Любовь с первого лайка Ханна Оренстейн
Любовь в сетях. Романы Ханны Оренстейн
Элиза Рот и ее сестра Софи владеют небольшим ювелирным магазинчиком в Бруклине. Однажды вечером, узнав о помолвке бывшего, Элиза по нелепой случайности выкладывает в Инстаграм магазина фото, где у нее на безымянном пальце красуется огромный бриллиант. На следующий же день у нее оказывается уже больше ста тысяч подписчиков, продажи взлетают, ею интересуется пресса. Очевидно, ее личная жизнь – это инструмент продвижения для бизнеса. Что же делать – подыграть или развенчать заблуждение публики? Элиза, желая гарантировать своему бизнесу финансовую стабильность, пускается на поиски фальшивого жениха.
Ханна Оренстейн
Любовь с первого лайка
Hannah Orenstein
Love at First Like
Cover design 2021
* * *
Часть 1. Апрель и май
Глава 1
Свидание сегодня вечером оказалось настоящей катастрофой, из-за таких свиданий люди навсегда отказываются от поисков любви. Для начала я прикинула, какого он роста, по фотографиям в Тиндере; вышло примерно метр восемьдесят, сантиметров на десять выше меня. Однако, когда я пришла в бар «Золотые годы», выяснилось, что он где-то метр шестьдесят пять. Когда я заказала виски, он стал надо мной прикалываться, дескать, я из тех девушек, которые заказывают виски, чтобы произвести на мужчину впечатление. (Было обидно, потому что он наполовину прав; именно из-за этого я начала пить виски, пока не полюбила его сама.) За напитками он устроил мне опрос: была ли я в том ресторане? а в этом музее? а в том новом клубе, который только что открылся в центре? Мой план извиниться и уйти рухнул, когда он заказал бармену еще по одной. Оказалось, что алкоголь он переносит гораздо хуже, чем я, и, когда наши бокалы снова опустели, он соскользнул с барной табуретки и поплелся к двери.
– Элайза, расплатишься? – бросил он через плечо. – Все феминистки вечно твердят, что им только этого и нужно!
И теперь, оставшись в баре одна, я таращусь в счет: шестьдесят долларов плюс чаевые – за вот это офигенное свидание. Я встречаюсь глазами с барменом, лохматым темноволосым парнем в сером худи с закатанными рукавами. Облокачиваюсь на стойку.
– Это как вообще? – бормочу я, качая головой. Игриво улыбаюсь бармену и скрещиваю руки под грудью, чтобы он получше рассмотрел ложбинку. – Привет, кстати, я Элайза.
Бармен поднимает взгляд от бокала, который протирает полотенцем.
– Радж. Привет. Сочувствую по поводу свидания, – отвечает он. На мгновение в его темных глазах появляется проблеск сочувствия. Потом он пожимает плечами. – В другой раз повезет, – говорит он и возвращается к работе.
Итак, я попала со счетом. Я подталкиваю по стойке кредитку. Дожидаясь, пока бармен ее прокатает, я вытаскиваю из сумочки телефон и начинаю убирать с домашнего экрана стройные ряды приложений для знакомства. Хватит, наигрались. Мышечная память заставляет меня проверить телефон: я просматриваю рабочую почту, личную почту и Инстаграм. Как раз пролистываю ленту, когда у меня обрывается сердце.
Холден обручился. Холден – и обручился? Холден, мой бывший, с которым мы то сходились, то расходились, которого вообще-то зовут Хейден, но он представляется как герой Сэлинджера, потому что считает, что так круче. Холден, который говорил, что моногамия противоестественна и что ему всегда будет нужна свобода, чтобы собраться и переехать на Борнео или в Мехико, или куда ему там приспичит. Холден, чувак, набивший себе татуху с Берни Сандерсом и забывший зарегистрироваться для голосования. Повторяю, ХОЛДЕН обручился.
Вот она, в самом начале моей ленты, фоточка, на которой он стоит на одном колене перед своей девушкой, Фей, которая выглядит так, словно всю себя собрала по каталогу Free People. С одного ее плеча нарочито небрежно соскальзывает платье в пол с бахромой, руку она прижимает ко рту, изображая удивление.
«Сегодня две души слились в одну», – написал Холден под фотографией на полном серьезе.
Я перехожу в профиль Фей, она вывесила не только эту фотку, но еще и кольцо с бриллиантом, крупный план на фоне густой зелени. Подпись: «Сегодня пошли в поход с любовью моей жизни… и я сказала ДА!!!» В геотеге стоит Аппалачская Тропа, написанная с ошибкой.
Я расписываюсь в счете и сваливаю из бара. Живу я прямо напротив. Идти всего ничего – вот только внезапно полило как из ведра. Я перехожу на трусцу, в туфлях у меня хлюпает вода. Сумочка колотит по боку.
Однажды мы с Холденом попали в такой ливень. Мы были в Нэшвилле, поехали на нашу первую годовщину (если не считать трех месяцев разрыва как раз посередине), и вдруг небеса разверзлись. Забились под крошечный навесик, пока Холден читал в Yelp отзывы на ближайшие рестораны. Я его умоляла выбрать ресторан, любой.
– Элайза, – медленно произнес он. – Я не могу есть где попало. Я же шеф, понимаешь?
Не был он шефом. Он летом работал поваром во второсортном гриле на Лонг-Айленде и искал постоянную работу в каком-нибудь ресторане в Бруклине. Туфли у меня так и не высохли до конца поездки.
Твою мать, Холден. Обручился. У меня есть друзья, которые в свои двадцать семь все еще впадают в шок, когда кто-то объявляет, что женится, но я не такая. Я признаю, что двадцать семь – вполне разумный возраст, чтобы Холден сделал Фей предложение. И – ну ладно, может, он изменился. Мы не то чтобы много общались с тех пор, как четыре года назад окончательно, со скандалом, расстались. И я в этом понимаю больше многих, я помолвками на хлеб зарабатываю. С тех пор, как мы с моей сестрой Софи открыли в прошлом году «Украшения Бруклина», бриллианты стали моей жизнью. Наверное, я всегда думала, что из нас двоих с Холденом я первая найду пару. Я плохо умею проигрывать; не привыкла. А его помолвка означает, что я официально потерпела поражение после нашего разрыва.
Добираюсь до входной двери, и вот я дома. Живу я на третьем этаже без лифта, над магазином. Нашариваю в сумочке ключи и вставляю ключ в замок. И, еще не войдя в квартиру, понимаю, что остаться тут не захочу. Судя по звуку, сосед устроил у себя самый многолюдный фестиваль электронной танцевальной музыки. Я чувствую, как у меня в грудине отдаются басы. Стены у нас такие тонкие, что мне для дома нужны шумоподавляющие наушники.
Я бросаю промокшую сумочку на пол в спальне, стаскиваю мокрую одежду и надеваю самые старые треники. Потом беру телефон, захожу в кухню за бутылкой «Джек Дэниэлс» и самым чистым стаканом в шкафу – и иду вниз, в тихий магазин.
Пусть у Холдена и Фей есть бриллиантовое кольцо, а у меня их полная лавка. Магазин небольшой, но витрина у нас в одном из самых популярных районов города, и шикарные покупатели шляются стадами. И он наш. Мы с Софи открылись в прошлом году, а до того год готовились; я веду дела, а Софи занимается дизайном украшений. Завести свое дело казалось таким естественным, ведь мы выросли у мамы с папой под ногами в их магазине, самом большом лодочном магазине Портленда, штат Мэн. Когда мы были маленькими, нам нравилось после школы болтаться в ювелирном магазине рядом с родительским. Его хозяйка, Хелен, была мне кем-то вроде все позволявшей, эксцентричной тетушки, о которой я всегда мечтала. Она позволяла мне примерять все блестящие штучки в магазине, рассказывала про два своих неудавшихся брака и романтические приключения в далеких странах. Потом я подросла и начала задавать вопросы посерьезнее, про украшения: про историю каждой вещи, которую она приобретала, про то, как работала с клиентами, чтобы создать исключительное произведение искусства, и про то, что делает каждый предмет таким ценным. Она научила
меня, что драгоценности – не просто товар; чтобы клиент что-то купил, у него должна возникнуть к вещи эмоциональная привязанность, намного превосходящая цифры на ценнике.
Хелен ушла на покой и закрыла магазин, когда я училась в выпускном классе. Сказала, что уже слишком стара, чтобы вести дела, и я знала, что она права, но все равно расстроилась. Мне не хватало наших посиделок в магазине. Для меня то был решающий год; я подала заявления в несколько колледжей и изучала списки курсов, сочиняя себе в мечтах будущее. Тогда дали ростки первые зерна моих размышлений о том, чтобы открыть собственный ювелирный магазин. Восемь лет спустя на свет появились «Украшения Бруклина».
Дедушка с бабушкой завещали нам с Софи деньги. Мы вложили их в то, чтобы открыть магазин. В первый год любой малый бизнес проходит стадию пробейся-или-провались. Мы просто надеялись, что останемся на плаву. Мы никогда не рассчитывали на клиентов-знаменитостей или на то, что у нас будет столько подписчиков в Инстаграме (100 000, и постоянно прибывают). Я веду @brooklynjewels и как личный, и как профессиональный аккаунт – 90 % составляют фотографии украшений, к которым добавлено немножко личных фоточек. Софи никогда не хотела быть лицом фирмы, так что я с радостью взяла это на себя. Дела у нас идут настолько хорошо, что мы даже смогли себе позволить взять Джесс, нашего продавца-консультанта/завхоза/волшебницу на все руки. Она внучатая племянница Хелен. Когда ее уволили из ассистентов модного стилиста, мы позвали ее к себе, из уважения к Хелен.
В задней комнате магазина у нас мой кабинет и небольшая мастерская Софи. Мой любимый предмет в этой комнате – старое кожаное кресло Хелен, в него-то я и валюсь. Щедро наливаю себе выпить, потом снова открываю фотографию Фей с кольцом. По виду – камень старой европейской огранки на простом золотом ободке, небольшой, но неожиданно дорогой, поскольку так больше не гранят. Такие камни можно купить только у антикваров. Я пытаюсь увеличить фотографию, чтобы получше рассмотреть качество камня, но палец мой соскальзывает и случайно проезжает по сердечку. Твою мать. Я его лайкнула. Я лайкнула сообщение Фей о помолвке.
В такие отчаянные времена я люблю играть в одну игру. Я открываю один из сейфов TL-30 у дальней стены. (Без них в ювелирном бизнесе не дают страховку. Дверь сейфа толщиной двадцать сантиметров, он выдерживает полчаса непрерывного воздействия любым воровским инструментом, а когда опознает повреждение, подает сигнал в полицию.) Я выбираю кольцо с круглым бриллиантом в три карата, окруженным по бокам камнями помельче. Себе бы я такое не выбрала на настоящую помолвку (слишком шикарное, слишком тяжелое, слишком модное), но все равно надеваю его на левый безымянный палец.
Вот вам моя грязная тайна: когда иронию того, что я – одинокая девушка, продающая обручальные кольца, становится трудно выносить, я спускаю пар, сочиняя фальшивые объявления о помолвке. Снимаю кольца и снабжаю фоточки подписями вроде «Не могу дождаться, когда стану женой лучшего друга!» или «Ты не знаешь, сколько мне пришлось тебя ждать», – Стефани Мейер, «Сумерки», и ставлю кучу хэштегов вроде #помолвлена, #сказалада, #ждусвадьбы. Конечно, я это все не пощу; сохраняю в черновиках. Это как написать бывшему злое письмо, высказать все свои чувства, а потом порвать письмо в клочья.
Но мне нужен фон – в магазине как-то тухловато. Я распахиваю входную дверь, выхожу в мерцающую темноту. Вытягиваю вперед левую руку, а правой держу телефон. Дождь уже кончился, улица блестит. За моей рукой видна миленькая гирлянда. Фонари бросают на все райский отблеск. Идеально.
Я закрываю дверь и возвращаюсь в уютное кресло. Столько времени прошло, а от него все равно еле уловимо пахнет духами Хелен. Я отпиваю из стакана и открываю фотографию в Инстаграме. Подкручиваю контраст и насыщенность, пару секунд думаю над сиропной подписью: «Говорят, когда знаешь, то просто знаешь… а я знаю, что хочу всю жизнь провести с тобой». Добавляю рядок красных сердечек и тыкаю в экран, торжественно сохраняя пост в черновики.
Глупо, но то, что давило мне изнутри на глаза с тех пор, как я вышла из бара, немножко отпускает. Так нечестно: я провела три года после двадцатилетия в пародии на отношения, а следующие четыре совершенно одна. Нет, я не прокаженная. Просто веду бизнес, а это как-то не оставляет ни времени, ни сил, чтобы всерьез залипать в приложениях для знакомств. Когда я все-таки хожу на свидания, они или совсем не удаются, или не перерастают в настоящие отношения.
В лэптопе у меня есть вордовский файл, еще с колледжа, называется «Черная книжечка <3». В восемнадцать казалось, что это смешно. Это выстроенный по годам список всех парней, с которыми я ходила на свидания. Если мы спали, я выделяла его имя курсивом, если он мне нравился – то жирным шрифтом. Розовым выделено только одно имя: Холден. Это значит, что он на самом деле был моим парнем. Если долго смотреть на этот список, начинается депресняк, но я его пополняю, чтобы потом, в старости, замужем, листать и ностальгически вспоминать о приключениях юности.
Имен, выделенных розовым или жирным, там не было уже сто лет. Вместо этого среди последних свиданий у меня Тодд, инженер-стартапер, который пьет Сойлент вместо нормальной еды, потому что утверждает, что еда снижает его эффективность; Маркус, чувак, который трындел четыре часа, а потом написал, что не ощутил химии, потому что я «все время молчала»; и Зэкери, который после того, как мы заказали устриц на сорок долларов, сказал, что бережет себя до свадьбы.
А вот Холден, надо понимать, нашел человека, с которым хочет провести всю жизнь. Я его когда-то любила. Теперь это сложно вспомнить; прошло столько лет, что будто вспоминаешь смутные подробности фильма, который наполовину проспала. Думаю, у нас с Холденом все было по-настоящему, пока было. Но это не значит, что было хорошо, или правильно, или что это была такая любовь, которая должна длиться вечно.
Наверху уже не грохочет музыка. Я запираю кольцо обратно в сейф, плетусь в квартиру и падаю на кровать. Виски меня усыпляет.
Утро валится на меня, как тонна кирпичей. Я просыпаюсь рывком, не от жесткого света, льющегося в узкое окно, и не от горячего, липкого ощущения, что язык у меня приклеился к небу, но от того, что мой телефон вибрирует изо всех сил. Звонит Софи – а я не помню, когда она в последний раз брала телефон, чтобы кому-то позвонить. Мои мысли по порядку: кто умер? Мама, папа или кот Вафлик? Я тупая, раз из-за кота расстроюсь почти так же, как из-за человека?
– Софи? Ничего не случилось? – спрашиваю я. Голос у меня сонный.
– Что за хрень ты вчера запостила в Инстаграм? – рявкает Софи.
Я роюсь в памяти.
– Ничего я вчера в Инстаграм… – стойте. Черт. – Подожди секунду, ладно?
Я ее не вижу, но точно знаю, как она сейчас, наверное, высокомерно закатила глаза. Лив, наверное, похлопывает ее по коленке, как будто ее это может успокоить.
Я открываю Инстаграм и с ужасом вижу лавину уведомлений. Мою фотографию с кольцом лайкнули четырнадцать тысяч человек, то есть я ее, судя по всему, не сохранила в черновики, а запостила. Кошмар. Я проматываю пятьсот комментариев. Саша, старая подруга по колледжу, с которой мы несколько месяцев не виделись, написала: «Боже, ЧТО?!» Рейчел, девушка, с которой мы познакомились, когда стояли пьяные в очереди в женский туалет в баре три года назад и с тех пор не виделись, написала: «Плачу! Как прекрасно!» Кейт, кузина, с которой мы видимся пару раз в год, написала: «Не знала, что ты с кем-то встречаешься». Холден оставил коммент: «Просто прекрасная новость». Остальное – вариации на тему «Поздравляю!» и «Так за тебя рада!». Есть комментарии от подписчиков, чьи имена мне знакомы, но большинство от совершенно незнакомых людей. И, как будто это само по себе недостаточно дико, похоже, на наш аккаунт за ночь подписалось больше тысячи человек. Телефон горячий на ощупь, словно вся эта движуха раскалила нежное устройство.
Я сажусь в постели, приваливаюсь к горе подушек. Сердце мое колотится о ребра.
– Слушай, Софи, я поняла, что случилось… – Я рассказываю ей про свидание, про помолвку Холдена, про свою дурацкую привычку спускать пар в Инстаграме. Деталь про виски я опускаю.
– Мама с папой с ума сойдут, – говорит она. – Кейт, наверное, уже послала скриншот тете Линде, а та, наверное, уже позвонила маме.
Я проверяю уведомления в телефоне, их выше крыши. Разумеется, под сообщениями с кучей эмодзи, лавиной инстаграмных лайков и письмом от Хелен погребены три пропущенных звонка от родителей. А еще даже восьми утра нет.
– Ты ведь сейчас удалишь фотографию? – спрашивает Софи.
Ясно, что она на самом деле не вопрос задает. Потому что Софи меня на пять лет старше и убеждена, что во всем права.
– Я тебе перезвоню, – отвечаю я и отключаюсь, прежде чем она начнет возражать.
Я пялюсь в телефон, проматываю бесконечный поток похвал. Поразительно, сколько народу считает, что я на самом деле помолвлена, и более того, удивительно, как положительно на это реагирует. Люди рады, что я выгляжу счастливой. Никто не знает, как я была раздавлена вчера вечером, как мне было одиноко. Америка – больное место, где девочки по-прежнему растут, думая, что, если в них кто-нибудь влюбится, это вроде как достижение. Я знаю, что нет, потому что понимаю, что влюбиться может кто угодно и когда угодно; вот Холден, он не то чтобы заслуживает влюбленности, а ведь влюблен же. Несправедливо, что мы придаем отношениям столько значения; я не могла бы сосчитать, сколько обедов на День благодарения я высидела рядом с тетей Линдой, которая расспрашивала меня о личной жизни вместо, не знаю, допустим, бизнеса, который я выстраиваю. Я понимаю, что сама не без греха: я же продаю обручальные кольца, роскошные украшения мечты, а значит, я – часть проблемы. Если бы только все видели то, что вижу сейчас я: я могу казаться «помолвленной», но вместо счастья чувствую похмелье, желание защититься и панику.
Телефон гудит, принимая входящее письмо. Это Google Alert по поводу магазина. Нас упомянули в посте свадебного блога, который трубит о новостях: Элайза Рот – ваша покорная – обручена. «О таинственном мужчине пока ничего точно не известно, но ясно одно: он умеет выбирать камни», – говорится в посте. Всего несколько минут – а новые подписчики валят в Инстаграм валом. Судя по фотографиям в профилях, – все больше помолвочным, с парой, – они прочитали историю. Я хочу порадоваться рекламе; любое упоминание – это повод для празднования, а это очень популярный сайт. Но вместо этого я ощущаю, как паника нарастает у меня в груди и сжимает мне горло.
Приходит письмо от робота платформы, на которой мы держим интернет-магазин, сообщение о том, что у нас что-то купили. Мы обычно не продаем ничего онлайн без какого-то катализатора; наши клиенты предпочитают делать покупки в магазине, так что онлайн-продажи в основном случаются, когда мы устраиваем рассылку о внезапной распродаже или если одно из наших украшений надевает знаменитость. (Не хочу хвастаться, но в прошлом месяце Блейк Лайвли купила у нас для обновления обетов платиновое кольцо с пятикаратным камнем изумрудной огранки, а наши составные кольца с удовольствием носят Ариана Гранде и Карди Би.) Онлайн мы, как правило, продаем меньше, чем лично. Оно и понятно: прежде чем отвалить кучу денег за украшение, его как-то хочешь рассмотреть поближе. Так что, читая сообщение от робота, я ничего особенного не жду.
Новый клиент купил бриллиантовое ожерелье за 10 000. Если не брать в расчет обручальные кольца, это у нас самая дорогая вещь. И она продана.
Если то, что я помолвлена с загадочным мужчиной, хорошо отражается на продажах, то черт с ним, я буду помолвлена с загадочным мужчиной. Что плохого-то? Я перезваниваю сестре.
– Видела продажи? – спрашиваю я.
– Видела.
Голос у нее потрясенный.
– Эта фотография нам на пользу, – говорю я самым твердым своим голосом. – Я не буду ее удалять.
Глава 2
Я принимаю душ. Надеваю бюстгальтер на косточках и брюки с настоящим поясом. Стараюсь сделать вид, что у меня все под контролем, что в моем случае означает «облачаюсь в украшения, как в доспехи»: любимый набор тонких серебряных составных колец от «Украшений Бруклина», каждое – с зодиакальным камнем кого-то из членов нашей семьи; увесистый аметистовый кулон, который мне подарила на бат-мицву Хелен и с которого началась моя вечная любовь к украшениям; круглой огранки бриллиантовые гвоздики, которые для меня сделала в честь открытия магазина Софи; плюс хрупкая пара разных гвоздиков во вторые дырки – звездочка и полумесяц – от очень классного независимого дизайнера. Некоторые считают, что украшения – просто слишком дорогой аксессуар, но они значат куда больше. Когда их выбираешь с любовью, каждая вещь рассказывает что-то о тебе и о том, что для тебя важно. Без них я не чувствую себя собой.
Я покупаю в соседнем кафе большой кофе и успеваю в «Украшения Бруклина» к 8.30. Я люблю приходить сюда пораньше. Джесс подойдет к девяти, а Софи обычно приходит на двадцать минут позже. Отчасти потому, что по утрам она тормозит, отчасти потому, что едет из Парк-Слоуп, района, куда она и Лив переехали в ожидании детей, чье появление пока откладывалось на неопределенный срок. Не думаю, что после двух курсов ЭКО для ее здоровья полезно находиться в районе Бруклина, где самая высокая концентрация колясок на душу населения. Я ей все время говорю, чтобы переезжала в Уильямсбург или хотя бы поближе к магазину, но она утверждает, что если опять станет жить в радиусе десяти кварталов от бара бассейна Union, то покроется сыпью. Как человек, порядком пообжимавшийся в раздевалках бассейна, я ее понимаю на клеточном уровне.
При дневном свете все выглядит иначе, и магазин – не исключение. Я включаю подсветку, переворачиваю белую лаковую табличку на окне на «ОТКРЫТО» и открываю сейф, чтобы разложить украшения в витрине и стеклянном коробе. Рутина меня успокаивает, и сегодня я особенно аккуратна, я перекладываю товар, пока все не начинает выглядеть идеально.
Кольцо, которое теперь, надо понимать, «мое», я тоже должна бы выставить в витрине. Мы держим обручальные кольца и свадебные украшения у одной стены магазина, а остальные драгоценности у другой. Под него как раз есть место. Но вместо этого я надеваю его на палец и сгибаю руку под его тяжестью. Солнечный свет, льющийся в окна магазина, бьет в массивный центральный камень под воспламеняющим углом, и от моей руки разлетаются слепящие лучи. Жуткая цацка. Я себя всегда представляла в одном из наших двойных балетных колец в винтажном стиле, с россыпью камней, опоясывающих классический солитер, или грушевидный бриллиант – чтобы смотрелось посовременнее. (Невозможно выбрать всего одно кольцо мечты, когда зарабатываешь на жизнь их продажей.)
Я протираю стеклянные прилавки, когда в дверях появляется Софи. На часах 8.58. Она пришла рано, глаза у нее бешеные. На ней самые старые клоги и помидорно-красное платье-халат, из-за которого ее медно-рыжий пучок кажется еще ярче. Софи обычно одета с иголочки; такое ощущение, что мои новости лишили ее сил и она не смогла погладить шелковую блузку или нанести немного туши.
– Поверить не могу, что ты и правда это делаешь, – говорит она вместо приветствия.
– Ты же видела эту покупку на десять тысяч, – замечаю я. – Не думаешь же ты, что это совпадение.
– Понятно, что нет, но ты, наверное, спятила, если думаешь, что тебе это сойдет с рук.
Она скрещивает руки на груди и прислоняется к прилавку. Софи всегда была тревожнее и хуже относилась к риску, чем я. В дизайне она выражает себя; она расслабляется, когда рисует новую вещь. Я вижу, как она переключает передачу, чтобы перейти в режим сестры.
– Ты звонила маме с папой? Ты подумала о том, что будет, когда выяснится, что ты и не выйдешь ни за кого замуж? Ты что, так и собираешься бесконечно всех дурачить? И как, скажи на милость, ты собираешься изъять кольцо из магазина, не заплатив за него? Потому что, если ты его одолжишь неизвестно на сколько, мы потеряем деньги.
Я поднимаю руки в свою защиту.
– Что-нибудь придумаю. Я позвоню маме с папой. Все как-нибудь устаканится.
Она ссутуливается над прилавком, трет лицо рукой. Ее собственное (настоящее) обручальное кольцо, в стиле ар-деко, с изумрудом и бриллиантом, которое она отхватила на аукционе, сверкает у меня перед глазами. Они с Лив поженились три года назад на пляже в Мэне.
– Я беспокоюсь, как бы это по нам не ударило, – говорит она. – Ну, знаешь, не повредило бизнесу.
Это куда более обоснованное опасение. Но есть предприниматели – Уитни Вулф из Herd of Bumble, Эмили Вайс из Into the Gloss and Glossier, Леандра Медин Коэн из Man Repeller, – чей бизнес пошел в гору из-за того, что у основателей жизнь, которой можно позавидовать. Может быть, я могу быть одной из них. Может быть, в этом причина того, что сегодняшний день – уже один из самых успешных в истории нашей компании.
– Я сделаю так, что это сработает, – говорю я. – Обещаю.
И конечно, в магазине сегодня все просто зашибись. Поступают еще три онлайн-заказа; не таких крупных, как первый, но в сумме они покрывают мою месячную арендную плату за квартиру. Софи находит себе дело: пакует заказы и отправляет. Еще два блога подхватывают мои «новости» и пишут сиропные истории обо мне и о компании. Аккаунт @brooklynjewels разрывает от наплыва подписчиков. Настроение в магазине немного истеричное, но с надеждой на лучшее.
В полдень заходит девушка примерно моего возраста. Обычно клиентами занимается Джесс, но мы с Софи тоже можем при необходимости встать за прилавок. Так живет мелкий бизнес вроде нашего: всем приходится быть на подхвате. Джесс первой здоровается с клиенткой, но та бросает на меня робкий взгляд и подходит к моему концу прилавка.
– У меня обеденный перерыв, и я решила просто зайти, взглянуть на ваши украшения, – говорит клиентка. – Инстаграм показал вас в рекомендациях, и мне так понравились ваши работы.
– Спасибо! – отвечаю я.
Она заглядывает в витрину, и я пользуюсь случаем, чтобы многозначительно улыбнуться Софи: «Видала?»
– Мы с моим парнем только начали говорить о помолвке, пока ничего определенного…
Она умолкает, опускаясь на колени, чтобы рассмотреть круглый бриллиант с камнями по бокам, уменьшенный (и более демократичный) вариант кольца, которое сейчас на мне. Улыбается, поднимается.
– Мне бы так хотелось его примерить. Знаете, чтобы понять, что мне нравится, прежде чем начать намекать.
Я отпираю витрину и достаю кольцо. Она тихонько взвизгивает, надев его на палец. Посматривает то на свою руку, то на мою.
– Я утром увидела ваше и просто ума лишилась, – объясняет она.
Она примеряет еще два кольца, но все время возвращается к первому. Примеряет его еще раз, жадно смотрит, прежде чем снять.
– Я еще зайду – уже со своим парнем, – обещает она.
Я годами наблюдала, как Хелен работает с клиентами, и уже больше года занимаюсь этим сама и могу понять, когда возможный покупатель вешает мне лапшу на уши. Тут никакой лапши. Я знаю, она еще придет.
По дороге в ближайший веганский ресторан «У Хлои», за своей любимой пастой с песто и авокадо, я звоню маме с папой.
Трубку берет мама.
– Ты нам наконец расскажешь, что происходит? – требует она.
– Происходит вот что… – начинаю я.
Она меня перебивает, зовет папу.
– Пол? Пол! Иди сюда. Она нам наконец перезвонила, – и уже мне, – детка, я включаю громкую связь. Тебе многое предстоит нам объяснить.
Учитывая ситуацию, так могли бы сказать любые родители, но у моих куда больше оснований требовать объяснений. Когда мы с Софи рассказали родителям о своей задумке по поводу «Украшений Бруклина», они нам помогли и вложились в бизнес; у них десять процентов. Любое решение, которое я принимаю по работе, сказывается не только на мне, но и на них. А поскольку в паре кварталов от них несколько лет назад открылся еще один лодочный магазин, они тревожатся, как бы не пострадал их собственный бизнес. Я все утро думала, как объяснить им фотку и, кажется, придумала. Когда папа произносит: «Привет», – я делаю глубокий вдох.
– Это рекламный трюк, – говорю я, как будто это самое очевидное объяснение на свете. – Повышает интерес к бизнесу. Раз уж я лицо компании, будет хорошо, если моей жизнью будут интересоваться. На нас подписаны в Инстаграме в основном одинокие девушки, которые умирают от желания с кем-то обручиться, – так что это как раз в их вкусе. Это мотивирующий контент.
– Ох, детка, не знаю, – обеспокоенным тоном говорит мама.
– Как-то это опрометчиво, – добавляет папа.
– Все будет хорошо, – произношу я, кажется, в миллионный раз за сегодня. – Если не рисковать, не растешь! Вы мне сами это твердили.
– Да, но это все как-то… – Папа пытается найти точное слово.
– Креативно! – выпаливаю я.
Повисает долгая пауза.
– Пожалуйста, просто доверьтесь мне, – говорю я.
Я слышу, как папа вздыхает. Первой подает голос мама.
– Мы бы хотели… – говорит она.
– О, а я как раз дошла до ресторана, где обедаю. Мне пора, – говорю я и вешаю трубку, пока они не успели возразить.
Ресторан «У Хлои» – тусовка потенциальных покупателей, которым могут понравиться наши вещи: все они состоятельные, сведущие в независимых брендах, о которых узнали на портале Refinery29, любящие искусство (ну или пытающиеся в этом убедить своих подписчиков в Инстаграме). Я знаю в лицо почти всех работников, я ведь обедаю тут минимум дважды в неделю. Заказываю как обычно, а когда протягиваю кассиру кредитку, она провожает глазами мое кольцо. Потом смотрит на меня с пониманием.
– Красивое, – говорит девушка, кивая в сторону моей руки.
Мы впервые говорим о чем-то личном.
– Спасибо, – отвечаю я.
Если уж я за это взялась, то сделаю все как надо. В ожидании пасты я топчусь у автомата с салфетками и вытаскиваю телефон. Загружаю вчерашнюю фотографию кольца на Фейсбук и в Твиттер. Обновляю ленту и смотрю, как на меня потоком льются десятки лайков и комментов. Все так быстро за меня радуются. Это немножко обидно. Даже мой пост про то, что мы открыли магазин, не собрал столько приятных откликов – и так сразу. Помолвка открывает новый этап в жизни, кто бы спорил, но это же не достижение.
Потом я открываю почту. По сути, я занимаюсь в нашей компании пиаром, так что у меня в списке контактов есть редакторы свадебных блогов, сайтов о свадьбах и женские журналы. Я составляю письмо для рассылки с историей о своей помолвке и спрашиваю, не хотят ли они осветить это событие.
Конечно, я рискую. Но ничего не делать тоже рискованно. Меня пока никто не уличил в обмане, и на счет нашей компании текут деньги. Это можно считать маленькой победой. Разве нужно что-то еще?
Глава 3
Каждый четверг мы с Кармен встречаемся в «счастливый час»[1 - Счастливый час (Happy Hour) – время между обедом и ужином, когда в барах и ресторанах действуют скидки на алкогольные напитки.] – с тех самых пор, как добыли поддельные документы на первом курсе университета, почти десять лет назад. Поначалу мы ходили в «Сигма Бургер Пай», бар студенческого братства за библиотекой, в котором волшебным образом позволяли платить за пиво университетскими купонами. Когда полиция его прикрыла меньше чем через семестр, мы переместились в «Крокодил Лаунж», где пиво стоило четыре доллара и с каждым заказом давали мини-пиццу. После выпуска мы перешли на новый уровень; сейчас мы в основном зависаем в винных барах и не вздрагиваем от цен на сырную тарелку. Так что не важно, что денек выдался адский – сегодня четверг. Время «счастливого часа». Традиция.
Ее очередь выбирать место, поэтому я бреду в Верхний Ист-сайд, чтобы встретиться с ней в «АОС Ист», французском винном баре. Мы там раньше не были, но у нас так всегда. Кармен не ходит в одни и те же заведения; ей слишком быстро надоедает. Этот бар нам обеим не по пути, но Кармен клянется, что винная карта того стоит.
Когда я захожу в «АОС Ист», мне кажется, что я перенеслась в Париж. Грязные кирпичные или выкрашенные в клюквенный цвет стены, вдоль них стоят книжные стеллажи с классикой, везде развешаны картины в золоченых рамах. На одной из стен гордо пестреет французский флаг, с потолка свисают лампочки на шнурах. За соседними столиками все говорят по-французски. Кармен за столиком у окна нельзя не заметить. Она в розовом комбинезоне и белых кроссовках, а в уши вдеты золотые серьги-кольца. В прошлом году она поменяла работу в отделе маркетинга древнего гиганта L’Oreal на относительно новый Тиндер и с тех пор придерживается расслабленного дресс-кода. Губы у нее накрашены малиновой помадой, она осторожно отпивает из бокала французское розе (единственное вино, которое признает достойным употребления). Когда она видит меня, ее брови взлетают вверх.
– Привет! Давай выкладывай подробности, – велит она.
Мы переписывались по поводу утреннего происшествия, но в личном разговоре все иначе. Сейчас она может изображать тошноту, когда я рассказываю, как Холден комментил меня в Инстаграме, может стянуть у меня с пальца кольцо, чтобы примерить. Официант приносит второй бокал розе, такого же, как у Кармен; по традиции мы заказываем друг для друга, если кто-то опаздывает, чтобы не пропустить предложение «счастливого часа».
– Так, но, если ты притворяешься, что помолвлена, разве тебе не нужен… жених? – спрашивает Кармен.
– У меня есть план! – объясняю я. – Что, если сделать вид, что я влюблена до безумия, но у него какая-то сверхсекретная работа и ему нельзя заводить аккаунты в соцсетях?
– Ну да, как тому консультанту, с которым ты ходила на свидание, – вспоминает она.
– Ну, по-моему, он это говорит девушкам, чтобы ни с кем из них не светиться в Инстаграме, но да, – говорю я. – Типа он работает на очень закрытый хедж-фонд, или на ФБР, или он миллиардер и считает, что он выше этого.
– Точно, их же кругом пруд пруди, – замечает она.
– А может, он пострадал при пожаре, лечится от тяжелых ожогов и пока просто не готов показать свое лицо? – спрашиваю я. – Нет, это, наверное, мрачновато. Может, он такой маргинал?
Кармен закатывает глаза.
– Ладно, ладно, серьезно, может, мне просто найти какого-нибудь молодого актера на роль жениха? – спрашиваю я. – Можно закинуть удочку, на Бродвее сразу найдется десяток подходящих кандидатов.
– Нет, – щурится Кармен. – Актеры ненадежные. И к тому же ты что, правда хочешь заплатить какому-то случайному чуваку с улицы?
Я пожимаю плечами.
– Можешь предложить что-нибудь получше? – спрашиваю я.
– Могу, – отвечает Кармен. Глаза у нее опасно поблескивают. – Я об этом думала сегодня на работе, меня вдохновило шоу «Холостяк».
– Не поняла?
– Соберем в одном месте десять, двадцать, сколько угодно подходящих чуваков, и ты сможешь из них выбрать.
– Нереально. Как ты собираешься это провернуть?
Она улыбается.
– Куда реальнее, чем кому-то платить.
План, насколько я понимаю, такой: Кармен хватает мой телефон, открывает Тиндер и ковыряется в моем профиле, пока я не начинаю выглядеть как приманка для будущего степфордского мужа, кошачья мята для парней, у которых в честь дедушек называют больницы и которые про Хэмптонс говорят «там, на востоке». Хорошо, что она мне все объясняет в процессе, а то я бы обиделась, что она удалила из профиля почти все мои фотографии. Свайпит она как гонщик: молниеносно принимает жизненно важные решения, расшвыривая холостяков. Она прагматична, никакого великодушия. Думаю, она знает, что делает. Наверное, она знает какие-то приемы, о которых я не подозреваю, потому что к тому времени, как мы приканчиваем сырную тарелку, у нее уже готов пул ухажеров, которые наверняка считают, что должны войти в тридцатку «Форбс» моложе 30 или в список 50 самых завидных женихов от журнала Town & Country. Я не так уверена в себе. Она пускается в лихой флирт. Телефон она от меня закрывает, но я вижу, с какой дьявольской быстротой она печатает; потом она прижимает телефон к груди, запрокидывает голову и ржет. Машет, чтобы принесли
счет.
– Куда мы теперь? – спрашиваю я.
– К Дориану. Это в двух кварталах.
Я невольно строю гримасу.
– Вот поэтому я тебе и не говорила! – замечает Кармен. Она уже вытаскивает из кошелька двадцатки и собирает вещи. – Двое парней уже подтвердили, что будут там, а если они окажутся отстоем, поспорить готова, мы наберем еще кучу, у них там гнездо.
– А они как… огонь? Годные? Купятся? – спрашиваю я.
Она строит рожу.
– Увидим. «Огонь» – понятие растяжимое.
Я снимаю кольцо и кладу его в кармашек кошелька на молнии.
Надо отдать Кармен должное: «Дориан» – выбор удачный, хотя сама я туда бы не пошла. Старый бар в Верхнем Ист-сайде, ненадолго снискавший известность в 1986-м, когда его упоминали в таблоидах в связи с «убийцей-старшеклассником» – парень из выпускного класса сидел здесь со своей подружкой, потом затащил ее в Центральный парк, изнасиловал и убил. Бар, конечно, из прошлых времен, но сейчас здесь ничего особо мрачного нет: на столах веселенькие скатерти в красно-белую клетку, на стенах черно-белые фотографии в рамках, на которых всякие кеннедиподобные чуваки играют в поло или ходят под парусом, рядом висят войлочные вымпелы Лиги Плюща. Такой городской бар для тех, кто вырос в этом захлебывающемся деньгами районе и всю жизнь здесь живет.
Мой первый порыв – двинуться к стойке за выпивкой, но Кармен меня останавливает.
– Тебя кто-нибудь угостит, – уверенно говорит она.
Я больше не нервничаю по-настоящему на первых свиданиях; первые пятьдесят, или около того, меня от этого отучили. Но при мысли о том, что я сегодня могу встретиться со своим будущим поддельным женихом, у меня мурашки по телу. Кармен была права: я чувствую себя Холостячкой. Должен быть какой-то простой выход из этого бардака.
Первый претендент появляется в потертых деревянных дверях. Человек-хаки представляется Китом. Зачесывает блондинистые волосы со лба пятерней.
– Слышал, ты ищешь спутника на свадьбу кузины в эти выходные? – спрашивает он.
– Это она ищет, – мурлычет Кармен. – Может, расскажешь немного о себе?
Он разворачивается в мою сторону, пока Кармен шепчет мне на ухо:
– Я приведу подкрепление, – и ускользает.
– Ну, я сейчас получаю МВА, – начинает Кит.
– Круто, – киваю я.
Я не считаю, что это круто. Я изучала маркетинг и предпринимательство в бизнес-школе Нью-Йоркского университета, и студенты делились на два типа: первые, такие как Кит, хотели получить МВА, начать карьеру менеджера и всю оставшуюся жизнь трындеть на корпоративном птичьем языке; вторые, как я, хотели просто набраться знаний, чтобы запустить компанию и уйти из школы ко всем чертям.
– Да, неплохо, – говорит он.
– Ага.
– Ты не думала получить МВА?
Я уже готова бежать на поиски Кармен, когда она возвращается с двумя парнями в красных шортах. Они представляются Джорданом и Кайлом. Вскоре поступают три предложения угостить меня, а я отчаянно пытаюсь совместить почти одинаковые подбородки с именами. Не худший вечер четверга.
– Ты красивая, – говорит Джордан, придвигаясь ко мне на два дюйма ближе, чем позволено незнакомому человеку. – Знаешь, я кое-что понимаю в красоте. Мой дедушка был довольно крупным коллекционером живописи.
Кайл, сидящий рядом с ним, слегка сникает, словно уже слышал это раньше. Опускает голову и крутит соломинку в своем джин-тонике.
– В смысле, он задружился с Джексоном Поллоком, когда еще никто и не смотрел на то, что он там писал, – продолжает Джордан, не ожидая от меня ни ответа, ни вообще какой-то реакции. – Я бы мог тебя сводить в Мет[2 - Сокращение для Метрополитен-музея в Нью-Йорке.] как-нибудь, показать, что подарила им моя семья.
– Ммм, – неопределенно отзываюсь я.
Есть что-то очень печальное в том, что чувак считает, что ему дадут, только если он станет распинаться про достижения своего дедушки полвека назад.
Кайл набирается смелости вступить в разговор.
– А когда, говоришь, эта свадьба?
– Э… В субботу? В субботу вечером, – говорю я.
– В городе? – спрашивает он.
– В Гринпойнт, – отвечаю я, просто чтобы проверить, как они отреагируют на предложение смотаться в Бруклин.
Чтобы добраться туда отсюда, нужно пересесть с шестой линии на L, потом на С – практически невыполнимо.
Джордан морщит нос.
– Далековато.
– Мы к субботе будем уже там, на востоке, – добавляет Кайл.
– Всегда можем вернуться на самолете твоего дяди, – замечает Джордан.
– Только если не будет дождя, – говорит Кайл.
Тут они оба, и Джордан, и Кайл, весомо кивают и молча тянут джин-тоник.
– Простите, мне нужно… – Я не договариваю.
Они, похоже, не замечают, что я не закончила предложение. Кармен разговаривает с двумя парнями возле двери, я оттаскиваю ее в сторону.
– Простите, господа, мы на секундочку, – говорит она.
– Так, Крис Харрисон, давай-ка поговорим. Эти чуваки – пустышки, и ты это знаешь.
– Они сууууперзавидные холостяки, которые потрясающе будут смотреться в Инстаграме, и они достаточно тупые, чтобы не задавать вопросов, что бы ты ни затеяла, – возражает Кармен. – Разве ты не этого ищешь?
– Но они такие… скучные, – подвываю я. – Киту, Джордану и Кайлу не достаются розы[3 - Отсылка к шоу «Холостяк», где участникам достаются розы в знак симпатии.].
– Ага, потому что с твоим «художником в мучительном поиске, который три дня не мылся» у тебя всегда все зашибись.
Она насмешливо поднимает бровь.
Я мысленно оцениваю несколько своих последних свиданий. Чувак, который позавчера оставил меня оплачивать счет. Еще был гитарист, который меня заигнорил после того, как я в десять вечера выпила эспрессо, чтобы не уснуть на его полуночном выступлении в Бушвике. Потом был тот милый лохматый кинокритик, который повел меня в забегаловку у себя в квартале на вечер пива за доллар и попросил оплатить счет на четыре доллара. И шея у меня до сих пор болит от того, как я упражнялась с фотографом, спавшим на двуспальном матрасе на чердачке своей крошечной студии; туда надо было заползать на четвереньках.
– Слушай, ты успешный предприниматель и вообще огонь. Тебе совершенно не обязательно связываться со всеми этими немытыми уродами, которых ты неизвестно где выкапываешь. – Она с надеждой поднимает телефон. – Лучшие еще в пути, честно. Дай мне двадцать минут, а потом уйдем, если случится катастрофа. Договорились?
Я склоняю голову вправо.
– Договорились.
Я обещаю дать плану Кармен шанс, и вскоре вечер становится веселее. Я бы не назвала его прямо отличным, но по крайней мере мне не скучно. Я знакомлюсь с продюсером, у которого подкаст о подкастах; с рыжим, который сообщает про себя только то, что ездит верхом; с моделью, который, похоже, убежден, что у нас тут кастинг; и с анестезиологом, который сразу кладет руку мне на спину и объясняет:
– Вот сюда я бы ставил эпидуралку во время рождения наших детей.
Я отползаю к тому концу стойки, где потише, чтобы собраться с мыслями. Я бы не стала встречаться ни с кем из этих парней по доброй воле. Но, исходя из нынешней своей ситуации, представляю, что мне мог бы показаться не таким уж отвратительным продюсер подкастов Айзек или конник Финн. Они в этой толпе самые интересные, от них не стынет кровь в жилах, и у них достаточно квадратно-подбородочного шарма, чтобы собрать кучу лайков в Инстаграме, если наши отношения перейдут на этот уровень.
– Можно задать вам вопрос?
Слева от меня прислоняется к стойке мужчина с джин-тоником. Модный, в темно-синем костюме и сиреневой рубашке с расстегнутым воротником. Скулы торчат под отпадным углом, волнистые темные волосы оттеняют карие глаза. Он похож на диснеевского принца, заблудившегося в магазине Ральфа Лорена.
– У вас тут какой-то кастинг? – спрашивает он.
– Что-то вроде того, – отвечаю я.
Я его не узнаю; он не из набора Кармен.
– А на что пробуются? – спрашивает он, махнув рукой в сторону толпы мужчин, собравшихся у середины стойки.
Я задумываюсь.
– На роль моего парня.
Он громко смеется, потом смолкает.
– Ой, вы всерьез, да?
Он запинается и смотрит на свои ботинки, чтобы скрыть улыбку. В других обстоятельствах я бы уже покраснела. Но сегодня выдался насыщенный день – я уже не в силах смущаться. Он собирается и протягивает руку.
– Я Блейк, – говорит он. – Рад знакомству.
– Элайза. – Я пожимаю ему руку очень крепко, как поставщикам, которые пытаются задрать цену.
– Расскажите о себе, Элайза. Может быть, я тоже захочу попробоваться.
Я выпрямляюсь и перебрасываю волосы через плечо.
– У нас с сестрой ювелирный бизнес. Магазин в Уильямсбурге.
– Ювелиры? Я тоже, – говорит он.
– Правда? А чем вы занимаетесь? – спрашиваю я.
Наша отрасль невелика; я не удивилась бы, встретив знакомых в Алмазном районе или на Сорок седьмой улице, но не в этом понтовом баре.
– Я основатель Bond and Time, – просто отвечает он, словно в этом нет ничего особенного. – Это вроде…
– Интернет-проката дорогих часов, – подхватываю я, краснея.
– Так вы обо мне слышали, – отзывается он, поднимая бровь.
Я издаю углом рта один из тех звуков, которые, наверное, не пристало издавать истинной леди.
– Слышала о вашей компании. Может, на каком-то мероприятии. Или подписана на вас в Инстаграме, не помню.
Я совершенно точно подписана на него в Инстаграме.
Он пожимает плечами.
– Я к этому не имею отношения. Социальные сети – это не мое. У меня даже аккаунта нет. Этим занимается пиар-агентство. Как по-вашему, они справляются?
– Вы могли бы увеличить число подписчиков и вовлеченность, – говорю я.
Когда-то, несколько лет назад, – наверное, во время ретроградного Меркурия, – когда жизнь пошла кувырком, я недолго встречалась с несколькими парнями вроде Блейка – они носят костюмы, которые можно отдавать только в сухую чистку, и пользуются особенным парфюмом. Я поняла, что им в глубине души нравится, когда их тычут носом в недочеты. Так что я смотрю в оба и жду ответа.
Он медленно кивает.
– Принял к сведению. Так почему вы вдруг проводите кастинг на роль своего парня?
Я прикидываю, не сказать ли ему правду. Блейк не кажется похожим на придурков в шортах, собравшихся у стойки. К тому же он коллега, предприниматель. Уверена, он на все бы пошел, чтобы добиться успеха в бизнесе. Я почти готова рассказать, какой план мы с Кармен придумали, но потом теряю самообладание. Он слишком милый, чтобы все портить.
– Мне нужен кто-то, чтобы пойти в выходные на свадьбу к подруге, – выдаю я.
– Тогда очень жаль. Я на выходные уезжаю из города, – говорит он.
Отпивает из бокала, а когда убирает его от губ, я вижу, что он улыбается.
– Но в другие выходные я здесь. Надеюсь, меня это не исключает из числа претендентов.
У меня все обрывается в животе.
– Не обязательно.
Блейк вынимает из кармана жужжащий телефон, раздраженно смотрит на экран и переводит звонок на голосовую почту.
– К несчастью, мне пора, – говорит он. – Но знаете, я бы очень хотел, чтобы мою кандидатуру рассмотрели. Может, как-нибудь сходим куда-нибудь?
Улыбка у него самая искренняя из тех, на какие можно рассчитывать при таком нелепом сценарии. Я чувствую то же, что и любая девушка, ощутившая себя красивой, значимой и важной: как будто съезжаю с вершины американских горок – недосягаемая, победившая и безупречная.
Я беру его телефон и забиваю в контакты свой номер. Фамилию не пишу – слишком легко отследить. Пока я просто Элайза. Возвращаю телефон, и, когда Блейк его забирает, мне подмигивает блестящий циферблат часов.
– Рад знакомству, Элайза, – говорит Блейк.
На долю секунды я задумываюсь, не придвинется ли он ко мне, чтобы обнять или поцеловать, но он проходит мимо и смешивается с толпой. Коль скоро мне нужен поддельный жених, который не станет спрашивать, почему это я в Инстаграме помолвлена, Блейк может оказаться моим джекпотом. Теперь остается только убедить его.
Глава 4
Щелк. Полыхает вспышка. Щелк. Теперь другая. Щелк.
Я вцепляюсь в левую ягодицу, чтобы лучше чувствовать металлический табурет, к которому прислоняюсь, опасно балансируя на шпильках серебряных ботильонов. Невероятно, но письма, которые я разослала, сработали. Мою историю подхватили ювелирные блоги и свадебные сайты, а потом я поймала рыбу покрупнее: женский журнал. Все вышло само собой, я об этом и мечтать не могла. Онлайн-редактор Elle, судя по всему, подписана на «Украшения Бруклина» в Инстаграме и прямо загорелась идеей напечатать материал о моем бизнесе и, да, о моей помолвке. И вот, не прошло и недели, все воплощается в жизнь.
Я впервые снимаюсь для журнала, и, честно говоря, все совсем не так, как я себе представляла. Я понимаю, журналы сейчас переживают не лучшие времена, я и не ждала, что меня частным самолетом отвезут на уединенный пляж на Мальдивах, а моим макияжем по дороге займется Пэт Макграт, но я ожидала чего-то большего. Нас с фотографом и репортером засунули в комнатку, где раньше, наверное, был чулан. Стены ободранные, повсюду раскиданы фототехника и одежда. Прическу и макияж мне делала женщина, которую вызвала по телефону через Glamsquad редактор отдела красоты. Одежду мне, правда, подобрали ничего себе – редактор отдела моды ждала меня с полной стойкой, когда я приехала, и мне разрешили выбрать. Я спросила, почему все в белых, серых и серебряных тонах, и она пожала плечами, как будто это само собой разумеется: «Чтобы оттенить ваше кольцо, конечно». Я натянула серые кожаные легинсы, тонкий, как пух, белый топ и белый жакет, с которого свисали серебряные «молнии». С утра мы полчаса обсуждали, какие принести аксессуары. В итоге принесла свои любимые браслеты, плоские серебряные серьги-обручи и простой кулон
с бриллиантом на серебряной цепочке, все от «Украшений Бруклина»; они мило смотрятся, не отвлекая внимание от кольца.
Фотограф, хрупкая женщина со сложной цветочной татуировкой, змеящейся по одной руке, отрывается от камеры.
– Можете передвинуть руку? Положить обратно на бедро?
Ох. Ладно. Она предложила, чтобы я небрежно положила левую руку на бедро, чтобы на фотографиях было видно кольцо. Я передвигаю руку. Фотограф улыбается. Щелк.
Я не модель; я никогда не мечтала стать моделью; никогда, ни на секунду не воображала себя моделью, честно, даже во время особенно сочных сезонов «Американской топ-модели». И все-таки что-то во всем этом – в съемке, в интервью, в редакции снаружи, где куча редакторов может создать тренд или запустить успешную марку одной статьей, – кажется неизбежным.
Меня всегда спрашивают, каково такой девушке, как я – выросшей среди яхт в самом живописном приморском городе, – было переехать в Нью-Йорк. В смысле: чего ради от такого отказываться? Когда я училась в школе, мама, папа и Софи в уик-энды ходили на нашей яхте в море, когда погода позволяла. Они это любили. Но дело в том, что у меня морская болезнь. Меня не просто мутит, меня тошнит до изнеможения. Поэтому, когда вся моя семья уплывала, я зависала в бутике Хелен со стопкой глянцевых журналов, тщательно изучая каждую страницу. Мне нравились модные развороты и интервью знаменитостей, но привлекало меня не это. Нет, я оторваться не могла от статей об интересных женщинах – о шикарных женщинах, делавших карьеру в городах вроде Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Как сказала Диана фон Фюрстенберг, вышедшая замуж за принца и создавшая многомиллионную компанию задолго до тридцати: «Я не очень знала, чем хочу заниматься, но знала, какой женщиной хочу стать».
Я знала, какой женщиной хочу стать. Знала, что хочу делать что-то значительное, что-то, что приведет меня на этот табурет перед фотографом, чтобы меня дожидался журналист, желающий взять у меня одно из тех интервью, которыми я зачитывалась, когда была подростком с морской болезнью в Портленде.
Когда я устраиваюсь поудобнее, фотограф подходит ближе, переходя от общих планов к крупным. Я глубоко вдыхаю, перекидываю волосы через плечо и улыбаюсь так широко, как только могу. Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк. Я выдаю то, что, надеюсь, сойдет за роскошный уклончивый сдержанный взгляд. Щелк. Касаюсь рукой с кольцом подбородка и игриво смотрю в сторону. Щелк. Женщина, которой я хотела стать. Щелк. Женщина, которой я становлюсь. Щелк.
Съемка заканчивается, и я запираюсь в кабинке туалета, чтобы переодеться в свое: в короткую черную юбку и самый Elle-вский предмет гардероба, который у меня есть, – белую блузку с высоким воротником и тонкой вышивкой. Я знала, что мне подберут одежду для съемки, но мне хотелось прийти стильно одетой, как будто я тут своя. Я стою босиком на холодном кафеле, и мне не хватает сверкающих ботильонов-небоскребов, которые на мне были во время съемки. Хотела бы я, чтобы мои обычные черные сапожки до щиколотки поднимали меня чуть повыше. Но потом я вижу свое отражение в зеркале, и ко мне возвращается уверенность: вид у меня такой, как будто меня пропустили через Фотошоп. Каким-то образом визажист вылепила мне скулы и заставила сверкать глаза. У волос есть объем.
Тейлор, репортер, ждет меня в коридоре. Одета она шикарно – винтажные джинсы Levi’s, леопардовые лодочки – и у нее афрокосички ниже лопаток. Когда она придерживает передо мной дверь на площадку перед лифтами, я смотрю на ее руку: кольца нет. Хороший знак. Будем надеяться, это означает, что она не станет задавать бесконечные вопросы о моем женихе. Может быть, речь пойдет исключительно о компании.
Она ведет меня вниз за кофе. Я прохожу за Тейлор по кремовому гранитному кафетерию с высоченными, вдвое выше обычных, потолками, мы наливаем себе по чашке и садимся за круглый столик.
Когда мы усаживаемся, она просит разрешения записывать разговор. Я напрягаюсь: вот-вот история моей «помолвки» впервые окажется в чужих руках. Я могу проконтролировать только то, что говорю сама, – мне придется тщательно выбирать слова.
– Конечно, записывайте, – говорю я.
К моей радости, Тейлор задает вопросы, которые, как мне всегда казалось, и должен задавать репортер. Я рассказываю ей, как мы с Софи путались у родителей под ногами в магазине, наблюдая, как они вели дела. Рассказываю, сколько нам дала Хелен: вдохновение, знания, представление о будущей карьере. Объясняю, что, когда не стало бабули и дедули, нам в наследство достались солидные деньги, которые мы получили в свое распоряжение, когда нам исполнилось по двадцать пять. И тогда у нас возник план – мы начнем совместный бизнес.
В ту осень я поступила в Нью-Йоркский университет, чтобы изучать предпринимательство и маркетинг. После выпуска устроилась на хорошо оплачиваемую, но убийственно скучную работу в продажах. Могла уходить из офиса ровно в пять, чтобы читать книги о стартапах, посещать лекции предпринимателей и закапываться по шею в изучение ювелирного дела. Я написала бизнес-план и подала его на конкурс, где предлагали начальное финансирование стартапов. Тем временем Софи работала графическим дизайнером в Портленде и жила с родителями, чтобы не тратить лишнего. Она переехала в Нью-Йорк изучать бриллианты и дизайн украшений в АГИ (Американском геммологическом институте). К тому времени, как нам исполнилось двадцать пять и тридцать, мы были готовы: Софи умела создавать прекрасные вещи, у нас хватало средств на два года, и мы подписали договор лизинга на магазин в Бруклине.
Тейлор задает умные вопросы – о трудностях открытия своего дела, о том, как Софи создает украшения и как мы так быстро собрали такую верную толпу поклонников в Голливуде и в Инстаграме. Я рассказываю ей свою любимую историю о том, как Меган Маркл однажды надела наш кулон, всего через месяц после того, как мы открылись. Как многие политики и королевские особы, она использует моду как инструмент дипломатии; когда они с принцем Гарри куда-то ездят, она надевает вещи от местных дизайнеров. Кулон от «Украшений Бруклина» висел поверх платья от Келвина Кляйна под пальто от Майкла Корса. Как только нашу марку опознали и назвали модные журналисты всего мира, наш бизнес взлетел. Жизнь изменилась навсегда.
– Теперь о вашем женихе. Как его зовут? – спрашивает Тейлор.
Она так гладко вставляет этот вопрос в разговор, что я бы тут же назвала имя, если бы оно было.
– О… он… я… – я запинаюсь и напряженно улыбаюсь. – Он очень оберегает свою частную жизнь. Я бы предпочла не упоминать его имя.
– Интересно. Вы кажетесь очень публичным человеком, – замечает она, сверяясь с заметками. – Раз уж делитесь своей жизнью с сотней тысяч подписчиков в Инстаграме.
– Мне нравится объединять клиентов и поклонников «Украшений Бруклина», и да, это отчасти означает, что я делюсь какими-то событиями своей жизни, – произношу я так спокойно, как только могу. – Я открываюсь ровно настолько, насколько мне комфортно.
– Но почему не открыть имя вашего жениха? – нажимает Тейлор.
Я отпиваю кофе, чтобы выиграть время.
– У него свои причины держаться в тени. Возможно, он покажется на публике, когда ему будет удобно, со временем.
Следующий шаг очень важен. Мне нужно направить разговор в правильное русло.
– Значение имеет только то, что я встретила чудесного человека, мы очень счастливы, и, кроме шуток, может быть, взглянете на кольцо? Серьезно, он не прогадал. Я бы хотела вам побольше рассказать об этом кольце…
Тейлор слушает, как я рассказываю, что на мне оригинальное изделие «Украшений Бруклина», которое Софи создала, используя камни израильского поставщика, он раз в сезон приезжает в Нью-Йорк с камнями, рассованными по карманам и примотанными к обеим ногам. Я отмечаю, что кольцо соединяет две особенности, так любимые нашими клиентами: три камня в оправе и классический бриллиант круглой огранки. Добавляю, что мы также предлагаем менее дорогие варианты таких колец для невест с ограниченным бюджетом. Я подталкиваю Тейлор к тому, о чем хочу прочитать в статье: о своей работе, а не о жизни.
После интервью Тейлор провожает меня в вестибюль. Мне осталось разыграть последнюю карту, чтобы сделать так, чтобы она написала ту статью, на которую я надеюсь. Я вынимаю из сумочки черный бархатный мешочек.
– Я вам принесла небольшой подарок, – говорю я, протягивая ей мешочек.
Она развязывает черный шнурок и вытряхивает содержимое мешочка на ладонь. Я подарила ей тоненький браслетик из золотой цепочки с маленьким опалом.
– Это же ваш камень по гороскопу? – спрашиваю я.
Я подготовилась.
Она тронута.
– Да, какое чудо. Спасибо огромное, – выдыхает она.
Я помогаю ей застегнуть браслет, и мы обнимаемся на прощание. По-моему, мне сегодня все удалось: от фотосессии и интервью до подарка. Я выдыхаю, впервые за два часа. Толкаю вращающуюся дверь величественного вестибюля и выхожу на оживленную Восьмую авеню. В двух кварталах слева виднеется Центральный парк; деревья покрылись свежей зеленью. Справа ко мне движется толпа туристов. Я прижимаюсь к стене здания, чтобы просмотреть уведомления в телефоне: поток писем, лайков в Инстаграме и сообщений – два от Кармен, одно от Блейка.
«Привет, незнакомка. Нашла пару на свадьбу подруги?»
Я ничего не могу с собой поделать – губы у меня разъезжаются в довольной улыбке. Когда-то моим первым порывом было бы написать: «Да! Как прошли выходные? Как съездил?:)». Но почти десятилетие свиданий в этом городе научило меня растягивать интерес, как ириску: чем меньше энтузиазма демонстрируешь, тем дольше сможешь удерживать внимание мужчины. Я строго отмеряю ответ.
