Женский ликбез Доктор Нонна
        Житейские истории
        Страна и город сменили имена, но не стали для Нины, Светы и их детей чужими. Старшая сестра встретилась с отцом, однако общения не получилось: они не почувствовали своего родства, не знали, о чем говорить друг с другом. Идти знакомиться с родней не захотела. Светлана еще раз поняла, кого она потеряла, оставшись без матери и отчима. Вместе с Ниной они в каждый приезд приходят на кладбище — поклониться людям, давшим им жизнь и научившим жить.
        И как Клара, в трудные минуты они дают своим детям уроки «ЛИКБЕЗА»: я хочу, чтобы эти уроки через много лет вы передали своим дочерям…

        Доктор Нонна
        Женский ликбез
        Дети должны воспитываться незаметно — не словами, а личным примером.
Михаил Шнеерсон

        Глава 1
        Клара гладила дочь по голове и рассказывала, как будто не о себе.

        Этот летний день должен был стать для нее самым счастливым: долгожданный выпускной бал, мечты, трепетное ожидание встречи. Клара закружилась перед зеркалом, черные волосы волной легли на плечи, спускаясь по белому платью вниз до узкого ремешка, змейкой перехватившего тонкую девичью талию. Это платье отец сшил за один вечер, по вдохновению, как он говорил об особо удавшихся вещах. «У еврейского портного Якова сколько сыновей? — начинал он серьезно и привычно спрашивать сам себя. Четыре сына! — с гордостью отвечал себе же. И принимался за семейную арифметику: — Илюшеньке — двадцать три года, Иосифу — девятнадцать, Петеньке — двенадцать и Гришеньке — пять. А дочерей сколько? — снова вопрошал он, ведя диалог с незримым собеседником. — Одна дочка!» Любовью светились его добрые, прищуренные глаза, когда он поверх очков, отрываясь от работы, смотрел на восемнадцатилетнюю Клару.
        Карие очи с томной поволокой, четко очерченные губы, нос с горбинкой — все говорило о ее происхождении. «Кларочка воспитана в традициях еврейской семьи, — с удовлетворением замечала приехавшая на лето к родственникам тетя Зоя. — Хотя в социалистической Белоруссии трудно сохранять традиции», — вздыхала она. По субботам дети ходили в синагогу вместо школы, но на результатах учебы это не отражалось. Золотая медалистка Клара мечтала стать врачом.
        Но сначала на бал… «Как в сказке», — подумала она. И сказка началась. Мишка пригласил ее на танец. Пригласил! В круговороте вальса он прижал ее к себе, крепко, по-мужски властно, она зарделась, откинула голову назад, чтобы встретиться с ним взглядом, он понял ее движение по-своему и поцеловал на глазах у всех. Клара смутилась, но не отстранилась, а еще больше прильнула к нему. «Вот оно, таинство, которое возникает между влюбленными», — подумалось ей, и она стала грезить об их будущем. Мишка тоже был медалист. Они, учась в одном классе, постоянно соревновались, у кого будет лучше оценка. Высокий, худой юноша с цепким взглядом и острым умом. Все знакомые девчонки были влюблены в него, но он выбрал дочку портного. Просто знал, что она будет его женой. В юношеских мечтах была семья: пятеро детей, и они с Кларой, двое ученых, знаменитых на весь мир.
        Сегодня был сделан первый шаг: он поцеловал свою избранницу.
        Оглушительная сирена прервала их поцелуй — по цепочке передавалась страшная новость: «Война!»
        Они кинулись домой, и первое признание в любви Клара услышала на бегу, в суматохе спешащих, растерянных людей: «Я люблю тебя, слышишь?!» Она кивнула. «Жди меня, что бы ни случилось!» Клара скривила рот, боясь расплакаться. Сказка рассыпалась у нее на глазах. Остановившись у калитки ее дома, Мишка сжал ладонями Кларины щеки. «Люблю, — поцеловал он. — Я в военкомат». Клара взглядом, не в силах вымолвить ни слова, старалась остановить его. «Жди!» Но она поняла, что теряет его навсегда.
        Дома мама судорожно собирала документы, маленький Гриша дергал ее за подол, роняя наспех связанные игрушки.

        Яков суетился во дворе с поклажей. Уже была запряжена лошадь, все, что успели собрать в доме, свалили на телегу. Отец приподнял сына за подмышки и усадил на тюки.
        — Быстрее, Клара, быстрее! — поторапливал он, помогая ей взобраться к брату.
        Клара в выпускном платье показалась мальчику сказочной принцессой, она прижала Гришу к себе, он доверчиво заглянул ей в глаза и, увидев слезы, стал вытирать их ладошкой. Клара не замечала ничего вокруг. Девушка пока не осознавала, что случилось, но страх вполз в душу, змеей сдавил горло, не давал возможности думать. Отец наскоро поцеловал ее, сынишку и заплакал, когда обнял жену.
        — С богом! Гони! Лошадь отдохнувшая! Скорее! Береги себя, береги детей!
        — Тате! — вскрикнул Гриша.
        Отец нервно махнул рукой:
        — Поезжайте! Поезжайте! Рир [трогай]! — перешел он на идиш.

        Фаина неумело взялась за вожжи, лошадь нехотя подчинилась хрупкой испуганной женщине. Вскоре они присоединились к остальным беженцам. Деревья по обе стороны дороги шумели от ветра, листва сверкала на солнце. Безмятежный пейзаж не заслонял свалившееся на людей горе. Все ехали молча, женщины сосредоточенно правили лошадьми.
        Часа через два остановились. Гришенька сладко спал, обняв любимую игрушку — пса Рекса, которого считал своим другом и с которым не расставался ни на минуту. Фаина и Клара отошли в пролесок по нужде. Первая бомбежка — самая страшная. Мать с дочерью кинулись к телеге, лошадь лежала на боку, уставив мертвый глаз в небо, а на месте телеги была воронка…
        — Ай, Гришенька! Ай, сынок! — заголосила Фаина, всплеснув руками и хватаясь за голову. Клара вдруг увидела, что мать стала совершенно седой. У Фаины отказали ноги, с усилием опершись на ладони, она качалась над котловиной из стороны в сторону, тряся головой. Ее стон переходил в животное мычание. Так ревет медведица над погибшим выводком.
        — Мама, пойдем. Страшно здесь… Мамочка!
        Фаина смотрела на дочь безумными глазами, силилась встать, голова кружилась. Мать даже сейчас пыталась помочь своему ребенку и взглядом говорила: «Держись, держись, не плачь обо мне, доченька». Потом легла на землю, загребая ее руками и целуя.
        — Яша, нет у нас сына! Нет Гриши! — шептала она, стараясь не напугать дочь.
        — Мамочка, уйдем отсюда. Надо догнать кого-нибудь, мамочка, милая, пошли!
        Женщина застыла от горя. Клара гладила мать по голове, обняла за плечи, шептала ей ласковые слова — прошло много времени, прежде чем Фаина приподнялась, Клара увидела в добрых глазах матери благодарность.
        — Дочка поможет, — сказала она. — Дочка поможет, — повторила она с надеждой.
        А Клара вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной. Она с трудом подняла мать и повела по дороге. Одиночество связало двух женщин крепче уз родства.
        Клара не помнила, как они оказались в товарном вагоне, протиснулись вместе с беженцами. Сейчас, спустя двое суток пешего пути, обе тяжело спали под монотонный стук колес… Клара обняла мать за колени и даже во сне боялась с ней расстаться.
        Глава 2
        Клара, как и многие из военного поколения, не любила вспоминать то, что пришлось перенести. Она обычно скупо делилась тяжелыми переживаниями со своими дочерьми, только когда чувствовала, что это придаст им силы. Вчера старшая дочь Светлана похоронила сынишку Венечку, которого родила без мужа. Воспаление легких унесло жизнь трехлетнего ребенка за неделю. Никто в семье не мог понять, что всеобщего любимца, шалуна и озорника больше нет на свете.
        — Самое страшное в жизни — потерять ребенка, но НАДО НАЙТИ СИЛЫ И ПРОДОЛЖАТЬ ЖИТЬ! ЭТО ПЕРВОЕ ПРАВИЛО, которое должна знать каждая женщина: ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ, НАДО ИДТИ ВПЕРЕД, НЕ ОГЛЯДЫВАЯСЬ И НЕ ВОРОША СВОЕ ПРОШЛОЕ…У тебя ведь дочка растет. Еще много сил надо, чтобы поднять Юлечку, дочка тебе поможет, — тихо говорила Клара. И Светлана понимала, что ежедневная, будничная забота о дочери не даст ей сойти с ума.
        В поезде Клара страдала от духоты, вынужденной неподвижности, сильная боль в ногах не давала уснуть. Ремешки от босоножек врезались в кожу. Она пыталась встать, но застонала и сразу села. Ремешок на правой ноге лопнул. На натертой коже выступили капельки крови. Клара разулась и огляделась: измученные люди, грязные, голодные, оглушенные случившимся, прижимали к груди узелки — единственное, что осталось из прошлой жизни.
        Дети ныли. От запахов нечистот нечем было дышать.
        — Мама! — позвала Клара.
        — Ты старуху седую ищешь? — спросила девушка, сидящая рядом. — Так она сошла на прошлой станции. Все Гришу какого-то искала.
        Клара испугалась, снова попыталась встать, но потеряла сознание.
        В N-ске была конечная остановка товарняка. Молодая соседка, которая обозвала Фаину старухой, растолкала измученную Клару.
        — Да ты горишь вся! Конечно, в тоненьком платьице и босиком, — пожалела она ее. — Пошли, милая, я помогу тебе.
        Она почти тащила больную Клару. Постучали в ближайшую избу.
        — Нет у нас места! Уже три семьи поселилось! — сердито отказала открывшая дверь девушка.
        — Да она больная, не могу я ее тащить дальше!
        — А у нас что, лазарет, что ли?! Погоди, ладно, положи ее у печи на лавку, да, да. В тот угол.
        Утром Клара увидела молодую хозяйку в ином настроении.
        — А-а, проснулась, красавица! Мы даже твоего имени не знаем. Откуда ты?
        — Здравствуйте. Меня зовут Клара, мы попали под бомбежку… У меня нет документов… Беженцы мы, из Минска. Мы с мамой ехали, потерялась она.
        — А я Наташа. Будешь у меня жить, — категорично сказала девушка и, словно споря с кем-то, упрямо тряхнула кудрями. — Здесь с нами еще три семьи, потом перезнакомишься.
        Она стала рассматривать Клару с головы до ног.
        — Красивое платье — как у принцессы, — без зависти отметила Наташа. — В товарных вагонах в таких не ездят, дурочка! Выпускница? Ой, и ножки у тебя кукольные. Хотя что я? А, все равно другого ничего нет, — она протянула Кларе резиновые сапоги 40-го размера.
        Отек ног у Клары еще не сошел, поэтому она даже была рада, что сапоги большие.
        — На завод работать пойдешь, — решила за Клару Наталья. — Начальника зовут Игорь Степанович. Он горбатый, потому его на фронт не взяли. А люди на заводе нужны, тебя возьмут. И потом мать разыщешь. Вот поешь! — она протянула ей картофелину в мундире и кружку морковного чая.
        Кларе показалось, что вкусней она в жизни ничего не ела. Даже штрудель, который пекла мама по праздникам, не был такой вкусный, как эта картофелина. Горячий чай придал девушке сил.
        — Дайте мне адрес. Спасибо большое, что приютили…
        — Завод тут рядом. Повернешь за угол и увидишь трубы. Подойди к проходной…
        — Наташа, а как мне маму найти?
        — Запрос на все станции надо сделать. На вокзал иди.

        Прошла неделя. Маму Клара не нашла, но устроилась на завод. Игорь Степанович показался ей самым мерзким мужчиной, какого она когда-нибудь видела. Бородавка на щеке под глазом, покрытая «кустиком» щетины, вызывала отвращение. Когда Клара на него смотрела, то изо всех сил старалась не морщиться. Как самую молодую и бездетную, он ставил ее на две смены и затыкал ею все производственные дыры. Клара не привыкла к физическому труду и еле держалась на ногах. Шум цеха гудел у нее в ушах даже по дороге домой.
        Наташа не давала ей работать по хозяйству.
        — Успеешь еще. Попривыкни пока.
        День сменялся ночью, ночь — ранним утром… Прошло беспросветных три месяца, когда наконец мать с дочерью увиделись. Фаина тоже искала Клару все это время, узнав конечную остановку их поезда, приехала в N-ск.
        Мама очень изменилась, словно погасла от горя: глаза у нее не блестели, плечи безвольно опустились. Она очень похудела и, еще далеко не старая, выглядела тяжелобольной.
        — Доченька, солнышко мое, что же теперь будет?
        — Все хорошо, мамочка, мы сейчас вместе! А это главное, — приговаривала Клара, обнимая маму.
        Наташа разрешила им жить вместе.
        — Одним больше, одним меньше, — сказала она, тряхнув непослушными русыми кудряшками и улыбнулась. Это было привычное для нее движение, когда она принимала непростое для себя решение. Клара завесила их угол ситцевой, выцветшей простыней, и теперь он стал похож на комнатку.
        Глава 3
        Мама работать не могла, у нее от артрита опухли все суставы, давление, как она говорила, «зашкаливало», и бедную женщину шатало из стороны в сторону. Пищевой паек приносила только Клара. Они вдвоем недоедали. Мать помогала Наташе по дому. Советовалась с ней в поисках мужа и сыновей. От них не было никаких известий. Мать очень волновалась за двенадцатилетнего Петеньку, которого не успели забрать из пионерского лагеря. Отец тогда сказал:
        — Детей эвакуируют в первую очередь, не волнуйся!
        Но сейчас докатились вести о концлагерях для евреев, и все оставшиеся в Минске родственники, по страшным Фаининым догадкам, видимо, попали туда. Тема эта в доме не обсуждалась. Несмотря ни на что, в сердцах Клары и Фаины теплилась надежда на встречу.
        В один из редких вечеров, когда Клара отсыпалась в их углу, мама присела к ней на лавку и взяла за руку.
        — Доченька, стань ты любовницей этого Игоря. Говорят, что у некоторых и пищевой паек получше, и… — она замолчала, увидев прищуренные от гадливости и боли глаза дочери.
        — Ты должна выжить! Запомни, моя хорошая! ЖЕНЩИНА МОЖЕТ ВСЕ, ЕСЛИ ЗАХОЧЕТ! — гладила она руки дочери.
        Мать тихо вышла из дома. Эти слова Клара запомнила навсегда. Это был второй урок, который она позже давала и своим дочерям.
        Наступила зима. Белорусские названия зимних месяцев «студзень» и «люты» именно здесь оправдывали свое название. Холодный ветер студил лицо, морозил руки. Снег завалил Наташину избушку. Сугробы поднялись до окон. Мама рассталась с золотым кольцом, которое не снимала с пальца уже двадцать пять лет. Колечко подарил ей первый муж. Молодой инженер умер от чахотки в Смоленске. Старший сын был от него. Красавец Илюшенька тоже выучился на инженера. Фаина перебралась в Минск. Вышла замуж за портного из столичного ателье. Семья обжилась, Илья с отчимом хорошо ладили. Мать мечтала, что сын женится, родятся внуки… Война лишила смысла все прежние планы. Сегодня единственным смыслом было помочь друг другу выжить. Кольцо Фаина обменяла на две старые телогрейки, Кларины цепочка с кулоном и серьги (подарок отца на выпускной) ушли на валенки и два пуховых серых платка. Одна из Наташиных приживалок связала им варежки в благодарность за уход за заболевшим сыном. Днями Фаина оставалась дома одна, хозяйство и соседские дети были теперь на ее руках.
        Больше к разговору о том, чтобы Клара стала любовницей Игоря Степановича, мама не возвращалась. И обменять больше было нечего. Жили они впроголодь, но Фаина всегда умела сварить кашу из «топора». Иногда она мастерила затейливые игрушки, полюбившиеся N-ским ребятишкам. Получив обрезки свиной кожи (это был огромный грех, потому что есть свинину евреям запрещено), мама говорила:
        — Я помолилась и попросила прощения. Господь знает, что этот шаг мы сделали, чтобы выжить.
        Иногда вместо картошки ей платили мерзлой капустой. Это был праздничный обед: щами пахло на всю избу. Но зима была такой холодной и долгой, что мама просто слегла. Она лежала на сундуке в еле протопленном доме в телогрейке, валенках и платке и почти ни с кем не разговаривала, не жаловалась на недуг и не ожидала помощи от давно уставших душой и телом людей.
        Однажды, вернувшись домой, Клара услышала тревожный шепот мамы:
        — Доченька, это ты?
        — Ты что, мама? Я, конечно.
        — Кларочка, дочка, я не вижу. Вчера вечером пришел ответ на наш запрос в военкомат… — Слезы катились по щекам, глаза были широко раскрыты. — Погиб Илюшенька. На третий день войны…
        Так мама ослепла от горя. Клара обегала весь N-ск, нашла врача и с огромным трудом уговорила прийти к ним домой.
        — Вы что, девушка?! С ума сошли, в самом деле? Я один врач на три района остался. Никуда я не пойду. Веди сюда.
        — Да она не поднимается. Неходячая она, второй месяц уже. И слепая. Похоронку на сына получила. Не бросайте в таком горе, доктор! Умоляю! — Клара встала на колени и начала целовать врачу руки.
        Звали врача Алексей Иванович. Он поднял ее, посмотрел в огромные глаза, наполненные мукой и отчаянием, и влюбился.
        — Жди! — сказал доктор хриплым голосом.

        Осмотрев маму, Алексей Иванович сообщил Кларе:
        — Это авитаминоз и нервный срыв, потом будет депрессия. Фрукты и овощи ей нужны, а также курорт с минеральными водами, сказал бы я в мирное время, но сейчас это нереально. Не-ре-аль-но. Вот рецепт на лекарство.

