову, что микрофон стал фонить.
        — Просто говори естественно,  — наставляла ее Арабелла.  — Представь, что сегодня в студии никого нет, только я и ты. Представь, что ты разговариваешь со своей самой близкой подругой.
        — Уверена, что ей легче было бы говорить наедине с Пиночетом,  — прошептала я Брайану.  — Она просто в ужасе.
        И подумать только! Джейн из Вустершира выбрала передачу «Арабелла», чтобы объявить своему мужу перед бог знает сколькими миллионами зрителей (по оценке Мэри, около трех), что мальчик, которого он считал своим сыном, на самом деле его племянник. Когда Джейн нанесла свой удар, Брайан закрыл лицо и смотрел на нее сквозь пальцы. Мы как будто смотрели на автокатастрофу. Я сама не хотела смотреть, но не могла оторвать глаз от ее лица, пока она выдавала свои секреты по национальному телевидению.
        — Вы думаете, что сможете с этим справиться?  — вполне искренне спросила Арабелла. Джейн и ее оцепеневший муж кивнули головой, но, несмотря на заверения консультантов за кулисами, я не могла себе представить, что может ждать ее в Вустершире, кроме пары чемоданов, выставленных на крыльцо.
        — Зачем они делают это?  — спросил меня Брайан.  — Зачем они выставляют себя напоказ?
        — Каждый хочет свои пятнадцать минут,  — ответила я с умным видом.
        — Пятнадцать минут славы и позор до конца жизни,  — согласился Брайан.
        После откровений Джейн признания следующего гостя были практически облегчением для всех. Норман хотел признаться своей двоюродной тетке, что это он пятнадцать лет назад разбил ее любимую вазу. Старушка была настолько глухой, что, я думаю, так и ушла с шоу, ничего не поняв, но выглядела вполне счастливой, ведь она тоже получила свои пятнадцать минут. Как, впрочем, и Дейрдра, обнаружившая, что секрет, который скрывал от нее ее приятель Марк, не что иное, как обручальное кольцо с огромным бриллиантом.
        — Как мило,  — сказал Брайан, сжимая мою руку жестом, как мне показалось, исполненным глубокого смысла. Кавалер Дейрдры опустился на колени, чтобы сделать ей предложение, и ему пришлось помочь встать на ноги, настолько его одолели эмоции.
        — Боже мой!  — сказал Брайан.  — Куда делась старая добрая британская чопорность?
        — Нехорошо подавлять свои эмоции,  — сказала Анита.  — Смерть принцессы Дианы — королевы наших сердец — показала, насколько важно испытывать чувства и показывать свои чувства без смущения.
        — Правда?  — спросил Брайан.
        — Доказано, что сдерживание чувств приводит к раку,  — кивнула Анита.
        — Мы, случайно, не в Калифорнии?  — спросил меня Брайан.
        Трое гостей уже сидели на своих местах. Я была уверена, что шоу заканчивается, когда Арабелла остановилась перед креслами, в которых сидели Джейн и ее муж, глядя прямо перед собой, словно люди, не знакомые друг с другом, а рядом миловались Дейрдра и Марк.
        — Надеюсь, она не собирается делать какие-то пошлые выводы,  — пробормотал Марк.
        Если бы. Арабелла внимательно посмотрела в камеру слева от нее.
        — У нас здесь есть сегодня еще один человек,  — начала она.  — Некто, хранящий большой секрет от своего друга. Фактически несколько секретов. Хотя, может быть, вы назовете это ложью. Давайте посмотрим, что получится, когда на передаче «Арабелла» нам раскроет свою душу Лиззи Джордан.
        Я огляделась, когда луч прожектора высветил публику. Что за бедняга попалась на этот раз? И, только увидев изумленное лицо Брайана, я поняла, что это я.
        — Лиззи Джордан?  — улыбнулась Арабелла. Она вдруг оказалась рядом со мной. Луч прожектора освещал мое лицо.
        — Да,  — пискнула я.  — Э-э, да,  — сказала я громче в микрофон Арабеллы.
        — Ты не знаешь, о каких секретах мы тут говорим?  — спросила он меня.
        О чем она? О том, что мы с моей подругой Эми Вески двенадцать лет назад списывали на экзамене по математике? Что я видела, как наша собака лизала бутерброд с вареньем, но ничего не сказала, пока брат не откусил его? Не было никаких других секретов, о которых я могла вспомнить в тот момент.
        — Нет,  — ответила я, нервно улыбаясь.  — Боюсь, что у меня нет никаких тайн.
        — Ну, что ты,  — нетерпеливо сказала Арабелла.  — Не изображай невинность. Попробуй-ка еще раз. Постарайся вспомнить. Какой большой секрет ты скрываешь от своего красивого спутника?
        Она посмотрела на Брайана. Брайан в ожидании смотрел на меня. И тут наконец я все поняла.
        — Нет,  — задохнулась я.  — Нет, нет, нет.
        — Может быть, ты хотела рассказать своему другу Брайану, который приехал к тебе из далекой Америки, кому на самом деле принадлежит квартира на Гранчестер-сквер, а также спортивная машина, на которой ты разъезжаешь? Что ты делаешь на самом деле, когда говоришь, что тебе надо пойти утром на работу, чтобы заключить дорогую сделку на недвижимость? Кому на самом деле принадлежит этот модный костюм, который ты надела сегодня на мое шоу? Кому принадлежат туфли, в которых ты пришла сюда? Ты не думаешь, что Брайан должен это знать?
        — Знать что?  — спросил несколько ошеломленный Брайан.
        — Правду,  — отозвалась Арабелла.
        — Ты ничего не хочешь сказать ему, Лиззи? Или я должна рассказать, что я услышала в дамской комнате в Дорчестере меньше недели назад? Что ты на самом деле пересказывала истории, взятые прямо из моей светской колонки, и отправляла их своему бывшему возлюбленному по электронной почте, изображая, что это на самом деле ты живешь моей интересной жизнью?
        Неожиданно лицо Арабеллы стало огромным, как клоунская маска; оно то приближалось, то удалялось, а все помещение поплыло. Я вскочила и стала пробираться мимо ведущей к выходу — к любой двери. Я добралась до самой сцены. Откуда-то выскочили помощники и остановили меня. Джейн и ее несчастный муж на мгновение переключились со своих забот на мои.
        — Видите ли, Брайан, Лиззи Джордан не совсем та высокопоставленная служащая, в которую она заставила вас поверить в процессе вашего пылкого романа по интернету. На самом деле она работает обычной секретаршей в прогорающем агентстве по недвижимости. Квартира, в которой вы остановились, принадлежит ее доброй начальнице. Костюм, в который она одета, принадлежит ее подруге Мэри. Лиззи обманывала вас, Брайан, пытаясь сделать так, чтобы вы снова полюбили ее и вытащили из тяжелого финансового положения. И, судя по тому, как вы до этого сидели, тесно прижавшись, я бы сказала, что она добилась успеха. А что вы теперь думаете о ней, Брайан? Испытываете ли вы те же самые чувства теперь, когда знаете, что она врала вам?
        Ни слова не говоря, Брайан встал и вышел из студии. Он, правда, догадался выйти через задний ход и увернуться от камеры, прежде чем кто-то смог его остановить. Я оставалась стоять в центре студии, пока Арабелла подводила итоги программы, а затем исчезла в своей уборной, даже не обернувшись к людям, которых демонстративно унижала ради своей карьеры.
        Не зная, смеяться мне или плакать, я стояла на сцене, пока не разошлись все, кроме постановочной группы.
        — Мне нужно увидеть Арабеллу,  — сказала я кому-то.
        — Арабелла сегодня ни с кем не встречается. Вам пора уходить,  — сказал мне помреж.  — Если только вы не сидите в зале на Килрое.
        — Но она меня знает. Она должна понимать, насколько она меня унизила.
        — Арабелла встречается с массой разных людей,  — примирительным тоном сказал помреж.  — Она не помнит всех. Вам надо уходить.
        Я пошла по коридору за последними гостями, идущими к стоянке машин. Я нащупала ключи от машины Харриет, но меня так трясло, что я боялась, что не смогу вести машину. И куда делся Брайан? Я нигде не видела его.
        Его не было на стоянке. Он не стоял возле машины с улыбкой на лице в ожидании разъяснений этой шутки. Наверно, он вышел из студийного комплекса и взял такси. Но у кого в Лондоне, кроме меня, он мог бы остановиться в ожидании завтрашнего самолета? Будет ли у меня возможность объяснить ему, зачем я нагородила столько чудовищных глупостей?
        Я села в присвоенный «мерседес» и разрыдалась, опустив голову на руль. Я не могла поверить в то, что произошло. Еще сутки, и все было бы великолепно. Миссия была бы выполнена. Но Мэри Бэгшот предала меня. Подставила и разбила мне жизнь.
        Глава двадцать третья
        Вбежав в квартиру и выяснив, что Брайана нет, я направилась прямиком к Мэри. Мэри была единственная, кого Брайан знал в Лондоне, значит, он мог пойти к ней, чтобы узнать всю историю от нее. Даже если его там и не было, я все равно жаждала ее крови.
        Я бросила машину Харриет почти поперек тротуара, прямо у шикарного дома Мэри, и взлетела вверх по ступенькам. Я нажала на звонок и не отпускала его, пока она мне не ответила. Ее голос звучал по домофону довольно непривычно, а дверь она мне открыла в халате, что было странно,  — было всего шесть часов вечера. Под глазами у нее были небольшие красные пятна, но я решила, что это следы очередной лекарственной маски. Мэри тратила на уход за своей кожей больше, чем НАСА на исследование Луны.
        — Надеюсь, я тебя ни от чего не оторвала?  — спросила я саркастически.  — Может, ты обесцвечивала усы?
        — На самом деле я, кажется, простудилась,  — вяло ответила она.
        — Ты не дождешься от меня сочувствия. Скажи, Мэри, зачем тебе было нужно отправлять меня в студию и выставлять на посмешище?
        — Что?  — спросила она.
        — Не изображай невинность. Ты прекрасно знаешь, что со мной сегодня случилось.
        — Нет, не знаю.
        — Так,  — я с угрожающим видом стояла в проходе.  — Ты хочешь сказать мне, что твоя бесценная новая клиентка вдруг ни с того ни с сего вывалила все то вранье, которое я нагородила Брайану из своей смазливой пустой башки? Ты меня подставила. Мне хочется дать тебе в морду.
        — О чем ты говоришь, Лиззи?  — прошептала Мэри.
        — Арабелла сказала Брайану, что я ему все наврала! А точнее, она хотела, чтобы я призналась в этом сама по национальному телевидению.
        — Не волнуйся. Это всего лишь пилотная запись.
        — Ты думаешь, от этого легче?
        Мимо прошла женщина с «кинг-чарлзом» и неодобрительно посмотрела на нас. На самом деле мне показалось, что это та самая женщина, которая три дня назад поймала меня, когда я пыталась открыть дверь ее дома ключом Харриет.
        — Лиз, мне кажется, тебе лучше войти в дом.  — Мэри схватила меня за шиворот и втащила с лестницы внутрь.
        — Ей-богу, я не понимаю, о чем ты говоришь.
        — Не притворяйся!  — орала я, пока Мэри тащила меня вверх по лестнице в свою квартиру.  — Твоя клиентка сообщала Брайану на глазах у всех зрителей в студии, что я ему врала. Она могла это узнать только от тебя.
        Мэри стала крутить на запястье свои часы от Картье.
        — Я этого не делала.
        — Боже, зачем ты врешь. Я думала, что ты мне подруга.
        — Я и есть твоя подруга.
        — Была.
        — Где сейчас Брайан?
        — Да не знаю я, черт побери. Он вышел на глазах у всей студии. Я думала, что он поехал сюда. Признайся, Мэри. Просто признайся, что ты меня подставила.
        Стыдно сказать, но я схватила ее за руки и стала трясти. Она тут же раскололась.
        — Ну, хорошо. Я действительно тебя подставила,  — пропищала она.  — Но ты все-таки это заслужила.
        — Что?  — Я снова схватила ее.  — Почему? Что я тебе сделала, Мэри Бэгшот? У тебя же есть все,  — я плюнула.  — У тебя есть все, но тебе нужно взять и испортить лучшее, что выпало мне в моей жизни.
        — Нет у меня ничего,  — горько улыбнулась Мэри.  — Ты не знаешь, о чем говоришь.
        — Нет, есть,  — возразила я и стала считать на пальцах.  — У тебя есть отличная работа, прекрасная квартира, шикарная машина и поп-звезда в женихах. Чего тебе еще не хватает, Мэри? Все, что я хотела, это провести выходные с моим самым любимым человеком. Одни-единственные выходные! Зачем тебе надо было все мне испоганить?
        — Потому что ты получила то, чего у меня не было. Брайан тебя любит. Это очевидно. А Митчелл меня не любит.
        — Конечно, любит. Вы же собираетесь пожениться.
        — Он не женится на мне.
        — Прекрати бить на жалость.
        — Он действительно не женится. Он голубой.
        — Что?
        — Я же сказала. Он голубой. Все наши отношения — это миф. Я его не люблю, и уж, конечно же, он не любит меня. Митчелл влюблен в манекенщика с размером грудной клетки сорок четыре дюйма и с огромными усами, которыми он умеет шевелить. Он хотел жениться на мне, чтобы до выхода альбома сбить с толку одного журналиста, который разговорил его дружка. Для Митчелла я была просто прикрытием.
