Адвокат чародейки Наталия Орбенина

        # Следователь петербургской полиции Сердюков, приехавший в Евпаторию поправить здоровье, вовлечен в расследование убийства господина Боровицкого. Его нашли в грязелечебнице задохнувшимся либо умершим от сердечного приступа, вызванного обилием горячих лечебных грязей, наложенных на тело. Процедур на тот день Боровицкому врач не прописывал. А из самой лечебницы недавно уволилась некая Лия Гирей, горбунья, работавшая там медсестрой. Сестра Боровицкого Зина уверяет следователя - она узнала горбунью! Только десять лет тому назад звали ее иначе и горба у нее не было!..
        Наталья Орбенина
        Адвокат чародейки
        Исполнение самых сильных наших желаний становится часто источником величайших наших скорбей.

    Сенека


        Глава 1
        Следователь петербургской полиции Константин Митрофанович Сердюков испытывал неведомое доселе блаженство. Что еще может испытывать человек, всю жизнь свою положивший на алтарь служения Отечеству, неустанно и ретиво исполнявший свой долг, не помня ни отдыха, ни забвения от забот и тревог своей непростой службы! И вдруг он словно остановился на бегу и оказался, как по волшебству, вдалеке от хмурого серого неба столицы, от вечной суеты полицейского участка, строгого взора начальства, пыли и шума большого города. Как по мановению волшебной палочки осталась позади пустая и холодная холостяцкая квартира, где его одиночество разделяла кухарка, кормившая его незатейливой стряпней. Вместо всего этого следователя окружал жаркий воздух, напоенный незнакомыми ароматами, шелестело море, подкатываясь под самые носки его башмаков. Окружавшая природа напоминала ему ожившие страницы из книжки, которую он читал в гимназические годы. Там подробно и обстоятельно описывались природа и жизнь южных губерний Российской империи. По вечерам в кустах стрекотали цикады…
        Солнце понемногу скатывалось к горизонту, убавляя жар, который оно щедро дарило курортникам. Сердюков потер облупившийся нос. Его белая кожа, непривычная к солнцу, приобрела неприлично кирпичный цвет, зудела и к тому же стала облезать клочьями. Столь неприглядная картина необычайно конфузила Константина Митрофановича, который и без того был очень невысокого мнения о своей внешности. Увы: Создатель наградил его цепким умом, незаурядной памятью, невероятной энергией и жизнестойкостью. Но поскупился на внешнюю красоту, и не досталось бедному Сердюкову ни капельки привлекательности. Высокий, худой и чрезвычайно нескладный, точно ходячий циркуль. Удлиненное лицо, маленькие глаза. Какого цвета? Да Бог его знает какого, он и сам затруднялся ответить. А уж длинный нос - так и вовсе беда! Одним словом, пропащее это дело - смотреть на себя в зеркало. Поэтому Сердюков и не смотрел, да и некогда ему было. Не до пустяков.
        Постепенно в разряд пустяков попали и женщины, и товарищеские пирушки. Одиночество цепкой рукой ухватило следователя. Теперь он жил только службой, ничего не замечая вокруг себя. Или стараясь не замечать. Что проку лелеять сладкие надежды, носить в груди нежное чувство, если никогда тебе не суждено увидеть в глазах другого существа его отблески?
        Сердюков вздохнул. Вот, это от вынужденного безделья всякие глупые мысли ему в голову лезут. Был бы он теперь на службе, так и некогда ему было бы предаваться тоскливым рассуждениям. Ох, зря! Зря он поддался на уговоры и направился в эту тмутаракань, поправлять надорванное по причине истового служебного рвения здоровье! Ему, преданному служаке, лучший отдых - новая работа! Константин Митрофанович потянулся и встал со скамьи. От долгого сидения тело затекло, он пошевелил долговязыми конечностями, повертел головой. Раздался хрустящий звук. Сердюкова передернуло. Он уже привык не обращать внимания на этот хруст, столь неприятный для окружающих. И все бы ничего, да только стали болеть все суставы, стало трудно вставать, приседать, долго быть на ногах. Столичные эскулапы в один голос заверили его, что дальше картина станет еще печальнее, что надобно лечиться, что, ежели болезнь запустить, так можно и до срока в отставку выйти. Мысль о том, что он может оказаться не у дел, повергла сдержанного в проявлении эмоций следователя в состояние, близкое к паническому. Что же ему делать на пенсии? Ведь он не
умеет ничего, как только преступников ловить, выводить на чистую воду мошенников! Понукаемый этой скрытой угрозой, Сердюков выправил отпуск и нехотя отправился в Крым, лечиться грязями.
        Грязелечебница в Мойнаках, что вблизи Евпатории, вызвала у Сердюкова поначалу ощущение гнетущей тоски и раздражения. Он не привык к безделью и праздности. Но тут ему пришлось подчиниться и принять порядок вещей таким, каков он есть. Дисциплинированно, как солдат, следователь посещал все предписанные ему процедуры. Первая встреча со знаменитыми целительными грязями повергла его в настоящую оторопь. Пришлось целиком погрузиться в вязкую горячую темную жижу, обхватившую все его тело, и он почувствовал себя в какой-то момент человеком, засосанным трясиной. Грязь сковала его по рукам и ногам, превратила в неподвижное, ничтожное существо. Фельдшерица, приветливо и ободряюще улыбаясь, водрузила над его головой парусиновый зонт и ушла. Сердюков попытался высвободиться, но грязь чавкнула и не отпустила его. Пришлось смириться, хотя со стороны, вероятно, он смотрелся забавно. И уж точно никто бы сейчас не угадал, что в этой ванне застрял в грязях гроза всех петербургских преступников.
        Помимо грязей, доктор предписал ему купания в соленой воде лимана, именуемой рапой. Сердюков, страшно стесняясь своего худого костистого тела, старался приходить, когда на пляже присутствовало как можно меньше купальщиков. Скинув в кабинке одежду, он, вжав голову в плечи, быстрой трусцой устремлялся на мостки и поскорее окунался в жгучую соленую воду. Потом спешил обратно, сотрясаясь всем телом, чувствуя, как на коже выступают мелкие бисеринки соли.
        Через неделю своего пребывания на курорте, несмотря на то что пока что видимых улучшений состояния его здоровья не произошло, Сердюков вдруг почувствовал, что его сознание стали посещать некие мысли, ранее ему неведомые. Что неразрывный тугой обруч долга и служения Отечеству стал понемногу ослабевать. Константин Митрофанович невольно перешел с энергичного быстрого шага на медленные ленивые движения, столь свойственные всем посетителям мест отдохновения от трудов. Куда ему спешить? Он даже стал посиживать на лавочках под кипарисами или на теплом песочке у воды. Он вдруг увидел, что в мире, кроме людской подлости и злобы, существуют яркие пронзительные закаты, что по ночам на небе зажигаются огромные далекие звезды, а море светится таинственным загадочным светом. Груз прежних лет, неудач, разочарований - все исчезло, как-то вдруг. И жизнь его стала приобретать и другие краски, помимо неисчислимых оттенков серого.
        - Вечер добрый, господин Сердюков. Как нынче ваши суставы? Принимали ли вы сегодня грязи?
        Полицейский невольно вздрогнул от неожиданности и поднял голову. Перед ним стоял высокий господин в светлом чесучовом костюме, парусиновых туфлях и соломенной шляпе. Боровицкий Анатолий Ефремович. Курортник со стажем, отец многочисленного семейства, обладатель неизлечимых недугов.
        - Благодарствуйте, нынче, как мне кажется, вроде бы получше. - Сердюков для верности повертел кистями рук. - Только, однако же, не могу привыкнуть я ко всему этому.
        - Вы сами процедуры изволите иметь в виду, грязелечение?
        - Да, именно. Неловко как-то, вроде ты человек, а тебя, как свинью, в грязи вымажут - и лежи, грейся!
        - А вы, сударь, эстет! - Боровицкий издал высокий тонкий смешок, что странно диссонировало с его внушительными размерами. - Да-с, согласен с вами. Это неэстетично. Только ведь и хвори не красят нас! Так уж лучше помучиться на курорте, чем потом дома, в постели.
        - Вы правы, - согласился следователь. - А где ваше милое семейство?
        Он приставил руку ребром к глазам, чтобы низкое заходящее солнце не мешало ему глядеть на собеседника.
        - Сейчас придут, куда же им деваться! Только маленькие дети - вы же понимаете - с ними столько мороки, столько возни… Вот и тянутся долго-долго, пока соберутся, нет мочи стоять и ждать их по часу!
        В голосе собеседника прозвучали усталость и раздражение.
        Сердюков покивал с понимающим видом, словно у него и самого семеро по лавкам сидят. Между тем семейство Боровицкого не заставило себя долго ждать. Послышался их веселый гвалт, визг.
        - Ну вот, я же говорил вам! - обреченно произнес усталый отец.
        Константин Митрофанович посмотрел на него с сожалением. Боровицкий был еще молод, чуть за тридцать. Но он уже успел устать от жизни, народив пятерых детей за десять лет своего брака. Боровицкие были из числа тех немногих курортников, с которыми Сердюков поддерживал мимолетное знакомство. Милое, шумное, непоседливое семейство. Полицейский почти сразу же запомнил, кого из детей как зовут, чем заслужил благосклонность госпожи Боровицкой. Она же сочла своим долгом позаботиться об одиноком неприкаянном господине. И посему, как только они появлялись на пляже, в парке лечебницы, в зале ресторана, все многочисленное семейство непременно устремлялось к Сердюкову, чтобы осведомиться о его успехах в борьбе с коварным недугом.
        Пребывание в лечебницах и на курортах невероятным образом повышает интерес обывателей к медицине. Собеседники становятся большими знатоками болезней, лекарств и способов лечения - даже того, что уже неизлечимо. У кого что болело, ныло, чесалось, стреляло, кто умер, а кто чудесным образом исцелился - вот самые животрепещущие темы для подобных бесед.
        Сердюков приготовился к неизбежному, отступать было некуда. Шумное семейство, смеясь, галдя и перекрикиваясь друг с другом, приближалось неумолимо, как девятый вал. Дети разного возраста, старшему девять, младшему два года, скакали вокруг матери, няньки и высокой барышни с недовольным лицом - сестры Боровицкого, Зинаиды. Замыкал процессию лакей, тащивший огромную высокую плетеную пляжную корзину-кресло, сидя в котором, дамы Боровицкие прятались от палящего солнца, пытаясь уберечь носы, плечи и прочие части тела от его коварных лучей.
        - Милейший Константин Митрофанович, как поживаете, как вы спали нынче? - пропела мать семейства, одетая в розовое легкое платье без корсета и шляпу с розовыми же маргаритками. И, не дожидаясь ответа, заохала: - А я этой ночью почти не спала, такая духота, голова совершенно раскалывалась, я все ворочалась, вставала, да и дети спали беспокойно. Боюсь, не было бы нынче сильной грозы, что-то пугающее есть в атмосфере, давит грудь, словно дурное предчувствие! Вы верите в предчувствие, господин Сердюков? - Она сложила кружевной зонтик и присела на скамейку.
        - Полно, матушка, что ты городишь, какое может быть предчувствие у господина следователя? - урезонил жену Боровицкий, окинув ее недовольным взглядом. Он не поощрял местной курортной моды - чтобы дамы в сильную жару и духоту появлялись на людях без корсетов. - Да и спала ты крепко, тебе, верно, просто сон плохой приснился.
        - Ах, вечно ты, Анатоль… - с обидой начала было жена, но осеклась продолжать при постороннем человеке.
        Сердюков смотрел на госпожу Боровицкую с улыбкой и сочувствием. Милая, добрая, чуткая, славная, любящая. Курочка-наседка, хлопотливая и отзывчивая душой. Чудная жена, прекрасная мать. Чего еще желать мужчине? Однако же в тоне Боровицкого нет-нет, да и промелькнет некоторое раздражение, снисходительность по отношению к своей супруге. Конечно, спору нет, он - красавец, яркий, темноволосый, высокий, правда, уже с брюшком и вторым подбородком, но все равно хорош! Она же, видимо, в юности тоже была прелестна, но многочисленные роды придали ее фигуре полноту и расплывчатость, а семейные заботы наложили на лицо свой неизбежный отпечаток.
        - Благодарю вас, сударыня, за ваше неизменное внимание к моей скромной персоне, - Сердюков шутливо приподнял светлую шляпу. - Мне, как человеку одинокому, такое внимание в диковинку. Оно даже, извините, пугает!
        Боровицкие дружно засмеялись.
        - Вот еще, не поверю, что полицейские чего-нибудь боятся! - воскликнула молодая девушка, сестра Боровицкого. Она отошла от детей, громко резвившихся у кромки воды, оставив их на няню, и тоже присела рядом с Сердюковым.
        Малышня дружно принялась ковырять палкой студенистое тело большой фиолетовой медузы, выброшенной волной на берег. Старшие же заспорили, сколько сортов халвы они попробовали за это время. Шоколадную, ореховую, фисташковую, миндальную… Нет, это не все, еще - сахарную, ванильную…
        - Увы, Зинаида Ефремовна, мы такие же живые люди, как и прочие обыватели. Нам так же свойственны все страхи рода человеческого, - мягко ответил полицейский и незаметно отодвинулся от собеседницы, чтобы никоим образом не прикоснуться случайно ни к одежде, ни к руке барышни.
        - Знаем, знаем, чего вы боитесь! - лукаво погрозила ему пальчиком Таисия Семеновна Боровицкая. - Боитесь, что Амур ранит ваше сердце!
        Сердюков вздрогнул и принужденно засмеялся. Зинаида опустила голову с высоко заколотыми на затылке волосами и стала пересыпать песок сквозь пальцы, избегая взгляда собеседника. Кажется, следователь оказался прав в своих ужасных подозрениях. Неужели семейство Боровицких окружило его плотным кольцом своей заботы лишь для того, чтобы пристроить наконец замуж сестрицу Зиночку? Боже милосердный! Она, конечно, неплохая девушка, и даже симпатичная, правда, без той яркости, которая досталась ее брату Анатолию. Но ведь недаром же она так засиделась в девках! Насколько успел заметить Сердюков за все время их непродолжительного курортного знакомства, Зина имела весьма своенравный и капризный нрав. Затянувшееся девичество, видимо, добавляло масла в огонь ее нерастраченных чувств. Боровицкие возили ее с собою по курортам с надеждой найти для нее ну хоть какого-нибудь жениха из отставников-военных, чиновников средней руки. Да только пока что все было без толку. К тому же из экономических соображений мадам Боровицкая норовила приспособить золовку в качестве еще одной няни и гувернантки для своих детей. Но возня
с малышами и поиск жениха - вещи несовместимые!
        Сердюков приглянулся Боровицким. Они навели о нем справки в гостинице и были поражены тем обстоятельством, что такой достойный человек пребывает в одиночестве. Конечно, полицейский - это не Бог весть что, человек небогатый. Но по всему видно, что порядочный. Без пороков, словом, отчего же не попробовать?
        Так рассуждала Таисия Семеновна. Анатолий Ефремович только пожал плечами. Сама же Зиночка не испытывала к новому знакомому никакого интереса и, только понукаемая женой брата, принимала участие в «охоте на жениха».
        Все эти уловки Сердюков раскусил почти сразу же. Ему стало смешно и противно. Боровицкие производили на него приятное впечатление, но только как временные знакомые, о которых он скоро позабудет. Сделаться их зятем, мужем Зиночки? Благодарю покорно!
        - Мы нынче намеревались нанять лодочника-грека и прокатиться по морю. Не желаете ли присоединиться к нашей прогулке? - спросила Таисия Семеновна.
        - Благодарю, но вынужден отказаться. Не сочтите меня невежливым, господа! Однако я тут уже засиделся, надобно мне пройтись. К себе пойду, пораньше лягу.
        Следователь поднялся, отряхнул песок, помахал всем шляпой и быстро ретировался, оставив Боровицких в неприятном недоумении.


        Глава 2
        - Вот, опять, опять сбежал! - в сердцах воскликнула Таисия Семеновна. - Зина, ты бы хоть самую малость потрудилась заинтересовать собою господина Сердюкова!
        - Ах, как все это мне гадко, гадко! - вскричала Зина и бросила пригоршню песка в сторону Таисии. - Вы меня, точно товар лежалый, предлагаете!
        - Что ж поделаешь, если оно так и есть? - хмыкнул Анатолий Ефремович. - Невесты - товар скоропортящийся!
        - Анатоль! - жена покачала головой.
        Но оскорбительные слова уже были услышаны. На глазах Зины вскипели слезы обиды и негодования.
        - Конечно, разумеется! Только на что я трачу уйму времени? Не вы ли экономите, не нанимая вторую гувернантку? Не я ли целыми днями вожусь с вашими детьми?
        - Что ты, что ты, тихо! - зашикала на нее Таисия Семеновна. Дети, игравшие у воды, чуть поодаль, подняли головы и стали прислушиваться к ссоре старших. - Как можно так говорить, ведь это твои родные племянники!
        Но Зина уже не могла остановиться. Накопившаяся обида полилась неудержимой рекой, прорвав плотину сдержанности и хорошего тона.
        - Хорошо тебе было, дорогой брат, когда папаша и мамаша нашли тебе выгодную невесту и устроили этот брак с Таисией! Сам бы ты после той злосчастной дуэли, после истории с Розалией, что бы сумел поделать, кто бы за тебя отдал свою дочь! Если бы не папенька…
        - Замолчи! - зашипел Анатолий и вскочил, словно хотел ударить сестру.
        - О чем вы? - Таисия испуганно переводила взор с одного на другого. - О чем таком вы говорите, чего я не знаю? Анатоль?..
        - Глупости! Это она в сердцах сказала. Все пустое, - он делано махнул рукой и отвернулся.
        Женщины остались сидеть на скамейке. Вечернее солнце неизбежно катилось к горизонту. Обычно это, самое свое любимое время дня, семейство проводило в неге на пляже. Сегодня вечер оказался испорчен. Но не только вечер. Тяжелое недоверие, подозрительность и недосказанность разъедают самые дружные и любящие семьи.
        - Я требую, чтобы ты мне объяснила, о чем шла речь! Я имею право знать все, что относится к моему мужу, к нашему браку. - Таисия сердито посмотрела в лицо Зине.
        - Ты напрасно так сердишься. - Зина поняла, что в сердцах наговорила лишнего, и снова принялась ковырять палочкой песок. - Ничего особенного, ничего важного. Просто глупости, которые случаются в юности с каждым мужчиной. Вот и все. Ты же знаешь, какой он у нас самолюбивый! Он не хочет, чтобы ты знала о его слабостях или глупостях. Он так тебя любит, так дорожит тобою, твоим мнением!
        Зина замолчала. Вранье выходило нескладное, да делать нечего. Сами виноваты, довели ее!
        - Да прекрати же ты возиться в песке, точно дитя малое! - Таисия поняла, что более ей ничего не скажут. Что ж, она все равно найдет возможность все вызнать. Что еще за дуэль? Анатолий - и дуэль? Да может ли такое быть!
        - Ах, как нынче жарко! - желая перевести разговор в другое русло, произнесла Зина.
        - Чего же ты хочешь - юг! - раздраженно ответил брат. - Если не желаешь страдать от жары, надобно приезжать сюда в сентябре, в бархатный сезон.
        - А отчего такое название? Бархатный?
        - Оттого, что по вечерам становится прохладно и, вышедши погулять, дамы и кавалеры наряжаются в бархатные жакетки и пиджаки.
        - Опять ты насмехаешься надо мной! - Зинаида надула губы.
        Анатолий направился к детям, которые оставили медузу и принялись собирать ракушки и мелкие разноцветные камешки, отшлифованные водой.
        Таисия посмотрела в сторону мужа и детей. Как он хорош! Как она любит его! Несмотря ни на что!
        Зина тоже смотрела на брата, и перед ее взором невольно проплывали совсем иные картины…

…Зина уже полчаса как вернулась с прогулки, да все никак не могла собраться. Родители заждались ее на веранде к обеду, а молодежь все не появлялась. Зине шел пятнадцатый год. Учеба в гимназии не задалась, и родители взяли для дочери гувернантку, чтобы та научила барышню всему тому, что необходимо знать молодой женщине. Выбирали долго, и наконец с отличными рекомендациями в их дом прибыла гувернантка. Звали ее Киреева Розалия Марковна. Жаль, что к бумагам не прилагался портрет кандидатки. Маменька, Полина Карповна, как увидела новую гувернантку, так и расстроилась чуть ли не до слез. Девушка оказалась красоты невиданной, полная грации и природного изящества, с изысканными манерами и удивительным очарованием. Но разве можно нанимать такую в дом, где есть юноша, в котором кровь кипит, как чайник на плите? И не откажешь, коли уже согласились взять ее, и только потому, что она, мол, слишком, слишком красива для гувернантки.
        Гувернантка между тем свое дело знала хорошо. И, несмотря на нервозный характер своей подопечной и ее непреодолимую лень, умудрилась найти с ней общий язык и подвигнуть к учению. Худо-бедно, дело пошло на лад. Однако хозяева не спускали глаз с гувернантки, боясь, что ее чары околдуют падкого на все яркое Анатоля. Так прошел год, потом еще полгода…
        Летом Боровицкие выезжали на дачу в южную Финляндию. Там, среди живописной природы Иматры, неподалеку от озера Сайма, вблизи от удивительного по красоте водопада Иматранкоски, образуемого обрывом реки Вуоксы, они имели прехорошенькую дачку. Бурные потоки водопада привлекали сюда петербургскую публику, иной раз летом в Иматру прибывало до четырнадцати поездов в день с желающими полюбоваться красотой водопада и каньоном реки Вуоксы. Поэтому каждое лето на дачу к Боровицким приезжало целое общество, гостило много молодежи.
        Частенько заглядывали Желтовские, мать и сын. Госпожа Желтовская Александра Матвеевна приходилась Полине Карповне дальней родней. Они называли друг друга кузинами. Ее сын, Сережа, был почти одного возраста с Анатолем. Анатоль учился в университете, да только не одолел до конца курса наук. Уповал на связи отца, отставного полковника, надеясь получить место чиновника средней руки. А Сережа заканчивал училище правоведения, и впереди у него маячила адвокатская карьера. Как только в доме Боровицких появилась Розалия Марковна, постепенно сложилось некое маленькое общество, состоявшее из брата и сестры Боровицких, госпожи Киреевой и Сергея Желтовского. Они вместе гуляли, читали, музицировали. Полина Карповна не находила себе места. С одной стороны, для нелюдимой и капризной Зины это была прекрасная школа светского поведения. С другой стороны… Ах, боже ты мой, что может быть с другой стороны! Вообразить даже страшно!
        На веранде расположились хозяева дома и Александра Желтовская. Хозяин дома, Ефрем Нестерович, полковник в отставке, зажав трубку в зубах, мерил веранду широкими шагами и командовал самому себе:
        - Ать, два! Шире шаг! Напра-во!
        Александрина с усмешкой наблюдала за этой шагистикой. Уже давно на пенсии, а все командует, все его семейство как в казарме живет! Чтобы хозяева не увидели ее усмешки, она раскрыла веер и стала им обмахиваться.
        - Уф, нынче так жарко!
        - Да, Александрина, жарко. Вот и дети, видимо, никак не могут отдышаться и переодеться к столу. Ведь вы купались?
        Этот вопрос хозяйка дома адресовала Сереже Желтовскому, сидевшему на ступеньках веранды. Сережа поднял светловолосую голову и широко улыбнулся. Госпожа Желтовская с нежностью смотрела на него сверху. Конечно, он не обладает такой же яркой красотой, как Анатоль. Но он такой чудный, такой нежный! Такой надежный, крепкий. Славный, славный мальчик!
        - Да, Полина Карповна! Невозможно было устоять, по эдакой-то жаре!
        - И девушки купались, Зина и Розалия Марковна?
        - Конечно, но они отошли подальше от нас, мы их только слышали. Розалия Марковна очень щепетильна в подобных вопросах.
        - Но ведь тут такое течение, такие опасные обрывистые берега! Я всегда волнуюсь, когда вы уходите гулять вдоль реки. Надеюсь, вы в озере купались?
        - Разумеется, не волнуйтесь, мы купались в озере, там вода почти стоячая. Да, на реке некоторые места очень коварны! Но ведь Анатоль вырос тут, он знает каждый камешек. Он всегда предупреждает, куда нужно ступить.
        - Места тут удивительные! - подхватила разговор Желтовская. - Я рада, что и мы теперь тоже здесь снимаем дачу. Не думала, что после Варшавы меня что-нибудь так восхитит и приманит!
        - Конечно, замечательные места, недаром тут весь Петербург летом собирается. И даже их Императорские Величества и Высочества приезжают сюда поправить здоровье. Вот и гостиницу прехорошенькую построили на берегу, точно замок! - с гордостью сказала Полина Карповна, словно сама создала всю окружавшую их действительность.
        Александра Матвеевна сдержанно улыбнулась. В юности она вместе с родителями жила в Польше, по месту службы отца. Там же вышла замуж за польского дворянина, родила Сережу. Но муж ее скоро умер, и, когда мальчику пошел шестой год, она вернулась в Петербург.
        - Отчего же они так долго! - сердито постучал трубкой о перила полковник. - Сергей, сделайте одолжение, поторопите Анатоля, да пусть он и сестру позовет! Не дело это - нам их полдня ждать!
        Сережа легко подскочил со ступеньки и скрылся в доме.
        - Как славно они дружат! - улыбнулась вслед Желтовская.
        - Да, славно, если вы имеете в виду наших сыновей.
        - А кого же еще? - искренне удивилась Александра Матвеевна.
        - Меня пугает то обстоятельство, что госпожа Киреева превратилась в некого кумира для обоих молодых людей и моей дочери, в заводилу всей их дружбы!
        - Что же с того? - пожала плечами Желтовская. - Она порядочная женщина, у нее блестящие рекомендации. Училась в институте благородных девиц, вышла второй ученицей. Вы же сами ее выбрали и всегда были очень ею довольны.
        - Она прежде всего гувернантка и должна знать свое место! - с нарастающим раздражением произнесла Боровицкая.
        - А, вот вы о чем! Полно, кузина! Теперь иные времена! Каждый человек славен своими делами, талантами. Теперь и женщина может занять в обществе достойное место, если она приносит пользу!
        - Слышу любимые песни! - ехидно заметил Ефрем Нестерович. - Конечно, как же вам не вступиться за скромную труженицу! Ведь вы у нас известная либералка, поборница женских прав, и все такое! Да я вам скажу, во-первых, место женщины там, где ей его указал Создатель. У семейного очага. А все прочее - от лукавого. А то, что вы все время толкуете о равенстве и прочих опасных вещах, так это, душа моя, вы просто наслушались своего покойного мужа-вольтерьянца, вот и вторите ему, а сами-то, сами мало что в этом смыслите! Как можно толковать о равенстве! Каждый сверчок должен знать свой шесток и вести себя подобающим образом. Так ведь и солдат будет указывать генералу! Госпожа Киреева, спору нет, достойная барышня, но она служит в этом доме! Служит!
        - Это вы потому так раскипятились, что боитесь, будто Анатоль соблазнится ее неземной красотой! - засмеялась Желтовская.
        Но смех ее был натянутым. Ее покоробил грубый тон Боровицкого, к которому она за много лет знакомства так и не смогла привыкнуть.
        - Можно подумать, дорогая Александрина, что вас бы не испугал подобный мезальянс вашего единственного сына и безродной гувернантки.
        - Наверное, меня бы не обрадовало подобное стечение обстоятельств. Но я не вижу в этом трагедии. Каждый человек достоин счастья, независимо от того, кто он и на какой общественной ступени стоит. Впрочем, я не понимаю, отчего такое волнение, разве уже что-нибудь произошло? По-моему, причин для волнения нет!
        - Ну да, ну да, - недовольно и недоверчиво произнесла Полина Карповна, и разговор увял.
        Полина и Александрина, сколько знали друг друга, всегда невольно сравнивали - каждая - свою жизнь с жизнью подруги. Завидовали друг другу или, наоборот, чем-то гордились друг перед другом. Смолоду обе они были девицами весьма хорошенькими, за обеими давали неплохое приданое, словом, достаточно, чтобы прилично замуж выйти. К сожалению, Полине Карповне не довелось лично знавать покойного супруга родственницы, приходилось довольствоваться рассказами самих Желтовских. Только этим рассказам Боровицкая мало верила! Что может помнить пятилетний ребенок о своем отце? А Александрина всегда была склонна к преувеличениям. По рассказам Желтовской выходило, что ее покойный супруг был чистый ангел, просветитель, образованнейший и благороднейший человек. Второго такого на свете не сыскать, вот почему она не смогла до конца пережить эту потерю и вернулась в холодный Петербург. Но душа ее по-прежнему пребывала там, там, где упокоился ее супруг. Боровицкая недоумевала - отчего кузина не осталась в семье мужа, увезла сына от польской родни? Но Александра только вздыхала. Она и дома прекрасно устроилась. К тому же
сына надобно было выучить, пристроить, где еще лучше это удастся сделать, как не в столице?
        Боровицкие приняли самое живое участие в судьбе овдовевшей родственницы. Полина Карповна даже пыталась сватать Желтовскую, в надежде подыскать ей супруга наподобие собственного. Чтобы он не книжки умные читал и рассуждал по-французски о высоких материях, а грубым голосом гонял всех домашних, немилосердно курил в комнатах, стряхивая пепел на ковры, распекал жену и детей. Словом, такого же супруга, как ее Боровицкий, чтобы ей, Полине Карповне, тоже не обидно было жить на свете. Однако Желтовская уклонялась от выгодных брачных предложений, неизменно храня верность своему незабвенному покойному супругу. Александра Матвеевна не только помнила мужа, но и единственного своего сына Сережу воспитывала в духе либерального просветительства, без конца ставя ему в пример покойного родителя, его высокие идеи и благородный характер. Сережа вырос с именем отца на устах, он почти не помнил его, но, благодаря рассказам матери, казалось, почти не ощущал утраты.
        Послышались голоса. На веранде показался высокий плотный молодой человек, сын хозяев, с ярким румянцем на загорелом лице. Следом - Зина, Сережа. Последней вышла к столу гувернантка. Желтовская невольно дольше обычного вглядывалась в лицо девушки. Как иногда щедр Создатель! Какая дивная, неотразимая красота… В ней явно чувствовалась нега Востока. А какая фигура, тонкая талия, гибкая спина, высокая грудь. Просто виноградная лоза! Воистину роза, прекрасный цветок!
        Расселись. Обед, по причине невыносимой духоты, был сервирован на просторной веранде. Ветер колыхал кружевные занавески на распахнутых окнах и края вышитой скатерти. Лучи солнца украдкой скользили по хрустальным бокалам, кувшинам со смородиновым морсом. В тарелках уже плескалась окрошка из хлебного кваса, манили попробовать их спелые хрустящие огурчики, упоительно пахло жареными котлетами.
        Розалия Марковна, вышедшая к столу следом за своей воспитанницей Зиной, скромно и с достоинством поздоровалась и тихонько села у края стола. Она не подавала голоса, но явно чувствовала, что разговор только что шел о ней. Обед протекал своим чередом, близился десерт. Посередине стола уже красовалось фигурное печенье, яблоки и клубника. Полина Карповна, раздраженная предшествующим разговором, невольно желала хоть как-нибудь уязвить гувернантку.
        - Помнится мне, Розалия Марковна, что вы как-то упомянули, будто родители вашего отца не принадлежали к православной вере? - Боровицкая положила в рот спелую ягоду клубники.
        - Да, сударыня. Предки моих родителей происходили из древнего народа, проживающего в Крыму. Караимы называются.
        - Что это за караимы такие? - фыркнул Ефрем Нестерович. - Татары, что ли, мусульмане или язычники?
        - Татары действительно близки к караимам по образу жизни, - мягко продолжала Розалия Марковна, словно не чувствуя недоброжелательного тона хозяев, она уже привыкла к подобной манере бесед в этом доме. - Только вера их, скорее, ближе к православию. Они почитают Иисуса Христа, но считают его не сыном Божьим, а Пророком, как и мусульмане - своего Магомета. К тому же они не признают Святой Троицы и Святого Духа.
        - Да как можно терпеть такое святотатство! Какое же тут православие! Точно иудеи! - недовольно вскричала Боровицкая и раздраженно отодвинула тарелочку с ягодами.
        - Нет, сударыня. Смею заметить, что иудейская вера тоже далека от веры караимской. Караимы не признают никаких постановлений духовенства, не чтут Талмуд, подобно иудеям. Они почитают только Библию, Ветхий Завет.
        - И как можно терпеть столько инородцев! Ваш папенька правильно поступил, что сделался православным христианином! - продолжала Полина Карповна.
        Розалия Марковна старалась говорить спокойно и бесстрастно. Хотя наблюдательный взгляд давно заметил бы, что ее грудь стала подниматься чаще, а щеки приобрели более яркую окраску. Она все крепче сжимала губы, не позволяя себе резкого тона или иных признаков раздражения.
        - Да, обстоятельства жизни моего покойного отца сложились таким образом, что он принял православную веру. И меня тоже крестил православный батюшка. Однако посмею заметить, что вероисповедание человека вовсе не означает, что он хороший или плохой, чем-то лучше или хуже других.
        - Вот тебе раз! - громко стукнул вилкой по столу Ефрем Нестерович. - Да кто же, кроме русского православного человека, больше к геройству склонен? К защите Отечества своего?
        - Отец рассказывал мне, что среди доблестных защитников Севастополя во время Крымской кампании было много караимов, они же потом и на Балканах воевали. К тому же государи наши, Екатерина Великая, Николай Первый, Александр Первый, нынешний Государь, - все покровительствовали караимам, даровали им многие права, как и православным.
        - Господа! - вмешался в разговор Сергей. - Мне кажется, господа, что в данном случае мы все должны подивиться тем познаниям, которыми обладает госпожа Киреева. Просто восхитительно, что такая молодая особа имеет столь глубокие познания в подобных сложных материях!
        - Я полагаю, что ни к чему девице рассуждать о вере, как, впрочем, и обо всем ином. Надеюсь, сударыня, на уроках с моей дочерью вы не позволяете себе подобных вольных высказываний? Надеюсь, вы не прививаете девочке любви к досужим рассуждениям и заумствованиям? Эдак она у меня станет синим чулком и проспит всех женихов!
        - Папа! - обиделась Зина.
        - Ефрем Нестерович! - с улыбкой и некоторой долей язвительности заметила Желтовская. - Госпожу Кирееву трудно было бы сравнить с синим чулком!
        - А для вас, любезная кузина, подобные разговоры - сущий мед! Жаль только, что у вас нет юной девицы, нуждающейся в воспитании, и вам не приходится искать гувернантку! - отрезал Боровицкий.
        - Сударь! - тихо и с некоторым нажимом произнесла Розалия Марковна. - До последнего дня ни у вас, ни у Полины Карповны не возникало претензий на мой счет. Смею вас уверить, что я глубоко чту то доверие, которое оказывают мне в этом доме, поручив мне воспитание молодой особы. До сего дня я неукоснительно выполняла все ваши пожелания и требования. И, как мне кажется, достигла некоторого положительного результата. Если вам не угодно видеть меня в вашем доме - по причине моей образованности, - скажите мне, и я тотчас же оставлю место!
        - Ну вот! Вот еще! - Полина Карповна бросила салфетку на стол. Весь ее вид говорил: мол, дожили, гувернантка смеет повышать голос!
        - Я совсем не хотел вас обидеть, - в сердцах ответил хозяин дома. - Мы вами довольны, и покончим с этим!
        Он уткнулся в свою тарелку. Повисло неловкое молчание. Желтовских принимали как родню и вовсе не стеснялись их. Поэтому иногда семейные ссоры, вспыхивавшие в этом доме отнюдь не редко, происходили на глазах у зрителей.
        Александра Матвеевна хотела было, по обыкновению, сказать что-то еще, вольнодумное и колкое. Но, открыв рот, она с изумлением увидела, что ее сын Сережа украдкой бросил на гувернантку восхищенный горячий взор. Анатоль же за весь обед не проронил ни слова.


        Глава 3
        Возвращались домой в двуколке. Желтовская правила сама. Лошадка резво бежала вперед, легкий ветерок приятно холодил разгоряченное лицо и развевал прозрачный шарф на плечах Александры Матвеевны.
        - Розалия Марковна - прелесть! Прелесть! Она мне чрезвычайно симпатична! Боровицким несказанно повезло, что у них такая гувернантка. Впрочем, для Зины, наверное, лучше было бы нанять матроса с плеткой. Такая капризная девица! Что толку перед ней все эти сведения рассыпать, как бисер перед свиньями, она же непроходимо тупа и ленива! А Розалия - молодец! С таким достоинством осадила самого Ефрема! Любопытно, однако, что Анатоль, с его склонностью волочиться за каждой смазливой мордашкой, за каждой юбкой, еще не попытался приударить за гувернанткой. Это просто удивительно! Было бы забавно, если бы мои предположения сбылись и моя высокомерная гусыня-кузина заполучила бы в семью невестку-гувернантку!
        Желтовская радостно рассмеялась, подстегнула лошадь и обернулась к сыну. Сережа сидел с застывшим лицом. Его глаза смотрели на дорогу, на круп лошади, но явно не видели ничего этого. Мать оторопела. Она никогда не видела у своего мальчика такого странного взгляда. Александра Матвеевна хотела еще что-то добавить, но передумала.
        После обеда Боровицкие, по давно заведенному в доме обычаю, отправились почивать. Зина тоже побежала к себе, завалилась на кровать и принялась читать роман, который она прятала под матрацем от строгих взглядов гувернантки и матери. Гувернантка также удалилась к себе и заперлась изнутри. Проходившая мимо хозяйка слышала, как щелкнул замок в двери.
        - Ты нынче, матушка, что-то погорячилась, - пробурчал Ефрем Нестерович, закуривая трубку и устраиваясь поудобнее в покойном кресле. - Чего тебя понесло, как молодую кобылу? Чего ты так напустилась на Розалию? И меня, дурака, завела! Вот потребует она нынче расчета, что мы делать-то будем, где нам опять искать гувернантку для нашего сокровища? Сама знаешь норов Зины, а Розалия у нас - третья по счету!
        - Да, прости меня, я и впрямь нынче наговорила лишнего. Это все от жары, наверное!
        - Так поди к ней да добавь к жалованью рубль, начиная с этого месяца! - Боровицкий сердито пошевелил кустистыми седыми бровями.
        - Хорошо, - покорно согласилась жена. Она встала и уже дошла до двери, но вдруг остановилась и произнесла: - Я знаю, что ты будешь сердиться, но у меня и впрямь нехорошо на сердце. Я словно чую что-то вокруг нее, но понять этого не могу!
        - Глупости! Бабская чепуха! А ежели что и будет, так сама знаешь - взашей со двора, и денег ни копейки. А Толька, коли баловать начнет, так я его так розгами угощу, что он забудет надолго обо всех этих амурах! Ступай, дай мне отдохнуть от всех вас!
        Полина Карповна удрученно пошла к себе. Но, проходя мимо комнаты гувернантки, она не удержалась, подкралась на цыпочках к двери и прислушалась. За дверью стояла мертвая тишина.
        Тишина за дверью комнаты Розалии Марковны объяснялась очень просто: хозяйка сего помещения отсутствовала. Дождавшись, когда все домашние разбрелись на послеобеденный отдых, а гости уедут восвояси, Розалия бесшумно выскользнула из дома и стремительно побежала по узкой тропинке среди высоких елей. Это время для ухода из дома было выбрано ею не случайно. Именно в этот час, летом, после обеда, в самую жару, можно было безбоязненно скрыться из дома от глаз людских. Легким быстрым шагом она дошла до условного места - укромной маленькой полянки, скрытой за высоким кустарником. Села на траву и замерла. Вокруг разливалось жаркое марево, носились стрекозы, где-то неподалеку шумел водопад. Вскоре раздался легкий свист. Розалия улыбнулась и легонько свистнула в ответ. Тотчас же среди ветвей показалось румяное веселое лицо Анатоля.
        - А! Ты опередила меня! Я так и знал, что маменька тебя разозлила и ты, наверное, бегом помчалась!
        - Не будем о неприятном! Что толку корить твою родню? Теперь это не имеет никакого значения, ведь так? - и Розалия пристально посмотрела в глаза молодого человека.
        - Так, так, конечно же, так! Не сомневайся, любовь моя! - и Анатоль, смеясь, устремился к девушке.
        Его взор светился страстью и желанием. Не в силах побороть себя, он принялся покрывать ее лицо, руки, плечи страстными поцелуями, пытаясь освободить как можно больше нежной кожи от одежды. Розалия не сопротивлялась. Она откинулась на спину и зажмурилась, как кошка, от удовольствия. Анатоль сжал ее в объятиях, и весь мир закружился вокруг них с неистовой скоростью.
        - Когда ты, наконец, скажешь им? - Розалия откинула растрепанные волосы за плечи. - Чего еще ждать, ведь уже полгода…
        - Ну, погоди, не надо спешить. Ведь ты же знаешь моего отца, он горячий человек. Доверься мне, я найду надлежащий момент. Для меня теперь самое главное, что ты моя, только моя, что я люблю тебя. А ты - меня. Мы вместе, и я просто схожу с ума от тебя!
        И Анатоль вновь принялся неистово целовать Розалию, стремясь добраться до самых сокровенных мест ее прекрасного тела.
        - Мне кажется, Полина Карповна и впрямь что-то подозревает.
        - Полно! Не пойман - не вор! Не думай об этом! Положись на меня!
        Разгоряченные, они лежали на траве и смотрели на облака.
        - Я счастливый человек! - произнес Анатоль и довольно потянулся, глядя на изысканные изгибы тела возлюбленной. - А вот Сереженьке не повезло! Мне кажется, что и он в тебя влюблен!
        - Мне тоже так кажется! - лукаво отозвалась Розалия и пощекотала Анатоля травинкой за ухом.
        - Ага! Коварный соперник! Я убью его! Застрелю!
        Анатолий подскочил, схватил первую попавшуюся ветку и воинственно взмахнул ею. Розалия засмеялась, показывая ровные белоснежные зубы. Этот смеющийся рот, эти манящие яркие губы не могли остаться без поцелуя, и Анатоль вновь рухнул в траву рядом с нею. Ветка с треском улетела в кусты.
        Любовники не удосужились поглядеть вслед улетевшей ветке. Иначе они услышали бы легкий шорох, шелест травы и старой хвои, а также заметили бы чей-то пытливый, любопытный взор. Зина, притаившись в кустах, с жадностью наблюдала картины, о которых она только что читала в потаенной книге. В книге были картинки, но они только возбуждали ее любопытство. И не более, а вот как «ЭТО» происходит в жизни, Зина могла увидеть, лишь подглядывая за любовными забавами своего братца и гувернантки. Она хоть и слыла в семье тупицей, но ей нельзя было отказать в природной наблюдательности. Девушка первая заподозрила, что между Розалией и Анатолем существует некая незримая связь. У Зины пока еще не было своего любовного опыта, но она черпала знания из книжек, которые еще зимой потихоньку от родных купила в Петербурге. Она знала, что тайные любовники должны внезапно краснеть или бледнеть, случайно соприкасаясь руками. Тяжело дышать, прятать горящий взор. Писать друг другу сокровенные письма, подавать незримые сигналы. А самое главное - тайно от всех встречаться при свете луны и предаваться радостям любви.
        Зина принялась следить за братом, за Розалией и была разочарована, что у них все не так. Они не писали друг другу писем. Или их просто никому не удавалось перехватить? Они не обменивались пылкими взорами, Анатоль не краснел, он и так постоянно румяный. А Розалия проявляла просто чудеса выдержки! Отчаяние стало овладевать Зиной. Неужели ей не удастся разоблачить строгую гувернантку, вывести ее на чистую воду? То-то было бы здорово - выставить ее на всеобщее посмешище! Что бы она тогда запела о правилах хорошего тона и безупречного поведения? Да и Анатолю здорово попало бы, папаша уж точно его выпорол бы!
        Зина случайно поняла свою ошибку. Она не в то время следила за любовниками. Обнаружив отсутствие гувернантки в ее комнате после обеда, она тайно последовала за ней теперь, в это время, днем, и была вознаграждена. Оставалось решить, что теперь делать с драгоценной тайной, как с наибольшей пользой для себя ее употребить, заставить и братца, и гувернантку бояться ее и плясать под ее, Зинину, дудочку. Как славно! Пусть только попробует теперь Розалия заставить ее зубрить ненавистные уроки, делать замечания о ее манерах! А Анатолю придется придержать свой язык и перестать изводить сестру своими насмешками и прочими глупостями!


