Обратный ход часов Наталья Нестерова

        # Бойтесь тайных желаний, в один прекрасный день они могут исполниться! Примерный семьянин Михаил Александрович Кутузов влюбился в свою аспирантку - сильно, негаданно и потому еще более волшебно. Жена? А при чем тут жена? Он собирает вещи и уходит к юной подруге. Но второй медовый месяц и разница в возрасте приносят не только радость, но и досадные огорчения. Вот бы омолодиться! Знал бы Михаил Александрович, к чему может привести осуществление такой мирной, в общем-то, мечты, не спешил бы обмануть время!..
        Наталья Нестерова
        Обратный ход часов
        Ольге Семеновой, источнику мудрого жизнелюбия
        Глава 1
        Кутузов шел домой
        Михаил Александрович Кутузов шел домой. «Только бы Танюша не пекла пироги», - думал он.
        Татьяной звали его жену, с которой они недавно отметили серебряную свадьбу. Последние годы Танюшка стала главным добытчиком в семье. Доходы жены в риелторской фирме существенно превышали педагогический заработок Михаила в институте. Татьяна, по характеру боец, к работе относилась как к сражению. Но изредка вспоминала про
«тыл», что она жена, и мать, и хозяйка. В такие моменты пекла пироги - с капустой, с картошкой, луком и грибами, расстегаи с рыбой.
        Сегодня пироги были бы некстати. Михаил шел сдаваться - признаваться в том, что полюбил другую женщину и уходит из семьи. Огорошить жену в момент ее «тыловых» подвигов Михаилу казалось особенно неприятным. Хотя что значат пироги в сравнении с кардинальными жизненными перестроениями? Миша так и думал - «перестроения», избегал даже мысленно более жестоких формулировок. Миша был счастливо, бравурно влюблен, а потому эгоистически глух к чужой боли. Хотя Танюшка не чужая. Родная, знакомая до кончиков ногтей…

«Ногти принято отрезать», - подумал Михаил. В голову лезли тематически отвлеченные мысли - про пироги, ногти… А еще он представил себя (всегда отличался богатым воображением) странным яйцом. Большой-большой желток, покрытый скорлупой (в этом странность), а сверху тонкий слой белка. Желток в броне - их с Раисой любовь, белок стекающий - отношения с бывшей (уже бывшей!) женой.
        Михаил решил уйти из семьи, потому что не вынес гнета двоеженства. Он высоко ценил душевный комфорт, а вранье и лукавство комфорта лишали. Не получалось у Михаила, как у других мужиков, найти точку равновесия между женой и любовницей, балансировать, доставляя удовольствие обеим. Стыдно было перед Татьяной: вот она склонилась над гладильной доской, утюжит его сорочки, напоминает про лекарство от давления, которое после лекций следует выпить, а он вовсе не в институт собирается идти, а на свидание с Раей. И про таблетки вряд ли вспомнит после радостных актов любви.

«Не о том я! - корил себя Миша мысленно. - Не отвлекайся! Продумай, что скажешь Танюше. Извини, я полюбил другую женщину, я ухожу». Зачем-то пересчитал слова в последней судьбоносной фразе. Семь слов. Если убрать местоимение «я», получится пять. Что лучше - семь или пять? Может, приготовить длинный текст в семь абзацев? Нет, и три абзаца не сочинить.
        Михаил трусил, и более всего ему хотелось избежать предстоящего разговора. Невольно мечтал: как было бы славно, исчезни Татьяна куда-нибудь. Упаси бог, умирать ей рано! Просто растворилась бы волшебным образом, унеслась за горизонт. А дочери он сумеет все объяснить. Светланка уже большая, двадцать два года скоро исполнится. Упорхнула из дома, поступила в Москве в университет. У нее своя жизнь, в последние каникулы только три дня провела дома, потом с друзьями отправилась путешествовать по Прибалтике. Татьяна оплатила… Без ее заработков теперь придется обходиться… Отвык. Ничего! Можно вспомнить старое время, заняться репетиторством…
        Его мечты были грубо прерваны звуком рвущейся ткани. Экая незадача! Не заметил торчащий сук, на который с ходу напоролся карманом, и порвал пальто.

«Не забыть попросить Таню, чтобы зашила», - привычно себе напомнил.

        Пирогами в доме не пахло. Но стол был накрыт в гостиной. Почти праздничный: бутылка коньяка, хрустальные рюмки, парадные тарелки и купленные в кулинарии, то есть прихваченные Татьяной по дороге с работы, закуски. Корейская морковь, салат оливье, рыбная нарезка, буженина с чесноком.
        Татьяна сидела на диване, дремала. Михаил прошел в комнату, не раздеваясь, только сменил ботинки на тапочки.
        - Что ты так долго? - очнулась жена и потрясла головой, прогоняя сонливость. - Заждалась. Раздевайся скорее, будем праздновать.
        - Танюша, я пальто порвал. Зашьешь?
        - Конечно. Удачно, по шву, - ответила она, рассматривая прореху, - будет незаметно. Ну, айда за стол! На горячее твои любимые зразы, в. духовке томятся.
        Михаил снял пальто, вымыл руки и сел за стол.
        - По какому поводу коньяк? - спросил он жену, наливавшую в рюмки.
        - Сегодня подписали последние бумаги. Все! Теперь я единоличная хозяйка фирмы. Ух, мамочки, страшно мне! За процветание нашего бизнеса! Тьфу, тьфу, - суеверно поплевала через плечо. - Выпьем! - стукнула своей рюмкой о мужнину. Сложила губы трубочкой и втянула грамульку коньяка.
        Она всегда пила спиртное как горькое лекарство, задержав дыхание, преодолевая отвращение в угоду народному ритуалу.
        Татьяна умудрялась одновременно накладывать в тарелку мужу и в свою, жевать, подробно, с повторами рассказывать события сегодняшнего дня и подкреплять слова жестами.
        Десять лет назад Таня, экономист по образованию, решилась на отчаянно смелый шаг - бросила работу в строительном управлении и перешла в риелторскую фирму, которая принадлежала Виктории Сергеевне Павленко. В советские времена Виктория Сергеевна возглавляла бюро по обмену квартир, поэтому новый для большинства маклеров бизнес был Викторий знаком до тонкостей. Не один год она подпольно трудилась как «черный маклер», то есть специалист по взаимовыгодному обмену с большими комиссионными. Правда, теперь размен квартир осуществлялся не путем обмена, а через куплю-продажу. Но эти финансовые тонкости - мелочь в сравнении с наукой доказать человеку, что подобранная ему квартира - то, о чем он мечтал всю жизнь.
        Татьяна, отчасти с перепугу - боялась оскандалиться на новом поприще, отчасти благодаря природной хватке и трудолюбию, за пять лет прошла путь от рядового сотрудника до заместителя Виктории Сергеевны. У той был характер не слаще перца, но Татьяна сумела выстроить отношения и доказать свою незаменимость.
        Виктории Сергеевне исполнилось семьдесят пять лет. Последние годы она часто болела, и фирмой практически руководила Татьяна, умножая богатство патронессы. Хотя Виктория Сергеевна уже потеряла трудовой азарт, содержание сахара в крови и регулярный стул ее волновали более проблем фирмы, она точно рассчитала время своего ухода со сцены. Еще месяц-два, и Татьяна взбунтовалась бы.
        Сколько можно трудиться на тетю? Не открыть ли свое дело? Авторитет, клиентура, посредники и смежники - все есть, ее знают и уважают, значит, перетекут в новую, Татьянину, фирму. И тут Виктория сделала предложение, которое требовало внимательного рассмотрения. Виктория предложила продать ей, Татьяне, свою фирму. Не дешево, но расплачиваться в течение десяти лет и без процентов.
        Две недели, советуясь с мужем (который слушал ее вполуха, озабоченный своими амурными делами), Татьяна взвешивала «за» и «против». Решила купить фирму, потому что старый бренд сам по себе имеет цену, до которой новичку на рынке еще шагать и шагать. Да и неожиданно замаячила большая удача. На их областной город вышла столичная строительная компания. Они обещали заключить договор на исключительные права Татьяниной (уже Татьяниной!) фирмы по продаже новых квартир. Взамен просили содействия в проведении бумаг через местную администрацию - землеотвод, разрешение на строительство и прочее.
        Сегодня днем Таня подписала бумаги, по которым стала единственной владелицей фирмы. В данный момент (собирая тарелки после закусок) рассуждала о том, что нынешнего мэра не переизберут, поэтому он будет неуемен в аппетитах (читай - во взятках). Но и у нового клюв раскроется будь здоров! Хотя формально на взятки пойдут не Татьянины деньги, а застройщиков, она считала своим долгом минимизировать траты партнеров.

        - Танюша! Я хотел тебе сказать… - вклинился в ее монолог Михаил.
        - Подожди, сейчас горячее принесу, - остановила его жена и ушла на кухню.
        Михаил с тоской огляделся по сторонам: он больше не увидит этой мебели, этих штор, света хрустальной, очень Танюшкой любимой люстры, не вдохнет привычный запах квартиры, где выросла дочь, и, хотя ее здесь нет, ноздри почему-то улавливают запах наутюженных детских пеленок, и типографский - от новых школьных учебников, и первых Светкиных духов, на которые она копила, отказывая себе в завтраках…. Михаил был отчасти романтиком, и ему взгрустнулось…
        - У тебя такое лицо, - Татьяна поставила перед ним тарелку со зразами, политыми соусом, - будто плакать собрался. Не боись! Прорвемся! Так вот, мэр…
        - Таня! Я полюбил другую женщину. И ухожу к ней… от тебя… насовсем… Извини, пожалуйста!
        Она ничего не поняла. Решительно! Точно муж произнес фразу, состоящую из русских, но совершенно не сочетающихся слов. Ведь смысл им сказанного нужно было воспринять на какой-то другой платформе. Не на той, где базируется Виктория Сергеевна, мэр, столичные строители, проблемы реорганизации фирмы - все, чем была занята Танина голова последние часы, дни, месяцы… Да что там! Годы!
        Это было как перенос в пространстве: вот ты, тепло одетая, на снежном поле… бац - и оказалась в тропических широтах, на палящем зное… Тане стало очень жарко. Она почувствовала, что покраснела, выступил пот на лбу, стали влажными спина и подмышки.
        Михаила слегка напугали ее пунцовое лицо и обескураженное молчание. Татьяна разом подурнела и постарела. А ведь еще несколько минут назад, слушая (и не слушая) речи жены, наблюдая за ее жестикуляцией с вилкой и ножом, он думал:

«Танька по-прежнему красивая женщина! Очень даже! Хотя Раиса, конечно… не сравнить. Молодость есть молодость. Славно, что Татьяна не потеряла форму. Будет легче устроить свою жизнь…» Искренне желал Татьяне женского счастья, и при этом его почему-то не радовала перспектива увидеть рядом с ней какого-нибудь ловкача-бизнесмена или даже интеллигента-бессребреника.
        - Соберу свои вещи, - то ли поставил перед фактом, то ли попросил разрешения Михаил и поднялся из-за стола.
        Татьяна, задыхаясь от жара, молча проводила его взглядом.
        - Нет, мне послышалось! - проговорила она вслух и рванула за мужем в спальню.
        Там Миша вынимал из шкафа свою одежду и складывал в чемодан. В распахнутом на две половины, лежащем на кровати чемодане было что-то радостное, отпускное…
        - Миша! - позвала Татьяна. - Что происходит? Ты куда? В отпуск, в командировку?
        - Я тебе сказал. Зачем повторять, драматизировать ситуацию?
        - А что ты мне сказал? Нет уж! Повтори!
        - Я ухожу к другой женщине.
        - Почему? - глупо спросила Таня.
        - Потому что люблю ее.
        - Как это?
        - Натурально, пламенно, всей душой. Не знаешь, где моя голубая сорочка в мелкую полоску?
        - В грязном белье. Какая еще сорочка! Миша! Успокойся! Давай я повторю, что ты сказал? Ты поймешь, какая это ересь! Ты сказал… - Татьяна нервно хохотнула, - что уходишь от меня к другой женщине. Умора!
        - Правильно. Рад, что тебя это веселит.
        - Совершенно не веселит! Да я сейчас с ума сойду! Нет, это ты чокнулся! Заболел! Сбрендил!
        - Таня, я попросил бы не устраивать душераздирающих сцен.
        - Машенька, может, у тебя давление? Вдруг опять гипертонический криз? На его фоне шарики за ролики закатились.
        - Давление абсолютно нормальное. Таня, пойми меня! Я люблю другую женщину!
        - Не понимаю! - чуть не плача произнесла Татьяна. - А я?
        Она хотела закричать: «А меня ты не любишь?» Но даже в этот момент крайнего эмоционального напряжения сообразила, что так спрашивать неправильно. За двадцать пять лет их любовь заметно поистрепалась, размылась, и сравнивать нужно не теперешнюю силу чувств, а его прежнюю к ней, Татьяне, и новую - к страшной подлой женщине.
        - Ты ее любишь больше, чем любил меня, когда мы поженились? - спросила Таня.
        Вопрос поставил Михаила в тупик, ему в голову не приходило заняться подобными аналогиями.
        - Так нельзя сравнивать, - буркнул он и замер со связкой галстуков в руке.
        Сознание услужливо, точно кассету вставили в магнитофон, напомнило чувственные мелодии молодости: его страхи и трепет, ее волшебное согласие, их страсть, которой не было утоления. Однажды приехали в деревню к деду. Хотели спрятаться от чужих глаз, в горенке на деревянной кровати с периной круглосуточно предавались любви.
        - Ох, Михайло! - сказал дед, прощаясь через неделю. - Ну и здоров ты, кобель! Небось завалишь свою Татьяну на сугроб, так и снег под вами закипит. Радуйся, пока могется.
        Татьяна расценила секундное замешательство мужа как колебание в правильную сторону.
        - Вот видишь! - воскликнула она. - Ты не можешь уйти! Потому что… потому что… - Она не могла подобрать правильных, значимых, единственно верных слов.
        - Потому, что кончается на «у», - усмехнулся Миша.
        Этой присказкой он отделывался от назойливых вопросов дочери, когда та была маленькой. Михаил зло швырнул галстуки в чемодан, они легли пестрым змеиным клубком.
        - Помнутся, - вырвалось у Тани. - Расправь, галстуки ведь не утюжат. Господи, что я говорю! Миша! Родной! Одумайся!
        - Извини, - протиснулся мимо нее Миша. - Я тебя глубоко уважаю, ты мать нашего ребенка и вообще… - Слова давались ему с трудом, каждое приходилось тащить наружу с усилием, да и неправильными они были, холодными и пустыми. - Уважаю, - повторил он, - а люблю другую женщину.
        - Хорошо, что не мужчину, - огрызнулась Таня.
        Ее обидело Мишино «уважаю». Когда человек не может ответить на любовь, он подсовывает неравноценный заменитель - уважение. Вместо главной роли в пьесе - билет на галерку. Еще бы не уважать жену, которая тебя холила и лелеяла четверть века! И не пламенной страсти Татьяна требовала, страсти давно улеглись. А элементарной товарищеской дружеской порядочности. Бросить того, с кем продрался через годы испытаний, нужды, болезней, кто имеет общие с тобой воспоминания о поражениях и победах, с кем вырастили ребенка и готовились к теплой старости друг у друга под боком, - как это называется? Подлостью и предательством! Но ведь Миша не предатель, и подлости у него ни крупинки! Нельзя представить, скажем, что они долго плыли в одной лодке, заботились о ее уюте и комфорте, а потом соседним курсом возник чужой ботик и Миша на него перепрыгнул. Глупость, да и что Таня одна в лодке будет делать? Вот уж воистину - седина в бороду…
        Пока Татьяна размышляла, Миша в ванной копался в грязном белье, доставал из ящика свое нестираное. Ему было неприятно, брезгливо морщился. Естественно, что белье вперемешку. Приходилось отделять свои трусы от Таниных, свои майки от ее бюстгальтеров, сорочки - от блузок, носки - от колготок. В сортировке грязного белья Миша, со свойственной ему способностью давать определения мгновениям жизни, увидел символ окончательного разрыва со старой семьей.
        - Не пущу! - Татьяна стояла в проеме спальни. Руки в стороны развела, грудь вперед, на лице готовность к драке. - Ты не посмеешь уйти!
        Получалось нелепо - Таня загораживала проход в спальню. Логичней было бы держать оборону двери в квартиру.
        Миша пожал плечами, развернулся и пошел на выход. Он покинул дом с узелком грязного белья.

«Карман-то ему не зашила!» - первое, что пришло в голову Татьяне, когда за мужем захлопнулась дверь.
        В случившееся по-прежнему не верилось. Немыслимо, чтобы ее жизнь после двадцати минут глупого спектакля перевернулась! Муж пошутил, разыграл, дурачился. Он обязательно вернется, придет, никуда не денется!
        Татьяна бросилась разбирать чемодан, возвращать вещи на место. Ее руки дрожали, шелковые галстуки скользили, падали на пол. Пустой чемодан не хотел возвращаться на антресоль, полз обратно. Таня сражалась с чемоданом с таким упорством, словно от победы над этой бездушной вещью зависела судьба.
        Потом Татьяна нервно ходила вокруг обеденного стола в большой комнате. Наматывала круги, смотрела на часы. Когда же Миша вернется? Десять минут девятого, двадцать, тридцать… Ровно в девять она замерла, сообразив, что почти час кружит как безумная. И Миша не придет! Он ведь так и сказал!
        Тане казалось, что она бурно рыдает. Но на самом деле, свернувшись калачиком на диване, она тоскливо выла и скулила, как выброшенный на улицу щенок. Заставила себя подняться, выпила тройную дозу успокоительных капель.
        Легла в покинутую супругом постель и долго ворочалась, одинокая и несчастная. То ли в бреду, то ли в полусне казалось, что кровать кишит змеями, похожими на шелковые галстуки мужа. Змеи подбирались к Татьяниному горлу, обвивали, хотели задушить. Борьба с пестрыми гадами утомила. И под утро Таня, неожиданно забыв про главное горе своей жизни, вдруг испугалась, что не выспится, что после бесслезных рыданий и бессонной ночи лицо ее будет похоже на сваренную неделю назад картошку в мундире. А завтра, то есть уже сегодня, ей предстоит несколько встреч-переговоров, на которых требуется выглядеть на все сто. Прийти распустехой на переговоры для Татьяны то же самое, что дирижеру выйти на концерте в подштанниках. «К чертовой бабушке! - послала кого-то Татьяна. - Убирайтесь вон! Я должна поспать два часа. Всем молчать!» - И через секунду ухнула в черный провал глубокого, без сновидений сна.


        Глава 2
        Случись трагедия у Лизаветы
        Случись подобная трагедия в жизни Лизаветы, ближайшей подруги Татьяны, ученики младших классов были бы в восторге. Потому что их учительница пения Елизавета Петровна не вышла бы на работу. Не приведи господи, муж Коля оставил бы Лизавету! Она валялась бы пластом на диване, со взором в потолок, не ела, не пила - пока не погибла бы, завянув от бескормицы.
        Татьяна не могла себе позволить эгоистично упиваться горем. Слишком много людей - их судьбы, зарплаты, благополучие семей - были связаны с ее работой. Плотная занятость имела и положительный аспект - в течение трудового дня Тане некогда было размышлять о семейных проблемах. На служебные времени не хватало.
        Она приняла стратегическое решение: никому ничего не рассказывать, не афишировать, ни с кем, кроме Лизы, не делиться. Возможно, тревога ошибочная и за ложную сирену Миша еще получит!
        Но в конце дня позвонила Виктория Сергеевна:
        - Говорят, от тебя муж ушел?
        Татьяна не имела понятия, кто донес, но совершенно точно знала, по какому каналу пришла информация. По телефону. Если убрать из суток восемь часов сна и два часа на прочие физиологические нужды, то остальное время Виктория Сергеевна проводила с телефонной трубкой у уха. Она постоянно кому-то звонила, ей названивали, записная телефонная книжка Татьяниной начальницы была объемом с энциклопедический словарь. Виктория Сергеевна Павленко знала много и обо всех значимых городских фигурах. Вздумай она вести бумажные досье, ей давно бы ускорили отход в мир иной.
        Вместо того чтобы отвести душу, поехать плакаться подруге Лизавете, Татьяна отправилась к бывшей начальнице.
        За десять с лишним лет, которые Татьяна знала Викторию Сергеевну, фигура последней мало изменилась. Если представить каучуковую бочку, в нескольких местах перетянутую жгутом - на месте как бы шеи, в районе как бы груди, в области вроде талии, - сверху на бочку поставить маленькую головку, а внизу две коротенькие ножки на заметном расстоянии друг от друга, то мы получим контурный эскиз Виктории Сергеевны.
        Только не надо думать, что Виктория обделена женским счастьем. Она имела его с лихвой. Дважды выходила замуж, четверо прекрасных детей, шестеро восхитительных внуков… А в промежутках… Татьяна была готова поклясться (слышала телефонные разговоры), что Виктория до последнего крутила шуры-муры.
        Подчас Татьяне казалось, что ее начальница (не Венера обликом, чего уж таить) обладает волшебным женским приемом, способным делать из мужиков послушных ягнят. Раньше подмывало спросить - из чистого любопытства. Теперь хотелось услышать от мудрой старой черепахи - что я делала неправильно? Какого тайного секрета не знаю?
        Виктория Сергеевна жила в центре, в старинном двухэтажном особнячке, правдами и неправдами вычеркнутом из исторических памятников, внутри полностью перестроенном на пять квартир - для Виктории и четверых ее детей. Городское общество любителей истории вело давнюю и безуспешную борьбу за конфискацию особнячка и устройство в нем музея.
        Дверь Татьяне открыла домработница. Виктория показалась в конце длинного коридора (естественно, с телефонной трубкой у уха) и махнула рукой:
        - Проходи!
        Татьяна нередко бывала в этих барских хоромах, и в последнее время зависть к их обладательнице сменилась на жалость: как ни высоки тут потолки, ни замечательны лепнина и обои, ни вызывающе дорога мебель - сил они хозяйке не прибавляют. Нет, лучше уж быть бедным, но здоровым.
        - Какие арбузы? Испанские? Без косточек? - спрашивала в микрофон, астматически дыша, Виктория Сергеевна. - Где будут продавать? В универсаме на Садовой, бывшей Кирова? Кто поставщик? Странно. Почему это Филя занялся арбузами, если всегда по обуви специализировался? Что-то здесь нечисто. Ну, все, пока! Еще один звонок, - обратилась Виктория Сергеевна к Татьяне. И, нажимая толстыми пальцами на кнопки, закричала в голос: - Настя! Где тебя носит? Нам тут лапу сосать?
        - Иду, иду! - отозвалась домработница и вкатила сервировочный столик с закусками и чайником.
        Катя? - спросила Виктория Сергеевна, когда на том конце ответили. - Да, это я. Слушай внимательно! Сегодня в пятнадцатой школе, где наш Сереженька учится, обнаружили в одиннадцатом «А» наркотики. Директор хочет дело замять, затихарить, имей в виду. Внуку скажи: если только притронется к этой отраве, я ему голову оторву и не на каждый праздник выдавать буду. И тебе заодно. Пока! - попрощалась с невесткой Виктория Сергеевна и снова булькающе заорала: - Настя! Забери трубку, ни с кем меня не соединяй, включи автоответчик. Поговорить не дадут!
        Ее начальственный крик и ворчание не обманули Татьяну: переживает! После вчерашнего подписания документов Виктории страшно оказаться не у дел, никому не нужной, ни для кого не грозной.
        Но и Виктория, в свою очередь, полагала, что Татьяне несладко. Жестом предложив угощаться, спросила:
        - Сильно переживаешь, что муж бросил?
        - Очень сильно, - подтвердила Татьяна. - Только совершенно нет времени переживать.
        - Уже хорошо. Если убедишься, что у него это серьезно, вырывай с корнем из сердца! Вот я своего первого муженька за измену похоронила.
        - Вы разошлись, а потом он умер? - уточнила Таня.
        - Нет, сначала похоронила, потом разошлись.

«Ку-ку! У нее начался маразм!» - подумала Таня и стала торопливо пить чай, чтобы Виктория не заметила, какое впечатление произвели ее слова.
        Но последовавший рассказ Виктории Сергеевны опроверг подозрение в старческом слабоумии.
        - Мой первый, Гришка, по профессии зоотехником был, сельхозакадемию окончил. На целину рвался, только там коров на всех зоотехников не хватало. Распределили нас на Кубань, в большую станицу. По-старому говорили «станица», по документам - райцентр. Казачки - это такие бабы! Порода! Каждую вторую можно было в Москву на Выставку достижений народного хозяйства отправлять для демонстрации женской мощи и стати. В добавление к фигуре - темперамент бешеный и на язык острые. А мужики у них, - Виктория Сергеевна неопределенно покрутила пальцами и сморщила нос, - так себе. Плюгавенькие, чернявенькие, вертлявые, жилистые, задиристые, нонет, не богатыри. Почему большие и красивые женщины рожают всякую мелочь, я так и не поняла.
        И вот мотает мой Гриша, а надо сказать, что парень он был оч-ч-чень видный, по станицам и хуторам. Я дома сижу, потому что годовалый сынок Юрка, мой старший, ты его знаешь, - как по пословице: если не понос, то золотуха. То струпьями весь покроется, то сопли до пола, то из ушек гной, то в горле ангина. На работу выйти не могла - такой ребенок болезненный. А сейчас не скажешь, правда? Два метра ростом и полтора центнера весом.
        В один из дней сижу около детской кроватки, компрессики сыну меняю, температура у него под сорок, жду мужа. Вместо него - записку мне доставили. И пишет мой благоверный, что полюбил другую женщину, заведующую молочной фермой в соседнем районе, просит меня не обижаться, подать на развод, а самому ему приехать недосуг, осваивается в новой станице.
        И что, ты думаешь, я сделала? Схватила больного ребенка, в одеяла завернула и на попутках рванула мужа возвращать. Он меня - в штыки, зачем приехала и все такое. А разлучница за ситцевой занавеской спряталась и в дырочку за нами подглядывала. Потом на секунду рожу высунула и язык мне показала. А Гришенька в этот момент говорил: ничего вернуть назад нельзя, у него такая любовь сильная, как удар молнии… Вот это все вместе: ее рожа насмешливая и его слова про молнию - чуть не довели меня до греха. Я бы их убила, клянусь! Спасибо сыночку, спас - заплакал, зашелся криком, как понял, что мать на грани.
        Возвращаюсь в свою станицу. Лицо у меня, сама понимаешь, соответствующее. Надела черное платье, черный платок, объявила соседям и знакомым: погиб Гриша, попал под удар молнии и полностью, включая скелет, сгорел, обуглился. Мне, конечно, и с похоронами, и с поминками народ очень помог. Все чин чинарем прошло. Гроб, поскольку Гриша обугленный, никто открыть не попросил. А в гробу лежали для веса Гришкины инструменты. Он столяркой увлекался, ползарплаты тратил на стамески и лобзики. Особо гордился дрелью импортной. Она отлично в центр гроба и легла. А в голову я фотопортрет мужа в рамке положила. Без головы как-то некультурно….
        - И никто не догадался? - смеялась Таня.
        - Ни одна душа. А голосила я на кладбище, ты бы послушала! И все правдиво. Выла, что хороню свою любовь на веки вечные, посылала проклятия злой судьбе, которая нас разлучила. На следующий день после похорон села с сыночком на поезд и уехала сюда, к маме.
        - А как все выяснилось?
        - Мне подружка написала. Через неделю приехал Гриша - увольняться и за вещичками, за инструментами. Идет по улице, народ на него пялится, в стороны шарахается, бабки крестятся: свят-свят, воскрес! А один пьянчуга местный подходит к Гришке, хлопает по плечу и спрашивает: «У тебя когда девять дней? Отметим?»
        - Ой, спасибо! Ой, развеселили! - Татьяна вытирала набежавшие от смеха слезы.
        - Ты-то свою разлучницу знаешь?
        - Понятия о ней не имею.
        - Аспирантка, вчерашняя студентка, двадцать шесть лет. С твоим на одной кафедре… как ее…
        - Компьютерной графики.
        - Ага, есть подозрение, что они с нового учебного года, с сентября роман крутят. Ее родители не в восторге, что дочь со стариком связалась. Они живут в двушке-распашонке на Новом проспекте. Еще прописаны бабка и младший брат аспирантки. Так что квартирные условия не блестящие. Будет твой Михаил пилить вашу квартиру, помяни мое слово.
        А где они сейчас… ну, вместе… находятся?
        - Этого сказать не могу, но можно узнать.
        - Нет, спасибо. Скорее всего, в квартире Мишиного брата, который подался на заработки за границу.
        - Возможно. Еще чаю?
        По тому, как Виктория Сергеевна равнодушно пожала плечами, дежурно предложила чай, Татьяна поняла, что встреча подошла к концу. Виктории уже скучно с ней, хочется схватить телефонную трубку, звонить по долям и весям, собирать и распространять информацию - поддерживать видимость своей значимости.
        - Еще только один вопрос! - попросила Таня.
        - Давай.
        - Виктория Сергеевна, вы ведь всегда пользовались успехом у мужчин?
        - Грех жаловаться.

«Но вы-то далеко не красавица!» - чуть не вырвалось у Татьяны. Говорить подобное было невежливо, и она запнулась, закашлялась.
        - Хочешь сказать, что я не Софи Лорен? - прекрасно поняла ее заминку Виктория Сергеевна.
        - Нет, ну, просто…
        - Да чего уж там! - махнула рукой Виктория Сергеевна. - Только красоток-артисток на всех мужиков не хватит.
        - А как вам удавалось… влюблять в себя, удерживать, заинтересовывать? Откройте секрет!
        - Слушай, пока я жива. Мужику надо давать то, чего он желает, но сам еще об этом не догадывается. Вот и вся наука.
        - А если у вас не было того, что он желает? Вот, например, моего Мишу на аспиранток потянуло. Но я-то не могу снова стать молоденькой!
        - Если у тебя нет того, что требуется мужику, значит, он не твой мужик. Не обращай на него внимания, не трать время, вырывай с корнем, хорони.
        Виктория Сергеевна вышла проводить гостью. Таня надевала пальто, а домработница уже принесла Виктории телефонную трубку.
        - Бывай! Счастливо! - попрощалась бывшая начальница. И тут же ответила на звонок: - Филя? С чего это тебя на арбузы потянуло? Да, уже знаю…

        Восемь вечера. Татьяну страшил ее пустой дом, не хотелось в него возвращаться, поэтому поехала к подруге Лизе.
        Они дружили с детства. И хотя были ровесницами, Татьяна старшей сестрой опекала трепетную, слабовольную, восторженную и нерешительную Лизу. Но сегодня, редкий случай, с бедой приехала Таня, ей требовалось участие и поддержка.
        Выслушав подругу, Лиза пришла в волнение, близкое к панике. Закудахтала детским голосом Зайца из мультфильма «Ну, погоди!» Была у Лизы такая особенность - в минуты нервного напряжения ее горло вдруг начинало вещать чужими голосами.
        - Но почему, почему? Почему Миша так поступил? - восклицала Лиза.
        - Потому что ему, гаду, захотелось молодого тела.
        - Нет! Этого не может быть! Давай спросим Колю?
        Муж Коля и подруга Таня были главными опорными персонами Лизиной жизни. Еще, конечно, сын Гриша. При трепетной мамаше мальчик вырос на удивление самостоятельным, активным и пробивным. Четырнадцатилетний, он опекал маму по-взрослому ответственно. С мужем и сыном Лиза советовалась по малейшему поводу. Она была жена-доченька и мама-доченька, что Колю и Гришу возвышало в собственных глазах и очень устраивало. При этом, естественно, Лизино мнение ни в грош не ставилось и во внимание не принималось.
        Призванный на кухню Коля, посвященный в случившееся, мгновенно («Ах, вот что значит мужской ум!» - восхищенно подумала Лиза) указал на противоречие:
        - Миша ушел от Тани, правильно? Тогда почему ты, Лизка, пятнами пошла, а Татьяна спокойна как скала?
        - Я свое отплакала и еще отплачу, - слегка обиделась Таня.
        - Коленька, Таня говорит, что Мишу потянуло на молоденьких девушек. Но ведь это невозможно?

«Очень возможно!» - подумал Коля, но не стал развивать опасные предположения. Он зашел с другого края, проанализировал ситуацию под углом: в чем Татьяна виновата, если от нее ушел муж. По Колиным словам получалось, что Татьяна ударилась в бизнес, забросила дом, не уделяла внимания мужу, вот Миша и дал деру, ускакал туда, где он будет бог, царь и воинский начальник.
        Это было правильно теоретически. Действительно, много семей распадается, когда жена большую часть времени и душевных сил тратит на работу, а близким остаются крохи. Но Таня и Миша не подпадали под эту статистику! Они были исключением! Миша никогда не требовал, чтобы жена сидела на диване, вязала носочки, пекла регулярно пироги. Пироги - всегда был ее, Татьяны, порыв. А Миша, как верный друг и толковый советчик, поддерживал Татьяну, укреплял ее уверенность в себе на каждой ступеньке карьерной лестницы. И безо всякой корысти трутня! Татьяна не сразу стала хорошо зарабатывать. И именно тогда, когда будущее было в тумане, денег - пшик, а страхов и опасений - сверх край, Миша проявил себя надежным спутником, верной опорой.
        Таня пыталась донести эту мысль друзьям, но наталкивалась на абсолютное непонимание. Семейная модель Лизы и Коли разительно отличалась, провозглашалась единственно правильной, все иные объявлялись порочными и ошибочными. Уход Миши - лучшее тому подтверждение.
        - Ну, ребята! - укоризненно воскликнула Таня. - Пришла к вам со своим горем, а вы целый час доказываете, что я сама дура! Спасибо!
        - Ой, Танечка! - мгновенно встревожилась Лиза и откатила назад. - Извини нас! Мы хотели как лучше!
        - В самом деле! - подхватил Коля. - Ты нам не посторонняя… мы переживаем… и все такое. А задуматься над своими ошибками никому и никогда не поздно.
        - И тебе в том числе? - зло спросила Таня, глядя Коле прямо в глаза.
        - А что я? - растерялся Коля.
        Имелась у Тани информация! И очень подмывало выложить! У прекрасного семьянина Коленьки рыльце-то в пушку! Татьяна знала (не без помощи Виктории Сергеевны) о его интрижках на стороне. Но задавила мерзкое желание сделать больно подруге, потому что самой лихо и потому что ее не утешили, не погладили по головке, а устроили разбор полетов.
        - Пойду я, - торопливо сказала Таня и поднялась. Ей так хотелось врезать по заслугам Николаю, а в его лице Михаилу, в их общем лице - всем мужикам, подлым гулякам, что едва сдерживалась. - Обращаю внимание: в этом гостеприимном доме даже чаю не предложили.
        Лиза уговаривала еще посидеть, поговорить, из стратегических подарочных запасов вытащила большой шоколадный набор к чаю, но подруга не задержалась, распрощалась.

        Позже Татьяна не раз порадуется, что не поддалась порыву выместить свое страдание на подруге. Хотя это по-человечески понятно: показать другому, глупо счастливому, что у него тоже повод горевать. Помериться, чья ноша тяжелее… И чтоб поменьше вокруг благодушных счастливых физиономий! У всех скелеты в шкафу! Но по трезвому рассуждению, которое обычно запаздывает, - толкать людей в омут печали только потому, что сам в нем тонешь, подло.
        Таня боялась второй бессонной ночи. Но отключилась, едва голова коснулась подушки. Даже не успела по привычке мысленно перечислить завтрашние дела.


