Камни в холодной воде Светлана Оплачко
        Обещание никому не говорить о его любви и серебряный ключ, открывающий дорогу в Страну Снов - всё это эфемерное волшебство, которым жила и дышала Лия Лазарева, рассыпалось в прах при соприкосновении с суровой реальностью. Она ожидала найти на стационаре «Тайга» своё счастье, а нашла его погибель.
        Лия Лазарева - маленькая девочка со взглядом волчицы, которая хочет знать лишь одно: какого же цвета камни в холодной воде?
        Светлана Оплачко
        Камни в холодной воде
        Обещание
        - Я не вернусь.
        Слова упали в душу Лии словно тяжёлые капли дождя, которые, яростно пробивая воду, смешиваются с ней, оставляя на гладкой поверхности расходящиеся круги. Застыв на месте и чувствуя, как учащается биение её сердца, Лазарева не могла поверить, что это происходит с ней. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Вадимом Борисовичем, который внимательно смотрел на неё, стоя вполоборота.
        - Но как же так? - Лия чувствовала, как смятение поглощает её. - Закончится лето, и вы вернётесь в университет…
        - Я не вернусь, - спокойно, с лёгкой грустной улыбкой ответил Ильинский, перешагивая порог смежной с аудиторией кафедры. Послышался звук включаемого чайника, а затем - шум закипания воды.
        Эти простые привычные звуки вывели Лию из ступора, в котором она находилась, осознавая сказанное Ильинским. Он не вернётся. Это было словно похоронный звон, крушение привычной жизни, привычного течения событий.
        Лия знала, что грядущие в университете сокращения коснутся и её научного руководителя: в прошлом году Ильинскому исполнилось пятьдесят восемь лет, пенсионный возраст был не за горами, и она уже морально приготовилась к тому, что как только она закончит специалитет и отправится в свободное плавание, уйдёт и он. По мнению Лии, это было даже в некоторой степени красиво - покинуть университет одновременно с любимым преподавателем.
        Но теперь все эти красота и символичность были безжалостно разрушены суровой реальностью, которая говорила устами Ильинского - последний год Лие придётся доучиваться в одиночестве. Это было горько и больно, она почувствовала, как в груди разливается холодное отчаяние, но её глаза оставались сухи. Плакать перед научным руководителем она не собиралась.
        Щёлкнул, выключаясь, чайник, и Лия, встрепенувшись, сделала шаг, заходя на кафедру. Она не совсем понимала, что делает, ей казалось, словно она стала легче и может говорить, что захочет.
        Ильинский тем временем, как будто не замечая стоящую рядом с ним Лию, сосредоточено наливал себе в кружку заварку из маленького чайничка. Лия заметила, какая тёмная и наверняка терпкая заварка уже была в кружке, но любивший крепкий чай Ильинский продолжал держать чайничек в руке, наполняя кружку. Когда места в посуде уже почти не осталось, он поставил заварник и плеснул в тёмную жидкость кипятка. Кружка переполнилась, и чай полился через край прозрачными маленькими потоками, над которыми, кружась, вился лёгкий пар.
        - Вы пролили чай, - зачем-то пояснила очевидное Лия, не отрывая взгляда тёмных глаз от такого же тёмного напитка в кружке.
        - Я знаю, - коротко, с лёгким нажимом ответил Ильинский, беря в руку мокрую кружку и делая большой глоток, не обращая внимания на температуру чая.
        - Вы бы хоть кружку поменяли, - снова, не зная, зачем, произнесла Лия, продолжая стоять на прежнем месте и рассеянно перебирать в пальцах край блузки.
        Ей невыносимо хотелось говорить. Просто говорить с Ильинским, слушать его глухой негромкий голос, который приятно наполнял собой всё то пространство, что разделяло его и Лию. Хотелось наблюдать за движениями его красивых рук с аккуратными длинными пальцами, касались ли они кнопок клавиатуры, опытных образцов для исследований или же просто отбрасывали назад неровные пряди отросших волос пепельного цвета.
        Вспоминая всё то, что так нравилось ей в научном руководителе, Лия неровно вздохнула. Этот вздох, должно быть, вышел очень уж жалобным и нервным, потому как Ильинский, сделав ещё глоток чая, обернулся к ней. Взгляд его светло-голубых глаз, смотревших на Лию из-под густых бровей, выражал понимание и сочувствие.
        - Что вздыхаешь? - он говорил довольно небрежно, с ноткой юмора, но Лии казалось, что всё это лишь прикрытие для истинных эмоций. - Университет без меня не рухнет.
        - Мне не нужен такой университет, - запальчиво произнесла Лия, выпрямляя спину и расправляя плечи. - Что же мы будем делать без вас?
        «Что я буду делать без вас?»
        - Я ещё не умер, - тряхнув головой, отчего пряди волос упали на лоб, усмехнулся Ильинский. - А ты говоришь так, словно меня уже присыпали землёй. - Не дождётесь, говорил его взгляд. - Станешь моей преемницей в этом дурдоме.
        - Значит, вы передадите мне силу притягивать к себе животных и пить спирт, не пьянея? - попыталась пошутить Лия, но вышло из рук вон плохо. Она была слишком удручена, чтобы веселиться.
        Ильинский, похоже, тоже не чувствовал в себе сил радоваться. Поставив на застеленный клеёнкой столик кружку с недопитым чаем, он рассеянно запустил руку в карман пиджака. Лия знала, что в этом кармане он держит пачку сигарет, одну из которых сейчас и достанет. И действительно, когда Ильинский извлёк руку из кармана, в ней была сигарета, которую он несколько раз покрутил в пальцах. Заметив устремлённый на сигарету взгляд Лии, он, чуть улыбнувшись, спросил:
        - Сначала запретила мне много пить, а теперь что - запретишь курить? Заметь, это всё, что мне осталось.
        - Вы всегда можете удариться в религию, - заметила Лия. - И вообще… Когда вы собирались мне об этом сказать? - выпалила она. - Что уходите. Или я, как всегда, узнала бы всё последней?
        - Сегодня, - невозмутимо ответил Ильинский.
        - И обязательно надо было устраивать сцену? - вопросительно изогнула бровь Лазарева. - При всех.
        - При ком при всех, Лия? - улыбнулся, опираясь о дверной косяк и продолжая вертеть в пальцах сигарету, мужчина. - На кафедре мы одни.
        Лия повернула голову, желая посмотреть, не издевается ли над ней Ильинский, но в аудитории действительно никого не было. Два инженера кафедры и Анна Максимовна - преподавательница, вместе с однокурсником Лии Андреем, который и сообщил ей об увольнении Вадима, куда-то испарились, словно чувствуя, что им сейчас здесь не место.
        - Я думала, что вы уйдёте через год, - немного помолчав, печально проговорила Лия. - Что спокойно доработаете и уйдёте.
        - Ты почти угадала, - ответил Ильинский, внимательно глядя на неё. - В конце учебного года. Этого.
        - Всё это очень и очень грустно, - вздохнула Лия.
        Ильинский на это ничего не ответил, лишь продолжал стоять и смотреть на неё. От его пристального взгляда Лие стало немного не по себе. Она отвела глаза и, уставившись на чучело совы, висевшее на стене, подумала, что раз Ильинский уходит, то свою последнюю летнюю практику она полностью проведёт с ним. И пусть дождь будет лить как из ведра, пусть все остальные уедут в тепло, она не оставит своего научного руководителя до самого сентября.
        «Это будет что-то вроде прощального подарка», - подумала Лия, и вдруг ей захотелось обнять Ильинского.
        Желание накатило столь внезапно и накрыло её с головой так сильно, что она даже не стала думать, что будет, если ему это не понравится. Она сделала шаг навстречу Ильинскому и, приподняв руки, раскинула их в широком жесте.
        Миг спустя, Лия уже сжимала в объятиях Вадима Борисовича, обхватив его широкую спину. Она чувствовала исходящее от него тепло, а запах крепкого табака, казалось, заполнил всё вокруг, впитываясь в волосы и кожу. Лия с наслаждением втянула носом воздух с этим противным для других, но таким родным для неё запахом.
        Она думала, что Ильинский не ответит на её порыв, увернётся или же просто не отреагирует, но внезапно она почувствовала, как его руки смыкаются в кольцо за её спиной, а широкие грубоватые ладони тепло ложатся на лопатки и талию. Ощущая поддержку и понимание, Лия, чуть вздохнув, положила подбородок на плечо Ильинскому. Его рыжеватая с проседью борода мягко колола её щёку, смахивая с нежной кожи мельчайшие крошки пудры, заставляя их осыпаться, легко скатываясь пылью по шее Лазаревой. Она уже хотела отстраниться, но почувствовала, что Ильинский не отпускает её. Лия, удивившись тому, как крепко держит её Вадим, подняла голову с его плеча и посмотрела ему прямо в глаза.
        Он поцеловал её. Его тёплые губы коснулись её чуть приоткрытого от удивления рта почти невесомым поцелуем, балансировавшим на границе сухости и отдававшим терпкой смесью табака и чая. Это длилось всего пару мгновений, а затем Ильинский также внезапно, как и прижал к себе, выпустил ошарашенную Лию из объятий.
        - Давно хотел это сделать, - отвечая на немой вопрос, ответил Ильинский. - Ты моя последняя студентка, Лия, больше я научного руководства не брал. Как будто чувствовал, что не надо. Ну что стоишь и смотришь как на чудо? - уголок его губ дёрнулся вниз.
        - Я люблю вас как преподавателя, - наклонив голову и касаясь кончиком языка только что поцелованных губ, проговорила Лия. - И как человека. Но не как мужчину.
        Враньё.
        - А я тебя как женщину и студентку, - отвернувшись от неё, произнёс Ильинский. - Никому и никогда не говори, что я сказал тебе и что сделал. Обещаешь?
        Обещай мне, Лия.
        - Обещаю, - тихо ответила, кивнув, Лия. - Что вы хотите на прощание? - слова сами сорвались с языка, и она даже пожалела, что сказала это.
        - Тебя, - просто ответил Ильинский, но, увидев широко распахнувшиеся глаза Лии и её невольно поползшие вверх под самую чёлку брови, засмеялся, махнув рукой. - Ещё один поцелуй.
        С весельем в глазах он наблюдал за тем, как Лия, уже хотевшая открыть было рот, успокаивается.
        - Я уже не в том возрасте, чтобы просить большее. Да и не стал бы я просить тебя о таком. Будь я моложе хотя бы лет на двадцать, женился бы на тебе, не раздумывая, - неожиданно и тихо добавил он, но Лия всё равно услышала, и Ильинский это понял. - Да, женился бы! Я, может быть, всю жизнь мечтал о такой женщине, как ты. Чтобы и выпить, и поговорить, и в экспедицию на лето, и… это самое. - Он замолчал и, снова взяв кружку со стола, сделал щедрый глоток. - Ужасный терпкий чай, - донеслось до Лии.
        Видимо, он хотел этим разрядить обстановку.
        - Если хотите поцеловать, целуйте, - мягко произнесла Лия, осторожно проводя ладонью по плечу Ильинского. - Я не против.
        Этот поцелуй был глубже и чувственей первого. Казалось, что Ильинский вложил в него все те чувства, что он питал к Лие, всю ту обиду и всю горечь, которую он ощущал, зная, что им придётся расстаться. Она отвечала на поцелуй, чувствуя, что дрожит, казалось, от тех же эмоций, что переполняли Ильинского. Эти минуты на кафедре принадлежали только им. Ни о разговоре, ни о поцелуе никто и никогда не узнает.
        Когда Ильинский отстранился от неё, Лия с горящими от смущения щеками и чувством какого-то бесшабашного азарта посмотрела в его глаза.
        - Что смотришь? - беззлобно буркнул Ильинский, отворачиваясь, чтобы скрыть краску, залившую его щёки, наполовину скрытые густой жёсткой растительностью. - У тебя курсовая работа готова? Или наука опять стоит на месте?
        - Мне остался список литературы, - уклончиво, сдерживая улыбку, ответила Лия. - На следующей неделе принесу черновой вариант.
        - Ну так иди, работай, - произнёс Ильинский, поворачиваясь к Лие. В его глазах плясали весёлые искорки.
        - Уже иду, - не в силах сдержать улыбку, Лия сделала шаг вперёд и, обвив руками плечи и шею Ильинского, быстро поцеловала его в заросшую щёку. - Уже ушла! - прокричала она из коридора, направляясь чуть ли не бегом к выходу из университета.
        До сентября ещё пять месяцев, и времени у них полно.
        Обещаю, Вадим Борисович, обещаю.
          Серебряный ключ
        День, которого так боялась Лия Лазарева, наступил - последний рабочий день Ильинского. Наступил внезапно и непредсказуемо, в очередной раз показав, как опасно строить планы - они всё равно не сбудутся, а крушение иллюзий будет болезненным. Лия полагала, что у них есть пять месяцев. В действительности же ниточка оборвалась в конце мая, резко выдернув расслабившуюся было Лазареву из приятной эфемерности отношений с Ильинским.
        Они не стали любовниками - им обоим нужно было только одно - общество друг друга, возможность каждый день видеть и слышать родной голос, вдыхать запах крепких сигарет и чёрного чая, который причудливо смешивался с запахом пыли, окутывавшим Ильинского каждый раз, когда он возвращался из коллекционного фонда.
        После подобных походов на воротнике его чёрного в клетку пиджака оставались невесомые серые пылинки, которые Лия, внутренне дрожа, смахивала небрежным на первый взгляд движением ладони. В такие моменты Ильинский всегда улыбался - краешками губ, по-доброму, от чего морщинки в уголках его рта обозначались чётче, прячась в рыжей бороде. Лия же невольно улыбалась в ответ, с трудом сдерживая порыв обнять его.
        Они больше не целовались, но она часто ловила на себе задумчивый взгляд Ильинского, которым тот, считая, что она не видит, смотрел на Лию. Она не знала, о чём в такие мгновения думает её научный руководитель, и, признаться, боялась знать. Однако ловила каждый его взгляд и использовала каждую свободную секунду, чтобы провести её с ним. Дни летели, ускользая сквозь пальцы, словно мельчайшие крупинки песка. Иногда Лие казалось, что вместе со временем утекают частицы её самой. Она казалась себе песочными часами, в верхней части которых осталось совсем немного песчинок.
        К последнему дню и последней встрече Лия не была готова. Она зашла на кафедру, собираясь спросить что-то, в общем-то, неважное, но оказалось, что Ильинский вышел, и ей придётся подождать. Пожав плечами, которые слегка мёрзли в открытом летнем платье, Лия подошла к висевшему на стене маленькому зеркалу, чтобы причесаться.
        Она уже достала из сумки расчёску и подняла руку, но коснуться волос не успела - тёплая, даже горячая рука Ильинского мягко, но настойчиво перехватила её запястье. Он нежно провёл кончиками пальцев по её ладони, и рука Лии сама собой разжалась, выпуская расчёску, которую тут же перехватил Ильинский.
        Осторожно, легко касаясь её волос пальцами, Ильинский начал расчёсывать непослушные каштановые пряди Лии, которые неприхотливой волной струились по спине. Она чувствовала тёплые прикосновения к шее и открытым плечам, когда Ильинский перебирал её волосы, проводя по ним расчёской, отчего они начинали пушиться и испускать крохотные искорки.
        По всему телу Лии проходила невольная дрожь, когда он дольше, чем надо, задерживался ладонями на покрывшейся мурашками коже. Она почувствовала, как вспыхнули её щёки, и прикрыла глаза, чтобы не видеть своего смущённого покрасневшего лица, которое было чуть тронуто ранним весенним загаром и покрыто, как и шея, россыпью веснушек.
        Ильинский закончил, наконец, расчёсывать её волосы и положил гребешок на стол - Лия услышала, как деревянная расчёска едва слышно стукнулась о столешницу. Пару мгновений Ильинский продолжал стоять позади неё, а через один удар сердца она почувствовала, как что-то тонкое и прохладное ложится на её открытую шею и ключицы.
        - Посмотри в зеркало, - тихо, чтобы его услышала только она, произнёс Ильинский, касаясь кончиками пальцев тонких вьющихся волосков на шее Лии. - Открой глаза, Лазарева! - Она уловила, как он едва слышно усмехнулся.
        Глубоко вздохнув, продолжая ощущать прохладу, Лия открыла глаза. На её шее, спускаясь плавным полукругом чуть ниже, висела, придерживаемая чуткими пальцами Ильинского, тонкая золотая цепочка с витым плетением. Украшение едва заметно блестело, отражая рассеянный свет включенных на кафедре ламп.
        - Вадим Борисович, не стоило… - Она была смущена и не знала, что сказать, всё происходящее казалось сном, из которого должен быть какой-то выход. - Я даже не приготовила вам подарок… - Лия запнулась, глубоко вздохнув.
        К горлу подкатил предательский комок, а глаза защипало. Лазарева закусила губу и на мгновение прикрыла глаза.
        - Ты уже сделала свой подарок, - улыбнулся Ильинский, убрав с шеи Лии пушистые пряди и застегнув с едва слышным щелчком замок цепочки. - Столько внимания я не получал ни от кого.
        - Вы ни от кого и не требовали столько внимания, - улыбнулась, постаравшись заглушить невысказанную боль, Лия. - Не могу поверить, что уже всё, - слова вырвались помимо её воли, Лие показалось, что внутри у неё что-то оборвалось, - неужели с теми бумагами ничего не вышло? - она резко развернулась, отчего подол её платья, взлетев, задел ноги Ильинского.
        Оказавшись лицом к лицу с Ильинским, Лия хотела было обнять его, по телу даже прошёл уже импульс, подчинившись которому, она подняла было руки, но в этот момент он плавно перехватил её ладони. Несколько мгновений он держал их в своих внезапно ставших прохладными пальцах, а затем быстро выпустил одну руку Лии, пошарил в кармане пиджака и, вытащив что-то оттуда, быстро положил тёплый металлический предмет в ладонь Лии, сомкнув на нём её расслабленные пальцы. Почувствовав приятную тёплую тяжесть, Лия сжала ладонь, а затем, когда Ильинский отпустил её руку и отступил назад, раскрыла пальцы.
        На её ладони лежал серебряный ключ, явно старинной работы, украшенный изящными причудливыми рисунками.
        - Это же не то, о чём я думаю? - она, наклонив голову, внимательно посмотрела на Ильинского, который, облокотившись о дверной проём и засунув руки в карманы пиджака, стоял и смотрел на Лию.
        - Он сделан на заказ, - произнёс Ильинский, по привычке тряхнув головой, желая отбросить с лица пряди волос, которые недавно подстриг. - Ты же любишь творчество Лавкрафта? Всех подсадила на свою дурацкую Страну Снов, теперь все зовут стационар только так, - уголок его рта дёрнулся вниз, как будто он жалел о тех временах, когда рядом с ним не было ни Лазаревой, ни её Страны Снов.
        Лия знала, что это не так.
        Она стояла, продолжая держать на раскрытой ладони серебряный ключ, как вдруг почувствовала, что её горло сдавило рыданиями, а глаза наполнились слезами. Она порывисто вздохнула и крепко сомкнула пальцы на ключе. Лия до боли закусила губу, почувствовав во рту солоноватый привкус крови. Пелена застилала глаза, и она сморгнула выступившие слёзы, на мгновение крепко зажмурив глаза.
        Слезинка повисла на кончиках ресниц, а затем упала вниз, прокатившись по щеке, оставляя влажный след на тонком слое пудры. Лия подняла было свободную руку, чтобы вытереть слёзы, но в этот момент почувствовала нежное прикосновение к лицу. Пальцы Ильинского легко провели по самому краю её длинных ресниц, собирая слезинки и крошку туши, которая оставила на его коже чёрный смазанный след, будто от взмаха крыла крошечной птицы.
        Лия, порывисто вздохнув, открыла глаза. Прямо перед ней стоял Ильинский, взгляд которого смешивал в себе такую усталость и душевную боль с проблесками внутреннего огня, что чувства Лии разом показались ей детскими и несерьёзными.
        - Лия Лазарева, - голос Ильинского вдруг сделался глухим. - Я уже говорил тебе, что будь я моложе, женился бы на тебе. Так вот, - он запнулся и на секунду прикрыл глаза; Лие показалось, что на кончиках его ресниц блеснули влажные капли, - моложе я, увы, не стану.
        Ильинский рассеяно провёл тыльной стороной ладони по щеке Лии, задержался пальцами на вьющихся волосах, чуть сжав прядь, а затем отступил.
        Он подошёл к шкафу, вытащил из него лёгкую весеннюю куртку, набросил её на плечи и, надев на голову чёрную кепку, произнёс:
        - Ключ я дал тебе не просто так, - он строго посмотрел на расстроенную Лию, которая, вся красная, с уже начавшими высыхать слезами, так и стояла рядом с зеркалом. - Он открывает шкатулку, - он указал рукой на стоявшую на столе коробку, которую Лия сначала даже не заметила. - Что в ней - не скажу.
        Ничего тебе не скажу.
        С этими словами он повесил на крючок в стене ключи от кафедры, с резким звуком, разорвавшим тишину и заставившим Лию вздрогнуть, застегнул замок на куртке, переложил сигареты из кармана пиджака в карман куртки и, не оборачиваясь, вышел из аудитории.
        Лия осталась одна.
        Ещё не затихли в коридоре шаги Ильинского, а Лия уже понимала, что ничто, абсолютно ничто в её жизни не будет уже прежним. Она подняла взгляд и посмотрела на часы - было три минуты шестого. Последний рабочий день Ильинского закончился в тот момент, когда он переступил порог кафедры.
        Лия с тихим вздохом опустилась на мягкое кресло, которое немного просело под её весом - его опора давно была сломана, и не мешало бы её закрепить, но всем, как и всегда, было не до этого. Она рассеяно оттолкнулась ногой от пола и сделала полоборота на кресле, оказавшись прямо напротив коробки, на которую указал Ильинский.
        Это была небольшая картонная коробка, которую кто-то, Лия подозревала, что Ильинский - больше некому, старательно и, как показалось ей, с любовью, упаковал в красивую обёрточную бумагу.
        Взяв со стола макетный нож, Лия осторожно прошлась лезвием по скотчу, который скреплял близко подогнанные друг к другу края бумаги. С тихим шелестом обёртка упала в стороны, и Лия раскрыла коробку.
        Внутри была шкатулка - старинной работы, хотя, скорее всего, просто стилизованная, как и ключ, который Лия, пока распаковывала коробку, отложила в сторону, а теперь вновь взяла в руку. Её пальцы мелко подрагивали, а по телу то и дело пробегала лёгкая дрожь, которая путала мысли и мешала сосредоточиться. Нервно покусывая припухшую губу, она вставила - не с первого раза, ключ в замочную скважину, а затем повернула.
        Раздался резкий щелчок, и крышка, ослабев, приоткрылась. С замиранием сердца, не представляя, что может быть внутри, Лия открыла шкатулку.
        Внутри, на вытертой бархатной подкладке лежала маленькая тёмная бутылочка. Написанное витиеватыми буквами на этикетке название заставило Лию улыбнуться - это был ром.
        - Пятнадцать человек на сундук мертвеца, - негромко произнесла Лия, вынимая бутылочку из шкатулки. - Пей, и дьявол тебя доведет до конца.
        До Страны Снов стационар был пиратским кораблём.
        Ильинский всё ворчал, что идеи Лии - чушь, но его глаза с морщинками в уголках при этом улыбались.
        При воспоминании об Ильинском к глазам Лии вновь подступили слёзы. Она уже собиралась положить бутылочку на место, чтобы пойти умыться, как вдруг заметила на дне шкатулки записку, которая была аккуратно сложена в квадратик.
        Лия аккуратно поставила бутылочку на стол и взяла записку, развернув её с внутренней дрожью. Слова на бумаге были написаны красивым угловатым почерком Ильинского, причём он явно старался, выводя каждую букву. Один раз ручка мазнула, оставив жирный след, но Вадим превратил его в завитушку.
        «Ищи меня в городе Ултар, что за рекой Скай» - гласила записка.
        Пальцы Лии на мгновение ослабли, а затем с силой сжали записку, комкая листок. Она неровно вздохнула, а из её глаз потекли слёзы - на этот раз радости, которые капали на бумагу, отчего буквы расплывались.
        Город Ултар находился в Стране Снов, а Страной Снов они называли «Тайгу».
          I. Отрицание
        Цвет глаз у моей любви
        Как камни в холодной воде
        Жаркий июльский день подходил к концу, а по Ильинскому было видно, что он уже истомился, ожидая приезда Дружинина - своего друга-профессора, а по совместительству научного руководителя Лизы Баклановой, первокурсницы, которая приехала после практики - получать новые знания в полевых условиях.
        - Мы будем сегодня играть? - спросил, стоя возле ещё теплой печки с дымящейся сигаретой в руке Вадим Борисович. И, обращаясь к Лизе, добавил: - Умеешь играть в преферанс?
        - Нет, - ответила, видимо, удивлённая таким вопросом Лиза. - А что, вы хотите меня научить? - она устремила на Ильинского пристальный взгляд больших светло-зелёных глаз.
        Лия почувствовала лёгкий укол ревности. Она не могла допустить, чтобы Ильинский научил Лизу играть в преферанс. Уж лучше она сама сядет за стол. Чуть слышно кашлянув, она нахмурилась и быстро произнесла:
        - Вадим Борисович, а можно я тогда с вами сяду играть? Если, конечно, вы возьмёте меня обратно в клуб. Ну пожалуйста! - она искательно улыбнулась.
        - Раздавай карты, - усмехнулся, щелчком пальцев выбрасывая окурок, Ильинский.
        Лия довольно улыбнулась. Сегодня она планировала играть хорошо, несмотря на значительный перерыв. Поэтому она подождала, пока Ильинский и мальчики - Андрей Борисов и Эдик Кандаков - её друзья-однокурсники рассядутся по обе стороны длинного обеденного стола, и, звонко щёлкнув колодой, принялась раздавать карты.
        Рядом с Ильинским примостилась Лиза, которой Вадим Борисович сначала пытался объяснить правила игры, но потом бросил это дело - в карты ему сегодня не везло. Лия прекрасно видела это по «горке» в преферансе, которая, вместе того, чтобы уменьшаться, как это обыкновенно бывало, неуклонно росла.
        Видимо, именно поэтому Лиза вскоре потеряла интерес к игре и ушла на обход по ловчим сетям для птиц, которые надо было проверять каждый час, к радости Лии, поскольку сети были её заботой.
        Вообще за неполный день, что Лиза провела на стационаре, она не сделала толком ничего полезного - даже партию образцов с анализом хромосом умудрилась запороть, хотя методика там была легче некуда.
        Лия очень надеялась, что Бакланова сможет ходить вместе с ней по сетям и приносить птиц - вставать две недели подряд в шесть утра и совершать ежечасные обходы, параллельно готовя еду, было для неё тяжеловато. Поэтому Лия с радостью приняла предложение Анны Михайловны обучить Лизу азам орнитологии.
        Пока Лиза справлялась неплохо, но как-то вяло, без огонька - но справлялась, а большего Лие было и не надо - работа идёт, птицы живы, а у неё есть лишние пару часов на то, чтобы элементарно поспать.
        Как выразился Эдик, Лия временами ест, иногда спит и постоянно работает.
        А Ильинскому в карты по-прежнему не везло. Было понятно, что он уже проиграл Андрею, а вот выиграет ли у него Лия или Эдик было пока не ясно. Лазарева подозревала, что она уж точно проиграет, но не так сильно, как Эдик - в преферанс она играла определенно лучше Кандакова.
        - Идиот! - вдруг горестно хлопнул по столу картами Ильинский. - Пропустил её, - он указал на десятку пик.
        - Кто идиот? - поинтересовалась Лия, наблюдая за ним с лёгкой улыбкой.
        - Я, - расстроенно махнул рукой Вадим Борисович. - Кто же ещё.
        Лия хотела пошутить - сказать, что полку полудурков прибыло, но сдержалась - за такое её точно выгнали бы со стационара без права на возвращение. Хотя, возможно, Ильинский бы посмеялся - он же и придумал эту шутку, когда на общей практике охарактеризовал уровень умственных способностей студентов. Эдик и Андрей шутку оценили бы точно.
        Поэтому Лия не стала острить, а вместо этого сказала:
        - Как думаете, господа, когда приедет Дружинин - до включения генератора или после?
        - Думаю, что до, - отозвался Ильинский, раздавая карты. Он выглядел расстроенно. Впрочем, решила Лия, когда он проигрывает, то всегда расстраивается.
        - Тогда такой вопрос, - Лия посмотрела на свои карты. Сегодня ей везло - восемь «червей» было ей обеспечено, - играем до приезда Дружинина или пока не станет темно? - Лампочки на кухне не было во избежание ночных посиделок неаккуратных студентов общей практики.
        - А что раньше случится, до того и сыграем, - ответил Ильинский, продвигаясь к Лие и беззастенчиво забирая у неё карты.
        Она хотела было запротестовать, что она сама легко сыграет такой удачный расклад, но прикосновения прохладных пальцев Ильинского были так приятны, что она сдалась без боя и покорно отдала карты - в конце концов, пусть Вадим Борисович сыграет хорошую игру. Хоть и не на своих картах.
        - Ну ничего, - задорно произнесла Лия, глядя на то, как Ильинский сбрасывает карты в колоду после первой удачной игры, - не везёт в картах, повезет в любви, - это было сказано просто так, абсолютно без намека на что либо, хоть до Лии потом и дошло, как эти слова, наверное, прозвучали для Вадима Борисовича, тем более, что произнесла их она.
        Игру закончили уже в полутьме, когда чтобы подсчитать, что кому стался должен и кто у кого выиграл, понадобилось низко склоняться к листочку с записями. Как Лия и предполагала, Ильинский проиграл Андрею и выиграл у неё и Эдика, но с до смешного маленьким отрывом.
        Берег реки зарос ивняком, в котором стояли паутинные сети для ловли птиц - тонкие черные и невесомые, полностью оправдывающие свое название. Поэтому когда Вадим Борисович ушел на обход береговых сетей, Андрей, блаженно улыбаясь, произнёс:
        - Вот сейчас я доволен, - он радостно и торжествующе посмотрел на Лию. - А вот нечего было раньше времени начинать психологическую атаку и мурлыкать себе под нос песенку, что все очень хорошо.
        - Ты тоже давай не сильно зазнавайся, - засмеялась Лия. - Что в следующий раз хочешь сделать - оставить его в минусе?
        - Именно, - кивнул Андрей, - и ты мне в этом поможешь.
        - А не боишься, что нас потом придушат во сне? - пошутила Лия. - Сам знаешь, как он к проигрышам относится.
        - Он мальчик взрослый, - возразил Андрей, наливая себе чай - почти такой же терпкий как и у Ильинского, - пора привыкать, что не все бывает так, как хочется ему. А то как выиграет, так сразу начинается веселье и втаптывание в грязь.
        - Так он всех партнёров растеряет, - заметила Лия, отпивая кофе. - Ты вот обиделся в прошлый раз.
        - А чего он начинает метание кала? - ответил Андрей.
        - И то верно, - согласилась Лия, которая была прекрасно знакома с этой чертой Ильинского - пусть шутливое, но унижение оппонентов или партнеров по игре, если он чувствовал, что ему везёт или же кто-то совершал простительную глупость.
        Именно поэтому Лия и не смогла весь прошлый сезон и половину этого играть с Ильинским в преферанс - она просто терялась, когда Вадим Борисович начинал острить и подшучивать над её умственными способностями и умением играть. Лия не так хорошо, как он, запоминала карты - это да, но Ильинский играл в преферанс сорок лет, а Лия - полтора года, из которых полгода она просто наблюдала за игрой.
        После нескольких неудачных игр в начале прошлого полевого сезона и появления за карточным столом Андрея, Лию «исключили» из «клуба», о чем она не раз едко напоминала Ильинскому, на что тот делал вид, будто не понимает, о чем речь или притворялся глухим. Пару раз она робко просилась обратно, но ей в этом было отказано - почему, так и осталось неизвестным.
        Поэтому Лия была очень удивлена, когда сегодня - через год бесплодных попыток, её снова позвали играть, лишь только стоило ей попросить. Ильинский почти что пригласил её сам, хотя Лия, которой, в принципе, уже и не очень нужна была игра, пошла на партию только оттого, что не хотела, чтобы Ильинский учил играть Лизу.
        Какое-то чувство собственности не позволило ей допустить это, а гордость заговорила вместо неё. И Лия пошла играть. Причем довольно удачно - она не сильно проиграла Ильинскому и Андрею и даже выиграла у Эдика. День определённо удался.

