Любовь по расчёту Ирина Николаевна Мясникова

        Алексей Лопатин оканчивает учебу в Университете экономики и финансов, но возвращаться в родной Новороссийск не собирается. Он мечтает стать олигархом и купить себе остров в Карибском море, для этого нужен сущий пустяк — жениться на Соне Шнейдер, дочери владельца крупнейшего в Питере частного банка.
        « — Сонь,  — Лопатин придержал Соню за локоток,  — если не сдашь, могу помочь?
        — Знаю я, Совков, твою помощь,  — фыркнула Соня.  — Дороже только на Луне!
        Это она намекнула на то, что Лопатин иногда подрабатывал репетиторством среди сокурсников и студентов младших курсов.
        — Как можно, Соня?! Для тебя исключительно стопроцентная скидка!
        — С чего бы это?  — Соня подозрительно прищурилась.
        — Гусары с женщин денег не берут,  — сообщил довольный собой Лопатин.
        — Так-то гусары!  — рассмеялась Соня.  — А ты, Лопатин, настоящий Совков.»

        Ирина Мясникова
        Любовь по расчёту

        — В Амстердаме себя демонстрируют в окнах продажные женщины,  — голос свекрови прервал ход мыслей Алёны. Алёна любила вот так, как сейчас, забраться с ногами на подоконник и мечтать. Тоненькая тюлевая занавеска создавала иллюзию уединения. Она как бы отделяла Алёну от остального мира и в первую очередь от свекрови и её огромной квартиры, где спрятаться почему-то было совершенно негде. И не только спрятаться. Даже в туалет сходить или принять ванну без неусыпного контроля со стороны свекрови было невозможно. Как только Алёна поворачивала за собой замочек двери ванной комнаты, так следом тут же за каким-то бесом ломилась свекровь. Если б еще ванная комната в этой квартире была всего одна!
        Алёна оглядела верхушки деревьев под окном, несущиеся по набережной автомобили и тёмные воды Невы. Противоположный берег в надвигающемся сумраке различался уже с трудом. Никого! Даже одинокого речного трамвайчика за окном не наблюдалось. Осень, навигация закончилась. Кому продаваться-то?
        Скоро стемнеет, и на доме включатся неоновые буквы с рекламой «ВТБ» и «Мегафона». Вот как надо продаваться! С огнем в ночи. Интересно, что продавалось на доме военморов раньше? При Советах? «Летайте самолетами Аэрофлота» на крышу явно не поместится. Скорее всего это было что-то краткое и емкое. «Слава КПСС!», например. Точно «Слава КПСС!»
        Алёна любила конец октября, это было самое загадочное и волшебное время. Еще тепло, нет пронизывающего ледяного ветра с Невы, моросит мелкий дождик и на спуске к воде между странными каменными существами Ши-цза, то ли львами, то ли собаками в неясном неоновом свете клубятся какие-то тени. За сумрачными фигурами было так интересно наблюдать, прижавшись носом к оконному стеклу.

        — Кто здесь?
        — А кто спрашивает?  — страж Ши-цза зевнул и почесал задней левой лапой у себя за ухом.
        В ответ чертыхнулись, послышалось цоканье копыт, и на ступеньки во всем своем великолепии въехал главный всадник города.
        — Извините, Ваше величество, не признали,  — оба стража Ши-цза почтительно склонили головы.
        — Вот так, как говорят, заставь дурака богу молиться! Теперь мне ходу к собственному дому нету,  — возмутился великий царь.
        — Ваше величество, вы ж сами изволили переехать на другой берег, а нас-то тут уже без вашего дозволения гораздо позже поставили,  — один из стражей Ши-цза подбросил кверху каменный шар. Шар крутанулся и перелетел к другому львинообразному псу, или собакообразному льву, кто ж их теперь разберет. Тот ловко поймал его лапами и прижал к постаменту,  — а, где стражи Ши-цза, там никаким демоническим сущностям проходу нет! Правило такое. У нас на Петроградской стороне и без демонов всякой нечисти хватает.
        — Какой же я тебе демон?  — удивился царь.  — Дожили!
        — Печально я гляжу на наше поколенье,  — из сумерек выступил щуплый молодой человек в кудрях и с бакенбардами.
        — Пушкин! Бросьте, это же не ваше,  — царь погрозил молодому человеку пальцем.
        — Неужели? А как хорошо сказано! Я, и правда, думал, что моё,  — великий поэт пожал плечами и уселся на ступеньках.
        — Ничего удивительного,  — из темноты материализовался невысокий мужчина в кепке и уселся рядом с поэтом.  — Вся русская поэзия, батенька, родом из Пушкина. Она либо является корнями его творчества, то есть, предтечей появления солнца, либо уже следствием явления этого самого солнца. Разумеется, я говорю о солнце русской поэзии.
        — Ишь ты, как культурно заговорил,  — отметил великий царь.  — А то всё, бешенные собаки, да бешенные собаки!
        — Ну, я же всё-таки гимназию закончил, да университет,  — пожал плечами мужчина в кепке и хитро прищурился.
        — Ваши университеты в глубокой, заметьте, провинции,  — добавил царь.  — Оттого и обзываетесь в пылу полемики, как бурлак. Только и умеете, что расшатывать твердыни вами не созданные, да сеять хаос и непотребство. Революционеры, мать вашу! Вожди мирового пролетариата!
        — Вот и правильно, что вас на Петроградскую сторону не пускают, да-с!  — Вождь расстегнул пальтишко и сунул руки в карманы жилетки.
        — Можно подумать, вас пускают?!
        — Стражи Ши-цза не могут допустить подозрительные демонические сущности на вверенную им территорию,  — строго провозгласил один из львиных псов.  — На Петроградской стороне новых памятников не будет!
        — А как же царёв двойник производства скульптора Шемякина?  — удивился великий поэт.
        — Ха! Посадили его, батенька, в самое узилище, Петропавловскую крепость! Так сказать, заключили в пентаграмму,  — продемонстрировал невиданную осведомленность великий вождь.
        — Я бы сказал, что это октаэдр,  — задумчиво заметил великий царь.
        — Да, какая разница, чем больше углов, тем крепче тюрьма,  — вождь мирового пролетариата махнул ручкой.
        — А те двое?  — царь указал перстом на смутные фигуры на крыше дома военморов.
        То ли львы, то ли собаки Ши-цза, как по команде, повернули головы в сторону, указанную царем.
        — Ах, эти! Они высоко, за гранью сферы,  — пояснил один из стражей и крутанул каменный шар.
        — И кто же это там?  — великий поэт прищурился, вглядываясь в сумрак.  — Уж не рабочий ли с колхозницей?
        — Нет, хотя эти,  — страж Ши-цза кивнул головой в сторону вождя революции,  — тоже по революционной части. Обычная шантрапа.
        — Ничего не шантрапа,  — возмутился вождь мирового пролетариата.  — Это революционный военный моряк и типичный представитель революционного пролетариата — революционный рабочий!
        — Дельфин и русалка, они, если честно, не пара, не пара, не пара!  — пропел великий поэт.  — Вот это точно не моё!
        — А почему же тогда они в юбках?  — ехидно поинтересовался великий царь.
        — Каких таких юбках? Ну, что вы, господа, в самом деле,  — возмутился великий вождь,  — это у них шинели развеваются, клеши, ну, как у моряков положено, и революционные шальвары. Чего там рабочие еще носят? Я уж и не помню.
        — Ну и что там, на крыше моряк с рабочим в революционных шальварах поделывают? Высматривают, где бы им еще чего пограбить?  — с лица великого царя еще не сошла ехидная ухмылка, но в глазах уже нарастали молнии.
        — Почему сразу пограбить?  — возмутился вождь.
        — А как же, по-вашему, эту столь любимую вами экспроприацию обозначить? Да еще так, чтобы такие вот морды революционные поняли, что им делать? Это ж вам не революционная интеллигенция, мать её, не Троцкий с Бухариным. Это, я вам ответственно заявляю, никакие не революционеры, а бандиты самые настоящие и место им в Сибири!  — царь явно разволновался и выпучил глаза.
        В это время одна из фигур на крыше наклонилась и наглым образом плюнула в сторону собравшихся на спуске к Неве.
        — Видали? А говорите не шантрапа!
        — Не доплюнет,  — львиный пёс Ша-цзи,  — сладко зевнул.  — Они тут, было дело, начали в туристов камнями кидаться. Целая комиссия из охраны памятников приезжала. Даже сеткой хулиганов этих от греха накрыли. Есть мнение, правда ещё весьма слабое, перенести их куда-нибудь.
        — Правильно! К девушкам с веслами, им там самое место будет,  — царь показал кулак распоясавшимся хулиганам, а вождь пролетариата погрозил пальцем. В ответ находчивые «Моряк и рабочий» состроили страшные рожи.
        — Нам без разницы, лишь бы подальше от вверенного нам острова,  — заметил один из охранных львиных псов Ши-цза.
        — Тогда отвечайте, как на вверенный вам остров Горький с Добролюбовым просочились?  — грозно поинтересовался великий царь.
        — А еще пионеры-герои и собака Павлова!  — добавил вождь мирового пролетариата.
        — Пионеры-герои не считаются! Другие бюсты и барельефы тоже. Это же просто говорящие головы и от них никакого вреда,  — пояснил один из стражей Ши-цза.  — Они по дворам не шляются, как у вас у демонов принято, алкашей не пугают. А собака Павлова, разумеется, по блату. Собака всё-таки. Некоторым образом нам родня. Она, между прочим, на закрытой территории установлена. Кому плохо, если животное лапы разомнет, да оросит близлежащие кусты? Кроме того, она обычная собака, хоть и натерпелась при жизни всякого. А обычные собаки в основном молчат, или, в крайнем случае, просто говорят «гав-гав».
        — Это несомненный плюс, хоть не философствуют, как некоторые,  — царь строго посмотрел на вождя мирового пролетариата.
        — Ну, а Добролюбов с Горьким просочились в смутное время, еще и с противоположной стороны. Так сказать, зашли с тыла,  — второй страж Ши-цза тоже довольно строго посмотрел в сторону великого вождя.  — Безбожники установили. Они ж не верят ни во что. Безбожникам стражи Ши-цза не указ. Посему памятники эти смирные, с постаментов не слезают, помалкивают, разве что глазами вращают слегка, и то иногда. Сейчас-то, конечно, ситуация круто переменилась, все кругом верующие стали. Если не в бога верят, то в Будду, или еще в кого. Нам без разницы, потому что от любой веры нам сила только прибавляется. И вообще, Ваше величество, а как вам удается столь надолго оставлять свой пост?
        — Это что же ты мне, великому русскому царю намекаешь, что пора на постамент возвращаться?!!!  — возмутился великий царь.
        — Ничего подобного, просто интересуюсь. Вот с Александром Сергеевичем понятно. Он среди деревьев установлен. Игра теней и все такое прочее. То ли есть великий поэт, то ли нет его. С Ильичем тоже вроде бы ясно, прохожие могут подумать, что вождя мирового пролетариата, наконец, снесли, как в Украине. Но вы?! В самом центре, в свете прожекторов! Вас же могут хватиться.
        — Это днем, когда туристы и невесты со мной фотографироваться хотят, а вечером и ночью мимо меня машины со страшной скоростью несутся. Все по домам торопятся, им не до царя. Даже голуби и те спят. А кроме того для порядка я оставляю на месте твердыню и змею.
        — А что это там, батенька, у вас за змея такая?  — поинтересовался вождь и по обыкновению хитро прищурился.
        — Это гидра мировой революции, а я её давлю, сволочь, каждый раз!  — царь недобро сверкнул глазами.
        — А я вон там женщину видел,  — великий поэт, видимо, в силу тонкости своей души, вернее, тонкости души своего прообраза, чтобы никто не подрался, решил сменить тему.
        — Где?  — хором поинтересовались царь и вождь.
        — В окошке, печальная,  — поэт указал на окошко четвертого этажа дома военморов.
        — Русская женщина всегда печальная, её доля такая!  — строго сказал царь.
        — А вот тут, батенька, вы опять не правы! Если трудящуюся женщину освободить от домашнего труда, наладить детские сады, фабрики-кухни, прачечные, то ей некогда будет тосковать и печалиться. Она будет стоять у станка и выполнять пятилетний план за три года. Все печали от безделья.
        — Ага! Муж у неё будет иметь язву желудка и несварение, а дети вырастут уголовниками. Безделье, по-вашему, это когда муж сыт и ухожен, в доме порядок, а дети присмотрены?
        — Женщина должна ощущать себя частью общества, а не семейной рабыней. «Коня на скаку! В горящую избу!», вон, как правильно сказал поэт,  — вождь ткнул пальцем в поэта.
        — Это не он,  — заметил царь.
        — Это не я,  — согласился великий поэт.  — И всё же не понятно, отчего так печальна русская женщина?
        — Чего непонятного? Либо мил уехал не вернется, либо замужем за постылым,  — пояснил царь.  — От этого они особенно печальны.

        Алёна тяжело вздохнула и слезла с широкого подоконника. Пора было будить и кормить Дим Димыча. Если бы не свекровь, Алёна никогда не стала бы беспокоить сладко спящего малыша. Не выспится, будет капризничать и плохо есть. Однако в те времена, когда свекровь сама была молодой мамашей, детей было принято кормить по часам. Это, разумеется, совершенно шло вразрез с тем, что рекомендовал Алёне доктор, но спорить со свекровью выходило себе дороже. Алёна вообще не любила спорить, ни с мужем Димоном, ни с лучшей подругой Ларисой, ни с собственными родителями, ни тем более со свекровью. Чего спорить-то? Человека переубедить в чём-то очень трудно, лучше с ним согласиться, но сделать по-своему. По-возможности, разумеется. Возможности под зорким оком свекрови не будить Дим Димыча и дать ему выспаться, у Алёны сейчас не было.

* * *
        Алёна и Лариса дружили с первого класса. Дома Ларису звали Ляля, а Алёну Лёля. Поэтому папа Алёны прозвал подружек Лёлек и Лялек в честь персонажей польского мультфильма «Болек и Лёлек». Этот мультфильм папа Алёны смотрел в детстве. Девочки мультфильма не видели, но имена им понравились и прижились. Лёлек и Лялек сидели за одной партой, хорошо учились и вместе делали уроки, а по окончании школы вместе поступили в университет экономики и финансов учиться на бухгалтеров. Специальность была востребованная и перспективная, а главное, не особо сложная, хоть и дороговатая для родительских карманов. Но родители Лёлека и Лялека считали своим долгом дать девочкам хорошее образование, поэтому предпочтение было отдано именно университету экономики и финансов имени Вознесенского, а не какому-то там плебейскому инженерно-экономическому имени Пальмиро Тольятти.
        — В конце концов, удачно выйдут замуж,  — решила мама Ларисы.  — За каких-нибудь богатых Буратин! Их там в этом «финэке», как грязи.
        — Богатые Буратины учатся в Лондоне,  — не согласился папа Алёны.
        — Это если потом в Лондоне работать,  — возразила мама Ларисы,  — а если у нас где-нибудь в Газпроме? Тут без знания наших законов и системы учёта никак не обойтись.
        — Да уж! В Лондоне взятки давать и откаты откатывать вряд ли научат.
        На том и порешили. Девочки дружно поступили и так же дружно посещали все занятия. Обе учились на «отлично», чем очень радовали родителей.
        В то утро Лёлек и Лялек шли в университет, вернее не шли, а ковыляли по замороженным снежным колдобинам. Особенно тяжело приходилось Ларисе на высоченных каблуках. С самого утра они обе почтовыми голубками навещали Алёнину бабушку. Отнесли ей не какие-нибудь там пирожки и горшочек масла, а самую что ни на есть внушительную пачку денег. То есть, материальную помощь к пенсии от Алёниных родителей. А уж бабушка в свою очередь расстаралась именно пирожками. Пирожки у бабушки были сказочно вкусными, Лёлек и Лялек объелись, поэтому теперь ещё и пыхтели, как старые курильщики. Бабушка жила на Казанской улице, и добраться от неё до университета можно было исключительно пешком.
        По дороге Алёна очень опрометчиво рассказала Ларисе про удивительного парня, с которым она уже несколько раз сталкивалась в коридорах университета. У этого парня были какие-то необыкновенные глаза, взглянув в которые, Алёна вдруг поняла, что откуда-то знает про этого парня всё-всё! Вот только, что такое это «всё-всё», сформулировать она никак не смогла. За что её и ругала Лариса. Это было обычным делом. Лялек постоянно за что-то ругала Лёлека.
        — Нет, ты всё-таки неисправимая романтическая дура!  — вещала Лариса, не отрывая взгляда от тротуара.
        — Романтичная,  — поправила подругу Алёна.
        — Я так и говорю! Главное не это, главное, что ты дура. Придумала себе, понимаешь ли, глаза необыкновенные! Чего с этих глаз-то? Ты ж с ним и пары слов никогда не сказала. Вдруг он круглый дурак на всю голову? Или обормот?
        — Никакой он не дурак,  — мечтательно сказала Алёна, вспомнив замечательного таинственного незнакомца.  — У него глаза умные и добрые.
        — Был бы не дурак, давно бы уже с тобой познакомился! Подошёл бы, то, сё, здрасьте вам, девушка, а то смотрит он! Нашёл афишу. «Поморгает мне глазами и не скажет ничего»,  — пропела Лариса скрипучим голосом,  — Давай, шевелись, опоздаем,  — она, как Чапаев, махнула рукой в сторону Банковского моста.
        Девушки перешли дорогу, посыпанную реагентом. Там уже можно было не смотреть под ноги, и Алёна глянула на мост. Грифоны сидели на своих местах. Алёне всегда казалось, что они хитро улыбаются ей. Наверное, Лариса права, это только дуре романтичной такое может в голову придти. Попробуй тут улыбнись, когда у тебя во рту крепления моста зажаты.
        В тот момент, когда они уже достигли середины моста, засмотревшаяся на грифонов Алёна вдруг ощутила сильный толчок в плечо, ноги поехали по льду вперед, и она завалилась на спину, сверху на неё грохнулся какой-то парень, а рядом, витиевато матерясь, барахталась Лариса. В момент падения Алёна совершенно чётко видела, как ближайший грифон ухмыльнулся и подмигнул ей.
        — Куда же ты прёшь, козел придурочный?  — Лариса предпринимала отчаянные попытки встать на ноги.
        Придурочный козёл тем временем разглядывал Алёну, которая, не веря своим глазам, продолжала пялиться на грифона.
        — Сильно извиняюсь!  — раздалось откуда-то сверху, но явно не со стороны грифона.
        — Вы долго еще собираетесь на мне отлёживаться?  — поинтересовалась Алёна, переведя глаза с грифона на козла.  — Тяжеловато, однако!
        Козёл, конечно, был никакой не козёл, а вполне себе симпатичный парень. Конечно, не такой, как тот таинственный незнакомец с удивительными глазами, но тоже очень даже ничего.
        — Я — Димон,  — представился он, резво вскочив на ноги и помогая Алёне подняться. На Ларису он не обратил никакого внимания, как будто её и не было вовсе.
        Встав на ноги, Алёна кинулась помогать подруге. Её примеру последовал и Димон. Он энергично схватил Ларису за шиворот и поставил на ноги.
        — Ну, козёл, если ты еще мне воротник порвал …,  — метала гром и молнии Лариса, поправляя свою шикарную чернобурку.  — Извиняется он!
        — Вас, как зовут?  — глядя поверх неистовствующей Ларисы, спросил Димон.
        — Алёна,  — честно сообщила Алёна.
        — Телефон дадите?
        — Зачем?!  — несмотря на высоченные каблуки, рискуя снова увалиться, Лариса аж подпрыгнула на месте, загораживая собой Алёну.  — Зачем, козёл, тебе её телефон?!
        Тут Димон, наконец, посмотрел на Ларису.
        — Надо,  — ответил он с достоинством.  — И никакой я не козёл. Тороплюсь очень. Дайте телефон, пожалуйста!
        Алёна пожала плечами, достала из сумки блокнотик и чиркнула на нем номер своего телефона. Димон радостно улыбнулся, схватил бумажку и помчался по мосту в противоположном от университета направлении. Изумлённая Алёна и рассерженная Лариса смотрели ему вслед.
        Тут Димон обернулся и крикнул:
        — Я обязательно позвоню!  — при этом он поскользнулся и опять чуть не упал.
        — Надо же, как тебе повезло!  — воскликнула Лариса, всплеснув руками.  — Позвонит он!!! Может, правда, шею себе по дороге сломает, тогда не позвонит. Козёл!
        — Да ладно, что ты заладила, козёл да козёл,  — обиделась за нового знакомого Алёна.
        — Конечно, разве он козёл?!  — Лариса опять всплеснула руками.  — Как же это я сразу не поняла! Это же долгожданный прекрасный принц свалился тебе сегодня прямо на голову. Слава богу, без коня. Если б ещё с конём! Только я-то вот чем виновата? Через что мне такие страдания?  — Лариса обеспокоенно осмотрела свою шубку и сапоги.
        — За что, а не через что,  — опять поправила подругу Алёна.
        — Да, плевать!  — Лариса развернулась и поковыляла в сторону Университета. Алёна поплелась следом.
        — Лялек, а Лялек!  — Алёна догнала подругу, она терпеть не могла, когда Лариса дулась.  — Хорошо, никакой он не принц, но и не козёл.
        — Мне-то что,  — не собиралась сдаваться Лариса.
        — Он серый волк — зубами щёлк!
        — Это ещё почему?  — подруга явно заинтересовалась, а значит, и перестала дуться.
        — Ну, как же! Мы с тобой сегодня вроде как Красные шапочки. Навестили бабушку и пошли короткой дорогой через лес, в смысле через мост. Тут он откуда ни возьмись и появился, да как прыгнет.
        — Точно, как козел,  — Лариса благосклонно кивнула.  — Продолжай.
        — А мой телефончик он взял с единственной целью, выяснить, где живёт бабушка. Потом он вотрётся ей в доверие, отнимет пенсию и хорошо, если не сожрёт!
        — Ужас, какой!
        — Не говори. А так как ты, будучи опытным охотником-следопытом, его сразу заподозрила, хоть и на подсознательном уровне, то он тебя сначала пытался всячески игнорировать, а потом испугался и убежал. Вот.
        — Жесть! Тебе бы, Лёлек, ужастики писать,  — Лариса расхохоталась.
        Алёна была довольна. Мир восстановился.

* * *
        Леша Лопатин маялся в ожидании зачёта по математике. Зачёт мог бы показаться сложным только какому-нибудь мажору. Уж чего-чего, а этого добра в университете экономики и финансов было навалом. Мажоры одновременно и раздражали Лопатина, и вызывали у него неописуемый восторг. Он хотел быть таким же. Нет, разумеется, он не стремился стать ленивым тупицей, покупающим зачеты и экзамены за родительские деньги. Леша просто хотел иметь те же возможности. Например, тоже позволить себе заплатить за экзамен, провеселившись накануне в каком-нибудь модном клубе. Хотел одеваться во все эти невероятно дорогие брендовые шмотки и ездить на престижных автомобилях и мотоциклах. Но, как говориться, рылом не вышел. Хотя нет, именно рылом Лопатин как раз таки вышел. И рылом, и ростом, и мозгами удался. Вот только с родителями вышла незадача. Подкачали слегка мамка с папкой.
        Отец Лёши Лопатина трудился в Новороссийском порту, мать официально числилась домохозяйкой. Но это только официально. На самом деле мать трудилась в приусадебном хозяйстве семьи Лопатиных. Вот с хозяйством родителям повезло. Оно располагалось в непосредственной близости от моря, поэтому пользовалось огромным спросом у отдыхающих. Еще при Советах дед с бабкой Лопатины устроили в своем хозяйстве своеобразный мини-отель. Сколько Алексей себя помнил, отдыхающие кишели в его родовом гнезде словно тараканы. Правда, и тараканы там кишели тоже. Большие такие южные черные тараканы. Со временем мать с отцом привели хозяйство в божеский вид, выкупили участок у соседей, застроили его, и расширили, таким образом, свой немудрёный бизнес. Тараканы исчезли, а вот отдыхающих прибавилось. В этом-то бизнесе и вкалывала мама Лёши Лопатина.
        Нельзя сказать, что Лёха был на фоне своих однокурсников этакой голью перекатной. Родительского семейного бизнеса вполне хватало, чтобы оплачивать его недешёвую учёбу, полноценное питание и вполне себе комфортное проживание в городе Санкт-Петербурге. Кроме того отец отдал Лёхе свой старый автомобиль Форд-фокус. Конечно, это не Мерседес или БМВ, как у многих Лешиных сокурсников, но и не Лада какая-нибудь пролетарская.
        Вообще, идея поехать на учёбу в Питер полностью принадлежала Лёхиному отцу. Отец спал и видел, как Лёха работает в порту. И не кем-нибудь, а именно финансовым директором. Отец даже узнал у нынешнего финансового директора, какой ВУЗ тот оканчивал. Оказалось, что именно Санкт-Петербургский университет экономики и финансов. Туда-то отец Лёху и снарядил. Ясное дело, что не на бюджет. Про бюджет через Питерских знакомых было выяснено всё заранее. Поступить на бюджет было можно, но за деньги, которые соизмерялись со стоимостью платного обучения. И Лёха пошёл на платный. Но и на платном Лопатин балду не гонял, а учился прилежно, как привык. Лёха Лопатин был парнем ответственным и трудолюбивым, поэтому вышел в отличники и любимцы преподавательского состава. Однако перевестись при этом на бюджет по-прежнему оказалось делом невозможным.
        Квартиру Лопатин снимал на пару со своим приятелем и однокурсником Валеркой Яковлевым, с которым познакомился еще на вступительных экзаменах. Таким образом, ему удалось сэкономить часть отцовских вложений в образование сына. По ресторанам и клубам Лёха с Валеркой не шастали, готовили себе сами, благо Валеркины родители имели в Самаре свой ресторан, и Валерка оказался просто кладезем различных рецептов. Тратиться на дорогие кафе у приятелей рука не поднималась, так как Валерка хорошо представлял себе себестоимость того или иного блюда, а дешёвые точки общепита вызывали у обоих друзей рвотные рефлексы. Так что для родителей обоих приятелей опять таки случилась некоторая экономия.
        В целом Лопатин-старший был вполне себе доволен Лопатиным-младшим. Надо сказать, что Лёша старался оправдать отцовские надежды и деньги, однако возвращаться домой в Новороссийск он не собирался. Он увидел другой мир, совершенно другую жизнь. Никто не вкалывал с утра до ночи, как Лехины отец, мать и бабка или Валеркины родители, однако жили люди при этом, как короли. Лёша не раз уже побывал в гостях у своих однокурсников. Видел огромные квартиры, дорогую мебель, шикарные машины и загородные дома. Он решил, что у него обязательно будет всё то же самое. Мало того, что решил, он еще и досконально продумал, каким образом он всего этого достигнет. В голове Лёши Лопатина созрел план и точный расчет. Погодите! У Лопатина Алексея Михайловича ещё будет собственный остров и не где-нибудь на Ладоге, а в самом Карибском море.
        — Лёха! Ты только глянь,  — от приятных мыслей об острове Лопатина отвлёк мощный тычок под рёбра. Валерка изо всей своей дурацкой мочи саданул Леху в бок.
        — Яковлев! Ты совсем озверел, да?  — Леха поморщился от боли.  — Чего тебе? Приведение увидел или Путина?
        — Круче!  — Валерка кивнул куда-то за спину Лопатина.
        Лопатин повернулся. Напротив, у кафедры экономики производства стенку подпирали две девицы.
        — О-о-о-о!  — застонал Лопатин, не особо вглядываясь.  — Сколько можно уже?
        Конечно, девицы в стенах университета экономики и финансов в большинстве своем были весьма и весьма выдающиеся. Одну такую в какой-нибудь Самаре увидишь, так шею себе свернешь. А тут не одна, а толпы. Первое время Лопатин с Яковлевым только успевали поворачиваться, чтобы себе эти самые шеи не свернуть. Однако со временем попривыкли. Правда, иногда Валерку всё-таки прошибало, когда он видел какой-нибудь особо замечательный экземпляр.
        — Да ты не стони! Ты посмотри!  — продолжал гнуть свою линию упорный Валерка.  — Какая блондинка! Мэрелин Монро нервно курит в сторонке. И подружка у неё вроде бы тоже ничего.
        Лопатин посмотрел в сторону девиц ещё раз. Блондиночка, действительно, была похожа на картинку, но уж слишком кукольная. Какая-то нереальная. Нет, до Мэрелин Монро ей определённо далеко. Харизма не дотягивает. Лопатин перевёл взгляд на её подружку и…съехал вдоль стенки на корточки.
        — Ну, что я тебе говорил?!  — довольный собой Яковлев присел на корточки рядом с Лёхой.
        — Чтоб ты понимал, Яковлев! Ничего себе ничего!  — Лёха подумал, что надо срочно встать на ноги, ведь девчонка наверняка на него смотрит, но никак не мог пошевелиться. Он уткнулся взглядом в ботинки и попытался перевести дух. Наконец, он взял себя в руки и медленно встал на ноги. Осторожно посмотрел в сторону девиц и успокоился. Они мирно болтали и по сторонам не смотрели. Может, она и не видела ничего. Надо же, как его шибануло. В этот момент девчонка вдруг посмотрела Лопатину прямо в глаза, и ему захотелось испариться. Глаза у неё были ярко-зеленые, как виноградины. Странные такие глаза. Одновременно умные, ироничные, лукавые и насмешливые. У Лопатина после этого её взгляда сразу же появилось ощущение, что он знает эту девушку уже тысячу лет, а она просто видит его насквозь.
        — Ну, что? Знакомиться пойдем?  — Валерка от нетерпения даже приплясывал на месте, как застоявшийся жеребец.  — Только, чур, моя блондинка!
        — Никуда мы не пойдём,  — Лопатин огромным усилием воли заставил себя отвернуться и рассматривать пространство в противоположной от девушек стороне.  — Потому как ничего хорошего из этого не выйдет.
        — Тебе тоже блондинка понравилась?  — Валерка сделал несчастное лицо и брови домиком.
        — О чем ты говоришь? Какая блондинка? Кукла она крашеная. Вот подружка её действительно редкий экземпляр.
        Валерка опять взглянул на девчонок.
        — Думаешь, крашеная? А хотя бы и крашеная. Зато красивая.
        — Она хорошенькая,  — как несмышлёнышу объяснил приятелю Лопатин,  — а вот подружка её именно красивая. Очень.
        — Чего там такого уж красивого? Нос вон у неё. Я люблю, чтобы нос был маленький, остренький. Ну, знаешь, точёный?
        — Знаю, как у куклы Барби.
        — Вот-вот! Так что пошли знакомиться, пока они не убежали.
        — Нет! Я же сказал,  — Лопатин по-прежнему упорно смотрел вдаль.  — Ты, если хочешь, иди.
        — Да, ну! Куда я без тебя? Я без тебя не пойду,  — Валерка тяжело вздохнул.  — Леш, ну почему, а? Классные девки! Тем более, что нам разные понравились?
        — Как ты не понимаешь? Мне к ней нельзя подходить.
        — Почему? Ты её знаешь, что ли?
        — Мне кажется, знаю. Только не буквально, а на подсознательном уровне. И если я к ней подойду, то уже никогда не отойду.
        — А чего в этом плохого?
        — Ничего. Только жизнь моя полетит, хрен знает, куда, а не туда, куда надо! Пойдём отсюда.  — Лопатин решительно зашагал по коридору в противоположную от девушек сторону, в ту самую даль, в которую он так долго всматривался.
        — Лёш, а Лёш! Погоди,  — Валерка припустил следом.  — А куда надо?
        — В светлое будущее!
        — Стой, дурак! А почему?
        — Я это чувствую, понимаешь? Как ящер. Вот тут вот чувствую,  — Лопатин постучал себя по затылку.  — Это как Ева с чёртовым яблоком. Сожрёшь его и будешь потом всю жизнь маяться.
        — Ага! То есть, пусть Ева остается со своим яблоком, а ты в пидеры, что ли, пойдёшь?
        — При чём тут пидеры? Совсем сдурел. Я пойду к Соне Шнейдер и объясню ей теорему Ферма.
        — На фига? Тебе Сонька больше этой Евы нравится, или у неё яблока нет?
        — У неё есть, только не яблоко, а папа.
        — Папа? А кто у неё папа?
        — Яковлев, ау, проснись! Папа у неё Семен Семенович Шнейдер. Владелец Эллипс-банка. И этот банк занимает третье место в рейтинге банков нашей страны.
        — Думаешь, у Евы папы нет?
        — Не знаю, и узнавать не собираюсь. Это рискованно. Я вот нацелился уже.
        — Экий ты, Лопатин, расчётливый.
        — Угу. Ничего в этом плохого не вижу.
        — А как же Ева? Как она теперь без тебя?  — Валерка сделал вид, что шмыгнул носом и вытер несуществующую слезу.
        — Как-нибудь перебьётся,  — Лопатин заржал и тихонько дал приятелю по шее.  — Выйдет замуж за проходимца какого-нибудь или шаромыжника.
        — Это почему еще? Может она себе тоже банкира найдёт?
        — Да хоть принца! Всё равно он будет шаромыжником.
        — С чего бы это?
        — С того, что это буду не я. Только я знаю, как с этим её яблоком обращаться.
        — Скромный ты, однако, Лопатин!
        — Это точно,  — согласился Лёша.  — А вот и зверь, который на ловца бежит,  — сообщил он Яковлеву.
        Навстречу им по коридору неслась Соня Шнейдер. Высоченные каблуки несколько мешали её стремительному полёту, поэтому Соня часто-часто перебирала ногами. К груди она прижимала, что-то меховое и невероятно красивое.
        — Что, опоздала?!  — испуганно вскрикнула она, утыкаясь в перегородившего ей дорогу Лопатина.
        — Не-а,  — мотнул головой Лопатин.  — Отдышись, перенесли на час позже.
        — У-ф-ф-ф!  — выдохнула Соня, взглянув на часы. В глаза Лопатину сверкнуло бриллиантовым блеском.  — Ничего не могу с собой поделать, всё время опаздываю,  — пожаловалась Соня.
        — Просто ты очень свободный человек, не встраиваешься в рамки.  — Лопатин мило улыбнулся, собрав в кучу всё свое обаяние.
        Валерка Яковлев фыркнул и уставился в сторону.
        — Нет, я обычная раздолбайка,  — не согласилась Соня.
        — И скромница! Ты готова?
        Соня помотала головой.
        — Смеёшься, что ли? Я ни в зуб ногой! Чёртова теорема Ферма! Может, повезет и чего-нибудь другое достанется,  — Соня сунула Лопатину в руки свои меха и принялась копаться в огромной сумке.  — Вот!  — она достала свернутые в трубочку шпаргалки.  — У девчонок в общаге достала.
        — Ты хоть читала?  — Лопатин преисполнился сочувствием.
        — Ну, так,  — Соня повертела ручкой туда-сюда.  — Чего читать-то? Всё равно ничего не понятно.
        — Так тебе не шпаргалки нужны, а зелёные конвертируемые эквиваленты крепких знаний!
        — Ты что?  — возмутилась Соня.  — Меня папа пристукнет, если узнает.
        — Ладно, хорош болтать уже, пошли сдаваться,  — подал голос Валерка.
        Вся троица побрела назад к дверям аудитории, где планировался зачёт по математике. Лопатин опасливо поглядел на двери кафедры экономики производства и облегченно выдохнул. Блондинка и её подружка, прозванная им Евой, уже испарились. У дверей аудитории толпились студенты группы Лопатина.
        — Сонь,  — Лопатин придержал Соню за локоток,  — если не сдашь, могу помочь?
        — Знаю я, Совков, твою помощь,  — фыркнула Соня.  — Дороже только на Луне!
        Это она намекнула на то, что Лопатин иногда подрабатывал репетиторством среди сокурсников и студентов младших курсов.
        — Как можно, Соня?! Для тебя исключительно стопроцентная скидка!
        — С чего бы это?  — Соня подозрительно прищурилась.
        — Гусары с женщин денег не берут,  — сообщил довольный собой Лопатин.
        — Так-то гусары!  — рассмеялась Соня.  — А ты, Лопатин, настоящий Совков.
        Сказав эти обидные слова, она забрала у Лопатина свои меха, и покачиваясь на каблуках, поплыла в сторону девчонок.
        — Почему это я Совков?  — поинтересовался у Валерки Яковлева расстроенный Лопатин.
        Валерка пожал плечами:
        — Да кто их разберет этих мажоров!
        Зачет Лопатин, разумеется, сдал легко и непринужденно. Валерка тоже не подкачал, и приятели, довольные собой, отправились домой отмечать это событие. Валерка планировал по такому случаю опробовать новый шведский рецепт и пожарить лосося с чесноком и водкой.
        Когда Лопатин покидал аудиторию, он кинул взгляд в сторону Сони. Та сидела, обхватив голову руками.
        «Вот тебе, Сонечка, и Совков!»  — подумал Лопатин, злорадно ухмыляясь.

* * *
        — Соня! Соня, ты где? Выходи поцелуй дорого папочку!  — Сонин отец Семен Семенович Шнейдер имел замечательную привычку орать на всю их огромную трехуровневую квартиру. Причем орать так, что его крики были слышны в каждом уголке. Даже на самом верхнем уровне в зимнем саду, где уютно расположилась Соня. За стеклянными стенами зимнего сада буйствовала Питерская постоянная непогода, мела метель, снег манной крупой стучал в стёкла. И как бы в насмешку над всей этой зимней природной вакханалией в стеклянном саду Шнейдеров росли диковинные пальмы, цвели орхидеи и даже присутствовала отдельная грядка с разномастными помидорами, которые выращивал Семен Семенович Шнейдер. Именно там, у грядки с помидорами, в удобном плетеном кресле-качалке устроилась Соня вместе с «Американской трагедией» Драйзера.
        В моду у читающей публики вошли классики, как российские, так и все остальные. В кругу интеллигентной питерской молодежи, к которому себя относила Соня Шнейдер, хорошим тоном считалось подискутировать о психологизме Достоевского и обсудить гениальность Стейнбека. Так что приходилось почитывать, чтобы быть в тренде. Достоевского Соня осилила в размере школьной программы, а именно, с трудом прочла «Преступление и наказание». Взялась, было, за «Братьев Карамазовых», но бросила в самом начале. Достоевский Соне не нравился, он казался скучным и замороченным. Она не понимала и не разделяла страхов и страданий его героев. Драйзер, по мнению Сони, тоже недалеко ушел от Достоевского, да и сюжет «Американской трагедии» слегка смахивал на убийство Раскольниковым старухи-процентщицы. С той лишь разницей, что вместо старухи американский Раскольников замочил беременную женщину, стоявшую на его пути к успеху.
        Соня тяжело вздохнула, оставила «Американскую трагедию» среди пахнущих летом помидоров и потащилась вниз. Папа пришёл с работы, поэтому вся семья должна быть в сборе, чтобы доложить об успехах за день и получить ценные руководящие указания. Семену Семеновичу явно не хватало для руководства своего второго, после Сони, любимого детища — крупнейшего в городе и третьего по стране банка. Известный банкир Шнейдер всегда был переполнен новыми идеями и проектами. Он буквально фонтанировал разными способами зарабатывания денег. Деньги он любил, а они отвечали ему взаимностью. Однако времени Семена Семеновича с лихвой хватало и на руководство домочадцами — женой Зинаидой Аркадьевной и единственной дочкой Соней. Сонина мама Зинаида Аркадьевна любила говаривать, что у её супруга в заднице пропеллер. Он был вездесущ и одновременно руководил всем подряд, при этом, не забывая еще весело проводить время с многочисленными друзьями за рюмкой водки. Семен Семенович хоть и был знатоком и разборчивым ценителем дорогих вин и коньяков, но больше всего любил выпить хорошей водочки с солёным огурчиком, селёдочкой, чёрным
хлебушком и холодной варёной картошечкой с лучком. И, о ужас! Семен Семенович Шнейдер просто обожал мороженое сало с чесноком. Вырос-то отец Сони совсем не в Израиле, а среди простых советских евреев, переживших блокаду и прошедших отечественную войну.
        Когда Соня вошла на кухню, отец с матерью уже были там. Семен Семенович успел переодеться в домашний спортивный костюм. Он всё делал очень быстро. Надо сказать, что в халате родного отца Соня никогда не видела. Семен Семенович сидел за огромным обеденным столом, а Зинаида Аркадьевна хлопотала у плиты. Плита была новая, индукционная и вызывала у Сониной мамы приступы бешенства.
        — Боже ж мой, Сёма, зачем мы купили эту гадость? Это ж совершенно не приспособлено для живого человека!
        Готовила Зинаида Аркадьевна сама, считала это своей святой обязанностью и не подпускала домработницу к кухне на пушечный выстрел. И правильно делала. Вкуснее Сониной мамы не готовил никто, поэтому Соня с Зинаидой Аркадьевной периодически сидели на диете. Только Семену Семеновичу диета была ни к чему, видимо его встроенный кое-куда пропеллер сжигал все лишние калории. Семен Семенович Шнейдер был мужчиной худощавым и очень вёртким. Он даже на месте сидеть спокойно не мог, за что всегда его поругивала Зинаида Аркадьевна.
        — Соня, детка моя ненаглядная!  — Семен Семенович вскочил и распахнул руки для обнимашек.
        Соня подскочила к отцу и чмокнула его в щёку. Довольный Семен Семенович уселся обратно за стол.
        — Ну, чем папочку порадуешь? Как там у тебя дела с зачётами?
        Соня потемнела лицом. Виртуозно врать она никогда не умела, хоть и пыталась иногда втереть родителям очки. Матери врать вообще не имело смысла. Зинаида Аркадьевна Соню видела насквозь, а вот отец безоговорочно верил во всё, что бы Соня ни сочинила. Поэтому врать отцу было нестерпимо стыдно. Тяжело вздохнув, она развела руками.
        — Что? Что ты вздыхаешь-то?  — Семен Семенович опять подскочил с места и заложил круг вокруг Сони, заглядывая ей в глаза.
        — Завалила!  — Соня шмыгнула носом.
        — Что завалила?  — Семен Семенович затормозил свой бег вокруг дочери.  — Все зачёты завалила? Это феноменально!
        — Не все. Только математику,  — созналась Соня.
        — Только математику?!  — Семен Семенович подпрыгнул на месте.  — Какая к чёрту там у вас, у счетоводов, в вашей богадельне математика? Это ж не математика, а арифметика. Сорок плюс сорок — рубль сорок!
        — Ага,  — возмутилась Соня.  — Теорема Ферма — это арифметика, по-твоему?
        — Теорема Ферма?  — брови Семена Семеновича поползли наверх.  — Зачем вам теорема Ферма? Зачем финансисту теорема Ферма? Они там сдурели, что ли?! Ага! Это они удумали, чтоб университетом называться! Ну, как же! Раз студенты теорему Ферма осилили, значит точно учебное заведение солидное.
        Сам Семен Семенович в свое время с красным дипломом закончил Ленинградский государственный Университет имени Жданова по специальности математическая кибернетика, поэтому снисходительно относился ко всем учебным заведениям, которые теперь тоже гордо именовались Университетами. Особенное раздражение у него вызывали заведения, выпускающие специалистов в области финансов. И если бы не мечта о том, чтобы Соня со временем возглавила его банк, то училась бы Соня сейчас на какого-нибудь дизайнера и в ус не дула.
        — Сёма! Поспокойнее, ты не у себя в банке,  — цыкнула на мужа Зинаида Аркадьевна.  — И зачем Сонечке вообще на финансиста учиться? Она всё равно замуж рано или поздно выйдет. А уж замужем теорема Ферма и вовсе ни к чему.
        — Замуж?!  — Семен Семенович топнул ногой.  — Какой такой замуж?
        — Обыкновенный замуж. Все девочки выходят замуж.
        — А мой банк как же?
        — Обойдется как-нибудь твой банк без столь ценного специалиста. Ну, нет у ребенка склонности к точным наукам. Зачем тебе в собственном банке за дочку позориться? И сейчас уже вон весь нервенный и орешь, как снежный барс, а что потом будет, когда она тебе всю цифирь в банке твоем запутает?
        — Эта сможет,  — Семен Семенович укоризненно посмотрел на дочь.
        Соня решила промолчать, спорить с родителями, особенно когда они объединились в своем мнении — дело непродуктивное. Да и чего спорить? Эти финансы у Сони уже поперек горла, а учиться еще два года!
        — Значит, ты предлагаешь, чтобы она бросила «финэк» и пошла учиться вышивать крестом, ну, чтобы не без образования,  — тем временем продолжал Семен Семенович.  — Кому ж она вовсе без образования нужна? Замуж без образования никак нельзя! Разве что, если за сантехника выйдет. И то, сейчас сантехники образованные пошли, на ком попало, не женятся.
        — Ну, я бы так не утрировала,  — Зинаида Аркадьевна кивнула Соне,  — накрывай-ка на стол, барыня-сударыня!
        Соня послушно встала и направилась в сторону буфета. Семья Шнейдер завтракала, обедала и ужинала всегда при полной сервировке. Со столовым серебром, белой скатертью, крахмальными салфетками и красивым сервизом.
        — Можно, например, на искусствоведа выучиться,  — продолжала тем временем Зинаида Аркадьевна,  — или на дизайнера.
        При слове «дизайнер» Семен Семенович опять подпрыгнул.
        — Зина! Ты смерти моей хочешь? Скажи сразу, что я ей должен буду купить художественную галерею!
        — Сёма! Художественную галерею пусть ей муж покупает.
        — Где же это она такого мужа найдет? Никак среди дизайнеров и искусствоведов? Посадит мне на шею еще одного бездельника, а Боливар, он, знаешь ли, столько народу вынести не сможет!
        — Ладно тебе, Боливар, на твою шею роту можно посадить, ты всех прокормишь! А вот за бездельника мы нашу единственную дочку не отдадим. Вон, Левочка Корецкий юридический факультет как раз заканчивает, у папы своего в конторе практиковаться будет. Уж ему папа часть дела точно выделит, а потом и всё дело. Адвокатура, думается мне, довольно прибыльное занятие, особенно в наше время. Да и супруге адвоката на художественную галерею вполне может денег хватить.
        — А что?  — Семен Семенович почесал затылок и плюхнулся обратно на стул.  — Какая хорошая идея! Отдадим нашу искусствоведку Корецким и заживем припеваючи, внуков будем нянчить.
        — Я на этой неделе с Раисой встречаюсь,  — поведала Зинаида Аркадьевна, подавая на стол фарфоровую супницу, из которой пахло просто волшебным образом.  — Вот мы всё и обсудим.
        — Правильно, матушки всё обговорят, а потом папаши дело сладят,  — Семен Семенович протянул тарелку жене.
        Этого Соня вынести уже не могла.
        — Вы чего? Обалдели совсем?  — поинтересовалась она у родителей, садясь за стол.
        — Соня, что за выражения?  — одернула её мать.
        — Нормальное выражение!
        — Нормальное, но не в отношении родителей!  — поддержал Зинаиду Аркадьевну отец.
        — А что это за родители такие, которые родную дочь хотят за Левку Корецкого отдать? Меня спросить не желаете?
        — Чем тебе Лёвочка так не угодил?  — поинтересовалась Зинаида Аркадьевна.  — Воспитанный, образованный молодой человек из приличной семьи. Еврей, что немаловажно!
        — Да он урод!  — Соня вспомнила физиономию Лёвки Корецкого и её аж передернуло.  — И в носу ковыряется!
        — Не выдумывай,  — строго сказала Зинаида Аркадьевна, наливая Соне суп.
        — Ну, Лев, конечно, не записной красавчик,  — подал голос отец,  — зато сможет тебя обеспечить. Искусствоведы стране пока не очень нужны. Это ж не финансисты.
        — Да я лучше повешусь, чем с уродом Корецким,  — заявила Соня, наворачивая мамин суп. Супчик, как всегда, был великолепным.
        — Вешаться не надо, можно попробовать осилить теорему Ферма,  — предложил Семен Семенович.
        — И осилю!
        — Могу помочь.
        — Ну, уж нет!  — Соня помнила все отцовские попытки что-либо ей объяснить. Уж очень нетерпелив был Семен Семенович Шнейдер. Если Соня вдруг не схватывала на лету, а на лету Соня не схватывала никогда, Семен Семенович начинал бесноваться, топать ногами и хвататься за сердце.  — Спасибо, я как-нибудь сама!
        — Как-нибудь не получится!  — заявил отец.  — Теорема Ферма требует подхода и систематических знаний, которых у тебя, к сожалению, нет.
        — А я Лопатину позвоню, он предлагал помочь,  — про Лопатина Соня вспомнила очень кстати. Он всё утро вился вокруг неё с попытками объяснить ей эту самую теорему. Лопатин в отличие от Лёвки Корецкого был как раз красавчиком, вот только Соне всегда казалось, что он слегка простоват и как-то неискренен, что ли. Этакий медовый пряник только из папье-маше. Слишком хорош, чтобы существовать на самом деле.
        — Кто такой Лопатин?  — вопрос был задан родителями хором.
        — Лёшка,  — пояснила Соня,  — он отличник. Я его зову Совковым, ну, или просто совком.
        — Почему?  — поинтересовалась Зинаида Аркадьевна.
        — На Лопатина он не тянет! А второе у нас будет?
        — Да, Зина! Тащи уже, чего ты там наиндуцировала.
        — Телятину наиндуцировала, медальоны с черносливом и свеклой в соусе из красного вина.
        — О-о-о-о-о!  — радостно завопили Соня и Семен Семенович.