        — Но тебе-то зачем это нужно?
        — А что я теряю? Маловероятно, что я встречу настоящую любовь. У меня никогда не было нормального парня. В меня даже никто никогда не влюблялся!  — драматически воскликнула она.  — А к тебе, Лиз, всегда липли нормальные парни. А если я кому-то нравлюсь, то он либо женат, либо сумасшедший, либо и то и другое. Все, чего я хочу и всегда хотела, это чтобы меня полюбил кто-нибудь так, как Брайан любит тебя. Желательно сам Брайан. Он ведь не только любовь всей твоей жизни. Он любовь всей моей жизни тоже, Лиз.
        — Что?
        — Он любовь всей моей жизни,  — повторила она, запинаясь.  — Я тоже всегда любила Брайана. Все время, пока вы были вместе.
        — Нет, не все время. А как же твой аспирант?
        — А что аспирант? Я просто хотела отвлечься.
        — Почему ты ничего мне не сказала?
        — Я говорила. Я говорила тебе об этом много лет назад в чипсовой лавке, помнишь? Я сказала тебе, что мне нравится Брайан. Но он выбрал тебя. И ты тоже выбрала его, не сказав мне. Возражать было бессмысленно. Вы были нужны друг другу. Не я. У меня был ужасный год. Вы миловались друг с другом, вы делали все, что снится влюбленному подростку, целовались и гладили друг друга, а меня тошнило от того, что приходилось останавливаться и из вежливости говорить пару слов, пока вы держитесь за руки. Когда Брайан улетел в Америку, я плакала так же, как и ты. Из окна своей спальни я видела, как он вышел со двора, и после этого я бросилась на подушку и рыдала и хотела умереть. Потом мне стало легче. Я даже радовалась, что он уехал, что наконец-то мне не придется смотреть, как вы купаетесь в любви.
        — Я не знала,  — сказала я.  — Ты никак этого не показывала.
        — А что бы это изменило? Хотя ты бы догадалась, если бы не была так занята собой. Если бы ты хоть на мгновение подумала обо мне, то поняла бы, как мне плохо.
        — Но когда все это было, Мэри. Шесть лет назад.
        — Да. И я думала, что все прошло. Думала, что эта глупости давно позади. Думала, что увижу тебя с ним, увижу, что он стал такой же толстый и старый, как мы, и все мои чувства к нему останутся в прошлом. Но так не случилось. Он такой же, как прежде, и также влюблен в тебя. Я видела, как ты стояла, словно богиня, в этом платье, в котором, я надеялась, ты будешь выглядеть, как мешок с картошкой, а Брайан не мог отвести от тебя глаз. Я знала, что никому не интересно, изменилась ли я с тех пор, как он уехал. Я по-прежнему не могу сравниться с тобой в том, в чем мне никогда не везет. Мужчины все время в тебя влюбляются. А меня не любит никто. Никто.
        Она посмотрела на меня со странным самодовольным выражением, словно только что открыла, как не дать себя эксплуатировать. Я была потрясена.
        — И поэтому ты все это подстроила. Из ревности. Ты действительно очень больна.
        — Я знаю,  — она в отчаянии уцепилась за мой рукав.  — И заставить Арабеллу сделать то, что она сделала сегодня, было, наверно, криком о помощи. Да, именно так. Ты не понимаешь? Крик о помощи.
        — Тогда продолжай кричать,  — огрызнулась я и тряхнула рукой, чтобы освободиться от нее.  — Потому что можешь не надеяться, что я снова приду к тебе на помощь. Ты была моей лучшей подругой, Мэри. Но лучшие друзья никогда не поступают так, как ты, независимо от того, насколько они были увлечены кем-то там миллион лет назад. Я просто знать тебя больше не желаю. Ты пыталась разрушить мою жизнь только потому, что твоя жизнь не та, о которой ты мечтала. Несмотря на то, что твоя жизнь именно такая, которую бы я хотела для себя. Ты испорченная девица и эгоистка. У тебя были все возможности в жизни с твоими частными школами и нафаршированными родителями. Они даже компанию тебе купили. Тебе никогда не приходилось работать ради чего-то. Наверно, поэтому ты неисправима. Наверно, поэтому тебя никто не любит.
        Подбородок ее задрожал, и я поняла, что она сейчас заплачет. Но я уже направлялась к двери с гордо поднятой головой. Я не собиралась брать свои слова назад. Нет ей прощенья.
        — Ну, если ты так считаешь,  — закричала она мне вслед, моментально восстанавливая свое легендарное самообладание,  — тогда снимай этот чертов костюм, который ты у меня взяла, и можешь проваливать домой в своем нижнем белье.
        — Хорошо. Я так и сделаю.  — И я действительно так и сделала: сняла костюм и перешагнула через него в своих грязных туфлях.
        — И это ожерелье!  — вопила она.  — Или ты забыла, что ожерелье тоже мое?
        — Забирай!  — рявкнула я.  — Оно все равно мне никогда не нравилось.
        Я бросила тонкую золотую цепочку поверх смятого костюма.
        — Мне тебя жалко.
        — Это ты жалко выглядишь здесь.
        — Нет, это ты,  — отозвалась я.  — Это ведь ты не можешь жить без наркотиков. Нюхаешь, нюхаешь, нюхаешь. Ты даже трусы не можешь надеть утром, не вынюхав дорожку.
        — Могу,  — возразила она.  — Я употребляю наркотики только, когда отдыхаю.
        — Ага. А нюхнула ты перед тем, как я поднялась сюда, видимо, думая что мы с тобой будем веселиться вместе, да?
        Она быстро оглянулась на кофейный столик, где лежала одна из ее кредитных карточек у пакетика с белым порошком.
        — Это не твое дело. Ты бы и сама нюхала, если бы не была такой неудачницей. Если бы у тебя хватало на это денег.
        — А у тебя хватает на это денег?
        — У меня, если ты забыла, есть успешно действующее артистическое агентство.
        — Которое купил тебе твой папочка,  — усмехнулась я.
        — Я все сделала сама,  — ответила она с негодованием.
        — Ты никогда ничего не делала сама, Мэри. Тебе всегда кто-нибудь помогал в жизни. Если бы я родилась в такой семье, как у тебя, то уже руководила бы страной, а не каким-то там идиотским, понтовым агентством.
        — Да, конечно,  — огрызнулась она.  — Ведь в твоей жизни не было ничего хорошего, да? У тебя не было стабильной семьи, за которую я бы отдала все. Если бы у меня были такие родители, я, может быть, и не принимала бы наркотики.
        — Мне стыдно за тебя,  — усмехнулась я, надевая накидку и плотно в нее заворачиваясь.
        — Нет, это мне стыдно за тебя. Это ведь у тебя даже нет своей нормальной одежды.
        — Мне не нужно прикрывать жирную задницу модельными брюками,  — сказала я ядовито.
        — Зато мне не придется идти по Ноттинг-Хилл голой,  — всхлипнула она, и, зарывшись лицом в пиджак брошенного костюма, открыла наконец все шлюзы.
        — Я не голая,  — ответила я на прощанье. Но я действительно вышла из квартиры Мэри только в нижнем белье и в накидке, которую я взяла у Харриет. Впрочем, с таким же успехом я могла бы быть абсолютно голой, потому что накидка представляла собой шелковое новомодное кимоно, а не обычный плащ, и мне было жутко холодно, несмотря на то, что был август (очень английский август). Но, по крайней мере, я удалилась с гордо поднятой головой.  — Да!  — погрозила я кулаком широким окнам Мэри.  — У меня еще осталась гордость.
        В тот момент я еще не знала, что у меня возникли неприятности с машиной Харриет, которую, спеша застать Мэри до появления Брайана, я припарковала в спешке так плохо, что именно в эту минуту ее грузили на муниципальный эвакуатор.
        — Что вы делаете?  — пропищала я лысому мужчине, который смотрел, как поднимают в воздух «мерседес» Харриет, не особенно заботясь о том, что ржавые цепи могут поцарапать дорогую краску.
        — Это ваша машина, дорогуша?  — спросил меня мужчина, явно удивившись моему наряду. Я посильнее запахнулась в накидку.
        — Нет. То есть, да. Да, это моя машина. Опустите ее.
        — Мы не можем этого сделать, милочка. Мы уже начали ее поднимать. Если уже мы начали поднимать машину, так, то мы не можем опустить ее вниз, пока не привезем ее на штрафную площадку. Если бы вы пришли сюда хотя бы две минуты назад, то вы могли бы сесть в нее и остановить нас. Тогда бы мы не могли ее тронуть. Если бы вы были в машине… так. Если бы, конечно, у вас не случилась авария и вы бы не попросили об этом. Но сегодня вы чуть-чуть опоздали, не повезло.
        — Но вы даже не поставили блок! Как вы можете увезти ее, если вы даже не поставили блок? Я была наверху всего десять минут. Почему вы не выписали мне штраф сначала? Вы меня не предупредили.
        — Мы никого не обязаны предупреждать, когда видим, что машина неправильно запаркована. Два фута от двойной желтой линии, не говоря уже о том факте, что она стоит поперек автобусной полосы. А у вас, дорогуша, права-то есть? Вам повезло, что мы не можем арестовать вас за опасное вождение.
        — Отлично. Большое спасибо,  — саркастически ответила я.  — Послушайте, может, вы ее опустите? Пожалуйста? Она же практически еще на земле? Ее проще поставить, чем поднять. Поставьте ее. Я вас прошу. Сделайте это для меня. Я никому не скажу, что вы это сделали.
        Его взгляд лениво обежал меня с головы до ног, что заставило меня еще плотнее завернуться в накидку.
        — Хорошо, а почему я должен опустить машину для вас? А что мне с того будет?  — Он облизнулся. Я скрестила руки на груди.  — За помощь вам у меня могут быть неприятности. Они мне не нужны.
        — Вы сделаете добрый поступок,  — сказала я.  — Послушайте, мне надо в больницу,  — я быстро пыталась что-нибудь придумать.  — Мою тетку увезли в больницу с хроническим аппендицитом, а я ее единственная родственница в городе.
        — Ну-ну. Я уже не в первый раз такое слышу,  — сказал транспортный пастырь и так же, как и я, скрестил руки на груди.
        — Пожалуйста. Она действительно больна. А вдруг она умрет или что-то с ней случится, пока я с вами говорю? Я никогда себе этого не прошу.  — Мои глаза стали наполняться слезами, что, должно быть, прибавило моему рассказу убедительности, потому что другой очкастый парень, управлявший погрузкой, выглянул из окна и сказал:
        — Да, ладно, Боб. Я могу позвонить в управление и сказать, что машина уехала еще до нашего приезда сюда. Я им еще не докладывал, что мы ее грузим.
        — В таком случае за вами должок,  — сказал Боб, тыча жирным пальцем в мою голую ключицу.  — Поэтому мне нужен ваш телефон, чтобы его получить.
        — Да, конечно,  — радостно ответила я, решив, что как только колеса харриетовского «мерседеса» коснутся асфальта, я дам ему номер телефона Мэри. Хотя вряд ли это научит ее быть хорошей подругой.
        — Но нам сначала нужно взглянуть на ваши водительские документы,  — сказал очкарик.  — Мне нужно убедиться, что машина принадлежит вам, прежде чем мы отдадим ее.
        Я закусила губу.
        — У меня с собой ничего нет. Но раз у меня есть ключи, понятно, что это моя машина? Могу я потом показать их вам?
        — Боюсь, что нет. Нет документов — нет машины. Вернитесь в квартиру и принесите документы, а мы пока поставим машину.  — Он явно считал, что я только что вышла из своей квартиры.
        — Но я живу не здесь. Я была в гостях.
        — Примчались к нему прямо из ванной?  — ухмыльнулся толстяк.
        — Это не он, а она. Вам что, черт побери, трудно поставить машину и забрать какую-нибудь другую!  — закричала я, не в силах больше сдерживаться.
        Лицо Боба окаменело.
        — Вы, расфуфыренные дамочки,  — сказал он, снова тыча мне пальцем в грудь,  — считаете, что стоит только прикрикнуть, и все встанут смирно. Я сегодня преподам вам урок общения с рабочим классом. Вы кричите: значит, машину мы не отдаем. У вас нет документов: значит, машину мы не отдаем. Лучше бы вам вызвать такси и отправиться к своей воображаемой тетушке, а позже ваш папочка заглянет со своей чековой книжкой на штрафную стоянку. Давай, Фил, грузи ее. У этой девицы и прав-то нет.
        — Пожалуйста!  — взмолилась я. Я даже попыталась чуть приоткрыть накидку, чтобы он смягчился. Но все было напрасно. Скрипучий гидравлический механизм снова заработал, и через несколько мгновений «мерседес» Харриет со зловещим глухим стуком опустился на эвакуатор.
        — Увидимся на штрафной стоянке,  — сказал толстый Боб, залезая в кабину грузовика.
        — Ты… Ты… Ты жирный урод!  — завопила я.  — Поганый жирный урод. Ты потомок Гитлера. А мамашей твоей был Сталин. Тебе доставляет удовольствие измываться над беззащитными женщинами, да? Ты же педераст!