* * *
        Как и вчера, Лия не услышала шума мотора Дружинина. Вениамин Геннадьевич просто неожиданно появился на кухне - низком деревянном строении с четырьмя большими окнами и двумя дверьми, где Лия, Андрей и Эдик готовили себе при свете фонариков и догорающего солнца картошку, которая, звонко треща и стреляя каплями масла, жарилась в сковороде.
        - Вениамин Геннадьевич, - произнесла Лиза, радостно улыбаясь, - я по вам скучала, - она смотрела на Дружинина с обожанием и весельем и, как показалось Лие, даже игриво.
        Что-то в том, как Дружинин смотрел на Лизу, не понравилось Лие. Слишком много было в этом взгляде желания, которое Лия никогда не видела в глазах Ильинского по отношению к ней самой.
        - А уж как я скучал, Лизонька, - усмехнулся Дружинин, поправляя большие очки в простой оправе и глядя на Бакланову снизу вверх - ростом он не вышел. - Хорошо тебе тут? - он едва заметно провёл рукой по плечу Лизы.
        Сомнения Лии превратились в уверенность.
        - Я посмеюсь, если Дружинин с Ильинским сядут бухать, а девочка будет танцевать голая на столе, - пошутила Лия, перемешивая картошку. И уже громче добавила: - Вадим Борисович, будете картошечку? С салатиком.