        На следующий же день Клара решительно зашла в кабинет Игоря Степановича, повернула ключ в дверях и начала быстро раздеваться. Игорь Степанович вжался в стул, покрылся липким потом. Клара привычным жестом вытянула шпильки из косы, и волосы тяжелой волной упали на плечи. Девушка обладала идеальной фигурой, Игорь Степанович отметил про себя и молочную кожу, и роскошные пряди, которые стыдливо прикрыли девичью грудь, но она торчала сквозь них, как будто просила дотронуться до нее. Соски от холода сжались в тугие кнопки, кожа стала гусиной. Клара закрыла глаза и обреченно легла на кожаный потрескавшийся диван. Все, что она запомнила, — это шероховатость дивана и дикую боль при лишении девственности. И еще… В руках у нее оказались пищевые талоны. В это же день Клара выменяла талоны на деньги и купила лекарства для мамы.
        Фаина выздоравливала, а Клара увядала, но для мамочки она была готова на все. Так она думала до…

        Прошли долгих два года войны. Теперь Игорь Степанович требовал не только секса, он хотел свадьбы. Он целовал Клару, а та долго потом помнила запах гнилых зубов. Когда она впервые увидела, как он одевался после близости, ее потрясло его уродство — между лопатками был огромный горб, покрытый черной шерстью, напоминающий выросшую не в том месте голову.
        В тот день Клара после очередного соития подошла к письменному столу у окна, у нее что-то щелкнуло в голове, она взяла бронзовый бюст товарища Сталина и с размаху бросила в мучителя. Игорь Степанович стал медленно оседать. Из виска текла тонкая струйка очень темной крови.
        «Даже кровь у него черная, как душа», — почему-то спокойно подумала Клара. Он лежал на правом боку с открытыми глазами и не двигался. Клара никогда так близко не видела мертвых, но сразу поняла, что мучитель умер и что убила его она. Девушка быстро оделась, выскочила из приемной и побежала за доктором.
        С тех пор, как он лечил маму, она избегала встреч с ним.
        Клара ворвалась в кабинет к врачу, он, не поворачивая головы и не видя ее, грубо произнес:
        — Вы что, не видите?! У меня больная! — И тут он поднял глаза. — Что с мамой?
        — Не с мамой. Помогите мне, — прошептала Клара. Она схватила его за руку… Несколько минут спустя они шли по заводской улице.
        — Да он же мертв! — воскликнул доктор, осмотрев Игоря Степановича.
        — Что же делать? Это я его убила! Я больше не могла…
        Клара разрыдалась.
        — Кто видел, что ты была здесь?
        — Мы встречались после того, как он отпускал секретаршу.
        — Я все сделаю. А ты исчезни на недельку. Я дам тебе больничный. Лежи дома и кашляй!
        Глава 4
        Клара тяжело встала со стула.
        — Пойду ужин разогрею. ЕДА ВСЕГДА УЛУЧШАЕТ НАСТРОЕНИЕ. ЭТО ТОЖЕ УРОК ТЕБЕ, ДОЧЕНЬКА. ВРЕМЯ ВСЕ ОТОДВИНЕТ, ПОГАСИТ ЯРКОСТЬ БОЛИ, ПРЕВРАТИТ В ПРОШЛОЕ…
        Света подняла глаза на маму, стараясь зацепиться сознанием за ее последнюю фразу. Мало что могло ее утешить сегодня, но, продолжая жить, она инстинктивно, сама того не замечая, тянулась к людям, к общению. Мамин голос, возможность говорить с ней сейчас держали Светлану на плаву. Мать стала для дочери буксиром, тянувшим ее из провала несчастья к нормальной жизни.
        Клара вернулась из кухни, неся на подносе разогретую жареную картошку, котлетки и соленые огурчики. Впервые после похорон сынишки Свете захотелось есть. Рот быстро наполнился слюной, а воспоминания мамы о голоде во время войны сжали желудок, как тисками. Мама поставила перед ней еду и продолжала свой рассказ-урок…

        Так в двадцать лет она стала любовницей Алексея Ивановича. Ведь у него были дети — два сына-погодка. Клара ничего от него не требовала и не ждала.
        Когда они были вместе, Клара ничего не могла понять: он всегда выключал свет и терся об нее, как кот об половик. Только много позже она смекнула, что Алексей Иванович не хотел, чтобы девушка занималась сравнением, которое при том, что он высокий красавец, было бы не в его пользу. В общем, не принято об этом говорить, и Клара позже дочерям скупо повествовала об интимной близости. Но на самом деле оттого, что она не имела никаких чувств ни к первому, ни ко второму любовнику, то и было ей все равно, каков тот или иной в постели и какими размерами может каждый похвастаться.
        Но большого сексуального опыта у нее не было, и за то, что он спас ее от тюрьмы и скрыл убийство, она выполняла все его требования. Как ни странно, именно о нем у нее остались самые светлые воспоминания, связанные с войной и… сяблоками. Да! Он приносил на свидания, которые происходили в подвале поликлиники, маленькие зеленые яблоки. Они так божественно пахли…
        Еще через год семью нашел отец: его ранило под лопатку, он попал в госпиталь, потом был демобилизован…
        Клара как-то пришла утром с ночной смены. Худая, с огромными глазами, с тяжелой косой, уложенной вокруг головы, она была похожа на Деву Марию, сошедшую с иконы. Когда она подошла к углу, где жила с мамой, то услышала возню за занавесками. Распахнув их, она замерла: мама была с папой. Клара вскрикнула от неожиданности.
        — От-т-твернись, доченька, — заикаясь сказал отец.
        Клара присела на пол и истерически зарыдала. Она не хотела ни представлять, ни знать, что отец с мамой тоже занимались ЭТИМ! Сексуальную близость Клара воспринимала только как унижение, боль, замаливание грехов, но не как таинство между мужчиной и женщиной. После этой сцены она не то что отвергала отца, просто сторонилась его, не давала себя обнимать и уж подавно целовать. Почему-то близость мамы с отцом ассоциировалась с ее отношениями с Игорем Степановичем. Перед глазами вставал горб, покрытый черной шерстью. Клару передергивало, и она в мыслях сразу отвергала общение с мужчинами, которое может доставлять удовольствие и вызывать страсть.
        Она сказала Наташе, что переедет к соседке, у которой недавно умерла старушка-мать. С приездом отца Клара с мамой голодать перестали. Отец шил шинели для фронтовиков, выполнял разнообразные заказы от простых горожан, а вскоре занялся обновлением гардероба местного начальства, и его очень ценили. После работы Клара заходила к родителям, отец всегда сидел за швейной машинкой, которую не без труда впихнул в их отгороженный угол. Штору он отодвигал, чтобы тусклый свет с давно не мытого окна хоть как-то проникал в их закуток. Мама доставала из-под подушки еду и заставляла есть там же, в углу, чтобы Кларе больше перепадало. Соседских малышей Фаина теперь могла часто подкармливать, но ведь свое дитя дороже. Фаина всегда говорила:
        — Сначала мой ребенок, потом чужие… ЗАПОМНИ, ДОЧЕНЬКА, РЕБЕНОК ДАЖЕ В ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ ОСТАЕТСЯ ДЛЯ МАТЕРИ РЕБЕНКОМ…
        Этот урок Клара запомнила на всю жизнь. Ей исполнился двадцать один год, а для Фаины она все еще оставалась ребенком.
        Четвертый год войны преподнес Кларе сюрприз. До сих пор не было никаких известий о среднем сыне Иосифе и о младшем Петеньке. Клара оставалась единственным ребенком, который был у матери перед глазами. Папа успокаивал маму, говоря, что он уже взялся за поиски эвакуированного из пионерского лагеря сына.
        Отец шил и всегда пел на идиш. Хозяйка, Наталья, в тесном кухонном углу крутилась с кастрюлями перед отцом и спрашивала:
        — А на каком языке, Яков, вы поете?
        Отец отшучивался. Но когда ему надо было что-то сказать по секрету маме, он переходил на идиш. Кроме мамы, папа никаких женщин не замечал. Она была для него всем: вдохновителем, домашним очагом, любовницей.
        Клара, как всегда, зашла поужинать после работы. С тех пор как вернулся отец с фронта, мама потихоньку ожила, у нее даже румянец проступил на щеках. Она ведь была еще молодая женщина — всего сорок четыре года. Мама достала горячую картошку, кусочек хлеба и половину луковицы.
        — Кушай, доченька, даже в луке есть витамины, — вздохнула мама.
        Тут Клара вдруг заметила, что у мамы выпирает живот.
        — Мама, ты что, беременна?
        — Да… Через несколько месяцев рожать… — зарделась вдруг Фаина. — Жизнь-то продолжается, доченька. Рожу мальчика — Илюшей назову… — вдруг слезы потекли по ее щекам, и мама присела на кровать.
        — А доктору ты показывалась?
        — Нет, родная, стыдно мне его этим отвлекать. Война… А роды — дело обычное… Наталья, добрая душа, сказала, опыт есть, поможет!
        Глава 5
        Два месяца пролетели как один день. Серые, военные, безрадостные будни запомнились Кларе тяжелой ломотой в спине, сексом по принуждению, грязью немытого тела и запахом нечистот. Клара испытывала только два желания: есть и спать.
        Самым неприятным и неудобным для нее тогда были женские критические дни. Ни чистых тряпок, ни ваты… Летом заворачивали лопухи в рваную ветошь, чтобы кровь не текла по ногам… Счастье было, когда от усталости и недоедания критические дни не приходили. Вероятно, поэтому Клара и избежала беременности.
        — Клара, иди скоренько домой! — крикнула ей, зайдя в цех, мастер, пятидесятитрехлетняя женщина.
        Клара бежала так быстро, что через три минуты открыла дверь дома, где жили мама с папой.
        Из-за занавески раздавался нечеловеческий крик, она не сразу узнала голос мамы.
        — Беги, девонька, за доктором. Не родить ей! Не так ребеночек идет, не сумею я… — быстро шептала Наталья.
        — А отец где?
        — Да он сознание потерял. Теперь у меня в углу лежит. Белый весь.
        Клара не помнила, как оказалась уже вместе с доктором Алексеем Ивановичем у кровати матери, которая уже не кричала, а мотала головой из стороны в сторону, стиснув зубы.
        — Помогай, — скомандовал Алексей. — Крови не боишься?
        — Не знаю…
        Дальше он разрезал промежность и вытащил… Клара ойкнула и осела от увиденного. Это были… сиамские близнецы. Две головки, два сросшихся тельца, сплетенные ручки и две ножки. Это были девочки, умершие еще в утробе.
        — Заверни плод в тряпочку. Пусть отец закопает во дворе. Не надо их никому показывать, — он вытер лицо грязным кухонным полотенцем и вышел, сутулясь, из дома…
        Мама неделю лежала без слез, без каких-либо заметных эмоций и, не отрываясь, смотрела в серый, потрескавшийся потолок. Папа гладил ее по голове, в его усталых глазах стояли слезы. Он вздыхал и уходил шить. Клара приходила вечером и пыталась покормить маму и отца, конечно, ей не всегда удавалось приготовить хоть что-то сносное, но из-за голода съедалось все.
        Ровно через неделю мама встала, помылась, привела себя в порядок и никогда больше не вспоминала об этой беременности и не упрекала отца. Как-то, когда Клара была уже замужем, она сказала ей:
        — МУЖЧИНАМ ВСЕГДА НУЖЕН СЕКС. ТЫ ОТКАЖЕШЬ, ДРУГАЯ — НЕТ. ВОТ И ВСЯ ТЕОРИЯ.

        Все имеет свое завершение. Война шла уже четвертый год. Сводки с фронта говорили, что близится ее конец. Но чем ближе была победа, тем больше похоронок приходило в N-ск. Наташин брат пропал без вести. «Надо надеяться. Надо надеяться», — говорил рыдающей девушке отец Клары.
        Уставшим от военного лихолетья женщинам наперекор горю хотелось любви, ласки, особенно с весной. Теперь отец шил не только шинели, но и женские платья. Для Наташи он повторил свой, как он выразился, «шедевр», перешив Кларино выпускное платье.
        — Наташка, — воскликнула на примерке Клара, — тебе бы в кино сниматься, а не у печи стоять!
        Наташа смущенно разглаживала складки платья.
        Увеличившееся число заказов позволило снять нормальную комнату в соседнем доме. Клара видела, как физически и морально страдает мама от неизвестности о двух пропавших сыновьях. Надежд становилось все меньше, а страх за них съедал мать изнутри. Она даже ростом казалась ниже. Ела, как птичка, но внутри был стержень, и она оставалась главной в их семье, как и до войны…
        С тех пор как Алексей Иванович помог маме разродиться, он оставил Клару в покое. Видимо, сиамские близнецы потрясли и его, и он проецировал эту картину на отношения с Кларой. Мама в очередной раз спасла ее, хотя сама об этом и не знала.
        Весной сорок пятого, когда об окончании войны еще не объявили, родители засобирались домой… Но не в Белоруссию, как думали отец и Клара. Однажды мать сказала:
        — Мы теперь будем жить в Ленинграде у сестры Манечки.
        — А как же дом? — засомневался муж.
        — А есть ли дом, Яков? Что осталось от Минска? Там погибли мои дети. Мне будет невыносимо помнить — здесь учился Илья, а здесь Гришенька играл… Нет! Переберемся в Ленинград, а после ты поедешь искать Иосю и Петеньку.
        Глава 6
        Больше к этой теме не возвращались. И снова перед ними товарные вагоны, раненые, калеки, солдатики, которым едва исполнилось девятнадцать лет…
        В эвакуации их пугали описаниями блокадного разрушенного города. Но, оказавшись в Ленинграде, они увидели все же не мертвый город, а город, который сумел выжить в годину испытаний, ленинградцы сохранили его, заплатив, как и при возведении «стольного града», дорогую цену. Водопровод работал. Его как-то поддерживали — он был глубоко закопан. Не было отопления, поэтому трубы в домах полопались зимой 1941/42 года, но их потом, к следующей зиме, починили. За водой на Неву ходили далеко не все — в городе работали колонки от этого самого водопровода. Не у всех была канализация в самой квартире, но где-то недалеко непременно была. И свет был. И трамваи ходили. Мыться можно дома, если нагреть воду. А вот с дровами было туговато, поэтому топить печки начинали только к декабрю — чтобы хватило. Это рассказал Фаине дворник дядя Митя, узнавший ее, потому что они с сестрой были очень похожи.
        — А Манечка ваша — герой. И своих спасла, и чужих деток подкармливала, когда соседка карточки потеряла.
        Они поднялись на второй этаж старинного здания на Херсонской. Фаина нажала на звонок, потом подумала, что он не работает, и стала стучать в дверь. Открыла тетя Маня не сразу. От голода она еле передвигала ноги. То, что они увидели, поразило Клару.
        В квартире, где жила тетя Маня (ее муж до войны был директором универмага), не осталось ничего, кроме кровати… Старинная мебель была сломана, ею тетя топила «буржуйку». Книг, которых раньше было великое множество, тоже не осталось.
        Сама тетя Маня усохла, руки плетьми висели вдоль тела, платье мешком болталось на худых плечах. Тетя Маня держалась за стену, ее шатало от голода. А из прежнего внешнего облика она сохранила только небесной голубизны сияющие глаза. От ее мужа Арона не было никаких весточек уже два года. Истощенные дети-старички сидели на той же единственной кровати и настороженно смотрели на родственников, которых не очень помнили: Зойке было уже двенадцать лет, а Мишеньке — восемь.
        — Почему ты не эвакуировалась с детьми, Маша? — спросила Фаина.
        — У меня сил не было выйти из дома. Да и, слава богу, все закончилось…
        Фаина быстро кинула узлы на пол. Пошла на кухню и принялась варить суп. Хорошо, что она привезла продукты: крупу, картошку, черствый хлеб, тушенку…
        Из кухни поплыли ароматы, давно забытые в Ленинграде.
        Вдруг Фаина истошно закричала:
        — Яша! Ой!..
        Когда отец, тетя Маня, ее дети и Клара появились в дверях кухни, они увидели…
        На кухонном столе сидела крыса, сложив молитвенно лапки, и голодными глазами смотрела на маму.
        — А, это же Симка! — улыбнулась Зоя. — Так мы назвали эту крысу. Она как-то пришла вечером и вот так же встала на лапки. Может, ее кто-то приручил, а потом умер в блокаду? Я ее подкармливаю, чтобы она нас не трогала. Ой, Кларочка, а другие их ели. И ворон, и кошек, — Зойка вздохнула.
        Фаина от удивления присела на пачку уцелевших книг в углу кухни.
        — Яшенька, но я боюсь ее… Ей-богу, не могу смотреть.
        — Раз она их во время блокады не тронула… Не бойся, милая! Крысы — существа разумные.
        Так они стали жить все вместе: семья тети Мани, мама, папа, Клара и… серая Симка.
        То, что тетя Маня рассказывала про блокаду, не вытеснило все картины их эвакуации, но временами Клара забывала про убийство своего горбатого мучителя, вынужденные любовные игры с доктором, холод, недоедание, маминых сиамских близнецов и даже жуткую воронку от взрыва, когда погиб Гришенька. Отец все время пытался узнать о судьбе младших сыновей, посылая запросы в Минск.
        Постепенно Фаина, как и в N-ске, привела квартиру в порядок: отмыла полы, окна, кухонную утварь. Перестирала все вещи, которые остались. Устраивала банные дни, когда грелась вода и все семейство купалось. А главное — откормила детей и тетю Маню. Отец нашел работу, клиенты передавали информацию о нем друг другу. Получив известность в городе, он стал обшивать жен чиновников, которые отнюдь не бедствовали, даже во время блокады…
        Глава 7
        — ЗАПОМНИ, ДОЧЕНЬКА, ПОКА ТЫ ДЫШИШЬ, НАДО ОСТАВАТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ: УБИРАТЬ ЖИЛЬЕ, СТИРАТЬ, ГОТОВИТЬ… ЭТО ПОМОГАЕТ ОТВЛЕКАТЬСЯ ОТ ЧЕРНЫХ МЫСЛЕЙ.
        Когда Клара начала жить самостоятельно, она стала воплощать в самых тяжелых ситуациях и этот урок жизни.
        Наступил день окончания войны. Клара шла по Невскому и плакала навзрыд. И не могла понять, плачет она от радости или от горя: лучшие годы юности прошли в ужасе войны… И вот этот морок закончился! Ей хотелось кинуть обвинения проклятому Гитлеру: столько людей погибло, столько разрушений, какой ад он устроил на земле!
        А на улице бушевал май, и Клара чувствовала в себе прилив весенней силы: она жива, здорова, молода! Клара ускорила шаг и уже почти бежала домой, распахнула настежь дверь и крикнула:
        — Все! Закончилось! Жизнь начинается! — и кинулась целовать остолбеневшую маму, оторвавшегося от швейной машинки отца, растерянную тетю Маню, детей.
        У всех было ощущение, что они долгое время были под водой, без воздуха и шансов выплыть, и вдруг их вытащили за волосы и приказали:
        — Дышать! Дышать!
        А они так долго не дышали, что разучились. Хватаешь ртом воздух, а горе, которое пришлось пережить, сжимает горло. Сердце радостно стучит и прыгает, как непослушный ребенок, а нашалившись, вдруг затихает…
        — А Иосиф, а Петенька-а-а!!! — рыдала мама.
        — А мой Арон? — вторила ей тетя Маня.
        — Завтра я поеду в Минск, сам разыщу детей, — уверенно сказал Яков.

        Его не было дома почти месяц… Вернулся он почти стариком. Перед Кларой стоял осунувшийся, сломленный горем человек, ее отец.
        — Петенька… Их не успели вывезти… Начальство забрало грузовики для своих семей. Дети нашли пристанище в соседних с пионерлагерем деревнях. А спустя три месяца Петя пошел искать нас в гетто. Он был такой беленький, что никто не верил, что он еврей. Петенька нашел бабушку своего друга, Ревекку, она умоляла его вернуться в деревню, но он пошел в гетто… Через сутки их всех сожгли, — отец качался из стороны в сторону, плакал и не стеснялся слез.
        — А Иосиф пропал без вести со своей белорусской ротой. Их взяли в плен. Вот извещение, — помолчав, отец добавил: — И нашего дома в Минске больше нет…
        Кларе казалось, что слова отца отрезают маме сначала пальцы, потом руки, ноги, вытаскивают сердце…
        Мама потеряла четверых сыновей на этой войне. На нее было страшно смотреть, хотя внешне она выглядела спокойной, но скорбь превратила эту красивую женщину в безмолвную тень.
        «Как можно жить дальше?» — думала Клара. Ей хотелось убежать от родителей, от этого горя…

        Лишь спустя много лет она поняла, что все это время маму спасала вера в то, что Иосиф вернется домой… Теперь же Фаина то была разумна, деловита и спокойна, то вдруг превращалась в сумасшедшую: могла молчать несколько дней и вдруг надеть, например, обувную коробку на голову, бить себя по голове и кричать:
        — Проклятая жизнь! Где мои дети? Где? Почему их нет рядом?!
        В ее глазах отчаяние и мука сменялись надеждой, безумие — терпеливым, доверчивым ожиданием. Но каждое утро возвращало ее в суровую реальность, и бедная женщина теряла своих сыновей снова.
        Удивительно вел себя отец. Он с утра до вечера сидел за швейной машинкой и шил как ни в чем не бывало, только если подойти к нему близко, можно было услышать, как он шепчет слова молитвы.
        В один из августовских дней вернулся Арон, муж тети Мани.
        И мама вдруг уверенно и спокойно сказала:
        — Яша! Надо снять комнату где-то рядом.