        Толстый страж Боб поднял брови в абсурдно жеманной манере и поднял стекло. Я подскочила, чтобы стукнуть ногой по колесу, при этом они чуть не переехали мне ногу.
        — Я вас засужу! Сволочи!  — орала я вслед исчезающему грузовику.
        — Вы правы, они сволочи,  — сказал мне проходящий мимо растаманского вида парень.  — Вам нужно было залезть в машину. Они не могут увезти вас вместе с машиной.
        — Сама поняла!  — рявкнула я на него. Никогда не видела, чтобы здоровый парень так быстро убегал от невысокой женщины.
        — Сволочи,  — повторила я, пнув камень на тротуаре, который острым концом попал в дырку для пальца моей идиотской, серебристой босоножки.  — Сволочи,  — повторила я опять, прыгая на одной ноге и вытаскивая острый камень. Из большого пальца ноги шла кровь. Мне и так-то было непросто возвращаться домой в дурацких тесных «Маноло Бланике». Вызвать такси? Разумеется. Денег с собой у меня не было. Я оставила свою сумочку в бардачке машины. Единственный металл, который у меня был,  — это ключи от квартиры Харриет, которые я сжимала в руке только для того, чтобы выцарапать ими лживые глаза Мэри.
        Я посмотрела на окно ее квартиры и точно уловила шевеление занавески. Я представила себе, с каким ликованием она наблюдала мои тщетные попытки остановить машину. Стерва. Я показала палец пустому окну на тот случай, если она еще смотрит на меня. Стерва в квадрате.
        Я сняла свои дурацкие босоножки и пошла долгой дорогой в квартиру Харриет. Могу сказать, что вскоре мне стала понятной неприязнь Геркулеса к асфальту. Никогда прежде мне не казалось, что полмили — такое ужасное расстояние.
        И все это время я вела с собой самый неприятный внутренний диалог о Брайане. Куда он пропал? Если он не приходил в квартиру Мэри, то мне совсем не понятно, где он может быть в данный момент. Может, он уже улетел домой. А может быть, хотя сама эта мысль казалась мне оскорбительной для Лондона, он пьет кофе в Хитроу, ожидая рейса до аэропорта имени Кеннеди.
        Я все разнесла вдребезги.
        Глава двадцать четвертая
        Когда я наконец прихромала на площадь, Брайан сидел у порога квартиры Харриет.
        — О, Брайан!  — закричала я, бросаясь к нему на шею.  — О, Брайан. Ты вернулся. Я так нервничала.
        — Не надейся,  — остановил он меня.  — Я вернулся сюда только потому, что хотел переехать в отель, но кошелек остался дома в другом пиджаке, который висит в твоей… или не знаю в чьей там еще квартире. Если б не это, я попросил бы тебя прислать мне багаж, поверь мне.
        — Но ты пришел. Ты же останешься, да? Ты дашь мне возможность все объяснить.
        — Я не знаю, нужны ли мне объяснения, Лиззи.
        — Да, ты будешь хохотать, когда я тебе все расскажу,  — сказала я как можно веселей.  — Это все было подстроено. Для смеха.
        — Я чувствую себя так, словно надо мной посмеялись,  — фыркнул он.
        — Ты знаешь, что ведущая этого шоу — одна из клиенток Мэри?
        — Да,  — осторожно ответил он.
        — Она впервые взялась за это шоу, а конкуренция здесь очень высокая, поэтому Мэри решила, что ее первая передача обязательно должна пройти на ура. Понимаешь, ей нужен был скандал. Ты же знаешь англичан. Даже если англичанка говорит своему жениху, что она беременна от его брата, все сохраняют невозмутимость и не отпускают никаких замечаний. Не то что в шоу Джерри Спрингера, где на человека набрасываются, если он скажет, что тебе не нравятся соседские занавески. Мэри боялась, что шоу будет не очень интересным, и именно поэтому она пригласила меня.
        На лице Брайана был написано сомнение.
        — Я пообещала ей подыграть. Я пообещала притвориться, что сделала что-то ужасное,  — так шоу пойдет поживее. Весь монолог о том, что квартира не моя,  — полная ерунда. Мы это придумали с Мэри на кухне во время ее вечеринки. На самом деле это моя квартира. Я просто делала вид, что она не моя, перед камерами.
        — Ты действительно убедительно изобразила человека, которого только что разоблачили,  — заметил Брайан.
        — Я стеснялась того, что меня снимают. Наверно, это помогло моей игре.
        — Но если это был спектакль, почему ты мне не сказала?
        Хороший вопрос. Но я подготовила ответ за время долгого пути через Гайд-парк.
        — Я очень переживала из-за тебя. Но если бы я тебя предупредила, ты бы ни за что не отреагировал так точно. Ты ведь не актер, правда? Если бы ты знал, было бы видно, что это спектакль. Она уже посмотрела смонтированную версию шоу и в полном восторге от результата. Просила передать тебе привет,  — добавила я для убедительности.
        — Неужели?  — ответил Брайан.  — Знаешь, скажи ей на будущее, что мне не нравится, когда ради чьей-то карьеры меня выставляют дураком. Это шоу будут показывать в Штатах?
        — Нет, не будут,  — заверила я его.
        — Хорошо,  — его лицо несколько разгладилось. Может, он простил меня?  — Но я не понимаю,  — продолжил он,  — почему ты меня не остановила, когда я вышел из студии. Или почему никто из группы не остановил меня, не отвел в сторону, не объяснил, что происходит на самом деле?
        — Это серьезная накладка,  — ответила я ему.  — И я уверена, что чьи-то головы покатятся. Хочешь выпить?  — Мне просто необходимо было выпить. Вся это чушь по поводу передачи была самой трудной ролью, которую я сыграла за много лет.
        — Думаешь, мы убедительно выглядим на маленьком экране?  — спросил Брайан, принимая от меня большой виски со льдом в бокале из буфета Харриет.
        — Конечно. Я думаю, что скоро посыплются контракты,  — добавила я и заставила себя улыбнуться.  — Итак, что ты хочешь делать в свой последний вечер в Лондоне?
        — Выяснить, что случилось с твоим костюмом,  — ответил он.
        — С этим старьем? Я отдала его в чистку.
        — Ты сумасшедшая,  — сказал он влюбленно.
        — Ну, а теперь?
        — Может, надо встретиться с Мэри,  — предложил он.  — Думаю, после сегодняшнего спектакля она должна угостить нас обедом. Позвоним ей?
        — Э-э, не стоит,  — быстро сказала я.  — Когда я к ней заскочила после записи, то увидела, что она по горло увязла в бумагах. Один из ее клиентов собирается подписать новый контракт с какой-то студией звукозаписи в Америке, поэтому ей нужно сидеть дома и весь вечер звонить каким-то людям в Лос-Анджелес. Из-за разницы во времени.
        — Да, я понимаю, что такое разница во времени. Тогда, может, купим чего-нибудь в ресторане и составим ей компанию, пока она звонит?
        — Ей это не понравится. Эти звонки конфиденциальные.
        — Мы пообещаем не подслушивать.
        — Послушай,  — мое напряжение стало вырываться наружу в виде вспышек раздражения.  — Она сказала, что ей надо поработать сегодня вечером. Ей очень жаль, что она не видит тебе в последний вечер в Англии, но она уверена, что вы очень, очень скоро увидитесь в Америке. Хорошо?
        — Хорошо,  — сконфуженно ответил Брайан.
        — Так что пойдем гулять вдвоем, да? И рано ляжем спать, чтобы ты был готов к полету,  — кокетливо добавила я, накручивая на свой палец прядь его густых черных волос.
        — У меня рейс днем, поэтому можем гулять столько, сколько хочешь.
        — Я не хочу гулять допоздна,  — ответила я, целуя его в губы.
        Когда я оторвалась от него, он улыбался, как ребенок. Я шепотом поблагодарила ангела-хранителя, если он у меня был. Лиззи Джордан — девушка из тефлона, опять прошла сквозь огонь.
        Мы не пошли в ресторан. Мы лежали валетом на кожаном диване Харриет, глядя, как краснеет небо перед закатом, и перед тем как Лондон погрузится в чернильную ночь, я рассказывала Брайану, как мне было плохо, когда мы проводили вместе наш «последний вечер».
        — Но на этот раз тебе не придется ждать шесть лет, чтобы снова увидеть меня,  — сказал он.
        И тут раздался звонок в дверь. Я никогда до этого не слышала звонка в квартире Харриет, поэтому я не сразу поняла, что он обращен ко мне.
        — По-моему; звонили в дверь,  — сказал Брайан; я предавалась воспоминаниям и никак отреагировала на посетителя.
        — Не может быть,  — ответила я, глядя на звонок так, словно это был колокол Армагеддона.
        — Точно звонили,  — сказал Брайан, когда звонок прозвенел еще раз.
        — Не знаю, кто это может быть. Уже поздно.
        — Может, пиццу привезли,  — сказал Брайан.
        — Я не заказывала пиццу.
        — Я просто хочу тебя рассмешить. Но мне было не до смеха.
        Опять раздался звонок. На этот раз очень настойчивый. Но что мне делать, если это кто-то из назойливых друзей Харриет? А что, если это сама Харриет, забывшая ключи?
        — Ты не хочешь открывать?
        — Не знаю. То есть я никого не жду. А что, если это вооруженный грабитель?  — сказала я, надеясь, что это звучит не слишком глупо.  — Недавно было несколько случаев. В этих квартирах живет много одиноких женщин. Грабители приходят посреди ночи, говорят, что они пришли из газовой службы искать утечку газа.
        — Тогда почему ты не посмотришь сюда,  — спросил он, указывая на монитор, демонстрирующий холл здания.  — Мы увидим, что это за грабитель звонит, не переставая.  — В его голосе слышалось раздражение, потому что звонок звенел непрерывно, словно кто-то прислонился к нему и совершенно забыл о том, что он издает ужасный шум. Брайан нажал кнопку, и на мониторе появилось лицо звонящего.
        — Я его не знаю,  — сказала я автоматически.
        На что Брайан ответил:
        — Это Билл.
        Глава двадцать пятая
        — Билл? Не может быть.
        Но это был он. Теперь, когда он повернулся к камере, я отчетливо увидела его. Он немного похудел. Он довольно сильно полысел с тех пор, как я видела его в последний раз. Но сомневаться не приходилось, вне всяких сомнений это был Билл. Он натянул на голову изъеденную молью «федору» и собрался уходить.
        — Стой, стой!  — взволнованно закричал Брайан, нажимая на кнопку, которая открывала дверь на лестницу.  — Подожди, Билл!
        Но Билл уже вышел на улицу. Брайан подбежал к окну, распахнул его и оглушительно свистнул.
        — Билл! Стой! Мы здесь!
        Как Клин Иствуд, бросающий последний взгляд на городок, где он перебил всех мужчин, Билл медленно обернулся, взгляд его пополз вверх, при этом он двигал пальцем край своей шляпы так, словно то было дымящееся дуло.
        — Эй, Брайан, дружище!  — крикнул он в ответ.  — Я подымаюсь!
        Что за несчастье! Надо же ему было появится в мой последний вечер с Брайаном, чтобы почесать языком. Кто дал ему адрес? Впрочем, на этот вопрос легко ответить. Его, несомненно, послала Мэри, зная, что любые мои планы пойдут прахом, если Брайан проведет остаток ночи, сидя на диване со своим старым другом, куря огромные косяки и слушая, как Билл рассказывает длинные, путаные истории про горные племена в Андах или неукротимый понос на юго-востоке Азии. В этот вечер Билл был самым надежным контрацептивом из имеющихся в продаже.
        — Вот удача!  — воскликнул Брайан. В отличие от меня он был очень рад. Просто потерял голову.  — Фантастика! Наконец-то вся компашка в сборе. Я шесть лет не видел Билла. Невероятно!
        Я кивнула без энтузиазма. Действительно невероятно. Я тоже шесть лет не видела Билла, но не возражала бы, чтобы это удовольствие случилось на день позже.
        Брайан открыл дверь и что-то бодрое кричал Биллу, пока тот преодолевал четыре лестничных пролета, ведущих в «пентхаус». Для человека, который по меньшей мере дважды в год забирался на Килиманджаро, он шел ужасно долго: даже я за последние несколько дней уже привыкла к этой лестнице. Наконец, появилась его шляпа. Он поднимался страшно медленно, глядя себе под ноги.
        — Опять обкурился,  — раздраженно заметила я.
        — Он не мессия! Он просто противный мальчишка!  — завопил Брайан голосом Терри Джонса из «Монти Пайтон», когда Билл поднял голову и попытался улыбнуться. Но наша старая шутка не вызвала знакомую улыбку на его лице. Вместо того чтобы в ответ, как обычно, пихнуть Брайана, он очень официально пожал Брайану руку.
        — Здравствуй, Брайан. Здравствуй, Лиззи,  — он повернул ко мне свои черные глаза. Когда он снял шляпу, я сразу же увидела, что он плачет.  — Извините, ребята, что я побеспокоил посреди ночи, но я не знал, куда мне еще идти. Я нашел твой новый адрес, Лиз, на бумажке, которая лежала у телефона Мэри. Она в больнице. Врачи считают, что она приняла слишком большую дозу наркотиков.
        Я почувствовала, как кто-то ударил меня сзади под коленки большим резиновым молотком. Я вернулась в комнату и рухнула на кожаный диван.