«Да».
«Так кастинг сработал?»
«Ха. Вроде того».
«Облом. Это значит, я не могу тебя никуда пригласить?»
Обожаю свою жизнь.
«Я этого не говорила», – набираю я.
Сегодня первый за эту весну день, который уже намекает на приближение лета. Солнце льется сплошным золотым потоком на мои голые ноги. Я нажимаю «Отправить». И смотрю, как всплывает ответ.
Глава 5
Я жду не дождусь свидания с Блейком в субботу днем – и все-таки зеваю. То есть во весь рот. Я на ногах с шести утра, обвешивалась украшениями – уши, запястья, пальцы, – снимала их для нашего Инстаграма. Большую часть фотографий и видео я снимаю сама, на iPhone. Я тщательно забочусь о руках – каждую неделю делаю маникюр, не обдираю заусенцы, как бы ни нервничала, – именно для того, чтобы не нанимать для таких съемок модель. Путем проб и ошибок и после изучения наших конкурентов я выяснила, что хотят видеть наши подписчики. Так что я напяливаю на руку три таких же кольца, как мое, только с бриллиантами разной величины, чтобы потенциальные покупатели могли сравнить; огромные камни, пусть посетители поохают-поахают, круглая огранка, как на том, что на мне в объявлении о помолвке. Утром я сняла сотни фотографий, отобрала пару десятков и принялась за утомительную обработку. Добавлю подписи и хэштеги и стану выкладывать по одной в ближайшие недели.
Обычно я не работаю по субботам с утра, но сейчас я с ума схожу. Вчера я получила от арендодателя письмо – плохие новости. Когда в середине ноября закончится наша двухгодичная аренда, плату поднимут на двадцать процентов. А поскольку квартира у меня в том же здании, плата за студию тоже взлетит на двадцать процентов в месяц. До конца октября мы должны решить, продлевать аренду или нет. Я всегда знала, что первоначальную цену – она тоже заоблачная – мы надолго не сохраним, но не решилась подписать договор дольше, чем на пару лет. Тридцать процентов мелких бизнесов прогорает в первые два года. Я нервничала, что если мы свяжемся с настоящим, из кирпича и штукатурки, магазином на дольше, то непременно прогорим.
Все это объясняет, почему Блейк меня застает посреди зевка, с разинутым ртом и скошенными вверх глазами прямо у выхода из Центрального парка на Восточную Семьдесят девятую улицу. Повезло еще, что я додумалась прикрыть рот ладонью, и, глядя на меня, не сразу видишь мои коренные зубы во всей красе. Помолвочное кольцо я снять не забыла.
– Прости, тебе со мной уже скучно? – шутит Блейк.
Боже, он просто прелесть. Сегодня он одет не так строго – в оливковые чиносы и тонкий темно-синий джемпер с поддернутыми рукавами.
Я игриво толкаю его кулаком.
– Нет, я рано встала. Работала.
– Сочувствую, – кивает он. – Помню, как оно.
– Тебе больше не приходится работать по выходным?
Он дипломатично пожимает плечами.
– Сейчас все идет более-менее по накатанной, хотя, конечно, легко никогда не бывает. Но вообще я могу освободить день в субботу, если оно того стоит.
Он так флиртует, что я невольно улыбаюсь. Блейк позвал меня в парк на пикник, и я согласилась, несмотря на то, что мне далеко идти. Он сказал, что принесет одеяло, багет и какую-нибудь нарезку. Я тут же вызвалась принести сыр и вино. Если нам предстоит провести вместе хоть какое-то время, Блейк должен кое-что знать: я не могу без сыра.
Я поднимаю пакет из Бедфордской сырной лавки, свисающий с моего запястья.
– Это того стоит?
Он с любопытством заглядывает в пакет.
– Там гауда, козий сыр и бри с трюфелем, – поясняю я.
– Отлично, – говорит он.
Мы бредем в парк по извилистым дорожкам под тенистыми деревьями.
– Так ты уезжал из города на прошлые выходные? – спрашиваю я.
– К брату в Бостон, – сообщает он. – У них с женой в феврале родилась дочка. Я ездил, когда она только появилась, и хотел еще раз их навестить.
– Очень мило, – говорю я.
Я не могу не думать о Софи. Я же знаю, что у нее каждый раз, как она слышит о младенцах, сердце разрывается – и у меня что-то вроде боли, вызванной сочувствием.
– Она такая крошечная. Такая славная. Белль, так ее зовут.
– Бэби Белль. Бэбибелль. Как сыр, – не подумав, произношу я.
Едва эти слова слетают у меня с языка, мне хочется умереть от неловкости.
Блейк останавливается и хохочет.
– Ты что, только что сравнила мою племянницу с сыром? – изумленно спрашивает он.
– Мозг с односторонним движением, – отвечаю я, снова поднимая пакет из сырной лавки.
Мы доходим до Большого луга, моей любимой части парка. Это овал пышной травы, гладкий и залитый солнцем посередине, с бейсбольными полями по краям. Каждые несколько шагов попадаются группки людей: женщины проверяют новое тепло босоножками и открытыми платьями, растянувшись на полотенцах с книжками; пары отдыхают, положив друг другу головы на колени; кто-то играет с собаками и детьми во фрисби; парень с голым торсом занимается йогой в тени дерева; две команды Младшей лиги в ярких формах стоят друг против друга. Блейк указывает на открытое место.
– Туда? – спрашивает он.
– Конечно.
Он вытаскивает из синего холщового рюкзака большое клетчатое одеяло для пикников. Мы устраиваемся: я раскладываю сыр, украдкой откупориваю розе, разливаю его по пластиковым стаканчикам и сую обратно в сумку, пока полиция на краю парка не заметила; Блейк устанавливает маленький динамик, чтобы проигрывать музыку со Spotify, выкладывает на одеяло упаковки индейки и салями, начинает резать багет. А потом… тишина. Я улыбаюсь ему. Он улыбается мне. Ненавижу эти первые свидания, когда или обмениваешься с кем-то деталями биографии – где вырос, сколько у тебя братьев и сестер, – либо неловко молчишь. Не хочу, чтобы так было.
Он берет козий сыр, который я принесла, и изучает этикетку – дольше, чем нужно.
– Хорошо, что это не камамбер, – говорит он.
Я тут же хватаюсь за то, что он сказал, слишком быстро, хочу, чтобы неловкий момент быстрее прошел.
– А чем тебя не устраивает камамбер?
– Когда я учился за границей, в Париже, мы с приятелем снимали квартирку в Шестнадцатом округе, – говорит он. – В первый день купили камамбер, и, не успели опомниться, она вся провоняла сыром. Первую неделю прожили с окнами нараспашку. В январе.
– Ха.
– Ты училась за границей?
– Нет.
– Ох. Извини.
Новая пауза.
– Я хотела. В смысле, поучиться за границей. Но курсы, которые меня интересовали, не совпадали с городами, которые мне нравились, так что я решила, что оно того не стоит.
– Да, разумно.
Снова пауза. Мы оба возимся с едой и прихлебываем розе.
– Ты взяла стаканчики Solo? – говорит он, подняв бровь.
Я смотрю на свой пластиковый стаканчик.
– А что?
– Не помню, когда я последний раз из них пил. Может, в выпускном классе, весной, когда влюбился?
Он улыбается своим воспоминаниям.
– Да ладно, а из чего еще пить в парке?
– Из прозрачных пластиковых стаканчиков, – просто отвечает он, как будто это само собой разумеется. – Из пластиковых винных бокалов. Не из стаканчиков Solo.
Еще одна пауза. Меня накрывает привычной волной разочарования. Я это уже проходила: милый парень, на бумаге всем хорош, флиртует в сообщениях, в реальной жизни – ноль химии. Я вижу, как день раскручивается передо мной скучной чередой пустых разговоров, уничтожая то, что должно было стать первым чудесным весенним выходным. Сама того не желая, я отчетливо вздыхаю.
– Прости, это не должно было превратиться в одно из таких свиданий, – говорит Блейк, поморщившись.
От уголков его карих глаз разбегаются морщинки.
Мне неловко, что он понял, что мне неинтересно.
– Ты о чем? – спрашиваю я с притворным недоумением.
– О том, что незачем нам разговаривать о всякой студенческой ерунде типа семестров за границей и стаканчиков Solo. Расскажи мне что-то важное. Расскажи больше о том, чем ты занимаешься.
Меня восхищает, как он прямо говорит о нашем натянутом настроении. Все как-то оживает. Блейк откидывается, опершись на локти, я полулежу на боку. Я рассказываю ему о том, как мы с Софи запустили свой бизнес, а он в ответ делится своими историями об ужасах стартапа. Он улыбается, хвалит меня за целеустремленность; говорит, что она производит впечатление. Мы беседуем о том, какие персонажи встречаются среди маклеров старой школы из Алмазного района, и я смеюсь, когда он неожиданно точно изображает неприятного чувака, чья семья владеет крошечным магазином на Сорок седьмой с тех пор, как они сбежали из нацистской Германии. Блейк так здорово изображает его грубый выговор, что становится ясно: он тоже немало с ним торговался, как и я. Потом разговор гладко течет прочь от рабочих тем, перескакивая с моей мрачной привязанности к документальному криминальному кино к пожилому жильцу, который каждую пятницу выгуливает возле дома ручную черепаху.
– Не верю! – упираюсь я.
– Тогда, наверное, придется нам устроить засаду возле моего дома в следующую пятницу вечером, – говорит Блейк, поглаживая мое колено.
У меня прыгает сердце. Я пока не готова завести разговор о втором свидании. Блейк мне нравится. Он всем хорош, хотя неуловимой электрической искры я между нами не ощущаю. Но сейчас я не ищу любовь всей жизни – хотя когда-нибудь хочу найти. Мне нужен поддельный жених. Кто-то, кто хорошо будет смотреться на бумаге, а может быть, и через фильтр. Было бы так удобно и легко, если бы им мог стать Блейк, но я не уверена, что чувствую химию.
Блейк тянется через клетчатое одеяло для пикников меня поцеловать. Я слегка разворачиваю голову, подставляя ему щеку. Если его это огорчает, он не показывает вида; отстраняется и улыбается мне.
– Ну что, идем? – спрашивает он. – Холодает.
Я благодарна за выход.
Остатки сыра я приношу в тот вечер в квартиру Софи и Лив. Он немножко подтаял из-за того, что целый день лежал на солнце, но сойдет. Если нам с Софи предстоит тяжелый разговор о деньгах, я лучше проведу его над тремя кусками сыра. Я с удовольствием иду три квартала вдоль домов из бурого песчаника до их квартиры. Этот район похож на Нью-Йорк Норы Эфрон: классический, шикарный, дорогой. Софи сама не смогла бы себе позволить Парк Слоуп, но юридическая зарплата Лив очень кстати. Подойдя к их дому, я делаю глубокий вдох, прежде чем позвонить в домофон.
Мы с сестрой всегда были близки. Я не хочу сказать, что мы не буксуем временами на пассивно-агрессивных ухабах, как другие сестры; еще как буксуем. Но нам обеим так хочется, чтобы наша общая мечта сбылась, что мы отбрасываем мелкие драмы. С самого начала у нас был четкий план: будем делать то, в чем сильны. Я могу высказаться по поводу украшения, а она может поделиться своим мнением по поводу того, как нам расходовать бюджет, но последнее слово в творчестве за ней, а за мной – последнее слово в деловой сфере. Из-за этого предстоящий разговор становится только тяжелее. Она может оценить наше финансовое положение, но окончательное решение будет за мной. И мне нужно, чтобы она поучаствовала.
Домофон сигналит. Я открываю дверь и поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Лив ждет меня у двери, я чувствую, как в коридор доносится запах того, что готовит Софи – что-то пряное, хотя я не могу понять, что именно. Я обнимаю Лив. Она в старой растянутой футболке университетского оркестра, в руках у нее библиотечная книга в пластиковой обложке (Софи западает на ботанов).
Если воспользоваться определением из любого буклета риелтора в Нью-Йорке, квартира у них «уютная». Но им удалось сделать ее еще и жилой. Стены в гостиной покрашены в цвет бледного заката и увешаны картинами – в основном написанными их друзьями. На твидовый диван наброшен плед, который связала мама Лив, пара полок ломится от книг, расставленных по цветам радуги.
– Не помню, когда ты в последний раз по доброй воле проводила субботний вечер с нами, дома, – кричит Софи из кухни.
Она в фартуке, что-то мешает в воке на плите.
– Да, кстати… – Я забираюсь на один из барных табуретов возле острова, который отгораживает тесную кухню от гостиной, и выкладываю куски сыра. – Я здесь не ради веселого субботнего вечера.
– Ну спасибо, – произносит Лив, поднимая очки на лоб.
– Нет, нет, я к тому, что получила от Роя не совсем хорошие новости.
Рой – наш арендодатель.
– Ох, – Софи прекращает помешивать.
Поворачивается спиной к плите и опирается локтями на кухонный остров.
– Наша арендная плата, – говорю я, вываливая все сразу: подъем платы, сроку до конца октября, чтобы принять решение.
Мои слова повисают в воздухе.
Первой заговаривает Лив. Я полюбила ее с годами, но терпеть не могу, когда она вмешивается в нашу работу. Я же не прихожу в ее юридическую фирму и не обсуждаю вместо нее условия разводов. (Разумеется, она адвокат по разводам. Софи говорит, что противоположности притягиваются.)
– Район у вас просто запредельный, – говорит она. – Платите кучу денег, чтобы жить в рекламе Urban Outfitters. Нельзя плюнуть на эту хипстерскую ерунду и переехать в другое место?
– Район – большое дело, – настаиваю я. – Там все наши клиенты. К нам просто заходят толпы, ногами.
– Но мы и так уже на пределе, – стонет Софи, зачесывая волосы назад. – Мы и сейчас каждый месяц едва набираем на аренду.
– В последнее время у нас выросли продажи, – замечаю я.
– Да, конечно. В этом месяце. А что будет в следующем?
Ответ крутится у меня на языке, но я не уверена, что его стоит произносить вслух.
– Что, ты думаешь, что твой рекламный трюк поднимет нам продажи на веки вечные? – спрашивает Софи.
Лив входит в кухню и устраивается рядом с Софи. При этих словах она поджимает губы.
– Слушай, может, это и дико, но оно же работает. Не говори мне, что не заметила, сколько у нас новых подписчиков и покупателей. И со временем все станет только лучше.
– Элайза…
Софи смотрит на меня большими умоляющими глазами.
– Что?
Она вздыхает.
– Я правда не уверена, что мы сможем себе позволить повышенную аренду. Это куча денег. Может оказаться непосильно. Смотри на вещи практичнее.
Я представляю себе, как мы закрываем магазин, теряем бизнес, как я переселяюсь на этот твидовый диван. От одной мысли об этом у меня начинает звенеть в голове. Я сжимаю пальцами переносицу, подбирая слова.
– Мы можем найти выход. Урежем себе зарплаты!
Софи и Лив обмениваются тяжелыми взглядами.
– Нет, – просто говорит Лив.
– Мы не можем этого сделать, – помолчав, произносит Софи. У нее вытягивается лицо. – Нам очень нужны деньги.
– Вы пошли на новый протокол ЭКО, – догадываюсь я.
Лив обнимает Софи за талию.
– Мы хотим, – объясняет она. – Но наши страховки не покроют еще один протокол. На этот раз все обойдется в полторы тысячи долларов, все за наш счет.
– Поэтому мы дома, готовим стир-фрай, вместо того чтобы пойти в ресторан, – говорит Софи.
У нее округляются глаза.
– Черт! Стир-фрай!
Она вихрем разворачивается, гасит конфорку и прихватками переставляет вок на край плиты.
– Может, расстаться с Джесс? – предлагает Лив.
Мы с Софи морщимся.
– Она родственница Хелен, мы так не можем, – напоминаю я.
Софи колеблется.
– Да, но…
– Кидать родных Хелен – это не обсуждается. Если бы не Хелен, нас бы здесь просто не было.
– Но надо думать и о своих родных, – замечает Лив.
– Знаю! Знаю, – говорю я. – Но все равно. Джесс уже один раз уволили. Мы не можем снова с ней так поступить. Это ее так расстроит и огорчит.
– Да, но тут ничего личного, – возражает Софи. – Это бизнес. Джесс поймет – а если не поймет, это не твоя проблема.
– Да мы ей не так много и платим, – спорю я.
– Перестань, Элайза, – говорит Софи. – Двадцать два доллара в час. Это не так мало.
Я морщусь. Она права. Но Джесс прекрасно справляется, и будет несправедливо вот так взять и уволить ее. Я готова экономить самыми разными способами: снять квартиру с кем-то пополам; поднять цены; чаще есть и пить дома, не ходить по ресторанам. Но выкинуть Джесс – это не метод.
– Слушай, – говорю я. Я прижимаю ладонь к столешнице и как можно спокойнее обращаюсь к спине Софи. – У нас еще целых полгода, чтобы принять решение. Дай мне полгода. Все получится.
Софи поворачивается ко мне лицом. У нее твердо сжаты зубы.
– Пусть лучше получится.
Глава 6
Наш магазин посетил самый непробиваемый и самодовольный на свете клиент, и Джесс уже готова его обломать. Я сижу за прилавком, отвечая на вопросы и обмениваясь комментариями в Инстаграме, это занимает до часа в день. Но я не могу не наблюдать за тем, как Джесс управляется с посетителем. Этот тощий бородатый чувак во фланелевой рубашке в клетку думает, что он гений, потому что вытащил из шкатулки с украшениями одно из колец своей девушки и настаивает, что ему нужно кольцо точно такого же размера.
– На каком пальце она его носит? – терпеливо спрашивает Джесс.
Он упирается.
– Ну, это кольцо. У нее кольцо такого размера.
– Пальцы немножко отличаются по размеру, – объясняет Джесс. – Если она носит это кольцо не на левом безымянном, нельзя гарантировать, что кольцо точно такого же размера ей подойдет.
Это на самом деле довольно распространенная ошибка. Когда мы только открылись, я поразилась тому, сколько парней – умных, со сложными работами, даже врачей! – не понимают, что пальцы отличаются по размеру. Это было бы смешно, когда бы не было так удручающе.
Пока Джесс предлагает парню различные выходы (выяснить, на каком пальце его девушка носит это кольцо; взять с собой наш измеритель и померить ей палец; купить любое кольцо и подогнать его после предложения – за огромные деньги), мой телефон вибрирует, принимая сообщение за сообщением. Уведомления из Инстаграма сыплются сплошным потоком, и я проматываю список, чтобы понять, откуда они взялись. Такие всплески не бывают случайными. И точно, выясняется, что десять минут назад Elle опубликовал статью.
Я просматриваю ее, затаив дыхание, не смея расслабиться, пока не закончу, – вдруг я сказала что-то идиотское или Тейлор вызнала, что я мошенница. Но все хорошо. Я выдыхаю. Тейлор упоминает, что я недавно обручилась, но не хочу называть имя жениха, и она видит в этом похвальный феминистический жест, призванный поставить в центр внимания мои профессиональные достижения. Статья большей частью посвящена моему пути к предпринимательству, и, честно говоря, Тейлор сделала из меня какую-то рок-звезду. Да я и похожа на рок-звезду в этих серебристых ботильонах на шпильке. Все даже лучше, чем я мечтала. Я публикую статью на Фейсбуке, в Твиттере и в Инстаграме.
Когда я возвращаюсь на землю, выясняется, что парень сдался.
– Я не знаю, – тупо повторяет он. – Не знаю, на какой палец оно подходит.
– Вы всегда можете у нее спросить, – предлагает Джесс.
Она умеет обращаться с клиентами – куда лучше, чем когда-либо научимся мы с Софи. У нее бесконечное терпение, она от природы приветлива и шестым чувством угадывает, когда поднажать с продажей, а когда отступить.
Парень в ужасе.
– Но тогда сюрприза не будет!
Я знаю статистику. Среди натуралов почти девяносто процентов мужчин делают предложение, преподнося кольцо, и меньше половины из них советуются по поводу этого решения со своей девушкой. Не хочу отнимать у себя хлеб, но, по мне, бессмысленно посылать обычного бестолкового мужчину в ювелирный магазин, чтобы он выбрал самое дорогое украшение, которое когда-либо будет у женщины – и которое она, хочется надеяться, будет носить всю оставшуюся жизнь. Я не считаю, что помолвочное кольцо должно быть сюрпризом хоть в чем-то. Я бы точно не хотела, чтобы мне устроили сюрприз. Но с другой стороны, я-то выбрала свой здоровенный бриллиант, не имея на примете жениха.
Парень бормочет, что «все сам выяснит», и уходит.
– Ы, – говорит Джесс, когда за ним закрывается дверь.
– Ты сделала все, что могла, – замечаю я. – Он сейчас не был готов что-то купить.
– Это точно. – Она вздыхает. – Его невесте будет с ним зашибись как весело всю жизнь.
Джесс умеет меня рассмешить. Я показываю ей статью на elle.com.
– Господи, как я по этому всему скучаю, – говорит она, проматывая до фотографий.
В прошлой жизни, до «Украшений Бруклина», Джесс подбирала аксессуары для таких вот фотосессий. В ее обязанности входил подбор обуви и украшений – вернее, помощь женщине, которая подбирала украшения и обувь. Из того, что она мне рассказывала, можно сделать вывод, что она в основном упаковывала и распаковывала коробки с аксессуарами, которые присылали рекламщики со всего города, и молилась, чтобы ничего в процессе не потерялось. Наверное, поэтому она такая аккуратная и организованная.
– Ботильоны просто отпад, – вздыхает она. – Джанвито Росси?
– Не знаю, – признаюсь я.
Она увеличивает картинку, чтобы посмотреть титры, и подтверждает:
– Джанвито Росси.
У нее хороший глаз. Она говорила мне, как благодарна нам за эту работу, но я знаю, что ее заветной мечтой всегда было работать стилистом в модных журналах. С тех пор как Glamour и Seventeen полностью ушли в онлайн, а остальные стоят на пороге, мечта эта кажется все более и более несбыточной.
– Отличное интервью, – дочитав, произносит Джесс. – Позиционирует нас как ювелирный бренд с офигенной перспективой. Класс.
Знала бы она, как шатко наше нынешнее положение.
– Ну да, – отвечаю я, забирая телефон и резко меняя тему.
Вскоре заходит еще одна клиентка. Ей, судя по всему, чуть за двадцать, у нее безупречные малахитовые стрелки и две аккуратные французские косы.
– Здравствуйте, что вам показать? – спрашивает Джесс, отрываясь от витрины с застывшей на лице улыбкой.
– Здрассьте, – отвечает девушка. – Я просто смотрю. У меня никого нет. В смысле, я правда просто смотрю.
– На здоровье. Обращайтесь, если будут вопросы.
Девушка заглядывает во все витрины, понемногу приближаясь ко мне.
– Вы ведь Элайза, да? – спрашивает она.
– Да.
Она бросает быстрый взгляд на мою руку. Кольца на мне нет. Я кладу руку на поясницу, и она отводит глаза.
– Можно с вами сфотографироваться? – робко спрашивает она. – Мне так нравится ваш Инстаграм.
Пока я обхожу прилавок и встаю от нее в нескольких дюймах, мне кажется, что я смотрю на себя со стороны, словно вышла из тела. Она обнимает меня одной рукой, привстает на цыпочки и вскидывает подбородок, чтобы дотянуться до моего роста, потом вытягивает вперед руку с телефоном. Щелк. Раньше никто не просился со мной сфотографироваться.
Она почти полчаса топчется перед витринами с самыми недорогими нашими вещами. Выходит в прямой эфир в Инстаграме, выбирая, что ей нравится больше всего, и нервно примеряя. В итоге останавливается на тоненьком обруче из розового золота, трижды проверив цену. Пока Джесс заворачивает ее покупку в бумагу, покупательница тихонько рассказывает мне, что решила сделать себе подарок после того, как с ней в прошлом месяце расстался парень.
– Поверьте, с украшениями меньше сложностей, чем с мужчинами, – говорю я ей.
Джесс смеется. Последнее, что я слышала о ее личной жизни, – это что она три месяца тискается с одним и тем же парнем, но боится ему сказать, что хочет большего.
У меня опять жужжит телефон. Сегодня не день, а просто клад: проверив сообщения, я вижу длинный пост от только что ушедшей покупательницы, полный похвал статье на elle.com, – и как результат новый поток подписчиков, две продажи в интернет-магазине и кучу писем. Одно мне приходится прочитать дважды, чтобы полностью его осмыслить.
Нора Мизрахи, маркетолог, пишет, что представляет несколько первоклассных площадок для мероприятий, в том числе отель «Уит», снобское заведение в нашем районе, у которого на крыше офигенный бар с панорамным видом на Манхэттен. Я там была на днях рождения и «счастливых часах». Судя по всему, в отеле проводят и свадьбы. И, если я правильно понимаю смысл письма – а я вроде бы его понимаю, – Нора пишет, что у них внезапно отменилась свадьба в октябре и они смогут принять мою свадьбу на крыше «Уита» совершенно бесплатно. Есть небольшое условие, как без них: я должна буду усиленно рекламировать отель в соцсетях и в интервью. Я перечитываю письмо в третий раз, просто удостовериться, что не брежу, но, кажется, Норины слова не растекаются. Она предлагает мне бесплатную свадьбу. Я понимаю, у меня сто тысяч подписчиков, я в каком-то смысле инфлюэнсер. Если я захочу, то, наверное, смогу получить бесплатную одежду, макияж, обеды. Но свадьба? В голове не укладывается.
Я никогда не была особенно осторожной. У меня на коленках по-прежнему видны шрамы от падения с первого двухколесного велосипеда, на котором я скатилась с холма возле нашего дома. В колледже я всегда первой вставала в очередь за еще одной рюмкой текилы. Да и сейчас я занимаюсь ювелиркой, хотя знаю, что миллениалы, по общему мнению, «убивают» бриллиантовый бизнес. Меня не то чтоб не волнуют последствия. Поверьте, волнуют. Но преимущества – прилив адреналина, который переживаешь, когда идешь на риск, вознаграждение от принятия смелого решения – всегда окажутся у меня в уме весомее. Жизнь не продвинется вперед, если сидеть дома и говорить «нет».
Поэтому, еще не успев толком обдумать, что следует из предложения Норы, я говорю «да» и нажимаю «Отправить». Она тут же отвечает, спрашивает, есть ли у меня сейчас время обсудить подробности по телефону. В течение часа мы обо всем договорились по телефону, она прислала мне контракт, я его подписала и отправила обратно. Хорошо все делать быстро; я боюсь, что иначе пойду на попятную. Я выкладываю в Инстаграм улыбающееся селфи и объявляю в подписи, что только что забронировала место своей мечты на 19 октября. Тридцать секунд спустя я обновляю фото, и там уже десятки комментариев, все меня поздравляют. Моя свадьба ровно через полгода. Все, что мне остается, – это найти жениха.
– Так, у меня отличные новости и, эээ, не совсем отличные, – час спустя говорит мне Кармен. – С чего начать?
На этой неделе «счастливый час» мы проводим в Le Boudoir, баре, посвященном Марии-Антуанетте в Бруклин Хайтс. Мы заходим через потайной книжный стеллаж из ресторана наверху, на уровне улицы, и спускаемся в зал с красными бархатными диванами и бюстом самой королевы, который служит краном. Обе заказываем коктейль «Гильотина» из мескаля с медом.
– Выкладывай хорошие новости, – говорю я, отпивая коктейль.
Она выпрямляется во весь свой стопятидесятисемисантиметровый рост и перебрасывает волосы за спину.
– Новость о-го-го, – предупреждает она.
– Я справлюсь, – отвечаю я.
Глаза у нее блестят, губы сжаты, словно она едва может молчать. Она делает паузу, словно осознавая, что, если произнести все вслух, оно станет настоящим.
– По-моему, я хочу создать собственную компанию, – говорит она.
Я ничего не могу с собой поделать – мои руки сами перелетают через стол, чтобы схватить за руки Кармен. Я чуть не опрокидываю наши напитки.
– Рассказывай! Что ты придумала?
Она делает глубокий вдох.
– Мне нравится мое нынешнее место, правда нравится. Но мне не хватает работы с косметикой, – объясняет она.
Это видно: Кармен может провести прекрасный вечер пятницы, пробуя маски для лица и изучая активные вещества в увлажняющем креме.
– А в последние несколько месяцев эта работа в относительно молодой компании меня столькому научила. Зарядила энергией.
– И… – подсказываю я, взмахивая рукой. – Что ты придумала. Выкладывай. Хочу все знать.
Она улыбается.
– Ладно. Но только честно скажи, что ты думаешь. Я тебе верю.
– Конечно, конечно.
– Уходовое приложение. Загружаешь селфи крупным планом, и оно сразу анализирует тип кожи. Потом каждый месяц присылает коробку средств, подобранных с учетом твоих потребностей. Фото надо будет обновлять каждый сезон, когда кожа меняется.
В ее глазах читается страх, и мне так хочется ее крепко обнять. Потому что я понимаю, какой это ужас: предлагать свои мысли миру. Кажется такой наглостью, что у тебя есть годный бизнес-план, когда вокруг каждый год возникают – сколько? – тысячи или миллионы новых компаний?
– Кармен. По-моему, офигенно. Невероятно круто. И уход за кожей сейчас на пике!
Она кивает. У нее светятся глаза.
– Думаешь, у меня есть шанс?
– Думаю, да.
Она облегченно выдыхает и откидывается на спинку дивана. Когда мы с Софи запускали «Украшения Бруклина», она нас поддерживала, но ясно дала понять, что собственный бизнес – это не ее; сказала, что лучше будет безупречно выполнять работу для компании и получать стабильную зарплату. Я и не думала, что она решится начать свое дело.
– У меня к тебе куча вопросов по поводу всего, – предупреждает она. – Ну, как найти денег, как все организовать, когда уйти с постоянной работы. Но… это со временем. Может, по имейлу, когда не будет алкоголя.
– Ты же знаешь, я всегда помогу, – говорю я.
Я подношу свой бокал к ее бокалу и произношу тост. Я так ей горжусь, моей совершенной, прекрасной, блестящей подругой.
– Так, плохие новости тебя интересуют? – спрашивает она, поморщившись.
– Стреляй.
– Сначала предисловие. Я хочу, чтобы ты знала: то, что я сделала, абсолютно противоречит политике Тиндера, и меня могут уволить, поэтому – ни единой живой душе, никогда.
Я смеюсь.
– Рот на замке!
– Это на самом деле был лучший фильм Мэри-Кейт и Эшли, – задумчиво говорит Кармен.
– Ну так?!
Она делает вид, что давит банку газировки о лоб, как в фильме, но я ее прерываю:
– Эй. Не зависай. Что там?
– Я влезла в базу Тиндера, чтобы взглянуть на того парня, с которым у тебя было свидание, Блейка, – морщась, говорит она. – Он вовсю свайпит и пишет… ну, десятку девушек в день. И назначает встречи.
– И что? Мы сходили на одно свидание, – говорю я.
– Да, но это было до того, как ты назначила свадьбу через полгода, – замечает Кармен.
Я написала ей про бесплатную свадьбу, как только все произошло. Теперь от того, что она это произносит с таким нажимом, я тревожно вздыхаю.
– Я только о том, – продолжает Кармен, – что, если он тебе нужен для твоей затеи, или для фальшивой свадьбы, или для чего там, тебе, наверное, лучше со всем разобраться, пока он с кем-то всерьез не замутил.
Да, конечно, я не ощутила особой химии, когда мы были в Центральном парке, но все равно обидно, что он на этом закруглился и решил ничего со мной не продолжать. Я как-то не понимала, что все это значит, – я, на минуточку, была немножко занята, пытаясь разобраться с повышением аренды и со своей сестрой, – но так и есть. Блейк мне не писал после пикника.
Не то чтобы я хотела, чтобы Блейк был Тем Самым. Нет. Я не влюбилась с первого взгляда, – он отличный чувак, красавчик, здорово смотрелся бы в моем Инстаграме, хотя искра и не проскочила. Но теперь у меня часики тикают: свадьба в октябре, роскоши выбирать я лишена. Химия может возникнуть со временем, разве нет? Мой папа впервые увидел маму на семинаре первокурсников в университете штата Мэн; встречаться они стали только на последнем курсе, когда, как говорит мама, папа наконец вырос.
От новостей Кармен у меня щелкает в мозгу: если я отказываюсь от какого-либо подобия нормальной личной жизни ради компании, то делать это надо ради правильного парня. Блейк кажется разумным выбором. Вместе мы были бы сильной парой: я занимаюсь ювелиркой, он – дорогими часами. Я почти вижу колонку с объявлениями в «Нью-Йорк таймс». Нужно найти способ заинтересовать Блейка – надолго.
Глава 7
Сначала я прыгаю в метро до района Блейка, а потом прикидываю, что я вообще собираюсь делать. Коктейли с Кармен подтолкнули меня к действию. Пока поезд несется в Верхний Ист-сайд, мой дикий порыв остывает и приобретает черты плана. Мне хочется постучаться в дверь Блейка и попросить его стать моим фальшивым женихом в Инстаграме, но даже я понимаю, что это полный бред по множеству причин – например, мы всего один раз сходили на свидание, это дурацкая просьба, а еще я не знаю, где он живет. Вместо этого я отправляю ему сообщение, спрашивая, свободен ли он.
«Привет, ты сегодня дома? Я тут оказалась неподалеку».
Я колеблюсь, добавлять ли смайлик. Добавляю. Выглядит жалко. Удаляю смайлик и нажимаю «отправить».
Проходят мучительные тринадцать минут. Я обновляю Инстаграм, сдерживаю желание пообдирать заусенцы, громко вздыхаю, глядя на мужика, расставившего колени на сиденье напротив. Начинаю играть в судоку на телефоне и бросаю на половине. Проверяю, отправилось ли вообще сообщение, – конечно, отправилось.
А потом, о чудо, Блейк отвечает.
«Да, только что пришел. А что?»
Я стараюсь не переживать по поводу того, откуда он только что пришел. Со свидания? Выжидаю ровно три минуты, прежде чем ответить, чтобы не показалось, что я вся горю. Важно все сделать правильно. С Блейком у меня только одна попытка.
«Можно я зайду? Мне нужно тебе кое-что сказать».
Он отвечает, на этот раз быстрее.
«Конечно».
Он пишет свой адрес.
Остаток поездки на метро как в тумане: я сую в рот освежающую конфетку, рассматриваю свое отражение в телефоне, убираю пинцетом, который ношу в сумочке, выбившийся из брови волосок, принимаю противозачаточную таблетку, когда в девять срабатывает напоминалка. Стараюсь не циклиться на нервах, сворачивающихся в клубок в животе.
Когда поезд останавливается на Шестьдесят восьмой улице, я выхожу. Перекресток Блейка мне приходится искать на карте в телефоне; я плохо знаю Верхний Ист-сайд, в этом районе полно кремовых гранитных зданий, дизайнерских магазинов и иностранных посольств, гордо увешанных разноцветными флагами. Увидев винный магазин, я тут же покупаю бутылку вина; по-моему, это минимум, который я могу предложить Блейку. Потому что дело в том, что мой план не очень-то пока похож на настоящий план. Для начала можно его соблазнить за вином, а там посмотрим.
В сверкающем вестибюле дома Блейка царит швейцар в форме. Он спрашивает, как меня зовут, и звонит Блейку, чтобы получить подтверждение, прежде чем указать мне дорогу к лифту. От телефонного звонка мне почему-то становится неловко, точно швейцар понимает, как недостойно я себя веду, вот так навязываясь Блейку. В лифте среди зеркал я нажимаю на четырнадцатый этаж – не пентхаус, но и не дешево, нет, – и опускаю голову, чтобы взбить волосы у корней. Этому приему меня научила мама перед первой вечеринкой в школе; она говорит, что узнала о нем, когда ей было столько же лет, как мне, из интервью Фары Фосетт в журнале. Я смотрю на свое отражение: глаза диковатые, лохматая, в черных брюках, с большой сумкой – ну, не Фара Фосетт. Двери, звякнув, открываются. Пора.
Я нахожу дверь Блейка в конце коридора и стучу. Он тут же открывает. Меня снова поражает, насколько он хорош. Он в темно-серых костюмных брюках, галстук слегка приспущен. Мне хватает одного взгляда на него, чтобы офигеть: как это я в субботу уклонилась от его поцелуя? Он, слегка помедлив, тянется через порог и обнимает меня одной рукой. И тут, здрасте-пожалуйста, меня поражает то, как нам неловко друг с другом. Что-то неестественное есть в наших разговорах, в том, как мы друг с другом держимся.
Я это исправлю.
– Привет! – произношу я теплым голосом, источающим обаяние, которое я обычно приберегаю для клиентов. – Так приятно тебя видеть. Спасибо, что, ээээ, разрешил зайти.
Он отступает назад, пропуская меня в квартиру.
– Такое загадочное было сообщение. Стало любопытно.
Я смеюсь, чтобы выиграть время. Квартира у него роскошно мужская. Вдоль одной стены стоит коричневый кожаный диван, на подлокотник которого брошен зеленый клетчатый плед. Угловатая медная лампа освещает тщательно организованную барную тележку и полированный деревянный кофейный столик. Пиджак Блейка висит на спинке стула. По сравнению с квартирой Холдена это существенный шаг вперед: у того был, в общем, матрас на полу и засохший суккулент на подоконнике. Я ставлю на пол вино в черном пакете из магазина и свою сумку и поворачиваюсь к Блейку. Сую руки в задние карманы, чтобы не задергаться и не показать, как нервничаю.
– Я подумала, не выпить ли нам вина, а я попрошу прощения, что не поцеловала тебя позавчера в Центральном парке, – говорю я.
У него на лице мелькает смущение, но потом его сменяет озадаченная улыбка.
– Так ты и правда от меня увернулась?
– Да, но просто потому что нервничала, – говорю я. – Потому что ты мне нравишься.
Когда я слышу собственные необдуманные слова, у меня напрягается живот. Может, было дурацкой ошибкой рвануть через весь город и явиться сюда с сиропными затасканными словами, как вечный герой романтической комедии, который гоняется за девушкой. Может, Блейк уже перевернул страницу.
Но вместо этого он делает три шага, преодолевая разделяющее нас расстояние, и целует меня. Пропускает мои волосы сквозь пальцы, твердо кладет руку мне на талию. Адреналин, копившийся во мне с тех пор, как я спустилась в метро, захлестывает меня с головой. У меня получилось. Мне нравится, что, когда мы наконец отрываемся друг от друга, Блейк по-настоящему улыбается.
Поцелуй как по волшебству устраняет напряжение. Я не нервничаю, когда он открывает вино своим штопором, взятым с барной тележки, и наливает нам по щедрому бокалу. Мы устраиваемся на диване, я поджимаю под себя ноги, он уверенно вытягивается. Он хвалит лихость, с которой я сюда явилась; я что-то выдаю про то, как ему идет рабочая одежда; он передвигает руку по зернистой коже дивана и проводит пальцем по моему колену. Так приятно быть смелой. Между нами просыпается химия.
Естественно, это всего только второе наше свидание, но мне нравится ощущение новизны. Мы оказались вместе не потому, что оба свайпнули вправо во время вызванного одиночеством запойного сидения в приложениях для знакомств. Мы не сидим, ссутулившись, на барных табуретках в какой-то забегаловке или в баре, куда уже приходили в этом году на десяток других свиданий. Мы не переписывались неделю, типа, а ты можешь во вторник? Нет? В четверг? В шесть тридцать? В восемь? Сейчас совсем другое ощущение – спонтанности и электричества.
Разговор разматывается, как лента. Мы спорим о том, дурной ли вкус мой выбор коктейля «Гильотина» в баре, посвященном Марии-Антуанетте (он говорит, что да, я – что он создан в честь культурного феномена), Блейк мне рассказывает про свою поездку в Портленд прошлым летом. Когда его бокал пустеет, он не доливает. Вместо этого аккуратно ставит его на кофейный столик и склоняется поближе ко мне.
Поначалу он целует меня нежно, одной ладонью обхватив мою щеку, а вторую положив мне на бедро. Я прижимаюсь к его груди и провожу рукой по его твердому бицепсу. Мне нравится, какие у него широкие плечи и как чувствуются мышцы под его белой накрахмаленной рубашкой. Он целует меня крепче – и тут раздается звон.
Блейк подлетает с дивана. Наверное, он сшиб винный бокал ногой; на столике лужица, она стекает на ковер. Блейк бросается на кухню, хватает рулон бумажных полотенец и опускается на колени перед столиком, чтобы все убрать.
– Прости, – бормочет он, кривя лицо.
– Красавчик, – дразнюсь я, ероша ему волосы.
– Видимо, пора подлить? – шутит он.
Мой бокал в любом случае почти пуст. Я наливаю нам еще вина.
– Погоди, принесу, чем оттереть, из чулана в прихожей, – говорит Блейк.
Меня охватывает внезапный порыв. Винные бокалы такие высокие, на изящных ножках, и они так шикарно смотрятся на фоне гостиной. Недолго думая, я делаю снимок. Такая фотография – два винных бокала на мраморных подставках в интерьере, достойном Пинтереста, – конечно, очень романтическая. Потом выложу в Инстаграм. Блейка нет в соцсетях, он и не узнает. Я сую телефон обратно в карман, как раз когда Блейк возвращается с бутылкой чистящего средства и влажной губкой.
Он встает на четвереньки и вытирает пятно с ковра, перебросив галстук за плечо. Есть в этом эпизоде нечто странно домашнее. Я невольно представляю, каково было бы жить здесь с Блейком, заниматься всякой обычной работой по дому, мыть тарелки и застилать постель. В реальность я возвращаюсь, когда пятно очищено и Блейк снова садится рядом со мной на диван. Он осторожно отпивает вина.
Какой бы бурной ни была между нами химия минуту назад, все испарилось. И ясно, что никто из нас не знает, как ее вернуть. У меня в голове крутятся мысли о плане по поводу помолвки, об увеличении арендной платы за магазин, о других свиданиях Блейка, и я их отгоняю. Я ищу тему для разговора, любую, лишь бы мы продвинулись вперед.
– Ты так… – произношу я, как раз, когда он начинает:
– Я просто…
– Давай ты, – говорю я.
– Нет, ты давай, – отвечает он.
Я краснею. На самом деле я ведь не хочу, мне не нужно задавать ему тупой вопрос, который я придумала, чтобы проскочить неловкий момент. Так что я придвигаюсь к нему, перекидываю ногу через его колено и сажусь верхом, чтобы его поцеловать. Глажу его плечи, привлекаю его к себе. Не прекращая меня целовать, он тянется и ставит бокал на столик. Окончательно развязывает галстук, давая ему выскользнуть из-под воротника. Когда я вожусь с верхними пуговицами его рубашки, он слегка прикусывает мою нижнюю губу.
– Я рад, что ты пришла, – говорит он.
Я на минутку отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Я тоже, – отвечаю я.
Блейк оценивающе проводит руками от моих бедер, по талии, к груди. Руки у него теплые, он пахнет смесью кожи и пряного парфюма, который я не могу опознать. Подол моей блузки как-то закатался у меня на животе. Когда Блейк касается моего тела, кожу покалывает от предвкушения. Я не помню, когда мне в последний раз было так хорошо.
Я совсем растворяюсь в поцелуе, когда вдруг чувствую, как его руки отпускают мою талию. Внезапная потеря контакта резко приводит меня в чувство. Я отстраняюсь.
– Что-то не так? – спрашиваю я.
У него блестят глаза.
– Идем в спальню, – говорит он, гладя мои бедра.
Я старюсь соскользнуть с его колен как можно изящнее, не свалившись с дивана. Он протягивает мне руку и переплетает пальцы с моими. Встает, ведет меня по темному коридору, открывает дверь в спальню и заводит меня внутрь. Я наполовину чувствую, что свечусь, что я соблазнительна, что меня озаряет желание. Я его хочу. Другая половина торжествует победу. Мой план работает.
Глава 8
У Блейка потрясающие простыни. Ослепительно-белые, такие хрустящие, мягкие, как зефир, как прикосновение ангела. Еще у Блейка потрясающее тело, как я узнала прошлой ночью, и потрясающий солнечный вид из окна четырнадцатого этажа – он меня в данный момент и пробуждает от сладкого сна. Я шевелюсь, чтобы расправить шею, затекшую за целую ночь, проведенную в объятиях Блейка, а он подтаскивает меня еще ближе к себе, обвивая руку вокруг моей талии.
– Не уходи, – бормочет он в полусне.
Я переворачиваюсь в его объятиях и кладу голову на его теплую широкую грудь. Внутри у меня точно жидкое золото. Я четыре года прожила одна, и из всех плюсов отношений – приятнее делить на двоих стоимость доставки еды, а еще, да, можно же всю жизнь провести с кем-то рядом, – больше всего я скучаю именно по этому. Я наслаждаюсь уютным чувством, прижимаясь к Блейку, тем, как он легко проводит пальцами по моему бедру, тем, как моя щека прилегает к его ключице. Он гладит меня по голове, заправляет за ухо выбившуюся прядь. У меня болит плечо, на которое я навалилась всем своим весом. Но я не смею пошевелиться и разрушить волшебство, пока не звонит будильник в телефоне Блейка.
Он стонет, приподнимается на локте и сонно тычет пальцем в экран, чтобы заткнуть телефон. Падает обратно на кровать и перекатывается, оставляя между нами вежливое расстояние. Я смотрю ему в глаза, но он отводит взгляд.
– Хорошо спала?
Да. Волшебство разрушено. Чем бы ни была прошедшая ночь, – рожденная опьяняющим сочетанием адреналина, мескаля и каберне совиньон, – все ушло. При свете дня нам немного неловко друг с другом. Спокойная легкость, которая расцвела прошлой ночью, улетучилась.
Блейк предлагает мне белый пушистый банный халат и отводит глаза, когда я его надеваю. Варит мне кофе, предлагает пожарить яичницу и спрашивает, может ли вызвать мне Uber до дома. Вопрос застает меня врасплох. Последний мой партнер, графический дизайнер, учившийся на мастера тату, просто попросил, чтобы я ушла, чтобы он мог «расслабиться».
Я соглашаюсь на кофе, отказываюсь от яичницы – это как-то чересчур – и ускользаю в ванную, побыть наедине со своими мыслями. Прислоняюсь к раковине. Блейк такой добрый, такой внимательный, такой милый. Он хороший парень, простой и ясный. Неправильно, что я здесь, неправильно так его преследовать, раз мои мотивы не совсем невинны? Я пытаюсь перевернуть ситуацию в уме, чтобы понять, мерзко ли она будет выглядеть, если поменять гендерные роли. Мужчины безжалостно выстраивают любые схемы, чтобы добиться успеха в бизнесе или выгоды, разве нет? Но как я ни ломаю голову, придумать ситуацию, в которой парень вроде Блейка бездушно устроит фальшивую помолвку с девушкой вроде меня, я не могу.
Волосы у меня растрепаны. Халат Блейка соскальзывает с плеча. По контрасту с белой махровой тканью моя кожа кажется загорелой. Я не очень похожа на себя, особенно в этой мраморной ванной с лампочками вокруг зеркала. У меня все еще неспокойно на душе, но выгляжу я бомбически. Я опираюсь на раковину, развернув запястье так, чтобы не было видно отражение пальца без кольца. Надуваю губки в зеркало. Щелк. Делаю селфи, которое потом можно будет запостить в Инстаграм.
Я выхожу из ванной, собираю одежду, раскиданную по углам жилища Блейка, и быстро одеваюсь. Блейк поднимает бровь, когда я возвращаюсь в кухню.
– Уже уходишь? – спрашивает он, разбивая яйцо в стеклянную миску.
– Мне пора на работу, – отвечаю я, тыча большим пальцем в сторону входной двери.
Он бросает яичную скорлупу в мусорное ведро, вытирает руки кухонным полотенцем и тянется ко мне.
– Разве тебе пора не тогда, когда ты сама решишь? – спрашивает он. – Привилегии владельца?
– У меня куча работы, – объясняю я. Чешу пальцами ноги пятку другой.
Склоняю голову набок и мягко целую Блейка.
– Скоро увидимся, – обещаю я.
Я собираю вещи, выхожу из его квартиры и устремляюсь к лифту. Все это время у меня колотится сердце. Выходя из здания, осторожно встречаясь глазами со швейцаром и идя к метро, я все пытаюсь обдумать, что произошло. Мои отношения с Блейком – нет, мой контакт с Блейком; встреча в баре и два свидания – это даже близко не «отношения» – только начинают наклевываться. Он мне достаточно нравится, чтобы увидеться с ним снова, тут без вопросов. Но достаточно ли он мне нравится, чтобы возложить на него все свои надежды и молиться о том, чтобы он однажды стал моим настоящим женихом или мужем? И эта уловка со свадьбой – можно ли ради нее вовлекать какого-то ни в чем не повинного парня в мои планы? Четких ответов у меня нет. Хотелось бы, чтобы были. Все, что я сейчас знаю, – охотиться за Блейком лучше, чем просто сидеть и ждать, пока фальшивая помолвка не лопнет прямо у меня перед носом.
Я опаздываю на работу. Я никогда не опаздываю на работу. Вернувшись в Уильямсбург, я взбегаю по лестнице к себе в квартиру, залетаю в душ и быстрее-быстрее мчусь вниз в магазин. Софи сидит на высоком табурете за прилавком и что-то читает с лэптопа. Она поднимает глаза, видит мои мокрые волосы и вскидывает голову.
– Ты где была? – спрашивает она.
Из задней комнаты выходит Джесс с коробкой в руках.
По утрам в магазине почти всегда пусто. Нам, конечно, есть чем заняться – полировать украшения, оплачивать счета, заказывать товары на следующий квартал, – но все это пока может подождать. Пора сесть рядом с сестрой и рассказать о прошлой ночи. Я не против, если и Джесс послушает; мы сблизились с тех пор, как она начала у нас работать.
– Я опоздала, да, но есть причина… – начинаю я.
Я объясняю, кто такой Блейк, – Софи меня прерывает, она знает все про Bond & Time, – и почему он может оказаться идеальным кандидатом, чтобы вытащить меня из этой истории. Я рассказываю, как вчера вечером пришла к нему в квартиру.
Софи не всегда легко рассказывать про мою личную жизнь. Иногда кажется, что между нами не пять лет, а больше. Я уже давно училась в колледже, когда она начала спокойно выслушивать рассказы о моих свиданиях. По-моему, ей отчасти тревожно из-за того, что мы разные от природы: она острожная, а я рисковая. Она бы никогда не выкинула такую штуку, как я вчера с Блейком. Ей не нужно хранить в лэптопе «черную книжечку», поскольку она, наверное, сможет перечислить всех по памяти меньше чем за десять секунд.
Софи качает головой, слушая меня, но на лице у нее явное одобрение. Она прикусывает губу и улыбается.
– Ты с ума сошла, – говорит она. Щеки у нее краснеют уже от рассказа о моих приключениях. – Знаешь, ты просто береги себя, вот это все. Будь умницей.
Днем я выхожу купить еды. Я не могу не думать о прошлой ночи с Блейком. У меня загораются щеки, когда кассир обрывает мои мечты, чтобы спросить, что я возьму. Когда я возвращаюсь в магазин, в зале только Джесс. В голове у меня эхом отдаются слова Софи: будь умницей. Если я хочу сохранить Блейка как рабочий вариант, мне нужен план, чтобы объяснить объявление о помолвке у себя в Инстаграме.
– Эй, у меня к тебе вопрос, – говорю я, сунув пакет с едой под мышку и барабаня пальцами по стеклу витрины перед Джесс.
– Да? – отзывается она.
Я нервно оглядываюсь на дверь. На пороге нет клиентов – мы одни.
– Если кто-нибудь спросит, кто ведет наш Инстаграм, можешь сказать, что ты? – спрашиваю я.
– Ты о чем? – морщит лоб Джесс.
– Ну, если Блейк вдруг станет искать меня в сети и увидит мое объявление о «помолвке». Я когда-нибудь скажу ему правду – просто до этого еще не дошло. А пока, если он станет спрашивать, можешь сказать, что фотку запостила ты?
Ужасно неловко просить Джесс о таком. Вид у нее растерянный, а может, и расстроенный – сложно понять, что значит смятение в ее глазах.
– Но у меня же, типа, запредельно никого, – говорит она.
– Знаю, знаю. Я тебя прошу просто притвориться – только ради Блейка и только если он спросит.
Может быть, я прошу слишком много. Может быть, перешла черту.
Она тяжело вздыхает.
– Ладно, – говорит она. – Если мое имя не появится под этими фотками. Я просто не хочу, чтобы узнали друзья или родня.
– Поверь, это я прекрасно понимаю, – с облегчением говорю я. – Спасибо огромное, Джесс.
Я выдыхаю и иду в заднюю комнату, чтобы пообедать. Ем я глядя в телефон, и тщательно редактирую вчерашние фотографии. «Когда надела его халат…» – пишу я под селфи, публикуя его. Фотографию с двумя бокалами я подписываю: «Свидание дома», ставлю хэштег и сохраняю в черновики, чтобы запостить завтра.
Я поглощаю свою пасту с песто и авокадо и смотрю, как сыплются лайки и комменты. Меня бурно хвалят («так держать, девочка», «#ЦелиЛичнойЖизни», «так рада за тебя, детка») и заваливают эмодзи (розовые сердечки и поцелуйчики). А потом несколько человек пишут об одном: «Кто он?»
Первое мое желание – стереть комменты, чтобы они не привлекали внимания. Если избавиться от вопросов, не придется иметь с ними дело. Но я нутром чую, что это неверный ход. Так только станет очевидным, что мне есть что скрывать. Поэтому вместо этого я пишу старательно подобранные слова: «Мы очень тронуты позитивным откликом на нашу помолвку! Для нас так много значит ваша поддержка. Но он ценит неприкосновенность частной жизни – и я хочу это уважать». Теперь, когда у меня было еще два свидания с Блейком, я чувствую себя более виноватой; на интервью для elle.com было куда легче, я едва его знала.
Через пару минут под моим комментарием два лайка. Третий юзер отвечает эмодзи со скептической рожицей – черт. Мне нужно убедить своих подписчиков, что все это правда. Но куча народа спрашивает про кулон, который на мне на фотографии в ванной. Я отвечаю, что его можно купить на нашем сайте. Десять минут спустя, когда я доедаю пасту, мне приходит несколько уведомлений из онлайн-магазина. Кулон? Все восемь, выставленных на сайте, проданы.
Трудно праздновать победу, когда она окрашена страхом. Остаток дня я провожу в тихой панике, меня бросает от торжества – кулоны распроданы! кажется, я нравлюсь Блейку! – к полному раздраю: мой план могут в любой момент раскрыть, публично, унизительно; что, если у нас с Блейком в итоге не получится? Трижды за день Софи бросает на меня убийственные взгляды, потому что я слишком громко барабаню пальцами по стеклянному прилавку. Я ничего не могу с собой поделать. Когда я дергаюсь, мне хотя бы есть чем заняться.
Я говорю Софи и Джесс, что все сама закрою. Софи счастлива освободиться пораньше – она говорит, что им с Лив не терпится попробовать новый рецепт лапши с цукини. Мне нужно побыть одной по-настоящему, и я тихо наслаждаюсь бездумной физической работой: убираю украшения, протираю стеклоочистителем витрины. Я устраиваю себе маленький праздник, включив за работой электронную музыку. Замки входной двери я поворачиваю с усилием, радуясь основательному щелчку, с которым каждый встает на место.
Я могла бы сразу подняться к себе и лечь, но мне не сидится на месте. Я иду через улицу в «Золотые годы», бар, где выяснила, что Холден обручился. (Я не могу выбросить это из головы.) В «Золотых годах» нет ничего особенного, простой местный бар: блестящие полы темного дерева, лампочки над стойкой, потертые кабинки с черно-белыми плакатами на стенах. Но это мой всегдашний бар, потому что он рядом и потому что там спокойно: не приходится перекрикивать громкую музыку или толкаться в мерзкой толпе. В нашем районе это плюс. Дешевые, но идеальные палочки из моцареллы – просто приятное дополнение.
Открыв дверь и ощутив приятную волну от кондиционера, я смотрю на кабинки, но сажусь к стойке. На барную карту я даже не смотрю – это не то место, где стоит заказывать замысловатые коктейли или вино. Обычно я беру пиво. Я просматриваю в телефоне Инстаграм, пока не подходит бармен.
– Привет, что вам принести? – спрашивает он.
Вид у него смутно знакомый: лохматые темные волосы; милые карие глаза; худи с закатанными рукавами. У меня уходит пара секунд на то, чтобы понять, откуда я его знаю – отсюда же и знаю, конечно. Он меня обслуживал во время того жуткого свидания. Зовут его Радж.
– Привет, «Бруклин Бель Эйр», пожалуйста, – заказываю я.
Он кивает и уходит за пивом. Вернувшись, он наливает мне пива в бокал, глядя строго на него, потом спрашивает:
– И что, сегодня никакого виски?
Так, не я одна помню тот вечер. Радж придвигает бутылку и бокал по стойке ко мне и наконец поднимает глаза, слегка улыбнувшись.
– По-моему, вы меня в прошлый раз обслуживали, – говорю я.
– Вы были тут с пьяным злым коротышкой, который скинул на вас счет, да? – спрашивает он, прищурившись.
Я отпиваю большой глоток пива. От кисловатых фруктовых ноток вся тревога этого дня улетучивается.
– Я самая, – отвечаю я.
Он слегка покачивает головой, словно сдерживается, чтобы не засмеяться.
– И как у вас все сложилось?
– Ой, мы так влюблены, – серьезно отзываюсь я.
– Так что, у вас тут сегодня свидание? – спрашивает он.
Я глотаю пиво, чтобы не фыркнуть.
– О нет.
– Встречаетесь с друзьями?
– Нет. Просто решила позависать с пивком. И может, с кем-нибудь поболтать.
– Зависайте сколько угодно, – разрешает он. – Мне нравится, когда клиенты тут тусуются. Так интереснее.
Радж открывает рот, словно хочет сказать что-то еще, но крупный чувак из одной кабинки на другом конце стойки подзывает его бесцеремонным: «Эй!» Радж поднимает палец.
– Секунду, сейчас вернусь.
Секунда превращается в минуту, а та в целые десять. Мне нравится смотреть, как он крутится за стойкой. Это вроде реалити-шоу: пока оно идет, можно отрешиться от того, что у тебя происходит в жизни. Радж принимает целый список заказов у чувака в кабинке, наливает всем, ставит бокалы на поднос и отдает каждый напиток тому, кому нужно; выписывает счета; подходит к паре, у которой, судя по всему, неловкое первое свидание, чтобы проверить, не нужно ли им подлить.
– Вы тут недавно? – спрашиваю я, когда он возвращается ко мне. – По-моему, я вас тут не видела раньше.
– Вы тут так часто бываете, что замечаете, когда меняются бармены? – со смешком спрашивает он.
Я невольно смеюсь в ответ.
– Да.
Он поддергивает левый рукав худи.
– Да, я новенький. Меня взяли где-то месяц назад.
– Поздравляю. А где вы раньше были барменом?
– Нигде. Я сейчас между работами, – объясняет он. – Был главным инженером технического стартапа. Поначалу мне нравилось. Но через три года началось выгорание. Кодил как проклятый, а никому толком не помогал. И эти совещания… – Он стонет и кривит губы. – Никакого смысла. Ужас. В общем, я ушел. Сейчас пытаюсь понять, куда дальше. Решил, что подзаработать не помешает, пока не определюсь.
– Ого. Круто, что вы решились все поменять.
– Спасибо. Просто надо понять, что дальше. Хочется на этот раз делать что-то значимое, понимаете?
– Еще как. Лучше всего, когда любишь свою работу.
Он облокачивается на стойку и смотрит вниз, приглаживая волосы. Когда он снова поднимает глаза, видно, как он покраснел.
– Вы третья, кому я рассказал, кроме ребят с прежней работы.
– Серьезно?
– Незнакомому человеку легче рассказывать. Ты его не подводишь, – говорит он, пожимая плечами. И, помолчав, добавляет: – Хотя, если вы тут бываете так часто, мы недолго будем незнакомцами.
Я отпиваю пива и обдумываю, что делать. Выбор несложный: открытость Раджа чем-то меня цепляет. Я хочу быть с ним настоящей.
– У меня тоже есть тайна, – начинаю я.
Он поднимает густую бровь и хлопает ладонью по стойке.
– Колитесь.
– Я случайно сделала так, что мои подписчики в Инстаграме решили, что я помолвлена, – говорю я.
– А вы нет… – растерянно уточняет он.
– Нет, – отвечаю я. – Знаете ювелирный магазин напротив? Он наш с сестрой.
– Ух ты, правда? Вы такая молодая, а у вас уже свой бизнес?
Я пожимаю плечами.
– Я достаточно взрослая.
– Впечатляет, – присвистнув, говорит он.
– Я поняла, что, если все будут считать, что я помолвлена, мои дела пойдут еще лучше, чем раньше, – объясняю я.
– Так что вы просто не будете их разубеждать, – заканчивает он за меня.
– Именно.
Он качает головой и смеется, но потом умолкает, поняв, как все сложно.
– Погодите, но разве все не станут спрашивать, с кем вы обручились? И потом, когда у вас свадьба?
Я не собиралась больше ничего рассказывать, но Радж ведь не выдаст мою тайну. Даже если он узнает правду, кому он расскажет? Я колеблюсь, но потом начинаю.