* * *
        Серый волк — зубами щёлк, он же по версии Лялека, придурочный козёл, позвонил Алёне на следующий же день после того, как сбил с ног Лёлека и Лялека на Банковском мосту.
        — Привет, что поделываешь?  — поинтересовались из телефона, когда Алёна нажала кнопку ответа.
        — Ты кто?  — безо всяких книксенов и кандибоберов задала прямой вопрос Алёна. Номер был совершенно незнакомый, а представиться абонент не посчитал нужным.
        — Димон я!  — радостно сообщили из аппарата.  — Я вас с подружкой вчера чуть не угробил! Ох, и злобная у тебя подружка!
        — Ничего она не злобная, просто не любит, когда её в грязь роняют,  — справедливо заметила Алёна.
        — Я ж не специально, так получилось! Пойдем куда-нибудь?
        — Куда?
        Абонент ненадолго задумался.
        — Знаю! В музей,  — радостно сообщил он.
        — В музей?  — удивилась Алёна. В музей её еще никто не приглашал. Всё больше в кино, в кафе да ночные клубы. Ей стало интересно.
        — В музей,  — подтвердили из аппарата.  — Для начала можно в зоологический. Там очень интересно. Помню, был в детстве. Жучки, паучки всякие, змеи опять же. Девушкам это нравится.
        Заинтригованная Алёна сразу же согласилась.
        С тех пор они с Димоном обошли уже не один музей. Благо, уж чего-чего, а музеев в Питере предостаточно. Лариса гомерически хохотала над рассказами Алёны о пользе времени, которое она проводит со своим новым кавалером. Действительно, общение с Димоном было очень даже познавательным. Он и сам оказался весьма начитанным молодым человеком, и обо всем имел свое довольно необычное и интересное мнение. Учился Димон в Корабелке уже на пятом курсе и дальнейшую свою деятельность представлял весьма чётко. Он собирался сделать стремительную карьеру в деле конструирования кораблей, считая, что специалисты в этой отрасли сейчас весьма дефицитны. Это Алёне очень нравилось. Вот так вот, можно сказать, почти с детства знать, что ты будешь делать в жизни дальше. На каком заводе будешь работать и сколько зарабатывать. Фантастика какая-то. Сама Алёна о своем будущем трудоустройстве пока не думала. Бухгалтеры везде нужны. Уж, как-нибудь, да пристроится. Тем более, что учиться-то ей еще почти два года!
        Параллельно со всеми этими познавательными мероприятиями Алёна ни на минуту не забывала об учёбе и продолжала получать свои пятерки. Когда, наконец, наступили зимние каникулы, у Димона с Алёной появилась возможность посещать музеи не только вечерами, а и днем. Если выдавалась хорошая погода, после музея они обычно гуляли, обсуждая увиденное. Как-то после посещения музея крейсера «Аврора» они гуляли по Петровской набережной. Алёна обожала то место, где на спуске к Неве сидели странные существа — то ли львы, то ли собаки. Казалось, они охраняют набережную от набегов возможных врагов, прибывающих водным путем. Алёна представляла, как на гранитные ступеньки с явно враждебными намерениями высаживаются из своих кораблей какие-то страшные бородатые люди, наверное, так должны бы выглядеть викинги, а волшебные львиные собаки рычат на них и дышат огнем, как драконы.
        Алёна разглядывала удивительных существ, когда Димон сказал:
        — А вон и мой дом. Хочешь, зайдем?
        — Где?  — удивилась Алёна, поворачиваясь. И в этот момент ей показалось, что ближайший к ней львинообразный пёс крутанул лапой шар, который прижимал к постаменту. Алёна зажмурилась и опять повернулась к собаке-стражу.
        — Вон там, на четвертом этаже мы живем,  — тем временем сообщил Димон.  — Ты не туда смотришь.
        Естественно существо, на которое сейчас так пристально смотрела Алёна, не подавало никаких признаков жизни, и Алёна даже слегка испугалась. Может, и правда она тогда на Банковском мосту башкой сильно стукнулась? То грифоны ей улыбаются и подмигивают, то каменные львы шарами вертят. Алёна медленно повернулась к Димону и посмотрела в ту сторону, куда он указывал. А указывал он на известный в Питере дом военморов, или, как его еще называли, адмиральский.
        — А кто там на крыше?  — спросила Алена, рассматривая странные фигуры на доме. Отсюда они были видны не очень хорошо, но всё равно выглядели впечатляюще.
        — Это наши Сашхен и Альхен, моряк и рабочий.
        — Какие-то лица у них неприветливые,  — Алёна аж прищурилась, чтобы получше разглядеть скульптуры.  — Прямо свирепые!
        — Это они бездельников и буржуев, что напротив, в центре города обосновались, пугают.
        — Ну, да. И «Аврора» у них под боком за углом притаилась, того и гляди шарахнет.
        — Вот-вот! Знай наших!
        — Разве это наши?  — удивилась Алёна. Её новый знакомый совсем не был похож на потомственного пролетария. Да и свое отношение к событиям семнадцатого года Алёна совершенно точно определила еще в школьные годы после рассказов прабабушки.
        — Да, кто теперь разберет,  — Димон пожал плечами.  — Ну что? Пойдем к нам? Кофейку накатим, а то я замерз чего-то.
        — Неудобно как-то,  — Алёна смутилась. Встреча с родственниками Димона в её планы никак не входила.
        — Чего неудобного? Никого нет. Матушка моя в Карловы Вары укатила.
        — А кто у тебя мама?  — поинтересовалась Алёна, представив почему-то строгую женщину директора школы с портфелем в одной руке и указкой в другой.
        — Мама?  — переспросил Димон и опять пожал плечами.  — Никто, просто мама.
        — Понятно,  — Алёна кивнула головой, хотя ничего понятного в ответе Димона не было. Вот у Алёны мама работала инженером-проектировщиком, а у Ларисы мама была парикмахером. Очень хорошим и дорогим мастером. Она даже подумывала открыть свой салон, разумеется, уже после того, как Лариса завершит обучение.  — А папа кто?
        — Папа у меня крутой до безобразия. Адмирал.
        — Ой! Вот здорово,  — обрадовалась Алёна. Она никогда в жизни не видела живого адмирала. Она и генерала-то никогда не видела, а тут целый адмирал.
        — Да ничего не здорово,  — Димон махнул рукой,  — они с матушкой развелись.
        — Извини,  — Алёна расстроилась. Она представила, как бы ей было неприятно, если б её самые лучшие в мире родители вдруг развелись бы.
        — Не извиняйся, это давно уже случилось, я привык. Отца тоже можно понять. С матушкой моей вряд ли кто из нормальных людей уживется. Ей, если в голову что-нибудь втемяшется, то вынь да положь. Все должны соответствовать её представлениям. Так что от папани нам осталась только квартира и дача.
        — Ничего себе «только». А он сам в шалаше или в коммуналке теперь обретается?
        — Отец сначала в Мурманске обретался. Теперь в Москве.
        — В Москве?  — удивилась Алёна.  — Странно. Ах, да! Москва же порт пяти морей.
        — Думаю, уже семи,  — поправил Димон.  — Отец там очень даже неплохо устроился. Руководит в министерстве кораблестроительной отраслью.
        После этих слов Димона Алёна сразу же поняла, каким образом он уже всё понимает про свою карьеру. Действительно с таким папашей карьера должна быть весьма стремительной и закончится не где-нибудь, а тоже министерстве.
        — Семью себе новую завёл,  — тем временем продолжал Димон.  — Маму ужасно злит, что отец без нее не пропал и не влачит жалкое существование. В советские времена уж она бы точно от него места живого не оставила. Партком, профком, товарищеский суд и прочие инструменты воссоздания счастливой ячейки общества. Очень воинственная женщина.
        — Ну, ты же с ней всё-таки как-то уживаешься,  — рассмеялась Алёна.
        — Еще бы! Она меня обожает и балует. Тем более, что я совершенно очевидно соответствую её представлениям. Я послушный, любящий сын. Не пью, не курю, учусь на пятерки и по ночным клубам не шляюсь. То есть, со всех сторон положительный персонаж.
        — Ага! Вот почему ты меня водишь по музеям, а не по клубам,  — догадалась Алёна.  — Соответствуешь маминым представлениям.
        — Точно!  — рассмеялся Димон.  — Изо всех сил стараюсь соответствовать.
        — Тогда, думаю, твоей маме наверняка не понравиться, если ты пригласишь домой незнакомую ей девушку и будешь в отсутствие хозяйки дома потчевать эту девушку разными яствами.
        — Ты права, это моей маме точно не понравится, но кто же ей об этом расскажет?
        — Добрые соседи, например.
        — Моя матушка, как злая мачеха из сказки про «Золушку», давным-давно уже переругалась со всеми соседями. Пойдем, не бойся.
        — Я и не боюсь,  — Алёна пожала плечами,  — мне просто интересно. Я никогда не видела, как живет адмиральский сынок.
        — Я не совсем адмиральский сынок, я больше маменькин.
        Адмиральская квартира Алёну впечатлила. Она жила с родителями на Гражданке во вполне себе приличном кирпичном доме в довольно большой трёхкомнатной квартире. И кухня там была далеко не маленькая, практически гостиная с кухонным углом, и даже два санузла имелось, чем очень гордилась Алёнина мама. Действительно, удобно. Но то, что она увидела в квартире Димона, в самом прямом смысле не лезло ни в какие ворота. Шик советского периода — вот что это было. Тёмные обои с позолотой, высоченные потолки, хрустальные люстры, покрытый лаком паркет и красные ковры. Стулья и диваны красовались в белых чехлах, остальная мебель сверкала полировкой и позолотой. В хрустальных вазах стояли живые цветы. В разных углах квартиры в горшках кустились какие-то пальмы и фикусы. Особенно Алёну поразили эти фикусы.
        — «Богато, зажиточно»,  — подумала Алёна. Увиденное напоминало советские фильмы из жизни высокопоставленных партийных чиновников. Теперь она бы не удивилась, если б Димон как-нибудь встретил её у университета на автомобиле марки «Победа».
        — Ну, как?  — поинтересовался Димон, закончив экскурсию по квартире.
        — Как в музее,  — сообщила Алёна.  — Как ты тут живёшь?
        — Аккуратно. Пошли пить кофе.
        На кухне, обставленной вполне себе современной мебелью, правда, ядовито красного цвета, обнаружилась и итальянская кофе-машина. Алёна обрадовалась. Она ожидала уже, что Димон будет варить кофе в допотопной турке, не исключено, что даже в серебряной или бронзовой. Сам кофе, который Димон засыпал в кофе-машину, оказался довольно известной и очень дорогой марки. К кофе Димон организовал огромные бутерброды с икрой, а также соблазнительного вида печенюшки, и Алёна слегка повеселела.
        С тех пор прогулки по музеям и выставочным залам непременно заканчивались у Димона дома, тем более, что от основных городских достопримечательностей до него было практически рукой подать. Алёна уже попривыкла к помпезности адмиральской квартиры и даже перестала её замечать. А в один прекрасный момент кофепитие закончилось поцелуями и плавно перетекло в комнату Димона.
        Нельзя сказать, что Алёне так уж нравился Димон, но ей было ужасно интересно. Все её одноклассницы, включая Лялека, уже хорошо себе представляли, что такое секс и попробовали это дело неоднократно. Одна Алёна, как дура, делала вид, что её это совершенно не интересует. На самом деле интересует и еще как. Но оказалось, что во всем этом ничего такого особо захватывающего нет. Вот разве что поцелуи, а остальное… Алёна решила рассматривать остальное, как обязательное приложение к захватывающим поцелуям. И чего все носятся с этим оргазмом? Алёна решила, что странное ёканье внизу живота, которое она испытала во время секса с Димоном, и есть тот самый пресловутый оргазм. Ничего особенного. Как-то Алёна жила раньше без такого, проживёт и дальше. Даже решила, что после этого, пожалуй, больше встречаться с Димоном она не будет.

* * *
        Что-то сразу не заладилось в громадных планах Лопатина по обольщению Сони Шнейдер. Сначала в поисках места для парковки ему пришлось заложить пару кругов вокруг квартала, где был расположен Сонин дом. Потом с трудом пристроив автомобиль, он побрёл под разгулявшейся метелью по узкой тропинке, которая вилась по тротуару среди замерзших снежных колдобин. Модная итальянская куртка Лопатина, совершенно не приспособленная для пеших зимних прогулок, продувалась насквозь. Итальянские же ботинки вели себя, словно коньки, и Лопатин с трудом удерживал равновесие. Снег нещадно бил Лопатина в лицо. Шапок южанин Лопатин категорически не признавал, поэтому его длинные белые волосы моментально превратились в сосульки. Питерская непогода явно делала всё, чтобы он тысячу раз задумался, насколько ему нужно идти к Соне Шнейдер. Однако Лопатин упорно брёл сквозь метель и думал о белом песке и пальмах острова, расположенного в тёплом лазурном море.
        В непосредственной близости от указанного Соней адреса ему немного полегчало. Тротуар, выложенный причудливой плиткой, оказался вычищенным и посыпанным песком. Лопатин подошёл к ярко освещенному подъезду с замысловатыми дверями и нажал на единственную кнопку переговорного устройства. Через некоторое время дверь бесшумно открылась. Лопатин ввалился в сверкающий мрамором холл. За стеклянной стеной, перегораживающей проход, стоял дюжий молодец в форме охраны.
        — К кому?  — строго поинтересовался он.
        — К Шнейдерам,  — не менее строго сообщил Лопатин.
        — Вы договаривались?
        — Разумеется.
        Охранник скрылся из пределов видимости Лопатина, послышался хрип переговорного устройства. Через некоторое время охранник вернулся:
        — Проходите,  — он открыл перед Лопатиным дверь.  — На лифте пятый этаж.
        — Знаю,  — Лопатин с независимым видом последовал в сторону лифта. За время свой учебы в Питере он бывал в таких домах неоднократно и уже давно не терялся перед разномастными охранниками.
        В холле пятого этажа у открытой единственной двери стояла моложавая женщина в строгом костюме.
        — «Наверное, мамаша Шнейдер»,  — подумал Лопатин и вежливо поздоровался.
        — Здравствуйте,  — безразличным голосом сказала «мамаша»,  — проходите, молодой человек.
        Лопатин зашел в дверь и замер. Прихожая по размеру не уступала дворцовой. С потолка, который терялся где-то в высоте, свисала колоссальная хрустальная люстра. По обе стороны стен наверх вели широкие лестницы.
        — Давайте вашу одежду,  — «мамаша» протянула Лопатину медицинские бахилы.  — Вот, наденьте.
        Лопатин снял куртку, отдал её «мамаше», которая скрылась в какой-то двери. Он сел на замысловатый диванчик с финтифлюшками и натянул бахилы.
        — Пройдемте,  — «мамаша» появилась внезапно, как чёрт из коробки, и Лопатин вздрогнул. Он вскочил с диванчика, выражая готовность идти за ней.
        «Мамаша» провела его через гигантскую прихожую и распахнула двери в какую-то комнату, раздалась мелодия собачьего вальса.
        — Соня! Ваш гость,  — сказала «мамаша», развернулась и ушла.
        — «Не мамаша»,  — догадался Лопатин и вступил в помещение. От увиденного он аж зажмурился. Конечно, он видел уже разные квартиры и дома, но такого еще не видел никогда. Помещение размером с оба приусадебных участка семьи Лопатиных было освещено разными чрезвычайно красивыми настольными лампами и торшерами. На стенах висели картины, содержание которых тонуло в полумраке. Справа от входа располагался огромный камин, в котором, наверное, можно было бы зажарить поросёнка. Поросёнка в камине не было, там весело потрескивая, горели дрова. Из мебели в помещении были только мягкие уютные диваны и кресла. В углу стоял рояль, за которым Соня, слегка фальшивя, наигрывала собачий вальс.
        — Привет, Совков! Чего ты там замер?  — поинтересовалась Соня, не переставая бодро стучать по клавишам.
        — Привет!  — поздоровался Лопатин.  — Уж больно у вас зала красивая,  — честно признался он, не скрывая восторга.
        — Зала?!  — Соня фыркнула.  — Эх, ты, Совков! Это называется гостиная. Здесь гости обычно собираются, беседуют, пьют аперитив и ждут, когда их пригласят к столу. А зал, вообще-то мужского рода и бывает только бальный.
        — Ну, да. А как же обеденная зала?  — Лопатин продолжал разглядывать помещение, представляя нарядных гостей, среди которых снуют лакеи, предлагая шампанское.
        — Сам ты зала!
        — Ага!  — послушно согласился Лопатин.  — А ты чего-нибудь еще умеешь играть?  — поинтересовался он, подходя к роялю.
        — Умею, не беспокойся, это я к встрече с тобой готовилась! Разучила знакомую тебе мелодию.
        — Тогда надо было «Мурку»!  — Лопатин не собирался обижаться. За плечами у него была музыкальная школа. Но об этом пока Соне знать не обязательно. Как-нибудь он ей еще покажет, какой он Совков. Он просвистел себе под нос:
        — «Прибыла в Одессу банда из Амура. В банде были урки, шулера…»
        — Прэлестно! Прэлестно!  — Соня захлопала в ладоши.  — Пошли ко мне в комнату,  — она встала из-за рояля, аккуратно закрыла крышку и пошла к дверям. Лопатин последовал за ней.
        Сонина комната была расположена на втором этаже этой гигантской квартиры и размерами сильно уступала уже виденным Лопатиным помещениям. Вполне себе уютная комнатуха со стильной современной мебелью и окнами на какие-то питерские крыши. Соня достала чей-то конспект и учебники, и они углубились в теорему Ферма.
        К удивлению Лопатина Соня оказалась не такой тупой, как большинство его учеников. Через некоторое время после начала занятий она уже кое-что соображала, а к концу изучения предмета всё у неё уже буквально отскакивало от зубов.
        — Ну, почему они всё так непонятно объясняют!  — Соня всплеснула руками.  — Тебе, Лопатин, надо в преподаватели идти.
        Лопатин отметил, что она не назвала его Совковым.
        — Я Лёша,  — пользуясь случаем, сообщил он благодарной ученице.
        — Да, знаю,  — Соня махнула рукой.  — Есть хочешь?
        Конечно, Лопатин хотел есть. Кто в его возрасте отказался бы от еды, да ещё в гостях у Сони Шнейдер? Но ещё больше, чем есть, Лопатину хотелось в туалет.
        — Есть хочу,  — признался он Соне.  — А где тут у вас удобства? Перед едой надо бы руки помыть.
        Соня фыркнула.
        — Правая дверь,  — она указала на одну из дверей в своей комнате.  — Только стульчак подними, когда руки мыть будешь.
        Лопатин с независимым видом направился в туалет, который оказался ненамного меньше Сониной комнаты. Кроме, собственно, горшка, там находился еще широченный мраморный прилавок с двумя раковинами, круглая ванна-джакузи и стеклянная душевая кабина. Всё сверкало и искрилось. Лопатин представил, как рабы и лакеи драят всю эту красоту с утра до вечера. Он очень старался ничем не потревожить чистоту Сониного сортира, аж вспотел. Перед выходом он глянул на себя в огромное зеркало и остался доволен.
        Есть они отправились опять на первый этаж квартиры, где в кухне воображение Лопатина поразил огромный дубовый стол. Он даже пожалел, что согласился перекусить. Набегут сейчас какие-нибудь слуги, поставят хрусталя, зажгут канделябры. Тут никакой кусок в горло не полезет.
        Однако Соня благополучно миновала стол и повела Лопатина к барной стойке с высокими табуретами.
        — Садись, сейчас поглядим, что мне на ужин оставили,  — Соня открыла какой-то дубовый шкаф, в котором оказался холодильник.  — О! Котлетки с картофаном и грибной супчик. Будешь?
        Лопатин кивнул, радуясь, что ему не предложили устриц или рябчиков. Он чувствовал себя действительно Совковым. Соня быстро разогрела еду, издававшую волшебные ароматы, и придвинула к Лопатину тарелку с супом. Суп оказался даже вкуснее Валеркиной стряпни.
        — У вас повар француз или китаец?  — со знанием дела поинтересовался Лопатин у Сони. У многих его учеников из числа мажоров в домах имелись самые настоящие повара. Причем иностранные.
        — Нет, что ты! Мама сама готовит. Повара нанимаем только если большой прием.
        От слова «прием» у Лопатина по спине побежали мурашки.
        — А та тётя, что мне дверь открыла, она кто?
        — Мамина помощница.
        — Уборщица, что ли?  — удивился Лопатин, ведь тётка была в деловом костюме. Как в таком убираться?
        — Нет! Уборщица у нас другая. Это помощница.
        Лопатин с понимающим видом кивнул головой и погрузился в поедание супа.
        — Что ты сейчас читаешь?  — Соня, видимо, решила завести светскую беседу.
        — Учебник по экологии,  — сообщил Лопатин.  — Скоро экзамен.
        Соня тяжело вздохнула.
        — Я имела в виду из литературы. Что тебе нравится?
        — А! Понял. Детективы люблю про Ниро Вульфа и Арчи Гудвина. Акунин тоже хорошо пишет.
        — То есть, ты читаешь в основном беллетристику.
        — Чего?  — не понял Лопатин.
        — Незамысловатое бульварное чтиво в мягких обложках,  — пояснила Соня.
        — Типа того, что читал Траволта, сидя на горшке, когда Брюс Виллис выстрелил в него из пистолета?
        — Вот, вот! Именно это,  — закивала головой Соня.
        — А Конан Дойл тоже беллетристика? Детективы же писал?
        — Конан Дойл — это классика!
        — А Брэм Стокер и его «Дракула»? Чистый ужастик.
        — Тоже, наверное, классика,  — неуверенно ответила Соня.
        — Ага! Понял. То, что в толстых книгах и твёрдых обложках — классика, а то, что в мягких — беллетристика. Ты-то, наверное, чего-нибудь толстенное читаешь, в твёрдой обложке?
        — Да! Драйзера читаю «Американскую трагедию»,  — с гордостью в голосе сообщила Соня. Она убрала тарелки, сунула Лопатину вилку и поставила на середину столешницы сковородку с картошкой и котлетами. От этого её такого пролетарского поступка Лопатин воспрянул духом.
        — И про что там?  — поинтересовался он.
        — Там один парень, чтобы жениться на богатой наследнице, утопил свою беременную девушку.
        — Во, дурак!
        — Сложно сказать.
        — Чего тут сложного?  — Лопатин запихнул в рот котлету. Да уж, готовила мамаша Шнейдер вкусно, выше всяких похвал.  — Надо сразу определяться, чего хочешь. Секса или денег?!
        — А ты чего хочешь?  — Соня тоже засунула в рот котлету.
        — Одно другому не мешает.
        — Выходит, что мешает.
        — Почему? Не надо разбрасываться. Разве богатые наследницы что-то имеют против секса?
        — Ну, это вряд ли,  — сказала Соня и слегка покраснела. Или это Лопатину так показалось?
        — А кто твои родители?  — включил дурака Лопатин. Вообще-то он весь вечер только и делал, что включал этого дурака.
        — Ты не знаешь?  — удивилась Соня.
        — Откуда? На тебе ж не написано!
        — Мой папа — Семен Семенович Шнейдер,  — торжественно объявила Соня.
        — И?  — Лопатин сделал вид, что не понял.
        — Совков!  — Соня явно возмутилась его неведению.  — Он владелец Эллипс-банка! Третьего в стране и первого на Северо-Западе!
        Лопатин присвистнул.
        — А я поначалу было подумал, что он царь! Уж больно квартира ваша на царский дом похожа. Дворец называется.
        Соня возмущенно фыркнула:
        — Тогда ты Иван-дурак!
        — Неправда, я Иван-царевич,  — с достоинством заявил Лопатин.  — И если не прямо сейчас, то вскоре обязательно им буду.
        — Ты на себя в зеркало смотрел? Царевич он!
        — И чем это не царевич?  — в свою очередь возмутился Лопатин. В зеркале он сам себе очень даже нравился.
        — Да всем! Волосы эти твои. Кто сейчас такое носит? У тебя глаза вроде бы умные, а ты их под чёлкой прячешь. Из тебя матушка-провинция так и прёт. Тебе к стилисту надо.
        — К пидеру, что ли? Уж, они-то точно знают, как мужик должен выглядеть!
        — О господи!  — Соня закатила глаза.  — Ну, ты и дремучий, Совков! Не все стилисты голубые. Есть и нормальные, а есть и вовсе женского пола.
        Соня убрала со столешницы и налила Лопатину чаю.
        — Ты лучше скажи, царевна, как у тебя с остальными предметами?  — поинтересовался Лопатин.
        — А никак,  — Соня пожала плечами.  — С экологией, конечно, как-нибудь управлюсь, а вот бухучёт….
        — Бухучёт?  — Лопатин не поверил своим ушам.  — Это же элементарщина!
        — Кому как!
        — Брось, Соня, я же знаю, что ты не дура. Небось, весь семестр балду гоняла? Драйзера читала?
        — Ну, модные показы, выставочные залы, шопинг в Милане. Туда-сюда. Поможешь? У тебя хорошо получается всякую мутоту объяснять.
        — Помогу,  — Лопатин на секунду задумался.  — Только ты меня за это сведешь к этому, к стилисту.
        — Замётано! А ещё обязуюсь бить тебя по спине, когда ты начнешь гыкать.
        — Чего?  — не понял Лопатин.
        — Ну, ты очень часто вместо буквы «гэ» говоришь букву «хэ». Типа «Халя, а хде же тот махазин с харбузами?»
        — Правда, что ли?
        — Угу.
        «Вот тебе и Иван-царевич»,  — подумал Лопатин и тяжело вздохнул.  — «Тоже мне герой-любовник! Остров покупать собрался! Хорошо хоть на порог пустили».
        Соня проводила его до выхода и открыла перед ним дверь большой гардеробной. Лопатин обнаружил там свою куртку, аккуратно висящей на плечиках. Он натянул её и направился к выходу из квартиры.
        — Это всё?  — удивлённо поинтересовалась Соня.  — Так и заболеть недолго!
        — Я на машине,  — сообщил Лопатин.
        — Знаю я, где сейчас можно у нас в центре машину припарковать. Подожди,  — Соня скрылась в гардеробной. Через минуту она вернулась с толстым чёрно-белым шарфом.
        — Бери,  — она протянула шарф Лопатину. Тот намотал его вокруг шеи. Шарф был мягкий и тёплый.
        — Я верну в следующий раз,  — пообещал Лопатин.
        — Не надо, я всё равно его уже не ношу, а тебе идёт.
        — Спасибо,  — Лопатин, было, дёрнулся, чтобы поцеловать Соню в щёку, но в последний момент спохватился и не стал этого делать. Так девчонку и отпугнуть можно.
        В лифте он рассмотрел шарф получше. На этикетке было написано «Армани». Ну, да! У дочери Семена Семеновича Шнейдера разве может быть шарф фабрики «Пролетарская победа».
        Дорога к машине показалась ему гораздо короче, чем к Сониному дому, шарф грел ему щёки и шею, да и метель, казалось, поутихла. Около машины он обнаружил, что всю дорогу шёл в бахилах. Он представил, как веселился охранник в Сонином доме, и радовались редкие прохожие.
        Дома Лопатина ждал Валерка с пловом из курицы.
        — Да я вроде, как бы сыт,  — сообщил Валерке Лопатин.
        Валерка пощупал новый Лопатинский шарф, вздохнул и сказал:
        — Оно и видно, что гусары с женщин денег не берут! Они всё натурой норовят.

* * *
        Вождь мирового пролетариата решительно мерил бронзовыми ногами гранитные ступеньки спуска к Неве, великий поэт задумчиво раскладывал на ступеньках осколки льдинок, видимо пытался сложить из них слово «вечность», конь под великим царем задумчиво долбил копытом кромку льда.
        — Господа, товарищи!  — страж Ши-цза крутанул каменную сферу,  — Чего вы все тут ошиваетесь, как будто мёдом у нас на Петроградской стороне намазано?
        — Господин революционэр,  — подхватил второй волшебный львиный пёс,  — хватит уже мельтешить, как Ленин в клетке!
        — Позвольте-с,  — попытался возмутиться великий вождь.
        — Действительно, Ильич, хватит уже бегать, у меня от тебя в глазах рябит,  — поддержал стражей великий царь.
        — «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди, и Ленин такой молодой» …,  — продекламировал великий поэт,  — дальше запамятовал, там и вовсе чушь какая-то.
        Конь под великим царём заржал каким-то странным хихикающим звуком. К лошадиному хихиканью присоединились и стражи Ши-цза.
        — Батенька, голубчик! Что ж у вас в голове-то такое?  — Ильич всплеснул руками.  — Вспомните, а как же «Люблю я пышное природы увяданье, в багрец и золото одетые леса»?
        Великий поэт пожал плечами.
        — Что ж это происходит-то?  — великий вождь тревожно оглядел собравшихся.
        — Идолы вы все, вот что с вами происходит,  — пояснил один из стражей Ши-цза.
        — Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее. Чего это мы идолы?  — великий вождь упёр руки в бока.  — То демонами обзываются, то идолами.
        — Вы все никакого отношения к вашим прототипам не имеете, ну, кроме имени и внешности, а головы ваши чугунные, пардон, Ваше величество, бронзовые набиты разными мыслеформами окружающей вас жизни. Вот взять, к примеру, поэта.
        Великий поэт встрепенулся и поднялся со ступенек.
        — Поведайте нам, Александр Сергеевич, о чем думают посетители сквера, в котором вы установлены?
        — О разном думают,  — с достоинством поведал великий поэт.
        — Это понятно, а какие стихи у них там, в головах вертятся? У детей, у молодежи, иностранных туристов, у пенсионеров?
        — Ну,  — поэт задумался,  — дети — самое простое! У них в голове что-то типа «А кто такие фиксики? Большой, большой секрет!»
        — А кто это фиксики?  — в вопросе великого царя сквозило глубочайшее удивление.
        Великий поэт недоуменно пожал плечами.
        — Ясно же сказано «Большой, большой секрет!», не перебивайте,  — великий вождь махнул рукой,  — продолжайте, голубчик.
        — С молодежью тоже ничего сложного, там в башке сплошное «Умца, умца, умца, умца, тыдых, тыдых, тыдых»…,  — послушно продолжил поэт свой рассказ..
        — Хватит, хватит, не могу больше,  — перебил поэта страж Ши-цза, зажав уши лапами.
        — Какие мы нежные,  — язвительно заметил великий вождь.
        — Неужели есть что-то хуже?  — поинтересовался великий царь.
        — Ага,  — поэт тяжело вздохнул,  — люди среднего возраста.
        — А что с ними?
        — С ними в лучшем случае — «А белый лебедь на пруду качает павшую звезду», а то ведь и вовсе — «Боже, какой мужчина! Хочу от него сына!»
        На этот раз ржание царского коня поддержали все присутствующие.
        — Да, батенька, нелегко вам приходится,  — посочувствовал поэту вождь мирового пролетариата.
        — Да вы и сами, Владимир Ильич, от поэта недалеко ушли.
        — Это еще почему?
        — Да вы как-то совершенно забыли, что коммунист. Новую власть приветствуете, попов одобряете.
        — Так сейчас все коммунисты себя так же ведут,  — Ильич пожал плечами.
        — То-то и оно, бронзовая ваша голова! Вы ж не все! Вы же пламенный революционэр!
        — Да, бросьте!
        — Ага, а сам Троцкого политической проституткой обзывал!  — встрял в разговор великий царь.
        — Чего не скажешь в полемической ажитации!
        — Вот и помалкивай впредь в своей ажитации!
        — Дурак!
        — Сам дурак!
        — Господа, господа! Мы же с вами интеллигентные образованные люди,  — великий поэт предпринял отчаянную попытку примирить непримиримое.
        — Какие же мы люди? Вон, как собаки про нас тут умничают. Мы, говорят, болваны чугунные! А болванам всё можно,  — Ильич с силой пнул бронзовой ногой гранитный постамент, на котором сидел ближайший к нему страж Ши-цза.  — Я вот слышал, в Корее собак едят с превеликим удовольствием.
        — Но-но-но!  — рыкнул на великого вождя страж Ши-цза.  — Сам ты собака. Бешеная!
        Ильич на всякий случай отскочил на безопасное расстояние.
        — А ещё говорят, что никакие вы не собаки,  — доложил он оттуда,  — а смесь львов с лягушками. А вот лягушек едят во Франции. За это французов так и называют лягушатниками.
        — Никто не хочет узнать, как лягушки расплавляют на атомы вождей мирового пролетариата?  — ближайший к Ильичу страж Ши-цза привстал на задние лапы, в пасти его сверкнул странный голубоватый огонь.
        — Сдаюсь, сдаюсь,  — великий вождь поднял руки вверх.  — Виноват. Больше не буду.
        — Опять ты, Ильич, погорячился в своей полемической ажитации,  — усмехнулся великий царь.  — Ты дракона-то с лягушкой не путай. Эти существа в принципе собаки, так как стражи, и выполняют охранную функцию. С виду же вроде бы львы, так как сущности они вполне себе самостоятельные, как и все представители семейства кошачьих, а вот их жопа чешуйчатая говорит как раз о том, что внутри прячется дракон.
        — Да, понял, я понял,  — великий вождь достал из кармана платок и вытер вспотевшую бронзовую физиономию.  — Я же извинился.
        — Ну, с Ильичом-то понятно, отчего он тут у нас толчётся,  — после недолгой паузы заметил страж Ши-цза, опустившись на место,  — ему одному у себя на Выборгской заставе скучновато. Вот он и лезет в общество. Развлечений ищет, с огнем играется.
        — Как одному?  — встрепенулся великий поэт.  — С ним же там, на Выборгской стороне сама Анна Андреевна!
        — О! Ахматова!  — страж Ши-цза опять привстал на своем постаменте.  — «Я не так страшна, чтоб просто убивать. Не так проста я, чтоб не знать, как жизнь сложна».  — Продекламировал он и смахнул лапой странную хрустальную слезу.  — Конденсат, наверное,  — пояснил он притихшим собравшимся.  — Анна Андреевна не на Выборгской стороне, а напротив «Крестов» через Неву. Это её сначала у самой тюрьмы хотели поставить, потом передумали и на подземной парковке установили. Теперь в народе она так и называется «Ахматова на гаражах».
        — Ха!  — подал голос великий царь.  — Анна Андреевна нашего пролетарского вождя лютой ненавистью ненавидит. Конечно, как её там неподалеку от него устанавливать?! Хотя она и через Неву ненавидеть может.
        — Она «Кресты» больше ненавидит. Их, вон, говорят, сносить собираются, как Бастилию.
        — Сначала она «Кресты» снесет, а потом за Ильича примется,  — злорадно сообщил великий царь.  — Не ровён час снесут мастера полемики.
        — А вот и фигушки! Я вождь мирового пролетариата.
        — Проходимец ты, авантюрист, узурпатор и немецкий шпион! Такую империю разрушил!
        — Сам ты узурпатор, тиран и авантюрист! Еще неизвестно, кто из нас больше немецкий шпион! И ничего я особо не разрушил. Вон гляньте,  — Ильич повел рукой вокруг себя,  — ничего ж не изменилось, как царь сидел на троне, так и сидит.
        — Это не он сам на трон залез, это народ его туда посадил. Народу царь надобен. Не готов еще наш народ без царя самостоятельно проживать. Только до того, как ты и твоя шантрапа совершили переворот, цари воспитывались с рождения. Ответственность понимали за недвижимость, за земли да за людишек. А нынешние цари к власти по головам приходят, кто больше конкурентов скушал, тот и император всея Руси. И руки у них в казне аж по самые локти,  — великий царь печально покачал головой.
        — Ну, не все ж казнокрады,  — заметил великий вождь.  — Я вот себе ничего и не взял.
        — Уж лучше казнокрады, чем убийцы,  — великий царь грозно сверкнул очами.
        — Да погодите вы! Опять снова-здорово,  — воскликнул великий поэт.  — А скажите,  — обратился он к стражам Ши-цза,  — у Анны Андреевны в голове тоже «Белый лебедь на пруду»?
        — Это вряд ли, женские памятники от мужских кардинально отличаются. Женская магическая сила каким-то образом и в памятниках приживается. Так что, не столько пространство влияет на женские памятники, как в вашем случае, а наоборот они влияют на пространство.
        — Слыхал?  — поинтересовался великий царь у вождя.  — Таки снесет тебя Анна Андреевна.