        Отца до вечера не было дома. Вернулся он довольный собой:
        — Я нашел комнату через три дома. Утром можно переехать.
        Тетя Маня огорчилась, ведь ее быт с приездом мамы стал намного легче, и она уговаривала родителей остаться.
        — Квартира у нас огромная, Фаечка! Оставайтесь, места всем хватит.
        — Нет, сестричка. Я не хочу, чтобы из-за мужчин у нас начались размолвки.
        Поздним вечером, когда уже все падали с ног после переезда, мама сказала Кларе очередную свою заповедь:
        — ЧТОБЫ СОХРАНИТЬ НОРМАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ — НИКОГДА НЕЛЬЗЯ НИ ОТ КОГО ЗАВИСЕТЬ, ОСОБЕННО ОТ РОДСТВЕННИКОВ! ОСОБЕННО ОТ БОГАТЫХ!
        Глава 8
        Молодость Клары победила последствия войны. Девушке хотелось учиться, любить, танцевать, да просто жить!
        Осенью Клара стала студенткой медицинского института. Она вошла в пору расцвета, как говорила тетя Маня. Девушка чувствовала, что производит впечатление. Отец шил ей платья, и каждое было лучше другого. «Одна у Якова дочка», — вспоминал он свои слова и прежнюю шутливую семейную арифметику и тем ниже склонялся над швейной машинкой, тем больше загружал себя работой.
        Когда Клара приходила на лекции, вокруг нее сразу собирались студенты-фронтовики. Многие доучивались после войны, имея уже фельдшерское образование, ходили на занятия в шинелях и гимнастерках, потому что ничего другого ни у кого из них не было. Они были старше девочек и пользовались в институте большим авторитетом.
        Из всех Клара выбрала Анатолия Птенцова. Он надежный. Именно это качество Клара теперь особенно ценила в мужчинах. С ним рядом она чувствовала себя как за каменной стеной. Толе было двадцать пять лет. Спокойный и умный, не любитель шумных компаний. Высокий, немного сутулый, широкоплечий, с сильными, мускулистыми руками и с большими, но нежными ладонями.
        Во время войны он был фельдшером в полевом госпитале. Толя хотел стать хирургом. Даже в анатомичке он держал скальпель так виртуозно, как будто оперировал пациента. На первом курсе времени на свидания не оставалось. Взгляды, некоторые знаки внимания с его стороны — все заметили и поняли, что Клара его девушка.
        Дома Кларе было трудно: она чувствовала любовь отца, но ее удивляла появившаяся отстраненность Фаины. Девушка уже не могла выдерживать семейных скандалов с мамой, поэтому вскоре переехала в общежитие. У обеих был непростой характер — ни одна не умела уступать. Ссорились обычно из-за ерунды, но бурно и продолжительно. Клара не понимала, что раздражительность матери вызвана нервной болезнью. Только позже, уже на втором курсе, она как будущий врач столкнулась с описанием подобного поведения.
        В тот день Клара пропустила занятия. Она, как учила мама, должна была привести комнату, рассчитанную на четырех девушек, в идеальное состояние. Генеральная уборка — дело хлопотное: одни только окна не мылись со времен блокады. Они были заклеены бумагой, пожелтевшей и впитавшей в себя пыль войны. Клара уже сменила четвертый раз воду, а разводы на стекле еще оставались.
        Через час она спрыгнула с подоконника, отошла в глубину комнаты и замерла, любуясь своей работой. Руки были красные, ногти все обломались, спину сводила мышечная усталость, но внутри Клара почувствовала обновление.
        «Сейчас все будет хорошо!» — пел ее внутренний голос.
        Клара в свои двадцать три года была утонченной красавицей: нежная, как у младенца, кожа, талия в пятьдесят шесть сантиметров (отец снимал с нее мерки), высокая грудь, стройные ножки. Но все смотрели всегда в огромные колдовские карие глаза, которые, даже когда Клара смеялась, излучали грусть… Никто не подозревал в этой девушке лидера и не догадывался о ее неукротимой внутренней силе, которая искала выход и с которой Клара не всегда могла справиться. Ведь решиться убить человека, даже мучителя, может далеко не каждая. Женщинам больше свойственно плакать и страдать, купаться в своих страданиях, но при этом не совершать никаких поступков!
        Когда Клара привела комнату в порядок, она пригласила Анатолия помочь ей наверстать пропущенный материал. Но учеба пошла стороной. Страсть, сексуальное притяжение молодых здоровых тел вытеснили необходимость сидения над учебниками. Впервые Клара испытала удовольствие от близости с мужчиной. Восторг, который охватывал ее всякий раз, когда к ней прикасался Анатолий, был чувством новым, непохожим на все то, что было некогда у Клары с Игорем Степановичем и Алексеем Ивановичем.
        — Толя, милый, сейчас девчонки вернутся! Быстро одевайся!
        — Кларуууся, ты просто колдунья! Я себе дал слово: во время учебы никаких… Фу-ты! — Он одевался и улыбался любимой. — Все! Следующий раз встречаемся у меня дома. Правда, у меня противная сестра — Люська. Ей тридцать шесть лет, она старая дева. Хороший врач, умная, знающая, но характер! Зато у меня замечательные родители: мама и папа — профессура! — он взмахнул вверх рукой. — Папа даже учебник написал. «Пропедевтика внутренних болезней» называется. Никому не говори. Мы будем учиться по его учебнику!
        Готовились к летней сессии они уже вместе. Клара познакомила своего избранника с родителями. Заметно было, что они смущались в присутствии Анатолия, хотя и были рады гостю. В белые ночи гуляли по Ленинграду, и каждый стремился подарить другому свой город: Кларина любимая Коломна сменялась Толиной Гаванью, Петроградская сторона — Литейным, Дворцовая набережная — Летним садом. Клара с восхищением смотрела на возлюбленного, декламирующего Пушкина, и вспоминала первый день знакомства с профессорской семьей.
        Глава 9
        Она тогда боялась и шаг ступить по блестящему паркету. Клара так внимательно рассматривала профессорскую квартиру, как будто оказалась в музее: паркет был выложен затейливым узором, ковры лежали в нужных местах, тяжелая резная мебель, зеркала и картины в позолоченных рамах, огромные люстры, немецкий фарфор, из которого они пили чай, — Кларе все было в диковинку. Даже у тети Мани, которая, по словам мамы, «богатая родня», она не видела такой роскоши.
        Впервые Клара почувствовала, что она из другого мира. Но самое сложное впечатление произвела на нее Люся: сестрица была очень ухожена, весь ее облик напоминал Кларе стальной кинжал: дотронешься — порежешься! Короткая стрижка, рыжие крашеные волосы, холодные недобрые маленькие глаза. Она знала про себя, что некрасива, что у нее плоское, невыразительное лицо, мужеподобная фигура — и тем тщательнее следила и ухаживала за собой. Насколько обаятелен был брат, настолько отталкивала сестра. Злость на свою внешность она перетапливала в желчь по отношению к другим людям. Все у нее были плохие. Ни о ком не следовало отзываться хорошо. Надо отдать должное, часто ее характеристики были остроумны, но всегда злы. Она могла смеяться над физическими недостатками, над несчастьем других людей.
        Однажды за чаем обсуждали новости, отец семейства прочел в «Вечерке» некролог по рано ушедшему из жизни актеру. Все сокрушались — какой молодой!
        — Нечего его жалеть! Он был плохой артист! — как всегда резко бросила Люська, с силой намазывая масло на хлеб. Во всеобщем молчании, которого она даже не заметила, пододвинула к себе розетку с вареньем. Родители переглянулись, но не стали перечить ее словам. Людмила могла завестись со своей критикой человечества и его отдельных представителей на полчаса. Портить вечер никому не хотелось.
        «А ты, матушка Людмила Сергеевна, таки дура», — подумала Клара. Вообще она заметила, что Людмила не могла ни дня прожить, чтобы не причинить кому-нибудь боль, казалось, разреши ей — и она всех будет щипать до синяков, а то и перекусает. «Ой, подальше от такой надо», — решила для себя Клара. Но понадеялась, что если что — Толик будет на ее стороне, он защитит. На том и успокоилась.
        Родители у Толика и Людмилы действительно были замечательные. Мать — высокая, статная женщина, известный врач-психиатр. С Кларой она всегда была ровна, вежлива, не реагировала на ее промахи по части этикета (правда, это компенсировалось язвительностью Людмилы), неизменно спокойна и терпелива. Анна Михайловна внушала Кларе уважение, и она училась у нее такту, вниманию к людям.
        Сергей Владимирович Птенцов — автор многочисленных медицинских монографий, «светило науки» — в быту был тихим, казалось бы, незаметным за монументальной женой, но при нем каждый гость, приходящий в дом, ощущал себя чуть ли не родней, во всяком случае, человеком, к которому проявлены нелицемерный, искренний интерес и доброжелательность.
        — Люська у них ну просто ложка дегтя какая-то! В кого она уродилась — не пойму! — признавалась Клара подружкам в общежитии.
        И все же сестра Толика притягивала к себе своей холодностью.
        — Людмил, а как ты зубрила все эти косточки? «Mandibularis, Skapula…» У меня уже голова кругом.
        — Вырабатывай систему. Например: Mandibula — челюсть. Похожа на манку — кашу. Манку жевать не надо.
        Толик заливисто рассмеялся:
        — Теперь мы точно не забудем! Ты умница.
        Они с Кларой начали придумывать аналоги. Сразу стало весело и легко запоминать. Несмотря на то что Кларе очень хотелось близости, а в отдельной комнате Анатолия были все условия — она сдерживала свои порывы. Профессорская квартира навевала на нее смирение плоти и призывала к целомудрию и терпению. Толя балагурил, заигрывал во время перерывов в учебе, но тоже вел себя как-то скованно. Ему все время казалось, что Люська следит за ними…
        Экзамены они сдали успешно и хотели вместе поехать на практику в Вологодскую область, но родители Толика устроили ему практику в Москве в Институте имени Склифосовского.
        Клара уехала на месяц, а когда вернулась, Толик уже был совершенно чужой и сторонился ее.
        — Подожди! — остановила она его после лекции. — Толя! Давай поговорим. Что произошло?
        — По-ни-ма-ешь, Кла-ра, после твоего появления в доме пропали деньги… Крупная сумма…
        Толик старался не смотреть на нее, видно было, что ему ее жаль и что он ее стыдится.
        — Что? Где? — Девушка побледнела, сжала ладони, затем прикусила кулак, как делал папа, чтобы не отвечать, и, сорвавшись с места, побежала к автобусу.
        Толик не догонял ее. Даже не окрикнул.
        Три дня Клара лежала, ничего не ела и ни с кем не разговаривала. «Что же это? Неужели и Анна Михайловна поверила? И отец Толика?» — сверлили мозг отчаянные мысли.
        Ольга, однокурсница, участливо гладила Клару и спрашивала:
        — Ну, что случилось? Поделись, легче станет. Поешь вот, — она протягивала отварную картошку с соленым огурцом.
        Наконец Клара встала, собрала вещи и сказала, обращаясь к Оле, хотя в комнате были еще Наташка и Даша.
        — Оленька, Толику сказали, что я воровка, — она задохнулась от возмущения. — Он больше не хочет со мной встречаться. Я не знаю, как мне доказать, что я ничего не брала… Поэтому я решила бросить учебу, лишь бы не встречаться с ним никогда, вернусь к родителям, а там посмотрим.
        — Ты что, Клара, с ума сошла? Ты же отличница! Всегда лучшая, — быстро говорила Оля, встав у двери, загородив выход. — Не пущу!
        — Глупая. Так я завтра уйду. Запомни, подруга, я своих решений не меняю.

        Клара взяла чемодан и вышла не попрощавшись. Она понимала, что срывает зло на девчонках и что это несправедливо. «А со мной справедливо?! А мне каково теперь?!» — спорила она сама с собой. И вдруг испугалась, что станет похожей на мегеру Люську.
        Глава 10
        —Вот и Нина приехала, доченька. Она сильная у нас, сразу вдохнет в тебя жизнь. Я даже не ждала ее, ей ведь скоро рожать!
        Нина большим животом прижалась к Свете и заплакала.
        — Сестренка моя, мне лететь нельзя было. Извини, что поздно, — сестры стояли, обнявшись, не утирали слезы. Клара тихо подошла и тоже обняла дочерей.
        — Гриша! — позвала Клара мужа.
        Пятидесятичетырехлетний мужчина, располневший в последнее время, быстро поднялся в дом. Он стоял и боялся приблизиться к дочерям и жене. Тихо опустился на стул.
        — Ну, обедать будем? Девочки, надо подкрепиться, — скрывая волнение, буднично сказал он.
        — Папочка! — Нина подбежала, взяла его за руки, ласково прижавшись к отцовскому плечу.
        Отец сидел, опустив голову с кудрявыми черными волосами и просвечивающей сединой — «соль с перцем», и не смотрел на своих женщин. Гриша был еще интересным мужчиной. Бывший военный — полковник в отставке, он сохранил выправку и стать. Вся его жизнь заключалась в любви к Кларочке, которая создала из него короля в семье. Дочери знали, что все решает мама, но папа был на троне. Он очень любил и баловал своих женщин. Всю военную мишуру Клара научила его оставлять за порогом. Дома это был веселый, покладистый, добрый и интеллигентный мужчина, а в армии — первый матерщинник, балагур с сослуживцами и строгий с подчиненными начальник.
        Накрыв стол, Клара продолжала свой рассказ, как будто и не прерывалась на приезд младшей дочери…

        Родители обрадовались возвращению Клары. Но Фаина заметила грусть в глазах дочки. У матери была манера реагировать на события по-своему. Она даже не подала виду, что что-то изменилось, хотя в душе была счастлива, что дочь снова дома. Ну а радости отца не было предела. Он достал из шкафа конфеты, правда, соевые, но в семье любимые, и подсунул дочке.
        — Поешь сладенькое. Это успокаивает… Вот я мальцом был на детском празднике в богатой семье. Адвокат Кац, у него дочка Софочка. Ее день рождения был, танцевала она с детьми в зале в кисейном платьице (его мой отец сшил, а вместо платы попросил пустить меня в дом), ну вот кружится она, кружится, музыканты играют — и вдруг упала, коленку расшибла. Ай-ай! В слезы! Если б я, Кларочка, так плакал, меня бы отец пришиб, да-да! А папаша ее (ой, и богатый человек!) вошел в зал и осыпал ее разноцветными конфетами. Я этот конфетный дождь всю жизнь помню. Никогда я не мог, красавица моя, устроить тебе такой чудесный праздник, — с грустью и чуть ли не с извинением сказал он.
        — Папочка, миленький, все хорошо. Я спокойна. Правда!
        — Да я вижу! — Он обнял единственное дите, и глаза его увлажнились. Яков стал слезлив, и в семье это знали. Отцу Клара сказала, что взяла академический отпуск.
        Мама же не поверила ее сбивчивой речи, но ничего не спрашивала у Клары.
        И только вечером, увидев, что дочка не пошла на учебу, предложила:
        — Поедем со мной в Минск? Я хочу мальчикам на нашем кладбище памятник поставить.
        — Конечно, мамочка!
        По дороге в купе Клара рассказала про Толика и его обвинении в воровстве.
        — Отпусти это. Все вон из памяти. Не думай о нем!
        — Да я же люблю его!
        — Он тебе не пара. ВЫБИРАЙ ЖЕНИХА ПО СЕБЕ, ВЫХОДИТЬ ЗАМУЖ ЛУЧШЕ ЗА РОВНЮ.А у тебя что вышло? Ты портного дочь, а он из профессорской семьи. Ты была бы тормозом в его карьере.
        — Ну, что за глупости ты говоришь, мамуля! — сказала Клара и вышла в коридор. Мать с сочувствием и жалостью посмотрела ей вслед.

        У Фаины был свой план. Они остановились у дальней родни ее троюродной сестры, которая, потеряв на войне мужа, вышла второй раз замуж за геолога Родю. А у того был сын от первой жены, которая погибла в партизанском отряде, — видный парень. Гриша окончил военное училище. В это лето молодого офицера направляли после отпуска, который заканчивался через неделю, в Германию, в Дрезден. Все произошло для Клары молниеносно: их познакомили утром, в обед она стала его женой. В тот же день он остался с ней ночевать, впрочем, уже на законных основаниях. Клара была как под гипнозом, ведь она только что рассталась с Толиком, и рана от обиды еще кровоточила, но в ее муже было столько жизни, страсти, любви, молодости, что девушка чувствовала, как грустные мысли постепенно вытесняются интересом к нему. Ей льстило, что он офицер. Она готова была уехать с ним хоть на край света, но, даже поженившись, они за оставшиеся три дня не успели оформить все документы. В тот момент Клара впервые не копалась в себе, а отдалась судьбе…
        Но подсознание иногда играет с нами страшную шутку. Как только Гриша раздел ее, нежно начал ласкать, целовать ее грудь, у Клары внезапно всплыли из памяти виденья: воронка на месте гибели младшего брата, горб Игоря Степановича… Клара застонала от ужаса, а Гриша решил — от наслаждения. Она плотно зажмурила глаза, прикусила кулак, вся сжалась, чтобы не обидеть его.
        Когда провожала его в Германию, смущенно поцеловала законного супруга на перроне. Облегченно вздохнула только тогда, когда поезд тронулся.
        Глава 11
        —Мамочка, как это страшно. И ты рассказываешь это при папе…
        — Спустя тридцать лет у нас нет тайн. Я ему уже рассказала почти все…
        — Почти? — спросила Нина.
        — Да, девочки, ДАЖЕ МУЖ НЕ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ О ВАС ВСЕ. ЕСЛИ ВЫ НЕ ОСТАВИТЕ ХОТЬ МАЛЕНЬКУЮ ТАЙНУ, ВЫ СТАНЕТЕ НЕИНТЕРЕСНЫ МУЖУ. ЭТО БУДЕТ ОЗНАЧАТЬ, ЧТО ЭТУ КНИГУ ОН ДОЧИТАЛ ДО КОНЦА. ЭТО ЕЩЕ ОДИН УРОК, девочки мои. Иди, Гриша, полей цветы в саду, мы еще пошепчемся.
        — Нет, дорогая, пойду я прилягу. Устал что-то.
        — Тогда, девочки, мы пойдем в сад покурим.
        — Особенно Нине сейчас перекур необходим, — наконец улыбнулась Света.
        Клара отметила про себя этот знак пробуждения дочери, сломленной смертью сына.
        — Конечно, любви вначале никакой не было. Нас сосватали — мы поженились. Гриша уехал, а я с мамой вернулась в Ленинград…