– Я понимаю, насколько это все по-дурацки звучит, но вечером того дня, когда началась вся заваруха в Инстаграме, я познакомилась в баре с парнем, Блейком. Он тоже занимается ювелиркой, как и я, – рассказываю я с нарочитой смелостью. Я хочу, чтобы в моем голосе звучала уверенность, пусть у меня ее и нет. – Мы сходили на свидание, все было хорошо, но я не пойму, случилась ли химия. А потом отель мне предложил бесплатную свадьбу через полгода. Я согласилась, так что теперь мне надо нарыть годного жениха, и Блейк явно подходит для этой роли.
– Явно, – говорит Радж. Глаза у него поблескивают; он меня троллит.
– Я пока не рассказала Блейку о своих планах… и не уверена, что расскажу, – я чувствую себя виноватой, произнося это вслух, поэтому быстро продолжаю: – Полгода – это небольшой срок, но так ведь бывает, правда?
– Мои родители поженились через два месяца после знакомства, – говорит Радж.
– Ну вот! – слишком радостно подхватываю я.
– Ну, там были другие обстоятельства, – возражает он. – Их брак был по договору. Они встретились всего несколько раз, прежде чем пожениться, и у них в итоге все получилось. Они вместе уже тридцать лет.
– Здорово, что все получилось.
– В каком-то смысле вы сама себе устраиваете брак, – замечает он.
– Я в этом вижу скорее деловое решение, которое подразумевает свадьбу, – произношу я так же неуверенно, как чувствую себя по поводу этого предприятия.
Радж откидывает голову и хохочет. Мне это нравится. В отличие от Софи или моих родителей он ничем не рискует, так что его отношение абсолютно искреннее. В отличие от Кармен он не клялся на текиле в университетском общежитии быть моим лучшим другом всю жизнь, так что не будет подслащивать пилюлю, чтобы пощадить мои чувства. Что бы ни сказал Радж, когда я закончу рассказ, это будет честно и непредвзято, я это знаю. Это освежает даже лучше, чем холодное пиво.
– Вы с ума сошли, – наконец изумленно говорит он, отталкиваясь от стойки. – Но у вас стальные яйца, преклоняюсь.
– Правда? – спрашиваю я.
Слишком быстро. Звучит так, словно я в отчаянии.
Он берется за край стойки и наклоняется ко мне.
– Жизнь слишком коротка, чтобы осторожничать. Если хочешь выиграть по-крупному, надо рисковать.
Он забирает мою пустую бутылку.
– Сегодня я угощаю.
Глава 9
Выходные проходят в размытых толпах посетителей. Но в понедельник в магазине тише, чем мне хотелось бы. Сидя в задней комнате, я слышу, как гудит кондиционер, – в будни по утрам бизнес и в самом деле до такой степени мертв. Тут-то мне и приходит в голову план. Он так восхитительно прост, что я не понимаю, как не додумалась до этого раньше. Я выдаю его сестре, которая, склонившись над столом, изучает пинцетом новую партию камней.
– А что, если мы напишем Рою и попросим продлить этот договор аренды еще на полгода, с условием, что возобновим его на будущий год по новой, повышенной цене, когда кончится срок? – предлагаю я. – Так он получит свои деньги, а мы получим еще несколько месяцев, чтобы их собрать.
Софи рассеянно смотрит на меня. Я оторвала ее от работы.
– Это даст нам почти год, – задумчиво говорит она.
– Именно – целый год, чтобы подавать на гранты, обхаживать новых инвесторов, расширять онлайновую торговлю, набрать новых подписчиков.
– А если он не согласится?
Я пожимаю плечами.
– Значит, не согласится. Но мы хотя бы попытаемся.
– А он не рассердится на такую просьбу? – Она ковыряет ногти, верный признак, что ей не по себе. Она ненавидит разговоры о деньгах.
– Ну, наверняка у него это вызовет раздражение. Но по мне лучше мы его слегка побеспокоим, чем он нас выпихнет на улицу, когда мы не сможем платить.
– Как у тебя все драматично.
Я медлю, прежде чем нанести решающий удар, потому что понимаю, что это ее окончательно убедит.
– Еще год по старым расценкам означает, что мы еще год можем даже не думать о том, чтобы уволить Джесс или урезать себе зарплату.
Софи перестает ковырять ногти, и мы смотрим друг другу в глаза. Перед тем как официально принять решение об открытии магазина, мы сели рядом, взяв по листу, вырванному из ее дизайнерского блокнота, и маркеру. Она сказала, что нам надо расписать свое представление об идеальных десяти годах, чтобы сверить свои цели и ценности, особенно если мы в обозримом будущем собираемся связать свои финансы и средства к существованию. Она составила подробный список меньше чем за десять минут: следующим летом пожениться с Лив, завести ребенка ко второй годовщине свадьбы, а через два года еще одного; она хотела жить в доме из бурого песчаника на Парк Слоуп, и чтобы там был двор, где сможет побегать лабрадор; она даже написала, сколько денег нужно каждый месяц откладывать, чтобы регулярно красить голову у парикмахера. Я заметила, что в ее плане нет даже упоминания о магазине.
– Ну, это, безусловно, цель, – ответила она, закатив глаза. Вписала это маркером в свой план. – Настолько очевидная цель, что мне даже записывать ее было не нужно.
И поглядите на нас три года спустя: у нее компания, жена, нет детей, нет собаки и нет двора. Половина этажа в доме из бурого песчаника, но до целого дома еще жить и жить. Парикмахер по-прежнему отлично делает свою работу.
Софи склонилась над моим листком посмотреть, что я написала, и опешила. Я написала название нашей компании десять раз, слегка разным почерком с росчерками, как восьмиклассница, пробующая, как будет смотреться ее имя рядом с фамилией мальчика, который ей нравится, на полях тетрадки. Не то чтобы я не хотела ничего, кроме бизнеса. Просто он мне был так нужен, что окраины моей жизни погрузились в туман. Может быть, я хотела с кем-то встречаться, но не могла сказать ни с кем, ни как все это должно выглядеть. Будем ли мы бегать в воскресенье по утрам в парке Маккаррен или будем называть друг друга «детка», передавая друг другу страницы «Нью-Йорк таймс»? Переедем в старый дом без лифта, где течет кран, но все такое очаровательное, или в стерильный небоскреб на берегу, где есть бассейн и сауна? Захотим ли завести ребенка?
Софи всегда хотела ребенка. Компанию хотела я. Мы это знали уже много лет.
– Напиши Рою, – в конце концов говорит Софи. – Стоит попробовать.
Я печатаю письмо и нажимаю «Отправить» прямо при ней, пока она не передумала.
Я использую связи с редакторами, блогерами и продюсерами на полную катушку, чтобы добиться любого упоминания «Украшений Бруклина», какое только могу придумать. Сейчас, по-моему, мы должны жать на все кнопки. Стоит гонять за любой возможностью, пусть даже самой смутной, потому что это – еще один способ привлечь новых клиентов.
Поэтому я сижу рядом с Хейли Кардозо, ведущей радиопередачи «Главная стерва на работе», в еженедельном специальном выпуске «Крутые женщины, занятые делом», как сказано в слогане. Сидим мы в студии со стеклянными стенами в одном из офисов «Сириуса» в головокружительно высокой башне в Мидтауне. Это одно из трех появлений в прессе, которые я устроила на этой неделе. Ассистент велит мне надеть огромные мягкие наушники и пристроить микрофон на уровень моего лица. Она говорит, что я пойду в эфир сразу после рекламы.
Я думала, что смело оделась, но на Хейли мятно-зеленый костюм с шортиками поверх бледно-розовой футболки с портретом Рут Бейдер Гинзбург. Холщовая сумка у нее от «Нью-Йоркера», а на груди висит золотое колье с анаграммой ее полного имени. Малиновые пряди в волосах видно, наверное, с Марса. В сравнении с ней мое фиолетовое платье, полосатый блейзер и куча украшений от «Украшений Бруклина» – в том числе помолвочное кольцо – выглядят бледно.
– Вы к этому готовы? – спрашивает Хейли. – Эфир-то прямой.
– Поехали, – отвечаю я.
Мне нужно забыть о волнении. Все это услышит всего-то миллион человек или вроде того. Подумаешь. Хейли дает знак ассистенту, который считает от трех до нуля, потом включает вступительную музыку, которая напоминает то, что могло бы получиться у Тейлор Свифт, если бы она записала попсовую песенку про радости феминизма при капитализме. Когда заканчивается записанное вступление, Хейли врывается в эфир с обещанием «провести для вас сегодня «офигенную передачу», в которой прозвучит интервью с «молодой горячей владелицей магазина украшений для звезд, Элайзой Рот». Ну, если так подать, почти кажется, что моя жизнь не на грани катастрофы.
Сладким голосом Хейли отбарабанивает часть, которую она называет «За границей без границ», в которой перечисляет тридцатисекундные новости о замечательных женщинах со всего мира, излагает личные финансовые советы на неделю и включает запись рекламы полосок для отбеливания зубов. Все заканчивается раньше, чем я думала, и мы выходим в эфир. Хейли читает заметки с телефона, описывая мою карьеру, запуск «Украшений Бруклина» и историю успеха, связанную с Меган Маркл, из интервью Elle.
– Итак, Элайза, давайте поговорим о финансировании. Это самая серьезная трудность для большинства женщин-предпринимателей. Как вы запускались? – спрашивает она.
Не люблю этот вопрос. Как-то не очень круто признавать, что поднять компанию куда труднее, когда у тебя нет наследства, чтобы покрыть начальные расходы. Но мне приходится это признать, потому что это огромное преимущество. Было бы нечестно и безответственно залакировать это и создать у других начинающих предпринимателей ощущение, что мы с Софи достигли всего только благодаря нашей хватке. Так что я быстро рассказываю об этом, потом описываю годы беготни, когда я добывала нам финансирование на конкурсе бизнес-планов, и то, какой трудной задачей было найти правильное место для магазина. Разговор о магазине меня тревожит; я еще не получила ответ от Роя.
– В последнее время о вас часто и хорошо пишут, – замечает Хейли. Она, не отрываясь, смотрит мне в глаза, произнося следующую, убийственную фразу: – Вы не считаете несправедливым, что все это началось с объявления о вашей помолвке?
– О! – выпаливаю я.
У меня начинает колотиться сердце. Я не ожидала этого вопроса. Я сглатываю и пытаюсь дать отпор.
– Знаете, я же продаю обручальные кольца. Вполне естественно, что людям любопытна моя личная жизнь. Нам с женихом очень льстит внимание, и это очень волнующий этап нашей жизни, но все-таки работа для меня важнее, и всегда была важнее.
Хейли щурится.
– Но разве это не кошмар феминистки: вы столько трудились, годами, а людям стали интересны только из-за этого?
Я не знаю, что хуже: отпугнуть новых подписчиков, сказав «да», или пойти против Хейли, сказав «нет». Я делаю глубокий вдох.
– Слушайте, мы, к несчастью, живем в мире, где девочек с детства приучают воспринимать брак как награду. Это конвейер, он движется от просмотра мультфильмов про диснеевских принцесс и про поцелуй с принцем, с которого начинается «долго и счастливо», к наблюдениям за взрослыми женщинами, которые гоняются за обручальными кольцами в «Холостяке». – Я чувствую, как крепнет мой голос. – Не я создала эту систему. Я просто в ней живу. Я продаю обручальные кольца, потому что всю жизнь страстно любила украшения, а моя сестра и деловой партнер – талантливый дизайнер. Если вас чем-то не устраивает внезапный интерес к «Украшениям Бруклина» из-за перемен в моей личной жизни, я могу это понять. Помолвка – не достижение, и к ней не нужно относиться как к достижению. Но если я стану избегать этого внимания, это лишь подорвет дело моей жизни. А я не вижу ничего феминистического в том, чтобы избегать этичной прибыли.
Я удовлетворенно отстраняюсь от микрофона. В студии очень тихо. По-моему, у меня получилось. Губы Хейли изгибаются в полуулыбке.
– Этичной, – медленно произносит она. Ее глаза устремляются на мое кольцо. – Давайте поговорим о кровавых алмазах.
А вот к этому вопросу я готова.
– Мы их не используем. Собственно говоря…
Через десять минут мы уходим из эфира. Хейли снимает наушники.
– Вы произнесли впечатляющую речь, – говорит она. – Не знаю, согласна ли я с вами, но защищались вы хорошо.
– Спасибо, что пригласили.
Ассистент отводит нас с Хейли сфотографироваться вместе. У нее столько подписчиков, что я, разумеется, соглашаюсь. Когда мы заканчиваем, я иду к лифту, проверяя телефон. Там поток сообщений от фанатов, которые нас слушали, и устойчивый прилив новых подписчиков. Взгляд цепляется за одно сообщение: в директ от Раджа. Наверное, он на меня подписался.
«В эфире ты была просто огонь J».
Поверить не могу, что он слушал. Я подписываюсь на него в ответ.
Я пролистываю остальные сообщения, вижу письмо, и тут мое сердце обрывается.
Сначала мне хочется вызвать Uber, но такое транжирство я себе сейчас позволить не могу. Я сажусь на метро, в котором, по счастью, среди дня нет таких уж толп, и возвращаюсь в Уильямсбург. В поезде я обдумываю, как рассказать обо всем Софи. Как ни преподнеси эту новость, приятной она не станет. Но я, по крайней мере, могу смягчить удар. Вино не выход, Софи в последнее время не пьет, потому что алкоголь, судя по всему, снижает шансы забеременеть. (Еще одна причина порадоваться тому, что мне не хочется заводить детей – сейчас, а возможно, и вообще.) Но я знаю слабости Софи. Я делаю небольшой крюк от метро, чтобы купить дымящуюся пиццу в «Пиццерии Джо» на Бедфорд-авеню. Она того стоит.
Глаза Софи загораются, когда я захожу в магазин с белой коробкой в руках. Она работает за лэптопом, а Джесс помогает паре сравнить камни на демонстрационном подносе, обтянутом черным бархатом. Я не смею мешать продаже, поэтому отношу пиццу в заднюю комнату и тихо работаю до закрытия.
Я даже не пытаюсь подслушивать, но магазин маленький; я не могу не услышать, как Джесс притворно-небрежным тоном интересуется:
– А откуда вы узнали об «Украшениях Бруклина»?
Женщина отвечает сразу, радостно:
– Вы всплыли у меня в рекомендациях в Инстаграме!
– О, отлично! – щебечет Джесс гладким сиропным голосом.
Я слышу, как пара выбирает камень и оправу. Джесс объясняет, что, поскольку у нас нет готовой оправы нужного размера, им нужно будет вернуться через две-четыре недели, чтобы забрать особый заказ. Джесс считывает кредитку мужчины и регистрирует депозит. Я рада, что Софи скорее всего слышит о такой значительной покупке; это облегчит предстоящий разговор.
Покупатели уходят в начале седьмого, и я присоединяюсь к Джесс и Софи в зале, чтобы все подготовить к закрытию. Порядок устоявшийся и привычный; мы разделили обязанности еще детьми в магазине Хелен. Мы включали ритмичную музыку, чаще диско, под которую убирали планшеты с украшениями в сейф, протирали витрины и выносили мусор. Сейчас, когда мы взрослые, все точно так же. Когда мы заканчиваем, Джесс забирает сумочку из задней комнаты и идет к выходу.
– Грег меня ведет сегодня ужинать, – объясняет она, и в ее голосе звучит волнение. Грег, ее друг с привилегиями, редко приглашает ее потусоваться за пределами своей спальни. – А то я бы осталась на пиццу.
Я рада, что ее не будет. Пицца должна смягчить удар от разговора, который мне предстоит с Софи.
– Останешься со мной поесть? – спрашиваю я Софи.
– Не знаю… Я собиралась сегодня готовить, – уклоняется она от ответа.
– Ну пожалуйста, – говорю я.
По-моему, она все понимает. Я позволяю ей сесть в старое кожаное кресло Хелен. Сама сажусь, положив ногу на ногу, на серый складной стул и тащу истекающий сыром кусок из коробки.
– В общем, у меня новости, – говорю я.
– От Роя, – подсказывает Софи.
– Ага.
Она подается вперед. Лицо у нее расстроенное.
– Он сказал «нет», так?
– Да, он не принял наш план, – киваю я.
Она слабо улыбается.
– И ты подкупила меня пиццей, чтобы я не слишком огорчалась.
– Я старалась.
Она тяжело вздыхает.
– Значит, октябрь. До тех пор надо решить, сможем ли мы сохранить магазин.
То, что она делает потом, сразу выжигается у меня в памяти: она медленно осматривает тесную, пыльную заднюю комнату. Ее взгляд скользит по сейфам, стеллажам с папками налоговых документов, по ее собственным инструментам на полке. А потом она наконец встречается взглядом со мной, и в глазах у нее стоят слезы. Когда она пытается заговорить, голос у нее срывается.
– Я не готова от всего этого отказаться, – говорит она.
– Пока не надо, – отвечаю я. – Пока еще ничего не случилось.
Она складывает кусок пиццы пополам и грустно кусает.
– Мы точно не знаем.
– Я не позволю нам утонуть, – настаиваю я. – Мы все устроим.
Я открываю лэптоп и вывожу на экран QuickBooks, бухгалтерскую программу, в которой отражены наши расходы, количество продаж и остаток на счете компании. Разворачиваю лэптоп к Софи и обхожу стол, чтобы прислониться к подлокотнику кресла. Меняю данные в документе, получаю перспективный прогноз: сколько денег нам нужно собрать к концу октября, чтобы возобновить аренду по повышенной ставке. Еще я оптимистично увеличиваю количество продаж, поясняя, что мы на подъеме уже несколько недель и можно, по логике, ожидать, что рост сохранится. Если вычисления верны, – а я думаю, что верны, – это доказывает, что мы проходим со скрипом, при условии, что продажи наши будут расти в геометрической прогрессии.
– Это нехилое «если», – замечает Софи.
Я делаю глубокий вдох.
– Честное слово, я не подведу. Я хочу, чтобы все это сработало – оно должно сработать. Ради нас обеих, и Джесс, и мамы с папой.
Она доедает кусок пиццы, отряхивает руки от крошек и закрывает лэптоп. Глаза у нее уже не обведены красным от слез.
– Я хочу тебе верить, – говорит она.
– Мне это все потерять хочется не больше, чем тебе, – мягко напоминаю я.
Она крепко меня обнимает.
– Знаю, знаю, – говорит она.
В телефоне у меня есть диско-плейлист на Spotify. При звуке пульсирующих начальных нот Софи улыбается и пританцовывает, сидя в кресле. Она прекрасно понимает, что я затеяла. Я шлепаю еще кусок пиццы на ее картонную тарелку, наматывая сырные нитки на кончик. И мы впервые за долгое-долгое время расслабляемся вместе – не говорим о работе, или о деньгах, или о фальшивой помолвке, или о ее долгом пути к зачатию. Нет, мы просто сестры, которые обсуждают ленивым вечером вторника тех, кого знают в родных местах, и смотрят в Инстаграме фотки все более пушистых котиков, пока за окном совсем не стемнеет и животы у нас не наполнятся до отказа.
Глава 10
Я всегда думала, что захочу от мужчины широких романтических жестов. Оказывается, я так думала, потому что у меня такого не было. В реальности широкие романтические жесты могут оказаться неприятной неожиданностью. Я узнаю об этом на собственном суровом опыте в пять тридцать вечера в среду, когда сижу, склонившись над лэптопом в зале магазина, и тут звонит колокольчик над дверью. В дверь вплывает Блейк с громоздким букетом тюльпанов, орхидей и километров зелени – а у меня на левом безымянном бриллиантов почти на тридцать тысяч долларов.
Я сдираю с себя кольцо, едва не вывихнув пару суставов, и сую его в ящик стола, где Блейк его не увидит. Он сияет, он явно не замечает, что я сама не своя. Может, я заслужила, чтобы Блейк меня раскусил; может быть, не нужно мне этого делать. То, что он здесь, на моей территории, только подчеркивает мою вину.
– Привет, – произносит он своим низким ровным голосом. Прислоняется бедром к краю прилавка и смотрит в витрину. – А хороший у вас магазин.
– П-привет. Спасибо.
Он все еще сияет, как будто ему полагаются очки за то, что он погуглил, где я работаю, и принес мне цветы. Мне хочется, чтобы он исчез, потому что, если он нагуглил мою компанию, это значит, что он вполне мог увидеть в Сети, что я затеяла. Мне ужасно не по себе, что я скрыла от него правду. Но погодите, нет – если бы он наткнулся на что-то предосудительное, он бы не явился покорять меня с букетом размером с Эмпайр-стейт-билдинг. Осознав это, я снова начинаю дышать.
– Какие красивые, – говорю я, забирая у него цветы.
– Напомнили мне тебя, – отвечает он.
Джесс просто пялится.
– Здрасте, – говорит она, вытаращив глаза.
Ее вчерашний ужин с Грегом оказался полным провалом; с романтикой не очень, зато с футболом, который он смотрел поверх ее плеча, все в порядке.
Блейк представляется.
Софи, которая делала наброски для новой коллекции в задней комнате, выходит на звук его голоса. Глаза у нее так поблескивают, что я сразу вижу: она поняла, кто он.
– Вы, наверное, Софи? – спрашивает Блейк, протягивая ей руку. – Элайза мне столько о вас рассказывала. Я Блейк.
– Привет, – выдыхает Софи; глаза у нее так и мерцают.
Ну прекрасно, даже моя замужняя сестра-лесбиянка считает, что мой фальшивый парень хорош.
– Надо поставить их в воду, – произношу я с таким чувством, будто вмешиваюсь в разговор. – Я сбегаю наверх, возьму на кухне вазу. Сейчас вернусь.
Я проскальзываю мимо Блейка, бегу по лестнице к себе в квартиру, прыгая через две ступеньки, и принимаюсь рыться в шкафчике под мойкой, перебирая звякающую и брякающую кучу кастрюль и сковородок, которыми не пользовалась, наверное, со времен прежнего президента, в поисках единственной вазы, которая у меня есть в хозяйстве. Я поскорее разворачиваю цветы, набираю в вазу воду и впихиваю в нее букет. Он еле входит. Когда я спускаюсь обратно в магазин, Блейк, Софи и Джесс увлеченно обсуждают товары в магазине, отчего я покрываюсь нервными мурашками. Они ведь не знают в подробностях, что я рассказала Блейку; они в любую минуту могут выдать мой замысел.
Но Блейк, к счастью, выглядит совершенно нормально. Восхищается некоторыми нашими вещами, выставленными в витрине, спрашивает Софи, где она берет те или иные материалы, и посылает мне лучистую улыбку, увидев, как я вхожу с переполненной вазой.
– Я хотел заскочить, узнать, можно ли тебя сегодня вечером куда-нибудь сводить, – просто говорит он, как будто мужчины, годные в модели, постоянно напрашиваются на внезапное свидание.
– Я все тут закрою, – выпаливает Джесс, прежде чем я успеваю ответить.
Блейк пожимает плечами, словно все решено.
Я мысленно обозреваю ситуацию. Да, я по крайней мере сняла обручальное кольцо, но душ я сегодня утром не принимала, и ни одна живая душа не назовет мое белье «симпатичным». У меня нехилая щетина под мышками. Не самый идеальный момент для свидания. Но отказать Блейку я не могу.
– Эм, ну, я вроде свободна? – говорю я. А потом добавляю чуть более убедительно: – Да, я с удовольствием с тобой куда-нибудь схожу.
Идти рядом с Блейком – все равно что парить. Он берет меня за руку, и наши пальцы сами собой переплетаются. Он гладит мне ладонь большим пальцем, пока мы бредем по модному Уильямсбургу и идем через вальяжный Дамбо к величественному выходу на Бруклинский мост. Почему-то с ним эта прогулка по одному из самых романтических стальных строений в мире, к сверкающему силуэту Манхеттена – разумеется, он сверкает, Блейк, наверное, устроил так, чтобы солнце село точно в назначенное время, – кажется совершенно естественной.
Все это не значит, что мне спокойно. О боже, нет. Я очень хорошо осознаю, что наш разговор – минное поле; слишком уж велика вероятность, что он посмотрел в моем Инстаграме хвастливые истории, снятые у него дома (может, ему друг подсказал?), или наткнулся на мое объявление о помолвке. Может, его даже оттолкнуло то, как напористо я заявилась к нему позавчера (это вряд ли, но все же). Мне не по себе из-за того, что я ему вру. Такое ощущение, будто я балансирую на проволоке, в одном шаге от гибели: мне нужно увести Блейка от разговора о моей личной и профессиональной жизни, в то же время влюбляя его в себя. От одной мысли об этом у меня перехватывает дыхание.
– Я решил, что теперь моя очередь тебя удивлять, – говорит Блейк, прерывая мои размышления, когда обходит группу туристов.
Мне приходится прибавить шагу, чтобы успеть за ним, с его длинными ногами.
(Туристов видно сразу. Удобные кроссовки, карты и камеры выдают их с головой, это раз. Но основное – следить за их глазами. Ньюйоркцам уже все равно, они не пытаются вобрать весь вид сразу. Туристы ходят с распахнутыми глазами, размером со столовую ложку, они готовы все выхлебать до дна.)
– Твоя очередь? – переспрашиваю я.
– Ну, знаешь, ты ко мне пришла на прошлой неделе. Теперь моя очередь.
– А, так у нас теперь все по очереди, – говорю я, поднимая подбородок, чтобы взглянуть на Блейка.
Мне важно понимать его намерения, чтобы все разыграть правильно.
Его щеки слегка розовеют.
– Мне бы этого хотелось. А тебе нет? – спрашивает он.
– Конечно.
Я кладу голову ему на плечо. Пора рискнуть. Я сглатываю и смотрю на острые шпили Манхэттена в поисках смелости; нужно вспомнить, что я не просто так переехала в Нью-Йорк в погоне за мечтой, и, если я не испробую все на свете приемы, чтобы обеспечить себе надежное место в этом городе, то смысла не было сюда приезжать.
– Знаешь, Блейк, ты мне нравишься.
Он улыбается.
– В самом деле, – говорит он. Это не вопрос.
– Нравишься в смысле нравишься, – поясняю я.
– Я тебе нравлюсь в смысле нравлюсь, – говорит он. – Польщен.
Будь он другим человеком, это прозвучало бы как издевательство. Так третьеклассники про тех, кто им нравится, говорят, разве нет? Но в его голосе слышна нотка гордости, которую невозможно не заметить. Я, конечно, считаю его призом, но, похоже, и он видит во мне то же самое. Это сложно уложить в голове – не потому, что Блейк настолько удачная добыча (посмотрите в словаре «завидный жених», и вы там буквально увидите его лицо), но и потому, что вся моя личная жизнь в Нью-Йорке очень долго выглядела так: мужики один за другим бьют меня ногами, хотя я уже давно упала и лежу. Быть в этом городе одной – все равно что неудачно сыграть в бинго, и я закрыла уже слишком много клеточек, чтобы игра меня развлекала: меня бросали; я переживала ужины, заканчивавшиеся в полном молчании после того, как выяснялось, что наши политические взгляды совершенно не совпадают; я четыре недели радовалась, что встречаюсь с вроде бы порядочным парнем – пока не получила на Фейсбуке злобное сообщение в личку от его девушки; у меня случались свидания, опасно похожие на то, что многие назвали бы сексуальным насилием.
Я не считаю, что то, что у меня с Блейком, идеально. Я не слепая, я вижу, как мы напряжены в разговорах, что скорее всего осложняет тот факт, что я не могу честно говорить с ним об основных обстоятельствах своей жизни. Когда я с ним, у меня странное ощущение: я как будто играю в кино про то, как встречаются взрослые люди. Ну, в смысле, у него ремень всегда подходит к обуви. У него дизайнерская барная тележка, безупречные белые простыни без подозрительных пятен, у него запасные махровые халаты просто так лежат в шкафах, словно по его квартире перед моим приходом прошелся реквизитор. Вот и сейчас, на Бруклинском мосту, мы как будто пытаемся вспомнить реплики из сценария: «Я тебе нравлюсь в смысле нравлюсь».
Блейк пока не любовь всей моей жизни – для этого еще слишком рано, – но, возможно, когда-то ею станет. Я могу себе это представить. Наши зарождающиеся отношения похожи на долгожданный выход на твердую землю после многих лет сражений с волнами у скал. Он понятный. Он – это выход. И есть еще тысяча причин, чтобы он нравился: его старомодное обаяние, его спокойная уверенность в себе, его врожденное умение сделать так, что чувствуешь себя особенной. И я тоже хочу ему нравиться.
– Расскажи мне про свои часы, – говорю я, проводя большим пальцем по тяжелому золотому браслету.
Он отпускает мою руку и поднимает запястье перед собой. Золото резко блестит в угасающих солнечных лучах.
– Они принадлежали моему отцу, – говорит он.
Он снова крепко берет меня за руку и сжимает ее. Кажется, он хочет сказать что-то еще, но молчит.
– Они роскошные. Винтажные? – спрашиваю я.
– Двадцать, может, двадцать пять лет. – Он мнется. – Отец умер, когда мне было четырнадцать. Он собирал часы. Эти мне достались в наследство.
– Так и родилась идея Bond and Time?
Он кивает. Я стискиваю его руку.
– Я хотел создать что-то, чем он бы гордился, да.
– Это прекрасно. Уверена, он очень тобой гордится.
Я понимаю, что все это не имеет ко мне отношения, но у меня все равно сжимается горло. Я хочу сказать что-то правильное – на этот раз не только потому, что поставила на Блейка, но потому, что сочувствую ему. Потеряй я папу, меня бы это раздавило.
– Знаешь, трудно, когда лишаешься отца в таком возрасте, – продолжает Блейк. – Я бы о стольком хотел с ним поговорить – я бы о стольком с ним поговорил, если бы был постарше.
– Расскажи мне о нем, – прошу я. – Ну, если хочешь, конечно. Если тебе не трудно.
К счастью, Блейк открывается. Он так ярко описывает отца, что я его вижу: его загорелую, в морщинках от лежания летом на пляже Кейпа кожу; его дурацкую привычку вышивать монограмму на всех своих свитерах; то, как он называл свой любимый деликатес в родных местах, «чауда с ракушками», а не «чаудер». Блейк говорит, что отец никогда не болел; он прекрасно себя чувствовал до того дня, когда с ним случился сердечный приступ. Я не могу не думать о своем папе. Он тоже говорит «чауда» – это мэнский говор, не бостонский, но похоже.
Блейк вскидывает голову, глядя на силуэт Манхэттена, близкий, как никогда. Я не вижу его лица. Когда он снова поворачивается ко мне, то смотрит мне прямо в глаза.
– Спасибо, что выслушала, – говорит он. – Правда.
Он плавно меняет тему разговора, и к тому времени, как мы ступаем на бетон Манхэттена, мы успели обсудить уже все, начиная от того, насколько чаудер в Новой Англии лучше, чем на Манхэттене, и заканчивая тем, как Хелен вдохновила меня на собственное дело, почти так же, как Блейка вдохновил отец.
А потом, среди мчащихся желтых такси и плывущих в воздухе запахов от халяльных прилавков, Блейк прижимает меня к себе и целует. Мне нравится, как мы совмещаемся: уверенный нажим его руки на мой крестец словно распускает напряжение у меня в груди. Неловкость, которую я чувствовала позавчера у него в квартире, исчезла.
– Поехали ко мне? – спрашивает он.
Я рада, что он попросил. К себе я его вести не хочу, там слишком велика вероятность наткнуться на что-нибудь, что меня уличит. Он подзывает такси, и мы садимся.
Мне нравится, что в этот раз я вхожу в дом Блейка вместе с ним. Швейцар мне улыбается. Мельчайший знак одобрения – но я счастлива.
Есть какая-то странная близость в том, чтобы наблюдать, как человек делает что-то повседневное и привычное. Я смотрю, как Блейк достает из кармана ключи, находит нужный и отпирает дверь. Войдя, он вешает пиджак на крючок возле двери, надевает связку ключей на крючок поменьше и садится на скамейку темного дерева, чтобы разуться. По опыту прошлых отношений и положений я знаю, что в конце концов – если все пойдет благополучно – приучусь тоже ставить здесь обувь и сумку в одно и то же место. Может быть, у меня даже будет когда-нибудь собственный ключ. Пока я неловко запихиваю туфли и сумку рядом с его туфлями под скамейку.
– Ты голодная? – спрашивает он.
– Всегда.
Он открывает холодильник и шарит внутри. Найдя то, что искал, он прячет это за спину и лукаво мне улыбается.
– У меня для тебя еще один сюрприз.
Я делаю шаг к нему, но он уворачивается. Я хватаю его за бедро, чтобы удержать, и поднимаю голову, чтобы его поцеловать. Он смягчается и, когда поцелуй заканчивается, показывает, что прятал: пригоршню сыров «Бэбибелль». Я не могу не засмеяться.
– Да ты издеваешься!
– Ну, ты мне, можно сказать, сообщила, что путь к твоему сердцу лежит через сыр, – говорит он, снимая обертку с одного из сыров и протягивая его мне. – Ну и вот… Я же должен был купить тебе сыра.
Я снова целую его, потом еще и еще. Выясняется, что там, откуда он достал сыр, еще куча всего. У Блейка есть и сыры поизысканнее – чеддер из Висконсина, мягкий бри, голубой, который внушительно пахнет, – и джем, и виноград, и прошутто, и горчица, и нарезанный французский багет. Он открывает свежую бутылку красного вина, наливает два бокала и с подчеркнутой осторожностью ставит их на кофейный столик у дивана.
– Этот не сшибешь? – дразнюсь я.
– Обещаю не сшибать, если будешь паинькой.
– Я не даю обещаний, которые не могу сдержать! – Я сую в рот виноградину.
Закончив накрывать на стол, Блейк тянется к пульту.
– Нетфликс?
– А то.
– Я как раз пересматриваю «Безумцев». В колледже я почти каждый год наряжался на Хэллоуин Доном Дрейпером. Или можем посмотреть что-нибудь другое, – предлагает он.
Разумеется, Блейк пересматривает «Безумцев». Не сказать, чтобы то, что его притягивает история амбициозного мужчины, делающего себе имя на Манхэттене, было полной неожиданностью.
– Давай, – сказала я. – Всегда любила Джоан и Пегги.
По-моему, в этот раз нам не так неловко сидеть вдвоем на его диване. Поставив сериал на загрузку, он уверенно забрасывает руку мне на плечи, и я кладу голову ему на плечо. Мне с ним легче, чем раньше. Может быть, потому, что мы начали приоткрываться друг другу с уязвимой стороны, а может быть, просто любой свежей паре нужно притереться. Может быть, миф о любви с первого взгляда слишком давит на людей; даже если сразу проскакивает искра, ощущение уюта развивается только со временем.
На середине первой сцены Блейк осторожно высвобождает плечо и встает.
– Забыл сырный нож, – говорит он.
– Поставить на паузу?
– Нет, я это уже видел.
У него классическая нью-йоркская кухня: не отдельная закрытая комната, а набор техники у дальней стены гостиной. Он все время видит меня оттуда. Но он слишком долго роется в ящике, – погодите, полез в другой ящик, а теперь в шкафчик. Я вытаскиваю телефон, встаю, нависаю над кофейным столиком и снимаю впечатляющий натюрморт. Звук телевизора заглушает мою возню.
Он оборачивается быстрее, чем я ожидала, и видит, как я прижимаю волосы к плечу, чтобы они не болтались перед камерой. Я застываю, краснею и прижимаю телефон к груди. Блейк только смеется.
– Вперед! – подзуживает он с легкой насмешкой в голосе. – Так ты из тех девочек, которые всю еду выкладывают в Инстаграм.
– Виновна по всем пунктам, – отвечаю я, пытаясь рассмеяться.
Лучше сознаться в меньшем проступке.
– Не понимаю этого, но лишь бы тебе было хорошо, – говорит Блейк, кладет на столик наконец-то найденный сырный нож и снова садится ко мне на диван.
На этот раз я ставлю сериал на паузу. Мне нужно услышать, что он скажет.
– Так тебя что, нет в Инстаграме? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами и поворачивается к телевизору.
– Ну вот погляди на этих ребят. Дону никому не нужно рассказывать, что у него красивая жена, или дорогая квартира, или отличная работа. Он просто… излучает уверенность в себе.
– Я уверена в себе, – машинально отзываюсь я.
– Хочешь сказать, что каждый лайк и коммент, каждый новый подписчик не поднимают твою самооценку? – спрашивает он, вздернув бровь. – И что ты чувствовала бы себя точно так же, не будь у тебя в заднем кармане Инстаграма?
– Не в этом дело.
– А в чем?
Поразительно, я могу выстоять против репортера из Elle или ведущей радиопрограммы на миллион слушателей, но, когда мы с Блейком вдвоем у него в квартире, я не знаю, как защищаться. Как будто все правильные слова вылетели у меня из головы и остались только неподходящие. Обычно я себя такой тупой не чувствую.
– Это же в основном для работы, – объясняю я. – Хорошо, когда клиенты видят, что я – живой человек, который ест сыр и пьет вино, как они. Это дает им ощущение, как будто они, ну, со мной знакомы. А это напрямую отражается на продажах, честно.
Это правда, но вся правда куда сложнее. Раньше, когда у меня было всего несколько сотен подписчиков, жизнь виделась через другой фильтр. Я заходила в Инстаграм, чтобы лайкнуть фотографии друзей с вечеринок и поглазеть на знаменитостей, загорающих на яхтах, как все. А теперь у меня екает в груди, когда я упускаю возможность что-то сфотографировать или когда вижу, как кто-то из конкурентов-ювелиров сделал снимок лучше. Мне кажется, что я знаю тысячи людей, с которыми никогда не встречалась в жизни, просто по тому, как они реагируют на мои посты: есть бариста из «Старбакса» в Кливленде, которая представляет себе свадьбу мечты; есть Настоящая Домохозяйка из Нью-Йорка, которая каждый день носит столько бриллиантов, что они уже выглядят частью ее, как кожа; есть подросток-гей с Филиппин, который под каждой фотографией пишет: «Звездно».
И конечно, все это меняет мой взгляд на себя саму. Трудно не чувствовать, что ты что-то значишь, когда сотни тысяч людей говорят, что это так. Это, разумеется, не так. Ничего я не значу. Я просто девушка, разгадавшая прием, нашедшая формулу: выкладывай сверкающие фоточки определенного числа карат (трех или больше) в определенное время (восемь утра или шесть вечера по Восточному побережью) с определенной подписью (жизнерадостной, с кучей хэштегов), и вуаля. Но иногда я об этом забываю.
Я не хочу все это объяснять Блейку. Это кажется слишком опасным – как будто это может ему помочь разгадать, почему я с ним на самом деле. От этой мысли мне становится тяжело и грустно; я не хочу размышлять о том, справедливо ли это по отношению к Блейку, особенно когда у меня могут на самом деле появиться к нему чувства. Так что вместо этого я сую телефон обратно в джинсы и сворачиваюсь рядом с Блейком.
– Давай смотреть, – говорю я, нажимая на пульте «Воспроизведение».
Глава 11
– Вы Элайза Рот?
Женский голос заставляет меня вскинуться. Я три минуты назад вышла из квартиры Блейка; я стою в очереди в кофейне, рассеянно дергая спутавшиеся волосы – они совершенно точно не были такими, когда Блейк вчера затащил меня в спальню. Вытянуть себя из его объятий сегодня утром было совершенно невозможно. У меня такое же чувство, когда надо подняться с песка, когда целый летний день провел на пляже – понимаешь, что надо пошевелиться, но при мысли об этом делается больно.
Я оборачиваюсь и смотрю на женщину. Она примерно моего возраста, на ней высокие голубые легинсы и спортивный топ в тон, на плече коврик для йоги. С шеи свисает плоский круглый золотой медальон, на котором, судя по всему, первая буква ее имени; если бы за каждый такой кулон, который я видела в этом году, мне давали по доллару, у «Украшений Бруклина» не было бы никаких финансовых проблем. На лице у женщины ожидание.
– Да. Здрасе, – говорю я.
Год назад я бы отреагировала совсем по-другому. Я бы попыталась вспомнить, кто она – мы пересекались в колледже? встречались на той вечеринке у парня подружки Кармен? – но теперь нет. Она чем-то напоминает ту застенчивую девушку, которая попросила разрешение сделать селфи в магазине: вся подобралась, как будто хочет меня о чем-то спросить.
И точно, она расплывается в улыбке.
– Я так и думала, что это вы. Простите, я увидела, как вы выходите из моего дома, и просто решила поздороваться.
– Вы живете в том доме? – слегка встревожившись, спрашиваю я.
– Обожаю ваш Инстаграм, – говорит она, как будто не слышит моего вопроса. – Я вроде как ваша поклонница.
– Спасибо! Так мило с вашей стороны.
Она подтягивает коврик, и я бросаю быстрый взгляд на ее руку. На безымянном нет кольца, и это объяснимо; большинство наших подписчиков или изучают рынок, прежде чем сделать важную покупку, или они – одинокие девушки, сохраняющие наши фотографии на тайных досках Пинтереста, посвященных свадьбе.
– Так вы тоже живете в этом районе? – спрашивает она.
– Я…
– Мне казалось, вы в Уильямсбурге, нет? – перебивает она.
– Э… Да.
– Так тут живет ваш жених?
Она морщит лоб. Надо было заранее придумать себе легенду.
– Я была у друзей, – выпаливаю я.
– Ранние пташки, – замечает она.
– Эм…
Ее взгляд падает на мою руку.
– А где ваше кольцо? – в лоб спрашивает она.
Мы обе смотрим на мой палец. Я поднимаю глаза на нее. От напряжения у меня совершенно отключается мозг.
Я слышу за спиной голос:
– Следующий? Следующий!
Бариста. Слава богу. Я оборачиваюсь к нему и заказываю самый простой и быстрый кофе, просто чтобы убраться отсюда.
– Маленький черный кофе с собой, пожалуйста.
Расплатившись и забрав свой кофе, я снова поворачиваюсь к женщине.
– Так приятно было увидеться, спасибо, что подошли! Может, еще встретимся.
Я улыбаюсь ей так широко, что больно щекам, и направляюсь к двери. Лечу к метро, так быстро, что втыкаюсь пальцами ноги в трещину на тротуаре и эпично спотыкаюсь, взмахивая руками. Роняю стаканчик, кофе разливается по асфальту. Я возвращаюсь в равновесие и глубоко вдыхаю. Одно дело, когда кто-то случайный и далекий спрашивает в Инстаграме, с кем я обручилась. Совсем другое, когда приходится столкнуться с этим вопросом во плоти, в квартале Блейка. Я проигрываю наш разговор в уме. Все столько раз могло пойти не так – она могла бы спросить о чем-то еще. Если бы утро сложилось иначе, со мной мог бы быть Блейк. И это была бы катастрофа.
Спускаясь по грязным ступенькам в метро, я получаю мейл. Рекламный агент по имени Вивиан Пресли-Джонс сообщает, что пишет мне от имени Адоры, дизайнера свадебных платьев, чтобы предложить бесплатный наряд для моего особенного дня, если я пообещаю отметить бренд в Инстаграме. Раньше я от таких писем офигевала; теперь, хотя я все еще считаю, что мне повезло, ощущение изумления подстерлось. Я гуглю платья Адоры. Они не совсем в моем вкусе – все такое сексуальное, блестящее, через край, усыпано стразами, такое могла бы надеть на выпускной Кайли Дженнер, если бы не забила на выпускной, – но именно на этот стиль я все время натыкаюсь в Инстаграме. Кажется, людям он нравится, хотя мне и нет. Я не даю себе время передумать. Мне нельзя больше терять самообладание. Я тут же отвечаю «да, спасибо» и спрашиваю, можно ли прийти в ателье в понедельник.
Я видела достаточно выпусков «Платью – да!» и знаю, как это устроено: ты трижды произносишь перед зеркалом «вырез сердечком», держа в руке высокий бокал шампанского, и появляется Пнина Торнай, чтобы закутать тебя в тюль. Я попросила Софи и Кармен пойти со мной в ателье, чтобы выбрать мне свадебное платье. (Звучит по-прежнему дико: МОЕ свадебное платье.) Я приезжаю в салон первой, он весь оформлен в спокойных серых и кремовых тонах, на фоне которых выделяются две вешалки с сияющими белыми платьями. Из динамиков льется мягкая поп-музыка. Разумеется, продавщица по имени Марси тут же сует мне в руку бокал шампанского и приглашает подождать на диванчике, обитом монгольской овчиной. Вивиан, рекламный агент, с которой я переписывалась, занимает меня светской беседой: воркует над моим обручальным кольцом и спрашивает, как я познакомилась с женихом.
Я колеблюсь. Я ведь смогу придумать историю, которая не раскроет личность, так?
– Можете не верить, но мы познакомились в баре, – говорю я, тяжело выдохнув.
– Да ладно, в каком? – спрашивает она.
– У Дорриана. В Верхнем Ист-сайде.
У меня ощущение, что я сдаю экзамен, к которому почти не готовилась.
– Да ладно, – повторяет Вивиан. – Я там все время бываю, так нечестно. Так мило.
Прежде чем Вивиан задаст слишком много вопросов, является моя сестра Софи во всей красе: у нее в руках блокнот на пружине и куча цветных маркеров, чтобы делать пометки, что нам понравилось больше всего. Минутой позже в дверь проскальзывает Кармен в сером кашемировом худи с капюшоном, натянутым до бровей; на ней темные очки-стрекозы, закрывающие лицо ото лба до скул. Когда она подходит, я ахаю. Лицо Кармен покрыто пылающими красными пятнами, кожа сходит, как у рептилии, вид жутковатый. Софи подчеркнуто отказывается от бокала шампанского, а Кармен за свой хватается отчаянно.
– Господи, что случилось? – спрашивает Софи, отшатываясь.
Кармен строит рожу и снимает очки.
– Попробовала новое средство с ретинолом, прежде чем включать его в бизнес-план. И, эм, не сложилось.
– Ох, да. Но это же пройдет? – спрашиваю я.
– Где-то через месяц, да, – мрачно отвечает Кармен.
– Ну, у вас полно времени, чтобы все зажило до свадебных фотографий! – произносит Марси с грубоватым лонг-айлендским выговором, хлопая в ладоши для большей выразительности. На затылке у нее раскачивается темный хвостик.
Софи смеется; Кармен поправляет капюшон, чтобы прикрыть еще полдюйма лба, красного, как омар.
Вивиан проводит нас в большое помещение с диванами в глубине магазина. Когда мы рассаживаемся, она раздает нам каталоги. Я перелистываю ламинированные страницы; это полное собрание нынешней коллекции. Как и ожидалось, ни одно платье не назовешь изысканным. У каждого или разрез, оголяющий бедро, или пояс из кристаллов Сваровски, или корсет, поднимающий грудь, или все вместе. Если бы мама была тут, она бы отпустила ядовитое замечание по поводу того, что мы выбираем белье для брачной ночи вместо свадебного платья. Я с болью вспоминаю прекрасное простое свадебное платье Софи, с изящным вырезом лодочкой и строгими линиями. Тогда мне казалось, что платье у нее скучноватое. Но теперь, среди ярких бликов кристаллов Сваровски, мне ясно: она была ослепительна. Мечта минималиста. Меган Маркл ей в подметки не годилась.
– Вам что-нибудь приглянулось? – спрашивает Марси, заглядывая мне через плечо в каталог.
Я сглатываю и обвожу рукой комнату, полную сверкающих платьев.
– Ну, они все такие роскошные.
Марси хлопает длинными, паучьими, явно накладными ресницами и ждет, когда я отвечу всерьез. В обычной жизни я, конечно, одеваюсь, чтобы выделяться. Но для меня это значит яркие цвета и модные силуэты – а не блеск, гламур и километровый вырез. Эти платья как из показа Victoria’s Secret, только к фантазийным лифчикам приделаны юбки.
– Но я, наверное, смогу выбрать несколько, для начала, – поспешно добавляю я.
Не успеваю я опомниться, как на меня уже накидывают в примерочной белый шелковый халат, и я жду, когда Марси принесет первое из трех платьев. Я выбрала два, Софи – только одно. Кармен просто хохотала, усевшись поглубже на диван, и сказала, что ждет не дождется, когда меня оденут.
Марси скребется в дверь примерочной.
– Входите! – говорю я, стягивая полы простого халата на своих обнаженных бедрах.
Она входит, держа над головой три чехла с платьями, и вешает их на металлическую вешалку с приятным звяканьем. Когда она расстегивает молнию на первом чехле и достает из него километр ткани, до меня вдруг доходит, что она сейчас увидит меня голой. Я надела правильное белье, как велела Софи: телесного цвета лифчик без бретелек и телесные бесшовные стринги. И мне не то чтобы не нравится мое тело. Я ощущаю себя комфортно в нем, пусть мне и не по душе ямочки целлюлита на бедрах или то, как в живот после сытного обеда вдавливается пояс джинсов. Я считаю, мне повезло, что я, в отличие от многих своих подруг, уцелела и не страдаю от деструктивного восприятия своего тела. Но это не значит, что мне не терпится раздеться перед продавщицей, которая каждую неделю видит десятки невест, стремящихся #сброситьксвадьбе. У меня и свадьбы, к которой надо сбрасывать, по-настоящему не предвидится; и основу моего питания составляет паста.
Марси выжидающе держит платье.
– Готовы? – спрашивает она, поднимая сделанную бровь.
Ну, готова, насколько возможно. Я развязываю шелковый пояс халата и неловко кладу его на банкетку. Кожа у меня покрывается мурашками. Почему-то то, что я шагаю в открытый лиф свадебного платья, делает все происходящее настолько осязаемым, что у меня леденеет кровь. Если все пойдет по плану, я в самом деле выйду замуж. Я подписалась. На свадьбу. На мужа. Нет, конечно, я уже не первую неделю это знаю. Но когда вокруг моих лодыжек разливается озеро кружев, все становится как-то реальнее, чем было.
Марси со знанием дела втряхивает меня в платье – сперва ноги, потом туловище, а потом принимается застегивать ряд пуговиц на спине. Платье секси, юбка русалочкой, оно из кружева со сложной вышивкой. Вырез сердечком, талия в обтяг, между арками кружев прозрачные вставки, сквозь которые видна кожа. Я вглядываюсь в свое отражение в зеркале. На самом деле это одно из тех платьев, которые выбрала по каталогу я, но оно внезапно вызывает у меня омерзение.
Марси протягивает мне белые босоножки моего размера и провозглашает:
– Идемте!
– Хорошо? – спрашиваю я, влезая в босоножки.
Когда я выхожу из примерочной и долго, медленно бреду в центр ателье, у меня трясутся ноги. Марси помогает мне забраться на пьедестал между тремя зеркалами в полный рост и диваном, на котором Софи, Кармен и Вивиан, кажется, поглощены разговором об увлажняющих средствах с SPF.
– Ого! – кричит Кармен, а Софи бормочет. – Ого…
– Богато, – добавляет Софи.
– Огнище! – говорит Кармен.
– Но возможно, в плохом смысле, – замечает Софи.
Я упираюсь руками в бедра и кручусь перед зеркалами, чтобы разглядеть себя со всех сторон. Попа выглядит отпадно, но бабушка точно словит сердечный приступ, если увидит это платье.
– Как ваш жених отнесется к настолько сексуальному образу? – спрашивает Марси.
Софи и Кармен замолкают. Я пытаюсь отделаться протяжным «Мммммммм» и делаю вид, что все еще изучаю свое отражение.
– Знаете, он вообще-то не особый любитель такого, – говорю я с отчетливым ужасающим ощущением, что не знаю, как именно закончится это предложение. – То есть, ну, не то чтобы против, в теории. Наедине. Но для главного дня… как бы это не первостепенно.
– Ему нравится, когда особая сексуальная энергия присутствует только между вами двоими, – жизнерадостно перефразирует Вивиан, хлопая в ладоши. Глаза у нее поблескивают.
– Да! – восклицаю я. – Именно. Только между нами.
Господи, спасибо тебе за маркетологов – они умеют складывать слова в предложения.
Бровь Марси снова ползет вверх; она так и лучится осуждением.
– Вам идет, но хорошо, перейдем к следующему, – говорит она, пожимая плечами.
Мы возвращаемся в примерочную, где она помогает мне снять первое платье и надеть второе. Его тоже выбрала я.
Я выбрала это платье из-за длинных прозрачных рукавов, на которые нашиты кружевные лозы; подумала, что это разумно, раз свадьба осенью на крыше отеля. У него пугающе глубокий вырез, я такое надевала только на Хэллоуин в колледже, его едва удерживает застежка со стразами, болтающаяся где-то между сосками и пупком. Юбка – вихрь шуршащего тюля, я себя в ней чувствую балериной.
Марси застегивает молнию, взбивает мне волосы над плечами и отступает на шаг, чтобы рассмотреть мое отражение.
– Девушка, это офигеть.
У меня кровь приливает к щекам. Платье мне вроде как нравится. То есть я могу понять, чем оно может нравиться. Общая идея – «сексуальная лесная нимфа», такое могла бы надеть невеста Холдена, Фей. Юбка просто отличная; я представляю, как кружусь в ней по танцполу. Но из-за лифа – вернее, его нехватки – я кажусь себе голой. От оголения меня отделяет всего полвздоха, а это последнее, чего мне бы хотелось в день своей свадьбы. (Своей свадьбы. Опять эти слова. Среди свадебных платьев легко забыть, что у меня, возможно, вообще ничего не выйдет со свадьбой. По крайней мере с такой свадьбой, на которую явится жених.)
– Покажемся вашей команде, – предлагает Марси, открывая дверь в примерочную, и я не успеваю возразить.
Еще не дойдя до пьедестала, я понимаю, что что-то не так. У Софи красные опухшие глаза. Кармен гладит ее по руке. Вивиан замерла на противоположном краю дивана, ей явно становится легче, когда она видит нас с Марси. Со всей быстротой, которую позволяет огромная юбка, я бегу к дивану.
– Что случилось? – спрашиваю я.
Софи говорит в нос, как будто сейчас заплачет.
– Нет, ничего, все в порядке. Потом поговорим, – настаивает она.
Я присаживаюсь перед ней и беру ее за руки.
– Перестань. Что такое?
– У тебя сейчас грудь вывалится из платья, – шмыгает носом Софи.
Я поправляю вырез и снова беру ее за руки.
– Спасибо. Выкладывай.
– Прямо здесь? Ты же в магазин пришла, – говорит она.
– Софи, все нормально.
Она тяжело вздыхает.
– Я рассказывала Кармен, как сложно все с этим ЭКО, ну ты понимаешь. И как мы, возможно, не сумеем оплатить новый курс, тем более сейчас.
Кармен смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
– Прости, – беззвучно произносит она.
– Ох, Соф, – говорю я, отгоняя Кармен, чтобы сесть на край дивана и обнять сестру.
Я чувствую, как она изо всех сил пытается продышаться.
– Тише, тише, все будет хорошо, – говорю я.
– Мне нужны деньги, – говорит она, отстраняясь. – Я хочу взять пятнадцать тысяч из дела.
– Это слишком! – ахаю я.
– Вот это слишком, – отвечает она, тыча пальцем в мое нелепое платье и массивное обручальное кольцо.
Я не обращаю внимания на ее выпад.
– Соф, финансы компании так не работают, – объясняю я. – Я не могу просто выдать тебе пятнадцать тысяч с корпоративного счета, даже если бы захотела. Там есть налоговые сложности.
– Ты ведь можешь дать мне законную прибавку в пятнадцать тысяч? – спрашивает она.
– Я… Я не знаю, можем ли мы сейчас себе это позволить, – запинаясь, отвечаю я.
– Так что, мы можем ставить компанию под удар ради твоих интересов, но не ради моих? – с горечью спрашивает Софи.
Я не решаюсь обернуться и посмотреть в лицо Марси и Вивиан, но могу себе представить, как они изо всех сил изображают вежливое безразличие. Но с другой стороны, это свадебный салон. Здесь эмоции должны просто бурлить. Уверена, у них тут все время кто-нибудь плачет на диване.
Я сглатываю и стараюсь сохранять спокойствие.
– Я не это имела в виду, – говорю я.
– Ты получаешь все, что захочешь, – отвечает она, глядя покрасневшими глазами на тюлевое облако вокруг моих ног. – Я просто хочу…
Она умолкает и тяжело вздыхает.
Я не могу винить Софи за то, что она чувствует. Она права. Мне кажется, что у меня в желудке камни. Я не могу понять, в какой момент я изменилась; люди устроены не так. Ты меняешься молекула за молекулой, пока внезапно не окажешься другим человеком. Девушкой, которая готова из честолюбия рискнуть компанией, репутацией, благополучием собственной семьи. Я себя не узнаю, это не мой выбор. Мне не нравится все, что я делала в последнее время, но хотя бы что-то я могу исправить. Я могу сделать что-то хорошее.
– Нет, ты права. Это важно. Давай поднимем тебе зарплату. А как увеличить доходы, придумаем.
Я знаю, это единственное уместное решение, но произносить это вслух больно. Нам сейчас меньше всего нужно увеличивать финансовое давление.
У Софи дрожат губы.
– Правда?
Я крепко ее обнимаю.
– Да. То есть, пойми меня правильно, я не могу обещать все сразу – не могу обещать, что, если ты возьмешь деньги, мы возместим все продажами.
Она снова сникает.
– Но я могу обещать, что сделаю все, что могу, чтобы наш бизнес был успешным и чтобы риск того стоил.
Ее плечи вздрагивают от беззвучного плача.
– Спасибо, – шепчет она.
– Я знаю, ты больше всего на свете хочешь семью. Я не хочу быть тем, кто этому помешает, – говорю я.
– Но я не хочу, чтобы это помешало нам, – говорит она, вытирая нос.
Я глубоко вдыхаю. Я не знаю, что еще ей сказать.
– Мы справимся, – повторяю я.
Она смотрит на меня мокрыми глазами и улыбается. Потом у нее вытягивается лицо.
– И не хочу портить момент, но платье просто ужасное, – говорит она. – Примерь то, которое выбрала я.
Так я и делаю. И, как по волшебству, оно оказывается тем, что нужно. Сестрам всегда виднее.
Глава 12
После суматошного дня, забитого работой, я не нахожу себе места – возможно, потому что меня все еще переполняет адреналин оттого, что я бесплатно получила неожиданно прекрасное свадебное платье, а возможно, я слишком нервничаю из-за договора с сестрой и не могу расслабиться. Я не хочу идти домой и в одиночестве валяться перед телевизором. У Софи билеты на концерт трубача, который раньше играл в одном оркестре с Лив (я ей велела сегодня не слишком отрываться), а Кармен срочно записалась к дерматологу. Можно было бы позвонить кому-нибудь из старых друзей, с которыми я реже вижусь, например, Саше или Кэролайн из колледжа, но я не в настроении обсуждать, что у кого нового; выйдет просто неловкое напоминание о том, как мало мы виделись с тех пор, как заработали «Украшения Бруклина». А перспектива врать друзьям в лицо о своем обручальном кольце или рисковать, что меня разоблачат, если я расскажу правду кому-то еще, меня выматывает. Раньше, когда меня подбрасывало и хотелось выйти в люди, я могла быстренько просмотреть приложения для знакомств и выбрать подходящего кавалера на вечер. Но когда столько
поставлено на Блейка, я не хочу рисковать, вдруг накроет чувствами к кому-то другому.
Поэтому я и оказываюсь десять минут спустя на пороге «Золотых лет». За стойкой сегодня Радж. Он дергает головой, так парни здороваются: брови вверх, подбородок вперед, улыбка. Когда я добираюсь до барного стула, он уже наливает мне Brooklyn Bel Air Sour.
– За счет заведения, – говорит он, двигая ко мне стакан.
– Опять? Я, похоже, вошла в ближний круг.
– Да, годишься, – говорит он, явно в шутку. – Опять одна сегодня?
– Ага. Не хотелось домой.
Я тянусь к пиву, и Радж таращится на мой безымянный палец.
– Ничего так камешек, – произносит он, присвистнув.
Я опускаю глаза. Я так привыкла к кольцу на пальце, что у меня кровь стынет в жилах, когда я понимаю, что не в нем. О том, что я на самом деле не помолвлена, я всегда вспоминаю только долю секунды спустя.
– Спасибо. Я его надела сегодня в магазин свадебных платьев. И у меня теперь даже есть платье.
– Фотку или не было, – отвечает он.
Я достаю телефон и нахожу фотографию, которую всего пару часов назад сделала Марси. Разглядываю снимок и снова цепенею; как-то дико видеть себя в роли невесты. Платье, которое выбрала для меня Софи, в каталоге не выглядело каким-то особенным, но на деле оказалось неожиданно именно тем, что нужно. У него длинные кружевные рукава, аккуратный треугольный вырез и скромный разрез с одной стороны, который придает широкой юбке шарма. Ни пошлых блесток, ни оголяющих прорезей. Я в этом платье чувствовала себя собой – а не кем-то в костюме, созданном, чтобы понравиться подписчикам в Инстаграме.
Я разворачиваю телефон, чтобы показать фотографию Раджу. Он поднимает бровь.
– Ух. Повезло парню.
– Ха! Посмотрим, появится ли он, чтобы встретить меня у алтаря.
Радж качает головой:
– Ты спятила. Мне правда нравится.
– Ты с кем-нибудь встречаешься? – спрашиваю я.
– Не-а, – отвечает он. – На прошлой работе времени не было. То есть родители умоляют, чтобы я остепенился, но я еще не нашел своего человека. Так что пока…
Он изображает, будто пролистывает приложение для знакомств.
– Понимаю.
Он быстро постукивает пальцами по деревянной стойке.
– У меня, эээ, были отношения пару лет назад. Я правда думал, что мы счастливы, – а потом она меня бросила.