* * *
        Благодаря усилиям Лопатина, Соня успешно сдала сессию и даже получила пятерку по ненавистному бухучёту. Лопатин был доволен своей ученицей, которая всё реже и реже называла его «Совковым». Тем более что Лопатин изо всех сил старался не «хыкать» и залой называл огромную гостиную в Сониной квартире только мысленно.
        В свою очередь, Соня выполнила обещание сводить Лопатина к стилисту. Стилистом оказалась упитанная тётка в салоне с заоблачными ценами. В Новороссийске салон бы этот назывался парикмахерской, а тётка парикмахершей. А тут, на тебе — салон, стилист! В салоне этом с непонятным названием по-французски, конечно, всё сверкало. Еще бы! За такие-то деньги! Клиентам надевали чудные белые халаты, которые как раз могли бы быть и почище. Лопатину халат подобрали с трудом. Уж больно плечи у него оказались неформатные. Тётка колдовала над головой Лопатина часа полтора: мыла, умасливала, стригла, опять мыла, опять умасливала, сушила феном, опять стригла и, наконец, выпустила, содрав с него космическую сумму.
        — Ну, как?  — поинтересовался он у Сони, которая терпеливо ожидала его в кафе салона. Всё, что Соня съела и выпила в кафе, Лопатину тоже включили в счёт, и он понял, что на каникулы к родителям поедет на поезде, а не полетит самолётом.
        — Совсем другое дело!  — Соне новая стрижка Лопатина явно пришлась по душе.  — Смотри-ка, у тебя и череп идеальной формы и уши не оттопырены. Да еще и глаза теперь видно. Я тебе уже говорила, что у тебя умные глаза? И чего это ты раньше волосатиком ходил?
        — Модно было,  — сознался Лопатин.
        — Уже нет, причем давно,  — безапелляционно заявила Соня.  — Ну, ладно, я тут на тебя кучу времени потратила, а мне еще чемодан собирать.
        Она встала на цыпочки, чмокнула Лопатина в щёку, и выскочила из салона, растворившись за его стеклянными дверями, как ежик в тумане. Изумлённый Лопатин остался один на один со своими ощущениями. Он тоскливо поглядел на себя в зеркало и не узнал. В зеркале красовался типичный самоуверенный мажор с наглыми глазами. Лопатин провел рукой по голове, тяжко вздохнул и выкатился из салона.
        — «Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону»,  — думал он, собирая дорожную сумку. Соня назавтра улетала с подружками в Майами, а ему уже принесли билет до Новороссийска. Хоть у Лопатина и был большой соблазн взять плацкартный вагон, но он перед ним устоял, всё-таки купив купе.
        Нет, деньги на самолет у Лопатина, разумеется, имелись, и не только на самолёт, не зря же он весь семестр натаскивал такое количество дубинноголовых мажорчиков. Но у Лопатина была и мечта — купить матери гладильную машину, и эту машину еще неделю назад они вместе с Валеркой привезли из магазина.
        Два дня пути до Новороссийска, которые он практически провалялся в пустом купе, Лопатин решил потратить с пользой, прикупив заранее толстенную книгу — «Американская трагедия» Драйзера. Ну, чтобы не моргать глазами, когда Соня вдруг решит завести умный разговор. Но Драйзер решительно не желал укладываться в голове Лопатина, вызывал раздражение и непреодолимое желание выпить чаю и чего-нибудь съесть. Чай у проводницы имелся, даже с лимоном, а еды Лопатин с собой припас со знанием дела. У него имелись и куриные ноги, жаренные на гриле, и варёные яйца, и картошка в мундире, и помидоры с огурцами, плюс ко всему имелись у Лопатина хлебные ржаные краюшки и нарезки с копчёной колбасой и вкусным сыром. Леша Лопатин местами был весьма основательным молодым человеком.
        После очередного перекуса он плюнул на Драйзера и переключился на любимого Акунина, поэтому оставшееся время в пути пролетело незаметно.
        На вокзале его встречал отец, слегка постаревший за то время, что они не виделись. Обнялись, загрузили вещи. Отец с большим интересом разглядывал коробку с гладильной машиной и одобрительно хлопал сына по плечу, отчего Леша понял, что отцу-то он с этой гладильной машиной уж точно угодил.
        Мама выскочила им навстречу из дома, чуть не угодив под колёса отцовского автомобиля. По лицу её струились слёзы. Лопатин с трудом сдержался, чтобы самому не разреветься. Он прижал мать к себе и долго не хотел отпускать, а она, уткнувшись лицом ему в грудь, при этом гладила его стриженые волосы.
        — Похудел-то как,  — оторвавшись от сына, она всплеснула руками,  — или повзрослел? Или это стрижка такая?
        — Не нравится?  — Лёха провёл рукой по стриженой башке.
        — Нет, что ты!  — Мать опять погладила его по голове.  — Очень красиво, как по телевизору.
        Вошли в дом. Туда, где обитала исключительно их семья, и отдыхающим ходу не было. Хотя какие уж сейчас отдыхающие? Мёртвый сезон. Собачий холод и беспрестанный Норд-ост, срывающий крыши с домов и рвущий провода. Хотя Норд-ост особенно бесчинствует ближе к горам, а в том месте, где расположен дом Лопатиных, на берегу моря, это уже не Норд-ост, а так, жалкое подобие. Ну, расстегнет все пуговицы на пальто. Делов-то!
        В день приезда Лопатина никакого Норд-оста и в помине не было. Светило солнышко и в воздухе пахло скорой весной. В доме за время его отсутствия произошли серьёзные перемены. Чувствовалось, что курортный сезон принёс свои немалые плоды. В кухне у матери появилась новая дорогая кухонная мебель по виду, как показалось Лопатину-младшему, вполне себе итальянская, да еще нашпигованная всякой техникой. На кухне витали волшебные ароматы, и Лёха сглотнул сюну.
        — Хотел вот еще твоей матери плиту индукционную купить, но уж больно дорого,  — сообщил отец.
        — И хорошо, что не купил,  — Лопатин вспомнил Сонин рассказ про то, что её мать кроет эту новомодную плиту, на чем свет стоит.  — Говорят, барахло это всё. Посуду к ней особую надо. Рецепты всякие.
        — Зато я в нашем отеле прачечную организую. Всех соседей обстирывать будем. Две машины купил профессиональные. Сушилку. Завтра покажу, будешь мне помогать устанавливать. Там твоя гладильная машина — ох, как кстати!
        В Лехиной комнате всё осталось без изменений. Вот только книжные полки заменили на новые со стеклами, а в душевой появился новый никелированный смеситель, вместо всё время подтекавшего старого. Конечно, у Лехи не было собственной огромной джакузи, как у Сони, но личная душевая у него всё-таки была. И душевая, и шкаф огромный в нише, практически гардеробная. Ведь раньше Лёхина комната тоже сдавалась отдыхающим. Лёха распаковал вещи, быстро принял душ, оделся в домашнее и достал из чемодана подарки. Гладильная машина — это по делу, а вот духи для матери и галстук для отца — это уже для души. Тем более что подарки эти покупать ему помогала Соня, подкосив в очередной раз бюджет Лопатина. С подарками он отправился в залу. Обычно семейство Лопатиных питалось на кухне, но по праздникам накрывали стол в зале. А приезд младшего Лопатина после столь длительного отсутствия — это самый настоящий семейный праздник. И обязательно будут гости — cоседи, друзья и одноклассники Лопатина. Зайдя в залу, Леха аж зажмурился: новые шторы, замысловатая люстра, новый огромный телевизор да еще и самый настоящий камин. Вот
это да! Первым делом Лёха направился к камину. Потрогал чистое стекло.
        — Французский,  — пояснил из-за спины отец.  — Наши уговаривали классический сложить, а я подумал, уж больно они пожароопасные. Вот, купил готовый под заказ. Три месяца ждали. Потом ребята его за неделю установили. Красота!
        — Как тут и был,  — согласился Лёха, подумав, что теперь его семья, пожалуй, не особо отличается от семей его однокурсников мажоров. Вон, и камин даже есть. Он почему-то сразу представил, как знакомит тут Соню с родителями. Картинка вырисовывалась вполне себе приличная.
        Застолье длилось до поздней ночи. Одних гостей сменяли другие, мама беспрестанно суетилась, ставя чистые тарелки и подавая всё новые и новые блюда. Когда только успела всё наготовить! Наконец, все разошлись, и Лопатины остались втроем. Быстро прибрали со стола, в очередной раз загрузили посудомойку, что не влезло, помыли сами и уселись на чистой кухне поговорить. То, что у родителей к нему есть разговор, Лёха понял сразу.
        — Мы вот тут решили еще один мини-отель прикупить,  — сообщил отец,  — Костаниди уезжают, им в Греции хорошие подъемные дают, вот они своё хозяйство и продают.
        Хозяйство Костаниди находилось недалеко от дома Лопатиных и явно давало приличный доход.
        — А деньги откуда?  — поинтересовался Лёша.  — Это же дорого безумно.
        Одно дело, прикупить к сезону новой техники, кондиционеров или телевизоров, другое дело — готовый отлаженный бизнес.
        — Думаем в банке ипотеку взять, или кредит для малого бизнеса. Мать, вон, уже зарегистрировалась, как индивидуальный предприниматель,  — пояснил отец.
        — А зачем? Денег на жизнь вам хватает, более чем,  — Лёха кивнул головой в сторону сверкающей модной кухни.  — Если ещё и хозяйство Костаниди обслуживать, так и разорваться можно. Никакого здоровья не хватит. Да еще и долги огромные. Знаю я эти ипотеки да кредиты с их процентами. Вы расчёт-то хоть делали?
        — Лёшенька,  — мама чмокнула его в нос,  — ты же большой у нас совсем. Вернешься, женишься, работать пойдёшь. Дополнительный бизнес и хороший отдельный дом тебе не помешают. А мы с отцом рядом будем, подсобим, если что. И с детками посидеть, и по хозяйству.
        — Вон оно что!  — Лёха хмыкнул, представив холёную Соню, моющую полы в комнатах отдыхающих.  — Без меня меня женили, значит, жизнь мою дальнейшую продумали. Наверняка, и невеста на примете уже есть?
        — А как же! Вон, у Михальченков дочка школу заканчивает. Красавица! Загляденье. Воспитанная, скромная, матери по хозяйству помогает. Мечта, а не девка!
        Лёха заржал. Видели бы они Соню, уж даже до нее новороссийским девкам, как до неба, не говоря уже о той, что с зелёными глазами, о Еве с яблоком. Нашли тоже красавицу — Таньку Михальченку.
        — Ну, не хочешь Михальченкову девочку, другую подберем,  — рассудил отец.  — Время-то еще есть.
        — Спасибо вам, ребята, что заботитесь о моей дальнейшей жизни, только я сам как-нибудь управлюсь. И не вздумайте в долги влезать и бизнес у Костаниди покупать. Во-первых, у меня другие планы, а во-вторых, бизнесу этому скоро трындец наступит. Снесут подчистую всё наше богатство, да больших отелей из стекла и бетона понаставят.
        — Как снесут?  — мама прижала руки к груди.
        — Легко и просто, как в Питере ларьки да маленькие магазинчики посносили. Уйму народа без бизнеса и без средств оставили. Не любит наше государство неучтённый бизнес. А у нас тут всё побережье неучтённое.
        — Ишь ты! Пусть только попробуют сунуться,  — мама погрозила кулаком в сторону центра города.  — У нас тут, сынок, ситуация другая, нежели в Питере твоем распрекрасном. Город маленький, все друг друга знают.
        — Всё равно, это вопрос времени. Вы ж, наверняка, про нормы водоотведения, да про водоочистку слыхом не слыхивали. А тут пара грамотных комиссий от заинтересованных лиц — и пишите письма! Я уж не говорю про электропотребление. Там тоже нормы разные есть на жилые помещения. Выделят вам три киловатта, и что делать? Потом использование земельного участка не под жилые цели. Много всего разного придумать можно, если захотеть,  — Лёха тяжело вздохнул и оглядел испуганные лица родителей. Стареют они, что ли? Или телевизор много смотрят?
        — Сынок, ты это серьёзно?
        — Серьёзней некуда. Так что пользуйтесь пока тем, что есть, и старайтесь не высовываться. И не волнуйтесь, я к вам на шею не сяду.
        — Ну, да ладно!  — отец тяжело крякнул и встал из-за стола.  — Утро вечера мудренее. Спать, однако, пора.
        Все дни, которые Лёха провёл в родительском доме, он помогал отцу и матери по хозяйству. Отец с утра уходил на работу, а Лёха обустраивал новую прачечную. Он установил на крыше огромный накопительный бак, ведь летом случались перебои с водой, и эти накопительные баки устанавливали повсюду, провёл в прачечную металло-пластиковые трубы, подключил стиральные машины, сделал новую проводку. Этому всему его еще с детства обучал дед. В хлопотном гостиничном хозяйстве без умелых мужских рук никуда.
        По вечерам уставший за день Лёха либо поигрывал на пианино, либо читал Акунина. Встречаться с бывшими одноклассниками он совершенно не стремился. О чем с ними говорить? У Лёхи теперь совсем другая жизнь, новые интересы. Засыпая, он думал про Соню и про глазастую Еву с яблоком. Сравнивал их. Сравнение иногда выходило в пользу Сони, а иногда при воспоминаниях о глазах Евы сердце его стучало в груди так, будто бы пыталось исполнить французскую польку. Отец с матерью к разговору о покупке имущества Костаниди больше не возвращались. Работой сына оба явно были довольны и, наверное, поняли, что разговор про его будущее ему неприятен.
        Обратно Лёха летел самолётом из Краснодара. Перед посадкой в Питере, глядя в иллюминатор на тёмные тучи, обычно окружавшие город в любое время года, он вдруг понял, что летит домой. В Новороссийске остался дом его родителей, а свой собственный дом, который ему предстояло построить, находился впереди, и именно, в Питере.
        В первый день занятий он встретил на институтской лестнице ту, которую мысленно называл Евой с яблоком. Вернее не встретил, а увидел её отражение в зеркале. Ева шла какая-то задумчивая и печальная. Лопатина она не заметила, а ему вдруг нестерпимо захотелось подойти к ней, обнять и расспросить о причинах её расстройства. Захотелось рассказать ей что-нибудь смешное и погладить по голове, как давеча это делала мама. Он с трудом удержался, чтобы не кинуться ей наперерез.
        Соня к началу семестра, разумеется, опоздала. На все звонки Лопатина её телефон отзывался невнятным пиканьем и бурчанием, и только на третий день от начала занятий трубка сообщила, что абонент находится вне зоны действия сети. После этого Лопатин уже звонил ей непрестанно. Наконец, абонент появился в сети, и сонный голос Сони объявил:
        — Совков! Ты совсем сбрендил, не видишь, что я сплю. У меня сдвиг по времени.
        — У тебя, Соня, еще и сдвиг по фазе. Ты опять хочешь запустить учёбу?  — строго спросил Лопатин.
        — Не хочу,  — Соня зевнула.  — Ну, скажи, зачем ходить на лекции, которые всегда есть у такого отличника, как ты, и их всегда можно скопировать и потом почитать в приятной обстановке? Нет! Обязательно надо тащиться в школу и слушать всю эту галиматью. Да еще записывать!
        — Таким образом и только таким эта галиматья лучше усваивается. Лекции читать не так интересно, как Драйзера,  — тут Лопатин покривил душой. Драйзера читать ему было совсем не интересно.  — И самое главное у преподавателя можно сразу спросить, если что-то вдруг не понятно.
        — Хор, Лопатин, убедил. Завтра буду,  — Соня дала отбой.
        Назавтра она к началу первой лекции всё-таки опоздала, однако прокралась в аудиторию, плюхнулась рядом с Лопатиным, потеснив Валерку Яковлева, и поначалу откровенно зевала. Правда к концу лекции втянулась и даже прилежно задала преподавателю пару вопросов, искоса глядя на Лопатина. Препод расцвёл, как роза, и принялся объяснять Соне непонятное. Соня моргала глазами и кивала головой. Все остались довольны.
        После занятий Лопатин проводил Соню до её машины и впервые пожалел, что девушка, за которой он ухаживает, такая богатая. Ведь в другом случае можно было бы подвезти её до дома и, глядишь, поцеловать на прощание. А так, открыл перед ней дверцу и помахал ручкой. Вот и все ухаживания.
        Он долго ломал себе голову, куда бы пригласить Соню вечером. Потом решил, что такой начитанной девушке из интеллигентной еврейской семьи, интересней всего будет в Филармонии. Он долго изучал афишу и в результате взял билеты на вечер итальянской музыки. В программе были не только популярные классические произведения Россини, Вивальди, Доницетти, но и современные мелодии Нино Рота, Эннио Морриконе и других итальянских композиторов, фамилий которых Лопатин к стыду своему не знал. Больше всего Лопатина к выбору этих билетов подтолкнуло наличие в составе оркестра мандолин и аккордеона. Такую музыку Леша Лопатин мог слушать бесконечно.
        Соня, когда он предложил ей посетить Филармонию и помахал перед носом билетами, слегка скривилась, тяжело вздохнула, пожала плечами и сказала:
        — Ну, не знаю…
        — Как?!  — удивился Лопатин.  — Ты не любишь музыку?
        — В принципе люблю, конечно,  — Соня опять вздохнула,  — но не до такой же степени!
        — Какой такой степени?
        — Ну, чтоб в Филармонию ходить и всё такое.
        Лопатин расстроился. Наверное это расстройство проявилось на его лице столь отчетливо, что Соня тут же быстро сказала:
        — Хорошо, хорошо, пойдем в Филармонию, но при одном условии.
        — Каком?
        — После Филармонии я отведу тебя в другое не менее хорошее место.
        — После филармонии? Но там же концерт заканчивается поздним вечером!
        — Лопатин! Ты что ложишься спать в десять часов?
        — Ну, да.
        Соня опять тяжело вздохнула:
        — Придется лечь попозже, и вообще, тебе пора бы обновить стрижку. Ты оброс, как дикобраз. С таким мне в Филармонию идти никак нельзя.
        Теперь уже вздохнул Лопатин. Он вспомнил ценник у стилистов в салоне с французским названием, и ему стало нехорошо. Еще неизвестно, куда его Соня потащит после Филармонии. По всему выходило, что деньги понадобятся не только на такси. Вот и ухаживай за богатыми наследницами.
        Дома он первым делом взял стопку Валеркиных кулинарных журналов. Там модные иностранные повара учили российских домохозяек, как из дорогих и очень дорогих продуктов приготовить что-нибудь съедобное. Валерка каждый раз матерился, читая очередной журнал, но тем не менее покупал их снова и снова. Повара не просто поучали, а и красовались на фотографиях в окружении дорогой посуды и дорогой кухонной техники. Когда Лопатин первый раз от нечего делать перелистывал такой вот Валеркин журнал, то очень удивился. Он с детства представлял поваров непременно толстыми дядьками и тётками в белых колпаках, а тут с фотографий смотрели вполне себе симпатичные модные парни в большинстве своем весьма худощавые. Видимо от дорогих и очень дорогих продуктов люди не толстеют. Лопатин с трудом, но всё-таки отыскал в журналах повара с примерно такой же стрижкой, которая еще недавно была у него самого, и которая так нравилась Соне. Представляя, как Валерка будет ругаться, он выдрал из журнала страницу с фотографией и пошел в соседнюю с домом парикмахерскую. Эта парикмахерская, видимо, еще не успела осознать себя салоном,
поэтому цены там были вполне себе адекватные. В этой обычной парикмахерской постоянно и успешно практически налысо стригся Валерка и всячески рекомендовал это заведение своему другу Лопатину.
        В парикмахерской работали и пожилые женщины с усталыми глазами, и совсем молодые девчонки. Когда Лопатин ввалился в зал, они дружно пили чай, но приходу клиента очень обрадовались. Правда, когда он им продемонстрировал желаемую стрижку, парикмахерши слегка погрустнели. Правда, одна, совсем молоденькая вызвалась такую стрижку Лопатину учинить. Однако парикмахерша, чем-то похожая на Лёшину маму, остановила самоуверенную девушку.
        — Ну-ка, погодь, не кипешись, дело непростое,  — она встала из-за стола, подошла к Лопатину и провела рукой по его волосам. В точности, как это делала мама. Лопатин аж зажмурился.
        — Садись, пацан,  — женщина указала Лопатину на кресло перед зеркалом. Лопатин сел, а она стала внимательно изучать его голову, изредка поглядывая на фото из кулинарного журнала.  — Ну, с богом!  — Перекрестившись, женщина взялась за ножницы. И безо всякого мытья и умасливания стала быстро щелкать ими вокруг головы Лопатина. Лопатин напрягся. Потом пришел черед машинки для стрижки, и Лопатин напрягся еще больше. В результате, после случившегося под конец процедуры мытья и сушки феном, Лопатин увидел в зеркале точно такой же результат, какой он видел после посещения манерного французского салона. В довершение всего ему назвали просто смехотворную сумму, и счастливый Лопатин оставил еще половину этой суммы на чай. Он был готов расцеловать парикмахершу.
        Часть проблемы была решена, а потом еще позвонила Соня и сказала, что подъедет к филармонии сама. То есть, и на такси от Сониного дома ему тратиться не придется. А сам он до Филармонии может и на метро добраться. Развлекаться с парковкой автомобиля в центре города он не решился. И, как оказалось, правильно сделал.
        Майбах Семена Семеновича Шнейдера, на котором шофер привез Соню, включив аварийку, остановился у главного входа в Филармонию чуть ли не четвертым рядом. Концерт итальянской музыки явно пользовался у горожан успехом. Зал был переполнен, и Лопатин порадовался, что не сэкономил, а купил самые дорогие билеты в первых рядах. Конечно, на концерт он отправился не в смокинге, которого у него не было, но добротный синий костюм в тонкую полоску, сшитый матерью к школьному выпускному сына на заказ у новороссийского портного со звучной фамилией Папандопуло, сидел на Алексее, как влитой. Ткань на костюме была не простой. Чистая английская шерсть. Её Папандопуло получал из Греции от родственников. Не зря говорится, что в Греции всё есть. И английская чистая шерсть, и шёлковые итальянские галстуки. Недаром Соня, оглядев Лопатина, одобрительно щёлкнула языком. Да и другие посетители Филармонии задерживали свои взгляды на такой эффектной парочке. Сама Соня принарядилась в чёрное платье с замысловатым вырезом на спине. Платье выгодно подчеркивало Сонину пышную грудь, белая окантовка по краю выреза оттеняла Сонин
американский загар. Волосы Соня собрала в высокую причёску, что позволяло всем желающим рассмотреть невероятно красивое колье у Сони на шее. Картину довершали высокие белоснежные сапоги на шпильке. Лопатин исподтишка разглядывал Соню и испытывал невероятную гордость. Соня в этот момент казалась ему самой красивой девушкой на планете. Никакая Ева с яблоком не сравнится. Нет, конечно, если Еву так же приодеть….
        Концерт Соне понравился. Даже очень.
        — Ну, Лопатин,  — сказала она, когда они, наконец, выкатились из толчеи гардероба на улицу,  — никогда бы не подумала, что в Филармонии может быть так интересно.
        — Ты раньше никогда не бывала в Филармонии?  — удивился Лопатин.
        — Разумеется, бывала!  — фыркнула Соня.  — Меня бабушка в детстве туда таскала. Ску-ко-та! Пойдем, быстрее, пока у меня ноги в этих сапогах не отвалились,  — Соня подхватила Лопатина под руку, от чего он практически сомлел, и потащила в сторону Невского.
        — Мы куда?  — поинтересовался Лопатин.
        — Тут недалеко, увидишь.
        Соня притащила его в один из модных ночных клубов, в которые они с Валеркой не ходили, и которые регулярно посещали их однокурсники. Лопатину не нравилось в этих клубах. Ему казалось, что обстановка там откровенно нездоровая. Его тошнило от табачного дыма и музыки, которую он считал дебильной. Кроме того в темных углах таких заведений, на взгляд Лопатина, творилось и вовсе всякое непотребство. Того и гляди, какой-нибудь вампир выскочит на тебя из темноты и высосет всю кровь. Лопатина раздражали явно обдолбанные девицы и парни с лихорадочным румянцем и блестящими стеклянными глазами. Однако Соня в таком заведении чувствовала себя, как рыба в воде. Она заказала им с Лопатиным какие-то подозрительные коктейли и кинулась на танцпол. Надо сказать, что смотрелась она там просто зашибись, и Лопатину пришлось последовать за ней, чтобы отшить толпу молодчиков, кинувшихся к Соне, как пчёлы на мёд. Потом они пили эти мерзкие, на взгляд Лопатина, коктейли, потом опять скакали по танцполу, потом опять пили, потом танцевали, короче, жгли по полной. Музыка уже не казалась Лопатину дебильной, а коктейли мерзкими.
В голове шумело, а Соня становилась всё краше и краше. Однако, когда она предложила Лопатину затянуться подозрительной цигаркой, он спохватился и слегка пришел в себя. Схватив Соню в охапку, он потащил её в гардероб, где с трудом надел на нее шубу. Соня хихикала и не попадала руками в рукава. Наконец, он вывел её на улицу. Соня глотнула свежего воздуха, и взгляд её прояснился.
        — Лёшечка,  — проворковала Соня, прижимаясь к нему,  — а давай до моего дома пешком прогуляемся?
        Лопатин отметил про себя этого «Лёшечку» прикинул расстояние и согласился. Прогулка на свежем воздухе должна подействовать на Соню отрезвляюще. Она, конечно, чего-то там говорила про ноги, которые могут отвалиться в сапогах на шпильке. Правда, скакать егозой по танцполу эти сапоги Соне явно не мешали.
        Они шли по странно заполненному народом ночному Невскому, Соня крепко держала Лопатина под руку и прижималась к нему. Лопатин чувствовал себя практически счастливым. Однако на подходах к дому Шнейдеров ноги Соне откровенно изменили, они стали буквально подкашиваться, и Соня уже практически повисла на Лопатине. Ему пришлось даже в какой-то момент перекинуть её через плечо и нести таким образом к парадной. Там он её поставил и собрался уже, было, нажимать на звонок, как Соня обняла его за шею и нежно поцеловала. Лопатин, можно сказать, от этого просто офигел и впился губами в Соню. Целовались они довольно долго и в тот момент, когда поцелуям уже надлежало бы смениться чем-то более существенным, когда Лопатин почувствовал, что вот-вот разорвется на части, он решительно нажал на кнопку интеркома. Дверь моментально открылась.
        — До завтра,  — прошептал Лопатин, отстраняясь от Сони. Соня тяжко вздохнула, практически застонала, чмокнула Лопатина в щёку и исчезла за дверью. Лопатин подошел к газону, нашел сравнительно чистого снега, натер им лицо и побрел в сторону своего дома. Идти предстояло довольно долго.
        Назавтра Соня, конечно же, на лекции не пришла. Наверняка отсыпалась. Лопатин, который сам утром проснулся от дикой головной боли, не стал ей звонить, чтобы не разбудить. Уж пусть лучше отоспится. Глядя на болящего Лопатина, Валерка издевался над ним и интересовался, какой такой гадости Лопатин насосался накануне. Лопатин вспомнил коктейли, которые они пили с Соней, и его затошнило. До унитаза, однако, он добежал вовремя, и там его уже вывернуло наизнанку. После этого Лопатину откровенно полегчало, а уж когда Валерка дал ему выпить капустного рассола, он и вовсе пришел в себя.
        — Дожили до финского праздника «Похмеляйнен»,  — веселился Валерка.  — Между прочим, первая стадия алкоголизма.
        — Никакая это не стадия, а говно, которое мажорам в коктейли мешают,  — при воспоминании о вчерашнем Лопатина аж передернуло.
        — Это в Филармонии в антракте эту гадость подают?  — Поинтересовался Валерка, который накануне с интересом наблюдал сборы Лопатина в Филармонию.
        — Иди ты! После Филармонии меня Соня в клуб затащила. Ей там больше нравится.
        — Логично. Филармония для души, а клуб для всего остального.
        — Издевательство это над организмом, а никакое не остальное.
        — А кто сказал, что будет легко? Это тебе не Еву с яблоком охмурять по музеям и консерваториям.
        — Ага! Тебя послушать, так эта Ева прямо ангел какой-то. Может она тоже самокрутки курит.
        — Тоже?  — Валерка хмыкнул.  — Ну, ты попал.
        — Я не затягивался.
        — Хороший мальчик.
        И вот хороший мальчик Лопатин после лечебного воздействия капустного рассола, сидел на лекциях, представляя, как тяжело приходится Соне. Вряд ли ей кто-нибудь нальёт этого самого капустного рассола. Уж помощница мамаши Шнейдер в строгом костюме уж точно лечить Сонино похмелье не станет.
        Ближе к вечеру он заволновался и собрался уже звонить своей собутыльнице, как Соня объявилась сама.
        — Ты как?  — первым делом поинтересовался Лопатин.
        — Ничего,  — тусклым голосом сообщила Соня.  — Уже жить можно. Даже есть захотела.
        — Не ругали тебя?  — выразил беспокойство Лопатин.
        — За что?
        — Ну, пришла поздно, да еще и пьянющая в стельку.
        — Да моих не было. Они в Москву летали. Сегодня недавно только вернулись.
        Лопатин застонал. Как же он вчера лопухнулся. Родаков-то дома не было! Можно же было к Соне подняться, ну и всё такое…А он, как благородный дон, лицо себе снегом чуть не стёр. Хотя в том состоянии, в котором они с Соней находились вчера, любовник из него получился бы еще тот. Не хватало только проблеваться в Сонином кристально чистом сортире.
        — Им охранник на входе интересное кино показал,  — продолжала тем временем Соня таким же тусклым голосом. У Лопатина внутри все сжалось и замерло.  — Завтра суббота,  — констатировала Соня известный факт,  — и тебя приглашают к нам на ужин к пяти часам, можешь костюм не надевать. Форма одежды свободная. Казуал называется.
        — Бить будут?  — спросил Лопатин.
        Соня слабо хихикнула.
        — Ты смотри там, дыши в сторону, а то обоих побьют,  — на всякий случай посоветовал ей Лопатин.
        — Не учи ученого,  — Соня дала отбой, а Лопатин задумался. От завтрашнего визита в Сонин дом зависело многое. Да чего там! Всё зависело от этого визита. Как бы не обосраться перед Семеном Семеновичем Шнейдером миллионером, важным человеком, практически в некотором роде даже царем!

* * *
        Так получилось, что к защите диплома Алёна была уже на третьем месяце беременности. Когда Лариса об этом узнала, то неистовствовала на всю катушку, и, наверное, как всегда была права:
        — Лёлек! Ты дура отмороженная? Что это значит, так уж вышло!  — Лариса вращала глазами и подпрыгивала на месте.  — Тургеневская барышня, ядрена кочерыжка! В век интернета и высоких технологий! Когда кругом свирепствует Спид!
        — Ну, не могла же я сказать Димону, чтоб он презерватив надел,  — Алёна пожала плечами.
        — Почему?!  — Лариса покрутила пальцем у виска.
        — Неудобно как-то.
        — Неудобно ей!  — Лариса всплеснула руками.  — А помереть от Спида в расцвете лет было бы удобно?
        — Ну, что ты всё заладила про этот Спид!  — возмутилась Алёна.  — Нету у нас с Димоном никакого Спида.
        — Слава богу! Зато дитё теперь будет. В двадцать один год. Уму непостижимо! Или ты всё-таки аборт сделаешь?
        — Ты что?! Будем рожать. Димон уже и маме сказал.
        — Ну, раз маме уже сказал,  — Лариса тяжело вздохнула.  — Значит намерения у него серьезные. И что мама? Разрешила сыночку жениться?
        Алёна пожала плечами. Ей было в принципе всё равно, женится на ней Димон, или нет. Она решила рожать этого ребенка в любом случае. Ребенок-то чем виноват?
        — Ну, хорошо,  — Лариса перестала бегать, наконец, по комнате и устало плюхнулась на стул.  — А твои-то что говорят?
        — Мои говорят — прокормим!  — Алёна улыбнулась.
        — Ты хоть его любишь?
        — Кого?
        — Кого, кого? Димона своего.
        Алёна пожала плечами. Лариса фыркнула и опять забегала из угла в угол.
        — Не злись ты так! Откуда я знаю, что такое любовь? Вот ты знаешь?
        — Я не злюсь,  — Лариса подошла к подруге и чмокнула её в лоб,  — я переживаю за тебя. Нельзя же быть такой инфантильной. А если б родители сказали «Нет»? Почему они должны твои проблемы решать? Какое ты имеешь право на родителей еще и ребенка взваливать? Они же только что закончили твою учебу оплачивать, или ты думаешь, им деньги девать некуда?
        Об этом Алёна как-то не подумала, и ей стало стыдно. Надо сказать, что последний год она вообще мало о чем думала. Плыла как-то по инерции. Училась по инерции, с Димоном встречалась по инерции, хотя не особо-то и хотела. В целом ей почему-то было всё это нестерпимо скучно. Вот только когда она поняла, что беременна и ей подтвердил это доктор, в Алене вдруг проснулся интерес к жизни. Поэтому она и решила ни в коем случае не избавляться от ребенка. Не то, чтобы она видела в аборте что-то преступное, просто боялась, что ей опять станет так же катастрофически скучно.
        Мама дала Димону согласие на брак с Алёной, и он сразу же прибежал к ней с этим радостным сообщением.
        — «Интересно, у мамы спросил, а у меня нет!»  — отстраненно подумала Алёна.  — «А вдруг я не хочу за него замуж?»
        Она прислушалась к своим ощущениям и точно поняла, что действительно, замуж за Димона она не хочет, но тут же вспомнила справедливые слова Ларисы про перекладывание проблем на плечи родителей, и загнала свои ощущения куда подальше. Решила, что со временем с этим разберется. Димон ведь уже защитил диплом и приступил к реализации своих громадных карьерных планов, работая в конструкторском бюро на Адмиралтейских верфях. Сейчас Алёне главное тоже успешно защитить диплом, родить ребеночка, подрастить его слегка и найти хорошую работу. А там посмотрим, с Димоном ли, без него ли, но как-нибудь она выкрутится. Такой вот расчёт сложился вдруг в голове Алёны.
        — Димон!  — прервала она захватывающий рассказ о том, как он уговаривал маму.  — Надо понимать, что ты мне предложение делаешь?
        Димон запнулся и удивленно посмотрел на Алёну.
        — Само собой,  — он пожал плечами.
        — Само собой не получится. Давай букет, кольцо. Ну, как положено, когда предложения делают.
        — Может, мне еще и на одно колено встать?
        — Почему нет? Ты же соответствуешь маминым представлениям о приличном молодом человеке. Вряд ли приличный молодой человек будет жениться из снисхождения к беременной девице. Во всяком случае, мне такого снисхождения не надо,  — Алёна, как ни сдерживалась, всё-таки не смогла не высказать того, что накопилось. Расчёт расчетом, а видимо против собственной внутренней сущности не попрешь.  — У меня тоже есть представления о том, как должен вести себя приличный молодой человек.
        Димон посмотрел на нее с недоумением и вдруг расхохотался. Алёна ожидала совсем другой реакции. Несмотря на слова Ларисы и сложившееся уже решение использовать ситуацию к своей пользе, она вдруг поняла, что готова сейчас рассорится с Димоном, может быть, даже и навсегда. Потому что, если она этого не сделает, то её возможная дальнейшая с ним совместная жизнь станет просто невыносимой.
        — Всё будет хорошо!  — Димон чмокнул Алену в нос.  — Я дурак и обещаю исправиться. Жди.
        Димон исчез за дверью, а вечером явился, как и положено заправскому жениху, с букетом для будущей тёщи, с бутылкой шампанского и колечком для Алёны. Колечко бриллиантами не сверкало, но было весьма милым и современным. Надо сказать, что родители приняли Димона хорошо и тут же обсудили подробности будущей свадьбы. Алёна выставила железное условие — никаких белых платьев, лимузинов, пупсов на бампере и шариков. Из гостей только родители с обеих сторон и самые ближайшие друзья, типа Ларисы.
        Условия условиями, но у матери Димона, будущей свекрови Алёны, были свои представления о свадьбе единственного сына, поэтому свадьба гремела, пела и плясала, как положено. Алёна красовалась в белом пышном платье и роскошной фате. На бампере заказанного лимузина, разумеется, присутствовал отвратительный пупс, и повсюду развевались разноцветные шарики. Мать Димона по знакомству устроила ускоренную внеочередную торжественную регистрацию во Дворце бракосочетаний на набережной Красного флота, так что трехмесячная беременность Алёны гостям в глаза не бросалась.
        — Лёлек! Какая же ты красивая,  — восхищенно сообщила Лариса, увидев Алёну в свадебном наряде. Алёне и самой понравилось то, что она видела в зеркале. Да и лицо жениха, глядящего на невесту сумасшедшими влюбленными глазами, красноречивей всяких слов свидетельствовало о том, что наряд Алёне явно был к лицу.  — Тебе бы за настоящего принца замуж надо, а не за этого козла.
        — Лялек! Прекрати. Ну, почему ты Димона все время козлом обзываешь?
        — Не знаю,  — Лариса пожала плечами.  — Я так чувствую.
        Лариса была свидетельницей со стороны Алёны и по этому случаю надела шикарное длинное платье, правда, чёрного цвета. В этом платье Лариса тоже оказалась необычайно хороша. Однако уже схлопотала замечание от матери Димона:
        — А что это вы, барышня, в чёрном? У нас тут свадьба, а не похороны,  — заметила та сквозь зубы, проходя мимо Ларисы.
        — Здравствуйте!  — радостно ответила Лариса, улыбаясь ослепительной голливудской улыбкой.  — Меня зовут Лариса, я свидетельница, поэтому должна быть одета строго и со вкусом.
        — Валерия Львовна,  — представилась мамаша Димона, тормознув и озадаченно разглядывая довольную наглую физиономию Ларисы.  — Ну, что ж, пожалуй, строго и со вкусом это хорошо,  — после этого мамаша Димона царственно проследовала дальше. Действительно, что тут возразишь? Однако по физиономии будущей свекрови Алёна поняла, что случись ей давать разрешение сыну на свадьбу с такой вот Ларисой, шиш бы он это разрешение получил.
        Лариса повернулась к Алёне и зашептала:
        — Траур у меня, тётенька, по подружке лучшей, не понятно, что ли?
        — Да, похоже, тётеньке-то, как раз всё понятно,  — заметила Алёна.  — Ох, и боюсь я её, Лялек, аж волосы вдоль хребта дыбом становятся.
        — У тебя есть волосы вдоль хребта?  — Удивилась Лариса.
        — Нет, нету! Просто я чувствую, что если б они были, то обязательно стояли бы дыбом.
        Вот именно это чувство и не покидало Алёну ни на минуту всё то время, которое ей пришлось в последствие прожить в помпезном доме свекрови.
        Отца-адмирала на свадьбу сына категорически не пригласили, поэтому Алёна с Димоном сами поехали в Москву знакомиться с адмиралом и принимать его поздравления. Адмирал и его жена Алёне очень понравились. Они разместили молодоженов в шикарном загородном доме, кормили, как на убой, и всячески развлекали, демонстрируя московские достопримечательности. Так что у Алёны с Димоном получился практически полноценный медовый месяц, хотя адмирал и предлагал оплатить им путёвки куда-нибудь на Мальдивы. На Мальдивы Алёне очень хотелось, но доктор настоятельно рекомендовала во время беременности воздержаться от перелетов, особенно длительных. Адмиральская жена подарила Алёне самую настоящую сумку фирмы «Шанель», а Димону папа-адмирал вручил ключи от автомобиля марки «Волга». Димон расстроился, что не «Мерседес», но виду не подал.
        Отец похлопал сына по плечу и сказал:
        — Для начала и «Волга» в самый раз. Всё равно бить, колотить!
        Всю дорогу из Москвы, которую Алёна с Димоном проехали на этой самой «Волге», Алена чувствовала себя практически счастливой. Эти её чувства, похоже, разделял и новоиспеченный супруг.
        — Лёшка! Как же я счастлив!  — В одну из остановок у придорожного кафе сообщил Димон, прижимаясь головой к Алёниному животу. Лёшкой он звал её практически с первого дня их знакомства.
        Единственное о чем жалела Алёна, так это о том, что адмирал не подарил сыночку еще и отдельную квартиру. Пусть бы и у чёрта на рогах, на какой-нибудь Ржевке или в Рыбацком, только подальше от мамаши Димона.
        Защитилась Алёна на «отлично», но о поиске работы не могло быть и речи. Какая уж тут работа, когда вот-вот рожать. Ларису же мать через одну свою влиятельную клиентку пристроила очень удачно: в бухгалтерию питерского подразделения крупной нефтяной компании. Лариса теперь пропадала на работе до позднего вечера, но была невероятно счастлива.
        — Лёлек! Если б ты видела наш офис…,  — взахлеб делилась она впечатлениями по телефону.  — Всюду черный мрамор и стекло. А зам по безопасности! Такой котяра, только женат. Я, конечно, там самая конфетка, все хрычи вокруг меня так и вьются, так и вьются.
        — Ты смотри там, хрычами сильно не увлекайся. Тебе еще за принца замуж надо выйти,  — остужала подругу Алёна, а сама ловила себя на лёгкой зависти к беззаботной Ларисиной жизни. Ей тоже вдруг безумно захотелось работать в красивом офисе, и чтобы какие-нибудь хрычи вились вокруг, как мошка. И как это её угораздило взять и пропустить такую интересную часть жизни?
        — Да ну, их, принцев!  — смеялась в ответ Лариса.  — Лучше нефтяного магната нет никого.
        С этим трудно было поспорить.
        Димон допоздна, как Лариса, на работе не засиживался. Он работал исключительно от звонка до звонка. В отсутствие Димона, Алёна старалась тоже в квартире свекрови не засиживаться, мотивируя это тем, что ей нужно побольше гулять. Она и гуляла. И по Петровской набережной, и в Петропавловке, даже каталась на речном трамвайчике.
        В Петропавловской крепости Алёна обязательно приходила к памятнику Петру. Царь в исполнении скульптора Шемякина очень отличался от «Медного всадника» Фальконе: мчащегося сквозь время мощного, великого и непобедимого царя-реформатора. Петр в Петропавловке выглядел усталым и несчастным. Еще издали на подходах к памятнику Алёне казалось, что тот в нетерпении барабанит длинными и тонкими пальцами по подлокотникам своего трона. Глупые туристы фотографировались с царем в обнимку, залезали к нему на колени. Алёна жалела царя и не знала, как ему помочь.
        В Летнем саду она регулярно навещала дедушку Крылова. Ей нравилось присесть на скамейку и разглядывать персонажей его басен, расположенных вдоль всего постамента. Хотя, наверное, эти персонажи были персонажами не только Крылова, а скорее Эзопа, а затем и Лафонтена. Неважно.
        Ранняя листва, трепеща на ветру, создавала причудливую игру света и тени, в которой лисица виляла хвостом, мартышка периодически почёсывалась, слон пошевеливал хоботом, а сам Иван Андреевич, что-то изредка помечал у себя в блокноте. Алёна жмурилась от яркого весеннего солнышка, всматриваясь в застывшие фигуры, и думала, что давнишнее падение на Банковском мосту наверное всё ещё дает о себе знать. В Летнем саду было спокойно и приятно. Казалось, что рядом нет огромного пыльного города. Алёна гуляла по аллеям, глазела на скульптуры и радовалась тому, что родилась в таком замечательном месте, где вот так запросто можно пойти и полюбоваться достопримечательностями мирового значения. Конечно, если бы сейчас она после окончания института вышла на работу, ей было бы наверняка не достопримечательностей и городских красот. Сидела бы она сейчас в каком-нибудь офисе, скрючившись за компьютером, и мечтала бы, чтобы поскорей наступила пятница. Так что, может быть, в этой вот её ранней необдуманной беременности и были свои преимущества. Спишь, сколько влезет, гуляешь, где хочешь и когда хочешь. Вот если б еще
без свекрови над душой….
        Конечно, с наступлением лета Димон отвез мамашу на адмиральскую дачу в Комарово. Алёна осталась в городе под предлогом близости к роддому и хоть и временно, но вздохнула свободно.
        Рожала Алёна в июле. Высокопоставленный свёкор оплатил отдельную палату в лучшем роддоме города. Так что Дим Димыч родился, окруженный вниманием и комфортом. То, что он именно Дим Димыч, несмотря на категоричные возражения свекрови, было сразу же решено на семейном совете после определения на аппарате УЗИ пола будущего ребенка. В адмиральском роду всех мужчин называли Дмитриями. Свекровь слышать не хотела о том, чтобы её первого, а возможно и единственного внука назвали в честь того самого негодяя, который испортил ей всю жизнь. Однако она моментально сдала свои позиции после адмиральского звонка с угрозой прекратить ей всяческое материальное вспомоществление.
        Алёна в душе веселилась и думала, будь это где-нибудь в Англии или в Америке Дим Димыча вполне могли бы назвать Димон второй второй. Против имени Дмитрий для своего сына она ничего против не имела.
        Роды сопровождались вскриками и стонами Димона и завершились его обмороком после предложения врача перерезать пуповину. Алёна всё это время молчала, как партизан на допросе, только пыхтела, громко дышала и кряхтела, жалея, что разрешила Димону присутствовать.
        Когда всё закончилось, Алёна прижала к себе самое любимое существо на свете и ощутила, что же такое настоящее счастье. Оно было совсем не похоже на то состояние счастья, которое она испытала в машине марки «Волга» на пути из Москвы в Питер. То счастье было каким-то мгновенным. Так, ёкнуло внутри и пропало. Это же счастье щекотало Алёну где-то в районе бронхов и разливалось теплом по всему её телу. Тут же Алёна заподозрила, что её душа находится именно в районе бронхов.

* * *
        В субботу ровно в пять вечера Лопатин звонил в интерком парадной дома Шнейдеров. В этот раз он приехал на метро, идти от которого было гораздо ближе, чем от того места, где можно было бы припарковать машину. В руках он сжимал букет белых роз для мамаши Шнейдер. Охранник, открывший Лопатину дверь, имел совершенно индифферентное выражение лица. Видимо охранники в доме Шнейдеров были хорошо выдрессированы и не показывали вида, что смотрели недавно интересное кино, как дочку Шнейдеров принесли перекинутой через плечо, а потом целовали до посинения. Охранник вежливо поздоровался с Лопатиным и сразу пропустил его внутрь без допроса. Это как раз и свидетельствовало о том, что охранники уже знают Лопатина в лицо и предупреждены о его появлении.
        Дверь ему открыла уже знакомая помощница мамаши Шнейдер, она поинтересовалась, кому цветы, забрала их у Лопатина и проводила его в ту самую гостиную, которую он мысленно упорно именовал «залой». В гостиной, казалось, ничего не изменилось. От настольных ламп царил приятный полумрак, в камине потрескивал огонь, вот только Соня вместо «Собачьего вальса», отчаянно фальшивя, пыталась играть «Мурку». Этого безобразия слух Лопатина вынести уже не мог. Опять же отношения его с Соней, можно сказать, уже несколько изменились с его первого посещения дома Шнейдеров.
        — Сонь, прекрати мучить инструмент,  — с болью в голосе сказал Лопатин, как только за помощницей мамаши Шнейдер закрылась дверь.  — Двинься-ка!  — он спихнул Соню со стула у рояля, уселся и, засучив рукава, вдарил:
        — Прибыла в Одессу банда из Амура….
        Получилось у Лопатина замечательно. Практически профессионально. Не хуже, чем в кино.
        — Браво, браво!  — раздалось вдруг со стороны огромного мягкого дивана, на который Лопатин, когда вошел, даже не посмотрел.
        Лопатин вздрогнул. Со стороны дивана к нему стремительно двигался щуплый мужчина с некрасивым, но очень выразительным лицом.
        — А еще что-нибудь сыграть можете?  — поинтересовался он, подлетев к роялю.
        Лопатин вскочил.
        — Алексей Лопатин,  — испуганно представился он, решив, что запорол знакомство с царем Шнейдером.
        — Семен Семеныч,  — в свою очередь представился царь Шнейдер.  — Да, вы садитесь! Играйте, а мы послушаем,  — он обнял Соню и устроился рядом с ней у рояля.
        Лопатин уселся. От испуга у него всё вылетело из головы. Однако руки сами практически на автопилоте начали перебирать клавиши и из замечательного инструмента полились чарующие звуки мелодии Шопена. Глаза у Сони стали совсем круглые, а Семен Семеныч радостно закивал головой. Не останавливаясь, после Шопена Лопатин исполнил романс «Гори, гори, моя звезда», и Семен Семеныч аж прослезился.
        — Эх!  — хлопнул он Соню по спине.  — А у нас никто в семье так не умеет. Вот на Соню надеялись, да со слухом у нее проблема.
        — Должны же быть у человека какие-то недостатки,  — заметил уже полностью пришедший в себя Лопатин.
        Дверь в гостиную открылась, и помощница мамаши Шнейдер сообщила:
        — Зинаида Аркадьевна приглашает всех к столу.
        Компания переместилась в знакомую Лопатину огромную кухню. Дубовый стол, так впечатливший его ранее, в этот раз был накрыт белоснежной скатертью и сверкал хрусталем так, что Лопатин аж зажмурился и слегка вспотел.
        «Ну, вот, приплыли»,  — подумал он,  — «сейчас подадут лобстеров, и мне капец»!
        Однако невысокая полная мамаша Шнейдер в простецком фартуке посмотрела на него так ласково, что Лопатин перестал трястись. Соня представила его матери. Та поблагодарила Лопатина за чудесный букет, который уже украшал обеденный стол, и указала ему на предназначенное для него место. Все уселись, правда, через некоторое время Зинаида Аркадьевна вскочила и кинулась к плите. Лопатин, недавно с удовольствием просмотревший сериал «Дживс и Вустер» про приключения английского знатного плейбоя, тут же тоже вскочил из-за стола. Он твердо усвоил, что в присутствии стоящей женщины, джентльмену сидеть не пристало.
        — Расслабься,  — Семен Семеныч вальяжно махнул рукой.  — У нас скромный семейный ужин, все свои. Зинаида Аркадьевна еще раз пятьсот вокруг нас тут бегать будет.
        Лопатин уселся, довольно отметив слова про то, что за столом все свои. Значит, и он, Леша Лопатин тоже свой. Не совсем, конечно, но уже почти.
        — Алексей, а чем занимаются ваши родители?  — поинтересовалась Зинаида Аркадьевна, разливая суп.
        — У них отельный бизнес,  — не моргнув глазом, доложил Лопатин. А что? Разве он соврал? Ну, преувеличил слегка.
        — О!  — уважительно отметил Семен Семенович,  — и вы после университета собираетесь тоже заняться родительским бизнесом?
        — Нет, у меня другие планы.
        — Какие же, если не секрет?
        — Меня очень привлекает банковское дело.
        — Да, что вы! Соня говорила, что вы отличник.
        — Отличник. Я еще и самостоятельно занимаюсь, сверх программы.
        — Ну-ка, ну-ка….
        Тут начался экзамен, сложнее которого в жизни Алексея Лопатина ни до, ни после, никогда не было. Семен Семеныч пытал Лопатина с пристрастием и большим знанием дела, но Алексей не подкачал. Когда речь пошла уже о банковских активах нетто, Зинаида Аркадьевна хлопнула ладонью по столу и сказала:
        — Хватит!
        — Зинаида Аркадьевна,  — Лопатин повернулся к мамаше Шнейдер,  — я всегда думал, что никто не готовит вкуснее моей мамы. Но оказывается, у вас все получается гораздо лучше.
        — Ах, вы льстец бессовестный!  — Зинаида Аркадьевна разрумянилась и погрозила Лопатину пальцем.
        — За это надо выпить,  — Семен Семенович потянулся к запотевшему графину,  — а то водка стынет. Алексей, вы водку-то пьете? Или больше дурацкие коктейли, как некоторые?  — он кивнул головой в сторону Сони.
        — Конечно, пью, Семен Семенович. А как же? Я предпочитаю натуральный продукт без сладкого сиропа, газировки и зонтиков,  — тут Лопатин спохватился.  — Разумеется в разумных количествах.
        — Разумные количества — это хорошо!  — Семен Семеныч налил водки всем присутствующим.
        — Мне бы лучше «Мартини»,  — Соня сморщила нос.
        — Это после «Мартини» тебя кавалер твой,  — Семен Семеныч кивнул в сторону Лопатина,  — как раненого комиссара перетаскивал?
        — Что вы, Семен Семенович!  — встрял Лопатин.  — Это все сапоги. Ну, белые, которые на шпильках. Мы в Филармонии были на концерте итальянской музыки…
        — Россини, Вивальди и кто-то там еще,  — добавила Соня,  — кстати, было клево.
        — Доницетти,  — продолжил Лопатин,  — еще там исполняли Доницетти, увертюру из оперы «Дон Паскуале», ну, неважно,  — Лопатин махнул рукой,  — короче, много было хорошей музыки и мы решили прогуляться пешком до вашего дома.
        — Погода была просто чудесная,  — опять добавила Соня.  — Звезды, луна и все такое, ни ветринки.
        — Да,  — согласился Лопатин,  — ни ветринки, ни снежинки. По дороге мы, правда, заходили в разные кафе. Есть захотелось на свежем воздухе, да и погреться.
        — Точно, так и было,  — подтвердила Соня, кивая головой.
        — Ну, а на подходах к дому вашему Соня, разумеется, устала слегка, вот я её и поднес немного. Некрасиво, конечно, что на плече. Так девушек не носят, но на плече гораздо легче.
        — Да,  — согласился Семен Семеныч,  — если нашу Соню на руках тащить, как в кино показывают, так и пупок развязаться может.
        — Вот!  — радостно согласился Лопатин.  — Я и говорю, устала она очень.
        — Щас заплачу,  — Семен Семеныч шмыгнул носом.  — Пить-то будем, сказочники?
        Все дружно чокнулись и опрокинули в себя водку. После первой слегка развеселились, а уж после второй, а тем более третьей беседа потекла вполне себе непринужденная и практически ни о чем. Вечер закончился и вовсе замечательно. Лопатин играл на рояле «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед», и вся компания дружно подпевала, несмотря на отсутствие слуха. Когда дело дошло до «Вот кто-то с горочки спустился…», Лопатин вежливо откланялся. Расстались они с царем Шнейдером лучшими друзьями.
        С тех пор Лопатин стал бывать у Сони гораздо чаще и, разумеется, дело поцелуями у них не закончилось. Так что, по всему выходило, что у нас богатые наследницы ничего против секса не имеют. Это у них в Америке во времена Драйзера с наследницами не разбери поймешь, что происходило.

        *****

        Весна в Питере обычно никак не хочет наступать. Март, вообще, можно считать практически зимним месяцем с метелями, внезапными заморозками и обледенением проводов.
        Апрель отличается появлением на питерском небосклоне какого никакого солнца. Оно даже пригревает, и некоторые, особо страждущие прячутся от холодного еще зимнего ветра в заугольях Петропавловской крепости и пытаются там загорать.
        Ледоход на Неве — это отдельный природный катаклизм. Обычно он происходит при ярком солнце и ледяном ветре с Ладоги. Зрелище плывущего льда определенно завораживает, однако долго этой красотой любоваться можно только из окна какой-нибудь элитной питерской недвижимости с видом на Неву. Лёд, хоть в целом и грязно бурый, но на солнце иногда сверкает бриллиантовыми вспышками. За городом в апреле еще лежит снег. И опытные Питерские автомобилисты не спешат менять зимнюю резину на летнюю.
        Май наступает внезапно и отличается набуханием почек, птичьим многоголосьем и появлением подснежников в больших количествах. Совершенно не ясно, отчего это все вообще происходит. Ведь погода по-прежнему стоит холодная и местами просто мерзкая. Снег может выпасть и на майские праздники. В остальное время идет бесконечный дождь, сопровождаемый пронизывающим ветром. Видимо, природа берет свое в те редкие деньки, когда солнце пробивается сквозь питерские тучи и вдруг воцаряется настоящая летняя погода. К сожалению обычно это длится недолго.
        Но есть одна вещь, которая происходит в питерской природе независимо от погодных капризов. Ночи становятся заметно короче и переходят в туманный сумрак. Этот весенний ночной сумрак серебрист и кажется волшебным. Фонари постепенно отключаются.
        — Скоро лето,  — с тоской в голосе сообщил великий царь,  — белые ночи, не разгуляешься.
        — Это точно,  — согласился с ним великий поэт,  — придется стоять, как вкопанным. Такие толпы кругом, что днем, что ночью!
        Великий вождь ничего не сказал, только вздохнул тяжко и почесал затылок у себя под кепкой.
        — А мы иногда лапы разминаем, потихонечку, если резких движений не делать, никто ничего и не заметит,  — страж Ши-цза сладко зевнул.
        Царский конь хихикнул, великий царь потрепал его по гриве, и конь заурчал, как сытый барс.
        — Делаешь ты резкие движения, не делаешь, в любом случае никто ничего не заметит. Мы тоже, надо сказать, иногда ноги на твердыне переставляем. Легко ли практически на одном копыте круглые сутки держаться?  — сознался великий царь.  — Я вот тоже руку иногда меняю. Кто там разберет, правой или левой я на границу с погаными шведами указую? Да и гидра наша тоже пошевеливается иногда. Она хоть и змея поганая, но мне, бывает, и её жалко.
        — А я,  — не сдержался великий поэт, раз уж пошла такая откровенность,  — тоже, то правую руку и правую ногу в сторону отведу, то наоборот. А то и вовсе руки на груди сложу. Вот только спиной к Невскому еще ни разу не поворачивался.
        — Да уж! Это было бы форменное хулиганство,  — согласился великий вождь.  — И как же я не догадался тоже руки-то местами менять. Устаю чего-то, особенно последние годы.
        — Это потому, что тебе пора на свалку истории.
        — Сам дурак!
        — Господа, господа,  — великий поэт в очередной раз попытался примирить непримиримое и перевести разговор на другую тему,  — я вот слышал, что есть люди, которые нас видят.
        — Что, значит, видят?  — недоуменно поинтересовался один из стражей Ши-цза.  — Конечно, видят! За тем и едут в Питер, на нас с вами смотреть.
        — Не в том смысле видят, что смотрят,  — великий поэт замахал руками,  — а в том смысле, что замечают наши движения. Типа глаз у них может иногда улавливать частоту, в которой мы живем.
        — Сказки,  — второй страж Ши-цза пренебрежительно пожал плечами.
        — Ничего не сказки! Мне Грибоедов рассказывал, ну, тот, который у ТЮЗа сидит на Пионерской площади, что одна поэтесса….
        — Ха!  — великий вождь недоверчиво хмыкнул.  — Что вы хотите от питерских поэтесс? Нафуршетятся халявным коньяком при минимуме закуски, еще и не то увидят. Хорошо, если не обкурятся, чем попало. В наших Питерских миазмах творческой натуре много не надо. Богема! Хотя раньше богема совсем другая была.
        — И кто ж это, по-вашему, богему российскую до такой ручки довел? До квартир коммунальных с клопами, тараканами и без горячей воды да при полном отсутствии каких-либо вразумительных гонораров?  — великий царь грозно подбоченился.
        — Ну, уж не я,  — великий вождь обиженно оттопырил губу.
        — А кто ж? Эти?  — царь махнул рукой в сторону революционеров на крыше.  — Эти могут! Придут экспроприировать, глядь, а у человека очки на носу, волосы мытые, да рубаха чистая. Точно буржуй! И нет человека.
        — «Комсомольцы — беспокойные сердца! Комсомольцы всё доводят до конца»,  — тоскливо вставил великий поэт.
        — Хорошо бы понять, будет ли этот конец? А если будет, то когда?  — заметил один из стражей Ши-Цза.
        — Конец уже наступил в 17-м!  — воскликнул царь.  — Конец империи. Здесь, на этом самом месте начал я её создавать, и отсюда же, этот в кепке,  — царь кивнул в сторону вождя,  — её и прикончил. Эх, за что же народу моему маета такая,  — царь обхватил голову руками и закачался в седле.
        — Маета! Именно маета,  — задумчиво согласился поэт,  — какое точное слово. Надо обдумать. До свидания, господа,  — он повернулся в сторону Троицкого моста и исчез в ночном серебристом тумане.
        — Слушай,  — обратился великий вождь к великому царю.  — Ну, сколько можно уже? Скоро девяносто лет, как ты меня этим всем попрекаешь! Кто ж знал, что так получится? Я ж не хотел.
        — Ты-то, может быть, и не хотел, а вот Ильич настоящий, чего хотел, это большой вопрос. Я бы, вообще, тех, кто ниже метра восьмидесяти к власти не допускал.
        — Как это?
        — Так это! Все сатрапы, тираны и узурпаторы коротышки!
        — Ишь ты, а я вот читал, что размер не имеет значения,  — великий вождь ухмыльнулся и по обыкновению хитро прищурился.
        — Это, смотря для чего, для управления государством и народами очень даже имеет.
        — То есть, управлять страной только такие дубины здоровенные могут, типа вас, батенька, а нам недомеркам — шиш. Идти улицы мести?
        — Ничего подобного. Вам в артисты надо. Все великие артисты небольшенького росточка. Ты ведь и сам артист, каких поискать, не ты сам, конечно, а Ильич настоящий, вот и заигрался. Ему бы в театре выступать вместе с Наполеоном. Или, вон, как Пушкин стихи сочинять. Пушкин же вот во власть не лез никогда. При небольшом росте да сомнительной внешности он в своем величии мирным путём утверждался. Не то, что некоторые,  — царь сурово нахмурился.  — Ломать — не строить. Всё готовы порушить, лишь бы прославиться!
        — Господа, заканчивайте свой философский диспут,  — скомандовал один из стражей Ши-Цза.  — Скоро рассветет.
        — Без сопливых разберемся,  — шикнул на стража великий вождь.
        — Но-но-но,  — Ши-Цза оскалил пасть и продемонстрировала вождю страшного вида клыки.
        Сверху раздалось глумливое ржание революционных кадров: моряка и рабочего. Царский конь всхрапнул и сверкнул очами в сторону веселящихся на крыше. При этом глаза коня полыхнули зелёным. Веселье мгновенно утихло.
        — Да ну вас!  — Ильич засунул руки в карманы пальто, ссутулился и уныло побрел по воде в сторону Финляндского вокзала.
        — Ваше величество,  — стражи Ши-цза почтительно склонили гривастые головы.  — Нам будет не хватать вас в эти длинные белые ночи.
        Великий царь ласково потрепал стражей по головам и почесал за ушами у каждого.
        — Мне тоже,  — он тяжело вздохнул.  — Всё-таки у нас тут хорошая компания собралась. Можно сказать, высшее общество.
        — Даже вождь пролетариата?  — поинтересовался один из стражей.
        — Даже вождь. Ведь, как говориться, истина рождается в спорах. А без Ильича с кем мне поспорить?  — царь пришпорил коня и помчался прямо по водной речной глади туда, где его уже заждались незыблемая твердыня и вредная змея.
        Над весенним еще ночным Питером занимался рассвет.