        Глава 3
        Михаила не волновали версии
        Михаила совершенно не волновало, какие версии его ухода рождаются в чужих головах, муссируются и домысливаются. Ему казалось, что окружающие давно забыли дорогу к самому прекрасному источнику жизни - к любви. Да и сам он еще недавно без сожаления мог сказать: позарастали стежки-дорожки.
        А теперь любил. Сильно, негаданно и потому еще более волшебно. Он полностью изменился - каждой клеткой тела и невидимой частичкой сознания.
        Появившаяся на их кафедре аспирантка Раечка поначалу особого впечатления на Мишу не произвела. Но потом брала оторопь при мысли, что мог пройти мимо своего счастья. Смотрел, глупец, равнодушно на чудную девушку, ничем не выделяя ее из потока студенток и аспиранток. У Раи была смешная фамилия - Козюлькина. И Миша испытывал к ней солидарное сочувствие. Потому что ему самому не повезло с фамилией…

        На что уж Татьяна! Бездна человеколюбия и то… С Татьяной они познакомились на какой-то вечеринке. Миша тогда выступал бунтарем - носил длинные волосы, терзал гитару, сочинял песни под мелодии битлов. Таня завороженно его слушала и предрекала большое эстрадное будущее.
        - У меня фамилия… в общем, не годится для знаменитости, - признался Миша.
        - А какая у тебя фамилия? - спросила Таня.
        Она была готова услышать нечто смешное, или дурно созвучное, или абсолютно нелепое. Тань-кино лицо выражало готовность немедленно броситься утешать и оправдывать.
        - Червяк.
        У Тани надулись щеки, она крепилась, но не выдержала и расхохоталась в голос.
        Потом, конечно, долго извинялась, оправдывалась. Миша простил ее. Этой девушке можно было простить все смертные грехи, и несмертные тоже. Но когда они расписывались, Татьяна настояла на том, чтобы он взял ее фамилию. Так он стал Михаилом Кутузовым. И со временем привык объяснять, что наречен не в честь великого полководца и не потомок его вовсе. Того, что носит фамилию жены, никогда не уточнял.

        Как-то на скучном заседании кафедры Михаил оказался за столом рядом с Раей Козюлькиной. Тихо язвил, мирно издевался над выступавшим оратором. Рая зажала рот ладошкой, пряча смех. И посмотрела на Мишу… Нет, решил он, мне только привиделся в ее глазах особый огонек. Но разве спутаешь, когда девушка смотрит на тебя как на интересного мужчину?
        Неожиданно и удивительно, по-охотничьи азартно, было в последующие встречи ловить ее трогательные призывно-восхищенные взгляды. Михаил почти физически ощущал, как в груди, вокруг сердца, растет и ширится приятнейшая сфера увлечения женщиной, пока питаемая не романтической влюбленностью, а мужским бахвальством - кажется, девушка не прочь со мной… По большому счету инициатива принадлежала Рае - но лишь в плане поощряющих взглядов, стреляния глазками. Миша подхватил инициативу. Ему не приходилось напрягаться, чтобы выглядеть остроумным, иронично-мудрым или загадочно-приятным. Сфера вокруг сердца вырабатывала какие-то вещества (вроде гормонов?), которые, поступая в мозг, заставляли его работать с утроенной нагрузкой. У павлинов-самцов от подобных гормонов распускается хвост.
        Раечка доверительно пожаловалась ему на научного руководителя - профессора кафедры, вздорного педанта. Утешая аспирантку, Михаил накрыл ее руку своей ладошкой. Раечка благодарно пожала руку в ответ. Другой раз, рассмеявшись над ее шуткой, Миша, как бы в веселом порыве, приобнял девушку за плечи. Раечка с готовностью прильнула к его груди. На секунду, тут же отстранилась. Но в ее глазках плясали веселые чертики. Еще несколько случаев невинного физического контакта, и Михаил решился на проверку боем. Пошел провожать Раечку, в темном переулке стал ее целовать. Первые осторожные, разведывательные поцелуи нашли горячий отклик и благополучно перешли в страстные.
        На этом первая фаза их романа завершилась, так как наступили каникулы, долгий педагогический отпуск. Летом Михаил редко вспоминал о Рае, а когда возвращался мысленно к тем поцелуям, то самодовольно усмехался. Он был готов к тому, что девушка заведет подходящего ей по возрасту кавалера, не печалился и не строил планов.
        Однако в начале учебного года, перед заседанием кафедры, приветствуя Раю, он безошибочно прочитал в ее глазах: ждала, мечтала, томится, надеется. Ему было чертовски приятно! Испытывая озорной прилив сил, Миша блистал остроумием, шутил, каламбурил как никогда. Коллеги решили, что он прекрасно отдохнул в отпуске.

        Мише повезло - в его распоряжении была квартира брата. Там Раечка потеряла невинность. Нельзя сказать, что Михаил мечтал о подобной чести, но не мог по-мужски не гордиться. Каждое их свидание походило на остановку поезда, который уносит тебя все дальше и дальше от дома. Их уносило в страсть, в любовь, в обожание. В конце концов «поезд» отъехал так далеко, что уже не было сил расставаться и преступной тратой времени стали казаться разлуки. Миша решился уйти из семьи. Полностью отдаться счастью, которое омрачала только вина перед Таней.
        Вина заключалась не в том, что он полюбил, а в том, что вынужденно обманывал жену. Душой Михаил был ленив и вранья не выносил, оно требовало постоянного напряжения памяти.
        На следующий день после разговора с Татьяной он пришел домой в отсутствие жены, достал чемодан и сложил свои вещи. Кроме чемодана, ему понадобились еще две большие дорожные сумки. Хотя Миша ничего не забирал из хозяйственного имущества, его личного барахла, книг, бумаг накопилось немало. Придется ловить такси.
        Он мысленно представлял этот акт - уход из семьи - как трепетный и роковой. Но ничего особенного не почувствовал: ни в первый раз, когда выскочил из дома с узелком грязного белья, ни во второй, когда освобождал квартиру от собственных вещей. Не звучал на всю мощь оркестра финал симфонии, не ухали литавры, не рвал сердце пронзительный плач скрипок и альтов. Тишина. Старая связь рвалась на удивление легко и безболезненно. Во время объяснения с Татьяной ему более всего хотелось сократить это объяснение. Укладывая чемоданы, думал о том, что хорошо бы успеть до прихода жены. И не забыть сходить в туалет на дорожку.
        Михаил позвонил на сотовый дочери в Москву. Он полагал, что честнее и справедливее будет самому объявить Светланке о «перестройках» в его жизни. Но дочь куда-то спешила или была очень занята:
        - Папка! Я в затырке! Не могу говорить!
        Что такое «затырка», Михаил понимал смутно. Только успел сказать:
        - Маленький, я тебя очень люблю! Ничему не удивляйся.
        Он не был уверен, услышала ли Светланка последнюю фразу, дочь быстро отключилась. Но важное дело он счел сделанным.

        Первые три недели Миша и Рая упивались счастьем во всей полноте. Им казалось, что, фактически присутствуя в реальной жизни с ее ежедневной рутиной, они на самом деле отсутствуют. Живут на другой планете, или на необитаемом острове, или в хрустальном замке. Им никто не был нужен, и ничто не могло помешать, и не существовало ветра, который надул бы тучи на их персональное чистое небо.
        Косые взгляды на кафедре, перешептывания, язвительные поздравления оставляли их равнодушными. Стрелы били мимо цели. А саму цель не смог ощутимо поразить даже приход Татьяны, явившейся в отсутствие Миши выяснять отношения с Раисой.
        - Странная твоя жена, - сказала Рая вечером. - Представляешь, она предлагала взамен тебя отдать мне люстру!
        Миша ничего не ответил, пожал плечами и заговорил о другом. Не унизился до обсуждения недостатков бывшей жены. А Раечка не представляла, что значила для Татьяны хрустальная люстра. Да и весь разговор двух женщин был гораздо содержательнее нелепого торга.

        О хрустальной люстре под потолком дома, в котором живет, Татьяна мечтала с детства, с новогодних елок во Дворце культуры, с детских спектаклей в областных драматическом и музыкальном театрах. Там сияли в вышине, переливались тысячами маленьких радуг хрустальные люстры. Таня считала их царским атрибутом храмов культуры. И была страшно поражена, придя однажды к девочке-однокласснице (из богатеньких) на день рождения и увидев у них над праздничным столом хрустальное чудо. Размером, конечно, меньше театрального, но все равно изумительно прекрасное, с подвесочками по кругу, напоминавшими сказочное платье феи. Так зародилась мечта. А осуществилась она, только когда Тане исполнилось сорок пять лет.
        Они с Мишей решили, что уже могут себе позволить шикануть, поднакопить денег и купить люстру стоимостью в пол-автомобиля. Таня обожала свою красавицу, регулярно
«раздевала» ее, купала каждое стеклышко в растворе с аммиаком. И люстра сияла как новенькая. Таня приходила домой, нажимала на выключатель и обязательно улыбалась - казалось, будто не просто комната освещается, а она, Татьяна, подзаряжается радостным светом.
        Таня не достигла бы трудовых успехов, если бы не обладала большим упорством в достижении цели. Любая проблема имеет решение, была убеждена Таня. Если задача не поддается, значит, я действую ошибочно. Не получается в лоб, надо зайти справа, слева, с тылу - но найти точный путь. И уход мужа из семьи она воспринимала как проблему, к которой требуется подкатить с верной стороны.
        Она звонила Мише, просила о встрече. Но муж отказывался, ссылаясь на то, что решение его окончательное, а лишние разговоры - дополнительные и бесполезные переживания для Тани.
        - Хотел бы облегчить твою участь, - говорил Миша, - но боюсь, что это невозможно. Сейчас я тот самый объект, который ничего, кроме боли, тебе не принесет. Поверь, мне очень, искренне жаль. И надеюсь, что острый период не затянется и мы останемся друзьями. Кто подаст заявление на развод, ты или я? (Ответом было ее возмущенное сопение.) Танюш! Ты знаешь, жилищные условия у меня не блестящие. Нам придется делить квартиру. Уверен, что ты это сделаешь с взаимной выгодой.
        - Что-о-о? - только и могла произнести Таня.
        - Извини, пора в аудиторию, лекция начинается.
        Таня швырнула трубку на рычаг. Задумалась. Где у этой проблемы «тыл»? Разлучница-аспирантка! Вот с ней мы и поговорим.

        Четкого плана разговора у Тани не было, хотела сориентироваться на местности. Таня прекрасно разбиралась в людях. Будь по-иному, она бы в риелторском бизнесе не сделала карьеры. Человек только входил в Танин кабинет, а она уже знала: этот измотает все нервы, то ему деревянные перекрытия не понравятся, то вид из окна, то соседская собака.
        Аспирантку Татьяна раскусила быстро, еще толкаясь в прихожей. Рая растерялась, а Татьяна смело, вынудив девушку посторониться, прошла в квартиру.
        Не красавица, отнюдь. Вся ее смазливость - привилегия молодости. Через пятнадцать лет из Раи вылупится вполне заурядная тетка, с расплывшейся фигурой и плохой кожей.

«Если Светланка втюрится в старого мужика, - думала Таня, - костьми лягу, но не позволю ей коверкать жизнь! Напрасные страхи. У моей доченьки недостатка в кавалерах никогда не наблюдалось. И, кажется, она уже познала, не дожидаясь вальса Мендельсона, прелести интимных утех. Правильно сделала!»
        Татьяна сидела в кресле, Рая стояла у окна в напряженной позе, сложив руки на груди.
        - Как вас зовут? - спросила Таня.
        Сама она представилась, едва девушка открыла дверь: Татьяна Евгеньевна Кутузова, жена Михаила Александровича.
        - Раиса Владимировна.
        Татьяна прекрасно знала, как зовут девчонку, в том числе и звучную фамилию Козюлькина. Татьяна тянула время. Она сильно нервничала, переживала, вибрировала. Но чем сильнее дрожишь внутренне, тем строже надо контролировать внешние эмоции. Каковы методы словесной борьбы? Убедить противника в ошибке, запугать или подкупить. Но вначале его требуется расколоть своей как бы полной открытостью.
        - Вы прекрасно понимаете, Рая, - Татьяна намеренно отбросила отчество, - цель моего визита. Я пришла к вам, чтобы вернуть мужа.
        - Михаил не вещь! - с вызовом произнесла Рая.
        - Он мой! - с таким же вызовом и нажимом отрезала Таня.
        И заговорила о своих правах, подкрепленных почти тридцатилетней совместной жизнью.
        - В любви не может быть никаких прав! - перебила Рая.
        К его любви мы еще вернемся. А пока, деточка, хочу сказать вам, по матерински, про вашу любовь. Вы девушка в самом соку. И в периоде, про который точно сказал поэт:
«пора пришла, она влюбилась». По причине «пришла пора» многие девушки выскакивают замуж или заводят романы. Потому что подкатывают к состоянию чувственной перезрелости, испытывают острую неудовлетворенную потребность в близких отношениях с мужчиной. Они просто уже не в состоянии переносить одиночество и хватают что под руку подвернется. Вам подвернулся мой муж. Ничего удивительного. Дочери миллиардеров идут под венец с телохранителями, принцессы крови спят с дворецкими.
        Оскорбительность услышанного и потому бурный против него протест, унизительный родительский тон Татьяны сделали свое дело: Рая вспыхнула, раскрылась, но ей казалось, что ушла в глухую оборону.
        - Не желаю обсуждать с вами мои отношения с Михаилом!
        - Придется, - мирно проговорила Таня. - Не могу же я одним росчерком перечеркнуть свою да и Мишину жизнь? Он прекрасный человек, умный, нежный, интеллигентный и порядочный. Но он вас не любит!
        - Ошибаетесь! Безумно любит!
        - Нет, - покачала головой Таня. - Он любит свое чувство к вам, его восхищает собственная способность вызвать у кого-то любовь. Ваше преклонение перед ним. Уверена, что вы преклоняетесь, не так ли?
        - Не ваше дело! Что вы лезете в нашу жизнь? Грязными руками…
        - Спокойно! - перебила Таня. - Дайте мне договорить. И постарайтесь не эмоциями, а разумом воспринять мои слова. У Миши это пройдет. Через месяц, два или полгода. Он вернется ко мне. Обязательно вернется! Потому что, кроме молодого тела, вы ничего ему предложить не в состоянии. Объективно: проживи вы с Мишей столько лет, сколько мы, так же вросли бы друг в друга на уровне обмена веществ. Но когда мы поженились, вы еще только пачкали пеленки.
        - Это недостаток? - усмехнулась Рая, открыто демонстрируя свое главное оружие - молодость.
        Таня притворилась, что не поняла выпада, не заметила бряцания новенькими доспехами. Она серьезно ответила:
        - Конечно, недостаток! В определенных обстоятельствах, например в вашей связи с моим мужем, - безусловный минус.
        - Смешно слышать!
        - Это потому, деточка, что у вас сейчас на уме один секс. А он - далеко не вся жизнь и даже не ее половина, а у Миши - так меньше четверти.
        - Ошибаетесь!
        Девица улыбалась нахально и (гадина!) снисходительно, всем своим видом показывая, что с ней Миша наконец познал настоящее блаженство. У Тани свело скулы, она едва не заскрежетала зубами. Теперь ей стало понятно, что движет женщиной, которая вцепляется в патлы разлучнице и колотит ее башкой об стенку. Так славно было бы стереть с лица аспирантки самодовольное выражение, поменять его на отчаянное - благодаря в кровь разбитому носу! Нельзя! Мы люди интеллигентные и кулаками размахивать не станем. Напротив, продолжим изображать говорящую скульптуру.
        - Итак, Миша ко мне вернется, в этом нет сомнений. С покореженной психикой, подорванным здоровьем… Вы знаете, что у него проблемы с сердцем и давлением? И главное - с чувством вины. Чем дольше он пробудет с вами, тем сильнее его будет грызть вина. В отличие от вас, мне Мишу жалко, не хочу, чтобы он страдал.
        - Никогда! Слышите? Никогда Миша к вам не вернется! Холодная, бездушная женщина! Бизнес-леди!
        - В последнем определении не вижу ничего оскорбительного. А характеристики ваши пропускаю мимо ушей. Деточка, у вас еще не выросли зубы, чтобы меня укусить. А царапанья молочными зубками я не боюсь. Коль уж вы такая настырная, обрисую, как будет складываться ваша с Мишей жизнь в обозримом «счастливом» будущем. Если вы родите, то Миша с большим трудом прокормит вас и ребенка. На его-то зарплату! Квартиры нашей вам не видать. Это уж поверьте мне как специалисту. И не Кутузовой вы будете, голубушка, после замужества. В курсе, что Миша носит мою фамилию? Нет? Он с рождения Червяк. И вы будете - Червяк. Или оба вы - Козюлькины.
        Татьяна не выдержала и последние слова проговорила зло и ехидно.
        - Как вам не стыдно! - воскликнула Рая. - Зачем пришли? Растоптать нашу любовь? Кто вам позволил издеваться? Не желаю слушать ваши морали, ваши пошлые циничные рассуждения! Да вы просто монстр! Без сердца и крови! Я люблю Мишу! И он меня боготворит! Какие бы ни были тому причины, что бы ни сочинило ваше больное воображение! Уходите! Вам здесь делать нечего. Если вы хотели отвадить меня от любимого, то сильно ошиблись. После того, как я увидела, с кем Миша жил долгие годы, мое чувство к нему только упрочилось. Вы просчитались!
        Она была права, сопливая девчонка! Она любила - этим все сказано. Любовь - самая мощная броня, не поддающаяся логике, разуму, внешним силам. Против любви бессильны козни дьявола, и она не слушает божеского голоса. Что уж тут пытаться Татьяне, простой смертной, сразиться с любовью двоих! И не важно, как, когда или почему возникла любовь. Если стихи рождаются из мусора и сора, то почему бы любви не зародиться благодаря всплеску гормонов или из-за какой-нибудь ерунды, вроде совместной работы над научной темой.
        Татьяне только казалось, что она в три счета обработает девчонку. Таня сама была побеждена, на обе лопатки повержена. Сознание краха пробило в Таниной внешней защите брешь огромного размера. Татьяна не выдержала и разрыдалась.
        В слезах наговорила много лишнего: что она вовсе не железная леди, что без Михаила пропадет, что любит его сильнее, чем в молодости. Умоляла вернуть мужа и даже в каком-то уж совершенном затмении воскликнула:
        - Хотите, заберите у меня хрустальную люстру! Только верните Мишу!
        - Что вы такое говорите? - поразилась Рая.
        Ее растрогали слезы Татьяны Евгеньевны. «Неужели из-за меня так тяжело страдает человек?» - спрашивала себя Рая. Но тут же находила встречный вопрос-оправдание:
«А разве ты бы не согласилась за свою любовь вынести жестокие муки?»
        - Кажется, я сошла с ума. - Татьяна с трудом взяла себя в руки. Вытерла лицо и поднялась. - Простите! Извините за причиненное беспокойство.
        Стараясь не шаркать, хотя ноги вдруг стали пудовыми, Таня побрела к выходу.


        Глава 4
        Родители выбор не одобряли
        Раины родители выбор дочери не одобряли. Они были простыми трудовыми людьми, но в наше время все простые знают, что преподаватель вуза получает копейки. К тому же - старый, на три года старше, чем мать и отец Раи. Конечно, если бы Кутузов оказался состоятельным предпринимателем, если бы он купил их дочери квартиру, загородный дом, одел в шубы, обсыпал бриллиантами, дело выглядело бы совершенно иначе.
«Ветхость» жениха уравнивалась бы его материальными возможностями, перспективой сытой и богатой жизни дочери. Но этот-то! Беден как церковная крыса!
        Отец Раи говорил (не подозревая, что повторяет рассуждения Татьяны): засиделась девка! Мама, после нескольких бурных и безуспешных сцен по промыванию дочери мозгов, стала величать Кутузова не иначе, как старым козлом. Пока Рае удавалось держать маму на расстоянии от Михаила, исключить личный контакт. Но мама не собиралась сдаваться и грозила, что пойдет к ректору, напишет в газету и вообще
«покажет старому козлу, как девушек соблазнять, голову дурочкам морочить». Иными словами, реакция Раиной мамы ничем не отличалась от возможной реакции Татьяны, случись с ее Светланкой подобная неприятность.
        Очередную попытку утихомирить маму Рая предприняла, когда они пришли на квартиру пропавшей тетки. Мамина старшая сестра, тетя Люся, не давала о себе знать несколько месяцев. Тревогу забила не Раина мама (сестры не особо дружили), а теткины коллеги по работе в парикмахерской и соседи. Почтовый ящик тети Люси был забит корреспонденцией, в том числе угрозами жэка подать в суд из-за отсутствия коммунальных платежей. Жила тетя Люся одна, с мужем разошлась давно, детей не было. Нежелание иметь наследников и послужило в свое время причиной развода. Тем удивительнее были вещи, обнаруженные в квартире.
        Грязь и разгром в комнате, на кухне, в ванной и туалете выглядели старыми, прочными, наслоившимися. Но Люся всегда отличалась болезненной любовью к чистоте! Она и детей-то не хотела, и племянников не жаловала, в гости не приглашала, потому что от детей беспорядок и за ними много уборки. Мужчины к пятидесяти Люсиным годам сошли на нет, по той же причине - к аккуратности и чистоплотности они приучались с трудом. Правда, когда Раина мама видела Люсю в последний раз, отметила, что сестра поразительно помолодела. На вопрос, не влюбилась ли, ответила кокетливым смехом. Чуть не лопалась от самодовольства и поэтому отбила у Раиной мамы желание дальше расспрашивать, подробности узнавать.
        Никаких следов мужского присутствия в квартире не обнаружилось. А вот детские были! Платьица, курточки, бантики и даже игрушки! Соседка тети Люси, которая вместе с ними опасливо ходила по квартире, вспомнила, что слышала через стенку детский плач. Думала - гости приехали.
        - Никого у Люськи, кроме меня и моих детей, нет, - покачала головой Раина мама. - Да и чтобы сестра пустила к себе кого-то с малышней? Такого не бывало.
        - Надо милицию вызвать, - предложила Рая. Мама согласилась, а соседка почему-то испугалась и заторопилась, сослалась на дела, ушла.
        Пока ждали участкового, Рая и мама бродили по квартире. Каждая нашла что-то интересное.
        Рая бесцельно, только чтобы занять себя и не думать о том, что с теткой произошла какая-то криминальная история, распахивала навесные шкафчики на кухне. Среди банок с крупой, бумажных пакетов с сахаром, сбоку прогрызенных мышами (Тетя Люся и мыши! Но об их присутствии неопровержимо свидетельствовали катышки помета) - среди утвари и снеди, которая годами хранится у рачительной хозяйки, Рая обнаружила батарею баночек из-под майонеза, закрытых полиэтиленовыми крышками с этикетками (тетя Люся да не отмыла бумажную наклейку?), поверх которых было написано красным жирным карандашом: «От радикулита», «От шпор на пятках», «От печени», «От кишечника»…

«Выпил - и не стало кишечника», - мысленно пошутила Рая. И тут же одернула себя: не время иронизировать. На одной из баночек значилось: «Женское молодильное», и она была почти пуста, на дне присох мутный осадок. А рядом стояла баночка:
«Майонез провансаль… Мужское молодильное». Мутноватый коричневый раствор напоминал крепко заваренный, но спитой чай.

«Тетя Люся употребляла шарлатанские средства», - подумала Рая. И вспомнила, как в их редкие встречи тетушка пропагандировала то чудодейственные травы, то заезжего экстрасенса, который движением руки избавлял от неизлечимых болезней, то дыхательную гимнастику, которую точнее было бы назвать «бездыхательной». Когда тетушка ударилась в уринотерапию, Раин отец заявил:
        - Чтобы в моем доме ноги дуры, которая свою мочу лакает, не было!
        Они тогда поссорились, кричали и обзывали друг друга. А Рая готовилась к выпускным институтским госэкзаменам, их обязательно надо было сдать на «отлично», как и вступительные в аспирантуру. Ее страстного желания - вырваться из серой рабочей среды в светлую, научную - не понимал в семье никто. Вот если бы Рая выскочила замуж за владельца рынком! Тогда бы ликовали.
        - Мама! - позвала Рая, войдя в комнату.
        Не вовремя вошла. Мама выгребала из тетушкиных шкатулок деньги и драгоценности (кулончики, сережки, колечки - не велико богатство, но все-таки…), воровато складывала их в собственную сумку.
        Маме было неприятно, что дочь застала ее за этим занятием.
        - Чтоб никто не спер. У меня сохраннее.
        - Конечно, мама. Я хотела тебя попросить… Скоро возвращается брат Михаила, нам жить негде. Пока развод и размен… Ты не будешь возражать, если мы здесь, у тети Люси, поживем?
        - И не заикайся! Будет она тут со старым козлом кувыркаться! Через мой труп!
        - Мародерствуешь? - кивнула Рая на сумку. - Все выгребла?
        Мать не успела ответить, раздался звонок в дверь. Пришел участковый милиционер. Он остался равнодушен к несуразностям в виде грязи, беспорядка и детских вещей, на которые указывали женщины. Никаких оперативно-розыскных мероприятий, вроде снятия отпечатков пальцев, не проводил. Сказал только, что им завтра нужно прийти в отделение милиции и подать заявление об исчезновении родственницы.

«А ведь её исчезновение, - подумала Рая, - маме выгодно. Квартирка в наследство, деньги, золото, ковры и барахлишко. Господи! Что же я так про родную мать! У нее ведь никогда не было нормальных человеческих условий. Вышла замуж за папу, с бабулей в одной комнате жили. Потом мы вчетвером, друг у друга на головах, в двухкомнатной. Для мамы эта квартира (дай бог тетушке, конечно, здоровья!) не менее ценна, чем для меня». Но тихий внутренний голос, которому чуждо почтение к родителям, не замедлил прорезаться: «Нет, для тебя важнее! Ты только начинаешь жить, а мама с папой обойдутся, им не привыкать».
        - Иди, - прервал размышления Раи мамин голос. - Иди, а я еще тут побуду.

«Хочет основательно пошарить, - поняла Рая, - выгрести все самое ценное».
        - Мам! Что тебе, жалко? Хоть временно (все временное имеет тенденцию становиться постоянным) мы поживем здесь с Мишей? Я уборку сделаю. Тетя Люся вернется, а тут…
        - Тебе русским языком сказано! И не мечтай! Не бросишь своего старого козла, найду, кто ему рога обломает!
        Позже Рая пыталась припомнить, что ею двигало в ту минуту, но так и не смогла. Обида на мать? Злость? Или матушкин пример - хватай, что плохо лежит? Или роковое предчувствие? Как бы то ни было, но Рая, уходя из квартиры, неожиданно завернула на кухню, вытащила из шкафчика «Мужское молодильное» в баночке из-под майонеза и положила в свою сумку.

        Татьянин визит в любовное гнездышко, свитое предателем-мужем, имел положительные последствия. Ей было противно вспоминать и хотелось поскорее забыть свое фиаско - как корчила перед девчонкой железную леди, как рыдала перед ней, унижалась, и черт дернул - ляпнула про люстру! Таня не бередила свежую рану, напротив, старалась крепко ее забинтовать. Благо работа давала такую возможность - трудилась как вол.
«Вол» женского рода - это кто? Не важно. Главное, что приходила вечером домой и падала замертво, спала без сновидений, вставала по будильнику с привычным внутренним нытьем: ну, еще бы часочек на отдых! Приводила себя в боевой порядок и мчалась на фирму. Отсутствие мужа, освобождение времени, которое в предшествующей жизни уходило на него любимого, Татьяна использовала с пользой для себя. Записалась на массаж и какие-то хитрые косметические процедуры в салоне красоты, куда приезжала после работы и два часа терпеливо подвергалась манипуляциям.
        Она коротала одинокие вечера в салоне из-за мужа, но не для него. Надеяться сказочно похорошеть и очаровать Мишу своей осенней красотой было бы глупо. Тот, кто знает тебя как облупленную, не заметит (по анекдоту) - выщипала ты брови или противогаз надела. В лучшем случае дождешься от него равнодушного - неплохо выглядишь. Татьяна хотела придать своей внешности максимально привлекательный вид ради самоутверждения. Она давно поняла: прежде всего надо нравиться самой себе, тогда и остальные примкнут.
        Михаил не сказал дочери о разводе. И Таня не стала торопить события. Вспомнила науку наставницы Виктории Сергеевны. Она когда-то давно пеняла Тане за торопливость, за жажду немедленных результатов.
        - Плох тот рыбак, - говорила Виктория Сергеевна, - который, забросив сеть, сразу ее вытаскивает, не проявляет терпения. Так улова не получишь. Жди! Есть сеть - приплывет и рыбка.
        Дочь Светланка была своего рода «сетью», которая могла бы втянуть мужа обратно в семью. В том, что дочь станет на ее сторону, что пригрозит отцу проклятием и разрывом всех отношений, Таня не сомневалась.
        Приближался Новый год. Светланка не обещала приехать, Татьяна не настаивала. Но встречать Новый год одной, или у Лизы, или в какой-нибудь вдовьей компании не хотелось. Как назло, правительство преподнесло народу подарок - всеобщий отпуск на первую январскую неделю. Происки толстосумов и лоббистов туристических компаний! Потому что даже Татьяна, немало зарабатывающая, со скрипом могла себе позволить путевку по заоблачной цене в Дом отдыха. А те, кто не мог позволить? Им оставалось только пьянствовать перед телевизором. Зима, на дачи и в деревню не поедешь.

«Гульну! - решила Таня, отправляясь в Дом отдыха. - Имею полное право изменить Михаилу в лечебных целях».
        Но сказать проще, чем сделать. Хотя в кавалерах недостатка не было. Таню даже поразило, что в дорогой пансионат приехало столько мужиков как бы одиноких, как бы неженатых. Они прибыли с четкой целью, написанной у них на лбу безо всяких прикрас. У самой Тани была цель аналогичная, но полнейшее отсутствие романтизма и примитивный призыв к случке вызвал у нее отвращение.
        В новогоднюю ночь (шикарный банкет в зале, приглушенный свет, музыка, танцы), кружась с очередным кавалером под стеклянным шаром, слушая его смелые и утилитарные комплименты, она ловила себя…. Нет, как раз не ловила себя на желании! Хоть крохотном сексуальном позыве!
        - Сразу вас отметил, - шептал ей на ушко, тесно прижимал, елозил по спине ладонями владелец консервного завода (не забыл похвастаться). - В моем вкусе. Нам будет очень хорошо. Веришь? (уже на «ты»).
        А Татьяна вдруг некстати вспомнила один служебный документ, договор купли-продажи, который вызывал у нее смутное сомнение. Зримо увидела страницу. Пункт 3 «в» - вот где загвоздка! Нужно обязательно исправить…
        - Перестань меня лапать! Не будет нам хорошо, потому что я с тобой не пойду.
        - Зачем тогда танцевать согласилась? - обиделся «консервный завод». - И вообще сюда одна приехала?
        Утро нового года Таня встретила в одиночестве. Никто не храпел рядом с ней на постели. И ладно! Еще не хватало насильно заставлять себя целоваться с кем ни попадя!
        Все кавалеры были разобраны. Первого января уже не осталось одиночек. Время поджимало, как у морских котиков или у тюленей, которым в быстрое лето надо срочно найти пару. Татьяна осталась в гордом одиночестве. Ходила на лыжах, впервые лет за десять. Плавала в бассейне, погружая голову в воду и не боясь испортить прическу. Парилась в сауне и долго, с удовольствием выбирала себе блюда на обед и ужин. Вечерами она смотрела в кинотеатре фильмы. Всего было отсмотрено пятнадцать штук - больше, чем за последние пять лет.
        Когда Таня уезжала, к ней подошла одна женщина, не из «гулящих», а из семейной пары, которых в заезд было примерно половина.
        - Извините! Но я хочу вам выразить свое восхищение!
        - За что? - удивилась Таня.
        - За то, что вы ни с кем тут… ну, понимаете, не крутили пошлых интрижек. Я за вами наблюдала, вы не унизились до грязи! Приятно знать, что существуют и честные женщины.
        - Спасибо! - только и могла ответить Таня.
        Не скажешь ведь: «Вообще-то я не собиралась быть честной. Просто не сложилось».


        Глава 5
        Медовый месяц плавно перетек
        Медовый месяц Михаила и Раи плавно перетек во второй медовый, в третий медовый…. Раиса оказалась чувственной и темпераментной, быстро простилась с девичьей стыдливостью и зажатостью. Михаил гордился своей сексуальной мощью. Не подозревал, что еще может быть удалым и неутомимым любовником. Хотя насчет «неутомимости» - преувеличение. Отзвучат последние бравурные аккорды любви - и с него градом катит пот, грудь ходуном ходит, сердце бешено колотится. Раечка не придавала этому значения. Ведь она и сама - в поту и дышит часто. Но ее дыхание быстро восстанавливалось, она счастливо засыпала. А Михаил долго ждал, пока пройдет отдышка, успокоится сердце.
        Трехмесячный ударный секс не прошел даром для Мишиного здоровья. Его силы были подорваны, и он стал… пробуксовывать. Одна осечка, вторая… Желание страстное, а тело не слушается, не выказывает готовности удовлетворить любимую.
        Татьяна, опытная, деликатная, щадящая немолодого мужа, успокоила бы Михаила, перевела бы в незлобивую шутку его временную немощь и призвала бы хорошенько отдохнуть, а потом вернуться к незавершенному. И вела себя Татьяна в постели как верный товарищ, помогающий партнеру достичь быстрых результатов малыми силами.
        Рае подобная деликатность еще не ведома. Она впервые открыла мир чувственных удовольствий, поразилась их сладости, и до насыщения ей было далеко. Она полагала, что мужчины могут «это» постоянно и всегда - по гудку, свистку, щелчку пальцами приходят в боевое состояние. Браво Мише, который внушил девушке такие мысли! Когда же он «пустил петуха» (его собственное выражение, аналогия с пением), Раечка не могла скрыть удивления и разочарования.
        Ее реакция привела к тому, что Миша запаниковал. Его охватил самый ядовитый из мужских страхов - страх импотенции. Иметь молодую жену и не мочь? Вдруг не временно, а навсегда? Чем сильнее страх, тем хуже для потенции. Она куда-то, в глубину тела, спряталась, и доставать ее на свет божий требовалось больших Раиных усилий. Девушка старалась, а Миша все более паниковал.
        По местному телевидению крутили идиотскую рекламу афродизиака. Средство называлось
«Ниагара», и мужик с внешностью побитого молью плейбоя уверял, что после приема лекарства его сексуальная мощь подобна знаменитому водопаду. Далее шли кадры бушующего Ниагарского водопада и грубо вмонтированные в пейзаж седой плейбой, обнимающий за талию девушку. «Сравнить сексуальную потенцию с падающей водой, - думал Миша, - может только кретин». Но реклама подействовала. Михаил решился купить лекарство.
        Он заглянул в три аптеки и только в четвертой набрался храбрости подойти к окошку, за которым сидела пожилая тетка, и тихо попросить «Ниагару».
        - Рецепт есть? - спросила провизор.
        - Нет. А нужен?

«Какой стыд! - покраснел от смущения Миша. - Она смотрит на меня и думает: вот явился импотент без рецепта!»
        - Тогда только упаковку, не больше.
        - Давайте!
        - Что еще?
        - А вы как полагаете? - натужно весело откликнулся Миша. - Презервативы, конечно. Сколько положено в одни руки?

«Руки!» - повторил он про себя и рассмеялся уже более раскованно.
        - Без ограничений, - равнодушно ответила провизор, не оценившая его юмор.
        Миша потратил на «Ниагару» ползарплаты. Любовный стимулятор был недешев.

