Огонь в ночи Ирина Николаевна Мясникова
        Размеренная жизнь Анны Сергеевны Панкратьевой не приносит ей радости. Ни престижная, высокооплачиваемая работа, ни успешный любовник, ни любимый сын не дают должного количества положительных эмоций…
        Экстрасенс Арсений, к которому она попала на прием, учит героиню управлять своей внутренней энергией. Однако излишняя экспрессивность женщины направляет заряд в разрушающее русло - деловой партнер, обидевший Анну, оказывается в больнице с сердечным приступом, а компаньон Дубов получает серьезные переломы…
        Только сумев прислушаться к своему подсознанию, действуя методом проб и ошибок, Анна сможет построить собственную счастливую жизнь.
        Ирина Николаевна Мясникова
        Огонь в ночи

        Волшебник был похож на ангела. Ну, может быть, не совсем на ангела - кто ж этих ангелов на самом деле видел? Но, во всяком случае, Анна Сергеевна Панкратьева представляла себе ангелов именно такими. Светлые, мягкие, чуть вьющиеся волосы, голубые, немножко косящие глаза, длинный нос и замечательная виноватая улыбка. Он слегка сутулился, явно стесняясь своего высокого роста. Одним словом, язык не поворачивался назвать его колдуном.
        Надо сказать, что в свое время Анна Сергеевна вместе со всей страной отринула советский атеизм и радостно, искренне поверила в Бога. Даже сходила в церковь и покрестилась. Однако страна на вере в Бога не остановилась и заодно обратилась к различной сопутствующей чертовщине. Видимо, люди, так долго жившие безо всякой веры, своей непонятно о чем тоскующей душой кинулись уже поклоняться всему подряд. А может быть, Бог, на которого все так сначала понадеялись, не дал народу манны небесной и ясных ответов на все вопросы.
        К колдуну посоветовала обратиться лучшая подруга Люська Закревская, которая все свои проблемы успешно разрешала исключительно при помощи колдунов, экстрасенсов, астрологов и психотерапевтов. То есть шагу не ступала, чтоб за свои же деньги не посоветоваться с каким-нибудь очередным, по мнению Панкратьевой, шарлатаном. Люська всегда мечтала приобщить Панкратьеву к такому хорошему делу, как общение с высшими силами, и вот наконец ей удалось завлечь Панкратьеву к самому-самому, лучшему-лучшему, всемогущему-всемогущему…

«Чем черт не шутит? Вдруг сразу счастье со всех сторон повалит?» - подумала Панкратьева и согласилась на уговоры лучшей подруги. Скорее даже не по насущной надобности, а поддавшись нормальному бабьему любопытству. Ну-ка, ну-ка, дайте-ка мы поглядим, как вы тут людей охмуряете?! А если не охмуряете, тогда будьте любезны дунуть-плюнуть - и чтоб все-все у меня было, о чем только мечтать можно!
        Настоящий колдун в представлении Панкратьевой должен был быть обязательно черноволосым и похожим на хищную птицу - на ястреба там или ворона.
        Однако человек, который открыл ей дверь, совершенно не напоминал своим обликом всемогущего колдуна. Поэтому Анна Сергеевна сразу же определила его в волшебники. Ну не может, просто категорически не может колдун иметь такую добрую улыбку.
        - Я не ошиблась? - на всякий случай спросила Панкратьева, сверяясь с бумажкой, на которой был написан адрес.
        - Нет, ведь вы, насколько я понимаю, Анна Сергеевна? А я Арсений, - продолжая улыбаться, провозгласил волшебник и протянул руку для рукопожатия. - Проходите, присаживайтесь и рассказывайте, зачем я вам понадобился.
        Одного взгляда на прихожую малогабаритной квартирки волшебника Анне Сергеевне хватило, чтобы понять, что деньгами здесь не пахнет. Это несколько ее удивило, потому что, по Люськиным рассказам, волшебник помогал многим людям, очень многим, практически всем, кто к нему обращался.

«Наверное, это его квартира для приема клиентов, а живет он где-нибудь в позолоченном особняке», - решила Панкратьева.
        Поймав ее оценивающий взгляд, волшебник Арсений усмехнулся и сказал:
        - Я денег не беру.
        - Как это? - искренне удивилась Панкратьева. Люська о деньгах ничего не говорила, но, зная ее натуру, можно было предположить, что расценки должны быть немаленькие.
        - Нельзя… - Арсений горестно вздохнул.
        - Почему?
        - Закон такой. Я бы и рад, да нельзя. Если используешь дар в корыстных целях, он исчезает.
        - Странно и неправильно, - заявила Анна Сергеевна. - Все используют свои таланты в корыстных целях - и ничего, а вам нельзя. Это несправедливо.
        - Вы не правы. Если композитор будет сочинять музыку, думая только о том, сколько он за нее выручит денег, то эта музыка умрет не родившись.
        - Да, согласна. Поэтому, сочиняя музыку, композитор думает о любви, цветах, страстях-мордастях разных и прочем, что вызывает его вдохновение, но зато потом, когда он свою музыку сочинит, помчится к какому-нибудь музыкальному редактору, ну или еще к кому-то… Я точно не знаю, я не композитор, но уверена, что он обязательно продаст свою музыку, чтобы купить детям хлеба или булки с маслом или с икрой. Без разницы. Мы живем в материальном мире, где деньги являются мерилом успеха. Так что чем композитор популярней, тем богаче!
        - Анна Сергеевна! Согласитесь, что популярней - это совсем не означает, что лучше, талантливей, гениальней.
        - Хорошо, я не буду с вами спорить, я поняла, что вы меценат, добрый самаритянин, мать Тереза и ангел в одном лице. У вас даже имя такое подходящее, ангельское. И тратите вы свое время на разных людей исключительно с целью облегчить их страдания, решить их проблемы.
        - Ну почему же? Это не совсем так. Я собираю материалы для своей книги. И потом, каждый случай, с которым я сталкиваюсь, не похож на предыдущий. А кроме того, мне откровенно интересно то, на что, как вы выразились, я трачу свое время. Однако, Анна Сергеевна, нужно отметить, что вы не производите впечатления страдающего человека. От вас просто-таки разит тем самым успехом, и я искренне удивлен вашему появлению. Что же у вас-то не так? - Волшебник опять улыбнулся своей виноватой улыбкой, как бы заранее извиняясь, если что-то в его словах может показаться собеседнице обидным.
        Панкратьевой, которая, как птичка на жердочке, пристроилась на краешке старомодного дивана, стало не по себе. Действительно, она, успешная, красивая и здоровая, отрывает время у человека, реально помогающего людям с настоящими проблемами. Хотя это с какой стороны посмотреть… Успешный, красивый и здоровый - это ведь не обязательно счастливый. Совсем не обязательно, а зачастую даже и вовсе наоборот.
        - Знаете, Арсений, как бы вам объяснить, ведь я и сама пока еще толком не понимаю… - начала Панкратьева, собираясь с мыслями. - Я, несмотря на то что у меня вроде бы все в порядке, получаю от своей успешной жизни кучу отрицательных эмоций. Понимаете, я самая настоящая неудачница. Мне никогда не везло. В смысле, ничего само в руки не приплывало, и все, чего добилась, я сделала тяжелейшим трудом, постоянно преодолевая какие-то трудности. То есть жизнь моя - самая настоящая борьба. Вот вы говорите, что вам нравится то, чем вы занимаетесь, а мне не нравится моя руководящая денежная работа, мне не нравится моя квартира в престижном районе, мне не совсем нравится успешный человек, с которым я живу. Наверное, кому-то со стороны может показаться, что я просто бешусь с жиру. Конечно, многие люди живут гораздо хуже, но, поверьте, я очень устала, отвоевывая у мира то, что мне не особо-то и нравится. И кроме того, у меня создалось впечатление, что большинство окружающих меня людей, включая даже самых близких, постоянно норовят меня как-то обидеть. Причем совершенно на ровном месте, без малейшего повода. И все
это происходит со мной очень давно, с самого детства. Знаете, даже в магазине иногда на меня кидаются какие-то люди и начинают обзывать или обвинять в чем-то. И самое неприятное во всем этом, что от несправедливой обиды я сразу начинаю реветь, как девчонка. Ничего не могу с собой поделать. И это очень мешает моей работе. Может, поэтому-то она мне и не нравится. Наверное, это кризис среднего возраста, и мне надо не к вам, а к психотерапевту?
        Закончив свой рассказ, Панкратьева вздохнула с облегчением. Наконец-то ей показалось, что она правильно сформулировала то, что беспокоило ее последнее время.
        Волшебник Арсений улыбнулся и скомандовал:
        - Ну хорошо, садитесь вот на этот стул, сейчас посмотрим, что с вами не так. А к психотерапевту вы всегда успеете.
        Стул стоял посередине комнаты, и Панкратьева с некоторой опаской уставилась на него.
        - Не бойтесь, Анна Сергеевна, стул чистый и ничего страшного с вами не случится. Садитесь поудобней и расслабьтесь, а я пойду пока руки помою.
        Арсений вышел из комнаты, и сквозь тонкие стены Панкратьева услышала звук льющейся воды.

«Ядреныть, - подумала она, усаживаясь на стул, - прям как доктор!»
        Волшебник вернулся в комнату, встал за спиной у Панкратьевой и начал размахивать руками. Панкратьевой сначала стало смешно, а потом, при очередном взмахе его рук, она вдруг почувствовала странную щекотку в месте присоединения головы к шее. Причем щекотка эта была не снаружи, а внутри.
        - Ой! - испуганно вскрикнула Анна Сергеевна.
        - Ничего-ничего. Не бойтесь. Все хорошо, - успокоил ее волшебник, - можно вернуться на диван.
        Панкратьева устроилась на диване и молча смотрела на задумчивого Арсения, который, в свою очередь, уселся на тот самый стул, который Панкратьева про себя уже прозвала операционным.
        - Ага, - сказал волшебник.
        - Звучит обнадеживающе! - развеселилась Панкратьева.
        - Да уж, действительно, Анна Сергеевна… - Арсений на секунду умолк, как бы подбирая слова. - Видите ли, из всех людей, которые у меня здесь побывали, не встречалось ни одного, у которого бы, как у вас, была столь сильная поддержка сверху.
        Панкратьева непроизвольно взглянула на потолок. Волшебник Арсений рассмеялся:
        - Я серьезно, у вас очень сильная связь с вашим, как бы это попонятней сформулировать, ангелом-хранителем, что ли. Я такого никогда не видел. А что касается ваших проблем, то это полная фигня.
        - Ничего себе фигня, когда даже мама любимая меня периодически до слез доводит.
        - Ну, с этим все понятно, и ничего тут сложного нет. Вы - очень сильная энергетическая субстанция. Прямо скажем, огромный сгусток энергии. Я ваше приближение еще за полчаса ощутил. А по гороскопу вы, скорее всего, Овен.
        - Точно! - обрадовалась Панкратьева.
        - Так вот, это самый энергетически насыщенный знак. Но кроме этого, из всех Овнов, которых я видел в своей жизни, не было никого, у кого была бы столь мощная и чистая энергия. У вас внутри сильнейший аккумулятор и преобразователь. Вы заряжаетесь энергией моментально.
        - Так это же хорошо? Почему же меня все обижают?
        - Ну, не все, а, допустим, только некоторые, и то не всегда, а когда вы с ними этой своей энергией делиться не намерены. Скажите, вы ведь наверняка и в школе, и в других коллективах играли роль шута. Постоянно всех смешили?
        - Да, меня даже классная звала клоуном, а в институте я со сцены в КВН шутила до посинения. И что все это значит?
        - Это значит, что таким образом вы делились и продолжаете делиться своей энергией с окружающими. Но! Есть большое но во всем этом деле. Вы же не всегда можете быть клоуном. Вы можете устать, в конце концов. А окружающие вас люди уже привыкли получать вашу вкусную энергию, если это ваши близкие или те, с которыми вы постоянно общаетесь. А те, которые кидаются на вас в магазине, так они просто подсознательно чувствуют вашу чистую и сильную энергию и хотят отнять ее у вас. Не потому что они плохие, просто им не хватает энергии своей, а самый простой способ восполнить ее - это взять у ближнего. А как у него забрать энергию, если он не хочет ее отдавать? Правильно, спровоцировать этого носителя энергии на эмоцию, при которой он свою энергию выбрасывает в пространство. А какая самая сильная и легко достижимая эмоция? Обида и слезы.
        - Но мне это совершенно не нравится, я не согласна подобным образом разбрасывать свою энергию! Как мне со всем этим бороться? - возмутилась Панкратьева.
        Волшебник задумался, потом опять улыбнулся и сказал:
        - Ну, во-первых, когда вы знаете причины поведения окружающих людей, вас уже не так легко прошибить на слезы. Но я вас научу одной штуке. Другого человека я бы никогда этому не научил, но ваша поддержка сверху говорит о том, что вы не будете использовать полученные знания во вред другим. Садитесь поудобнее и запоминайте. Вы, наверное, слышали или читали о третьем глазе?
        - Да, это связано с Тибетом, я читала одну интересную книженцию, забыла, как называется, автор то ли Рапсанг Лампа, то ли Лабсанг Рампа. Очень здорово написано. Я поверила, - радостно сообщила волшебнику Панкратьева.
        - Вот и хорошо, - опять заулыбался Арсений, - значит, вы более-менее подготовлены к тому, что я сейчас вам расскажу. Так вот, третий глаз всегда был мощнейшим оружием и использовался отнюдь не для того, чтобы обозревать окрестности. В районе третьего глаза существует приспособление, которое позволяет мысленно сконцентрировать там сгусток энергии и направить его в нужную сторону. Опять же мысленно. Поэтому, когда на вас совершается энергетическое нападение, вы можете его отразить. То есть, если в критической ситуации на вас напал тот или иной человек, вы можете из области третьего глаза мысленно выстрелить в него золотистым шаром. Эффект может быть потрясающим. В большинстве случаев люди даже забывают на полуслове то, о чем они вам говорили, и меняют свое поведение на сто восемьдесят градусов. Анна Сергеевна, но вы должны четко помнить, что применять этот метод вы можете только в безвыходной ситуации и шар может быть только золотистого цвета. Если шар будет другой, то вы причините человеку вред, а этот вред вернется к вам удесятеренным. Таков закон.
        Панкратьева развеселилась. Она живо представила себя в черной мантии, пуляющей в неприятеля огненными шарами изо лба и молниями из рук.
        - Анна Сергеевна, - прервал эти приятные мысли Арсений, - я хочу, чтобы вы отнеслись к моим словам серьезно. Шары ни в коем случае не должны быть огненными, а из рук молнии вылетают только в кино. Через руки к вам энергия, наоборот, поступает!
        После этих слов у Панкратьевой медленно отвисла челюсть.
        - Арсений, вы что, и мысли читать умеете?
        Арсений рассмеялся:
        - Нет, Анна Сергеевна, мысли я читать не умею, просто вы очень громко думаете.
        И тут Панкратьева ему не поверила:
        - Знаете что, вы мне про свой дар все-таки рассказали бы. Подруга моя, по рекомендации которой я к вам попала, сказала, что вы колдун, а какой же вы колдун? Ни фига вы на колдуна не похожи.
        - Что вы, в самом деле, Анна Сергеевна, действительно колдунов не видели, что ли? Да на каждом шагу! Я вот тоже после вашего ухода сяду на дерево у подъезда и начну каркать.
        Панкратьева внимательно посмотрела на волшебника и прищурилась:
        - Издеваетесь, да?
        Арсений опять виновато улыбнулся и ответил:
        - Да, есть немного.


        Опыт первый
        Возвращаясь домой, Панкратьева поймала себя на том, что улыбается. В конце концов, даже если застенчивый Арсений никакой не колдун, а просто шарлатан, начитавшийся разных заумных книжек, его советы ее ни к чему не обязывают. Да и денег он не взял. Хотя Панкратьева честно пыталась ему всучить тысячу рублей, как за сеанс психотерапии. От ее денег волшебник спрятался на кухне и кричал оттуда, чтобы она не портила ему карму своими глупостями.
        Еще, конечно, существовал соблазн испытать свои новые возможности и запустить в кого-нибудь золотистым шариком. Например, в компаньона и непосредственного начальника Дубова. Ему-то больше всего и хотелось шарахнуть шаром промеж глаз. Причем не безопасным золотистым, а самым настоящим огненным, и чтоб искры летели во все стороны. И из глаз Дубова тоже. Однако, вспомнив предостережения волшебника, Панкратьева решила отложить испытание нового оружия до той самой безвыходной ситуации. Она ни минуты не сомневалась, что гад Дубов эту ситуацию организует в два счета.
        Когда Панкратьева въехала во двор своего дома, ее глазам открылась замечательная картина. На газоне у единственного во дворе дерева стоял совместно проживающий с Панкратьевой Алик Зотов. Причем не просто стоял, а стоял на одной ноге, изогнувшись совершенно невозможным образом и закрыв глаза. Ясно было, что пополняет свои запасы живительной энергии.
        Зотов периодически занимался пополнением этой самой ци с помощью какой-то шибко сложной китайской гимнастики. В первый год совместного проживания с Зотовым Панкратьева еще задавалась вопросом, почему эта ци никак не хочет вливаться в прямо стоящего Зотова, зачем для ее получения необходимо закручиваться узлом? Потом Анна Сергеевна как-то попривыкла к странностям Зотова и перестала обращать на них внимание. Даже регулярный уход сожителя в дзен для решения наиважнейших жизненных вопросов абсолютно перестал волновать Панкратьеву. Никакого волнения, только легкое раздражение. Подумаешь, кто-то к колдунам и экстрасенсам ходит, а кто-то в дзен.
        Однако, если Панкратьевой было совершенно наплевать на украшение двора в виде своего сожителя, то всем остальным проживающим Зотов, транспортирующий в себя ци, был отнюдь не безразличен. Так, напротив Зотова с открытым ртом замерла девочка из соседнего подъезда, выгуливающая во время транспортировки ци своего терьера. Нужно отметить, что на терьера, как и на Панкратьеву, Зотов не произвел ни малейшего впечатления, и он сосредоточенно орошал растущий рядом с Зотовым куст.

«Как бы адидас ему не обгадил!» - подумала Панкратьева и припарковала свою машину рядом с зотовским «мерседесом». Зотов считал, что у него должно быть все самое лучшее. Если квартира, то окнами на Невский, если машина, то непременно
«мерседес», а если женщина, то обязательно директор. Именно поэтому Зотов и проживал у Панкратьевой, а не наоборот. Дело в том, что в его квартире, окнами действительно выходящей на Невский проспект, спать было совершенно невозможно, несмотря на стеклопакеты. Ох уж эти провинциалы! Коренной питерский житель никогда не будет покупать квартиру окнами на проезжую часть, да еще на главную магистраль города! Настоящий коренной питерский житель живет окнами в тихий двор. А уж если в этом дворе кроме парковки еще есть и дерево с газоном и кустами, то вот тогда, пожалуй, можно считать, что у человека есть самое лучшее в городе жилье.
        Панкратьева не стала отвлекать Зотова от сложного процесса получения ци из пространства и пошла к подъезду, делая вид, что все это безобразие не имеет к ней никакого отношения. Навстречу из подъезда вышла соседка и поздоровалась с Панкратьевой. В глазах у соседки сквозило очень сильное сочувствие.

«Жалеет меня! - удовлетворенно подумала Анна Сергеевна. - Вот интересно, когда бывший муж пьяный в подъезде спал, тоже жалели. Тогда вроде бы все понятно, за что и почему жалели. А сейчас? Зотов - мужчина видный, лицо у него интеллигентное, не пьет, не курит, физкультурой занимается, по утрам километры вокруг парка наматывает, не бедный опять же, вон на «мерседесе» ездит, и все равно жалеют! Подумаешь, странненький слегка, но это ж с кем не бывает? Любого ковырни, такие тараканы полезут…»
        Панкратьева открыла дверь своей квартиры и прямо из коридора увидела спину сына Федора, который сидел, уткнувшись в компьютер. На экране компьютера разворачивалась нешуточная битва.
        - Федь, я пришла! - сообщила ребенку Панкратьева.
        - Привет, ма! - пробасил, не отрываясь от компьютера, пятнадцатилетний дитенок. - Есть не хочу, там Алик суп сварил, я ел. Уроки нам не задали, тебе мужик звонил, я забыл, как зовут. У тебя труба выключена.
        Панкратьева спохватилась и полезла в сумку за телефоном. Надо же, так расслабилась. Как выключила перед визитом к колдуну, так и вовсе забыла о существовании телефона.
        - Сына! Ты б записывал, что ли, кто звонит. Ты никогда не помнишь, а что толку в том, что ты трубку снял. Вдруг что-нибудь важное? Мне ж с утра в командировку лететь!
        Панкратьева скинула туфли и босиком прошлепала в детскую комнату. Очень хотелось схватить этого здоровенного детину на ручки и потискать, как в детстве. Пришлось, однако, ограничиться поцелуем в белобрысую макушку. А то ненароком начнешь тискать, сразу война компьютерная и будет проиграна.
        На кухне пахло рыбой, значит, Зотов сварил свой любимый суп из сома. Несмотря на жуткую вонищу, суп этот получался у Алика действительно вкусным, а самое главное, был невозможно полезным. Панкратьева съела тарелочку и стала собираться в командировку.
        Командировка предстояла очень тяжелая, хоть и заграничная. В свое время Дубов с Панкратьевой по большому блату с помощью здоровенной мохнатой лапы своего третьего московского компаньона заполучили иностранный контракт на реконструкцию одной из установок зарубежного нефтеперерабатывающего завода. Завод был приобретен очень солидной и уважаемой нефтяной компанией, которая первым делом кинулась повышать его производительность. А как, скажите, без помощи Дубова повысить производительность? Нет, конечно, можно нанять местных специалистов, знающих завод как свои пять пальцев, но, во-первых, местные специалисты все равно на круг со своими человеко-часами выходили дороже, а, во-вторых, у местных не было такой замечательной мохнатой лапы. И все бы было хорошо и красиво, да директор завода, с которым Анна Сергеевна Панкратьева выстроила прямо-таки душевные и доверительные отношения, вошел в глубоко пенсионный возраст, и руководство компании в соответствии со своими строгими пенсионными правилами вынуждено было искать ему замену. Замену нашли. В Уфе. Опять же где еще куются кадры для работы на зарубежных
заводах? Ну не в Москве же и не в Питере, ей-богу!
        Новый директор, как только вошел в курс дела, сразу же насмерть разругался с Дубовым. Так сказать, не сошлись взглядами на способы увеличения производительности. И хотя предложения Дубова были утверждены руководством компании, новый директор заявил, что ноги этого шарлатана и проходимца больше на заводе не будет и тут же прекратил финансирование. Шарлатан и проходимец Дубов тем не менее работу довел до конца и направил на завод тяжелую артиллерию в виде Панкратьевой. Перед Анной Сергеевной стояла задача подписать все необходимые для закрытия работы документы, вышибить деньги и по возможности договориться о контрактах на новую работу. Последнее уже было из области фантастики. То есть в целом предстоящую командировку можно было обозначить, используя название остросюжетного фильма «Миссия невыполнима».
        И такая миссия требовала абсолютной безукоризненности, поэтому Анна Сергеевна задумчиво перебирала гардеробчик, состоящий в основном из универсальных, практически не мнущихся темных костюмов. Панкратьева очень любила эти костюмчики. Они подчеркивали то, что необходимо было подчеркнуть, и то, чего у других игроков сурового мужского бизнеса отродясь не бывало. А именно грудь и попу. Нет, конечно, с попами у мужчин, пожалуй, теперь уже тоже все в порядке, особенно в последнее время. Руководящие мужики стали походить на сардельки. Но кто смотреть-то будет на их попы? А вот на попу Анны Сергеевны Панкратьевой в сочетании с тонкой талией и обтянутую чем-то совершенно немнущимся обязательно посмотрят, от мыслей своих скорбных отвлекутся и подпишут все в два счета, да еще скажут:
        - Заходите к нам еще, мы вам очень рады!
        Анне Сергеевне очень шли различные сочетания черного и белого цветов, особенно расцветка «куриная лапка». Хотя как-то в одном дамском журнале она прочитала, что эта «куриная лапка» действует на мужчин как красная тряпка на быка, вызывая жуткое раздражение. Однако с такой реакцией на свою «куриную лапку» Панкратьева никогда не сталкивалась.
        Наконец парочка костюмов была отобрана. Один в дорогу, другой на смену. Затем в полетный чемодан были отправлены несколько таких же немнущихся светлых блузок и туда же пристроены роскошные туфли на невозможной шпильке. Вот и все, места осталось как раз только для огромной косметички и фена. Фен Панкратьева брала с собой всегда по многолетней привычке. Дело в том, что волосы Анны Сергеевны имели свойство к утру превращаться в слипшиеся перья, поэтому каждый день их приходилось мыть и вздыбливать феном в относительно приличную прическу. Конечно, она летела в зарубежную командировку, в столицу европейского государства, где раньше ее всегда селили в центре города в пятизвездочном отеле. А уж там и фен, и халат, и тапочки, и «какава с чаем» входят в обязательный ассортимент. Но это было раньше. Кто его знает, этого нового директора, вдруг велит поселить ее в каком-нибудь общежитии для вахтовиков. Ха-ха-ха! Что мы, в поселке Ватьогань не были, что ли? В общежитии вахтовиков не ночевали? Мы и оттуда вышли с безукоризненной прической. Когда в сумке есть, как поется в песне, тушь, расческа, туфли и,
конечно, фен, то мы своего добьемся. Так что Панкратьева была во всеоружии и решила, что уже готова к любым каверзам. Рядом с чемоданом пристроила портфель с документами, чтоб не забыть ненароком, и, довольная собой, направилась в ванную складывать косметичку. В ванной она посмотрела на себя в зеркало и залюбовалась. Выглядела Панкратьева Анна Сергеевна просто отлично. Из зеркала на нее глядела очень красивая женщина лет тридцати двух максимум. Это при родных-то тридцати девяти! Конечно, приходилось раз в три недели закрашивать абсолютно седую голову, но кто об этом знает.
        Нужно признать, что эта невозможная молодость сопутствовала Панкратьевой только благодаря усилиям Алика Зотова. Тот был приверженцем здорового образа жизни. Сам не пил, не курил, регулярно занимался спортом. Кроме того, он категорически не употреблял мясо, за исключением курицы, и при любой возможности ел рыбу. Всю эту полезную еду он готовил принципиально сам, исключительно на пару и практически без соли. Пил он только зеленый чай и ко всему этому усиленно приобщал Панкратьеву. И если есть паровую и несоленую пищу Анна Сергеевна еще могла, то отказать себе в кофе и сигаретах было выше ее сил. Поэтому, собрав все свое секретное женское оружие в косметичку, Панкратьева с чувством выполненного долга отправилась на кухню курить.
        Осень выдалась теплая, и можно было распахнуть окно. Опять же из окна открывался великолепный вид на поглощающего ци Зотова. Панкратьева достала тонкую ментоловую сигарету и с чувством закурила. Ну как тут бросишь курить, когда эти заразы сигаретопроизводители наладили выпуск таких вкуснейших ментоловых сигарет. Старые ментоловые были все-таки резковаты, а эти имели тонкий вкус и просто замечательно пахнущий дым. Если бы Зотов не был погружен в себя, наверняка бы решил, что Панкратьева нарочно над ним издевается, нагло куря в окне напротив.
        - Аня, как ты не понимаешь! - каждый раз, видя ее курящей, говорил Зотов. - Никотин, алкоголь, наркотики придуманы исключительно для того, чтобы рабы видели пространство вокруг себя искаженным! А ты мало того что куришь, ты еще ведрами пьешь кофе, а в командировках и коньяк!

«Надо же такое придумать! - про себя возмутилась Панкратьева, затягиваясь сигаретой и разглядывая Зотова из окна. - Ишь, властелин мира хренов! Рабы, понимаешь ли! Да, вкусно мне. И картошечка жареная с корочкой вкусно, и шашлык! Господи, мяса жареного-то как хочется!»
        Мясо, по версии Зотова, нельзя было есть отнюдь не из жалости к бедным зверушкам, а потому, что, когда злые убийцы приходили убивать коров и поросят, те страшно боялись и в их кровь поступал этот страх. А потом Панкратьева ела мясо убитого животного и сама, в свою очередь, начинала всего бояться. Правда, обычно, поев мяса, Панкратьева никакого страха не испытывала, а, наоборот, хотела спать. Курица же и рыба в силу своей безмозглости, в соответствии с теорией Зотова, факта своего убийства не осознавали, поэтому есть их можно было смело.
        Однако, несмотря на весь скепсис по отношению к системе питания Зотова, Панкратьева через год совместного проживания в такой системе резко помолодела и похорошела. И даже сама подумывала над тем, чтобы бросить курить. Конечно, не из-за глупостей про рабство и искаженное восприятие действительности, а исключительно из-за желания быть вечно молодой и прекрасной.
        От этих мыслей ее оторвал звонок мобильника. Звонил Дубов.
        - Ну наконец-то! Ты чего телефон выключаешь? Тебе Федор передавал, что я звонил, почему не перезвонила? Я ж волнуюсь!
        - Слава богу, если Федор в своих компьютерных войнах помнит, как его самого зовут! Сказал, что мужик какой-то звонил, и все. А чего ты волнуешься?
        - Вот засранец! «Мужик какой-то»! Надо же! Он меня не знает, что ли? Поросенок! А волнуюсь я, потому что ты летишь завтра волку в пасть! Ты там, это, на амбразуре сильно не залеживайся. Упрется, ну его на хрен! Будем решать через Москву.
        - Как скажешь, товарищ командир.
        - Ань, я б сам полетел, да боюсь, морду ему набью, не удержусь. А ты мне пообещай, что, если он в штопор войдет, развернешься и свалишь оттуда! Слышишь? Ты мне тут нужна нервноздоровая.
        - Угу, я постараюсь. Но уж больно про него страсти всякие рассказывают. Боюсь я, Шура!
        - А ты не бойся. Если что, плюнь ему в рожу и уезжай. И звони, докладывай, как и что. Я сейчас правду тебе говорю - волнуюсь за тебя, переживаю. Поняла?
        Панкратьева рассмеялась:
        - Люблю тебя, Дубов, хоть ты и гад гадостный. Все, конец связи.
        Она повесила трубку и подумала, что иногда бывает очень несправедлива к своему компаньону. Вон, похоже, действительно переживает, а она ему чуть промеж глаз огненным шаром не засандалила!
        Утром Панкратьева подпрыгнула на кровати от рева будильника. Рядом безмятежно сопел Зотов. Набравшись ци, Зотов мог спать под пушечную канонаду. Анна Сергеевна чмокнула Алика в нос и отправилась в ванную. Она очень любила эти ранние утренние часы, когда все еще спали и никто не путался под ногами. Панкратьева собралась, сварила себе кофе и села завтракать чашкой кофе и сигаретой. Это было так вредно, но так вкусно, а кроме того, помогало ей сосредоточиться на предстоящей поездке.
        Перед выходом из дому она прокралась в комнату Федьки и обцеловала своего детеныша, теплого и спящего.
        Дорога в аэропорт была пустынной, город еще спал, поэтому Панкратьева очень удивилась, краем глаза заметив в зеркале заднего вида большой черный джип, едущий следом за ее маленьким спортивным автомобильчиком практически вплотную.
        У Панкратьевой было очень хорошо развито периферическое зрение. Анна Сергеевна, как стрекоза, видела то, что происходит у нее за спиной. Поэтому она еще больше удивилась, когда обернулась и никакого джипа за своей машиной не обнаружила. Зрение никогда Панкратьеву не подводило, и она твердо была уверена в том, что джип все-таки был, но вот куда он девался - это был вопрос!
        - Чертовщина какая-то, - решила Панкратьева и стала внимательнее следить за дорогой. До аэропорта она доехала без приключений, джипа больше не видела, успокоилась и решила, что ей это все померещилось с недосыпу. Поставив машину на стоянку, Панкратьева отправилась в зал ожидания и вскоре уже сидела в самолете, пристегнув ремни.
        Спать в самолетах она категорически не могла, а из-за того, что часто летала в командировки, все полетные журналы знала уже наизусть, книжки с собой таскать было бы неправильно - вон, один фен сколько места занимает, лишний вес опять же, поэтому каждый раз, садясь в самолет, Панкратьева переживала приключение встречи с дамским журналом. Она покупала эти красивые журналы с картинками исключительно в самолете и там же их оставляла. Журналы были очень интересные и содержали кучу полезных сведений, от гороскопа до разных советов, как обращаться с мужчинами. Панкратьева по возвращении из командировки всегда честно пыталась применить эти советы на практике, то есть в приложении к Зотову. Но то ли Зотов был не такой, как все остальные мужчины, то ли советчицы журнальные сами не знали, что советовали, но к Зотову советы прикладываться отказывались наотрез. Тем не менее чтение этих советов было очень увлекательным занятием, и время в полете пролетало совершенно незаметно.
        В этот раз советчица рассказывала о том, что если дамочке хочется заняться сексом, но не с кем, то ей надо пойти в модный магазин и получить то же самое удовольствие от покупки нужной вещи. Вот с этим Анна Сергеевна Панкратьева была абсолютно согласна. Причем независимо от того, хотелось ей заниматься с кем-нибудь сексом или нет, в магазин она всегда шла с удовольствием. И с удовольствием тратила там деньги, а потом с удовольствием шла домой и с удовольствием мерила приобретенную вещицу с различными вариантами своего гардеробчика. А уж если покупалась новая шуба или машина, то вот это было удовольствие так удовольствие. Какой там секс?! Этот полезный журнальчик даже обидно было оставлять в самолете, и Панкратьева забрала его с собой.
        Несмотря на все опасения, встретили ее хорошо, поселили где и всегда, в центре, в том же пятизвездочном отеле. На заводе Панкратьеву ждали на следующий день с утра, поэтому высвободившийся вечер можно было посвятить осмотру достопримечательностей или посетить магазины. А так как достопримечательности Панкратьева изучила еще в свои предыдущие приезды, то она с удовольствием направилась в магазины за своей порцией секса, как следовало из изученного журнала. И не зря. В магазине она увидела роскошный костюмчик, черный в мелкий белый горошек. Самое приятное было в том, что костюмчик сидел на Панкратьевой как влитой, да еще и денег стоил не таких огромных, к каким Панкратьева уже привыкла на родине. Костюмчик был тут же куплен и примерен в номере отеля со шпилечными туфлями. Блеск! Панкратьева обмыла костюм коньяком из мини-бара, выкурила под рюмочку коньяка вкусную сигаретку и, довольная собой, легла спать.
        Ночью ей приснилось, что она летает. Вышла из отеля в новом костюме и полетела. А потом стала ходить по облакам прямо в своих шпильках. Шагнет на облако, а оно так и пружинит под ногами. Внизу на площади перед отелем стояли люди, улыбались и махали ей руками. Самое интересное, что она сверху разглядела площадь в мельчайших подробностях. Особенно фонтан. Она даже видела завитушки, местами от старости покрытые зеленью.
        Наутро, когда Панкратьева спустилась в буфет завтракать, она поняла, что вооружена до зубов и неотразима. Проживающие в отеле командированные и туристы мужского пола застывали при ее появлении как соляные столбы. Панкратьева вспомнила волшебника и задумалась, откуда же в ней самой берется эта большая энергия? Может, она ее отнимает у этих вот мужчин прямо сейчас? Хотя если бы это было так, то волшебник Арсений наверняка бы ей об этом сказал.
        На заводе Анну Сергеевну Панкратьеву ждали. Старые знакомые, с которыми отношения были налажены еще при прежнем директоре, глядели на нее сочувственно.

«Опять жалеют! - подумала Панкратьева. - Прям как соседи мои».
        Она обошла все службы, получила необходимые для закрытия выполненной работы визы. Языковых и каких-либо иных барьеров не было, общалась она с соотечественниками. Главный бухгалтер завода, которую все уважительно называли Тимофеевна, заверила Панкратьеву, что перечислит ей деньги сразу, как только поверх этих виз появится главная подпись самого! И тоже поглядела сочувственно.
        Панкратьева вздохнула и направилась в приемную директора. Там ее уже ждала секретарь Лидочка. Надо сказать, что Панкратьева виртуозно умела налаживать отношения с секретарями и помощниками больших боссов. Причем, какими бы ни были отношения Панкратьевой с самими этими боссами, отношения с их секретарями всегда оставались самыми что ни на есть душевными. Увидев Панкратьеву, Лида закатила глаза.
        - Аня, здравствуй, выглядишь потрясно! - затараторила она. - Слушай, наш назначил совещание на тринадцать ноль-ноль. Велел, чтоб ты была.
        Панкратьева расцеловалась с Лидочкой.
        - Здравствуй, дорогая! Ты тоже хороша, как супермодель прямо! - сообщила она, разглядывая Лиду.
        Лида действительно была очень красивой девушкой, да еще практически в два раза моложе Панкратьевой. В свое время она выиграла титул «мисс Кишинев», после чего получила работу в солидной компании, да еще на зарубежном заводе. Необходимо добавить, что кроме выдающихся внешних данных Лида имела очень сообразительную голову, в совершенстве владела английским языком и к тому же недавно получила еще и высшее юридическое образование.
        - Лид, ты мне скажи, кто еще-то будет совещаться или он меня рвать на части будет без зрителей? - спросила Панкратьева.
        - Да не, не бойся, наши нормальные все будут. И Сергиенко, и Владимиров. Женщину в обиду не дадут. Ты ж знаешь, наши все вами довольны. Очень довольны.

«Ага, - с облегчением подумала Панкратьева, - главный инженер с начальником установки будут, это уже легче».
        - Ты-то тут как? - спросила она Лидочку. - Кофе дашь?
        - Ой! - Лидочка засуетилась у кофе-машины. - Лучше не спрашивай! Я по Сергею Павловичу знаешь как скучаю! Это ж такой человек был! Как мне повезло, что я с ним поработать успела, - зашипела она, оглядываясь по сторонам. - Боюсь, мне придется работу искать. А я в Кишинев возвращаться не хочу.
        - Это понятно, - посочувствовала ей Панкратьева, - ты раньше времени-то не переживай, может, еще сработаешься. А кроме того, что-то я не знаю фактов, чтоб из вашей компании кто-то увольнялся. Уж если попала в этот кузовок, значит, счастливый лотерейный билет, считай, уже на всю жизнь вытащила. Все будет хорошо. Эх, мне бы к вам в компанию на работу просочиться!
        - Ой, что ты! Вот бы здорово, я к тебе бы секретарем пошла.
        - Не секретарем, Лида, а помощником руководителя! Главным!
        Лида расхохоталась:
        - Нет, лучше генеральным!
        К тому моменту, когда Панкратьева выпила кофе, в приемной стали собираться приглашенные на совещание. Со многими Панкратьева сегодня уже виделась и успела расцеловаться. Атмосфера воцарилась веселая и непринужденная. Мужчины столпились вокруг Панкратьевой, и она рассказывала им очередной анекдот про их с Дубовым приключения в городе Париже. Опять вспомнился волшебник Арсений и поставленный им диагноз про клоуна.
        В таком вот веселом настроении вся компания и ввалилась в директорский кабинет. Новый директор по фамилии Воронин, безусловно, был мужчиной импозантным. Никакая вам не сарделька. Легкая благородная седина в волосах, умные глаза, непонятный возраст. То ли под пятьдесят, то ли за пятьдесят. Дорогой костюм и крепкое рукопожатие. Панкратьева успокоилась.
        Все расселись. Главный инженер Сергиенко доложил о проведенной реконструкции установки, о том, что она вышла на проектную мощность, что дало рост производительности завода в целом. Начальник установки похвалил работу предприятия Панкратьевой и выразил надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество. Панкратьева, в свою очередь, поблагодарила коллектив завода за оказанное доверие и также выразила надежду на дальнейшую совместную работу по реконструкции остальных установок завода. При этом она тихонько подложила на директорский стол пачечку документов, требующих окончательной подписи. И когда казалось, что все уже позади и черт не такой страшный, как его малевали, импозантный господин Воронин вдруг вскочил из-за стола и заорал. Причем заорал он так громко и неожиданно, что Панкратьева аж подпрыгнула на стуле, а остальные вжались в свои кресла.
        - Вы что?! - дурным голосом орал мужчина, несмотря на всю свою благородную внешность. - Что себе позволяете?! Это вы халтуру работой называете? Где этот придурок, начальник ваш? Зачем он мне смазливую бабенку прислал, задом, что ли, вертеть! Я на дурака похож, да?! Без баб раньше работали и дальше как-нибудь обойдемся! Баба должна дома сидеть и детей воспитывать, а не лезть не в свое дело! Пошла вон отсюда, вертихвостка!
        Надо сказать, что уже при словах про бабенку, вертящую задом, на глазах у Панкратьевой закипели слезы.