Он прекращает выбивать дробь и хлопает по стойке ладонью.
Я сжимаюсь. Понимаю. Проходила.
– Дай мне телефон, – настаиваю я. – Я тебе кого-нибудь найду. Моя подруга Кармен работает в Тиндере, и она мне показала все тайные приемы.
Он смеется.
– Давай, придется постараться. Смуглый парень, у которого почти нет работы, ростом метр семьдесят пять в удачный день?
– Ладно, у нас очень разный опыт в смысле свиданий. Но дай хоть попробовать, – прошу я.
Он пододвигает мне телефон и отходит обслужить компанию. Когда он уходит, я смотрю его профиль. В разделе о себе написано: «Технарь-ботаник, бывший стартапер, разбираюсь, что дальше. При личной встрече со мной веселее», – а фотографии в основном групповые, с друзьями, которые тоже в худи. На последней фотографии он прислонился к колонне, на нем строгий костюм; фотография явно профессиональная, похоже, снята на свадьбе у друга. Не буду врать, даже с этой зажатой улыбкой выглядит он хорошо.
Я ныряю в список доступных пар и принимаюсь свайпить. Я понятия не имею, какой типаж ему нравится, поэтому выражаю интерес почти ко всем. Кроме самой себя, я свайпила только для Кармен, Джесс, Саши и Кэролайн. Мне никогда не приходило в голову, что для парней это совсем другая игра. Я, в общем, привыкла к радостному «Вы совпали!» после каждого свайпа вправо. А тут их мало. Когда совпадает – девушка странным образом похожа на меня, даже несмотря на то, что все белые девушки за двадцать, живущие в Уильямсбурге, более-менее похожи, – я не знаю, что написать. Я не умею флиртовать с женщинами.
Радж возвращается.
– Ну что, нашла любовь всей моей жизни?
– В процессе.
– А то я не знаю, – говорит он, проверяя, что я сделала.
Он смотрит на единственную совпавшую пару и сует телефон в задний карман.
– Так, я через несколько минут освобождаюсь. У меня сегодня ранняя смена.
Меня застает врасплох то, какую пустоту я чувствую при мысли, что проведу вечер одна. Мне нравится то ненапряжное и комфортное ощущение, которое возникает рядом с Раджем.
– Может, хочешь, ну, потусить? – выпаливаю я.
К счастью, эти слова даже не успевают повиснуть в воздухе, он сразу отвечает.
– Конечно! Какие у тебя идеи?
Ой. У меня их нет.
– Ну, тебе, наверное, тут уже надоело? – спрашиваю я.
– Да, это практически мой старый кабинет. – Он осматривается и строит рожу. – Не то чтобы у меня был кабинет. У нас был оупенспейс – повышает эффективность, или еще какая-то ерунда. Так по-стартаперски.
– Хочешь, покажу тебе мой магазин? – спрашиваю я. – У меня там есть бутылка виски, и можем пиццу заказать.
Он смеется.
– Вот они, волшебные слова.
Десять минут спустя мы выходим из бара. Я настаиваю, что пицца за мой счет, в знак благодарности за все бесплатные напитки. Он возражает, но в конце концов сдается, когда я протягиваю кассиру кредитку.
– Следующую покупаю я, – обещает он.
Я открываю магазин и завожу Раджа внутрь. Когда мы с Софи только сняли это помещение, я наслаждалась такими моментами – показывая друзьям магазин. Это казалось таким невообразимо взрослым, как будто отдельные куски пиццы, из которых состояла моя жизнь, наконец-то вставали на место: у меня была мечта, и она сбылась; я работала на себя, как всегда надеялась; у меня был настоящий магазин из кирпича и штукатурки с роскошным лепным карнизом и светом, лившимся сквозь широкое стекло витрины. Правда, еще я была измотана, у меня не было денег, и я все время тратила больше запланированного, но я так гордилась, показывая друзьям, что мы создали с сестрой. Интересно, как все это видит Радж, особенно теперь, когда ушел с работы, чтобы найти что-то новое и значимое.
Он присвистывает, войдя в магазин.
– Зачетно, – говорит он, проводя рукой по стеклянному прилавку. – А где драгоценности?
– Все заперто, – объясняю я.
– Хотелось бы мне посмотреть, – говорит он.
Я веду его вглубь и открываю сейфы. Мы разрабатываем план: он может есть пиццу, если не будет трогать украшения и если оставит мне хотя бы два куска на потом. За два последних года я узнала, что большинству парней нет дела до того, чем я занимаюсь, разве что они пытаются что-то подобрать своей девушке или жене. Радж, напротив, подробно расспрашивает про нашу бизнес-модель и про тонкости ювелирного производства. Мне нравится объяснять разницу между изумрудной огранкой и огранкой «принцесса», и почему большой бриллиант низкого качества в итоге может стоить дешевле, чем высококачественный маленький. Мне всегда приятно поговорить об украшениях – поэтому я и занялась этим бизнесом. Радж показывает, что ему нравится, подчеркнуто не касаясь грязными, жирными руками самих вещей, и честно пожимает плечами, если ему что-то не нравится. Многие клиенты машинально тянутся к камням побольше и поярче. Раджу, похоже, по душе необычный дизайн и редкие камни вроде перидота и турмалина. Мне нравится его вкус.
Когда он под столом задевает коленом мое колено, я затаиваю дыхание и отстраняюсь. Наверное, это случайно. Он вроде бы даже не заметил.
Его телефон, лежащий на столе, громко вибрирует.
– Откроешь его для меня? – спрашивает он; руки у него заняты пиццей.
Он говорит мне пароль с набитым ртом, и я открываю уведомления.
– О! Это от той девушки! От девушки из Тиндера.
– Ха. Ты ей написала или она первой прислала сообщение?
– Она сама. Она написала: «Привет, как у тебя дела?» – и поставила улыбающийся смайлик.
Он смотрит на меня поверх ряда сережек.
Потом, заглотив третий кусок, он спрашивает:
– Тут есть ванная?
– Нет, но наверху есть. Можешь зайти у меня в квартире.
– Круто, спасибо.
Я не забываю убрать все обратно в сейф. Он берет коробку с пиццей, а я – бутылку виски. Пока мы идем через магазин, по коридору и по лестнице, я пытаюсь вспомнить, когда последний раз приводила к себе мужчину. Блейк у меня, конечно, не был. До него я встречалась с несколькими парнями из приложений, но ни с кем из них не вышло ничего, кроме пары свиданий, – или я шла к ним (я всегда выберу это), или мы вообще не заходили в спальню. Я роюсь в памяти. Что, последним правда был Кевин-барабанщик? Музыкант с той вечеринки, на которую мы с Кармен ходили в Восточном Уильямсбурге? Чувство ритма у него было безупречное (а дыхание нет).
Когда за мной идет Радж, я вижу свою квартиру свежим взглядом. Это студия, так что спрятаться негде; все на виду, все открыто для оценки. Стул возле двери погребен под кучей всяких свитеров и неоткрытых конвертов, под ним валяется груда обуви. Кровать не заправлена и смята. Ковер, наверное, надо было пропылесосить еще на предыдущем слое пыли. Нет, мне не нравится быть отвратительной неряхой – просто всю энергию, которую можно было бы пустить на уборку, я трачу в магазине. Там младенец мог бы вылизать пол и выползти здоровее, чем раньше.
Радж явно не замечает, как выглядит моя квартира.
– Отлично у тебя, – говорит он, направляясь через комнату к двери в ванную.
И его глазами я вижу, что все, может быть, не так плохо. У меня милый коврик из овчины, который приятно щекочет пальцы ног, на подоконнике ряд пышных зеленых растений (они искусственные, но на расстоянии кто их отличит?). Я наконец-то вставила все плакаты в одинаковые черные рамки, включая оригинал дебирсовского «Бриллианты – это навсегда» 1948 года, который закрепил традицию дарить на помолвку кольцо с бриллиантом (и слава богу). Квартира у меня маленькая, ей не помешает генеральная уборка, но, возможно, за нее не должно быть так стыдно, как я думаю.
Я убираю с дивана недочитанную книгу и сажусь. Вытащив телефон, я вижу пропущенный звонок, а потом несколько сообщений от Блейка.
«Привет! Надеюсь, неделя прошла удачно», – это первое.
Второе подлиннее. «Bond and Time выкупила столик на благотворительном банкете в эту субботу. Может быть, ты свободна и составишь мне компанию? Для меня это довольно важное событие, и я бы хотел, чтобы ты была рядом».
Последнее – как удар под дых. «Я по тебе соскучился», – пишет Блейк.
Радж выходит из ванной. Он сияет.
– Слушай! Мыло у тебя просто до смешного хорошо пахнет. – Он подносит ладони к лицу и глубоко вдыхает.
Я застываю. Нет ничего плохого в том, что Радж здесь. Он же мой друг, так? Между нами не происходит ничего непотребного; я даже помогаю ему найти девушку. Строго говоря, я даже не уверена, что мы с Блейком исключили третьих лиц. Официально мы не пара, и мы никогда не говорили о том, будем мы встречаться с кем-то еще или нет. Но сообщение от Блейка жжет мне руку, и я внезапно чувствую себя виноватой. Столько поставлено на карту, я должна тратить время и силы на Блейка, а не на какого-то другого парня, какие бы у меня ни были намерения.
Я сглатываю и пытаюсь слегка сползти по дивану.
– Слушай, мне что-то нехорошо, – говорю я.
Он опускает руки.
– Правда?
– Да, что-то накатило.
– Принести тебе тайленол? Бенадрил? Адвил?
– Нет, все в порядке. По-моему, у меня все есть.
Он улыбается.
– Куриного супа хочешь? Я знаю, где самый вкусный куриный суп. Это недалеко, честно.
Меня разрывает на части. Оттого, что я вру Раджу, мне еще хуже.
– Серьезно, все в порядке. Но наверное, лучше тебе уйти.
У него на секунду вытягивается лицо.
– Да, конечно. Тебе надо отдохнуть, – говорит он.
Поддергивает рукава худи и зачесывает пальцами волосы.
Он идет к двери, я его провожаю. Мы ненадолго замираем, не зная, что делать. Он неуклюже меня обнимает, но как-то вяло.
– Поправляйся, – говорит он на пороге. – Может, увидимся.
– Да! – кричу я ему вслед, пока он быстро сбегает по лестнице от моей двери.
Когда Радж уходит, я ложусь на кровать и отвечаю на сообщения Блейка.
«С радостью пойду с тобой в субботу. Звучит замечательно. Спасибо, что пригласил!»
Он отвечает минутой позже.
«Супер. Скоро сообщу подробности».
«Отл. Кстати, как проводишь вечер?»
«Да ничего особенного… просто «Безумцы».
«Можно я приеду?»
Еще до того, как ответное сообщение звякает в телефоне, я знаю, что там будет. Пульс у меня ускоряется. Блейк мой.
Глава 13
Коробку доставляют в субботу днем. У Джесс выходной, так что я молча наблюдаю за группой посетителей, когда замечаю за окном движение: курьер на велосипеде пристегивает свой транспорт к телефонному столбу. На курьере желтый с оранжевым светоотражающий жилет поверх линялой футболки с длинным рукавом, на плече висит голубой холщовый рюкзак. Я с удивлением вижу, что он заходит в наш магазин.
– У меня для вас доставка, мисс, – говорит он, обращаясь ко мне.
– Я ничего не заказывала, – отвечаю я.
Он осматривает комнату.
– Это же «Украшения Бруклина»? – Он зачитывает наш адрес.
– Да.
– Тогда это вам.
Он расстегивает рюкзак, кладет на стеклянный прилавок гладкую черную коробку размером с книгу и забрасывает рюкзак обратно на плечо. Прежде чем я открываю таинственную коробку, его уже и след простыл. Клиентки, три девушки, которые, кажется, говорят по-французски, оборачиваются и смотрят на меня. Если бы было похоже, что они всерьез настроены что-то купить, я бы, наверное, повременила с коробкой. Но они последние пять минут просто слоняются по магазину и шепчутся, отказываясь от моей помощи. У одной в руках пакет из Макдоналдса с пятнами жира, а вторая как подорванная пишет сообщения вместо того, чтобы смотреть на украшения. Они не будут возражать, если я открою коробку. На ней нет этикетки, записки тоже нет, и любопытство берет верх.
Я поднимаю крышку коробки и вижу дамские часы. Браслет тонкий, из нержавеющей стали, он похож на поток сверкающих серебристых камешков. Циферблат черный, элегантно вытянутый, сверху и снизу его обрамляют одинаковые арки бриллиантов круглой огранки. Под римской цифрой двенадцать выгравирован логотип Tiffany & Co. В последний раз я надевала часы, когда в восьмом классе учитель биологии настоял, чтобы мы все пришли в часах, чтобы не опоздать на экскурсию в аквариум. У них браслет был пластиковый, запястье под ним потело. Но это совсем другое, это больше похоже на произведение искусства.
Еще в коробке лежит записка. Острым мужским почерком на белой карточке написано: «Наденешь их сегодня вечером? Б.»
И я, конечно, надеваю. Пару часов спустя Софи приходит меня сменить, и я мчусь наверх, завиваю волосы пляжными волнами и натягиваю платье – то же самое облегающее изумрудно-зеленое платье, в котором была на свадьбе сестры. Тогда я поморщилась, увидев, сколько оно стоит, даже с учетом полугодовой распродажи в «Блумингдэйле», но Софи меня умоляла его купить, настаивая, что у меня будет еще куча поводов его надеть; сегодня я вынула его из шкафа впервые за три года.
Блейк написал мне днем, предложил за мной заехать, но нет никакого смысла брать такси из Верхнего Ист-сайда, через мост Куинсберри, через весь Лонг-Айленд Сити, Гринпойнт и Уильямсбург, чтобы меня забрать… а потом развернуть машину и поехать обратно в Верхний Ист-сайд. Я совершенно не виню его за то, что он за мной не приехал. Так что вместо этого я вызываю Uber до «Густавино», где проходит благотворительный банкет. Я рада, что поеду одна. Я нервничаю сильнее, чем думала.
Три из пяти последних ночей я провела у Блейка: во вторник, после прогулки по Бруклинскому мосту; в среду, после того как ушел Радж; и в четверг, когда он среди дня прислал сообщение, от которого у меня забилось сердце: «Есть надежда, что я тебя еще раз увижу сегодня вечером? В постели без тебя будет пусто». Я поехала к нему после «счастливого часа» с Кармен.
Между нами понемногу тает неловкость: он теперь открывает дверь в белой футболке, а не в блейзерах и рубашках; я отваживаюсь лечь с ним в постель с полноценной трехдневной щетиной на ногах. В разговоре у нас все еще возникают паузы, от которых у меня все сжимается в груди. Но нам всегда удается их преодолеть, переключившись на работу или город.
И наконец в четверг ночью мы лежали в его постели, наши лица освещал только свет из окон квартир напротив. Блейк перебирал мои пальцы.
– Когда я буду знакомить тебя со всеми в субботу, как мне… как мне тебя представить? – неуверенно спросил Блейк.
– А как ты хочешь меня представить? – парирую я.
Я хотела, чтобы это прозвучало дерзко, а не отчаянно, но не уверена, что у меня в итоге вышло.
– Я думаю, «моя девушка» звучит неплохо. Что скажешь?
И я его поцеловала. Я сказала «да». В иных обстоятельствах я бы, возможно, спросила, не стоит ли нам сначала узнать друг друга получше. Я серьезно отношусь к определению «мой парень» или «моя девушка», особенно в мире, где можно с кем-то спать трижды в неделю, а тебя все равно называют «просто другом». Если бы на нас не давили внешние причины, я бы захотела подождать, чтобы мои чувства к Блейку достаточно окрепли для официальных отношений. Но если Блейк так хочет, то и ладно. Мне время терять некогда. Я благодарна, что его чувства растут стремительно – это облегчает мне жизнь.
В общем, сегодня вечером у нас дебют. Я встречусь с его коллегами и знакомыми – профессиональными ювелирами. Может быть, там и фотографы будут. Мы впервые будем выглядеть настоящей парой. Благотворительный бал – это не просто особенное свидание. Если все пройдет как надо, он станет еще одним важным шагом к воплощению моего плана. Если пройдет плохо… об этом я думать не хочу.
Uber тормозит перед вытянутым зданием под мостом на Пятьдесят девятой улице. Фасад украшают высокие гранитные арки. В окнах сияет мягкий янтарный свет. Я осторожно вытаскиваю хвост платья из машины и делаю глубокий вдох, прежде чем зашагать по парадной мощеной дорожке, которая ведет внутрь.
«Захожу».
«Иду тебя встречать».
Он открывает двойную стеклянную дверь раньше, чем я дохожу до здания. Первое, что я замечаю, – это смокинг; Блейк словно родился, чтобы его носить. Второе, что я вижу, – улыбка Блейка, с морщинками у глаз, искренняя.
– Ты такая красивая, – говорит он издали.
Я ничего не могу с собой поделать, я краснею. От его комплиментов у меня бабочки в животе. Я цепляюсь каблуком за слегка выступающую плитку и теряю равновесие, но успеваю выровняться, избежав конфуза.
– Привет-привет! – говорю я, указывая на смокинг Блейка. – Ты и сам ничего.
Смотреть ему в глаза, пока я прохожу последние несколько шагов, разделяющие нас, было бы слишком волнительно, поэтому я позволяю взгляду скользнуть ему за плечо к толпе внутри. Когда я наконец подхожу к Блейку, он кладет руки мне на бедра и привлекает к себе, чтобы поцеловать. Я стараюсь соблюсти баланс между ответом на поцелуй и размазанной губной помадой. Когда мы отстраняемся друг от друга, он со значением проводит пальцами по часам на моем запястье.
– Ты их надела, – говорит он с гордостью.
– Конечно, надела. Спасибо тебе большое. Это было так неожиданно!
– Я подумал, будет весело устроить тебе сюрприз на работе.
– Тебе это нравится, да?
– Надо, чтобы девушка временами привставала на цыпочки, – говорит он, берет меня за руку и ведет внутрь.
Если бы он только знал. Я так часто стою рядом с ним на цыпочках, что могла бы носить пуанты.
Внутри «Густавино» потрясает, как и снаружи. Потолок – море облицованных плиткой арок, которые поддерживают величественные колонны. На каждом столе стоит впечатляющая композиция из белых цветов. В толпе полно элегантных смокингов и сверкающих шелковых, ярких платьев. Блейк уверенно ведет меня к группе возле бара.
– Не возражаешь, если я тебя кое с кем познакомлю? – спрашивает он.
– Конечно, – отвечаю я, надеясь, что он не почувствует, какими влажными у меня стали ладони.
Парни много лет меня ни с кем не знакомили – в последний раз это было так давно, что в общем-то единственное, что сразу вспоминается, – это знакомство с друзьями Холдена в залитом пивом подвале в колледже. Не сравнить с благотворительным банкетом Блейка.
Он легко входит в общий круг; все расступаются, чтобы впустить нас обоих. На лицах ожидание, как будто они знали, что я приду.
– Друзья, это моя девушка, Элайза, – произносит он, легко вворачивая мой новый статус. – Элайза, это мой Дэн, его жена, Ариэль, Питер, он возглавляет отдел развития, и его партнер Джефф.
Дэн. Ариэль. Питер. Джефф. Я стараюсь удержать эти имена в памяти; я пока не понимаю, кем Блейк считает этих людей: коллегами или настоящими друзьями. Я пожимаю руки мужчинам и жду, что Ариэль тоже протянет свою, но она заключает меня в объятия и целует в щеку. У нее светлые волосы, заплетенные в высоко уложенную косу, так, чтобы открыть сверкающие серьги, свисающие почти до плеч; китч, бижутерия, но из тех, что получше, ценник на такую может быть и трехзначным. Я выдыхаю – если других общих тем не найдется, сойдемся на украшениях. На мне изумрудные гвоздики от «Украшений Бруклина», в тон платью. Хотелось бы, чтобы больше моих клиентов интересовали какие-то камни кроме бриллиантов; когда есть разнообразие, торговать куда веселее.
– Вот мы и встретились, – говорит Дэн, игриво улыбаясь Блейку.
– Я же говорил, что она настоящая, – отшучивается тот.
Настоящая? Меня снова охватывает чувство вины за то, что я с ним не до конца честна. Я с внушительным звуком стучу себя сбоку по голове костяшками.
– Ха. Настоящая. Честное слово, – говорю я, пытаясь засмеяться.
– Я принесу нам выпить – тебе что? – спрашивает Блейк, сжимая мою руку.
Он уже собрался в бар.
– Что себе возьмешь, то и мне, – отвечаю я; я слишком нервничаю, чтобы выбрать.
И вот я остаюсь с его компанией одна. Вообще-то я не из робких – совсем наоборот. Но я так отчаянно хочу вести себя правильно. Меня трясет. Мы с Ариэль пару секунд смотрим друг на друга, а потом обе выпаливаем: «У вас красивые серьги!» Из-за одинаковых реплик мы смеемся, напряжение спадает.
– Чьи они? – спрашивает Ариэль.
– Вообще-то мои. У нас с сестрой ювелирное дело, – объясняю я.
– О, и как называется?
– «Украшения Бруклина».
Ариэль щурится. Я сжимаю пальцами застежку сережки, внезапно с ужасом думая: вдруг она меня узнала?
– Это же…
Она достает телефон и начинает листать Инстаграм. У меня холодеет кровь. Я пытаюсь заглянуть в ее экран. Десять мучительных секунд спустя она поднимает на меня глаза и качает головой.
– Нет, я на секунду решила, что это вы сделали кольцо моей подруге. Но, наверное, это какая-то другая компания – простите, что с кем-то вас перепутала.
– Ничего, – отвечаю я, растягивая губы в принужденной улыбке.
К счастью, в игру вступает остальная часть команды, мне задают вопросы о том, как мы с Блейком познакомились и в каком районе я живу. Я в ответ тоже спрашиваю о чем-то подобном. Вокруг порхают официанты, предлагающие блюда с закусками: брускеттой, крокетами, говяжьим соте, каждое украшено еще обильнее, чем предыдущее. Вскоре возвращается Блейк с двумя бокалами шампанского.
Я отпиваю из своего и пытаюсь расслабиться. Рука Блейка лежит на моей спине, он привлекает меня к себе. Они с друзьями непринужденно обмениваются шутками – и чем больше я на них смотрю, тем отчетливее понимаю, что этих людей он на самом деле считает своими друзьями, не просто коллегами. Кажется, что он ведет всех за собой, и это понятно, он ведь основатель и генеральный директор. Все в компании слегка разворачиваются в его сторону, да и сам банкет, похоже, был его затеей.
– Он никогда не упустит возможности покрасоваться в смокинге, – тихонько говорит мне Ариэль. – На нашей свадьбе он практически затмил Дэна.
Мы обе поворачиваемся и смотрим на мужчин. Дэн тоже в смокинге. Будем честны, вопрос, на ком смокинг смотрится лучше, даже не обсуждается.
Пока я болтаю с Ариэль, мне приходит в голову забавная мысль. Если Блейк – мой парень, а это его друзья, то они ведь вполне могут стать и моими друзьями. Вот так я могу жить: наряжаться для балов, где обязателен смокинг, обсуждать с Ариэль украшения, угощаться крохотными закусками, которые разносят официанты. Что-то совсем незнакомое – и очень правильное. Я переехала в Нью-Йорк за такой жизнью. Блейк может быть последним кусочком мозаики, который все поставит на место.
Над залом разносится голос, приглашающий нас на наши места. Я оборачиваюсь и вижу на сцене человека с микрофоном. У него над головой растяжка: «Американская кардиологическая ассоциация». Все понятно – конечно, Блейк хотел быть сегодня здесь. Он, наверное, поддерживает это начинание в память об отце. Блейк ведет меня и своих друзей к столику между баром и сценой, покрытому белой скатертью, на которой больше приборов, чем в Crate & Barrel. Я мешкаю, не зная, куда сесть, но Блейк показывает мне на место справа от себя. Его друзья рассаживаются слева. Незнакомая блондинка подходит и спрашивает, не буду ли я возражать, если они с женихом займут свободные места рядом со мной.
Я вопросительно смотрю на Блейка.
– Нет-нет, конечно! Пожалуйста, присоединяйтесь! – говорит он.
Женщина откидывает юбку своего вышитого черного платья в сторону и изящно садится рядом со мной, как будто для нее это обычный субботний вечер. Ее жених, худой молодой человек в смокинге, не расстающийся с телефоном, присоединяется к нам.
– Мы на самом деле выкупили только полстола, – тихо признается Блейк.
– И что? Все потрясающе. Просто потрясающе, – отзываюсь я.
Я даже не заметила, что в зале играл эмбиент, но музыка стихает, когда все усаживаются. Смолкают разговоры.
Ведущий, мужчина за пятьдесят, который, похоже, нарочно подбирал красную бабочку под цвет плакатов ассоциации, откашливается. Он представляется, назвавшись членом правления, и поздравляет всех нас с тем, что мы решили поддержать столь достойное дело. Публика аплодирует; я хлопаю, потом кладу руку на колено Блейка в знак поддержки.
Он смотрит на меня с благодарностью.
– Спасибо, что ты здесь со мной, – говорит он, придвинувшись настолько, что его губы касаются моего уха.
Ведущий объясняет, что он в правлении уже больше двух десятков лет, после того как его брат скончался от сердечного приступа. Когда он рассказывает о смерти родственника, голос у него не дрожит. Понятно, что он столько раз произносил эту речь, что и сам сбился бы со счета. Удовольствие аудитории от самой себя тускнеет, атмосфера становится тягостной.
– Вот почему так важно, чтобы американская кардиологическая Ассоциация продолжала работать, – заключает ведущий. – Благодаря средствам, собранным сегодня, она, уверен, продержится еще не один год. Я бы хотел представить нашего первого гостя…
Ведущий вызывает троих гостей, чтобы они поделились своими историями. Каждого затронули сердечные болезни – или его самого, или кого-то из близких, и они произносят прочувствованные речи о том, как ассоциация спасает жизни. Пока они говорят, официанты крадучись обходят столы и собирают заказы.
Когда речи заканчиваются, возвращается ведущий, чтобы пригласить присутствующих приступить к ужину и пообщаться. Блондинка рядом со мной ерзает на стуле, бросает на меня неловкий взгляд и снова поворачивается к жениху. Увидев, что он опять уткнулся в телефон, она вздыхает и делает большой глоток шампанского.
– Я Стефани, – внезапно говорит она, повернувшись ко мне и протягивая руку.
Пожатие у нее крепче, чем я ожидала.
– Элайза. Рада познакомиться.
– Элайза! – восклицает она. – Я так и думала, что это вы.
Я застываю, открывая и закрывая рот, как попавшаяся на удочку рыба.
– Уверена, вы уже устали это постоянно слышать, но, по-моему, я вас знаю по Инстаграму, – говорит она. – Я на вас подписалась, когда мы с Тедди еще только встречались. Мне так понравились ваши украшения. В итоге я влюбилась в другого дизайнера – без обид, – но правда, у вас потрясающие вещи.
Она рассеянно проводит пальцем по обручальному кольцу, броскому, ограненному «подушкой» камню в платине, окруженному нимбом из мелких бриллиантов. На вид два с половиной или три карата.
– Что ж, спасибо, что обратили на нас внимание, – говорю я, понизив голос, чтобы не привлекать внимание Блейка.
Я слышу, что он разговаривает с друзьями, но не могу рисковать, позволив этой женщине и дальше задавать вопросы. Вместе этого я перехожу в наступление и начинаю задавать их сама, чтобы ее отвлечь.
– А когда вы обручились?
Она радостно рассказывает про помолвку в канун Рождества, про то, как тяжело спланировать свадьбу в долине Напа, про планы провести медовый месяц во Флоренции и остальной Тоскане. Все это время мое лицо искажает широкая застывшая улыбка и я усердно ставлю точки кивками после каждого ее предложения.
– Но погодите, погодите, хватит обо мне, – говорит Стефани; ее глаза округляются, и она еще сильнее понижает голос. – Это… он?
Она самым неделикатным из возможных жестов указывает на Блейка. Мне хочется провалиться сквозь мраморный пол.
Меня слишком тошнит, чтобы говорить. Мысли путаются – одно неверное слово этой женщины, сказанное достаточно громко, чтобы услышал Блейк, и все может посыпаться. Я выбираю самый уклончивый ответ: улыбаюсь и поднимаю бровь, что, как я надеюсь, придаст мне загадочный и кокетливый вид, а не сделает похожей на маньячку.
– Простите, я на минутку, – говорю я Стефани.
Я оборачиваюсь и тяну Блейка за рукав:
– Можешь отойти со мной не секундочку?
Он разговаривает с Дэном, Ариэль, Питером и Джеффом, но не возражает. Он встает со стула и кладет руку мне на поясницу, пока я пробираюсь между столиками. Когда мы идем по залу, я вижу, как женщины смотрят на Блейка, и меня распирает от гордости. Я не готова его потерять.
Я увлекаю Блейка в укромный уголок возле гардероба. Кто бы там ни дежурил, он, похоже, вышел. Паника бьется у меня в груди стаей птиц, бешено хлопающих крыльями в попытке выбраться наружу. Я не знаю, что сказать Блейку, – я только знаю, что надо что-то сказать, что угодно, что оправдывало бы то, что я вытащила его из-за стола. Мы не можем вернуться за стол. Нельзя, пока там Стефани со своими вопросами и попытками разнюхать правду.
– Все в порядке? – спрашивает Блейк.
– Я в тебя влюбляюсь, – выпаливаю я.
Потом застываю, ужаснувшись тому, что сделала. У Блейка вздрагивают губы и округляются глаза.
– То есть я понимаю, все слишком быстро. Быстро же? И сейчас не время. И не место. Но я просто хотела, чтобы ты знал, и…
Блейк прижимает палец к моим губам. Наши взгляды встречаются. Уверенности мне не хватает даже на то, чтобы дышать. Я рою себе яму еще глубже.
– По-моему, я тоже в тебя влюбляюсь, – говорит он прерывающимся голосом. Качает головой. – Нет, я точно в тебя влюбляюсь.
– Да? – спрашиваю я.
От его слов меня будто неприятно бьет током.
– Да, – отвечает он, заправляя мне за ухо выбившуюся прядь волос.
Когда он меня целует, его руки легко скользят по зеленому шелку моего платья. Надежность его рук на моих бедрах кажется якорем, пусть сердце мое и бьется с опасной быстротой.
От последних шестидесяти секунд меня трясет. Я сбросила Л-бомбу только потому, что мне надо было чем-то его отвлечь. Я не знаю, почему первым мне пришло в голову именно это. Цель у меня была одна – увести его от Стефани, мне даже в голову не приходило до сих пор, что Блейк может в меня на самом деле влюбиться. Мы знакомы всего месяц. Я понятия не имела, что люди могут так быстро влюбляться.
И вот.
Блейк всю дорогу относился ко мне нежнее, чем любой другой мужчина. Он почти каждое утро на прошлой неделе варил мне яйца всмятку, как я люблю. Понятно, что он на самом деле слушает, когда я говорю, а не просто ждет своей очереди, чтобы что-то рассказать, как многие из тех парней, с кем я встречалась. Он трижды проверяет, не едет ли машина, если мы вместе переходим улицу, бормоча себе под нос «ценный груз», когда мы идем, держась за руки. Всего два дня назад я застукала его, когда он смотрел на меня с мягкой улыбкой. Когда я спросила, в чем дело, он просто пожал плечами и ответил: «Ты мне нравишься».
Честно говоря, я не думаю, что испытываю к Блейку именно любовь. Пока. Я могу себе представить, что однажды она расцветет. Он хороший, надежный мужчина, и я думаю, мне повезло, что мы встретились. Мне нравится проводить вечера, свернувшись рядом с ним клубочком в его квартире, и мне нравится быть с ним здесь. Но любовь – это что-то совсем другое; я помню ее отголоски по своим отношениям с Холденом: как поначалу его имя постоянно крутилось у меня на языке, какой головокружительный фейерверк во мне начинался каждый раз, когда мы целовались, и потом глубокое понимание, что он особенный, несмотря на кучу недостатков. Любовь – это не выбор. А выстраивать каждую минуту отношений с Блейком – еще какой. Меня почти тошнит от чувства вины, но я зашла уже слишком далеко, чтобы менять курс.
Следующий ход надо сделать очень осторожно.
– Хочешь… – Я смотрю на Блейка снизу вверх огромными обожающими глазами. – Хочешь, уйдем отсюда и отметим?
Он смотрит поверх моего плеча на толпу, сидящую позади нас, и смеется.
– В смысле сейчас?
Я волнуюсь, не пережала ли я – не погубит ли меня этот шаг. Попросить его уйти с главного для него события года, наверное, было слишком. Но он целует меня в макушку и соглашается.
– Да они в любом случае уже закругляются.
– Я принесу наши вещи из-за стола, – предлагаю я, уже делая шаг назад, чтобы у него не было возможности возразить.
Не думаю, что принимаю все слишком близко к сердцу; я не хочу рисковать, допуская общение Блейка со Стефани.
Я забираю телефоны, которые мы оба оставили на столе, и свою сумочку. Мой телефон светится: новое сообщение, которое, должно быть, пришло, пока я отвлекала Блейка.
«Привет. Это Радж. Просто хотел извиниться, если вдруг что-то в тот вечер пошло не так… Все как-то внезапно оборвалось. У тебя все хорошо?»
Я невольно представляю, как он склонился над барной стойкой и покусывает губу, набирая это сообщение с извинениями. Ужасно, что он вообще чувствует себя виноватым. Я возвращаюсь чуть медленнее, чтобы ответить как полагается.
«Привет! Нет, нет, у нас все отлично. Мне просто вдруг заплохело. Сейчас не могу разговаривать – потусим в ближайшее время?»
Я мысленно делаю пометку в календаре: написать ему завтра. Радж классный, с ним легко; я не хочу испортить нашу начинающуюся дружбу. Я сую телефон в сумочку и подхожу к Блейку, чтобы снова его поцеловать. Такому поцелую я обзавидовалась бы всего пару месяцев назад. Я знаю, мы так здорово смотримся вместе. Такие влюбленные. Когда мы наконец отрываемся друг от друга, рука Блейка лежит у меня на крестце.
– Я ведь не водил тебя к себе на крышу? – спрашивает Блейк.
– Не водил.
– Что скажешь: ты, я, бутылка шампанского и хороший вид? Приятный вечер.
На сердце у меня тяжело. Я не хочу его ранить. Он заслуживает знать правду о том, кто я и что я чувствую, – никакого больше вранья. Но у меня не хватает смелости открыться ему прямо сейчас.
– Такое я люблю, – говорю я.
Он улыбается и снова привлекает меня к себе.
– А я тебя люблю.
Глава 14
Я свернулась клубочком в старом кожаном кресле Хелен в комнате позади магазина; на коленях лэптоп, рядом пачка распечатанных и размеченных маркером банковских бумаг и блокнот с желтыми страницами, исписанными оптимистичными вычислениями. То, что осталось от моего кофе, уже остыло. Надо мной висит то же ощущение страха, что посещало меня во время занятий в библиотеке в колледже, когда я смотрела на расплывающиеся цифры, а мозги мои превращались в кашу. Но тогда, если бы я ошиблась в расчетах или не поняла, что к чему, худшим, что меня могло ожидать, была плохая оценка за семестр или за год. Теперь ставки выше: мне может не хватить денег на аренду. Я могу потерять магазин. И бизнес пойдет ко дну.
Теперь, когда я столько месяцев этим занимаюсь, я точно знаю, что именно нужно считать. Весь день я изучала наши продажи, расходы, общий доход, налоги, аренду, оборудование и зарплаты, проверила все дважды и трижды, чтобы увидеть, как эти цифры могут увеличиться или сжаться в зависимости от того, что ждет нас в будущем. Даже если мы пойдем на хитрые меры, например, урежем себе зарплаты и слегка поднимем цены, я не вижу, как мы можем безопасно согласиться на повышенную арендную плату. У нас просто не хватает денег.
Я склоняюсь над столом и утыкаюсь лбом в клавиши лэптопа. Я не могу себе представить, как это – остаться без денег. Мне что, придется опять работать на кого-то? Переехать в менее симпатичный район? Конечно, я бы могла. Но я раньше не бывала в таком положении, и мне оно не нравится. Пока я росла, моя семья перешла от жизни в достатке (когда мама и папа начали свое дело) к жизни в неплохом достатке (когда дела пошли на лад). Единственная финансовая заминка на моей памяти случилась только однажды, когда мы были еще маленькими и родители обсуждали, смогут ли отправить нас с Софи одновременно в летний лагерь. Когда мы достаточно подросли, чтобы задуматься о колледже, деньги проблемой не были. Мы знали, что обе можем поступить в университет штата Мэн и у нас все будет в порядке, или поступить в частную школу за пределами штата, и у нас тоже все будет очень даже неплохо. Я выбрала изучение бизнеса, потому что мне нравилось понимать, какие стратегии обеспечивают успешное развитие компании. Пока я не доучилась до середины первого семестра, мне даже не приходило в голову, что из-за своего дела можно
остаться полным банкротом.
И я позволяю своему уму переключиться на прошлые выходные с Блейком. Это довольно просто, ведь я провожу теперь с ним почти столько же времени, сколько в «Украшениях Бруклина». То, что было после благотворительного банкета, вспоминается как бурлящий туман горячих, задыхающихся поцелуев на заднем сиденье такси; порыв прохладного воздуха, когда мы вышли на крышу Блейка, океан города, волнующийся перед нами. Я видела освещенные квартиры, темные окна, едва озаренные голубым свечением телевизора, аккуратные ряды домов из коричневого камня, опрятные прямоугольники зелени задних дворов и классические линии, из которых складывается центр Манхэттена, лежавший перед нами и ярко сверкавший в ночном небе. Я оперлась на ограду, впитывая этот вид. Блейк подошел сзади, обвил руками мою талию и принялся покрывать шею поцелуями.
– Я тебя люблю, – промурчал он мне в ухо. – И хочу.
Он прижался ко мне крепче, и я ощутила его напряженное желание. Меня внезапно затопило чувством вины, – вечер был таким роскошным и по-настоящему романтическим, а мои чувства так мелки, они так не дотягивали до того, что чувствовал Блейк, – но я ему не поддалась. Вместо этого я обернулась и обвила руками плечи Блейка, чтобы его поцеловать. Я думала, как мне повезло, что мне, в общем, не приходится изображать страсть. Он был так ослепительно хорош в смокинге, и он мне по-настоящему нравился. Я позволила увести себя с крыши, вниз по лестнице, в квартиру, надеясь, что со временем мои чувства к Блейку станут сильнее.
Потом, когда Блейк уснул на белой, похожей на облако, подушке, я лежала без сна.
– Я тебя люблю, – произнесла я одними губами, глядя в потолок, пытаясь приучить рот к этим словам. Они перекатывались у меня на языке, как камешки.
Я гадала: неужели я такая, как Холден, который меня мучил столько лет? Я хуже? Холден держал меня при себе, пока решал, чего хочет от жизни, – не думаю, что он хотел причинить мне боль. Я использовала Блейка на всю катушку.
Я открываю в телефоне переписку с Блейком и заношу пальцы над клавиатурой.
«Привет…»
Я жду, когда придут нужные слова. Они не приходят. Я стираю черновик. Ничто из того, что я могу сказать, не смягчит мою вину, не укрепит мои отношения с Блейком и не поддержит «Украшения Бруклина». Что-то вроде этого мне говорили про колледж: хорошие оценки, сон и общение – можно выбрать любые два пункта. Не больше. Надо расставить приоритеты. Все сразу получить невозможно.
Дело в том, что я точно знаю, что мне нужно сейчас и чего я хочу. За последний месяц «Украшениям Бруклина» удалось поднять продажи сверх плана на 25 процентов. Когда я разложила продажи по дням, стало понятно: был значительный всплеск в первые три дня после моего объявления о помолвке, а потом успех продержался еще какое-то время с небольшими пиками после статьи в Elle, программы Хейли Кардозо и каждого моего личного поста в Инстаграме. Учитывая, что аренду нам повысят на 20 процентов, 25-процентный подъем продаж за один месяц не очень-то и поможет, если только я не смогу гарантировать, что мы сможем бесконечно удерживать продажи на этом уровне. Нужны новые пики – пики повыше.
Что мне нужно, так это свадьба.
Когда передо мной цифры, черным по белому, я яснее, чем раньше, вижу общую картину. Свадьба нас не обязательно спасет, но может дать нам лучший из возможных шанс на успех. Шум вокруг моей помолвки превратится в еще больший шум вокруг моей свадьбы. А когда столько лежит на весах – не только магазин или мои отношения с Софи, но еще и вклад наших родителей в компанию посреди не самого удачного года для их собственного дела, – я чувствую, что непременно должна воплотить свой план в жизнь. На всякий случай я еще раз подсчитываю, как, по моим прогнозам, свадьба могла бы поддержать на плаву «Украшения Бруклина». Со скрипом, но сработает. Едва-едва, но все-таки. Погоня за Блейком – это не только бестолковая авантюра, это еще и самая основательная моя надежда. Пока, конечно, я ему нужна. Если я ему нужна – в этом смысле.
Если я хочу всерьез выгадать от свадьбы, я не могу оставить все на волю случая. Я не могу просто влезть в свадебное платье, пройти по проходу и ждать, что подписчики поднимут нам продажи. Я включаю Крис Дженнер, чтобы рассчитать, что будет дальше. На весь следующий час я заныриваю в Гугл, делая заметки и занося в закладки нужные страницы. Я выясняю, что вернейший способ получить то, что мне нужно, – не просто устроить свадьбу даром, но сделать ее прибыльной.
Я пробую все понемножку, будто кидаю в стену спагетти, не зная, что прилипнет, а что нет. Спрашиваю, не купит ли Brides эксклюзивные права на мои свадебные фотографии за 10 тысяч долларов, выставляя себя крутейшим дизайнером обручальных колец на рынке; рекламирую себя как звезду для обложки The Knot; прошу TLC пригласить меня на несколько реалити-шоу, посвященных свадебной теме; пишу редактору свадебного отдела New York Times и прошу осветить мою свадьбу; приглашаю пугающе популярную звезду YouTube на торжества и прошу ее снять свадебный влог; пишу электронное письмо Хейли Кардозо, рассказываю, как мне понравилось записывать с ней подкаст, и спрашиваю, не хочет ли она сделать специальный выпуск в день моей свадьбы. Я обдумываю, не стоит ли пригласить ее быть подружкой невесты просто ради прессы, и одергиваю себя, понимая, что это уже слишком.
Я закрываю лэптоп и встаю, чтобы потянуться. Когда я выхожу в магазин, Софи, похоже, набрасывает дизайн украшения с клиентом. Джесс выравнивает бархатный планшет в витрине. Снаружи, на Бедфорд-авеню, проходит компания женщин, одна замедляет шаг, чтобы рассмотреть нашу витрину, потом догоняет подруг. Я сажусь за прилавок и вижу на стекле смазанный отпечаток пальца. Машинально я вытаскиваю средство для чистки стекол и рулон бумажных полотенец, которые мы храним под витриной. Прыскаю средством и тру, пока стекло не начинает сверкать. Я здесь дома. Я не готова от этого отказаться.
Вот неполный список того, что я делала за мучительные четыре года одиночества: я каждый месяц читала гороскопы Сюзан Миллер, затаив дыхание просматривала, пока не добиралась до самых удачных для любви дней – потом листала Тиндер и назначала свидания на каждый. Я брила линию бикини перед каждым свиданием независимо от того, какие чувства вызывал у меня парень, пусть это и оставляло на коже раздражение, потому что за восковую эпиляцию мне платить было неловко (как невыносимо будет, если я выброшу столько денег, а никто этого даже не увидит?). Я читала раздел объявлений о свадьбах в New York Times, высчитывая, сколько лет было каждой невесте, когда она познакомилась со своим женихом, просто чтобы узнать, не отстаю ли я. Я тратила сотни долларов на яркие шипучие бомбочки для ванны и красивые свечи, чтобы сидеть в мерцающей ванне, в горячей воде, красная как рак, и чувствовать себя отчаянно одинокой. Я опасно держала над ванной телефон, снимая фоточки для Инстаграма, помечала эти вечера как «заботу о себе», но это было неправдой. Я принимала ванны, только когда Софи, а иногда Кармен и все остальные мои
подруги по колледжу ходили на свидания или ели еду навынос перед «Нетфликсом» со своими парами. Я лежала в ванне, гадая, есть ли секрет, помогающий найти отношения и, если есть, почему все его знают, кроме меня.
А потом все изменилось.
Я ловлю себя на том, что смеюсь, по-настоящему смеюсь, вслух, когда иду под деревьями по кварталу в Верхнем Ист-сайде, чтобы встретиться с Блейком. Его оказалось так легко найти. Мне был нужен парень. Я провела от силы полтора часа в поисках парня. И выбрала его, и все сработало, и пожалуйста, вот они мы – вроде как влюблены. Что, найти себе парня всю дорогу было настолько просто? Я что, недостаточно старалась все эти годы? Или наоборот, слишком старалась, вкладывала в это всю душу, а надо было просто включить мозги?
Блейк предложил встретиться в «Бренди», еще одном заведении в его районе, которое мне совершенно незнакомо. Погуглив в первой половине дня, я выяснила, что это бар с роялем в полуквартале от «Дориана», жуткого мажорского бара, где мы с Блейком познакомились. Каждый вечер там играют мелодии из мюзиклов и поп-баллады.
«Просто доверься мне», – написал днем Блейк.
Бар виден издалека: слегка выгоревший красный фасад, крупная вывеска, на двух соседних окнах написано веселыми желтыми буквами «БАР ХОРОШЕГО НАСТРОЕНИЯ» и «СТАРЫЙ ДОБРЫЙ БРЕНДИ». Внутри бар похож на корабельный трюм: пол и барная стойка сделаны из темного, потертого, скрипучего дерева; завсегдатаи – в основном седеющие мужчины, склонившиеся над бокалами, которые не выглядят особо чистыми. Половину зала занимают столики, обращенные к роялю, на котором стоит пластиковая банка для чаевых.
Блейк сидит за одним из столиков и встает, когда я вхожу. Лицо у него озаряется, и он становится чем-то похож на золотистого ретривера.
– Привет! – говорит он, обнимая меня одной рукой за плечи и целуя.
– Какое место, – говорю я, садясь с ним рядом.
Он смеется.
– Нравится?
– Я просто… удивлена. Оно не в твоем духе, по-моему.
– Это мое любимое заведение в городе, однозначно, – говорит он. С удовольствием оглядывает бар и пожимает плечами. – Здесь легко расслабиться. Мне оно напоминает поездки с отцом. Он много пел. Громко. И не особенно хорошо.
Официантка, блондинка за сорок с птичьим лицом, принимает наши заказы. Блейк проводит пальцем по моему бедру и просит джин-тоник; не знаю, осознает ли он, что вообще делает, но я от этого его жеста улыбаюсь. Он рассказывает, как у него прошел день, – провел итоговое совещание по доходам за прошлый квартал, старый товарищ по бизнес-школе связался по поводу работы, в обеденном салате оказалось мало крутонов, – и спрашивает, что у меня. Я на мгновение леденею. Что ему рассказать? Что я провела день, подсчитывая, сможет ли наша свадьба спасти мой бизнес?
– Скучища, – вру я, нервно водя пальцем по краю бокала. – Бухгалтерия. Весь день.
Вскоре широкоплечий темноволосый мужчина в футболке садится к роялю и стучит пальцем по микрофону. Почти все места уже заняты. Блондинистая официантка подкрадывается к стойке микрофона и выдает «I Wanna Dance With Somebody». Зал наполняется энергией; люди вокруг раскачиваются и подпевают (тоже не очень стройно). Блейк отстукивает ритм песни на моем бедре. Кажется, его это так увлекает. Меня тянет подпевать, но я ни за что в жизни не запою в караоке трезвая. Я не певица. Мне хочется разделить воодушевление Блейка, но сперва мне нужно еще немножко жидкой отваги.
Официантка заканчивает под вдохновляющий гром аплодисментов, потом плавно возвращается к столикам, чтобы снова принимать заказы. Я допиваю то, что оставалось в бокале, и заказываю второй. Пианист продолжает, исполняя «Purple Rain» Принца, а потом – очень импровизационную версию «Пианиста» Билли Джоэла. К тому времени, как официантка снова подходит к микрофону, я уже достаточно расслабилась, чтобы подхватить «You Oughta Know» Аланис Морисетт в ее исполнении. Женщина за столиком напротив вскидывает руки и крепко зажмуривается, выкрикивая слова.
– Мне здесь нравится! – кричу я Блейку поверх музыки.
Он целует меня в щеку между песнями.
Бармен подскакивает к микрофону, чтобы исполнить свою версию «You’ll Be Back» из «Гамильтона», самую игривую из тех, что я слышала; он манит пальцем визжащую зрительницу и поет, обращаясь непосредственно к ней. Блейк убирает руку с моего бедра и обнимает меня за талию, привлекая к себе. Он теплый, от него пахнет кожаным одеколоном. Я кладу ему голову на плечо, когда начинаются медленные баллады.
Сегодня нам легче вместе, спокойнее, между нами больше нежности, чем когда-либо. Конечно, я могу это чувствовать и из-за выпитого, и из-за атмосферы, и из-за радости оттого, что нашла такое отличное место. Но возможно, отчасти это потому, что между мной и Блейком начинает зарождаться что-то настоящее. Если такой будет наша совместная жизнь, я могу ее себе представить. Она бы мне понравилась. Я так смогу – не только ради свадьбы, но на самом деле. Если мои чувства к нему превращаются в нечто настоящее, вина, грызущая меня изнутри, уйдет. Впервые с тех пор, как закопалась в эту яму, я всерьез начинаю на что-то надеяться.
Когда представление заканчивается, мы медленно и легко бредем к нему домой, наслаждаясь теплым звездным вечером. Ритм наших шагов отдается у меня в голове – он звучит как: «Люблю ли я его? люблю ли? люблю ли?» Я бы хотела по-настоящему его полюбить. Он мне очень нравится, но я хочу большего. Я хочу безоговорочно влюбиться.
Помню, я как-то читала в интернете что-то про психологический эффект улыбки. Даже если у тебя тяжелый день, сам процесс улыбки может по-настоящему поднять тебе настроение. Когда речь идет о чувствах, правило «притворяйся, пока не получится», судя по всему, на самом деле работает. Я не могу об этом не думать, входя за Блейком в вестибюль его дома. Я беру его за руку и напоминаю себе, как хорошо быть с ним частью целого. Пока мы едем наверх, я думаю о том, как весело сегодня было петь с ним хором.
Он поворачивает ключ в замке, и мы едва успеваем сделать два шага внутрь; я прислоняюсь к двери и притягиваю его к себе. Я целую его от угла губ до уха и вниз до ключицы. В ответ его руки шарят по моему телу, забираются под блузку и гладят меня по груди.
– Идем со мной, – говорю я.
Я выпрямляюсь и начинаю двигаться к спальне, на ходу расстегивая блузку. Он идет следом, но не так быстро, как обычно.
– Блейк? – спрашиваю я.
Он остановился, прислонился к стене и одобрительно качает головой.
– Я просто смотрел, вот и все. Ты просто огонь – ты ведь это знаешь?
Я смеюсь. Подхожу к нему, сгребаю его за воротник и снова целую.
– Ты и сам неплох, – говорю я, сжимая его руку в своей, и тяну его в спальню.
Секс с Блейком – всегда удовольствие. Он хорош, иногда просто великолепен; внимателен, думает не только о себе и милосердно знаком с женской анатомией. Когда я с ним в постели, я невольно замедляюсь, чтобы полюбоваться нежно вылепленными мышцами его рук и тела и выражением чистого восхищения на его лице. Но сегодня все по-новому. Он двигается настойчивее, чем обычно, словно ему мало того, как он гладит мои изгибы, и он все никак не сблизится со мной так тесно, как хочет.
– Скажи, что ты моя, – говорит он, задыхаясь.
Я не задумываюсь. Я говорю.
Когда все заканчивается, он лежит плашмя на спине, сбросив одеяло в ноги, и привлекает меня к себе. Я кладу голову ему на плечо.
– Я тебя люблю, – говорю я. – Правда.
Я проверяю, как чувствую себя при этих словах. Они меня затягивают.
Глава 15
За девять лет, что мы дружим с Кармен, я могу по пальцам сосчитать все случаи, когда мы отменяли наш «счастливый час» в четверг: несколько поездок у каждой, похороны вне города и когда у меня был грипп. Все. На той неделе, когда ураган Сэнди крушил Нью-Йорк и наше общежитие эвакуировали в студенческий центр, где мы спали на тесно составленных раскладушках, мы все равно нашли время встретиться и выпить диетической колы из автомата. Мы собирались во время метелей и забастовок. Так что когда в четверг днем Кармен написала: “SOS, завал с работой, выпьем сегодня кофе по-быстрому?» – я поняла, что положение у нее отчаянное.
Мы встречаемся в «Крыле» – запредельно шикарном, чисто женском коворкинге. Кармен отдает за годовое членство целую месячную квартплату, но говорит, что преимущества – связи, мероприятия, условия – того стоят. Свою нынешнюю работу Кармен получила после того, как одолжила зарядку для лэптопа женщине за соседним столом; она постоянно ходит на мероприятия, куда приглашают выступать, например, Хилари Клинтон и гуру, который помогал ей очистить чакры; лосьон для рук в туалете от «Шанель». Дорогостоящее членство позволяет Кармен приглашать гостей, за что я бесконечно благодарна.
Свободное пространство выстроено вокруг дивана оттенка millennial pink, стоящего перед ярким книжным шкафом, где книги расставлены по цветам. Важно, что все книги на полках написаны женщинами. Я нахожу Кармен за ее любимым столом у окна, она склонилась над лэптопом в наушниках, возле нее два стакана из-под кофе и банка воды LaCroix. Все это внезапно напоминает мне колледж. Она тогда выглядела так же – только одевалась в Forever 21 и H&M, а не в то, что недавно завезли на Shopbop и The Outnet.
– Привееет, – говорит она, вытаскивая наушники, когда видит меня.
– Что у тебя? – спрашиваю я.
Она глубоко вздыхает.
– Ну, все происходит со скоростью света. Наконец-то, твою мать.
Я знаю, что, открыв свой стартап, она ночами не спала: работала днем, потом приходила в «Крыло», а когда его закрывали, шла домой и продолжала. Венчурным капиталом рулят в основном пожилые белые чуваки, а они были не особенно восприимчивы к запросу Кармен. Без серьезного денежного вливания у ее проекта не было шансов. Она заслужила немного хороших новостей.
– Главное, что я назначила встречу с Pinnacle Ventures… и она завтра, – объясняет Кармен.
Я взвизгиваю и обнимаю ее. Это очень круто. Pinnacle возглавляет женщина, и они инвестируют в крутые проекты, ориентированные на женщин-миллениалов, – в том числе и «Крыло».
– Кармен! Это потрясающе.
– Да, но я чувствую, что совершенно не готова. То есть все может сложиться. Но только если я буду в лучшей форме, понимаешь?
– Хорошо, я возьму кофе, и мы с тобой все обсудим, я помогу тебе подготовиться, – предлагаю я.
– Я тебя обожаю. Правда.
Я заказываю большой кофе у баристы без лифчика, беру маффин, мы поделим его пополам, и помогаю Кармен убрать уже пустые стаканы.
– Так, чем я могу помочь?
Она рассказывает мне, что произошло за последнее время. После нескольких фокус-групп она выбрала название, Skindemand, и определила окончательный список независимых косметических брендов, с которыми хочет заключить контракты, чтобы включить их продукцию в ежемесячный пакет.
– Но теперь нужно дописать мой бизнес-план, чтобы все это отразить, а еще отшлифовать презентацию, а еще молиться, чтобы мой тональник с плотным покрытием завтра не пропотел насквозь, потому что кожа у меня не в том состоянии, чтобы затеваться с косметической компанией, – говорит Кармен, закатывая глаза.
С кожей у нее стало получше с тех пор, как мы в прошлый раз виделись, но она пока еще не совсем очистилась. Красные пятна побледнели только наполовину. Я морщусь.
– Так, с этим я тебе помочь не смогу, но давай поработаем над презентацией. Потренируйся на мне. Сделаем вид, что я – как ее там зовут? Инвестора, с которой ты встречаешься?
– Сесилия Сандквист, – выдыхает Кармен, как будто это имя ее возлюбленного и спасителя. – Думаю, ее называют Сеси. Как считаешь, мне звать ее Сеси?
– Не знаю. Называй Сесилией на всякий случай. Притворись, что я это она. Рассказывай.
Она начинает – тихо и неуверенно, так что люди за соседними столами даже не слышат.
– Еще раз, – велю я. – Громче. У тебя все получится.
Она повторяет презентацию, и на этот раз голос у нее звучит увереннее. Но слова не те. У меня уходит минута на то, чтобы заметить, что не так, и, когда Кармен в третий раз повторяет свою тридцатисекундную речь, я понимаю.
– Стой, стой, стой. Ты все время говоришь «я думаю». Ты не просто «думаешь», что это хорошая идея, это объективно хорошая идея, – замечаю я.
Она склоняет голову набок в сомнении.
– Если бы это была на самом деле хорошая идея, разве за нее бы уже не взялся кто-нибудь более квалифицированный?
– Перестань. Не обесценивай себя. Покажи мне текст. Давай его отредактируем вместе.
Мы работаем над ее презентацией, потом я внимательно слушаю, как она снова и снова ее повторяет. К восьмому повторению она начинает говорить уверенно и четко. Черт, если бы у меня самой сейчас не было финансовых проблем, я бы дала ей кругленькую сумму, чтобы она воплотила свою идею.
– Вот теперь отлично, – говорю я ей.
Она опирается локтями о стол.
– Ох. Да? Думаешь?
– Да. Хочешь, пройдемся еще раз, и я тебя сниму?
Она качает головой.
– Я в том смысле, что оно сработает, как думаешь? Так, чтобы я могла уйти с работы и заняться этим на полную катушку?
Я колеблюсь. Я хочу быть уверена, что скажу то, что нужно.
– Просто столько… усилий, – продолжает Кармен. – А гарантии, что все это сработает, как у тебя, нет.
У нее между бровей залегает морщина, словно она внезапно забеспокоилась, что сказала что-то не то.
– Я не к тому, что вы с Софи не готовились как проклятые.
Я не могу не думать о мрачных финансовых перспективах, которые рассматривала на этой неделе. Если бы я могла вернуться во времени и сказать себе, той, не открывать «Украшения Бруклина», я бы послушалась? Надо было послушаться?
– Слушай, Кармен, гарантий в мире вообще нет. Честно, мой бизнес может не дожить до конца года. Если тебе нужна простая стабильная зарплата, это не тот путь. Но ты так горишь этим всем, – говорю я.
У меня на сердце теплеет, когда я вспоминаю, как подписала договор на наш магазин, когда поняла, что моя любовь к украшениям превратилась в осязаемое место, где я могу помочь другим людям создать столь же крепкую эмоциональную связь с ними. Я хочу, чтобы и у Кармен это было.
– Ты изучила рынок, у тебя крутейшая концепция, и завтра в Pinnacle ты все сделаешь на высшем уровне. Никто не говорил, что быть предпринимателем легко, но если кто это и может, то ты.
Она тянется через стол и сжимает мою руку.
– Хорошо. Тогда я очень хочу, чтобы ты сказала, как тебе сопроводительные материалы.
Она показывает мне презентацию, которую подготовила, и все совершенно роскошно. Безупречное оформление в черно-белых тонах с хорошенькими вставками желтого и изящным шрифтом. Я горжусь Кармен. Когда мы допиваем кофе, она чувствует себя куда увереннее перед завтрашней встречей.
– Тебе пора, – говорит она, подавляя зевок. – Я все равно скоро сворачиваюсь и пойду домой.
– Уверена? – спрашиваю я.
– Да. Все в порядке. И к тому же девушке нужно поспать, чтобы быть красивой.
Она встает обнять меня на прощанье.
По дороге к метро мозги у меня звенят от кофеина. Поздняя весна всегда была моим любимым временем года; на этой неделе девять лет с тех пор, как я переехала в Нью-Йорк. В городе снова начинает бурлить жизнь, когда становится теплее: рестораны открывают летние веранды, чтобы люди могли сидеть на свежем воздухе с большими бокалами холодного розе; тротуары превращаются в море обнаженных рук; сумерки мерцают теплым лиловым на фоне золотых фонарей.
«Привет, – пишу я Раджу. – Какие планы на вечер?»
Мы не виделись с того неловкого момента у меня в квартире. Пора все исправить.
«В баре дохляк. Придешь потусить?» – отвечает он.
«Уже иду!»
Когда я через десять минут вхожу в бар, Радж уже поставил на стойку мое любимое пиво и тарелку палочек из моцареллы. Он сменил свое худи на черную футболку. Я удивляюсь, какие у него мускулистые руки – я, в общем, и не думала о том, какие у него там руки под этими рукавами, но не такие, точно.
– Где на этой неделе был «счастливый час»? – спрашивает Радж.
– Ты запомнил! – говорю я. Я и не помню, что рассказывала ему о нашем ритуале. Я забираюсь на барную табуретку и благодарно вгрызаюсь в сырную палочку. – Спасибо за них, кстати. Ты прелесть.
– А то.
Я рассказываю ему о планах Кармен запустить свой бизнес и о вечере в «Крыле». Он удивленно поднимает брови – явно под впечатлением.
– Круто, что она тоже решилась выйти в самостоятельное плавание. Хотел бы я, чтобы у меня на такое хватило духу.