        Афродизиак подействовал! Миша принял его вечером того же дня. И все получилось! На радостях Миша ударно отработал за все случаи позорного любовного простоя. Раечка улетела на седьмое небо.
        Она затихла у него на груди (ходившей ходуном), ласково ворковала и не сразу обратила внимание, что с Мишей неладно. Села на кровати, посмотрела на него и мгновенно испугалась. Лицо Миши, бледное до зелени, искажено гримасой страшной боли, рот открыт, губы лилового цвета. К потному лбу прилипли волосы, в глазах - ужас смерти. Этот ужас ни с чем не спутаешь. Миша дышал судорожно и часто, одну руку прижал к грудине, второй захватил горло.
        - Милый, что с тобой? - перепуганно тряслась Рая.
        - Больно, - прохрипел он. - Очень больно, тут, в груди, и горло… душит…
        Рая заметалась по комнате, бросилась на кухню, принесла воды. Сообразила, что нужно вызывать «скорую», и схватила телефон.
        Ей совершенно верно (после того как выслушали симптомы и заверили, что карета едет) рекомендовали дать мужу таблетку нитроглицерина под язык. Классический случай инфаркта миокарда. Но в «скорой» не могли знать, что несколько часов назад Миша выпил «Ниагару». И Рая не имела об этом понятия, как и о предостережении провизора, продавшей Мише лекарство.
        Наставление было следующим: ни в коем случае не принимать вместе с нитроглицерином. Смертельное сочетание!
        Действительно, набралось уже немалое кладбище мужчин, подхлестнувших свою потенцию виагрой (одна масть с «Ниагарой»), а до или после любовного акта подстраховавших сердце нитроглицерином. Но Рае подобные детали были неведомы! Разве могла она своей рукой отправить Мишеньку на тот свет?
        Когда приехала «скорая», Миша был совсем плох. Врач и сестра велели Рае удалиться на кухню. Они сделали электрокардиограмму и быстро поняли, что дело швах, до больницы мужика не довезти, да и там ему не помогут. Пациент в состоянии клинической смерти, реанимационные мероприятия в течение десяти минут результата не дали. Все, мозг умер, значит, умер и человек.
        - Она ему кто? - тихо спросил врач. - Дочь?
        - Не, жена или любовница, - так же тихо ответила сестра. - Не видите? Мужик без трусов и сама она в халате на голое тело. Ясно, чем занимались?
        - А что? Умереть в любовной баталии! Достойно!
        - Так все одно - умереть. Пошли позовем ее, пусть простится.
        Рая, услышав роковой приговор медиков, обезумела. Прибежала в комнату с воем и плачем, схватила бездыханное тело Миши и принялась трясти:
        - Нет! Не оставляй меня! Ты не должен умирать!
        Врач и сестра поменялись с Раей местами, теперь они ушли на кухню, закурили. Нужно было подождать, дать вдове нареветься и вколоть ей успокойтельное. И еще один вопрос. Они мертвых в морг перевозить не обязаны. Но за особую плату… Намекнуть можно было после успокоительного.
        Если бы Рае в эту минуту предложили отдать свою жизнь в обмен на Мишину, она бы ни секунды не сомневалась. Голову, сознание разрывал страх возможной утраты, и еще сверлила глупая надежда: есть выход, ты просто не можешь его найти. Думай!
        В полубезумном порыве Рая подскочила к серванту и схватила с полки «Мужское молодильное», вынесенное из квартиры тетушки. Полиэтиленовая крышка на майонезной банке сидела прочно, не хотела поддаваться. Рая сорвала ее зубами. И стала вливать коричневую жидкость в раскрытый, страшно, по-покойницки разверзнутый Мишин рот. Первая порция вылилась обратно, Миша не глотал.
        - Умоляю тебя! Хоть капельку, выпей! Вдруг поможет? Господи, заставь его сделать глоток!
        Ее молитвы были услышаны. Миша чуть заметно кашлянул, Рая повыше подняла его голову. Один глоток, второй… Глаза у Миши были закрыты, но он постепенно, медленно принял все содержимое баночки. На дне остался только прилипший осадок.
        Миша глубоко вздохнул и стал заметно преображаться. Ушла смертельная бледность с лица, порозовели губы, он дышал медленно и тихо. Но дышал!..

        - Курите? - гневно спросила Рая, придя на кухню. - А лечить кто будет?
        Врач и сестра понятливо переглянулись: у девушки психический срыв.
        - Вы не волнуйтесь, - голосом доброго Айболита сказал врач, - сейчас мы вам сделаем маленький укольчик.
        Айболит был высокого роста, голубоглаз и приветлив. Но от него ощутимо несло спиртным!
        - Мне не требуются никакие укольчики! Почему вы не оказываете помощь моему мужу?
        - Ему уже никто не поможет, - ответила сестра.
        - Ошибаетесь! Он пришел в себя! Идите и посмотрите!
        Они, конечно, пошли посмотреть. Исключительно, чтобы собрать свои вещи, подготовить инъекцию…
        И каково же было изумление! На кровати, на нескольких подушках, полулежал умерший пациент. Смотрел на них и хлопал глазами! Врач и сестра окаменели от изумления. Это было абсолютно невозможно! Первым пришел в себя врач. Он приблизился к Мише, показал на коричневые потеки на его подбородке и спросил:
        - Его тошнило?
        - Да, тошнило, - ответила за Мишу Рая. - Вырвало и сразу стало легче.
        - Кардиограмму! - приказал врач сестре.
        Когда из аппарата выползла бумажная лента, врач быстро оторвал ее и сравнил с другой лентой, с первой кардиограммой, сделанной полчаса назад. Ему захотелось немедленно выпить! Ударить себя по мозгам, очнуться, разогнать морок того, что не может быть ни при каких обстоятельствах!
        - Присядьте! - Сестра участливо подтолкнула ему под коленки стул.
        Она увидела, что доктор на грани обморока. А сама не очень удивилась: чего в жизни только не случается. Врач рухнул на стул.
        - Как вы себя чувствуете? - спросила сестра Мишу.
        - Благодарю вас, кажется, неплохо.
        - Вот и славненько! А то, было, напугали нас. Хорошо все, что хорошо кончается. Сейчас мы послушаем ваше сердечко. Доктор, послушаем? - спросила она тихо, но с нажимом. - Василий Иванович, аппарат мог барахлить. Придите в себя! - добавила шепотом.
        - А? Что? - потряс головой врач. - Что мы делаем?
        - Вставляйте в уши фонендоскоп и слушайте его сердце, - сквозь зубы, чтобы остальным не было слышно, подсказала сестра.
        - Конечно, сейчас!
        Доктор послушал сердце Михаила и вновь рухнул на стул. Лицо Василия Ивановича исказилось детской плачущей гримасой: - Ничего не понимаю! Это невозможно! Так не бывает! Абсурд!
        Сестра шагнула вперед, спиной загородила от Раи и Михаила растерянного доктора.
        - Госпитализироваться будем? - спросила она.
        - Нет, нет! - замахал руками Миша.
        - А может, стоит? - засомневалась Рая. - Обследоваться не помешает.
        - Обследоваться можно и амбулаторно, - сказала сестра.
        - Лучше амбулаторно! - подхватил Миша, который ненавидел больницы с их запахом и обстановкой.
        Врач по-прежнему оторопело безмолвствовал. Сестра собирала чемоданчик и озвучивала банальные рекомендации. Питаться регулярно, ограничить соль, сахар, мучное и жирное, больше проводить времени на свежем воздухе, также полезна лечебная физкультура…
        - Какая на хрен лечебная физкультура? - проговорил доктор. - У него двадцать минут сердце не билось! А сейчас… сейчас…
        Сестра подхватила его под локоть, оторвала от стула и поволокла на выход. Выглядело несколько потешно: маленькая женщина буксирует верзилу.
        - Если что, вызывайте! - повернув голову назад, через плечо попрощалась медсестра.
        На лестничной площадке она хорошенько встряхнула доктора:
        - Да приди ты в себя! - (В отсутствие больных они были на «ты».) - Что такого случилось? Врачебной ошибки нет. Жив-здоров человек и к нам без претензий.
        - Он не может быть жив! - упорствовал Василий Иванович.
        - Заладил! Своими глазами видели. Ну, техника подвела, или слушал ты плохо. Подумаешь!
        - Нормально я слушал, и аппарат исправен. А мужик обязан быть покойником, трупом!
        - Вася! Живой лучше, чем труп, верно? Так и чего расстраиваться?
        Медсестра относилась к тому типу людей, которых чрезвычайно трудно или вовсе не возможно удивить. Познакомь ее с зелененьким человечком, с инопланетянином, не поразится, только спросит: «Вегетарианец? Травой питается? Ишь, какой зеленый!»
        И для Василия Ивановича, который мог бы поклясться, что присутствовал при абсолютно ненаучном воскрешении из мертвых, тупоголовая уверенность медсестры в обыденности случившегося имела большое терапевтическое значение. Иногда для психики бывает полезно, чтобы рядом оказался человек глухой и равнодушный к чудесам и небывальщине.
        - Надо выпить! - подвел итог сомнениям доктор, когда они выходили из подъезда.
        - Ты же принял перед дежурством. Впрочем, хорошо, тебе надо расслабиться, - согласилась сестра. - Сейчас своим звякну, чтобы вызов сделали. У меня такой борщ сварен! Объедение! А бутылка с тебя.
        Через несколько минут они получили вызов на квартиру, где проживала медсестра с семьей, и отправились туда на поздний ужин с борщом. По дороге притормозили, и доктор купил в ночном ларьке бутылку водки.


        Глава 6
        Михаил чувствовал себя превосходно
        Наутро Михаил чувствовал себя превосходно, будто и не было тяжелого приступа. А в последующие дни его здоровье только укреплялось. Рая не стала рассказывать, что поддалась безумному порыву, влила в умирающего Михаила шарлатанское зелье. Неловко и стыдно признаться. Да и где уверенность, что именно «молодильное» подействовало? А может, прими Михаил в тот момент стакан холодного чая - и последовал бы аналогичный эффект? Рая и Михаил скептически относились к народной медицине, всем этим приговорам-заговорам, травяным настойкам. Миша однажды хохотал, по дивану катался, прочитав в газете объявление целителя: «Купирую энергетический хвост». И потом про всякую глупость или несуразицу говорил: «Ну, это энергетический хвост!»
        Он выздоровел чудесным образом, рассуждала Рая. Насколько чудесным - дело врачей разобраться. Современная медицина еще далека от совершенства, поэтому нередко доктора разводят руками, когда человек внезапно умирает. Точно так же они могут проявлять недоумение, когда смертельно больной пациент внезапно выздоровеет.
        И все-таки тот роковой припадок не прошел для Миши даром. У него появились проблемы с памятью. Поначалу Рая не придала им значения. Подумаешь, перепутал человек, забыл, что сегодня понедельник, а не суббота, десятое, а не восьмое число.
        - Обожаю в выходной поваляться подольше в постели, - сладко потягивался Миша.
        - Милый, нынче понедельник! И тебе в десять экзамены принимать. Запамятовал?
        - Ошибаешься, котенок. Суббота! Честно выстраданная и заслуженная. Иди в кроватку, а? Ты почему уже оделась как на работу?
        - Мишенька, нам действительно нужно на работу!
        Они немного поспорили, позвонили на кафедру, там секретарь подтвердила: понедельник, экзамены, студенты уже пришли. Миша подскочил и пулей полетел в ванную бриться.
        Прошла неделя, и Миша снова выказал странную забывчивость.
        - Вечером пойдем покупать тебе сапожки, - сказал он во время завтрака.
        - Но мы их купили на прошлой неделе! - удивилась Рая.
        - Как купили? - в свою очередь поразился Миша. - Только вчера зарплата была.
        - Дорогой! Скажи, какое сегодня число и какой день недели?
        - Одиннадцатое января, вторник, - покровительственно улыбнулся Миша.
        - Нет! - покачала головой Рая. - Уже девятнадцатое, среда.
        - Котик! Кто у нас перетрудился на любовном фронте?
        Рая тон не поддержала. Принялась расспрашивать:
        - Ты помнишь, что вчера принимал экзамены?
        - Отлично помню!
        Рая облегченно вздохнула, но тут же похолодела от дурных предчувствий.
        - Механики, третий курс, сдавали инженерную графику, - сказал Миша.
        - Механики были неделю назад! А вчера - технологи, второй курс.
        - Не может быть, ты оши…
        - Я не ошибаюсь! Скажи, ты помнишь, как в воскресенье мы гуляли в парке?
        - Разве?
        - Нам еще встретился твой школьный приятель Сева, ты представил меня как свою новую жену.
        - Севу помню… в общем помню, но чтобы встретились…
        - А в пятницу на прошлой неделе? Я сделала пиццу с курицей, и ты назвал ее пицца с птицей.
        - С птицей? - недоуменно переспросил Миша.
        - В среду было заседание кафедры, на котором я читала доклад.
        - Уже было?
        - В прошлый вторник ты чистил картошку и порезал палец. Так?
        - Не помню.
        - Посмотри на свою руку! Там свежий рубец!
        Миша покрутил ладони перед глазами, показал их Рае. Никаких следов порезов не наблюдалось.
        - Не может быть! - прошептала Рая. - Ведь у тебя распухло, воспалилось! Куда все делось?
        - Малыш! У одного из нас проблемы с календарем. Похоже, что не у меня.
        - Но я совершенно уверена! Точно знаю! Я тебе докажу!
        Рая схватила телефонную трубку, набрала номер подруги и потребовала, чтобы та сказала, какой сегодня день. Рая быстро приставила трубку к уху Михаила.
        - Девятнадцатое января, среда, - услышал он недоуменный голос.
        - Вы уверены?
        - Конечно. А кто это говорит?
        Рая выхватила у него трубку и швырнула на рычаг.
        - Миша! Куда исчезли восемь дней твоей жизни? Почему они исчезли из твоей памяти?
        - Ты меня спрашиваешь? Нет, я все-таки уверен, что не забыл…
        Такая простая вещь - число года и день недели. А как их узнать? Календарь настенный не помощник, в нем все даты, кроме красных, одинаковы. Пришлось звонить приятелям и задавать глупый вопрос.
        Рая оказалась совершенно права! И Миша никак не мог объяснить, что за странная амнезия отняла у него почти десять дней. Точно корова языком слизнула.
        На следующий день, едва Миша разлепил глаза, Рая его спросила:
        - Какой сегодня день?
        Стряхнув остатки сна, Миша притворно пафосно изрек:
        - Двадцать пятое октября семнадцатого года. Да здравствует Великая Октябрьская социалистическая революция!
        - Что-о-о? - не поняла юмора Рая.
        - Шутка. Чего ты испугалась? Сегодня первое января нового, две тысячи пятого от Рождества Христова года.
        Рая откинулась на подушку. Уставилась в потолок. В отчаянии и бессилии.
        - Маленький, что с тобой? Плохо себя чувствуешь?
        - Со мной все в порядке, - пробормотала Рая.
        - Знаешь, я вспомнил, как в детском саду воспитательница, чтобы облегчить себе жизнь, коллективно отправляла нас в туалет. Объявляла игру: а сейчас, дети, все вы - кролики (или зайчики, или мишки, или клоуны). Кто не пописал, тот не кролик (зайка, мишка, клоун)! И мы неслись в туалет. Хочу быть первым кроликом! - воскликнул Миша, вскочил и побежал в туалет.
        Рая не улыбнулась. Она это уже слышала. Именно первого января, наутро после романтической встречи Нового года вдвоем с любимым.
        - Ты чем-то встревожена? - спросил Миша, вернувшись из ванной.
        Рая не выказывала обычной страстности, готовности предаться любовным утехам, была задумчива и неотзывчива.
        - Ты только не волнуйся, - сказала она. - Пойдем завтракать, я все тебе объясню.
        Миша загрустил, приготовился выслушать неприятное известие о ее беременности. И никак не мог предположить, что Рая примется доказывать, будто почти месяц жизни вылетел из его памяти.
        Снова повторилось - вопросы о прошедших событиях и недоуменные ответы. Мишина уверенность, что его разыгрывают. Раино отчаяние, никак не подходящее к теории розыгрыша. И опять - звонки приятелям с нелепым вопросом о дате. А как еще узнать, в какой календарный день мы живем? Мишина растерянность, Раиы утешения…

        Самое обидное заключалось в том, что обрушившаяся на Мишу амнезия с каждым днем набирала силу. Если сначала из памяти у него стирались дни, то потом недели и месяцы. И при этом он чувствовал себя замечательно здоровым! Просто он просыпался утром - Михаил Александрович Кутузов образца ноября две тысячи четвертого года, со всем предыдущим опытом, знаниями и полным неведением того, что жизнь унеслась вперед и сейчас февраль две тысячи пятого. Сам Миша в той жизни якобы участвовал, но страницы книги вырваны, сожжены, и никакого способа узнать, что на них было написано, без помощи Раи не имелось.
        Она потеряла покой. Провела в Интернете много часов, пытаясь отыскать случаи, подобные Мишиному. Таковые не нашлись. Но выяснилось, что после клинической смерти (по словам врача «скорой», Миша находился в подобном состоянии несколько минут) могут происходить необратимые процессы в мозге. Пятнадцать минут остановки сердца - и умирает большой кусок мозга, человек, возвращенный к жизни, превращается в тупое растение, которое кормят через трубочку, введенную в пищевод. Так случилось с американкой Тери Шиава. Из-за врачебной ошибки у молодой женщины остановилось сердце, а когда его запустили, мозг наполовину умер. Пятнадцать лет Тери лежит в клинике, ее кормят через зонд. Холодея от страха, Рая рассматривала фото: Тери Шиава молодая красивая женщина, только замуж вышла, и она же сегодня - коротко стриженные волосы, дебильное лицо, скрюченные руки-лапки. Муж Тери требует, чтобы прекратили издевательство, отключили питание. Родители против, не хотят, чтобы их дочь, пусть глубокий инвалид, умерла от голода. Муж и родители судятся, вся Америка обсуждает дело Тери Шиава, общество раскололось на два лагеря,
сторонников и противников эвтаназии, те и другие выходят с плакатами на демонстрации…
        Случись такое с Мишей, никто бы, конечно, на митинги не пошел. А что бы делала она, Рая? Вместо сильного здорового мужа получить безучастный полутруп и долгие годы за ним ухаживать - согласилась бы? Вернула бы первой жене, точно бракованную вещь в магазин? Это были вопросы, на которые Рая не хотела отвечать даже самой себе. Ясно одно - им очень повезло, что Миша не превратился в тупое растение и отделался малой кровью - частичной потерей памяти. Единственная досада - Мишина амнезия не застыла на определенной отметке, а почему-то прогрессирует.

        Каждое утро, выяснив у Миши, к какой дате его отбросило за ночь, Рая заводила разговор, ставший уже почти привычным, с одинаковыми фразами и выражениями. Ко всему человек, большой прочности создание, привыкает. И Рая почти привыкла к утренним упражнениям по возвращению Миши к действительности.
        Она говорила, что Миша перенес клиническую смерть, которая повлияла на память. Но пугаться не надо. Сейчас они быстренько восстановят забытые события. Мише нужно хорошенько их запомнить, чтобы не попадать впросак на работе, когда его спрашивают о вчерашних обещаниях, а он только руками разводит. На кафедре Рая буквально не отходила от Миши, чтобы не пропустить важную информацию. Все решили, что девушка совсем потеряла голову, только за руку не держит постоянно Михаила Александровича. А Рае просто требовалось знать, как утром наставлять Мишу, какую информацию вложить в его голову.
        Сценарий ежедневно повторялся - Миша не верил в свои провалы памяти. Постоянно звонить друзьям и приятелям, выясняя день недели и число, было немыслимо, их приняли бы за идиотов. К счастью для Раи, на местном телевизионном канале по утрам, во время новостей, внизу экрана ставили дату и время.
        У Раи сердце сжималось, когда Миша, после первого действия спектакля «Ты потерял память», во втором, хлопая глазами, ошарашенно смотрел на цифры на телевизионном экране. Но, с другой стороны, Раю перестал прошибать холодный пот, когда Миша утром подходит к окну и говорил:
        - Намело! Какая ранняя нынче зима! Снег в октябре.
        По календарю зима кончалась, и Мише еще предстояло это узнать.
        Конечно, он переживал, удостоверившись в своих проблемах с памятью. Но недолго. До следующих утренних пробуждений, с которыми становился все моложе и моложе.
        Рая очень надеялась, что Мишина амнезия прекратится, рассосется, пройдет безвозвратно. Рая выпустила из виду, что Мишу может отбросить в тот период, когда их отношения не выходили за рамки служебных. Но в один непрекрасный день, точнее - утро, так и произошло.


        Глава 7
        Рядом с ним спала-сопела
        Рядом с ним лежала, спала-сопела аспирантка Рая Козюлькина! Миша замер, трижды крепко зажмуривался и открывал глаза, чтобы удостовериться, что ему не чудится. Все так и есть! Он в одной постели с Раей! Как это случилось? Сколько нужно было вчера выпить, чтобы ни бельмеса не помнить? Да и не пил он! Где мы? В квартире брата. Я сюда приволок аспирантку? Умом тронулся? Татьяна знает? Что теперь будет?
        Мише хотелось тихонько выползти из постели и удрать, пока аспирантка не проснулась. Но они находились у брата! Он бы еще домой девицу привел!
        Рая завозилась, Миша повернулся на бок и засопел, притворяясь спящим.
        - Мур-мур! Твоя кошечка проснулась. - Рая прижалась к его спине, потерлась носом, пощекотала. Рукой обвила его за талию. Рука поползла ниже, под резинку трусов. - А мой котик уже проснулся?
        Напротив кровати с Мишиной стороны стоял полированный шкаф. В нем Миша увидел свое отражение - растерянное лицо с выпученными глазами. Промямлил что-то невнятное. Раечка продолжила заигрывания. Ее нежное воркование, вполне уместное у давних любовников, Мишей воспринималось как неуместное сюсюканье на грани пошлости. По Раиным словам выходило, что «котик» сейчас превратится в «кота-котофеича» и пойдет искать свою мохнатенькую «кошечку».

«Экая егоза! Затейница! - подумал Михаил. - Никогда бы не подумал! На кафедре Рая всегда серой мышкой в уголочке сидит. Безропотно по просьбе коллег подменяет их на семинарских занятиях. Все этим пользуются, не утруждаясь записать педагогическую нагрузку аспирантке. Как же все-таки меня угораздило?»
        Он не мог отбросить руку ласкающей его девушки. Это было бы грубо и неделикатно. Да и «котик» проснулся-таки, попросился к «кошечке»…. У него с Раей явно вчера уже было. Одним разом больше, одним меньше - на наказание не влияет, так почему отказываться? Миша повернулся на спину и притянул к себе девушку…

        - Ах, какой ты прекрасный! - благодарно сказала Рая, отдышавшись. - Такой нежный, будто мы в первый раз с тобой «этим» занимаемся.

«В трезвой памяти действительно первый», - подумал Миша, а вслух сказал:
        - Польщен. Рад, что вам понравилось.
        - «Вам»? О господи! Я совершенно забыла! Опять! Миша! Какой нынче год и месяц?
        Выслушав ответ - май две тысячи пятого года, - Рая застонала и повелела:
        - Вставай, пойдем завтракать, нам предстоит серьезный разговор. И посмотри в окно на майскую погоду.

«Ишь, раскомандовалась! - мысленно возмутился Миша. - Ведет себя как дома!»
        - Пока я умоюсь, - продолжала распоряжаться Рая, - пройдись по квартире. Обрати внимание на стопку газет на столе, прочитай даты.
        К своему изумлению, Миша обнаружил в квартире брата кучу своих вещей - одежду, белье, книги… Такое впечатление, что он переехал сюда… Газеты и вовсе представляли собой какой-то розыгрыш. Кому и зачем взбрело в голову выпускать периодику с датами почти на год вперед? Миша подошел к окну. Погода резко поменялась. Еще вчера была жаркая весна, но ударил мороз, за ночь листва облетела, выпал снег, намело сугробы. Глобальное потепление, что и говорить. Хорошо, коммунальные службы подсуетились, дали в квартиры тепло. Этот год войдет в историю метеонаблюдений. В их местности до начала июня случаются заморозки, но сугробы в мае - явный феномен.
        Газеты Рая покупала каждый день. Во-первых, они были одним из аргументов убежавшего для Миши времени. Во-вторых, он их затем просматривал, чтобы быть в курсе событий, улетучившихся из его памяти.
        Даже не спрашивая Мишу, в какую точку прошлого его отнесло, Рая знала, по смущенным бегающим глазкам Миши видела - он проснулся в периоде, когда между ними еще ничего не было. А она к нему полчаса назад по-семейному приставала! Возбуждала, заигрывала! Как шлюха! Он ее неизбежно принял за развратную особу. Ничего, сейчас Миша узнает такое, что ему не до морально-нравственных оценок будет! Но сначала покормить завтраком, по утрам он страшно голоден, за пятерых питается. И при этом худеет!
        Миша уплетал бутерброды и омлет за обе щеки. Сам себе удивлялся - аппетит зверский, как в молодости. Рая потягивала кофе и смотрела на Мишу не с девичьей, а с какой-то глубокой, мудро-бабьей жалостью.

«Себя бы пожалела, - подумал он. - Наверное, рассчитывает на продолжение отношений, выйти замуж и прочее. Сильно ошибается».
        Он вытер руки салфеткой, залпом выпил кофе, поставил чашку на стол, глубоко вздохнул, придал лицу наиболее возможное отеческое выражение и заговорил:
        - Рая, милая! Я благодарен судьбе за то, что она подарила мне минуты близости с вами. К сожалению, обстоятельства моей жизни…
        - Ты их не знаешь, - перебила Рая.
        - Простите?
        - Сейчас ты не можешь вспомнить, с какого бодуна оказался со мной в одной постели.
        - Ну, в общем-то, - заюлил Миша.
        - Хотя бы как женщина я тебе нравлюсь? - с надрывом воскликнула Рая.
        - Очень! - быстро ответил Миша, которому в голову еще не приходило задать себе подобный вопрос.
        - Мишенька! Мы давно любим друг друга и живем вместе.
        - Что-что? - Он вскинул брови и с опаской посмотрел на Раю, которая начала бредить.
        - Слушай меня внимательно! Не перебивай, какими бы странными тебе ни казались мои речи. Мы с тобой любим друг друга - это главное! А в частности…
        Потребовалось два часа, чтобы Миша поверил в частности. Да и не безоговорочно поверил. Кто такое с ходу примет? Но факты свидетельствовали, что в его мозгу произошло отключение на много месяцев. Как их перенесла Татьяна? В данном своем состоянии Михаил вовсе не собирался бросать жену.
        Они поехали в институт. Миша убедился, что время, минуя его сознание и память, унеслось вперед. Благо, что научные и педагогические обязанности Миши не менялись последние пять лет. Вместо вводной лекции спецкурса он читал середину. Студенты да и коллеги ничего предосудительного не заметили.
        Но самому Мише после работы отчаянно хотелось домой, к Тане! Рая же буквально за руку, как на аркане потянула его в квартиру брата. Где ему предстояло… Леший! Почему он должен против воли, по чужим углам или одалживаясь у родственников скитаться? С девицей, которая нисколько его не интересует! Ну, переглядывались, перемаргивались. Он ее приобнял, она к его груди припала. Целовались в темном переулке. Что теперь, ломать-крушить жизнь? Ради чего?
        - Послушайте, Рая, - сказал он твердо девушке, которая готовила ужин, - нам нужно серьезно поговорить! Пойдемте в комнату. И снимите кухонный фартук, пожалуйста.
        Этот фартук, деталь домашнего быта, особенно его раздражал. Как будто они женаты сто лет!
        Рая безошибочно почувствовала, что он собирается ей сказать. Уйти! Вернуться к своей железной мымре! В этих стенах Рая никогда не видела Михаила холодно-отстраненным. А прежде, в других стенах - на кафедре - множество раз. Она и полюбила его таким - взрослым, мужественным, ироничным и недоступным. С него можно было лепить скульптуры! Натурщик для античной фигуры веселого мудреца - вот кем был Миша. И оставался. И собирался ее бросить.
        Страх потери сработал как мощный детонатор, Рая чуть не обезумела от взрыва любви к Мише. Повисла у него на шее, не давала слова сказать, твердила о своей любви, угрожала самоубийством, пересказывала ласковые слова, которые ей Миша… Господи, так недавно! Десять дней назад говорил!
        Девушка билась в истерике у него на груди. Мише ничего другого не оставалось, как утешить ее, проглотить заготовленные прощальные речи. Не бросать же человека на грани суицида!
        - Ты не уйдешь? Не уйдешь? - твердила Рая.
        - Нет, - вынужденно ответил Михаил. - Не уйду.
        - Сейчас мы пойдем ужинать?
        - Пойдем. - Миша отлепил от себя Раю. - Что в меню?
        - Макароны по-флотски плюс икра заморская, кабачковая магазинная.
        - Великолепно. Накрывай на стол, я сейчас подойду.
        - Миша, ты правда со мной останешься?
        - От макарон по-флотски меня не может увести даже соблазн в виде золотого запаса страны.
        Когда Рая, оглядываясь, всматриваясь в Мишины глаза, пытаясь понять их выражение (он в ответ дурашливо улыбался), ушла-таки на кухню, он подскочил к телефону. Набрал свой домашний номер. Никто не ответил. Набрал номер сотового телефона жены.
        - Слушаю, - неестественным, сдавленным голосом ответила Татьяна.
        - Что у тебя с горлом?
        - Маска на лице, я в косметическом салоне. Миша, это ты?
        - Твой законный супруг, - по-дурацки, униженно проблеял Миша.
        - И чего тебе, «законный», надо?
        - Танюша! Обстоятельства последнего времени могли ввести тебя в заблуждение…
        - Не надо про обстоятельства! Квартиры ты не получишь! Как раскатали губы, так и закатайте! Понял?
        - Квартирный вопрос, как сказал классик, нас испортил, но я…
        - На мою работу намекаешь? Которая тебя десять лет кормила, позволяла на лаврах почивать?
        - Таня, я не это имел в виду! В наших отношениях никогда не было вульгарного - кто сколько в копилку бросил. Не деньгами измеряется человеческое…
        Кто бы говорил! - Таня на секунду замолчала, явно выслушивая чьи-то речи. И продолжила: - Мне сейчас вредно мышцами лица двигать. Быстро формулируй, чего тебе надо.
        - Только тебя.
        - Чего?
        В комнату вошла Рая, сказала, что ужин готов, и настороженно спросила:
        - Миша, с кем ты разговариваешь?
        Он удивился сам себе. Почему-то вдруг струсил, откуда-то выскочило и было произнесено в телефонный микрофон:
        - До свидания, Петр Вениаминович! (Так звали заведующего кафедрой.) Желаю здравствовать! - и положил трубку.
        На другом конце Таня, получив это послание, мгновенно и точно расшифровав его - любовница застукала Мишу, - будто удар спицы получила в ухо, дернулась болезненно.
        - Сволочь! - сказала Таня, нажимая на кнопку «отбоя». - Это я не вам, - подставила она лицо косметологу. - Продолжайте.

        Есть женщины - как, например, Татьяна, - для которых бурные рыдания служат средством понижения градуса страданий. Наревелась - и легче стало, отодвинула от себя горе, посмотрела на него со стороны и поняла: еще не конец света.
        Раечка была совершенно иной. Для нее взрыв эмоций, рыдания и истерики - точно подзарядка батареи, залог длительных переживаний. Если я так убивалась из-за Мишиной хвори, рассуждала она, значит безумно люблю и обязана сражаться за свою любовь. Она не хотела повторения однажды пережитого страха потерять Мишу, это как второй раз опустить руку в кипяток - кому приятно? Раечка настроилась на борьбу до последней капли крови. И этим объяснялось ее долготерпение, ведь не каждый осилит - просыпаться утром и видеть обескураженное лицо любимого, который не знает, каким ветром его занесло в твою постель.
        Версия с последствиями клинической смерти давала трещины. Рая призналась Михаилу, что влила в него, бесчувственного, снадобье, взятое у родной тетки. А сама тетка пропала, как в воду канула, найти не могут и спросить не у кого.
        - Что за чушь! - скривился Миша. - Вы хотите сказать, что напоили меня какой-то гадостью? Отравили?
        - Не говори мне «вы»! - (Миша все время путался.) - Ты умирал! Врачи сказали - никаких надежд. Я была в отчаянии! Возможно, если бы не то средство, тебя бы давно не было в живых!
        - Хорошо, допустим, оно повлияло на мою память. Потому что чертовщина, которая длится сегодня с утра, никакими разумными причинами объясниться не может. Но что именно это было? У вас оно осталось? Нужно сделать анализ, выяснить состав.
        - Нет, - помотала головой Рая, - выбросила банку.
        - Премного благодарен!
        - Злишься на меня? Дорогой, ведь ты любишь меня! Сейчас тебе докажу! Вот читай!
        Рая протянула ему листочки со стишками. Написаны определенно его рукой и дата (из будущего) стоит. Он посвящал (посвятит?) их Рае. Стишки были весьма фривольными и не оставляли сомнения в характере их (прошлых? будущих? черт не разберется!) отношений.
        Несколько раз Миша настаивал, что должен вернуться домой, удостовериться в реальности Раиных слов. Она тянулась за ним следом. Приходили в отсутствие Татьяны, Миша открывал дверь своим ключом и находил подтверждения тому, что здесь больше не живет. На кухне висел большой календарь, на котором Таня имела обыкновение в начале месяца делать памятки о днях рождения родных и знакомых. Обводила ручкой дату и писала поверх «Д. Р. Коли» или «Д. Р. соседки Вали», чтобы с утра позвонить и поздравить. По календарю получалось, что справили день рождения уже мартовские именинники, а в сознании Михаила и сентябрь не наступил. Он понуро уходил из дома, ведомый под руку Раей, утешавшей и успокаивающей его.
        Татьяне после их визитов казалось - будто запах какой-то посторонний в квартире, шкаф почему-то открыт, коврик у порога сдвинут. Но это были мелочи, которым усталый человек не придает значения.


        Глава 8
        Не уследила
        Рая не уследила. Точнее - проспала, не услышала, как Миша утром встал и удрал из квартиры. А для него все было привычно и в новинку одновременно: проснулся, ужаснулся, прислушался к себе - никакой головной боли или других признаков похмелья. На трезвую голову согрешил? Идиот!
        Ему было невдомек, что отстал от жизни на два года. Молодильное средство набирало силу, и теперь ему было не сорок девять, а только-только исполнилось сорок семь. Он хорошо помнил, как отмечали день рождения неделю назад, а сегодня они с Татьяной собрались ехать в Москву к дочери, провести с ней выходные. И надо же! Связался с девицей, притащил ее к брату. А куда Славка-то делся?
        Миша тихо встал. Где его одежда? Не наблюдается. На стуле чужие вещи. Брата? Ладно, потом разберемся, а пока позаимствуем. Великовато, значит, брюки и свитер Славы. Не заглядывая в ванную и туалет (вдруг девица проснется, объясняйся с ней), Миша рванул к выходу.
        На улице он мгновенно замерз. Что за чудеса с погодой? Впору куртку надевать. Но резким изменением климата, а также отсутствием листвы на деревьях и кустах, зеленой травы Миша не особо озадачился. Сильно нервничал перед разговором с женой, сочинял легенду.
        Татьяна пила на кухне чай, когда услышала, как повернулся ключ в замке, открылась и захлопнулась входная дверь, а через несколько секунд на пороге возник Миша. Дрожащий от холода, взлохмаченный и заметно подтянувшийся, помолодевший. «На пользу ему любовные упражнения с аспиранткой», - с досадой подумала Таня.
        - Уй, дубак на улице! - проклацал зубами Миша. - Катаклизм, зима настоящая! Танюша, извини, я сейчас.
        Открыл дверь туалета и скрылся за ней.
        Таня застыла с чашкой в руке. Ну ничего себе! Ему в туалет приспичило, рядом оказался и прибежал нужду справить? С грохотом, чай выплеснулся, поставила чашку на стол. Это он теперь манеру возьмет пользоваться ее квартирой как общественной уборной?
        Она увидела, как Миша вышел из туалета и проскользнул в ванную. Оттуда послышался его голос и звук льющейся из крана воды:
        - Танюш! А куда ты мой бритвенный станок дела? Пенку и лосьон?
        Обнаглел! Думает, брошенная жена для него парфюмерию хранит. А комнатные тапочки в зубах принести не надо? Таня встала и решительно направилась в ванную.
        Миша домыл руки, вытер их полотенцем и… как ни в чем не бывало… обнял Таню:
        - Извини! Глупая история. У брата в квартире прорвало трубу, короткое замыкание и другие прелести. Мы с ним всю ночь ликвидировали последствия урбанистического бедствия.
        - С ним? У какого брата? - только и могла произнести опешившая Таня.
        - У моего, у Славки. Ты на меня сильно обижаешься?
        - Я обижаюсь? - Таня высвободилась из его объятий, но все еще не могла вникнуть в суть речей.
        Ее вопрос Миша воспринял как риторический: мол, с чего ты взял, что обижаюсь. Похоже, прощен. Он протиснулся мимо Тани, зашагал в сторону кухни. Ей ничего не оставалось, как последовать за ним.
        - Чем на завтрак богаты? - спросил Миша. - Голоден, как тысяча китайцев. Ничего нет? - кивнул он на пустую плиту. - Давай сделаем грандиозный омлет? - Наклонился, открыл духовку и достал большую сковородку, поставил ее на конфорку. - У нас яйца есть? Ты чистишь лук, а я - картошку. Есть такое испанское блюдо - омлет с картошкой, забыл, как называется. Колбаски еще добавим и сыра. Поезд у нас в котором часу? В одиннадцать? - Посмотрел на часы. - Успеем…
        Он говорил, доставал из холодильника продукты, из ящика - овощи. Таня остолбенело наблюдала за ним. Фартук кухонный повязал! Как у себя дома! Нет, он, конечно, и был дома. Но и отсутствовал! Потрясающе помолодел, даже седины меньше стало. Она каждый день тратит немалые деньги, подвергает себя косметическим пыткам, а Миша за здорово живешь, благодаря ударному сексу помолодел. И давление не помешало, и сердце не подвело, и одышка не замучила! Что он нес про брата и поезд? Мишин брат полтора года назад уехал на заработки в Америку.
        - Брось картошку! - потребовала Таня. - Чистит! Просто так!
        - А какие варианты? - развел Миша руками, в одной из которых был клубень, а в другой - нож.
        - Ты что? Вернулся?
        - Естественно.
        - И хочешь, чтобы я тебя приняла без… без… - Таня не могла подобрать слово.
        - Не «без», а «с» - с любовью и лаской.
        - Нахал! Совести у тебя нет!
        - Не понял.
        - Хоть бы… я не знаю… В ногах что ли повалялся! На коленях постоял!