* * *
        Преддипломную практику Соня, разумеется, проходила в папином банке, а вот Лопатину удалось устроиться только в отделение Сбербанка. Надо сказать, что все сотрудницы отделения, как на подбор, оказались женщинами весьма упитанными и находились примерно в возрасте матери Алексея. Ну, или что-то около этого. Они явно обрадовались появлению в их отделении такого симпатичного молодого человека и наперебой старались накормить его чем-нибудь вкусненьким во время перерыва на обед. Лопатину было неудобно отказываться, да и угощения выглядели весьма соблазнительными. Тут и домашний борщок, разогретый в микроволновке, и котлетки, и курочка, и картошечка жареная или вареная, да и макароны «по-флотски» ничем не хуже, а на десерт, разумеется, пирожки домашние с капустой или черникой. Кроме обеда в графике работы случались и лёгкие перекусы всё теми же пирожками и неизменными конфетками «Чкрнослив в шоколаде», которые вместе с чаем и растворимым кофе сотрудницы покупали вскладчину.
        На работу Лопатин являлся в брюках и неизменной светлой рубашке с галстуком. Сначала он удивился, когда ремень пришлось застегивать на соседнюю дырочку, а затем и вовсе струхнул, когда понял, что в выходной день с трудом влезает в свои обычные джинсы. Большая задница в его карьерные и матримониальные расчёты никак не вписывалась.
        Поначалу Лопатина в отделении посадили сортировать документы. С этой задачей он быстро справился, и его направили на обучение к кассиру по приёму коммунальных платежей. Лопатин целый день маялся рядом с кассиршей. На следующий день платежи уже принимал он сам под присмотром всё той же кассирши, а еще через день его выпустили в самостоятельное плавание на отдельной кассе. Работал Алексей очень быстро, поэтому в его окошке очередь никогда не скапливалась. Однако от однообразной и скучной деятельности, а так же от бестолковых посетителей к концу рабочего дня он буквально сатанел и уже ни капельки не осуждал сотрудниц отделения, когда те срывались на посетителях. Сам Алексей, хоть и с трудом, но держал себя в руках. Начальница отделения была очень довольна его работой и по окончании практики выдала Лопатину блестящую характеристику, а также предложила по окончании университета вернуться в отделение с перспективой когда-нибудь стать её замом, а потом, глядишь, и начальником отделения.
        «Щас!»  — подумал Лопатин, однако поблагодарил, пообещал вернуться и расцеловался со всеми сотрудницами отделения, включая уборщицу. В качестве «отвальной» он принес несколько бутылок сладкого шампанского, которое дамы очень уважали, несколько шоколадных тортов и два килограмма «Чернослива в шоколаде».
        Диплом он защитил на «отлично» и серьёзно задумался о своей дальнейшей жизни. Возвращаться в полупролетарское отделение Сбербанка он категорически не хотел, в другие банки его не брали. Там хватало своих «Жор» и «Дор» (жён ответственных работников и детей ответственных работников). Под эту категорию Алексей Лопатин никак не подходил.
        Валерка Яковлев после защиты диплома возвращался к себе в Самару. Его отец задумал серьёзное расширение, и без Валерки ему это дело было не провернуть. Да и в Валеркины планы никогда не входило остаться в Питере. Так что Лопатину нужно было еще что-то решать с квартирой. Даже, если вернуться в отделение, с тамошней зарплатой эту квартиру одному не потянуть. Не клянчить же деньги у родителей. Лопатин хорошо помнил свою отповедь родительским планам и гордое заявление, что он пойдет своим путём. Прямо Ильич какой-то! Оставалось репетиторство, но к этому ли стремился амбициозный Алексей Лопатин?
        — Вот тебе и Соня Шнейдер,  — глумился Валерка, собирая свои пожитки.  — Крупнейший банк в Питере! Кто тебе сказал, что богатые наследницы выходят замуж за пролетариев?
        — Какой я тебе пролетарий?  — возмутился Лопатин.
        — Пролетарий от слова «пролететь»! У них там, у родаков богатых наследниц всё заранее схвачено. Можно сказать, с самого рождения. Наверняка женишок из хорошей состоятельной семьи давно припасён. Кто ж единственную дочку отдаст за такую голь перекатную.
        — Да, ладно,  — Алексей махнул рукой,  — у нас же с Соней отношения.
        — Ха! Да плевать им на ваши отношения. Отношения отношениями, а брак — это бизнес. Слияния, укрупнения или какие-нибудь административные ресурсы. Ей-богу ты, Лёшка, как маленький! Сейчас времена другие. Это раньше лишил дочку девственности — пожалте жениться, ну, если, конечно, яйца не отстрелят. А сейчас тебе Соня сама скажет, мол, Лёшенька, ничего личного, пойдёт под венец, и поселят её в Монте-Карло. Галерею еще какую-нибудь купят, чтоб не скучала. В лучшем случае она возьмёт тебя с собой и родит от тебя ребеночка. Хотя, это вряд ли. Кто ж такое за свои бабки допустит?
        — Тьфу на тебя!  — Алексей схватился за голову. В словах Валерки определённо был резон. Да что там резон, самая, что ни на есть, правда жизни была в этих словах.
        — Тьфу не тьфу, а давай со мной в Самару двинем. Вместе отцу моему поможем, разбогатеем и будем на всех богатых наследниц поплёвывать с высокой колокольни. Вот я обязательно женюсь исключительно на девушке-мечте.
        — На какой еще девушке-мечте?
        — Ну, на той, помнишь ты говорил, Еве с яблоком!
        — Обалдел совсем,  — Лопатин вспомнил лукавый насмешливый взгляд,  — она же моя!
        — Твоя Соня! Да успокойся,  — Валерка видимо заметил, что глаза Лопатина зажглись недобрым светом,  — я не на твоей Еве, я на свой Еве женюсь. Вот найду только.
        — Ну-ну! Удачи тебе. И спасибо за предложение, но у меня есть план.
        — Тогда вперед!  — Валерка потащил своё барахло ко входной двери.  — Присядем на дорожку?
        Проводив друга в аэропорт, Алексей вернулся в полупустую квартиру и в тоске уставился в окно. Срочно требовалось кардинальное решение. Алексей ткнулся лбом в прохладное стекло и ничего лучше не придумал, чем поехать к Соне и, наконец, расставить все точки над «И».
        На его звонок Соня ответила сразу:
        — Где пропал?
        — Валерку в аэропорт отвозил,  — доложил Лопатин.  — Я приеду? Есть разговор.
        — Приезжай, конечно,  — Соня дала отбой.
        На удивление пробок не было, место для парковки нашлось моментально, и через полчаса он уже входил в Сонин подъезд. Знакомый охранник приветливо с ним поздоровался, но соблюдая процедуру, сначала позвонил в квартиру, а затем уж пропустил Лопатина к лифту.
        «Вот так»,  — тоскливо подумал Лопатин,  — «в определенный момент он ведь может мне сказать, что меня не ждут. Да чего там! Это вполне может произойти уже завтра»
        Помощница мамаши Шнейдер, как всегда встретила его у дверей:
        — У себя,  — кивнула она в сторону лестницы на второй этаж и удалилась. Лопатин через две ступеньки поскакал наверх.
        Соня прыгнула на него, как только он открыл дверь, и поволокла его в постель. Уж чего, чего, а темперамента дочери Семена Семеновича Шнейдера было не занимать. И, надо сказать, Лёша Лопатин этому темпераменту подчинялся с большим удовольствием. Секс с Соней доставлял ему радость, и он даже думал, может, на самом деле он её любит? Чего он себе там придумал про Еву с яблоком? А вдруг она холодная, как рыба? Или дура непроходимая? Подумаешь, глаза у неё волшебные! А с Соней ведь не только потрахаться в удовольствие, с ней и поговорить можно о том, о сём. Она начитанная и остроумная. Язвительная, правда, местами, но это даже как-то пикантно. Да, чего там за Соню-то агитировать, Валерка, вон, ясно сказал, где Лопатин, а где Соня.
        После того, как Соня, наконец, удовлетворённо зарычала и забилась в его руках, Лопатин с чувством выполненного долга кончил и отвалился. Он считал, что не имеет права оставлять девушку без оргазма, поэтому всегда доводил дело до Сониного рычания и чувствовал, что Соня ему за это весьма благодарна.
        Очень хотелось спать, глаза слипались сами собой, однако необходимо было завершить ранее задуманное у холодного окна его теперь уже одинокой квартиры.
        — Сонь, ты замуж за меня пойдешь?  — собравшись с силами, выпалил Лопатин. Он оперся головой на руку, согнутую в локте, и внимательно посмотрел в довольные и слегка ещё мутные от пережитого глаза Сони.
        — Чего?!  — глаза Сони тут же прояснились и округлились до невероятных размеров.
        — Того! Платье белое, фата, лимузин и всё такое.
        — Ага,  — хрюкнула Соня,  — и пупсик на капоте.
        — А ты, как хочешь?
        — А я никак не хочу!  — Соня тоже оперлась головой на согнутую в локте руку и посмотрела прямо в глаза Лопатина.
        Сердце Лопатина ухнуло куда-то в пятки и никак не хотело оттуда вылезать. Видимо всё это проявилось у него на лице, поэтому Соня вдруг хрипло захохотала и потрепала Лопатина по макушке.
        — Шютка!  — сказала она.  — Что-то ты у меня оброс опять, как селянин. Тоже мне жених!
        — Я подстригусь,  — пообещал Лопатин.  — Ты мне не ответила.
        — Разве?
        — Сонька, кончай дурачиться, отвечай конкретно «Да» или «Нет».
        — А если «Нет», тогда что?
        — Убьюсь ап стену!
        — Стенку жалко,  — Соня хитро улыбнулась.
        — Это «Да»?
        — Ну, не знаю,  — Соня пожала плечами, и Лопатину захотелось её пристукнуть.  — А не рано? В смысле на Западе люди женятся где-то в возрасте тридцати лет, плюс-минус, а до этого делают карьеру, как-то проверяют свои чувства.
        «Ну, моей карьере, похоже, уже капец!»  — подумал Лопатин.
        — И потом,  — продолжила Соня,  — разве так предложения делают? Это ведь предложение?
        — Предложение,  — Лопатин кивнул головой.
        — Ну, вот.  — Соня села на кровати, завернувшись в свою часть одеяла.  — Надо сначала рассказать о своей любви, стать на колено и дать невесте кольцо. Как без кольца-то? Без кольца несерьезно.
        — Ага, насмотрятся американских фильмов,  — проворчал Лопатин.  — Кольцо им теперь подавай.
        Он встал с кровати и пошёл в ванную комнату. Вернулся он, повязав вокруг себя полотенчико для рук. Полотенчико еле сходилось на бёдрах Лопатина, и было завязано кокетливым узелком.
        — Я тут стараюсь, стараюсь,  — продолжил ворчать он, направляясь к креслу, где он кинул свои джинсы,  — а ей всё не так.
        Он взял джинсы, делая вид, что собирается их надеть. Краем глаза он взглянул на Соню. Та перестала хихикать и выглядела испуганной. Алексей поковырялся в карманах, кинул джинсы назад и вернулся к кровати. Там он встал на одно колено и протянул Соне коробку.
        — На, держи своё кольцо, раз без него никак.
        Соня разинула рот и осторожно взяла коробочку, открыла её и так и замерла с открытым ртом.
        — Ну! Это «Да» или «Нет»?
        — Не Тиффани, конечно, но это «Да»!  — Соня взвизгнула и прыгнула на Лопатина.
        — Конечно, не Тиффани и даже не Картье,  — проворчал он, с трудом удерживая Соню.  — Это новороссийский ювелир Андрикопулос, такого кольца у твоих подружек нет и никогда не будет.
        Кольцо Лопатин заказал уже давно. Маститый новороссийский ювелир предложил ему несколько вариантов. Лопатин выбрал самый дорогой. На это ушли все его накопления, и пришлось даже подзанять у Валерки. Разумеется, кольцо стоило гораздо дешевле, чем разные там брендовые вещи, зато выглядело оно — будьте здрасьте!
        — Вот только, что папа скажет?  — испуганно произнесла Соня, покосившись на дверь.
        — А вот мы возьмем, да у него сейчас и спросим!  — смело заявил Лопатин.  — Он дома?
        — Уже должен быть,  — Соня посмотрела на часы.  — Будешь, как положено, просить моей руки?
        — Надеюсь, ты мне в этом деле поможешь. Ведь твое мнение что-то значит?
        — Может быть, но я не уверена,  — Соня пожала плечами.
        У Лопатина опять внутри похолодело. Где-то в груди, похоже, в районе бронхов ухнуло, а живот свело лёгкой судорогой.
        — Вот только цветов для Зинаиды Аркадьевны нет,  — печально сообщил он Соне.
        — Это ничего,  — она успокаивающе погладила его по плечу.  — Мама не будет в претензии, у нас цветы постоянно её помощница закупает, так что этого добра в доме навалом. Тут главное папе угодить.
        — Для Семен Семеныча у меня припасена водка «Русский стандарт», а для тебя и мамы шампанское. Ну, это, которое моёт с шандоном. Дороже ничего не было.
        — Надеюсь «брют»?
        — Аск! Я уже почти пять лет, как городской!
        Соня засмеялась и чмокнула Лопатина в щёку.
        — И чегой-то я в тебя такая влюблённая?  — поинтересовалась она.
        — А задница у меня особой формы. Ну, что, пойдем?
        — Угу,  — Соня сползла с кровати и пошла в ванную. Лопатин оделся и достал из своей сумки бутылки. Вот только шампанское было тёплое. Ну, да ничего, на кухне у Шнейдеров для этого имелся льдогенератор.
        Из Сониной комнаты Лопатин и Соня вышли, крепко держась за руки. На пальце Сони сверкало кольцо Андрикопулоса, а в свободной руке она держала бутылку водки.
        — Папа, мама, вы где?  — заорала Соня в лучших традициях семьи Шнейдер.
        — Тут мы,  — глухо раздалось откуда-то снизу.
        — Ага! То, что надо! На кухне. Надеюсь, папа уже поел, тогда он добрый.
        На кухне они застали жующего Семен Семеновича. Он явно доедал второе, Зинаида Аркадьевна суетилась у посудомойки.
        — Вот!  — Соня торжественно водрузила перед отцом бутылку водки, Лопатин поставил на стол шампанское.
        — Что это?  — изумлённо поинтересовался царь Шнейдер.
        Соня толкнула Лопатина локтём в бок.
        — Семен Семенович! Зинаида Аркадьевна!  — Лопатин от страха еще сильнее сжал Сонину руку, та пискнула.  — Имею честь просить руки вашей дочери Софьи.
        — Ишь ты!  — Семен Семенович уронил вилку. Зинаида Аркадьевна ойкнула и замерла.  — Имеет он честь! А кольцо имеет?
        — Вот,  — Соня шагнула к отцу и продемонстрировала кольцо. Зинаида Аркадьевна тоже придвинулась посмотреть.
        — Не Картье,  — в точности, как недавно Соня, заметила она,  — но очень даже. Очень. Я бы даже сказала, вполне достойно.
        Экспертное мнение Зинаиды Аркадьевны видимо произвело на Семена Семеновича должное впечатление.
        — А ты-то, сама, что думаешь?  — строго спросил он у дочери.  — Хочешь за Алексея замуж?
        — Я согласна,  — торжественно возвестила Соня.
        — Ну что ж,  — Семен Семенович крякнул,  — будем считать, что это у вас сегодня помолвка произошла, а там уже поглядим, что ты, Лёша, за жених такой. Годок, другой подождать придётся. Чувства свои проверить. Торопиться вам некуда. Вы еще, можно сказать, от горшка два вершка, а туда же, жениться! Вон, встречайтесь на здоровье, кто ж вам мешает?
        От этих слов царя Шнейдера Лопатину опять поплохело.
        — Да не расстраивайтесь вы так,  — Семен Семенович, видимо, заметил вытянутые лица потенциальных молодоженов.  — Я же вам «Нет» не сказал. Вот ответь мне, Алексей, как ты собираешься содержать свою супругу? Выучиться ты ей помог, спасибо тебе за это ото всей нашей семьи, включая дальних родственников, но работник из нашей Софьи, надо признаться, просто никакой! Что и с успехом продемонстрировала её преддипломная практика. Я уж не знал, в какой отдел её пихнуть. С людьми она работать совершенно не умеет. Клиенты её раздражают, сотрудники бесят. Так что единственное, что ей остается, так вместе со своим дипломом сесть на шею дражайшему супругу.
        — Ну, папа!  — возмутилась Соня.
        — Чего папа? Еще расскажи мне, как вы на пару пойдете просветительствовать в народ. Или чего там еще делали дворянские дети, когда им родители запрещали жениться. Начитаются всякой мути, а потом фантазируют. Тебя одну, я еще, так и быть, прокормлю, но тебя, Алексей, извини, ты мне не дочка, никак не дочка. При всём моем к тебе уважении.
        — Семен Семенович! Не надо меня кормить, помогите мне с работой. У меня и преддипломная практика хорошо прошла. В Сбербанке. Отзыв замечательный имеется, и зовут меня туда в отделение, но там зарплата, сами знаете какая, и перспективы смешные.
        — А чего раньше не спросил? Я б тебя и на практику к себе устроил. Или ты гордый у нас?
        — Я не гордый, просто сам хотел попытаться.
        — Значит, так. Будем резюмировать,  — Семен Семенович откупорил водку.  — Шампанское сунь-ка, Лёша, в морозильник, девчата подождут слегка.
        «Действительно, вот дурак, чего сразу за помощью не обратился?»  — Лопатин отметил это домашнее «Лёша» и выполнил указание потенциального тестя.
        — Завтра ты придёшь ко мне в офис. Знаешь где?  — продолжал тем временем Семен Семенович.
        Лопатин радостно кивнул.
        — Посмотрим, куда тебя определить. Вот там себя и покажешь. Сроку дам тебе год. Если, извиняюсь, обосрешься, не видать тебе моей Сони, как своих ушей. А кольцо и впрямь хорошее. Я понятно изъясняюсь?
        Лопатин опять кивнул, правда, уже не так радостно.
        — И не вздумайте нам тут с матерью сюрпризы делать, типа, бэбиков. Я-то, конечно, и дочку и внуков прокормлю, но тебя, Лёшка, после такого сживу со света. Запомни это хорошенько. А теперь можно и выпить. Всем всё ясно?  — Семен Семенович сурово оглядел погрустневший коллектив.
        — А за что пить-то будем?  — недовольно поинтересовалась Соня.
        — Так за помолвку,  — пояснил Семен Семенович,  — и за шанс твоему жениху показать себя.
        — Я покажу, Семен Семенович, вы не пожалеете,  — Лопатин ткнул Соню локтем в бок и ласково улыбнулся Зинаиде Аркадьевне.
        Неизвестно еще, как с самой невестой, а вот с её родителями Лопатину определённо повезло!

        ****

        — Ну, ты как?  — заботливо поинтересовалась Лариса.
        — Да никак!  — Алена пожала плечами.  — Никакее не бывает.
        Они сидели на детской площадке во дворе адмиральского дома и наблюдали, как Дим Димыч ковыряется в песочнице.
        На этой площадке Лариса смотрелась райской птицей, случайно попавшей в голубятню. Одетые в практичное, немаркое и удобное мамаши явно с интересом разглядывали Ларисины туфли с невероятными шпильками и красными подошвами, что свидетельствовало об известной и дорогущей марке этих потрясающих туфель, ярко-красную сумку с наглым лэйблом опять же всем известной фирмы, но уже другой нежели туфли, бежевую элегантную юбку и не менее элегантный узкий пиджачок. От Ларисы волнами исходил приятный запах дорогого парфюма, а на её прекрасном точёном носике вызывающе посверкивали модные солнечные очки. Ну, и конечно, венчали всю эту недоступную рядовым мамашам красоту белоснежные прямые очень длинные волосы, уход за которыми требовал не только времени, но и серьёзных денег.
        Лариса сегодня была «на выезде», то есть, озадачена начальством доставкой документов в центральную налоговую инспекцию. Дело это считалось практически подвигом, так как предполагало мыканье в очереди с самого утра и до позднего вечера. Снаряжали Ларису на подвиг обычно накануне вечером и ждали назад только наутро через день. Первый раз побывав «на выезде» Лариса действительно честно билась в огромной очереди страждущих сдать в заветное окошко документы родного предприятия. Однако к концу этой битвы она познакомилась с замечательным дядечкой, который за небольшие деньги устраивал желающим внеочередной подход «к снаряду». Теперь, при необходимости Лариса с утра созванивалась с дядечкой, подъезжала к налоговой часам к десяти и к одиннадцати была уже свободна, как птица. Соответственно сообщать о таком своем ценном знакомстве начальству Лариса не имела никакого желания. Высвободившееся время она посвящала себе или навещала Алёну. Обычно вместе с Алёной они гуляли с Дим Димычем на детской площадке, если погода позволяла, гуляли по набережной, или, если шёл дождь, посещали кафешку неподалёку. В кафе
обычно расплачивалась Лариса, так как у Алёны денег никогда не было. Считалось, что они ей ни к чему. Идти в адмиральскую квартиру, даже когда там не было матери Димона, обеим подружкам совершенно не хотелось. Уж больно давила на мозги, присутствующая там совковая помпезность и зажиточность.
        — Что? Совсем она тебя достала?  — догадалась Лариса.
        — Достала, конечно, но, думаю, дело не только в ней. Мне скучно, Лялек, просто нестерпимо скучно,  — говоря это, Алёна практически стонала.
        — Ну, говорила я тебе, что ты этого своего козла Димона ни капельки не любишь, а ты мне не верила.
        — Может, ты и права, но почему ты решила, что не люблю?
        — Я всегда права. Любила бы, не скучала! Когда любишь, каждый день вместе — праздник!
        — Ну, откуда ты знаешь?
        — Я не знаю, я чувствую. А как в постели у вас?
        Алёна пожала плечами.
        — Вот-вот!  — Лариса тяжело вздохнула.  — Что думаешь делать?
        — Даже не знаю, но если в ближайшее время что-нибудь не изменится, я рехнусь окончательно. Сейчас мне пока еще только мерещится, что памятники шевелятся, еще немного, и они со мной заговорят. Лялек, я не хочу в дурку!
        — На работу тебе надо,  — казалось, Лариса пропустила мимо ушей рассказ подруги про памятники.  — Новые люди, новые впечатления. Опыт жизненный, опять же, какой-никакой. На фига тебе красный диплом? Под подушку положить?  — Она достала из своей вызывающей сумки пачку сигарет, положила ногу на ногу и закурила, не обращая внимания на укоризненные взгляды мамаш.  — Хочешь?  — Лариса протянула сигареты Алёне.
        Алёна помотала головой, даже зажмурилась.
        — Нет, в нашей адмиральской семье дипломы хранят не под подушкой, а в шкатулке для бриллиантов, как самое ценное,  — сообщила она подруге.  — Потом достают и предъявляют друзьям и родственникам, мол, глядите, я не на помойке найденная. Валерия Львовна, горгулья наша, например, тоже женщина образованная. Правда, не бог весть что, библиотечный факультет, но теперь-то какая разница!
        — Вот именно!  — Лариса выпустила струйку дыма в сторону от песочницы и презрительно ухмыльнулась.
        — А как же Дим Димыч, если я на работу устроюсь?  — тоскливо спросила Алёна всё знающую подругу.
        — В садик пойдет, как все нормальные дети. Ему ж уже два года скоро. Детям полезно в садике. Социализация называется.
        — Скажешь тоже! Микробов нахватается и дурных манер. Они в садиках этих постоянно болеют, друг от друга заражаются. А вдруг еще и воспиталка какая-нибудь дурная попадется? Сама подумай, кто сейчас в воспитательницы идет?
        — Ну, да, жалко пацана,  — согласилась Лариса.  — Может, тогда бабушка, ну, горгулья, с внуком посидит?
        — Ха! Она на пушечный выстрел к Дим Димычу не подходит. Один раз упросили её вместе с Димоном, чтоб с пацаном посидела, пока мы в кино сбегаем, так у неё сразу давление подскочило! Караул! Айболиты туда-сюда забегали, Димон позеленел и так далее. Ну, её к бесу!
        — Золотые слова, тогда, может, няню подыскать?
        — Хорошо бы, только, сколько же мне тогда зарабатывать надо, чтоб на няню хватило?
        — Да хоть всю зарплату няне отдавай, главное, чтобы ты скучать перестала и чушь всякую нести про памятники и дурку. Ты уж выбирай, что для тебя лучше: зарплату няне или беседы с памятниками?
        — Конечно зарплату няне, только боюсь, никто меня на работу теперь не возьмет,  — Алёна тяжело вздохнула.  — Кому я такая нужна без опыта работы и с маленьким ребенком?!
        — А ты не бойся. Будешь бояться, так и, действительно, со своей горгульей в одной клетке рассудком двинешься. Резюме хотя бы раскидай, я по знакомым поспрашиваю. Интернет-то с компьютером наверняка у Димона имеется. Главное действовать, а не сидеть в страданиях. Меньше думай о плохом, глядишь, оно и мимо пройдет. А пока то, да сё, няню поищи, да поговори о своих планах с горгульей, а то ты работу найдешь, а она тебе какой-нибудь закидон устроит. С докторами и давлением. Может, она считает, что приличная невестка работать не должна?
        — Ох, если б ты знала, как я её боюсь!
        — Понимаю.  — Лариса тряхнула своими великолепными волосами.  — Я вот даже подозреваю, что она по ночам вылетает из окна, хватает одиноких прохожих и бросает их в Неву. Ты всего два года дома посидела, тебе уже всякая хрень мерещится. А представляешь, она всю жизнь дома сидит!
        Алёна представила Валерию Львовну, парящей над набережной в поисках припозднившихся прохожих, и слабо улыбнулась:
        — То-то я по ночам иногда слышу какие-то крики и зловещий хохот.
        — Вот именно, наивные соседи думают, что это пьяные гуляки на этой вот детской площадке, поэтому полицию и не зовут. Ну, ладно, пойду я, пожалуй,  — Лариса посмотрела на часы.  — Я сегодня на педикюр записалась. А ты не кисни. Шевелись, давай. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих. И не бойся ничего. В конце концов, что она тебе сделает? Ну, выкинет на середину Невы, делов-то?
        После ухода подруги Алёна задумалась. Действительно, так дальше жить нельзя. Физически невозможно, то есть, вредно для здоровья, прежде всего умственного. И выходом из этой ситуации, действительно, может стать именно работа. Лариса, как всегда, была права. Алёна вспомнила свой план перед свадьбой с Димоном. Похоже, пора уже к нему приступать. И чтобы его реализовать, необходимо подумать в первую очередь о няне для Дим Димыча, а об этом надо с Гелей переговорить. Она поможет.
        Геля работала у горгульи Валерии Львовны домработницей. Алёна считала Гелю ангелом и прекрасно понимала, что только женщина по имени Ангелина может иметь дело с матерью Димона. В те моменты, когда горгульи не было дома, Геля с Алёной пили на кухне чай, и Геля рассказывала про своих непутевых дочерей, которые плотно уселись на материнской шее так, что Геле приходится вкалывать на нескольких работах.
        После вопроса Алёны по поводу няни Геля ненадолго задумалась, потом хлопнула себя по лбу и сообщила, что как раз знает подходящего человека. Её соседка, оказывается, давно мечтает о внуках, а вот у её детей с этим всё как-то не складывается. К тому же она на пенсию недавно вышла и нуждается в деньгах, так что Геля вполне могла бы с ней переговорить. И о деньгах Геля Алёне рассказала, где и сколько няни обычно зарабатывают.
        Хотя Алёна, как и советовала ей Лариса, раскидала везде свое резюме, но ей показалось, что именно после разговора с Гелей ситуация уже как-то конкретизировалась. Она повеселела, как будто работа была уже у неё в кармане. В отличие от человека из старого анекдота, просящего бога о выигрыше, но ни разу не купившего лотерейный билет, Алёна всё-таки предприняла кое-какие шаги для достижения своей цели. А это никогда не остается без ответа.
        И, действительно, однажды днем пока Дим Димыч спал, а Алёна рыскала в интернете по сайтам трудоустройства, у нее чуть слышно затарахтел мобильник, поставленный на вибровызов. Звонила Лариса. Алёна взяла трубку, закрылась в ванной, пустила воду, чтоб, не дай бог, горгулья не подслушала, и с замиранием сердца ответила на вызов.
        — Лёлек, привет!  — раздалось из трубки.
        — Привет.
        — Нам всем очень повезло с моей мамой! Я так понимаю, что без неё и её клиенток трудоустройство в Питере просто невозможно,  — Лариса захихикала.
        — Не томи,  — Алёна крепко сжала трубку.
        — Консультационная фирма Светланы Михайловой набирает финансовых менеджеров.
        — Без опыта?
        — Именно без опыта. Сказали, чтоб с незамутненным рассудком. Правда, с этим-то у тебя как раз проблема,  — опять хихикнула Лариса,  — но мы им про твои отношения с памятниками ничего не сообщили. Короче! Туда передали твоё резюме, будут тебе звонить, приглашать на собеседование.
        — Ой!  — Алена пискнула от восторга.  — Спасибо тебе, Лялек!
        — Не за что пока. Тебя еще никто туда не берет. Всё теперь зависит только от тебя, как ты собеседование пройдешь.
        — Слушай, а с кем же мне Дим Димыча оставить, пока я на собеседование пойду?
        — Знаешь что, Лёлек, имей совесть! Ты взрослый человек, решай свои проблемы сама! И смотри, мамахен мою не подведи,  — Лариса дала отбой, а Алёна чуть не разревелась.
        Опять подруга со всех сторон права! Алёна набрала номер Гели и упросила её в случае чего перехватить Дим Димыча, пока Алёна будет собеседоваться. Ведь пригласят же заранее, значит, можно будет успеть согласовать время с Гелей. Господи! Ну, что бы она делала без этого ангела Ангелины?
        Из компании Михайловой позвонили Алёне в тот же день и пригласили на собеседование назавтра. Время собеседования очень удачно совпадало со временем регулярной дневной прогулки с Дим Димычем. То есть, пока Алёна смотается на собеседование, Геля как раз погуляет с малышом.
        На следующий день за час до назначенного времени Алёна сдала Дим Димыча Геле и, как была в своем удобном и немарком, побежала в сторону остановки маршруток. Офис Светланы Михайловой находился на набережной Фонтанки, как раз напротив дома Военморов только через Неву. Ах, если бы Алёна могла бегать по воде! Раз — и на том берегу. А так пришлось ехать на нескольких маршрутках с пересадками. Слава богу, хоть какая-то мелочь у неё была, на проезд хватило.
        Когда она переступила порог офиса компании, то сразу поняла, что в своем удобном и немарком, выглядит, как кандидат на должность уборщицы. Мало того, что сам офис был невероятно стильным, хоть и без стекла и мрамора, как тот, где работала Лариса, так и сотрудники были одеты тоже стильно и элегантно.
        Алёну пригласили в кабинет начальника финансового отдела. Начальником оказалась симпатичная женщина лет сорока. Она была коротко подстрижена и одета в строгий светло-серый костюм. Предложив Алёне присесть, она тут же засыпала её каверзными вопросами. Поначалу Алёна растерялась, но потом у неё в голове как-то само собой всплыли полученные в университете знания, и она стала отвечать быстро, как из пулемета застрочила. Начальница засмеялась и предложила Алёне решить задачу. С задачей Алёна тоже справилась очень быстро.
        — Ну, хорошо!  — сказала начальница.  — Вот тут написано у вас маленький ребенок. У нас работа ответственная и никакие больничные или проблемы с тем, что ребенка не с кем оставить, делу мешать не должны.
        — Я понимаю,  — Алёна кивнула головой.  — Я найму няню, уже договорилась.
        — Хорошо, я подумаю,  — начальница встала из-за стола, показывая, что разговор закончен.  — Мы с вами свяжемся в любом случае. Ведь отрицательный ответ — это тоже ответ.
        — Это точно,  — Алёна тоже встала.  — Мне очень нужна эта работа!
        — Ну, работа всем нужна.
        — Нет! Понимаете, я честно пыталась стать примерной матерью и домохозяйкой. Это не моё. Мне скучно! Моя голова должна работать. Решать задачи, напрягать мозги. Иначе я просто свихнусь.
        — Я вас понимаю,  — задумчиво сказала начальница.  — На всякий случай, если мы примем положительное решение, имейте в виду, что на работу надо одеваться,  — начальница замялась,  — ну, как-то иначе. У нас, если вы заметили, определенный дресс-код.
        — Разумеется,  — улыбнулась Алёна.  — Извините, не подумала, так стремилась к вам, что это показалось несущественным. Вот, как раз и иллюстрация к расслаблению мозгов.
        — Да уж,  — начальница ухмыльнулась.
        Расстроенная Алёна помчалась назад.
        — Ну, как?  — поинтересовалась Геля, передавая ей Дим Димыча.
        Алёна пожала плечами.
        — Не переживай, один раз — не спецназ! Будут у нас еще собеседования. Уж раз процесс пошёл, он не остановится.
        — Спасибо тебе, Гелечка, что бы я без тебя делала?  — Алёна обняла домработницу, еле сдерживая слезы.
        Однако расстраивалась она напрасно. На следующий день ей позвонили из отдела кадров компании Михайловой и сообщили, что ждут её на работу в понедельник к десяти часам утра. Алёна прыгала до потолка.
        Понимая, что до понедельника времени осталось шиш да ни шиша, Алёна тут же решительно отправилась на поиски свекрови. Как ни странно, Валерию Львовну она обнаружила не под дверями ванной комнаты, где Алёна обычно вела телефонные переговоры, а на кухне. Та читала популярный журнал о жизни звезд и, оттопырив мизинчик, попивала кофеёк, закусывая печенюшками. И то и другое при наличии диабета и гипертонии выглядело более, чем странно. Алёна тоже сделала себе кофе и уселась напротив свекрови.
        — Что?  — спросила та, не отрывая глаз от журнала.
        — Мне предложили интересную работу,  — сообщила Алёна.
        — Зачем?  — Валерия Львовна по-прежнему глядела не на Алёну, а в журнал.
        — Для денег и вообще, я же училась, диплом красный имею.
        — Ну и что? Зачем тебе деньги?  — горгулья перевернула страницу.
        — Например, сапоги купить. Зимние. Да и осенние тоже нужны. К тому же мне надоело ходить без гроша в кармане.
        — Я поговорю с Димочкой. Это безобразие. Но ты же в принципе никуда не ходишь. На всем готовом. Тебе не нужны деньги!
        — Нужны. Мне лучше знать.
        Свекровь посмотрела на неё поверх журнала. Видимо не ожидала такого упрямства от обычно покладистой невестки.
        — А как же Дим Димыч? Не собираешься же ты оставлять его со мной?  — в вопросе Валерии Львовны прозвучали одновременно возмущение и испуг. Правда, очень лёгкий испуг.  — Ты же знаешь, здоровье мне не позволяет!
        «Ага! Кофе вёдрами и коньяк с подружками хлестать здоровье позволяет, а с ребенком посидеть тебе никак?»  — подумала Алёна. Разумеется, говорить такие крамольные вещи вслух она не стала.
        — Я найму няню,  — сообщила она ласковым голосом.
        — Няню!  — свекровь практически подпрыгнула на месте.  — В моем доме посторонних не было и никогда не будет!!!
        — А, как же Геля?  — удивилась Алёна.  — Она же вроде домработница, а не родственница.
        — Какая она тебе Геля? Она Ангелина Михайловна! Прислугу надо держать на расстоянии!  — фыркнула свекровь.  — Ангелина Михайловна проверенный человек. Ей можно доверить имущество.
        — А эта няня соседка и приятельница Гели, то есть, Ангелины Михайловны!
        — Я сказала НЕТ! На этом разговор считаю законченным. Какая-то бредовая идея,  — Валерия Львовна всплеснула руками,  — работать она пойдет! Деньги ей нужны. Просто неслыханно,  — продолжая ворчать, фыркать и ругаться, возмущенная горгулья удалилась в свою комнату.
        Алёне захотелось плакать, но прежде чем удариться в слёзы, всё-таки надо было бы поговорить с Димоном. Вдруг тому удастся как-то повлиять на мамашу. В конце концов можно подключить адмирала с его финансовым рычагом. Да уж! Глядя на свекровь, работать не пойдёшь, а побежишь стремглав! Вот так зависеть всю жизнь от бывшего мужа. От его доходов, желаний и настроения. А, не дай бог, с адмиралом что-нибудь случиться? На пенсию жить? Велика ли пенсия у никогда не работавшей дамочки? Выход один — идти в прислуги, чтобы такие вот горгульи держали тебя на расстоянии. Ну, уж, фигушки вам!
        От этих мыслей Алёна слегка повеселела и стала поджидать Димона с работы.
        Димон приехал, как обычно, в шесть часов вечера. Алёна наблюдала из окна, как он ставил «волгу» в адмиральский гараж и шёл к парадной. Чего, спрашивается, она в нем нашла? Ну, симпатичный парень. Мало ли в Питере симпатичных парней, причём вряд ли у всех из них в матерях горгульи.
        Войдя в квартиру, Димон чмокнул Алёну в нос, снял ботинки, аккуратно убрал их на место, надел тапки и отправился в ванную мыть руки. Всё, как положено приличному молодому человеку и примерному сыну. Алёна даже удивилась, почему эти простые и правильные вещи так её раздражают. Ведь потом он возьмет на руки ребенка, поэтому руки просто обязаны быть чистыми!
        После ужина, когда Димон уже, было, направился к компьютеру, чтобы как обычно дать жару инопланетным монстрам, Алёна преградила ему путь.
        — Димон, нам надо серьёзно поговорить,  — сказала она, оттесняя его от компьютера.
        — Лёшка,  — Димон опять чмокнул её в нос.  — Ну, купим мы тебе сапоги. Давай прямо в субботу и поедем.
        Алёна вздохнула, она поняла, что горгулья её опередила. Небось, сидит сейчас в своем гнезде и потирает ручки.
        — Димон! Дело не в сапогах,  — когда у неё практически всё получилось, Алёна не собиралась сдаваться.
        — Ну, зачем тебе работать?  — Димон уселся на диван и протянул руки, приглашая Алёну к себе на колени.  — Смотри, у нас же всё есть.
        Дим Димыч, заметив, что папа не уткнулся в компьютер, тут же радостно подбежал к отцу и, взяв за руку, потянул в сторону игрушек. Димон послушно последовал за сыном. Алёна тут же подумала, что и отец из Димона тоже примерный, просто загляденье.
        — Зачем ты хочешь, чтобы с нашим сыном занималась какая-то совершенно посторонняя тётка?  — тем временем продолжал Димон, раскладывая перед Дим Димычем кубики.
        — Я не хочу, чтобы Дим Димычем занималась посторонняя тётка, я хочу чтобы им занимался достойный хороший человек, раз уж его родная бабушка для этого не приспособлена. А я тем временем буду заниматься самореализацией.
        — Ну, вторая бабушка, как я понимаю, тоже для занятий с внуком не приспособлена,  — язвительно заметил Димон.
        — Вторая бабушка работает начальником отдела и до пенсии ей еще далеко.
        — Хорошо, а чем тебе не самореализация просто быть женой и матерью? Зачем для самореализации каждый день куда-то ходить и заниматься там разной хренью?
        — А тебе, почему это надо? Хренью ежедневно заниматься?
        — Мне это надо, потому что я мужчина и обязан создать все условия, чтобы моя жена и мать моего ребенка, а так же сам ребенок и будущие наши дети ни в чём не нуждались!  — Димон повысил голос, и Алёна тут же представила его на трибуне.
        — Но я-то как раз нуждаюсь,  — вставила она.
        — Сколько тебе надо денег, чтобы ни в чём не нуждаться?  — Димон снисходительно посмотрел на нее с этой своей трибуны.
        — Дело не в деньгах.
        — А в чём? Чем таким важным занимаются люди на этой сраной работе, куда тебя пригласили? Ракеты в космос запускают?
        Алёна растерялась. Ведь она, действительно, даже не знала, чем таким занимается фирма Светланы Михайловой. Лариса только и говорила, что работать там очень круто.
        — Молчишь? Сказать нечего. Так что выкинь всю эту дурь из головы и займись, наконец, сыном. Я устал,  — Димон встал с ковра, где расположился Дим Димыч с кубиками, и решительно направился к компьютеру.
        Дим Димыч скривил рот, явно собираясь заплакать. Алёна бросилась к сыну и, пытаясь отвлечь его, стала складывать из кубиков башню. Сама она еле сдерживала слёзы, но вынужденная успокаивать ребенка, не могла себе позволить разреветься. Да и, честно говоря, доставлять Димону такое удовольствие ей никак не хотелось.
        «Вот говно!»  — думала она.  — «Это ж надо так сказать! Можно подумать она целыми днями Дим Димычем не занимается, а явилась с гулянки пьяная и веселая!»
        Пока они с Дим Димычем сооружали башню, Алёна слегка успокоилась, и в её голове созрел вполне себе конкретный план действий. Отказываться от шанса, который ей предоставляла судьба, она не собиралась. Правда, без помощи Гели тут опять не обойтись.
        Уложив Дим Димыча спать, она закрылась в ванной, как обычно пустив воду, и позвонила Геле. У Алёны было к Геле два очень важных вопроса, первый, сможет ли няня посещать Дим Димыча не в адмиральском доме, а на Гражданке, где проживают родители Алёны, и второй, поможет ли ей Геля с переездом к родителям. Оказалось, нянчится с Дим Димычем на Гражданке гораздо сподручнее, так как сама Геля и, соответственно, её соседка, будущая няня Дим Димыча тоже именно там и проживают. Второму же вопросу Алёны Геля очень обрадовалась, сказав, что давно надо было это сделать, так как одно дело у горгульи работать, как это делала Геля, и совсем другое — проживать с ней вместе. Алёна договорилась о встрече с няней назавтра уже в родительской квартире и злорадно ухмыльнулась. Завтра будет еще только пятница и времени у Алёны, если всё пройдет, как она задумала, впереди вагон и маленькая тележка. Осталось всего лишь продержаться эту ночь.
        Ночью, когда Димон после битвы с монстрами, сунулся к Алёне со своими ласками, она даже удивилась вдруг всколыхнувшейся в её груди дикой ненависти. Ни минуты не раздумывая, она шёпотом послала его туда, куда, как оказалось, давно уже мечтала послать. После чего завернулась в одеяло и заснула сладким сном.
        Наутро она сложила всё самое необходимое, покормила Дим Димыча и стала дожидаться Гелю. По пятницам та обычно привозила горгулье продукты. Самого необходимого набралось две внушительные сумки. В основном вещи Дим Димыча. Теперь оставалось незаметно выбраться с этим барахлом из квартиры. Алёне совершенно не хотелось скандалить. И тут ей опять повезло. Горгулья отправилась в салон. Видимо, если ты поступаешь правильно, то мир идёт тебе навстречу, а вот если что-то делаешь не так, то он вставляет палки тебе в колеса.
        — Все своё забирай,  — скомандовала Геля, разглядывая оставленные Алёной вещички.  — Утянем. У меня сумка на колёсиках. И такси вызывай, на метро с ребенком чокнемся. Я заплачу, деньги потом отдашь.
        Алёна чмокнула Гелю в щёку и собрала оставшиеся вещи. Не бог весь что, но ей теперь всё пригодится. Неизвестно, как еще дальше сложится.
        Дома её, разумеется, никто не ждал, так как все были на работе, да и планами своими она с родными не поделилась. Дим Димыч с удивлением рассматривал незнакомое ему место. Ведь у Димона никогда не было времени возить Алёну с сыном к родителям по выходным. Обычно в выходные он транспортировал горгулью по магазинам, подружкам и дорогим врачам, настолько дорогим, что те готовы были консультировать Валерию Львовну в любой день недели и любое время дня и ночи. Ехать же к родителям с маленьким ребенком на метро Алена не решалась. Приезжать в гости к Алёне в адмиральский дом родителям было тоже не совсем удобно. Конечно, горгулья при встрече с ними была сама любезность, но выглядела при этом, как «айсберг в океане». Пару раз пережив встречу с таким «айсбергом», папа сказал, что ноги его в этом театре восковых фигур больше не будет. Поэтому-то своих бабушку и дедушку Дим Димыч, если и помнил, то очень смутно.
        Комната Алёны показалась ей настолько родной и милой, что на глазах у неё выступили слёзы. Места там для них с Дим Димычем имелось предостаточно, вот только не хватало игрушек и кроватки. Алёна первым делом позвонила маме, та от радости аж взвизгнула и пообещала придти с работы пораньше, сказала, что тут же позвонит отцу и озадачит его покупкой кроватки.
        Вскоре Алёне позвонил Димон, видимо, вернувшаяся из салона горгулья поняла, в чём дело и сразу же сообщила сыночку.
        — Ты что это удумала?  — с места в карьер заорал Димон, как только Алёна ответила на вызов.
        — Не ори,  — спокойно сказала Алёна.
        — Какое ты имеешь право распоряжаться нашим сыном!  — продолжил орать Димон.
        — А какое ты имеешь право распоряжаться моей жизнью?!  — рявкнула в ответ Алена и нажала отбой.
        Вечером, когда все уже расцеловались, обустроили кроватку Дим Димычу и поужинали, пришла няня. Она оказалась милой, жизнерадостной и моложавой женщиной. Няня всем понравилась и согласилась с понедельника приступить к работе, только попросила выдать ей деньги на игрушки и книжки для Дим Димыча. Она захотела приобрести всё именно сама. Кроме того, она предложила в субботу погулять с ребенком, чтобы он привык к новому лицу. Это тоже всем понравилось. Папа выдал няне денег, которые Алёна пообещала вернуть с первой же зарплаты. Ей всё время казалось, что она попала в рай. Кругом были милые приятные родные лица. Дим Димыч быстро освоился среди практически незнакомых ему людей и с удовольствием командовал бабушкой, которая не хотела спускать его с рук.
        Алёна всё время прислушивалась к себе, не дрогнет ли её сердце при воспоминании о Димоне. Однако сердце не только не дрожало, оно постепенно наливалось спокойной уверенностью, что всё она сделала правильно. В районе бронхов что-то приятно щекотало, и Алёна поняла, всё будет хорошо.
        Ночью она спала плохо, ворочалась и думала, каково бы ей было сбежать из адмиральских хором, если бы она была не коренная питерская девушка с любящими родителями и уютной комнатой в их квартире, а, допустим, приехала бы учиться из какого-нибудь провинциального городка? Куда бы она дёрнулась с маленьким ребенком? Сидела бы, наверняка, при горгулье и не питюкала. Или родители бы сказали, мол, сама себе устроила такую жизнь, вот и выпутывайся теперь сама. За свои поступки отвечать надо. Ведь бывают же такие родители, которые детям права на ошибку не дают? Вот и живут эти несчастные дети в обнимку со своими ошибками, льют по ночам горькие слезы и строят тайные планы, как всё-таки расхлебать ту кашу, что они заварили. Или не строят никаких планов, а привыкают, приспосабливаются и текут поперек себя, от чего болеют и рано умирают. Как же ей повезло, что мама и папа всегда ей рады, всегда поймут и пожалеют. Вот она уж точно, когда Дим Димыч подрастет, всегда его жалеть будет, что бы ни натворил. Лучше бы, конечно, ничего такого не натворил, но в случае чего…..
        Вся суббота оказалась посвящена экипировке Алёны для выхода на работу. Одна приличная сумка, разумеется, у неё была. Та самая фирмы «Шанель», которую ей подарила на свадьбу адмиральская жена. Туфли тоже какие-никакие имелись. Да хоть белые свадебные. Они, правда, не подходили к сумке, но это всё-таки были туфли, а не удобные кеды, в которых Алёна ходила последнее время. Имелась и узкая чёрная юбка-карандаш. Она сохранилась с институтских времен. Как хорошо, что после родов Алёна не растолстела, хотя приготовлением пищи в доме горгульи занималась Геля и делала это очень хорошо. К юбке можно было надеть белую блузку, она бы гармонировала с туфлями, а юбка с сумкой, но это же только на первый день. На второй необходимо придумать что-то другое. Алёна стояла у раскрытого шкафа и растерянно разглядывала свой удобный и немаркий гардероб. Вскоре явилась довольная Лариса, нагруженная какими-то пакетами.
        — Ну, наконец-то! Господи, Лёлек, как я за тебя рада!  — Лариса расцеловала Алёну.  — Ну-ка, глянь. Я вот тут принесла тебе кой-чего на первое время, может пригодиться?
        Лариса стала доставать из принесенных пакетов разные кофточки и шарфики.
        — Оно, конечно, по росту тебе может быть маловато, но рукава можно поддернуть. Вот и сумки я тебе притащила летние. Жалко в костюмы мои ты точно не влезешь, и туфли тебе по размеру не подойдут.
        Алёна обняла подругу и заплакала.
        — Хорош, Лёлек, реветь-то! Где ты этих бабских штучек понабралась?  — Лариса отстранилась от Алёны.  — Хотя, понятно, где. Ты это брось. Тебе теперь реветь никак нельзя. Бизнес штука жёсткая и слезам нашим никак не верит.
        — Как Москва?  — Алёна улыбнулась сквозь слёзы.
        — Угу! Как жизнь в целом. Давай уже примеряй.
        Целых два часа ушло на примерку нового гардероба, в результате чего Алёна на первое время оказалась полностью экипированной. В этом также активное участие приняла и мама Алёны, выразившая готовность поделиться и своей одеждой. И если одежда Ларисы была Алёне маловата, то мамина одежда, наоборот, была великовата. Зато ей отлично подошли мамины туфли.

