Не своя жизнь Татьяна Николаевна Осипцова
        Эмигрант поневоле, Дэн Сэндлер живет в Калифорнии, но так и не стал американцем. Много лет он пытался забыть о трагических событиях, вынудивших его покинуть родной Питер, и считал, что назад дороги нет.
        Встреча с симпатичной русской студенткой дарит ему надежду на новую любовь, новую жизнь. Однако судьба распорядилась иначе…
        Татьяна Осипцова
        Не своя жизнь
        Не своя жизнь
        Казалось, девушка в подвенечном платье стоит над бездной, но он знал - позади еще несколько метров пологого спуска и проржавевшие перила на краю крыши.
        - Ира, постой,  - почти шепотом попросил он, боясь испугать.
        - Не подходи!  - предупредила она, отступая на шаг.
        - Иришка, послушай, я не виноват! Я пытался… Но не успел. Иришка, ну прошу тебя…
        Бессвязно вымаливая прощение, он осторожно приближался, а железо под ногами предательски гремело.
        - Не подходи, убийца! Ненавижу!
        Он не остановился, она беспомощно оглянулась назад и вдруг… Всего пять шагов, и юбки распахнулись лебедиными крыльями. Денис рванулся вперед, вмиг достиг края и перегнулся через перила. Он еще успел увидеть, как кувыркается белое облако, и услышал свой отчаянный крик:
        - И-и-ра-а-а!
        Пало-Альто, Калифорния, США, 2014
        Дэна пружиной приподняло с подушки. Дрожащей рукой он утер холодный пот со лба, прижал ладони к онемевшему, будто чужому лицу, выдохнул и спустил ноги с кровати.
        - Опять?  - пробормотала Роуз, поворачиваясь к нему и с трудом разлепляя глаза.
        - Да,  - на ходу бросил он, направляясь в туалет.
        Спустя пару минут он стоял под прохладными упругими струями, постепенно приходя в себя. Выключив кран, яростно вытерся полотенцем, изгоняя остатки ночного морока. Зеркало отражало усталое, будто не спал всю ночь, лицо. После кошмара у него всегда такое. На смуглом лбу заметны морщины - возраст. Две складки по сторонам рта тоже не молодят. Русые с проседью волосы здорово отросли. Подумав о том, что надо подстричься, он вышел в спальню.
        Часы на тумбе возле телевизора показывали 5.15. Еще целый час. Вернуться в постель? Теплая со сна Роуз прижмется… Он прислушался к себе и понял, что не хочет. А она точно захочет, посчитает своим долгом пригреть, успокоить, мало того - поговорить. Нет, лучше пересидеть на кухне.
        Осторожно, опасаясь разбудить подругу скрипом ступеней, он спустился вниз. Включил телевизор, засыпал кофе в контейнер и в ожидании пока наполнится чашка поискал российскую программу. Передачи на русском языке он позволял себе смотреть только в одиночестве.
        То, что показывали из России, почти всегда вызывало недоумение. Руководители страны заседали в помпезных дворцовых интерьерах, ток-шоу проходили в модерновых студиях, Москва и его родной Питер задыхались в автомобильных пробках, и машины - не «жигули»! И тут же сюжет о жителях небольшого дома на окраине северной столицы, про который забыли: отключили воду и несколько лет не отапливают. Люди на экране говорили по-русски, но совсем не походили на соотечественников, какими он их помнил. Те никогда бы не стали орать в телестудии, как на базаре, выкладывать перед всей страной подробности своей интимной жизни, хамить милиционерам и представителям власти. Ну, разве что уголовники. Но эти-то не уголовники!
        Осторожно прихлебывая горячий кофе, он уселся лицом к экрану, где над трупом в морге застыла красавица-прокурорша. Кажется, он прежде видел кусочки этого сериала. На родине продолжают убивать, и убивают так часто, что никого это уже не удивляет.
        Дэн взялся за пульт, раздраженно щелкнул кнопкой.
        Новости. Опять Украина.
        Среди палаток прямо на городской площади какой-то круглолицый парень в камуфляже рьяно рассказывал перед микрофоном о том, что прибыл на Майдан набрать в батальон «Донбасс» добровольцев: «Правый сектор на самом деле ни разу не принимал участия в боевых действиях, зато уже два месяца грабит местное население. Они занимаются мародерством, разбоями и вымогательством, а бороться умеют только с мирными жителями или с перепуганной милицией. Настоящий враг им не по зубам».
        Клоуна в камуфляже сменила длинноволосая симпатичная корреспондентка, вещающая на фоне панорамы разоренной главной площади Киева.
        «Еще командир батальона Семен Семенченко сказал, что представители "Правого сектора" на востоке страны действуют в сговоре с местными криминальными авторитетами, от которых получают финансирование,  - затараторила девушка.  - Напомним, что 12 мая Донецкая и Луганская "народные республики" объявили о своей независимости на основании проведенных в регионах референдумов. Нынешнее руководство Украины не признало результаты референдумов и пригрозило их организаторам уголовной ответственностью».
        Киевская картинка исчезла, дикторша из студии продолжила о силовой операции Киева на востоке Украины, которая ведется уже второй месяц. В подкрепление ее словам пошли кадры разрушенных прямыми попаданиями снарядов домов на окраине Донецка.
        Жилые дома обстреливают из орудий… Своих же людей… С ума сошли! За аэропорт воюют… Разрушат его, как летать будут?
        Краматорск… Что-то знакомое, кажется на поезде проезжал этот город по пути на юг… Крымчанам повезло, вовремя вывернулись, успели, а то было бы там сейчас, как в Одессе. Гады! Хуже фашистов! Живых людей жечь!
        Про Украину кончилось. Пошли российские новости.
        Местный чиновник пойман во время получения огромной взятки…
        Дэн мысленно перевел рубли в доллары - не слабо… И это в глубинке!
        Сотрудник ГИБДД в состоянии алкогольного опьянения совершил наезд на автобусную остановку, шесть человек пострадали, погиб девятилетний мальчик. Водитель-преступник покинул место происшествия…
        Вот сволочь!
        Жители небольшого города жалуются, что закрылось единственное крупное предприятие, работы нет, до областного центра далеко. Чиновник по труду и занятости рассказывает репортеру о новой государственной программе по переселению в регионы, где работа есть. Людям будут предоставлены субсидии для покупки жилья и льготные ипотечные кредиты…
        Только он подумал, что решение выглядит логично, как вновь на экране возникли местные жители, наперебой требующие восстановить производство. У них дома, хозяйство, огородные участки, они не хотят переезжать на новое место. Будто насмешкой на экране возникла панорама городка: с пяток трехэтажных домов из белого силикатного кирпича, изъеденные временем деревянные бараки, жалкие частные хибары, а за ними корпуса издохшего завода, над которым чумным столбом высится мертвая труба.
        Идиоты! Дебилы!
        Подобные сюжеты Дэна раздражали, впрочем, после кошмара его всегда все раздражало. Хлебнув остывший кофе, он вновь щелкнул пультом. Знакомая пронзительная мелодия заставила замереть. «Бандитский Петербург». На экране родной город, такой, каким он его запомнил: серый, неприкаянный, безрадостный, вызывающий чувство тревоги и опасности. Начало девяностых. Беспредел. Криминальная столица…
        Лет около десяти назад он купил диск с этим фильмом и просмотрел все семь серий подряд, порой до боли кусая губы. Пару раз в кадре мелькнул его отчий дом, и несколько раз огромный, с целый квартал, дом Бенуа, фасадом глядящий на Кировский проспект. Там жила Иришка.
        Картинка сменилась. «Черный адвокат» Челищев пришел в квартиру жены «белого адвоката», Кати. Чем-то, нежным овалом лица или доверчивостью распахнутых глаз, она напоминала Иришку, хотя, конечно, была старше. Он понял, что дело близится к финалу, а там - сплошное крошево.
        Наверху, в спальне, послышались шаги, и Дэн поспешно переключился на CNN. Положил хлеб в тостер. Достал из холодильника джем для Роуз и ветчину с сыром для себя. Вновь заправил кофеварку и включил ее.
        Когда Роуз спустилась - в серых брючках и лиловой футболке, с туго затянутыми в хвост волосами,  - он доедал свой бутерброд и допивал кофе. Чмокнув его в щеку, подруга устроилась на высоком стуле слева, взяла кружку и уставилась в телевизор.
        Комментаторша с лошадиной физиономией возмущенно тараторила о тысячах российских военных, вторгшихся в Крым. На экране мелькали заголовки газет и интернет-изданий, солдатики в полной экипировке, портреты Путина с жестким выражением на лице…
        - Путин сошел с ума! Это настоящая агрессия!  - выдала Роуз.
        - Агрессия - это вторжение, а русские были в Крыму всегда,  - Дэн старался говорить спокойно.  - Российская военно-морская база осталась там со времен Советского Союза.
        - Ну и зря украинцы позволили им остаться!
        - Севастопольскую базу флота задаром отдать? Россия и так во всех республиках всего наоставляла…
        - А теперь аннексировала Крым!
        - Заметь, без единого выстрела. Народ проголосовал за присоединение к России,  - напомнил он, уже заводясь.  - Крым всегда был российским, а то, что оказался в составе Украины - так при советской власти это не имело никакого значения!
        - А папа говорит…
        - Меня не интересует, что говорит твой папа,  - отрезал Дэн.
        Роуз поджала губы и замолчала. На экране пошли кадры о теракте в Израиле, потом о наступлении исламистов в Сирии.
        - Кошмар,  - не выдержала молчания Роуз.  - Кстати, о кошмарах. Дорогой, тебе не кажется, что все-таки следует обратиться к психоаналитику?
        Он не ответил.
        - Ты зря отмахиваешься от проблемы!
        - Я контролирую ситуацию.
        - Эти страшные сны… Я уверена, от них можно избавиться, если понять причину. Психоаналитик поможет тебе ее найти.
        Ему не надо было искать причину. Примерно один и тот же кошмар преследовал его в течение двух десятилетий. В последнее время стал сниться реже - раза два-три в год, но Дэн был уверен, что он не оставит его до конца дней. Разве можно забыть такое? А рассказывать все кому-то, даже Роуз, он больше не желал.
        - Ну, мы едем вечером?
        - Да, я уже заказал столик в рыбном ресторане на 39-м пирсе,  - он был рад, что она сменила тему.
        - Я сегодня до четырех,  - сообщила Роуз.  - Заскочу в парикмахерскую, потом сюда, надеть что-нибудь нарядненькое. В Сан-Франциско в обычной одежде чувствуешь себя белой вороной. Во сколько ты меня заберешь?
        Дэн служил в компании, занимающейся программным обеспечением проектов, финансируемых из бюджета штата Калифорния. Она располагалась в Маунтин-Вью, всего в семи милях от Пало-Альто: пятнадцать минут по 82-й трассе, по 101-й еще быстрее.
        - Я буду дома в полшестого,  - ответил он.  - Тоже успею принять душ и переодеться. Столик заказан на семь тридцать.
        - А после проедемся по Джеферсон-стрит, я ее так люблю!
        - Только на трамвае или пешком. Там не припарковаться.
        - Ну ладно, пешком. Тебе не пора одеваться? Почти семь. Я уже ухожу. Директор собирает учителей младших классов. Очередной нудеж.
        Дежурным поцелуем она пометила его щеку, скользнула рукой по голове и направилась к двери. Нашла в стенном шкафу фиолетовые балетки, обулась и махнула на прощанье:
        - Пока, дорогой.
        - До вечера,  - кивнул он.
        Дэн уже бывал в «Свис Луис», а Роуз, устроившись на диванчике напротив него, с интересом осматривалась.
        - Здесь мило. Белые стены, косые балки на потолке, и эти огромные фотографии… Наверно, итальянский стиль?
        - Не знаю. Правда, официанты и повара тут все больше итальянцы, и кормят вкусно. Что ты будешь?
        - Краба. Я хочу огромного краба! И еще коктейль из креветок, мидии…
        - К ним надо взять их фирменный соус.
        - Еще хочу вина.
        - Я тоже выпью. Пока будем гулять после ужина, алкоголь выветрится.
        Сделав заказ, Дэн вышел покурить. Весь день он ощущал себя не в своей тарелке, и присутствие Роуз тоже раздражало. Впрочем, это раздражение родилось не сегодня.
        Некоторое время их отношения складывались наилучшим образом. Безоглядной любви не было. Он знал, что уже не способен на такое, но с Роуз ему жилось хорошо. Она была симпатичной, образованной, целеустремленной. Не той целеустремленностью недавних иммигранток, которые мечтают остаться в Америке навсегда. Прежде возле Дэна оказывались именно такие девушки - простые, без образования, стремящиеся поскорее выйти замуж за гражданина США. Среди них не было ни одной из бывшего СССР - русскоязычных он избегал. Роуз по праву считала себя настоящей американкой, поскольку пересекла границу Штатов в мамином животике и появилась на свет уже здесь, в Калифорнии.
        Они познакомились в метро. Стоя возле двери, Дэн посматривал на уткнувшуюся в книгу светловолосую девушку. Обратил внимание, как бережно она переворачивает страницы, и мысленно отметил, что уважение к книге похвальное качество. Незадолго до очередной остановки девушка встала с места. Женщина рядом с ней посторонилась, пропуская, но тут поезд затормозил, и любительница чтения не удержалась, споткнулась о чью-то сумку в проходе и брякнулась навзничь, выронив из рук книгу. Дэн единственный кинулся поднимать незнакомку, остальные пассажиры просто повернули головы, оценивая происходящее.
        - Не прикасайтесь ко мне,  - морщась от боли, пробормотала девица сквозь зубы, но он все равно усадил ее на скамейку. Затем поднял книгу и положил на джинсовые колени.
        - Держите, с книгой все в порядке. А с вами?
        - Вы что, сумасшедший?  - возмутилась она.  - Никогда не слышали, что нельзя самостоятельно оказывать помощь упавшему человеку? А если у меня перелом?
        Конечно, ему было прекрасно известно, как полагается действовать в подобных случаях. Спросить: «Вы в порядке?» и позвонить «911». В данном случае, поскольку они в метро, сообщить машинисту, чтобы остановил поезд, и вместе с пострадавшей и всеми пассажирами дождаться прибытия специалистов. Но инстинкт - подать руку, помочь подняться - подчас срабатывал прежде головы.
        - Нет у вас никакого перелома,  - уверенно заявил он.  - Я видел, как вы летели: успели сгруппироваться и упали очень удачно. В худшем случае вам грозит синяк на ягодице.
        - Вы медик?  - исподлобья взглянула она, потирая ушибленное место.
        - Нет.
        - Тогда какого черта…
        - Считайте, что я Чип или Дэйл, всегда спешу на помощь.
        Девушка усмехнулась.
        - Ну что, отпустило?  - поинтересовался он.
        - Вы правы, будет синяк. И все равно, это неправильно. В подобных случаях следует остановить поезд и ждать парамедиков.
        - А дождавшись, с гордостью поведать им, что приземлились на пятую точку и нуждаетесь в серьезном лечении.
        - Вы так шутите?
        - А что, не смешно?
        - Немного смешно. Потому что травма на самом деле пустяковая.
        - Да нет никакой травмы! Травма - это перелом, разрыв или растяжение мышц. Вы в детстве никогда синяков и шишек не набивали?
        - Набивала, конечно.
        - И что, сразу к врачу?
        - Нет,  - рассмеялась девушка.  - Обычно я забывала о них через десять минут. Кстати, болит уже меньше.
        Они вместе вышли на следующей станции, и Дэн вызвался проводить ее. Выяснилось, что Роуз окончила педагогический колледж и работает учителем начальных классов в школе Гувера, буквально в пятнадцати минутах ходьбы от его дома на Уэверли стрит в Пало-Альто. У Дэна давно не было девушки, а Роуз призналась, что пару месяцев назад рассталась с бойфрендом.
        Они начали встречаться, и вскоре Роуз переехала к нему. Она стремилась к определенности в отношениях и сразу оговорила, что будет принимать участие в оплате его ипотеки. Дэн вначале отказывался, но она настояла. Сказала, что привыкла считать себя самостоятельной, и все равно это дешевле квартиры, которую прежде снимала.
        Почти все свободное время они проводили вместе. Роуз знала, что Дэн родился в Советском Союзе и прожил там до двадцати двух лет, но перед другими он предпочитал не афишировать сей факт. Обычно отделывался информацией о том, что приехал в Штаты из Германии. Это было правдой, и дальше он рассказывал, как пять лет работал в SAP и еще два года в ACW.
        Роуз не понимала, почему он упоминает только годы работы в Вальдорфе.
        - Ты стыдишься своей родины? Это глупо. Ты ведь не виноват, что родился в этой ужасной стране.
        - Она не ужасная,  - возражал Дэн.  - Просто я не хочу о ней вспоминать.
        Говоря так, он знал, что всегда будет помнить. Роуз не допытывалась о причине - да он бы все равно ничего ей не сказал.
        Вначале Дэн думал, что эта связь надолго, если не навсегда. Два самостоятельных человека, близкие по уровню образования, с похожими вкусами. Кроме некоторой доли занудства, возможно, свойственной всем преподавателям, он находил у Роуз единственный недостаток: в отличие от своей матери, подруга терпеть не могла готовить.
        Они прожили вместе около полутора лет, когда произошел случай, заставивший его усомниться в верности Роуз. Было время коротких весенних каникул, в этот день Роуз не работала. У Дэна с утра болела голова, он выпил таблетку аспирина, но в офисе сидел с таким несчастным видом, что его непосредственный начальник, индус Арджун Мехта, еще до обеденного перерыва отправил страдальца лечиться и отдыхать. На автопилоте Дэн прокатил семь миль и в половине первого оказался у дверей собственного дома, мечтая принять таблетку и завалиться в постель. Череп буквально взрывался изнутри, однако это не помешало ему заметить чужие мужские шлепанцы у порога. И еще показалось, кто-то говорил в кухне и только что умолк. Приложив ко лбу руку, будто это могло уменьшить боль, он прошел в ту сторону. Вначале увидел бывшего бойфренда Роуз, Алекса - карамельного красавчика с длинными волосами, обычно забранными в хвост. Сейчас волосы были распущены, и выглядел Алекс слегка растерянным. Дэн окинул взглядом его костюм: джинсы, футболка, босые ноги - вроде все прилично. А вот о Роуз этого нельзя было сказать. Она принимала гостя
в коротком красном халатике, у которого и кушака-то не имелось. Вариант пеньюара. Комбинация под ним того же цвета и той же длины. Дэну нравился этот комплект, подруга выглядела в нем очень сексуально.
        - Что случилось, Дэн? Почему у тебя такой вид?  - первой нарушила немую сцену Роуз.
        Он поморщился - не то от боли, не то от отвращения. Ничего не сказал, но она поторопилась объяснить:
        - Алекс зашел совсем недавно. Завтра между нашими классами намечено состязание, и он пришел предупредить…
        - А что, телефон уже отменили?  - поинтересовался Дэн, переводя взгляд с Роуз на ее бывшего.
        Ему было известно, что они расстались из-за измены Алекса. Может, Роуз воображает, что он способен терпеть подобное?
        Ни сил, ни желания устраивать сцену у него сейчас не имелось. Больше всего хотелось оказаться в спальне с задернутыми шторами и с головой накрыться одеялом.
        - Кажется, я заболел. Голова раскалывается,  - сообщил он и направился к лестнице.
        - Я уже ухожу,  - поднялся с табурета Алекс.
        Сверху Дэн услышал, как за ним закрылась дверь. Вскоре в комнате появилась Роуз.
        - Это не то, что ты думаешь.
        - Классная фраза! Первое место в списке самых часто употребляемых реплик в голливудских фильмах,  - стягивая брюки, пробормотал он.
        - Но это так, поверь! Между нами ничего не было. Алекс пришел около часа назад, мы просто заболтались.
        - И ты целый час дефилировала перед ним полуголая… А если бы я в трусах принимал свою бывшую девушку, ты бы мне поверила?
        - Ты не общаешься с бывшими девушками. И я не виновата, что мы с Алексом работаем в одной школе. Неужели ты думаешь, что я стала бы заниматься с ним сексом? Между нами давно все кончено, мы всего лишь коллеги. Просто я сегодня заспалась, а тут он. Что в этом такого?
        - Ничего!  - буркнул Дэн, собираясь опуститься на кровать, но вдруг передумал и прошел мимо Роуз в комнату для гостей.
        - Дэн!  - умоляюще воскликнула она ему в спину.
        - Я болен. Оставь меня в покое.
        Он на самом деле заболел, к вечеру поднялась температура. Роуз заботливо ухаживала за ним несколько дней, пригласила врача, подавала лекарства, заваривала травяной чай. Вызвала свою мать на подмогу, и та готовила для больного питательные легкие блюда. О неприятной сцене они больше никогда не упоминали, новых причин для подозрений не возникало, но червоточина в сердце Дэна никуда не делась. Он стал обращать внимание на каждую мелочь, которой раньше не придавал значения, анализировал степень ее искренности, копался в себе. Постепенно стало казаться, что трещина в их с Роуз отношениях разрастается все шире и шире. Знакомые считали их замечательной парой, но он чувствовал - этой связи скоро наступит конец.
        Покуривая, Дэн глядел на взбегающие вверх огни Сан-Франциско и доминанту конуса Трансамерики над ними. Затем отвернулся от города и сосредоточился на мерцающих в полутьме водах залива, на плавучих платформах, где днем нежатся котики. Когда-то он слышал, что существуют две вещи, на которые можно смотреть бесконечно: огонь и вода. Его, во всяком случае, это всегда успокаивало. Вот и сейчас он постарался отогнать неприятные мысли. Может, зря он себя накручивает? В конце концов, ни одна из его подруг не выдержала столь длительного испытания временем.
        Бросив сигарету в урну, Дэн вернулся в ресторан. На столике появились вода и салаты. Вскоре принесли остальное.
        Расправившись с крабом и принимаясь за мидий, Роуз сообщила:
        - Родители приглашают нас на воскресенье. Надеюсь, ты не против, дорогой?
        - Ты знаешь, что против, нечего и спрашивать,  - хмуро ответил он.
        - Нет, это невозможно!
        Роуз забыла о мидиях, вытерла рот салфеткой и раздраженно отбросила ее.
        - Почему ты не любишь моего отца?
        - Он тоже не испытывает ко мне симпатии, но при этом каждый раз намекает, что нам с тобой пора пожениться.
        - Возможно, его антипатия связана как раз с тем, что ты медлишь?  - в ее голосе Дэну послышалась легкая язвительность.
        - Не думаю. Тут все гораздо глубже. Он ненавидит меня за то, что я русский.
        - Но ты наполовину еврей!
        - Я этого не чувствую. А вот твой отец еврей на сто процентов, к тому же польский. Хотя бы за то, что наши солдаты освободили Польшу от фашизма, он должен уважать русских! А он их ненавидит. И меня в том числе.
        - Ты преувеличиваешь. И что тебе стоит не заводить с ним разговоров об Украине?
        - А я и не завожу никогда, это он меня провоцирует. И единственный способ не вступать в ненужные дискуссии - не общаться с ним.
        - Ты не прав, Дэн. Папа был очень рад, когда узнал, что у моего бойфренда мать еврейка.
        - Я - русский!
        Ленинград, СССР, 1982
        Денису Колесникову было десять, когда он узнал, что его мать еврейка. Раньше, еще не умея делить людей по национальности, он просто считал это слово ругательным. То, что фамилия маминого дяди Сандлер, не вызывало у мальчика никаких ассоциаций. Дядя Гриша был человеком уважаемым, руководил хором. У мамы в роду все были музыкантами: покойный отец играл в военном оркестре, сестра Соня всю жизнь служила концертмейстером при дяде. Сама мама давала уроки по классу фортепиано в музыкальной школе. Естественно, Дениску тоже туда записали, однако при наличии слуха особого желания играть на пианино он не испытывал. То ли дело папина гитара!
        Отец навсегда остался в его памяти человеком-праздником. Когда он возвращался из «поля», где проводил по шесть-семь месяцев в году, в доме начиналась круговерть. Мама мгновенно молодела, улыбалась без причины. Отец приезжал лохматый-бородатый, пропахший чем-то диким, первобытным. Запахом тайги, утверждал он, а мама со смехом возражала: «Пещерой неандертальца. Срочно мыться и стричься!»
        В первые дни отец часто хватал Дениску на руки и подбрасывал к потолку с восклицанием: «Ну и сынище у меня вырос!» Когда отпускал, мама льнула к его плечу, говорила, что сын хорошо питается, поэтому и растет хорошо, а он в своей экспедиции отощал. «Так срочно подай мне чего-нибудь питательного!»  - шутливо требовал отец, и они отправлялись на кухню.
        При отце мама готовила особенно вкусно. Почти ежедневно пекла пироги: для Дениски с яблоками, папе с капустой, картошкой или зеленым луком. Никаких бульонов на скорую руку - настоящий борщ, густющий, с янтарными линзами жира на поверхности. Дениске очень нравилось с ними играть: ложкой он тыкал в большую линзу, и она распадалась на две или три маленьких. «Не балуйся, ешь, остынет!»  - строго напоминала мама, а папа лишь подмигивал и продолжал хлебать с аппетитом. Когда он опустошал тарелку, из кастрюли извлекалась большая кость с остатками мяса, отец обгладывал ее крепкими желтоватыми зубами, затем высасывал мозг из полого костяного нутра, и мычал от удовольствия - вкуснота! Еще он обожал кислые щи. Проглотив первые несколько ложек, крякал, откидывался на стуле и заявлял с шутливой удрученностью: «Это есть нельзя. То есть это совершенно невозможно есть - на сухую…» Мама понимающе усмехалась, доставала из холодильника бутылку водки, ставила перед отцом граненую стопочку и предупреждала: «Не больше двух, Андрюша, а то сопьешься». Больше двух он и не пил, если в доме не было гостей.
        А гости приходили часто. Будто не имея сил расстаться, будто срослись-сроднились за полгода, по выходным в доме собирались друзья-геологи. Приходил до глаз заросший чернющей бородой громогласный Лева Гутман с женой - белокурой Люсей; Игорь Седякин со своей пухленькой Светой; смешливый холостяк Дмитрий Бондаренко, которого друзья называли Дмитро, а Дениске все слышалось «метро». Бондаренко знал кучу анекдотов и обожал их рассказывать. «Держи себя в руках, Дмитро, здесь ребенок»,  - напоминал папа перед каждым новым анекдотом, поэтому некоторые звучали странно, будто слова пропущены, но взрослым так казалось еще смешнее, они хохотали, складываясь пополам, и Дениска хохотал громче всех. Он изо всех сил старался запомнить хоть пару анекдотов, чтобы на следующий день рассказать в школе. Только отчего-то в его исполнении получалось не так смешно, хотя мальчишки послушно хихикали вслед за ним.
        Гости приносили с собой водку или разбавленный спирт. «Специально для дам-с» Седякин доставал из-за пазухи бутылку сухого вина.
        «Неличка, сообрази закусить»,  - просил папа, и мама с видимым удовольствием летела на кухню, а Света Седякина отправлялась ей помогать.
        Из холодильника извлекались заготовленные впрок прошедшим летом закрутки: маринованные огурцы и помидоры, «болгарский салат», где в почти первозданной пахучей свежести плавали в соке кружки помидоров, перца, лука. «Дунайский» из зеленых помидоров Дениска не любил, зато у гостей под водочку он шел на ура. Таким же успехом пользовалась очищенная и порезанная на мелкие кусочки селедка под маслом, утрамбованная вперемешку с колечками лука в пол-литровой банке. А еще мать часто готовила студень - дешево и сердито, утверждала она. Пока хозяйка раскладывала все это по салатницам, гостья ставила вариться вкрутую яйца и обжаривала на постном масле черный хлеб. Из недр холодильника извлекались дефицитные шпроты (как вариант - килька) и делались бутерброды: вдоль хрусткого ломтика укладывалась рыбка, ей на хвостик кружок яйца, а поверх него еще капелька майонеза. Дениска обожал тети Светины бутерброды и позже научился сам такие сооружать.
        За столом чаще всего обсуждали прошедший полевой сезон. Мужчины спорили, перебивая друг друга, звучали упреки в адрес руководства, которое, как всегда: или плохо подготовит экспедицию, или вообще дает нереальные планы, а с них потом спрашивает. Дениска слушал с раскрытым ртом и жутко гордился, что отец и его товарищи делают такое важное и нужное для родины дело. Мамой он тоже гордился. Она сидела рядом с папой: веселая, счастливая. Каштановые волосы крупными кольцами рассыпались по плечам, на белом лице сочные улыбающиеся губы без следа помады. Издали кажется, что большие, чуть навыкате карие глаза подведены, но это такие черные и густые ресницы. Мама не пользовалась ни тушью, ни тенями, ни карандашом, и все равно по сравнению со старательно накрашенными Любой и Светой смотрелась настоящей красавицей.
        Как Дениска любил маму! Как любил папу! Как папа любил маму и его…
        Когда бутылки и тарелки пустели, гости требовали: «Доставай гитару, Андрей». Первой всегда звучала одна и та же песня. Мама садилась за пианино, играла короткое вступление. Пахмутова, слова Добронравова, давно знал Дениска. После вступления присоединялся папа со своими ритмичными аккордами и дружный хор из семи взрослых голосов:
        Ты уехала в знойные степи,
        Я ушел на разведку в тайгу.
        Над тобою лишь солнце палящее светит,
        Надо мною лишь кедры в снегу…
        Припев Денис горланил вместе со всеми:
        А путь и далек, и долог
        И нельзя повернуть на-а-зад…
        Держись, геолог!
        Крепись, геолог!
        Ты ветру и солнцу брат!
        Последний куплет заканчивался словами: «Только крепче любовь и сильней», и тут мама с папой обязательно переглядывались.
        Дениска считал эту песню очень хорошей, правильной, и вскоре выучил все слова. Но были и другие песни, не хуже, тоже про любовь: «Ты у меня одна» и «Звездочка моя, солнышко лесное». Или еще, непонятно, о чем, но такая щемящая «Виноградная косточка». И более ясные, конкретные песни: «А я еду, а я еду за туманом» и «Если друг оказался вдруг». После «Геолога» мама больше не аккомпанировала, устраивалась рядом с папой и пела вместе со всеми. Дениска тоже пел, там, где знал слова. А если не знал, то подвывал с закрытым ртом. И ему представлялись пляшущие в беспросветной ночи языки костра, вокруг него - мужественные, настоящие люди, палатки чуть в стороне. Может степь, а может, лес или горы… И кроме песни под гитару - никаких звуков, и за десятки, сотни километров больше ни одного человека! Вот это романтика, вот это настоящая жизнь!
        Дениске очень хотелось научиться играть на гитаре. Однако гриф был широковат для его детской кисти, и пальцы пока слабы. Вытягивая левую руку, он едва мог прижать одну, от силы две струны - аккорды не получались. Оставалось подбирать мелодию на самой тонкой струне. «Ничего,  - подбадривал отец,  - пока пианино осваивай. Чуть-чуть подрастешь, и я тебя обязательно научу основным аккордам. А там само пойдет - слух-то у тебя получше моего!»
        Он не успел научить сына. На следующее лето экспедиция работала в районе Байкало-Амурской магистрали. Для исследования образцов породы на месте прокладки будущего тоннеля предстояло произвести взрыв. Человек, ответственный за взрывные работы, не заметил отсутствия одного из геологов, и дал отмашку…
        Хоронили Андрея Ивановича Колесникова в закрытом гробу.
        На следующий день девятилетний Денис заявил, что станет геологом, как отец. Мама только взглянула горестно и молча вышла из комнаты. После известия о гибели мужа Нелли Леонидовна сразу постарела, потускнела. Выплаканные глаза поблекли, никогда больше они не светились счастьем, как при жизни папы.
        Тетя Соня - между ней и младшей сестрой было десять лет разницы - присела рядом с насупившимся племянником и притянула его к себе.
        - Лучше тебе окончить музыкальную школу, а потом, может, консерваторию… Фортепиано - всегда кусок хлеба.
        - Как мама, бездарей учить!  - не желал слушать Денис.
        - Благодаря тому, что твоя мама дает частные уроки, вы имеете деньги жить,  - терпеливо объясняла тетя Соня.  - А деньги - это твоя одежда, твоя еда, твои игрушки. Дениска, маме и так тяжело. Ты не должен ее расстраивать.
        Чтобы не расстраивать маму, он продолжил обучение. С его природными данными это было нетрудно. Стоило только запомнить мелодию: дальше он шпарил по слуху. Дома тратил на занятия инструментом не более часа в день, чтобы развивать технику, ну и немного подбирал. Про себя Денис точно знал, что музыкантом не станет, но маме об этом решил не говорить. Он регулярно ходил в музыкалку, немного жалея, что среди ровесников там не нашлось ни одного мальчишки. Зато одноклассники из 84-й школы смеялись, когда видели его с черной нотной папкой. Дразнили «Шульбертом», говорили, мол, не мужское это дело, клавиши терзать.
        Однажды Дениска шел на занятия, но во дворе его остановили Мишка Федоров с Лешкой Самохиным и предложили забить на музыку. Они договорились о футбольном матче с классом «б», а вратаря не хватает.
        - Завязывай ты с этим бабским пианино. Айда с нами!  - уговаривал Лешка.
        - Никакое оно не бабское. Все великие музыканты мужчины,  - возразил Дениска и стал перечислять:  - Петров, Ван Клиберн, Рихтер, Гилельс…
        - Так они ж евреи!
        - Кто?
        - Рихтер твой, и все музыканты. Моей мамке на работе билеты в филармонию всучили, так она говорит, на сцене одни евреи были. И в зале тоже.
        Денис не понял, обижаться или нет, и тут Мишка выдал:
        - Да ему-то чего, у него мать еврейка!
        - Что ты сказал?  - не выпуская папки, Дениска вцепился в Мишкин рукав.
        - Что слышал. Моя мамка сказала, что твоя мать еврейка. Вот как ее девичья фамилия?
        - Как у дяди Гриши - Сандлер.
        - Ну, чуешь? Сандлер, Рихтер… Все евреи.
        - Да я тебя!
        Дениска шмякнул Мишку по башке твердой папкой один раз, второй, третий. Тесемка оборвалась, он отбросил папку и кинулся колотить обидчика - по голове, по плечам, в живот - куда попало. Мишка был опытным бойцом, и Лешка не ввязывался, только подначивал со стороны:
        - Мишка, чего ты, как мямля, вмажь музыканту!
        Драка была прервана грозным окриком:
        - Эй вы, петухи!
        Проходивший через двор пожилой мужик остановился прямо над ними, схватил обоих драчунов за шкирки и оторвал друг от друга. Затем развернул их, поддал пенделя одному и второму:
        - Брысь отсюда, пока в детскую комнату милиции не сдал!
        Подобрав нотную папку, Дениска поплелся к своей парадной.
        Вернувшись вечером домой, Нелли Леонидовна застала сына в глубокой задумчивости. Сидя за столом, он разрисовывал карандашом последнюю страницу тетради по математике. Теперь на ней красовались тщательно выведенные, с тенью, буквы: ДЕНИС КОЛЕСНИКОВ, а вокруг звездочки, флажки, кубики. Мать сразу поняла, что сын чем-то расстроен, в таком настроении он всегда сосредоточенно рисовал.
        - Что случилось? Почему ты не был на занятиях?  - спросила она, заглянув в тетрадь.
        Денис не отвечал и даже не обернулся. Тут она заметила, что один погон синей школьной курточки свесился на рукав, пуговица оборвана.
        - А это что? Ты подрался?
        Он, наконец, поднял голову.
        - Подрался,  - вздохнула мать, увидев синяк под правым глазом.
        - Мам, ты еврейка?
        - Что?
        С изменившимся лицом Нелли Леонидовна опустилась на стул возле стены, с которого иногда следила, как сын делает уроки.
        - Мама, ты еврейка?  - повторил мальчик.
        - Да, я еврейка,  - медленно проговорила она.  - А в чем дело? Ты из-за этого подрался?
        - Угу. Это ведь ругательное слово.
        - Нет, сынок,  - нахмурилась Нелли Леонидовна,  - это не ругательное слово, это всего лишь обозначение национальности. Ты ведь знаешь, что Советский Союз - многонациональное государство?
        - Знаю, пятнадцать республик: Латвия, Эстония, Грузия, Казахстан,  - начал перечислять Денис,  - но еврейской республики нет.
        - Есть Еврейская автономная область. Далеко, на Дальнем Востоке. Просто вы еще это в школе не проходили. Евреи живут не только там, а по всей территории нашей страны. У евреев есть и отдельное государство - Израиль, но оно очень небольшое. А вообще евреи живут по всему миру.
        И она принялась рассказывать сыну историю вечно гонимого народа, хотя сама знала далеко не все. Про черту оседлости в дореволюционной России, еврейские погромы, фашистские концентрационные лагеря, Бабий Яр…
        Сын слушал внимательно, с широко раскрытыми глазами.
        - Мама, но за что?
        - За кровь. Просто потому, что евреи. А ведь еврейский народ дал миру много великих имен. Даже Карл Маркс был евреем, только об этом не принято говорить… и ты не говори никому. Так же как не принято говорить, что многие наши революционеры были евреями.
        - И Ленин?!
        - Нет, Ленин - нет. Но многие выдающиеся физики, философы, музыканты, композиторы и художники были евреями. Евреи - одаренный народ. Но об этом не принято говорить.
        - Почему?
        - Ты потом поймешь. Когда вырастешь. Постепенно все узнаешь и поймешь. А сейчас просто запомни: еврей - не ругательное слово. Это национальность. У меня в паспорте в графе национальность написано: «еврейка».
        - А у меня?
        - У тебя нет паспорта. Ты получишь его в шестнадцать лет, и тогда выберешь национальность - по матери или по отцу.
        - Папа был русским?
        - Да.
        - Тогда я тоже буду русским.
        - Правильно, сынок. Проще быть русским,  - невесело кивнула Нелли Леонидовна, и тихонько добавила:  - хотя по крови ты останешься евреем.
        Сан-Франциско, Калифорния, США, 2014
        - Я - русский,  - упрямо повторил Дэн.
        - Точно!  - разозлилась Роуз.  - В ваших школах проповедовали интернационализм, но при этом делили людей по национальности. Нас воспитывали не так. Мы все равноправные граждане Соединенных Штатов.
        - Искусственная толерантность. При этом каждый ассоциирует себя с какой-то нацией.
        - Это скорее вопрос религии.
        - Я атеист. Твои родители тоже не религиозны. Но мать считает себя полькой, а отец - евреем. Именно поэтому ему по сердцу национальность моей матери. А если бы я наполовину был негром?
        - Афроамериканцем,  - автоматически поправила Роуз.
        - Пардон. Итак, я жду ответа. Что бы сказал пан Йозеф, если бы твой бойфренд оказался наполовину афроамериканцем, черным?.. Или индусом? Или китайцем?
        - Да, признаю, для папы до сих пор не все люди равны, но это пережиток, ведь он родился в Польше, а не здесь. И к тебе он относится иначе.
        - Ага, еврейская половина моей крови его устраивает, только не нравится, что я считаю себя русским.
        В эту минуту он не мог не вспомнить, как бесновался отец Роуз после крымского референдума. Кричал, что у Путина имперские амбиции и он мечтает о возрождении Советского Союза со всеми вытекающими последствиями. А Роуз сегодня утром…
        Она сама налила себе вина. Бутылка опустела. Не глядя на Дэна, выпила бокал до дна.
        - Так ты отказываешься общаться с моими родителями?
        Он не ответил.
        - В таком случае, я считаю, нам следует расстаться.
        Вероятно, ожидала, что он станет возражать, но Дэн молчал.
        - Пойми, семья - это главное в жизни. Это связь поколений, традиции. Неужели ты думаешь, что я лишу наших будущих детей общения с дедушкой и бабушкой?
        - Детей? Не думаю, что у нас с тобой будут общие дети.
        Он сам не понял, как это вырвалось. Роуз замерла, губы сжались в тонкую полоску. Несколько секунд она пристально смотрела на Дэна, будто оценивала искренность его слов, затем гордо вскинула подбородок и поднялась из-за стола.
        - Все, кончено! В течение двух дней я освобожу дом от своих вещей,  - она покусала губы и мстительно добавила:  - Такие, как ты, умирают в богадельне, и некому держать их руку в последний час.
        Это прозвучало как зловещее предсказание, и Дэн не нашелся, что ответить, оставалось смотреть, как она идет к выходу. Походка неуверенная: когда надевает туфли на высоком каблуке, Роуз предпочитает держаться за его локоть. Однако плечи прямые, и даже бедрами пытается вилять. Знает, что он смотрит ей в спину. Надеется, что вскочит и догонит? Он не вскочил.
        Почему?
        Наверное, потому, что за три года жизни под одной крышей настоящей человеческой близости между ним и Роуз так и не возникло. Может, разница в возрасте? Роуз всего тридцать, ему уже сорок два. А может, в воспитании - она училась в американской школе, он в советской. Или из-за того случая? Нет, все-таки потому, что как ни старался об этом забыть, он до сих пор продолжал ощущать себя русским, хотя с соотечественниками не общался, а в разговорах с коллегами избегал упоминаний о покинутой родине. Большинство работавших рядом с ним родились в Америке, а те, кто приехал из других стран - от Чехии до Индии,  - старались вести себя как американцы. Денис жил в Штатах уже больше десяти лет, давно получил гражданство, но американцем себя так и не ощущал.
        Долгие годы он не говорил на родном языке, только с телевизором наедине дискутировал. Однажды ностальгия завела его в Ричмонд, этот район Сан-Франциско еще называют Маленькой Россией. В Германии таких мест он не знал, а в Израиле казалось, что вокруг вообще одни русские, только отчего-то природа чужая. Правда, в Израиле он жил совсем недолго.
        Стараясь не отстать от остальной Америки, здешняя Маленькая Россия демонстрировала толерантность. В глаза бросались и вывески на английском, и иероглифы. Каждой твари по паре… С китайской лавкой соседствовала булочная «Москва и Тбилиси», к тайской забегаловке прилегала русская «Аптека». Через дорогу от православной церкви расположилась китайская закусочная, а в паре кварталов от нее кафе «Troyka». И в Ленинграде на Загородном был ресторан с таким же названием - популярное заведение с собственным варьете. Стену четырехэтажного дома на бульваре Гири украшал огромный постер: «Водка без пива - деньги на ветер». Глядя на нее, Дэн гадал: способны ли китайцы понять соль русской поговорки?
        Из любопытства он зашел в русский продуктовый магазин, и поразило его не количество и разнообразие товаров, а то, что половина из них с этикетками на русском языке. Знакомых брендов не попадалось, разве что водка «Столичная» и сгущенка, сине-белая опояска которой напомнила о сладкоежном детстве.
        Мама всегда прятала с трудом добытую банку глубоко в холодильник, а он тайком доставал, проделывал две дырочки в жестяном донце и высасывал сгущенку за пару дней. Знал, что накануне какого-нибудь праздника, собираясь взбить крем для торта, мама достанет пустую банку и его ждет выволочка, но поделать с собой ничего не мог. Тогда казалось, что даже имей мама возможность и деньги покупать сгущенку ежедневно, ему все равно не надоест поглощать ее банками.
        Он купил сгущенку, подозревая, что попробует ложку и бросит. Также взял в соседнем отделе обсыпанный бисквитной крошкой эклер и кофе. Здесь наливали не американо, а настоящий эспрессо с густой песочной пенкой. Встревоженная ностальгией память тут же подбросила сценку: накинув на голое тело его рубашку, Иришка варит кофе в медной маминой турке…
        От промелькнувшего видения слегка защемило сердце. Он принялся за эклер и кофе, невольно прислушиваясь к болтовне двух женщин за соседним столиком. Те перемывали косточки какой-то Лидке.
        «…совсем с глузду съехала, не иначе, гормональный всплеск, и то сказать, климакс на носу, скоро пятьдесят… готова броситься на любого, у которого хоть немного шевелится, а Гришка уже, видать, сдулся совсем - да и правда, можно ли столько вкалывать… и все ради этой б…ди, на которой пробы ставить уже негде… она, стерва, его денежки в спа-салонах просаживает, старость отдалить надеется, не получится, конечно… вот я никуда не хожу, а выгляжу лучше ее… и как не боится, ведь давно известно, у развратниц рак матки чаще случается…»
        Дэн исподтишка пригляделся к женщинам. Его возраста или чуть старше. Обычные, в меру ухоженные - он заметил нарощенные ногти,  - слегка полноватые в соответствии с возрастом. Мама тоже заметно пополнела примерно в сорок пять, как раз перед отъездом. Говорила, что на нервной почве, надеялась после похудеть, и похудела, уже в Израиле. Интересно, потеряла бы Ира свою ивовую гибкость к сорока годам?
        Заметив, что русский магазин возвращает его мысли к одному и тому же, он поспешил покинуть его, однако после несколько раз заезжал на бульвар Гири. Конечно, в одиночестве. Просто побродить, посидеть в кафе, послушать со стороны русскую речь.
        Дэну нравился Сан-Франциско. Трансамерика и ее собратья-небоскребы являлись лишь акцентами, оттеняющими нескучное разнообразие и собственный характер города. Невдалеке от помпезных государственных зданий и местного Капитолия с богато изукрашенным золотом куполом расположились улицы, застроенные двух-трехэтажными домами. Штукатурку некоторых из них расписали настоящие художники, поскольку граффити здесь не в почете. В плотно застроенном центре можно увидеть немало зданий в стиле ар-деко, и тут же, рядом, на глухой стене шестиэтажного дома заметить прилепившуюся под самой крышей дощатую избушку. Таким образом кто-то увеличил себе жилплощадь, и Дэн подозревал, что разрешение на самострой у хозяина имелось, возможно, он даже оформил его как объект культуры, потому что гиды, сопровождавшие длинные красные автобусы с туристами, обязательно указывали гостям города на скворечник-переросток.
        Не отрицая современность, во Фриско стремились сохранить местный колорит. По городу до сих пор ходили кабельные, без проводов, трамваи: старые, некоторые вовсе допотопные - деревянные и с открытой платформой. Древние трамваи считались достопримечательностью, их модели продавались во всех сувенирных лавках. Наличие в городе троллейбусов напоминало о родном Питере - правда, беднягам приходилось лавировать по узким улицам и терпеливо взбираться на холмы. Дэну нравился и центр города с его шикарными магазинами, и пестрота китайского квартала с красными гофрированными шарами фонарей; нравились выстроившиеся в ряд ажурные, с эркерами и балкончиками, уютные деревянные особнячки начала двадцатого века, так разительно отличающиеся от современных утилитарных коттеджей.
        Невольно он сравнивал светлый, праздничный Сан-Франциско, в котором лето не сильно разнится от зимы и полгода практически не бывает дождей, с хмурым Питером - и все-таки тосковал по родному Кировскому проспекту, по голубому куполу Татарской мечети и блеску Петропавловского шпиля, по толпам возле шайбы «Горьковской» в час пик, по простору площадей в обрамлении архитектурных ансамблей и ветру на набережных… В Пало-Альто не имелось большой воды, и он время от времени приезжал на Эмбаркадеро с ее редкими пальмами и Рыбацкой пристанью. Бьющиеся о пирс серо-зеленые волны цветом напоминали воды Финского залива. С пристани открывался широкий вид: справа - знакомая по многим кинофильмам крепость-тюрьма на острове Алькатрас, куда туристов доставляют на катере с тридцать третьего причала. Прямо напротив, всегда в легкой дымке - серые холмы Анджел Айлэнда, а левее остров Саусалито, к которому через пролив перекинут едва ли не самый знаменитый в мире мост Золотые Ворота.
        Он глазел в окно на отражающиеся в темной воде огни, на маячащий частокол мачт у причалов, и думал о том, сколько уроженцев Ленинграда желали бы сменить свои квартиры на этот тихоокеанский рай. Или все, кто хотел, уже сменили? Русские теперь везде, и почти все уехали из России в начале девяностых, как он. Правда, он уехал не по своей воле…
        Его размышления прервал официант, картинно-красивый брюнет лет двадцати. Расплатившись по счету, Дэн вышел на пирс.
        Интересно, куда отправилась Роуз? Вряд ли она сейчас гуляет по Джефферсон-стрит. Хоть бы хватило ума такси взять - в вечерних поездах небезопасно.
        Поймав себя на том, что беспокоится о девушке, с которой полчаса назад расстался, Дэн невесело усмехнулся. Наверное, он все же будет скучать по ней. Привычка, как-никак три года рядом был человек - пусть с чуждыми ему взглядами, другим менталитетом, но живой человек. А теперь в доме не будет никого.
        Ну и хорошо, упрямо повторил он себе. Теперь можно по-настоящему отдохнуть. Побыть самим собой в собственном доме - 118 метров, три санузла, две спальни, хорошо оборудованная кухня…
        Роуз не умела и не любила готовить. Он тоже не слишком умел, но ему порядком надоели ежедневные поездки в ресторан, выбранный Роуз по причине наличия в меню вегетарианских блюд - она периодически сидела на диетах. В заведении собиралась примерно одна и та же публика, Роуз перезнакомилась почти со всеми, вступала в лишние, по его мнению, разговоры. Конечно, Дэн понимал, что перекинуться несколькими фразами с людьми, которых видишь каждый вечер - это нормально, и скрепя сердце поддерживал беседу, стараясь не показывать, насколько его раздражают фальшивые улыбки и разговоры ни о чем.
        Зато теперь он будет ужинать дома. Натушит капусты с томатом и купит в русском магазине сарделек. И сделает бутерброды с килькой. А по воскресеньям будет готовить борщ - наверняка в интернете можно найти рецепт… И еще салат «оливье». Что там было: горошек, колбаса, соленые огурцы, майонез? И картошка. Роуз со своим стремлением к правильному питанию ужаснулась количеству калорий, но отныне его желудку никто не указ.
        Мечтая, как устроит свою холостяцкую жизнь, он дошел до оставленного на Нортпойнт стрит автомобиля, и тут вспомнил, что домой сегодня лучше не ехать. Там Роуз с обиженным неприступным лицом собирает свои вещи. Ну и ладно, можно взять номер в ближайшем отеле - вон впереди виднеется табличка «Holiday Inn»,  - а в воскресенье вечером вернуться в Пало-Альто, вероятно, к тому времени Роуз управится. Завтра он поедет через Golden Gate на Саусалито, побродит в одиночестве по острову миллионеров, где уже бывал лет пять назад со своей тогдашней подружкой Анитой. На этот раз он не станет шататься по бутикам с астрономическими ценами, а заберется вглубь, погуляет по заповеднику.
        Свернув на Мейсон стрит, Дэн двинулся в сторону круглосуточно многолюдной Джефферсон-стрит. Лавки и торговые центры здесь работали допоздна, магазинчики в стиле ретро и кафе будто соревновались в оригинальности оформления. Как обычно, перед стеклянной стеной пекарни «Будин» застыли зеваки, наблюдающие за работой пекарей-виртуозов. Тут же в витрине красуются плоды их рук: огромный пирог-крокодил с отлично подрумянившимся панцирем, булки в виде крабов, медведей и черепах. Однажды они заглянули в кафе при пекарне, и Дэн стрескал черепаху со стаканом кофе, а Роуз лишь кусочек отщипнула - вечно беспокоилась о фигуре. Сейчас он тоже зашел, и зачем-то взял медвежонка и кофе. Подумал, что Роуз обязательно прочитала бы нотацию по поводу его привычки нажираться на ночь, и посоветовала ограничиться травяным чаем. Все-таки по-своему она заботилась о нем, от этого не отмахнешься. Интересно, добралась ли до дома?
        Он достал из кармана телефон, но, подержав его в руке, положил обратно. С его стороны это всего лишь дружеское беспокойство, а Роуз может вообразить, что он раскаивается. Ни капли раскаяния Дэн не испытывал - одно лишь чувство освобождения. Мотнув головой, он пошел на звуки музыки.
        Возле трамвайной остановки «Рыбацкая пристань», на площадке между кафе «Будин» и рестораном «Тарантино» группа парней-латиносов давала импровизированный концерт. Три певца-гитариста в ярких рубашках и барабанщик наяривали что-то заводное, жаркое, латиноамериканское. Ламбада, румба, самба? Дэн в этом не разбирался. В кругу перед музыкантами танцевала молодежь. На миг показалось, что в толпе мелькнуло лазурное платье Роуз. Неужели не поехала в Пало-Альто, осталась здесь? Нет, слава богу, не она, платье другого фасона. Не облегающий трикотаж на тонких лямках, а нечто в стиле ретро - круглый вырез и рукава-фонарики. Волосы у незнакомки темнее и длиннее, чем у Роуз, к тому же слегка вьются. Фигурка тонкая, гибкая. Движения непринужденные и вдохновенные. Совсем молодая девушка.
        Музыка смолкла. Ожидая продолжения, девушка в лазурном платье осталась, где была. Сказала пару слов мулатке с дредами, что танцевала напротив нее, перекинула гриву волос из-за спины на плечо, и вдруг, будто почувствовав взгляд Дэна, оглянулась. То, как она это сделала, заставило его замереть…
        Ленинград, СССР, 1987
        После седьмого класса Денис хотел бросить музыкальную школу, но мама уговорила поучиться последний год - и он опять стал ходить на занятия, и ходил регулярно. Правда, виной тому была не музыка, а русоволосая девочка, которую он однажды увидел в гардеробе. Положив папку с нотами под зеркало, девчонка с серьезным видом переплетала свою косу, а заметив в зеркале Дениса, поинтересовалась:
        - Тебе чего?
        - Ничего,  - пожал он плечами,  - что, смотреть нельзя?
        - Смотри, не жалко,  - и она вновь вернулась к своему занятию.
        Заплетя косу, девочка натянула на голову вязаную шапочку, надела пальто, подхватила папку и направилась к выходу. Денис потащился следом, как приклеенный. Оказалось, ей в ту же сторону. Несколько раз по пути девчонка оглядывалась, при этом в движении головы было что-то неуловимо-странное, особенное. Денис никогда не видел, чтобы кто-нибудь оглядывался таким образом. Вначале она опускала голову, и так, опущенную, поворачивала к левому плечу, будто подглядывая назад, а после вскидывала подбородок. Встречаясь с ним глазами, едва сдерживала улыбку. Денис шел за ней шагах в десяти, и когда прохожие загораживали девчонку, вытягивал шею. Перед перекрестком с улицей Рентгена она исчезла из виду. Не понимая, куда пропала юная музыкантша, он повертел головой и продолжил путь, но когда поравнялся с входом в широкий двор дома 26 по Кировскому, чуть не столкнулся с ней.
        - Плохой из тебя шпион,  - хихикнула девочка.
        - А чего мне за тобой шпионить! Я домой иду, на Скороходова. А ты что, здесь живешь?  - Денис с уважением окинул взглядом колоннаду розоватого гранита, чугунные завитки галереи над ней и скрывающийся в глубине парадного двора главный вход в огромное, занимающее целый квартал здание, которое в народе называли «домом Бенуа».  - Здесь ведь Киров жил?
        Девочка кивнула.
        - Везет. А еще кто?
        - Маршалы, военные, артисты Бабочкин и Черкасов, Шостакович.
        - Да ну!
        - Точно говорю, жили - правда, давно, еще до войны. Весь фасад в мемориальных досках, не видел? А еще у нас одна старушка есть, древняя-предревняя, всех помнит.
        - Дом-то огромный, как она всех их знала?
        - Может, и не знала, но видеть могла.
        Он умолк, не представляя, о чем еще спросить. Девочка тоже молчала некоторое время. Затем двинулась обратно, на улицу.
        - Мне не сюда, в последнюю подворотню.
        Дойдя до нее, проговорила вопросительно:
        - Ну, я пошла?
        - Иди. Тебе в пятницу на занятия?
        Девчонка кивнула и завернула под арку, но еще пару раз оглянулась, по-своему, по-особенному поворачивая голову.