«Она что-то знает, - подумал Миша. - Но в каком объеме? К легенде с водопроводной аварией у Славки лучше не возвращаться. Вопросы наводящие задавай!»
        - Таня! В чем конкретно ты меня обвиняешь?
        - А тебе не ясно? Бросил меня ради молоденькой пигалицы! Наплевал на всю нашу жизнь!

«Дело плохо, - мысленно чертыхнулся Миша. - Ей известно, что переспал с другой. Дернул меня леший! Спасай свой энергетический хвост! Какой-какой хвост? Что за бред мне в голову лезет?
        Это от голода. Есть хочется, сил нет. Давно такого аппетита не помню. Сейчас бы омлетику… Нет, сначала надо Танюшу успокоить».
        Он положил картофель и нож на стол. Придал лицу старательно повинное выражение. И невольно повысил голос, потому что желудок требовательно забулькал и засвистел, требуя пищи.
        - Танюша! Я виноват перед тобой. Леший попутал. Но это было случайно! Оступился, поскользнулся, упал. Очнулся - и понял, что кроме тебя мне никто не нужен. Родная моя, любимая… - Миша запнулся, потому что желудок выдал новую порцию голодных завываний. Изо всех сил втянул живот, гася пошлые звуки. - Танька! Прости!

«Бедняга! - думала она. - Оголодал как беспризорник. Эта вертихвостка его не кормила! Но с другой стороны, сбросил вес, животик исчез, - все на пользу. А я, дура, пироги ему пекла! Оказывается, надо было от него, как от быка-производителя, требовать неустанного секса. Неустанного я бы сама не выдержала. Не тот возраст. Количество давно перешло в качество».
        Ее неожиданные размышления о сексе отразились на лице - оно расслабилось, потеплело, в глазах появились жалость и печаль. Миша это отлично увидел. И постарался развить успех. Хотя более всего ему хотелось утолить зверский аппетит (мамонта сырым съел бы), Миша, собрав волю в кулак, подавил примитивное желание. Он понимал, что сейчас требуется проявить, развить и победно реализовать другое желание - такое же примитивное, но окрашенное романтической акварелью. Если Татьяна согласится отправиться с ним сейчас в коечку, то неприятный инцидент можно будет считать заглаженным.
        - Ненаглядная моя! - Он обнял жену. Поцеловал в нос, щеку, в шею. Зашептал ей на ушко: - Мухобоечка моя!
        Ах, как давно она не слышала этого слова! Это из молодости. У Мишиного деда в светелке, голые и потные, жара стояла, они тогда еще неустанно любили друг друга, но мух налетело - туча, жалили немилосердно. Таня не выдержала, встала, скрутила журнал и стала бить мух. Голая носилась по комнате и прихлопывала насекомых.
        - Мухобоечка моя! - плавясь от любви, назвал ее Миша.
        - А ты кто? - Таня отбросила журнал и подошла к кровати.
        - Я мухобоичкин муж.
        - Значит, мухобой?
        - Ага! - глупо и счастливо улыбался Миша. Спустя много лет смотрели американский фильм, где человек превращается в муху. Дочь не могла понять, почему родители хохочут в совершенно невеселых местах картины. Называют героя «так себе мухобоем» и говорят про какого-то классного мухобоя. Светланка хмыкнула:
        - Мухобой, потому что «бой» по-английски значит «мальчик», да? И неправильно! Но артист давно не мальчик! Плохой у вас перевод.
        - Наш перевод, - улыбнулся Миша и хитро подмигнул жене, - самый лучший в мире!

        Они целовались на кухне. Точно подростки или молодожены. Таня почувствовала, вернее - помаленьку начала чувствовать, как она соскучилась без мужской, пусть привычной, но дорогой ласки. Миша втягивал бунтующий живот и старательно просил прощения путем изображения пылкой страсти.
        Заставило их очнуться возмущенное покашливание - на пороге кухни стояла Рая. Одета в шубу, в руках Мишина дубленка.
        - Извините! Было не заперто, я вошла.
        Татьяна возмущенно крякнула и отстранилась от мужа. Миша узнал девушку. Во-первых, он сегодня ночью с ней… спал, скажем мягко. Во-вторых, это была студентка пятого курса с запоминающейся фамилией Козюлькина. Пишет на их кафедре диплом. Как ее зовут, он не помнил. Простое имя, из трех букв. Зоя?
        - Михаил Александрович! Мне нужно срочно с вами поговорить!
        - Да, знаете ли… Не совсем вовремя… Вы, Зоя, не могли бы…
        - Меня зовут Рая.
        - Да, конечно! Простите!
        - Во любовь! - хлопнула себя по бедрам Таня. - Он даже ее имя путает!
        - Михаил Александрович! Миша! Я умоляю выслушать меня.
        Ему было настолько неловко (стыдно, неудобно, противно), что даже голод слегка отступил. Желудок перестал урчать, будто с интересом прислушивался - чем кончится водевильная сцена.
        - Конечно, я вас выслушаю. Потом, не сейчас.
        - Нет! Обязательно сейчас и немедленно!
        - Но помилуйте, Зоя, то есть Рая! Ваш требовательный тон не совсем уместен.
        - Прежде всего я забочусь о вашем самочувствии! Более того - о вашей жизни!
        - Тронут. Но позвольте мне самому распоряжаться собственной судьбой.
        Татьяна опаздывала на работу. Еще несколько минут назад, целуясь с мужем, она думала: «Прогуляю сегодня. Гори все синим огнем! У нас с Мишей вроде второй попытки будет. Пирогов напеку, омлет трехэтажный сделаю - чего Миша только ни захочет. Или в ресторане закажу, пусть привезут самое вкусное и дорогое. Макияж смою, целый день в халате проведу…»
        Но, слушая препирательства мужа с любовницей, Татьяна собственное положение увидела как унизительное и недостойное. Я им мебель, что ли?
        - Обязательно выяснять отношения в МОЕМ, - подчеркнула Таня голосом, - доме? Другого места не нашлось?
        - Татьяна Евгеньевна! - попросила Рая. - . Уговорите Мишу выслушать меня! Наедине.
        - Все? - с вызовом спросила Таня. - А портки тебе постирать не уговорить?
        - Вы напрасно злитесь. В наших общих интересах….
        - Каких это «общих»? В моих с тобой? Ну, ты, девочка, заигралась…

«Сейчас две бабы сцепятся! - мысленно испугался Миша. - Только этого не хватало. Надо их разводить. Как? Девушку из дома - прочь!»
        - Танюша, извини! Рая… Правильно, Рая? Выйдем, там, на лестничной клетке поговорим, я вас провожу. Таня, я буквально на минутку!

        О чем они разговаривали на лестничной клетке, Татьяна не представляла. Но Миша не возвращался. Таня подошла к окну и увидела Раю и Мишу, выходящих из подъезда. Девушка накинула ему на плечи дубленку, помогла просунуть руки в рукава. Какая заботливая!
        Рая что-то настойчиво доказывала Михаилу. Молодость свою выпячивала? Да подавись ты ею!
        Миша и аспирантка подошли к газетному киоску. Рая тыкала пальцем на разложенные на прилавке газеты и журналы. Что-то спросили у киоскерши. Рая две ладошки выставила перед Мишей, как бы говоря: ну, что я утверждала! Миша затравленно огляделся и посеменил к палатке, торгующей пончиками и чебуреками. Мужик-то голодный. Купил полный пакет снеди.
        Они так и шли по улице: торопливо жующий Миша и захватившая его под локоть, дергающая головой в такт пламенным речам аспирантка.
        Татьяна вздохнула и отправилась на работу.
        По дороге она размышляла о том, как неожиданно легко простила Мишу. Явился - и через несколько минут она уже с ним целовалась. В этой легкости просматривалась изрядная доля равнодушия, бесстрастности. Точно Миша был неодушевленным предметом обихода, который исчез из дома, а потом снова возник. Без него можно жить, но с ним привычнее. В детстве ее мама чутко улавливала первые признаки недомогания дочери, говорила: «Ты заболела, просто еще не знаешь». И сейчас Таня сказала себе:
«Кажется, я его разлюбила, просто еще этого не знаю».


        Глава 9
        Подруга Лиза переживала
        Подруга Лиза переживала развод Кутузовых не меньше Татьяны, если не больше. У Лизы не было других тем для разговора, когда они виделись с Таней, как только: что делать, чтобы Миша вернулся в семью. Поскольку всегда оказывалось, что действовать обязана Татьяна и на ней почему-то лежит вина за измену мужа, то встречи подруг, без которых обе жить не могли, часто оканчивались полуразмолвками. Таня обижалась: с какой стати я за Мишкин блуд ответчица? Лиза уверяла, что действует из лучших побуждений: постоянно о тебе, подружка, думаю.
        Таня рассказала о визите Миши и о том, как его, будто телка на привязи, увела аспирантка-разлучница.
        - Это очень важно! - горячо отозвалась Лиза. - Значит, его влечет к тебе по-прежнему! Человек запутался, ему нужно помочь. Не сиди сложа руки! Прояви инициативу.
        - Каким образом?
        - Поезжай к нему, поговори с ним, скажи, что простила.
        - Уже сказала, мы целовались, представляешь?
        - Великолепно! - всплеснула руками Лиза.
        - Очень великолепно, особенно если учесть, что после этого Миша смылся.
        - Как ты не поймешь, что ему трудно сделать выбор! Миша на перепутье. Помоги ему!
        - Поехать к ним? Отличная идея. Заявлюсь со словами: здрасьте, я ваша тетя, пришла пописать, где тут уборная?
        - Твоя ирония совершенно неуместна!
        - А твой взгляд на Мишу, как на неразумного дитятю, наивен и глуп!
        - Таня! Человек - кузнец своего счастья.
        - Правильно, а также его ассенизатор.
        - Грубо! Тебя не красит увлечение сортирным юмором.
        - Не до красоты, когда на тебя бочку дерьма вылили.

        Уговорить Таню на решительные поступки не удавалось, и поэтому Лиза посчитала себя обязанной действовать самостоятельно. Она несколько дней собиралась духом, мысленно проговаривала все, что скажет Мише, голосами разных актрис. Была у нее такая привычка - мысленно выступать в образе популярных героинь. Лиза даже проявила неслыханную вольность - не сообщила мужу Коле о плане увидеться с Мишей. Коля был бы против, он считал глупым лезть в чужую жизнь, сами разберутся.
        На звонок открыла Мишина любовница. Миловидная девушка без признаков счастья на лице. Напротив, она была хмурой и озабоченной.

«Хороший знак!» - подумала Лиза и сказала, что ей нужно поговорить с Мишей.
        - Зачем? - неприветливо до грубости спросила Рая. - Вы кто?
        - Давняя знакомая Михаила, у меня к нему личное дело. Позвольте пройти?
        Рая замялась. Хоть тысячи знакомых со своими делами пусть бы ходили! Но будь Миша нормальным! Сегодня он проснулся уже на пять лет назад. Картина не для слабонервных. Хорошо хоть его с утра терзает страшный аппетит, можно соблазнить обильным завтраком, а то бы удрал, только пятки сверкнули. Пока Миша ел, Рая посвящала его в детали случившегося, предоставляла доказательства. И визит «давней знакомой» был крайне не вовремя, Рае еще не удалось навести порядок в Мишиной голове.
        - К сожалению, Михаил Александрович принять вас не может, - с интонациями строгого дворецкого проговорила Рая. - Он болен.
        Лиза хотела извиниться и уйти, но тут за спиной девушки показался Миша с огромным бутербродом в руке. Быстро прожевал кусок, проглотил и поздоровался:
        - О, Лиза! Привет! Какими судьбами?
        - Да я тут… мимо шла… хочу с тобой пообщаться.
        Она мямлила, потому что ее поразило, как выглядит Миша. Таня говорила: «Помолодел, сволочь! Вот что значит ударный секс, и давление не помешало». Но Лиза не представляла себе, до какой степени помолодел! Вместо залысин - шевелюра без единого седого волоска! Ни двойного подбородка, ни отвисших брылей, животик исчез.
«И с Колей может такое случиться, - мысленно обомлела Лиза, - если он молоденькую заведет?»
        - Проходи, - пригласил Миша. - Что мы у порога мнемся. А это… это…
        - Меня зовут Рая.
        - Это Рая, - представил Миша. - Рассказывает фантастические вещи. Да я и сам не пойму, как меня вчера угораздило напиться до потери памяти.
        Пока Лиза снимала пальто, Рая оттерла Мишу в комнату и быстро зашептала:
        - Пожалуйста! Прежде чем станешь с ней общаться, выслушай меня до конца!
        - Девушка… Рая! Я все понимаю, накануне с вами…
        - Миша! - в сердцах воскликнула Рая.
        - Да, я не отрицаю факта, так сказать, прелюбодеяния. Но был бы последним подлецом, если бы внушал вам неоправданные надежды.
        Лиза услышала его слова и мысленно перекрестилась: «Господи, спасибо! Он, кажется, сам готов уносить ноги. Моя задача упрощается».
        - Поклянись мне, что не уйдешь с этой женщиной! - потребовала от Миши Рая.
        Она уже хорошо его изучила. И знала, что Миша никогда не причинит зла женщине (а также ребенку и животному), если взять с него слово и пригрозить самоубийством (каждое утро грозить - каторга!), он испугается и выслушает горькую правду.
        - Поклянись моей жизнью! - продолжала Рая. - Если ты уйдешь, я повешусь! Умоляю только выслушать меня.

«Какая экзальтированная девица, - подумал Миша. - Где я ее подхватил? Есть хочется зверски. Бабушка говорила: жрет как при глистах. Заодно с девицей я и глистов поимел? Нет, они так быстро не проявляются, а еще вчера днем я этой Раи не знал. Она чокнутая, твердила про перенос во времени. Шизофреников опасно злить».
        - Не волнуйтесь! - сказал он примирительно. - Мы обязательно закончим с вами разговор. И… можно я там… жареную картошку… отведаю?
        Лиза разговаривала с Мишей на кухне. Он предложил ей разделить трапезу. Она поблагодарила и отказалась. А Миша набросился на еду! С такой жадностью ее поглощал, словно бедолагу месяц не кормили.

«Про путь к сердцу мужчины, - подумала Лиза, - аспирантка ничего не знает. Вдруг у Гришеньки будет жена, которая не умеет готовить?» Лиза давно мысленно приставляла к единственному сыну сотни претенденток на звание супруги. Все они были ангельскими созданиями и почему-то одновременно носительницами множества недостатков. Но сейчас не время размышлять о Грише.
        - Любишь ли ты Таню? - спросила Лиза и поймала себя на том, что говорит надрывным тоном Дорониной из фильма «Старшая сестра», когда актриса читает отрывок из Белинского «Любите ли вы театр?».
        - Естественно, - ответил Миша с набитым ртом.
        - Это замечательно! Это самое главное! - воодушевилась Лиза (а проникновенная
«Доронина» никак не хотела отступать, и выходило ужасно театрально). - Вернешься ли ты к жене?
        - Непременно. И печенья с чаем не хочешь? А я отведаю… нет, еще один бутерброд, а потом печенье.
        Глядя, как Миша жирно намазывает сливочное масло на хлеб, кладет сверху толстый кусок колбасы и сыра (до этого умял сковородку жареной картошки!), Лиза хотела спросить, когда его последний раз кормили. Но удержалась - чернить в глазах Миши его любовницу было бы психологически ошибочно. Но и обойти девушку стороной немыслимо.
        - Что тебя связывает с этой, - Лиза показала рукой в сторону комнаты, где находилась Рая, - с этой особой?
        - Леший его знает! - честно ответил Михаил. - Попутала нелегкая!
        - Значит, ты раскаиваешься? - с нажимом спросила Лиза (теперь вылезла с казенными интонациями Гундарева, игравшая в старом фильме народного судью).
        - Целиком и полностью, - подтвердил Миша, широко откусывая от бутерброда.
        - Но ты понимаешь, - (Гундарева-судья нахмурила брови), - как жестоко обидел Татьяну?
        - Она знает? - скривился будто от кислого Миша.
        - Конечно! Все знают, кроме Светланки. Ребенка решили пока не травмировать.
        - Еще не хватало дочери-школьнице о моих… моих проступках докладывать!
        Лизу удивило, что Миша назвал девочку, которая уже два года студентка, школьницей. Но значения оговорке она не придала. «Актриса Гундарева» продолжила выступление:
        - Тебе следует немедленно отправиться к жене, попросить прощения и восстановить мир в семье.
        - Спасибо за подсказку! Именно так я и собирался поступить.
        - Правда? - радостно, собственным голосом воскликнула Лиза.
        Мише вся эта ситуация была не приятнее кости в горле. Соблазнил девицу, дома не ночевал, слухи моментально распространились, будто не в городе областном живут, а в деревне. Лиза в качестве парламентария. Не лезла бы не в свое дело! Если только это не…
        - Тебя Татьяна прислала?
        - Нет, я сама. Давно собиралась. Мы с Колей очень близко к сердцу приняли вашу размолвку.
        И Лиза подробно (трогательная провинциалка в исполнении Муравьевой из фильма
«Карнавал») описала, как они с мужем переживают.

«Послушать Лизу, - мысленно возмутился Миша, - я получаюсь закоренелым гулякой. Один раз оступился, и сразу вой поднялся. Еще и Колю втянули! Только этого коммуняки не хватало!»
        Чтобы уйти от скользкой темы, Миша заговорил о грядущих президентских выборах (двухтысячный год по Мишиному летоисчислению). Он собирался голосовать за Путина, Коля, естественно, - за Зюганова.
        Лиза плохо разбиралась в политике. Но Путина уже выбрали на второй срок в прошлом году, а Миша рассуждал так, будто еще ничего не решено. И вдобавок спросил, как себя чувствует их заболевшая кошка. Лизина любимица околела пять лет назад! Была в Мише какая-то странность. Точно подтянувшись и помолодев, он немного… Лиза никогда бы не произнесла вслух, но Миша… как будто послабел умом. Свидетельство тому - мелкие оговорки и общее ощущение странности речей. Не проходят даром внебрачные интрижки!
        Проводить Лизу вышла и Рая из комнаты. Попросила задержаться на секунду и задала странный вопрос:
        - Скажите, пожалуйста, какое сегодня число, месяц и год? Миша, внимательно слушай!
        - Двадцать девятое марта две тысячи пятого года, - удивленно ответила Лиза.
        - Благодарю вас! До свидания! - попрощалась Рая, закрывая дверь.
        Лиза могла поклясться, что услышала изумленный возглас Миши. Какой у аспирантки решительный и настырный вид! Будет сейчас Мишу обрабатывать. Но, с другой стороны, он толики сомнения не выказал, возвращаться в семью или нет. Надо было и с девушкой поговорить, раскрыть ей глаза на неблаговидность ее поступка.
        Лиза принялась мысленно отчитывать, учить уму-разуму Раю. Почему-то внутренний голос исходил из уст актрисы, игравшей в фильме «Доживем до понедельника» учительницу-ханжу.
        С детства Лиза отлично пародировала артистов. И делала это так потешно, что Татьяна хохотала до колик в животе. Подруга считала, что в Лизе погибла великая актриса. Могла бы карьеру сделать не хуже, чем талантливейший Максим Галкин. У Лизы в горле будто органчик помещался, легко настраивающийся на разные тональности. При этом, вещая чужими голосами, Лиза не разевала широко рот, не выпучивала глаза - внешне оставалась неизменной, что еще больше усиливало комический эффект. Путь на вершины артистической славы Лизе был заказан, потому что стеснительность и пугливость были основными качествами ее характера, развившимися с годами до гигантских размеров. Выйти на сцену? Оказаться в свете киношных ламп? Да ни за что! Погибну на месте! Даже в школьный драмкружок Татьяне не удалось затащить Лизу.
        Коля кривляний не любил. Брезгливо морщился, когда жена принималась вещать на разные голоса. Она и замолкла. Единственным человеком, которого Лиза развлекала пародиями, была подруга. Избавиться от внутренних голосов, от проживания ситуации за другого было практически невозможно. С детства в Лизиной голове поселился театр одного актера. И в минуты острых волнений, как при разговоре с Мишей, тайный театр вырывался наружу. Лиза старалась избегать нервных потрясений. Она с ужасом вспоминала, как во время сессии в институте, на экзамене, голос ее не слушался и на свет появлялась то Людмила Гурченко, то Лариса Голубкина.
        Лиза позвонила подруге на работу:
        - У меня есть для тебя хорошая новость.
        - И плохая?
        - Почему плохая?
        - Так говорят: есть две новости, хорошая и плохая, с какой начинать?
        - А я слышала, что гонцов, принесших дурные новости, сбрасывали в пропасть. Так хочется пожить! - с характерными интонациями заговорила Лиза и рассказала о визите к Михаилу, несколько приукрасив степень его раскаяния и любви к Татьяне.
        - Алиса Фрейндлих! - догадалась Татьяна, чьим голосом вещает подруга.
        У них была давняя игра: Лиза пародирует, Таня отгадывает, кого. В последние годы играли все реже, не было настроя у Лизы дурачиться, совсем замуровалась, зацементировалась в своей семейной раковинке. А тут радостно рассмеялась и выдала несколько фраз чужими голосами, в том числе и мужскими - телеведущих. Лиза была так счастлива грядущим и безусловным примирением Кутузовых, что не могла не заразить Татьяну оптимизмом.
        По дороге домой Таня заехала в большой магазин. Купила шампанское, дрожжевое тесто (свое готовить нет времени, не успеет подняться) и все необходимое для начинки.
        Напекла пирогов. И сидела с ними, как дура, до позднего вечера. В одиннадцать уже стало совершенно очевидно, что Миша не придет. Хотелось запустить бутылкой шампанского в зеркало.
        Нет! Держи себя в руках! Не хватало еще мебель из-за него портить. А вот актрисе погорелого театра достанется на бобы!
        Татьяна взяла телефон, набрала номер подруги. И как только услышала участливое, родное и взволнованное: «Все в порядке? Вы снова вместе?» - злость отступила. На Лизку кричать, все равно что наивного ребенка наказывать.
        - Завтра дома с утра будешь? - спросила Таня, пропустив мимо ушей Лизины вопросы. - Я пирогов напекла, с капустой, с картошкой и с зеленым луком, как Коля любит. Водитель их вам привезет.
        - Усё правильно! Мы, народные дипломаты, берем ото-только натурой, а не деньхами.
        - Горбачев. Спокойной ночи, лицедейка!


        Глава 10
        Надо вести к врачам
        Мишу надо вести к врачам, понимала Рая. С ним творилось что-то ужасное. Но и прекрасное! Он молодел. Разве вредно молодеть? Или она не желает Мише бодрости и здоровья?
        Положа руку на сердце - не желает! Она хочет того Мишу, которого полюбила и который испарился. Новый Миша был ничуть не хуже, но сверхзадача каждого дня - быстро и прочно влюбить его в себя - выматывала все силы. Не влюблялся он! Человеку, вдруг обнаружившему потерю памяти, от летаргического сна очнувшемуся, не до любви к незнакомой девушке.
        Не свихнуться из-за поразительных открытий Мише помогал зверский аппетит. Голодное брюхо к эмоциям глухо. Есть Миша хотел постоянно, и настойчивая мысль «чего бы скушать?» побеждала недоуменную «что за чертовщина происходит?».
        В каком-то смысле он стал походить на младенца. Рая помнила своего младшего брата в колыбельном возрасте. Лежит, ножками-ручками дрыгает, гукает, улыбается, пузыри пускает. Вдруг какая-то тень на лицо набегает. Скуксился, сморщился, захныкал. Тихое вяканье переходит в плач, а потом - в требовательный и отчаянный рев. Дают ему бутылочку с кашей, вцепился, сосет жадно, носиком шмыгает. Наелся, бутылочку отбросил - и снова улыбается, гукает. А через три часа все повторяется…
        На продукты, которые Рая покупала в огромных количествах, ушли все деньги. Пришлось влезть в долги. От кулинарных изысков или деликатесов, вроде хороших сыров и ветчины, Рая отказалась. Миша вполне довольствовался гречневой кашей (сваренной из килограмма крупы!) с жирной свиной тушенкой или большой кастрюлей макарон, политых растительным маслом и дешевым томатным соусом (не путать с кетчупом).
        Его желудок превратился в черную дыру, куда в громадном количестве улетали калории. Они были необходимы для омоложения? Если не кормить, то процесс остановится? Попробуйте не кормить голодного мужика! Он рядом с вами на час не задержится! Заколдованный круг. Татьяна с Лизой напрасно думали, что Рая посадила Михаила на голодную диету. Да она, Рая, из кожи вон лезла, чтобы на скудные средства утолить неуемный аппетит Михаила.
        Отнесла в ломбард свои немудреные золотые украшения - золотую цепочку с маленьким кулоном (от бабушки память), два маленьких колечка, одно с аметистом (родители подарили на совершеннолетие), другое - с изумрудиком (все лето, студенческие каникулы, на кондитерской фабрике проработала), браслетик скромненький (тетя Люся расщедрилась, когда племянница в институт поступила: «Хоть ты одна у нас с высшим образованием будешь»). Вырученные деньги пошли на обследование Миши. Почти насильно Рая приволокла его в коммерческий медицинский центр, единственный в их городе, реклама центра обещала, что за три часа поставят правильные диагнозы.
        Так Рая обрела негаданную поддержку и соратников.
        У Миши взяли все доступные анализы, обследовали вдоль, поперек и послойно. Ничего страшного не нашли. На заключительной беседе (Рая присутствовала как спонсор обследования и под легендой «я его жена») врач попросил еще раз паспорт (требовали в начале обследования) и, убедившись в дате рождения Миши, вынужден был признать:
        - Для вашего возраста вы потрясающе сохранились. Можно только позавидовать. Скажу вам откровенно. Мы же не государственные, мы на свой карман работаем. Поэтому на крючок сажаем - без диагнозов людей не бывает. У одного гастрит, у другого сердце ни к черту, у третьего изменения в суставах и прочее. Человек вынужден у нас лечиться. У всех есть проблемы. Без этого не бывает. Но у вас! Потрясающе! Не к чему прицепиться. Хочу задать личный вопрос: как вам это удалось? Спрашиваю только для себя, никому ни слова! Как вы боролись со склерозом сосудов, с холестериновыми бляшками?
        - Да я, собственно, с ними и не боролся, - ответил Миша.
        - Бляшки появляются у человека с двенадцатилетнего возраста. А у вас сосуды чисты как новенькие.
        Миша пожал плечами. Рая лихорадочно пыталась вспомнить, как зовут врача. Лет тридцать или тридцать пять, жгучий брюнет с ухоженной бородкой-эспаньолкой, одетый в белый, до крахмального хруста чистый халат, он производил впечатление специалиста, желающего установить истину. Рая закрыла на секунду глаза и вызвала из памяти табличку на двери кабинета: «Кандидат медицинских наук Шереметьев Семен Алексеевич». Некоторым везет с фамилиями.
        - Семен Алексеевич! - заговорила она. - Я хочу рассказать вам всю правду. Дело в том, что Миша умирал. Ему тогда, то есть сейчас, было сорок девять лет. Обширный инфаркт, «скорая» сказала - никаких надежд.
        - Ничего подобного не помню! - встрял Миша. - И мне только сорок исполнилось!
        - Помолчи! - строго и укоризненно остановила его Рая.
        По выражению лица Шереметьева можно было прочитать: шизофреники пожаловали. Поэтому Рая попросила доктора:
        - Вы только меня выслушайте, а выводы потом делайте. Хорошо?
        Семен Алексеевич выслушал и недоверчиво покачал головой:
        - Все, что вы говорите… Какие-то снадобья в майонезной банке… Клиническая смерть, после которой идет чудесное омоложение… Извините, но это бред!
        - Полностью согласен! - заявил Миша.
        - Хорошо! - зло и настойчиво произнесла Рая. - Анализы вас поразили. Правильно? Объективные данные! А теперь задайте ему, по паспорту почти пятидесятилетнему, вопросы!
        - Психиатрия не мой профиль.
        - Ради интереса. Попробуйте! О событиях дня вчерашнего, недельной, месячной давности - о том, что никто из нас не в состоянии забыть, спросите Михаила Александровича!
        Миша и сам сыграл в помощь Рае, огорошил доктора:
        - Девушка утверждает, что на Земле две тысячи пятый год. Фантастика!
        - А по вашему летоисчислению в каком году мы живем? - спросил Семен Алексеевич.
        - В одна тысяча девятьсот девяносто седьмом от Рождества Христова.
        - Неужели?
        - Вопросы, вопросы по событиям задавайте, - нетерпеливо требовала Рая.
        Семен Алексеевич, поначалу не столько движимый стремлением к научной истине, сколько развлекающийся, поинтересовался у Миши последними историческими событиями. Миша, которому в свою очередь надоело выступать полупридурком, зло и быстро заговорил. Хотел доказать, что полностью нормален, и не только физически, как доктор имел честь удостовериться, но и ментально.
        Через несколько минут Семену Алексеевичу стало не до иронии. Кутузов действительно жил в девяносто седьмом году! Безо всякого намека на слабоумие, как о вчерашних событиях он говорил про операцию на сердце у Ельцина и выздоровление, про возможную девальвацию рубля, про скандал вокруг гонораров Чубайса за книгу
«История приватизации» и многое другое, что давно стерлось из памяти. Михаил Александрович даже выступил пророком и сказал, что, по его мнению, мы стоим на пороге финансового кризиса (таковой и случился в девяносто восьмом). Завлекание народа Леней Голубковым, который не сходит с экрана телевизора и призывает народ нести деньги в МММ, добром не закончится. И его, Михаила Александровича, жена отнесла их сбережения в банк «Чара» под астрономические проценты. Любому человеку, мало-мальски разбирающемуся в экономике, ясно, что шулеры в «Чаре» заправляют.
        - Ну, что вы скажете? - спросила Рая доктора.
        - Не знаю. Я не специалист в данной области (не хотел говорить - «в психиатрии»), по амнезии, - выкрутился Семен Алексеевич.
        - Да и нет таких специалистов! - горячо воскликнула Рая. - Чтобы исследовали обратное развитие человека! Я вас очень прошу, придите к нам домой завтра утром! Сколько стоит ваш визит? Я заплачу, даже по двойному тарифу! Обещаю, вы увидите такое, что и вообразить невозможно! Клянусь! Придете?

        Семен Алексеевич пришел. И забыл о гонораре. Потому что со вчерашним пациентом… Чур-чур, глазам своим не поверить!.. Произошли невозможные перемены. У Михаила Александровича, доктор точно помнил, был на левой щеке глубокий фурункул. Отлично запомнил, потому что анализы крови не показали воспаления, что само по себе было странно. А теперь и следа нет от фурункула! Он не мог зарубцеваться до невидимости с вечера на утро! Нереально!
        Что там прыщ на лице, могла бы сказать Рая! Однажды ночью она (не спала, пыталась поймать момент Мишиных превращений) наблюдала картину из фильма ужасов. С таким же основанием можно было бы сказать - из научно-популярного фильма о физиологии человека. Миша спал на спине, рот открыт, похрапывает. Рая склонилась над Мишей и увидела, как из дырки на десне, на пустом месте между зубами, вылезает, точно в ускоренной съемке, новый белый зуб. А потом, кино продолжается, на зубе появляется желтое пятно, через несколько секунд - дупло кариеса. Как тут не чокнуться от страха? Только любовь помогает выдержать.
        - Вы вчера были у нас на приеме, - борясь с оторопелой растерянностью, обратился доктор к Мише. - Я хотел бы… вновь… послушать ваше сердце (на кой ляд мне его сердце, и так видно, что здоров), то есть осмотреть вас.
        Миша видел эскулапа впервые в жизни и вчера ни в какие поликлиники не ходил. Он очень хотел есть. Хватит того, что проснулся неизвестно где и неизвестно с кем. Но как же хочется кушать! К чему беседы с врачом, если он совершенно здоров?
        Рая прекрасно знала его настроения, поэтому быстро предложила:
        - Миша сейчас будет кушать. - Приторно, как маленькому, она улыбнулась Кутузову. - А в это время доктор Семен Алексеевич задаст Мише вопросы.
        Доктор проследовал за Мишей на кухню. И наблюдал, как интеллигентный человек (сомнений в его социальном статусе не было) жадно - столовой ложкой из миски - сметает кашу с редкими волокнами мяса. Такое впечатление, что в тюрьме наголодался.
        С благодарностью приняв от Раи чашку кофе, Семен Алексеевич спросил:
        - Как вам последние события?
        - Вы про захват больницы в Буденновске? - ответил Миша, которому было неудобно жевать в присутствии чужих людей, надо хоть с ними разговор поддерживать. - Банда Шамиля Басаева - это скопище выродков. Беременных женщин в окна под пули выставлять, прикрываться детьми! Я сегодня новостей еще не смотрел. Штурм не начался?
        - Кажется, нет, - пролепетал доктор и отхлебнул пойла под названием кофе.
        Мише было очень неловко от того, что не мог унять аппетит, жадно ел в чужом доме. И он пытался сгладить неловкость светской беседой. Не переставая поглощать предложенные блюда.
        - Этот год, - говорил он, - войдет в историю как страшное лихолетье, вроде эпидемии чумы. Судите сами. Война в Югославии, землетрясение на севере Сахалина. Вчера передавали, что общее число погибших - около двух тысяч…
        - Какой год? - перебила Рая. - Миша, про какой год ты говоришь?
        Девушка, с которой он с какого-то бодуна переспал, много на себя брала. До прихода доктора несла черт знает что про его потерю памяти. Сказала, что покончит с собой. И разговаривала с ним как с умалишенным. Но доктор повторил вопрос Раи:
        - Вы имеете в виду тысяча девятьсот…
        - Девяносто пятый, - договорил Миша.
        - Понятно. То есть ничего, к лешему, не понятно!
        Семен Алексеевич девяносто пятый хорошо помнил. В том году он защитил кандидатскую диссертацию, женился… Сейчас уже второй сынишка родился, а старшенький в третий класс ходит… Точно это было тогда: и Нефтегорск, и Югославия, и кошмар в Буденновске… а у них свадьба… Казалось - в один год все мировые катаклизмы навалились. Хуже некуда, исчерпали запас, дальше будет светлое время. А главные потрясения на планете были еще впереди…
        - Михаил Александрович, покажите, пожалуйста, руки!
        - Что?
        Семен Алексеевич, не дожидаясь, наклонился и задрал рукава на Мишиной рубашке. Вчера, когда Кутузову делали забор крови для анализов, сестра слегка напортачила, часть крови вылилась под кожу, положили салфетку, заклеили пластырем. Сегодня на сгибе локтя у Кутузова обязательно должна быть большая фиолетовая гематома…
        Его руки были абсолютно чисты, даже без точечного следа от иголки…
        - Миша, вот тебе еще булка, масло, варенье, - метала на стол Рая, - чай и бублики. Продолжай завтрак, а нам с Семеном Алексеевичем, - дернула головой в сторону комнаты, - нужно поговорить.
        Рая схватила за руку доктора, который, казалось, сидел бы на кухне до скончания века, таращился на Мишу, и с усилием повела в комнату.
        - Вы видите? - спросила она возбужденным шепотом.
        - Вижу. И ни фига не понимаю, не врубаюсь, - говорил он как бы сам с собой и употреблял лексику, которую обычно не допускал в общении с пациентами или их родственниками. - Амнезия - хрен с ней, не по моей части. Но куда делся фурункул на щеке?
        - А как у Миши ночью затягивается?! Вот это, я вам доложу! Сказка становится былью. Семен Алексеевич, вы нас не оставите? Не бросите?
        - Ничего не могу сказать, голова не варит, перегрузка.
        - Но вы же давали клятву!
        - Кому?
        - Гиппократу.
        - А, это… Хочу задать еще несколько вопросов Михаилу Александровичу.
        - Конечно. Только одна просьба. Подтвердите ему, что сегодня две тысячи пятый год. Ведь это правда?
        - Кажется… Черт! Мозги как после бомбардировки. Спокойно! Все назад! Начинаем мыслить цинично и логически.
        - Начинайте.
        Семен Алексеевич своих мыслей вслух не высказал. Решительно двинул на кухню. И спросил Мишу, который уже с баранками и вареньем (пол-литра вишневого!) покончил:
        - Каковы были ваши планы на сегодня?
        - Приобрести у спекулянта новую операционную систему Виндоуз девяносто пять. Она уже поступила в продажу. Слышали?
        - До сих пор ею пользуюсь. А последнее событие вчерашнего дня, которое вы помните?
        - Вам не кажется, милостивый государь, - быстро прожевал и договорил Миша, - что здесь не психушка и я не ваш пациент?
        - Это надо понимать как «до свидания»?
        - Совершенно верно. Но я бы предпочел форму «Прощай!».
        - Семен Алексеевич! Вы обещали! - встряла Рая.
        - Этой милой девушке я обещал, что доведу до вашего сведения: на дворе две тысячи пятый год. В чем легко убедиться. Будьте здоровы!