* * *
        На последний обход - в половине одиннадцатого вечера, Лия ходить откровенно боялась. И если раньше она убеждала себя, что бояться, в сущности, нечего, то сейчас, когда в округе рыскала лиса, её страх стал вполне реален. Умереть молодой в двадцать два года от бешенства - приятного мало, и Лия очень удивлялась, что Ильинский упорно игнорировал опасность, исходящую от рыжей бестии.
        И вот Лия шагала в темноте, стараясь ступать бесшумно и осторожно, не шелестеть лишний раз высокой травой, которая едва заметно колыхалась, когда Лия проходила по протоптанным тропинкам, раздвигая заросли. Раньше она ходила без света - мало ли что могло показаться из тьмы густого высокотравья, то теперь она крепко сжимала в одной руке фонарик, а в другой увесистый дрын - перестраховка не помешает.
        Внизу в ивняке тихо плескалась речка Тайгинка, а стаи водоплавающих птиц шелестели в зарослях рогоза по берегам. Тонкие рваные полоски тумана, которые залегли в низинах ещё на закате, начали расползаться, и, когда Лия вышла за ворота стационара, то почувствовала себя ёжиком в тумане - вокруг, куда ни глянь, простирался молочно-белый густой дым, который, казалось, обволакивал своими клубами не только Лию и стационар, а весь мир.
        Она быстро и ловко шла по тропинкам, а узкий луч света, испускаемый фонариком, прорезал завесу тумана, играя отблесками в мелких каплях воды, которая висела в воздухе. Если бы Лия не была одна и шла бы без дела, она, вероятно, полнее бы прочувствовала и оценила окружающую её красоту нетронутой тайги и ночной природы, но она вышла в туман с определенной и четкой целью - проверить, не попался ли в сети какой-нибудь незадачливый дрозд, большеглазая сова-сплюшка или молодой глупый соловей.
        Впрочем, Лия была уверена, что на этом обходе никого в сетях не будет - ни у неё за воротами, ни у Эдика на берегу. Она вообще хотела попросить Ильинского перенести последний обход с половины одиннадцатого на десять - не так темно ходить. А, следовательно, не так страшно.
        Возвращаясь в лагерь, Лия уже прокручивала в мыслях слова, которые она скажет Вадиму Борисовичу: «Вадим Борисович, давайте перенесем последний обход на десять. Птиц и так нет, хоть ходить не так темно будет». К тому, что Ильинский ей откажет, Лия была более чем готова - все предложения по изменениям Вадим Борисович воспринимал в штыки. И ещё обижался, когда новшество работало - к этому Лия тоже привыкла, иногда это даже забавляло.
        Вспоминать веселые моменты с Ильинским - что может быть лучше?
        Поглощённая приятными мыслями, Лия уже живо представляла себе шутливую перепалку с Вадимом Борисовичем. Поэтому она была очень удивлена, когда не нашла Ильинского в его домике - ни в маленькой, ни в большой комнатах его не было. Озадаченная внезапным исчезновением - Ильинский вечером выходил мало, Лия направилась в лабораторию орнитологии, но и там его не оказалось.
        Вдруг она вспомнила, что волноваться не о чем - скорее всего, Ильинский отправился к Дружинину в новый домик - наступила ночь, а значит табу на употребление алкоголя снято. В окнах бревенчатого домика горел свет, а дверь была чуть приоткрыта - из щели высовывался край белой тюлевой занавески.
        Лия быстро прошла по тропинке к домику и, легко взбежав по ступенькам невысокого крыльца, постучала в приоткрытую дверь.
        - Да, да, - раздался из домика весёлый и, как показалось Лие, несколько суетливый голос Дружинина, - войдите.
        - Вениамин Геннадьевич, - произнесла Лия, открывая дверь и подныривая под занавеску, - вы не видели Вадима Борисовича? А то я его не могу найти… - Лия хотела сказать ещё что-то, но слова застряли в горле.
        Дружинин был в домике не один. В глубоком оранжевом кресле сидела, закинув ногу на ногу, Лиза. Её светлые русые волосы были собраны в хвост и переброшены через плечо. Она смотрела на Лию сквозь большие очки-стрекозы, и Лазарева легко читала в её глазах веселье и некий вызов, приправленный превосходством.
        «Что за хрень?» - промелькнула у Лии мысль, когда она за несколько мгновений оценила обстановку в домике.
        На маленьком столике расположились колбасная нарезка, переложенная сыром - дорогим и твердым. Запотевшая бутылка водки бросала мелкие отблески на апельсины и яблоки, красиво разложенные в фарфоровой тарелке. И Лия не сомневалась, что у Дружинина припасено ещё. В крайнем случае, Ильинский всегда может развести спирт. Словом, все было готово к масштабной пьянке.
        «И блядству, - мрачно подумала Лия. - Впрочем, это дело Дружинина…»
        Её сердце остановилось. Только сейчас она поняла, что это не посиделки для двоих. Для троих. И этим третьим будет Ильинский.
        «Боги мои, - сердце словно сдавило железной рукой, выкручивая жилы и выжимая кровь, - пусть Ильинский посидит немного и уйдёт, а Дружинин развлекается со своей шалавой».
        - Вадим Борисович вышел, - весело, всё с той же странной суетливостью, ответил Дружинин. - За ножом. - Как-то незаметно он оказался рядом с Лией, тесня её к выходу.
        - Тогда пойду, поищу его, - с этими словами Лия шагнула назад и оказалась за занавеской. В голове у неё стоял шум от гулких ударов крови, напряжённо бежавшей по артериям.
        Происходило что-то непривычное, и она это чувствовала.
        Нужно было всё же найти Вадима Борисовича, поэтому Лия, взяв себя в руки, направилась к лаборатории орнитологии - своему домику по совместительству. Вдруг за время её отсутствия он успел прийти туда.
        Едва показались ярко освещённые окна лаборатории, она сразу поняла, что Ильинский там - стоит, склонившись над журналом с ежедневными отчётами. Лия торопливо взбежала по крыльцу и, мгновенным взмахом руки отодвинув занавеску, оказалась в домике.
        - Вадим Борисович, - быстро, как будто стараясь опередить что-то, проговорила она, - птиц нет. Давайте перенесём обход с половины одиннадцатого на десять? - Лия умоляюще посмотрела на Ильинского, желая отнюдь не ответа по работе. Только бы он посмотрел на неё, улыбнулся ей, что угодно, чтобы развеять терзающие её сомнения.
        - Да, хорошо, - нетерпеливо бросил Ильинский, рассеяно перебирая пальцами страницы журнала.
        Лия хотела было спросить у него, надолго ли он на посиделках у Дружинина, но не смогла произнести ни слова - в горле пересохло, а удары сердца оглушали. Тяжело дыша, чувствуя, как пылают щёки, Лия посмотрела в глаза Вадиму Борисовичу. Тот едва заметно встрепенулся и повернулся к ней, бросив на Лию быстрый взгляд, отчего по телу Лазаревой пробежал холодок.
        Было в этом взгляде какое-то порочное веселье и исступленное желание. Лия никогда не видела у Ильинского таких горящих глаз, и от этого ей стало не по себе. Что такого произошло за те пятнадцать минут, что её не было? Что ему сказал Дружинин? Эти вопросы, словно стая испуганных птиц, кружили у неё в голове.
        В этот момент послышалось шуршание травы - кто-то быстро шагал к домику. Не успела Лия открыть рот, чтобы спросить, кто там, как занавеска над входом приподнялась, и в лабораторию зашёл Эдик.
        - Вот нож, Вадим Борисович, - чуть запыхавшись, произнёс он, проводя пальцами по чёрным волосам, - как вы и просили. - Он выжидающе посмотрел на Ильинского, который молча принял у Эдика нож и, даже не поблагодарив, вышел из лаборатории.
        Сердце Лии пропустило удар. Ей показалось, что на самой границе слышимости раздался треск - это рушился, разлетаясь на миллионы осколков, её мир. А она стояла в этих медленно падающих осколках и не понимала - за что Ильинский так с ней?
        Лие не хотелось кричать.
        Хотелось только выскочить за Вадимом Борисовичем в ночь, догнать, схватить за руку, остановить, но Лия не сдвинулась с места.
        Она не станет устраивать сцены. Да и повода, в сущности нет - лишь её неоправданные надежды и неоцененная забота.
        Но…
        Разве мало было ему того, что каждый раз, когда он приходил на кухню, его ждала полная тарелка вкусной еды и кружка прохладного терпкого чая? Разве противно ему было надевать чистые, только что выстиранные рубашки, которые Лия бережно и с любовью приносила ему, аккуратно сложив.
        И хоть при любых проявлениях заботы он ворчал и вредничал, но глаза его при этом задорно блестели, а хитрый прищур и шуточки говорили Лие больше, чем любые слова.
        И теперь все это хрупкое счастье, все отношения, которые пленяли её своей воздушностью, рассыпались в пыль, не оставив после себя даже смазанного серого следа - их пепел унесло ветром, бурей, что поднялась в душе Лии, лишь только Ильинский скрылся за домиком.
        Пока она его видела, она ещё могла держаться, ещё была надежда на то, что он обернется, улыбнется, как улыбался обычно - несколько игриво и добро, и позовет её с собой. Лия знала, что поблагодарила бы и отказалась, но было бы выказано главное - уважение. А он просто взял и ушёл. Даже не позвал с собой, даже не попытался. И если бы его ждал один Дружинин, то ещё можно было бы понять, но то, что в кресле сидела Лиза, нельзя было ни понять, ни простить.
        Будь на месте Вадима Борисовича Саша Малиновский - Лия даже не удивилась бы - Саша не пропускал ни одной девушки, но то, что Ильинский вот так просто отправился к Дружинину и его шлюхе, было выше её понимания. Всё то, что она любила в своем научном руководителе, вся его стойкость и харизма - всё разваливалось буквально на глазах, и Лия понимала, что спасти Ильинского сейчас может только чудо.
        А её спасти не сможет даже это. Она не воскреснет, как Лазарь.
        Из-под дождя пробивающих навылет осколков, ранивших сердце и душу, её вытащил Андрей.
        - Ну как вам, товарищи? - произнес Борисов.
        Лия встрепенулась и повернулась на голос. Главное не потеряться в своем горе, иначе дороги обратно она не найдёт.
        Серебряный ключ утратил свою силу, ониксовый Селефаис обернулся ледяной пустыней на плато Ленг, зелёный Ултар разлетелся по ветру, словно листья, а искрившиеся воды реки Скай стали тёмными и маслянистыми - словно зловещие омуты подземного мира.
        Страна Снов превратилась в мир кошмаров, из которого Лия не видела выхода. Ей, как и Рендольфу Картеру, серебряный ключ принёс лишь страдания.
        А Андрей тем временем продолжил говорить:
        - …если бы он просто пошел бухать с Дружининым вдвоем, это было бы нормально. Без студентов, так без студентов, хер с ними. Это ладно. Но если берёте с собой девочку, то потрудитесь пригласить остальных, как это делалось всегда - годами, десятилетиями. - Он на мгновение остановился передохнуть, а затем продолжил: - Само собой, мы бы тактично отказались - ну поговорят Веня с Вадиком о старых временах, выпьют пару бутылок водки - и спать, пусть хоть в обнимку - всё равно. Но девочку с собой - это пиздец. И ладно Дружинин - он человек одинокий, и такое от него в принципе ожидаемо, да и на стационаре он гость, но Ильинский…
        - В любом случае, - как можно более сухо и отстранёно произнесла Лия, - что сделано, то сделано. Теперь у него новые друзья. - Она с ненавистью посмотрела в стену, за которой через полянку располагался бревенчатый домик.
        - Тебе сейчас, наверное, больнее всего, - заметил Эдик, болтая в кружке принесённый с собой чай.
        - Почему это? - вскинула голову Лия. Меньше всего ей сейчас хотелось откровенничать.
        - Ну ведь вы с Борисычем… - начал было Эдик, но тут же замолчал. Видимо, понял, что сейчас говорить не стоит.
        - Ничего, - отрезала Лия, - у нас с ним не было абсолютно ничего. Преподаватель и студентка - всё в рамках приличия, - это прозвучало как откровенная ложь, но по-другому Лия просто не могла.
        - Уж от кого-кого, а от него я подобного не ожидал, - закончил Андрей. Лие показалось, что он при этом как-то чересчур внимательно посмотрел на неё. Или ей просто показалось?
        - Может, он посидит там немного и уйдёт? - произнесла Лия и сразу же поняла, насколько наивно это звучит.
        - Куда уж он от Лизоньки уйдёт? - с сарказмом ответил Андрей. - Это, может, его последний шанс, - он явно хотел добавить ещё что-то, но вдруг замолчал.
        Лия уже хотела было спросить, чего это он, но вдруг поняла, что её трясёт. Она подняла испуганный взгляд на Андрея. Борисов тщательно делал вид, что смотрел в другую сторону.
        Вежливый, криво усмехнувшись, подумала Лия, а вслух произнесла:
        - Так или иначе, а это его дело. Свой выбор он сделал. - Она резко отвернулась, приоткрыв дверь своей комнаты. - Спокойной ночи, - и захлопнула дверь прямо перед мальчиками.
        Оставшись одна, Лия обессиленно повалилась на кровать. Боль душила её, раздирала на куски, а холод в груди словно замораживал изнутри.
        - Какая мне разница, - зажмурившись и сжав кулаки так, что ногти до крови впились в кожу, исступлённо прошептала Лия. - Какая мне разница. Какая мне разница. Какая. Мне. Разница?!
        Она пыталась убедить себя, что ей всё равно, но понимала, что врёт сама себе. Ей есть разница и ещё какая. Хотя… А были ли у нее и Ильинского какие-то отношения? В сущности, вдруг поняла Лия, она не имеет ровным счётом никакого права требовать от Вадима Борисовича верности. По сути, что у них было? Невесомые объятия, эфемерные поцелуи и золотая цепочка в подарок. Записка о Стране Снов… Не более чем игра.
        - Да и кто я ему, по сути? - прошептала Лия, прислоняясь пылающим лбом к прохладному стеклу окна. - Не более чем работящая студентка, лошадка для пахоты. Не сестра, не жена, - и от осознания того, что это - правда, стало ещё больней.
        С ней случилось то, о чем говорил Ханрасэн[1 - Ханрасэн - главный антагонист аниме-сериала «Гуррен-Лаганн».] - абсолютное отчаяние.
        А снег идет молча
        Снег идет над темной землей
        Птица Сирин над моей головой
        Что ты мне скажешь?
          II. Гнев
        Как жизнь разбивает
        И надежды и мечты.
        Трясущимися руками Лия раскрыла футляр для очков и вынула оттуда половину сигареты «Капитан Блэк» - недокуренная заначка, которая осталась с первых двух недель практики. Её губы дрожали от холода и боли, которые словно зверь раздирали душу ледяными когтями, но она всё же упрямо сжала фильтр так, что побелела кожа - прежде нежно-розовая.
        Спички нашлись быстро - отсыревшие и плохие - зажглась, полыхнув мгновенным огнём, только четвёртая.
        Лия сделала затяжку, отчего на похудевших и ставших впалыми щеках образовались ямочки, а тонкая полукруглая морщинка, окаймлявшая губы, натянулась. Сладковатый приятный дым - не то, что его Western, заполнил рот и лёгкие Лии, обволакивая язык терпким вкусом. Сделав ещё одну затяжку, она выпустила из ноздрей струйки дыма, которые тут же начали расплываться густым ароматным туманом.
        Лия прикрыла глаза и, сжав между маленькими пальцами с острыми белыми ногтями коричневую сигарету, принялась вслушиваться в ночную тишину.
        Перед глазами живо вставала картина, которая разрушила всё: ярко освещённая комната нового бревенчатого домика, Дружинин с масляной нехорошей улыбкой суетливо, будто в предвкушении веселья, выпроваживает её за дверь, а в глубоком оранжевом кресле, закинув ногу на ногу, сидит Лиза, уставившись большими глазами сквозь стёкла очков на Лию. Её всегда бесил этот взгляд - то ли бессмысленный, то ли задумчивый, с нотками высокомерия и презрения.
        Дешёвая рисовка и пустота - теперь понятно, как девочке Дружинина доставалось участие в грантах.
        И если на личную жизнь Вениамина Геннадьевича Лие было, в общем-то, плевать, то улыбка профессора, которая как в зеркале отражалась на губах Ильинского, когда он, сжимая в руке, словно кинжал, нож, принесённый из кухни Эдиком, резанула Лию в самое сердце. В голове птицей билась одна мысль, один вопрос - почему? Ведь всё было хорошо, нет, просто отлично!
        Да, о чувствах Ильинский больше не говорил, но все его жесты, взгляды, долгие прикосновения, как бы случайные касания кончиками отросших пепельных волос локонов Лии, когда они склоняли головы, тихо беседуя - всё это не предвещало беды, а наоборот, отводило её.
        И в один миг всё рухнуло. Любовь стала пеплом, а предательство горячей искрой упало на опоры моста, который соединял Вадима Борисовича и Лию. Лазарева даже как будто чувствовала запах горящего дерева, к которому примешивался какой-то едкий смрад, от которого больно щипало глаза.
        «Кто-то сжёг все мои надежды и мечты», - подумала Лия, безучастно глядя на тлеющую в пальцах сигарету.
        К ней вдруг пришло осознание того, что курить в лаборатории запрещено. Криво усмехнувшись, Лия поднялась со стула и, чуть надавив раскрытой ладонью на дверь, вышла на улицу. На небе ярко светили звёзды, а в окнах домика напротив горел свет.
        Лия на мгновение прикрыла глаза, стараясь расслышать, о чём там говорят, но тут же пожалела об этом - показалось, что она уловила тихий смех. Не открывая глаза, она сделала ещё одну затяжку.
        В этот момент смех в бревенчатом домике стал как будто ближе, а в следующий миг дверь распахнулась, и на улицу выскочила Лизонька с распущенными волосами и в нижнем белье. Впрочем, Лия могла ошибаться, и на девушке вовсе не было одежды.
        Уголок губ Лии дёрнулся, а с кончика сигареты упал на траву пепел. Ничего не слыша за колокольными ударами сердца, она изогнула бровь и посмотрела на Лизу, которая уже успела обратить на неё мутный от алкоголя взгляд светло-зелёных глаз. На лице Баклановой отразился страх, смешанный со смущением, хотя Лия сильно сомневалась, способна ли эта шлюха на смущение.
        Лиза коротко ойкнула и быстро заскочила обратно в домик, захлопнув за собой дверь, но Лия всё же успела разглядеть в проёме сидевшего к ней боком Ильинского.
        Сигарета выскользнула из ослабевших пальцев и, рассыпая искры горящего пепла, упала в траву. Последняя надежда рухнула.
        Лия осталась одна.
        Слушая гулкие удары сердца, которое готово было проломить рёбра, она сошла с крыльца и на негнущихся, холодных ногах сделала несколько мелких шагов в сторону бревенчатого домика. В зарослях, обступавших стационар со всех сторон, послышался тихий шорох, а от реки донёсся как будто плеск воды.
        Лия безучастно подумала, что даже если сейчас она наткнётся на лисицу, которая уже больше недели шныряла вокруг лагеря, то не будет против. И в этот момент, когда она уже была готова подобрать ивовый дрын, который мальчики принесли ей в качестве оружия, из домика раздался негромкий - на самом пределе слышимости, приглушённый стенами и расстоянием голос Ильинского, который говорил - нежно и успокаивающе:
        - Не переживай, Лиза, всё хорошо будет.
        Эти слова стали для Лии последним ударом кисти, как говорил Остап Бендер.
        Сердце забилось мелко и часто, и с каждым его ударом Лия замерзала всё больше. Она обессилено опустилась на сырое от росы крыльцо, которое протяжно скрипнуло, и спрятала лицо в ладони. Хотелось плакать, но слезы не шли. Хотелось выть, но голос не повиновался ей. Оставалось только сидеть, раскачиваясь из стороны в сторону, и сухо всхлипывать в тщетной попытке выплакать душившие её слёзы.
        Из домика послышался непринуждённый заливистый смех - должно быть, Лизоньке было отчего-то приятно. От чего - даже не хотелось думать.
        При мысли о Лизоньке и о том, что с ней, здесь и сейчас, в десяти метрах от Лазаревой сидит Ильинский, Лию передёрнуло. Воображение живо нарисовало несколько картин разной степени пикантности и отвратительности. Лизонька сидит на коленях у Дружинина, закинув ножки на Ильинского, а Вадим Борисович улыбается, довольно щурясь.
        Лия почувствовала, что её сейчас стошнит. Сразу же вспомнилось, как Ильинский хотел праздник, да ещё укорял её и мальчиков, что они скучные и непьющие. Что ж, свой праздник он получил. Вот только какой ценой?
        - Сегодня в городе праздник, - прошептала одними губами Лия, - сегодня в городе пьют, как дышат.
        «Какого же цвета камни в холодной воде?»
        Слова одной песни потянули за собой строки другой. Воспалённое сознание, зацепившись за слово «праздник» услужливо и ехидно подкинуло фразу совсем из другой оперы:
        - Винтовка - это праздник. Всё летит в пизду.
        «И то верно, - подумала Лия, - всё пошло по пизде. И Ильинский продался за неё же. А ведь говорил, говорил, что не стал бы требовать от меня такого. Что он уже не в том возрасте. Получается, всё это было враньём?» - и, оскорблённая и потерянная, она резко поднялась с крыльца так, что закружилась голова, и ей пришлось ухватиться рукой за дверь.
        Металлическая полоска на дереве вдруг напомнила ей об оружии, и о том, как деревянный приклад удобно ложится в руку.
        - Вот только винтовки у меня нет, - с горечью усмехнулась Лия, проведя кончиками дрожащих пальцев по прохладному металлу.
        Винтовка. Мысль обожгла усталый мозг, прошлась, словно пламя, по истощённому сознанию. Мысль была шальная, жуткая и реальная. Лия дёрнулась и отвернулась от дьявольского домика и уставилась невидящими глазами в пустоту тумана, который рваными полосами стлался в низинах.
        Винтовка на стационаре была. Вернее, у дяди Паши, сторожа-казака, была не совсем винтовка, а карабин, но это сейчас не имело значения. Важно было лишь то, что оружие стреляло автоматными пулями.
        По телу Лии словно прошёл электрический разряд, и она резко повернулась, всматриваясь в темноту, где горел свет в маленьком окошке домика сторожа. Шёл чемпионат мира по футболу, так что, скорее всего, дядя Паша был уже мертвецки пьян, а значит, забрать карабин не составит труда - Горский, когда напивался, становился весьма небрежен, да и ключи всегда хранил на видном месте, считая, что чем ближе положить что-то важное, тем меньше вероятность, что это украдут. И, надо сказать, что теорема о сохранности работала хорошо - за все три года пребывания на стационаре, Лия ни разу даже и не вспоминала, что у дяди Паши есть огнестрельное оружие.
        С гулко бьющимся сердцем, чувствуя, как вязкая слюна наполняет пересохший рот, Лия, медленно ступая, чтобы не споткнуться, зашагала к домику сторожа. Она не стала брать фонарик - ни к чему светиться. Она не думала, что готова пойти на убийство - она просто шла за карабином. Ей мучительно, до боли в пальцах, хотелось почувствовать в руке тяжесть оружия, которое означало одно - власть.
        Лие нужно было как-то отвлечься. Мысли проносились в голове, словно стая синиц - быстро, крикливо, раздирая своими маленькими коготочками её сердце и душу, но не задерживаясь надолго. Голосистыми соловьями летели воспоминания об Ильинском - хорошие воспоминания, такие, которые грели ей душу всё время, пока шум мотора лодки Дружинина не возвестил о начале конца.
        Она вспоминала, скользя резиновыми тапочками по мокрой траве, как Вадим Борисович улыбался ей, как его руки - большие, прохладные и нежные - дольше, чем когда-либо задерживались на её маленьких ладонях. Как она, засыпая на ночных посиделках, прижималась к нему, положив голову ему на плечо, и как тепло, волшебно и радостно было тогда у неё на душе.
        Теперь это всё было мертво - руки замараны, объятия заняты, а сердце растоптано. Теперь Лия, поскальзываясь, шла за карабином.
        Унесённая воспоминаниями, она даже не заметила, как оказалась рядом с домиком сторожа. Единственная комната была залита ярким светом, в сарае рядом тарахтел генератор, а три сторожевые собаки спали - на ужин у них была жирная щука, привезённая Дружининым.
        Лия осторожно, стараясь не разбудить ближнюю собаку - чёрную Стрелку, прошла под окном и перемахнула через стонущее крыльцо - словно перелетела. Горе и злость на несправедливость придавали ей сил.
        Стараясь не дышать - даже сердце, казалось, билось через раз, Лия, аккуратно ступая, чтобы не скрипели доски пола, зашла в комнату домика Горского.
        Как она и предполагала, дядя Паша успел охолостить полторашку разведённого спирта и сейчас спал на своей панцирной кровати. Единственным бодрствующим обитателем домика был большой белый кот, который сидел возле тёплой печки и смотрел на Лию огромными горящими глазами.
        Беззвучно усмехнувшись, Лия посмотрела на кота и приложила палец к губам. Под пристальным взглядом Тёмки, она повернулась к дверному проёму и, приподнявшись на цыпочках, пошарила ладонями на полочке над косяком. Пламенной искрой полыхнуло осознание, когда пальцы коснулись полированного дерева приклада и металла ствола - она нашла.
        Мгновение спустя, Лия уже сжимала в руках карабин.
        Осторожно, стараясь не шуметь и не задеть оружием о дверной косяк, Лия приподняла карабин и, перенеся, затаив дыхание, его через притолоку, прижала к себе. Половина дела сделана - осталось только найти патроны.
        Положив карабин на пол, Лия снова встала на цыпочки и запустила руки в содержимое полочки. Шероховатый картон, за которым угадывался металл, сказали Лии о том, что она на верном пути. Как это похоже на дядю Пашу - хранить автоматные патроны в картонной коробке на полке над дверью. Это же не патроны для ружья - на уток охотиться. Это вещь посерьёзней. Впрочем, Лие оставалось только сказать спасибо.
        Сняв с полки коробку, она положила её к себе в карман. Лия уже наклонилась, собираясь поднять карабин с пола и уйти, как вдруг дядя Паша зашевелился на кровати. Лия замерла, боясь дышать или двинуться, а Горский просто сел на кровати и, глядя неожиданно ясными глазами прямо на неё, глухо произнёс:
        - Лилька, - на мгновение ей показалось, что дядя Паша абсолютно трезв, - не глупи. Молодая ещё. Всё будет потом.
        - А мне нужно сейчас, - слова сами сорвались с языка, и она пожалела, что вообще открыла рот, ожидая, что дядя Паша сейчас поднимется и отберёт у неё карабин.
        «Может быть, это было бы к лучшему?»
        Но Горский ничего ей не ответил. Взгляд его помутился, и он, уронив голову на грудь, опустился обратно на кровать.
        Когда Лия, сжимая в руке карабин, вышла из домика, дядя Паша уже спал тяжёлым пьяным сном.
        Возвращаясь к домику, Лия с каким-то истеричным наслаждением ощущала тяжесть оружия в руках и с упоением прислушивалась, как позвякивают в тишине, ударяясь друг о друга, патроны. Это был сладостный звук, пьянящий не хуже спирта, но в тоже время, отдавая терпкостью и приторностью медовухи - ноги у Лии подрагивали, а голова была ясной. Она отчётливо видела контуры домиков, выступающие из темноты, очертания деревьев и кустов, который обступали стационар плотной стеной. А в небе над ней глумливо сияли звёзды.
        Подойдя к своему домику, Лия присела на крыльцо и, вытащив из кармана коробку с патронами, открыла её. Осторожно, стараясь не шуметь, она принялась заряжать оружие. Рожок на четырнадцать патронов, а у дяди Паши только тринадцать.
        «Чёртова дюжина, - пронеслась у Лии быстрая, словно молния, мысль, - по четыре на каждого в домике. И ещё одна».
        Для меня.
        Заряжая карабин, передвигая затвор, Лия как будто наяву видела перекошенные лица Дружинина и Лизоньки и спокойное, чуть побелевшее, с тонкой сеткой морщин лицо Ильинского. Его светлые голубые глаза, пепельные волосы и рыжеватую бороду. А потом видение заволокло алым туманом цвета крови из разорванных артерий. В ушах похоронным звоном отозвался спускаемый курок, а ноздри, будто на самом деле, наполнились едким запахом пороха с примесью сладковатого с солёной ноткой запаха крови. Лия будто воочию увидела сердце Ильинского, которое делает последние натужные удары в раскрытой выстрелом груди.
        Вспомнились слова песни: «А ночью по лесу идёт Сатана…»
        «Сейчас тоже будет прогулка по лесу, - подумала Лия, вставляя в рожок последний патрон, - только в роли Сатаны буду я».
        Она подняла голову и посмотрела на звёздное небо, которое как будто ехидно, нависало над ней.
        «Смотрите на меня, пьяные звёзды. Злое лето сейчас получит свежую кровь».
        В неверном электрическом свете фонарика блеснул металлический затвор.
        В этот момент она услышала шаги. Кто-то быстро, стараясь не шуметь, приближался к ней. Лия выпрямилась и, опустив ружьё, всматривались в темноту. Очки съехали на нос, но сейчас это её мало волновало.
        - Не надо, - раздался из темноты звонкий высокой голос Эдика. - Не делай этого, Лия.
        - Эдик, не мешай мне, - Лия едва не срывалась на крик. Её била дрожь, но рука, в которой был зажат карабин, оставалась тверда. - И вообще, - Лия воинственно вскинула голову, тряхнув волосами. - Автоматные патроны ещё никому не повредили! - Она знала, что говорит чушь, что делает глупость, но не могла остановиться.
        Лия чётко понимала, что ей нужна помощь.
        - И отсидка тоже будет твоя, - не уступил Кандаков, делая шаг вперёд. - Тройное убийство, тебя же посадят. - Его узкие тёмные глаза отражали свет так, что казались бездонными провалами, которые будто затягивали в себя Лию.
        Она вдруг подумала о том, как, должно быть, сейчас выглядит: тёмные волосы растрёпаны, карие глаза нездорово блестят, словно у бешеной лисы, а побелевшие от напряжения пальцы сжимают приклад карабина.
        С губ уже почти сорвался шёпот: «Помоги мне», как вдруг рядом с ней возник из темноты, словно соткался из пыли и полос тумана, Андрей - его рыжие тонкие волосы Лия не спутала бы ни с чем.
        Прохладная ладонь осторожно и уверенно легла на шею Лии, а длинные музыкальные пальцы зарылись в волосы, успокаивая.
        - Он того не стоит, - произнес Андрей, продолжая перебирать волосы Лазаревой, что приносило измученной Лие странное мимолётное успокоение. - Я хорошо понимаю тебя, Лия, - его голос вдруг сделался глухим, - меня тоже однажды бросили.
        Лия обернулась и посмотрела на Андрея. Борисов стоял, устремив взгляд на звёздное небо. На мгновение она задумалась, кто и когда мог пройтись железными сапогами по душе Андрея, но собственное горе помешало ей собраться с мыслями.
        - Спасибо, Андрей, - попыталась улыбнуться Лия. - И извини за истерику и вот это, - она потупилась, глядя на карабин, который всё ещё сжимала в руке.
        - Не извиняйся, - ответил Андрей. - За чувства не извиняются. Ты же любишь его? - последнее слово он произнес с особым нажимом.
        - Нет, - быстро произнесла Лия, понимая, что это «нет» отчётливо прозвучало как «да».
        - Тогда почему ты всё ещё держишь в руках карабин? - мягко, тряхнув рыжими тонкими прядями, спросил Андрей. - Ну-ка, отдай-ка мне ружьё.
        Не переставая перебирать волосы Лии, Борисов аккуратно протянул руку и, бережно проведя по судорожно сжатым пальцам Лии, забрал у нее карабин.
        Когда мертвая тяжесть оружия исчезла из руки, её снова начало трясти. Она судорожно вздохнула и размашисто провела по лицу ладонью, закусив, чтобы не взвыть от боли, рукав куртки.
        - За что, Андрей? - она умоляюще посмотрела на Борисова, ища ответ. - За что он так со мной?
        - Дурак потому что, - глухо ответил Андрей. - Просрал работу, стационар, а теперь ещё и тебя. И вообще, - Борисов решительно выпрямился, - он предал не только тебя, но и всех нас.
        Лия ничего не ответила, а лишь молча наблюдала за тем, как Андрей передал карабин, блеснувший на прощание, Эдику, который аккуратно взял его и направился к домику дяди Паши - вернуть оружие, а заодно выключить генератор - незачем жечь бензин.
        Сердце понемногу выравнивало ритм, а дышать становилось легче. Густая чернильная тьма, обступавшая Лию со всех сторон, начала понемногу рассеиваться - забрезжил спасительный свет, указывающий на выход из положения. И выход, как ни странно, подсказал ей бензин.
        - Когда приедет Малиновский? - резко спросила Лия, поворачиваясь к Борисову, который всё ещё не убрал руку с её спины.
        - В среду приедет, в четверг уедет, - осторожно ответил Андрей. - Что ты хочешь?
        - Я хочу уехать, - решительно произнесла Лия. - Уехать очень далеко. Мне здесь делать нечего. Вадиму Борисовичу я не нужна.
        Однажды он застал тебя с Петрушкой.
        Заплакал и отправился за пушкой,
        Бегом назад и выстрелил в обоих,
        Лишь только кровь осталась на обоях.
          III. Торг
        Отпусти и забудь,
        что прошло - уже не вернуть.
        Утро следующего дня застало Лию совершенно разбитой. Когда прозвенел будильник, вырвавший её из благословенного забытья, она долго не могла сообразить, что же вчера произошло. Она просто лежала, глядя мутными глазами на белёный потолок домика и, кутаясь в спальник, пыталась сохранить остатки ночного тепла, которые грели её озябшие ноги как чудесный сон - душу. Случившееся вчера казалось настолько нереальным и диким, что на мгновение она поверила, да так, что защемило сердце, что это был сон. Дурной, злой сон, который растает с первыми же лучами солнца.
        Но увы, случившееся не было сном. Лия поняла это, как только подошла, шлёпая подошвами высоких резиновых сапог по мокрой от утренней росы траве, к домику Ильинского в отчаянной надежде увидеть сквозь узкую полоску штор на окне, как её научный руководитель мирно спит, укрывшись теплым стёганым одеялом. Но кровать была пуста и не тронута, а дверь, распахнутая настежь со вчерашнего вечера, когда Вадим Борисович пошёл, почти побежал встречать Дружинина, так и поскрипывала, тихонько вращаясь на несмазанных петлях.
        К горлу Лии подступил комок, но слезы не шли, да и негодование было больше похоже на искры над пеплом, чем на полыхающий костёр. Она истратила все силы ночью, когда курила и заряжала карабин.
        Распрямив похудевшие за лето плечи и гордо подняв голову, Лия развернулась и, включив музыку, зашагала на обход по сетям, пробираясь сквозь мокрые заросли. Капли росы стекали вниз по чапсам[2 - Чапы (англ. сhaps) - кожаные ноговицы (гетры, гамаши), рабочая одежда ковбоя, которые надеваются поверх обычных штанов, чтобы защитить ноги всадника во время езды по зарослям чапараля, от укусов лошади, от ушибов при падении, проч. В обиходе часто называются просто чапсы.] - подарку дочки Анны Михайловны Лерки, так что промокнуть насквозь, как это бывало раньше, Лия не боялась. Сейчас, когда в наушниках играл Крематорий, её даже не волновала вероятная встреча с бешеной лисой, которая уже неделю шныряла по лагерю.
        - Маленькая девочка со взглядом волчицы.
        - Со взглядом лисицы, блядь, - со злостью усмехнулась Лия, перепрыгивая начавшую зарастать колею. - Стать бы сейчас лисичкой и как куснуть Ильинского. Пусть бы умер в страшных муках.
        И, передёрнув плечами, она зашагала дальше, в глубине души надеясь, что куча птиц обеспечит ей доступ к Ильинскому на законных основаниях - пусть сам разбирается с тучей крикливых пернатых.
        Но и этой маленькой надежде не суждено было сбыться. Пока Лия ходила на обход, Ильинский успел вернуться к себе в домик и сейчас лежал на спине - ей даже показалось, что у него открыты глаза, но лишь на мгновение.
        Осторожно открыв входную дверь и зайдя в коридорчик, Лия отчётливо уловила запах перегара, который ядовитым туманом стелился перед дверью комнаты Ильинского, которую он предусмотрительно захлопнул - у Вадима Борисовича появилась поганая привычка спать в одних трусах, и Лия несколько раз натыкалась на научного руководителя в белье. Хотя она всегда стучалась и спрашивала разрешение войти.
        «Может, это были такие своеобразные подкаты?» - подумала Лия.
        В этот момент Ильинский за дверью как-то натужно кашлянул, и запах перегара усилился. Лия скривилась и, отбросив вежливость, быстро, топая сапогами, подошла к двери Ильинского и постучала.
        - Да, - раздался из-за двери слабый и неровный голос Вадима Борисовича. Сразу было понятно, что он мертвецки пьян.
        - С птицами помогать будете? - сухо и резко осведомилась Лия, продолжая стоять за дверью. Её сердце словно молот о наковальню стучало в груди. - Крылья мерить, взвешивать?
        - Я бы ещё поспал, - выдавил из себя Ильинский - судя по голосу и проглоченным окончаниям слов, ему было очень плохо.
        - Ну как хотите, - и Лия, резко развернувшись, направилась в лабораторию орнитологии.
        Душа горела от обиды и злости. Значит, она не спала полночи, думала, за что он так с ней, переживала, ещё раньше - страдала из-за того, что его увольняют, а он спит пьяным сном и даже не чешется ей помочь!
        - Хотя сам всегда говорил, что как бы ты ни был пьян, утром должен встать и работать, - пробурчала Лия, развязывая тесёмки на полотняном мешочке и вынимая оттуда пёстрого молодого соловья. - Двойные стандарты-с.
        Она чувствовала, что к приезду Малиновского догорит. Никогда она так ещё не ждала высокомерного и падкого до женской ласки Александра Владимировича.
        «А ведь его вырастил Ильинский. Яблоко от яблони, как говорится». - Следующий за соловьём молодой сорокопут попытался клеваться, но был безуспешен - мягкий клюв сильным укусам не способствовал.

* * *
        Ильинский показался на кухне ближе к девяти утра. Туман потихоньку начинал рассеиваться, поэтому Лия, которая сидела за одним из длинных обеденных столов и пила кофе, грея руки о горячую кружку, заметила его сразу. Вадим Борисович шёл нетвёрдой походкой, засунув руки в карманы зелёных камуфляжных штанов, и смотрел под ноги. Его пепельные волосы были растрёпаны с одной стороны, на которой он, очевидно, спал. Вообще весь вид Ильинского говорил о том, что проснуться для него было тяжело.
        «Пить надо меньше, - кисло заметила про себя Лия, делая маленький глоток растворимого кофе. - Спасибо, что хоть проснулся. Но помощь уже не нужна». - Основной поток птиц схлынул - год был не особо плодовитым.
        В этот момент Ильинский тяжёлым шагом зашёл на кухню, и Лия поспешно перевела взгляд в сторону - на вышке для флага как раз расположилась серая ворона, а выцветшие лохмотья, оставшиеся от знамени, рвано колыхались на ветру.
        Вадим Борисович тем временем прошёл мимо Лии, обдав её стойким запахом выпитой накануне водки и, оказавшись рядом с плиткой, протянул руку к чайнику, в котором обычно находилась заварка, но вдруг остановился - он был пуст.
        Наблюдая за Ильинским краешком глаза, Лия почувствовала, как в груди разливается некое торжество, смешанное с болью. Ильинский привык к хорошей жизни, и уже много лет не делал на кухне ничего полезного, разве что заваривал пару раз за полевой сезон чай.
        - Почему чай не заварен? - капризно и, как показалось Лие, чуть виновато, протянул Ильинский, усмехнувшись краешком рта и поворачиваясь к ней, пытаясь улыбнуться.
        Создавалось такое впечатление, что где-то в глубине души он прекрасно осознаёт, что натворил, но что-то - гордость ли, глупость ли, мешает ему произнести простое человеческое «прости».
        - У господа были другие планы, - едко процедила Лия, не поворачивая головы к Ильинскому. - Но ведь вы вполне можете заварить чай сами.
        Или попросить Лизу.
        Лия надеялась, что Ильинский оценит важность предпринятого ей демарша - до неё никто и никогда не отказывал Вадиму Борисовичу и исправно заваривал чай. Впрочем, и он раньше был другим.
        Однако Ильинский, занятый, должно быть, своими мыслями, пожал плечами и вытащил из кармана пачку сигарет. И снова - Western.
        - В новый домик пока не заходите, - произнес Ильинский, закуривая. - И мальчикам передай. Там Дружинин. - Лие могло показаться, но глаза Вадима Борисовича на мгновение полыхнули озорным огоньком.
        «Не только Дружинин, - саркастично подумала Лия, - девочки в её комнате нет, - когда она ходила будить Андрея и Эдика, пустая кровать Лизы сказала ей многое - так же, как и у Ильинского, - хотя… это было понятно ещё вчера».
        Она уже собиралась напрямую спросить у Ильинского, как прошёл вечер встреч, но в этот же момент Вадим Борисович тряхнул головой, лёгким ударом пальца сбросил пепел с кончика сигареты, вышел из кухни и, повернувшись к Лие спиной, устремил взгляд на далёкие хребты невысоких гор, очертания которых проглядывали в редеющем тумане.
        О чем он думал, когда долго курил, глядя вдаль? О том, как шикарно провел ночь? От этих мыслей Лие стало противно и грустно. Зачем Ильинскому понадобилась Лиза, когда крылом для него могла стать она - Лия? Нужно было только дать ей воздух. Видимо, чего-то ему в ней не хватало.
        «Если это глупость в стиле - одну люблю, другую трахаю, то я окончательно перестану его уважать, - подумала она. - Хотя… Главный вопрос - а любит ли он меня?»
        В этот момент Ильинский, докурив сигарету, привычным щелчком пальцев отбросил её куда-то в заросли крапивы и, кашлянув особенно надрывно, неспешно направился на обход, хотя было далеко не время идти. Лие показалось, что он как будто нарочно хочет быть от неё подальше.
        «Когда кажется, креститься надо».
        - Я думала, что он хотя бы заметит, что что-то не так, - расстроенно прошептала Лия, глядя вслед Ильинскому. - Ведь все можно поправить - просто извиниться, - последние слова она произнесла одними губами, понимая, что Вадим Борисович не извинится никогда в жизни.
        Он не решал проблем, а просто уходил от них.
        Вот и сейчас Ильинский шагал в сторону сетей, расположенных на берегу.
        Лия откликнулась на зов серебряного ключа, пошла за ним, как за путеводной звездой. Но всё то лёгкое и воздушное, что дал ей ключ вначале, мгновенно обратилось в прах и, словно песок, утекло сквозь пальцы, оставив на них смазанные следы, пахнущие слезами и пеплом - так же, как и в душе Лии.
        Мучимая мыслями и воспоминаниями, она резко вскинула голову. Рот наполнился солоноватым привкусом крови, а в нос ударил запах костра и золы.
        - Полынь да зола тебе, Вадим, - прошептала Лия, глядя в бездонную кружку с кофе.
        Чай пить она больше не могла.
        Самым простым было бы, вероятно, пойти и напиться сегодня вечером с дядей Пашей, который всё равно ничего не помнил о карабине, но Лия чувствовала, что если напьется, да ещё у Горского, то ничто уже не спасет Ильинского и Лизоньку от пули.
        «Надо отвлечься, - одёрнула себя Лия, чувствуя, как вновь погружается в пучину абсолютного отчаяния. - Не то к приезду Малиновского я догорю».