        Глава 4
        Сердюков с удивлением прислушивался к самому себе. В его душе какие-то голоса пели самые разные песни. С одной стороны, уже завтра он должен сесть на поезд и отправиться назад, в Петербург, в привычную горячку службы. Там все покатится по накатанной дорожке. Департамент полиции, сыск, мошенники, душегубы, погони, головоломки преступлений… И он, Сердюков, в центре всего, он на своем месте, он - один из лучших! Прелесть, как хорошо!
        Но, с другой стороны, этот совершенно незнакомый внутренний голос говорил, что жизнь состоит не только из трудов праведных. Что есть еще и теплое море, и яркие, с головокружительным ароматом, цветы. Открытая веранда в ресторане, жареная кефаль, маслины и терпкое красное вино в бокале. Высокое небо и ослепительное солнце. Шуршание прибоя о мелкие камешки, по которым так приятно пройтись босыми ногами, доселе пребывавшими запертыми в форменные сапоги. Есть и приятная нега в теле, и нежелание встать с постели, да и к чему? Нет, это опасный голос, он должен замолчать навеки!
        Константин Митрофанович посетил в последний раз доктора, выслушал его наставления о необходимости правильного образа жизни и пожелания продолжить лечение на следующий год. Непременно, непременно! Сердюков почти вприпрыжку направился к себе, надеясь не повстречать по пути знакомое семейство. Иначе придется обмениваться адресами, пообещать делать визиты в Петербурге. Боже упаси! Но Боровицких нигде, по счастью, не было видно. Следователь беспрепятственно добрался до своего номера. Предстояло собраться в путь. Вещей у Сердюкова с собою было немного, и Константин Митрофанович довольно быстро покончил с этим делом. Неожиданно раздался стук в дверь. На пороге стояла горничная, ее лицо выражало растерянность и испуг. Накрахмаленная наколка сбилась набекрень, видимо, от быстрой ходьбы.
        - Сударь, доктор и управляющий просят вас без промедления вернуться к ним!
        - Я разве не все оплатил? Или что-то случилось?
        - Случилось, господи, боже мой! Случилось! Просили вас прийти тотчас же!
        - Да что такое?!
        - Не велено говорить, пойдемте, ваше высокоблагородие!
        Сердюков раздраженно пожал плечами. Еще чего не хватало! Однако он последовал за горничной, которая, несмотря на полноту, быстро бежала впереди него.
        В кабинете управляющего лечебницей следователь застал самого управляющего и доктора, обоих в крайне возбужденном состоянии. Господа эти были чем-то неуловимо похожи между собою. Невысокие, плотные, почти в одинаковых светлых пиджаках. И тот и другой носили аккуратные бородки и имели одинаково озабоченный вид, так что поначалу Сердюков, хоть он и хорошо всегда запоминал лица своих собеседников, путал первые несколько дней доктора и управляющего.
        - Благодарю вас, господин Сердюков, что вы не замедлили вернуться! - вскричал доктор. - Приношу вам свои извинения за то, что мы потревожили вас, но у нас безвыходное положение, сударь! И мы вынуждены просить вашей помощи уже как полицейского следователя.
        - Что же случилось, господа?
        - Умер один из наших пациентов. И вы знаете его. Это господин Боровицкий! - сокрушенно произнес доктор.
        - О господи! - невольно вырвалось у следователя. А он-то еще радовался, что не простился с семейством! Сердюкову стало стыдно перед самим собой. - Но, господа, я мало что смыслю в санаторном лечении, но полагаю, что, как и во всяком лечебном заведении, такое иногда случается?
        - Нет, господин Сердюков. В нашем заведении такого несчастья никогда не было! И не могло быть - до сего дня! Мы неукоснительно следим за состоянием здоровья наших пациентов, вы сами в этом убедились, как наш клиент. Вы же понимаете, как подобный случай повлияет на нашу репутацию, что подумают иные клиенты, узнав, что в нашей лечебнице случаются подобные прискорбные происшествия! - продолжал стенать доктор.
        - И все же господа, я не понимаю, при чем тут полиция, если один из ваших пациентов умер? Ведь он был болен. Не так ли?
        - Да, господин Боровицкий не был здоровым мужчиной, - в разговор включился управляющий. - Но его недуг не носил смертельного характера. К тому же обстоятельства его смерти нам пока что не совсем понятны. И мы бы хотели их прояснить, но очень аккуратно, чтобы не повредить репутации нашего заведения и не испугать других пациентов. К тому же, насколько я знаю, вы были знакомы с покойным и его семьей. Это обстоятельство могло бы вам помочь в расследовании.
        - В расследовании?! - изумился Сердюков. - Вы хотите, чтобы я задержал свой отъезд и взялся за это дело?
        - Именно так, - подтвердил управляющий, - разумеется, мы берем на себя все расходы по вашему предыдущему лечению, по вашему пребыванию здесь на время расследования, и, безусловно, мы выплатим вам ту сумму, которую вы сочтете нужным запросить с нас в подобном случае.
        - Я должен телеграфировать в Петербург, испросить позволения начальства… - засомневался следователь.
        - Умоляю вас! - заломил руки доктор. - Всего несколько дней задержки! Спасите нас! Мы не останемся в долгу!
        Сердюкова терзали сомнения. Остаться и приняться за расследование? В конце концов, какая разница, где ему вновь приступить к делу! К тому же очень жаль беднягу Боровицкого, а уж о его осиротевшем семействе нечего и говорить!
        Следователь хрустнул сплетенными пальцами. Доктор поморщился. Да-с, плохое состояние суставов!
        - Господа! В сложившихся обстоятельствах и христианский долг, и мой долг как полицейского принуждают меня согласиться выполнить вашу просьбу. Чрезвычайно прискорбно, что мне придется расследовать смерть отца многодетного семейства, с которым я сам был знаком. Он казался мне приятным безобидным человеком. Что ж, пройдемте к месту происшествия! - И Сердюков решительными шагами двинулся к двери.
        Втроем с доктором и управляющим они подошли к помещению, в котором пациенты принимали грязевые ванны.
        - Сегодня мы отменили все процедуры, дожидались вас, чтобы все оставалось нетронутым, - прошептал управляющий.
        - Разумно, - похвалил предусмотрительного управляющего полицейский.
        Помещение было знакомо Сердюкову. Он сам тут почти каждый день принимал процедуры. Дощатый домик, прямо на берегу лимана, откуда добывалась лечебная грязь. Огромные горы черной блестящей грязи, в рост человека, специальными черпаками вытаскивались со дна мелководного лимана и нагревались на солнце. Постепенно поверхность этих холмиков тускнела, теряла свой блеск и становилась очень горячей. Два мужика ровняли холмики в лепешки и делили их на необходимое количество пациентов. Кого целиком укутывали в плотную тягучую массу, кому оборачивали вокруг шеи «египетский воротник», кому клали ее на прочие болезные места.
        Полицейский приблизился к топчану, стоявшему в углу комнаты. Нечто черное и бесформенное, казалось, расползлось на поверхности лежака, так, что, казалось, вот-вот упадет. Сердюков пригляделся и в ужасе отпрянул. Эта черная липкая куча раньше была жизнерадостным, румяным господином Боровицким! Грязь покрывала его целиком, даже лицо. Белыми были только белки глаз, вылезших из орбит. Все лицо и тело покойного было искажено судорогой, рот открыт, остатки пены засохли на подбородке. Грязь застыла в волосах, и они стояли дыбом, что придавало покойнику еще более ужасающий вид.
        - Бог мой! - полицейский перекрестился. - Царствие небесное!
        Сердюков часто видел покойников, но вид несчастного Боровицого потряс его до глубины души. Какая ужасная смерть! Полицейский притронулся к грязи. Она уже давно остыла.
        - Когда, по-вашему, это произошло? - спросил он у доктора.
        - Видите ли, мы грязи, как вы сами знаете, даем с десяти часов. Но ведь у господина Боровицкого на сегодня не было назначения! К тому же я в последние дни не предписывал ему процедур, которые охватывали бы все тело, да еще и при высокой температуре! У него пошаливало сердце. Как он оказался сегодня в грязелечебнице, кто наложил на его тело такую массу грязи? Несомненно, у него просто не выдержало сердце.
        - К тому же, судя по выражению его лица, он узрел пред смертью нечто ужасающее, - задумчиво произнес следователь, вглядываясь в искаженные черты покойника.
        - Или понял, что смерть его неминуема, - добавил доктор. - А помощи нет!
        - Но кто сегодня работал здесь? Кто-то из фельдшериц или медицинская сестра?
        - Мы уже опросили всех. Никто не накладывал грязь Боровицкому в этот час. На этот час сегодня вообще не было назначений!
        - Но ведь кто-то сделал это! Не мог же он сам так измазать себя и умориться до смерти!
        - Вот то-то и оно! - поднял палец управляющий. - Вот почему мы попросили вашей помощи в этом странном деле.
        Сердюков с доктором еще долго осматривали труп. Необходимо было побыстрее закончить с этим малоприятным занятием, чтобы омыть покойного и убрать его с глаз долой. Ведь на следующий день лечебница должна как ни в чем не бывало отпускать грязи!
        Покинув грязелечебницу, полицейский двинулся к номерам семейства Боровицких. Константин Митрофанович невольно медлил, его просто ноги не несли. Единственное для него облегчение заключалось в том, что ужасающую новость управляющий уже сообщил семье. Потоптавшись перед дверью номера, следователь наконец собрался с духом, постучался и вошел.
        Боровицкие занимали просторный трехкомнатный номер, в котором им было довольно-таки тесно. Сердюков ожидал услышать крики и плач, но вокруг стояла тишина. Навстречу ему быстрыми шагами вышла, с красными от слез глазами, Зина.
        - Вы знаете?! - вскричала она. - Ах, вижу, знаете!
        Она всплеснула руками и осталась стоять в оцепенении.
        - Зинаида Ефремовна! Приношу вам свои глубочайшие соболезнования! Какое страшное несчастье для вашего семейства!
        После этих слов Сердюкова, высказанных с самым искренним чувством, Зина бросилась ему на шею. Он аккуратно погладил ее по спине и тихонько отстранил от себя.
        - Я бы хотел высказать свои соболезнования и госпоже Боровицкой. Могу ли я видеть ее?
        Зина с плачем повела полицейского в соседнюю комнату. Там на широкой двуспальной кровати лежала пластом несчастная вдова. Она смотрела в потолок пустыми невидящими глазами и беззвучно шевелила губами.
        - Вот, поглядите. И так - с самого утра. С того самого мига, как узнала. Упала и лежит!
        - А дети? Где же дети?
        - Я их отослала, с няней! Они еще ничего не знают, да и не понять им!
        - Сударыня! - Сердюков приблизился к кровати. - Примите мои искренние соболезнования! - Полицейский присел на краешек кровати и взял Боровицкую за безжизненно простертую на покрывале руку. - Таисия Семеновна! Я тут не только как ваш добрый знакомый. Я буду вести дело о смерти вашего супруга. Доверьтесь мне, ради бога, я попытаюсь вам помочь.
        - Ах! - снова всплеснула руками Зина. - Я так и знала, что это не просто случайность! Это убийство, убийство!
        - Почему вы так подумали? - следователь обернулся к плачущей девушке.
        - Он не должен был нынче брать процедуры. Поэтому вчера в ресторане он выпил много вина. Надо знать Анатоля - если доктор предписывал ему накануне процедур не есть тяжелой пищи, не пить вина, он неуклонно это выполнял!
        - Но почему он сегодня утром пошел в грязелечебницу, кто его туда пригласил? Доктор? Медицинская сестра?
        - Я не знаю, - растерянно покачала головой девушка. - Я была, как всегда, занята с детьми!
        - Таисия Семеновна, голубушка! Посмотрите на меня! - Следователь легонько потрепал Боровицкую по щеке. - Вы меня слышите?
        Женщина замотала головой и застонала.
        - Как я буду жить без него! Смерти! И мне смерти! - Боровицкая привстала, а потом снова откинулась на подушки.
        Зина из-за этих слов невестки зарыдала еще пуще и кинулась прикладывать к голове вдовы холодный компресс.
        - М-да! - протянул следователь. - Таисия Семеновна! Может, вы все же что-нибудь припомните?
        - Он… он пройтись вышел, после завтрака… чтобы не ждать, пока детей соберут гулять. Его это раздражало… Крики, плач, возня… Долго… Уговорились встретиться в парке лечебницы, в тени… Мы долго ждали, вернулись сюда. Потом, - она начала судорожно всхлипывать, - потом пришел управляющий и сказал… Он сказал… А… А!..
        Дальше продолжать разговор с вдовой было бессмысленно. Она зашлась в истерическом плаче. Зина металась вокруг, трясущимися руками накапала успокоительное лекарство и себе, и Таисии. Позвали горничную, велели ей принести холодной воды. Сердюкову ничего не оставалось, как удалиться.
        Выйдя из здания гостиницы, полицейский увидел, как по дорожке, прямо навстречу ему, с радостным шумом приближается веселая ватага детей Боровицких под приглядом няньки. Сердюков вздрогнул и поспешил перейти на другую сторону дорожки и свернуть за угол.


        Глава 5
        Погода на Иматре переменилась внезапно. Разом исчезла жара, пропал зной. Небо затянулось серыми тучами, и уже третий день подряд по крыше дома барабанил дождь.
        - Ах, какая досада! Нет бы, пролилось грозой, да и распогодилось! Так ведь нет, дождь тянется и тянется, точно осенью! - недовольно ворчала в гостиной Полина Карповна.
        Как добропорядочная супруга, она вязала мужу теплые носки на зиму. Но работа явно не клеилась. То петля соскользнет, то она нить сильно затянет, то ошибется в счете. Нитка запуталась! Тьфу, господи, боже ты мой!
        Боровицкая с раздражением опустила спицы на колени и уставилась в окно. Муж с утра не выходил из своей комнаты, все читал газеты. Молодежь, проскучав два дня взаперти, надумала идти в лес по грибы. Желтовскому послали записку - составить компанию, и весь вечер собирались. Но Сережа на этот раз не принял приглашения, и молодые Боровицкие пошли одни. В обществе Розалии Марковны. Полина Карповна встала - спина затекла. Распахнула окно. В комнату ворвался упоительный свежий ветер, принесший с собою запах сырой травы и мокрых елей.
        - Как славно в лесу после дождя! - воскликнула Зина, вдыхая ароматы леса. - Только уж больно сыро!
        - Да и грибы что-то не попадаются! - иронично заметил Анатоль, кивнув в сторону пустой корзинки сестры.
        - Это все потому, что ты впереди меня бежишь и все мои грибы собираешь, - захныкала Зина.
        - Зина, гриб не любит суеты, тебе надо проявить терпение, - наставительно произнесла Розалия Марковна. - Я же учила вас, по каким приметам ищут грибы. Видите мухомор? Значит, надо искать вокруг: где-то поблизости прячется белый гриб. А высокая трава кого скрывает? Чья это красная шляпка?
        И Розалия Марковна, грациозно наклонившись, выхватила из мокрой травы плотный крепкий подосиновик.
        Зина надулась. Грибное счастье гувернантки совершенно невыносимо! И почему грибы так и прыгают ей навстречу? Как заговоренные! Даже Анатолю не удается набрать столько!
        - Зато я вместо грибов видела в лесу нечто иное! - злорадно произнесла Зина и поправила на голове платок.
        - И что же вы такое видели? - спокойно, с улыбкой спросила госпожа Киреева. - Неужто кикимору?
        Зина оглянулась. Сама она кикимора! «Ну, сейчас ты у меня получишь, сразу перестанешь улыбаться своей постоянной вежливой улыбочкой!» - подумала она.
        Брат отошел в сторону и уже не слышал разговора девушек.
        - Я видела нечто неприличное, ужасно неприличное! - Зина тянула удовольствие, желая попытать гувернантку смутными подозрениями.
        - Вероятно, вы имеете в виду книжку непристойного содержания, которую вы прячете у себя в постели? Там и впрямь очень неприличные картинки! - гувернантка по-прежнему оставалась невозмутимой. Зина же мгновенно стала пунцовой из-за этого неожиданного разоблачения.
        - Вовсе нет! Вовсе не книжку! - вскричала Зина, уличенная в недостойном проступке. И кем! - Я видела, как вы целовались с моим братом. И не только целовались! На траве валялись! И юбка у вас была испачкана!
        - Наверное, о том, что подглядывать за взрослыми нехорошо, вы тоже прочитали в вашей книжке! - засмеялась Розалия Марковна.
        Зина опешила. Гувернантка не испугалась, не смутилась, не стала шикать на нее и умолять сохранить все в тайне.
        - Я все маменьке расскажу! - зло выпалила девушка, надеясь, что хоть эта угроза испугает Кирееву.
        - Когда? - вдруг неожиданно оживилась ее собеседница. - Когда вы собираетесь совершить столь высоконравственный поступок?
        Розалия Марковна сорвала травинку и закусила ее зубами. Взгляд ее стал внимательным и напряженным, глаза сузились, точно у кошки.
        - Нынче же! - выдохнула Зина.
        - Очень хорошо! - Розалия Марковна удовлетворенно кивнула головой. - Тогда поспешим домой, ведь вам так не терпится! Так мучительно хранить тайну, да еще какую! Точно горячий пирожок под рубашкой!
        Гувернантка двинулась вперед как ни в чем не бывало, поднимая ветки и раздвигая палочкой траву в поисках грибов. Зина осталась стоять, совершенно ошарашенная. Опять все вышло совсем не так, как она себе представляла!
        - Розалия Марковна! Да у вас полная корзина! - послышался голос молодого Боровицкого. - А мне кажется, тут и нет ничего, я все вокруг обшарил и ни одного гриба не нашел! Хотя запах вокруг стоит прямо грибной!
        - Еще бы! - засмеялась Киреева. - Вы же наступили на гриб!
        Они оба одновременно наклонились к траве и соприкоснулись лбами.
        - Какие, к черту, грибы! Я только тебя и вижу! - прошептал Анатоль.
        - Тс-с, - Розалия приложила пальчик к губам, удовлетворенно улыбнулась и оглянулась. Где это там задержалась ее наблюдательная подопечная?
        Выйдя из зарослей высоких елей, Зина с испугом остановилась в нескольких шагах от брата. По выражению его лица девушка поняла, что гувернантка уже сообщила ему, что их тайна раскрыта.
        - Так-с, значит, ты, Зинуля, ненаглядная моя сестрица, ничего-таки не набрала, ни одного грибочка? Плохо смотришь по сторонам! Не туда глядишь! - и он с силой вырвал корзинку из рук перепуганной сестры.
        Молодой человек сильно пнул ногой корзинку, она полетела в сторону, ударилась о ствол дерева и развалилась.
        Желтовские в плохую погоду не скучали никогда. Им обоим всегда было чем себя занять. Александра Матвеевна страстно любила читать. И не просто читать, а с разбором. Не всякие там глупости, предназначенные для «неразвитого» женского ума, а настоящие труды по истории, философии. Высокую поэзию, иностранных авторов. Она и Сережу пристрастила к этому занятию, рассказывая мальчику, что его покойный отец обрел столь блестящий ум и широкие познания именно благодаря систематическому и правильному чтению. Начитавшись до головной боли, мать и сын с жаром принимались обсуждать прочитанное. Вольтер, Руссо, Дидро, Гюго, Дюма были просто членами семьи. Результат не замедлил сказаться. Сережа с легкостью выдержал экзамены, поступил в училище правоведения и слыл там одним из лучших учеников. И даже теперь, летом, он не расставался с книгой. Правда, в последние годы у юноши появилась еще одна страсть. По утрам он непременным образом изнурял свое тело физическими упражнениями. Мать со страхом наблюдала, как он поднимает гантели - вдруг у него что-нибудь лопнет внутри? Сергей мог часами крутить педали велосипеда,
объезжая живописные окрестности Иматры. Александра Матвеевна хоть и тревожилась, но не без внутреннего удовольствия наблюдала, как из тщедушного, худого подростка вдруг сделался крепкий статный молодой человек. Вот и теперь, несмотря на мелкий моросящий дождь, он накинул плащ и оседлал своего двухколесного друга. Вчера от Боровицких принесли приглашение принять участие в прогулке за грибами, но, к удивлению Желтовской, сын на сей раз повертел записку в руках и ответил вежливым отказом. Александра Матвеевна видала, что Сережу что-то гнетет, что он стал реже бывать у Боровицких и вообще, уже без прежней охоты ездил к ним. Она попыталась было заговорить с ним об этом, но Сережа отшутился, и это еще больше растревожило душу матери. Ведь они всегда были так близки! Она всегда знала, что происходит в душе ее сына. Но теперь он вдруг захлопнулся, как раковина. Что ж, мальчик взрослеет, сам пытается осмысливать жизнь. Ничего, у него столько мудрых советчиков! Она бросила взгляд на корешки многочисленных книг. Однако Сереже уже давно пора бы и вернуться.
        Александра Матвеевна с нарастающим беспокойством открыла крышечку часиков, висевших на цепочке у нее на груди. Часики издали легкий мелодичный звон и показали четверть пятого. Может, он все же заехал на велосипеде к Боровицким?


        Глава 6
        Домой, ему уже давно пора домой. Да и ноги устали крутить педали. Только пусть уж лучше изнуряющая усталость тела, чем непроходящая боль души! Этот гибкий стан, эти выразительные миндалевидные глаза, высокая грудь, от вида которой у него просто перехватывает дыхание! Сережа на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл их… прямо перед ним, в мороке дождя, на дорожке стояла его мечта, его греза - Розалия Марковна.
        Молодой человек тряхнул головой, отгоняя наваждение, прекрасное видение засмеялось и исчезло. Велосипед наехал на корень старого дерева, и юноша, не удержав равновесия, упал. Сережа ударился очень больно, потер ушибленное место и с трудом поднялся. Что ж, это даже хорошо, что он упал. С неба - на землю! Размечтался! Приди в себя, дружище! Что толку мучиться несбыточными мечтами? Не суждено, нет, не суждено сбыться твоим снам и грезам!
        От горького осознания своего бессилия сердце его сжалось, захотелось плакать. Сережа даже всхлипнул слегка, ведь никто его не видит в этот миг. Он покатил велосипед рядом с собой - слишком неровной была дорожка под ногами. Он далеко заехал, дома и дачи скрылись за деревьями, вокруг высились могучие ели, пружинил мох, покрытый брусничными кустами. Тут уж дорога не для велосипеда. Надо вернуться обратно.
        Сережа брел, опустив голову. Светлые волосы падали ему на лицо, слезы текли словно сами собою. Мама давала ему разные книги, и он читал их со всею жадностью юного пытливого ума. И постепенно в его сознании возник некий образ, зыбкий, но притягательный. Образ его будущей возлюбленной, его невесты, его богини, которой он будет поклоняться и любить ее всей душой. Поначалу все это было только смутным предчувствием. Но однажды оно вдруг обрело более явственные, реальные черты. Возвращаясь зимой домой из училища, Сережа вдруг увидел идущую навстречу ему по тротуару молодую девушку. Она зябко прятала носик в пушистый ворот шубки, а руки - в муфту. Проходя мимо него, девушка вдруг поскользнулась, охнула и едва не упала. Сережа подхватил ее, да так, что она очутилась в его объятиях.
        - Ах, сударь! Простите! - Она сверкнула на него своими выразительными глазами.
        - Это вы меня простите! - пролепетал молодой человек, сраженный взором этих глаз. Он поклонился и хотел было представиться, но девушка, подарив ему еще одну волшебную улыбку, устремилась дальше по улице и быстро скрылась из виду.
        С этих пор мечты Сережи обрели зримые черты той прекрасной незнакомки. Он рисовал ее в своем воображении - в легком платье, с распущенными волосами; они вели долгие захватывающие беседы. Они кружились в вальсе, он держал ее за тонкую талию, вдыхал аромат ее кожи, прикасался к щеке. А рядом были ее губы - властные, зовущие, страстные… Ох!..
        И каково же было удивление Сергея, когда, приехав летом на дачу в Финляндию к Боровицким, он увидел там свой идеал! В первый момент у него что-то так сильно перехватило в груди, что он не смог вымолвить ни слова. Несколько дней юноша не мог ни есть, ни спать. Одна мысль точила его. Она тут, рядом, почти в двух шагах, полчаса ходьбы! Как хорошо, что Боровицкие без конца их с маменькой приглашают, не надо изобретать повода для визита. Но плохо иное. Он - в присутствии своего ангела - и двух слов связать не сумел! Когда же наконец Сережа немного успокоился, взял себя в руки и попытался обратить на себя внимание Розалии Марковны, тут его и поджидала настоящая трагедия. Она была влюблена, несомненно, влюблена! В Анатоля! В эту красивую пустоту! Сереже не нужно было никаких фактов, он просто это почувствовал, так как и сам заболел любовью. Он, точно зверь, чуял, что чувство это разлито вокруг, по всему дому Боровицких. Оно сияет ярким нимбом над головами молодых людей. Ему, несомненно, не тягаться с Анатолем! Он рядом с кузеном - точно мышь, рожденная в подполье! Анатоль подобен яркому павлину: тут тебе
и оперение, и осанка!
        Ах, боже мой!
        Сережа встряхнул велосипед и поднял взор от дороги. В нос ему ударил запах гари. Пожар? Молодой человек поспешил вперед и очень скоро увидел перед собой клубы черного дыма, языки огня и суетящихся вокруг людей. Горела церковь Святой Троицы, единственный православный храм в округе. Уже прибыла пожарная команда, окрестные жители, православные и лютеране, спешили на выручку. Сережа бросил велосипед у дороги, включился в работу и принялся подносить ведра с водой и засыпать песком огонь.
        - Что случилось-то? - спросил он на ходу у мужика, катившего бочку.
        - Да говорят, молния ударила в дерево, от него и загорелось.
        - А разве была гроза? - изумился Сережа. Впрочем, пока он шел по дороге и предавался печальным размышлениям, что-то, кажется, и впрямь громыхало вдали, да только он не обратил на это внимания. Дождь, гроза - какая разница!
        В это время раздался странный звук, треск, здание церкви покосилось и начало крениться, заваливаясь набок, как карточный домик.
        - Спасайся! Разойдись! - послышались крики.
        Храм рухнул со стоном, подобно умирающему человеку. В небо взлетел огромный столб ярких веселых искр. И в тот же миг раздался чей-то ужасающий крик, почти вой. Это кричала матушка, жена старенького попа, погребенного под крышей рухнувшей церкви. Толпа ахнула, кто-то заплакал, кто-то молился.
        - Господи, прими его душу!
        Сережа перекрестился и прошептал молитву побелевшими губами. На душе у него стало черно, как от пожара вокруг.
        Разразившаяся вдруг гроза застала молодых людей недалеко от дома. Промокшие до нитки, они вбежали на веранду просторной дачи, отряхивая с себя воду. Полина Карповна встретила молодежь легким ворчанием: уж больно долго их не было, да еще под дождь попали, насквозь вымокли…
        - Ну, показывайте вашу добычу. И это все? Сынок, опять Розалия Марковна больше всех набрала! Зина, а что с твоей корзиной приключилось?
        - Я, маменька, споткнулась о корягу, упала прямо на корзинку, она и сломалась, - понурилась дочь.
        - Вечно с тобой что-нибудь эдакое случается!
        Позвали молодую финку-чухонку, помощницу повара. Та с недоумением воззрилась на грибы: разве можно это есть? Однако безропотно потащила корзины в кухню.
        - Забавные эти чухонцы! - засмеялся Анатоль. - Не признают белых, коровий гриб у них такой сорт называется!
        - А какие грибы они признают? - поинтересовалась гувернантка.
        - Да, кажется, только лисички.
        Девушки поспешили наверх, переодеваться. Анатоль замешкался внизу. Ему показалось, что мать хочет сказать ему нечто особенное.
        - Что, маменька?
        Лицо Боровицкой приняло торжественное и немного загадочное выражение.
        - Я сегодня получила очень важное известие, - она сделала паузу. Сын нетерпеливо переминался с ноги на ногу, желая поскорее снять сапоги. - Гнедины прибыли! Они тут, неподалеку! На курорт приехали, отдыхать! - выпалила Полина Карповна.
        - Да? - Анатолий не знал, как ему следует отнестись к этой новости.
        - Они с Тосенькой приехали. И к нам заедут, может быть, даже погостят день-два.
        - У нас? Погостят? - испугался Анатолий.
        - А отчего ты волнуешься? - Полина Карповна не поняла причины волнения сына. - Я всю зиму их приглашала. Я надеялась, ждала. Простыни новые припасла. Серебро столовое с собой сюда прихватила. Нам нечего стыдиться, мы сможем их и на даче принять пристойно. За стол тоже можешь не волноваться, даром я, что ли, из Петербурга вожу с собою повара, никогда не нанимаю местную прислугу, чтобы не оконфузиться!
        - Да я вовсе не о том, маман! - Анатоль с досадой махнул рукой и хотел было устремиться к себе, наверх.
        - Постой! - она придержала его за рукав. - Я понимаю твое волнение. Я тоже сама не своя от этой новости. Но ведь это как раз то, о чем мы все тайно мечтали: наконец появилась для тебя такая возможность. Такая партия! Такая удача! Они смирились, они сами ее сюда везут, пойми это! Ты не должен упустить эту возможность! Ведь Гнедин-то - действительный статский советник! Какую протекцию он может оказать своему будущему зятю!
        Анатолий замычал что-то нечленораздельное, замотал головой и вырвался из цепких пальцев матери.
        - Учти, отец уже предупрежден, он намерен поговорить с тобой, - крикнула Боровицкая в спину уходящему сыну. - Нынче же!
        - О, господи!
        Во время обеда за столом царила напряженная тишина. Раздавалось только звяканье приборов.
        - Зина, ты почему ничего не ешь и надутая такая, как мышь на крупу? Опять Анатоль тебя чем-то обидел?
        Зина подняла голову и встретила напряженный, злой взгляд брата и ироничную усмешку гувернантки.
        - Мама, Зина злится из-за того, что она не набрала грибов, - сказал как можно спокойнее Анатоль. - Ей не дает покоя корзина Розалии Марковны, куда уж их и класть было некуда.
        Зина набрала в грудь воздуха и негромко произнесла:
        - Отчего некоторые люди слишком высокого о себе мнения? Без роду, без племени, а туда же, в калашный ряд! И только потому, что Бог ее наградил красотой и она книжек много умных прочитала?
        Боровицкие с изумлением воззрились на свое дитя. Что это на нее нашло? Ответ на реплику Зины последовал незамедлительно.
        - А те, кого Создатель не наградил ни красотой, ни умом, ни доброй душой, должны быть еще более скромными. Богатство, благородное происхождение - это еще не повод задирать нос! - резким тоном парировала гувернантка.
        Степень изумления старших Боровицких все возрастала. Этого еще не хватало - чтобы гувернантка позволяла себе дерзкие рассуждения, споры, да еще и со своей подопечной!
        - Конечно. Можно строить куры, вить амуры в надежде уловить богатого жениха, и вырваться из бедности и безродности. Да только не выйдет у вас ничего! Не выйдет! - Зина прихлопнула ладошками по столу.
        - Это вы о чем? - угрожающе рыкнул Ефрем Нестерович. - Я желаю понять, что происходит в моем доме!
        Розалия Марковна явно ожидала, что Зина продолжит и выдаст ее злополучную тайну. По лицу Анатоля расползлась предательская бледность.
        - Зина! Прекрати! - с нажимом произнес молодой Боровицкий.
        - Нет, я… - девушка запнулась. Все взоры за столом были устремлены на нее. Ей вдруг сделалось страшно.
        - Ну, что же вы, Зина? - Розалия Марковна смяла в руке салфетку и положила ее на стол пред собой.
        - Уж не знаю, какая кошка между вами пробежала, - сердито продолжил хозяин дома. - Только, милейшая Розалия Марковна, меня совершенно не устраивают ни тон, ни содержание бесед, которые ведутся вами в присутствии моей дочери, вашей воспитанницы, и всего моего семейства. Я, разумеется, отдаю дань вашей удивительной образованности, но вольнодумство и непочтительность, которые вы столь открыто проявляете в последнее время, переходят всякие разумные рамки. Не знаю, что с вами обеими сталось, но только я бы желал не слышать более всех этих дерзких вольнодумных рассуждений. Я желал бы видеть в своем доме прежде всего гувернантку. Именно гувернантку! Подумайте над моими словами!
        - Разумеется, вы можете отказать мне от места! - спокойно пожала плечами госпожа Киреева. - Но вовсе не означает, что я тотчас же покину вашу семью.
        - Что вы такое говорите?! Вы намекаете, что мы не сможем сразу выплатить вам все жалованье? - всколыхнулась Полина Карповна.
        - Нет, я… - но Розалии Марковне не удалось закончить фразу, да ее уже и не услышали.
        В этот миг послышались чьи-то быстрые шаги, дверь распахнулась, и в столовую ворвался Сережа. Его лицо и руки были перепачканы сажей, волосы спутались.
        - Сереженька, голубчик мой, что с вами такое приключилось?! - всплеснула руками Боровицкая.
        - Церковь Святой Троицы сгорела, батюшка на пожаре погиб! - выпалил юноша.
        - Сгорела?! Целиком? - Анатоль вскочил. - Дотла?
        Сережа, Анатоль и Розалия молча смотрели друг на друга. Розалия вдруг тоже побелела и закусила губу. Зина с удивлением заметила на лице гувернантки то, что так жаждала увидеть. Испуг и растерянность.


        Глава 7
        Ссора за столом завершилась суетой вокруг Желтовского. Ему принесли воды, чтобы он мог привести в порядок руки, лицо, платье. Усадили его за стол, и дальше весь разговор велся вокруг сгоревшей церкви и смерти священника. Розалия Марковна, как и Зина, более не проронили ни слова. Стало темнеть. Ветер стих, деревья стояли неподвижно, с них изредка капало. Воздух был насыщен влагой. Уставший и поникший Сережа заторопился домой: маменька, должно быть, уже с ума сходит. С уходом Желтовского столовая вмиг опустела. Никому не хотелось затягивать напряженную обеденную атмосферу.
        - Вот, что, сынок, - отец решительно стукнул трубкой по столу. - Мать тебе сообщила о визите Гнединых?
        Анатоль весь сжался, как собака, которая ждет удара палкой от хозяина.
        - Подумай на досуге, как бы тебе половчее и покрасивее поступить. В подобных делах я тебе не советчик, с матерью поговори. Да только знай: второй раз тебе такое везение не выпадет! Так закрутить голову барышне! Да еще какой! Лови удачу и не будь дураком, а то будешь, как я, всю жизнь…
        Тут старый вояка понял, что сболтнул лишнее, и смолк. Молчал и сын. Повисла неловкая пауза. Полковник снова стукнул по столу трубкой, хотя надобности в этом не было никакой.
        - А отчего Зина повздорила с Розалией, и почему это гувернантка ее в последнее время так распетушилась? Не знаешь?
        - Желаете, чтобы я поговорил с ней? - встрепенулся Анатоль. - Так я, пожалуй, сейчас и пойду!
        Боровицкий не успел ничего ответить, как молодой человек убежал прочь от опасных разговоров. Прошмыгнув к комнате гувернантки, он быстро и еле слышно постучал в ее дверь условным стуком. Через полчаса молодые люди встретились в своем потайном месте, несмотря на то что лес уже заволокли густые сумерки. Они едва различали силуэты друг друга. Молча обнялись.
        Постояв так несколько секунд, Анатоль осторожно отодвинулся и попытался в темноте разглядеть лицо возлюбленной. Оно было сердитым и несчастным.
        - Почему ты так напустилась на Зину сегодня? Она глупая девчонка, ты не должна обращать на ее выходки никакого внимания. Нам надо быть очень, очень осторожными!
        - Сколько?
        - Что - сколько?
        - Сколько времени нам еще следует быть очень осторожными? Как долго они будут меня унижать, а ты будешь делать вид, что это тебя не касается?
        - Роза, прошу тебя! Нельзя совершить ошибку, она может слишком дорого мне обойтись!
        - Тебе?!
        - Нам, конечно же, нам!
        Он вновь хотел ее поцеловать, но на сей раз отстранилась она.
        - Церковь сгорела, батюшка погиб, - значительным голосом произнесла Розалия.
        - Это весьма печальное обстоятельство, но оно ничего, ровным счетом ничего не меняет. Ты не должна волноваться, все документы у меня.
        Розалия отвернулась, в ее глазах сверкнули слезы. Анатоль с тоской подумал, что она сейчас заплачет, и тогда он пропал!
        - Пойдем, пойдем к водопаду. Сейчас выйдет луна, такая красота! Помнишь, мы уже однажды любовались им ночью!
        Спотыкаясь в темноте о корни деревьев, осторожно отгибая ветви, чтобы не пораниться, они двинулись к реке.
        Река Вуокса около местечка Иматра удивительно живописна. Бурные потоки воды выгрызли в скалистых породах настоящий каньон, берега которого были утыканы острыми валунами. Серые, сиреневые, коричневые камни сливались с зеленью окружающего леса. Срываясь с возвышенности, вода кипела и бурлила, образовывая высокий пенящийся водопад. Прогулки вдоль водопада являлись излюбленным развлечением публики. Во времена императора Николая Первого вокруг водопада разбили парк Круунунпуйсто. Повсюду построили уютные беседки, поставили скамейки, чтобы отдыхающие могли любоваться потоками бегущей вниз воды и красотой берегов. Тропинка, идущая вдоль реки, едва виднелась. По ней-то и днем ходить было небезопасно. Местами берег обрывался, осыпался и мог сыграть с гуляющими опасную шутку. Чуть оступился, и тебя уже несет стремительный поток, бьет об острые камни. Но Анатоль, проводивший на даче в южной Финляндии каждое лето, казалось, знал тут каждый камешек, каждый выступ. Он двигался впереди, временами останавливаясь и помогая Розалии, указывая ей нужный путь, поддерживая под локоть.
        - Как жутко, что церковь сгорела! - девушка тяжело вздохнула. - И как все становится сложно! Ведь только Сережа теперь - единственный свидетель, только он и может все подтвердить!
        - Да, да! - согласился Анатолий.
        И тут он споткнулся, то ли о корягу, то ли из-за мысли, внезапно пронзившей его сознание. Розалия не обратила на это внимания и продолжала идти вдоль берега. Внизу грозно шипела и ворчала река. Вуокса всегда ее пугала.
        Однажды Боровицкие и гувернантка присутствовали на местном развлечении. Один цирковой актер в поисках заработка решился на смертельный трюк. Вместе с маленькой дочерью он вздумал перейти по канату, натянутому прямо над бурлящим потоком. На обоих берегах собралась большая толпа, желающая поглазеть на отчаянного самоубийцу. Когда трюкач начал движение, балансируя с шестом, а вслед за ним - и его маленькая дочь, публика замерла, не могла дышать. Казалось, что любое дуновение ветра, слабое человеческое дыхание погубит несчастных. В середине пути мужчина вдруг чуть покачнулся, и толпа разом ахнула, как один человек. Он взмахнул руками, но удержался. Продолжала балансировать на канате и малышка, двигавшаяся вслед за отцом. Что заставило этих несчастных так рисковать жизнью? Какая нужда погнала их на это опасное приключение? Глядя на две фигурки, зависшие над бурлящей водой, бедная гувернантка думала тогда - как тяжела жизнь у тех, кто должен всю жизнь бороться за свое место под солнцем. Впрочем, как и она сама. Ей не приходилось рисковать жизнью, но всегда нужно было жертвовать своим достоинством,
самолюбием, без конца подвергаться унижениям… Отец и дочь наконец добрались до вожделенного противоположного берега. Под бурные аплодисменты толпы они собирали свою дань. Дай бог, чтобы этих денег им хватило на все, на все! Утолив жажду острых ощущений, довольная публика расходилась в разные стороны. Ушли и Боровицкие, вместе с гувернанткой, пораженные этим зрелищем.
        Почему именно теперь ей вспомнились эти несчастные, Розалия и сама не знала. Но с неожиданно проснувшимся страхом, содрогнувшись, она глянула вниз. В животе ее что-то неприятно екнуло и засосало.
        - Осторожно! - крикнул Анатоль. - Тут очень неустойчивый берег, могут посыпаться камни. - Ступай вот сюда!
        Розалия ступила, куда ей указал спутник, и почувствовала, как камень под ее ногой устремился вниз, а вслед за ним соскользнул и ботинок.
        - Ах! - Девушка хотела ухватиться за руку Боровицкого, но почему-то промахнулась.
        В следующий миг она уже цеплялась за колючие кустики и мох, росшие по самому берегу, но вес тела неумолимо тянул ее вниз.
        Анатоль пытался вытащить девушку наверх, но сам потерял равновесие, зашатался и повис над водой, держась одной рукой за ствол дерева, а второй пытаясь ухватить Розалию.
        - Роза! Держись! Держись! Ради бога!
        Рука девушки выскользнула из его запотевшей от напряжения ладони. Анатоль попытался поймать ее за край одежды. Раздался предательский треск рвущейся ткани, а потом - звук падающих камней, ломающихся кустов, гулкий плеск воды и отчаянный вопль, который отныне будет звучать в его ушах всю жизнь…


        Глава 8
        Следователь полиции Сердюков уже почти целый день находился в кабинете управляющего. Перед ним прошли все, кто обслуживал пациентов лечебницы. Пот ручьем стекал ему за ворот, светлые волосы прилипли ко лбу. Но Константин Митрофанович не замечал этих неудобств, наоборот. Бодрость, необычайный прилив сил - вот что он ощущал. И он даже знал, почему. Причиной тому являлось единственное лекарство, помогавшее ему от любых хворей. Это его служба, его работа. Он вновь находился в своей стихии - приказывал, давал указания. Наконец-то он избавился от покровительственно-озабоченного тона доктора, которым тот обычно разговаривал со всеми пациентами.
        - Что же у нас получается? - Следователь выхаживал по просторному кабинету взад-вперед длинными огромными шагами. - Получается, что ничего не получается! Никто ничего не видел, не предполагал… Странно, ведь тут не такое уж безлюдное место. Даже поздно вечером или днем, в самую жару, кто-нибудь пройдет по улице, или сидит у окна, или случайно откроет дверь номера в гостинице. Да мало ли что! А вы абсолютно всех работников пригласили сюда?
        Следователь резко остановился рядом с уставшим, разомлевшим от духоты доктором. Тот пришел на смену управляющему, который в совершеннейшем изнеможении покинул комнату, где Сердюков долго и обстоятельно опрашивал персонал лечебницы. Можно было только диву даваться, как неутомимо, не раздражаясь, полицейский задавал людям одни и те же вопросы, как ловко он выуживал у них разные мелкие детали и подробности житья-бытья лечебницы. В ходе этих нескончаемых бесед вдруг выяснилось, что кое-кто слегка приворовывает на кухне, кто-то не очень тщательно следит за чистотой простыней, и прочие неприятные обстоятельства. Управляющий уже и не рад был, что связался с этим въедливым полицейским. Что еще он раскопает? Умер Боровицкий, что ж, такова его печальная участь. Только ведь если не своей смертью и если вдруг кто-то… не дай бог, ох, не дай бог! Ведь так им и закрыть лечебницу придется, если о ней дурная слава пойдет, мол, пациентов тут морят, до смерти залечивают.
        Доктор, сменивший управляющего, молча следил за тем, как следователь меряет длинными ногами кабинет. Точно циркуль, совершенный циркуль! И нос длинный, острый, как иголка. Глаза маленькие, глубоко сидящие, внимательные. Такие глаза ничего не пропустят, они все видят!
        - Что вы изволили мне сказать? - встрепенулся доктор, когда полицейский повторил свой вопрос. - Извините, сударь, задумался. Все стоит у меня перед глазами эта картина. Покойный в грязелечебнице! Не идет из головы. Всех ли вы опросили? Сдается мне, что всех, хотя, впрочем…
        - Насколько я помню, несколько раз грязь мне накладывала медицинская сестра очень странной наружности. Невысокая такая и горбатая. Где она?
        - Да, да. Вы правы. Была у нас такая женщина. Лия Гирей ее звали. Она из местных жителей, из Евпатории. Да только она взяла расчет несколько дней тому назад, и больше я ее не видел. Очень сожалею, она весьма толковая была, расторопная, смышленая. Несмотря на свое уродство, довольно подвижная, ловко с больными управлялась.
        - Я тоже обратил на это внимание. Сколько ей лет?
        - Понятия не имею, не знаю, но она не старуха, хотя из-за горба выглядит, по меньшей мере, таковой. Прикажете за ней послать?
        - Да, для порядка поговорим и с ней.
        Пока дворник искал горбунью, Сердюков вновь двинулся на берег лимана, к домику для грязевых процедур. Покойника уже унесли, в помещении навели порядок и чистоту. Два мужика в закатанных до колен полотняных штанах готовились черпать лопатами грязь со дна лимана для процедур следующего дня. Огромные корзины валялись на песке. Завидев следователя, они бросили лопаты и поклонились.
        - Уже, поди, наслышаны о несчастье? - спросил следователь.
        - А то ж! Наслышаны! - хором ответили мужики.
        - Вы грязь когда берете, утром или с вечера?
        - А это когда как, - ответил один из них, выглядевший побойчее напарника. - Когда доктор назначит, кому, сколько и в который час. Оттого и берем ее иногда с вечера, иногда рано утром. Чаще по утрам, ранехонько, чтобы она напарилась от солнца как следует. Разогрелась посильней. Иногда так нагреется, что в руки не возьмешь!
        - Стало быть, и пациенту нельзя такое прикладывать?
        - Этого мы не можем знать, это доктор знает. Он говорит, что горячая именно и лечит.
        Работники потоптались, ожидая дальнейших расспросов.
        - А на сегодняшнее утро вы когда грязь брали?
        - С вечера, батюшка, с вечера она тут оставалась. Мы ее приготовили, разложили. Только на нынешнее утро не имелось в ней надобности - не было пациентов.
        - И вы утром не приходили?
        - Нет, - оба собеседника замотали косматыми головами.
        - Но кто же управился с грязью, дал ее пациенту? Любая из медицинских сестер могла обойтись без посторонней помощи?
        Работники переглянулись.
        - Нет, - неуверенно протянул один. - Сдается мне, что только одна горбунья и могла управиться сама, а прочие - нет, подсоблять им приходилось.
        И тут Сердюков сам вспомнил: действительно, когда горбатая медсестра его обслуживала, они находились в грязелечебнице совершенно одни. В другие дни медсестре работники или другие сестры помогали управиться с тяжелой тягучей грязью.
        - Значит, вас не было тут утром, и вообще никого не было?
        Работники опять переглянулись.
        - Брат мой тут спал, - засопел бойкий. - Только он рано уходит.
        - Уходит? Значит, это было не в первый раз? - Следователь повел носом, как гончая, почувствовавшая добычу.
        - Он как, выпимши, с супружницей своей повздорит, она его со двора гонит, так он тут иногда и спит. А что, тут тепло, чисто. Только вы господам-то не говорите, меня ведь сразу попрут прочь!
        - А где он сейчас?
        - Да вон, в теньке прохлаждается, где ему еще быть! Оболтус!
        - Так позови его!..
        Подошедший к ним мужичонка, помятого несуразного вида, угрюмо смотрел из-под насупленных бровей.
        - Ты, брат, вот что: расскажи господину следователю, как ты тут дрых всю ночь.
        - Как же, дрых! Зверюка моя меня из дому выгнала, все бока поотшибала. Маялся я, маялся на жестком топчане. Только задремал, а тут еще одна стерва явилась. Мол, чего это тут я улегся, убирайся, мол, вон, сейчас пациент придет! Надо грязь ему готовить.
        - Какая стерва? - затаив дыхание, спросил Сердюков. Ему показалось, что он угадал, какой будет ответ.
        - Как - какая, да эта их уродина горбатая! - процедил мужик и сплюнул в сторону.
        - А пациента ты видел?
        - Видел, видел, высокий такой господин, представительный, румяный. Я ведь недалеко уполз, на бережку отдыхал от трудов праведных. И слыхал, что она ему говорила.
        - И что же?
        - Доктор, мол, ее прислал, назначение сделать и все такое, а дальше уж я не помню, чего было, сморило меня.
        Оставив рабочих на берегу лимана ковырять следующую партию грязи, Сердюков двинулся в обратную сторону. Чудно выходит! Медсестра, на тот момент уже взявшая в лечебнице расчет, умышленно пригласила в неурочный час пациента, наложила ему грязь, вероятно, наперед зная, что в этот день она ему противопоказана, и тем самым убила его. Но зачем? Какой в этом смысл? Полицейский пытался припомнить свои собственные впечатления от этой женщины, но даже не мог вспомнить черты ее лица, как будто он его и не видел вовсе. Платок почти закрывал лицо. Старое или молодое? На ее руки, по которым можно угадать возраст женщины, он не обращал внимания. Да они почти всегда были в грязи. Молчаливая, кажется, он не слышал от нее ни слова, или ему это только казалось, потому что она выполняла все процедуры безукоризненно? Черт знает что!


        Глава 9
        Сережа брел в темноте домой, ехать на велосипеде уже было слишком опасно, поэтому он волок его за руль. Тяжелый железный конь упирался, и Сережа изнемогал. Казалось, что он уже целую вечность идет… Дорога свернула к реке. Можно продолжать идти прямо, так будет дольше, или свернуть, пойти по лесной дороге, ближе к водопаду. Там темнее, страшнее, но намного короче. Немного поколебавшись, Сергей свернул на тропу. И тотчас же его поглотил лесной сумрак. Наверху шелестели кроны, внизу за ноги цепляли корни, где-то за деревьями шумел водопад. Молодой человек остановился и прислушался к звукам леса. Темнота стремительно сгущалась. Свет луны почти не пробивался на тропу, и в какой-то миг Сергею показалось, что за ним кто-то наблюдает из чащи. Он невольно оглянулся, но ничего не увидел. Надо скорее выйти к реке, перейти по мосту, а там уже до дома и рукой подать. Сергей заторопился. Он почти бегом ринулся, пробираясь среди густых деревьев, вперед, к реке, где было светлее от луны и от воды. За его спиной стеной стояла непроглядная мгла, и из этой мглы в затылок юноше смотрели два огромных ярких немигающих
глаза.
        В тот момент, когда он оказался на берегу, ему показалось, что он услышал всплеск и далекий крик. Что это могло быть? Или ему уже от страха мерещится! Юноша ускорил шаг. Пройдя немного вперед, к мосту, он вдруг увидел - или ему опять показалось, - что в бурных потоках воды что-то несется. Он остановился и пригляделся. Господи Иисусе! Кажется, человеческое тело! Значит, ему не пригрезился чей-то крик. Кто-то сорвался с коварного берега и упал! Ужас охватил Сергея. Надо оказать помощь, но как? Отшвырнув велосипед, он побежал вперед. Где-то здесь, он точно помнил, было подобие спуска к самой воде. Вот если найти его в темноте и попытаться слезть, то можно успеть ухватить человека и вытащить его из воды! Молодой человек, встав на четвереньки, быстро пополз вниз, обдирая в кровь кожу рук об острые камни и колючие ветки кустарников. При этом он постоянно вглядывался в воду, стараясь не терять из вида плывущее тело. Вода безжалостно швыряла свою жертву, бросала ее на острые камни.
        Сергей, стремясь как можно быстрее оказаться на берегу, даже и не подумал о том, что сам в любой миг может окунуться в стремительный поток. Последний небольшой отрезок спуска он просто прокатился вниз, и тотчас же его накрыли волны и брызги. И в то же мгновение мимо него вода пронесла злополучную жертву. Сережа перепрыгнул на один из камней, скрытых водой, и, хотя тот был очень скользкий, умудрился удержаться. Распластавшись на камне и держась за его осклизлый край одной рукой, он ухватил тело за одежду и потянул его к себе. Оно оказалось очень тяжелым, рука юноши напряглась так сильно, что, казалось, сейчас оторвется. К тому же вода с силой столкнула самого спасателя с камня. К счастью, он удержался на ногах, его не понесло вперед, и уже обеими руками он подтащил к себе утопленника. Крик ужаса вырвался из его груди, когда он перевернул тело лицом вверх. Белое, искаженное ужасом лицо Розалии Марковны глянуло на него из кипучей воды! Луна осветила ее лицо и тело, придав ее коже зловещий зеленоватый оттенок. И когда Сережа отбросил мокрые волосы с высокого лба девушки, над молодыми людьми
промелькнуло нечто большое, стремительное. Юноша невольно вскинул голову. Над водой у берега бесшумно парила крупная сова. Расправив огромные крылья, она отбросила на воду узорчатую тень. Ее полет был совершенно безупречным, словно призрак смерти расправил над несчастной Розалией свои крылья.
        Сережа закричал не своим голосом, хотя из гимназического курса знал, что совы для человека безобидны. Он не помнил потом, как выбрался из воды, как пытался привести в чувство девушку. Глухие рыдания сотрясали все его тело. Неужели Бог приготовил ему такую ужасную участь - не суметь спасти обожаемую им женщину?! В какое-то мгновение ему показалось, что веки Розалии дрогнули, потом она всхлипнула и тяжело задышала. Сова по-прежнему парила над берегом, слегка взмахивая мягкими крыльями, как опахалами. Сергей, содрогаясь из-за сильнейшего приступа нервного возбуждения, подхватил девушку на руки и поволок ее наверх, на берег… Потом, позже он часто смотрел на этот крутой спуск и недоумевал - как это ему удалось влезть на такую высоту, да еще и с мокрым неподъемным телом на плечах?
        Все стихло, и только глухо и сердито бурлила вода, лишившаяся своей добычи. А неподалеку от берега на ветке высокого дерева сидела сова и недоуменно таращила вслед людям свои огромные желтые глаза.
        Александра Матвеевна металась по даче, не зная, что предпринять. Куда бежать, где искать сына? Она уже совсем было решилась ехать на ночь глядя к Боровицким, как вдруг услышала чьи-то неровные тяжелые шаги и стон:
        - Мама!..
        Желтовская бросилась калитке - и оторопела. Сережа, шатаясь и едва держась на ногах, нес совершенно мокрое тело гувернантки Киреевой! Желтовская ахнула и подхватила девушку, потому что ей показалось, что сын вот-вот упадет. Вдвоем они внесли Розалию в дом и положили ее на кровать в комнате Сергея.
        А в доме Боровицких стояли суматоха и крик. Прибежавший Анатоль не своим голосом закричал, что гувернантка упала в воду! Он пытался ее спасти, но не смог. Отрядили людей, те помчались к реке, но никого не нашли. Стремительный поток унес тело прочь. Анатоль до утра пробегал по берегу, но все без толку. Когда он вернулся домой, посеревший от переживаний, с ним сделалась нервная горячка, и он уже не мог вставать с постели. Зина, видя, что произошло с ее братом, смутно догадывалась, что страшное происшествие как-то связано с известной ей тайной, но теперь-то уж она молчала, опасаясь, как бы еще что-нибудь страшное не приключилось.