        Клара стояла у окна, и тоска сковывала ее мысли. Она не думала о муже. Ей хотелось, чтобы Толик разыскал ее, позвонил, попросил прощения. Лишь он был перед ее глазами, других мужчин она не замечала. Любовная тоска бередила ей душу. Мама тихо подошла к дочери.
        — Иди ищи работу.
        — Пойду, мамочка…
        Тут вмешался обычно молчавший отец:
        — Нет, доченька. Я научу тебя шить, кроить. У тебя теперь муж военный, неизвестно, куда вас забросит судьба.
        И Клара осталась помогать отцу. Он с таким терпением учил ее, что она начала получать удовольствие от шитья. Отец был хороший учитель. Он умел хвалить, и Клара теперь знала, как это приятно. Папа хвалил маму за вкусный обед, за чистоту в доме, за новую прическу. Этот семейный УРОК «ПОХВАЛ»Клара запомнила на всю жизнь. Конфликтов на коммунальной кухне не было никогда, потому что Яков делал женщинам комплименты, так хвалил их за ароматы стряпни, за порядок и чистоту в местах общего пользования, что его все любили.
        Клара быстро научилась шить, а позже пошла на курсы кройки и шитья.
        Спустя месяц после отъезда Гриши она почувствовала недомогание. Ее тошнило, голова кружилась, мучила слабость.
        — Мама, я полежу еще чуть-чуть.
        — Тебе нездоровится, доченька?
        — Да, что-то тошнит.
        — Поздравляю, ты беременна! — почему-то Фаина произнесла это без радости.
        Клара лежала на софе за шкафом, которым разгородили комнату, чтобы у нее был свой угол, а у родителей свой. Часто по ночам она слышала шорох за шкафом, сердитый шепот мамы и стоны отца… Она знала, что это… И очень жалела маму.
        — Господи, сделай так, чтобы у нас родилась девочка, — просила Клара, выросшая среди братьев и с детства мечтавшая о сестренке. Она представляла, как ее малышка вырастет и они станут подружками, и ближе дочки не будет никого.
        Кларе перестали сниться кошмары, и теперь все время хотелось есть…
        Она начала обшивать соседок, их подруг, со временем у нее появилась своя клиентура. На заработанные деньги покупала сладости и по дороге домой все съедала. Когда живот вырос и стал заметен, Клара решила отомстить Толику…
        Она узнала расписание лекций и на следующей неделе уже поднималась по лестнице центрального входа института. Она была одета в пальто, которое ей сшил папа. Расстегнув пуговицы, выставила животик на обозрение знакомых студентов. Толя шел в окружении девушек, смеялся и случайно толкнул Клару. От неожиданности он остановился.
        — Ты?
        — Я.
        В воздухе повисла неприятная пауза.
        — Ты беременна? — Клара развернулась и оставила ошарашенного Анатолия стоять на ступенях.
        Студенты проходили мимо, некоторые задевали его, а он не обращал ни на кого внимания и стоял, замерев, как статуя. Опомнившись, он побежал за Кларой, но потерял ее в толпе.
        Толик все еще любил ее. У него были подозрения, что это Люська взяла деньги, чтобы избавиться от Клары. Его обдало жаром: «Это мой ребенок, мой!»
        Неделю он пытался найти Клару, но никто из ее подруг в общежитии не знал ее домашнего адреса.
        Глава 12
        Клара не любила Гришу, на Анатолия у нее еще была обида. Но она очень ждала ребенка, которого носила. Она чувствовала, что это девочка. Она так хотела дочку-подругу, правда, она не знала, от кого этот ребенок — от мужа или от Толика. По срокам это мог быть ребенок Толика.
        До родов она так и не видела мужа, ему не дали отпуск. Писал, что хочет приехать к родам на длительное время и подольше быть с женой и младенцем. Письма Клара получала от Гриши регулярно, и вообще заметно было, что он по ней скучал. Для него это была игра в женитьбу. До нее у него была одна девушка, но Клара за три дня их отношений проникла в его сексуальные фантазии. Он хотел ее каждую ночь, хотел ее по утрам, днем и вечером, в общем, в любую свободную минуту, даже шутил по этому поводу, рассказывая скабрезный анекдот. Гриша понимал, что это его влечение к ней вызвано в первую очередь его собственной фантазией, но запомнил ее совершенство, особенно в постели…
        Письма он всегда начинал одинаково: «Моя любимая женушка!» Кларе иногда казалось, что эти слова ее не касаются.
        Плод был очень крупным. Гинеколог даже заподозрил, что у нее двойня. Кларе было непросто: ноги отекли, ей даже приходилось ходить в папиных тапочках. Лицо покрылось большими пигментными пятнами, как будто чернику раздавили. Даже волосы изменили свою структуру и вместо крупных волн свисали прямыми прядями. Грудь увеличилась, набухла, и вокруг сосков был темный ореол, а сами соски торчали, как наперстки, которые она надевала при шитье, чтобы не уколоться. Клара избегала теперь подходить к зеркалу, встроенному в шкаф, а раньше вертелась перед ним часами, без устали меняя наряды.

        Клара так и не разлюбила Толика. Она решила, что сразу после родов вернется в медицинский институт. И учебу закончить хотелось, и хоть мельком, хоть краем глаза Толика увидеть. Разумеется, в уходе за малышом Клара рассчитывала на помощь мамы.
        Отец однажды сказал:
        — Доченька, как хорошо, что в доме появится ребенок. Может, он вылечит Фаину? Конечно же, — убеждал он себя, — дитя займет все свободное время, которое она проводит в слезах. Готовит обед, а пищу даже солить не надо: слезы капают в кастрюлю… У нее даже глаза выцвели. Она живет, а как будто уже находится там, на небесах, со своими мальчиками. Иногда подхожу, а она шепчет: «Гришенька, поешь, сыночек. Надо, чтобы ты вырос, как Илюшенька, Петечка и Иосиф». Потом посмотрит на меня пустыми глазами и молчит целый день. Мне страшно за нее! Я ее очень люблю, всю жизнь она у меня единственная. Других я только оглаживал, когда мерки снимал.
        Клара очень сблизилась с отцом. Она старалась во всем помогать ему. Делала не только черновую работу, но и выкройки. У Якова после ранения очень болела спина. Он даже стонал от боли, если надо было вставать после долгого сидения за швейной машинкой. Мама не могла работать после такой душевной травмы, она была не в себе от горя. Да и отцу было спокойней, если она находилась дома.
        Клару мучил вопрос: как скрыть от мужа, что ребенок не от него? Гордость не позволяла ей завоевывать Толика: он же поверил в то, что она воровка, он предал ее. «Вдруг со временем я полюблю Гришу?» — думала она.
        Роды начались на улице. Она относила в комиссионку пальто, которое они шили с отцом для продажи. Клара присела на ступеньки магазина от резкой боли. Прохожая, пожилая женщина, склонилась над ней. Клара даже почувствовала запах лука из ее рта. Старушка взяла ее за руку и хотела помочь ей подняться.
        — Ой, как больно! — воскликнула Клара.
        Женщина открыла дверь в комиссионку и крикнула:
        — «Скорую» вызывайте! Женщина рожает!
        Глава 13
        Клару увезли в Снегиревский роддом. Она попросила позвонить домой. Полная санитарка помогла ей раздеться и посадила на кровать в приемном отделении. Клару начал бить озноб. Она боялась рожать, не могла забыть маминых сиамских близнецов и всю беременность отгоняла эту страшную картину. Федор Петрович, опытный врач-акушер, осматривал Клару.
        — Ну, что же ты, такая оттекшая, гуляла, а не в больнице дожидалась?
        — Отказалась я от госпитализации. Я хорошо себя чувствовала. А-а! — закричала Клара.
        — Вот всегда вы, дамочки, любите все решать сами. Плод очень крупный. Тяжело тебе будет, девочка, — он ласково погладил Клару по голове. Ей стало от его доброго голоса еще страшней.
        — Раскрытие очень маленькое. Будем ждать. — сказал Федор Петрович и перешел к кровати соседней роженицы.
        — На, выпей, — сказала медсестра, которая бегала от одной роженицы к другой.
        — А что это?
        — Касторка, милая, — засмеялась медсестра.
        Буквально через двадцать минут Клара побежала в туалет.
        — Да не тужься там! — строго крикнула медсестра.
        Клару охватил ужас. Ей казалось, что она не опорожняет кишечник, а рожает.
        Боль раздирала молодое тело первороженицы.
        — Ой, мамочки, боюсь, боюсь! — кричала Клара, но на нее не обращали внимания. Шесть часов металась она в таком состоянии, наконец после очередного осмотра Федор Петрович сказал:
        — Ведите ее в родильный зал. Будем рожать, — и по-доброму посмотрел на Клару.
        Кларе показалось, что между ног вбили огромное полено, которое еще и подожгли. Как она очутилась на столе — не помнила.
        Гриша приехал в это утро в Ленинград. Он с трудом дотянулся до дверного звонка — в руках не помещались купленные в Германии игрушки. Открыл Яков.
        — Здравствуйте, я Гриша!
        — Проходи, сынок. Какой ты бравый! — Портной улыбнулся молодому офицеру. — И игрушек сколько! А Кларочка рожает! Фая поехала в роддом, а меня оставила тебя дожидаться. Как чувствовала, что ты сегодня приедешь. Бросай чемодан, и поехали.
        Фаина одиноко сидела в длинном коридоре, стены которого были выкрашены синей масляной краской. Она не плакала, но страх за единственную дочь заполнил весь этот длинный коридор. Она молилась за нее. Материнская любовь заслонила все обиды и ссоры, даже прежнее горе отошло на второй план, она забыла и о себе и думала только о Кларе и ее ребенке.
        — Здравствуйте, Фаина Ароновна!
        — Здравствуйте, родной! — Они поцеловались, и повисла тяжелая пауза.
        Вышла пожилая медсестра и спросила:
        — Кто муж Клары… — Она не успела произнести фамилию, как Григорий подскочил к ней. Весь вид медсестры выражал тревогу: волосы, покрашенные хной, выбились из-под косынки, большие ладони, которые приняли на этот свет тысячу детишек, крепко сжимали бумаги…
        — Кого спасать? — этот вопрос пах смертью.
        — Конечно, ребенка! — быстро ответил Гриша.
        — Дурак. Конечно, Клару! — Фаина оттолкнула Гришу от медсестры. — Она тебе еще детей нарожает.
        — Подпиши здесь. Роженица без сознания…
        Прошло долгих два часа. Все это время Федор Петрович думал, как спасти Клару и ее ребеночка. Оперировать было нельзя: давление подскочило до 200 на 110.
        Оставались только щипцовые роды, но младенец очень крупный…
        Когда девочка появилась на свет и закричала, сообщая всем, что она родилась, Клара открыла глаза.
        — Дочка у тебя… на четыре восемьсот.
        Клара посмотрела на ребенка и вскрикнула: лицо у него было перекошено.
        — Ты не волнуйся, так бывает, зато обе живы, — сказала акушерка.
        Младенца унесли, а Клару стали зашивать. После родов еще долгих две недели состояние у нее было между жизнью и смертью: начался сепсис. Клара горела, и никакие лекарства не помогали.
        Девочку выписали домой, а Клара по-прежнему находилась на излечении. Фаина со страстью матери, потерявшей своих детей, взялась ухаживать за внучкой. Она постоянно хлопотала около малышки и всегда что-то ей нашептывала. Та умными глазками смотрела на бабушку. Из-за того, что девчушка родилась крупной, всем казалось, что она уже взрослая.
        Глава 14
        Был апрель 1947 года. В Ленинграде было холодно и пасмурно. Но когда Гриша возвращался в коммуналку, в комнату, где находилась малышка, ему казалось, будто в доме зажгли яркий свет…
        — Света, давайте назовем ее Светой, — сказал он Фаине.
        — Мать должна дать имя девочке.
        Но Фаине понравилось имя Светлана. И она начала обращаться к малышке: Светлана, Светик, а когда та плакала — Светка-конфетка.
        Малышка растопила лед в душе у Фаины, которая за эти годы, казалось, никогда не отойдет от пережитого. Яков смотрел на жену и не мог нарадоваться — теперь это была довоенная Фаина, от которой исходило женское, материнское начало. «У нее прошли приступы помешательства», — заметил он. Фая даже начала отвечать ночью на ласки мужа. Жизнь вернулась в дом. Только страх за внучку не давал Фаине расслабиться. Лицо у малышки выровнялось, но две еле заметные ямочки — около уха слева и под подбородком — остались на всю жизнь после щипцов.
        Наконец Клару выписали. Месяц ей нельзя было садиться, только стоять или лежать, чтобы не разошлись швы. Она смотрела на мужа со страхом: больше всего на свете ей не хотелось снова забеременеть… А вот других эмоций красивый, здоровый муж не вызывал. Молодая женщина еще раз поняла, что без любви к мужчине не способна переживать чувственное наслаждение.
        Клара подходила к кроватке, и тайная улыбка освещала ее лицо: девочка была похожа на Толика. «Просто копия», — шепнула ей однажды Фаина. И никогда больше не говорила об этом. Свою тайну Клара пронесла через всю жизнь…

        —Теперь, девочки, вы знаете, что вы от разных отцов. А вот Гриша этого не узнает никогда…
        — Ну, ты даешь, мамочка! — воскликнула потрясенная Света.
        Потом, задумавшись, спросила с трудом, тихо:
        — А я могу увидеть своего отца?
        — Не сейчас. Да и зачем? Ведь отец тот, кто тебя вырастил и воспитал, родная. Придет время, и ты увидишь его — Толика, мою тайную любовь. Пойдемте, девочки, спать! СОН — ЭТО ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ОТ БЕДЫ И ГОРЯ!Да и Нина с таким животом должна отдохнуть.
        Клара подошла к Грише, сидевшему на веранде с газетой.
        — Пойдем, родной, спать?
        — Ты иди, я еще посижу, — сказал он и, пытаясь вынуть застрявшую пачку сигарет из левого кармана рубашки, держал руку у сердца. Кларе показалось, что он что-то услышал из их разговора. Гриша чиркнул несколько раз спичкой и закурил.
        Глава 15
        Гришу сразу после отпуска послали служить в Киев.
        — Клара, переведись в Киевский мединститут! — предложил супруг.
        — Пусть Светочка останется с нами. Тебе надо получить образование, — поддержала зятя Фаина.
        Клара не спорила, она давно решила, что институт окончит. После недавнего печального опыта военных лет у нее выработался принцип — НЕ ЗАВИСЕТЬ ОТ МУЖЧИНЫ НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!А в жизни всякое бывает… И еще один урок вынесла она с войны — ВСЕ ДОВОДИТЬ ДО КОНЦА, ПОТОМУ ЧТО ДРУГОГО ВРЕМЕНИ МОЖЕТ И НЕ БЫТЬ,а значит, стать врачом она обязана.
        Гриша переехал в Киев на два месяца раньше Клары. Он снял комнату на Крещатике, чтобы было легко добираться в военное училище связи. Но не только поэтому. Ему хотелось, чтобы у молодой жены и дочки все было самое лучшее: дом, наряды, все, что потребуется.
        Вот уже почти три месяца, как у него не было женщин. В Германии он спал с лейтенантшей Ксюшей, а в Ленинграде при больной жене он побоялся измен. Отлучки могли вызвать подозрения у тещи. Киев понравился Грише сразу: широкие улицы, уютные магазинчики и веселые румяные украинки…
        Когда молодая жена переступила порог снятой комнаты, то поняла, что Гриша ей изменял, она кожей ощущала невидимое присутствие посторонней женщины. Внимательный взгляд отметил: гардероб мужа пополнился парой новых шелковых рубашек, хотя раньше Гриша себя франтом не выказывал. В холодильнике обнаружилась кастрюля наваристого борща. «Давно ли он стал кулинаром и знатоком украинской кухни?» — с грустной улыбкой подумала Клара.

        — САМОЕ ГЛАВНОЕ — СДЕЛАТЬ ВИД, ЧТО ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗАМЕТИЛА, — сказала Клара дочерям. — Девочки, мужчины устроены так, что им всегда нужна женщина. Это не означает, что они прекратили вас любить. Просто мужчина по природе — охотник за сексом.
        — Я бы никогда не простила измены! — вставила Нина.
        — Мы прощаем, потому что это нужно нам. Мне тогда очень нужен был муж, он был моей опорой. Я боялась остаться одна в чужом городе, боялась мамы, с ней было трудно, характер у нас обеих не сахар. Что сталось бы со мной, если бы я развелась и осталась у родителей на шее? Я жутко переживала, что так противно, как было мне с мужчинами раньше, во время войны, будет всегда, если я расстанусь с Гришей. Но я поставила перед собой цель: стать такой женщиной для мужа, чтобы он других женщин просто не замечал.