* * *
        Спасение пришло с неожиданной стороны. Андрей ещё в начале практики собирался съездить на горную речку, которая находилась в семи километрах выше по течению чем «Тайга», однако, инженер стационара, а по совместительству пасечник и владелец лодки Виктор Николаевич Корнев, отказался брать с собой Борисова под каким-то малопонятным предлогом.
        «Денег, должно быть, мало предложил, - заметила тогда Лия, и Андрей не мог с ней не согласиться - за мелкие транспортные услуги дядя Витя драл три шкуры».
        Но сейчас - то ли из-за договора на исследования, то ли по велению души, Виктор Николаевич согласился свозить Андрея на Горянку, но с одним условием - с Борисовым поедет ещё кто-нибудь - по технике безопасности одному нельзя.
        - Поплывёшь со мной на Горянку? - легко и как бы между прочим спросил Андрей, хотя Лия видела, как он внимательно наблюдал за ней.
        «Я бы тоже за собой следила, - усмехнувшись про себя, подумала Лия. - После эпизода с карабином».
        Ей было немного стыдно за ночные похождения с винтовкой, но вина и досада ещё не разъедали её душу - думала Лия пока совсем не о том.
        - Я бы с удовольствием покаталась на лодочке, - ответила Лия. - Вот только надо спросить, - она чуть помедлила, - у Вадима Борисовича, - имя Ильинского отозвалось на языке вкусом пепла, - надеюсь, что он меня отпустит.
        - У него выбора нет, - проведя пальцами по волосам, произнёс Андрей. - За ним огромный должок. - Его светло-зелёные глаза воинственно сверкнули за стёклами очков.
        Вид Борисова, а так же его готовность работать, несколько вдохновили Лию, поэтому она легко соскользнула с кровати-нар, набросила на плечи зелёный армейский бушлат и вышла из домика.
        Немного приободрившись, Лия зашагала на поиски Ильинского. Она надеялась, что найдёт его в лаборатории териологии, в которой занимались препарированием мелких млекопитающих - землероек и грызунов для разнообразных исследований. Лия надеялась, что, может быть, сейчас ей удастся с ним поговорить - без Дружинина и его девочки.
        Ильинский нашёлся довольно быстро - Эдик как раз принёс утренний «улов» - больше полусотни грызунов и землероек, и теперь Вадим Борисович стоял на пороге лаборатории териологии и ждал, пока Кандаков начнёт обработку мышей.
        Глядя на непривычно задумчивого Ильинского, Лия заметила, что он слегка улыбается, но не была уверена, чем вызвана эта улыбка - тем, что она пришла к нему или же что Лиза и Дружинин наконец-то встали - солнце, которое время от времени показывалось в разрывах серых облаков, предвещавших дождь, было в самом зените.
        «Проснись так кто-нибудь из нас, - мелькнула у Лии мысль, - со свету бы сжили. Хотя прежде разбудили бы».
        Она коротко вздохнула, собралась с мыслями и позвала Ильинского:
        - Вадим Борисович.
        Сердце у неё билось где-то в горле. Она чувствовала, что это - последний шанс на то, что Ильинский вернётся к ней.
        - Ну, - Ильинский спустился с крыльца лаборатории и сделал пару шагов, уперев руки в бока, остановился перед Лией. Низ его рубашки, выпущенный из брюк, был безбожно измят и в чём-то испачкан. Лие не хотелось думать, в чём именно. - Что ты хочешь?
        Вас.
        - Дядя Витя везёт Андрея на Горянку, - быстро и удивительно уверенно проговорила Лия. Даже голос не дрожал, лишь был выше и звонче, чем обычно. - Насобирать растения и набрать воды. По технике безопасности одному нельзя. Можно поехать с ним? - она искательно посмотрела на Ильинского.
        Лия надеялась, что он не разрешит ей ехать, попросит остаться. Она, конечно, поупирается для вида - или нет, но останется. Лия и правда была готова остаться, но ответ Ильинского уничтожил все её надежды и только прибавил желания поехать:
        - А ты хочешь поехать? - он смотрел на неё и улыбался, чуть разведя руки.
        Ещё чуть-чуть, и Лия подумала бы, что он зовёт её в свои объятия, но нет - Вадим Борисович так и остался стоять, а Лия была слишком зла на него и обижена, чтобы сделать шаг вперёд.
        - Я бы покаталась, - честно ответила она, не кривя душой.
        Почти.
        - Так езжай, - усмехнулся Ильинский. - Весишь ты немного - не больше канистры с водой.
        В любой другой раз Лия сочла бы шутку смешной, но сейчас ей так не показалось.
        «Лучше на Лизонькину жопу посмотри!»
        - Спасибо! - бросила она и, на ходу застёгивая бушлат, прокричала Андрею: - Всё хорошо! Я еду. Вадим Борисович разрешил!

* * *
        Прохладный ветер бил в лицо Лие, унося с собой мрачные мысли и отчаяние. Она широко открытыми глазами смотрела на проносящиеся мимо берега реки, внимательно рассматривая всё, что попадалось на пути. Небольшие островки, заросшие колючими кустами ежевики, тонкие полоски галечных пляжей, которые длинными узкими мысами уходили в реку, сильно обмелевшую за жаркое лето. Над водой летали крикливые толстые чайки, а в небе над ними величественно парил кругами коршун.
        Лия сидела спиной к носу лодки и смотрела, повернув голову, на всю эту красоту, которая мелькала перед глазами, словно в киносъёмке. Это было волнующее и в то же время успокаивающее чувство. Ей нравились такие полосы отчуждения, при продвижении по которым иногда совсем не хочется, чтобы приближался пункт назначения.
        Сидевший напротив Лии Андрей уже успел застегнуть сетку на капюшоне своей энцефалитной куртки песочного цвета и теперь тоже смотрел по сторонам. В какой-то момент он оставил созерцание таёжной природы и повернулся к Лие.
        - Дружинин - сверхразум, - произнёс Андрей, наклоняясь к ней и стараясь заглушить свист ветра в ушах. - Причалить в затон с илистым дном - это сильно.
        - Торопился, наверное, к Лизоньке, - заметила Лия, осторожно опуская руку за корму лодки и касаясь кончиками пальцев водных брызг, которые летели во все стороны, когда нос разрезал водную гладь.
        - Жаль, что мы пропустим то, как он будет оттуда выбираться, - усмехнулся Андрей, поправляя лезущие в глаза пряди волос, которые, несмотря на капюшон, развевались под тугими порывами ветра.
        - Разве шмаровозка всё ещё стоит в затоне? - поинтересовалась Лия, глядя на то, как мимо неё проносится мелкий галечник. - Я думала, что, пока мы собирались, Дружинин уже отчалил.
        - Интересное название для его лодчонки ты придумала, - оценил Андрей.
        - Вспомнила, как в «Убить Билла» называлась розовая машина медбрата, - улыбнулась Лия. На душе было погано, но всё же теплей, чем ночью. - Думаю, что у Шлюховоза и четырёхколёсная коробчонка есть.
        - С тем же названием, - засмеялся Андрей.
        - Когда я была на первом курсе - тебя тогда в «Тайге» ещё не было, как и вот этого всего, - произнесла Лия, - Дружинин приезжал на своём джипе. Едва в «Трумен»[3 - «Трумен» - обиходное название грузового автомобиля ЗИЛ-157.] не въехал.
        Лучше бы въехал.

* * *
        Карабкаться вверх по течению Горянки было одновременно интересно и страшно. Дядя Витя - коренастый пожилой пасечник со светлыми глазами и такими же, почти белыми волосами, оставил их на берегу возле устья горной речки, а сам отправился к себе на пасеку - пересадить пчёлок.
        Как и большая река, Горянка заметно обмелела - по крайней мере, Андрей, осторожно, но всё же быстрее, чем Лия, поднимаясь по погружённым в воду замшелым камням, утверждал, что, когда он был здесь в начале лета, вода доходила ему и Эдику до колена.
        Сейчас это был мелкий, но всё же быстрый прохладный поток, который с шумом скатывался по небольшим порогам, сложенным из нагромождения больших камней, поваленных и поломанных стволов деревьев. По берегам Горянки росли в изобилии многочисленные кустарники смородины, а на некоторых камнях - больших и неподвижных, разрастались целые вселенные мхов и лишайников, по которым ползали жуки и прочие насекомые.
        Андрей несколько раз останавливался на мелких островках в реке, чтобы собрать наиболее интересные растения, но настоящую большую остановку сделал в месте, где речка делала изгиб, а более-менее пологий берег выходил на склон, который сплошь зарос ковром из высоких трав и папоротников. Выглядело это всё потрясающе - совсем как в фильмах про динозавров, которые так любила в детстве Лия.
        Радуясь тому, что надела накомарник, она осматривала всё это зелёное великолепие.
        - Интересно, - задумчиво произнесла Лия, сидя на поваленной берёзе и наблюдая за тем, как Андрей выкапывает крохотный росток папоротника, который смотрелся бедно и куце на фоне остальных раскидистых зелёных собратьев. - Что такого Дружинин сказал Борисычу, что тот побежал жрать водку и лапать Лизу?
        - Наверное, что-то вроде: «Вадим, тебя уволили, ты теперь не преподаватель, за студентов не отвечаешь, шли всех на хер и делай, что хочешь». А Борисыч подумал: «А ведь верно, пошло оно всё. Я всю жизнь мечтал трахнуть первокурсницу». Как-то так. Пятнадцать минут задушевной беседы - и всё, - последние слово Андрей протянул, вложив в него достаточно сарказма и горечи, чтобы выразить все своё отношение к сложившейся ситуации, - дядька пошел вразнос.
        - Пиздец, - вздохнула Лия. - Вот скажи - зачем? Ведь, - она запнулась. Лия хотела сказать «Ведь у него была я», но в последний момент поправилась: - Ведь у него есть мы. Почему же тогда? - она почувствовала, что должна, по идее, заплакать, но проклятые слёзы не желали пролиться.
        Ей бы не говорить о случившемся, не бередить и без того кровоточащую рану, но Лия ощущала, что без эмоций - каких угодно, она просто не выдержит. Чтобы чувствовать себя живой, ей, как ни парадоксально, надо было чувствовать, а что - уже не важно. Существование, кроме страдания, ничего больше не предлагало.
        - Потерял Вадим Борисович гордое звание Борисыча, - с кривой усмешкой резюмировал Андрей, завязывая тесёмки гербарной папки. - Можем отправляться обратно.
        - Он просто кю[4 - Кю - допустимое в обществе ругательство во вселенной фильма «Кин-дза-дза».], - произнесла Лия, поднимаясь с дерева. - Теперь он просто кю.
        - Хорошее слово, - заметил Андрей, боком спускаясь обратно к Горянке. - Эдику понравится.
        Спускаться было веселей, быстрей, но опасней, чем подниматься, на одном особенно скользком участке Лия едва не навернулась, так что Борисов сам пошёл впереди, проверяя, какие камни безопасней.
        - Хочешь вызвать ревность у Ильинского? - вдруг спросил Андрей, не поворачиваясь к Лие и осторожно переступая с одного полузатопленного камня на другой.
        - Я не буду ни с кем спать, - быстро ответила она, держась одной рукой за ветку, а вторую выставив в сторону для равновесия. Прохладная вода журчала, создавая мелкие завихрения, вокруг её сапог. - Я не Лизонька.
        - Да я не про это, - успокоил её Андрей, подавая Лие руку в особенно скользком месте. - Так хочешь?
        - Конечно, - она благодарно ухватилась за ладонь Борисова и, с учащённым биением сердца - на этот раз от лёгкого страха, перешагнула скользкие подводные камни.
        - Предложи Корневу покушать, - усмехнулся Андрей, пропуская Лию вперёд - следующий поворот Горянки был безопасным и мелким.
        Небольшие коричневые камни ровно лежали, чуть прикрытые холодной горной водой. Лия аккуратно ступала по ним, всё время глядя под ноги, чтобы ненароком не оступиться, и машинально отмечала про себя, как красивы камни в холодной воде. Камни в холодной воде… Она на мгновение остановилась. Настойчивая мысль, а точнее воспоминание, билось в голове. Она ведь задавалась этим вопросом ночью, когда сидела на крыльце своего домика потерянная и раздавленная.
        Какого же цвета камни в холодной воде?
        - Андрей, - протянула Лия, оборачиваясь и глядя на то, как неугомонный Борисов срывает ещё немного листьев чёрной смородины, которая росла по берегу у самой кромки воды. - Какого цвета камни в холодной воде?
        - Зависит от того, какие камни, - рассеяно бросил Андрей, нисколько не удивившись вопросу. - Коричневые или серые. А что? - взгляд его ярко-зелёных глаз - не таких, как у Лизы, а красивых и умных, пронзил Лию.
        Она почувствовала, как вспыхивают её щёки, и отвернулась, закусив губу. Хоть Борисов и был её другом, она не собиралась рассказывать ему, что часто думала над тем, что означают строчки из песни: «Цвет глаз у моей любви как камни в холодной воде». Часто она пыталась вспомнить, какого же они цвета, эти камни, открывала картинки в интернете, но до вечера вчерашнего дня не задумывалась об этом по-настоящему. Теперь она почти поняла. Серые камни - как глаза Ильинского. Такие же светлые и холодные.
        Остаток пути они проделали молча, стараясь не оступиться на скользких, покрытых водорослями камнях. Лия пару раз черпанула сапогом, а один раз даже плюхнулась в воду, описав совсем не изящную дугу. Рукав бушлата промок насквозь, но листья смородины в кармане были целы, также как и пухлая стопка газет, в которых покоился только что собранный гербарий Андрея.

* * *
        Когда они вернулись, Дружинина уже и след простыл, а встретивший Андрея и Лию Эдик пожаловался на то, что Ильинский заставил его сразу после обработки мышей, даже не дав помыть руки, бежать в обход по сетям - Лиза, видите ли, ещё не опытная и много птиц не осилит.
        - Зато в другом деле она просто мастер, - ехидно улыбнувшись, заметила Лия, лёжа на животе поперёк кровати-нар и глядя на часы - Лиза всё же ушла на свой обход, на котором много пернатых не должно было быть.
        Однако серое небо было затянуто тяжёлыми тучами, и пару раз Лия слышала, как звонкие капли дождя ударялись об оконное стекло в лаборатории. Это значило, что птицы, чувствуя приближение стихии, начнут искать себе укрытие. Следовательно, есть огромная вероятность, что сети за воротами, куда отправилась Лиза, полны «дичи».
        В этот момент снаружи послышались тяжёлые шаги, а через мгновение в дверях домика Лии показался Ильинский.
        - И что это за тюлень здесь лежит? - с усмешкой спросил он, глядя на Лию, которая, чуть приподняв голову, скосила глаза на Вадима Борисовича.
        Эта его шутка тоже её не сильно вдохновила.
        - Я умерла, - бросила Лия, глядя поверх съехавших очков на Ильинского, который чуть исказился и расплылся - зрение оставляло желать лучшего. - Разве не видно?
        - Вставай и иди за ворота, - не обратив внимания на выпад, произнёс Ильинский. - Я слышал - мне показалось, что тебя звала Лиза.
        - Вы уверены? - недовольно пробурчала Лия, опираясь на руки и садясь на кровати. - Может, это был ветер?
        - Вот ты сходи и проверь, - вновь не отреагировал на замечание Вадим. - Что-то долго её нет. - Он посмотрел на наручные часы, затем на настенные.
        Дыхание у Лии участилось, а в душе снова начал разливаться мерзкий холод, который только-только отступил, заглушённый тайгой и шумом воды Горянки.
        - Ну хорошо, сейчас, - Лия спустила ноги с нар и прошла в лабораторию, - вот только дождевик накину.
        Она уже протянула руку за висевшим на гвозде в углу голубым полиэтиленовым дождевиком, как вдруг голос Ильинского заставил её пальца дрогнуть, да так, что краешек непрочной материи порвался:
        - Такой прозрачный? Как у Лизоньки?
        Ласковое словечко обожгло Лию, но она, собрав волю в кулак, ответила, хотя в её голосе отчётливо чувствовался яд:
        - Как у меня, - с этими словами она, прихватив пару мешочков, отправилась за ворота - искать Лизу, которая вскоре показалась сама.
        - А я уже хотела идти за тобой, - произнесла Бакланова, чуть задрав голову и глядя на Лию сверху вниз - как и Дружинину, ей с ростом не повезло. - Там много птиц, - она указала рукой на куст бузины, за которым располагалось несколько сетей.
        - Значит, ты меня не звала? - немного удивилась Лия, проходя мимо Лизы и начиная выпутывать маленького дятла, который умудрился намотать на свои когтистые чешуйчатые лапки целых два слоя сети. - Вадим Борисович отправил меня тебе помогать.
        Удивительно, но в рабочие моменты Лие было не сложно общаться с Лизой, даже зная, что именно Баклановой отдал предпочтение Ильинский.
        Тебе не сестра, тебе не жена.
        - А я и так собиралась за тобой идти, - ответила Лиза, принимая у Лии из рук освобождённого дятла. - Он слишком сильно запутался.
        - Ну тогда хорошо, что Вадиму Борисовичу показалось, и я пришла, - пожала плечами Лия и зашагала к дальним сетям - дождь начинал накрапывать всё сильней, а ей не хотелось мокнуть. Короткий дождевик был не лучшей защитой от дождя, да и возбуждённые перед ливнем комары начали сильно кусать голые ноги Лии - на выручку она отправилась в шортах.
        «Может, хоть краска после побелки домика смоется», - подумала Лия, подходя в последней сети, в которой она заметила кого-то длиннохвостого - вероятно, трясогузку.
        Однако, стоило ей подойти ближе, сердце её подпрыгнуло от радости - в сети висел ополовник - маленький чёрно-белый комок перьев с красными ободками вокруг глаз и маленьким клювом. Такого в этом сезоне ещё не было.
        «Лизе ты не достанешься!» - с этой мыслью Лия принялась выпутывать пищащего на высокой ноте птица.
        - Где твои друзья? - это было первое, что произнёс Ильинский, обращаясь к птице, которая усиленно пыталась клеваться. - Тебя бросили? - Ополовники всегда летали стаями, и в сети их обычно было не меньше пяти.
        - Не его одного, - едко, ощущая привкус яда на языке, пробормотала Лия достаточно громко, чтобы Ильинский её услышал.
        Вадим Борисович ничего не ответил на этот выпад, а молча приподнял занавеску и, выставив вперёд руку, раскрыл ладонь. Ополовник тут же взлетел и, пронзительно чирикнув, улетел, оставив после себя погадку.
        - Вот вам и птица Сирин над моей головой, - криво усмехнулась, обращаясь к сидевшему в кресле Андрею. - Птица серет над моей головой, - пропела Лия. - Вот это по-орнитологически.
        - Скажи мне лучше, орнитолог, - произнёс Ильинский, возвращаясь к оставленным картам игры «Мафия», - кто такой оборотень?
        - Он может перевоплощаться в различных персонажей, - ответил вместо Лии Андрей. - Например, в маньяка, комиссара, проститутку…
        - Много кто может неожиданно оказаться проституткой, - заметила Лия, и по тому, как Ильинский резко вышел из домика, наклонив голову, было ясно, что этот выпад не остался незамеченным.
        Под холодный шепот звезд
        Мы сожгли последний мост,
        И всё в бездну сорвалось,
        Свободным стану я.
          IV. Депрессия
        Наши звёзды померкли, и бездна темна
        - Мне поставили диагноз, - сумрачно произнёс Ильинский вместо приветствия, не отрываясь от компьютера и не поворачиваясь к Лие.
        - Ну… так это же хорошо, - немного растерянно, но бодро заметила Лазарева. Она пришла к нему за очередной порцией данных для обработки, и уже успела забыть, что накануне Ильинский говорил ей о том, что идёт в больницу. - И что у вас? - Она с интересом посмотрела на Вадима Борисовича, который не отрывался от экрана монитора и упорно не желал встречаться с ней взглядом.
        - Как я и думал, - нехотя и с какой-то обречённой горечью ответил Ильинский. - У меня боррелиоз[5 - Боррелиоз (болезнь Лайма) - инфекционное заболевание, обладающее большим многообразием клинических проявлений. Хроническая болезнь Лайма трудноизлечима. Наиболее встречающийся синдром - артрит. Лечится антибиотиками. Возбудитель - бактерия типа Спирохета, переносчик - иксодовые клещи.].
        - Зато теперь хотя бы известно, от чего лечиться, - возразила Лия, чувствуя лёгкое раздражение. В вопросах здоровья Ильинский был удивительно небрежен и рассеян. - Как вообще лечат боррелиоз?
        Антибиотиками.
        - Антибиотиками, - в такт мыслям Лии ответил Вадим Борисович.
        Его рука, лежавшая на компьютерной мышке, напряглась. Казалось, ему одновременно и не хочется продолжать этот разговор, и надо его закончить. Будто он понимал, что никто, кроме Лии, как и в случае с ногой, ему не поможет.
        - Вот и замечательно, - наклоняясь чуть ближе к Ильинскому, заметила Лия. Её длинные, чуть волнистые волосы почти касались плеча Вадима Борисовича. - Значит, будем вас лечить!
        - Как? - горестно отозвался Ильинский. В его голосе слышались отчаяние и боль.
        - Вы сами сказали - антибиотиками, - почти не скрывая раздражения, напомнила Лия. - Будете пить таблетки.
        - Как? - казалось, что Вадим Борисович сейчас заплачет. Вопросы про здоровье и лечение всегда расстраивали и утомляли его - Лия знала это не понаслышке.
        - Ртом, Вадим Борисович! - воскликнула Лия и, не в силах больше сдерживаться, положила руки ему на плечи и мягко, но настойчиво развернула к себе.
        Когда она видела прямо перед собой его глаза - серо-голубые, светлые, как камни в холодной воде, ей хотелось одного - смотреть в них вечно, утонуть в этом прозрачном омуте и, если такова её судьба, разбиться при падении об эти холодные камни, которые омывает кристально-чистая прозрачная влага…
        Лицо Ильинского, его черты, взлохмаченные седые волосы, рыжеватые огоньки в серебристой бороде - всё это неожиданно заволокло дымом - белёсым и густым, словно молоко, туманом, который всегда окружал «Тайгу» по ночам. Глядя на то, как Ильинский бледнеет и распадается перед ней клубами серой пыли, Лия раскрыла рот, пытаясь окриком остановить происходящее, не допустить, чтобы Вадим Борисович ускользнул, словно песок, сквозь её пальцы, но в этот момент она почувствовала, что её ладони проваливаются в пустоту. Ощущая, как что-то лёгкое скользит по коже, она подняла чуть дрожащие пальцы и посмотрела на них. Её ладони были покрыты тонким слоем серого пепла.
        В горле застрял комок, а на глаза навернулась пелена слёз, которые крохотными каплями выкатывались из уголков глаз и, зависая на мгновение на ресницах, падали на щёки.
        «Слёзы, - подумала Лия, вытирая лицо испачканными в пепле руками, оставляя на коже широкие серые росчерки, - наконец-то они пролились»…
        Резко дёрнувшись, Лия открыла глаза. Сухие и сонные глаза, перед которыми предстал белёный потолок орнитологического домика.
        Селефаис вновь ускользнул от неё.
        Лия со вздохом повернулась на бок и, нашарив рукой смартфон, посмотрела на время - половина шестого утра, через полчаса Лиза должна пойти на обход.
        «Пусть сами обрабатывают птиц, - подумала Лия. - А я попробую найти свой потерянный рай».
        Она знала, что через полчаса услышит за стеной тяжёлые шаги Ильинского - вряд ли он допустит, чтобы Лизонька поднималась так рано, да ещё ходила в оба направления - на берег и за ворота.
        Лие снова снился один из тех снов, которые она видела еще до того, как её прежняя жизнь разбилась на осколки. Теперь этот сон ничего не значил - все было напрасно. Осколки прошлого, преломлённые в призме горького настоящего и минувшего будущего, порой превращались под действием снов и мечтаний в то, что она видела сегодня - почти точная копия воспоминания, но уже отравленная необратимыми изменениями.
        Лия плотнее закуталась в спальник и закрыла глаза. За окном по мокрой траве тихо прошелестел новый залп дождя.