        Глава 10
        Коричневая мерзость, зеленые блики, тупое ощущение страха и тяжести в груди. Не проснуться… Что это за голоса? Боль, ужасная боль! Тошнит. Темнота. И вдруг как молния сверкнула в голове. Сознание словно вспыхнуло и озарило память. Крик ужаса вырвался из груди. Она упала в воду! Она умерла!
        - Тише, милая моя, тише! - Александра Матвеевна поправила одеяло на груди у больной. - Все уже позади, все прошло.
        Розалия открыла глаза и с безумным видом уставилась на Желтовскую. Через некоторое время она узнала ее, и на лице несчастной выразилось величайшее облегчение.
        - Я не умерла! Я жива! - простонала девушка.
        - Жива! Жива, благодаря моему сыну. Это он, мой мужественный и храбрый мальчик, рискуя собою, спас вас из воды, выхватил прямо из бурлящего потока. Если бы не он, вы бы просто утонули или разбились о камни!
        - Сережа? Меня спас Сережа? А где Анатоль? Где он? - вскричала Розалия и попыталась встать с постели.
        - Анатоль? - удивилась Желтовская. - На берегу, по словам сына, никого не было.
        - Боже, он погиб! Он утонул, спасая меня! - Она откинулась на подушки и уставилась в потолок ничего не видящими от отчаяния глазами.
        Услышав разговор в комнате, Сергей понял, что спасенная им девушка очнулась, и осторожно вошел.
        - Розалия! - прерывающимся голосом проговорил молодой человек. - Какое счастье, что вы живы!
        И он с чувством схватил ее безжизненную руку и поцеловал. Она слабо шевельнула пальцами в ответ.
        - Сергей Вацлавович, вы - мой спаситель! Век буду за вас Господа молить. Но где же Анатоль, разве вы не видели его?
        Сергей с тяжелым вздохом замотал головой и рассказал девушке обо всех обстоятельствах ее чудесного спасения.
        - Я думаю, он не упал в воду, иначе я бы и его увидел. Впрочем, было совсем темно. К сожалению, теперь уже прошло много времени. Если он тоже упал, так точно уже погиб. Сейчас рассветет, и я поеду к Боровицким, все выясню. А вам надо поспать.
        - Да и тебе бы не помешало, - заметила мать, глядя на осунувшееся лицо сына.
        - После, маменька, после, - Сережа улыбнулся и нежно погладил мать по плечу. - Оставляю на вас нашу бесценную больную, поспешу обратно к Боровицким.
        Уже у двери он не удержался и обернулся, чтобы еще раз увидеть лицо Розалии. Оно было бледным, искаженным страданием.
        - Ну, брат! Ты просто герой! Настоящий герой! - Анатоль не мог прийти в себя после рассказа друга и все заставлял Сережу повторять подробности, тряс его за руки и хлопал по плечу.
        Сережа, уставший от переживаний этой страшной ночи, несказанно обрадовался, узнав, что товарищ его жив. Пусть у него, у Сержа, лоб горит, пусть ободрана рука и в кровь исцарапано лицо. Но все оказались живы! Какое счастье!
        Анатоль же, услышав, что гувернантка спаслась, закрыл лицо руками и долго сидел так, не шевелясь. Сережа даже опешил, ему вдруг в какой-то миг показалось, что Анатоль вовсе и не рад такому исходу. Но Боровицкий вдруг очнулся, закричал, принялся жать Сергею руку и всячески выражать свою бурную радость. Супруги Боровицкие без конца то входили в комнату сына, то выходили, то приносили питье больному, то горячего чаю с печеньем для юного героя. Присаживались у постели, вздыхали, всплескивали руками и снова выбегали вон.
        - Одного я только не пойму, сынок, - зайдя в очередной раз, пробубнил Ефрем Нестерович. - И как это вас вдвоем занесло на водопад, ночью, да еще и в темноте?
        - Вы же сами, папенька, меня послали поговорить с Розалией Марковной. Я и пошел, да только нашел ее не в ее комнате, а у реки. Бог весть, зачем ее туда понесло, может, она подышать хотела перед сном? - неловко соврал Анатоль.
        Полковник внимательно посмотрел на сына, и по всему было видно, что эта наскоро слепленная ложь его не устраивает. Полина Карповна, в очередной раз оказавшись в комнате сына, из-за этих последних слов мужа так и встрепенулась и накинулась на него:
        - Ты так его спрашиваешь, словно подозреваешь в чем-то! Неужто наш сын столкнул бы Розалию с берега? Там немудрено поскользнуться, я всегда об этом говорила!
        Когда за старшими Боровицкими закрылась дверь, Сережа осторожно спросил:
        - Мне кажется, твой отец тебя действительно подозревает, боюсь, ваша тайна скоро выйдет наружу.
        - Да, дело дрянь. Ты поэтому передай Розалии, чтобы она пока что немного побыла у вас, чуть-чуть, самую малость. Пройдет эта гроза, все поутихнет и само собою разрешится.
        - Как! - ахнул Сергей. - Разве ты теперь не поедешь за ней?!
        - Прости, я понимаю, что в твоих глазах это выглядит неблагородно, но так будет лучше всего поступить. Я же знаю тебя. Ты сможешь найти нужные слова и объяснить Розалии, что ей лучше пока переждать у вас. Я напишу ей! К тому же, ты видишь, я сам нездоров. День, два - и все образуется, и я примчусь за ней. Сережа, друг, я знаю, на тебя можно положиться. Ну не хмурься, не хмурься!
        Сережа покидал Анатоля со смешанным чувством. Радость уступила место непонятному беспокойству. Он заметил в глазах кузена нечто такое, чего не мог пока объяснить себе. Что-то промелькнуло в них - непонятное, тревожное, пугающее. Как можно было не помчаться тут же к любимой женщине, узнав о ее спасении?
        - Вы уже покидаете нас, милый Сережа? - Полина Карповна с нежностью погладила юношу по руке. - Передайте поклон вашей матери и нашу благодарность за эту великую помощь. Я нынче сама заеду к вам. Вот только закончу свои дела. Много хлопот, Сереженька. Ведь все одно к одному. Сначала страх и отчаяние, а теперь вот - радость, суета. Гости к нам едут, и какие гости! Гнедины! - И она с гордостью показала юноше голубой конверт с печатью и вензелем. - Надо же такому случиться, его нынче утром принесли, я даже и не вскрыла его поначалу, не до того было. Завтра прибудут. Надеюсь, Толенька уже поправится к тому времени.
        О том, что будет на следующий день с гувернанткой ее дочери, Боровицкая не проронила ни слова.
        Сергей вернулся домой и осторожно приоткрыл дверь в комнату, где лежала Розалия. Девушка, казалось, спала. Сергей хотел было притворить дверь, но половица под его ногой скрипнула, и Розалия открыла глаза.
        - Сергей! Вы уже возвратились? А где же Анатоль? - воскликнула девушка.
        - Он жив, жив, дорогая Розалия Марковна, не тревожьтесь.
        - Где же он, почему не приехал? Он ранен? - В голосе ее прозвучали нотки тоски и боли.
        - Да, он немного нездоров. Но не пугайтесь, ничего опасного. День, два - и он примчится за вами. Вот письмо.
        Розалия прочитала письмо, и на глазах у нее навернулись слезы.
        - Вы и ваша мать так добры ко мне! Вы - мои ангелы-хранители! Как это страшно и горько - чувствовать себя совсем одинокой и беспомощной на белом свете!
        Из-за этих ее слов и самому Сергею захотелось плакать. И все же Анатоль мог бы подняться с постели!
        Желтовские пили чай в маленькой гостиной. Розалия Марковна наконец заснула. Александра Матвеевна несколько раз заглядывала проведать бедняжку. Со стороны дороги послышался стук копыт, и к дачке Желтовских подъехала изящная двуколка, которой правила Полина Карповна. Желтовская поспешила навстречу. Женщины обнялись, и Боровицкую пригласили к чайному столу. Конечно же, разговору только и было, что о произошедших событиях, о героизме Сережи. О том, почему Анатоль и гувернантка оказались ночью у реки и как она могла упасть в воду, дамы старались не упоминать.
        - Дорогая Александрина! - Полина Карповна нежно прикоснулась пальчиком к кружевному рукаву платья Желтовской. - Я понимаю, что присутствие госпожи Киреевой в ее нынешнем состоянии вас некоторым образом обременяет. Но, милая Александрина, прошу вас, пусть она немного побудет у вас, до окончательного выздоровления. Видите ли, именно сейчас забрать ее нет никакой возможности. Ведь завтра к нам прибывают Гнедины! Понимаете, Гнедины! Я, кажется, рассказывала вам о них?
        - Гнедины? - переспросила Желтовская. - Сдается мне, что я знала раньше одного Гнедина. Но давно это было!
        - И, несомненно, он был влюблен в вас? - не удержалась от некоторого ехидства Полина Карповна.
        Ведь, судя по рассказам Александры Матвеевны, все мужчины, встречавшиеся ей на ее жизненном пути, были обречены вечно любить ее. Но она, увы, была верна своему ненаглядному Вацлаву, а потом - его памяти.
        - Это знакомство состоялось у вас в Варшаве или еще в Петербурге? - продолжала любопытствовать Боровицкая.
        - Не помню, да это уже и неважно, - уклонилась от продолжения этого разговора Желтовская. Но Полина Карповна отложила в своей памяти этот неизвестный для нее эпизод из жизни родственницы. - Так вы желаете, чтобы ваша гувернантка осталась у нас?
        - Да, дорогая, я буду чрезвычайно вам благодарна! Разумеется, я возмещу вам все расходы, пришлю горничную для подмоги. Ну хотя бы на неделю оставьте ее у себя! Вы же понимаете, такие гости! И вдруг в доме окажется больной человек… неприглядная получится история. Нет, это ни к чему! Ведь самое важное в том, чтобы в доме был радостный, праздничный настрой. Мы столь многого ждем от этого визита!
        - Чего же? - удивилась Желтовская.
        - Ну как же! - всплеснула руками Боровицкая. - Ах, да! Я же не рассказала вам самое главное!
        Она набрала в грудь воздуха и даже зажмурилась от удовольствия, предвкушая чудную беседу о таких приятных вещах.
        - Представьте! - Полина Карповна многозначительно подняла палец и посмотрела на Сережу. - Два года тому назад все началось, два года! Мы были на Рождественском балу в Дворянском собрании. Именно там Анатолю и представили Таисию Гнедину. Она впервые стала выезжать в свет. Прелесть, ангел, цветок невинный! А какое приданое, а какие возможности у ее папаши, если он в ту пору был товарищем министра! - Боровицкая округлила глаза.
        Сережа слушал ее с замирающим сердцем, в глубине его души рождалось дурное предчувствие. Его мать, помешивая ложечкой чай, с интересом слушала собеседницу.
        - И надо же было такому случиться, что эта милая девушка - а она чуть старше моей Зины, - влюбилась в нашего сына, прямо там, на балу, с первого мига, с первого взгляда! Они обменивались визитами, писали друг другу письма. Тосенька даже не умела скрыть свои чувства, они переполняли ее ангельскую душу. Анатоль - а вы знаете моего сына - был очень галантен с девушкой, ведь она так юна, так неопытна! Бедняжка совсем потеряла голову из-за любви к моему сыну и прямо заявила родителям, что Анатоля ей послал сам Бог. Что только за него она и пойдет замуж, или вообще ни за кого! Конечно, родители испугались - она такая юная, и такие пылкие чувства… Они решили увезти ее, от греха подальше. И все это время милое дитя писала письма моему сыну, полные глубокого чувства!
        - А вы-то откуда знаете? - иронично заметила Желтовская. - Неужели Анатоль читал их вам вслух?
        - Боже упаси! Но он советовался со мной! Как правильно поступить, что написать в ответ.
        - Анатоль все эти два года переписывался с барышней Гнединой? - осторожно переспросил Сергей.
        - В том-то и дело! - торжествующе продолжала Боровицкая. - Прошло два года, но их чувства не угасли. И вот наконец Гнедины откликнулись на мое приглашение навестить нас. Вы же понимаете - в подобной ситуации - что означает этот визит. Они согласились с выбором дочери! Анатоль получит шанс сделать ей предложение! Это такой брак, такой брак! Это лучшее, о чем я только могла мечтать для моего сына!
        Боровицкая откинулась на спинку стула и обмахнула лицо платочком. Она так увлеклась рассказом, да и Желтовская тоже, что они и не заметили, как Сережа, с серым от волнения лицом, поднялся с места и двинулся в комнату к Розалии. Дверь оказалась приоткрыта! Он испуганно заглянул туда - и увидел пылавшие дикой яростью глаза Розалии Марковны.
        - Вы все слышали! - ахнул Сергей.


        Глава 11
        Сердюков медленно возвращался с берега лимана, обдумывая все услышанное. Подойдя к центральному зданию лечебницы, он увидал возбужденного дворника, посланного на поиски горбатой медсестры.
        - Ваше высокоблагородие! Нашел, слава Богу! - дворник как-то странно озирался вокруг и поглядывал на небо.
        - Что с тобой, голубчик? - насторожился следователь.
        - Я, ваше высокоблагородие, как мне и приказано было, в дом ихний пришел, а она уже на пороге, стало быть. И вещички на дворе сложены, баул и коробка. Уезжать собралась! Я ей и говорю: ты, мол, матушка, куда собралась? А она мне: тебе-то какое дело, к родне, в Бахчисарай. А я ей: успеется, только сейчас ты со мной пойдешь в лечебницу, дело имеется до тебя у господина управляющего. Она глазами сверкает, упирается. А я ей - городового позову! Зафыркала, как кошка, пошла. И тут, батюшка, на меня прямо с неба воронища огроменная налетает! Я тень-то заприметил, голову успел поднять, да и отскочил, а то бы точно она мне башку клювом разбила. А она, ведьма проклятая, вороне и говорит: лети, мол, домой. Да еще назвала птицу проклятую именем каким-то мудреным, иностранным. Вот! - выдохнул дворник и вновь опасливо покосился на окрестные деревья.
        Сердюков с недоумением молча выслушал эту путаную историю и быстро вошел в здание. В комнате управляющего действительно сидела горбунья. Он сразу узнал ее. Она вжалась в стул и сверлила вошедшего напряженным взглядом. Следователь пригляделся. Пожалуй, это лицо можно было даже назвать красивым! Теперь, когда платок сбился на затылок и голова ее не была опущена низко, как обычно, он сумел хорошенько разглядеть лицо женщины. Восточные черты, миндалевидные глаза, четко очерченные губы, крупноватый, с небольшой горбинкой нос.
        Сердюков взял протянутый доктором листок бумаги и вслух прочитал:
        - Девица Лия Гирей, тридцати трех лет от роду, мещанского сословия, караимского вероисповедания. Проживает в собственном доме.
        - Все верно, - она кивнула головой, и тотчас же платок съехал вниз, закрыв ее лоб, и прекрасное лицо исчезло, как и не бывало.
        - Вы знаете, зачем вас позвали сюда? - спросил следователь.
        Она безучастно пожала плечами.
        - Умер один из ваших пациентов, господин Боровицкий, из Петербурга, отец семейства. Но вы ведь помните его?
        Она снова безучастно кивнула, не подав голоса.
        - Зачем вы приходили сегодня утром в лечебницу? - Следователь навис всем своим нескладным телом над медсестрой.
        - Меня там не было, - последовал тихий ответ.
        - Вас видел и слышал один человек. Он находился в грязевой, когда туда пришли вы, а затем и Боровицкий, - настаивал полицейский.
        - Знаю, о ком вы говорите, - не поднимая головы, твердым голосом ответила Гирей. - Это же известный пьянчуга! Он частенько спит там. И я его гоняла всегда, потому что это непорядок! Из-за этого он люто ненавидит меня, он что угодно вам скажет, только бы мне пакость сделать. К тому же его жена так бьет, бывает, и по голове, что он наутро и не помнит ничего, все путает, имя свое даже иногда забывает. Так что, если вы его завтра спросите, кого он видел, он вам и про Божью матерь расскажет, якобы он там с ней разговаривал на прошлой неделе!
        - Гирей! Не богохульствуй! - пристукнул пальцами по столу доктор. - А что касается этого субъекта, так все верно, действительно, он бывает в беспамятстве, господин следователь!
        - Вот тебе раз! - расстроился Сердюков.
        Он походил по комнате, похрустел суставами пальцев и снова воззрился пытливым взором на горбунью.
        - Значит, вы никогда не имели чести знать Боровицких ранее?
        - Никогда. Они тут в первый раз.
        - А в Петербурге вы не бывали?
        - Я никуда не выезжала за пределы Таврической губернии. Евпаторию знаю, а родня моя живет под Бахчисараем. Вот и все мои путешествия.
        - У вас грамотная речь. Вы учились?
        - Да, в женской гимназии. Я хорошо училась! Доктор даже потом говорил, что меня следовало бы послать в Петербург, на высшие женские курсы, на медицинский.
        - Верно, верно, - закивал головой доктор.
        - Простите, но ваше… э-э…
        - Уродство, - спокойно подсказала медсестра. - Вы хотите спросить, как это я, молодая женщина, живу с этим «украшением»? Горб у меня с самого рождения, я давно к нему привыкла.
        - Пациентов поначалу пугал вид медсестры, но вскоре они его уже и не замечали, так хорошо она их обслуживала, - добавил доктор.
        - Да, я и сам испытал нечто подобное, - согласился следователь. - Послушайте, а что это за история с вороной и дворником?
        - Ворон, не ворона, а ворон! Он достался мне от бродячего цирка. Прежний владелец показывал его за деньги. Ведь это не простой ворон, а говорящий. Его Гудвином зовут, у него на лапе медное кольцо, там имя его написано. Якобы хозяин вывез его из Англии, и жил он в Тауэре. Цирк разорился, хозяин исчез. А птицу я подобрала на нашем заднем дворе, с перебитыми лапами. Выходила его, вот он теперь у меня и живет.
        - Говорящий? - усмехнулся полицейский. - И что же он говорит?
        - Да вы не поймете, наверное. Он же по-английски говорит! - В голосе Гирей следователю послышалась насмешка. Он рассердился.
        - Вот что! Дело остается непонятным и невыясненным. Есть преступление, есть свидетель. И вы - на данный момент - подозреваемая. Поэтому я вынужден буду вас задержать до полного выяснения всех обстоятельств дела.
        Раздосадованную, расстроенную Гирей заперли в небольшом флигельке, домике в два окна, но с решетками. Сердюкову ничего иного не оставалось, как к ночи и самому перебраться во флигель - сторожить пленницу. Он устроился в соседней комнатушке и прикорнул в старом кресле. Надо переночевать, а утром на свежую голову вновь приняться за эту странную горбунью и повторно допросить единственного свидетеля. Вдруг он и впрямь откажется от своих сегодняшних показаний! Все-таки некая странность имеется в этой женщине, что-то недосказанное, зыбкое… Внутренний голос говорил Сердюкову, что именно она и была в грязевой в последние моменты жизни Боровицкого. Но что их свело вместе?..
        Он уже почти задремал, как вдруг услышал какой-то странный звук. Легкий частый стук, а потом словно бы кто-то провел камнем по стеклу. И звук этот донесся до его ушей из соседней комнаты, где была заперта подозреваемая! Сердюков так и подскочил в кресле и вытащил револьвер. Стремительно и бесшумно он подошел к двери второй комнаты - импровизированной тюрьмы. Прислушался. За дверью еле слышно разговаривали… Потом снова - легкий стук и скрип. Следователь распахнул дверь.
        Девица Гирей, скрючившись, сидела у окна. В тот момент, когда следователь ворвался в помещение, за стеклом промелькнула чья-то быстрая тень и исчезла.
        - С кем вы разговаривали? - сердито выкрикнул полицейский, выхватив на всякий случай револьвер из кармана.
        Медсестра вздрогнула из-за его неожиданного вторжения, но не потеряла самообладания.
        - С Гудвином, он прилетел меня поддержать. Только он один у меня настоящий друг, - ответила она с легким вызовом в голосе.
        - Вы это бросьте! - Следователь с раздражением взглянул в окно и вышел, надежно заперев за собой дверь.
        Затем он несколько раз обошел территорию вокруг флигеля, внимательно осмотрел кроны деревьев, но ничего подозрительного не обнаружил. До утра он почти не сомкнул глаз, все прислушивался к звукам за стеной. Но там стояла мертвая тишина.
        Как только рассвело, он поспешил выйти из душного помещения на свежий утренний воздух. С удовольствием потянулся, зажмурился, посмотрев через прищуренные веки на яркое южное солнце, и вдруг явственно услышал:
        - Good morning!
        Следователь опешил и от неожиданности споткнулся на ровном месте. Да так, что чуть не упал! Напротив него, на нижней ветке ближайшего дерева, сидел огромный черный ворон и сверлил полицейского недобрым взглядом внимательных блестящих глаз.


        Глава 12
        Розалия Марковна молча, неподвижно сидела на кровати и неотрывно смотрела в окно. Александра Матвеевна безуспешно предлагала ей поесть или хотя бы выпить чаю, только все было бесполезно. Бедная гувернантка совсем пала духом. Желтовская теперь всерьез опасалась, что между Киреевой и молодым Боровицким и впрямь случился роман, иначе отчего бы девушка так сильно распереживалась, узнав о предстоящем визите Гнединых к своим нанимателям? Желтовская попыталась поговорить об этом с сыном, но тот опять странным образом уклонился от беседы.
        Сережа принес охапку ромашек и поставил их в вазу у кровати Розалии.
        - Дорогой Сергей Вацлавович! Вы так трогательно заботитесь обо мне! Как я вам благодарна! Милые цветы, такие чудесные! Спасибо! - Девушка прикоснулась к лепесткам, взяла один цветок. - Любит, не любит… - нежные лепестки упали на пол. - Не любит!
        Глаза ее вновь наполнились слезами.
        - Розалия Марковна! Нельзя же так расстраиваться из-за какого-то детского гадания!
        - Дело не в гадании, Сережа! Я чувствую, что Анатоль предал меня!
        - Не думайте так плохо о нем! Я верю, что сегодня или завтра он приедет к нам, и все разрешится.
        Розалия покачала головой. Ее длинные изящные пальцы перебирали, теребили остатки цветка. Сережа попытался отвлечь девушку от мрачных мыслей.
        - Может, вам принести что-нибудь почитать? Хорошая книга поможет вам избавиться от печальных мыслей. Вы же знаете, мы с мамой - книгочеи!
        - Не хочется мне читать! - она слабо махнула рукой. - А, впрочем, пожалуй!
        - Я недавно читал роман одного французского писателя, господина Виктора Гюго. Называется «Собор Парижской Богоматери». Замечательная книга, вам понравится!
        - Я уже читала ее, - улыбнулась Розалия. - Как страшно любить, когда знаешь, что твое чувство не находит ответа!
        Сережа вздрогнул и посмотрел прямо в глаза девушке. Неужели она догадывается о том, что творится в его душе?
        - Настоящая любовь облагораживает любого человека, и даже урода, этого несчастного горбуна Квазимодо, это чувство делает прекрасным, - продолжала девушка. - Но только как понять, где оно, настоящее чувство? Истинная любовь, а не пустое животное влечение? Неужели должно стрястись нечто ужасное, чтобы определить подлинность чувства?
        - Любовь не знает преград. Иногда во имя любви даже зайчишка становится львом! Человек может сделать то, что ему и не снилось! - выдохнул Сергей.
        Перед его глазами снова несся бурный поток, он цеплялся за скользкие камни, взбирался на крутой скалистый берег и тащил на себе безумно тяжелое, неподъемное тело утопленницы…
        - Сергей! - окликнула его Розалия.
        Она внимательно смотрела на него, и внезапная догадка озарила ее сознание внутренним светом. Вовсе не о книгах говорит этот светловолосый юноша, он говорит о себе! Наверное, она видела и до этого страшного события, что Сергей к ней неравнодушен. Но не принимала его всерьез. Ведь у нее был Анатоль! Был?..
        - Розалия! - он быстро заговорил, захлебываясь словами. - Розалия, я сделаю для вас все мыслимое и немыслимое! Я сверну горы, только бы не видеть вас такой несчастной! Я заставлю Боровицкого выполнить свой долг!
        - Сережа! - Розалия потянулась к юноше и взяла его за руку. Он с отчаянием сжал ее, не будучи в силах вымолвить ни слова. Девушка смотрела на него с великой печалью. Она не могла помочь ему утолить его боль, ибо сама была этой болью.
        - Я поеду снова к нему, я поговорю с ним, и тотчас же!
        Сергей двинулся к двери, девушка хотела встать, чтобы проводить его до двери, но вдруг охнула, и лицо ее перекосилось.
        - Что с вами? - испугался Сергей.
        - Словно нож воткнули в спину, - простонала Розалия. - Ох, как больно!
        - Вероятно, вы сильно ушиблись о камни, - сокрушенно произнес Сережа. - Сейчас я позову маму, она придумает, как вам помочь.
        У Боровицких Сережу встретили суетой и радостным переполохом. Прибыли Гнедины! По этому случаю Анатоль чудесным образом исцелился, и в доме все засияло и засверкало. Переменили занавеси, скатерти, вычистили ковры и диванные подушки. На обеденном столе красовались хрусталь и столовое серебро. Из кухни доносились божественные ароматы, а из гостиной плыли звуки рояля. Это Зина - по приказу матери - ублажала дорогих гостей музицированием, правда, не очень виртуозным. Сережа помялся на ступенях веранды. Как бы ему вызвать Анатоля из комнат и тихонько, без посторонних глаз и ушей, перемолвиться с ним словечком? Может, обойти дом и заглянуть в его окно, подать ему знак? Сережа уже решил, что поступит именно так, и стал спускаться со ступенек, как вдруг на веранду выскочил Анатоль, собственной персоной. Румяный, разгоряченный, он выбежал, чтобы сделать глоток прохладного воздуха, и оторопел, внезапно увидев товарища.
        - Желтовский! Откуда ты тут взялся?
        - Забежал тебя навестить и вижу, что ты жив-здоров. Что ж, я рад за тебя! Значит, в скором времени ты появишься у нас и заберешь Розалию Марковну?
        - Погоди, погоди, друг, не спеши! - Анатоль перевел дух и вытер пот со лба. - Я хоть и на ногах, но еще не совсем здоров. Просто неудобно, знаешь ли, встречать таких гостей в раскисшем виде. Вот я и поднатужился и встал. Только дело вовсе не в этом.
        Анатоль замялся.
        - А в чем же? - Сережа подошел к нему вплотную и внимательно посмотрел в глаза товарищу.
        - Глупая получается история, не знаю, как тебе и объяснить. Да я и сам не знаю, как в нее попал! Вот, Гнедины приехали… Они…
        Анатоль переминался с ноги на ногу, и взгляд его стал заметно тоскливее. Пока он собирался с духом и подыскивал нужные слова, дверь веранды отворилась, и появилась среднего роста девушка, с пушистыми волосами, забранными вверх и подвязанными лентой, в легком летнем платье светло-голубого цвета.
        - Ах, вот вы где, милый Анатолий Ефремович! - нежным голосом пропела барышня и с любопытством взглянула на незнакомого молодого человека.
        - Вот тебе и ответ! - буркнул в сторону Желтовского Анатоль и громко сказал, обращаясь к девушке: - Таисия Семеновна, позвольте представить вам моего дальнего родственника, но очень близкого друга, Желтовского Сергея Вацлавовича.
        Сережа поклонился и поцеловал мягкую маленькую ручку.
        - Что же вы на веранде прохлаждаетесь? - Это вслед за юной гостьей в дверях показалась хозяйка дома. - Сереженька, как мило, что вы пришли! Однако я ведь и вашу маменьку приглашала!
        - Она не может оставить больную, - последовал ответ.
        Но Полина Карповна и не дожидалась его слов. Ее вовсе не интересовало, отчего кузина не пожаловала к ней. Нынче все ее внимание было сосредоточено на бесценных гостях. По этому случаю она надела свое самое нарядное платье, со вкусом убрала волосы, украсила уши и шею жемчугом. Выражение лица Полины Карповы тоже было необычным - его нельзя было назвать торжественным или радостным. Оно было именно особенным, сияющим, значительным. Вообще, по части выражения лица она была большой мастерицей и «надевала физиономии», как кофточки, подходящие к самым разным случаям.
        - Пожалуйте в дом, сейчас мы сядем за стол, самовар уже поспел.
        - Да я, собственно, на минутку забежал, я, пожалуй, пойду, - отнекивался Сережа, пятясь к выходу.
        - Вот где все! - раздался чей-то голос, и на веранде появилось еще одно незнакомое лицо. Высокий представительный господин с холеным властным лицом, в светлом сюртуке.
        Сережу представили господину Гнедину. Юноша затосковал. Ему совершенно не хотелось оставаться пить чай и вести светские беседы. Но ведь он так и не переговорил с Анатолем, что же он скажет бедной Розалии, которая места себе не находит, мучается из-за всей этой неопределенности? Понукаемый чувством долга, он поплелся вместе со всеми в столовую Боровицких. А там уже на столе пыхтел и свистел самовар, начищенный кухаркой до нестерпимого блеска, так, что в него можно было наблюдать отражения лиц присутствующих. Сережа невольно улыбнулся. Ему припомнилось, как они корчили рожи и смеялись, увидев в пузатых боках самовара свои искаженные лица… Неумолимый самовар преобразил до неузнаваемости даже прекрасное лицо Розалии. Наверху, на конфорке самовара, пристроился фарфоровый чайник с ярким петухом на пузатом боку, и из его носика выплескивались и с легким шипением испарялись капли горячей воды.
        Сережа почти не прислушивался к застольному разговору. Он краем глаза наблюдал за Таисией и Анатолем. Девушка словно светилась изнутри из-за своих чувств к молодому человеку. Боровицкий же, смущаясь присутствием Желтовского, был сам не свой. Он неуклюже шутил, отводил глаза, а потом и вовсе смолк.
        - А ведь я знал одного Желтовского, наверное, и матушку вашу тоже знавал, - произнес Гнедин, обращаясь к Сереже. - В молодости я служил в Варшаве.
        Сережа встрепенулся. Наконец-то он нашел хотя бы еще одного человека, знакомого с его отцом! Он на мгновение отрешился от мрачных дум и с вдохновением воскликнул:
        - Это просто замечательно! Должно быть, и на вас он тоже произвел сильное впечатление! Ведь он был таким образованным, передовым, начитанным человеком! Матушка без конца рассказывает мне о нем! Какое несчастье, что он так рано покинул этот мир! Я уверен, что, проживи он еще хотя бы несколько лет, несомненно, он совершил бы нечто величественное для блага Отечества!
        Гнедин выслушал слова юноши с каким-то странным недоумением во взоре и почему-то не пустился в дальнейшие воспоминания. Сережа замолк на полуслове и вновь замкнулся в себе. Полина Карповна внимательно следила за всеми разговорами за столом и отметила про себя эту непонятную недоговоренность.
        Уже после чая она подошла к гостю и тихим голосом спросила: отчего он не пожелал рассказать юноше о его столь славном отце?
        - Дорогая Полина Карповна! Иногда совсем необязательно человеку что-либо знать в точности. Я не стал ему рассказывать о прошлом его семьи потому, что его мать, судя по его же словам, внушила молодому человеку некую мифическую… гм… картину, придуманный ею светлый образ покойного супруга, его отца. На самом же деле это был зауряднейший человек, пьяница, ничтожная, убогая личность! Этому милому мальчику просто повезло, что его папаша так рано преставился, перешел в мир иной, в противном случае вся его молодая жизнь сложилась бы совершенно иным образом. А что мать его кормит, как соловья баснями, этими сказками, я полагаю, это все - от уязвленной гордости. Ведь я и ее помню. Замечательная женщина! Тогда все, кто их знал, недоумевали - как это ее угораздило так неудачно выйти замуж! Так пусть же молодой человек и дальше пребывает в счастливом неведении! Это все ему же на пользу!
        Гнедин закурил, а Полина Карповна поспешила притушить огонь торжествующего злорадства, невольно вспыхнувший в ее глазах. Они стояли спиной к гостиной и не видели, что позади них, буквально в двух шагах, замер Сережа, намеревавшийся покинуть дом Боровицких, ускользнув незаметно из столовой.


        Глава 13
        Слегка придя в себя от встречи с говорящей птицей, Сердюков позавтракал (без аппетита) и двинулся в старую часть Евпатории, где проживала подозреваемая в причастности к убийству господина Боровицкого медицинская сестра Лия Гирей. Он нанял извозчика и долго растолковывал ему, куда следует ехать. Извозчик покивал головой и через какое-то время высадил седока на узкой кривой улочке. По обеим ее сторонам тянулись одноэтажные домики, выкрашенные светлой краской, с небольшими оконцами, некоторые из них чуть ли не упирались подоконниками в землю, и можно было бы прямо с улицы шагнуть в комнатенку, скрытую занавеской. Эти незатейливые домишки, стоявшие очень плотно друг к другу, удивительно похожие один на другой, тянулись и вдоль соседней улицы, стояли они и на поперечной, отчего каждая из этих улиц становилась подобием соседней. Улицы извивались змеями, создавая недоступный для восприятия чужака лабиринт. Покружив по ним изрядное время и не найдя нужного ему дома, следователь притомился и присел прямо на порожек одного из домов. Именно теперь он вспомнил, как по приезде в лечебницу управляющий
предупреждал его, что, ежели столичный гость намерен гулять в старой части города, то это надобно делать только с провожатым. Иначе непременно заблудишься! Жители древнего города выстроили его с такой хитростью, что ворвавшийся в город враг заплутал бы в лабиринте улиц. И, только взобравшись на минарет местной мечети, можно было разглядеть весь хитроумный замысел строителей. Солнце уже стояло в зените, жара становилась нестерпимой. За спиной полицейского раздался шорох. Он подскочил. Из дверей дома показалась пожилая женщина в белом платке и цветном переднике. Вероятно, она уже давно заприметила незнакомца на пороге своего дома и, не дождавшись его ухода, вышла узнать, что же ему, в конце концов, надо? Сердюков объяснил, что он ищет дом, где проживает девица Гирей, горбунья из лечебницы. Женщина посмотрела на него с недоверием и неприязнью.
        - Вы знаете, где она проживает, вы знаете эту женщину?
        - Как же мне ее не знать, - усмехнулась собеседница, комкая руками передник, - ведь это моя родная племянница, и вы стоите на пороге нашего дома!
        Собеседница продолжала сверлить незнакомца настороженным взором. Она не поверила, что он случайно присел именно на их пороге, не зная, кто тут проживает.
        - Вчерась, после того как дворник приходил, я знала, что еще кого-нибудь черти принесут! - продолжала ворчать женщина. - Только не виновата она ни в чем! Что с того, что у нее горб!
        - Послушайте! Может, вы пригласите меня в дом? Или вся улица будет слушать наши разговоры? - Сердюков заметил, как вздрогнули занавески на окошке соседнего домика.
        Женщина сердито повернулась и вошла обратно в дом, полицейский двинулся следом. Обстановка в доме оказалась опрятной, хоть и не очень богатой. Небольшие комнатки были уставлены низкой мебелью, диванами с длинными подушками. Столик, на стенах - полки, покрытые белыми салфетками с шитьем. На полках - медная посуда, миски, тазы, чайник, высокая кофемолка с ручкой, кофейник с тонким носиком, чашки, ступка. На полу лежали цветастые половики. В одном углу пристроился сундук для одежды, с затейливым замком, в другом стоял невысокий шкафчик черного дерева, с замысловатой резьбой. А на нем - керосиновая лампа со стеклянным абажуром на гнутых ножках. На столике следователь узрел трубку с длинным мундштуком и приметил крошки табака. К запаху табака добавлялся запах свежевымытого крашеного пола. Странная смесь русского и татарского бытия.
        - Прошу вас, не сердитесь. Я действительно случайно присел на пороге вашего дома, я уже окончательно заблудился и отчаялся выбраться из вашего лабиринта.
        Хозяйка дома усмехнулась, но продолжала смотреть на него весьма сурово. Мол, так тебе и надо! Нечего чужакам тут делать!
        - Я служу в Петербурге, в полиции. И теперь по долгу службы провожу здесь расследование непонятной смерти пациента, случившейся в грязелечебнице. Ваша племянница находилась в грязевой в тот момент, когда все и произошло.
        - По правде сказать, я не знаю, о чем вы говорите. Она была дома, потом пошла в кенаса. Это так наша церковь караимская называется. Да и что ей делать-то было в лечебнице, ведь она уже не служит там больше?
        Женщина пожала плечами.
        - Вот это и вызвало мое недоумение. Скажите, Лия бывала в Петербурге?
        - Да что вы?! Никогда! Да и что ей там делать? Мы только к родне в Бахчисарай иногда выезжали. Она всю жизнь тут, со мной, в Евпатории живет.
        - С вами? А родители ее где?
        - Родители! - собеседница в сердцах махнула рукой. - Мать Лии, моя сестра, собралась замуж за Марка, отца Лии. Да только тот нехорошо поступил! У нас так, среди караимов, никто не делает. Он, прежде чем жениться, вздумал поехать в Петербург, место поискать. А ведь и договор об их обручении уже был составлен! Марка поманила тамошняя жизнь. Может, она для него и впрямь была лучше, он вроде как неглупый человек был, да и место нашел хорошее. Но только, чтобы его получить и дальше в чиновники идти, выходило так, что выгоднее ему было веру нашу переменить на православную. Вот он и переменил. А сестра моя осталась ни с чем! Не могла она пойти против воли семьи и предков своих. Но только грех-то уже совершился, и Лия на свет появилась… Отец ее беспутный, как узнал, что дите родилось, да еще и горбатое, решил, что Бог его наказал за отступничество, и больше сюда не приезжал, забыл дорогу к нам. Там, в Петербурге, говорят, у него другая семья завелась, и вроде тоже как будто дочка родилась. Только Бог его и впрямь наказал, и та его жена умерла. Да и моя сестра не перенесла позора и несчастья. Тоже умерла.
Не могла она вынести, что ребенок у нее уродом родился, все себя винила. Вот я и вырастила Лию. Долго мне пришлось Караимское Духовное правление просить, чтобы сироту незаконнорожденную позволили признать. Своей-то семьи у меня нет, она мне как дочь. Живем с ней вдвоем. Лия - неглупая девушка, она даже в женской гимназии училась, и хорошо училась! Учителя ее хвалили. Ею и доктор был доволен, никогда никаких нареканий у нее не было. А что до горба, она сначала, когда малышкой еще была, не понимала своего уродства. Потом-то плакала - все, мол, ее дразнят и смеются. А позже… не то чтобы привыкла, а вроде как смирилась, ушла в себя. К тому же и еще одна напасть с ней приключалась. Однажды, когда Лия еще в люльке лежала и сестра моя еще была жива, с ней вдруг как припадок сделался! Замерла, не дышит, мы решили, что умерла она, несчастная. Уже собрались хоронить ее, как вдруг на второй день маленькая встрепенулась - и ну орать! И позже с ней такое случалось. Лет десять тому назад она несколько дней так пролежала, я уже думала, что на этот раз не вернется…
        - Не вернется? - переспросил Сердюков.
        - Душа не вернется - не выносит ее душа безобразного Лииного тела, вот и пытается покинуть его раньше времени, - заявила его собеседница с уверенным видом. - Она ведь и доктору в лечебнице об этом рассказала, думала, может, лекарство какое от припадков таких есть. А он сказал, что, мол, непонятное что-то происходит в голове твоей, медицине это недоступно. Так что она, горемычная, все мается в жизни!
        Женщина поправила платок, решительно раскурила оставленную трубку и замолчала. По комнате поплыл сладковатый дымок. Сердюков расстегнул воротник сорочки, ему стало невыносимо жарко.
        - Отчего ваш табак так странно и приятно пахнет?
        - Так его на меду настаивают. У нас многие караимские женщины курят, особенно пожилые. Может, вам попить принести? - встрепенулась хозяйка и, не дожидаясь ответа, убежала в кухню. Полицейский огляделся. Странное чувство постепенно овладевало им. Ему было нестерпимо жаль горбунью…
        Константин Митрофанович поднялся и прошелся по комнате. Его привлекли несколько книг, аккуратно сложенные на полочке. Странные названия, непонятные. Он полистал их и поставил на место.
        - Это книги Лии. - Хозяйка вернулась с кувшином в руках. - Уже года два или три она их читает, да только я не понимаю в этом ничего, да и газзан - это наш священник караимский - чтение это не одобряет. Вот я и переживаю.
        - Почему не одобряет?
        - Не могу вам объяснить, я мало что в этом смыслю, хоть и грамотная. Читать-то я читаю, а ничего не понимаю. Только я слышала, что он ругал ее, говорил, что нельзя истинную веру караимскую мешать с этим… не помню… зычес… как же он сказал-то…
        - Язычеством? - подсказал следователь.
        - Да вроде того, - смешалась женщина. - Да вы сами поговорите с газзаном, он лучше вам объяснит. А как пройти к кенаса, я вам растолкую. Да вы не бойтесь, не заплутаете! - пообещала хозяйка, увидев выражение сомнения на лице собеседника.
        Полицейский собрался уходить.
        - Батюшка, ваше высокоблагородие! - вдруг воскликнула женщина. - Вы мне скажите: неужто вы ее, бедную, в тюрьму посадили?! Она ведь не виновата, она ни в чем не виновата! Разве ей своего уродства мало, чтобы еще и это перенести! Пожалейте ее! Не виновата она!
        И женщина заплакала, да так громко, навзрыд, что Сердюков, не выносивший женских слез, почти бегом выскочил из дома, свернул за один угол, за другой, при этом боясь, что он вновь заплутает в коварном лабиринте улочек старинного крымского городка.
        Однако на сей раз он, к своему удивлению, беспрепятственно нашел кенаса. Небольшое светлое здание, украшенное белыми колоннами и решетчатыми воротами, рядом с которыми полицейский встретил высокого человека в темной опрятной одежде. Что-то в его взгляде, посадке головы говорило о том, что именно он и есть духовный наставник караимской общины. Газзан был в черном длиннополом одеянии. Широкий пояс с кистями, белый шарф с шитьем и маленькая черная шапочка без полей. Сердюков представился и наскоро обрисовал ему цель своего визита, опасаясь, что священнослужитель не пустит его на порог и вообще не захочет с ним говорить. Но газзан выслушал следователя и любезно предложил ему пройти следом за ним. Правда, они вошли не в само помещение кенаса, а оказались во внутреннем дворе, затененном лозами винограда, словно крышей.
        Следователь с любопытством поднял голову. Прямо над его длинным носом свисала сочная, но еще не фиолетовая гроздь. Отдельные ягоды уже потемнели, прочие оставались зелеными. Он невольно сглотнул слюну. Газзан чуть улыбнулся.
        - Этой лозе больше ста лет! Но виноград еще не созрел. Пробудете у нас еще немного, и он поспеет, наберет солнца и сладости, тогда и попробуете его. Это изумительный виноград, его не только человек, но и прочая божья тварь любит. Даже кошки его едят.
        И, словно в подтверждение слов газзана, осторожно ступая по одеревеневшей лозе, поверх ее стебля прошел худой полосатый кот, выискивая, чем бы ему полакомиться.
        - Однако, как я полагаю, вас не виноград сюда привел?
        Сердюков отвел взор от соблазнительной лозы и огляделся. Чистенький аккуратный двор, вымощенный белыми мраморными плитами. В углу - небольшой куст граната, покрытый алыми цветами, по форме напоминавшими вытянутые для поцелуя женские губы. Напротив - солнечные часы. Конечно, это же не Петербург, где неделями хмурые тучи буквально на носу висят! Собеседники присели на белую мраморную скамью, стоявшую в тени гигантской лозы, которая спасала их от полуденного крымского зноя.
        - Вас интересует девица Лия Гирей, - газзан аккуратно расправил свое одеяние на коленях. - Она не очень примерная прихожанка, но это не имеет никакого отношения к убийству.
        - Что вы имеете в виду?
        - Вы ее видели, вы знаете об ее уродстве. Молодая женщина, с красивым лицом, неглупая, с сильным характером - и такое наказание! Немудрено, что она пытается найти в жизни нечто, что утешило бы ее, дало бы ей опору в жизни. Вот она и погрузилась в старые книги. Позвольте, я немного посвящу вас в истоки нашей веры. Мы, караимы, - древний народ! Наши предки пришли сюда, в эти места, из азиатских степей, они - дальняя родня хазар. Наши верования, так же, как и верования древних славян, имели много языческих мотивов. Постепенно шаманство, вера в злых духов и в переселение душ, поклонение дубам, огню - все это почти ушло. Но не совсем: все это еще теплится, живет… Хотя мы стремимся к тому, чтобы древняя дикость исчезла бесследно. И нам это почти удалось. Недаром государи российские даровали караимам почти такие же права, как и своим православным подданным. Поглядите, вон там, на стене, на ее плитах, перечислены все благодеяния, все привилегии, которыми осыпали русские государи своих караимских подданных. Мы тоже верим в единого Бога, но немного по-другому. Мы не православные, но очень близки к вам по
вере. Мы не мусульмане, но многое переняли у татарского народа, с которым живем тут бок о бок. Нас иногда причисляют к иудеям, но это по незнанию, ведь мы не признаем ни пророков, ни Талмуда. Даже наше родовое гнездо, древнюю крепость караимскую, иногда называют Чуфут-Кале - Иудейская крепость. Что совершенно неверно, а правильно называть ее Джуфт-Кале, что в переводе означает «сорок укреплений» или
«сорок мужчин». Наша вера - это заповеди Ветхого завета. Все, что нас окружает, все говорит нам о вере, о Боге. Взгляните на этот чудный цветок граната! Что напоминают вам эти симметричные шесть лепестков? Звезду Давида, не правда ли? А сам плод, вы знаете, сколько в нем зерен?
        Сердюков недоуменно пожал плечами. Ему никогда в жизни не приходило в голову желание пересчитывать косточки съеденного граната.
        - Шестьсот тринадцать - ровно столько же сколько существует заповедей Моисея. Впрочем, я не думаю, что для вашего дела вам это интересно.
        - Для расследования важно все, любая деталь. Скажите, а в этих языческих обрядах… нет ли там элементов черного колдовства, жертвоприношений, ритуальных убийств и чего-нибудь подобного?
        - Понимаю и должен вас разочаровать, господин следователь. Тут вы не найдете никоей зацепки. Мы, караимы, народ человеколюбивый и мирный. Землепашество, торговля… Вот вы какие папиросы изволите курить, не фабрики ли «Дукат», как я случайно приметил?
        Сердюков вытащил портсигар:
        - Да, вы весьма наблюдательны. «Ню», а также «Визитные», неплохие папиросы. Но ведь вам, верно, в вашем сане не положено курить?
        - Разумеется, не положено. Я к тому это заметил, что фабрика сия, к примеру, принадлежит караимскому торговому дому! И Государь нас привечает: лично навещали… Караимы - законопослушный, спокойный народ. И даже в самых древних наших языческих верованиях вы не найдете ничего зверского или опасного.
        Сердюкову ничего не оставалось сделать, как поблагодарить газзана и отправиться восвояси.
        Уже на пороге курортной гостиницы он столкнулся с Зиной Боровицкой. У девушки был взбудораженный вид, шляпка ее съехала набок, из-под нее выбивались темные волосы.
        - Господин следователь! Вас-то я и ищу уже целый день!
        - Что еще случилось? - насторожился Сердюков.
        - Я знаю, кто эта женщина! Я знаю, почему она убила моего брата! - выпалила Боровицкая прямо у входа в гостиницу. - Я догадалась! Это наша бывшая гувернантка! Розалия Киреева!