        Занятия у них совпадали, и Денис стал провожать девочку до дома. Путь был короткий, минут пять, и много поговорить не удавалось. К разочарованию Дениса, оказалось, что Ира учится в шестом классе. Ну и что с такой малявкой делать? Только поболтать. Правда, общаться с ней было легко, не то что с некоторыми из одноклассниц. Те, вообразив себя взрослыми, жутко задирали нос. А Ира всегда внимательно слушала Дениса, и про себя тоже рассказывала. Узнав, что у него отец погиб пять лет назад, она посочувствовала и вздохнула:
        - А у меня мама больна. Тяжело. Может, даже до весны не доживет.
        - Да ты что…  - охнул Денис.
        - У нее рак. Мы уже смирились. Ничего нельзя сделать. Поэтому, если я перестану на занятия ходить…  - она не договорила.
        - Понятно,  - вздохнул Денис.  - Ир, я не знаю, что и сказать. Если тебе помощь нужна… Ну мало ли - в магазин, чего тяжелое принести…
        - Нет, спасибо. Помощь не нужна. Папин шофер все на машине привозит. И еще тетя Лена, папина сестра, приехала из Адлера. Мы справляемся, только… Морально тяжело.
        Еще несколько раз Денис провожал Иру до дома, а потом она исчезла. Он не знал, в котором из десятка внутренних дворов огромного дома ее искать. Дурак, не спросил адреса, ругал он себя, и продолжал ходить на занятия в музыкальную школу, надеясь, что она вернется. Но, видимо, Ире было не до музыки.
        После восьмого класса с музыкальной школой было покончено и постепенно он забыл о девочке с русой косой. Беснующиеся юные гормоны подталкивали засматриваться на девушек постарше, с которыми можно не только разговаривать, но и целоваться.
        Сан-Франциско, Калифорния, США, 2014
        Сердце кольнуло. Ему казалось, лишь один человек на свете умел так оглядываться: вначале будто исподтишка, а затем резко вскидывая подбородок. Но в лице незнакомки не нашлось ничего общего с его любимой - другой разрез глаз, форма носа, рот… У Иришки были тонкие черты лица, скромные и неброские. У этой все ярче, заметнее, четче.
        Недовольная тем, что он уставился на нее, девушка повернулась лицом к Дэну и дерзко взглянула, слегка приподняв густые брови. Он усмехнулся. Молодость! На несколько секунд черный верзила заслонил красотку в лазурном платье, а когда отошел, она уже стояла к нему спиной, болтая с мулаткой.
        Опять забренчали гитары. Дэн обошел место танцев и теперь любовался девушкой в профиль. Она двигалась самозабвенно, будто танцевала сама с собой и вокруг никого. Волны шелковой расширенной книзу юбки колыхались, открывая выше колен смуглые ноги. Единственная здесь она оказалась в платье, и единственная на каблуках. Музыка еще не кончилась, когда какой-то рыжеволосый парень в обрезанных до колен джинсах пробрался к ней сквозь толпу и склонился к самому уху. Послушав, девушка кивнула и вместе с парнем покинула танцпол. Дэн провожал парочку глазами, пока они не скрылись в ресторане «Тарантино».
        Время близилось к десяти. Джефферсон-стрит преобразилась, неон рекламных огней еще больше налился цветом, ожил и запульсировал. Взглянув через дорогу на кафе «Рейнфорест», Дэн направился туда.
        Желая привлечь посетителей оригинальностью, хозяева не поскупились на антураж - внутри все напоминало о влажных тропических джунглях. К свисающим с потолка лианам прицепилось чучело белой мохнатой обезьяны, другая - гипсовый орангутанг в натуральную величину - пристроилась на скамейке, оставив рядом местечко для желающих сфотографироваться. Со всех сторон мерцали прозрачной лазурью аквариумы с пестрыми рыбками; у одной стены - муляжный слон, у другой - тигр в натуральную величину. У самого входа, возле стоек с сувенирами толпились туристы, азартно запасаясь на память разнообразной мелочью: статуэтками, кружками и тарелками, магнитами, открывашками для бутылок и брелоками с узнаваемыми символами Сан-Франциско. Вернувшись домой, они покажут знакомым свою добычу и будут рассказывать о том, что в городе на берегу Тихого океана до сих пор ползают трамваи начала двадцатого века, что им довелось проехать по грандиозному мосту Золотые Ворота, а также прокатиться на пароме в ту самую тюрьму, о которой снят знаменитый фильм…
        В магазинчике было не протолкнуться. Туристы перебирали сувениры, прикладывали к себе футболки с аляповатой эмблемой «Рейнфорест», примеряли фирменные бейсболки. Веселясь, они фотографировались в потешных красных шапочках с загребущими клешнями и качающимися на проволочках крабьими глазами; по очереди пристраивались возле бара на табуреты, имитирующие зады зебр, жирафов и лягушек - лишь для того, чтобы друзья щелкнули их на фотоаппарат или планшет.
        Вспомнив, что пробудет в городе два дня, Дэн купил здесь белую футболку. Неплохо бы приобрести еще трусы и носки. В одиннадцатом часу в любом другом месте это стало бы проблемой - только не на прибрежной Джефферсон, где многие магазины работают до полуночи.
        Вместе с праздной публикой Дэн продолжал бродить по улице, заглядывал в лавки, и вдруг поймал себя на том, что не удаляется от «Тарантино». Однако девушку в лазурном платье он больше не увидел.
        В свой дом он вернулся в воскресенье вечером и, едва войдя, замер на пороге. Стенной шкаф возле входной двери почти опустел, нет ноутбука Роуз, который всегда стоял раскрытым на столике перед угловым диваном внизу. Выкрашенная в светлый беж стена над ним смотрелась осиротелой без репродукций импрессионистов, которые Роуз купила в лавке музея Метрополитен во время их совместных каникул в Нью-Йорке.
        Продолжая осмотр, он заметил, что из стеклянного шкафчика в кухне исчез золотой кофейный сервиз, подарок пани Хелены. Из этих чашек никогда не пили, Роуз называла сервиз кичем, но из уважения к матери поставила на видном месте. Стол уже не украшала гора глянцевых журналов, и огромной кружки с надписью: «Я люблю Сан-Франциско» тоже не было видно. Фиксируя перемены, Дэн поднялся в спальню. Здесь ущерб оказался еще заметней.
        Не стало шеренги тюбиков, баночек и флаконов на тумбе под створчатым зеркалом. Полки телевизионной стойки, прежде в основном забитые дисками с любимыми песнями Роуз, ее любимыми фильмами, тоже почти опустели. Он перебрал то, что осталось. Комедии Гайдая - их Роуз смотрела вместе с ним, и смеялась; пара картин Сокурова - ни он, ни она ничего в них не поняли, но между тем смотрели, не отрываясь, ожидая, что за мрачным видеорядом вот-вот откроется скрытый смысл; «Особенности национальной охоты»  - он умирал от смеха, еле мог переводить, а подруга заявила, что в стране, где главным развлечением является водка, никогда не будет порядка. «Брат»  - этот фильм рвал ему душу: знакомые улицы, неприютные питерские дворы, рынок, кладбище и атмосфера всеобщего страха, ужаса, на который нужно отвечать только с беспощадностью. «Это страшнее, чем фильмы ужасов»,  - высказалась Роуз, просмотрев чуть больше половины, дальше не смогла. А он в который раз досмотрел, и думал про себя, что если бы был так же хорошо подготовлен и целеустремлен, как герой Сергея Бодрова, если бы его не парализовал страх, эпидемией
накрывший всю страну…
        В самом низу стопки лежали две коробки с сериями «Бандитского Петербурга»  - этот фильм он Роуз смотреть не предлагал.
        Без вещей подруги полки в гардеробной освободились на две трети, на никелированной трубке справа от двери осталось всего несколько вешалок с его рубашками, пиджаками и брюками. Из ванной исчезли большие стеклянные колбы с ракушками и красивыми камнями, Роуз наполняла их самостоятельно, постепенно, хотя можно было купить готовые - такого рода украшения для ванной комнаты нынче в моде. Не стало на полочках многочисленных и разнообразных шампуней, гелей, скрабов, бальзамов, которые женщины так любят покупать, даже не использовав до конца предыдущие. В стакане под зеркалом сиротливо торчала одна зубная щетка, его собственная, никакая не электрическая, и прибора для дозирования зубной пасты на стенке не наблюдалось. Дэн распахнул шкафчик, нашел новый тюбик «Пепсодента» и сунул в стакан. В шкафчике тоже стало просторнее - ни тампонов, ни прокладок.
        После ревизии второго этажа он спустился в подвал, откуда исчезло нескольких пластиковых коробов для хранения, заглянул в пустой гараж. Обычно здесь стоял темно-фиолетовый «форд» Роуз - машиной она пользовалась редко, на работу ходила пешком.
        Вернувшись в дом, Дэн вышел на задний дворик через стеклянную дверь холла. До появления в его жизни Роуз Мачульски двор, подобно дому, выглядел довольно уныло: просто небольшая площадка с выложенным кирпичом традиционным уголком для барбекю и заросшей разносортной травой лужайкой. Время от времени он заставлял себя взять в руки электрическую газонокосилку, чтобы не возмущать соседей запущенным видом своего участка. Стараниями Роуз теперь почти весь дворик, кроме небольшого зеленого газончика, был устлан каменной плиткой, а переносной мангал заменила сверкающая сталью печь. В противоположном углу высилась барная стойка под бамбуковой крышей, центр занимал просторный овальный стол из темного стекла и несколько плетеных кресел. Яркими пятнами выделялись горшки с цветами, а сетчатый забор в дальнем конце двора уже почти скрылся за молодыми кустами рододендронов. Раза два-три в год здесь бывало людно.
        «Конечно, вся эта красота и уют созданы не собственными руками Роуз,  - подумал Дэн, усаживаясь в плетеное кресло и закуривая,  - в смысле хозяйства она предпочитала как можно больше передоверять специалистам, и все-таки надо признать: она немало сделала для меня».
        Сердце царапнуло чувство вины - а что он сделал для нее? Стал перебирать и ничего такого особенного, специального не нашел. Ну, старался быть внимательным, как полагается быть внимательным к женщине, с которой разделяешь постель и кров. Встречал в аэропорту, когда она раз в год летала в Бостона к университетской подруге; дарил подарки на день рождения, Рождество и день святого Валентина; оплачивал со своей карточки совместные поездки по Америке и за рубеж. В конце месяца они собирались на машине отправиться в Лас-Вегас, заглянуть по пути в каньоны и Йосемити…
        В принципе, ему не в чем себя винить, кроме того, что сам решил порвать отношения.
        Первые несколько дней желанного одиночества Дэн блаженствовал. Возвращаясь с работы, готовил себе плотный ужин - он много чего накупил в русских магазинах Ричмонда. На время оставив ставшее привычным виски, выпивал за едой пару рюмок водки и устраивался перед телевизором. Смотрел российские каналы по спутнику и, один в пустом доме, иногда смеялся в голос, а порой чертыхался и отпускал нелестные комментарии. Но приготовление пищи оказалось делом не столь занимательным, как ему представлялось - а может, за десять с лишним лет он стал слишком американцем,  - поэтому, когда холодильник опустел, он не поторопился вновь заполнить его, а поехал ужинать в ресторан.
        Он выбрал семейное заведение неподалеку от университетского кампуса. По вечерам преподаватели разъезжались по домам, а для студентов ресторанчик был дороговат, поэтому в небольшом зале ужинала лишь пара немолодых геев. На нетрадиционную ориентацию мужчин указывала темнота волос, противоречившая морщинам на лицах, и что-то неуловимое в обращении друг к другу - хотя одеты они были, как все.
        Дэн не раз спорил с Роуз о правах сексуальных меньшинств. Она считала правильным, что однополым парам разрешили вступать в брак, а он утверждал, что американская толерантность в отношении сексуальных меньшинств уже дошла до абсурда - и это на фоне лицемерной пропаганды роли семьи! Роуз тут же обвиняла его в устаревших взглядах - а он поминал ей библейское «Плодитесь и размножайтесь» и предрекал, что в некоторых европейских и скандинавских странах коренное население вот-вот исчезнет из-за моды на однополые браки, от которых, как известно, дети не родятся.
        Не желая лицезреть нетрадиционную парочку, Дэн устроился к ним спиной, с аппетитом умял стейк и выпил бокал пива. Размышляя о благих намерениях - имея в виду свое желание освоить кулинарное искусство,  - и о том, что камнем преткновения в подобном начинании может послужить банальная лень и голод, он расплатился, вышел на улицу и закурил, всматриваясь в черное, испещренное звездами небо. Повисшая на нем белая луна служила главным источником света, в стороне от ярких окон ресторанчика улица тонула во мраке. Как везде в Штатах, вдали от магистралей на иллюминацию не тратились: горели только фонари возле частных домов, и многие из них скрывались за деревьями. Дэн уже почти докурил и собирался свернуть за угол на крошечную стоянку, где оставил автомобиль, когда сонную тишину прорезал женский визг и отчаянный крик: «Что вам надо, отпустите!»
        Не думая, Дэн рванулся на голос по пустынной улице. Он был уверен, что даже если в окрестных домах услышали вопли, носу никто не высунет, в лучшем случае позвонят в полицию - а пока она приедет… Также он знал, что полицейские не станут разбираться, кто прав, кто виноват. У них один сценарий: всех в наручники, в машину, в участок.
        Он бежал на женский крик, который повысился до визга, но вдруг умолк. И тут, возле тонущей во мраке спортивной площадки Дэн разглядел три силуэта: женский, на коленях, и два мужских над ним. Один из мужчин склонился, замахиваясь, и женщина вновь взвизгнула, закрывая лицо руками. Не размышляя, Дэн налетел сзади на второго, коротко рубанул ребрами ладоней по шее - злоумышленник осел. Пока бьющий женщину разгибался, Дэн успел припечатать ему ботинком в челюсть, сбивая с ног, а когда тот упал, добавил острием плотно сведенных пальцев в нужную точку на горле. Парень отключился. Его жертва подняла голову и ошарашенно оглядывалась. Дэн дотронулся до ее плеча, прихлопнул немного, приводя в чувство.
        - Они скоро очнутся, а через минуту здесь будет полиция. У меня нет желания ее дожидаться.
        - У меня тоже,  - всхлипнул срывающийся девичий голосок.
        Девушка ползком обогнула парней на асфальте, дотянулась до валяющегося в стороне рюкзачка и наконец встала на ноги.
        Дэн схватил ее за руку, потащил в сторону ресторанной стоянки, втолкнул в свой автомобиль и тронулся с места, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не давануть по газам. Он петлял по улицам, не глядя на соседнее сиденье, и только удалившись от места происшествия не меньше чем на милю, остановился под фонарем, чтобы посмотреть, кого спас.
        …Возле него сидела та самая девушка с Рыбачьей пристани. Правда, уже не в лазурном платье, а в облегающих джинсах и желтой майке, и русая грива теперь была забрана в хвост. Но он не мог перепутать: тот же прямой носик с едва заметной горбинкой, соболиные брови вразлет и глаза под стать им - широко посаженные и опушенные густыми ресницами. На левой скуле краснеет пятно - будущий синяк.
        Глядя на него, девушка пролепетала:
        - Спасибо… Вы мне жизнь спасли!
        - Ну уж, прямо и жизнь…  - хмыкнул он.  - Скорее всего, на вашу жизнь они не покушались. Правда, вас могли изнасиловать или вообще превратить в сексуальную рабыню. Месяц назад по телевидению трубили, что в Фриско накрыли банду сутенеров. Видно, не всех изловили… Мне кажется, симпатичным девушкам вообще не стоит искушать судьбу и разгуливать по ночам!
        - Какая ночь?  - возразила она и кивнула на светящийся циферблат посередине приборной доски.  - Начало десятого, детское время.
        - Обычно вы гуляете еще позже,  - не то спросил, не то констатировал Дэн, вспомнив танцульки на набережной. И вдруг сообразил:  - Или это были ваши друзья?
        - Нет, вы что!  - возмутилась девушка.  - Какие друзья, просто…
        Она запнулась, умолкла и стала рыться в рюкзачке. Видимо, изыскания ни к чему не привели, потому что, дернув за шнурок рюкзака, она обиженно тряхнула его, шипя сквозь зубы по-русски:
        - Вот черт! Черт! Черт!!!
        - Ты русская?  - поразился Дэн, и только сейчас сообразил, что крики раздавались на его родном языке.
        - А вы что - тоже?
        От удивления глаза девушки стали почти круглыми, как у кошки. Затем она улыбнулась, а после рассмеялась:
        - Свой свояка видит издалека!
        - В данном случае больше подойдет другая поговорка: «Сам пропадай, а товарища выручай».
        - Не слышала такой…
        - Ну, конечно, про товарищей теперь не актуально. Ты откуда?
        - Из Москвы.
        - Давно?
        - Уже год. Учусь в университете.
        - На кого?
        - Адаптивная социализация. А вы давно здесь?
        - В Штатах - десять лет, до этого жил в Германии. А родом из Ленинграда.
        - Да? Я тоже там родилась, но никогда не бывала.
        - Как это?
        - Мы переехали, когда мне еще года не исполнилось, а позже как-то не выдалось съездить. Мама отчего-то Питер не любит. И говорит, что там не любят москвичей.
        - Это точно,  - кивнул Дэн и протянул руку:  - Ну, давай знакомиться, землячка. Дэн Сэндлер.
        - Надя Петрова.
        - Хорошее имя, а главное, редкое…  - пробормотал Дэн себе под нос, но Надя неожиданно откликнулась.
        - «Ирония судьбы»! Ее до сих пор под Новый год по телику обязательно показывают.
        - Ее и в восьмидесятых показывали,  - улыбнулся он,  - и в девяностых. Вечное кино.
        - А вы знаете, что ремейк сняли? В ролях Безруков, Хабенский, Лиза Боярская…
        - Боярская? Дочь Д’Артаньяна, что ли?
        Девушка покивала и продолжала перечислять:
        - И Барбара Брыльска, и Яковлев, и Мягков. Боярская - дочка Брыльской и Яковлева, а Хабенский - сын Мягкова, и все как бы повторяется…
        - И что, хорошее кино?
        - Нормальное,  - пожала плечами Надя.
        - И ты будешь смотреть его каждый Новый год?
        - Не-а,  - помотала она головой.
        - То-то же,  - назидательно заметил Дэн.
        Девушка вновь недовольно тряхнула рюкзаком.
        - Телефона нет, представляете?
        - Выронила?
        - А может, эти гады вытащили…
        - Зачем им твой телефон?
        - Не знаю. Я вообще не очень понимаю, отчего Наиль взбесился.
        - Так ты их знаешь?
        - Одного. Наиль - он из Дагестана, учится на третьем курсе, на востоковедении. Все мы, кто из России, немного знаем друг друга.
        - Мне кажется, русской девушке не стоит связываться с кавказцами.
        - Да я и не связывалась. Просто знакомый. А дня три назад я сидела возле общежития, к последнему экзамену готовилась, и тут подходит ко мне мужик, лет под сорок, смуглый такой, черноволосый, и спрашивает по-русски, но с акцентом: не знаю ли я Наиля Мурзаева? А я как раз накануне столкнулась с ним в кампусе, и он похвастал, что едет в Принстон, на межуниверситетские соревнования по борьбе. Ну, я и сказала этому мужику, что пару дней Наиля не будет. И тогда он попросил передать ему небольшую посылку. Сказал, от родственников из Дагестана, отправили с оказией. Он всего день в Сан-Франциско, надеялся увидеть земляка лично, но пакет должен передать обязательно. И предупредил: там деньги. Я, если честно, не хотела связываться. Хранить эту посылку, потом Наиля искать… Но мужчина очень просил: не бойся, мол, не бомба - и я согласилась. Пакет обычный, небольшой, полиэтиленовый, с логотипом Reebok. Он даже специально попросил заглянуть: там был пухлый конверт - деньги, пять тысяч, так он сказал, и обычная флэшка, он объяснил, что родственники фотографии прислали. Я еще подумала: вот дикие, фото можно по
электронной почте отправить, можно разместить в интернете, файлохранилищ полно. Ведь правда?
        - Правда,  - подтвердил Дэн.
        Увидев, что он с ней согласен, Надя продолжила:
        - Дядька проследил, чтобы я пакет в рюкзак засунула и шнурок затянула. В тот день до своей комнаты я только к ночи добралась, и сразу переложила пакет из рюкзака в нижний ящик стола. У нас с Дэби - это моя соседка - ящики и полки поделены. Она высоченная, ей верхние, мои нижние. А сегодня днем встречаю Наиля в универе, и он сразу: «Мне ничего не передавали?» Передавали, говорю, пусть попозже в общежитие зайдет, отдам посылку. Отдала. И что? За свою же доброту и огребла!
        Она покачала головой и сокрушенно вздохнула.
        - Дэби завтра с утра вместе с братом из Сан-Франциско в горы едет, на каникулах она всегда матери помогает, она в Йосемити в каком-то отеле работает. Я проводила ее до поезда, а на обратном пути решила уголок срезать, через спортивную площадку пройти: там дырки в заборе с двух сторон. И вдруг натыкаюсь на Наиля с дружком - понятия не имею, кто такой… Черный, но не из наших.
        - Негр? Вроде оба белые были…
        - Тьфу ты! У нас черными называют всех с Кавказа и из Средней Азии. Вы что, не в курсе?
        Дэн покачал головой: при нем так не называли.
        - Они как налетели на меня: «Где флэшка, где флэшка?!» Совсем спятили, из-за фоток дурацких руки распускать… Я говорю: в пакете была. Я пакет как в ящик положила, так на его глазах достала. Если бы вывалилась - мы бы оба заметили. А Наиль: «Откуда в пакете дырка?» Ну, идиот! Может, она там была, я ведь не присматривалась. Он орет: «Сейчас искать пойдем. Если не ты взяла, так значит, соседка твоя». А на фига Дэби его дурацкая флэшка, ну подумайте? И сроду она у меня ничего без спросу не брала…
        Девушка умолкла на пару секунд и вдруг задумчиво проговорила:
        - А может, дырка пилкой для ногтей проткнулась?
        Она вновь сунулась в рюкзак, пошарила там рукой, вытащила пилку, посмотрела, пихнула обратно, опять пошарила. Обреченно выдохнула:
        - Нет телефона. А я ни одного номера не помню…
        Девушка рассказывала с недоумением, страха как будто не чувствуя, зато Дэн испугался вместо нее.
        - Странная история. Из-за семейных фотографий никто не станет так психовать…
        - Да ну, эти кавказцы на голову больные, все почти, кого я знаю! Правда, их тут не так и много.
        - И как ты теперь вернешься в кампус? Тебе есть, где переночевать?
        - А вы что, думаете…
        - Не факт, что Наиль с приятелем не очнулись до приезда полиции. Тебе лучше не показываться им на глаза, пока не остынут.
        - Некуда мне идти, все друзья разъехались… Могла бы Дэби позвонить и махнуть с ней в горы, но я же говорю, трубку посеяла…
        - Может, вернемся, поищем?
        Она смотрела на него с сомнением, в котором проглядывал страх.
        - А если эти психи все еще там?
        - В лучшем случае там полиция. Съездим, посмотрим.
        Он повернул ключ зажигания, проехал чуть выше по улице и развернулся в обратном направлении.
        Спортивная площадка пустовала. Если полиция и приезжала на вызов, то уже уехала.
        Дэн прикинул место, где уложил кавказцев, достал телефон, включил подсветку, склонился. Надя ходила вокруг, приглядывалась к каждому камешку, едва не ползала по земле, но все впустую.
        - Они телефон забрали, больше некому,  - вздохнула она.
        - Ну, когда все утрясется, пойдешь к этому Наилю и заберешь. В конце концов, телефон стоит значительно дороже флэшки. Так куда тебя отвезти?
        - Не знаю…
        - Тогда поехали ко мне.
        Она посмотрела недоверчиво, и он добавил как можно убедительней:
        - Не могу же я бросить землячку в беде?
        Она неуверенно двинулась к машине, но, не дойдя до нее, остановилась и обернулась, вначале пригибая голову, затем вскидывая подбородок. Такое странное движение, захочешь, а не повторишь.
        Он будто споткнулся об испытующий взгляд темно-серых глаз, и сказал зачем-то:
        - Не стоит меня бояться. Я тебе помогу.
        Спустя десять минут он открыл перед Надей дверь своего дома.
        - Проходи.
        Она зашла, скинула у порога балетки и дальше пошлепала босиком.
        - Если хочешь, тут тапочки есть.
        - Нет, спасибо.
        Он предупредил, что живет один, и ему показалось, девушку это слегка насторожило.
        - Есть хочешь? Правда, холодильник почти пустой. Но бутерброды можно сделать.
        - Давайте. И чаю.
        Он по привычке включил телевизор, настроенный на российскую программу, и раскрыл холодильник в поисках сыра и ветчины. Надя с интересом уставилась на экран. Шло ток-шоу с Малаховым.
        - Я так давно нашего ТВ не видела! У нас с Дэби вообще телевизора нет.
        - Поколение планшетов и айфонов ТВ не смотрит?
        - Это я здесь перестала смотреть. Дома смотрела.
        - У тебя дома кто? Мама, папа, дедушка, бабушка?
        - Мама. И отец. Бабушек-дедушек нет. Была баба Лена, но она давно умерла, я ее почти не помню.
        - После учебы вернешься к ним или здесь останешься?
        - Не знаю. Здесь клево. Но… Когда ехала учиться, думала: Америка, круто! А приехала, и вначале даже разочаровалась. Знаете, как ребенок, которому рассказывали сказку о волшебной стране, а оказалось, что никаких особых чудес там нет.
        - Как же? А небоскребы?
        - В Москве тоже небоскребы. Москва-Сити, слышали? Этим нас не удивишь. Мы зимой в Нью-Йорк ездили, целая компания собралась из разных стран. Ребята восхищаются: «Вау, Бродвей, вау, Таймс-Сквер!» А меня не впечатлило. Ну да, много небоскребов. Но у нас тоже свой Эмпайр есть. Зато в Москве магазины покруче и улицы пошире.
        - «У советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока»,  - с усмешкой процитировал Дэн и поинтересовался:  - Маяковского в школе еще проходят?
        - Пока проходят. Но мама говорит, теперь по литературе программа совсем другая.
        - Сколько лет твоей маме?
        - Тридцать девять.
        - А тебе?
        - Девятнадцать, двадцать третьего февраля исполнилось, в день Вооруженных сил, представляете? Мама думала, мальчик родится. А вам сколько? Такие вопросы можно задавать мужчине?
        Он поставил перед ней кружку с чаем и кивнул на тарелку с двумя бутербродами.
        - Можно. Сорок два. Ешь.
        - А вы?
        - Я только что поужинал. Чаю выпью.
        Он прихлебывал из своей кружки, поглядывая, как Надя уплетает белый хлеб с сыром.
        - Завтра утром я тебя до кампуса провожу. Днем не так опасно.
        - Там почти все уже разъехались.
        - А ты что же?
        - Вначале хотела съездить куда-нибудь. Может, в Йосемити, к Дэби, или в Лос-Анджелес - я там еще не была. А потом уж в Москву. Я, если честно, хоть и соскучилась, но билет до сих пор не купила.
        - Что, денег нет?
        - Не в деньгах дело. Я летать боюсь - каждый раз трясусь, как заяц. А после еще несколько дней в себя прихожу.
        - Глупо. В авиакатастрофах гибнет значительно меньше людей, чем на дорогах.
        - Особенно у нас в России, это я знаю, и все равно… Каждый перелет так.
        - А ты много летала?
        - Мы с мамой по два раза в год куда-нибудь летали.
        - У тебя состоятельные родители?
        Он все никак не мог привыкнуть к мысли, что многие в России теперь летают в разные концы света.
        - У отца своя юридическая фирма. Мама, пока я не уехала, не работала, а сейчас опять бухгалтер - она экономический закончила.
        - А ты почему здесь решила учиться?
        - Интересно ведь. Другая страна, другие люди. Очень разные, у нас такого нет. Мама вначале не хотела меня отпускать, а потом сдалась.
        - А отец?
        - Ему фиолетово! По-моему, он даже не знает, в каком городе я живу. Сан-Франциско запомнил, а Пало-Альто - нет.
        Дэн еще немного порасспрашивал Надю. Узнал, что живут они почти в самом центре в четырехкомнатной квартире, имеется загородный дом под Москвой. Не средний класс, почти буржуазия, понял он по ее рассказу. При этом избалованной девочка не казалась. Он спросил про знаменитые московские клубы, но там она не тусовалась: до окончания школы почти все время проводила с мамой.
        - Мы с ней настоящие подружки. Если честно, по ней я очень скучаю.
        - А по отцу?
        - Не-а.
        Наверное, это естественно для девушки, подумал Дэн, вспоминая, как ему, парню, долго не хватало отца. Он очень любил маму, но разлука не оказалась катастрофой. Сейчас они общаются по скайпу не чаще раза в месяц, а виделись за последние десять лет всего трижды, на нейтральной почве курортов. Заставить себя поехать в Тель-Авив он так и не смог.
        Часы показывали одиннадцать, когда Дэн проводил Надю в гостевую спальню.
        - Туалет и душ рядом. Комнату можешь запереть, здесь защелка.
        - А можно я дверь открытой оставлю?
        - Клаустрофобия?
        - Нет, я с рождения боюсь спать одна. Мама лет до семи спала со мной в одной постели. Потом в разных, но все равно в одной комнате.
        - А как же…
        Дэн запнулся. Он хотел спросить, как к этому относился отец Нади, но решил, что его это не касается. В каждой избушке свои погремушки…
        Но девушка объяснила сама.
        - Пока была маленькой, я думала, что так и надо, но потом услышала, как отец с мамой на эту тему ругается, мол, сколько это будет продолжаться? А мама ему: психическое здоровье дочери для меня важнее, чем твое удовольствие.
        Дэн сделал вид, что такие подробности его не интересуют, но она продолжала:
        - Я думаю, мама его не любит. Мне кажется, она хочет развестись.
        - А что у тебя с психикой?  - спросил он, чтобы перевести разговор.
        - Ничего. Просто не засыпаю одна. Мне надо знать, что рядом есть кто-то.
        - Ты трусиха,  - сделал он вывод, усмехаясь.  - Летать боишься, спать одна боишься…
        В голову вдруг пришло - а спала ли она с парнем? Ее непосредственная манера, безо всякого женского кокетства, почему-то подсказывала: нет, скорее всего, нет.
        - А можно, вы тоже в свою комнату дверь закрывать не будете?
        Вот так номер! Неужели она не понимает, что он мужчина, и может не заснуть, зная, что в двух шагах на гостевой кровати лежит молодая девушка. Симпатичная. Соблазнительная? Пожалуй, да. Но он поймал себя на том, что оценка эта внешняя, позывами плоти не подтверждается. Старею, усмехнулся он про себя.
        - Я открою дверь после того, как выключу свет.
        - А я с ночником сплю. Можно?
        - Конечно. Чистое полотенце и халат найдешь в шкафу.
        Он удалился к себе. Принял душ, выключил свет и после распахнул дверь, как обещал. Услышал журчание воды, потом на темной площадке мелькнула и погасла полоса света. По скрипу половиц он понял, что Надя уже в комнате. Она походила немного, затем раздался шорох и все затихло.
        Дэн представил, как она, скинув халат, голышом ныряет в постель: узкая гибкая спина с пунктиром позвоночника и очень женственные ягодицы. Это было заметно под облегающими джинсами. Вспомнив, как Надя наклонялась к самой земле на спортивной площадке и свет его телефона на миг осветил округлую попку, он помотал головой, отгоняя видение.
        «Девочка, она совсем девочка. Даже не понимает, во что вляпалась. Дагестанец. Крупная сумма налом и флэшка. Что в ней? Фотографии?.. Не верится. Мутная история…»
        Он еще долго не спал, размышляя о превратностях случая, вновь столкнувшего его с девушкой, которую - единственную из всех,  - неделю назад он выделил взглядом в толпе танцующей молодежи.
        По привычке Дэн проснулся в шесть, несмотря на то, что с сегодняшнего дня числился в отпуске. Полежав немного, решил заняться сборами в дорогу. Если бы не девушка в гостевой спальне, он мог отправиться в путь сразу после завтрака, но теперь придется сначала отвезти ее в студенческий городок.
        Осторожно прикрыв ведущую на лестницу дверь, он достал из гардеробной самый большой чемодан. Для удобства устроил его на кровати и принялся наполнять, стараясь ничего не забыть. Он терпеть не мог общественные прачечные, а путешествовать собирался около двух недель, поэтому набрал с десяток футболок, несколько рубашек, три пары шорт и джинсы на смену; свитер и куртку для прогулок по горам, где может быть холоднее, чем в низине; две пары кроссовок, светлые туфли и пляжные тапки. Туалетные принадлежности тоже не забыл, сунул поверх вещей ноутбук и застегнул молнию. Рядом положил светлый костюм в чехле, который брал в расчете на Лас-Вегас и намеревался пристроить в салоне своего внедорожника.
        Умытый и одетый, он вышел из спальни, но перед тем как спуститься вниз, заглянул в гостевую. Надя безмятежно спала, закинув руки наверх - он думал, так спят только младенцы. Полотняная простыня скрывала одну грудь, а другая, небольшая, идеальная по форме, с припухшим розовым соском, выглядывала наружу. Картина показалась ему не эротичной, а напротив, трогательной. Внутри шевельнулось какое-то странное чувство. Дитя, совсем еще дитя, думал он, спускаясь по лестнице.
        Он выпил свою первую чашку кофе, посмотрел новости, узнал, что на западном побережье погода в ближайшие дни не испортится, и лишь после этого услышал, как наверху завозились. Через несколько минут Надя появилась на кухне.
        - Доброе утро,  - сказала она слегка охрипшим со сна голосом.
        - Доброе,  - откликнулся Дэн.  - Хочешь яичницу?
        - Нет, спасибо. Я так рано не ем.
        - Ну и зря. Завтрак съешь сам, обед подели с другом, а ужин отдай врагу!
        - Мама так и делает. Не ужинает. А я вечно вечером налопаюсь, как удав…
        - И потом тебе снятся змеи?
        - Нет, я редко сны вижу. А если вижу, то не запоминаю. То есть вроде помню, когда проснусь, а потом они улетучиваются. А вы свои сны помните?
        Он на секунду замер, затем мотнул головой: нет. Отвернулся к плите, поставил на нее сковороду.
        - А я поем. Сегодня отправляюсь в отпуск на машине. Понятия не имею, когда и где сделаю первую остановку.
        - Куда едете?
        - Хочу добраться до Лас-Вегаса, попутно заглянуть в горы.
        - Здорово! И сколько дней будете путешествовать?
        - Отпуск две недели, так что… Ты хоть кофе выпей, или чаю.
        - Кофе. Я люблю из турки. У вас турки нет?
        - Есть,  - он достал из шкафа пузатую медную турку с деревянной ручкой.  - Сама заваришь? Я тоже люблю из турки, но обычно пользуюсь вот этой штукой.
        Он кивнул на навороченную кофемашину, которую купил по настоянию Роуз. Его бывшая девушка не любила возиться с приготовлением кофе.
        Сделав себе яичницу с беконом, Дэн уступил место у плиты Наде. Потом она устроилась на высоком стуле и осторожными глотками пила свой кофе, глядя на экран. По первому российскому каналу шли новости. Когда пошли сюжеты из Донбасса, девушка с круглыми глазами обернулась к Дэну.
        - Ужас какой! Они что, спятили?
        - А ты не в курсе, что этот ужас там еще с зимы?
        - Слышала кое-что. Но… это же настоящая война! Я не думала…
        - Студенты, наверно, украинские события не обсуждают?
        Она виновато пожала плечами.
        - Мама говорила, все это дикость. Никто не подозревал, что украинцы против русских так настроены. Думали, братья, один народ. Ну вот чего им с Россией мирно не жилось?
        - С Европой породниться захотели, а тут геополитика: или - или. При открытых границах Россия не может допустить вступления Украины в Евросоюз.
        - Почему?
        - Европа наводнит своими товарами Украину, а в Россию они будут попадать бесконтрольно. Это может пошатнуть экономику. Вот представь: какое-то российское предприятие выпускает, допустим…  - он огляделся, подбирая пример,  - допустим, сковородки. И тут на рынке появляется масса сковородок из Европы, тефлоновых, в красивой упаковке, и попали они туда беспошлинно, не проходя таможню. Европейские производители в плюсе, Россия в минусе, а предприятие, которое сковороды производит, придется закрыть. Понятно?
        - Понятно. Люди останутся без работы.
        - Как во многих странах Евросоюза, у которых экономика послабее. И это только одна сторона проблемы.
        Надя задумчиво покивала и снова обернулась к телевизору, где рассказывали о встрече Путина с молодежью. Тем временем Дэн вымыл сковороду, свою тарелку и обе кружки.
        - Я готов,  - сообщил он, вытирая руки.  - Едем?
        - Едем,  - улыбнулась она.
        Выбравшись на Юниверсити авеню, Дэн доехал до Кампус драйв, прокрутил по ней около мили, свернул на Мэйфилд авеню и вскоре остановил машину невдалеке от корпусов студенческих общежитий.
        - Ну, пока?..  - обернулся он к Наде.
        Вцепившись в свой рюкзачок, она уставилась на трехэтажные корпуса, которые выглядели покинутыми. В глазах читалась нерешительность.
        Дэн посмотрел по сторонам. Машин на стоянке на удивление мало, под деревьями, окружающими городок со всех сторон, ни души.
        - Хочешь, провожу?  - предложил он.
        Девушка кивнула.
        - Мне не сюда, чуть дальше, но там нет проезда.
        - Тогда выходим,  - взялся он за ручку двери.
        Они обошли слева один корпус, затем второй. Вестибюль третьего встретил их тишиной.
        Спят еще или правда разъехались, гадал Дэн, поднимаясь по лестнице вслед за Надей. Девушка прошла в самый конец длинного коридора, к последней комнате, там остановилась и испуганно оглянулась.
        - Дверь открыта…
        Он быстро отодвинул ее в сторону. Замок приоткрытой двери отжали чем-то острым, вроде отвертки или ножа: на слегка покореженной стали виднелись длинные царапины. Прислушавшись пару секунд, он резко распахнул дверь. Надя за его плечом тихо охнула.
        Комната была разгромлена: матрасы и белье с кроватей скинуты на пол, ящики выворочены, полки стенного шкафа пусты, а вещи раскиданы по комнате, некоторые даже распороты, будто в ярости.
        - Что это?..  - пролепетала Надя, вступая за порог и автоматически поднимая с пола разбитый планшет. Она в ужасе оглядывалась, губы дрожали от подступивших слез…
        - Горячие дагестанские парни искали свою флэшку,  - пробормотал себе под нос Дэн.
        Он заглянул в санузел, там картина была ненамного лучше.
        - Забирай все, что тебе нужно, и быстро валим отсюда,  - приказал он.
        - Мне…  - Надя продолжала растеряно оглядываться,  - мне тут брать уже нечего… Планшет разбили, вещи все… Что я Дэби скажу?
        - Документы, карточки, самое главное забери!
        - Документы у меня при себе, кроме… Ой, паспорт! Если они его нашли и забрали… Мне же домой…
        Она придвинула стул, вскочила на него и приподняла доску на верху шкафа. Сунув под нее руку, пошарила и вытащила красную книжечку с золотым двуглавым орлом.
        - Слава богу,  - облегченно выдохнула, спрыгивая.
        - Все?
        Надя кивнула.
        - Тогда валим.
        Коридор был все так же пуст. Они спешно покинули здание и только на улице встретили первую живую душу - чернокожего парня, лихо затормозившего перед дверью на своих роликах. Едва не столкнувшись с Надей, он белозубо оскалился. Девушка растеряно кивнула в ответ.
        - Быстро!  - поторопил ее Дэн.
        Оказавшись в машине, он положил руки на руль и на несколько секунд замер. Испуганная Надя смотрела на него с надеждой, как ребенок смотрит на родителя, которого считает всемогущим.
        - Вообще-то надо бы вызвать полицию,  - проговорил он, заметив ее взгляд.  - Все рассказать про твоего дагестанского абрека и мужика, всучившего посылку. Их потрясут и выяснят, зачем было устраивать разгром из-за пропажи обычной флэшки.
        - Ага,  - безнадежно качнула головой Надя,  - а потом явится очередной абрек…
        - Не исключено,  - согласился Дэн, подумав, что Роуз, как истинная американка, обязательно обратилась бы в полицию. Но у них с Надей в крови врожденное недоверие к ментам или копам, и ожидание самого худшего.
        - Лучше тебе домой уехать. Или куда ты собиралась? К своей подружке, в горы? Могу подбросить: я думал заехать в Йосемити на обратном пути, но могу начать с этого заповедника, а каньоны оставить на после Лас-Вегаса. Ну, так что, звоним в полицию, или?..
        Ожидая ответа от Нади, он смотрел на почти пустую огромную автостоянку, и вдруг ему в голову пришла мысль о еще одной странности в этой истории:
        - Слушай, а твой абрек - он что, на каникулы домой не собирался?
        Она пожала плечами:
        - Наиль? Не знаю. Обычно наши все ездят, хоть раз в год своих повидать. Он ведь не из бедной семьи, ему ни к чему оставаться, чтобы подработать на каникулах.
        - Тогда зачем ему прислали фотографии, если он и так скоро всех увидит?
        Девушка нахмурилась, черные брови вытянулись в одну линию. Подумав, решительно заявила:
        - Надо рассказать все Дэби. Она с ума сойдет, когда увидит, что они в комнате натворили.
        - Хорошо, едем в Йосемити.
        Он включил навигатор, чтобы проложить маршрут. Бортовой компьютер советовал выехать из кампуса по Палм-драйв, по Литтон-авеню и Мидлфилд-роуд добраться до Уиллоу-роуд, после пересечь залив по мосту Дамбартон и по 880 магистрали двигать в сторону Окленда. Затем повернуть направо к Кастро-Вэлли…
        - Перекусим в Мантеке или Окдейле, перед подъемом в горы. Ты, наверное, проголодалась?
        - Что?..  - очнулась Надя.  - Нет, я не могу думать о еде…
        - А я всегда на нервной почве нажираюсь или курю.
        Он достал сигарету, прикурил и тронул автомобиль с места. Пока не выехали из Пало-Альто, девушка подавлено молчала. Но едва оказались на мосту, она невольно отвлеклась от своих мыслей.
        Над головой синело высокое летнее небо. Прямой как линейка мост устремлялся к противоположному берегу залива, к тонущим в бледной затуманенной голубизне холмам. В сероватых водах просвечивали мели, мелькали узкие островки. Через две мили мост превратился в дамбу - они въехали на материк.
        - Я никогда не бывала здесь,  - оглядывалась Надя на белые дома под густыми раскидистыми соснами.
        - Фримонт,  - проинформировал Дэн,  - это еще Силиконовая долина. Дальше пойдет просто Калифорния.
        - Вы хорошо водите машину. Любите?
        - Люблю? Наверное. В Америке больше принято путешествовать на машине. Без колес американец чувствует себя не в своей тарелке: вроде как его лишили законного права сию минуту сорваться с места.
        - Американцы ведь не привязаны к одному месту? В кино они вечно куда-то переезжают.
        - Не все. Кое-кто веками живет на земле предков и очень гордится своим постоянством. Тут с уважением относятся к корням. Вообще-то это удивительно в стране, половина населения которой стала американцами в последние пятьдесят лет.
        - А вы американец?
        - Ты имеешь в виду гражданство? Да, в этом смысле я американец.
        - А так, по жизни?
        Он мог пафосно ответить: «Я - гражданин мира». Потому что не испытывал привязанности к Соединенным Штатам, впрочем, как и к Германии. Мог пошутить: «Рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше». Но вместо этого после долгой паузы проговорил:
        - Не знаю. Похоже, я так и остался русским. Это как диагноз.
        - Ностальгия?
        - Есть немного.
        - Тогда отчего вы не вернетесь?
        На этот наивный вопрос он не ответил, лишь пожал плечами.
        - Знаете, если по телевизору судить, то многие возвращаются. Мама говорила, каких-то артистов сто лет не было видно, а недавно опять нарисовались, и оказалось, что они все это время жили за границей. Наверное, дома все-таки лучше.
        Девушка выдала это как абсолютную истину, самый верный рецепт, подходящий любому и каждому. Для нее, девятнадцатилетней, все ясно и просто: жить надо там, где хочется!
        Вернуться на родину… Ему такое и в голову не приходило. Отчего? Старый страх? Нет. Считай, двадцать лет прошло. Если сам он почти забыл, может ли Седой помнить о парнишке, который чинил компьютер его сыну, а после сдал часть его банды? Да и жив ли сам Седой? Его сына нет в живых, умер от передоза: года три назад о смерти наследника олигарха Седикова упоминали в российских новостях. Вернуться… На пятом десятке бросить все и начать заново?
        Эту мысль он озвучил и добавил, что здесь ему нравится. Прекрасный климат: теплая зима и не слишком жаркое лето. У него комфортабельный дом, мощная машина, хорошо оплачиваемая работа. Он знает, что, если вдруг надумает переехать в любой другой штат его ждет примерно такой же уровень жизни: отличные дороги, собственное жилье - все это доступно большинству жителей Соединенных Штатов. А что ждет его в России?
        - Да, говорят, дороги у нас не везде хорошие,  - согласилась девушка,  - но вокруг Москвы нормальные. И загородные дома у всех почти есть. У нас на даче дом раза в два больше, чем ваш.
        - Это дочке столичного юриста кажется, что во всей России уровень жизни одинаковый.
        Надя слегка смутилась.
        - Нет, я, конечно, знаю, не везде так. Но вы могли бы и в России нормально жить. Было бы желание. Отец говорит, что хорошо живут те, кто действительно этого хочет.
        - Не все так просто.
        - Да брось ты! Ой, простите…
        - Ничего, можно на «ты». Здесь все на «ты», я привык.
        - А вот и нет! Здесь все на «вы». В отличие от русского, немецкого, французского, в разговорном английском языке обращение «thou»  - «ты» практически исчезло. А еще во времена Шекспира оно существовало. Между прочим, в те же века в русском языке не было уважительного «вы». Ко всем, даже к царям, обращались на «ты».
        - А ведь и правда. Никогда об этом не задумывался.
        - Считается, что уважительное «вы» пошло от римских императоров, которые имели столько званий и должностей, что официально приходилось обращаться вроде как не к одному человеку, а к нескольким. Потом уважительная форма распространилась по европейским языкам, а «ты» оставили для челяди и для простолюдинов. Но у англичан простая форма «ты» исчезла, и получается, что они называют на «вы» даже своих собак!
        Дэн расхохотался. Ему понравилось, с какой серьезностью Надя делилась знаниями.
        - Это ты в университете почерпнула?
        - Нет, в школе. Я ведь английский углубленно изучала. Американский вариант.
        - Теперь и такому учат?  - удивился он.  - Ну-ка, перейдем на американский.
        - Пожалуйста,  - и девушка продолжала уже по-английски:  - У нас была замечательная учительница. На каждом уроке она выдавала что-нибудь подобное - зато учиться было интересно. Даже мама стала со мной вновь учить английский. Сказала, им совсем не так преподавали: мучили правилами, а разговорной практики совсем не было. А вообще первые уроки мне мама давала, еще до школы. Покупала книжки, самые простые, которые я и по-русски наизусть знала, и читала мне их по-английски.
        - У тебя вполне американское произношение.
        - Раньше было хуже, это я здесь нахваталась. У меня музыкальный слух, нюансы ловлю.
        - Ты на чем-то играешь?
        - Немного на пианино.
        - Я тоже. Правда, сто лет не играл. Возможно, разучился…
        - А кем ты работаешь?
        - Название должности тебе ничего не скажет, но в принципе я программист. Окончил ленинградский Политех, подрабатывал в компьютерном кооперативе. Мама тогда уже в Израиль уехала…
        Санкт-Петербург, Россия, 1993-Й
        В тот майский день Денис вернулся домой поздно, в начале двенадцатого. Нелли Леонидовна встретила его с опухшим от слез лицом.
        - Что случилось, мам?  - встревожился он.
        Лет десять Денис не видел, чтобы мать плакала. Она молча прошла на кухню, он последовал за ней.
        - Не могу больше! Надо уезжать из этой страны,  - всхлипнула Нелли Леонидовна, опускаясь на стул.
        - Уезжать? Ты чего, мам, с какой стати?
        - Меня сегодня из трамвая выкинули, прямо в лужу,  - сквозь слезы проронила она.
        - Что?!  - ужаснулся он.
        - Какой-то мужик поднимался в трамвай вслед за мной, пихнул… Я ему вежливо говорю, мол, поаккуратнее, не вам одному ехать надо. А он: «Заткнись, жидовка!» И тут со всех сторон обернулись на меня, а глаза такие!.. Расстрельные глаза! Я решила выйти, не могла просто остаться. Повернулась к двери. Этот хам вроде посторонился, а когда я была уже на нижней ступеньке, пнул ногой в спину… На остановке людей было полно, но все равнодушно смотрели, только один старичок подал руку, помог подняться…
        Денис в бессилии сжал кулаки. Нелли Леонидовна кусала губы, чтобы совсем не разрыдаться.
        - Сынок, иногда мне кажется - вокруг одни черносотенцы, баркашовцы. На моей памяти такого не было, но я ведь знаю, что творилось раньше. А если они придут к власти? Вон как рвутся! Ельцин им благоволит… Это ведь тот же фашизм! Смотреть страшно, будто гестапо: черная форма и свастика! Они нас всех загонят за черту оседлости, а если еще хуже?.. В программе «Взгляд» говорили, кое-где уже устраивали настоящие погромы.
        - Мама, успокойся. Попался один урод, а ты…
        - Он не первый, и он не один. Их - тьма! Они нас всегда ненавидели, гнали, сажали в тюрьмы, убивали… О, бедный еврейский народ!
        - Мама, ты что, националисткой стала?
        - Это они националисты! Национал-патриоты! Фронт «Память»! Между прочим, вначале были безобидным обществом любителей истории… Однобокая у них история! И память однобокая. Я сорок шесть лет прожила советским человеком, а теперь стала еврейкой. И вот ведь парадокс какой - пока пятую графу не отменили, русским было все равно, даже если какой полукровка к ним примажется, а теперь им не все равно!
        - Мам, ты так говоришь, будто всех русских ненавидишь, а ведь сама за русского замуж вышла!
        Нелли Леонидовна вздохнула.
        - Не удивлюсь, если и тебе припомнят национальность твоей матери.
        - Ну уж, ты скажешь!
        Денис лицом пошел в отца, все так говорили.
        - Сынок, надо уезжать.
        - Куда?
        - В Израиль. Сонечка очень довольна. Пишет, язва ее куда-то подевалась, медицина там отличная. Как блокаднице, ей назначили хорошую пенсию. Фима служит в больнице, от оборудования в восторге. И Аркадий, он ведь в Германию перебрался, они созваниваются - тоже говорит, что прекрасно устроился.
        - Мама, ты с ума сошла?! Что мы там будем делать?
        - Жить. Спокойно жить. Здесь страшно, и с каждым днем становится все страшнее. Все уехали. Мои двоюродные братья. Троюродная сестра Лика с семьей буквально на днях собираются. Был бы дядя Гриша жив - тоже бы уехал.
        - Мама, я никуда не поеду,  - твердо заявил Денис.  - Не хочу! Что мне там делать, без языка?
        - Ты способный, сынок, выучишь. Там многие говорят на идиш, он похож на немецкий, а ты учился в немецкой школе. Английский, спасибо тете Лизе, у тебя, считай, свободный.
        - Нет, мам, ты с ума сошла. Мне что, институт бросать? И я Иру люблю, мы через год поженимся. Отец ее никуда не отпустит!
        Нелли Леонидовна горько взглянула на сына, тяжело встала с места и побрела в свою комнату.
        Пару месяцев она не заговаривала об отъезде, а в середине лета сообщила:
        - Я подала документы на выезд. Прости, сынок, но квартиру придется продать. Деньги мы с тобой поделим - мне ведь надо будет с чего-то там начинать. Я не блокадница, на большое пособие рассчитывать не приходится. А ты после свадьбы купишь другую. Думаю, Ирин отец вам поможет.
        - Когда?  - спросил ошарашенный Денис.
        - Не скоро. Думаю, полгода или даже больше.
        - Выходит, тебя не будет на нашей свадьбе?
        - Денис, есть вещи важнее, чем праздники. Я больше не могу здесь.
        Иришка была в Адлере. Каждое лето Валентин Артемьевич отправлял ее туда. На этот раз она очень не хотела ехать, не хотела расставаться с Денисом. Почти ежедневно он получал от нее подробные забавные письма: о тетке, соседях, погоде, урожае. Он обязательно отвечал на каждое, хотя письма писать не умел и не любил, но как еще сообщить Иришке, что любит ее и ужасно скучает. О том, что надумала мать, Денис не написал.
        Когда рассказал об этом Сашке, тот, на удивление, решение Нелли Леонидовны одобрил:
        - Ну и правильно. Знаешь, будь у меня в родне евреи - я бы тоже свалил. Хорошо теперь немцам и евреям - езжай на историческую родину… Что здесь делать? Глянь вокруг: все рушится на глазах! Правильно отец говорит: если несколько лет стоять на распутье, гадая, какой дорогой идти, то все дороги вокруг травой зарастут.  - Денис не возражал, и Сашка продолжил, сощурив со злостью глаза:  - Зато хапугам нынче раздолье: пока демократы на митингах глотки дерут, они народное достояние растаскивают. Знаешь, что у отца в пароходстве творится? Пароходы приватизируют - легко и непринужденно. Представляешь - па-ро-хо-ды! Нет, я бы уехал. Хоть в Израиль, а потом можно и в Америку.
        - Ты, что ли, Сашка, не патриот?
        - А ты - патриот?
        - Я не представляю, что мог бы где-нибудь жить, кроме Питера.
        - Но живут ведь люди - и живут получше нас! Помнишь, нам про инфляцию на Западе говорили, а мы не понимали, что это такое. Теперь понимаем. Только у них пять процентов, а у нас пятьсот.
        - Нет, ты не прав. Ну подумай: если все уедут, что со страной станет?
        - А ничего хорошего. Ничего хорошего нас здесь не ждет,  - Сашка помолчал и добавил с ехидством:  - Нет, конечно, у тебя перспектива, будущий тесть - директор, он свой завод приватизирует, и тебе обломится. Пристроит к себе заместителем, потом бразды правления передаст… Станешь ты заводчиком, или как там это называется?
        Денис всерьез обиделся, схватил друга за рукав.
        - Я Иру люблю, а не ее отца! Да будь она даже сиротой!..
        - Да понятно, понятно…  - беззлобно ответил Сашка, стряхивая его руку.  - Просто тебе повезло. На каникулах сидишь в отделе главного технолога на папочкином заводе, а я на рынке ящики таскаю. Лучше бы я их где-нибудь на Западе таскал, там хоть деньги платят, а здесь - жалкие сто рублей в день.
        Денис смущенно отвел взгляд. Он постеснялся попросить за Сашку, когда Валентин Артемьевич предложил ему работу на время каникул.
        Лето выдалось неспокойное. В верхах бурлило. Одни растаскивали бывшую социалистическую собственность, другие боролись за власть. Похерив идеи коммунизма, Россия со всей дури вляпалась в «бандитский капитализм».
        Народные депутаты неоднократно высказывали недоверие политике Гайдара, но тот и после смещения с поста Председателя правительства не потерял веса. Аналитики оценивали степень противостояния законодательной и исполнительной власти в России как взрывоопасную. Ельцин «успокаивал»: мол, погодите, это еще артподготовка, штурм будет осенью. Слово свое Президент сдержал. В сентябре вышел его указ о поэтапной конституционной реформе, роспуске Верховного Совета и Съезда народных депутатов. Съезд указ не поддержал. Народу это тоже оказалось не по нутру - по всей стране в поддержку народных избранников митинговали тысячи и тысячи. Депутаты отказались подчиниться указу о роспуске, и тогда Ельцин по совету Гайдара приказал оцепить дом Верховного Совета силами войск и МВД, отключить его от воды и света. А когда и это не помогло, ввел в город танки. Белый дом, в котором находились сотни людей, обстреливали со стороны Арбатского моста. Весь мир наблюдал, как из разбитых окон здания на Краснопресненской набережной вырываются черные клубы дыма.