«Хотя куда еще здоровее быть?» - думал доктор, надевая пальто в прихожей.


        Глава 11
        Шереметьев - один из самых состоятельных
        Семен Алексеевич Шереметьев, один из самых состоятельных и успешных врачей в городе, руководитель частной клиники, личный врач областной элиты, человек прагматичный и циничный, пребывал в большом недоумении. То, что происходило с Кутузовым, - загадка, большая и дурно пахнущая по причине откровенной небывальщины. А если завтра косяком повалят пациенты с подобными проблемами? Как их лечить? Да и не требуется. Станут оздоравливаться фантастическим образом.
        Водитель персонального «мерседеса» подвез Семена Алексеевича к его клинике:
        - Прибыли.
        - Куда? - очнулся от раздумий Семен.
        - На работу.
        - А кто тебе сказал, что я на работу еду? - сорвал злость Семен. - Много воли взял! Может, ты и в моем кресле посидишь? На станцию «Скорой помощи». Быстро! - приказал он.
        Водитель мог бы сказать: «Вы сами велели - в клинику!» - но промолчал. Первое правило мудрых подчиненных, не желающих осложнять свое бытие, - не указывай начальству на его капризы.
        Главврача станции «Скорой помощи» Семен отлично знал, как знали в городе друг друга все медицинские руководители. Мария Ивановна лет тридцать назад начинала как хирург. Сейчас, наверное, не помнит, с какой стороны за скальпель браться. Хирургом она была никудышным, но администратором (по этой линии и делала карьеру) оказалась великолепным. В профессиональной среде у нее было прозвище Мамка, которое ее нисколько не оскорбляло, даже гордилась.
        Семен позвонил по сотовому телефону Мамке, потому что без предупреждения свалиться на голову было бы странно и подозрительно. Сказал, что проезжает мимо, есть разговор. Спросил, удобно ли встретиться в этот час. Мамка для солидности пошелестела бумагами и согласилась: приезжай. Семен прекрасно знал, что она приняла боевую стойку.
        Мамка, в свою очередь, понимала, что такой сноб и хлыщ, как Шереметьев, просто так, чайку попить, не заворачивает. И за пятнадцать минут до встречи телефонный звонок - аргумент за то, что ему сильно припекло. Обычно Сёмушка ходы прокладывает загодя, такую колею выкопает - никуда из нее не денешься, остается принимать его условия. Да и не в его правилах в чужих стенах беседы вести. К себе приглашает, чтобы народ оценил: его кабинет не хуже, чем у преуспевающего западного доктора.

        Иррационально, нутром, Семен чувствовал, что феномен Кутузова нужно держать в секрете. Да и по логике: пройдет слух о чуде, народ бросится целителей искать, про его клинику забудет.
        Они, как родные, расцеловались с Мамкой. Из ритуального - чай или кофе? - Семен выбрал кофе. Второй раз за утро его потчевали отвратительным пойлом. Семен нахваливал ватрушки, которые Мамка, по ее словам, сама испекла, прихлебывал напиток и думал: за такой кофе надо расстреливать.
        Так же ритуально они посплетничали, перемыли косточки заведующему медуправлением областной администрации, который лопатой гребет откаты с зарубежных фармакологических компаний, швыряет бюджетные деньги, а в больницах аспирина не хватает.
        В положенный этикетом момент Семен перешел к делу. Заговорил о том, что хочет при своей клинике открыть отделение неотложной помощи, сейчас его пациенты не могут среди ночи позвонить и получить экстренную врачебную помощь от фирмы. Но это большие расходы, на современный реанимобиль не потянуть.
        - Большая удача, что вам удалось машину получить.
        - Так у мэра теща сердечница. Любовь к теще (у Мамки было две дочери) - залог благополучия.
        Семен рассмеялся, словно услышал нечто крайне остроумное. И заговорил о возможном совместном проекте - «скорая» Мамки будет приезжать к его пациентам, вызовы оплачиваются по особой ставке.
        Люди старой формации, к которым относилась Мамка, плохо ориентировались в больших числах. Их не объедешь на кривой козе, на стаде кривых коз, бесполезно мериться - чей козырь старший, - но стоит помахать перед ними пачками денег, теряются. На глазах тупеют и начинают мысленно вычислять: сколько лично я с этого буду иметь. Семен не поскупился на цифры, потому что никаких планов с неотложной помощью не имел. Врачи его клиники обязаны мчаться к своему пациенту в любое время суток, вытаскивать занозу или ставить клизму.
        Он добился желаемого - Мамка поплыла, размечталась, на сухих дряблых щеках румянец выступил. И даже (во закалка!) хриплым голосом стала торговаться, повышать цену. Семен заявил, что суммы можно обсудить, переговоры продолжим, готовьте свои условия.
        Поднявшись, почти прощаясь, как бы между прочим случайно вспомнив, спросил:
        - Да, кстати. Кто приезжал по вызову на Пионерскую, двадцать три, квартира шесть месяца три назад?
        - Зачем тебе?
        Мамка насторожилась, но не сильно. В голове у нее сейчас арифмометр крутил колесики.
        - Просто ради интереса. Никаких рекламаций, напротив. Там мои приятели живут. Говорят, прекрасный доктор приезжал.
        - Дай посмотреть, - Мамка от журнального столика, за которым они беседовали, вернулась к письменному столу, - у нас все компьютеризировано.
        Защелкала по клавиатуре. Семен знал, что в компьютерах она ни бельмеса, машина стоит у нее на столе для солидности, но благодарным зрителем смотрел на представление.
        - Опять завис, чертяка!
        - У меня тоже часто зависает, - с готовностью отозвался Семен.
        - Катя! - во весь голос позвала секретаря Мамка. - Принеси журнал вызовов за прошлые месяцы!
        Семен мог сколько угодно внутренне иронизировать по поводу компьютерной грамотности Мамки, но с какой скоростью она перелистывала гроссбух, вела пальцем по странице!
        - Вот, нашла. Вася Кладов выезжал.
        Мамка и Семен обменялись понимающими взглядами, пожали плечами, покивали сочувственно.
        - Хочешь к себе переманить? - спросила Мамка.
        - Есть такая идея.
        - Забирай. Он меня уже достал. И главное! Сестрички ему подносят! Запретила под угрозой увольнения. Да разве девок удержишь? Они на него только не молятся.
        - Где Василий нынче живет?
        - Как со второй женой разошелся-разменялся, так и оказался на Нахаловке. Неужели к нему поедешь?
        - Скажете! - усмехнулся Шереметьев, мол, не того полета он птица, чтобы лично к заштатным фельдшерам наведываться. - Ради интереса спросил.
        - Катя! Принеси адрес Василия Ивановича.

        Нахаловка - городская окраина. До войны (Великой Отечественной) здесь был кожевенный завод. Для работников построили двухэтажные бараки, которые со временем, точно бородавками, обросли деревянными сараями для дров, угля и домашнего хлама, самодельными гаражами для мотоциклов. Бараки находились в аварийном состоянии, давно не ремонтировались, сараи и гаражи покосились. Все было черным, облупленным, запущенным и до крайности убогим. Но здесь по-прежнему жили люди, и бараки Нахаловки даже участвовали в городском квартирном размене. Риелторская фирма Татьяны называла их апартаменты скромно - «однокомнатные квартиры гостиничного типа». Квартирки шли по обе стороны длиннющего коридора, имели крошечный туалет и в закутке раковину с краном холодной воды. Кухня была общей, на ней стояли шесть газовых плит по четыре конфорки - конфорка на семью.
        Василий Кладов родился и вырос в бараке. Детство его было счастливым и веселым. Гоняли на самокатах по коридору, пацанами дрались барак на барак. Каждый день что-то происходило: то женщины на кухне конфорки не поделят, то мужики подвыпившие схватятся и носятся друг за другом с топорами, то сарай кому-то подожгут, то крысы заведутся, то собака бешеная покусает ребятню - скуки не знали. А на свадьбы в коридоре накрывали большой стол, все выходили со своими стульями и гуляли от души. То же и на поминках, только петь хором начинали не сразу, а когда уже про скорбный повод забудут.
        Детство не повторится, и сорокапятилетним вернуться в барак означало для Василия - скатиться на низшую ступень социальной лестницы, чего он вполне заслуживал.
        Кладов был известной личностью в профессиональной среде. Врач от Бога - это все признавали. Есть талант писать стихи или водить кистью по полотну, а бывает дар лечить людей. Василий, по специализации кардиолог, слышал человеческое сердце, как слышит гениальный настройщик фортепианные струны. И характер у Васи под стать замечательному лекарю. Он был человеколюбив, кроток и душевен. Первая жена, учительница литературы, говорила о нем: князь Мышкин и Алеша Карамазов в одной упаковке. Трудно представить себе героев Достоевского в современных условиях, они и в тепличном девятнадцатом веке не прижились, погибли. А Вася уходил от действительности старинным русским способом - с помощью пьянства.
        Существует два типа алкоголиков - пьющие регулярно и запойные. Василий представлял собой комбинацию двух типов - пил ежедневно и периодически уходил в черные запои. Никакое врачебное мастерство не могло примирить начальство с его беспробудным пьянством. Ведь пациенту не объяснишь, что нетвердо стоящий на ногах доктор на самом деле прекрасный специалист. Если ты лежишь в больнице, ночью случился приступ, а дежурный врач в пьяном забытьи дрыхнет в ординаторской, пробудиться не может, кому это понравится?
        Василия выгнали из больницы, потом из поликлиники, взяли фельдшером на «скорую», но и здесь уже начались проблемы. Следующим пунктом остановки могла стать должность санитара в морге. Хотя всем было понятно, что Василия сгубила водка, ему регулярно подносили. Призовут старые коллеги в больницу проконсультировать сложный случай, отблагодарят бутылкой. Сестрички на «скорой» Кладова обожали, не могли видеть, как он мучается похмельем, наливали…
        Один раз в жизни он предпринял попытку радикально избавиться от пагубной страсти. Это было, когда его попросили из больницы, устроился в поликлинику, женился во второй раз. Лечил себя сам, предварительно проштудировав современную наркологию. Продержался полгода. А потом такая тоска навалила, хоть вешайся. Серый мир, серые будни, серые чувства, серая жена. При трезвом взгляде куда-то подевались ее волшебные качества, которые грезились в подпитии. Бороться с серым миром Василий не мог, но знал, как расцветить его красками. Он сорвался и снова запил.

        Автомобиль Шереметьева подкатил к бараку. Сразу откуда-то набежали пацанята, окружили диковинную машину. «Учебу в школе уже отменили? - с досадой подумал Семен. - Почему они тут шныряют, вместо того чтобы за партой сидеть? Как бы не нахулиганили. Гвоздем по капоту провести - им за милую душу. Потому что нельзя». Из институтского курса психологии Семен знал, что у мальчишек очень развито стремление напакостить по единственной причине - потому что нельзя. Но сам он никогда не рисовал фашистскую свастику на стене подъезда, не разбивал камнями чужих окон, не швырял с балкона на головы прохожих пакетов в водой, не тырил чужой почты… И его старший сын психическими атавизмами не страдает, и младший не будет. Потому что они - высшая раса!
        - Жди меня здесь! - велел он водителю и направился к подъезду.
        По скрипучей лестнице поднялся на второй этаж, судя по нумерации квартир, Кладов живет в конце длинного коридора. Навстречу Семену попадались женщины в байковых халатах с кастрюлями и чайниками в руках, с тазиками постиранного белья. «Каждому свое», - подумал Семен, имея в виду: если Кладов, который мог бы озолотиться, предпочитает жить в этом занюханном общежитии, то, значит, он этого и заслуживает.


        Глава 12
        Семен постучал в дверь
        Семен постучал в предпоследнюю дверь. Через минуту она открылась. На пороге стоял Кладов, еще трезвый. Из высокого белокурого красавца за двадцать лет пьянства Кладов превратился в сутулого, блеклого типа с помятым морщинистым лицом. Только глаза необыкновенного сине-голубого пронзительного цвета не затронуло время.
«Зеркало души, отмытое водкой, - мысленно усмехнулся Шереметьев, который, как и большинство людей, не мог не попасть под гипноз этих удивительно добрых глаз. - Поневоле такому нальешь, как на церковь пожертвуешь».
        - Здравствуйте, Василий Иванович! Я Шереметьев, помните? Мы одно время вместе в областной больнице работали, я - во второй терапии…
        - Доброе утро! Прекрасно помню. Степан…
        - Семен Алексеевич. Извините, что нежданно-негаданно, но у меня к вам серьезный разговор.
        - Проходите, - пригласил Василий и посторонился.
        Поймать момент, когда он трезв, а трезв он бывал короткий период утром, и отвезти на консультацию - было обычным делом. И Василий решил, что Шереметьев тоже повезет его сейчас к какому-нибудь важному больному с не поддающейся лечению аритмией. Раньше Шереметьев не обращался, значит - пациент действительно большая шишка. И через час-полтора Вася получит гонорар - бутылку коньяка. Очень кстати, потому что денег нет даже на пиво.
        Шереметьев ожидал увидеть логово алкоголика, но в комнате было чисто. Бедно, убого, но чисто. Ни батареи пустых бутылок, ни пепельниц с окурками, ни объедков на газете. Стол покрыт клеенкой, на нем лампа и стопка книг. Пахнет не перегаром, а кофе. На подоконнике маленькая электрическая плитка, на ней алюминиевая кастрюлька с длинной ручкой, над которой курился ароматный дымок.
        - Присаживайтесь. - Василий показал на стул. - Кофе?
        - Нет, благодарю, - поспешно ответил Семен.
        Кладов посмотрел на него внимательно, улыбнулся, почему-то сразу догадался, что Шереметьев подозревает, будто в кастрюльке пойло.
        - Кофе хороший, поверьте. Правда, без сахара, молока или сливок. Нет их в моем хозяйстве.
        Кладов снова смущенно улыбнулся. Шереметьев подумал, что такая улыбка может растопить ледник. А следующая мысль была и вовсе странной для Семена: «Если бы я был бабой или гомосексуалом, то втюрился бы в этого мужика по самое не могу». Семен даже потряс головой, чтобы отогнать чудные мысли. Кладов поставил перед ним чашку. Семен пригубил. Кофе действительно отменный, впервые за сегодняшнее утро.
        - Василий Иванович, не буду ходить вокруг да около. Сразу к делу.
        - Да, конечно. Кто у вас занемог?
        - У меня?
        - Вы ведь на консультацию хотели меня пригласить? - (Плата по таксе. Такса - бутылка.)
        - Нет, то есть, да. Скажите, вы помните вызов три месяца назад на улицу Пионерскую? Странный случай, вроде бы обширный инфаркт, клиническая смерть…
        - Что с ним? - перебил Василий. - Он умер?
        - Замечательно жив, более того, Кутузов был вчера у нас на осмотре…
        Семен профессиональным языком изложил результаты обследования.
        - Поразительно! - почесал макушку Василий. - Тот случай потряс меня (и я залил потрясение водкой). Погодите. Сейчас покажу. - Он поднялся и стал что-то искать на книжной полке. - Положено оставлять, но я забрал, не иначе как от суеверного страха. Вот, смотрите. - Он протянул бумажную ленту кардиограммы. На ней шла ровная линия, свидетельствующая о том, что сердце не бьется. - А вот его же, через полчаса. - Вася протянул вторую ленту с нормальными зигзагами нормально работающего сердца. - В это можно поверить? Даже если бы сердце заработало через полчаса остановки, что само по себе фантастика, мозг бы давно умер! И в лучшем случае мы имели бы человека-растение. А он был… был… физиологически полностью восстановлен! Послушайте, у вас, случайно, нет с собой бутылки, - смущенно улыбнулся Василий, - ко мне всегда с бутылками приходят. Очень хочется…
        - Нет! - отрезал Семен, борясь с желанием в ответ на улыбку позвонить шоферу, чтобы тот сбегал и принес. - На этом чудеса не кончаются. Сегодня утром я навестил Кутузова…
        Семен рассказал про фурункул на щеке и отсутствие следов забора крови на изгибе локтя.
        - Тысяча и одна ночь! - развел руками Василий. - Сказки.
        - Я не Шехерезада. Отнюдь. И это еще не все. Кутузов молодеет.
        - Простите, что делает?
        Семен кратко изложил факты их беседы с Кутузовым про события девяносто седьмого и девяносто пятого годов, подытожил:
        - Он не притворяется! Сложно объяснить, но я совершенно уверен: человек живет в том времени, о котором говорит. И при этом Кутузов не шизофреник!
        Василий, хоть и вырос в пролетарской среде Нахаловки, редко ругался матом, не любил брань и не употреблял грубых слов. Но тут у него вырвалось:
        - Финдец!
        - Полностью согласен, - кивнул Семен, у которого мама с папой были представителями высшей расы, а сам он любил матерком вогнать в краску молоденьких докторш.
        - Выпить бы! - жалобно проговорил Вася.
        - Нет! Забудь об этом. Ты меня на десять лет старше, но давай на «ты»? Мы теперь повязаны, поэтому лучше без церемоний.
        - Чем повязаны?
        - Не понимаешь? Нам в руки упал уникальный случай. Фантастический! Если мы найдем, где собака зарыта… Все! Мировая слава… Нобелевская премия… Деньги, власть, могущество… Хрен собачий! - задохнулся от сказочных перспектив Семен.
        - Если мы кому-нибудь об этом расскажем, нас поднимут на смех.
        Вася улыбнулся своей фирменной ангельской улыбкой. Но она уже не трогала Семена. Как неожиданно пришло к нему странное ощущение подвластности мужскому обаянию, так легко и ушло. Семена мало что могло растрогать в преддверии фантастического успеха. Шанс, который выпадает один на миллион, на сто миллионов! Такого еще ни у кого не было! Нужно только ухватить удачу за хвост и крепко держать. Одному не справиться. Кладов - отличный помощник, врач с потрясающей интуицией и человек без амбиций. Только бы не пил. Мы ничего не теряем в случае проигрыша, а в случае выигрыша нам сам черт не брат. Самая выгодная игра. Без рисков.
        Следующие полчаса Семен потратил на агитацию Васи. Нажимал на научную бесценность возможного открытия, на перспективу спасти от смерти тысячи людей, продлить жизнь миллионам. Да, звучит как глупая фантазия. Да, опрокидывает все, чему их учили, что накопила медицинская наука. Но ведь есть! Есть Кутузов! Они себе никогда не простят, если упустят этот шанс. Человечество им не простит! Поэтому - пить завязываем. Ты, Вася, завязываешь! Нужны трезвые мозги и неинерционное мышление. Старые школы - побоку, даешь революционный прорыв!
        Василия не смогли отвадить от алкоголя мама и две жены, любовь к профессии, стыд перед знакомыми и страх окончить жизнь под забором. Но пожертвовать счастьем человечества! Более чем подло, Семен прав. Бросаю пить. Каким бы идиотизмом ни выглядело все, что происходит с Кутузовым, не исследовать это - хуже, чем развязать новую мировую войну.
        - Я тебя убедил? Согласен? - требовательно спросил Семен. - Ты со мной?
        - Да.
        - Пить ты бросил?
        - Бросил.
        Семену хотелось от него клятвы. И он понимал, что бесполезно просить клясться именем матери или другими святынями. Но Кладов все-таки романтик. Пьющий романтик легко обойдет циника, потому что романтику, как Диогену, хорошо в бочке, если она винная, а на блага цивилизации ему плевать. С другой стороны, во всей этой ситуации был изрядный привкус мистики, она лезла изо всех щелей. И Семен обязан был закрепить у Кладова на период их совместной деятельности ощущение избранности, мессианства и ответственности.
        - Поклянись, что не будешь пить, судьбами миллионов детей, которые могут родиться благодаря нашему открытию! Поклянись!
        - Семен, к чему такая патетика? Клятвы… нечто ребяческое…
        - Ты наверняка знаешь, какая идет обо мне слава. Прагматик, которого более всего волнует пополнение его кошелька. Правильно? Так вот, я сейчас, здесь, клянусь тебе, что положу все силы, не пожалею никаких денег ради них… Ради детишек, мил-лионов и миллионов, которые родятся благодаря нашим усилиям.
        - Я тоже ими клянусь! - горячо воскликнул Вася.
        В десять утра, в бедненькой квартирке «гостиничного типа» на Нахаловке прозвучали клятвы, едва ли не повторившие клятву Герцена и Огарева на Воробьевых горах. Это Василий вспомнил про русских революционеров. А Семен посмотрел на часы - он опаздывал. В дверь забарабанили, и стервозный женский голос проверещал:
        - Василий Иванович! Положено каждый день мыть!
        - Чего она хочет? - удивился Семен.
        - Чтобы я пол вымыл.
        - Зачем? - еще более поразился Семен. - Кому?
        - Таков порядок. Все жильцы убирают по очереди на кухне и в коридоре.
        - И ты тоже?
        Василий замялся. Полы в местах общего пользования он не мыл, за него это делали соседи. Они обожали Кладова, который бесплатно (бутылки не в счет) всех лечил: соседей, соседских детей и внуков, их родственников и даже и знакомых. И только одну сквалыжную старуху возмущало положение дел, с маниакальной настойчивостью она требовала, чтобы Вася сам орудовал тряпкой.
        Не дожидаясь Васиного ответа, Шереметьев встал и пошел к двери, открыл ее. Какие-то идиотские полы, когда перед ними такие задачи!
        - Что вам нужно? - спросил Семен пенсионерку.
        - На кухне пол грязный!
        - И дальше?
        - Его, - потыкала она пальцем в глубь квартиры, - черед мыть.
        - Да успокойтесь вы, тетя Оля! - Мимо прошла женщина с ведром и шваброй. - Я сейчас уберу.
        Но старуха, словно только этого и ждала, еще пуще раскричалась:
        - С каких это пор тут баре появились? Их в семнадцатом году прикончили! Почему Лидка за Ваську моет? Прислужников развел!..
        Семен несколько минут слушал поток маразматического бреда. Потом поманил пальцем старуху, наклонился, больно схватил ее за ухо и прошептал:
        - Бабка! Если ты еще раз подойдешь к этой двери, если ты хоть пикнешь про гребаные грязные полы, я тебе кости поломаю! - Отпустил ее ухо и выпрямился. - Все понятно или есть вопросы?
        - По-по-нятно. - Схватившись рукой за горящее ухо, она быстро потрусила по коридору.
        В чем прелесть старости? В том, что можно сколько угодно поносить молодежь. Ну огрызнутся они в ответ, так это только добавляет жару. Но на пожилого человека руку поднять? Такого самый отпетый из местных блатных себе не позволял. Значит, бандюган, который к Кладову пожаловал, видно, из самых-самых душегубов. Физиономия злая, губы перекошены - такой мать родную на куски порежет и собакам выбросит. Храни Господь! Лучше не связываться, от страха чуть не померла.

        Василий и Семен вышли на улицу. Водитель растерянно кружил вокруг «мерседеса». Как Семен и предчувствовал, пацаны отметились. По темно-серебристому боку машины, по задней и передней двери бежала глубокая царапина. Водитель торопливо оправдывался: шуганул мальчишек, а они на четвереньках подобрались, процарапали и ходу, рванул за ними, да между сараями не проехать… Семен Алексеевич очень трепетно относился к внешнему виду своего автомобиля, поэтому водитель ждал разноса. Каково же было удивление, когда Шереметьев только лишь буркнул:
        - Ремонт за твой счет, - и велел ехать в клинику.
        Из машины Семен позвонил Мамке. Полтора часа назад она ничего не имела против, если Шереметьев заберет к себе Кладова. Но теперь уперлась: только вместе с каретой «скорой помощи», которую Шереметьев берет у станции в аренду. А если Вася решил увольняться, то пусть отрабатывает положенные законом две недели, у них врачей и фельдшеров не хватает. За время, прошедшее с их разговора, Мамке каким-то образом удалось придумать схему, по которой государственное имущество (автомобиль
«скорой помощи») и государственный служащий (фельдшер Кладов) переходили в пользование коммерческой структуры Шереметьева. А сама Мамка безошибочно учуяла интерес Шереметьева к Кладову и потребовала немалых денег. Семену ничего не оставалось, как согласиться на ее условия. Переиграла его старая гвардия. Но только в первом тайме.


        Глава 13
        Рая несказанно счастлива
        Рая была несказанно счастлива тем, что Мишей заинтересовались врачи. Разделить ответственность за его судьбу со специалистами - большое облегчение. Рая узнала голубоглазого медика со «скорой помощи», но имени не помнила. Семен Алексеевич представил их друг другу. Разговор состоялся в клинике Шереметьева. Миша проходил здесь повторное, более тщательное обследование. Пока сестричка водила его по кабинетам, Рая отвечала на вопросы докторов.
        К сожалению, она не много могла рассказать. Про Мишины детские болезни или недуги в юности вообще ничего не знает, потому что они недавно поженились, то есть еще не поженились, а собираются… собирались, у Миши это второй брак. От первого есть жена и дочь-студентка.
        - Вы не волнуйтесь! - по-доброму улыбнулся Василий Иванович. - Не нервничайте. Рассказывайте, не смущаясь, сколь бы фантастично ни звучали ваши слова. Давайте вернемся к прошлым событиям. Что все-таки происходило в комнате, пока мы с сестрой были на кухне?
        - Миша умирал, правильно?
        - Совершенно правильно.
        - Мне стало очень плохо, страшно горько, отчаянно! Едва соображала, что делаю. Схватила майонезную банку с надписью «Мужское молодильное», которую в квартире тетушки обнаружила и зачем-то принесла домой. Открыла крышку и вылила содержимое в Мишу. Через минуту он ожил.
        - Давайте уточним, - спросил Василий Иванович. - Непосредственно перед тем, как очнуться, прийти в себя, Михаил Александрович выпил какую-то жидкость?
        - Выпил, - подтвердила Рая.
        - Но глотать он не мог!
        - Сначала не мог, а потом получилось.
        - Мы бы хотели взять это средство на анализ, - подключился Семен Алексеевич.
        - Закончилось, - развела руками Рая. - Миша все выпил, а банку я выбросила.
        - Точно выкинули банку? - переспросил Семен Алексеевич.
        - К сожалению.
        - И что там была за жидкость, не знаете? - настойчиво допытывался он.
        - Не имею понятия. Коричневого цвета, похоже на старый чай, но с осадком… Может, это стволовые клетки были?
        В газетах постоянно писали про чудо-клетки, которые латали «прорехи» в человеческом организме и сказочно его омолаживали.
        Василий Иванович отрицательно помотал головой:
        - Стволовые клетки выращиваются специально для конкретного человека, лабораторий таких немного. Двести пятьдесят граммов стволовых клеток стоили бы дороже истребителя. Кроме того, их бесполезно принимать перорально, то есть глотать, в желудке они погибнут. Рая, вы уже на следующий день после приступа заметили, что с Михаилом Александровичем творится что-то странное?
        - Нет, не на следующий. Он просто… просто… Я не знаю, говорить ли про интимное?
        - Обязательно! Мы врачи, - ответил Семен Алексеевич.
        Понимаете, Миша до этого… несколько раз… ну, не получалось у него… в смысле близости. Я даже потом у него в кармане нашла упаковку «Ниагары».
        - Можно предположить, что в день приступа Михаил Александрович принял «Ниагару»? - спросил Кладов.
        - Можно, - кивнула Рая, - потому что все у него… то есть у нас, отлично получилось. Правда, Мише тут же стало плохо с сердцем.
        - А вы ему, случайно, нитроглицерин не давали? - нахмурился Василий Иванович.
        - Давала. Когда на «скорую» позвонила, мне подсказали.
        Василий смотрел на девушку с жалостью: того не ведая, она прямиком отправила любовника на тот свет.
        Семен сделал пометку в блокноте и обронил:
        - Еще один аргумент за то, что Кутузов должен быть скорее мертв, чем жив.
        Рая испуганно округлила глаза. И снова ее успокоил Василий Иванович, сказал, что все в порядке. Два доктора почему-то наводили на мысль о добром и злом следователе. Василий Иванович безусловно добрый, и, будь настоящим следователем, преступники бы, наверное, распахивали ему душу на первом же допросе. Семен Алексеевич, которому принадлежала инициатива заняться Мишей, пугал Раю. В нем чувствовался недобрый, циничный напор и равнодушие прозектора, исследующего труп. Но такие качества всегда принимаются как свидетельство большого профессионального мастерства. Поэтому Рая больше доверяла Шереметьеву, а общаться предпочла бы с Кладовым.
        Никакой системы в омоложении Михаила, по словам Раи, не было. Он мог в течение недели за ночь терять по дню-два-три. А мог проснуться на месяц, год или на пять лет назад. Всегда с хорошим аппетитом. После того как его отбросило во время, когда они с Раей были незнакомы, каждое утро он считал, что вчера напился до беспамятства. Она уже привыкла к чудесам: к тому, как у Миши вырастают зубы, появляются и исчезают мелкие раны, темнеют волосы на голове и на груди. В это трудно поверить, но не верить своим глазам невозможно.
        - У меня к вам просьба, - обратилась она к Шереметьеву, справедливо приняв его за главного. - Вы не могли бы выписать Мише больничный, чтобы он не ходил на работу?
        В институте последние дни стало совсем плохо. Мишино омоложение не могло остаться незамеченным. Пошел слух, что он подвергся лечению теми самыми стволовыми клетками. Откуда взял на них деньги, ясно, что не малые? Преподаватель мог разбогатеть, только беря взятки за вступительные экзамены в институт. Рае уже намекали, что по Кутузову плачет прокуратура.
        Да и сам Миша… Немыслимо все учесть и подготовить его к приходу на работу, рассказать, что произошло за несколько лет. Миша жестоко обидел нескольких преподавателей. С одной из них он как-то раскланялся утром: «Вы у нас новенькая? Позвольте представиться - Михаил Александрович Кутузов». А она уже три года работает на кафедре! Полставочница, черная кость, мечтает и не может добиться полной ставки, переживает свою ущербность. Решила, что Миша издевается над ней. У заведующего кафедрой, который два года ходил с палочкой, Миша участливо поинтересовался, что произошло - перелом, растяжение? Заведующего оскорбила забывчивость Кутузова. Не помнить, что у профессора проблемы с сосудами на ноге! Коллеги в тот момент отвернулись, спрятав усмешки, подумали, что Кутузов - смелый нахал, который прикидывался интеллигентом. Ведь у заведующего любимой темой разговоров были его диагнозы, про них знали даже вахтеры.
        Таких случаев были десятки, и уже появились догадки, что наряду с омоложением Кутузову отшибло часть ума. Последние дни Рая и вовсе не могла допустить, чтобы Миша явился в институт, держала его дома взаперти. Дело в том, что семь лет назад их специальность и кафедра соответственно назывались «начертательная геометрия». В новые времена переименовали в «компьютерную графику», студенты пересели за компьютеры. А Миша в них ничего не смыслил, графические компьютерные программы для него еще только маячили на горизонте. Чему он мог научить студентов? Да ничему, только оскандалиться.
        - Выпишем бюллетень, - пообещал Семен Алексеевич, отметив, что Рая верно определила, кто здесь главный. - И вам, пожалуй, тоже. Вы будете нам нужны для неквалифицированной работы, а привлекать посторонних нецелесообразно.
        Так просто и безоговорочно решил Раину судьбу.
        Она впервые получила возможность рассказать о том, что ее мучило. И более всего ей хотелось поведать о главных своих терзаниях, которые втайне считала жертвенным подвигом. Непросто каждое утро внушить человеку, взирающему на тебя будто на чужую, что они на самом деле любят друг друга!
        Семену лирика была неинтересна, он вышел из кабинета проверить, как там Кутузов. А Василий Иванович внимательно слушал девушку, сочувственно кивал, говорил, что нельзя терять надежды, что они сделают все возможное, не надо отчаиваться. Угрозы жизни Михаила Александровича нет, это самое важное, и причин для паники не имеется. Все будет хорошо!
        Рая испытывала большое облегчение после беседы с Василием Ивановичем.