        Глава 14
        Сережа брел через парк Круунунпуйсто обратно на свою дачу, еле волоча ноги. Окрестных красот пейзажа он не замечал. Что он скажет Розалии? И как он теперь будет слушать рассказы матери о необыкновенном человеке, ее муже и его отце, которого на самом деле она просто выдумала для собственного утешения? Воистину лучше слепое неведение! Зачем ему такая правда, которая разом разрушила весь его внутренний мир? Ведь образ отца был для него путеводной звездой, недосягаемым идеалом, к которому он собирался стремиться всю свою жизнь! И вот теперь оказывается, что не существовало никакого героя и поэта, а был всего-навсего ничтожный жалкий человечишка! Подобные людишки населяют белый свет, повсюду их пруд пруди. А маменька-то какова?! Как она могла так долго и вдохновенно лгать ему, сочиняя каждый раз все новые подробности и детали необычной, яркой биографии его покойного папаши?
        При мысли о матери слезы негодования и злой обиды вскипели на глазах у юноши, и горькие рыдания подкатили к самому горлу. Нет, он не сможет ей этого простить! Уж лучше бы и вовсе не было у него никакого отца, или пусть бы и был он - такой, каким он был, - да только без этой героической лжи, без поэтического обмана! Сережа подхватил с земли палку и принялся яростно стегать ею траву у дороги, пытаясь таким образом выплеснуть свое горе и разочарование. К дому он подошел с черной, словно обуглившейся душой. Александра Матвеевна, встретив сына на пороге, испуганно спросила - отчего его так долго не было, и почему у него такой расстроенный вид? Сережа насилу сдержался, чтобы прямо у порога не выплеснуть на мать свою обиду, и медленно, немногословно поведал ей о своей встрече с Гнедиными, умолчав пока что о главном.
        - Гнедины? - переспросила Желтовская, и Сережа увидел, как она сразу же напряглась и застыла. Она ожидала удара, удара от него, своего единственного ненаглядного сына, ради которого она и сочинила эту нелепую сказку.
        Сережа молча ждал. Светлые милые кудри матери, которые он так любил наматывать на указательный палец, показались ему почему-то смешными, не подходящими ей по возрасту. И она вдруг показалась ему не элегантной, изысканной дамой, какой он привык ее воспринимать, а жалкой, несчастной, одинокой… Волна боли охватила все его существо, боли и любви. Юноша проглотил заранее заготовленные им злые слова.
        - Гнедины… Ну да, ну да, были Гнедины, - каким-то бесцветным голосом произнесла Александра Матвеевна и медленно пошла к себе.
        - Сергей Вацлавович! - послышался встревоженный голос Киреевой.
        Молодой человек вздрогнул. Его же еще ждет Розалия!
        - Вы с ним виделись? Что он? Как он? Что сказал? - Девушка забросала посланца нетерпеливыми вопросами.
        Но по его удрученному виду она сразу поняла, что не получит на них столь желанных ответов.
        - Розалия Марковна, я не смог толком выполнить ваше поручение и поговорить серьезно с Анатолем. У них гости. Совершенно не представилось возможности переговорить с ним с глазу на глаз.
        - Ах, вот что! Дорогие гости пожаловали! Уж не те ли, о которых рассказывала с таким восторгом госпожа Боровицкая? - Глаза девушки сузились.
        - Должно быть, они, - понурился Сергей, словно во всем происходящем имелась и доля его вины.
        - И барышня приехала? - Розалия подалась вперед всем своим гибким телом.
        - Приехала, - последовал ответ, произнесенный печальным тоном.
        - Послушайте, Сережа, вы же мой добрый друг. Вы же видели все своими глазами! Как вы полагаете, что сделает Анатоль?
        - Полагаю, у него безвыходная ситуация. И родители, и Гнедины ждут от него предложения руки и сердца барышне Гнединой, - еле выдавил Сергей. Впрочем, Розалия и без того уже догадалась о неизбежном течении событий в доме Боровицких.
        - Но ведь вы знаете, что он не может, не может этого сделать! - закричала Розалия.
        В величайшем возбуждении она вскочила с кровати и лихорадочно заметалась по комнате, беспорядочно напяливая на себя ту одежду, что попадалась ей под руку.
        - Что вы намереваетесь делать?! - с ужасом воскликнул Сергей.
        - Я намерена явиться к Боровицким и заявить им о своих правах! Я намерена сказать им, что я - законная, венчанная жена Анатолия Боровицкого! А вы пойдете со мной и подтвердите мои слова, так как были нашим свидетелем в церкви! - в отчаянии выкрикнула Розалия и зарыдала.
        Сергей застыл на месте. Страшная тайна наконец открылась! В первый раз за эти полтора месяца о ней сказали вслух. Сергей, верный своему слову хранить молчание, никому никогда не проговорился бы, что он был свидетелем на обряде венчания друга. Боровицкий знал, кого позвать! Сережа - человек чести, его хоть режь на куски - ничего не расскажет, раз уж дал слово хранить тайну.
        - Разумеется, я пойду с вами. Я пойду с вами хоть на край света! Но только ни к чему идти теперь, уже смеркается. Гнедины уедут завтра, завтра мы и пойдем, все и прояснится! - Сережа ходил следом за Розалией по комнате, подбирая то ее шаль, то ботинок.
        - Нет, довольно унижений! Довольно с меня этих отвратительных тайн! Все должно встать на свои места! Идемте сейчас же!
        Она шагнула к порогу комнаты и вдруг замерла.
        - Сережа! - она развернулась к юноше с широко раскрытыми от страха глазами. - Сережа, голубчик, я только теперь все поняла! Церковь сгорела, а с нею - и наши бумаги о венчании! Копии ведь не у меня, а у него! Зачем, зачем он повел меня по самому краю водопада, знал ведь, где я оступлюсь в темноте! Он ведь отошел на шаг или два, когда я упала с обрыва, я ухватиться за него хотела, но не смогла, только воздух руками хватала! Упала, оступилась - и все, концы в воду! Нет меня, нет священника - не было и венчания… А что вы свидетель, так и вы промолчите, коли новобрачная преставилась! Пусть дорогой друг утешится с новой женой!
        - О! Нет! Это слишком ужасная мысль! - только и выдавил Сергей. Но в глубине его души эти догадки уже давно бродили, только он боялся полностью осознать их истинность.
        - Да, он точно замыслил убить меня! Теперь я ясно это вижу! - Розалия пошатнулась и уцепилась за крышку комода. Сергей поспешил подставить ей стул, чтобы она не упала.
        - Он не сумел побороть свою страсть, он завлек меня, лишил меня воли своими ласками, разжег пожар желания… А потом остыл, понял, что сотворил глупость, что наш брак для него - позор и мезальянс, и можно поймать гораздо более выгодную птицу, чем эта жалкая гувернантка! Но ведь дело сделано? А тут, как нарочно, - пожар в церкви, вот бы и его злополучной тайной жене сгореть или утонуть! И не было ее, и можно снова жениться, пойти к алтарю с юной богатой девушкой. Да только вы, глупый, все испортили, вытащили меня из могилы и смешали все его планы!
        - Нет, не думайте так плохо об Анатоле! - пролепетал Сергей, потрясенный ужасными словами Розалии.
        - Как же мне жить теперь?! Как я могу любить его, если он целовал меня и желал моей смерти?! Обнимал - и подталкивал к пропасти?!
        Выкрикнув эти слова, Розалия вдруг захрипела и затряслась всем телом. Прекрасное лицо ее перекосилось, глаза вылезли из орбит, изо рта пошла пена. Она несколько раз судорожно вздохнула и рухнула на пол. Ее тело изогнулось в конвульсиях и замерло - неподвижно. Сергей, замерев от ужаса, смотрел на девушку: по ее коже стремительно разливалась смертельная бледность…
        Все, произошедшее чуть позже, словно смешалось в один долгий тягучий сон. Мать и горничная бессильно метались, суетились вокруг девушки, не будучи в состоянии ей помочь. Сережа, спотыкаясь в темноте из-за переживаний и глубокого отчаяния, побежал за доктором. Доктор, финн, учившийся в Петербурге, спокойный неторопливый человек, выразил некоторое неудовольствие и досаду оттого, что его вырвали из постели и едва ли не бегом поволокли к какой-то припадочной. Он осмотрел больную и заявил Желтовским, что дело плохо и что им следует поскорее сообщить родне барышни о ее неизбежном близком конце. Случай престранный, непонятный, и жизни в этом теле уже почти не осталось - она стремительно утекает прочь. Покидая дом Желтовских, доктор сказал: ежели что-то вдруг переменится - послать за ним. Случай сей, повторил лекарь, в медицине редкий, интересный, непонятный!
        Александра Матвеевна уговаривала сына прилечь и отдохнуть. Она вызвалась подежурить у постели больной. Но Сергей отказался наотрез.
        - Нет, мамочка. Позволь мне остаться с ней. Уж если ей и суждено уйти теперь, так пусть я буду рядом с ней, пусть ей не будет страшно от одиночества!
        - Сережа, может, ты мне все-таки объяснишь, что все это значит? Что кроется за всеми этими разговорами, твоими визитами к Анатолю?
        - Позже, мама, не сейчас. К тому же это не моя тайна. Не настаивай!
        - Я не понимаю, что за странные недомолвки, тайны, интриги в нашем доме! - с некоторым раздражением произнесла Александра Матвеевна и тотчас прикусила язык, поняв, что сказала лишнее.
        - Это наша семейная традиция - сочинять истории и скрывать тайны. Не так ли, маман? Впрочем, и об этом тоже позже поговорим.
        Оставшись в комнате в одиночестве - не считая больной, - Сергей опустился на колени у кровати Розалии и взял ее за безжизненную руку. Александра Матвеевна, уходя, прикрутила лампу так, что она едва мерцала. Слабый свет лампы освещал бледное лицо девушки, ее заострившийся нос, темные, сбившиеся набок волосы. Но даже эти явственные признаки надвигающегося небытия не умаляли ее красоты. Наоборот: в ее чертах проступило нечто неведомое, неземное, магическое. Сергей прикоснулся губами к каждому ее пальчику. Так мать на морозе отогревает заледеневшие ручонки ребенка, отдавая им тепло своего дыхания. Вот и он надеялся передать ей часть своей жизни, своего тепла. Он вглядывался в лицо Розалии, и у него перехватывало дух от мысли, что скоро оно исчезнет во мраке могилы и он никогда, никогда не испытает счастья - не ощутит поцелуя этих губ! Он мотнул головой, отгоняя прочь навязчивое желание. Странно: ее губы были еще живые… Розовые, полные. Он наклонился, голова его закружилась, все поплыло перед глазами. Не так он мечтал лобызать ее, не на смертном одре, а среди жарких страстных объятий! Поцелуй был
долгим, бесконечно долгим. Если бы он мог отдать в этот миг, в этом поцелуе, Розалии всю свою жизнь, - он сделал бы это с величайшей радостью.
        Потом он упал на пол у ее изголовья. Нет, не произошло чуда воскрешения, как в сказке о мертвой царевне. Сережа застонал, почти заскулил из-за нараставшего в душе отчаяния.
        - Роза, моя Роза, мой срезанный цветок! Не уходи! Пусть ты принадлежала другому, это для меня не значит ничего! Я люблю тебя, люблю, люблю! Ты - моя жизнь! Не умирай, не покидай меня! Господи! Верни ее! Яви свое чудо, яви свою милость! Она так молода, так прекрасна! Господи! Оставь ее мне! Как я люблю тебя, моя ненаглядная Розалия!
        Сережа стенал, стоя на коленях у кровати. Подушка, на которой покоилась ее головка, пропиталась его слезами. Он мял простыни, рвал на себе волосы, метался, как раненое животное. Смерть уже чудилась ему во мраке темных углов комнаты - страшная, зловещая.
        Сережа не видел и не слышал ничего. Загреми теперь гром - он и не услышал бы. Один лишь звук значил для него все - дыхание любимой, ее голос. Он не видел и не слышал того, что происходило за порогом комнаты. Александра Матвеевна, закрыв рот руками, чтобы не вскрикнуть ненароком, молча билась головою о косяк, не в силах видеть отчаяние и мучения своего сына.
        Уже давно наступила ночь, свет луны едва пробивался сквозь вязкую плотную тьму. Над домом бесшумно, мягко парила чья-то узорчатая тень. Сова плавно кружила над крышей, потом - над неосвещенной дорожкой к калитке. Казалось, она о чем-то раздумывала… Вот она полетела прочь… ан нет - вернулась. И снова - давай порхать! Орбита ее полета становилась все уже и уже. Наконец она устроилась в глубине ветвей, напротив окон, и замерла, уставившись на дом огромными немигающими глазами.


        Глава 15
        Рассвет еще только набирал силу, когда у дома Желтовских появилась двуколка Боровицких. Горничная слегка подтолкнула измученного ночным бдением Сережу - его под утро сморил сон. Он вскочил как ужаленный, полагая, что последний час Розалии пробил. Но одного взгляда на тело несчастной было достаточно, чтобы понять - ничего не прояснилось. Это и давало призрачную надежду, и продлевало его адские мучения. Заспанная горничная позвала его на улицу, где дожидался человек от Боровицких. Он доставил от Полины Карповны письмо для Александры Матвеевны, а также пакет и коробку для госпожи Киреевой. Сережа одно мгновение колебался, но потом вскрыл пакет на имя гувернантки. В холодной вежливой форме ей отказывали от места, с приложением невыплаченного ранее жалованья. Вероятно, в коробке находились вещи гувернантки.
        - Подожди меня, голубчик, - стараясь сохранять спокойствие, попросил юноша. - С тобой поеду, к твоим хозяевам.
        Сережа аккуратно отнес посылку в дом и вернулся к двуколке, имея самый решительный вид. Когда он прибыл к Боровицким, там еще все спали.
        - А что, гости еще тут? - поинтересовался Сережа у возницы.
        - Отъехали вчерась. Почитай, всю ночь гуляли. В гостиницу направились. Я их туда и отвез. А с утра вот - к вам, барыня так приказали. Чтоб с самого утра!
        На шум подъехавшей коляски вышел лакей.
        - Ступай, скажи молодому барину, что я к нему! - не терпящим возражения тоном приказал Сережа.
        Недоумевающий лакей двинулся в комнаты. И что за спешка такая спозаранок? И отчего это не спится молодым господам? Сергей не стал дожидаться его возвращения и почти бегом устремился следом за лакеем. Анатоль спросонья замотал головой и замычал, когда в его спальню ворвался нежданный посетитель.
        - Желтовский! Черт бы тебя побрал! В такую рань! Да что такое приключилось? Ты весь белый и трясешься!
        Анатоль потянулся и неспешно вылез из широкой постели, натягивая на себя одежду. Его неторопливые, ленивые, спокойные, полные неги и грации движения привели Сергея ярость.
        - Спрашиваешь, что приключилось?! Так я тебе отвечу! Пока ты тут почиваешь и резвишься с гостями, Розалия умирает!
        - Вот как?! - Анатоль тотчас же вскочил. Его движения приобрели стремительность и уверенность, а глаза расширились, как у хищника, поджидающего добычу. Перехватив этот взор, Сережа застонал:
        - Бог мой! Она была права! Права! Ты хотел избавиться от нее, она превратилась в обузу для тебя… Ты замыслил новый брак, более выгодный во всех отношениях! Несчастный случай - как удобно! И впрямь концы в воду! К тому же и документы сгорели, а священник погиб. Ты рассчитал, что я, как твой друг, буду молчать. Но это неправильный расчет! Я не буду молчать, я заставлю тебя ответить за твою подлость!
        - Ты рехнулся, Желтовский?! Ты несешь чушь! Я, понятное дело, в твоих и ее глазах - подлец. Но не до такой же степени! Пойми же и ты меня: я в ловушке, но я найду выход. Пусть она немного подождет, все уляжется, все наладится…
        - Где ей ждать твоего решения - на том свете? Когда ты признаешь публично ваш брак и перестанешь ее унижать? Сегодня, сию минуту?
        - Но ведь ты говоришь, что она совсем плоха… - Анатоль замолк на полуслове - таким страшным стал взгляд Сергея.
        - Не надейся, что ее смерть спасет тебя от расплаты! Я ведь еще жив, и я отомщу за ее позор!
        - Ах да, разумеется! Ведь ты у нас - сын героя, пламенного борца за свободу человечества! Знаем, знаем о подвигах вашего покойного папеньки! Достойных всяческих похвал и подражания! - зло засмеялся Анатолий, и Сережа понял, что его семейная драма уже успела стать новой местной сплетней.
        - Господи! Ты гадок и невыносим! Я ненавижу тебя! Ты мне не друг и не брат! Я убью тебя! - не своим, каким-то чужим, высоким голосом прокричал Сергей.
        - Отлично! - Анатоль подскочил на месте от возбуждения и ярости. - Какой прекрасный выход! Все разом и решится! Идем со мной, ты, воплощенное благородство!
        Анатоль устремился в кабинет отца. Там, в небольшом изящном бюро, под ключом хранились пистолеты. По иронии судьбы, Ефрем Нестерович именно на этих пистолетах обучал обоих молодых людей владеть оружием. Боровицкий, рыча, принялся ломать ящик, искорежил его, изуродовал, наконец вскрыл и выхватил оружие.
        - Нам не надо секундантов, нам никого не надо! Так ведь, Сережа?! Нас сама судьба разведет! Пуля накажет виновного и восстановит справедливость. Смерть же положит конец мучениям совести! Выбирай!
        Сергей, не глядя, схватил пистолет, и они выскочили из дома. Как угорелые они пробежали по лесу около версты. Ни коряги, ни ветви деревьев, ни кусты - ничто не остановило юных безумцев. Оказавшись на отдаленной полянке, они быстро разошлись по разные ее стороны. Их разделяло шагов тридцать. Оба неплохо стреляли, и каждый в этот миг понимал, что через мгновение неминуемо свершится убийство. Некоторое время они стояли молча, тяжело дыша и глядя друг на друга. Вокруг них нежилась в утренней росе просыпавшаяся природа, пахло свежей зеленью и цветами… В кустах заливался дрозд… Сколько лет детской дружбы, совместные шалости, прогулки, поездки, задушевные беседы! Все исчезло. Перед внутренним взором юношей стояла она - Розалия.
        - По счету «три», - громко и отчетливо произнес Анатоль.
        Но на этом воинственный дух его иссяк. Когда он поднял пистолет, его рука предательски задрожала. Сережа, белый, но почти спокойный, тоже поднял руку. Что ж, Розалия умирает, так и ему жить незачем! Только очень маменьку жалко, до слез… Нет, нельзя позволить пролиться этим слезам слабости. Он не трус!
        Грянул выстрел. Сильный жар охватил его руку и бок. Толчок - и ужасная боль. Сергей охнул и упал замертво в зеленую траву, в холодную утреннюю росу.
        Дрозд испуганно смолк, а когда рассеялся дым и все стихло, снова завел свою веселую трель. Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда!
        Александра Матвеевна неподвижно сидела у постели ненавистной гувернантки. Именно - ненавистной! Она поймала себя на мысли, что с нынешнего утра ее чувства к несчастной девушке совершенно переменились. И куда подевался либерализм ее взглядов, широта ее представлений о жизненных устоях, которыми она так гордилась? Против своей воли она становилась второй Полиной Карповой, косной ханжой. Боже милостивый, только подумать - Сережа, ее Сережа, ее краса и гордость, единственная ее надежда, отчаянно влюблен в эту интриганку, ничтожную гувернантку, хищницу, охотницу до выгодных женихов! И какова же она! Нацелилась сразу и на молодого Боровицкого, и на ее сыночка! Ох, как была права кузина, над которой она недавно насмехалась, и как слепа и глупа была она сама, Александра! Прочь пустые разговоры о равенстве, справедливости, женских правах и подобной чепухе! Пусть это относится к кому угодно, но только не касается ее семьи. Сереженька должен стать блестящим адвокатом, состоятельным человеком и жениться на самой достойной невесте! И уж никак не на безродной гувернантке!
        Желтовская удрученно вздохнула и подняла голову. Розалия, не мигая, смотрела ей прямо в лицо. Вероятно, на нем отразились все мысли Желтовской. Александра Матвеевна вздрогнула от неожиданности и попыталась изобразить радость оттого, что больная очнулась.
        - Слава Богу! А мы уж отчаялись, думали, что вы покинули нас навеки!
        Она поспешила поправить ее сползшее одеяло.
        - Что со мной было? - слабым голосом спросила гувернантка.
        - Нечто странное, наподобие припадка. Вы были совершенно без сознания! И почти не дышали. Позвали доктора, но и он не сумел поставить диагноза.
        - Ужасно! - с тихим отчаянием произнесла Розалия. - Такое уже бывало со мной несколько раз. Как страшно, словно меня покидает душа: мне кажется, что я улетаю и не могу вернуться в свое тело!
        Александра Матвеевна с недоверием выслушала девушку и перекрестилась.
        - Теперь уже все прошло, все позади. Принести вам крепкого чаю? - Желтовская искала повод поскорее покинуть больную и поднялась со стула.
        - А где Сережа?
        Александра Матвеевна нахмурилась:
        - Я не знаю. Только горничная сказала мне, что он с утра уже умчался к Боровицким.
        - Вот как?.. А это что там, в углу? - Розалия указала на коробку, привезенную человеком Боровицких.
        Желтовская нехотя передала девушке письмо от Полины Карповы. Розалия прочитала - и осталась совершенно спокойной, к удивлению Александры Матвеевны, ожидавшей новых слез обиды.
        - Что ж, это уже ничего не значит. Ровным счетом ничего, - бесцветным голосом сказала Розалия.
        - Розалия Марковна, дорогая, простите меня за вопрос, но что, однако, произошло меж вами и Анатолем, и при чем тут мой сын? - решилась наконец спросить Желтовская, полагая, что теперь, после того как она старательно ухаживала за девушкой, она имеет право узнать правду. Тем более что это касается Сергея.
        - Я понимаю, что стоит за вашим вопросом. Не тревожьтесь, я не причиню вам беспокойства или неудобств. - Розалия слабо улыбнулась, но улыбка эта получилась вымученной. Александре Матвеевне стало совсем стыдно, что именно теперь она принялась допрашивать несчастную, когда девушка только-только вырвалась из тьмы небытия. Остатки человеколюбия и материнская любовь сошлись в ее душе в жестоком противоборстве.
        - Нет, помилуйте, какие неудобства, - солгала Желтовская. Еще вчера она с тоской и раздражением думала о том, что ей делать с неподвижным, но еще живым телом. А вдруг она не очнется, но и не умрет? Что тогда прикажете делать? Хоронить ее заживо?! Или, может, так и отвезти Розалию с собой в Петербург по окончании дачного сезона? Гроб, что ли, заказать, для удобства перевозки ее неподвижного тела?
        - О Сергее Вацлавовиче не беспокойтесь, - с особой выразительностью произнесла Розалия. - Я слишком благодарна ему за свое спасение и проявленную им самоотверженность! Впрочем, уж лучше бы он этого и не делал!
        Александра Матвеевна покраснела, ей стало неловко за свои мысли, которые с легкостью угадала злополучная девушка. Она снова поправила - без особой нужды - одеяло Розалии и салфеточку на небольшом комодике.
        - Но где же все-таки Сережа? - И Александра Матвеевна с тяжелым сердцем вышла из комнаты.


        Глава 16
        - Я уверена: это она, Розалия Марковна Киреева, моя бывшая гувернантка! - вновь невероятно возбужденным тоном воскликнула Зина.
        - Послушайте, давайте мы с вами прогуляемся немного в тени деревьев, и вы мне все хорошенько растолкуете, - и Сердюков решительным жестом взял барышню Боровицкую под локоток.
        Они отошли на значительное расстояние от входа в гостиницу лечебницы и присели на скамейку. Сердюков невольно отметил про себя, что дерево, под которым они расположились, цвело, и цветы его сладко пахли. Какая тоска - сидеть под цветущим деревом с девицей и обсуждать подробности убийства! Сердюков подивился своим мыслям. Раньше ничего подобного с ним не бывало. Вот что значит - задержаться на курорте! Нет, надобно поскорее возвращаться в Петербург. Там деревья не цветут и глупости в голову не лезут.
        - С чего вы решили, что это именно она? Разве ваша гувернантка была горбуньей?
        - Нет, совсем нет! У нее была идеальная, очень стройная фигура!
        - Вот тут-то и загвоздка. Эта женщина, Лия Гирей, уже родилась горбатой. И потом, она никогда, слышите, никогда не покидала Крым.
        - Но лицо, голос, интонации. Когда я увидела ее в первый раз, я сразу стала мучиться мыслями - кого же она мне напоминает? Но ее горб сбивал меня с толку. А сегодня меня словно озарило! Надо бы проверить, а вдруг этот горб - не настоящий?
        - Настоящий он или нет, проверить просто. А вот непросто ответить на вопрос: зачем ей убивать вашего брата?
        - У них был роман. Я это точно знаю! Я только не знаю, до каких пределов они дошли в своих отношениях. Вы понимаете, о чем я говорю? Но у них точно был роман.
        - Откуда вы знаете?
        Зина слегка покраснела.
        - Я подглядывала, следила за ней. Маменька очень боялась, что гувернантка вскружит голову Анатолю, собьет его с пути. А ведь у него уже была тогда невеста, Таисия Семеновна. Собственно, на ней он и женился.
        - А что стало с госпожой Киреевой?
        - Я и сама толком не знаю точно, что там у них стряслось. Только она пошла с моим братом к водопаду - дело в Финляндии происходило, - и она сорвалась с берега. Но не утонула. Ее спас один наш дальний родственник, Сергей Желтовский, она у них в доме потом и поправлялась. А потом исчезла, как и не было ее. Вот я подумала: может, Розалия объявилась здесь и отомстила брату?
        - Все бы сходилось на мести, да только не бывала она никогда ни в Петербурге, ни в Финляндии.
        - И все-таки это она! Я чувствую. - Зина решительно хлопнула ладонью по колену. - Она меня избегала, потому что видела, что я вроде бы узнала ее.
        - А Анатоль? Разве бы он не признал ее, свою бывшую любовницу? И если бы признал, так неужто бы не поберегся? - продолжал недоумевать полицейский. - Впрочем, может, именно узнавание и погубило его. Но только при условии, что Гирей и Киреева - одно лицо. Но этого не может быть! Кто еще может ее опознать? Таисия Семеновна?
        - Нет, она ее никогда не встречала.
        - А ваши родители?
        - Отец очень плох теперь, вряд ли он вам поможет. А маман, может, и вспомнит.
        - А этот ваш родственник, как его?..
        - Желтовский?
        - Он может ее опознать?
        - Вероятно, ведь она долго пробыла в его доме. Да и он тоже, как я теперь понимаю, испытывал к Киреевой нежные чувства, - в словах девушки проскользнула злая досада. - Да только мы с той поры более не виделись ни с ним, ни с его матерью. Кстати, и она могла бы ее опознать, ведь Александра Матвеевна ухаживала какое-то время за Розалией, пока та находилась в их доме.
        - Это все замечательно, столько возможных свидетелей. Одна загвоздка. Они все в Петербурге, а подозреваемая - в Крыму! И чтобы везти ее на следствие через всю страну за казенный счет, я должен иметь для этого путешествия более веские основания, - удрученно вздохнул следователь.
        Зина замолкла и принялась водить по песку носиком башмака. Ее возбуждение прошло, она сникла. То, что казалось ей час назад совершенно бесспорным, оказалось сущей ерундой, глупостью. Обидно выглядеть в глазах Сердюкова абсолютной дурой. А таковой, вероятно, он теперь ее и считает.
        - Послушайте, Зинаида Ефремовна. Я понимаю ваши чувства, ваше желание тотчас же найти убийцу любимого брата и покарать его. Но мы должны опираться на факты, а не на домыслы. Может, у Розалии вашей были какие-нибудь особые приметы? Я не имею в виду горб.
        - Была родинка на спине, под правой лопаткой. Большая такая, как цветок черный. Я еще удивлялась: Розалия - и родинка наподобие розы. Чудно! Когда мы купаться ходили, тогда я и заприметила эту родинку.
        - Да! - протянул Сердюков. - Родинка на спине - очень весомый аргумент для ареста.
        День перевалил к вечеру, жара спадала, с моря подул ветерок. Константин Митрофанович сидел на крыльце флигеля, куда он заточил пленницу. Он попросил дворника, тот где-то раздобыл для него старый залежалый, прошлого урожая гранат, и теперь Сердюков аккуратно выколупывал из него зернышки и сосредоточенно считал их. Это занятие его успокаивало, что было весьма кстати. Ему только что удалось чуть ли не палкой прогнать прочь тетку Гирей, пришедшую навестить пленницу. Пожилая женщина снова принялась стенать и увещевать следователя, заливаясь слезами, умоляя его отпустить несчастную горбунью. Но Сердюков уже был не властен над ходом событий. Если утром он еще колебался, то теперь картина становилась иной. После его разговора с Зинаидой Боровицкой следователя разыскал городовой, посланный местным полицейским начальством с просьбой - прибыть незамедлительно. В кабинете генерала Константин Митрофанович узнал, что из Петербурга пришло по телеграфу предписание начать тщательное расследование убийства зятя действительного статского советника Гнедина. Таисия телеграфировала родителям о своем несчастье, и ее
отец тотчас же предпринял решительные действия. Поэтому теперь следствие приняло совершенно официальный характер, и, как ни крути, надо было везти несчастную подозреваемую в столицу для опознания. Вот что значит - высокое родство! Был бы покойный просто каким-то Боровицким, так и прикрыли бы дельце в два счета! А так - нет, пожалуйте самое тщательное расследование, да еще проводимое самым толковым полицейским, который, как нарочно, под рукой и оказался!
        Посетив генерала и получив предписание из Петербурга, Сердюков снова встретился с доктором. Следователь был полицейским, то есть человеком, который может заставить себя делать всякие неприятные вещи, но тут надобно было решить один деликатный момент, а именно, освидетельствовать девицу Гирей на предмет подлинности ее горба. Сердюков не представлял себе, как и подступиться к этой, с позволения сказать, процедуре. Поэтому он решил привлечь доктора.
        Доктор без энтузиазма выслушал просьбу полицейского. Но отказаться не посмел. И вот теперь Сердюков сидел в ожидании результатов обследования.
        Доктор вошел во флигель, отпер дверь, за которой томилась пленница. Полицейский остался на улице. Он чутко прислушивался к звукам, доносившимся из домика. Он ждал возмущенных криков, плача, но не услышал ничего. Через некоторое время доктор окликнул следователя.
        Константин Митрофанович оставил недосчитанные зернышки граната и вошел в комнату с тяжелым чувством. Полураздетая Лия стояла спиной к двери, обхватив руками грудь. Растрепанная коса спадала на одно оголенное плечо. Она сверкнула на Сердюкова ненавидящим взором. В ее глазах стояло отчаяние, и слезы унижения помимо воли катились по ее щекам. На душе у полицейского стало муторно. Несчастная должна подтвердить подлинность своего ненавистного уродства!
        - Что скажете, господин доктор?
        - Только то, что естественное происхождение горба не вызывает сомнений, - буркнул доктор, которому его миссия тоже была не по душе. - Можете и сами убедиться.
        - Благодарю, я вам полностью доверяю.
        Сердюков бросил взгляд на искривленную спину девушки и отвел взор. И за что Господь так покарал ее? Только что это? Неужто - родинка, наподобие цветка?
        - Скажите, а родинка под лопаткой у вас тоже с детства?
        - Нет, я ее только что нарисовала! - зло всхлипнула в ответ Гирей. Сердюков поспешил выйти вон. Скоро на пороге флигеля показался и доктор.
        - Что вы думаете предпринять далее, господин Сердюков?
        Полицейский хотел ответить, но не успел. Черная тень стремительно метнулась над их головами. Следователь еле успел отпрянуть назад, под спасительную крышу флигеля, ухватив за рукав и доктора. В противном случае не избежать бы им острого клюва преданного Гудвина, кружившего над домом.
        - Чертова птица! Дьявольщина! - закричал доктор и замахал руками. - Подумать только, ворон сторожит Гирей и вроде как переживает за нее!
        - М-да! - задумчиво произнес Сердюков, глядя на ворона, занявшего стратегическую позицию напротив выхода из флигеля.
        - Я дворника кликну с ружьем, - доктор сердито сопел и утирал платком пот с лица.
        Птица словно поняла его слова и, поднявшись в воздух, тяжело полетела прочь.


        Глава 17
        Обомлевшая Александра Матвеевна некоторое время не могла вымолвить ни слова, когда супруги Боровицкие завершили свой сумбурный рассказ о дуэли Сергея и Анатоля. Она так испугалась за Сережу, что в первый момент решила - он убит, и поэтому ничего не могла понять. Полина Карповна твердила ей, что ничего опасного нет, доктор все сделал как надо, Сережа к вечеру или завтра вернется домой. Проникновенно заглядывая в глаза собеседнице и нежно пожимая ее руку, Боровицкая сообщила обезумевшей от страха родственнице, что ей пришлось дать кругленькую сумму доктору, чтобы он держал язык за зубами. Какая такая дуэль? Полноте! Глупость, детская ссора между мальчишками!
        - Что значит ссора? - вскинулась Александра Матвеевна. - Ведь Анатоль стрелял в моего сына, он ранен! И как вы могли допустить подобное?! Что, у вас пистолеты без разбору по дому валяются? Под суд отдам мерзавца, под суд!
        - Возмущение ваше совершенно справедливо и естественно, - вступил в разговор Ефрем Нестерович. - И я, как отец, как офицер, который учил их обращаться с этими злополучными пистолетами, вытрясу из моего сына всю правду, что такое меж ними произошло. Даю вам слово! Да только вы, матушка, не горячитесь. Ведь, коли дело примет официальный оборот, мы все под суд пойдем. И Сергей, как участник, - в первую очередь. И что тогда? Обоим - крепость, года на три?
        - Ах, за что, боже ты мой, за что! - Желтовская заметалась по комнате. - Если он умрет, если мой сын умрет от раны… я… я…
        - Александрина, не губи! - Полина Карповна рухнула на колени к ногам Желтовской. - Ради бога! Мы же не чужие люди!
        Ефрем Нестерович закусил губу, глядя на унижение жены. Но вероятно, жена допускала и такой способ воздействия на Желтовскую. Та же просто остолбенела. Воспользовавшись ее замешательством, Полина Карповна ловко вложила в ладонь кузины бриллиантовые серьги, которые так нравились Желтовской.
        - Не смей! - заверещала Александра Матвеевна. - За жизнь Сереженьки!..
        Но ладонь сжала в кулачок.
        - Поедемте сейчас к нам, и вы сами убедитесь, что Сергей, хоть и ранен, но вовсе не опасно. - Ефрем Нестерович поспешил подать Желтовской теплую шаль.
        Александра Матвеевна, всхлипывая, поднялась и тяжело двинулась следом за Боровицкими. Проходя мимо комнаты Розалии, она чуть приостановилась. Дверь была притворена неплотно, видимо, гувернантка подслушивала. Уж не из-за прекрасных ли глаз Розалии Сергей подставил себя под шальную пулю?
        Сережа встретил мать слабой улыбкой. Он не скрывал своей радости оттого, что остался жив, и оттого, что он поступил, как честный человек. В тот миг, когда он упал на росистую траву, он уже простился с белым светом. В это время по лесу мчался Ефрем Нестерович, предупрежденный лакеем, что молодые господа разломали ящик с пистолетами и вздумали стреляться. Полковник слышал выстрелы и бежал через лес напролом. Когда он увидел, что сын его жив и невредим, его охватила ликующая радость. Но в следующий миг его взору предстало бездыханное тело второго дуэлянта. Он подхватил его на руки и с помощью лакея, поспешившего в лес следом за ним, понес Сергея домой. Анатоль же после всего пережитого не мог стоять на ногах. Все его тело сотрясала нервная дрожь. Он присел на траву, и его вырвало.
        Раненого расположили в гостиной. Срочно доставленный на дачу доктор обработал рану и сказал, что она не опасна. Две, три недели, и все пройдет. Полина Карповна и Зина хлопотали у постели Сережи. Анатоль, с трудом дотащившись до дома, заперся в своей комнате и наотрез отказывался с кем-либо говорить.
        Ефрем Нестерович оставил привезенную Желтовскую рядом с ее раненым сыном, в гостиной, и поднялся к Анатолю.
        - Анатоль! Открой дверь немедля!
        - Оставьте меня! Оставьте меня все! - простонал сын из-за двери.
        - Если ты не откроешь, я вышибу дверь! Уж коли ты набрался храбрости стреляться, так будь любезен ответить за свой поступок!
        И полковник в ярости ударил в дверь плечом. Она тотчас же отворилась. Анатоль страшно боялся отца, когда тот бывал в гневе. Первым делом Ефрем Нестерович влепил сыну пощечину. Тут было все. И пережитый за его жизнь страх. И унижение, испытанное им в доме Желтовской. И мрачные подозрения насчет причины дуэли.
        Бледный Анатоль отшатнулся и ухватился за щеку. Он знал тяжесть руки отца. Тот частенько порол сына, был щедр на подзатыльники и резкие слова. И вот теперь ему предстояло сказать отцу правду. Правду о том, что разрушился родительский план - породниться с Гнедиными. О том, что он не смог побороть свою страсть и тайно женился на безродной гувернантке.
        - Правду, правду мне говори! - прорычал полковник.
        Дверь за Ефремом Нестеровичем затворилась. Но, чтобы услышать, о чем говорят за закрытой дверью, вовсе не обязательно подслушивать прямо тут же, у порога. Можно услышать все и стоя на балконе второго этажа, куда выходили окна и двери нескольких комнат дачи. Именно так и поступила Полина Карповна. Она не посмела приблизиться к самому окну, поэтому выслушала не всю исповедь сына. Но то, что донеслось до ее уха, повергло Боровицкую в ужас и отчаяние. Видимо, ее супруг испытал подобные чувства.
        - Позор! Какой позор! Экий же ты глупец и негодяй! Негодяй вдвойне! Как мне теперь предстать пред Гнедиными! Что такое я буду лепетать им об этом запланированном нами браке, если ты помолвлен с их дочерью, будучи уже женатым! Как нам теперь с матерью смотреть приличным людям в глаза, если наш единственный сын соблазнил гувернантку, да еще и женился на ней! Что ж, теперь ничего не поделаешь, придется ехать за ней и возвращать в наш дом, уже как твою законную жену. Прошу любить и жаловать - она теперь любезная новоиспеченная госпожа Боровицкая Розалия Марковна! Любишь кататься, люби и саночки возить! Тьфу, прости, Господи!
        Полина Карповна едва не упала с балкона при последних словах мужа и, шатаясь, спустилась на первый этаж. Она еще не успела дойти до гостиной, где находились Желтовские, как раздались какие-то крики и звуки падения тяжелых предметов. Полина Карповна поспешила в комнату сына, с ужасом подозревая, что муж насмерть прибил Анатоля. Увиденное потрясло женщину.
        Полковник лежал на полу. Его лицо исказилось и приобрело неестественно красный оттенок. Из перекошенного рта текла слюна и пена. Он хрипел и дергался, пытаясь пошевельнуться. Но не мог. Анатоль беспомощно стоял на коленях рядом с отцом.
        - Маменька, я ни при чем, маменька, я не тронул его и пальцем! - Первое, что воскликнул Анатоль. - Он сам упал. Вероятно, с ним удар сделался.
        - Да уж! Ты тут совершенно ни при чем! - простонала Полина Карповна, опускаясь на пол рядом с мужем.


        Глава 18
        Лето неумолимо приближалось к концу. Уже появились первые желтые листья, пожухла трава. Ночами становилось холодно, и невозможно было теперь гулять до утра, упиваясь любовью и счастьем. Близился к концу и дачный сезон. Петербуржцы потянулись в столицу, дачи пустели. Боровицкие покинули Иматру почти стразу же после того, как с главой дома случился удар. Семейство поспешило вернуться в столицу в надежде поставить на ноги Ефрема Нестеровича. О женитьбе Анатоля на Гнединой пока не заговаривали, решили подождать, что станется с полковником. Он не умер, но и жизнью нельзя было назвать то ужасное беспомощное состояние, в котором он теперь пребывал. Доктора сказали несчастной Полине Карповне, что вряд ли он поправится. А вот оставаться в столь плачевном состоянии может долго. Так что лучше - для него же - не просить у Господа продления жизни и мучений больного.
        Желтовские после этой роковой дуэли почти не виделись с Боровицкими. Александра Матвеевна, хоть и сочувствовала родне, но не простила им Сережиной раны. Расстались семьи холодно и уже не звали по осени, по возвращении домой, друг друга в гости, как это бывало прежде.
        Впрочем, Сережа не очень-то печалился из-за всего произошедшего. Рана его быстро заживала. Столь же быстро затягивалась и сердечная рана. Ведь теперь он мог наслаждаться обществом бесценной Розалии. Анатоль, трусливый и подлый, повержен и изничтожен как соперник. А он же, Сережа, в глазах Розалии - настоящий герой и смельчак!
        Розалия тоже совершенно оправилась и ожила. Ее глаза снова заблестели, щеки порозовели. Все чаще слышался ее нежный девичий смех. Молодые люди подолгу гуляли или просиживали вечера на веранде, предаваясь интересным беседам. Сережа был счастлив. Глядя в прекрасные глаза Розалии, он, как ему казалось, примечал там ростки нового чувства. Чувства, которое он лелеял в себе и жаждал излить на девушку. Все в ней казалось ему самим совершенством. Ее грациозные движения, взмах ресниц, запах кожи. Особенный запах.
        - Что за прелестные духи у вас, Розалия? - однажды не выдержал Сергей. Этот запах кружил ему голову.
        - Это вовсе не духи, - засмеялась девушка. - Это душистое масло, масло из плодов и листьев можжевельника. В Петербурге один крымский караим держит галантерейную лавку, у него и беру.
        Она вытащила из изящной коробочки маленький пузатый флакончик и, смеясь, мазнула Сергея за ухом пахучей густой жидкостью. У юноши закипела кровь, зашумело в голове от ее нежного прикосновения.
        Однажды они гуляли в парке Круунунпуйсто, увлеклись разговорами и случайно снова оказались на берегу Вуоксы, неподалеку от того страшного места, где девушка упала в воду. Розалия вдруг остановилась и побелела. Весь пережитый не так давно кошмар вспомнился ей. Она вновь ощутила смертельный холод воды. Острые камни впились в спину, ужас парализовал члены… Она задрожала и застучала зубами. Сережа испугался. Как он мог так глупо поступить и снова привести Розалию сюда? В тот миг, когда Розалия уже приготовилась потерять сознание, он решительно шагнул вперед, обхватил девушку сильными мускулистыми руками, прижал к себе и поцеловал. Молодые люди долго не могли разомкнуть губ. Они почувствовали, что в этот миг они становятся единым целым, как его жизнь, его любовь бешеными струями перетекает во все ее существо. Наконец, сделав над собой усилие, Сережа разомкнул объятия.
        - Я люблю вас, Розалия Марковна, - произнес он почти спокойно и с достоинством. - И прошу вас стать моей женой.
        - Кому же, как не вам, милый Сергей Вацлавович, не знать, что я замужем! Ведь вы - единственный свидетель на нашем с Боровицким венчании! - с горечью ответила Розалия.
        - Да, вы замужем. Но при данных обстоятельствах это пустая формальность. Ваш муж вас чуть не убил, он предал вас. Собрался жениться на другой при живой жене! Поэтому вы не имеете перед ним никаких обязательств.
        - Но перед Богом? Ведь мы венчаны в церкви?
        - Церковь сгорела, священник погиб, документов нет. В интересах и Анатоля, и ваших тоже - не вспоминать, что меж вами произошло. А уж я-то промолчу, вы знаете. Меня хоть пытай, я никому не скажу!
        - А перед своей совестью? - тихо промолвила девушка.
        - Ваша совесть чиста. Вы безупречны.
        - Увы, мой друг, это не так, - она тоскливо покачала головой. - Я наказана за то, что поддалась соблазну переменить свою жизнь таким непристойным путем. Но как мне хотелось зажить иначе, чем я жила прежде! Как мне хотелось вырваться из бедности и постоянного унижения, стать равной тем, кому я недавно прислуживала! Чем, чем я хуже, недостойнее их?
        - Вы лучше их, вы достойнее всех прочих! - запальчиво воскликнул Сергей. - Вы - самая замечательная из всех людей, живущих на земле! Я преклоняюсь перед вами!
        - Нет, Сереженька, нет! Я не лучше, я такая же, как многие люди, которые идут на все, только бы выбраться из жизненной ямы, выскочить из тьмы на освещенное пространство жизни.
        Губы ее искривились, но она не заплакала.
        - Значит, вы не любили Анатоля?! - выдохнул Сергей. - Не любили?
        - Теперь уж я и сама не знаю. И оттого мне еще противнее. Да, я должна признать, что меня охватила страсть, и я отдалась, да, да, всецело отдалась своей страсти.
        От слов признания оба покраснели.
        - Да, - упорно продолжала Розалия. - Ведь мы были обвенчаны, мы - супруги. Мое тело принадлежало ему, - едва слышно добавила Розалия.
        - Прошу тебя, не надо! Я не наивный ребенок. Но я не хочу этого слышать. Для меня ты - сама чистота. Если ты согласишься стать моей, я горы сверну, я добьюсь для тебя развода. Я буду ждать, хоть всю жизнь. Но эта жизнь - только с тобой, без тебя для меня жизни нет!
        И он снова хотел обнять девушку.
        - Нет, Сереженька, нет! Прошу тебя, остановись! Я уже совершила одну ошибку в жизни. И ты уже пострадал из-за меня! Я не хочу тебе никакого зла! Я не хочу, чтобы из-за меня вся твоя жизнь пошла наперекосяк. Ты должен учиться, стать адвокатом. Я не хочу быть тебе помехой, обузой. В этой роли я уже побывала, - она снова горько усмехнулась. - Не хочу дожить до того страшного мига, когда ты раскаешься в своем благородном порыве и примешься сожалеть о том, что наши судьбы пересеклись.
        - Не смей даже думать так! Я не отступлюсь от тебя, не предам и не брошу тебя на произвол судьбы!
        С этими словами он все-таки привлек Розалию к себе и поцеловал еще раз.
        Александры Матвеевны не было рядом. Но когда молодые люди вернулись, она все прочитала по их лицам. В последнее время Желтовская места себе не находила, изобретая всякие способы выставить Кирееву из дома, разлучить с ней Сергея. Обезвредить врага. Но как это сделать, ведь враг так хорошо вооружен! Карие бездонные глаза, гибкий стан, нежная кожа, чарующий голос. И сколько ума, такта, изысканности в манерах. Ну почему, почему она всего лишь жалкая гувернантка? Будь Киреева хоть самой бедной из бедных дворяночек, на худой конец из почетных граждан, Желтовская не нарадовалась бы на такую невесту для своего сына. А так, без роду, без племени… Был отец - и сгинул. Жила в пансионе. Хоть деньги какие-то у нее остались, на них, видимо, она и росла и даже училась. Нет, пусть лучше идет своей дорогой. Ей ли, Александре Матвеевне, не знать, что это такое - горькое разочарование в браке, крушение иллюзий и разбитые мечты! Ее Сереженьке уготована иная, блестящая судьба. И мать не позволит какой-то гувернантке помешать этой судьбе свершиться, сломать ее в самом начале.
        На другой день доктор, лечивший Сережу, прислал своему пациенту записку. Не соблаговолит ли молодой человек в этот раз не дожидаться визита врача дома, по обыкновению, а навестить доктора лично? Тем более что рана его уже совершенно зажила, а пешие прогулки пациенту только на пользу. Видите ли, говорилось в письме далее, на сей раз у доктора сложились непреодолимые домашние обстоятельства и он не сможет посетить пациента, как они уговаривались ранее. Сережа прочитал послание, сложил его и с веселым видом стал собираться.
        - Я мигом. Я быстро, - он нежно прикоснулся к руке Розалии, - не скучай без меня, мой нежный цветок!
        Он вышел к матери.
        - Я, мамочка, одной ногой там, а другой - уже здесь, - Сережа чмокнул мать в щеку. - Прикажите нынче приготовить что-нибудь повкуснее да вино велите подать к обеду. Важную новость вам скажу! И что это такое стряслось у доктора?
        С этими словами он весело, почти вприпрыжку поскакал к калитке.
        - Сережа, осторожней, рука! - простонала вслед сыну мать.
        Да что уж там! Бедная Александра Матвеевна не видела, как он ловко обнимал Розалию этой самой рукой! Сережа засмеялся и помахал матери.
        Желтовская еще несколько мгновений стояла неподвижно, а потом ее словно толкнуло что-то изнутри. Она быстро пошла из палисадника в дом и направилась прямо в комнату Розалии.
        - Розалия Марковна!
        Выражение лица Желтовской, интонации ее голоса были столь жестки и не свойственны ей, что Киреева вздрогнула.
        - Розалия Марковна! Я хочу воспользоваться случайным отсутствием моего сына, и также хочу, чтобы вы правильно меня поняли. Правильно и однозначно! Я уважаю вас как самостоятельную, яркую натуру. Ваш ум, ваша красота, несомненно, очень притягательны. Но я очень, очень прошу вас, оставьте нас, оставьте моего сына! Идите своей дорогой. Знаю, что вы сочтете меня жестокой. Но ведь вы уже поправились, совершенно поправились. Вы можете вернуться в Петербург хоть сейчас! И денег у вас предостаточно. Боровицкая вам заплатила сполна. И я от себя добавлю.
        Последние слова дались Желтовской с трудом, не оттого, что денег было жалко, а из-за чувства неловкости и гадливости, которую она испытывала к себе самой в этот миг. Но она решила во что бы то ни стало пересилить себя и воспользоваться моментом. Быть может, уже сегодня, по возвращении сына, такой возможности ей больше не представится.
        - Вы предлагаете мне деньги?! - изумилась Розалия. - За что?! Это что, нечто вроде отступных, чтобы я, не дай бог, не позарилась на родство с вами?
        - Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли… - Желтовская стала путаться в словах. Ее первоначальный запал стремительно угасал под загоревшимся негодованием взором собеседницы. - Ведь я едва не потеряла сына, ведь он стрелялся из-за вас! - почти выкрикнула Александра Матвеевна. - Он рисковал жизнью, вытаскивая вас из воды! Не много ли чести?! Сережа - мой единственный сын, смысл всей моей жизни, и я не позволю вам вертеть им по своему усмотрению. Я ведь вижу, что он без ума от ваших чар. Он молод, горяч. Далеко ли до греха? Не знаю, что было меж вами и Анатолем Боровицким, но только оба наши семейства заплатили слишком дорогую цену за все это. Я не очень богата, но я вам отдам все, что у меня есть, только покиньте наш дом и уйдите из жизни моего сына!
        Она еще не закончила свою пламенную речь, как бедная гувернантка бросилась к комоду, принялась бросать свои вещи на кровать, стремясь как можно быстрее их собрать и покинуть дом, который еще минуту назад мог стать для нее родным. Поколебавшись какое-то мгновение, Александра Матвеевна тоже принялась собирать вещи Розалии. Обе понимали, что Розалия должна исчезнуть из дома до прихода Сергея. Иначе - никогда это не случится.
        Когда уже почти все было готово, послали горничную за извозчиком, чтобы он отвез девушку на железнодорожный вокзал. В страшной спешке погрузили поклажу. Александра Матвеевна вышла вместе с Розалией к дорожке, ведущей от калитки к дому. Лошадь перебирала ногами, возница удивленно оглядывался вокруг. И с чего так спешить-то, времени еще полно! Он часто седоков на вокзал возит, расписание уж наизусть выучил, успеется!
        - Прощайте, не поминайте лихом. Бога за вас буду молить каждый день, - прошептала Александра Матвеевна и неловко сунула девушке серьги, подаренные ей Боровицкой. - Это вам на черный день, надолго хватит.
        Розалия, с бледным лицом, плотно сжатыми губами, не глядя, положила подарок в карман жакета, не взглянув на него и не оценив подаренное. Какая разница, чем от нее откупаются! Возница стеганул лошадь, колеса заскрипели по песку. Заскребло и на сердце у Желтовской.
        - Простите меня, - хотела она выкрикнуть ей вслед, но слова застряли у нее в горле.
        Извозчик уже почти исчез за поворотом, когда Александра Матвеевна вдруг словно прозрела, поняла, что она натворила. Словно проснулась! Побежала было за коляской, споткнулась, махнула в отчаянии рукой, да так и осталась стоять на дороге.