        — В какой больнице?  — спросил Брайан.  — Что она приняла? Почему?
        Билл начал рассказывать, но я воспринимала только обрывки его речи. Я прокручивала в голове наши с ней откровения после записи на телевидении. Это действительно была ужасная ссора. Она сказала мне, что несчастна. Но Мэри никогда не чувствовала себя по-настоящему счастливой за все годы нашего знакомства. Мне кажется, это была часть ее характера. Если бы она выиграла миллион фунтов, то стала бы жаловаться, что деньги не влезают в кошелек. Ее естественным состоянием было быть несчастной. У меня не было никаких причин считать, что на этот раз она действительно думала о самоубийстве.
        — Почему она хотела покончить с собой?  — спросил Брайан.  — Мы видели ее вчера. Она была очень веселой.
        — Она всегда хорошо умела скрывать свои чувства,  — торжественно произнес Билл.
        — Нет, это нет так,  — возразила я.  — Она никогда не делала вид, что счастлива. Ее и называли Бедная Мэри. Но она никогда не хотела покончить с собой.
        — Может, она и не собиралась. Она не оставила записки.
        Ее нашел Билл. Он прилетел в Лондон по дороге в Непал и заехал к ней — постирать свое белье и поужинать. Когда она не ответила, он попросил кого-то пустить его в парадную и собирался дождаться Мэри на площадке у дверей квартиры. А дверь в ее квартиру была открыта.
        — Она лежала лицом вниз на журнальном столике,  — говорил Билл.  — Дверь квартиры была не заперта. Я просто вошел и увидел, что она лежит на журнальном столике со свернутой десяткой в носу.
        — Боже, какой ужас!  — вздохнул Брайан.  — Ты хочешь сказать, что у нее передозировка именно этого наркотика?
        Билл кивнул.
        — В последний раз, когда мы виделись, она обещала мне прекратить. Она даже поехала на Мальту, в какую-то закрытую клинику.
        — А я думала, что на Мальте она избавлялась от целлюлита.  — Я запнулась, сразу же поняв, как глупо это звучит. Билл фыркнул, но не очень сердито.  — Я не знала, что она так втянулась,  — тихо добавила я.  — Я думала, что она нюхает кокаин, только когда идет куда-нибудь. Она говорила мне, что это только для развлечения.
        — Уверен, так оно и было. Сначала. Все наркоманы начинают именно так. Вы поедете со мной в больницу? Ее родители уже едут, но я не знаю, когда они там будут. Я бы не хотел, чтобы Мэри была одна, когда очнется.  — Брайан уже нес мне плащ.
        — Так она очнется?  — с надеждой спросила я.  — Все будет хорошо?
        — Думаю, очень скоро мы узнаем, что она себе повредила на этот раз.
        По дороге в больницу (я даже не задумывалась, откуда я возьму деньги, чтобы забрать машину Харриет со штрафной стоянки) Билл и Брайан сидели в такси молча. Я сидела между ними и держала их за руки. Время от времени то Билл, то Брайан сжимал мне руку, словно напоминая, что мы все еще вместе. Снова вместе.
        Но мне все время казалось, что они знают, что передозировка Мэри случилась по моей вине. Скандал на телешоу был ее криком о помощи. Она хотела остановить меня на дороге к счастью, потому что я исчезала из ее жизни и оставляла ее наедине с отчаянием. Она хотела остановить меня и попросить о помощи. Но я не видела ничего дальше своего стыда и злости. Я отказала ей в помощи и тем самым подтолкнула ее к самоубийству.
        Я все время возвращалась к разговорам, которые мы вели с Мэри за последнюю неделю. Были какие-то признаки до этого дурацкого телешоу с Арабеллой? Она, безусловно, была очень раздражена во время разговора за обедом в мой день рожденья, но потом она все свалила на месячные. Она совсем не выглядела человеком на грани нервного срыва, когда совершенно буднично рассказывала мне, что Арабелла будет ее подружкой на свадьбе с Митчеллом.
        — Она собиралась выйти замуж,  — пискнула я, когда таксист подъехал к ярко освещенному приемному покою.
        Билл и Брайан посмотрели на меня так, будто я сообщила им о том, что Мэри похитили инопланетяне.
        — Да. Она сказала мне об этом в субботу вечером. Она собиралась выйти замуж за Митчелла.
        — Что? Да ведь он голубой,  — сказал Билл.
        — Да. Он голубой,  — подтвердил Брайан.
        Голубой. Похоже, я единственный человек, который этого не знал.
        Билл повел нас прямо в палату, где лежала Мэри. Сестра, узнав его, остановила нас и сказала:
        — Она очнулась. Но сейчас у нее родители.
        Я перевела дыхание. Почему-то казалось, что если родители у нее, то ответственность с нас снимается.
        Из холла перед палатой Мэри вышли двое. Мужчина с явно южным загаром пытался обнять за плечи женщину, но она все время отворачивалась. Она плакала и не пыталась скрыть это. У мужчины были красные глаза.
        — Она сделала это из-за тебя,  — сказала женщина, всхлипывая, когда они прошли мимо нас.  — Потому что ты все время уезжаешь и постоянно крутишь свои идиотские романы.
        — У тебя тоже романы.
        — Только в отместку тебе. Боже, Банни, какой ты эгоист.
        — Я эгоист? Ты — ее мать. Где ты была, когда ей нужно было поговорить с кем-нибудь?
        — У нее был номер моего мобильного. Она знала, что мне можно звонить в любое время дня и ночи.
        Я видела, что Билл хотел прервать их и спросить мистера и миссис Бэгшот, как чувствует себя их дочь, но потом он передумал и пошел прямо к дверям палаты Мэри.
        — Ты идешь?  — спросил он меня.  — Можно заходить по двое.
        — Возьми с собой Брайана. Я бы хотела увидеть ее одна.
        Брайан пошел за Биллом, а я осталась читать наполовину ободранный плакат с рекламой психологической службы «Самаритяне». Несколько поздно читать его здесь, подумала я.
        Почему Мэри пыталась отравить себя? Когда я швырнула на пол одолженный у нее костюм, это было еще самое мягкое, что она могла получить от человека, находящегося в состоянии слепой ярости. Совершенно непохоже было, что она собирается через восемь часов свести счеты с жизнью. Скорее всего, ее слова, что у меня есть, а она, мол, обделена человеческим теплом,  — просто очередной трюк, чтобы заставить меня испытывать чувство вины, чтобы я ей простила то страшное унижение перед всеми телезрителями страны, которому я подверглась благодаря ей.
        С тех пор как я познакомилась с Мэри, мне всегда казалось, что она во всем видит только темную сторону, для нее не существовало света в конце тоннеля, но не было ни единого намека на то, что она попытается покончить с собой. Вечно подворачивался какой-нибудь ободранный гот, в которого она влюблялась, или концерт вновь объединившейся группы «Баухауз». Кроме того, она была ужасно осторожна. Она не могла съесть таблетку аспирина, не подавившись, не говоря уже о том, чтобы травиться. А один раз она потеряла сознание, когда я прищемила палец и мне пришлось снять ноготь. Такие черты характера не сочетаются со склонностью к самоубийству. Нет, Мэри всегда относилась к тому типу людей, которые сначала замучают остальную часть человечества рассказами о своих проблемах, а уж потом примут положительное или отрицательное решение.
        Тут Брайан и Билл вышли из ее палаты, нервно улыбаясь, словно два мальчика, вышедшие из аттракциона «поезд призраков». Всю дорогу они ехали, вцепившись друг в друга от страха, а теперь делают вид, что совсем не испугались.
        — Ну как она?
        — Хорошо. Физически хорошо. Наверно, ее завтра уже выпишут. Но сначала ей нужно показаться психиатру.
        — Она сказала, почему она это сделала?
        — Я думаю, что она сама не очень знает,  — сказал Брайан.  — Послушай. Она тебя ждет. Ты лучше зайди к ней.
        Посещения ее палаты было не избежать.
        Она лежала как фарфоровая кукла, одетая в нелепую кружевную рубашку и обложенная со всех сторон подушками. Из рук шли темные пластиковые трубочки к пакетам с физиологическим раствором, ладони лежали аккуратно на коленях. Лицо ее было бледно, и большие черные круги вокруг глаз, от усталости и остатков косметики, делали ее похожей на милую панду.
        — Здравствуй, Лиззи,  — голос ее звучал очень тихо и словно издалека.
        Я села на стул рядом с кроватью. Какое-то время мы просто смотрели друг на друга. Было странно, что та самая девушка, с которой мы еще сегодня днем так яростно ругались, кажется такой хрупкой. Такой разбитой.
        — Прости меня за все, что я тебе сделала,  — начала она.  — Я знаю, ты хотела провести этот последний вечер с Брайаном.  — Она шмыгнула носом.
        — Зачем ты это сделала?  — прошептала я.  — Зачем ты хотела покончить с собой?
        — Я не хотела покончить с собой,  — возразила она.  — Я просто чувствовала себя одинокой и подумала, что от двух дорожек кокаина станет легче.
        — Двух? Билл сказал, что там этих дорожек на целый стадион.
        — Я вынюхала всего три. Но еще и пила. Я думаю, что из-за этого все и случилось. Пришлось промывать мне желудок какой-то жуткой дрянью с древесным углем. Чувствую себя ужасно. Представь все свое самое страшное похмелье и умножь их на двадцать.
        Я сочувственно кивнула.
        — А лучше на двадцать миллионов.
        — Ты скоро поправишься,  — банально пообещала я.
        — У меня такое чувство, что кошмар только начинается. Похоже, эта история попадет в газеты.
        — Почему?
        — Потому что Митчелл собирается завтра все рассказать. Наркотики плюс моя попытка самоубийства — отличный материал для мертвого сезона.
        — Ты как-то сказала мне, что нет такой вещи, как дурная известность.
        — Это я обычно своим клиентам так говорю. А на самом деле я сильно в этом сомневаюсь.
        — Послушай, прости меня за тот разговор. За нашу ссору. Я все время думаю, что это случилось по моей вине.
        — Это правда?  — Мой голос прозвучал жалобно, и я возненавидела себя за этот вопрос. Но мне нужно было знать.
        Мэри отрицательно покачала головой.
        — Нет, конечно, нет.
        — Честно?
        — Ты же сама знаешь. На самом деле я ужасно смеялась, когда увидела, как увозят машину.
        — Ты смотрела!
        — Это я вызвала эвакуатор. Ты не виновата, Лиззи. Ты всегда была мне лучшей подругой. Это я должна извиниться перед тобой.
        Я с благодарностью схватила ее руки, чуть не опрокинув капельницу.
        — Осторожней,  — она поморщилась, но тоже сжала в ответ мои руки.
        — Ты тоже моя лучшая подруга,  — сказала я ей.  — Я хочу что-нибудь сделать для тебя, чтобы ты поскорее выздоровела.
        — Мне кажется, я начинаю понимать, что какие-то ситуации в жизни я должна преодолеть самостоятельно,  — ответила она, слабо улыбнувшись.
        — Мы можем преодолеть их вместе.
        Она снова сжала мои руки, потом отпустила их.
        — Послушай, тебе не надо сидеть здесь всю ночь. Я знаю, что Брайан завтра улетает домой. Клянусь, я не хотела разрушать твои планы.
        — Спасибо, что не сказала ему.
        — Я думаю, что смогу помолчать еще сутки. Приходи меня проведать, когда он уедет, тогда ты мне сможешь рассказать все самые убийственные подробности.
        Я пообещала. Потом я встала. Я спросила, не посидеть ли с ней еще, но Мэри ответила, что чувствует слабость и хотела бы остаться одна.
        Брайан с Биллом по-прежнему сидели в приемной, обмениваясь воспоминаниями. Они вопросительно взглянули на меня.
        — Она говорит, что мы можем уйти. Она хочет спать.
        Билл, которому в любом случае нужно было уходить, чтобы успеть на рейс в Непал, оставил нас с Брайаном в кафе для посетителей больницы. Мы смотрели, как поднимается солнце над больничным паркингом. Брайан молчал. И это было понятно. Он только что увидел свою давнюю приятельницу, выглядевшую как живой труп.
        — Лиз, что же это такое?  — спросил он.
        Я вздрогнула. Потом я поняла, что вопрос был риторический.
        В квартире Харриет Брайан взял меня за руку и повел в спальню. Когда мы возвращались из больницы в такси, он все время гладил меня по голове, и теперь он продолжал гладить мои волосы в сумраке спальни под балдахином кровати Харриет. Я свернулась, прильнула к нему и вдыхала его теплый запах. Он повернул мое лицо к себе и нежно поцеловал.
        Медленно он расстегнул на мне рубашку и стянул ее с моих плеч. Он целовал меня в шею, потом спустился до середины груди. Положил руки мне на грудь и зашептал слова любви в мои горящие уши.
        Годы разлуки ничуть не уменьшили наши чувства; когда мы снова оказывались вместе, между нами снова вспыхивала страсть. Мы любили друг друга грациозно и легко, как танцоры, как давние партнеры, чутко реагирующие на движение другого. Брайан точно знал, что нужно делать, чтобы я растаяла в его руках. И ранним утром мы достигли пика одновременно.