        Семен действовал быстро и активно. Силами его клиники нельзя было провести доскональное биохимическое, иммунологическое и генетическое обследование. Семен договорился в большом военном госпитале, расположенном в соседней области, и на день отвез туда Кутузова, сам водил из лаборатории в лабораторию, стоял за спиной у врача, который делал компьютерную томографию.
        В соседнем со своим кабинетом помещении в рекордные сроки, за два дня, Семен организовал палату на одного пациента. Купил, выпросил, взял в аренду необходимую аппаратуру для ночного мониторинга, который в феномене Кутузова был крайне важным.
        Раю оформили, ее обязанности заключались в уборке помещения, кормлении Кутузова и прочем обслуживании. Прежде у Шереметьева был личный туалет, он брезговал пользоваться общей уборной. Теперь делил унитаз с Кутузовым, отсекая возможность контактов с посторонними.
        Активность Шереметьева, который на текущие дела выделял минимум времени, факт появления в клинике специальной палаты не могли остаться незамеченными. Сексоты из числа сотрудников донесли Шереметьеву: народ предполагает, что бурная деятельность и секретность связаны с тем, что в палате лежит зять губернатора, по слухам больной СПИДом. Семен не стал опровергать это предположение, рассудив, что оно ему пока выгодно.
        Василий часами пропадал в библиотеке медицинского университета, рыскал по Интернету. Семен привез ему домой компьютер и платил немалые деньги за связь со всемирной сетью через оператора сотовых телефонов. Легкого и дешевого пути из Нахаловки в глобальную паутину не существовало.
        Результаты анализов ни на шаг не приблизили их к заветной цели. Они показали, что Кутузов потрясающе здоров для своего календарного возраста, а отклонения в биохимии, иммунном и генетическом статусе не выходили за границы естественных.
        И только энцефалограммы кутузовского мозга демонстрировали странную картину. Говоря попросту, мозг Кутузова бешено трудился (не случайно Михаил Александрович был вечно голоден и налегал на сладкое, мозг «питается» глюкозой), выдавал ритмы крайнего напряжения или фаз быстрого сна. Это было невозможно! Как немыслимо человеку несколько суток бежать безостановочно сотню за сотней километров или участвовать в многодневном шахматном турнире без перерыва на отдых.
        С кутузовскими энцефалограммами Семен летал в Петербург, где находится лучший профильный институт - Институт мозга. Провинциальному врачу посоветовали отремонтировать энцефалограф, который явно сломался и рисует небывалыцину. Причем сама поломка абсолютно уникальна, как если бы один отдельный телевизор стал показывать картинку вверх ногами и задом наперед. Из этого следовало, что с фирмы-производителя энцефалографов можно потребовать большие деньги за брак. Вокруг рекламации и крутился разговор, а утверждение Семена, что энцефалограф дурит только при обследовании больного Кутузова, не встретило и тени доверия. На Шереметьева посмотрели как на растяпу из глубинки, который мог бы обогатиться, да счастья своего не понимает. Он не обиделся, точно знал, что куска мимо рта не проносит, этому у него многие столичные доктора могли бы поучиться. Ясно и другое - никто тут, в Питере, объяснить феномена Кутузова не может.
        Семен, используя свои связи в милиции, пытался разыскать Раину тетушку, которая могла бы пролить свет на происхождение молодильного средства. До его обращения тетю Люсю искали без усилия - слали бумаги по долям и весям. Но тут напряглись, да безрезультатно. Единственный след и во внимание принимать не стоило - в детский приемник несколько месяцев назад была привезена девочка, подобранная на улице, явно ненормальная. Она назвалась Люсей Петуховой и утверждала, что родилась в пятьдесят шестом году. В специнтернате для слабоумных, куда Люсю отправили, ее не оказалось. Загадочным образом сгинула по дороге.
        Раю в подробности медицинских загадок не посвящали. Она преданно трудилась санитаркой при Михаиле Александровиче. О любовных утехах с Мишей было давно забыто, прекратились еще на квартире Мишиного брата. Несколько попыток соблазнить Кутузова (разного возраста) оставили большую горечь. Причем именно успешные попытки, когда Миша откликался на зов. Так откликается добрый христианин на назойливое нытье нищего, бросает копейку в протянутую грязную дрожащую ладошку. Обидно и несправедливо.
        В Василия Ивановича Рая слегка влюбилась, ее вообще трогали только мужчины постарше, не одногодки. Вызвала ли она интерес у Василия Ивановича (удачно неженатого), было непонятно. Доктор всегда оставался ровен, добр и вежлив. Он взял на себя труд объяснять Мише по утрам, что с ним произошло. И нашел аргумент, действовавший почти безотказно. Мише давали сотовый телефон и предлагали позвонить дочери, предупреждая, что она уже два года студентка и учится в Москве.
        Миша с опаской прижимал к уху чудо техники - миниатюрный, не больше сигаретной пачки, беспроволочный телефон и разговаривал с дочерью. Ее голос нельзя было спутать - Светланка характерно грассировала и слегка пришепетывала. Миша задавал нейтральные вопросы: как дела, что нового, какие планы.
        - Папка, мы же с тобой вчера разговаривали! - (Миша этого решительно не помнил.) - Думаешь, за сутки что-то изменилось? У нас, конечно, бурная жизнь, но не настолько. Как мама?
        - Хорошо. Напомни мне специальность, на которую ты учишься.
        - Крейзи! Через день спрашиваешь! Запомни! Я буду специалистом по связям с общественностью, пиарщицей! Ой, у мобилы зарядка кончается! Пока! На лекцию бегу.
        Только последняя фраза про лекцию была понятна Кутузову. Какие связи с общественностью? С какой общественностью? Василий Иванович терпеливо объяснял ему, что такое пиар, и что мобильный телефон, вроде того, что вы держите в руках, молодежь называет мобилой.
        Их утренние беседы, как и каждый вздох Кутузова, записывались на скрытую видеокамеру, поэтому в палате всегда горел яркий свет. Кассеты накапливались, а разгадка феномена откладывалась.


        Глава 14
        Миша провел в палате
        Миша провел в специальной палате десять дней. Резко не молодел - его отбрасывало в прошлое не более чем на месяц. Но, естественно, он не помнил событий реального вчера, и Василию Ивановичу каждое утро приходилось заново объяснять.
        Рая первой пришла в клинику. До появления врачей ей следовало успокоить Мишу - да, он заболел, находится в стационаре, скоро придут на обход врачи. А пока - утренний туалет и завтрак. При слове «завтрак» Миша переставал удивляться, почему не помнит, как загремел в больницу, где его облепили проводами с присосками.
        Готовила Рая дома (Сменен Алексеевич выдал деньги на продукты) и приносила еду в больших термосах, раздобытых тем же Семеном Алексеевичем. Последние дни Рая заметно успокоилась, жизнь вошла хоть и в странную, но колею, кошмар упорядочился.
        Но расслабилась она рано. Ее ждало потрясение, не новое по форме, но мощное по содержанию.
        На кровати сидел и озирался вокруг молодой человек. То есть Миша, но совсем юный.
        - Сколько тебе лет? - не здороваясь, грохнув термосы на пол, спросила Рая.
        - Двадцать семь. Это больница?
        - Да.
        - Но я не помню, чтобы болел. Когда я сюда попал? Вчера?
        - Какой ужас! - глядя на него будто на привидение, пробормотала девушка и выскочила за дверь.
        Рая заметалась в коридорчике. Ей хотелось спрятаться. Думала, что привыкла к Мишиным превращениям, но не тут-то было. Она заскочила в туалет, закрылась на щеколду, достала телефон, принялась нажимать на кнопки, путалась. Наконец набрала номер Василия Ивановича (ему Шереметьев предоставил сотовый телефон на время эксперимента).

        Миша чувствовал себя совершенно здоровым, если не считать недугом зверский аппетит. Миша ненавидел больницы. Прямо сказать - боялся их. Да и некогда ему было разлеживаться. Сегодня Татьяну выписывают из роддома (хорошо, что туда посетителей не пускают, он бы с трудом заставил себя навестить жену и новорожденную дочь). Нужно успеть заскочить к двоюродной сестре, которая обещала срезать ветку цветущей китайской розы для Танюши. Цветов в это время года с огнем не найти, а у него будет букет. Здорово! И еще есть один подарок Танюше - золотое колечко с рубинчиком. Деньги занял у соседки. Она ворчала, что лучше бы на коляску потратился или манежик. Коляска коляской, а хочется памятный подарок жене сделать.
        Он был одет в широкую больничную рубаху - и только, даже трусы отсутствовали. Никакой одежды вокруг не наблюдалось. Но у кровати стояли шлепанцы. Миша отлепил проводки, встал, надел тапочки, подошел к двери и выглянул наружу. Коридор, сбоку дверь, за ней какие-то шорохи-всхлипы (это Рая причитала, терзая телефон). Прямо, в конце коридора, еще одна дверь. Миша подкрался к ней, приоткрыл. Похоже кабинет. Пустой. Он вошел, огляделся. Письменный стол со странным темным пюпитром (плоский экран компьютера). Ага, да тут шкаф! Миша распахнул дверцу. Удача: на плечиках висит мужская одежда: рубашка и костюм. Внизу стоят туфли.
        - Ну, простите меня! - бормотал Миша, сбросив больничную рубаху и натягивая на ноги чужие брюки. - Я все верну. Обязательно! Не могу же я, сверкая задницей, по улице бежать!
        Брюки на голое тело неприятно кусались и были маловаты, как и рубашка с пиджаком. Туфли на босу ногу жали. Не до капризов - воруем то, что нашлось. Во втором отделении шкафа нашелся старомодный плащ, берем до кучи, не лето на дворе.
        Миша почти дошел до двери, которая явно вела на волю, но вернулся к столу. Взял лист бумаги, ручку и написал: «Извините за грабеж. Я все верну. Кутузов».
        Он благополучно выбрался на улицу и особых потрясений по дороге домой не испытал. Во-первых, ему было холодно и он практически бежал. Во-вторых, шел снег, маскируя все вокруг. В-третьих, в их городе, как и во многих российских, можно без декораций снимать кино про события тридцатилетней давности. Мише только показалось, что по улицам движутся машины диковинных обтекаемых силуэтов. Иностранная делегация пожаловала? Да еще на месте привычного стенда «Слава победителям социалистического соревнования!» красуется большое фото полуобнаженной девицы и текст: «Мыло „Лав“. Аромат и свежесть». Миша даже затормозил перед новым стендом. Почти порнография! Во дают! Хотят показать интуристам, что у нас все как на Западе. Поднимался по ступенькам в свою квартиру и думал о том, сколько в городе теперь появится шуточек про импортное мыло. Вот, например, «Мыло „Лав“ лезет из канав» или «Он помылся мылом „Лав“ и сверкает как удав», есть еще рифма на «сказав, поняв, мечтав…». Нет, «мечтав» плохо звучит. И тут же пришло в голову:
«Не мечтав про мыло „Лав“, нахлебался секс-забав». В самом деле, как его угораздило попасть в больницу и при этом не помнить деталей? Занятый сочинительством, Миша отметил мимоходом, что в подъезде сделали ремонт, в другой цвет стены покрасили. На звонок Миши открыла теща.

        Татьяна собиралась выходить из дома, когда раздался звонок. Она открыла, на пороге стояло… это…
        Это чмокнуло ее в щеку со словами:
        - Доброе утро, Екатерина Сергеевна!
        Так звали Танину маму, которая умерла десять лет назад.
        Это стало снимать плащ, переобуваться в тапочки. Носков на этом не было. Это, точнее этот, был чистым слепком, как две капли воды похожим на ее мужа, на Михаила… в далекой молодости. Тане стало дурно, показалось, что потеряла сознание и только почему-то не свалилась на пол. Голова вдруг стала пустой до звона, ни одной мысли.
        - Отлично выглядите, Екатерина Сергеевна, - продолжал говорить Мишин двойник. Заглянул в комнату, присвистнул. - Новая мебель? Ваш подарок? И люстра? Танюшкина мечта осуществилась. Вместе пойдем из роддома их забирать? Только я бы хотел немного подкрепиться. Вы уже завтракали?
        Теща не отвечала на вопросы. Смотрела на него как… как девица утром в больнице - с оторопью, с изумлением. Теща заметно похорошела, посвежела, похудела и одета была с несвойственной ей прежде смелостью - в брючный костюм. Екатерина Сергеевна в брючном костюме! Чудеса! И с каких доходов она, экономист на обувной фабрике, разбогатела? Кормить его не собирается. Но, в конце концов, он у себя дома, а есть хочется уж просто нестерпимо.
        - Завтракали? - повторил Миша.
        Таня не ответила. Этот развернулся в сторону кухни, явно собираясь туда идти. Таня испуганно попятилась спиной, так и вошла на кухню, отступала, пока не натолкнулась на подоконник.
        Этот принялся по-хозяйски вытаскивать еду из холодильника. И рта не закрывал:
        - И здесь новая мебель? Вчера передал в роддом одежду для Тани и ребенка, она записку прислала. Чувствует себя хорошо, ребенок немного потерял в весе первые дни, но уже начал набирать. Три двести - ведь это здорово? Хочу дочь Светланкой назвать. Таня согласна. Я ей тоже подарок приготовил - колечко с рубином. А цветы мне сестра двоюродная обещала. Заскочим к ней по дороге?
        Было колечко. Да и сейчас есть, лежит в шкатулке. И комнатные цветы, китайская роза, были… Двадцать два года назад! На прошлой неделе у Светланки день рождения был. Таня ей звонила, поздравляла. Дочь сказала, что папа уже отметился, он вообще каждый день звонит. Какой-то странный, не болеет? Вопросы одни и те же задает. Таня сказала, что у отца сложности на работе.
        А выглядело все так. Миша позвонил дочери, чтобы удостовериться, в каком времени живет. Светланка сказала:
        - Ты меня первый сегодня поздравляешь. Ну, давай начинай!
        - С чем поздравлять? - удивился он.
        - У меня сегодня день рождения.
        - Разве?
        - Двадцать два года!
        - Сколько-о-о?
        - Папа, как у тебя с памятью?
        - Отлично… или плохо… Поздравляю, дочка!
        - Спасибо! Дико тороплюсь, считай, что ты мне сказал много-много хороших слов. Целую! Пока!
        Этот ел, питался, пожирал Танины продукты. Взял белый батон, хотел отрезать поперек кругляшок, передумал, разрезал батон вдоль. Намазал маслом, положил колбасу и сыр, накрыл сверху второй половиной и, широко раззевая рот, кусал, быстро жевал и торопливо глотал. Миша так некультурно никогда не ел.
        - Ты кто? - с трудом выдавила Таня.
        - Ваш зять, Михаил Кутузов, в девичестве Червяк. Что с вами, Екатерина Сергеевна?
        - Ты откуда? - Второй вопрос дался Тане уже легче.
        - По правде сказать, из больницы. Удрал оттуда.
        - Ага, понятно, - кивнула Таня, которой ровным счетом ничего понятно не было.
        Ее отвлек звук с улицы - пронзительный свист автомобильных тормозов. Невольно посмотрела в окно: во двор влетела машина «скорой помощи», остановилась около их подъезда.
        - Екатерина Сергеевна! - позвал этот. - Новая мебель, конечно, здорово, большое спасибо, и обои сменили. Но куда вы дели соски, молокоотсос - все, что я купил по Таниному списку?
        - Какой молокоотсос? Ты кто?
        - Такое впечатление, что вы меня не узнаете, - с набитым ртом ответил Миша. - И где наши заготовки, продукты?
        Его жена была прекрасной хозяйкой, на зиму по сотне банок консервов заготавливала, впрок покупала макароны, крупы, муку, сахар. Теперь, рыская по полкам в новых шкафчиках, Миша ничего не обнаружил. И в холодильнике, суперсовременном, нечем поживиться. Он хотел есть, а есть было нечего!
        - Наши заготовки, продукты? - Таня, как это делают обескураженные дети, повторяла вопросы.
        - Вот именно.
        - Ты кто?
        - Екатерина Сергеевна! Да что с вами? Третий раз спрашиваете. Вы' же видите, что это я, Миша. Правильно?
        - Правильно, - кивнула Таня, - как бы Миша.
        - Ваш зять, верно?

«Нет у меня никаких зятьев! - хотелось закричать Тане. - И ты похож на Мишу, которого давно нет!» Напуганная Таня не решалась произнести эти слова вслух. От ответа ее избавил звонок в дверь.
        На ватных ногах пошла открывать. А вдруг там еще сюрпризы? Посмотрела в глазок. Аспирантка Рая и какой-то долговязый мужик. Таня открыла дверь.
        - Татьяна Евгеньевна! Миша у вас? - выпалила Рая.
        - Э-э-э… как бы…
        - Здравствуйте, Татьяна Евгеньевна! - Вперед выступил долговязый. - Я врач. Позвольте нам поговорить с Михаилом Александровичем?
        - С этим?
        - Да! - смело шагнула вперед Рая. - Разрешите пройти!
        И, не дожидаясь позволения, рванула на кухню. Тот, что представился врачом, - за ней.
        Таня не понимала, что происходит и, соответственно, что делать. Затренькал телефон, и звук его показался спасительным. Хотелось ответить, совершить какой-нибудь естественный, нормальный поступок, чтобы развеять морок. Она сняла трубку.
        Бывшая начальница, Виктория Сергеевна:
        - Ты еще дома? Опаздываешь, у тебя же совещание на девять тридцать назначено! - Виктория Сергеевна, как всегда, все знала. - Я коротко, по делу. Говорят, твой бывший муж в какой-то медицинской фирме прошел курс лечения и отлично помолодел. Правда?
        - Не знаю. Я с ним не общаюсь. - (А кто на кухне батоны трескает?)
        - Так пообщайся! Моя личная просьба. За деньгами, сама понимаешь, не постою, лишь бы помогли от старческих хворей избавиться.
        - Но я действительно не в курсе!
        - Отказываешь?
        - Виктория Сергеевна! Вы прекрасно знаете, что я вам ни в чем отказать не могу.
        - Вот и поговори с Мишкой. Если будет хвостом крутить, скажи, что на него в прокуратуру уже доносы накатали. В моих силах и связях остановить разбирательство. Поняла?
        - Да. Спасибо. Буду стараться.
        - Ты чего говоришь по-армейски, будто я генерал, а ты прапорщик?
        - Извините, не хотела обидеть.
        - Температуры нет?
        - Чего?
        - Имею точные сведения: грядет грипп, будет назван «птичьим». Скосит больше людей, чем испанка, на миллионы счет пойдет. Береги себя! Не целуйся с кем попало! - хохотнула Виктория Сергеевна.
        - Хорошо, непременно! - серьезно ответила Таня. - Спасибо, что предупредили. •
        Она положила трубку, вышла в коридор. Что происходило на кухне, пропустила. А сейчас видела, как Рая и врач этого… не сказать, что насильно волокли, под локти держали и… препроваживали - вот подходящее слово, препроваживали на выход.
        В дверях врач обернулся, посмотрел на Таню, она машинально отметила - какие чудные голубые глаза! - и улыбнулся:
        - Все в порядке! Не расстраивайтесь и не переживайте. Всего доброго!
        Закрылась дверь. Из квартиры ушли посторонние. Посоветовали не расстраиваться. Какой тут не расстраиваться! Что происходит? Таня подскочила к окну и увидела, как этого сажают в машину «скорой помощи». На вешалке остался его плащ, дорогой и модный.
        Практичный Танин ум долго оставаться в трансе не мог. Этот - не просто похожий на молодого Мишу человек, а натуральный Миша - муж, каким он был два десятка лет назад. Татьяна готова отдать руку на отсечение: Миша! Он, а не двойник! Зазвонил домашний телефон. Таня не ответила. Через секунду проснулся сотовый телефон. Определенно - с работы. Переговоры со смежниками, на которые она опаздывает. Чудеса, не чудеса, а служба не ждет.
        Надев шубу, вышла на лестничную клетку, закрыла дверь, подергала за ручку - надежно.
        Ответ пришел на лестнице. Клонирование! Опыты секретные! Это был Мишин клон. Как в бразильском сериале! Точно! Размножение почкованием или как-то еще. Ах, сволочи! Издеваться над живым человеком! Я вам не овечка Долли!
        Таню никто не клонировал, но эта фраза: «Я вам не овечка Долли!» - вбуровилась в сознание и полдня стучала в мозгу.
        Откуда, спрашивается, в их городе секретная лаборатория? От верблюда! Оттуда, откуда берутся люди, потерявшие память, про них в газетах писали и по телевидению показывали. Найден на полустанке, ни бельмеса не помнит - как зовут, где родился и прописан, да и вся предыдущая жизнь - всмятку. Характерно: все, кто с амнезией, мужчины. На женщинах пока мерзкие опыты не ставят. На том спасибо! И я вам не овечка Долли!


        Глава 15
        Таня не могла вырваться из фирмы
        До четырех пополудни Татьяна не могла вырваться из фирмы, дела не отпускали. Но в половине пятого, продиктовав секретарше десять поручений, взвалив на своего заместителя и юриста экспертизу трех срочных контрактов, она покинула офис. Надо разобраться, что происходит с Мишей. Иначе спокойствия не видать.
        Татьяна поехала на квартиру Мишиного брата, где поселилась сладкая парочка. На звонок никто не ответил. Ухо, прислоненное к двери, никаких шорохов и звуков не отметило. Куда теперь? В институт, где любовники трудятся.
        Раю она застала случайно. Раю отпустил Василий Иванович - проветритесь, на вас лица нет. Она поехала в институт, там давали стипендию, которую пришлось тут же отдать в счет долга. Рая выглядела изможденной, и все поверили: она по-прежнему болеет, как и Михаил Александрович. Нет, не вирусное, отвечала на расспросы Рая. Что значит написанное в бюллетене Кутузова «нейроэндокринное заболевание»? Только то, что доктора не уверены в диагнозе. Тут Рая не лукавила. А что с ней? Сосудистая дистония. Да, на фоне переживания за любимого человека.
        Татьяну на кафедре знали, неоднократно виделись на общих застольях, банкетах и новогодних капустниках. По доброй воле она, брошенная жена, никогда бы сюда не явилась. Но теперь выхода не было. Двадцать минут приветствий с Мишиными коллегами, дежурными вопросами о здоровье и о дочери…
        Спокойно! Не обращать внимания на хитрый блеск в глазах, на косые взгляды сочувствующих дам. Я бы хотела поговорить с Раей, пардон, Козюлькиной. Можно вас на минуточку? Со всеми прощаюсь, всего доброго!
        Они разговаривали у большого окна, напротив двери на кафедру. Естественно, преподавательской общественности было интересно, чем закончится встреча жены и молодой любовницы. Двери кафедры не закрывались, преподаватели шныряли, как студенты. Никто не желал скандала. Но как пощекотало бы нервы, вцепись жена любовнице в физиономию, подними крик или прилюдно разрыдайся.
        К разочарованию публики, немой диалог (слов-то не слышно) двух женщин ничего драматического не предоставил. Почти подружки или давние знакомые. Вначале они немного поспорили, Татьяна Евгеньевна что-то зло выговаривала, а потом с явным изумлением слушала Раю. А та говорила с отсутствующим, тупым, утомленным видом.
        - Где держат Михаила Александровича? - прямо спросила Таня.
        - В частной медицинской клинике на проспекте Щорса. - Рая ничего не скрывала.
        - Кто позволил клонировать моего мужа? И сколько уже сделали этих… образцов?
        - Ошибаетесь, он не клон, - уныло ответила Рая, которая вопросам не удивилась, так как ее способность удивляться была давно исчерпана.
        - Не морочьте мне голову! Я все поняла! - с тихой угрозой проговорила Таня. - Я этого так не оставлю! Ставить эксперименты на людях! Я буду жаловаться!
        Угрозы на Раю не подействовали. Она равнодушно пожала плечами и привела аргумент:
        - Клон не помнил бы событий Мишиной жизни, ведь клон - только физическая копия.
        Логично. Таня об этом не подумала. Версия с клонированием рассыпалась. Да и, по правде сказать, двадцатисемилетнего Мишу вырастить из пробирки в их городе или даже в Америке, в суперсовременной лаборатории, - сказка, сюжет для латиноамериканского сериала.
        - Но тогда кто же ко мне приходил?
        - Михаил Александрович.
        - Это я сразу поняла. То есть я ничего не понимаю!
        Татьяна Евгеньевна имела право знать правду, и Рая стала рассказывать. По мере того как она говорила, у Татьяны отвисала челюсть. Рая завершила монолог, секунду помолчала и добавила:
        - Извините, Татьяна Евгеньевна, но у вас открыт рот.
        - Но это же, - клацнула зубами и недоверчиво покачала головой Таня, - черт знает что такое! Совершенно ненаучно! Даже клон - звучит правдоподобнее. Кстати, почему этот, как бы Миша, такой голодный? Его что, не кормят?
        Кормят. Я кормлю, каждый день готовлю как на взвод солдат. Но Миша не наедается. Господи! - тихо простонала Рая. - До чего же я устала! У меня нервы не выдерживают, голова лопается, кастрюли опротивели.
        Рая закусила губу и отвернулась к окну. Татьяну убедил не столько фантастический рассказ Раи, сколько вид девушки, непритворно унылый и скорбный. Так счастливые любовницы не выглядят.
        - Я должна поговорить со специалистами, которые наблюдают Мишу! - потребовала Таня.
        - Конечно. Лучше с Кладовым Василием Ивановичем. Он… приятнее, человечнее. Запишите номер телефона.
        Позвонить Кладову Тане удалось только после восьми вечера. Потому что, едва выйдя из института на улицу, она получила звонок с фирмы. Неприятность с договором на куплю-продажу большой квартиры, который три дня назад заверила нотариус, а завтра его зарегистрируют в Комитете по жилью, и договор вступит в законную силу. У продавца квартиры, оказывается, случайно и только сейчас выяснилось, есть внебрачный, но законный сын, отбывавший срок в колонии, выпущенный на поселение, женившийся на такой же заключенной, родившей ему двоих детей… Покупатель квартиры мог оказаться в ситуации, когда на его собственность стали бы претендовать уголовники со своим выводком. А покупателем был не последний человек в городе - глава пожарной инспекции. Ссориться с пожарными - себе дороже, замучают проверками, актами и штрафами.
        Татьяна понеслась на работу…

        Василию по новому сотовому телефону мало кто звонил. Номер знали только Рая и Семен. Поэтому он удивился, ответив на вызов и услышав строгое:
        - Кладов Василий Иванович?
        - Да, это я.
        - Диктуйте адрес, по которому находитесь!
        - Простите, вы кто?
        - Кутузова Татьяна Евгеньевна, законная жена Михаила Александровича.
        - Да, да, конечно, мы с вами утром виделись…
        - Диктуйте адрес!
        - Татьяна Евгеньевна, мне понятно ваше беспокойство, но не лучше ли перенести наш разговор на завтра?
        Вася только пришел домой, его ждала стопка книг, которые нужно проштудировать, желательно до трех ночи, чтобы хоть немного поспать.
        - Не лучше! - отрезала Таня. А потом у нее почему-то вырвалось: - Я вам не овечка Долли!
        - Кто, извините?
        - Не важно. Я настаиваю на немедленной встрече и разговоре!
        - Дело в том, что я нахожусь дома…
        - Не убудет от вашей жены, если полчаса со мной побеседуете.
        - От жены? Впрочем, хорошо, подъезжайте.

«Не в пользу врача, который ставит уникальные опыты на людях, местожительство в бараках Нахаловки», - отметила Таня, записывая адрес.
        Она не боялась за свою машину, «жигули-шестерку», на которой подкатила к дому Кладова. Татьяне по статусу уже требовался другой автомобиль, но она все тянула с покупкой. Раньше казалось неудобным - отдать старушку «жигули» Мише, а самой пересесть на «шкоду». А теперь почему-то казалось, что с уходом мужа и удача отвернется, не время больших трат.
        В длинном коридоре барака у единственного телефона (стена над ним по кругу была расписана именами и номерами) ссорились соседи. Но, увидев Татьяну, настороженно замолчали. Здесь не часто появлялись дамы в норковых шубах.
        - Квартира шестнадцать? - спросила Таня. Как по команде взметнулись руки и указали в конец коридора.
        На ее стук (звонок отсутствовал) дверь открыл доктор, тот самый, голубоглазый, что приезжал на «скорой». Пригласил пройти, помог снять шубу. «Алкоголик или недавно развелся», - машинально и профессионально оценила Таня обстановку «квартиры гостиничного типа». И то и другое было совершенно верно. Женщиной здесь не пахло.
        - Кофе? - предложил Василий, кивнув на закопченный алюминиевый ковшик, стоящий на электроплитке.
        Таня замялась.
        - Чашки чистые, не беспокойтесь, - улыбнулся доктор.
        Таня именно это и подумала: «Чистая ли у вас посуда?» Он точно мысли ее прочитал. А улыбка у Кладова! Бабы, наверное, на него вешаются. Те, кто до шеи допрыгнет. Метров двух росту, не меньше.
        Василий Иванович разгреб книги на столе, поставил чашки. У него опять не было ни сахара, ни молока для гостей.
        Он говорил. Татьяна внимательно слушала, прихлебывала кофе. Стол был застелен клеенкой, плохо вымытой, Таня положила локти на стол, и они прилипали.
        Кладов не скрывал, что случай с Кутузовым уникальный и плохо поддающийся объяснению. Да вовсе не поддающийся! Они могут констатировать физиологические изменения, потому что нет оснований не доверять собственным глазам или приборам. Но дальше этого не продвинулись ни на йоту…
        Василий поймал себя на том, что ему очень нравится женщина, сидящая напротив. Вторая жена терзала его вопросом: «Я тебе нравлюсь как женщина?» Ничего глупее спросить было нельзя. «Как мужчину при всем своем желании тебя рассматривать не могу!» - отшучивался он. А Татьяна Евгеньевна нравилась именно как женщина. Красивая, зрелая, излучающая деревенскую русскую доброту, и надежность, и верность, и искренность… Ей наверняка выпадали на долю и кони на скаку, и горящие избы… Но она умудрилась сохранить почти девичью привлекательность. Трогательная и стойкая, мужественная и слабая, решительная и беспомощная…
        Куда его несет? Думать не гадал, что миловидное женское лицо вызовет у него столько эмоций! Вот что значит бросить пить! Василий никогда бы не признался, что на трезвую жизнь его подвигла мечта спасти человечество. К пафосным клятвам они с Шереметьевым никогда более не возвращались. С другой стороны, что позорного, если человек желает подарить миллионам людей здоровье и молодость? Ничего позорного, если человек не шизофреник.
        Но, кроме высокой цели, были еще одиночество, нищенский быт и душевная пустота. Винные пары обволакивают, пропитывают мозг человека, не оставляя места грусти, поэтому пьяному хорошо и в одиночку, а трезвому одному - тоска. Василий прекрасно знал, что лучшее лекарство от мужской тоски - женщина. И насчет своего успеха у дам не заблуждался. Но никаких планов не строил, никого на примете не имел. Все-таки утомительное и хлопотное это дело - ухаживания, казалось ему еще час назад…
        И что делать? Ведь не скажешь: оставайтесь у меня, негаданная красавица, вы мне нравитесь как женщина. Татьяна Евгеньевна решит, что он развратный хам и разнузданный донжуан.
        Василий тянул время. То, что можно было сказать тремя словами, описывал длинными предложениями, вдавался в медицинские подробности, Татьяне Евгеньевне заведомо непонятные. Она слушала не перебивая. Ее взгляд, стойкой девочки, молящей о помощи, вносил смятение в душу Василия. Молила она, конечно, о помощи мужу. Но и безо всяких уговоров Василий сделал бы все, что мог, если бы мог.
        Василий неправильно расшифровал выражение Таниных глаз. Конечно, она желала выздоровления Мише. Конечно, с мужем произошло несусветное и кошмарное, его грех измены не заслуживал подобного наказания. Пусть бы вылечился, пусть бы жил со своей аспиранткой. Или со мной, или ни с кем - подохни! - до такого накала обида Татьяны не доходила. Но не о Мише она сейчас думала, точнее - не только о нем. Татьяну загипнотизировали голубые глаза этого доктора, обитателя трущоб. Отступило извечное напряжение, связанное со служебными делами, куда-то провалились проблемы. Если душа может греться, то ее душа теплела в свете голубых глаз, омывалась - так бывает лицо и руки мылом вымоешь до скрипа. И еще его улыбка! Неправильно живописцы отображают святых! Надо рисовать вот таких - с пронзительными глазами цвета безоблачного неба, с лучиками мудрых морщинок, и с улыбкой… Про такую, кажется, говорят: улыбнется, как рублем одарит. Что там рубль! На миллионы счет должен идти, на килограммы золота!
        Точно много-многолетняя пружина, закрученная очень давно - со встречи с Мишей, со свадьбы, с рождения дочери, - стала вдруг ослабевать и раскручиваться со ржавым звуком. Таня даже слегка испугалась, не слышно ли Василию Ивановичу скрежета из ее груди? Ведь стыдно, если догадается: поговорил со мной, посверкал очами, улыбнулся, а я и поплыла - сняла с себя все обязательства и клятвы. Вот сижу тут душой голая, теплая и расслабленная до крайности.

«Ну, ты еще в штаны надуй от умиления!» - попробовала одернуть себя Таня. Ее подруга Лизавета как-то лечилась у экстрасенса от аллергии на рыбу. Аллергия не прошла, но целитель вызывал восхищение. «Он так расслабляет! - изумлялась Лиза голосом Раневской. - Некоторые от расслабления даже писаются!»
        Воспоминания о подруге не помогли. Нечаянная благость усмирению не поддавалась, да и не очень хотелось. Татьяна ощущала легкость свободы и светлую горечь одновременно. Я, конечно, и коня на скаку… и в горящую избу… запросто… но ведь я - слабая и беззащитная, мне надежная опора требуется… А такие вот, ясноглазые… сидят в бараках Нахаловки и знать меня не знают!
        Захотелось плакать. Без причины, то есть по тысяче причин - потому что Миша дурную болезнь подхватил, потому что бросил ее ради молоденькой, потому что дочь никогда сама не позвонит, не спросит, как мама себя чувствует, потому что семейка уголовников в последней сделке нарисовалась, потому что седину приходится закрашивать, потому что превратилась в скаковую лошадь, у которой каждый день - ипподром, потому что этот доктор… Ой, не самая ли главная статья отчаяния?.. Не мой, чужой… И баб у него, естественно, как блох у дворового кота!
        Таня шмыгнула носом, удерживая слезы. Вскочила:
        - Спасибо! Мне пора!
        Она настолько любит своего мужа, рассуждал Вася, что едва сдерживает рыдания. Несмотря на это убеждение, Василий поступил импульсивно и дико. Какая-то сила его швырнула навстречу Татьяне, и он ее обнял.
        Так не поступают врачи с родственниками пациентов, так не обращаются нормальные мужики с достойными женщинами! Какая муха его укусила?
        Татьяна росту ниже среднего, ее голова пришлась чуть выше его пояса. Василию казалось, что он приголубил ребенка. И в то же время чувства испытывал далеко не отеческие. Все смешалось: то ли женщина, то ли дитя, то ли целовать ее, то ли баюкать.
        Он был таким высоким! Татьянин нос уткнулся куда-то в область его пупка. И руки у него точно многометровые, нежные и ласковые, запеленал своими руками. Так бы стояла и стояла, зажмурив глаза, прижавшись к теплому колоссу. С ней творится неладное, но отчаянно приятное.
        - Все будет хорошо, миленькая! - погладил ее по голове, чмокнул в макушку Василий.
        Очень надеялся, что докторский тон ему удался. «Миленькими» он называл пациентов, переживающих сильную боль: миленький, потерпите!
        - Спасибо! Извините! - отстранилась Татьяна и нервно поправила прическу.

«Еще вопрос, кто перед кем должен извиняться», - подумал Вася. А вслух сказал:
        - Я провожу вас.
        - Не стоит, я на машине.
        - Значит, провожу вас вместе с машиной.
        Подал шубу Тане и сам оделся.


        Глава 16
        Кладов проводит ее до автомобиля
        Татьяна ожидала, что Кладов проводит ее до автомобиля. Но доктор не думал прощаться. Подошел к передней дверце, взялся за ручку, ожидая, пока Таня откроет автомобиль. Она так и сделала, села в кресло и опустила кнопку блокировки дверцы. Василий устроился рядом.
        Он не переобулся и сейчас был в стареньких комнатных тапочках со стоптанными пятками. «Сказать ему? - замешкалась Татьяна, заводя и прогревая мотор. - Надо сказать, неудобно». Но произнесла совершенно иное:
        - Я живу на проспекте Победы.
        - Тогда нам лучше ехать через парковую аллею.
        - Лучше, - согласилась Таня и нажала на сцепление.