        Глава 19
        - Как вкусно пахнет! Как славно! Я страшно проголодался! - Сережа с веселым видом вбежал в столовую и повел носом. - Будем обедать, мамочка?
        Александра Матвеевна сидела у накрытого стола и перекладывала ложку с места на место. По дому растекались упоительные запахи. Из-под крышки супницы вырывался тонкой струйкой ароматный пар.
        - Да, все готово, - каким-то безжизненным голосом ответила мать.
        - Я позову Розалию, - и Сережа хотел было побежать в ее комнату.
        - Она не придет, - все таким же странным голосом сообщила Желтовская.
        - Как так - не придет? Она не будет обедать? Она снова захворала? - испугался юноша.
        - Нет, она не захворала. Она прекрасно себя чувствовала и поэтому… поэтому она уехала.
        Последние слова Александра Матвеевна еле выдавила. Сережа остолбенел.
        - Как уехала?! Мама! Не может быть! Куда?! Зачем?!
        Александра Матвеевна слегка пожала плечами:
        - Но ведь она не могла же у нас остаться навсегда?
        - Вот именно, что навсегда! - закричал Сережа. И тут он вдруг догадался. - Мама, это вы заставили ее уехать? Вы?!
        - Я не заставляла, Розалия Марковна сама приняла такое решение.
        Александра Матвеевна оставила в покое ложку и затеребила краешек скатерти.
        - Что вы ей сказали?! - У молодого человека затряслись губы от волнения и ярости.
        - Ничего особенного. Но она сама должна понимать, что не пара тебе. Ты, Сережа, не можешь испортить свою жизнь в самом начале, женившись на гувернантке!
        - Я вам верю, верю, что именно так вы ее и унизили. Что ж, сегодня вы мне не солгали. А лгать вы умеете! И что такое неудачный брак - вы знаете прекрасно! - Сережа от отчаяния бросал в лицо матери слова, которые никогда бы прежде не посмел произнести. Но теперь он не владел собою.
        Она посмотрела на него так, будто он ее ударил. Сережа не видел ничего. Пелена стояла перед его взором. Желтовская с отчаянием поняла, что в этот миг она потеряла сына, его искренность и доверие.
        Юноша бросился вон из гостиной. Через мгновение он уже промчался мимо окон.
        Обед остывал нетронутым.
        Лихач гнал как сумасшедший.
        - Не успеем, барин, ох, не успеем!
        Сережа соскочил с пролетки у самого вокзала, и до его слуха донесся звук колокола. Первый звонок! Он бросил, не считая, деньги лихачу и устремился на перрон. Наталкиваясь на пассажиров, носильщиков, юноша метался по перрону, как затравленный зверь.
        Люди спешили занять свои места, носильщики с бляхами на груди везли тяжелый багаж.
        - Посторонись!
        Пару раз его пребольно толкнули, он ударился обо что-то раненой рукой. Боль напомнила о себе. Но она была несравнима с отчаянной болью его души. Не может быть, что вот так просто все рухнет в один миг, и именно тогда, в тот день, когда он готовился назвать Розалию своей невестой!
        - Куда несешься как угорелый! Смотреть надо! - зарычал на молодого человека какой-то господин. Сережа нечаянно толкнул его и вышиб из его рук коробки, они упали на перрон.
        - Простите, - Желтовский нагнулся поднять коробку и вдруг увидел Розалию.
        Она стояла у желтого вагона второго класса. Вероятно, вещи ее уже занесли в вагон, потому что в руке у нее был только небольшой ридикюль. Она прижимала его к груди и смотрела в никуда. Ее беззащитная фигурка, лицо, его исполненное отчаяния и безысходной тоски выражение, весь ее облик точно острым ножом впился в сердце Сережи.
        - Розалия! - закричал он, бросив коробку, и устремился к девушке. За его спиной чертыхнулись.
        Она вздрогнула и с изумлением поглядела на него. В первую секунду безумная радость вспыхнула в глубине ее глаз. Но тотчас же и погасла. Голова ее поникла.
        - Розалия! Как же так! Как ты могла уехать, оставить меня? Ничего не сказав, не предупредив? Разве я обидел тебя? Разве тебе плохо со мной? - Сережа схватил ее за плечи.
        - Нет, но именно потому, что мне очень хорошо с тобой, мы должны расстаться.
        - Я не понимаю этого безумия! Я отказываюсь понимать! Ты не поедешь, ты останешься со мной. То, что тебе наговорила моя мать, не имеет никакого значения! Я люблю тебя! Останься!
        Последние слова он выкрикнул еще громче, потому что девушка мягко высвободилась из его объятий и ступила на подножку вагона. Раздался второй звонок.
        - Барышня, проходите, проходите! Отправляемся! - предупредил кондуктор.
        - Нет, это не может так случиться! - Сережа держал Розалию за руку и не спускал с нее глаз.
        - Молодой человек, поезд отправляется! - сердито возвестил кондуктор.
        - Не покидай меня! - Сережа все еще цеплялся за край рукава Розалии.
        По ее щекам катились крупные слезы, она не могла говорить и давилась рыданиями.
        Третий звонок раздался, как трубный глас, и поезд тронулся. Кондуктор сердито захлопнул дверь вагона. Розалия отошла от двери и оказалась у окна. Сережа не мог поверить, что все это происходит наяву. Что поезд уже движется и уносит прочь его любовь, его мечту, его жизнь!
        - Я приеду в Петербург, завтра же! Где тебя искать? - закричал он что есть мочи.
        Она что-то ответила.
        - Где?! - Сережа не замечал, что он бежит рядом с вагоном поезда, неумолимо набиравшего скорость.
        И вот уже промелькнула площадка последнего вагона, растаял паровозный дым, затих гудок. Перрон постепенно опустел. А Сережа все стоял и смотрел вдаль…
        Почему он позволил ей войти в вагон?! Почему, пусть даже это получилось бы грубо, не вытащил ее оттуда за руку? Почему, почему он позволил ей уехать? Она решила, что сказанное ей Александрой Матвеевной - действительно правда? И освободила его от себя, от заботы о своей судьбе! Если все так и произошло, значит, он сам - слабая, жалкая, ничтожная личность, и еще - подлец, который в глубине души желал, чтобы она исчезла из его жизни. Значит, он ничем не лучше презренного Анатоля! О, нет!

«Розалия! Нет, вернись! Я буду искать тебя! Я люблю тебя, верь мне, - я никогда тебя не предам!»


        Глава 20
        Матильда Карловна Бархатова с утра пребывала в меланхолии. Она долго нежилась в широкой постели, потом бродила по комнатам - как была, неубранная, в полупрозрачном пеньюаре и с распущенными волосами. Но ей было некого стыдиться. Матильда уже несколько лет наслаждалась сладким и весьма удобным положением богатой вдовы. Как долго же задержался после свадьбы на грешной земле ей покойный супруг, банкир Бархатов! Она уж и не чаяла, что счастливый миг свободы когда-нибудь настанет для нее. Однако же старичок благополучно переселился в мир иной, оставив своей прекрасной молодой вдове весьма приличное состояние, на которое можно было спокойно жить, не утруждая себя скучными заботами о хлебе насущном. Нет, Матильде было совершенно не совестно желать скорой смерти своему супругу. Она полагала, что имела на это моральное право. Ведь в свое время ее, юную невинную девушку, папенька отдал Бархатову за долги, за толстую пачку векселей, и таким постыдным образом спас свое дело от разорения. Правда, внешне все выглядело очень пристойно. Старик посватался, они пышно повенчались. Только как же мерзко ей жилось, она
ведь знала, что ее молодость и красоту просто купили у ее родного папаши!
        Но теперь все позади. Она свободна и предоставлена самой себе. Одна забота - чем бы занять себя, как отогнать докучливую скуку? Матильда развлекалась тем, что меняла поклонников. С ее яркой, манящей красотой менять поклонников как перчатки не составляло особого труда. В вечных соискателях среди охотников за любовью своей молодой мачехи пребывал и сын покойного супруга, Юрий, он был не намного старше самой Матильды. Но ему не повезло. Ему позволили лишь чуть-чуть пригубить ароматного вина. А когда голова его закружилась - отослали прочь. Юрий Матильде быстро надоел. Появились иные ухажеры - и так же быстро исчезли. Матильда уж было совсем загрустила, как вдруг перед ее очами замаячила новая возможность, новая потенциальная жертва. Правда, жертва еще не подозревала, что на нее ставят силки.
        Бархатова лениво присела перед зеркалом. Ну, что там у нас?
        Нет, еще нет поводов для тревоги. Ни морщин, ни признаков усталости на лице. Хороша, чудо как хороша! Правда, она слегка полновата, но это даже пикантно. Румяная булочка, пирожок аппетитный! Молодая женщина с удовольствием провела рукой по своей открытой шее, полной груди и улыбнулась своему отражению. Себя она любила больше всех на свете и этому чувству не изменяла никогда.
        Так как же ей поступить нынче? Конечно же, сегодня она опять пойдет в Окружной суд. Там снова будет блистать он. Его яркие речи в защиту обвиняемых привлекали толпы зрителей на заседания суда. Любое дело с его участием грозило всякий раз перерасти в захватывающую драму, полную страстей и подлинных, глубоких переживаний. Да, она снова отправится его слушать и, может быть, именно сегодня перейдет к действиям. Надо только тщательно продумать свой наряд и занять местечко как можно ближе к тому месту, с которого известный адвокат обычно держит свою речь перед судом и публикой.
        Сергей Вацлавович Желтовский появился, как всегда, в зале суда с высоко поднятой головой, в безупречном черном сюртуке и решительными шагами направился к своему месту. Спокойно, без суеты разложил бумаги. Дело предстояло непростое, но оно не пугало его. Подсудимая из ревности убила своего мужа. Желтовский в основном брался за такие дела, где обвиняемые являлись жертвами своих страстей, пылких чувств, необузданных желаний. А уж если это была женщина, то чаще всего успех ему был обеспечен. Никто так глубоко, как он, не мог постичь таинства женской души, все перипетии страданий, приведших человека к преступлению. Придать переживаниям обвиняемой яркость, невероятную выпуклость в глазах суда и присяжных. Частенько в зале во время речи адвоката слышались всхлипывания и даже рыдания. И неудивительно, что присяжные выносили вердикты - «невиновна», «виновна, но подлежит снисхождению». Его речи, произнесенные по наиболее громким делам, печатались в газетах. Однажды Желтовского посетил известный романист Извеков и выразил свое восхищение слогом адвоката, мастерскими психологическими портретами подсудимых, и
попросил дозволения воспользоваться материалами одного из широко известных дел для своего очередного романа. Когда шли дела с участием Желтовского, публика битком набивалась в зал суда. Многие дамы ходили «на Желтовского», как в театр, и долго потом делились друг с другом своими впечатлениями и переживаниями. Все недоумевали, как может этот еще молодой человек так глубоко, так тонко чувствовать? Ведь чтобы постичь, понять такие вещи, надо и самому иметь большой жизненный опыт, опыт страдания. Поэтому многие дамы рисовали в своем воображении бог весть какие картины о жизни их кумира.
        Некоторые искусительницы пробовали на нем свои чары, да все без толку. Желтовский никого не подпускал к себе близко, и это еще сильнее подогревало интерес к его персоне. Нет, он не вел монашеского образа жизни, ему не чужды были плотские утехи. Но душа его оставалась безучастной. Потрясение, которое Сергей пережил в юности, оказалось столь сильным, что другому чувству уже не было места в его сердце.
        В то лето, когда он лишился Розалии, Сергей чуть не сошел с ума. Ему не хотелось жить! Весь мир вокруг стал серым, пресным, безвкусным, безликим, неинтересным. Большого труда ему стоило взять себя в руки и вновь приняться за учебу. Отношения его с матерью внешне выглядели прежними, но и следа не осталось от их взаимной нежной доверительности и теплоты. Александра Матвеевна надеялась, что Сереженька с временем отойдет от своих юношеских увлечений и расстройств, простит ее, и все встанет на свои места. Но время шло, а холод в отношениях между матерью и сыном лишь нарастал.
        Тогда она решилась на необычный шаг. Зимой пришло письмо из Варшавы от родни ее покойного супруга, с приглашением навестить их на Рождество. Такие письма приходили и раньше, да только Желтовская - по уже известным причинам - никогда не говорила о них Сереже. Теперь же она приняла приглашение и повезла сына с собой, надеясь, что эта поездка вернет ей его прежнее расположение. Случись подобное за год до того, Сережа был бы вне себя от восторга и счастья. Узреть места, родные для его легендарного отца! Познакомиться с бабушкой! Но теперь, когда иллюзии развеялись и обман открылся, Сережа принял приглашение только из желания сделать приятное матери. Варшава встретила их своей необычайной красотой. Город пленил Сережу своей изысканностью.
        Польские родственники приняли Желтовских очень торжественно. Старая пани Желтовская, увидев Сережу, едва не потеряла сознание.
        - Дева Мария! Вацлав! Вылитый Вацлав! Благодарю тебя, Господи! - и она со слезами обняла молодого человека.
        Сергей был тронут. Что ж, если он так похож на отца, немудрено, что маменька была от него без ума. Ведь в последнее время Сережа все чаще и чаще замечал на себе внимательные взгляды барышень и молодых дам. В старом большом доме бабушки на стене в гостиной висела большая картина. Новобрачные Вацлав и Александра Желтовские. Сережа невольно залюбовался прекрасной парой и подивился, насколько неотразима была его мать в юности.
        Однако Александра Матвеевна и с годами не утратила своей привлекательности. Вся родня и давние их знакомые, съехавшиеся к Желтовским по этому случаю, в один голос ахали и охали. Как же по-прежнему хороша Александрина! Годы над ней совершенно не властны! И Сережа понял, что мать в местном обществе слыла известной красавицей и умницей.
        Александра Матвеевна преобразилась и расцвела прямо на глазах. И даже присутствие рядом с нею совершенно взрослого сына не умаляло ее неотразимого очарования. Сережа сопровождал мать на балы и званые вечера. Его французский был безукоризненным. Высокая статная стройная фигура, светлые волосы и выразительные, почему-то постоянно печальные глаза притягивали к нему всеобщее внимание. Но ему не хотелось ни знакомств, ни романов. Хотя мать постоянно твердила сыну, что лучшее лекарство от любви - это новая любовь. Через три недели Сережа уже стал тяготиться этой праздничной атмосферой и затосковал. Его непреодолимо потянуло обратно, в Петербург, к своим книгам, своим мыслям. Александра Матвеевна чрезвычайно расстроилась, ей хотелось продлить этот праздник жизни, от радостей которого она давно отвыкла. И тогда было найдено соломоново решение. Сережа вернется домой один, а она приедет позже. Так они и поступили.
        Сергей вернулся и полностью окунулся в ученье. Скоро экзамены, выпуск. Впереди - поиск места, карьера. Александра Матвеевна не приехала через месяц. Не появилась она и позже. К весне она прислала длинное письмо сыну. Мучительно подбирая слова, она извещала его о том, что счастье вновь повернулось к ней лицом. Она встретила человека, вместе с которым желала бы продолжить свой жизненный путь. Он из русских чиновников, вдовец, вполне достойный, состоятельный господин, и он предложил ей руку и сердце. Сережа не знал, плакать ему или смеяться. Он долго думал, ехать ли ему на свадьбу собственной матери? И все же он решил, что это будет неуместно, неловко, стыдно. Он отправил в Варшаву роскошные подарки и длинное пышное поздравление новобрачным. В ответ Александра Матвеевна прислала сыну фотографию, где она была запечатлена с новым супругом. Сергей долго рассматривал ее, а потом аккуратно поставил в рамке на трюмо в пустующей спальне матери. Перед его глазами снова возник портрет матери из варшавского дома бабушки…
        С тех пор они больше не виделись. Каждый жил своей жизнью. Сергей поступил в суд, помощником присяжного поверенного, и его дела быстро пошли в гору. Через четыре года он уже встал на ноги и вел дела самостоятельно. А через десять лет он превратился в преуспевающего столичного адвоката.
        Желтовский закончил свою речь, и, как всегда, в ответ последовали бурные овации. Обвиняемая рыдала, уронив голову на перегородку, отделявшую ее от публики в зале суда. Но судебное заседание еще не завершилось. Предстояла еще одна битва, и Сергей, вздохнув полной грудью, бросил взгляд в зал. И тотчас же наткнулся на чьи-то внимательные глаза, сверкавшие из-под вуали, чуть приспущенной с полей роскошной шляпы. Чувственные яркие губы слегка улыбнулись его расширившимся глазам. Дрогнули и затрепетали в дамских ушках бриллианты, висевшие на тонких золотых стебельках. Желтовский на миг засомневался, а потом вдруг, сам того не желая, улыбнулся в ответ.


        Глава 21
        Сергей долго потом не мог понять, почему именно в тот момент он вдруг с такой легкостью впустил в свою жизнь женщину? Ему, возможно, просто надоело постоянное жужжание окружающих о том, что негоже в его возрасте и при его положении оставаться холостяком? От этой ханжеской морали он отмахивался, как от мух. Его потрясли чувственные губы, обольстительные формы, низкий глуховатый голос новой знакомой? Может быть… все это было весьма, весьма привлекательным. Впрочем, имелось и еще одно обстоятельство, заинтриговавшее Сергея. Бархатова хотела завлечь его, сделать своим любовником, показывать его, как свою лакомую добычу, в обществе. Но при этом она не претендовала на большее. Или ловко скрывала свои подлинные намерения. Она не требовала от него пылких объяснений в любви, клятв верности, не стремилась тотчас же повести его под венец. Она сразу сказала новому любовнику, что свобода далась ей дорогой ценой и она не намерена пока что с нею расставаться. Это вполне устраивало Сергея Вацлавовича. И он зажил на два дома. У Матильды он бывал ровно столько времени, сколько хотел или сколько ему позволяли дела.
Она не требовала от него отчета, где он пропадал или почему не приходил. В свою очередь, сам Желтовский предоставил любовнице возможность существовать по тем же правилам. Они наслаждались обществом друг друга в этой совершенной гармонии и взаимном понимании.
        В свете поначалу много судачили о том, что коварная Бархатова ловко окрутила прежде недоступного Желтовского. И уж он, голубчик, теперь не вырвется из ее коготков! Вот погодите, говорили опытные кумушки, пройдет полгода, и он сам, увидите - сам попросит ее руки и поведет Бархатову под венец. Да, да, кивали головами крупные знатоки амурных дел. Чудесно они будут смотреться перед алтарем! Она в фате, а он - с рогами!
        Однако прошел год, потом еще полгода, а любовники так и жили по-прежнему. Каждый - сам по себе. Желтовский скоро оценил цепкий практичный ум Матильды. Она иногда давала ему недурные советы. Внимательно и с толком читала черновики его речей, бурно и страстно переживала каждое его дело. Постепенно Сергей начал привязываться к ней душой, привыкать к ее обществу. Он думал уже не только о ее теле, дарившем ему невыразимые наслаждения, но и о том, что в этом теле есть душа, которой присущи высокие порывы. Эта прекрасная головка была создана не только для того, чтобы украшать ее последними новинками парижских модисток, но и - иногда - чтобы порождать дельные мысли. Словом, он стал относиться к ней, скорее, как к другу. И поэтому начал подумывать: а может, ему и впрямь на ней жениться?
        Рассуждая таким образом, он написал письмо матери. Ответ ее его раздосадовал. Александра Матвеевна пеняла сыну за связь с падшей женщиной - ведь у нее такая дурная репутация! Это, пожалуй, похуже гувернантки будет! Напоминание о Розалии больно резануло сердце Сергея. Удивительно, но по прошествии стольких лет он по-прежнему вспоминал ее, иногда ловил себя на мысли о том, что ищет ее глазами в толпе прохожих. Где она жила все эти годы? Иногда он смотрел в зал суда и думал: неужели, если она в столице, неужели она не придет его послушать, хоть разок? Его чувство оказалось настолько сильным и болезненным, что он не предполагал возможности его повторения. Такое невозможно пережить дважды. Если только не вернуться вспять или не обрести вновь предмет своей страсти.
        Матильда с ее богатым опытом чувственных наслаждений интуитивно ощущала, что в душе у Сергея скрывается вулкан. Но почему-то ей не удается разбудить его душу. Она теребила его, ласкала самыми изысканными и изощренными способами. Но Желтовский по-прежнему не принадлежал ей. Однажды она набралась духу и прямо спросила его о том прошлом, что мучает его и поныне. И он рассказал ей свою печальную историю - так же захватывающе и страстно, как делал это в зале суда. Бархатова была потрясена. Вот где истинный Сергей, вот где дно этого глубокого колодца!
        Но ведь девушка пропала! И больше не давала о себе знать. И, быть может, ее уже и нет на свете. Зачем же продолжать самому держать себя в узде, лишать себя возможности любви и не позволять другим любить себя?
        В ответ на эти и подобные вопросы он только пожимал плечами. Они оба не сказали вслух главных слов. Но после этих откровений Сергей каждый день думал о том моменте, когда они с Матильдой назовут друг друга мужем и женой.
        Однажды Желтовский находился у себя на квартире, он собирался навестить Матильду, и тут горничная принесла ему письмо. В первый момент он подумал, что это из Варшавы, от матери, и уже приготовился прочитать очередное материнское нравоучение. Но конверт был подписан незнакомой рукой. Он вскрыл его - и обомлел.
«Полина Карповна, Зинаида Ефремовна, Таисия Семеновна, Ефрем Нестерович Боровицкие с прискорбием сообщают о скоропостижной смерти своего единственного сына, брата и мужа, Боровицкого Анатолия Ефремовича. Похороны состоятся…» Сережа долго держал письмо в руке и смотрел в окно. А за окном шумел водопад Иматранкоски.


        Глава 22
        Желтовский, стоя в церкви и слушая панихиду, никак не мог заставить себя молиться и внимать поистине божественному, трогательному пению хора. Глубокой печали из-за кончины некогда доброго своего товарища и кузена он не испытывал. Ненависти к бывшему сопернику, негодяю Анатолю, тоже не было в его душе. Они не виделись все эти годы. Но Сережа знал, что Боровицкий все же женился на Гнединой. Расторг ли он прежний брак или просто скрыл его, Сережа не знал, да и знать не хотел. Он обещал Розалии, что будет хранить ее тайну - ее, и ничью более. Если бы она объявилась и потребовала разбирательства, Желтовский без колебаний оповестил бы весь мир о том, что Анатоль нарушил закон - и божеский, и государственный.
        Сережа вспомнил об их дуэли с Анатолем, и рука его невольно отозвалась застарелой болью. И вот теперь его противник - там, в закрытом цинковом гробу. А рядом стоит его убитая горем родня. Желтовский при встрече с трудом признал Полину Карповну. Она постарела, изменилась до неузнаваемости. Из прежней элегантной самоуверенной дамы она превратилась в замученную старуху.
        - Вот, голубчик, что годы-то с нами делают, - сокрушенно вздохнула женщина, поймав взгляд Сергея, - и ведь все эти годы я была при нем! При муже моем, Ефреме Нестеровиче. Неотступно, голубчик, неотступно! Ведь он все так и лежит пластом, прости, Господи, точно бревно! - Она всплакнула и вытерла слезы. - Не говорит, не встает, ничего не понимает. И так - десять лет, все эти десять лет! Одно хорошо: он никогда не узнает, что сын его ушел раньше его самого! - и несчастная зарыдала.
        Зинаида Ефремовна из угловатой барышни-подростка превратилась в молодую девицу, которая могла бы и выглядеть весьма привлекательной, если бы не это неприязненное, надменное выражение ее лица. К тому же безуспешный постоянный поиск женихов заметно усугублял тоску и раздражение, неминуемо проступавшие на ее физиономии.
        - Вы стали совсем взрослой, - сказал Желтовский после обязательных соболезнований, - взрослая, красивая барышня, - слукавил Сергей.
        Зина только скривилась в ответ. Она знала, что слова кузена - лишь дань общепринятой любезности.
        Желтовский выразил, как подобает, свои соболезнования вдове и несчастным осиротевшим детям, чей печальный вид его тронул до глубины души. Таисия Семеновна осталась в его памяти милой юной девушкой с кудряшками. Он и лицо-то ее тогда толком не запомнил, одни кудряшки. А теперь - одни слезы, и горе, и черная вуаль.
        По кладбищу гулял ветер, разносил в воздухе последние слова священника, запах паникадила, постукивание падавших на крышку гроба комьев земли. Желтовский разглядывал присутствующих. В небольшой группе одетых в траур родственников и сослуживцев покойного адвокат заметил какого-то высокого белобрысого мужчину в узком сюртуке, стоявшего поодаль и занимавшегося тем же, что делал и сам Сергей. Внимательно разглядывал публику. Они встретились взорами и тотчас же отвели глаза. Желтовскому стало не по себе. Незнакомый господин почему-то внушал ему смутное чувство тревоги.
        По окончании похорон присутствующие двинулись в дом покойного, к поминальному столу. Сергей хотел было откланяться, но Зина цепко ухватилась за его локоть.
        - Прошу вас, останьтесь! Неужели вы все еще держите зло на бедного Анатоля? Неужели даже его скоропостижная кончина не примирит вас с ним?
        - Полноте, Зинаида Ефремовна! Думать так - ребячество! Что было, то было. Царствие небесное Анатолю! - и он искренне, широко перекрестился.
        - А знаете, брат мой не просто умер, его убили! - прошептала Зина и заглянула в глаза адвокату.
        - Не может быть! - отшатнулся Желтовский. - Кому понадобилось бы убивать чиновника средней руки, отца пятерых детей?
        - А ведь вы знаете, знаете человека, ненавидевшего Толеньку так сильно, чтобы даже убить его! - продолжала Зина, не выпуская локтя собеседника.
        Они остановились у ограды кладбища. Пришедшие на похороны разъезжались, кто в своих экипажах, кто на извозчике. Сергей поискал глазами извозчика, которому приказал дождаться его.
        - Не имею ни малейшего представления, сударыня, на кого вы намекаете, - сухо ответил Желтовский.
        - Вы сами понимаете, что я говорю о нашей гувернантке! - Зина отступила на шаг.
        - Розалия Марковна! - изумился Сергей. - Она здесь, в Петербурге?!
        - Возможно, - последовал загадочный ответ, и в этот момент к собеседникам подошел высокий белобрысый незнакомец.
        - Следователь полиции, Константин Митрофанович Сердюков, - представился он Желтовскому, приподняв шляпу.
        Тот слегка поклонился и представился в ответ.
        - Господин адвокат, я веду следствие об убийстве господина Боровицкого. И на данном этапе я беседую со всеми людьми, с которыми покойного сводила судьба. Не соблаговолите ли и вы, сударь, ответить на некоторые мои вопросы?
        - А! - кивнул головой адвокат. - Вас уже уведомили о нашей так называемой дуэли? Уж не полагаете ли вы, что я через десять лет решил все же застрелить своего противника?
        - Я не сомневаюсь, что вы этого не делали, тем более что покойный принял смерть иным, весьма странным способом. Впрочем, быть может, вы проедете со мной, и мы побеседуем в другой обстановке?
        - Стало быть, по вашим словам, выходит, что госпожа Киреева находится в Петербурге? - Желтовский нервно потер руки, сидя напротив следователя в его длинном, узком, как гроб, кабинете.
        - Или женщина, чрезвычайно на нее похожая, - уточнил следователь. - В том-то и сложность, что надо опознать эту женщину, удостоверить ее личность с помощью людей, в свое время хорошо знавших Кирееву. Поэтому я и пригласил вас сюда, сударь.
        - А прочие члены семьи Боровицких ее узнали?
        - Зина утверждает, что это она. А Полину Карповну я еще не приглашал, решил дождаться похорон, и тогда уж… Ведь и ваша матушка тоже хорошо знала подозреваемую?
        - Помилуйте, - возмутился Желтовский, - неужели мою мать для этого придется вызывать сюда из Варшавы? Вполне достаточно, если я сам ее узнаю! Вполне достаточно! - добавил он запальчиво.
        - Прошу вас, господин Желтовский! Не нужно сердиться и нервничать. Сейчас приведут подозреваемую, и я попрошу вас поговорить с нею и сделать свои выводы.
        Следователь отдал распоряжение конвою, и в кабинете повисло молчаливое ожидание. Сергей с трудом усидел на колченогом стуле. Нежели сейчас появится Розалия?! Здесь? В кабинете полицейского следователя? Неужели он наконец встретится с нею после стольких лет ожидания!.. Подозреваемая? Убийца? Для Сергея это не имело никакого значения. Ведь он - адвокат! Да он горы свернет, чтобы вытащить ее из тюрьмы! Только бы это и впрямь оказалась Розалия!
        Послышались шаги, дверь отворилась. Желтовский от волнения на миг прикрыл глаза, у него перехватило дыхание.


        Глава 23
        Полина Карповна пребывала в глубочайшем унынии и тоске. Ее душа никак не могла примириться с мыслью о безвременной кончине ненаглядного сыночка. Она постоянно опять начинала плакать и стенать. Посидит, поплачет, повздыхает - и вновь принимается за домашние дела. Закрутится, захлопочет - и вроде обо всем забудет. А потом присядет - и вновь слезы рекой потекут. Нынешняя жизнь госпожи Боровицкой состояла из бесконечной череды забот вокруг живого, но неподвижного тела супруга. Уже прошло десять лет после того страшного дня, когда бравый крепкий полковник в одно мгновение превратился в совершенную развалину, в бревно с глазами, как она про себя его называла. Полина Карповна, Зина и прислуга постепенно приноровились к новому состоянию Ефрема Нестеровича и уже и не вспоминали о былых временах, когда он и на жарком коне гарцевал, и мазурку отплясывал до самого утра.
        Вот и нынче - наступил очередной банный день. Крепкий здоровый лакей, камердинер и горничная помогали хозяйке поднять неподвижное тело, погрузить его в ванну, да так, чтобы он не захлебнулся и не ушибся. Помыть, переодеть его - и снова положить на кровать, высокие спинки которой определяли для Боровицкого границы его нынешнего мира. На все это уходил почти целый день. Полина Карповна начинала нервничать еще за несколько дней до мытья мужа. А вдруг он простудится? А если он упадет и ушибется?
        - Чай, хуже нынешнего-то не будет, - прогудел как-то в ответ на стенания хозяйки камердинер. - И то, прости, Господи, а это не жизнь! Вон, собака - и то больше барина теперь понимает!
        - Что ты, дурень, несешь?! Это твой господин, потомственный дворянин! А что с ним такое приключилось, так значит, Господу так угодно - испытать и его, и нас! На веру и терпение! Жизнь - она любая священна! И такая жизнь - тоже Господня воля!
        - Конечно, на все воля Господня! - согласился камердинер. - А то, что терпения надо много, так уж тут вы, барыня, правы. Много терпения надо, и сколько еще понадобится!
        Сколько еще понадобится? Этот вопрос она самой себе задавала каждый день. И каждый день она думала: а вдруг ЭТО произойдет именно сегодня? Она придет к нему утром, а он уже не дышит… И все, конец мучениям! Она вздрагивала из-за этих греховных мыслей, пугалась, крестилась и, отогнав их прочь, с еще большим старанием ухаживала за супругом. При этом, проходя мимо зеркала, Боровицкая с ужасом понимала, что ей уже незачем мечтать о свободе. Разорвав жертвенные путы, она не обретет ничего, кроме горькой одинокой старости. Дочь, старая дева, злая, перезрелая, заест ее поедом и тем самым отомстит матери за то, что всю жизнь она предпочитала Зине сына. А сынок-то взял - и покинул ее навеки!
        Обуреваемая этими грустными размышлениями, Полина Карповна пришла в комнату мужа и стала готовить его к мытью. Откинула одеяло, расстегнула пуговицы на рубашке. Ефрем Нестерович глядел в потолок. Взор его не выражал ровно ничего.
        - Ох, Еферемушка, если бы ты знал о нашем горе! Если бы ты знал! Я тебе прямо завидую, твое сердце не ведает боли. А мое-то как стонет, как стонет! - и она заскулила, как старая собака у ног хозяина.
        Явилась прислуга. Хозяйка поспешно утерла слезы, и все принялись за дело. Все шло своим чередом. Бледное сморщенное тело погрузили в ванну с горячей водой и намылили хорошенько. Поначалу Полина Карповна ужасно стеснялась глядеть на голое тело супруга при посторонних, а потом и к этому привыкла. Боровицкая приготовила большую махровую простыню, чтобы завернуть в нее больного, горничная стелила свежую постель, а лакей с камердинером вытаскивали хозяина из ванны. И почему-то именно в этот момент мокрое тело выскользнуло из их рук и тяжело рухнуло за борт ванны. Боровицкий упал лицом вниз, ткнувшись лбом прямо об пол.
        - А-а! - ужасным голосом закричала Полина Карповна.
        Она замерла с простыней в руках, будучи не в силах подойти к мужу.
        - Че-р-т, че-рт по-бе-ри, - раздалось с пола.
        Горничная охнула и рухнула на кровать хозяина, словно у нее внезапно подкосились ноги. Лакей и камердинер схватили Боровицкого под мышки и перевернули его лицом вверх.
        - Бо-лва-ны, - медленно, но вполне членораздельно произнес Боровицкий. - За-ши-бся! - Он с трудом пошевелил неподвижной вплоть до этого мгновения рукой и попытался поднести ее ко лбу, на котором прямо на глазах выросла огромная шишка.
        У Полины Карповны закатились глаза, и она медленно осела на пол, распростершись рядом с супругом.
        Когда она очнулась, в комнате уже была Зина. Она причитала, охала, плакала и смеялась одновременно. Ефрема Нестеровича одели и благополучно водрузили на постель. Он легонько шевелил руками и осматривался, словно впервые белый свет увидел.
        - Услышал, услышал Бог мои молитвы, - пролепетала несчастная жена и бросилась на грудь супруга. - Уж мы и не чаяли, не чаяли, что ты поправишься, сокол ты мой!
        - Да уж! Со-ко-лик! Курица ощи-пан-ная ве-се-лей гля-дит! - прошепелявил Боровицкий.
        - Узнаю моего мужа! - радостно всплеснула руками Полина Карповна, все еще не верившая собственным глазам и ушам.
        - А я вот пло-хо приз-наю всех, за-па-мя-товал…
        - Папочка, я Зина, твоя дочка! Ты не узнал меня? - Зина поцеловала руку отца и нежно поднесла ее к своему лицу. - Ведь ты так десять лет пролежал!
        - Боже! - Боровицкий прикрыл глаза. - Не пон-ять мне сей-час, не оси-лю…
        Ефрем Нестерович некоторое время пролежал с закрытыми глазами. Слюна тонкой струйкой стекала из уголка его искривленного рта. Жена, дочь, прислуга - все замерли у постели в благоговейном молчании, переживая чудо, свершившееся на их глазах.
        - Анатоль где? - вдруг резко и уже почти совсем членораздельно спросил полковник.
        Все вздрогнули. Полина Карповна подскочила, всплеснула руками и приготовилась стенать.
        - Он далеко уехал, папенька. Очень далеко, за границу, по службе. Не скоро будет, - вдруг выпалила Зина.
        - А! Стало быть, дела его идут хорошо? Остепенился? Человеком стал? Где жена его? - приободрился полковник.
        - Дома, с детками, - пролепетала Полина Карповна, не зная, что ей дальше врать.
        - Стало быть, и внуки у меня есть! Славно! Видеть их хочу всех, прикажите, пусть тотчас же придут. Не всякий раз дед с того света возвращается! Да еще, может, и ненадолго!
        Полковник слабо улыбнулся и вновь устало прикрыл глаза. Полина Карповна, сама не своя из-за случившегося, вытолкала дочь в соседнюю комнату.
        - Вот чудо! Чудо! Помогли мои молитвы! - Она замахала руками, как наседка крыльями.
        - Да не молитвы ваши, а шишка на лбу! Знали бы мы, что такой способ лечения есть, так давно бы его об пол головой стукнули! - воскликнула Зина.
        - Ну уж не знаю… - с сомнением протянула Боровицкая. - Только что мы теперь ему о Толеньке-то скажем?
        - Ничего не скажем, пусть пока не знает о его кончине, иначе ему опять плохо сделается. Ну а если все вернется к прежнему, так и зачем нам его расстраивать? Пусть радуется в неведении. И Таисию предупредим, и детей, чтобы не наговорили лишнего дедушке, не обеспокоили его, - уверенным голосом произнесла Зина. Мать покачала головой, но спорить не стала.
        Таисия Семеновна поспешно выпорхнула из коляски извозчика и почти бегом поднялась в квартиру Боровицких. Она с трудом поняла, что же такое нетвердой рукой написала ей свекровь в записке, принесенной посыльным. Не верилось, что после стольких лет к парализованному могли вернуться речь и сознание! Она почти не была знакома со своим свекром, не успела его узнать до болезни, понять. Для нее он был неведомой составляющей семьи мужа. Неподвижно лежащий, парализованный человек. Что ж, Господь распорядился весьма своеобразно! Отобрал сына - но вернул семье отца. Ее предупредили, чтобы она не проговорилась свекру о смерти Анатоля.
        Молодая женщина с волнением нажала на звонок и подняла траурную вуаль. Ее впустила горничная. При виде молодой барыни горничная заохала и принялась взахлеб пересказывать ей подробности чудесного исцеления хозяина.
        - Голый, скользкий, вот они и выронили его. Выронили - а он возьми да лбом об пол и приложись! Да как закричит, заругается!
        - Надо же! Прямо чудеса! - Таисия с недоверием покачала головой и постучалась. Она приготовилась вежливо улыбаться, радоваться вместе со всеми, снисходительно выслушивать лепет больного старика.
        Кабы знать иногда, чего стоят нам речи иных людей!
        Взор Ефрема Нестеровича при виде вошедшей невестки выразил необычайное изумление. Он нахмурил лоб, скривился. Слабые руки беспомощно задвигались по одеялу.
        - Что ты, Ефрем Нестерович? - испугалась Полина Карповна.
        - Папа, ты не только меня не узнал, но и Таисию, жену Толеньки, - проворковала Зина.
        - Та-иси-ю уз-нал, - от волнения старик снова заговорил с трудом. - А где же пре-жня-я жена? Уме-рла, или Ана-толь раз-велся с ней?
        - Какая жена?! - звонким от изумления голосом вскрикнула Таисия, она даже еще и не успела присесть, так и стояла у кровати больного.
        - Не пом-ню, как зва-ли… цветок… Гу-вер-нант-ка… Где она, куда поде-ва-лась?
        - Розалия?! - ахнули в один голос Полина Карповна и Зина.
        - Какая такая жена?! Что вы все несете?! - Таисия с силой тряхнула спинку кровати полковника.
        Зина в ужасе схватилась за голову, а Полина Карповна, зажав рот рукой, во все глаза смотрела на мужа и думала:

«Лучше бы ты так и оставался бревном бессловесным!»


        Глава 24
        Желтовскому казалось, что прошла уже целая вечность между тем моментом, как следователь заявил, что сейчас ему предстоит увидеть Розалию, и мигом, когда он услышал шаги за дверью. Не было всех этих десяти лет, не было суетной жизни в Петербурге, адвокатской практики, Матильды - не было ничего! Только чувство, его чувство, его любовь: она вовсе не умерла и по-прежнему заявляла о себе сильными толчками крови в сердце. Оно билось с такой силой, что, казалось, Сердюков, сидевший рядом, за своим столом, должен был услышать его оглушительный стук. Скрипнула дверь. Знакомый шелест платья, легкая походка, тонкий изогнутый стан, до боли знакомая фигурка…
        - Сударь! - Сердюков тронул его за плечо. - Сударь!
        Желтовский передернул плечами. Видение исчезло. Перед ним стояла странная незнакомая женщина с ужасным уродливым горбом на спине. Голова ее была опущена на грудь, половину лица закрывал темный платок. Сергей замер в изумлении.
        - Вы узнаете эту женщину? - спросил его полицейский.
        - Нет! Конечно, нет! - Желтовский разочарованно откинулся на стуле.
        В душе его все словно сдвинулось, задрожало из-за пережитого им напряжения. Кто только подумал, что это уродливое существо могло бы уподобиться его богине?! И как это глупой Зине нечто подобное в голову пришло!
        - Подойдите ближе, - Сердюков поманил к себе подозреваемую. - Отвечайте на вопросы. Как вас зовут? Ваш возраст?
        - Лия Гирей, тридцати трех лет, - негромко ответила женщина.
        Желтовский весь превратился в слух. Вновь что-то кольнуло в груди. Голос! Но… не может быть! Однако очень похож!
        - Вероисповедание? Из каких вы будете?
        - Караимской веры, мещанского звания, - женщина не подняла голову и не посмотрела на своих собеседников.
        - Вы в Петербурге бывали? - не выдержал Желтовский. От волнения он охрип. Такое с ним случалось только в самом начале его адвокатской практики.
        - Нет, - последовал быстрый ответ. - Я никогда не покидала Таврическую губернию.
        - Стало быть, и в Финляндии вы не бывали? - уточнил адвокат, пытаясь заглянуть женщине в лицо.
        - Нет, не бывала.
        Она пожала плечами и мельком взглянула на него. Их взгляды пересеклись, но Желтовский ничего не прочел в этом взоре. Она не признала его, и он не увидел в ней свою Розалию.
        Сердюков внимательно следил за реакцией женщины.
        - Вы знаете этого господина? Вы встречали его ранее?
        - Нет, не имела чести. - Гирей склонилась еще ниже, лицо исчезло в складках платка.
        - Посмотрите внимательно, может, это было достаточно давно, лет десять тому назад, - настаивал полицейский.
        Гирей подняла голову и посмотрела Желтовскому прямо в лицо. Несколько секунд они, не отрываясь, изучали лица друг друга. Сергей лихорадочно цеплялся за каждую складочку, черточку, изгиб… Где ты, где ты, моя красавица? Неужели жизнь так жестоко искорежила тебя, отняла твою радость, красоту и свет твоего прекрасного ненаглядного лица? Нет, в этом исстрадавшемся, измученном существе он не признал свою возлюбленную. На лице женщины в эти мгновения не отразилось ничего. Она смотрела на незнакомого молодого мужчину так, словно видела его впервые.
        Или она очень искусно притворялась, что все именно так.
        - Та-ак, - протянул следователь и встал со стула. Скрипнуло все - старый стул, половица и суставы следователя. «Вот и лечись на курортах, только деньги и время даром потратил!» - Значит, вы незнакомы. Что ж, прекрасно, прекрасно!
        Хотя ничего прекрасного тут нет. Дело не продвинулось ни на шаг. Сердюков надеялся, что эта встреча хоть что-нибудь да прояснит. Не может быть, чтобы и адвокат, и подозреваемая так владели собой, ничем не выдали своих чувств в момент взаимного узнавания. Впрочем, может, они и впрямь незнакомы? Что может связывать модного столичного адвоката с несчастной горбуньей?
        Сергей покинул кабинет следователя и двинулся домой, точно пьяный, не чуя под собой ног, не замечая прохожих. Его несколько раз толкнули. Кто-то обругал хорошо одетого, приличного господина, бредущего не разбирая дороги. Он не взял извозчика, Сергею хотелось пройтись, проветрить голову, горевшую, словно в болезненной горячке.
        Как он мог быть таким ребячески-наивным и полагать, что произойдет чудо, и он вновь обретет ее! Нет, только в юности можно ожидать подобных чудес. Их не бывает, а если они и случаются, то не с ним. Он - не избранник судьбы. И вот он убедился в этом окончательно. Сергей искривил губы в язвительной улыбке. Он верил, он и впрямь верил, что сегодня вновь обретет Розалию. Какую угодно - больную, нищую, безобразную… Он готов был ее принять. Но это - не она! Ничего - от прежней Розалии… И ведь даже если бы он не признал ее при нынешнем уродстве, так уж она бы узнала его! Но ничто, ничто не промелькнуло в ее взоре. Но, быть может, она все же узнала его, но не подала виду, побоялась, что это повлияет на вопрос установления ее виновности? Нет, она должна была дать ему понять, как-нибудь. Сиянием своих глаз! И тогда он бы свернул горы для нее! Но, нет, это не она, не она. Это уродливое замученное существо - не его гордая, прекрасная возлюбленная!
        Терзаясь всеми этими сомнениями и горем, он оказался перед домом Матильды. Нет, не сегодня. Сегодня он не может никого ни видеть, ни слышать. Он должен, как и раньше, в одиночестве пережить свое разочарование и смятение. Только теперь Сергей понял, что он очень устал, ноги не шли дальше. Он оглянулся, кликнул извозчика и поехал домой.


        Глава 25
        Покаянная исповедь старого полковника длилась целую вечность. Он мучительно долго искал и вспоминал самые простые слова и раздражался, когда ему пытались их напомнить. Открытие всей правды о преступном обмане сына далось ему большой ценой. Он не оправдывал Анатоля. Такому деянию нет оправданий!
        - Вот и весь сказ, го-лу-бушка. Грехо-вод-ник он! Как вернется, так я тотчас же примусь за него. Как де-ло ис-править те-перь - ума не при-ложу, - полковник обессиленно откинулся на подушки.
        Таисия как встала у его постели, так и продолжала стоять, словно окаменела. Ее лицо приняло подозрительно бесстрастное выражение.
        - Теперь уже ничего не изменишь, - произнесла вдова глухим голосом. - Ничего, - добавила она многозначительно.
        Полина Карповна и Зина встрепенулись. Вдруг Таисия с горя и со зла скажет отцу правду о смерти Анатоля?
        - По-ни-маю ваше него-дование и горе, не надо горячиться, при-нимать скоро-спелые решения. Подумай-те о детях. Да и где она теперь, эта… Розалия? Мо-жет, и нет ее на бе-лом свете? А если есть ме-жду вами и Ана-толем лю-бовь, так и всякое про-стить можно. Про-стите и вы моего ду-рака и ша-лопая.
        Таисия уже не слушала старика. С трудом расцепила пальцы, побелевшие от напряжения - молодая женщина долго сжимала ими спинку кровати свекра.
        - Что ж, я пойду. Мне надо о многом подумать. Посоветоваться со своими родителями, как мне теперь поступить. Я должна прояснить судьбу моих детей. Кто они теперь, как их называть, раз они, как выяснилось, не были рождены в законном браке? Прощайте, Ефрем Нестерович. Поправляйтесь. Жаль, что нынешний конфуз в ванной не произошел с вами десять лет тому назад!
        Голос оскорбленной, униженной женщины звучал зло и звонко. Она двинулась из комнаты, Полина Карповна и Зина бросились за ней. Но, прежде чем выйти, Зина обернулась и на пороге прошипела матери:
        - Вы знали?! Вы все это время знали?! И позволили Тольке обвенчаться?!
        Полина Карповна не ответила, лишь беспомощно развела руками.
        - Вы самые страшные грехи готовы были взять на душу ради него, вы все ему прощали! - с отчаянием произнесла дочь.
        - За это Господь и покарал нас, - сокрушенно вздохнула Боровицкая. - Не поминай дурным словом покойного брата и знай, что любая мать ради своих детей готова на все, что угодно. Я и для тебя любой грех совершу, лишь бы тебе выпало счастье!
        Но Зина уже не слушала мать. Она стремглав подбежала к невестке и схватила ее за руку.
        - Тосенька, родная, ведь мы не знали! Ничегошеньки не знали! Не ведали. Мы… - она хотела продолжить свои причитания, но Таисия ее оборвала:
        - Оставь, Зина! Что толку теперь об этом рассуждать? Теперь мне совершенно ясно, почему эта несчастная убила Анатоля. Бог знает, как она пыталась до этого времени доказать свои права. И как он ловко, однако, изображал верного, преданного мужа, нежного семьянина, будучи двоеженцем! - Таисия горько рассмеялась, это был смех пополам со слезами горечи и чувства унижения.
        Она и впрямь полагала, что муж был ей верен и так сильно любил ее, что никто на свете ему более не был нужен. Как горделиво она смотрела на прочих женщин, несчастных жен, чьи мужья украшали их прелестные головки рожками, а то и развесистыми рогами, и все знали все и судачили о похождениях их неверных мужей! Вот теперь и она сама станет предметом этих бесконечных сплетен, да еще каких! А бедные дети, что ей им сказать об их покойном отце, чье имя они носят незаконно? И надо же, что весь этот ужас, эта неприличная, вульгарная история, достойная дешевого водевиля, разыгранного на провинциальной сцене, приключилась именно с ней, с ее детьми, и - после десяти лет безоблачного, как ей казалось, брака!
        Обе Боровицкие стояли рядом, не смея ни утешать ее, ни даже прикоснуться к невестке. Неожиданно Таисия подняла голову и произнесла решительным голосом:
        - Ее никто не должен узнать! Зина, ты ошиблась! Мужа моего никто не убивал, он сам умер в ванне с грязью от сердечного приступа… переел накануне. Эту женщину никто и никогда не видел, Анатоль ее прежде не знал, она - не ваша гувернантка!
        - Верно, и церковь сгорела… Священник погиб, бумаг-то нету, - пискнула Полина Карповна.
        - Нет, не выйдет! - простонала Зина. - Ведь еще есть Сергей Желтовский. Он-то ее точно признает! Он в нее тоже был влюблен, даже стрелялся с Анатолем из-за Розалии. Верно: он знал о свадьбе Анатоля! И как я раньше-то не догадалась! - она хлопнула себя по лбу.
        Задним умом мы все крепки!
        - Если он ее и узнает, это еще ничего не значит. А вот если он заявит, что знал об их тайном браке, значит, и он - преступник, раз скрыл это обстоятельство, умолчал о нем. Неужели теперь, став известным адвокатом, он возьмет на себя эту давнюю вину и поставит под удар свою карьеру - ради этой никому не ведомой горбуньи? - Глаза у Таисии засверкали.
        Полина Карповна и Зина даже рты открыли от изумления. Они и не предполагали, что их милая, добрая, ласковая Тосенька вдруг так заговорит! Жестко, решительно, по-деловому!
        - Голубушка, вы только папеньке своему пока ничего не говорите, вдруг все и так обойдется? - жалобно, как провинившаяся гимназистка, попросила Полина Карповна. Она ужасно боялась своего могущественного свояка, действительного статского советника Гнедина.
        Зина даже покраснела от стыда за мать.
        - Надо поскорее бежать к Желтовскому, да и самим подумать, как нам поступить теперь. Ведь вам, маменька, к следователю идти - теперь ваш черед Розалию опознавать. И мне надо подумать, как половчее отказаться от своих прежних показаний, чтобы у нас все одинаково вышло…
        В этот момент больной застонал, и Полина Карповна метнулась обратно, в комнату мужа. Зина и Таисия еще несколько мгновений стояли друг напротив друга, пока Таисия поправляла вуаль на шляпке и натягивала перчатки. Зина всегда завидовала своей невестке, тому, как славно и красиво сложилась ее семейная жизнь. Ведь Зина все эти десять лет просидела, словно нахохлившаяся ворона, на краю счастливого семейного гнезда брата, растила его детей. И вот теперь осколки этого счастья лежали у них обеих под ногами.