        Потом мы заснули на пару часов перед рейсом Брайана, но я на самом деле уже проснулась, когда услышала, как в двери Харриет поворачивается ключ. Я лежала на боку, глядя на профиль Брайана, словно хотела запечатлеть его в своей памяти, чтобы он навсегда остался со мной в грядущие одинокие ночи в Балхэме. Хотя по моему плану их не должно было быть так уж много. Как только я компенсирую весь урон, который нанес моей кредитке визит Брайана, то куплю себе билет до Нью-Йорка — в один конец и в светлое будущее. Я на самом деле считала, что моя афера удалась.
        Я целовала спящего Брайана в лоб, и тут со скрипом открылась дверь квартиры.
        — Герки? Герки?
        Зажегся свет в прихожей. Хотя было утро, в некоторых местах квартиры Харриет было ужасно темно и мрачно.
        — Герки? Где ты, милый? Мамочка вернулась. Я рывком села на кровати. Большие святящиеся цифры на прикроватном столике показывали четверть одиннадцатого. Харриет должна была приехать не раньше чем через сутки.
        — Герки? Ты прячешься от меня. Куда же ты спрятался от мамочки, мальчик мой? Ты сердишься, что меня так долго не было?
        Я не знала, что делать. Да и что я могла сделать? Может, выбежать в прихожую и остановить ее, пока она не вошла в спальню? У меня не было времени решать. Я даже не успела прикрыться, как она вошла в спальню и зажгла свет.
        — Милый, я знаю, что ты здесь!  — пела она. Брайан мгновенно проснулся.
        — Эй!  — закричал он.  — Ты кто такая, твою мать?
        Харриет побелела.
        — А ты… вы-то сами кто такой?  — ответила она.
        Брайан спрыгнул с кровати, прикрываясь подушкой, и, прежде чем я успела его остановить, двинулся на Харриет, схватив первое, что попалось ему под руку. Это, конечно, была бесценная розовая ваза.
        — Брайан!  — закричала я.  — Не надо!
        — Лиззи!  — закричала Харриет.
        Время замерло, и только осколки медленно разлетались по квартире.
        Глава двадцать шестая
        — Я — леди Харриет Корбетт и это моя квартира.
        — Ничего подобного, мамаша,  — ответил Брайан.
        — К сожалению, это правда,  — пришлось признаться мне.
        Харриет посмотрела на меня так, как будто проглотила золотую рыбку. Она не могла опомниться то ли оттого, что застала нас в своей постели, то ли оттого, что ее назвали «мамашей».
        Вот, наконец, и наступил конец всей истории. Я сказала Брайану, что правдой нужно считать все, что я ему рассказала, только наоборот. Не было никакого смысла рассказывать подробности и извиняться. Моя лучшая подруга — в больнице, а моя начальница — в своей квартире.
        Как же поступил Брайан? Сначала на его лице появилась странная, вымученная улыбка, словно он ждал, пока я скажу, что это очередной безумный розыгрыш, придуманный специально, чтобы ему интересно было провести время в Лондоне. Когда стало ясно, что на этот раз все иначе, что наконец он услышал правду лицо его нахмурилось, а потом стало мрачным.
        — Значит, ты все время врала,  — медленно произнес он.
        Мне оставалось только кивнуть в ответ.
        — Ты считаешь меня идиотом?
        Он говорил очень тихо, но почему-то было страшнее, чем если бы он кричал.
        — Просто не могу поверить.
        Он поднял с пола трусы и натянул их.
        — Кажется, нам пора вставать?
        Он швырнул мне халат. Конечно, на самом деле это был халат Харриет, как ему тут же сообщили.
        Харриет все еще стояла в дверях, не зная, куда смотреть, но и не в силах оставить нас одних. Все это напоминало какой-то старомодный фарс. Я даже подумала, не сбежать ли мне через окно. Четвертый этаж. Не лучшая идея. Вместо этого я запахнулась в халат, пошла в гостиную за Брайаном и Харриет и села на диван. Они стояли по обе стороны от камина и испепеляли друг друга взглядами.
        Невозможно было представить, что за несколько часов до внезапного появления Харриет мы с Брайаном строили совместные планы на будущее. Если бы я работала у него, он бы меня уволил. Если бы я была его дочерью, он отдал бы меня в интернат. Но было совершенно ясно, что в качестве его девушки мне делать нечего.
        — Но почему?  — спросил он.
        — Потому что я тебя люблю,  — начала я с жаром.  — Потому что я хотела, чтобы все было, как раньше. Потому что мне казалось, что тебе не надо знать, кто я на самом деле. Что у меня кретинская работа и нет будущего…
        — В моей компании,  — любезно подсказала Харриет.
        — Что я живу в ужасной квартире.
        — В Балхэме,  — сказала Харриет.  — А не в Ноттинг-Хилле. Это моя квартира.
        — А «мерседес»?  — спросил Брайан.
        — Он принадлежит мне. Кстати, где он?
        — На штрафной стоянке, там же, где и был, когда вы уехали в Испанию,  — огрызнулась я. Брайан бросил на меня короткий взгляд. Я снова врала.  — Ладно. Я его тоже взяла, а потом неправильно запарковала,  — пришлось признаться мне.  — Его вчера оттащили на платную стоянку, но я заплачу, и его отдадут.
        — Я больше не желаю ничего слушать,  — сказал Брайан.  — Я собираю вещи и еду в аэропорт. Может, смогу улететь другим рейсом.
        — Брайан! Не надо!  — Я попыталась коснуться его руки, когда он проходил мимо, но он довольно грубо оттолкнул меня.
        — Мне очень жаль, что так случилось, леди Корбетт,  — сказал он.  — Честное слово, если бы я знал, что это ваша собственность, я бы сюда даже не вошел.
        — Извинение принято,  — грациозно кивнула головой Харриет, и Брайан вышел из комнаты собирать вещи. Я побежала было за ним, но Харриет, проявив недюжинную силу для совершенно растерянного человека, остановила меня в гостиной.
        — Скажи лучше,  — начала она дрожащим голосом, уже предполагая самое худшее,  — что ты сделала с моей собакой?
        Я открыла рот, чтобы сказать ей, но тут раздался стук парадной двери. Я подбежала к окну и увидела, что Брайан выходит из дома на солнце. Должно быть, он просто побросал всю свою одежду в сумку. Он хотел уйти. Он хотел уйти немедленно. Он даже не попрощался.
        Горючие слезы побежали по моим щекам. Мой любимый, моя единственная любовь, мое будущее уезжало от меня на лондонском такси.
        — Брайан!!!
        Но Харриет не отпустила меня. Она сказала, что если я не отведу ее к Геркулесу немедленно, то она вызовет полицию и меня оштрафуют за захват жилья и кражу машины. Когда речь шла о Геркулесе, она становилась львицей, защищающей детенышей.
        — Брайан!!!  — крикнула я еще раз. Но тщетно, он не оглянулся.
        — Нет смысла кричать,  — сказала Харриет.  — Думаю, что ничего уже не поправишь.
        В такси по дороге в Балхэм, увидев, что я безутешна, она несколько смягчилась.
        — Обычная ссора,  — сказала она.  — Вернется, когда успокоится.
        Я шмыгнула носом и кивнула, но я знала, что Харриет ошибается.
        Когда до ее любимой собаки оставалась миля, она уже извинялась за то, что все мне испортила.
        — Извини, что вернулась раньше времени,  — сказала она мне.  — Мы так замечательно провели время с Банни. Он даже сказал мне, что уйдет от жены и будет жить со мной. Я знаю, он и раньше так говорил, но на этот раз я ему поверила. Но все равно это в прошлом.
        — Что случилось?  — спросила я, хотя мне было все равно.
        — Позвонила его жена. Из больницы, куда попала их дочь. Похоже, эта дурочка пыталась покончить с собой. И конечно, жена Банни решила, что он должен немедленно вернуться. Я сказала ему, что в молодости тоже кончала с собой, по крайней мере, дважды в месяц. Просто его дочка хотела привлечь к себе внимание. Но он и слушать ничего не хотел. И я еще не успела понять, что произошло, а он уже вернулся домой ближайшим рейсом. А мне пришлось семь часов ждать следующего вылета.
        — Бедная Харриет,  — сочувственно сказала я.  — Я уверена, что он позвонит вам, как только выяснится, что с его дочкой все в порядке.
        — Я на это особенно не рассчитываю. Теперь ему придется по крайней мере месяц изображать счастливого мужа. Что за эгоистка. Она ведь уже не ребенок. Двадцать семь лет. Разыгрывать такие спектакли в этом возрасте просто неприлично.
        Забавно было слышать такое от Харриет, которая могла устроить истерику из-за неподдающейся скрепки.
        — Банни всегда рассказывает мне про успехи своей дочки. У нее какое-то свое агентство для футболистов и поп-звезд. МБПР. Слыхала о таком?
        «Мэри Бэгшот Паблик Рилейшнз». Ну конечно. Банни — это отец Мэри. Как случилось, что из всех женатых мужчин Лондона Харриет выбрала именно отца Мэри?
        — Известная фирма,  — простонала я.
        — Эта девица разбила мне жизнь,  — сказала Харриет.
        Все повторяется, подумала я.
        — Я думаю, мне больше никогда не встретить такого мужчину, как Банни. Не знаю, что бы я делала, если б у меня не было Геркулеса. Ты уверена, что в Балхэме он в безопасности?
        — А что может с ним случиться в Балхэме?

        — Геркулес пропал.
        От волнения у Симы под глазами легли тени.
        — В квартире?  — с надеждой спросила Харриет.
        — Сбежал,  — сказала Сима,  — на улице.
        Улыбка застыла на лице Харриет. Она ждала объяснений.
        — Я не виновата,  — начала Сима.  — Я не отпускала его. Это Жирный Джо. Я его отговаривала. Он прикрепил этот идиотский чип к ошейнику и отпустил Геркулеса в центре Клепэм Коммон, чтобы посмотреть, найдет ли он дорогу домой.
        Чип. Устройство слежения, которое Жирный Джо конструировал по ночам. Он прикрепил его к ошейнику Геркулеса, намереваясь исследовать траекторию движения собаки домой. Только дрянной дом в Балхэме не был домом Геркулеса. Как только его спустили с поводка, полоумный пес настроил свой внутренний радар в сторону квартиры Харриет возле Гайд-парка. Примерно через полчаса, несмотря на асфальт, на который ему пришлось ступать. Геркулес вместе с устройством слежения вышел за пределы досягаемости Жирного Джо. Когда Сима вернулась с Ричардом из галереи Тейт, Джо сразу же сказал ей, что случилось. Сима, Джо и Ричард искали его весь вечер. Когда стало совсем темно, они прекратили поиски и возобновили их с рассветом.
        Харриет разрыдалась.
        — Бедняжка! Бедняжка!  — стонала она, а Сима вторила ей в такт: «Я не виновата». Это напоминало худшие сцены из оперетты Гилберта и Салливана.
        Я утащила Симу в комнату, оставив Харриет рыдать на единственном участке дивана, который отдаленно соответствовал санитарным нормам, и прикрыла дверь, которая не закрывалась.
        — Я доверяла тебе,  — набросилась я на Симу, как только мы остались одни.
        — Я просила Жирного Джо не выпускать его,  — хныкала она.
        — А что, теперь Жирный Джо присматривает за Геркулесом?  — спросила я.
        — Думаю, Жирный Джо сейчас лежит у себя под кроватью.
        — Лучше разберись, Сима. Потому что ты несешь полную ответственность. Этого бы не случилось, если бы ты не пыталась отбить у меня парня!
        — Что?  — она перестала хныкать и уставилась на меня.  — Что ты сказала?
        — Только не делай вид, что не понимаешь. Я видела тебя в воскресенье. В галерее Тейт. С Ричардом. И ты просто висла на нем.
        — Я не отрицаю, что была в галерее с твоим парнем,  — сказала она, оправдываясь.  — Но я совершенно не висла на нем.
        — Висла. Вы шли под ручку, и ты так хлопала ресницами, что море могло расступиться.
        — Неправда.
        — Ты была в кожаных штанах,  — привела я последний убийственный аргумент. Кожаные штаны Симы были официальным нарядом для первого свидания, особенно если она хотела от человека чего-то большего, чем ужин в ресторане.  — Ну, что ты на это скажешь?
        Я думала, что прижала ее к стенке. Но вместо того, чтобы повиниться, она стала возражать.
        — Скажу, что вся остальная одежда у меня в собачьей шерсти. В шерсти той собаки, за которой должна была следить ты, не забыла? Только ты не стала этого делать, потому что у твоего парня аллергия на этого «кинг-чарлза»? Припоминаешь?
        — Не аллергия, а фобия,  — уклончиво ответила я.
        — Да что бы там ни было. Я тебе помогла. И опять же помогая тебе, я старалась занять твоего приятеля, пока ты там кувыркалась все выходные с другим. Я с ним не флиртовала. Ничего подобного. Он весь день говорил о тебе.
        — Когда я видела вас в музее, он говорил не обо мне,  — не унималась я.