* * *
        Тяжёлые свинцовые тучи заволокли низкое хмурое небо - дождь шел с небольшими перерывами уже третий день. Раз начавшись во время похода Лии за ворота на выручку Лизе, стихия не унималась. Лишь изредка морось прекращалась, и плотные клубы пара поднимались от мокрой земли, создавая на невысоких хребтах вдалеке причудливые низкие облака.
        От тёплого, даже жаркого июля не осталось и следа - в воздухе чувствовалось приближение августа - уже почти осени. В домиках было сыро и неуютно, а печка на кухне не могла дать того тепла, в котором так нуждалась Лия.
        Деревья и густые заросли кустарников на стационаре и за его пределами намокли, а разнотравье отяжелело от влаги и теперь клонилось, роняя капли в перерывах между ливнями. Лия ходила по этому не-болоту, хлюпая сапогами, на сети через Тайгинку и в пойме большой реки, которая, судя по всему, скоро должна была выйти из берегов - в прошлом году Лие приходилось брать у мальчиков болотники, чтобы добраться до дальних краёв.
        Хмуро глядя на небо с проплывающими по нему быстрыми светлыми облаками, Лия думала, что в одиночку ей будет тяжеловато. В прошлые годы у неё был Ильинский, который, когда она ходила на берег, просто забирал у неё обходы за ворота.
        Теперь всё изменилось - внимание и время Ильинского были заняты Лизой.
        Лие же оставались обходы и кухня.
        Горе горем, а еда сама себя не приготовит. Да и о мальчиках надо было заботиться. Последнее время Лия находила в себе силы для работы только в поддержке Андрея и Эдика.
        Вот и сейчас она стояла на кухне рядом со столом и резала лук для поджарки к гречневой каше с тушёнкой. Сзади яростно пылала и весело гудела большая печка, тепло от которой мягко грело спину и ноги Лии через армейские зелёные штаны и бушлат. Её телу было тепло и приятно, даже немного клонило в сон - встала Лия сегодня рано, а помогать ей с птицами, естественно, было некому.
        Ильинский неожиданно проснулся в восемь утра на её прошлый первый обход, но затем, когда ранней пташкой была Лиза, он поднялся и того раньше - в половине шестого утра и, судя по угловатому неразборчивому почерку в журнале с записями, птиц вместо Баклановой приносил он сам. При первой удобной возможности Вадим Борисович сажал на запись кого-то другого - собственный почерк ему категорически не нравился, хотя, глядя на записи других, он часто сетовал на то, что им всем необходимы прописи - учиться каллиграфии.
        «А ко мне он так рано никогда не вставал, - с грустью подумала Лия, беря из алюминиевой большой миски крупную луковицу. - Даже когда я была на первом курсе. А ведь она даже не на зоологическом профиле…» - Она шмыгнула носом.
        Лия чувствовала, что могла бы, почти готова простить Ильинского, если бы он извинился. Но Вадим Борисович даже не пытался. Он даже не заметил, что что-то не так. Да и как бы он заметил, с горечью подумала Лия, если всё время проводит с Лизой. С Баклановой, которой доставалось всё его внимание без остатка, которую он иначе, чем Лизонька не называл. А ещё улыбался при этом так, что Лие хотелось выхватить складной нож из ножен на поясе и вонзить блестящее лезвие прямо в его глаз.
        За короткое время - считанные часы, девочка Дружинина стала центром вселенной Ильинского, и Лия не могла понять - почему? Что и когда она сделала не так? Чем эта шлюха с кислым лицом и бессмысленным взглядом заслужила такое отношение к себе?
        «Сосёт, наверное, хорошо», - зло подумала Лия, яростно кромсая лук, с упоением слушая, как хорошо заточенный нож вонзается в деревянную доску.
        Она вспомнила, с какой теплотой и заботой стирала рубашки, какой приятной на ощупь была хлопковая ткань, как аккуратно, вкладывая всю свою любовь без остатка, Лия складывала одежду и оставляла в комнате Ильинского. Эту рубашку - голубую, чуть выгоревшую на жарком летнем солнце, Ильинский так и не надел. Она лежала, как и была - аккуратно сложенная, на тумбочке возле его кровати.
        Из-за рубашки было больнее всего.
        Глаза начинало потихоньку щипать, и Лия чувствовала, как опухает и чешется нос, а из ноздрей начинает сочиться прохладная противная жидкость. Она подняла руку и повела тыльной стороной кисти по губам - попыталась стереть тонкую струйку, которая неприятно щекотала кожу, но тут же об этом пожалела. Именно в этой руке она сжимала нож, блестящее лезвие которого было почти пропитано луковым соком.
        Шикарно.
        Глаза тем временем уже заволокло прозрачной, искажающей всё пеленой, а маленькие капли начинали пытаться выскользнуть наружу. Вытереть их Лия даже не пыталась - руки, как и нож, были испачканы в луке. А слёзы тем временем текли и текли, капая на стёкла очков, стекали вниз по скулам - Лия чувствовала на губах их солёный резкий вкус.
        Она бы и рада была выплакаться, но это были простые луковые слёзы. Лие стало обидно. Она не могла даже плакать. Насколько же сильно её надломила сложившаяся ситуация, что она не могла заплакать - прежде проблем с этим у неё не было.
        Глотая слёзы, которые всё не желали останавливаться, Лия вдруг вспомнила, как она плакала на кафедре в последний рабочий день Ильинского, когда он подарил ей надежду на счастье - золотую цепочку и серебряный ключ.
        «Где же сейчас твоя Страна Снов? - подумала Лия, беря предпоследнюю луковицу. - Неужели боги Кадата столь жестоки?» - Она подняла руку и сдёрнула с лица очки - сейчас от них всё равно не было никакого толку.
        - Чего плачешь? - вдруг раздался за спиной голос, от звука которого Лия вздрогнула и резко повернулась.
        В дверном проёме, который находился рядом тропинкой к береговым сетям, стоял Ильинский.
        - Лук режу, - поспешно бросила Лия, отворачиваясь. Сейчас ей не хотелось, чтобы Вадим Борисович видел её такой. Жалости от него она точно не хотела.
        Нет.
        Краем затуманенных слезами глаз она заметила - даже больше почувствовала, как Ильинский дёрнулся было, словно хотел её успокоить, прижать к себе, зарыться пальцами в её пушистые волосы, но в последний момент остановился.
        Вместо этого он пожал плечами и, пройдя мимо неё, уселся на один из стоявших возле печи стульев.
        Однако, Лия всё же успела заметить щемящую сердце пустоту в его глазах.
        Глядя на то, как Ильинский сидит, задумчивый и почти печальный, Лия невольно подумала о том, что было бы, если бы она тогда нажала на курок…
        Это было бы сродни тому, если бы она вырвала себе сердце и положила его на разделочную доску, пропитанную жгучим луковым соком.
        Лия вдруг испугалась сама себя и даже на несколько мгновений положила на стол нож, глядя на собственные чуть подрагивающие от смешения тепла и холода руки, заляпанные луком, солью и ещё бог весть чем.
        «Лучше не думать об этом, - решила Лия, снова беря нож и продолжая резать. - А то я сейчас упаду перед ним на колени». - Она чуть повернула голову и посмотрела на Ильинского, который сидел, повернувшись боком к печке и, держа в одной руке сигарету, пальцами другой чесал себе голень - как раз ту, которую два года назад ему лечила Лия.
        Это так возмутило её, что она не сдержалась. Она хорошо помнила ту трофическую язву, которая ужаснула её на первом курсе.
        - Может быть, не надо чесать ногу? - осторожно произнесла Лия. - Руки-то не самые чистые. - Её реплика не имела никакого второго дна - руки Ильинский в самом деле мыл не так уж часто.
        - Отстань, а? - резко произнес Ильинский, поворачиваясь к ней так быстро, что с кончика его сигареты сорвался стержень пепла, который, прочертив полукруг, упал на деревянный пол кухни. - Сколько можно уже!
        - Я вообще-то до этого вам ничего не говорила, - огрызнулась Лия, возвращаясь к прерванному занятию. - И что такого в заботе и внимании?
        Раньше вам это нравилось.
        Этот вопрос она задала больше самой себе, чем Ильинскому, но неожиданно Вадим Борисович решил на него ответить:
        - Поменьше бы этой заботы, - губы Ильинского искривила какая-то горькая болезненная усмешка, - тогда и душа бы у меня не так болела.
        «Да что не так-то с твоей душой?!» - хотела воскликнуть Лия, но слова так и остались лишь мыслью, которая пленной птицей билась в сознании - к чему вообще это было сказано?
        - Не хотите поговорить, Вадим Борисович? - Собственный голос показался Лие каким-то грубым и чужим. - Чтобы не было недосказанности.
        - Нет, не хочу, - отрывисто бросил Ильинский.
        Он резко поднялся со стула, затушил сигарету и быстро вышел из столовой.
        Ей оставалось только смотреть, как его крупная фигура в камуфляжном костюме стремительно удаляется по направлению к жилым домикам. Ильинский шёл, склонив голову, и от него - Лия ощущала это всей кожей, всем своим существом, исходил отчётливый шлейф негодования и какой-то странной обречённости.
        Такой шлейф, заполняющий собой всё пространство, вытесняя из него все надежды и мечты, появлялся, когда он пел соло песни о любви, разлуки и смерти.
        Лия как будто наяву услышала высокий, с позвякивающей хрипотцой голос Ильинского, поющего слова:
        - …но я устал, окончен бой, беру портвейн, иду домой. Окончен бой, зачах огонь, и не осталось ничего, а мы живём, а нам с тобою повезло назло! - это назло он всегда пел яростно, его голос буквально подлетал на самых высоких нотах, а потом резко срывался вниз, унося с собой нечто, что мучило Вадима Борисовича.
        Он пел великолепно, как птица Сирин[6 - Сирин - в древнерусском искусстве и легендах райская птица с головой девы. Иногда прилетает на землю и поет вещие песни о грядущем блаженстве, однако иногда эти песни могут оказаться вредными для человека. Из-за этого в некоторых легендах Сирин приобретает отрицательное значение, так что её даже начинают считать темной птицей, посланницей подземного мира.]. Увы, но больше он никогда не запоёт над её головой. Ведь Сирин поет только счастливым людям. А сама приносит несчастья.
        С серого, затянутого тучами неба вновь начал накрапывать дождь, что полностью соответствовало настроению Лии. Утешало одно - завтра она уедет домой.
        Ещё никогда она так сильно не ждала Малиновского.

* * *
        В отличие от мотора шмаровозки Дружинина, шум «Ветерка», установленного на лодке дяди Вити, который должен был забрать с переправы Сашу Малиновского, Лия услышала сразу. Она даже вышла на крыльцо своего домика и, устремив взгляд вдаль, прислушалась к тому, как мотор, сделав последние пару оборотов винта, заглох. Далее Корнев пойдёт на вёслах - Лия знала это точно - всё мелководье напротив стационара заросло длинными жёлто-бурыми водорослями, которые словно ковёр показывались из воды.
        Лия так и стояла на крыльце, пока на небольшом пригорке, спуск с которого вёл на причал дяди Вити, не показался Малиновский - высокий и широкоплечий, довольно плотного сложения, он был заметен издали. Лия знала, что многим девушкам, например, её однокурснице Насте, Саша нравился, хотя сама Лия не могла найти в заведующем стационаром ничего привлекательного - помимо приятной внешности Малиновский мог похвастаться разве что отвратительным характером, жуткой непоследовательностью и забывчивостью - Лие постоянно приходилось напоминать ему, что в «Тайге» требуется что-то из города.
        В последний раз она ему звонила ещё до того, как из затона выполз, словно змей-искуситель, Дружинин - Малиновский должен был привезти новые весы для взвешивания птиц.
        «Если он о них забыл, - подумала Лия, глядя на то, как Саша широким шагом подходит к домику, неся в руке пакет с запасом хлеба, - то пусть едет обратно. Впрочем, - напомнила она себе, - это не моя проблема. Завтра меня здесь уже не будет».
        Вероятно, забытые весы были отличным поводом начать разговор, поэтому Лия, как только Малиновский подошёл совсем близко, произнесла:
        - Здравствуйте, Александр Владимирович, - она искательно улыбнулась, - вы привезли весы?
        Конечно же, нет.
        - Нет, не привёз, - с коротким, чуть обиженным вздохом ответил Малиновский, ставя пакет с хлебом в кресло. - Зато я привёз вот это, - он указал на хлеб, - это на кухню.
        - Вот за это спасибо, - ответила Лия, наблюдая за тем, как Малиновский открывает дверь своей комнаты. Это было единственное помещение на стационаре, которое запиралось всегда. Кроме домика Корнева, конечно, ключ от которого хранились в старом резиновом сапоге на крыльце, и о котором, естественно, все знали.
        - Ты даже не начнёшь возмущаться, почему я не привёз весы? - усмехнулся Малиновский из своей комнаты.
        - Нет, не начну, - ответила Лия, чувствуя, как холодный комок решимости царапает сердце. - У меня к вам такой вопрос: когда вы уезжаете?
        - Я уже успел тебе надоесть? - Малиновский встал в дверном проёме, облокотившись о косяк и проводя рукой по крашенной светло-коричневой краской двери. - Я ведь даже не сказал ещё, что в лаборатории срач, а ты плохо определяешь виды птиц.
        «Ты меня уже достал, - подумала Лия, чувствуя привычное раздражение, которое она испытывала при общении с насмешливым и самодовольным Малиновским. - Но ты должен увезти меня домой. Потом можно и поругаться».
        - В лаборатории я убираюсь каждый день, - она, скрестив руки на груди, посмотрела в глаза Малиновскому, - а птиц в этом сезоне мало, так что накосячить я не успела. Так когда вы уезжаете?
        - Ты всегда успеваешь накосячить, - настаивая на своём, усмехнулся Малиновский. - А зачем тебе мой отъезд? Привезу я весы, ты только напоминай почаще. Тогда - может быть. Кстати, - он вдруг стал серьёзнее, - последнее время ты что-то мало доставала меня своими звонками - я уже решил, что вам ничего не надо. Сам хлеб привёз, - он ткнул пальцем пакет, который мерзко зашуршал. - Что у вас случилось? Спирт закончился?
        - С этим вопросом обратитесь лучше к Ильинскому, - недовольно ответила Лия. - Он точно знает. А вообще, - она пристально посмотрела прямо в чёрные глаза Малиновского, - пойдёмте на кухню, и я вам всё, - Лия протянула последнее слово, - расскажу. Дядя Паша как раз окуней наловил - заодно покушаете.
        - Да что у вас здесь такого произошло, что ты называешь Вадима Борисовича Ильинским, а мне предлагаешь покушать? - с интересом спросил Малиновский, идя по тропинке на кухню - Лия едва поспевала за его широкими шагами.
        - Три дня назад, - начала Лия, чувствуя, что рассказывать о произошедшем будет тяжело и приятно - наконец-то она выговорится, - Дружинин привёз на лодочке свою девочку…

* * *
        - Ну это какой-то пиздец, Лия, - с сомнением произнёс Малиновский, отправляя в рот кусок жареного окуня. - Быть такого не может!
        - Я бы сама не поверила, если бы мне такое рассказали, - со вздохом заметила Лия, переворачивая шипящего, стреляющего каплями раскалённого масла, окуня. - Но мы имеем то, что имеем.
        - А Дружинин и Ильинский - Лизу, - пошутил Саша, не заметив, как у Лии дёрнулись уголки губ, а пальцы, державшие лопаточку, сжались.
        - Если вы мне не верите, можете спросить у Эдика и Андрея, они при этом присутствовали так же, как и я, и подтвердят… - начала с нарастающим возмущением Лия, но Малиновский перебил её:
        - Ну всё, всё, - махнул он испачканной в рыбе рукой. - Просто странно всё это, - Малиновский на мгновение замолчал, а затем произнёс: - Может, пойдём - посмотрим?
        - Зайти в новый домик, а в качестве благовидного предлога забрать повидло? - Лия мысленно обругала себя за то, что не сделала этого раньше - не хотела запачкаться и найти ещё больше доказательств поступка Ильинского.
        - А Лиза что, не готовит? - спросил Малиновский, беря второго окуня.
        - Она собиралась бросить макароны в холодную воду, - сумрачно ответила Лия, вспоминая, как отправила Лизу за птицами, а сама доварила еду. - Есть ещё вопросы?
        - Хромосомный анализ у неё хоть получается? - в голосе Саши звучало явное сомнение.
        - Без понятия, - пожала плечами Лия. - Они, кажется, в лаборатории уже дней пять не появляются, все сидят в домике Лизы и воркуют.
        - Если они и сейчас там, - Малиновский мотнул головой в сторону домика Лизы, - то мы беспрепятственно сможем порыться в новом домике. Ты идёшь? - он поднялся из-за стола и, помыв руки прохладной водой из рукомойника, выжидающе посмотрел на Лию.
        - Конечно, - она аккуратно сняла со сковороды последнего окуня и закрыла вентиль газового баллона. - Как же пропустить такое.
        В домик из бруса Лия входила, чувствуя, как у неё подгибаются колени. Она не была здесь с того момента, как Дружинин, мерзко улыбаясь и даже чуть подпрыгивая от предвкушения, выпроводил её из домика, а Ильинский, сверкая желанием в глазах, исчез за тюлевой занавеской. Просто не было душевных сил зайти сюда и своими глазами увидеть место, где прежнему Вадиму Борисовичу пришёл конец. Лия отчаянно цеплялась за бережно хранимый в памяти, но всё же тускнеющий образ, и просто не хотела, чтобы то, что от него осталось, уничтожилось окончательно. В её сердце всё ещё теплилась слабая надежда, что всё произошедшее - отравленный морок, наваждение, которое исчезнет, если не давать ему подтверждения.
        Ведь боги не могут быть столь жестоки.
        Малиновский тем временем, заложив руки за спину, несколько раз прошёлся по небольшой комнате, открыл ящики стола и зачем-то подёргал оконную ручку, заглянул в небольшую печку-буржуйку, железная дверца которой коротко лязгнула, когда её закрывали.
        - Ничего здесь нет, - Лия уловила в его голосе досаду, - так что, вероятно, они просто разговаривали про поэзию. При свечах, - Саша указал на оплавленные высокие свечи в импровизированных подсвечниках из бутылок из-под шампанского.
        «А, может, и правда ничего не было? - рассеяно подумала Лия, присаживаясь на краешек нижнего яруса двухэтажной кровати, которая стояла напротив низкой панцирной койки, застеленной ворохом старых пледов и одеял. - Может, они просто выпили и легли спать?..»
        Ещё один выстроенный с трудом мир, который хоть как-то объяснял поведение Ильинского, начал давать трещину, как вдруг взгляд Лии, рассеяно блуждавший по комнате, наткнулся на нечто, выбивающееся из общей картины. Она пару раз моргнула и сфокусировалась на стоявшей напротив кровати, в изножье которой, в ворохе серых, выцветших одеял отчётливо выделялся комок розовой ткани.
        - Александр Владимирович, - позвала Лия Малиновского, который, взяв из стопки книг со стола справочник по птицам, рассеяно его листал. - Мне кажется, или там, - она указала на кровать, - лежат чьи-то скомканные трусы.
        - Могла бы и сама посмотреть, - недовольно произнёс Малиновский, захлопывая книгу и подходя к кровати. - Надо же, - он вытащил комок из щели между матрасом и деревянной перекладиной, - и, правда, женские трусики, - для убедительности он расправил их и, натянув резинку пояса между указательными пальцами, продемонстрировал Лие находку.
        В комнате стало невыносимо душно, Лие показалось, что горло сдавили железные тиски. Лучше бы этих трусов не было.
        - Вы поищите ещё, - с кислой улыбкой произнесла Лия, чувствуя холодный острый ком в груди. - Может, и верх найдёте.
        Она отчаянно надеялась, что её слова не сбудутся - они и так последнее время оказывались пророческими слишком часто. Ведь эти трусы могли забыть Лерка или Анна Михайловна. Они ведь тоже жили в этом домике.
        Однако, эта надежда умерла, не успев озарить тёплыми лучами душу Лии. Малиновский, довольно присвистнув, достал из-под подушки розовый и кружевной - в тон трусам, бюстгальтер. По размеру чашечек можно было сказать одно - худощавые Лерка и Анна Михайловна его носить не могли.
        - Не, ну а что, - произнёс Малиновский, с видом знатока рассматривая находки, - бельё хорошее. Тебе бы тоже подошло, - он выставил вперёд бюстгальтер, прищурив один глаз, словно примеряя его на Лию.
        - Да идите вы, Александр… Владимирович, - громко воскликнула Лия, вскакивая с кровати. - Вы тут стоите и радуетесь, пока я… - она запнулась, - пока я здесь, - это звучало донельзя глупо, но оборвать фразу было ещё хуже.
        - Да ты-то что переживаешь, - произнёс Малиновский, внимательно глядя на Лию. - Не муж же он тебе, в самом деле… - в этот момент трусики, которые Малиновский едва держал мизинцем, соскользнули с пальца и упали на пол. - Блядь! - ругнулся он и наклонился над трусами. - Пол пыльный, а я хотел отдать их Лизе… Твою мать! - в голосе Саши звучало столько отвращения, что Лие, несмотря на злость и обиду, даже стало интересно - что же он там такого нашёл.
        Поэтому, промолчав в ответ на выпад Малиновского, она подошла ближе. Александр Владимирович недовольно посмотрел на неё и указал пальцем на пол - рядом с ножкой кровати лежал использованный презерватив.
        - Теперь ещё и гандоны убирать за профессором, - произнес Малиновский, моментально потеряв интерес к белью Лизы. По его раздувшимся ноздрям и кислой улыбке было видно, что ему очень противно. Это несколько взбодрило Лию - насколько вообще можно было взбодриться в этой ситуации. - От Дружинина, конечно, я подобного ожидал, но от Вадима Борисовича… Странно все это.
        - Сами в шоке, - эхом откликнулась Лия, глядя на то, как Саша ищет, чем бы поддеть и убрать презерватив.
        - Вопрос в том, кто именно? - заметил Малиновский, подцепив презерватив зазубренным краем полена и отправляя в топку. - Или они один раз воспользовались инструкцией по предохранению, а потом решили на свой страх и риск? - Он чиркнул спичкой и обрывки бумаги, лежавшие в печке, весело занялись. В трубе негромко ухнуло. - А успокаивали её, потому что кто-то не успел вынуть? - рассуждал он, глядя на то, как огонь пожирает латекс.
        «Заткнись, придурок! - с яростью подумала Лия, с ненавистью глядя на злосчастный презерватив. - Без тебя тошно».
        Малиновый, казалось, не заметил или притворился, что не заметил выражения лица Лии.
        - Так зачем ты спрашивала, когда я уезжаю? - он повернулся к Лие, рассеяно проведя пятернёй по чёрным курчавым волосам.
        - Я хочу уехать домой, - коротко бросила Лия, наблюдая за тем, как огонь догорает, а от бумаги и презерватива осталась только чёрная зола, в очертаниях которой ещё угадывались какие-то формы. - Для чего же ещё? Ведь вы меня сможете увезти? - она повернула голову и выжидающе посмотрела на Малиновского.
        - Если Ильинский тебя отпустит - увезу, - после мгновения молчания ответил Малиновский.
        - Да вы издеваетесь, Александр Владимирович! - воскликнула Лия. - Я не буду никуда отпрашиваться у Ильинского - просто сяду в лодку и уеду. Он уже не сотрудник университета и не преподаватель, он ничего не решает. А вы решаете, - она с негодованием замолчала. Сердце колотилось как бешеное, голос опасно охрип.
        - Мне вообще пофигу, - поморщившись, махнул рукой Малиновский, направляясь к выходу из домика. - Увезти тебя мне без проблем. Вещей у тебя немного, места в машине - навалом. Если, конечно, кто-то ещё не захочет уехать, - он обернулся, - насколько я понял, вы теперь все - враги?
        - Уедут мальчики или нет - я не знаю, - осторожно ответила Лия. - Я могу говорить только за себя.
        - Тогда завтра ближе к вечеру отправляемся, - произнёс Малиновский, выходя из домика и останавливаясь на крыльце. - Только предупреди Ильинского, что уезжаешь.
        - Конечно, - машинально ответила Лия, выходя вслед за Сашей.
        Нет.

* * *
        - …вообще я планирую защитить до тридцати докторскую диссертацию, - ещё на подходе к кухне Лия услышала Лизу, - я ведь с самой школы занимаюсь наукой, - в голосе Баклановой было столько ленивого самодовольства, что Лию передёрнуло. Утешало то, что завтра она увидит её в последний раз.
        «Зато Ильинский останется с ней», - мрачно подумала Лия, рывком открывая дверь.
        Собеседником Лизы был Андрей, по выражению лица которого было видно, что ему очень противно.
        «И вот эта вот девочка представляет генетиков на конференциях? - красноречиво говорил его взгляд и поджатые чуть скривлённые губы. - Красиво».
        Лия с трудом подавила в себе желание схватить Лизу за волосы и хорошенько приложить лицом о стол.
        - Лиза.
        - Да? - Бакланова обернулась к ней.
        - Завтра ты готовишь еду, - твёрдо произнесла Лия, отлично понимая, что завтра все будут голодными. - Я уезжаю домой.
        И я вернусь домой
        Со щитом, а, может быть,
        На щите,
        В серебре, а, может быть,
        В нищете,
        Но как можно скорей.
          V. Принятие
        Но на тех берегах -
        переплетение стали и неба,
        А у мертвых в глазах - переплетение
          боли и гнева…
        Утро выдалось серым и туманным, но дождя не было. Было прохладно, однако тонкие лучи бледного солнца уже начинали просачиваться сквозь облака - день обещал быть тёплым. В воздухе витал запах прелой мокрой травы, а над хребтами вдалеке поднимались белёсые струйки тумана.
        Лия уверенно шагала по направлению к берегу, неся в мешочках и нагрудных карманах бушлата птиц. Ей было интересно - проснулся Ильинский или нет? Вчера она не предупредила его, что идёт вместо Лизы.
        Ожидания её не обманули - подойдя ближе к кухне, Лия отчётливо увидела через тюлевую занавеску на окне силуэт Ильинского.
        «Сюрприз, блядь!» - хотелось сказать ей, но она промолчала и, сделав вид, что не заметила Вадима Борисовича, свернула на уходившую в заросли черёмухи тропинку. Почти сразу же за её спиной раздался оклик - её заметили:
        - Стой!
        Ильинский вышел из кухни и стоял в дверном проёме, опершись о косяк. В его пальцах дымилась сигарета.
        - Ты куда пошла?
        - На берег - за воротами я уже была. - Для убедительности Лия чуть встряхнула мешочек с синицами, из которого донесся недовольный писк.
        - Опять ты везде была. - Уголки губ Вадима Борисовича чуть приподнялись, но тут же дёрнулись вниз. - Кстати - а где Лиза? - в голосе Ильинского послышалось разочарование. - Её же очередь.
        На языке вертелся дерзкий ответ, но вместо этого Лия сказала, постаравшись придать голосу непринужденность:
        - А мы поменялись. - Она на мгновение замолчала, а затем, смакуя каждое слово, добавила: - У меня дембельский аккорд. Я уезжаю сегодня.
        Сказала и торжествующе посмотрела на Ильинского, на лице которого застыла полуулыбка, могущая означать что угодно.
        В глубине души Лия, конечно, надеялась, что он сейчас упадет на колени и попросит её остаться, но, видимо, это случается только в романах. В жизни такому нет места.
        «Да и зачем ему ради меня вставать на колени, унижаться? - подумала Лия. - У него теперь есть Лиза».
        Покладистая и сговорчивая Лиза, которая за возможность спать до обеда сделает всё, что угодно. Лию передёрнуло.
        - И на чем это ты уезжаешь? - спросил, наконец, Ильинский, продолжая улыбаться.
        - С Малиновским и дядей Витей на лодке, - легко ответила Лия, широко шагая по тропинке в лабораторию и неся в руках мешочки с птицами.
        - И когда ты вернёшься? - поинтересовался Ильинский, идя сзади. Лия слышала его дыхание и тяжёлую поступь.
        Казалось ещё чуть-чуть, и она почувствует на плече теплое прикосновение его руки, жар которой пробьётся даже через свитер и бушлат.
        - Никогда, - коротко и просто, словно уронила в воду камень, ответила Лия.
        С замиранием сердца она ожидала ответа, которого не последовало.
        «Вот, - мстительно подумала Лия, - наконец и я причинила ему боль».
        И тут же ядовитой змеёй в сознание заползла мысль - Вадим Борисович не ответил, не потому что расстроился, а потому что ему просто-напросто всё равно.
        И от этой мысли стало тоскливо и грустно.
        Ей хотелось уехать. Просто уехать и забыть всё произошедшее, как страшный сон, отголоски которого будут преследовать её до конца жизни или до того момента, когда воспоминания потускнеют, а лицо Ильинского заволочёт пеленой тумана прошлого, и помнить она о нём будет только хорошее.
        Лия никогда не предполагала, что будет покидать «Тайгу» с таким чувством. Родной стационар был отравлен. А лес вокруг, домики, сети - всё буквально пропиталось ядом предательства и потери. Оставаться здесь дальше явно не имело смысла.
        Ильинский продолжал молчать, даже когда они вошли в лабораторию, и Лия, расположившись за рабочим столом, подала ему мешочек с птицами. Она держала ткань самыми кончиками пальцев, понимая, что если почувствует прикосновения Вадима Борисовича, то просто не выдержит. Эти прикосновения, которые до злосчастного приезда Дружинина длились так долго и говорили так много, были единственным, что ещё пока осталось нетронутым - после ночи в новом домике Ильинский ни разу не касался её.
        «Да, - подумала Лия, глядя на то, как ловкие пальцы Вадима Борисовича развязывают тесёмки, - это у меня пока ещё есть».
        - Почему так много трупов? - неожиданно произнёс Ильинский, извлекая из мешочка мёртвую горихвостку - яркий рыжий хвост птицы растрепался и был покрыт росой. - Кто вчера ходил на последний обход? - Лия не поворачивалась к нему, но чувствовала, что смотрит Ильинский точно не на птицу.
        - Должна была идти Лиза, - как можно более небрежно ответила Лия. - А вот ходила она или нет - я не знаю.
        - Так Лиза же вечерами работает в лаборатории с хромосомами землероек, - возразил Ильинский, откладывая горихвостку и доставая живую взъерошенную синицу - мёртвые могут подождать. - Так что должна была идти ты.
        Птица с коротким писком соскользнула в конус для взвешивания.
        - Меня никто ни о чём не просил, - бросила Лия, скосив глаза на весы и записав данные в журнал. - Да и вообще - деятельности в лаборатории я уже дня четыре не вижу. Там в «аквариуме» сидит один-единственный несчастный крысёнок, о котором все забыли.
        Мёртвые подождут.
        - Лиза вчера работала, - возразил Ильинский, раскрывая ладонь и выпуская синицу. - Она смотрела в микроскоп.
        Это оправдание прозвучало настолько жалко и по-детски, что Лия преисполнилось презрения и какого-то неопределённого снисхождения. Она гордо вздернула голову и буркнула:
        - Великое дело.
        На это Ильинский ничего не ответил - лишь взял со стола следующий мешочек, а когда наклонился над Лией, чтобы проверить какую-то запись, она почувствовала лёгкий, но отчётливо уловимый запах спирта. Кажется, в эту ночь Вадим Борисович снова пил. Вероятно, чуть-чуть - но выглядел он неожиданно уставшим, как будто вовсе не спал.
        Лия хотела было зацепиться за это обстоятельство, докопаться до истины, однако, вовремя вспомнила, что вечером это уже будет не её проблема.
        «Какая мне разница, собственно говоря?»
        И, запретив себе думать об Ильинском, Лия отправилась собирать вещи - она хотела быть готовой уехать сразу, как только приплывёт со своей пасеки Корнев.