        Глава 26
        Матильда Карловна Бархатова пребывала в недоумении, которое постепенно сменилось легкой тревогой. Она прежде никогда не видела своего любовника в таком состоянии, в таких расстроенных чувствах. Сергей уже два дня пролежал на диване в своем кабинете, лицом к стене, и ни за что не желал разговаривать с нею. Даже проиграв как-то раз одно из дел, он не убивался так сильно. Более всего насторожило Бархатову, что Сергей не пожелал даже поделиться с нею своими переживаниями, намекнуть на те обстоятельства, что так потрясли его. И это при том, что между ними сложились вполне откровенные отношения. Она иногда рассказывала ему о своих поклонниках, о том, как она кружит им головы и мутит разум. Он же делился с нею своими мыслями о судебных делах, рассказывал ей о подсудимых, судейских, присяжных. И вот поди же ты - ни словечка!
        Матильда почуяла неладное, и впервые сердце ее кольнуло неведомое ей ранее чувство ревности и даже - опасности. И кто же так разбередил душу ее Сереженьки, такого сдержанного, отстраненного, живущего словно за наглухо закрытой дверью человека? Кто так сильно постучался, или, может, уже вошел?
        Она мягкой кошачьей лапкой ласкала своего «сердитого мальчика», ворковала ему на ухо нежные слова, которые, увы, на сей раз оставались без ответа. Пришлось прибегнуть к самому эффективному способу успокоения, который доселе действовал безотказно. Матильда почти силой развернула Сергея лицом к себе, и он уткнулся носом в ее высокую пышную грудь. Вдохнув упоительный аромат кожи своей любовницы, Желтовский замер и тихонько отодвинулся:
        - Не теперь, после…
        Матильда ушла, расстроенная и озабоченная. На следующий день она возобновила свои попытки, и наконец тайна открылась. Словно клещами, слово за слово, она вытянула, выпытала у Сергея все о причинах его душевной боли. Но то, что она узнала, только усилило ее тревогу и непонимание. Горбунья, уродливая горбунья занимает ум Желтовского?! Немыслимо! Невероятно! И может ли такое статься, что явление прежней возлюбленной Сергея в таком ужасном виде изменит все их планы? Неужто она, Бархатова, желанный, лакомый кусочек для половины мужского населения столицы, будет вынуждена вступить в соперничество с бывшей гувернанткой, этой горбатой несчастной убийцей? Да это же просто смешно!
        Бархатова терялась в догадках, а Желтовский все глубже погружался в пучину сомнений.
        В одну из этих ночей, истерзанный бессонницей и тревожными мыслями, видениями, он на какое-то мгновение забылся, и вдруг услужливая память невесть откуда вытянула наружу такую картину… Розалия корчится от невыносимой боли в спине и жалуется, что она сильно ударилась, когда стремительный поток Вуоксы тащил ее по острым камням. Желтовского бросило в жар, сон мгновенно слетел с него. Он резко сел на кровати и отер пот с лица. Господь милосердный! А ведь все-таки это - она, она, несчастная! За эти десять лет жестокая боль согнула ее и превратила в горбунью, изуродовала ее прекрасную ровную спину. И, конечно, она сделала вид, что не узнала его, ведь тем самым она бы вынудила его признать свое давнее соучастие в преступлении - в сокрытии факта венчания. А это - скандал! Конец его безупречной адвокатской репутации! Розалия, только она могла так поступить. А он, что же, он опять - подлец?! Тогда он позволил матери выставить Розалию вон, не воспротивился ее отъезду, не нашел девушку в Петербурге… Да ему надо было поперек рельсов лечь, не отпускать ее, ни за что! Он предал ее и теперь предает вторично! Нет,
завтра же он пойдет к Сердюкову и потребует нового свидания. И тогда уж он найдет нужные слова и скажет их Розалии!
        Наутро, когда Желтовский уже собирался покинуть квартиру, горничная неожиданно доложила о прибытии трех незнакомых дам. Войдя в гостиную, Сергей обнаружил там всех дам Боровицких. Три женские фигуры, в черных траурных платьях и вуалях, производили тягостное впечатление.
        - Дамы, я еще раз приношу вам свои соболезнования. Но, полагаю, вы не за тем пришли ко мне в столь ранний час?
        - Сударь, - решительно произнесла Таисия Семеновна. - Дело, которое привело нас в ваш дом, очень деликатное, необычное и не терпящее промедления. Вы, вероятно, уже имели честь увидеть женщину, подозреваемую в убийстве моего мужа?
        - Да, третьего дня, - адвокат насторожился.
        - Признали ли вы ее?
        - Что вы имеете в виду? - еще больше удивился Желтовский.
        - Я имею в виду, узнали ли вы в этой женщине бывшую гувернантку Зины, Розалию Кирееву?
        Сергей внимательно разглядывал лица женщин, пытаясь понять, чего же они от него хотят.
        - Как, на ваш взгляд, это Киреева? - настаивала Таисия Семеновна.
        - Но ведь ваша золовка, Зинаида Ефремовна, узнала госпожу Кирееву и на этом основании обвинила ее в убийстве Анатолия Ефремовича?
        - Но, согласитесь, чтобы убить кого-либо, надо иметь повод. Вам ли, как адвокату, этого не знать?
        - Разумеется. Я полагаю, повод имелся, и вы все, судя по вашему раннему визиту, об этом тоже знаете, - уклончиво ответил адвокат.
        Зина хотела было встрять в разговор, но Таисия метнула на нее строгий взор, и девушка промолчала.
        - Я не умею, как вы, адвокатские, мести лисьим хвостом, и потому скажу вам прямо. Вчера я узнала - из уст моего внезапно счастливо обретшего речь свекра, - что мой покойный супруг был тайно женат на этой самой гувернантке. И, стало быть, мой с ним брак недействителен, и моих детей могут лишить их прав. Также я почти наверняка уверена, что вы тоже знали об этом обстоятельстве, иначе не стали бы подвергать свою жизнь риску и становиться под пулю. Не так ли, господин адвокат?
        - Вам не откажешь в проницательности, - Сергей напрягся.
        - Поэтому я спрашиваю вас прямо: намерены ли вы признать в этой горбунье Розалию Кирееву, огласить публично факт ее венчания с моим покойным мужем и тем самым поставить под сомнение спокойствие и достойное существование и мое, и моих невинных осиротевших детей? К тому же, как я полагаю, она, наверное, будет претендовать не только на имя моего мужа, но и на его наследство? - Таисия, произнеся эту грозную речь, покраснела до корней волос, руки ее нервно скомкали кружевной платок.
        - Сударыня, - медленно, с расстановкой ответил Желтовский. - Вы были со мной предельно откровенны. И я, поверьте, скорблю вместе с вами. Вы пострадали невинно. Ваша вина - только в неведении. Вы полюбили негодяя. В этом же заключалась и вина несчастной Розалии.
        - Ах, это немыслимо! - вскричала Полина Карповна, но тотчас же смолкла и согнулась под бременем этого греха и горя.
        - Простите, Полина Карповна, что в вашем присутствии я должен вслух сказать всю эту горькую правду о вашем покойном сыне. Но - при сложившихся обстоятельствах - это неизбежно. Да, я повторяю: Анатоль оказался негодяем и мерзавцем. Он поманил Розалию будущим счастьем, венчаньем, но потом понял, что брак с Таисией Гнединой для него гораздо выгоднее, нежели с безродной гувернанткой. И тогда он попытался избавиться от нее: инсценировал падение девушки в водопад. На ее счастье или беду - уж я и не знаю, - я спас ее. И я попытался образумить Анатоля, заставить его признать их брак. Он отказался, и мы стрелялись. После этого я дал слово Розалии, что без ее согласия никому не расскажу о ее браке с Боровицким. Да, я нарушил закон. Но я, тем не менее, не считаю себя виновным. Это - его грех.
        Пока он говорил, Полина Карповна лишь мотала головой и всхлипывала, закрывая лицо руками. Она не в силах была слушать правду о своем любимце! Зина же сидела, сцепив пальцы, и сверлила Желтовского злыми глазами.
        - Стало быть, вы намерены ее узнать и огласить правду? - Таисия всем телом подалась вперед.
        - Для этого надо, по меньшей мере, понять, она это или нет, - резко ответил адвокат.
        - Тогда, прежде чем вы примете решение, подумайте, сударь, не только о судьбе ни в чем не повинных сирот, но и о своей собственной. Что люди скажут об адвокате, который сам нарушает законы божеские и человеческие? Что станется с вашей безупречной репутацией?
        С этими словами черные фигуры разом поднялись со своих мест, как стая ворон, и удалились прочь. Желтовский рухнул в кресло и схватился за голову.


        Глава 27
        Полина Карповна вся дрожала от страха и волнения. Она с трудом совладала с собой, и Зине приходилось постоянно держать мать за руку и уговаривать ее вести себя поспокойнее. Сердюков принял их в своем обшарпанном кабинете.
        - Сударыня, - мягко обратился он к Боровицкой. - Не волнуйтесь так, прошу вас! Я буду рядом. А вот вам, Зинаида Ефремовна, придется некоторое время побыть в другой комнате.
        - Нет, я не могу оставить маман одну в таком состоянии, - бурно запротестовала Зина.
        - Прошу вас, не упорствуйте, вы только усложняете дело. Полина Карповна сама должна понять, кто перед нею, без вашей подсказки. И не волнуйтесь, я буду поблизости, и, если госпоже Боровицкой понадобится помощь, она тотчас же будет ей оказана.
        Зина в величайшем раздражении покинула кабинет следователя. Боровицкая нахохлилась и сжалась в комок. Она верила Зине безоговорочно и почти не сомневалась, что сейчас увидит бывшую гувернантку. Ей снова придется лгать… Что ж, теперь - ради внуков. Видимо, такова ее участь. Гореть ей в адском пламени!
        Привели убийцу. Боровицкая поглядела на вошедшую и не удержалась от вздоха облегчения. Ну какая же это Розалия! И что это нашло на Зину, на солнце, что ли, она перегрелась? Как она могла в этой горбатой скрюченной женщине узнать прелестную стройную гувернантку?
        - Так-с, стало быть, не узнаете? - переспросил следователь.
        - Нет, конечно, нет, не узнаю. Я не знаю эту женщину, я вижу ее в первый раз! - Полина Карповна даже рассмеялась.
        Подозреваемая подняла голову и вдруг произнесла низким глубоким голосом:
        - А как здоровье Ефрема Нестеровича?
        - Благодарствуйте, лучше, - все еще улыбаясь, ответила Боровицкая.
        - А дачу около Иматранкоски вы, наверное, уже продали, или по-прежнему выезжаете туда на лето? - невзначай спросила подозреваемая.
        - Заложена, перезаложена… - начала было отвечать Полина Карповна, но вдруг осеклась, да так и осталась сидеть с открытым ртом.
        Собеседница усмехнулась и взглянула на следователя. Сердюков и сам чуть не подпрыгнул на стуле.
        - Госпожа Боровицкая, прошу вас еще раз внимательно посмотреть и ответить мне, знаете ли вы эту женщину?
        - Господи же ты, боже мой! - вскричала истерическим голосом Полина Карповна. - Откуда она все знает о нас?
        - Согласитесь: не будь эта женщина Киреевой, вряд ли она могла бы знать такие подробности из жизни вашего семейства, - резонно заметил полицейский.
        - Подслушала случайно, разговор шел семейный между супругами и детьми в лечебнице, - нашлась Боровицкая.
        - Ничего не бывает случайного на свете, - глухим голосом произнесла горбунья и протянула Боровицкой раскрытую ладонь. Та отпрянула, а Сердюков соскочил со стула и устремился к горбунье.
        На разжатой ладони женщины ослепительно сияли бриллиантовые серьги - плата за молчание Александре Желтовской, плата за унижение Розалии Киреевой. Боровицкая сразу признала свои бывшие фамильные драгоценности, и лицо ее посерело. Лицо же Сердюкова приняло выражение крайнего недоумения и озадаченности. Как арестантка могла сохранить при себе такие ценности? Все ее вещи он лично перетряс, не говоря уж о надзирателях!
        Когда он вновь взглянул на ее раскрытую ладонь, в ней уже ничего не было. Полина Карповна хлопала глазами и не могла понять - привиделось ли ей это, или бриллианты действительно только что мерцали перед нею? Горбунья сложила руки на коленях и молча уставилась в пол.

«Надо бы еще раз хорошенько обыскать ее», - решил про себя следователь, но какое-то странное внутреннее чувство уже заранее подсказывало ему, что он не найдет у арестованной никаких драгоценностей.
        - Так что скажете, госпожа Боровицкая, признаете ли вы в этой женщине бывшую гувернантку вашей семьи, Розалию Кирееву?
        - Не знаю, я ничего не знаю… - еле слышно пролепетала Полина Карповна. Помолчала и вдруг заговорила с нарастающим напряжением в голосе и с ненавистью, заблиставшей во взоре:
        - Значит, это ты, ты, змея подколодная, убила моего ненаглядного сыночка?! Ты, ненавистная! Втерлась в наш дом, сманила его, соблазнила, сгубила, проклятая! На виселицу тебя! Узнаю, узнаю тебя и проклинаю! Гроб для тебя своими руками приготовлю!
        - Это будет нелегко, - пожала плечами горбунья. - Для моей фигуры надобно особую мерку снимать!
        Она усмехнулась. Сердюков не верил собственным ушам, он подивился ее самообладанию и язвительной иронии, невесть откуда взявшейся. На его глазах жалкая горбунья, девица Гирей, становилась совершенно другим человеком! Полина же Карповна уже ничего не понимала и продолжала голосить:
        - Так тебя без гроба в землю зароют, как собаку! В огне адском будешь гореть! Анатоль, сыночек мой ненаглядный! - Она запричитала, закричала, забилась в истерике. Полицейский поспешил налить свидетельнице стакан воды и распорядился увести арестованную.
        На следующий день к Сердюкову явилась рассерженная Зинаида и вручила ему письмо от ее матери.
        - Константин Митрофанович, вы должны учесть, что моя мать в ее нынешнем состоянии вряд ли понимала ясно, что происходит. Горе помутило ее разум, она была так расстроена, что не отдавала себе отчета в своих действиях и словах. Нынче поутру она несколько успокоилась и написала вам в письме о том, что, безусловно, не признает в этой женщине нашу гувернантку Кирееву. Я же, в свою очередь, должна признаться вам, что теперь тоже имею очень большие сомнения на ее счет. Видимо, ужас из-за смерти брата так повлиял на мой рассудок, что я приняла эту женщину за свою бывшую гувернантку. Спокойно и здраво поразмыслив, я пришла к выводу, что, вероятно, брата никто не убивал. Наверное, с ним просто случился удар или что-то вроде того. Он умер сам. И никто в этом не виноват. Наше семейство было бы вам чрезвычайно признательно, если бы вы прикрыли это дело. Мы понимаем, что это некоторым образом для вас неудобно, и готовы понести любые расходы на этот счет.
        - Вот как? - с расстановкой произнес следователь и принял из рук посетительницы письмо. - Стало быть, вы передумали, не желаете искать убийцу? Как быстро у вас переменилось мнение! Любопытно было бы узнать, что же на самом деле движет вами и вашей матерью? Впрочем, вероятно, вы не настроены мне об этом рассказать, я это читаю на вашем лице, и посему вынужден вас огорчить. Делопроизводство в связи с подозрением в убийстве - это вам не в игра в бирюльки, сударыня! Нельзя сегодня обвинить человека в убийстве, а назавтра передумать. Машина уже запущена, и, пока я не докопаюсь до истины, я не могу закрыть это дело. Так что, увы, вынужден вас разочаровать. Расследование убийства, подчеркиваю - убийства вашего брата Анатолия Ефремовича Боровицкого продолжается!
        Зина еще плотнее сжала губы, так, что они превратились в тонкую полосочку, и вышла вон с гордо поднятой головой. Экий сухарь, сущий болван! А ведь она, грешным делом, подумывала о нем как о своем ухажере! То-то было бы делов!
        Странно, что она не прибегла к угрозам. Например, о привлечении к делу своего могущественного родственника, тестя покойного Анатоля, господина Гнедина. И что же такого могло случиться в злополучном семействе за это время? Почему, почему им теперь во что бы то ни стало требуется не признавать Розалию? Даже ценою истины, ценою раскрытия убийства? Да и сама арестантка поразила Сердюкова до чрезвычайности! В какой-то момент ему самому даже показалось, что в его кабинете повеяло некой чертовщиной. Она или не она? Если не она, то откуда она знает о деталях быта Боровицких? Ну, положим, она действительно могла подслушать их разговоры в лечебнице. А если это она, Розалия, то как она могла бывать и одновременно не бывать в Петербурге?! Или ее тетка тоже врет? И если это Розалия, то Желтовский точно должен был ее узнать. А он ее не узнал. Или все же признал и тоже сделал вид, что это не она? А ему-то зачем темнить? Боровицкие изменили свое мнение, отказались от прежних показаний. Так, может, и Желтовский изменит свое? Надо бы еще раз с ним потолковать.
        Из-за этой мешанины взаимоисключающих предложений в голове у Сердюкова все затрещало и загудело. Он потряс ею, словно желал уложить все мысли в определенном порядке. Так дети трясут круглые жестяные коробки со слипшимися монпансье. Может, и завалилась куда-нибудь дельная мыслишка?


        Глава 28
        Пока Желтовский изобретал повод, чтобы снова навестить следователя и попросить его о новом свидании с горбуньей, Сердюков явился к нему сам. Впрочем, после визита Боровицких известие о том, что они изменили свои показания, уже не явилось для Сергея неожиданной новостью. Теперь ему предстояло понять, как вести себя, знает ли Сердюков о венчании Розалии и Анатоля или только притворяется, что ему неведомы подлинные мотивы действий членов семейства Боровицких?
        - Господин следователь, я полагаю, что при нынешних запутанных обстоятельствах вы предлагаете мне еще раз увидеться с подозреваемой и тем самым разрешить ваши сомнения, - уточнил адвокат, выслушав полицейского.
        - Именно так, именно так, сударь, - Сердюков слегка поклонился. - Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы - безотлагательно - еще раз встретились с нашей таинственной арестанткой.
        - Таинственной? - подивился Желтовский. - Да что же в ней такого таинственного?
        - Сам не могу понять. Но только в какой-то момент мне показалось, что в моем кабинете находится уже совершенно иной человек. Вы не припоминаете за госпожой Киреевой таланта лицедейства?
        - У нее было много талантов, но такого я не припоминаю. Хотя, если она изменилась до неузнаваемости…
        - Позвольте, значит, вы все же предполагаете, что горбунья может оказаться Розалией Киреевой?
        - Не знаю, что вам и сказать. Но если это она, это обстоятельство накладывает на меня определенные моральные обязательства.
        - Какого рода? - насторожился следователь.
        - Позвольте мне пока что не забегать слишком далеко вперед, - уклончиво ответил адвокат.
        - Вы собираетесь защищать ее в суде? - не унимался Сердюков.
        - Может и такое статься. Впрочем, повторяю, я еще ничего для себя не решил. Поедемте тотчас же, без долгих разговоров. Но прошу вас, на сей раз дайте мне возможность поговорить с нею без свидетелей, без вашего присутствия, - и Желтовский жестом предложил гостю пройти к двери.
        - Но как же тогда мы констатируем истину? - удивился следователь.
        - Клянусь вам, даю честное благородное слово, что я не стану обманывать вас, если ее узнаю. Поверьте, что только без посторонних глаз она откроется мне, - и Желтовский колокольчиком позвал горничную, чтобы она подала хозяину и посетителю шляпы и перчатки.
        - А вот и нет, во время встречи с Боровицкой в моем присутствии подозреваемая вполне недвусмысленно дала нам понять, что она может быть Розалией Киреевой. - Сердюков медленно застегивал пуговицы сюртука, не сводя внимательного взора с Желтовского.
        - И все же я настаиваю на приватности нашей беседы. В противном случае я отказываюсь от повторного свидания - Сергей замер на пороге прихожей в ожидании окончательного ответа полицейского.
        - Что ж, я вынужден вам уступить, хотя это против правил. Но для дела я готов вам разрешить. Полагаюсь на вашу честность и благородство, - развел руками следователь.
        - Истина для меня теперь важнее всего, - и Желтовский решительно надел шляпу.
        И вот она снова перед ним. Сердюков сдержал свое слово. Их оставили вдвоем в небольшой комнатке, соседней с кабинетом следователя. Наверное, при желании можно было бы и подслушать их разговор, и подглядеть за ними. Но Сергей не стал задумываться о подобной вероятности. Может, им больше не представится возможность поговорить без свидетелей.
        Горбунья казалась спокойной и даже равнодушной. Она бросила на вошедшего уклончивый взгляд и снова ушла в себя, в свой недоступный для других внутренний мир.
        - Вы позволите немного поговорить с вами? - спросил адвокат и присел на один из двух колченогих стульев, находившихся в помещении.
        Она пожала плечами. Что от моего желания тут зависит, означало это движение.
        - Сударыня, вы попали в крайне сложное положение. Вас обвиняют в ужасном преступлении, которое вы, быть может, и не совершали. А если вы его и совершили, то, возможно, у вас имелись на то очень веские основания. Иногда то, что для одних является преступлением, в глазах других - это справедливое возмездие за чью-то изломанную судьбу, погубленную жизнь, - решительно произнес Желтовский.
        При этих словах арестантка заметно напряглась и подняла голову. В ее взоре словно вспыхнул огонь. Желтовский продолжил:
        - Десять лет тому назад я знал одну девушку. Ее звали Розалия Киреева. Она служила гувернанткой в доме нашей дальней родни. Сын хозяев оказался распоследним подлецом и негодяем. Он соблазнил эту девушку, тайно женился на ней, а чуть позже замыслил убить ее, чтобы освободиться от ненужных ему пут брака. Я, к величайшему своему несчастью, приходился ему товарищем и родичем. Я засвидетельствовал свершение таинства их брака в храме, перед алтарем. Но это было для меня сущим адом, так как я сам был влюблен в Розалию. Страстно, мучительно! Именно это чувство и заставило меня добиваться справедливости для нее и стреляться с Анатолем Боровицким. Но, увы, мне не удалось достигнуть желаемого. И тогда я понадеялся, что Розалия прозреет - сама - и поймет, что она совершила ошибку. Что рядом с ней мог остаться я - я мог бы сделаться ее мужем, другом и защитником. Я бросил к ее ногам свою любовь, я готов был пожертвовать всем ради нее! Но, видимо, тогда я плохо умел выражать свои чувства, или же бедная девушка не поверила мне вполне. Она покинула меня, пропала, исчезла из моей жизни. И с той самой поры дня не
проходило, чтобы я не думал о ней, не страдал, не обвинял себя, не искал ее. Где я только не побывал! Я обшарил все гостиницы столицы, все меблированные комнаты, больницы, приюты… Я давал объявления в газетах. Каждый день я ждал, что она откликнется, отзовется, услышит мои мольбы - вернется. Но, увы, она пропала. Пропала бесследно! Я погрузился в полнейшее отчаяние. Постепенно я оставил попытки ее найти, и вот - вдруг - мне говорят - быть может, подозреваемая в убийстве женщина и есть Розалия Киреева! Что ж, отвечаю я. Она изменилась ужасно. Но это вполне возможно, ведь удар о камни был так силен, боли в спине могли заставить ее со временем так заметно согнуться. Изменилось и ее лицо - ведь перенесенные страдания изменят кого угодно. Она не узнала меня, не желая осложнять мою жизнь. Но я готов принять любые трудности ради нее, ради обретения - вновь - своей Розалии! Пусть только она даст мне знак, пусть не терзает, не мучает меня сомнениями. Я все тот же, я - прежний Сережа Желтовский! А где прежняя Розалия?
        - Прежней Розалии нет, она умерла, - последовал глухой ответ.
        - Умерла?! - в отчаянии воскликнул Желтовский. - Но тогда кто вы?
        - Лишь ее тень.
        - Тень! - Сергей закрыл руками лицо. - Тени прошлого мучают меня. Я вижу, как она плывет по реке, я чувствую тяжесть ее тела и намокшего платья на своих руках…
        - Острые камни невыносимо впиваются в тело, а холодная вода заливает лицо, - продолжила горбунья едва слышным голосом, прикрыв глаза. - Уже вышла луна, и над водой парит сова…
        - Розалия, - прошептал Сергей и осторожно взял ее за руки. - Помнишь, как мы сидели подолгу на веранде и читали, говорили о всякой всячине, спорили о книгах? Ты любила «Собор Парижской богоматери» Виктора Гюго…
        - Увы, теперь я сама уподобилась безобразному Квазимодо! - слабо улыбнулась женщина.
        - Нет, ты - моя Эсмеральда! - Он прикоснулся губами к ее руке. По ее телу пробежала дрожь, которая передалась и ему.
        - Полно, - она усмехнулась. - Скорее, ее тень, воспоминание.
        - Но ведь это ты, ты, моя ненаглядная, моя бесценная Розалия? Я нашел тебя, скажи!
        Он сжал ее руки в своих. Все его существо трепетало от радости обретения давней возлюбленной.
        Горбунья осторожно высвободилась и отодвинулась.
        - Иногда мы очень сильно хотим чего-либо и поэтому ошибаемся, принимаем желаемое за действительное. Вы ошиблись.
        И она потухла, точно в душе ее погас свет.
        - Черт побери! - Желтовский вскочил с места. - Зачем, зачем ты мне-то морочишь голову?! Ты думаешь, что я вытягиваю из тебя правду, чтобы обвинить в убийстве и послать на виселицу? Да я сам взойду на эшафот, только откройся мне и дай возможность защитить тебя!
        - К чему все это? - она пожала плечами. - Пусть будет, как будет.
        - С ума сойти можно! - Желтовский заметался по комнатенке. Но горбунья оставалась безучастной.
        Видя, что все бесполезно, она более не скажет ни слова, он обессилел и решил уйти.
        - Если вдруг вам понадобится моя помощь или вы захотите сказать мне нечто важное, вот вам моя карточка, тут указан мой адрес. Сердюков, я знаю, позволит вам написать мне или послать за мной. Прощайте.
        Понуро он двинулся к двери и взялся за ручку.
        - А Боровицким передайте, что денег их я не желаю, - раздалось ему вслед.


        Глава 29
        Сердюков цепким взглядом окинул фасад дома и вошел. Небрежно кивнул швейцару и приказал доложить. Через несколько минут в прихожую поспешно выпорхнула горничная:
        - Ваше высокоблагородие, барыни дома нет, и барышни нет, в церкви они.
        - Что ж, неужто никто не принимает? - подивился следователь.
        - Барин разве что, - медленно, неуверенно, с расстановкой ответила горничная.
        Сердюкову стоило больших усилий скрыть свое удивление. Вот это новость! Интересно, интересно!
        - Отлично, я давненько намеревался с ним переговорить по важнейшему делу. Доложи немедля.
        Услышав о визите полицейского следователя, полковник стал мрачнее тучи. Вот и пришла расплата за грехи. Стало быть, прознали про Толькино двоеженство! Делу дали ход! Полицейского прислали! Вот позор-то! И где он сам-то, где Анатоля черти носят!
        Старик попытался приподняться на постели и придать своей обессиленной фигуре более внушительный вид. Вошедший посетитель поклонился и сделал несколько шагов к его кровати.
        - Извините, сударь, что я принимаю вас в таком непотребном виде. Увы, хворь скрутила меня так, что я стал немощен, совершенно немощен. - Он говорил с трудом, но вполне разборчиво и уже немного быстрее, нежели в тот момент, когда речь вновь вернулась к нему после такого долгого перерыва.
        - Это вы простите меня за вторжение, - последовал учтивый ответ. - Но дело мое не терпит отлагательства. Вернее, оно не мое, а ваше - вашей семьи. И оно требует некоторых разъяснений…
        Сердюков не успел продолжить - Боровицкий весь напрягся и покраснел:
        - Что уж тут объяснять! Со мной, господин следователь, не надо церемониться. Я хоть и старый, и инвалид, но понятие о чести и достоинстве человеческом еще сохранил. Ясное дело - подлец мой сын, Анатоль, подлец! Я знал о его тайном венчании на этой девице, гувернантке… имя ее опять запамятовал. Он сам мне признался. Я сказал ему тогда, что по всем божеским и человеческим законам она теперь ему - законная жена, веди, мол, ее в дом. А невесте его, Таисии, получается от ворот поворот. Только я все это решил - и шагу не успел шагнуть: в глазах моих все померкло, и тьма наступила египетская. Вот, оказывается, десять лет провалялся я бревном бессловесным! А сынок-то мой слаб оказался душой. Уж куда он прежнюю свою жену подевал, не знаю, мне пока о том не сказывали, да только на Таисии он женился, ничего ей не сообщив о прежнем браке. Что теперь делать - не знаю, как тут поступить, чтобы детей ни в чем не повинных не обидеть! Не знаю! Я вину свою признаю. И сына своего не оправдываю. Что полагается за двоеженство по закону? Каторга? Лишение всех прав и состояния? Вы ведь его в тюрьму посадите теперь? Вот
где позор мне, старику!
        - Помилуйте, какая же тут тюрьма… - начал было следователь и осекся.
        Старик так и не оправился, не понимает, что несет. Значит, его слова - бред нездорового ума… Или же ему не сказали о смерти сына, и тогда понятно, что именно произошло в этом семействе, почему им вдруг понадобилось так срочно изменить показания.
        - Ефрем Нестерович, я вижу, что разговор наш дается вам с превеликим трудом. Мне бы не хотелось своим присутствием усугублять ваше состояние. Я, собственно, намеревался переговорить с вашей супругой, почтенной Полиной Карповной, да не застал ее. Что касается вашего дела, то история эта чрезвычайно неприятная и сложная для вашего семейства. Впрочем, я вижу, вы утомлены беседой, я откланиваюсь.
        И Сердюков стремительно покинул комнату больного, боясь дальнейшего продолжения разговора. По выражению лица старика Боровицкого следователь понял, что догадался почти верно. Полковник не ведает ничего о смерти сына. А быть гонцом, приносящим страшные вести, Сердюкову совершенно не хотелось. Конечно, нехорошо вышло. Он воспользовался неведением больного человека. Зато истина показала свое лицо. Во всяком случае, теперь понятно, что за всеми метаниями дам Боровицких стоит желание во что бы то ни стало спасти доброе имя Таисии Семеновны и ее детей, даже ценою сокрытия тайны смерти Анатоля, который, как теперь получается, ее вполне заслужил. Но только при условии, что горбунья - Розалия. А если это не она?
        Вернувшись в управление, он обнаружил на столе записку от своего помощника. Тот доносил, что возникли некие новые, интересные и важные обстоятельства по делу, касающемуся Александровской больницы. Сердюков помчался в больницу. Еще несколько недель тому назад, как только подозреваемую перевезли в Петербург, он распорядился искать по всем больницам и приютам возможные следы пребывания там Розалии - Лии. Полицейский почти не надеялся на успех. Что может сохраниться в больничных записях за десять лет? Но уж так он был устроен, что всегда оставлял в душе маленькую лазеечку для любимого русского чувства - а вдруг?
        Молодой человек, только начинавший подвизаться на поприще сыска, по фамилии Петушков, радостно блестя глазами, рассказал Сердюкову, что, когда он уже утратил всякую надежду обнаружить что-нибудь толковое, именно в этот момент он и столкнулся со сторожем морга. А тот и поведал ему леденящую душу историю.
        - Да вы сами, сами, Константин Митрофанович, послушайте, он вам сам расскажет! - радостно захлебывался словами возбужденный своей удачей Петушков.
        Сердюков поглядел на него и улыбнулся. Но - про себя, чтобы не обидеть ненароком молодого коллегу. Вот так и он лет двадцать тому назад начинал - с блеском в глазах, дрожа от возбуждения от любой более или менее толковой мысли, словно охотничья собака. Впрочем, теперь не время для сентиментальных воспоминаний. Надо идти в морг.
        Сторож, невысокий, трезвый, средних лет малый, в огромном клеенчатом переднике, встретил гостей неприветливо.
        - Стало быть, опять расспрашивать будете? - спросил он не очень-то любезным тоном. - Я о том времени мало что помню. Пил тогда сильно.
        - А теперь пьешь? - нахмурился Сердюков.
        - Нет, теперь не пью. Шибко тогда меня пробрало, чуть не помер я. Разом всю дурь и вышибло из башки-то. С той поры - ни капли.
        Сторож покачал головой и сунул в рот папиросу. Пока он раскуривал ее, следователь огляделся. Да, невеселая компания. Видеть вокруг себя только мертвые тела, мужские и женские, детские трупики, тела, скрючившиеся от старости, изъеденные болезнями или вовсе еще не тронутые годами. Бр… поневоле тут станешь либо пьяницей, либо философом.
        - Так что же подвигло тебя на праведный путь? Какое такое происшествие? - поинтересовался полицейский и присел на длинную лавку неподалеку от входа. Идти в глубь помещения, заполненного мертвыми телами, он почему-то не хотел.
        - Так я рассказывал молодому господину, - пожал плечами служитель смерти. - Однако как вам угодно. Расскажу и вам.
        Давно это было, лет десять тому назад, а может, чуть поменьше. Нет, вроде все десять… Поступила ко мне женщина, то есть покойница. Молоденькая еще, по всему видно. Да только жизнь ее, похоже, сильно била. Так ее болезнь схватила, что аж скривило всю и сгорбатило. Оттого и преставилась она, горемычная. Я еще тогда подивился, глядя на нее: личико такое красивое, а тело - Господи, спаси, так все изогнулось, страшным горбищем изогнулось! Родных у нее не было, никто не пришел забрать тело для погребения, стало быть, определяю я ее в могилу со всеми прочими безродными и бездомными. Лежит она, готовится с Богом встретиться. Я так считаю, что всякий покойник, пока он еще тут, на земле лежит, про себя свой жизненный путь отмеряет, грехи свои считает, к суду Божьему готовится.
        Вечер уж подступал, смеркалось. А я все дела свои закончил и примериваюсь к чекушечке. Только стакан на стол поставил - слышу: вроде шорох или стон. Я, правду сказать, первое время, как сюда поступил работать, все боялся. Покойников все боятся. Россказни эти всякие про оживших покойников и прочая чепуха… А потом я привык и уж как к родным к ним относился. Разговаривал с ними, бывало, - мол, брат, что это так тебя рано угораздило, или еще что-нибудь в таком духе. Разговоры о том, что мертвецы якобы оживают, понятное дело, я слышал, да только когда их вокруг тебя столько - порой и живых столько не видишь, сколько их, - так перестаешь и слушать брехню всякую. Так вот, это все к тому, что я в первый момент и не придал шуму значения. Ну, кошка, может, пробежала или крыса. Так нет же, и впрямь - стон! Я голову-то подымаю - и вижу… Горбатенькая эта сидит среди прочих мервяков и на меня глазами хлопает, а изо рта у нее пена идет. И глазами так вращает страшно, и дышит тяжело. У меня стакан из рук-то и выпал! Я даже крест животворящий не мог на себя наложить, так руку мне от страха свело. А покойница моя
уже и руками шевелит, и ко мне их тянет и - о, Господи, пресвятая Богородица, - лепечет чего-то! Я от ужаса поначалу никак не мог разобрать ее слова. А потом слышу - о помощи она просит. Тут я очнулся - и вон из покойницкой. Выбежал на морозец да как закричу благим матом! В жизни так не орал. Народ сбежался, докторов позвали… Все дивятся этому случаю невиданному. Доктор, что лечил ее, глазам своим не поверил, ведь именно он смерть ее и признал! Да, стало быть, ошибся. Она потом лепетала что-то вроде того, что с нею уж бывало такое, в детстве, вроде как тоже чуть не похоронили ее тогда.
        - И куда же она делась потом, ваша чудом воскресшая горбунья? - Следователь вытер вспотевший от волнения лоб.
        - Куды, куды! А туда же - на тот свет. Не помогло ей это чудесное воскрешение. Полежала денек в лечебнице, а потом вышла на холод, упала от слабости организма или поскользнулась, да и умерла. Тут, неподалеку от наших ворот, ее и подобрали. Вот, стало быть, какие бывают дела. - Сторож развел руками. - А я с той поры не пью, совсем не пью. Бога убоялся!
        - Это ты правильно сделал, - Сердюков поднялся.
        Сорвалось, сорвалось… Не привела ниточка к развязке, только еще больше все запуталось.
        Петушков заглядывал начальнику в глаза, пытаясь понять, насколько он помог ему в продвижении дела. Следователь дружески похлопал его по плечу и устало двинулся восвояси.


        Глава 30
        Надзиратель уже в третий раз подходил к двери темницы и смотрел в специальный глазок. Так и есть, опять лежит лицом к стене, горб свой выставила и лежит, не шелохнется. К еде не притронулась. Вчера всю ее одежду перетрясли, пересмотрели. Какие такие бриллианты, откуда им взяться? Почудилось господину следователю, померещилось. Однако ж как она разобиделась, ишь, фигли-мигли какие! Лежит… Вроде и не дышит… Господи, помилуй, да она жива ли? Следователь шкуру с него снимет, ежели что…
        Надзиратель стал торопливо открывать замок, а тот, как назло, не давался, ключ не хотел проворачиваться с первого раза. Или в спешке он не так его вставил? Бывает, ведь в тюрьме куда спешить-то? Размышления его вдруг оказались прерваны резким грохотом. Стены здания содрогнулись, раздались громкие крики, топот ног. Надзиратель выдернул из замка злополучный ключ и тоже побежал на шум.
        Горбунья лежала на боку, лицом к стене и, казалось, ничего не слышала. Она действительно уже сутки не вставала, не принимала пищу и почти не переменяла позу. К чему есть, пить, дышать, жить, если мир так жесток и несправедлив? Она равнодушно слушала, как окликает ее надзиратель, как ворочается ключ в замке. Какой-то грохот… Скрежет ключа умолк, прерванный на полуобороте. За время, проведенное в казенных стенах, она уже научилась отличать все нюансы здешних звуков. Приподняв голову, женщина подождала несколько мгновений, но дальнейшего скрежетания не последовало. Она с трудом встала и медленно подошла к двери, толкнула ее, и дверь немного приотворилась.
        Не веря собственным глазам, затворница помедлила несколько секунд, а потом решительно быстро распахнула дверь камеры и выскользнула в сумеречный коридор, не забыв прикрыть дверь за собой, словно она заперта по-прежнему. До ее слуха доносились крики, шум, топот ног, окрики начальства, лязганье железа. Пахло гарью, помещение постепенно заволакивалось дымом. Не раздумывая о причинах этой суматохи, пленница двинулась в противоположную от шума сторону. Она совершенно не представляла себе, куда ей идти и что делать дальше. Услышав приближавшиеся из-за угла коридора шаги, она метнулась вперед и толкнула первую попавшуюся дверь. Ее изумленному взору предстала комнатушка, набитая взволнованными женщинами, галдевшими и причитавшими в полный голос. По большей части, они были одеты очень просто, многие держали в руках свертки и котомки. Вероятно, тут принимали посылки для заключенных. Надвинув на лицо платок, беглянка забилась в самый дальний угол, в общем шуме на нее не обратили никакого внимания. Она сама не понимала, как ей удалось так незаметно проникнуть сюда. Потому что в следующий миг дверь широко
отворилась, и в помещение быстро вошел полицмейстер. Женщины разом умолкли, и все взоры обратились на вошедшего.
        - Вот что, досточтимые дамы: нигилисты бомбу взорвали, товарища своего вызволить хотели. Да не тут-то было! Мы не лыком шиты, мы всегда начеку! Да только не до вас нам теперь, по домам ступайте, а гостинцы ваши завтра принесете, а лучше - на следующей неделе.
        Женщины возмущенно заголосили, но подчинились и с подавленным видом заторопились прочь.
        - Ступайте, ступайте с Богом! - выпроваживал их полицейский. Он очень торопился избавиться от посторонних людей, как ему приказало начальство, так что особенно не разглядывал посетительниц.
        Беглянка выскользнула за дверь и скоро оказалась на улице. Стараясь не озираться по сторонам и не привлекать к себе внимания, она быстро пошла куда глаза глядят, но вскоре опомнилась и достала карточку, врученную ей накануне Желтовским. Памятуя, что язык до Киева доведет, она стала расспрашивать прохожих, как ей добраться до указанного адреса. Путь оказался не близкий. Битых два или три часа она блуждала по незнакомому большому городу, удивляясь, отчего это ее не хватает первый встречный городовой, пока наконец не оказалась у нужного дома.
        На робкий звонок показалась горничная и с изумлением оглядела посетительницу. Барина нет, и когда будет - неизвестно.
        Горничная захлопнула дверь, негодуя - и что понадобилось эдакому страшилищу от ее замечательного барина? Конечно, он человек предобрый, всяких защищает, иногда и денег не берет. Но чтоб домой к нему являться, да еще такому чудищу!
        И вновь звонок потревожил тишину просторной квартиры. Горничная и вовсе рассердилась. Верно, воротилась горбатая, поди, деньги начнет канючить. Резко распахнув дверь, горничная уже приготовилась криком прогнать попрошайку прочь. На пороге стояла Матильда Карловна Бархатова.
        - Что это, милая, у тебя такое лицо, будто ты черта увидала? - насмешливо осведомилась гостья. - Доложи Сергею Вацлавовичу о моем приходе.
        Бархатова двинулась в комнаты, она чувствовала себя тут хозяйкой.
        - Барина нет, - все еще сердясь, ответила горничная, - а что до черта, так тут и впрямь испугаешься. Тут хозяина горбунья какая-то искала. Жуть какая страшная!
        - Горбунья! - воскликнула Матильда Карловна и переменилась в лице. - Горбунья, говоришь?! Давно ли она приходила?
        - Да вот аккурат перед вами. Странно, что вы ее на лестнице не приметили.
        - Ступай, беги вслед, нагони, приведи ее сюда, немедля! - закричала Бархатова. - Да что же ты стоишь, как истукан! Беги, ради бога!
        - Куда же мне… как же я… - залепетала горничная.
        - Беги! - пронзительно заверещала Матильда, не узнавая собственного голоса.
        Горничная сорвалась с места и помчалась вниз по лестнице, а Матильда вошла в гостиную и без сил опустилась на диван. Нет, такого не может быть, не может быть, чтобы эта странная женщина вдруг оказалась тут! Она же в тюрьме! Но что-то подсказывало Матильде, что двух горбуний на одного Желтовского найтись не может. Но что ее привело сюда? И если это она, если и впрямь она…
        Мысли ее полетели вскачь с неистовой силой. В последнее время Матильда всерьез стала опасаться, что ее роману с Желтовским пришел конец. Доселе один ее роман сменялся другим - один любовник, потом еще, и еще, и так - множество раз, и все они приходили и уходили, не оставляя в ее душе ни следа, ни сожаления. Но Желтовский оказался иным, нежели прежние воздыхатели. Но он все не говорил ей о любви, не звал к алтарю, да она и сама не настаивала. Свобода, давшаяся ей такой страшной ценой - ценой унижения, погубленной юности и невинности, - по-прежнему оставалась главным богатством ее жизни. После наследства покойного супруга, разумеется. Поэтому прежде всего самой себе она говорила, что подобное положение дел - жизнь в свое удовольствие, без всяких обязательств перед другим человеком, - ее вполне устраивает. Но все стало стремительно меняться, как только она почувствовала, что возлюбленный отдаляется от нее, что он не так с нею откровенен и прямодушен, не так нежен, как прежде. Ему уже не нужна ее пылкая страсть, и он вовсе перестал показываться ей на глаза. Матильда совершенно запуталась в своем
отношении к Желтовскому. Если раньше она полагала величайшей честью, величайшим доверием с его стороны, когда он делился с ней сокровенными мыслями и даже рассказал ей о Розалии, то теперь она решила, что это и есть доказательство его полного к ней равнодушия. И, уяснив эту жестокую, как ей показалось, правду, Матильда со страхом поняла, что она ни за что не желает потерять Сергея. Ни за что! И именно теперь сохранение ее личной свободы стало восприниматься ею как помеха, как величайшая глупость, которую она сама же и внушила Желтовскому. Сделаться его законной женой - и немедля! Вот чего она пожелала, со всей присущей ей страстностью. Но именно теперь Сергей Вацлавович оказался совершенно недоступен для ее чар. Он замкнулся, закрылся, его душа захлопнулась прямо перед ее носом, как тяжелая дубовая дверь в банке, где она хранила свое состояние.
        И что же эта глупая курица не идет? Наверное, не догнала горбунью. Куда уж там, она ведь такая неповоротливая, медлительная! Матильда всегда говорила Сергею Вацлавовичу, что эту горничную надобно уволить и взять другую, пошустрее, порасторопнее.
        Ах, если бы только вышло, только бы все получилось…
        В передней раздались шаги, Матильда вскочила и бросилась туда. И - о чудо, - и впрямь вышло! Запыхавшаяся, красная от беготни горничная толкала перед собою странного вида женщину.
        - Вот, - с досадой на гостью прошипела горничная, - насилу нашла, она не успела уйти далеко, хорошо, дворник ее заприметил.

«Вот это вовсе нехорошо, что ее дворник видел. Ну да ладно!» - мелькнуло в голове Бархатовой.
        - Послушайте, я о вас знаю, вы - Лия Гирей, Сергей Вацлавович мне о вас рассказывал. Его нет теперь и долго не будет. Я его близкий друг, и поэтому вы можете мне довериться. Не бойтесь меня, я вам помогу. Вы как тут очутились, вас следователь выпустил? - стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче, доверительнее, спросила Бархатова.
        - Сама ушла, - последовал короткий ответ.
        - Вот это славно! - Бархатова засмеялась. - Вы хотите сказать, что убежали из-под стражи? И прямо сюда, на квартиру к господину Желтовскому? Да вы же погубите его!
        - Мне некуда деваться, господин адвокат дал мне свою карточку, - тихо ответила беглянка.
        - Ну, вот что! - решительно заявила Матильда. - Я чрезвычайно обеспокоена вашим визитом сюда. Боюсь, что это не пройдет незамеченным для репутации адвоката Желтовского. Но я помогу вам, я действительно вам помогу. Доверьтесь мне и ступайте со мной.
        Матильда крикнула оторопевшей горничной, чтобы та подозвала ее кучера и сказала ему подать коляску к парадному входу. Да чтоб держала язык за зубами! Ради хозяина, который так к ней добр и снисходителен. Для убедительности она сунула горничной рубль. Придется и дворнику заплатить за молчание, будто и не видел он ни горбуньи, ни Бархатовой и не заметил того обстоятельства, что обе дамы уехали в коляске Матильды Карловны.