        — Боже мой, Лиззи, чего ты хочешь. Чтобы он забрался на «Бритиш Телеком», рвал бы на себе волосы и выкрикивал твое имя? Поверь мне, он был ужасно огорчен, что ты не хотела познакомить его со своим американским другом. Думаю, он понял, что происходит. Он говорил, что скажет тебе, что не простит тебе измену. Я сказала, что его подозрения просто смешны. Убедила, что надо просто подождать, пока Брайан не уедет домой, и все снова будет хорошо. Старалась помочь тебе. Старалась подстраховать тебя. Вот чем я занималась в галерее Тейт в воскресенье утром. Хотя не знаю, зачем я это делала. Ричард слишком хороший парень, чтобы так относиться к нему.
        Я фыркнула.
        — Я не знала об этом, пока мы не провели вместе целый день. Я думала, что он заурядный парень, которого интересуют только Дениз Ван Оутен[38 - Дениз Ван Оутен — британская модель и телезвезда.] и пиво. Он действительно много знает. Он интересуется искусством, музыкой и архитектурой. Ты знаешь, что ему известны имена создателей всех самых знаменитых памятников в Лондоне? Он поразительно много читал. И он очень забавный.
        — Я знаю,  — проворчала я.
        — И кроме того, он совсем не урод. После музея я затащила его в магазин «Харви Никс» и заставила примерить разные красивые шмотки. Он обещал купить что-нибудь с получки.
        — Мог бы еще и подстричься.
        — Но самое важное, Лиз, что он действительно любит тебя. Он сказал, что никогда не встречал женщину, которая может сравниться с тобой. Он готов на все, лишь бы ты была счастлива. Даже взять на работе отгул для поисков этой чертовой собаки.
        — Что?
        — После того как Геркулес вчера вечером так и не нашелся, я позвонила Ричарду на работу. Он сказал, что отпросится и сразу же подключится к поискам. Он скоро должен прийти. Ты собираешься уйти до того? Только не думаю, что нужно рассказывать ему сейчас о Брайане. Он столько сделал, чтобы помочь тебе. Насколько я понимаю, теперь, когда с Брайаном все наладилось, ты собираешься расстаться с Ричардом?
        — Ничего не наладилось. Брайан ушел. Харриет вернулась домой раньше срока, и пришлось рассказать ему правду. Он ушел.
        Сима вздохнула:
        — Я знала, что этого не избежать.
        — Нет. Все почти получилось. Если бы только Харриет не вернулась домой раньше времени. Если бы Мэри не перебрала с кокаином и выпивкой и любовнику Харриет не надо было бы лететь домой из Испании, чтобы побыть с Мэри. Зачем, зачем отец Мэри оказался любовником Харриет? Они все мне испортили.
        — Да что ты, Лиз. Их не за что винить,  — сказала Сима.
        — Хорошо, а кого я должна винить?  — спросила я.
        — И ты еще спрашиваешь? Ты нагородила гору нелепого вранья и винишь всех вокруг, всех, кто пытается наладить свою жизнь. Тебя совсем не волнует, что твоя подруга вчера чуть не умерла?
        — Не умерла бы.
        — А если бы умерла, тебе не надо было бы бояться, что она раскроет Брайану правду. Ведь так? Это все, что тебя волновало. Ты использовала всех. Ты использовала квартиру Харриет, одежду Мэри, даже меня — следить за собакой. Ты всем врала. Не только Брайану. Ты врала Харриет и Ричарду.
        — Я не врала Харриет.
        — Наврала бы, если бы она не застукала вас в своей постели,  — сказала Сима.
        — Я просто хотела быть счастливой!  — закричала я.  — Почему я не могу получить хоть раз то, что мне хочется?
        — Потому что ты этого не заслужила.
        — Почему? При чем тут заслуги? Что, Мэри заслужила быть такой богатой? А Харриет? Почему они должны вести такую беззаботную жизнь, абсолютно ничего не делая?
        — Беззаботную жизнь? Мэри так одинока, что пыталась покончить с собой, а Харриет приходится встречаться с женатым мужчиной. Ты, Лиззи, не ценишь своего счастья. У тебя есть родители, которые тебя любят. У тебя есть друг, который тебя обожает. Тебя настоящую.
        Она обняла меня за плечи, чтобы убедиться, что донесла до меня свою мысль. Это было как в ту ночь, когда она пыталась убедить меня, что наша квартира не так уж плоха. Она хотела, чтобы я довольствовалась тем, что у меня есть. Послушай, говорила она, пересчитай все хорошее, что у тебя есть. Но даже тогда я не была готова.
        — Я устала так жить,  — огрызнулась я.  — Я лучше, чем эта сраная квартира. Я заслуживаю большего.
        Сима убрала руку.
        — Если ты чего и заслуживаешь, Лиззи Джордан,  — прошипела она,  — так это хорошей пощечины.
        — Почему бы тебе не заткнуться?  — необдуманно сказала я.
        И она влепила мне вполне заслуженную пощечину.
        — Ах так!  — я сжала кулаки и тоже стукнула ее.
        Но вышло не так, как во время моих стычек с Колином,  — у Симы были сестры, с которыми она привыкла драться. Прежде чем я успела стукнуть ее еще раз, она схватила меня за волосы и сильно скрутила их.
        — Даже не думай,  — зашипела она.
        — Вы будете искать мою собаку?  — вмешалась Харриет. Увидев Симу, схватившую меня за волосы, она сразу же схватилась за голову.
        — Прекратите!  — закричала она.  — Как можно устраивать детскую драку, когда неизвестно, куда делся бедняжка Геркулес?
        Сима отпустила мои волосы и оттолкнула меня.
        — Так, а теперь не хотите помочь мне найти собаку?  — снова спросила Харриет. По выражению ее лица я поняла, что в случае отказа она сдерет с меня скальп и сошьет воротник для зимнего пальто.
        — Я не знаю, с чего начинать,  — призналась я.
        Неожиданно весь дом наполнился гулом и треском.
        — Ура!  — завопил Жирный Джо.  — Агент номер семь — на выход! Пришел твой час!
        Харриет в ужасе зажала рот, увидев, как приближается Жирный Джо в костюме парашютиста и в очках для плавания поверх шапки,  — они, по его мнению, походили на прибор ночного видения.
        — Операция «Геркулес» продолжается,  — сообщил он нам. Он был страшно серьезен, но при этом я давно его не видела таким оживленным.  — Я не ложился всю ночь. Расширял диапазон приема сигнала,  — тараторил он.  — Считалось, что это невозможно, но я…
        То, что он сказал дальше, звучало как «взял другую козу и поменял маму», но в итоге всей этой чепухи выяснилось, что Джо смог поймать сигнал устройства на ошейнике Геркулеса. Оказалось, объект не двигается.
        Хороший это был знак или плохой? Ошейник мог расстегнуться и упасть. Но собака могла и умереть. Что бы там ни было, но с помощью системы слежения мы пустились по следу. Главное — выяснить, не сдох ли пристегнутый к устройству породистый пес.
        Мы пересекли Коммон и пошли по улицам, на которых я прежде никогда не бывала, ускоряя шаг по мере увеличения громкости сигнала. По мере приближения к Клэпем Джанкшн, улицы приобретали все более зловещий вид, и Сима вооружилась расческой, держа ее как кинжал на случай, если придется спасать животное из лап банды похитителей собак.
        Харриет молча семенила на высоких каблучках рядом с Джо, губы ее были решительно и плотно сжаты. Она могла думать только об одном.
        Я тоже. Каждый раз, когда над головой пролетал самолет, я думала, нет ли в нем Брайана. Я хотела сказать Харриет, что прекращаю эти дурацкие поиски собаки, потому что мне надо в аэропорт. Может быть, я еще успею увидеть Брайан до отлета. Успею все ему объяснить. Но Харриет уже пригрозила, что объясняться придется в полиции.
        И действительно, в этот момент мы подошли к полицейскому участку.
        — Это полицейский участок,  — сказала Сима. Сима была очень сообразительна.
        — Сигнал идет изнутри,  — возразил Джо.
        — Вы думаете, Геркулес здесь?  — спросила его Харриет.
        Полицейский без шлема уже смотрел на нашу удивительную компанию через окно полицейского участка. Один сумасшедший в форме спецназа, две девушки, одетые, как в ночном клубе, и слегка поношенная аристократка в босоножках на высоком каблуке. Наша одежда явно не подходила для прогулки.
        — Вам помочь?  — спросил полицейский.
        — У меня украли собаку!  — сказала Харриет.
        — Так, значит, это ваша собака.
        Глава двадцать седьмая
        Харриет оттолкнула полицейского и вбежала в участок, словно мать, узнавшая, что ее погибший в море ребенок, возможно, еще жив.
        — Где он?  — бросилась она к сидевшей за столом женщине, которая записывала показания мужчины о краже автомобиля.  — Где он? У меня пропал малыш,  — объяснила она мужчине, отодвигая его в сторону.
        — Ну, в таком случае…  — сказал он, пропуская ее. Сочувствие его несколько уменьшилось, когда сержант вынес Харриет ее «малыша».
        Сержант опустил Геркулеса на кафельный пол, и собачка осталась стоять на дрожащих лапках. Геркулес смотрел на Харриет и моргал, словно не мог поверить, что они снова вместе.
        — Он?  — спросил сержант.
        — Да, да. Это он.  — Услышав сигнал к началу трогательной сцены, Геркулес неожиданно прыгнул на руки Харриет и лизнул ее лицо влажным розовым языком.  — Прости меня, я никогда тебя больше не оставлю с этим чудовищем,  — заверила она, имея в виду, конечно, меня.  — Я никогда, никогда больше не оставлю тебя.
        — Где вы его нашли?  — спросила Сима.
        — Его привел этот джентльмен.
        Словно в довершение всех неприятностей я увидела, что в углу сидит человек, который пытался арестовать меня за то, что я не убрала за Геркулесом кучу по дороге домой.
        — Еще он задержал похитителя собаки,  — продолжал сержант.
        Неужели кто-то действительно пытался похитить пса Харриет?
        — Это она!  — заорал полковник, увидев, что я на него смотрю.  — Она глава шайки. Ее тоже нужно арестовать.
        — Что?
        — Возможно, вы будете полезны для расследования,  — кивнул сержант.  — Что вам известно о наркомане по имени Ричард Адамс? Полковник задержал его, когда он пытался похитить собаку.
        Наркоман Ричард Адамс? Неужели это мой Ричард Адамс?
        — Ричард Адамс мой друг,  — пропищала я.  — Ну, типа того.
        — Я говорю вам,  — продолжал полковник.  — Их тут целая шайка — они крадут породистых собак для экспериментов над животными.
        — Я присматривала за собакой по поручению Харриет.
        — Ты хотела продать мою собаку для опытов над животными?  — в ужасе прошептала Харриет.
        — Ничего подобного. И Ричард не собирался. Наверняка.
        — Я думаю, вам лучше пройти сюда,  — сказал сержант, открывая дверь в комнату следователя номер один.
        Нас провели в комнату следователя, где Харриет наконец подтвердила, что я оставалась in loco parentis[39 - Вместо родителей (лат.).] для Геркулеса. Я не очень хорошо справилась со своими обязанностями, но Харриет действительно доверила собаку мне. Практически все так и было.
        Оказалось, что неугомонный полковник арестовал Ричарда в тот момент, когда Ричард пытался заманить собаку в рюкзак бельгийской сосиской (это бы все равно не сработало, потому что Геркулес в рот не брал переработанных продуктов). В общем, когда Ричард все-таки схватил Геркулеса, полковник схватил Ричарда. Он сбил его с ног, схватил за ноги и уселся на него собственной персоной в ожидании смотрителя парка.
        Теперь Ричарда держали под арестом по подозрению в хищении собаки.
        — Теперь можно снять с него обвинение,  — сказала Харриет.
        Зато сержант не собирался игнорировать тот факт, что при обыске в кармане у Ричарда нашли наполовину выкуренный косяк. Отсюда возникло обвинение в наркомании. Я в отчаянии уронила голову.
        — А виновата во всем ты,  — прошипела Сима. Как будто я сама не знала.
        Конечно, если бы я не хотела так сильно быть с Брайаном, Симе не пришлось бы присматривать за Геркулесом. И ей не пришлось бы все воскресенье утешать моего парня, пока я кувыркалась. Жирному Джо не представилась бы возможность вовлечь Геркулеса в эксперименты, которые кончились тем, что Геркулес потерялся, из-за чего Ричард отправился его искать, и в результате неугомонный страж порядка обратил на него внимание полиции.
        Ричард не курил траву постоянно. По крайней мере, я об этом не знала.
        — Он купил косяк у своего соседа по квартире, потому что думал, что это поможет ему забыть тебя. Он выкурил половину тут, но закашлялся и бросил. Он даже не собирался его докуривать. Он хотел от него избавиться.
        Но теперь, похоже, этот злосчастный косяк приклеится к нему на всю жизнь. И все по моей вине.
        Я хотела протянуть руки сержанту и попросить его надеть на меня наручники. Я — преступница. Из-за меня мой друг сидит в камере, лучшая подруга в больнице, а любовь всей моей жизни проводит последний день отпуска во втором терминале аэропорта Хитроу.
        Неудивительно, что на обратном пути со мной никто не разговаривал.
        Глава двадцать восьмая
        Я оставила Ричарду несколько сообщений с просьбой позвонить мне, когда его отпустят. Но он не звонил. Я набрала номер Мэри. Трубку сняла ее мать, которая любезно сообщила мне, что по всем вопросам нужно звонить Мэри в офис. Похоже, звонить Брайану на мобильный не имело смысла. Но я позвонила.