        Клара перестирала в доме все: занавески, постельное белье, скатерти, полотенца, одежду мужа и даже хозяйственные тряпки. Ей казалось, что она таким образом избавляется от напоминаний о присутствии другой женщины в жизни супруга.
        Восстановиться в институте оказалось легко. Учиться ей нравилось. В вузе кумиром студентов был профессор-психиатр Криницкий, он в этом году впервые читал лекции «Семейный конфликт». Курс не входил в программу, но Клара поспешила записаться к Криницкому. Может быть, вспомнила Анну Михайловну, мать Толика, которая и сейчас оставалась для нее образцом для подражания. Клара до сих пор не верила, что его родители могли обвинить ее в воровстве. И с грустью думала о своей любви. И теперь, наверное, пыталась хотя бы теоретически разобраться в сложностях человеческих отношений.
        Правда, ни психологом, ни психиатром Клара не стала, но многое вынесла из киевских занятий для своей дальнейшей жизни. Она создала домашний очаг, которого Гриша лишился еще в семнадцать лет, когда ушел в военное училище, а оттуда — на фронт. В доме всегда царили покой и уют. Мужа всегда ждал вкусный обед. Одежда его была выстирана и выглажена. Заповедь «НАКОРМИ И ВЫСЛУШАЙ!»из народных сказок, которые любил цитировать лектор, соблюдалась Кларой неукоснительно. Готовить Клара тоже научилась от мамы, хотя многие рецепты помнила с детства, другие узнала от соседок по коммунальной кухне.
        Знания о сексуальной стороне супружеской жизни молодая жена черпала от своей новой студенческой знакомой Тани Балуйко. В те времена только от Татьяны она слышала о загранице. Та была гимнасткой и часто ездила на соревнования за рубеж. Это Таня привезла Кларе первый гипюровый бюстгальтер и трусики. Когда Клара их дома померила, то сразу увидела, как загорелись желанием глаза мужа. А вот Танины «лекции» о сексе вгоняли Клару в краску.
        — Если ты любишь человека, то запретов в постели не должно быть.
        — Что значит «запретов»?
        — Ну, не только влагалище есть у женщины!
        — А что еще? — Клара всегда смущалась, когда говорили на эти темы.
        — Ты из Ленинграда, а такая примитивная! Чтобы удержать такого красавца, как Гриша, надо раскрепоститься.
        И Таня просвещала Клару, что значит раскрепоститься. А когда та говорила: «Фу, какая гадость!», подруга заливисто смеялась:
        — Не гадость, а радость! Вот я, например, не могу жить с одним мужчиной!
        — Тогда зачем ты хочешь замуж выйти за Мишку с шестого курса? Он же сохнет по тебе! — Клара распахнула свои огромные глаза.
        — А у него папа директор мебельной фабрики. Они такие богатые!
        — А как же любовь, страсть?
        — Так! Все, я прекращаю обучение, если ты до сих пор ничего не поняла! — Обычно она быстро собиралась и уходила. Клара потом ворочалась всю ночь, обдумывая слова подруги. Но уроки даром не прошли.
        Глава 16
        Гриша, как и прежде, не мог без Клары и дня. Когда он уезжал на учения, Клара видела физические страдания мужа. Возвращаясь, он говорил:
        — Ты — мой воздух! Ты — мой день, мое солнце на небе, моя пища, ты для меня все! Как же я жил до тебя, любимая?
        Потом начинался праздник молодых тел.
        Клара сделала для себя открытие, что Гриша не только серьезный взрослый мужчина, но и мальчишка, которому нужны ласка, внимание, похвалы. Если он это получал, то слова «НЕТ» для Клары не существовало:
        — Сбегай за картошкой!
        — Бегу, любимая!
        — Вынеси мусор!
        — Сейчас, родная!
        — Я забыла хлеб купить!
        — Пять минут, и будет хлеб! — отвечал он, надевая шинель.
        Но Кларе приходилось прививать ему хорошие традиции и привычки: дарить цветы, ходить в театр (Гриша не любил), читать книги, следить за чистотой речи, учиться слушать… Клара шла на «красный диплом», успевала все по дому и еще обшивала знакомых. Полученные за заказы деньги она посылала родителям, которые потом ругали ее. Отец много шил, хорошо зарабатывал, но Клара знала, как у него болит спина после ранения, и хотела его разгрузить.
        Свете исполнилось пять лет, когда Гришу перевели в Ленинград. Клара приложила к этому немало труда: она почти два года бесплатно обшивала жену начальника штаба. Гриша про это, конечно, не знал и никогда бы не догадался об истинной причине своего карьерного роста.
        Наконец-то их семья могла стать полноценной: муж, жена и дочь могли теперь жить все вместе. Им очень повезло: удалось снять комнату в той же коммуналке, где жили родители. Правда, Фаина не отдала в их малюсенькую комнату Свету. Она вцепилась во внучку и, не желая с ней расставаться, выдумывала множество причин, чтобы не отдавать Светланку родителям. Так что все осталось как прежде, тем более что Гриша пошел учиться в Академию связи, а Клара перевелась в мединститут. Родительский долг выполнялся ежедневным поцелуем, и все…
        Перед самым окончанием института Клара почувствовала, что забеременела. Страх, оставшийся после первых родов, посеял в ней, всегда такой решительной, сомнения, и она впервые не знала, что делать. Аборты были в то время запрещены, да и по еврейской религии прерывание беременности — величайший грех! Маме она ничего не сказала.
        — Гришенька, я не буду рожать. Со Светочкой я чуть не умерла.
        — Но не умерла же! А вдруг будет мальчик? — с ласковой улыбкой сказал Гриша.
        — А вдруг ты останешься вдовцом?
        — Не говори глупости!
        — Ну, вот что. Я нашла акушерку, которая делает подпольные аборты. Правда, стоит это дорого, но у меня есть деньги на этот случай.
        — Ну, Кларочка! Давай…
        — Пойдем послезавтра, — перебила мужа Клара.
        В десять часов вечера они вышли из дома. Моросил дождь. Настроение было подавленным. Срок у Клары был больше трех месяцев. Она, как будущий врач, осознавала опасность. Женщина инстинктивно прижалась к мужу. Вдруг она вскрикнула: черная кошка перебежала дорогу.
        — Черная кошка — это плохая примета. Давай сделаем аборт через неделю? Я завтра уезжаю на учения…
        — Через неделю? Нет. Это будет большой срок, еще опасней.
        — Но сегодня я тебе не дам пойти. — И Гриша решительно повернул в сторону дома. Клара не сопротивлялась.
        — Ну, что? Прогулялись? — ставя чай на плиту, спросила Фаина, когда они вернулись.
        — Теща, а не напоишь ли ты нас чаем?
        — Пошли, я сегодня тейглах испекла. Светочка очень любит.
        — Фая, она и так склонна к полноте, а ты ее сладостями кормишь, — сказал Яков, на самом деле он очень любил это медовое печенье белорусских и прибалтийских евреев.
        — ДЕТСТВО ДОЛЖНО БЫТЬ СЛАДКИМ, — грустно сказала Фаина, расставляя чашки. Для Светы позже именно бабушкин тейглах стал самым счастливым воспоминанием детства. Никто больше не умел так готовить это лакомство, как Фаина.
        — Мама, а у нас будет еще один ребенок! — вдруг сказала Клара, надкусив еще не остывшее печенье.
        Гриша счастливо рассмеялся.
        Глава 17
        Все в семье ждали мальчика, а родилась снова девочка. Клара была счастлива. Она одна мечтала о дочке. Девочка тоже была крупная — четыре пятьсот, черненькая, с пушковыми кудрями, огромными, как маслины, черными глазами, носом картошечкой и пухлыми губками. По отдельности все черты лица были правильными, а получилась некрасивая, да еще и горластая девочка. Когда ее принесли домой, Светочка рядом с ней выглядела куклой: кудрявые светлые локоны, изумрудные глазки, пушистые светлые реснички, правильный носик и очень красиво очерченные губки. Избалованная Света возненавидела малышку, потому что теперь все внимание уделялось только ей. Даже Фаина первую неделю не отходила от ребенка. Новорожденная плакала очень смешно, издавая звук «ни-ни». Ее и назвали Нина.
        Рождение девочки разбередило старую рану. Клара вспомнила, как появилась на свет первая дочка и кто был ее отцом. Оказалось, что любовь к Толику все это время жила в ее душе, просто не проявлялась до поры. Клара вновь начала думать о Толике.
        А один случай, спустя полгода после рождения Нины, чуть не перевернул устоявшуюся семейную жизнь…
        Клара в тот год пошла в ординатуру, вскоре была направлена на стажировку в Институт усовершенствования врачей. Проходили курс хирургии. Когда она с подругой зашла в операционную, все врачи уже были в масках. И вдруг она увидела глаза, те единственные, которые ей часто снились ночами. У нее задрожали руки, сердце замерло. Клара застыла на месте.
        — Скальпель! — по голосу она поняла, что не ошиблась. Это был Толик.
        Ассистировали на операциях такие же стажеры, как она. А Толик уже был признанным хирургом. Он вызывал у нее такое преклонение, что Клара решила:
        — Я его верну! Я хочу быть только с ним!
        После операции он выскочил сразу за Кларой и крепко взял ее за локоть.
        — Подожди!
        — Ты бы хоть перчатки снял. Они же у тебя в крови, — сказала Клара.
        Обоим казалось, что не было этих долгих шести лет разлуки. Они стояли и смотрели друг на друга.
        — Клара, бежим в буфет! Есть охота! Если я сейчас не поем — умру, — сказала Наташа, с которой они стажировались вместе.
        — Ты иди одна…
        Подруга ничего не знала о Толике и была уверена, что Клара замужем счастлива и у нее все прекрасно…
        — Поехали ко мне! — быстро шепнул Толик.
        — Только не к тебе.
        — Не говори ничего. Люська спустя год рассказала, что это она украла деньги. Мама с папой всегда тебя защищали. Это я виноват, Клара, мне стыдно было перед ними, мол, вот, привел… Прости меня! Я люблю тебя! После тебя у меня не было никого…
        — Так уж и никого?
        — Не дури, ты меня поняла. Никого, с кем бы мне хотелось быть всю жизнь.
        — Толик, Толик, у меня же двое детей. Малышке всего шесть месяцев, а старшей шесть лет.
        — Клара, это моя дочь? Скажи!
        — Давай не будем это обсуждать! Договорились?
        Глава 18
        Они зашли в ближайший ресторан и просидели до десяти вечера. Им было так интересно, так хорошо друг с другом. Касание коленок под столом обдавало обоих жаром страсти, они все никак не могли расстаться в тот вечер. Но разум Клары взял верх над вновь вспыхнувшими чувствами.
        — Меня мама убьет! Она замоталась с двумя детьми.
        — Когда мы увидимся? — нетерпеливо спросил Толик.
        — Не знаю…
        Клара неотрывно смотрела ему в глаза и не могла насытиться им, он постоянно прикасался к ней, не веря, что вновь обрел свою любовь. Их тянуло друг к другу словно магнитом, расстаться даже на минуту было невозможно. Но ресторанный оркестр вдруг заиграл любимую мелодию отца, и Клара неожиданно для себя затосковала по дому, привычный распорядок дня был сегодня резко нарушен, ей стало неуютно ощущать возникшую раздвоенность своего существования. Она поцеловала Толика и направилась к выходу. «Домой! Домой!» — звала ее душа. «Толик!» — вспоминала она, и счастливая улыбка пряталась в уголках губ.
        Клара открыла дверь своей комнаты и встала, прислонившись к косяку: дети спали, Гриша занимался. Настольная лампа освещала серьезное лицо мужа, сосредоточенного на учебе. «Слава богу, детки спят. Значит, мама ругаться не будет», — подумала Клара.
        — Что так поздно, дорогая?
        — Мы с Ксюшей сидели в библиотеке, — неожиданно для себя ловко соврала она.
        — Я хочу тебе сказать, Клара, пока я рядом, с тобой ничего не случится. Я ничему этому не верю.
        — О чем ты? — растерялась Клара, а посмотрев на стол, поняла, что не учился он, а раз за разом перечитывал газетную передовицу про «дело врачей».
        Стыд обжег ее душу, в хмельном угаре любви к Анатолию она забыла обо всем, а Гриша всегда думал только о ней.
        Обычно она засыпала, как только ложилась в кровать. Но сегодня сон не приходил, зато тяжелые мысли заставляли ее ворочаться с боку на бок:
        «Я до сих пор люблю Толика, а живу с Гришей. Сегодня я могла бы все изменить. Но Гриша, сам того не ведая, остановил меня. Хочу ли я перемен? Что скажет мама, ведь сейчас я полностью завишу от нее? Нет, сначала надо окончить институт, а потом… Потом я буду вместе с любимым. Я же люблю его. Так люблю, что не откажусь ни за что на свете. Ничто меня не остановит. Но Гришу жалко, он-то меня любит! Он не смог бы вот так обманывать. Он не изменял мне никогда в душе своей. А что делаю я? За что он меня любит? Зачем он меня любит?» Наконец сон остановил водоворот мыслей, сказались предыдущие бессонные ночи, и Клара провалилась в темноту. Проснулась она от голодного крика Нины.
        Началось время воровства любви: встречались они с Толей урывками, редко, но кипящей лавины эмоций, которые они получали друг от друга, хватало до следующей встречи. Смерть Сталина и его похороны не перечеркнули графика их встреч. Они не видели ничего вокруг себя.
        Толик не торопил Клару, он понимал всю ответственность, лежащую на ней, и то, что ей сейчас очень тяжело принимать решение.
        — Любимая, я буду ждать столько, сколько нужно. Ведь в том, что мы не вместе, — виноват я. Зачем я тогда поверил Люське?! Она же никогда ни о ком хорошо не думает и не говорит! Я только сейчас это понял! — сказал он восторженно.
        Клара почувствовала, что любимый стал ей близок как никогда, что ему можно доверить себя всю без остатка, так же, как во время близости. Ее как прорвало, и она стала рассказывать Толику про свои боли и потери, страхи и радости, про свою юность в военное время. Когда Клара призналась, что убила своего горбатого мучителя бюстом Сталина, она увидела, как изменилось лицо Толика.
        — Одевайся, нам пора! Сейчас Сашка вернется.
        Клара с удивлением взглянула на Толика. Снова его лицо стало брезгливым, снова он отводил от нее взгляд. Саша, в квартире которого они встречались, был в командировке, и она это точно знала. Ничего не говоря, Клара быстро оделась и, не поцеловав Толика, побежала домой. Впервые она поняла, что женщины придумывают себе своих любимых, наделяя их теми качествами, которые нравятся, не видя за образом, созданным фантазией, самого человека, его реальные черты.
        Глава 19
        Клара остановилась, подняла глаза на дочерей, которых кормила завтраком. Оладьи источали аромат домашнего уюта, покоя…
        — Запомните, девочки. МЫ КРОИМ ОБРАЗЫ СВОИХ МУЖЧИН ПО СВОИМ РАЗМЕРАМ И ПРЕДСТАВЛЕНИЯМ. НО ЧАЩЕ ВСЕГО «ОДЕЖДА», СШИТАЯ В НАШИХ ФАНТАЗИЯХ, СОВСЕМ НЕ ПОДХОДИТ НАШИМ ИЗБРАННИКАМ: ОНА И В ПРОЙМЕ ЖМЕТ, И ЦВЕТОВАЯ ГАММА ОБЛИКУ НЕ СООТВЕТСТВУЕТ… А КОГДА ЛЮБИМЫЙ СНИМЕТ ТОТ НАРЯД, В КОТОРЫЙ МЫ ЕГО ОБЛАЧИЛИ, НАША ЛЮБОВЬ ОКАЖЕТСЯ САМООБМАНОМ, ПОЛУЧИТСЯ, ЧТО ИСТИННОГО ВЗАИМНОГО ЧУВСТВА И НЕ БЫЛО. И ВООБЩЕ СУЖЕНЫЙ — СОВСЕМ НЕ ТОТ МУЖЧИНА.

        Клара вошла в дом, погруженная в свои мысли. Гриша жарил картошку на кухне. Под ногами вертелся котенок Тимофей, который, к всеобщему удивлению, обожал брусочки жареного картофеля и всегда выклянчивал их себе. Картина семейного уюта умилила Клару.
        — Ну, женушка, меня посылают в Тюмень майором. Тимоху брать будем или родителям оставим?
        — Но мне хотя бы этот семестр надо доучиться! — Клара со страхом подняла глаза на мужа. Он сейчас ей был так нужен. Гриша был единственной опорой в болоте ее чувств. Но она знала, что военные себе не принадлежат, и их семьи, как правило, также зависимы от распоряжений начальства. С ординатурой придется распрощаться.
        — Ты сдашь экзамены и приедешь с детьми. Я к этому времени подыщу какую-нибудь мебель. Нам дают комнату, Кларочка. Так что заживем самостоятельно, дорогая.
        За спиной, как всегда неожиданно, возникла Фаина.
        — Нет, детей я не отдам. Там же холодно! Там продуктов нет никаких.
        — Мамочка, пока я вообще остаюсь с вами. Давай не начинай свою песню!
        Клара всегда избегала скандалов с мамой. Она помнила, как та ослепла от нервного срыва, и дочь очень боялась повторения. Но Фаина уже завелась и не могла остановиться.
        — Ну что вы сами можете? Ни-че-го! Только кота кормить. На это вас хватит.
        — Мама, мне скоро тридцать лет! Я самостоятельная женщина. Давай прекратим этот спор.
        — Нет, вы меня выслушаете. Я не отдам детей в эти ужасные условия.
        — Ну, почему ужасные? А Тимошку мы как раз вам оставим, Фаина Ароновна. Или разве что взять его на новоселье? — шуткой попытался прервать спор Гриша.
        — Я там была во время войны в эвакуации, уж мы хлебнули с Кларой горя.
        — Мы не в N-ск едем, а в Тюмень!
        В это время проснулась Нина и громко заплакала.
        На следующей неделе Гриша уехал, оставив Клару с ее сомнениями, разочарованиями и сожалениями. «Чего ради я рассказала Толику обо всем? А может, это и хорошо, что он так прореагировал? Мама говорила, что лучше Гриши мне мужчину не найти. И я сама это знаю. Родители его любят как сына. А Толик им всегда был чужой». Зачем ей была дана эта мука-любовь, для какого неизвестного урока, Клара не осознавала. Но, может быть, хорошо было уже то, что любовь не стала бесплодной — Света хоть и трудный ребенок, но она — продолжение Клариного рода, ее появление на свет внесло смысл в Кларино чувство.
        Что бы Клара ни думала, Толик исчез из ее жизни так же внезапно, как и появился. И, как ни странно, Клару это уже не огорчало. Она никак не могла понять, какой ее представлял себе Толик и какому образу, сложившемуся в его голове, нужно было соответствовать. Клара желала быть такой, какой была всегда, такой, какой любил ее Гриша. Она не хотела больше видеть Анатолия и, кажется, исцелилась от своей патологической любви.

        Детки росли, Нина уже даже становилась на ножки. Она была некрасивым, но очень смышленым ребенком. В девять месяцев девочка начала говорить отдельные слова.
        Глава 20
        По окончании семестра Кларе предложили остаться на кафедре хирургии, но ей пришлось отказаться от карьеры ради Гриши, ради сохранения семьи.
        Возникли и неожиданные проблемы. Клара с опасением замечала, что Нина все время болеет. От введения новой пищи тельце девочки покрывалось коркой, а иногда она вся становилась красная, потом расчесывалась до крови. Клара уже боялась давать прикорм.
        — Диатез, — ставили диагноз коллеги.
        Когда Клара приехала с дочками в Тюмень, Нина начала задыхаться.
        Ложный круп — с таким диагнозом ее госпитализировали в детскую больницу. Кларе не с кем было оставлять Свету, которая уже пошла в школу. Промучившись с двумя детьми, Клара сдалась — приехал отец и забрал старшую внучку в Ленинград.
        С тех пор Светлана жила с бабушкой и дедушкой, на каникулы ездила к маме, или Клара с Ниной приезжали в Ленинград. Клара стала в Тюмени детским врачом, и если младшую дочку клали в больницу, она набирала ночные дежурства и старалась почаще быть с девочкой. Клара была хорошей мамой, но ее хватало только на одного ребенка.