– А ты когда-нибудь об этом думал?
Он качает головой.
– Не. Не для меня это. Я всегда думал, что может быть… У родителей ресторан в Куинсе, они меня воспитывали, чтобы работал на себя. Но если честно, мне лучше работать с другими и на других. Хотя я прямо сейчас ищу работу.
– Кодером?
– Кодить или дизайн, да. Мне нравилось поначалу разрабатывать приложение для своего последнего стартапа, но под конец обслуживание стало довольно занудным.
У меня в мозгу что-то щелкает.
– Радж, а хочешь помочь Кармен? Она ищет, кто сделает ей приложение.
Он трет губы ладонью.
– Не буду врать, звучит интересно.
– Да? Я не знаю, насколько это сложно, но… – Я умолкаю.
Я уже пишу Кармен сообщение, рассказать, что, возможно, нашла для нее разработчика.
– Да, явно говорит девушка, которая по-прежнему пользуется древним Макбуком, типа девятнадцатого века, – когда он меня поддразнивает, у него загораются глаза. – Я видел эту штуку у тебя в магазине.
– Две тысячи тринадцатый был не так и давно! – пищу я.
Кармен уже ответила.
«Подробней?!?!?» – пишет она.
– Можно, я свяжу тебя с Кармен? – спрашиваю я Раджа.
Он пожимает плечами.
– Давай. С удовольствием узнаю что-то новое. Люблю стартапы.
Я сбрасываю им контакты. Все слишком просто.
– Ты всегда знала, что хочешь открыть свое ювелирное дело? – спрашивает Радж.
– Мысль о магазине пришла позже, но я всерьез увлеклась украшениями, еще когда была маленькой, – объясняю я. – У родителей был лодочный магазин, а рядом – ювелирный магазин потрясающей женщины, ее звали Хелен. Я там тусовалась все время, пока была ребенком, и она меня научила ценить изысканные украшения.
– Как наставник, – говорит он.
– Да. В школе я не могла себе позволить ничего из того, что у нее продавалось, это понятно, так что носила колечки с леденцами, помнишь такие, и притворялась, что они настоящие.
От этих воспоминаний я улыбаюсь.
Радж ухмыляется.
– Мне они нравились.
– Я не художник, как Софи, – продолжаю я. – Но мне нравилась сама мысль работать с украшениями, помогать людям найти что-то, что им на самом деле понравится, как Хелен. Когда она ушла на пенсию и закрыла магазин, я очень расстроилась. Мне всего этого не хватало, понимаешь? И вот тогда я поняла, что хочу открыть свой магазин.
Дальше разговор крутится вокруг того, почему мы оба умрем, прежде чем выплатим студенческие займы, и что бы стали делать, если бы выиграли в лотерею. Когда заканчиваются пиво и сырные палочки, снаружи уже совсем темно – я не знаю, куда делось время. За исключением парочки, которая выглядит так, словно у них неловкое первое свидание, мы с Раджем в баре вдвоем.
У меня раньше не было настоящих друзей среди парней. Нет, были, конечно, парни, которых я знала по колледжу, с которыми мы тусовались после занятий и в выходные, но это не то же самое, что у меня с Раджем. Там была дружба из удобства. Мы тогда жили в одном ритме: занятия, стажировки, вечеринки, спотыкающиеся, с мутными глазами походы в библиотеку с похмелья по выходным дням. Но нас с Раджем притягивает друг к другу некая гравитация, а еще он по-настоящему крут. С ним легко быть собой. А в наше время такого ужасающе мало.
– Я рад, что у нас все нормально, – внезапно говорит он, робко взглянув на меня. – Ну, знаешь, после того вечера.
– Ох, да. Да! Мне просто стало нехорошо. Спасибо, что так все это воспринял.
Он перегибается через стойку и обнимает меня.
– То есть все круто, – говорит он со смехом.
– Всегда, чувак, – отвечаю я, хлопая его по плечу.
Когда мы отстраняемся, он за долю секунды меняется в лице, блеск в глазах резко исчезает, и ему на смену приходит каменная сдержанность. Кашляет и отворачивается. У него загораются щеки. Я бы не покраснела, обнявшись с другом, но я недостаточно уверена, чтобы спросить, в чем дело. Я отгоняю эту мысль, комкаю салфетку и формулирую причину, по которой мне нужно уходить.
Часть 2. Сентябрь
Глава 16
Календарь каким-то образом перелистнулся на сентябрь. Я понимаю, что лето почти кончилось, только когда мой телефон жужжит, напоминая, что пора платить аренду. В «Украшениях Бруклина» работы больше, чем когда-либо. Всеми любимая звезда реалити-шоу обручилась в июне, у нее наше кольцо, так что немедленно последовал поток заказов на такие же кольца. Тем временем число подписчиков магазина в Инстаграме выросло до небес, это означает, что я провожу все больше времени в телефоне, отвечая на комменты и справляясь с постоянным наплывом сообщений в личку. Мы в самом деле зарабатываем серьезные деньги. Подъем бизнеса внушает мне надежды на будущее, но мы все ближе к дедлайну по продлению договора на аренду и ближе к свадьбе, которая кажется все менее реалистичной, если не появится жених.
Мои отношения с Блейком проходят отметку за отметкой: мы перезнакомились со всеми друзьями друг друга; он встретился с моими родными; мы вместе уезжали на выходные. Мы двигаемся вперед с пугающей быстротой. Но чем больше галочек мы ставим в списке, тем очевиднее становится, что надо пройти еще много всего до помолвки. Разве настоящие пары не обмениваются ключами? Они явно проводят вместе больше сорока восьми часов подряд. Я все еще переживаю, что слишком громко писаю у него дома.
Бывают моменты, когда я подумываю, не рассказать ли ему всю правду о наших отношениях. Я чаще, чем хотела бы это признавать, держусь с ним настороженно и не могу не думать, что причина в моем огромном секрете. Чем дольше я это от него скрываю, тем тяжелее понять, когда можно будет рассказать ему всю правду. Но если я с этим не разберусь, боюсь, он никогда не поймет, кто же я на самом деле.
Я почти открылась ему в тот вечер, когда он познакомился с моими родителями. Они как-то в пятницу в августе приехали из Мэна, чтобы забрать меня за день до вечеринки у моего дяди по случаю его выхода на пенсию. Я договорилась, что Блейк с нами пообедает. Он и мои родители опаздывали, я сидела одна за пустым столом пятнадцать минут, нервно перечитывая меню и гадая, как пройдет вечер. Мы с Холденом были вместе больше года, прежде чем решились познакомиться с родителями друг друга. Эти новые отношения в сравнении с теми достаточно сильны, чтобы знакомиться через пять месяцев? Я уже писала Блейку сообщение, объясняя, почему ему в итоге не надо приезжать, когда он приехал. Родители вошли в ресторан меньше, чем через минуту. У меня не было выбора, кроме как представить всех друг другу, словно все в порядке. Блейк, конечно, за пару минут очаровал их обоих. Мама кокетливо хихикала, когда он пожимал ей руку.
– Ох, Элайза, он красивый, – сказала она – вообще-то вслух – прямо при Блейке.
Работа и Блейк свели мое свободное время практически к нулю. Но я все-таки нахожу время для «счастливых часов» с Кармен и вечеров с Раджем. Теперь мы отваживаемся выйти за пределы бара – однажды вместе ели мороженое в Домино Парк; а еще как-то раз он повел меня на импровизированное выступление своего друга в UCB.
Летняя суета обрывается однажды в четверг, за день до того, как мы с Блейком должны поехать в гости к его семье в Массачусетс на День труда. Софи вваливается в магазин через парадную дверь, вытаращив глаза и задыхаясь.
– Я почти бежала от метро, – объявляет она, останавливаясь на пороге, чтобы отдышаться. – Мне сегодня утром звонил Блейк.
– Тебе звонил Блейк? – повторяю я.
Я разложила бархатные планшеты на прилавке и готовлю витрину к открытию.
– Он сказал – цитирую, – что готов сделать предложение и хочет сделать все правильно.
У меня начинает колотиться сердце. Я роняю угловатое составное кольцо с черными бриллиантами.
– Что он сказал?
– Он хотел, чтобы я дала ему совет, какое тебе выбрать кольцо. Он не был уверен, захочешь ты что-то от «Украшений Бруклина» или нет, и я такая: «Ну конечно, у нее должно быть наше кольцо, чтобы отрекламировать марку».
– Так ты превратила предложение руки и сердца от моего парня в совещание по маркетингу? – спрашиваю я, стараясь не рассмеяться.
Она продолжает, как будто я ничего не говорила.
– И он захотел узнать, нет ли какой-то вещи, которая тебе особенно нравится, или стиля, на который ему нужно обратить внимание. Это было даже мило, если честно. То есть ясно, что ему не все равно.
У меня кружится голова и подкашиваются ноги. Это все взаправду? Я глубоко вдыхаю, чтобы успокоиться. К счастью, позади меня стоит табуретка, на которую я могу опуститься.
– Так что ты ему сказала?!
Она с наслаждением медленно ухмыляется.
– Я гений. Я знала, что тебе нужно, чтобы он сделал предложение с тем кольцом, которое ты уже засветила в Инстаграме. Так что я ему сказала, что знаю, что тебе нужно, и принесу ему кольцо. Итак!
Она выжидающе протягивает руку.
Я тупо смотрю на нее.
– Элайза! Мне нужно кольцо.
– Извини. Меня просто накрыло. Да, вот.
Я осторожно стаскиваю кольцо с пальца. Это какой-то сюр. Я понимаю, что вдохновить Блейка на быстрое предложение с самого начала было моим планом – но теперь, когда это должно произойти на самом деле, я не могу в это до конца поверить. Мне сейчас надо по идее ощущать себя победителем. А я вместо этого напугана. У меня трясутся руки, когда я передаю Софи кольцо.
Она смеется.
– Знаешь, я до сих пор ни разу об этом не думала, но это последнее кольцо, которое я бы тебе выбрала.
Я закатываю глаза.
– Это настоящий цыганский шик среди обручальных колец.
– А теперь оно будет у тебя на пальце всегда, – говорит Софи.
По спине у меня пробегает мороз.
Когда мы с Блейком встречаемся на следующий день на Пенн-стейшен, я не могу не смотреть на его карманы. Они не выглядят оттопыренными – то есть, если мое кольцо при нем, он положил его в менее очевидное место. Я гадаю, не в сумке ли оно с монограммой L. L. Bean, которая висит у Блейка на плече. Мы садимся на Амтрак до Бостона, где нас встретит его мама и отвезет в их дом в пригороде Нидлхема, где мы и проведем выходные.
– Ты как? – спрашивает он, внимательно глядя на меня.
– Наверное, просто нервничаю, – отвечаю я, пожимая плечами.
Я переношу горшок с орхидеей, которую везу с собой, с одного бедра на другое. Я так отчаянно хотела произвести хорошее впечатление, что купила любимый цветок его мамы, чтобы завоевать ее расположение. Я не учла, как опасно тащить такой хрупкий цветок через границы нескольких штатов. Блейк мягко забирает у меня орхидею.
– Дай, я это подержу. Не волнуйся, ты ей понравишься. Кому ты не понравишься? Я к тому, что разве миллион народу в Инстаграме не следит с обожанием за каждым твоим шагом? – Он смеется. – Ты хорошо ладишь с людьми. Я знаю.
Меня внезапно переполняет паника.
– Ты видел мой Инстаграм?
Он машет рукой.
– Нет, ты же знаешь, я им не пользуюсь. Но разве это неправда?
Я пытаюсь засмеяться.
– Да. Я такая милая. Все меня любят, – произношу я явно фальшивым голосом, нараспев.
Меня переполняет чувство вины. На вокзале грязно и мрачно, он забит ньюйоркцами, рвущимися из города на выходные. Меня отчаянно тянет запрыгнуть в любой из этих поездов и уехать от Блейка: в 3:15 отправляется поезд на Вашингтон, а в 3:21 на Олбени.
Блейк сжимает мою руку и успокаивающе гладит большим пальцем мою ладонь. Если бы он только знал, почему я так нервничаю.
Вскоре приходит пора садиться в поезд. Я думаю, не сказать ли, что мне нужно в тихий вагон, чтобы поработать перед выходными, но отговорка кажется неправильной. Я знаю, он ждет не дождется побыть со мной вдвоем; это ясно по тому, как мило он вспоминает разные истории и шутки и как его рука проскальзывает вокруг моих бедер, чтобы оказаться в заднем кармане моих джинсов. Оградившись молчанием в тихом вагоне, я лишь воздвигну между нами стену, даже если мысль о том, чтобы четыре часа провести в покое, думая о своих истинных намерениях, сейчас кажется раем. Поэтому я иду за ним туда, куда ему хочется. После того, как кондуктор проверяет наши билеты, Блейк вытаскивает из сумки бутылку белого вина с винтовой пробкой и два пенопластовых стаканчика из Dunkin’ Donuts.
– Лучший способ путешествовать Амтраком, – говорит он, протягивая мне стаканчик. – Поверь, у меня годы опыта.
– Твое здоровье, – отвечаю я, возможно, слишком напористо.
Если честно, вино помогает мне успокоить нервы. Я пытаюсь расслабиться и порадоваться тому, что я чудом оказалась именно там, где хотели бы быть многие девушки: еду домой, знакомиться с семьей моего очаровательного, горячего, успешного парня, и, вполне вероятно, где-то в его багаже прожигает дыру кольцо.
Четыре часа спустя мы допиваем бутылку и въезжаем на Южный вокзал Бостона. Блейк берет меня за руку и ведет сквозь толпу, держа орхидею над нашими головами. Он выглядит так, словно здесь ему самое место, даже больше, чем в Нью-Йорке. Он – один из десятка мужчин, устремившихся с поезда, как лосось против течения, в красных нантакетских шортах, с сумкой L. L. Bean и стаканчиком из Dunkin’ Donuts. Я вспоминаю, как мы навещали семью Холдена в Лос-Анджелесе. Хотя он и говорил, что не вписывался, поездка заполнила все пробелы: я внезапно поняла, почему он ноет, что хочет тако, когда напьется, и почему фыркает на холодный летом океан, целующий побережье Мэна. Я могу только гадать, случится ли такое с Блейком на этих выходных.
У вокзала из синего седана выходит его мама, с ног до головы одетая в сливовую лайкру от Lululemon, и машет нам рукой. Блейк ускоряет шаг, идет ей навстречу и крепко ее обнимает.
– Господи, ты мне цветы привез! – восклицает его мама, ероша его волосы. – Не надо было.
Я стою в сторонке, жду, когда меня представят.
– Мама, вообще-то это от Элайзы. Мама, это Элайза. Элайза, это мама, – говорит Блейк.
– Рада познакомиться, миссис Барретт, – говорю я, протягивая руку.
– Пожалуйста, зовите меня Мишель, – отвечает она, жестом отстраняя Блейка и делая шаг вперед, чтобы меня обнять.
На шее и в ушах у нее мерцают бриллианты, но на безымянном пальце кольца нет. Отходя назад, она приглаживает свою и без того гладкую стрижку-боб.
– Орхидея роскошная, спасибо.
Блейк грузит наш багаж в багажник и забирается на переднее сиденье рядом с мамой. Я оказываюсь сзади. Бостонские памятники героям войны за независимость и колледжи вдоль реки Чарльз кажутся мне знакомыми: я выросла в Мэне, Бостон был ближайшим настоящим городом (в нашем штате самым большим был Портленд с 65 тысячами населения, и Бостон тогда казался огромным. Теперь, когда приезжаешь сюда из Нью-Йорка, он выглядит крохотным). Пока мы едем по шоссе, Мишель оживленно засыпает меня вопросами, начиная с того, каково это работать с сестрой.
– Звучит очень симпатично, но, с другой стороны, можете вы представить, чтобы Блейк и Рид работали вместе? Это будет хаос, – говорит она. – Они в детстве дрались, как кошка с собакой. Вы сегодня познакомитесь с Ридом.
Судя по тому, что Блейк мне рассказывал, они с братом не были особенно близки, пока росли, но приложили все усилия, чтобы не потерять связь после того, как умер отец. Рид был в школе звездой лакросса, продолжил играть в колледже, а теперь управляет филиалом местного банка в тех краях, где они выросли.
– Он изображает из себя большого, крутого, мощного парня, – как-то сказал мне Блейк. – Но на деле он котик, которому нужно, чтобы пиццу по пятницам ему привозили из того же заведения, в котором он ее уже двадцать лет заказывает.
– С сестрой иногда трудно работать, – допускаю я. Мне кажется, что слова нужно подбирать осторожно, чтобы по глупости не произвести плохое впечатление. – Но я больше никому не доверяю настолько, чтобы запустить совместный бизнес. Она потрясающая.
Я больше не хочу говорить ничего о работе. Если Мишель знает, чем я зарабатываю на жизнь, очень возможно, что она поискала меня в Сети – и наткнулась на наш Инстаграм.
Шоссе входит в пригород, и вскоре мы уже едем по петляющей дороге, вдоль которой с обеих сторон идет высокая изгородь из сосен. Со своего места я вижу только часть лица Блейка, но кажется, он засмотрелся на деревья, как будто этот вид его успокаивает.
– Хорошо дома, – произносит он, ни к кому не обращаясь.
– Знаешь, ты бы мог остаться, – говорит его мама, со значением глядя на него.
– Не. Заскучаю по городу, – отвечает он. – И потом, Элайза тоже девушка городская.
Мы с Мишель встречаемся взглядами в зеркале заднего вида. Она поднимает бровь и сворачивает на усыпанную листьями боковую дорожку. Из-за слов Блейка у меня в груди все сжимается.
Мы останавливаемся перед домом, и Блейк, истинный джентльмен, открывает мне дверь. Дом, в котором он вырос, выстроен с размахом и соразмерно, у него голубая обшивка и клюквенно-красная входная дверь, за ним – пышные заросли сосен. Длинный зеленый задний двор кажется превосходным местом для двух энергичных мальчишек, здесь они могли много лет назад тренироваться бить по мячу в лакроссе. На подъездной дорожке припаркована еще одна машина.
– Рид и Лорен с ребенком приехали пораньше, – объясняет мама Блейка.
В доме начинается суета с объятиями и знакомствами, однако у Мишель уходит всего пара секунд на то, чтобы налить мне бокал белого вина. Рид точно такой, каким я его представляла: у него острые скулы, как у Блейка, и волнистые каштановые волосы, но когда-то атлетическая фигура немного размякла посередине. Жена у него хорошенькая, но совершенно вымотанная; волосы забраны в хвостик, чтобы ребенок, сидящий на коленях, не хватал, как хватает все вокруг. Дом оформлен со вкусом, в нейтральных тонах, техника блестящая, из нержавеющей стали, как в одном из тех домов, которые показывают по телевизору в передачах про белых верхнего среднего класса. На стенах висят семейные фотографии в черно-белых рамках.
Я держусь поодаль, пока Блейк обменивается с семьей последними новостями, и неловко улыбаюсь малышке Белль. Она засовывает несколько пальцев в свой беззубый рот и пускает слюни. Вскоре Блейк нас всех представляет друг другу. Я изо всех сил изображаю идеальную девушку: широко улыбаюсь его семье, вежливо задаю вопросы, чтобы показать, как мне интересна их жизнь, стою в лучшей позе, одновременно стараясь выглядеть раскованной и непринужденной. Это нелегко. Я думала, что, раз я от природы общительная, все пройдет прекрасно, – но забыла, каким стрессом может быть такая ситуация. Я до сего дня не понимала, как отчаянно мне хотелось произвести хорошее впечатление на семью Блейка. Даже если наши отношения начались всего лишь как спектакль, трудно отделаться от желания, чтобы тебя одобрили.
Мишель проверяет кастрюли на плите, потом приглашает нас в столовую, обедать. Я топчусь у овального стола, меня будто парализовало, и я не могу выбрать стул. Я не хочу нечаянно занять чье-то привычное место или сесть во главе стола. Наконец Блейк садится и похлопывает по стулу рядом с собой. Я с благодарностью на нем устраиваюсь.
Обед простой, но вкусный – лосось, бурый рис, брокколи на пару, – приготовлен умело и сервирован так, как может только мама. Мишель рассказывает, что у нее произошло на этой неделе на уроке пилатеса; Лорен говорит про новый ресторан, открывшийся в городе; Блейк и Рид добродушно пикируются по поводу «Ред Сокс» и «Янкиз». Я не помню, когда в последний раз была на семейном обеде, чтобы мы яростно не спорили о своем бизнесе. Это освежающая перемена.
– Так как, говорите, вы познакомились? – спрашивает Рид.
Блейк сжимает мое бедро под столом и улыбается мне.
– Ну, я был в местном баре, «Дорриан», помнишь? Я тебя туда водил.
Рид склоняет голову набок, его лицо озаряется узнаванием.
– То место, где…
– Ха, как раз перед тем, как ты познакомился с Лорен. Мы там познакомились с девчонками, помнишь? – говорит Блейк, ожидая, что брат вспомнит.
Рид вспоминает. Смеется. Лорен закатывает глаза.
– Да, да, я уже слышала эту историю, – замечает она.
– В общем, в тот вечер, когда мы познакомились с Элайзой, у меня на работе был тяжелый день, и я просто хотел выпустить пар, выпив в «Дорриане», – говорит Блейк. Мне приходит в голову, что я раньше никогда не слышала эту историю с его точки зрения. Я понятия не имела, что у него был тяжелый день, прежде чем мы встретились в тот вечер. – А Элайза проводила там нечто вроде… кастинга? Прослушивания?
– Мне нужен был спутник на свадьбу подруги, – объясняю я. – Поиски немного вышли из-под контроля благодаря моей лучшей подруге Кармен. Она ничего никогда не делает наполовину.
– Точно. Давайте назовем это прослушиванием, – кивает Блейк. – Мы завели разговор возле стойки, и на свадьбу я пойти не смог, потому что в те выходные был здесь.
– Но он тебе все равно понравился! – с торжеством говорит Мишель, салютуя мне бокалом.
– Конечно! – со смешком отвечаю я. – Он кому угодно понравится.
Семья Блейка улыбается мне.
– Расскажите мне еще про то, каким Блейк был ребенком, – прошу я. – Мне так интересно.
Они хватаются за эту возможность. Я вижу Блейка очень отшлифованным, но совершенно понятно, что семье своей он кажется совсем другим. Здесь, дома, он – младший брат, вечный объект шуток. Рид рассказывает, как Блейк готовился к экзамену в четвертом классе, заготовив стопки карточек, размеченных разными цветами («Он у нас всегда был немножко ботаником», – говорит он с любовью), а Лорен вспоминает, каким милым и гостеприимным был Блейк, когда они впервые встретились четыре года назад. Мишель с извинениями уходит из-за стола и приносит альбом семейных фотографий. В нем, должно быть, фунтов десять-пятнадцать кодаковских фоток, засунутых в ламинированные кармашки, по три на страницу.
– Это Блейк от рождения до двух, – говорит она, по памяти отлистывая на свои любимые снимки. – Он отказывался носить одежду до детского сада. На всех фотографиях голышом.
– Прости, я уже не так хорош, как в те годы, – бросает мне Блейк.
– Э, ты достаточно хорош – просто по-другому, – отшучиваюсь я.
Видя, как его семья над ним мягко подшучивает, очень легко присоединиться. Я начинаю понемногу расслабляться.
В кармане у меня вибрирует телефон. Я понимаю, невежливо вынимать его и смотреть, но мне так редко звонят – по-моему, надо хотя бы посмотреть, кто это. Я вытаскиваю телефон и смотрю на экран. Это мама. Я перевожу звонок на голосовую почту и убираю телефон. Но через пятнадцать секунд телефон снова жужжит: сообщение.
«Ты можешь говорить? Мы с папой хотим узнать побольше о финансовых делах магазина», – пишет мама.
Они знают, что положение у нас опасное. Они бы нам помогли, если бы могли, – но сейчас такой возможности нет.
«Позвоню завтра», – пишу я в ответ.
Мишель привлекает мое внимание, постукивая наманикюренным пальцем по фотографии малыша Блейка в бугристом костюме тыквы, включая оранжевую войлочную шапку, с которой свисают зеленые стебли.
– Хэллоуин. Разве он не прелесть? Посмотрите на эти пухлые щечки.
Суббота с Блейком проходит приятно негромко. В окно его детской спальни льется солнечный свет, от которого мы просыпаемся. Он выглядит слишком взрослым на фоне голубых стен и рядов книг о Гарри Поттере на полках. Он везет меня в центр города, поесть бейглов в кафе Fresh, любимом своем месте с самого детства. («Нью-йоркские бейглы рядом не стояли, честное слово», – говорит он, вонзая зубы в мягкое тесто.) Он показывает мне родной город: школу, где учился; парковку, куда все ездили, чтобы обниматься в машинах; замшелые, заброшенные железнодорожные пути, тянущиеся через реку, где когда-то курил траву, возвращаясь на лето домой из колледжа.
Теперь тут устроились мы, лежим на скрипучих деревянных планках. Моя голова у него на коленях, он рассеянно перебирает мои волосы. Здесь так мирно и спокойно, в городе такого не найдешь. Кроме нас никого, вокруг сосны до небес и ленивая река внизу. Я не всегда знаю, что говорить, чтобы заполнить паузу, но Блейк знает. Он рассказывает мне, как рос здесь, спрашивает, скоро ли мы сможем поехать в Портленд, чтобы он увидел мой родной город моими глазами. Размышляет о том, как ему повезло, что мы встретились, и как редко можно найти кого-то, с кем ему так уютно и спокойно.
Наступает время возвращаться домой. Мишель попросила нас вернуться и переодеться в красивое перед обедом в одном из ее любимых ресторанов в соседнем городке. Блейк потягивается с обаятельной улыбкой.
– Ты сегодня такая красивая, – говорит он.
Потом встает на одно колено, и у меня останавливается сердце. Он опускает голову, я больше не вижу его лица. Он что, планировал сделать предложение и отметить с семьей в ресторане? Он возится с чем-то возле ноги – стоп. Он завязывает шнурок. Нет, он не делает мне предложение; он хочет удостовериться, что не наступит себе на шнурки.
Я глубоко и прерывисто втягиваю воздух. Он режет легкие. Блейк поднимается.
– Готова обедать? – спрашивает он.
Глава 17
Теперь я расписываю свадебный план, так же, как планирую совещания, как отмечала в календаре время, когда надо было идти на занятия у балетного станка, когда меня заботило, достаточно ли накачанная у меня попа. Сейчас половина первого, так что пора на полчаса заняться работой в то время, когда я обычно устраиваю себе перерыв на обед. Я иду в заднюю комнату, сажусь в старое кресло Хелен и заканчиваю рассматривать предложение от турфирмы, которая предлагает мне роскошный медовый месяц бесплатно – если, конечно, я из штанов выпрыгну, пиаря их в Инстаграме. Я выбрала средиземноморский пакет. Мне нравится мысль послоняться по греческим островам, по пляжам Хорватии, по итальянскому побережью, а может, и Марокко. Закончив письмо, я переключаюсь на флористов, которые делают свадебные букеты. Бюджет на цветы у меня выделен небольшой. Мне не нужны композиции на каждом столе, поскольку я не знаю, сколько у меня будет столов. Мне просто нужен букет, чтобы держать в руках, пока буду идти по проходу, и бутоньерка для жениха. Думаю, цветы должны быть разных оттенков красного – они лучше всего будут выделяться на
фотографиях.
Мне трудно понять, что я чувствую к Блейку. Чем больше времени мы проводим вместе, тем легче мне представить, что я в него по-настоящему влюблюсь. Я не сомневаюсь, чувства к нему у меня есть, просто сомневаюсь, что они так же сильны, как его чувства ко мне. И мне трудно переварить бесспорную правду: будь обстоятельства другими, я бы не хотела такого быстрого обручения. Но из-за наших затруднений мне отчаянно нужно, чтобы он поскорее сделал предложение.
Я знаю, Софи дала ему кольцо в подарок от фирмы (потому что, если он заплатит за него 45 тысяч, а помолвка не склеится, законы штата Нью-Йорк гласят, что меня можно обязать вернуть ему деньги – а на этот риск я идти не хочу). Временами я ловлю себя на дикой панике из-за того, что на пальце нет кольца. Потом я, конечно, вспоминаю, что не теряла его, скорее, сняла нарочно. Я правда думала, что он поднимет вопрос в Массачусетсе, но длинные выходные уже в прошлом.
Я жду всего шесть дней, но время начинает меня подтачивать. Из-за всего этого появилось время поразмыслить, хочу ли я всего этого – помолвку, свадьбу, Блейка – на самом деле. Если я все это проверну, я сделаю выбор необратимо переплести свою личную жизнь с бизнесом и средствами к существованию. Я не смогу отыграть назад. Мы с Блейком будем соединены романтически, финансово, социально, и все это означает, что наши отношения начнут пристально изучать. Мой хитрый план может обнаружиться. Но я так легко могу вообразить себе ролик с яркими моментами нашей жизни: сперва роскошная свадьба, потом мощный всплеск продаж у «Украшений Бруклина», ведущий к здоровой стабильности на банковском счете, и, наконец, укрепляющая душу любовь, которая может выдержать совместную жизнь в браке. Если всерьез дать волю воображению, я вижу, как мы проводим утро выходного дня в постели с лэптопами, каждый счастливо занят своим делом; вижу, как мы загораем на его крыше летними днями; вижу, как едим стирфрай с Софи и Лив, и, может быть, когда-нибудь с их ребенком. Но если я дам увидеть все это другим людям, обратного пути не
будет. Я не могу обещать счастливого финала. Если мы выйдем на люди, а потом все кончится пшиком, это все погубит. Это будет невыносимо для меня лично. Но это может быть губительно и в профессиональном смысле. Все мои новые клиенты и подписчики, ахающие над нашими отношениями, могут меня покинуть.
Я не обязана идти до конца. Я могу ответить на предложение Блейка отказом. Я могу отложить свадебные планы, отменить пышную вечеринку в отеле «Уит», вернуть блестящее платье. Может быть, это было бы логичным решением. Безопасным решением. Но при мысли о том, что все придется завершить, я чувствую растерянность и одиночество. После того как я всю весну и лето выстраивала в голове эту идею, я не знаю, как от нее отказаться. Мне было бы так грустно потерять Блейка. А теперь, когда я поставила на подъем в бизнесе, чтобы удержать на плаву магазин, я зашла слишком далеко. Надо довести задуманное до конца – или…
Поэтому в час дня я закрываю лэптоп и иду в ресторан при отеле Reynard пробовать торт. Там меня будет ждать Радж. Он написал на выходных, предложил снова потусить, и я предложила присоединиться сегодня ко мне. Я не планирую непременно выдавать его за жениха, но могу сказать, что жених не смог приехать, так что мне нужно было посоветоваться с кем-то, и я пришла с другом. Это не будет вопиющей ложью. Я врала куда хуже.
Обеденный зал Reynard оформлен с тем промышленным шиком, на фоне которого все выглядит на десять процентов круче. Стены из розоватого кирпича, банкетки роскошной шоколадной кожи, пол из грубого дерева, а освещают зал мягко сияющие голые лампочки. Радж ждет меня возле стойки метрдотеля, нас сажают за круглый стол в глубине. С нами подходит поздороваться официант с волосами, забранными в хвост.
– Счастливая пара? – спрашивает он, хлопая в ладоши.
– Ну, я Элайза, невеста, – говорю я, поспешно вступая, чтобы сгладить возможную неловкость. – А это мой добрый друг Радж, который сегодня пришел со мной на дегустацию, потому что мой жених не смог.
Радж протягивает руку через стол и пожимает руку официанта.
– Я не жених, я из друзей жениха, – говорит он, подводя итог.
Я давлюсь газированной водой. По плану я хотела обойтись вовсе без подружек невесты и друзей жениха – слишком сложно это организовать, когда свадьба такая скоропалительная. Может быть, Софи могла бы быть моей подружкой, а Рид – шафером Блейка, но это пока все, что я смогла придумать.
– Он… особенный, важный друг, – говорю я официанту, которого все это, похоже, совершенно не впечатляет. – Не могу дождаться, когда он встанет рядом со мной у алтаря!
Официант начинает представление с шестью видами тортов, которые мы сегодня попробуем. Он выдает нам карточки для заметок и крошечные карандашики, чтобы мы могли записать свою реакцию на каждый вкус. Когда он уходит за первым образцом, я тычу Раджа локтем.
– Так ты теперь друг жениха? – шиплю я.
– Ты же знаешь, я бы ни за что на свете не пропустил твою свадьбу, – говорит он с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. – Я же приглашен, да?
Я невесело смеюсь.
– Ха. Да. Конечно. Приглашен на свадьбу, которая, возможно, состоится, если я устрою так, чтобы мой парень сделал мне предложение и женился на мне за пять недель.
Он вытаращивает глаза.
– Ого. А что случилось?
Я рассказываю ему про выходные с семьей Блейка и кольцо, которое, я уверена, должно прожигать дырку в его кармане.
– Ты вообще-то двинутая. Ты знаешь, да?
– Я предпочитаю слово «амбициозная».
Первым приносят немецкий шоколадный торт, за ним тыквенный со специями и ванильный с малиновой начинкой. Мы расходимся во мнениях по поводу всех.
– Хорошо, что это не вы женитесь, – шутит официант.
Мне больше всего нравится шоколадный. Я не могу отказать себе в удовольствии вонзить вилку в жидкую тягучую серединку и возвращаюсь к тарелке, пока она не остается совершенно чистой. В целом планирование свадьбы оказалось куда более напряженным и менее мечтательным мероприятием, чем я ожидала, но этот десерт совершенен именно так, как я надеялась – настоящий луч света.
– Кармен тебе рассказывала, чем мы сейчас занимаемся? – спрашивает Радж, когда официант уносит наши пустые тарелки.
– Самую малость! Что у вас происходит?
Он пропускает пальцы сквозь волосы.
– Ты гений, что нас связала. Самое время оказалось.
– Забудь.
Он объясняет, что Кармен изначально хотела, чтобы кто-то разработал все приложение Skindemand с нуля. Но Радж заметил, что на это уйдет абсурдно много времени даже у целой команды, не говоря об одном человеке, и у нее все равно не было денег, чтобы ему за это нормально заплатить.
– Так что вместо этого я пишу для нее МРП, минимально рабочий продукт, это как скелет приложения, который она сможет представить инвесторам, – говорит он. – В нем будет все, что ей нужно на этой стадии развития компании, но там еще куча работы для инженера на договоре.
– А это все, что она может себе сейчас позволить, – вставляю я.
– Это ненадолго, – уверенно отвечает он.
Судя по тому, что мне рассказала Кармен, презентация у Сесилии Сандквист прошла безупречно, и та, кажется, склонилась к тому, чтобы вложиться. Пока ничего, конечно, не решено, и Кармен обрабатывает другие венчурные фонды, на случай если вдруг не сработает. Но Сесилию она предпочтет всем, и у меня есть предчувствие, что все может сработать.
– И честно говоря, разработка МРП означает, что я занимаюсь скорее дизайном, чем кодированием, а это я больше всего люблю, – продолжает Радж.
Он вынимает телефон, чтобы показать мне макеты того, что создал для Кармен. На каждом слайде воспроизводится изящная черно-белая с желтым цветовая схема, которую придумала Кармен, но она достроена и усилена до такого уровня, которого Кармен в презентации никак не могла достичь. Приложение выглядит как настоящее.
– Я так рада, что вы работаете вместе, – говорю я.
– Миры встречаются, а? – отвечает Радж.
– Лучшим из возможных способов.
Прибывает следующая порция тортов: песочный с клубникой, лимонный и красный бархат с глазурью из сливочного крема. Мы с Раджем пробуем все по кусочку, что становится все сложнее, потому что мы наедаемся все больше и больше.
Позже официант возвращается узнать наше мнение.
– У вас есть какие-нибудь соображения относительно предпочтений жениха? – спрашивает он.
Я с удивлением понимаю, что нет. Впервые, когда мы с Блейком ходили в ресторан, нам принесли десертное меню, но он от него отмахнулся. Объяснил, что не очень любит сладкое. Я внезапно осознала, как ужасно было бы прожить жизнь с человеком, который будет только наблюдать, как я одна поглощаю торты, пироги и мороженое.
– Он открыт любым идеям, – блефую я. – Говорит, что доверяет мне, чтобы я выбрала то, что мне больше всего понравится.
– И это… – подсказывает официант.
Я взглядом ищу поддержки у Раджа, но он только пожимает плечами.
– Все что хочешь, – говорит он.
Я впервые принимаю решение по поводу свадьбы в присутствии мужчины. Нет, он, конечно, просто друг, а не жених, но все-таки. Важность этого момента поражает меня самым неприятным образом. Я не в первый раз чувствую укол грусти. Если бы моя жизнь сложилась иначе, у меня был бы настоящий партнер, с которым мы бы все это планировали. Может быть, он бы взвыл от разницы между сортами бумаги для приглашений, или настаивал бы на старомодном венчании в церкви, что абсолютно не в моем стиле, или, возможно, во все вмешивалась бы его мама и устраивала истерику, если бы мы отказывались пригласить двадцать членов ее книжного клуба вместе с мужьями. Но независимо от того, как бы все складывалось, это было бы совместным делом. То, что я принимаю решения одна, кажется неправильным.
– Думаю, шоколадный, – говорю я официанту. – Он был очень хорош.
Только через несколько часов, когда мы с Раджем уже ушли из Reynard, мне приходит в голову, что Блейк прямо сказал мне во время первого свидания за обедом, что вообще не любит шоколад.
Глава 18
Я понимаю, что что-то не так, в субботу утром. Обычно по выходным, если ни у кого из нас нет срочных дел, мы валяемся в постели. Если что и нужно записать Блейку в плюс, то вот оно: с ним чудесно лениться. У него теплая кожа, его руки обвиваются вокруг меня в нужных местах, и он целует меня в макушку и трется носом, так что все мое тело словно светится от радости. Но в эту субботу, когда я выплываю из сна, он напряженно склоняется над телефоном. Между нами пустое место. Я инстинктивно придвигаюсь к нему.
– Доброе утро, – бормочу я, прижимаясь щекой к его бедру.
Тут я понимаю, что он в брюках. Я кажусь себе такой голой. Он рассеянно гладит меня по спине.
– Привет, – говорит он.
– Уже встал? – в замешательстве спрашиваю я.
– Да, не мог заснуть, – говорит он.
Он поворачивается лицом ко мне и улыбается.
– Слушай, я хочу, чтобы мы кое-что сегодня сделали.
– Что именно? – спрашиваю с внезапным подозрением.
Он хитро улыбается.
– Это сюрприз. Хочу тебя кое-куда отвезти.
Я вспоминаю все об актерском искусстве, чему обучалась за время краткого соприкосновения с театральным кружком школы Линкольна, когда играла в третьем классе дерево в зимней постановке.
– Ты меня хочешь кое-куда отвезти? – повторяю я, поднимая бровь.
Он наклоняется меня поцеловать.
– Да. Одевайся.
Я перекатываюсь и сажусь в постели.
– Мне… одеться как-то особенно?
Я не религиозна, но в этот миг напряженно обдумываю, не начать ли молиться, чтобы он не сделал слащавое предложение где-нибудь на людях: в огромном экране стадиона, например, или на забитой народом смотровой площадке на сто втором этаже Эмпайр-стейт-билдинг.
– Просто оденься, – говорит он, опять улыбаясь этой бесящей меня хитрой улыбкой. – Ты всегда красивая, в любом виде.
Я подбираю вчерашние джинсы и футболку с пола. Зная, что мне в любой момент могут сделать предложение, надо было, конечно, получше готовиться. У меня аккуратный маникюр, да, но в этом нет ничего особенного. Он всегда такой. Футболка старая, у нее под мышками начинают проступать некрасивые пятна. Я бы приняла сперва душ, но у меня здесь нет ничего необходимого для после-душа: ни свежей одежды, ни щетки, чтобы расчесать мокрые волосы, ни настоящей косметики, только тушь и помада валяются на дне сумки. С собой у меня только зубная щетка. Я нехотя одеваюсь и осматриваю себя в зеркале. Бывали дни, когда я выглядела и получше.
Кухонный стол Блейка выглядит так, как будто его сервировала лично Марта Стюарт: две тарелки, полные яичницы, оладий и домашней жареной картошки, в окружении солнечных бокалов апельсинового сока и дымящихся кружек кофе. Я понимаю, что Блейк где-то включил мягкий джаз.
– Это все ты сделал? – спрашиваю я.
– Ешь, – просто отвечает он, склоняясь меня поцеловать.
Мы садимся, но есть или разговаривать очень трудно, когда знаешь, что что-то происходит. Меня тянет засыпать Блейка вопросами, но я знаю, что толку не будет никакого. Я хочу честно наслаждаться этим прекрасным завтраком, как положено хорошей будущей невесте, но у меня путаются мысли. Вместо этого я планомерно загружаю в рот яичницу. Блейк, похоже, не замечает; он, кажется, тоже погружен в свои мысли.
Он смотрит на часы. Я не знаток, но, на мой нетренированный взгляд, это одни из самых дорогих у него.
– Нам скоро надо выходить, – говорит он.
Я запихиваю еду в рот и с извинениями встаю из-за стола. В ванной я нагибаюсь и пальцами расчесываю волосы с обратной стороны, чтобы создать объем. Вынимаю из сумки помаду, но задумываюсь. Она вишневая и остается на лицах мужчин, когда они меня целуют. Если Блейк сделает мне предложение, то поцелует, и будут фотографии. Я не хочу, чтобы он на них выглядел как клоун. Я убираю помаду. Цвета у меня в лице ноль.
Когда я выхожу из ванной, Блейк стоит, прислонившись к двери. На нем темно-синий костюмный пиджак, слишком тяжелый для середины сентября.
– Готова?
Похоже, бедняжка в ужасе.
– Готова, – отвечаю я, продевая свою руку в его.
Он выходит из квартиры, и, когда я оборачиваюсь закрыть дверь, по-моему, он быстренько проверяет карман пиджака, просто чтобы удостовериться, что драгоценный груз, каким бы он ни был, по-прежнему на месте. Я иду за ним к лифту, потом через вестибюль и на угол. Он вытягивает шею, словно ищет машину, но мимо проезжают три свободных такси с освещенными номерами, а он не поднимает руку.
– Тебе не нужно такси? – робко спрашиваю я.
– Я вызвал Uber.
Uber – значит, сообщил адрес, а мне, куда мы едем, не скажет.
– А, – отвечаю я.
Блейк в эти месяцы был сама крутизна – и теперь все катится к черту. Выглядит это почти мило. Хорошее напоминание, что все мы – всего лишь люди. Я делаю шаг назад, позволяя ему высматривать нужный Uber.
Несколько минут спустя рядом с нами притормаживает черная машина. Блейк открывает дверь и пропускает меня вперед. Встречается с водителем нервным взглядом и выдавливает:
– Здрасте.
Пока водитель направляется к Центральному парку, перебирается в Верхний Вест-сайд и сворачивает в центр, Блейк смотрит в окно. Поначалу я пытаюсь угадать, где он собирается делать предложение: на гребной лодке в Центральном парке? В омерзительно красивом Музее естественной истории? На романтической тихой улочке в Вест-Виллидж? Но машина все едет на юг, и я понимаю, что гадать нет смысла. Скоро я все узнаю.
В конце концов машина притормаживает на набережной, к западу от Всемирного торгового центра. Я вижу Гудзон, а за ним берег Нью-Джерси, и – стойте. Ох. Перед нами у пирса стоит белая яхта. Блейк берет меня за руку и ведет к ней.
– Нам туда? – спрашиваю я, сглатывая.
– Может быть, – отвечает он, снова выдавая эту хитрую улыбку.
Он выглядит счастливее, чем утром. Наверное, поездка на машине его успокоила.
– Блейк, ты не знал, что у меня… – пытаюсь сказать ему я.
Но меня прерывает представительный мужчина за пятьдесят в белой капитанской форме.
– Эй, на берегу! – восклицает он. – Добро пожаловать в Отплытие, лучшие яхтенные прогулки Нью-Йорка. Я капитан Эдвард Смит, я сегодня выйду с вами в море.
Капитан пожимает нам руки, и мы представляемся, хотя, похоже, наше появление более чем ожидаемо.
– Разве не здорово? – спрашивает Блейк. – Я хотел сделать тебе сюрприз: прогулка вокруг оконечности Манхэттена. Вид отличный, и я подумал, что прогулка под парусом напомнит тебе о доме.
Никто не расхаживает по Портленду в хрустящей белоснежной морской форме. Все это просто ради эффекта. И если бы Блейк действительно знал, как у меня с морскими прогулками, – если бы он действительно знал меня, – он бы хорошенько подумал.
Теперь мы идем к яхте втроем. Капитан Смит рассказывает нам об истории именно этого корабля и о том, какие сегодня погодные условия, а я начинаю паниковать, как только он говорит, что море «немного рябит». Я не знаю, что делать: тянуть Блейка за рукав, перебивать и рассказывать, какая у меня жуткая морская болезнь? Будь мы вдвоем и будь это обычный день, я бы могла так и сделать. Но день и так уже слишком напряженный и я не хочу ставить Блейка в неловкое положение перед капитаном. Прежде чем я успеваю принять решение, становится слишком поздно. Мы уже поднимаемся на борт.
Мы идем по трапу. Капитан предлагает нам насладиться видом с носа яхты, а сам исчезает в кабине, судя по всему, чтобы встать за штурвал. Даже пока мы стоим у причала, от нежного покачивая яхты мне уже нехорошо. Когда яхта минуту спустя начинает двигаться, волны, по ощущениям, начинают качать нас еще сильнее. Я вцепляюсь в поручень. Блейк, судя по всему, не видит, что со мной. Вместо этого он встает сзади, словно мы Кейт Уинслет, которую тошнит, и бестолковый Лео Ди Каприо. Когда я впервые посмотрела «Титаник» в девятом классе, то решила, что это самый душераздирающий романтический фильм в мире. Но я уже достаточно выросла – и стала достаточно цинична – к первому курсу, чтобы понять, что вот так «полюбить» за три дня – это лажа. Даже сказать «я тебя люблю» через месяц, как мы с Блейком, это явно поторопить события.
Яхта отплывает от Манхэттена и закладывает широкий разворот, так что открывается изумительный вид на южную оконечность острова. Город издали выглядит уже, чем я ожидала, он забит постройками: блестящие небоскребы, отраженные башни, приземистые старые здания и броские новые прижаты друг к другу, как люди в метро в часы пик. Всемирный торговый центр величественно возвышается над всем. Я пытаюсь не замечать, как меня мутит, чтобы насладиться моментом.
– Поразительный вид, – говорю я Блейку. Поворачиваюсь поцеловать его в щеку. – Лучший в мире сюрприз. Спасибо.
– Рад, что тебе нравится, – отвечает Блейк и, нарушая мизансцену из «Титаника», встает со мной рядом возле поручня. Он сует руку в карман, колеблется, потом решается.
– Знаешь, глядя на это все, я вспоминаю, как переехал в Нью-Йорк. Я ехал за приключениями. Чтобы построить что-то значимое. Чтобы стать тем, кем хотел быть.
– Понимаю, – отвечаю я. – Правда, понимаю. Я сидела дома с кучей журналов, читала о влиятельных, знаменитых и блестящих людях в Нью-Йорке и думала, какой большой и волшебной может быть моя жизнь здесь.
Тут можно плавно перейти к тому, почему я проводила так много времени дома за чтением журналов: потому что из-за морской болезни не могла вместе со всей семьей ходить на яхте. Но Блейк прочищает горло и продолжает.
– Есть одна фраза из писателя И. Б. Уайта, – говорит он. – Я ее, наверное, перевру, но там, в общем, о том, что есть три разных Нью-Йорка. Есть город, который принимают как должное те, кто здесь родился и вырос. Есть город, куда на рабочий день приезжают те, кто здесь работает. И есть город для тех, кто приезжает в поисках чего-то. Это точная цитата, «в поисках чего-то». Он говорит, что эти ньюйоркцы придают городу страсть. И это ты, Элайза, без сомнения. Я хотел бы думать, что это и я тоже. И это – одна из причин, по которой у нас вместе так все получается. Нам нужна жизнь, полная поиска, страсти и целей.
Блейк смотрит прямо перед собой, пока говорит, я тоже. Я не свожу глаз с катящихся впереди волн. Они штормового синего цвета с белыми шапками пены. Яхта драматично кренится, и вместе с ней мой желудок. Меня тошнит всю, до костей.
– Мы отличная команда, – говорит Блейк. – Ты и я.
Он поворачивается ко мне лицом.
– Мне рядом с тобой не бывает скучно. Я стольким в тебе восхищаюсь: твоими смелыми мечтами, твоей волей к успеху, тем, насколько ты хороший человек. Поэтому в тебя так легко влюбиться. Я тебя безумно люблю.
Если бы только он знал меня настоящую, он бы не думал, что я – хороший человек, совсем нет. Его большие глаза светятся надо мной, но я вижу лишь, как беспечно выставила перед собой руку с кольцом той пьяной весенней ночью, щелкнула камерой и навсегда изменила ход своей жизни. Яхта снова кренится. Нужно сказать Блейку, как меня тошнит. Я не могу от него это скрывать, как бы сентиментально и потрясающе все ни должно было пройти.
– Блейк, я…
Я тянусь к его руке, надеясь удержать равновесие. Но моя рука хватает пустоту, потому что он лезет в карман и опускается на одно колено.
– Элайза Рот, ты выйдешь за меня? – спрашивает он искрящимся от надежды голосом.
Моя рука взлетает ко рту – не потому, что я поражена, а из предосторожности, если вдруг я проиграю битву с желудком. Он открывает одну из черных бархатных коробочек, которых я продала сотни, и показывает круглый трехкаратный бриллиант, который я неосмотрительно выбрала несколько месяцев назад. Тот резко сверкает на солнце. Первое, что приходит мне в голову: «Еще не поздно сказать «нет». Возможно, впервые с тех пор, как я впуталась во все это, эта мысль до меня доходит. Я могла бы отказаться. Я могу не соглашаться на его предложение. Блейк мне нравится; может быть, я даже его когда-нибудь полюблю. Но я не чувствую той несокрушимой любви всем существом, которой всегда ждала в момент помолвки. Я не люблю Блейка в том несомненном смысле, в котором он говорит, что любит меня. Если бы я была другим человеком, это бы все разрешило – это было бы достаточно, чтобы я ушла. Мне надо было бы стать агрессивнее, предприимчивее, умнее и, возможно, потерять «Украшения Бруклина» навсегда. Настоящую любовь не опишешь в двух словах, но я уверена, что это не она.
Щелк. Судя по всему, я слышу фотографа, делающего снимок, и это мне напоминает о том, что меня с самого начала привлекло в Блейке: он отлично смотрится рядом со мной. Он мне подходит. Он мне нравится. Даже если чувства мои не так сильны, как я надеялась, я вполне уверена, что научусь его любить. Все хорошее требует времени – нам просто нужно чуть больше.
– Да, – произношу я, удивляясь тому, насколько силен мой голос. – Да, конечно, да.
Блейк благодарно поднимается и вынимает кольцо из футляра. Когда он надевает кольцо мне на палец, у него дрожат руки. Я сжимаю руку под привычным весом. Кольцо выглядит так правильно – и одновременно так неправильно. Блейк крепко меня целует, сжав руками мои бедра и крепко привлекая меня к себе. Палуба под нашими ногами ходит ходуном. Владение собой, которое я, стиснув зубы, демонстрировала до сих пор, испаряется. Тошнота подкатывает к моему горлу. Я отталкиваю Блейка как раз вовремя, и меня выворачивает через поручень яхты. Я блюю и кашляю. В горле кисло и словно ободранно.
– Элайза! – кричит Блейк.
Я чувствую, как его руки подхватывают мои волосы, но уже поздно. Он упускает все, что висит у меня перед лицом. Меня снова тошнит от вида рвоты на моих волосах.
И, как будто это недостаточно адское позорище, я слышу, как фотограф продолжает снимать. Я зажмуриваюсь, вытираю рот и пытаюсь отдышаться. Нетрудно представить, как эти фотографии станут вирусными.
– Я должна была тебе сказать, что у меня морская болезнь, – говорю я.
Голос у меня хриплый.
– Я понятия не имел, – говорит Блейк, слегка зеленея сам. – Честное слово.
– Видимо, речь не заходила, – слабо отзываюсь я.
Мужчина в белой морской форме прибегает с бутылкой воды.
– Мэм, мэм, вы хорошо себя чувствуете? – спрашивает он.
Я выпиваю, сколько могу одним глотком.
– Сейчас отпустит. Мы можем вернуться к берегу?
– Конечно, я сейчас скажу капитану, – говорит он.
– Господи, я понятия не имел, – говорит Блейк, качая головой. Глаза у него все еще расширены от ужаса. – Я просто подумал, что раз ты выросла в лодочном магазине в Мэне… то это твое.
– Если бы это было мое, разве я бы не сказала? – спрашиваю я.
В голосе у меня звучит резкая нотка.
Я снова чувствую напряжение, и на этот раз не из-за тошноты. Я не хочу, чтобы сейчас началась наша первая ссора. Не хочу портить момент сильнее, чем уже испортила. Я глубоко вдыхаю. Это можно отпустить.
– Знаешь что? Все хорошо. Ерунда это все. Я просто так счастлива, что я с тобой и что я с тобой обручена.
– Я на секунду испугался, что тебя тошнит от сожалений, что ты согласилась, – допускает Блейк.
Я как раз отпила глоток, поэтому не могу сразу ответить. Он замирает.
– Ты не жалеешь, ведь нет? – спрашивает он.
У меня колотится сердце. От того, как я подам следующую реплику, зависит очень много. К счастью, голос мой звучит куда ровнее, чем я себя чувствую.
– Блейк, я от тебя без ума и хочу поскорее стать твоей женой. Я бы тебя поцеловала прямо сейчас, если бы от меня не воняло.
Перед нами поднимается лестница на верхнюю палубу.
– Давай отойдем от борта, – говорю я. – В центре качает меньше, чем по краям.
Я лезу наверх, Блейк идет за мной. Наверху стоит коктейльный столик, накрытый белой скатертью, усыпанной красными лепестками роз. На нем ведерко со льдом, где охлаждается бутылка «Дон Периньон», и два хрустальных бокала для шампанского. По лестнице взбегает мужчина в морской форме.
– Капитан взял обратный курс, – объявляет он. – Не знаю, вы все еще… эээ, желаете шампанского?
Блейк смотрит на меня с тревогой.
– Не уверен, что для тебя это сейчас правильный выбор. Как ты?
Чувствую я себя погано, но вода смыла изо рта мерзкий вкус. Нельзя совсем испортить этот день.
– От пузырьков желудок успокоится, – говорю я, напуская на себя лихость. – Это как очень хороший имбирный эль. Давай откроем бутылку и отметим.
Моряк смеется.
– Невеста у вас что надо, сэр, – говорит он.
Блейк благодарно гладит меня по руке.
– А то я не знаю.
Когда «Дон» откупорен и разлит, я звякаю бокалом о бокал Блейка.
– Ну по крайней мере фотографии выйдут незабываемые, – шучу я.
– Ох. Это да. Кстати, фотограф может поснимать кольцо. Оно, да? Я подготовился.
Я смеюсь.
– Оно, да. Уверена, выгляжу я отвратительно, но, наверное, фото руки выйдут ничего.
Блейк берет меня за руку и рассматривает кольцо.
– Софи мне сказала, что эта вещь тебе у «Украшений Бруклина» нравится больше всего, – говорит он, робко глядя мне в глаза. – Бросается в глаза.
– Понимаю, это немного слишком, но спасибо. Ты не представляешь, сколько это для меня значит.
– О чем тут говорить. Особенное кольцо для особенной женщины.
Он приглашает фотографа, который прогоняет меня по всем классическим снимкам, которые мне так хорошо знакомы: моя левая рука в руке Блейка, рука с растопыренными пальцами на фоне Манхэттена, рука, лежащая на рукаве жениха. Фотограф работает быстро.
– Она знает, что делать, – хвастается ему Блейк. – Она этим на жизнь зарабатывает.
– Модельными сессиями рук? – спрашивает фотограф.
– Именно, – валяет дурака Блейк.
Он бросает на меня взгляд и подавляет смех.
Остаток прогулки я лежу на сиденье, положив голову на колени Блейка. Он не обращает внимания на застрявшую у меня в волосах рвоту. Наши нетронутые бокалы шампанского стоят на полу у его ног. Даже тут, на верхней палубе, я чувствую каждый крен и волну. Но не думаю, что мой желудок продолжает крутить только из-за этого.
Глава 19
Несколько часов спустя я сижу в своей постели, под одеялом, открыв на коленях лэптоп с сайтом отеля «Уит». Блейк привез меня домой, потом поехал в магазин за солеными крекерами и имбирным элем, чтобы успокоить мой желудок. Я использую это время на то, чтобы сосредоточиться. Мне некогда тошниться; надо подготовиться к поворотному моменту в моем многомесячном плане. Если я не смогу убедить Блейка, что скоропалительный поход к алтарю в отеле «Уит» этой осенью – хорошая идея, я попала. Это будет означать, что «Уит», возможно, придется отменить, и никаких гарантий, что у меня опять будет такая #везуха, что мне предложат почти бесплатную свадьбу за #sponcon. Не думаю, что у меня когда-нибудь был настолько важный разговор, за всю жизнь. Мои ладони поверх лэптопа блестят от пота.
Я слышу, как щелкает замок. Блейк вернулся. Я дала ему ключи, чтобы он сам открыл дверь, и он просто засиял.
– Наверное, нужно будет сделать друг другу дубликаты, да? – сказал он. – В смысле, пока не поселимся под одной крышей.
Ага, давайте я просто дополню свой список дел: провернуть свадьбу, спасти свой бизнес, найти новую квартиру на самом конкурентном рынке жилья в стране. У меня сейчас нет ни капельки мыслительного ресурса на переезд. Я даже придумать не могу, где бы нам поселиться. Я бы не хотела уезжать слишком далеко от магазина, но не могу представить, что Блейк захочет переехать куда-то от своего холостяцкого квартала в Верхнем Ист-сайде. Я пытаюсь подыскать компромисс, но ничего не вырисовывается.
Блейк протягивает мне крекеры и имбирный эль, потом садится рядом.
– Уже подыскиваешь место? – спрашивает он, вытягивая шею, чтобы посмотреть на мой экран.
– Ага.
– А нам не надо… ну, не знаю, позвонить родным, рассказать новости?
Я бледнею. Учитывая события последних месяцев, не могу гарантировать, что мама с папой радостно отреагируют по телефону, а я не могу рисковать, дав Блейку услышать то, что им взбредет в голову сказать. Я пододвигаюсь к нему и целую его в висок.
– А почему просто не побыть сегодня вдвоем? Можем всем рассказать завтра, – предлагаю я.
– Справедливо, – заключает он. – Покажи, что ты там нашла.
Я начинаю поспешно отрепетированную речь о том, как мне всегда нравился «Уит», с тех пор как я переехала в Уильямсбург.
– Я там была на вечеринках и просто умирала, как хотела там свадьбу, – говорю я. – У них такой вид с крыши на Манхэттен.
Я едва дышу, ожидая на лице Блейка проблеск какой-нибудь реакции. В конце концов ничего удивительного не будет, если он предпочтет душный бальный зал где-нибудь в центре – или, еще хуже, какое-нибудь любимое семейное место в Массачусетсе.
– Хмм, – говорит он, склоняя голову набок.
Блейк перетаскивает компьютер себе на колени, щелкает, листая фотографии на сайте. Я стараюсь дышать. До сих пор я толком не думала про план Б. Мне все время удавалось невозможное: найти до смешного годного парня именно в тот момент, когда он мне был нужен, сделать так, чтобы он в меня влюбился и даже сделал предложение, подарив выбранное мной кольцо. Я – офигенная машина фантазий, и, если что-то настолько обыденное вроде предпочтений Блейка в области мест для свадьбы свернет меня с курса, помогай мне бог.
– Ничего так, – наконец говорит Блейк. – Я вообще-то был у них на крыше, у друга на дне рождения. Вид отпад. Но, думаю, все зависит от цены.
– О! Мои родители все оплатят, – вру я. – Они платили за свадьбу Софи. Ну, традиция, все такое.
– Очень мило с их стороны. В смысле, место отличное. Я бы точно не сбрасывал его со счетов.
– Я напишу им письмо, нормально? – спрашиваю я. – Посмотрим, какие даты у них свободны.
– Нормально, – отвечает он.
Я быстро пишу письмо в отель, пока Блейк смотрит мне через плечо. Я не могу дать ему увидеть, что не нажму «Отправить», и ищу повод его отослать.
– Может, кондей включим? – спрашиваю я. – Здесь как-то душновато.
Он спрыгивает с кровати, и я закрываю окно. В конце концов я ему все расскажу – просто я не готова делиться с ним сейчас.
– Отправила, – говорю я. – Я тебе скажу, что они ответят.
Он садится обратно, обнимает меня и притягивает к себе. Стонет мне в плечо.
– Мне в голову не приходило, сколько всего надо будет продумать! Бюджет, место, кейтеринг, друзья жениха и что там еще у тебя на секретной доске в Пинтересте?
Мне на руку, что он думает, будто я всю жизнь мечтала о свадьбе, так что я ему подыгрываю.
– Я уже половину всего, считай, закрыла. Пинтерест рулит, – говорю я. Но его слова напомнили кое о чем важном. – Вообще-то, раз мы об этом заговорили, кое-что надо решить уже сейчас.