        — Алло.
        Не знаю, почему меня так удивило, что Брайан ответил. Наверно, мне казалось, что все заблокировали телефоны от моих звонков.
        — Кто это?  — спросил он.
        Я не могла вымолвить ни слова.
        — Так,  — вздохнул он.  — Это ты, Лиззи?
        Брайан давно должен был быть на полдороге над Атлантическим океаном, а он все еще сидел в кафе на втором терминале. Его рейс задерживался по техническим причинам, о которых он не хотел даже думать,  — он всегда боялся летать. Весь день он читал газеты, включая объявления о найме на работу. Да, он мог бы работать с какой-нибудь компанией. Даже с моей.
        Через час я уже была на месте, и, хотя я уже не выглядела такой элегантной, как в первую встречу, я все равно была рада возможности снова увидеть его.
        — Ненавижу прощаться в аэропортах,  — напомнила я ему.
        — Может, это все-таки лучше, чем не прощаться совсем.
        Учитывая чудовищные последствия своего вранья, я знала, что не заслуживаю, чтобы он разрешил мне объясниться. Но Брайан слушал меня. Было почти десять вечера, а его самолет все еще не был готов к вылету. Он проторчал в Хитроу целый день — это может вызвать острое желание хоть как-нибудь развлечься.
        В углу зала аэропорта я рассказала ему про свою настоящую жизнь после колледжа. Я рассказала ему о своей никому не нужной специальности, из-за которой я находила только совершенно бесперспективные работы, и о квартире, в которой мне приходится жить. Я рассказала ему о том, как мы с Симой тайком допивали в барах остатки дорогих коктейлей, на которые у нас не было денег. Я рассказала ему о том, как я перешивала одежду из «Оксфама», а Мэри говорила, что купила ее в «Войедж». Я даже рассказала ему про ночь блох, хотя уточнила, что сама их никогда не видела.
        Я рассказала ему, что после университета все пошло совершенно не так, как я планировала, что как только у меня возникали сомнения, я не видела пути назад к воплощению своих планов. Сначала я пачками рассылала заявки на трудоустройство, но с каждым отказом моя надежда таяла, пока я не дошла до того, что была благодарна судьбе даже за временную работу у Харриет. Впрочем, это длилось недолго и я стала искать выход из этого состояния. Сначала покупала лотерейные билеты, а потом появился Брайан.
        — Не понимаю, как это могло случиться с тобой,  — сказал Брайан.  — Я мало встречал таких талантливых людей, как ты.
        — Наверно, пиком моих достижений было исполнение роли одноглазой Клеопатры. Но в реальном мире у меня не было надежды на подобный успех.
        — Похоже, ты даже не пыталась.
        — А ты бы пытался? После всех отказов, которые я получила…  — начала я.
        Брайан схватил меня за руки и с жаром заговорил:
        — Тебе же отказывались поручать работу в бухгалтерии. Вносить цифры в электронные таблицы. А как же прослушивания, на которые ты собиралась? Ты не получала работу в офисе, потому что любой человек, который хоть что-то соображает, сразу же видит, что ты не создана для этой работы. Тебе она наскучит в несколько дней.
        Он поцеловал мои пальцы и стал растирать их, словно стараясь согреть.
        — Когда я встретил тебя,  — продолжал он,  — я сразу же понял, что ты другая, особенная. Ты никогда не сможешь быть, как все. Но вместе с благословением приходит и проклятье — опасность оказаться совсем не на своем месте. На небесах или на дне.
        — Я могу смотреть на звезды с того дна, где я сейчас нахожусь,  — сострила я.
        — Я знаю. Это плохо. Но я хочу сказать, Лиззи Джордан, что ты можешь быть либо никому не нужной, либо известной, Лиззи Джордан. Тебе решать, какой быть. И ты можешь стать известной без особых усилий.
        — Как?  — пролепетала я.
        — С энергией, которую ты потратила на этот спектакль, докажи кому-нибудь, что ты можешь быть такой же убедительной на сцене. Ручаюсь, это пойдет на ура. Устройся в какой-нибудь театр. Пройди прослушивание. Сделай все, как нужно. Если ты не осуществишь свои мечты, никто не сделает это за тебя.
        Дежа-вю. Я просто услышала Ричарда, который говорил мне то же самое, когда мы возвращались от родителей.
        — Попробую,  — пообещала я.  — Прости меня, Брайан. Я выставила тебя на посмешище.
        — Теперь это не имеет значения. Я ведь тоже не сказал тебе правды,  — произнес Брайан.
        Я ждала, что он расскажет мне, что он просто почтальон, а не восходящее банковское светило. Но он сказал другое.
        — Понимаешь, Лиззи, дело в том, что я тебя тоже использовал.
        — Использовал меня?
        — Я не знаю, как еще это назвать. Я использовал тебя, чтобы разобраться в некоторых моментах своей жизни. Помнишь, я говорил тебе о девушке, с которой я встречался, с той, у которой был спаниель «кинг-чарлз»?
        У меня возникло ужасное чувство, что мне не станет легче от того, что я услышу.
        — В общем, мы с ней не расстались. Не совсем расстались. На самом деле я хочу попросить ее выйти за меня замуж.
        — Замуж?  — пискнула я жалким эхом.
        — Да. Но пока я не приехал сюда, я не знал наверняка. И дело не в собаке. Я не был уверен, что хочу потерять независимость. Хуже того, я не был уверен, что с головой влюблен в тебя. Ты, возможно, не поверишь… я хочу сказать, что ты встречалась со многими мужчинами с тех пор, как я вернулся в Штаты, и с некоторыми тебе наверняка было хорошо, но у меня все было совсем не так. С того момента, как я помахал тебе на прощанье рукой, я никого не встречал, кого можно было бы сравнить с тобой. За исключением, вероятно, Анжелики.
        — Так ее зовут.
        — Анжелика Пирони. Знаешь, она бы тебе понравилась. Она очень похожа на тебя.
        — Да? Неудачница? Неисправимая лгунья?
        — Нет,  — он обнял меня.  — Она веселая, добрая, милая. На самом деле, она так похожа на тебя, что я вспомнил то время, когда мы были вместе. Я по минутам помнил все, прожитое с тобой. Целыми днями я ждал, когда от тебя придет электронная почта. Я думал, что никого не смогу полюбить так, как тебя.
        — Ты любил меня?
        Слова Брайана были изумительны, но находились в совершенно неверном контексте.
        — Поэтому я и прилетел в Лондон. У меня на самом деле нет никакого отпуска. И я думаю, что в мое отсутствие банк может слегка сдать. Но доходило до смешного. Я пытался собраться с духом и попросить у Анжелики руки, а думал только о тебе. Мне нужно было знать, насколько моя мечта соответствует реальности. Мне нужно было снова увидеть тебя и выяснить, есть ли у нас будущее. Я подумал, вернусь в Англию и буду знать все точно. Я сходил с ума, я боялся принять самое важное решение в моей жизни, думая, что вдруг я еще нужен тебе. На самом деле, я не думал, что у меня есть шанс, но мне нужно было знать точно. В электронной почте ты никогда не говорила о своих романах.
        В конце концов, я купил билет на самолет. В течение всего рейса я надеялся, что ты растолстела или выкрасила волосы в какой-нибудь ужасный цвет. Все, что угодно, что изуродовало бы тебя и помогло мне принять решение.
        — Я практически то же самое думала о тебе,  — усмехнулась я.
        — Но ты выглядела лучше, чем всегда.
        — И ты тоже.
        — И мне показалось, что наша любовь осталась неизменной.
        — Я тоже об этом подумала.
        — К тому времени, когда мы сидели у пруда в ту первую ночь, я почувствовал, что готов сказать Анжелике, что между нами все кончено, как только вернусь домой.
        — Но я все испортила. Ты узнал о моем вранье и решил, что это невозможно.
        — Не совсем. Я понял, что у нас с тобой ничего не выйдет, сегодня ночью, Лиззи. Когда мы были в больнице. Я стал играть сам с собой в дурацкую игру, представил себе, что бы я делал, если бы в больнице вместо Мэри была ты. Потом я подумал: а что я стал бы делать, если бы это была Анжелика? И сердце мое чуть не разорвалось. Я понял, что люблю все-таки ее. Я понял, что я всегда боялся не собаки. Я всегда боялся ответственности.
        — Когда же ты собирался сказать мне об этом?  — спросила я.
        — Я собирался отправить тебе электронную почту сразу же по приезде домой.
        Я хотела почувствовать негодование, но не смогла.
        — Поздравляю,  — сказала я.
        — Дело не только в этом, Лиз. Я почувствовал, Лиз, что с тобой тоже не все в порядке. В тот день в галерее Тейт, и потом в Британском музее. Когда ты была так озабочена. Я понял, проблема не только в работе.
        — Но…  — начала я.
        — Ты назвала меня Ричардом, когда мы занимались любовью вчера ночью.
        Я покраснела до кончиков пальцев на ногах.
        — Ты шутишь? Брайан покачал головой:
        — Ты назвала меня Ричардом. Этот человек для тебя много значит?
        Я смотрела в пол, и хотя я не могла признаться, мои чувства были очевидны.
        — Если эта твоя Анжелика на твое предложение ответит да, ты пригласишь меня на свадьбу?  — спросила я.
        — Ты будешь первой в списке гостей. Но обещай, что в ответ ты сделаешь то же самое.
        — Кому же я теперь нужна?  — хмыкнула я.
        — У тебя уже есть близкий человек.
        Громкоговоритель объявил посадку на рейс Брайана в Нью-Йорк.
        — Это был мой самый лучший отпуск,  — сказал Брайан, сжимая мою руку.  — Несмотря ни на что. Действительно, было очень хорошо.
        — И между нами все осталось по-прежнему?  — с надеждой спросила я.
        — Нет,  — ответил он.  — Стало лучше. Мне кажется, мы достигли новой стадии в наших отношениях. Я надеюсь, что ты веришь мне, и не сомневаешься, когда я говорю, что у тебя все хорошо. Но ты понимаешь, что тебе нужно упорно работать, чтобы стало лучше?
        — Понимаю.
        — Хорошо.
        Громкоговоритель снова ласково сообщил о посадке на рейс Брайана. Сердце мое сжалось.
        — Спасибо, что приехала проститься,  — сказал он.  — Я знаю, как ты не любишь прощанья. Но теперь это будет ненадолго. Ты ведь приедешь?
        — Меня ничто не удержит.
        — Мне пора. Можешь себе представить, что завтра утром мне нужно быть на работе?
        — Ты слишком много работаешь.
        — У меня был замечательный отпуск.  — Он наклонился и поцеловал меня. В щеку. Я даже не поняла, ощутила ли я разочарование. Но потом он прижал меня к себе и крепко обнял. Когда он оторвался от меня, мне показалось, что в его шоколадных глазах блеснули слезы.
        — До скорого,  — он поднял сумку и отправился к воротам на паспортный контроль.
        Я стояла там, где он меня оставил, и махала ему, пока могла его увидеть. Когда он исчез, пройдя через ворота, я побежала наверх в кафе, из которого через большие окна было видно, как самолеты идут на взлет. Я видела, как взлетели три самолета американских авиалиний. Я не знала, в котором из них находится Брайан, но я хотела убедиться, что он в безопасности покинул британское небо. Потом я развернулась и влилась в толпу грустных людей, которые только что проводили своих любимых, и пошла к метро.
        Я грустила примерно три остановки, но к тому времени, когда на Пикадилли мне нужно была пересесть на Северную линию, я уже чувствовала себя значительно лучше. Может быть, из-за того, что я в уме составляла заявление об уходе на имя Харриет и заполняла бланки на курсы, которые изменят всю мою жизнь. Я могу это сделать. Я была в этом уверена. В конце концов, приезд Брайана дал неожиданный результат.
        Я поняла, что мне на самом деле никогда не нужен был Брайан. Мне просто нужно было то, что он собой представлял. Мне нужно было сбежать. Сбежать от жизни, которой я жила в течение пяти лет после окончания университета. От скучной работы. От ужасной квартиры. От жизни, которая крутилась вокруг пабов и взаимных обид. И записаться со следующей недели в танц-класс.
        Я хотела, чтобы Брайан увез меня от всего этого. Чтобы он прилетел за мной в Англию на белом «Боинге-747» и вернулся в Нью-Йорк вместе со мной, чтобы дать мне достойное место в блеске светской жизни Манхэттена. Неважно, хотел ли Брайан увезти меня туда или нет. Неважно, было ли это на самом деле лучше моей жизни в Лондоне. Просто легко представить себе, что есть волшебная палочка, которая решит все мои проблемы, и этой палочкой был Брайан.
        Я наконец поняла, что то же самое произошло во время выпускных экзаменов, когда я мучилась из-за тупоголового регбиста, вбив себе в голову, что плохо из-за того, что не я центр его вселенной, хотя вместо этого стоило повнимательней присмотреться к себе. Я проецировала все свое будущее, все свои амбиции на него. На обычного человека. Я изо всех сил старалась сделать его ответственным за свое счастье, поскольку проще считать себя несчастной по чьей-то вине.