* * *
        - Покидаешь нас? - деловито спросил Андрей, развалившись на нарах в комнате Лии и наблюдая за тем, как она собирает вещи. Эдик примостился тут же - на краешке кровати. - Мы же с голоду умрём. А кто будет поднимать нас по утрам и говорить, что надо работать? - он улыбнулся, желая подбодрить её, за что Лия была ему благодарна.
        - Вы можете уехать следующим рейсом, - заметила она. - Четыре дня уж потерпите.
        - Это терпеть невозможно, - заметил Эдик. - Вчера Ильинский ругался, что землеройка сидит себе, и никто ничего с ней не делает.
        - На Лизоньку бы лучше поругался - для разнообразия, - бросила Лия, начиная сворачивать спальный мешок. - А то ведь она спит до обеда - непорядок.
        - Нам запрещено её будить, - пожал плечами Андрей.
        - Ну конечно, - фыркнула Лия. - Она же смотрит в микроскоп.
        - Это кто такую глупость сказал? - Андрей даже приподнялся на локтях. От резкого движения его рыжие волосы беспорядочно упали на лоб.
        - Догадайся, - усмехнулась Лия.
        - Всё, я спать. - Борисов перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. - Полку полудурков прибыло, - донеслось до Лии глухое бормотание.
        - Я хотела сказать то же самое. - Она оставила спальник и присела на край кровати. - Ещё тогда, во время преферанса.
        Её вдруг осенило. Получается, она сделала в тот день целых два предсказания.
        - Ну да, - словно в ответ на её мысли произнёс Андрей, приподнимая голову. - Девочка же была в итоге голой. Хоть и не танцевала на столе. Хотя…
        - …откуда нам знать, - закончил за него Эдик.
        - Да идите вы, - буркнула Лия, вставая и снова принимаясь за спальник. - Тошно-то как от всего этого!
        Спальник вновь раскрутился, и от этого стало совсем грустно. Как будто «Тайга» не хотела отпускать её, цепляясь за самые ничтожные возможности, которые могли бы остановить Лию. Увы, стационар не мог сделать главного - вернуть ей прежнего Ильинского.
        - Давай, помогу. - Андрей слез с нар и быстро свернул спальный мешок.
        Обрадованная Лия подставила чехол, и спальник присоединился к уже собранному походному рюкзаку.
        - Может, вам мешок всё же оставить? - с сомнением произнесла Лия. - Ночи-то холодные.
        - Мы будет греться друг о друга, - томно вздохнул Андрей и картинно обнял Эдика, который расплылся в улыбке, давясь хохотом.
        Лия прыснула со смеху - она давно не веселилась. Оставлять ребят, конечно, не хотелось, но видеть Ильинского каждый день было выше её сил. С Эдиком и Андреем она попрощалась, когда они вышли из домика. Мальчики направились на кухню, чтобы поставить на огонь кастрюлю с водой - кушать всё же хотелось, а Лия отправилась к дяде Паше - с Горским она была намерена нормально, по-человечески, попрощаться.

* * *
        В домике дяди Паши было жарко натоплено, и очки у Лии тут же запотели - на улице было прохладно, несмотря на то, что солнечные лучи довольно уверенно разгоняли рваные серые облака. В углу единственной комнаты бормотал телевизор, работавший от аккумуляторов, а сам Горский поприветствовал Лию своей дежурной фразой:
        - По соточке?
        - Нет, дядь Паш, вы же знаете, что я не буду, - усмехнулась Лия, присаживаясь в глубокое продавленное кресло и протирая краем рубашки очки.
        - Вот поэтому и предлагаю, - ворчливо ответил Горский, но в глазах у него плясали весёлые огоньки. - Тогда я выпью, а ты закуси за меня! - он щедро плеснул в мутную старую рюмку разведённого спирта.
        Лия улыбнулась и взяла со стола одну из конфет, которые яркими пятнами шуршащей обёртки выделялись на общем простом, слегка неряшливом фоне домика сторожа, который, судя по всему, опохмелялся и сегодня опять собирался пить.
        - Дядя Паша, - Лия окликнула Горского, который, выпив и радостно поморщившись, увлечённо чистил сеть для ловли рыбы, выбирая из неё остатки засохшей чешуи. Он хотел вечером поставить её в затоне. - Я уезжаю домой. Пришла, вот, сказать - до свидания.
        Прощайте навсегда.
        - Собралась, так собралась, - ответил Горский, прекращая своё занятие и поднимая на Лию взгляд тёмно-карих глаз, в которых одинаково могли читаться недовольство и веселье. - Когда вернёшься-то?
        - Наверное, никогда. - В этот момент Лие стало грустно - Горский, что ни говори, был хорошим дядькой. Обидно будет больше никогда с ним не встретиться.
        - Борисыч знает? - с подозрением спросил дядя Паша.
        - Да.
        Лие вдруг стало неловко - как будто она делала что-то плохое. На самой границе сознания билась мысль, что она не должна так поступать.
        - Теперь понятно, почему он расстроенный ходит, - казалось, Горский сказал это больше себе, чем Лие, но слова неприятно кольнули, будто напоминали о том, что и Ильинский может что-то чувствовать. - А, вообще, не загадывай, Лилька, - дядя Паша усмехнулся в усы, - мало ли, что может случиться. В глаза мне! - он засмеялся и небрежно стукнул кулаком по деревянной лавке, на которой лежала сеть.
        Лия не знала, что и как сейчас с Ильинским, после утреннего обхода она его больше не видела, а искать не хотелось - что толку? Только тратить силы - душевные и физические, которые и так были на исходе.
        Лия подняла на Горского взгляд, понимая, сколько всего он сейчас в нём увидит.
        - Ну, мне пора, - сказала она и закусила губу, - Корнев уже приплыл - я слышала звук мотора.
        - Да дядя Витя ваш ещё два часа провозится! - воскликнул Горский. - Ну, так и быть - езжай.
        Он встал со стула, на котором сидел до этого и, вытерев пахнущие рыбой руки о лежавшее рядом полотенце, обнял Лию, дружески похлопав по спине, отчего у неё перехватило дыхание - силы Горскому было не занимать.
        «Как легко бы он забрал у меня карабин», - подумала Лия, заводя руку назад и потирая спину.
        - Ну, всё, Лилька, - Горский снова взялся за сеть, - канай отсюда!
        Лия усмехнулась и, погладив напоследок Тёмку, вышла из домика сторожа.

* * *
        - Предупредила Ильинского? - спросил Малиновский, когда Лия спустилась по земляной лестнице, выкопанной в стенке обрыва, на берег к причалу, где её уже ждал Корнев, закутавшийся в толстую фуфайку - на реке было холодно. Рядом стоял чем-то недовольный Саша. Впрочем, недоволен он был постоянно.
        - Да, - коротко ответила Лия. - А что?
        - Когда я с ним прощался, он выглядел как-то кисло.
        - Мне всё равно. - Она не хотела сейчас говорить о Вадиме Борисовиче. Только не на причале и не с Малиновским.
        - Как знаешь. - И Малиновский вернулся к погрузке вещей - двух рюкзаков - его и Лии, а также канистр для бензина - на стационаре заканчивалось горючее.
        Лия вдруг вспомнила, как Саша, когда только-только стал заведующим «Тайгой», порывался всё здесь сжечь - ему не хотелось возиться со студентами и практиками. Лазарева криво усмехнулась собственным мыслям:
        «Лучше бы он всё здесь спалил дотла».
        И тут же одёрнула себя, обругав за подобные мысли - «Тайга» была не виновата в том, что Ильинский скурвился.
        - Саша, - позвал дядя Витя. Шипящие у него отчаянно свистели. - Отвяжи, пожалуйста, лодку.
        Малиновский пожал плечами и, проверив ещё раз, хорошо ли легли в «багажник» его вещи, прошёл к зарослям ив, ветви которых почти касались воды, и отвязал от ствола одной из них тонкую цепь.
        - Вот спасибо, - поблагодарил Корнев. - Сложи её на нос лодки.
        С тихим позвякиванием цепь легла на деревянный нос, иногда особенно звонко постукивая о металлические полоски обшивки по краям.
        Сегодня этот звук показался Лие особенно печальным.
        Небольшой причал, сколоченный из трёх узких досок, закреплённых рейками, поскрипывал под ногами, когда Лия шла по нему к лодке. Она не оборачивалась - если мальчики и пришли, то стояли слишком далеко и высоко, чтобы она их видела. К тому же они уже попрощались.
        «Если я обернусь, то пропаду», - неточные, подёрнутые туманом воспоминаний, слова Дейнерис Таргариен[7 - Дейнерис Таргариен - одна из главных героинь сериала «Игра престолов» и книжной серии «Песнь Льда и Пламени».], которую Лия никогда не любила, вдруг всплыли в памяти. Сейчас они были как никогда точны.
        Дядя Витя подал ей руку, и Лия, негромко вздохнув, перекинула ногу через борт и оказалась в лодке. Рассеяно поправляя ремешки оранжевого спасательного жилета, она присела на деревянную перекладину, служившую сидением.
        На сердце у неё было тяжело, хотя, по сути, она должна была радоваться - больше никогда ей не придётся видеть Ильинского, не придётся смотреть на то, как он уходит - из домика, из кухни, из её жизни.
        Лия понимала, что даже если она уедет из «Тайги», то «Тайга» из неё - нет. Никогда. Стационар, Ильинский, всё, что между ними было, будет преследовать её вечно. Хотя… А действительно ли между ними что-то было?
        Погружённая в свои мысли, Лия отрешённо смотрела на то, как клонившееся к закату, неожиданно обжигающее солнце бросает косые лучи на мокрые листья прибрежных ив. Ещё несколько мгновений, и она больше никогда всего этого не увидит. И не вспомнит.
        Ложь!
        Корнев тем временем ещё раз проверил мотор и, взяв в руки деревянный багор с железным наконечником, оттолкнулся от берега.
        Лодка плавно скользнула по воде, тихо прошуршав дном по длинным водорослям. Для Лии это был звук конца.
        Вечернюю тишину, нарушаемую лишь тихим плеском капель воды, которые падали с багра Виктора Николаевича, прорезал крик. Истошный, надрывный крик, исходивший, казалось из самых потаённых глубин мертвой, истерзанной сомнениями и болью души.
        Лия повернула голову так резко, что затрещали позвонки. Ведь это был голос того, кого она меньше всего ожидала, и больше всего надеялась услышать. И голос этот кричал одно только слово:
        - Лия!
        Звук собственного имени, произнесенного его голосом, отозвался в сердце Лии мучительной болью. Зачем он кричит сейчас, когда от той любви, что сжигала её, остался лишь прах?
        - Вадим Борисович что ли кричит? - недоуменно проговорил Виктор Николаевич, прекращая грести.
        Лия ничего не ответила, да этого и не требовалось: на вершине земляной лестницы, сходившей к причалу Корнева, показался Ильинский. Он тяжело дышал, а его отросшие седые волосы растрепались. Зелёная камуфляжная куртка была расстёгнута, а рубашка на груди измята, словно он в порыве отчаяния вцеплялся в неё руками - одна пуговица оторвалась, а другая висела на одной ниточке.
        Заметив, что лодка ещё не отплыла, Ильинский, переведя на мгновение дыхание, начал быстро спускаться вниз. На половине ступенек не было деревяшек, и пару раз он чуть не упал. Рыхлая земля склона осыпалась у него из-под ног.
        Оказавшись на берегу, который покато уходил к воде, Ильинский остановился и, подняв голову, прокричал так, что слова эхом разнеслись по водной глади:
        - Лия! Лиенька! Лия, стой! - срывающимся голосом прокричал Ильинский. И, видя, что лодка остановилась, он, не дожидаясь ответа, спустился в воду. - Вернись. - Его голос показался Лие какими-то странным - таких интонаций она в нём никогда не слышала. - Ко мне вернись, - чуть тише добавил он и поднял взгляд.
        В его серо-голубых глазах, глядевших на Лию сквозь упавшие на лоб пепельные пряди, стояли слёзы. Ильинский плакал.
        От осознания этого Лие сделалось не по себе. Все происходящее превращалось в нелепую мелодраму, в которой провинившийся герой в слезах и соплях, на коленях упрашивает героиню остаться.
        Не этого ли она хотела ещё утром? Не об этом ли мечтала? Действительно, пронеслось в мыслях у Лии, прав был кто-то - бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться.
        А сердце рвалось на части.
        - Чего вы ходите, Вадим Борисович? - ей вдруг стало трудно говорить, по телу пробежала дрожь, которая, словно электрический разряд, пронзила всё её существо. - Чего хотите этим добиться сейчас? - последнее слово она почти выплюнула. Боль и обида душили, но слезы не шли, лишь едкая влага жгла глаза.
        - Лия, - повторил, Ильинский, - прошу тебя, не уходи.
        - Я могла бы с вами быть, - негромко, но отчётливо произнесла Лия. - Я могла бы про все забыть. Я могла бы вас любить. Но какой в этом смысл, если всё это - лишь игра? Я сходила с ума, когда вы променяли меня на Лизоньку. В моей душе нет больше места для вас. И теперь я свободна, - повысив голос, добавила Лия, - свободна от вас.
        Она знала, что лжет, лжет сама себе, но смотреть на Ильинского, стоявшего в реке, было выше её сил. Она хотела прогнать его, и в то же время её израненная и уставшая душа кричала, о том, что Лия не должна так поступать.
        - Не говори так! - Ильинский сделал резкий шаг и тут же оказался по колено в воде, уйдя сапогами в ил.
        Он стоял перед ней - мокрый, заплаканный и несчастный. Ильинский как будто постарел на десять лет. Не внешне. Лия теперь отчётливо видела пустоту в его взгляде, которую часто замечала краем глаза, украдкой, но не могла найти ей объяснение.
        Не сводя с Лии глаз, Ильинский упрямо шагал вперёд, а волны расходились от него небольшими кругами, качая длинные водоросли, которые он раздвигал руками. Растения будто пропускали его вперёд.
        Вадим Борисович зашёл в реку уже по пояс. Брызги воды яркими каплями блестели на его одежде и волосах в лучах июльского заходящего солнца.
        Его пальцы вцепились в борт лодки.
        - Лия, - расстроенно произнес Виктор Николаевич, опуская багор, - Вадим Борисович, - он с лёгкой укоризной посмотрел на вцепившегося в борт лодки разбитого Ильинского, - что происходит? Может быть, вам лучше поговорить на берегу?
        - Нет, не поговорить! - надрывно вскрикнула Лия, хватаясь за багор, который Корнев всё ещё держал в руках, и попыталась отпихнуть им Ильинского.
        Её раздирал истерический смех, казалось, ещё чуть-чуть, и она захохочет, как шальная, и свалится за борт. В объятия Ильинского. Лию передёрнуло от боли, холода и отвращения. Любимые руки, которые так нежно гладили её волосы, которые застегнули на ней цепочку, были опоганены.
        - Весной вы сказали мне, что не вернётесь, - произнесла Лия, машинально начиная перебирать бледными пальцами нервной руки тонкую золотую цепочку. - А сейчас я вам говорю - я не вернусь.
        - Тогда почему на тебе всё ещё эта цепочка?
        Кончиками пальцев Лия почувствовала прохладу металла на своей шее. Действительно, почему она до сих пор носит эту цепочку? Лия сжала украшение, понимая, что его надо сорвать и бросить в воду, чтобы цепочка, блеснув золотом, опустилась на дно. Но не смогла двинуть рукой.
        Прошло меньше мгновения, один удар горячего сердца - и Лия уже была в воде. Ей было плевать, что лодка могла перевернуться, покачнувшись и зачерпнув бортом, плевать на гневный и жалобный вопль Корнева, плевать на Малиновского, которого обдало брызгами, плевать на всё. Её мир сузился до предела, в нём остался только один человек - Вадим Борисович Ильинский.
        Холодная река приняла разгоряченную спором и болью Лию, врачуя душу, словно бальзам. Зелёный армейский бушлат намок и потяжелел, а резиновые сапоги вязли в донном иле - Лия подняла целый вихрь песка и грязи. Освежающие капли оросили покрасневшее лицо и падающие на лоб вьющиеся волосы.
        Чувствуя, как бешено бьётся сердце, ломающее ребра и решимость, Лия сделала шаг. Сделала и тут же оказалась лицом к лицу с Ильинским.
        Она собиралась оттолкнуть его, но не смогла. Подняла было руку, чтобы залепить ему звонкую пощёчину, выплеснуть накопившуюся ярость наружу, но раскрытая ладонь застыла на полпути.
        Лия схватила Вадима Борисовича за отвороты куртки, желая хорошенько встряхнуть, чтобы выбить из его головы всю дурь, зацепила рубашку, и пуговица не выдержав, оторвалась. Распахнувшаяся клетчатая рубашка оголила загорелую грудь Ильинского, покрытую рыжими и белыми волосами. А пуговица с тихим плеском упала в воду.
        - Да вы ещё потрахайтесь прямо здесь! - воскликнул Малиновский, придерживая за край фуфайки почти выпавшего из лодки Корнева, которому происходящее было очень интересно.
        - Заткнись, придурок! - резко произнесли в один голос Лия и Ильинский.
        Произнесли - не сговариваясь, а просто выпустили то, что так отчаянно рвалось наружу, напряжение, которое, наконец, лопнуло, словно тонкий покров иллюзии, окружавшей их.
        Малиновский фыркнул и обиженно замолчал.
        Лия отвернулась от лодки, посмотрела на Ильинского, и губы её задрожали. Она надрывно всхлипнула и уткнулась лицом ему в грудь.
        Слёзы, наконец, пролились. Обжигающе горячие, приносящие облегчение, они всё текли и текли, а Лия всхлипывала, комкая в пальцах воротник рубашки Ильинского, сотрясаясь всем телом и ощущая его тепло. Она почувствовала какое-то лёгкое, почти невесомое прикосновение к своим волосам - должно быть, Ильинский коснулся их губами. Она подняла голову и с внутренним трепетом посмотрела на Ильинского.
        Вадим Борисович осторожно взял лицо Лии в ладони и нежно провел пальцами по её щекам, вытирая слёзы как тогда, кажется, тысячу лет назад - на кафедре. Она чувствовала, как дрожат его мокрые пахнущие табаком и рекой холодные руки.
        - Лия, - произнес, наконец, Ильинский, продолжая смотреть ей в глаза, - прошу тебя, не уезжай. Я же не смогу, - он запнулся, но нашёл в себе силы продолжить, - не смогу без тебя.
        - Вы, Вадим Борисович, меня променяли на Лизоньку, - буркнула Лия, глотая слёзы и с вызовом глядя на Ильинского. - Вот она пусть вам теперь и готовит. И работает. И рубашки стирает. Хотя о чём это я, - она усмехнулась, - Лизонька же, - Лия постучала пальцем по лбу Ильинского, отчего он вздрогнул, - сиди - я сам открою. Равноценный обмен, ничего не скажешь.
        - У меня ничего не было с Лизой, - глубоко вздохнув, произнес Ильинский. - Ничего, Лия.
        - Ну конечно, - едко протянула Лия. - А внимание вы ей уделяли за красивые глаза? А как же тот милый момент, когда Лизонька выскочила из домика в неглиже? М?
        - Я… - Ильинский запнулся, - я не смог.
        - Вставить? - слова Лии сочились ядом. - Ну что могу сказать - поздно пить боржоми, когда печень отказала. - Она улыбнулась своей самой мерзкой улыбкой.
        - Я должен был быть после Дружинина, - наконец произнёс Вадим Борисович. Было видно, как трудно ему говорить всё это. - Это был его подарок - молоденькая девочка на старость лет, - его губы тронула горькая усмешка. Он не знал, что у меня уже есть. - Веня хотел, чтобы Лиза досталась мне распаленной и горячей. А я, пока он имел её, быстро выпил три ударные дозы водки.
        - И ушли в астрал? - с сомнением спросила Лия.
        - И ушел в астрал. - Губы Ильинского тронула тень улыбки. - Я думал, что смогу на месте Лизы представить тебя. Но не смог. Меня так и оставили спать в кресле.
        Лия затаила дыхание, слушая Ильинского. Впервые в жизни Вадим Борисович говорил о себе, о том, что чувствует, чего боится, о чём думает.
        - Я решил, зачем я тебе такой нужен, - негромко произнёс Вадим Борисович, не глядя на Лию. - Без денег, без карьеры, с манатками, с вязанкой. Старый, больной боррелиозом препод.
        - Почему вы мне сразу не сказали? - Лия с неверием уставилась на Ильинского широко отрытыми глазами, в уголках которых засыхали слёзы. - Из-за такой ерунды? Что за привычка всё держать в себе?
        - Ты пробовала тушить руками костёр? Сломать шею своему счастью?
        - У вас это прекрасно получилось, - горько усмехнувшись, чувствуя на губах соль слёз, произнесла Лия. - Моя душа догорает, Вадим Борисович. И я не знаю способа разжечь огонь снова. Может, вы мне подскажете? - имя Ильинского болью от осколков острого стекла отозвалось в сердце Лии.
        - Ты хотела знать, какого цвета камни в холодной воде, - нежно перебирая пряди её мокрых волос, словно опасаясь, что Лия его оттолкнёт, произнёс Ильинский. - Так вот - они коричневые. Как твои глаза, Лия.
        Цвет глаз у моей любви - как камни в холодной воде.
        - А я всегда думала, что они серые, - растерянно произнесла Лия. - Как ваши глаза, - тихо добавила она, но Вадим Борисович услышал.
        По его губам скользнула улыбка, но не такая, как раньше, а тёплая и как будто решительная.
        - Лия Лазарева, ты выйдешь за меня замуж?
        Она подняла руку и коснулась кончиками влажных пальцев прохладной ладони Ильинского.
        «Если это сон, - подумала Лия, - то я убью любого, кто попробует разбудить меня».
        Спи сладким сном, не помни о прошлом.
        Дом, где жила ты, пуст и заброшен.
        И мхом обрастут плиты гробницы
        О, маленькая девочка, со взглядом волчицы
          Звездопад
        Звук мотора лодки Корнева затих вдалеке, а Лия и Ильинский всё стояли в воде, не замечая того, как ярко-жёлтые лучи солнца всё сильнее прорезают листья прибрежных ив, играя на речной глади. Ильинский так и не отпустил от себя Лию, и она стояла, прижавшись к нему, рассеяно проводя пальцами по его плечу и глядя вдаль. Мысли были обрывочными и не задерживались, думать сейчас совершенно не хотелось. Происходящее до сих пор казалось чудесным сном, когда стоит только пошевелиться, и тонкая грань между грёзой и явью превратиться в пыль.
        Совсем рядом из воды внезапно выскочила рыба, которая, должно быть, заметила комара и тут же плюхнулась обратно, поймав чешуёй солнечный свет и подняв фонтан крохотных брызг.
        От резкого звука Лия вздрогнула, как будто просыпаясь, и рассеяно огляделась.
        - Прохладно, однако, - заметила она, только сейчас начиная чувствовать, что вода в реке после дождей на редкость холодная. Для убедительности она кашлянула.
        Ильинский встряхнулся, как будто отгоняя морок и, не говоря ни слова, направился к берегу, почти неся на себе Лию, которая крепко вцепилась в его куртку. Когда подошвы коснулись твёрдой земли, Лия в полной мере ощутила, как хлюпает вода внутри сапог, пропитав тёплые носки и чуть побулькивая при каждом движении.
        «Попробую не двигать ногами», - подумала она, расстёгивая чуть подрагивающими от холода пальцами насквозь мокрый бушлат, рубашка под которым оказалась не менее промокшей. Влажная ткань липла к телу, а речной ветер неприятно холодил кожу. Лия почувствовала, как покрывается мурашками. Она недовольно стянула с себя неподатливый тяжёлый бушлат и, стараясь касаться его как можно меньше, бросила на траву рядом с собой. Она хотела снять обувь, чтобы вылить из неё воду, но на мгновение потеряла равновесие, стягивая сапог.
        - Блядь!
        - Что за слова? - она и забыла, что при Вадиме Борисовиче никому нельзя было материться. А Ильинский, в глазах которого плясали весёлые искорки, продолжил: - Вы же интеллигенция. Чёрт возьми - выражайтесь культурно, как от вас этого и ждут.
        - Извините меня, пожалуйста, - в тон ему ответила Лия, стягивая второй сапог и оба носка, которые было хоть выжимай. - Я нечаянно, - она улыбнулась и перевернула сапог. На утоптанную траву берега хлынул поток воды. - А водичка-то ледяная.
        - Тёплая, - возразил Вадим Борисович. - По крайней мере, теплее, чем когда я тонул.
        - А когда вы тонули? - Лия с удивлением посмотрела на Ильинского. - Вы мне не рассказывали. А расскажите сейчас!
        - Нет, - коротко усмехнувшись, ответил Вадим Борисович. - Вот покурю, тогда может быть. - Он похлопал себя по нагрудным карманам куртки и извлёк оттуда измятую пачку сигарет, по которой сразу можно было понять, что она промокла насквозь. - Смотри, что ты сделала, - он расстроенно выбросил пачку в густой ивняк. - Придётся теперь тащиться за сигаретами через всю деревню.
        - Я могу сходить за вашими сигаретами, - наклонив голову, от чего непослушные пряди упали на лоб и залезли кончиками в глаза, произнесла Лия.
        - Не надо, я сам схожу, - ответил Ильинский, подходя к Лие. - Можно? - он поднял руку и коснулся кончиками пальцев её лица.
        - Конечно, - тихо произнесла Лия, чуть улыбаясь. Сердце стукнуло особенно сильно, а затем забилось, словно птица в сети.
        Вадим Борисович аккуратно провёл ладонью по скуле, убирая волнистые пряди за ухо. Во рту пересохло, а щёки начинали гореть. Лия опустила глаза, чувствуя, как дрожь пронизывает всё её тело от одних только прикосновений Ильинского.
        - Тебе есть, во что переодеться? - он внимательно посмотрел на неё сверху вниз.
        - Нет. Все мои вещи увёз на лодке дядя Витя, - ответила Лия, вдруг отчётливо понимая, что всё, что у неё есть, надето на ней. И это всё мокрое насквозь и сейчас облепляет её тело, не оставляя Ильинскому простора для фантазии.
        Она опустила взгляд и увидела, что её белая рубашка как нельзя более кстати обрисовывает грудь, а сквозь влажную ткань просвечивает бюстгальтер.
        «Ой! - щёки, казалось, горели огнём. - Как неудобно-то…»
        Лия исподтишка посмотрела на Вадима Борисовича, но только встретилась с ним взглядом. На душе стало легче, видимо, он не обратил внимания на её внешний вид, но в тоже время было как-то обидно - он ведь не обратил на неё внимания!
        - Почему не попросила вытащить свой рюкзак?
        - Вы видели глаза Малиновского? - усмехнулась Лия, проводя пальцами по влажным, начавшим виться ещё больше, чем обычно, волосам, очертив прядку, которую заправил за ухо Ильинский. - Я думала, он сейчас нас убьёт!
        Нас. Слово приятно и непривычно кольнуло сердце, разлилось удивительным, почти ощутимым вкусом на языке. Она часто произносила это слово раньше, подразумевая при этом что угодно: коллектив стационара, студентов, себя и Ильинского во время выступлений на конференциях. Но если раньше это было просто слово, обозначавшее безликих обобщённых людей, то сейчас краткое и просто «мы» приобрело совершенно другое значение. Надо было только увериться, особенно убедить разум и кружащуюся в пыли не угасших сомнений душу, что всё это реально.
        В дальнем уголке истерзанного, только начавшего залечивать раны сознания гнездилось беспокойство - Селефаис тоже был удивительно реален. Настолько, что его создателю Куранесу[8 - Куранес - главный герой рассказа «Селефаис» Г.Ф. Лавкрафта.] пришлось дорого заплатить за прекрасное сновидение. Лие нужно было убедиться, что это не сон, что она сейчас не откроет глаза в холодном домике, за окном которого стелется туман - такой же, как и в её душе все эти страшные четыре дня.
        «Что же делать?..» - она хотела слегка закусить губу, но, погрузившись в сомнения, слишком сильно сжала зубы. И эта внезапная вспышка боли дала ей ответ.
        Понимая, что это глупо и отдаёт суеверием, Лия взглянула из-под ресниц на Ильинского.
        Он ни разу не целовал её во снах.
        Она открыла было рот, желая сразу же озвучить свои мысли, даже не боясь показаться смешной, но слова так и застряли в горле - Ильинский опередил.
        Он поцеловал её. Сначала осторожно, будто спрашивая разрешения, а затем крепко и уверенно, полностью завладевая губами. Казалось, в этот поцелуй он вкладывает все: нежность, грусть и страх, которые повсюду сопровождали его. Чуть приоткрыв глаза, Лия увидела, как неровно подрагивают светлые ресницы Ильинского. А сердце трепетало и болезненно и сладостно сжималось в такт этим коротким взмахам, заметным на самой границе восприятия.
        Пальцы Вадима Борисовича прочертили контуры шеи Лии, спустившись на открытые широко распахнутым воротом рубашки ключицы. Волна мурашек пробежала по спине. В сознании вспыхнула мысль, что он никогда не целовал её так. Хотя… что значит никогда? Это был их третий поцелуй.
        - Вадим… Борисович, - тихо засмеялась Лия, понимая, что её хихиканье звучит похабно. Но она не могла иначе - пережитое напряжение рвалось на волю, а тепло рук, которые находились совсем близко от чуть прикрытой тканью груди, путало мысли, заставляя вести себя странно и как-то мерзко. - Не здесь же… - она попыталась высвободиться из его объятий, но он только крепче прижал её к себе.
        - Я не обнимал тебя с весны, - произнёс Вадим Борисович, крепко и нежно проводя ладонями по спине Лии. Она чувствовала тепло его рук, которое буквально прожигало сквозь мокрую рубашку.
        - Только не говорите мне про секс после ссоры, - хихикнула Лия, скользящим движением проводя пальцами по полуприкрытой рубашкой груди Ильинского.
        - У нас другого и не было, - ответил Ильинский, глядя на Лию со смесью веселья и какого-то непонятного желания.
        Даже то исступление, которое мелькнуло в его глазах в ту злополучную ночь, не было таким, от него скорее веяло безысходностью. Так, вероятно, пронеслось в шуршащих как листья ивы мыслях Лии, выглядят глаза, в которых переплетаются боль и гнев. Попытка доказать себе и всему миру, что то, что желанно более всего, на самом деле ненужно. Тщетная попытка обмануться и забыться. Сейчас желание было иным: тёплым, густым, подобно мёду, оно обволакивало, заставляя довериться. Лия чуть вздохнула и порывисто прильнула к губам Ильинского. Сама. В первый раз.
        В этот момент со стороны лагеря донёсся протяжный скрип - с таким звуком обычно открывались ворота стационара, когда кому-то нужно было проехать.
        Сомнений быть не могло - кто-то приехал в «Тайгу».
        - Кого это там чёрт принёс? - с досадой воскликнула Лия, отстраняясь от Вадима Борисовича. Момент был испорчен.
        - Сами черти себя и принесли, - ответил Ильинский, чуть улыбнувшись не то смущённо, не то весело. - Это геологи из Института. Разве Малиновский тебе не сказал?
        Ладони Лии всё ещё лежали на его плечах, но он, казалось, не обращал на этой внимания, а скорее даже наслаждался.
        - Он был чем-то недоволен, - пожала плечами Лия, нехотя убирая руки в карманы мокрых штанов. - Теперь понятно, чем. Гостей-то Саша не очень любит. Как и вы, впрочем. - Она на мгновение задумалась, а затем спросила: - Вообще, что плохого в геологах?
        - Почему в них должно быть что-то плохое? - усмехнулся Вадим Борисович.
        - Вы их не любите.
        - Неправда. С чего ты взяла?
        - Вы говорили, что геологи пью как… геологи! - Лия упёрла руки в бока и с вызовом посмотрела на Вадима Борисовича, который, казалось, стал почти прежним.
        Упёртым и вредным.
        - Я такого не говорил, - упрямо, почти как раньше, когда она силилась доказать какие-то его промахи, ответил Ильинский. - Я не люблю гостей. А против геологов я ничего не имею.
        - Говорили, - широко распахнув глаза и почти закипая, чувствуя, как бьётся сердце - уже от другого возбуждения, которое она всегда испытывала при спорах с Вадимом Борисовичем, произнесла Лия. - А вообще, надо бы их встретить, - она решила сменить тему, - а то как-то не вежливо получится. Вдруг они что-нибудь поесть привезли.
        - Хватит жрать, - буркнул Ильинский, но Лия видела, как он усмехается в бороду.
        - Да и переодеться, наверное, надо, - задумчиво произнесла Лия, вдруг отчётливо понимая, что переодеваться ей, в сущности, не во что. Просить одежду у Лизы она была не намерена. - А то что же люди подумают…
        - Геологи не люди, - оставаясь верным себе в противоречивости, перебил её Ильинский. - Они геологи, у них всё к земле поближе. Их пять человек - Малиновский говорил. - Он на мгновение замолчал, а затем добавил: - И, скорее всего, там Рита Громова.
        - Кто такая Рита Громова? - с подозрением спросила Лия. Новые люди на стационаре всегда вызывали здоровое подозрение насчёт профпригодности.
        - Начальница экспедиционного отряда. Лёша Орлов рассказывал, что, когда она училась, её называли Ритка-Два-Стакана, - усмехнулся Ильинский. - Она хороший специалист, доктор наук и играет на гитаре твои любимые песни.
        - А «Камни в холодной воде»? - сердце радостно подпрыгнуло. За хорошего гитариста можно было простить геологам всё, даже ещё не совершённые грехи.
        - Одно из её любимых произведений. Она давненько не приезжала в «Тайгу».
        - Она мне уже нравится, - с уважением проговорила Лия, чувствуя к этой неизвестной Громовой симпатию.
        У неё так часто бывало - одно лишь имя говорило о многом. Так было и с Вадимом Борисовичем. Когда пятикурсники, приведшие к ним с агитацией по профилям, произнесли имя их научного руководителя - Вадим Борисович Ильинский, Лия уже поняла, что этот человек будет что-то для неё значить. И это покалывающее чувство в груди, которое кто-то называет шестым, а кто-то интуицией, не подвело.
        - Громова прикольная, как вы любите говорить, - заметил Ильинский. - Впрочем, сегодня вечером сама увидишь. - Он улыбнулся, словно в предвкушении застолья.
        «Нам всем нужна объединяющая вечеринка», - подумала Лия, а вслух произнесла: - Может, пойдём, поздороваемся?