«Осел! - казнил себя мысленно Кладов. - В тапочках поперся! Но, с другой стороны, чем не повод для продолжения знакомства? У меня носки с дырками или без? Не помню. Скорее всего - с дырками. Черт!» Он подсунул ноги под сиденье.
        - Не молчите, - попросила Таня. - Рассказывайте что-нибудь.
        - Что может поведать простой российский лекарь? Только случаи из своей практики.
        И Василий рассказал несколько анекдотичных медицинских историй, приписав себе роль главного героя или очевидца.
        Когда он работал в кардиологии, к ним периодически звонили в отделение и спрашивали: «Это стенокардия?»
        Таня слабо улыбнулась.
        В больнице был лифт и при нем лифтер, дядька ленивый и вредный. Вверх-вниз шныряющие пассажиры ему надоели. Повесил на двери объявление: «Лифт в аварийном состоянии. Перевозит только тяжелобольных». Получилось - мол, этих не жалко.
        Таня хмыкнула и широко улыбнулась.
        Однажды Василий возвращался с работы вместе с другом, врачом-стоматологом, ехали в троллейбусе, заговорились, чуть не проехали свою остановку, выскочили в последнюю секунду. И тут друг понимает, что оставил в троллейбусе портфель, в котором зарплата. Стоматолог с утра до вечера говорит пациентам: откройте рот, закройте рот, сплюньте. И тут его на нервной почве заклинило. Бежит за уходящим троллейбусом, колотит в дверь и орет: «Откройте рот! Откройте рот!» Таня хохотнула и спросила:
        - Догнали?
        - Да. Когда портфель вызволили, я говорю приятелю: теперь можно сплюнуть. Еще из транспортного. Еду в автобусе, входит женщина, бывшая моя пациентка, я с ней здороваюсь. В ответ получаю нечто грубое и невнятное, вроде того, что знать вас не знаю. Коротка человеческая память, думаю. И вдруг она во весь голос как закричит:
«Василий Иванович, это вы! Ой, не узнала! Простите! Но я вас никогда одетым не видела!» Автобус задрожал от хохота, а я выскочил раньше времени.
        Василий, повернув голову, внимательно посмотрел на Таню. Отлично, она почти расслабилась.
        - Ну и самый выдающийся случай из моей практики. Как-то после тяжелого дежурства и легкого возлияния по случаю дня рождения коллеги я пошел в драмтеатр. Пьеса оказалась скучной, я задремал. По ходу действия кто-то из героев падает в обморок и остальные начинают вопить: «Врача! Врача!» Эти крики меня разбудили, я автоматически поднялся и двинул на сцену…
        Татьяна заливисто рассмеялась. Чуть не проехала свой поворот и не врезалась во встречную машину, невидимый водитель которой возмущенно просигналил.
        - Осторожнее! - предупредил Вася.
        - Да уж! Ваши истории…
        - Могут нас обоих до травматологии довести, - закончил фразу Вася.
        - Но вам и положено анекдотами сыпать.
        - Разве?
        - С таким именем-отчеством! Василий Иванович. Как Чапаев!
        - Верно, стараюсь соответствовать.
        - А вы, между прочим, в тапочках!
        - А я, между прочим, знаю! И все гораздо хуже.
        - Почему?
        - Потому что у меня носки дырявые!
        Им показалось это ужасно смешным и остроумным. Вместе расхохотались, Тане пришлось даже затормозить.
        Когда подъехали к ее дому, почти легко спросила:
        - И что мне с вами делать? Везти обратно? Или…
        - Или! - быстро ответил Вася. - Теперь ваша очередь меня кофе поить.
        - Хорошо, - так же быстро согласилась Таня.
        Ее очень тронуло, что, оглядевшись в ее квартире, Василий Иванович выделил ее любимицу - люстру.
        - Чудо! - сказал он, задрав голову.
        Нет, «задрав» - неправильно. Ему, с его ростом, почти не пришлось выкручивать шею.
        - Сказка! - искренне восхитился Кладов. - Вы повесили себе под потолок вечный праздник.
        - А то! - согласилась Таня.
        Они больше двух часов, которые пролетели как две минуты, просидели на кухне. Пили растворимый кофе, потом крепко заваренный чай. Сахар у Тани был, а также конфеты. Сыр и колбасу слопал моложавый Кутузов. О нем не вспоминали, он почему-то уплыл, испарился, остался в другой жизни. И в разговоре неловких пауз не возникало. Точно им давно следовало встретиться, чтобы наговориться, но наговориться было невозможно, потому что в два коротеньких часа не уложить все накопившееся за вовсе не короткую жизнь.
        Тане было легко общаться, как легко щебетать женщине, которая себя чувствует красивой. Голубые глаза в черточках мелких морщинок трогательно восхищались: ты очень красивая, необыкновенно! Василию было просто и свободно с Таней, как бывает просто и возбуждающе с женщиной, которая чувствует себя обворожительной. И верно чувствует!
        Игра глаз, взглядов шла параллельно, никак не отражаясь на темах бесед. Ничего жеманного не было в Таниных рассказах о своей фирме, о дочери или совратительного - в Васиных воспоминаниях о первых врачебных шагах и детских хулиганских поступках. И в то же время невидимое чувственное, эротическое поле с каждой минутой крепло, наполнялось энергией, едва ли не потрескивало электрическими зарядами.

«Что это со мной? - поражалась Таня. Но поражалась на мгновение. - Плевать, что со мной! Главное - очень хорошо и тепло!»

«Как меня угораздило? - спрашивал себя Вася и тут же отвечал: - Значения не имеет, коль я первый раз в жизни душой отмяк… Пусть не только душой, но и телом… не отмяк, а, напротив, как пубертатный недоросль, в томлении пребываю. Хорошо! Мне очень хорошо!»
        Они по-прежнему были на «вы», но не заметили, как отбросили отчества. В какой-то момент Таня испугалась. Любовно-эротическое поле она ощущала как собственную ауру. Вдруг Вася увидит, что ей хочется с ним… Стыд какой!
        - Батюшки, уже третий час! - ненатурально ахнула Таня, посмотрев на часы.
        - Да, - кивнул Вася, разом сникший, - пора и честь знать.
        Таня ничего не собиралась ему предлагать! Ум ее не собирался! А язык взял да и произнес:
        - Ну, куда вы в тапочках? Оставайтесь, постелю вам в гостиной.
        - Спасибо! - боялся поверить своему счастью Василий. - Если это вас не стеснит…
        - Стеснит, конечно. Но туфли моего мужа, которые я могу предложить, вам на три размера малы.
        Туфли - это ерунда. Как будто нельзя вызвать такси или поймать частника на улице. Но важны повод, оправдание, зацепка… Черта лысого драный хвост! Только бы иметь
«культурную» версию плотского стремления. Кто так думал? Да оба: и он, и она!

        Литры выпитых кофе и чая не давали уснуть. Помимо сексуального желания, которое бодрило как цистерна кофеина.
        До пожелания «Спокойной ночи!» Татьяна была гостеприимно суетлива и почти сурова. Вот вам пижама, халат и полотенце, в ванной вы найдете гель для душа и шампунь. Василий скрылся в ванной, она разложила диван и несколько минут дрожащими пальцами перебирала постельное белье в шкафу. Простыни в цветочек или в полосочку постелить? Какие лучше? Господи, да что же меня так колбасит! Дочь употребляла это гастрономическое слово для обозначения сильного волнения.
        Василий, с прилизанными мокрыми волосами, в халате мужа, появился в комнате. Таня, не подняв на него глаза, дернула в душ. Вымылась до свиста. Жалко, духов здесь нет, в спальне на столике… Зачем тебе духи? Развратница!
        Пробормотав: «Спокойной ночи!», прошмыгнула через гостиную в спальню, рухнула на кровать. И что дальше? Дальше было сплошное томление…
        Он ведь видел! Видел, что она… как бы не прочь. А вдруг ошибался? Робел до смеха, точно никогда с женщинами дела не имел. И ведь в трезвом сознании действительно не имел! Поэтому осечка вероятна. Ворочался с боку на бок. Сна ни в одном глазу. Рассуждаем логически… Вот на это ты сейчас решительно не способен! И все-таки! Рассуждаем логически: встаю с постели, заявляюсь к ней со словами: «Таня, я полюбил вас с первого взгляда! Таня, я хочу вас так, что готов…» Что я готов? Да хоть как сосед дядя Егор! В детстве запомнилось: носится дядя Егор по коридору за своей женой Нюсей, которая ему чего-то не дала, и орет: «Ну, отпили! Ну, отрежь мой член!» Вокруг были дети, и дядя Егор употреблял целомудренное «член». А Вася, привыкший по телевизору слышать «член политбюро», - удивлялся, откуда у их соседей такие знакомства.
        Отлично, политбюро! Вспоминаем, кто были его членами… Суслов, Громыко, Пельше, Капитонов…
        Таня потеряла надежду (в которой себе не признавалась), когда на пороге возник Вася.
        . - У вас отвратительный диван! - сказал он не то жалобно, не то раздраженно. - Пружины в ребра стреляют.
        Таня ничего не ответила. Просто подвинулась на постели, освобождая место рядом с собой. Васе показалось, что он не шагнул вперед, не лег на постель, а влетел, проскользнул по воздуху параллельно полу.
        - Какая ты маленькая! - прошептал он, обнимая Татьяну и дурея от счастья.
        - А ты ужасно длинный! - на последнем выдохе перед поцелуем, едва слышно проговорила она.

        Утром Вася проснулся в одиночестве, но не испугался и не расстроился. Тянуло вкусным кондитерским духом. Васе не пришлось вспоминать события несколькочасовой давности. Они легли в память прочно, счастливо и надежно. Так в детстве просыпаешься после Нового года: были праздник, елка, подарки, а впереди новая, с загадочными открытиями, жизнь.
        - Проснулся, лежебока? - вошла Таня с кухонной лопаточкой в руках и в ореоле вкусного запаха. - Я оладушки пеку. Ты любишь оладушки?
        - Обожаю! Но давай сначала… - Он призывно похлопал по кровати рядом с собой.
        - Сексуальный маньяк! - весело и возмущенно покачала головой, взмахнула лопаточкой Таня.
        - Правда? - обрадовался Вася. - Тебе понравилось?
        - Иди завтракать!
        Как у всякой верной жены, у Тани были свои страхи перед изменой мужу. Ей казалось, согреши она с другим мужчиной, самым отвратительным и постыдным будет отрезвление после страсти, утро после грехопадения, суровый взгляд на вчерашнюю похоть. Но теперь она не чувствовала никаких угрызений совести или раскаяния. Напротив, летала и пела. Поймала себя на том, что мурлычет в туалете (вот глупость-то!), напевает в душе и в голос поет на кухне, размешивая тесто. Не было грехопадения! Это началась новая жизнь!
        Конечно, она спрашивала себя: «Я ли это? Разве я похожа на женщину, которая через три часа знакомства с мужчиной оказывается с ним в постели?» Но оправдания не запаздывали: Василий второй мужчина в ее жизни, обидно, в конце концов, не узнать никого, кроме мужа, который к тому же тебя бросил, - это во-первых. Во-вторых, чем старше люди, тем короче у них период ухаживания, приглядывания, робости. Подростки трепещут месяцами, а взрослые наперед знают, чем дело кончается. Но если продолжить эту мысль…
        Татьяна представила себе двух старичков: ковыляют с палочками навстречу друг другу, остановились, встретились взглядами, понятливо кивнули и двинули в сторону общей коечки - расхохоталась, пролила тесто мимо сковороды.
        И в-третьих… Что бы придумать в-третьих для полноты аргументации? Например: как бы ни был Вася душевен, нежен и чуток, ему (мужчина остается мужчиной) в голову не придет сокрушаться, что все случилось скоро, а не в отдаленном будущем. Если Вася не терзается, то почему я должна стесняться?
        - С чем оладушки? - сел за стол, протиснув под него длиннющие ноги, Вася.
        Спросил так, будто каждое утро тут сиживает, и Тане это очень понравилось. Хотя она позвонила на работу и, впервые за десять лет, не хворая, не температуря, будучи на ногах и здоровой, сказала, что ее сегодня не будет, и даже распоряжений не сделала, все-таки ее мозг привычно решал жилищные проблемы. Квартиру Василия в бараке - Мише, отселяется с аспиранткой. А Вася ко мне прописывается.
        - Таня?
        - Да?
        - Ты о чем сейчас думала?
        - Не скажу! А о чем ты спрашивал? С чем оладушки? С вишневым вареньем. Его муж очень любит, я литрами заготавливаю.
        Точно мрачная тень пронеслась, мазнула их по лицам, напомнила, что они не одни на белом свете.
        - Если хочешь, поедем со мной в клинику, - сказал Вася.
        - Хочу. - Таня поставила перед ним тарелку. - И еще хочу, чтобы ты навсегда остался со мной. Некрасиво, да? Нескромно даме после одной ночи такое говорить?
        - Очень красиво. И очень радостно слышать… от тебя. Но, Таня, ты не знаешь, я… алкоголик.
        - Знаю.
        - Откуда? - поразился Вася, а потом горько усмехнулся: - Конечно, слухи.
        - Не заблуждайся на свой счет. Слухи о тебе до меня не доносились. Но я ведь была у тебя дома. Василий! Я боюсь и не переношу пьяных, абсолютно, органически и навсегда. У меня отец пил. Понимаешь?
        - Понимаю.
        - Легкий хмель, рюмка-другая коньяка - это все, что я могу перенести. Но когда человек меняет обличье, превращается в другого, пусть даже более веселого и остроумного, я не выношу. Он для меня - скот, оборотень и подлый обманщик. Вот такое наследство с детских лет и пожизненное. Я понимаю, что бросить пить очень трудно… у моего отца не получилось. Не виню его, хотя и не простила… до сих пор, через пятнадцать лет после его смерти.
        Голубые глаза, которые свели Таню с ума, смотрели сейчас прямо и без нежного трепета, словно не на Таню, а на отрытый клад или реликвию, о которых не мечталось, да нечаянно повезло, а вместе с везением свалилась громадная ответственность.
        - Я бросил пить, чтобы спасти человечество. Так думал. Оказалось - чтобы встретить тебя и самому спастись.
        Повисло молчание, возвышенное и мелодраматичное, неуместное на кухне и в то же время пронзительное, какой бывает пауза в театре - гораздо драматичнее, чем страстные монологи.
        - Вася! Чьи у тебя глаза? Мамы, отца?
        - Ни в мать, ни в отца, семейная тайна. Но соседки шептались: был у нас в бараке хулиган отчаянный, верста коломенская и глаза что синие плошки. Плохо кончил, зарезали в подворотне. Но попрошу о моей покойной матушке домыслов не строить! И где твое хваленое варенье?
        Вася умял все оладушки. У Тани было создалось впечатление, что последнее время всех мужиков держат в голодном краю и редко отпускают.


        Глава 17
        Они приехали в клинику
        ОНИ приехали в клинику к полудню. Поздно встали, да и после завтрака не сразу ушли из дома, в спальне задержались.
        Семен не поднялся, когда Василий и Таня вошли в его кабинет, не дернулся, когда Василий представил:
        - Татьяна Евгеньевна Кутузова, - секундная заминка, - жена Михаила Александровича. Доктор Шереметьев Семен Алексеевич.
        Таня не сказала «очень приятно», потому что и Шереметьев промолчал. Сидел на диване, руки в карманах белого халата, ноги на журнальном столике - и не подумал опустить, разглядывал ее равнодушно, как букашку.

«Они переспали, - вяло подумал Семен. - Васька, ловкач, откеросинил бабу».
        Этот вывод было легко сделать, наблюдая за любовниками, которые думали, что ведут себя сдержанно и обычно. Но Вася, помогая даме снять шубу, интимно погладил ее по плечам, она в ответ вскинула голову и ласково ему улыбнулась. Между ними отчетливо виделось поле взаимного притяжения, которое бывает, когда мужчине и женщине хочется быть слитыми, а не пребывать порознь. Нашли время, мысленно упрекнул Семен, впрочем, без особого осуждения. Ему было сейчас не до чужих шашней.
        - Как наш пациент? - спросил Вася.
        - Идите, - дернул головой Семен в сторону двери, ведущей в палату. - Полюбуйтесь. - Опустил ноги, поднялся, подошел к шкафчику и стал что-то из него доставать.

        - О боже! - только и могла произнести Таня, войдя в палату.
        - Дьявол! - выругался Вася.
        На высокой больничной койке сидел юноша и ел из миски кашу. Острые коленки, темный пушок над верхней губой, длинные волосы, подростковые прыщи… Он был сокрушительно молод и в то же время старомоден, как на фото тридцатилетней давности. Откуда бралось это ощущение несовременности одетого в больничную рубаху парня, было непонятно, но оно присутствовало.
        - Здрасьте! - сказал Миша застывшим у дверей женщине и мужчине.
        Чего они все на него таращатся? Надоело, с самого утра, будто он какой особенный. Нормальный! Вон зеркало на стене висит. Рогов у него не выросло. Правда, не помнит, как в больницу попал. Хорошо хоть кормят здесь от пуза.
        Миша поскреб ложкой по дну миски, собирая остатки каши с тушенкой, и посмотрел в угол, где сидела Рая. На подоконник сложила руки, голову на них опустила, лица не видать, не пошевелилась, когда в палату вошли Таня и Василий.
        - Рая, - позвал Кладов, - вам плохо? Дать лекарство?

«Какие у нас имеются антидепрессанты?» - спросил он себя.
        - Можно еще добавки? - подал голос Миша.
        - Ты уже три часа рот не закрываешь! - подняла голову и зло бросила ему Рая.
        Выглядела девушка… как говорится, краше в гроб кладут. «Получила любовь?» - невольно позлорадствовала мысленно Таня.
        - А чё? Вам жалко? Зашибиться! - огрызнулся Миша.
        Таня вздрогнула, по спине побежали мурашки. Вспомнила давно позабытое, как старым запахом повеяло. Когда они с Мишей познакомились, все варианты глагола
«зашибиться» были в большой моде у молодежи. «Зашибались» по любому поводу и через слово. Зашибись красивая девушка, зашибись плохой фильм, зашибиться сколько звезд на небе, предки зашиблись, не дают денег… Постепенно это словечко ушло, уступив место другому, второму, третьему - молодым обязательно подавай сигнальный элемент речи, который бы свидетельствовал - я с вами, я из наших. У Таниной дочери год назад все было «круто», а теперь на растяжку «ку-у-ул» - вроде тоже «круто», но по-английски.
        - Не надо лекарства, - ответила Кладову Рая и поднялась. - Ничего не надо! Отпустите меня! Пожалуйста! Я больше не могу!
        - Конечно, отпустим, - попытался успокоить ее Вася. - Никто насильно вас держать тут не будет. Вы устали, это понятно.
        - Можно я сам возьму? - попросил Миша.
        - Что? - не понял Василий.
        - Добавку, - указал ложкой на батарею термосов у стены.
        - Возьми, - разрешил Кладов.
        Миша вскочил, босыми ногами прошлепал мимо Тани, она невольно отпрянула.
        - Я чё? Заразный? - обиделся Миша. - Зашибиться, честное слово!
        Открыл крышку термоса и наложил себе полную миску каши. Вернулся обратно на кровать, принялся за десятую порцию.
        - Побудьте здесь минутку, я скоро вернусь, - вышел из палаты Василий.
        Рая твердила как заговоренная:
        - Не могу, не могу, не могу… отпустите меня, отпустите меня…
        Хотя Миша представлял собой жуткое зрелище, он все-таки не страдал, трескал за обе щеки. А с девушкой было плохо. Она задрожала мелко, челюсть клацала, глаза безумные. Таня подошла к Рае, обняла ее:
        - Тихо, тихо, успокойся!
        - Простите меня! Простите, простите. - Рая повторяла слова, точно не слышала с первого раза, что говорила. - Виновата, виновата, я во всем виновата…
        - Ну, будет! Будет! - гладила ее по голове Таня, невольно поддавшись инерции повторения. - Возьми себя в руки! Слышишь? Возьми себя в руки!

«Интересно, - подумала Таня, - стала бы я утешать аспирантку, не будь ночи, проведенной с Василием? Мир перевернулся, а девушку очень жаль, страдает отчаянно».
        - Если бы не я, не я, не я, Миша был бы дома, с вами, здоров, здоров, здоров, здоров…
        - Ты подарила ему счастье и любовь, о которых он и не мечтал. («Это кто говорит?» - поразилась себе Таня. - Я же видела, как он буквально светился от радости).
        - Но все кончилось так быстро! Вы очень меня ненавидите?
        Рая немного пришла в себя, перестала повторять слова, потому что очень странно было получать материнскую ласку и утешение, рыдать на груди у женщины, которая желала бы стереть тебя с лица земли. Но почему-то не стирает, не проклинает, не злорадствует, а достала носовой платочек и вытирает ей глаза.
        Миша ел кашу и смотрел на теток, устроивших тут спектакль. Старая успокаивает молодую, которая, он сразу понял, со сдвигом по фазе. Утром проснулся, она уже тут была и причитает над ним. Хорошо хоть еду принесла. Долго ему еще здесь торчать? Если захворал, то почему не лечат? Да и не болит у него ничего! Скорей бы домой! Сегодня у наших с канадцами решающий матч.
        - Не говори глупостей! - Таня разжала объятия, высморкала Рае нос. - Я тебя давно (со вчерашней ночи) простила. Что же нам с ним делать? - повернулась она к Мише.
        - Не знаю, - безвольно ответила Рая. - И, по правде, знать не хочу. Нет сил на него, вечно-жующего, смотреть.
        - Это вы про меня, что ли? - отозвался Миша-юноша. - Да я вас в первый раз вижу! Где мои родители и одежда?
        - В могиле давно твои родители, - устало ответила Рая.
        - Что-о-о? - побледнел Миша и уронил миску.
        - Успокойся… мальчик! - поспешно сказала Таня. - Я тебе все объясню, вернее, доктор объяснит.
        - Газеты ему покажите и журналы, - кивнула на стопку прессы, лежащую на подоконнике, Рая, - пусть радио послушает. Василий Иванович знает, как с этим обращаться. А я пойду, ладно? Кончилось терпение, хочу к маме. Квартиру Мишиного брата Славы я потом уберу, обещаю.
        Таня не спешила бы отпускать Раю, потому что страшно оставаться с Мишей наедине, а доктора запропастились куда-то. Но Рая выглядела изможденной, в любой момент с ней могла случиться новая истерика. И, с другой стороны, если Рая много выдержала ради любовника-Миши, то и Таня обязана ради мужа, пусть и бывшего, пусть и помолодевшего, пусть и… Откуда он все-таки взялся?
        - Иди, Рая, - кивнула Таня. - До свидания. Счастливо!
        Девушка на секунду задержалась перед Мишей, всхлипнула скорбно:
        - Какой ужас! Прощай, любимый!
        Чокнутая тетка ушла. Кто «любимый»? Что в нем ужасного? Кто эти женщины? Что случилось с его родителями? Какая «квартира Славы»? Брату три года. Что здесь происходит?
        Миша засыпал Таню нервными вопросами.
        - Ты только не волнуйся! - Она подняла с пола миску, опустилась на стул, на котором до этого сидела Рая. - Я тебе объясню, постараюсь, хотя это лучше сделать врачам. Скажи мне только, ты уже познакомился с Таней Кутузовой?
        - Уже? - переспросил он. - Откуда вы знаете? - По бледным щекам Миши разлился смущенный румянец.
        Значит, познакомился, сделала вывод Таня.
        - Я тебе сейчас буду рассказывать о вещах, которые знают только ты и Таня, чтобы ты поверил и в остальное. Господи! Какое-то ожившее старое кино!
        - Что?
        - Это я про себя. Слушай. Вы познакомились у Юры Панкина на дне рождения. Юра сейчас на мукомольном комбинате главный инже… нет, это не важно. Ты пошел провожать Таню домой, по дороге нам, то есть вам, встретилась плачущая тетка, у которой кошка забралась на дерево и боялась спрыгнуть. Ты полез на дерево и порвал брюки…

        Василий задержался, потому что с Шереметьевым творилось неладное. Вася обнаружил его сидящим за журнальным столиком и пьющим коньяк. В двенадцать часов дня, без закуски и стаканами. Один опрокинул, легко, как чай, только чуть крякнул, и налил второй, больше половины.
        - Будешь? - спросил Семен. - Возьми себе стакан в шкафу.
        - Нет, - отрезал Вася. - Не буду. Не хочу.
        Хотел! Очень хотел! Руки тянулись, голова закружилась от желания, к пищеводу точно пылесос подключили - только бы втянуть заветную жидкость. Если бы не прошлая ночь, если бы не Таня, однозначно сказавшая, что рядом с ней пьянице не бывать, Вася бы сорвался, выпил и счастливо забалдел. Тем более, что спасителя человечества, мессии от медицины, из него, по всей вероятности, не выйдет.
        - Как хочешь, - пожал плечами Семен и отпил несколько глотков, - было бы предложено.
        Требовалась луженая глотка, чтобы вот так легко, точно компот, пить сорокаградусный напиток. Или пребывать в глубоком стрессе, когда все нервные окончания немеют. У Семена был, безусловно, второй вариант. И стресс он мог переживать по единственной причине - потерпев поражение, получив удар по амбициям.
        - А ты ловок! - развязно хмыкнул Семен. - Не ожидал.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Да ладно, не притворяйся. Отымел кутузовскую жену? Ничего баба, в соку.
        - Не твое дело!
        - Не мое, - согласился Семен, чей язык уже стал заплетаться. - А со мной она не перепихнется? Спроси по дружбе, а?
        - Тебе сейчас морду набить или когда протрезвеешь?
        - Ой, кто бы про трезвость говорил! Алкаш вонючий…
        Василий стоял и смотрел на Семена, который на глазах терял человеческое обличье, пил дорогой коньяк и превращался в животное, извергающее, точно яд из пасти, грязный мат и ругань.
        Проскользнула, незамеченная, через кабинет Рая. Василий забыл про нее, не дал лекарства. В пяти шагах были Таня и ее больной муж, в кабинет могли войти подчиненные Шереметьева и увидеть своего шефа в скотском состоянии.
        Вася выглянул в приемную и попросил секретаршу никого не впускать. Она не удивилась - в последнее время подобное распоряжение звучало нередко. Правда, отдавал его сам Семен Алексеевич, а не Кладов, который уже прописался в их клинике вместе с каретой «скорой помощи». Секретаршу крайне обижало, что ее не посвящают в происходящее за тремя дверями, наняли какую-то девицу. Именно секретарша была источником самых невероятных слухов и домыслов. Так она мстила начальству за недоверие.
        О том, что хватит секретничать, разводить конспирацию, сидеть в подполье, их сил не хватает и не может хватить для такого уникального случая, Василий не раз говорил Семену. Но тот стоял на своем. Он, Шереметьев, все затеял, платил, музыку заказывал и требовал подчинения и сохранения тайны. В качестве аргумента приводил типичную ситуацию в спорте: тренер в провинции вырастил великолепного атлета, десять лет жизни на него положил. А потом появляется столичный тренер, сноб и прохиндей, но очень знаменитый, и переманивает спортсмена, увозит. Все, адью! Там у них в Москве деньги, слава, медали, соревнования, поездки, телевидение, интервью, поклонницы - сплошной кайф. А ты, провинциальный чайник, оставайся с носом, давай трудись, готовь нам олимпийский резерв.
        Василий считал сравнение некорректным, но в споры не вступал, потому что с Семеном нельзя было спорить - он не слышал чужих аргументов, только свою правду воспринимал. Откровенно зевал или переводил разговор на другое, когда кто-то из ниже - или равностоящих ему противоречил.
        А сегодня, когда Василий твердо решил идти до конца, убедить Шереметьева, что промедление преступно, тот нажрался как свинья. Вылакал весь коньяк, свалился на бок и отключился. Вася закинул его ноги на диван, брезгливо, двумя пальцами взял бутылку и выкинул ее в корзину.

        - Как вы тут? - спросил Василий, заходя в палату.
        На лице у Татьяны вселенская скорбь и жалость. Миша растерян - недоумение, страх и подступающие слезы ужаса.
        - Доктор! - испуганно взмолился Миша. - Скажите, что все, что она рассказывает, неправда! Не может быть!
        - Успокойся, ты чего разнервничался? Ты в больнице, под медицинским наблюдением, мы тебя лечим (ни черта не лечим!), все будет хорошо.
        - От чего лечите? - недоверчиво воскликнул Миша. - У меня ничего не болит! Где мои родные? Мама, отец, брат?
        - Ничего не болит? - повторил Василий, как бы не услышав вопросов про родных. - Вот и отлично! - Тоном доброго доктора Айболита он владел в совершенстве. Вася уже сталкивался с подобными истериками их необычного пациента и знал простой способ их погасить. - Миша, как насчет того, чтобы подкрепиться? Хочешь есть? Что у нас в меню? - Вася подошел к термосам, открыл один, второй, только из третьего повеяло общественной столовой. - Каша с тушенкой? Объедение, наверное.
        Татьяна наблюдала борение на лице Миши: страх, растерянность, тревога о родных боролись со зверским аппетитом. Победил аппетит. Миша, почему-то в данный момент напомнивший Тарзана из старого фильма, подскочил к термосу с миской и ложкой и просительно протянул руку.
        - А ему не вредно столько есть? - тихо спросила Таня.
        Из четырех термосов, каждый не меньше трех литров, два уже были пусты!
        - Не вредно, - ответил Вася. - Если Мишу не кормить, у него начинаются нехорошие процессы в организме. Час без пищи в период острой в ней потребности вызывает примерно то, что следует после трех суток сухой голодовки у обычного человека. Далее экспериментировать было просто опасно, я не решился. Пищу легко заменяют капельницы с глюкозой. Но Миша больше любит кашу или макароны с тушенкой. Белки, жиры и углеводы, клетчатка ему не требуется. От четырех до пяти, - Вася посмотрел на часы, - он насытится и его будет клонить в сон. Периоды бодрствования все укорачиваются, время сна увеличивается.

«Не стану тебе показывать, Танюша, - подумал Василий, - видеозаписи того, что происходит с твоим мужем во сне. Это не каждый выдержит. Вот Рая…»
        - Куда делась Рая?
        - Я ее отпустила. Бедная девушка, до точки дошла.
        Василий невольно вскинул брови, поразившись: это говорит жена о любовнице мужа? Татьяна не имеет себе равных!
        А далее он сам держал речь. Миша орудовал ложкой, а Вася спокойно, как об обыденных вещах, рассказывал ему о том, что случилось. Айболитовский голос Васи, доброе выражение его глаз, легкая улыбка, шутки действовали на психику гипнотически, кошмар и абсурд приобретали упорядоченный и нестрашный вид, едва ли не привычным делом выглядели фантастические превращения и невероятные события.
        Татьяна не знала, что в бытность Василия кардиологом областной больницы его беседы с больными имели колоссальный терапевтический эффект. Поговорит Вася пару-тройку раз с больным, и у того положительная динамика состояния, как после интенсивного медикаментозного лечения или санаторно-курортного. Была только одна проблема (не считая Васиного пьянства) - в него влюблялись женщины-пациентки, да не каждая вторая, а девяносто процентов.
        Вчера (еще суток не прошло, поразилась Таня!) она впервые подверглась Васиному гипнозу, когда примчалась к нему домой и выслушала про обстоятельства Мишиной болезни. Сейчас опять! Во второй раз, с не меньшей силой!
        Таня подушечками пальцев стиснула виски и поплелась к двери. А если то, что она приняла за подарок небес, нечаянную любовь, - тоже блеф и обман?
        Вася проследил за ней взглядом. А через минуту, оборвав себя на полуслове, извинившись перед Мишей, вышел следом.
        В туалете, склонившись над раковиной, Таня брызгала в лицо холодной водой.
        - Что с тобой, родная?
        Таня выпрямилась, вода со щек побежала на блузку.
        - Ты говоришь… Когда ты говоришь… морок наступает, дурман… Ты и со мной?.. Все, что было, - только забава?
        - Слышала расхожее выражение, что все болезни от нервов? Так вот, это примитивно, но по сути верно. Я лечу людей, значит, первым делом должен поправить их психику. Ты для меня не забава, а судьба. В противном случае я бы валялся сейчас в пьяной отключке, как валяется Шереметьев…


        Глава 18
        Секретарша нарушила приказ
        Секретарша нарушила приказ, потому что бывают обстоятельства, когда любые приказы отменяются. Позвонили из приемной губернатора и в жесткой форме велели Шереметьеву немедленно явиться. По долгу службы и съедаемая интересом, она вошла в кабинет начальника.
        То, что предстало перед ее глазами, было поразительно!
        Шереметьев, расхристанный, сорочка вылезла из брюк, запах спиртного крепчайший, лежит на диване, храпит оглушительно. Попыталась разбудить его, трясла за плечо - безрезультатно, даже храпеть не перестал.
        Дальше - хуже. Заглянула в коридорчик, а там доктор Кладов страстно целуется с какой-то женщиной! Он длинный, она маленькая, но умудряются! Пьянство и разврат! И хоть бы постеснялись! Нет! Кладов с явной неохотой оторвался от дамочки и спросил:
        - Чего вам?
        - Семена Алексеевича срочно к губернатору вызывают.
        - Понял, хорошо. Идите.
        Секретарша вернулась на свое место и тут же сняла телефонную трубку, набрала номер.
        - Эндокринология? Зина? Тут такое творится! - зашептала в микрофон. - Содом и Гоморра!..
        Но ничего преступного или развратного за дверями не происходило. Василий начал протрезвлять Семена, благо душ имелся. Когда к Семену возвратилась способность воспринимать чужую речь, Вася спросил:
        - К губернатору поедешь? Он тебя вызывает. Оживлять тебя дальше? Или будешь дрыхнуть?
        - Поеду, - заплетающимся языком ответил Семен. - Оживляй.
        Весь комплекс мероприятий, включая капельницы, занял более двух часов. Семен выглядел неважно, но его уже не швыряло от стены к стене и речь стала внятной. Привел в порядок костюм, надел чистую сорочку и отправился на аудиенцию, аккуратно неся собственную голову, в которой плясали черти.
        Василий сел за оформление документов, за систематизацию данных наблюдения за Кутузовым. Без этого явиться к столичным светилам было несолидно и непрофессионально. Писанины море. Как известно, доктора и следователи тридцать процентов рабочего времени проводят не врачуя пациентов, не бегая за преступниками, а корпя над бумагами.
        Татьяна находилась около Миши. Она испытывала к нему чувство, которое трудно описать словами, ведь предшествующий жизненный опыт ничего подобного не имел.
        Подхватив Васин настрой на позитив, Таня рассказывала, какой замечательной стала жизнь. Миша хоть и был поклонником западной рок-музыки, но воспитанником пионерской и комсомольской организаций (диссидентство у него появится ближе к сорока годам), поэтому отсутствие руководящей роли партии, социализма и обещанного светлого будущего его слегка напугало. Как без этого? Таня успокоила: при капитализме не хуже. Горячая вода и телефон теперь не роскошь, а в магазинах можно купить любой дефицит - хоть сырокопченую колбасу, хоть шубу, хоть джинсы, хоть автомобиль.
        - Машины без очереди? - поразился Миша.
        - Любые, - подтвердила Таня, - в том числе импортные. По городу и «мерседесы», и
«шкоды», и «вольво» носятся, «жигули» уже десятой модели. Космонавты на орбиту летают чуть не каждый месяц, там теперь станция постоянная. И каждый может за границу поехать - покупай путевку в Китай или во Францию.
        Она говорила и сама поражалась - ведь мы действительно стали жить намного лучше, а вечно ноем. Персональные компьютеры, Интернет, сотовая связь - все это сказкой звучало для Миши. Будто он перенесся во времени и оказался в эпохе, предсказанной писателями-фантастами. Да так, собственно, и было.
        О том, что завтра он, Миша, может забыть обо всем, что сейчас услышал, Таня не упоминала, да и думать об этом не хотела. На некоторые Мишины вопросы она не могла ответить и ходила спрашивать Васю.
        - Как сыграла в хоккей сборная СССР с канадцами в семьдесят втором году?
        - Выиграли, - поднимал голову от бумаг Вася. - Это была легендарная суперсессия, когда наши первый раз поехали в Канаду и утерли нос НХЛ. Потом еще было несколько матчей, в некоторых мы продули.
        О том, что сборная страны когда-то проиграла, да и вообще хоккей и фигурное катание перестали выступать в роли главной национальной забавы, Таня не сказала. Просто принесла хорошую весть: наши выиграли. Миша радовался как ребенок. И расспрашивал, и поражался тому, что великой страны больше нет, грузины, украинцы и прочие советские народы теперь в отдельных государствах, президента и парламент выбирают все люди, а их областью руководит губернатор, как в царское время…
        Татьяна в политике разбиралась не лучше, чем в спорте. А Миша всегда ею интересовался, то есть будет интересоваться. Сейчас же с трогательной интернациональной озабоченностью спросил:
        - Как же киргизы или грузины без нас?
        - Не очень хорошо, - призналась Таня. - Мужики на заработки в Россию едут. На Украине оранжевая революция в прошлом году была.
        Из школьного курса истории Миша помнил, что революции бывают буржуазно-демократические и социалистические. Но чтобы цветные?
        Тане стоило некоторого напряжения припомнить сгинувшие за тридцать лет реалии. Вспоминалось то одно, то другое.
        - В больницах теперь шприцы только одноразовые, - рассказывала она.
        - Не понял. Один раз укололи и что?
        - Выбрасывают шприц. Молоко или кефир не в бутылках продают, а в бумажных пакетах.
        - Протечет, - сомневался Миша.
        - Нет, бумага специальная, вощеная.
        - Аппаратов с газированной водой больше нет. Помнишь такие, с одним стаканом на всех. Естественно, помнишь, ты же еще… Неужели мы не страшились пить из одного стакана?
        - Что тут особенного? И вообще, что-нибудь сохранилось?
        - Конечно, София Ротару и Кобзон до сих пор поют, а Михалков снимает фильмы.
        - А советская армия? (Миша со дня на день ждал повестки из военкомата.)
        - Она уже не советская. И большинство ребят стараются откосить от армии.
        - Что сделать?
        - Получить белый билет, дать взятку - что угодно, лишь бы не служить.
        - Ведь это подло! Я косить не собираюсь!
        - Правильно, ты будешь служить, то есть служил в танковой дивизии. А я, то есть Таня Кутузова, тебя ждала. Из армии ты написал чемодан писем, до сих пор на антресолях хранится.
        - Вы, случайно… - замялся Миша, - мне показалось… Словом, вы не Таня Кутузова?
        - Да, Мишенька, - пришлось признаться, - это я, твоя законная супруга. Мы с тобой поженились и счастливо прожили до серебряной свадьбы.
        Он смутился и отвел глаза, потупился.