        Теперь все должно измениться. Прошло много времени, прежде чем я поняла, что если моя жизнь не похожа на желаемую, то это могу исправить только я сама. Я могу изменить свою жизнь. Только я сама. Но прежде надо убрать квартиру Харриет… Забрать ее машину со штрафной стоянки… И начать извиняться…
        Эпилог
        Прошел почти год после приезда Брайана, и наконец-то я могу с удовольствием написать ему в электронной почте про свою жизнь. Я последовала его совету и попыталась изменить жизнь, а не скрывать ее неприглядные стороны. Я даже отправила статью о своей неудаче на телевидении в один журнал, где ее опубликовали и заплатили мне. Я отправила еще несколько статей на разные темы и не успела опомниться, как мне стали звонить и просить написать что-нибудь еще.
        Харриет жалела, что я ухожу из «Корбетт и дочь»,  — я решила зарабатывать статьями в ожидании места в театральной школе, но вскоре после того, как я ушла, она сама решила, что агентство по недвижимости — совсем не то, что ей нужно, и открыла элитную компанию по уходу за собаками. Кроме того, она стала встречаться с добропорядочным холостяком, поскольку Банни предпринял последнюю попытку восстановить свой давший трещину брак с матерью Мэри.
        В последний день моего пребывания в компании «Корбетт и дочь» в качестве пресс-секретаря в офис зашел полковник, проявивший такую суровость ко мне, когда Геркулес нагадил. Я опустила глаза. Он пришел пригласить Харриет на ужин. Она нашла верный подход к этому человеку, поблагодарив его за участие в спасении ее собаки. Полковник был сражен на месте. Добрый старый Геркулес в роли Купидона. Я знала, что иногда он бывает очень полезен.
        Не в состоянии представить себя в роли высокооплачиваемого выгуливателя собак, Рэнди Руперт перешел в другое агентство по недвижимости, где на самом деле полагалось, что он должен работать. Теперь он жалуется. Ему приходится работать по выходным, так что остается меньше времени ухаживать за «прекрасными дамами» и оттачивать мастерство игры в гольф. Я пыталась испытать сочувствие, но я сказала ему прямо: теперь англичанки могут перевести дух, так как у него нет времени так яростно их преследовать. Мне кажется, он счел это комплиментом.
        Мы с Мэри снова дружим. После истории с кокаином она провела месяц реабилитации на Мальте и вернулась с ясной головой и пятью новыми знаменитыми клиентами — они проходили курс лечения вместе с ней. Ее агентство набирает силу, специализируясь на карьерах в СМИ бывших жен и невест богатых и знаменитых. Зато Митчелл исчез. Последний раз его видели танцующим «копакабану» в каком-то сомнительном ночном клубе в Рио. Впрочем, Мэри это не очень волнует. Пластинки Митчелла продаются даже лучше, чем раньше, потому что толпы одураченных девиц считают его исчезновение очень романтичным. Конечно, Мэри получает свой процент от продажи.
        Кроме того, у нее есть Билл. Он пока прервал свое странствие по свету на велосипеде и переехал вместе со своими грязными шортами в ее чистую девическую квартиру. Он всегда любил Мэри. Мы все это знали. А ей нужно было, наконец, понять, что можно любить человека, который никуда не собирается от нее сбегать. Ее дни стремления к ненадежному и недостижимому прошли. Дни, когда ее влекло ненадежное и недостижимое, прошли. Она поняла, что заслуживает большего.
        — Но ведь нужно в жизни повстречать и свиней, чтобы понять, что такое трюфели,  — сказала она мне, когда мы обедали в последний раз. Мне показалось, что в этом есть смысл.
        Она сказала даже, что теперь ей нравятся волосы на спине Билла. В этом я особого смысла не увидела, но не стала вдаваться в детали.
        А следопыт Жирный Джо купил себе велотренажер с контролем веса и завел подружку. Две недели он пытался подключить руль велотренажера к кардиомонитору, спидометру и микроволновке, но затем встретил в чате «Венеру», и теперь выходит из своей комнаты еще реже, чем раньше. Говорит, что очень влюблен. Если, конечно, предположить, что Венера — это «она». Он сказал мне, что они встретятся как-нибудь в реальности. Он говорил, что собирается сделать ей свадебное предложение по электронной почте. Я, конечно, предупредила его о том, что она может ограничить его кибер-пространство.
        Что до Симы, то она закончила бизнес-курсы и, покинув солнечный Балхэм, отправилась в утонченный Гарвард писать диссертацию о чем-то страшно сложном, чтобы избежать брака с богатым троюродным братом из Мадраса. Теперь она должна до двадцати девяти лет найти себе мужа. Он даже может быть и не индус, только бы умел правильно есть карри.
        Вскоре после приезда в Штаты Сима съездила в Нью-Йорк, чтобы провести неделю с Брайаном и с его невестой Анжеликой. Она отлично провела время в их компании и прислала мне открытку со Статуей Свободы, в которой подтверждала, что у Брайана действительно замечательная квартира в одном из лучших кварталов Манхэттена. Ну а теперь угадайте? Все-таки из его квартиры не виден Централ-парк! Я не смогла сдержать улыбки, когда читала это.
        Его невеста, Анжелика Пирони, сама написала мне письмо с благодарностью за то, что я помогла Брайану преодолеть его «фобию», которая их разделяла. Похоже, Брайан стал даже гулять с ее собакой. Она сказала мне, что я тоже должна приехать, но думаю, я подожду еще лет шесть. Надеюсь, к тому времени мы с Брайаном действительно сможем посмеяться над теми хитросплетениями вранья, которыми я опутала его во время приезда в Лондон.
        Оглядываясь на прошлое, я не могу себе представить, о чем я тогда думала. Какую низкую самооценку я давала себе. И кроме того, мои действия подразумевали также, что я была невысокого мнения о Брайане, если считала, что он не захочет общаться со мной, узнав, что я не сильно преуспела в жизни. Такое предположение оскорбительно для человека таких широких взглядов и такого благородства. Я вспоминаю с содроганием и понимаю, как мне повезло, что у меня по-прежнему есть американский друг.
        Остается Ричард. Из всех людей, с которыми я так ужасно поступила, он дольше всех ни за что не хотел простить меня. После дурацкой истории с похищением собаки ему сделали отметку о ношении незначительного количества марихуаны, но этого предупреждения был достаточно, чтобы его уволили из бухгалтерии. Обвинение о хранении наркотиков равняется увольнению. Его начальство не интересовали смягчающие обстоятельства, и прошло довольно много времени, прежде чем Ричард начал находить что-то хорошее в вынужденном уходе. Естественно, он чувствовал, что и я виновата в том, что, к огорчению матери, ему пришлось записаться на получение пособия. Он прислал мне язвительное письмо, вложив в него компакт-диск группы «Блэр», который я подарила ему на Валентинов день, и попросил немедленно вернуть его сборники телесериала «Фолти Тауэрз». Это означало конец наших отношений. И мне даже невозможно было притворяться, что я не заслужила его презрения.
        Но однажды, когда я раздумывала о том, что он вряд ли мне когда-нибудь позвонит, я показала Мэри картинку, которую Ричард подарил мне на день рожденья. Я кляла себя на все лады, вспоминая, как пренебрежительно я засунула куда-то этот рисунок, когда мне не терпелось избавиться от Ричарда и готовиться к приезду Брайана.
        Я даже немного злилась, что он подарил мне «ненастоящий» подарок, то есть не что-то, что я могла бы надеть.
        Мэри посмотрела на рисунок, сравнивая его с реальностью.
        — Действительно, здорово,  — сказала она.
        — Знаю, что здорово,  — полу всхлипнула я.  — Он невероятно талантлив. А я его потеряла!!!
        — Ну что ж,  — резко ответила Мэри.  — Мне кажется, это будет тебе уроком. Можно я возьму?  — спросила она.
        — Зачем? Это все, что у меня от него осталось.
        — Я верну,  — пообещала она. И выполнила обещание. Но только после того, как показала рисунок Арабелле Гилберт, и Арабелла, которая после появления на передаче «Саут Бэнк Шоу» начала изображать этакую ренессансную покровительницу искусств, дала Ричарду первый заказ на портрет для светской хроники. В результате потрясающий портрет Арабеллы Гилберт в виде Дианы Охотницы украсил обложку приложения к Санди Таймс. Публика приветствовала появление нового таланта в лице Ричарда, критика осыпала его похвалами, чувствуя, что наступило время, когда молодые художники начали наконец рисовать нормальными красками, а не слоновьим пометом. О нем заговорили. Мама не могла поверить, что я упустила его.
        — Я всегда знала, что из него что-нибудь получится,  — заявила она, демонстрируя потрясающую избирательность памяти.  — Ты могла бы ходить вместе с ним на все эти светские вечеринки.
        — Знаю. Но я все профукала.
        — Почему бы тебе не попробовать еще раз?
        Действительно. Я делала в своей жизни и более глупые вещи.
        Мэри стояла рядом со мной, готовая отключить телефон, если разговор начнет принимать идиотский характер.
        — Вздохни глубоко и улыбнись, прежде чем начнешь говорить,  — советовала мне она, словно я была одна из ее клиенток.  — Дай ему услышать улыбку у тебя в голосе. Говори с ним, как говорила бы с любым приятелем.
        Я растянула рот в усмешке и набрала номер Ричарда. «Говорить, как с любым приятелем». Но я не могла. Я собиралась говорить о своем самом любимом человеке. По-настоящему любимом человеке. С любимым, которого я потеряла. Еще до того, как на том конце сняли трубку, я зарыдала.
        — Ричард, мне очень плохо без тебя. И так будет всегда.
        На другом конце молчали.
        Потом он согласился выпить со мной чашку чая в знак благодарности за косвенную помощь в установлении контактов с Арабеллой и началом его блистательной карьеры. После третьей бутылки вина я согласилась позировать ему голой для картины «Рождение Венеры». Не нужно объяснять, что произошло потом, но когда на следующее утро мы проснулись на куче подушек в его мастерской, прикрытые только заляпанным краской покрывалом, наш великий роман возобновился с новой силой.
        Через два месяца Ричард уже подыскивал новую квартиру. Квартиру, в которой должно быть много света и достаточно места для двух творческих личностей. Больше я никогда и ни за что не буду врать. Просто уже не смогу.
        notes

        Примечания

        1
        Я не знаю что (фр.).
        2
        «Семейка Брэди» — телесериал 1960 —70-х гг. о большой семье, не имеющей никаких проблем.
        3
        «Жизнь Брайана» — фильм в исполнении популярнейшей театральной труппы «Монти Пайтон».
        4
        «Интервью с вампиром» — кинофильм (1994), поставленный по роману Энн Райе (две номинации на Оскара в 1995 г.).
        5
        Франк Бруно — британский боксер (р. 1961).
        6
        Андреа Дворкин — американская феминистка, резко выступающая против порнографии.
        7
        Наоми Вулф — известная американская феминистка, ярая противница всякого улучшения внешности.
        8
        Двусмысленность (фр.).
        9
        Десмонд Туту — южноафриканский архиепископ, лауреат Нобелевской премии мира 1984 г.
        10
        По пути (фр.).
        11
        Марианна Фейтфул — выдающаяся, скандально известная фигура британской рок-сцены, подружка Мика Джаггера.
        12
        Зо Болл — популярная британская радиоведущая.
        13
        Баджи — индийское блюдо из овощей.
        14
        «Торнтонз» — компания по производству шоколада и кондитерских изделий.
        15
        Антея Тернер — актриса ТВ.
        16
        Джозеф Файнс (р. 1970)  — английский актер («Ускользающая красота», «Елизавета», «Влюбленный Шекспир» и др.).
        17
        Ивана Трамп — бывшая жена мультимиллионера Дональда Трампа.
        18
        «Tower Records» — фирма, занимающаяся продажей различной музыкальной продукции с одноименным названием сети музыкальных магазинов.
        19
        «Browns» — отель в центре Лондона.
        20
        Джинджер Спайс — Джери Холливел, бывшая участница группы «Спайс Герлз».
        21
        «Jackanory» — детское телешоу в UK (19651995), на котором детям читали детские рассказы разных авторов.
        22
        «Стрингфеллоуз» — лондонский клуб.
        23
        «Невоспитанные мужчины» — комедийный телесериал.
        24
        «Степфордские жены» — неоднократная экранизация по роману Айры Левин.
        25
        «Чиппендейл» — стиль мебели, а также известная группа мужского стриптиза.
        26
        «Энни» — известный детский мюзикл.
        27
        Дамиан Хёрст — скандально известный коммерчески успешный художник-авангардист.
        28
        Джил Сандер — немецкий дизайнер.
        29
        Рольф Харрис — известный музыкант и актер, ведущий передачу о животных.
        30
        Ванесса Фелтц — очень полная ведущая британского телевидения.
        31
        «Бруксайд» — телесериал, который демонстрировался 21 год.
        32
        Чака Хан — американская певица, композитор. Настоящее имя Иветт Мэри Стивенс.
        33
        Маноло Бланик (р. 1943)  — известный дизайнер обуви.
        34
        Донна Каран (1948)  — известный дизайнер, изобретатель нового предмета женской одежды — боди.
        35
        Закуски к аперитиву.
        36
        Серпентайн — озеро в центре Гайд-парка.
        37
        Вполголоса, тихо (итал.).
        38
        Дениз Ван Оутен — британская модель и телезвезда.
        39
        Вместо родителей (лат.).