        Это тоже урок, доченьки, для вас. МАТЬ ВСЕГДА РЯДОМ СО СЛАБЫМ, БОЛЬНЫМ РЕБЕНКОМ, А ЕСЛИ ДЕТИ ЗДОРОВЫ, ТО С МЛАДШЕНЬКИМ. ВСЕ ВРЕМЯ МАМА ДОЛЖНА БЫТЬ С ТЕМ, КТО ТРЕБУЕТ БОЛЬШЕЙ ЗАБОТЫ.
        Клара посмотрела на Нину и Светлану добрыми, любящими глазами, из которых как будто исходили теплые лучи, согревающие души дочерей, и продолжала…

        Одно лето Клара почти все время была с девочками на даче в Сестрорецке. Как всегда, ей помогала мама. Даже отец перевез свою швейную машинку на дачу, чтобы видеть своих любимых… Нине уже исполнилось пять лет. Яков с удовольствием пересказывал дома беседы с внучкой на прогулках, она веселила его своими детскими умозаключениями.
        — Нет, послушайте, она меня спрашивает: «Дедушка, а муравейка полезный?» — «Полезный». — «Значит, он пользу приносит?» — «Приносит». — «А как его использовать?»
        Как-то дедушка и внучка пошли за земляникой, Клара в этот день уехала в Ленинград. Когда ягодники вернулись из леса, девочка начала задыхаться, мгновенно посинела. Воздух со свистом вырывался из грудной клетки. Фаина заголосила, ноги у пожилой женщины подкосились, и она осела на пол. Казалась, что «Скорая помощь» никогда не приедет. Замученная дачными вызовами доктор поставила диагноз:
        — Это приступ бронхиальной астмы. У вас всегда должны быть с собой бронхолитики, эуфиллин… — она перечисляла лекарства, а сердце Фаины сжималось от страха.
        — Кошку убрать! — категорично заявила врач.
        Света схватила на руки кота, пытавшегося играть с замком медицинского чемоданчика, и прижала его к груди. Тима удивленно мяукнул. Нина разревелась.
        Клара с дочерьми вернулись в Ленинград. Клара знала, что детской бронхиальной астмой занимается профессор Капульский Генрих Львович.
        Ночью Клара, глядя на заснувшую дочь, дала себе клятву:
        — Нина будет здоровым ребенком. Я сделаю все…
        Через своих преподавателей она нашла возможность проконсультировать девочку. Генрих Львович осматривал Нину и одновременно делал ремарки:
        — Приступы редкие, но тяжелые.
        — Мама — детский врач, значит, все будет выполнять.
        Потом он повернулся к Кларе:
        — Запомните, дорогуша, существует три правила при лечении астмы: правильное питание, здоровые нервы и закаливание ребенка. Это триада, которую вам надо соблюдать. Пока девочка еще маленькая, ее можно вылечить!
        Генрих Львович помолчал и спросил:
        — Вы можете задержаться в Ленинграде еще на три месяца?
        — Да, конечно, — не задумываясь ответила Клара.
        Нина обняла маму и, прижавшись к ней, зашептала на ухо:
        — Мамуленька, не оставляй меня в больнице, пожалуйста!
        — Никто тебя здесь не оставит, милая! — улыбнулся профессор. — Психотравма и стресс для ребенка — это то, что часто вызывает приступы, — обратился он к Кларе. — К нам в Ленинград по обмену опытом приезжает ученик Хао Шена. У него уникальная методика точечного массажа. Курс будет длиться три месяца. Берут только врачей, я дам вам рекомендацию.
        Он протянул ей листок с номером телефона, а Клара вдруг вспомнила Алексея Степановича и то, как он выписывал для Фаины рецепты.
        Все повторяется в этой жизни… Когда-то она спасла маму… Теперь нужно было сберечь дочь. Но сейчас она явно не могла разобраться в своих ощущениях и не понимала, что с ней происходит. Между тем врач ровным, бархатным голосом говорил:
        — Вы представляете, нажмете Ниночке на точку Тянь-чжун между ключицами и сразу купируете приступ. Или постучите согнутыми пальцами по точке Чжун-тин, расположенную между сосками. — Он подошел к Кларе, на руках которой сидела Нина, и показал на ней, где находятся эти точки.
        Клара перевела дыхание.
        — Вам, Клара, какой-то страх прошлого мешает жить. Захотите — поделитесь. Время у нас есть, целых три месяца. Я тоже буду на этих курсах. Люблю учиться, и есть возможность поэкспериментировать без лекарств. — И он дружески улыбнулся.
        Глава 21
        В какое-то время Клара вдруг почувствовала, что снова боится мужчин. Первый сексуальный опыт был печален, девичья влюбленность в Толика и его ласки вспоминались редко и каждый раз с горьким чувством обиды брошенной женщины. Но сейчас она понимала, что ее пугают даже, может быть, не сами мужчины, а ее собственные тайные желания. Клару затягивало в омут страсти, но того разрушительного хаоса, который несет в себе чувственный секс, она боялась. Прежние рамки, в которых она привыкла себя ощущать, вдруг куда-то исчезли, и Клара чувствовала себя в своей свободе неуютно. Даже привычка к мужу не помогла: первое же прикосновение Гриши, приехавшего на неделю в отпуск, вызвало панику, лишь спустя две-три минуты она смогла отвечать ему.
        Клара стала ходить на занятия китайского массажа. Уже на второй день Генрих Львович сел рядом с ней. Только сейчас она разглядела профессора: это был высокий худощавый мужчина лет сорока пяти — сорока семи, с усиками, которые ему очень шли, с прямым густым ершиком волос, с правильным носом. Портрет завершали очки, через стекла которых были видны лукавые глаза. В ходе занятий они должны были отыскивать точки для массажа. Руки у профессора были очень красивые, несмотря на большие ладони, пальцы были тонкие и длинные. Мама обычно по рукам давала характеристику людям, и Клара улыбнулась, как будто услышав голос Фаины: «Породистые руки». Так сказать могла только мамочка, у которой были очень красивые руки, отец любил их целовать и прижимать к щекам. Когда Генрих Львович дотронулся до нее, по телу молодой женщины побежала истома, но без возбуждения. Ей стало вдруг так хорошо и приятно оттого, что рядом находится Генрих. Мысленно она уже перешла на «ты».
        А Генрих Львович был, по-видимому, опытным хищником. И к нему тянуло, тянуло…
        — Кларочка, вы о чем задумались?
        — Я? Ни о чем. Волнуюсь за Ниночку.
        — Вечером вы заняты?
        — Моя мама с детьми. Она так лечит свою потерю четырех сыновей. Чем больше она занята, тем лучше себя чувствует.
        — Тогда я приглашаю тебя в ресторан «Нева», — перешел он на «ты».
        — А я и не знаю, где он, как-то по ресторанам мне некогда было ходить. Может, мне переодеться?
        — Да что ты, Кларочка, у тебя изысканный вкус. Я с первой встречи обратил внимание на фасон твоего платья.
        — Я сама себе шью. Папа научил, — с гордостью сказала Клара. — И представьте, это очень успокаивает. А ваша жена шьет?..
        — Я вдовец, — он перебил Клару. — Жена с дочкой погибли в блокаду. Я был на фронте в военно-полевом госпитале. После войны столько больных детишек, да и нагрузка на кафедре, в общем, так и не нашел пока…
        Клара замолчала. Около их стола остановился лектор-китаец и начал объяснять, как энергия «Ци» движется по меридианам.
        Глава 22
        Вечером Клара сидела в ресторане «Нева» и после выпитого шампанского заливисто смеялась над анекдотами, которые рассказывал Генрих. Они уже в шутку выпили на брудершафт. Ей было так хорошо с этим чужим малознакомым мужчиной, что она забыла обо всем на свете.
        — Вот, моя портниха, байка в тему: «Рабинович, вы где себе костюм пошили?» — «В Париже». — «А далеко это от Бердичева?» — «Ну, примерно, две тысячи километров будет». — «Подумать только! Такая глушь, а шьют неплохо».
        Клара расхохоталась.
        — А мой папа всегда рассказывает такой анекдот: «Рабинович, а вы каких женщин предпочитаете: стройных или полных?» — «Что за вопрос?! Конечно же, полных!» — «Но почему же так однозначно?» — «Мне 80 лет, и я портной!»
        Когда они выходили из ресторана, Генрих бережно взял ее под руку и предложил поехать к нему.
        — Я ведь не предупредила маму, хотя дети уже спят…
        Ей очень хотелось быть рядом с ним. Впервые за все время, с тех пор как она рассталась с Толиком, ей захотелось мужчину. С Гришей она лишь исполняла супружеский долг, ее обиды на мужчин отражались на их близости. Она его не желала, и ее тело молчало. После Татьяниных «лекций» она освоила секс-гимнастику. Гриша явно был доволен и не замечал, что Кларе этот спорт не в радость. Она знала мужа: половой акт заканчивался быстро, поэтому в сон можно было уйти без особых промедлений.

        Они поднялись к Генриху. В его доме был идеальный порядок, чувствовалась женская рука.
        — А кто здесь хозяйничает? — осторожно спросила Клара.
        Генрих засмеялся:
        — Домработница Шура. Она приходит утром и в пять часов дня уходит, оставляя после себя чистоту и готовый ужин. Кстати, надо его убрать в холодильник. Пойдем, я покажу тебе мой дом, — он взял Клару, как ребенка, за руку и повел показывать свое жилище.
        — Эти книги собирали мои родители. Они тоже погибли… Многое папа привозил из-за границы. Он был ученый, часто ездил на симпозиумы. Картины от бабушки. Мебель вся старинная, тоже от бабушки. Ну, вот так я живу…
        — Совсем неплохо, а как все уцелело? Почему не сожгли?
        — Ну, сожгли много в блокаду. Леночка, жена, была больна еще до войны. Она все время мерзла. У нее часто была пневмония, а Мариночка маленькая. Как Лена слегла, ее некому было кормить… Соседка нашла их уснувшими… — Он подошел к окну и задвинул тяжелые зеленые шторы. — Пойдем чай пить, Кларочка. Что мы о прошлом говорим!
        — Без прошлого сегодня нельзя. Я думаю, еще наши дети будут жить этим прошлым. Я читала в книгах по психиатрии, что фобии могут передаваться по наследству.
        Генрих подошел, обнял Клару, прижал к себе, снял очки и начал целовать ее. Он с легкостью взял ее на руки и понес в спальню. Клара доверчиво прижалась к его груди и полностью отдалась охватившей ее страсти.
        Глава 23
        Клара расцвела, она так похорошела, что на улице мужчины оборачивались ей вслед и провожали восторженным взглядом.
        Дни летели, переходя в страстные ночи. «Ох и позавидовала бы мне сейчас Танька!» — счастливо улыбаясь, думала Клара в объятиях Генриха.
        Мама отпускала ее в последнее время неохотно:
        — Ниночка плохо ест, капризничает. Я устала, мне самой до себя, — произносила она свою присказку, характеризующую, по ее мнению, болезненное состояние. Она наивно искала предлог, чтобы Клара хотя бы ночевала дома. Просить дочь ей было об этом неловко, мать опускала глаза.
        Клара самозабвенно врала маме: то у нее дежурство, то она пойдет заниматься в библиотеку и останется ночевать у подруги. Но Фаина четко знала, что происходит с дочерью, и ей хотелось, чтобы она вкусила женского счастья. Фая ведь чувствовала себя перед ней виноватой еще со времен эвакуации.
        Три месяца пролетели очень быстро, и вот уже послезавтра Клара с Ниночкой улетала в Тюмень.
        — Разведись, Клара. Я теперь не могу без тебя! — Генрих выглядел совершенно беспомощным.
        — Нет! Я не оставлю мужа.
        — Ты ведь его не любишь…
        — Когда два человека сходятся, им кажется, что они любят, а спустя год-два начинают обвинять друг друга: «Ты всегда думала только о себе». В любви мы каждый решаем свои проблемы: одному хочется нежности, защищенности, другому — заботы, понимания. Никто не знает, когда наступит разочарование. Нам обоим нужно время, чтобы понять — это настоящее чувство или просто увлечение?
        Генрих молчал. Он понимал, что Клара права. Он знал, что у нее две дочери и что для того, чтобы решиться на крайний шаг, женщина должна быть уверена в правильности выбора. Чаще всего именно ощущение ненадежности, зыбкости чувств создает пропасть в отношениях между любящими друг друга людьми. А их связывал, пожалуй, только страстный секс — сильный магнит для мужчины и женщины, но крайне ненадежная основа для прочного союза.
        Последние три ночи Клара оставалась с родителями и дочерьми. Фаина чувствовала, что она мечется, но у нее было правило, которое она передала по наследству дочери: НЕ ВМЕШИВАТЬСЯ В РЕШЕНИЯ ДЕТЕЙ.

        Клара вернулась в Тюмень. Когда она убирала комнату, то сразу, как и в Киеве, догадалась, что Гриша был не один. Да еще соседка по кухне кинула фразу, которая рассеяла все сомнения:
        — Как хорошо, Кларочка, что вы приехали, а то…
        — Ненавижу кухонные сплетни, — она взяла кастрюлю с супом и быстро ушла в комнату.
        Вечером, уложив спать Нину, Клара вопросительно посмотрела на мужа:
        — Ты хочешь развестись?
        — Что ты, любимая. Я тебя люблю и уходить от жены и двух детей не собираюсь.
        — Но ты был здесь с женщиной.
        — Ну, это просто интрижка, ничего особенного! — он пытался улыбнуться.
        — Я ничего этого сейчас не слышала!!!
        Клара избегала копаться в своих мыслях о Генрихе. Ей казалось, вот оно, решение: у Гриши есть другая… Свою измену мужу она воспринимала как шаг отчаяния. Кларе нужно было поднять самооценку, убедиться, что она еще нравится мужчинам, что ее любят, что ради нее готовы на любые подвиги. С другой стороны, она понимала, что такой человек, как Генрих, вряд ли за всю жизнь удовольствуется ею одной, а Гришины похождения никогда не были серьезными увлечениями, более того, она всегда ощущала себя полновластной хозяйкой его дум и чувств, семья была смыслом его жизни, крепостью, которую он сам все эти годы заботливо возводил и не желал разрушать.
        — Пойдем спать. У меня нет сил разбираться в этом…
        Они легли в кровать, и оба притворились спящими, а утром Клара сказала мужу:
        — Я тебе верю. Слишком долго меня не было. Забудем это!
        Утром она приготовила завтрак, ничем не выказывая неприязни, как будто и не было вчерашнего выяснения отношений. Гриша оценил мудрость жены и больше никогда ей не изменял, так же, как и Клара ему. Наконец и к ним пришло настоящее чувство, чувство взаимного доверия, взаимопонимания, привязанности и зрелой любви.
        Глава 24
        Клара подчеркнула эту мысль дочкам:
        — НИКОГДА НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ МУЖЧИН ТАК НАДОЛГО. ЖЕНА ДОЛЖНА БЫТЬ РЯДОМ. И ЕЩЕ, НЕ ИДИТЕ НА ПОВОДУ У СВОИХ ЧУВСТВ. ОНИ У НАС, ЖЕНЩИН, ОЧЕНЬ ПЕРЕМЕНЧИВЫ!

        Когда Свете исполнилось двенадцать лет, а Ниночке — шесть, Клара забрала Свету у родителей. Маме стало тяжело ухаживать за ребенком и за мужем. У нее нашли гипертонию, и врачам никак не удавалось сбить давление. Когда приезжала Клара, она, владея потоками энергии благодаря урокам китайской медицины, быстро снижала маме давление и справлялась с последствиями депрессии, но как только она уезжала — Фаина лежала дома с гипертоническими приступами. Отец вызывал «Скорую», а сам страшно терялся в такой ситуации. Света была еще маленькой, чтобы вести хозяйство.
        Приходила тетя Маня, готовила, убирала, стирала и попрекала Фаину, что она взвалила на себя ребенка при живых родителях.
        Гришу перевели в звании подполковника под Калининград, в город Советск.
        Клара любила переезды — каждый раз она заново «вила гнездышко», создавала уют и потом, не жалея, переезжала на новое место. С работой детского врача проблем никогда не было. Ее любили и дети, и их мамы.
        В стране происходили невиданные перемены: ХХ съезд партии, выступление Хрущева, разоблачение культа Сталина. В «оттепель» Гриша поначалу не верил.
        — Это, знаешь, чтобы пар выпустить, а потом снова гайки завернуть, — говорил он на кухне жене. Клара по выработавшейся привычке, как всегда советовал отец, «помалкивала». Главное — сохранить семью. А как ее убережешь? — Клара с ужасом вспоминала военное лихолетье, недавнее «дело врачей» и мужественное поведение Гриши. «Какому поколению выпала спокойная жизнь?» — думала Клара, перебирая в памяти семейную историю, — всем жилось трудно, ой как непросто! Одна надежда на детей — может, они будут счастливы?
        В семье у нее тем временем возник новый повод для беспокойства. Начались проблемы переходного возраста у Светы, которую Яков и Фаина баловали, как могли. Девочка решила, что дедушка с бабушкой любят ее сильнее, чем родители. И, не получив привычной ласки, проявляла характер. Она отказывалась застилать постель, класть вещи на место, помогать младшей сестре. Нина обожала Свету, старалась ей во всем подражать и угождать. Света быстро смекнула, что младшая сестра подчиняется ей. Она ложилась с книгой на диван и кричала:
        — Нинка, принеси мне яблоко!
        Через полчаса:
        — Нинка, а конфеты остались?
        — Мама оставила нам по конфетке, но сказала съесть после обеда, — отвечала Нина.
        — Отлично, неси мне обе.
        И Нина безропотно подчинялась.
        — Да, маме не рассказывай, что я съела две конфеты, — приказывала Света, дергая сестру за косичку.

        Так и повелось, что все свои подарки Нина отдавала старшей сестре. Наверное, потому, что воспитанием Светы теперь никто особо не занимался, — она становилась настоящей эгоисткой. Казалось бы, наоборот, избалованной и строптивой должна была быть младшенькая Нина, но все черты характера, видимо, закладываются генетически, и Клара с неудовольствием замечала в своей старшей дочери Людмилины замашки. «Не может быть, чтобы от всей семьи Птенцовых она унаследовала лишь Люськин норов», — уговаривала себя Клара. Света не только командовала младшей сестрой, она пыталась управлять всеми: и мамой, и папой.
        — Я хочу в воскресенье пойти на речку!
        — Папа на ученьях, а у меня дежурство, — пыталась объяснить Клара упрямой девочке.
        — Тогда я пойду с соседкой. Ее дети, Вовка с Сашкой, тоже идут на речку.
        Внутри у Клары нарастало раздражение.
        — Нет, вы останетесь дома! Я могу позвонить и узнать, что у вас происходит, а на речке опасно. Неман — река глубокая, и течение может вас унести. Нина может перекупаться и заболеть.

        Света ничего не ответила. А в воскресенье, закрыв Нину на ключ одну дома и приказав ей, если мама позвонит, сказать, что она в туалете, побежала купаться на Неман. Когда Клара позвонила, Нина пожаловалась, что ей тяжело дышать, а Света в туалете. Клара перезвонила через пять минут и, снова услышав тот же текст, поняла, что что-то не так. Взяв служебную машину, она приехала домой и нашла перепуганную Нину с приступом астмы, который был впервые после Ленинграда, с тех пор, как Клара использовала китайский массаж. Клара быстро сняла приступ, взяла с собой притихшую Нину и вернулась на работу. В пять вечера Света прибежала с речки и обнаружила, что сестры нет дома, легла на диван и спокойно раскрыла книгу.
        Когда Клара вернулась с Ниной, она не стала с ней разговаривать. Это тоже была особенность Клары, она могла не разговаривать очень долго, пока к ней не приходил ответ, как разрешить ситуацию. Это был момент испытания, кто сильнее: дочь или мать?
        Пришел с учений Гриша. Он был очень измотан, но заметил возникшую в доме напряженную атмосферу.
        — Что же случилось? А, девочки мои?
        Клара все рассказала мужу. И тут произошло то, чего она не ожидала: Гриша взял портупею, положил орущую Свету на диван и стукнул несколько раз пониже спины.
        — Если ты… — медленно выговаривая каждое слово, внушал он дочери, — еще хотя бы один раз… ослушаешься маму, я повторю это наказание снова.
        Зареванная Света поняла, что перегнула палку.
        Ночью Клара сказала Грише:
        — Девочек бить нельзя. Они могут возненавидеть мужчин.
        — Понял. Больше не буду. На меня-то не сердись, родная!
        — Ты знаешь, когда ты ее бил, мне самой стало страшно. У тебя было такое лицо…
        — Правильно, бойся меня, женушка! Не будешь слушаться, портупея всегда под рукой.
        — Если ты на меня поднимешь руку, в ту же минуту уйду от тебя.
        — Ну, я же пошутил
        — В каждой шутке…
        Гриша обнял жену и не дал ей договорить.
        Больше Гриша никогда дома не рукоприкладствовал.
        А много лет спустя сестры с улыбкой вспоминали свои ссоры, и Нина, отдавая должное неуемной Светиной энергии, рассказывала, как та придумала историю про мрачного тевтонского рыцаря, бродящего по их городу и пугающего маленьких детей, как Света, которой везло находить янтарь, просила местных мальчишек смастерить им с сестренкой бусы. Обе были благодарны и отцу, который много с ними занимался, возил на Куршскую косу, в Калининград, показывал немецкие кирхи и могилу Канта, водил по Советску, говоря о Наполеоне, Александре I и Тильзитском мире. Как писала Клара в письмах ленинградской родне, «Гриша старается девочек развивать».
        Глава 25
        В шестнадцать лет Света вернулась жить в родной город, чтобы не потерять ленинградскую прописку и остаться поступать после школы в институт.
        Кларе сразу стало легче, она выполняла материнский долг по отношению к Свете, но не любила ее так, как Нину. Но именно поэтому она всегда больше баловала старшенькую. А где-то внутри жила обида на Толика, которая переходила на его ребенка. Все это внешне было незаметно, даже наоборот.
        Чувства к Свете возродились, когда та сама стала мамой и у нее родился больной сын. Клара искренне, впервые за все время со дня рождения Светы полюбила свою дочь.