* * *
        На широкой выкошенной старательным, пока не пьёт, Горским полянке между домиками стоял серый УАЗик-буханка, задние дверцы которого были широко распахнуты. Обойдя машину, Лия увидела, что геологи - по крайней мере, четверо из них, разгружали багаж - инструменты, рюкзаки с вещами и полные пакеты с едой. Сквозь полупрозрачные полиэтиленовые плёнки проглядывали упаковки сока, бутылки с водкой, сыр, различные колбасы, разнообразная зелень и блоки сигаретных пачек. Под одним из узких сидений машины стоял термостат, наклейка на котором говорила сама за себя, а когда один из геологов открыл его, чтобы проверить содержимое, Лия увидела то, чего не ела уже два месяца - мясо.
        На стационаре не было ничего мясного, кроме тушёнки и иногда рыбы, поэтому приезды гостей любили все студенты - на праздниках-встречах можно было хорошо поесть. При виде плотно упакованного в прозрачную пищевую плёнку мяса Лия почувствовала, как рот наполняется вязкой слюной. Желудок жалобно заурчал, и она поняла, что ничего не ела со вчерашнего вечера.
        - О, шашлычок, - Лия не успела даже подумать, как слова вырвались сами.
        - Шашлычок, - подтвердил Алексей Орлов - весёлый и шумный мужчина, который каждый год приезжал на пару недель в Тайгу - половить насекомых и поболтать с Горским. Сейчас он стоял, облокотившись на УАЗик, и курил. - Как жизнь молодая? - его зелёно-голубые, практически гетерохромные глаза задорно блестели.
        - Да так, потихоньку, - отговорилась общими словами Лия. Она чувствовала себя немного неловко, особенно в мокрых штанах и рубашке - переодеться ей пока было не во что. - Как там в городе?
        - Всё на месте, - ответил Орлов. - Вадим Борисович, здравствуйте!
        Лия повернула голову и увидела Ильинского, который, наконец, показался в лагере - он задержался, отправив Лию вперёд, чтобы не возникло неудобных вопросов, что же они делали вдвоём на берегу мокрые.
        «Это может вызвать подозрения», - серьёзно сказал он.
        При одном взгляде, брошенном на Вадима Борисовича, Лия поняла, что прийти по отдельности явно было мало. Ильинский не переоделся, а вышел к геологам как был - в мокрых штанах и куртке, с оборванной пуговицей на измятой рубашке. При каждом шаге его сапоги хлюпали - воды в них явно было не меньше, чем в сапогах Лии, которые она успела занести в домик.
        - Здравствуйте, - кивнул Ильинский, подходя ближе и протягивая Орлову руку, которую Алексей тут же пожал. - Чего приехали? - он снова вошёл в образ саркастичного начальника практики, каким был все эти годы.
        - У них командировка, - кивнул на уносивших вещи в свободный домик геологов, Орлов, - а у меня - отпуск.
        - И ты решил помочь нам? - усмехнулся Ильинский. - Пойдёшь завтра за мышами? А то ребята устали.
        Лия удивлённо приподняла бровь - она не припоминала, чтобы когда-либо Вадим Борисович устраивал кому-то внеплановый выходной.
        «Пуля многое меняет в голове, - подумала она, чувствуя, как прохладный ветерок играет в волосах, а лучи заходящего солнца греют спину. - Даже если остаётся в карабине».
        - Схожу, почему нет, - согласно кивнул Орлов. - Сигаретку? - он протянул Ильинскому пачку LD с ментолом - заметил, как нервно Вадим Борисович поглядывает на дымящуюся сигарету в пальцах Орлова, то запуская, то вынимая руку из кармана.
        - Спасибо, - поблагодарил Ильинский, с радостью беря сигарету чуть дрогнувшими пальцами и прикуривая от своей зажигалки. - Свои я намочил, - он грустно вздохнул, - а до домика пока не дошёл.
        - Решили искупаться? - усмехнулся Орлов, переводя взгляд с Ильинского на Лию, которая, чувствуя, как кровь приливает к щекам, захотела провалиться сквозь землю.
        - Водичка что надо, - отшутился Вадим Борисович. - Провожали Александра Владимировича.
        - Саша теперь уже Александр Владимирович? - раздался за спиной Лии женский голос.
        Лия уловила терпкие, но приятные, ненавязчивые нотки дыма - так пахли только сигареты Marlboro. Она обернулась и увидела идущую к ним рыжеволосую женщину в камуфляжном костюме. Когда женщина подошла ближе, Лия с удивлением обнаружила, что Громова, а это, вероятно, была именно она, ещё ниже неё.
        - Здравствуйте, - приветливо поздоровались Громова. - Я - Маргарита Алексеевна, Громова моя фамилия.
        - Лия, - ответила Лия, пожимая протянутую ей миниатюрную ладонь с ощутимыми мозолями от снаряжения на пальцах. Громова ей уже нравилась. В ней не было самодовольства Лизы и наигранного умствования. - Очень приятно.
        - Взаимно, - улыбнулась Маргарита Алексеевна, стряхивая на траву пепел, и обратилась к Ильинскому: - Здравствуй, Вадим Борисович. Мы тут тебе хороших сигарет привезли. - Она протянула Ильинскому два блока Marlboro. - Это - настоящие буржуйские сигареты. Я просто только вчера прилетела из Амстердама, - пояснила Громова. - Так что с корабля на бал - из Голландии в «Тайгу».
        - Мне неловко будет их курить, - Вадим Борисович несколько смутился, принимая подарок. - Но всё равно спасибо.
        - Всегда пожалуйста, - Громова достала из кармана штанов пустую пачку из-под сигарет и бросила туда окурок. - А теперь скажите мне - кто из вас Лиза Бакланова? - она обвела присутствующих вопросительным взглядом карих глаз. - Лёша, опусти руку, - одёрнула она Орлова, который «притворился» Лизонькой.
        - Это я, - произнесла Лиза, которая за мгновение до этого вышла из лаборатории орнитологии, видимо, вернулась с обхода. - Вениамин Геннадьевич мне что-то передал? - Лие показалось, что её серо-зелёные глаза за стёклами больших очков радостно блеснули.
        «Может, она его действительно любит?»
        - Передал, - подтвердила Маргарита Алексеевна и, пошарив рукой под сидением в салоне, подала Лизе синий термостат. - Реагенты для хромосомных исследований. И пламенный привет, - она улыбнулась, - сказал, что приедет через пару дней.
        - Спасибо, - поблагодарила Лиза, принимая у Маргариты Алексеевны термостат, а затем, обращаясь к Лие и Ильинскому, добавила: - Я вас искала, Вадим Борисович, и Лию тоже. Там птица сидит в клетке - я такую не знаю.
        - Мы провожали Александра Владимировича, - ответила Лия. - Показывай птицу.
        Запал ссориться исчез, лишь неприятный осадок того, что Ильинский мог быть с Лизой, царапал сердце.
        - Чудно, - произнесла Маргарита Алексеевна, когда Лия направилась вслед за Лизой в лабораторию. - Эй, гарные хлопцы! - Громова увидела идущих по тропинке со стороны кухни Эдика и Андрея. - Может, затопим баньку?

* * *
        Над трубой небольшой бревенчатой бани курился дымок, который, рассеиваясь, исчезал в тёмно-синем вечернем небе, на котором уже начинали зажигаться первые звёзды.
        Лия сидела на ступеньках лестницы балкона-курятника своего домика и ждала, когда освободится баня, в которой сейчас мылись Эдик и Андрей, благо, размер помещения позволял. С заходом солнца, которое обдало последними светло-жёлтыми лучами тайгу, размазав по небу розовые и золотистые сполохи, стало заметно прохладнее, и Лия откровенно мёрзла в по-прежнему сырых вещах.
        Она перебросила из одной руки в другую пакет с банными принадлежностями ? шампунем, куском земляничного мыла и выцветшими хлопковыми шортами, которые она хотела оставить в «Тайге» и которые теперь сходили за трусы, так как больше ничего подходящего Лия не нашла. Полосатое полотенце, одолженное у Андрея, она закинула на шею.
        Мимо неё в сгущающихся сумерках то и дело проходил кто-нибудь из геологов, мокрых и красных после горячей бани, и которые для Лии были все как один, впрочем, как и какие-нибудь гости Горского, которые сплавлялись к нему по реке. Она не запоминали ни их имён, ни лиц. Это было ни к чему, обычно никого из них она больше не видела.
        Геологи над чем-то смеялись и проносились мимо Лии как тени. На кухне было какое-то игристое оживление ? за отменную баньку в исполнении Андрея и Эдика гости решили освободить хозяев стационара от лишней возни и сами накрывали «поляну» ? мариновали шашлык, решали помидоры и огурцы на салат, делали бутерброды. Когда Лия в ожидании бани сунулась, было, на кухню, Маргарита Алексеевна с улыбкой её выпроводила, заявив, что они всё сделают сами, тем более что кто-то был в городе и Амстердаме, а кто-то уже два месяца сидит в тайге.
        Поэтому Лия, завершив последний обход, сидела на деревянных ступеньках, успевших стать влажными от её сырых штанов, и маялась от безделья. Она, опершись локтями о широко расставленные колени, смотрела вдаль, где за воротами уже начинал клубиться в пойме Тайгинки туман.
        - Чего сидишь?
        Лия и обернулась: рядом с ней стоял и курил привезённые сигареты Ильинский.
        - Баню жду, - для убедительности Лия пошуршала пакетом. ? А вы?
        - Пошли, - оставил без ответа её вопрос Вадим Борисович.
        - Куда и зачем? ? однако, поднялась с лестницы. ? Я пропущу очередь в баню.
        - Не пропустишь. ? Ильинский развернулся и неспешно пошёл в сторону своего домика.
        - Вот так всегда, - буркнула Лия и, подхватив пакет, который ударял её по ноге и шуршал при каждом шаге, направилась вслед за Ильинским.
        В коридоре домика Вадима Борисовича было темно, лишь тусклый свет догорающего дня пробивался сквозь пыльное окно, глядя на которое Лия дала себе слово отмыть его, во что бы то ни стало, даже если Ильинский снова упрётся рогом, как делал это всегда, когда она заводила речь об уборке в его домике.
        Вадим Борисович долго рылся в походных рюкзаках и пакетах, которые были свалены в кучу в углу его комнаты и, наконец, извёл оттуда рубашку.
        - Держи, - он протянул рубашку изумлённой Лие.
        - Вадим Борисович, да я как-нибудь обойдусь… ? начала было она, отчаянно краснея и чувствуя, как учащается биение сердца.
        - Бери. ? Ильинский подошёл к ней вплотную.
        - Мы что, опять друзья? ? Лия, наклонив голову, взяла рубашку.
        - От тебя зависит, - Ильинский не смотрел на неё, как делал всегда, когда чувствовал себя неловко или виновато.
        - Я с вами не ссорилась, - чопорно ответила Лия. ? Ой, Вадим Борисович, - она неловко улыбнулась, - у вас перо в волосах.
        Она подняла руку и убрала невесомое пушистое пёрышко с пепельных волос Ильинского, небрежно упавших на высокий лоб. С последнего обхода она принесла горлицу, которая забавно ворковала и роняла бледно-розовый пух, хлопая крыльями. Лия посчитала это хорошим знаком, хотя никогда особо не любила голубей.
        Ильинский никак не отреагировал на невесомое прикосновение пальцев Лии к своим волосам; она делала это много раз, и, в какой-то степени, Вадим Борисович уже привык к подобным проявлениям заботы. Лишь едва заметный блеск в его глазах, разогнавший на миг прочно гнездившуюся там тоскливую пустоту, подсказал Лии, что ему приятно.
        - Я пойду, - разорвала повисшее неловкое молчание Лия. ? Кажется, мальчики уже намылись, - она и правда слышала, как легко вертевшаяся на петлях дверь бани с размаху ударила о деревянную стенку. ? Спасибо за рубашку. ? И она быстрым шагом направилась в баню.
        Андрей и Эдик постарались на славу - внутри был настоящий «ташкент». Лия с наслаждением вдыхала тяжёлый воздух, пропитанный запахом хвои - геологи сходили до ближайших елей. Оказаться в горячей бане после холодной реки было приятно, и Лия, смывая пушистую белую пену от шампуня с волос, думала, что всё это было не напрасно. Не зря она искупалась, не зря оставила цепочку, не зря язвила все эти четыре дня. Видимо, это и была единственная возможность пробиться через глухую стену, которую выстроил вокруг себя Вадим Борисович.
        У него не было семьи. Лия вдруг вспомнила об этом, яростно вытирая полотенцем волосы, когда вышла из жаркой парилки в предбанник, где потоки непривычно холодного вечернего воздуха буквально вонзились в кожу острыми лезвиями. Стараясь не обращать на них внимания и беззвучно ругаясь, Лия надела шорты, набросила на плечи полотенце, и тут её взгляд упал на рубашку, лежавшую на банной лавке.
        Чувствуя, как спина покрывается мурашками, а пальцы подёргиваются, Лия с замиранием сердца надела рубашку Ильинского - тёплую, флисовую коричневую в клетку, которая была ей почти как платье. Прикосновение мягкой ткани к ещё влажной и горячей коже прошлось дрожью по всему телу, заставляя горло пересохнуть. Лия вздохнула, чтобы унять частое дыхание и прикрыла глаза. Если она так остро реагирует на вещи, которые носил Вадим Борисович, и на его поцелуи, то как она поведёт себя, если он захочет чего-то большего.
        Если она захочет чего-то большего.
        Лия тряхнула головой, отбрасывая назад пряди мокрых чистых волос. Волноваться она будет позже, а сейчас она хотела зайти к ребятам.

* * *
        - Развратничаете? ? Лия постучала костяшкой согнутого пальца в дверь, за которой раздавались звуки какого-то фильма.
        - Содомируем, - донёсся до неё наигранно серьёзный голос Андрея из-за двери.
        - Ну тогда я захожу, - Лия открыла дверь и, поднырнув под занавеской, оказалась в тёплой комнате. Очки она благоразумно надевать не стала.
        Андрей и Эдик, которые, как и геологи, и сама Лия были чистыми, раскрасневшимися и довольными, сидели с ногами на нарах и смотрели, кажется, во второй раз, «Гуррен-Лаганн»[9 - «Гуррен-Лаганн» - аниме-сериал в жанре меха.].
        - Вот не посмотрят своё аниме и бесятся, - засмеялась Лия, присаживаясь на край нар.
        - Ну, кто-то сегодня пойдет смотреть гига-бур Борисыча, - заметил, давясь смехом, Эдик. Похоже, они давно что-то оживлённо обсуждали. Переглянувшись, оба неприлично заржали.
        - Завидуйте молча, - в тон им Лия, а затем добавила: - Вы идете к геологам на костер?
        - Конечно. Они же не Дружинин с девочкой - пригласили всех, - ответил Андрей. - Да и Борисыч перед нами извинился.
        - Таки извинился? - Лия вопросительно изогнула бровь. - И что сказал? - сердце стукнуло особенно звонко, а щёки как назло загорелись румянцем.
        Спокойно говорить об Ильинском Лия теперь не могла. Она и раньше временами заливалась краской и чувствовала, как перехватывает дыхание, но после несостоявшегося отплытия её чувства словно взяли новый виток и, подобно спирали, набирали головокружительные обороты.
        - Что у нас завтра выходной, потому что Лёша пойдёт за мышами, - ответил за Андрея Эдик.
        - И это можно расценивать как извинение, - добавил Андрей. ? А рубашка тебе идёт, - его зелёные глаза за стёклами очков весело сверкнули, на губах играла понимающая улыбка.
        - Да ну вас, - Лия ткнула Борисова согнутым пальцем в бок. ? Вообще, откуда вы всё знаете? ? она выжидающе посмотрела на парней. ? Не Борисыч же вам всё рассказал.
        - Мы сегодня после тебя зашли к Горскому, - начал Эдик. ? Мы выпили с ним «по соточке», - Кандаров подавил смешок, улыбаясь, - и он нам по большому секрету рассказал, что Борисыч сидел у него всю ночь и рассказывал про то, как же плохо он с тобой поступает.
        - Если дословно, - заметил Андрей, - то это было примерно так: «Я сказал ему: Борисыч, если ты Лильку любишь, и если она тебя любит, то будь с ней. Не решай за девчонку, говорю, она умная, поймёт».
        - Так вот, почему он с утра был на кухне, - пробормотала Лия.
        - Ну а когда мимо нас к берегу, как конь, пронёсся Ильинский с горящими глазами, мы поняли, что он своего добьётся, - подвёл итог Андрей.
        - И как это выглядело со стороны? ? Лия понимала, что мальчики были на верху склона и всё видели, так что решила спросить прямо.
        - Грустно, нежно и немного смешно, если честно, - произнёс Андрей, беря со столика расчёску и проводя гребешком по тонким мокрым волосам. ? Он давно тебя любит, - взгляд его зелёных глаз встретился с карими глазами Лии. - Эдик говорил, курса с первого.
        - Трепло ты, Эдик, - беззлобно проворчала Лия, легко соскакивая с нар. ? Ну, чего расселись? ? она взмахнула руками, желая поднять мальчиков. ? Геологи сейчас весь шашлык сожрут!