* * *
        С тех пор, как Семен Семенович Шнейдер, пристроил возможного будущего зятя в собственный банк, Соня практически не видела официального жениха и будущего мужа. Лопатин спешно делал карьеру, как трактор, вспахивая нивы финансового учреждения. Пахал с самого, что ни на есть, низа. Только что охранником и уборщиком ему поработать не пришлось, зато мальчиком на побегушках его поначалу использовали с превеликим удовольствием. К удивлению своей невесты Лопатин оказался яростным трудоголиком, проводя в банке огромное количество времени. Лишь изредка ему удавалось вырваться к Шнейдерам на ужин. При этом он в большинстве случаев не мчался в Сонину комнату заниматься сексом с невестой, а торчал за роялем, наигрывая какие-то заунывные песни. Зинаида Аркадьевна при этом категорически отрывалась от приготовления пищи и тоже торчала в гостиной рядом с будущим зятем, качая головой в такт тоскливым мелодиям, поэтому на кухне приходилось суетиться Соне. После ужина и соответствующей рюмки-другой водки, Лопатин играл уже для Семена Семеновича «По долинам и по взгорьям» и прочие застольные шедевры. Затем Лопатин
откланивался и убирался восвояси, соблюдая приличия.
        Соня тоже трудилась в отцовском банке, но без особого рвения и фанатизма. Просто отбывала трудовую повинность, ведь отец никак не хотел расставаться с мечтой о том, что Соня рано или поздно возглавит его банк. Соня не стремилась разочаровывать папу и не спорила с ним, полагая, что эта временная блажь у него пройдет. Она планировала выйти замуж за Лопатина и заделаться домохозяйкой, ну, разумеется, родить пару-другую бэбиков. А уж с банком пусть разбирается законный супруг, вон, как землю носом роет. Явно метит в преемники, хотя отец, похоже, старается этого не замечать. Ну, так его вполне можно понять. Кто такой Лопатин? Для отца он «никто и звать никак». Сегодня у Сони один жених или муж, а завтра может быть совсем другой. Жизнь — штука хоть и короткая, но весьма замысловатая, поэтому Соня должна разбираться в банковском деле досконально, а уж воспользуется она в последствие этими знаниями или нет, на то будет божья воля. Эту мысль Семен Семенович регулярно вдалбливал в ветреную Сонину голову, Зинаида Аркадьевна в этом вопросе полностью поддерживала мужа, поэтому Соне только и оставалось, что
согласно кивать и послушно исполнять все папины указания.
        Семен Семенович определил дочь в рядовые операционистки обслуживать счета физических лиц. Он считал, что прежде, чем руководить собственным банком, Соня должна внимательно изучить работу всех его отделов. Причем не просто изучить, глядя в бумаги и наблюдая за сотрудниками, а повариться в самой гуще событий. И начинать необходимо именно с отдела обслуживания физических лиц, который, являясь фронт-офисом банка, имеет если не определяющее, то очень важное значение. Семен Семенович мечтал, чтобы несметные богатства граждан России, хранящиеся на счетах неповоротливого Сбербанка, постепенно перекочевали в Эллипс-банк, поэтому уделял качеству обслуживания клиентов особое внимание.
        Однако физические лица, называемые в банке «физиками», не стремились полностью оправдать надежды Семена Семеновича. Пенсионеры почему-то не стояли в очередях, чтобы сдать в частный банк свои накопления, нажитые непосильным трудом. Несмотря на довольно приличные проценты, которые Эллипс-банк предлагал по депозитам, в народе бытовало упорное недоверие к частным банкам. Это очень удивляло Семена Семеновича, ведь тот самый государственный Сбербанк в свое время так облапошил своих вкладчиков, что никакому частному банку и не снилось! Так что большинство клиентов Эллипс-банка были людьми довольно продвинутыми и далеко не бедными, из той категории, которые не хранят яйца в одной корзине и уже разучились смиренно стоять в очередях. Поэтому любая минимальная задержка с оформлением их пожеланий могла довести подобную публику до белого каления. Конечно, среди них попадались и вполне себе адекватные люди, особенно дядечки солидного вида или элегантные тётечки с мудрыми глазами. Они Соне нравились больше всего. Таких она отличала и была с ними особо приветлива, но попадались и другие: напыщенные молодые люди
из «золотой молодежи», норовящие сказать Соне какую-нибудь пошлость, девицы из того же круга, глядящие на Софью Семеновну Шнейдер свысока, как на обслуживающий персонал, и безумные бабы неопределенного возраста с визгливыми голосами и не менее визгливыми мелкими собачонками. «Золотая молодежь» Соню, конечно, раздражала, но Соня и сама была из этого круга, поэтому только посмеивалась, удивляясь, неужели она и её друзья тоже так выглядят со стороны. А вот вульгарные дамы с собачками Соню просто бесили. Чувствовалось, деньги у этих особ несомненно водились, но то, как они эти деньги к себе прикладывали, не лезло ни в какие ворота. Странные, какие-то допотопные причёски, расплывшиеся фигуры, обтянутые дорогими аляповатыми шмотками, сверкающие драгоценности и лоснящиеся лица. Особенно странно было наблюдать всё это на сравнительно молодых женщинах. Оформляя счета, Соня не переставала удивляться тому, что тридцатилетние женщины выглядят порой, как пятидесятилетние тетки.
        — Домохозяйки,  — пояснила Соне начальница отдела.  — Большинство «из грязи в князи». В основном бывшие торгашки, официантки или парикмахерши, но бывают и из инженеров. От денег башню иногда бабам напрочь сносит.
        — А молодые?
        — Это потомственные. Дочери торгашек и парикмахерш.
        — Отчего же все они такие толстые?
        — От лени. Но есть и новое поколение, те вполне себе стройные, всё больше тренерши по фитнесу. Как увидишь бабу в ярко-красном и ботфортах, не сомневайся, тот самый контингент.
        — Это я уже поняла,  — рассмеялась Соня,  — у них у всех со вкусом отчего-то проблемы.
        — От дурости. Не зря говорят, что мужики дур просто обожают. Они, дуры эти, с виду даже могут и приличными прикинуться, но как пасть откроют, всё сразу с ними ясно. Трехэтажно излагают. Многие от безделья умом поехали, вот и ищут, за что зацепиться. Постарайся не связываться.
        Соня старалась не связываться, думая, что уж она-то будет совсем другой домохозяйкой, и по возможности держала себя в руках. Однако иногда она страдала от того, что вынуждена торчать за своим барьером в синей униформе и ненавистном шейном платке с эмблемой банка. За барьером все сотрудники были равны перед клиентами, и никто не видел Сонины дорогущие туфли и сумки. Тем не менее, Соня постепенно приноровилась к работе с «физиками» и стала мысленно посылать, куда подальше, особо неприятных ей товарищей, при этом лучезарно им улыбаясь. Чувствовалось, что весь коллектив отдела использует ту же самую методику. Уж больно радостно все улыбались. Со временем Соне даже стала нравиться работа в этом отделе, но ей всё-таки пришлось оттуда уволиться после страшного скандала.
        В тот день в операционном зале случился неожиданный наплыв клиентов, и все девушки работали в авральном режиме, стараясь минимизировать стремительно растущую очередь. Соня уже заканчивала обслуживать милого дядечку в костюме «Цилли», как отодвинув его локтем, через барьер свесилась тётка в каком-то немыслимом одеянии цвета фуксии. От этой фуксии у Сони в глазах случилось неожиданное напряжение.
        — Как вы смеете воровать мои деньги,  — заорала «фуксия», пытаясь дотянуться до Сони и ухватить её за волосы.
        Дядечка в «Цилли» переменился в лице и благоразумно отодвинулся в сторону.
        — Поясните, пожалуйста,  — строго сказала Соня, встав со своего места, и тоже отклонившись на безопасное расстояние.
        — Воры,  — заорала «фуксия». Далее последовал ряд непечатных выражений. Весь операционный зал замер в напряжении.
        — Дама! Что случилось?  — с каменным лицом спросила Соня.
        — Я тебе покажу даму! Даму нашли,  — «фуксия» опять добавила трехэтажную аргументацию.  — Люди добрые!  — она обернулась к притихшим клиентам.  — Не верьте этим еврейским мордам! Нашли дураков! Гляньте,  — «фуксия» потрясла мобильником.  — Эсэмэску прислали «ваш счёт заблокирован» и телефон для справок приложили! Кто им право дал мой счёт блокировать?!!!! Я позвонила, сказала, что про них думаю, а там змея такая, типа этой вот бл…,  — «фуксия» кивнула в сторону Сони,  — ласково так извиняется, мол, недоразумение, техническая накладка, вы нам циферки скажите, что на карточке обозначены, мы вам счёт сразу разблокируем. Я пришла в банкомат, а у меня на счете три рубля! Сто семьдесят тысяч где? Где, я тебя спрашиваю, сука драная?
        Соня не выдержала и рассмеялась.
        — Чего ржёшь, жидовка картавая!  — лицо «фуксии» пылало дикой ненавистью.
        Это уже был явный перебор, после которого Соня решила, что сдерживаться дальше не имеет смысла.
        — Пошла ты нах,  — с чувством ответила ей Соня.  — Если вместо головы жопа, то медицина бессильна!
        — Что?!!!  — взревела «фуксия».
        — Что слышала! Говорю, что у тебя вместо головы жопа, а жопой думать невозможно. Впрочем, на голове сидеть тоже тяжеловато.
        При этих Сониных словах «фуксия» предприняла попытку перелезть через барьер.
        — Развели тебя мошенники.  — Соня отошла подальше.  — И правильно сделали, потому что ты дура психическая. В полицию беги, там тоже над тобой посмеются.
        Надо сказать, что клиенты тем временем с интересом наблюдали за происходящим, никто банк покидать не собирался и на очередь не жаловался. Многие прятали улыбки. Наконец, в зале появились сотрудники службы безопасности и уволокли матерящуюся «фуксию».
        — Пора уезжать в Израиль,  — тоскливо сказала Соня дядечке в «Цилли».
        — Не надо, там жарко и коренному питерскому жителю будет очень тяжело. Вы ведь коренная питерская жительница?
        — Да. Тогда в Чикаго. Или в Канаду. Точно, в Канаду. Там климат, как раз подходящий. Березки и всё такое. Даже нефть есть.
        — Зачем? Уж вам-то зачем уезжать?
        — А разве я картавая?
        — Ни капельки.
        — Вот, значит, надо уезжать!
        — Не надо. Ненависть титульной нации нынче обращена в сторону лиц кавказской и среднеазиатской национальности.
        — Неправда. Ненависть титульной нации во все века была обращена в сторону тех, кто умнее, кто красивее, кто сильнее и кто, соответственно, живет лучше. Зависть называется.
        — Если все красивые девушки уедут в Канаду, зачем тогда нам тут оставаться?  — дядечка недоуменно пожал плечами.
        — Ну, я-то далеко не красавица, так что потеря небольшая.
        — Вы, Софья,  — мужчина прочитал Сонино имя с таблички у нее на груди,  — очень и очень интересная девушка. Был бы я помоложе, с удовольствием за вами бы поухаживал. Но, сейчас, к сожалению,  — мужчина развел руками,  — моё семейство, особенно супруга, вряд ли такое одобрит.
        — Вот так всегда,  — рассмеялась Соня,  — все достойные мужчины уже разобраны.
        — Ну, вам-то грех жаловаться, вы выйдете замуж за самого достойного. Я уверен, удачи вам,  — мужчина удалился, а Соня вместо переживаний по поводу отвратительной сцены, в которой ей пришлось участвовать, задумалась, не поторопилась ли она ответить согласием на предложение Лёши Лопатина.
        После скандала, разразившегося в отделе обслуживания физических лиц, Семен Семенович от греха подальше перевел дочку в отдел по обслуживанию юридических лиц, или «юриков», как их называли в банке. «Юрики» оказались гораздо скучнее «физиков». Можно сказать, в операционном зале мухи дохли на лету. Среди «физиков» хоть адекватные персонажи попадались, типа того дядечки в «Цилли», а «юриков» представляли в основном бухгалтерши и даже не главные, а так девчонки, чуть ли не курьерши. Эти, конечно, уже на Соню глядели, как на царицу. Лишь изредка, когда банковские юристы отчебучивали что-нибудь замысловатое, или налоговая вдруг арестовывала счета какой-нибудь фирмы, в операционном зале появлялись возмущенные главбухши или директоры. Но вопросы свои в основном они всё же решали в юридическом отделе или кредитном. Соня изнывала от скуки и упросила отца перевести её в кредитный отдел, ведь там, по её мнению, находилось самое сердце банка. Ведь не зря же банки называют кредитными учреждениями.
        В кредитном отделе работали в основном мужчины, но зная, кем Соня приходится владельцу банка, держались по отношению к ней очень настороженно. Мало того, что не шутили и не заигрывали, что естественно, когда в мужской коллектив приходит женщина, так и вовсе озадачили примитивной секретарской работой и к клиентам близко не подпускали. Соне надоело оформлять бумаги по чужим сделкам, и она пожаловалась папе. После этого начальник кредитного отдела, грозно сверкнув глазами, посадил Соню на квартирную ипотеку. Причем на ипотеку по строящейся недвижимости. Работа была довольно занудная и не менее скучная, чем в отделе по обслуживанию «юриков», с той лишь разницей, что тут Соне приходилось непосредственно общаться с покупателями. Публика эта оказалась довольно разношерстной. От молодожёнов, еле сводящих концы с концами, до барыг, покупающих недвижимость под сдачу или для перепродажи. Последние брали ипотеку на максимально короткие сроки. Эти считали свои деньги превосходно и сочувствия у Сони не вызывали. Зато Соне нестерпимо было жаль молодые семьи, влезающие в ипотечную кабалу практически на всю жизнь.
Хотя с какой стороны посмотреть. Уж лучше всю жизнь выплачивать ипотеку, чем маяться со свекровью или с тёщей в одной квартире. В общем и целом работа с клиентами в части ипотечного кредитования вызвала у Сони стойкое отвращение ко всему банковскому бизнесу. В голове у неё сложилась чёткая картина. Вот, мерзкая тётка в одеянии цвета «фуксии» кладёт свои денежки на депозит под не самый большой процент, а вот Соня, которая отдает эти деньги приятной молодой паре с маленьким ребенком под процент гораздо больший. Все довольны. У мерзкой «фуксии» есть необременительный доход, у молодой пары квартира и кредитная кабала, а у Сони, соответственно, туфли «Балдинини». Так что из кредитного отдела Соня постаралась уволиться как можно быстрей.
        Следующим оказался отдел финансовый и бухгалтерия, откуда Соню благополучно выжили окопавшиеся там тётки, так что в результате Соня оказалась при почётной должности заведующей архивом. В архиве она работала одна и руководила сама собой. Однако папа настоял, чтобы в архиве Соня не теряла времени даром и изучала хранящиеся там документы. Но кто ж проверит, чем там Соня в этом архиве занимается с утра до вечера. Архивная работа занимала у Сони максимум час рабочего времени. Остальное она тратила на чтение и развлечение в нарождающихся социальных сетях.
        Подружек в банке у Сони странным образом не случилось, несмотря на то, что в принципе она была девушкой компанейской и коммуникабельной. У нее всегда было много друзей и в школе, и в университете, а тут как-то никого подходящего не нашлось. Женщины постарше её побаивались, вдруг ненароком папе чего-нибудь настучит, а молодые банковские карьеристки раздражали Соню страшным образом. Они липли к ней со своей дружбой, но Соня как-то сразу видела в них интерес не к ней самой, а к её отцу. Вдруг да замолвит Соня словечко перед папой за лучшую подружку. От таких Соня сама держалась подальше. Да, уж! Действительно «девушкам из высшего общества трудно избежать одиночества»!
        Все Сонины настоящие подружки проводили время совершенно иначе, нежели Соня. Работать никому не пришлось. Многие жили за границей, те же, кто остались в России, постоянно звали Соню составить им компанию в каких-нибудь увеселительных поездках. Соня понимала, что Лопатин сейчас не в состоянии вести подобный разгульный образ жизни и сопровождать Соню в поездках за рубеж, поэтому некоторое время вела себя, как примерная невеста и изнывала от скуки. Соня чувствовала себя, чуть ли, не женой декабриста, последовавшей за мужем в Сибирь.
        В отличие от Сони Лопатин втёрся в доверие к коллективу банка. Еще бы, никто ж не знал, что он Сонин жених и вероятный зять владельца. Особенно в нем души не чаяли банковские женщины. Такой старательный толковый молодой человек. И внешне весьма симпатичный, и вежливый, и воспитанный. Освоив работу отделения, он перевелся, причем самостоятельно без помощи будущего тестя, в центральный офис и не куда-нибудь, а сразу в кредитный отдел. Там его карьера пошла на новый виток, и он смог в обеденный перерыв навещать Соню в архиве. В Сониной жизни появилось хоть какое-то разнообразие в виде секса в архивных помещениях. Секс Соня обожала, а уж секс в неприспособленных для этого местах вдвойне. Лопатин звал её за это извращенкой, но долго уговаривать его на подобные извращения Соне не приходилось. Правда, в первый раз, когда Соня взяла его за галстук среди архивных стеллажей, он даже пытался сопротивляться, поглядывая на дверь.
        — Совков, я знаю,  — сказала Соня,  — что подобные вещи тебе непривычны. В Новороссийске принято заниматься сексом в темноте и исключительно под одеялом.
        На это Лопатин обозвал Соню заразой и сдался. Но Соня, разумеется, хотела большего. Ей просто необходимо было на шопинг в Милан, на выставку в Венецию, навестить подружку в Майами и прокатиться на кабриолете вдоль Лазурного берега. На всё это денег у Лопатина пока не наблюдалось. Всё, что зарабатывал, он откладывал на свадьбу, чем очень веселил Соню. Соня периодически пугала жениха рассказами о свадьбах своих друзей и родственников семьи Шнейдер.
        — Приличная свадьба,  — говорила она, глядя в испуганные глаза Лопатина,  — обязательно должна проводиться известным шоуменом, ну, типа Максима Галкина, и спел, чтобы кто-нибудь популярный. Хорошо бы конечно, чтоб Шакира, но ты ж, Лёшечка, не Газпром, Шакиру точно не потянешь!
        Изучая работу кредитного отдела, прилежный Лопатин определил, что начальник отдела, а также некоторые сотрудники находились в сговоре с аккредитованными оценочными компаниями. Откаты поступали со всех сторон: и от оценщиков в виде процентов от стоимости проводимых ими для банка оценок, и от клиентов, получающих кредиты по завышенной оценке. В некоторых кредитных договорах, поступающих к Соне в архив, Лопатин обнаружил и вовсе липовые документы, когда кредит выдавался под чужое оборудование. С этими сведениями Лопатин помчался к будущему тестю. Разумеется, не в высокий кабинет председателя правления, а домой. Семен Семенович выслушал его внимательно, посмотрел бумаги и похлопал Лопатина по плечу. Через неделю все сотрудники кредитного отдела, за исключением Лопатина, были уволены. Его же назначили начальником отдела и предложили нанять новый персонал. Зарплата Лопатина резко увеличилась, и он предложил Соне провести очередной отпуск в Турции. В Турции Соня никогда не была и опрометчиво согласилась.
        На следующий день после возвращения из этого кошмара Соня сидела на кухне и жаловалась матери.
        — Ты себе не представляешь! Хорошо хоть летели бизнес-классом, остальное всё полное говно!
        — И море?  — удивилась Зинаида Аркадьевна.  — Я слышала, что море в Турции чудесное.
        — Море хорошее,  — кивнула головой Соня.  — То же самое, что и в Ницце. Средиземное называется.
        Зинаида Аркадьевна хмыкнула.
        — Но остальное,  — Соня закатила глаза.  — Отель говенный, сервис говенный, еда говенная, выпивка….даже не знаю, как назвать. Говенная — для этой выпивки большой комплимент.
        — Ты же говорила, что Лёша пять звезд купил.
        — Купил. Это если пять звезд никогда в жизни не видеть, тогда это пять звезд. Я думаю, в Турции надо восемь звезд покупать. Так что пришлось брать машину напрокат, ездить в город в рестораны, чтоб хоть поесть нормально. Еще вина французского ящик купили, чтоб уксусом, что в нашем отеле подают, не отравиться.
        — Какой ужас! Лешеньке, наверное, это в копеечку влетело?  — глаза Зинаиды Аркадьевны были наполнены сочувствием к будущему зятю. Дочери, которой пришлось пережить столь ужасные турецкие лишения, мама совершенно точно сочувствия не проявила.
        — Мама, ты же знаешь, скупой платит дважды. Поехали бы на Сардинию, как я сразу предлагала, наверняка дешевле бы обошлось.
        — Бедный мальчик,  — Зинаида Аркадьевна покачала головой.
        — И ты туда же!
        — Куда?
        — У нас в банке его все тётки любят. Лёшенька то, Лёшенька сё.
        — И правильно любят, он хороший.
        — Чем же это он так тебе в доверие втёрся?
        — Так «Лунной сонатой»! Как играет, как играет,  — на глаза Зинаиды Аркадьевны навернулись слёзы.
        — Ну, мамулька, ты даешь,  — Соня обняла мать за плечи.  — Эк тебя расколбасило-то!
        — Прекрати так выражаться,  — Зинаида Аркадьевна сделала строгое лицо.  — Ну, хоть загорели, накупались. Всё-таки две недели на море — это хорошо.
        — Ну, да. Накупались. Ой, мам видела бы ты тамошнюю публику! Быки какие-то вечно пьяные и девки при них толстомясые.
        — Люди разные бывают. Ты вот у нас тоже не худышка.
        — Сравнила!  — Соня надула губы.  — Я вот думаю, может, зря я со своим Совковым связалась? Может, надо было на Лёвку Корецкого соглашаться? Сидела бы сейчас, как Таня Кауфман на Лазурном берегу в собственной вилле и в ус не дула!
        — Ой,  — Зинаида Аркадьевна прижала руки к груди и плюхнулась на стул.  — Час от часу не легче. С тобой, дитя мое, не соскучишься. Не знаю, какой из Лёвочки адвокат получился, но вряд ли он больше папы своего в его же бизнесе зарабатывает. А насколько я знаю Лёвочкиного папу, тот за виллу в Антибе удавится! Так что печалиться не о чем. А вот Алексея не обижай. Он своим трудом деньги зарабатывает. Нам с твоим отцом в вашем возрасте Турция даже не снилась! И Совковым его не дразни.
        — О-о-о!  — Соня закатила глаза.  — Похоже, я попала. Все вокруг обожают Алексея Лопатина.
        В следующий отпускной период, когда перед Соней в полный рост встала перспектива поездки в Новороссийск к родным Лопатина, она плюнула на свое примерное поведение, перестала изображать жену декабриста и рванула с подружками на Ибицу. Там она изменила Лопатину с каким-то французиком, после чего поняла, что лучше её Совкова в постели никого нет и быть не может.
        С Ибицы Соня вернулась исхудавшая, бледная с красным хлюпающим носом. На следующий день её разбудила Зинаида Аркадьевна с медицинским стаканчиком для забора анализов в руках.
        — Ну-ка, Соня, пописай в баночку,  — железным тоном велела она дочери.
        — Мам, ты чего?  — Соня сделала круглые глаза.
        — Того!  — Рявкнула Зинаида Аркадьевна.  — Кому сказала, встать и пописать в баночку.
        Соня знала, что, несмотря на свою доброту, мать может быть очень настойчивой. Учась в институте, Соня уже привыкла, что после каждого посещения ночного клуба, мать берет у неё анализы. С помощью лакмусовых полосок, опущенных в стаканчик с мочой, любящие и внимательные родители всегда могут определить вероятность употребления их отпрыском пяти видов наркотиков. Но сейчас-то Соня была уже вполне себе взрослой и самостоятельной. Во всяком случае на Ибицу она ездила за свой счёт на деньги заработанные в банке. Другое дело, что зарабатывая эти деньги, она их совершенно не тратила на жизнь, а откладывала на банковском счёте. Ведь жила Соня в родительском доме на всём готовом. Более того, у неё был специальный счет, который регулярно пополнялся любящим отцом, на тот случай, если Сонечке вдруг захочется купить себе что-нибудь красивое. Видимо поэтому, а может быть, из-за чего-то другого Зинаида Аркадьевна Соню взрослой и самостоятельной никак не считала и нависала сейчас над ней неприступной скалой. Более того, когда Соня нехотя взяла в руки стаканчик и направилась в туалет, мать последовала вслед за        — Может, всё-таки отвернешься?  — ехидно поинтересовалась у неё Соня.
        — Так и быть,  — сурово сказал мать и отвернулась.
        Несмотря на это Соня всё равно оказалась в безвыходном положении. Разбавить содержимое стакана водой из-под крана не представлялось никакой возможности. Да и вряд ли бы это помогло?
        Разумеется, анализ незамедлительно показал наличие в организме Софьи Семеновны Шнейдер некоторого количества кокаина, после чего Соня была определена Зинаидой Аркадьевной под домашний арест. Семен Семенович был срочно вызван с работы. После недолгого семейного совещания, в процессе которого Семен Семенович периодически пытался прорваться через заслон из Зинаиды Аркадьевны в Сонину комнату, чтобы выпороть любимую дочурку, было решено отправить Соню на лечение. И не куда-нибудь на Мальту, куда отправляли всех Сониных друзей в подобной ситуации, а в закрытую клинику в Белоруссии. Эту клинику в свое время организовал один из хороших давних знакомых Семена Семеновича Шнейдера, мотивировав местоположение тем, что в Белоруссии есть чудесная природа и очень затруднительно достать какие-либо наркотики. Клиника располагалась в лесу, и сбежать оттуда было весьма проблематично. Соня возмущалась из-за двери, что её записали в наркоманки, а она всего-то один разок перед отъездом нюхнула чего-то там, предложенное ей подружками. Конечно, Семену Семеновичу очень хотелось в это поверить, но Зинаида Аркадьевна
стояла на своем, как кремень. Поистине права народная пословица, что «мама зря не скажет»! Ведь Соня развлекалась на Ибице во все тяжкие, как будто чувствовала, что это будет её последний отрыв.
        Зинаида Аркадьевна сама доставила Соню в клинику и сдала с рук на руки лечащему врачу. Лопатину наврали с три короба, что у Сони обнаружилась небольшая проблема со здоровьем, а именно с носоглоткой, и ей придётся полгода провести в лесном санатории. Дышать еловым воздухом и пить еловый отвар. А так как телефон у Сони отобрали, то Лопатину в версию добавили удалённость этого самого санатория от систем телекоммуникаций. Неизвестно, поверил бы всему этому Лопатин, если бы версию не излагала Зинаида Аркадьевна, и если бы будущий тесть не завалил его работой по самое «не хочу». Так что Лопатин по-прежнему прилежно трудился, по просьбе Зинаиды Аркадьевны проводя все вечера в доме Шнейдеров, а Соня также прилежно лечилась. Дело в том, что в клинике она познакомилась с героиновыми наркоманами и поняла, что совершенно не хочет такой участи для себя. Поэтому Соня дышала еловым воздухом и пила и ела всё, что требовалось. Через полгода пребывания в клинике она очень похорошела, чем по возвращении привела в восторг не только родителей, но и Лопатина. Лопатин явно соскучился по невесте и старался как можно
больше времени проводить с ней.
        Семен Семенович больше не настаивал на Сониной работе в банке и более того пригласил Лопатина провести новогодние каникулы вместе со всей семьей Шнейдеров в Швейцарии, где ежегодно отец и дочь Шнейдеры катались на горных лыжах. Лопатин, разумеется, согласился, несмотря на то, что, будучи уроженцем южного города, кроме водных лыж никаких других в упор не видел. Экипировку Лопатину взяли напрокат, а Семен Семенович нанял будущему зятю тренера. Однако после двух занятий Лопатин категорически отказался учиться дальше, и всё оставшееся время проводил с Зинаидой Аркадьевной. Пока Соня с Семеном Семеновичем развлекались на горе, Лопатин с будущей тёщей гуляли по городку, глазели на витрины, пили глинтвейн, водили хороводы с малышней, катались на санках или музицировали в холле главного здания отеля. Управляющий, послушав игру Лопатина, не только не запретил тому пользоваться роялем, но и попросил делать это, как можно чаще. Так что слушателей и почитателей его музыкального таланта у Лопатина определенно прибавилось. Вечером после ужина в ресторане вся семья обычно собиралась в своем коттедже у камина.
Болтали о том, о сем и пили красное сухое вино. Соня чувствовала себя вполне счастливой, тем более, что приличия уже можно было не соблюдать, так как они проживали с Лопатиным в одной комнате.
        Перед отъездом, сидя вечером у камина с бокалом красного вина Семен Семенович вдруг выдал:
        — А не пожениться ли вам уже, ребята?
        Соня не поверила своим ушам и посмотрела на Лопатина. Тот сидел с отвисшей челюстью. Соня, конечно, тут же уразумела отцовский «ход конем». Видимо родители всё еще боялись, что Соня снова может пойти в отрыв, а замужем за проверенным приличным молодым человеком сделать это ей будет гораздо сложнее. Конечно, Лопатин не барон Ротшильд, но с ним родители, похоже, были за Соню спокойны.
        — Чего?  — Семен Семенович явно не понял затянувшейся паузы.  — Или вы передумали?
        — Нет,  — Лопатин встрепенулся.  — Я точно не передумал. А ты, Соня?
        — Ну-у-у-у-у, как тебе сказать,  — Соня решила слегка поглумиться, но тут же поймала суровый взгляд Зинаиды Аркадьевны.  — Конечно, не передумала!
        — Тогда, совет вам да любовь,  — Семен Семенович поднял свой бокал. Все дружно чокнулись и выпили.
        — А когда свадьба?  — вдруг спросил Лопатин.
        — Это уже ты нам скажи,  — Семен Семенович рассмеялся.
        — Я хоть завтра, как приедем, готов, но надо же всё продумать. Соня говорила, что гостей может быть человек четыреста.
        — Соня говорила?  — теперь на Соню сурово смотрел уже Семен Семенович.
        — Да шутила я, успокойся,  — Соня чмокнула Лопатина в щёку.  — Завтра, так завтра. Как скажешь.
        — Еще чего,  — вмешалась Зинаида Аркадьевна.  — Надо хотя бы Лёшенькиных родителей пригласить, мы же так с ними еще не познакомились. Платье пошить тоже не мешает.
        — Фу!  — Соня передернула плечами.  — Скажи ещё фотосессию в жёлтой прессе тиснуть, мол, дочь известного банкира эс эс Шнейдера вышла замуж.
        — Я тебе дам эс эс Шнейдера,  — Семен Семенович показал дочери кулак.
        — Знаете что,  — Соня вскочила, сжимая в руке бокал,  — насмотрелась я на эти свадьбы с платьями, лимузинами и пупсами. Веронику Гладышеву помните? Какая помпа была! Басков пел. Максим Галкин за тамаду выступал. Платье за миллионы купили. И что?! Через год развелись. Насмотрелась я и начиталась. Некоторые даже несколько свадеб устраивают. И тут, и там. А толку-то? Я точно знаю, чем пышнее свадьба, тем быстрее развод.
        — Неужели тебе не хочется платье красивое надеть?  — удивилась Зинаида Аркадьевна.
        — У меня красивых платьев — полный шкаф,  — резонно заметила Соня.  — Я предлагаю пригласить Лёшиных родителей, близких друзей и отметить у нас дома. Слава богу, место позволяет, у нас приёмы по сто человек бывают. Лёх, у тебя много близких друзей?
        — Один. Он в Самаре живет, но на свадьбу, думаю, прилетит. Свидетель-то нужен.
        — Отлично. Один свидетель есть. Вот только у меня в последнее время с подругами проблематично,  — Соня вспомнила свои приключения на Ибице и её передернуло.  — Ну да ничего, придумаю что-нибудь. Так что смотрите, два свидетеля, четверо родителей и жених с невестой. Восемь человек.
        — Девять,  — вставил Лопатин.  — Басков девятый. Как без него?
        — Уж тогда лучше Шакира! Кончай глупости говорить. Все прекрасно разместимся. Более того, даже гостевых комнат на всех хватит. И на твоего друга из Самары. Пап, ты не возражаешь?
        — Не возражаю, ты, однако, про деда с бабкой забыла.  — Семен Семенович нахмурился.
        — Пап, ну чего их дергать? Такой перелет из Штатов тяжелый. Мы лучше с Лёшей к ним потом специально заглянем, познакомимся.
        — Тут ты права, но пригласить все равно надо. Пусть сами решают, ехать или нет.
        — Леш, а у тебя дед с бабкой есть?
        — Померли все. У меня из родных только мама с папой.
        — Тогда, если считать без Баскова, получается десять человек,  — подвела итог Соня.
        — Только, чур, я у плиты стоять не буду,  — ввернула Зинаида Аркадьевна.
        — Разумеется, и повара, и официантов Лёша наймет.
        — Лёшенька, только дорогих-то уж сильно не надо.
        — Зинаида Аркадьевна, раз Шакира с Басковым и четыреста человек гостей отменяются, я смогу самого лучшего повара нанять.
        — Так и порешим,  — резюмировал Семен Семенович.  — Только держите меня в курсе. Если что, завсегда помогу.
        И хоть в тот вечер дело обошлось без водки, но сухого вина было выпито немалое количество, поэтому всё семейство отправилось в холл центрального здания отеля и исполнило там «По долинам и по взгорьям» под аккомпанемент рояля.
        Поздно ночью, когда Соня с Лопатиным лежали в обнимку в своей комнате, Лопатин неожиданно спросил:
        — Ну-ка, дорогая моя будущая жена, рассказывай, что там у тебя такое было с носоглоткой, что её пришлось лечить в уединенном еловом лесу?
        — Боишься болезную замуж взять?  — ехидно поинтересовалась Соня, хотя внутри у неё всё замерло от этого прямого вопроса.
        — Боюсь, особенно если невеста вдруг окажется болезная на голову.
        Похоже, Лопатин, не будучи дураком, тоже правильно расценил отцовский «ход конем». Соня тяжело вздохнула и немедленно во всем призналась. Правда, про французика в своем рассказе она благоразумно не упомянула.
        — Значит, с подружками этими больше не общаешься?  — поинтересовался Лопатин.
        — Не имею никакого желания. Я в еловом лесу такого насмотрелась, что меня теперь палкой не заставишь чего-то нюхать или курить.
        — Смотри у меня,  — Лопатин поднес к Сониному носу свой огромный кулачище.  — Если узнаю, чего, самолично своими руками пристукну, и эс эс Шнейдер тебе не поможет!
        Соня чмокнула кулак будущего мужа, подняла руку в пионерском салюте и торжественно поклялась, что оправдает его высокое доверие.

* * *
        Работа Алёны в компании Светланы Михайловой началась с беседы о безопасности и конфиденциальности. Эту беседу проводил начальник службы безопасности.
        — Наша работа, Алёна Валентиновна, связана с интересами наших клиентов. Фирма имеет в городе определенную репутацию, благодаря которой мы обретаем новых клиентов и сохраняем старых. Всё, что вы узнаете в процессе своей работы, является тайной, разглашение которой может стоить нашему клиенту бизнеса, свободы, а иногда и жизни. Поэтому мы никогда не принимаем людей с улицы. У вас хорошие рекомендации, постарайтесь не подвести ваших рекомендателей.
        Алёна согласно кивнула головой, хотя рекомендателей своих в глаза никогда не видела. Разве что маму Ларисы.
        — Кроме того любое обсуждение рабочих вопросов по открытым телефонным линиям или по электронной почте недопустимо. Вам на телефон установят специальную связь, а на компьютер программу, которая в случае опасности уничтожит всю информацию.
        У Алёны внутри всё похолодело. Ничего себе работку она нашла. Джеймс Бонд да и только.
        — А пистолет выдадут?  — поинтересовалась она у собеседника.
        — Я оценил ваш юмор,  — с бесстрастным лицом ответил он,  — и уверен, что через некоторое время вы шутить на эту тему перестанете. И, кстати, никакого испытательного срока у вас не будет. Ваше трудоустройство — ответственность специалиста, принявшего решение взять вас на работу. Так что не подведите начальницу финансового отдела.
        Алёна опять кивнула головой.
        — Я буду стараться,  — сказала она.
        — Стараться не надо. Надо хорошо работать. Идите.
        Далее у Алёны состоялась встреча с самой Светланой Михайловой, в которую Алёна просто влюбилась с первого взгляда и решила, что в лепешку расшибется, а ни пожалевшую её начальницу финансового отдела, ни саму Михайлову ни за что не подведет.
        — Добро пожаловать в наш дружный коллектив!  — поприветствовала Алёну Михайлова, вставая ей навстречу из-за стола и протягивая руку для рукопожатия.
        — Спасибо!  — Алёна пожала протянутую руку. Рука была сухая и крепкая.
        — Присаживайтесь, я слегка обрисую вам ситуацию, а то вы после беседы в нашей службе безопасности, наверняка, перепугались.
        Алёна кивнула и аккуратно присела на краешек предложенного ей кожаного кресла.
        — Располагайтесь поудобнее, разговор у нас серьёзный. Хотите кофе?
        — Нет, спасибо,  — Алёна помотала головой.
        — А я выпью,  — Михайлова нажала на какую-то кнопку на своем столе и в дверях возникла её секретарша. Величественная дама приятной наружности.  — Лидия Фёдоровна, будьте так добры, сделайте мне чашечку кофе. Алена Валентиновна, вы не передумали, точно ничего не хотите?
        — Нет, нет,  — Алёна, конечно, выпила бы кофе, но побоялась, что за этим делом пропустит что-нибудь важное из того, что ей сейчас поведает Светлана Андреевна Михайлова.  — Меня можно просто Алёна.
        Секретарша скрылась за дверью.
        — Просто Алёна, к сожалению, нельзя. Исключительно Алёна Валентиновна. Привыкайте. Вы должны научиться держать дистанцию не только с коллегами по работе, но и, что самое важное, с клиентами. Иначе сядут вам на шею и поедут. Они такие.
        Алёна сразу вспомнила разговор с горгульей про дистанцию с прислугой. Здесь всё было наоборот, упор шёл на дистанцию с клиентами.
        В кабинет неслышно проникла секретарша и поставила перед Михайловой чашку с ароматным кофе и вазочку с печеньем.
        — Лидия Фёдоровна,  — Михайлова укоризненно глянула на секретаршу.  — Вы явно хотите, чтобы я не пролезала в дверь своего кабинета.
        Лидия Фёдоровна улыбнулась и убрала вазочку, однако Михайлова успела выхватить оттуда печенюшку. Лидия Фёдоровна царственно удалилась.
        — Итак, наши клиенты,  — Михайлова откусила печенье и довольно помычала,  — люди уважаемые, достигшие в бизнесе определенных высот. Что бы они там ни говорили, все они любят две вещи — деньги и власть. Некоторые из них любят повесить на уши, особенно такому юному и прекрасному созданию, как вы, лапши о своих благородных целях и миссии. Мол, мечтаю бесплатно накормить всех голодных и вылечить всех больных, или еще, вот мое самое любимое — обеспечить самореализацию своего персонала и т. д. и т. п. Зарубите себе на носу. Целью любого бизнеса является извлечение прибыли! Иначе это не бизнес. Извлечешь прибыль, получишь денег, корми голодных, лечи больных. Но никак не наоборот. Иначе вступай в корпус мира и не сверли мозги окружающим.
        Алёна рассмеялась.
        — Светлана Андреевна, а как же всякие миссии, которые во многих предприятиях в рамочках висят. Они ничего не значат?
        — Конечно, значат! В первую очередь они значат, что наши предприниматели начитались всяких учебников по управлению, а там есть раздел про миссию, мол, без миссии никуда. Тут же подсуетились разные миссионеры от эзотерики. Смысл такой, если твоя миссия благородна, то есть, согласуется с чаяниями большинства, то бизнес твой попрет в гору, как сумасшедший. К сожалению это не всегда так, ведь многие за миссиями забывают о главном в бизнесе. О чем?
        — Об извлечении прибыли!
        — Умничка. Теперь о том, зачем мы нужны нашем клиентам. То есть, о нашей миссии. Мы помогаем тем, кто зашёл в тупик. Разумеется, не бесплатно. Но тупики бывают разные, соответственно и задачи у нас в каждом конкретном случае, хоть и схожие, но разнятся.
        — Что значит тупик?
        — Ну, например, бизнес перерос своего владельца. То есть человек развивал бизнес в меру своих знаний и пониманий. Бизнес рос и в определенный момент его хозяин вдруг видит, что не справляется с управлением. Он не может охватить необъятное, а как это сделать не знает. Он обращается к нам. Мы помогаем. Мои любимые клиенты прислушиваются к советам, учатся. И их бизнес продолжает расти. Но есть и такие, которые не могут прыгнуть выше своей головы. Они хотят контролировать всё вплоть до работы уборщицы. Совершенно не умеют и, главное, не желают делегировать полномочия. Их бизнес замирает на определенном уровне и буксует. В результате такой товарищ вполне может не выдержать конкуренции и кануть в лету. Но мы помогаем всем. От денег отказываться нельзя. А уж там прислушается клиент к нашим советам или нет — дело его.
        — Вам на них наплевать?
        — Нет. Но представьте себе врача, который дает рекомендации больному, а тот их не выполняет. Разве врачу наплевать на пациента? Каждый Ксанф должен сам выпить своё море.
        — Понятно,  — Алёна тяжело вздохнула, представив этого безумного пациента,  — А откуда вы знаете, как помочь? Как развить бизнес?
        — Существует наука об управлении. Есть определенные правила и инструменты развития бизнеса. Ничего особо сложного, но нам со стороны проблемы видней, так как мы не погружены в процесс.
        — А какую роль в этом деле играют ваши, то есть, теперь наши финансисты?
        — Очень важную. Они рассматривают бизнес-процессы через финансовые потоки. Опять же, очень большая часть наших клиентов часто путает свой карман с карманом предприятия. Это тоже тормозит развитие, а может и вовсе убить бизнес.
        — Убить?
        — Ну, да. Представьте себе бизнесмена, который выстроил прибыльный бизнес и взял кредит на его дальнейшее развитие. Но не удержался от соблазна и запустил в кредитные деньги руку. Он построил себе дворец и очень удивился, что кредитные деньги кончились, а бизнес так и не развивается. При этом его предприятие по-прежнему даёт прибыль, но она не покрывает кредит, ведь бизнес остался на прежнем уровне. Владелец берет следующий кредит, чтобы погасить предыдущий, но соблазн велик, и он опять запускает туда руку, покупая себе яхту, дорогие автомобили, скаковых лошадей и так далее. Таким образом, выстраивается кредитная пирамида, когда размер заемных средств в несколько раз превышает стоимость собственных активов предприятия. Ведь этот ловкий господин свои дворцы и лошадей оформил отнюдь не на свое предприятие и даже не на себя, а на свою сожительницу или брата со сватом, в то время как кредиты брала его фирма. Впереди банкротство, но банкротство именно бизнеса, а не его владельца. Сейчас банки, конечно, уже дают кредиты предприятиям только под поручительство владельцев, но встречаются разные ситуации.
Тем более, что поручитель может сам оказаться гол, как сокол, ведь его имущество записано на другого человека.
        — Вы и таким помогаете?
        — Бывает. Эти еще не самые пропащие. Ну, в конце концов, продадут пару домов, чего-то частично погасят, а потом им просто необходим хороший финансовый директор, способный сказать решительное «нет» на все поползновения владельцев влезть в карман предприятия.
        — А самые пропащие?
        — Ну, на мой взгляд, это те, которые выстраивают бизнес или покупают его исключительно для родственников. Для детей, жён или любовниц — это, так называемые, «священные коровы». Конечно, и среди родственников таких бизнесменов встречаются умницы, но, к сожалению, в большинстве случаев эти люди запарывают бизнес. Господин, являющийся нашим клиентом, покрывает убытки и пытается выяснить, что идет не так. А не так идет абсолютно всё.
        — Вы им отказываете?
        — Нет, я уже говорила, мы от денег никогда не отказываемся. Мы пытаемся выстроить систему функционирования такого бизнеса в обход «священной коровы», если это возможно. Но в любом случае клиент получает достоверную информацию о своих проблемах. Мы никогда не стесняемся называть вещи своими именами. А там уж, как клиент решит. Согласитесь, человеку сложно признать, что его любимое чадо избаловано и туповато. Ну, вот в принципе и всё. Конечно, это упрощенно, но для понимания нашей работы вполне достаточно. Кроме того мы осуществляем юридическое сопровождение бизнеса, проводим аудиты, ведем бухгалтерский и налоговый учёт и представляем интересы клиентов в налоговых и прочих проверяющих органах, которых теперь не счесть. Разумеется, вас будут обучать и постепенно вводить в курс дела. Приготовьтесь, вам часто придётся собирать первичную информацию на выезде, в офисах наших клиентов. И напоминаю, ваш рот должен быть на замке. Ни подругам, ни родным и близким ничего рассказывать нельзя.
        Алёна изобразила на рту застёжку молнию.
        На выходе из кабинета Михайловой Алёна столкнулась в приёмной с импозантным очень красивым мужчиной. Он подмигнул Алёне и исчез за дверью кабинета.
        — Кто это?  — поинтересовалась Алёна у Лидии Фёдоровны.
        — Алёна Валентиновна,  — Лидия Фёдоровна развела руками,  — много будете знать, скоро состаритесь!
        Алёна покраснела и поспешила в финансовый отдел.
        С проблемами, на которые ей в свое время намекал начальник службы безопасности, Алёна столкнулась уже через полгода работы в компании Михайловой. Она уже полностью освоилась и заслужила похвалы за свою пунктуальность, ответственность и обязательность. Алёна быстро училась и её уже стали отправлять к клиентам одну для сбора первичной финансовой документации.
        В тот день Алёна изучала финансовые документы растущей, как на дрожжах, строительной компании. Владелец компании был из тех, которые как раз нравились Светлане Андреевне Михайловой. Рос вместе со своим предприятием и прислушивался к рекомендациям консультантов. Задачей финансового отдела, в котором работала Алёна, была постановка на предприятии управленческого учета, для чего было необходимо изучить и систематизировать все финансовые потоки, и белые, и чёрные, и серые, и в крапинку. Алёна сидела в большой приемной владельца и рылась в договорах, занося данные в свой ноутбук. В это время вдруг раздался грохот и в помещение ворвались люди в камуфляжных костюмах, чёрных масках и с автоматами. Алёна заверещала, как сирена пожарной тревоги, она решила, что началась война. Вернее про войну она решила уже потом, поначалу она просто испытала животный ужас. Из кабинета владельца на визг Алёны вылетела его помощница.
        — Опять вы!  — увидев страшных мужчин, спокойно сказала она, всплеснув руками.  — Ну, сколько же можно!
        Алёна уже не орала, а просто всхлипывала, но без слёз. В груди у нее случился спазм, и она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть.
        — Алёна Валентиновна, успокойтесь милая, вот, хлебните,  — помощница владельца плеснула в стакан немного коньяку и буквально влила его в рот Алёне.  — Это полиция.
        После коньяка Алёне полегчало. Она вновь начала нормально дышать и уставилась на полицейских. Один из них, видимо главный, сорвал с головы маску и чего-то там пробурчал. Из его бурчания Алёна поняла, что он майор.
        — Знаете, майор, а предъявите-ка ваши документы,  — строго заявила помощница владельца,  — вдруг вы не полиция, а бандиты.
        Алёна с восторгом уставилась на смелую женщину. Майор сунул той в нос какие-то корочки.
        — У вас сейчас будет проводиться обыск,  — строго сообщил майор.
        — А просто придти с ордером никак нельзя? Без шума и треска?  — спросила осмелевшая Алёна, видимо сказалось действие коньяка.
        — Ха!  — помощница владельца уперла руки в бока.  — Какой ордер, деточка? Это вы фильмов насмотрелись. Им нынче ордер не нужен. Они объявляют помещение местом преступления и врываются туда, чтобы найти улики.
        Во время этой беседы, вооружённые люди с криком «Всем оставаться на местах!» рассыпались по помещениям офиса. Майор с двумя товарищами, которых он представил, как понятых, изучал кабинет владельца. В приёмной с женщинами остался безмолвный боец в чёрной маске.
        — Еще и дверь входную ломают,  — продолжила помощница владельца.  — Это чтобы мы эти улики не успели съесть.
        — А что вы такого сделали? В чём преступление?  — Алёна недоумевала. Вроде бы приличные интеллигентные люди и вдруг какое-то преступление.
        — Мы два года назад имели глупость выиграть тендер и получить государственный заказ. С тех пор у нас эти маски-шоу уже третий раз. Всё проверяют, не украли ли мы государственные деньги.
        — А почему третий раз? С первого раза не понятно было?
        — Да всякий раз разные ведомства. То одни, то другие, их теперь не сосчитать. Всё чего-то проверяют, контролируют и охраняют. Только работать некому, кроме гастарбайтеров,  — помощница владельца тяжело вздохнула, видно было, что эти следственные мероприятия у неё уже в печенках сидят.  — Вы бы шапочку-то сняли,  — обратилась она к бойцу,  — у нас тепло, скоро вспотеете, а мы вашу личность фотографировать не будем. Обещаем.
        Боец никак не отреагировал, даже глазами в сторону женщин не повёл. Он явно рассматривал картину над диваном.
        — Ну, как знаете.  — помощница владельца отвернулась от бойца.  — Алёна Валентиновна, может, еще по коньячку? Для снятия стресса?
        — Нет, спасибо,  — у Алёны и так по телу разлилось приятное тепло, а в голове угнездился не менее приятный пофигизм.
        — А где сам?  — поинтересовался майор, выходя из кабинета владельца.
        — Так на отдыхе, за границей,  — сообщила помощница.
        — А можно мне домой?  — Алёна посмотрела на часы в приемной, её рабочий день подходил к концу.  — У меня ребенок маленький.
        — Документики,  — майор сделал странное движение рукой в сторону Алёны.
        — Что?  — не поняла Алёна.
        — Документы ваши предъявите.
        — Конечно,  — Алёна достала из сумочки паспорт и протянула его майору. Паспорт она теперь всё время носила с собой. Без паспорта не пропускали ни в банки, ни к особо охраняемым клиентам.
        — Алёна Валентиновна Ромашина,  — прочитал майор, перелистывая страницы,  — так, в разводе, проживает на Гражданке, ребенок действительно имеется. Маленький,  — майор закрыл паспорт и отдал его Алёне.  — И чем вы здесь занимаетесь, Алёна Валентиновна?
        У Алёны внутри всё замерло, она вспомнила строгое лицо начальника службы безопасности и его предупреждение, что общение с правоохранительными органами, а тем более ответы на их вопросы должны производиться обязательно в присутствие адвоката.
        — Можно мне позвонить?  — Алёна протянула руку к сумочке.
        — Нельзя. Я вам задал вопрос, слушаю вас.
        — Вы меня допрашиваете?  — Алёна бочком продвигалась в сторону ноутбука.
        — Я вас опрашиваю. Пока.
        — У меня есть право не отвечать на ваши вопросы?  — Алёна ткнула пальцем в специальную кнопку и все данные в её компьютере испарились.
        — Эй, что это вы там сделали?  — майор выхватил у Алёны ноутбук.
        — Компьютер выключила. Я ж домой просилась. Вот и выключила. Отдайте.
        — Ваш компьютер теперь будет приобщен к делу в качестве улики.
        — Улики?  — у Алёны на глаза навернулись слёзы. Вот вляпалась. Конечно, Москва слезам не верит, но надо как-то выкручиваться.
        — Майор,  — встряла помощница владельца,  — отстаньте от девочки. Она и её ноутбук не имеют к делу никакого отношения.
        — Это уж мне решать.
        — Вот и решайте! Алёна Валентиновна сотрудница компании «Михайлова и партнеры», с которой у нашего предприятия заключен договор на консультационные услуги. Ноутбук этот является собственностью компании Михайловой и к уликам, которые вы ищите, никаким боком. Вас же какой период интересует? А с «Михайловой и партнерами» у нас договор заключен две недели назад.
        — Ну, это мы проверим.
        — Проверяйте!  — осмелела Алёна.  — А я позвоню в нашу компанию. Сюда приедет наш адвокат. Вы с ним какие нужно бумаги и оформите. Ну, насчет конфискации нашего имущества.
        — Не конфискации, а временного изъятия.
        — Да какая разница? На чём я теперь работать буду?
        — Работать? Так вы ж, Алёна Валентиновна, у меня на глазах все данные уничтожили. Думаете, это вам сойдет с рук?
        — Ну не в тюрьму же вы меня посадите? Мало ли что там у меня в компьютере было? Может, личная переписка с тайным любовником?
        — Как же вы все мне надоели!  — майор взялся за голову.
        — А уж вы, как нам надоели!  — согласилась с ним помощница владельца.
        — Идите, и на глаза мне больше не попадайтесь, увижу еще где-нибудь при обыске, доставлю в отделение,  — майор швырнул ноутбук на стол.
        Алёна схватила свой ноутбук, сумку, благодарно моргнула глазами помощнице владельца и выскочила за дверь. На улице она сразу же позвонила в службу безопасности своей компании и доложила о происшедшем. Дома ей очень хотелось рассказать о пережитом родителям, но она твёрдо помнила инструкции начальника службы безопасности и молчала, как рыба, только старалась отворачиваться от родных, чтобы те не унюхали запах коньяка.
        На следующий день в офисе компании Михайловой её поздравили с боевым крещением, похвалили за находчивость и отправили назад. Теперь Алёне еще предстояло восстановить результаты своего трехдневного труда, которые ей пришлось уничтожить. Помощница владельца строительной компании встретила Алёну, как родную.