        —Знаете, девочки, то, что родители одинаково любят детей, — в этом есть какая-то ложь. Так принято говорить: дети, я вас люблю одинаково. Мать всегда выбирает или слабого, или похожего на себя ребенка. Хоть чуточку, но сила любви разная.

        Нина всегда радовала Клару: она становилась очень на нее похожа, нет, не внешне, а внутренне. При Клариной стати она переняла Гришины черты лица. Так бывает: то, что хорошо для мужчины, не подходит женщине. У Нины крупный нос, толстые губы, тяжелый подбородок. Но выручали глаза: огромные, сияющие, с магическим притяжением. Когда Нина повзрослела, никто не мог отвести от нее взгляд: ни мужчины, ни женщины. Она притягивала к себе людей силой, идущей изнутри. Но пока для Клары она оставалась гадким утенком, нуждающимся в заботе. В доме все крутилось вокруг младшей дочери: Нине нужны лучший репетитор по русскому — она пишет с ошибками, массажист — после астмы она стала сутулой.
        Гриша в младшей дочери души не чаял, а вот к Свете был несколько холоден. По простоте душевной он никогда не задумывался, почему Света не вызывает у него отеческих чувств. Когда старшая дочка была в Ленинграде, Гриша придумывал разные ритуалы общения с Ниной: дочь уходила в школу — он обязательно целовал ее ладошки, причем каждый пальчик в отдельности. Перед сном он становился у ее кровати на колени — и снова целовал ручки. Особенно он любил делать с ней уроки по математике и физике. Он мечтал, чтобы она стала знаменитым ученым. Девочка вышла в школе в отличницы, как Клара, а вот мальчиков, как казалось матери, не замечала.
        С детства Нина считала, что она некрасивая. Когда к Свете стали приходить одноклассники, она обычно пряталась. Однажды она услышала, как Вовка сказал Свете:
        — У тебя сестра такая умная, а такая страшная.
        Это запечатлелось в детской головке и держалось там до самого замужества.
        Правда, Вовке со Светкой она отомстила: когда они целовались, в Светкину комнату она запустила соседского щенка овчарки по кличке Пират. Тот покрутился, справил обе нужды за спиной у целующихся подростков и залаял. Они оторвались друг от друга и смутились. А когда увидели кучу, Света бросилась на Нину с кулаками. Вечером Клара ничего не могла добиться от поссорившихся девочек. «Что же произошло?» — думала она, не зная, как объяснить дочерям, что они самые близкие друг другу люди.
        Оставшись в Советске без сестры, Нина стала играть в семье первую скрипку. Как будто Света раньше забирала у нее энергию. Теперь Нина была в центре внимания и дома, и в школе.
        Света провалила вступительные экзамены в институт. Устроилась на работу в ресторан. «Сыта всегда буду», — со смехом говорила друзьям. Поступила в педагогический лишь год спустя, а окончив его, пошла работать учительницей.
        Через полгода она познакомилась в парке на танцах с парнем, влюбилась и вскоре забеременела. Позже выяснилось, что Слава женат. Клара не дала дочери делать первый аборт. Родилась девочка — Юлечка. Так захотела назвать ее Света. Когда малышке исполнилось пять лет, Света на южном курорте встретила фотографа Валентина, от него она родила Гарика, который заболел лейкемией и умер три года спустя от воспаления легких. Все время с появления на свет Юлечки Света зависела от родителей. Помимо материальной помощи, она нуждалась в поддержке близких. От Клары она черпала энергию жизни. А у той была задача: сделать Свету независимой женщиной. Поэтому она и рассказывала свою жизнь дочерям. Тем более что Света теперь жила одна в Ялте… Встретит ли она еще своего суженого? Материнские думы все время возвращались к старшей дочери. С мужчинами той явно не везло. Она, к огорчению Клары, всегда выбирала «плохих мальчиков», категорично утверждая, что «хорошие мальчики» у нее сексуального желания не вызывают. Клара с печалью смотрела на метания дочери и не знала, чем ей помочь. «Не родись красивой, а родись счастливой»
— поначалу ее дочери как будто на контрасте иллюстрировали собой эту пословицу. Поначалу…
        Глава 26
        Нина же стала гордостью родителей. Она поступила в медицинский институт и хорошо училась. Гриша был слегка разочарован, что дочь не пошла в физико-математическую науку, но когда она первый раз надела белый халат, который ей сшила Клара, отец понял и принял решение дочери. Еще учась на четвертом, она, как судачили подруги, выскочила замуж…
        Клара знала, что Нина не любит своего мужа. Девушка согласилась на брак из-за боязни разочаровать родителей, знала, что отец мечтал, чтобы у нее была семья, чтобы ей выпала счастливая женская доля. Нина понимала, что ей-то уж точно не стоило ждать принца на белом коне, а нужно с умом выбирать из того, что предложит жизнь. Она сделала выбор. А родители впервые не совпали в своих оценках.
        Нина познакомилась с майором на демонстрации Первого мая. Он был старше ее на десять лет. Нине тогда только исполнилось двадцать.
        — Девушка, меня зовут Юра!
        — А меня — Нина!
        Он взял Нину под руку, и они проговорили до вечера, гуляя по городу. Между ними не было пылкой страсти, просто Нине впервые было интересно с мужчиной.
        Даже с однокурсниками у нее до этого не возникало ни романов, ни влюбленностей. Ее не интересовали ровесники. А Юра был чем-то похож на отца: во-первых, военный, во-вторых, взрослый, интересный мужчина. А самое главное — он первый обратил на нее внимание, и она не прилагала для этого никаких усилий.
        Когда Юра впервые провожал ее домой и обнял, крепко прижав к себе, страсть поднялась, как вода, сдерживаемая плотиной, и сломала природную скромность. Нина отвечала на ласки, как опытная в любви женщина. Он долго целовал ее в подъезде, забыв о времени…
        На следующее утро он поджидал ее около дома с букетом цветов.
        Юра был разведен. В то время разведенный, да еще офицер — редкость. Он влюбился в Нину, как мальчишка. Рядом с ним она поняла, что внешность не имеет значения, и почувствовала себя любимой и желанной.
        Поженились они, когда Нина забеременела. Клара не стала устраивать дочери свадьбу, так как суеверно боялась за будущего ребенка: а вдруг кто-нибудь сглазит? — животик уже был сильно заметен.
        Собрались семьей, Света не приехала — состояние Гарика было очень тяжелое…
        Молодожены жили в военном городке под Гатчиной, а на выходные приезжали к родителям в Ленинград. Гриша с Юрой быстро нашли общий язык, а Клара, внешне не выказывая своих чувств, с некоторым недоверием смотрела на зятя. Она отмечала его умение общаться с людьми, хвалила за хозяйственность, радовалась его искреннему чувству к дочери — и не могла объяснить себе свое неопределенное к нему отношение.

        Наступило время прощаться. Кларе очень не хотелось расставаться со Светой и Юлечкой, но им надо было возвращаться домой.
        Света, вся в черном, одиноко стояла у такси:
        — Спасибо, мамочка! Ты помогла, ты всегда мне помогаешь, мамулечка! Спасибо за все! А главное — за твои уроки!
        — Я когда-нибудь вам, девчонки, их продолжу. Но и жизнь продолжается! — она крепко прижала к себе старшую дочь.
        Глава 27
        Клара, вернувшись, присела в коридоре, вся погрузилась в думы о дочери, Нина старалась ее не тревожить, а Гриша остался стоять у окна, он не хотел, чтобы две его любимые женщины заметили его волнение…

        Нина, как и мечтала, родила девочку. «Хорошо, что рожала в Ленинграде», — радовалась Фаина. Девочка родилась такой же крупной, как Света у Клары: четыре восемьсот. Но все обошлось без осложнений. Юра был счастлив, в первом неудачном браке у него был сын. Он мечтал о дочери. В ее день рождения он устроил пир на весь мир. Они с Гришей умели пить, но в этот раз Юра захмелел. «От счастья», — шутил тесть. Наутро Юра со смущением смотрел в глаза Кларе. Та, прощая, ласково обняла его за плечи, и он только сейчас понял, что принят в семью. Нину выписали. Они пожили две недели с родителями и вернулись домой. Нина по стопам Клары пошла в ординатуру и не хотела на последнем курсе брать академический отпуск. Нашли няню — соседку шестидесяти пяти лет. Она во время войны потеряла семью: двух детей и мужа. Сейчас была на инвалидности из-за тяжелейшей астмы, с которой Клара легко справилась: приступы стали совсем редкими, и Римма Васильевна теперь умела их переносить. К девчушке она прикипела всей душой — та напоминала ей дочку.
        Нина стояла у дверей, чтобы уйти на работу, но ей было очень тяжело оставлять четырехмесячную малышку. В честь прабабушки ее назвали Фаиной…

        Фая умерла недавно. У нее участились гипертонические кризы. Как-то, сидя на краю постели, упершись руками и наклонив вниз голову, она сказала жалобным голосом, от которого у Клары почему-то побежали мурашки по коже:
        — Устала я, доченька.
        — Поехала бы ты с папой в отпуск в Литву, а, мам? Ты же любишь там отдыхать.
        — Поедем. Через недельку…
        Она прилегла, поправила аккуратно одеяло и свернувшуюся простыню и заснула… Навсегда. Яков тогда сказал:
        — Теперь она со своими сыновьями.
        Клара думала, что так умирают святые: Фая не была прикована к постели, не жаловалась, жила своей жизнью, растила внучек… Многим была обязана Клара своей матери. Несмотря на непростые отношения, сложившиеся между матерью и дочерью после известий о гибели всех сыновей в их семье, Клара дорожила мамой. Ведь именно Фаина была для дочки примером мудрости и дальновидности, силы и женской смекалистости. Утрата не просто матери, но образца для подражания, палочки-выручалочки, преданного друга была втройне тяжела.
        Яков остался жить в коммуналке, где был так счастлив со своей Фаиной. И как ни упрашивала его Клара переехать хотя бы на время к ним в дом, не соглашался.
        Глава 28
        Два раза в неделю с маленькой Фаинкой сидела Клара. Она души не чаяла во внучке. Конечно, в пятьдесят шесть лет она продолжала работать, но свои дежурства с малышкой она называла «праздником». Так и говорила мужу:
        — Сегодня вечером иду на праздник.
        Света звонила раз в неделю, но все, что могла Клара сделать для дочери, — это посылать ей деньги.
        Нина после бессонной ночи, так как у Фаинки лезли зубы, сидела на лекции и боролась с дремотой. Вдруг дверь аудитории открылась, и вошедшая лаборантка, вглядываясь в сидящих студентов, сказала:
        — Есть здесь Нина Кудрявцева? Ее срочно вызывают домой.
        Нина даже не поняла, что она обращалась к ней. Ребята переглянулись. Нина собрала тетрадки и вышла. Она даже не успела спросить: почему? куда? Лаборантка исчезла из виду.
        Нина, Юра и Фаина жили отдельно, но молодая мать взяла такси и поехала домой не к себе, а к родителям. Поднималась по лестнице, а ноги не слушались ее. Когда она увидела открытые настежь двери, Нина сердцем почувствовала — умер отец.
        Клара обняла дочь, и они долго молчали. Было очень страшно ждать агента из похоронного бюро. Когда он появился, Нина тихо застонала… Вечером соседки, помогавшие обмыть покойника, ушли, а Нина, Клара и приехавший дедушка Яков сидели уже без слез по обе стороны гроба. Клара сказала:
        — Света не успеет приехать, ей не с кем Юлечку оставить. Вот как страшно. В этом году мы маму похоронили, Гарика, а теперь Гришу. Как несправедливо! Он такой молодой! И шестидесяти нет! Не успела я его долюбить, все некогда было: то учеба, то его служба, то мои дежурства, то внуки. Он меня просил не уходить вчера вечером, но я не могла не прийти к Фаиночке…
        Слезы вновь стали катиться по щекам Клары. Нина тоже не сдерживала себя, а хуже всех было Якову Семеновичу:
        — Это мой пятый сынок ушел…

        После похорон Нина предложила Кларе:
        — Поживи с нами, мамочка!
        — Нет, доченька, у каждого свой дом! Я ведь договорилась с отцом, что он будет жить со мной, не волнуйся за нас, родная! — Она шла, выпрямив спину. Гордая осанка говорила о силе воли этой необыкновенной женщины.
        Но сверху Всевышний вершит все сам. Началась полоса страшных событий, которым не было объяснений…
        После родов Нина стала мучиться болями в спине. Клара отвела ее к знакомому ортопеду. Сделали рентгеновский снимок. Ортопед долго смотрел на него и сказал:
        — У нее тяжелейший сколиоз, а сейчас растет реберный горб. Необходима сложнейшая операция.
        — Какие последствия в случае неудачи?
        — Паралич конечностей.
        Нина остолбенела. Ей казалось, что говорят о каком-то постороннем пациенте. Мозг отказывался воспринимать информацию.
        — Почему это произошло после родов?
        — Это я объяснить не могу. Есть теория, что во время беременности кости размягчаются под воздействием гормонов. А плод был крупный?
        — Очень.
        Клара взяла сигарету и закурила.
        — Кто может ее оперировать?
        — Есть один профессор в Военной академии, но к нему большая очередь.
        — Сколько у нас времени?
        — Чем раньше прооперируем, тем легче это пройдет.
        Клара погрузилась в свои печальные мысли. Горбатая дочь!
        «Это мне за убийство Игоря Степановича! Господи!»
        Она прикрыла заплаканные глаза.
        Глава 29
        Несколько дней спустя она через знакомых вышла на профессора Приходько из Военной академии и договорилась о консультации.
        Нина после осмотра профессором спросила:
        — У меня через два месяца экзамены. Можно на этот срок отложить?
        — Можно, но тебе, деточка, придется ходить в корсете.
        Клара очень волновалась за Нину и, чтобы она не поднимала Фаинку, даже переехала к ним жить. Юру перевели служить в Мурманск. Нина засобиралась к мужу.
        — Нет, доченька, сначала операция!
        Клара все взвалила на себя: уход после операции за дочкой, Фаиночку забрала к себе. Прадедушка в свои восемьдесят семь лет с удовольствием играл с правнучкой, которую называл на идиш «а шейне мейделе» (красивая девочка).
        Сидя в больнице у кровати дочери, Клара продолжала свои уроки:
        — ВСЕВЫШНИЙ ДАЕТ ЖЕНЩИНЕ СИЛЫ НА ВСЕ.Вот смотри, я, похоронив мужа, маму и внука, несмотря ни на что, не иссякла. У меня есть цель — поднять тебя после операции!
        Нина взглянула на маму и вдруг сказала:
        — Ты ведь никогда не умрешь, мамочка?
        — Умру. Все умирают. Все боятся смерти, но я еще многому должна вас со Светой научить. Я хочу передать знания китайской медицины, тебе, доченька, они пригодятся. Вот сейчас закрой глаза и представь, как синий целебный воздух заходит в позвоночник, и выдохни позвоночником. Дыши так, пока боль не уйдет…
        — Правда легче, мамочка!
        — Профессор сказал, что тебе придется всю жизнь жить с болью… — Клара помолчала, дав дочери время осмыслить услышанное. А та, вспомнив отца, вдруг сказала:
        — Боль… У каждого своя боль. И все живут с ней. А в силах ли я помочь себе? Помогла ли я отцу? Надо было мне выбрать кардиологию, мама! Если бы я имела тогда побольше знаний, может, спасла бы папу. Я до сих пор не понимаю, раз — и инфаркт.
        — Я видела признаки сердечной недостаточности, но не знала, насколько все серьезно. Но его спасти нельзя было, не вини себя, доченька! Кардиологом, будучи женой военного? Судьба занесет в такие края, где и кардиограмму снять не сможешь — нечем будет. Хорошо, что пошла в терапию, — везде пригодишься.
        Глава 30
        Нина пыталась научиться жить по-новому: садиться, вставать, ходить. Она провела в больницах почти год. Юра приезжал в отпуск, целовал ее и быстро прощался. Он постепенно становился чужим. Клара, имея богатый жизненный опыт, понимала, что Юра уйдет. Многие мужчины не готовы к трудностям, а жить с больной женщиной хватает мужества у единиц. Когда Нина выписалась, Юра не приехал ее забирать. У женщины началась депрессия. Поэтому, как только дочь подходила к окну, Клара сразу оказывалась рядом.
        Малышка Фаина уже легко бегала и довольно сносно лепетала. Она заглядывала в грустные глаза Нины, призывно улыбалась, показывая молочные зубки. Но даже ребенок не мог отвлечь Нину от мыслей о муже, который не появлялся. Нина понимала, что Юра боится реальности. Боится ответственности и тех трудностей, которые неизбежно падут на его плечи.
        Прошел месяц.
        Нина приспособилась физически к своему состоянию после операции, но, к сожалению, только физически. Осознать его она по-прежнему не могла.
        Однажды вечером раздался звонок в дверь: на пороге стоял Юрий. Фаинка вышла из детской и громко воскликнула:
        — Дядя!
        — Папа, — смущенно поправила ее Нина.
        Юра снял шинель, без приглашения зашел в комнату Нины и прикрыл дверь.
        — Поговорить хочу, — начал он.
        — Слушаю тебя, — тихо сказала Нина.
        — Я прошу развод.
        — Нет проблем, — стойко ответила Нина. — А сейчас, пока мама не пришла с работы, уходи!
        — Завтра встретимся в двенадцать в суде.
        Нина стиснула зубы, чтобы не отвечать.
        Он вышел, даже не обняв Фаинку, которая крутилась в прихожей.
        Клара вернулась с работы, как всегда, нагруженная продуктами: ни Нина, ни дед не могли ей помочь. Она поставила сетки на стол и начала растирать онемевшие от тяжести пальцы.
        — Что вы такие тихие?
        — Мамочка, Юра приехал.
        — А где же он? Я сейчас стол накрою.
        — Мы завтра подаем на развод.
        Клара выронила банку со сгущенкой, та с грохотом укатилась под стол. Усталая женщина села на табурет и сказала:
        — Будем жить по новому принципу: не будешь ты, Юра, — так будет три, не будет три — так будет пять, не будет пять — так ты опять!
        И тут Нина зарыдала:
        — Какие три — мамочка? Я же инвалид с ребенком! Кому я нужна?
        — Ребенку! Вот твой ребенок никому не нужен, если со мной что-то случится…
        Нина не обратила внимания на последнюю фразу. А Клара стала худеть последнее время, да и на мясо уже давно не могла смотреть. Ей некогда было обращать внимание на свое здоровье. Как говорят, «сапожник без сапог»…
        Глава 31
        Юру с Ниной развели через три месяца. Ребенка оставили матери, хотя судья предлагал Юрию, учитывая инвалидность супруги, взять на себя воспитание дочери. Юрий промолчал. Судьи переглянулись.
        Нина вышла на улицу, холодный осенний ветер срывал пожухлую листву, засыпал ею прошлые мечты, как будто хоронил всякую надежду на лучшее.
        Она пришла домой, разделась, зашла в свою комнату, достала из аптечки снотворное, выпила и легла на диван.
        — Кушать будешь? — крикнула Клара из кухни, боясь говорить о чем-нибудь сейчас с дочерью.
        — Нет, я посплю.
        — Баба! Мама бо-бо, много балики пила! — вдруг сказала Фаина.
        Клара вбежала в комнату.
        — Что ты пила, дура?! Отвечай! — Нина уже не ответила. Пока приехала «Скорая», мать пыталась сама промывать ей желудок. Нину увезли. Клара трясущимися руками прижала к себе Фаинку.
        — Умница! Ты спасла свою маму!
        В больнице дежурил, на Нинино счастье, ее однокурсник Владик. Он не отходил от нее всю ночь. Когда Нина пришла в себя, он ей прошептал, чтобы не слышали соседки по палате:
        — У тебя пищевое отравление. Ты же знаешь, что если суицид — то надо к психиатру на учет, — он погладил ее по голове, и в его глазах засветилась давняя безответная любовь. — Ну, что ты, глупенькая, творишь?
        — Кому я нужна — калека с ребенком?
        — Не говори так! Ты мне нужна.
        Впервые Нина посмотрела на Владика как на мужчину: высокий, сутулый, в очках с толстыми линзами, уже лысоватый, с потным лицом. «Боже! Неужели кто-то может с ним лечь в постель?» — подумала Нина. Она даже содрогнулась от представленной картинки.
        Ее мысли прервало появление мамы.
        Клара наклонилась, поцеловала дочку, а Владик быстро вышел из палаты.
        — Мама, ты не поверишь! Он мне почти предложение сделал. Ужас! Это последний шанс, как ты думаешь?
        — С лица воду не пьют. И как тетя Маня наша говорит: «Женятся не на внешности, а на характере». Это обеих сторон касается. Но прежде одно хочу тебе сказать, доченька. НИ ОДИН МУЖЧИНА НЕ СТОИТ ТОГО, ЧТОБЫ ИЗ-ЗА НЕГО КОНЧАТЬ ЖИЗНЬ…
        — Мамочка, мне так стыдно! Такая безысходность на меня навалилась, что я не выдержала.
        — У тебя дочь! Ты должна поднять ее на ноги. А если не будет иных средств и если ради этого надо будет лечь к кому-то в койку, то…
        Клара замолчала, вспоминая своего горбатого начальника. Она побледнела и чуть не потеряла сознание.
        — Что с тобой, мамочка? Я больше никогда вас не брошу!
        — Ну, вот и прекрасно. — Клара засобиралась домой к Фаинке и отцу.
        В последнее время у нее не хватало сил, кружилась голова, она была бледной и измученной. Клара считала, что это все из-за последних событий, от болезни Нины, от жизненных потерь… Ей сейчас очень не хватало Гриши. Так бывает, что при жизни человека ты его не замечаешь, удобно, чтобы всё за тебя решали, брали бытовые проблемы на себя, любили, баловали. Очень часто счастливый брак — это когда двум чужим людям удобно друг с другом. Но Клара была темпераментной женщиной. Ей недоставало страсти, она прежде всего должна была любить сама.
        Неделю назад к ней на прием пришел мужчина лет шестидесяти с внучкой. Клара сразу почувствовала в нем что-то особенное: офицерская выправка, горящие глаза, благородная седина, бархатный голос. Он зашел на прием, протянул Кларе руку и представился:
        — Петр Яковлевич.
        — Клара Яковлевна.
        Они рассмеялись совпадению отчеств.
        У его внучки была банальная ангина. Через неделю был назначен повторный визит. Клара думала, придет ли снова Петр Яковлевич, или на этот раз Настеньку приведут родители…Снова пришел Петр Яковлевич. Клара, внешне сдержанная и спокойная, внутри себя ликовала, как девушка. Румянец проступил на щеках, а когда она заговорила — голос стал низким и грудным.
        Глава 32
        Вечером после приема Клара закрыла кабинет, спустилась по лестнице и во дворе поликлиники увидела Петра Яковлевича с букетом осенних кленовых листьев. Это так тронуло ее.
        — Я решил, что вы даже не замечаете, какое время года, у вас такие грустные глаза…
        — Нет, они у меня с рождения такие, — засмеялась Клара.
        — Можно я вас отвезу домой? — он показал глазами на новенькие «Жигули» синего цвета.
        Клара села в машину и прикрыла глаза. О ней со смерти Гриши никто не заботился, а ей так этого не хватало…
        — Давайте поднимемся к нам? Я вас чаем угощу, — предложила Клара.