«Господи, господи, только бы не разреветься», - твердила она про себя, и от этого становилось еще хуже, слезы предательски скапливались в уголках глаз, собираясь бесстыдно поползти к носу. И в этот момент Панкратьева вдруг внезапно вспомнила про свое волшебное оружие. Сразу полегчало, слезы остановились. Панкратьева сконцентрировалась в области третьего глаза и к моменту окончания фразы про вертихвостку шарахнула большим золотистым шаром прямо по благородной седине вопящего противника. Шар получился действительно золотистым, как бы покрашенным золотой красочкой из детства Ани Панкратьевой. Тогда в маленьких пластиковых коробочках продавалось два вида этой волшебной чудесной краски - золотая и серебряная. Шар полетел довольно быстро, и в момент, когда он ударил в голову противника, Воронин странно дернулся и внезапно замолчал. Панкратьевой, как ни странно, уже совершенно расхотелось реветь, и во внезапно наступившей тишине она спокойным голосом произнесла:
        - Да! Это дело надо перекурить. Предлагаю прерваться минут на пятнадцать.
        Анна Сергеевна встала, взяла из портфеля сигареты и пошла к выходу. Следом потянулись остальные.
        В приемной ее уже ждала Лидочка с валерьянкой в стаканчике. Проходя мимо Лиды, Панкратьева взяла стаканчик и хряпнула валерьянку, как будто это была рюмка водки.
        - Лучше б водочки! - сказала она Лиде и засмеялась.
        - Так у меня и водочка есть, от Сергей Павловича осталась!
        - Спасибо, Лидуш, нельзя, а то мало того что я вертихвостка, так еще и алкоголичкой сделаюсь.
        Панкратьева вышла на лестницу, где на площадке уже давно организовалось место для курения особо важных персон, приглашенных на совещание в директорский кабинет. Случалось, при старом директоре совещание во главе с самим директором плавно перетекало в эту курилку.
        Несмотря на внешнее спокойствие, руки у Панкратьевой тряслись, и ей никак было не одолеть замок зажигалки, но вовремя подоспевший главный инженер завода Сергиенко быстро исправил эту ситуацию.
        - Ань! Не переживай, давай я тебе портфель с документами вынесу, а мы с ребятами потом тебе как-нибудь все бумаги подпишем, обещаю, - сказал он, закуривая свою сигарету.
        - Спасибо, не надо, я сама, - решительно сказала Панкратьева. - Сейчас покурю. Да и валерьяночка подействует.
        - Ну смотри, он у нас и вправду бешеный. Многие уже работу подыскивают. Говорят, раньше вроде нормальный мужик был, а потом как с цепи сорвался.
        - Да он и выглядит нормальным. Но, ты знаешь, наш Дубов тоже с виду рубаха-парень, а как накатит на него незнамо что, так орет как резаный, ногами топает. Интересно бы было поглядеть на их схватку. Кто кого сборет?! Ладно, пойдем, что ли… Мне без вас с Владимировым никак нельзя. На миру ведь, как известно, и смерть красна! Кто потом народу правду расскажет, былины сложит?
        - Молодец ты, Анна Сергеевна, настоящий боец! - С этими словами Сергиенко открыл дверь лестничного холла, пропуская Панкратьеву вперед.
        Проходя в дверь, Панкратьева подумала, что видал бы он этого бойца без волшебного секретного оружия. Стояла бы сейчас и рыдала, глотая дым. Все-таки, наверное, Арсений никакой не волшебник, а психолог. Может быть, с таким же успехом она могла бы своему противнику мысленно отвесить хорошего пенделя. Представив эту веселую картину, Панкратьева окончательно успокоилась и решительно вошла в кабинет.
        Воронин сидел с потерянным лицом, а из-под двери личной директорской комнаты тянуло сигаретным дымком.
        - Я думаю, что надо все-таки как-то наше совещание подытожить, - смело начала Панкратьева, усаживаясь на свое место за переговорный стол.
        - Вы меня извините, Анна Сергеевна, - прервал ее Воронин, - прямо не знаю, что на меня нашло. Вот бумаги ваши, возьмите, я все подписал. Извините еще раз.
        Панкратьева опешила. Вот это фокус! Похоже, все-таки никакой психологией тут не пахнет. Налицо нормальное настоящее волшебное колдовство! Вслух она сказала:
        - Да бросьте, чего вы извиняетесь, когда кругом правы!
        Воронин посмотрел на нее недоверчиво.
        - Да, да! Абсолютно правы, - продолжила Панкратьева, - не женское это дело работать, на совещаниях сидеть, трамваем рулить да шпалы укладывать. Женская работа, действительно, мужу щи варить да рубашки гладить. Вот только, знаете, не всем такие мужья достаются, как вы. Я имею в виду директоров заводов. Ну чтоб мяса для щей привез, детям конфет да жене гребешок красивый. А некоторым так и вообще никаких мужьев не хватило. Песню помните про статистику? А детей как-то подымать надо! Появлению детей статистика никак не мешает. Да чего греха таить, и самой иногда поесть необходимо. Небось про потребительскую корзину все знаете! Вот тут и приходится нам, дамочкам, идти в исконно ваши мужские поля и вырывать у вас изо рта кусок хлеба. Ну и попой при этом вертеть, чего уж там, или хвостом, как вы правильно отметили. Ведь если дамочка на работу в бушлате пойдет или ватнике, то все, хана. Никаких шансов у нее не будет какого-никакого мужа себе найти. Вы ж видали в телевизоре - у тех, кто шпалы укладывает, и то химическая завивка сделана. А как же? Как же иначе-то принца своей мечты встретить? Мне, слава
богу, по роду своей профессии шпалы носить не приходится, повезло, так я вот в костюме хожу. Да губы крашу, да шпильки эти невозможные надеваю. Еле-еле на них шкандыбаю, вечером ноги прямо отваливаются, а я все равно надеваю…
        Зачем, спрашивается? Вот вы думаете, чтобы документы у вас подписать? Да ни фига подобного! Я ж думаю, вдруг приеду в командировку, зайду в директорский кабинет, а там он - мужчина моей мечты сидит. Красив, богат, широк душой, а главное - холост. Не, мне без шпилек, помады и костюма никак нельзя. И бумаги тут совершенно ни при чем. Я вот вам сейчас при свидетелях торжественно пообещаю, что как только найду себе мужа достойного, так сразу же с работы уволюсь. Но наряжаться не перестану. Принца завлечь - это полдела, а удержать его подле себя и радовать ежедневно теми же щами - это целое дело. Я бы сказала, главное женское дело!
        - Анна Сергеевна! Вот вы меня сейчас добиваете просто. Я ж переживаю, простите меня. Давайте с вами замиримся и коньяку выпьем, у меня припасен. - С этими словами сконфуженный Воронин полез куда-то под стол. Через секунду он оттуда вынырнул, сжимая в руках бутылку дорогущего французского коньяка.
        - Так вот это же уже совсем другой разговор! - удовлетворенно резюмировала Панкратьева.
        И пока Лидочка бегала за рюмками для всех присутствующих, пока резали лимон, вскрывали коробки с конфетами, в кабинете воцарилась дружеская и непринужденная атмосфера.
        - Эх, гуляй, рванина, - заявил Воронин, - всем разрешаю курить! Только окна откройте. Анна Сергеевна, - обратился он к Панкратьевой, протянувшись к ней через стол с зажигалкой, - вы меня тоже поймите правильно. У меня есть свой взгляд на реконструкцию, и он радикально отличается от взглядов вашего Дубова. Я прекрасно понимаю, что вы с ним люди не простые, а блатные. Это меня и злит больше всего, я ж за дело болею.
        - Знаете что, - ответила ему Панкратьева, - может, мы и блатные, только нам, блатным, насколько мне представляется, абсолютно без разницы, за исполнение какой программы реконструкции вашего завода мы будем получать деньги. Ведь вы же не сомневаетесь, что мы осилим любую программу. Или у вас свои блатные для этого дела припасены? Что-то не верится. Понимаете, у нас с вами нет конфликта интересов. Есть конфликт двух точек зрения на предмет. Так что давайте мы с вами конфликтовать не будем. Ведь у меня лично своего взгляда на эту вашу реконструкцию вовсе нет. Есть авторитет Дубова и есть ваш авторитет. Пусть компания, в конце концов, решит, каким путем пойти. Жираф ведь большой, как известно, и ему видней. Вы ведь наверняка уже все свои выкладки и расчеты туда отправили?
        - Отправил, - с тяжелым вздохом ответил Воронин.
        - И что?
        - А ничего, утверждена программа реконструкции, предложенная вашим Дубовым. Вы ж этих бюрократов знаете. Им ничего менять не хочется. Особенно когда уже инвестиции под это дело выделены.
        - Но вы же понимаете, что вины Дубова и тем более моей в этом деле нет никакой. Я, например, вам сочувствую. Очень. Я бы и сама иногда начальничку своему Дубову с удовольствием горло бы перегрызла, да общественное мнение и Уголовный кодекс мешают!
        Воронин расхохотался:
        - Но вам-то он чем насолил?
        - Да практически тем же самым, что и вам. Набрал блатных разных, они сроки срывают, а он не дает мне им головы отвернуть. Мы-то хоть и блатные, а вам сроки не срываем. Ни на минуточку. Более того, скоро с вас компания начнет сроки трясти да график освоения инвестиций затребует, а у вас еще даже и договора с нами на второй пункт программы никакого нет.
        - Ну, тут вы правы, мало мне не покажется.
        - Не печальтесь. - Панкратьева полезла в свой портфель. - Вот, держите, договор у вас теперь есть. Всеми вашими службами он давно завизирован. Так, взяла с собой на всякий случай, вдруг чудо произойдет, и мы с вами договориться сможем.
        Воронин взял протянутые ему документы и начал смеяться:
        - Слышал я, Анна Сергеевна, что вы женщина выдающаяся, но не предполагал, что до такой степени. Эк вы меня вокруг пальца обвели! Я сгоряча все бумаги ей по первой работе подписал, так она мне еще и договор на вторую работу подсовывает!
        - Да ладно вам! Раз уж нам все равно никуда друг от друга не деться, зачем нервы-то себе трепать. Я вам вот что предложить хочу. У нас новый главный инженер появился, Петя Копейкин, очень толковый парень. Ничем не хуже Дубова как специалист. Только характер у него не такой огненный. Вы ж если с Дубовым вдруг встретитесь, так ненароком и подраться можете. А тут человек спокойный и уравновешенный. Пусть он ваш завод и ведет. Вы тут с ним договоритесь, где чего и как поменять в программе нашей, чтоб и волки были сыты, и овцы целы. Главное - отделу капстроительства сейчас по текущему году деньги закрыть и отчитаться. Господи, чего я вам рассказываю, вы ж без меня все хорошо знаете!
        - А я ведь вам сейчас этот договорчик и подписать могу, даже аванс переслать. Только пообещайте мне, Анна Сергеевна, что главный инженер ваш прибудет ко мне на этой неделе для согласования технического задания. Не Дубов, а именно главный инженер ваш. И вообще, пообещайте мне, что Дубов на наш завод больше не сунется, ни ногой.
        - Надеетесь техническое задание перекроить? Да уж! Легче пообещать, что с работы уволюсь, когда замуж выйду. Убьет меня Дубов и будет, наверное, прав. По рукам!
        Панкратьева протянула Воронину руку, и тот что есть силы тряхнул ее.
        - По рукам! А вы все, товарищи большие начальники, свидетелями будете! - торжественно объявил он главному инженеру завода и начальнику установки.
        Это событие также спрыснули коньяком, и счастливая Панкратьева, подхватив все добытые с таким трудом документы, кинулась в бухгалтерию. Хорошо, на всякий случай перед отъездом инвойс на аванс по новому договору нарисовала. Решила - чем черт не шутит, а вдруг и правда повезет и случится тот самый великий русский авось!
        Однако повезло ей или нет - было неясно. Впереди предстоял еще разбор полетов с Дубовым. Необходимо было убедить того сбавить обороты, засунуть свои амбиции куда подальше, на завод не ездить, а просто радоваться реальным валютным поступлениям. А там поглядим. Больших переделок в техническом задании она не ожидала, но уж больно Воронин легко с ее авантюрным предложением согласился. Наверное, задумал чего-то. А хоть бы и так! Ведь действительно, не все ли равно, за реализацию какого технологического процесса получать деньги. Процессы все известные, продукты тоже. Может, Дубов и правда где-то просчитался, и производительность можно большую получить, если другим путем пойти. В любом случае в подписанном сегодня Панкратьевой договоре черным по белому прописан процесс и установка, которую надо реконструировать. И это никаким техническим заданием не исправить. Только объемы входящих и выходящих продуктов. Господи, спаси и помилуй!
        В бухгалтерии Панкратьеву уже ждали. Удивительно, как быстро в огромном коллективе разносятся слухи. Тимофеевна взяла у Панкратьевой документы и счастливо захихикала:
        - Есть Бог на свете! Хоть кто-то нашему нос утер!
        - Неизвестно еще, кто кому и чего утер, - ответила Панкратьева. - Он у вас точно не дурак, только шибко нервный.
        - Это не нервный называется, а бешеный. Деньги тебе, Анна Сергеевна, все прям сегодня отправим. Прилетишь, а они уже и на счете будут, можешь смело сразу тратить.
        - Ага, главное, чтоб начальник мой Дубов мне за это голову не оторвал.
        - На твоего Дубова, как погляжу, не угодишь.
        - И не говорите, очень уж он на вашего похож. Ваш меня чуть не съел, еле отбилась, домой приеду, а там уже Дубов сидит, зубами клацает, - захихикала Панкратьева, выуживая из своего безразмерного портфеля плоскую коробочку с дорогими духами. - Это вам, пустячок, вы прошлый раз моими интересовались, так я вам купила.
        Тимофеевна завращала глазами:
        - Ты что, Анечка, зачем?
        - Берите, берите, это ж не взятка какая-нибудь. Это просто от женщины другой женщине маленький такой презент в знак женской солидарности. Секретное оружие. Я еще и Лидочке такие привезла. Пусть теперь вокруг начальника вашего моими духами пахнет. Это стратегия такая у меня. В следующий раз приеду, а он и не заметит, решит, что все вокруг свои. Тут я его и подкузьмлю как-нибудь. Как - еще не решила.
        - Подкузьми, подкузьми обязательно. Будет тебе за это от нашего коллектива большой поклон, - захихикала Тимофеевна, пряча духи в ящик стола.


        Воронин
        Воронин Геннадий Иванович родился и вырос в Уфе. Мать работала начальником лаборатории крупнейшего нефтеперерабатывающего завода, отец трудился там же в должности начальника смены, поэтому в выборе будущей профессии мальчика Гены никто не сомневался. После окончания школы Гену отправили в Москву учиться на нефтепереработчика в институте, который среди нефтяников именовался просто
«керосинка». «Керосинка» была главным вузом страны, кующим кадры для нефтяной отрасли. Родители Гены решили дать мальчику самое лучшее образование. Конечно, при поступлении Гену подстраховывали через материнские московские связи, но Гена и сам старался, и не только с легкостью поступил, но и окончил «керосинку» с красным дипломом. Правда, отец шутил, что хороший студент - это хороший инженер, а плохой студент - это главный инженер. Тем не менее, вернувшись в Уфу, Гена сделал карьеру и к сорока пяти годам стал именно главным инженером того завода, на котором раньше работали родители.
        О должности директора не могло быть и речи. В кресле директора завода с незапамятных времен утвердился Соломон Израилевич Штольц. До начала перестройки его, правда, звали Семен Иванович, но это к вопросу карьеры Гены Воронина не имело никакого отношения. Гене Воронину казалось, что Соломон Израилевич был директором завода всегда и будет им вечно. Слабая надежда на его уход появилась, когда завод вошел в состав крупнейшей в стране нефтяной компании. Однако авторитет и могущество Штольца были настолько велики, что даже строгий пенсионный закон компании, согласно которому весь топ-менеджмент безоговорочно отправлялся на пенсию по достижении 65 лет, в отношении Штольца был бессилен. По возрасту Соломон Израилевич уже устремился к семидесяти, но выглядел при этом чуть-чуть постарше пятидесятилетнего Гены Воронина. Воронин прозвал своего начальника Кощеем Бессмертным, смирился с карьерным потолком и направил свою энергию на науку. Он защитил все в той же «керосинке» сначала кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию и вовсю применял свои знания на родном заводе. Штольц был очень доволен своим
главным инженером, и всем казалось, что эта парочка (Штольц и Воронин) будет руководить заводом вечно.
        Однако внезапно идиллия закончилась. Воронину из компании поступило предложение возглавить один из зарубежных заводов. Завод был гораздо крупнее родного уфимского и находился в непосредственной близости от столицы бывшего социалистического государства. Столица эта по праву считалась одним из красивейших городов Европы. Директор завода в строгом соответствии с пенсионным законом компании был с почетом отправлен на заслуженный отдых, и Воронину предлагалось занять его место. О таком предложении можно было только мечтать. Мать Гены Воронина считала, что случилось чудо и Бог наконец услышал ее молитвы. Однако Лиза, жена Геннадия Ивановича, ехать в Европу наотрез отказалась. Дочка заканчивала школу, ей надо было поступать в университет. Все в ту же «керосинку», которая стала теперь не просто университетом, а целой академией и постепенно превратилась в учебное заведение для детей топ-менеджмента нефтяной и газовой отраслей. Более того, Лиза была очень недовольна тем, что Воронин при таком важном событии в жизни дочки будет отсутствовать, шляясь по Европам. Она так и сказала - «шляясь по Европам», как
будто он на увеселительную прогулку собирался.
        - Лиза! Ты чего? Это же я счастливый лотерейный билет вытянул! Во-первых, это должность директора, о которой я мечтал, и не в Уфе, а в Европе. Там даже такая же должность, как у меня сейчас, расценивается как повышение. Люди, чтоб в Европу попасть, насмерть бьются. Во-вторых, там совсем другие деньги. И зарплата гораздо выше, даже больше, чем у нашего Штольца, да плюс к тому суточные, квартирные, представительские и подъемные! И в-третьих, оттуда только два пути - либо на пенсию, либо в Москву на повышение.
        - Мне и в Уфе хорошо! - отрезала Лиза, хлопнув дверью.
        К его отъезду они все-таки помирились, и Лиза пообещала, что вместе с дочкой навестит его в ближайшие школьные каникулы.
        Завод Воронину понравился. Кое-что, конечно, необходимо было подремонтировать, модернизировать, реконструировать, а где-то даже и построить, однако в целом завод был хорош и полностью соответствовал давнишним мечтам Воронина о возглавляемом им предприятии. Топ-менеджмент целиком был набран из соотечественников, местное население трудилось в среднем звене и ниже. Правда, охрана и служба безопасности тоже целиком состояла из русских. Персонал был набран с разных заводов, некоторых Воронин знал по совещаниям в Москве и по учебе в «керосинке». Многие уже освоили местный язык, что было не так уж и сложно, все-таки братья-славяне кругом и корни у языков схожие. Кроме того, за время, прожитое под руководством прежнего директора, коллектив уже сложился и оброс своими привычками, историями и негласными правилами. Встретили Воронина хорошо, поселили в президентском номере пятизвездочного отеля в центре столицы. В номере были две спальни, гостиная и небольшой кабинет. Воронин подумал, что, когда Лиза приедет, ей в отеле должно понравиться. Как раз сама и квартиру подходящую подыщет. Того, что Лиза в
ближайшее время не приедет, он даже не мог предположить.
        Лиза не приехала. Ни в ближайшие школьные каникулы, ни на праздники, ни просто на выходные дни, как это делали некоторые жены его сослуживцев, когда не могли оторваться от дел на родине. Но эти-то женщины работали, и Воронин понимал, что им не так просто бросить работу и годами выстраиваемую карьеру. Понятно, что тяжело изменить налаженную жизнь, оставить подруг и родственников, но карьера - это особая статья. Поэтому многие жены перебирались к своим мужьям постепенно. Однако в конце концов все-таки перебирались.
        Лиза уже давно не работала, она занималась воспитанием ребенка. Воронина это поначалу умиляло, потом стало раздражать, и он никак не мог понять, чем Лиза будет заниматься, когда ребенок вырастет и поедет учиться в Москву. Хотя теперь, в свете последних событий, он уже предполагал, что Лиза может отправиться в Москву вместе с дочкой.
        Воронин с таким нетерпением ждал осенних каникул, однако Лиза сообщила ему, что приехать они не смогут, так как им нельзя прервать занятия в секциях большого тенниса и верховой езды.

«Господи! Кого она из нашей дочки готовит? Жену олигарха, что ли? - запоздало спохватился Воронин. - И неужели эти занятия настолько важны? Неужели никто не соскучился по мужу и папе?»
        На выходные Лиза приезжать тоже отказалась, ссылаясь на то, что перелеты на короткий срок без времени, достаточного на акклиматизацию, могут негативно отразиться на ее здоровье. И хотя жена с возрастом несколько расплылась, не любила готовить и постоянно была всем недовольна, он ее по-прежнему любил и никогда ей не изменял. Он видел в ней все ту же тоненькую и скромную Лизу, которую он привез в Уфу из Москвы, где та училась на фармацевта. Родом Лиза была из маленького областного центра в Белоруссии и воспринимала промышленную Уфу местом своей ссылки. Она не раз говорила супругу, что, как жена декабриста, поехала с мужем на край света и за этот подвиг он должен быть ей обязан по гроб жизни. Матери Воронина Лиза не понравилась сразу и бесповоротно. С подозрением она относилась и к своей внучке, как две капли воды похожей на Лизу.
        - Балуешь ты своих баб! - укоризненно говорила мать. - Вон как разжирели, скоро на шее твоей уже не поместятся.
        Мать за свою жизнь сделала очень приличную карьеру, и сколько Воронин себя помнил, вкалывала как лошадь, постоянно высказывая свое неодобрение замужним
«захребетницам».
        - Они же, Геночка, как ядовитый плющ! С виду красиво, а на деле душат своих мужиков почем зря. Это еще полбеды, когда плющ красивый. Твоя-то, Гена, красавица - чистая жаба!
        Насчет жабы он с матерью никогда не соглашался. Однако то, что мама, как всегда, оказалась права и Лиза действительно очень похожа на тот самый ядовитый плющ, Воронин стал понимать только в этой своей такой долгой и одинокой командировке.
        Постепенно его начали раздражать работающие на новом заводе люди, особенно женщины. А больше всех эта смазливая секретарша, доставшаяся ему в наследство от прежнего директора. В компании не так-то просто было уволить кого-то из персонала, за каждым кто-то стоял. Вот и за этой дурочкой наверняка чья-то мохнатая лапа имеется. Воронин даже не стал пытаться это выяснять, просто рычал на эту идиотку постоянно в надежде, что она сама не выдержит и уйдет.
        Воронин сам не заметил, как стал срываться и на остальной персонал, секретарша несколько раз просто убегала от него в слезах, а главный инженер Сергиенко держался из последних сил. В глазах у него светилось явное желание набить Воронину морду. А тут еще эта модернизация завода, план которой он получил из компании. Автором программы числился некий Дубов, которого Воронин прекрасно знал как предприимчивого, но очень недалекого человека. Попытки поспорить с дубовской концепцией развития завода ни к чему хорошему не привели. Из компании он получил раздраженный ответ со строгим предписанием делать все по утвержденному вышестоящим руководством плану. Дубова тоже явно кто-то прикрывал. Причем с самого верха. Воронин попытался переговорить с самим Дубовым, аргументированно не оставив камня на камне от его концепции. Беседа закончилась страшным скандалом, когда уважаемые собеседники орали друг на друга матом так, что дрожали стены. И тогда Воронин принял решение не оплачивать уже практически выполненную Дубовым и его компанией работу.

«Теоретики хреновы! - думал Воронин. - Рисуют бумажки, макулатуру плодят, а настоящего производства не нюхали».
        Однако беседа с Дубовым его насторожила. Никогда он еще не испытывал таких приступов неуправляемого гнева.
        Неужели это все из-за Лизы? Из-за пресловутого «недотрахеита», как говорят ее подруги?
        Воронин встречал по работе большое количество одиноких женщин и знал, как легко они впадают в истерику и скандалят, но чтобы такое происходило с ним! Геннадию Ивановичу было известно, что многие его сотрудники в отсутствие жен посещают местных дамочек, но его положение ко многому обязывало, да и какая-то подсознательная брезгливость не давала ему пойти по этому простому пути. И Воронин решил, что от избытка тестостерона еще никто не умирал. Живут же как-то полярники в своих длительных экспедициях. Вот и он как-нибудь приспособится к этой проблеме. И не такие проблемы решал.
        Когда на завод от Дубова прилетела эта дамочка Панкратьева, Воронин старательно работал над собой и занимался изматывающим утренним бегом. Он уже практически выдержал это такое тяжелое совещание, но в конце все-таки сорвался. В Панкратьевой его раздражало абсолютно все. И костюм этот черно-белый, и туфли на огромных каблуках, и сумасшедший запах ее духов. А самое большое раздражение у Воронина вызвали ее портфель и дорогущие золотые очки.

«Возьми очки с портфелем, глядишь, за умного сойдешь!» - думал Воронин, разглядывая Панкратьеву.
        То, что Панкратьева может быть действительно умной, в голове у Воронина никак не умещалось. Не бывает в природе умных с такими красивыми лицами. Ни среди мужчин, ни тем более среди женщин.
        Воронин с раздражением наблюдал, как Панкратьева, разыгрывая из себя женщину-директора, разводит этих дураков - главного инженера и начальника установки. Вон слюней понапускали, только что хвостами не виляют. Кобели несчастные. Да уж, знал Дубов, кого прислать. Небось представляет, какая у мужиков на этих зарубежных заводах жизнь тяжелая. А эта дура и рада стараться, не понимает, что ее используют.
        Когда дамочка явно уже решила, что выполнила поставленную перед ней задачу, Воронин все же слетел с катушек. Он высказал ей все, что думает, и про нее, и про придурка Дубова, и про всех остальных вертихвосток, которые лезут в мужские игры. Он даже увидел, как у нее на глазах стали наворачиваться слезы, а потом случилось что-то странное. Он почувствовал легкий щелчок по лбу, и его затопило жаром. Первая мысль, которая пришла ему в этот момент, была о климаксе. Он слышал от матери, что такое состояние называется приливом. Но у мужиков-то климакса не бывает. Или бывает? Эту замечательную мысль он так и не смог додумать, потому что вместе с теплом к нему пришло чувство стыда и вины. Зачем он орет на эту милую подневольную женщину? Она же просто выполняет свою работу и совершенно беззащитна перед ним.
        Панкратьева отреагировала спокойно, достала из портфеля сигареты и пошла к выходу, за ней потянулись остальные, всем своим видом выказывая неодобрение поведению начальника.
        Воронин тоже схватил сигареты, но идти вместе со всеми в курилку ему было неловко, и он отправился в свою личную комнату для отдыха. Открыл форточку и закурил.

«Надо бы показаться врачу, - решил он, - а то не ровен час так можно и копыта откинуть».
        Однако, сколько он ни прислушивался к своим ощущениям, ничего странного больше не заметил. Более того, он испытывал огромное облегчение и легкую истому, как после хорошего секса.
        Когда все вернулись к нему в кабинет, он кинулся извиняться перед Панкратьевой, а она начала говорить совершенно невозможные и правильные вещи. Ему стало совсем стыдно, ведь он увидел в Панкратьевой свою мать, которая тоже сделала очень даже мужскую карьеру, тоже всегда эффектно и красиво одевалась, была безукоризненно причесана, ненавидела свои высоченные каблуки, но вынуждена была их носить, и тоже выглядела моложе своих лет. Даже сейчас, уже выйдя на пенсию, мать иногда выглядела гораздо лучше своей невестки Лизы. Только если мать откровенно презирала пошлых домохозяек, то Панкратьева, по всему видать, наоборот, им завидовала.

«Да уж, эта бы не бросила мужа одного за границей», - думал Воронин, глядя на Панкратьеву совершенно другими глазами. Теперь он откровенно ею любовался и искренне завидовал тому, кому такая женщина досталась.
        Конечно, он все ей подписал, даже больше, чем она ожидала. На прощанье поцеловал ручку и еще несколько дней после отъезда Панкратьевой с наслаждением вдыхал оставшийся в его кабинете запах ее дорогих духов и ментоловых сигарет.


        Опыт первый. Результат номер один
        В гостиницу Панкратьева вернулась уже поздно вечером, решила не ужинать и заснула как убитая, да чуть не проспала будильник. За завтраком она вдруг ощутила сильнейший голод, решила плюнуть на фигуру и не ограничиваться яичницей. В общей сложности она съела еще шесть булочек с шоколадной начинкой, выпила две чашки кофе и выкурила четыре сигареты. Вообще, оказалось, что за эту командировку Панкратьева выкурила практически все сигареты, взятые с собой про запас.
        В самолете она тоже совершенно не свойственным ей образом крепко заснула. Правда, от запаха разносимой пищи проснулась и съела всю полагающуюся ей еду.
        Офис родной фирмы, в которой Панкратьева трудилась первым заместителем генерального директора, находился как раз по дороге из аэропорта. И еще с основания предприятия Дубовым было заведено, что все вернувшиеся из командировок первым делом ехали на работу с докладом, а потом уже домой отдыхать. Сам Дубов никогда отдыхать после командировки не ездил. Но что взять с этого трудоголика? Панкратьева брать с него пример категорически отказывалась, но из аэропорта в офис всегда заезжала. Припарковавшись на битком забитой автомобилями сотрудников парковке, она подхватила портфель, вдруг показавшийся ей неимоверно тяжелым, и побрела в кабинет своего начальника.
        Дубов сидел за столом и сосредоточенно писал что-то на обрывках настенного календаря. Компьютер он так и не освоил и всем своим примером показывал сотрудникам, как надо экономить бумагу. В конце каждого месяца секретарша Оля обычно обрывала во всех офисных помещениях календари прошедшего месяца и сдавала их Дубову. Дубов самолично рвал календарные листы в формат бумаги для записей и потом увлеченно строчил на этих бумажках разные умные мысли, которые Оля в дальнейшем перепечатывала на компьютере. Панкратьевой процесс разрывания Дубовым календарей всегда напоминал годы детства и юности, когда подобным образом рвалась газетка для использования ее в качестве туалетной бумаги.
        Когда Панкратьева вошла в кабинет, Дубов не сразу оторвался от своего занятия. Это тоже было традиционно. Так он играл в большого начальника. Панкратьева уселась на свое обычное место за столом для переговоров - справа от Дубова - и принялась его внимательно разглядывать. Дубов совершенно не походил на только что виденного ею импозантного директора завода Воронина и олицетворял собой типичного начальника, вышедшего не просто из народа, а из народа совкового. Фигура у него была та самая, сарделькообразная. Из-за фигуры своей Дубов страдал одышкой и повышенным давлением. К этой фигуре прикладывалась круглая, вечно румяная рожа с хитрыми голубыми глазами и слегка солдатский юмор. Голову Дубова украшала шикарная шевелюра без единого седого волоса.
        - Ну что, Саша, может, посмотришь на меня немного или я пойду? Чего-то я устала, - выдавила из себя Панкратьева.
        - Ой, Ань, извини, у меня тут мысль важная. Записать надо было. Ну, как съездила?
        Панкратьева извлекла из портфеля пачку документов и сунула их Дубову под нос.
        - Ни фига себе! - Дубов, разглядывая бумаги, аж хрюкнул. - Как же тебе это удалось?
        - А я коньяка с оппонентом нашим выпила, он все и подписал.
        - Коньяка? А больше ты ничего с ним не делала? - Дубов посмотрел на Панкратьеву наглыми глазами.
        - Шутки у тебя как у боцмана, Шура. Премию гони мне.
        Дубов закряхтел.
        - Чего-то ты, Анюта, плоховато выглядишь. Вон синяки какие под глазами. Надо коньяка, наверное, меньше пить. Ладно, ладно, шучу я. - Дубов замахал руками, увидев яростный блеск в глазах Панкратьевой. - О какой сумме идет речь?
        - Три тысячи давай, мне колеса зимние покупать надо.
        - Дорогие, однако, у тебя колеса.
        - Не жадничай, Дубов, скупой два раза платит.
        - А я тебе пять бы дал, но три так три. Тем более одно дело бумаги подписанные, другое дело - деньги на счете.
        - Я бы у тебя десять попросила, да у нас выплаты подрядчикам на носу и зарплата. А деньги уже на счете, их при мне отправили. И не ври про пять-то, а то я тебя не знаю. Отдай бумаги, да пойду я, чего-то мне и правда не по себе.
        - Погоди, погоди, действительно, что ли, и деньги выслали? - Дубов набрал по селектору бухгалтерию.
        - Але, хтой-то? - раздался из аппарата веселый голос главного бухгалтера Оксаны Лаврененко.
        - Я тебе покажу сейчас «хтой-то»! - зарычал Дубов. - Распустила ты там их всех, Панкратьева.
        - Ой! Александр Евгеньевич! Батюшки, а я вас и не признала! Извиняйте, - запричитала Оксанка.
        - Кончай придуриваться и отвечай, что там у нас с деньгами?
        - С деньгами у нас полный абажур! Навалили целую кучу валюты, теперь разбирайся, за что и откуда. Это ведь только Анна Сергеевна знает!
        - Оксаночка, - подала голос Панкратьева, - прямо сейчас беги ко мне в кабинет, я тебе все документы выдам.
        - Анна Сергеевна! Вы приехали уже, вот радость-то какая! А то без вас меня тут Александр Евгеньевич склонял перечисления разные делать на излишества нехорошие! Я ничего не стала перечислять. Вот.
        После этих слов у Панкратьевой сложилось впечатление, что на том конце провода Оксанка показывает Дубову язык. Видимо, Дубову тоже так показалось, потому что он вдруг нахмурился.
        - Умничка, ты беги ко мне в кабинет, а с Александром Евгеньевичем я сейчас разберусь. - Панкратьева строго поглядела на Дубова: - Ну-ка, гад, признавайся, чего опять без меня купить хотел? Опять компьютеры?
        Нахмуренный Дубов потупился, вздохнул и кивнул.
        - Саша, сколько можно? Ну ты же взрослый человек, а как папуас балдеешь перед всей этой техникой, которая послезавтра уже будет выпущена в новой версии, и купленное тобой за бешеные деньги будет стоить копейки. Ты что, меня в невыполнимую миссию отправил, чтобы тишком опять техники накупить? Зря я у тебя десять не запросила! - Панкратьева собрала со стола Дубова все бумаги, сунула их в портфель и вышла в приемную.

«Вот ведь паршивец, - думала она, - недаром что волос полная голова».
        В каком-то очередном дамском журнале Панкратьева прочитала, что мужчины, не лысеющие к пятидесяти годам, содержат в себе большое количество женских гормонов и ведут себя иногда просто как женщины. С этим Панкратьева тоже была абсолютно согласна, однако о лысом начальнике совершенно не мечтала. Еще неизвестно, как бы повел себя этот лысик на месте Дубова. Может, уволил бы ее к чертовой матери. Хотя, может быть, и наоборот, со свойственной ему мужской широтой и щедростью осыпал бы Панкратьеву премиями и ценными подарками. Она даже представила в кабинете Дубова абсолютно лысого мачо типа Брюса Уиллиса. В этом видении начальник курил сигару, положа ноги на стол. Да, такой дяденька «Майкрософту» нажиться бы не дал и, пожалуй, выдал бы Панкратьевой за провернутую операцию те самые десять тысяч.
        В приемной Панкратьеву уже ждала радостная Оксанка. Она схватила портфель с документами и озабоченно сказала:
        - Анна Сергеевна! Что с вами случилось? Вы какая-то бледная и синяки под глазами. Это он, что ли, вас так расстроил? - Оксанка пренебрежительно кивнула в сторону кабинета Дубова.
        - Да нет, Оксан, мне как-то странно нездоровится, спать очень хочу. Я домой поеду, а ты портфель разбери. Завтра все обсудим.
        До дому Панкратьева доехала на автопилоте, то есть совершенно не помня как. Единственное, что зацепилось в ее памяти, так это был большой черный джип, опять висящий у нее на хвосте в зеркале заднего вида. Панкратьева даже не стала оборачиваться, не было сил. Около дома она с трудом припарковала машину, замок квартиры тоже открылся не с первого раза. Слава богу, дома никого не было, и Панкратьева, не разбирая чемодана, стащила с себя одежду и, не смыв с лица косметику, завалилась спать. Такого с ней никогда еще не было. Косметику Анна Сергеевна смывала с себя в любом состоянии.
        Заснула Панкратьева настоящим мертвецким сном и совершенно не слышала, как из школы пришел Федор, как он стучал дверцей холодильника на кухне, как приехал с работы Зотов, как потом они уже вместе с Федором стучали дверцей холодильника и готовили чего-то вегетарианское, остро пахнущее чесноком. Она не проснулась даже тогда, когда они этим вегетарианским водили у нее перед носом.
        Проснулась Панкратьева за минуту до звонка будильника и с удивлением обнаружила, что спит у себя дома, а рядом с ней, уткнувшись носом в подушку, спит Зотов. Неизвестно почему, но Панкратьевой очень нравилось смотреть на спящего Зотова. Наверное, во сне он не мог отчебучить ничего такого, за что бы ей стало стыдно. Она чмокнула Алика в нос и потащилась в ванную. Из зеркала на нее глянуло настоящее чучело. Синяки под глазами, размазанная тушь, волосы в разные стороны. Женщине в зеркале было никак не меньше сорока пяти лет. Панкратьева села на край ванны и уставилась на текущую в раковину воду. Так, в полной прострации, она просидела минут десять.

«Господи, что же это со мной?» - внезапно очнувшись, удивилась Панкратьева. Она поспешно стала приводить себя в порядок, решив, что надо будет обязательно позвонить волшебнику Арсению и рассказать о том, что с ней приключилось.
        Рабочий день подхватил и закружил заместителя генерального директора Панкратьеву Анну Сергеевну в своем обычном ритме аврала, дурдома и военной разведки. Аврал в компании происходил всегда. Вечно они срывали какие-то сроки, постоянно их подводили какие-нибудь подрядчики, кто-то из сотрудников забывал что-нибудь важное и так далее, и тому подобное. Поэтому перед сдачей очередного объекта все наваливались гуртом, выходили сверхурочно и совершали свои героические подвиги. Как Панкратьева ни старалась привести работу компании в нормальное размеренное русло со штатными проблемами и программируемыми решениями, все ее усилия применить знания, полученные в бизнес-школе, были напрасны.
        Дубов никак не мог жить без аврала. Если аврала не было, он его инициировал. Не потому, что был плохим руководителем, вовсе нет. Дубов был нормальным трудоголиком, который варился в проблемах, царил над ними и с большим удовольствием создавал их для себя и окружающих. И в итоге самым явным результатом его бурной деятельности была атмосфера маленького дурдома, царившая в коллективе. Дело в том, что Дубов очень опасался, что его указания могут быть не выполнены, поэтому давал их не какому-то конкретному ответственному руководителю, а и руководителю, и всем его подчиненным по цепочке, параллельно дублируя все это и у смежников, периодически подключая к этому делу еще и секретаря Олю, и саму Панкратьеву.
        Каждый интерпретировал указания, полученные от большого шефа, в силу своей компетенции и разумения и в силу своей компетенции и разумения бежал с вытаращенными глазами, причем исключительно в свою сторону. Работа в отделах кипела, напоминая броуновское движение. Надо сказать, что коллектив очень любил длительные командировки и отпуска Дубова, ведь в эти моменты люди вздыхали свободно и беготня ненадолго прекращалась. Однако Дубов не давал никому расслабиться и звонил издалека, опять же по всей цепочке.
        Побороть учиняемый Дубовым дурдом можно было только методами военной разведки. Панкратьева называла это ползаньем под ковром. Из-под ковра можно было где-то усилить, а где-то и вовсе свести на нет дубовские указания. В результате все были очень довольны собой. И коллектив, и Дубов, и Панкратьева. Все это требовало некоторых энергозатрат, поэтому, погружаясь в рабочее бурление, Панкратьева иногда начисто забывала о своих насущных заботах. Так и в этот раз она вспомнила о принятом решении позвонить волшебнику лишь к концу рабочего дня.
        Выслушав рассказ Панкратьевой о ее приключениях, Арсений озабоченно попросил ее все-таки к нему заехать. Панкратьевой совершенно не хотелось тащиться на другой конец города, но Арсений был настойчив, и по окончании рабочего дня она отправилась в уже знакомую квартирку в блочной пятиэтажке.
        Арсений сразу усадил ее на тот самый операционный стул и помчался мыть руки. Потом он долго размахивал ими вокруг нее, периодически как бы стряхивая с рук нечто нехорошее.
        - Ну что скажете, доктор? - поинтересовалась Панкратьева по окончании процедуры.
        - А, все в порядке! - радостно сообщил Арсений. - Просто у вас пробой был небольшой, от этого вам и спать, и есть очень хотелось. Вы, наверное, очень мощный шар в противника своего залепили, вот у вас дырочка небольшая в вашем собственном энергетическом теле и образовалась. Я ее уже заштопал, хотя вы и сами уже свою энергию практически восстановили. На будущее, Анна Сергеевна, вам надо как-то научиться энергию контролировать. А то если большой пробой у себя организуете, то и заболеть ненароком можете. И вообще, не забывайте, что это оружие у вас на самый крайний случай. Лучше его все-таки не применять, последствия еще плохо изучены. Да и кто изучать-то будет?
        - Вот мы с вами и будем изучать. Я на практике, а вы теоретически. Так, глядишь, деньжат подзаработаем.
        - Ага, - рассмеялся Арсений, - на торговле оружием. Шутки шутками, но будьте все-таки поосторожней.
        Длиннющая дорога домой с другого конца города, постоянно забитая пробками, странным образом промелькнула совершенно незаметно. Черный джип тоже больше не показывался. Да мало ли в большом городе разных черных джипов! Панкратьева чувствовала себя просто великолепно. Видать, не зря Арсений руками-то размахивал.