* * *
        Свадьба Сони Шнейдер и Алексея Лопатина, несмотря на всеобщую готовность, состоялась только в марте. Даже при организации вечеринки на десять человек проблем оказалось море, включая покупку приличного костюма для жениха. Лопатин сопротивлялся и хотел пошить, как обычно, из английской шерсти у греков в Новороссийске, но Соня настояла на своем и потащила Лопатина в магазин «Цилли». От тамошних цен Лопатину сделалось откровенно нехорошо, и Соня смилостивилась, ограничившись покупкой рубашки, шелковых носков и галстука, как у президента. Затем она потащила Лопатина по другим магазинам. У Алексея рябило в глазах от разных названий — «Босс», «Дзенья», «Бриони». За время работы в банке он отвык выпендриваться, как это приходилось делать в университете, чтобы не отставать от однокурсников. В банке выпендриваться было не перед кем. Для работы необходимы были несколько добротных костюмов, приличные ботинки и портфель. А тут опять выяснилось, что он Совков, что стрижка его устарела и одевается он, как пенсионер. Наконец, костюмом «Бриони» Соня осталась довольна. Лопатин, скрепя сердце, приобрёл эту дорогущую
тряпку, о чем в последствие не пожалел. У Сони был безупречный вкус.
        Торжественная регистрация проходила во дворце бракосочетаний на Фурштадской улице. На фоне всех, присутствующих там бело-розовых невест, в платьях, похожих на взбитые сливки, Соня смотрелась вишенкой на торте. На ней было элегантное жемчужно-серое платье от известного дизайнера. Платье подчеркивало все достоинства Сониной фигуры и доходило ей до середины колена, что позволяло любоваться её безукоризненными ногами в туфлях, марку которых Лопатин почему-то запомнил — «Джимми Чу». Похоже, этот Чу хорошо знал свое дело, потому что от Сониных ног в этих туфлях трудно было отвести взгляд. Роскошные волосы Сони были забраны в высокую прическу, открывающую красивую шею, на которой сверкало и переливалось явно что-то невозможно дорогое. Лопатину очень нравилось, когда Соня так укладывала волосы. От фаты невеста отказалась категорически.
        — Леш, ну какая фата?  — решительно пресекла она поползновения жениха.  — Фату девственницы надевают, а в наше время выходить замуж девственницей могут только очень и очень странные девушки.
        Это было вполне логично, и Лопатин перестал настаивать. Конечно, в его представлении свадьба должна была бы быть шумной, многолюдной, непременно с фатой, с кражей невесты. Ну, всё, как полагается. Однако, он даже боялся заикаться об этом, зная, что тут же получит от Сони это уже приевшееся ему «Совков»!
        Однако, когда Соня появилась в холле дворца бракосочетаний в белоснежной норковой шубе до пят, и присутствующие там посетители дружно замерли, Лопатин загордился своей невестой. Конечно, Соню нельзя было назвать красавицей, но она смотрелась настолько эффектно, что стоила всех Новороссийских красоток вместе взятых. Отец Лопатина выразил свое одобрение выбору сына, довольно крякнув и похлопав Лопатина по плечу. Оглядев невесту, Лопатин мысленно согласился, что фата, действительно, не лезла ни в какие ворота.
        Регистрация прошла быстро. Родители, как и полагается, дружно всплакнули. Потом фотограф сделал несколько фотографий молодоженов и гостей, и всё закончилось. С фотографом, конечно, Лопатин лопухнулся. Надо было приглашать кого-то знакомого, потому что из дворца бракосочетаний одна из фоток все-таки просочилась в прессу и была опубликована вместе с небольшой заметкой в газете «Деловой Петербург». Однако эс эс Шнейдер, о котором в основном говорилось в этой заметке, ничуть не расстроился. Всё-таки «Деловой Петербург» это вам не какая-нибудь городская сплетница, а солидная газета для деловых людей.
        После регистрации все направились домой к Шнейдерам. Никакого лимузина для молодоженов, разумеется, не заказывали, обошлись «Майбахом» эс эс Шнейдера. Гостей же отвез банковский микроавтобус.
        В холле первого этажа квартиры Шнейдеров для гостей играл саксофонист. Семен Семенович предлагал Лопатину пригласить струнный квартет в париках и камзолах, однако Алексей забоялся, что это сможет окончательно перепугать его родителей, которые только от созерцания окружающего великолепия, уже были в шоке.
        Дед и бабка Шнейдеры, не побоявшись трудного перелета из Штатов, всё-таки на свадьбу внучки прилетели. Исподволь разглядывая новых родственников, Лопатин удивлялся их физической крепости и нежным отношениям. Старики постоянно держались за руки, о чем-то шептались и хихикали.
        Удивил Лопатина и Валерка Яковлев, который с возрастом стал выглядеть очень солидно. В кашемировом пальто, в дорогом костюме он был совершенно не похож на мальчишку, каким он был в университете. Даже Соня его не сразу узнала, а узнав, сделала комплимент его внешности. Валерка зарделся и сделался опять похож на себя прежнего. Молодоженам он подарил странную абстрактную картину, взглянув на которую, Зинаида Аркадьевна сказала:
        — О!
        Это её «О» видимо значило очень много, потому что Соня сразу вцепилась в картину и уволокла её к себе в комнату.
        Из холла гости в сопровождении всё того же саксофониста переместились в гостиную, где их уже поджидали официанты с шампанским. Лопатин вспомнил, как первый раз в этой гостиной, которую тогда упорно называл «залой», представлял лакеев, снующих среди красиво одетых гостей. И вот он сам теперь здесь гость. Даже не гость, а практически хозяин. Лакеев, правда, никаких не просматривалось, но и так было хорошо. Затем всех пригласили в столовую, о наличии которой в доме Шнейдеров Лопатин даже не подозревал. Он думал, что столовая как раз и есть в огромном помещении кухни с большим дубовым столом. Оказывается, что нет, наличельствовала еще и отдельная столовая. Вот это была «зала», всем «залам» зала! Белая мебель с завитушками, зеркала, хрусталь со всех сторон. Банкетный зал отеля «Астория» этой «зале» даже в подметки не годился. Мама Лопатина не удержалась и ахнула. Отец опять крякнул и скромно уселся на свое место. Для удобства гостей у тарелок стояли таблички с именами.
        Когда все расселись и застучали вилками, обстановка немного разрядилась. Только родители Лопатина иногда вздрагивали, когда возле них возникал официант, подливая в рюмки спиртное.
        Далее следовала очередь сюрприза, приготовленного Лопатиным для Сони. В столовую ввалились актеры комик-треста и устроили настоящее представление. Соня визжала от восторга, гости веселились от души, отец Лопатина от хохота утирал слёзы, а дедушка Шнейдер пустился в пляс вместе с клоунами. Представление перемежалось тостами за новобрачных и к концу мероприятия гости изрядно набрались, что растопило все границы и за столом грянуло «Вот кто-то с горочки спустился….» Короче, хоть и в хрустале с позолотой, а всё было, как у людей.
        В завершение вечера Семен Семенович поздравил новобрачных и протянул Лопатину ключи от квартиры в том же доме, но двумя этажами ниже.
        — Не пентхаус, конечно,  — сказал он,  — но есть у меня твердое подозрение, Алексей, что на пентхаус ты вскоре и сам заработаешь.
        Тут же все отправились смотреть новую квартиру молодоженов и, соответственно, обмывать подарок. Веселье продолжалось до часа ночи, и продолжалось бы дальше, но дедушка Шнейдер всех разогнал, объявив, что у него сдвиг по времени и он сейчас двинет копыта. Все послушно разошлись по своим комнатам.
        Перед тем, как уйти в отведенную родителям Алексея гостевую комнату, отец отвел сына в сторонку:
        — Вот тут мы с матерью вам подсобрали,  — он протянул Алексею конверт,  — на квартиру, конечно, не хватит, но, может, хоть на обстановку.
        — Спасибо, папа,  — Алексей взял конверт и обнял отца. Деньги ему сейчас были, как нельзя, кстати.
        — Ох, боюсь, не по Сеньке шапку ты, сыночек, себе выбрал,  — запричитала мама.
        — Брось,  — строго сказал отец.  — Конечно, соответствовать будет тяжело, но люди все хорошие душевные, не снобы какие-нибудь, да и Лешка наш не пальцем деланный. И девочка сразу видно умная, хоть и язвительная, как змеюка. Ну, да вы все бабы змеюки.
        После того, как все разошлись, Лопатину, наконец, удалось пообщаться с лучшим другом. Они взяли бутылку текилы и поднялись в зимний сад на третий этаж. Там среди бушующей за окнами мартовской метели под упоительный запах помидорных грядок Семена Семеновича они поделились друг с другом своими достижениями. Нельзя сказать, чтобы друзья хвастались, просто докладывали друг другу о своей жизни за тот период, что они не виделись.
        У Валерки дела шли очень даже неплохо. Он поставил отцовский бизнес практически на промышленную основу. Кроме сети ресторанов у них теперь было свое подсобное хозяйство и цех по производству полуфабрикатов. Что-то вроде фабрики-кухни. Благодаря качественным продуктам и оригинальной рецептуре полуфабрикаты Яковлевых пользовались в Самаре огромным спросом у домохозяек. Теперь Валерка планировал открывать еще один цех и подумывал о создании небольшой сети ресторанов в Москве.
        — А почему не у нас в Питере?  — удивился Лопатин.
        — В Москве проще. Там ты договорился, денег занес, тебе сделали, а в Питере — мрак. И договоришься, и денег занесешь, а прогрессу никакого. Все только руками разводят и по кругу посылают.
        — Если кредиты понадобятся, имей в виду, обращайся сразу ко мне.
        — Конечно, понадобятся, но у вас же ставки бешеные.
        — Это, смотря для кого. Семен Семенович в этом вопросе ведет гибкую политику. Ну, а с личной жизнью, как у тебя?
        — Да никак. Есть разные варианты, но всё как-то скучно. Ты же знаешь, я свою Еву ищу.
        — Какую такую Еву?  — удивился Лопатин.
        — Ну, ту самую, которая с яблоком. Забыл?
        Перед мысленным взором Лопатина промелькнули лукавые зеленые глаза. Промелькнули и исчезли, как не было их никогда.
        — Глупости какие,  — Лопатин потер виски и опрокинул в себя рюмку текилы,  — мне вот никакая Ева теперь не нужна. Ни с яблоком, ни без него. На фига мне какая-то Ева, когда у меня Соня есть!
        — Значит, повезло тебе. Соня и правда хорошая, береги её, не обижай.
        — Я и не собираюсь.
        — Это я так, на всякий случай. Так Соня теперь Лопатина?
        — Как бы не так!
        Вопрос с фамилией встал непосредственно в процессе подачи заявления на регистрацию. Там необходимо было указать, какую фамилию возьмет себе невеста.
        — Разумеется, Шнейдер,  — указала Соня в нужной графе.
        — А почему не мою?  — обиделся Лопатин.
        — Ну, посмотри на меня, какая я Лопатина?  — Соня повертела головой в разные стороны.
        — Отличная Лопатина Софья Семеновна. Звучит прекрасно.
        — Нет, Софья Семеновна должна быть Шнейдер.
        — Почему? Ты же не Сара Моисеевна.
        — Нет. Не Сара. Но у меня Шнейдер на морде написано. Ты же знаешь, титульная нация бьёт не по паспорту, а по морде.
        — Соня, не говори глупости, при чем тут титульная нация?
        — При всем! Абсолютно при всём. А, может, тебе мою фамилию взять? Будешь Алексей Михайлович Шнейдер.
        — Ага! А как ты меня тогда дразнить будешь, если я Шнейдером заделаюсь? Шнейдера Совковым уже не обзовешь!
        — Я тебя буду дразнить жидовской мордой.
        Ну, как после этого на неё обижаться? Лопатин всё это рассказал Валерке, и они дружно поржали.
        После свадьбы молодожены отправились в Майами на две недели, а по возвращению Лопатина сразу повысили в должности до заместителя председателя правления банка. Надо сказать, что сотрудники банка отнеслись к решению владельца с пониманием. Алексея уважали за трудолюбие, отзывчивость, ум и дружелюбие. А то, что ему удалось завоевать такую девушку, как Соня Шнейдер, только добавляло Алексею очков. Семен Семенович открыл зятю все тонкости своего бизнеса. Те самые, которые в банковском деле никогда не лежат на поверхности. И Лопатин ринулся оправдывать, оказанное ему высокое доверие, в результате чего стал получать солидные бонусы от банковской прибыли.
        Вскоре выяснилось, что Соня беременна. Счастью будущих бабушек и дедушек не было конца. Но как только на УЗИ смогли определить, что у Сони будут близнецы и оба мальчики, Семен Семенович пришёл в неописуемый восторг, а Лопатин опять оказался перед проблемой взаимоотношений Сони с титульной нацией.
        — Один пацан будет Лопатин, а второй Шнейдер,  — безаппеляционно заявила Соня.
        С этим Лопатин спорить не стал, понимая какой это будет подарок для семьи Шнейдеров и лично для Семена Семеновича.
        — Ты как своего назовешь?  — продолжала Соня.
        — Что значит своего? Они оба наши!  — Тут Лопатин уже разозлился.
        — Хорошо, хорошо,  — Соня чмокнула мужа в щёку.  — Просто если один ребенок, родители всегда спорят, как назвать, а если два, так и спорить нечего. Мне вот имя Иван нравится, а тебе какое?
        — Роберт,  — буркнул Лопатин только, чтобы позлить Соню. Против Ивана он ничего не имел.
        — Вот и отлично!  — Соня захлопала в ладоши.  — У нас будут Ваня Шнейдер и Роб Лопатин.
        Лопатин тяжело вздохнул и потер виски. Определенно с его женой не заскучаешь.

* * *
        После нескольких лет работы в компании Светланы Андреевны Михайловой Алёна стала ведущим специалистом финансового отдела. Теперь она работала с клиентами непосредственно напрямую и имела в своем подчинении нескольких финансовых менеджеров, которых обучала и пестовала точно так же, как в свое время её обучали начальница финансового отдела и сама Светлана Андреевна. Михайлова теперь часто привлекала Алёну к своим проектом, и Алёна всегда из кожи вон лезла, чтобы оправдать оказанное ей доверие. Соответственно её профессиональным успехам росла у Алёны и заработная плата. Алёна уже давно съехала от родителей и сняла неподалёку в недавно построенном доме уютную квартиру с двумя спальнями. Во всём мире люди всю жизнь живут в съемном жилье, и ничего. Квартира Алёне очень нравилась, и арендная плата была довольно разумной. Чай, на Гражданке, а не в центре города.
        На алименты от Димона Алёна не рассчитывала. Сначала он предпринял несколько попыток вернуть всё на свои места. То есть, добиться возвращения Алёны с Дим Димычем в адмиральский дом. Но Алёна к тому моменту уже вкусила воздух свободы, и ей совершенно не хотелось возвращаться в лапы горгульи, пусть даже капитулировавшей, если и не под нажимом собственного сына, то уж стараниями адмирала, точно! Когда она категорически отказалась возвращаться в адмиральский дом, Димон даже выразил готовность переехать к ней или снять квартиру. Но Алёне странным образом совершенно не хотелось больше жить с Димоном. Зачем? Секс с ним Алёну не интересовал совершенно, тут Лялек опять была права, а общих интересов у них как-то не сложилось. Отказ Алёны и от этого варианта вызвал у Димона страшный гнев, и он вывалил на Алёну столько гадостей, что она ни минуты больше не пожалела о принятом решении. Развод потребовал от неё большого напряжения и нервов, но на третьем заседании суда их всё равно развели. После чего Димон даже попытался через суд отнять у Алёны Дим Димыча, но тут ей пришел на помощь юридический отдел компании
Михайловой в полном составе, также задействовались и связи высокопоставленного партнера Михайловой, которого Алёна видела всего только раз, но о котором слышала много хорошего. В суде Димону всё популярно объяснили, и тогда он решил не платить Алёне алименты. Потом папа адмирал, видимо, всё-таки вправил сыну мозги, но Алёна уже не захотела брать деньги Димона, отсылая ему назад переводы. Как и планировалось, Димон вскоре перебрался в Москву, под папино крыло и стал зарабатывать вполне прилично. Адмирал периодически звонил Алёне и спрашивал, не нуждается она в чём-либо. Алёна ни в чём не нуждалась и удивлялась, насколько Димон не похож на своего отца. Видимо, пошёл в мать. И как только она этого сразу не разглядела? Жизнь самой горгульи Алёну ни капельки не интересовала. Интерес, похоже, был взаимный. Бабушка с момента отъезда Алёны ни разу не позвонила узнать, как обстоят дела у внука. Оставалась надежда, что Дим Димыч тоже будет не похож на отца.
        К вызовам в кабинет Светланы Андреевны Алёна давно привыкла. Теперь она уже ни за что не отказывалась от кофе и от печенюшек, которые покупала помощница Михайловой Лидия Фёдоровна. Кроме того вызов в кабинет совладелицы компании всегда обещал новую и интересную работу. Михайлова, как никто, умела ясно и понятно поставить перед сотрудниками задачу, после чего даже нерешаемые задачи, как казалось на первый взгляд, решались, хоть и с трудом, но всё-таки решались.
        Алёна прошла мимо Лидии Фёдоровны, сообщив ей, что будет благодарна за кофе и проскользнула в начальственный кабинет. Краем уха она, конечно, слышала, как Лидия Фёдоровна проворчала, что покупает печенье для Михайловой, а не для вечно голодных троглодитов.
        В кабинете Михайловой, кроме хозяйки, находилось еще нечто такое, что Алёна смогла бы охарактеризовать единственным словом — Солнце.
        — «Наверное, новая клиентка»,  — подумала Алёна, разглядывая Солнце. Солнце явно было женского пола. И оно всё светилось. Светились кудрявые рыжие волосы, волнами спадающие по плечам, светились ярко синие глаза, светились веснушки на лице, светилась приветливая улыбка, светились ни на что не похожие удивительные одежды. Солнце нельзя было бы назвать красивым, но оно было прекрасно.
        — Алёна Валентиновна, знакомьтесь, это Дина Григорьевна Дранишникова,  — представила Михайлова Солнце.
        — Можно просто Дина,  — голос у Солнца был с хрипотцой. Алёна удивилась, ей казалось, что голос у той при такой внешности должен быть ангельским. Руки Алёне Солнце не подало, что Алёну слегка смутило. Она уже привыкла к крепким рукопожатиям бизнесменов и бизнесвумен.  — У нас отчества не приняты, творческие люди, мать их, вечно молоды и на американский манер обходятся без отчеств,  — тем временем продолжало Солнце.
        — Дина Григорьевна владелица модного дома,  — пояснила Михайлова.
        — Светка, хорош церемониться,  — Солнце величественно повело плечами.  — Моя фирма называется «Проект Дина Дэ». Фамилия у меня для моды не благозвучная. Совсем не звучит.
        — Мы с Диной Григорьевной вместе в школе учились,  — добавила Михайлова, видимо, чтобы Алёна поняла панибратское обращение «Светка».  — Можно подумать у Зайцева фамилия благозвучная,  — Михайлова пожала плечами.
        — Не сравнивай! То Зайцев, а то Дранишникова, пока скажешь, язык сломаешь! Я даже думала торговую марку придумать, типа «Диндра», но потом решила, что тоже как-то странно звучит.
        — Действительно,  — согласилась Михайлова.  — На дурынду смахивает.
        — Вот именно,  — Солнце залилось счастливым смехом. Так что — «Дина Дэ» оказалась пределом моей креативной мысли. Девчонки, а курить тут у вас можно?
        — Вам, полковник, можно везде,  — рассмеялась Михайлова, доставая из стола пепельницу.
        Солнце выудило сигареты из невообразимой сумки, которая, кстати, тоже, по мнению Алёны, слегка светилась, закинуло ногу на ногу и с удовольствием затянулось.
        — Короче, девки! У меня полный бардак. Денег вагон, считать я их категорически не умею. Бухгалтерша тырила, я её уволила. То есть, полная жопа у меня там! Но процесс идёт. Как хотите, но без грамотного финансиста я отсюда не уйду.
        — Слышите, Алёна Валентиновна?  — Михайлова повернулась к Алёне. В это время в кабинет вплыла Лидия Фёдоровна с подносом. Она расставила перед всеми чашки, однако вазочку с печеньем придвинула поближе к Михайловой, затем неслышно удалилась. Михайлова захрустела печеньем.
        — Не поняла,  — Алёна отхлебнула кофе и тоже сунула печенье в рот.
        — Чего непонятного?  — Солнце затушило сигарету и тоже принялось за кофе.  — Иди ко мне работать. Тебя тут все хвалят. Денег заплачу в два раза больше, чем Светка тебе платит.
        — Светлана Андреевна! Вы меня увольняете?  — изумилась Алёна.
        — Ни в коем случае! Тебе предлагается интересная работа.
        — И деньги,  — вставило Солнце.
        — Деньги не главное,  — отмахнулась Алёна.
        — Ха! Скажешь тоже! Деньги мерило всего. Тоже мне финансист. Мы в материальном мире живём.
        — Вот вам и творческие люди!  — Михайлова подняла указательный палец кверху.  — Извлечение прибыли, как я и говорила. Алёна,  — Михайлова впервые назвала Алёну просто по имени.  — Ты у нас доросла до потолка. Всё уже знаешь. Второй начальник финансового отдела мне, как понимаешь, совершенно не нужен. А отдавать тебя конкурентам я не хочу.
        — Я к конкурентам сама не хочу!
        — Это пока. Потом захочешь, как соскучишься. А там, у творческих людей,  — Михайлова ткнула пальцем в сторону Солнца,  — для тебя поле непаханое. Так сказать, серьёзная практика.
        — А подумать можно?
        — Нет,  — решительно вставило Солнце.  — Некогда думать, у меня там деньги в разные стороны расползаются. Давай, девка, соглашайся! Не понравится, всегда назад вернешься.
        — Правда?  — Алёна жалостно посмотрела на Михайлову.
        — Конечно,  — та кивнула головой.  — Только ты не вернешься.
        — Тебе понравится, зуб даю!  — Солнце выразительно щёлкнуло себя по белоснежному зубу и расхохоталось.
        Фирма Дины Григорьевны Дранишниковой располагалась в центре Петроградской стороны на улице Рентгена. Именно там, по городским слухам и свидетельствам старожилов в институте Рентгена находится тот самый источник радиации, который вкупе с огромным количеством гранита, использованного для облицовки зданий Петроградской стороны, создает повышенный радиационный фон во всем районе. Да еще поблизости возвышается знаменитая телебашня, которая тоже по слухам чего-то такое вредное излучает. Но, несмотря на это, жители Петроградской стороны и работники тамошних предприятий не спешат освобождать помещения.
        Бизнес-центр, в котором Дранишникова снимала последний этаж, являл собою бывший корпус какого-то завода, который владельцы наспех перепрофилировали. Этаж Дины Григорьевны имел отдельный вход с лестницей и лифтом, за которыми велось наблюдение с помощью телекамер. Камеры, вероятно, были выведены на рецепцию, где за компьютерами в наушниках с микрофонами сидели две приятного вида девицы. Именно они нажатием секретной кнопки открывали двери посетителям. Однако самих посетителей, в том числе и Алёну, девушки в упор не замечали, что-то говоря в свои микрофоны и уткнувшись в компьютеры. Привыкнув к серьёзному отношению своих бывших клиентов к безопасности собственного бизнеса, Алёна несказанно удивилась такой безалаберности. Но оказалось, что это только цветочки.
        — Я к Дине Григорьевне,  — сообщила Алёна девушкам.
        — Там,  — одна из девиц, не отрываясь от компьютера, махнула рукой куда-то себе за спину.
        Алёна двинулась в указанном направлении. Бывший заводской цех, разделенный невысокими перегородками на отдельные помещения, произвел на неё сильнейшее впечатление. Везде за компьютерами сидели люди, какие-то машины с тихим жужжанием выплевывали из своего нутра загадочные чертежи, и всё это перемежалось стойками с разнообразной одеждой и свертками тканей. Озадаченная Алёна внимательно разглядывала всё вокруг и ей очень нравилась деловитость и сосредоточенность, с которой работники делали свое дело.
        — О! Лёлишна пожаловала!  — раздалось откуда-то сбоку, и перед ней появилось Солнце. Одето оно было уже по-другому, да и погода в этот день была довольно пасмурная, однако Солнце по-прежнему светилось.  — Всё-таки пришла. Молодец, девка!
        — Дина Григорьевна, очень вас попрошу называть меня Алёна Валентиновна,  — осторожно сказала Алёна. Ей не хотелось обидеть Солнце, но и допустить такого панибратства она не могла.  — Как я понимаю, мне предстоит серьезная работа, и мне бы хотелось, чтобы ваши сотрудники относились ко мне определенным образом, соблюдая субординацию.
        — Выдрессировала вас там Светка, как я погляжу,  — ухмыльнулось Солнце.  — Пойдем, Алена Валентиновна, покажу тебе, что у нас тут есть. На ты-то тебя хоть можно называть?
        — Вам можно,  — разрешила Алёна.
        Солнце повело Алёну по цеху, рассказывая, где, что находится, и кто, чем занимается. Причем, как только Солнце появлялось в том или ином отделе, сотрудники выказывали по этому поводу большую радость и каждый норовил что-то рассказать и чем-то похвастаться. У Солнца для всех были добрые слова, и это Алёне тоже понравилось. Чувствовалось, что атмосфера в фирме царит дружеская и приятная.
        — Как интересно,  — восхитилась Алёна.  — Никогда бы не подумала, что мода настолько прибыльное дело!
        Всё, и огромное помещение, и явно дорогое оборудование, и количество персонала говорило о том, что деньги у Дины Григорьевны Дранишниковой водятся и не маленькие.
        — Ха! Ты даже себе не представляешь, насколько прибыльное! «Дина Дэ»  — это что! Так, баловство для души. Главные деньги не здесь. Пойдем в шоурум.
        Солнце привело Алёну в помещение, отгороженное от остальных стеклянными стенами. В нём рядами стояли стойки с невероятно красивой одеждой. Алёне даже показалось, что эта одежда тоже сияет солнечным светом.
        — Вот, гляди,  — Дина Григорьевна сняла с одной из стоек небывалой красоты костюм.  — Это «Шанель».
        Алёна аж зажмурилась. Она погладила необычную ткань и подумала, как хорошо бы она смотрелась в таком костюме.
        — А это,  — Солнце сняло с другой стойки не менее замечательный костюм.  — «Ди Ди коллекшн».
        Алёна теперь глазела на оба костюма, не зная, какой лучше. Покрой был совершенно одинаковый, но ткань и фурнитура разные.
        — Какие красивые,  — восхищенно сказала она.
        — А какой лучше?  — поинтересовалось Солнце, лучась хитрым взглядом.
        — Даже не знаю, оба по-своему хороши,  — Алена пожала плечами.
        — Вот именно! «Ди Ди коллекшн»  — это тоже я.
        — Тут написано Париж,  — заметила Алёна.
        — Да что угодно можно написать. Я беру костюм известной фирмы, делаю лекала и выпускаю ограниченную коллекцию из другой ткани и, соответственно, с другой ценой. «Ди Ди», разумеется, подешевле Лагерфельда. Наши бабы едут на шопинг за границу и там метут «Ди Ди коллекшн» подчистую.
        У Алёны отвисла челюсть.
        — Я извиняюсь, а Лагерфельд вам по башке не надает?  — придя в себя, поинтересовалась она у Солнца.
        — Во-первых, он небожитель, он таких таракашек, как я, в упор не видит, а во-вторых, если всё-таки увидит, пусть сначала поймает!  — Солнце довольно расхохоталось.
        — Вы свою «Ди Ди» только за рубежом продаете?
        — Нет, у нас тоже, но у нас муторно.
        — А как вы выручку получаете и «Дину Дэ» не светите?
        — «Ди Ди» на Кипре зарегистрирована, а если у нас что-то из «Ди Ди» продается, то только за наличные. И со всем этим тебе, Алёна Валентиновна, придется разобраться. Я тут, бабки на Кипре, «Дина Дэ» официально в полной жопе, то есть, в убытке, а наличмана зато полный сейф!  — Солнце радостно подмигнуло Алёне.
        — Хорошо, покажите, пожалуйста, мое рабочее место,  — Алёна тяжело вздохнула. Задача оказалась гораздо сложнее, чем она себе это представляла.
        — Рабочее место? Ты что имеешь в виду?
        — Кабинет, стол, компьютер, шкафы для документов, сами документы и так далее.
        Солнце озадачено почесало свою рыжую гриву.
        — Чего-то я на эту тему не подумала. Пошли ко мне, сядешь пока там, потом чего-нить придумаем.
        Солнце привело Алёну в прокуренную комнату со столами заваленными тканями и модными журналами.
        — Так,  — Алёне стало нехорошо,  — Дина Григорьевна, это никуда не годиться. А где документы?
        — Щас,  — Солнце нырнуло куда-то под один из столов. Послышалось легкое жужжание, потом матерное выражение, видимо Солнце ударилось обо что-то головой. Алёна обошла стол кругом. Солнце стояло на четвереньках и выкладывало из сейфа пачки с деньгами. Тут были доллары, евро и рубли. Наконец, под сопровождение матерных выражений с самого дна была выужена папка с бумагами.
        — Вот,  — Солнце протянуло эту папку Алёне.  — Тут всё.
        Алёна, терзаемая нехорошими предчувствиями, открыла папку. В ней оказались учредительные документы ООО «Проект Дина Дэ».
        — Это всё?  — у Алёны похолодело внутри.
        — Ну да! А что ещё надо?  — раскрасневшееся Солнце выползло из-под стола.
        — Совсем немного,  — Алёна плюхнулась на ближайший стул.  — Хозяйственные договоры, счета, акты, банковские документы и так далее. За пять лет существования вашей фирмы должно прилично накопиться.
        Солнце озадаченно уставилось на Алёну и пожало плечами.
        — Что? Совсем плохо?
        — Хуже не бывает. А где здесь у вас работала ваша бывшая бухгалтерша? Ну, та, которая тырила? Может быть там что-то осталось?
        — Дома у себя она работала, на компьютере. Я ей купила.
        — А система «банк-клиент» тоже у нее на компьютере установлена?
        — Наверное,  — Солнце опять пожало плечами.
        — А скажите, Дина Григорьевна,  — Алёна чувствовала, как у нее внутри всё закипает,  — к вам налоговые органы с проверками никогда не приходили? Отдел по борьбе с налоговыми преступлениями к вам в окна не заглядывал?  — Алёна кивнула в сторону наличности, по-прежнему валяющейся на полу.
        — Нет, конечно,  — Солнце беспечно махнуло рукой.  — У меня на этот случай есть незаменимый партнер. В смысле по бизнесу и не только! Он этот, как его, хороший человек, вот.  — Солнце постучало двумя пальцами у себя по плечу.
        — Вы имеете в виду погоны? Я правильно поняла?
        — Правильно! Давай, я покурю пока.  — Солнце принялось разгребать бардак на одном из столов в поисках сигарет.
        — А не может ли этот ваш партнер повлиять своим влиянием,  — Алёна тоже постучала себя пальцами по плечу,  — на вашу бывшую бухгалтершу? Серьёзно так повлиять, чтобы она отдала ему все документы и компьютер?
        — Конечно, может! Он всё может! Сейчас мы ему звякнем,  — Солнце, наконец, обнаружило сигареты и теперь искало что-то еще.  — Ага, вот он!  — телефон был обнаружен в складках одеяния Солнца.
        — Привет, пупсенька!  — набрав номер и услышав ответ, Солнце сладко затянулось сигаретой и присело на край стола рядом с Алёной.  — У нас проблема.  — Из трубки послышалось недовольное бу-бу-бу.  — Хорошо, хорошо, у меня проблема. Да, да! У меня опять проблема. Я всё сделала, как ты сказал. Да! У меня теперь финансовый директор есть. Да! От Михайловой. Вот и она говорит, что проблема. Да! Сейчас дам трубку,  — Солнце протянуло телефон Алене.
        — Здравствуйте,  — осторожно сказала Алёна, прислоняя трубку к уху.
        — Здорово, ну, чего там у вас опять?  — суровый мужской голос никак не вязался с именем «пупсенька».
        — Меня зовут Алёна Валентиновна,  — представилась Алёна.
        — Ну? Алёна Валентиновна, докладывайте, не тяните резину,  — представляться Алёне собеседник, видимо, не посчитал нужным.
        Алёна доложила.
        — Будет сделано,  — раздалось в ответ.  — Пусть Солнце моё скинет эсэмэской вводные.
        — Чего скинет?  — не поняла Алёна, отметив, что «пупсенька» тоже определяет Дину Григорьевну Дранишникову, как Солнце.
        — Бабы есть бабы!  — возмутился «пупсенька».  — Фамилию, имя, отчество, адрес, телефон и паспортные данные. Жду!  — «Пупсенька» дал отбой.
        — Строгий, да?  — Солнце улыбнулось, выпуская дым в сторону от Алёны.
        Алёна кивнула.
        — Велел скинуть ему эсэмэской вводные.
        — Говно вопрос! Где-то у меня это было записано,  — Солнце, в отличие от Алёны, прекрасно поняло, что имел в виду «пупсенька» под вводными, и опять принялось рыться на столе. Алёна очень удивилась, но нужная бумажка нашлась моментально. Солнце перенесло содержимое в телефон и отправило «пупсеньке».  — Всё. Осталось чутка подождать.
        — Хорошо, подождем,  — Алёна кивнула, тоскливо обводя взглядом комнату,  — а пока мне бы хотелось всё-таки подыскать какое-нибудь путное помещение для работы.
        — Не нравится тебе у меня?
        — Нет,  — честно призналась Алёна.  — Бардак и накурено. Финансы требуют аккуратности.
        — О!  — Солнце подняло к верху указательный палец.  — У нас же есть мансарда. Только нам её не дадут. Но мы можем занять по-тихому. Вход-то только от нас пока. Сломаем замочек, и всем привет!
        — Пока?
        — Ну, да! Пока хозяева еще одну лестницу с другой стороны пристроят.
        — А почему официально нельзя? Дорого?
        — Нет, что ты! Они просто со мной не хотят связываться. Им теперь безнал подавай, чтоб всё официально было. А у меня ты ж видела,  — Солнце махнуло рукой в сторону наличности.  — Вообще угрожают, что выгонят меня.
        — Это не проблема. Мы организуем им безнал.
        — Как? Им предоплата нужна.
        — Ну, пока по временной схеме можно будет у вас лично, как у учредителя, займ взять. Месяца на три, а потом я уже выстрою постоянную схему. Будет у вас безнал в необходимом количестве.
        — Класс! Пойдем-ка, пока мой пупсик дело сладит, в администрацию, договоримся с ними да ключи возьмем!
        Мансарда оказалась очень подходящим помещением со свежим ремонтом и нужным количеством комнат.
        — Даже есть место для моих сотрудников!  — обрадовалась Алёна.  — И вам бы тоже сюда не мешало переехать со своим сейфом.
        — Ну уж нет! Сейф ты себе забирай. А каких еще сотрудников тебе надо?
        — Как минимум, нам нужен главный бухгалтер и юрист. Без кадровика пока обойдёмся.
        — А нельзя нам Светкину бухгалтерию привлечь? Там же целый отдел у нее.
        — Привлечь можно, но первичную документацию кто-то должен готовить. Зарплату начислять, в банк ездить. У вас же не малое предприятие — ты да я, да мы с тобой. Опять же внешнеэкономическая деятельность имеется. То да сё. Посмотрим по мере поступления. Кстати, а где у вас отдел продаж?
        — Так на входе! Видела, девки у меня там сидят? Ну, еще несколько парней, те по домам работают.
        — Это не дело. Давайте их тоже в мансарду всех посадим. Продажники должны работать бок о бок с юристами и бухгалтерией. А на вход охранники нужны. У вас разве ещё краж не было?
        — Было дело. Пару раз у сотрудников кошельки пропадали, но мы на своих думали.
        — Это удивительно, Дина Григорьевна, что всего пару раз. У вас же тут «Поле чудес» для воришек и мошенников.
        К вечеру хмурые сотрудники «пупсеньки» приволокли компьютер и огромную коробку с документами.
        По прошествии нескольких лет, Алёна всё еще не могла поверить, что ей всё-таки удалось разобрать финансовый бардак «Дины Дэ» и «Ди Ди коллекшн». При огромном количестве неучтенной наличности официальная «Дина Дэ» еле сводила концы с концами. Вернее даже не сводила, а находилась в постоянном убытке. Работники фирмы получали официальную зарплату ниже прожиточного минимума. Расчёты с поставщиками производились, как бог на душу положит. Финансовая дисциплина полностью отсутствовала. Поступление наличных никто не учитывал, а сама Дина Григорьевна постоянно путала карман фирмы со своим собственным.
        Сейчас, разумеется, всё было по-другому. Алена выстроила строгую систему управленческого учёта и с помощью программистов компании Михайловой полностью автоматизировала этот учёт. Теперь вся управленческая информация хранилась на отдельном сервере, о местонахождении которого знали только Дина Григорьевна, Алёна и программисты Михайловой. Алёна в любой момент одним нажатием кнопки видела движение денежных средств на обеих фирмах и их дочерних предприятиях, а также все товарные остатки. У каждого специалиста был определённый доступ к своему разделу. При этом вся эта информация могла быть удалена одномоментно со всех рабочих компьютеров по сигналу тревоги. Что уж тут поделать? По-настоящему прибыльный бизнес, если он не связан с добычей нефти и газа, так или иначе просто не может быть не криминальным в наших условиях. Тем не менее Алёна старалась, как можно большую часть бизнеса Солнца вывести из тени, так как экономия на налогах, зачастую оборачивалась огромными затратами на взятки. Поэтому практически весь персонал «Проекта Дина Дэ» получал теперь белую зарплату. Исключения составляли только
некоторые особо приближённые к руководству ценные кадры. Бухгалтерия «Дины Дэ» просто светилась от своей образцовой показательности. Кстати эту замечательную официальную бухгалтерию также вела компания Михайловой, поэтому никаких наездов со стороны налоговой инспекции на «Дину Дэ» не было и не предвиделось. Районная налоговая просто махнула рукой на этих модников, так как при любом каверзном вопросе к ООО «Проект Дина Дэ» перед начальником налоговой, как черт из коробки, являлась известная всем налоговикам города Тамара Фёдоровна Кранк, начальник отдела бухгалтерского учёта компании Михайловой. С Тамарой Фёдоровной налоговая инспекция предпочитала не связываться. Разумеется, вся эта красота и благость большей частью существовала за счет официальных заказов, которые формально «Дина Дэ» получала теперь от кипрской компании «Ди Ди коллекшн» и её дочерних предприятий.
        — Ну, Алёна Валентиновна, ты и учудила!  — ругалось Солнце, закатывая свои яркие светящиеся глаза.  — Нормальные люди деньги из страны выводят, а я наоборот их сюда закачиваю, чтобы налоги платить!
        — Дина Григорьевна, имейте совесть,  — смеялась Алёна.  — Лившиц велел делиться!
        Именно поэтому Алёна убедила Солнце сосредоточиться на «Проекте Дина Дэ», а «Ди Ди коллекшн» переложить на плечи менее талантливых помощников, тех самых ценных кадров особо приближенных к руководству. Естественно Солнце утверждало для «Ди Ди» модели и ткани, но основную работу всё-таки теперь делала не она. «Ди Ди коллекшн» к настоящему моменту, можно сказать, производила всё от трусов до самолета. Тут была и линия нижнего белья, и линия верхней одежды. Сама Алёна, её мама, Лариса, её мама, а также Ларисины сотрудницы и дружный коллектив женщин команды Михайловой были теперь полностью упакованы в одежду «Ди Ди». Чего говорить, качество «Ди Ди» было отменным. Доходы тоже не отставали.
        Однако Алёна считала, что будущее Дины Григорьевны Дранишниковой и всех её сотрудников неразрывно связано именно с «Диной Дэ». Конечно, о том, чтобы стать российским Лагерфельдом речи пока не было, необходимо было хотя бы сравнять качество и уровень спроса на «Дину Дэ» и «Ди Ди». Модели «Дины Дэ» у нас и за рубежом должны стать узнаваемыми и раскупаться не хуже, чем плагиат, который предлагался «Ди Ди». Поэтому «Дина Дэ» теперь участвовала в модных показах по всему миру и присутствовала в солидных модных журналах. Солнце постепенно делало себе имя и собственные доходы «Дины Дэ» соответственно тоже стали подрастать. Алёна мечтала, что со временем деятельность «Ди Ди» можно будет свести на нет, покончив, тем самым с криминалом.
        — Дура ты, Алёна Валентиновна,  — смеялось над ней Солнце,  — пилишь сук, на котором сидишь! На фига тогда мне нужен будет финансовый директор, если у меня всё будет белое и пушистое. Мне Тамары Фёдоровны Кранк хватит за глаза и за уши!
        — А я буду, как приличные финансовые директора, например, размещать ваши свободные средства в разных ценных бумагах или инвестировать их в прибыльные проекты,  — не соглашалась Алёна.
        — Господи! Вот же чушь какую вам там в университетах в голову забивают. Где ты видела у нас толковые ценные бумаги и прибыльные инвестиционные проекты! «Летайте самолётами Аэрофлота» и «Храните деньги в сберегательной кассе»!
        Вместе с доходами обеих фирм росла и зарплата Алёны. Солнце, хоть периодически и ворчало на Алёну, не забывая о себе, о своём персонале тоже не забывало. Особенно о том, который, как уже говорилось выше, был особо ценен и приближен к руководству. Именно таким персоналом и была Алёна. Она получала повышения зарплаты и премии первой. Это позволило ей жить очень даже безбедно. Одно время она даже подумывала, не купить ли ей автомобиль, потом поняла, что к автомобилю прилагается куча проблем. Главная, из которых, именовалась — парковка. Доходы вполне позволяли Алёне пользоваться такси, а со временем она и вовсе обзавелась постоянным водителем с собственным автомобилем.