– Да? – Он передвигается, чтобы видеть мое лицо.
– Я хочу брачный договор.
У Блейка вытягивается лицо.
– Ты что, уже думаешь о разводе?
– Нет, нет, нет, – говорю я. – Совсем нет. Но я пытаюсь быть практичной и защитить наш бизнес. Это не про отношения – это про карьеру.
Блейк прикусывает губу. Сейчас я уже знаю, что такое лицо у него бывает, когда он о чем-то всерьез задумается. Эта мысль пришла мне в голову несколько недель назад, когда чувство вины не давало мне заснуть. Так, если мы подпишем договор и Блейк в итоге узнает правду о том, почему мы так быстро поженились, он сможет уйти, не боясь, что я отниму половину его имущества. Это единственный честный путь.
– Не больно романтическая идея? – замечает он.
– Нет, но брак – это больше, чем просто романтика, – возражаю я. И замолкаю на мгновение, потом продолжаю: – Это выстраивание совместной жизни. Защита друг друга.
– Дай мне подумать, – говорит он. – Есть время все решить.
Я делаю глубокий вдох.
– Конечно. Времени полно. Тогда давай вернемся к вопросам повеселее.
Напряжение спало, и идеи сыплются одна за другой. Придумывать темы, копаться в свадебных песнях, обсуждать, тупо или прикольно кидать друг другу торт в лицо, так весело. Мы обсуждаем, как совместить в церемонии традиции епископальной церкви и мои, смутно еврейские. Блейк говорит, что хотел бы поставить пустой стул в память об отце. Я наслаждаюсь тем, насколько нормальным все это выглядит – мы с моим свежеиспеченным женихом просто вместе планируем свадьбу, как делали до нас миллионы пар.
В такие моменты я чувствую наибольшую близость с Блейком. Когда между нами искрится химия и я могу расслабиться в его объятиях, так легко забыть, как и почему начались наши отношения. Все это уплывает, и ясно, что когда-нибудь я смогу в него влюбиться.
Блейк листает свадебные фотографии на Пинтересте, когда меня осеняет: а может быть, я в него уже влюблена. Чувство любви может быть погребено под многими слоями тревоги, вины и паники, но оно есть. С Блейком мне надежно и безопасно. Он милый, заботливый и внимательный – со мной такого раньше не было. Я ценю, как непоколебимо открыт он в своих чувствах – никаких игр.
Правда, если бы я встретила Блейка в других обстоятельствах, я бы хотела, чтобы наша помолвка состоялась по-другому. Я бы хотела встречаться с ним года два-три, а потом приняла бы предложение на земле, а не болтаясь в море. Но, несмотря на эти различия, я не могу не признать, что мои чувства к Блейку стали очень реальными. Я подползаю к нему поближе и кладу подбородок на его руку. Он рассеянно сжимает мое бедро.
– Как тебе эти? – спрашивает он, увеличивая фотографию каких-то зеленых композиций для центра стола.
– Отличные. Давай закажем, – говорю я, целуя его в бицепс.
– Не хочешь все рассмотреть? – неуверенно спрашивает он. – Тебе не надо, не знаю, убедиться, что они будут подходить к платьям подружек или соответствовать духу места?
Я не могу не рассмеяться.
– Ладно тебе, я видел, как женился мой брат, и все двоюродные, и еще друзья. Я знаю, как это устроено, – говорит он.
– Они идеальны. Я хочу, чтобы ты тоже принимал эти решения вместе со мной. Я тебя люблю.
Он улыбается. Я потом подумаю, как добыть эти композиции.
Когда мы с Блейком начинаем на следующее утро подумывать, не вылезти ли из постели, уже полдень. Честно говоря, я бы могла с ним нежиться в кровати всю жизнь. Наши роскошные ленивые утра – это одна из тех вещей, которые мне больше всего нравятся в наших отношениях. Мы можем часами лежать в обнимку, обсуждая доставку завтрака. Но в ту секунду, когда он берет меня за руку и начинает любоваться, как сверкает кольцо, я прихожу в себя от сонных, путанных от секса, напоенных солнцем мечтаний. Нельзя терять время: если я хочу, чтобы мой план сработал, надо запускать его сегодня.
– Я рад, что Софи мне подсказала взять это, – говорит Блейк, поворачивая мою руку, чтобы бриллианты заиграли на свету. – Впечатляет.
Я сгибаю руку, чтобы посмотреть на кольцо свежим взглядом, глазами Блейка.
– Да, потрясающее, – говорю я, целуя его в щеку.
Я беру с тумбочки телефон и притворяюсь, что просматриваю уведомления. Блейк берет свой, с другой стороны.
– Ух ты, мне написали из отеля, – в конце концов говорю я.
Блейк отрывается от экрана.
– Да?
– У них есть свободная дата почти через два года, или… была отмена, и теперь случайно есть дата на следующий месяц. Девятнадцатое октября, – говорю я.
– Тогда давай попробуем где-то еще, – отвечает Блейк, возвращаясь к телефону.
Я стараюсь не впасть в панику. Дважды проверяю сегодняшнее число в телефоне. Пятнадцатое сентября. Свадьба приближается с такой скоростью, что дни можно сосчитать почти по пальцам. Если я не уговорю Блейка на свадьбу девятнадцатого октября в отеле «Уит», свадьбы не будет. По крайней мере не в эти сжатые сроки. Я впервые отваживаюсь подумать, что будет после октября, и могу представить сценарий, в котором остаюсь без Блейка, без свадьбы, без подъема продаж и в итоге без «Украшений Бруклина». Для Блейка это вообще имеет значение? Если мои амбициозность и воля к успеху – это то, что его в первую очередь во мне привлекает, буду ли я ему нужна, оказавшись провалившейся неудачницей? Если продажи не вытащить свадебным крючком, зачем вообще так поспешно жениться?
Я прочищаю горло. Блейк снова меня слушает.
– Девятнадцатое октября. Я понимаю, это безумно скоро, и это все будет кувырком, но разве это не весело? – спрашиваю я, добавляя голосу воодушевления. – Зачем ждать, если мы знаем, что просто хотим пожениться?
Он кладет телефон экраном вниз на кровать и смотрит на меня с радостным удивлением.
– Ты правда этого хочешь? – спрашивает он.
Я киваю и бросаю на него взгляд, старательно исполненный надежды.
– Не знаю, не слишком ли быстро? – спрашивает он. – Нам разве не нужно больше времени, чтобы все спланировать?
– Свадьба в отеле – это очень просто, – отвечаю я. – Там свой кейтеринг, за тебя все сделают. С тебя только платье, костюм и гости.
Он внезапно прекращает улыбаться.
– А ты не беременна, а? Что, из-за этого такая спешка? Потому что, если да, это будет неожиданно, но все равно волнующе, то есть я хотел сказать, что, если ты хочешь, чтобы это было волнующей новостью, и я…
– Блейк, остановись, – говорю я и шутя бью его по руке. – Я не беременна. Просто, наверное, слишком вошла в раж из-за того, что выхожу замуж, и решила, что пожениться вот так, бегом, будет весело.
По крайней мере это абсолютная правда.
– Тебе так нравится это место? – спрашивает он.
– Да.
– Ты понимаешь, что это безумие: свадьба через месяц?
– Целиком и полностью.
Он на мгновение умолкает. Потом, когда я как раз собираюсь его подергать, чтобы ответил, улыбается.
– А давай, – говорит он и целует меня.
– Правда?! Спасибо, спасибо, спасибо!
Я ничего не могу с собой поделать, я валюсь в его объятия, пока меня омывает изнутри огромная волна облегчения. Надеюсь, он не чувствует, как у меня дрожат руки. После всех приложенных усилий, после всех этих недель я едва могу осознать, что мой план сошелся без щелчка. Нет ощущения, что это на самом деле. Но все так: Блейк Барретт и я поженимся в отеле «Уит» в субботу, 19 октября.
Надо сделать кое-что еще, чтобы подтолкнуть все к свадьбе. Когда в тот день Блейк уходит от меня, я набираю маму. Она отвечает, и я спрашиваю, дома ли папа. Он дома – он всегда дома. Я прошу, чтобы она его позвала и включила громкую связь. Не так я себе представляла этот разговор. Я как минимум думала, что привезу к ним жениха, которого они уже будут считать сыном. Наш первый совместный обед летом прошел очень мило, но то, что они с Блейком приятно пообедали вместе, не означает, что они готовы принять его в семью.
– Я хотела вам сказать, что Блейк сделал мне предложение, – объясняю я.
– О господи! – выпаливает мама.
– Элайза, – тяжело произносит отец.
– Я понимаю, это быстро, – слишком быстро, поверьте, понимаю, – но я его правда люблю. И, думаю, все получится.
– Думаешь? – спрашивает папа.
Ненавижу так путаться в словах.
– Я его люблю. Свадьба в октябре.
Я собираю себя в кулак, ожидая, как они отреагируют, и они, ясное дело, реагируют как любой бы на это отреагировал:
– В этом октябре? – взвизгивают они.
– Почему так скоро? – спрашивает мама.
Я делаю глубокий вдох и излагаю им самую сладкую версию рассказа о предложении, оставляя за скобками тот факт, что меня вырвало. Я описываю, какое прекрасное место мы нашли и как оно чудом оказалось свободно. Они, судя по голосам, не в восторге, но по крайней мере, перестали перебивать меня полными ужаса замечаниями.
– Ух ты, – задумчиво говорит мама. – Свободно. У тебя и правда талант в бизнесе, а?
– Я понимаю, последние месяцы были суматошными, и понимаю, что все это выглядит очень поспешным, но я так счастлива с Блейком, – говорю я.
– Если тебе хорошо, то и нам хорошо, – говорит папа.
– Правда? – спрашиваю я.
– Детка, я всегда думала, что ты сбежишь на Фиджи или вообще не станешь заморачиваться со свадьбой, – говорит мама. – Если ты этого хочешь, мы просто счастливы, что ты счастлива.
Я вспоминаю свадьбу Софи, какой традиционной она была – этот оркестр, играющий старомодную классику, и эти официанты, разносящие подрумяненного лосося. Тогда я думала, что это оттого, что мама с папой предпочитают не отступать от нормы. Но теперь, когда они так поддерживают мои планы, я задумываюсь, не ошибалась ли я. Может быть, они просто хотели, чтобы мы были собой, со всеми закидонами. Раз моя семья меня поддерживает, то, что я убедила Блейка рвануть к свадьбе через всего тридцать четыре дня, уже не кажется таким абсурдом. Когда-то я волновалась, что то, как я утаила от Блейка этот план со свадьбой, отдалило нас друг от друга и он не мог по-настоящему полностью меня увидеть. Но возможно, он точно понимает, какая я: спонтанная, импульсивная, не поборница традиций. И это меня успокаивает – я все делаю правильно.
Глава 20
Субботним днем Софи склонилась над кухонным столом с перекошенным лицом. Лив стоит у нее за спиной с сосредоточенным лицом, вооруженная шприцем с коктейлем гормонов, который должен приготовить Софи к следующей процедуре извлечения яйцеклеток. Моя задача – перегнуться через кухонный остров, взять Софи за руки и отвлекать ее. Я прошу ее рассказать про глэмпинговый курорт на севере штата, куда она поедет на следующие выходные на тридцать пятый день рождения к подруге.
– У них там такие треугольные деревянные конструкции, как, не знаю, постоянные палатки или юрты с углами? Все оформлено в скандинавском стиле, и на территории есть чудный ресторан, куда продукты привозят прямо с фермы, – рассказывает Софи.
– Звучит прям супершикарно, – говорю я.
Софи зажмуривается от боли, когда Лив вонзает шприц ей в зад. Она глубоко дышит. Гормоны должны спровоцировать ее тело на то, чтобы в этом месяце оно произвело не одну яйцеклетку, а много. Если получится, тогда Софи назначат процедуру изъятия яйцеклеток, а потом их соединят с образцами спермы от донора. Лив и Софи выбрали парня, который мог бы сойти за кузена Лив, а то и за брата, отчасти из-за его внешности, а отчасти из-за того, что в его документах указано, что он джазовый музыкант. Им нравится мысль о передаче творческих генов.
– Ты молодец, мы все, – говорит Лив, гладя Софи по спине.
– Знаю, – отвечает Софи, поддергивая штаны с тяжелым вздохом.
Я пришла ради бранча в новом израильском ресторане, который открылся у них по соседству. Это так, представление для разогрева. За шакшукой и кофе Лив выпытывает у меня подробности о свадьбе. Она подходит к делу серьезно; очухавшись от первого шока из-за моего плана заманить Блейка под венец, теперь она занята только логистикой. Она хочет знать, сколько фотографий мне надо запостить в Инстаграм, чтобы возместить каждому спонсору его услуги, и можно ли так найти фотографа. Мне всегда нравилось, какая она прямая и практичная. В каком-то смысле с ней говорить легче, чем с Софи, которая из-за всего переживает. И не только гормоны тому виной.
Мой телефон загорается: пришло сообщение от Блейка. У меня падает сердце, когда я понимаю, что он мне прислал: фотографии с нашей помолвки.
– Дай посмотреть, дай посмотреть! – голосит Софи.
Она хватает мой телефон – сестра знает пароль, это дата, когда мы официально запустили «Украшения Бруклина» – и перелистывает фотографии. Я подсматриваю ей через плечо. Я и не знала, что фотограф нас подловил, когда мы с Блейком говорили на корме яхты. Наверное, волны заглушили его шаги. Вид у нас обоих напряженный, головы втянуты в плечи. Человек сторонний, может, и не поймет, но я вижу сразу – я нервничаю.
Потом идет серия снимков, запечатлевших, как Блейк галантно опускается на колено. Лицо у него поднято вверх и исполнено надежды. Мои глаза расширяются, я застываю. Одна рука взлетает ко рту, вторая держится за живот. Вид у меня несчастный. Потом снимок, где я что-то говорю – наверное, «да». На следующих снимках Блейк меня страстно целует. А потом, разумеется, идет фотография, на которой я блюю через поручень, а Блейк в ужасе устремляется ко мне.
– Вот это, я понимаю, фото для Инстаграма, – шутит Лив.
– Поверить не могу, что он это снял говорит Софи, качая головой.
– Ох. Я поверить не могу, что он их прислал, – со стоном отзываюсь я.
Софи смеется и ненадолго увеличивает одну из ужасных фотографий, прежде чем пролистать на следующую. Последние снимки демонстрируют кольцо. Я не могу не заметить, что на руке у меня небольшая влажная полоска. Наверное, я вытерла рот. Разумеется, на этих фотографиях следы рвоты – уж таково мое везение. Или, возможно, карма.
«Я вывешу несколько на Фейсбуке, поделюсь хорошими новостями», – пишет мне Блейк.
Черт.
«Подожди!» – отвечаю я.
Мы входим в опасно мутные воды. Как только Блейк объявит о помолвке, его друзья и родные наверняка станут искать меня в Сети. Я могу сколько угодно притворяться, что старое объявление о помолвке было от Джесс, но красных флагов слишком много: интервью в Elle, в котором упоминается о моем женихе; сотни тысяч подписчиков «Украшений Бруклина», которые уже думают, что я обручена, и которые вряд ли спокойно отреагируют на новое объявление о помолвке. Проще говоря, чем больше мы с Блейком обнародуем, тем труднее мне будет скрывать от него правду.
«Я думал, ты их везде запостишь, а? Мисс фотограф Инстаграма», – дразнится Блейк.
– Чего он хочет? – спрашивает Софи.
«Подождешь, пока я приеду?» – пишу я.
«Конечно. Когда?» – отвечает он.
У меня обрывается желудок.
«Можно прямо сейчас?»
«Круто, увидимся».
Я запускаю пальцы в волосы и подвываю.
– Похоже, я поехала к Блейку, постить объявление о нашей помолвке. Увидимся позже, если выживу.
– Не драматизируй, – наставляет меня Софи.
– Девушка обручилась почти с незнакомцем, пока блевала через борт яхты, – говорит Лив, лопаясь от смеха. – Чего еще ты ожидала?
– Не смешно! – восклицаю я, хватая сумочку и направляясь к двери. – Вот совсем не смешно.
От Парк Слоуп до Верхнего Ист-сайда ехать на поезде Q примерно час, и я все это время разыгрываю в голове диалоги. Есть ли слова, которые можно предложить Блейку использовать в объявлении, чтобы отвести подозрения? Можно придумать достаточно убедительную историю, чтобы объяснить правду? Нет подписи к фотографии, которая выглядела бы одновременно взволнованной, как положено, для друзей и родных Блейка, оставаясь деловой и обыденной для моих собственных подписчиков; что бы я ни сказала, кто-то сочтет это диким. Я гуглю себя, просто чтобы увидеть, что будет в верхних строчках выдачи. Поначалу я выдыхаю: ссылка на «Украшения Бруклина», потом на мой Инстаграм, потом на LinkedIn. Но конечно, дальше на первой же странице ссылка на интервью Elle. Может, связаться с редактором и попросить ее убрать? Нет, она не согласится.
Выйдя из поезда, я уже знаю, как надо поступить. У меня только один путь – сделать все правильно. Это самое сложное. Желудок у меня сжимается, как тогда на яхте, но на этот раз я стою на твердой земле. Я теперь прохожу несколько кварталов до квартиры Блейка по памяти; я привыкла к этому маршруту, и мне больше не надо полагаться на навигатор в телефоне. Когда я добираюсь до дома Блейка, швейцар автоматически машет мне, чтобы я поднималась.
– Он звонил, сказал, что ждет вас, Элайза, – говорит швейцар.
Швейцар впервые вспомнил, как меня зовут. Это немало в таком большом оживленном здании, как это. Веха в отношениях ньюйоркцев.
– Спасибо, – говорю я, направляясь к лифту.
Внутри я упираюсь взглядом в свое отражение в зеркальной стене.
– Все получится, – произношу я вслух. – Все будет хорошо.
Двери разъезжаются на этаже Блейка, и я отпрыгиваю при виде женщины, входящей в лифт.
– Ой! – вырывается у меня.
Женщина останавливается на пороге лифта. Склоняет голову набок.
– Элайза, да? – спрашивает она.
У меня что-то щелкает в уме.
– А, вы – та девушка из кофейни.
Та, которая меня узнала.
– Да. – Она придерживает дверь лифта, чтобы я вышла, потом заходит сама.
– Я просто разговаривала сама с собой, я обычно этого не делаю.
– Все будет хорошо, – говорит она, глупо улыбаясь.
Двери сдвигаются. Я чувствую, что за мной наблюдают, у меня паника. Повернув за угол, я вижу, что дверь в квартиру Блейка открыта. Он стоит на пороге, красивый, как никогда. Он с готовностью шагает мне навстречу, чтобы поцеловать, придерживая дверь пяткой.
– Привет, – говорит он, отводя мне волосы со лба. – Я соскучился.
Он снова меня целует, и это как целительный бальзам. Не надо было волноваться – мне никогда не надо было волноваться рядом с ним. Блейк всегда давал мне ощущение покоя. Зайдя в квартиру, он легко пересекает гостиную несколькими шагами и валится на диван.
– Ну что, ты готова это сделать или как?
Он так энергичен, что напоминает щенка.
– Ты знаешь, я тут подумала по дороге сюда – а сейчас действительно удачное время, чтобы выкладывать фотографии? Может, нам, не знаю, пожить с этим еще немного?
Я падаю на диван рядом с ним.
У него слегка вытягивается лицо.
– Мы с этим уже пожили, – замечает он. – Ты ничего не хочешь вывешивать?
– Нет, нет, хочу. Конечно, хочу. Просто, знаешь… хотела удостовериться.
Он скептически на меня смотрит, потом достает телефон и листает фотографии.
– Я думал про эту, – говорит он, разворачивая телефон ко мне, чтобы показать снимок: это тот, где он на одном колене, а я прижала ладонь ко рту. – Мне нравится, какой у тебя удивленный вид, – добавляет он.
– Ха. Ага.
У него кривятся губы.
– Все хорошо?
Я замираю. Мне кажется, что я попалась.
– Да. Нет, прости, что я… – Я умолкаю, не до конца понимая, за что извиняюсь.
– Это серьезный шаг, – допускает он. Его пальцы скользят по моему бедру. – Я пойму, если ты нервничаешь. Я не хочу тебя заставлять что-то делать, если ты сама не хочешь.
Глаза у него округлены и светятся заботой. Я наслаждаюсь этим зрелищем; возможно, это последний раз, когда он смотрит на меня с приязнью. Я в ужасе оттого, что нужно открыть ему правду, но я и так затянула с этой хитростью. Как ни ужасно признаваться, другой вариант еще хуже.
– Блейк, мне нужно кое-что тебе рассказать, – произношу я, заставляя слова сойти с языка, пока не струсила. – О том, как мы познакомились.
– Да? – спрашивает он.
– Я… – Я глубоко вдыхаю. У меня уже кружится голова. – Я случайно запостила кое-что в Инстаграм накануне вечером. Фотографию себя в обручальном кольце. И все подумали, что я на самом деле обручилась.
– Так… – говорит он, озадаченно глядя на меня.
– Так что в тот вечер, когда мы встретились, у меня был план: найти парня, который в итоге сможет сыграть роль моего жениха.
Он склоняет голову к плечу и морщит лоб.
– Но зачем?
– «Украшениями Бруклина» сразу так заинтересовались, – объясняю я. – Я никогда раньше не видела такого подъема продаж. Я бы убрала фотографию, но нам правда нужны были деньги, особенно когда нам подняли аренду и мы не могли себе позволить ее продлить. А потом… а потом я встретила тебя. И все пошло так хорошо. Я подумала: вдруг свадьба поднимет продажи, так же как «помолвка», – объясняю я, драматически расставляя пальцами в воздухе кавычки.
Он просто смотрит на меня с омерзением.
– Все произошло так быстро, – продолжаю я. – Рекламный агент предложил мне бесплатно сыграть свадьбу в отеле «Уит», а потом появилось платье, и просто не было подходящего момента, чтобы тебе все рассказать, потому что мы на самом деле друг в друга влюблялись.
– То есть ты меня все это время использовала, – без выражения произносит Блейк.
– Нет! То есть, возможно, поначалу это было кстати, но…
Он отчетливо передергивается.
– Но потом я почувствовала, что все это настоящее! Оно и есть настоящее. Я знаю, это трудно понять, но я не вру, когда говорю, что люблю тебя. Ты не можешь сказать, что то, что у нас с тобой, не настоящее.
– Не могу? Потому что у меня такое ощущение, что ты всю дорогу умело управляла нашими отношениями, чтобы набить кошелек, – обвиняет он меня.
– Ты сделал мне предложение по собственному выбору, – говорю я, выставляя подбородок. – Это был ты. И я была счастлива сказать «да».
Он смотрит на меня с такой горечью, что я сейчас разобьюсь вдребезги.
Он поднимается с дивана и, перейдя на другой конец гостиной, прислоняется к кухонному острову. Так сжимает край столешницы, как будто он помогает устоять на ногах. Я ничего не могу с собой поделать, у меня в глазах встают горячие слезы, которые вот-вот прольются по щекам.
– Ты использовала меня ради выгоды и ничего мне не сказала. Это не любовь, Элайза.
– Пожалуйста, Блейк, послушай, – умоляю я. Я, кажется, сейчас задохнусь. – Я знаю, это было неправильно. Я должна загладить свою вину. Но ты сам сказал, когда делал предложение – у нас будет лучшая на свете жизнь, вместе.
Повисает долгое молчание, Блейк смотрит на меня пустыми глазами. Я слишком боюсь отвести взгляд.
– Элайза, – тихо произносит он, так тихо, что я едва слышу. Это страшнее, чем если бы он кричал. – Уходи. Все кончено.
Я почти не чувствую ног, когда встаю с дивана.
– Я уйду. Уйду, – говорю я.
Надеваю туфли и хватаю сумочку.
Он по-прежнему стоит в кухне, неподвижно, с каменным лицом.
– Иди, – просто говорит он.
И я ухожу, закрывая дверь в квартиру своего жениха за спиной, судя по всему, навсегда.
Глава 21
Когда я просыпаюсь в понедельник утром, глаза у меня склеены. Они распухли, как грейпфруты, я плакала все выходные. Все какое-то гадкое и грязное: темные пятна косметики у меня на пальцах и на наволочке, мои сальные волосы, пропотевшие простыни. Небо снаружи тревожно голубое, как будто сейчас середина дня, а не мои обычные 7:30 утра по будильнику. В панике я хватаю телефон с тумбочки. Почти полдень. Конечно, я забыла вчера поставить будильник. У меня несколько сообщений и пропущенных звонков от Софи.
«Случайно заспалась, скоро буду», – пишу я в ответ, потом швыряю телефон на другую сторону кровати.
Чувствую я себя точно не так, как если бы заспалась. Я не спала по крайней мере до трех или четырех утра, пока мой мозг прокручивал одну и ту же сцену. Я раз за разом воспроизводила горький взгляд Блейка, холодный ужас, когда он понял, что я натворила, и ту боль, с которой он отказался даже сидеть рядом со мной. Я невольно переживала, что будет с Блейком, что случится с моей компанией и как все это отразится в прессе. Я понимала, что заслуживаю все это до последней капли: и панику, и отчаяние, и самобичевание. Я сделала кому-то больно ради собственных целей, а в итоге может оказаться, что они ничего не значат. Может быть, это карма. Может быть, я это заслужила – все потерять.
Я вытаскиваю себя из постели, надеваю самые удобные джинсы и огромную мужскую рубашку с распродажи, такую бесформенную, что можно не носить лифчик, а потом иду в ванную. Просто протираю средством для снятия макияжа под глазами, завязываю волосы в узелок и выхожу из квартиры. Не заслужила я выглядеть лучше.
Джесс подпрыгивает, когда я захожу в магазин.
– Ой, привет, – говорит она. У нее не получается сразу скрыть тревогу при виде меня.
– Привет, – отвечаю я.
Я удивляюсь, какой хриплый и низкий у меня голос. Джесс помогает паре примерять обручальные кольца, и они отстраняются, когда я плетусь через магазин. Счастливая пара, воркующая над моими собственными бриллиантовыми кольцами, – это последнее, что я сейчас хочу видеть.
В задней комнате Софи тянет смузи, глядя в Matrix, программу, которую ювелиры используют, чтобы создать фотореалистичные компьютерные модели новых украшений. Это последний шаг в процессе дизайна, после которого набросок превратится в осязаемое украшение.
– О господи, выглядишь жутко, – говорит Софи.
– Спасибо, – скриплю я.
Софи заняла кожаное кресло Хелен, так что я выбираю один из серых складных стульев напротив нее и сажусь.
– Что случилось? – нерешительно спрашивает Софи.
– Я рассказала Блейку правду. Он меня бросил, – объясняю я.
Я впервые произнесла эти ужасные слова вслух. Они кажутся неправдой.
– Элайза, мне так жаль, – говорит Софи и тянется через стол, чтобы взять меня за руки. – Мне так жаль, так жаль, что он это сделал.
– Мне тоже, – шмыгаю носом я.
– Ты как? – спрашивает она.
У нее на лице только жалость. Я качаю головой; я слишком подавлена, чтобы говорить. Я хочу одного: уткнуться в плечо старшей сестре и пореветь. Хочу рыдать, громко всхлипывая, чтобы она гладила меня по спине и по голове. Я подаюсь вперед и позволяю ей меня обнять.
Но в итоге я не могу расслабиться в ее объятиях. У нас есть проблемы поважнее моего разбитого сердца. Я пытаюсь дышать ровно, чтобы успокоиться.
– Софи, ты ведь понимаешь, что это для нас значит? Для бизнеса? – спрашиваю я.
У нее вытягивается лицо.
– Ох, – мрачно произносит она. – Говори.
Я выпрямляюсь. Как бы я ни была расстроена, мои чувства сейчас не главное. Я нас в это втянула, мне и надо стать достаточно сильной, чтобы нас вытащить.
– Я думала, что мы будем зарабатывать достаточно, чтобы продлить в октябре лизинг, – объясняю я, усилием воли перестав всхлипывать. – Но это было, когда я учитывала свадьбу и ставила на огромный всплеск продаж, отзывы в прессе и новых клиентов.
Я открываю на столе лэптоп и показываю Софи состояние наших финансов.
– Видишь, здесь все выглядит хорошо, – говорю я, показывая ей страницу с актуальными цифрами. Потом открываю другую страницу. – Я пересчитала все, спрогнозировав, как пойдут дела при повышении аренды и оглушительном успехе свадьбы.
– Довольно неплохо, – замечает Софи.
– Но потом… – Я открываю новую страницу. – Смотри, что будет, я посчитала, если аренда возрастет, а свадьба не состоится.
У нее вытягивается лицо.
– Мы останемся без денег, – тихо произносит она.
– И очень быстро, – подтверждаю я.
Она прикусывает губу и колеблется, прежде чем задать вопрос.
– Ты не думаешь… ты не думаешь, что есть способ вернуть Блейка, да?
При мысли о том, чтобы снова посмотреть ему в лицо, мне хочется рассыпаться в пыль.
– Я пока не сдаюсь, но, думаю, нам нужно готовиться к той реальности, в которой свадьбы не будет, – говорю я.
Она разглаживает руками нахмуренный лоб и на мгновение умолкает.
– А если уволить Джесс? – спрашивает она, достаточно тихо, чтобы ее голос не услышали в другой комнате.
– Если я это сделаю, меня замучает чувство вины, – вздыхаю я. – И ее помощь нам действительно нужна. У тебя дел предостаточно, ты занимаешься дизайном и заполняешь заказы, а я не всегда могу встать за прилавок. Мы полагаемся на нее, чтобы тут все работало, – ты же знаешь.
– А если мы закроем магазин и полностью уйдем онлайн? – спрашивает она.
Мы обсуждали преимущества оффлайнового магазина перед ведением дел только в Сети и раньше, когда только планировали запустить компанию и не были уверены, насколько смело можем мечтать. Тогда мы согласились: оффлайновый магазин привлекает тех, кто просто шел мимо, и сообщает делу желанный оттенок основательности. Это признак здорового бизнеса. А с эгоистической точки зрения – мы обе чувствовали, что выросли в магазине и, черт возьми, хотим свой.
Не у всех наших конкурентов есть оффлайновые магазины. Некоторые снимают крошечные рабочие площади в неприметных офисных зданиях, где встречаются с клиентами только по предварительной договоренности. Некоторые работают с клиентами по FaceTime, хотя я не уверена, что это потребует столько людей, чтобы было необходимо платить Джесс. Есть примеры; я видела, как другие ювелирные компании работают именно в таком режиме. Но в этом не будет ничего особенного. Мне будет казаться, что у нас не получилось.
– Понимаю, это не идеально, но, похоже, это сейчас единственное, что мы можем, – говорит Софи.
– Я волнуюсь, как это отразится на нашей репутации, – отвечаю я.
– А что, будет лучше, если мы будем вынуждены совсем уйти из бизнеса? – замечает Софи.
Я не могу не думать о том, что было несколько месяцев назад, когда я была полна безграничной оптимистической энергии по поводу всего, что может случиться. Да, у меня было кольцо с бриллиантом и не было ни мужчины, ни плана, но мне казалось, что у меня масса возможностей. Это было волнующе. У меня был выбор. Теперь кажется, что выбор я сделала неправильный. Как сказала Софи, тайное стало явным, я получила кучу писем от авторов и редакторов разных свадебных журналов и женских сайтов, все они предлагают написать о моей свадьбе, если я соглашусь на интервью. Черт, где-то там портниха подгоняет мое платье по фигуре как раз в эту минуту. Хорошо это или плохо, но подготовка к свадьбе идет, и это по-прежнему может спасти бизнес.
– Я не готова пока отказываться от магазина, – в конце концов говорю я. – Не знаю, как я все это буду исправлять. Но попробовать надо.
«Зайду выпить, – пишу я Раджу, выходя в тот вечер из магазина. – Мне правда надо».
«Что случилось?» – отвечает он.
«Ы. Лично расскажу», – пишу я.
В «Золотых годах» сегодня непривычно много народу; заняты все барные табуретки, а группа клиентов стоит с бокалами в руках, жадно глядя на места вдоль стойки. Когда Радж меня замечает, то машет в сторону самой дальней от двери табуретки. Я протискиваюсь сквозь толпу, и меня встречает башня из сырных палочек и полный кувшин пива.
– Я решил, тебе понадобится больше одного бокала, – говорит Радж, улыбаясь поверх этих трофеев. – И я сберег для тебя место от этой бригады отмечающих день рождения.
Впервые больше чем за сутки я по-настоящему улыбаюсь. Усаживаюсь на табуретку и тут же запихиваю верхнюю сырную палочку в рот, пока Радж наливает мне первый бокал пива.
– Ы осто амгем, – говорю я, пытаясь назвать его ангелом с набитым жареным сыром ртом.
– Так что у тебя стряслось? – спрашивает он.
Я бормочу объяснения в тарелку, чтобы не видеть лица Раджа.
– Мы с Блейком расстались, – тихо говорю я.
Я почти чувствую, как сидящая рядом девушка прислушивается, а мне не улыбается оказаться в вирусном твите про подслушанную в баре историю разбитого сердца.
– Он был готов объявить о нашей помолвке, а я просто не могла ему позволить это сделать до того, как он узнает правду про то, почему я за ним охотилась и как планировала свадьбу. Так что я ему сказала, и он, ну, расстроился.
– Элайза, нет, – морщится Радж. – Мне так жаль. Это ужас.
Но то, что он говорит дальше, застает меня врасплох.
– Как ты, держишься? – спрашивает он.
Я не заслуживаю сочувствия. Я пожимаю плечами и смотрю в тарелку, чтобы не смотреть Раджу в глаза.
– Ладно тебе. Расставание всегда ужасно. Не надо делать вид, что ты молодцом.
– Да, но я это заслужила. То, что мне так погано, – замечаю я.
– Может, это была не лучшая твоя идея, но ты хорошая, – говорит Радж. – Я знаю, что хорошая. Иначе ты бы вообще не созналась Блейку.
Я не знаю, верю ли я ему. Меня внезапно страшно тянет грызть ногти или ковырять пальцы, – что угодно, только бы отвлечься от своих чувств, – но я знаю, что нельзя.
– Так что теперь? Свадьба отменяется? – спрашивает он.
– Не знаю. Наверное. Я просто… я не знаю. Я не знаю, смогу ли поговорить с Блейком.
Радж снова морщится.
– Да, это будет непросто. После того, как ты типа растоптала его чувства.
Его слова заставляют меня очнуться от жалости к себе и что-то сделать.
– Не начинай, – говорю я, кидая сырную палочку ему в лоб.
Он успевает нырнуть и уклониться и стреляет в меня из пальцев, давая понять, что не считает меня уж совсем скотиной. Или, по крайней мере, я надеюсь, что именно это он имеет в виду. Потом он срывается к клиенту.
Пока Радж работает, я мрачно листаю Инстаграм. Похоже, Холден и Фэй ходили в выходные на свадьбу. Он запостил их совместную фотографию в вечернем; она откомментила: «Мой вечный спутник на свадьбах». Я так стискиваю зубы, что они сейчас рассыплются в пыль.
Радж еще занят. Меня трясет от отчаяния. Если кто-нибудь и знает, что сказать, чтобы мне сейчас стало лучше, это Хелен – обо всем этом надо поговорить с ней. Я набрасываю ей письмо.
«Привет, Хелен.
Как ты? Знаю, что меня давно не было слышно. Прости, что не звонила чаще. Я по тебе скучаю.
У «Украшений Бруклина» дела идут неважно. Осенью нам поднимают аренду, а я не знаю, сможем ли мы ее себе позволить. Ну, это не совсем правда – я точно знаю, что не сможем. Я думала, у меня есть план, как с этим справиться, но все развалилось, и…»
Радж возвращается ко мне с надеждой в глазах.
– Вид у тебя несчастный. От чего тебе станет получше? Выпить? Отвлечься? – предлагает он.
– Отвлеки меня, пожалуйста. Это было бы идеально, – говорю я, сохраняя и закрывая черновик письма, прежде чем закрыть его.
Я все равно ничего не могу рассказать Хелен, чтобы не выглядеть неудачницей. Я не хочу, чтобы она видела меня в таком состоянии; она будет разочарована.
– Ну, у меня день был не такой драматичный, как у тебя, но получилось совершить прорыв с МРП для Кармен – с минимально рабочим продуктом, – напоминает он мне. – Я пока не закончил, но думаю, она будет очень довольна. В смысле, надеюсь.
Он стучит по деревянной стойке.
– Круто, – отвечаю я, желая, чтобы голос у меня был по-настоящему воодушевленным, как Радж того заслуживает.
– Я хотел сегодня утром позаниматься в зале, но потом решил быть с собой честным и отменил членство в клубе, куда за последние месяца два заходил, может, пару раз, – добавляет он.
– Ха, – говорю я. Звучит уныло; я даже засмеяться толком не могу.
Он на мгновение задумывается, потом вытаскивает телефон.
– Я тебе просто покажу самых хорошеньких зверят во всем интернете, ладно? – говорит он.
И пожалуйста, секунду спустя я уже смотрю на маленькую альпаку, едва стоящую на ножках и выглядящую так, будто она состоит в основном из пуха, а не из кожи и костей. Потом он показывает мне гифку с кучей извивающихся новорожденных золотистых ретриверов, а потом самого милого котенка с белой манишкой, которого я видела в жизни. Этого хватает. Мой рептильный мозг счастлив; я даже пищу.
– Ага! – с торжеством произносит Радж. – Улыбнулась. Есть! Сейчас вернусь.
Он хватает одну из моих сырных палочек, быстро осматривает зал, чтобы убедиться, что никому не требуются его услуги, и ныряет в комнату для персонала. Я жду, прихлебывая пиво, поедая сырные палочки и рассматривая людей, вместо того чтобы сидеть в телефоне. Но в итоге мне приходится посмотреть, сколько времени. Прошло пятнадцать минут. Странно, что Раджа так долго нет. Я вижу, что посетители тоже начинают дергаться; тут, похоже, первое свидание пошло не так, один скучающе смотрит в пространство, другой машет, чтобы принесли счет. Два человека навалились на стойку, они хотят заказать напитки. Где Радж? Я уж думаю, не написать ли ему. Особенно странно, что он вот так без предупреждения исчез, когда здесь я. Между нами уже давно существует неписаное правило: я прихожу не только выпить, я прихожу к другу. Даже если технически он работает, «Золотые годы» – отличное место, чтобы потусить.
Как раз когда у парочки на свидании делается такой вид, как будто они сейчас умрут от скуки, появляется Радж. Он быстро обслуживает клиентов: принимает заказы, предлагает повторить, распечатывает чеки. Потом возникает у моего конца стойки.
– Как у нас тут дела? – спрашивает он.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– А, да, да, да, – отвечает он, зачесывая пальцами волосы. – Все хорошо. Ты слышала, что сегодня твитнул Трамп?
– Нет. Наверное, пропустила.
– А, ну так вот… – говорит он, вытаращивая глаза.
Пока мы говорим о политике, о мелкой драме барменов в «Золотых годах» и о нелепых сексуальных похождениях парня, с которым Радж снимает квартиру, туман печали, окружавший меня со вчерашнего дня, начинает рассеиваться. Радж очень горячо участвует в разговоре – говорит эмоционально, машет руками, слушает очень внимательно, из-за чего мне кажется, что ему действительно не все равно. Временами ему приходится отбежать к клиенту, но он всегда возвращается и продолжает разговор с того места, где остановился.
А потом Радж внезапно смотрит поверх моего плеча на дверь бара. Здесь шумно, но я различаю знакомые голоса. Я оборачиваюсь и вижу Софи, Лив, Кармен, Джесс и даже Сашу и Кэролайн из колледжа. Сашу и Кэролайн я не видела несколько месяцев – поверить не могу, что они здесь. Они проталкиваются через толпу и кидаются меня обнимать.
– Сюрприз! – кричат они.
Кармен водружает мне на голову тиару из стразов, а у Софи в руках небольшой букет подсолнухов, завернутый в бумагу.
– Девочки! Вы что здесь делаете?! – верещу я.
Они робко смотрят на Раджа.
– Это его идея, – объясняет Джесс.
Я разворачиваюсь на барной табуретке к нему лицом.
– Ты это все сделал для меня?
Он чешет затылок и краснеет.
– Ну, может, я отлучился написать Кармен, а она все устроила.
– Радж!
– Ты сказала, что хочешь отвлечься! Я подумал, что вечеринка-сюрприз – самое то.
Меня просто сносит этой любовью и поддержкой, не считая того, что у меня ком в горле. У моих слезных протоков напряженный день. Я тянусь через стойку, чтобы обнять Раджа – так крепко, как только позволяет это положение.
– Ты потрясающий, – шепчу я ему на ухо.
– Все это немного внезапно – вечеринка по случаю помолвки, или вечеринка по случаю разрыва, или что это вообще, – но я бы ни за что ее не пропустила, – говорит Саша.
– Ну, в любом случае звучит сочно, так что… – говорит Кэролайн. Она в жизни не упустит хорошую сплетню.
Я закатываю глаза и смеюсь. Кто бы думал, что я еще могу смеяться?
– Офигеть!
Я оглядываю бар.
– Я пока не вижу свободных мест, но, может быть, что-нибудь освободится?
– Вообще-то я договорился, на остаток смены меня подменит другой бармен, – говорит Радж. – Он будет через минуту, а потом, я подумал, можем подняться на крышу.
Меня просто убивает, как быстро он все это провернул; какой же он заботливый.
– Чувак, я тебя люблю, – выпаливаю я.
– Господи, да перестань ты притворяться, что влюблена во всех и каждого, – стонет Кармен. – Я за тобой не успеваю!
Глава 22
Мы все проскальзываем через комнату для персонала на лестницу, поднимаемся на шесть этажей по бетонным ступеням. Когда Радж открывает тяжелую дверь на крышу, нас встречает пыльно-синее сумеречное небо и ночная духота позднего лета. Неподвижный теплый воздух густ от возможностей. У Раджа в руках два кувшина пива, мои друзья несут стопки бокалов, а я прижимаю к груди подсолнухи Софи. Перед нами вид на Бруклинский мост и нижний Манхэттен за Ист-Ривер, от которого отвисает челюсть; когда я подхожу к краю крыши, внизу виден и мой дом на другой стороне улицы. Насколько хватает глаз, сверкают огни, на других крышах тоже собрались компании.
Радж, конечно, знаком с Кармен, но с остальными от видится впервые. Я порываюсь всех друг другу представить, но выясняется, что нет необходимости. Он легко влился в компанию. Сам представился Саше, которая пишет об отношениях для Esquire, и ее лучшей подруге Кэролайн, которая подрабатывает сценариями для сериала «Закон и порядок: Специальный корпус». Саша живет всего в нескольких кварталах от меня, но мы не виделись с тех пор, как я запустила «Украшения Бруклина», разве что сталкивались случайно да пару раз завтракали в Bagelsmith. Мне из-за этого неловко. Она мне так помогла, когда я в первый раз рассталась с Холденом (и во второй, и в третий).
Я кладу подсолнухи и сумку, забираю у Раджа один кувшин и начинаю наливать, передавая бокалы всем. Кармен вытаскивает из сумки колонку, и вскоре мягкий электронный бит превращает наше собрание в настоящую вечеринку.
– Кто-нибудь хочет произнести тост? – спрашивает Софи.
Она сегодня не пьет, но она всегда за мной присмотрит, как положено старшей сестре.
– Да, тост! – подхватывает Лив.
По крайней мере она видела немало вечеринок по случаю расставаний и празднований развода.
– За Элайзу! – провозглашает Кармен. – За мою самую умную, самую прекрасную подругу, которая каждый день впахивает больше, чем мы все, вместе взятые, чтобы воплотить свои мечты… и… и…
Думаю, она запинается, потому что пытается превратить повод для этой вечеринки – мое новое одиночество – во что-то, что не выглядело бы слишком депрессивно. Это нелегко.
– …и за то, что ты теперь свободна! – вступает Радж, поднимая бокал и глядя прямо на меня. – Потому что теперь мы можем выражать друг другу сочувствие, вместе свайпя Тиндер.
– Я за тебя выпью, но не уверена, что я сейчас в состоянии с кем-то встречаться, – говорю я, драматичным жестом указывая на свои волосы безумного ученого и опухшие глаза. – Я сейчас прям красотка, скажи?
– Да ладно, ты отлично выглядишь, – говорит Радж.
– Может, немного консилера под глаза… – предлагает Джесс.
– Ой, хватит, все у вас, ребят, будет в порядке, – говорит Саша, закатывая глаза.
Я смотрю на людей, которые бросили все, чем были заняты, чтобы побыть со мной просто потому, что я в них нуждалась.
– Со мной рядом хорошие люди, которые помогут мне это преодолеть, – говорю я.
На этой ноте все чокаются и выкрикивают «ура!» и «лехайм!». Компания разбивается на отдельные разговоры.
Чистая правда, мне грустно, страшно, и – прежде всего – меня душит чувство вины, как никогда раньше. Но меня приятно удивляет то, что среди друзей я понимаю: я не одинока. Я пытаюсь представить, что сейчас делает Блейк – запоем смотрит «Безумцев» со стаканом виски в руке? Клеит девушек в «Дорриане»? Гадать об этом больно. Вместо этого я озираюсь, вижу Раджа, оживленно беседующего с Сашей и Кэролайн, и встреваю в их круг, чтобы всех обнять. Радж слегка вздрагивает, я застала его врасплох.
– Ты потрясающий, ты это знаешь? – говорю я.
– Элайза! – восклицает он со смехом. – Ты меня уже благодарила внизу, в баре.
– Я знаю, знаю, – говорю я, отстраняясь. – Но серьезно, Радж. Никто раньше для меня ничего такого не делал. Это просто… ты настоящий друг.
Он пожимает плечами.
– Ну да, тогда я, наверное, потрясающий.
Я брожу по крыше, большей частью прислушиваясь к разговорам своих друзей, меня слишком переполняют их любовь и поддержка, и – честно – я слишком вымотана, чтобы как-то деятельно участвовать самой. Лив дает Кармен юридический совет по поводу регистрации компании с ограниченной ответственностью. Кэролайн засыпает Софи и Джесс вопросами про огранку и чистоту бриллиантов; похоже, она хочет, чтобы ее бойфренд, Оуэн, вскоре задал тот самый вопрос.
В какой-то момент мои друзья, к удовольствию Раджа, разражаются чередой постыдных историй времен колледжа, перескакивая с того, как я победила, когда нужно было пить из бочонка, стоя на руках, на вечеринке в Бушвике, на то, как я то ли сосалась, то ли нет с тремя матросами в увольнении, чтобы они купили мне и моим друзьям по желейному коктейлю.
– Она так остепенилась, – клянется Радж.
– Ха, еще бы, – говорит Софи, бросая на меня взгляд, полный насмешливой сестринской любви. – Мы же все знаем, как поразительно Элайза умеет обуздывать свои порывы и вести себя осмотрительно.
Я достаю телефон, снимаю на видео идеальную команду своих друзей на фоне города и выкладываю видео в Инстаграм.
– Черт, у вас лучшая на свете жизнь, – пишет мне один из подписчиков.
Я хочу верить, что это правда.
Два часа спустя мы все еще сидим на крыше, скрестив ноги, тесным кружком, и допиваем пиво. Разговор переключился на истории о худших разрывах. Собравшиеся признают меня фактическим победителем, но есть и вторые места по жести. Радж наконец-то рассказывает, что случилось с его бывшей, – она разорвала трехлетние отношения посреди его дня рождения. Саша вспоминает, как ее парень совпал с ее коллегой в Тиндере. Джесс когда-то встречалась с парнем, который резко оборвал их совместное лето, объявив: «Я больше так не могу», – прямо посреди секса.
От сочувствия друзьям моя собственная драма несколько притупляется, но меня почти тошнит от чувства вины. Разрывы моих друзей случились не по их вине. И, как бы болезненны они ни были, ставки были не так велики и связь не так прочна. Мои друзья не облажались, как я – они никому не разбили сердце. Я все больше убеждаюсь, что большинство расставаний происходит из-за того, что искра гаснет или два человека понимают, что они все-таки не подходят друг другу. Я не знаю никого, кто спровоцировал бы разрыв таким расчетливым путем.
Всю ночь меня подбрасывает, когда начинает вибрировать мой телефон. Умом я понимаю, что это скорее всего уведомление Инстаграма или письмо от J. Crew, приглашающее меня на миллионную распродажу, – я их получаю с тех пор, как шесть лет назад случайно подписалась на их рассылку. Мне не хватает крохотных, ежедневных всплесков уверенности, которые я ощущала каждый раз, когда мне писал Блейк. Часть меня размышляет, должна ли я первой с ним связаться и попросить прощения; часть думает, что из уважения надо оставить его в покое, которого он, судя по всему, хочет. Но с запланированной свадьбой, до которой всего четыре недели, и с лежащей на весах судьбой моего бизнеса я не знаю, могу ли позволить себе дожидаться, пока его отпустит.
Весь день я была в депрессивном тумане, но свадебные часы продолжают тикать. Ковыряться в своих чувствах – непозволительная для меня роскошь, мне нужно разработать план, чтобы двигаться дальше. Слишком многое поставлено на карту. Я в долгу перед Софи, Джесс и родителями, я должна найти, как спасти «Украшения Бруклина»; себе самой должна. У меня в уме крутятся какие-то обрывки идей, но в последовательный план они пока не складываются. Я не хочу выпадать из разговора друзей, – тем более что они собрались вытащить меня из депрессняка, – но сосредоточиться мне трудно.
Есть крохотная возможность, что я смогу попросить у Блейка прощения, он сможет остыть, и мы сможем все починить как раз к свадьбе. Я не верю, что он меня когда-нибудь полностью простит за причиненную боль, но предположить, что он может счесть брак деловым партнерством, не самая безумная мысль в мире. Он сам говорил: вместе мы – мощная пара. Я могу представить, что мы объединим бизнесы, или будем друг друга рекламировать, или когда-нибудь создадим империю роскошных аксессуаров. Он амбициозен. Он может меня понять. Мне просто придется убедить его, что это верная стратегия.
Но надо быть дурой, чтобы полагаться на этот план. Конечно, у меня стакан всегда наполовину полон, но я не идиотка. Я не стану винить Блейка, если он навсегда исполнился ко мне отвращения. Он в душе романтик. Он забил холодильник сыром просто потому, что знал, что я люблю сыр; он прислал мне роскошные часы, чтобы я надела их на его вечер; господи, да он предложение сделал на яхте! Я не могу представить, что он теперь согласится взять меня в жены. Он, наверное, думает, что я – стерва с ледяным сердцем. Он, наверное, прав.
Возможно, отменить свадьбу будет все-таки самым верным решением. Я смогу все это оставить позади. Не то чтобы я выкинула кучу денег на ресторан, платье или медовый месяц – я умудрилась все получить бесплатно, кроме нескольких вещей вроде пары голубых атласных туфель, которые, поддавшись порыву, купила онлайн. Но сообщить подписчикам, что мы с Блейком разорвали помолвку, будет означать только новую волну вопросов и драмы, а, учитывая, что я зарабатываю на жизнь продажей «долго и счастливо», это скорее всего навсегда погубит мою репутацию. (Не будем упоминать о том, что объяснить нашей любопытной тете Линде, почему ей нужно вернуть билет на самолет, само по себе будет кошмаром. Я точно не выживу.) Если я откажусь от свадьбы, не думаю, что «Украшения Бруклина» устоят. Моя кредитная история в качестве хозяйки бизнеса будет испорчена. Компания, конечно, не переживет осень без значительного падения. Так не хочется терять магазин. Ужасно будет увольнять Джесс. Софи, Лив и родители получат серьезный финансовый удар. И, если компания в итоге рухнет, я рухну вместе с ней.
У меня родилась смутная идея, но я пока не знаю, что с ней делать. Эмоционально я к этому точно пока не готова и не знаю, возможно ли это вообще. Если – если тут размером с Эверест – я смогу найти парня, который захочет притвориться моим женихом, смогу я выдать нас за пару? Сможем мы разыграть свадьбу? Это не обязательно должно быть браком по закону. Нужно, чтобы все просто выглядело как взаправду. Можно оставить Блейка в покое залечивать раны, дать ему время; репутация моя останется в целости; я смогу предпринять последнюю попытку спасти «Украшения Бруклина»; и даже если подъема продаж от свадьбы окажется недостаточно, чтобы продлить аренду, по крайней мере я попытаюсь.
Но я не думаю, что у меня хватит сил осуществить это прямо сейчас. Тоска по Блейку ревет у меня в ушах, как двигатель самолета, это как удар под дых, как багровый синяк на месте удара. Даже если я смогу разыграть поддельную свадьбу, не думаю, что смогу пройти к алтарю без слез и комка в горле. Я не могу представить, что у меня в уме и в сердце хватит места на новые отношения – даже не поддельные.
В реальность меня возвращает рука Джесс на моем плече.
– Эй, мне пора, – извиняющимся тоном говорит Джесс. – Надеюсь, у тебя все будет хорошо. Увидимся завтра, ага?
– Да! – Я встаю и чувствую, как у меня кружится голова. – Да, да, конечно! Спасибо, что выбралась. Для меня это много значит.
Она обнимает меня на прощание.
– Мы вообще-то тоже пойдем, – говорит Софи.
Они с Лив прощаются со всеми.
– Если честно, – говорит Лив, – считай, что увернулась от пули. Показатели разводов для пар, которые знакомятся и женятся меньше чем за год, астрономические, поверь.
– А вот и то раздражающе разумное замечание, которое, я уверена, ты приберегала месяцами, – огрызаюсь я.
Она поднимает руки.
– Просто сказала чистую правду.
– О боже, идем, пока ты все окончательно не испортила, – говорит Софи, увлекая жену к дверям. Потом поворачивается ко мне и кричит. – Люблю тебя! Спокойной ночи!
Когда круг распадается, остальные тоже начинают вставать.
– Ты как? – спрашивает Кармен. Она с сочувствием гладит меня по руке. – Ты как-то отключилась на время.
– Да? Нет. Не знаю, – говорю я, пожимая плечами. – Это был лучший вечер, правда. Просто меня немножко накрывает. Знаешь, вся та куча дерьма, которым я себя закидала.
– Ты выкарабкаешься, – ободряюще говорит Саша.
– А если нет, пойдешь к моему терапевту, – предлагает Кэролайн. – Она невероятная.
Мне бы, наверное, не помешала сессия у психотерапевта, но я не знаю, смогу ли через пару месяцев оплатить медицинскую страховку.
– Я тебе сообщу, – говорю я, со вздохом снимая стразовую корону. У меня от нее болит голова.
– Больше не хочешь быть принцессой? – дразнится Радж. – Она тебе идет.
Я закатываю глаза и делаю иронический реверанс.
– Слушайте, я, наверное, на сегодня все, – говорю я. – Огромное вам всем спасибо, что были рядом.
– А как еще, – говорит Кармен.
Радж собирает пустые кувшины, мы берем бокалы. Когда мы уходим с крыши, я прихватываю свои подсолнухи. В баре внизу еще шумно.
– Как тут? – спрашивает Радж другого бармена.
– Чувак, я тебе должен сказать спасибо, – отвечает тот. – Чаевые просто космос. Я рад, что ты меня вызвал.
– Я тебе нужен? – спрашивает Радж.
– Не, все схвачено, – отвечает его коллега.
– Элайза, я понимаю, что сейчас все как страшный сон, но потом все будет хорошо, – говорит Кармен, крепко меня обнимая. – Я тебя люблю.
– Парни отстой, а ты нет, – говорит Саша; она, наверное, так прощается.
Я смотрю, как мои друзья идут к двери, и теряю их из виду, когда они выходят. Ужасно, что от этого меня охватывает печаль. Мы больше не в колледже; и по уму я не должна ждать, что кто-то из подруг просидит со мной всю ночь, отвлекая меня слащавой музыкой начала 2000-х и домашним печеньем. Я должна быть сильной и справляться сама. Так ведь взрослые женщины лечат разбитое сердце, да?
– Депрессовать – это нормально, – говорит Радж, как будто понимает, о чем именно я думаю. – В смысле, это все плохо. По-настоящему плохо.
Я невесело смеюсь.
– Да. Плохо. Несмотря на то, что я сама во всем виновата.
Он сочувственно гладит меня по плечу.
– Не была ты во всем виновата.
– Конечно была! – восклицаю я.
– Отношения – это улица с двусторонним движением, – говорит Радж. – Может быть, ты не была честна, потому что он не давал тебе чувства покоя.
Предположение Раджа меняет ход моих мыслей, и я не знаю, как на него реагировать.
– Давай провожу тебя домой? – предлагает Радж.
– Да, спасибо, – говорю я.
Я собираю вещи. Он придерживает передо мной дверь бара. До моей квартиры идти тридцать секунд, даже если считать время, пока ждешь нужного сигнала светофора. Но мне этого хватает, чтобы принять решение.
– Радж, хочешь зайти и потусить? – спрашиваю я, останавливаясь у дверей своего дома. – Я ничего такого не имею в виду, просто. Думала, может, поболтаем или телевизор посмотрим, что-то такое.
Даже в темноте я вижу, как он дважды моргает.
– Ладно, забудь, я ничего не говорила, – говорю я, отворачиваясь, чтобы отпереть дверь.
Я вообще могу в последнее время сделать что-нибудь правильно?
– Стой, Элайза, – говорит Радж. Он протягивает руку и берет меня за запястье. – Я поднимусь.
– Ты не обязан, – говорю я. Я чувствую, как у меня вспыхивают щеки.
– Нет, я правда не против, – говорит он.
Я прикусываю губу.
– Ладно, – просто отвечаю я. – Спасибо.
Глава 23
Я открываю входную дверь, веду Раджа наверх по лестнице, отпираю дверь в квартиру. Беспорядок меня уже не смущает. Радж видел меня с худшей стороны. Он с удобством устраивается на диване. Я вынимаю из холодильника две бутылки зельтера, протягиваю одну Раджу и сажусь на другой конец дивана.
– Итак, ты официально переходишь на третий уровень Школы Расставаний, – говорит Радж, беря пульт от телевизора.
– Третий уровень?
– Мы уже прошли первый уровень: алкоголь и еда, – серьезно говорит он. – И второй, когда заставляешь себя встречаться с друзьями, чтобы не плакать в одиночестве в пиво.
– Ясно, спасибо, что просветил, – говорю я, передразнивая его серьезный тон.
– Итак, уровень третий. Надо найти, во что затупить на Нетфликсе. Слезливые романтические киношки и ромкомы строго исключаются, что означает – нам нужен или тупой боевик про полицейских корешей, или по-настоящему жуткий ужастик.
Мне нравится, что Радж способен превратить худший день моей жизни во что-то почти смешное.
– Я думаю, мне нужен телевариант утешительной еды, – говорю я. – То есть… «Офис»?
– Ты уверена, что эмоционально готова сейчас смотреть, как Джим истекает слюной на Пэм? – спрашивает он.
– Думаю, первый сезон выдержу. Там все строго во френдзоне.
– Значит, «Офис», – говорит Радж, ставя сериал на загрузку. – Наш любимый.
Оттоманки хватает только на половину дивана, так что я двигаю ее к центру, чтобы мы оба могли ею воспользоваться. Радж придвигается чуть поближе ко мне и забрасывает на нее ноги. Я тоже кладу ноги на оттоманку, тщательно стараясь его не коснуться.
Пока идет первая серия, Радж цитирует реплики Майкла и поразительно похоже изображает Дуайта и Стэнли. Когда серия заканчивается, я с облегчением наблюдаю, как он тут же щелкает пультом, запуская вторую. (Только человек с диким самоконтролем может остановиться после одной серии, а, давайте смотреть правде в глаза, это не моя сильная сторона.)
В какой-то момент во время второй серии я понимаю, что нога Раджа коснулась моей, но мне это почему-то не кажется странным. Адреналин, которым меня зарядила вечеринка-сюрприз, спадает, и я просто хочу расслабиться. Я сползаю на диване, так что моя голова ложится на спинку. Несколько минут спустя я меняю положение, чтобы сесть поудобнее, и обнаруживаю, что моя голова упирается в плечо Раджа. Ни один из нас не дергается. Интересно, ему все равно – но если бы было все равно, разве он бы не отодвинулся?
Потом начинается третья серия, потом четвертая, а потом я теряю нить. Наверное, уже полночь. Рука Раджа обнимает меня за плечи. Я переползаю по дивану, чтобы свернуться калачиком и положить голову ему на плечо. Последнее, что я помню перед тем, как заснуть, – это как мне легко лежать в его объятиях.
А потом я чувствую, как меня гладят по голове. Прошлый вечер встает у меня перед глазами: Радж устроил мне вечеринку-сюрприз на крыше «Золотых лет». Проводил домой, и мы включили «Офис». А это значит… это значит, что мы по-прежнему лежим рядом, свернувшись на диване. Эта рука у меня на волосах? Она его. Не Блейка. Раджа.
Я совру, если скажу, что понятия не имела, что он может быть ко мне неравнодушен. Все признаки налицо: он ставит мне бесплатные напитки; он обычно первым мне пишет; он делает для меня больше и лучше, чем сделал бы просто друг (эй, вечеринка-сюрприиииз!). Даже если в утреннем свете все это кажется ослепительно очевидным, когда его пальцы нежно гладят мои волосы, до сих пор от этого было легко отмахнуться. Я была нацелена на Блейка. У меня был парень. Между мной и Раджем ничего не могло произойти, так что я и не думала, что делать с химией между нами.