        Глава 31
        Надзиратель только на следующее утро вспомнил о своей подопечной. И немудрено! Революционеры попытались освободить своего товарища, взорвали часть тюремной стены, пытались организовать побег. Да только куда уж им! Не вышло! И поди-ка, как они распоясались, обнаглели! Страх божий потеряли! А шуму, шуму-то было, и нагоняй от начальства заработал. Но ничего, все обошлось, слава Богу! Бомбиста водворили в камеру, стену всю ночь заделывали.
        Надзиратель усмехнулся и глянул в глазок. Но никого не увидел. Не веря собственным глазам, он вставил ключ в замок, но не успел повернуть его, как дверь подалась вперед. Он похолодел, и что-то оборвалось в его животе. Камера оказалась пуста!
        Сердюков не поверил собственным ушам, когда ему доложили об исчезновении горбуньи. И уж окончательно он впал в бессильное бешенство, когда беглянку не удалось обнаружить по горячим следам - ни в первый день, ни позже.
        - Куда она могла запропаститься? - горячился он. - Ведь у нее в столице и знакомых нет. Ей некуда деваться! К тому же у нее такая приметная внешность!
        Однако, успокоившись, поразмыслив немного, он сообразил - у горбуньи все же нашлись знакомые. Поэтому Сердюков тотчас отправился на квартиру к Желтовскому.
        - Лия убежала из-под стражи?! - только и мог вымолвить адвокат. - Но это непостижимо! Вы, вероятно, подозреваете меня в причастности к данному происшествию? Но я уверяю вас, что для меня это совершенная новость, ошеломляющая новость!
        По выражению лица растерянного, потрясенного адвоката следователь понял, что побег горбуньи для него и впрямь неожиданность. Он обошел всю квартиру Желтовского, но никаких следов пребывания беглянки не обнаружил. К тому же Желтовский - человек осторожный, и, несмотря на всю предысторию его взаимоотношений с Гирей - Киреевой, вряд ли он укрыл бы ее от полиции. Откройся он - и все, конец его адвокатской практике.
        После ухода полицейского Сергей Вацлавович некоторое время пребывал в полном недоумении и растерянности. Ровно до того мгновения, пока его взгляд не упал на горничную. Милая, простодушная девушка стояла красная как рак и глядела в пол.
        - Да ты никак знаешь что-то?! - воскликнул адвокат.
        Та всхлипнула и упала на колени. Торопясь и запинаясь, она сбивчиво поведала ему о визите обеих женщин. И даже о рубле, уплаченном ей Бархатовой за молчание.
        - Вот те раз! - только и сумел вымолвить Желтовский. - Одеваться подавай, и поживее, а рубль все же себе оставь!
        Через три четверти часа он уже примчался к Бархатовой.
        - А барыни нет и долго не будет, - улыбаясь, заявила ее нарядная горничная.
        - Что значит - долго? - рассердился Желтовский.
        - А кто ж знает, - пожала плечами девица. - Недели через три, сказывали, будут. Вроде, к родне подались.
        - Куда, к какой родне?
        - А мне почем знать?
        Горничная нагло улыбалась, и только теперь Желтовский приметил в ее ушах серьги, которые не так давно украшали ушки ее хозяйки. Тут уж не рублем дело обошлось, эта не выдаст!
        А между тем, накануне в этом доме происходили лихорадочные сборы. Дворника послали за билетами на вокзал, и, когда все было готово, две нарядно одетые дамы быстро юркнули в стоявший у парадного подъезда экипаж и покатили на вокзал. На вокзале, в суете и толкотне, экипаж приблизился к поезду как только возможно близко. Носильщику вручили багаж, и одна из пассажирок, роскошно одетая, с яркой внешностью, двинулась к синему вагону первого класса. Она покачивала полными бедрами и смотрела вперед, почти не мигая. Городовой и кондуктор, стоявшие около вагона, уставились на красивую барыню. Если бы их спросили, о чем она с ними говорила, они бы не смогли ответить. Да, вроде, она о чем-то их спросила… И пока они таращились на ее высокий бюст и неотразимое лицо, обрамленное пышными локонами, за их спинами в вагон юркнула ее спутница - в широком плаще и огромной шляпе, прикрывавших некоторое несовершенство ее фигуры. Потом и красивая дама вошла в вагон, оставив после себя облако дивного аромата.
        Прошли томительные три недели. Желтовский совсем изнемог, дожидаясь возвращения Бархатовой. И вот однажды, явившись снова к ней на квартиру, он услышал долгожданные слова об ее возвращении.
        - Бог мой! Мати! Куда ты подевалась?! Куда пропала, душа моя! Отчего не дала мне знать? - стараясь держаться как можно непринужденнее, заговорил Желтовский, обнимая женщину и пытаясь запечатлеть поцелуй на ее розовой щечке.
        - А! - она погрозила ему пальчиком. - Вот, стало быть, как надо с тобой поступать, милый друг! Как только я исчезла, да еще и без доклада, так я и стала нужна! А вот не скажу тебе, нет, не скажу! Терзайся ревностью - где я была, с кем?
        Озадаченный Сергей отошел в сторонку. Ах, так, значит, игра! Не хочет говорить, хитрит. Изображает, что была с мужчиной. Новым поклонником желает пробудить в нем ревность. Стало быть, неспроста она так себя ведет. Да и цвет лица стал гораздо более загорелым. Уж не в южные ли края вы, матушка, ездили?
        Вечером они отправились в Михайловский театр, слушать любимую Сережину оперу,
«Травиату», итальянского сочинителя Верди. Матильда была в этот вечер чудо как хороша. Глаза ее сияли, она вся светилась от внутреннего возбуждения. Она выбрала бархатное платье цвета спелой сливы, этот густой, темный цвет был ей необычайно к лицу. А украшением к платью стал подарок Желтовского. На груди, почти у плеча, красовался нежный розовый цветок с едва заметными прожилками, искусно вырезанный из коралла, на золотой веточке, с прозрачными нефритовыми листочками, на которых мерцали бриллиантовые капли росы. Роза - во всей ее красе. И такие же розочки, поменьше, в ушках. Сергей выбрал когда-то эту брошь и серьги, поддавшись некоему непонятному внутреннему чувству. В то время Матильда ничего не знала о своей странной сопернице. А узнав, она перестала носить его подарок. Хотя иных подарков от возлюбленного у нее было превеликое множество, и они не попали в опалу. Теперь она надела старый его подарок - с явным намеком на некие изменившиеся обстоятельства.
        Желтовский терялся в догадках. Вскользь, как бы невзначай, он попытался выведать у Матильды, куда же она подевала беглянку, но та только смеялась. И делала вид, что ровным счетом ничего не понимает.
        Душевное напряжение, полная неизвестность и тревога за Лию-Розалию совсем измучили Желтовского. Он стал плохо спать. Не мог сосредоточиться на делах, стал путаться в речах. И - что явилось неизбежным следствием подобного состояния - проиграл судебный процесс. Неудача в суде совершенно его доконала, и он решил на некоторое время отойти от дел. Состояние его позволяло ему такую возможность. Надо поразмыслить, прийти в себя. Сергей надеялся, что Матильда не вытерпит и все-таки признается ему в своем пособничестве новому исчезновению Розалии. Но хитрая плутовка молчала, торжествуя победу. Ведь она так ловко избавилась от соперницы, выступив ее защитником и другом; притом Матильда свято верила, что она спасла Сергея от крупной неприятности. И это обстоятельство Желтовский прекрасно осознавал. Казалось, он бы должен радоваться и благодарить Матильду за то, как она ловко все устроила - вывела его из-под удара судьбы, освободила от бремени непосильной помощи горбунье. Несчастная вновь исчезла, значит, отпала и надобность ей помогать, жертвовать ради нее своей репутацией и его отношениями с Матильдой.
Однако победа Бархатовой оказалась преждевременной. Однажды, когда уже вовсю зарядили дожди, под ногами захлюпали лужи и задул холодный осенний ветер, адвокат Желтовский после долгого размышления пришел к выводу о необходимости срочной поездки в Крым. Он устал, ему надо отдохнуть и подлечиться. Что же с того, что лето уже прошло? Это в Петербурге оно прошло, а в Крыму еще тепло, светит солнце. Да к тому же к делу, которое он задумал, особенности климата не имели ровным счетом никакого отношения.
        Он сам купил себе билет в кассе вокзала и, пребывая в задумчивости, двинулся к Матильде, размышляя, как сообщить ей эту новость. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как со скамьи поднялся какой-то человек и двинулся следом за ним. Второй, неброского вида тип, стоял неподалеку и наверняка слышал весь разговор Желтовского с кассиром. Во всяком случае, он тоже куда-то торопливо направился, едва лишь адвокат покинул здание вокзала.


        Глава 32
        Визит полицейского следователя чрезвычайно возбудил Ефрема Нестеровича. Что-то непонятное было в этом посещении, осталась какая-то недосказанность. Или это его больная голова уже ни черта не соображает, мешает понять, что тут к чему? Полковник мучился до тех пор, пока из церкви не воротились жена и дочь. Услыхав их голоса, он резко дернул шнурок колокольчика. Полина Карповна, а вслед за ней и Зина вбежали в комнату больного.
        - Что ты, Ефрем Нестерович, шумишь? Чего тебе надобно, голубчик? - Жена с улыбкой двинулась было к кровати супруга, да так и застыла, словно пригвожденная к полу его яростным взглядом.
        - Полицейский приходил, - полковник не сводил с жены глаз и, увидев, что она взволновалась, прямо в лоб спросил: - Анатоль где? Отчего его так долго нет?
        Полина Карповна отшатнулась, и ужас отразился на ее лице. За все это время они с Зиной так и не придумали ничего на случай такого прямого вопроса со стороны Боровицкого.
        - Ефремушка, голубчик! - жалобно заскулила супруга, отчаянно пытаясь избежать развязки.
        - Да говори ты, черт бы тебя побрал! - зарычал из последних сил полковник. На его бледном лбу выступили крупные капли пота. Он изнемогал от дурных предчувствий, неизвестности и собственного отчаянного бессилия. - Зина, хоть ты скажи отцу правду! - взмолился Боровицкий, переводя взор на дочь, которая стояла подле его постели ни жива ни мертва.
        - Брат умер, папенька, - едва пролепетала дочь, но полковник ее услышал.
        - Умер?! - выдохнул он. - Но когда же?!
        - Уже три месяца тому…
        - Как, как он умер?
        - Так ведь это она, его Розалия и убила! - отчаянным голосом вскричала Полина Карповна. - Отомстила, отомстила Толеньке, проклятая, да и нам всем заодно!
        - Вот как! - только и сумел вымолвить Боровицкий. - Вот, стало быть, как… А ведь я, дурак, должен был и сам догадаться. Ведь вы обе в трауре. Да что с меня возьмешь теперь… Ступайте, отдохнуть хочу…
        Он едва шевелил посеревшими губами.
        - Но папенька!
        - Ступайте, - и он отвернулся, уткнувшись лицом в подушку.
        Зина подхватила мать, захлебывавшуюся слезами, и поволокла ее прочь из комнаты. Полина Карповна далеко не пошла, осталась тут же, подле дверей. Прошло около часа. Полина Карповна, тихонько подвывая, позвала мужа. Без ответа. Прошло еще полчаса. Ефрем Нестерович не отвечал. Она заголосила. Снова сбежались и Зина, и прислуга.
        - Зина, доченька, сил моих нет, войди к нему, посмотри… Я боюсь!
        Зина перекрестилась и вошла в комнату отца твердой походкой. Она что-то долго не возвращалась, и мать сама решилась и вошла следом. Зина стояла у постели Боровицкого, рукою прикрыв его глаза.
        Полина Карповна пережила супруга всего лишь на две недели. Зина, похоронив обоих родителей, осталась одна. Она рассчитала почти всю прислугу и целыми днями просиживала в опустевших комнатах. Семейное горе придало ее лицу угрюмое выражение, состарив девушку лет на десять. Пустота и чернота обступили ее со всех сторон. Одна, совсем одна, никому не нужная! Никем не любимая! Родители так любили своего ненаглядного сыночка, что и на тот свет поспешили за ним, чтобы не расставаться с Анатолем. А ее оставили на произвол судьбы.
        Правда, еще есть Таисия и ее дети, родные племянники Зины, дети Анатоля. Но после всего того, что Таисия узнала о своем браке, она больше не хотела видеть ни Зину, ни родителей своего покойного «супруга». Молодая вдова, конечно, не могла не прибыть на похороны стариков Боровицких, но до этого печального события она явно старалась не приходить в их дом и не знаться с ними так тесно, как то было прежде. Так что нынче она и вовсе не пожелает видеть Зину, единственную из Боровицких, из этой семьи, которые ввергли ее в такой немыслимый, нескончаемый позор.
        Звонок! Зина вздрогнула всем телом. Кто бы это мог быть? Все соболезнования уже получены, а подруг и друзей у Зины как не было, так и нет.
        Шурша черным траурным шелковым платьем, в комнату вошла Таисия Семеновна. Зина вжалась в кресло. Ну вот, легка на помине! Пришла сказать, что более не желает ее знать и просит Зину не беспокоить ее визитами.
        - Зина, ты очень бледна. Ты совсем не выходишь из дому?
        - Нет, - покачала головой в ответ Зина.
        - Так нельзя, ты не можешь все время оставаться одна, со своими печальными мыслями. Мне тоже нелегко, но дети приносят мне радость и умиротворение.
        - Да, они у тебя славные, все в…
        Зина осеклась, хотела, как раньше бывало, сравнить их с отцом - Анатолем. Подчеркнуть их сходство - это считалось в семье высшей похвалой для детей.
        - Я их по-прежнему очень люблю, - произнесла поспешно Зина и печально умолкла, не зная, чего ей ждать от визита невестки.
        Последние слова золовки болью отозвались в душе Таисии. Старший мальчик и впрямь был вылитый отец. Узнав чудовищную правду о муже, отце своих детей, несчастная женщина невольно отодвинула от себя сына только за одно его сходство с Анатолем. Бедный ребенок, не понимая, в чем дело, однажды кинулся к ней на шею, обливаясь слезами.
        - Маменька, маменька! Отчего вы больше не любите меня, как прежде?
        - Что ты удумал, милый? - смутилась мать.
        - Вы всех целуете, а меня - нет, и по голове не гладите, как прежде! - и мальчик заплакал, уткнувшись лицом в грудь матери.
        - Бедное мое дитя, прости свою неразумную мать! Я люблю тебя, как прежде! - и она осыпала его нежными поцелуями.
        Долгими ночами, лежа без сна в широкой постели, она без конца вспоминала свою жизнь с мужем и все пыталась найти в этом прошлом хоть что-нибудь, что дало бы ей намек на скрытую порочность его натуры. Нет: любовь тогда так ослепила ее, что она ничего не могла понимать и видеть правильно. Она негодовала на свекровь, так и не будучи до конца уверенной, знала ли та страшную тайну Анатоля. Ну, а о свекре и говорить нечего! Не бывало и дня, чтобы Таисия не проклинала его чудесное
«просветление». После похорон стариков Боровицких, вконец измучившись, утомленная этими раздумьями, Таисия приняла решение и направилась к осиротевшей золовке. Нельзя сказать, что она уж очень любила сестру мужа, Таисии был не по душе резкий нрав Зинаиды. Но теперь, когда она приняла решение, только Зина могла ей помочь.
        - Зина, я долго думала о том, что произошло между нашими семьями. - Таисия нервно прошлась по комнате. Зина сжалась в комок. - Теперь, когда с нами нет тех, кто знал эту гадкую правду, когда пресловутая Розалия изменилась так, что ее не признает никто, даже из близких ее знакомых, когда Желтовский еще сто раз поразмыслит, прежде чем обнародовать свое преступное соучастие… Словом, я решила для себя… Ничего не было, Зина! Ничего! Анатоль безгрешен! Наш брак - законен! Я искренне скорблю о его кончине. И дети должны вырасти, почитая память отца как достойного и благородного человека.
        Зина, дрожа, слушала Таисию.
        - Я так люблю его до сих пор! - Таисия остановилась и заломила руки. - Я прощаю его, прощаю его ради наших детей и буду молиться за упокой его души.
        - Святая! Ты святая! - Зина подскочила и порывисто обняла невестку. - Храни тебя Господь!
        - Поэтому я приняла решение, - продолжила Таисия более спокойным тоном, слегка обняв в ответ Зину. - Все должно вернуться в прежние рамки. Мы должны жить, как жили раньше, и ничто не должно напоминать нам об этих ужасных днях. Значит, тебе следует, как и было раньше, перебраться к нам. Но теперь уже - окончательно. Ты - сестра моего любимого покойного супруга, и я прошу тебя: живи с нами. С моими детьми. С его детьми.
        Зина зарыдала. Она не могла найти слов для выражения своей безмерной благодарности. Когда слезы ее поутихли, Таисия - уже с улыбкой - произнесла:
        - Наш траур будет долгим. Но мы не можем все время сидеть взаперти. Надо заказать для тебя несколько элегантных черных платьев, чтобы ты могла появляться на людях в достойном виде. Я не теряю надежды найти для тебя подходящую партию!


        Глава 33
        Странным и милым показался Желтовскому город Евпатория после большого, надменного, холодного Петербурга. Античная Керкинитида, средневековый Гезлев, а ныне - русский город Таврической губернии. Этот маленький южный город у самой кромки моря, с кривыми извилистыми улочками, побеленными домами и резными пузатыми балконами, увитыми виноградом, с турецкими банями, монастырем дервишей, со старинной мечетью Джума-Джами, с тонкого минарета которой доносились заунывные призывы муэдзина к молитве, - все напоминало ему восточные сказки, которые они с маменькой читали долгими зимними вечерами, когда он был еще мальчиком. Лавки, кофейни, пестро одетые торговцы, огромные арбузы и сочные помидоры. Теплый ветер с запахом водорослей. Незнакомые для северянина запахи и звуки. Количество курортников уже изрядно поубавилось, и высокий, опрятно одетый молодой господин в соломенной шляпе и светлом костюме неизменно вызывал у местных жителей живой интерес.
        Сергей поселился в гостинице в центре города и каждый день проводил в, казалось бы, неспешных прогулках. Летний зной спал и уступил место спокойному бархатному теплу. Еще можно было нежиться на песке, плескаться в волнах, но вечерняя прохлада уже напоминала о том, что лето позади и все это - только его отголоски. Казалось, приехавший с севера молодой человек должен был бы каждый погожий денек употребить с толком. Однако же целью его было вовсе не возможность насытиться солнцем и морем, а выведать все, что только можно, о таинственно исчезнувшей Лии-Розалии. Так он теперь про себя ее называл.
        Он разговаривал с людьми, внимательно вглядывался в лица прохожих и в один прекрасный день оказался около караимской кенаса. Из обрывочных слов следователя он понял, что Сердюков побывал здесь. Желтовский потоптался у ажурной железной решетки, потом решился и вошел во внутренний двор. Там он постоял, ожидая, пока молящиеся покинут кенаса, сначала - мужчины, следом за ними - и женщины, молившиеся отдельно, на втором этаже. Над головой вился виноград, образуя переплетением своей листвы и стеблей плотную крышу, прямо у его лица с нее свисали спелые фиолетовые грозди. За виноградным двором ему открылся мраморный дворик, где незнакомого посетителя и встретил газзан.
        - Сударь, простите мое вторжение, я прибыл издалека, из Петербурга, и был бы чрезвычайно вам признателен, если бы вы соблаговолили уделить мне немного времени.
        Газзан остановился и внимательно, даже настороженно посмотрел на посетителя. Желтовский представился и, стараясь говорить как можно более искренно, сообщил ему о том, что он ищет Лию Гирей, с которой приключилось несчастье. Да, он знает, что тут уже побывал полицейский, но он не полицейский, а адвокат. И ищет он эту несчастную женщину с одной целью - сделаться ее защитником, помочь ей добиться справедливости. При этом Желтовский развернул перед священнослужителем несколько петербургских газет, где подробно освещались его процессы, чтобы собеседник более явственно понял мотивы действий адвоката. Ибо было бы просто наивно с его стороны полагать, что его слава защитника людей, несправедливо униженных, несчастных, обездоленных, докатилась и до южных провинциальных губерний.
        - Весьма вероятно, господин адвокат, что прибыли вы сюда именно с той благородной целью, о которой говорите. Но чего вы хотите от меня? Неужели вы думаете, что сия заблудшая душа может укрываться в нашем храме? - пожал плечами газзан.
        - Нет, конечно же, нет! Я был бы вам очень признателен, если бы вы дали мне какой-то толчок, указали направление моих поисков. Я имею некоторое подозрение, что она укрылась именно в Крыму, да только искать здесь ее - все равно что иголку в стогу сена.
        - Несомненно, вы правы. Мне остается только поверить вам и положиться на ваше благородство, что вы не обманываете меня и действительно желаете помочь несчастной девице Гирей.
        - Я вижу, вы все еще сомневаетесь? Вам кажется нелепым и даже подозрительным, что преуспевающий адвокат бросил практику в столице и ринулся искать несчастную горбунью? Увы, спасти эту женщину - дело моей чести и спокойствия моей души. Она очень похожа на другую несчастную особу, пострадавшую невинно. Я не смог помочь той женщине. И это меня мучает уже целых десять лет. Я желаю упокоить свою совесть!
        - Похвальное стремление, - сказал газзан.
        Видя, что часть его сомнений рассеялась, Желтовский спросил:
        - А не было ли у Лии родной сестры?
        - О том, как сложилась дальнейшая жизнь ее отца - предавшего веру предков во имя корыстных побуждений, осквернившего честь своей нареченной жены, оставившего дочь в младенчестве на попечении родни, - мне не известно. Здесь она воспитывалась у своей тетки. Других детей в доме не было.
        - Можно ли мне навестить эту тетушку после нашей беседы, согласится ли она говорить с посторонним человеком?
        - Быть может, я дам вам письмо и укажу адрес, - газзан склонил голову, ожидая продолжения беседы. Молодой человек, вызвавший у него поначалу настороженность и подозрения, все больше нравился ему. Что-то в его внешности, как и его искренность и горячность, говорило о том, что его душа свободна от порочных помыслов. Газзан был уже в солидных летах и умел многое читать по лицам людей, понимать их души.
        Теплый ветер тронул куст граната, на ветках которого уже наливались красными боками яркие плотные плоды.
        - Прошу вас, расскажите мне, чтобы я понял яснее, что могло быть на душе у Лии? - спросил Желтовский.
        Газзан сделал знак рукой служке кенаса, и тот принес на медном подносе большой кувшин с холодным шербетом, сладким напитком с фруктовой мякотью, и чаши для питья.
        - Смута, полная смута, - сказал священник и налил гостю чашу шербета. - Она очень неглупая девушка. Но ее ум - ее же и беда. В дополнение к горбу. Она не просто страдала, как страдал бы любой человек, получивший подобное украшение на всю жизнь, нет, она пыталась понять истинный смысл всего проходящего, найти всему объяснение. И, казалось, она нашла его для себя. Лия погрузилась в истоки нашей веры, где есть много языческих, шаманских элементов. Я много говорил с ней. Она уверовала в переселение душ, придумала для себя, что ее душа способна покидать тело и пребывать в другом месте. Эти пагубные мысли в последнее время настолько прочно завладели ее сознанием, что мне пришлось признать свое бессилие, бесполезность попыток разубедить ее. Сударь, я полагаю, что она нездорова. С нею случаются странные припадки, но я отношу это к медицинской части. Нечто вроде эпилепсии или что-то похожее… Я не врач, не могу об этом судить. Что именно произошло в лечебнице с тем несчастным пациентом - мне и вовсе непонятно, ибо это совершенно на нее не похоже! К чему ей было убивать совершенно незнакомого человека?
Впрочем, чужая душа - потемки. Быть может, вам, молодой человек, удастся зажечь свет в ее душе.
        - Куда же мне податься, где искать ее, помимо дома ее тетки?
        - Родовое гнездо караимов - старинная крепость Джуфт-Кале, что под Бахчисараем. Там, на вершине огромной горы, сохранилась древняя кенаса, остатки города, а внизу, под горой, лежит древнее кладбище, могилы под священными дубами. Караимы поклонялись дубам, верили в их особенную силу. Лия частенько бывала там. Неподалеку от Джуфт-Кале есть православный монастырь. Там вас наверняка приютят на несколько дней. Больше ей негде быть. Или она там, или уж вовсе нигде.
        Распрощавшись с газзаном и поблагодарив его, Желтовский двинулся в гостиницу. Сначала он бодро зашагал по улице, свернул за угол, потом еще раз свернул, но через некоторое время понял, что он петляет, как заяц, во время охотничьего гона. Одна улица абсолютно походила на другую, все окна и ворота были наглухо закрыты от солнца, пыли и постороннего глаза. И ни души, ни одного прохожего, только худющая, почти плоская полосатая кошка поспешно перебежала ему дорогу. Хорошо, что не черная. Однако как же ему выбраться из этого бесконечного лабиринта улиц? Вот тебе раз! Заблудился! Забавно!
        Когда это блуждание по узким кривым улочкам изрядно затянулось, оно уже престало казаться ему забавным. И в этот момент из-за угла показался какой-то человек и, словно нарочно, остановился прямо перед ним.
        - Вы вроде как заблудились, сударь? - произнес незнакомец, не глядя Желтовскому в лицо.
        - Да, а вы можете мне помочь?
        - Ступайте во-он туда, - он махнул рукой. - И на перекрестке сделайте поворот налево, а там уж и сами увидите.
        Желтовский радостно двинулся вперед, но тотчас же остановился, чтобы поблагодарить незнакомца. Обернулся. За его спиной никого не оказалось! Сергей не поверил собственным глазам. «Куда он подевался, сквозь землю провалился?! И откуда он понял, что я заблудился?..»


        Глава 34
        Маленькая пожилая женщина с усталыми глазами, в аккуратном платочке долго водила пальцем по строкам письма газзана и шевелила губами, прежде чем поняла, что от нее требуется. Желтовский внимательно наблюдал за нею, буквально кожей ощущая всю ее настороженность, испуг и тоску. Ясно, что, не будь этого письма священника, она бы и на порог не пустила незнакомца, да и откровенничать бы с ним не стала.
        - Вот и вы по ее душу, - сказала женщина, отложив письмо. - Да только мне нечего вам сказать. Нет Лии, увез ее следователь в Петербург, да, видно, там и уморил ее в тюрьме-то, бедную мою девочку!

«Лжет, - мелькнуло в голове у адвоката. - Тут на этом месте ей следовало бы всплакнуть для пущего правдоподобия».
        - Простите, как мне надобно обращаться к вам? - желая проявить учтивость, осведомился Сергей.
        - Зовите меня тетушка Бибюш.
        - Бибюш Гирей?
        - Нет, - вскинулась собеседница, - это Лия - Гирей, по отцу. А мы - семейство Фероз.
        - Значит, отец Лии признал свою дочь?
        - Признал, - нехотя согласилась старуха. - Да толку-то от этого? Правда, родня его, стыдясь за Марка, помогали нам с сестрой растить девочку. Я так думаю: не родись она горбатой, они бы и в свой дом ее взяли, ведь на лицо-то она очень хороша! Они и деньги за ее обучение в гимназию внесли. Вроде как откупились от греха Маркова. Ведь у нас, караимов, так не поступают. Один он такой и выискался. Хотя что с них взять, с Гиреев-то!
        - А чем плохи Гиреи?
        - Так не караимская это фамилия! Вроде как ханы они, что ли, или князья, не знаю я, были такие Гиреи в Бахчисарае-то, в старые времена. Кто уж там в их роду-племени около дворца ханского обитал, в гареме или на кухне, - не знаю, только вот фамилия им досталась.
        Старуха вздохнула. По всему было видно, что не хотела она пускать незнакомца в дом и говорить с ним.
        - Тетушка Бибюш, вы любите Лию, вы вырастили ее. А я ищу ее по всей империи для того, чтобы понять - кого я люблю? И если я ее найду и пойму это, я всю свою жизнь отдам ради нее, - пылко произнес Сергей, чувствуя, что отчаяние завладевает им. Как же ему добиться расположения старухи?
        - Странные вы речи говорите, не пойму я, - она поправила платок на голове.
        - Вам странно, что кто-то может любить Лию?
        Бибюш внимательно посмотрела на собеседника.
        - Я знавал ее раньше, когда она была иной. Моложе и краше, тогда на ее ровной и гибкой спинке не было страшного горба! Может, это была вовсе и не она, а какая-то другая женщина, лишь похожая на нее, и теперь я гоняюсь за чьей-то чужой уродливой тенью? - словно разговаривая сам с собою, промолвил Сергей. - Пусть так, но я должен все понять, все узнать… и помочь ей всем, чем сумею, ведь я очень хороший адвокат!
        - Лия никогда не была такой, как вы говорите.
        А Сергей, словно не слыша реплики собеседницы, продолжал:
        - И звали ту девушку Розалия, Розалия Киреева…
        - Марк Гирей, сделавшись православным, переименовал себя в Киреева, - заметила старуха.

«Киреева - Гирей, Лия - половинка от имени Розалия!» - словно стукнуло что-то в голову адвокату. И почему он раньше этого не понял? Одно имя - часть имени, часть существа. Часть души! Переселение душ! Она верила в переселение душ! Странные припадки…
        - Сударь! - окликнула его женщина.
        - Послушайте, а что ваша племянница говорила вам о переселении душ?
        - А, - Бибюш устало махнула рукой, - ее и газзан за это бранил. Мол, нехорошо все это, выдумки. Не знаю я, только одно вам скажу - она умеет присниться. Захочу я ее увидеть - она мне и приснится. Мне наутро и полегчает, словно я с ней и взаправду увиделась. Может, она и вам нынче приснится, если вы уж так хотите с ней повидаться. - Бибюш призадумалась. Выражение ее лица изменилась, словно она услышала подсказку от кого-то неведомого и невидимого. - Вы в гостинице остановились? Чай, дорого? А то оставайтесь, заночуете вот тут, под навесом, на старом диване. Ведь на дворе уже темно, опять вы заплутаете.
        Сергей донельзя удивился такому, резко переменившемуся, настроению хозяйки. То не хотела на порог его пускать, а теперь вдруг ночевать его приглашает!
        - Соседи ваши не осудят вас? - улыбнулся молодой человек.
        - Мне уж нечего страшиться. Может, и впрямь вы Лии поможете?
        Темнеет на юге быстро. Хозяйка зажгла лампу, и вокруг нее закружилась мелкая мошкара.
        - Откушаете со мною? - спросила Бибюш, и Сергей кивнул и поблагодарил ее.
        Вскоре на столе появились шурпа (нечто вроде похлебки), жирный пилав с рублеными потрохами, распространявший по всей комнате пьянящий запах, румяные пирожки - айакълачыкълар, сладкая баклава и, конечно, буза - хмельной напиток, приготовляемый из пшена. Хозяйка сидела подле гостя и курила трубку с длинным черенком. Сладковатый аромат какого-то незнакомого табака окутал адвоката. Когда после выпитого изрядного количества мутного белого напитка у Сергея слегка зашумело в голове, мелькнула вдруг тревожная мысль - она его отравит! И сразу ему вновь вспомнились восточные сказки, где коварная трактирщица опаивала неосторожного путника, чтобы темной ночью ее сообщники-разбойники ограбили и зарезали несчастного.
        Для сна Бибюш приготовила гостю постель на старом низком диване, продавленном, полинялом, видавшем виды, небось, времен ханов Гиреев. Она принесла пышную подушку и стеганое ярко-оранжевое одеяло.
        - На воздухе вам хорошо будет, прохладно, а в доме еще душно бывает по ночам, - заверила хозяйка гостя.
        Сергей улегся под навесом. За забором затихала жизнь южного города. Смолк грохот повозок, не слышно было криков разносчиков товара. Перед ним лежал небольшой дворик с каменным полом. В углу его растут какие-то неведомые цветы, к ночи они начали источать сладкий аромат. Правда, один цветок Сергей распознал сразу - роскошный розовый куст, покрытый крупными алыми цветами, невольно привлекал к себе взор каждого человека, входящего во двор. Наверное, это Лия - или Роза - посадила его собственными руками. Желтовский боялся мошкары, но его лишь чуть-чуть, совсем недолго побеспокоили ленивые медлительные комары, которые даже от смертельного удара ладонью уворачивались как-то не спеша. Взошла луна, и в ее призрачном свете все вокруг приобрело какие-то новые, загадочные очертания. Изогнутые ветви старого ореха, росшего почти посреди двора, отбрасывали фантастические тени. На небе зажглись неправдоподобно яркие звезды, но их Сергей уже не сумел толком разглядеть. Его сморил сон.
        Во сне ему казалось, что кто-то сидит рядом с его постелью, гладит его по лицу, наклоняется к нему - низко-низко. Сквозь сон он чувствует знакомый пьянящий запах нежной кожи, шелковистые волосы прикасаются к его щеке. И от этого прикосновения по всему его телу пробежала дрожь, разлилась мучительная истома. Маленькая ладонь легла на его широкую грудь, и сердце его бешено заколотилось в предчувствии некоего немыслимого наслаждения. Сергей вздрогнул и открыл глаза. Луна уже скрылась, и двор погрузился в беспросветный мрак. В этой тягучей темноте и тишине ему показалось, что он слышит чьи-то легкие шаги: вроде кто-то пробежался по дому… тихий смех, и вновь - шорох… Кажется, промелькнул лучик света, так, словно свечу быстро прикрыли рукой. Сережа встал и, спотыкаясь в темноте, вошел в дом - почти на ощупь. Он опять споткнулся, и что-то загремело у него под ногами. Он замер. Стихли и звуки в доме, света не видно… Он медленно двинулся дальше, обходя комнату за комнатой, шаря вокруг себя руками и дивясь тому, что дом оказался таким большим. Ведь днем это был крохотный домишко, всего-то в две или три
комнатки. Нигде он не обнаружил спящей хозяйки, и тут им завладел страх. И почему это он так легкомысленно ел и пил за ужином, да еще и остался ночевать в этом странном доме, у странной женщины? Может, Лия и ее тетка - ведьмы, зловещие колдуньи, которым ведомы тайны иных миров?
        Поддавшись этим неприятным мыслям, ощущая все нараставшее беспокойство, Сергей поспешил обратно, к выходу во двор. Он дошел до входной двери и в квадратном проеме едва различил, как во дворе мелькнула чья-то фигура, зашуршали высохшие, опавшие листья ореха. Сергей ринулся туда. Над его головой что-то зашумело. Неведомая ему черная птица распростерла над его головой огромные крылья. Он отшатнулся.
        - Розалия! Нет, Лия, Лия!
        Где-то - как ему показалось, уже за забором - послышался чей-то тихий смех, словно прозвенел серебряный колокольчик. Птица на миг присела на забор, сердито повела головой с длинным клювом, потом поднялась и бесшумно исчезла во мгле.
        Почти на ощупь Сергей отворил ворота и выскочил на пустынную улицу. Глаза его едва различили несколько метров каменной кладки под ногами и слабые очертания соседнего дома. Вдруг послышался тихий мелодичный звон и медленный конский топот. Из-за поворота показалось нечто. Мерцая разноцветными огоньками, с тихим звоном и едва уловимой музыкой, лившейся непонятно откуда, мимо остолбеневшего адвоката размеренно двигалась странная крытая повозка. Сергей был поражен настолько, что, только когда повозка скрылась за углом, он понял, что не приметил кучера. Как будто лошадь шла сама по себе! Он бросился вслед за ней, но его встретила лишь темнота и тишина спящего города. Потрясенный, он вернулся в дом Бибюш, рухнул на свою постель под навесом и на миг прикрыл глаза.
        А когда он их открыл, на небе уже сияло солнце, в ветвях деревьев весело заливались птицы. По двору, то и дело возвращаясь в дом, суетливо сновала Бибюш. Посреди двора, под орехом, на низеньком столике уже красовался высокий кофейник с бодро задранным носиком, источавший дивный аромат. Он-то, видимо, и разбудил гостя.
        - Выспались, батюшка? - доброжелательно спросила хозяйка.
        - Мне приснился очень странный сон, - Сергей с трудом распрямился. - Будто в доме ночью кто-то бегал, смеялся, горела свеча…
        - Кто же это может быть? - подивилась хозяйка. - Ворота всю ночь были на запоре.
        - Быть может, это Лия хотела мне присниться? - осторожно спросил Сергей.
        - Может, и так, - последовал уклончивый ответ.
        - А вам она снилась нынче?
        - А как же, конечно, - и, отвернувшись от стола, где она собирала гостю завтрак, Бибюш совершенно серьезно произнесла: - Отправляйтесь в Джуфт-Кале. Она вас там ждет!


        Глава 35
        До Бахчисарая Сергей кое-как добрался - за два дня. Два дня пыльной дороги, несносной жары и ночного холода; разбитые колеи, скрип колеса и тряска. Собственно, сам Бахчисарай был ему ни к чему, хотя в другое время он бы с превеликим удовольствием посетил благословенные места, воспетые Пушкиным, поглазел на знаменитый Фонтан слез и на дворец некогда могущественных крымских ханов Гиреев. Но теперь Желтовскому было не до развлечений. Он немного не доехал до Бахчисарая и свернул в сторону. Его путь лежал в таинственный древний пещерный город караимов - Джуфт-Кале, расположенный примерно в четырех верстах от Бахчисарая.
        Сергей никогда даже не воображал, не представлял себе ничего подобного, поэтому удивлению его не было предела, когда перед его взором, между ущельями и стремнинами, возникла гигантская скала, продолговато-округлой формы, окаймленная массой известняка, высотою около двух с половиной тысяч футов над уровнем моря, с отвесными стенами, на вершине которой виднелись какие-то постройки. Пласты древних пород под воздействием воды и ветров образовывали на всей массе горы причудливые линии, замысловатые узоры. Сергей постоял в немом изумлении, повертел головой во все стороны и вскоре увидел напротив этой горы другую скалу. С одной стороны этой скалы ютился монастырь, о котором говорил ему газзан. Этот Свято-Успенский скит был вырублен прямо в скале, к нему вела высокая лестница. Путника встретили несколько монахов из горной обители и за небольшую плату согласились приютить его ненадолго. Его отвели в небольшое помещение, где он нашел все необходимое для ночлега. Один из монахов принес ему свечу, молоко и кусок хлеба. После долгого и весьма утомительного путешествия все это показалось царской роскошью
утомленному путнику. Едва лишь Желтовский прилег на скромную постель, как услышал звон колокола, а следом - и пение, донесшееся до него словно из сердца самой скалы. И, как ни мучила его усталость, Сергей встал и тихонько направился на звук церковных песнопений.
        Пройдя несколько десятков шагов, он оказался вдруг в небольшом храме - храме Во имя Успения Богородицы, вырубленном в глубине скалы. Все его убранство, помимо икон, состояло из поистине изумительной каменной резьбы, украшавшей алтарь и своды, укрепленные перевитыми тою же резьбой колоннами. Мерцали и трещали свечи. Монахи молились. Сергей не осмелился пройти дальше порога, чтобы не помешать им. Не дождавшись окончания службы, чувствуя, что ноги его уже подкашиваются, он вышел и хотел было вернуться к своей постели. Да только не попал туда, куда желал, а оказался на небольшой террасе. Прямо напротив террасы величественно возвышалась Джуфт-Кале. Предзакатные лучи солнца освещали ее, и она была прекрасной и жуткой одновременно. Откроется ли ему завтра вся истина, придет ли к нему понимание сути всего происходящего? Сергей пожалел, что ушел из церкви: ему отчаянно захотелось воззвать к Господу и просить Его о помощи. Он обернулся - и обомлел. Над его головой, прямо в скале было высечено лицо взиравшего на него ангела, одухотворенное и строгое. Словно ангел вырывался из каменных тисков, а скала держала
его за крылья, не пуская в небеса.
        Наутро тот же монах опять принес гостю хлеб и кружку крепкого чая.
        - Осмелюсь спросить, сударь, вы тут надобность какую-то имеете? Или так, любопытствуете? Места тут довольно дикие, а вы, по всему видно, издалека приехали.
        - Имею, как вы выразились, надобность, - улыбнулся Сергей и с удовольствием отхлебнул чай. - Человека ищу, женщину. Может, вы знаете ее и поможете мне?
        - Тут людей мало, все наперечет. За исключением лиходеев-разбойников.
        - Эта женщина особенная: она горбатая.
        При этих словах монах застыл и сложил руки на груди.
        - Ах, вот кто вам понадобился! Тут она, неподалеку обитает. От нас выйдете, спуститесь - и вниз, в долину. Увидите там несколько запустелых домишек, там ее и ищите.
        - Благодарствуйте, и за угощение, и за помощь. - Сергей поднялся и заторопился в путь. Мысль о том, что Лия-Роза так близко, совсем рядом, привела его в величайшее возбуждение.
        - Ах, сударь! Вы не знаете, куда вы так спешите! - печально произнес монах.
        - Куда? - насторожился Сергей.
        - Эта женщина одержима бесом, - последовал ответ. - А ваша душа чем одержима? Ради чего вы совершили такой далекий путь?
        - Моя душа одержима любовью и состраданием, - ответил Сергей и надел шляпу.
        - Что ж, храни вас Господь! - и монах осенил его крестным знамением.
        Покинув гостеприимный монастырь, Желтовский довольно быстро спустился в лощину между горами и устремился вперед. Тропа вилась между высокими деревьями, густые колючие кусты не давали возможности обозревать путь - ни спереди, ни сзади. Сергей несколько раз оборачивался: ему вдруг показалось, что за ним - шаг в шаг - кто-то быстро идет. Он постоял, послушал, пошел вперед, снова замер. Нет, пустое - почудилось, а может, это птица или какой-то мелкий зверек. Под его ногами шуршали комочки высохшей земли - давно не было дождя, - свернувшаяся, засохшая коричневая листва, безжизненная трава, тоже засохшая, потерявшая свой цвет. Осень подступала и к этим краям. Деревья покрывались желтыми, красными, бурыми листьями. На кустах ярким огнем горели ягоды кизила. Как сказал поэт - «пышное природы увяданье». Но что-то уже отмерло, совсем упало, высохло, и то, что весной и летом притягивало взор и манило красотой и ароматами, просто шуршало теперь под ногами с каким-то мертвенным звуком. Вот так и человек, вся его жизнь… Сначала - яркое цветение, а потом - просто едва слышное шуршание, пыль под ногами.
        С такими «жизнеутверждающими» мыслями Сергей и шел, петляя, по тропе, пока вдруг прямо перед ним не возникло некое пространство, на котором он увидел несколько незамысловатых строений и черную козу с белыми, словно башмачки, копытцами. Остановившись, чтобы перевести дух, он оглянулся в поисках хоть какой-нибудь живой души. Коза уставилась на пришельца неподвижным взором и выставила вперед маленькие, но явно острые рога.
        - Эй, тут есть кто-нибудь? - крикнул путешественник.
        И тотчас услышал шуршание камешков под ногами идущего человека. Перед ним возникла женщина в каком-то диковинном наряде. И это была Лия!
        В первое мгновение он потерял дар речи. Вот так просто - вышла навстречу! Еще не веря собственной удаче, он шагнул к ней:
        - Лия! Я нашел вас! Я не могу в это поверить!
        - Что ж тут удивительного, ведь я сама вас позвала, и я знала, что вы придете.
        - Откуда вы могли это знать?! - Сергей решил, что она шутит. - Не дурачьте меня.
        - А мне вот он сказал, - и женщина с насмешливой улыбкой кивнула в сторону развесистого дерева.
        И только в этот миг Сергей увидел огромного черного ворона, который внимательно прислушивался к их беседе, склонив голову набок. Невольно ему вспомнилась ночь, проведенная им в тетушкином доме.
        - Помилуйте, Лия, я ведь не ребенок. Зачем вы вместе с вашей тетей дурачите меня? Что эта птица может сказать?
        - Гуд монинг! - громко и отчетливо раздалось сверху.


        Глава 36
        Потом они оба посмеялись над его испугом. Она усадила его в тени, напоила козьим молоком, рассказывая о печальной судьбе брошенного цирка и дрессированного ворона, оставшегося без хозяина. Сергей пил молоко, вытирал потный лоб и смотрел на Лию. Вновь она преобразилась! Вместо платка ее голову украшала маленькая шапочка без полей, вышитая бисером, надвинутая на самый лоб, она была ей чрезвычайно к лицу, подчеркивая изгиб ее бровей и выразительность глаз. Длинная темная полосатая юбка, перехваченная кожаным поясом, блузка и поверх нее - короткая бархатная кофточка, стянутая на груди. Ее оживленное лицо, светлая улыбка, которая всякий раз загоралась на ее устах, когда она обращалась к нему, непокорная прядь темных волос, упорно выбивавшаяся из ее кос - все это казалось ему узнаваемым и незнакомым одновременно. Стараясь не обидеть ее нескромным рассматриванием, он украдкой поглядел на ее горб. Горб как горб, правда, он вовсе не мешал женщине быть подвижной и легкой, что тоже казалось Сергею удивительным. Он полагал, что горбунья должна еле-еле передвигаться, опираясь на палку.
        - Вы так внимательно смотрите на меня, словно думаете, что за то время, покуда мы не виделись, в моей внешности могло что-то чудесным образом измениться, - она слегка улыбнулась.
        - Простите, - Сергей смутился: его осторожные взгляды все же не прошли незамеченными. - Я и впрямь ожидаю чуда. Чуда понимания и узнавания. Вы не спрашиваете меня, зачем я сломя голову бросился за вами в такую даль, искал вас, оставив практику в столице? Зачем я здесь?
        - Да, зачем? - тихо повторила она.
        Они сидели в тени дерева на старом полинявшем коврике. Рукава их слегка соприкасались. Сергей не сводил глаз с собеседницы, желая узреть тот миг, когда ее сходство с его ненаглядной Розалией станет совершенно очевидным.
        - Я хочу понять… - он задумался. - Где Роза?
        - Я не знаю, не знаю, как помочь вам. - Слова его собеседницы прозвучали еле слышно.
        - Хорошо. Я спрошу вас иначе… Где заканчивается Лия и начинается Розалия?
        Она разогнулась, насколько ей позволял горб, и прямо, открыто взглянула ему в лицо.
        Неужели он догадался?!
        - Помоги мне, умоляю тебя! - прошептал Сергей и провел ладонью по ее лбу и непокорной пряди. - Позволь мне понять тебя!
        Он произнес это, склонившись к самому ее лицу. Она задрожала и чуть подалась назад.
        - Если бы я сама могла понять, что со мною делается! - с отчаянием в голосе воскликнула молодая женщина. - Вот почему я здесь! Я душу свою ищу! Пытаюсь убежать от тьмы безумия!
        - Хорошо, хорошо! Не пугайся, не плачь! Я помогу тебе, мы вместе пойдем с тобой к истине! - и Сергей осторожно обнял Лию.
        Его руки сомкнулись на ее изуродованной спине. Нет, пожалуй, горб все же настоящий, это не накладная мистификация!
        - Газзан и тетушка Бибюш рассказывали мне о твоем увлечении истоками вашей караимской веры, - сказал он.
        - Увлечение - это нехорошее слово. Оно неправильное! Увлекаются от пустоты жизни, от безделья всякими пустяками. А я ищу смысл своей жизни, - с обидой в голосе ответила Лия и отодвинулась от собеседника.
        - Да, да! Извини меня, я неверно выразился. Позволь и мне прикоснуться к тому, что для тебя священно.
        - Что ж, вот оно - все перед вами! - и Лия царственным жестом взмахнула рукой в сторону Джуфт-Кале.
        Через четверть часа они двигались по тропе, вверх, к горе. Вся тропа была усыпана камнями, словно их кто-то специально тут набросал, чтобы усложнить путь к вершине. Сергей пошутил, высказав эту мысль вслух.
        - Так оно и было, - невозмутимо пожала плечами его спутница. - В далекие времена, когда крепость на скале называлась Кырк-Ер, ее жители подверглись нападению жестоких воинственных кочевников - команов. Все мужчины вышли на защиту своих домов, жен и детей. И когда врага погнали вниз, в этот миг разверзлись небеса и сверху просыпался каменный дождь. Вся долина была завалена телами врагов, которые в ужасе побежали было прочь. С той поры эта дорога и называется «Таш Йавгъан йол» - Дорога Каменного дождя.
        - Ты знаешь много древних преданий? - удивился адвокат.
        - Конечно, в каждой караимской семье хранится своя меджума. Летопись рода, предания, легенды и прочее.
        Восхождение шаг за шагом давалось им все тяжелее. Тропа становилась все круче. Сергей весь взмок, светлые пряди волос прилипли ко лбу, по его лицу градом катился пот. А горбатой спутнице - хоть бы хны, шагает себе вперед и наверх, и шагает. Только маленьким вышитым платочком иногда пот вытирает над верхней губой. Тропа все время петляла. И вот неожиданно, за одним из поворотов, на расстоянии примерно в четверть версты от вершины скалы, взору путников предстали ограда и покосившиеся ворота с непонятной надписью над входом.
        - Что это тут такое? - изумился адвокат.
        - Старинное караимское кладбище. А сама долина носит название Иософатовой долины, словно умершие возвращаются к своим библейским истокам. - И Лия решительно направилась к входу в древний некрополь.
        Кладбище! Поиск души! Одержимая бесом!
        Все это разом всплыло в сознании Сергея. Он невольно притормозил.
        - Вы боитесь, быть может? - Она обернулась, заметив, что он переминается с ноги на ногу. - Что ж, многие боятся мертвых, хотя все ими станут.
        - А что написано на воротах? - не желая признаваться в собственных страхах, спросил Сергей.
        - «Балта-Тиймез». Это означает - «топор не коснется». Топор не касается священных деревьев караимов - дубов. Мои предки поклонялись им, верили в их особую силу.
        Словно в ответ на слова Лии, ветер зашуршал пожелтевшими и совсем коричневыми листьями на ветвях огромных могучих деревьев. Путники ступили под сень деревьев и медленно двинулись меж старинных надгробий, испещренных надписями на незнакомом Желтовскому языке. Сергей подивился их странному виду. Каменные надгробия, покрытые зеленоватой патиной минувших веков, имели весьма оригинальные формы. Некоторые - в виде продолговатых плит, одним концом врытых в землю, другие - в виде призм, с двурогими возвышениями по бокам. Лия уверенно двигалась между заброшенных могил и явно чувствовала себя тут как дома. Сергею стало совсем не по себе. Ни осинового кола, ни заговоренной серебряной пули - всех этих необходимых приспособлений для борьбы с ведьмами - он не припас. Да и простого пистолета при нем не было.
        - Зачем мы тут, Лия?
        - Ты устал, а тут тень и отдохновение, - последовал ответ.
        Сергей задумался. Почему именно в этот миг она обратилась к нему на «ты»?
        - Наверное, вам кажется странным и пугающим, что молодая женщина чувствует себя спокойной и защищенной только на заброшенном древнем кладбище? - усмехнулась она, угадав его сомнения. - Воистину, когда ты красив и успешен, тебе сложно понять такого человека, как я. Ведь я - не прекрасная Матильда! - Она продолжала лукаво улыбаться.
        Сергей насторожился. С самого первого мгновения их встречи он не заговаривал с Лией ни о ее побеге из тюрьмы, ни о той двусмысленной помощи, которую оказала Матильда Бархатова своей странной сопернице. Он стремился всеми способами добиться доверия Лии и посему не затрагивал тем, которые могли бы ее напугать. Вдруг она решит, что он за ней шпионит по наущению полиции?
        - Матильда - добрая душа, но она тоже страдает и не знает покоя, - заметила Лия.
        - Бог с ней, с Матильдой. Что мы-то ищем на этом острове забвения? - занервничал Сергей.
        - Покой, прохладу и… свою душу, - Лия села на землю и расстегнула котомку, которую она несла на плечах, извлекла оттуда бутыль с водой, отпила глоток и передала ее спутнику. Передохнув немного, они поднялись и приготовились идти дальше. В это мгновение над ними мелькнула чья-то тень.
        Сергей вспомнил шорохи за своей спиной по пути к Лии и замер.
        - Это Гудвин! - оживилась Лия. - Он один на всем свете защищает меня.
        - Неправда, ты же знаешь, что я готов вести твой процесс и даже ценою своей репутации защищать тебя перед присяжными. - Сергей отряхнул шляпу от сухой травы. - Но только я должен знать, кого я защищаю. Кто передо мной - девица Лия Гирей или бывшая гувернантка Киреева Розалия, которую я до сих пор безумно люблю?! - запальчиво воскликнул молодой человек.
        - Мирской суд для меня ничего не значит. У меня есть только один судья. Один защитник и наставник - наш древний бог Тенри.
        Лицо Лии приобрело необычайно вдохновенное выражение. Косы разметались по плечам, ее черные волосы шевелил ветер.
        - Мы с тобой в дубовой роще. Потому что только тут можно попросить Тенри о величайшей услуге, его божественная помощь придет, если ты будешь верить в нее и молить его изо всех сил. Только нельзя говорить вслух, о чем ты просишь.
        С этими словами Лия подошла к одному из дубов и обняла его, крепко прижавшись к стволу всем телом и уткнувшись лбом в его шершавую кору. Ее губы шевелились, она словно слилась с деревом в единое целое. И даже горб ее стал подобен простому изгибу его ствола.
        - Я готов веровать во что угодно, просить любых богов, только…
        - Т-сс… - она покачала головой, и Сергей покорно умолк, увлеченный этим примитивным шаманством.
        - Я полагаю, что мы пожелали одного и того же, - заметил молодой человек, когда они снова ступили на тропу, ведущую на вершину горы. Лия не ответила, лишь загадочно улыбнулась в ответ.