* * *
        Гости действительно постарались на славу и, когда Лия, Андрей и Эдик, смеясь и перебрасываясь шутками, подошли к кухне, отчётливо уловили пряный запах жарящегося в ржавом мангале на чёрно-алых углях, горящих в темноте призывными огоньками, шашлыка. Геологи словно тени проносились мимо, заслоняя свет углей, принося из кухни тарелки, вилки и закуску.
        Орлов и ещё кто-то из геологов спустились по земляной лестнице на берег, заросший ивняком, и притащили огромное количество сухих ивовых веток, которые, вместе со старыми скамейками, пошли на растопку.
        Теперь на берегу горел костёр, вокруг которого уже начинали рассаживаться геологи. Отсветы пламени, играли на траве, а горящие искры взметались в чёрно-синее небо, горизонт которого ещё едва заметно алел тонкими, словно артерии, последними лучами солнца. Возле костра было тепло, даже жарко, а сполохи света выхватили из темноты, когда Лия и ребята подошли ближе, гладко отполированную гитару с красной лентой на грифе.
        Возле мангала стоял грубо сколоченный деревянный стол, который был здесь уже давно, и на котором и были расставлены угощения. Полногрудая красавица Маргарита Алексеевна стояла с сигаретой в зубах и помешивала половником в кастрюле глинтвейн, разливая его по принесённым из кухни кружкам. Лия издалека почувствовала приятный запах тёплых яблок и корицы.
        - Добрый вечер, - Маргарита Алексеевна на мгновение оторвалась от разлива и повернулась к Лие, улыбаясь. - Будешь глинтвейн? - она указала маленьким половником на эмалированную кастрюлю с яркими масляными птицами на боку, над которой вился белый парок.
        - Да, конечно, - ответила Лия, подавая Маргарите Алексеевне кружку, в которую та тут же налила два черпачка глинтвейна. - Спасибо, - поблагодарила она, забирая кружку и чувствуя приятное, почти обжигающее тепло.
        - На здоровье, - улыбнулась Маргарита Алексеевна.
        Она оставила половник в кастрюле и, подойдя к костру, взяла со стула лежавшую на нём до этого гитару. Присела, закину ногу на ногу, чуть подёргала струны, которые издали тихое бренчание, подкрутила басы и, подняв на собравшихся взгляд ярких карих глаз, спросила:
        - Ну что, сначала споём нашу песню, а потом - за встречу? - она указала рукой на стоявшие на столе рюмки с водкой.
        - Пой, Маргарита Алексеевна, - усмехнулся Орлов. - А потом можно и за встречу.
        - Когда я на почте служил ямщиком, ко мне постучался косматый…
        - …геолог…
        - …биолог…
        Лия подпевала вместе со всеми, улыбаясь. От голоса Маргариты Алексеевны на душе становилась тепло и приятно, будто пела она не о суровой тайге, а о вечном блаженстве.
        Птица Сирин над моей головой…

* * *
        - Острова! - пела припев незнакомой Лие песни Маргарита Алексеевна, прикрыв глаза и отбрасывая назад надоедливые пряди, которые норовили упасть на лицо. - Ветер уносит слова, не спеша догорают сырые дрова. Острова! Ветер уносит слова, но пока бьётся сердце - надежда жива.
        По телу Лии прошла дрожь, и она почувствовала, как приподнимаются тонкие волоски на руках и шее. Было в этих строчках что-то - такое чувственное, надрывное, знакомое, что Лия просто стояла, глядя невидящими глазами в костёр, где потрескивали, разбрасывая искорки, сухие, только что подброшенные щедрой рукой Орлова, ветки. Сердце билось часто и мелко, а в уголках глаз стояли маленькие прозрачные слезинки.
        Лия украдкой подняла руку и осторожно вытерла непрошеные слезинки рукавом тёплой флисовой рубашки, которую дал ей Ильинский. В этот момент она почувствовала, как что-то тёплое коснулось её плеча. Она быстро отняла от лица руку и посмотрела вверх. Рядом с ней стоял Вадим Борисович.
        Судя по всему, он только что вышел из бани. От него приятно пахло хвоей и каким-то шампунем. Лия с удивлением заметила, что он подстриг бороду, а пепельные волосы - тоже подстриженные, были ещё влажными, но уже начинали подсыхать и пушиться. Но больше всего Лию поразила рубашка - голубая, чуть выгоревшая на солнце, та, которую она ему стирала, но которую он так и не надел.
        От вида рубашки Лие стало тепло и приятно. Она чуть улыбнулась Вадиму Борисовичу и подошла ближе. Края их ладоней соприкоснулись. Они стояли рядом с деревянным столиком, на котором стояли вперемешку закуска, шашлык, кастрюля с глинтвейном, картонные пакеты с соком и бутылки водки.
        К ним подошла Маргарита Алексеевна и, накладывая в тарелку кусочки хорошо прожаренного, пахнущего костром и луком шашлыка, тихо произнесла, когда заметила, что Ильинский инстинктивно, словно боясь чего-то, дёрнулся в сторону.
        - Иди к ней, - Маргарита Алексеевна улыбнулась Лие и подтолкнула к ней Ильинского. - Видит Бог, она слишком долго ждала. - Её короткие рыжие волосы огненным венцом окружали бледное лицо, а глаза светились весельем и пониманием.
        Только Лия хотела сказать, что речь вообще не о том, как Громова тут же вновь растворилась на границе света и тени.
        - Магия какая-то, - весело пробурчала Лия, отпивая горячий, приятно обволакивающий язык яблочно-винным вкусом глинтвейн.
        - Я же говорил, - в глазах Ильинского плясали крохотные отсветы костра, - что геологи не люди.
        - Но не настолько ведь, - возразила Лия. ? Пойдёмте? ? она мотнула головой в сторону тропинки в лагерь.
        - Пойдём, - легко согласился Вадим Борисович.
        Неожиданно к ним из темноты вышел Горский, уже успевший принять значительную дозу геологической водки. По его походке, а так же тому, как сильно он наклонился вперёд, было понятно, что скоро он свалится в костёр. Заметив Ильинского и Лию, дядя Паша кивнул каким-то своим мыслям и, подойдя ближе и дыхнув на Лию запахом лука и спирта, произнёс:
        - Ты, Вадим Борисыч, Лильку-то не обижай. - Горский качнулся сильней. - Палкой убью!
        - Дядька, привет! ? из сполохов света за спиной Горского буквально соткались Громова. ? Как сам? ? она ловко подхватила норовившего поцеловать её дядю Пашу под руку и увела, почти уволокла в сторону костра.
        Маргарита Алексеевна на мгновение обернулась, словно желая проверить, всё ли хорошо, подмигнула Лии.
        Когда они уходили в мягкую ночную тьму от ярких огней костра, Лия услышала, как Маргарита Алексеевна, перебрав струны гитары, запела песню, от звуков которой сердце радостно подпрыгнуло:
        - Она сказала: «Я люблю твое золото, твои глаза и размах твоих крыльев, если что-то случится с тобой, кто скажет, каким ты был?»
        - Она хорошо поёт, - словно прочитав мысли Лии, произнёс Ильинский, неловко засовывая руки в карманы широких тёмно-зелёных камуфляжных штанов - словно не знал, куда их девать. - И репертуар у неё почти не меняется.
        - Вы давно знакомы? - на вид Маргарите Алексеевне было около сорока.
        - Давненько. Тогда в университете ещё работал мой тёзка - Вадим Ильин. У них был роман, - ответил на непроизнесённый вопрос Ильинский.
        - И куда он делся потом? - Лия смутно припомнила, что, кажется, что-то слышала об этом человеке, но видеть - не видела.
        - Понятия не имею, - пожал плечами Вадим Борисович. - Кажется, работает где-то егерем. А, может, и нет. Громова утверждала, что он - леший, - Ильинский усмехнулся в подстриженную бороду и поднял руку, по привычке желая пригладить её.
        - Тогда она - птица Сирин, - улыбнулась Лия. - Даже яблоки с собой принесла.[10 - Утром на Яблочный Спас прилетает в яблоневый сад, где грустит и плачет.]
        - Скажи ещё, что она специально прилетела из Ирия[11 - Ирий - рай в славянской мифологии.], чтобы спеть нам сегодня, - усмехнулся Ильинский. - Хотя для Яблоневого Спаса[12 - Яблоневый Спас - 6 августа.] рановато.
        - Как и для звездопада, - ответила Лия и подняла голову.
        Для Персеид[13 - Персеиды - звездопад в первой декаде августа.] действительно было ещё рано, но метеорам, кажется, было всё равно - то и дело небо прорезали яркие серебристые вспышки.
        - Что ты мне скажешь? - донеслись до Лии слова любимой песни.
        Она обернулась и посмотрела на Громову. На мгновение ей показалось, что за спиной Маргариты Алексеевны на границе света и тени из речного тумана соткались огромные чёрные крылья. Лия моргнула, и наваждение исчезло. Она посмотрела на глинтвейн в кружке. В тёмной жидкости плавали звёздочки аниса, ломкие кусочки корицы и дольки буро-жёлтых ранеток.
        «Говоришь, прилетела из Амстердама… или всё же из рая?»
        Лия почувствовала тёплое прикосновение - Ильинский положил руку ей на плечо, чуть сжав пальцы.
        - Я пойду - возьму у Горского чай, - он снова не смотрел на неё, будто чего-то стесняясь.
        - Тогда я пойду на «курятник», - Лия скользящим движением провела ладонью по прохладным пальцам Вадима Борисовича и зашагала дальше.

* * *
        Чернильное небо было усеяно мириадами звёзд, которые словно были рассыпаны щедрой рукой. Лия, запахнувшись в куртку, которую одолжила ей Маргарита Алексеевна, сидела на балконе-курятнике своего домика и смотрела на эти сияющие, теперь дружелюбные огоньки. Сейчас эти звёзды падали в сердце сказочной тайги, а там уже находили дорогу к сердцу Лии.
        Скрипнула ступенька лестницы ведущей на балкон. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто идёт. После всего случившегося она чувствовала его присутствие. Было невероятно сложно поверить, что несколько часов назад Вадим Борисович стоял перед ней в реке и уговаривал остаться. Его лицо с упавшими на лоб прядями пепельных волос, серо-голубые глаза, влажные, из уголков которых стекали прозрачные слёзы, всё это намертво, будто при вспышке молнии или фотокамеры, запечатлелось на сетчатке глаза, въелось в сознание и не желало отпускать.
        Особенно сейчас, когда Вадим Борисович поднимался к ней на балкон, а ступеньки лестницы тихонько поскрипывали в иссиня-чёрной ночи, нарушаемой только далёким жёлто-красным светом костра на берегу. Ведь он снова стал таким, каким был прежде - язвительным, вредным, упёртым и весёлым.
        Ильинский, пока Лия, как завороженная, смотрела на него, поднялся на балкон и устроился рядом. В обеих руках он держал кружки с чаем, от которого валил пар, и она даже удивилась, как он не обжигается. В темноте всё серо, но Лия каким-то внутренним зрением видела, что чай чёрный, а на его поверхности плавают, кружась от оставшихся в прошлом взмахов ложечки, крупицы заварки.
        - Спасибо за чай, - Лия благодарно приняла кружку из рук Ильинского, а когда на тягучее мгновение их пальцы соприкоснулись, порадовалась, что он не видит её пылающих от смущения и внутреннего трепета щёк.
        Вадим Борисович ничего не ответил, лишь кивнул в знак согласия и молча отхлебнул чай. Лия, решив ничего пока не говорить, просто сидела рядом, осторожно дуя на горячий чай и слушая плавные трели, которые долетали до балкона с берега. Лёгкий, почти на самом пределе слышимости перезвон струн, перебираемых пальцами Маргариты Алексеевны, которая действительно представлялась Лие птицей Сирин, показался смутно знакомым. Лия вся обратилась в слух, желая различить знакомую, цепляющую сознание мелодию. Она уже слышала эти заунывные, тянущие сердце и выворачивающие душу наизнанку звуки, возвещавшие об одиночестве и свободе.
        Одиночество…
        - Да ведь это же «Одинокий пастух» Эннио Марриконе! ? воскликнула Лия, разрывая молчание. Она с восторгом посмотрела на Ильинского. ? «Убить Билла». Смотрели?
        - Нет, не смотрел, - негромко ответил Ильинский, глядя куда-то в тёмную даль. ? А должен был? ? в его голосе проскользнул смешок.
        - Вообще-то это один из культовых фильмов Квентина Тарантино, - немного запальчиво произнесла Лия. Ильинский, кажется, совсем не интересовался кинематографом. ? Мы с мальчиками смотрели его этим летом. И вас звали, - она опила маленький глоток, - а вы не пошли.
        - Не пошёл, - с каким-то странным тихим вздохом подтвердил Вадим Борисович. ? Зачем?
        - Чтобы было интересно, - немного растерялась Лия. В голосе Ильинского буквально сквозила обречённость. ? Общение с коллективом всегда хорошо. ? Она на мгновение замолчала, а затем, чувствуя, как огонь невысказанных вопросов разливается в груди, добавила: ? Что вам тогда сказал Дружинин?
        - Что ты имеешь в виду? ? казалось, что Ильинский напрягся, едва с губ Лии слетели последние слова.
        - Что такого вам сказал Дружинин, что вы, забыв о стационаре и коллективе, побежали к нему и Лизе? ? Лия не отводила взгляда от Вадима Борисовича. Иногда его движения и жесты говорили куда больше слов.
        - Ничего, - не поворачивая голову, проговорил Ильинский. ? Просто позвал меня за стол. Не я его, - зачем-то добавил он, и это прозвучало, как бессмертная фраза: «Не виноватая я! Он сам пришёл».
        - Давайте не будем обвинять в наших бедах воображаемых врагов. Все всегда винят правительство, инопланетян, масонов, инопланетное правительство масонов, - Лия криво усмехнулась, - но сделать самое главное? признать свою вину, никто не может.
        - А ты можешь?
        - Да, - просто ответила Лия. ? Я признаю, что предвзято относилась к Лизе. Мне теперь её даже жаль, - задумчиво добавила она. ? Ведь Лиза не сделала никому ничего плохого. По сути, и вины Дружинина в этом нет. А ещё я виновата в том, что не сказала вам ещё тогда на кафедре, что соврала.
        - Насчёт чего? ? Вадим Борисович, наконец, повернулся к ней. Как и всё вокруг, он сейчас был серый, но вот его глаза слабо поблёскивали.
        - Насчёт того, что я люблю вас только как преподавателя и человека, - Лия почувствовала, что ей не хватает дыхания, а пожар в груди борется с колючим холодом. ? И, несмотря ни на что, мои чувства к вам не изменились.
        - Как и моё отношение к тебе, - слова Ильинского звучали в такт ударам сердца Лии. ? Я ведь не просто так дал тебе серебряный ключ тогда.
        - И что же он всё-таки значил? ? ей давно хотелось это узнать, и раз Вадим Борисович решился на откровения, то и она тоже.
        - То, что ты стала для меня путеводной звездой, которую я хотел оставить сиять на небосклоне. ? Словно в подтверждение его слов, небо прочертили яркие серебристые вспышки. ? Поэтому я и отправился с Дружининым, хотел совершить поступок, после которого сам бы себя не простил. А в итоге специально выпил водки, чтобы уйти от ответственности за не совершённое дело.
        - А я, пока вы пили, нашла город Ултар, - тихо произнесла Лия. - И для этого мне пришлось оказаться в реке Скай. Я нашла город Ултар, - повторила она, - как и Картер, который много лет искал прекрасный закатный город, нашёл его, и это оказался его родной Бостон. Ултар ? это «Тайга». Не было никогда чудесного тайного города ? ни в Стране Снов, нигде, всегда была только «Тайга». И её сердце ? вы.
        Он не ответил ей, лишь придвинулся ближе, касаясь тонкого плеча Лии и оголённой подолом рубашки ноги.
        - Кстати, я вот ещё что хотела узнать, - во рту пересохло, а прикосновения Ильинского не давали сосредоточиться. ? Почему вы тогда успокаивали Лизу?
        - Она сказала, что никогда ещё не видела столько боли и гнева в глазах у человека, - отрывисто усмехнувшись, ответил Вадим Борисович. ? И боялась, что ты просто сейчас пойдёшь нас убивать.
        Так и было.
        Её губы чуть дрожали, как и кончики пальцев, но она не могла это контролировать. Чувствовать тепло Ильинского рядом с собой было слишком приятно, слишком сладко. Густая тишина июльской ночи, нарушаемая лишь тихими трелями гитарных струн и приглушённым смехом геологов и мальчишек, создавала почти сказочную радость.
        - Вадим Борисович. - Лия коснулась кончиками пальцев плеча Ильинского. На нём была чистая рубашка с целыми пуговицами - та голубая, которая пахла солнцем и летом. А ещё теплом и заботой. - Вы все же надели её? - Лия прикоснулась чуть посильней, чувствуя тепло плотного крепкого тела под хлопковой тканью.
        - П-просто В-Вадим, - произнес, заикаясь, Ильинский. Казалось, ему не хватает дыхания - как будто он долго хотел сказать это, а когда этот момент настал, испугался. - Называй меня просто по имени. ? Он приподнял руку и забрал из пальцев Лии позабытую кружку с чаем.
        Кончики их пальцев соприкоснулись. Только сейчас Лия поняла, что они никогда не держали рук друг друга. Только в рабочие моменты, когда передавали птиц. Пальцы Ильинского плавно переместились на запястья Лии и нежно очертили контур её ладоней.
        - Если бы я не пришёл, ты бы уплыла?
        - А если бы я не уплыла, ты бы пришёл? - вопросом на вопрос ответила Лия. - Быть может, на самом деле мы умерли? Быть может, спирт однажды оказался метиловым. Быть может, газовый баллон на кухне всё-таки взорвался. Быть может, УАЗик перевернулся по дороге. Какая разница.
        Она замолчала, чувствуя, что почти исчерпала смелость. Мысли о смерти и иллюзорности происходящего всегда навевали на неё почти первобытный страх, а сейчас, слушая себя, она невольно проваливалась в тянущие душу сомнения. И Громова со своими яблоками и красивыми песнями, и сполохи костра на берегу, и небо в алмазах далёких падающих звёзд ? всё это показалось вдруг удивительно нереальным, словно вот сейчас она откроет глаза, и больше никогда не увидит этот прекрасный сон.
        - Так что ты мне скажешь, Лия? - голос Вадима Борисовича вернул её из страхов Страны Снов.
        - Про что? - она недоумённо посмотрела на него. И вспомнила.
        Лия Лазарева, ты выйдешь за меня замуж?
        - Про моё предложение. Ты согласна? ? было непонятно, какой ответ он хочет услышать.
        - Я не сказала «да», - уклончиво ответила Лия. Слишком много всего произошло, чтобы он могла вот так вот просто дать ответ.
        - Ты не сказала «нет», - усмехнулся Ильинский. ? Но обещай, что всё же ответишь мне хоть что-то.
        Обещай мне, Лия.
        - Тогда и ты обещай мне, - называть его «ты» было необычно, непривычное слово кололо язык. ? Что не будешь больше выдумывать всякую чепуху. Потому что своё обещание я сдержала, Вадим Борисович. Я не сказала никому. Да и не зачем было говорить ? все и так всё знали. И вообще я замёрзла, - произнесла Лия, чувствуя, что дрожит сейчас не от волнения, а от ночного холода, который покалывал голые ноги и пробирался под куртку, пришедший, казалось, вместе с наползающим со стороны реки серым туманом.
        Чай в отставленной кружке остыл, лишь глинтвейн ещё хранил тепло. Лия, отпив глоток, с удовольствием съела дольку кисло-сладкой ранетки.
        - Пошли домой, - Ильинский поднялся и, глядя сверху вниз на всё ещё сидящую Лию, протянул ей руку.
        - Пойдём, Вадим Борисович. ? Ранетка встала поперёк горла, как и привычка называть Ильинского по имени-отчеству.
        Лия протянула руку, и пальцы Вадима Борисовича крепко обхватили её ладонь. Легко, словно она была птичкой, он поднял её на ноги и, ведя за собой, начал спускаться по лестнице. Ступеньки тихо поскрипывали.
        - Какая боль, какая боль: Аргентина ? Ямайка 5:0, - донёсся с берега нестройный припев, который тянули множество голосов.
        - Ты знаешь, о чём эта песня? ? вдруг спросил Ильинский, останавливаясь внизу лестницы и не отпуская руку Лии.
        - О футбольном матче Аргентины и Ямайки?.. ? несмело предположила очевидное Лия. Её всегда ставили в тупик странные, порой абстрактные вопросы Вадима Борисовича, которые часто не имели правильного ответа, известного ей.
        - Это песня о прощении, - казалось, он даже не слышал её. ? О прощении за унижение, за боль и несправедливость.
        - Понятно, - зачем-то отозвалась Лия, хотя было понятно, что ответ Ильинскому не требовался. ? Вообще, куда мы идём? В какой домик?
        - В мой. У тебя дома только старые матрасы.
        Лия не стала спорить, а просто пошла за ним, вдруг подумав, что если Ильинский прибрался в комнате, то она, пожалуй, даже похвалит его.
        Она не помнила, что шептала ему. Кажется, что-то про горячие звёзды, которые, словно расплавленный воск, текли сквозь пальцы. Говорила еле слышным даже самой шёпотом о мире снов, в котором ещё живы надежды и мечты, целовала его подстриженные пепельные волосы, обводила ладонями контуры запястий и плеч. Сердце гулко билось в груди, а кровь шумела в голове, не давая сосредоточиться. Он целовал её глубоко и нежно как тогда на кафедре, когда она пообещала никому и никогда не говорить о том, что он признался ей в любви. Их носы соприкоснулись, и было в этом коротком почти неуловимом касании столько странной робкой нежности, что Лие стало не по себе.
        - Я люблю тебя, - прошептала Лия, чувствуя на своих губах тёплое дыхание Ильинского, пахнущее корицей и яблоками. - И хочу быть счастливой. Даже если завтра нам будет стыдно за это.
        Кончики прохладных пальцев Вадима Борисовича коснулись её оголённых ключиц.

* * *
        - Вадим Борисович, ты куда? - Лия откинула одеяло, сложив на него ноги - в домике было жарко, даже прохладный ночной воздух, пропитанный ароматами костра, хвои и почему-то яблок, который широким потоком ворвался в открытую дверь, не сразу вытеснил тепло.
        По телу разливалась сладкая истома, а терпкий запах хорошего табака приятно щекотал нос, впитываясь в чистую кожу и влажные волосы. Тёмная ? черней ночи на улице, фигура Вадима Борисовича в дверном проёме показалась Лие удивительно высокой.
        - Покурить, - в темноте на мгновение вспыхнул жёлто-красный цветок на кончике сигареты. ? Ты же не любишь табачный дым, - Лие показалось, что он усмехнулся. ? Да не бойся ты - я вернусь. ? Тончайшие, почти невидимые клубы дыма окутывали неподвижного Ильинского.
        - Куда? ? чувствовалось, что в словах Вадима Борисовича заключено больше смысла, чем просто покурить и зайти обратно в домик.
        - Орлов предложил мне работу - с командировкой в свой город, в Академии. Я согласился.
        Лия улыбнулась больше себе, чем Вадиму Борисовичу. Она, как и Лазарь, воскресла через четыре дня после смерти, а Вадим Борисович произнёс самые важные слова:
        - Я вернусь.
        - Спасибо, что спела им, Сирин.
        - Спасибо, что показал им «Тайгу», Леший.
        notes
        Примечания
        1
        Ханрасэн - главный антагонист аниме-сериала «Гуррен-Лаганн».
        2
        Чапы (англ. сhaps) - кожаные ноговицы (гетры, гамаши), рабочая одежда ковбоя, которые надеваются поверх обычных штанов, чтобы защитить ноги всадника во время езды по зарослям чапараля, от укусов лошади, от ушибов при падении, проч. В обиходе часто называются просто чапсы.
        3
        «Трумен» - обиходное название грузового автомобиля ЗИЛ-157.
        4
        Кю - допустимое в обществе ругательство во вселенной фильма «Кин-дза-дза».
        5
        Боррелиоз (болезнь Лайма) - инфекционное заболевание, обладающее большим многообразием клинических проявлений. Хроническая болезнь Лайма трудноизлечима. Наиболее встречающийся синдром - артрит. Лечится антибиотиками. Возбудитель - бактерия типа Спирохета, переносчик - иксодовые клещи.
        6
        Сирин - в древнерусском искусстве и легендах райская птица с головой девы. Иногда прилетает на землю и поет вещие песни о грядущем блаженстве, однако иногда эти песни могут оказаться вредными для человека. Из-за этого в некоторых легендах Сирин приобретает отрицательное значение, так что её даже начинают считать темной птицей, посланницей подземного мира.
        7
        Дейнерис Таргариен - одна из главных героинь сериала «Игра престолов» и книжной серии «Песнь Льда и Пламени».
        8
        Куранес - главный герой рассказа «Селефаис» Г.Ф. Лавкрафта.
        9
        «Гуррен-Лаганн» - аниме-сериал в жанре меха.
        10
        Утром на Яблочный Спас прилетает в яблоневый сад, где грустит и плачет.
        11
        Ирий - рай в славянской мифологии.
        12
        Яблоневый Спас - 6 августа.
        13
        Персеиды - звездопад в первой декаде августа.