Но теперь, когда я уснула у него в объятиях, игнорировать это больше нельзя. То, как мгновенно мы зацепились языками при первой встрече? Это не подделаешь. И я сходила на достаточно много свиданий за последние десять лет, чтобы понимать, что то, как он умеет меня рассмешить, большая редкость. С Раджем никогда не возникает неловкого молчания или скуки. Мы не ведем разговор – мы просто разговариваем. Часто. Легко. Мне нравятся его теплые карие глаза и широкая улыбка. У меня совершенно точно были кое-какие мечтательные мысли по поводу того, как выглядят его руки, когда он поддергивает рукава.
От звука его голоса у меня начинает колотиться сердце.
– Эй, ты проснулась? – спрашивает он.
– Ага, – отвечаю я и сажусь.
Я не могу сразу прямо на него посмотреть. Я провожу пальцами под глазами, чтобы стереть темные следы косметики, которые точно образовались за ночь. Мне неловко: я не только вся мятая и грязная, по утрам у меня еще и изо рта пахнет не розами, и есть подозрение, что волосы у меня спутались самым неэротичным образом. Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к Раджу с выражением лица, как бы говорящим: привет, надеюсь, ты помнишь, что обычно я выгляжу более привлекательно, чем сейчас. Потому что мне вдруг оказывается не все равно.
– Я выключил Нетфликс после четвертой серии, – говорит он.
– Прости, что я на тебе уснула, – говорю я.
– Не бери в голову, – отвечает он.
У него на щеке выпавшая ресница, и, не успев подумать, что делаю, я ее смахиваю.
– Ресница, – объясняю я.
Он смотрит в сторону и трет подбородок. Он улыбается, и я не знаю, что делать с этим знанием.
Прежде чем мозг нагонит тело, я прижимаюсь к Раджу, поворачиваю его за подбородок к себе и целую. Губы у него мягкие, он теплый. Я целую его еще, отчаянно желая от него чего-то большего – больше страсти, больше нежности, – но он замирает. Я отстраняюсь и отодвигаюсь.
– Черт, прости, – извиняюсь я. – Я не знаю, с чего решила, что ты этого хочешь – что у тебя такое настроение.
Я никогда не смущалась при Радже, но внезапно начинаю переживать, что меня слишком много во всех смыслах: я слишком беспорядочная, слишком импульсивная, слишком беспечна с его чувствами. Я чувствую тот же обрыв внутри, что ощущала всю весну и лето: будто я прыгнула с вышки, не посмотрев, есть ли внизу вода.
– Я… эээ… ты… – начинает Радж, но качает головой и умолкает, пытаясь собраться. Прочищает горло. – Я не хочу, чтобы ты считала, что что-то должна просто потому, что я остался у тебя.
– Я не считаю, что должна, совсем, – быстро отвечаю я.
Он сглатывает и тревожно на меня смотрит.
– Я не хочу быть тем парнем, который появляется, как только девушка остается одна, понимаешь? Я не поэтому здесь. Я пришел как друг. Правда.
– Как друг, – эхом отзываюсь я. – А.
– Я в том смысле, что… Элайза, – он проводит рукой по лицу и смотрит на меня с болью. – Слушай…
– Я не думаю, что с твоей стороны непорядочно сюда явиться, на всякий случай, – говорю я. – Вспомни, это я тебя пригласила. Я хотела, чтобы ты был тут. Я по-прежнему этого хочу.
– Правда, – соглашается он.
Он смотрит на мое колено, как будто думает, не положить ли на него руку, но сдерживается.
Я прикусываю губу и наматываю прядь волос на палец. Похоже, не имеет значения, сколько я практикуюсь, говоря с мужчинами о своих чувствах; легче не становится. Я понимаю, что, если скажу, что на самом деле думаю, я могу навсегда погубить нашу дружбу – а я сейчас не могу себе позволить потерять кого-то еще. Но, несмотря на то, что поставлено на карту, мне нужно знать, что он на самом деле чувствует.
– Ты не всегда хотел быть просто другом, да? – спрашиваю я.
Он замирает.
– Не буду врать, ты мне понравилась, – соглашается он. – Но ты была не свободна. И если нам не суждено было, ну, встречаться… тусить с тобой тоже отлично. Я бы идиотом был, если бы от этого отказался.
Я делаю глубокий вдох и беру себя в руки, чтобы быть с ним откровенной.
– Тогда вот что. Когда я тебя вчера пригласила зайти, я не ждала ничего за пределами дружбы. Вообще. Но когда ты остался… не знаю, я из-за этого увидела все в другом свете.
– В другом? – Он склоняет голову набок.
Господи, открытость – жуткая штука.
– Я хочу тебя поцеловать еще, если ты не против, – говорю я.
Я надеюсь, это прозвучало уверенно и сексуально, как будто я – женщина, которая знает, чего хочет, и не боится этого попросить. Но Радж не тянется меня поцеловать. Совсем. Вместо этого он колеблется и отодвигается вглубь дивана.
– Элайза, – мягко говорит он.
– Да?
– Я здесь, если я тебе нужен, – говорит он. – Но ты должна меня выбрать. По-настоящему. Я не просто парень про запас, на которого можно рассчитывать, когда тебе грустно. Нельзя меня целовать, потому что тебе одиноко после разрыва. Это нечестно, когда ты тусишь со мной в баре, только если тебе нечем больше заняться.
Я чувствую, как у меня от стыда загораются щеки. Я не могу поднять на него глаза. Первый мой порыв – выкрикнуть: «Я так не делаю!» – но я знаю, что это неправда. У меня такое чувство, что меня поймали голой и выставили напоказ. Я хочу сказать Раджу, что он заслуживает больше, чем быть моим вторым выбором, но внезапно у меня в горле появляется комок. Это я перешла черту, не мне перед ним плакать. Он слишком привык приходить на помощь; он, наверное, в итоге будет меня утешать. Опять.
– Понимаю, – говорю я, не поднимая глаз. – Понимаю. И прости меня.
– Не извиняйся, – говорит Радж, поднимаясь и потягиваясь. Он ерошит волосы. – Я всего лишь хочу сказать: если я тебе нравлюсь, обращайся со мной как будто я тебе нравлюсь.
Я тоже встаю. Я не знаю, куда смотреть, или куда деть руки, или что сказать, чтобы разрешить внезапное тяжелое напряжение между нами. Я кладу руки на бедра, думаю, что это выглядит слишком агрессивно, и опускаю их по швам.
– Я не хотела подавать противоречивые сигналы, – говорю я. – Но ты прав.
– Да, я знаю, – спокойно произносит он. – Не надо сейчас ничего решать. Но если захочешь поговорить, ты знаешь, где меня найти.
Он идет к двери и берется за ручку.
– Элайза? – говорит он, обернувшись. – Тебе надо замедлиться. Продышаться. Не спеши. Незачем спешить.
Я пытаюсь выдавить из себя улыбку. Хотела бы я, чтобы надо мной не висел дедлайн – тихий звук тикающих часов заглушает все остальные звуки. Остается только гадать: если бы не было причины завязывать мою личную жизнь аккуратным бантиком к октябрю, запала бы я на Раджа? Если на то пошло, мне бы вообще нужен был Блейк?
– Да, спешить незачем, – тихо говорю я. – Пока.
Он уходит. Щелкает, закрываясь, входная дверь. Я слушаю, как стихают на лестнице его шаги, когда он спускается и выходит из здания. Ушел. Я укладываюсь животом на диван, чувствуя тепло, оставшееся после Раджа, и утыкаюсь лицом в подушку.
Итак, все ясно: я облажалась. Я была права только в одном – все это время я нравилась Раджу. Я не придумывала искрившуюся между нами химию; я не бредила, ловя его ласковые взгляды. Но это не значит, что я имела право целовать его, как только почувствовала себя одинокой, запутавшейся – и как только мне стало удобно. Радж заслуживает большего, чем девушку, которая еще не забыла кого-то другого.
Нечестно целовать Раджа, если я не готова быть рядом с ним, как он все это время был рядом со мной. Нужно сперва разгрести дерьмо в своей жизни, а потом тащить в нее кого-то. Меня страшно мучает то, что мне это не пришло в голову до того, как я попыталась засунуть язык ему в рот.
Отвратительная смесь стыда, унижения и отверженности, которую я ощущаю по поводу Раджа, накладывается на все ту же печаль, вину и панику, которые я ношу с собой с тех пор, как три дня назад рассталась с Блейком. Я чувствую себя остро и безысходно несчастной, и целиком по своей вине, такая я импульсивная идиотка. Я больше не могу подавлять естественную реакцию тела. Я рыдаю огромными слезами в подушку и разрешаю себе плакать до тех пор, пока окончательно не выматываюсь.
Закончив, я вытираю слезы и вытягиваюсь на диване. Может быть, я еще проиграю в уме неудавшийся поцелуй с Раджем, но сперва надо сделать кое-что еще. Я выуживаю телефон из щели между диванными подушками, открываю новое сообщение и набираю имя Блейка.
«Привет. Я знаю, ты на меня сейчас злишься, но, если и когда сможешь, я хотела бы поговорить. У меня к тебе деловое предложение».
Глава 24
В «Старбакс» спустя пять дней я вхожу как будто подступаюсь к раненому пугливому котенку: стараясь не совершать резких движений, которые его испугают. Блейк не ответил на мое первое сообщение, и я подумала, что на второе он тоже может не ответить, но он меня удивил, написав одно слово: «Зачем?» Ушло несколько дней на то, чтобы его убедить. Мы не обменивались сообщениями каждые несколько минут, как раньше, он отвечал всего раз в день. Я не могла понять, то ли ему действительно нужно время, чтобы подумать о моей просьбе, то ли он просто хочет меня наказать, затягивая наш разговор. Как бы то ни было, я заслужила это мучительное ожидание.
Он попросил встретиться с ним в «Старбаксе» в двух кварталах от его дома, несмотря на то, что в округе полно других милых кофеен. «Старбакс» здесь никакой, ни индивидуальности, ни обаяния. Мы могли бы сейчас сидеть в любой точке мира. Если разговор окажется ужасным и запомнится, по крайней мере это не испортит место, где Блейк обычно пьет кофе, инди-кафе у него на углу.
У меня уходит минутка на то, чтобы отыскать Блейка. Он сидит за дальним от входа столом, перед ним напиток, на нем – голубая рубашка, слишком формальная для воскресного утра. Он одет для деловой встречи. До меня доходит, что дело – это я. Блейк встает, когда я подхожу; я раскрываю объятия, но он не выказывает ни малейшего намерения ответить. Пожимать руку было бы слишком странно, поэтому он и этого не делает. Я крепко сжимаю перед собой руки.
– Привет, – говорит он.
Странно снова его слышать, после недели молчания. Привычная теплота испарилась из его голоса.
Я выдавливаю неуклюжее: «Эм…» – а потом быстро сажусь.
– Не хочешь кофе? – спрашивает он, возвращаясь на место.
Я бросаю взгляд на кассу, но очередь тянется почти до двери. Я не хочу, чтобы Блейк меня ждал.
– Нет, – говорю я. – Я… эээ…
Я прочищаю горло и собираюсь с силами, чтобы заговорить. Пока я ехала сюда на метро, меня парализовало, так я нервничала.
– Я хотела с тобой поговорить. Спасибо, что дал мне шанс.
Он упирается подбородком в переплетенные пальцы. Ждет, когда я скажу, что собиралась.
– Во-первых, прости меня, – начинаю я. – Прости за все, чем я оскорбила твое доверие и сделала тебе больно, я очень виновата.
Он поднимает бровь. Думаю, это знак, чтобы я продолжала.
– Я должна была быть с тобой честна с самого начала. Ну, возможно, не у «Дорриана». Но не буду врать: поначалу я воспринимала то, что у нас с тобой, как игру. Как будто, если я верно разыграю свои карты, я смогу спланировать для нас идеальное будущее и воплотить его. Но потом, когда мы начали испытывать друг к другу чувства, все изменилось. Временами я хотела тебе во всем признаться и жалею, что не призналась, но я слишком боялась, что ты не так отреагируешь, и все кончится. Я была эгоисткой и за это прошу прощения.
Его лоб пересекает болезненная морщина.
– Когда мы начали испытывать друг к другу чувства? – с горечью повторяет он.
– Может быть, ты первый, – соглашаюсь я. – Но ты мне правда был небезразличен. Ты это должен знать. Я не смогла бы притворяться.
– Нет? А во всем остальном смогла, – отрезает он.
Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить волны паники в груди.
– Я была неправа, я знаю это и прошу прощения. Я понимаю, этого, наверное, недостаточно. Но это правда.
– То есть, проще говоря, ты хочешь сказать, что любила меня, но недостаточно для того, чтобы быть со мной честной.
У меня перехватывает дыхание от стыда. Я жалею, что не взяла кофе, чтобы отхлебнуть сейчас или хотя бы покрутить картонную накладку на стакане. Сейчас я бы ее в клочья изорвала.
– Блейк… – начинаю я. Но слова не идут.
– Я так понимаю, ты пришла, потому что тебе от меня что-то нужно, – резко произносит он.
– Я…
– Не ври, – говорит он. – У тебя всегда что-то на уме. Я тебя знаю.
– Блейк, я… Я…
Я не могу заговорить. Он заслуживает услышать то, что я хочу сказать, но меня поражает, как трудно объяснить, чего я хочу. Хотела бы я знать, как тактично предложить ему жениться на мне без юридически обязывающей процедуры, но для этого не существует писаного свода правил. Меня разрывает на части.
– Господи, Элайза, да будь ты честной хоть раз в жизни! – взрывается Блейк.
Он точно привлек внимание окружающих. Меня накрывает неловкостью.
– Хорошо, слушай, я не собиралась ничего говорить, если только ты не будешь открыт этой возможности, потому что первое и самое важное, чего я хотела, – это попросить прощения, – начинаю я. – Повторю, я очень виновата. Правда, я понимаю. Но если хочешь, вот правда: моя компания в беде. Я не смогу продлить аренду, если только не будет серьезного подъема продаж, а, учитывая все, что я знаю, интерес к свадьбе мог бы это обеспечить.
– Ты не отменила свадьбу, – догадывается он.
– Нет, – признаю я. – Пока нет.
– И ты сюда пришла, потому что… – подсказывает он мне.
Я не знаю, смогу ли произнести это вслух. Я смотрю на него со значением, надеясь, что этот взгляд передаст все, что я хочу сказать.
– Говори, – понукает Блейк.
Я собираюсь с силами.
– Я пришла спросить, не пойдешь ли ты на это со мной. Не пойдешь ли к алтарю. Не женишься ли на мне.
Мои слова повисают в воздухе.
– Ты – это что-то, – потрясенно произносит Блейк.
– Не обязательно по закону, – быстро добавляю я. – Это просто должно выглядеть как настоящая свадьба. Для клиентов. Нам даже не надо будет получать свидетельство о браке.
Он делает большой, задумчивый глоток. С тех пор как эта мысль впервые пришла мне в голову, я пыталась представить, как он это воспримет, тысячу раз пыталась. Правда в том, что нескольких месяцев недостаточно для того, чтобы кого-то по-настоящему узнать. После того, через что мы с Блейком прошли, я лишь скользнула по поверхности его натуры. Многослойные и многосложные тонкости, из которых мы все состоим внутри, так просто не раскусишь. Это приходит со временем. А именно этого у меня и нет.
В конце концов он заговаривает.
– Это все на самом деле ради бизнеса, так?
Я думаю, что сказать. Я его люблю, но не так, как жена должна любить мужа. Я люблю его как один из многих возможных путей, которыми могла бы пойти моя жизнь, – пока – самый лучший и безопасный, но он никогда не был моим единственным. Я могу представить себя счастливой в других жизнях, и у меня нехорошее ощущение, что счастливо обрученные пары такого не чувствуют. Разве мы не должны чувствовать, что нашли лучшую пару? Великую любовь, которой ждали всю жизнь? Другую душу, которая идеально сочетается с нашей? Я не могу по совести сказать, что пришла из любви. Поэтому останавливаюсь на правде. Это не романтично, но это честно. Я ему это задолжала.
– В том, чтобы мы были вместе, есть смысл, – объясняю я. – Клиентская база у нас примерно одна, я торгую женскими украшениями, ты мужскими. У каждого свои сильные стороны, но вместе нам не будет преград. Двое добытчиков в одной команде. Как Бейонсе и Джей-Зи. Или Билл и Хиллари Клинтон.
Он снова скептически поднимает бровь.
– У них такие крепкие браки, – холодно говорит он.
Вот за это я его и полюбила.
Я вздыхаю.
– Над личным можно поработать. Но просто подумай об этом с точки зрения бизнеса. Обо мне в последнее время много пишут – разве ты не хотел бы, чтобы и тебя упоминали? Что, если мы будем друг друга рекламировать? Если вместе создадим новую линию? Я хочу сказать, ты должен признать, что мы – идеальная бизнес-пара.
Он напряженно улыбается.
– Я так и думал.
– …но это в прошлом, – заканчиваю я за него.
Блейк вздыхает и не отвечает. Он барабанит пальцами по краю кофейного стакана и не смотрит мне в глаза. Хотела бы я понять, о чем он думает. Молчание затягивается так долго, что мне становится не по себе.
– Девятнадцатого октября? – внезапно спрашивает он.
– Что?
– Дата нашей свадьбы, – нетерпеливо произносит он. – То есть дата свадьбы. Твоей свадьбы.
– Да. Церемония начинается в четыре.
Он осторожно кивает. От предвкушения того, что он скажет дальше, у меня внезапно начинает кружиться голова.
– Я тебе пока не скажу «да», но и «нет» тоже не скажу, – говорит Блейк, по-прежнему глядя в сторону. – Ты привела веские доводы, и мне надо подумать.
Он отодвигает стул и встает. Разговор окончен. Я тоже отодвигаю стул и встаю. На этот раз он, похоже, думает, не обнять ли меня. Я на мгновение задерживаюсь, прежде чем пойти к двери, но мы так и не обнимаемся. Вместо этого Блейк опускает глаза и проходит мимо меня к двери.
– До свидания, Элайза, – тихо говорит он. – Я с тобой свяжусь.
Часть 3. Октябрь
Глава 25
Сегодня четверг. Свадьба у меня через девять дней. С Блейком в «Старбаксе» мы говорили полторы недели назад, полторы недели я провела на нервах. У меня на повестке письма и мейлы от Роя, нашего хозяина, по поводу того, будем или не будем мы продлевать аренду, и предсвадебная суматоха, от которой меня по-настоящему тошнит, а еще я не захожу в «Золотые годы», чтобы не встречаться с Раджем, потому что не знаю, как разговаривать с ним, выказывая уважение, которого он заслуживает, пока жду ответа от Блейка. Романтическая ситуация слишком сложна. Я на цыпочках хожу вокруг Софи и Джесс, я избегают родительских звонков, потому что не могу говорить о магазине или финансах нашей компании так, чтобы у меня немедленно не появлялся комок в горле. Мои посты в Инстаграме становятся все отчаяннее в надежде выжать хоть какие-то продажи. Я дошла до того, что готова была бы позировать голышом, прикрыв стратегические места бриллиантами, если бы это помогло их продать. Прикрывая тылы, я по-прежнему делаю в Инстаграме вид, что свадьба состоится. Если нужно будет ее отменить, я это сделаю – но операцию я сверну не
раньше, чем потребуется.
Пришло время «счастливого часа», но у меня нет сил тащиться в кафе «Банна» в Бушвике пить эфиопскую сангрию, или к Отто в Ист-Вилледж на коктейли тики с крошечными зонтиками. Я пишу Кармен, что я никакая и осилю только что-нибудь поблизости.
«Давай куплю тебе выпить в отеле «Дельмано», – пишет Кармен.
«Это лишнее», – пишу я.
«Отблагодаришь, устроив открытый бар на свадьбе», – шутит Кармен.
«Плюнь три раза», – отвечаю я.
Отель «Дельмано» – это бар в Уильямсбурге, в котором я регулярно устраивала первые свидания. В меню у них впечатляющее разнообразие коктейлей, в которые входят всякие штуки типа зеленого шартреза, какао, юдзу и свекольного сока. Яркие розово-голубые стены художественно состарены, а резная деревянная барная стойка – самая элегантная вещь в округе. Важнее всего, однако, то, что он в пяти минутах ходьбы от моего дома. Мы с Кармен встречаемся после работы и немедленно заказываем столько коктейлей и устриц, что каждый дюйм столика оказывается заставлен.
– Есть новости от Блейка? – спрашивает Кармен, когда уходит официант.
Я скорбно качаю головой.
– Пока ничего определенного. Я ему пару дней назад написала, чтобы напомнить о себе, но он не ответил.
– Эх, – говорит Кармен.
Больше тут сказать нечего. «Эх», в общем, описывает ситуацию полностью.
– Есть новости от Раджа? – спрашиваю я.
– Ты что, до сих пор с ним не поговорила? – спрашивает Кармен, сползая на стуле.
Я снова качаю головой.
– С той ночи, как он остался у меня, нет.
– Элайза, да ладно, серьезно?
Я издаю стон.
– Все сложно!
Я никогда не понимала, как можно испытывать чувства сразу к двоим – я думала, что так бывает только в слащавых ромкомах, шоу «Холостяк» и у людей в открытых отношениях. Но в последнее время я поняла, что мне могут быть нужны двое мужчин одновременно, по разным причинам; и меня это не радует. Как только я позволила себе это признать, моя влюбленность в Раджа расцвела пышным цветом. Душить ее в себе, пока я жду ответа от Блейка, довольно мучительно.
– Я не хочу играть с чувствами Раджа, понимаешь? – говорю я Кармен. – Я чувствую себя дурой, что его поцеловала, когда он не захотел меня целовать в ответ. Он, в общем, сказал, что я ему нравлюсь, но я отношусь к нему не так, как он того заслуживает. С моей стороны будет жестоко переживать у него на глазах по поводу Блейка. А сейчас я могу думать только о том, что жду ответа от Блейка, так что…
Она прикусывает губу и смотрит на меня с сочувствием. Я знаю, она постоянно разговаривает с Раджем, потому что они вместе работают.
– У него все нормально, когда дело касается работы, но он, не знаю, какой-то подавленный, – говорит она. – Я его, конечно, не так хорошо знаю, как ты, но кажется, что он сам не свой.
– Бедный парень, – говорю я.
– Бедный, – откликается она. И, помолчав, продолжает: – Он тебе нравится?
– Конечно, нравится, – автоматически отзываюсь я. – Я бы выбрала его, если бы могла, но, по-моему, я должна дать Блейку шанс, раз уж я его попросила. Я типа не могу рассматривать Раджа всерьез, пока не пойму, что происходит с Блейком – не потому, что оставила Раджа на всякий случай, просто я уже вроде как занята.
– То есть ты остановилась на Блейке, но если нет, то предпочла бы встречаться с Раджем? – спрашивает Кармен.
Возвращается официант с нашими напитками и устрицами, и я благодарна за эту паузу. Мы чокаемся, отпиваем из своих бокалов и всасываем по устрице.
– Ну! – нажимает Кармен, когда становится ясно, что я уклоняюсь от ответа.
Я издаю стон. В школе, когда не получалось заснуть, я лежала ночами и представляла, какой будет моя жизнь, когда я повзрослею. Я пыталась представить, как мое лицо изменится и станет взрослым; мечтала о дорогих украшениях, которые наконец смогу себе позволить; считала само собой разумеющимся, что у меня когда-нибудь будут работа и муж, просто потому что так бывает у взрослых. До «Украшений Бруклина» было еще далеко. Но я знала, что хочу, чтобы у меня была офигенная карьера – я хотела чего-то значимого и воодушевляющего, вокруг чего можно построить свою жизнь. Но дальше все было укрыто туманом.
Иногда я занимала высокий пост в компании из «списка 500» журнала Fortune и была замужем за человеком, который носит костюм и живет в пентхаусе в Нью-Йорке или Лондоне. Или зарабатывала сама, а муж мой был учителем в школе или отцом-домохозяйкой, и мы жили в прелестном домике с садом в пригороде. Были мечты, в которых я становилась голливудским стилистом, безумно влюбленной в сексуального гитариста, который поет мне песни на ковре из овчины перед ревущим камином, когда мы уезжаем на выходные в наш дом в горах. Было не важно, что именно меня ждало в будущем, потому что каждый перелив фантазии казался правильным. В те бессонные ночи мне никогда не приходило в голову, что когда-нибудь мне будет сложно понять, какой выбор надо сделать.
Дело в том, что я наконец выросла. Пришло время выбирать, каким будет будущее. А я не знаю, что делать.
Я полагалась на то, что Блейк согласится на спектакль со свадьбой и это будет лучшим выбором, но будет ли? Не будет ли мне в итоге лучше, если я приму свои чувства к Раджу? Или нужно на время забыть о своей личной жизни и плюнуть на «Украшения Бруклина», потому что за углом ждет что-то еще более прекрасное? Многие предприниматели в первый раз терпят крах. Может, все, что мне нужно, – это залечь на дно на пару лет, а потом вернуться с безупречным, толковым бизнес-планом новой компании. Хотела бы я, чтобы можно было просмотреть жизнь на ускоренной перемотке, чтобы понять, какой выбор принесет мне больше счастья, но этого сделать никак нельзя.
Я хочу быть женщиной, которая живет именно так, как хочет, независимо от того, с кем она (или есть ли у нее кто-то вообще) – как Хелен. Но я достаточно знаю о жизни, чтобы понимать, что выбор кого-то из этих двоих мужчин или любого другого мужчины наложит существенный отпечаток на мою жизнь. Если я в итоге окажусь с Блейком, наши отношения будут сосредоточены на наших совместных амбициях. Если выберу Раджа, жизнь скорее всего будет более упорядочена: работа будет работой, а нам останется свой мир, вне ее, где мы будем вместе.
Я думаю, можно ли объяснить все это Кармен, но, боюсь, она не поймет. Мы об этом спорили годами: она верит, что все происходит не просто так и что у вселенной на каждого есть план. Мне это кажется чушью. Я думаю, что с хорошими людьми может случаться плохое, и наоборот, и что единственный план в жизни, который имеет значение, я создаю сама. Я не хочу высидеть еще один разговор, во время которого Кармен меня будет убеждать, что светлая полоса не за горами, а я знаю, что совсем не обязательно. Каждый делает свой выбор, понимает он это или нет.
– Я хочу Раджа, – в конце концов говорю я. – Но я теперь не знаю, возможно ли это. Я все испортила. И я пойму, если он откажется.
Каждый раз, когда я задумываюсь об этом, мне становится жарко, и я чувствую, как на шее стучит пульс. Я прикладываю тыльную сторону ладони ко лбу; он горячий.
Кармен откидывается на стуле, задумчиво всасывая устрицу.
– Он не откажется, – говорит она.
– Откуда ты знаешь, – говорю я.
Она улыбается хитренькой улыбочкой со сжатыми губами, и я гадаю, чего она мне не рассказывает.
– Кармен?
– Он про тебя спрашивает, – говорит она. – Не постоянно, но достаточно часто, чтобы понять, что он точно о тебе думает.
– Что он хочет знать? – спрашиваю я.
Она пожимает плечами.
– Как у тебя дела. Как дела у твоей компании. Выходишь ли ты замуж. Счастлива ли ты. Все в таком духе.
– Ох.
То есть, возможно, мое поведение его не оттолкнуло. Возможно, та неуклюжая, импульсивная попытка его поцеловать не загубила все на корню. Если это так, то все, что он сказал – что я его не расстроила, что он просто хочет, чтобы я его выбрала всерьез, – наверное, правда. Каждый заслуживает, чтобы его кто-то выбрал всерьез. Каждый заслуживает ощущения избранности и ценности. И тут я понимаю кое-что еще.
– Блейк – не то для меня, – выпаливаю я.
Кармен склоняет голову набок.
– Что?
– Блейк для меня не то, – повторяю я со все большей уверенностью. – Я должна была раньше это понять. Но если мне придется умолять его жениться на мне в эти выходные, так не пойдет. Если бы он был тем, кто нужен, он бы несся сюда, чтобы пойти со мной к алтарю. Он бы простил меня за то, что я от него скрывала. Или мне было бы с ним так спокойно с самого начала, что и скрывать бы ничего не пришлось. Я хочу сказать, с Раджем я всегда была честна.
Кармен просто кивает.
– Да. Честность. Так работают отношения. Ну, если ты нормальный человек.
Я раздраженно вздыхаю.
– Да! Но я не думала, что я прям нормальная! Я думала, – хотела думать, – что делаю что-то необычное и что оно того стоит. Я думала, что жертвую нормальными отношениями ради чего-то, что еще лучше. В смысле, ты посмотри вокруг. Каждый день какая-то девочка из наших объявляет, что собирается остепениться и зажить скучной жизнью с каким-нибудь бесцветным юристом или чуваком, который думает, что занятия в качалке делают его личностью. А потом она выходит замуж, меняет фамилию и постит в Инстаграм свадебные фотографии всю оставшуюся жизнь. Я не хочу быть такой девочкой. Мы что, должны верить, что кто-то из них по-настоящему счастлив?
К концу своей речи я почти кричу. Все это звучит отчаянно, будто я пытаюсь рационализировать сама для себя бесконечную череду своих неверных поступков. У Кармен тревожно округляются глаза. Она заправляет волосы за уши и подается вперед, словно заводится для монолога.
– Детка, нам тут со многим предстоит разбираться, потому что тебя несет, – она собирается считать по пальцам, а я знаю, это значит, что она завелась. – Для начала, нет ничего плохого в том, чтобы выйти замуж, если тебе этого хочется. Но в то же время ты не обязана это делать. Можешь просто жить своей жизнью, вести бизнес и встречаться с крутыми мужиками. Этого более чем достаточно. Это просто супер. Если тебя подмывает выскочить замуж, это твое решение. Можешь списывать это на давление социума, но ты – одинокая девушка, которая распланировала свою свадьбу до того, как встретила жениха, – тут я тебе не помощник.
Мне хочется нырнуть в свой коктейль.
– Во-вторых, не исходи из того, что брак – это обязательно скучно, – продолжает Кармен. – Я хочу сказать, конечно, десятки лет моногамии, наверное, не самая волнующая вещь на свете, но, если ты с самого начала так относишься к браку, это стоп-сигнал. Предполагается, что хорошее перевешивает плохое: стабильная любовь, счастье и поддержка в обмен на обещание хранить верность. Знаешь, все эти месяцы, что я слушала про Блейка, я ни разу не услышала, что ты в восторге от того, что выходишь за него замуж. Было больше похоже… как будто ты решила, что выйдешь за него, и все тут. Вы оба заслуживаете большего, Элайза.
– Я не… – Я начинаю возражать, но она поднимает палец, веля мне молчать.
– Я несколько месяцев хотела это сказать, – выдает она. – Хотеть что-то чувствовать – это нормально. Это не дикость; это делает нас людьми. Я представить не могу, в каком ты стрессе все эти месяцы, но счастливее всего ты выглядела рядом с Раджем. Он пробуждает в тебе что-то, что я не видела с тех пор, как ты запустила «Украшения Бруклина», – ты отвязная, смешная и не загоняешься. Я просто надеюсь, что ты понимаешь, какая это редкость. Тебе так повезло, что ты нашла такого человека. Одно дело – чем-то жертвовать ради отношений, но оно того не стоит, пока отношения не те. И ты их нашла – просто не там, где ожидала.
Кажется, даже Кармен застало врасплох то, с каким напором она говорит. Она откидывается на спинку стула, трясет головой и делает большой глоток из бокала.
– Вот так вот, – бормочет она себе под нос.
Мы сидим и смотрим друг на друга, позволяя всей серьезности ее слов дойти до меня.
– Я не готова выйти за Раджа, – тихо говорю я. – По крайней мере, ну в ближайшие годы.
Смех Кармен эхом отдается в баре.
– Господи, Элайза, я не говорю, что ты должна за него выйти! Я просто говорю: дай ему шанс. Ты будешь дурой, если это упустишь.
Она права. Это будет идиотизмом. Я идиотка. Верный ответ был у меня под носом несколько месяцев, а меня так сковало сомнениями в себе и я так запуталась в своих заблуждениях, что не могла его толком увидеть. Я смотрю на пустые устричные раковины на серебряном подносе, засыпанном ледяной крошкой, и на тот же напиток, который я тянула на куче первых свиданий в этом самом баре, и внезапно меня начинает душить то, что я сижу неподвижно. Мне нужно бежать. Я знаю, что мне нужно делать.
– Кармен, по-моему, мне пора. Я должна все исправить, – говорю я.
Голос у меня неуверенный, но я чувствую, как план сходится, и это меня успокаивает.
– Спасибо, что помогла разобраться.
Она хихикает.
– Иди. Я останусь и расплачусь. Просто расскажешь потом, как прошло.
Глава 26
Я быстрым шагом прошла два квартала к бару «Золотые годы», прежде чем до меня дошло, что надо бы написать Раджу и узнать, там ли он вообще. Я останавливаюсь на тротуаре и пишу: «Привет», – нажимая «Отправить», пока решимость не ушла. Потом добавляю: «Можем увидеться? Ты где?» Я слишком на взводе, чтобы ждать ответа.
Я иду по своему району, мимо винной лавки, где слишком много кошек, и новой смузишной, у которой хватает наглости брать двенадцать долларов за газировку. Я поверить не могу, что потеряла две недели, переживая, объявится ли Блейк, согласится ли он на мое предложение. Я никогда не думала, что стану девушкой, которая ждет мужика, которому она не нужна.
Яркая неоновая вывеска бара «Золотые годы» горит как маяк. Она бросает на тротуар теплый отсвет, и я мчусь к ней. Уже возле бара я проверяю телефон. Радж не ответил. Я захожу в почту, ищу Блейка. Он ниже по списку, чем я думала. Наш разговор выглядит жалко, он односторонний: череда отчаянных просьб от меня и молчание с его стороны.
«Блейк, прости, – пишу я. – Я не хотела причинять тебе боль. Я не должна была просить тебя появиться на свадьбе. Не надо тебе приходить. Я не думаю, что это правильно для нас обоих».
Я перечитываю написанное раз, другой, а потом нажимаю «Отправить». По мне пробегает холодок удовлетворения. Так странно чувствовать свободу от потребности в ком-то, кто был тебе когда-то так нужен.
Открывая дверь, я не рассчитываю силы, и она громко ударяется в стену. Радж, слава богу, сегодня работает, он вытирает бокалы за барной стойкой. Он поднимает глаза, видит меня и не сразу вздрагивает. Свободное место всего одно, в самой середине ряда барных табуреток. В идеальном мире в «Золотых годах» не было бы ни души, чтобы мы могли поговорить наедине, не теряя достоинства. Но это Нью-Йорк, – всегда битком, особенно когда хочешь, чтобы было посвободнее, – так что я просто скажу, что думаю, зажатая народом со всех сторон.
– Что ты тут делаешь? – спрашивает Радж.
Резкости в его голосе нет. Он просто растерян.
– Я пришла попросить прощения, – просто отвечаю я. – Пришла сказать, что ты мне нравишься. Что надо было давно признать, что мы можем быть не только друзьями. Я этого не сделала – это неправильно. Но если ты мне позволишь, я заглажу свою вину.
Он ставит бокал на полотенце.
– Как? – спрашивает он.
– Я здесь, если я тебе нужна, – говорю я. – Я выбираю тебя. По-настоящему. Ты не просто парень про запас, на случай, если мне станет грустно.
Я чувствую, как люди по обе стороны от меня отстраняются, чтобы дать нам побольше места. Лицо Раджа замерло в тревожном ожидании. Я продолжаю.
– Ты особенный, понимаешь? Ты – мой любимый собеседник. Ты до смешного внимательный. Ты настоящий, смешной и надежный, и мне так повезет, если мы сможем быть частью жизни друг друга.
Он выдыхает. На мгновение я не могу понять, что у него на лице. Прилив адреналина, на котором меня несло, начинает иссякать. Хотела бы я, чтобы между нами не было этой толстой деревяшки.
– Что ты хочешь сказать? – медленно спрашивает Радж.
– Я хочу дать нам шанс, – отвечаю я. – Я хочу, чтобы мы ходили на свидания в настоящие рестораны, где подают не только сырные палочки. Я хочу, чтобы мы сворачивались клубочком у меня на диване и вместе смотрели Нетфликс. Я хочу тебя по-настоящему целовать и чтобы ты меня целовал в ответ. Я понимаю, этого слишком мало и уже слишком поздно. Но если я тебе сейчас этого не скажу, я знаю, что потом буду жалеть.
Ничего не говоря, он уходит от меня прочь, вдоль стойки. У меня в груди разрастается паника. Я чувствую, что все вокруг нас подслушивали, и мне хочется, чтобы они перестали. Я смотрю, как Радж огибает угол стойки, выходя из-за нее в зал, и идет ко мне. Я соскальзываю с табуретки, чтобы встать к нему лицом. Я смотрю ему в лицо, пытаясь понять, что он думает, но он не встречается со мной глазами, пока не оказывается рядом. Тут он мягко приподнимает мой подбородок пальцем, так что мы смотрим друг другу в глаза. Мое сердце колотится о ребра.
– Давай попробуем, – наконец произносит он.
И улыбается.
Он подхватывает меня ладонью под щеку и крепко целует. Я чувствую, как по мне разбегается электричество, как будто моя кожа искрится чистой радостью. По бару разносится вопль, кажется, нас подбадривают. В ответ другая рука Раджа обнимает меня за талию и привлекает меня к нему, и он снова меня целует, и снова, и снова. В его объятиях мне уютно, я чувствую себя уверенно и по-настоящему возбуждаюсь. Мне с ним не нужно ничего изображать.
Когда мы, в конце концов, отстраняемся друг от друга, он смотрит на меня теплым живым взглядом. Заправляет выбившуюся прядь мне за ухо; жест интимный, но он как-то легко это делает.
– Я рад, что ты вернулась, – тихо говорит он.
– Я тоже, – отвечаю я.
– И ты ведь здесь не только ради бесплатных напитков и закусок? – дразнится он.
– Ничего не имею против них, но нет, я определенно здесь ради тебя, – говорю я.
Он качает головой, словно поверить не может, что все это происходит на самом деле.
– Надеюсь, ты не считаешь, что ты единственная, кто облажался, – серьезно говорит он. – То есть да, поцелуй застал меня врасплох, но ты мне с самого начала нравилась. Надо было тебе раньше сказать, что я чувствую. Я просто… я решил, что такие девушки, как ты, не западают на таких парней, как я.
У меня вспыхивают щеки.
– Ты о чем?
– Ты крутая, ты управляешь собственной компанией и вроде как знаменитость, а я, ну, я сейчас облит пивом. Клиент целый кувшин опрокинул, – объясняет он. – Ты бы могла встречаться с кем угодно, ты и встречалась с другим, – ты даже помолвлена с этим другим была, – и все-таки ты здесь. Теперь понимаешь, почему мне как-то стремно, да?
– Но я не хочу просто с кем-то встречаться, – говорю я. – Радж, я хочу встречаться с тобой. Когда я с тобой, я могу быть собой. Стресс уходит. Мне по-настоящему весело. Ты понимаешь, насколько это важно, найти такого человека?
Я прямо вижу, как он начинает понимать; он стоял, робко прикусив губу, а теперь широко улыбается. Зачесывает пальцами волосы.
Краем глаза я вижу какое-то пятно. Я оборачиваюсь и вижу клиента, неловко мнущегося в паре шагов с двумя пустыми бутылками в руках.
– Э, можно мне счет, пожалуйста? – просит он, переводя взгляд с Раджа на меня и обратно.
– Ой, да, простите, – говорит Радж, сгребает пустые бутылки и забегает за стойку. – Напомните мне номер столика?
Я вползаю обратно на табурет и разворачиваюсь, чтобы опереться локтями на стойку. Мне легко, свободно, у меня чудесное настроение. После расставания с Блейком мне все время казалось, что я бреду через патоку: грустно, медленно, застревая на каждом шагу. Сегодня все изменилось. Мне хорошо, когда я что-то заставляю заработать.
Наконец возвращается Радж. Работать ему еще час, он спрашивает, посижу ли я с ним. Конечно, я говорю «да», и он автоматически наливает мне выпить. Вообще-то предполагается, что он на работе не пьет, но он и себе наливает.
– А что? Мы отмечаем, – говорит он, чокаясь со мной.
В промежутках между обслуживанием клиентов мы нагоняем, что пропустили. Радж рассказывает, как сокращает смены в «Золотых годах», потому что берет новых клиентов. Он теперь кодит для двух небольших проектов, помимо Кармен: хитрого календарного приложения и сайта по сбору пожертвований для женщины, которая на будущий год будет баллотироваться в сенат штата. Он накопил денег и подумывает, не взять ли отпуск, чтобы куда-нибудь съездить – может быть, в Берлин, если соберет группу друзей. Я рассказываю ему о своей жизни с меньшим воодушевлением, поскольку она в основном крутилась вокруг свадебных планов и надвигающегося на меня профессионального и финансового конца света.
– Могу я спросить, что случилось с Блейком? – говорит Радж, щурясь, как будто не вполне уверен, что хочет услышать ответ.
– Все кончено, – говорю я. – Мы с самого начала друг другу не подходили. Это было ошибкой.
– А свадьба? Ты ее отменила? – спрашивает он.
Я колеблюсь.
– Не совсем, – признаюсь я.
Я вижу, как у него на губах складывается вопрос.
– А разве свадьба не… скоро? – спрашивает он.
– В следующую субботу, – отвечаю я.
Его брови взлетают вверх.
– Это же, типа… – он делает паузу, чтобы сосчитать, – через девять дней?
– Ага.
Еще одна пауза, потом он спрашивает:
– И что будешь делать?
– У меня кончились идеи, – отвечаю я, печально качая головой. – Не знаю.
Он кривит губы и странно на меня смотрит. У него поблескивают глаза.
– Что? – спрашиваю я.
– Есть идея, – говорит он.
– Да?
– Я мог бы понарошку на тебе жениться, – говорит он.
Я смеюсь. Он нет.
– Чувак, это слишком, – протестую я.
– Я хочу сказать, если церемония без юридических последствий и это просто ради представления, я могу тебе помочь, – говорит он. – Я знаю, как эта свадьба важна для вашей компании. Ты слишком много работала, чтобы увидеть, как она исчезнет. Я помогу тебе выбраться.
Я понимаю, что говорит Радж, но не могу поверить, что он всерьез.
– Ты хочешь сказать, что притворишься женатым? – уточняю я. – В смысле, наденешь костюм, скажешь: «Беру», – все в таком духе?
– Ну, похоже, свадьба намечается пышная. Возьму напрокат смокинг, но да, – говорит он.
Я смотрю на него поверх стойки. Клянусь, кажется, у меня потеют внутренности.
– Это не слишком… – Я ищу верное слово. – Мило? Щедро? Безумно?
Он выпрямляется и снова проводит рукой по волосам. Его глаза встречаются с моими, пока он думает, как ответить.
– А если так, – наконец начинает он. – У меня уже были планы на после работы, но что, если ты пойдешь со мной? Попробуем всерьез. У нас будет свидание. Если все пройдет хорошо, тогда решим, что дальше.
– А я-то думала, что вечеринка-сюрприз – это лучшее, что ты для меня сделал, – говорю я.
Я не осмеливаюсь рассчитывать, что из нашего сегодняшнего свидания получится что-то хорошее – я и это могу испортить, я себя знаю. И я всерьез воспринимаю этот жест Раджа. То, что он вообще предложил мне помощь после того, что между нами произошло, поразительно. Я хочу удостовериться, что ему не будет неловко на свадьбе, если до этого дойдет. Но впервые за несколько недель у меня есть план, который может спасти «Украшения Бруклина». Это немыслимое утешение. Я перегибаюсь через стойку, чтобы обнять Раджа, потом отодвигаюсь, чтобы еще раз его поцеловать. Встаю, беру свою сумочку и жакет.
– Что, ты куда? – растерянно спрашивает Радж.
– Домой, одеться, – говорю я, разворачиваясь к двери. – У меня сегодня свидание.
Глава 27
Я перебегаю улицу и несусь вверх по лестнице. В зеркале ванной отчетливо видно, что последние недели меня не пощадили: волосы у меня сальные, кожа выглядит безжизненной, а мешки под глазами печального синего цвета. Я запрыгиваю в самый скоростной душ в жизни, чтобы шампунем вернуть себе подобие человеческого облика. Когда настает время вытереться и начать собираться, до меня доходит: я понятия не имею, к чему именно готовлюсь. Девяносто процентов времени, которое я провела с Раджем, пока что включали попытки отвлечь его от работы в «Золотых годах». Я даже не скажу, куда он водит девушек на первое свидание: в коктейльный зал, в бар на углу или в кофейню – и есть ли у него вообще какое-то особенное место.
«Ты сказал, у тебя были планы? – пишу я Раджу, прижимая к груди полотенце и дрожа. – А какие?»
Он присылает мне ссылку, и я ее открываю. Это мероприятие в «Доме Да», легендарном отвязном клубе в Бушвике, Бруклин. Я там раньше бывала: бар, зал и танцпол выглядят так, словно у Студии 54 родился ребенок от цирка. Сегодня, оказывается, намечено нечто под названием «Поэтический бордель»: смесь поэтического перформанса, бурлеска и трешевого готического театра. Не сравнить с вечером Американской кардиологической ассоциации.
«…слишком?» – пишет мне Радж.
«Идеально», – отвечаю я.
После этой реплики я пускаюсь во все тяжкие: следующие полчаса в тумане сливаются спрей с морской солью, фиолетовая подводка для глаз и духи, которые Кармен подарила мне на день рождения в прошлом году. Перед тем как выбрать наряд, я делаю паузу. Что будет прямо кричать: «Прости, я рада, что мы помирились, спасибо, что предложил понарошку на мне жениться»? Я перебираю несколько нарядов, пока не останавливаюсь на том, что выглядит просто и сексуально: черном платье с открытыми плечами, достаточно минималистичном, чтобы можно было добавить много смешной бижутерии. Я надеваю цветные акриловые серьги-обручи и радужное кольцо. Помолвочное кольцо я оставляю на комоде; сейчас, как мне кажется, не стоит им размахивать перед лицом у Раджа. Я уже собираюсь уходить, но тут мне на глаза попадаются смятые простыни и покрывало на кровати. Я точно не могу сказать, что случится у нас с Раджем сегодня вечером, но это лучше не оставлять на волю случая. Я тщательно заправляю кровать. Потом снимаю кожаный жакет с крючка возле двери и отправляюсь обратно в «Золотые годы». Мое тело снова заполняет адреналин. После
стольких лет посредственных свиданий сегодня может состояться то, что все изменит. Это может быть грандиозно. Если сегодня все пройдет хорошо, наши жизни уже никогда не будут прежними. Но не будем давить.
Когда я снова вхожу в «Золотые годы», меня поражает, как все изменилось за последние два часа. Радж смотрит мне в глаза, когда я захожу, и мое сердце переворачивается. Я облокачиваюсь на стойку; он перегибается, чтобы меня поцеловать.
– Ты такая красивая, – говорит он.
Он в первый раз сказал мне комплимент, и щеки у меня вспыхивают.
– Спасибо, – бормочу я. – Ты всегда отлично выглядишь.
«Ты всегда отлично выглядишь». Я говорю как робот, который воспроизводит фрагменты человеческой речи? Надеюсь, это прозвучало не слишком неуклюже.
– Я тут закончу через минуту, идет?
– Да!
Я сажусь на барную табуретку ждать.
Он исчезает в задней комнате. Я шлю Кармен сообщение.
«В жизни не угадаешь, что сейчас происходит», – пишу я, искушая ее ответить.
Она отвечает мгновенно: «???».
Я вижу, что она пишет новое сообщение. Минуту спустя оно появляется: «Не буду врать, я правда включила «Найти друзей», чтобы за тобой слегка пошпионить, и Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ В «ЗОЛОТЫХ ГОДАХ»!»
Я смеюсь и набиваю быстрое сообщение, чтобы просветить ее, что произошло с тех пор, как мы виделись чуть раньше.
Она присылает гифку с Крис Дженнер, произносящей: «Ты молодец, детка».
Из задней комнаты выходит Радж.
– Готова? – спрашивает он.
Мы идем к метро. Я пытаюсь сосредоточиться на чем-то, кроме его руки, висящей в паре дюймов от моей.
– Я не знала, что ты интересуешься поэзией, – выпаливаю я.
– Не особенно, просто сегодня друг выступает, – объясняет он. – И к тому же в «Доме Да» всегда прикольно.
– В прошлый раз, когда я там была, я потом две недели вымывала блестки из волос, – говорю я.
– Вот видишь, прикольно.
А потом, словно читая мои мысли, он берет меня за руку. Тепло и спокойно. Он сжимает мою руку, поворачивается ко мне и поднимает брови, словно спрашивая: «Так нормально?» Я сжимаю его руку в ответ. Теперь мне легче расслабиться. Чем больше нежности проявляет Радж, тем мне спокойнее. От комплиментов и того, что мы держимся за руки, у меня появляется ощущение, что все это всерьез. У меня в голове эхом отдается то, что сказала во время «счастливого часа» Кармен: надо продвигаться постепенно и сосредоточиться на химии – не обязательно на нашем совместном будущем.
Десять минут спустя, сойдя с поезда, мы идем к клубу. «Дом Да» сложно не заметить, отчасти потому, что это огромный склад, на стене которого нарисовано слово «ДА», но в основном из-за очереди людей, одетых раздражающе модно и вопиюще круто, растянувшейся на полквартала. На мужчинах косметики больше, чем на женщинах. В первом зале внутри бар, от стойки которого расходятся веером разноцветные деревянные планки, как солнечные лучи, гроздь зеркальных шаров и статуя белого медведя в натуральную величину. Мы стоим в очереди за напитками, когда Радж ни с того ни с сего меня целует.
– Я просто захотел еще раз это сделать, – говорит он, пожимая плечами.
Мы оба заказываем пиво. Радж пытается заплатить, но я нежно трогаю его за руку.
– Пожалуйста, дай мне за это расплатиться, – говорю я. – Ты меня целую вечность поил бесплатно.
Он на секунду задумывается, но не возражает, когда я даю бармену свою кредитку.
– Следующий раз за мной, – говорит он.
Я стараюсь не зависать на том, что подразумевают эти слова.
Мы переходим в основной зал, просторное помещение для представлений. Красный бархатный занавес на сцене напоминает мне школьные спектакли, но смутно эротическая клетка, свисающая с потолка, из другой оперы. Мы ввинчиваемся в толпу, мимо очень высокого мужчины, на котором ничего нет, кроме крохотных металлически блестящих трусиков и подтяжек в тон. Здесь шумнее. Мы придвигаемся друг к другу, и наши плечи, локти и бедра сталкиваются, когда мы разговариваем.
Вскоре на сцену выходит ведущая. Она похожа на старлетку из Старого Голливуда, на ней малиновый шифоновый пеньюар в пол, отороченный перьями, а под ним корсет в тон и панталоны с оборками. Она приветствует толпу, которая разражается криками. Ведущая рассказывает, как тут все проходит: несколько поэтов прочтут свои стихи со сцены, а потом остальные предложат приватные чтения за деньги. Поднимается занавес, открывая десяток поэтов, сидящих на парчовом диванчике или припадающих к нему. Все одеты в том же стиле Старого Голливуда. Ведущая представляет их под псевдонимами: Пенелопа Стрейнджлайт, Кора Хаос, Беатрикс Хоттер и так далее. Все кокетливо машут или приподнимают цилиндр и встают продекламировать строчку из своего стихотворения.
– Вот моя подруга, – говорит Радж, когда встает Пенелопа Стрейнджлайт.
Она одета в прозрачную черную тунику, колышущуюся над черными колготками в сеточку. На светлых волосах венок из черных роз. Получается такая соблазнительная Мортиша Адамс в свободный вечер.
Последний раз, когда я читала стихи, был, когда я закрыла аккаунт на Тумблере, но сегодняшнее представление ничего. Когда заканчивается знакомство, все поэты уходят со сцены, кроме одной, которая читает стихотворение о маленькой девочке в лесу глубоким мелодичным голосом. Когда она заканчивает, прожектор взмывает вверх и освещает клетку. Другой поэт, облаченный в старомодные твидовые брюки и кожаный ошейник с шипами над голой грудью, читает стихотворение с яркими строчками о том, в какие неприятности впутывался, когда играл в панк-группе. Странное мероприятие, слов нет, но оно затрагивает те участки моего мозга, которые давно пребывали в тени. Сегодняшний вечер напоминает мне первые годы в Нью-Йорке, когда у меня было сколько угодно времени, чтобы искать приключений, и я не сидела в офисе с работой.
– Ты часто ходишь в такие места? – спрашиваю я Раджа.
– Чаще, чем раньше, у меня теперь не такое беспорядочное расписание, – отвечает Радж, подумав. – Но не так часто, как хотел бы.
– Мне здесь нравится, – говорю я ему.
Он сжимает мою руку.
– Хорошо.
Вскоре ведущая приглашает нас разойтись по клубу для приватных чтений. Поэты уходят со сцены, чтобы осесть в разных местах. Пенелопа Стрейнджлайт пробирается через зал, когда видит нас.
– Радж! – восклицает она, выходя из образа и обнимая его. – Ты пришел. Замечательно.
Мне приходит в голову, что я понятия не имею, насколько они близки или насколько она в курсе обо мне.
К счастью, Радж меня представляет.
– Это Элайза, моя… девушка. – Он как будто впервые пробует это слово. Поворачивается ко мне в растерянности. – Ты ведь моя девушка?
Пенелопа громко смеется. Я просто булькаю от шока.
– Э… может быть? То есть наверное? Или нет? Тебе решать, – мямлю я.
– Слушайте, вы, двое, у меня есть стихотворение, которое идеально вам подходит, – говорит Пенелопа.
Я впервые замечаю, что у нее легкий певучий британский акцент.
Мы озадаченно идем за ней сквозь толпу, мимо бара, наружу, в патио, где стоит группа обнаженных греческих статуй. Пока мы идем, я не могу не бормотать, обращаясь к Раджу:
– Я к тому, что я не то что не хочу быть твоей девушкой, – объясняю я паническим шепотом. – Просто мы пока об этом в таких словах не говорили.
– Даже несмотря на то, что, возможно, поженимся в следующие выходные? – бьет меня наповал он.
Я изучаю его выражение лица: робкое, немного смущенное, но не рассерженное. Это хорошо.
– Тогда я твоя девушка, – говорю я. – Давай попробуем всерьез.
Он качает головой, как будто не может мне поверить.
– Девушка, – медленно произносит он, улыбаясь, словно привыкает так меня называть.
Пенелопа прочищает горло, и мы замолкаем. Она встает среди статуй, встречается с каждым из нас глубокомысленным взглядом и начинает читать стихотворение о новой любви:
Любовь моя, кто бы ты не,
мы голышом в еще одной желтой постели.
Скоро зима, я изучила довольно
кожи, похожей на небо,
по-моему. Все шторы Бруклина
кремовый лен, все завязаны
бантами, словно нервные языки,
вдоль белых карнизов.
Мы провели бабье лето
перекати-полем летя
по системе метро, по белым
тротуарам, садам и подвальные
спальни с пятнами от воды
на потолках, где тело мое, сломанная пружина,
корчится на новом матрасе.
Я хотела бы что-то значить
скоро. Пробуждаться
с потертым краем утра
и разгадывать
вместе полдень, есть апельсины в постели,
утверждать зубную щетку
в фарфоровом стакане, как флаг.
Любовь моя, кто бы ты не,
позволь изучить твою математику -
важные числа – дни рожденья,
братья и сестры, коды сигнализаций, любовники – сколько
месяцев здесь лежит хлеб, сколько
дней прошло со звонка твоей маме,
сколько тебе надо выпить, чтобы вести себя глупо,
сколько восторгов ты можешь найти во мне.
Белое небо над Бруклином, бесконечность
новой кожи. Я настрогаю
воды из этих туч – хотя я надеюсь
на лед, на весомость и яркое сопротивленье,
на белую кость сквозь кожу -
на твои кости, любовь моя, и на кожу твою.
Пугающее ощущение: услышать свои собственные мысли, те, в которых ты и сам себе не очень признавался, высказанные вслух в великолепных поэтических образах, в этом странном саду со скульптурами, в клубе с музыкой. Закончив, Пенелопа делает книксен. Радж выуживает из бумажника пятидолларовую купюру, по правилам мероприятия.
– Приятного вечера, детки, – говорит Пенелопа, проскальзывая мимо нас к бару в поисках другой группы слушателей. – Рада была повидаться, Радж.
– Это было прекрасно, – говорю я, когда мы остаемся одни.
– Да, правда, – соглашается он.
Повисает тишина, и я понимаю, что мы оба хотим сказать что-то еще.
– У меня от него такое чувство… – Я пытаюсь найти верные слова. – Точно такое чувство, как то, что у меня к тебе? Как будто что-то хорошее и правильное, и я хочу больше.
Он кивает.
– Да. Именно так. Странное ощущение.
– Странное, но вроде как совершенное, – размышляю я.
Мы стоим достаточно близко для поцелуя, но я не уверена, что у меня хватит смелости взять на себя инициативу. Я хочу защитить то, что у нас есть, от собственных резких порывов. Я не хочу опять все испортить, как в то утро в своей квартире. Может быть, мне не о чем беспокоиться, потому что Радж медленно наклоняется меня поцеловать, и я чувствую, как его ресницы щекочут мне кожу. Мне нравится, как его поцелуи разогреваются от нежности до увлеченности; одна рука скользит по моей спине, вторая гладит мне щеку. Когда мы наконец отстраняемся, я вижу, как он улыбается.
– Хочешь, пойдем отсюда? – спрашивает он, ероша волосы.
Я провела с ним уже достаточно много времени, чтобы понять, что он так делает, когда нервничает. Я пытаюсь его успокоить, снова его поцеловав.
– Конечно, – говорю я. – Пойдем. Ко мне?
– Да, – говорит он. – Я с удовольствием.
Я вызываю Uber. На заднем сиденье машины между нами потрескивает предвкушение. Я сползаю по сиденью, чтобы положить голову на плечо Раджу. Он кладет пальцы на изгиб моего колена. По радио играет инди-поп, словно мы в музыкальном клипе. Радж мягко целует меня от виска до уха; я придвигаюсь к нему, и мы обнимаемся.
На первый взгляд ничего нового: я много с кем обнималась на заднем сиденье ночных Uber’ов. Разница в том, что на этот раз есть странное ощущение возможности. Это может оказаться последний раз, когда я в первый раз приведу парня к себе домой. Часть меня боится сделать не то и испортить момент, но другая часть чувствует себя как никогда уверенно – я не могу сделать не то, потому что все, что происходит между нами, так замечательно правильно. Я ему нравлюсь. Он меня понимает. Можно забыть про вялую химию и машинальные поцелуи прошлых моих свиданий: вот так должно быть на свидании. А самое лучшее что? Что это Радж, с которым мне не просто так легко, но который еще и запустил пальцы за вырез моего платья. Прикосновение у него магнетическое.
Когда водитель высаживает нас у моего дома, не возникает даже вопроса, поднимется ли Радж ко мне. Его рука лежит у меня на талии, пока я вожусь с замком.
Когда мы заходим, я делаю жест в сторону холодильника:
– Хочешь, э, пива? Воды? Сельтера?
– Все хорошо, – говорит он. – Знаешь, не надо меня типа принимать. Я здесь ради тебя.
– Погоди, – говорю я, внезапно озаренная идеей.
Меня охватывает желание сделать этот вечер особенным. Я уменьшаю яркость света, чтобы сгладить резкость белых стен. Зажигаю на кофейном столике свечу; мерцающий золотистый свет и опьяняющий аромат сандала создают более мягкую атмосферу. Я включаю колонки и ставлю жаркий плейлист R&B, который иногда слушаю, когда я одна. Снимаю серьги и кладу их на тумбочку.
Радж даже не пытается изобразить вежливость и сесть на диван. Он идет за мной, когда я сбрасываю туфли и заползаю на кровать. Я рада, что потратила время на то, чтобы придать ей уютный и гостеприимный вид. Я откидываюсь на большие подушки; он опирается на локти и вытягивается. Я жду еще одного поцелуя, как в машине, но это новое ощущение близости что-то пробуждает в Радже. Его губы прижимаются к моим более страстно; руки становятся смелее; он держит меня крепче, чем раньше. Мое платье соскальзывает с плеч, и он целует открывшуюся голую кожу.
Мне в его объятиях тепло и легко, поэтому я сажусь и снимаю платье через голову. Встряхиваю волосами, чтобы они рассыпались по спине. Мне нравится его голодный одобряющий взгляд. Он в ответ стаскивает футболку, обнажая темные волосы на груди и прекрасных пропорций руки, о которых я столько думала. Последние несколько недель у меня в мозгу все время звенело от стресса, но сейчас звон пропадает. Все, что меня заботит, – это ощущение губ и кожи Раджа на моей коже.
Я тянусь к пряжке его ремня, и мои пальцы останавливаются на гладком металле.
– Можно? – спрашиваю я.
– Вперед, – кивает Радж.
Я расстегиваю пряжку и молнию, и он стягивает штаны, но остается в черных боксерах. В прошлом, с другими парнями, я иногда переходила от поцелуев к раздеванию механически, как будто отрабатывала список. Бывало, я ощущала это невысказанное давление, заставлявшее меня продолжать, хотя хотелось замедлиться. Но чаще мне просто не хотелось затягивать. А сейчас я чувствую наслаждение оттого, что понемногу открываю тело Раджа. Есть что-то роскошное в том, чтобы никуда не торопиться в постели. По тому, как нежно его руки касаются моей груди, бедер и ягодиц, я понимаю, что он чувствует то же самое. Я исследую равнину его груди, изгиб его спины, дорожку волос внизу живота.