        Опыт второй
        Когда Панкратьева уже подъезжала к дому, ей позвонил Алик и предложил поужинать в ресторане. До назначенного времени она даже успевала заскочить домой и переодеться. Зотов же еще не видел ее новый костюм, купленный в командировке. Хорошо, что осень выдалась удивительно теплая, можно прямо в костюме и поехать. Панкратьева терпеть не могла всякие куртки, пальто, перчатки и шапки. Все это мешало ее безукоризненной, как она считала, автомобильной езде. Исключение составляли шубы. И только потому, что в шубах Панкратьева выглядела просто сногсшибательно. Однако сами шубы ужасно портились от ремней безопасности, поэтому во всех новомодных машинах, которые гнусаво орали, если водитель забыл пристегнуться, приходилось эти оралки отключать с помощью мастеров-рукодельников. В недрах ГИБДД, конечно, сразу же созрел заговор против дамочек в шубах и мужчин в пиджаках. А именно - ввели какие-то штрафы водителям, если те не пристегнулись ремнями безопасности. Но Панкратьева ездила знакомыми маршрутами и хорошо знала места гнездования сотрудников ГИБДД, около которых можно было на себя ремень и накинуть. А
пристегивать-то его зачем? Да такому опытному водителю?
        Когда Панкратьева во всем блеске явила себя в означенном Зотовым ресторане, разочарованию ее не было предела. Рядом с Зотовым сидел некий господин, явно московский командированный, со смутно знакомой Анне Сергеевне рожей.
        В свое время Зотов подкатился к Панкратьевой энергично и красиво, можно сказать, даже по-гусарски, чем, безусловно, угодил. Много ли надо женщине, большую часть своей сознательной жизни потратившей на борьбу с пьянством бывшего супруга? Правильно, не пьет - уже чемпион. Да еще и деньги зарабатывает, да подарки разные дарит. А поговорить? И поговорить. Зотов, как никто, мог заплести Панкратьевой ее пытливые мозги. Правда, на определенном этапе его ухаживаний именно в пытливые мозги Панкратьевой закралась мысль, что Зотов имеет интерес не только к ней, но и к ее бизнесу. Но, как всякая женщина, Панкратьева от этой неприятной мысли отвернулась, зажмурила глаза и шарахнулась в омут большой и чистой любви. В омуте этом она проплавала практически год, потом ее крепко зажмуренные глаза начали приоткрываться и замечать разные нестыковки между словами и делами своего возлюбленного.
        Уже не первый раз Зотов звонил ей на работу и приглашал вечером посетить с ним какой-нибудь особо манерный ресторан. Панкратьева в предвкушении романтического вечера наряжалась и как дура с вымытой шеей мчалась на крыльях любви к месту встречи, где кроме Зотова обнаруживался еще какой-нибудь командированный ферт из той же отрасли, в которой предприятие Панкратьевой трудилось с самого начала перестройки. Зотов представлял ферту Панкратьеву как одного из руководителей и собственников известного в отрасли предприятия. Начинался обмен визитками, и романтический ужин превращался в деловые переговоры. Однако Панкратьева не была бы Панкратьевой, если б не отделяла бизнес от личной жизни. Она очень дорожила своей безупречной репутацией, которую зарабатывала долгие годы, поэтому все попытки Зотова пролезть на поляну Панкратьевой и Дубова упирались в железную альтернативу. Либо заниматься с Панкратьевой бизнесом, либо любовью. Зотов выбрал любовь, однако иногда все-таки пытался всеми правдами и неправдами просочиться в бизнес. Это раздражало.
        Панкратьева решительно направилась к столику, за которым, широко улыбаясь, развалился довольный Зотов. Очень захотелось кинуть в эту самодовольную рожу чем-нибудь тяжелым или шаром огненным пульнуть. Вместо этого она, не менее широко улыбаясь Зотову, кивнула ему и протянула руку командированному. Тот поспешно вскочил и ответил крепким рукопожатием.
        - Панкратьева Анна Сергеевна, - представилась она, не дожидаясь, когда это сделает Зотов. Он, деревенщина, не то что представить правильно не умеет, вон, даже и встать не удосужился, когда она подошла.
        - Анна Сергеевна! Да мы же знакомы, я Федотов из «Спецгаза», неужели не помните? Мы с вами на юбилее Казанцева познакомились, - удивился мужчина, протягивая ей визитку.
        Панкратьеву можно было бы бить, пытать током, но она все равно никак не могла бы вспомнить, с кем там она знакомилась на юбилее у Казанцева. Однокашник Панкратьевой Анны Сергеевны по институту Иван Николаевич Казанцев стал большим боссом. Очень большим. Он был старше Панкратьевой на шесть лет и в свое время даже ухаживал за ней. Правда, оба они вовремя пришли к обоюдному согласию, что два медведя в одной берлоге не уживутся. Яркие и самостоятельные личности, они постоянно спорили, доказывая друг другу, кто из них круче. В конце концов Панкратьева все-таки согласилась, что Казанцев круче ее, и намного. Спорить они перестали, и их отношения постепенно переросли в спокойную дружбу. На своем юбилее Казанцев собрал кучу важных московских боссов и всех старался непременно с Панкратьевой познакомить. А у Панкратьевой, как назло, плохая память на лица. Она человеку руку жмет, покоряет своим изумительным женским обаянием, а потом ни черта не помнит. Только если визитку поглядит, тогда и человека может вспомнить. Документы разные она запоминала легко, фотографически. Иначе как бы она могла в институте
теоретическую электродинамику на пятерки сдавать? Вот и сейчас она косила глазом на протянутую визитку, пытаясь по ее виду вспомнить содержание. Помощи от Зотова ждать не приходилось. Дубов на его месте сразу же сообразил бы человека по имени-отчеству назвать. Сказал бы, мол, мы тут с Иваном Ивановичем тебя дожидаемся и боимся, что ты со своей девичьей памятью в Питере заблудиться можешь. Ну, или еще чего-нибудь бы такое сморозил, разрядил бы обстановку, а этот сидит дурак дураком и улыбается.
        - То-то я думаю, лицо знакомое. - Панкратьева заулыбалась еще шире и поймала взглядом картинку на визитке. Этого было достаточно, она вспомнила. - Андрей Петрович, извините, не ожидала вас здесь увидеть. Господин Зотов, как всегда, полон сюрпризов. А вы какими судьбами у нас? Чего «Спецгаз» в Питере замышляет?
        - Да нет, вы же знаете, наши интересы за полярным кругом лежат. Вот хотим заказ на заводе у Александра Васильевича разместить. Уж больно данные по его оборудованию хороши. Заодно хотел и с вашими специалистами проконсультироваться. Может быть, нам в нашем совместном проекте тоже оборудование Зотова применить? А оказалось, что Александр Васильевич с вами лично знаком, вот мы и решили приятное с полезным совместить.
        Панкратьева внимательно посмотрела на Алика Зотова. Интересно, это ж насколько этот гад лично с ней знаком? И почему не предупредил, когда звонил?
        - Ну, мы с Александром Васильевичем давно дружим, семьями, с детства еще, - хитро прищурившись, сообщила она «Спецгазу» Федотову. - Человек он хороший, собеседник интересный, а вот про оборудование его я ничего вам сказать не могу. Это к нашему главному инженеру. Наши, по-моему, один раз с заводом Александра Васильевича имели дело, но я как-то в подробности не вникала. А то скажут, что по блату дружков своих пропихиваю. По всему выходит, что пользы от меня никакой, только телефон главного инженера нашего дать могу, вы с ним прямо завтра и проконсультируйтесь. Так что можно уже и к приятному переходить, а то я до жути голодная.
        Панкратьева взяла меню и заказала все самое дорогое, что было от шеф-повара. Ничего, пусть Зотов хорошенько заплатит за свою глупость.
        Вечер прошел замечательно, Анна Сергеевна веселилась от души, вспомнила все слышанные в последней командировке анекдоты, в ответ прослушала все свежие московские и, довольная собой, распрощалась с собеседниками, сунув напоследок
«Спецгазу» телефон своего главного инженера.
        Сильнее насолить Алику Зотову было уже просто невозможно. Конечно, Панкратьева знала отзывы об оборудовании Зотова. Само по себе это оборудование было неплохим, но сорванные сроки и необязательность Александра Васильевича Зотова на фирме Панкратьевой уже вошли в легенды. Не мудрено - уж если сам Зотов никогда не приходил вовремя и опаздывал как минимум на сорок минут, то его завод функционировал в соответствующем режиме. Из-за этого Дубов и Панкратьева даже имели серьезные проблемы со своими заказчиками. Слава богу, что все это было еще до того, как Панкратьева с Зотовым познакомились лично и стали жить вместе. Со стыда бы под землю пришлось проваливаться Анне Сергеевне Панкратьевой. Согласитесь, ведь ничего нет хуже, чем когда стыдно за своего любимого человека. Одно дело, когда он транспортирует в себя живительную ци на глазах изумленных соседей, и совсем другое - когда тебе приходится краснеть, если он подвел твоих деловых партнеров. Соседи - это такая ерунда, а вот бизнес - вещь очень серьезная. Это деньги, кусок хлеба, будущее твоего ребенка.
        Панкратьева, в первый и последний раз побывавшая на заводе Зотова, охарактеризовала его как большой бардак на производстве. Все ее попытки объяснить Зотову, что заводом надо руководить по науке, а не из дзена, успеха не имели. Зотову завод достался совершенно загадочным образом, и совершенно загадочным образом продолжал функционировать, держась на энтузиазме чудом оставшихся на заводе старых кадров. Однако старые кадры начали постепенно с завода утекать. Зотов приезжал на работу после обеда и терзал персонал до позднего вечера, заказы он добывал с помощью чудовищных откатов, выстраивая таким образом финансовую пирамиду, когда по обязательствам текущих заказов ответить без авансов на новые было практически невозможно. Так же дело обстояло и с кредитами. Выяснив для себя принципы, которыми Алик Зотов ведет свои дела, Анна Сергеевна Панкратьева ужаснулась и категорически запретила ему подходить к ее предприятию ближе чем на пушечный выстрел.
        И вот, опять полез! Ну ничего, на этот раз, если он слов не понимает, то может получить от нее вполне приличную свинью. Хотя «Спецгаз» для себя явно уже все решил, просто подстраховаться хотел, да еще один чемодан денег от Зотова срубить, уже по общему с фирмой Панкратьевой проекту. Наверняка звонить он главному инженеру не будет, не дурак, все понял. А Зотов теперь будет на нее дуться. Но тут уж он сам виноват.
        Со всеми этими делами Панкратьева совершенно забыла о Федьке. С голода тот, конечно, не помрет, еды полный холодильник, но кроме еды вообще-то неплохо было бы с ребенком позаниматься. А то в последнее время она только и успевает его в макушку целовать.
        Дома ее ждала сонная тишина и гора грязной посуды. Федька уже завалился спать. Судя по количеству посуды и практически пустому холодильнику, наверняка у сына были гости. Панкратьева традиционно поцеловала спящего сына в макушку и отправилась убираться на кухне. Вот интересно, раньше ребенка было не заставить посуду помыть, а теперь он ее даже в посудомойку складывать ленится. Панкратьева прибралась, запустила посудомойку, вымыла плиту и раковину, тихонько включила телевизор на кухне и села покурить. В телевизоре ничего интересного не было, и она отправилась в спальню, решив на сон грядущий посмотреть свой самый любимый американский фильм про большую и чистую любовь. Под фильм она и заснула.
        Проснулась Панкратьева в середине ночи от холода. Экран телевизора тускло светился, а рядом под одеялом не было теплого Зотова. Панкратьева перепугалась и кинулась звонить Зотову на мобильный. Трубку взяли не сразу, и Зотов тусклым голосом сообщил ей, что все в порядке и скоро он будет дома. Через час он так и не появился, Панкратьева позвонила снова и услышала из трубки рычание, что он сейчас занят и требует, чтобы Панкратьева оставила его в покое. Анна Сергеевна обиделась и разозлилась. Вот гад, мало того что испортил ей вечер, так еще решил и ночь испоганить. У Панкратьевой было твердое убеждение, что если люди решили вместе жить, то спать они должны тоже вместе. Ну кроме, разумеется, больниц и командировок. Алик Зотов эти взгляды Панкратьевой знал прекрасно и, во всяком случае, на словах полностью разделял. Более того, он знал, что первой мыслью при его внезапном ночном отсутствии у Панкратьевой будет мысль о том, что он в больнице при смерти. То есть на момент ее первого звонка он уже точно должен был предполагать, что она перепугалась.
        Судя по его голосу, у Зотова точно все было в порядке, и более того, Панкратьевой показалось, что он попросту где-то спит. И наверняка это где-то находится в его собственной квартире на Невском проспекте. Это он ей так решил отомстить за прокол со «Спецгазом». А так как Панкратьева никакой вины за собой не чувствовала, она разозлилась не на шутку и недолго думая представила себе Александра Васильевича Зотова и шандарахнула ему золотистым шаром прямо по лбу. Конечно, никакого такого крайнего случая не было и никакие слезы из глаз не брызнули. Злость - она от слез первое лекарство. Но тем не менее удержаться от соблазна Анна Сергеевна никак не смогла. После этого довольная собой Панкратьева отправилась на кухню, сделала огромный бутерброд со всякой вредной едой, которая была необходима для роста детского Федькиного организма, и с большим удовольствием слопала его, запивая сладким чаем. Затем выкурила сигарету, вернулась в кровать и заснула как убитая.
        Проснувшись утром от рева будильника, она с удивлением обнаружила рядом с собой спящего Зотова.
        Более того, пока она варила себе утренний кофе, Зотов пришлепал на кухню, ткнулся носом ей в затылок и заканючил, во всем признаваясь и прося прощения. Такое поведение было совершенно не в характере Александра Васильевича Зотова, владельца завода, квартиры на Невском проспекте и «мерседеса» последней модели. И Панкратьева в очередной раз удивилась работающему волшебству золотистых шаров. Кроме того, в отличие от прошлого раза после применения секретного оружия она не заметила в себе никаких признаков энергетического пробоя. Видимо, выброс энергии, отправленной ночью Зотову по лбу, был не такой мощный, как в прошлый раз, и ей удалось быстро восстановиться.
        Панкратьева даже почувствовала в себе какие-то угрызения совести. Мало того что насолила Алику со «Спецгазом», так еще и отлупила его волшебными шарами по голове. Захотелось даже ни на какую работу не ходить, а завалиться в теплую кровать и закрутить с несчастным и измученным Зотовым ту самую большую и чистую любовь, которую она наблюдала вечером в любимом американском фильме.
        Панкратьева быстро отогнала от себя эти добрые и ленивые мысли, однако главным аргументом все-таки было не чувство долга и ответственности, а то, что Федька вот-вот проснется и будет собираться в школу. А уж при взрослом детеныше, собирающемся на свою детскую работу, какая может быть любовь, особенно большая и чистая?


        Зотов
        Алик Зотов на самом деле был вовсе никаким не Аликом, а совсем даже Александром Васильевичем. Просто его маме очень нравилось имя Алик и совсем не нравилось Альберт. Поэтому официально зарегистрировали его Александром, а между собой звали Аликом. Иногда он даже удивлялся, когда кто-нибудь неосведомленный вдруг называл его Сашей. Ну какой же он Саша? Он самый настоящий Алик, еще бы Шурой назвали.
        С детства Алик очень увлекался биологией, всякими таракашками и жучками, которых хранил в спичечных коробках, чем неоднократно вызывал отцовский гнев. Отец членистоногих не уважал, поэтому в конце концов завел себе зажигалку, чтобы не нарываться на неприятные сюрпризы каждый раз, когда ему захочется покурить.
        После школы Алик поехал в Ленинград, поступать в университет на биофак. С первого раза, как это бывает со всеми поступающими в университет безо всякого блата, он не поступил. Пришлось отслужить в армии, а затем продолжить штурм университета. Уж чего-чего, а упрямства Зотову было не занимать. В армии он увлекся восточными единоборствами и китайской философией, в результате чего в голове его все перевернулось ровно на сто восемьдесят градусов. То есть если раньше Алик Зотов, как приличный пионер и комсомолец, был завзятым материалистом, то после армии его представление о мире изменилось кардинально. Алик перешел на позиции субъективного идеализма и считал, что весь мир закручивается в спираль именно вокруг него и существует только в той степени, какую его божественная сущность может допустить. Несомненным практическим результатом своих новых убеждений Алик Зотов считал поступление в университет. И не только поступление, а успешную в нем учебу и его окончание. В процессе учебы Алик все больше и больше углублялся в философские кущи, с большим трудом добывая книги отца учения дао великого Лао Цзы, или,
как его зовут европейцы, Конфуция. Ленинградский университет в конце восьмидесятых, несомненно, был гнездом всяческих вольностей, и лекции некоторых профессоров психологии проходили с аншлагом. Алик с большим удовольствием проникал на факультет психологии и занимался дополнительно, как вольный слушатель.
        К окончанию университета в голове Алика Зотова сложился четкий план дальнейшей жизни. Возвращаться домой на Украину он не собирался. План предусматривал учебу в аспирантуре, написание диссертации, получение ученой степени и преподавание на родном биофаке. Поперек этого замечательного плана большим бревном лежало отсутствие ленинградской прописки. Без прописки на кафедре студентов не оставляли. Даже гениальных. И Алику Зотову светило распределение на родину. Поэтому недолго думая он направился на танцы в медицинский институт, где и познакомился со своей будущей женой Леной, коренной ленинградкой, проживающей с родителями в роскошной четырехкомнатной квартире в центре города. Ко всем этим достоинствам будущей жены добавлялась еще и ее очень даже симпатичная внешность. Алик родителям невесты откровенно не понравился. Как большинство питерских родителей, они отнеслись к иногороднему жениху очень настороженно. Тем не менее Зотова они к себе прописали, квартиру разменяли, и молодоженам досталась вполне приличная однокомнатная квартира в новостройках Васильевского острова.
        Зотов остался на кафедре, защитил диссертацию, и вскоре ко всем этим счастливым событиям прибавилось рождение сына. Но тут в такую налаженную и распланированную личную вселенную Зотова вмешалась перестройка. Зотов не растерялся и решил, что его вселенная заходит на новый виток с большими возможностями. Наука перестала приносить деньги, все его достижения и регалии обесценились в один миг. Зотов уволился из университета и с головой окунулся в частный бизнес, не забывая применять на практике свои тайные познания о мироустройстве. Бизнес Зотова пошел хорошо, он торговал всем подряд, мотался по бывшим республикам СССР, заменяя собой порванные торговые связи. Из Молдавии он вез вино, из Прибалтики молочные продукты, из Грузии мандарины, а из Белоруссии трикотаж. Однокомнатную на Васильевском острове обменяли на большую трехкомнатную квартиру, окнами выходящую на Невский проспект.
        Мечты Алика Зотова сбывались с большой скоростью. Постепенно денег у него накопилось, как у дурака фантиков, и он вложил их с большим умом в завод, производящий оборудование для нефтегазовой отрасли. Не то чтобы именно вложил в завод, нет, он полностью откупил его у вовремя подсуетившегося и приватизировавшего предприятие бывшего руководства. Руководству нужны были деньги, чтобы уехать. У Алика деньги были, уезжать он не собирался, а планировал с помощью завода увеличить свои доходы в несколько раз. Кроме вполне приличного производства завод располагал еще и большим земельным участком в черте города и недостроенным зданием заводоуправления. Алик понимал, что со временем эта земля будет стоить очень дорого, а если еще немного вложиться, то вместо заводоуправления можно построить отличный бизнес-центр.
        Торговлю пришлось оставить, завод отнимал все его время. Иностранные конкуренты, производящие схожее оборудование, оттягивали заказчиков на себя, но Алик не унывал и по-прежнему применял к бизнесу свои волшебные теории. Немного его подкосил кризис девяносто восьмого года, но Алик вывернулся из-под него, хотя и с долгами, но не такими уж и большими.
        Что там случилось в небесных сферах в 1998 году, науке неизвестно, но с того момента фортуна отвернулась от Алика Зотова. И никакими камланиями, медитациями и походами в дзен ее было не развернуть. Ко всему прочему от Зотова внезапно ушла жена. Собрала чемоданы, взяла сына и, плюнув на совместно нажитую элитную недвижимость, переехала к известному в городе пластическому хирургу. Когда она его только успела подцепить?
        Алик винил себя в том, что не уделял привязыванию жены достаточного времени. Ведь столько есть всяких разных методик, с помощью которых можно крепко-накрепко привязать к себе человека, поставить его в физическую и психологическую зависимость. Поначалу Алик все эти методики в отношении Лены успешно применял, а потом как-то замотался, и стало не до того. Считал, что она и так никуда от него, такого замечательного, не денется. Было досадно, но Зотов решил извлечь максимум выгоды из этой ситуации, заставив Лену отказаться от квартиры в его пользу. Ведь не он же ее бросил, в конце концов. Сама ушла. Ничего, хирург ей новую квартиру купит. Хирург действительно на Лене женился, купил большую квартиру и просил передать Зотову, что если тот подойдет к его дому ближе чем на сто метров, то быть ему битому кувалдой. В обмен на жилплощадь Лена категорически запретила Зотову видеться с сыном.
        Нельзя сказать, что Алик Зотов был таким уж циничным и меркантильным человеком. Он по-своему любил и жену, и сына, но его мировоззрение не позволяло отдаваться эмоциональным порывам. Спокойная отстраненность всегда была девизом его успешной жизни. Именно она расставляла жизненные приоритеты. Отстраненность достигалась с помощью медитаций и прочих практик, включая китайскую гимнастику цигун.
        Когда в жизни Алика Зотова появилась Анна Сергеевна Панкратьева, спокойная отстраненность дала небольшую трещину. В первый раз он увидел ее на собственном заводе, куда она приехала с представителем основного заказчика, чтобы сделать Зотову последнее решительное предупреждение за очередной срыв сроков. Зотов с интересом наблюдал из окна своего кабинета, как Панкратьева шла по территории на высоченных каблуках, с прической как у кинозвезды и в модных солнечных очках. Она энергично жестикулировала, доказывая что-то солидному дядьке. Жестикуляции решительно мешал портфель, который она в результате сунула этому дядьке в руки. Зотову понравилось, как легко и свободно она обращается с важным господином, приезда которого Зотов несколько опасался. Рядом с этими двумя понуро шел его технический директор Тимофеев и печально кивал. Когда вся компания ввалилась в кабинет Зотова, он как раз занимался разжиганием ароматических палочек, чтобы снять напряжение и разогнать низкие сущности.
        - Фу, какая гадость! - с порога сказала Панкратьева, замахала руками и кинулась открывать окно. От такой наглости Зотов опешил. Открыв окно, Панкратьева развернулась, решительно подошла к его столу, протянула руку и представилась: - Панкратьева Анна Сергеевна! А вы, как я понимаю, тот самый Зотов, который у нас у всех уже в печенках сидит со своими сроками?
        - Он самый, - обворожительно улыбаясь, ответил Зотов и крепко пожал ей руку.
        - Ну, меня представлять не надо, - сурово сказал дядька, - думаю, вы и так знаете, кто я.
        Потом он долго выговаривал Зотову, угрожал штрафными санкциями, а Зотов, как дурак, не мог сосредоточиться и оторвать глаз от Панкратьевой. Сидел, глупо улыбался, хлопал глазами и краснел. Заказчик в результате разошелся на всю катушку, а Панкратьева, недоуменно взглянув на Зотова, видимо, все-таки решила прийти ему на помощь:
        - Александр Васильевич! Мы тут с вашим техническим директором пообщались и выяснили, что у вас серьезные проблемы с транспортировкой. Я вам дам координаты моего человека, он успешно решает все вопросы по этой части. Созвонитесь, договоритесь об условиях, но чтобы через неделю оборудование уже было на стройплощадке. Иначе, я вам это обещаю, ваша фирма в отрасли получит волчий билет.
        Она порылась в своей записной книжке, продиктовала ему телефон нужного человека и со словами «А не пора ли нам с вами это дело перекурить» направилась к выходу из кабинета, увлекая за собой строгого заказчика. Уже с порога она обернулась, помахала ему ручкой и сказала:
        - Работайте, молодой человек!
        Зотов вывернулся наизнанку, но оборудование через неделю уже было там, где ему надлежало быть. Более того, сотрудники Зотова даже приступили к монтажу, что позволило Александру Васильевичу позвонить строгому заказчику и высказать свое неудовольствие по поводу отсутствия на стройплощадке некоторых важных закладных элементов. После этого с чистой совестью Зотов отправился на штурм Панкратьевой. Зотов знал, что после определенных упражнений против его магнетизма не сможет устоять ни одна женщина. Именно этим своим магнетизмом он в свое время привлек к себе Лену. На удивление, штурм Панкратьевой оказался не таким уж и сложным, как он ранее предполагал. Так что доставка оборудования в оговоренные сроки была, пожалуй, самым большим его подвигом в деле завоевания Панкратьевой.
        Жизнь с Панкратьевой оказалась гораздо сложнее, чем ее завоевание.
        Во-первых, все его штучки по поводу привязывания к себе нужного человека на нее практически не действовали. Он понимал, что это связано с ее курением и огромным количеством кофе, который она пила. С бывшей женой было проще. Врач по образованию, она представляла себе последствия влияния на организм вредных привычек и ничем не загрязняла свою ауру. Зотову было очень тяжело продраться через клубы дыма, заслоняющие от него астральное тело Панкратьевой.
        Во-вторых, Панкратьева требовала от него полного соответствия своим представлениям о том, каким должен быть руководитель предприятия. Как он должен одеваться, вести себя, соблюдать служебный этикет. Причем она не просто рассказывала ему, что то или иное он делает неправильно. Нет, она начинала над ним издеваться, высмеивая его недостатки. То он неправильно чай пьет, оттопыривая мизинец, как провинциальная купчиха, то не встает, когда женщина входит в кабинет, исключительно потому, что прилип штанами к стулу. То вид у него слишком важный, как будто клизму ему на работе вставили, а вынуть забыли. И так далее. А уж все его теории мироустройства и увлечения восточными практиками вызывали настоящую бурю веселья со стороны Панкратьевой. Она регулярно предлагала ему во время занятий китайской гимнастикой вставить в нос и еще кое-куда горящие ароматические палочки. Так, мол, энергия ци сразу вольется в Зотова и никакие низкие сущности ей в этом не помешают, а кроме того, таким способом можно будет разнообразить зрелище для жителей их двора. Глядишь, так все и начнут практиковать цигун.
        Зотова эти ее издевки выводили из себя и мешали его состоянию спокойной отстраненности. Приходилось периодически навещать свою квартиру, чтобы там в тишине медитировать и восстанавливать целостность.
        В-третьих, Панкратьева категорически близко не подпускала Зотова к своему бизнесу и не хотела, чтобы кто-нибудь из общих знакомых в отрасли знал об их отношениях.
        Это раздражало больше всего. Зотов понимал, что Панкратьева его стесняется и ставит гораздо ниже себя. Как назло, из попыток чем-нибудь доказать свою крутость у него ничего не получалось, и они заканчивались новым водопадом насмешек со стороны Панкратьевой. Алик Зотов с ужасом понимал, что Панкратьева делает из него неудачника. Она никак не хотела вписываться в спираль его личного пространства.
        В тот день, когда она опозорила его перед представителем «Спецгаза», Алик разозлился не на шутку, позволил себе далеко вылететь из состояния спокойной отстраненности и упасть в бурю отрицательных эмоций. Хотелось придушить ее собственными руками или шею ей свернуть. Уж это-то вообще легче легкого. Хрясь - и нет вредной дамочки. При этом он понимал, что даже в смертную свою минуту она будет над ним смеяться, выкрикивая что-то вроде «А руки-то ты помыл, Отелло хренов, прежде чем девушку душить?».
        Нет, укрощение строптивой - задача посложнее, чем сворачивание ей шеи. И Александр Васильевич Зотов, проводив представителя «Спецгаза» в гостиницу, направился к себе на Невский. Там он принял душ и улегся спать, велев организму проснуться в три часа ночи. Проснувшись, Алик мысленно попытался дотянуться своей волей до Панкратьевой. Сделать это, когда она спит и не курит, было гораздо легче. Для начала он поймал душу Панкратьевой в районе ее солнечного сплетения и принялся спокойно наматывать ее на кулак. В этот момент раздался звонок, и испуганная Панкратьева поинтересовалась, все ли с ним в порядке. Зотов развеселился, поняв, что в этот раз его метод на нее подействовал, и сказал ей, что скоро приедет. Конечно, никуда ехать он не собирался. После звонка тянуть душу Панкратьевой стало труднее, видимо, она пошла курить. Через некоторое время она опять позвонила, и довольный собой Зотов сказал ей, чтоб она оставила его в покое.

«Все, попалась, теперь никуда не денется, будет психовать, но делать то, что я ей скажу. Женщина должна знать свое место», - думал Зотов, потихоньку вытягивая из Панкратьевой душу.
        И в этот самый момент, прямо посередине таких приятных мыслей он почувствовал ментальную атаку редкостной силы. Он получил пренебрежительный щелчок по лбу, и его затопило теплом. От неожиданности Алик выпустил канат, который мысленно держал в кулаке, на конце которого трепыхалась душа Панкратьевой. Ему стало нестерпимо стыдно за свои действия, он быстро оделся, сел в машину и помчался к Панкратьевой. Дома все крепко спали, он тихонько разделся и залез под одеяло, под теплый панкратьевский бок. Ему было никак не заснуть, и, хорошо зная о последствиях ментального удара, он всеми силами старался бороться со своим стыдом и затопившей его нежностью.

«А Анюта действительно серьезный противник, - думал он, пытаясь заснуть. - Еще неизвестно, кто кого дрессировать будет. Интересно, сама додумалась или подсказал кто? Надо будет разузнать».
        Из самой глубины души Зотова поднималось доселе неведомое ему чувство - уважение к женщине, сладко сопящей рядом.


        Опыт первый. Результат номер два
        К моменту приезда Панкратьевой в офис там царил переполох. Секретарша Оля с порога объявила, что сюда несколько раз звонила Лидочка по поводу страшного ЧП, которое произошло у них на заводе с директором Ворониным. Кроме того, Дубову несколько раз звонил Петя Копейкин, накануне высланный Панкратьевой на тот самый зарубежный завод для исполнения обязательств, которые Панкратьева на себя взяла. Дубова на работе еще не было, мобильный у него выключен, и секретарша прямо сбилась с ног, не зная, что ей предпринять. Панкратьева предложила ей успокоиться, прекратить терзать телефон Дубова, а соединить Панкратьеву с Лидочкой и срочно сварить кофе.
        Когда в телефонной трубке послышался взволнованный Лидочкин голос, Панкратьева уже пила крепкий кофе и сладко дымила своей любимой ментоловой сигаретой.
        - Ань, привет! У нас тут фигня полная организовалась. Только ты не волнуйся, - затараторила Лидочка.
        - Лидочка, здравствуй! Вы чего сегодня все с ума посходили? Сначала Ольга наша меня запугать пыталась, а теперь ты. Говори лучше прямо и по порядку, а то я решу, что ваш бешеный директор избил нашего Копейкина, требует разорвать контракт и вернуть деньги, которые я уже все потратила.
        - Не, с Копейкиным вашим все в порядке, его встретили, в отеле поселили, только ему пока работать не с кем, потому что наш бешеный копыта двинул.
        - Ты чего?! Помер, что ли? - Панкратьева действительно не на шутку перепугалась.
        - Да нет, типун тебе на язык, он с сердечным приступом в больнице. Только и успел сказать: «Панкратьева!» - захрипел и увалился.
        - А я тут при чем? Рассказывай по порядку давай, - удивилась Анна Сергеевна. Еще не хватало, чтоб по стране слухи поползли, что она человека до сердечного приступа довела.
        - Он у нас после твоего отъезда такой хороший стал, как подменили. Мы прям нарадоваться не могли, тебя все добрым словом вспоминали. И сегодня утром приходит он веселенький, в приемную зашел, носом дернул и в лице переменился. «Что это, Лида, у вас за духи такие?» - спрашивает. А я сегодня как раз твоими духами подушилась. Еще в трамвае ехала, обратила внимание, все мужики столбенеют. Ну так вот! Я ему и говорю, что духи у меня новые, фирмы «Шанель». Не буду же я ему рассказывать, что ты мне их подарила. Это наши с тобой отношения, верно?
        - Верно, верно. Это к делу никак не относится.
        - Еще как относится! Слушай дальше. Он в кабинет прошел и по селектору попросил ему нашу Тимофеевну позвать. Я позвала. Она приходит и мне с порога хвастается, что сегодня твоими духами надушилась. И представь, муж ее никак не хотел из квартиры выпускать, все в кровать норовил затащить. Я ей про мужиков в трамвае тоже рассказала. Повеселились мы с ней, тебя опять добрым словом помянули: мол, сами бы никогда не дотумкали такие духи купить. Их ведь из бутылки когда нюхаешь, ни фига не поймешь, хорошие или плохие. Ну, она и пошла в кабинет директорский. Потом рассказала, что только к его столу подошла, как он на нее странно так посмотрел, носом повел туда-сюда, захрипел: «Панкратьева!» - воротник дернул и с кресла съехал. Тут Тимофеевна с перепугу и заверещала. Хорошо, скорая быстро приехала. Врачи его откачали да в больницу увезли. Говорят, он сейчас пришел в себя, матерится трехэтажно и имя твое, Анюта, употребляет, как ты говоришь, всуе. Ясное дело, что духами этими ты его добила. Мне Тимофеевна рассказала про твой план и тайное оружие в виде духов.
        - Ой, Лид, не мели ерунды! Это я Тимофеевне все придумала, чтоб она у меня духи взяла, а то в вашей компании все пугливые до изнеможения, чуть что - взятка. А я просто тетке хорошей от всей души презент привезла. Поделиться хотела своей радостью, что сказочные духи нашла. Я вам в следующий раз, если все хорошо закончится, еще кое-чего привезу. На обратном пути в дьюти-фри тушь для ресниц роскошную нарыла, на себе испытала, сижу и радуюсь. Ты лучше Копейкина там нашего поддержи, он перепугался небось. Познакомь там с вашими, пусть пока техзадание обсудят.
        - За это не волнуйся, он уже со всеми перезнакомился, классный парень, только не хочет он тут у нас сидеть, пока Воронин в больнице. Домой просится.
        - А что врачи говорят, когда выпишут?
        - Врачи категорически требуют не меньше двух недель в больнице, а потом рекомендуют в санаторий на реабилитацию. Это ж сердце, дело серьезное.
        - Ну и отлично, во время отсутствия Воронина ведь главный инженер за него исполняющим обязанности будет. Вот пусть они с нашим Копейкиным все и утвердят. - Панкратьевой даже самой понравилась такая комбинация.
        Со стороны действительно могло показаться, что она специально с помощью женской хитрости с духами убрала с дороги врага, чтобы за его спиной провернуть операцию по утверждению технического задания. Чисто как Штирлиц. Только вот от духов даже в кино мужики в больницу с сердечными приступами не попадают.
        - Да ты чего, Анюта! Наш Воронин после такого уже не выживет, но сначала обоим главным инженерам, вашему и нашему, голову оторвет. Жалко мне их, - засмеялась в телефонной трубке Лидочка.
        - Ладно, убедила, я сейчас Копейкина отзову, только официально. Мне документ от вас нужен, чтоб меня потом компания ваша в срыве сроков по контракту не обвинила. Давай, Лид, я сейчас запрос состряпаю, а ты там ему ноги приделай. И билет Копейкину на всякий случай закажи на ближайший самолет. Целую, звони, если что.
        После разговора с Лидочкой Панкратьева попросила секретаршу соединить ее с Копейкиным. Копейкин действительно уже со всеми на заводе перезнакомился, но пребывал в растерянности, так как не знал, что ему делать дальше. Панкратьева его успокоила и велела идти к Лидочке в приемную за билетом. После этого она быстро нарисовала факс в адрес главного инженера завода с просьбой ввиду болезни директора срочно назначить ответственное лицо для согласования технического задания по контракту. Копию факса она отправила начальнику отдела капитального строительства компании в Москве. Через десять минут ей позвонил расстроенный Сергиенко.
        - Аня, ты и моей смерти тоже хочешь? - сразу, не здороваясь, зло спросил он.
        Панкратьева, конечно, отметила это «тоже». Это означало только одно - сердечный приступ Воронина людская молва уже четко связала с Панкратьевой.
        - Ну-ка, ну-ка! Почему это «тоже»? Кого это я, по-твоему, уже до смерти довела? - также не здороваясь, точно попав в тон звонившего, ответила она.
        - Извини, я оговорился, - сразу сбавил обороты Сергиенко.
        - А мне твоя оговорка не понравилась, очень не понравилась. Ты забыл, наверное, что это Воронин ваш на меня благим матом орал, а не я на него. И при чем тут я и его сердечный приступ, никак не пойму. Может, он, когда в обморок падал, закричал
«Панкратьева!», чтоб объявить свою последнюю волю и сказать, что все золото и бриллианты свои фамильные он хочет завещать прекрасной женщине по фамилии Панкратьева, потому как чувствует свою большую перед ней вину!
        Сергиенко хихикнул.
        - А это мысль! - сказал он. - Однако объясни-ка лучше свое поведение с поганым факсом в мой адрес и копией в ОКС компании? Я это могу квалифицировать исключительно как подставу и подкладывание мне большой свиньи.
        - Дурак ты, Сергиенко! Какая же это свинья? Это соломка, в том числе и под твою задницу. Сам взвесь, какие у нас есть альтернативы во всей этой непростой ситуации. Первая - ты с Копейкиным подписываешь техническое задание в том виде, в каком оно есть и в каком оно не нравится вашему нервному директору. Результат - получаешь по шапке от своего начальника. Вторая - ты с Копейкиным ничего не подписываешь, ждешь, пока твой начальник Воронин поправится. Результат - получаешь по шапке из компании, как исполняющий обязанности директора, за срыв сроков по контракту. Выбирай. Я с тобой вместе по шапке получать не хочу, поэтому шлю тебе бумагу, из которой следует, что я белая и пушистая, а ты весь в коричневом. Но! Ты эту бумагу показываешь своему больному боссу. Босс говорит, что я стерва, и по шапке тебя не бьет. Я бы на твоем месте поработала с Копейкиным, пока он билет не поменял, и согласовала бы техническое задание. Но если ты выберешь другой вариант, то это будет твой выбор и твоя ответственность. Я в этом случае все равно буду стервой, но уже перед тобой. Ты сам говорил, что я боец. Вот я и воюю,
как могу.
        - Ты действительно стерва. Но ты права.
        В трубке послышались короткие гудки.
        Панкратьевой стало не по себе. Она достала очередную сигарету и только тогда заметила, что выкурила уже полпачки. Да, эту партию она выиграла, но ей было стыдно. Очень.
        Предстояло еще разобраться, что все-таки произошло с ее врагом, беспомощностью которого она сейчас так бесстыдно воспользовалась. Она хорошо запомнила слова волшебника Арсения о том, что причиненное ею зло вернется к ней в десятикратном размере. Но шар, который она запустила в голову Воронину, был золотистый, а не какой-нибудь другой. В этом Панкратьева была абсолютно уверена.