        - Ты видишь?  - кивнула на экран Нелли Леонидовна.  - Нет, бежать отсюда, бежать! Сынок, может, все-таки вместе уедем?
        - Мама!  - возмущенно воскликнул Денис.  - Мне кажется, мы уже сто раз об этом говорили!
        - Хотя бы загранпаспорт сделай, я тебе оттуда вызов пришлю. Приедешь, посмотришь - может, понравится?
        - Хорошо. Посмотреть можно, интересно ведь,  - сдался он.  - Но не останусь, мам, это точно.
        - Наверно, я в феврале или в марте уеду. Надо о продаже квартиры думать. Я с Лизой говорила, ты можешь у нее пожить - она теперь почти круглый год на своем участке. Даже обрадовалась, что квартира присмотрена будет.
        Мамина подруга, тетя Лиза, учительница английского на пенсии, жила двумя этажами выше, в такой же квартире, как у Колесниковых. В последние годы она предпочитала жить на даче, говорила, что не только воздух, но и в целом атмосфера там лучше, спокойнее.
        К середине марта квартира была продана, деньги в долларах поделены. Свою долю - восемьдесят две купюры с физиономией Франклина - Денис запрятал под книжный шкаф в квартире тети Лизы. Мать взяла с него слово, что попусту он их тратить не будет, только на покупку квартиры и обстановку.
        В конце месяца Денис с Ирой провожали Нелли Леонидовну на вокзале. В Тель-Авив она летела из Москвы.
        - Ирочка, ты уж прости, что на свадьбе вашей не буду. Надо ехать, пока выпускают, а то вдруг перестанут? Неизвестно, что за полгода может случиться… Денису я вызов пришлю, в августе он приедет в Израиль, и я передам тебе подарок. Ты уж не обижайся на меня, девочка.
        - Что вы, Нелли Леонидовна, какие обиды? Вы ведь потом будете приезжать, и мы к вам.
        - Конечно, моя хорошая.
        Она заплакала, у Дениса тоже подозрительно заблестели глаза.
        - Мам, я приеду в августе. Обязательно приеду. Не плачь, не навсегда расстаемся.
        - Кто знает?  - утирала слезы Нелли Леонидовна.
        - Мам, может, ты еще и вернешься. Вдруг все изменится?
        Она безнадежно покивала, обняла сына в последний раз, поцеловала, и поднялась в тамбур.
        Молодые двинулись вдоль вагона, чтобы увидеть ее в окне, помахать на прощанье. Спустя минуту поезд дернулся и пошел, вначале медленно, затем быстрее. Оголилась соседняя платформа. Тыл последнего вагона уже превратился в точку, а Денис все продолжал смотреть в ту сторону.
        - Денис,  - прижалась к его плечу Ира.
        Он очнулся и обнял ее одной рукой.
        - Мы с мамой никогда не расставались больше чем на две недели. Обычно в лагере родительский день в середине смены…
        Ира прижалась еще крепче.
        - Я с мамой вообще не расставалась никогда. С папой - да. Он опять хочет меня на все лето услать в Адлер. Может, и ты туда приедешь?
        - Я бы с удовольствием, но тогда диплом не напишу, точно. А еще надо деньги на свадьбу зарабатывать.
        - Почему ты не согласился опять к отцу на завод?
        - Иришка, мне неудобно. Днем часто придется мотаться к своему руководителю, значит, отпрашиваться надо. Найду вечернюю или ночную работу, а днем буду диплом писать.
        - Я папе скажу, чтобы он за тобой присматривал.
        - Что это ты надумала? Боишься, я вместо работы и диплома стану за девочками ухлестывать?  - рассмеялся он.
        - А вдруг?  - шутливо нахмурилась Ира, и тут же улыбнулась:  - Хоть ужинать к нему приходи иногда. Он один не любит. Привык за столом о работе рассказывать, ты же знаешь.
        Это Денису было известно. Он частенько ужинал в доме Игнатьевых и уже многое знал о заводских проблемах.
        Успешно сдав госэкзамены, Денис устроился работать в частный магазин, торгующий компьютерами. В последнее время персональные компьютеры разлетались как горячие пирожки: «лапотная» Россия торопилась поспеть за продвинутым Западом. Теперь знаком престижа фирмы считался компьютер на столе у секретарши и принтер за ее спиной.
        Техника приходила из-за рубежа деталями, их надо было собрать, протестировать, установить кое-какие программы на русском - этим и занимался Денис по ночам, попутно охраняя лавочку. Хозяин, Александр Петрович, деньги платил исправно, и работа Дениса устраивала. Ему было интересно копаться в компьютерах, в институте такой современной техники еще в глаза не видывали.
        Однажды Александр Петрович попросил Дениса за ночь установить программы на двух компьютерах.
        - Серьезно отнесись, эти компы для нашей «крыши»,  - пояснил он.  - Завтра утром за ними парень приедет, еще до открытия. Михаилом зовут. Отдашь без чека. Да, собери еще дискеты со всеми играми, какие есть, только проверь вначале, работают ли. У пахана сын-школьник, как я понял. И два принтера дашь. Объясни про картриджи, что их менять надо, если печатать перестанут. Все понятно?
        Денис кивнул. Чего ж не понять? «Крыше» не угодишь - магазин обворуют или спалят.
        К утру все было готово, проверено и упаковано. В седьмом часу Денис прилег на складе, освободив часть полки от коробок и подложив под голову свернутую в валик ветровку. Дверь в торговый зал оставил открытой.
        В половине десятого он проснулся от стука. Мотая головой и протирая глаза, побрел к двери, но прежде, чем открыть, выглянул в окно и увидел на крыльце парня в спортивном костюме и сверкающих новизной кроссовках. «Классные шузы»,  - мелькнуло в голове, пока отпирал замки.
        Только Денис открыл дверь, не успел еще взглянуть в лицо парню, как тот радостно завопил, раскинув руки:
        - Колесо! Ну ты даешь, чувак! Твой магазин, что ли?
        Перед ним стоял Мишка Федоров. Его было не узнать, сильно изменился, совсем мужик. Они не виделись лет шесть, Федоров ушел из школы после восьмого класса, а жил в другом дворе. Кто-то говорил, что он в тюрьму загремел - не то за хулиганку, не то за воровство.
        - Нет, не мой магазин, конечно,  - ответил Денис, пожимая руку школьного дружка.  - Подрабатываю здесь, пока диплом пишу.
        - Институт заканчиваешь? А я думал, пианино терзаешь! Хотя ты всегда головастый был… Какой институт?
        - Политех. Программирование,  - коротко ответил Денис, сообразив, что Мишка и есть тот самый посланец «крыши».
        - Это ведь круто?  - спросил Федоров, затворяя за собой дверь.  - Сможешь компьютерами торговать, коль в этом шаришь. «Крышу» обещаю.
        - Я не по торговле, здесь временно. На заводе буду работать.
        - А-а,  - разочаровался бывший одноклассник, окидывая взглядом торговый зал.  - Меня наш старш?й послал. Эти коробки, что ли?
        - Да. Тут системные блоки, тут мониторы. В этих двух - принтеры. В пакете дискеты с играми. Вроде бы все.
        - Эту лабуду прямо в розетку подключать?
        - И в розетку, и между собой. Провода в коробках. Разберетесь?
        - Да ты чё? Седой скажет, подключай, а я в этом ни хрена не петрю. Вдруг чего сломаю? Не, давай уж ты и подключи, чтоб все тип-топ, работало. Заодно сынку его объяснишь, что к чему. Я так понял, это в основном пацану.
        - Я не могу магазин оставить. Я не только программист, но и сторож.
        - А когда освободишься?
        - Минут через пятнадцать-двадцать шеф должен быть.
        - Ну так дождемся, и поедем!
        - Мишка, честно: спать хочу, умираю! Всю ночь технику тестировал,  - кивнул Денис на коробки.
        - Ты чё, не догоняешь, кому это? Седой - фамилия его Седиков, но все зовут Седым,  - он ведь весь район держит! Авторитет крутой, я его всего раз пять живьем видел. И вот приеду я, простой пацан из бригады, подключу ему компьютеры, а они не заработают? Убить, конечно, не убьет, но… Не, Колесников, как хочешь, вместе поедем!
        Денис закатил глаза, не зная, как отвертеться от нежданной работы, и тут появился Александр Петрович.
        - Здрасьте,  - первым поздоровался Мишка.
        - Здравствуйте, вы от Седого?
        - Ага. Я вот Денису говорю, надо бы технику подключить, чтоб все тип-топ. У нас ведь в этом никто не шарит, а я тем более.
        Денис красноречиво посмотрел на начальника: мол, увольте. Тот обреченно вздохнул.
        - Надо, Денис. Съезди, подключи. Не в службу, а в дружбу.
        - Ага, мы ж с Колесниковым в одном классе учились. Ну, потащили в машину,  - Мишка подхватил одну из коробок и вышел.
        - Я тебе как за лишнюю смену заплачу,  - пообещал Александр Петрович.  - Не хочется ссориться с «крышей». Ну, договорились?
        Пришлось Денису согласиться.
        Подгрузив коробки в «девятку», на которой прикатил Мишка, Денис спросил, куда ехать.
        - Садись,  - похлопал одноклассник по соседнему сиденью.
        - Я на своей,  - он указал на синий «москвич», припаркованный с другой стороны улицы.
        - «Старушку» взял?  - хмыкнул Мишка.  - Ништяк, все равно колеса. Молоток!
        - Это дяди Гришина, он умер.
        - Матери твоей дядька? А у него чего, детей не было?
        - Его дети давно в Израиле,  - ответил Денис и тут же раскаялся. Сейчас Мишка начнет про евреев…
        Но тот неожиданно выдал:
        - Ну и правильно. У нас соседи туда свалили, говорят, отлично устроились. Ладно, садись в свою тачку и держись за мной. Не отстанешь?
        - Постараюсь,  - пожал плечами Денис.
        Ему стоило труда не упустить серую «девятку» в потоке машин: Мишка не больно соблюдал правила, пару раз проскакивал перекрестки на красный. На середине Савушкина он притормозил, подождал Дениса и въехал во двор.
        Машины остановились возле небольшого двухэтажного дома послевоенной постройки. В ряду ветхих собратьев он выделялся свежей покраской и новыми рамами окон.
        - Седой все четыре квартиры скупил,  - с гордостью поведал Мишка, пока Денис запирал свой «москвич».  - На первом этаже охрана и дела всякие, на втором - сам.
        Дверь им открыл детина в «адидасе».
        «Спецодежда, что ли, такая?»  - едва сдержал ухмылку Денис.
        - Компьютеры привезли,  - отчитался бугаю Мишка.  - Тащить помогайте.
        Они понесли мониторы по новой лестнице с деревянными пузатыми балясинами, которая закончилась небольшой площадкой перед мощной дверью. На звонок открыл очередной верзила в спортивном костюме, «сфотографировал» их глазами и кивнул в сторону распахнутой двери.
        Не выпуская из рук коробку с монитором, Мишка освободился от кроссовок и остался в зеленых носках. Денис поставил свою коробку на пол и расшнуровал ботинки. Вскоре они стояли посреди большой, метров тридцати, гостиной, озирая антикварную обстановку: обитые золотистым шелком диванчики и стулья, инкрустированные столики с китайскими вазами, огромные напольные часы в углу. Денис вопросительно кивнул Мишке: куда дальше? Тот скорчил рожу и пожал плечами, и в этот момент распахнулась одна из двух дверей. В комнату вошел человек среднего роста в синих джинсах и черной рубашке, застегнутой на все пуговицы. Его загорелое лицо избороздили морщины, короткий бобрик волос на удлиненном черепе казался серым от обильной седины, при этом старым мужчина не выглядел. Пронизывающим взглядом карих глаз он уперся в Дениса. Тот поторопился поздороваться вслед за Мишкой.
        - Здрасьте.
        - Здравствуй, коль не шутишь,  - отозвался мужик.  - Ты из магазина? Саша мне звонил только что. Как тебя?
        - Денис.
        - Давай, Денис, один компьютер ко мне в кабинет, другой - Лешке в комнату.
        Мужчина развернулся и отправился туда, откуда вышел.
        Приятели переглянулись, Мишка махнул головой: следуй за ним.
        Антураж в кабинете тоже походил на антикварный. На огромном, затянутом зеленым сукном столе красовался тяжелый письменный прибор и лампа под старину. Стену возле двери занимал резной книжный шкаф. Денис невольно скользнул глазами по полкам: собрания сочинений, отечественные авторы и иностранные, библиотека всемирной литературы…
        - Любишь читать?  - заметил его взгляд хозяин кабинета.
        - Конечно.
        - Я тоже пристрастился в одном интересном месте… Времени там навалом и библиотека есть. Туда ставь,  - указал он на простой канцелярский стол в углу.
        Денис поставил монитор, вернулся в гостиную, куда как раз поднесли остальную технику, затащил в кабинет еще две коробки и принялся за дело. Хозяин расположился в кресле за своим столом и наблюдал за работой.
        - Студент, наверно?  - начал он разговор.
        - Диплом пишу,  - ответил Денис.
        - И работаешь. Денег не хватает?
        Денис молча пожал плечами.
        - Ясно, не хватает. По молодости столько всего хочется: и одеться модно, и девушку погулять. Ничего, заработаешь. Будешь у меня мастером по этой технике - она ж, говорят, нежная, ломается?
        - Если правильно обращаться, ломаться не будет.
        - Парня моего научишь обращаться. Сын, Леха, четырнадцать лет. А меня Борисом Сергеевичем зовут.
        - Очень приятно,  - из вежливости откликнулся Денис, на секунду оторвавшись от дела.
        Пока он нашел розетку, подключал заранее припасенный удлинитель, распаковывал системный блок и подсоединял провода, Борис Сергеевич делился планами.
        - Леху своего тоже в институт определю. Какой у нас самый лучший, университет?.. Пускай на финансиста учится, будет за деньгами следить, чтоб не крысятничал никто. А то денег до хрена, а смотреть за ними некому. Это же на финансовом учат, чтобы реальным капиталистом стать?
        - Не в курсе, я технарь,  - ответил Денис, а про себя усмехнулся: «Бандиты сынков на капиталистов учат».
        - Техника - дело хорошее. Вон сколько ее, техники, нынче развелось! У моей матери только телевизор был, полторы программы показывал, даже холодильника не имела, а я вот сыну компьютер купил. Говорят, скоро все на компьютерах будет?
        - На процессорах. Это такие специальные микросхемы. Они способны заменить громоздкие схемы из диодных ламп, конденсаторов и других элементов. Вместо большого ящика - одна маленькая полупроводниковая пластинка, поэтому техника в размерах уменьшается. Столько «мозгов», как в этом компьютере, раньше целую комнату занимали.
        - Ну и на что эти мозги годятся?
        - Да хоть на что! Можно делать сложные вычисления - мгновенно. Можно сводить вычисления в таблицы. Можно хранить все это, и в нужный момент нужный документ под рукой - бери и распечатывай, если надо. Вместо горы бумаг и папок - один этот ящик,  - кивнул Денис на системный блок, к которому уже подключил монитор.
        - Так тут ящик главный, а не телевизор?
        - Монитор. Это всего лишь экран. Вся информация в материнской плате системного блока и на дискетах. Вот дисковод. А это - дискеты. Я игровые прихватил, но бывают и рабочие, например, «Парус». На дискетах можно сохранить информацию о бухгалтерии целого предприятия или банка.
        - О как!  - удивился Седой.
        - Можно составлять базы данных - хоть адресные или телефонные. Хочешь найти человека, набираешь его имя-фамилию и получаешь адрес.
        - Прямо так, сразу?
        - Ну да.
        - Точно, видел я что-то такое в штатовском фильме. Думал, фантастика.
        - Реальность!
        - И у тебя есть такая программа?
        Денис покачал головой.
        - Я вообще не знаю, составили ли такую в Питере. Вряд ли. Пять миллионов фамилий и адресов, по всем паспортным столам сведения собрать…
        - А ты говоришь - база…  - разочаровался Борис Сергеевич.
        - Ну, это пока нет, со временем будет обязательно.
        Все подсоединив, Денис нажал нужные кнопки. По синему экрану побежали белые строчки.
        - Это что за хрень?  - подошел хозяин.
        - Загружается,  - объяснил Денис. Подождал немного, вставил одну из дискет.  - Это игра. По виду простая, но интересная.
        Он показал хозяину, что делать, и уступил место. Тот попробовал. Один раз, второй, третий. Но в его руках электронному человечку не удавалось перепрыгнуть через пропасти и избежать падающих сверху камней.
        Седой раздраженно откинулся на стуле.
        - Ну и в чем тут смысл?
        - Смысл? Смысла никакого. Пройдете до конца - перейдете на второй уровень. Он сложнее, третий еще сложнее. Развивает быстроту реакции и координацию. В некоторых играх еще и соображать быстро надо.
        - С соображалкой у меня порядок, и с быстротой реакции тоже, уж поверь. Так чего ж не получается?
        - Тренировка нужна, как в любом деле. Тут есть игра со стрельбой, вроде тира. Есть покер.
        - Карты?
        - Ну да. И шахматы есть.
        - В шахматах не силен, а в картишки попробую.
        Денис установил дискету с карточной игрой, попутно объяснив Седому, как грамотно выключать программу и загружать новую.
        - Чего же все по-иностранному?  - раздраженно воскликнул тот.
        - Я вам значение основных терминов запишу. Нет пока по-русски.
        Показав хозяину, как играть в карты, он оставил его у компьютера, а сам отправился устанавливать технику младшему Седикову.
        Пока закончил, время перевалило за два часа дня. Выйдя в пустую гостиную, Денис увидел, что дверь в кабинет прикрыта, однако из-за нее доносились голоса. Подойдя вплотную, он услышал приказной голос Седого:
        - Продолжай прессовать!
        - Думаешь, поможет?  - отозвался кто-то басом.
        - Думаю, если хорошенько поднажать - он позволит нам скупить акции. А если очень попросим - то и свои отдаст, даром.
        - Мужик-то - кремень! Большевик, ё-мое…
        - И коммуняка шелковым станет, если яйца прищемить.
        - Уж больно этот идейный попался. Ничего не продавал до сих пор, завод целехонький стоит, и даже работает, на удивление.
        - Практически в центре города,  - недовольно воскликнул Седиков,  - там такое устроить можно! Неужели ни одного здания не продал до сих пор? Тогда он просто лох! Давить таких надо.
        - Надо - надавим, а не отдаст - раздавим.
        - Узнай про его семью. Кто там: жена, дети… Подержим их недельку - сам на пузе приползет. Надо бы успеть до конца лета, пока Васильев на этот кусок рот не разинул.
        - Васильев портом занят, ему не до того. Казанские - те могут. Хорошо, Седой, мы поторопимся. Ну, я пошел?
        - Погоди, пообедаем вместе.
        В кабинете послышалось движение, Денис едва успел отскочить в другой конец гостиной, когда дверь распахнулась. Первым вышел Седой, за ним его собеседник - высокий мужик с мощными покатыми плечами под черной водолазкой. Он подозрительно уставился на Дениса холодными светлыми глазами.
        - Компьютерщик,  - объяснил Седой, и поинтересовался у Дениса:  - Закончил?
        Тот кивнул и сказал полувопросительно:
        - Ну, я пошел?
        - Э, нет! Лешку вот-вот привезут. Ты должен ему все показать, а то порушит эту технику к едрене-фене. А пока пошли, пообедаешь с нами. Ты ж, небось, голодный?
        Сидеть за одним столом с бандитами Денису не хотелось, но как отказать «крыше»? К тому же он и вправду был голоден, поэтому кивнул.
        - Да, парень, я ведь с тобой еще не расплатился!  - вспомнил Борис Сергеевич, сунул руку в задний карман джинсов, достал небольшую пачку тысячных купюр и протянул одну.
        - Держи за работу.
        «Вот это да!»  - мысленно охнул Денис, которому за пятнадцать ночных смен хозяин магазина обещал платить шесть тысяч.
        Вслед за мужчинами он направился в другую комнату. Овальный стол в ее центре был сервирован по-царски, но на двоих, и Седой приказал женщине в переднике - похоже, домработнице,  - поставить третий прибор. Через минуту она сняла крышку с фарфоровой супницы и принялась разливать по тарелкам борщ.
        - Обожаю борщок!  - взялся за ложку хозяин,  - а ты, Денис?
        Тот кивнул, пялясь на супницу. У мамы в глубине серванта стояла похожая, но по назначению ее никогда не использовали - какой смысл переливать борщ из кастрюли на пять минут? Но, видимо, для хозяина и его товарища такая сервировка была обычной. Покончив с супом, они принялись за отбивные, ловко и аккуратно орудуя ножом и вилкой. Борис Сергеевич добродушно рассказывал своему другу, которого так и не потрудился представить, о возможностях приобретенной техники.
        - Скоро, Степа, если надо будет разузнать о каком-нибудь человечке, мы с тобой включим компьютер - и готово! Где родился, когда женился, место прописки. Как в ментуре, только быстрее. Ведь так?  - обернулся он к Денису.
        - Примерно так, если базу составят.
        - Мусора составят…  - хмыкнул Степа.
        - Да сделают, это же удобно,  - убежденно возразил Денис.  - На Западе давно все базы составлены.
        - Мало ли, кто где прописан… Я вон в Тамбове прописан, а живу здесь. Глупости все это. Да и вообще, не доверяю я технике. Сломается она - и что?
        - А на этот случай у нас Денис есть - починит.
        Седой сказал об этом как о деле решенном, хотя никакой договоренности пока не было. С другой стороны, подумал Денис, это может стать хорошим приработком. Компьютеры, и правда, «летят» в неумелых руках. Пусть почаще сынок Седого ломает технику - если каждый раз папаша будет по тысяче отстегивать, то и плевать, что бандит.
        Для свадьбы, намеченной на октябрь, деньги пригодятся. Конечно, у будущего тестя на банкет хватит, но хочется купить на собственные деньги обручальные кольца и подарок Иришке. На себя Денис много не тратить не собирался.
        В течение ближайших недель ему еще раз пять довелось побывать в доме Седикова. Предположение о том, что Седой из «тамбовских», подтвердилось, Александр Петрович объяснил, что их район «держит» именно эта группировка.
        - Ты, Денис, перед ними рожу не криви. У бандитов теперь сила и даже власть. Другой-то, считай, нет. Да и вообще - в жизни может пригодиться. Надумаешь свое дело открыть…
        - Нет, Александр Петрович, я торговлей заниматься не собираюсь, после института на завод пойду.
        - Да какие заводы, разваливается все на глазах!
        - Некоторые держатся и даже продукцию выпускают.
        Как раз накануне Денис ужинал с будущим тестем, Игнатьев приглашал его раз в три-четыре дня.
        - Мать сына бросила, так хоть я его подкормлю,  - пошутил он, садясь за стол и поинтересовался:  - Как она там?
        - Нормально.
        - У нее в Израиле кто-нибудь есть?
        - Из родных - все, кроме меня. Сестра, племянник, двоюродные тоже - кто там, кто в Германии.
        - Работу нашла?
        - Нет еще. Пока не изучит иврит, официально не устроится. Оформила пособие. Живет у сестры.
        - А ты-то не надумаешь за ней отправиться? Имей в виду, я Иришку не отпущу!
        - Да что вы, Валентин Артемьевич, мы не собираемся. Я хочу съездить на пару недель, после диплома, посмотреть, как мама. Тетя Соня приглашение прислала, виза оформляется.
        - Ладно, посмотреть, может, и стоит - жизнь-то там другая, экзотическая. Только давай договоримся: вернешься, и сразу на работу. Дел полно. Есть идея модернизировать одну линию - нашелся сбыт для наших приборов в Белоруссии, только они просят точность увеличить. Потребуются новые программы для станков.
        - Валентин Артемьевич, а правда, что некоторые заводы стали продавать? Как же так - они ведь государством построены?
        - Да в том-то и подлость, что строили их годами, всей страной, а теперь мигом в руках у ворюг оказываются,  - нахмурился Игнатьев.  - Вроде бы правильная идея акционирования: пусть каждый работник владеет долей предприятия. Но ведь еле-еле выживаем, никаких процентов по акциям! Я на годовом собрании за каждую копейку отчитывался, доказывал, что вся прибыль ушла на зарплаты, ремонты, налоги. А народ у нас разный, некоторые не верят. Кому-то хочется денег сразу и много, и такие готовы продать свои акции - плевать, кому. Вот так предприятия и скупают. Появляется на заводе представитель фирмы, у которой есть деньги - ясное дело, ворованные, иначе откуда?  - и предлагает продать акции. А какой-нибудь Иван Иваныч Сидоров как рассуждает: «У меня есть акции, но толку от них никакого, и неизвестно, будет ли. Завод на ладан дышит, зарплата за ценами не поспевает, а у сына свадьба на носу, на даче дом не достроен, и вообще - неплохо бы автомобиль купить…» Акций у него на четыре ваучера, а предлагают за них не сорок тысяч, а четыреста, или вообще миллион. Это ж какая выгода! Вот и не устоит Иван Иваныч,
продаст. И еще друзьям посоветует. А как только окажется в руках у подлой фирмы 51 процент акций - считай все, хана заводу, они хозяева. Захотят, производство остановят и всех уволят, а корпуса в аренду частникам сдадут, а то и вовсе продадут. Мой снабженец рассказывал, дали ему адрес склада, где нужные нам детали можно приобрести, а склад этот оказался на территории «Светланы». Он говорит, там таких частных фирмочек уже полно. Да я сам заметил, когда проезжал по Тореза: рядом с проходной, в том же здании, парикмахерская появилась. И это - «Светлана», флагман нашего электроприборостроения! Огромное предприятие, тысячи рабочих!  - Валентин Артемьевич умолк на секунду, безнадежно покачал головой.  - Развалили Советский Союз, и посыпалось… Тебе, Денис, не понять пока, сколько сил уходит на наладку производства, чтобы как в часовом механизме, никаких сбоев. Одного малюсенького винтика с редкого шага резьбой не хватает - и все, прибор не готов. Нет прибора. А винтик раньше делали, допустим, в Казахстане, и тот завод закрылся. Министерство теперь в таких делах не помощник - черт вообще знает, чем они там
занимаются! Новых поставщиков приходится искать самостоятельно, потому дельные снабженцы, со связями, нынче на вес золота. Я своего премиями подкармливаю - больше меня получает.
        Тирада Игнатьева напомнил Денису о разговоре, подслушанном в доме Седого. Тогда он не очень понял, о чем речь. Получается, хозяйская «крыша» замахнулась на какой-то завод?.. Рассказывать об этом Валентину Артемьевичу он не стал, стыдно было признаться, что подрабатывает в доме бандита. Приработок, конечно, приличный - считай, вторая зарплата, только вот непонятно, как теперь с ними развязаться. Чуть что - кто-нибудь из подручных Седого звонит в магазин, или на домашний, тети Лизин телефон. Приходится ехать, разбираться, что там напортачил бандюганский сынок.
        И все-таки Денис решил, что работает последний месяц. Он уже сказал Александру Петровичу, чтобы искал другого человека технику у Седого чинить. Диплом пора готовить…
        Калифорния, США, 2014
        - Да, стал программистом,  - повторил Дэн.  - Мама хотела, чтобы музыкантом - она преподавала фортепиано в музыкальной школе. А в детстве я мечтал быть геологом, как отец.
        - Твои родители тоже в Штатах?
        - Мама живет в Израиле, а отец погиб.
        - Прости…
        - Не стоит, прошло уже больше тридцати лет.
        - А у меня еще никто не умирал. Только баба Лена, но мне было лет пять, я даже как ее хоронили не помню, хотя мама говорит, я очень сильно плакала. Ой, нет, вру! У нас Стерлинг умер - пес, колли. Такой умница! Все детство он был мне лучшим дружком. Четыре года как его нет,  - Надя вздохнула.  - Знаешь, сейчас колли редко встретишь. Теперь в моде мелкие собачки.
        - Лет двадцать назад была мода на ротвейлеров, азиатов, бульдогов… На охранников. Но колли тоже попадались.
        И Иришке нравились колли, вспомнилось ему. Завидев красавца с умной остроносой мордой и длинной рыжей шелковистой шерстью, она всегда восторгалась: какая прелесть! Норовила погладить, если разрешали хозяева, считала, что умнее этих собак на свете нет.
        Они принялись обсуждать собачьи породы, рассказывали о знакомых собаках, их повадках, характерах, и так увлеклись, что не заметили, как докатили до Окдейла.
        - Надо найти местечко, где можно нормально поесть. Терпеть не могу стандартную американскую жратву,  - очнулся Дэн и принялся оглядываться, однако по пути попадались только сетевые кафе и рестораны: Макдональдс, Сабвей, Деннис, Тако Белл.
        - Почему?  - спросила Надя.  - По-моему, вкусно.
        - Верный способ набрать лишних пятьдесят кило. Тебе, конечно, это пока не грозит,  - он невольно кинул взгляд на ее аккуратные грудки и подтянутый живот.  - И все-таки увлекаться не стоит. Это опасно, там только генные продукты.
        - Генномодифицированные?
        - Как ты такое слово выговорила?  - улыбнулся он.
        - Об этом твердят со всех сторон. Мама говорит, ожирение грозит и России.
        - Привычка к обжорству уж точно не то, в чем следует брать пример с Америки,  - назидательно проговорил Дэн и свернул к ресторану «Ранчо», на вывеске которого красовалась голова быка в золотой короне.
        Ресторанчик не выглядел идеально чистым, зато владельцы не поленились создать оригинальный интерьер. Зал напоминал лавку старьевщика. Вероятно, коллекцию постоянно пополняли, потому что раритеты - допотопные швейные машинки, телефоны, литографии и дагерротипы, глобусы, керосиновые лампы, угольные утюги, медные чайники и фаянсовые тарелки, топоры, пилы, хомуты, деревянные колеса повозок, керосиновые фонари, старинные весы и стиральные доски - украшали не только стены, но и потолок заведения.
        Пока ожидали заказ, они осматривались и делились впечатлениями. После посещения дамской комнаты Надя с детской непосредственностью проинформировала:
        - У них в туалете такие гравюры классные - я бы их и дома повесила!
        Он улыбнулся. Ему все больше и больше нравилась эта милая русская девушка. В том, что решил довезти ее до подруги и ради этого изменил маршрут он нисколько не раскаивался. Девчонка попала в странную и, похоже, опасную историю. Останься она в кампусе, еще неизвестно, чем бы все кончилось, учитывая взрывной характер ее дагестанского знакомого. Обращение к полицейским - тоже не дело. За десять лет сам он сталкивался с ними всего дважды, по случаям пустяковым, но понял, что за видимой оперативностью и деловитостью здешних органов правопорядка скрывается формализм и волокита. Разные люди несколько раз зададут тебе одни и те же вопросы, но объяснений они не ждут, им нужны короткие ответы. На физиономии любого носителя полицейского значка будто написано: «Отвечай, что спрашивают, а выводы я буду делать сам». Узнав, что девчонка согласилась передать кучу наличных долларов, они бы и ее в виноватые записали. То, что в России это в порядке вещей и не считается противозаконным, для них не аргумент. К аргументам и объяснениям здесь относятся своеобразно, чаще просто не желают слушать.
        - Хочешь, расскажу, как сдавал экзамен на получение американского гражданства?  - вдруг предложил он.
        Надя кивнула.
        - Говорят, сейчас эта процедура стала сложнее: сотня вопросов о законодательстве и истории США. А в 2005-м вопросов было немного. Экзамен принимала средних лет китаянка или кореянка. Произношение у нее было непривычное для уха, я с трудом ее понимал, но все-таки на вопросы по списку ответил правильно, поскольку подготовился к ним заранее. Покончив с обязательными, инспекторша решила задать еще один вопрос: «Что есть правда?» Я, пользуясь всем доступным мне арсеналом языка, принялся втирать ей об истине, действительности, относительности, о логике суждений и субъективности представлений. Пока я отвечал, узкие глаза дамы становились все круглее и круглее, наконец, она прервала меня: мол, зачем я пускаюсь в философские дебри, когда мне задали такой простой вопрос. Тут уж я выпучил на нее глаза: простой вопрос? Извините, но как же следовало ответить на него? «Правильный ответ: не ложь»,  - сказала экзаменаторша и предложила пересдать экзамен через три месяца.
        - Она что - тупая?
        - Нет, возможно, она даже окончила университет. Просто у нее инструкция. На конкретный вопрос должен быть дан только один ответ. Рассуждения, даже если они правильные, не принимаются. Это я рассказал к тому, что, возьмись полиция расследовать кто и почему устроил в твоей комнате разгром, тебе пришлось бы не сладко. Да еще такая сумма наличными…
        - Зря я взялась передать этот пакет,  - покаянно вздохнула Надя.
        - Точно, зря,  - подтвердил Дэн.
        Ему принесли бифштекс, Наде яичницу с беконом. К чаю они взяли яблочный пирог.
        После ланча Дэн устроился покурить на лавочке в тени, Надя присела рядом.
        - До Йосемити около двух часов, если нигде не останавливаться. Ты знаешь название отеля, где работает твоя подруга?
        Она растеряно взглянула.
        - Ну хоть в какой деревне он находится?
        Девушка виновато пролепетала:
        - Нет… Я ведь собиралась позвонить, Дэби объяснила бы, как ехать. Кажется, туда ходит автобус.
        - Куда конкретно? К секвойям?  - не сдержал он раздражения, но, опомнившись, спросил помягче:  - Ты хоть что-нибудь помнишь? Может, это в Марипосе - тогда нам надо свернуть со сто двадцатой трассы на сорок девятую.
        - Нет, только не Марипоса. Это бы я запомнила. В Пало-Альто есть такая улица. Дэби говорила, там водопад недалеко…
        - Уже лучше. Пошли,  - поднялся он с места.
        Он достал из багажника свой лэптоп, и они устроились в кабине.
        - Надо смотреть здесь, в горах со связью неважно. Итак, Йосемити, водопад… Ты не знаешь, отель сетевой или частный? Впрочем, в сетевом помощь вряд ли требуется, значит, частный. Отели…  - страница обновилась, и Дэн невольно воскликнул:  - Да их штук тридцать!
        - Что же делать?
        Надя чуть не плакала.
        Бедная девчонка, подумал он, и понял, что не имеет права ее бросить. Куда она поедет? В Сан-Франциско, покупать билет на самолет до Москвы? Тогда придется отвезти ее и подождать, пока улетит. Горы перед носом - и возвращаться? Потерять, как минимум, день отпуска… А в поисках неизвестной Дэби он его не потеряет?.. Ну и пусть, вдруг решил он. Зато хоть часть пути прокатится не один.
        Ему ни разу не приходилось путешествовать так далеко в одиночку. Маршрут поездки обсуждался давно, вместе с Роуз. Она намеревалась заранее забронировать отели по пути, Дэн еле отговорил. Ему легче смириться с неудобствами ночевки в дерьмовом отеле, чем пропустить что-то интересное, и в качестве аргумента он напомнил Роуз их первое совместное путешествие по востоку страны.
        Тогда она поступила по-своему, да еще заказала экскурсии в нескольких городах. Ей нравилось таскаться со стадом туристов за знатоком местных достопримечательностей, а Дэн предпочитал остановиться в каком-нибудь не имеющем исторической ценности месте и побродить на свободе: полюбоваться вдруг открывшимся видом, или древним заросшим плющом домом, гадая, кто и как в нем жил в течение ста или даже двухсот лет. Потакая вкусам друг друга, они добирались до очередного отеля ближе к полуночи, а с утра вскакивали не выспавшиеся и неслись дальше, чтобы не опоздать на экскурсию. И все-таки, если отбросить вечную спешку, вспоминать о той поездке было приятно. Они арендовали в Вашингтоне джип, и почти всю дорогу Дэн вел его сам: Роуз не рвалась за руль, говорила, что устает от монотонной езды по хайвею, а ему наоборот, нравилось.
        Ровное серое полотно дороги раскатывалось к горизонту, оставляя в стороне провинциальные городки. Была осень, на обочинах бесконечных полей то и дело попадались горы тыкв - предвестниц грядущего Хэллоуина. Леса, радующие глаз разноцветьем листвы, буквально просились на холст пейзажиста. Виноградники растянулись на мили и мили. В небольших городках можно было приземлиться в частном ресторанчике, отведать местной еды, а после вновь усесться в машину и катить дальше, обмениваясь впечатлениями об обеде, утренней экскурсии и открывающихся взору пейзажах. А впереди ждала ночь - пусть короткая, но обязательно бурная. В ту пору чувства еще не остыли в ежедневной рутине, сексу они отдавались с энтузиазмом.
        Нынче ему предстоит молчаливое одинокое путешествие - после того, как передаст Надю с рук на руке неизвестной подружке Дэби. Если передаст. А если нет?..
        Дэн похлопал девушку по руке, безвольно лежащей на коленке.
        - Не расстраивайся. Заглянем во все отели, что поближе к большому водопаду. Авось найдется твоя подружка.
        Они тронулись в путь. Впереди уже виднелись горы, федеральная трасса под номером 120 неуклонно тянулась к ним. Чтобы отвлечь свою удрученную пассажирку, Дэн принялся рассказывать о Калифорнийских заповедниках.
        Когда к середине девятнадцатого века на отрогах Съерра-Невады нашли золото, в эти края ринулись тысячи авантюристов. Попутно открылись удивительные по своей красоте места, где растут тысячелетние секвойи. Вскоре здесь начала развиваться индустрия туризма, а о неприкосновенности природы на недавно отвоеванных у индейцев территориях позаботился сам Линкольн. Конечно, добраться в горы верхом можно было и по индейским тропам, но дороги строили постоянно. Правда, большая часть из них по полгода не действует - зимой в горах выпадает нешуточный снег,  - однако полностью заповедник не закрывается, в доступных местах отели открыты круглогодично.
        Незаметно пологие холмы превратились в настоящие горы и вскоре они докатили до въезда в заповедник Йосемити. Зная, что путь его будет пролегать через несколько охраняемых зон, Дэн приобрел годичный пасс. Деньги почти те же, объяснил он Наде, но этот пропуск позволяет в течение года любое количество раз посещать все заповедники США.
        Крупная белая женщина на пропускном пункте вручила им пачку буклетов с информацией о правилах поведения, фотографиями достопримечательных мест, картой заповедника. Надя тут же принялась их рассматривать.
        Теперь шоссе извивалось серпантином и местами было настолько узким, что встречные машины едва могли разминуться. Дэн умолк, следя за дорогой, Надя то и дело вертела головой.
        - Нравится?
        - Красотища!  - восторженно ответила она.
        Девушка уже не выглядела понурой.
        «Вот что значит юность!  - усмехнулся про себя Дэн.  - Вляпалась в плохо пахнущую историю, не может возвратиться в свое общежитие, не знает, найдет ли подругу, и что будет делать, если не найдет - и все равно способна восхищаться горными видами. Или она успокоилась, потому что очень надеется на меня?»
        - Впереди стоянка,  - заметила знак Надя.  - Притормозим?
        - Притормозим.
        На крошечном пятачке над обрывом, с которого открывался широкий вид на соседние ощетинившиеся деревьями горы, уже стоял «додж-караван». По площадке разгуливала семья с тремя белобрысыми детьми - младшей девочке года три, не больше. Возле парапета отец объяснял что-то старшему сыну.
        Надя встала в десяти шагах от них и перевесилась через ограждение. Сердце у Дэна екнуло, он невольно дернулся остановить ее, почти схватил за плечи, но опустил руки. Каменистая осыпь оказалась не слишком крутой, молодые сосенки не дали бы ей скатиться.
        - Ты что, не боишься высоты?
        - Не-а. Я немного катаюсь на горных лыжах.
        - Молодец. Я не умею.
        - Зря. Это такой кайф - нестись с высоты, так что ветер в ушах свистит!
        Оторвавшись от парапета, Надя двинулась к краю асфальтового пятачка, но вдруг замерла и махнула рукой, подзывая. Дэн подошел и увидел, что среди опавших сучков прямо из безжизненной, измученной зноем почвы пробился крошечный бело-розовый цветок. Он умилился:
        - Похож на орхидею. И как он вырос на такой жаре, без полива?
        - Да нет, сюда смотри!
        В нескольких сантиметрах от цветка, сливаясь с серой землей, распласталась ящерица. Надя сделала еще шаг - ящерица юркнула под ближайший камень.
        - Ну вот, спугнули,  - распрямилась девушка и огляделась.  - А где секвойи?
        - Вон парочка, видишь, ленточкой огорожены….
        Табличка рядом с несколькими саженцами гласила: «Дайте деревьям подрасти».
        - Но это маленькие. А они ведь огромные вырастают. Я видела в Рэдвуде. Мы там на экскурсии были, только я экскурсии не люблю.
        - Я тоже. На свободе интереснее.
        - Родство душ,  - улыбнулась она.
        Родство? Да, пожалуй. Наверное, это и не дало бросить девчонку самостоятельно разбираться со своими проблемами. Русская. Очень симпатичная. Только жаль - чересчур молода для него…
        Надя склонилась над новорожденной секвойей и осторожно коснулась пальцем верхушки. Футболка задралась, оголив кусочек спины над низкими джинсами. Дэн задержал взгляд на гитарном изгибе талии и коротко вздохнул. Слишком молода!
        Они опять сели в машину. Серпантин дороги тянулся в горы, порой пробиваясь сквозь них короткими тоннелями. С одной стороны шоссе поднимался заросший лесом каменистый склон, с другой открывался широкий вид на распадок. Пейзаж менялся на каждом повороте. Покрытые густой растительностью горы местами обнажались до серого гранита. Дальние вершины подернуло легкой дымкой, на горизонте туманное марево сливалось с белесым небом.
        На обочине то и дело попадались стрелки начала туристических троп. Сосны, ели становились все выше и толще, появились первые секвойи. Их было легко отличить по коричнево-кирпичным морщинистым стволам.
        - Смотри, чем дальше в горы, тем выше деревья. Отчего это?
        - Солнце ближе?  - высказал предположение Дэн.
        Когда они добрались до деревни Йосемити, поставили автомобиль под тремя растущими в ряд соснами, каждая в три обхвата, и ступили на землю, Надя воскликнула:
        - Тебе не кажется, что мы попали в страну великанов или превратились в лилипутов?
        Дэн только улыбался на ее детский восторг. Он сам был приметлив к чудесам природы, но Надя оказалась приметливее. То она замечала полусгнивший остов дерева, напомнивший ей фильм-сказку «Морозко», то указывала на валун удивительного цвета - откуда он взялся здесь, может, это метеорит, упавший с неба? Или вдруг говорила, что на живописную террасу возле ручья так и просится деревянная избушка: «Золото ведь в ручьях намывали? Значит, старатели должны были построить себе небольшой бревенчатый домик. Он бы здесь чудно смотрелся!»  - «Думаю, еще лучше на этом месте смотрелись вигвамы индейцев».  - «Да, их истребили, или выгнали… Вообще-то зверство, правда? Жили они, жили, и вдруг - на тебе, американцы объявились и все отобрали». Дэн, в детстве поклонник Гойко Митича и Чингачгука, был с ней полностью согласен.
        В единственном отеле деревни Йосемити, который назывался «Дом у водопада», о Дэборе Янг не слышали. Надя заметно погрустнела, водопад был ее единственным ориентиром.
        - Не расстраивайся, в горах не один водопад. Но уж коль мы рядом, посмотрим на этот?  - предложил Дэн.
        Они покатили дальше, сверяясь с картой и стараясь не пропустить поворот к нужной стоянке. Оттуда, уже пешком, по широкой огороженной от леса тропе они двинулись на шум водопада. Перед ним лес расступился, открыв потрясающую картину: в лучах низкого солнца с вершины скалы срывался сверкающий хрустальный поток. Покипев среди камней у подножья, он стремился дальше, постепенно превращаясь в обычный ручей. Туристы спешили запечатлеть эту красоту на свои фотоаппараты и другие гаджеты. Немного полюбовавшись, люди разворачивались в сторону большой дороги. Со всех сторон слышалось: «Закат, скоро закат».
        - Солнце опускается,  - подтвердил Дэн, задрав голову,  - надо успеть посмотреть. Уверяю тебя, это незабываемое зрелище.
        Солнце еще золотило зеленые кроны с одной стороны, но внизу стало заметно темнее. Туристы один за другим скрывались за поворотом, вскоре на дорожке остались только Надя и Дэн.
        - А давай сократим путь, махнем через забор,  - предложила она.
        Не успел он и глазом моргнуть, как девушка оказалась по ту сторону загородки из тонких бревен.
        - С ума сошла! Это запрещено,  - покачал он головой, но тоже полез через ограду.
        Надя бесстрашно устремилась вперед.
        - Под ноги смотри, вдруг здесь змеи!
        - При таком количестве туристов всех змей давно растоптали. Гляди, какое огромное дерево упало!
        Секвойя, метров трех в диаметре, лежала на земле давно, толстая кора успела посереть от времени. Пока Дэн изучал гиганта со стороны вывороченных корней, Надя забралась на ствол, прошлась по нему и застыла, воздев руки к небу.
        - Ты что, не видишь? Я позирую. Снимай!  - крикнула она.
        Он сделал несколько шагов в сторону и залюбовался. Легкая, гибкая, грациозная, Надя сложила ладони над головой, затем повернулась в профиль и приняла позу цапли. Наконец уселась по-турецки, сделала серьезное лицо, но тут же улыбнулась, показывая ряд ровных белых зубов.
        Дэн щелкал айфоном, пока девушке не надоело позировать.
        - Все, слезаю. Лови!
        Надя спрыгнула прямо в охапку его рук. Он подхватил ее и за несколько мгновений, пока ноги девушки не коснулись земли, ощутил хрупкость ребер, упругость юной груди и даже слегка выступающие по сторонам плоского живота лопасти бедерных костей. Распустившийся русый локон скользнул по его лицу, пахнуло чем-то цветочным, прямо перед глазами мелькнула смуглая щека и уголок смеющегося рта. Идеальный момент для первого поцелуя. Ему даже показалось, что девушка замерла, не желая отрываться от его груди, и все-таки развел руки, выпуская ее. Она отошла не сразу, а отойдя, обернулась по-своему, по-особенному, и кинула на него испытующий взгляд, будто спрашивая: «Ты хотел меня поцеловать, или мне показалось?»  - «Конечно, хотел!»  - ответил он мысленно, а вслух сказал:
        - Смотри, как быстро темнеет в лесу, надо поскорее добраться туда, откуда народ любуется закатом.
        Автомобилей на стоянке заметно прибавилось. В этом месте с одной стороны к дороге подступал лес, с другой расстилалась широкая, усеянная красными цветами зеленая долина. От далеких скал по тропе быстро двигалась цепочка туристов.
        - Чего они так торопятся?  - поинтересовалась Надя.
        - Спешат к своему автобусу, в отель или кемпинг. Здесь все маршруты рассчитаны на светлое время суток. Ночевать на природе нельзя.
        - Почему?
        - Нельзя разбивать палатки, разводить костры - это ведь заповедник. К тому же здесь полно медведей.
        - Медведей? Да ну! Столько дорог, тысячи людей - и медведи?
        - И не только медведи, посмотри.
        Он указал налево. За деревянным тыном кучкой паслись олени.
        - Ой, прелесть какая!  - воскликнула Надя и устремилась туда, где ожидающие заката туристы фотографировали животных.
        Изящные самки терлись почти у изгороди, в двух шагах от зрителей. Самец, гордо несущий увенчанную ветвистыми рогами голову, присматривал за ними со стороны.
        Надя протиснулась к самому забору, вытянула руку, пытаясь достать до серо-коричневого бока.
        - Лапочка, душечка, пойди сюда…
        - Надя, нельзя,  - предупредил он сзади.  - Посмотри, никто их не трогает.
        Туристы косились на девушку, но замечаний не делали.
        Она все-таки сумела дотянуться до коричневой шерсти. Косуля вздрогнула и отскочила. Вслед за ней заволновались остальные и быстро поменяли дислокацию, удалившись от ограды в сторону густого кустарника. Пожилая японка гневно взглянула на Надю и возмущенно прокомментировала ее поведение на своем лающем языке.
        - Пардон,  - извинился за Надю Дэн и, вытащив ее за руку из толпы, принялся распекать:  - Испортила людям удовольствие? Довольна?.. Что за детские выходки! Сказано не трогать ничего, значит, не трогать. Это тебе не Россия, здесь за такое могут и наказать. Вот запомнит кто-нибудь номер моей машины, и получу я штраф на кругленькую сумму.
        - Что, не поленятся накапать?
        - Конечно, не поленятся. Тут все друг на друга стучат.
        - И ты стучишь?
        - Нет,  - покачал он головой и улыбнулся.  - Происхождение не позволяет.
        Он вспомнил, как удивляло и раздражало его после отечественной вольницы беспрекословное немецкое следование порядку и подчинение закону. Все строго. От и до. И никто не станет делать скидки, выслушивать объяснения, вникать в твои обстоятельства. Римма тогда выдвинула теорию, что именно это ежедневное бытовое сдерживание приводит к периодическим беспорядкам, взрывам недовольства. Начав с мирной демонстрации в защиту каких-нибудь демократических прав, толпа распаляется и молодежь начинает крушить все, что под руку попадется. В его русской жизни такого не бывало. А в Германии видел, и в Америке не редкость. Возможно, Римма была права?
        - Вот слушай. Однажды еду я домой, и вдруг вижу: впереди небольшой участок дороги на ремонт перекрыли. Утром она была открыта, еще ничего разворотить не успели. Увидев, что проехать можно, я решил проскочить, чтобы не выбираться вновь на фривей и не пилить в объезд. Камер в том месте нет, и мне казалось, никто моего преступления не видел. Однако вскоре мне пришел штраф на пятьсот долларов! Не поленился кто-то, настучал.
        - Вот гады!  - возмущенно выдала Надя.
        Между тем солнце справа уже скатилось, и, зацепившись за вершины гор по ту сторону долины, подсвечивало редкие облака раскаленной желтизной. Чем выше, тем гуще наливалось небо вечерней синькой, а на зеленый, усыпанный алыми цветами луг стремительно набегала тень. Однако взоры собравшихся на пятачке возле стоянки были устремлены в противоположную сторону. Там, принимая привет уходящего светила, серые горы окрасились в фантастические аквамариновые тона. Контуры и складки пород обозначились резче, будто рука невидимого художника-модерниста специально акцентировала тени, стараясь добиться лучшей выразительности. Под последними лучами голая отвесная стена ближайшей скалы вдруг вспыхнула ярко-оранжевым и на ней чудесным образом проступил человеческий профиль.
        «Индеец, индеец!»  - указывали на скалу туристы.
        Надя обернулась к Дэну, глаза ее сияли.
        - Круто! Ну, круто ведь?
        - Конечно круто! Однако нам надо поторопиться и позаботиться о ночлеге. Боюсь, поблизости все занято, как бы не пришлось спускаться в долину.
        Они вернулись на Нортсайд драйв и вскоре Дэн остановил машину возле непритязательного на вид «Йосемити-отеля», по соседству с которым раскинулся палаточный лагерь. Свободных номеров здесь не нашлось, а в палатке ночевать Дэн не желал. Сверившись с картой, решил проехать еще милю до отеля «Авани». Эта гостиница занимала огромную, огороженную высоким деревянным забором, территорию. Несмотря на дневную жару чуть не под сорок, газон радовал взор свежей зеленью травы. Тут и там высились столетние гиганты: клены, грабы, сосны и секвойи. Здание отеля, сложенное из дикого камня, напоминало шато где-нибудь в горном Провансе.
        Миновав лужайку, они вступили в просторный холл, где дизайнеры обыграли историю покорения Сьерра-Невады. Литографии и дагерротипы с горными видами и индейцами чероки в боевом облачении на стенах, ковры на полу, обивка диванов и кресел, орнамент бордюров под потолком, керамика в витринах - все это напоминало об аборигенах этих мест. Зато камины и столики с инкрустацией выглядели вполне по-европейски, так же как окна с мелкой расстекловкой и люстры со свечами, свисающие на цепях с балок высокого потолка.
        Надя с интересом оглядывала интерьер, а Дэн прикидывал, почем здесь берут за номера. Цена оказалась вполне приемлемой, но комната всего одна, последняя.
        Узнав, что второго номера нет, он собрался развернуться к выходу, но Надя остановила его.
        - Не надо два. Я ведь все равно… Я одна в номере не смогу, честно. Я ни за что не усну.
        Он вспомнил утреннюю картину - закинутые за голову тонкие руки, выглядывающую из-под простыни обнаженную грудь,  - и едва сдержался, чтобы не ответить: «А думаешь, я засну в одной комнате с тобой?»
        Вместо этого спросил у портье:
        - Там две кровати?
        - Да,  - кивнула женщина за стойкой.  - Это номер для двух взрослых.
        Комната, куда их проводил бой, выглядела уютной. Две кровати квин-сайз разделяла тумба с массивной настольной лампой, стену украшали несколько картинок с видами заповедника. В санузле вместо обычной душевой кабины стояла ванна-джакузи.
        Они поужинали в чопорном ресторанном зале - огромном, с потолками под три этажа. Затем прогулялись вокруг отеля, наслаждаясь вечерней свежестью после стоявшей весь день жары. Было поразительно тихо, лишь в глубине парка слышался чей-то негромкий разговор. Во тьме, за освещавшими территорию отеля редкими фонарями угадывались близкие скалы.
        Когда они вернулись в номер, Надя, едва сдерживая зевоту, проговорила:
        - Чур, я первая в ванную, спать ужасно хочется.
        - Это от высоты. Здесь воздух разреженный.
        Вскоре за дверью ванной послышалось журчание воды. Дэн раскрыл свой чемодан, чтобы достать чистое белье и вдруг замер.
        «Интересно, а в каком виде Надя будет спать - опять голая? В общежитии она не подняла с пола ни трусиков, ни футболки - наверно, побрезговала. Ну и ситуация…»
        Никогда еще ему не доводилось испытывать собственную выдержку, ночуя в одной комнате с незнакомой девушкой. Вернее, совсем мало знакомой. И слишком молодой, слишком юной! Однако наивной она не выглядит, и должна же понимать, что мужчина и женщина, оказавшиеся ночью в такой близости друг от друга… Или понимает, но нарочно провоцирует?.. Кто их, молодых, знает? Если судить по российскому ТВ, наивных девушек на его родине просто не осталось.
        Спустя минут десять Надя вышла в гостиничном халатике. Он старался не пялиться на нее, но глаза запечатлели капельки воды на атласной коже идеально стройных ног, прикрытых чуть выше колен белым махровым материалом. Воображение дорисовало то, что скрывается под ним, и собственное тело тут же ответило возбуждением. Погасить его удалось не сразу, и он специально долго валялся в ванной, ожидая, что Надя уснет.
        Но когда он вышел - в футболке и трусах,  - девушка не спала. Под взглядом широко расставленных темно-серых глаз он молча прошел к своей кровати, нырнул под одеяло, хотел пожелать спокойной ночи и отвернуться, однако Надя не дала.
        - Что-то сон после ванны отлетел. И время - начало одиннадцатого. У тебя планшет есть?
        - Я не люблю планшеты.
        - Почему?  - поразилась она.
        - Зачем планшет, если под рукой всегда лэптоп? Сенсорная клавиатура неудобна в использовании, а иконки с минимумом подписей придумали для малограмотных.
        - Ты прямо как моя мама. Она говорит, что лет двадцать назад компьютером пользовались только самые продвинутые. То есть образованные. А потом придумали интернет, социальные сети для дебилов, и поймали в них целый мир.
        - Ну да, паутиной практически весь шарик охвачен.
        - Мама видела по телевизору и мне рассказывала: где-то в Африке почти дикие негры, живущие рыбалкой и собирательством - и те с айфонами!