        Петр Яковлевич стал ежедневно отвозить Клару домой. А когда Нину выписали, он поехал с Кларой забрать ее из больницы. Пока их отношения были дружеские. Пожилые люди за эти дни узнали друг о друге почти все: Петр — полковник в отставке, жена умерла три года назад, у него есть единственная дочь, ровесница Светы, разведенная, с двумя детьми. Ей он и помогал. Обычно жил отдельно. До смерти жены купил ей в Купчине квартиру, но дочка предпочитала жить у него, в центре Ленинграда.
        В Клару Петр Яковлевич влюбился без памяти. Он понимал, что у обоих слишком много обязательств перед детьми.
        — Даже странно, что мы их называем детьми, — смеялся он. Это было общей для него и для Клары проблемой в развитии отношений.
        Нина нуждалась в длительном восстановлении после душевной травмы.
        — Мам, мы поедем с дедушкой и с Фаинкой на выходные к тете Мане, а ты должна устроить свою жизнь.
        — Мудрая ты моя!
        Клара поцеловала Нину.
        — А знаешь, он мне нравится. Надежный такой и чем-то папу напоминает. Мамочка, я буду очень рада, если ты будешь не одна.
        — Пообещай мне, доченька, что ты тоже не зациклишься на неудачном браке, что ты будешь искать свою любовь.
        — Существует ли вообще любовь? — усмехнулась Нина.
        — Да! Она просто разная: короткая или долгая, радостная или печальная… Но она есть! Надо ее искать. Открыться ей навстречу. Я не сразу полюбила твоего отца, но потом ближе не было у меня человека. Я вот сидела на приеме, и появился Петр Яковлевич. И это случилось тогда, когда вокруг все было так плохо: ты в больнице, моя мамочка, муж и внук ушли. Мне было так невыносимо, так грустно и тоскливо. Но есть якоря: Фаиночка, дедушка, вы — доченьки. И жизнь продолжается. ГЛАВНОЕ — НЕ УПАСТЬ В ОБРЫВ ПЕЧАЛИ, НАДО БАРАХТАТЬСЯ, ЦЕПЛЯТЬСЯ ЗА ЛЮБОЙ ПОЗИТИВ.Вот Фаинка сказала: «Бусенька моя». Я — бусенька ее. Мне сразу захотелось жить, бегать, смеяться, любить…
        — Мамочка! — Нина обняла Клару. — Я так рада за тебя! — Они стояли обнявшись и не могли оторваться друг от друга.
        Нина вскоре уехала в санаторий с дедушкой и Фаинкой. Путевки, конечно, достал Петр Яковлевич.
        — Тебе нельзя на дачу, все-таки осень. Но я что-нибудь придумаю, — уверенно сказал он.
        Когда все разъехались, он перебрался жить к Кларе.
        Перед этим Клара побежала к своей единственной подруге, той самой однокурснице-гимнастке Татьяне, которая уже трижды развелась и сейчас встречалась с известным режиссером и жила в Ленинграде. Она стала не врачом, а тренером. Клара даже подумывала водить к ней Фаину на занятия. Сравнивая себя, оплывшую, отяжелевшую, со стройной подругой, она чуть ли не с отчаянием спросила:
        — Таня! Ну, как я разденусь перед ним? У меня уже талия с трудом видна, ноги все в венах, а руки — летучая мышь.
        — Знаешь, Кларка, меняй настроение! Будь оптимисткой! Как в том анекдоте: «Перемерила все, что может налезть на мою задницу!» — «Ну и как?» — «Туфли — супер!» Ну ты даешь, подруга! Училась медицине, а ничего не понимаешь! Да это счастье — родиться женщиной! Мужчина, если влюблен, никогда не смотрит на эти глупости! Понимаешь, это взрослый мужчина. Кабы он хотел тело, он нашел бы молодую красотку. А он хочет тебя! — Татьяна звонко засмеялась.
        — Боже мой, когда замуж за Гришу выходила, так не волновалась! Только про это и думаю, — улыбнулась Клара.
        — Так это же прекрасно! Пойдем, я кофе заварю.
        — Слушай, а я тейглах испеку. У тебя мед есть? Отлично! Конечно, как у мамы, не получится. И возни с ним много, но вкусно — пальчики оближешь! А заодно шарлотку смастерим, я яблоки купила.
        — Ну ты, Кларочка, хозяюшка! Я в тебе не сомневаюсь — ты для любого мужика сокровище!
        И подруги пошли на кухню.
        Вскоре дом наполнился ароматом яблочного пирога, испеченного под обсуждение сокровенных женских тайн. Татьяна во всех подробностях рассказывала про будущего четвертого мужа.
        — Ну, ты их, как четки, перебираешь!
        — Кларууся! — потягиваясь, пропела Татьяна. — В этом весь кайф! Понимаешь, если мне становится скучно, я развожусь. Иногда удерживает выгода.
        — Что? — не поняла Клара.
        — Выгода — быть замужем, пока ищешь новую любовь. Для мужчин, если ты замужем, ты не опасна! На нового избранника обручальное кольцо действует, как презерватив на уверенный секс! Потом возлюбленный разводится с женой, а у меня начинается новый виток отношений.
        Глава 33
        Петр явился с огромным букетом чайных роз, шампанским, банкой черной икры, свежими фруктами, палкой сервелата и копченым угрем. «Джентльменский набор», — отшутился он от Клариных упреков. В последнее время подобные продукты редко появлялись у Клары на столе. Пока Нина лежала в больнице, она весь «дефицит» несла коллегам. Быстро накрыв стол, Клара поставила свои фирменные блюда: фаршированную рыбу, оливье, борщ с фасолью, который она научилась варить на Украине, бефстроганов с нежнейшим пюре и в завершение королевский торт к цейлонскому чаю. Петр, рассмеявшись, сказал, что придется остаться у нее на неделю, иначе все не съесть. Им было так хорошо и спокойно, как будто всю жизнь они прожили вместе. Шампанское унесло все страхи Клары и даже развеселило. Она вставила в импортный магнитофон кассету, и когда запел Джо Дассен, Петр подошел к Кларе, встал на колени и прижался к ней, как ребенок…
        Клара вела себя мудро: они стали любовниками, но замуж она не торопилась. Она знала, что к дочери Пети и его внучке не сможет относиться как к своим девочкам, а быть неискренней ей не хотелось. Но основная причина была в том, что она поняла, что серьезна больна. В последнее время она похудела, ничего для этого не делая, на двенадцать килограммов. Клара понимала, что это онкология, знала, что поражен толстый кишечник и, когда сделала рентгеновский снимок, — сама увидела опухоль, проросшую уже в печень. Таня прибежала к ней, как только узнала о диагнозе.
        — Есть в Ленинграде один хирург, Кларка. Теперь уже профессор — Анатолий…
        — Толик?! О нет, я не пойду к нему!
        — Чего ты боишься-то? Со мной пойдешь.
        — Нет, не могу.
        Клара рассказала Татьяне все о Толике и о Свете, их дочери.
        — Тем более! Пусть Света немедленно прилетит!
        — Света собирается с новым мужем в Израиль. Она хочет вырваться из этой тоски и беспросветности. Я не могу ей портить жизнь. Пусть устраивается, да и Юлечке там будет лучше. Света должна забыть пережитое горе, смерть Гарика. Ты знаешь, чем дальше, тем глуше боль. А сейчас? Все переживать заново? Она не выдержит.
        — А Нина? О ней ты подумала?
        — Подумала. Я решила ее сосватать с Владиком, врачом из больницы, где лежала Нина после отравления. Ты знаешь, все в жизни повторяется, меня тоже когда-то сосватали с Гришей. И ничего. Такие браки тоже возможны.
        — А Петя-то твой знает?
        — Нет. У него жена от рака груди умерла. Буду скрывать, сколько смогу.
        — Какая ты сильная, Кларка!
        — Обыкновенная мать и бабушка.

        И все же спустя полгода после отъезда Светы в Израиль Клара записалась на консультацию к профессору Анатолию Птенцову. К нему на прием она пришла с Ниной, которая уже поняла, что мама больна раком. Они сидели в длинном коридоре Института усовершенствования врачей и с ужасом смотрели на пациентов в очереди: с первого взгляда было ясно, что все, кто был рядом с ними, тяжело больны. Клару позвали. Нина вскочила и быстро сказала:
        — Я с тобой.
        — Раздевайтесь! — не поднимая усталых глаз, сказал Анатолий.
        — Здравствуй, Толик!
        Он сразу узнал ее и испугался. Просто так сюда никто не приходил.
        — Клара? Почему только сейчас? — Он смотрел на снимки и перевел взгляд на Клару с Ниной.
        — Это моя младшая дочь.
        — Я тебя немедленно госпитализирую, — в его голосе звучала тревога и любовь.
        Он подошел, ласково взял Клару за руки и посмотрел ей в глаза:
        — Я сделаю все возможное… И невозможное… С операцией тянуть нельзя.
        Клара не ощущала сейчас к Толику ничего, кроме доверия как к коллеге. Она знала, что лучше его хирурга нет.
        Пока ее оформляли, она сказала Нине:
        — Сегодня ты позвонишь Владику! Я хочу быть на вашей свадьбе.
        — Хорошо, мамочка, — со слезами в голосе пообещала Нина.
        — Конечно, я все сделаю, только чтобы ты не волновалась.
        Глава 34
        Вечером Нина уже сидела с Владиком на кухне и пила чай. Дедушка Яша играл с Фаинкой. Молодая женщина рассказывала однокурснику, как прозевала из-за своего эгоизма болезнь мамы.
        — Нина, я готов взять отпуск и посидеть с Фаиночкой. А ты будешь выхаживать маму после операции. — Он обнял потными ладонями лицо Нины и поцеловал на правах будущего мужа. В эту же ночь он остался у нее…
        Клару оперировали три часа. Потом вышел профессор Птенцов и позвал Нину:
        — Я сделал анастомоз кишечника, чтобы снять непроходимость. Опухоль проросла в печень и уже неоперабельна.
        — Сколько?
        — Я полагаю, два месяца, не больше. Иди домой, двое суток она будет в реанимации… И еще вот что… вызови Светлану…
        Нина ничего не ответила. Она вернулась домой, где царил идеальный порядок и уют, созданный мамой, и ей захотелось завыть в голос.
        — А вот и Ниночка пришла, — Владик вынес на руках вырывающуюся Фаинку. И сразу все понял. Притихла и девочка, поставленная на пол.
        — Что, так плохо?
        Нина не ответила, прошла в комнату и одетая легла на кровать. Она уснула, как только коснулась головой подушки.
        Когда она открыла глаза, то увидела перед собой небритого и встревоженного Владика.
        — Ты проспала ровно двое суток. Я даже кофеин тебе вводил. Это был какой-то летаргический сон.
        Нина резко встала, голова закружилась, она приняла душ и поехала к маме. Она чувствовала себя виноватой в ее болезни. Домой Нина не приходила, только звонила. В который раз дочь оценила мудрость мамы, которая за нее все решила. Ведь если бы не Владик, то она даже представить не могла, что бы было сейчас с Фаиночкой.
        Впервые Клара вела себя как эгоистка. Она держала Нину за руку и не отпускала от себя. Нина питалась сухомяткой и пила больничный кипяток из чайника на столике у кухни. На очередном обходе профессор сказал Кларе:
        — Мы вас выписываем. Дома процесс выздоровления всегда идет быстрей.
        В коридоре он взял за руку Нину:
        — Крепись, девочка! А где Света?
        — Она не может получить визу в Россию.
        — Наверное, я так и не увижу свою дочь…
        Дома Нина, делая очередную перевязку, испугалась, шов вдруг начал расходиться. Пораженная раком ткань расползлась под руками.
        — Доченька, ты меня перебинтуй сегодня хорошо! Ко мне Петенька приедет. Он останется у нас ночевать… Не смотри на меня так. Пока я жива, мне это нужно.
        — А что ты ему сказала? Какая операция у тебя была?
        — Не волнуйся. Я сказала, что удалили желчный пузырь. Пришлось все разрезать. Ай, да ладно!
        Ночью Нина с Владиком обсуждали дату свадьбы.
        — Через месяц. Хочу гостей пригласить, — мечтательно сказал он.
        — Нет, дорогой, через неделю и никаких гостей.
        — Ну, хорошо…
        Нину бесило, что он со всем соглашался.
        — Знаешь, я решил Фаинку удочерить. Звонил Юра, мы все обговорили. Он даст отказ от дочери.
        Нина даже задохнулась. У нее начался приступ астмы.
        — Как? Как можно отказаться от своего ребенка? — задыхаясь, говорила Нина.
        — Ну, что так разволновалась? Я думал, тебя это обрадует… — удивился Владик.
        Через неделю они расписались. Клара была рада, что теперь обе ее дочери наконец пристроены. И она начала догорать, как свеча. Никакие события ее больше не волновали… Новый год встретили тихо, скромным застольем. Сразу же после невнятной речи Брежнева и боя курантов стали расходиться спать.
        Клара смотрела мутными глазами на дочку, внучку, отца, зятя и ничего не видела. Петр уже все знал о ее болезни и перешел жить к ним. Надо отдать должное его мужеству — он ложился спать с умирающей любимой в одну постель.
        Даже профессор Птенцов приехал навестить Клару.
        — Мы все в жизни делаем ошибки и верим, что наши дети их не повторят. Не сердись на меня, Толик. Ты единственный, кого я страстно любила, а жизнь прожила с другим. В чем-то, наверное, мой Гриша чувствовал безответность, поэтому его сердце и разорвалось… Ниночка, позови всех. Я хочу вас видеть перед сном…

        В эту ночь рядом с мужчиной, который был ей предан до конца, она перестала дышать…

        Свету не пустили на похороны, но она прислала вызов Нине в Израиль.
        Нина похоронила маму рядом с отцом.
        На поминках она налила себе полстакана водки, выпила залпом и сказала:
        — Сейчас мы попрощались с моей мамой. У меня никогда не было и больше не будет такой подруги, как она. Только моя мама могла вдыхать жизнь во всех окружающих ее людей. Она была особенной женщиной. Но сегодня вы прощаетесь и со мной. Мы все уезжаем в Израиль.
        Нина и не знала, что очень скоро закончится и сама эпоха, с которой были связаны судьбы ее матери и отца. Новая жизнь наступала не только у нее, но и у всей страны.
        Эпилог
        Спустя двадцать пять лет Нина стала известным врачом в Израиле, ученым с мировым именем, и три ее дочери сегодня гордятся ею, как когда-то она гордилась Кларой.
        Она с сестрой и детьми часто бывает в России, навещает родню в Петербурге. Страна и город сменили имена, но не стали для Нины, Светы и их детей чужими. Старшая сестра встретилась с отцом, однако общения не получилось: они не почувствовали своего родства, не знали, о чем говорить друг с другом. Идти знакомиться с родней не захотела. Светлана еще раз поняла, кого она потеряла, оставшись без матери и отчима. Вместе с Ниной они в каждый приезд приходят на кладбище — поклониться людям, давшим им жизнь и научившим жить.
        И как Клара, в трудные минуты они дают своим детям уроки «ЛИКБЕЗА»: я хочу, чтобы эти уроки через много лет вы передали своим дочерям…