        Опыт второй. Результат
        Вечером выпал снег. Снег в Питере всегда выпадает внезапно. Вот только что еще тянулось прекрасное бархатное бабье лето с желтыми деревьями и зеленой травой, и все - хоп! Пожалуйте надевать зимние шипованные колеса. А кто не надел, тот по первому снежку да по тонкому ледку как на коньках рискует въехать куда ни попадя. Назавтра была суббота, но Панкратьевой все же удалось записаться на смену резины, пожертвовав самыми сладкими часами блаженного утреннего сна, когда будильник наконец заткнулся и не зовет на подвиги. Ничего, зато, когда весь город будет еще спать, она уже будет обута в замечательную зимнюю резину и можно будет смело ехать хоть до самой Финляндии.
        Зотов резину никогда не переобувал, считая себя мастером зимнего вождения. Более того, он на своей летней резине регулярно участвовал в гонках по замерзшему льду озера Разлив. Там собирались экстремальщики и елозили по скользкому льду промеж расставленных на озере автомобильных покрышек. Зотов говорил, что таким образом он тренирует в себе спокойную отстраненность.
        Панкратьева такого развлечения не понимала и не одобряла. Она очень любила свою машину и старалась обезопасить ее от всякого рода неприятностей. Автомобиль Анны Сергеевны всегда был в идеальном рабочем состоянии. Поэтому в субботу она встала ни свет ни заря и отправилась в шиномонтажный центр. Там она оставила на зимнее хранение свою летнюю резину и приехала домой уже на новой зимней.
        Дома все еще спали. Панкратьева разделась и залезла под одеяло к Зотову. Самое время было как раз заняться той самой большой и чистой любовью. Однако, прикоснувшись к Алику, Панкратьева поняла, что что-то не в порядке. Он был невозможно горячим, его явно знобило. Когда она попыталась его разбудить, он застонал. Панкратьева не на шутку перепугалась. Таблеток Алик не любил, но ситуация явно была критической. Панкратьева сунула ему под мышку градусник, и на ее глазах ртуть поползла по столбику вверх, устремляясь к сорока градусам. Температуру надо было срочно сбивать. Ясное дело, что скорая так быстро не приедет. Тем более что кроме температуры никаких признаков заболевания не было видно. Панкратьева кинулась на кухню и схватила коробку с лекарствами. Потом поняла, что никакую таблетку в этом состоянии в Зотова не засунешь. Взгляд упал на одноразовые шприцы. Точно! После последней Федькиной болезни должны оставаться ампулы с жаропонижающим. Правда, срок годности мог уже истечь, но это по сравнению с такой опасной температурой - полная ерунда. Вколем, а там проверим. Панкратьева быстро набрала
лекарство в шприц, сразу две ампулы, и помчалась обратно в комнату.
        Зотов закутался в одеяло и постанывал. Панкратьева тихонько отогнула одеяло в том месте, где должна была находиться любимая попа, молниеносно протерла место укола спиртом и быстро всадила шприц в задницу Зотова. Тот дернулся, и, несмотря на всю опасность ситуации, Панкратьева захихикала. Она получила ото всей этой процедуры огромное удовольствие. Надо будет написать в дамский журнал статью о важности уколов в семейной жизни. Что ни говори, а сближают ведь, черти!
        Потом она опять побежала на кухню, развела в мисочке уксус и кинулась обратно обматывать смоченными в уксусе носовыми платками запястья и ноги Зотова. За этим занятием ее и застал изумленный Федька.
        - Мам, ты чего? Алика лечишь, что ли? - сонным хриплым голосом спросил он, заглядывая в настежь распахнутую дверь материнской спальни.
        - Нет, сынок, это я его пытаю так. Уколами и уксусом. Он себя последнее время что-то плохо вести стал. Иди зубы чисти, а то и тебя сейчас мучить начну.
        - Ладно, ма, чегой-то с ним? Мне Алика жалко. Он меня не воспитывает. Правда, прикольный чувак. Говорил, что меня уже надо у него на Невском поселить, а вы тут жить будете. Скорей бы уже.
        - Это ж когда тебе этот прикольный чувак такое говорил? - удивилась Панкратьева.
        - Да когда ты в командировке была, а я съел все, что было в холодильнике.
        - Пожалуй, надо ему за это еще парочку шприцов вколоть. Федя! Дети должны жить со своей мамочкой до тех пор, пока не вырастут и не начнут зарабатывать денежки, чтобы помогать мамочке в старости. И даже не надейся! Я тебя и так-то почти не вижу.
        - Вот-вот! Какая разница, если я на Невском жить буду? - Федька сладко зевнул и почесал свою лохматую голову.
        - Прекратить разговорчики, марш в ванную, я сейчас завтрак делать буду. А этого прикольного за глупости, которые он детям говорит, лечить и вовсе перестану.
        Федька скрылся в коридоре. Панкратьева потрогала лоб Зотова, тот слегка покрылся испариной. Для проверки сунула Зотову под мышку градусник. Столбик замер на тридцати девяти. Ага! Процесс пошел. Она сменила Зотову уксусные повязки и помчалась на кухню делать любимую Федькину яичницу с помидорами и сыром. Вдобавок решила еще и картошки пожарить. Растущий детский организм эту яичницу проглотит и не заметит.
        Когда она поставила перед Федькой огромную тарелку с хрустящей картошкой и вкусной яичницей, из спальни раздался стон Зотова. Стон этот почти походил на скулеж. Панкратьева помчалась в спальню и увидела, что Алик открыл глаза. Она потрогала его лоб. Лоб был влажным и прохладным. Ну слава богу! Уколы все-таки подействовали.
        - Что же ты со мной сделала, ведьма проклятая? - со стоном спросил ее Зотов.
        - Жаропонижающее вколола! У тебя температура была почти сорок, я перепугалась. Ты ж без сознания был. А чего мне надо было делать? Смотреть, как ты помираешь? Или скорую вызывать? Ну, честно признаюсь, укол тебе делать мне страшно понравилось. Я бы с удовольствием тебе еще парочку вставила. Ну-ка, давай попу поглядим, нет ли там синяка.
        - Да я не об этом! Это ты все правильно сделала, - почти прошептал Зотов.
        - А о чем тогда? - удивилась Панкратьева.
        - Ты со мной что-то сделала прошлой ночью, когда я дома не ночевал, помнишь? Я это сразу почувствовал, меня как стукнуло что-то, а потом уже утром, дома, после твоего ухода нехорошо стало. Затошнило и вырвало. Я все равно на работу пошел. Вечером мне уже совсем плохо было, опять вырвало. Но я поздно пришел, ты спишь уже, будить не стал. А потом зазнобило - и дальше не помню. Расскажи, что это было. Я прошлой ночью энергетическое воздействие очень сильное почувствовал.
        Лицо у Зотова было бледно-зеленого цвета, под глазами чернели круги. Панкратьевой стало безумно его жаль, но она не знала, что и сказать. Хотелось во всем признаться, но рассказывать про золотые шары было нельзя. Тайна есть тайна, тем более чужая. И потом, может быть, имело место обычное совпадение?
        - Аличка! Ну что ты все придумываешь? Начитался разных книжек, вот тебе повсюду ци и мерещится. - Панкратьева чмокнула Зотова в лоб, параллельно проверяя его температуру, и заботливо подоткнула под него одеяло. - Ты есть-то хочешь? Может, я тебе бульончика куриного сварю? Ой, забыла, ты же суп не ешь. Так давай грибов тебе с кашей гречневой сделаю, как ты любишь.
        Зотов взял ее за руку и строго поглядел в глаза.
        - Заткнись и слушай, - сказал он. - Больше так не делай никогда. С энергией шутить нельзя. Это очень опасно. Ты не понимаешь, с чем имеешь дело. Все тебе хиханьки и хаханьки. И курить завязывай. Я придумал как.
        - Как? - Панкратьевой было не по себе, и она обрадовалась, что Алик ушел от опасной темы.
        - Я тебе дам тысячу долларов, а ты бросишь курить.
        - Тю! Пять давай. Тысяча для меня не аргумент. Она меня никак не мотивирует. Вот пять - другое дело.
        - А ты жадина, Анька! Ну хорошо, дам тебе пять. Но при одном условии.
        Панкратьева от неожиданности замерла. Пять тысяч долларов ей бы очень пригодились, но это означает, что ей прямо сейчас надо бросить свое любимое курение.
        - Каком условии? - осторожно спросила она.
        - Там, в портфеле у меня, возьми пять штук. Возьми, возьми. Я хочу, чтоб ты их в руках подержала.
        Панкратьева полезла в элегантный кожаный портфель Зотова. В его портфеле, в отличие от портфеля Панкратьевой, царил идеальный порядок. В одном из отделений она обнаружила две пачки долларов.

«Опять продешевила, - молнией пронеслось у нее в голове, - надо было десять просить. Вон, у него десять же есть!»
        Она достала одну пачку и взвесила ее в руке. Да уж! Деньги Анна Сергеевна Панкратьева любила. Обожала просто. Эта любовь к деньгам жила в Ане Панкратьевой с детства. С голодного советского детства, с бедной советской юности. Пачка прохладных американских долларов приятно оттягивала ей руку. В голове сразу пронеслось несколько вариантов приятственной траты этих денежек, потому что кроме самих денег Панкратьева больше всего на свете любила их тратить. Ах да! Зотов же о каком-то там условии говорил - интересно, что он имел в виду.
        Панкратьева вопросительно посмотрела на Зотова.
        - Ты, Аня, бросаешь курить, я тебе даю эти деньги, но если ты потом начинаешь курить опять, то..
        - Я тебе их возвращаю! - Панкратьева радостно закончила начатую Зотовым фразу. - Я согласна.
        - Не торопись и не перебивай. Ты возвращаешь мне не пять тысяч, а десять. И слово мне даешь, что, где бы я ни был, ты мне эти деньги вернешь.
        - Что ты имеешь в виду под этим где бы ты ни был?
        - Ну, вдруг тебе так курить захочется, что ты решишь со мной расстаться, чтоб по жадности своей мне деньги не отдавать.
        - Дурак какой! Ты же меня знаешь. Я за свои слова отвечаю.
        - Вот и обещай.
        - Обещаю.
        - Отлично, теперь давай бросай.
        - Один момент! - Панкратьева достала из сумки сигареты. - Надо же, как интересно. Одна осталась, как специально.
        Она подошла к окну, приоткрыла форточку, щелкнула зажигалкой, прикурила и с чувством затянулась.
        - Издеваешься, что ли? - донесся с кровати голос Зотова.
        - Нет, я просто курю свою последнюю сигарету. Если бы ты когда-нибудь курил, ты бы меня понял.
        Пять тысяч долларов с угрозой возврата их в двойном размере действительно оказались очень серьезным аргументом. И все последующие дни, как только Панкратьевой нестерпимо хотелось курить, она видела перед собой эти уплывающие от нее замечательные деньги и тотчас брала себя в руки. Однако курить хотелось постоянно. От этого желания у Панкратьевой аж сводило скулы. Кроме того, жутко хотелось есть. И не просто есть, а жрать, жрать и жрать все подряд.
        Анна Сергеевна никогда не задумывалась над тем, что стройностью своей фигуры она обязана вредным для здоровья сигаретам. О завтраке из одного кофе можно было смело забыть.
        Ночью ей снилось, что она курит, а сидя в своем кабинете, она не раз ловила себя на том, что засовывает ручку в рот, держа ее как сигарету. Ко всему прочему, Панкратьеву стали сильно раздражать окружающие люди. Видимо, измененное восприятие реальности отступало от Анны Сергеевны, а реальность новая ей совершенно не нравилась. Большой черный джип преследовал Панкратьеву уже практически постоянно. Она часто видела его в зеркале заднего вида и, можно сказать, к этому привыкла. Единственное, что смущало, так это то, что она никак не могла уловить марку этого автомобиля. То ли «тахо», то ли «навигатор», то ли «крузер», а может быть, и вовсе
«рендж». Только и ясно было, что большой и черный. Панкратьева попыталась рассказать о джипе Алику Зотову, но тот отмахнулся, сказав, что у нее глюки и мания преследования.
        Зотов после инцидента с применением против него секретного оружия оклемался довольно быстро. Провалялся все выходные в кровати, причем на второй день Панкратьева уже заподозрила, что он симулирует слабость, так как ему очень понравились все ее ухаживания и даже уколы.
        Коллективу же родной фирмы бросившая курить Панкратьева совершенно не приглянулась. Дубов улетел в командировку на целую неделю, однако вместо того, чтобы расслабиться и спокойно поработать в его отсутствие, коллективу пришлось терпеть раздраженную начальницу. В вернувшейся к ней не искаженной курением реальности Панкратьева с лихвой восполнила сотрудникам отсутствие Дубова. Она и кричала, и топала ногами, и дублировала все свои указания со всех сторон ни капельки не хуже, чем это делал Дубов. Коллектив завыл и отправил к Панкратьевой парламентера с предложением снова начать курить. Парламентер был с позором выставлен из кабинета. Однако Панкратьева отправилась в курилку и принесла всем присутствующим там свои глубочайшие извинения. Поделилась с заядлыми курильщиками своей проблемой с возвратом десяти тысяч долларов и была с завистью и сочувствием прощена.
        Необходимо было поехать к Арсению и рассказать ему о последствиях применения золотистых шаров, но раздражение вызывала даже сама мысль о волшебнике.

«Никакой он не волшебник, - думала раздраженная Панкратьева, - а самый настоящий злой колдун. Небось специально подкинул мне секретное оружие, чтоб я потом без него обходиться не могла».
        От мыслей этих становилось стыдно, кроме того, Панкратьева в глубине души очень надеялась, что Арсений помашет вокруг нее руками, и все неприятные моменты от бросания курить сойдут на нет. Поэтому к концу недели Панкратьева взяла себя в руки, позвонила Арсению и настояла на своем визите к нему. При этом она, конечно, отметила, что, в отличие от прошлого раза, Арсению не очень-то хотелось ее видеть.
        Нет, Панкратьевой решительно гораздо больше нравилась ее измененная курением прежняя реальность. Там люди в большинстве своем были милые и приятные, а в реальной реальности Панкратьеву все больше окружали вредные непроходимые дураки и тупицы. Ничем не лучше этих дураков и тупиц в новой реальности была и сама Панкратьева. Вон, даже на Федьку наорала за то, что он носки раскидал по всей квартире. Как будто он раньше этого не делал! Остановилась только тогда, когда увидела на глазах у сына слезы. Так тут же кинулась его целовать. То есть и сама стала какой-то ненормальной, психически неуравновешенной истеричкой.
        Вот в таком вот дурацком состоянии Панкратьева и приехала к Арсению.
        - Анна Сергеевна! Что с вами? - По лицу открывшего ей дверь волшебника было видно, что он испуган не на шутку.
        - Ничего! Курить бросаю, - гавкнула ему в ответ Панкратьева.
        Арсений явно растерялся. Панкратьева смилостивилась и рассказала Арсению про уговор с Аликом Зотовым.
        - А! Ну, тогда понятно. Эк вас, матушка, расколбасило-то. Пойдемте, я вам сейчас облегчу ситуацию.
        Хмурая Панкратьева решительным шагом направилась в комнату и уселась на операционный стул. Арсений долго плескал водой в ванной, потом пришел и начал уже привычно размахивать вокруг Панкратьевой руками. Анна Сергеевна даже хотела было съязвить что-нибудь такое по поводу того, что сколько руками ни маши, а взлететь не получится, но вдруг почувствовала тепло по всему телу и необычайную легкость внутри.

«Слава богу, не ляпнула ничего. А то бы обидела хорошего человека на ровном месте», - подумала она.
        Арсений еще немного поразмахивал руками и опять отправился в ванную. Панкратьева заметила, что у него совершенно бледное лицо, все в капельках пота. Однако, когда, поплескав водой, он наконец вернулся в комнату, то был уже вполне розовощек и улыбался Панкратьевой своей замечательной волшебной улыбкой.
        - Да, и не говорите, Анна Сергеевна! Сколько руками ни маши, никак не взлетишь! - сказал он, хитро глядя на Панкратьеву.
        Панкратьевой сначала стало не по себе, а потом она расхохоталась:
        - Ладно вам, Арсений, тетеньку пугать! Лучше расскажите, что это со мной происходит?
        - Нет уж, лучше вы расскажите, чего вы еще отчебучили, потому что вы настолько опустошенная, что одним бросанием курить ваше состояние объяснить невозможно. Не иначе вы и на людей теперь бросаетесь? Энергию отвампирить пытаетесь? Точно так же, как на вас раньше люди бросались.
        Панкратьева задумалась, согласилась с Арсением и рассказала ему в подробностях и о сердечном приступе директора зарубежного завода, и о том, как она запустила шаром в любимого мужчину, и о том, как тот внезапно заболел и все про ее секретное оружие пронюхал. Ну и конечно, в подробностях рассказала про уговор с бросанием курить.
        - Да уж! Это ж сколько всего произошло, а вы ничего не рассказывали и ко мне не приезжали. А еще говорили, что будем на пару секретное оружие изучать. Нехорошо! - строго отчитал ее Арсений.
        - Виновата. Исправлюсь. Просто все как-то одновременно навалилось и очень быстро произошло. Больше не буду. Простите меня, Арсений. И за мысли мои дурацкие простите.
        - Ваши, как вы говорите, дурацкие мысли на самом деле вовсе не дурацкие. Они просто полностью соответствуют вашему дурацкому состоянию. Я вот что думаю - бросать курить после осуществления энергетической атаки было с вашей стороны очень опрометчиво. Однако начинать курить опять было бы непростительной глупостью. И дело тут совсем не в деньгах. Я сейчас немного отрихтовал вашу энергетическую сущность. Она в поиске механизма пополнения энергии. Дело в том, что ваша энергетика уже приспособилась к курению и автоматически восполняла ту энергию, которую вы выбрасывали вместе с дымом. Ведь и курение ваше является в принципе вашей попыткой приспособиться к собственной избыточной энергии. Вы ее выбрасывали потихоньку в пространство. Сейчас вы ее оставляете при себе. Организм же ваш растерялся. С одной стороны, он получил сигнал, что энергию восполнять не надо, и замер. С другой стороны - вы при этом не перестали быть энергетическим фонтаном. Вот и прибыли ко мне практически пустой. Сейчас ваш организм привыкнет к новым условиям и заработает как надо. Не сомневайтесь.
        Конечно, Панкратьевой очень хотелось бы услышать, что курить ей просто необходимо с целью сохранения здоровья, и Арсений практически был близок к тому, чтобы совесть Панкратьевой была чиста. А уж такому большому знатоку ци, каким являлся Зотов, предложенное объяснение было бы понятно, и можно было бы даже договориться о возврате пяти, а не десяти тысяч долларов. Ведь сам сказал, что с энергией не шутят. Однако Арсений все-таки индульгенцию Панкратьевой не выписал.
        - Анна Сергеевна! Кончайте хитрить, - продолжил он, - вам курить давно пора бросать. Вы же из-за курения себя не осознаете полностью.

«Ну вот, и этот туда же», - подумала Панкратьева, вслух же сказала:
        - Хорошо, с этим понятно, но что же было с моими противниками после применения нашего оружия?
        Арсений заулыбался:
        - Ну, это просто. Я думаю, их организмы как раз не справились с избытком поступившей в них от вас энергии. Они ведь оба, насколько я понимаю, товарищи с очень низкой энергетикой. Один все время на людей кидается, другой боится из себя лишнюю эмоцию выплеснуть и медитирует постоянно, пополняя свои скудные запасы энергии.

«Интересно, - подумала Панкратьева, - откуда он все это про Алика знает? Я ж ему не говорила».
        Арсений между тем продолжал:
        - И не смотрите на меня подозрительно, сами рассказали, как ваш мужчина почувствовал и заподозрил вас в энергетической атаке. Это говорит о том, что он эти вопросы плотно изучает. И не просто так, а для того, чтобы восполнять свою энергию цивилизованным путем, а не стать вампиром, как ваш первый визави. Так вот, когда к человеку с минимальным запасом энергии вдруг поступает большое количество вашей сильной и чистой энергии, его организм также испытывает шок от непривычного и пытается скинуть этот избыток в пространство. Первый из ваших противников обычно получает низкую энергию чужих слез, второй выцеживает по капле энергию из космоса. А тут вдруг такой сюрприз. Но организм-то не приспособлен. Так же как у вас с бросанием курить. Он некоторое время с трудом проедает полученный подарок, а потом растерянно замирает. И в этот момент есть опасность какой-нибудь неприятности. Так что нужно очень осторожно свою энергию дозировать. Попробуйте в следующий раз маленький мячик запустить, а не шар. Однако, Анна Сергеевна, меня очень беспокоит то, что вы использовали оружие против любимого человека. Так
делать ни в коем случае нельзя. Это равноценно удару ниже пояса.
        - Ох, Арсений, - Панкратьева растерялась, - дело, наверное, в том, что я не совсем уверена, что этот человек по-настоящему любимый. Вернее, я совсем не уверена.
        - Тогда почему же вы с ним живете вместе? Тратите и его и свое время!
        - Ну, скажете тоже! Я что, одна такая? Все вокруг вас живут в любви и согласии?
        - Те, которые живут, то именно в любви и согласии, как вы сказали. Остальные не живут, а существуют.
        - Но одной-то хуже!
        - Чем же это? - искренне удивился Арсений. - Никто не раздражает? Или не надо ни в кого из секретного оружия лупить? Вам, Анна Сергеевна, срочно надо понять, чего же вы хотите, сделать выбор и идти по этому пути смело.
        - Арсений! Ну как вы не поймете, что таких мужчин, которые мне нравятся, в природе просто не бывает.
        - Это каких таких? Расскажите.
        - Умных! Чтоб умней меня были. С чувством юмора, чтоб весело нам было. Красивых и высоких, чтоб без комплексов. И с заработком приличным, чтоб опять же без комплексов.
        - Так это ж вы свой портрет нарисовали, - рассмеялся Арсений.
        - Вот-вот, мужчина должен быть достоин женщины. А самое главное, чтоб я своим мужчиной гордилась. К моему большому сожалению, как-то все больше приходится мне своих мужчин стыдиться и бояться, как бы они чего-нибудь не учудили.
        - Вот что я вам скажу, Анна Сергеевна! У вас обязательно будет такой мужчина, которого вы мне сейчас изобразили. Только он ни за что в вашей жизни не появится, пока вы для него место не освободите.
        От Арсения Панкратьева опять ехала в отличном настроении. Все-таки он точно волшебник. Курить совершенно не хотелось, и никакого черного джипа в зеркале заднего вида не мерещилось. Кстати, про джип-то этот она Арсению как раз рассказать и забыла. Вот они, старческий склероз и девичья память в одном флаконе. Переходный возраст. Из девушки в бабушку. Тетка называется. С другой стороны, может, это конкуренты какие-нибудь следят или заказчики новые проверяют? В этом случае Арсений со своим волшебством совершенно никак не поможет. И чего помогать? Следят себе люди и следят, никак не беспокоят. Криминала никакого Панкратьева за собой не чувствовала и решила больше на этот джип внимания не обращать. Ведь даже если Дубову про него рассказать, тот веселиться начнет и сразу зачислит Панкратьеву в партизаны или Штирлицы.
        Дома ее ждал не менее веселый Зотов, который радостно сообщил ей, что в понедельник улетает в Сургут, а когда вернется, даже не может предположить. И если бы раньше на такое его заявление Панкратьева непременно бы разозлилась, то в этот раз она весело сказала:
        - Да и вали на здоровье! Я тут без тебя отдохну и вредной пищи поем. Девчонок позову, салат мясной сделаю, да вина-то и напьемся!
        - Ты вином сильно не увлекайся, а то кинешься сейчас опять свою реальность искажать. Не курением, так вином!
        - Да мне, Алик, бояться теперь нечего. Ты ж со мной. А мне бы еще пять тысяч не помешали. Давай сюда, я и пить вовсе не буду. Хотя нет, для такого важного жизненного решения пяти мало, десять давай, - веселилась Панкратьева, стаскивая сапоги.
        - Сейчас-сейчас, одну минуточку! - Зотов полез в портфель, пошарил там, достал оттуда фигу и покрутил ею у Панкратьевой перед носом. - Шиш тебе, Анька, уж больно ты дорогая женщина, мне становишься не по карману.
        - А ты работай лучше, Зотов! Учебник почитай какой-нибудь, как заводом руководить. Или вон у меня есть книжка умная про финансы. Там и про оборачиваемость капитала, и про отрицательные чистые активы все есть. В дзене твоем такому тебя не научат.
        - Знаешь, Панкратьева, если ты такая умная, то где твой завод? Вот у меня завод есть, а у тебя его нет! - обиделся Зотов.
        - Аличек, кто ж тебе такую глупость сказал, что у тебя завод есть? У тебя обязательств в сто раз больше, чем твой завод стоит. Ты его сколько раз заложил уже? Просто заказчикам твоим невыгодно тебя банкротить. С паршивой овцы хоть шерсти клок. - Панкратьева не стала миндальничать. Сколько можно уже! Как страус голову в песок прячет, заводовладелец хренов.
        После этих ее обидных слов Зотов посмотрел на Панкратьеву строго и произнес:
        - Я кручусь сам, у меня компаньона с мохнатой лапой, как у тебя, нет. Вы с Дубовым присосались к огромной корпорации и пасетесь там, а ты попробуй приди с улицы. Да так, чтоб потом выйти с контрактом. Ты сама-то занести кому-нибудь пыталась?
        Панкратьевой стало стыдно. Вот тут Зотов действительно прав. О таких тепличных условиях, как у них с Дубовым, можно только мечтать.
        - Алик, милый, я тебе совсем о другом говорю. Да ты гений продаж, кто ж спорит? Ты вон даже ко мне в доверие втерся, но дальше-то что? Кроме продаж существуют еще организация производства, учет, контроль, рентабельность, в конце концов!
        - Иди ты со своей рентабельностью к Дубову своему! - Видно было, что Зотов обиделся не на шутку.
        Ну вот, испортила настроение и себе, и парню.
        - Слушай, не обижайся, давай Федьку возьмем и пойдем к японцам суши есть? Я угощаю, - заканючила Панкратьева, пытаясь исправить ситуацию.
        - Вот еще! - рыкнул на нее Зотов. - Без меня идите, у меня сегодня голодный день.
        Ну надо же, как она только забыла, что Зотов периодически устраивал себе по пятницам голодные дни и пил только воду.
        Федьку Панкратьева выловила не сразу, тот был в гостях у друга Павлика. Вместе они играли в какую-то «нинтенду», соответственно, идти к японцам Федьке категорически не хотелось, тем более что мама Павлика уже этих игроков в «нинтенду» как следует накормила.
        Пить воду вместе с Зотовым Панкратьева не собиралась, поэтому позвонила подружке Люське Закревской и соблазнила ее японцами.
        Люська работала финансовым директором в крупной транспортной компании. Это обеспечивало Люськину независимость и самостоятельность. Внешность у Люськи тоже была под стать этой ее независимости. Абсолютная яркая блондинка, но никакая не Барби, а затянутая в черную кожу фурия. Люська стриглась практически под ноль, оставляя на голове маленький ежик белых волос. Из-за этой стрижки всегда сильно накрашенные синие Люськины глаза светились, как звезды. Больше всего на свете Люська любила черную кожаную одежду и ярко-красную помаду. Машина у Люськи тоже была ярко-красной. Вот такая вот любимая подруга была у Анны Сергеевны Панкратьевой. Правда, как и большинство окружающих Панкратьеву людей, лучшая подруга тоже любила чего-нибудь такое отчебучить, после чего Панкратьевой становилось за нее стыдно. Например, напиться и кидаться стаканами об стену или танцы на столе затеять с раздеванием. Да мало ли всяких глупостей может учинить женщина, чтобы обратить на себя внимание? Причем на следующий день Люська абсолютно честно не помнила, что она вытворяла накануне. Поэтому Панкратьева и предпочитала встречаться с
Люськой где-нибудь в нейтральном месте, куда обе приезжали на машинах, что обязывало к трезвости.
        - Ну что, как твой знатный китаец поживает? - ворвавшись в ресторан, с порога спросила Люська.
        Одета она была в немыслимые ботфорты, кожаные джинсы и какую-то непонятную, явно очень дорогую меховушку с кожаными шнурками и заклепками. Чинные официанты все как один уставились на умопомрачительную гостью.
        - Люсь, ну почему китаец, никакой он не китаец, - обиделась Панкратьева за Зотова.
        - Как не китаец? - возмутилась Люська, стягивая с себя меховушку и, не глядя, кидая ее в сторону изумленного официанта. - Зеленый чай ведрами пьет? Пьет! Ци из пространства поглощает? Поглощает! Да, и с Конфуцием на дружеской ноге. Ты меня когда с ним знакомила, он с Конфуцием пришел. Видимо, показать хотел, что читать умеет.
        Официант проявил чудеса ловкости и Люськину меховушку все-таки поймал.
        - Девушка, - жалобно произнес он, - у нас гардероб на входе.
        - Отлично! - обворожительно улыбнулась ему Люська. - Вы пока курточку мою туда отнесете, мы уже меню и прочтем.
        И Люська внимательно стала изучать меню.
        - Эх, Анюта! - после недолгого молчания произнесла она. - Опять риса нажремся за бешеные бабки. Тут курить-то хоть можно?
        - Я, Люся, курить бросила! - решила удивить подругу Панкратьева.
        Люська не удивилась, а махнула рукой и засмеялась:
        - Да ладно! Первый раз, что ли?
        - Мне Алик за это пять тысяч долларов дал. - При этих словах глаза у Люськи округлились, а челюсть поползла вниз. - Если я закурю, то должна буду отдать ему десять!
        - Вот сволочь китайская, хитромудрая! - возмущенно воскликнула Люська. - И как ты только на такое подписалась?
        - Денежки люблю очень. Согласись, пять тысяч - это аргумент!
        С этим Люська спорить не стала.
        - Да уж! Если бы мне кто пять тысяч дал, я б, может, тоже бросила! - резюмировала она.
        - Люсь! Я ведь вот что подумала: наверное, Алик меня любит очень, раз на такие траты пошел за-ради моего здоровья.
        - Ага! Хрен тебе, Анька! Любит он ее! Себя он любит, китаец твой поганый. Не хочет твои курительные миазмы поглощать и в твоем искаженном пространстве существовать! - С этими словами Люська достала из сумки сигареты, отправила одну в рот и свирепо защелкала зажигалкой.
        Официант тут же материализовался рядом, щелкнул своей зажигалкой и дал Люське прикурить. Рядом с пепельницей он положил номерок от Люськиной меховушки.
        - Заказывать будем? - спросил он у сердитой Люськи.
        - Будем, будем! - закивала Люська, выпуская дым.
        Панкратьева развеселилась. В этот момент Люська была похожа на пламенную революционерку из старых фильмов, только вместо папиросы у Люськи на губе висела дорогая тонкая сигарета.
        - Значит, так, - продолжила подруга, - рис ваш мы не будем, сами его ешьте, нам несите сашими.
        Люська быстро потыркала пальчиком в соответствующие пункты меню.
        - А вам? - поинтересовался официант у Панкратьевой.
        - Все то же самое, только умножить на два.
        Официант удивленно хмыкнул.
        - А чего вы удивляетесь, молодой человек? Я в два раза выше своей подруги, да еще курить бросила. Кушать очень хочется! - пояснила Панкратьева свой выбор.
        - Ладно, Анька, давай рассказывай! Ты у Арсения была? - строго спросила Люська.
        - Была.
        - Ну?
        - Чего «ну»?
        - Кончай придуриваться! Что он тебе сказал?
        - Сказал, что я хороший человек и у меня все будет хорошо!
        - Ну, это, положим, я и без него знаю. Темнишь ты, Анюта.
        Панкратьева действительно темнила. Ну не рассказывать же Люське про секретное оружие. Эта сразу, не задумываясь, всех вокруг огненными шарами закидает. Ах да! Поблагодарить-то подругу за знакомство с Арсением Панкратьева совершенно забыла.
        - Да нет, Люсь, ничего я не темню. Спасибо тебе, конечно, огромное. Арсений не проходимец какой-нибудь, а настоящий колдун. Не колдун даже, а волшебник. Мысли читает, все понимает, руками машет, и сразу легко делается.
        - То-то, а ты не верила, все смеялась надо мной. Знаешь, он ведь мне сказал, что я сама очень сильный экстрасенс, - гордо призналась Люська.
        - А вот это уже я тоже без Арсения давно знаю. Ты вон как в официантов верхней одеждой кидаешь. Не глядя. И ни разу не промазала. Так только настоящий экстрасенс может.
        - Хорош прикалываться. Как там Федька твой поживает?
        - Да вроде бы ничего. Я ведь его почти не вижу. Ухожу - он еще спит, прихожу - он уже спит. То командировки у меня, то у него друзья-приятели.
        - Плохо. Возраст у Федора твоего сейчас самый поганый начинается. Может, возьмем ребятишек да куда-нибудь к морю теплому на зимние каникулы полетим?
        - Подумать надо.
        - Чего тут думать? Китаец твой к заводу своему всегда как пришитый. Никуда не ездит, кроме как к заказчикам разным. Думаю я, что это он денег жалеет. Если всем ехать, ему ж придется за тебя и Федьку платить. А так ему вроде некогда, вот ты сама за себя и платишь. - Люська явно смотрела в корень. Хотя пять тысяч-то Зотов дал, не пожалел.
        - Люсь, не говори ерунды! Если б он денег жалел, он бы мне пять тысяч за курение не дал. - Анне Сергеевне совершенно не хотелось соглашаться с подругой, которая в своих оценках мужчин, окружающих Панкратьеву, всегда оказывалась права.
        Люська захохотала:
        - Вот тут он и обломался. Денег хотел нажить. Знает, что ты дамочка ответственная, за слова свои всегда отвечаешь, а курить бросить такой заядлой курильщице, как ты, - это все равно что алкоголику с выпивкой завязать. Не верит он, Анька, что ты курить бросишь. Только плохо он тебя знает, всего два года. Не знает он о тебе самого главного, что ты упертая, как баран.
        С этим Панкратьева спорить не стала. Решения она обычно принимала с трудом, маясь и волнуясь, как бы не прогадать. Но уж если Анна Сергеевна чего-то решила, то, будьте уверены, дело она доведет до конца.
        - Не любишь ты, Люся, моего Зотова, - резюмировала Панкратьева.
        - Можно подумать, что ты его любишь? А я вообще никого из твоих мужиков не люблю. У тебя ни одного нормального не было. Что в доме, что на работе. И где ты таких уродов только находишь?
        - Да там же, где и ты. У тебя разве какой-нибудь нормальный был? Первый бабник невозможный, но хоть с деньгами был, второй у тебя на шее десять лет сидел, да еще и тоже бабник оказался, третий пьяница. Я вот боюсь, что нормальных в природе не существует. Или мы с тобой сами ненормальные, поэтому к нам и прибивается всякая аномалия.
        Сашими оказались вполне даже сытными, и быстро слопавшая свою порцию Панкратьева была настроена пофилософствовать. Люська, глядя на Панкратьеву, честно пыталась ковырять палочками в своей тарелке, потом плюнула и попросила официанта заменить ей эти бесовские штуковины на нормальные столовые приборы.
        - С твоего китайца хоть один плюс - научил тебя этими палками орудовать, а я никак не могу с ними совладать. Понимаю, что в приличном обществе уже без этого нельзя, но у меня терпения не хватает. Так и хочется воткнуть их кому-нибудь по прямому назначению, - раздраженно произнесла Люська.
        - Это, Люся, не по назначению. Ты не дергайся, расслабься и веди себя естественно. Уж если ты в нетрезвом состоянии можешь на столе стриптиз изображать, то чего тебе стесняться, что ты палками рыбу взять не можешь?
        - В следующий раз пойдем шашлык есть. Или ты теперь тоже на китайский манер мяса не ешь? Смотри, на сырой рыбе и зеленом чае быстро ноги протянешь. - Люська наконец справилась со своей едой и полезла за кошельком.
        - Люсь, ты с деньгами-то не суетись, я угощаю. - Панкратьева молниеносно достала из сумки кошелек и помахала рукой официанту.
        - Это ты Зотова своего угощай, а у нас с тобой все должно быть честно и по-братски. И насчет каникул подумай - надо уже сейчас бронировать, потом все раскупят. Я наших из турфирмы порасспрашиваю и тебе доложу, что почем. Хочется, чтоб море было теплое по-настоящему, градусов двадцать шесть, и пальмы.
        - И не говори, очень хочется. А больше всего хочется, чтоб под пальмой еще и мужчина сидел приятной наружности.
        - Ага! Папуас. Это я тебе, Анька, как экстрасенс гарантирую.
        На этом и расстались, договорившись созвониться по результатам на следующей неделе.


        Опять Воронин
        Когда Воронин приехал на работу и вошел в собственную приемную, он сразу уловил знакомый аромат духов Анны Сергеевны Панкратьевой.

«Вернулась, что ли?» - подумал он, но потом понял, что аромат исходит от Лидочки. Лидочка уже не казалась ему смазливой. Очень красивая умненькая девушка. Главное, старательная и исполнительная. Пожалуй, Воронин был уже почти доволен своей секретаршей.
        - А что это у вас за духи, Лидочка? - спросил он, проходя в свой кабинет. - Уж больно запах знакомый. Кого-то он мне напоминает.
        При этих словах Воронин хитро прищурился и внимательно посмотрел на Лидочку. Та почему-то вдруг переполошилась и начала испуганно лепетать, что духи очень хорошие, французские, называются «Шанель».

«Ага! - догадался Воронин. - Не иначе, Панкратьева ей подарила. Боится теперь, как бы я этот мелкий подхалимаж за взятку не посчитал».
        Он прошел в кабинет, поставил портфель и вдруг почувствовал какое-то странное головокружение.

«Чегой-то я как барышня беременная?» - подумал он, усаживаясь в кресло.
        - Лида! - вызвал он по селектору секретаршу, - позовите-ка мне нашу Тимофеевну с реестром платежей, а потом Сергиенко. Там сегодня этот Копейкин от Панкратьевой прилетит, организуйте встречу.
        К горлу подкатила легкая тошнота. Воронин решил, что надо бы у Лиды попросить кофе, но в этот момент в кабинет ввалилась веселая Тимофеевна. От Тимофеевны волнами расходился аромат тех же самых духов. Воронин хотел было пошутить, что Панкратьева, как дикий кот, метит его территорию, но успел только сказать
«Панкратьева!» - и в этот момент мир вдруг свернулся в точку, как в старом черно-белом телевизоре.
        Пришел в себя Воронин уже в больничной палате. Он был пристегнут к капельнице и каким-то приборам, которые тикали, пикали и чавкали. Разглядеть, что это за приборы, он не мог. Он вообще ничего не мог и чувствовал себя совершенно беспомощным. Потом он заснул, а когда проснулся, то обнаружил, что рядом с ним сидит женщина, похожая на ангела. «Доктор Немкова», - прочитал Воронин на ее беджике.
        - Здравствуйте, доктор Немкова! - Воронин попытался улыбнуться. Вышло криво.
        - Здравствуйте, Геннадий Иванович! - Доктор Немкова старательно выговаривала слова.
        - Вы хорошо говорите по-русски.
        - Люди нашего поколения все хорошо говорят по-русски. В школе учили. А я еще в Ленинграде училась, в первом медицинском.

«Сколько же ей лет? - подумал Воронин. - С виду такая молодая».
        Доктор Немкова засмеялась, как будто прочла его мысли.
        Видимо, в этот момент на его физиономии было написано сильное недоумение.
        - Мне уже сорок пять, - сказала она улыбаясь.
        Ему очень нравился ее мягкий акцент. Он завораживал, и Воронину вдруг захотелось под эти звуки идти за доктором Немковой на край света. Тут он вспомнил, где и по какому поводу находится.
        - Что со мной случилось, доктор? Мне на работу надо. - Воронину почему-то хотелось аргументировать доктору Немковой свой мысленный отказ от желания идти за ней на край света.
        - С вами случился сердечный приступ. А на работу вам категорически нельзя. Строгий постельный режим. Мы вас полностью обследуем, так что даже не рассчитывайте уйти от нас раньше, чем через две недели. И я бы еще рекомендовала вам после этого поехать в санаторий на реабилитацию. А работа ваша не волк, как говорится, и от вас никуда не денется.
        - Это раньше так было, а теперь на мое место желающих, как тех самых волков, полная Сибирь. Зубами щелкают, за границей работать хотят.
        Доктор Немкова опять рассмеялась:
        - Там у вашей палаты ваш заместитель дежурит. Он тоже зубами щелкает? Если так, то я его к вам не пущу.
        - Нет, Сергиенко хороший парень, да он и не потянет. У меня зубов больше. Так что смело запускайте.
        Доктор Немкова открыла дверь. В палату как-то бочком, виновато просочился Сергиенко.
        - Пять минут! Не больше, - строго произнесла доктор со своим волшебным акцентом. - Телефон больному не давать!
        Она вышла из палаты и закрыла за собой дверь.
        - Геннадий Иванович, как вы? - Сергиенко уселся на краешек стула.
        - Слушай, Сергиенко, давай без этих книксенов, чего там у тебя?
        - Да в принципе все в порядке, только Панкратьева из-за своего Копейкина бучу подняла, вот факс прислала.
        Сергиенко протянул Воронину бумагу. Воронин прочитал и захихикал. Сергиенко удивленно смотрел на него.
        - Молодец она, эта Анна Сергеевна! Это ж она тебя от меня прикрывает, ну и свою фирму выгораживает. Знаешь что, я тут почти помер, а ты ко мне с этими глупостями. Иди работай. Исполняй обязанности, раз ты и. о. Ты мое видение реконструкции завода знаешь?
        - Знаю.
        - Ты, как главный инженер, специалист-нефтепереработчик с огромным стажем и опытом, с моими техническими решениями согласен?
        - Согласен, но Дубов… - замялся Сергиенко.
        - Пошел он, этот Дубов. Ты мне ответь, мы с тобой в одной команде или ты у Дубова работаешь?
        - Ну что вы, Геннадий Иванович, конечно, мы в одной команде.
        - А если так, то иди и работай с Копейкиным. Да так, чтобы максимально приблизить утвержденную компанией программу к нашему плану реконструкции завода. Не мне тебя учить, как это делается. На каждом этапе по чуть-чуть - глядишь, а результаты совсем другие. Тут изменим, там изменим. Анна Сергеевна ведь нам с тобой обещала своего Дубова слегка нейтрализовать. Я ей верю, она тетка ответственная.
        Сергиенко заулыбался:
        - Там Лидочка вашей маме позвонила, та завтра вылетает. А Лидочка теперь волнуется, что вы ее ругать будете.
        - Лидочка умница. Мать у меня в номере поселите. И давай каждый день ко мне с докладом. Время согласуй с доктором Немковой. А теперь проваливай, чего-то устал я. Да, и завтра мне телефон все-таки принеси.
        - Никаких телефонов! - раздался от двери завораживающий голос доктора Немковой. - Как дети малые. Я вам скажу, когда можно будет телефон.
        Доктор подошла к кровати Воронина и посмотрела на приборы.
        Сергиенко пятился к двери, делая Воронину знаки, которые наверняка должны были означать, что Сергиенко такого красивого доктора одобряет, а Воронину в его положении даже завидует. Потом Воронин заснул, и ему приснилось, что он гуляет по облакам вместе с доктором Немковой. Облака пружинили под ногами, а Воронин нежно держал доктора Немкову за руку. При этом он чувствовал, какая у нее теплая и мягкая рука. Сверху они вместе разглядывали завитушки на знаменитом городском фонтане. Завитушки были очень замысловатые, местами покрытые зеленью. Доктор Немкова что-то говорила со своим милым акцентом, а Воронину все время хотелось ее поцеловать.
        Мама прилетела на следующий день, к вечеру. В больницу уже не успела, зато наутро она примчалась к Воронину ни свет ни заря. Она вошла в комнату, как всегда подтянутая, элегантная, на высоких каблуках. С размаху бухнулась в кресло рядом с кроватью сына и скинула туфли. Потом босиком подошла к кровати и уселась на краешек.
        - Допрыгался! - сказала она, целуя сына в лоб.
        Воронина обдало запахом духов, и он не смог удержаться от смеха. Мать пахла духами Панкратьевой.
        - Это, надо понимать, ты от радости, что к тебе мамаша приехала? - спросила она строго.
        - Мам, я очень рад, что ты приехала, просто у тебя духи как у одной моей знакомой.
        - Ну слава богу! Мой сын наконец отвернулся от своей жабы и стал смотреть на других женщин. Она хорошенькая?
        - Очень хорошенькая, только у нас с ней сугубо деловые отношения.
        - Ну и дурак! Кстати, секретарша мне твоя очень понравилась. Молоденькая, правда, но умница. Сразу матери позвонила, а не жабе твоей.
        - Мам, перестань называть Лизу жабой.
        При этих его словах мать аж подпрыгнула, вскочила с кровати и забегала босиком по комнате.
        - Гена, а кто же она, как не жаба? Она что, примчалась к супругу, у которого сердечный приступ? Что-то я ее тут не вижу! Она, видишь ли, дылду нашу, дубину стоеросовую, прости господи, внучку мою, оставить ни на минуту не может! Она ее сколько лет рожать не хотела, все тебе голову морочила, а теперь ни на минуту с ней не расстается. Как будто бабка родная за ней приглядеть не может!
        - Какая бабка? - удивился Воронин.
        - Какая, какая? Такая! Мать твоя! Она дочке твоей бабкой приходится! Не знал? Так жаба твоя все сделала, чтобы внучку единственную от меня подальше держать. «Ой, Надежда Алексеевна, летите уж лучше вы к Геночке. У нашей Светочки такой важный период, вы не управитесь, а Геночка меня поймет и не осудит». Прости господи! Не управлюсь я! Я сына директором завода вырастила, а со Светкой, с коровой нашей, не управлюсь! Я б ее, конечно, в первую очередь на диету бы посадила, на раздельное питание. А то раскормила девчонку! Как ее только конь выдерживает! Хотя за деньги теперь даже конь слова поперек никому не скажет! А Геночка-то, конечно, жабу свою никогда не осудит. Потому что Геночка, сынок мой любименький, самый настоящий непроходимый дурак! Валяется тут на краю света один, вот-вот дуба даст!
        - Так! Что тут у вас? Почему крик и шум? - В дверях стояла доктор Немкова. - Нашему больному нельзя нервничать.
        При этих словах мать Воронина замерла на полуслове и радостно заулыбалась, разглядывая доктора Немкову.
        - Это моя мама прилетела, познакомьтесь. Ее Надежда Алексеевна зовут. Мам, а это доктор Немкова.
        - То, что это доктор Немкова, я и без тебя вижу, на бедже написано. Скажите, доктор, а как вас зовут? - спросила она, протягивая руку.
        - Петра!
        - Вот, сынок, познакомься, эту милую девушку зовут Петра.
        - Можно Петя, меня так все мои русские друзья зовут еще с институтских времен.
        - Нет. Ни за что. Нельзя такую прекрасную девушку называть мужским именем, да еще Петя! Это ж практически Вася! Можно я буду звать вас Петрушей?
        Доктор Немкова рассмеялась:
        - Конечно можно! Мне даже понравилось!
        - Скажите, Петруша, а вы замужем? - Надежда Алексеевна Воронина со свойственной эй энергией сразу взяла быка за рога.
        - Нет. - Петра вздохнула.
        - А почему? Вы такая красивая.
        - Я была замужем, но развелась. Не сложилось. Сын у меня вырос, в институте учится, в Лондоне. Сейчас молодежь хочет учиться на Западе. А я одна. Вот принца все жду, а его нет.
        - Знакомое дело! - Мать глубоко и горестно вздохнула. - Они, принцы эти, на лягушках разных женятся, а потом ждут, когда из этих лягушек царевны появятся. А жизнь, она штука совсем не сказочная. В жизни из лягушек получаются жабы. Такая вот биология.
        - Надежда Алексеевна, а вы почему босиком? - Доктор Петра Немкова с недоумением разглядывала роскошные туфли, валявшиеся около кресла.
        - Ой, Петруша, это я по привычке многолетней, когда в люди выхожу, каблуки надеваю. Только дома-то у себя в Уфе я все больше на машине передвигаюсь, а у вас тут, хоть мне Геночкиного шофера и прикрепили, кругом пешеходные зоны, да еще и брусчаткой выложены. А каблуки и брусчатка - две вещи абсолютно несовместимые с моим возрастом.
        - Никогда бы не подумала, что у вас такой взрослый сын может быть, - сказала Петра, - очень хорошо и молодо выглядите.
        - Спасибо, я стараюсь, но я бы тоже не сказала, что у вас такой взрослый сын. Сам в Лондоне живет. Вам на вид лет тридцать пять, не больше.
        - Петруша хвалит кукуха, за то, что хвалит тот петрушу! - продекламировал Воронин. - Эй, тетеньки, вы про меня не забыли? Я больной! Давайте уже вокруг меня хлопотать начинайте.
        Ему очень нравилась атмосфера, возникшая в его палате. Он гордился за свою такую моложавую и умную мать и почему-то гордился за совершенно постороннюю ему доктора Петру Немкову.
        - Сейчас, сейчас, - сказала Петра, подтыкая ему одеяло, - пришлю сестру с большим шприцем, она вам укол сделает.
        - Зачем сестру, лучше вы сами. Мне будет приятно.
        - Не надейтесь, мне по штату не положено. Я начальник. - С этими словами Петра вышла за дверь.
        - Сундук ты! Сундук и есть! Кто так за девушкой ухаживает? Очень надо такой красивой девочке показывать свою волосатую задницу! - Материнскому возмущению не было предела. - Лежи и думай теперь, как ее не упустить. Времени у тебя вагон, две недели. А мы с Лидой пока тебе квартиру подыщем. Кстати, надо бы по этому вопросу с Петрушей посоветоваться, она ж местная как-никак.
        Две недели пролетели очень быстро. После больницы Воронин чувствовал себя сильным и отдохнувшим. Кроме того, доктор Петра Немкова в ближайшую субботу согласилась с ним поужинать.
        Провожая мать в аэропорту, он поцеловал ее и попросил:
        - Мам! Ты там узнай, какие документы надо для развода. Чтоб я прилетел на пару дней и все сразу оформить.
        - Слава тебе господи! - Мать троекратно перекрестилась. - Конечно, сынок, я все узнаю и подготовлю. А ты жабе уже говорил?
        - Нет пока. Мне почему-то кажется, что решить с Лизой этот вопрос мирно мне не удастся. Так что ты все разузнай, какие там варианты есть. Я тебе через пару дней позвоню и буду действовать, уже имея какую-то информацию.
        - А ты не передумаешь? Она кинется тебе в ноги, сопли-вопли, ты и растаешь.
        - Мам! Ты же меня знаешь - если я что-то решил, то я своего добьюсь.
        Мать обняла его и крепко поцеловала.
        - Я всегда верила в тебя, сынок, гордилась тобой. Одна у меня была беда - твоя жизнь семейная. Мы с отцом твоим очень переживаем. Ты же знаешь, как надо, видел, как мы в семье живем. До сих пор ночью спим и за руки держимся. Не соглашайся на меньшее. Никогда. Жизнь так быстро летит, а ты и не радовался-то по-настоящему! Удачи тебе! И Петруше от меня привет передавай. Она славная.
        Когда Воронин вернулся домой, в новую квартиру, найденную для него мамой, Лидочкой и Петрой, и уловил в воздухе аромат тех самых духов, он почувствовал себя совершенно счастливым.