Его пальцы скользят сквозь мои волосы, его тело восхитительно совмещается с моим, но я хочу большего. Я двигаюсь напористее; по тому, как его бедра бьются о мои, я понимаю, что он тоже меня хочет. Я чувствую, как его теплая рука проскальзывает под мое шелковое белье, и у меня перехватывает дыхание. Я тоже вожусь с его резинкой.
– Я так тебя хочу, – тихо произносит он.
– Достать презерватив? – спрашиваю я.
– Если хочешь, позже, – говорит он, стаскивая меня к краю кровати.
От прикосновения его языка мне кажется, что я свечусь. Свет свечи, музыка – все словно уплывает. И в итоге, когда приходит время достать презерватив, у меня так трясутся пальцы, что я не могу открыть пакетик. Я смеюсь и отдаю его Раджу. У него получается лучше, чем у меня.
Секс с Раджем лишен швов, он словно самая очевидная вещь в мире. Я забываю, почему мы не делали этого уже миллион раз. Он так сжимает мою задницу, что я издаю стон; его дыхание становится прерывистым, когда он начинает двигаться резче. После всего он утыкается мне лбом в плечо. Я грудью чувствую, как колотится его сердце. Он перекатывается и обнимает меня одной рукой, так что у меня куча места, чтобы свернуться с ним рядом. Я нежусь на его груди, наслаждаясь тем, как это легко и удобно.
Минуту спустя я бормочу ему в грудь:
– Это было потрясающе.
– Это ты потрясающая, – отвечает он, гладя меня по голове.
– Нет, я серьезно, – говорю я.
Он тихонько смеется, все еще не отдышавшись.
– Я тоже.
– Ужасно было бы, если бы после всего этого у нас бы получилось плохо, – говорю я.
– Не думаю, что была такая возможность, – говорит он.
Будь я другим человеком, – более спокойным, – тут бы я и уплыла в сон в объятиях своего нового, горячего парня, ни о чем не тревожась. Но конечно, я не такая. В мозгу у меня кипят мысли и вопросы. Я не могу не представлять себе Раджа, такого красивого и стильного в смокинге, в отеле «Уит» в следующую субботу. Меня бесит, что я вижу, как он, топнув, разбивает завернутый в салфетку бокал под хупой – еврейский обычай, от которого я всегда плачу. Я гадаю, приблизило его то, как прошел вечер, или отдалило от того, чтобы встать со мной рядом так нелепо и щедро. Но, каким бы волшебным ни был этот вечер, я не уверена, что этого достаточно. Я не уверена, что вообще чего-то может быть достаточно.
Чем больше я об этом думаю, тем больше мои мысли уносит в сторону от свадьбы, к чему-то совершенно иному: к еще тысяче ночей вроде этой. Я представляю, как мы покупаем билеты на представления «Поэтического борделя», пробуем еду, название которой ни один из нас не может произнести, в новых ресторанах, часами нежимся в постели утром по выходным, потому что ничто снаружи не может сравниться с удовольствием лежать ложечками под одеялом и разговаривать, пока не сядет голос.
Меня пугает то, насколько новыми кажутся эти мысли. С Блейком я в основном убеждала себя, что рано или поздно его полюблю. Если у меня такие мысли по поводу Раджа в вечер нашего первого свидания, это значит, что мой интерес к нему куда серьезнее, чем просто желание спасти «Украшения Бруклина». Это значит, что у меня к нему настоящие чувства.
– Все хорошо? – спрашивает Радж. – Ты как-то затихла.
– Да! – выпаливаю я. – Да. Хочешь остаться на ночь? Потому что можешь. Если хочешь.
– Хочу, да, – говорит он.
Я осторожно встаю, чтобы не дернуть волосы, придавленные его рукой, и слезаю с кровати, чтобы задуть свечу и погасить свет. Лучше двигаться, чем думать о том, что я чувствую. Я ложусь обратно. Надо просто расслабиться или, боже сохрани, спать. Но я не могу.
– Дело вот в чем, – говорю я минуту спустя, переворачиваясь на живот и приподнимаясь на локтях, чтобы смотреть прямо на Раджа. Откровенничать в темноте легче. – Ты мне нравишься. В смысле, очень.
Даже в темноте я вижу, как он улыбается.
– Ну, я на это надеялся, – отвечает он.
– Я понимаю, все это несколько… нетрадиционно? – продолжаю я. – Явиться в бар после того, как мы долго не общались, а потом ты предлагаешь понарошку на мне жениться, а потом я тебя соблазняю.
– Можешь меня соблазнять в любое время, буквально, – говорит он.
– Я планирую. Но я просто хочу, чтобы ты знал, что ты мне дорог. Это не только для того, чтобы ты мне помог. Я ничего не жду. Я понимаю, что свадьба, даже если она понарошку, это ужасно много значит. Я просто… Я просто надеюсь, что ты понимаешь, что у меня к тебе очень настоящие чувства.
– Я не думаю, что ты бы смогла это изобразить, даже если бы попыталась, – говорит он.
Я чувствую волну облегчения.
– Господи, я рада, что ты так к этому относишься.
– Я знаю, я предложил пойти с тобой на свадьбу, но можно я… пересплю с этой мыслью? – робко спрашивает Радж. – В смысле, я не отказываюсь, но сегодня много всего случилось. Я просто хочу подумать.
Как мне ни противно, у меня обрывается сердце. Я опускаю глаза, притворяясь, что смотрю на свои ногти, чтобы Радж не видел разочарования на моем лице.
– Да, да, конечно, – говорю я. – Все по уму.
– Я понимаю, у тебя не вагон времени, но я приму решение скоро, обещаю. Скоро.
– Спасибо, – со вздохом говорю я.
Я ложусь с ним рядом на спину, но чувствую себя слишком открытой. Так что я перекатываюсь и отворачиваюсь, ложась на бок, чтобы он не видел, как я раздавлена и в каком отчаянии.
Глава 28
Согласно журналу о планировании свадеб, который я как-то листала в свадебном салоне, пока Софи примеряла платья, за неделю до того, как вы завяжете узел, список вещей, которые надо сделать, пугающе длинен. Если у вас конечно, нет планировщика, которого у меня, конечно, нет, – последнее, что мне нужно, это любопытный незнакомец, задающий вопросы, а кто, собственно, жених, – и все обязанности ложатся на невесту: провести сложную, двенадцатиступенчатую процедуру ухода за кожей, позвонить везде, чтобы подтвердить время, написать расписание дня для своего фотографа (инстаграмный парень инстаграмной инфлюэнсерки, который предложил мне сделку: скидку, если я предложу ему скидку на обручальное кольцо). Остается одна проблема: довольно трудно заниматься всем этим с огоньком, если не вполне уверен, что свадьба вообще состоится.
С другой стороны, мне, в общем, нечем заняться, кроме этого. Радж тихо и быстро ушел от меня утром. Заниматься привычными делами в «Украшениях Бруклина» кажется бессмысленным, учитывая, что к следующему месяцу может уже не быть никаких «Украшений Бруклина». По крайней мере не в том виде, в котором мне бы хотелось их сохранить. Я не могу выносить неопределенность, наползающую со всех сторон. Мне надо что-то делать. Так что я надеваю самые приличные свои джинсы и первый топ, который попался в ящике комода, и иду вниз, заняться хоть какими-то делами.
Когда я вхожу в магазин, Джесс уже там.
– Доброе утро, – говорит она, поднимая глаза от планшета с украшениями, который устанавливает в витрине.
– Доброе, – отвечаю я.
При виде Джесс я понимаю кое-что очень неприятное. Мне нужно с ней поговорить, это ужасный разговор, и я откладывала его, сколько могла.
– У тебя есть минутка поговорить? – спрашиваю я.
Она отрывается от бархатного планшета, на который выкладывает кулоны.
– Да, что такое?
Я вздыхаю и сажусь рядом с ней.
– Слушай, об этом непросто говорить, но наши финансы в плачевном состоянии, – говорю я.
У нее тускнеют глаза.
– Ох, – тяжело выдыхает она.
– Исходя из того, что у нас сейчас, я даже не могу сказать, будем ли мы открыты к середине ноября, – объясняю я.
– Но праздники – самый горячий сезон продаж, – возражает она. – Нельзя же закрываться прямо перед ними.
– Это не наш выбор, Джесс, – говорю я, расстроенная тем, что она готова предположить, что мы закрываем магазин по собственной воле. – Нам поднимают аренду, и ежемесячные выплаты за этот магазин становятся космическими. Хотела бы я, чтобы не было необходимости тебе об этом говорить, но ты должна по крайней мере знать, что происходит, если решишь искать новую работу. Свадьба, надеюсь, поднимет нам продажи, но пока я не уверена, что она вообще состоится.
Она смотрит на меня своими глазами-блюдцами, и меня охватывает тошнота оттого, что я только что ее просто уничтожила.
– Прости. Я бы хотела, чтобы все было иначе, – говорю я ей.
Она смотрит в сторону.
– Я тоже, – говорит она.
Я могла бы поработать в задней комнате, но, если мои недели в этом магазине сочтены, надо напитаться атмосферой. Я беру лэптоп и сажусь в основном зале, рядом с Джесс, чтобы смотреть на клиентов, которые заходят повосхищаться нашими сверкающими украшениями. Я открываю новый документ и пишу полный список того, что нужно сделать, чтобы свадьба могла состояться через неделю, считая с завтрашнего дня, без сучка без задоринки. Идея конкретного списка дел меня успокаивает; это что-то основательное, на что можно опереться. Надо позвонить в отель «Уит», связаться с менеджером и кейтерингом; подтвердить время и расписание фотографу, официантам и флористу; трижды удостовериться, что мое платье доставят в отель. Может быть, надо записаться на восковую эпиляцию линии бикини? Черт. У меня есть на этой неделе время для бикини?
Пока я думаю, добавлять ли это в список, в магазин входит Софи.
– Привет! – говорю я. Мне нужно столько ей рассказать. – У меня есть новости.
Она замирает и бросает на меня нервный взгляд. В исторической перспективе новости я ей сообщаю в основном плохие.
– Нет, нет, думаю, это тебе понравится, – уточняю я.
Она переносит вес на одну ногу и вздыхает.
– Выкладывай.
– Я окончательно рассталась с Блейком.
– Воу-воу-воу! – восклицает Софи.
Я незамедлительно перехожу к хорошему.
– Я потом пошла в «Золотые годы» извиниться перед Раджем и все исправить. А потом он предложил подумать насчет помощи нам на следующей неделе – жениться на мне.
– Погоди, ты что, не может быть! – говорит Джесс, склоняясь к прилавку; у нее блестят глаза. – Вот зря ты это не сказала прямо с утра.
– Стоп, ты решила, что одной спонтанной помолвки в этом году мало, и теперь спонтанно выходишь за Раджа замуж? – спрашивает Софи. Она недоверчиво скрестила руки на груди, каждым сантиметром воплощая осуждающую старшую сестру.
– Ну, «замуж» не вполне верное слово, – сдаю назад я. – Он сказал, что, возможно, женится без юридических обязательств, просто ради спектакля, просто чтобы помочь спасти «Украшения Бруклина», потому что он знает, что этот бизнес для меня все.
– Возможно? – повторяет Софи.
– В каком смысле, возможно? – спрашивает Джесс.
– Ну, он пока думает, – объясняю я.
Софи какое-то время молча на меня смотрит, потом переводит взгляд на монитор, где у меня список дел, потом откидывает голову и хохочет.
– Да, на этот раз ты сама себя превзошла, – говорит она, успокоившись. – Ты правда планируешь свадьбу, хотя никакого жениха и в помине нет, да?
Я отворачиваю от нее лэптоп.
– Он будет, понятно? Увидишь. Он появится и скажет «да», – настаиваю я.
Софи вскидывает руки.
– Ладно. Господи боже, ты ничего никогда не делаешь как нормальный человек. Развлекайся, это твоя жизнь.
Она поднимается и уходит в заднюю комнату.
Джесс смотрит на меня без выражения.
– У меня… эээ… работа, – с нажимом произношу я.
Она переключается на свой собственный лэптоп.
Мне дико неловко, когда я набираю первый номер, телефон менеджера по мероприятиям. Один гудок, два, три. Я на нервах уже собираюсь повесить трубку. Но тут кто-то отвечает.
– Здравствуйте, это Элайза Рот. Я ищу Шэрон, менеджера по мероприятиям, – говорю я, переключаясь на профессиональный, уверенный голос. Поехали.
К часу дня я отработала три четверти списка. Была осторожна со словами, говорила «жених», вместо того чтобы назвать имя Раджа. Ни в одном из звонков не уточнила, за кого именно я выхожу. Я делаю перерыв на обед и иду в «Sweetgreen» за салатом. Я заказываю «цезарь» с кейлом навынос и несу его за несколько кварталов обратно в магазин. Я отвлекаюсь на то, чтобы написать Кармен о том, что случилось вчера, поэтому не замечаю ничего странного сквозь витрину магазина. И только дойдя до двери, вижу табличку «Закрыто». Я озадаченно отрываюсь от телефона и захожу в магазин.
Радж стоит один посреди магазина. Вместо обычных шмоток – старых худи, в которых я его видела тысячу раз, – на нем темно-серые брюки и светло-розовая рубашка с закатанными рукавами. Когда я вхожу в магазин, он что-то нажимает в телефоне, и зал заполняет знакомая песня, которую я никак не могу вспомнить. Несколько первых аккордов, бодрых и энергичных.
– Привет, – выдыхаю я, вбирая все это.
– Привет, – с улыбкой отвечает он.
– Никогда тебя не видела в такой одежде, – осторожно произношу я.
– Особый случай, – говорит он.
Тут-то я и понимаю, что это за песня. Вплывает гладкий голос Бруно Марса: «По-моему, я хочу на тебе жениться». Понимаю. Я понимаю, что происходит. Прижимаю руку ко рту; у меня кружится голова, я чувствую нелепое облегчение и иду к Раджу.
– Элайза, я не могу тебе обещать, что мы полюбим друг друга или останемся вместе навсегда, но вот что я обещать могу: ты самая невероятная женщина из тех, что мне встречались, и я хочу дать нам шанс, – говорит Радж. – Ты мне очень небезразлична, понимаешь? И если это означает, что я должен тебе помочь, я так и сделаю.
Меня так переполняет благодарность, что я могу только кивнуть и промямлить:
– Спасибо тебе огромное.
Но это еще не все. Радж оглядывается по сторонам, на футляры с украшениями. Нервно сует руки в карманы.
– Я хотел сделать все как полагается, – говорит он. – И я понимаю, у тебя полно своих красивых колец. Но я… я принес тебе кое-что и хочу тебе это отдать.
Он вынимает маленький яркий пакетик и разрывает его, открывая красное леденцовое колечко на фиолетовом куске пластика. Он смотрит на него, потом на меня.
– Ты мне сказала, что ты их любила, когда была маленькой, когда только начала мечтать о том, что откроешь собственный ювелирный магазин, – говорит он. – Я понимаю, это глупо, это ничего особенного, но я подумал, что это напомнит тебе, как важна эта мечта и как – вместе – мы сможем сделать так, чтобы она стала былью.
– О господи, Радж, – говорю я, распахивая глаза. – Поверить не могу. Это потрясающе. Ты потрясающий.
Я шагаю к нему, чтобы его поцеловать, но он поднимает руку.
– Стой, дай я это сделаю, – говорит он.
Он опускается на одно колено и поднимает леденцовое колечко, предлагая его мне.
– Элайза, ты окажешь мне честь, понарошку выйдя за меня замуж?
В отличие от прошлого предложения, на этот раз меня распирает от желания сказать «да». Я не могу произнести это достаточно быстро.
– Да, конечно, да. Радж, ты невероятный. Да!
Он поднимается и бережно надевает леденцовое колечко мне на палец. Оно слегка тесновато (в конце концов, оно рассчитано на ребенка), но каким-то образом для этого момента оно идеально. Я обнимаю Раджа за шею и целую его.
Уверена, есть миллион и одна логическая причина, по которым я сейчас должна очень испугаться, – возможно, Софи в задней комнате сейчас как раз составляет полный список, – но я этого не чувствую. К черту список предсвадебных дел. Я только что завершила самое главное из них. Я полностью осознаю, что то, что собираемся сделать мы с Раджем, по меньшей мере нетрадиционно, но мне легко оттого, что этот шаг я совершу вместе с человеком, с которым мне хорошо. Я благодарна за то, что тут мы с Раджем одинаковые. Он знает, что мне не нужны обещания вечной любви. Мне нужно всего лишь обещание, что мы будем проживать наши отношения день за днем.
Софи и Джесс выходят из задней комнаты с настороженными лицами.
– Вы это сделали? – запинаясь, спрашивает Софи.
– Сделали! – кричит Джесс. – Погляди на них! Погляди на этих голубков!
Радж поднимает мою руку и целует леденцовое колечко.
Сделали.
Я озадаченно смотрю на Раджа и Софи.
– Что?
– Ну, мне помогли попасть в магазин, пока ты была на обеде, – признается Радж. – И кто-то должен был мне сказать, какие леденцы ты больше всего любишь.
– Я знала, что клубничные, – говорит Софи, вздыхая, как будто это признание дорогого ей стоило.
– Но ты так – так негативно была настроена, – замечаю я.
Она пожимает плечами.
– Ты так глубоко залезла в эту кроличью нору, что я не представляю, как еще из нее выбраться. Если ты этого хочешь, пусть так и будет. Он славный парень.
Это самое отчетливое одобрение, какого можно вообще ожидать от Софи.
– Посидишь с нами? – предлагаю я Раджу. – Я как раз проверяю список предсвадебных дел.
– Конечно, – говорит он. – Давай помогу.
– Ну, можешь начать с того, что пригласишь своих друзей и родных, – предлагаю я.
Он смеется.
– Хочешь познакомиться с моими родителями?
– Без них это будет не свадьба, правда? – спрашиваю я.
– Посмотрим, смогут ли они, – отвечает он, вынимая телефон.
Я сажусь на свое место за прилавком с новым ощущением: этому месту теперь может уже ничто и не угрожать.
Глава 29
Я никогда не думала, что буду глодать полузасохший бейгл из бумажного пакета в утро своей свадьбы, но в последние дни я много узнала о том, как адаптироваться к новым обстоятельствам на ходу. Итак, я выхожу за своего парня, который получил этот статус девять дней назад, у нас будет ненастоящая свадьба, чтобы спасти мою компанию. Да ради бога. Итак, я ем углеводы в день своей свадьбы, и я забыла дома утягивающее белье. Да ради бога. Кармен бросает мне бейгл, который захватила по дороге в номер для новобрачных в отеле «Уит»; и кто я, чтобы отказываться от еды?
– Надо что-то съесть, – говорит Кармен. – Моя кузина отказалась есть в день свадьбы, чтобы выглядеть худой в платье, но закончилось все тем, что она упала в обморок посреди банкета.
– Значит, бейгл, – говорю я, поднимая большой палец.
Кармен, Софи, Лив и Джесс присоединятся ко мне в номере, чтобы сделать прически и макияж, придет и фотограф. Технически они не подружки невесты; пока было неясно, кто у нас, собственно, жених, мы решили отказаться от традиции. Как бы то ни было, даже если бы я планировала более традиционную свадьбу, я не уверена, что хотела бы свиту из подружек – разве что Софи в качестве замужней подруги. Разве свадьбы не должны касаться исключительно двоих, которые собираются пожениться, разве надо заставлять ближайших друзей выстраиваться, как топ-8 на MySpace, в одинаковых нарядах?
Фотограф бродит по комнате, снимая полуправдивые фотографии того, как нас прихорашивают.
В дверь стучат.
– Войдите! – кричу я из-под рук визажиста, накладывающего консилер на темные круги у меня под глазами.
В номер входит мама. Это наша первая встреча после того летнего обеда с папой и Блейком. Я позвонила родителям на прошлой неделе сказать о перемене планов. Они не вполне поняли, почему я хочу понарошку выйти замуж за парня, с которым толком даже не встречалась, но после долгого непростого разговора согласились приехать и поддержать свадьбу.
– Отнеситесь к этому, как к тому школьному спектаклю, в котором я участвовала, – объяснила я им. – И вы, и я знали, что будущего в качестве актрисы у меня нет, но тем не менее вы пришли и взяли с собой камеру.
Мама втискивается между мной и визажистом, чтобы меня обнять.
– Поверить не могу, что моя девочка выросла и выходит замуж! – говорит она. – Ну, вроде как выходит.
– Знаю, мам, знаю, – отвечаю я, обнимая ее в ответ.
Она устраивается на краю кровати.
– Ты мне должна побольше рассказать про этого мальчика. Можешь показать фотографии?
Визажисту не удается скрыть шок.
Когда с моей прической и макияжем покончено, – я попросила длинные свободные волны, чтобы чувствовать себя собой, и яркую красную помаду, чтобы выделялась на фотографиях, – я иду к окну, где свет получше, и снимаю короткое видео для сториз в Инстарграм.
– У меня сегодня свадьба! – визжу я. – Я с друзьями и родными в номере для новобрачных в отеле «Уит». Мы готовимся, спасибо нашей потрясающей команде визажистов и стилистов от Glamsquad.
Мне не нравится мой неуверенный голос. Я снимаю заново. Рамка уплывает. Я пытаюсь снять в третий раз, и у меня наконец получается достаточно хорошо, чтобы запостить. С этого начинается процесс рекламы всех компаний, которые спонсируют свадьбу – другими словами, помогают мне сделать все бесплатно. Через несколько секунд после того, как видео загружается, я получаю в ответ поток взволнованных сообщений. Я выдыхаю. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо, ведь правда?
– Дай сюда телефон, – говорит Кармен. – Не надо тебе весь день с ним носиться. Я буду за тебя постить фотографии. Просто скажи, какие ставить теги и хэштеги.
Я колеблюсь. Но она права. Я позаботилась о том, чтобы заманить сюда мужчину, спланировала роскошную бесплатную свадьбу меньше чем за полгода, всю дорогу подогревала интерес подписчиков. Больше я ничего сделать не смогу. Если свадьба сработает в качестве маркетинговой стратегии для «Украшений Бруклина», она сработает – но я уже не могу этим управлять. Я отдаю Кармен телефон и рассказываю все, что ей нужно знать.
Внезапно я слышу, как кто-то давится. Софи выскакивает из кресла стилиста с прижатой ко рту рукой и убегает в ванную. Секунду спустя я слышу, как ее тошнит. Лив несется за ней.
– Волосы берегите! – кричит стилист.
– Детка? – зовет мама, входя следом за Лив.
Снова слышен шум, потом наступает измученная тишина. Срабатывает слив унитаза.
– Все хорошо, – стонет Софи.
Ее голос эхом отдается от кафеля.
Номер отеля не предназначен для того, чтобы у двери ванной толпилось столько людей, но я все равно протискиваюсь внутрь. Вид у сестры усталый, но в целом неплохой.
– Ты ведь не заболела в день моей свадьбы? – спрашиваю я.
Если заболела, надеюсь, это не заразно.
Софи и Лив смотрят друг на друга.
– Ну что? – спрашивает Софи.
– Наверное, давай, – неуверенно отвечает Лив.
Мама догадывается первой. Она издает счастливый всхлип и падает на колени, чтобы обнять Софи.
– Мама! – пищит Софи, вытирая рот.
Мама согнулась, задыхаясь и подвывая:
– Я просто таааааак за ваааас радааа!
– Мы хотели дождаться окончания свадьбы, чтобы не отнимать твой праздник, – объясняет Лив. – И пока еще очень рано, но…
– Я беременна! – говорит Софи.
У меня к глазам подступают слезы, и я машу руками, чтобы их отогнать. Не знаю, кого обнимать первой, поэтому падаю на пол ванной и пытаюсь обнять всех троих сразу. Софи будет самой лучшей мамой на свете. Я верю в это всем сердцем, потому что она была для меня как мама. Я так рада за них с Лив и за их новую зарождающуюся семью. Кажется, что зачать ребенка – простейшая вещь на свете, пока не видишь, как кто-то из твоих близких отчаянно пытается это сделать. Эти хорошие новости почти невозможно уместить в голове. Я слышу за спиной щелчок; фотограф то ли достаточно смел, то ли достаточно сумасшедший, чтобы и это тоже запечатлеть.
– Ох, нет, хотя бы ты не плачь, – говорит Софи, стискивая мою руку. – Испортишь макияж.
Я делаю глубокий неровный вдох, стараясь успокоиться.
– Я просто так за тебя счастлива, – говорю я дрожащим голосом. – У тебя будет все, чего ты хотела.
– И у тебя, – отвечает она с улыбкой.
Потом, когда я успокаиваюсь и визажист поправляет наши поплывшие глаза, мама помогает мне надеть платье.
– Такое красивое, – говорит она, осторожно застегивая молнию на спине. Проводит пальцами по нежным кружевам рукавов. – Ты такая красивая.
– Тебе нравится платье? – спрашиваю я, пытаясь рассмотреть ее отражение в зеркале.
Она бережно поправляет вырез с крючком поверх молнии.
– Очень. Идеальное.
– И ты не… расстроена, что не выбирала его со мной? – робко спрашиваю я. Я боюсь выдохнуть.
Она обходит мою широкую юбку, чтобы взглянуть мне прямо в лицо. Вздыхает.
– Хотела бы я принимать во всем этом больше участия? Ты моя дочь – конечно, я бы хотела быть с тобой. Но сегодня твой день, и ты всегда все делала по-своему. Уж такая ты.
Я протягиваю руки, чтобы ее обнять. Я не понимала, сколько для меня значит ее одобрение, пока не начала думать, что утратила его. Так хорошо, что я ошибалась.
Раздается резкая трель.
– Будильник у тебя в телефоне, – говорит Кармен, выключая его.
– Пора встретиться с Раджем, сделать фото первой встречи, – говорю я, подхватывая юбку, чтобы надеть голубые атласные туфли.
В качестве чего-то старого я выкопала на дне своего шкафчика в ванной ярко-красную помаду; она устойчивая, не стирается от поцелуев, я купила ее в разгар периода поцелуев на танцполе в колледже. Что-то новое – это, ясное дело, мое платье. Фата, которую я надену позднее, была у Софи на ее свадьбе; это что-то взятое взаймы. А туфли – что-то голубое.
Я бросаю на себя последний взгляд в зеркало. В ослепительно-белых кружевах платья и волшебном, как в кино, макияже, который каким-то образом стер с моего лица месяцы стресса, я выгляжу невестой – не девочкой, которая играет роль перед камерами, но настоящей невестой. Несмотря на все безумные усилия, потраченные на то, чтобы этот миг настал, я по-настоящему почти не верила, что когда-нибудь увижу себя такой. Я провела годы после разрыва с Холденом, наблюдая, как мои подруги находили любовь и заводили пары – а у меня этого не было. Я знала, что воткнуться в отношения – вопрос чистого везения, но самая темная часть моего тревожного ума беспокоилась, что я каким-то образом, возможно, виновата в своем одиночестве сама.
Может быть, я была слишком занята, слишком амбициозна, слишком беспорядочна, слишком категорична, чтобы впустить в свою жизнь любовь. Может быть, во мне было что-то, что невозможно полюбить. Может быть, я так быстро ухватилась за эту поддельную свадьбу, потому что в глубине души переживала, что это мой единственный шанс на долго и счастливо. Едва эта ужасная мысль всплывает на поверхность, я понимаю, что это так и есть.
Я полгода подавляла эти чувства, потому что у меня была важная цель: спасти мою компанию любой ценой. Но теперь я больше не могу игнорировать то, что я чувствую. Я давлюсь и зажимаю рот рукой, чтобы заглушить болезненный всхлип. Помолвочное кольцо ловит свет и нагло сверкает перед моим лицом. Уголки моих глаз снова покалывают слезы, когда я понимаю: я невеста. Во мне нет ничего, что мешало бы меня любить. И сегодня я вместе с милым, сексуальным Раджем, в присутствии своих друзей и родных и ста тысяч незнакомцев в Сети собираюсь это отпраздновать.
Визажист подходит ко мне с влажной салфеткой для снятия макияжа, чтобы в последний раз промакнуть под глазами.
– Я скоро перестану плакать, честно, – говорю я ей.
– Это я сомневаюсь, но вы не волнуйтесь, – отвечает она. – В день свадьбы нормально не справляться с эмоциями. Поэтому мы и используем водостойкую тушь.
Я рада, что она использует слово «нормально». Я длинно выдыхаю, чтобы успокоиться. Я смогу это сделать. Я это смогу. Я обнимаю всех на прощание. Фотограф открывает передо мной дверь в коридор. Мы вместе идем к лифту. Я наслаждаюсь этим проходом по коридору. В следующий раз, когда я вот так пойду в свадебном платье, я пойду к алтарю.
Фотограф предложил сделать фото первой встречи на крыше отеля. Мы заказали для церемонии просторное круговое патио с панорамным видом на Уильямсбург, Ист-Ривер и весь Манхэттен. Банкет будет в «Адесе», баре отеля, где ар-деко смешано с индустриальным стилем, где белая мерцающая плитка и геометрические окна. Когда мы выходим из лифта на верхнем этаже, фотограф оставляет меня в закутке у лифтов, чтобы удостовериться, что Радж не увидит меня раньше времени. Я слышу, как они здороваются, и мне становится легче от звука голоса Раджа. Он действительно здесь. Все происходит на самом деле.
– Элайза? Когда будете готовы, идите за угол, через двери в патио, там вас будет ждать Радж, – кричит фотограф. – Сделайте вид, что меня там вообще нет. Просто подойдите и поздоровайтесь с ним.
Меня щекочет предвкушение, хотя технически это никакой не первый взгляд на платье. В тот день, когда я его выбрала, я показала Раджу фотографии в телефоне. Оглядываясь назад, я понимаю, как смешно, что я и не думала выходить в этом платье за Раджа. Я взбиваю волосы над плечами, разглаживаю юбку и делаю глубокий вдох.
Медленно поворачиваю за угол. Дверь из бара в патио открыта, и я вижу Раджа, стоящего ко мне спиной. Он одет в стильный черный смокинг, и мне вдруг приходит в голову, что я понятия не имею, откуда он: взят напрокат или уже висел у Раджа в шкафу. Мне столько еще предстоит о нем узнать.
По тому, как он выпрямляется, я понимаю: он чувствует, что я стою у него за спиной. Я протягиваю руку и стучу пальцами по его плечу.
– Привет, красавица, – говорит он, не оборачиваясь.
– Ты не знаешь, как я выгляжу, – говорю я. – Откуда тебе знать, может, я в самой жуткой своей пижаме и мне срочно надо в душ.
– Хм, да, это может быть, – говорит он. – Но ты всегда красивая.
Господи, я поверить не могу, что этот мужчина вообще реален.
Он заводит руку за спину и берет меня за руку. Его большой палец касается моего бриллиантового кольца.
– Сегодня не в леденцовом? – шутит он.
– Я его съела! – отвечаю я.
Он разворачивается с шутливым удивлением на лице.
– Ты съела мое помолвочное кольцо?
Щелк, щелк, щелк.
Я ничего не могу с собой поделать, я хохочу.
– Это же леденец! Что мне было с ним делать?
Щелк, щелк, щелк.
Он смягчается и обнимает меня для долгого поцелуя. Я ничего не имею против того, чтобы всю жизнь целоваться с этим человеком.
Щелк, щелк, щелк.
– Стой, стой, стой, – говорит Радж, отступая назад. – Ты невероятно ослепительная. Просто вау.
У него в прямом смысле отвисает челюсть, когда он разглядывает меня во весь рост как невесту. Я тоже под впечатлением от того, как он выглядит. Он постригся и укротил свою обычную недельную щетину до вечерней тени, которая заостряет углы его лица, как у супергероя. Он берет меня за руку и кружит, чтобы рассмотреть мое платье со спины. В любом другом случае я бы застеснялась и почувствовала себя глупо, если бы меня закружили, как маленькую девочку. Но сегодня день, который бывает один раз в жизни (или два, или три, кто знает). Я удивляюсь, что просто хочу наслаждаться им, как бы меня ни кружили.
Радж роется в кармане и вынимает тонкий браслет-обруч из желтого золота. На нем выгравирован извилистый узор волной.
– Мама дала мне его сегодня утром, потому что он был на ней в день свадьбы, – говорит он. – Я знаю, украшения для тебя очень важны, и я не хочу рушить твой образ, но… подумай, может быть, наденешь его сегодня? Для нее бы это очень много значило.
Я не планировала надевать браслеты, поскольку у платья длинные рукава, доходящие мне до запястья. Я никогда не была сторонницей смешения металлов, а золото не сочетается с платиновыми украшениями, которые я сегодня решила надеть (мое настоящее помолвочное кольцо, разумеется, плюс пара гвоздиков с круглыми бриллиантами и экстравагантный бриллиантовый кулон им под стать, все от «Украшений Бруклина»). Но это все не важно. Брак – это сочетание двух жизней, и оно начинается сейчас. Меня трогает этот жест.
– Конечно, – говорю я, надевая браслет на правое запястье.
До меня доходит, что сегодня я впервые увижу его родителей, как и он моих.
– Стой, ты должен мне рассказать все о своих родителях, – говорю я, внезапно встревожившись.
Знакомство с Мишель Барретт этим летом было уже достаточным испытанием.
– Они классные. В смысле, мама немножко рвется все контролировать, а папу поначалу трудно понять, но ты им понравишься, – говорит он.
– Они расстроятся, что у нас не традиционная индийская свадьба? – спрашиваю я.
После того как Радж сделал предложение, мы обсуждали, как должна выглядеть церемония. Я попросила его рассказать мне об индийских свадебных традициях, и, по-моему, он об этом на минуту задумался, но потом сказал, что церемония ему не особенно важна.
– Я в том смысле, что все свадьбы – это про невесту, – сказал он. – Но эта особенно. Я не религиозен, так что мне правда все равно.
Поэтому я позвонила человеку, который будет нас женить, и попросила поменять иудеохристианскую церемонию, которую запланировала для нас с Блейком, на не особо ортодоксальную иудейскую.
Радж колеблется, потом говорит:
– Наша следующая свадьба – настоящая, по закону – будет с большим, традиционным индийским отрывом. Праздник продлится несколько дней. Будет Сангит и менди, тебя покрасят хной, и мы поженимся под мандапом, это, в общем, вроде еврейской хупы…
– Наша следующая свадьба! – смеюсь я. – Посмотрим. Давай по одной за раз.
Я несколько месяцев назад сказала Шэрон, менеджеру, что, наверное, пойду к алтарю под уместную слезливую песню Адель, но предложение Раджа дало мне другую идею. Когда Шэрон пришла ко мне перед церемонией, я дала ей новый план. Поэтому через несколько часов после того, как мои гости расселись в патио на крыше, а Радж и священник встали под хупой из перекрученных веток и вьющихся лоз, зазвучали первые ноты «Жениться на тебе» Бруно Марса. В песне описывается спонтанное венчание в часовне в Вегасе, что неожиданно подходит к ситуации. Мне нравится, что это такая хитрая дань вихревой природе наших отношений.
Я продеваю руки под локоть мамы слева и папы справа. Иудейская традиция предписывает, что по проходу невесту должны сопровождать оба родителя; мне нравится это ощущение равенства. Вместе мы двигаемся как нечто единое. Гости встают и поворачиваются к нам лицом. Я замечаю Джесс, сидящую рядом с Хелен, которая выглядит по-королевски в своем фиолетовом жакете и множестве льющихся по груди ожерелий. Тетя Линда вся сияет, а глаза ее дочери Кейти бегают по моему платью (и скорее всего осуждают его). Я даже узнаю родителей Раджа – они сидят в первом ряду, и его черты – точное смешение их черт. Сколько я ни думала об этом моменте, мне до сих пор не приходило в голову, каким значимым окажется проход к алтарю. Я, наверное, проходила это расстояние по патио уже раз пять. Но никогда не делала этого в окружении всех самых важных людей в моей жизни.
Когда я дохожу до хупы, родители целуют меня в щеки.
– Я тебя люблю, детка, – шепчет папа.
У него в глазах настоящее чувство, и у меня от этого мурашки. Родители занимают свои места в первом ряду, а я присоединяюсь к Раджу. Его глаза сверкают, когда он мне улыбается.
Священник придает церемонии личный оттенок, рассказывая историю нашего с Раджем знакомства – и опуская процентов девяносто подлинных подробностей. «Итак, Элайза была одинокой девушкой, продававшей обручальные кольца, когда обратила внимание на симпатичного бармена…» – начинает он. Публика смеется. Мы хорошо начинаем. Священник переходит к речи о том, что это значит – вместе строить жизнь.
– Не важно, кто вы, не важно, сколько вы вместе, брак – это гигантский прыжок веры, – говорит он. – Это обещание быть на стороне партнера, когда никто из вас не знает, что может случиться в будущем. Нет гарантий, что будет легко – в общем-то единственное, что гарантировано, это то, что легко не будет. Это не означает, что брак того не стоит. Это самый осмысленный поступок, который многие из нас совершат за всю жизнь. И я не знаю, как вы, а я верю, что сознание того, что брак – это прыжок веры, делает его еще прекраснее. Сегодня мы видим, как два человека совершают этот прыжок вместе.
Потом он произносит с нами короткие молитвы на иврите: читает несколько слов за раз, а мы повторяем. Я справляюсь хорошо; я в ближайшее время не переезжаю в Тель-Авив, но гортанные согласные и растянутые гласные воскрешают старые воспоминания о том, как я готовилась к бат-мицве. Радж запинается на особенно сложных последовательностях слов, но не отводит взгляда со священника. Мы повторяем похожий обряд, обмениваясь клятвами на английском, и на этот раз слова кажутся исполненными глубокого смысла.
После того как мы оба говорим: «Беру», священник кладет между нами с Раджем бокал, завернутый в белую салфетку. Радж торжественно на него наступает. От громкого хруста мое тело наполняется адреналином.
– Теперь можете поцеловать невесту! – объявляет священник.
Когда Радж притягивает меня к себе, мне кажется, что я в кино. Все хлопают и кричат, и, даже несмотря на то, что меня подмывает действительно поцеловаться всерьез, я отстраняюсь за долю секунды до того, как мы начнем выглядеть неприлично. Жениться весело. Кто бы знал.
– Неплохое второе свидание, а? – говорит Радж так тихо, что его слышу только я.
Я улыбаюсь до ушей, и мы идем по проходу вдвоем.
Следующий час – час коктейлей – превращается в хоровод целующих воздух родственников, фотосессии Раджа и меня с семьей и друзьями и бесконечных бокалов шампанского. В какой-то момент я вижу, что держу в руке гигантскую креветку. Радж знакомит меня с родителями, которых я тут же обнимаю. Если они и растерялись от, наверное, невероятно странного звонка сына на прошлой неделе – «Привет, я на следующих выходных женюсь, сможете приехать?» – они не подают вида.
– Добро пожаловать в семью, – говорит его отец. – Обязательно приезжайте как-нибудь обедать.
– Конечно, с удовольствием! – говорю я.
Мама Раджа прикасается к золотому браслету.
– Он на вас красиво смотрится. Он принесет удачу; мы женаты уже тридцать лет.
Тетя Линда отводит меня в сторону, чтобы поделиться подробными соображениями о церемонии, коктейлях, отеле и моем платье. Я слушаю целых десять минут кряду, пока не сбрасываю ее первому попавшемуся мне на глаза человеку – это оказывается четырехлетняя племянница Лив.
Тут-то я и вижу Хелен, которая смотрит на вечеринку со своего места возле коктейльного столика. Я подхватываю юбку и иду к ней. Когда она берет меня за обе руки, я чувствую, как постарели ее собственные руки; она больше похожа на бабушку, чем когда-либо.
– Кто знал, что ты все-таки окажешься в пышном белом платье? – говорит она, с улыбкой качая головой. – Я могла себе представить, что ты сбежишь или сойдешься с кем-нибудь горячим, но это? Я удивлена.
– Хелен! – восклицаю я. – Я счастлива. Радж чудесный.
– Уверена, что так, – говорит она, мудро кивая. – Джесс рассказывала, что у вас такие ураганные отношения.
– Ты, наверное, слышала… больше… от Джесс, правда? – спрашиваю я, слегка ежась.
Она поднимает бровь.
– Что-то про то, что кто-то не мог заплатить аренду? Слышала, – говорит она.
Я вздыхаю.
– У тебя когда-нибудь так было? Было когда-нибудь, что ты не знала, сможешь ли удержать магазин на плаву? – Мне внезапно становится страшно, что я опять могу просесть; признаться в возможном поражении Хелен, женщине, которая в одиночку вдохновила всю мою карьеру, куда мучительнее, чем я думала.
– Конечно, милая, – говорит она, глядя на меня с сочувствием. – Мы все временами оказываемся в невероятных ситуациях. Но сегодня день твоей свадьбы, а завтра ты решишь, что делать дальше. Верный ответ найдется – просто нужно время.
– Время, – жестко повторяю я. У меня очень мало времени.
– И потом, позволь сказать, жизнь на пенсии совсем неплоха! – смеется Хелен. – Если «Украшения Бруклина» пойдут ко дну, можешь поехать со мной в следующее путешествие – я собираюсь в Южную Америку, посмотреть Амазонку.
Она крепко меня обнимает и гладит по голове.
– Ты во всем разберешься, моя хорошая. Ты всегда была такой умной.
– Спасибо, – благодарно бормочу я.
Она оглядывает зал.
– Не позволяй мне полностью тобой завладеть. Я слышала, тут вечеринка!
Я опомниться не успеваю, а уже время банкета. Если бы я по-настоящему планировала эту свадьбу, я бы из себя вышла. Не верится, что время летит так быстро – особенно когда свадьбы стоят по сто долларов минута, а то и больше. Мы с Раджем обходим все столики, пока гости едят (не знаю, как у него, а у меня слишком много энергии, чтобы просто сесть и сосредоточиться на еде). Все снова и снова повторяют: «Я понятия не имел, что ты с кем-то встречаешься!» Мы нервничаем из-за ответа, каждый раз пробуя новый.
– Правда? Разве ты не видела наши фотографии на Фейсбуке? – вру я одной кузине (фотографий нет).
– Хм, странно, я поклясться готова, что рассказала тебе про Раджа сто лет назад, – говорю другой.
– Так здорово с тобой повидаться! – восклицаю я, обращаясь к третьей и раскатывая ни во что любые ее планы на разговор. – Расскажи мне о своей новой работе. И прическа у тебя потрясающая, кстати сказать.
Единственный миг покоя, который мы с Раджем улучаем вдвоем, – это первый танец. Я понимаю, насколько это название уместно; мы в буквальном смысле до сих пор ни разу вместе не танцевали.
Мы медленно раскачиваемся рядом в центре танцпола. Я чувствую десятки глаз, устремленных на нас, в том числе – фотографа.
– Спасибо тебе, – тихо говорю я Раджу. – Правда, спасибо. Мало кто решился бы на такое.
– Поверь, я мало ради кого на такое пойду, – отвечает он.
Я кладу ему голову на плечо, и мы какое-то время переступаем в такт музыке.
– Да, кстати, у меня забронирован бесплатный медовый месяц, – внезапно вспомнив, выпаливаю я. – Уезжаем в понедельник. В смысле, если хочешь поехать.
У него расширяются глаза. Он смеется.
– Эм, могу попробовать договориться, – говорит он. – Куда едем?
– По Средиземноморью, начиная с Санторини, идет? – спрашиваю я.
Не надо бы, конечно, спрашивать поддельного мужа, согласится ли он поучаствовать в настоящем медовом месяце менее чем за двое суток до отъезда, но увы, так получилось. Я слышала, что для поддержания свежести отношений надо сохранять способность постоянно друг друга удивлять. Если это правда, надо понимать, мы начинаем в правильном ключе.
– Звучит потрясающе, – говорит он, целуя меня в лоб. – Мой менеджер здесь. Я его вечером спрошу, можно ли мне взять отпуск.
Начинает звучать новая песня, и танцпол заполняют пары. Лив ведет Софи в чем-то вроде подпрыгивающего вальса, и, хотя танец выходит нескладный, глаза у них светятся и блестят. Я так за них счастлива. Я вижу, как мама вытаскивает папу в середину толпы – он терпеть не может танцевать, – и смотрю, как присоединяются родители Раджа. Кармен, никогда не упускающая возможности оторваться, выскальзывает на танцпол в коктейльном платье с оборками цвета хорошего пино нуар. Сначала я вижу, что она танцует с друзьями, но несколько песен спустя трогает меня за плечо.
– Радж, можно я вас разобью? – спрашивает она.
Он уступает.
– Конечно.
Я сжимаю руки Кармен.
– Все же хорошо, правда? Тебе весело?
– Конечно! Но слушай… Я думала, показывать тебе или нет, но, по-моему, ты бы хотела это видеть, – говорит Кармен, протягивая мне мой телефон.
Мне написал Блейк. Коротко. От его имени у меня ощущение, как будто меня ударили в живот – я просто этого не ожидала.
«Прости, что не смог быть с тобой сегодня. Ты красивая невеста. Надеюсь, ты счастлива». Вот и все сообщение.
Кармен смотрит на меня, прикусив губу, как нервная белка.
– Все хорошо? – спрашивает она.
Я морщу лоб, глядя на экран телефона, потом протягиваю его ей.
– Да? Да. Я хочу сказать, неожиданно мило с его стороны. Это было не обязательно. Но приятно, что он меня не ненавидит всем сердцем, для чего у него есть все основания.
Странно думать о Блейке посреди своей свадьбы. Поначалу, после нашего разрыва, я не могла представить, как у меня получится сегодняшнее, если его не будет рядом. Но теперь все наши отношения кажутся такими туманными и далекими. Сегодня все именно так, как должно быть.
К нам подходит Шэрон, менеджер.
– Простите, дамы, не хотела вмешиваться, – говорит она. – Но, Элайза, вы не могли бы сейчас дать интервью, если у вас есть время? Здесь репортер из «The Knot».
– Конечно, – говорю я Шэрон.
То, что будет дальше, так же важно, как сама свадьба, если не важнее: я предложила эксклюзивное интервью и рекламу в соцсетях «The Knot» в обмен на 5 тысяч долларов. Когда выйдет их статья, надеюсь, ее поддержат другие свадебные публикации.
– Привет! Я Джен из «The Knot», – взвизгивает женщина, обнимая меня и целуя воздух над моим ухом. – Не хочу портить вам макияж, – объясняет она.
– Привет! – говорю я, повышая голос, чтобы соответствовать ее энтузиазму девушки из школьного братства.
– Я не хочу отнимать у вас слишком много времени, потому что у вас сегодня вроде как особый день, но я была бы очень рада, если бы вы записали короткое, на пятнадцать секунд, видео с приветствием читателям «The Knot», чтобы мы могли выложить его в соцсети, – говорит она, протягивая мне телефон.
Он уже разблокирован и открыт на Инстаграме.
– Замечательно, давайте найдем, где потише и свет получше, – говорю я, отворачиваясь от танцпола.
Мы выходим в патио; я стратегически встаю в нескольких дюймах от включенной разогретой лампы, чтобы придать лицу теплое свечение. Я нажимаю запись и воркую в телефон: «Здравствуйте все, кто читает «The Knot»! Я Элайза Рот, со-основатель «Украшений Бруклина». Спасибо, что празднуете вместе со мной мою свадьбу!»
Я прижимаю к губам кончики пальцев и посылаю в камеру воздушный поцелуй, сверкнув в процессе бриллиантовым кольцом. Наверное, каждая невеста в день свадьбы чувствует себя немножко знаменитостью, но, когда записываешь видео, обращаясь к двум миллионам подписчиков журнала для невест, это ощущение прям очень в тему.
– Сууупер, спасибо, – говорит Джен, убирая телефон в сумочку. – Я потом пришлю вам вопросы, чтобы вы могли на них ответить завтра, как мы и договаривались.
Мы это обсуждали – она пришлет базовый набор вопросов про мое платье, ресторан, церемонию и отношения, плюс дополнительные вопросы про кольцо и «Украшения Бруклина». Ее задача – собрать из моих ответов привлекательную статью, которая заинтересует будущих невест.
Я включаю улыбку мощностью в мегаватт и обнимаю Джен на прощание.
– Жду не дождусь статью, – говорю я, выразительно целуя в ее сторону воздух.
Джен исчезает в толпе. Я направляюсь к Раджу, который стоит с напитком в руках возле Кармен.
– Только что говорила с репортером из «The Knot», так что, надеюсь, это еще больше поднимет продажи, – говорю я ему.
– Знаете, а вы двое выглядите настоящей парой, – замечает Кармен.
Он обнимает меня одной рукой.
– В смысле?
– Ну, типа счастливые. Влюбленные. На одной волне. Стремно, – говорит она.
Я не знаю, как на это отвечать. После стольких лет одиночества трудно уместить в голове мысль, что теперь я – девушка, которая явно счастлива рядом со своим парнем. Э, женихом. Фальшивым мужем. Кем бы он ни был.
– Иди поговори вон с тем парнем, – говорит Радж Кармен, незаметно кивая в сторону сына друзей моих родителей, который стоит у противоположного конца стойки. – Он на тебя засматривается.
Кармен оборачивается, чтобы глянуть на него, потом опять поворачивается к нам.
– Милый. Пока.
– Я правда рад, что мы это сделали, – говорит Радж.
– Я тоже, – отвечаю я, положив голову ему на плечо.
Вечеринка продолжается. Сесть и просто поужинать кажется пустой тратой времени, поэтому мы даже не пытаемся. Вместо этого мы с Раджем разрезаем шоколадный торт, который выбрали вместе, и я кладу большой кусок на тарелку, обходя гостей. Я отвечаю согласием троим, кто предлагает принести мне выпить. Сбрасываю туфли, подхватываю юбку и скачу по танцполу вместе с Раджем под «Поцелуй» Принца, известный также как лучший любовный джем всех времен. Сердце у меня словно переливается через край, как пузырчатая пена шампанского.
Я закрываю глаза и кручу руками над головой, танцуя; я позволяю музыке себя вести. Не помню, когда я последний раз так отрывалась. В списке дел у меня ничего не осталось, ничего не надо планировать, и рассчитывать, и выстраивать, так что я наконец-то свободна. Я танцую до тех пор, пока не начинает казаться, что моя кожа потеет блестками.
Уже за полночь, когда уходят последние гости. По-моему, Софи и Лив еще где-то тут – а Кармен, я видела, ушла вместе с сыном родительских друзей – но я слишком устала от счастья, чтобы за кем-то следить. Я лежу на холодном твердом покрытии танцпола, положив голову на живот Раджа. Я чувствую, как мое дыхание медленно выравнивается после восьми часов танцев, празднования и вообще – свадьбы. Фальшивой свадьбы. Да и ладно. Для меня это было очень много, а я готовилась полгода. Могу себе представить, каково Раджу. Его пальцы сплетаются с моими в ленивом пожатии.
На другом конце зала раздается резкий стук каблуков. Мне приходится собрать все силы, чтобы поднять голову и посмотреть, кто это. К нам идет Шэрон с конвертом в руках.
– Потрясающий был вечер, – говорит она издали. – Совершенно потрясающий. Поздравляю вас обоих.
– Спасибо, – хором отвечаем мы.
Она присаживается, чтобы быть с нами вровень.
– Вот ваше свидетельство о браке. Мне нужны ваши подписи, чтобы его отправить почтой.
Вот тут я сажусь рывком. Беру незапечатанный конверт и разворачиваю листок, лежащий внутри. Быстро просматриваю, потом читаю внимательно. Эта свадьба – проблема за проблемой. Если бы я не выпила последний бокал, я бы соображала быстрее.
– Это пойдет в мэрию? – спрашиваю я Шэрон.
– Да. Священник подписал его раньше, так что мне нужны только ваши подписи, и все будет сделано, – объясняет она.
– Вам не нужно беспокоиться. Я в понедельник утром еду в мэрию, чтобы менять фамилию. Я его отвезу. Вы нам уже так помогли, что об этом можете не думать, – говорю я.
– Да это несложно, – отвечает она.
– Я с удовольствием отвезу его сама, – настаиваю я.
Она пожимает плечами и встает.
– Конечно. Его надо подать в течение пяти дней с даты свадьбы, учтите.
– Понятно, – говорю я. – В понедельник утром.
Она уходит.
Радж садится.
– Ты меняешь фамилию? – растерянно спрашивает он.
– Я это сказала, просто чтобы с ней развязаться, – объясняю я. – Просто чтобы не возникало вопросов, ты же знаешь, что я не собираюсь подписывать и подавать это свидетельство, так? Эта свадьба была просто спектаклем.
– Да, знаю, – кивает Радж. – Будем продвигаться в отношениях шаг за шагом. Если в итоге возненавидим друг друга, всегда сможем притвориться, что развелись или что там.
– Ох, мне нужно время, прежде чем начать планировать следующее поддельное событие в своей жизни, – говорю я, закатывая глаза.
В какой-то момент вечера бабочка Раджа и несколько верхних пуговиц рубашки расстегнулись. Он выглядит сексуальным и расслабленным, и меня снова поражает, как мне повезло, что он есть в моей жизни. Я подвигаюсь ближе к нему и тянусь поцеловать. Но волшебство пропадает, когда я слышу, как по залу разносится мое имя.
– Элайза! Лайза, Лайза, смотри, Лайза, иди сюда! – кричит ворвавшаяся в зал Софи.
Она перегибается пополам, пытаясь отдышаться.
– Я бежала от самой кухни, – говорит она, задыхаясь. – Ела твой торт, прости.
– Что случилось? – спрашиваю я.
Она выпрямляется и поднимает оба телефона.
– Ты должна это видеть, – говорит она. – Продажи.
Я ползу к ближайшему обеденному столу – так быстро, как только может ползать человек в тонком платье. Она садится рядом. Радж вскакивает и встает возле нас.
– Я весь вечер смотрела, как там онлайн-продажи, – объясняет Софи, проматывая в телефоне список недавних покупок. – Продажи растут, как никогда раньше.
– Сколько мы сегодня продали? – спрашиваю я.
– На шестьдесят тысяч долларов, – говорит Софи, удовлетворенно откидываясь на стуле.
– Шестьдесят? – спрашиваю я. У меня отвисает челюсть. Я поворачиваюсь к Раджу. – Шестьдесят? – повторяю я.
– И еще кое-что, – говорит Софи. – Кармен отдала мне твой телефон, когда уходила. Он, между прочим, раскалился. Правда, горячий на ощупь. По-моему, он перегрелся от твоего Инстаграма.
– Это не опасно? – спрашиваю я.
– Понятия не имею, но он виснет от активности приложения. У нашего аккаунта восемь тысяч новых подписчиков, – говорит она, показывая мне новые цифры на моем экране.
Кармен, наверное, запостила фотографию в основную ленту. Посмотрев, я вижу, что это простой снимок меня и Раджа, обменивающихся клятвами, и меня при взгляде на него переполняет гордость. Я касаюсь его и вижу какое-то невообразимое количество лайков и комментов, никогда столько не получала.
– А еще будет пресса… – говорю я.
– Знаю, – отвечает Софи. – Слушай, решать тебе, и я понимаю, что ты захочешь тщательно проверить цифры, прежде чем принять решение, но…
В голове у меня эхом отдается цифра «шестьдесят тысяч». Это только начало. Я знаю, продажи будут расти и завтра, когда подключатся подписчики из других часовых поясов, и всю неделю, когда начнут появляться материалы в прессе. Я холодею, представив, сколько мы выручим к следующим выходным.
Конечно, я всегда надеялась, что так и будет. Это именно то, ради чего я затевала свадьбу. Но вероятность того, что все кусочки мозаики встанут именно на то место, какое я им определила, была так мала, что я никогда не позволяла себе полностью поверить, что у меня получится. А оно получилось. Мы все это сделали вместе – я, Софи, Кармен и, конечно, Радж.
– Ты понимаешь, что это значит? Мы можем продлить аренду, – говорю я.
– Можем? – спрашивает Софи. У нее на глазах слезы.
– Мне не нужно проверять цифры, – говорю я. – Если данные по продажам точны…
– Точны, – перебивает она.
– Тогда мы в шоколаде.
Она сгибается, чтобы крепко меня обнять. Я чувствую, как она вздрагивает и плачет слезами счастья мне в шею. Радж успокаивающе гладит меня по голове и мягко похлопывает Софи по спине. Мы пребываем в таком положении довольно долго, впитывая долгожданное ощущение успеха.
В конце концов Софи отстраняется и вытирает тыльной стороной ладони залитые слезами щеки.
– Я тобой невероятно горжусь, – говорит она. – Я знаю, я была с тобой строга, я в тебе сомневалась. С точки зрения логики этот план не должен был сработать. Я благодарна, что он сработал, – но, если ты еще раз попытаешься что-то такое провернуть, я тебя убью.
На одобрении Софи я и ломаюсь. У меня перекашивается лицо, глаза наполняются слезами. То, что моя сестра оценила все, что я сделала ради нашей семьи, наполняет последние полгода стресса смыслом; оно того стоило. Я вцепляюсь в ее руку и моргаю, пытаясь удержать счастливые слезы.
– Каждой семье нужна смешная тетушка, правда? – спрашиваю я.
Глава 30
– Пожалуйста, переведите телефоны в авиарежим, – произносит стюардесса в динамиках в понедельник днем, когда мы с Раджем сидим на рейсе до Афин, где пересядем на местный самолет до Санторини.
Добраться сюда было непросто. Мы ввалились в номер для новобрачных отеля «Уит» где-то после двух ночи, занялись победным сексом брачной ночи – минуты на четыре, прежде чем отрубиться, и провели все воскресенье, разбираясь с послесвадебными и предотпускными делами. Я написала письмо Джен из «The Knot», ответила на ее вопросы и уговорила туристическую компанию, спонсирующую мой медовый месяц, позволить мне поменять имя во втором билете с Блейка Барретта на Раджа Гойала. Тем временем Радж убедил менеджера дать ему неделю отпуска, потом сбегал в три магазина, прежде чем смог найти купальный костюм в конце октября. Последний отпуск у него был давненько. Потом, сегодня утром, после того как мы с Софи и Джесс упаковали и отправили все заказы, нападавшие за выходные, я продлила аренду «Украшений Бруклина» и выписала нашему хозяину солидный чек. К тому времени как мы с Раджем добрались до выхода в аэропорту, у нас оставалось всего несколько свободных минут.
Теперь, усевшись в самолет, я в последний раз проверяю телефон. Вот сообщение от Кармен, которое я, наверное, пропустила, пока мчалась по аэропорту. Я открываю его, и на меня вываливается агрессивный капслок и куча восклицательных знаков – она никогда столько не использовала, а она вообще-то человек эмоциональный.
«Понимаю, ты улетаешь на медовый месяц (!!!), так что буду краток, ноооо… Я ЕГО ПОЛУЧИЛА!!!!! Получила. ФИНАНСИРОВАНИЕ от СЕСИЛИИ САНДКВИСТ. Я собрала пять миллионов долларов на Серию А, и Я В ДЕЛЕ, ДЕТКА!!!! Спасибо тебе до неба и обратно, за ВСЕ, В ЧЕМ ТЫ МНЕ ПОМОГЛА!!!! Люблю тебя, люблю тебя люблю навсегда хохохохохо!!!!»
Я ахаю и протягиваю Раджу телефон.
– У Кармен получилось! – восклицаю я.
Но он уже читает почти такое же сообщение у себя в телефоне.
– Она хочет взять меня на ставку, – говорит он. – Она предложила мне работу! За кучу денег.
– Возьмешься? – спрашиваю я.
– Она классная. Надо будет все обсудить, когда вернемся из медового месяца, но не вижу, почему нет, – говорит он.
Я могу только улыбнуться, набирая Кармен поздравительное сообщение.
Когда я перевожу телефон в авиарежим, полностью отрезая себя от внешнего мира, меня окатывает волной облегчения. Не поймите меня неправильно, я благодарна за то, как соцсети помогли моему бизнесу вырваться на новый уровень. Я знаю, как мне повезло, что я смогла привлечь подписчиков и капитализировать их поддержку. Но я жду не дождусь начала недели, когда смогу быть просто собой, Элайзой, а не «Элайзой, девушкой, ведущей «Украшения Бруклина».
Когда самолет взлетает и мы с удобством парим в облаках, по проходу подходит стюардесса, толкающая тележку с напитками.
– Я услышала ваш разговор, – заговорщицким тоном говорит она. – У вас медовый месяц? Поздравляю.
– Спасибо! – отвечаем мы.
– Могу я вам предложить чего-нибудь с пузырьками? – спрашивает она.
– Конечно, спасибо большое.
Она вынимает из тележки две мини-бутылочки просекко и протягивает их нам вместе с бумажными салфетками.
– За третье свидание, – тихо хихикаю я, обращаясь к Раджу, когда стюардесса отходит достаточно далеко.
Он чокается со мной бутылочкой.
– За нас! – говорит он.
Мы делаем по глотку, отмечая. Просекко сладкое и шипучее; самый правильный способ начать нашу первую совместную поездку.
– Хочешь, сфотографируем это все? – спрашивает Радж. – Я знаю, ты любишь держать своих подписчиков в курсе.
Я обдумываю это пару секунд, потом качаю головой.
– Нет, давай жить настоящим.
notes
Примечания
1
Счастливый час (Happy Hour) – время между обедом и ужином, когда в барах и ресторанах действуют скидки на алкогольные напитки.
2
Сокращение для Метрополитен-музея в Нью-Йорке.
3
Отсылка к шоу «Холостяк», где участникам достаются розы в знак симпатии.
|