        - Так уж и с айфонами…
        - Ну, с подделками под айфоны. И, говорят, у них специальный дешевый выход в интернет. Не понимаю, зачем это делается - что с нищих взять?
        - Курочка по зернышку…
        - Что?
        - С миру по нитке - Гуглу рубашка!  - рассмеялся он.  - Ты постоянно говоришь о своей маме. Очень ее любишь?
        - Конечно. Я знаю, не у всех так, но у меня мама лучшая подружка. Она, знаешь, какая классная! Жаль телефона нет, я бы тебе ее показала.
        - Хочешь ей позвонить? В Москве сейчас, кажется, день?
        - Можешь надо мной смеяться, но я не помню номер ее телефона. Я никогда номера не запоминаю.
        - Ну да, зачем утруждать собственную голову, если под рукой устройство с памятью на несколько гигабайт. Что, и свой домашний номер не помнишь?
        - Домашний, конечно, помню. Но мама не в Москве сейчас. Отдыхает в Черногории, вернется через десять дней. И по скайпу не свяжешься,  - вздохнула Надя.  - Она из принципа не хочет заводить ни смартфон, ни планшет. Совсем от жизни отстала!
        - А с отцом ты дружишь?
        - Не знаю… Он много работает, у него свои дела, а у нас с мамой свои. И еще, он ведь старый, мне с ним общий язык найти совсем трудно.
        - Что значит - старый? Сколько ему?
        - Он старше мамы на семнадцать лет,  - Надя умолкла на секунду, вычисляя,  - значит, пятьдесят шесть.
        Распрекрасная Надина мать вышла замуж по расчету, сообразил Дэн, прикинув, что это произошло примерно в середине девяностых, когда уже появились богатые люди. В те годы подобные неравные браки были редкостью.
        Но девушка объяснила иначе:
        - Отец работал вместе с дедушкой, и, когда его не стало, очень поддерживал маму. А после они поженились.
        - Бывает,  - кивнул Дэн.
        - А ты был женат?
        - Нет, как-то не сложилось. Совсем недавно у меня была девушка, мы жили вместе почти три года.
        - А отчего расстались? Она ушла к другому?
        - Нет, не ушла. Просто расстались.
        - Разве это можно - просто расстаться? Ты ее любил?
        Дэн помолчал.
        - Любовь - понятие очень емкое. Оно может вмещать в себя привязанность, дружбу…  - он запнулся, чуть не сказав «половое влечение», но вместо этого завершил:  - и страсть. А еще бывает такая… нужность, что жить без человека, которого любишь, просто невозможно. Вот этого ни у меня, ни у Роуз не было.
        - А к кому-то другому - было?
        - Было. Давно. Очень давно.
        - Еще в России?
        Он не ответил.
        Санкт-Петербург, Россия, 1993
        Покинув аудиторию после третьей пары, Денис с Сашкой принялись обсуждать, куда пойти. Сашка предлагал завалиться в пивбар, но Денис, не любитель шумных заведений, где дым в буквальном смысле стоял столбом, предпочитал закупить пива и отправиться к нему домой слушать новые записи.
        - А может лучше к девчонкам в общежитие, с тем же пивом? Ритка приглашала,  - подмигнул Сашка.
        - Надеется, я с ее подругой помирюсь? Нет, с Ленкой у меня все.
        - Уж слишком ты строг, Дэн. Ну, целовалась она с Кожиновым… Так ведь поддатая была!
        - А в следующий раз она поддатая с ним в койке окажется. Ты бы Ритке такое простил?
        - Ну…  - протянул друг.
        - Вот именно!
        Сзади окликнули:
        - Денис!
        Он обернулся. Огибая стайки студентов, по коридору к ним спешила девушка с распущенными русыми волосами. Остановившись перед Денисом, она широко улыбнулась:
        - Что, не узнаешь?.. Мы в одной музыкальной школе учились когда-то.
        - Ира?  - поразился он.  - Тебя не узнать…
        - Наверное. Шестиклассница или второкурсница - разница есть?
        За шесть лет Ира волшебным образом преобразилась. Исчезла детская пухлость щек, черты лица утончились, приобрели завершенность. Перед Денисом стояла очень симпатичная девушка. Потрясенный, он не сводил с нее глаз и молчал.
        - А ты на четвертом?  - поинтересовалась она.
        - Угу,  - Денис опомнился и представил друга:  - Это Саша. А это Ира, она живет на Кировском, недалеко от меня. Или ты уже не там живешь?
        - Там. Удивительно, за столько лет ни разу не встретились…
        - Бывает,  - прокомментировал Сашка.
        Они стояли посреди коридора, не отрывая глаз друг от друга, и молчали. Спешащие покинуть альма матер студенты обтекали их с двух сторон.
        Сашка подождал некоторое время и сообщил полувопросительно:
        - Ну, я пошел?
        - Угу,  - не глядя, кивнул Денис.
        - До свидания,  - попрощалась Ира, продолжая смотреть только на Дениса.
        Они покинули институт вместе. Вместе пешком шли через весь город, и говорили, говорили… Денис вспомнил, как легко им было разговаривать, когда были еще детьми.
        - Хорошо, что институт далеко, раньше путь был короткий, и мне всегда было жаль, что ты уже дошла до дома.
        - Мне тоже,  - призналась она.
        Перейдя Троицкий мост и миновав Александровский сад, они зашагали по Каменноостровскому проспекту, и тут он осмелился предложить:
        - Может, ко мне зайдем?
        К его радости, Ира не отказалась, и, миновав ее дом, они завернули на Большую Монетную. Отпирая дверь квартиры, Денис лихорадочно соображал, в порядке ли его комната. На всякий случай предупредил:
        - У меня бардак, ты пока раздевайся, вот тапочки.
        Метнувшись к себе, он мигом свернул постель и сунул в диван, пихнул валявшиеся на стуле вещи в шкаф и выглянул в коридор.
        - Заходи.
        Ира вошла и огляделась. Диван, письменный стол, три полки с учебниками и книгами, шкаф, пианино. На одной из стен плакат с Виктором Цоем.
        - Фанатеешь?  - кивнула она.
        - Да так, не слишком. Я больше западный рок уважаю.
        - А мне нравится. И «Кино», и «Наутилус».
        - Я вчера «Наутилус» переписал, потом послушаем. Давай сначала перекусим чего-нибудь? Мать котлет нажарила, можно макароны сварить, а можно просто с булкой.
        - Давай с булкой. Или макароны? Мне-то не хочется, но я знаю, мужчины всегда больше едят.
        Чай они пили на кухне.
        - Ничего, что котлеты холодные?  - опомнился Денис.
        - Нормально, я тоже так люблю, хотя тетя Лена вечно ругает, что я куски хватаю. И тетя Маша ругает.
        Она успела рассказать, что мама той давней зимой умерла, папа так и не женился, весь в работе, а работа ответственная - директор завода. Пока Ира не окончила школу, в Питере жила его старшая сестра, тетя Лена, но сейчас она вернулась к себе в Адлер. Убирает квартиру и готовит тетя Маша, домработница.
        - Я бы и сама справилась, конечно,  - пояснила Ира,  - только папа запрещает, нечего, говорит, от учебы отвлекаться.
        - Квартира, наверно, большая?
        - Ага, четыре комнаты.
        - У нас две. Мамина - вроде гостиной.
        После чая вернулись в комнату Дениса. Ира присела на диван, он включил магнитофон и пристроился рядом.
        Вслушиваясь в перебор струн и гром аккордов, они ловили слова, торопясь понять за ними не меньше, чем хотел сказать Вячеслав Бутусов.
        «… я вижу песню вдали, но я слышу лишь
        Марш, марш левой,
        Марш, марш правой,
        Я не видел людей страшней, чем людей цвета хаки…»
        - Это про Афганистан?  - обернула Ира лицо.
        - Наверное,  - пожал он плечами.
        Они продолжали слушать. Под рефрен «Скованных одной цепью» невольно в такт кивали головами. Когда зазвучал начальные ноты «Прогулки по воде» и вступила флейта, Денис прикрыл своей ладонью руку Иры. Она на мгновение взглянула, но руку не убрала. Следующей на пленке оказалась «Гудбай, Америка».
        «Когда умолкнут все песни…»
        - Которых я не знаю,  - подхватил Денис и продолжил вместе с Бутусовым:  - В терпком воздухе крикнет последний мой бумажный пароход…
        - Гудбай, Америка, о - о,  - поддержала Ира,  - где я не был никогда. Прощай навсегда, возьми банджо, сыграй мне на прощанье…
        Денис вскочил с дивана, поднял крышку пианино и сходу включился:
        - Ла-ла-ла-ла-ла ла-ла-ла…
        Ира встала рядом, подпевая:
        - Мне стали слишком малы
        Твои тертые джинсы.
        Нас так долго учили
        Любить твои запретные плоды…
        Гудбай, Америка, о-о…
        Проследив за его руками, на рефрене она добавила на верхних клавишах:
        - Ла-ла-ла-ла-ла ла-ла-ла…
        Когда музыка отзвучала, они взглянули друг на друга и рассмеялись:
        - Здорово у нас получилось.
        - Можно выступать дуэтом,  - подтвердила Ира.  - Ты молодец, играешь.
        - Балуюсь, подбираю иногда.
        - А я почти все забыла.
        Из динамика послышались первые ноты следующей песни, и Денис взял Иру за руку.
        - Потанцуем?
        Она кивнула, приблизилась почти вплотную и положила руки ему на плечи. Он бережно взялся за талию.
        «Я пытался уйти от любви
        Я брал острую бритву и правил себя…»
        Ему нравилась эта песня, но впервые он ощутил, как мурашки побежали по спине. Или это от близости Иры?
        На пронзительных словах: «Я хочу быть с тобой!» он посмотрел на Ирину макушку, она подняла лицо и…
        Они целовались, а из динамиков неслось:
        «Твое имя давно стало чужим…
        Глаза навсегда потеряли свой цвет
        Пьяный врач мне сказал - тебя больше нет
        Пожарный выдал мне справку, что дом твой сгорел
        Но я хочу быть с тобой
        Я хочу быть с тобой
        Я так хочу быть с тобой
        Я хочу быть с тобой, и я буду с тобой.
        В комнате с белым потолком
        С правом на надежду.
        В комнате с видом на огни
        С верою в любовь…»
        Денис впивался губами в Ирины губы, ее руки сползли с его плеч и обхватили их. Он прижимал ее все крепче, а голос из колонок звенел отчаянием:
        «Я ломал стекло, как шоколад в руке,
        Я резал эти пальцы за то, что они
        Не могут прикоснуться к тебе
        Я смотрел в эти лица и не мог им простить
        Того, что у них нет тебя и они могут жить»
        Им показалось, песня кончилась внезапно, и они отпрянули друг от друга. Денис выдохнул и даже головой слегка потряс. Следующим был «Тутанхамон», после первых звуков он выключил магнитофон.
        - Эта мне не нравится.
        - Мне тоже,  - глядя в пол, кивнула Ира.
        Наступившая тишина оглушала. Оба молчали.
        - Ир,  - вновь приблизился он.
        Она подняла на него взволнованные глаза, но тут же опустила их. Он склонился и, легко коснувшись губами тонких век, скользнул по щеке и поцеловал в губы. Она будто вздрогнула, но вырываться не стала и спустя минуту уже сама прижималась и обнимала за плечи. Минут пять они самозабвенно целовались, и когда в голове у Дениса не осталось ни одной мысли кроме желания увлечь Иришку на диван, послышался щелчок замка и звук открывающейся двери. Они тут же отскочили друг от друга.
        - Мама пришла,  - разочарованно сообщил Денис.
        Ира оправила свитер, под который уже пыталась пробраться ищущая рука Дениса, и поспешила усесться на диван. Он выглянул в коридор.
        - Мам, у меня гостья.
        - Вижу,  - откликнулась Нелли Леонидовна и вскоре появилась на пороге комнаты.
        Ира вежливо поднялась.
        - Здравствуйте.
        - Здравствуй,  - Нелли Леонидовна пригляделась.  - Что-то лицо знакомое… Ты училась у Веры Федоровны? Я помню тебя на отчетном концерте. Ира…
        - Игнатьева,  - напомнила девушка.
        - Выросла,  - окинула Иру взглядом Нелли Леонидовна.  - Музыку забросила?
        - Так получилось.
        - Ира учится на втором курсе в нашем институте. Представляешь, совпадение?
        - Да уж…
        - И живет рядом, в доме Бенуа,  - поспешил добавить Денис.
        - Ну что ж, рада познакомиться, Ирочка. Я сейчас быстренько блинчики организую. Будем чай пить.
        С этого дня Денис и Ира почти все время проводили вместе. Вместе ездили в институт, вместе возвращались. Их буквально магнитом тянуло друг к другу, и Денис забыл обо всех своих предыдущих подружках: о легкомысленной Лене, податливой Ане, и первой - Лидке из соседнего подъезда. Впрочем, Лидку он своей девушкой никогда не считал, она была первой почти у всех парней во дворе. Ни к одной из тех девиц он не относился всерьез, все ограничивалось лишь сексом, ему казалось, большего они и не хотят.
        С Ирой все было иначе. До конца недели они вместе возвращались пешком из института, он зазывал ее к себе, они слушали музыку, целовались. На большее Денис не осмеливался, чувствуя ее застенчивое сопротивление. В воскресенье поехали в ЦПКО, прокатились на горках, сквозь снег посмотрели на город с высоты колеса обозрения, намерзлись, наелись горячих беляшей в кафе-стекляшке. Целовались на ветру и смеялись, смеялись, смеялись… Вдвоем им было весело и хорошо, невзирая на погоду, всегда и везде.
        Йосемити, Калифорния, США, 2014
        Глядя на его замершее лицо, Надя проговорила тихо:
        - Понимаю, это была несчастная любовь…
        Несчастная… Что может знать и понимать в любви эта девочка?
        - А твоя Роуз, она здешняя?
        - По родителям полячка, но стопроцентная американка по менталитету,  - охотно сообщил он.
        - Ясно. Тебе было с ней трудно. Знаешь, я заметила, мы с ними все-таки разные. Вот с тобой мне просто. Ты все понимаешь. А Дэби иной раз совсем не догоняет.
        - У тебя из подружек здесь только Дэби? Русских нет?
        - Не-а, русских здесь мало, а в нашем колледже я вообще одна.
        - Надеюсь, завтра мы отыщем твою единственную подружку. Давай спать.
        - Спокойной ночи,  - сказала она.
        - Спокойной ночи,  - отозвался он, наблюдая из-под полуприкрытых век, как, повертевшись немного, Надя устроилась к нему спиной.
        Должно быть, она по-детски сложила ладошки под щеку: из-под одеяла торчат острые лопатки, небрежно заплетенная на ночь короткая коса покоится на подушке.
        Вторую неделю он без женщины, а эта так близко - руку протянуть. Протянуть? Мужское естество подталкивало решиться, останавливал разум: Надя почти ребенок, он для нее слишком стар. Юному телу под стать столь же юное, а у него от сидячей работы уже растет животик, и в зарослях на груди появились первые седые волоски. На голове их больше, но Роуз говорила, что седина ему к лицу. Рядом с Роуз он выглядел как старший брат, а с Надей? Как отец?.. Нет. Нельзя. Он должен передать ее с рук на руки подруге - и на этом все.
        Чтобы не искушать себя, он повернулся на другой бок. Сквозь длинные иглы застывшей за окном сосны пробивался свет огромной, почти полной луны.
        Лучше бы он ее не видел… Когда ночное светило попадалось на глаза во всей красе - с туманными знаками на белом диске, напоминающими не то материки, не то океаны,  - в сердце закрадывалась непонятная тревога, в голову лезли тяжелые мысли, и ему с трудом удавалось заснуть. Сразу вспоминались те несколько месяцев в Тель-Авиве, когда он не имел сил жить. Днем за ним следили мама с тетей Соней, а когда на город спускалась ночь, спадала жара и смолкали уличные звуки, он оставался наедине с пугающе-яркой луной за окном, чувство вины терзало душу в сто раз сильнее и возникало желание покончить со всем разом - не помнить, не страдать, умереть…
        Чтобы не видеть раздражающее сияние за окном, Дэн опять перевернулся и приказал себе закрыть глаза.
        Тель-Авив, Израиль, 1994
        Оказавшись со своей единственной сумкой за пропускным пунктом аэропорта «Бен-Гурион», Денис оглядывался в поисках мамы.
        Выяснив, что он в гости, а не навсегда, мужик на паспортном контроле - бородатый, но стриженный под машинку, с крохотным черным блинчиком чуть не на затылке - вернул Денису российский загранпаспорт и махнул рукой: иди налево.
        Царившее вокруг столпотворение настолько разительно отличалось от чинной, настороженной и относительно малолюдной тишины Пулково, лишь изредка прерываемой объявлениями об отлете и прибытии самолетов, что Денис слегка растерялся. Народу здесь было раз в десять больше. В глаза бросалось огромное число детей, часто по пять-шесть ребятишек сразу, в сопровождении бородатого отца в шляпе, нервной крикливой матери, а то еще и бабушки, соколом следившей, чтобы ее цыплята не разбегались далеко. Детишки в таких семействах выглядели чудн?: девочки в нескладных длинных платьицах, мальчики в шапочках-блинчиках на кудрявой макушке, с длинными локонами на висках и в белых рубашках навыпуск, которые смотрелись так, будто бабушка шила их, забыв надеть очки. Да еще через шею перекинуты какие-то нитки… Многие в окружающей толпе были одеты по-европейски, но тут и там попадались арабы в белых широких штанах и балахонах, в шлепанцах на босу ногу. Заметив, что прямо на него плывет огромная чернокожая женщина в тюрбане и длинной красной рубахе с вышитым воротом, Денис посторонился, чтобы пропустить ее, и чуть не
столкнулся с девушкой в военной форме, спешащей с автоматом через плечо к пропускному пункту. От неожиданности он отпрянул и помотал головой. Сумасшествие, Вавилон…
        Впрочем, уже два дня Денису казалось, что все происходящее с ним - это какой-то дикий сон. Еще позавчера утром он думал, что поездка в Израиль после защиты откладывается, и вот он в Тель-Авиве, а откладывается диплом, да и вообще неизвестно, получит ли он его когда-нибудь…
        Он озирался в поисках мамы, но так и не заметил ее. Похудевшая, загоревшая и будто уменьшившаяся ростом, Нелли Леонидовна подбежала к нему, запыхавшись, кинулась на шею, расплакалась от счастья.
        - Дениска, сынок!
        - Мама…
        - Ох, отощал, а бледный какой! Что ж ты, ведь лето… Или все занимался, да работал?
        - Да, мам, работал.
        - А где твои вещи, где чемодан?
        - У меня сумка.
        - И все?..  - мамины глаза застыли в тревоге.  - Что случилось, Денис? Я не поняла из телеграммы, почему ты прилетел раньше. Уже получил диплом?
        - Нет. Я потом все расскажу. Не здесь же…
        - Ну да, ну да… Пойдем, нас Гия ждет,  - она взяла его за руку и потащила куда-то, продолжая говорить:  - Гия - наш сосед, грузин. Согласился подвезти, потому что на такси дорого, тут около двадцати километров. Но если бы я знала, что ты без багажа, не стала бы беспокоить человека. Даже неудобно. С одной сумкой можно было и на автобусе. Впрочем, на автобусе мне трудно, я ведь здесь, как немая,  - тараторила мама, пробираясь сквозь толпу в направлении выхода.  - Хожу в ульпан - это школа бесплатная, ивриту учат. Ужасно трудный язык, боюсь, никогда я его не освою, возраст уже не тот. Моя мама знала идиш, он проще - так на идиш тут мало кто говорит, он не официальный. А иврит, оказывается, чуть не две тысячи лет был мертвым языком, на нем только Тору читали, да иудейские богословы между собой переписывались. Поэтому он и не забылся окончательно. А когда появилось у евреев свое государство, они постановили: всем говорить на иврите, а не на местечковых диалектах, хотя большинство прекрасно понимали идиш. И вот, полвека прошло, возродился язык… Почти мертвый - он ведь сродни древнеарамейскому, ни одного
похожего слова ни на одном европейском языке. А когда аналогии нет, из головы все мигом улетучивается. Я даже в алфавите до сих пор путаюсь. Представляешь, двадцать две буквы, но разное написание в начале и в конце слова, и ни одной гласной! Вместо них значки: точечки-черточки, их рядом с согласными ставят, и то не всегда. Считается, что взрослый грамотный человек и так поймет… Значки эти называются «некудот», я потому запомнила, что шутка у русских в ульпане такая: без гласных - никуда.
        Нелли Леонидовна говорила и говорила, без остановки, будто почувствовав - с сыном что-то случилось и от него сейчас слов ожидать не приходится. Выйдя через раздвигающиеся стеклянные двери, она повернула к автостоянке.
        - У Гии старый «форд». Вообще-то машины тут далеко не у всех, собственный транспорт вроде как роскошь. На нашей улице тем более. Там в основном наши, из СССР. Есть армяне и азербайджанцы, есть украинцы, даже казахи есть. Общаемся между собой, конечно, по-русски. Все приехали относительно недавно, года три, не больше. Когда изучат язык, получают официальный статус, люди находят приличную работу и стараются перебраться в район получше… Наши дома мы по привычке хрущобами зовем. А вот и Гия!
        Нелли Леонидовна махнула рукой грузному лысоватому мужчине в клетчатой рубашке. Отлепившись от серебристого автомобиля, тот сделал несколько шагов навстречу, протянул Денису руку, широко улыбнулся и представился:
        - Гия Ревазович.
        Денис постарался натянуть на лицо улыбку, пожал руку и тоже назвал свое имя. Грузин шутливо нахмурился:
        - Что такой невеселый, слушай? Ты к маме приехал, да? Радоваться надо! Ты на юг приехал! Тут фрукты, солнце, море… Знаешь, какое море?
        - Красное,  - не думая, ответил Денис.
        - Он у тебя двоечник, да? А ты говорила - институт! Средиземное море, Сре-ди-зем-ное! Запомни, да?
        - Денис плохо переносит самолет,  - тут же выдумала в защиту сына Нелли Леонидовна.  - Не приставай к нему, Гия.
        - А я пристаю, да? Не хотите - не надо, буду молчать! Поехали.
        В машине мама ухватила Дениса за руку и не отпускала всю дорогу, изредка заглядывая ему в лицо. Он же уставился в окно на непривычный пейзаж, и не находил в нем ничего привлекательного. Выжженная солнцем ржавая каменистая почва. Зелень только возле белых домов, как в том поселке у дороги. На склонах выщербленных временем гор одни серые кусты, и ни травинки. Ну, пальмы высажены вдоль трассы…
        - Хорошая дорога, да?  - не стерпел молчания Гия и принялся сравнивать дороги в Израиле с грузинскими. Потом переключился на дорожную службу, возмущаясь, что со здешними гаишниками невозможно договориться.
        - Слушай, я ему говорю: «Очень спешу, дорогой, будь другом, возьми деньги без квитанции!» А он меня тюрьмой пугает! Вот что мне здесь не нравится по-настоящему, так это полиция и гаишники! У нас всегда со всеми можно было найти общий язык. Каждый хочет получить немного денег сверх зарплаты, да?
        «Ну и зачем ты из своей прекрасной Грузии сюда приперся?»  - хотелось спросить Денису, но он смолчал, и вновь уставился в окно, пропуская мимо ушей разглагольствования шофера.
        «А может, он тоже скрывается от кого-нибудь, как и я?  - вдруг пришло ему в голову.  - В Грузии сейчас беспорядки, а бандитов развелось столько, что в своей республике не умещаются, барсеточники вахтовым методом в Москву катаются воровать. А зачем я-то здесь оказался? Что я здесь буду делать? Смогу ли вызвать к себе Иришку - ведь даже не знаю, можно ли просто знакомым, не евреям, не родственникам, послать вызов?»
        - До чего же я рада видеть тебя, сынок,  - вздохнула рядом мама.  - И Сонечка обрадовалась, что ты приезжаешь. Сейчас она на работе, в детском саду. Она недавно туда устроилась, я тебе говорила? Хотела в школу искусств, аккомпаниатором, но здесь столько музыкантов - по десять человек на место! Думаю, и мне преподавателем музыки не быть, разве что найду пару частных учеников. Но с этим нужно очень осторожно: если в социальной службе узнают о дополнительных заработках, то лишат пособия. Тут очень много разных законов, и следят, чтобы они строго соблюдались. Не то, что у нас… Но это ведь, наверно, правильнее - жить по законам?
        Денис кивнул, не отвечая. На табличке при въезде в Тель-Авив угловатые крючки названия города были продублированы по-английски. Потянулись неряшливые тесные улицы, застроенные однообразными приземистыми строениями: кубизм с минимумом окон, и те в большинстве задраены жалюзи; облупившиеся стены часто утыканы кондиционерами. На первых этажах лавки, лавки, лавки с крючковатыми буквами на вывесках. Много граффити - раньше Денис назвал бы это просто хулиганством, но здесь роспись служила украшением однообразных беленых строений. Редкая зелень оживляла пейзаж, но впечатления не улучшала: Восток, провинция, дыра. Как мама может жить здесь? Как он здесь будет жить?..
        Заметив недовольное брезгливое выражение на его лице, Нелли Леонидовна поспешила предупредить, будто извиняясь:
        - Наш район чуть поприличней, расположение удобное - до рынка можно пешком дойти. И люди кругом хорошие.
        Вскоре Гия свернул на узкую улочку, по которой едва могли разъехаться два автомобиля. Но между тем на тротуарах через одинаковое расстояние высились деревья, с виду похожие на клены.
        - Платаны,  - пояснила мама.  - Их здесь для тени сажают. Вот мы и приехали, это Ха-Рааба. Наш дом в конце улицы.
        На каком-то отрезке белые дома отступили за палисадники, но затем опять придвинулись к самому тротуару и тянулись сплошняком Некоторые походили на старые гаражи с неумело прилепленными сверху мансардами. Хибары, иначе не назовешь. Решетки, ворота, ржавые жалюзи, мусорные бачки, перегораживающие и без того узкий проход… Под слепящим солнцем все это убожество смотрелось особенно удручающе.
        - Приехали,  - сообщил Гия.
        Машина остановилась перед донельзя облупленным трехэтажным домом, утыканным разномастными балконами. Через улицу, за низким каменным забором, стояло вполне приличное новое двухэтажное здание. По изображению зуба рядом с крючковатой вывеской можно было догадаться, что это стоматологическая клиника.
        Нелли Леонидовна проследила за взглядом сына и пояснила:
        - Тут везде так, вперемешку: новое и старое. Спасибо тебе, Гия,  - обернулась она к водителю.  - Ты меня очень выручил.
        - Ерунда, Неличка. Всегда рад помочь, чем могу.
        Распрощавшись, Нелли Леонидовна распахнула ржавую решетку, закрывающую щель между домами, и вступила на выщербленные ступени ведущей во внутренний двор крутой лесенки.
        «Какое убожество,  - бушевало в голове у Дениса,  - как может мама здесь жить! Я - не смогу!»
        - Сынок, я вижу, ты удивлен и разочарован,  - будто услышала его мысли мама.  - Но согласись, и в Ленинграде немало разрухи, только вдобавок хмурое небо, частые дожди, холодные зимы. Соня говорит, здесь зимой тоже холодновато. Отопления нет, а электричеством обогреваться дорого. Зато зима короткая, и море рядом. Я была один раз на пляже, так красиво: море и бесконечный белый песок! Город я пока почти не знаю, но Соня нам обязательно покажет. Все две недели каждый день будем куда-нибудь ходить. И в Иерусалим съездим. Здесь его называют Ершалаим.
        Пока Нелли Леонидовна говорила, они пересекли внутренний дворик с раскидистым узловатым деревом посередине и по узкой темной лестнице поднялись на второй этаж. Перед выкрашенной бежевой краской дверью в квартиру Денис признался глухим голосом:
        - Мама, я не на две недели. Возможно, навсегда.
        Нелли Леонидовна замерла на несколько секунд, забыв вставить ключ в замок, затем с тревогой оглянулась на сына и постаралась улыбнуться:
        - Ну и хорошо, ну и прекрасно!  - быстро открыв дверь, она вошла в квартиру первой.  - Проходи. Ты, наверное, голоден? Мой руки и за стол. Санузел здесь совмещенный, это сюда.
        Пока в крошечной кухне кормила Дениса гречневой кашей с гуляшом, Нелли Леонидовна ни о чем не спрашивала, только извинилась, что ничего вкусного не успела приготовить: телеграмма пришла буквально за три часа до прилета самолета. Предложила добавки, а когда он отказался, принялась тщательно заваривать чай, озабоченно косясь на сына. Наполнив две чашки, поставила одну перед ним, и уселась напротив.
        - Ну, а теперь рассказывай, что случилось.
        - Валентина Артемьевича убили…  - вывалил Денис.
        - Что?  - схватилась за грудь мама.  - А что же ты… А как же Ирочка?..
        Денис с силой прижал ладони к глазам, удерживая готовые прорваться слезы, через пару секунд отнял и принялся рассказывать все - с самого начала, с тех чертовых компьютеров для Седого.
        Нелли Леонидовна его не перебивала, только услышав имя Мишки Федорова, не сдержалась:
        - Откуда он взялся? Он же сидел!
        - Выпустили…
        Денис ничего не стал скрывать: рассказал, как оказался в доме бандитского главаря, обо всем, что слышал там, о том, как сам, не зная, участвовал в подготовке преступления… Безжалостно к себе добавил:
        - Я должен был сразу обратиться в милицию…
        - Но тебя бы посадили за соучастие!  - протестующее воскликнула мама.
        - Вот именно. Потому и струсил,  - опустил он голову.
        Когда он дошел до конца, Нелли Леонидовна прошептала, горестно качая головой:
        - Ужас какой… Бедная Ирочка!
        - А я здесь, мама, а не там, с ней!  - процедил Денис, кусая губы.
        - Ну и правильно сделал, что приехал,  - оправдывала она его,  - ведь охотятся за тобой, а не за ней.
        - Но Иришка там совсем одна!
        - Не одна, у нее тетя… Дениска, мы что-нибудь придумаем, мы обязательно что-нибудь придумаем… Сделаем ей вызов. Тесть Ефима работает в МВД, он устроит.
        - Мам,  - ему необходимо было спросить о главном,  - скажи, как мне теперь жить со всем этим на душе, как Иришке в глаза смотреть?
        - А может, она не узнает? И ведь на самом деле ты не виноват, сынок.
        - Как не виноват!  - почти простонал Денис.
        - Если они уже решились Валентина Артемьевича убить, так все равно убили бы. А ты все-таки пытался предотвратить…  - слабо возразила мама.
        - Сергей Петрович сказал, что автобус с ОМОНом минут на десять застрял по дороге, там авария была. Если б не это…
        - Вот видишь, сынок, случайность… Не ешь себя поедом, ты не виноват!
        Не в силах смотреть, как он мучается, Нелли Леонидовна вскочила с места, прижала к себе голову сына, а он, как в детстве, уткнулся в ее теплый живот и заплакал.
        - Ничего, Дениска, ничего,  - гладила она русые, в отца, густые волосы,  - мы что-нибудь придумаем, как-нибудь все устроится…
        Вскоре она проводила его в одну из двух небольших комнат.
        - Здесь будешь жить, а я буду спать у Сони, на кресле.
        - Мама…
        - Ничего-ничего. Кресло даже мягче этого дивана. Ложись, отдохни с дороги, пока Соня с работы не вернется.
        - Мам, ты ей сама скажи, ладно?
        - Хорошо. Придется рассказать и ей, и Ефиму. Не беспокойся, мы что-нибудь придумаем,  - повторила она и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
        Денис огляделся. Небольшое, забранное снаружи решетчатыми ставнями оконце. Света и сквозь щели достаточно. Покрашенные водоэмульсионкой стены без обоев, скромный коврик над диваном, похожий на парту письменный стол, а над ним гравюра, прежде висевшая у них в коридоре: вид на Неву и Петропавловскую крепость со стороны Ростральных колонн. Узкий платяной шкаф, две подвесные полки с женскими мелочами. Обстановка с бору по сосенке… Не чета маминому гарнитуру под орех, которым она так гордилась.
        Он плюхнулся на диван и уставился в потолок.
        Только что он избавился от части тяжести, давившей на сердце, перевалил ее на маму. Слабость, трусость… Пусть мама все уладит, все устроит… Будто он до сих пор ребенок. Но что было делать? Приехать, остаться и молчать?.. У мамы есть Соня, ее сын Ефим, у того тесть влиятельный - какие-то связи в этой стране. А что он может один? Без гражданства, без языка - куда бы обратился, не зная здешних порядков? Как бы смог помочь Иришке? Не сегодня-завтра она вернется в Питер. Сергей Павлович обещал послать на адлерский адрес телеграмму.
        Завтра он попробует позвонить ей. Конечно, будет тяжело объяснить, отчего он не там, с ней… Надо что-то придумать, ведь если он скажет правду, то потеряет Иришку навсегда. Может, сказать, что мама заболела и он… Нет, лгать о мамином здоровье нельзя. Выдумать, что здесь предложили фантастически хорошую работу, по специальности, с отличной зарплатой, а ждать не хотят, и мама настояла?.. Да, так лучше. Пока Иришка приедет, может, и найдется какая-нибудь работа? Хотя по специальности вряд ли, тем более без диплома. Вот Ефим, доцент Первого медицинского, здесь трудится простым ординатором, и считает, что ему повезло.
        Стукнула входная дверь, послышались голоса из прихожей-гостиной. Планировка квартиры показалась Денису странной, коридор отсутствовал, впрочем, он видел в кино, что почти во всем мире так: войдешь и сразу оказываешься в комнате. Шаги приблизились, он прикрыл глаза. Скрипнула и вновь закрылась дверь. Пусть мама поговорит с тетей Соней наедине. И Ефиму пусть без него все объяснят. Он не в силах рассказывать снова.
        Прислушиваясь к едва доносящимся из кухни голосам, Денис незаметно задремал. Проснулся от легкого касания. Мама гладила его по голове и шептала:
        - Просыпайся, сынок. Там Соня и Ефим, ему скоро уходить в ночную смену…
        Двоюродного брата Денис знал мало. Он только в школу пошел, а тот уже оканчивал институт. Встречались по два-три раза в год, на семейных праздниках, но из-за большой разницы в возрасте общение ограничивалось вопросами старшего кузена об учебе, других тем для разговора не находилось. Ефим покинул родину в 89-м, вскоре после развода. Он уезжал одним из первых и когда родственники собрались попрощаться, выглядел возбужденным и злым. Размахивая короткопалыми руками, возмущался:
        - Я гастроэнтеролог, а не господь Бог! Я не могу лечить людей наложением рук! В моем отделении последний косметический ремонт был пятнадцать лет назад. Оборудование со времен царя Гороха, медикаменты не поступают, больных кормят черт знает чем… Нет у этой страны будущего! Если оно и было, то его похоронили под разрухой перестройки… Я хочу жить там, где не надо рыскать по магазинам в поисках мяса и масла, где есть условия нормально работать и получать за это нормальные деньги.
        Дядя Миша, член партии с тридцатилетним стажем, решение сына не одобрял. На его гневные тирады качал головой:
        - Бежишь, трудностей испугался! А думаешь, нам после войны легче было? Тоже всего не хватало. У меня, когда мы с Сонечкой поженились, имелся один-единственный костюм - и в пир, и в мир. Ботинки по десять лет носил. И ничего, несмотря на недостаток продуктов, карточки, мы восстановили страну после такой войны!
        - А теперь все, что вы построили, рушат!
        - Фима, у тебя здесь сын, ему всего двенадцать лет. Ладно, ты такой умный, взрослый, самостоятельный, мы с матерью тебе не нужны - но как ты можешь бросить сына!
        - Я пять лет в разводе, все равно Сашку по два раза в месяц вижу. У него есть мать, есть вы. Вырастет, захочет, может переехать ко мне. И вам советую наконец решиться.
        - Он мне будет советовать! Нет уж. Я свой век на родине хочу дожить.
        Дядя Миша умер в августе 91-го, за несколько дней до заточения Горбачева в Форосе. В начале 92-го тетя Соня подала документы на выезд. К тому времени Ефим уже был женат на дочери эмигрантов предыдущей волны, вскоре у него родилась дочь.
        Едва Денис вступил на порог кухни, как тетя Соня кинулась ему на шею. Ее искренняя радость и заметная тревога во взгляде заставили вспомнить, что после смерти папы мамина сестра бывала у них едва ли не ежедневно, поддерживала маму, баловала его шоколадками и мороженным.
        - Вырос, возмужал,  - потянулась она погладить племянника по голове.
        Из-за стола поднялся коренастый широкоплечий Ефим, и в кухне сразу стало тесно. Он протянул заросшую черным волосом руку, молча кивнул: садись. Начал без предисловий.
        - Влип ты, Денис. Крупно влип. И диплом получить не успел… Ты ведь в Политехе учился? Доцента Федякина знаешь?
        - С кафедры философии?
        - Мой одноклассник. Попрошу его, пусть вышлет справку о том, что ты прослушал курс и сдал госэкзамены. Со специальностью тебе повезло: компьютерщики здесь ценятся. Язык выучишь, работа будет.
        Денис облегченно кивнул. Не придется обманывать Иришку насчет денежной работы.
        - Что касается вызова твоей невесты, то нужны точные данные. Номер паспорта, прописка и так далее. Когда она все это тебе передаст, мой тесть вызов устроит достаточно быстро. Он и твой устроил. Обычно это дольше делается.
        Глядя на понурого кузена, Ефим вздохнул:
        - Ничего. Вот увидишь - здесь жить можно. Поначалу многое кажется странным, а то и диким с непривычки, но потом втягиваешься. Те, кто не может привыкнуть, уезжают в Штаты, в Германию. Немцы евреям особые условия предоставляют, заглаживают вину за холокост. Аркадий считает, что там лучше - Европа. А мне здесь хорошо. Израильская медицина одна из ведущих в мире, работать интересно. Кстати,  - он вскинул руку и посмотрел на часы,  - мне пора. Сегодня дежурю ночью.
        После ужина Денис принял душ и отправился в выделенную ему комнату. За стеной, устраиваясь на ночлег, вполголоса переговаривались мама и тетя Соня.
        Денис понимал, они обсуждают то, что он натворил. И осуждают - не могут не осуждать. Потому что он трус, трус, трус! И последнее подтверждение его трусости - то, что он здесь, а не там, с Иришкой. И еще думает, как бы получше соврать, чтобы она не догадалась, какую роковую роль он сыграл в гибели ее отца. Наверное, Иришке уже сообщили, и завтра она будет в Питере…
        На следующий день он, кусая от волнения губы, прослушал монотонные гудки в трубке. В квартире Игнатьевых никто не отвечал. Он звонил несколько дней - безрезультатно. Вначале думал, что Иришка еще не приехала, потом пытался успокоить себя тем, что она занята похоронами отца и нет времени сидеть дома. Он позвонил ночью - результат тот же. На пятый день, не дождавшись ответа, Денис положил трубку на рычаг и стал лихорадочно перебирать, кому можно позвонить и попросить сходить к Иришке домой, узнать, что с ней. Был бы у Сашки телефон, можно было бы ему… Или позвонить бы дяде Славе. Жаль, не знает его номера… А может, Сергею Павловичу?.. Ну конечно, он должен знать, где Иришка, ведь он вел это дело и сам послал ей телеграмму. Денис набрал длинный ряд цифр кода, затем впечатавшийся в память номер Большого дома. В кабинете Колтунова трубку не сняли. И этого нет! В отчаянии он решил позвонить в квартиру, где жил последние месяцы. Скорее всего, тетя Лиза на своей даче, но вдруг?..
        На этот раз ему ответили. В трубке послышался знакомый с детства хрипловатый голос курильщицы со стажем:
        - Алло, это ты, Неля?
        Сообразила по длинным междугородным звонкам…
        - Это я, тетя Лиза.
        - Денис? Ты где?
        - Я из Тель-Авива звоню.
        - Господи! Как ты там оказался?  - удивленно воскликнула тетя Лиза.  - Ты же позже собирался… А я вчера приехала, смотрю - замок сломан, квартира опечатана, а внутри будто Мамай прошел. Вроде не украли ничего, но все перевернуто. Ящики наружу, листы твоего диплома на полу. Я уж боялась, не случилось ли с тобой чего… А потом заявились какие-то странные молодые люди, спрашивали тебя. Не поверили, что нет, по всей квартире искали. Просто отодвинули меня в сторону и вошли. Я и не подозревала, Дениска, что у тебя такие друзья…
        У Дениса похолодело в груди. Явились! Наверно, увидели свет в окне…
        - Это не друзья, тетя Лиза, я от них сбежал. И вам тоже… Лучше уезжайте обратно на дачу, а то они еще придут. И никому не говорите, где я.
        Струсил, опять струсил, ругал он себя и пытался оправдаться, что боится за тетю Лизу - человека, который приютил его безо всяких условий.
        - Зря ты с такими связался,  - вздохнула тетя Лиза.  - Рожи у них бандитские. Нет, что творится! Раньше в новостях о хорошем рассказывали, а теперь каждый день то ограбления, то убийства, то самоубийства… На той неделе машину где-то в области взорвали, а на днях совсем рядом, через Большую Пушкарскую, девушка с крыши сбросилась.
        - Что?  - крикнул Денис.  - Где? В доме Бенуа?
        - Наверно, этот дом ведь на целый квартал…
        Трубка выпала из рук, болталась на проводе, оттуда неслось:
        - Мне Ирина Всеволодовна рассказала. Девушка не в нашей школе училась, но весь район гудит. Кажется, там какая-то личная трагедия. Денис, Денис… ты меня слышишь? Денис!
        Когда Нелли Леонидовна вернулась из ульпана, Денис сидел на диване, глядя в одну точку, будто окаменев. Она поинтересовалась, завтракал ли, но он не ответил и не взглянул. Тогда она присела рядом, дотронулась до плеча, спросила, что случилось. И тут он взорвался:
        - Все, конец, мама!.. Я не имею права жить! А мне даже сброситься неоткуда - в этом чертовом городе дома трехэтажные… Отвези меня к какому-нибудь небоскребу - тут есть небоскребы?
        - Ты что, сынок? Не пугай меня так. Что произошло?
        - Ира…  - затрясся он,  - Иришка… ее больше нет…
        Месяц прошел, как в тумане. И правда, в тумане. Фима приносил какие-то успокоительные, Нелли Леонидовна пичкала ими Дениса. Пусть замкнутый, вялый, полусонный - но живой, никуда не побежит и ничего с собой не сделает, твердила она. Потом Ефим сказал, что надо прекратить прием таблеток, иначе возникнет привыкание. Впервые заснув без лекарств, Денис с воплем проснулся посреди ночи. Во сне он пытался отговорить Иришку от последних, ставящих точку в жизни шагов… и не успел.
        - Если бы я был там, если бы остался…  - плакал он, уткнувшись в мамино плечо.
        Не зная, как помочь сыну, Нелли Леонидовна советовалась со всеми родственниками, позвонила и Аркадию в Штутгарт. «Пусть приезжает сюда,  - предложил тот.  - Израиль у него всегда будет ассоциироваться с самым большим потрясением в жизни. Лучше сменить обстановку. Переезд, обустройство, работа - это его отвлечет».
        Только предложили Денису идею с переездом в Германию, как получили из Петербурга известие, вновь ввергшее его в омут глубокой депрессии. Одна из общих знакомых сообщила, что Елизавета Матвеевна, тетя Лиза, найдена мертвой на даче. Ее убили, зверски. Узнав об этом, Денис простонал:
        - Это все я… Это из-за меня… тетя Лиза… Как мне с этим жить!..
        Он смотрел сумасшедшими глазами и все повторял: «Зачем я живой?..»
        Тетя Соня с мамой попрятали все острое и режущее, глаз с него не спускали, опасались, что повесится, или еще каким-нибудь способом попытается лишить себя жизни. Вновь пошли в ход таблетки. Денису было все равно, он брал их, закидывал в рот, будто не замечая, что глотает, но однажды спросил маму, где она хранит пачку. Нелли Леонидовна до ужаса испугалась.
        Вечером густой бас Ефима заставил Дениса выплыть из забытья и прислушаться к тому, что обсуждают в проходной комнате.
        - Он всегда был таким нервным?
        - Нет,  - ответила Ефиму мама.  - Наоборот, был беспроблемным, уравновешенным ребенком. Учился всегда хорошо, а в институте, когда пошла специальность, даже увлеченно. В детстве немного хулиганил, как все. Нет, никаких нервных срывов я не помню…
        - Просто у Дениски музыкальная, тонкая натура, поэтому он такой чувствительный,  - вставила тетя Соня.
        - Ой, мама, я тебя умоляю! Маниакально-депрессивный психоз бывает и у тех, кому медведь на ухо наступил.
        - На него столько всего свалилось - и все подряд… Знали бы вы Ирочку, какая хорошая девочка была! Я на них нарадоваться не могла. Больше скажу: если бы у него не появилась Ира - я бы не решилась уехать.
        - Да, досталось парню. Однако при нормальной психике суицидальные мысли в голову не приходят.
        - Гибель Лизы его буквально добила! Он считает, что это из-за него…
        Последовала долгая пауза.
        - Если бандиты узнали, что он в Израиле, то могут и сюда добраться. Это же русская мафия! Они убивают и на другом конце света… Его убьют, и вас заодно!
        - Ты что, Фима?  - в один голос охнули мама и тетя Соня.
        - Знаете,  - немного помолчав, заговорил Ефим,  - вам надо переехать на другую квартиру. А тебе, тетя Неля, и Денису - сменить фамилию. Ведь будут искать Колесниковых? Можно взять твою девичью. Хаим это устроит. Даркон ни ты, ни Денис пока не получите, но можно выправить ему временный загранпаспорт, уже с фамилией Сандлер. И пусть дует к Аркадию. Римма работает санитаркой в психиатрической лечебнице, это очень кстати. Последит там за ним.
        «Они думают, что я псих?  - вяло промелькнуло в голове у Дениса.  - Может, они и правы. Тогда мне самое место в дурдоме. А троюродная сестра поспособствует».
        Буквально через неделю на имя Сони сняли квартиру в другом районе, столь же тесно и неряшливо застроенном. Денис отнесся к переезду безразлично. Одна комната с забранным ставнями окном или другая - какая разница? Солнце так же полдня пытается пробиться сквозь планки жалюзи, а по вечерам, когда есть возможность распахнуть окно, вид из него не радует. Впрочем, ему казалось, что радость уже никогда не вернется в его убитую душу.
        Ефим то отменял таблетки, то опять приносил. Без них Денису снились кошмары, и он боялся засыпать по ночам. Сидел у окна и смотрел на огромный диск луны на черном южном небе. Ночное светило завораживало, не отпускало взгляд, и только усиливало чувство вины и тревоги. Впрочем, тревожился он не за себя, только за маму. Чтобы обезопасить ее, надо оказаться как можно дальше.
        Поэтому вместе с мамой и Ефимом он послушно ходил по каким-то инстанциям, подписывал бумаги, содержания которых не понимал. Ефим вел переговоры с чиновниками, объяснял маме, о чем речь, но Денис не вслушивался. Ему было все равно.
        Через три с небольшим месяца после приезда в Тель-Авив на руках у него оказалась книжечка «лессе-пассе»  - временный израильский загранпаспорт.
        Только в последний момент, уже в аэропорту, когда мама, стараясь сдержать слезы, скорбно глядела на него, Денис осознал, сколько ей пришлось пережить за это время: седины в темно-каштановых волосах заметно прибавилось, нижние веки набрякли от вечных слез.
        - Прости меня, мама,  - вырвалось у него.
        - Ничего сынок, ничего… Все будет хорошо. Ты звони, из Германии это дешевле. И дай Аркадию денег, а то неудобно. Неизвестно, сколько тебе придется прожить у него.
        Она последний раз обняла и поцеловала сына, затем будто оттолкнула - иди.
        Он пошел. Миновав контроль, обернулся и махнул маме рукой. В ответ она вскинула свою, попыталась улыбнуться, заплакала и пошла прочь.
        Йосемити, Калифорния, США, 2014
        Наутро он проснулся первым и, тихонько одевшись, покинул номер.
        Солнце только-только показалось из-за гор, воздух был свеж и прозрачен. Вокруг царила тишина, туристы досматривали последние сны, но кое-кто уже работал.
        На веранде кафе протирала столы девушка, по виду мексиканка. Заметив Дэна, она белозубо улыбнулась, и он ответил ей вполне искренней улыбкой. Настроение было прекрасным, вчерашние мысли о собственном возрасте уже не казались бесспорными.
        В голову пришло, что эта официанточка могла продолжать заниматься своим делом и не посмотреть в его сторону. Могла посмотреть и нахмуриться, увидев в нем старика или урода, не стоящего улыбки.
        «Ну-ну, не прибедняйся,  - тут же возразил он сам себе,  - женщины и девушки часто тебе улыбаются, и уж точно не считают уродом. Был бы ты уродом, разве решился бы послать Роуз? Да-да, ты ее послал. Потому что уверен: на мужской бирже твои акции котируются достаточно высоко. Пока высоко. А что будет через десять лет, через пятнадцать? Через двадцать девушки точно не будут тебе улыбаться. И ты тоже вряд ли станешь заглядываться на них - скорее всего, в этом возрасте ты уже будешь мечтать о пенсии. В России она бы светила в шестьдесят, а здесь придется тянуть лямку до шестидесяти восьми. Джози Каннигэму из отдела статистики шестьдесят шесть, он седой как лунь, страдает ожирением и одышкой, и ждет не дождется, когда сможет посвящать все свое время пятерым внукам. У тебя к этому возрасту внуки вряд ли появятся».
        На веранде показались первые посетители: семья с тремя детьми, которую они видели на стоянке. Старший мальчик ростом почти с мать, второму лет семь. Для девочки пока требуется высокий стульчик. Притащив его из угла и усадив дочь, отец направился в кафе делать заказ.
        Обычная семья. Основная ячейка общества, как это называлось, когда он учился в советской школе. Сердце вдруг кольнуло завистью. Этот мужик, ровесник или чуть моложе, не будет путешествовать в одиночестве, не станет прикидывать, переспать с оказавшейся под боком молодой девушкой или не стоит. Голова его забита другими проблемами, он заботится о своей семье, живет ради нее.
        «А ради кого я живу? Только ради себя самого? Ведь я ни о ком не забочусь - забота о Роуз была скорее формальным исполнением принятых правил. Я никого не люблю, кроме мамы, да и эта любовь за дальностью расстояния затуманилась, почти растворилась. Смысла нет - вот в чем дело! Нет по большому счету смысла в моей жизни. Если завтра умру, заплачет по мне лишь мама, а если, что намного вероятнее, я ее переживу, то и плакать будет некому».
        Мысли о никчемности и пустоте собственного бытия не отпускали его до самого завтрака. Надя с удивлением посматривала на его хмурую физиономию и тоже некоторое время молчала, а затем не выдержала:
        - Что-то случилось? О чем ты так задумался?
        - Ни о чем,  - тряхнул он головой.  - А знаешь, ведь мы можем обзвонить по телефону все отели на территории заповедника.
        - Точно, как мы раньше не додумались!
        - Не мы, а я!  - с притворной строгостью возразил он.  - Нечего примазываться.
        - Жадный, да?  - столь же притворно надулась она.
        - Ужасно. Особенно в том, что касается идей.
        - Зато во всем остальном ты щедрый,  - улыбнулась Надя.  - Добрый и заботливый. И вообще, ты классный.
        Чтобы не показать, как тронут ее словами, Дэн рассмеялся.
        - Это у тебя любимое словечко? Мама классная, а теперь и я. Доедай, пойдем узнавать телефоны.
        В номере он раскрыл свой лэптоп, Наде вручил айфон. В течение часа они обзвонили пару десятков гостиниц, расположенных на территории национального парка Йосемити и вблизи него. Дэби как сквозь землю провалилась, и сотрудницы по фамилии Янг нигде не было.
        - Ну почему я такая бестолковая!  - простонала Надя, получив последний отрицательный ответ.  - Надо было спросить у нее название отеля.
        - Мы обзвонили все,  - напомнил Дэн.  - Даже те, от которых до водопадов семь верст и все лесом.
        Когда сдавали ключ от номера, он на всякий случай поинтересовался, не служит ли в этом отеле кто-нибудь по фамилии Янг.
        - Янг?  - переспросила портье.  - Эмили Янг работала в прачечной. Она уехала буквально вчера. Кажется, в Вайоминг. У нее тяжело заболел отец.
        - А Дебора,  - быстро спросила Надя,  - ее дочь?
        - Такая высокая? В прошлом году она работала здесь в сезон. Вероятно, отправилась с матерью к дедушке.
        - А ее номер телефона вы случайно не знаете?
        - Нет. Я с Эмили не слишком хорошо знакома. И вообще - это конфиденциальная информация.
        Молча они вышли из отеля и направились к стоянке. Надя сокрушенно вздохнула:
        - И что мне теперь делать?
        Она взглянула на Дэна так, будто знать, что ей делать, должен именно он. Он этого не знал. Но вовсе не чувствовал огорчения оттого, что расставание с Надей откладывается.
        - Не беда. Вернемся в Сан-Франциско, я посажу тебя в самолет и полетишь к маме. А если хочешь, поехали со мной дальше, а домой потом,  - неожиданно для себя самого предложил он, и тут же принялся уговаривать:  - Представляешь, полторы тысячи миль в дороге, по нескольким штатам. После гор пойдут плодородные калифорнийские долины, затем покатим по пустыням Аризоны и Невады, потом опять горы в Юте. По пути заглянем в Лас-Вегас. Ты там не была?
        - Нет, конечно.
        - Я был однажды, давно. Фантастика, а не город!
        - Туда ехать по прямой дороге через пустыню, которую всегда показывают в кино?
        - Через Долину Смерти? Можно и так, хотя этой дорогой почти не пользуются. Она считается мемориальной, специально оставили старомодные заправочные станции в духе пятидесятых, для туристов, а так - ни городов, ни поселков. Есть более живописная и удобная трасса.
        - В американских фильмах герои вечно катят на машине через всю страну под какой-нибудь классный саундтрек. И при этом подпевают, и пританцовывают за рулем от счастья.
        - Что-нибудь в духе «кантри», как в «Бонни и Клайде»?
        Надя кивнула и хихикнула:
        - Но они ведь были грабители?
        - Можем по пути грабануть какой-нибудь банк…  - хмыкнул он.
        - Купим колготки, чтобы натянуть на голову…  - включилась в игру девушка.  - А пистолет у тебя есть?
        - Времена вооруженных грабителей отходят в прошлое. Такие специалисты, как я, сумеют взломать банк без шума и пыли,  - с важным видом сообщил Дэн.  - Ты забыла, что я программист?
        - Хакер?  - выкатила глаза Надя.
        - Нет, конечно. Скорее наоборот. Некоторые относятся к этому, как к средству наживы, а кто-то - как к спорту: стремятся взломать все больше и больше, даже сообщества хакеров существуют. Моя же миссия заключается в том, чтобы защитить от взлома и кражи информации официальные сайты. Ну, так как? Решайся.
        Девушка помолчала, задумчиво нахмурившись, и вдруг тряхнула головой:
        - А поехали! Когда еще выдастся прокатиться через пол-Америки!
        От радости Дэн готов был подхватить ее на руки и закружить, но вслух только выдохнул короткое: «Ура!» Он распахнул перед Надей дверь автомобиля и склонился в шутливом поклоне:
        - Прошу.
        Она изобразила что-то вроде книксена и забралась на свое место.
        Весь день они провели в заповедниках Сьерра-Невады. Ненадолго спустившись с гор, вновь поднимались по серпантину, чтобы поглазеть на тысячелетних гигантов в национальном парке Секвойя и Кингс-каньоне. Лет пять назад Дэн уже бывал в этих местах с одной из временных подружек, но сейчас будто заново открывал их для себя, деля с Надей ее искренний восторг.