        Опыт третий
        В понедельник Зотов Александр Васильевич улетел в Сургут охмурять тамошних
«спецгазов». Дубов же Александр Евгеньевич, в свою очередь, в тот же самый понедельник прибыл из командировки и почтил своим вниманием родную фирму. Это самое внимание Панкратьева почуяла прямо на входе в офис. Воздух был наэлектризован, и в нем ощущалась грядущая буря. Секретарша Оля была бледна и, когда подавала Панкратьевой кофе, поделилась с ней своими впечатлениями от встречи с начальником:
        - Они-с не в духе-с! Просили передать, что оперативка в десять.
        Панкратьева взглянула на часы и отметила, что успеет неспешно попить кофе и пососать карандаш, который она теперь использовала вместо сигареты, чтобы побороть свои курительные рефлексы.
        Без пяти десять раздался звонок, и Оля соединила Панкратьеву с зарубежным партнером - испуганной Тимофеевной.
        - Аня, выручай, нас «Летка-енка» проверяет. Я им все бумаги по вашему контракту дала, а они говорят, что инвойсов на оплату нет. Они точно были. Потеряли сами, сволочи, а теперь на меня валят, говорят, отразят в отчете про финансовую дисциплину. А ты знаешь, что уж с чем, с чем, а с дисциплиной у нас все в порядке.

«Леткой-енкой» в компании прозвали известную аудиторскую фирму, название которой выговорить никто не мог, но в общем и целом ее наименование было созвучно с названием народного танца. «Летка-енка» ежегодно проводила проверку на всех подразделениях компании. Зачем для проверки российских предприятий надо было нанимать иностранных аудиторов, Панкратьевой было непонятно. То ли деньги лишние девать некуда, то ли компания собиралась выпускать свои акции на мировых рынках, то ли таким образом руководство пыталось подстраховаться от наездов родных налоговиков. Хотя в последнем случае иностранные аудиторы вряд ли помогут. Тем не менее каждый год все знакомые Панкратьевой бухгалтера и директора предприятий компании стонали и матерились во время этих аудиторских проверок. Больше всего ругались директора, которых заставляли оплачивать работу аудиторов в огромных количествах непомерно стоящих человеко-часов. И было бы полбеды, если бы у
«Летки-енки» работали действительно грамотные аудиторы, однако в большинстве своем с проверками приезжали дети или жены каких-нибудь влиятельных чиновников. Вот и сейчас, похоже, работники «Летки-енки» просто-напросто потеряли инвойс на оплату и пытались пере валить вину на бедную Тимофеевну. Знают, заразы, что люди за свои рабочие места в компании зубами держатся. Это еще хорошо, что только инвойс потеряли. Там одна только подпись Панкратьевой. А если б акт сдачи работ посеяли? Его Тимофеевне пришлось бы вторично у Воронина подписывать. А уж он бы тут на ней отыгрался. И за духи, и за Панкратьеву, и за Дубова с его программой реконструкции завода.
        Панкратьева успокоила Тимофеевну, сказала, что сейчас же нарисует дубликаты инвойсов и вышлет курьерской почтой. Тимофеевна попросила сразу же отзвониться и сказать ей номер почтовой накладной, чтобы уже у себя на месте ускорить получение документов. Набрав номер бухгалтерии, Панкратьева посмотрела на часы и представила лицо Дубова, который терпеть не мог опозданий на оперативку. Она быстро озадачила Оксану и попросила из-под земли достать курьера, чтобы сегодня же инвойсы вылетели из Питера.
        В результате всех этих действий Панкратьева опоздала к началу оперативки на десять минут. Войдя, она извинилась и заняла свое обычное место за столом для совещаний по правую руку от Дубова.
        - Ничего-ничего, Анна Сергеевна, мы вас подождем, мы ж никуда не торопимся, у нас времени вагон, - свирепо заметил Дубов, демонстративно глядя на часы.
        После такого вступления оперативка потянулась в своей обычной манере. Дубов разливался соловьем по поводу своей встречи с заказчиками, в мельчайших подробностях описал, как его принимали, куда поселили. Поведал все сплетни о принимающей стороне, кто с кем и когда в Москве, и так далее, и тому подобное. Главное было не заснуть, и Панкратьева принялась, по своему обыкновению, чертить в блокноте для записей геометрические фигуры. Периодически она поглядывала на часы, волнуясь о том, как там обстоят дела у Оксанки с курьерской службой. Курьерские службы в последнее время стали работать из рук вон плохо. Документы отправлялись только на следующий день, да еще не всегда самым быстрым транспортом. Через час после того, как Дубов начал свою речь, дверь в кабинет тихонечко открылась и там показалась голова Оксанки, за которой маячила испуганная Ольга.
        - Скузи, синьоры! - сказала Оксанка. - Мне надо срочно у Анны Сергеевны бумаги подписать.
        Народ на совещании оживился и заулыбался. Оксанку в фирме любили все.
        - Потом подпишешь! - зарычал на Оксанку Дубов.
        - Не, потом никак нельзя, - решительно ответила Оксанка, просачиваясь в кабинет. Она положила перед Панкратьевой инвойсы и застрекотала: - Ой, Анна Сергеевна, подпишите скорей, нам ужасно повезло, курьер как раз к нам ехал с почтой, он в приемной ждет, а руководство его сказало, что если с ним передадим, то сегодня отправят. Вот!
        Панкратьева быстро подписала инвойсы, и Оксанка выкатилась из кабинета.
        - Извините, Александр Евгеньевич, что помешали, - вежливо сказала Панкратьева, - просто Тимофеевне помочь надо, на нее «Летка-енка» насела.
        Ну и, конечно, так как не все присутствующие в кабинете знали, что такое за штука эта «Летка-енка», то народ заулыбался. Раздались смешки.
        Дубов побагровел и заорал:
        - Кто здесь директор?! Я вас спрашиваю - кто?! Панкратьева, ты что себе позволяешь? Что это за балаган такой? Что за хиханьки и хаханьки? Ты что думаешь, задницей своей вертеть научилась, так уже начальник?

«Далась же им всем моя задница», - подумала Панкратьева, особо не вслушиваясь в то, что понес дальше совсем озверевший Дубов. А нес он какую-то и вовсе непотребщину, перемежая ее матерными выражениями. Надо сказать, что на Дубова Панкратьева совершенно не обиделась, как в свое время на господина Воронина. Какие там слезы? Боже упаси! Самое главное, что и не разозлилась она на него ни капельки, как совсем недавно на Алика Зотова. Но спускать Дубову с рук такое безобразие было никак нельзя. Поэтому совершенно спокойно она сконцентрировалась в районе своего третьего глаза и запустила в Дубова маленьким золотистым мячиком. Без эмоций. Как настоящий хороший снайпер. Дубов внезапно заткнулся. Панкратьева огляделась. Начальники отделов сидели вжавшись в кресла и уставившись в свои бумаги.
        - Александр Евгеньевич! Ты мне тоже очень нравишься, - в полной тишине произнесла Панкратьева, - только, мне кажется, что ты уже вышел из того возраста, когда девочек бьют портфелем по спине.
        - Аня, прости, - растерянно сказал Дубов, - не знаю, что на меня нашло. Прости, Аня. И вы простите. Все свободны.
        Вот это был номер! Чтобы Дубов перед кем-то публично извинялся, такого в истории фирмы еще не было никогда. Орать орал, причем орал матерно, этим было офисную публику не удивить, но вот чтобы после этого извинялся! Да уж, секретное оружие действительно неплохо срабатывало. Вот только еще бы к последствиям его воздействия приспособиться. Панкратьева внимательно прислушалась к своим ощущениям, но никаких особых перемен не заметила. Есть и спать ни капельки не хотелось. Надо бы сейчас, пока Дубов виноватым себя чувствует, какую-нибудь материальную компенсацию за моральный ущерб с него стрясти. Практичная Панкратьева считала, что люди должны платить за свои ошибки. Если не морально, то уж материально обязательно.
        Народ не спеша потянулся из кабинета, Панкратьева шла последней.
        - Ань, постой, - жалостно позвал Дубов, - правда, прости меня. Устал я очень.
        Панкратьева развернулась и уселась на прежнее место.
        - Саша, давай с тобой договоримся, - строго сказала она, - ты никогда больше, никогда-никогда, не будешь кричать на меня матом. Что бы ни случилось.
        Внутри Панкратьевой было смешно от того, как она изображала оскорбленную невинность. Но Дубов же именно этого и добивался - оскорбить ее невинность. Жестко и безжалостно. Только номер не вышел. Оскорбленной Панкратьева оказалась только на словах, а не на деле. И в словах ее не было той самой энергии обиды, которую Дубову так хотелось выбить из нее. Сейчас Панкратьева была для него как пластмассовая шоколадка. По виду не отличишь, а укусить - не укусишь.
        Дубов смотрел на нее удивленно, пытаясь понять, к чему она клонит.
        Увидев в его глазах этот немой вопрос, Панкратьева смело сказала:
        - Три тысячи!
        - Чего три тысячи? - не понял Дубов.
        - Баксов, конечно, не рублей же! Премию давай опять. Теперь за моральный ущерб. В следующий раз предлагаю увеличить еще на тысячу и так далее, пока у фирмы денег хватит!
        - Ну нахалка, этак ты сможешь и вовсе на работу не ходить!
        - Ну почему же? Я на оперативку заглядывать буду. Приду, ты поорешь на меня - и здравствуй, свобода, пока деньги не кончатся.
        - Хватит с тебя и тысячи. Убирайся, жадина.
        - Тысяча так тысяча. Тысяча тоже на дороге не валяется. Мне кому рассказать, что ты за прилюдное поругание тысячу даешь, так к тебе сейчас очередь у кабинета выстроится. Ты ж раньше все за бесплатно на людей орал. А за тысячу - это ж совсем другое дело! Можно и потерпеть, - окончательно развеселилась Панкратьева и, довольная собой, отправилась в кассу получать свою тысячу.
        Вечером она купила бутылку хорошего шампанского и всякой вкусной всячины. В магазине ей это все уложили в красивую корзинку, и с корзинкой наперевес Панкратьева отправилась к Арсению.
        Арсений сначала очень удивился и взять корзинку категорически отказался. Однако после рассказа Панкратьевой о том, как ей удалось нажиться на поругании своей чести, притом исключительно благодаря секретному оружию, согласился, что это дело надо отметить. Они выпили по бокалу шампанского, и довольная Панкратьева убыла восвояси.


        Дубов
        Дубов считал себя настоящим счастливчиком и любимцем женщин. Веселый розовощекий здоровяк, он сам себе очень нравился и, сколько себя помнил, всегда был окружен женской любовью и заботой. Воспитывали Шуру Дубова мама и бабушка. Отец в семье присутствовал, но как-то формально, в качестве источника жизнеобеспечения семьи. По полгода отец проводил в дальних экспедициях, а остальные полгода к этим экспедициям готовился и совсем не мешал своим девочкам любить и баловать маленького Шурика. И девочки баловали Шурика от души, даже когда он уже перестал быть маленьким.
        Учился Шурик в школе, где большинство учеников опять же составляли девочки, учителями, как водится, были женщины, а единственный в педагогическом коллективе мужчина работал директором школы. Он был занят разными важными делами, и опять же не мешал девочкам обожать Шурика Дубова. В седьмом классе Шурик влюбился в новенькую. Она была полной противоположностью Шурика. Высокая, тощая и бледная. Но самое главное - она, в отличие от всех остальных девочек, Шурика не обожала, а смотрела на него скептически, не понимая, чего же в нем такого хорошего видят ее одноклассницы. Одноклассницы были влюблены в Шурика поголовно. Безответная любовь к новенькой продолжалась в жизни Дубова недолго, так как через год родители предмета его любви переехали в Москву, и бледная девочка навсегда исчезла из жизни Шурика так же внезапно, как и появилась. Шурик пострадал, как положено, а потом с головой окунулся во всеобщее женское обожание.
        После школы Дубов поступил в Ленинградский технологический институт, называемый в народе попросту техноложкой, и стал учиться на технолога. В техноложке, конечно, учились опять же одни девочки, и Шурик, как и положено, стал предметом большого интереса однокурсниц. Учился он неважно, на троечки, львиную долю свободного времени отдавая фарцовке и спекуляции. Потом вся эта деятельность стала называться коммерцией и бизнесом, а в советское время Шурика за фарцовку даже хотели исключить из комсомола. Спасло то, что в комитете комсомола заседали опять же одни девочки, которые, как водится, Шурика пожурили, погрозили ему пальцем и попросили больше на фарцовке не попадаться.
        Шурик стал осторожнее, но бизнес свой не прекратил. Втянулся как-то. Тем более что под боком был такой симпатичный рынок сбыта, которому всегда требовались джинсы, губная помада, сапоги и иностранные сигареты. В институте Дубов опять влюбился. Тамара училась на курс младше, была высока, худа и аристократически бледна. В отличие от его безответной школьной любви Тамара посматривала на Шурика с интересом. Интерес этот, по мнению Шурика, на страстный любовный пожар никак не тянул, но все-таки это был интерес. Когда Шурик понял, что Тамаре больше всего в нем нравятся его подарки, он сначала расстроился, а потом загорелся еще больше и сделал Тамаре предложение. Тамара снисходительно его приняла, и, к большому ужасу мамы и бабушки, Шурик на ней женился. Ужас любящих Шурика родственниц слегка поутих, когда они поняли, что Тамара хоть и не любит Шурика, но совершенно не мешает другим женщинам обожать своего мужа. Поэтому Шурик, несмотря на наличие законной супруги, периодически падал в какой-нибудь омут страсти, а потом, выныривая из него, нес Тамаре новые подарки.
        После института Шурика распределили в проектный институт. Все отличники оставались на кафедре, направлялись в научно-исследовательские институты и на производство. В проектные институты распределяли троечников. Шурик не унывал, потому что еще на преддипломной практике понял, что проектный институт не идет ни в какое сравнение с техноложкой. Как и в техноложке, бал там правили женщины. Но что это были за женщины! Это были взрослые женщины, красивые женщины, умные женщины. Конечно, все они полюбили Шурика, и тот в полном соответствии с правилом о хорошем и плохом студенте дорос в своем проектном институте до звания уж если не главного инженера, то главного технолога. При этом фарцовку, разумеется, пришлось оставить, но Шурик нашел более интересные способы зарабатывания левых денег на почве своей профессиональной деятельности. Таким образом, к моменту начала перестройки Шурик уже обзавелся приличной должностью, отдельным кабинетом и автомобилем «жигули» шестой модели. Что еще нужно человеку для счастья?
        Но тут в институте появилась Панкратьева Анна Сергеевна и поставила все его представления о своей успешности с ног на голову. Стоит ли говорить, что Панкратьева была выше всех встреченных им ранее женщин. Она была даже выше самого Дубова. Кроме того, она отличалась стройностью, невероятной красотой и той самой аристократической бледностью, при виде которой на Шурика Дубова накатывало сердцебиение. Внимания на его сердцебиение она, как водится с женщинами ее типа в жизни Дубова, никакого не обратила, но имела к нему и его должности совершенно конкретный интерес. Конечно, он, открыв рот, слушал ее речи о возможностях перестройки, неразберихи с налогами и необходимости ковать железо, пока горячо. То есть организовывать собственный бизнес. В Шурике Дубове взыграло его старое фарцовочное прошлое, и они на пару с Панкратьевой начали спекулировать разными товарами народного потребления. Сначала на базе родного института, а затем и за его пределами.
        Потом Панкратьева убедила его в том, что все, чем они занимаются, - это гроши, глупости и детский сад, а заниматься надо тем, что лежит под самым носом у главного технолога ведущего в отрасли проектного института. Связи у Дубова были колоссальные и на нефтеперерабатывающих заводах, и на добывающих предприятиях, и, что самое главное, на перевалках нефти и нефтепродуктов. У самой Панкратьевой через ее сокурсников и одноклассников выявились совершенно невозможные связи в правительстве страны и родного города. Тут зрела очень серьезная спекуляция, и потом Панкратьева с Дубовым очень радовались, что в торговлю нефтью им вписаться не удалось. Чуть-чуть опоздали, зато остались живы, в отличие от некоторых первопроходцев, которые решили, что страна допустит всех подряд к своему черному золоту.
        К этому моменту Дубов и Панкратьева практически подружились и решили организовать предприятие, которое заменит родной проектный институт и в ситуации перестроечной растерянности и неразберихи оттянет на себя весь портфель заказов. Все заказы у института забрать не удалось, потому что в процесс вмешались перекрестные интересы и связи непосредственного руководства института. Это руководство показало Панкратьевой и Дубову большой кукиш, так как само тоже дошло до мысли о создании собственного предприятия. Однако пока руководство наконец поняло, откуда ветер дует, часть заказов все-таки Дубову с Панкратьевой досталась. А потом через знакомства Дубова в их фирме организовался и третий компаньон. Он занимал руководящий пост в новой нефтяной компании, которая постепенно прибрала к рукам большую часть добычи и переработки нефти в стране. После этого жизнь у предприятия Дубова и Панкратьевой пошла сытая и красивая. Потекли деньги.
        Тамара Панкратьеву невзлюбила и считала, что Дубов ее балует и много ей позволяет. Дубов поначалу отмахивался, понимая, что в жене бродит несвойственная ей ревность, но со временем и сам начал испытывать в адрес Панкратьевой плохо скрываемое раздражение. Жизнь изменилась, фирма выросла, набрала обороты, Аня Панкратьева постепенно отошла на второй план, и Дубов справедливо гордился собой и считал себя важным начальником. Если б не Анька, которая все время опускала его с небес на землю и указывала на всяческие недостатки. Еще бы просто говорила: мол, Саша, вот тут и тут ты не прав. Так нет! Она постоянно над ним подтрунивала и ставила в неловкое положение. Более того, вся фирма взяла с нее пример и переняла эту манеру разговора, когда непонятно, шутит твой собеседник, говорит правду или попросту издевается.
        Панкратьева называла это все игрой ума и эзоповым языком, а он уставал до невозможности от этих полунамеков и двойных смыслов. Однако долго злиться на Панкратьеву он не мог, и она этим откровенно пользовалась. Но больше всего Дубова раздражало, когда заказчики воспринимали ее как равного ему партнера. И не только заказчики, а и некоторые сотрудники тоже считали Аньку руководителем равноценным великому и всемогущему Александру Евгеньевичу Дубову. Бегали жаловаться на него Панкратьевой. Это было самым неприятным, потому что на Аньку Дубову не жаловался никто. Он злился, направлял ее в наитруднейшие командировки, поручал невыполнимые задания и сам приходил в восторг, когда она, как волшебная щука или золотая рыбка, выполняла все его поручения. Сначала радовался, а потом злился еще больше. Как-то даже хотел ее уволить, но третий компаньон не дал, сказав, что такими ногами, как у Панкратьевой, он ему разбрасываться не даст.
        Дубов понимал, что третьему компаньону на самом деле гораздо интереснее, если в фирме на хозяйстве будет находиться такая супротивная парочка - Дубов и Панкратьева.
        Короче, никакой управы на Аньку Панкратьеву у Дубова не было.
        В тот день он вернулся из трудной командировки, где его постоянно спрашивали о том, как там поживает очаровательная Анна Сергеевна, и просили передавать ей привет. А когда он заговорил о дополнительном объеме работ, все засмеялись. Директор завода сказал:
        - Да уж, мы наслышаны, как ваша Панкратьева за счет дополнительных соглашений сумму договора может в три раза увеличить!
        Ясное дело, что при решении технологических вопросов про Аньку не вспоминали, зато накинулись на Дубова, указывая на ошибки в расчетах. Короче, он получил от заказчика втык и почувствовал себя чуть ли не рядовым технологом на предприятии великой Панкратьевой. А тут еще Тамарка по приезде устроила ему сцену по поводу того, что на даче рабочие плохо выложили камин, а ему нет до этого никакого дела.
        Дубов приехал в офис, мягко говоря, не в духе, о чем секретарша не преминула доложить Панкратьевой.

«Идиотки, не понимают, что между кабинетами тонкая стенка, да еще говорят, как два гвардейца на плацу. Орут, как глухие», - думал Дубов, слыша, как Панкратьева у себя в кабинете кого-то успокаивает по телефону.
        Поэтому он не удивился, что на назначенную им оперативку Панкратьева опоздала. Он демонстративно не начинал совещания, пока она не появится. Наконец она приперлась и выдала на-гора все положенные в таком случае книксены и реверансы. Он начал рассказывать про трудности, с которыми столкнулся в такой тяжелой и нужной всем командировке, а она все поглядывала на часы и зевала. А потом в кабинет ввалилась эта дурочка Оксанка из бухгалтерии. Взял на свою голову девочку после института, дочку уважаемого, влиятельного чиновника. Думал, и услугу хорошему человеку сделать, и свои глаза и уши в бухгалтерии иметь. Как бы не так! Девочка быстро освоилась, переняла все Анькины манеры, смотрит ей в рот, а его откровенно множит на ноль. Влетела в самый разгар его речи, бумаги Панкратьевой на подпись принесла. Как министру какому-нибудь, который вынужден разными глупостями заниматься в то время, когда его ждут великие дела. Больше всего Дубова взбесило то, что все остальные присутствующие в этот момент на оперативке сотрудники смотрели на это дело с пониманием, всем своим видом показывая, что мы тоже люди
подневольные, вынуждены тут этого дурака Дубова слушать. И тут еще опять хиханьки да хаханьки Анькины про «Летку-енку».
        Ну, Дубов, само собой, сорвался. Сорвался - это мягко сказано. На самом деле всеми любимый весельчак Шура Дубов просто озверел. Озверел оттого, что все эти годы после встречи с Панкратьевой дела его хоть и идут в гору, но не чувствует он больше той всеобщей любви и обожания, как раньше. Все какие-то издевки вокруг да подковырки. Вот и выдал он этой скотине все, что про нее думает, не стесняясь в выражениях. И про министра, которого она из себя корчит, и про морду смазливую, и про задницу ее, как основной инструмент бизнеса. В общем, как следует высказался. Все аж голову в плечи втянули, а этой - хоть бы хны, сидит, зараза, ухмыляется.
        И в тот самый момент, когда уважаемый человек Александр Евгеньевич Дубов, бывший счастливчик, весельчак и любимец женщин, пошел уже на второй круг, он вдруг почувствовал легкий подзатыльник. От удивления он даже замолчал и оглянулся, и в этот момент его затопило теплом и любовью. Самой настоящей любовью ко всем сидящим в его кабинете, а особенно к Аньке Панкратьевой. Стыдно стало до невозможности. Вспомнил он, как они с Анькой в самом начале перестройки холодные и голодные бегали по московским офисам, пытаясь получить заказы. Как на пару обрабатывали заказчиков, как сидели из-за нелетной погоды в тюменском аэропорту, у них кончились деньги, и Анька отдала ему свой последний пирожок с капустой. Как делили первые доходы, как радовались совместным успехам. Куда это все ушло? Почему они теперь как кошка с собакой? Или это он, как собака, на всех бросается?
        Короче, чуть было даже не заплакал. А тут Анька давай его чихвостить, прямо как мать, будто он в снегу извалялся и пришел весь мокрый. Совсем стыдно стало. Так стыдно, что в несвойственной ему манере Дубов извинился перед всеми и отпустил их восвояси. Но Анька была бы не Анька, если б не извлекла из этой ситуации выгоду. Осталась и выпросила у него денег, засранка!
        Только все равно дура, ему в тот момент так стыдно было, что он готов был ей все отдать. Ну что поделаешь, когда у бабы одни только деньги на уме?


        Опыт третий. Результат
        Следующим утром, когда Панкратьева уже ехала на работу, ей позвонила довольная секретарша Ольга и счастливым голосом сообщила, что Александр Евгеньевич Дубов, выйдя утром из дому, поскользнулись по дороге к машине и упали на лед, в результате чего были транспортированы в травматологический пункт с переломом обеих нижних конечностей.
        - Так что не скоро они-с нас посетят опять! - На такой радостной ноте Ольга и закончила свой доклад.
        - Дура! - честно ответила ей Панкратьева. - Теперь нам к ним придется через весь город ездить! Ты что, не помнишь, как они-с в больнице лежали и я за инструкциями к ним каждый день моталась?
        - Позвольте с вами не согласиться, Анна Сергеевна! - парировала Ольга. - Это вам-с ездить придется, а мы-то у себя на местах в тепле и светле будем спокойно посиживать!
        - Я вам устрою посиделки! Погоди, вот ужо приеду и навешаю тебе!
        - Уж лучше вы навешайте, чем Александр Евгеньевич!
        На сей радостной ноте Оля повесила трубку, а Панкратьева тут же краем глаза опять приметила в боковом зеркале черный джип. Что ж это делается-то? Ведь всего маленький мячик в него и кинула, а он сразу две ноги сломал. Может быть, все-таки совпадение?
        Панкратьева набрала номер Дубова.
        - Шур, как ты? Мне Оля сказала, что ты упал, - скромно сказала она в трубку.
        - Ведьма проклятая! - раздалось в ответ. - Это все ты! Думаешь, я не понимаю? Разозлилась на меня из-за вчерашнего и сглазила! Скотина! Тысячи тебе мало!
        Панкратьева рассмеялась:
        - Да брось ты, Саша, ерунду всякую говорить. Тебя сглазишь, пожалуй! У тебя кожа как у слона, сглазонепробиваемая. Под ноги смотреть лучше надо! Небось ботиночки итальянские модные нацепил, вот и увалился. Нечего по нашим морозам кутюрскую одежу надевать. У меня у самой сапоги итальянские есть, так они почище коньков скользят.
        - Завтра чтоб в десять утра у меня была! И никаких но. Получишь инструкции, а послезавтра в Москву вместо меня полетишь. Будешь знать, как начальство калечить!
        Вот это уже никак не входило в планы Панкратьевой. Еще и в Москву ехать. Хотя это ей еще повезло, что только в Москву, а не в Уренгой какой-нибудь. В Москву можно и за день смотаться. Утром села на самолет ни свет ни заря, все дела переделала - и обратно. Самое главное - в этой самой Москве от аэропорта Шереметьево до центра добраться и обратно. А то простоишь там полдня в пробках, и на дела времени не останется. Панкратьева из-за этих пробок пару раз уже опаздывала на обратный самолет, поэтому отказалась уже от этой барской манеры ездить на автомобиле с водителем и предпочитала передвигаться по столице по-простецки, то есть на метро. Такую роскошь, как ехать из Питера на поезде, чтобы сразу попасть в центр, Панкратьева себе позволить не могла. Во-первых, это означало, что уже практически брошенный Федька будет ночевать дома один аж целых две ночи, а во-вторых, куда в этом поезде, спрашивается, воткнуть фен? Но это все, конечно, полная ерунда, самым неприятным в московской командировке могла стать ее непосредственная цель. Дубов любил заслать Панкратьеву «туда, не знаю куда, принести то, не знаю
что». А тут еще после вчерашнего инцидента, да со сломанными ногами Дубов миндальничать не будет, придумает какую-нибудь очередную невыполнимую миссию, чтобы потом хлопать своими круглыми голубыми глазами и удивляться, почему его задачу так тяжело было выполнить.
        Предчувствия Панкратьеву не обманули. Когда на следующее утро она предстала перед возлежащим в гипсе начальником, он злорадно объявил, что ехать ей придется в центральный офис одного из заказчиков на совещание в управление капитального строительства, где ее будут, по всей вероятности, возить мордой об стол за срыв сроков по строительству объекта в чудесном волжском городе Самара. Самое неприятное во всем этом деле было то, что сроки сорваны были по вполне объективным причинам из-за нестыковок с одним из субподрядчиков, навязанным предприятию Дубова и Панкратьевой самим же заказчиком. Если бы просто надо было найти виноватого, то такой задачи Панкратьева ни за что бы не испугалась. Уж чего-чего, а кричать «Сам дурак!» она умела лучше всех. Сложность была в том, что на совещании могли всплыть какие-нибудь технологические вопросы, а вот в этом уже Панкратьева не понимала ни бельмеса. Дубов это прекрасно знал, однако выдать ей в подкрепление главного инженера Копейкина отказался наотрез.
        Мол, у Копейкина теперь работы выше крыши, сама Панкратьева ему еще и завод Воронина навесила, не хватает еще, чтобы по другим объектам фирма тоже сроки срывать стала.
        Ситуация осложнялась еще и тем, что в центральном офисе компании-заказчика Панкратьева не знала никого. Люди это были новые, имя компания носила солидное, а урвали Дубов с Панкратьевой этот заказ исключительно благодаря рекомендации своего третьего московского компаньона. Той самой мохнатой лапы, наличию которой так завидовал Алик Зотов. Однако роль мохнатой лапы в этом случае ограничивалась только организацией заказа, а вот в процессе его исполнения никакой поддержки уже не светило. Это вам не подневольному господину Воронину руки выкручивать. Компания-то другая, законы в ней свои, да и блатные подрядчики тоже. Вот такого блатного субчика Дубову и подсунули. Это было обязательным условием при заключении контракта. Оценив все прелести предстоящей командировки, Панкратьева не удержалась, чтобы не поделиться с Дубовым своими выводами:
        - А сдается мне, Александр Евгеньевич, что ноги свои ты специально переломал, чтобы на это мерзкое совещание не ездить!
        Дубов сверкнул в ответ глазами и зарычал:
        - Ох и дошутишься ты у меня, зараза! Езжай давай в офис. Готовься. Чертежи посмотри, с Копейкиным побеседуй. Может, и научишься чему-нибудь. Как раз до завтра успеешь.
        Такими глупостями заниматься Панкратьева не стала. Конечно, она и с Копейкиным поговорила, и чертежи посмотрела. Как-никак инженер все-таки и память опять же фотографическая имеется. Однако она прекрасно понимала, что если разговор пойдет в технологических терминах, то выглядеть она будет очень бледно. Поэтому вникать в технологические тонкости она не стала, для себя решив, что основной ее задачей будет не допустить шибко научную беседу.
        Утром Панкратьева встала ни свет ни заря. Из зеркала на нее опять глядела уверенная в себе молодая и очень красивая женщина. Удар золотистым мячиком, нанесенный ею Дубову, никак не отразился ни на самочувствии, ни на внешности Панкратьевой. Видимо, из-за того, что сделан он был спокойно и без эмоций. Кроме того, отказ от курения с каждым днем давал о себе знать. Панкратьева стремительно хорошела. Еще немного - и такой молодой внешний вид станет неприличным для ее служебного положения. Главное теперь - не растолстеть. Панкратьева уже начала ощущать по своим узеньким юбкам, что с едой скоро придется завязать. Даже с такой легкой, полезной и относительно вегетарианской, к которой ее приучил Зотов.
        Она позавтракала чашкой кофе, чмокнула сонного Федьку в затылок и отправилась в аэропорт. Опять она ехала по пустынному утреннему городу, и опять в зеркале заднего вида периодически маячил большой черный джип.
        Перелет от Питера до Москвы занимает всего час, и каждый раз, летя утренним самолетом в Москву, Панкратьева вспоминала, как в далекой молодости ездила на работу автобусом и метро из Купчино на Гражданку. Дорога на работу занимала тогда у Панкратьевой один час сорок минут. А тут раз - и практически за то же время ты в Москве.
        Компания, в которую направлялась Панкратьева, располагалась в центре Москвы на одной из маленьких, забитых автомобилями улочек. На совещание Панкратьева прибыла вовремя и даже не успела понервничать и побояться, как оказалась в просторном зале за круглым стеклянным столом. Из присутствующих она знала только директора завода из Самары. Когда ей представили главного ее оппонента из компании субподрядчика, Панкратьева успокоилась. Человек напоминал Телевичка из детского журнала. То ли в журнале «Мурзилка», то ли в «Веселых картинках» из далекого детства Анны Сергеевны был такой персонаж. В очках и жутко умный. Телевичок все время копался в своих чертежах, перелистывал какие-то бумаги, и сразу было видно, что он страшно нервничает. Ведущий совещание представитель заказчика Панкратьевой сразу очень понравился, он был похож на традиционного братка из времен начала перестройки. Удивительно было, что подобный персонаж занимал пост начальника управления капитального строительства весьма солидной компании.

«Всякое, конечно, бывает, - думала Панкратьева. - Может быть, это только внешность у человека такая криминальная, а внутри он образован, интеллигентен и воспитан?»
        Однако все ее сомнения моментально развеялись, когда уважаемый заказчик открыл рот и сказал:
        - Очень я люблю научных людей.
        Панкратьевой стало весело, и она поняла, что на этот раз Дубову действительно повезло. Если б он поехал сам, то обязательно бы завелся, принял бы столь лестное замечание на свой счет и впал бы в научную полемику. Научная полемика такому серьезному и уважаемому мужчине, который сидел напротив Панкратьевой, явно была не нужна и неинтересна. Впрочем, как и самой Панкратьевой.
        - И не говорите, - смело поддержала она заказчика, - начинают сопли жевать, про технологию умные слова говорить. А ты скажи, когда чертежи выдашь. Вот план-график перед нами. Вот сроки. Все же понятно!
        При этих словах Панкратьева строго посмотрела на Телевичка.
        Нападения с ее стороны Телевичок никак не ожидал. Предполагалось, что на совещании все претензии будут в адрес Панкратьевой. И в отличие от Панкратьевой Телевичок был по-настоящему образован, интеллигентен и воспитан. Но - мямля. Тут уж ничего не поделаешь. И в ответ он прямо в соответствии со словами Панкратьевой начал именно «жевать сопли»:
        - Видите ли, как бы вам это попонятнее объяснить…
        Объяснить попонятнее ему не дали.
        Заказчик налился свекольным цветом и шарахнул кулаком по стеклянному столу:
        - Мне тут ничего объяснять не надо! Это ты другим таким же умникам объясняй! Мне сроки давай!
        Телевичок жалостно посмотрел на Панкратьеву.
        - Хорошо, - сказала она все так же строго, - скажите конкретно, что вам требуется. Вы с нашим главным инженером Копейкиным говорили?
        - Я с Дубовым говорил, - ответил Телевичок.
        - И до чего договорились?
        - У нас с ним разные взгляды на технологический процесс! Видите ли… - Телевичка явно понесло не в ту сторону.
        - Подождите! - Панкратьева уже в духе «братка»-заказчика прервала речь Телевичка. - У вас есть договор, есть техническое задание, календарный план. В конце концов, у вас есть лицензия на процесс! При чем здесь Дубов? Да, ваша технология действительно отличается от западной, к которой наш Дубов привык. Но заказчик выбрал вас. Вот и работайте. И не надо валить все на ваши теоретические споры с Дубовым. Это к делу не относится.
        Панкратьева поймала одобрительный взгляд «братка»-заказчика. Да она и сама себе нравилась. Вот так бы всю жизнь сидела и командовала Телевичками разными.
        Телевичок послушно кивал, Панкратьевой стало его жалко.
        - Давайте мы с вами так договоримся, чтобы у уважаемых людей время не отнимать, - при этих словах она улыбнулась «братку», - вы сегодня прикинете свои возможности, нарисуете сроки, в которые сможете уложиться, перечислите все данные, которые вам необходимы от нашей фирмы, и все это в письменном виде отправите мне по факсу. Именно по факсу с вашей подписью и печатью. А мы, в свою очередь, откорректируем календарный план и завтра к вечеру отправим сюда, в компанию. Но учтите, сроки должны быть приемлемые!
        Телевичок согласно кивнул, а Панкратьева продолжила, уже обращаясь к «братку»:
        - Я понимаю, что сроки немного полетят, но должна вам сказать, что мы очень стараемся и, несмотря на теоретические разногласия с уважаемыми учеными господами, большую часть своей работы делаем. Все-таки опыт у нас очень большой, поэтому в ближайшее время уже начнем вам отправлять документацию, так что к нулевому циклу вы приступить сможете. Кроме того, наша основная движущая сила Дубов Александр Евгеньевич, хоть и поломал обе ноги, расслабиться себе не позволяет. Работой руководит по-прежнему, не снижая темпа.
        Панкратьеву внезапно горячо поддержал директор самарского завода:
        - Это точно! Человек обе ноги переломал, а за дело вон как болеет, а вы? - Он укоризненно посмотрел на Телевичка. - У вас все время то понос, то золотуха. Ведь не первый объект на нашем заводе делаете, так ни разу еще не было, чтоб вы сроков не сорвали. Всегда у вас кто-нибудь виноват. А вы все в белом.
        Чувствовалось, что директор самарского завода испытывает к блатному Телевичку практически те же чувства, что и господин Воронин к блатному Дубову.
        Заказчик все кивал, а потом вдруг предложил Панкратьевой и директору самарского завода:
        - А давайте, пока девочки мои нам протокол совещания готовят, сходим к нам в кафе и перекусим слегка?
        - С превеликим удовольствием! - согласилась Панкратьева.
        О том, чтобы позвать с собой несчастного Телевичка, никто из присутствующих даже не подумал.
        Обратно Панкратьева летела очень довольная собой. В портфеле лежал подписанный всеми присутствующими протокол совещания, который содержал в себе совершенно конкретный «ай-ай-ай» в адрес фирмы Телевичка.