«У него уши покраснели, - отметила Таня. - Ах, бедняжка, думает, я старая, в матери гожусь, и вдруг жена!»
        Но Миша, который еще ни разу в жизни не имел интимных отношений с женщиной, прежде подумал об ином, возликовал: у меня с Таней, значит, получится? И я много лет с ней буду спать? Здорово! Завтра как бы между прочим Тане намекнуть, вот удивится! Или обидится? Минутку! Кому намекать? Вот она, Таня, престарелых лет. С ней целоваться и все остальное? Мы так не договаривались! Куда делась моя Таня? Туда же, куда и весь мир. Нет, ну можно в это поверить?
        - И что же, - тихо спросил он, - у нас и… дети были… есть?
        - Дочь, Светланка. Ты ее очень любил, то есть полюбишь, - запуталась Таня. - Сейчас фото покажу.
        Миша держал в руках раскрытый Танин бумажник, в котором за пластиковой пленкой был маленький снимок улыбающейся девушки. Его дочь? Такая взрослая?
        - Симпатичная, - пробормотал он, возвращая фото.
        - Ты не бойся, - поняла его настроение Таня, - никто тебя неволить выполнять какие-то супружеские обязательства не станет. Мы только поможем тебе освоиться, потому что ты нам родной, как… как… - опять запуталась Таня.

«Собственного мужа усыновлять? - поразилась она и тут же отогнала посторонние мысли. - Сейчас не время о грустном».
        Но без грусти не получилось, Миша расспрашивал о своих родных, у него навернулись слезы, когда Таня рассказывала, как умерли его мама и папа. Но через несколько минут Миша отвлекся, узнав, что его младший брат стал программистом и уехал на работу в Америку.
        - Славка в США? - недоверчиво покачал головой Миша. - Зашибись!
        Таня подтвердила, что его брат вполне благополучно устроился за океаном и они с Мишей переписываются по электронной почте.
        - По какой?
        - Мы тебе все покажем, объясним, это не бог весть что за премудрость.
        Термосы с едой опустели, но Миша больше и не просил добавки. Ему очень хотелось выйти на улицу, своими глазами увидеть перемены. Таня отправилась спрашивать разрешения у Васи.
        Кладову не понравилась идея выпустить Мишу на волю. Татьяна уговаривала: сколько взаперти его держите, ничего не случится, если я мальчика на машине по городу покатаю, в кино сходим или в кафе. Скрепя сердце Василий согласился. Но, вернувшись в палату, Таня обнаружила, что Миша крепко спит.
        Зазвонил мобильный телефон. Дочь:
        - Мамочка! Сюрприз! Я дома! На три дня закатилась.
        Таня очень обрадовалась, давно доченьку не видела. Но и мысль: значит, сегодня Вася не сможет ко мне прийти - тут же возникла. И следующая: говорить ли дочери, что произошло с отцом?
        Таня вышла в коридор, чтобы не беспокоить Мишу.
        - А где папа, - тараторила Светланка, - в институте? Сейчас ему позвоню.
        - Не надо! - испугалась Таня. - Он… он в командировке. - Язык не повернулся сказать правду.
        - Ой, жалко! Я так без него соскучилась! А когда приедет?
        - Через неделю, - продолжала врать Таня.
        - Мам, ты скоро?
        - Не знаю, наверное…
        - С тобой все в порядке? Голос какой-то…
        - Все отлично, просто работы много, - поспешно ответила Таня. - Жди и никуда не уматывай!
        Открылась дверь кабинета Шереметьева, и в коридор влетел Василий. Танино сердце счастливо ёкнуло: мой любимый!
        Вася увидел на мониторе, соединенном с видеокамерой в палате, как с головы уснувшего Кутузова разом опали все волосы, череп оголился. Непривычная к подобным картинам, Таня могла испугаться. Но она стояла в коридоре, улыбалась, говорила по телефону. Слава богу, не видела Мишиных превращений!
        - Ко мне дочь приехала, - виновато сказала Таня, нажав кнопку «отбоя».
        - Вот и отлично, поезжай домой, твоя помощь более не требуется.
        - Только термосы возьму, чтобы в них завтра принести еду.
        - Нет! - резко и поспешно воспротивился Вася. - Иди в кабинет, я сам термосы принесу.
        - Милый, ты что? Обиделся?
        Он подошел к ней, взял под мышки, оторвал от пола, поднял, Танино лицо оказалось напротив, потерся носом о ее нос.
        - Я люблю тебя, коротышка!
        - И я тебя люблю, долговязый Дон-Кихот!

        Она заехала в магазин и купила столько продуктов, сколько их требуется на большой банкет. Подъехав к своему парадному, позвонила дочери: выходи, помоги донести. Они целовались и обнимались минут пять, не в силах оторваться друг от друга. А потом тащили покупки и термосы, про которые Светланка спросила, зачем они, и Тане на ходу пришлось выдумывать версию.
        - Готовлю еду для своих сотрудников и отвожу по утрам в офис.
        - О, провинция! - закатила глаза дочь. - Мама, ты же владелец фирмы, а не кухарка! Никакого представления о корпоративной этике и выстраивании дистанционных отношений с подчиненными. В западных компаниях…
        Доченька прочитала ей лекцию о принципах управления персоналом. Таня слушала вполуха, но умилялась: Светланка такая умная, хорошо учится. Критику Татьяна легко признала, не стала спорить, указывать на то, что книжные знания часто оказываются далеки от реальных проблем. На лице у дочери появилась довольная гримаска - маму научила уму-разуму - и это тоже было приятно Татьяне. Когда ребенок радуется, у матери поет сердце.
        Таня приготовила ужин, накормила дочь. Наговориться и насмотреться не могла, но Светланка ускакала к подружкам:
        - Мамочка, ну извини! Я только к Оле и к Маше на минуточку!
        Это означало, что дочь вернется за полночь. А что поделаешь? Около своей юбки не удержишь, выросла.
        Одинокий Танин вечер скрасили телефонные разговоры с Василием, который остался ночевать в клинике. Сначала Таня ему позвонила, потом он ей, потом договорились - каждые полчаса выходим на связь. Как подростки, честное слово! Но ведь никто не видит, никто не посмеется!
        На последний звонок Татьяны Василий долго не отвечал. Сняв трубку признался: уснул за столом, лицом в бумаги, как пьяница в салат.
        - Про пьяницу забудь! И ложись отдыхать немедленно! Ты же… мы же… прошлую ночь…
        - Да, - согласился Вася, - потрудились. Но как славно! Обещай мне много таких ночей!
        - Хорошо! - как девчонка рассмеялась Таня. - Но сейчас спать и точка!
        - Слушаю и повинуюсь.
        Он лег в одежде на диван, на котором несколько часов назад валялся Шереметьев. Наш доктор-сноб и вообразить не мог, что его кожаному дивану придется проминаться под спящими мужиками.
        Вася уснул, едва коснувшись щекой прохладной обивки.
        А следующим утром его разбудило онемение неудобно скрюченного тела. Первым делом Вася посмотрел на монитор. Чертыхнулся, пошел в палату. Все так и есть. Позвонил Шереметьеву. Все, хватит строить из себя нобелевских лауреатов!
        - Сколько лет твоему сыну? - спросил Василий.
        - Одиннадцатый год.
        - Привези его белье и одежду.
        - Что… так радикально?
        - Да. И диспуты окончены, я везу Кутузова в Москву.
        - Согласен.
        Шереметьева не решительность Васи убедила, а элементарное чувство самосохранения. Вчера губернатор, даже не предложив присесть, орал на него, брызгал слюной как бешеный. Грозился пустить по миру, в прах развеять его фирму за распространение слухов о его, губернатора, семье. Семен оправдывался, мямлил и потел, чугунная голова гудела, но уже не от похмельной боли, а от страха. Хозяину действительно ничего не стоило сделать из Степана котлету. Хотя формально налоговая инспекция, или прокуратура, или пожарные, или санинспекция не подчинялись губернатору, но стоило тому выдать один звонок, на Шереметьева бы набросились и порвали в клочья. И тогда что бы ему оставалось? Идти в больницу рядовым терапевтом? К Мамке наниматься? Кажется, он видел ее в приемной губернатора. Воронье! Слетелись поклевать!
        Думал, что игра беспроигрышная. Заигрался, без козырей остался, и блефовать не получится. Что его может спасти? Московские дела. Если столичные мэтры от медицины подтвердят, что он занимался (и кучу личных денег угрохал!) научно ценным экспериментом, никто не посмеет тявкнуть. И хозяин области сменит гнев на милость. А в отношении его зятька, предположительно спидоносного, надо собрать информацию, на всякий случай.


        Глава 19
        Булькала гречневая каша
        У Татьяны в двух больших кастрюлях на плите булькали гречневая каша со свиной тушенкой и макароны с говяжьей - питание для Миши, когда раздался звонок в дверь.
        На пороге стояли Василий и мальчик дет десяти - двенадцати. Увидав мальчика, Таня ахнула.
        - Да! - подтвердил Василий. - Это Миша. Пусть у тебя недолго побудет, хорошо? Мне нужно закончить оформление истории болезни. Потом Мишу заберу, и мы сегодня полетим в Москву.
        - Я с вами, - быстро решила Таня.
        - Где моя мама? - испуганно спросил мальчик.
        - Мама скоро придет, - погладил его по голове Василий. - Не волнуйся, тебя здесь не обидят, тут живут твои родственники.
        - Я их не знаю!
        - Мы дальние родственники, - пришла на выручку Таня. - Проходи, Мишенька. Кушать хочешь?
        - Очень.
        Василий ушел, а Таня бросилась будить дочь:
        - Светланка, подъем! Живо! Мне нужно съездить на работу, а ты вставай и корми ребенка!
        Дочь попыталась отбрыкнуться, вчера она поздно пришла, имеет право выспаться, и какой еще ребенок?
        - Наш родственник! - гаркнула Таня. - Я кому сказала? Быстро встала и отправилась на кухню! Я уже все сварила. Покорми хорошенько мальчика!
        Удивленная Светланка сползла с постели. Мама редко повышала голос, а тут нервно орала на нее, быстро одевалась, в спешке порвала чулки, стянула их, обозвав сволочами, натянула новые.
        - Мама, ты джемпер задом наперед надела.
        - Холера! - ругалась мама, путаясь в рукавах. - Как сговорились против меня!
        - Что случилось? Почему ты психуешь?
        - Потом объясню. Обязательно покорми ребенка!

        Через три минуты Таня уже выскочила из квартиры, ей нужно было успеть отдать распоряжения на фирме, чтобы ее отъезд не обернулся большими потерями. На ходу ответила на Лизин звонок: тороплюсь, извини, Миша со мной, можно сказать, но с ним плохо, очень плохо.
        Потягиваясь, Светланка вышла из спальни. На диване сидел насупленный мальчишка.
        - Привет, родственничек!
        - Привет!
        - Первый раз тебя вижу, откуда ты взялся?
        - И я тебя не знаю.
        Мише с самого утра, когда очнулся в странной больнице, ужасно хотелось плакать. Он держался, не хныкал, но уже из последних сил.
        - Как тебя зовут и фамилия?
        - Миша Червяк.
        - Как моего папу, значит, ты с его стороны. Похож. А я Света.
        Девушка говорила и совершала непонятные действия. Вернее - с удивительными предметами обращалась. Взяла черную коробочку с кнопками, нажала, и включился телевизор. Вот это телик! Огромный экран, цветное изображение! Потом девушка подошла к другому телевизору, напоминающему книжку, с маленьким экраном, включила, и по экрану побежали нерусские слова.
        - Что это? - завороженно, забыв о своих страхах, спросил Миша.
        - Комп, ноутбук. Хочу проверить свою почту.
        - А что такое копм?
        - Компьютер. Можно подумать, ты никогда компьютера не видел!
        - Не видел. А как он по-другому называется?
        - Комп, он и в Африке комп. Хотя раньше, кажется, говорили ЭВМ.
        - Не свисти! Я читал про ЭВМ. Они большие, как эта комната. И… тетя, которая ушла, сказала, чтобы ты меня накормила.
        - Пойдем на кухню, дитя джунглей.
        Светлана обнаружила две большие кастрюли на плите. Мама зачем-то наготовила десять литров примитивного варева. Светланка скривила нос:
        - Бурда какая-то. Хочешь горячий бутерброд сделаю в микроволновке?
        - А что такое микроволновка?
        - Мальчик, ты из какой деревни?
        - Сама ты из деревни! Дай поесть! Что там в кастрюле? - От исходящего запаха у Миши потекли слюни и заныло в животе.
        - Да пожалуйста! Не жалко. - Светлана поставила перед ним тарелку с кашей.
        Она не успела сделать себе бутерброд, как Миша очистил тарелку и попросил добавки. Чай не поспел, а мальчик с третьей порцией расправился. И все время тыкал пальцами по сторонам (на электрочайник, миксер, радиотелефон, музыкальный центр) и задавал один и тот же глупый вопрос: это что?
        Светлане мальчишка понравился, странная нежность и теплота к нему возникла, хотя всегда недолюбливала пацанов в этом противном возрасте - от десяти до шестнадцати. И какой, бедняжка, голодный! Жалко, что с головой у него проблемы, форменный дебил.
        - Слушай! - пришла ей идея, объясняющая Мишину недоразвитость. - Ты, наверное, из тюрьмы? В колонии родился и воспитывался?
        - Сама ты из тюрьмы!
        Мишино душевное состояние после пяти порций каши заметно улучшилось. К Свете он не испытывал никакого почтения, даже почему-то казалось, что он главнее ее и право имеет приказывать. Наверное, потому что девушка жила среди сказочных технических новинок, но на положении хуже прислуги. Как она была одета! Так нищие не ходят! Сверху кофточка, из которой Светка давно выросла, смотреть стыдно - пупок не закрывает. А внизу брюки с дырками! Дырка на дырке, даже заплаток не поставили! Во бедность!
        - Миша! Не груби!
        - А ты не воображай, если даже одеться не можешь нормально.
        - Я одеться? Да эти джинсы сто баксов стоят.
        - Что такое баксы?
        - Доллары, горе луковое! Зелененькие!
        - Доллары в Америке, а у нас рубли. Скажешь неправильно?
        Ответить Света не успела, позвонили в дверь. Не мама пришла, тетя Лиза прибыла.
        Лиза разволновалась после разговора с Таней, не утерпела и приехала. Вдруг ее помощь пригодится. Со Светланкой они расцеловались, и девочка, выуживая тапочки для тети Лизы, поведала, что мама умчалась на работу и подсунула пацана, родственника. Он полный тормоз.
        - Какой тормоз? - не поняла Лиза.
        - Так говорят: тормознутый, отсталый значит. Да вы сами посмотрите! Спросите его что-нибудь. Например, чем сотовый телефон от обычного отличается.
        Лиза и сама бы не смогла объяснить принцип работы сотовой связи, что уж требовать от ребенка. Поэтому к словам Светланки отнеслась без внимания.
        Но после часа беседы с перманентно жующим мальчиком Мишей вынуждена была признать: ребенок с большими задержками развития. Возможно, это объясняется хроническим голоданием бедного крошки.

        Татьяна управилась быстрее, чем ожидала. Она вызвала на совещание сотрудников и распределила ответственность: ты отвечаешь за этот участок, а ты - за тот, мне звонить только в случае крайней необходимости, считайте период моего отсутствия испытательным сроком, по результатам которого будет пересмотрена зарплата в сторону увеличения или понижения. Вопросы? Нет вопросов, работайте, вперед! И никакой самодеятельности в корпоративной этике и принципах управления персоналом! Последнее замечание Татьяны Евгеньевны никто из сотрудников не понял, и они долго обсуждали, что бы эта загадочная фраза значила.
        Дома Татьяна застала Лизу. Подруга и дочь сидели на кухне и таращили глаза на Мишу, который поедал макароны с мясом.
        - Мама, ты знаешь, сколько он слопал? - спросила дочь. - Он должен лопнуть! Кастрюлю каши, подчистую!
        - Мальчику может стать плохо, - подхватила Лиза. - Давно должно стать плохо, но он все просит и просит! - И перешла на чей-то голос, мужской, шипяще-свистящий: - Родителей этого ребенка надо судить! Его не кормили много дней!
        - Ничего страшного! - ответила Таня, которой недосуг было отгадывать, кого пародирует Лиза. - Как ты, маленький? Освоился? - Она погладила Мишу по голове.
        Мальчик отозвался на ласку, покрутил головой под Таниной ладошкой и пожаловался на Свету и Лизу:
        - Чего они со мной как с кретином?
        - Они больше не будут, - заверила Таня и метнула грозный взгляд на дочь и подругу.
        - Где моя мама?
        - Задерживается, просила передать, чтобы ты не беспокоился.
        - У его мамы тоже… - начала дочь.
        - Заткнись! - оборвала ее Таня. - Мишенька, пойдем в комнату? У телевизора покушаешь. Хочешь телевизор посмотреть?
        - Ага!
        Таня объяснила, как пользоваться дистанционным пультом. Мишу восхитила эта игрушка, потрясло и захватило то, что происходило на экране. Стрельба, погони, гонки на заграничных автомобилях… И реклама! Натуральная реклама всяких удивительных вещей. Например, жвачки. Зачем ее прославлять? Если появится в магазине, с руками оторвут. Он сам только один раз пробовал, дали пожевать третьему по счету. Не понравилась, но пацан - владелец жвачки, выдававший ее за плату (рогатками, ножичками), говорил, что сначала жвачка лучше всяких конфет. И еще у того пацана была настоящая шариковая ручка! В этой богатой квартире, заметил Миша, шариковые ручки валяются где попало. Если одну тихонько в карман положить, ведь не заметят? И поменять потом у Вовки на водяной пистолет, или у Сашки на несколько дней попросить настольную игру «Хоккей» - предмет всеобщей зависти.
        Он тихонько встал, подскочил к столу, взял ручку и засунул ее в карман. Рядом лежала симпатичная коробочка с кнопками, вроде того пульта, который телевизором управляет. Секунду поколебавшись Миша и коробочку отправил в карман, быстро вернулся на диван. Добрая тетя Таня не забывала приносить ему покушать.
        - Откуда этот дебил? - спросила на кухне Татьяну дочь.
        - Не смей так говорить!
        - Танюша, - подхватила Лиза, - но мальчик действительно умственно отсталый.
        - Он близкий родственник? - допытывалась Светланка. - Не знала, что у нас в роду заскоки прослеживаются.
        - Кроме тебя, ни у кого заскоков не наблюдается. И мальчик этот тебе родственник ближе не придумаешь. Это твой отец.
        Дочь и подруга имели право знать правду, рассудила Таня. Но она не ожидала реакции, которая последовала.
        - Что-о-о? - испуганно завопила Светланка.
        А Лиза принялась причитать голосом Фаины Раневской:
        - Что же делается! Муля, не нервируй меня! Сама не нервируйся! Мы тебя обязательно вылечим!
        - Где папа? - потребовала Светланка. - Где мой папа?
        - Смотрит телевизор в комнате. И я не сошла с ума. Сейчас отнесу ему добавку и все вам расскажу. Лиза, а ты пока Светланке втолкуй, что ее отец три месяца назад нас бросил.
        - Да, девочка, - вынуждена была признать Лиза, когда Таня вышла с кухни. - Твой папа ушел от мамы к молоденькой аспирантке. Но ошибочно, он раскаивался!
        - Придушу эту аспирантку! Кто она? И при чем здесь пацан, этот голодный недоумок?
        - Не смей так об отце говорить! - вернулась Таня. - Девочки, успокойтесь и спокойно меня выслушайте…
        Спокойствия после Таниного рассказа не было и в помине.
        - Это черт знает что такое, мура и бред! - безапелляционным голосом собственного мужа Коли прохрипела Лиза.
        - Папа! Папочка! - бормотала Светланка.
        - Еще раз повторяю, - медленно проговорила Таня. - Мишей занимаются врачи, лучшие медицинские силы нашего города. Правда, они бессильны, - вынуждена была признать Таня. - Поэтому везем Мишу в Москву.
        Светланка рванула в комнату. Присела на корточки перед Мишей и засыпала его вопросами: когда и где родился, кто родители, какой сейчас год…
        Миша отвечал автоматически, не отрывая взгляда от экрана телевизора. Светка свалилась на пол, воскликнув:
        - Ты и правда мой отец! Звездануться! Миша презрительно хмыкнул:
        - ДУР»!
        И тут у него в кармане завибрировала и заиграла веселенькую музыку коробочка, которую он стырил.
        Мальчик-папа густо покраснел, полез в карман, вытащил сотовый телефон и протянул Светлане, из другого кармана достал шариковую ручку и, еще более смущаясь, тоже протянул:
        - Я на время взял.
        - Папочка, никогда бы не поверила, что ты в детстве воровал по мелочи.
        Миша воспринял «папочка» как насмешку, мог бы сказать, что подобное случилось с ним впервые. Но не успел оправдаться, в комнату вошли тетя Таня и тетя Лиза.
        - Где моя мама? - спросил Миша, которому снова хотелось плакать.
        Татьяна и Василий во время телефонного разговора сошлись во мнении, что Мише не следует рассказывать правду, детская психика может не выдержать. Будем внушать мальчику легенду болезни и обещать, что завтра он увидит родителей.
        Светланка сидела на полу и таращилась на Мишу. Потом неожиданно стала на четвереньки и, по-собачьи подвывая, поползла в спальню. Татьяна возмутилась и велела дочери прекратить дурацкие игры. Но Светланка не дурачилась, смысл происходящего дошел до нее и вызвал настоящий шок. Любимого, обожаемого, прекрасного, неповторимого папочки больше не существует?
        Света рыдала в спальне и требовала, чтобы ей вернули папу. Миша чувствовал, по намекам понял, что каким-то образом связан со Светкиным отцом (которого в жизни не видел), в чем-то виноват перед этими добрыми, но странными людьми. Тетя Лиза причитает над ним, и периодически из ее горла вылетают то хриплый мужской бас, то писклявый детский голосок. Тетя Лиза откашляется, а через секунду опять сбивается, басит или пищит. Тетя Таня утешает дочь в другой комнате. Светка так убивается, что мороз по коже, самому плакать расхотелось. Хотя обычно Миша презрительно относился к девчонкам-плаксам, к Светке он испытывал неожиданную щемящую жалость и непонятную ответственность за ее горе.
        Миша встал, пересек комнату и распахнул дверь в спальню. Набрал в легкие побольше воздуха и выпалил:
        - Светка! Хватит реветь! Ты же не рева-корова!
        В проеме стоял мальчик, проговоривший точь-в-точь слова, которыми обычно папа утешал дочь. Светлана захлебнулась на вздохе, Таня застыла, обе уставились на ребенка, со страхом ожидая продолжения. Михаил обычно продолжал:
«Плакса-вакса-гуталин, на носу горячий блин! Съем твой блин!» - и целовал дочь в нос, потом в щечки…
        - Ты… это… вырастешь? - нарушила тягостное молчание Света.
        - Конечно, - пожал плечами в ответ на глупый вопрос Миша.
        Приехал Василий, Татьяна познакомила его с дочерью и Лизой. Светланка уже не рыдала, только часто икала. Узнав, что Василий Иванович доктор, Светланка потащила его на кухню. Нервно трясясь, икая через слово, потребовала честного ответа:
        - Моего папу вылечат?
        Время поджимало, они опаздывали в аэропорт, но Василий неторопливо, спокойно и уверенно ответил:
        - Обязательно вылечим!
        - Обещаете?
        - Клянусь.
        - А как скоро папа из этого мальчика вырастет?
        - Точные сроки сейчас назвать трудно, но, думаю, период будет не длиннее, чем первичный. Взросление со всех точек зрения естественный процесс, в отличие от обратного развития.
        - Я еду с вами в Москву.
        - Очень хорошо. Собирайтесь.
        Василий не только не был уверен в благополучном исходе болезни Кутузова, но и сильно сомневался, что удастся достигнуть минимального терапевтического эффекта. И в то же время, обманывая Светланку, угрызений совести не испытывал. Просто говорил девушке то, что она хотела услышать, что ей необходимо было услышать, чтобы продолжить жить и подготовиться к потере. Василий не разделял принятого на Западе и популярного ныне у нас мнения, что умирающий пациент должен знать всю правду о своем состоянии. Василий никогда не пришел бы к обреченному человеку и не сказал:
«Иван Иванович! Дни ваши сочтены. Поэтому вам лучше навести порядок в земных делах, отдать распоряжение, составить завещание, проститься с близкими». Отход в мир иной - это не переезд в соседний город. Умирающий никому ничего не должен, а ему должны - хотя бы не отравлять последние мгновения.

        В Москву летели бригадой. Кладов, Шереметьев, Татьяна, Светланка и Миша (с билетом, купленным по свидетельству о рождении шереметьевского сына). Светланка мирно уснула, наплакавшись и наговорившись с Василием Ивановичем, который мог успокоить любого. И Миша спал, свернувшись калачиком на Таниных коленях. Опасаясь страшных превращений, Василий хотел забрать мальчика, но Таня не отдала. К счастью, больших отскоков во времени не произошло. Миша очнулся в столице, будучи всего на полгода моложе.
        Лиза дала слово никому не рассказывать о чудном заболевании Миши Кутузова. Да и кто бы поверил! Слово Лиза сдержала.


        Глава 20
        Конец истории
        Конец истории не затянулся. Академик, к которому Кладов и Шереметьев пробились с невероятным трудом, выслушал их без интереса. Провинциальные доктора несли ахинею, поддались идее очередного чуда. Академик, чинный, лакированный, благообразный и давно отошедший от науки (та же Мамка, но высокого полета), собирался на телевидение - его пригласили на популярное ток-шоу. Тема - старение и как его задержать. Академик держал речь, на Кладове и Шереметьеве репетировал свое выступление.
        Василий и Семен удостоились рассуждений о том, что природой запрограммирован процесс старения, выбраковывания особей, потерявших фертильную способность, и мериться силами с природой необходимо очень осторожно. Человечество не раз праздновало победу над старостью, но победа неизбежно оказывалась пирровой. Ни операции по пересадке семенной ткани (те самые, на которые намекал Булгаков в
«Собачьем сердце») в начале прошлого века, ни чудо-эликсиры, ни увлечение каким-нибудь из элементов таблицы Менделеева, будь то серебро или селен, - ничто не способно подарить человечеству заветное средство Макропулоса. И модное ныне увлечение стволовыми клетками крайне опасно, японские ученые уже получили доказательства того, что стволовые клетки могут вызывать онкологические процессы.
        Далее академик пожурил тех ученых, которые насчитали человеческому организму запас прочности сто пятьдесят или даже двести лет. А как же долгожители, спросите вы? Академик сам себя спросил и десять минут вещал о феномене долгожительства. Потом перешел к нравственной и эстетической сторонам безумного омоложения. Сказал, что его как мужчину вовсе не восхищают актрисы, которые бесконечно утягивают лица и фигуры. Уродуют себя ради толпы, из-за ложных опасений. Да кто же старух будет играть? Наших мудрых русских старух, во все века бывших совестью нации?
        Перебивать академика не решались. Но Кладов и Шереметьев мысленно возмущались: за кого академик нас принимает? Что он несет?
        Василий не выдержал первым. Поднялся, подошел к стоящему в углу телевизору с видеомагнитофоном, включил, вставил кассету:
        - Посмотрите, пожалуйста!
        Качество изображения было невысоким, зато содержание сенсационным. Спящий Кутузов на глазах молодеет: упали волосы, уменьшается череп…
        Академика кино не убедило.
        - Отличные спецэффекты, - покровительственно изрек он.
        - У нас таких эффектов целый ящик. И вот документы, - бухнул на стол толстую папку Шереметьев.
        Академик выразительно посмотрел на часы и покровительственно изрек:
        - Дорогие коллеги! К сожалению, я не располагаю временем для бесед о фантастике, колдовстве и прочей…
        - Вы нам отказываете? - перебил и прямо спросил Василий. - Не хотите обследовать больного с уникальной патологией?
        В таком случае, - подхватил Шереметьев, - нам ничего не остается, как сделать эти материалы достоянием общественности. Прямо от вас мы направимся на телевидение или в газету, покажем многосерийный фильм ужасов, дадим интервью и продемонстрируем ребенка, который утверждает, что родился тридцать с лишним лет назад!
        Угроза и шантаж подействовали, академик дал распоряжение госпитализировать Мишу, положить в отдельный бокс.
        Во время их разговора Таня сидела в коридоре, обняв Мишу за плечи, успокаивая и скармливая ему шоколадки. Сладостей у Тани был куплен большой пакет. Проходившая мимо нянечка возмутилась, указав на гору оберток:
        - Мамаша! Нельзя ребенку столько сладкого давать!
        Таня поблагодарила за участие и подальше от чужих глаз спрятала обертки. Не станешь ведь каждому объяснять, что мальчику требуется калорийное питание.
        Их повели в бокс, Таню продолжали называть мамашей, она не спорила. Только просила всех обязательно хорошенько покормить мальчика утром. Медсестра и нянечка отмахивались: голодом тут никого не морят. Татьяна ушла, когда Миша уснул. Ее буквально вытолкали: уходите, мамаша, завтра навестите своего ребенка. У Тани было предчувствие, что последний раз видит Мишу.
        Предчувствие оправдалось, на следующий день Таню не пустили к мальчику. Завертелась карусель, какой в клинике не видали, даже когда лечили глав государства. Академик имел бледный вид, спеси поубавилось, и лоск потускнел. Дежурившего ночью врача отправили в реанимацию с сердечным приступом, медсестру - с симптомами острого психического недомогания в психлечебницу. Они оба утром пережили шок - заглянули в бокс, а там вместо десятилетнего мальчика сидит на кровати пятилетний карапуз, ревет в три ручья, зовет маму и требует кушать.
        В клинику были срочно затребованы лучшие специалисты, слетелись как на пожар. Академик счел необходимым на всякий случай предупредить органы безопасности. Вдруг это новое биологическое оружие? Органы тут же ввели режим секретности, выставили охрану у палаты, где находился ребенок, и взяли со всех допущенных подписку о неразглашении.
        Кладов и Шереметьев несколько часов отвечали на вопросы столичных ученых. Подготовленная Васей история болезни Кутузова зачитывалась до дыр, видеопленки просматривались снова и снова…
        Ведущие медицинские специалисты оказались так же беспомощны, как и провинциальные врачи. Да и время было против них. Через два дня Миша уже предстал новорожденным младенцем. Доставили кувез - кроватку с пластиковым колпаком для выхаживания недоношенных детей.
        В последнюю ночь обступившие кувез врачи молча наблюдали картину, от которой шевелились волосы на голове. Неизбежно циничные, закаленные опытом человеческих страданий, доктора пребывали в глубокой растерянности. Когда процесс обратного развития эмбриона закончился, кто-то из молодых, очевидно борясь с подступившей истерикой, тихо выругался:
        - Бога душу мать! Он распался до сперматозоида! Теперь только в микроскоп можно увидеть!
        Недремлющие представители органов, исполнявшие приказ и равнодушные к чудесам науки, тут же отвели всех докторов в отдельный кабинет и взяли повторную подписку о неразглашении государственной тайны.
        Когда с формальностями было покончено, какая-то сердобольная душа принесла спирту, и все, кроме Васи, приняли на грудь «успокоительное».
        Василий вернулся в гостиницу и со свойственным ему умением пригасил Танин стресс. Она места себе не находила от волнения. Но Вася разумно говорил, что Миша по-настоящему умер несколько месяцев назад, что процесс логически завершился и оснований для трагедии не больше, чем для рыданий по бабушке, которая давно преставилась. Горе ушло, давнее и старое, а наша жизнь продолжается.
        Убаюканная его словами, Таня невольно мысленно переключилась на раздумья о Василии. Какое счастье, что они встретились! Он совершенно необыкновенный человек, рядом с ним всегда будет тепло, спокойно и надежно. А вдруг снова запьет? Все равно его не брошу. Просто убью.

        Хотя в исследование феномена Кутузова было вовлечено немало людей, никто из авторитетных не проговорился, сведений в печать не попало. И дело было не только в страшных подписках, которые все вынужденно дали. Рассказать подобное - даже не удивить, удивляться можно приблизительно правдоподобному, а наверняка - заработать подозрение в умственной болезни. И доказательства (пленки, документы) исчезли в глубоких недрах секретных архивов. Неавторитетные голоса, принадлежавшие медсестрам и нянечкам, пренебрегшим подписками, поскольку не боялись худшей доли, во внимание не принимались по той же причине - как в шутке должна быть доля шутки, так в небывальщине требуется частичка знакомой небывальщины, а тут она не просматривалась.
        И все-таки на очередном телевизионном ток-шоу ведущий спросил академика:
        - Есть слухи, что у вас был пациент, который стремительно молодел, пока не распался до сперматозоида.
        Публика рассмеялась. Десятки людей в разных концах страны, затаив дыхание, припали к экранам и ждали, что ответит академик. Он, полностью восстановивший лоск и спесь, покровительственно улыбнулся, развел руками, указывая на реакцию зала, - мол, сами видите, как нелепо звучит вами сказанное.
        - Да, конечно, - быстро пошел на попятную ведущий. - Ересь какая-то. Но вы же не будете отрицать, что стволовые клетки многим подарили вторую молодость?
        - Буду, сударь!
        Академик, ненавидевший стволовые клетки по причине их разработки в другом, не ему вверенном институте, оседлал любимого конька и долго пугал зрителей. Не забыл упрекнуть и пожилых женщин, хирургически утягивающих лица до полнейшей неузнаваемости. На отечески-мудрое сетование: «Мне жаль внуков, которые никогда не увидят истинных лиц своих бабушек!» (домашняя заготовка академика) - зал отреагировал одобрительным гулом.

        Татьяна хотела, чтобы все было как у людей, и устроила Мише похороны. В закрытом гробу. Положила в него Мишины вещи, книги и фото в изголовье. На кладбище только бывшая начальница Виктория Сергеевна, научившая когда-то Таню подобному фокусу, заподозрила неладное. Но и она сомнения отбросила - велика была досада, что средство, испытанное Кутузовым, оказалось непригодным, да и свидетельство о смерти (выписанное Васей) вдова показала.
        Присутствовавшие на похоронах коллеги Миши по институту исподтишка недоуменно переглядывались. Конечно, хорошо, когда супруги разводятся цивилизованно. Но до такой степени цивилизованно! Стоят втроем - жена, любовница, дочь. Не рыдают, друг друга поддерживают. Высокие отношения, как говорилось в популярном фильме!
        По-бабьи горько, выделяясь на общем фоне, плакала только Лиза. Пока раздосадованный муж Коля не толкнул ее в бок и не прошептал на ухо:
        - Ты чего убиваешься? Может, у тебя с покойником что-то было?
        - Нет! Клянусь тебе, ничего! - испуганно, голосом Любови Орловой открестилась Лиза. И перестала плакать.

        Светланка вначале отказывалась участвовать в фальшивых похоронах. Ее тоска по отцу была отчаянной. Безутешной, пока за дело не взялся Василий Иванович. Он сумел внушить убежденной атеистке Свете, что ее отец превратился в ангела, что его уход из жизни - свидетельство избранности, которого удостаиваются только святые мученики, что он вознесся и душа его пребывает в блаженстве.
        Не надо нарушать папину нирвану, ведь печали дочери могут испортить Михаилу Александровичу весь кайф.
        И Светланка поверила! Схватилась за спасительную идею и перестала убиваться, согласилась участвовать в фарсе похорон.
        Василий тут же, совершенно не умно, не вовремя, потеряв свой психотерапевтический дар, сказал девушке:
        - Я очень люблю твою маму. Не будешь возражать, если мы поженимся?
        - Зачем? - растерялась Света. - А мама знает?
        - Пока нет, хотел тебя первую спросить. - К Васе вернулись логические способности.
        Светланка могла только развести руками. В их городе! Название в лупу на карте прочитаешь! Думала, что настоящая жизнь в столице, где все бурлит и клокочет. А здесь - покой и тина. Ошибалась. Тут страсти - нарочно не придумаешь. Вернусь-ка я после института домой, к маме. Надо ей сказать.
        О большем счастье Татьяна и не мечтала.