        Глава 37
        Последние несколько саженей Сергей преодолел чуть ли не ползком, настолько крутой оказалась тропа. Из-под ног постоянно сыпались камешки и песок, башмаки скользили, Сергей беспрестанно хватался то за одиноко торчащий кустик, то за высохший пучок травы. Невольно ему припомнился скалистый берег реки Вуоксы, когда вот так же, хватаясь за все, что только попадалось ему под руку, он тащил наверх бесчувственную Розалию. Но там не было такой удушающей жары, яростно палящего солнца. И это в сентябре! Лия между тем карабкалась вверх прямо перед ним с необычайной ловкостью. Неожиданно она замерла и, придерживаясь за торчавший из земли валун, громко сказала ему:
        - Иногда мне кажется, что я тут жила и когда-то прежде, настолько мне знакомы каждый выступ, каждый куст. Не знаю, как это объяснить, но только я совершенно уверена, что прямо под нами, там, где мы теперь стоим, был раньше подземный ход и огромный колодец, саженей пяти или шести глубиной, из которого брали воду во время осады.
        - Как ты можешь знать это наверняка, ведь под нами голая скала? - удивился Сергей.
        - Мне кажется, я слышу, как звенит вода. Там, глубоко под землей, я вижу навьюченных ослов, которые тянут эту воду наверх, - Лия, закрыв глаза, приникла всем телом к скале.
        Какая богатая фантазия у этой странной женщины, богатая и образная, точно книжку читаешь. Сказки Шехерезады!
        Сергей только покачал головой. Он не слышал звона воды - этому мешал звон в ушах из-за жары и утомления после подъема.
        Наконец они приблизились к цели своего путешествия. Сергей с нескрываемым удивлением обнаружил, что скала, казавшаяся монолитной и неприступной, вблизи вся изрыта: в ней зияют какие-то округлые отверстия.
        - Что это за норы?
        - Это рукотворные пещеры, тут в давние времена жили люди. Эти скалы были для них не только защитой от кочевников, но и родным домом.
        - Город из пещер? Пещерный город?
        - Можно и так сказать. Хотя ты увидишь тут и обычные строения.
        Они двинулись в глубь древнего города. И тут Сергею показалось, что они и вовсе очутились в городе сказочном, заснувшем сто - или тысячу - лет тому назад, или в городе невидимых духов. Сергей обнаружил часть оборонительной стены, некогда защищавшей город, и Биюк-капу - Большие ворота, обитые, словно чешуей дракона, грубыми кусками железа. Ворота были спрятаны в скале. Древняя кенаса, окруженная крытой галереей, в которой собирался весь джамаат - караимская община - для молитвы. Лия и Сергей шли по узким каменным улочкам, и их шаги гулко отзывались в пустом мертвом городе. По обеим сторонам прохода еще кое-где сохранились дома из белого неотесанного камня, с закрытыми ставнями, словно их хозяева ушли и заперли окна до своего возвращения. Двери с железными засовами, деревянные пузатые балкончики, разрушавшиеся на глазах. Некоторые жилища были построены так близко к краю утеса, что ни на четверть аршина гладкого места на скале перед ними не оставалось, и эти жилища точно повисли в вышине над ущельем, уподобившись орлиным гнездам. Многие давно обрушились в пропасть, на их месте остались лишь камни
забвения. От тележных колес - на этих телегах сюда веками возили различные товары - в скалистой породе остался глубокий гладкий след, настоящая колея, но только проложенная в камне. Все вокруг поражало просто необычайно, казалось, что вот-вот из-за угла покажется человек в караимской шапочке, или выедет телега с товарами. Но мертвая тишина и гулкое эхо от их шагов говорили о том, что только духи предков, их тени или память потомков пребывают тут. Вечность поглотила некогда многолюдный город. Воздушный город, зыбкий город. Наконец Лия остановилась возле одного из домишек и толкнула ветхую дверь. Та отворилась со скрипом.
        - Не заперта? - спросил ее спутник, пораженный всем увиденным.
        - От кого ее тут запирать? - пожала она в ответ плечами.
        - Неужели тут никто никогда не бывает?
        - Отчего же, приходят иногда люди к своим истокам, молятся в старой кенаса.
        Прогнившая, полуразрушенная черепичная крыша вполне надежно защищала от зноя и поднявшегося ветра. Сергей огляделся и обнаружил нехитрый домашний скарб, убогую утварь, наподобие той, которая была в домике у Бибюш. Проделанный путь измучил его донельзя. Не дожидаясь особого приглашения, он присел на некое подобие постели, а в следующий миг он уже лежал на ней и крепко спал.
        Когда он проснулся, день уже клонился к закату. В приоткрытую дверь виднелись длинные тени и уходящие лучи солнца. Повеяло прохладой. Почему-то сильно пахло можжевельником. Лии нигде не было видно. Он окликнул ее. Ответа не последовало. Сергей поспешно вышел из домика. Сильный ветер ударил ему прямо в лицо. Хорошо, что шляпа осталась внутри, ее бы сразу унесло прочь. Странным и загадочным казался мертвый пещерный город. Пустые огромные пещеры… трудно представить себе, что эти норы служили некогда жилищами для людей! Сергей принялся искать Лию. Неужели она завела его на эту вершину и бросила тут на ночь глядя? И что вообще у нее на уме? Вновь он невольно вспомнил предостережение монаха.
        Кружа в поисках Лии по периметру крепости, в пространстве длиною в полторы, а шириною - в полверсты, Сергей вышел к противоположной стороне укрепления. И тут он невольно остановился и ахнул. На самом краю скалы, над огромным каньоном, залитым лучами уходящего солнца, стояла Лия! Она стояла, раскинув руки, словно была птицей и развела в стороны свои огромные крылья. Сильные порывы ветра трепали ее волосы и юбку. Сергей ужаснулся. Ветер был так силен, что в иные мгновения ему казалось - сейчас женщину неминуемо унесет его порыв, сбросит ее вниз, сдует к подножию скалы. И над этой маленькой фигуркой, казавшейся совсем ничтожной перед величием открывавшейся взору картины, парил верный Гудвин, словно охраняя хозяйку, желая подхватить ее на свои могучие крылья. Или, быть может, они собирались вместе совершить свой полет?
        - Лия! - что было мочи закричал Сергей.
        Но порыв ветра отнес его голос в сторону.
        - Лия! Ради бога! - Он бросился к ней. - Ради бога, осторожнее! Ты можешь сорваться со скалы!
        Он подскочил к ней и крепко обхватил ее руками.
        - Ведь такое уже было? Не правда ли? - Она повернулась к нему лицом и обняла его.
        Сергей обомлел. Его возлюбленная Розалия снова была рядом с ним! Вот теперь он не сомневался, что это - именно она!
        - Розалия! - еле сумел вымолвить Сергей. - Розалия! Наконец-то я нашел тебя!
        Восторг, который он испытал в это мгновение, не лишил его, однако, остатков разума. Он поспешил отойти вместе с ней от края обрыва. И тут они упали в сухую шелестевшую траву. То ли споткнулись оба, то ли у них больше не осталось сил сопротивляться зову естества. У Сергея все внутри клокотало! Вначале он просто крепко сжимал Розалию в своих объятиях, еще не веря, что вновь обрел ее. Запах ее тела, томительный аромат можжевельника, сводил его с ума. Он принялся истово целовать ее, ласкать ее тело, все смелее и смелее. Губы Розалии раскрылись для его страстных поцелуев. Ее нежная упругая грудь восхитила его до слез. Он обрушил на нее потоки своей безумной нежности, нерастраченной страсти, которая копилась в нем годами. Розалия уподобилась цветку, по имени которого ее назвали. Словно бутон, она раскрылась перед ним и превратилась в пышный, неотразимый, влекущий прекрасный цветок, полный томительной влаги. И он испил эту влагу, подарив ей неземное наслаждение. Он стал частью ее плоти, воцарившись в храме их общей страсти, о чем он прежде не мог и помыслить. Он достиг вершин блаженства, он воспарил к
неведомым высотам и желал бы оставаться там вечно, если бы не его уставшая плоть. Они слились в единое целое, забыв обо всем мире, о наступавшей ночи, о ревущем над их головами ветре. Наконец пришли тишина и покой. Они остались вдвоем во Вселенной, они слышали только дыхание друг друга, только отчаянный стук своих сердец.
        А ворон парил над любовниками, охраняя их безудержную страсть, медленно взмахивая крылами и никак не выражая своего отношения к тому, что он видит.
        Но не только тень верного Гудвина мелькала над скалой. В наступавших сумерках и еще какие-то другие, едва различимые тени метнулись и замерли за валунами.


        Глава 38
        Сергей открыл глаза и в изумлении замер. Он опять оказался в домике, хотя совершенно не помнил, как они туда возвращались! За окном темнело, приближалась ночь, к тому же, видимо, собиралась гроза: ветер завыл и засвистел с новой силой. В углу, в примитивном очаге, весело плясал огонь. Лия сидела у очага и быстро и ловко пекла на огне лепешки. Сергей уставился на женщину, будучи не в силах отвести взгляда от ее спины, по которой черными змеями сбегали ее густые косы. Он явственно видел злополучный горб, но совершенно не помнил, был ли у нее вообще этот горб в тот миг, когда они принадлежали друг другу? Неистовая страсть так поглотила его, что он совершенно забыл о горбе. Был ли он? И куда он подевался, если в моменты любви его не было?!
        Лия - или Розалия - подняла голову и увидела, что ее дорогой гость открыл глаза. Сергей смущенно улыбнулся, полагая, что и ей немного неловко.
        - Как я здесь оказался? Я не помню, как мы вернулись.
        - Вернулись? Ты тут и был. Ты спал после утомительной дороги. - Голос женщины звучал совершенно бесстрастно.
        Сергей вздрогнул, словно его ударили по лицу. Не это он ожидал услышать!
        - Лия, ты хочешь сказать, что я никуда не выходил из лачуги, что все это время я спал на этой постели, а ты жарила лепешки?
        - Разумеется. Куда же тут пойдешь, вон, гроза собирается, ветер просто с ног сбивает.
        - И ты хочешь сказать, что мы не были с тобой там… Мы не… - у него перехватило дыхание.
        - Ты спал, - медленно повторила Лия. - Тебе приснился сон. Я тебе приснилась. Ведь тетка Бибюш предупреждала тебя! - Она шлепнула готовую лепешку в миску и искоса посмотрела на него.
        - Приснилось?! Приснилось?! - закричал Сергей и вскочил в величайшем возбуждении. - Да такое не может присниться! Если бы такие снились людям сны, я бы желал впасть в летаргию!
        Он стремительно приблизился к женщине и попытался обнять ее.
        - Скажи, что ты шутишь! Пощади меня! - Он провел дрожащими руками по ее густым волосам и зарылся в них всем лицом.
        Она вздохнула и похлопала его по плечу, как капризное дитя:
        - Ешь, а то все остынет.
        Сергей отшатнулся от нее. Лия поставила перед ним большую миску с лепешками и пиалу, полную янтарного меда.
        - Мед? Откуда тут мед? - вяло поинтересовался Сергей и обмакнул лепешку в пахучий густой мед. Надо о чем-то нейтральном поговорить, чтобы собраться с мыслями и попытаться понять, что происходит.
        Легко и звонко жужжа, вокруг стола летала пчела. Лия махнула на нее рукой:
        - Пчелы всегда жили вместе с людьми на Джуфт-Кале. Однажды, когда жестокие варвары осадили крепость, по совету одного мудрого старика во время сражения на головы врагам бросили десять больших ульев, полных пчел. Пчелы безжалостно жалили пришельцев, да так, что те побросали оружие и бросились прочь. Как гуси спасли Рим, так пчелы спасли крепость караимов.
        Выслушав очередную легенду, Сергей на сей раз не умилился. Наоборот, он почувствовал, как ужасное раздражение, страшная досада поднимаются из глубины его души. Не о пчелах, не о древних преданиях он хотел говорить, а об их чувствах, об их любви! Но о любви с Розалией, а перед ним - снова Лия. С трудом он подавил это нехорошее чувство. Вдруг за стеной домика послышался хруст ветки, легкое шуршание и как будто - чьи-то осторожные шаги… Желтовский замер. Зверь или человек?
        - Лия, ты слышишь, кто это может быть, в мертвом пещерном городе?
        - Ты прав: именно мертвые навещают Джуфт-Кале. Я их вижу или слышу иногда, когда они приходят к своим домам. Слышу голоса, женский смех, скрип телег, шлепанье босых детских ножек. Вижу их тени, тени былой жизни… - все таким же бесстрастным голосом произнесла женщина.
        Ну, уж это слишком! Довольно с него этих нелепых побасенок! Терпение у Сергея лопнуло, и раздражение вспыхнуло в груди с новой силой. Он резко отодвинул миску с лепешками.
        - Послушай, я не желаю больше слушать твои сказки, общаться с волшебными деревьями, говорящими птицами и неведомыми богами! Я сыт по горло фантастическими снами и видениями. Ты дурачишь меня, мистифицируешь! Ты, наверное, желаешь свести меня с ума!
        Он проговорил это со злобой, лицо его покраснело, на лбу вздулись жилы, желваки резко обозначились на щеках. Еще ни разу в жизни адвокат Желтовский не позволял себе разговаривать с женщиной в таком резком тоне.
        - Нет, нет, не говори так! - жалобно ответила Лия и прикрыла лицо руками, словно защищаясь от его гнева.
        - Тогда признай, признай, что все, что между нами произошло, было наяву, и совсем недавно! - закричал Желтовский. В это мгновение сверкнула молния и ударил гром, да такой силы, что домик чуть не развалился от этого грохота. Лия вскрикнула, вжала голову в колени, обхватив ее руками.
        Сергей словно впал в неистовство. Он приподнял ее и поволок к выходу, ногой распахнул дверь и потащил женщину к тому месту у обрыва, где совсем недавно они были так безумно счастливы. Она упиралась, и он волок ее прямо по земле.
        Дождь еще не полил, но темные тучи низко нависли над скалой, ветер выл и норовил сбросить в пропасть двоих неразумных, метавшихся на самом краю обрыва. Сергей тряс Лию за плечи, так сильно, что голова ее моталась, как у тряпичной куклы:
        - Говори. Разве тебя не было здесь?! Разве мы не любили друг друга?!
        Она побелела, глаза запали, губы, недавно столь страстные, посерели. Лия едва их разомкнула:
        - Сон… Все - сон…
        Сергей на миг замер. Да что это за чертовщина?! Воистину она одержима бесовщиной! Ведьма! Колдовство! Одурманила, опоила!
        - Где Розалия?! Отвечай! - зарычал Желтовский, не помня себя, и снова схватил несчастную горбунью. Та только замотала головой в изнеможении. - Я убью тебя, я не позволю тебе быть ею даже на миг! - вскричал Сергей в исступлении.
        Наверное, в это мгновение Сергей и впрямь хотел швырнуть ее в пропасть. Но когда он шагнул к бездне, крепко держа ее, она вдруг прохрипела:
        - Вот так же и Анатоль. Поставил меня на самый краешек берега Вуоксы, камень выскользнул из-под ноги, а он отступил… а внизу тоже бездна, острые камни… в спину!
        Она оглянулась: с огромной высоты горных вершин на нее вновь смотрела смерть.
        Сергей застонал и отпустил женщину. Кто сейчас перед ним?!
        - Господи! Не дай мне сойти с ума! - закричал он сквозь вой ветра.
        И в тот же миг нечто темное и тяжелое обрушилось на голову Сергею. Вернее, он за миг до того качнулся от порыва ветра, и удар страшного огромного клюва пришелся ему по уху, а не в темя. Хлынула кровь. А черная птица взмыла в небо и развернулась в воздухе, желая добить свою жертву. Сергей подхватил камень. Ворон стремительно несся, нацелив клюв прямо ему в лицо, его глаза горели желтым огнем. У Желтовского от ужаса волосы зашевелились на голове. И тут вновь грянул гром - но это был не гром небесный, а выстрел. Это Сергей понял, когда страшная птица рухнула у его ног. Он обернулся и в хлынувшем потоке дождя с трудом разглядел некие силуэты.
        Горбунья метнулась в сторону от обрыва. Сергей бросился за ней:
        - Лия! Роза! Постой, умоляю! Прости! Я люблю тебя! Принимаю тебя такой, какая ты есть, пусть будет и Лия, и Роза! Не покидай меня опять!
        Грянул новый выстрел - или удар грома, Сергей не разобрал. Но только женщина остановилась, посмотрела на него страшным взглядом, взметнула к небу руки, что-то закричала и… исчезла, словно провалилась сквозь землю. Из-под земли послышался гул, вой… Звуки ада!
        Сергей рухнул без чувств, не добежав полсажени до места ее исчезновения.


        Глава 39
        Вода катилась по его лицу, перемежаясь со слезами. Сквозь них Желтовский с трудом разобрал, что высокая промокшая фигура перед ним - следователь Сердюков. Измученный всем пережитым, Сергей даже не удивился. Его не поразило бы в этот момент даже явление архангела Гавриила.
        - Вы живы, слава Богу, вы живы! А я-то боялся, что вас пулей задело! Ведь дождь льет стеной, не видно ни зги! - следователь дружески похлопал адвоката по плечу. - Вставайте, батенька, иначе ненароком еще простудитесь, на камне-то лежать вредно!
        - Лия! - воскликнул Желтовский! - Она провалилась в преисподнюю! Прямо в ад! На моих глазах!
        - Разумеется, сударь, всякий человек провалился бы прямо в глубь земли, будь он на ее месте, - с философским спокойствием заметил следователь.
        - Что вы имеете в виду? - оскорбился Сергей.
        - Пойдемте, поглядите сами. Там уж мои люди рыщут.
        Они подошли к тому самому месту, где несчастная горбунья провалилась в тартарары.
        - Вот, извольте взглянуть! - следователь нагнулся и раздвинул засохшие колючие ветки низкого кустарника. Большая нора. Дыра, очередная пещера, но только в самой скале, не в ее склонах, как в городе, а под землей.
        Помогая друг другу, адвокат и полицейский спустились туда и оказались в довольно-таки просторном помещении. Здесь же уже находились и два других полицейских.
        - Нашли что-нибудь? - осведомился следователь.
        - Никак нет, Константин Митрофанович. Все облазили, никаких следов нет!
        Сергей растерянно озирался. Большая каменная комната, и даже с прорубленным в стене окном, через которое можно видеть соседнюю гору и всю долину. Из нее имеется проход в соседнюю комнату, поменьше, но самое удивительное, что специальный лаз вел еще глубже вниз, в глубь скалы, где тоже оказались просторные помещения.
        - Вот видите, сударь, никакой мистики, никакой преисподней, - спокойно заметил Сердюков.
        - Но где же Лия?! Ведь ее тут нет? Она упала с большой высоты, она же не могла просто убежать отсюда? - Сергей выглядел растерянным и подавленным. Он так и знал, что за всем этим кроется некая мистификация, которую он так и не разгадал. Но зачем все это?..
        - Вероятно, существует еще один ход, лаз, нора, которых мы пока не нашли.
        Пока полицейские обшаривали каждый уголок, Желтовский бессильно опустился на каменный пол. Вся одежда его промокла, из уха, разорванного острым клювом бесстрашного Гудвина, текла кровь.
        - Позвольте, батенька, мне за вами поухаживать, - и, не дожидаясь его согласия, Сердюков перевязал голову адвоката своим платком. - Эдак из вас вся кровь выйдет, пока мы отсюда выберемся.
        - Значит, это не мертвые ходили вокруг лачуги, это были ваши шаги?
        - Да-с, шаги вполне земных людей. А вы приметили нас?
        - Да я и на тропе вас приметил, да только не был до конца уверен…
        - Немудрено, условия работы у нас сложные. Как тут схоронишься, когда вокруг все высохло и хрустит?
        - И давно вы за мной следите?
        - А вот как горбунья наша пустилась в бега, так я и решил, что лучший сыщик теперь - вы. Вы ее найдете, вас сердце к ней приведет.
        - Как это низко! - воскликнул с негодованием Желтовский.
        - Что делать, сударь, таковы издержки нашей работы, - сокрушенно вздохнул следователь. - Разумеется, и в Петербурге, и по пути в Евпаторию за вами следили мои люди. А уж когда вы сюда отправились, они мне телеграфировали, и я сам сразу же примчался сломя голову. Вот вы, сударь, в скиту на постели теплой спали, а мы под открытым небом мерзли, боялись привлечь к себе внимание!
        Желтовский напряженно слушал, лицо его покраснело от негодования.
        - Так вы видели все, что произошло между мной и этой женщиной?! Здесь, у обрыва! - Он вскочил и чуть не набросился на следователя с кулаками.
        - Успокойтесь, сударь! - Сердюков тоже нехотя поднялся. - Вы напрасно так распереживались, - я только глянул разок и в сторонку глаза отвел. А людей своих я и вовсе прочь, подальше, отослал. Вот уж кто совершенно бесстыдником оказался, так это ее ворон, это страшилище, который, смею вам напомнить, точно бы вас отправил на небеса, если бы не мой выстрел! Вы клюв-то его видели? Это же не клюв, а ледоруб!
        - Да, действительно, вы спасли меня, - удрученно согласился Сергей. - Только я этому вовсе не рад. Как мне жить теперь? Вновь искать ее? Где?
        - Да и зачем? - осторожно заметил следователь. - Вы напрасно так сокрушаетесь. Быть может, мы что-нибудь найдем, и это поможет вам понять вашу Лию - Розалию. И мне заодно.
        Но самые тщательные поиски ничего не дали. Решили выбираться наружу. На поверхности они обнаружили и другие пещеры, тоже весьма обширные, с несколькими каменными комнатами. Обшарили и их - безрезультатно. Дождь слегка уменьшился. Ветер стих, и Джуфт-Кале стремительно окутывала ночь. Спускаться в темноте было опасно. Решили заночевать в лачуге Лии.
        Уже перед самым домиком Сергей чуть отстал от двух полицейских и спросил Сердюкова, шедшего последним:
        - Послушайте, уж коли вы все наблюдали… Меня мучает один вопрос… - Он заколебался в смущении. - Если вы все видели, значит, мне не приснилось, значит… Горб у нее был в этот момент или нет?
        - Вот именно это обстоятельство, исключительно именно это обстоятельство я и хотел обнаружить! - воскликнул Сердюков с облегчением. Ему самому было гадко сознавать, что он по долгу службы стал невольным свидетелем любовных игр посторонних людей. - Но было неловко - тени, кусты, валуны. Словом, не разобрать, как я ни выглядывал, как я…
        Тут он крякнул, кашлянул и умолк.
        Потоки воды, обрушившиеся на Джуфт-Кале, вдруг снова усилились. Темное небо разрезалось острыми молниями, и в их призрачном свете можно было видеть распростертое на земле тело черного ворона, который лежал, раскинув огромные крылья и вонзив хищный клюв в небеса.


        Глава 40
        Весь следующий день Желтовский и полицейские провели в тщательном исследовании окрестностей караимской крепости. Они обошли старинное кладбище, домики в долине, подножие самой скалы. Никаких следов ни живой, ни мертвой горбуньи обнаружить им не удалось. После короткого отдыха в Свято-Успенском монастыре тронулись в обратный путь. И опять пыльная дорога, тряска. На Сергея навалилась чудовищная усталость. Все, что недавно произошло с ним, никак не укладывалось в его голове. Его сознание распирали вопросы, на которые он не в силах был ответить. Поэтому он просто замер, затих, полагая, что со временем к нему, может быть, придет понимание.
        На полпути они остановились и заночевали на постоялом дворе. Улыбчивый татарин усадил путников на тюфяки у низкого длинного столика. Можно было сидеть, скрестив усталые ноги, или даже разлечься вдоль стола, откинувшись всем телом на цветастый ковер за спиной. Хозяин принес лепешки, плов, зеленый чай. Сергей почти не разговаривал с Сердюковым, который тоже выглядел несколько растерянным. Ведь полицейский был почти уверен, что изловит наконец беглянку! Что ему теперь докладывать начальству, отчего их постигла неудача, куда и впрямь подевалась горбунья - неужто отправилась ко всем чертям? Ночь не принесла им успокоения, лишила сна. Сергей вздрагивал, просыпался и только под утро забылся. И тотчас же перед ним явилась Лия - Роза. Она стояла на краю обрыва и смотрела ему прямо в лицо. Между ними простиралась неведомая поляна, украшенная изобилием незнакомых фантастических желтых цветов гигантских размеров, с листьями, подобными лопухам, выраставшим прямо из голого камня. Лия стояла неподвижно, но все ее тело напряглось. Лицо же оставалось спокойным и бесстрастным, только брови чуть изогнулись. Сергей
бросился к ней, а она отшатнулась и без раздумий шагнула вниз с обрыва. Он замер, крик отчаяния сдавил его грудь… Но женщина не упала, а, взмахнув руками, поплыла в воздухе над пропастью, над долиной. Внизу извивалась едва различимая дорога, и маленькими черными точками казались пасущиеся в траве коровы. День это был или ночь? На небе не было ни солнца, ни луны. Сиял призрачный свет, и в нем отчетливо виднелась изящная стройная фигурка, медленно таявшая в небе. А по долине ползла тень, как от большого облака, - фигурная, перистая. Точно тень от крыла непомерно огромной совы.
        - Проснитесь, Сергей Вацлавович! Проснитесь! - Сердюков тряс адвоката за плечо. - Вы так страшно кричали во сне! Вот, чайку остывшего хлебните!
        После утомительного пути и всех этих переживаний жалкий номер в гостинице Евпатории показался Сергею сущим раем. Он не замечал того, что раньше оскорбляло его взор и слух. Неопрятность горничной, скрип старой кровати, трещина в кувшине для умывания, мутная вода. У него не осталось сил сердиться по пустякам, безразличие и тоска обступили его со всех сторон. Теплилась слабая надежда, что, быть может, Лия объявится в доме своей тетки, но - увы. Специальные агенты, расставленные предварительно Сердюковым, разочаровали его своими донесениями.
        Сергей вышел из гостиницы и направился к морю, надеясь, что свежий бриз развеет его тоску. Прошедший ночью шторм разметал плети водорослей на берегу. Песок был влажным и сразу же облепил его башмаки. Взъерошенный ветром баклан клевал оставленный кем-то на берегу недоеденный арбуз. Другой лениво парил над водой, но его сносили порывы ветра. Уходившая гроза темным пятном еще стояла над горизонтом, а вода приобрела изумрудно-зеленый цвет. Сергей долго стоял, вдыхая запах моря, подставив лицо ветру. А тот безжалостно трепал его светлые волосы, но, увы, унести беспросветную печаль Сергея так и не смог. Побродив по берегу, Сергей направился в ресторан «Дюльбер» на набережной. Он нарочно заставил себя окунуться в нарядную веселую толпу посетителей ресторана, надеясь, что суета праздного отдыха других людей хоть немного его отвлечет. Официант принес ему жареного пеленгаса - местную жирную рыбу, и бутылку красного крымского муската. Сергей большими глотками пил тягучее терпкое вино, но оно не пьянило его, а только разливалось теплыми волнами по уставшему телу. Досидевши до темноты на открытой террасе
ресторана, он расплатился и вышел. Ноги сами понесли его в сторону дома Лии и ее тетки. Долго стоял он у наглухо запертой двери, не решаясь постучать и прислушиваясь к звукам в доме. В этот миг он молился всем богам, поминая и караимского Тенри, чтобы они сжалились над ним и явили чудо - явили его Розу или Лию, неважно, - его непостижимую возлюбленную! В наступившей очень скоро тьме вдруг снова раздался странный мелодичный звон, послышалась тихая музыка. Сергей обернулся, и мимо него, словно во сне, медленно прошла лошадь, запряженная в крытую повозку, сиявшую разноцветными огоньками. Возницы не было. Лошадь шла мерно, и он мог бы ее остановить, заглянуть в повозку… Но Сергей стоял неподвижно. Странное видение скрылось за углом. Адвокат вернулся в гостиницу.
        Единственным и совершенно неожиданным приятным событием явилось письмо от матери. Александра Матвеевна, напуганная странными новостями, приходившими в Варшаву от иных корреспондентов, оставила своего супруга и бросилась в Петербург, предчувствуя, что с ее ненаглядным сыном происходит нечто ужасное. Но не застала его: к тому времени Сергей уже отбыл в Крым. Сергей любил мать, регулярно писал ей, но избегал всего, что могло бы ее встревожить или расстроить. К чему? Ведь их прежняя душевная близость ушла безвозвратно. В далекой Варшаве Александра Матвеевна узнавала новости о сыне из писем столичных знакомых, которые щедро снабжали ее слухами и сплетнями. Именно таким образом ей стало известно о связи сына с богатой вдовой Бархатовой, чей нравственный облик вызывал ужас и стоны у петербургских корреспонденток госпожи Желтовской. Как мог Сереженька польститься на такую женщину, в постели у которой перебывала половина столичных ловеласов?! Сергей в письмах не спорил с матерью, не оправдывал ни себя, ни свою любовницу. Пусть бранит его, Варшава далеко. Разумеется, он ничего не сообщал ей ни о
подозрительной женщине, похожей на Розалию, ни о своих сомнениях и терзаниях, обуревавших душу молодого человека. Мать прислала письмо, значит, ей все же что-то стало известно. Сергей раскрыл конверт, уже предполагая, что именно он прочтет. И он почти не ошибся.

«Сереженька, милый мой сын! Ты подивишься моему письму. Откуда я могу знать твой адрес? Любящая мать всегда найдет выход. А впрочем, к чему нелепые тайны? Госпожа Бархатова была столь любезна, что поделилась со мною твоим секретом. Ты снова удивлен? Да, разумеется, мое мнение о ней, как о сомнительной особе, не изменилось. Я всегда писала тебе, Сережа, что меня чрезвычайно удручает твоя связь с этой женщиной. Однако она теперь не кажется мне столь ужасной. Более опасным представляется мне твое странное поведение, то внимание, опека, которую ты оказывал подозрительной горбунье, убийце несчастного Анатоля! Отчего ты решил, что это Розалия Киреева? Да если это даже и так, что с того? Неужто ради нее тебе стоит губить свою карьеру, бросать все и нестись бог знает куда, бог знает зачем? Я не пойму тебя, Сережа! Ты пугаешь меня, мое сердце трепещет, когда я думаю обо всем этом. Я полагала, что история с гувернанткой давно закончена и забыта. Я думаю, что ты уже преодолел свою юношескую влюбленность и способен делать разумные выводы. Прости мое морализаторство, но я в отчаянии. Разумеется, ты взрослый,
самостоятельный человек, но ведь я - твоя мать! Когда я узнала, что ты оставил практику, своих клиентов (а мне ты не писал об этом!), я сочла необходимым приехать к тебе. Даже мой почтенный супруг хотел отправиться вместе со мною, полагая, что мне понадобится его помощь и поддержка. Но мне не хочется его волновать. Одним словом, я прибыла в Петербург, а тебя уже и след простыл! Не обессудь, мой милый, но я жду тебя в твоей квартире, ожидаю каждый день и каждый час.
        И, как оказалось, не одна я! Почти каждый день является госпожа Бархатова. В первый раз, обнаружив меня в твоем доме, она казалась неприятно удивленной. Да и я тоже, так как сия дама вела себя весьма вольно, словно в собственном доме. Поняв, что я намерена прогостить тут долго, она даже вроде бы огорчилась. И, тем не менее, она приходит и постоянно осведомляется о тебе. Сначала она показалась мне чрезвычайно вульгарной. Хотя хороша, даже чересчур хороша! И наряды у нее такие яркие, разве можно носить такие вызывающие тона? Ей-богу, я бы ни за что не решилась!
        Однажды она опять пришла, за окном в тот день разыгралась такая непогода, что мне пришлось из вежливости пригласить ее остаться и переждать. Мы поневоле принялись за чай и разговоры. И вот чудо, мой милый - она открыла мне свою душу, и мне стало ее жаль. Честное слово! Теперь я отчасти понимаю тебя, мой друг. Ведь ты всегда имел нежную душу, тебя всегда трогало человеческое страдание. («Милая мамочка, разумеется, страдание особенно хорошо сочетается с роскошным бюстом, пышными волосами, томными глазами; и прочее, прочее, прочее…») Теперь Матильда Карловна мне даже симпатична, она добра и искренна. И она влюблена в тебя, Сережа!
        Это совершенно очевидно. С учетом ее богатства, размеров ее состояния, я уже начинаю без прежнего содрогания думать о вашем браке. Мальчик мой, уж пусть лучше какая угодно Матильда, нежели опасная и неведомая Розалия Киреева, которая тебя погубит!..»
        Сергей на миг опустил письмо на колени и глубоко вздохнул, насколько даже простое упоминание ее имени вызывало у него душевную боль и сильное биение сердца.

«Продолжаю через несколько дней в величайшем расстройстве. Снова приходила Матильда Карловна. Она показалась мне слегка огорченной, впрочем, не до слез. Я снова заговорила с нею. Она понравилась мне теперь еще больше, чем ранее. И я искренне пожелала увидеть ее в роли своей невестки. Но - увы, увы, сын мой! Ни красота Матильды, ни ее богатство тебе более не будут принадлежать. Она покидает тебя, она устала ждать! Она не понимает тебя и разочарована. Она оскорблена твоим поступком, твоим бегством в Крым за этой странной женщиной. Именно поэтому сама она и не желает написать тебе ни строчки. К тому же, я полагаю, - и мне уже сказали знающие люди, - у нее завелась новая пассия, которая ее и утешит. Не знаю, в чем тут дело, но она принесла обломки какого-то украшения. Как будто то была роза из коралла. Дескать, ты ей подарил ее, а она наступила на нее нечаянно и растоптала. Принесла и оставила у тебя в кабинете. Что бы это значило?..»
        Матильда его покидает. Что ж, так тому и быть! Он ждал подобного развития событий. Было бы по меньшей мере странно предполагать, что такая женщина, как Бархатова, порхающая по жизни, как яркая бабочка с цветка на цветок, спеша везде собрать свой нектар, будет сидеть и ждать своего неверного возлюбленного, заливаясь слезами и сохраняя ему верность. Сергей даже усмехнулся, до того нелепой показалась ему нарисованная воображением картина страданий Матильды Карловны.
        Стук в дверь прервал чтение письма от Александры Матвеевны. Сергей отложил письмо и открыл дверь. На пороге стоял Сердюков, с престранным выражением лица.
        - Вот, поглядите, получено по полицейскому телеграфу, - следователь протянул адвокату телеграмму.

«Горбунья найдена и арестована. Петушков».
        - Этого не может быть! - Сергей вытаращил глаза на клочок бумаги. - Это не она!
        - Возможно. Возможно, что столица империи просто наводнена молодыми горбуньями, подозреваемыми в убийстве. Но учтите, что Петушков ее в лицо знает!
        - Я тоже знал ее в лицо, - глухо ответил Сергей. - Да что толку? Знать бы теперь, чье это было лицо?.. Когда вы получили телеграмму?
        - Именно тогда, когда и мы оба, и наша барышня - все мы находились в этой пещерной крепости!
        Лицо Желтовского страшно побелело. Он отступил на шаг от двери, без сил опустился на стул. Бессмысленным взором уставился куда-то прямо перед собой.
        - Вы верите в переселение душ? Может одна душа обитать в двух совершенно разных телах, как вы полагаете? - тихо спросил Сергей.
        - Я поверю во все, что угодно, если это поможет мне отыскать убийцу и установить истину, - резонно заметил полицейский. - Смею заметить, сударь, в моей практике встречались иногда непонятные, таинственные случаи, которые можно было отнести на счет иных миров и явлений. Однако же все они, по большей части, находили в себе - в конечном итоге - весьма простое, прозаическое, земное объяснение. Надеюсь, что и в этом деле нас ожидает такой же исход.


        Глава 41
        После переезда к ней Зины на душе у Таисии Семеновны наступило некоторое облегчение. Она словно бы примирилась со всеми Боровицкими. Жизнь под одной крышей с золовкой означала для нее возвращение к прежнему ощущению домашнего покоя. Зина с ней, Желтовский оставил практику и уехал из Петербурга, убийца мужа бежала из-под стражи. Значит, она не станет претендовать на свои попранные права, если даже таковые у нее и имелись, не будет публичного процесса и громкого скандала. Ничего не будет, потому что ничего и не было! Безумный, больной старик все выдумал. В его голове все смешалось. Желтовский никогда прямо не говорил, что он свидетельствовал в церкви брак Анатоля с этой авантюристкой Киреевой. А то, что он дрался на дуэли, говорит только о том, что Сергей был и сам в нее влюблен и завидовал Анатолю. Оба молодых человека влюбились в хорошенькую неглупую гувернантку? У сына хозяев случился с нею роман, и, быть может, этот роман зашел слишком далеко? Что ж, бывает, это удел многих горничных, гувернанток и воспитательниц. Наверное, Анатоль просто покаялся отцу в том, что он соблазнил легкомысленную
девицу, старик и погорячился - мол, жениться тогда на ней надобно, как порядочному человеку. А уж через десять-то лет, да при его-то ослабевшем разуме - что он мог толком вспомнить и рассказать? Да, все именно так и было.
        Была ли странная горбунья именно бывшей гувернанткой? Бог ее знает, теперь не разберешь. Да и какое это имеет значение, если драгоценного супруга уже не вернуть? Если она убийца - а это именно она, сомнений нет, - то Господь ее уже покарал, наделив горбом, и еще больше покарает! А то обстоятельство, что она влюбилась в Анатоля - так это и немудрено. Такой был красавец, прелесть!
        Таисия зажмурилась и вздохнула с легкой улыбкой. В последнее время она вольно и невольно старалась вспоминать только хорошие, приятные стороны своей жизни с мужем. Она беспрестанно звала Зину, и они вместе предавались воспоминаниям. Зина чутко уловила, что от нее требуется, и выуживала из своей памяти только то, что было бы приятно услышать невестке. Забвению предались злые насмешки брата, его грубость, лень и его ужасный страх перед отцом. Обе женщины погружались в мир иллюзий, которые залечивали их душевные раны.
        Зина, поселившись с Таисией и ее детьми, первое время почти не выходила из детских комнат, хлопоча и заботясь о племянниках. Тем самым она заставляла себя отвлечься от горя и бесконечных дум о семейных потерях. Обе молодые женщины постоянно повсюду бывали вместе. Хоть они и носили траур, но иногда наносили позволительные этикетом визиты и принимали знакомых. Окружающие только дивились, как крепко общее горе соединило обеих, они совершенно сроднились, словно родные сестры!
        Зина и Таисия и впрямь уподобились сестрам. Поначалу Таисия говорила о Зине - сестра моего мужа. А потом просто - сестра. Однажды, когда пришла осенняя петербургская слякоть и морок окутал город, Таисия, разливая чай в столовой, спросила Зину:
        - А что, Зинуля, ваша финская дача продана или заложена? Я толком не помню, Полина Карповна говорила мне, но давно это было.
        - Заложена-перезаложена. Мы ведь, когда с папашей беда приключилась, как ты знаешь, уже не могли туда ездить. Но вроде там никто не жил все это время.
        - Думается мне, что в Крым мы с тобой и детьми более не поедем. За границу - дети еще малы, хлопот не оберешься. Стало быть, надо обратно дачу откупить. Попрошу папеньку, он для меня ничего не пожалеет.
        Сказано - сделано. В скором времени после этого разговора старый Гнедин явился навестить овдовевшую дочь и осиротевших внуков. Теперь он, единственный мужчина-родственник, опекал несчастное семейство. Смерть зятя потрясла его. Нет, нельзя сказать, что действительный статский советник Гнедин души не чаял в покойном зяте. Он тащил его наверх, с места на место, с должности на должность ради дочери, ради ее детей, которых становилось все больше и больше. И вот, поди же ты, - помер! Как некстати! И что теперь прикажете делать? Дети так малы, дочь в самом соку, да кто же теперь ее возьмет, с пятью-то детьми!
        Старик ласково погладил дочь по круглой щечке:
        - Ну, как ты нынче? Глядишь веселей.
        - Получше, папенька! Душе полегче стало. Дети радуют, Зина помогает.
        - Рад, рад. Вот и я к тебе с приятным известием. Поспешил сделать тебе и детушкам радость, выкупил дачу Боровицких. Так что принимай хозяйство.
        - Ах, папенька! - Таисия бросилась отцу на шею. - Как я вам благодарна! Дорого обошлось?
        - Полно! Ни к чему тебе об этом знать. Получай, в память о муже.
        По прошествии недолгого времени, когда погода чуть улучшилась, стало сухо и солнечно, Таисия решила навестить старый дом, нанять прислугу, чтобы к лету все было приготовлено заранее и она могла бы туда заселиться с детьми без помех. Она позвала с собой и Зину, полагая, что той будет приятно вновь оказаться в доме, где прошло ее детство. Детей оставили под присмотром бабушки и дедушки Гнединых и отправились в путь.
        Старый дом встретил их хмурым нежилым видом, охами и стонами половиц и лестниц, словно упрекал за то, что так надолго его забыли. Нанятая для присмотра женщина-финка успела только протопить несколько комнат да смахнуть с мебели пыль перед приездом новых - то есть старых - владельцев. Пока Таисия с хозяйским видом все осматривала и прикидывала, как надо устроить и переустроить дачу к лету, Зина с трепетом в душе обошла до боли знакомые места. Вся мебель стояла так же, как и раньше, ничто было не тронуто. Ее девичья комната! Боже ты мой, вещи, которые когда-то были ей так дороги, теперь лежали, забытые. Куклы, книжки, ленты, засохшие цветы, всякая всячина, девичьи сокровища, сущая дребедень. Но как больно! . Комната брата, спальня родителей… Почему-то особенно сильно ее поразили узнаваемые, когда-то позабытые запахи, оставшиеся тут навеки: табака, духов, одежды и чего-то еще, невыразимого. Зина подавила тяжелый комок, подступивший к горлу. Комната гувернантки. Зина вздрогнула и поспешила вниз. Гостиная, где они собирались летними вечерами, столовая, где они обедали и пили чай, а маменька сидела вот
тут, в плетеном кресле, и дымился начищенный самовар… Папаша курил, пепел падал на скатерть, мать его бранила… Зина заплакала.
        Таисия деликатно обождала, пока Зина насытится впечатлениями и перейдет в столовую. Она не хотела мешать золовке предаваться воспоминаниям. Но ей не терпелось оказаться в комнате Анатоля. Она жаждала утвердиться в истинности своих догадок. Прикрыв за собой дверь, Таисия огляделась и решительно направилась к небольшому изящному бюро. Без труда открыла ящики и принялась перебирать бумаги. Вскоре ей попалась стопочка писем, перевязанная розовой ленточкой. Она узнала эту ленточку. Она потеряла ее на этой даче, когда Гнедины приезжали сюда в то памятное лето и Анатоль сделал ей предложение, и они стали женихом и невестой. И это ее, Таисии, письма! Он сохранил и письма, и ленточку! И как после этого можно думать о том, что он ее не любил, что он помышлял о другой женщине!
        Трясущимися руками она развязала ленту и начала перебирать свои старые письма. Ее пылкие чувства не угасли, ее душа трепетала по-прежнему. Ничто не ушло, не стерлось, не погасло. Она все так же любила своего мужа, а он - она теперь в этом нисколько не сомневалась - любил только ее. «Милый, дорогой, единственный, прости, прости, что я в тебе сомневалась, поверила гнусным наветам!..»
        Таисия смахнула с ресниц невольные слезы. Но это были чистые слезы, слезы облегчения. Она сложила письма, аккуратно перевязала их ленточкой и, прежде чем положить обратно в ящичек, машинально провела по его дну рукой. Выпорхнула и упала на пол бумага. Таисия развернула ее и прочитала…
        Сия бумага свидетельствовала и утверждала факт заключения законного брака между потомственным дворянином Боровицким Анатолием Ефремовичем и девицей Киреевой Розалией Марковной.


        Глава 42
        Первым, кого увидел Сердюков на перроне по прибытии поезда, оказался его помощник Петушков. Молодой человек разве что не прыгал от восторга и нетерпеливого желания как можно скорее отрапортовать начальнику о неслыханной удаче, посетившей его в столь таинственном деле.
        - Арестовали, арестовали голубушку! Сцапали! Никуда от нас не денешься! - ликовал юный сыщик, всем своим видом призывая начальство восторжествовать вместе с ним.
        Сердюков сдержанно улыбнулся в ответ, а Желтовский и вовсе не был намерен разделять радость начинающего полицейского.
        - И как же вам это удалось? - спросил Сердюков.
        Петушков только и ждал этого вопроса, чтобы пуститься в подробнейшие описания своих действий. Он тщательно проинструктировал агентов и расставил их повсюду, где только подсказали ему фантазия и здравый смысл. Надежды, конечно, было мало, но вдруг! И надо же такому случиться, в Александровскую больницу вновь поступила подозрительная горбатая пациентка с эпилептическим припадком или чем-то вроде того. А там - нужный человек, и быстро - доклад!
        - И, как только она пришла в себя, самую малость, я ее сразу и забрал оттуда, и - под замок! - с радостным смехом сообщил Петушков.
        - Несчастную больную женщину, в тяжелом состоянии, стащили с больничной койки и затолкали в тюремную камеру, а теперь радуетесь? - зло заметил Желтовский.
        - Помилуйте, - обиделся Петушков. - Вы уж нас, полицейских, сударь, и вовсе за людоедов почитаете! Нет, доложу я вам, не в тюремную камеру, а в тюремную больницу. А там за ней вполне пристойный и уход, и догляд.
        - Да-с, тюремная больница - славное место для излечения сложнейших недугов! - саркастически заметил адвокат.
        Петушков надулся и замолчал.
        - Полно, господа, ссориться. Поедемте поскорее да посмотрим, что за жар-птицу изловил наш доблестный Петушков, - примирительным тоном предложил Сердюков.
        Кликнули извозчика и поехали, храня молчание. Каждый думал и молчал о своем. Петушков обиделся, Сердюков сомневался и насторожился - слишком уж подозрительно легким казался ему такой поворот дела. Сергей же просто весь похолодел с головы до ног. Таинственная раздвоенность Лии-Розалии доконала его, довела до полного изнеможения. Он уже не понимал, что чувствует. Любовь перемешалась в его душе с раздражением и досадой, гнев - с жалостью. Рассудочные мысли разбивались о фантастические предположения. Эпилептические припадки - или переселение душ? Сумасшедшая - или ведьма? Его возлюбленная - или ловкая мошенница? А может быть, все это вместе?..
        - Господин следователь, - прервал Желтовский общее молчание, - Константин Митрофанович! Вы уже один раз проявили деликатность и благородство души, и я прошу вас вновь о подобной услуге. Дозвольте мне первому войти и поговорить с… - он запнулся, - с арестанткой, прежде чем вы приступите к допросам. Прошу вас, для меня это вопрос чрезвычайной важности. Дозвольте, умоляю! - и он прикоснулся к рукаву сюртука полицейского.
        - Я полагаюсь на вашу порядочность, Сергей Вацлавович, и полагаю, что вы не используете это свидание во вред следствию!
        - Клянусь вам! И благодарю вас! Вы снова спасаете меня, на этот раз - от безумия.
        Хмурый санитар отпер дверь тюремного лазарета и медленно пошел прочь по коридору. Сергей долго смотрел ему вслед, ожидая, пока не затихнут его шаги. Глубоко вздохнул, перекрестился, на секунду зажмурился и приоткрыл дверь.
        Его встретил едва уловимый запах можжевельника. Сердце отчаянно затрепыхалось в груди, мир снова перевернулся и расцвел всеми красками.


        Эпилог


«Петербургский листок» зимою 189… года сообщал о прелюбопытнейшем процессе в Окружном суде. Слушалось дело о таинственных обстоятельствах смерти чиновника Боровицкого, умершего в грязелечебнице в Крыму. Обвиняемую в убийстве горбунью Лию Гирей, как сообщала газета, защищал адвокат Маклаков. Однако сведущие люди точно знали, что весь процесс готовил сам Желтовский, но - по некоторым причинам - в последний момент он уступил ведение дела своему помощнику, впрочем, подающему изрядные надежды. Видимо, причины те носили глубоко этический характер, так как, по сведениям газеты, покойный приходился дальним родственником известному адвокату. Защитник Маклаков убеждал присяжных, что подсудимая - безнадежно больная женщина. Ее рассудок затемнен страданиями, вызванными ее уродством - горбом, и эпилептическими припадками. Она живет в иллюзорном мире, полном фантазий, иногда бредовых и даже опасных. Видимо, в подобном состоянии она и совершила свое злодеяние. Доводы адвоката находили подтверждение в речах самой подсудимой. То она принималась рассуждать о возможности свободного перемещения некоторых душ, а также о
процессах попеременного пребывания одной означенной души в совершенно разных телах. «Что ж, - как иронично замечала газета, - оставим сии рассуждения для тех наших читателей, которые хорошо знакомы с восточными философиями, индийскими верованиями и прочими премудростями, к российской действительности плохо применимыми. Скорее уж, следом за присяжными и судом, прислушаемся к доводам специалиста по психиатрии». Далее подсудимая утверждала, что ее имя - Киреева Розалия Марковна: она служила в доме Боровицких гувернанткой. Также она заявляла, что являлась тайной женой покойного, что и вовсе уж представляется делом смехотворным и, более того, просто абсурдным. Призванная в свидетели по делу Зинаида Боровицкая, сестра покойного, которую якобы в юности воспитывала обвиняемая, ее напрочь не признала. Присяжные вынесли приговор: «виновна, но подлежит снисхождению», после чего злополучную горбунью отправили в больницу Николая Угодника - дом для умалишенных. Далее газета продолжала:

«Адвокат Сергей Желтовский, по некоторым сведениям, вернулся после лечения в Крыму в крайне подавленном и болезненном состоянии духа. Из чего можно сделать вывод, что тамошний климат и методы, применяемые в лечебнице, не пошли ему на пользу. И это - весьма печальное обстоятельство, которое еще раз убеждает нас и наших читателей в том, насколько наше российское курортное лечение уступает по качеству заграничному. Вот где непаханое поле для истинных патриотов, пекущихся о здоровье соотечественников! Вот объект для трудов и заботы земств!
        А что до прославленного адвоката, так тут надо заметить, что он уехал с матерью из Петербурга, сначала в Варшаву, а оттуда в Швейцарию, для поправки пошатнувшегося здоровья. Будем уповать на то, что альпийский горный воздух и материнская любовь исцелят все его хвори, утолят все печали».