«Надо же, - думала Анна Сергеевна, - никогда не знала, что мне так нравится обижать несчастных Телевичков. Удивительно, что такой мямля находится у руководства предприятием. Хотя, наверное, у руля там, скорее всего, стоит сама мохнатая лапа, а Телевичок просто двигает науку взад-вперед».
        Прямо с самолета Панкратьева направилась на доклад к начальнику. Дубов несколько раз перечитывал привезенный Панкратьевой протокол и не нашел к чему придраться.
        - Можешь ведь, когда захочешь! - похвалил он Панкратьеву и отпустил восвояси.
        На следующий день, пользуясь отсутствием шефа в офисе, Панкратьева решила немножко выспаться и позволить себе опоздать на работу. Выспаться не удалось. Разбудил Панкратьеву звонок Наташи - секретарши Алика Зотова.
        Надо сказать, что с секретаршей Зотова у Панкратьевой сложились ровно такие же замечательные отношения, которые у нее складывались со всеми секретаршами. Она общалась с Наташей запросто, с полным взаимопониманием. Наташа со знанием дела поддерживала официальную версию отсутствия между Панкратьевой и Зотовым каких-либо отношений, кроме дружеских и профессиональных. При этом всем своим видом Наташа показывала Панкратьевой, что обо всем догадывается, но будет молчать даже под пытками. Панкратьева, в свою очередь, отвечала Наташе взаимностью, как бы говоря:
«Я знаю, что ты знаешь». Панкратьеву такое положение вещей устраивало. Наташа была девушка славная и не трепливая. Было бы глупо играть перед ней комедию, поэтому иногда Наташа, отступив от официальной версии, позволяла себе позвонить Панкратьевой и поинтересоваться местонахождением Зотова. Анна Сергеевна, в свою очередь, тоже иногда звонила Наташе, чтобы узнать у нее, в какой точке пространства находится Зотов и каковы его дальнейшие планы. Причем Зотову об этих отношениях Панкратьевой и Наташи знать было совершенно не обязательно.
        - Анна Сергеевна! У нас Александр Васильевич пропал, - сообщила Наташа испуганным голосом. - Он с вами, случайно, на связь не выходил?
        - Как пропал? Он же в Сургуте! - удивилась Панкратьева.
        - В том-то и дело. Там он и пропал.
        - Наташа, погоди, а в чем это выражается? - Панкратьева попыталась успокоить Наташу и направить ее в русло последовательного изложения событий.
        - Анна Сергеевна! Они туда полетели с нашим техническим директором Тимофеевым, вы ж его знаете.
        Тимофеева Анна Сергеевна знала, и знала хорошо. Еще по той самой первой и последней совместной работе с предприятием Зотова, когда между Панкратьевой и Зотовым действительно не было еще вообще никаких отношений. Даже профессиональных, потому что Панкратьева предпочитала общаться исключительно с Тимофеевым. Это был один из старейших работников зотовского завода, и, по мнению Панкратьевой, именно на нем вопреки всем стараниям Алика Зотова завод до сих пор еще как-то держался и, хоть и с трудом, еще отвечал по своим обязательствам. Больше всего Панкратьева боялась, что Тимофеев устанет от Алика и уйдет от него куда-нибудь в более солидное место. Зотов при всей своей уверенности в собственную гениальность и непогрешимость тем не менее все-таки понимал, что без Тимофеева его ждет крышка, и удерживал технического директора возле себя очень приличными деньгами.
        Панкратьева ни минуты не сомневалась, что без Тимофеева на переговорах в Сургуте Зотову делать нечего. Зотов - это вам не Панкратьева, которая в силу своего женского обаяния и большого опыта ведения переговоров еще как-то может выкрутиться без технического специалиста под рукой. Вот как только что в Москве, например. Но это же единичный случай. И потом Панкратьева все-таки по первому своему образованию - инженер, да к тому же на своем предприятии лицо хоть и прекрасное, но второе. А первое лицо, как ни крути, обязано в продаваемом им предмете кое-чего кумекать, хотя бы терминологию соблюдать. Алик же Зотов за плечами имел биофак, который к продаваемому его предприятием оборудованию никак не прикладывался.
        - Наташенька! Так это же хорошо, что они с Тимофеевым полетели. Что там у них случилось-то? - Панкратьева начала раздражаться оттого, что у Наташи надо все вытягивать, как на допросе.
        - Мне Тимофеев только что позвонил в полной истерике, сказал, что уволится! - Наташа в трубке начала сморкаться, видно, тоже представляла себе все последствия увольнения Тимофеева.
        - Наташа! Я тебя сейчас стукну, хоть и по телефону! Можешь ты мне толком объяснить, что там произошло? - Панкратьева уже практически рычала.
        - Ну прилетели они, разместились в гостинице. Их там в местные пять звезд поселили, все вроде хорошо шло. Они предварительно со всеми службами переговорили, поняли, чего от них требуется. Тимофеев предварительное техническое задание составил. С юристами все утрясли, осталось заключительное совещание, а потом подписание контракта. Тут Александр Васильевич и пропал.
        - Что значит - пропал? Пошел гулять и не вернулся? Или растворился в воздухе на глазах у изумленной публики?
        Наташа захихикала:
        - Да нет! Они вечером в ресторане поужинали, Александр Васильевич, как обычно, рыбы сырой поел. Тимофеев говорит, весь ресторан на него таращился. Ресторан-то не японский, и рыбы свежей зимой в Сургуте, я подозреваю, днем с огнем не сыщешь. Потом они по номерам разошлись. Сегодня утром им на итоговое совещание идти, а Александр Васильевич на завтрак не вышел и на стук в дверь и звонки по телефону в номер не отвечает. Мобильный у него выключен. Тимофеев рвет и мечет, а я подумала - вдруг вы чего-нибудь знаете?
        - Конечно знаю, Наташа! Понос у него от этой рыбы или в дзен ушел!
        Панкратьева по-настоящему разозлилась. Она ни минуты не сомневалась в том, что с Аликом в далеком сибирском городе не могла случиться какая-нибудь настоящая беда. Конечно, поговаривали, что тамошняя тундра в свое время была чем-то типа пустыни Невада в районе Лас-Вегаса и люди там исчезали регулярно. Но, во-первых, это все было в начале перестройки, а во-вторых, Алик Зотов не нефтяной магнат, не местный мэр и не работник прокуратуры.

«Вот ведь болван! - думала она. - Взять и вот так спустить в унитаз несколько месяцев подготовительной работы».
        - Анна Сергеевна! Что нам теперь делать? - В Наташином голосе сквозила надежда.
        - Ну, у вас несколько вариантов. - И Панкратьева в быстром темпе перечислила их: - Первый - плюнуть на Александра Васильевича Зотова и всем уволиться.
        Второй - пойти на ресепшн гостиницы объяснить ситуацию. Не про дзен, конечно, а про то, что вы волнуетесь, я имею в виду Тимофеева, что с вашим начальником приключился капец от сырой рыбы. Может быть, он там уже лежит, откинув копыта? Взять второй ключ, открыть номер, вынуть Зотова из дзена, набить ему морду и уже потом все равно уволиться.
        Третий - Тимофееву взять все свои наработки и дуть на переговоры с объяснением, что Зотов внезапно смертельно заболел. Именно смертельно, иначе деловые люди не поймут. Они сами с соплями и с валерьянкой на работу ходят. Контракт ведь у них уже готов должен быть. Конечно, на такой важной бумаге я бы подделывать подпись Зотова не стала. Но взять с собой окончательно приговоренный заказчиком вариант контракта надо обязательно. В конце концов, уже подписанный с вашей стороны контракт можно потом курьерской почтой в Сургут переслать. Безусловно, это отрежет вас от поступления аванса как минимум на месяц. Но из этой ситуации пусть уж Зотов сам выкручивается.
        Мне лично, Наташа, больше всего нравится второй вариант. Это уже на выбор Тимофеева. Но что-то мне подсказывает, что в силу своей ответственности он пойдет по третьему пути. И сдается мне, что к вечеру, когда все уже будет позади, господин Зотов, начальник ваш, откуда ни возьмись да и появится.
        - Спасибо вам, Анна Сергеевна! Как бы мне теперь это все Тимофееву передать, чтоб слова не перепутать. Может, вы ему звякнете, а?
        - Ни за что! Ты же знаешь, что я - инкогнито. То есть таинственная незнакомка. Как ты думаешь, могу я в такой веселой ситуации выйти на свет божий и признаться, что с этим человеком меня связывают некие отношения? Да упаси господи! Меня же уважаемые люди засмеют и закидают каменьями!
        - Как я вас понимаю! - сочувственно вздохнула Наташа. - Спасибо вам еще раз, буду сейчас Тимофееву звонить.
        - Звони, звони! Но я тебе искренне советую самой подумать над первым вариантом. Ты девушка толковая. Хороший и верный помощник руководителя сейчас на вес золота. - Панкратьева повесила трубку и задумалась.
        Очень стало себя жалко. Что же это получается? Что за жизнь такая дурацкая? У всех мужики как мужики, а у нее вечно какие-то парни загадочные. То в запой, то в дзен уходят. И наплевать им при этом с высокой колокольни и на обязательства, и на карьеру, и на деньги.
        А вдруг с Зотовым и вправду что-то случилось? Панкратьева набрала номер Алика.
        - Абонент обосрался и не отвечает, - приятным вежливым голосом ответила трубка.
        Панкратьева посмотрела на часы. Да уж! Благодаря разнице со временем в Сургуте выспаться не получилось. Более того, Наташин звонок разбудил Панкратьеву гораздо раньше ее обычного будильника. Понимая, что заснуть больше не удастся, она встала и начала собираться на работу.
        Когда секретарша Оля явилась в офис, она обнаружила там Анну Сергеевну Панкратьеву, работающую в своем кабинете.
        - О! Анна Сергеевна! - восторженно произнесла Оля, просунув голову в дверь кабинета. - Вы прямо как наш незабвенный Александр Евгеньевич Дубов! С самого ранья на работе! Может, вы от них заразились, когда навещали? Может, вам уже и кофе настоящий не подавать, а бурду без кофеина развести? У них так принято, я могу.
        - Стукну! - ответила Панкратьева, поднимая голову от бумаг. - Кофе давай, и быстрее, меня сегодня придурок один ни свет ни заря разбудил.
        - Что, домогался? - хитро прищурившись, спросила секретарша.
        - Если бы! Обосрался! - рыкнула на нее Панкратьева.
        Оля скрылась за дверью.

«Ну и кто, спрашивается, развел в офисе такую манеру разговаривать? - подумала Панкратьева. - Сама же и развела! Бедный Дубов. Терпит это все. Неудивительно, что срывается иногда и орет как бешеный. Хотя нет. Срывается он не иногда, а зачастую. Или прямо надо сказать - постоянно!»
        Оля принесла кофе и газеты.
        - Пресса! - сказала она, раскладывая их веером перед Панкратьевой.
        - Ты и Александру Евгеньевичу так газеты раскладываешь? - спросила Панкратьева с укоризной.
        - Еще чего! Им я прямо пачку на стол швыряю. Они-с все равно все от корки до корки прочитают, а потом вам и другим распишут, кому что читать. Делать-то им особо нечего. А вы сразу глянете и скажете, чтоб я всю эту макулатуру выкинула к чертям собачьим.
        - Нет. Вот эту газету Оксанке в бухгалтерию отдай. Она официальная, там законы вводят в действие с момента публикации. А мне «Деловой Петербург» оставь. Остальное можешь смело выкидывать.
        - Что, и журнальчик с картинками тоже?
        - Особенно его.
        Оля подхватила пачку газет и скрылась в приемной. Панкратьева углубилась в чтение газеты, запивая его вкусным и крепким кофе. Не хватало хорошей сигаретки.
        Номер попался интересный, местами даже смелый в своей критике городских и московских властей. С одной из страниц газеты на Панкратьеву смотрело суровое мужское лицо. На взгляд Панкратьевой, мужчина был прекрасен. Волевой подбородок, ястребиный нос, внимательные глаза и абсолютно лысая голова, плавно переходящая в крепкую шею.
        - Ни фига себе, Брюс Уиллис! - вслух сказала Панкратьева.
        Надпись под фотографией гласила, что этот замечательный мужчина был главой службы безопасности крупной торговой сети. На страницах газеты он делился опытом пресечения воровства среди рядового персонала. Ясное дело, что опытом пресечения воровства среди персонала высшего звена в газете никто делиться не будет. Но по лицу мужчины было ясно, что рядовой персонал для него все равно что семечки. Ястребиный внимательный взгляд как бы спрашивал читателя, сколько тот сегодня откатил с подрядчика.
        - Оля! - завопила Панкратьева.
        Голова секретарши моментально показалась в дверном проеме.
        - Анна Сергеевна! Ну что ж вы так орете-то? Я чуть поднос не уронила. Еще кофе желаете? - вежливо поинтересовалась она.
        - Нет! У тебя рамки должны быть для фотографий. Помнишь, Дубов, пока меня не было, решил устроить Доску почета? Еле отговорили.
        - Сейчас поищу. Вам сколько?
        - Одну. И ножницы неси.
        Рамка оказалась подходящая. В нее поместилась фотография мужчины, а внизу еще даже осталось место для жирной надписи, которую Панкратьева распечатала на принтере. Надпись гласила «Охрану данного кабинета осуществляет ИЧП «Опасность».
        По всему было видать, что Оле мужчина тоже очень понравился.
        - Ой! Анна Сергеевна! Так и хочется ему все отдать! - мечтательно сказала она.
        - Но-но-но! - Панкратьева погрозила ей пальцем. - Только если краденое! Это отдавай. А насчет остального - шиш тебе. Это мужчина моей мечты! Ты себе другого найди. Вон у тебя там целая пачка. Да еще журнал с картинками.
        На мужчину ее мечты в кабинет Панкратьевой под разными предлогами повалили смотреть все кому не лень. Мужская и женская половина народонаселения офиса хором высказывали свое одобрение. Причем некоторые из одобряльщиков так и не поняли, что портрет вырезан из газеты. Решили, что это как раз и есть тот самый тайный возлюбленный, который совместно проживает с Панкратьевой последние два года. Панкратьева народ разубеждать не стала, впервые в жизни испытывая гордость за своего мужчину. Пусть даже выдуманного.


        Итоги и выводы
        Вечером действительно как ни в чем не бывало объявился Алик Зотов. Он позвонил Панкратьевой и рассказал, что у них все в порядке, заключительное совещание и подписание контракта по каким-то причинам заказчик перенес на понедельник, поэтому раньше вторника Алик в Питере не появится. Панкратьева не стала уточнять, что в курсе того, почему это вдруг заказчик перенес итоговое совещание, и попросила Алика не выходить на мороз без шапки и не пихать в рот разную каку.
        В связи с отсутствием Зотова в субботу она решила съездить на дачу проверить, не позарился ли кто на ее нехитрое имущество, и пострелять из мелкашки по пластиковым бутылкам. Панкратьева очень любила это занятие. Стрельба у нее получалась очень хорошо. Она надевала пустые бутылки из-под минералки на штакетник забора, отгораживающего ее участок от леса, закрепляла их скотчем и с большим удовольствием расстреливала их одну за другой.
        Когда она предложила Федьке после школы составить ей в этом деле компанию, тот замахал на нее руками и сказал, что в субботу после школы опять пойдет к Павлику играть в загадочную «нинтенду» и на дачу ехать совсем не хочет. Тогда Панкратьева решила ехать с утра. Накормив Федьку завтраком и спровадив его в школу, она надела на себя любимую дачную одежду: джинсы, свитер, высокие меховые ботинки на толстой подошве и легкий пуховик. В этом наряде она совсем стала похожа на молодую девушку. Панкратьева загрузила в багажник заранее припасенные пластиковые бутылки и в хорошем настроении направилась в сторону дачи.
        Погода стояла просто великолепная. За городом уже вовсю царила самая настоящая зима. Сияло яркое солнце, снег искрился и слепил глаза, на шоссе присутствовал небольшой гололед. По дороге Панкратьева заехала на заправку, залила полный бак и проверила давление в шинах. Подъезжая к КПП на выезде из города, она накинула на себя ремень безопасности, а потом все-таки его сняла. Хоть она была и не в шубе, ремень все равно давил и раздражал Панкратьеву. Когда машина выехала на скоростной участок шоссе, Панкратьева вдруг обнаружила, что педаль тормоза проваливается у нее под ботинком. Не вдаваясь в панику, она решила притормозить двигателем и убрала ногу с педали газа. При этом, чтобы не мешать остальным, Панкратьева потихоньку стала перестраиваться в правый ряд. В этот момент широкое колесо ее спортивного автомобиля попало в асфальтовую колею, руль выбило из рук Панкратьевой, и машина пошла в занос.
        Анна Сергеевна Панкратьева была опытным водителем и знала, что полноприводной автомобиль в заносе практически неуправляем. Ее закрутило по шоссе, выкинуло на встречную полосу и вынесло на обочину. Последнее, что она помнила, - это было испуганное лицо водителя встречного автомобиля, который чудом миновал столкновения с машиной Панкратьевой. Очнулась Панкратьева от скрипа шагов и поняла, что лежит на снегу. Над ней склонилась очень красивая женщина и сказала:
        - Допрыгалась, птичка моя! Хватит валяться, вставай давай, пошли.
        Женщина протянула Панкратьевой руку и повела ее от места происшествия. Панкратьева даже не успела заметить, как они поднялись к облакам и стали по ним гулять. Точь-в-точь как в том самом замечательном сне, когда она в своих шпильках гуляла по облакам над центральной площадью старинного города и видела в мельчайших подробностях завитушки на фонтане. Как и в том сне, сейчас хорошо было видно сверху шоссе, край леса и маленький спортивный автомобильчик в кустах на обочине.
        - Я умерла, что ли? - спросила Панкратьева.
        - Ну, это зависит от тебя, как ты сама решишь, - с улыбкой сказала женщина.
        - Ты кто? Ангел?
        Женщина рассмеялась.
        - Ну что ты! Какой же я ангел? Я - это ты! - ответила она.
        Тут только Панкратьева заметила, что женщина похожа на нее как две капли воды.
        - Ты красивая! - сделала она комплимент самой себе.
        - Я как ты!
        - Объясни, я ни фига не понимаю.
        - Ну, мы с тобой одно целое. Единая сущность. Но мы, если нам надо, можем делиться, - попыталась объяснить женщина.
        - Как амеба, что ли?
        - Почти, но амеба делится на две разные сущности, а мы на две одинаковые. Можем на три, да хоть на десять.
        - А зачем нам это надо?
        - Ну, представь, что тебе захотелось спуститься в Марианскую впадину и посмотреть, как там дела обстоят. Ну, или на Марс полететь, например. Ты надеваешь специальный костюм, который защитит тебя от вредной среды, и погружаешься в пучину или ступаешь ногой на неведомую планету. Но кто-то же в центре управления полетами или на морском судне должен тебе помогать. И представь, что ты можешь разделиться, и одна твоя часть останется наверху, а вторая пойдет заниматься исследованиями. Поняла?
        - Примерно. Только не поняла, при чем здесь мы с тобой. Я ж не собираюсь в Марианскую впадину лезть!
        - Аня, не тупи. - Женщина тяжело вздохнула. - Правильнее будет говорить не «я», а
«мы», пока нас двое и мы стоим лицом к лицу. Правильно, во впадину мы с тобой лезть не собираемся. Но мы с тобой, то есть «я» в смысле «мы», решили полезть в материальный мир. Цветы, например, понюхать, ну, или мужчину поцеловать. А попасть в материальный мир можно, только если надеть на себя специальный костюм, то есть материальное тело. Да не простой, а полностью соответствующий нашему представлению о себе. Видишь ли, все чувства, которые ты испытываешь в материальном мире, находясь в своем костюме, испытываем мы обе. И боль, и радость. Так устроено. Мы с тобой зачем все это затеяли?
        - Хороший вопрос. Мне бы тоже очень хотелось это понять, - задумчиво сказала Панкратьева, разглядывая своего двойника.
        У женщины, в отличие от Ани Панкратьевой, совершенно не было морщин, седых волос у нее тоже не наблюдалось.

«Небось и растяжек после Федькиных родов у нее тоже нет», - подумала Панкратьева.
        - Аня, опять тупишь! Конечно, у меня нет никаких растяжек! Откуда бы им взяться? У меня ж и тела материального тоже нет! Однако боль твою во время родов я ощутила сполна, - в ответ на ее мысли сказала женщина.
        Панкратьева протянула руку и потрогала свою собеседницу. На ощупь рука женщины была совершенно нормальной и теплой.
        - Ага! Это ты подумала, что у меня нулевая температура. Слушай, ты же умница! Ну какие растяжки и морщины? Ты на себя посмотри. У тебя их тоже нет, они в машине остались! А ощущаешь ты тепло моей руки мысленно, исходя из опыта, полученного внизу. Ты уже твердо знаешь, какой температуры должна быть рука. Ты принесла эти свои знания сюда наверх, - пояснила женщина. - Так вот, я не закончила. Мы с тобой ввязались во всю эту историю, не просто чтобы познать температуру руки, а чтобы ощутить всю полноту и радость материального мира. Именно радость! Плакать и страдать мы с тобой не собирались. Впрочем, никто не собирается. Но как только сущность попадает в материальный мир - здравствуйте, приехали. Основная задача отодвигается куда-то в сторону, и мы начинаем страдать. Я не беру во внимание детские годы - там полный анамнез и обрывки сознания. В это время мы выращивали твое прекрасное тело. А вот лет в пятнадцать ты начала себя осознавать - и вот тут-то все и началось. Сначала ты страдала, что ты длинная, потом ты переживала, что у тебя большой нос, потом тебе не понравилась твоя попа. Про волосы и
говорить нечего. Как только ты над ними не измывалась! Помнишь, в блондинку покрасилась?
        Панкратьева захихикала. Ее тогда никто не узнавал, а когда она окликала знакомых, те вздрагивали.
        - Слава богу, наконец ты поняла, что природа в твоем лице создала шедевр, и успокоилась насчет своей внешности, - продолжила женщина-двойник. - Так тебя угораздило выйти замуж, и ты лучшие годы своей жизни, вместо того чтобы радоваться, получать удовольствие от своего тела и от любви, боролась с пьянством и алкоголизмом! Хорошо, с этим ты в конце концов разобралась. Но опять вляпалась. На этот раз, слава богу, не в алкоголизм. Однако от этого не легче. Ты опять выбрала себе мужчину, которого стыдишься! Про твою учебу и работу я уже и не говорю - ни то ни другое тебе никогда не нравилось. Еще бы! Одна теоретическая электродинамика и основы теории цепей чего стоят. Я чуть со скуки не сдохла, пока ты невесть зачем изучала эти совершенно не нужные тебе вещи. Потом ты в нефтепереработку с какого-то перепуга влезла. Понятно, там деньги, а они, чего греха таить, несут нам некоторую радость. Но вместо того, чтобы этим деньгам радоваться, ты опять страдаешь, что тебе знаний по технологии не хватает. И заметь, при этом ты в технологический институт получать такое необходимое тебе образование не стремишься.
Наоборот, ты получаешь второе образование не технологическое, а финансовое. Пожалуй, это был твой единственный логичный поступок. Уж раз ты так любишь деньги, то сам Бог велел тебе учиться, как ими управлять и их приумножать! Но ты опять недовольна. Видишь ли, в институте твоем инженерном тебе особых знаний не дали, ты и без них самая умная, а применять знания, полученные в школе бизнеса, тебе негде. Королевство маловато! А уж когда ты с помощью запретных практик начала другими людьми управлять, я пришла к выводу, что наш с тобой эксперимент не удался и пора нам отсюда сворачиваться, пока какой-нибудь серьезной беды с тобой не случилось.
        - Так это ты мне аварию подстроила?
        - Ты что? Это не в моих силах. Аварию ты сама себе подстроила, используя запретные практики. Ты нарушила течение энергии в пространстве. У пространства для каждого человека есть свой план и свои испытания, а ты лезешь в его дела и тасуешь все карты. Вместо того чтобы делать выводы из своих отношений с другими людьми, ты сметаешь с дороги все препятствия и берешь на себя функции Бога. А пространство этого не терпит и уничтожает всех, кто его беспокоит. Как ты думаешь, почему люди все-таки лишены этого самого третьего глаза? Не доросли еще, не умеют пользоваться. А я, наоборот, как могла, тебя предупредить пыталась. Ведь уничтожение может быть кардинальным. Не только тебя в твоем земном воплощении, но и всех нас, если расценивать как неудачный результат творения. У тебя же периферическое зрение хорошее, и ты можешь краем глаза видеть то, чего другие не видят. Вот я и старалась тебе знак подать, да ты ж только разве если б слона в зеркале заднего вида увидела, тогда бы задумываться и начала!
        - Ага! Ты, значит, на черном джипе мне показывалась, решив тем самым меня запугать? Дура какая! - разозлилась Панкратьева. - Нет, чтоб во сне явиться, ну, или там еще как-нибудь, как у вас, у привидений, положено.
        - Сама дура! Какое я тебе привидение? Я то, что люди считают своей совестью. Вот ты, когда собираешься какое-нибудь безобразие учинить, тебе же завсегда внутренний голос говорит: «Аня, не делай этого, козленочком станешь». Вот это я и есть, но ты ж меня не слушаешь. Понавыдумывали себе привидений, ангелов разных… Все гораздо проще. Можно подумать, ангелам делать больше нечего, как только сидеть на небе и руководить твоими поступками. Кроме того, когда ты как паровоз куришь, тебе не только внутреннего голоса не слышно, к тебе и во сне-то продраться невозможно. Ты закрыта для всех знаков и любой помощи. И совесть твоя в моем лице вынуждена вопить в пустоте. Ну, или прибегать к крайним мерам, чтобы привлечь твое внимание, типа того джипа. Я решила, что черный джип у людей ассоциируется с опасностью и его появление у тебя за спиной как-то тебя может насторожить. Короче, хватит, давай закончим с этим делом, пока ты еще каких-нибудь бед не натворила. Я, видишь ли, без твоего согласия эксперимент прекратить не могу.
        - А зачем его прекращать? Мне жизнь моя нравится!
        - Здравствуйте, приехали! Оказывается, она тебе нравится! Ну и чего хорошего в этой твоей жизни было? Разве что пара-тройка приличных оргазмов, и больше ничего.
        - Это ты права, но про самое главное ты забыла, про Федьку! Мне к нему надо.
        - Про Федьку согласна. Это было здорово! Особенно когда тебе его кормить принесли. Настоящее счастье! Но потом же ты его забросила. Некогда было тебе им заниматься. Ты все свое время тратила на нелюбимых мужчин и нелюбимую работу. Вот сейчас как думаешь, чем он занимается?
        - В школе сидит, а потом к Павлику пойдет в «нинтенду» играть.
        - Как бы не так! Федька наш сейчас школу прогуливает, у Павлика с самого утра началась вечеринка по поводу отъезда родителей на дачу. Они там собрались и курят не что-нибудь, а самую настоящую марихуану!
        Панкратьева ахнула:
        - Так, срочно спускай меня на землю! Надо же что-то делать! Пожалуйста!
        Панкратьева жалобно заплакала и тут же обнаружила себя в своем автомобиле. Она практически лежала всем телом на руле. Ребра болели, а в окно кто-то настойчиво стучал. Панкратьева с трудом подняла голову и увидела того самого водителя встречного автомобиля, в который она чуть не врезалась. Мужчина что-то кричал и стучал в стекло, пытаясь открыть водительскую дверь.

«Ну конечно, умная машина, когда мотор заводится, сразу же все двери закрывает», - вспомнила Панкратьева.
        Как ни странно, мотор у машины не заглох и продолжал тихонько урчать. Панкратьева открыла центральный замок, и дверь тут же распахнулась.
        - С вами все в порядке? - спросил встревоженный мужчина.
        - Нет, писать очень хочется, от страха, наверное, - ответила Панкратьева и стала выкарабкиваться из машины.
        Писать действительно хотелось нестерпимо.
        Мужчина помог ей вылезти из низкого автомобиля.
        - Вы сейчас поосторожней, - сказал он, поддерживая Панкратьеву за локоть, - может быть, у вас болевой шок и вы ничего не чувствуете.
        - Очень даже чувствую, - ответила Панкратьева и сняла пуховик. Она протянула его мужчине. - Вот, держите, прикройте меня от дороги, а то я сейчас лопну.
        Мужчина удивился, но пуховик взял и развернул его как занавес, изо всех сил отворачиваясь от Панкратьевой. Занавес получился символический. Но Панкратьевой было уже глубоко на это наплевать. Она расстегнула джинсы и присела на корточки. Писала она долго. Потом встала, застегнула штаны и затоптала снегом следы своего придорожного грехопадения. Мужчина помог ей надеть пуховик.
        - Курить хотите? - спросил он ее, протягивая сигареты.
        - Хочу, очень, но не буду, нельзя мне.
        - Странная вы какая-то.
        - Извините, я еще не пришла в себя. Спасибо, что остановились. Это просто чудо, что мы с вами не столкнулись.
        - А что случилось-то? С чего вас вдруг так понесло?
        - Тормоза вдруг исчезли, а потом колесо в колею попало. И завертело. Полный привод, сами понимаете.
        - Странно, - сказал мужчина, - вы разрешите?
        Он открыл дверцу автомобиля и сел на водительское место. Нажал ногой на педаль тормоза и переменился в лице.
        - Действительно! Я думал, с такими автомобилями подобные вещи не происходят, - сказал он Панкратьевой, вылезая из ее автомобиля. - Вы давно на техобслуживание ездили?
        - В том-то и дело, что недавно. Я каждый год, кроме штатных ТО, дополнительно перед зимой обязательно на станцию заезжаю.
        Мужчина обошел автомобиль Панкратьевой:
        - А вы, девушка, в рубашке родились. Ни одной царапины. Вообще. Если б я сам не видел, как вас крутило, ни за что бы не поверил. Вы багажником прямо в свежий сугроб воткнулись, даже о кусты не оцарапались.
        Панкратьева оглядела любимый автомобиль и согласилась, что ей действительно очень повезло.
        - Спасибо вам, вы поезжайте, - сказала она мужчине, - а я эвакуатор вызову.
        - Это правильно, на машине без тормозов ехать ни в коем случае нельзя. Только я пока никуда не тороплюсь. Вызывайте свой эвакуатор, я подожду, когда он вас заберет. А то мало ли что. Нельзя такой красивой девушке у дороги в лесу одной оставаться.
        - Спасибо огромное.
        Панкратьева набрала телефон эвакуационной службы, и уже через сорок минут ее машину загрузили на эвакуатор. Она попрощалась со своим новым знакомым и на эвакуаторе отправилась на станцию техобслуживания.
        По дороге она думала о том, что с ней произошло, и в глубине души очень надеялась, что все это ей привиделось. Особенно в той части, которая касалась ее любимого Федьки. Однако та женщина в облаках была абсолютно права во всем.

«Будем надеяться, что с Федькой все хорошо, а вот жизнь надо менять, и менять серьезно». Панкратьева приняла решение, и на душе у нее полегчало. Видимо, та дамочка, которая назвалась ее совестью, наконец была довольна и успокоилась.
        На станции дежурный мастер долго не мог скрыть своего удивления. Дело в том, что из автомобиля Панкратьевой странным образом исчезла вся тормозная жидкость.
        - Колодки у вас, Анна Сергеевна, дай бог каждому, шланги все в идеальном состоянии. Ну не испарилась же она, в конце концов! - причитал он, выдавая Панкратьевой ее автомобиль. - Но вы не беспокойтесь, мы новую залили, все тормоза прокачали. Только вы езжайте осторожней и перед каждой поездкой поглядывайте под капот. Я понимаю, что машина гарантийная и с ней такого быть не должно. Но ведь случилась же галиматья какая-то. Так что вы первое время хотя бы поглядывайте на уровень тормозухи.


        Работа над ошибками. Федька
        Со станции техобслуживания Панкратьева направилась к дому Павлика. Первое, что она сделала, сев в машину, - это пристегнула ремень безопасности. Ехала она осторожно, с включенной аварийкой. Было по-настоящему страшно. Ей все время казалось, что машина вот-вот потеряет управление. У дома Павлика она с трудом припарковалась. На нужной парадной был установлен кодовый замок. Панкратьева не растерялась, внимательно пригляделась к кнопкам и с первого раза набрала нужную комбинацию. Дело в том, что в большинстве кодовых замков нужные для открытия кнопки обычно расположены таким образом, что, чтобы открыть замок, необходимо себе практически вывернуть пальцы. Кроме того, эти кнопки от длительного использования отличаются от всех остальных либо потертостью, либо другим цветом. Конечно, если замок новый, то такой номер не пройдет, но Панкратьевой и здесь повезло. Замок был старый, и нужные кнопки зазывно блестели, как бы приглашая прохожего воспользоваться гостеприимством парадной. Как ни странно, прохожие, похоже, гостеприимством не пользовались. Внутри было чисто и ничем не пахло. Где-то гремела музыка.
Когда она нашла нужную квартиру, стало понятно, где именно гремит эта музыка.

«А я уже практически решила, что мне все привиделось и Федька сейчас в школе», - подумала Панкратьева.
        Она решительно нажала на звонок. Никакой реакции не последовало. Она набрала номер телефона квартиры Павлика, и ответом ей послужили длинные гудки. Но музыка-то гремела, и определенно за нужной дверью. Тогда Панкратьева, откинув прочь все сомнения, навалилась на звонок, продолжая при этом звонить в квартиру по телефону. Наконец музыка стихла, и за дверью послышалось какое-то шебуршение.
        - Павлик! Сейчас же открой дверь, или я позвоню вашей классной и возьму телефон твоей мамы, - завопила Панкратьева, на секунду отпустив звонок.
        За дверью послышалась какая-то возня, и она открылась. На пороге стоял испуганный Павлик.
        - Тетя Аня? А что вы здесь делаете? - удивился он.
        - Я что здесь делаю? Нет, это что ты здесь делаешь? По всем расчетам, ты сейчас должен в школе сидеть и, высунув язык, умные слова записывать! - рявкнула она на такого несчастного с виду ребенка. - Ну-ка, быстро мне Федьку зови и телефон матери давай, а то я и вправду классной вашей позвоню.
        Из-за спины Павлика показался перепуганный Федька.
        - Быстро одевайся, и марш домой! - рявкнула она уже на своего сына.
        Федька начал быстро одеваться.
        - Ма, ты чего? Павлик болеет, а я его навещаю. - Федька врал очень убедительно.
        - Ага! А кто его еще навещает? Мне пройти посмотреть? Павлик, я жду телефон, не вынуждай меня на крайние действия. Эй, вы там, остальные, срочно на выход, а то я сейчас зайду и всех в шею вытолкаю! - прокричала она в глубь квартиры.
        Павлик испуганно протянул Панкратьевой свой телефон, нажатый на кнопку с надписью
«Мама».
        В трубке раздались гудки, потом приятный женский голос спросил:
        - Сыночка, у тебя все в порядке?
        - Галина Петровна! Это я, Анна Сергеевна, Федина мама.
        - Что случилось, что с Павликом? - испугались в трубке.
        - Пока ничего, но я вам должна сообщить, что наши господа сегодня прогуляли школу и устроили по поводу вашего отъезда вечеринку с музыкой. Насчет музыки вам соседи все расскажут, а я только могу еще сообщить, что они курили анашу, которую теперь гордо именуют марихуаной! Я не знаю, курил ли Павлик, но мой Федя курил точно! Сейчас я их всех разгоню, а вы уж тут потом с Павликом сами как-нибудь.
        - Анна Сергеевна! Спасибо вам, сейчас мы срочно вернемся.
        Мама Павлика повесила трубку.
        - Ничего мы не курили! - обиженно сказал Павлик с видом оскорбленной невинности. Видимо, его немного успокоила неуверенность Панкратьевой в факте его собственного курения.
        - Павлик! Милый! Я училась в мужском институте, и я хорошо знаю, как пахнет анаша. Давай приглашай всех на выход. Скоро твоя мама приедет, а тебе еще к ее приезду надо успеть все следы замести.
        В коридоре показались перепуганные мальчишки.
        - Эй, вы! Курильщики! Вам сегодня повезло, но если я еще кого-нибудь из вас рядом с моим Федькой увижу, то все расскажу вашим родителям.
        Она подождала, пока вся компания не выкатится на улицу.
        - А теперь бегом по домам! Не хватало еще вам на глаза милиционерам попасться! - рыкнула она на них, запихивая Федьку в машину.
        - Ма! Ну чего ты? Подумаешь, марихуаны покурил. Она же не вредней обычных сигарет и твоего красного вина!
        - Федя! Я думала, ты умный мальчик и мне не придется рассказывать тебе, что такое хорошо и что такое плохо! Как ты не понимаешь, что тебя, как барана, используют для извлечения выгоды! Да, действительно, и табак, и алкоголь тоже являются разновидностью наркотиков. За примером далеко ходить не надо. Можно вспомнить твоего папашу, который регулярно впадает в нирвану на почве алкоголизма. Ты думаешь, в твоем возрасте он был болен? А алкоголизм - это болезнь. Самая настоящая болезнь, причем неизлечимая, как табакокурение и наркомания.
        - Ну ты же бросила курить!
        - Я бросила курить, но я не излечилась от табачной зависимости. Твой отец тоже может бросить пить, но это не будет означать, что он излечился. Достаточно попадания в его организм некоторого количества алкоголя - и снова здорово! Сплошная нирвана. А мне достаточно сделать пару сигаретных затяжек - и я опять начну курить. Но! Смертность от табакокурения и алкоголизма не идет ни в какое сравнение со смертностью от наркотиков. При этом слишком большое количество людей заняты в производстве алкоголя и табака, государство получает с этого налоги. Действительно, это нажива на здоровье собственных граждан. Но так сложилось исторически. Кроме того, никто не заставляет твоего отца употреблять алкоголь, а меня курить. Мы этот выбор сделали сами. И сами из-за этого выбора пострадали. Это искушение. А в случае с наркотиками - это настоящее смертельное искушение. И те, кто говорят тебе, что марихуана для организма не вреднее ментоловой сигареты, преследуют определенную цель. А именно - продать тебе этой марихуаны как можно больше и нажиться на твоем здоровье. Федя! Не будь дураком и бараном. Ты ведь знаешь, как
погиб сын наших соседей.
        - Ну, ма! Там же были тяжелые наркотики.
        - Какая разница? Ты думаешь, что этот бедняга сразу начал колоться? Наверное, сначала какой-нибудь добряк ему марихуаны предложил, потом таблеточек, потом порошочка понюхать - и понеслось! В результате не справился и покончил с собой. И он не один такой. Это выбор, сыночка. Выбор пути, по которому ты пойдешь дальше.
        - Слушай, но в Нидерландах же разрешены наркотики.
        - Это разрешение рассчитано на то, что уровень развития тамошнего общества настолько высок, что люди будут выбирать жизнь, а не смерть. Умные люди. И если ты поедешь в Амстердам, то увидишь, что местное население действительно выбирает жизнь, а наркотики там употребляют в основном приезжие. Выходцы из бедных стран. И государство на этом безобразии наживается. Само. А так как ты в своем развитии еще не достиг уровня среднестатистического голландца, то я теперь буду этим твоим развитием очень пристально заниматься. С этого дня у тебя начнется совсем другая жизнь.
        Панкратьева даже не заметила, как они подъехали к дому. Видимо, беседа настолько увлекла ее, что она забыла о необходимости опасаться за исправность своего автомобиля.
        - Федя! - сказала она, открывая дверь квартиры. - Я имею большое желание поставить тебе клизму, чтобы очистить твой организм от этой гадости.
        - Мам! Ты чего? Только не это, - испуганно заверещал Федор.
        - Не бойся, я пошутила. Давай-ка выпьем с тобой чайку с лимоном, и пока я буду готовить обед, ты позвонишь вашей отличнице Кате Семеновой и с ее помощью заполнишь дневник на следующую неделю. Я хочу видеть, что задано. И если не задано, то напротив предмета так и должно быть написано, чтобы учительница тоже знала, что она тебе ничего не задавала. Учти, пожалуйста, что номер с отсутствием Семеновой дома у тебя не пройдет. После обеда ты будешь делать уроки, я их проверю, и только после этого ты получишь шнур от компьютера. - С этими словами Панкратьева выдернула из Федькиного компьютера шнур питания и направилась на кухню.
        Федька поплелся следом.
        - Осеннее обострение! - ворчал он. - Издевательство над детьми! Нет в жизни счастья! И когда только Алик приедет? Может, ты лучше им займешься?
        - Хватит! Назанималась уже до того, что мой сын, мой самый главный и любимый мужчина, курит дрянь всякую и школу прогуливает. Все, Федор, ты попал. Я тебя теперь в школу буду отвозить, а бабушка, так и быть, забирать не будет. Она тебя дома будет встречать с обедом, строго по часам.
        - Ну вообще! Мам, ты с ума сошла, что ли? - заблажил испуганный Федька.
        - Нет пока еще! Но если мой сын станет наркоманом, то точно сойду.
        - И как долго это будет продолжаться?
        - Пока уровень твоего развития не поднимется настолько, что ты перестанешь тянуть в рот всякую гадость. Не расстраивайся. Если сегодня успеешь сделать все уроки, то завтра поедем на гору.
        Федька радостно закивал:
        - Но это ж совсем другое дело!
        Они попили чаю, и он кинулся в свою комнату звонить Семеновой, а Панкратьева набрала номер Люськи.
        - Слышь, подруга! Там не поздно еще под пальму на Новый год нам с Федором записаться?
        - Не знаю, не знаю, - заскрипела из трубки Люська, - но постараюсь. Ждите ответа в понедельник.
        Транспортная компания, в которой работала Люська Закревская, одним из своих подразделений имела туристическую фирму, и Люська в силу своего служебного положения всегда могла раздобыть какой-нибудь очень интересный и недорогой вариант поездки. Панкратьева зачастую этим пользовалась, потому что очень любила путешествовать. Особенно если просто лежать на пляже и купаться в море. Эта дамочка на облаках явно забыла, какую блаженную радость она испытывала от влажного и теплого морского воздуха, от прозрачной воды и шелкового песка.