* * *
        Конец августа и начало сентября в Питере обычно отмечено появлением холодного ветра. Еще ярко светит солнце, и не просто светит, а вполне себе даже припекает, но порывы ледяного ветра сводят всё это припекание на нет, а в тени и вовсе стоит собачий холод. Правда, отдельные особо одаренные граждане еще пытаются загорать в закоулках Петропавловской крепости, но загар этот чреват насморком и прочими нехорошестями. Кроме того, синяя пупырчатая кожа, хоть и загорелая, всё-таки мало привлекательна для граждан противоположного пола.
        Ночи к тому моменту уже кардинально перестают быть белыми и заметно темнеют. Конечно, до «города Сочи, где тёмные ночи» еще очень далеко, такие ночи, как в этом самом Сочи, наступят уже зимой. Тогда всё высокое ясное небо будет усыпано звездами не хуже, чем на юге. А вот в конце августа ночью, хоть и темнеет, но небо обычно заложено облаками. Теми самыми «ночными», о которых пела питерская певица Людмила Сенчина в песне про «Золушку». Эти вот ночные облака бывают только в Питере. Если днем на небе ясно, то к вечеру, откуда ни возьмись, они собираются и кучерявятся над спящим городом. Нет, конечно, примерно понятно, откуда они берутся. Всё оттуда же, откуда приплывают эти вечные питерские моросящие дожди и мокрый снег, а именно, с залива. Питер же всё-таки приморский город, хотя жители дальних новостроек, типа Купчина или Гражданки иногда об этом забывают.
        — Кто здесь?  — страж Ши-цза строго глянул на фигуру скользящую в сумраке по водной глади.
        — Ну, снова-здорово! Ты на меня еще огнем полыхни!  — раздался в ответ грозный голос и на гранитные ступеньки въехал сам великий царь.
        — Извиняюсь, Ваше величество!  — оба Ши-цза вежливо склонили головы.
        — То-то же!  — великий царь по очереди потрепал существ по загривкам.
        — Давно не виделись, вот, на всякий случай и поинтересовались, кого еще к нам с той стороны несет,  — от царской ласки стражи Ши-цза зажмурились и глухо заворчали. Чего с них взять? Собаки есть собаки, хоть и драконы внутри.
        — А где все? Неужто Ильича всё-таки снесли?
        — Держи карман шире,  — картаво ответили из темноты и со стороны бывшей гостиницы «Ленинград» послышались шаги, как будто кто-то шлёпал по лужам. На ступени вышел великий вождь. Его знаменитая кепка была сдвинута на затылок, руки засунуты в карманы пальто, а сам он светился лукавой улыбкой.
        — Чего радуемся?  — поинтересовался великий царь.
        — Вот гуляю, батенька, разве не радость?
        — Радость,  — согласился царь.
        — Господа, все уже в сборе? Я, похоже, подзадержался,  — на ступени вышел великий поэт.  — Ну, вам-то тут рядом, да на коне, а я пока всю Фонтанку одолею…
        — Как там господа в Летнем саду?
        — Ругаются по-прежнему. Что с них взять? Боги да богини в одном месте, да в таких количествах. Ивану Андреевичу там тяжеловато, он у них вроде арбитра.
        — Вот вы, господа, ругали моих революционеров,  — Ильич кивнул в сторону мрачных фигур на доме военморов,  — мол, невоспитанные они да невежды! А взять эту вашу компашку из Летнего сада! Я как-то попытался Фонтанкой прогулялся, так они меня из своих кустов так крыли, так обзывали, чисто извозчики!
        — А чего вы хотели? Вы же, товарищ, материалист! Вождь безбожников!  — великий поэт рассмеялся.  — А они боги, как никак.
        — Нет, вот мне всё-таки интересно,  — заметил один из стражей Ши-цза, обращаясь к другому,  — оказывается, Фонтанкой они прогуливаются! Тогда почему именно здесь собираются? Ведь в городе полно других интересных мест. Да вдоль Невы других спусков на воду пруд пруди, вон взять хотя бы у Шемякинских сфинксов.
        — Бррррр,  — великого поэта слегка передернуло.
        — И не говорите,  — согласился с поэтом вождь.  — Я как-то Феликса железного на том берегу навестить хотел, так на меня те ужасы так зыркнули, так зыркнули, что я аж мимо проскочил. Эти, конечно, тоже не подарки,  — он исподлобья взглянул на стражей Ши-цза,  — но те — это что-то. Настоящее современное искусство!
        — Молчи, дракон!  — царь погрозил стражу Ши-цза пальцем.  — Не твоего иностранного ума это дело, где нам собираться. Здесь, именно в этом месте великий город начинался, здесь и закончился.
        — Ничего себе закончился!  — великий вождь всплеснул руками.  — Вон красота вокруг какая!
        — Красота пока осталась, на века я, да потомки мои эту красоту строили, а вот величия былого нет и в помине. Исчезло величие.  — Вы всё меня ругаете, что столицу в Москву перенес,  — догадался Ильич.
        — И это тоже! Петербург — столица имперская, а Москва — деревенская. Ну, да ты ж империю сначала развалил,  — царь махнул рукой.  — Куда уж столице-то на границе находиться. И на том спасибо, что хоть финнам Питер не отдал.
        — Я, может, и развалил, зато преемники мои назад собрали, империю-то вашу, батенька!
        — Ты определенно империю с тюрьмой народов путаешь.
        — Кто бы говорил!
        — Ты лучше глянь, чего твои преемники тут после нас, царей, понастроили!
        — Где?
        — В Караганде,  — со свойственной ему прямотой вмешался в беседу великий поэт.  — Вот, например, это творение пролетарской архитектуры,  — поэт указал на дом военморов.  — Или еще хлеще напротив вашей, дедушка Ленин, любимой Авроры.
        — Вы имеете в виду бизнес-центр или элитный дом?
        — То-то и оно, что элитный,  — громыхнул хохотом великий царь, царский конь поддержал хозяина тихим ржанием.  — Сразу видно, какие у элитчиков стройматериалы на балконах припрятаны, и кто нынче элитные портки постирал и сушиться вывесил. Чего ж это их так на стекло с бетоном пробрало?
        — Но, право, батенька, я-то тут при чем?  — великий вождь развёл руками.
        — Ты, Ильич, при всем! Заруби это себе на носу. Откуда вкус да образование у нынешней молодёжи? Из «Крестов» или с каторги? А может из Парижу, да Лондону. Куда ты там еще всю творческую интеллигенцию разогнал?
        — Ну, знаете ли, они и сейчас в Лондон валом валят. Заметьте, без моего участия!
        — Потому и валят, что там наши царские родственники проживают,  — великий царь поднял указательный палец вверх.  — В обиду людишек не дадут.
        — Эк вы, батенька, важность царской-то крови переоцениваете.
        — Это вы, дяденька, её всегда недооценивали. Кровь нашу. А она сквозь века со своим народом говорит.
        — А народ безмолвствует, безмолвствует народ,  — опять вставил свое веское слово великий поэт.
        — Да, наш народ — это отдельная песня,  — согласился великий царь.
        — То-то же! Царская кровь сквозь века с народом говорит, придумал тоже! Народу нашему не до выкрутасов и кандибоберов. Ему надо, чтобы просто и ясно. Понятно, чтобы было. Без туманностей.
        — Хлеба и зрелищ,  — усмехнулся великий поэт.
        — Двое на одного — это нечестно!  — великий вождь надулся и посмотрел на небо. По небу туда-сюда куролесили ночные облака.
        — Давайте тогда про любовь,  — мечтательно предложил великий поэт.
        — А она есть?  — ехидно поинтересовался великий вождь.
        — А как же! «Любовь — дитя планеты, Ромео и Джульетты», тьфу, вот же вспомнилось-то!  — великий поэт испуганно посмотрел на царя.
        — Не расстраивайтесь,  — успокоил его великий царь,  — с кем не бывает? Я тут давеча депутатов нашей городской Думы послушал, сам чуть не рехнулся.
        — Ой, они ж у вас там практически рядом заседают!
        — Ну, не совсем, но иногда особо яростные мысли и до меня доносятся,  — великий царь печально покачал головой.
        — «Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает», ой, опять,  — великий поэт испуганно посмотрел на собравшихся и зажал себе рот ладонью.
        — А что? Хорошая песня, подходящая, как раз, про выборы!  — великий вождь хихикнул и прищурился.  — Господа-товарищи! Радуйтесь, вы там в эпицентре событий стоите, не то что я на отшибе. Наркоманы да алкаши вокруг, и то редко. Скучно!
        — Да, ладно! Все пролетарские праздники истинно верующие коммунисты к вам обязательно с цветами и флагами,  — усмехнулся великий царь.  — Вы ж теперь у них кто-то вроде пролетарского бога.
        — Ну, я такой,  — великий вождь потупился и поправил кепку.
        — Скромник,  — царь опять хохотнул.  — То-то вас общество в Летнем саду материло. Ревнуют, однако! Вот ведь парадокс — вождь безбожников стал пролетарским богом.
        — Удивительно,  — великий поэт, задрав голову, всматривался в окна дома военморов. Зловещие фигуры на крыше не подавали признаков жизни.  — Раньше там, в окошке молоденькая красавица была, а теперь тоже красавица, но старая.
        — Ничего удивительного,  — пояснил великий царь.  — Красавицы на Руси от несчастной жизни быстро стареют.
        — Бросьте, ваше величество,  — не согласился поэт,  — много ли времени прошло? Хотя…. Неужели та же самая? Ну да, печальная!
        — Чего, спрашивается, им теперь-то печалиться?  — вождь пожал плечами.  — Живет в хорошем доме, с удобствами, в магазинах всё есть, сама красавица! Чего этим бабам всё время не хватает?
        — Любви, разумеется! Любовь это самое главное в жизни,  — великий поэт тяжело вздохнул.
        — Самое главное в жизни — революция!
        — Империя — самое главное!
        — Главное — покой и порядок,  — резюмировал один из стражей Ши-цза.  — Вам пора, господа, скоро рассвет!

* * *
        Алёна вошла в свой кабинет, переодела уличные туфли на офисные и уселась в кресло. Первым делом она включила компьютер, чтобы посмотреть, чем закончился вчерашний день и что нового сегодня.
        — Мать твою!  — раздалось из коридора.  — Мать! Мать! Мать!
        Алёна узнала голос Станислава, фотографа «Дины Дэ», такого же приближенного к руководству ценного кадра, как и она сама.
        — Тварь! Зараза!  — продолжал неистовствовать Станислав.
        Алёна выглянула в коридор. Там метался Станислав, держась за лохматую голову.
        — Что случилось?  — поинтересовалась Алёна. Она еле удержалась, чтобы не назвать Станислава Стасиком. Вовремя вспомнила, что он ненавидит это имя, но он так горевал, что хотелось сказать ему что-нибудь ласковое, а ничего ласкового кроме Стасика ей в голову никак не приходило.
        — Алёна Валентиновна!  — воззвал Станислав, вваливаясь к ней в кабинет и плюхаясь в кресло.  — АААА!  — застонал он и закрыл лицо руками.
        Станислав был личностью творческой и видимо оттого весьма ранимой. Хотя Солнце тоже было творческой личностью. И ещё какой! А вот никакой такой ранимости у Солнца Алёна никогда не замечала. Все проблемы Дина Григорьевна Дранишникова встречала хриплым хохотом и сигаретным дымом.
        — Кто-то умер?  — испугалась Алёна и прижала руки к груди.
        — Хуже!  — Станислав всхлипнул.
        — Хочешь кофе?  — Алёна решила отвлечь человека от его горя.
        — Хочу,  — Станислав оторвал руки от лица. В глазах его стояли слёзы.
        — Погоди, сейчас сбегаю,  — Алёна помчалась на кухню, где стоял кофейный автомат. Она сделала две чашки «американо» для себя и фотографа и бросилась обратно в кабинет.
        Когда она вошла к себе, Станислав сидел скрючившись и обхватив голову руками.
        — На вот,  — Алёна ткнула ему чашку,  — пей и рассказывай,  — сама она уселась на свой стол, положила ногу на ногу и приготовилась слушать.
        Станислав сделал глоток и шмыгнул носом:
        — Эта гнида Камышина, знаете её?
        Алёна нахмурилась, вспоминая.
        — Это красивая такая, но уж больно худая,  — Алёна вспомнила главную модель «Дины Дэ». Она мелькала, демонстрируя одежду «Дины Дэ» во всех солидных журналах мод, куда Солнцу только удавалось втиснуться. Каталог изделий «Дины Дэ» тоже пестрел её фотографиями.
        — Вот-вот! Худая, то-то и оно,  — кивнул Станислав.
        — И почему она гнида? И еще я вроде слышала одновременно и тварь, и зараза?
        — Так кокаин!
        — Что кокаин?  — не поняла Алёна. В её мире такого понятия просто не существовало.
        — Худая, потому что кокаин, а гнида, потому что съемку сорвала. Тянула до последнего, всё нездоровилось ей. Знаю я, как им нездоровится! А сегодня, скотина, так и не пришла. Звоню, а она, видите ли, совсем расклеилась! Мне сегодня вечером материал сдавать, последний срок! Меня Дина убьет. Да что там Дина? Я сам убьюсь. В такой журнал влезли и вот… — у Станислава в голосе послышались слёзы.  — Где я сейчас новую модель возьму?  — он вскинул на Алёну несчастные глаза.
        — Да, проблема,  — согласилась Алёна. Она представляла, что будет с Солнцем. Как там в анекдоте про Берию? Кадры решают все? Изгадят они всё, это точно.  — Вот мой папа говорит, хочешь сделать хорошо, сделай сам.
        — Ага! Сейчас я сделаю сэлфи и отправлю в редакцию.
        Алёна представила это самое сэлфи и не смогла удержаться от улыбки.
        — Стоп!  — Станислав хлопнул в ладоши и уставился на Алёну.  — А ваш папа прав! Тысячу раз!
        — Ты это о чём?
        — О сэлфи. Ну, в смысле сами управимся своими силами. У вас есть часа три?
        — Ты что задумал?
        — Я вас сниму вместо Камышиной.
        — Сдурел?
        Станислав замотал головой.
        — Наоборот, пришёл в себя! Мимо меня каждый день такая фактура туда-сюда ходит, а я всё каких-то мисок недоделанных снимаю.
        — Каких ещё мисок?
        — Ну, этих, мисс пятнадцатого микрорайона или трамвайного парка номер четыре.
        — Станислав, ты с ума сошел? Какая я тебе фактура?
        — Просто замечательная! И одежда на вас сядет, как влитая, а не повиснет, как на этой задрыге Камышиной. Девчонки столько времени каждый раз тратят, чтобы шмотки на ней булавками до ума довести. Выручайте! И меня и Дину.
        — Ради Дины Григорьевны я, конечно, на все готова, но чтоб в журнале….  — Алёна погрозила Станиславу пальцем,  — У меня и возраст неподходящий и должность.
        — Да кто там знает про вашу должность? А возраст вполне себе еще. Глупости какие,  — Станислав вскочил и обежал вокруг стола, разглядывая Алёну.  — Так прямо на столе и снимем. Там деловая одежда, мол, руководители тоже люди. В смысле и на столе посидеть. Красивой женщине всё можно.
        — Ну, не знаю…..
        — Я знаю! Пойдемте, Маринка вам сейчас макияж сделает, у девчонок в примерочной давно всё готово, так что часа три максимум. А?
        — А макияж-то зачем?  — макияж Алёна и сама каждое утро делала, неужели так плохо?
        — Там специальный. Пойдемте, ну, Алёночка Валентиновна, выручайте.
        Алёна тяжело вздохнула и слезла со стола.
        — Заметьте, не я это предложила,  — цитатой из любимого фильма «Покровские ворота» ответила она Станиславу.
        — Всё будет хорошо!  — довольный Станислав кинулся к дверям.
        Разумеется, тремя часами дело никак не ограничилось. Через пять часов съёмок Алёна чувствовала себя старой больной клячей. Вот никогда бы не подумала, что наряжаться в красивые одёжки и позировать фотографу настолько трудно. Да ещё этот дурацкий макияж, который всё время плавился под софитами. И всё это ради пары-тройки фотографий в глянце. Правда по окончании съемки Станислав признался, что сделал и несколько снимков для себя. У него, видите ли, скоро персональная выставка. Алёне хотелось его убить, но сил уже не было. Оставшееся рабочее время Алёна просто приходила в себя, уставившись в компьютер в своем кабинете. Цифры просто отказывались укладываться в голове. Не помогал и кофе. Зато под вечер к ней влетел совершенно счастливый Станислав и положил на стол три фотографии, отправленные им в журнал. Алёна с удивлением разглядывала снимки. Женщина на фото была великолепна и ни капельки не походила на Алёну.
        — Алёна Валентиновна! Может вам, того-этого, бросить ваши финансы и переквалифицироваться?
        — Ну, уж нет, Стасик, мне, похоже, здоровье не позволяет так вкалывать, я уж лучше как-нибудь тут, в тенечке у компьютера мозгами шевелить буду.
        — Это с непривычки, в первый раз всем тяжело,  — Станислав даже на Стасика не обиделся, похоже Алёна действительно его сильно выручила, так что ей теперь все прощалось,  — потом пойдет, как по маслу!
        — Глупости, даже не мечтай!
        — Ну, тогда можно совмещать. Это ж деньги.
        — Деньги я люблю,  — согласилась Алёна,  — но не до такой степени.
        Дома, если б не Дим Димыч, Алёна завалилась бы спать прямо в коридоре. Но ей пришлось взять себя в руки накормить сына ужином, проверить уроки, потом уложить его спать и рассказать ему традиционную сказку. Она прилегла рядом с Дим Димычем и под собственную сказку заснула крепким сном.
        Когда приехавшее из Милана Солнце увидело журнал со своими моделями одежды, оно сразу принеслось к Алёне в кабинет, сверкая глазами и разбрызгивая вокруг светящиеся искры:
        — Лёлишна! Пардон, Алёна Валентиновна! Как ты могла столько лет заниматься такой хренью, как финансы? Ты только посмотри! Это же, это же…Не знаю, как сказать. Феномен какой-то! Ты же, как эти, старой школы! Евангелиста и компания! Мои шмотки на тебе в тысячу раз лучше выглядят, чем на глистах этих. Тьфу, прости господи! Только глянь, весь журнал в этих спирохетах и только наши страницы супер! Как хочешь, но ты теперь лицо «Проекта Дина Дэ»!
        Алена растерялась под натиском Солнца. Надо было сразу же категорически отказаться, но вместо этого она жалостно промямлила:
        — А финансы?
        — Никуда не денутся. Будешь совмещать.
        — Но…
        — Никаких «Но»! У тебя всё автоматизировано, в конце концов, девочку тебе возьмём. Будет финансовый менеджер.
        — Лучше еще одного юриста,  — опять промямлила Алёна.
        — Хоть кота в сапогах!
        — Только фотографироваться, никаких таких показов,  — Алёна немного пришла в себя.  — Без этих вот,  — она помахала рукой туда-сюда,  — дефиле, или как там оно называется.
        — Замётано!
        С тех пор раз или два в неделю Алёна участвовала в разных фотосессиях. То каталог новый снимали, то какую-то рекламу, то для журналов фотографировали. Алёна помаленьку привыкла. Станислав оказался прав, со временем она уже перестала так уставать и даже получала от этой работы некоторое удовольствие. Лицо Алёны стало узнаваемым в мире моды и к ней, разумеется, через Солнце стали поступать предложения о съемках для рекламы крупных универмагов, аптечных сетей, авиакомпаний, торговых марок часов, мебели, сумок и обуви. Часть этих съемок проходила в Москве, куда Алёна моталась на Сапсане. Солнце давало добро на все, кроме съемок у конкурентов.
        Если поначалу, войдя во вкус, Алёна соглашалась на все поступающие предложения о съемках, то со временем могла уже себе позволить и покапризничать. Дело было не в рекламируемом продукте или в заказчике, все решал вопрос, кто с ней будет работать в качестве фотографа. Трудности на съёмках были напрямую связаны с личностью фотографа. С некоторыми, такими, как Станислав, Алёна работала с удовольствием. С ними съёмки проходили легко и непринужденно. А некоторые просто вынимали из Алёны душу, и от них она предпочитала держаться подальше. Поездки в Москву она тоже пыталась минимизировать, стараясь как можно больше свободного времени проводить с Дим Димычем.
        С появлением в жизни Алёны такого вот побочного бизнеса доходы её резко увеличились, и она стала подумывать о покупке собственной квартиры.

* * *
        Ваня Шнейдер и Роб Лопатин родились в конце июля.
        — «Львята»!  — ликовала Зинаида Аркадьевна, которая большое значение придавала астрологическим учениям.
        Лопатин, было, решивший присутствовать при родах, уже в самом начале этого процесса позорно бежал с поля боя. Теперь он смотрел на жену и её маму Зинаиду Аркадьевну больными глазами и периодически повторял:
        — Девочки! Как же вы всё это терпите?
        Первым делом, когда всё закончилось, он позвонил в Новороссийск собственной маме и рассказал ей, как любит её. Мама очень удивилась и даже заплакала.
        Когда близнецов вместе с Соней привезли домой, Лопатин поначалу вскакивал среди ночи и проверял всё ли у них в порядке. Он всё время боялся, что те вывалятся из своих кроваток. Определить, на кого близнецы похожи, пока было невозможно. Оба лысенькие и сморщенные с носами пуговкой. На взгляд Лопатина они вполне себе смахивали на обезьян. Однако Соня настаивала, что дети похожи на Шнейдеров, так как по всем известным теориям передачи наследственных признаков тёмный цвет должен быть доминирующим. Шнейдеры все, как на подбор, были темноглазы и темноволосы, Лопатины же отличались белобрысием и голубыми глазами.
        Через пару-тройку месяцев стало ясно, что теории в большинстве своем очень сильно не соответствуют практике. Мальчишки перестали быть сморщенными, глазки их из тёмно-стальных превратились в голубенькие, почти прозрачные, а на головках появился беленький пушок.
        — Да уж,  — сказала Соня,  — Лопатина Шнейдером не перешибёшь!
        Соня оказалась совершенно сумасшедшей мамашей. Всё её время теперь было полностью посвящено детям. Она передвигалась по дому в футболке, заляпанной молоком, которого у неё было в избытке, и тренировочных штанах с вытянутыми коленями. Роскошные волосы Сони торчали в разные стороны. После родов Соню невероятно разнесло, но это её совершенно не беспокоило. Ежедневно наблюдая за превращением дочери в клушу, Зинаида Аркадьевна забила тревогу и предложила Лопатину нанять няню. Всё-таки близнецы — дело непростое. Лопатин, которому тоже не очень нравились происходящие с Соней метаморфозы, с радостью согласился, однако няню Соня к детям не допустила, позволив той лишь убираться в квартире и готовить еду. Готовила няня отвратительно, и Лопатин всё чаще и чаще стал после работы захаживать к тёще, чтобы отведать её разносолов. Зинаида Аркадьевна провела среди Сони разъяснительную работу, после чего та стала на некоторое время доверять няне малышей и встала к плите. Кроме того Соня затребовала от Лопатина приобретения велотренажера, чтобы привести себя в порядок. Велотренажёр, разумеется, моментально был
закуплен. Его установили в спальне и стали вешать на него одежду, а Лопатин теперь периодически об него спотыкался, матерясь сквозь зубы. Соня тем временем продолжала шириться и округляться.
        Когда близнецам исполнилось полгода, Лопатин не выдержал, взял Соню за руку и подвел к зеркалу в прихожей. Огромное зеркало высветило даже то, чего Лопатин уже и не замечал. Свыкся как-то. Он ужаснулся.
        — Соня! Посмотри на себя!  — взревел перепуганный молодой отец.
        — Чего?  — не поняла Соня и пожала плечами.
        — Того! Что ты видишь?
        — Где?  — Соня то ли издевалась, то ли придуривалась.
        — Вот тут,  — Лопатин ткнул пальцем в отвратительное зрелище в зеркале.
        — Ну, я это, а чего не так?  — продолжала недоумевать молодая мамаша.
        — Всё не так!  — рассвирепел Лопатин.  — Вот это,  — он опять ткнул пальцем в Сонино лицо в зеркале,  — не моя жена! Это не Софья Семеновна Шнейдер, на которой я женился.
        — А кто же это?  — Соня ехидно ухмыльнулась и подбоченилась, что совершенно её не украсило.
        — Это? Это не кто, а что! Это даже не мадам Совкова, и даже не товарищ Совкова. Это самая настоящая гражданка Совкова. На это я своего согласия не давал,  — Лопатин покачал пальцем у Сони перед носом.  — Или ты срочно приведешь себя в порядок, или…, или….,  — Лопатин задохнулся.
        — Что или?  — с прежней ехидцей в голосе, но уже не так уверенно поинтересовалась Соня. Похоже было, что ей совсем не хочется слышать ответ.
        — Или я уйду!  — выпалил Лопатин.
        — Скатертью дорога!  — смело заявила Соня, правда потом, видимо спохватившись, робко поинтересовалась:  — Куда?
        — Для начала к Зинаиде Аркадьевне, а там посмотрим!  — Лопатин выскочил из квартиры и хлопнул дверью.
        Зинаида Аркадьевна полностью поддержала зятя и даже предложила тому некоторое время пожить в бывшей Сониной комнате. Лопатин был очень благодарен тёще, но жить отдельно от Сони был всё-таки еще не готов. Одно дело жену напугать, и совсем другое дело свои пугалки осуществить на практике. В семье Лопатиных было не принято, чтобы супруги ночевали отдельно. Отец всегда говорил: «Либо вместе, либо поврозь! Посередке не бывает». С этим Алексей был полностью согласен, как и с народной мудростью «Уходя, уходи». Проблемы в семье всегда общие, и решать их надо вместе. Надо Соню как-то вытащить из её странного состояния.
        Поев тёщиного борща и котлет, выпив с тестем несколько стопочек водочки и сыграв родителям жены напоследок их любимые песни, Лопатин вернулся домой, где застал зарёванную Соню. Слезы, разумеется, никого не украшают, а уж гражданку Совкову тем более.
        Лопатин обнял жену за плечи:
        — Софья Семеновна Шнейдер, скажи, чем тебе помочь?
        Соня шмыгнула носом и уткнулась Лопатину в грудь. Он погладил её растрепанные, давно немытые волосы.
        — Может, к стилисту завтра сбегаешь? У нас же няня есть, она с мальчишками пока посидит. А хочешь, я завтра с работы пораньше приду, и по магазинам прогуляемся? Купим тебе всё новое. Ты же ни во что не влезаешь уже,  — ляпнул Лопатин и прикусил язык.
        Соня замотала головой и опять заплакала:
        — Лешечка! Я всё сделаю, как скажешь, только не уходи больше!
        — Что ты! Сонечка, ну куда ж это я от тебя денусь?  — он опять притянул её к себе и обнял.
        — Может, мне к врачу сходить?  — спросила Соня.  — Вдруг меня из-за гормонов разнесло так?
        — Ага! Врач тебе и голову заодно помоет, вдруг она у тебя от гормонов немыта, нечёсана и нестрижена?
        Соня захихикала:
        — Убедил.
        Назавтра, когда Лопатин пришёл с работы, дверь ему открыла женщина уже чем-то напоминающая Софью Семеновну Шнейдер. Правда, новая стрижка жены повергла Лопатина в шок. Соня срезала всю свою роскошную гриву практически под ноль, а остатки волос были покрашены отдельными перьями в белый цвет. Зато Сонина красивая шея теперь была полностью открыта для обозрения, а глаза стали казаться еще больше. Лопатин одобрительно крякнул и шлепнул жену по широченной попе. Соня хихикнула и убежала на кухню. В спальне Лопатин заметил освобожденный от шмоток велотренажер, а когда они сели ужинать, Соня практически ничего не ела.
        — Я вступила в секту,  — с гордостью в голосе сообщила она супругу.
        Внутри у Лопатина всё похолодело. Этого еще не хватало. Видимо все его чувства тут же отразились у него на лице, потому что Соня рассмеялась и успокоила мужа:
        — В секту правильного питания. В интернете. Там такие же мамаши после родов и просто толстые тётки. Есть девочки, которые на двадцать килограмм похудели. Главное докладывать остальным, чего ты ела, и как спортом занималась.
        Лопатин одобрительно кивнул:
        — Хорошее дело! И стрижка мне твоя понравилась, только волос жалко!
        — Зато я теперь на своих детей похожа, практически блондинка.
        — Тебе идёт.
        — И ещё! Я хочу строить дом.
        — Чего?  — Лопатин чуть не подавился макаронами.
        — Загородный дом.
        — Зачем?
        — Нам нужен загородный дом, только ты этого пока не понимаешь.
        — Такое со мной бывает,  — покладисто согласился Лопатин, уж больно ему понравилось Сонино воодушевление,  — ты всегда всё раньше меня понимаешь. Так расскажи,  — он подпер щёку рукой,  — зачем нам так нужен загородный дом?
        — Всё очень просто. Дети растут, квартира нам уже маловата. И не говори, что обменяем на большую. Детям нужен свежий воздух. Сейчас все приличные люди уже живут за городом.
        — Здрасьте вам! А кто же это тогда покупает пачками всю ту элитную недвижимость в центре? Те самые новоделы, которые так в прессе ругают?
        — Приезжие провинциалы, разумеется,  — Соня пожала плечами. Глаза её горели, и с каждой минутой этого разговора она всё больше и больше походила на Софью Семеновну Шнейдер.
        — А почему бы нам не пожить тогда у твоего отца на даче? И место хорошее от города недалеко и гектар там столько, что не только нашим детям хватит, но и внукам, и правнукам. В конце концов, можно прямо у Семен Семеныча на участке дом поставить.
        — Что? В этом пансионате? В парке Советского периода? У папки представление о даче весьма специфическое. Выстроил дом отдыха для друзей и радуется.
        — Зато бассейн там какой хороший!  — Лопатин мечтательно закатил глаза.
        — У нас ещё лучше будет. В субботу поедем участок смотреть,  — категорично заявила Соня.
        — Как? Уже?
        — Чего тянуть? Я в интернете нашла прямо напротив папкиной дачи. Небольшой, конечно, всего полгектара, зато, как ты правильно сказал, место хорошее. В сосновом бору.
        — Сколько стоит?  — Лопатин взялся за сердце.
        — Гораздо дешевле, чем остров в Карибском море.
        О ценах на острова в Карибском море у Лопатина было весьма приблизительное представление. Он вспомнил свою практически детскую мечту и улыбнулся. Зачем ему, спрашивается, остров в Карибском море? Как оттуда на работу в банк добираться? И если без острова Лопатин вполне себе мог как-то обойтись, то без банка он своей жизни теперь не представлял.
        Участок после длительной торговли всё-таки был приобретен за совершенно бешеные, по мнению Лопатина, деньги. Соня приступила к строительству. Первоначальный проект дома Сониной мечты чем-то напоминал Лопатину замок семейства Адамс. Однако Соня вовремя спохватилась, и дом постепенно стал походить именно на дом. Правда, с некоторой примесью французского шато. К моменту начала строительства Соня уже обзавелась обратно своей осиной талией и вместе с Лопатиным радовалась, что гардероб обновлять не придётся. В семье Шнейдер-Лопатиных теперь каждая копейка была на счету.
        Когда строительство подошло к концу, Соня принялась за интерьеры. Она часами сидела в интернете, бегала по каким-то мебельным и интерьерным салонам, по художественным выставкам и таскала за собой Лопатина. Он обреченно ходил следом за женой, хмурился, ворчал, но покорно доставал бумажник и оплачивал Сонины интерьерные идеи. Пришлось даже влезть в долги.
        Однажды Соня вытащила Лопатина среди бела дня прямо с работы и приволокла на какую-то очередную модную фотовыставку.
        — «Ах вернисаж, ах вернисаж»,  — бурчал Лопатин себе под нос, разглядывая портреты и пейзажи, развешенные на стенах. Всё было в модном чёрно-белом исполнении. Лопатин не видел в этих работах ничего интересного и с нетерпением ждал, когда Соня, наконец, тоже убедится, что модное, не значит хорошее. В этот момент взгляд его упал на противоположную стену и Лопатин, мягко говоря, остолбенел. Со стены на него смотрела та самая девушка-мечта, Ева с яблоком, о существовании которой он уже и не вспоминал. Забыл напрочь даже, как она выглядит. И вот, здравствуйте, приехали! Со стены прямо в душу Лопатина смотрели лукавые глаза. Собственно говоря, ничего, кроме глаз, на фотографии и не было.
        — Класс! Правда?  — будто бы сквозь вату услышал он голос Сони.
        — Что? О чем ты?  — Лопатин сделал вид, что не понял, о чем говорит Соня, хотя кроме фотографии лукавых глаз на выставке по большому счёту ничего интересного и не было.
        — Глаза! Ты только посмотри,  — Соня подошла к фотографии и стала разглядывать табличку рядом.  — Станислав. «Взгляд»,  — прочитала она.  — Интересно, сколько стоит?
        — Ты с ума сошла, зачем тебе это?
        — Как зачем? Это же объект!
        — И куда ты этот объект приспособишь?
        — Пока не знаю. Может быть на кухню, или в гостиную.
        — Да мне кусок в горло не полезет, если на меня чужая баба будет пялиться!
        — Тогда в холле! Придут воры, глянут и решат, что кто-то в доме есть. Ведь она, как живая.
        — Давай позвоним этому фотографу и закажем ему твой взгляд. Зачем нам чужой?
        — Не говори глупости! Этот взгляд не чужой, он как бы просто взгляд, всеобщий. Всемирный такой женский взгляд. Ну, как у Мадонны или у Евы.
        — Скажешь тоже,  — фыркнул Лопатин.
        — Мужчина!  — Соня отвернулась от Лопатина и поманила пальцем охранника.
        Тот не спеша подошёл.
        — Сколько стоит эта фотография?  — Соня кивнула головой в сторону лукавых глаз Евы.
        — Сейчас менеджера позову,  — охранник опять неспешно удалился на свое место и вызвал по телефону менеджера.
        Менеджером оказался бойкий юноша с длинными волосами и свитере в обтяжку.
        — К сожалению, эта фотография не продается. Могу порекомендовать вам другие работы этого автора,  — сообщил он Соне.
        Лопатин облегченно выдохнул, но Соня сдаваться не собиралась:
        — Мне другие работы не нужны, я эту хочу. Дайте телефон этого вашего Станислава.
        — Мы телефоны авторов не даем.
        — Я всё равно этого Станислава достану, и он тогда вам шею отвернет, за то, что не дали ему заработать. Вот эта вот сколько стоит?  — Соня ткнула пальцем в сторону поля с подсолнухами.
        Менеджер открыл блокнотик.
        — Недорого, три тысячи.
        — А эта?  — Соня теперь указывала на фото льющейся воды.
        — Эта пять, сообщил менеджер, сверяясь с блокнотом.
        — Давайте телефон.
        — Но…
        — Давайте, давайте.
        Менеджер нажал на кнопку своего мобильного и со вздохом протянул трубку Соне.
        — Станислав?  — строго спросила она.  — Я хочу купить ваш «Взгляд». Знаю, что не продается. Я предлагаю вам тридцать тысяч…
        При этих её словах глаза менеджера округлились.
        — Хорошо! Пятьдесят,  — продолжала упорствовать Соня.  — Вот и договорились. Только имейте в виду, никаких реплик и копий. Я хочу иметь единственный экземпляр. О кей!  — Соня передала трубку менеджеру, тот стал внимательно слушать собеседника, кивая головой и глядя на Соню несчастными глазами.
        — Вы карточки принимаете?  — спросила Соня, когда менеджер, наконец, нажал на отбой.
        — Угу,  — ответил тот и сглотнул.
        — Вот видите, а вы боялись. Теперь у вас премия будет,  — Соня достала из пиджака онемевшего Лопатина бумажник и протянула карточку менеджеру.
        С тех пор, приходя с работы домой, Лопатин каждый раз спотыкался о лукавый взгляд Евы с яблоком и думал:
        «Будь ты проклята!»
        Ночью, если вдруг не спалось, он частенько ворочался с боку на бок и думал, как бы сложилась его жизнь, если бы он тогда плюнул на все свои планы и расчёты и подошёл к этой самой Еве? Наверняка торчал бы где-нибудь в «Сбере». До начальника отделения уже бы точно дослужился, хотя, кто его теперь знает? Сбербанк сейчас уже далеко не та совковая Сберкасса, где он проходил институтскую практику. И мужчины, насколько известно, там ценятся. Ну, был бы начальником какого-нибудь отдела в центральной усадьбе на Текстильщиков. Даже, может быть, и до заместителя предправления Северо-Западным Сбербанком дорос бы. Конечно, только в том случае, если б выше головы прыгнул. А Лопатин бы прыгнул, уж будьте уверены. И что? Не было бы у него в этом случае ни Вани Шнейдера, ни Робки Лопатина. Зато была бы Ева. Вот интересно, зато это или не зато?

* * *
        — Лёлек! Ты одна из красивейших женщин современности!  — Лариса откинулась на мягкие подушки светлого дивана. Подруги теперь регулярно встречались за обедом в одном из модных ресторанов. В силу отсутствия в ресторане бизнес-ланчей и относительной дороговизны блюд, народу в зале было мало, что очень устраивало Алёну с Ларисой. Лариса сделала приличную карьеру в своей фирме и значилась там главным бухгалтером. Теперь ей не надо было ничего выдумывать, чтобы улизнуть с работы. Начальству никакие предлоги для этого не требуются. А Лариса теперь была сама себе начальник, и задать ей вопрос, где это она шлялась в рабочее время, мог только генеральный директор предприятия. Но у генерального директора не было к этому никакого интереса. Работу свою Лариса делала хорошо, бухгалтерию держала в кулаке, и более того, не имела претензий ни от налоговой инспекции, ни от бухгалтерии головного офиса компании в Москве.
        — Скажешь тоже,  — ухмыльнулась Алёна.
        — А то!  — Лариса достала из сумки модный женский журнал о жизни звезд. Журнал издавался еженедельно и пользовался популярностью. Там всегда публиковались свежие сплетни, интервью со звездами, советы по косметике и макияжу, репортажи с модных показов и фотографии с богемных тусовок. В силу своей популярности журнал пестрел рекламой, а соответственно периодически там мелькала и Алёна.
        — Глянь, какая красавица,  — Лариса протянула Алёне журнал, где целую страницу занимала фотография Алёны, рекламирующей галерею бутиков.
        — Брось,  — Алена отмахнулась,  — это фотошоп и специальный макияж.
        — Ну, да, а чего тогда эти на тебя пялятся во все глаза?  — Лариса кивнула в сторону немногочисленных посетителей.
        — Кто? Тут почти нет никого!
        — Достаточно, чтобы заметить, как они пялятся.
        — Они на тебя тоже пялятся. Мужчины, у них это в крови. Ты ничем не хуже.
        — Я тоже так раньше думала,  — призналась Лариса,  — пока тебя в журнале не увидела.
        — А хочешь, я со Стасиком, с фотографом нашим, поговорю? Он тебя для «Дины Дэ» снимет. Сама обалдеешь, какой красавицей окажешься.
        Лариса тяжело вздохнула и помотала головой:
        — Мне нельзя. Должность не позволяет.
        — А мне, значит, позволяет?
        — Ты другое дело. Ты в модном доме финдиректор. А я в нефтяной компании главбух. Если моё начальство увидит такую фотку, я мигом с работы вылечу.
        — Конечно, как я забыла,  — Алёна всплеснула руками,  — твоя внешность тоже должна соответствовать должности. Знаешь, хала такая на голове и фигура вроде тумбочки. Ножки бутылочками и костюм джерси.
        — Ты забыла еще счёты и нарукавники,  — Лариса покатилась со смеху.  — А то без нарукавников такой портрет на депутата Госдумы смахивает.
        — Вот, вот! По всему выходит, что красавицей в журнале каждая может, а вот красавицей в Госдуме уже тяжело. Сожрут, как Хакамаду.
        — Фиг с ней с Хакамадой, я к чему это всё говорю. Такой, как ты, не положено быть одной! Чего тогда всем остальным, кто попроще, делать? Идти и повеситься? У такой красавицы, как ты, обязательно должна быть счастливая личная жизнь. Большая и чистая любовь. Как у той же Хакамады.
        — А у меня и есть большая и чистая любовь — Дим Димыч!
        — Дим Димыч не считается. Как ты без мужиков-то обходишься? Без сексу и кексу. Женщине без сексу плохо,  — Лариса тяжело вздохнула.
        — Ничего не плохо, а очень даже нормально. Я как-то в этом же вот журнале прочитала,  — Алёна ткнула пальцем в журнал на столе,  — одна актриса с читателями своим опытом делилась, что любовь и семья — это труд и большая работа. Вот скажи, на фига мне это надо? Еще и дома трудиться. Хватит уже. Работать надо на работе, а дома отдыхать и радоваться жизни.  — Алёна вспомнила Горгулью и Димона, и её передернуло.  — И, вообще, не интересен мне этот секс. Чего в нём такого хорошего? Или, может, я фригидная? Ну, как айсберг.
        Лариса вытаращила и без того огромные глаза.
        — Фригидная?!  — воскликнула она так, что остальные посетители перестали жевать и уставились на подружек.  — Говорила я тебе, что твой Димон козёл, а ты не верила. Не бывает фригидных женщин! Есть козлы, которые не умеют с женщиной обращаться.
        — Совершенно верно!  — раздалось из другого конца зала.
        Лариса и Алёна дружно обернулись, там за столиком обедали два солидных дядьки. Один из них, помахал девушкам рукой.
        — Приятного аппетита!  — пожелала дядькам Лариса.  — Вот, опять я права! Слышала?
        — Слышала, слышала,  — прошептала Алёна.  — Кончай орать.
        — Прости, только ты теперь по своему козлу Димону всех остальных мужиков меряешь. А они хорошие. Очень даже хорошие.
        — Может быть,  — Алёна пожала плечами,  — только мне ни один хороший пока не попадался. Разве что …,  — Алёна задумалась, вспомнив парня из университета и свое странное чувство внутреннего родства с ним.
        — Что?  — Лариса застыла в ожидании.
        — Помнишь, когда мы еще в университете учились, я тебе рассказывала про одного парня?
        — Это тот, который всё время на тебя смотрел, смотрел и всё никак насмотреться не мог?
        — Ага! Я его почему-то никак забыть не могу. Мне тогда показалось, что он именно тот, единственный, мой собственный с головы до пяток,  — Алёна мечтательно прикрыла глаза.  — И очень, очень хороший!
        — Дура!  — рявкнула Лариса.  — Тысячу раз дура. Димон — козел, а ты дура! Ну что ты себе придумала? Фантазерка ненормальная. Мужчина, если ему женщина нравится, серьёзно нравится, не смотрит на неё гипнотизёром, а к ней подходит, берет за руку и обещает с три короба, лапшу на уши вешает, цветы дарит, ну, или на худой конец, как твой Димон, водит её по музеям и выставочным залам. А уж если он женщину любит по-настоящему, он ей говорит: «Выходи за меня», и маму при этом не спрашивает. А пялиться можно и в журнал,  — Лариса тоже ткнула пальцем в лежащий на столе журнал,  — там красавиц пруд пруди, и никаких проблем.
        Алёна пристыжено молчала, похоже, по всем статьям подруга опять оказалась права.
        — Ну, хорошо, Лялек, ты, действительно права,  — призналась она после недолгой паузы.  — Но сама-то ты чего? Где твоя большая любовь и счастливая семья? У меня хоть Дим Димыч есть, а тебе скоро уже и рожать поздно будет.
        — Рожать теперь никогда не поздно. Медицина даже у нас в этом вопросе продвинулась. А рожать от кого попало, как ты, я не хочу.
        — Скажешь тоже, от кого попало,  — обиделась Алёна.
        — А что тебе не нравится? От осины апельсины не родятся. От козлов родятся козлики.
        — Сама ты козлик. Мой Дим Димыч в меня пошёл. И не только внешне. Если бы ты знала, какие мы с ним друзья. Нам вместе очень интересно.
        — Вот-вот!  — Лариса подняла указательный палец кверху.  — Я бы на твоем месте задумалась. Димон с Горгульей, небось, тоже друзьями были закадычными.
        Алена испуганно глянула на Ларису, открыла, было, рот, но говорить ничего не стала. Ну, что может подруга понимать в воспитании детей? Хотя тревожная мысль о том, что Лариса опять права, невольно закралась в душу Алёны.
        — Не обижайся, Лёлек,  — видимо Лариса заметила в лице подруги нечто такое, что посчитала своим долгом извиниться,  — конечно, твой Дим Димыч самый лучший! И правильно ты сделала, что родила. У тебя теперь и карьера удалась и ребенок подрастает. Это я от зависти. Меняю мужиков, как перчатки, но ни за кого замуж, а тем более ни от кого пока рожать не хочу. Всё какая-то некондиция попадается. То мама, как у твоего Димона, то жена бывшая почище горгульи, то одно, то другое, то сам с виду ничего себе такой, а внутри зануда невозможная. Короче, у всех свои тараканы в голове и скелеты в шкафчиках. Это, наверное, возраст уже такой. Но, как говориться, будем искать с перламутровыми пуговицами.
        — А говоришь, хорошие они,  — проворчала Алёна.
        — Хорошие. Я тут с одним познакомилась в Москве. Ну, когда в командировке была, в центральном офисе отчитывалась, ты помнишь.
        — И?
        — Он в том же отеле жил, где меня поселили.
        — Тоже командировочный? Фу-фу-фу! В отеле!
        — Ничего не фу-фу-фу! Он по своим делам приехал. Из Самары, ресторатор. Симпампунчик такой и с виду очень состоятельный.
        — Всё равно фу-фу-фу! И еще раз фу! С командировочным в отеле!!!!
        — Ничего не было!  — Лариса надула губы.  — Просто поужинали вместе.
        — И ты сразу решила, что от него можно ребенка родить?
        — Ага! Он хороший, очень. Нет, правда, чего ты ржешь? Бывает же любовь с первого взгляда? Знаешь, меня прямо прошибло, как молнией!
        — А он что, взял тебя за руку, наобещал с три короба, лапши на уши навешал, подарил цветы или сводил в музей?  — Алёна не могла удержаться от смеха. Тоже мне! Тот, значит, никуда не годится, раз просто восхищенно смотрит, а этот отужинал вместе и уже рыцарь в сверкающих доспехах.
        — Он меня в Москву пригласил, еще раз встретиться, или в Самару к нему приехать.
        — Я ж и говорю — фу-фу-фу!
        — Я тоже сказала, уж лучше вы к нам,  — согласилась Лариса.
        — И что? Когда приезжает?
        — Завтра,  — Лариса показала Алёне язык.
        — Да-а-а! Это, пожалуй, серьёзно. Даже на билет потратился! Не иначе, как в музей тебя поведет.
        — Хорош прикалываться. Он мне и правда очень понравился.
        — Совет да любовь!
        — Ну, чего ты ржешь-то?
        — Того! Несерьёзно всё это. Кстати, заметь, я тебя дурой еще ни разу не обозвала.
        — Спасибо! Почему несерьёзно-то?
        — Как почему? Ты в Питере, он в Самаре. «Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону»,  — пропела Алёна и развела руками.  — Совершенно бесперспективное знакомство!
        — И что? Люди по разные стороны границы живут, и у них всё получается.
        — То-то и оно, что по разные стороны границы, а Самара — это тебе не заграница, а провинция. Ты поедешь жить в Самару?
        — Не знаю, я об этом как-то не подумала,  — Лариса пожала плечами.
        — Вот и видно, что не подумала! И он в Питер не поедет. В Самаре там у себя он, наверняка, король манежа, а у нас в Питере рестораторов, как собак нерезаных,  — Алёна обвела рукой помещение.  — Так что сходи с ним в музей и вежливо отделайся.
        Лариса задумалась. Лицо её сделалось печальным, а на глаза навернулись слёзы.
        — Эй, ты чего?  — Испугалась Алёна, увидев, что подруга решительно собралась зареветь.  — Не расстраивайся ты так. Подумаешь, самарский фраер! У нас в Питере однозначно фраеров больше.
        — Он хороший! Я точно знаю,  — Лариса хлюпнула носом.
        — Ну, тогда, чего ты меня слушаешь? Тоже нашла специалистку! Может у вас всё и получится, чем чёрт не шутит. Действительно, бывает же любовь с первого взгляда? Или нет?
        Через два месяца Лариса уволилась с работы и переехала в Самару. Еще через месяц Алёна получила приглашение на свадьбу.