        Они посетили все достопримечательности, видели стометровую секвойю Генерал Грант, и еще более высокую, названную в честь генерала Шермана. Проезжали под свалившимся гигантским деревом, в стволе которого как раз над дорогой выпилили кусок и получился небольшой тоннель.
        Легкая, неутомимая, любопытная, Надя то тащила Дэна любоваться очередным водопадом, то выжженным горящей смолой огромным дуплом в основании дерева, где вполне мог поместиться легковой автомобиль; или удивительной панорамой, открывающейся с небольшой скалы. Она забиралась на огромные валуны, по вывороченным корням карабкалась на стволы поваленных деревьев… Он устал бояться за нее. Напротив, презрев привычную осторожность, как мальчишка лез вслед за ней, будто сбросив с себя двадцать лет вполне размеренной взрослой жизни.
        Наде было чуждо капризное женское кокетство или она просто не успела научиться ему - во всяком случае, держалась она свободно и естественно. И так же естественно ее ладонь легла на руку Дэна, когда вечером он остановил машину перед небольшим мотелем на окраине городка Тулар.
        - Я так благодарна, что ты позвал меня с собой. Это настоящее приключение!
        - Я тоже рад, что ты согласилась. Одному мне было бы скучно.
        - Я вообще не представляю, как это - быть одному. Я бы одна ни за что никуда не отправилась.
        - А я, бывало, ездил. Знаешь, что мне нравится в Америке? Простор и дороги. Едешь, едешь - кажется, скоро до горизонта докатишь, но он все отдаляется, а дорога бежит дальше. Включаю одну из любимых записей…
        - А что ты любишь?
        - Все, кроме рэпа. Старый добрый хард-рок, русские группы двадцатилетней давности: «Аквариум», «Наутилус», «Кино»…
        - «Кино»  - это Виктор Цой? Знаю. У нас до сих пор на стенах пишут: «Цой жив». Он ведь давно умер?
        - Ага, еще при мне, году в девяностом. Шуму тогда было…
        - Мама говорит, тогда были не звезды, а иконы.
        Дэн удивленно посмотрел на Надю.
        - Наверное, она права… Звезд в прямом смысле тогда, пожалуй, и не было.
        - А Пугачева?
        - О, она бессмертна,  - рассмеялся он.  - Но не моя музыка.
        - А что у тебя есть из записей?
        - Да много чего. Поройся в моих альбомах.
        Он протянул ей свой айфон, а сам вышел договориться о ночлеге.
        Как во всех придорожных мотелях, в номер входили прямо с улицы. В комнате витал сыроватый запах средства для чистки ковров. Одна из трех кроватей стояла в подобии алькова, и Надя сразу указала: «Чур моя!» А он вдруг понял, что девушка восприняла приглашение путешествовать вдвоем безо всякой задней мысли, то есть просто как совместную поездку. Наверно, она смотрит на него, как на доброго дядечку, который не прочь прокатиться с попутчицей, чтобы было с кем поделиться впечатлениями. Чем они, в принципе, целый день и занимались. Скорее всего, для нее это естественно - он ведь старше ее матери.
        Пока Надя плескалась в душе, он сидел, отвернувшись к двери, и честил себя за самоуверенность.
        Размечтался! Романтическое путешествие, бурные ночи, юное тело… Остынь, старичок! Взялся за роль доброго опекуна - изволь ее исполнять.
        Когда Надя, обернувшись гостиничным полотенцем, вышла из душа, туда отправился он, все-таки лелея надежду, что когда вернется в комнату…
        Разыгравшееся воображение подкидывало заманчивые картинки, а разум одергивал: «Совсем девочка, подумай, как искренне она доверилась тебе!» Под конец инстинкт начал перевешивать, однако, выйдя из душа, он увидел, что Надя сладко спит, подложив обе ладошки под щеку. Предвкушение уступило место какому-то странному теплому чувству. Немного полюбовавшись на нее, он на цыпочках добрался до своей кровати и осторожно улегся.
        Часов в десять утра, позавтракав в отеле по-американски - сосиски с кетчупом, яйца, вафли с кленовым сиропом и мерзкий кофе,  - они покинули Тулар. На выезде из города на глаза попался аутлет, и Дэн вспомнил, что Наде надо купить что-нибудь из одежды и другие нужные мелочи, а ему запастись водой. Он съехал с трассы и спустя минуту притормозил на просторной стоянке перед торговым комплексом.
        - Выходим,  - скомандовал он.  - Пойдем покупать тебе одежку - ты ведь совсем без багажа, а нам предстоит долгий путь.
        - Точно,  - будто только сейчас опомнилась Надя.  - Я куплю шорты, несколько маек, запасные джинсы, кроссовки… Мы ведь будем лазить по горам, я правильно поняла?
        - А еще пару дней проведем в Лас-Вегасе, и будем гулять по Лос-Анджелесу.
        - Значит, парочку платьев.
        - У тебя деньги есть?
        - Достаточно. Отец переводит по две тысячи в месяц, мне столько не истратить.
        - Хорошо студенткам, у которых есть богатый папа!  - рассмеялся он и поинтересовался:  - Сама справишься или помочь с выбором?
        Он представил, как развалится в кресле, а она будет выпархивать из примерочной и кивать вопросительно: нравится? Но Надя отрицательно покачала головой.
        - Справлюсь. Мама говорит, что в выборе одежды на мужской вкус полагаться не стоит.
        Было жаль, что шоу не состоится, но он не подал виду.
        - Хорошо, только постарайся недолго. Я куплю воды и буду ждать тебя в машине.
        Спустя минут сорок она показалась из дверей магазина, катя довольно большой чемодан на колесах. Дэн выскочил, открыл багажник.
        - Это ты столько накупила?
        - Он наполовину пустой, оставила место для сувениров. Привезу маме что-нибудь из Лас-Вегаса.
        - А папе?
        - И папе, конечно, только надо придумать, что.
        - Стэтсон, сигары?  - предположил Дэн, открывая перед ней дверцу.
        - Папа не курит. А стэтсон - это мысль! Хотя, нет - куда он в нем пойдет?
        - Вы устраиваете барбекю в своем загородном доме?
        - Когда приезжают гости, жарим шашлык.
        - Хозяину полагается напялить клетчатую рубашку, шляпу, повязать вместо передника полотенце и в таком виде колдовать над мангалом.
        - Точно! Будет круто, и папе пойдет. Знаешь, на кого он похож? На Картера.
        - На Джимми Картера? Ты-то его откуда знаешь? Он был президентом, когда тебя еще и в проекте не было,  - подколол Дэн.
        - Ты меня совсем дикой считаешь? Я могу назвать тебе всех президентов США после Рузвельта.
        - Чеши, проверим.
        - Пожалуйста! Рузвельт, Трумэн, Эйзенхауэр, Кеннеди,  - начала она загибать пальцы.  - Потом Джонсон, Форд… нет, вначале Никсон, потом Форд. Картер, Рейган, Буш-старший, Клинтон, Буш, Обама. Тринадцать. Все правильно?
        - Наверное,  - пожал плечами Дэн.  - Фамилии знакомые, но очередность… Зачем ты их вызубрила?
        - Это перед тем, как визу в посольстве получать. Напугали, что могут спросить про последних американских президентов.
        - Хорошая у тебя память.
        - Да. На все, кроме цифр.
        - А русских руководителей помнишь?
        - Да хоть за целый век! После царя был Ленин, Сталин, потом Хрущев, Брежнев, Горбачев, Ельцин и Путин. Всего семь человек, за без малого сто лет,  - вроде бы удивилась она.
        - Троих пропустила: Андропова, Черненко и Медведева.
        - Точно, Медведев! Про Андропова я что-то слыхала - КГБ, да? А Черненко…
        - Он около года генсеком был, перед Горбачевым. Какие-то кривые у тебя познания в истории: американских президентов назубок, а собственных генсеков не знаешь. Хотя, какие твои годы, успеешь еще поинтересоваться и политикой, и историей!
        Надя задумчиво уставилась в окно, пейзаж за которым недавно сменился. Перед ними расстилалась широкая равнина, лишь вдали маячила горная цепь, казавшаяся несерьезной, будто игрушечной. Прямая, как стрела, трасса несла их через виноградники, которые вскоре сменились фруктовыми садами, затем километровыми грядами клубники и еще чего-то, прикрытого низкими парниками под белой тканью.
        - Парники? Зачем?  - удивилась она.
        - Наверное, чтоб не сгорело.
        - Я обожаю клубнику.
        - Купим, тут бывают маленькие фермерские рынки возле трассы.
        Солнце давно скатилось за горизонт, а место для ночевки все не попадалось. Наконец слева от хайвея засветились огоньки небольшого городка. Обрадованные, они даже не посмотрели, как он называется, выискивали отель. Остановились возле «Трэвелодж Инн».
        Скучающая за стойкой немолодая женщина предложила им самый большой, двухкомнатный номер. Забросив вещи, Дэн с Надей сразу отправились ужинать в единственный открытый в эти часы ресторан.
        Когда вернулись, Надя прошла в душ, а Дэн скатал белье на одной из кроватей в спальне и перенес его на диван. Ему показалось, что девушку это удивило и даже расстроило, но вслух она ничего не сказала, начала устраиваться на ночлег. Через распахнутую дверь он видел, как она расхаживает в длинной белой майке и такого же цвета скромных трусиках, что-то перебирает в большой сумке, которую приобрела в аутлете, роется в своем рюкзачке.
        Через некоторое время, уже лежа в постели, он размышлял о том, зачем переселился на диван. Не лучше ли было все-таки попытаться превратить нескучное совместное путешествие в романтическое? Ведь на мгновение ему почудилось, что Надя не против. Так что же удерживает? Разница в возрасте? Чушь, мужчин это наоборот, заводит. И вообще, при чем тут разница в возрасте, если взаимопонимания между ними возникло быстро, почти сразу. Ему даже казалось, что он знает Надю с рождения. Он прекрасно представлял ее отца - вечно занятого жесткого делового типа, для которого забота о дочери состоит в снабжении ее деньгами. Представлял ее мать - она из тех, кто жертвует собой ради детей. До школы воспитывала девочку дома, затем возила по кружкам, участвовала во всех делах и лишь скрепя сердце согласилась на учебу за границей. Наверное, сейчас она чувствует себя очень одинокой.
        Да, он слишком хорошо представляет ее родителей - они ближе по возрасту. У него у самого могла быть восемнадцатилетняя дочь, если бы…
        Как-то они с Иришкой шли по Льва Толстого мимо роддома 1-го мединститута. Молодые папаши караулили под окнами, ждали, когда жена покажет младенца через стекло.
        «Когда-нибудь ты тоже будешь здесь стоять,  - заметила его любимая, глядя на окна,  - а мы с дочкой будем по ту сторону».  - «Почему именно с дочкой?  - возразил он,  - может, я сына вначале хочу».  - «Хотеть не вредно,  - рассмеялась Иришка,  - но первой будет девочка».
        Вообще-то о детях они еще не мечтали. Во всяком случае, Денис о них не думал, но понимал, что когда-нибудь дети родятся. И неважно - пусть первая девочка. Так он и сказал Иришке.
        Сейчас Дэну пришло в голову, что будь он отцом восемнадцатилетней дочери, которую совратил его ровесник, он бы этому гаду шею свернул. Поймав себя на этой мысли, он зацепился за нее и стал искать аргументы, почему должен держаться роли убеленного сединами бескорыстного друга.
        Во-первых, Надя ему доверилась. Возможно, от безвыходности ситуации, а может, из юношеского авантюризма: захотелось прокатиться далеко-далеко, увидеть новые места, ведь он уговаривал. Вначале девчонка была в шоке и понадеялась на его защиту, потом просто не знала, как поступить дальше. Когда получила приглашение путешествовать вместе, подумала ли Надя о том, что он может воспользоваться ситуацией?.. А он-то сам предполагал такое?.. Ведь знал, что она боится спать одна, а предстоит с десяток ночевок. Детские страхи… Интересно, откуда они у залюбленной матерью девчонки - или именно чрезмерная опека их и породила? Она вырвалась из-под опеки в мир, который полон опасностей - и дядек, которые могут сыграть на ее страхах, притвориться добренькими, а потом…
        Нет, он так не поступит. И вообще, юному телу под стать такое же юное, лишь тогда любовь похожа на открытие, на сумасшествие или болезнь, способна поглотить целиком, перевернуть все представления о мире. Для него это случилось в двадцать лет, Иришке было восемнадцать… Через два года ее жизнь оборвалась. Он тогда думал, что и его кончена, но оказалось не так. Появилась Римка, потом были другие девушки. Правда, мир больше ни разу не перевернулся…
        Римка была неспособна на любовь-сумасшествие, и Роуз тоже, и Илзе… Их души защищала броня рациональности и рассудка. У Нади такая еще не наросла, и вряд ли нарастет когда-нибудь. Поэтому он не имеет права ее ранить.
        Штутгарт, ФРГ, 1994
        Воздушные ворота Штутгарта показались ему больше аэропорта «Бен-Гурион». Возможно, такое впечатление складывалось оттого, что народ здесь ходил поодиночке или парами. Не попадались семьи с полудюжиной горластых разновозрастных отпрысков, никто не перекликался издалека во весь голос. Очередь на контроль Денис миновал быстро и вышел в зал, где со всех сторон слышалась немецкая речь. Ухо непроизвольно выхватывало знакомые слова.
        Аркадий уехал из Питера еще раньше Ефима, пробыл в Израиле около года и решил обосноваться в Штутгарте. Его жена дружила с мамой, поэтому, увидев бегущую к нему невысокую широкобедрую женщину с короткими крашенными под блондинку волосами, Денис сразу узнал тетю Фаню.
        - Ой, мальчик, как ты вырос!  - воскликнула Фаина, вставая на цыпочки, чтобы дотянуться губами до его щеки.
        Слегка нагнувшись, он принял поцелуй, затем протянул руку подошедшему Аркадию, худому сорокапятилетнему мужику с иронично прищуренными карими глазами.
        Сандлеры приехали в аэропорт на собственном «фольсквагене», с виду абсолютно новом. Автомобилю пять лет, сходу сообщил Аркадий и, подмигивая, добавил непонятное:
        - На «порш» денег не хватило!
        По дороге Фаина принялась рассказывать, как они тут устроились.
        Аркадий работает на Daimler AG. В Союзе был инженером, а теперь у конвейера стоит, собирает «мерседесы», но не жалуется. «Чтоб я так жил в Питере!»  - прокомментировал Аркадий речь жены. Сама Фаина служит приходящей няней. Незамужние женщины в Германии часто заводят ребенка «для себя» и, несмотря на приличное пособие, некоторые предпочитают не бросать работу. Двадцатилетняя Римма учится в медицинском колледже и подрабатывает сиделкой в психоневрологической клинике.
        Автомобиль несся по автобану, мимо мелькали мосты, грандиозные развязки. На огромном здании длиной чуть не в километр Денис заметил знакомое BOSH.
        Фаина заговорила о городе. Штутгарт - центр Швабии, земля Баден-Вюртемберг. Город красивый, старинный, ему около тысячи лет. Промышленный центр, здесь расположены крупнейшие немецкие предприятия.
        Она перечисляла названия, большинство из которых ничего не говорило Денису. Слушая, он делал вид, что интересуется пейзажем. На самом деле панорама за окном была ему безразлична. Ну, тянутся в стороне от дороги аккуратные, будто по линейке отмерянные поля, сменяющиеся городками со столь же аккуратными светлыми домиками под красными черепичными крышами. В каждом городке торчит острый шпиль кирхи. Шпиль или минарет, игрушечные домики или неряшливые строения, какая разница?
        - Это уже Штутгарт, предместья,  - сказала Фаина, и вздохнула:  - Мы мечтаем когда-нибудь купить домик в таком милом местечке.
        Вскоре пошли многоквартирные здания в четыре-пять этажей. Ничего выдающегося, прилизанные хрущевки, равнодушно отметил про себя Денис.
        - В войну город был сильно разрушен,  - подал спереди голос Аркадий.  - Центр отреставрировали, а здесь, на окраинах, живут в основном рабочие и жилье построили простое, дешевое.
        По другую сторону улицы промелькнула краснокирпичная церковь, похожая на терем с луковичкой-маковкой. Денис не ожидал такого и даже оглянулся, чтобы получше рассмотреть опирающееся на пузатые столбы сводчатое царское крыльцо.
        - Рузсише кирхе, церковь святителя Николая, конец девятнадцатого века,  - пояснила Фаина.  - Теперь до дома нам буквально минута. Это Хегельштрассе - в честь Гегеля назвали. А наш адрес: Лерхенштрассе, 48. Там кое-где сохранились довоенные дома, но наш относительно новый.
        На улице не было ни деревца, ни травинки, но сквозь узкие проходы, ведущие к внутренним дворам, виднелась зелень газонов и голые ноябрьские деревья.
        Машина остановилась напротив бежевого четырехэтажного дома с узкими балкончиками.
        - Приехали,  - заглушил мотор Аркадий.
        На взгляд Дениса, квартира была обыкновенная, ненамного лучше той, в которой жили Сандлеры в Питере, разве что ванная размером с настоящую комнату, даже с окошком под потолком. Просторной кухней ежедневно пользовались как столовой, имелись еще три изолированные комнаты. В одну из них Фаина привела Дениса.
        - Это у нас гостиная, пока тут будешь жить, располагайся,  - приветливо сказала она.
        Краем приторможенного сознания понимая, что здесь надо вести себя иначе, чем с мамой, Денис без возражений вышел к ужину и застал на кухне свою троюродную сестру.
        Он помнил Римму нескладной школьницей на пороге взросления, а сейчас девушка выглядела старше своих двадцати лет. С копной каштаново-рыжеватых волос, высокогрудая и широкобедрая, она казалась помолодевшей копией Фаины. Те же выпуклые глаза, тот же причудливый изгиб губ и слегка нависающий над ними нос.
        «К старости вырастет, как у тети Фани»,  - мелькнуло у Дениса в голове, когда кузина протянула руку, а потом неловко клюнула его в щеку.
        - Я бы тебя не узнал,  - сказал он, чтобы хоть что-то сказать.
        - А я бы узнала,  - неожиданно улыбнулась Римма и стала хорошенькой.
        Потчевали его по-русски, обильно и вкусно. Ужин прошел оживленно, хотя спиртного на стол не ставили: Ефим предупредил, что таблетки Дениса нельзя сочетать с крепкими напитками. Денис в основном молчал, да и вопросы ему задавали нейтральные, о том, как поживают мама и Соня.
        Аркадий торопился поведать племяннику о фантастических масштабах производства автомобилей «мерседес», о выверенных технологиях, о тщательнейшем контроле качества.
        - Если даже через год обнаружится, что в нескольких автомобилях одной серии есть технологический брак, всю серию отзывают обратно на завод, а покупателям предлагают новые машины. Слыхал ты о таком в Союзе?.. Помнишь мои темно-синие «жигули»? Пока они стали нормально ездить, мне пришлось полмашины перелопатить! У немцев два главных требования: качество и точность. Во всем.
        Фаина подтвердила. Точности и от нее требуют.
        - Положено гулять с ребенком с десяти до одиннадцати пятнадцати - изволь гулять ровно столько, хоть дождь, хоть ветер. Если довольна мамаша уходом за ее ребенком, то деньги получишь точно, пфенниг в пфенниг, а уж если чего-то недосмотрела… Однажды я случайно кокнула пластмассовый стаканчик-поилку - ерунда, копейки стоит,  - так хозяйка у меня вычла, и глазом не моргнула.
        - Это нормально,  - пожала плечами Римма.  - А как иначе?
        - Вот оно, здешнее образование, немка совсем!  - укоризненно покачала головой Фаина и убежденно добавила:  - Нормально, это когда не крохоборничают и на такие мелочи внимания не обращают.
        - Ты ей кто? Сестра или подруга? Ты наемный работник.
        - Вы еще подеритесь!  - шутливо прикрикнул Аркадий и пояснил Денису:  - Это у них любимая тема, поспорить, что лучше: немецкий порядок или русский пофигизм. Лучше, Римка, расскажи, что у тебя новенького? Как твой овощ?
        - А, не хочет на ноги вставать,  - махнула рукой Римма.  - Опять пришлось выгуливать на коляске, а в парке сырость, колеса в песке увязают.
        - И все молчит?
        - Ага. Сегодня, правда, мне показалось, когда я читала ему, он слушал. Запнулась, остановилась - голову повернул, смотрит. В прошлый раз вообще не реагировал.
        Денис замер, глядя в тарелку, плечи напряглись. Заметив это, Фаина сделала круглые глаза мужу, мол, нашел, о чем говорить! Затем перевела взгляд на дочь и едва заметно покачала головой: прекрати. Та намек поняла и умолкла.
        Фаина вдруг вспомнила, что у нее в плите шарлотка, а Аркадий нашел другую тему для разговора. Принялся сравнивать Штутгарт с Питером и Израилем. Получалось, что Штутгарт не хуже Петербурга, а во многом и лучше, а вот Израиль…
        - Израиль, как ни крути, все-таки Восток. Хотя переселялись туда и из России, и из Европы - все равно. Для меня, например, все эти восточные штучки - экзотика, а экзотика тем и хороша, что посмотрел, поохал, и хватит. Я дитя европейской цивилизации, для меня Тора, талес, шабат - пустой звук. И я не могу понять, как можно всерьез относиться ко всему этому древнему антуражу, исполнять многочисленные правила, соблюдать запреты. Не знаю, может потому, что мы выросли в государстве, где любая религия была сбоку припеку. Атеизм. По-моему, это нормально.
        - В Советском Союзе за веру преследовали!  - возмущенно попыталась вставить Римма.
        - Молчи, девчонка! Что ты там знаешь? Фаня, почему ты не научила нашу дочь уважать отца? Нет, ну почему она меня перебивает, а?
        Римка состроила послушную физиономию, Фаина усмехнулась. Аркадий продолжал разглагольствовать:
        - Я верю в то, что вижу и знаю. Я сам делаю вывод - это хорошо, а это плохо. Это делать можно, а это нельзя. Есть нормы морали и государственные законы. Достаточно. Точка. Вот смотрите: в каждой религии верят в кого-то, кто оценивает наши поступки, и по этой оценке после смерти праведному светит вечное блаженство, а грешнику адские муки. А кто там был, кто проверял, а?  - Аркадий сделал торжествующую паузу и обвел глазами своих слушателей.  - Причем одним из признаков праведности является исполнение традиционных ритуалов. Ну, глупо, черт побери! Двадцать первый век на дворе! Ты, Денис, наверное, видел в Израиле? Заслышав призыв муэдзина, мусульмане прямо посреди улицы брякаются лбами в землю и замирают в своей молитве.
        Денис покачал головой. Ничего он не видел. Когда случалось бывать на улицах Тель-Авива, его не интересовало, что происходит вокруг.
        - Ты в Иерусалим ездил?  - спросил Аркадий. Получив в ответ отрицательный знак, заметил:  - Зря. Интересное место. Вавилон… Все религии, все церкви рядом. Иудеи, мусульмане, католики, православные… У одних молитвам и благочестивым мыслям полагается посвятить пятницу, у других - субботу, у третьих - воскресенье. Религиозные праздники в разные дни… То у мусульман Рамадан, то у христиан пост. Путаница, чехарда! Вот отменить бы все это разом - сразу проще жить бы стало.
        - Ты, пап, воинствующий атеист!  - заявила со смехом Римма.
        - Да, я атеист. Но не воинствующий. Я вообще пацифист. И меня нельзя заставить верить в правдивость старинных легенд. Это ведь все легенды, сказки. Литература! Я верю только в прогресс. И согласитесь, большинство войн в истории затевалось из-за разницы в вере… Начиная от древнейших времен и до современных конфликтов.
        - Аркаша, ты уже забрел в какие-то дебри,  - остановила мужа Фаина.  - Что мы в этом понимаем? Пусть каждый верит, во что хочет… Хватит тебе разглагольствовать. Денис, наверно, хочет отдохнуть. Чай попили, и идите.
        Поблагодарив хозяйку, Денис пошел к себе. Аркадий отправился смотреть телевизор, а Римма осталась помочь матери. Та возилась в раковине с посудой, дочь убирала со стола.
        - Заметила, в каком состоянии Денис?  - вполголоса спросила Фаина.
        - Ну да, вялый какой-то…
        - Ужасно подавлен. Ему пришлось бежать из Союза… тьфу ты, из России - буквально в один день! Нелли рассказывала без подробностей, но все равно жуткая история. Вначале бандиты убили отца его невесты, потом погибла она сама, а после - соседка, Неллина подруга. И все это как-то связано с Денисом.
        - Он что, их убил?  - выкатила и без того большие глаза Римка.
        - Спятила? Нет, конечно. Но винит в их смерти себя.
        - Почему?
        - Не знаю. И, думаю, спрашивать у него не стоит… Если только сам не заговорит. Хотя Нелли просила вообще не поднимать эту тему.
        - Ну и зря. Проблема, загнанная внутрь, причина многих, если не всех психических расстройств. Ему нужен психоаналитик или психотерапевт.
        - Сказанула! Сколько это стоит? У него таких денег нет, у нас тоже. Психоаналитик!
        - Настоящий, с именем, конечно, недешево обойдется. А если начинающего? У нас в колледже есть ассистент, диссертацию пишет, как раз по этим делам…
        - Думаешь, даром согласится?
        - Даром вряд ли. Но я могу узнать, за сколько возьмется. Кажется, он парень скромный.
        - Денис передал мне пять тысяч долларов. Как думаешь, хватит?
        Римма пожала плечами.
        - Я спрошу.
        Спустя неделю Римма с Денисом уселись в трамвай на Хегельштрассе и покатили в сторону центра города, Кесселя. О том, куда они направляются, Денис знал из телефонного разговора с мамой. В Штутгарте его проблемы вслух не обсуждали и старались делать вид, что ничего не замечают.
        Неожиданно вагоны нырнули в тоннель. В центре трамваи загнали под землю, чтобы не загромождать и без того переполненные улицы и не портить городской ландшафт, объяснила Денису Римма.
        Они вышли на Шарлоттенплац и двинулись вперед, ориентируясь на острый шпиль. Пройдя совсем немного, оказались на старинной площади, окаймленной двойным рядом теряющих последнюю листву лип. И среди них, и на самой площади, в киосках и под разноцветными зонтиками, расположились торговцы всякой всячиной: от самодельной бижутерии и керамики до люстр и плетеной мебели. С высокого постамента за ними надзирал всадник в средневековом облачении.
        - Император Вильгельм фон Руманн,  - указала на памятник Римма,  - а там, дальше, старый замок. Видишь, какой мрачный снаружи, зато внутренний двор очаровательный. В духе итальянцев, будто в эпоху Возрождения попадаешь. Нам сюда,  - кивнула она направо.
        Юрген Майсснер жил в небольшой квартирке, расположившейся в мансарде выкрашенного в светло-коричневый цвет трехэтажного дома. Спальню молодой ученый переоборудовал под кабинет, а для ночного сна ему служил диван в проходной гостиной, в углу которой приютились двухкомфорочная плита, кухонный стол и шкафчик. Познакомив Юргена с Денисом, Римма поинтересовалась, когда за ним зайти. Майсснер ответил, что первая беседа займет не больше сорока минут и, кивнув на прощанье, закрыл за девушкой дверь.
        По дороге Римма сказала, что Юргену всего двадцать пять лет, но выглядел тот солидно: внушительная фигура при среднем росте, высокий круглый лоб с намечающимися залысинами, гладко зачесанные назад светло-русые волосы. Одет он был в серые строгие брюки, из-под треугольного выреза тонкого пуловера виднелся распахнутый ворот белой рубашки. Сделав приглашающий жест в сторону кабинета, Майсснер сказал с небольшим акцентом:
        - Будем говорить по-русски? Моя бабушка русская, попала сюда во время войны.
        Угнали в плен, догадался Денис, и кивнул:
        - Мой немецкий ограничивается школой.
        - Если хотите, можно попробовать по-немецки, но я думаю, вам пока будет неудобно. Возможно, позже, когда вы освоитесь с языком…
        «Интересно, как долго он надеется проводить надо мной эксперименты?»  - входя в кабинет, подумал Денис.
        Комната имела странную конфигурацию. Часть низкого потолка была скошена, из него на крышу выдавалось окно с задернутыми коричневыми шторами. Слева примостился просторный письменный стол, явно антикварный, рядом современное вращающееся кресло. Дальше по этой стене еще одно кресло - на вид уютное и мягкое, и журнальный столик. Напротив - темный кожаный диван с мягкими подлокотниками и парой неброских шелковых подушек.
        - Присаживайтесь,  - предложил хозяин кабинета, указывая на диван, а сам устраиваясь возле стола.  - Вы здесь для того, чтобы я помог вам избавиться от ночных кошмаров и общей депрессии, от мучающих вас мыслей. Так?
        Денис кивнул.
        - Вы согласны быть со мной предельно откровенным, как на исповеди?
        - Я никогда не бывал на исповеди.
        - Вы атеист? Тогда я сформулирую иначе: предельно откровенным, как с самым лучшим другом. Мы будем работать вместе. Я помогу проанализировать ваши мысли, ощущения, мучающие вас кошмары. Вместе мы исследуем и дадим оценку событиям вашей жизни. И, в завершение первого этапа работы, оценим, какие последствия для вашей будущей жизни может нести нынешнее депрессивное состояние. Итак, вы согласны?
        Денис не слишком уверенно пожал плечами. Раскрывать душу чужому? Он не представлял, как этот человек сможет избавить его от жгущего душу ощущения, что он разрушил не только свою жизнь…
        - Прилягте.
        - Что?
        - Ложитесь на диван. Голову в ту строну, к двери. Не стесняйтесь… А теперь закройте глаза и подумайте, что вас волнует больше всего. И скажите мне.
        Денис послушно закрыл глаза. Исчезло окно, кабинет и Юрген Майсснер. Едва чувствуя под собой опору дивана, он представил себя одиноко парящим в мягкой темноте.
        - Не торопитесь, подумайте…  - услышал он голос Майсснера.
        - Чувство вины,  - выдавил Денис через несколько секунд.
        - Почему?
        С закрытыми глазами правду оказалось сказать проще.
        - Я не предотвратил убийство.
        - Что?  - вырвалось у Юргена совсем другим, резким тоном.
        Денис открыл глаза. Психотерапевт пристально уставился на него.
        - Это произошло в Германии?
        - Нет, в России, около четырех месяцев назад.
        На лице Майсснера читалось осуждение, но он постарался вернуть ему прежнее бесстрастное выражение.
        - В России? Должен заметить, что, как любой гражданин Германии, я обязан… Но к России это не относится. Насколько я знаю, там сейчас царит беззаконие.
        Возникла пауза. Денис тоскливо думал: «И зачем я согласился? Что он поймет, этот законопослушный фриц?»
        Майсснер вспомнил о своих обязанностях:
        - Закройте глаза. Расскажите мне о своей жизни до событий, которые привели к нервному срыву. Говорите свободно… Вспомните о том, каким вы были. Чем занимались, увлекались. Возможно, вы были влюблены и это как-то связано с нервным срывом?
        - Да,  - с закрытыми глазами тихо ответил Денис.
        - Не торопитесь, рассказывайте спокойно, не поддаваясь эмоциям,  - посоветовал Майсснер.  - Так, как вы бы рассказывали своему другу в письме.
        Не открывая глаз, Денис лежал и молчал. Казалось, он так и не решится открыть рот, когда прозвучало тихо, почти шепотом:
        - Я встретил Иру два года назад… Мы уже были знакомы… когда-то вместе ходили в одну музыкальную школу…
        Рассказывать было трудно. Как говорить о любви, о чувствах? А Юрген редкими репликами подталкивал его к описанию именно чувств и вопросов вовсе интимных. Например, поинтересовался, были ли у Дениса прежде половые связи. Когда дело дошло до вещей серьезных и страшных, о чувствах больше не спрашивал. Если бы Денис мог видеть, то заметил, что Майсснеру не удалось сохранить на лице профессиональное бесстрастие, он впился глазами в пациента - криминальная история вызвала и любопытство, и ужас.
        Санкт-Петербург, Россия 1994
        Уволившись из магазина, Денис засел дома. Доделывал чертежи и перепечатывал текст диплома на компьютере - технику на время одолжил Александр Петрович.
        Вначале работа еле двигалась, но, когда навострился печатать, дело пошло веселее. В день удавалось подготовить страниц пять-шесть, распечатать и вписать от руки формулы. Денис очень надеялся, что оформление работы ему зачтется. До защиты оставалась неделя. Последние двадцать страниц диплома он надеялся доделать дня за три, а после подготовиться к ответам на «узкие» вопросы. Руководитель предупредил, о чем больше всего любят спрашивать члены комиссии.
        Он только что вынул из лотка принтера десять еще теплых листов, собираясь проверить опечатки и вставить где требуется формулы, когда раздался звонок в дверь. Гадая, кому не спится утром в воскресенье, Денис пошел открывать. За порогом стоял Мишка Федоров.
        - Привет! Сунулся к тебе, а там говорят, ты выше перебрался,  - просиял улыбкой бывший одноклассник.
        - Привет,  - не испытывая особой радости, кивнул Денис, предчувствуя, что Мишка неспроста заявился.
        Так и оказалось.
        - Выручай, Колесо! У тебя тачка на ходу?
        - Ну да.
        - А я свою разбил только что.
        - Она ж не твоя.
        - Да в том-то и дело! Надо отвезти кое-что за город, там пацаны ждут. А я на повороте на Академика Крылова с лохом каким-то «поцеловался».
        - Ты бы поменьше лихачил…
        - Да желтый мигал, чесслово! Я тронулся, поворачиваю, а этот мудак…
        - Оба вы мудаки. По правилам ездить надо. Ну, поцеловались, и что? Ты вроде как целый.
        - Я-то целый, зато правое крыло…
        - А у мужика левое?  - догадался Денис.
        - И задний бампер.
        - Ну, езжай чинить, я-то чем помочь могу? Денег, что ли, нет?
        - Какой ремонт, я ж говорю: пацаны ждут! Задание мне дали, срочное.
        - Езжай на битой. Крыло на скорость не влияет.
        - Да не могу, твою мать! Менты остановят на первом же КП. Вначале: почему без крыла, а потом - откройте багажник…
        - Ворованное перевозить? Нет,  - Денис скривился,  - я в такие игры играть не хочу.
        …Однажды Мишка уже просил с ним съездить.
        - Колесо, помощь нужна позарез!  - сообщил бывший одноклассник по телефону.  - Надо товар перевезти из точки А в точку В. Барыга натурой расплачивается. А я двигатель запорол. Он стучал-стучал, но тянул, и вдруг - бац, вообще не фурычит! Оттащил на галстуке мужику одному из кооперативных гаражей, обещал сделать. Завтра будет готово, а мне сегодня надо. Выручай, Денис! Тачка казенная, знаешь, как с меня спросят, если узнают, что мотор убил?
        - А куда ехать-то?
        - Сначала в Автово, потом на Комендантский.
        - Ничего себе, концы!
        - Так не даром же, друган!
        Мишка так слезно уговаривал, что пришлось Денису согласиться.
        Пока ехали на другой конец города, Федоров разглагольствовал о том, что нынче у кого сила, у того и деньги.
        - Весь город поделен. Рестораны, ночные клубы, магазины, рыночники - все платят тем, кто район держит. Наперсточник на рынке лохов разводит - изволь отстегнуть долю малую… Проституток крышуем,  - Мишка сокрушенно цыкнул:  - жаль, не меня поставили. Прикинь, с сутенера бабки снял, ну и девку поимел - даром.
        - И не противно будет?  - брезгливо бросил Денис.
        - Противно, когда мужик мужика, а с бабой всегда приятно. Пацаны рассказывали, там такие телки!
        Мишка мечтательно почмокал губами.
        - Да, или вот бы на рестораны меня перекинули - тоже хлебное место… Я всего третий месяц в бригаде, пока работаю по ларькам и магазинам,  - продолжал он.  - Новая точка торговая открывается, и тут мы с пацанами: здравствуй, товарищ барыга, изволь платить, ежели хочешь здесь работать и спать спокойно. Ну, само собой, когда какие непонятки или терки… Ну, вдруг другая бригада из саранских, чеченских или еще каких по незнанию тоже захочет его потрясти - мы разберемся, разрулим. Забьем стрелку, решим вопрос.
        Мишка говорил с таким пафосом, будто сам он и стрелки забивает, и разруливает. Денис покачал головой.
        - Что, лично в конкурентов стрелял?
        - В разборках со стрельбой пока не участвовал, а в махаче - было дело. Сотрясение мозга заработал, но кое-кому тоже зубы проредил,  - самодовольно заржал Федоров.
        - И кто победил?
        - Наши, само собой. Пермские против нас дилетанты, мы-то в спортзале тренируемся. Гляди, какие мускулы накачал,  - Мишка согнул левую руку и постучал кулаком по бицепсу,  - и приемам специальным обучился. А тогда за силовую операцию денег с барыги стрясли неслабо. Мы ж рисковали, здоровье гробили! Я вон три дня дома провалялся, и еще неделю голова кружилась. Потом прошло.
        - А когда стрелок нет, в чем ваше «крышевание» заключается?  - поинтересовался Денис.
        - Да так, особо ни в чем. Навестим барыгу, спросим, как делишки, бабки возьмем. Или как сегодня, товаром. Они, крысы такие, деньгами отдавать не любят. Мол, в деле деньги, наливой нет, только товар… Товар так товар! Но ведь не солить его, а? Ну, будет в бригаде у каждого по пять кожаных курток, по пять адидасов и кроссовок, ботинок по десять пар… И чего? Поэтому у одного барыги взяли, другому - втюхали, в добровольно-принудительном порядке. Ну и, попутно, команда одевается. Сегодня очередь магазина, который обувью спортивной торгует.
        - А чего в такую даль, вроде не ваш район?
        - У мужика несколько точек. Главная на нашей территории. Шикарный, кстати, магазин на Большом проспекте, там раньше чебуречная была, помнишь?
        - Угу,  - промычал Денис и перестал прислушиваться, о чем вещает друг.
        Он размышлял о том, как легко человек может съехать на кривую дорожку. Случайная драка, срок, а там «добродетели» подскажут как устроиться после тюрьмы. Неужели Мишка всерьез считает нормальным то, что они творят? Неужели деньги, адидасы, тачка под задом вытеснили понятия о том, что хорошо и что плохо, о честности, порядочности? Ведь у Мишки нормальная мамаша, простая рабочая женщина, и в школе его учили так же, как всех. Там он был нормальным парнем: ну, не отличником, драчуном - так кто в детстве не дрался? Вспомнилось, как сам в четвертом классе лупил Мишку нотной папкой по голове. Из-за музыки и евреев. Так в чем тут дело: в недостатке культуры, образования? Как происходит трансформация сознания, если вдруг оказывается, что взять чужое - не грех, издеваться - не грех, избить и даже убить - не страшно. Но ведь не у всех оно переменилось? Большинство людей будут с голоду помирать, но на подлость не решатся. Или уже не большинство? Грань между нормальным человеком и преступником становится все тоньше, вынужден был признать Денис. Вот и у него уже появились связи в бандитских кругах. Чинит
компьютер сыну авторитета, а сейчас везет бандита - ведь Мишка тоже бандит - снимать мзду с предпринимателя…
        В голове всплыло из бутусовского «Тутанхамона»:
        Если ты пьешь с ворами, опасайся за свой кошелек…
        Если ты ходишь по грязной дороге, ты не сможешь не выпачкать ног.
        Если ты выдернешь волосы, ты их не вставишь назад…
        И твоя голова всегда в ответе за то, куда сядет твой зад.
        Точно, каждый отвечает за себя, надо головой думать, а у некоторых вместо головы… Денис покосился на Мишку. Круглая коротко стриженая башка, парень как парень, ну, лицо интеллектом не испорчено - так таких тысячи.
        Магазин представлял собой обычную квартиру на первом этаже, вход через парадную. Хозяин, суетливый мужик лет сорока с небольшим провел их в смежную заднюю комнату и указал на пирамиду коробок с соблазнительными символами «Найк» и «Адидас». Денис невольно опустил взгляд на свои потертые выцветшие кеды.
        - Какой у тебя размер?  - шепнул Мишка.
        - Сорок второй,  - ответил он, догадываясь, к чему вопрос.
        - Чё-то тут мало, как я посмотрю,  - громко протянул Мишка, обращаясь к хозяину.
        - Как договаривались,  - проблеял тот.  - Мы ведь посчитали…
        - А у меня, как это… форс-мажор! Машину пришлось нанимать, а водителю платить надо. Добавишь еще одну пару, сорок второго размера,  - нагло улыбнулся Мишка барыге.
        - Это в счет следующего месяца?  - попытался юлить тот.
        - Чего?..  - вскинулся Федоров, и, закатывая рукава, стал наступать на хилого мужика. Тот попятился, пока не уткнулся спиной в полки. Схватив за грудки, Мишка основательно тряхнул его и иезуитски-ласково поинтересовался:  - Ты, гнида, чего предпочитаешь, утюг на пузо или паяльник в зад?
        Денис интуитивно сделал шаг вперед, остановить Мишку, но тот уже отпустил мужика и тоном Никулина из «Кавказской пленницы» коротко бросил:
        - Шутка!
        Хозяин провел рукой по рубахе, будто стряхивая следы Мишкиных рук, и, вздохнув, полез искать кроссовки сорок второго размера. Денис осуждающе покачал головой, Мишка в ответ подмигнул.
        На обратной дороге Денис не выдержал:
        - Про паяльник - это действительно, шутка?
        - В каждой шутке есть доля шутки…  - загоготал Мишка.  - А нефиг выдрючиваться! Слыхал, небось: жадность фраера погубит!
        Было заметно, что Мишка доволен тем, как развел лоха. Денис понимал, что воспитывать его, объяснять что-то, бесполезно. «Премиальные» кроссовки он брать не собирался, было жалко и противно вспоминать посеревшую от страха физиономию торгаша, его трясущиеся руки. Но Мишка настоял:
        - Бери. Стыдно в таких лаптях ходить, студент!
        Денис вспомнил о предстоящем дипломе. Он собирался идти на защиту в оставшемся от выпускного вечера сером костюме, хотя тот жал в плечах. Костюмы Денис вообще не любил, предпочитал джинсы. На каждый день таскал те, которым уже пошел третий год, на выход имелись почти новые. Но с черными ботинками они смотрятся смешно. Вот с кроссовками и голубой рубашкой…
        - Ладно,  - все-таки согласился он.  - Возьму кроссовки. Только с условием: больше ты меня в свои делишки не втягиваешь. Мне эти ваши игры в мафию…
        - Заметано. Я ж знаю, ты у нас парень правильный: институт, диплом, мама в Израиле.
        - Маму не трогай!
        - Да ничего я против твоей матери не имею. Просто не всем так везет. Отрулишь ты скоро на ее историческую родину…
        - Я уезжать не собираюсь,  - отрезал Денис.
        …Сейчас Мишка принялся убеждать:
        - Не, Колесо, тут не ворованное, только… Короче, с ментами мне лучше не пересекаться. А пацаны там ждут.
        - Где там-то?
        - В Сосново.
        - Сто верст в один конец по разбитой дороге? Это часа два, а то и больше! Потом обратно… Нет у меня времени, диплом на носу.
        - Ну, Дениска,  - принялся по-мальчишески канючить Федоров,  - ну пожалуйста… С меня же, если задания не выполню, три шкуры спустят - в прямом смысле. И так за тачку отвечать придется…
        - Такси возьми или частника. Денег жалко?
        - Да не могу я туда с чужим человеком, как ты не понимаешь! Тебя в доме Седого видели, вроде как свой, Горилла не прикопается. Ну выручи, а?
        Денис вздохнул, прошел в комнату, выключил компьютер и принтер, с тоской взглянул на листки на столе и вернулся в коридор. Мишка нетерпеливо переминался с ноги на ногу у входной двери.
        - Ладно, только серьезно: это в последний раз, больше я в твоих бандитских делах участвовать не собираюсь,  - зашнуровывая кеды, предупредил Денис.
        - В последний раз,  - с готовностью заверил Мишка.  - Больше ни о чем не попрошу!
        Свой «москвич» Денис оставлял возле единственного во дворе гаража, когда-то принадлежавшего инвалиду дяде Пете, а теперь заросшего со всех сторон пыльной городской крапивой. Сейчас рядом красовалась вишневая «девятка» с сильно помятым, почти содранным правым передним крылом.
        Подойдя, Денис присвистнул:
        - Не слабо тебя…
        - Я ж говорю! Козел! И еще развопился: помеха справа, помеха справа… Гаишников собрался ждать. Только гаишников мне не хватало! Пришлось сунуть уроду две тыщи, чтоб разойтись краями.
        - Так он прав, насчет помехи…
        - А желтый? Уже мигал, а этот мудак решил проскочить.
        - И ты тоже решил. «Вот и встретились два одиночества…» Ладно, перегружайся, я пока мотор прогрею.
        Спустя минуту Мишка занял место справа от Дениса и поинтересовался:
        - Бензина хватит?
        - Полный бак.
        - Тогда все путем. Держи.
        И он протянул бежевую купюру с тремя нулями. Денис взял, рассудив, что топливо и его время денег стоят.
        По полупустому воскресному Каменноостровскому (мысленно Денис все еще называл проспект Кировским), они докатили до Ушаковского моста и перемахнули Большую Невку.
        - Вот здесь в меня этот урод и впилился. Я выворачиваю с Савушкина, а он чешет по желтому…
        - Да понял я, понял… Здесь аварии часто. Место такое, сложный перекресток.
        - Давай быстрее, меня ждут,  - поторопил Мишка.
        - Подождут. Я из-за тебя машину гробить или правами рисковать не собираюсь.
        - Ну ладно, сегодня нам лучше без ГАИ обойтись.
        Миновав Торжковскую и Сердобольскую, они свернули на проспект Энгельса и помчались в сторону Парголова. После Светлановской площади Денис кинул взгляд направо. Вспомнились слова будущего тестя: флагман электронного приборостроения… Даже отсюда, со стороны проспекта, завод «Светлана» выглядел покинутым и неприютным. Ясное дело, чтобы одни лампочки выпускать, огромные площади не нужны. Валентин Артемьевич рассказывал, что с тех пор, как свернули военпром, многие предприятия попали в такое же положение. Производственные мощности, прежде обеспечивающие оборону страны, оказались невостребованными, закрывают целые цеха, увольняют людей. Куда уходят самые квалифицированные заводские кадры? На биржу труда? Но это раньше везде рабочие и инженеры требовались, а теперь… На рынок, торговать, не каждый решится. Он бы, например, ни за что не пошел…
        Проспект кончился. После Поклонной горы городские дома виднелись лишь по правую сторону шоссе, вдалеке. По левой среди густой зелени прятались старые домишки Шувалова. Мелькнул купол церкви на горке, за ней блеснуло зеркальной гладью Суздальское озеро. Возле сбившихся на стоянке автомобилей курились дымки мангалов. Воскресенье, солнце, люди выбрались на природу.
        - Во народу на пляже!  - Мишка даже голову назад вывернул, чтобы рассмотреть получше.
        - Ага,  - отозвался Денис.  - А я в этом году не купался ни разу. Там, в Сосново, озеро есть?
        - Вроде есть.
        - Искупаемся?
        - Без меня. Я с пацанами останусь. А ты можешь у местных спросить, где озеро, и хоть весь день загорать.
        - Некогда мне. Писать, чертить надо. Сразу домой вернусь.
        - Ну, как знаешь. Перед КП в правый ряд перестройся, чтобы от ментов подальше.
        - Так и так перестраиваться, нам поворачивать.
        Справа промелькнули давно покосившиеся деревянные двухэтажные бараки. Часть окон заделана фанерой, а некоторые занавешены.
        - Гляди, дома расселили, а снести забыли. Видать, теперь бомжи обосновались,  - указал Мишка.
        - Гримасы капитализма. И откуда эти бомжи берутся? Раньше ведь не было…
        - Тоже попадались. У нас в подвале, давно еще, старик-алкаш жил. Вонючий! Говорят, из дома его выгнали, наверно, достал всех своих… Милиция несколько раз выкидывала его на улицу, а он, как похолодает, опять возвращался. Место насиженное, теплое. Теперь таких полно, да еще приезжих добавилось, кто в Питере надеется подкормиться. Воруют по мелочи на рынках, попрошайничают…
        - Горький, «На дне»…  - пробормотал Денис.
        - Чего?  - не понял Мишка.
        - Говорю, сто лет прошло, как Горький о бездомных и попрошайках писал, и опять они появились.
        - А-а,  - протянул Мишка,  - ты о литературе…
        - Я о жизни, которую будто назад отбросили по чьей-то злой воле.
        - Ты, Колесо, прям как мой дядька! Тот тоже все по социализму тоскует, скоро сопьется совсем, его оплакивая.
        - А ты считаешь, нечего оплакивать?  - завелся Денис.
        - Да брось ты! Ну что это была за жизнь? Скука и сплошной дефицит! Вот кончил бы я свою путягу, на завод распределился, и тянул лямку за копейки.
        - Неправда, рабочим платили хорошо.
        - Сколько? На такой прикид,  - Мишка огладил свое адидасовское колено,  - вся зарплата бы и ушла. И не было тогда таких шмоток, только у барыг на Галёре, поштучно. А машину купить - это уж вообще нереально, всю жизнь копить.
        - Так у тебя и сейчас своей машины нет.
        - Пока - нет, через годик будет. Не веришь? Замажемся?
        Денису не хотелось спорить. И вообще, он не собирался общаться с Федоровым через год. Когда они с Ирой купят квартиру - Валентин Артемьевич идею одобрил, обещал помочь,  - Мишке он ни адреса, ни телефона не даст. Пора кончать эту сомнительную дружбу.
        КПП в Осиновой Роще миновали благополучно, после поворота на Приозерское шоссе Мишка расслабился.
        - Следующий пост километров через сорок. Но ты, на всякий случай, не гони. Гаишники любят с радаром в кустах засесть.
        - Какое тут гнать! Вот …!  - невольно выругался Денис, едва успев притормозить перед огромной колдобиной и объезжая ее стороной.  - Ну и дорожка, яма на яме!
        Да, дорога была еще та. Впившись в шоссе глазами, Денис не видел ничего вокруг. Ни плакучих берез, чуть не по земле полощущих зеленью гибких ветвей, ни шаров серебристых ив; ни спрятавшихся за кустами сирени старых дач с прилепившимися сбоку верандами-башенками; ни ровных шеренг домиков в садоводческих товариществах. Поселки чередовались со смешанным лесом, потом пошли просвечивающие на сотни метров сосновые боры. Навевая мысль о корабельных мачтах, ровные золотистые стволы устремлялись в небо и заканчивались парусами колючих крон.
        Музыкальная волна, которую нашел по радио Мишка, начала похрюкивать, звук сбивался, пока не заглох окончательно. Федоров покрутил ручку, но приемник молчал.
        - Больше полпути проехали,  - сделал он заключение.  - Как за пятьдесят километров от города перевалит, так все, аут, никакого радио. А у тебя чего, магнитофона нет?
        - Нет!  - разозлился Денис.  - Сиди, на природу любуйся. И не лезь с болтовней, не отвлекай! Дорога - жуть.
        Перед носом машины уже которую минуту маячил зад груженого не пойми каким скарбом бортового грузовика. Только что с него слетел лист картона метр на метр. Хорошо, не фанеры, успел подумать Денис.
        - Да объезжай ты этот «ЗИЛ»!  - подначивал сбоку Мишка.
        - Заткнись! Сплошная двойная и впереди поворот!
        - Бздишь?  - нехорошо хохотнул Федоров.
        - Отвали и прикройся, иначе высажу тебя вместе с твоим важным грузом, и разбирайся как знаешь!
        - Все. Молчу. Ты, Колесо, водила аккуратный, небось, курсы кончал?
        - А ты свои права купил?
        - Сам не покупал, сделали.
        - Вот и не лезь под руку. Если еще одно слово не по делу…
        - Все-все…  - вновь заверил Мишка.
        Миновало почти два часа с тех пор, как они выехали, когда Федоров заерзал на сиденье, оглядываясь.
        - Тише езжай, тут где-то поворот должен быть.
        Они проехали Иваново и вскоре увидели табличку «Сосново».
        - Туда,  - указал Мишка.  - Городок проедем насквозь по главной, а после направо. Еще два километра, и наши должны на развилке ждать.
        Вблизи развилки маячили два рослых молодых мужика в бандитской спортивной униформе. Сказав притормозить, Федоров выскочил им навстречу. Денис слышал, как те ругаются, что полтора часа торчат тут, как идиоты, а Мишка, как всегда, опоздал. Поинтересовались, отчего на чужой машине. Федоров что-то вполголоса объяснял. Перед тем, как сесть на заднее сиденье, мужики взглянули на Дениса, кивнули, видимо, узнав. Сам он никогда не присматривался к людям в доме на Савушкина. Все они для него были на одно лицо, и еще он заметил, что введенный бандитами в моду короткий ежик на голове (чтоб в драке за волосы не схватили, как объяснил Мишка) делает парней очень похожими друг на друга.
        - На гравийку заворачивай,  - распорядился один из устроившихся сзади.
        Денис съехал с шоссе. Под колесами затрещало, отдельные камешки выстреливали и бились о днище, отдаваясь в душе болью, знакомой любому небогатому владельцу сильно подержанной машины.
        - За кустами направо,  - приказал тот же голос.
        Теперь автомобиль покатил по вполне приличной песчаной дороге. От сердца у Дениса отлегло. Он берег свою машину, все что мог чинил собственноручно, но пробитое днище своими руками не починишь…
        Впереди показался дачный поселок, наполовину скрытый молодым леском. Желтое полотно дороги тянулось к нему меж заброшенных лугов. Некошеная августовская трава местами полегла, пожухла; кое-где торчали будылья чертополоха с мохнатыми белыми кисточками бывших цветов и островки словно обметанного ватой отцветшего иван-чая.
        Метров за триста до поселка поступил приказ съехать с дороги. В этом месте спуск был пологим и придорожная канава слегка присыпана.
        - Правее, к самому лесу, по колее,  - донеслось с заднего сиденья.
        Денис держался колеи, проложенной среди травы какой-то машиной. В голову пришло, что по дождю обратно на дорогу не выбраться, но дождей давно не было, глинистая почва превратилась в камень.
        Колея привела прямо в лес. Там, метрах в пятнадцати от опушки, за молодыми сосенками на небольшой поляне стояла темно-синяя «Нива». Денис пристроил свой «москвич» рядом, с облегчением заглушил мотор и открыл дверцу. Сделал несколько шагов, разминаясь и потягиваясь, и направился к ближайшим ольховым зарослям, облегчиться с дороги. Справив нужду, он огляделся и глубоко вдохнул нагретый солнцем лесной воздух. Красота, природа! Интересно, что здесь надо бандюкам Седого? На пикник не похоже, да и Мишка явно дрейфил ментов из-за трех огромных сумок, которые переложил в багажник «москвича».
        С другой стороны полянки из леса вышел здоровенный мужик. Денис узнал его: видел однажды в доме на Савушкина. Ростом метра два, широченный, как трехстворчатый шкаф, рожа неандертальца - такого не забудешь. В десять шагов великан пересек прогалину и остановился возле Денисовой машины. Мишка как раз достал из багажника первую сумку.
        - Волыны?  - вопросительно кивнул Неандерталец.
        - Ага, на всех.
        - А пластилин?
        - Привез. И машинку,  - с готовностью ответил Мишка.
        - А чего на этой тачке? Вроде знакомая…
        - Да бл…, в аварию попал по дороге! Денис недалеко живет, вот и попросил его подбросить.
        - Это который Седому компьютеры чинит?
        - Ага, одноклассник мой.
        - Будет молчать?
        - Да он парень с понятием, а что в машину загрузили даже смотреть не захотел.
        - И где он?  - оглянулся Неандерталец.
        - Отлить пошел.