«Вот ведь, одни оргазмы у этих привидений на уме», - подумала Панкратьева и погрозила пальцем в небо.
        Вечер субботы пролетел незаметно. Сначала они ругались с Федькой по поводу правильности заполнения дневника, потом она ужаснулась пробелам в его знаниях, и они вместе делали математику. Панкратьева взахлеб объясняла Федору, что синусы и косинусы - это очень просто, главное - понять систему. А когда Федька эту систему наконец понял, она радовалась и удивлялась, какой он умный и как легко все схватывает. Потом она посмотрела учебник по физике и выдала Федьке замечательную книгу - справочник по элементарной физике. Федька даже зачитался этим справочником, и физика тоже сдвинулась с мертвой точки. Спать они легли очень поздно, весьма довольные друг другом. У Федьки, несмотря на честно выданный матерью шнур, даже не было сил поиграть на компьютере.
        Спала Панкратьева хорошо, крепко и без сновидений.
        Наутро она проснулась от того, что кто-то на кухне гремит посудой. Оказалось, что это Федька готовит завтрак. Он угваздал всю кухню, но яичницу приготовил отменную. С помидорами и сыром. Они с удовольствием по ели. Федька собрал всю свою амуницию для катания , и они направились за город. Перед выездом Панкратьева заглянула под капот и убедилась, что тормозная жидкость находится там, где ей положено быть. До горы доехали без приключений. Федька со своей доской направился к подъемнику, а Панкратьева пошла в ресторан, села там у стеклянной стены, сквозь которую отлично было видно катающихся, заказала себе кофе и стала смотреть на сына. Федька был очень высокий и, когда съезжал на своей доске, был похож на крючок.

«Ничего, научится, - думала она. - А ведь это тоже огромное удовольствие. Вот так сидеть в тепле, смотреть на искрящийся снег, пить вкусный кофе и видеть радостное лицо своего ребенка».
        Она пожалела, что не умеет кататься на доске и лыжах, и представила, как было бы здорово, если б они там на горе с Федькой были вместе.

«А чего представлять? - в итоге встрепенулась она. - Надо пойти и записаться на обучение. Здесь же наверняка есть специальные тренеры».
        Панкратьева решительно встала и направилась к выходу, где находилась доска, пестревшая объявлениями для лыжников. Нашла нужное объявление, набрала номер телефона. Инструктор оказался внизу, около маленького подъемника. Панкратьева узнала у него расценки и что из амуниции необходимо для начала обучения. Договорились, что в следующее воскресенье они встретятся и начнут занятия. Конечно, расценки были немаленькие, да и амуниция стоила недешево, но, с другой стороны, для чего же еще Панкратьева зарабатывала деньги? Для того чтобы они помогали ей радоваться жизни. Небесная дамочка должна быть довольна.
        После аварии Панкратьева стала совершенно по-другому ощущать себя и окружающую ее действительность. Ведь получается, что ей дали второй шанс. Возможность исправить все, что она натворила к тридцати девяти годам. И не только исправить, но и попробовать жизнь на вкус по-настоящему, а не рассуждать в стиле «А хорошо бы…», ничего для этого «хорошо» не делая.
        Федька пришел в восторг от ее решения научиться кататься на лыжах с горы и от того, что в следующее воскресенье они опять поедут на гору. На обед они поели в этом самом ресторане вредного для здоровья шашлыка. Федька объелся и всю обратную дорогу спал, сладко посапывая. Короче, воскресенье удалось. И Панкратьева решила, что будет стараться теперь каждый свой день сделать таким же насыщенным и интересным, как это воскресенье.


        Работа над ошибками. Карьера
        В понедельник Дубов притащился на работу на костылях. Когда Панкратьева отвезла Федьку в школу и добралась до офиса, он уже сидел у себя в кабинете, успев выразить секретарше свое недовольство отсутствием Панкратьевой. Как ни странно, на это его недовольство Панкратьевой было глубоко наплевать. Когда она вошла к нему в кабинет с вопросом «Чего надо?», Дубов возмущенно заявил, что надо на работу приходить вовремя.
        - Слушай, Дубов, разве кто-то за меня мою работу сделает? Если я пришла позже, значит, и уйду позже. А может быть, и раньше. Не знаю пока, как дела пойдут. Во всяком случае, ты прекрасно знаешь, что я работаю без обеда, на который у тебя уходит часа два как минимум. Давай не будем заниматься фигней и строить друг друга. Давай-ка лучше мне зарплату прибавим.
        - Чего-чего? - Дубов явно удивился такой невиданной наглости.
        - Того! Мы с тобой кто? Правильно, собственники. Так сказать, владельцы. А владельцы должны получать от своего бизнеса вы году. Или, как говорят ученые финансисты, - дивиденды. Мы же ничего такого не получаем, а только пашем в поте лица на благо горячо любимой фирмы. Я вот уже допахалась до того, что ребенка родного в его опасном возрасте забросила. Вот и приходится теперь его в школу возить, чтоб не забурился куда не следует.
        - Меньше надо с мужиками разными яшкаться.
        - Якшаться, Шура, до чего же ты неграмотный.
        - Не учи, я так и говорю - яшкаться.
        - Хорошо, пусть будет яшкаться. Это к делу не относится. Давай зарплату прибавлять, раз дивиденды не платим. И не всем подряд, а то я тебя знаю. А только нам с тобой и другу нашему большому и красивому.
        - Ему-то за что, у него свой интерес, ему наши копейки не нужны.
        - Ну как скажешь, можно только нам с тобой.
        Глубоко внутри Панкратьева веселилась. Ведь он даже не заметил, как согласился, и без всяких золотистых шаров. Хотя настроеньице у него аховое, да еще и обе ноги сломаны. Самое время поорать на кого-нибудь.
        - Давай приказ! Будто я тебя не знаю, - хмуро пробурчал Дубов, - небось уже нарисовала.
        - Ага! - Панкратьева протянула ему бумагу.
        Дубов посмотрел на цифры, присвистнул и размашисто подписал.
        - Нахалка ты, Анька! - сказал он, протягивая ей подписанный приказ.
        - Точно! Мне еще денег в долг надо. Квартиру хочу купить.
        - Сколько?
        Панкратьева протянула ему заявление на кредит.
        Дубов взглянул на требуемую цифру, глаза у него округлились, он сказал:
        - Фигассе! - и подписал заявление.
        Панкратьева быстро выхватила свое заявление у него из рук. Вдруг передумает.
        - Шур, ты не заболел?
        - Заболел. Не видишь, что ли? - ответил он, указывая на свои ноги.
        Панкратьева встала, обошла его костыли, подошла к Дубову и чмокнула в щеку.
        - Спасибо тебе, ты настоящий товарищ!
        - Еще бы! Ты же прешь как танк, попробуй от тебя увернуться! Да еще на костылях. У тебя все в порядке? Ты как-то изменилась, - заботливо спросил Дубов.
        - Я в субботу в аварию попала, тормоза отказали, а потом Федьку застукала за курением марихуаны.
        - Пипец!
        - Вот и я так думаю. Поэтому, Шур, давай я пока некоторое время без командировок поживу. Понятно, сейчас, пока ты в гипсе, я поеду, если надо. Но только в крайнем случае. Ты же сам знаешь, что я гораздо полезнее на своем рабочем месте, и тебе спокойней.
        - Чегой-то мне спокойней? - Дубов нахмурился.
        - Ой, будто я не знаю, как ты волнуешься, что я тебя подсижу.
        - Еще чего? Много о себе представляешь! - возмутился Дубов, однако глаза его предательски забегали.
        - Нет? Ну, значит, я ошиблась. Вот и славно.
        - Трам-пам-пам, - сказал Дубов. - Иди работай, госпожа министерша.
        - Яволь, мой фюлерт!
        - Сама ты фюлерт!
        - Нет, я яшкаюсь, а фюлерт - это ты! - С этими словами довольная собой Панкратьева вывалилась из кабинета Дубова.

«Интересно, что это было?» - думала она.
        Ведь сейчас, только что, Панкратьева, шутя и играючи, сделала то, что собиралась сделать уже лет пять. Собиралась, но никак не решалась. Необходимые бумаги у нее еще ой как давно были заготовлены. А сегодня пошла и сделала. Когда она еще только заходила в кабинет Дубова, в ней была твердая уверенность, что она не просто провернет все, как и задумывала, в ней была уверенность в том, что она это уже сделала. Осталось только сказать слова и станцевать ритуальные танцы. А вопрос на самом деле давно решен. Панкратьевой очень понравилось это ее новое ощущение себя и своих сил. Вспомнилась дамочка, с которой они гуляли по облакам. Да, все правильно. Жизнь должна приносить удовольствие.
        Вот взять, например, Дубова. Так он может на работу вообще без денег ходить. Уж очень ему нравится играть в большого начальника. Сидит в своем кабинете, руководит почем зря, а людишки подневольные бегают туда-сюда, туда-сюда. Процесс идет, работа кипит, а в эпицентре он, Дубов, демиург в отдельно взятом офисе. Другое дело - Панкратьева. Ее хоть горшком назови, только деньги плати приличные. Она не живет ради работы, а, наоборот, работает ради жизни. Наверное, это потому, что она все-таки женщина. У женщин как-то все по-другому устроено. У них на первом месте личная жизнь и семья. И вот за-ради своей красивой личной жизни и семьи будет Панкратьева ходить на работу. И по фигу ей, сколько там людей у нее в подчинении и можно ли в ее кабинете на велосипеде кататься или еще пока маловат он для этого дела. Главное удовольствие, которое Панкратьева имела от своей работы, заключалось в конверте, который она получала два раза в месяц. И теперь это удовольствие будет, наконец, адекватно затрачиваемым ею усилиям. Не когда-нибудь в светлом будущем, а именно сейчас она будет пожинать плоды своего труда. Кто ж
его теперь знает, будет ли оно вообще - это светлое будущее?
        Люська позвонила уже ближе к вечеру и сообщила, что нарыла отличный новогодний тур. И пальмы будут, и океан, и отель пять звезд, и номера удобные с отдельными спальнями для пацанов, и «все включено», и новогодний ужин. И важно, что их чартер, который организует Люськина компания, вылетает двадцать девятого декабря и у них будет время, чтобы прийти в себя, приспособиться к местному часовому поясу и слегка акклиматизироваться, прежде чем приступать к празднованию Нового года. А самое главное - если они с Панкратьевой оплатят путевки прямо сейчас, то получат скидку тридцать процентов. Но при этом отказаться от поездки будет уже нельзя. Панкратьева задумалась, вспомнила лицо Алика Зотова. Сердце тихонько екнуло, но тут на глаза ей попался портрет зеленоглазого незнакомца, который украшал стену ее кабинета.
        - Хорошо, Люсенька, я тебе сейчас денежку привезу, - согласилась Панкратьева.
        - Не торопись, - ответила Люська, - я уже все оплатила. На неделе завезешь, когда тебе удобно будет.
        - Люсь! Как ты могла? А если б я отказалась?
        - Ни за что не отказалась бы! Ты ж не дура, я тебя знаю, - ответила Люська.
        Панкратьева представила, как хорошо они встретят Новый год, и подумала, что хорошо бы прикупить себе новый купальник.
        Когда вечером после проверки уроков Федька узнал, что на Новый год они вдвоем улетают к океану и будут там купаться сколько влезет, радости его не было предела. Он скакал по квартире как конь, пытался поднять Панкратьеву, в результате чего уронил ее, затем спел ей песню «Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету» и в качестве апофеоза явил себя в новых, закупленных еще летом купальных трусах и маске для подводного плавания. Панкратьева хохотала, потирая ушибленный при падении бок, и с удовольствием подпевала Федьке.


        Работа над ошибками. Свободное место
        Во вторник прилетел Зотов. Он позвонил из аэропорта, сказал, что заедет на завод, а потом сразу домой. Панкратьева одновременно и ждала приезда Зотова, и боялась его. За эти горячие денечки после аварии она много думала о своей личной жизни и в конце концов решила все-таки прислушаться к советам своего внутреннего голоса. А внутренний голос все настойчивее и настойчивее говорил о том, что если что-то в жизни не устраивает, то надо это что-то искоренять и гнать поганой метлой. И не с помощью колдунов и золотистых шаров, а с помощью своих собственных рук, ног, а главное - головы с мозгами.
        Действительно, ее жизнь с Аликом, особенно в последний год, все больше и больше напоминала ей жизнь с бывшим мужем, Федькиным отцом. Конечно, бывший муж и Алик были совершенно разными людьми, но ощущение, что она наступила на те же грабли, последнее время не покидало Панкратьеву ни на секунду. Ей откровенно не хотелось идти домой. А так как у нее не было такой страсти к работе, какая была у Дубова, Панкратьева чувствовала себя подвешенной между небом и землей. Может быть, и квартира ее так ей не нравилась только потому, что она никогда не была в ней по-настоящему счастлива. Когда она жила здесь с бывшим мужем, единственным местом в квартире, где она чувствовала себя свободной, был туалет. Туда она забиралась с книжкой, когда ребенок уже ложился спать. С Аликом все было несколько иначе, но духота была все та же. Панкратьева не была самой собой. И очень от этого устала.
        - Алик! Я тебя очень прошу, приди, пожалуйста, не поздно, мне надо с тобой обсудить кое-что очень для меня важное, - попросила его Панкратьева.
        - Что-то случилось? - настороженно спросил Зотов.
        - Да так, ничего особенного, но обсудить надо.
        - Хорошо, я постараюсь.
        Старания Зотова привели к тому, что до дому он добрался в двенадцатом часу вечера. Панкратьева уже проверила у Федьки уроки и запихала его в кровать.
        Алик поставил чемодан в прихожей и стал не торопясь раздеваться. Панкратьева смотрела, как он снял идеально чистые ботинки, аккуратно поставил их на место, повесил куртку на плечики, снял пиджак и распустил галстук. Выглядел Зотов очень даже симпатично. Высокий, плечистый, ни грамма лишнего жира, пахнет дорогим парфюмом. Слегка лысоват, улыбка приятная, глаза добрые, ласковые и внимательные.

«Чего еще надо девушке для счастья? - думала Панкратьева. - Может, зря я это все затеяла?»

«Ага, милочка моя, - откуда ни возьмись, прорезался вдруг внутренний голос. - Ты, никак, забыла, что у этого симпатяги в башке? Что, твой бывший не симпатяжка разве был?»
        - Ну, чего тут у вас? - спросил Зотов у Панкратьевой, чмокнув ее в щеку.
        - Пойдем на кухню, поговорим, а то Федька уже спит, - сказала Панкратьева.
        - А есть дадут?
        - Нет. Сырой рыбы нету.
        Панкратьева не смогла удержаться, чтобы не подковырнуть Зотова. Тем более что он не знал о том, что она в курсе его сургутских приключений.
        Зотов открыл холодильник.
        - Да! - возмутился он. - Полный холодильник всякого говна, а есть нечего.
        - На вкус, как на цвет, товарищей нет, - заметила Панкратьева.
        Зотов достал из холодильника банку с медом, взял из хлебницы шибко полезный хлеб с какой-то шелухой и стал не торопясь намазывать его медом. Панкратьева этот хлеб никогда не ела, не могла в рот взять, но всегда покупала свежий для Алика.
        - Чаю хоть дай! - попросил он Панкратьеву.
        - Уже, - ответила она, ставя перед ним чайник со свежезаваренным зеленым чаем.
        - Слушаю тебя внимательно. Рассказывай, а то я спать хочу.
        Зотов налил чай в блюдце и начал громко прихлебывать. Ничего более подходящего он изобразить не мог. Более всего в Зотове Панкратьеву раздражала эта его манера пить чай из блюдца, растопырив пальцы и громко прихлебывая при этом. И если еще пять минут назад она сомневалась в том, стоит ли сейчас говорить то, что она собиралась, то при первых звуках этого роскошного чаепития все сомнения моментально рассеялись.
        - Алик! Нам надо расстаться, - объявила Панкратьева.
        - Не понял! - Зотов со стуком отставил блюдце.
        - Чего непонятного? Я останусь тут с Федькой, а ты будешь жить у себя на Невском.
        - А с какого перепуга?
        Сказать, что лицо Зотова в этот момент выражало удивление, значит, не сказать ничего. Таким растерянным Панкратьева его не видела никогда. Даже стало его немного жалко.
        - Алик! Я очень много думала о нас с тобой и поняла, что ты мне не подходишь.
        - Здравствуйте, приехали! - возмутился Зотов. - Чем это я вам, Анна Сергеевна, не подхожу? Я не пью, не курю, матом не ругаюсь, деньги какие-никакие зарабатываю, даже не бил тебя ни разу!
        - Это верно, спасибо тебе, конечно, но этого мне мало.
        - Ты что, нашла кого-то себе, пока я в Сургуте заказчиков ублажал?
        - Не говори глупостей, если б я кого-то нашла, я бы тебе так и сказала: мол, нашла мужчину своей мечты.
        Панкратьева села за стол напротив Зотова и налила себе чаю. Вот уже два года она пила этот зеленый чай только потому, что так хотел Алик Зотов, и, может быть, поэтому никак не могла уразуметь его вкус, понять, чего же в нем такого хорошего.
        - Ты мне так и не сказала, что во мне тебя не устраивает, чего тебе надо?
        - Алик! Я хочу жить счастливо, радоваться каждому дню, делать то, что мне нравится, то, что я сама хочу, а не кто-то. Замуж, в конце концов, хочу, как все нормальные женщины.
        - Замуж? - Зотов облегченно захохотал. - Ну так бы сразу и сказала. Я, конечно, на эту тему не думал, но если это так тебе важно, то можно и замуж.
        Он опять наполнил свое блюдце и продолжил хлюпать чаем.
        - Дурак! Я ж не за тебя замуж хочу, а в принципе. Семья мне нужна дружная.
        - А у нас не дружная, что ли?
        - Нет, у нас каждый сам по себе. Ты на заводе, Федька в школе, а я, как экскремент в проруби, туда-сюда, туда-сюда. И нашим, и вашим. Только я-то где?
        - Ага, а ты хочешь, чтобы я, как все, отсиживал на работе восемь часов, потом приходил домой, надевал тапки и ел бы твои вредные для здоровья щи. А потом мы бы все вместе смотрели телевизор. Так вот, этого не будет никогда! Такого ты от меня не дождешься!
        - Слушай, я и не жду от тебя ничего. Ты не понял разве? Кстати, а чем тебе тапки-то не угодили? Ты вон вроде тоже тапки надеваешь, когда в дом заходишь.
        - Тапки? Какие тапки? А! Это я образно. Представил себе толстого мужика в трусах, майке и тапках, который сидит и телик смотрит.
        - Ничего в твоей картине плохого не вижу, очень на папу моего похоже. Только я не об этом. Мне муж нужен, с которым я буду дружить. Не хочу больше с мужчинами воевать или нянькаться.
        - Это ты со мной, что ли, нянькаешься? - Зотов не торопясь вылез из-за стола и попытался сзади обнять Панкратьеву. - Со мной нянькаться не надо, я большой мальчик. Очень большой. Вон как соскучился!
        Он попытался ее поцеловать.
        - Нет, с тобой я воюю, отстань, пожалуйста. - Панкратьева отпихнула Зотова от себя.
        - А зачем ты со мной воюешь? Кто тебя заставляет? - спросил Зотов, усаживаясь на свое место.
        - Ты меня заставляешь! Ты меня в эту войну втягиваешь и провоцируешь на военные действия.
        - Это каким же образом?
        Панкратьевой захотелось дать ему в лоб.
        Господи, ну чего тут непонятного! Сказала тебе женщина вежливо, что не хочет с тобой жить, так и отвали без скандала. Так нет же, им обязательно надо все выяснить досконально. Неужели он хочет услышать от нее правду?
        - Алик! Я не думаю, что ты хочешь это услышать! Давай расстанемся, и все. Зачем тебе докапываться?
        - Чтобы в следующий раз такое не повторилось.
        - Хорошо! Только в следующий раз у тебя будет совсем другая женщина. И отношение ее к тебе будет другим.
        - Аня! Мне не нужна другая женщина! Я хочу жить с тобой. И я хочу знать, что я могу сделать, чтобы ты изменила свое решение.
        - Стать совершенно другим человеком. Алик! Ты отличный парень, и, может быть, для кого-то ты будешь большим подарком и счастьем. Но не для меня. Понимаешь, я хочу гордиться своим мужчиной, уважать его. А тебя я не уважаю. Извини.
        При этих словах лицо Алика Зотова окаменело. Он шумно втянул в себя чай, поставил блюдце и встал из-за стола.
        - Пойду собираться, - сказал он, не глядя на Панкратьеву.
        - Не буду тебе мешать, - ответила она, прячась в ванную.
        - Перебесишься, позвони! Ты от меня все равно никуда не денешься, поняла? - вслед ей спокойно сказал Зотов.
        Панкратьева встала под душ и задумалась. Алика было безумно жалко, но ее не покидало ощущение, что она сделала все правильно. Панкратьева уговаривала себя, что для Алика в этом ее поступке скрыта огромная польза. Ну чего он, спрашивается, время тратит рядом с женщиной, которая его не любит? Найдет себе ту, которая полюбит. Не все же женщины про отрицательные чистые активы разумеют. Или ему надо обязательно такую, чтобы в бизнесе соображение имела? Ничего, не пропадет. Мужчина он симпатичный, такие на дороге не валяются. Сердце ныло от страха за будущее. А вдруг она так и останется одна до старости? Может быть, все-таки лучше с Аликом, чем одной? Впрочем, с Аликом она прожила два года - и все как во сне, а вот неделя, которую он отсутствовал в командировке, Панкратьевой очень понравилась. Панкратьева подумала, что все ее теперешние метания очень напоминают процесс расставания с бывшим мужем. Она тогда никак не могла решиться, боялась, что он без нее совсем пропадет, а она останется до старости лет одна. На то, чтобы наконец решиться и уйти от него, у нее ушло более десяти лет. Более десяти лет ее
такой короткой жизни.
        - Нет, я не могу больше позволить себе такую роскошь - быть несчастливой! - резюмировала она, выходя из ванной, и услышала, как хлопнула входная дверь. Шкаф Зотова в спальне был открыт, в нем сиротливо болтались пустые плечики, на журнальном столике лежал ключ от квартиры. Панкратьевой стало не по себе. Она открыла отделение, в котором размещались свитера и джинсы, там тоже было пусто. Панкратьева огляделась. Конечно, он забрал не все свои вещи. Все-таки два года прожил он у нее в квартире, и собрать все за полчаса - просто немыслимо. Панкратьева вспомнила мужа своей приятельницы, который при разводе чуть ли не каждый день приходил к ней в дом за какой-нибудь очередной забытой им вещью. Тут же пришло решение потратить субботу на то, чтобы собрать оставшиеся вещи Алика и отвезти их к нему.

«Резать так резать, кромсать так кромсать», - с этой мыслью Панкратьева забралась в кровать и попыталась заснуть. Сон не шел, а через некоторое время она вдруг почувствовала в районе солнечного сплетения странные ощущения. Это была невозможная тоска, которая перемежалась со страхом, переходящим даже в некоторый ужас. Панкратьева поспешила заслонить руками солнечное сплетение. Она встала, подошла к окну и увидела в нем огромную, совсем не зимнюю луну.
        - Ну и где ты, когда ты нужна? Внутренний голос, совесть или моя половина? Как тебя там зовут? Я хоть и ты, но ты точно не Аня Панкратьева! Помогай давай. Видишь, что делается!
        Конечно, гром и молнии не засверкали, и никто на ее зов не явился, однако в голове вдруг засело - Федька! Панкратьева взяла одеяло и подушку и пошла в комнату сына. Федька лежал наискосок своей кровати, весь его вид говорил о том, что он куда-то бежит во сне. Панкратьева пристроилась сбоку, поцеловала ребенка в затылок и мгновенно уснула.
        Наутро Федька очень удивился, обнаружив рядом спящую мать.
        - Ма, ты чего? Вставай, а то в школу опоздаем. - Федька тихонько потряс Панкратьеву за плечо.
        Панкратьева вспомнила, что за всеми вчерашними переживаниями совершенно забыла поставить будильник. Она вскочила и помчалась в ванную приводить себя в порядок. Когда она вышла, Федька уже вовсю делал бутерброды.
        - Ма, а чего ты у меня в кровати дрыхла? Или ты с Аликом поссорилась? Я на такое не согласный. Мало того что житья от вашего воспитания никакого нет, так вы еще ко мне в комнату норовите пролезть.
        Панкратьева потрепала белобрысую макушку:
        - Не ворчи, ворчун! Мы с Аликом не поссорились, а расстались.
        - Он чего, у нас теперь комнату отнимет? Будет у тебя в спальне жить?
        - Нет, ну что ты, сынок! Алик вчера уехал с вещами, а мне было немножко нехорошо, вот я к тебе под бочок и спряталась. Ты же у меня защитник.
        - Ты выгнала Алика? Мам, ну зачем? Где я теперь жить буду, когда вырасту?
        - Ах ты поганчик! Раскатал губу на чужую недвижимость. Готов ради этого матерью пожертвовать! В нашей квартире жить будешь, чем плохо?
        - Всем хорошо, только проверяют и контролируют постоянно.
        - Ну, когда вырастешь, никто тебя контролировать не будет. Главное вырасти. Взрослый - это ж не значит длинный или старый. Взрослый - это тот, который отвечает за свои поступки и думает головой.
        Панкратьева сама задумалась над своими словами. А ведь как точно сказала. Сама-то она, выходит, к тридцати девяти годам повзрослела. И то только тогда, когда увидела перед носом жирный крест на своей жизни. До этого ведь плыла по течению и валила все свои проблемы на судьбу-злодейку, Божий Промысел, бывшего мужа и родителей. Неудивительно, что и исправлять все свои неудачи кинулась с помощью колдунов и экстрасенсов. А первопричина-то вот она. Сидит за столом в макияже и прическе. Выходит, ничем она от Алика Зотова не отличается. Он свои проблемы через дзен и разные камлания решает, а она в людей шары пуляет. Вот уж воистину - два сапога пара. А еще издевалась над парнем, про рентабельность и отрицательные чистые активы рассказывала. На фига ему эта рентабельность, если он дунет-плюнет - и заказчик сам к нему прибежит, монтажников своих привезет и за свои же деньги все сам себе и сбацает. Да еще порекомендует Зотова кому-нибудь другому. Вон как сегодня ночью душу из нее тянул. Панкратьева была абсолютно уверена, что ночные ощущения в районе солнечного сплетения являются результатом действий Зотова.
И если б не Федька, помчалась бы она к Зотову как миленькая, еще бы прощения просила. Вот интересно, почему Зотов нарушает естественное течение энергии в пространстве - и ничего, а она всего-то три раза запретное попрактиковала - и нате вам, авария, пожалуйте, дамочка, на выход.

«Вот об этом надо бы с Арсением посоветоваться, пусть подскажет, как от Зотова защититься, - решила Панкратьева. - Или не надо?»
        Последний вопрос она задала своему внутреннему голосу. Дамочка внутри ее молчала как рыба об лед.
        После работы, строго-настрого велев Федьке делать уроки и никуда из дома не отлучаться, Панкратьева помчалась к Арсению. Она рассказала ему все: и про аварию, и про прогулку в небесах с дамочкой приятной во всех отношениях, и про Федьку с марихуаной, и про то, как она рассталась с Зотовым, и про свою ночную боль в районе солнечного сплетения.
        Арсений внимательно слушал, потом традиционно помахал вокруг нее руками. Панкратьева, как и в прошлый раз, испытала после его манипуляций колоссальное облегчение.
        - Я уже и не знаю, Арсений, могу ли я теперь прибегать к вашей помощи? Может быть, это тоже из категории запретного и я сама должна справиться? - спросила она у волшебника, после того как он, помыв руки, вернулся в комнату.
        - Я так не думаю, - задумчиво ответил он. - На вас явно совершено нападение. Внешнее воздействие с использованием не каких-нибудь безобидных золотистых шаров, а по самым настоящим, как вы правильно говорите, запретным методикам. Это тайные разработки, которые благодаря перестройке так или иначе всплыли в разной популярной литературе. Зотов ваш явно кое-что нехорошее практикует, и вы верно поступили, что расстались с ним. И правильно, что пришли ко мне. Он пытается из вас душу вытянуть и привязать ее к себе. Не хочет, однако, вас терять.
        - Господи, Арсений! Скажи мне кто-нибудь о таком месяца два назад, я бы смеялась, а теперь, после недавних событий, верю во всю эту чертовщину как никто. И что мне теперь делать?
        - Ничего не делайте. Я вам сейчас замок поставил, он попытается сунуться, но ничего не выйдет. Тогда он будет пытаться войти с вами в контакт. Повидаться или в крайнем случае поговорить по телефону. На контакты с ним не идти. Но если этого избежать не удалось, то сразу - бежать ко мне. Я замок восстановлю.
        - Арсений! Спасибо вам большое, но скажите, почему меня за нарушение плавного движения энергии чуть ли не выкинули к чертям собачьим, а Алику все с рук сходит?
        Арсений задумался, слегка прикрыв глаза.
        - Знаете, Анна Сергеевна, я думаю, что если бы вас хотели выкинуть, как вы говорите, к чертям собачьим, то непременно выкинули бы. А вас, можно сказать, просто нежно попросили глупостями не заниматься. Предупредили. Заодно и меня. Зря я вам о шарах рассказал. Хотя все ж к лучшему изменилось, не правда ли? Вы когда прошлый раз у меня были, даже слышать не хотели о том, чтобы с Аликом вашим расстаться.
        - Это правильно, но вы не ответили на вопрос: почему ему все сходит с рук?
        - Ничего ему с рук не сходит. Вы же когда нападение почувствовали, то интуитивно спрятались за вашего Федьку.
        - Я не интуитивно, мне внутренний голос подсказал. Я думаю, это была та самая дамочка.
        - Но это же и есть интуиция. Ангел, совесть, внутренний голос, какая разница. Главное, если к нему прислушиваться, то все будет хорошо. Так вот, вы интуитивно спрятались за Федора. Ваш Зотов не интуитивно, а совершенно сознательно прятался за вас. До этого, может быть, прятался за других людей. Так, скажем, творил свои нехорошие делишки в тени. Я уже говорил вам, что у вас очень сильная энергетика и ваше приближение ощущается издалека, поэтому за вас очень хорошо прятаться. Я, пока вы жили с ним, никак не мог рассмотреть его сущность. Честно говоря, меня это слегка беспокоило. А сейчас, когда вы с ним расстались, я ее увидел, и то, что я увидел, мне совершенно не нравится. Он играет с огнем, и это страшные игры. У него абсолютно порвана связь с тем самым высшим сознанием, ангелом, интуицией, совестью и внутренним голосом.
        - Вы меня пугаете, Арсений. Он какой-то монстр получается.
        - Никакой он не монстр. Это потерянная душа. Я вам сейчас объясню. Любую другую душу, нарушающую плавное течение энергии, пространство может вернуть на ее прежнее место. То есть соединить с ее высшей сущностью, что, как вы уже понимаете, наказанием не является, просто считается неудавшимся экспериментом. А вот с потерянной душой дело обстоит гораздо хуже. Она никому не нужна, ее никто не любит. И уж если ее вышвыривают, то не нежно, как вас, а в страшных муках. И никто ее не встречает и на прогулки по облакам не водит. Так и будет болтаться. Вот откуда привидения, барабашки разные, все то, что называется низкими сущностями, которые боятся ладана и колокольного звона.
        - Черти, что ли?
        - Нет, хотя, может, и черти. Кто на самом деле знает, кто такие эти черти и откуда они берутся… Разные злобные твари, болтающиеся в миру.
        - Арсений, а как-то помочь ему можно? Он же не совсем отмороженный. А местами и вовсе не плохой.
        - Это вы про его сексуальную привлекательность? Особый магнетизм? Так это тоже результат определенной практики.
        - Нет, я не про это. Хотя и это тоже. Ведь всегда не могла понять, что я в нем нашла. Первое время меня вообще к нему тянуло действительно как магнитом. Но должно же быть в нем что-то хорошее.
        - Вы готовы потратить жизнь на поиски этого хорошего?
        - Нет.
        - Вот и хорошо. Занимайтесь своей жизнью, своей судьбой. Уж если кого пожалеть вам надо, так это в первую очередь себя. Поставьте себя на первое место. Помогать человеку надо, когда он вас об этом просит, а Алик ваш, как я понимаю, вас ни о чем не просит, а, наоборот, пытается вами управлять. Как марионеткой. Он же вас не жалеет.
        - Да, Арсений, вы совершенно правы. Еще Федьку надо в люди вывести.
        - Вот-вот.
        Расставшись с Арсением, Панкратьева позвонила Федьке. Тот запутался с математикой и играл на компьютере, ожидая мать.
        - Федя, ты не просто поганец, ты - князь Поганин! Не прикидывайся дураком, я за тебя математику делать не буду. Чтоб к моему приезду знал параграф назубок и мог конкретно объяснить, что же тебе непонятно.
        По дороге домой она купила бюллетень недвижимости.
        Конечно, к ее приезду математика у Федьки волшебным образом вдруг стала получаться. Они поужинали, и Панкратьева приступила к проверке уроков. Пришлось даже позвонить отличнице Семеновой. Уж очень Панкратьеву смущали два «не задано», красовавшиеся у Федьки в дневнике напротив русского языка и литературы. Оказалось, что действительно не задано, потому что будет классное сочинение по «Герою нашего времени» Лермонтова. Лермонтова Федька, естественно, читал через пень-колоду, и, проверив математику, Панкратьева сунула ему книжку и велела читать, пока не упадет. Федька ныл, оправдываясь, что прочитал краткое содержание в учебнике. Возмущению Панкратьевой не было предела, в результате чего поверженный Федька уткнулся носом в книжку, а Панкратьева ушла на кухню читать бюллетень недвижимости. Квартирный и сотовый телефоны она на всякий случай отключила.
        Бюллетень недвижимости ничего особо путного не предлагал. Все стоило огромных денег и было ничем не лучше, а гораздо хуже имеющейся у Панкратьевой квартиры. Надо сказать, что Панкратьева очень любила рассматривать поэтажные планы домов. Она сразу представляла, какую и где можно поставить мебель, как можно снести перегородки. Обычно спящая инженерная составляющая ее мозга сразу включалась и начинала работать на всю катушку.
        Панкратьева задумалась о том, что, может быть, в этом и состоит ее призвание - обставлять и обустраивать квартиры. Пожалуй, на такую работу она бегом бы бежала, как Дубов. Вот только деньжат маловато, чтоб сделать это своим бизнесом. Покупать квартиру, делать из нее конфетку и продавать. Работать для конкретного заказчика Панкратьева бы не смогла. Если б заказчик затребовал богатого, в позолоте интерьера, то такому заказчику она могла бы и морду набить. В точности как Дубов, если кто-то не согласен с его видением технологического процесса.
        В самом конце бюллетеня она нашла то, что искала. В первую очередь квартира была хороша тем, что кроме гостиной и кабинета имела еще две спальни с отдельными санузлами. Стоила она дорого, и всех накоплений вместе с деньгами, взятыми в долг на фирме, никак не хватало. Продавать имеющуюся жилплощадь Панкратьева не хотела. Федька вырастет, и ему надо будет жить отдельно, а квартиры дорожают каждый день. Решение пришло уже во сне. Она заложит свою квартиру и будет ее сдавать, а вырученные деньги направит на погашение кредита.
        Наутро она уже обзванивала знакомых банкиров, причем делала это с уверенностью, что новая квартира у нее уже в кармане.


        Опять Зотов
        В Сургуте ему было очень плохо, думал, что помрет. Его просто выворачивало наизнанку. Сырая рыба была тут совершенно ни при чем. Он уже заметил, что такое с ним происходит всякий раз, когда он надолго отдалялся от Панкратьевой. В первый раз он сразу побежал по врачам. Врачи его полностью обследовали и ничего подозрительного не нашли. Только содрали кучу денег. В этот раз Зотову было плохо как никогда. Это совершенно не было похоже на то его состояние, когда Анька нанесла ему ментальный удар. Тогда было все понятно, недаром он столько книг о психотронном оружии прочитал. Сейчас его ощущения можно было сравнить разве что с наркотической ломкой. С большим трудом удалось воздействовать на заказчика, чтобы перенес совещание на понедельник. Конечно, пришлось утихомиривать разбушевавшегося Тимофеева, которого жена ждала домой в субботу. Всю субботу и воскресенье он медитировал, борясь с недугом, пытался восстановить хотя бы видимость работоспособности.
        Легче ему стало только во вторник, когда самолет приземлился в Питере, а по-настоящему отпустило только тогда, когда он вошел в квартиру и увидел Панкратьеву. То, что она задумала что-то недопустимое, ему стало ясно уже во время их телефонного разговора, когда он позвонил ей из аэропорта. Но Зотов был еще слишком слаб, чтобы сразу и бесповоротно пресечь эти ее странные поползновения. Поэтому он и старался максимально оттянуть момент их встречи. Конечно, как он и предполагал, из этой встречи ничего хорошего не получилось.
        Все время их разговора Зотова не покидало ощущение, что за Анькой стоит какая-то неведомая сила, с которой он ничего поделать не может. Стараясь не выпадать из состояния спокойной отстраненности, он улыбался ей и всем обидным словам, которые она ему говорила. Он улыбался даже, когда собирал вещи и она его уже не видела. Он улыбался, когда оставлял ключ на журнальном столике, и когда ехал домой, тоже улыбался как дурак. Как самый настоящий дурак! Он опять выпустил из рук необходимую ему женщину. Улыбаться он перестал дома, когда уже разложил вещи по шкафам.
        Он поймал себя на желании плюнуть на спокойную отстраненность и расколотить чего-нибудь, а лучше сломать, да так, чтобы на мелкие кусочки. Больше всего хотелось сломать Панкратьеву, порвать ее на части. Но ничего. Пока она не сошлась с каким-нибудь идиотом, как его бывшая, у него еще есть шанс ее вернуть. То, что она еще никого не нашла, было ясно. Анька патологически не умела врать. Ничего, еще приползет к нему на брюхе, покорная и несчастная. Прощения просить будет. Он представил себе ревущую Аньку, которая умоляет его вернуться, и усмехнулся. Эта картина его успокоила. Зотов сконцентрировался, зацепился за Анькин образ и начал тащить из Панкратьевой душу. Но через некоторое время контакт внезапно прервался. Панкратьева явно куда-то спряталась. Ничего себе противника он у себя под боком проглядел! А может быть, это связано с его ослабленным состоянием? Он решил не суетиться, вернуть себе форму и со свежими силами напасть на Аньку следующей ночью.
        Весь следующий день он медитировал, накапливал ци, ел грибы, яйца и курицу и уже к вечеру чувствовал себя прекрасно. Однако за Аньку даже не удалось зацепиться. В этот раз она никуда не спряталась, была как на ладони, вот только что-то мешало ему к ней пробиться. Зотов не огорчился, а, наоборот, пришел в неописуемый восторг. Вот это женщина! И как он ее проглядел? Ведь жил же с ней целых два года. Зотов понимал, что столкнулся с непонятной и незнакомой ему силой. Стало интересно. Необходимо было восстановить с ней контакт любой ценой!
        Наутро он прислал ей в офис цветы, двадцать пять красных роз. Все попытки дозвониться до нее ни к чему не привели, она упорно не отвечала на его звонки, а все попытки связаться с ней через секретаршу разбивались о вежливый ответ, что Анна Сергеевна, мол, сейчас очень занята и перезвонит вам позже. Это еще больше раззадорило Зотова. По всему выходило, что происходящее не случайность и Анна Сергеевна Панкратьева хорошо себе представляет, что она делает. То есть понимает, чего он добивается и к чему приведет ее с ним непосредственный контакт. Это говорило еще и о том, что она его боится. Чего он в конечном итоге и добивался. Женщина должна бояться. Это даже в Библии написано. А то, видите ли, не уважает! Хорошо, обойдемся без ее сопливого уважения. Пусть боится. Уж чего-чего, а напугать ее как следует он сможет. В этом Зотов ни минуты не сомневался.

«Хорошо, Анюта! Я тебя все равно поймаю!» - решил Зотов и поехал к ее офису.
        Поймал он ее прямо на выходе. Она шла к машине с его цветами. Он догнал ее около автомобиля.
        - Ну, здравствуй, красавица! - тихо сказал Зотов, наклоняясь сзади к ее уху.
        Панкратьева вздрогнула и обернулась.
        Зотов видел, какой эффект произвел на нее. Нет, не зря он работал над собой, восстанавливал силы и тот самый магнетизм, против которого не могла устоять ни одна женщина в его жизни.
        Он внимательно смотрел в ее глаза, а когда ему показалось, что он уже победил и сейчас она повиснет у него на шее, Панкратьева вдруг улыбнулась, сунула ему в руки цветы и сказала:
        - Вот и хорошо!
        Потом она быстро прыгнула в машину и стала выруливать со стоянки. Зотов преградил ей путь, положив цветы на капот.
        - Алик! Чего ты добиваешься? - спросила она, приспустив стекло.

«Похоже, девушка меня не на шутку боится!» - злорадно подумал Зотов и ответил:
        - Хочу, Аня, чтобы ты осознала свою ошибку и ко мне вернулась!
        - Ни за что!
        - Посмотрим! - Зотов сейчас играл с ней как кошка с мышкой. Он восстановил контакт и был уверен, что стоит еще немножко поднажать, и Анька сдастся на милость победителя. А уж проявит он эту милость или накажет ее как-нибудь… Наказать очень хотелось.
        - Посмотрим! - ответила Панкратьева. - С дороги уйди!
        - Не уйду!
        - Что, так и будем тут народ веселить?
        Зотов оглянулся. Стоянка была заполнена сотрудниками фирмы Панкратьевой. Они явно не спешили разъезжаться по домам и с интересом следили за происходящим. В сторону машины Панкратьевой двигался здоровенный бугай в форме охранника.
        - Анна Сергеевна! Помощь нужна? - спросил он, помахивая дубинкой.
        - Не нужна! - ответил ему Зотов, поднимая руки вверх и уступая Панкратьевой дорогу. Роскошные розы так и остались валяться на дороге. Пока он шел к своей машине, успел заметить, что машина Панкратьевой свернула в противоположную от дома сторону. Может быть, он ошибся и она все-таки кого-то себе нашла?
        Ночью у него опять ничего не получилось. Панкратьева каким-то образом снова разорвала связь, возникшую между ними при личном контакте.