* * *
        Приглашение на свадьбу Валерки Яковлева пришло, разумеется, в самый неподходящий момент. Семен Семенович Шнейдер решил податься в большую политику и передавал зятю в доверительное управление свой контрольный пакет акций банка, а также и бразды правления этим успешным финансовым учреждением.
        — Смотри, Лёша, не просри мои активы,  — напутствовал он Лопатина, подписывая документы.
        — Семен Семенович! Может, не надо, а? Ну чего вы там, в Кремле забыли? Вот и Зинаида Аркадьевна со мной согласна, и Соня,  — недоумевал Лопатин.
        — Понимаешь, Лёша, я патриот, и не могу смотреть на происходящее в стране со стороны. Согласись, ведь что-то пошло не так.
        — Соглашусь, но что можно изменить на посту замминистра?
        — Не знаю. Знаю только, что мой бесценный опыт ведения банковского дела в министерстве финансов очень даже может пригодиться. Именно поэтому меня и пригласили. Не посмотрели, что я беспартийный еврей.
        — Это как раз ваше достоинство, а не недостаток. Однако в этом министерстве заместителей министра, как блох на собаке.
        — Ну, тут ты преувеличиваешь, их гораздо меньше, чем вице-президентов во Внешторгбанке.
        С этим трудно было поспорить. Такого количества важных руководителей и нужных людей не мог себе позволить ни один частный банк.
        В комплекте с ценными бумагами тестя Лопатину достался и огромный кабинет председателя правления, и возможность распоряжаться собственным самолётом банка, и банковский Майбах с водителем и охраной. Других автомобилей, кроме Майбаха, Семен Семенович не признавал. Считал, что самые лучшие в мире автомобили производятся исключительно великой немецкой тройкой (Мерседес, БМВ и Ауди), и конечно самым представительным и солидным из этих автомобилей является именно Мерседес, а уж самым лучшим в мире Мерседесом можно смело считать, разумеется, Майбах. И кто, как не Семен Семенович Шнейдер, достоин ездить на самом солидном в мире автомобиле? Зинаида Аркадьевна посмеивалась над пристрастием супруга к Майбаху, считая, что тем самым Семен Семенович компенсирует отсутствие солидности в собственной внешности. Ведь со времени знакомства Зинаиды Аркадьевны с будущим мужем, несмотря на её выдающиеся кулинарные способности, тот не прибавил в весе ни килограмма. Также Семен Семенович не приобрел значительности во взгляде и походке. Он по-прежнему не ходил, а практически бегал и никак не мог усидеть на одном месте.
        Однако по новому месту работы в Москве Семен Семенович решил сначала осмотреться, чтобы случайно не выппендриться со своим Майбахом сверх меры. Кто их там знает, чего у них сейчас в тренде? Может, сверхскромность? Конечно, никакая скромность не заставит чиновников ездить на отечественных Ларгусах и питаться зёрнами, но пересесть всем миром на элегантные Ауди с них станется.
        Разумеется, своего водителя, личного охранника и секретаря Семен Семенович забирал с собой в столицу. Лопатин, было, обрадовался, и решил, что сможет и сам с Майбахом управиться, без посторонней помощи, но Семен Семенович встал на дыбы.
        — Ты мне репутацию банка не гробь!  — шумел он на зятя, по обыкновению размахивая руками и бегая из угла в угол.  — Предправления должен ездить на автомобиле с водителем и охраной. Так положено! И клиенты, и подчиненные должны видеть, что в банке всё пучком! Ишь ты! Чего удумал! Сам за рулем и без охраны. Да и как это на Майбахе самому за рулем? На фига тогда Майбах? Моромойство какое-то, ей богу!
        Зинаида Аркадьевна решение мужа о переезде в Москву категорически не одобряла, тайком от него она плакала и жаловалась дочери и зятю. Однако от предложения мужа остаться пока в Питере, категорически отказалась.
        — Сдурел совсем на старости лет,  — решительно заявила она беспокойному супругу и показала ему кукиш.  — Так просто ты от меня не отделаешься!
        Соответственно в такой нервический момент приглашение на свадьбу лучшего друга оказалось для Лопатина совершенно некстати, и было полной неожиданностью. Кроме того Валерка настаивал, чтобы Алексей не просто присутствовал на свадьбе, а был именно свидетелем. Конечно, до свадьбы был ещё месяц, за который можно уже как-то въехать в свои обязанности на новой должности, но Лопатин всё равно испытывал некоторое раздражение. Он как-то привык уже, что друг его неудачник в личной жизни, а тут, на тебе, глаза горят и руки растопырены. Жениться ему приспичило. Нашел таки свою Еву с яблоком. Когда только ухитрился? Особенно часто такие мысли терзали Лопатина в холле собственного дома, где со стены над ним нагло насмехалась его собственная Ева с яблоком.
        «Наверное это зависть»,  — думал Лопатин, испытывая огромное желание отказаться от поездки в Самару, ссылаясь на важные дела. Однако Соня уже заказала себе какое-то сногсшибательное вечернее платье, поэтому слиться с мероприятия по тихому уже не было никакой возможности. Тем более, что и подарок молодожёнам стараниями всё той же Сони был уже закуплен. Шикарные напольные часы с боем известной немецкой фирмы. Лопатин прямо представлял, как Валерка с этой самой неизвестной Евой держаться за руки и слушают бой часов, все шестнадцать мелодий одну за другой.
        Из-за этих самых часов теперь придётся воспользоваться банковским самолётом. В свое время в конце девяностых Семен Семенович приобрел этот самолёт на паях с одним успешным нефтяным олигархом, но тот пошёл в своих амбициях дальше и захотел прикупить уже сверхзвуковой аппарат. Семен Семенович летать особо не любил, а уж со сверхзвуковыми скоростями тем более, поэтому выкупил самолет у нефтяника практически по бросовой цене.
        Экипаж, включая двух стюардесс, числился в составе сотрудников банка, и вместе с самолётом сдавался в аренду всем желающим. Семен Семенович терпеть не мог, когда активы простаивали и не приносили ему дохода. Соня была уверена, что если б не Зинаида Аркадьевна, отец вполне мог бы сдать и собственную дачу в аренду какому-нибудь элитному пансионату.
        Месяц в новой должности пролетел для Лопатина, как та самая пуля, которая «пролетела и ага». Он вспоминал свои жалкие детские мечты стать управляющим одного из крупнейших банков Северо-Запада. Надо же, чушь, какая несусветная! Если б он знал тогда, какой это геморрой! Несмотря на то, что он в принципе уже досконально знал всю структуру банка и все сложности работы банковского механизма, все скрытые от стороннего взора винтики и гаечки, подводные течения и внешние угрозы, Лопатин приходил с работы практически ночью и еле живой падал в кровать со сладко сопящей Соней. По утрам Соня выговаривала ему за то, что он опять ничего толком не ел, и грозилась явиться к нему в офис с судками на манер тех, в которых разносят еду из ресторанов в поездах дальнего следования. Лопатин знал, что грозиться Соня может сколько угодно, но до его офиса она никак не доберется, так как и сама занята по горло. Оторвать Соню от компьютера могло только стихийное бедствие, болезнь кого-нибудь из близнецов или вот нежданная негаданная свадьба в другом городе.
        После завершения строительства дома Соня сильно приуныла и заскучала. Лопатин вместе с Зинаидой Аркадьевной даже слегка испугались, как бы она опять не поплыла вширь. Ха, и еще раз ха!
        Соня на этот раз увлеклась биржевой торговлей. Видать наслушалась рекламы на радио и тайком от родных посетила один из рекламируемых на всех частотах биржевой семинар. На семинаре она как-то вдруг встрепенулась, вспомнила, чему её учили в университете, и стала задавать преподавателю каверзные вопросы. Тот, однако, из-под Сониных вопросов хоть и с трудом, но вывернулся и, более того, уговорил её прикупить биржевого робота. Мол, «мы сидим, а денежки идут». Вернее, не сами по себе прирастают, а этот удивительный робот ими подторговывает, причем исключительно в твою пользу. Было бы удивительно, если б Соню Шнейдер с её деньгами и возможностями после бесплатного семинара биржевые торговцы выпустили бы из своих рук, хоть и вместе с роботом. Игре на бирже предстояло еще серьёзно обучиться. Разумеется, на платной основе. Соня внимательно поглядела в честные глаза руководителя курсов, выложила требуемую сумму и стала прилежно посещать учёбу. В отличие от университета экономики и финансов, на курсах учили всему необходимому для того, чтобы «щетина превратилась в доллары». Причем учили конкретно, на примерах
и без теоремы Ферма.
        Еще в процессе обучения Соня оборудовала себе кабинет в мансардном этаже их с Лопатиным загородного дома и приступила к наращиванию семейных доходов. Лопатин крепко зажмурил глаза и старался не вникать в суть нового Сониного увлечения. Ведь это увлечение никак не мешало его семейной жизни. Дети были обихожены и накормлены, обед готов, а сама Соня поражала супруга светящимся взором и небывалой нежностью.
        Однако когда о биржевом роботе, как водится, случайно прознал Семен Семенович, он в буквальном смысле подпрыгнул на месте и возопил:
        — Ну, что за дура такая на мою голову! Уж лучше б отдали её в искусствоведы и дизайнеры! То учиться она не желает, то нюхает дрянь всяческую, то в дверь не пролазит, а теперь, здрасьте вам! Форексы-Шморексы!!!!
        — Сёма!  — удивилась Зинаида Аркадьевна.  — Это же вроде всё цивильно. Торгует себе девочка ценными бумагами, чего плохого?
        — О-о-о!  — Семен Семенович схватился за голову.  — Еще одна! Ну, эти-то не понимают ни фига, им простительно, но ты-то куда смотрел?  — Семен Семенович развернулся в сторону зятя.
        — Семен Семенович!  — Лопатин развел руками.  — Сонечка же не дура. Она осторожненько.
        — Ах, осторожненько! Игра в рулетку разве может быть осторожненькой? Люди в этом Форексе до трусов проигрываются!
        — Папа! Я не проиграюсь. Успокойся,  — вставила своё слово Соня.
        — Я спокоен,  — прорычал Семен Семенович.  — Я чертовски спокоен, а чтобы быть еще спокойнее, я закрываю твой счёт.  — Семен Семенович сунул кукиш дочери под нос.
        — Ну, и пожалуйста,  — Соня пожала плечами.  — Обойдемся как-нибудь.
        — Ты, Алексей, сам решай,  — Семен Семенович проигнорировал Сонино выступление.  — Ты человек у нас богатый, можешь позволить жене любые придурковатые причуды. Но я на твоем месте выкинул бы всех её роботов и остальные причиндалы к чёртовой матери.
        Роботов и причиндалы Лопатин не выкинул, но строго обговорил с Соней сумму, в пределах которой она могла бы экспериментировать со своим роботом, или без него. Они серьезно обговорили проблемы игровой зависимости и даже съездили в соседнюю Финляндию поиграть в казино. Там Соня удивила мужа трезвым подходом к игре и тем, что постоянно выигрывала. Разумеется, небольшие суммы, но именно выигрывала. При первом же проигрыше Соня прекращала игру. Лопатин понял, что он так бы не смог. Ему непременно хотелось отыграться.
        — Конечно, некоторая схожесть игры на бирже с игрой в казино присутствует,  — сказала Соня, утаскивая Лопатина из казино,  — но в игре на бирже всё-таки большое значение имеют мозги игрока. Какая-то логика событий в биржевой игре всё-таки имеется.
        С тех пор Соня играла на бирже постоянно и к удивлению отца имела вполне себе приличный доход.
        — Я, папочка,  — говорила она,  — твой самый ценный актив, а все твои активы просто обязаны приносить доходы.
        Отъезд в Москву явно выбил Семен Семеновича из привычной колеи, и он открыл Соне доступ к ранее закрытому счету. Тем самым у Сони образовались новые возможности, и она торчала у себя в кабинете, передавая функции роботу только в исключительных случаях.
        Так что свадьба Валерки Яковлева однозначно вырывала супругов Шнейдер-Лопатиных из уже привычного им состояния, схожего с бегом белки в колесе. И если Соня неожиданному мероприятию очень обрадовалась, то Лопатин совершенно не испытывал желания, как говорила Соня «сменить картинку». Ему и в этой картинке в общем-то было неплохо. Напряженно, трудно, но зато привычно и стабильно. Без особых сюрпризов и неожиданностей.
        Долетели они до Самары вполне себе сносно, если не считать того, что Соня к выходу из самолёта уже так набубенилась шампанским, что пришлось уложить её отдыхать в предоставленном им номере. Свадьбу Валерка отмечал в манерном пригородном отеле. Отель был построен на берегу Волги в стиле большой барской усадьбы. Всем иногородним гостям, а их оказалось довольно-таки много, так как невеста была Питерской девушкой, предоставили лучшие номера. То есть, свадьба предполагалась с размахом. До вечера, когда планировалось начало торжественных мероприятий, времени еще было предостаточно, поэтому Лопатин очень надеялся, что Соня успеет придти в себя. Соня сладко спала, свернувшись калачиком, сладко чмокала губами и даже похрапывала. Лопатин не сердился на жену, понимал, что у той в последнее время был очень напряженный период, и вот, наконец, ей удалось расслабиться. Еще бы и ему так вот расслабиться. Напиться чего-нибудь, залезть к Соне под одеяло и проспать эту чертову свадьбу. Проблема состояла в том, что напиться было элементарно не с кем. Соня дрыхла, Валерка бегал, как ужаленный, отдавая последние
указания, а пить одному председателю правления одного из крупнейших банков Северо-Запада как-то не пристало. Поэтому Лопатин уткнулся в телевизор и провел время, интенсивно щелкая пультом. Смотреть было нечего, зато за этим занятием думалось особенно хорошо.
        За час до начала торжественной церемонии он попытался разбудить Соню, та покивала головой, пробормотала:
        — Щас встаю,  — и перевернулась на другой бок.
        Лопатин принял душ, надел приготовленный Соней к свадьбе костюм, повертелся перед зеркалом, остался доволен, установил для Сони будильник на её телефоне и спустился в холл отеля, где уже собирались гости. Первым, что он увидел, обводя неспешным взглядом собравшуюся публику, были её глаза. Те самые зеленые, лучистые и слегка насмешливые, глядящие ему прямо в душу. Внутри у Лопатина всё замерло, а вот сердце, наоборот, сначала ухнуло, а потом бешено заколотилось. Всё повторилось. Опять он уставился на Еву с яблоком, не в силах отвернуться или сделать вид, что не заметил. Пробегающий мимо официант предложил шампанское, Лопатин машинально, не отрывая от неё взгляда, взял бокал.
        — «Господи! Какая гадость»,  — подумал он, сделав глоток. Лопатин терпеть не мог шампанское.
        И тут произошло немыслимое. Она направилась к нему прямо через весь зал. Лопатин суетливо оглянулся, вдруг он не понял, и она идет к кому-то другому? Сомнений не осталось, она шла именно к нему. Шла и посмеивалась. Еще бы, ей не смеяться, когда он так на неё пялится. А главное сбежать некуда.
        Лопатин сжал свой бокал, попытался успокоиться и продолжил её разглядывать. Посмотреть, действительно, было на что. За прошедшие годы Ева с яблоком очень похорошела. Даже не то слово. Она была просто великолепна, и Лопатина вдруг посетила странная мысль, что где-то он её уже видел. Причем совсем недавно. Нет, её взгляд в холле его собственного дома в расчёт не шёл. Где-то он видел ею всю целиком, такую вот великолепную и безукоризненную. Лопатин напряг память, но голова его оказалась пуста, как барабан. Тем временем та, которую он в свое время назвал Евой с яблоком, подошла к нему.
        — Привет!  — сказала она, сделав глоток шампанского из своего бокала.
        — Здравствуйте,  — отстраненно произнес Лопатин,  — мы разве знакомы?
        — Не совсем,  — пояснила Ева, глаза её из лукавых стали удивлёнными.  — Мы вместе учились в университете. Разве вы не помните?
        — Извините,  — Лопатин сделал шаг назад и уперся в стенку, дальше бежать было некуда,  — но я вас не припоминаю.
        — Странно,  — она пожала плечами, развернулась, и пошла в другой конец зала.
        Лопатин почувствовал себя идиотом. Ему нестерпимо захотелось пойти вслед за ней, извиниться, рассказать, что, конечно, он её помнит. Как вообще такую забыть? Но он взял себя в руки и остался в глубокой задумчивости подпирать свою стену.
        — Гав!  — раздалось сбоку.
        Лопатин вздрогнул и повернулся. Рядом стояла выспавшаяся и жизнерадостная Соня.
        — Соня! Как же я рад тебя видеть!  — Лопатин чмокнул жену в щёку и отдал ей свой бокал с шампанским.  — Как ты можешь пить эту газировку?
        — Совков! На аперитив в лучших домах обычно подают шампанское.
        — Так то в лучших,  — рассмеялся Лопатин.  — А я вот сейчас с превеликим удовольствием бы водочки накатил.

* * *
        На свадьбу Ларисы Алёна собиралась со сложными чувствами. Уж больно не вовремя к подруге привалило долгожданное счастье. Накануне таможня арестовала контейнер с моделями «Ди Ди колекшн». Ясное дело, что при помощи уже давно налаженных связей с уважаемыми людьми, этот контейнер рано или поздно удастся выцарапать из лап казенных служащих, но всё это требовало времени и денег. Ко всему прочему еще и налоговая инспекция вдруг выпустила свои когти и выразила желание произвести в «Дине Дэ» документальную проверку, а это всё тоже означало — нервы, время и деньги.
        Дело осложнялось тем, что партнер Солнца, тот самый высокопоставленный сотрудник органов, из этих органов ушёл. Как он сказал:
        — Вовремя соскочил.
        Конечно, по старой памяти его бывшие коллеги еще оказывали фирме Солнца всяческое содействие, но это содействие, прямо скажем, было уже не таким стремительным и эффективным, как раньше.
        Алёна вспоминала свои наивные мечты, работать в белую. Как бы не так! Если бы «Дина Дэ» работала так, как мечталось когда-то Алене, её модели были бы попросту золотыми, недоступными для граждан, что привело бы «Дину Дэ» к банкротству. За спиной у Солнца стоял большой коллектив со своими заботами и чаяниями. Людям надо как-то выживать и кормить семьи, поэтому полностью отказаться от криминала в виде «Ди Ди коллекшн» не представлялось возможным.
        При этом ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы Солнце стало заниматься какими-то хозяйственными или финансовыми вопросами. От несвойственной ему деятельности Солнце начинало дымиться и гаснуть. Как-то Алёна целую неделю была занята на съемках новой коллекции «Дины Дэ», и Солнцу самому пришлось пообщаться с трудовой инспекцией.
        — Всё брошу к чертовой матери!  — стенало Солнце после этого у Алёны в кабинете.  — Уеду на Кипр, найму русских киприотов и буду шить всё, что захочу! Ну, где? Где, скажи мне, я должна обустроить рабочие места для инвалидов? Мне своих бы здоровых прокормить!
        Трудовая инспекция в понимании Алены никак не была самым страшным обстоятельством в жизни современного предпринимателя. Так, всего лишь легкое неудобство. Но по совокупности различных инспекций, проверяющих, держащих и непущающих, действительно, у человека могло возникнуть желание либо расстрелять их всех из крупнокалиберного пулемета, либо бросить всё и уехать туда, где нас нет. Поэтому Алёна изо всех сил старалась оберегать Солнце от столкновений с окружающей реальностью.
        А тут еще прямо накануне свадьбы Алене предстояла фотосессия для крупнейшего универмага Москвы. От такого предложения отказываться нельзя. Раньше этот универмаг для своей рекламы заключал контракты с мировыми звездами модельного бизнеса, сейчас, видимо из-за кризиса, крупнейшему универмагу Москвы стало не до мировых звезд. Перед мировыми звездами у Алены было неоспоримое преимущество — ей можно было заплатить рублями, да еще и вполне себе разумную цену. Разумную — это для универмага, а для Алёны доселе невиданную. Так что, хоть разорвись, а к девяти ноль-ноль будь любезна прибыть к месту съемки.
        В подарок Ларисе Алёна заказала у Солнца вечернее платье. Платье стоило недешево, ведь изготавливалось непосредственно самой Диной, причём эксклюзивно, но оно определенно стоило своих денег. Алёна лишний раз поразилась мастерству Солнца. Платье уложили в большую коробку и перевязали лентами. В Москву Алена отправилась вечерним Сапсаном, чтобы перед съемками хорошенько выспаться. После съемок Алёна вернулась в отель поздно вечером выжатая, как лимон. Она плюхнулась в постель и проспала мертвецким сном прямо до звонка будильника, возвещающего о том, что надо привести себя в порядок и мчаться в аэропорт. В самолете она, наконец, поела. Какие там диеты и тренажерные залы! Алена сметелила всё, что предлагалось в салоне бизнес-класса, и даже спросила стюардессу, нельзя ли ей добавки?
        В Самаре её встретил водитель, которого прислала Лариса. Он сразу же отвез Алену в загородный отель, где планировалась церемония. Ларису увидеть удалось только на минуту, так как она уже была в свадебном облачении и ей делали причёску. Алёна чмокнула подругу в щёку, передала подарок и отправилась к себе в номер, чтобы переодеться и привести себя в порядок. До начала процесса брачевания оставалось совсем немного времени. Алёне отчаянно хотелось есть. В номере оказались яблоки, которые Алена недолюбливала, но она с вожделением схватила одно из них и буквально впилась в него зубами, рискуя свернуть себе челюсть. В мини-баре она обнаружила белое вино. Так она и перекусила вином с яблоками. Лариса ей позвонила, когда она уже доедала последнее яблоко.
        — Лёлек! Это отпад,  — кричала Лариса в трубку.  — Это Дина сама шила? Я его надену после официальной части, у меня и туфли подходят.
        — Я рада,  — ответила Алёна, отхлебнув вина из горлышка бутылки.
        — Ты не забыла, что свидетельница?
        — Помню! Что для этого надо сделать?
        — Ничего. Главное придти без опозданий. Хотя, кому я это говорю?
        — Действительно, кому? Кроме кучи недостатков у меня есть одно неоспоримое достоинство — я никогда не опаздываю!
        — Спасибо тебе, Лёлечек! Спасибо за все. И за платье, и за то, что прилетела, и за то, что ты есть,  — Лариса хлюпнула носом.
        — Но-но-но! Ты чего это там? У тебя же макияж.
        — Ой! Целую тебя, до встречи,  — Лариса нажала отбой, а Алёна отправилась в ванную.
        Для свадьбы она выбрала скромное тёмно зелёное платье. Не дело свидетельнице затмевать невесту. Волосы она гладко зачесала и убрала в строгий пучок, перевязав его тёмно зеленой лентой в тон платью. Никаких украшений, кроме сережек с крупными изумрудами и золотого браслета тоже с изумрудными вкраплениями. Все украшения Алёне достались по себестоимости после рекламы ювелирного дома. Вообще съемки в рекламе, кроме денег приносили Алёне ещё и всяческие бонусы в виде скидок для горячо любимого клиента. Щедро накрасив глаза, чтобы подчеркнуть их зелень, губы Алена решила не красить вообще. Она хорошо себе представляла заляпанные этими губами бокалы.
        В холл, где планировалось проведение торжественной церемонии, Алёна спустилась заранее, взяла бокал с шампанским и стала разглядывать публику. Шампанское оказалось хорошим, публика вполне себе солидной. От людей пахло деньгами. Этот запах ни с каким другим не спутаешь. Это смесь дорогого табака, очень дорогого парфюма, дорогой косметики и еще чего-то весьма приятного. Лица гладкие, холёные. Одежда элегантная.
        «Вот тебе и провинция!»  — подумала Алена. Хотя, сама-то она откуда? Кто сказал, что Питер теперь не провинция?
        Алёна размышляла о том, чем её родной город отличается от других городов России, вспомнила строгие взгляды стражей Ши-цза на Петровской набережной и помимо воли улыбнулась. Как ни крути, а столица из Питера никогда не исчезнет, пока Щи-цза на своих местах. От приятных мыслей Алену отвлек чей-то пристальный взгляд. Опаньки! С противоположного конца зала на Алёну уставился тот самый парень, от взгляда которого у неё ёкало в животе и щекотало в бронхах. Надо же, как мир-то тесен! И главное ничего не изменилось, столько лет прошло, а он по-прежнему на неё пялится и подпирает стенку. За прошедшие годы он слегка размордел, но привлекательности своей не утратил. Алене вдруг страшно захотелось рассказать ему всё про себя. Про то, как она жила без него все эти годы, про Димона, про Горгулью, про Дим Димыча, про работу у Михайловой и, наконец, про Солнце. Ведь он не знает, как ей повезло в жизни. Во всем повезло, ну кроме разве что самого главного.
        Алена решительно направилась прямо к нему, желая прояснить ситуацию и расставить все точки над «И». В конце концов они уже взрослые люди, а не подростки, стесняющиеся выражать свои чувства. Хотя глазеть на Алену этот таинственный незнакомец никогда вроде бы не стеснялся. Когда она подошла и поздоровалась, он сделал вид, что не узнает её. И кто это решил, что они взрослые люди? Струсил, как самый настоящий подросток, чуть не убежал. Алёна пожала плечами, развернулась и пошла обратно через зал, хотя ей нестерпимо хотелось вылить на него шампанское.
        «Вот дурак!»  — думала она, с трудом сдерживая слезы.  — «Опять Лялек права! Как там она говорила? Если ты мужчине нужна, он не просто на тебя пялится, а берет за руку, вешает на уши лапшу, нет, врет с три короба, а потом говорит, выходи за меня! Выходит, опять я всё сама себе придумала.»
        Густо накрашенные ресницы не давали расслабиться и пустить на волю навернувшиеся слёзы. Если бы не обязательства перед лучшей подругой, Алена непременно убежала бы к себе в номер и наревелась всласть, но тут объявили о начале церемонии.
        Под марш Мендельсона появились молодожёны. Алёна уже не удивилась, когда на месте жениха увидела приятеля этого самого таинственного незнакомца. Она сразу вспомнила его. Эти двое обычно везде ходили вместе. И как это её угораздило? Правильно говорила Лариса, что она неисправимая фантазерка. Придумала себе таинственного незнакомца. Вот уж кто настоящий козёл, чтоб ему пусто было! Чтоб ему провалиться на ровном месте ко всем чертям!
        Выглядели молодожены счастливыми, держались за руки и глупо улыбались. Алёна подумала, что если бы, наконец, она тоже, как и Лариса встретила мужчину своей мечты, то, наверное, улыбалась бы не менее глупо.
        К столу регистрации вызвали свидетелей. Ну, разумеется, этот гад тоже поперся из своего угла. Как бы в обморок от страха не грохнулся да не обделался, ведь придется стоять рядом с Алёной. Алёне уже совершенно не хотелось плакать, она смотрела на свидетеля жениха своим фирменным взглядом с холодной язвительной насмешкой. На-ка выкуси!
        Несмотря на странную неприязнь между свидетелями, церемония прошла благополучно. Новобрачные поцеловались и приступили к фотографированию. Как назло, оба они непременно хотели иметь фотографию со свидетелями. Свидетели сделали морды чемоданом, но на четвертый раз фотография всё-таки удалась. В процессе фотосъемок поздравить молодожёнов приехал губернатор области. Сделали несколько снимков и с ним. При виде Алёны губернатор, было, решил остаться, но вовремя спохватился и укатил, оставив вместо себя мэра. После фотографирования всех попросили к столу, и началось безудержное веселье под руководством известного шоумена. Алену усадили рядом с Ларисой, и она, наконец, смогла как следует поесть. Всё было очень вкусно. Ну, а как ещё должно быть на свадьбе известного в Самаре успешного ресторатора?
        Свадьба была устроена на широкую ногу и «пела и плясала» до самого утра. Лариса сменила белое платье на платье, которое ей подарила Алёна, и все гости во главе с новоиспеченным супругом дружно ахнули.
        — Надо было свадебное тоже у Дины заказать,  — шепнула Лариса подруге.
        — Ты бы в трубу вылетела!
        — Ни фига. У Валеры дела идут, просто зашибись! Кушать-то все хотят. Причем, чтобы вкусно. Мы в Москву переезжаем, там будем сеть ресторанов открывать и фабрику-кухню. Валеркины полуфабрикаты с прилавков сметаются моментально.
        — Ты работать-то собираешься?
        — Конечно! Я теперь у Валеры на подхвате. Такого шикарного главбуха, как я, поди поищи.
        — Значит, семейный подряд?
        — Ага!  — Лариса широко улыбнулась.  — И вообще, я беременная.
        — Да, ты что!  — Алена ахнула.  — Я тебя поздравляю. Как же я за тебя рада!
        — А вот я за тебя совсем не рада. Думаешь, не видела, как ты хотела Валеркиному дружку башку откусить?
        — Так заметно было?  — рассмеялась Алена.
        — Угу! Чего он тебе сделал? Вроде ничего такой мужик, только женатый, конечно. Но у всех свои недостатки. Если ты будешь такой гадюкой на мужиков глядеть, ни за что больше замуж не выйдешь.
        — Не очень-то и хотелось! Хотя, вру.  — призналась Алёна.  — Хотелось бы еще разок попробовать. Может, счастье и в жизни бывает, не только в книжках?
        — Конечно, бывает, погляди на меня! Главное мужчинам улыбаться, а не козью рожу строить.
        — Этот фрукт ничего кроме козьей рожи не заслужил. Он, представь себе, именно тот самый, который на меня вечно пялился. Ну, помнишь, я тебе рассказывала?
        — Ах, да! Как я могла забыть?  — Лариса томно закатила глаза.  — Таинственный незнакомец с глазами, глядящими прямо в твою трепетную девичью душу. Тот са-а-мый, внутренне родной, которому хочется рассказать всё-всё и провести рядом с ним всю оставшуюся жизнь! Как там? Они жили долго и счастливо и окочурились в один день.
        — Хорош прикалываться! Пока ты у себя башню из волос на башке крутила, он на меня уставился, как обычно. Ну, думаю, дай подойду, поздороваюсь.
        — Ну, да! Вроде не дети малые,  — согласилась Лариса.
        — Подошла.
        — А он?
        — Обкакался. Говорит, девушка, я вас не знаю. Чуть под стол не залез.
        — Любит, значит! Точно любит!  — Лариса зашлась в гомерическом хохоте. Гости оторвались от тарелок и заинтересованно уставились на подружек.
        — Горько!  — крикнула Алёна.
        — Горько, горько!  — поддержали свидетельницу гости.
        Молодожены вскочили, вцепились друг в друга и слились в жадном поцелуе.

* * *
        Вылет из Самары задерживался. Голова у Алены в буквальном смысле раскалывалась, слегка подташнивало, и окружающее вызывало нестерпимое раздражение. От завтрака в отеле она, разумеется, отказалась. Какой уж тут завтрак в таком состоянии! Господи! Неужели она докатилась до похмельного синдрома? Какой ужас! Это же один из признаков алкоголизма. Вроде бы и пила она накануне не так уж и много. Сначала шампанское, потом белое вино, потом красное. Розовое вроде бы тоже пила и еще опять шампанское, тоже белое и розовое. Пилось как-то уж больно легко. Закуска была замечательная, и Алена ни капельки не пьянела. И вот вам расплата.
        От предложенного стюардессой шампанского Алёна решительно отказалась.
        — Напрасно,  — отреагировал на это мужик в соседнем кресле у иллюминатора.  — С утра выпил — весь день свободен!
        Вид товарищ имел слегка помятый и затребовал у стюардессы очередной апельсиновый сок с четвертинкой лимона. По подсчётам Алены это уже был четвертый стакан.
        — Или вот,  — продолжил мужчина, указывая на свой стакан,  — настоятельно рекомендую. С похмела ничего лучше не бывает.
        — Он прав,  — подтвердила стюардесса.
        Алена тяжело вздохнула и кивнула головой. Конечно, признаваться, что у тебя похмелье, не очень-то хотелось. Но, в конце концов, это же совершенно посторонние люди. А вдруг, и правда полегчает?
        После первого стакана Алёне, действительно, полегчало. Она заказала себе еще два. Чего мелочиться?
        — Чего стоим? Кого ждём?  — поинтересовался у стюардессы сосед Алёны.
        — Банкира вашего, питерского с супругой,  — пояснила стюардесса.  — Сейчас подъедут. У них самолет сломался, а у нас в бизнес-классе места свободные.
        — Наверное, колесо спустило,  — высказал предположение мужик.  — А запаску-то и не взяли!
        Стюардесса фыркнула.
        — Вы когда-нибудь летали в частном самолете?  — мужик повернулся к Алёне и дохнул на нее перегаром.
        Алёна покачала головой и поморщилась.
        — Змей Горыныч?  — мужик заслонил рот рукой.  — Мы вчера с товарищем накатили вискаря. «Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы…» Где-то я вас видел!
        — Даже не представляю,  — Алёна пожала плечами. Она давно бы уже послала этого типа ко всем чертям, но испытывала к нему лёгкую благодарность за прошедшую после третьего стакана сока головную боль. Она даже подумала, что у нее выхлоп тоже наверняка такой же, как у этого Змея. Вряд ли она пахнет фиалками.
        — Вспомнил!  — мужик хлопнул себя по лбу и достал из спинки впереди стоящего кресла полетный журнал.  — Вот,  — он открыл страницу с рекламой крупной авиакомпании, где Алёна в форме стюардессы стояла у трапа самолета и улыбалась во весь рот.  — Вы тоже стюардесса. Класс! «Небо, самолет, девушка». Смотрели?
        — Нет.
        — Я тоже, но название понравилось,  — мужик сунул журнал на место и мечтательно прикрыл глаза.  — Уж больно романтично звучит.
        В это время стюардесса сказала:
        — Ну, наконец-то!
        — Здрассте всем!  — в салоне появилась эффектная брюнетка. Из тех, чьи лица не отличаются особой красотой, но запоминаются и привлекают всеобщее внимание.
        — И вам не хворать,  — проявил вежливость сосед Алёны.
        Следом за брюнеткой в салон вошёл тот самый уже совершенно не таинственный, а вполне себе трусливый незнакомец. Он обвёл тяжелым взглядом пассажиров, хмуро кивнул куда-то в пространство, затем привычным уже образом опять уставился на Алёну. Алёна не удержалась и показала ему язык.
        — Лёш, садись к окошку,  — велела ему брюнетка,  — не то меня вытошнит на взлёте.
        — Наши люди,  — прокомментировал соседний мужик.
        — Ой, а я вас знаю,  — брюнетка тоже уставилась на Алёну.  — Вы ж со свадьбы! Свидетельница!
        — Было такое дело,  — согласилась Алёна.
        — За вами еще потом мэр ухлёстывал.
        — Ну-ка, ну-ка! А вот это уже интересно,  — заявил мужик из соседнего кресла.
        — Ой,  — брюнетка замялась, видимо, решила, что сболтнула лишнего,  — вы с супругом?
        — Нет, ну что вы!  — успокоила её Алена.
        — Мы в процессе,  — снова встрял мужик,  — сами понимаете, лапша на уши и всё такое.
        При словах про лапшу Алёна повернулась и внимательно посмотрела на соседа.
        «Вот трепло кукурузное»,  — подумала она, разглядывая мужчину. Выглядел он так себе.
        — Я вообще-то не пью,  — скромно сказал он и потупился.
        — Я вижу.
        — Где-то я вас ещё видела,  — брюнетка, наконец, угнездилась на крайнем кресле в соседнем ряду.  — Вы случайно в университете экономики и финансов не учились?
        — Училась. Я вас тоже помню. Обоих. И жениха, приятеля вашего тоже помню. Его только невеста наша никогда во время учёбы не видела. Ну, да она девушка особенная, на посторонних внимания никогда не обращает.
        — Как же мир тесен! Леш, представляешь!  — брюнетка ткнула своего спутника в бок, хотя он старательно изображал, что спит.  — Оказывается, мы все вместе учились. И жених с невестой, и свидетели.
        — Он тоже не помнит, как невеста,  — сообщила брюнетке Алена.  — Я уже у него спрашивала.
        — Странно,  — брюнетка пожала плечами.  — И кем вы сейчас работаете?
        — Финансовым директором в модном доме.
        — Врет она всё,  — встрял в разговор сосед Алёны.  — Стюардесса она! Вот,  — он опять достал полетный журнал, открыл нужную страницу и сунул журнал брюнетке.
        — Точно! Теперь понятно, откуда ваше лицо мне настолько знакомо!  — брюнетка отдала мужику журнал и достала из своей сумки другой. Это был уже журнал мод. Там на обложке красовалась Алена в платье из последней коллекции «Дины Дэ».
        — Наконц-то доперло!  — вдруг подал голос спутник брюнетки.  — А то, что она у нас в холле несколько лет за нами подсматривает, это до тебя еще не доперло?
        — Ой,  — ахнула брюнетка.  — Так это же ваш взгляд?
        — Какой еще взгляд?  — не поняла Алена.
        — Ну, я на вернисаже купила, давно уже, у одного художника. «Взгляд» называется. Там одни глаза. Точно ваши.
        — Вот паршивец!  — разозлилась Алёна.
        — Кто?  — хором спросили брюнетка и сосед Алёны.
        — Да, Станислав! Фотограф наш. Сказал, что никому не продаст.
        — Он и не хотел, но я была убедительна.
        — Еще как!  — опять подал голос спутник брюнетки.  — Она умеет быть очень убедительна, особенно, если рядом есть кто-нибудь с большим лопатником.
        — Да, ладно тебе, Совков, пардон, Лопатин!  — брюнетка махнула рукой.
        — Лопатин с лопатником! Хорошо звучит,  — заметил сосед Алёны.
        — Слушайте, а давайте, в конце концов, познакомимся,  — предложила брюнетка.  — Я Соня. Соня Шнейдер, играю на бирже. Это муж мой — Лопатин Алексей, он банкир.
        — Алена Ромашина, финансовый директор модного дома «Проект Дина Дэ» по совместительству фотомодель,  — представилась Алена.
        — Андрей Зеленцов, чиновник,  — представился сосед Алены.
        — Вот оно как? Держиморда и казнокрад!  — припечатала его Алена.  — А еще пьяница.
        — Неправда ваша, тётенька, я памятники охраняю.
        — От кого это?
        — От населения. От кого же еще?
        Принесли еду. Алена от своей порции отказалась.
        — Оставьте, оставьте,  — потребовал Зеленцов.  — Я всё съем.
        — Еще и обжора,  — резюмировала Алёна.
        — У меня рефлекс! С детства. Мы к бабушке в деревню ездили плацкартным вагоном. Только поезд трогался, как в вагоне начинало пахнуть вареной курицей. Курицу, обычно заворачивали в фольгу, и мне обязательно доставалась ножка. Я даже думал, что у куриц четыре ноги. А еще там была картошка в мундире и варёные яйца. Так что в дороге мне обязательно надо чего-нибудь съесть!
        Алёна сглотнула слюну. Уж очень аппетитно он рассказывал про эту курицу.
        — Вот-вот!  — Зеленцов придвинул к ней её порцию.  — Ешьте, вам можно. Это у меня вот жирок уже на пупке завязался.
        Алёна глянула на его живот и никакого такого уж явного жирка там не обнаружила. Мужик был вполне себе поджарым.
        — Кокетничаете,  — заметила Алёна и с удовольствием приступила к еде.
        — Слушайте,  — Зеленцов понизил голос.  — А как можно в таком молодом возрасте стать банкиром, да не просто, а еще с собственным самолетом?
        — Это надо в юности удачно жениться,  — прошептала в ответ Алена.
        — Думаете?
        — Уверена. Вы же слышали фамилию Сони.
        — Шнейдер и что?
        — А то, что её папа, Семен Шнейдер — владелец Эллипс-банка. Сейчас вроде бы в правительство работать ушел.
        Зеленцов присвистнул.
        — Значит, он на ней по расчёту женился? Она вроде бы ничего такая дамочка. Вполне себе интересная. В ней порода чувствуется. По расчету ведь обычно на крокодилах женятся. Уж вы мне поверьте.
        — Что, сами на крокодиле женаты?
        — Тьфу на вас! Спаси, сохрани, помилуй. Я мужчина холостой, в смысле разведенный. И предыдущие мои жёны уж совсем никак на крокодилов похожи не были. Мне нравятся женщины красивые. Вот, как вы, например.
        — Держиморда, казнокрад, пьяница и бабник!
        — Ничего подобного. Я ценитель всего прекрасного.
        — Алена!  — позвала Соня со своего места.
        Алена повернулась к ней.
        — Скажите, а платье невесты? Ну, то, которое она потом надела. Это работа самой Дины?
        — Угу. Вам понравилось?
        — Очень! Хочу такое же. Понятно, не совсем такое же! Я вот слышала у вас там шоурум есть. Как бы мне туда попасть?
        — Запросто,  — Алена достала из сумки визитку, но отдать её Соне не успела. Визитку из её рук молниеносно выхватил Зеленцов.
        — С виду приличный человек, а хулиганите,  — укоризненно заметила Соня.
        — Вынужден, мне она своей визитки так просто не отдаст.
        Алёна вздохнула и достала из сумки новую визитку:
        — Позвоните мне завтра часиков в десять утра, и я вам экскурсию устрою, да с Диной познакомлю.
        — А он вроде ничего,  — шепнула Алене Соня, пряча её визитку к себе в сумку.
        Алёна фыркнула:
        — Ничего серьезного, уж это точно!
        — А зря,  — Соня лукаво подмигнула.
        Алена посмотрела на своего соседа. Лицо его лучилось довольством и перестало выглядеть помятым.
        «Вроде бы и правда ничего»,  — подумала Алена и спросила:
        — Господин Зеленцов, моей визиткой вы благополучно завладели, давайте свою, однако!
        — Зачем вам?
        — А вдруг вы все наврали, и никакой не чиновник, а смутьян, мошенник и террорист.
        — Ну, да! У меня так в визитке и написано — безобразник!  — он достал из внутреннего кармана пиджака бумажник и протянул Алене визитку.
        — Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры,  — зачитала Алёна.  — О! И, правда, безобразник.
        — Я так понял, что ваш модный дом на Рентгена находится. Так что завтра в восемнадцать ноль-ноль буду ждать вас на углу Каменноостровского и Рентгена. Пойдем ужинать,  — заявил чиновник Зеленцов.  — Явка обязательна.
        — А то, что?
        — Вышлю наряд. Адресок-то у меня теперь есть.
        — Боюсь — боюсь.
        — Бойтесь.
        — А если я вас не узнаю? Сегодня вы с бодуна, помятый весь. Вдруг неожиданно вечером пить не будете, и явитесь во всей красе.
        — У меня в зубах будет красная гвоздика, а в руках журнал «Огонек» за сентябрь 1978 года. Мимо не пройдете.
        На следующий день ровно в восемнадцать ноль-ноль на углу Каменноостровского проспекта и улицы Рентгена Алена обнаружила элегантного господина без гвоздики в зубах и журнала «Огонек», зато с портфелем из страусиной кожи. Эти свехдорогие портфели она запросто отличала от любых других дорогих портфелей после съёмок в рекламе суперэлитного бутика.
        «Точно казнокрад»,  — подумала она и взяла господина под руку.
        Отужинали они в приятном ресторанчике и отправились прогуляться по любимой Алёной Петровской набережной. По дороге болтали о пустяках типа невероятно тёплого августа. Алёна чувствовала себя рядом с этим совершенно посторонним ей человеком удивительно спокойно. Она ни капельки не волновалась, насколько хорошо выглядит, не боялась ляпнуть какую-нибудь глупость, не переживала о том, чем всё это может закончиться. Просто шла и наслаждалась теплом и собственной раскрепощенностью.
        — Ну, расскажите же, наконец, как вы охраняете наши питерские памятники?  — поинтересовалась она у своего спутника. Не то, что ей это было особенно интересно. Просто спросила и спросила, не задумываясь.
        — Примерно так,  — важный господин Зеленцов нахмурил лоб и надул щёки,  — сижу за столом и изучаю бумаги.
        — Убедительно,  — Алёна рассмеялась,  — а как же вы барельеф Шаляпина в роли Мефистофеля не уберегли?
        — За всем не уследишь,  — Зеленцов тяжело вздохнул,  — к каждому памятнику полицейский наряд не приставишь. Вандалы всегда были, есть и будут, в какие бы одежки они не рядились.
        — А я вот здесь когда-то жила,  — Алёна кивнула в сторону дома горгульи. Она и не заметила, как они оказались уже у спуска к Неве.
        — В доме военморов? Как же это вас угораздило?
        — Мой бывший свёкор оказался адмиралом.
        — О! Соответственно, ваш бывший муж оказался адмиральским сыном?
        — Скорее маменькиным сыночком!  — Алёна пожала плечами.  — Теперь вот тоже, как и вы, чиновничает только в Москве под началом папеньки. Но папенька у него толковый.
        — Давно вы разошлись?
        — Сто лет назад в прежней жизни. Знаете,  — Алёна решила сменить тему,  — я раньше очень боялась этого дома. Думаю, это из-за фигур на крыше, уж больно они зловещие. Какой там Мефистофель! Мне кажется, что и атмосфера в доме с ними связана.
        — А что за атмосфера?
        — Гнетущая какая-то.
        — Подозреваю, что эти фигуры тут совершенно ни при чем. Просто вы в то время, наверное, были не совсем счастливы.
        — Вероятно, хотя, кто знает, что такое счастье? Но мне кажется, если выбирать между Мефистофелем и этими, то лучше уж их снести. Тем более они уже и сами сыпаться начинают. Или это они в прохожих камнями кидаются? Видите, какие у них рожи свирепые!
        — Ничего не свирепые. Нормальные такие революционные рожи. А сносить никого нельзя! Я категорически против. Это история. Наша история, наша память. И, может быть, у них рожи свирепые специально, чтобы отгонять от дома тёмные силы. Вон, как у горгулий. У тех личики, вы сами знаете, будь здоров! Отворотясь не налюбуешься.
        Алёна хихикнула, вспомнив горгулью и её ухоженное лицо с остатками былой красоты. Той самой, мимо которой в свое время будущий адмирал никак не смог пройти.
        — А я вот где-то слышала, что в некоторых странах памятники и статуи разные вовсе запрещены. Они приравнены к идолам. Люди им поклоняются, а эти идолы набирают силу и становятся практически божествами.
        — Есть такое дело. Силу набирает всё, чему люди поклоняются, и не обязательно это идолы или памятники. Иконы, например.
        — Вот я и надеялась, что Ильича, который у Финляндского, всё-таки снесут. Как в Прибалтике и в Украине. Мне, например, совершенно не хочется, чтоб он набрал силу, вернулся и нас тут всех перестрелял.
        — Глупости какие! Пусть стоит, где поставили. Сами подумайте, ну, как он силу наберет, если вы против этого? И вы и еще миллионы людей.
        — Но другие-то миллионы за!
        — И что?! Если снести памятник, разве количество этих людей уменьшится? В этом-то и заключается борьба добра со злом, она ежесекундно происходит не на Калиновом мосту, а в людских мозгах.
        — Если снести памятник, то к этим людям не примкнут новые! У нас ведь в сознании, если памятник поставили, значит, человек хороший!
        — Правильно! А что в этом памятнике, собственно говоря, такого уж плохого? Для миллионов русских людей этот человек — дедушка Ленин. Кто-то вроде Деда Мороза. Они с самого детства были октябрятами и носили звездочки с изображением маленького Ильича, потом вступали в пионеры и как «Отче наш!» разучивали пионерскую клятву, обещали «жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин»! Так что пусть стоит. Тем более, что настоящий Ильич в свое время появился безо всяких памятников. Вы лучше гляньте на Ши-цза. Мне иногда кажется, что они улыбаются.
        Алена замерла.
        — Издеваетесь?  — спросила она после недолгой паузы.
        — Почему? Посмотрите, посмотрите, какие морды у них сейчас хитрые. Обычно они вполне себе свирепые, никак не хуже тех, на крыше, которые вас так пугают.
        Алена посмотрела на ближайшего стража Ши-цза. Действительно, существо выглядело весьма добродушно. В этот момент важный чиновник Зеленцов бросил бесценный портфель на ступеньки, обхватил Алёну за талию и нежно поцеловал. У Алены странным образом закружилась голова, защекотало в районе бронхов, а Ши-цза, разумеется, тут же ей подмигнул.
        «Вот, опять!»  — подумала Алёна и вцепилась в плечи Зеленцова, чтобы не упасть. Тот обнял Алёну еще крепче, она зажмурилась и уже не отрывалась от его губ. Что тут скажешь, поцелуи Алёне Валентиновне Ромашиной нравились с самой ранней юности. Можно даже сказать, целоваться она любила, особенно с симпатичными парнями, к коим вполне себе можно отнести элегантного и ни капельки не помятого Андрея Зеленцова, но вот что касается всего остального….
        — Видела,  — шёпотом сообщила Алёна Зеленцову, когда они, наконец, оторвались друг от друга.
        — Что?  — так же шепотом поинтересовался он.
        — Они не просто улыбаются, они подмигивают!
        — А я вам что говорил?! Вы бы знали, что в Летнем саду творится. Особенно на памятнике дедушке Крылову.
        — Я знаю. Лиса хвостом виляет, Иван Андреевич страницы перелистывает, мартышка чешется всё время.
        — Ага! И слон шевелит хоботом.
        — Как думаете? Может нам с вами пора с выпивкой завязывать?
        — Да не такие уж мы и пьяницы. Подумаешь, вы на свадьбе слегка перебрали, а я со старинным приятелем расстарался. Вы ж обычно не пьете? Или пьёте?
        Алена испуганно замотала головой.
        — Вот! И я не пью. В смысле на регулярной основе. Вы про точку сборки чего-нибудь слышали?
        — Ага! Это когда человек напьется или обдолбается и видит то, чего другие не видят. Чертей, например, ловит, или еще чего похуже. Бррр,  — Алену слегка передернуло.
        — Не обязательно. Бывает, что наоборот. Человек очистит организм от всякой дряни, сядет в позу лотоса, проделает специальные дыхательные упражнения и — здрасьте вам! Святые и архангелы ему советы дают, как жить дальше.
        — А нам с вами, значит, как перепьем, так памятники подмигивать начинают?
        — Думаю тут дело всё же не в перепое, а в особом состоянии души. Вот мне одна знакомая поэтесса рассказывала про памятник Грибоедову. Тот самый, который на Пионерской площади у ТЮЗа. Она ему цветы на постамент закинула, а он её букет ногой спихнул. Она опять, и он снова. Так и перекидывали этот букет, пока она не поняла, что тем самым Грибоедов ей намекает, мол, идите, девушка, оттачивайте свое мастерство!
        — Ну, да! У поэтов натура тонкая, чувствительная. Тут всё понятно, поэт поэту намекнул, а мне-то Ши-цза на что намекает?
        — Разумеется, на то, что у нас с вами всё будет хорошо.
        — А не на то, что нас с вами вскоре в дурку заберут?
        — За что? Мы же никому не расскажем!
        Алёна поглядела на крышу дома Военморов. Революционный рабочий показал ей внушительный кукиш.
        «Точно! Все будет хорошо»,  — подумала Алёна и приветливо улыбнулась рабочему в ответ.

* * *
        В бывшей столице российской империи городе Санкт-Петербурге проживает очень много памятников истории и культуры, но людей в культурной столице России всё-таки больше. Эти люди рождаются в великом городе или приезжают сюда в поисках счастья, они учатся, работают, встречаются, расстаются, рожают детей, достигают успеха, или прожигают жизнь и падают на дно, но в любом случае они умирают. Жизнь меняется, прогресс не стоит на месте, одно неизменно: люди умирают, а памятники остаются. Люди спешат по своим делам и порой совершенно не замечают памятники, те же, в свою очередь, внимательно наблюдают за людьми. Хотя, что им ещё остается делать?
        Алёна, наконец, нашла свое счастье в объятьях важного чиновника Андрея Зеленцова. Кто бы мог подумать, ведь чиновников Алёна недолюбливала еще со времен начала своей карьеры в консультационной компании Светланы Михайловой. Компания Михайловой воевала с чиновниками, считая их упырями, которые ничего не создают, кроме препон отечественному предпринимателю. В общих рядах воевала и Алёна. Однако Зеленцов оказался каким-то другим. Может быть, на мнение Алёны повлияло то, что она, наконец, влюбилась, да еще и узнала, что такое оргазм? Во всяком случае живут они с Зеленцовым душа в душу, хотя Алёна иногда и обзывает его казнокрадом и взяточником. А откуда, по-вашему, у чиновника может взяться портфель из страусиной кожи? Ну, да у всех свои недостатки. Всё-таки в России живем. Кто-то беспробудно пьёт, кто-то берет взятки, кто-то занимается контрабандой, а кто-то, между прочим, и вовсе уходит от налогов!
        Алексей Лопатин решительно убрал из холла своего дома фотографию под названием «Взгляд». Хотел, было, выкинуть, но Соня не разрешила. Отвезла фото Алёне и продала его Зеленцову. Честно сказать, нажилась! Ну на то она и дочь банкира, а также успешный биржевой игрок. Скоро в семье Шнейдер-Лопатиных пополнение. УЗИ показало девочку, причем одну. Вот тут-то и началась заковыка с именами. Соня хочет Марусю, а Лопатин настаивает на Ариадне. Фамилию, так и быть, Соня разрешила ему дать дочери свою. Всё равно девочка, в конце концов, выйдет замуж и фамилию поменяет. Лопатин же в глубине души надеется, что его дочь по примеру своей мамаши папину фамилию ни за что не сменит. Однако Соня теперь смеется над мужем и издевается всячески, ведь Лопатина должна непременно быть Марусей, а уж никак не Ариадной. Надо сказать, что Лопатин и в этом вопросе готов сдать Соне свои позиции. Что уж тут поделаешь, если жена всегда права. В общем, милые бранятся, только тешатся, тем более, что в остальном в семье всё замечательно.
        Семен Семенович Шнейдер бьется с врагами отечества на Калиновом мосту, вернее на своем рабочем месте. Враги не ожидали в тщедушном на вид Шнейдере такого количества упрямства, непримиримости, жизненной силы и энергии, поэтому постепенно отступают. Однако Семен Семенович не дремлет, ведь на Руси Калинов мост пуст не бывает. Не одни так другие полезут. Зинаида Аркадьевна изо всех сил поддерживает супруга. Ведь после крепкой битвы мужику необходима тарелка знатного борща, хорошая котлета и рюмочка водки.
        Лариса и Валера Яковлевы прочно угнездились в Москве. Открывают рестораны и фабрики-кухни, рожают детей и любят друг друга.
        Солнце занимается любимым делом, радует женщин планеты, а на Петровской набережной у спуска к Неве с наступлением сумерек по-прежнему клубятся странные тени, да напротив, в Летнем саду иногда посверкивают молнии.