        Денис замер за кустами. В голове промелькнуло: «Вот вляпался! Мог бы догадаться, что Мишка за город не кроссовки в сумках везет. Волыны… Это, кажется, пистолеты или автоматы… А пластилин и машинка… Точно ведь, не об игрушках речь…»
        - Пока в шалаш тащите, к месту потом перенесем,  - распорядился Неандерталец.  - Я смотаюсь в Сосново, надо отзвониться, что все готово.
        Он направился к «ниве», через минуту мотор взревел, машина задним ходом обогнула сосенки, ловко совершила разворот, вписавшись аккурат меж двух одинаковых березок, и, поймав колею, двинулась в сторону дороги. Денис наблюдал, как «нива» выбирается с обочины, когда раздался Мишкин голос:
        - Колесо! Ау-у! Ты там чего, грибы собираешь?
        Денис сделал несколько осторожных шагов назад, а затем, нарочно шумя, вылез из кустарника.
        - Походил немного, посмотрел, ни одного гриба не нашел,  - сообщил он.  - Ну, я поехал?
        Он оглянулся, ища глазами тех, кто провожал их от развилки, но не увидел. Обернулся к Мишке.
        - Спасибо, дружбан, выручил,  - поблагодарил тот.
        «Лучше б отказался!»  - мысленно ответил Денис и, немного помедлив, нехотя пожал протянутую руку.
        Всю обратную дорогу он ругал себя за то, что повелся на Мишкины уговоры. Вот уж воистину: «ступая по грязной дороге, нельзя не выпачкать ног». Все, больше никаких с ним дел, клялся Денис. Появится еще раз - он ему все выскажет! Козел! В настоящий криминал втянул! Перевозка оружия… Зачем оно бандитам - не в воздух же палить?
        В голову пришло, что надо сообщить в милицию. Но эту мысль тут же заслонила другая: Мишке тогда точно новый срок светит. И еще одна: бандиты легко вычислят, кто их сдал. Наверняка Неандерталец сообщит, на чьей машине приехал в лес Мишка.
        Всю дорогу Денис терзался сомнениями, но, добравшись до своего двора, решил, что лучше забыть об этой истории. Черт с ними, с бандитами, у него своих дел полно. На носу защита диплома, потом поездка в Израиль, а там до свадьбы останется меньше месяца. Он вдруг представил, что Иришке станет известно о его связях с криминальным миром, и покраснел. Нет, об этом он ей никогда не расскажет, ну разве что через много-много лет, когда у них будут взрослые дети, повинится, как по глупости чуть не ввязался в криминал.
        С мыслями о любимой он вошел в парадную, направился к почтовым ящикам, и, будто по заказу, обнаружил письмо от нее. Конверт, как всегда, был толстым. Вынув два двойных листка в клеточку, он тут же начал читать.
        «Денисик, любимый, знал бы ты, как здесь скучно! То есть, молодежи на пляже полно, но без тебя мне везде пусто. Ужас как надоело!
        Объедаюсь абрикосами и персиками, у тети Лены они в этот год уродились как никогда, ветки под тяжестью ломаются. Ем их и чувствую: надоели абрикосы, надоели персики, надоели кромешные южные ночи, когда воздух наэлектризован стрекотом цикад - я уши затыкаю и все равно кожей его ощущаю. Надоело море! Я пересчитала всю гальку на пляже, честно! Сосчитала, сколько кипарисов по дороге от моря до тети Лениного дома. Отчего-то я все считаю и считаю. Наверное, оттого, что хочу приблизить день возвращения. Каждый день, с самого приезда, я зачеркиваю число на календаре, и считаю, сколько осталось. Сегодня - восемнадцать. Но к этому надо прибавить еще десять, ведь когда я вернусь, ты будешь на Красном море. Расскажешь потом, насколько оно красное? Кто это выдумал: Черное море, Красное, Желтое, Белое… А Синего нет! Ведь глупо? Намного лучше звучит: Средиземное, Адриатическое, Эгейское, на худой конец море Лаптевых…»
        Денис улыбнулся. Ему никогда не приходило в голову, что на земле не существует Синего моря, только в сказках «самое синее». Он очень любил Иришкины письма, в них всегда было что-нибудь этакое.
        «…Здесь стало намного больше абхазов. Они переходят через границу пешком, а на нашей стороне садятся в автобусы. Сейчас у них спокойно, не то что в прошлом году - помнишь, я вернулась на две недели раньше? Говорят, Сухуми разрушен и совсем пустой, а какой чудесный был город! А Гагры? Там снимали «Веселых ребят», ты в курсе? Теперь в Абхазии никакого сезона, никаких отдыхающих. Все курортники на этой стороне. Страшно, когда война… Через два дома от нас абхазы живут, к ним родственники из Сухуми сбежали. Рассказывают такие жуткие вещи! А потом говорят: у вас, в Петербурге, тоже стреляют часто - бандитский город. Представляешь, они думают, будто на каждом шагу у нас бандиты… Ты хоть одного встречал? Я тоже нет. Все эти слухи об организованной преступности, по-моему, сильно преувеличены…»
        Не сильно, вздохнул Денис, но лучше Иришке об этом не знать. Дочитывая письмо, он начал подниматься по лестнице, автоматически остановился у своей прежней квартиры, даже ключ из кармана достал, но опомнился и прошел еще четыре марша.
        В конце Ириша жаловалась, что несколько дней был шторм, она не ходила к морю, а дома еще скучнее, чем на пляже. Тетя Лена привлекла ее к процессу заготовки варений и консервов. Целыми днями пришлось собирать фрукты и овощи, намывать их. На варку абрикосового варенья Иришка вызвалась сама, не подозревая, что не меньше ее это варенье обожают осы. К счастью, ни одна не успела укусить, еле спаслась от них в доме. Доваривала варенье сама тетя Лена.
        «… Вот и все,  - заканчивалось письмо.  - Больше пока не о чем рассказать. Я ведь говорю, скука смертная. Тебе-то, Денисик, наверное, некогда скучать. Готовишься? Все чертежи сделал? Шестнадцатого буду держать за тебя кулачки… Сразу как защитишься, вышли телеграмму. Мы с тетей Леной это событие обязательно отметим. А пока - пока… Какое смешное слово, правда?
        Я тебя целую, любимый мой, много-много раз, ты знаешь, как много… Я истосковалась. Иной раз лягу, закрою глаза и представляю, как птицей лечу через всю страну, быстрее, чем письмо. Когда ты получишь его, останется еще двадцать пять дней до встречи, я подсчитала.
        Разлука - скука. Самая правильная рифма. Я без тебя скучаю, тоскую, почти умираю… После свадьбы никогда расставаться не будем, куда я - туда и ты, куда ты - туда и я. Ладно?
        Все, целую в последний раз, на прощанье.
        Твоя Иришка».
        Прочитав последние строчки, Денис неожиданно прижал письмо к губам - поцеловал в ответ. Сообразив, как глупо и сентиментально это выглядит, покачал головой, усмехнулся, и наконец вошел в квартиру.
        Очень хотелось есть, часы на кухне показывали без десяти три. В холодильнике нашлась открытая пачка пельменей. Поставив их вариться, Денис снова перечитал письмо. В душе шевельнулось что-то, похожее на чувство вины. В последние дни он почти не вспоминал об Иришке. А ведь когда уехала, только о ней и думал. Писал письма через день, правда, короткие - длинные не умел,  - и ждал ответа с нетерпением. А потом столько всего навалилось! Когда отправил последнее письмо?.. Неделю назад или больше? Еще до того, как плотно занялся дипломом.
        Решив срочно написать ответ, Денис прошел в комнату. Уселся за стол, взял из пачки чистый лист и начал:
        «Иришка, любимая моя, ты самый лучший в мире писатель писем! Я их все сохраню, и когда мы станем старенькими, вместе будем читать их и смеяться над тем, как тяжело переживали разлуку. Но это наша последняя большая разлука, обещаю.
        Я занят дипломом. Стал настоящей машинисткой, печатаю уже быстро. Сейчас передо мной десять листов, надо взять в руки перо и тушью вписать формулы. Мне осталось печатать еще дня три или четыре.
        Может, мне не ехать в Израиль после защиты? Разлука будет короче на десять дней. Хотя билет уже куплен. Сдам его к черту! Потом как-нибудь вместе съездим.
        Каждое утро я просыпаюсь и думаю о тебе, Иришка. Спать ложусь, и тоже думаю. Скорей бы настал день, когда я буду просыпаться и всегда видеть рядом твое лицо. Мне хочется обцеловать тебя с головы до ног, особенно там, где тебе щекотно. А еще…Ты поняла? Скорей бы мои желания осуществились.
        А пока - пока. И правда, смешно получается.
        Прощаюсь. Целую, долго-долго.
        Твой Денис».
        Он перечитал, достал из ящика конверт, надписал адрес и вложил письмо. Лизнул языком по клеевому уголку и запечатал. Опять душу щекотнуло чувство вины: тощенький конвертик получился, Иришкиным не чета. Но ничего, когда они встретятся, он докажет свою любовь на деле.
        Пока писал, пельмени переварились, в мутной жиже плавали осклизлые ошметки теста, кусочки начинки пришлось выуживать со дна кастрюли. Густо полив неаппетитное варево кетчупом, Денис мигом опустошил тарелку.
        После отъезда мамы выяснилось, что приготовление еды дело муторное и отнимает много времени. Вначале ему помогала Иришка, с ней и готовить было весело, и вместе уплетать то, что настряпали. Когда и Иришка уехала, Денис стал обходиться самой простой пищей. Макароны, сардельки, пельмени. Даже картошку не варил - долго чистить.
        Заглянув в холодильник и увидев, что морозилка пуста, а на полке под ней скучают одинокая сарделька в целлофановом пакетике и обмылок сыра, Денис решил сбегать в магазин, закупить продуктов дня на три, чтобы больше не отвлекаться. Заодно и письмо отправить.
        Он обувался в коридоре, когда задребезжал допотопный тети Лизин телефон. Пришлось вновь стянуть кеды и бежать в гостиную.
        - Але!  - успел он схватить трубку.
        - Денис, привет. Это Александр Петрович. Помощь твоя требуется…
        - Здравствуйте, Александр Петрович. Мне до диплома неделя осталась, не могу я работать по ночам!
        - Это не в магазин. У Седого опять компьютер полетел. Я парнишку послал, но он не сумел разобраться, в чем там дело. Теперь Седой конкретно тебя требует. Он уверен, что ты починишь.
        - А если не починю?
        На том конце провода помолчали, затем вздохнули:
        - Придется заменить.
        - Так замените, и все!
        - А его сынок опять поломает!
        - Так мне что, до смерти теперь этим заниматься?  - возмутился Денис.  - Мы же договаривались, Александр Петрович!
        - Дело в том, что нет у меня сейчас компьютеров, ни одного. Застряли на таможне. А он ждать не хочет. И, если честно, я ему столько плачу, что еще один компьютер…
        - Александр Петрович, я себе слово дал больше с этими людьми не встречаться, а вы опять!
        - Денис, я ведь всегда к тебе хорошо относился. У тебя дома сейчас стоит новенький компьютер. Может, ты его Седому отвезешь?
        Денис невольно обернулся в сторону комнаты, где его ждал диплом. Отдать компьютер, сейчас? А как допечатать последние двадцать страниц? Переписать всю работу набело от руки - это уже нереально, он просто не успеет.
        «Ну, ты и гад, Александр Петрович! Нашел чем давить. Шантаж, вот как это называется»,  - мысленно ответил он бывшему шефу, а в трубку буркнул:
        - Ладно, съезжу, посмотрю. Попробую починить. Только предупреждаю - это в последний раз!
        - Если не получится, придется отдавать тот, что у тебя,  - напомнил Александр Петрович.
        - Понятно,  - коротко вздохнул Денис.  - Я постараюсь.
        Закончив разговор, он постоял немного, соображая, что прихватить с собой для ремонта. Решил взять все, что есть, включая крошечный паяльник и материнскую плату, оказавшуюся в его распоряжении случайно: клиент оплатил замену, а она не потребовалась. Немного поборовшись с природной честностью, Денис тогда оставил плату себе - отказаться от самой главной части компьютера, мозгов, которые сами в руки приплыли, было выше его сил. Он надеялся со временем собрать комп самостоятельно, из отдельных деталей.
        В доме на Савушкина его ждали. Хозяин сам вышел встречать.
        - Приехал? Молодца. Иди к Лехе, он там. Ты уж объясни ему доходчиво, чего можно делать, а чего нельзя. Он ведь парень не тупой, должен понять, как с техникой обращаться.
        Денис поймал себя на том, что пристально вглядывается в лицо Седого, человека, по приказу которого в дачном поселке готовится что-то страшное - не то убийство, не то стрелка-перестрелка… Впрочем, его это не касается. Починит технику, и забудет о них навсегда!
        Лешка принялся доказывать, что ничего такого он не делал. Компьютер завис ни с того ни с сего, посреди игры.
        - Перезагружали?  - спросил Денис.
        - Чего?..  - не понял Леха.
        - Парень, который до меня приходил, компьютер перезагружал?
        - Наверно. Выключал, включал - точно. Только не заработало ничего. Видишь?
        В левом углу синего экрана одиноко пульсировала белая черточка.
        - Дискеты с играми на рынке не покупал, не вставлял никаких, кроме наших?
        - Нет,  - помотал головой Леха.  - Мне и этих хватает. Отец говорит, я сам виноват, не соображаю, как включать-выключать, но честно, Денис, я все правильно делаю, как ты учил, а он виснет и виснет!
        Понажимав нужные кнопки, Денис и сам уверился, что компьютер серьезно завис. Достал из сумки отвертку, стал разбирать системный блок.
        Похоже, дело все-таки в материнской плате. Попадаются иногда бракованные, которые лечи, не лечи… Пусть тогда Седой выкладывает деньги за новые компьютерные мозги. Заменить плату - минут пятнадцать-двадцать, потом протестировать, опять время… Диплом ждет, а он на бандитов работает. Достали!
        В общей сложности пришлось провозиться больше часа. Наконец Лешка получил возможность опять играть в свои игры, и уставился в экран.
        - Все, я пошел,  - стал собирать инструменты Денис.
        - Пока.
        - Да, и мне не звоните. Я больше этим не занимаюсь. У меня диплом, защита, а потом работа. Некогда мне.
        - Хорошо, я понял,  - не оборачиваясь, кивнул Леха.
        Денис направился к кабинету, получить с Седого деньги за работу и за деталь. И еще надо предупредить, что больше к ним ездить не будет - в конце концов, он у них не в рабстве! Он уже взялся за ручку, но замер перед дверью, набираясь духа. Черт его знает, вдруг за материнскую плату Седой рассчитываться откажется, ведь компьютер он взял даром? Тогда надо Александру Петровичу сказать…
        - Так ты считаешь, Игнатьев отказался окончательно?  - прозвучал голос Седого из-за двери.
        Услышав фамилию Иришкиного отца, Денис невольно отпустил ручку.
        - Ну да,  - он узнал характерный бас Степы,  - я ж говорю, мужик упертый.
        - Ну и мудак, что упирается. Тогда сам виноват. Мы хотели дело мирно провернуть… Команда твоя готова?
        - Готова. Вторые выходные ребята в лесу пасутся, следят за дачей.
        - Гостинцы им завезли?
        - Нынче утром. На все хватит. Или взорвем его к гребанной матери, или машину в дуршлаг превратим.
        - Не перепутают пацаны? Другого кого не замочат?
        - Там ошибиться трудно. Мы с Коляном все просчитали. В этом месте дорога только к двум участкам, на втором автомобиля не имеется. На случай, если вдруг не взорвется, ребята в овражке со стволами залягут. Четыре автомата - хватит на него! После отступят в лесок, где машина стоит, и свалят другой дорогой, не через поселок.
        - Значит, сегодня вечером вопрос решится радикально?
        - На крайняк завтра утром, это если он прямо с дачи на работу надумает. А как только Игнатьева устраним, его заместитель собственными руками ворота завода перед нами откроет.
        У Дениса все похолодело внутри. Так вот что за гостинцы он помог Мишке перевезти! Оружие и взрывчатку для убийства Валентина Артемьевича! А ведь он знал, что дача Игнатьевых где-то под Сосново… только не бывал ни разу. Зимой туда не ездили, а после экзаменов отец на все лето отправлял Иришку к сестре, в Адлер.
        Денис и не заметил, как оказался в своей машине, запустил двигатель и выкатил со двора. Незадолго до Черной Речки он опомнился и притормозил у обочины. В висках стучало, руки тряслись, а он не представлял - что делать, куда ехать?.. Махнуть в Сосново, попытаться предотвратить?.. Вспомнилась каменная рожа Неандертальца. Да он его убьет, и все! Как предупредить Валентина Артемьевича, не зная точного адреса дачи? К тому же за домом следят… Наверно, надо срочно обратиться в милицию. Где тут ближайшее отделение?
        Он опять завел машину и медленно двинулся вдоль улицы, осматриваясь по сторонам. Вдруг в голову пришло, что здесь, вблизи их логова, у бандитов все может быть «схвачено». Не зря ведь пишут и твердят по телику, что милиция с криминалом срослась. Может, не все поголовно, вот участковый дядя Слава… Точно, надо к нему!
        Дядя Слава Рудаков служил на их участке с давних времен, еще отец был жив. Когда Денис осиротел, он несколько раз наведывался в квартиру Колесниковых, вроде по-соседски - жил в двух шагах,  - и каждый раз интересовался у матери, нет ли проблем с воспитанием сына. Скорее всего, Нелли Леонидовна ему нравилась, но ответного чувства участковый не дождался, ходить перестал и вскоре женился. Однако при встрече никогда не забывал спросить Дениску, как дела, не обижает ли кто, и советовал держаться подальше от хулиганистых мальчишек вроде Мишки Федорова. Из такого ничего путного не выйдет, предрекал он, и оказался прав.
        В округе дядю Славу уважали. Мелкое хулиганье при его приближении рассыпалось в стороны, алкаши старались на глаза не попадаться, а обиженные жены и матери знали, что всегда могут попросить защиты у участкового.
        Опорный пункт милиции располагался в бывшей дворницкой, прямо в подворотне; дверь оказалась распахнута. Спускаясь по трем выщербленным ступенькам в темный тамбур, Денис услышал доносящийся из кабинета участкового визгливый женский голос и увещевательный басистый рокот дяди Славы.
        - Успокойтесь, Клара Леопольдовна. Водички хотите?
        - Воды мне достаточно, вся квартира в воде!
        - Ну, а я при чем? В ЖЭК, срочно, в аварийку звоните.
        - Звонила уже! Лидка меня оскорбила словом. Она мне угрожала! Я к вам пришла, как к представителю власти!
        - Я не власть, я правоохранительные органы. Власть в мэрии.
        Не стучась, Денис открыл дверь в кабинет.
        - Дядя Слава, мне срочно…
        Рудаков обернулся и терпеливо-насмешливое выражение сползло с его лица. Строгим голосом он завершил разговор с покрасневшей от возмущения полной дамой.
        - Все, Клара Леопольдовна. С протечкой разберется ЖЭК, а с вашей соседкой сверху я в ближайшее время поговорю.
        - Я подам на нее в суд за оскорбление личности!
        - Правильно. Подавайте. До свидания.
        Тон участкового переменился так резко, что ошарашенная посетительница сочла за лучшее поскорее встать с места и покинуть кабинет. Когда за ней закрылась дверь, дядя Слава спросил с тревогой:
        - Что случилось, Денис? На тебе лица нет.
        - Преступление… Готовится преступление… Взрыв и расстрел…
        - Чего?.. Ты, парень, не бредишь?
        - Нет,  - помотал головой Денис, и, заметив на столе стакан воды, которую предлагал визгливой гражданке участковый, махом выпил его, опустился на стул и заговорил. Начал с того, как оказался вхож в дом криминального авторитета Седого, а еще сказал, что скоро женится на Ире Игнатьевой.
        - Симпатичная девушка, я видел,  - одобрил дядя Слава.
        - Папа у Иры директор завода «Техприбор»,  - Денис старался говорить кратко, только самое важное.  - Заводы и фабрики теперь перекупают, слышали? Скупают акции и появляются у завода новые хозяева, которые сворачивают производство, а площади, помещения, сдают в аренду. Так им выгодно: ничего не делая, получают деньги.
        - Да знаю, знаю,  - невесело кивнул дядя Слава.  - У меня что, глаз нет? Раньше в седьмом часу утра народ на работу тянулся, а нынче в это время редкого прохожего встретишь. Был Ленинград промышленным центром, а теперь торгаши да бандиты, криминальная столица…
        Денис торопливо перебил:
        - Сегодня утром Мишка Федоров попросил подбросить его с грузом в Сосново, он машину разбил, которую ему доверили. Я согласился.
        - Зачем? Я тебе еще когда говорил: бросай с ним дружбу водить!
        - Дядь Слава, вы дослушайте, может и хорошо, что я его повез, а то бы ничего не узнал! Приехали мы на место. Это за Сосново, дачный поселок, небольшой. К нему грунтовка ведет. Мишку двое ждали на дороге, вместе проехали в лесок, что возле дач. Там у них «нива» стояла. Из моей машины выгрузили автоматы, пластилин и машинку.
        Лицо у Рудакова вытянулось.
        - Пластид и взрывное устройство? Ты понимаешь, парень, во что ввязался?!  - рявкнул он и даже ладонью по столу прихлопнул.  - Это же статья!
        - Дядя Слава, я ведь не знал, что у Мишки в сумках, и они не знают, что я знаю. Я из-за кустов случайно подслушал про волыны и пластилин, и что они кого-то выслеживают. А потом… Только домой вернулся, опять к Седому вызвали компьютер чинить. Починил, пошел за деньгами…
        - Платят?  - вскинул брови дядя Слава.
        - Платят, нормально, потому и ходил. У меня ведь свадьба скоро… Так вот, у дверей кабинета Седикова я услышал фамилию - Игнатьев. А еще раньше я случайно подслушал, что они собираются какой-то завод к рукам прибрать, только понятия не имел, какой. И не знал, как они это делают. Они про акции говорили - это ведь вроде как законно?
        - Вроде как… А на деле…
        - Я знал, что Валентин Артемьевич против продажи акций завода. Наверное, как директор, он имеет на это право?
        Дядя Слава пожал плечами.
        - А эти решили его устранить! Ликвидировать! Решить вопрос радикально, как Седой сказал. Этот его помощник, Степой зовут, доложил, что все готово, оружие и взрывчатка доставлены, и машина Игнатьева, только выехав с дачи, взорвется. Сегодня вечером или завтра утром. А если не получится со взрывом, то ее обстреляют.
        Рудаков кинул взгляд на часы. Почти семь.
        - Дядя Слава, сообщите в Сосновскую милицию, пусть пошлют милиционеров к поселку, арестуют бандитов. Пусть Игнатьева предупредят и вывезут оттуда!
        - Несколько милиционеров с пистолетами против вооруженных автоматами бандитов? Смеешься? Такие операции подготавливают особо, ОМОН подключают. Да и не имею я права указывать милиции в Сосново. На это есть областное управление на Лиговском.
        - Поехали на Лиговский,  - встал Денис.
        - Сядь, погоди. Ехать сейчас бесполезно - воскресенье, начальство по дачам. Дежурные такие вопросы не решают. Надо к тому обратиться, кто может отдать срочный приказ…
        Дядя Слава сосредоточенно нахмурился, Денис напряженно глядел в его лицо.
        - Есть один человек, в Большом доме работает, не за страх, а на совесть. Такие теперь редкость.
        Рудаков взялся за телефон, набрал семь цифр. Ответили сразу. Денис со своего места услышал резкое: «Слушаю!»
        - Сергей Палыч? Некто Рудаков беспокоит тебя в неурочное время. Но, как вижу, ты на посту?
        В трубке что-то ответили, дядя Слава улыбнулся:
        - Точно, человек попал в беду. И помощь твоя нужна. Есть шанс предотвратить убийство.
        «Шанс?  - мелькнуло в голове у Дениса.  - Они обязаны предотвратить!»
        - Не совсем оперативная,  - ответил на вопрос с той стороны Рудаков.  - Но верная, и горячая - медлить нельзя. Ты силами ОМОН располагаешь?.. Ехать в район Сосново. Группировка питерская, вы ведь можете ее там взять? Готовится убийство… Нет, не докладывал. Да кому? Воскресенье… И ты ведь знаешь, какая у них там вечно волокита… Ага, отправляй, а мы сейчас подъедем. Закажи пропуска на меня и Колесникова Дениса Андреевича.
        Через Кировский мост и по набережной они добрались до дома номер четыре по Литейному проспекту за десять минут. Об этом огромном мрачном здании ходили легенды, особенно страшные появились в годы перестройки и гласности, но прежде Денису бывать здесь не доводилось. На входе милиционер проверил у них с дядей Славой документы и выдал по пропуску.
        - Четвертый этаж,  - подсказал он.
        - Знаю,  - кивнул Рудаков.
        Пройдя по длиннющему коридору, дядя Слава остановился возле одной из бесчисленных дверей, постучал и вошел.
        Два канцелярских стола в кабинете пустовали, за третьим сидел худощавый темноволосый мужчина с усталым лицом. Увидев посетителей, он закрыл папку с бумагами, отложил ее в сторону и привстал, чтобы пожать Рудакову руку. Затем вопросительно взглянул на Дениса.
        - Колесников, Денис. Я его с детства знаю. Почти сосед,  - представил дядя Слава.  - А это Сергей Павлович.
        - Садитесь и выкладывайте свою горячую информацию,  - предложил Сергей Павлович, возвращаясь на свое место.
        - Готовится покушение на директора завода «Техприбор»,  - начал с главного дядя Слава.
        - Это на Петроградке? Ничего себе! Как фамилия директора?
        - Игнатьев.
        Сергей Павлович черкнул что-то на листке бумаги.
        - Откуда информация?
        - Вот он слышал. Рассказывай, Денис.
        У Дениса в голове будто метроном стучал. Время бежало… А вдруг Валентин Артемьевич уже выехал с дачи и… Лишь бы он решил поехать завтра утром!
        - Я услышал это в доме Седикова, Бориса Сергеевича,  - торопливо начал он.
        - Седого?  - выкатил глаза Сергей Павлович и подался вперед.
        - У него под «крышей» компьютерный магазин, где я работал. Седой взял у хозяина два компьютера, а я их чиню периодически. У его сына постоянно компьютер ломается. И вот сегодня я услышал разговор в кабинете…
        Главное Денис поведал буквально за минуту. Сергей Павлович задал несколько уточняющих вопросов. Оказалось, состав банды Седого ему хорошо известен. Степа оказался Степаном Охрименко, Неандертальца он назвал Николаем Струговым.
        - Хорошо, Денис. Надеюсь, мы успеем. Автобус с ОМОНом уже выехал,  - он посмотрел на часы,  - думаю, будут в поселке через час с небольшим. Точное место на карте можешь показать?
        Он достал из ящика крупномасштабную карту Ленинградской области, развернул на соседнем столе.
        - Вот этот лесок,  - ткнул пальцем Денис в зеленую кляксу на карте, рядом крошечными черными прямоугольниками был обозначен дачный кооператив.  - К нему колея с грунтовки, примерно отсюда.
        - Квадрат В-12. Так и передам начальнику отряда по рации. Возможно, им придется начать без меня. Номер своего телефона запиши,  - Сергей Петрович пододвинул Денису блокнот и ручку, а сам взялся за трубку одного из стоявших на столе телефонов.
        - Игорь? Машина нужна. Мы с тобой едем в Сосново. Прямо сейчас.
        Положил трубку и протянул Денису визитку.
        - Держи. Если вдруг информация появится, звони. А теперь идите. Мне надо по рации с отрядом связаться, а после ехать. До свидания.
        Отчего-то Денису казалось, что его возьмут с собой, туда, спасать Валентина Артемьевича, поэтому он растеряно мял в руках визитку и не двигался с места.
        - Пойдем,  - потянул его за руку дядя Слава.
        В коридоре он остановился и сказал подбадривающим тоном:
        - Все, что могли, мы сделали. Теперь их очередь. Надеюсь, они успеют…
        - А если не успеют?..
        Рудаков вскинул левую руку, взглянул на циферблат.
        - Половина восьмого. И часу не прошло, как ты ко мне ворвался.
        Денис понятия не имел, во сколько обычно Игнатьев возвращается с дачи. «Не успеют, не успеют…»  - стучало в голове. Торопливое возбуждение в одну минуту сменилось вялостью. Как обреченный, он еле плелся за Рудаковым по бесконечным коридорам и очнулся только на улице, когда на него пахнуло свежестью с близкой Невы.
        - Кажется, дождь собирается…  - заметил дядя Слава, подняв голову к потемневшему небу. Потом перевел взгляд на Дениса.  - Что-то ты, парень, сдулся… Может, я машину поведу?
        - Как хотите,  - равнодушно ответил Денис и протянул ключи.
        - Ты как без матери-то справляешься?  - завел дядя Слава разговор по пути к дому.
        Денис пожал плечами: нормально.
        - Как она там, устроилась?
        - Нет пока. Язык учит, у сестры живет. Пособие оформила.
        - А ты к ней не собираешься?
        - Что вы все заладили: собираюсь, не собираюсь!  - взорвался вдруг Денис.  - Не собираюсь! То есть хотел поехать повидаться, сразу после защиты диплома, а теперь не поеду.
        - Из-за этого?  - неопределенно кивнул назад участковый.
        - Нет, я еще раньше подумал. Иришка вернется, а я в Израиле буду.
        - А она где?
        - В Адлере, у тетки.
        - Это хорошо, что там.
        - Почему?
        - Потому что была бы здесь, на Игнатьева могли через дочь нажать. Знаешь, я бы на его месте вообще отправил дочку вместе с тобой в Израиль. Пока мы здесь порядок не наведем.
        - Вы что, дядь Слава, серьезно?
        - Конечно. Вон какие дела творятся…
        - Да если все уедут - кто порядок наводить станет?
        - Мы. Молодежи жить надо: работать, учиться, жениться, детей рожать. А вы в криминал лезете…
        - Я не лез!
        - Да знаю я, что ты парень хороший, но ведь связался с бандитами, хоть и невольно. Тоже мне, надумал с Мишкой Федоровым дружбу водить.
        - Да не друг он мне! Я его всего раза три-четыре видел. И больше видеть не собираюсь.
        Рудаков помолчал, вздохнул коротко.
        - Вот советскую власть ругают, мол, сажали ни за что… Нынче опять тюрьмы переполнены, только настоящими преступниками - ворами, бандитами, убийцами. Пацаны-подростки уже не космонавтами или учеными мечтают стать, а в бандитскую бригаду вступить - вот до чего дошло! Слыхал про Смирнова с вашего двора? Ты ведь с ним в одной школе учился?
        - Он на год старше. А что с ним?
        - Ограбил с дружками ларек, попался, срок получил. На зоне его убили.
        - За что?
        - А вот этого уже никто не узнает…
        Дядя Слава въехал во двор, остановил машину и спросил:
        - Жрать хочешь? Пошли ко мне, поужинаем.
        Денис есть не хотел, но Рудаков продолжал уговаривать.
        - Пошли-пошли! Ты наверняка голодный, и я без обеда сегодня. Сейчас отварим пельмешек, по стопочке выпьем. Ты водку употребляешь? Пойдем. Дома никого, я своих на лето к бабке в деревню отправил.
        Нехотя Денис поплелся за дядей Славой. Однако, как ни старался участковый отвлечь его от тревожных мыслей, это ему не удалось. Не помогли ни пельмени, ни две рюмки водки. Будто замороженный сидел Денис над полупустой тарелкой.
        - Не терзай себя, Дениска,  - как маленького, потрепал его по голове дядя Слава.  - Ты ж не знал. Нормальный человек и представить не может, на что они способны. Я в милиции почти два десятка лет, и то… Знаешь, отчего в участковые пошел? Уж очень мне нравился Анискин в исполнении Жарова, я даже от повышения отказывался, на своем участке хотел остаться. Представлял, как состарюсь здесь, где все меня знают, и я всех знаю. Стану этаким седым и уважаемым защитником населения, местным третейским судьей, наведу порядок на вверенной мне территории - это и будет моим личным вкладом в общее дело. До седины дожил, лысину нажил,  - Рудаков провел рукой по редеющей шевелюре,  - а порядка… Не стало порядка - нигде! Какой порядок, когда страну растащили, наверху власть делят, законы меняют то и дело. И будто нарочно, такие сочиняют, чтобы преступникам легче жилось! А честным гражданам? О них никто не думает. Вот ты говоришь, акции, приватизация… Прихватизация! Я, как об этой приватизации объявили, сразу сказал: все в руках у воров окажется, вся страна! Они же из своих щелей повылезли, страха теперь - ноль.
Раньше, если какой освободившийся из мест заключения на работу не устроился, злостно тунеядствует, мы имели законное право его привлечь и, в соответствии с законом, на сто первый километр…
        Денис почти не слушал разгорячившегося Рудакова, в голове вертелось и вертелось: «только бы успели, только бы успели…»
        - Дядя Слава, я пойду,  - поднялся он с места.  - Мне к диплому готовиться… Может, сумею что-нибудь написать.
        - Ну иди, коль надо,  - отпустил его участковый.  - И поздно не засиживайся. Спать ложись. Утром часиков в девять зайди, расскажу, что от Сергея слышно. Или нет. Утром меня не будет, всех участковых района собирают, мозги прочищать. Приходи после обеда.
        - Угу,  - кивнул Денис и попрощался.
        Однако, войдя в квартиру, он так и не взялся за диплом. Издали посмотрел на стопку листов на столе, плюхнулся на диван, уставился в потолок невидящими глазами, и молил бога, или кто там судьбой ведает, чтобы ОМОН успел. На часах почти десять. Наверное, операция в разгаре или уже окончена. Так и подмывало рвануть Сосново - зачем согласился пить с дядей Славой?
        Тревога не давала лежать. Уповая на чудо, Денис кинулся к телефону и набрал номер Игнатьевых, шепча: «Валентин Артемьевич, возьмите трубку…» Но в ухо неслись бесконечные, убивающие надежду гудки. Опустив трубку на аппарат, он поплелся на кухню. Где-то там, на шкафчике, должна лежать пачка сигарет, НЗ тети Лизы. Денис не был настоящим курильщиком - так, изредка баловался,  - а сейчас почувствовал, что сигарета поможет. Пачка «Космоса» нашлась, он чиркнул спичкой, глубоко затянулся раз и другой. Голова слегка закружилась с непривычки, он опустился на табурет возле стола и уперся лбом в ладонь.
        Если ОМОН не успеет, если Валентина Артемьевича убьют - что он скажет Иришке? Сумеет ли оправдаться? Все ли, что мог, сделал?
        И тут Денис понял, что в милицию нужно было обратиться раньше, утром, прямо в Сосново, как только узнал, что возле дач готовится что-то страшное.
        Почему не сделал этого, почему?.. Решил, что меня не касается - моя хата с краю? А жизнь неизвестного человека - ерунда? Возмутился, что бандиты использовали втемную в своих криминальных делах и заторопился домой? Ага, а еще испугался, что они легко вычислят, кто их сдал… Трус! Трус! Трус!
        Денис с силой раздавил сигарету в пепельнице.
        Точно, трусость всему причиной. Всему! Всему, что в городе и стране творится. И оттого что часть народа трусит, негодяи чувствуют еще б?льшую силу. Увидев кучку пьяных или обдолбанных подростков, взрослый мужчина обойдет их стороной - а раньше бы не побоялся, внушение сделал… И он сам - сам!  - не раз так поступал, оправдывая себя тем, что один в поле не воин. И каждый так, лишь о себе думает, за свою жизнь трясется! Любой торговец предпочитает платить «крыше»  - ни за что, если разобраться,  - лишь бы спать спокойно. Как Александр Петрович… Труся перед Седым, послал его обслуживать бандитов, а он - тоже из трусости - согласился помогать Мишке. Да-да, из трусости, если поглубже копнуть… Был бы смелым, сказал: вали отсюда, не желаю иметь ничего общего с бандитом! Поделикатничал, испугался? Что стоило не взять кроссовки, которые Мишка с барыги стряхнул? Ведь взял, подлец, и еще радовался халяве - будет, в чем пофорсить… Подлость? Подлость. И мерзость. Оказалось, увязнуть так просто! Вначале компьютеры, потом товар практически ворованный, а после - перевозка оружия. А вдруг за это посадят?
        Мысль эта оказалась неожиданной и правдоподобной. Сколько раз в репортажах из зала суда он слышал: «за пособничество в совершении преступления…» Есть ведь такая статья? Значит, присудят срок, он окажется в тюрьме… Или не в тюрьме, на зоне?.. Какая разница, все равно пятно на всю жизнь. И будет ли после этого жизнь? Вон, Смирнов не дожил до воли…
        Денис опять схватился за сигареты. Хотелось поделиться с кем-то, совета спросить, узнать, светит ли ему срок. Наверное, дядя Слава знает, или этот Сергей Павлович. А может, его имя вообще не всплывет? Протокола же не было? Правда, Сергей Петрович знает имя и телефон… Да что ему телефон, в Большом доме кого угодно вычислят!
        Ишь, опять испугался, укорил он себя. Испугался законного возмездия за связь с бандитами. Трус! Лучше бы боялся того, что Иришку потеряешь. Разве она простит? А может, она и не узнает, если все обойдется? Если обойдется… Лишь бы обошлось!
        Он опять кинулся к телефону, но в квартире Игнатьева не отвечали. Бросив трубку, вернулся на кухню.
        Во рту горчило от курева. Он поставил чайник на огонь и опять уселся к столу, уронив голову на сложенные руки. Сидел так, пока чайник не засвистел протяжно. Встал, выключил газ, автоматически плеснул в кружку утренней заварки, долил кипятком. Похлебав немного, вновь схватился за сигареты, но сделал всего две затяжки и решительно направился в комнату. Невозможно так мучиться, надо отвлечься, надо хотя бы формулы внести в напечатанные страницы.
        Минут пятнадцать он пытался сосредоточиться на работе, однако не вышло. Напортачил, соскребал описку бритвой, принялся писать тушью поверх - в результате выбросил лист. Взялся снова его распечатать, но отчего-то из принтера выползла не та страница.
        Бесполезно. Ничем он сейчас заниматься не в состоянии.
        Денис выключил верхний свет, оставив только настольную лампу, и прилег на диван не раздеваясь. Смежил глаза, желая забыться, заснуть хоть ненадолго - тогда до утра останется меньше времени. Но перед закрытыми глазами всплыла угрюмая физиономия неандертальца Стругова, каменное лицо Степана Охрименко и беспощадные, почти черные глаза Седого… Сволочь! Прикидывается гостеприимным хозяином, добрым дядей, заботливым отцом - и тут же может приказать убить человека. Или пытать - похоже, все эти утюги и паяльники не страшные сказки, а реальность.
        Перевернувшись лицом к стене, Денис попробовал думать о другом, но не смог. Все заслоняло чувство вины и осознание огромности ошибки, которую совершил. Он предал самое главное - принципы, по которым жили его родители и он сам вроде бы собирался прожить всю жизнь. Выходит, предал самого себя. Почти перешел на другую сторону, пособничал убийцам… Если бы мама узнала, с кем он связался… А отец?.. Дядя Лева Гутман, незадолго перед маминым отъездом заскочивший с ней попрощаться, вздыхал сокрушенно: «Видел бы Андрей, что сейчас у нас творится - в гробу бы перевернулся». Да, когда отец был жив, никто не мог представить, чтобы воры и убийцы разгуливали на свободе, не таясь, сколачивали банды, терроризировали целые районы, скупали дома и крупные предприятия…
        Не в силах лежать, он снова вскочил, кинулся звонить в квартиру Игнатьевых, не дождался ответа и отправился курить на кухню. Так продолжалось всю ночь. Вернется на диван, проворочается с полчаса, снова к телефону, а потом на кухню, в надежде хоть немного облегчить муки совести, растворить в горьком дыму гнетущее беспокойство.
        К рассвету усталость взяла свое, глаза закрылись по-настоящему, но сон его больше походил на бред. Сознание отключилось не до конца и подбрасывало страшные картинки: искореженные взрывом автомобили вроде тех, что показывают в сводках криминальных новостей; хищную улыбку Седого; Мишку Федорова, достающего из багажника сумку с оружием; страшную рожу Неандертальца… А то чудилась глядящая с укоризной мама, хмурый Валентин Артемьевич и Ириша с печальным, буквально убитым лицом - такой он ее не видел никогда.
        Штутгарт, ФРГ, 1995
        Поведав о гибели тети Лизы, Денис умолк. Юрген тоже молчал некоторое время, затем спросил:
        - Это все?
        - Да.
        Майсснер посмотрел на часы. Прошло тридцать четыре минуты. Скоро появится Римма.
        - Сегодня мы не будем анализировать, что именно из рассказанного вами послужило основным толчком к срыву. Мне бы хотелось знать, испытываете ли вы страх?
        - Нет, наверное,  - после небольшой паузы ответил Денис.
        - Вы уверены?
        - Я не цепляюсь за жизнь.
        - Но вы скрываетесь от русской мафии, вы покинули Россию, затем Израиль.
        - Только потому, что могут пострадать мама и тетя…
        - В России опасность грозила прежде всего вам,  - безжалостно напомнил Юрген. Денис молчал. Он повторил:  - Итак, вы испытываете чувство страха?
        - Да!  - выкрикнул Денис, открыл глаза и резко сел.  - Я трус, трус! Не был бы я трусом, все бы сложилось иначе!
        - Стоп. Зачем вы прервали сеанс? Впрочем, времени почти не осталось.
        Спустив ноги с дивана, Денис потирал ладонями будто онемевшее лицо. Психотерапевт счел нужным пояснить:
        - Во время следующего сеанса мы вместе попробуем найти причину ваших страхов и беспокойств.
        - Да что ее искать, и так все ясно!  - не стерпел Денис.
        - Вам ясно то, что лежит на поверхности. Внешние обстоятельства и, если так можно назвать, верхушка чувств. Но причина депрессии лежит глубже. Возможно, она кроется в обстоятельствах вашего детства… Однако,  - посмотрев на часы, завершил он,  - об этом мы поговорим в следующий раз. Жду вас через неделю, в это же время.
        Обратно Римма повела его другим путем. Они обогнули замок, пересекли какую-то улицу, за которой виднелся регулярный парк.
        - До станции Шлоссплац идти почти столько же, зато покажу тебе новый замок.
        Замок походил на все дворцы имперской эпохи - огромный, помпезный. Римма принялась рассказывать о бомбежках во время войны, о восстановленном крыле, но заметила, что он не слушает, и умолкла.
        Денис чувствовал себя неловко рядом с Риммой. Она не заговаривала ни о чем таком, однако ясно, что психотерапевта нашла по поручению семьи, и все они руководствуются самыми лучшими побуждениями, заботятся о его спокойствии и здоровье. Спокойствии! Да разве сумеет этот шарлатан успокоить его? И возможно ли вообще успокоиться, зная, что по его вине погибла Иришка и еще два человека?
        - Римма,  - спросил Денис, когда они уже спустились под землю и ожидали свой трамвай,  - ты на психоаналитика учишься?
        - Нет, на невролога. И Юрген не психоаналитик, а психотерапевт.
        - В чем разница?
        Она немного подумала и заговорила, подбирая понятные слова:
        - Психоаналитика - штука очень обширная и, если можно так выразиться, размытая. Это как разветвленная концепция. Она предполагает скорее анализ, не лечение. А психотерапия - линейка конкретных методов и приемов, направленных на избавление пациента от разного вида депрессий. Тут все более организовано и предсказуемо. Психоанализ длится годами, а психотерапевт обычно ограничивается двадцатью сеансами.
        - А невролог - это кто?
        - Патология центральной и периферической нервной системы. Опухоли мозга, травмы, инсульты и так далее… Соматические болезни, не психические.
        Он готов был крикнуть, что не психопат, вывалить на самоуверенную рыжую девицу всю свою боль, но знал, что ему от этого точно легче не станет. Зато Римка станет презирать его. Почему-то этого не хотелось. Он знал, что достоин презрения, и все-таки…
        Заметив его остановившийся взгляд, Римма попыталась смягчить:
        - Возможно, пока ты не болен по-настоящему. Но длительная депрессия может превратиться в хроническую, уже не поддающуюся лечению анализом или психотерапией. Нельзя вечно сидеть на лекарствах - это путь к разрушению личности. Поверь, я насмотрелась таких.
        - Расскажи.
        - Ну вот, например, дядька, которого я в клинике опекаю, Рольф Байер. Ему чуть за пятьдесят, болен около десяти лет, и состояние все хуже. У него погибли жена и дочь, полетели на частном самолете в горы, а он решил добираться автомобилем, из-за своей аэрофобии. Обвиняет себя в том, что не уговорил их ехать вместе. Байер по профессии музыкант - знаешь, богема… Вначале, пытаясь залить чувство вины, пил безбожно, потом перешел на наркотики. Друзья помогли вылечиться от наркозависимости, но он впал в глубокую депрессию. Рольф из тех людей, что больше верят порошкам и пилюлям. Он начал сеансы психотерапии, но контакта не получилось, он все настаивал на лечении лекарствами, и вот результат: одни лекарства меняют на другие, а депрессия все прогрессирует.
        - Я его понимаю…  - тихо проговорил Денис.
        - Брось!  - резко возразила Римма.  - Да, горе… Но у него одного, что ли? Да если бы все после смерти близких вели себя, как Байер, то психически больных на свете было бы больше, чем здоровых!
        Денис отвернулся и ничего не сказал. Всю дорогу до дома он молчал, Римма тоже не заговаривала.
        На следующей неделе в сопровождении Фаины Денис ходил по инстанциям, подавал документы на ПМЖ. Оказалось, имея в свидетельстве о рождении запись о матери-еврейке, получить этот статус не сложно. Когда решение будет оформлено, Денису назначат пособие.
        В одном из кабинетов вежливая женщина поинтересовалась, не нуждается ли он в курсах языка. Не слишком уверенно он ответил по-немецки. Чиновница посоветовала чаще практиковаться в устной речи. Ее опыт показывает, сказала она, что у русских приличный запас слов при почти полной немоте. Фаина упомянула, что Денис окончил институт, только не получил диплома. Взглянув на справку, присланную одноклассником Ефима, чиновница пообещала, что изучит документ после перевода и поинтересовалась специальностью господина Сандлера. Узнав, что он учился на программиста, заверила, что как только будут готовы все документы, он сможет пройти полугодичные курсы, а окончив их, легко найдет работу по специальности.
        - Штутгарт - один из центров развития электронных технологий,  - с гордостью поведала она.
        Денис уже заметил, что во всех кабинетах стоят компьютеры и сотрудники ими активно пользуются.
        Эти необходимые визиты на время отвлекали, но стоило остаться одному в квартире - Аркадий и Римма покидали дом рано утром, а Фаина по полдня проводила с чужим младенцем,  - как на него опять накатывали безысходность и темные мысли. По ночам он почти не спал, а если засыпал, то просыпался от одного и того же кошмара. Вновь он видел, как взлетали белые юбки, кричал во сне: «Ира!!!» И вскакивал, как ошпаренный… Хотелось встать, пойти на кухню покурить, но он не решался. В такие минуты возникало желание вновь подсесть на таблетки, но Ефим советовал обходиться без них, и Римма говорила…
        Когда подошло время следующего визита к психотерапевту, Денис сомневался, идти или нет. Но Римма спросила, как о само собой разумеющемся:
        - Один доедешь, или тебя проводить?
        И ему вдруг стало стыдно. Сандлеры прикладывают все силы, чтобы вытащить его из депрессняка. Приютили, уступили собственную гостиную, кормят-поят. Он передал им деньги и попросил тетю Фаню поменять пятьсот долларов на марки - на сигареты, транспорт. Когда заикнулся, что будет вкладываться в общий котел, когда получит пособие, она замахала руками: что ты!
        Выходит, эти деньги тоже не в семью пошли, а на… Конечно, на психотерапевта.
        - Я запомнил, как ехать,  - ответил он Римме.
        Ровно в двенадцать Денис был в мансарде на Карлсплац. На этот раз Майсснер предложил ему просто удобно усесться на диване.
        - Сегодня мы приступим к собственно психотерапии,  - заговорил он, занимая кресло напротив.  - На прошлом сеансе я выяснил причины вашей депрессии и главные ваши проблемы. Вы фиксировали свое сознание на понесенных утратах, сосредоточились на тирании долженствования,  - увидев вопросительный взгляд Дениса, он пояснил:  - Многие люди являются рабами установленных понятий о долге и, если не исполнили положенное по закону или по правилам, внушенным с детства, их угнетает чувство вины. И, третье, с чем нам с вами предстоит работать: чувство страха и опасности, и вытекающее из этого неверие в будущее. Ваши проблемы мы начнем преодолевать совместными усилиями, и результат зависит более от того, как сложатся наши отношения, насколько искренни вы будете со мной.
        Майсснер умолк. Денис тоже молчал. Раскладывать по полочкам свое горе казалось кощунственным, и он едва подавил желание крикнуть: «А не пошел бы ты!» Но под внимательным и доброжелательным взглядом Юргена смолчал. После небольшой паузы поинтересовался:
        - А вы точно уверены, это лечится?
        Тот ответил почти так же, как Римма неделю назад.
        - Как вы думаете, во что превратилось бы человечество, если б подобные проблемы не лечились? Самое главное, вы,  - на этом он сделал ударение,  - должны поверить.
        - Ну что ж. Попробуем,  - пожал плечами Денис.
        Майсснер удовлетворенно кивнул.
        - Я рад. Сегодня я хотел бы узнать как можно подробнее о кошмарах, которые вас мучают. Вам снятся страшные сны?
        - Да. Один и тот же. Почти каждую ночь. Не снится, только когда я принимаю лекарство.
        - Какое?
        Денис назвал.
        - Кто вам прописал его?
        - Мой кузен в Израиле. Он опытный врач.
        - Невропатолог?
        - Нет. Он гастроэнтеролог. Ему кто-то посоветовал.
        - Этот препарат нельзя принимать постоянно. Возникнет привыкание. Я бы рекомендовал вам отказаться от лекарств. Угнетение нервной системы небезопасно. Итак, расскажите свой сон.
        Денис рассказал. Задавая вопросы, Юрген узнал, что Денис вместе с Ириной бывал на той крыше, а затем мягко и ненавязчиво стал убеждать, что именно личный опыт и запечатлевшаяся в памяти картинка бегущей к краю девушки порождают его кошмарный сон.
        - Это так называемые автоматические образы. Давайте разберемся.  - Юрген взял листок бумаги и ручку, наверху написал «сон» и «реальность», обозначив так два столбца.  - Во сне вы вместе со своей девушкой на крыше,  - он поставил слева знак плюс,  - в реальности вы тоже были вместе на крыше. Плюс. Девушка бежит к краю: плюс и плюс. Во сне вы видите, как она падает. Плюс. В реальности - нет, минус. Вот здесь и кроется ошибка.
        Он обвел минус кружком.
        - Но ведь она покончила жизнь самоубийством…
        - Вы это видели собственными глазами? Нет. Скорее всего, этого не видел никто. Вы даже не знаете, была ли она именно в том самом месте, или в другом. Но в вашем воображении сложилась определенная картинка и, возможно, неправильная…
        Денис принялся было возражать, но на каждый его аргумент у Юргена находился контраргумент.
        - Вы никогда не вели дневник?  - неожиданно спросил Майсснер.
        - Дневник? Нет.
        - Попробуйте. Записывайте свои мысли, обращайтесь или к самому себе, или к воображаемому собеседнику.
        - Зачем?
        - Во-первых, перечитывая свои мысли через некоторое время, вы сможете оценить их, и, возможно, они покажутся вам уже не столь бесспорными. Привычка вести дневник - это привычка к самоанализу. Кроме того, я надеюсь, что вы позволите читать его и мне. По этим записям я смогу следить за переменами в вашем состоянии.
        Денис не представлял, как будет вести этот дневник, и все-таки на обратном пути зашел в канцелярский магазин на Хегельштрассе, где, поглазев на разнообразие товаров для письма, обилие блокнотов и толстых ежедневников, купил себе восьмидесятистраничную тетрадь на пружинной скрепке и шариковую ручку.
        Дома он раскрыл тетрадь и некоторое время сидел, не зная с чего начать. Никогда ему не приходилось писать просто так, без необходимости. Он писал домашние задания и сочинения по литературе в школе, писал курсовики в институте и свой несданный диплом, но впервые задумался, что писать, если нет специального задания. В правом верхнем углу первой страницы он поставил дату: 10 декабря 1994 г.
        Немного поколебавшись, написал ниже:
        Начинаю вести дневник. Даже смешно. Будто XIX век… Это тогда томные барышни вели дневники. Что буду писать? Не знаю. Юрген сказал, описывать все подряд и свои мысли. С мыслями сложно. Они одни и те же в основном. Ничего хорошего.
        …
        25 декабря
        Вчера не ходил к Юргену, он предупредил, что в сочельник мы не встречаемся. Я не очень представлял, что такое сочельник - а это канун рождества. Тут его отмечают серьезно. Говорят, больше, чем Новый год. Аркадий с Фаиной и Риммой тоже отмечают. Елку нарядили в моей комнате, и праздничный ужин был здесь - это ведь у них гостиная. Я старался не показать, как хочется, чтобы они поскорее вымелись, оставили меня в покое. Тетя Фаня приготовила индейку и еще немецкий пирог «штоллен». Вкусно. Все объелись от пуза.
        Они ушли около одиннадцати вечера, а я остался с елкой - она искусственная, стоит в углу, вся в одинаковых красных шариках, здесь так модно. Вначале я лежал, наблюдал за мигающей гирляндой, потом выключил. Заснул часа в три ночи, до этого читал учебник немецкого, Римма подсунула. Ночью опять проснулся от кошмара. Юрген говорил, я должен убедить себя, что все было не так, и тогда перестану это видеть, но я не знаю, смогу ли когда-нибудь…
        Сегодня со всеми потащился смотреть праздничное украшение города. Ну да, электричества здесь не жалеют, по сравнению со здешней иллюминацией наши гирлянды поперек Невского - жалкое зрелище. На время рождественских каникул Аркадий, Фаина и Римма отправляются в Баден… Звали и меня, но я отказался. Никуда не хочется. Буду сидеть дома и штудировать немецкий. Уж коли мне здесь жить…
        …
        31 декабря 1994 г.
        Через час Новый год. Я один. Впервые. Звонила мама, поздравляла. Сандлеры из Бадена тоже звонили. Постарался отвечать так, чтобы не заметили, как мне тошно…
        Считается, что в новом году начинается новая жизнь… Не верю. То, что я сделал и чего не сделал, всегда будет со мной. И будет медленно убивать… Если б не знал, что это точно убьет маму, я бы убил себя сам. Ничего не вижу впереди.
        Я собирался встречать этот Новый год вдвоем с Иришкой…
        Нет, не могу о ней писать, слишком больно…
        …
        1 января 1995 года
        Вчера сам с собой выпил шампанского - тетя Фаня специально бутылку оставила в холодильнике. Сидел с шампанским на кухне и смотрел их телевизор. Пока понимаю на слух лишь каждое третье слово, а когда тараторят, вообще ничего не понимаю. И это после специальной немецкой школы! Посмотрел часов до двух, пошел спать. Проснулся от собственного крика. Встал, добрел до кухни, курил. В голову вдруг пришло, что и Аркадий, и Фаина, и Римма слышат мои крики. Ничего никогда не говорят. Деликатные. Очень хотелось повеситься, чтобы избавить их - навязался на шею! А потом подумал о маме и о том, что еще кто-то будет жить с чувством вины… Хотя Римка вряд ли, она такая рассудочная. А тетя Фаня - да. Она добрая, как мама. И дядя Аркадий мужик нормальный. Все вызывает меня на разговоры, пытается отвлечь. Наверное, искренне пытается.
        Утром, чтобы не думать о петле, вышел на улицу. Шатался просто так. Когда проходил мимо русской церкви, вдруг захотелось зайти, но она была закрыта. Похоже, ее открывают на время службы, там было какое-то объявление, но я не стал читать.