«Похоже, я ее теряю», - думал Зотов, сидя на кухне и обхватив голову руками.
        Утром раздался телефонный звонок, она позвонила ему сама. Зотов уже было подумал, что каким-то чудом его воздействие на нее все-таки сработало, однако то, что он услышал, не лезло ни в какие ворота.
        - Алик, здравствуй! - сказала Панкратьева из телефона. - Я в курсе того, что ты пытаешься сделать, и очень прошу тебя остановиться. Во-первых, это бесполезно, я знаю, как с этим бороться, в чем ты уже убедился, во-вторых, ты своими действиями наносишь себе вред и ухудшаешь свое бедственное положение.
        - О чем это ты? - удивился Зотов.
        - Алик! Я прожила с тобой два года, и ты мне не чужой человек, поэтому я должна тебе это сказать. Воспринимай как хочешь, но с тобой происходит беда. Однако причиной того, что я от тебя ушла, является совсем не это. Я ушла, потому что хочу кардинально изменить свою жизнь. Я хочу жить, каждое мгновение получая от своей жизни радость. Как-то так вышло, что от общения с тобой я радости не получаю. Но это все фигня полная, так как она касается только меня. Но вот с тобой могут случиться и вовсе страшные вещи. И поверь, мучительная боль, которую ты по всем расчетам уже периодически испытываешь - это тоже не самая главная твоя беда!
        - Какая еще беда, чего ты мелешь? - Его уже начал раздражать весь этот пафос.
        - Ты - потерянная душа! И с этим срочно надо что-то делать. Ты так долго нарушал плавное течение энергии, так хитро прятался, чтобы тебя не наказали, что в результате от тебя отказались, и ты стал потерянной душой.
        - Бред какой-то! - сказал Зотов, но при этом не на шутку испугался.
        - Ничего не бред. Если ты ничего не предпримешь, то тебя ждет мучительная смерть и переход в низкие сущности. Алик! Ты станешь чертом.
        Зотов захохотал:
        - Аня! Ты не заболела? Я уже черт, ты что, не знаешь? Мне моя бывшая жена рога еще когда наставила!
        - Не смейся, дурак! Мое дело было тебе сказать. Считай, что я своего рода почтовый ящик. Послание тебе передала, а дальше делай что хочешь.
        - Я хочу с таким почтовым ящиком и дальше проживать совместно. Даже готов на этом почтовом ящике жениться. Будешь мне вместо щей послания разные передавать.
        - Алик! Я решение приняла, его не поменяю. Не трать время зря.
        - Подожди! - Зотов испугался, что она повесит трубку. - Ты ведь знаешь уже, что в жизни ничего просто так не происходит. Мы же с тобой для чего-то встретились. Давай не будем торопиться. Я обещаю, что отстану от тебя, но ты все же подумай. Спокойно подумай. Я подожду.
        - Ты тоже подумай, как жить дальше. Может, мы для того и встретились, чтобы ты задумался о том, как живешь и ради чего. До свидания.
        Панкратьева повесила трубку.

«Во попал! - подумал Зотов. - Неужели влюбился?»
        Конечно, то, что сказала ему Панкратьева, особенно про потерянные души, очень его обеспокоило. О чем-то подобном он уже слышал. Надо будет поискать и все проверить. Но больше всего его обеспокоило собственное отношение к ней. Он больше не хотел ломать ей шею, рвать ее на части. Он понял, что вернуть ее не так-то просто, и чувствовал себя тем самым пресловутым дедом из сказки, который разбил золотое яичко, а потом плакал.

«А ведь я люблю Анну Сергеевну Панкратьеву!» - решил Зотов Александр Васильевич и поймал себя на серьезном желании завоевать эту женщину честно, без использования запретных методик.


        Работа над ошибками. Дом
        Квартиру Панкратьева купила незадолго до Нового года. Правда, получить кредит под залог своей старой квартиры ей не удалось, однако один из ее знакомых банкиров, зная Панкратьеву не первый год, предложил ей свои собственные деньги под вполне приемлемый процент и без всякого залога. Кроме того, ей удалось обойти всех посредников, выйти непосредственно на застройщика и получить у него скидку в десять процентов от обозначенной в бюллетене недвижимости стоимости. Свою дорогущую спортивную машину она продала в рекордно короткие сроки, за три дня. Хотя это неудивительно. Машина была с небольшим пробегом и в идеальном состоянии. Взамен она купила себе маленькую скромную японскую машинку. Машинка была новенькой и внутри даже оказалась больше, чем снаружи. Разница в цене вся ушла на покупку квартиры. И если бы не условия невозможности возврата денег за новогоднюю поездку, то никуда бы они с Федькой, конечно, не поехали, а понесли бы и эти денежки в офис застройщика.
        В результате всей этой бурной деятельности двадцать пятого декабря Панкратьева была в офисе застройщика с чемоданом денег, а уже двадцать шестого они вместе с Федькой ходили по квартире и гладили голые бетонные стенки, обсуждали, в какой цвет эти стенки красить, какой пол настилать, какую плитку выкладывать и какую закупать мебель. Панкратьева понимала, что въедут они сюда еще очень не скоро, но радости ее не было предела. Все было точно так, как она хотела. Еще когда она увидела эту квартиру не на плане, а вживую, незадолго перед покупкой, Панкратьева вспомнила свой давешний детский сон. Сон этот периодически повторялся и сопровождал Панкратьеву практически всю жизнь. Ей снилась огромная комната с соломенного цвета дубовыми полами. В комнате было много окон с белыми полупрозрачными хлопковыми занавесками. Занавески развевались на сквозняке, а Панкратьева сидела на полу и была счастлива. Вот и в этой квартире, как в том сне, была огромная гостиная с пятью окнами. Панкратьеву не покидало ощущение, что она вернулась домой. С лица ее не сходила блаженная улыбка.
        Федька радовался вместе с матерью. Больше всего ему понравился собственный отдельный туалет.
        - Наконец-то у меня свой горшок будет и ванна. Буду в ней лежать весь в пузырях и учебники почитывать, - мечтал он вслух.
        - Шиш тебе, а не ванна с пузырями. Душем обойдешься. Дай бог мне с долгами рассчитаться и хотя бы на душ заработать.
        - Может, мне куда работать пойти? - Федька честно предлагал свои услуги в деле погашения долгов.
        - Посмотрим, ты, главное, свою основную работу хорошо делай. Я учебу имею в виду.
        - Ха! Я ж теперь скоро отличник буду. Видела, какие мне оценки за полугодие светят?
        - Видела, только не понимаю, почему ты эти оценки раньше, без моего над тобой строгого контроля, получать не мог? - вполне резонно спросила Панкратьева у сына.
        - А мне нужно материнское тепло, забота и участие!
        - Ремень тебе нужен и сильная отцовская рука.
        - Зря ты Алика выгнала, могла бы с ним договориться, он бы меня слегка поколачивал в выходные. И денег бы тебе подбросил на ремонт. А теперь вот без пузырей придется мне… Вечно на мне экономят!
        Панкратьева обняла сына за плечи и чмокнула в щеку:
        - Не переживай, сынок, мы себе нового Алика найдем, лучше прежнего. Давай я тебя домой отвезу, а сама пойду купальник себе куплю. А то у тебя труселя новые, а я как Золушка неумытая рядом с тобой, таким красивым, буду.
        - Мам! А режим строгой экономии как же?
        - На купальник у меня заначка осталась малюсенькая.
        - А можно мне к Павлику? - жалостно попросил Федька.
        Панкратьева внимательно посмотрела на него и сделала свирепую рожу.
        - Понял, не дурак! Только не бей, - сказал он, закрывая голову руками.
        - Не получится, - ответила Панкратьева и со всей силы шлепнула его по заднице. Рука нестерпимо заболела.
        - Чего-то попа зачесалась, - сказал Федька, - не знаешь почему?
        С этими словами он выскочил из квартиры, и Панкратьева погналась за ним по лестнице.
        Отвезя Федьку домой, она направилась в магазин и перемерила там все купальники. Возмущению Панкратьевой не было конца. Она всегда считала себя стройной, но из всех самых больших купальников, которые предлагались к продаже, у нее вываливалась не только попа, но и грудь, что было и вовсе странным. Вконец измучив девушку-продавца, Панкратьева купила у нее легкий халатик. Халатик был несколько более, чем хотелось бы, пикантным, но все-таки передвигаться по номеру в присутствии взрослого сына в нем было можно, а главное, он не занимал в чемодане много места. В следующем магазине ее ждало то же самое. Панкратьева окинула взглядом девушку-продавца и задала ей провокационный вопрос:
        - Девушка, у вас в магазине есть хоть один купальник, который вы сами бы на себя надели? Если есть, то несите.
        Девушка задумалась, потом лицо ее просияло.
        - Есть! - сказала она, подняв палец кверху. - Наша хозяйка себе оставила, а потом у нее планы поменялись, он так в подсобке и лежит. Сейчас принесу.
        Купальник был черным в белый горошек и очень напоминал так любимую Панкратьевой
«куриную лапку». Кроме того, он абсолютно подходил Панкратьевой. Ничего из него не вываливалось и не выпирало. Все, что нужно подчеркнуть, подчеркивалось, а что не нужно - было прикрыто.
        - Однако знает ваша хозяйка толк в купальниках, только для чего она все остальные закупала, непонятно, - сказала она девушке, разглядывая вешалки с товаром. - Может, это для подростков все? Хотя если вспомнить девочек из класса моего сына, то на них даже мой купальник не налезет.
        К купальнику они с девушкой подобрали замечательное черно-белое парео и пляжные тапочки, тоже черные в белый горошек.
        Девушка, оглядывая Панкратьеву, заметила, что на пляже равнодушных остаться не должно. Панкратьева согласилась, она и сама себе нравилась. Теперь можно было смело лететь навстречу Новому году.


        Тимонин
        Виктор Иванович Тимонин был настоящим полковником. Он всегда мечтал быть военным. И когда учился в Суворовском училище, и когда оканчивал артиллерийскую академию. На службе в армии, правда, пыл его несколько поутих и розовые романтические очки с глаз сползли. Тем не менее служил Тимонин исправно, как все, мотался по гарнизонам. Сначала в Прибалтике, потом в Сибири. Жена безропотно ездила вместе с ним. Они познакомились и поженились, когда он еще учился в академии. Наташа работала в парикмахерской неподалеку. Тимонину решительно не нравились девушки, посещавшие танцы в их академии, и когда он встретил Наташу, то сразу же решил жениться. Наташа была умная, красивая и имела предпринимательский талант. Она потихоньку спекулировала иностранной косметикой. И даже когда они переезжали из города в город, она везде находила выходы на торговых работников и свою клиентуру. Тимонину эта предприимчивость жены нравилась. Наташа не бесилась от скуки, как многие офицерские жены, а занималась конкретным делом. Детей у них не было довольно долго, однако после длительного лечения у разных докторов и посещения
лечебных санаториев с их грязями и мазями, Наташа наконец родила Тимонину дочку, которую они назвали Машей. Так как ребенок был такой долгожданный и поздний, Тимонин с женой не могли на девочку надышаться и всячески ее баловали.
        Когда началась перестройка, дела в армии пошли совсем наперекосяк, и Тимонин принял решение уйти в отставку. Собрал семью и вернулся в Ленинград к матери в двухкомнатную хрущобу. Нельзя сказать, что мать приезду сына с семьей обрадовалась, но на улицу их не выгнала, и на том спасибо. Начались самые неприятные годы в их жизни. Маленькая Маша в сыром питерском климате постоянно болела, Наташа ругалась со свекровью, а Тимонин никак не мог найти работу и перебивался случайными заработками.
        В конце концов Наташа не выдержала, забрала ребенка и уехала в Италию к сестре. Сестра ее вышла замуж за итальянца еще в советское время и жила вполне припеваючи. Тимонин по поводу отъезда жены, конечно, расстроился, но осуждать ее за это не мог. Он прекрасно понимал, что не может обеспечить жену и дочь, создать им приличные условия для существования. Кроме того, Тимонина очень радовал тот факт, что Маша в Италии совершенно перестала болеть. Через некоторое время Наташа освоилась, приспособилась к итальянской жизни и вышла замуж за настоящего макаронника. Алессандро имел макаронную фабрику и торговал своими макаронами по всей Италии. Наташа попыталась торговать макаронами мужа в России. Дела у нее пошли успешно, и она стала часто приезжать на родину. А так как с Тимониным они расстались по-людски, без скандалов и мордобития, то Наташа привозила к нему Машу и оставляла ее, пока сама занималась бизнесом.
        Дела у Тимонина тоже стали налаживаться. Однажды один из его сокурсников по академии предложил ему организовать охрану своих торговых точек. Тимонин с задачей отлично справился и начал получать заказы от разных предпринимателей на организацию охраны того или иного объекта. Он даже подумывал организовать свое собственное охранное предприятие, когда к нему по рекомендации от одного из клиентов обратился владелец крупнейшей в городе торговой сети. Кроме нескольких гипермаркетов и небольших магазинов в сети еще была своя линия по производству полуфабрикатов. Владелец предложил Тимонину работу на постоянной основе, и Тимонин согласился. С тех пор так и работал вот уже несколько лет на одном и том же месте. Фирма росла и развивалась в разных направлениях, прирастала складами, магазинами, производствами и даже ресторанами. Работы было много, и платили ему хорошо. Кроме того, Тимонин подружился с владельцем предприятия и пользовался его безграничным доверием. От матери он съехал, купив себе в центре города вполне приличную однокомнатную квартиру с огромной кухней и маленькой спальней. Кухню он переделал в
гостиную и ночевал там, когда приезжала дочка. Ей он уступал спальню.
        Несмотря на давний развод, отношения с женщинами у Тимонина никак не складывались. Не то чтобы он скучал по Наташе, совсем нет, просто все встреченные им за время его холостяцкой жизни женщины никак не могли бы быть представлены его дочке. Вот всем, казалось бы, дамочка хороша, а как представит, что знакомит ее с дочкой, так все в его душе и заканчивается. Потом он понял, что ищет женщину, которая будет лучше всех и в первую очередь лучше Наташи, потому что другую Маша просто не одобрит. Ему почему-то было очень важно, чтобы дочка одобрила его выбор. Так и жил Тимонин практически одной работой, перебивался случайными знакомствами с непродолжительными романами и очень не любил выходные и праздники.
        Кроме владельца предприятия, с которым он дружил на расстоянии, соблюдая субординацию, Тимонин подружился с главным специалистом по маркетингу Юрой Гвоздевым. Юра был молод, талантлив и, как теперь модно стало говорить, креативен, поэтому за ним охотились работодатели всех мастей. В свое время Тимонин получил от владельца задачу не допустить утечки столь ценных кадров. Тимонин изучил своего подопечного и пришел к выводу, что кошмарить того ни в коем случае нельзя, а лучше всего как следует замотивировать. Владелец с выводами Тимонина согласился, купил Гвоздеву квартиру и повысил зарплату. Юра приобрел свою давнюю мечту - сверкающий хромом и никелем дорогущий мотоцикл марки БМВ - и считал себя по уши обязанным своему старшему товарищу Виктору Ивановичу Тимонину. Ходил за ним хвостом и относился как к старшему брату. Советовался с ним и все время пытался познакомить с какими-нибудь девушками. Сам Юра, в отличие от Тимонина, постоянно встречал большую и чистую любовь, обязательно на ней женился, а потом так же легко разводился. В периодах между разводом и очередной любовью он пребывал в расстроенных
чувствах и просил Тимонина съездить с ним куда-нибудь на отдых, чтобы развеяться.
        В этот Новый год Тимонин планировал поработать. Наташа сказала, что на новогодние каникулы они всей семьей улетают в Индию, поэтому Машу он увидит только летом на каникулах. Во время новогодних праздников в торговле, как известно, случается аврал, а потом затишье. И самое время было в этом затишье устроить небольшие учения. Система, правда, уже хорошо отработана, верные люди обучены и бдят, но, как говорится, глаз пастуха увеличивает надои. Владелец сам собирался на каникулы в Бразилию и уговаривал Тимонина не заниматься глупостями, а съездить тоже куда-нибудь к морю. В довершение всего к Тимонину как банный лист пристал Гвоздев с требованием сопроводить его в новогодней поездке. Ему опять было необходимо лечить разбитое сердце, а без мудрых советов Тимонина сердце лечиться отказывалось. И Тимонин сдался. Выдал Гвоздеву денег и сказал, что будет как чемодан. Куда привезут, там и ладно. Гвоздев привез Тимонина к океану. Единственное, чем Юра его все-таки побеспокоил перед отъездом, так это походом в магазин за модными пляжными трусами. Юра объяснил, что там, куда они полетят, плавки на пляже носят
только лица нетрадиционной ориентации. Остальные настоящие парни надевают необъятные труселя. Тимонин долго сопротивлялся, считая, что в таких штанах ему будет не нырнуть - они, как парашют, вытолкнут его из воды. Согласитесь, нырять с парашютом на заднице не совсем удобно. Кроме того, надевать на себя штаны в цветочек, как у волка из мультфильма «Ну, погоди!», Тимонин категорически отказался. Однако Юра все-таки уговорил его приобрести скромные черные трусы фирмы «Адидас».
        Летели через Москву, Юра сказал, что так дешевле. Устали как черти, однако Тимонину все понравилось. И отель, и номер, из окна которого даже можно было увидеть океан, и сам океан, чистейший и величавый. Даже трусы эти новые ему понравились, потому что действительно оказались к месту. В обычных плавках на пляже никого не было. На лиц нетрадиционной ориентации Тимонину было глубоко наплевать, а вот сильно выделяться из толпы он категорически не любил.
        После поселения в отель они проспали весь вечер и следующую ночь, а наутро, быстро позавтракав, помчались к океану. Долго купались и ныряли, а потом устроились на лежаках неподалеку от берега. Белый песок был мягким и прохладным, волны убаюкивали своим мерным шуршанием. Тимонин лежал под зонтом в полудреме, вдыхал морской аромат и вполуха слушал трендеж Гвоздева. Гвоздев трендел безостановочно, как радио. Это тоже слегка убаюкивало, однако, в отличие от радио, Гвоздеву периодически нужно было получать от Тимонина обратную связь. Гвоздев оглядывал пляжных красоток и комментировал увиденное. Сейчас он напоминал Тимонину большого и неуклюжего щенка. Особенно эти штаны в цветочек вызывали у Тимонина умиление.
        - Вить, а, Вить! Ну глянь, какая пошла! Нет, это мы правильно прилетели. Очень правильно.
        - Отстань, Юр, мне неинтересно, я не сторонник курортных романов. - Тимонин перевернулся и лег на живот, всем своим видом показывая полное отсутствие интереса к особам женского пола, дефилирующим по пляжу в разных направлениях.
        - А каких романов ты сторонник? Если ты не будешь на девушек смотреть, у тебя вообще никаких романов не будет.
        - Чего на них смотреть, они все одинаковые. Как чурбачки.
        - Чего? Какие еще чурбачки? - удивился Гвоздев.
        - А ты присмотрись, - не поворачивая головы, сказал Тимонин, рисуя пальцем на песке разные загогулины. - Ни у одной нету талии. Они ровные, как бревнышки, ну, или чурбачки. Те, которые повыше - как бревнышки, которые пониже - как чурбачки.
        - А тебе надо, чтоб как песочные часы была?
        - Надо. Я хочу, чтоб у женщины была не просто большая грудь, переходящая в большую попу, а чтобы между ними была тонкая талия.
        - Таких не бывает.
        - Бывает. Софи Лорен, например.
        - Сказанул! Софи Лорен где и мы где!
        - Вот и не отвлекай меня. Когда Софи Лорен придет, скажи.
        - Вить, а если у нее фигура как у Софи Лорен будет, а морда так себе? Тебя звать?
        - Нет. Моя самая красивая должна быть и умная. Мне дурочки сопливые не нужны.
        - Красивых и умных в природе не бывает.
        - Бывают. Вот моя бывшая - она красивая и умная. Но мне нужна еще лучше. И чтоб руки обязательно были красивые. Пальцы длинные и кисть тонкая. Я такие руки в Русском музее на картинах видел. Раз на картинах есть, значит, и в природе встречаются. Так что, боец, когда в непосредственной близости от нашей засады появится объект с указанными параметрами, сразу буди командира. Будем осуществлять захват.
        Тимонин попытался заснуть, но опять был разбужен неугомонным Гвоздевым.
        - Вить! Я балдею, нет, я просто умираю. Идут две штуки, в точности как ты описал. С талиями. Таких точно сейчас уже не делают! Ой! Так я ж ее знаю! Это ж Закревская Людмила Владимировна! Мы с их фирмой работаем, они транспортники. Это ж ну ва-аще! Пойду здороваться, попытаюсь их к нам завлечь. Вить, проснись! Не пожалеешь!
        Тимонин решил не обращать на вопли Гвоздева никакого внимания и провалился в сладкий сон.
        Поспать ему так и не дали. Гвоздев вернулся не один, а с дамочками. Тимонин открыл один глаз и увидел перед своим носом изящные пляжные тапки. Ноги в этих тапках определенно имели высокий подъем и тонкие щиколотки. Такого он Гвоздеву не заказывал - это, пожалуй, даже получше будет, чем он сам себе мог представить. Он заинтересовался и решил посмотреть, что там дальше. Тимонин слегка повернул голову и увидел ноги целиком. Ноги оказались стройные и бесконечные, они были обернуты во что-то шелковое и полупрозрачное. Это шелковое заканчивалось на бедрах и было завязано в кокетливый узел. Что это были за бедра! Гвоздев был прав. Таких сейчас не делают. Бедра были как в старых фильмах про восточных красавиц, крутые, переходящие в тонкую талию. Тимонин чуть не вывернул шею и увидел руки. Тонкие, с узкими кистями и длинными пальцами. Никаких украшений, только дорогие элегантные часы. Руки прижимали к груди кучу пляжных полотенец.

«Интересно, что там под полотенцами?» - подумал Тимонин и увидел глаза обладательницы замечательных ног, рук, бедер и тонкой талии. Таких насмешливых глаз он в жизни никогда не видел. Казалось, незнакомка видит его насквозь. Тимонин покраснел, устыдившись своих мыслей, и вскочил с лежака. Чуть не снес пляжный зонтик, стало совсем неловко, однако она не засмеялась, а продолжала внимательно его разглядывать. У нее из-за спины выглядывала вторая, маленькая блондинка с прической как у певицы Пинк. Глаза у блондинки тоже были умные, хитрющие и насмешливые.
        - Тимонин Виктор Иванович - сторожевой пес! - представился он.


        Работа над ошибками. Любовь
        Корпоративную новогоднюю вечеринку провели двадцать седьмого декабря. Двадцать восьмого раздали народу конверты с новогодними премиями. Панкратьева забрала из конверта совсем немного денег, чтобы взять с собой в отпуск. В путевке хоть и было обозначено, что все оплачено и включено, но на всякий случай всегда надо было иметь заначку. Мало ли что! Она же с ребенком летит. А ребенку, хоть он уже на полголовы выше матери, все время что-нибудь нужно: то пить, то писать, то на банане кататься.
        Оставшиеся в конверте деньги Панкратьева честно поделила пополам. Одну половину отдала обратно в кассу для погашения своего кредита за квартиру, вторую половину отнесла банкиру в погашение своего долга. Банкир удивился, так как не ожидал, что она так быстро начнет отдавать деньги, да еще накануне праздников, когда деньги всем очень нужны.
        А двадцать девятого, как они с Люськой и планировали, вся команда вылетела в сторону заката. Люськин сын Иван был на три года младше Федьки. Федьку он боготворил, смотрел на него открыв рот и ходил за ним хвостиком. Летели чартером Люськиной компании, поэтому места у них были самые хорошие в первом салоне, рядом с кабиной летчиков. Люська хорошо знала весь экипаж - и летчиков, и стюардесс. Летчики все, как на подбор, были очень симпатичные и заигрывали с Панкратьевой. Даже разрешили пацанам посидеть в кабине, после чего Федька с Ваней твердо решили после школы учиться на летчиков. Панкратьева посматривала на летчиков с интересом. Теперь она была девушка свободная и каждый день ждала встречи с прекрасным принцем.
        - Не обращай на них внимания, на кобелюк на этих! - строго сказала Люська. - Все как один женатые, а туда же. - Люська погрозила кулаком в сторону кабины пилотов. - Ты ж под пальмой мужика хотела встретить, вот и сиди смирно, жди своего часа.
        Панкратьева согласилась с подругой. Женатые кобелюки ей совершенно ни к чему, впрочем, как и неженатые. Кому ж они нужны, кобелюки-то? Но как-то ведь устраиваются, проклятущие!
        Когда постоянно болтающая Люська наконец угомонилась и уснула, Панкратьева углубилась в изучение дамского журнальчика, который ей принесла стюардесса. В этот раз дамская советчица рассуждала по поводу мужских поп. Оказывается, американские психологи провели исследование и выяснили, что женщина, когда знакомится с мужчиной, в первую очередь смотрит на его попу. Панкратьева очень такому открытию удивилась. Как же это так получается? Ведь попа у мужчины сзади, а знакомится с дамочкой он обычно видом спереди. Потом Панкратьева вспомнила, что мама ей как-то говорила, что производит неизгладимое впечатление только на мужчин с особым видом попы - чемоданчиком. Тогда она матери не поверила, потому что считала, что уж ее-то мама производит неизгладимое впечатление на всех мужчин подряд. А оказалось, что только с попой-чемоданчиком. Панкратьева стала перебирать в уме всех своих знакомых мужчин и никакой такой попной закономерности не обнаружила. Однако четко определила, что ей самой никогда не нравились мужчины с сарделечными фигурами, как у Дубова. Так, в размышлениях о мужских попах длинный перелет прошел
для Панкратьевой незаметно.
        Отель ей очень понравился, расселили их моментально, номера были просторные и уютные. Как ни странно, смену часовых поясов они перенесли совершенно спокойно. Проспали только весь первый вечер. Наутро, когда они вышли к завтраку, их очень удивило предложение официанта выпить шампанского.
        - Ничего себе, Люся, ты отельчик нашла. Такого я еще не видела, чтоб шампанское на завтрак! - сказала Панкратьева, но от шампанского не отказалась.
        Конечно, она сразу вспомнила фразу из своего любимого фильма о том, что с утра шампанское пьют только аристократы и дегенераты, но фильм тот был из советского детства. Тогда шампанское вообще пили только на Новый год. При этом шампанским называлась невкусная, пахнущая дрожжами, сладкая газировка. А сейчас они как-никак на другой континент прилетели, в самое сердце загнивающего Запада. Панкратьева решительно отнесла себя к аристократам и попробовала шампанское. Шампанское было слегка кисловато, и было непонятно, как после шампанского можно есть яичницу с беконом.
        - Погоди, - сообщила гордая собой Люська, - то ли еще будет! Мне говорили, у них на ужин устрицы на льду.
        - Вот это шведский стол, вот это «все включено»! Это вам не Турция! - радовался Федька. - Интересно, а мне шампанского дадут?
        - Тебе нет. А ну как привыкнешь по утрам шампанское пить, а нам еще за квартиру рассчитаться надо! - Панкратьева потрепала сына по голове.
        - Опять на мне экономия. То ванну с пузырями не дают, то шампанского.
        Сразу после завтрака они отправились на пляж. Океан поразил Панкратьеву настолько, что ей захотелось сразу нырнуть туда и не выходить из воды до конца отпуска.
        - Ань! - отвлекла ее от приятных мыслей подруга. - Я тебе папуаса под пальмой обещала?
        - Ну.
        - Глянь, прямо к нам бежит. Юрик зовут, Гвоздев. Хороший парень, один из наших клиентов.
        - Людмила Владимировна! Какими судьбами! - К ним подбежал высокий детина в таких же, как у Федьки, модных цветастых трусах до колен.
        - Юрий, можете называть меня просто Людмила, а лучше Люся. Это я в офисе Владимировна. Познакомьтесь, это моя подруга - Анна Сергеевна Панкратьева. Она, в отличие от меня, большая начальница, ей без отчества никак нельзя.
        - Очень приятно. - Юрий сделал с помощью своих цветастых штанов вежливый книксен. - Пойдемте к нам, мы тут с другом моим, вон он под зонтом дрыхнет, акклиматизируется.
        - Пойдемте, - распорядилась Люська, - вы ведь не возражаете, Анна Сергеевна?
        - Нет, Людмила Владимировна, не возражаю, мне б главное поскорей в воду попасть, - ответила Панкратьева, решительно направляясь к указанному Юрием зонту.
        Под зонтом на лежаке лицом вниз спал здоровенный мужик. Плечи его свисали с обеих сторон лежака. Панкратьева поймала себя на том, что уставилась на его задницу. Однако американские психологи не зря едят свой хлеб! Задница у мужика была просто отличная. Круглая и аппетитная.

«Чегой-то со мной?» - удивилась Панкратьева, с трудом отводя глаза от попы в черных трусах.
        Кроме замечательной задницы и обширных плеч у спящего мужика была еще и абсолютно лысая голова. Панкратьевой вдруг совершенно расхотелось идти купаться. В этот момент она поняла, что мужик проснулся и разглядывает ее одним глазом. Потом он вдруг вскочил, чуть не завалил огромный пляжный зонт, щелкнул пятками и отрапортовал:
        - Тимонин Виктор Иванович - сторожевой пес!
        Удивлению Панкратьевой не было предела. Перед ней стоял человек, чей портрет уже почти два месяца висел у нее в кабинете.
        - Я знаю, - ответила Панкратьева, протягивая ему руку, - вы боретесь с мелкими и крупными расхитителями капиталистической собственности.
        - Откуда знаете? - Тимонин взял ее руку в свою, и Панкратьевой захотелось, чтоб он ее больше не отпускал. Руки у него были мягкие и прохладные.
        - А у нее ваш портрет в кабинете на стенке висит! - сообщила Люська откуда-то из-за спины Панкратьевой.
        Люська вовсю руководила Гвоздевым. Тот уже расставил лежаки и подскочил к Панкратьевой, чтобы забрать у нее полотенца. Она отдала их ему и заметила, что Тимонин уставился на ее грудь.
        - Как это? - спросил он, с трудом отводя глаза.
        Панкратьева усмехнулась и хитро прищурилась.
        - А я вашу рожу свирепую в «Деловом Петербурге» увидела, и так она мне, знаете ли, понравилась, что я ее вырезала и поместила в рамку на стенке с надписью, что вы в качестве ИЧП «Опасность» охраняете мой кабинет.
        - Типа злой собаки? - спросил Тимонин.
        - Точно.
        - А зачем?
        - Ну, я женщина незамужняя, считай беззащитная, вдруг кто придет и начнет на меня пялиться. - Она мельком глянула на свою грудь.
        При этих ее словах Тимонин густо покраснел, а Панкратьева подумала, что зря она мужика подковыривает, вон сама от его задницы никак глаза отвести не могла.
        - И часто приходят? - спросил он.
        - Да, бывает. Сами знаете, в офисах полно всякой нечисти. Компаньона моего хотя бы взять. Он мало того что пялится, так еще и норовит меня послать «туда, не знаю куда, принести то, не знаю что». А с вашим портретом он как-то поосторожней вести себя стал, даже матом перестал ругаться.
        - А как вас все-таки зовут? - спросил Тимонин, выпуская ее руку.
        - Ой, извините, я Аня.
        - Панкратьева она, Анна Сергеевна! - сообщил Гвоздев. - Большой начальник, ей без отчества никак.
        - У меня и портфель есть, и очки! - гордо сообщила Панкратьева.
        - Да ну! - Тимонин аж присвистнул. - А можно я вам как-нибудь в офис портфель поднесу? Так сказать, натурально всех обгавкаю. Особенно компаньона вашего.
        - Отлично, большое вам от меня будет за это гран мерси.
        - Девчонки, - опять встрял Гвоздев, - а давайте вместе Новый год встречать!
        - Давайте! - ответил ему Тимонин.
        Люська с Панкратьевой хором захохотали.
        Да, папуасы им попались вполне подходящие. Во всяком случае, остроумные.
        - Так надо прямо сейчас с метром договариваться, чтоб нас за один столик посадили, я видел, они там уже, в ресторане, план рассадки составляют с номерами комнат, - серьезно сообщил Гвоздев.
        В этот момент со стороны центра водных развлечений примчались Федька и Ваня.
        - Ма! Дай десять долларов, я на парашюте! А Ваньке нельзя, он мелкий.
        - Федя, ау! - строго сказала ему Панкратьева. - А поздороваться?
        - Здрасте! Федор. - Он сунул свою лапищу в сторону Тимонина.
        Тимонин крепко пожал Федькину руку своей такой же огромной лапой.
        - Здрасте, Федор. А я Виктор Иванович! - сообщил он.
        Дальше церемония повторилась с Гвоздевым. Маленький Ванька, беря пример с Федьки, тоже сунул свою ладошку мужикам.
        - Ну вот это уже другое дело! - сказал Тимонин. - А что это вы, боец Федор, собираетесь на парашюте лететь в экваториальных водах без рубашки с длинными рукавами? Необходимо также намазать защитным кремом лоб, нос и уши, а также ноги, включая пятки. Иначе вы сгорите и вместо новогодней вечеринки будете лежать в номере и стонать. Факт этот проверенный на собственном опыте.
        - Ма! А где моя рубашка с длинными рукавами? Та, с цветочками внизу. Мы ее взяли?
        - Взяли, Феденька. Она в номере висит в шкафчике. Возьми ключ. Только аккуратно там, и номер не забудь закрыть.
        Федька схватил ключ и помчался в сторону отеля, но тут же вернулся.
        - Спасибо! - сказал он Тимонину и опять умчался. Потом опять вернулся. - Вы тут это… Не того энтого! Эта девушка со мной, - сказал он Тимонину, указывая на мать.
        - Беги, беги, железная задница, а то сейчас передумаю и денег не дам! - рыкнула на него Панкратьева.
        - Почему железная задница? - спросил Гвоздев.
        - Да я его, когда по попе шлепаю, у меня потом рука два дня болит, а ему - хоть бы хны, - пожаловалась Панкратьева.
        - Хороший у вас мальчик, с чувством юмора. Сразу видно, что добрый.
        - Ага, только бить некому.
        - Я могу взять вас на абонемент, - сообщил Тимонин, - раз в неделю портфель носить и Федора шлепать по железной заднице.
        Все засмеялись.
        - Боец Гвоздев, так вы собираетесь или нет организовывать встречу Нового года? - спросил Тимонин, обращаясь к Юрию. - Срочно получите у меня хрустящие аргументы и двигайте к метру. Только не перепутайте ничего. Здесь люди говорят по-английски и по-испански, так что со своим немецким к ним не лезьте!
        С этими словами он достал из висящей под зонтом рубашки доллары и протянул их Гвоздеву.
        - Я проконтролирую, в случае чего переведу, - сказала довольная Люська и подмигнула Панкратьевой.
        Люська с Гвоздевым отбыли в сторону ресторана.
        - Эк вы всех разогнали, товарищ генерал!
        - Это я умею, долго учился. Ну, рассказывайте, Анна Сергеевна, как живете, чем занимаетесь?
        - Нет, лучше вы рассказывайте. Вы про меня уже все знаете, даже с сыном познакомились, а я про вас ничего.
        - Хорошо. Про работу мою вы в газете читали. А про остальное могу сообщить следующее. Живу один. С женой развелся давно, она в Италию замуж вышла. Там и проживает вместе с моей дочерью Машей. Дочку очень люблю. Мы ее долго ждали. Отношения у нас с бывшей женой хорошие, дружеские, бизнес у нее в России, поэтому с ребенком я вижусь практически регулярно на каникулах. Сейчас они всей семьей в Индии, так что дочку я вместо новогодних каникул увижу только летом. Таким образом, у меня оказалась куча свободного времени, и я отправился загорать и купаться вместе со своим младшим товарищем Гвоздевым. Мы с ним вместе работаем. Кстати, по званию я не генерал, а полковник. Бывший.
        - Полковники бывшими не бывают, - резюмировала Панкратьева.
        - Это точно. А все-таки, Анна Сергеевна, в каком бизнесе вы начальником и в какой должности состоите?
        - Я заместитель директора в своей фирме. Директором мой компаньон. Фирма у нас небольшая, но прибыльная. Около нефтепереработки крутимся.
        - Ого!
        - Ничего не «ого». Нормально. Работу я свою не люблю. Я деньги люблю, которые за свою работу получаю. У меня принцип такой. Работать надо, чтобы жить, а не наоборот. А то многие прямо жить готовы на своей работе, причем забесплатно, как компаньон мой.
        - А давно вы в разводе?
        - Официально пять лет, а неофициально два месяца.
        - Переживаете?
        - Нет. Я к этому целый год шла, так что решение мое трезвое и окончательное.
        - А отец Федора?
        - Мы не общаемся. Слушайте, полковник, вы ведете себя как настоящий Штирлиц. Все уже разузнали, как на допросе побывала. Пойдемте лучше купаться. Да! А почему мы вас в самолете не видели?
        - Мы, Штирлицы, обычно незаметны глазу. Сливаемся с местностью. А допросил я вас в отсутствие детей и посторонних. Когда еще удастся в этой толпе нормально поговорить?
        Оставшиеся дни перед Новым годом они провели все вместе, как правильно сказал Тимонин, в толпе. Купались, загорали, и к новогодней вечеринке Панкратьева стала и вовсе неотразима.
        Вечеринка по-настоящему удалась. Было вкусно, пьяно и весело. Правда, Панкратьева слегка опасалась, что Люська может слететь с тормозов, напиться и учинить свои любимые настольные танцы. Однако ее опасения оказались напрасными. Люська с Гвоздевым курили, как два паровоза, и разговаривали почему-то об импрессионистах. Федька охмурял девочку Катю из Москвы, маленький Ванька ему изо всех сил помогал. Бегал за пирожными и соком. А Панкратьева танцевала с Тимониным все медленные танцы. Ей было очень уютно и спокойно в его руках. Потом они с большим трудом запихнули разгулявшихся детей спать и пошли гулять к океану. Над океаном светила невозможно красивая южная луна. Тимонин схватил Панкратьеву в охапку и поцеловал. Целовал он ее долго, со вкусом, и поцелуй этот Панкратьевой очень понравился.
        - Виктор Иванович, - спросила его Панкратьева, когда они оторвались друг от друга, - у нас с вами что, курортный роман?
        - Нет, Анна Сергеевна, - ответил Тимонин, крепко обнимая ее, - у нас с вами роман не курортный, а самый что ни на есть жизненный.
        Через месяц Тимонин Виктор Иванович переехал жить к Анне Сергеевне Панкратьевой. Вместе они довели до ума новую квартиру, рассчитались с долгами, а через год и вовсе поженились. Федьке, правда, ванну с пузырями так и не купили. Как водится, сэкономили на детях. Маша Тимонина приезжает к ним на каникулах. Они с Анной Сергеевной очень подружились. Спят Панкратьева и Тимонин крепко держась за руки.
        Панкратьева, как и обещала в свое время Воронину, с работы уволилась. Но в домохозяйки не пошла. Занялась своим бизнесом. Ремонтирует квартиры и ими торгует.
        Люська вот уже несколько лет совместно проживает с Юрой Гвоздевым. Он регулярно зовет ее замуж, а она регулярно отказывается. Говорит, что не хочет разбивать ему сердце, если придется разводиться. Так и живут. Гвоздев купил Люське мотоцикл, и они, нарядившись во все кожаное, гоняют наперегонки. Танцевать на столе Люська не перестала, только теперь они это делают с Гвоздевым на пару.
        Воронин Геннадий Иванович развелся с Лизой и женился на докторе Немковой. Недавно его повысили в должности и перевели в Москву в головной офис компании. Доктор Немкова, конечно, поехала вместе с ним. Хорошему врачу в Москве работа всегда найдется. У Воронина теперь в подчинении все директора заводов компании, в том числе и Штольц Соломон Израилевич. Только Воронин им не командует. Попробуйте покомандуйте Штольцем. Конечно, пользуясь своим служебным положением, Воронин прилагает максимум усилий, чтобы оградить компанию от технологического гения Дубова Александра Евгеньевича.
        Сам Александр Евгеньевич, конечно, иногда скучает по Панкратьевой. Ему теперь самому приходится «идти туда, не знаю куда, приносить то, не знаю что», а также браться за разные невыполнимые миссии, но зато никто его не подковыривает и фюлертом не называет. Его опять любят все окружающие женщины, и он чувствует себя настоящим счастливчиком и героем.
        Оксана Лаврененко уволилась вскоре после ухода Панкратьевой и сейчас работает финансовым директором крупной компании, а секретарь Оля теперь ее личный помощник.
        Волшебник Арсений защитил диссертацию по психологии и издал книжку про всякие чудеса. Частную практику и помощь людям в решении их насущных проблем он прекратил, хотя дар его никуда не делся. Просто как-то он увидел на дереве у своего подъезда огромного черного ворона. Не обычную городскую серо-черную ворону, а того самого ворона, который говорит «Никогда!». Арсению, в отличие от Панкратьевой, сто раз повторять не нужно.
        А Зотов Александр Васильевич разорился. Завод у него отняли за долги, хотели и квартиру забрать, но Зотов быстро продал и ее, и свой «мерседес», а потом вместе с деньгами исчез в неизвестном направлении. Иногда, правда, Панкратьева Анна Сергеевна ночью испытывает разные странные ощущения в районе солнечного сплетения, тогда она крепко прижимается к своему мужу и все сразу проходит.