        Удивительно: Новый год, а снега нет. Неделю назад растаял. Римка сказала, тут бывает Новый год и без снега. Ходил по улицам просто так, куда ноги несли. Чуть не заблудился, еле назад дорогу нашел. Спрашивать никого не хотелось.
        …
        15 января
        Юрген смотрел тетрадь. Сказал, что мало пишу. А о чем мне писать? Как спал, как встал, позавтракал?
        Ладно, попробую.
        Сегодня позавтракал с аппетитом, воскресенье, тетя Фаня испекла оладьи. Римма умотала куда-то, а я вначале сидел над учебником немецкого, а потом поехал с Аркадием на мойку. Здесь автомобили никто сам не моет, как у нас - вынося ведро кипятка на двор, разводя сырость и грязь. К тому же машину на мойке пропылесосили изнутри. Аркадий говорит, что в России сплошное самообслуживание и в результате дилетантизм, а здесь все стараются доверить профессионалам, и это стимулирует занятость населения. То, что в России почти все делают самостоятельно: мытье автомобиля, ремонт квартиры, постройка домика на даче - здесь передоверяют специалистам, «давая им на кусок хлеба» как выразился дядя, добавив, что все это от советской нищеты. Он не знает, что в Питере теперь и миллионеры есть. Вон Седой, целый дом купил, и уж наверняка потолки не белил самостоятельно…
        Черт, я не должен каждый день вспоминать о бандитах, Юрген предупреждал, что я должен стараться избавиться от «автоматических мыслей».
        …
        21 января
        Сегодня мы с Юргеном «взвешивали» мою жизнь. Прошлую, теперешнюю и будущую. При этом будущее в моем нынешнем состоянии, когда ни черта не хочется, сравнивали с тем, что будет, если удастся побороть страхи и депрессию. Кошмары, кажется, уже побороли. Крыша мне вторую неделю не снится. Вот бы просто Иришка приснилась…
        Иришечка моя, любимая! Я хочу увидеть тебя, дотронуться, хоть во сне… Юрген говорит, лучше мне тебя не видеть, но я боюсь забыть… У меня с собой всего одна маленькая фотография, та, что была засунута за обложку паспорта. Там ты восемнадцатилетняя, такая трогательная, наивная и беззащитная. Я собирался защищать тебя всю жизнь и вот… Не смог, не сумел, струсил… Интересно, «оттуда» прощают? Получить бы какой-нибудь знак. Хотя, нет. Мне нет прощения. И с этим придется жить.
        …
        24 января
        Получил бумаги. Теперь я на довольствии у немецкого государства. Разве мог такое представить мой дед, погибший в боях за Варшаву? Спустя пятьдесят лет после окончания войны побежденные помогают победителям. Долги отдают?..
        Аркадий вчера говорил, что у немцев чувство вины перед еврейским народом чуть ли не на генетическом уровне. Римка сказала: для генетики рановато. Просто задобрить хотят. Интересно, как к этим словам отнесется Юрген, когда будет читать? Хотя, у него русская бабушка. Надо будет спросить, как она здесь оказалась. Он - по виду, по характеру - стопроцентный немец. А я здесь принят, как еврей… Мама говорила когда-то, что лучше быть русским, а теперь оказалось, что выгоднее евреем. Но я русский. Так чувствую и всегда так чувствовать буду.
        …
        5 февраля.
        Второй день хожу на компьютерные курсы. Узнав, что я учился на программиста, препод предложил написать программу. Задание простенькое. Я написал. Он сказал, что покажет кому-то и поговорит о переводе на другие курсы. Вроде как повышение квалификации.
        …
        16 февраля.
        Вчера Юрген меня достал! Пишу так, знаю, что он прочтет, и не стесняюсь. Достал! Понял, Юрген?!
        Он начал проигрывать все назад. Что было бы, если б я не согласился отвезти Мишку с оружием и взрывчаткой; что было бы, если бы с самого начала отказывался что-то и куда-то с ним возить; если бы не чинил компьютер в доме у Седого; если б не устроился в магазин, а согласился поработать на заводе… Дошел до того, что было бы, если бы я не любил Иришку, и вообще не знал ее! Утверждает, что трагедия все равно была неизбежна.
        Ей-богу, убил бы его…
        Получается, что ничего нельзя изменить. И без меня все кончилось бы так же страшно. Валентин Артемьевич был обречен, поскольку мафия наметила отнять завод - Юрген назвал это рейдерством. Оказывается, при капитализме это не новость, бандюки применяют силу, вынуждая продать предприятие. Конечно, в благополучной и законопослушной Германии такое случается крайне редко, но вот в Италии или в Штатах… Говорит, Иришка тоже могла сделать то, что сделала - даже если бы меня не было в ее жизни. Тем более, она говорила, что такие мысли возникали у нее после смерти мамы…
        Юрген советовал записать это и перечитывать. Чтобы принять эти мысли, подменить ими то, что мучает меня постоянно. Постоянные, устойчивые мысли называются автоматическими и приходят в голову сразу, как только человек остается наедине с самим собой. Говорит, надо побольше бывать на людях.
        Теперь бываю ежедневно. Лучше стал понимать устную речь. Письменную, даже газеты, бегло читаю вслух (специально) и, в принципе, понимаю. На курсах все почти немцы, кроме одного парня из Марокко. Головастый! А мне казалось, что арабы вроде как в феодализме застряли. Он окончил здесь медицинский вуз и теперь хочет заниматься компьютерной диагностикой. И такая, оказывается есть…
        - Достал, это…  - поднял глаза от тетради Майсснер.
        Денис хмыкнул. Разве непонятно?
        - Надоел, достал до печенок, привел в бешенство…
        - Достал до печенок… Кажется где-то в литературе я встречал такое выражение. Это сленг? А что касается моей бабушки - кстати, очень поучительная в нашем случае история. Она родилась в Ростове. Ее отца расстреляли в 35-м, по обвинению в троцкизме, тогда многих видных большевиков расстреливали, проводили так называемые чистки. Бабушкин отец был бургомистром, главой… как это, горсовдеп?
        - Горсовет,  - проронил Денис, вновь осознавая ужасную правду, которая свалилась на советских людей несколько лет назад.
        - А маму бабушки Ольги застрелили фашисты. Да-да,  - покивал Юрген на пораженный взгляд Дениса.  - Могли и не застрелить, она зря испугалась и побежала… Так бабушка мне рассказывала. Вы понимаете, что после этого она не могла испытывать любви к немцам, и когда часть молодого населения Ростова интернировали на территорию Германии, она вовсе не радовалась. Хотя многие радовались. Конечно, вы не верите, но это факт: патриотами были не все. Некоторые мечтали вырваться из советской России. Бабушке едва исполнилось восемнадцать, она была красива и понравилась хозяину фермы, на которую ее направили работать. Мой дед был намного старше, вдовец, но еще крепкий как мужчина. Дед не воспользовался своим положением, как мог бы, наверное, но был достаточно настойчив. Бабушка говорила, что вначале и помыслить не могла об отношениях с немцем, но спустя некоторое время сдалась, поверив в искренность его чувств. Моя мать родилась в апреле сорок пятого. Бабушка с дедом обвенчались уже после окончания войны. Швабия была оккупирована американцами и из этой части Германии редко кто соглашался вернуться в советский
«рай». И хотя оккупанты умышленно разрушали немецкую промышленность, целыми заводами вывозили оборудование - в американской зоне жилось значительно лучше, чем в английской или французской, тем более, в русской. Дед дожил до глубокой старости и оставил бабушке Оле крепкое хозяйство. Она до сих пор работает на ферме, конечно, уже не доит коров своими руками… Я очень люблю бывать у нее в гостях. Это неподалеку от Равенсбурга, два часа на автомобиле. Красивая местность, чистый воздух, свежее молоко… Вы любите свежее молоко?
        - Парное?
        - Парное. Бабушка так же называет,  - потеплел лицом Майсснер.
        - Нет, не люблю. У меня нет бабушки в деревне.
        Он вообще ни разу не бывал в настоящей деревне, там, где коровы, овцы, колхозные поля… Только в кино видел. Совсем не похоже на игрушечные немецкие деревушки.
        - Итак, Денис, о чем говорит эта история? О том, что можно забыть.
        - По вине вашей бабушки никого не убили.
        - Она пережила не одну смерть. Она собственными глазами видела, как застрелили ее мать, и все-таки не впала в депрессию, нашла силы жить дальше. Перестроила свою жизнь так, как совсем не предполагала, в чужой стране, с человеком, которого - по национальному признаку - могла бы считать злейшим врагом…
        - Не годится ваш пример, Юрген,  - помотал головой Денис.  - Ваша бабушка поменяла жизнь не сама, за нее решила война, обстоятельства внешние.
        - А вашу жизнь поломали не внешние обстоятельства?.. Вы ничего не могли изменить. Помните, мы с вами говорили об этом? Подумайте дома. Запишите свои мысли. В следующий раз мы обсудим их.
        …
        15 марта 1995 г.
        Здесь, в Швабии, март - уже настоящая весна. Вчера шел от Юргена и заметил, как пробивается новая трава и какие-то цветы на газонах, как почки набухли на кустах. Шел и думал о том, что сказал Юрген. Я ничего не мог поменять. Неужели не мог?
        Он советовал подумать. Думаю.
        Если бы я не струсил ответственности, а сообщил в милицию о готовящемся преступлении сразу. Обратился куда ближе - в Сосново. Сумели бы они предотвратить? Доклады наверх, разрешения на проведение операции и прочая волокита, которой у нас любят заниматься вместо дела… Запросто могли не успеть. Или бандитов бы взяли, а на кого они покушаются, не выяснили. Я ведь этого не знал. Обосновано ли мое чувство вины? Получается, что частично и предположительно.
        Когда узнал, кого собираются убить, я мог сразу сам рвануть в дачный поселок. С голыми руками на бандитов? На бугаев, качков, которые по полдня проводят в тренажерных залах? Да еще вооруженных? Глупо и смешно. Неконструктивно - любимое словечко Юргена.
        Еще вариант: я бы поднял бучу в поселке, устроил какой-нибудь шум, чтобы все сбежались, и Валентин Артемьевич мог найтись. Во всяком случае, шум отпугнул бы бандитов… Возможно. А еще более вероятно, что в таком случае я бы до следующего дня не дожил. Реально? Да. Конструктивно? Нет.
        Я мог с первого раза отказаться участвовать в Мишкиных делишках, не возить его никуда на машине, сказать: «сломал свою - твои проблемы», или сослаться, что нет времени. Мог, поняв, что фактически принял участие в рэкете, врезать Мишке. Вряд ли я сумел бы его всерьез побить, скорее, он бы меня наколотил, и все-таки попытаться мог. Что бы это дало? Ничего. Только то, что о готовящемся преступлении я бы не узнал. А Игнатьева все равно убили бы. Неконструктивно.
        Иришка… Конечно, в этом случае я был бы рядом с ней, сколько мог… Возможно, я уберег бы ее от самоубийства, но есть ли стопроцентная уверенность? Не знаю…
        Тетя Лиза… Я жил в ее квартире, люди Седого проследили за старушкой до дачи, думали, что я скрываюсь там. Если бы меня не искали, тетя Лиза была бы жива, одной смертью меньше на моей совести. В том случае, если бы совесть подсказала мне не водиться с Мишкой.
        Значит, я мог что-то поменять. Надо сказать Юргену.
        …
        22 марта
        Опять проснулся от кошмара. Кричал я или нет? Прислушался. В квартире тишина. Отчего опять приснилось? Три недели без кошмаров, я думал, они отпустили меня.
        Вчера показалось, что за мной следят. Какой-то человек - высокий, широкий, в серой куртке и шапочке с длинным козырьком - шел следом за мной от самых курсов до остановки подземки. Там длинный с поворотами переход по тоннелю, обычно вечером он безлюден. На каком-то отрезке мы оказались одни, и мне захотелось бежать. Я спиной ощущал его взгляд. Не побежал, но прибавил шагу. Кажется, он тоже прибавил. Он шел шагах в двадцати. На остановке оказались люди, не так страшно, но, когда подъехал вагон, я сделал вид, что вхожу, а в последний момент выпрыгнул. А он уехал.
        Значит, я все-таки боюсь. За свою жизнь, или за то, что моя смерть убьет маму?
        Если они знают, где я учусь, то выследят: не сегодня, так завтра.
        Отложив тетрадь, Майсснер перевел взгляд на Дениса.
        - Давайте сначала проанализируем ситуацию со смертью старой женщины, тети Лизы. В данной истории она… случайный элемент. Да, именно случайный. Она не имела отношения к делу, ничего не знала. И вы сами говорили, что очень редко навещала свою квартиру. Она уступила ее вам, а сама жила за городом. Так? Она могла не приезжать еще несколько дней? Могла. Седой мог принять решение прекратить следить за квартирой? Мог.
        - Постойте, но ведь следили не за тетей Лизой, а за мной!
        - Да. Но вашей вины в том, что она решила приехать в город именно в это время, нет. Это случайность.
        Логика в словах Юргена была. Очередной спасательный круг, который он кинул, помогая вынырнуть из пучины вины, которая совсем недавно поглощала Дениса целиком, а в последнее время уже позволяла иногда дышать. Задохнувшийся на глубине не надеется на спасение, но, глотнув на поверхности воздуха, он начинает барахтаться, старается доплыть до суши.
        Дав время на осмысление, Майсснер заговорил о другом.
        - Человек, который шел за вами… Вы уверены, что это русский? Вы разглядели его лицо?
        - Я старался не встречаться с ним глазами, видел в профиль, когда он садился в вагон с другой двери. Лицо как лицо… Нет, я не могу сказать с уверенностью, что он русский.
        - Тогда почему испугались?
        - Фигура… Он напомнил мне питерских качков,  - на вопросительный взгляд Юргена он пояснил:  - Тех, кто качается на тренажерах. Знаете, их сразу в толпе видно. Мускулы, походка…
        - В Германии полно мужчин, занимающихся бодибилдингом, а походка… Пожалуй, да, у них особенная походка. Уже она подтверждает их физическую силу. А что если вам, Денис, начать посещать спортивный зал?
        - Зачем?
        - Физическая сила дает определенную уверенность в себе. Можно заняться каким-нибудь из видов единоборств. Уверенность, что способны дать отпор, вам поможет. Кроме того, что любой спорт полезен до здоровья, это займет ваше время и отвлечет от автоматических мыслей, которые все-таки продолжают вас посещать.
        - Боюсь, у меня нет на это средств.
        - Не обязательно ходить в платный клуб. Существуют муниципальные спортивные залы. Конечно, они не так хорошо оборудованы, но там вы сможете накачать мышцы и научиться приемам самообороны.
        - Я подумаю,  - кивнул Денис.
        …
        17 апреля 1995 г.
        До конца курсов еще месяц, а мне уже предложили место. Правда, далековато, в Вальдорфе, это около сотни километров. Компания SAP занимается разработкой программного обеспечения по заказам. Огромный штат, около тысячи человек. Оклад на время испытательного срока в два раза больше пособия, а после… В России я и за год не заработал бы столько, сколько буду получать в месяц. Юрген сказал, что это еще один плюс в моем плане на будущее. Он составил такой в самом начале, потом мы добавляли пункты, и там уже появились плюсы. Я достаточно свободно говорю по-немецки, Юрген это отметил, в последнее время мы иногда общаемся на его языке. Стал ходить в спортзал муниципального стадиона в верхнем конце Лерхенштрассе. Записался в секцию приемов самообороны. Есть еще у-шу. Что-то китайское, вроде карате, насколько я понял. Посмотрю, может, переведусь в нее. Пока меня едва хватает выдержать пятнадцать минут на тренажерах и сорокапятиминутное занятие в группе из четырех человек. Научился заламывать руку, когда нападают. Вот бы такие приемы в детстве знать! Был бы я у мальчишек в авторитете.
        Через четыре дня месяц, как я нормально сплю. Неужели кошмары кончились? Время вылечило, или все-таки сеансы Юргена? Наверное, он. А я ведь вначале не верил, что смогу вырваться из лап депрессии. И вот, можно сказать, уже вырвался. Спасибо, Юрген. Когда прочитаешь это, пусть тебе будет приятно. Благодаря тебе один русский, изгрызенный чувством вины и страхами, скоро вернется к нормальной жизни. Уже почти вернулся.
        …
        22 апреля 1995 г.
        Ого! 125-я годовщина со дня рождения дедушки Ленина! Не написал бы дату - ни за что бы не вспомнил. А в детстве: праздник, школьные линейки и тому подобное. В пионеры меня в этот день принимали, и кстати, в комсомол тоже. Наверное, и в октябрята - не помню. Или в октябрята на ноябрьские принимали?
        Но я делаю эту запись в дневнике не для того, чтобы Ильича вспомнить.
        Сегодня мне опять приснился мой кошмар. Я кричал. И в комнату заглянула Римка. Отчего она не приходила раньше?..
        Прости, Иришка. Я никогда не забуду тебя, нашу любовь…
        Но я начинаю жить.
        Все, больше можно не писать. Я вырвался.
        - Поздравляю!  - проговорил Майсснер, захлопывая тетрадь и отдавая ее Денису.  - Я рад, что наши сеансы вам помогли, и рад лично за вас. Римма целеустремленная девушка, и симпатичная. Для вступления в новую жизнь нет ничего лучше нового чувства.
        Денис немного смутился. Чувство… Да, чувство - тяга молодого и давно не пробовавшего секса самца к доступной молодой самке. Не в смысле, что доступной для всех. Нет, Римка не такая - с кем попало не будет, и все-таки она не придает сексу значения большего, чем физиологический акт. «Половозрелым особям принято этим заниматься, в силу природы». Конечно, она этого не говорила, но Денису казалось, что думает Римка примерно так.
        Когда он проснулся в холодном поту и лежал, пытаясь сдержать внутренние рыдания, комом застывшие в горле, она вошла и просто прилегла рядом, и гладила, успокаивая дрожь, затем положила его руку себе на грудь… Ужасаясь своему предательству - ведь только что, во сне, он пытался дотянуться до Иришки,  - Денис переместил руку на живот Риммы, пролез под резинку коротких пижамных штанишек… И вскоре забыл обо всем.
        - Ты красивый,  - спустя несколько минут тихо проговорила она, поглаживая пальцем его брови.
        Денис открыл глаза и прошептал:
        - Ты тоже.
        - И сильный,  - продолжила она, проводя ладонью от треугольника редких волосков на груди к другому, нижнему, где волосы кустились густо. Там она задержалась, проверяя потенциал Дениса. Спросила просто:  - Повторим? Мне понравилось.
        Внутри царапнуло: Иришка никогда бы так не сказала. Даже в самые интимные вещи она умела внести забавную поэтику.
        Но он повторил. Подозревал, что будет повторять, когда она захочет, и сам будет просить повторения. Как нормальный самец соблазнительную самку. Одна Римкина грудь чего стоит! Почище, чем у Мэрилин Монро. И бедра шире, чем у американской кинодивы. Он не подозревал, что это так возбуждает - прежде он вообще не обращал внимания на пухленьких. Под белой кожей Римки, слегка обсыпанной по плечам веснушками, таилась женственная мягкость плоти. Фигурой она больше походила не на девушку, а на вполне созревшую женщину. И вела себя соответственно - без тени стыдливости, расковано и свободно. Она хотела его, и он хотел ее. Но в этом взаимном желании не было ни грамма той любовной лихорадки, которой он заболел, впервые поцеловав Иришку. Ни грамма истинного чувства. Инстинкт. Секс. И все. Ну, еще родственное, дружеское чувство - ведь он привык к ней за полгода.
        С наступлением весны Римма несколько раз вытаскивала его побродить по центру города, где сохранились старинные, будто из сказки, домики; сводила на экскурсию в Старый замок. Было заметно, что она полюбила Штутгарт, а воспоминания о Питере почти стерлись из ее памяти. Закончив учебу в немецкой школе и учась в университете, Римка стала совсем немкой.
        Не договариваясь специально, они не афишировали перед Аркадием и Фаиной перемену в своих отношениях. Почти каждую ночь Римма тихонько пробиралась к Денису, раз или два утоляла жажду, и возвращалась к себе. Если старшие Сандлеры уезжали куда-то вместе, а Римма оставалась, тут уже Денис выступал в роли инициатора. Но, несмотря на их осторожность, месяца через три материнское сердце Фаины дало знать: что-то в отношениях дочери и племянника изменилось.
        К этому времени Денис уже работал в Вальдорфе. По будням приходилось вставать в половине шестого, чтобы на автобусе и двух электричках добраться на работу к восьми, поэтому ночные набеги Риммы стали короче. В Штутгарт он возвращался к самому ужину. Времени побыть наедине почти не находилось. Дениса это не беспокоило. Теперь его мысли больше занимала работа. Осваиваясь на новом месте, приходилось многому учиться, чтобы по окончании испытательного срока занять штатную должность специалиста. А ежедневные четыре часа на дорогу выматывали, несмотря на то, что автобус до вокзала ходил точно по расписанию, и ехать в скоростных электричках было комфортно - можно даже вздремнуть. Вскоре он стал подумывать о том, чтобы снять квартиру в Вальдорфе и сообщил об этом Римме.
        - Нормально!  - отреагировала она.  - Так ты считаешь, лучше мне мотаться туда-сюда?
        Он на это не рассчитывал и вполне искренне ответил:
        - Зато выходные полностью будут наши. И я, наконец, освобожу гостиную. Наверное, твои родители обрадуются этому.
        - Они привыкли,  - пожала плечами Римма и задумалась, будто оценивая все плюсы и минусы.
        Вскоре он снял небольшую квартирку в старом двухэтажном доме на окраине Вальдорфа. Оттуда до современного, сверкающего стеклом здания SAP можно было дойти пешком минут за пятнадцать.
        На прощанье Фаина устроила праздничный ужин. Они с Аркадием говорили, что привыкли к Денису, но искренне радовались за него.
        Денис был тронут.
        - Тетя Фаня, дядя Аркадий… Я не знаю, как вас благодарить. Вы столько сделали для меня, взвалили на себя такую обузу… Вы очень, очень мне помогли.
        - Брось!  - махнул рукой дядя, останавливая неловкие излияния.  - Ты нам родственник или как? Мы с Нелькой в одной квартире росли, это потом Сандлеры по отдельным разъехались. Фаня с твоей мамой дружила, и Римка тебе не чужая.
        По взгляду, который Фаина переводила с племянника на дочь, было ясно, что им известно о ночных визитах.
        Как принято в Германии, квартира с одной спальней сдавалась совсем пустая. Пришлось кое-что самостоятельно подкрасить, побелить. Затем тетя Фаня помогла ему приобрести недорогую мебель, кухонную посуду. На это ушла часть зарплаты Дениса и остатки денег из конверта.
        До осени Римма появлялась в Вальдорфе регулярно. Иногда она добиралась самостоятельно, а бывало, что в пятницу вечером Денис приезжал на Лерхенштрассе, и, отужинав в семейном кругу, они уезжали вместе. На тему совместных выходных ни Аркадий, ни Фаина с Денисом не говорили, зато с Риммой мать побеседовала.
        - Мама предупредила, чтобы я не теряла головы,  - сообщила однажды Римка, рассматривая лицо Дениса и поглаживая его влажный, в испарине лоб.
        Он лежал навзничь, с закрытыми глазами, еще не пришедший в себя после минут страсти.
        - А ты способна потерять голову?  - пробормотал он, следя за ней сквозь щелки век.
        - Не знаю. Нет, кажется, нет.
        - Рим,  - он открыл глаза,  - я никогда не спрашивал. У тебя ведь прежде были парни. Ты кого-нибудь любила?
        - Я люблю тебя,  - ответила она.
        Он не поверил. Так о любви не говорят. Поэтому переспросил:
        - Любишь?
        - Ну, а что это? Нам с тобой хорошо. Мне ни с кем так хорошо не было. Мы понимаем друг друга, ведь так? Может, это от национального родства душ, не знаю…
        - А когда меня нет, как часто ты думаешь обо мне?  - спросил Денис.
        - Каждый день. Конечно, не постоянно, но думаю.
        - А что думаешь?  - продолжал он выпытывать.
        Римма усмехнулась, показывая ряд мелких острых зубов.
        - Думаю о том, не трахаешься ли ты с кем-нибудь в это время!
        Она вскочила на него верхом, заломила ему руки за голову, наклонилась к самому лицу и вкрадчиво прошептала:
        - Признавайся…
        - И это все?  - ни единым движением не отозвался он на провокацию.
        - А что ты ожидал услышать?  - отпрянула она и посерьезнела.  - Между прочим, ты мне о любви слова не говорил.
        Она вскочила с кровати и, как была, голая, подошла к окну.
        - Не светись, по улице люди ходят,  - сказал ей в спину Денис.
        Она обернулась.
        - Ну и… Ты хоть что-нибудь скажешь?
        Денис незаметно вздохнул. Он сам затеял этот разговор, а теперь не знал, что говорить. Обижать Римку не хотелось, врать тоже.
        - Рим, нам с тобой хорошо в постели - это правда. Как правда и то, что больше, в принципе, ничего нет. Мы друзья и партнеры - даже любовниками не назвать. Любовь, это другое - это как болезнь, сумасшествие. А у нас все очень рассудочно, по договоренности.
        - А ты так стремишься к патологии чувств? Не нахлебался еще?  - поинтересовалась она с неожиданной злостью.  - У тебя кто-то появился? Ты опять от кого-то сходишь с ума?
        - Нет.
        - Так что же ты…
        - Просто хотелось понять: тебя и себя, наши отношения…
        - Понять? Ну, хорошо, слушай. Вначале я просто пожалела тебя. Потом увлеклась. После решила, что нам хорошо вдвоем и можно подумать об общем будущем. А сейчас передумала.
        Она напряженно глядела на него, ожидая реакции, но Денис смотрел спокойно.
        - Что молчишь?
        - Спасибо, что пожалела, я рад, что увлеклась, и у нас действительно хороший секс. Надеюсь, ты еще будешь приезжать?
        - Не знаю,  - коротко ответила она и стала одеваться. Он не препятствовал, хотя был только вечер субботы.
        Все-таки еще несколько раз она приезжала. А потом исчезла. Он звонил в Штутгарт, беседовал с тетей Фаней, иногда попадал на Римму, но она отвечала коротко, будто желая поскорее отделаться. Месяц спустя в выходной он приехал на Лерхенштрассе с родственным визитом и узнал, что Римма там не живет. На паях с новым бойфрендом она снимает квартиру.
        Наученный сеансами Майсснера, Денис взялся анализировать свои чувства. Страдает ли он оттого, что Риммы не стало в его жизни? Нет, сам он не страдал, и даже не испытывал ревности, что немного удивило. Разве что его мужское начало соскучилось без регулярного секса. Однако пост длился недолго.
        Лос-Анджелес, Калифорния, США, 2014
        К столице мировой киноиндустрии они подъехали заполночь. В горах связи не было, и когда часа полтора назад лежащий между сиденьями телефон ожил, мигнул и выдал короткий сигнал, Дэн велел Наде поискать гостиницу в центре.
        - Не меньше пяти звезд,  - приказал он.  - Мы пробудем в Лос-Анджелесе дня три, не хочу останавливаться, где попало.
        Надя покаянно вздохнула:
        - Намекаешь на вчерашнюю ночевку по пути в Брайс-каньон?
        - Я ведь предлагал спуститься обратно в долину, это ты настаивала катить дальше. Вот и докатились!
        - Домики выглядели такими симпатичными…
        - Ага, настоящие жилища пионеров-поселенцев: дощатые избушки под крышей из дранки. Экзотика, черт бы ее побрал! Я полночи не спал, боялся, что вот-вот возле дверей завоет койот, а я кольта с собой не прихватил!
        Надя хихикнула, поняв, что на самом деле он не сердится.
        - А ресторан?  - продолжал для виду возмущаться Дэн.  - Пожалуй, впервые в жизни я завтракал в сарае!
        - Внутри-то он был вовсе не сарай. И ты ведь сам не захотел идти в салун?
        - Там мест всего с десяток, мы бы час в очереди отстояли, оно нам надо?
        - Дэн, ну не сердись…  - она состроила жалобную физиономию и погладила его по плечу.  - Я, честно, думала, что будет интересно переночевать в таком домишке. И, кстати, я тоже долго не могла заснуть.
        - Мне казалось, ты уснула сразу.
        - Нет. Лежала и думала…
        - О чем?
        - О том, что…  - начала она, но запнулась, будто застеснявшись или одумавшись.  - Нет, так, ерунда.
        Он-то прекрасно знал, отчего маялся полночи. Номер был слишком тесным. Кровати в полуметре друг от друга, между ними только допотопная этажерка. Так и подмывало протянуть руку и погладить Наденьку по голове. Отчего-то вначале хотелось именно погладить по голове, как маленькую, и уж после, когда обернется и распахнет свои доверчивые глазищи… Может, зря не погладил? Она лежала так тихо, казалось, и правда, спит. Во всяком случае, когда он, отчаявшись уснуть, тихонько натянул шорты и вышел на крыльцо перекурить, а потом вернулся,  - она лежала в той же позе, калачиком на правом боку. Она всегда так засыпает, а ближе к утру распахивается, закидывает руки за голову и спит, как младенец. Сразу вспоминалась собственная детская фотография: годовалый или чуть старше, он лежит с закрытыми глазами - ручки вверх, ладошки расслаблены и ангельское выражение на щекастой мордахе. Наверное, фотография сейчас у мамы, если не осталась в тех коробках, что они перенесли к тете Лизе незадолго до маминого отъезда.
        Выходит, Надя тоже не спала. Может, так же хотела протянуть руку, и не решилась?
        Глупо. Наверно, все-таки глупо сдерживать себя, уговаривать, что она всего лишь девочка. Ведь он почти уверен, что Надя в него влюбилась и хочет того же, что и он. Впрочем, такие молоденькие вряд ли осознают, чего хотят. Да и черт с ним, пусть не сознают - это приходит с возрастом. А поначалу - не подтвержденное никакой логикой, никаким разумом влечение, желание коснуться, обнять, поцеловать…
        Он почти уверен, нет, он уверен абсолютно - она хочет этого. Так почему медлит? Зачем потерял неделю? Вошел в роль заботливого дяди и никак не выйти? Вот если бы он решился сразу, это выглядело бы естественней. А когда добрый опекун вдруг превращается в пылкого любовника… Смешно и глупо.
        Не отрывая глаз от пустынной ночной дороги, Дэн размышлял о том, каким могло бы стать это путешествие, и не стало. Покосился на Надю Забронировав по телефону двухкомнатный номер, она сообщила адрес отеля, устроилась поудобнее, закрыла глаза и теперь спокойно спала.
        Умаялась. Все утро по горам, а потом он дал ей часик порулить. Она ужасно старалась, даже взмокла от волнения. Сказала, что понравилось, и теперь обязательно сдаст на права.
        - Папа пару раз пускал меня за руль, неподалеку от нашей дачи. Но там не разгонишься… А здесь! Простор, дорога почти пустая. Удивительные ощущения! Теперь я понимаю, отчего тебе нравится водить машину.
        - У нас с тобой находится все больше и больше общего,  - усмехнулся он.
        - Ага,  - радостно кивнула она.
        Все больше и больше. За три года у них с Роуз не нашлось столько точек соприкосновения. После Иришки ни с кем не нашлось. А с этой девочкой… Оказалось, что им нравятся одни и те же фильмы: вспоминая добрые старые комедии, они шпарили цитатами напропалую. «Не думал, что молодежь до сих пор это смотрит»,  - удивился он. «Это все мама, она пересматривает, и я вместе с ней». Про «Брата» Надя высказалась: «Этот фильм останется как документальное свидетельство той эпохи. Ведь в нем правда. Пусть страшная, но правда?»  - «Да,  - кивнул Дэн,  - так все и было».  - «Ты тогда уехал? От этого кошмара?»  - продолжала она расспрашивать. «Примерно так. Мама уехала еще раньше, она ведь у меня еврейка». Надя никак не отреагировала, и он добавил: «А отец был русским. Прежде у меня была другая фамилия. В Израиле взял мамину, здесь она звучит совсем по-американски».  - «А была какая?»  - «Колесников, школьная кличка - Колесо».
        Остановившись возле отеля в центре Лос-Анджелеса, Дэн растормошил Наденьку, и она, как сомнамбула, поплелась рядом с ним до номера. Заглянув на минутку в ванную, сразу отправилась спать.
        А у него сон отлетел. Уже привычно он перетащил постельное белье на диван в гостиную, но не ложился. Убавив звук до минимума, посмотрел по телевизору новости, затем надумал перенести в лэптоп фото с телефона. Пятьсот с лишним штук - ничего себе, они наснимали! Почти на всех фотографиях Наденька. Редко - он. И всего несколько снимков, где они вместе.
        … Вот первое такое фото, Кингс Каньон. Он стоит вплотную за Надиной спиной в похожем на тоннель полом стволе упавшей секвойи, оба раскинули руки; он дотянулся до дерева, а она не сумела.
        … А тут Надя на вершине небольшой скалы. Забралась на нее мигом, как обезьянка, звала за собой, но он не решился, и так сердце замирало, пока она карабкалась. Стоял у подножья - вдруг придется подхватить? Расслабился, лишь когда она крикнула сверху: «Вуаля!» и уперла руки в боки, вот, мол, какая я молодец. Когда, спускаясь, она доверчиво прыгнула в его объятия, он обхватил тоненькую талию, на секунду прижал к себе и непроизвольно чмокнул в макушку. Она, кажется, не заметила.
        … Медвежонок на ветке дерева, да не один! Это Надя снимала из машины, кажется, там же, в Кингс Каньоне. На дороге образовалась небольшая пробка, автомобили встали, кое-кто выскакивал и фотографировал медвежонка в десятке шагов от шоссе, и вдруг с другой стороны асфальтового полотна появилась мамаша-медведица. Самодеятельные папарацци мигом убрались в машины. Второго медвежонка они тогда не заметили.
        Дэн прекрасно помнил этот день. С утра до вечера они осваивали заповедники Кингс Каньон и Секвойя, а переночевать спустились в Тулар, где ему показалось, что Надя воспринимает его просто как доброго попутчика. Может, с этого момента и начались его сомнения?
        … Пошли снимки полей, виноградников без конца и края. Это Наденька щелкала и говорила, что виноградники в Европе значительно скромнее. А вот апельсиновая роща. Она уговаривала остановиться и сорвать апельсин, а он ответил, что с ее замашками они обязательно угодят в какую-нибудь историю: то ее через забор тянет, то диких животных гладить, то апельсины воровать…
        Они катили в сторону Невады, и дорога еще долго тянулась по горным долинам. Благодатное солнце Калифорнии ласкало возделанную руками человеческими землю. Перекусили в частном ресторанчике возле фермерского рынка, а затем спустились на равнину, где вскоре на смену торжеству плодородия пришел полупустынный пейзаж, изредка сдобренный чахлой растительностью.
        … Фото с их третьей ночевки. Единственной достопримечательностью этого небольшого городка оказался музей винограда, его они посетили утром. А вечером заняли двухкомнатный номер в отеле, и Дэн - вот зачем, спрашивается?  - свернул белье на своей кровати и перенес его на диван в гостиной. Боялся, что не стерпит искушения? Может, так. А может, из-за ее слов накануне: «Чур, моя кровать!» Или - тоже возможно,  - надеялся, что Надя все-таки сама придет к нему, явно обозначая этим, что… Что влюбилась? Тогда он еще не надеялся на это, а теперь почти уверен…
        Чувства, которые Дэн испытывал к Наденьке, казались ему даром божьим, ведь он давно привык думать, что больше не способен полюбить…
        Вальдорф, ФРГ, 1995-2002
        Работать в SAP было интересно. Компания, которую создали пять выходцев из IBM, продолжала активно развиваться. Компьютеризация в Германии двигалась семимильными шагами: корпорации и небольшие фирмы начинали применять системный анализ и программирование - именно этим и занимались в SAP. Прикладные программы, которые здесь писали, использовались во всех отраслях.
        Ничего подобного в России Денис не видел, он знал, что там работают по старинке, компьютеры до сих пор воспринимают как дорогую игрушку, а не как необходимый инструмент. Вообще многое, если не все вокруг говорило о том, насколько отстала его родина. Сознавать это было горько, сколько бы он ни повторял мысленно: «Забудь, ты туда больше не вернешься».
        К осени, когда получил штатную должность, Денис уже вполне освоился в коллективе. Кругом были приблизительно его ровесники, в основном парни - даже здесь, в Германии, девушки не часто выбирали профессию программиста. Многие коллеги казались настоящими фанатами своего дела, сидели целыми днями, упершись взглядом в монитор, пальцы их порхали над клавиатурой с невообразимой скоростью. «Повернутые», как определял их Денис, эти спецы не говорили ни о чем, кроме программирования, ни с кем не заводили дружбы. Сам он тоже не спешил обзаводиться друзьями, но уже появились приятели, с которыми можно поужинать вместе под пиво, поболтать о работе и вообще, о жизни.
        Самым близким из приятелей стал Клаус Браун. Шустрый парень с выбеленным по моде чубом тоже пришел в SAP недавно, трудился в отделе системной аналитики. Клаус снимал квартиру в Хайдельберге, считая Вальдорф скучной дырой: ни тебе развлечений, ни достопримечательностей, все крутится вокруг их конторы. Лучше тратить по часу в день на дорогу, утверждал он, зато жить в цивилизованном месте. На своем стареньком «жуке» Клаус свозил Дениса на экскурсию в Хайдельберг, симпатичный средневековый городок, над которым высился полуразрушенный замок. К реставрации приступили совсем недавно, но ожидали, что со временем он привлечет в город поток туристов.
        Клаус был парнем заводным, на месте сидеть не любил, и на рождественские каникулы предложил Денису вместе махнуть в Австрию. Он брал с собой подружку, а та обещала обеспечить партнершей на несколько дней и Дэна (так, на американский манер, звали его знакомые).
        Получилось на несколько месяцев, почти на полгода. Андреа была родом из Дрездена, в Вальдорфе стажировалась, снимала на пару с подругой комнату. Денис не предлагал девушке переехать к нему, их отношения ограничились воскресным сексом и двумя короткими совместными каникулами - в Зальцбурге и Венеции. По окончании стажировки Андреа вернулась домой, чтобы работать в восточном филиале SAP. И опять Денис понял, что разлука его не сильно огорчает. Не стало одной, найдется другая. Он заметил, что девушки в Германии более раскованные, чем в России, им ничего не стоит прямо сказать: «А ты симпатичный».
        Прежде он не придавал значения своей внешности, но здесь молодые люди следили за модой: делали причудливые стрижки, красили волосы. Он тоже пару раз сделал мелирование, и девушки в один голос твердили, что выбеленные прядки ему к лицу. Впрочем, он им нравился и без крашеных волос.
        За без малого семь лет жизни и работы в Вальдорфе - вначале в SAP, потом в дочерней ASW, где ему предложили лучшую должность и оклад,  - у Дениса сменилось несколько подруг, и каждый раз это складывалось само собой. Андреа уехала в Дрезден. Криста, продавщица из магазина мужской одежды, решила учиться и отправилась в Берлин. Ангелика надумала выйти замуж в Австралию. Оказалось, что, встречаясь с Дэном, она вела активную переписку с потенциальным женихом на зеленом континенте. У симпатичной чешки Зденки, официантки ресторана, где обедали многие сотрудники SAP, заболела мать, и она вынуждена была вернуться на родину. С последней, Илзе - Лизкой, как Денис ее называл,  - отношения длились больше двух лет, и он даже подумывал, не жениться ли на обстоятельной немке. Ему скоро тридцать - не век же принимать девушек по выходным?
        За уикэнд Лизка умудрялась не только удовлетворить его телесные потребности, но и позаботиться о вещах более прозаических. Она наводила порядок в его холостяцкой берлоге и даже готовила еду на несколько дней вперед. Ни кафе, ни ресторанов поблизости от дома не имелось, и обычно Денис обходился полуфабрикатами и микроволновкой. Лизка заставила его купить стиральную машину, она вообще была хорошей хозяйкой, не признать этого Дэн не мог, и все-таки о браке заговаривать не спешил.
        До сих пор, раз в два-три месяца его посещали ночные кошмары, не дававшие забыть об Иришке, и каждую свою подругу он невольно сравнивал с ней - не внешне, по собственному сердечному отзыву. Но сердце молчало. А еще казалось, что отношения без обязательств устраивают не только его, но и другую сторону - так о чем беспокоиться, к чему торопиться? Где-то в глубине души Денис ожидал, что однажды от первого взгляда на девушку сердце его ворохнется и прикажет идти за незнакомкой, как привязанному. Так было с Иришкой. Но сердце сигнала не подавало. Подаст ли когда-нибудь, гадал он. Может, и нет. Так чем плоха Лизка? Она спокойная, комфортная, и красивая: натуральная голубоглазая блондинка. Когда накрасится, вообще на Клаудию Шиффер похожа, только ростом пониже.
        Он уже почти свыкся с мыслью, что лучше Илзе вряд ли найдет и пора кончать с холостой жизнью, когда его опять пригласили работать в SAP и предложили хорошую должность в зарубежном, американском филиале компании. «Соглашайся,  - твердили со всех сторон,  - это Штаты, это круто! Разве можно сравнить с сонным немецким городком, вся жизнь которого крутится вокруг SAP и ASW?» Так советовали друзья, и он понимал, что они правы. Останавливало одно: Илзе наотрез отказывалась ехать с ним.
        - Пойми,  - объясняла она,  - здесь я преподаю в школе историю на немецком языке. Английского я не знаю, и никогда не выучу до такой степени, чтобы преподавать на нем. Так что мне делать в Америке?
        Он предлагал поехать на время, просто посмотреть, но Лизка не согласилась и на это. Денис не подозревал, что за ее внешним спокойствием скрывается каменная упертость. Он так и не сказал, что она может не работать там, просто быть его женой, воспитывать детей. Передумал настраиваться на общее будущее. Вдруг понял, что, если они поженятся, а Илзе не приживется в Америке, плохо будет и ей, и ему.
        Кроме перспективной и хорошо оплачиваемой работы в заокеанском филиале у Дениса имелась еще одна причина покинуть Германию. Месяц назад у него гостила мама. Она уже в третий раз приезжала в Вальдорф, а сам он за эти годы ни разу не решился выбраться в Израиль. Слишком тяжелые воспоминания были связаны с Тель-Авивом.
        Обычно Нелли Леонидовна вначале навещала родню в Штутгарте, а после ехала к нему. Она была счастлива, что сын избавился от депрессий, работает в такой престижной компании, имеет хороший заработок, квартиру, машину… Немного расстраивалась, что не женат до сих пор. Обычно с расспросами она не приставала, только в тот раз сказала с легкой завистью:
        - Фаня теперь бабушка…
        - Я в курсе.
        - У вас с Риммой ведь что-то было?
        - Мы с ней спали, если ты это имеешь в виду,  - хмыкнул Денис.
        Нелли Леонидовна укоризненно покачала головой:
        - Ты огрубел здесь, сынок.
        - Просто я стал взрослым, мама. Чтоб ты не беспокоилась на этот счет: любви у нас с Римкой не было. И я рад, что у нее нормальная семья. Со мной могло не получиться.
        - Денис, тебя из Большого дома ищут,  - вдруг безо всякого перехода сообщила Нелли Леонидовна.
        Он даже не сразу понял, но когда сообразил, что речь о сером здании в двух шагах от Литейного моста, замер.
        - Мама…  - прошептали непослушные губы.
        - Да-да, оттуда. Явился молодой мужчина, приличного вида, интеллигентная речь - уверяю тебя, не бандит! Он интересовался, где можно тебя найти.
        - И ты сказала?!  - в отчаянии крикнул он.  - Ты с ума сошла…
        - Дениска, он точно, из органов. Удостоверение показал.
        - Удостоверение! Да я тебе на цветном принтере сто таких удостоверений нашлепаю!
        - Сынок,  - принялась оправдываться Нелли Леонидовна,  - он знает о нашей семье все: и о том, когда твой папа погиб, и где я работала… Откуда у бандитов такие сведения?
        - Что за наивность, мам? Даже если в России нет до сих пор нормальных информационных баз, существуют архивы. Ты не слышала, что за деньги там крупных чиновников подкупают? Что ж о мелких говорить…
        Несколько лет чувство страха не посещало Дениса, а сейчас опять накрыло потной волной. Хотелось наорать на мать, не выбирая слов - как она могла сдать, предать его?.. Он едва сдержался и попытался включить логику.
        - Зачем я мог понадобиться Большому дому?.. Мам, он хоть что-то сказал?
        - Нет, ничего конкретного он не говорил…  - пролепетала Нелли Леонидовна, напуганная вспышкой Дениса.  - Только про какое-то предложение.
        - Ерунда. Блеф. И ты дала этот адрес?
        - Он был очень настойчив, и удостоверение… Прости, сынок, я сотворила глупость. Одно название этой организации… Я была как загипнотизированная… Прости.
        На следующий день Нелли Леонидовна уехала, а пару недель спустя ему сообщили о вакансии в американском филиале SAP, и он, несмотря на отказ Лизки ехать вместе, решил принять предложение. Конечно, он понимал, что даже если мама больше никому не сообщит о его месте жительства, КГБ (если это КГБ), найти его будет не сложно. Только зачем он Комитету? Наверняка это бандиты…
        Но оказалось, что разыскивала его именно организация, располагающаяся в Петербурге по адресу Литейный, дом 4.
        После целого дня сидения на одном месте Денис привык совершать ежедневную пятнадцатиминутную прогулку по скверам, паркам и тихим улицам. Он спокойно шагал в сторону дома, размышляя о том, что вряд ли найдет в Америке такой безмятежный покой, такие тихие скверы - жизнь за океаном представлялась ему кипучей, торопливой. Гадая о том, как все сложится на новом месте, он свернул на дорожку, ведущую к подъезду, и тут со скамейки возле двери навстречу ему поднялся мужчина в неброской куртке серого цвета. На вид он казался чуть старше Дениса, лет тридцати пяти.
        - Денис Андреевич Колесников, а ныне Сандлер?  - спросил мужчина.
        Денис вздрогнул, остановился. В голове заметалось: «Не успел, достали!»
        - Вам привет от Сергея Павловича и Вячеслава Антоновича,  - продолжил незнакомец с легкой улыбкой.
        Ударивший было страх отступил, Денису вдруг стало смешно. Он представил, как это выглядит со стороны - сцена из шпионского фильма, да и только! Вместо приветствия ответил с усмешкой:
        - Вы забыли пароль: «У вас продается славянский шкаф?»
        Незнакомец шутку принял:
        - «Шкаф продан, осталась никелированная кровать». Отзыв верный?
        Денис хмыкнул, кивнул и огляделся. В обозримом пространстве не наблюдалось никого, кроме посланца Колтунова, только вдалеке по велосипедной дорожке трусил старик из соседнего дома. Неизменно, зимой и летом, он дважды в день пробегал свои три круга.
        - Павлов, Игорь,  - представился незнакомец, протягивая руку.
        Помедлив, Денис пожал ее и повел головой в сторону дома, приглашая.
        - Пошли.
        Они поднялись на второй этаж и вошли в квартиру.
        - Присаживайтесь,  - указал Денис на диван в холле, а сам направился к холодильнику.  - Пиво будете?
        - Нет, спасибо.
        - Тогда, может, кофе?
        - Не откажусь.
        Денис заправил аппарат и не оборачивался пока он булькал. Тем временем посланец из России с интересом оглядывал просторную комнату.
        - Неплохо вы здесь устроились.
        - Да, не жалуюсь,  - отозвался Денис.
        Поставив на низкий столик перед диваном чашки, он присел и поинтересовался:
        - Как там поживает дядя Слава? До сих пор участковый?
        - Нет, Вячеслав Антонович теперь заместитель начальника отдела милиции. По поручению Сергея Павловича я специально заезжал в Петербург перед командировкой и встречался с ним.
        Заметив непонимающий взгляд Дениса, Павлов пояснил:
        - Колтунов уже шесть лет как ушел из ОРБ, работает в Москве, в ФСБ.
        - ФСБ, ОРБ… Простите, не разбираюсь в этих аббревиатурах.
        - ОРБ - так лет десять назад называли оперативно-розыскную службу, она располагалась на Литейном. Кажется, вы бывали там? Федеральная служба безопасности - это новое название КГБ.
        Денис промолчал, гость тоже сделал паузу, отпил из чашки, похвалил:
        - Хороший кофе.
        - Вы искали меня, чтобы передать привет? Как вы вообще меня нашли?
        - Сергей Павлович одобряет, что вы сменили фамилию. А нашли вас только потому, что с израильскими спецслужбами мы теперь поддерживаем достаточно тесные связи. Вряд ли еще кому-то под силу раздобыть сведения из МВД Израиля. Кстати, с вашей матушкой разговаривал не я. И в ФРГ я прилетел совсем по другому делу. Так что можно сказать, что я заглянул к вам именно передать привет от старых знакомых.
        - Спасибо. Можете передать им ответный привет. Все?
        - Нет, конечно, не все.
        Павлов взглянул на Дениса оценивающе и вдруг предложил:
        - Давай на «ты»?
        В ответ последовал неопределенный кивок.
        - Денис, Сергей Павлович охарактеризовал тебя как порядочного человека, и Вячеслав Антонович подтвердил, что ты парень хороший, совестливый. Скажи честно, ты родину любишь?
        Завербовать решили, догадался Денис и отрицательно покачал головой.
        - Мне пришлось бежать с этой родины без запасных носков. Как ты думаешь, я могу ее любить?
        - Мне рассказывали эту историю. Понимаю, тебе трудно быть патриотом. Но все-таки выслушай меня. За десять с лишним лет бардака наши спецслужбы сильно сдали позиции, в том числе потеряли многих агентов. Сейчас положение приходится выправлять, и мы нуждаемся в людях, которые из-за рубежа помогут нам обеспечивать безопасность России. Нынче нет необходимости специально готовить нелегалов, выстраивать для них легенду - практически в любой стране есть наши бывшие соотечественники. И некоторые готовы сделать кое-что для блага родины.
        - Думаю, вы обратились не по адресу. Я всего лишь программист.
        - А как насчет хакерства? Варишь в этих делах?
        - Нет.
        Он соврал. Совсем недавно SAP охватила буквально эпидемия взламывания программ. Ребята соревновались на время, на количество украденной информации… Денис тоже поучаствовал, он мог ловко влезть в «чужие мозги» и при желании напортачить там.
        - Жаль. Я думал, все компьютерщики это умеют.
        - У вас что, своих мало?
        - Есть, конечно, но пока недостаточно, и они ведь не в Германии… Слушай,  - сказал Игорь так, будто мысль только что пришла ему в голову,  - а ты не хочешь переехать отсюда в Берлин?
        - Зачем?
        - Наверно, в госструктурах тоже компьютерщики нужны?
        - То есть, вы хотите меня внедрить? Засланный казачок в Бундестаге? Нет, я ничего не хочу менять в своей жизни.
        - Ну ладно. А что за фирмы, которым вы программы пишете?
        - Самые разные. Но, повторяю, я всего лишь программист. Ко мне не поступают секретные сведения об этих фирмах. Только то, что любой человек, умеющий обращаться с интернетом, сможет увидеть на их сайте.
        - Жаль,  - вздохнул Павлов, видимо поняв, что его миссия провалилась.  - Жаль, перспективная у тебя специальность, а помочь родине не хочешь.
        - Родине?!  - взорвался Денис.  - Я восемь лет наблюдаю, что на моей родине творится!  - он вскочил с дивана, кинулся к компьютеру на столе перед окном, «разбудил» его и лихорадочно застучал по клавишам, затем махнул головой Павлову, подзывая.  - Вот, смотри: Седиков Борис Петрович - российский банкир и предприниматель, меценат. Владелец холдинга… В 1998 баллотировался в Законодательное собрание Санкт-Петербурга. С 1999 возглавляет благотворительный фонд… Фонд! Благотворительный! Прямо честь и совесть эпохи! И ни слова о том, что возглавлял банду в 1994-м… И разве он один такой?
        Он обернулся к Павлову, глаза сверкали от гнева. В ответ тот сокрушенно пожал плечами.
        - Не один, ты прав. Но сейчас, после прихода к власти Путина, многое поменялось. Особенно у нас в «конторе». Появилась надежда, что со временем наведем порядок в стране, и на международной арене вновь займем ведущую роль.
        - Без меня!  - припечатал Денис.
        - Значит, отказываешься?
        - Отказываюсь.
        - Советую еще подумать. Вот тебе на всякий случай номера Колтунова. Передумаешь, позвони. Первый - рабочий, телефон в департаменте, второй - домашний.
        Денис подержал в руках серый прямоугольник, на котором не было обозначено ни место работы, ни должность, и вернул его Павлову.
        - Не хочешь?
        - Я запомнил.
        - Прямо сходу? Такая память хорошая?
        - На цифры - профессиональная. И к тому же ассоциации: в девяносто четвертом я уехал из России, в 41 -м война началась, а 913… «Приключения неуловимых» помнишь? Последний год перед Первой мировой войной.
        - Здорово! А второй номер?
        - 771 -35 -79. После двух семерок ряд нечетных цифр.
        - Правда,  - уставился на визитку Павлов,  - а я и не заметил. Жаль,  - вновь вздохнул он,  - нам бы такой одаренный парень очень пригодился. Надеюсь, ты все-таки позвонишь.
        Денис неопределенно пожал плечами, решив про себя, что звонить не будет, но зная, что номера телефонов отпечатались в памяти навечно.
        На следующий день он дал окончательное согласие перевестись в американский филиал.
        Лос-Анджелес, Калифорния, США, 2014
        Дэн перебирал фотографии, то забегая вперед, то возвращаясь к уже просмотренному: увеличивал Надино лицо, любуясь открытой улыбкой тугих губ, счастливым выражением глаз.
        … А здесь у нее серьезная, сосредоточенная физиономия, она только что помыла клубнику под краном возле придорожного маркета - ягоды сверкают от капелек воды,  - и застыла над коробкой, гадая, с какой начать. Он тогда торопил, что пора ехать, и доедала Надя уже в машине. Уговорила и его попробовать несколько клубничин, совала прямо в рот, случайно касаясь его губ. Так и подмывало сомкнуть губы, прикусить пальчики и не отпускать… Зачем не сомкнул?..
        … А это она снимала из машины на пути в Лас-Вегас. Пустынные пейзажи: Аризона, Невада. Прямая, как стрела, трасса тянется до самого горизонта, к подернутым туманной дымкой и кажущимся недостижимыми горам. Вокруг абсолютно плоская пустыня с редкими странного вида кустиками. Надя окрестила их кактусопальмами. Ей хотелось остановиться, посмотреть, потрогать, что за растение такое, но Дэн не согласился. Не хотелось покидать кондиционированное нутро джипа и тащиться по пеклу до ближайшего уродца.
        … Пошли картинки позеленее. Совсем небольшой поселок. Аккуратные белые дома под красными черепичными крышами, газоны и пальмы - на этот раз вполне на себя похожие.
        … Опять пустыня. По правую руку от хайвея застыли нефтяные качалки, склонившие шеи, как жирафы. Небо потемнело, приближался закат. Это было потрясающее зрелище, хорошо, что Надя успела его запечатлеть. На первых снимках пылающий огненный шар скрывается за горизонтом, но вот он уже утонул в поднимающемся над пустыней сиреневом тумане, и там, где кончается земля, осталась лишь яркая, ослепительная до белизны полоса, а над ней покрасневшее от жара небо. Выше оно меняет цвет на желтый, затем белеет, после обретает голубой оттенок, и лишь ближе к зениту темнеет. Некоторое время они наблюдали это великолепие по правую руку от дороги, а слева уже царила ночь и высыпали звезды.
        … Несколько фото из придорожного мотеля, где они тогда заночевали. Надя умудрилась заснять его в полете, когда утром он надумал нырнуть в бассейн. Вынырнул моментально, вода была жутко холодная. Надя тоже рискнула окунуться и выскочила, как пробка. Вот свидетельство: рот разинут, глаза выпучены. Как она визжала! А он быстренько накинул на нее полотенце и затолкал в душ. Ну почему не решился согреть ее иначе?..
        … А это уже недалеко от Лас-Вегаса. Городок Мескит, где они остановились перекусить. Надя решила оставить для истории свое фото возле табло при въезде, извещающего, что в городе проживает 19754 человека, имеется несколько культурных заведений, в том числе музей и объединенная методистская церковь. Позади приглашение остановиться в «Касабланка-резорт».
        … Пошли фото подступов к Лас-Вегасу, зачастивших на обочине билбордов, первые аляповатые казино в небольших городишках, отчего-то навевающие мысли о Диснейленде. А вдали уже виднеются небоскребы огромных отелей столицы игорного бизнеса, в одном из которых им предстояло поселиться.
        Во время последней ночевки он забронировал двухместный люкс в «Палаццо-Резорт» посередине Стрип, по соседству с «Венецией».
        Увидев помпезные ворота и возвышающийся за ними огромный дворец-небоскреб, Надя слегка оробела. Достала зеркальце, торопливо расчесала волосы, провела руками по футболке и вздохнула по поводу шорт: «В таком виде во дворец разве пускают?»  - «Неважно,  - ответил он,  - и ты ведь купила пару платьев?»  - «Купила, но тут бальное требуется, в пол».  - «Не думаю, что все так строго. Какого цвета твое платье? Лазурное? Тебе идет этот цвет».  - «Откуда ты знаешь?»  - «Я видел тебя на Рыбацкой пристани, ты танцевала возле ресторана «Тарантино». Платье цвета южных морей привлекало взгляд. Ты не помнишь?»  - «О! А я-то думаю, отчего все кажется, что я где-то видела тебя. Точно. Ты сверлил меня глазами, долго, и я обернулась».  - «А потом ты ушла в ресторан с каким-то рыжим парнем».  - «Это Стивен из нашей группы. Нет, это удивительно!»
        Она продолжала удивляться и притихла лишь когда они оказались в потрясающих размеров холле со стеклянным куполом. Под ним, защищенная колоннадой, светилась беломраморная скульптурная группа. Озираясь, Надя шептала: «Дворец, настоящий дворец…»
        Они поднялись в номер. Позади подиума с двумя роскошными кроватями и зеленого бархата козетками расположилась гостиная с панорамным окном, за которым расстилался никогда не спящий город. Два огромных телевизора, ванная, достойная патрициев… Он и сам считал, что номер шикарный, а Наденька бродила по нему, трогала блестящие инкрустации, выдвигала ящики. Он отвлек ее от этого занятия и напомнил, что надо умыться, переодеться и идти в город.
        Глаза у Нади загорелись:
        - В казино?
        - И в казино тоже - тут везде казино!
        Она надела лиловый сарафан, хотела обуться в босоножки на каблучке, но он отговорил - придется много ходить.
        Во время этой первой прогулки он смотрел на Надю больше, чем по сторонам. Было интереснее наблюдать ее удивление, восторг, радость. Она не подозревала, что путь их будет пролегать через множество игорных залов, из отеля в отель по висящим мостикам или проложенным над улицей движущимся лентам.
        - Тут что, переходов нет?  - оглядывала она Стрип по обе стороны от моста.
        - Есть, но их мало - видишь, вдали светофор?
        - Почему так?
        - Специально, чтобы потенциальные жертвы то и дело оказывались в игорных залах, здесь иначе в некоторых местах и не пройдешь.
        - Выходит, они все сговорились - ну, владельцы этих отелей?
        - Конечно, сговорились, это же мафия!
        - Точно. В «Крестном отце» ведь про Лас-Вегас было?
        - Вроде бы да. Там много про что было.
        - Наш сериал про мафию, «Бригада», местами напоминает «Крестного отца». Ты смотрел?
        - Смотрел.
        - Мама сказала, зря Безруков снимался в этом фильме, но ведь именно после «Бригады» он стал знаменитым! И, в конце концов, Аль Пачино играл мафиози, и Де Ниро, а оба такие чудесные артисты, у них даже бандиты обаятельные получаются.
        - Обаятельные бандиты? В жизни таких не бывает,  - серьезно ответил он, качая головой.
        Первый же игорный зал, в котором они оказались, буквально сразил Надю своими размерами. Сотни игровых автоматов подмигивали разноцветными огнями, то и дело раздавался мелодичный звон монет; игроки сидели, сосредоточенно уставившись на мелькающие перед носом табло. Свободных мест оказалось полно, и Наде тут же захотелось сыграть. Приобретя в кассе два купона по сотне, Дэн вручил ей один, и они уселись рядышком перед автоматами. Она просадила сотню буквально за пятнадцать минут. Он за то же время сорвал без малого тысячу.
        - Не расстраивайся, пошли, проверим мой фарт на рулетке.
        Благодаря Надиным подсказкам гора фишек, что высилась перед ними поначалу, испарилась довольно быстро. Когда шарик улегся на цифре, означающей окончательный проигрыш, мулатка-крупье вопросительно улыбнулась: все, или еще поставите? Дэн отказался.
        Они отошли от стола и Надя вздохнула сокрушенно:
        - Ты бы без меня выиграл. Это все я, невезучая.
        - Выиграешь в другом. Как говорится, повезет в любви.
        - Правда?
        Она подняла на него глаза, которые, казалось, спрашивали: «Ты это обещаешь?»
        А он зачем-то ответил:
        - Конечно. Когда-нибудь к тебе приедет принц на белом коне…
        - И подарит мне красивое платьице и красивые тапочки,  - улыбнулась Надя.
        - Что?
        - Я в детстве рисовала сказки. Сама рисовала, и сама сочиняла, и всем рассказывала: жила была принцесса, вот ее замок. Она сидела в своей башне и очень хотела выйти замуж за прекрасного принца. Но вместо принца к ней посватался старый злой волшебник. Он обманул короля с королевой, прикинувшись богатым принцем, и увез принцессу в темный-претемный лес, и запер в башне своего неприступного замка. Он переодел ее в лохмотья и заставлял делать самую черную работу. Эту башню я рисовала высокой-высокой, черной-черной. Прекрасному принцу было нелегко спасти принцессу оттуда, и все-таки он сумел. Победил злого волшебника и подарил принцессе красивое платье и красивые тапочки. Я настаивала, что тапочки - всех это особенно смешило.
        - Да уж! А почему не хрустальные туфельки?
        - Понятия не имею!  - расхохоталась Надя.
        «Девочка, совсем девочка!  - мелькнуло у Дэна.  - Ей нужен юный прекрасный принц, и я на эту роль совсем не подхожу».
        Эта мысль возвращалась в его голову то и дело, пока они шатались из отеля в отель по вечно не спящему Лас-Вегасу. Ночная Стрип пульсировала неоном рекламы; на фоне черного неба, застилая сияние звезд, светились небоскребы крупнейших отелей, каждый по-своему. В одном конце пересекающей весь город улицы стремилась ввысь башня «Стратосферы», в другом небеса ласкал луч с вершины пирамиды «Луксора»; детской диснеевской сказкой возвышались разноцветные башенки «Экскалибура», а через улицу, за статуей Свободы, притиснулись друг к другу корпуса отеля «Нью-Йорк». В центре Стрип переливалась огоньками Эйфелева башня, лишь вдвое ниже настоящей. Добравшись до нее, они на лифте поднялись наверх и любовались с высоты безбрежным морем разбегающихся во все стороны огней.
        Роскошный «Беладжио»… Сверкающий хрусталем и фигурным цветным стеклом «Кристалл»… Античный «Цезарь»… Они переходили из отеля в отель, порой ненадолго оказываясь на многолюдной, несмотря на поздний час, Стрип. В пестрой толпе выделялись одетые в красные футболки латиносы, раздающие визитки проституток. Они тасовали их, как карты, и вдруг, характерно щелкнув по руке колодой, пытались всучить карточку проходящему мужчине. Надя заинтересовалась, что они рекламируют, но он не стал объяснять, буркнул только: «Развлечение для взрослых». Она пожала голыми плечами, мол, не хочешь говорить, и не надо. Дэн задержал взгляд на ее ключицах и тонких лямках сарафана. Было заметно, что под ним нет ничего, кроме трусиков, и он подозревал, что это стринги. Воображение дорисовало остальное… Внезапно захотелось взять ее за руку и вернуться в номер, но вместо этого Надя сама потянула его туда, где толпа ожидала начала феерии поющих фонтанов.
        Затем они опять переходили из отеля в отель; вместе с толпой посмотрели водное шоу с пиратами и амазонками, и наконец приземлились поужинать в ресторанчике, где артисты-бармены жонглировали горящими бутылками. Надя потихоньку пила белое вино, он дважды заказал себе виски. В номер они вернулись в пятом часу утра и буквально рухнули каждый на свою кровать. Перед тем как окончательно отключиться, Дэн подумал, что завтра они не станут гулять так долго. Вспомнилось, как в первое утро он увидел ее обнаженную грудь… Завтра. Сегодня он ни на что не способен.
        Но и назавтра ничего не вышло. Они проснулись около полудня и вскоре опять отправились гулять по Лас-Вегасу. Гвоздем программы этого дня был отель «Венеция», с фасадом, напоминающим площадь Святого Марка. Внутри роскошные интерьеры, от Ренесанса до барокко: мрамор, золото, искусно расписанные стены и потолки, и тянущийся по всему отелю «Гранд-канал»…
        Наняв гондолу, они поплыли вдоль выстроившихся по берегам домов со стрельчатыми окнами, балкончиками и аркадами, за которыми сверкали витрины бутиков. В одном из них Наде приглянулась золоченая кукла в пышном платье и венецианской маске, и Дэн, приказав гондольеру остановиться, купил ей игрушку. Она отнекивалась, говорила, что и у самой деньги есть, но он настоял.
        После водной прогулки устроились в ресторане на небольшой площади, с трех сторон окруженной каналами. Едва они уселись, как «небеса» на потолке вдруг начали темнеть. На площади зажглись фонари и вскоре наступила «ночь».
        «На часах всего четыре! Нет, ну как они это устраивают?»  - поражалась Надя, задирая голову к усыпанному звездами куполу, будто надеясь разглядеть изнанку небесной механики. Дэн примерно представлял, как, но объяснять не стал: пусть чудо останется чудом.
        После легкого обеда Наде захотелось поиграть, и они пару часов провели в зале с автоматами. Удача то улыбалась им, то опять отворачивалась…
        - Минус четыре сотни,  - сокрушенно констатировала Надя, когда они покинули отель.  - В следующий раз играем на мои, а то нечестно получается.
        - Брось. Здесь редко кто выигрывает, это такой большой лохотон. Очень красивый и потому заманчивый лохотрон,  - повторил он, оглядывая улицу, и тут заметил, что, раскинув руки, к ним несется толстощекий лысоватый мужчина с пивным брюшком.
        - Дэн, дружище, это ты, или я сплю?  - воскликнул тот по-немецки, схватив Дэна за руку, и тут же крепко обнял.
        От некогда поджарой фигуры Клауса Брауна ничего не осталось, вместо пышной шевелюры - венчик коротко подстриженных волос. Только широкая откровенная улыбка и хитроватые голубые глаза остались прежними. Закончив тискать Дэна, Клаус представил свою спутницу:
        - Это Хельга, моя жена. Сыну уже шесть - мы решили оставить его на тещу и отправиться за океан, подрастрясти жирок и денежки!
        Говоря про жирок, Клаус хлопнул себя по пузу. Его жена, коротко стриженная блондинка лет тридцати пяти, рассмеялась: она излишним весом не страдала. Хельга протянула руку Дэну, затем Наде. Дэн поторопился представить по-немецки:
        - Надя, она из России, учится в Стэнфордском университете. Это в Пало-Альто, неподалеку от Сан-Франциско, я теперь там живу.
        - А я думал, ты в Нью-Йорке! Мы отсюда собираемся лететь в Нью-Йорк. Хотел перед поездкой поискать тебя в Facebook, да как-то руки не дошли…
        Надя переводила глаза с одного на другого, явно ничего не понимая.
        - Это Клаус, мой немецкий друг.
        Он кое-что рассказывал ей о своей жизни в Германии, и о дружбе с заводным Клаусом тоже.
        Дальше отправились вчетвером. Хельга прилично говорила по-английски и расспрашивала Надю об учебе в Америке, пока старые друзья наперебой болтали по-немецки. Им было что вспомнить…
        Немцы хотели посмотреть «Луксор» с огромным сфинксом на въезде. Чтобы добраться до него пешком, пришлось посетить «Экскалибур», «Нью-Йорк» и «Мандалей-Бэй»  - иначе никак! Наконец усталые, буквально без ног, они приземлись в баре, чтобы выпить за неожиданную и счастливую встречу.
        - Это надо же, столкнуться на другом конце света с лучшим другом молодости!  - все повторял Клаус, тыкая Дена кулаком в плечо.
        Дэн пересматривал фотографии из Лас-Вегаса.
        … Их шикарный номер с видом на Стрип - снимок получился немного смазанным из-за мелькающей рекламы; ночной город с высоты Эйфелевой башни; Надя, устроившаяся в огромной красной туфле - кажется, это холл «Кристалла»; фонтаны перед Белладжио… А вот и Клаус со своей Хельгой. Они распрощались около четырех, Надя уже клевала носом, да и ему необходимо было поспать - в одиннадцать утра следовало освободить номер.
        … Дезерт-Спрингс. Милый городок в Юте, на подступах к горам. На фото просторные, очень аккуратные дома. Здесь в основном живут белые, изредка - индейцы. Почти возле каждого дома понаставлены металлические конструкции-мобили, не то дань абстракционистской скульптуре, не то просто мода. Сувенирные лавки в этом городке прямо как музеи.
        После короткой ночи и нескольких часов за рулем он жутко устал, а Надя все таскала его из одной лавки в другую, спрашивала совета: купить маме лампу-сову из местного камня, коврик в индейском стиле или колье из самоцветов.
        Она радовалась разнообразию, как ребенок, а он мечтал выпить. Хотелось расслабиться самому и, если быть честным до конца, немножко подпоить Надю. Прогнать свою непонятную скованность и дать понять, что хочет ее. Если она согласится, то воспримет это как необременительный секс, развлечение в совместной поездке? А если не так? Вдруг она отнесется к его предложению чересчур серьезно? Она ведь слишком молода, чуть старше, чем была Иришка…
        Санкт-Петербург, Россия, 1993
        Когда Ира во второй раз пришла к нему, за окном сгущались ранние зимние сумерки. В комнате застыл полумрак, разбавленный светом уличных фонарей и всполохами фар редких автомобилей, а они целовались на диване. Ощущая, что больше не может терпеть, Денис оторвался Ириных губ и прошептал: «Я люблю тебя». Она вскинула на него счастливые глаза, припухшие от поцелуев губы улыбнулись в ответ: «И я тебя…»
        В душе все всколыхнулось от счастья, и он заговорил торопливо:
        - Я сразу в тебя влюбился, еще тогда, в детстве. Ты особенная, я таких не встречал. Я все эти годы помнил о тебе.
        В тот момент ему казалось, что так и было. Услышав в ответ, что она тоже вспоминала его, намекнул:
        - Мама сегодня не скоро вернется…
        Ира опустила глаза, он воспринял это как согласие и, подняв ее за руку с дивана, тут же торопливо застелил его. Затем обернулся и опять поцеловал. Он прижался всем телом, предъявляя твердость своего желания, передавая ей свой жар. Не прерывая поцелуя, она начала искать пуговицы на его рубашке, а он задрал свитерок и теребил застежку ее лифчика. Справиться не удалось, Ира сама завела руки назад и пару мгновений спустя ослепила его белоснежной мягкостью девственной груди. Денис быстро стянул рубашку и джинсы. Не стыдливость, но деликатность удержали его снять и трусы. Она взялась за молнию на своих брючках, но медлила. Тогда он увлек ее на диван, уложил, и принялся собственноручно раздевать. Вскоре брючки и что-то еще упали на пол, а он принялся изучать ее тело. Вначале Ира пыталась прикрывать грудь, затем низ живота, но он отводил ее руки.
        - Ты такая красивая, дай посмотреть на тебя…
        В полумраке юное тело испускало волшебное сияние. Во всяком случае, так виделось ему. А еще он ощутил какую-то щемящую нежность. Собственные руки показались слишком грубыми для ее тонкой кожи, и он сдерживал себя, ласкал Иришку предельно осторожно, боялся испугать излишним напором. Благоговейно обведя пальцем полушарие груди, он коснулся затвердевшего соска, склонился и приник к нему, как дитя. В ответ послышался слабый стон. Он испугался, что сделал ей больно, тут же оторвался, и глаза его вслед за руками отправились в путешествие по желанному телу. Живот от прикосновения замер и втянулся, так что выступили две бедренные косточки. Он коснулся губами каждой, попутно прижавшись щекой к мягкой впалости. Приподнялся и взглянул. Ира лежала с закрытыми глазами. Следя за напряженным лицом, он огладил ладонью ее ногу от ягодицы до колена, а затем осторожно пустился в обратный путь уже с внутренней стороны бедра. По мере приближения к заветной цели кожа становилась тоньше, шелковистее. Коснувшись пушистых зарослей, он предпринял осторожную попытку заглянуть за них, но Иришка крепко сжала ноги, и Денис
отступил. Он вновь обратился к ее губам и целовал, целовал… Под поцелуями она будто потеплела, тело напряглось и стало отвечать на его движения. Он прижимался к ней все сильнее, жажда окончательного обладания жгла раскаленным железом, терпеть казалось невозможно, и вот, наконец она раскрылась ему навстречу, впуская туда, куда он стремился изо всех сил. Остатки сознания подсказали, что рваться вглубь сразу нельзя, он продвигался, постепенно осваивая новое пространство. Ему почудилось, что продвижению сопротивляются, но остановиться уже не мог. Ритмичными толчками он приближался к сладостному финалу. За секунду до полного исчезновения любых мыслей в голове сверкнул красный сигнал «опасность», и, не зная другого способа ее избежать, Денис спешно покинул завоеванную крепость.
        Минуту спустя он приподнялся на руках и заглянул в Иришкино лицо. Заметив слезинки, катившиеся на виски из закрытых глаз, стер их губами и осторожно спросил:
        - Тебе было больно? Ты жалеешь?..
        Она едва заметно помотала головой, и он принялся благодарно целовать ее. Поцелуи прерывались заверениями в любви и верности до гроба. Он испытывал радость, гордость оттого, что стал у Иришки первым, а еще чувство ответственности. Теперь он не имеет права бросить ее, и знал, что точно не сделает этого - никогда.
        С этого дня они еще больше стремились к уединению. Сговорившись, прогуливали лекции, чтобы использовать время, когда Нелли Леонидовны нет дома. Старенький диван, на котором Денис спал с детства, стал свидетелем и сообщником их любви. На нем стыдливая скромность Иришки постепенно сдавала позиции: она с наивным любопытством изучала тело Дениса, взамен предоставив для изучения свое - до последнего бугорка, ямочки, складочки, родинки. И Денис не уставал изучать, впитывать ее запах и вкус.
        Подобно старательному солисту он раз за разом повторял свою партию, повинуясь наитию и едва ощутимым сигналам Ириных рук. В районе плеч и шеи нежная кожа Иришки пахла чем-то цветочным, от груди до пупка напоминала о топленом молоке; спускаясь ниже, он терял голову от дурманящего, зовущего запаха женщины - хотелось испить его, поглотить, присвоить. С другими ему такое и в голову не приходило. Когда он впервые добрался губами до самого потаенного места, Иришка застеснялась, попыталась сжать ноги и оттолкнуть его, но Денис был настойчив, и она вначале обмякла покорно, а вскоре стала двигаться навстречу ему, интуитивно подгоняя свое первое настоящее наслаждение. Поощряемый тонкими пальцами своего дирижера, ерошившего волосы, сдавливающего плечи, указывающего - еще, еще немного,  - он старательно вел партию в новой интерпретации. Бурный финал не заставил себя ждать, и потряс не только Иришку, но и Дениса.
        В его «послужном» списке было всего три подружки. Во время торопливых соитий они сдавленно постанывали - это походило на стоны, которые он слышал, когда смотрел с друзьями порно. Парни комментировали: «Гляди, какой кайф девка ловит». Обычно Иришка тоже слабо постанывала… Сейчас ему показалось, что он слышал ее последний, предсмертный крик. Руки, только что прижимавшие его голову, безжизненно упали, почудилось, что она не дышит. Но вот она глубоко вздохнула и приоткрыла ошалевшие глаза.
        - Что это было?
        - Оргазм,  - хрипло прошептал он.
        В голове стучало от желания. Не в силах терпеть, он переместился, но тут случилось то, чего он никак не ожидал от наивной скромницы. Она сама решила отдать ему полученное, отплатить той же монетой. Такое он видел в порнофильмах, слышал от парней об особом кайфе, но никто не ласкал его подобным образом, тем более он не стал бы просить об этом Иришку. Ее порыв был настолько искренним, что мысли о неестественности и запретности тут же вылетели из головы, осталась одна - лишь бы это длилось вечно. Но сладостно-мучительное наслаждение переполняло, рвалось наружу, и он сам прервал ласку, излив семя у ее губ. Распахнув глаза, Иришка наблюдала толчки перламутрового фонтана. Когда он иссяк, легко коснулась губами источника, а затем пристроила голову на плече у Дениса, как делала всегда, когда они отдыхали. Он нашел ее губы и благодарно поцеловал, ощутив их изменившийся вкус.
        - Этого не делает никто?  - помолчав, спросила Иришка.
        Он усмехнулся ее наивности и ответил:
        - Делают. Но далеко не все.
        - Только те, у кого настоящая любовь?
        Он не стал разубеждать:
        - Ты права. Для настоящей любви нет запретного или стыдного.
        - У нас с тобой - настоящая,  - уверенно проговорила она.
        - Конечно, на всю жизнь. И поэтому тебе придется выйти за меня замуж.
        - Это предложение?  - Она вскочила на колени и радостно уставилась на него.  - Ты делаешь мне предложение?
        - А ты сомневалась, что я его сделаю?
        - Немного сомневалась,  - призналась Ира.  - Хотя сразу почувствовала, что мы с тобой половинки одного целого. Говорят, это редко случается…
        - Я свою половинку отыскал в гардеробе музыкальной школы. Помнишь, как тащился за тобой будто привязанный?
        - Помню,  - кивнула она.  - Значит, навсегда?
        - Навсегда,  - подтвердил Денис.
        Перед первым визитом в дом Игнатьевых Денис немного трусил. Как-то примет его Ирин отец? По ее рассказам он отец человек серьезный и строгий.
        Так и оказалось. Валентин Артемьевич задавал вопросы, один за другим. Поинтересовался родителями, и, узнав имя матери Дениса, уточнил:
        - Она по национальности…
        - Да, еврейка,  - дерзко вскинул голову Денис,  - но я по паспорту русский.
        - Не только по паспорту, но и по отцу,  - кивнул Валентин Артемьевич.  - Это я так спросил. Ничего не имею против евреев. Я считаю, дураки среди них попадаются редко. Кто у нас в стране лучшие физики, а?  - хохотнул он.  - То-то же. К этой нации у меня претензий нет.
        - У папы лучший друг дядя Жора Гольдман, милейший дядька,  - вставила Ира.
        - Жорка отсидел четыре года совсем молодым, еще при Сталине. Недавно в Израиль подался на ПМЖ, не знаю, свидимся ли еще… А ты, значит, будешь программистом. Станки с ЧПУ, так, что ли?
        - Ну да, и для автоматизации техпроцессов программы пишут. У нас специализация только в этом году началась.
        - Автоматизация - дело хорошее, нужное. Может, после окончания института ко мне на завод?
        - Я подумаю. Распределение отменили, так что…
        - Думай, парень. Я смотрю, ты человек серьезный. И говорить я с тобой буду серьезно. Вы с Ириной, похоже, жениться надумали?
        Ира улыбнулась, Денис смущенно кивнул.
        - Так вот. Вначале диплом, работа стабильная, а затем свадьба. Понимаю, не терпится, но уж потерпи! Имей в виду, я свою дочку в обиду не дам.
        Взглянув на поникшего жениха, Валентин Артемьевич усмехнулся:
        - Напугал я тебя? Это ничего, это нормально, будущего тестя следует уважать.
        После, уже в своей комнате, за закрытой дверью, Ира успокоила Дениса:
        - Ты не думай, папа не страшный совсем. Просто он человек старого склада. Да еще работа такая. Когда за производство и тысячу человек ответственность несешь - знаешь, как тяжело? Особенно теперь. Союз раскололся, а комплектующие на завод со всей страны поступали. Из-за этого производство то и дело простаивает. Приборы почти не выпускают, а зарплату людям платить надо. Кинули страну в этот рынок, как котят - живите, если выплывете!
        - Во всем мире рыночные отношения, и ничего, выживают.
        - А папа считает, что хозяйство должно быть плановым, иначе бардак получится.
        Денис потянул ее к себе, прижал.
        - Ты у меня что, коммунистка?
        - Я у тебя любимая,  - улыбнулась Ира, подставляя губы для поцелуя.
        Уверенность в том, что свадьба состоится через полтора года немного утихомирила молодых безумцев, лекции они больше не пропускали, но все равно использовали любую возможность побыть наедине. Друг Сашка сетовал: пропал мужик для общества. Ни на импровизированные вечеринки в общагу, ни на посиделки в пивбаре Дениса было не заманить. Вечера он теперь проводил с Иришкой.
        Нелли Леонидовна с улыбкой глядела на влюбленную пару, догадываясь, что диван в комнате сына сложили только-только перед ее приходом.
        Лос-Анджелес, Калифорния, США, 2014
        … На фотографии с совой из сувенирной лавки Наденька смотрелась совсем девочкой, и Дэн в который раз подумал: «Слишком молода! Вряд ли у нее был кто-то».
        Готов ли он стать первым? По законам штата Калифорния Надя совсем недавно достигла «возраста сексуального согласия».
        Он узнал об этом законе от Роуз, когда в одной из школ Пало-Альто разразился скандал. Мамаша семнадцатилетнего школьника обвиняла его одноклассницу в совращении своего отпрыска. Притом оказалось, что за занятия сексом нести ответственность перед законом придется обоим - и девушке, и парню. Дэн тогда смеялся, он искренне полагал, что мало кто из современной молодежи не имеет сексуального опыта к восемнадцати годам. Роуз, как всегда, поддерживала закон. Он убеждал, что сердцу не прикажешь, приводил в пример Ромео и Джульетту, а она твердила, что только благодаря ограничениям подобного рода мир еще не скатился в пропасть. И вообще, высокий возраст сексуального согласия и вступления в брак - признак цивилизованного общества.
        В Дезерт-Спрингс Дэну так и не удалось напиться. После шатания по лавочкам они долго искали свободный номер в местных отелях, а потом выяснилось, что в штате Юта магазины со спиртным закрываются раньше, чем везде. В ресторанчике, где они ужинали, ничего крепче пива не оказалось. Со злости он выпил подряд две банки, на что голова тут же отреагировала сильнейшей болью.
        Надя озабоченно хлопотала вокруг него, нарыла в своей косметичке российский анальгин, уговорила лечь в постель, убрала верхний свет, ходила по номеру на цыпочках. Лежа с закрытыми глазами, он морщился и костерил себя за пиво: ведь знал, что вливать его в организм следует постепенно. Вот тебе и романтический вечер…
        Он не заметил, как заснул, а когда открыл глаза утром, Надя была уже одета и готова к путешествию в горы.
        До них было рукой подать, и вскоре дорога запетляла между серо-коричневыми и красноватыми вершинами, отвесными и пологими, то напоминающими кое-как брякнутый пирог из слоеного теста, то полуразрушенные бастионы, то храмы майя. Надя охала от восторга и торопилась запечатлеть красоту. Серпантин дороги тянулся все выше, к километровому тоннелю, за которым их ждал Зайон-каньон.
        Начало трейла не испугало их крутизной, к тому же кое-где в камне были высечены ступени и имелись перильца. Но по мере отдаления от трассы тропа сужалась, прилепившись к правой стороне каньона и, следуя за его изгибами и поворотами, вела все выше и выше, уменьшая расстояние до неба и увеличивая глубину бездны слева. Перилец не стало. Порой карниз на отвесной скале оказывался настолько узким, что двум людям ни за что не разойтись, и тогда рука невольно искала опоры у камня.
        … Вот он стоит, спиной прижавшись к скале и с опаской глядя вниз - это Надя снимала. Она не уставала удивляться красоте открывавшихся на каждом повороте видов и тому, что в этом каменном царстве как-то выживает растительность. Легкая и ловкая, она поторапливала его, хотя это было бессмысленно: негде перегнать остальных туристов. Самые бесстрашные останавливались сфотографироваться на корявом дереве, нависшем над обрывом, Надя тоже не побоялась туда забраться, а он не решился, несмотря на толстенные воздушные корни, тянущиеся наискосок через каменную тропу к источающей влагу расщелине.
        … Еще несколько фото опасной тропы: утлый дощатый мосток через пропасть; проход под нависшим каменным карнизом; поразивший Надю крошеный кактус, вылупившийся буквально из камня, и наконец - верхняя площадка, откуда открывается вид на весь каньон.
        Дэн вздрагивал, глядя, как Надя, перевесившись через ограждение, пялилась вниз. Боялся, когда принялась карабкалась еще выше, чтобы он запечатлел ее на верхушке глыбы, на вид вовсе не устойчивой. Лучше бы он схватил ее в охапку и не пустил - но разве он имеет право?
        … А это горные козы: мощнорогий султан со своим гаремом. Они наткнулись на них после восхождения, когда вернулись к шоссе. Козы будто специально позировали для пассажиров тормозящих автомобилей, а те выскакивали на дорогу с планшетами, телефонами, фотокамерами. Грациозные животные совершали почти вертикальные прыжки и замирали, оценивая, какое впечатление производят на публику. Возле туалета на автостоянке даже образовалась очередь: козы паслись буквально у входа, и ни у кого язык не поворачивался сказать им «кыш». Это длилось до тех пор, пока вожак не решил, что фотосессия затянулась. Призывно мекнув, он увел своих подруг куда-то ввысь.
        Дэн пощелкал мышкой, пропуская разноцветные горные пейзажи.
        … Сервис-пункт для туристов, с сувенирной лавкой, кафе и прочими удобствами, стилизованный под древнюю ферму. Надя у забора из жердей, за которым пасутся несколько бизонов. Она назвала их мелкими, игрушечными - зубры в зоопарке намного внушительней. После бизонов Надя забралась в повозку первых поселенцев, которая выглядела столь обшарпанной, что вполне могла быть и подлинной.
        … А вот и «американская потемкинская деревня». Все как положено на Диком Западе: салун, банк, магазинчики. Где-то поблизости тот отель с домиками под старину, где они ночевали предыдущей ночью. Он почти не спал, и сейчас смотрит фотографии, хотя давно пора на боковую. Впрочем, осталось совсем немного.
        … Брайс-каньон. Широченный амфитеатр не влезал в объектив, и Дэн снял короткое видео всей фантастической панорамы. По левую руку бастионы гор охраняет «терракотовая армия»  - ряды тесно прижавшихся друг к другу «воинов». А дальше, и направо, и везде - таинственный город с дворцами и замками, с башнями и шпилями. Надя тут же сравнила это с сумасшедшей архитектурой Гауди, с его огромным недостроенным собором. Дэн не бывал в Барселоне, поэтому не брался судить.
        Они спустились в каньон по тропинке. Табличка перед началом маршрута гласила, что людям, страдающим болезнями сердца и головокружением, идти вперед не рекомендуется. Вскоре Дэн понял, что предупреждение было не лишним: в какой-то момент, когда ширина тропки сузилась до метра, не более, а по сторонам оказались пусть не обрывы, но крутые осыпи, ему стало здорово не по себе. Стараясь не смотреть ни вправо, ни влево, думая лишь о том, чтобы никто не решился вступить на опасный участок с другой стороны, он поспешил миновать узкое место. Надя уже ждала его на широкой площадке почти посередине каньона, где приютились несколько кривых сосенок. Она продолжала восторгаться природной архитектурой: в одном месте ей виделся замок злого колдуна, в другом - минарет…
        Потом они вернулись в туристический центр, перекусили в кафе и вновь спустились в каньон, уже на лошадях. Наденьке очень хотелось проехаться верхом, она с гордостью сообщила, что в детстве училась верховой езде.
        … Как чудно она смотрится на пегой лошадке: джинсы в обтяжку, лазурный топик выше талии и победная улыбка на счастливом личике. Интересно, думала ли она в тот момент, что их замечательное путешествие подходит к концу? Он точно помнит, что впервые подумал об этом именно тогда.
        Завтра они отправятся за приключениями в Юниверсал-студио - Арджун очень советовал там побывать, сказал, что это покруче Диснейленда. На послезавтра намечено посещение музея Хаммера, еще денек они погуляют по городу, проедутся по окрестностям - и все, пора возвращаться в Пало-Альто.
        Неужели все?..
        До парка развлечений они добирались на метро, поскольку вечером хотели пешком прогуляться по Голливудскому бульвару.
        Приключения начались с поездки на шаттле от станции до входа в парк.
        - Он какой-то ненастоящий, этот автобус,  - заметила Надя, усаживаясь в вагончик без окон.  - На гусеницу похож, наверное, плетется с такой же скоростью.
        Но автобус довольно бойко покатил по улицам. Какое-то время они могли видеть знакомые всему миру огромные буквы на склоне горы: «Holliwood», затем автобус сделал поворот, и вскоре остановился.
        - Смотри, смотри!  - указала Надя в конец застроенной сувенирными магазинами улицы. Там в кипении фонтанов будто висел огромный серебряный глобус, опоясанный лентой «Universal».
        Надя с восторгом глазела на окружающие чудеса, а Дэн больше наблюдал за ней и получал огромное удовольствие от искренних проявлений ее радости.
        Для начала решили прокатиться на шаттле среди декораций к старым фильмам. Несколько минут гид с увлечением рассказывала об истории студии, о легендарных кинокартинах и создании этого парка. А потом началось… Едва они въехали в тоннель, как им навстречу выскочил Кинг-Конг и в ярости принялся раскачивать один из вагончиков; затем кувыркаясь, прямо на автобус летел потерпевший крушение огромный грузовик - и замер буквально в нескольких сантиметрах от вагончиков; гигантская акула выпрыгнула из воды и щелкнула своей страшной зубастой пастью перед самым их носом… В страхе Надя ухватила Дэна за руку и больше не выпускала.
        - Здорово!  - смеясь, выдохнула она, когда они покинули автобус.  - Куда теперь?
        Дэн заглянул в буклет с описанием аттракционов.
        - Терминатор или Симпсоны?
        - Эти придурки?
        - Ага, чокнутая семейка.
        - А посмотрим!
        Отстояв около получаса в очереди, они оказались в темном закрытом помещении вроде лифта, где чернокожий парень объяснил им и еще шести любителям острых ощущений, как вести себя во время аттракциона. Затем он впустил туристов в комнату, посреди которой стояло что-то вроде большой телеги, на которой им предстояло «ехать». Все уселись, инструктор проверил, что предохранительные доски на обоих рядах телеги опущены, и вышел. Тут же темные стены и потолок ожили, а зрители будто очутились внутри мультфильма. Появившийся впереди Симпсон махнул пассажирам тележки рукой, приглашая их вслед за собой. И понеслось… Они взлетали на горки и падали с них, внезапно тормозили, разворачивались и вновь увеличивали скорость. От резких толчков и провалов в воздушные ямы публика визжала, охала и смеялась.
        После этого приключения Дэну срочно потребовалась сигарета. Единственное место для курения нашлось по соседству с пятачком, выделенным для собачьих нужд. Он приходил в себя, а Надя хохотала:
        - Нет, ну классно! Классно ведь, правда?
        - Так классно, что у меня даже спина взмокла. Умом понимаю, что никуда из павильона мы не выезжали, а впечатление такое, будто неслись с десяток миль.
        - И у меня тоже!
        Пока он курил, Надя изучала буклет:
        - Надо обязательно посмотреть шоу «Водный мир». Начало через сорок минут. Может, успеем до него еще куда-нибудь?
        - Вон вывеска «Трансформеры», 4D. Пошли?
        Получив на входе очки, они уселись в небольшую тележку, которая по рельсам устремилась прямо в темноту. Спустя несколько секунд перед ними развернулась панорама Нью-Йорка с высоты птичьего полета. В городе бушевала война между двумя огромными, ростом с небоскреб, трансформерами. Разъяренный битвой, один из железных монстров накинулся на непрошенных гостей. Он подхватил тележку, где, вцепившись в локоть Дэна, визжала от страха Надя, поднес ее к своим красным глазам-индикаторам и… отшвырнул прямо в небоскреб! Вместе с осыпающимся стеклом тележка брякнулась оземь, а шутник-чудовище опять ее поднял, и снова швырнул. Вокруг слышались вопли, визг, все кружилось и крушилось…
        Аттракцион покидали на ватных ногах, онемевшие от впечатлений.
        Они пробыли в парке до самого закрытия. Гуляли по улицам, напоминающим то Лондон, то Амстердам, посетили потрясающее шоу «Водный мир», заглянули в гости к Шреку, в подземелья к мумиям, прокатились на лодках по парку Юрского периода.
        Ужинали в кафе на выходе из «Юниверсал Студио», а затем метро доставило их на Голливудский бульвар.
        Несмотря на наступившую темноту, а может, именно благодаря ей, жизнь в районе музея мадам Тюссо била ключом. Двери магазинов, выходящих прямо на улицу, были распахнуты, рядом светились витрины, со всех сторон слышалась разноязычная речь. Возле подозрительного вида баров тусовались группы чернокожих парней и латиносов.
        Надя вылупила глаза на двух проституток возле ресторана. У обеих девиц из-под мало что прикрывающих шорт выглядывали резинки; белокожая натянула на ноги черные чулки, темнокожая - белые, и белокурый парик в придачу. Рядом к столбу привалился долговязый негр: его наглые глаза шныряли по толпе. Сутенер, понял Дэн.
        - Не смотри на них, не надо,  - предупредил он, отворачиваясь от жриц любви и их поводыря.  - Могут пристать, начнут оскорблять…
        - Ты заметил? Одна на платформе, а другая в тапочках,  - хихикнула Надя, беря его под руку.
        Он был рад, что она взяла. После сегодняшнего дня, полного приключений, после визгов, охов и стискивающих его ладонь пальчиков, он решил, что больше не будет противиться своим желаниям. Нечего обманывать себя. Он влюбился в эту девочку. Как еще можно объяснить ту нежность, которую он испытывает, желание уберечь ее, защитить? Прошедшей ночью он окончательно понял, что боится конца поездки, не хочет с ней расставаться.
        Они шагали прямо по звездам на панели. Там, где было видно, Надя читала имена. Не все были ей знакомы.
        - А это кто?
        - Кажется, основатель студии «Парамаутн».
        - «Квин»?..
        - Ага, группа Фрэди Меркюри. Видишь, пластинка. Тут не только кинозвезды…
        Он шел, слушал ее лепет, отвечал, не думая. Мечтал о том, что случится сегодня ночью…
        Вдруг маленькая рука крепко стиснула его предплечье.
        - Это он!
        Дэн проследил за взглядом Нади. На противоположной стороне улицы в картинной позе застыл размалеванный Джек-Воробей, в треуголке и сапожищах с раструбами. Рядом замерла пара японцев, третий фотографировал.
        - Похож,  - оценил Дэн.
        - Наиль, и тот, второй…
        И только тут Дэн заметил, что, наплевав на правила и лавируя между несущимися автомобилями, улицу перебегают два черноволосых парня в одинаковых белых футболках. На несколько секунд их заслонил огромный автобус, в этот момент Надя ухватила Дэна за ладонь и потянула в сторону боковой плохо освещенной улицы.
        Они неслись мимо закрытых дверей, палисадников за решетками заборов. С такой скоростью Дэн бегал лишь однажды…
        Санкт-Петербург, Россия, 1994
        Тревожное забытье Дениса оборвал звонок в дверь. Кто-то настойчиво давил на кнопку: «динь-дон, динь-дон, динь-дон…»  - звуки из коридора накладывались друг на друга, заполняя все пространство квартиры.
        Он подскочил с дивана, кинулся к двери, распахнул ее…
        На площадке, опираясь рукой о стену, будто смертельно устал и вот-вот рухнет, стоял Мишка. Федоров еще рта не успел открыть, а Денис заметил все, будто сфотографировал и навсегда запечатлел в памяти: белые кроссовки ободраны и в пыли, спортивный костюм в глиняных разводах, руки и лицо исцарапаны, в глазах - страх.
        Не думая, что делает, Денис схватил Мишку за грудки и заорал:
        - Ты!.. Ты… Урод, гадина, сволочь! Во что ты меня втянул?!  - он втолкнул Мишку в квартиру, ногой захлопнул дверь, прижал его спиной к стенке, тряхнул несколько раз так, что безвольная Мишкина голова ударялась о штукатурку. Тот почему-то не сопротивлялся.
        - Что с Валентином Артемьевичем?
        - С кем?..
        - С Игнатьевым, которого вы собрались убить!
        - Откуда ты знаешь?..  - удивленно пролепетал Мишка.
        - Не важно. Что с ним?  - Денис снова тряхнул Федорова.
        - Ну… грохнули его…
        Кулак поднялся сам собой. С силой и яростью, которой прежде в себе не знал, Денис ударил Мишку в лицо. Тот схватился за нос, пытаясь удержать струящуюся кровь, и бормотал сквозь пальцы:
        - Вот дурак, я предупредить пришел, а ты…
        Денис в бессилии опустился на корточки, спрятал лицо в ладонях. Плечи сотрясались от слез, безудержных, детских.
        - Ты чего?  - не понял Мишка.  - Ты, это… Не реви, а сматывайся куда-нибудь. Я тоже свалю к мамкиной родне, в Ярославль. Хотя наши, если захотят, из-под земли достанут и обратно закопают. Это ведь ты нас сдал? Больше-то некому… За такое, по понятиям, смерть полагается. Ну и меня с тобой, до кучи…
        Казалось, Денис не слушал его, но Мишка принялся рассказывать, как все случилось.
        - Минуты через три после взрыва пацаны вернулись, и сразу к машине… Я в шалаше вещички их собирал. Только хотел за ними, и тут такое началось!.. Со стороны, куда нам уезжать, очереди автоматные, мат, крики: «Сдавайтесь, вы окружены!» А наши как давай шмалять в ответ! Пацаны за машиной прятались, потом в сторону поселка решили отступить. А из леса на них ОМОН - в камуфляже, в касках, в бронежилетах… Горилле пуля в шею попала, брякнулся на спину, кровь фонтаном! Витьку ранило, я точно видел, и, кажется, Сашку. Дальше смотреть не стал, и так чуть не обоссался. Пополз по лесу в ту сторону, где вроде тихо. Выбрался на поле, потом по какой-то канаве полз… До Сосново добирался кругалём, думал, заблудился: луга и лесочки все одинаковые… Пока дотащился до вокзала, уже ночь была. Забрался под платформу, чтоб не светиться перед ментами. А на первой электричке сюда, к тебе. По понятиям, я бы тебя должен нашим сдать - может, от себя вину отведу. Правда, не факт, что нас обоих не пришьют, да еще помучают перед этим всласть. Это они умеют… И все равно, Денис, я пришел предупредить тебя, понял? Потому что дружили
в детстве, и еще потому, что сам тебя в этот блудняк втравил. Значит, тоже виноват. И за эту вину мне полагается… Ну, да может, удастся схорониться от Седого подальше? И ты сваливай. Далеко и надолго. Горилла-то наверняка Степе доложил, кто стволы и взрывчатку привез.
        Денис уже не закрывал руками лицо и не вздрагивал. Он сидел на корточках, уткнувшись спиной в стену, и смотрел перед собой влажными от слез невидящими глазами.
        - Колесо!  - потряс его за плечо Федоров.  - Ты меня слышишь? Тебе исчезнуть надо, срочно. Понял?
        Денис не шевельнулся.
        - У тебя деньги есть? Я могу только тыщи три дать, у самого, считай, голяк.
        - Есть,  - откликнулся Денис, вспомнив о запрятанных под книжным шкафом тысячах долларов. Достанутся бандитам, вместе с его трясущейся шкурой? Нет…
        Неожиданно он резко встал. Мишка аж отпрянул, думал, опять бить начнет. Но Денис прошел мимо него в комнату, опустился на колени, снял с магнитов доску, закрывающую пространство под книжным шкафом от пыли, нащупал пухлый конверт. Встав, повел глазами вокруг, соображая, что еще взять. Распахнул шифоньер, нашел выходные джинсы, рубашку и свитер. Из коридора донеслось:
        - Собираешься? Мне тоже надо домой заскочить, деньги взять и мать предупредить. Ну, я пошел?
        - Вали, гад,  - бросил Денис, пихая в сумку вещи и конверт с деньгами.
        Хлопнула входная дверь.
        - Документы,  - сам себе напомнил он и выдвинул нижний ящик письменного стола.
        Мама перед отъездом купила пластиковую папку с кнопкой и сложила туда свидетельство о рождении Дениса, его паспорт, личную карточку водителя, еще какие-то справки. Она советовала хранить все документы в одном месте, и сейчас там прибавился загранпаспорт, разрешение на выезд в Израиль, билет на самолет. Денис сунул папку в разбухшую сумку, коленом задвинул ящик…
        И тут во дворе взвизгнули тормоза.
        Сквозь тонкий капрон тюля Денис видел, как Федоров рванулся к подворотне напротив, но его настигли два выскочивших из машины качка. После первого же удара ногой в живот Мишка упал на изъеденный временем асфальт двора. Его пинали, будто футбольный мяч, а он катался по земле, сжавшись в комок и пытаясь защитить лицо. Еще одна дверь иномарки распахнулась и, будто в замедленном кино, из-за тонированного стекла показалась вначале круглая голова с прижатыми ушами, затем мощные, затянутые в черную кожу покатые плечи Степы. Он что-то бросил своим быкам, те подхватили обмякшего Мишку и поволокли в машину. Охрименко прошелся взглядом вокруг, будто желая проникнуть за окна домов, замыкающих двор с четырех сторон. Денис невольно отскочил вглубь комнаты, затем кинулся в коридор, сунул ноги в кроссовки…
        Буквально через минуту он стоял на площадке последнего, седьмого этажа, перед покореженной и проржавевшей дверью на чердак. В последние годы, с появлением в городе бомжей, жэковский плотник периодически навешивал в пробой новый замок, но его регулярно срывали. На счастье Дениса, сейчас замок отсутствовал.
        … А раньше чердак не запирали. Когда Денис был совсем маленьким, здесь сушили белье. Тогда многие хозяйки стирали в общественной прачечной, в полуподвале двухэтажного флигеля, под дворницкой. В прачечной имелся топившийся углем котел, несколько огромных оцинкованных раковин, а над ними краны с деревянными ручками, как в бане: один с кипятком, другой с холодной водой. Там всегда было влажно и душно от пара, пахло хозяйственным мылом и стиральным порошком «Новость», из тазов и корыт то и дело слетали искрящиеся хлопья. Женщины стояли босые на деревянных мостках, воду сливали прямо под ноги, и сквозь бруски решетки было видно, как она устремляется в угол и закручивается пенной воронкой над выпуском в бетонном полу.
        Дениске нравилось забегать в парной полумрак прачечной, глядеть, как мелькают над тазом белые мамины локти, слушать, как громко переговариваются женщины, перемывающие косточки кому-нибудь из соседей.
        После стирки мама подхватывала таз с выжатым бельем, упирала его в бедро и звала сына помогать. Они шли на чердак, и там Дениска подавал ей скрученные в жгуты наволочки, простыни, пододеяльники. Мама встряхивала их, расправляя, и развешивала на натянутых меж стропилами веревках. Потом, к вечеру или на следующий день, они шли снимать жесткое - мама всегда подкрахмаливала,  - теплое и пахнущее чистотой белье.
        Когда Дениске было лет шесть, прачечную закрыли. В дом провели горячую воду, у многих завелись стиральные машины, и хозяйки стали сушить белье в квартирах, а чердак превратился в склад ненужного хлама и вотчину мальчишек.
        Там, соревнуясь в ловкости, раскинув руки, они шагали по извивающимся закутанным в изоляцию толстым трубам, нагибались под нависающими стропилинами, чтобы не коснуться их головой, а затем соскакивали в войлок вековой слежавшейся пыли, оставляя в нем две ямки. А где еще найти столько мест для игры в прятки? Можно было прилечь за широченной балкой, зажав нос и рот, чтобы не наглотаться пыли и не чихнуть, а можно за старой оттоманкой с вылезшими пружинами. Пока водящий считал, был шанс убежать далеко и оказаться над соседним подъездом - ну-ка, найди! Или затиснуться под самый скос крыши и затаиться за кучей поломанных стульев и табуреток.
        Но больше игры в прятки, несмотря на строжайший запрет, ребятам нравилось вылезать через слуховое окно прямо на крышу и смотреть с высоты на город. Железо не сильно страдало от детского веса, а они нарочно топали, чтобы прогибалось и гремело. Хвалясь друг перед другом храбростью, мальчишки забирались на самый конек, залезали на давно бездействующие печные трубы и заглядывали в их черное от сажи бездонное нутро. Или, замирая от страха, свешивались через железные перильца на краю, глядели на двор с высоты птичьего полета. Можно было вернуться на чердак через слуховое окно над соседней парадной, но высшим шиком считалось добежать до конца своей крыши, по короткой приставной лесенке перебраться на соседнюю, прогромыхать по ней и спуститься по пожарной лестнице на глухой стене второго корпуса. Отсутствие на лестнице нескольких перекладин придавало приключению особую остроту: заканчивалась она на уровне третьего этажа, а внизу высилась гора заросшего травой угольного шлака. Денис всего дважды осмелился отпустить руки и лететь в кучу зелени. Для него обошлось удачно, а Мишка пропорол там подошву сандалии
огромным гвоздем. После ходил с перевязанной ногой, демонстративно хромал и всем рассказывал, как мамка ругала его, пока тащила в травмпункт.
        Лет до двенадцати Денис часто бывал на крыше, а прошлой осенью привел туда Иришку. Он подсадил ее в слуховое окошко, предупредив, чтобы стояла на месте и не двигалась, но пока вылезал сам, Ира уже добралась до ближайшей трубы.
        - Здорово!  - оглядывалась она.  - Красотища. Только с нашего дома вид еще лучше. Хочешь посмотреть?
        В тот же день они побывали на крыше дома Бенуа.
        - Видишь, наша крыша намного больше, так ведь интереснее?
        Глядя, как привычно и ловко Иришка лавирует между труб и телевизионных антенн, Денис удивленно поинтересовался:
        - Вы что, тоже в детстве по крышам лазили? Ни одна девчонка не решалась с нами забираться.
        - А я не с компанией. Одна. Пряталась здесь от всех. Когда мама умерла, не хотелось никого видеть. И еще мне казалось, здесь к ней ближе. Знаешь, детское представление о том, что после смерти все отправляются на небеса, в рай… Хотя я видела, как ее опускали в землю на Серафимовском. Когда совсем маленькая была, мне бабушка рассказывала, что душа умершего человека отделяется от тела и потом следит сверху за теми, кто остался на земле. Я приходила сюда, смотрела на облака и разговаривала с мамой. Глупо, да?
        - Нет,  - покачал головой Денис.  - Я тоже с папой разговаривал перед сном каждый день, глядя на его фотографию. А мама, когда на кладбище ездили, все шептала что-то, тоже, наверное, с ним разговаривала. Нет, это не глупо.
        - Посмотри, какой вид!  - перевела разговор Ира.
        Денис огляделся и признал, что здесь выше и город смотрится лучше, чем с его родной крыши. За Невой вдали золотился шлем Исаакия, верхушки Ростральных колонн казались совсем недалеко, а шпиль Петропавловки - вообще перед самым носом. Слева от нее голубой купол мечети, а если повернуться еще немного, то видна телебашня на Чапыгина. Почти весь город как на ладони.
        - Классно, просто потрясающе,  - оценил он.
        - Вот так-то!  - хвастливо показала язычок Иришка и вдруг, отпустив руку Дениса, легкими шагами побежала - ему казалось, понеслась - к краю крыши.
        - Сумасшедшая!
        Он настиг ее у самых перил и схватил за плечи.
        - Испугался?  - обернулась она, глаза сверкали смехом.  - Дурачок, тут ограждение.
        - Ограждение…  - пробормотал он, чувствуя, что замершее от страха сердце вновь начало биться. Потрогал шатающуюся перекладину невысокого, до бедра, заборчика.  - Проржавело твое ограждение, сто лет назад!
        - Боишься, что упаду? Знаешь, тогда, семь лет назад, бывало желание спрыгнуть. Взгляну вниз, и… Правду говорят, бездна притягивает.
        - Ты что, серьезно?..
        - Угу. Хотелось туда, к маме. Но бабушка - она верующая была, и даже крестила меня тайком от папы,  - говорила, что самому себя жизни лишать - самый страшный грех, таких раньше даже на кладбище не хоронили, только за оградой, и в рай они не попадают. Я вспомнила об этом, и передумала.
        - Сумасшедшая,  - повторил Денис и, взяв за руку, отвел Иришку от края.  - Все. На крыши мы больше не ходим, ни ты, ни я.
        … Переступив за порог чердака, Денис услышал, как внизу хлопнула дверь, и ринулся к слуховому окну. Со двора этого окна не видно, успело отметить сознание, пока, опираясь о трухлявый подоконник, он подтягивался и перелезал на крышу. По стороне, выходящей на соседний двор, пригибаясь и стараясь не громыхать, он побежал по детскому маршруту к пожарной лестнице. Сумка болталась на плече, мешала спускаться, и он просто сбросил ее. Куча шлака была на своем месте и еще больше заросла лопухами и крапивой. Спустившись до последней перекладины, Денис секунду повисел, примериваясь, и отпустил руки. Он даже не заметил, как оказался на земле, а раньше от полета дух захватывало. Отряхнулся, нашел сумку, и, чтобы не светиться через подворотню, поспешил вдоль дома к угловой проходной парадной. Она вела в следующий двор, ближайший к Большому проспекту. Перебежав пустынный в этот утренний час проспект, он понесся дальше, через лабиринт дворов, в котором любой пришлый заплутает. Но для Дениса эти места были родными: вот здесь зимой заливали самую высокую горку, в другом дворе гулял детский сад и стояли удобные,
скрытые сиренью беседки. Они с мальчишками не раз спугивали целующиеся там парочки…
        Сейчас он летел, не видя ничего вокруг, желая оказаться как можно дальше от своего дома, и не обращал внимания на развороченные и загаженные детские площадки, поломанные деревья, горы мусора возле переполненных круглых баков. Выбравшись на проспект Щорса, перешел на шаг, все еще тяжело дыша. Наткнувшись на круглосуточный ларек, купил пачку сигарет и зажигалку, пересек улицу и свернул в ближайшую подворотню. В этом дворе под купой кустов притаилась ободранная скамейка, земля вокруг которой была усыпана окурками и осколками бутылочного стекла. Бросив сумку на скамью, Денис рухнул рядом, распечатал пачку и закурил. Он чувствовал себя выжатым, опустошенным, но не от физической усталости, скорее, от безысходности.
        Он сбежал от бандитов сейчас, а дальше что?.. Бегать от них, скрываться всю жизнь? Но это ведь невозможно… Как же защита диплома? Он так и остался на столе… А Иришка?.. Наверное, сообщить ей должен именно он - больше некому. Она приедет, и…
        Он механически посмотрел на часы. Без пяти девять. Дяди Славы нет, он говорил о каком-то совещании. К кому еще можно обратиться, спросить совета: что делать, как жить дальше?..
        Запихивая зажигалку в задний карман джинсов, Денис нащупал в нем вчерашнюю визитку следователя из Большого дома. Достал, прочитал: «Сергей Павлович Колтунов, старший следователь ФСК России по Санкт-Петербургу». Может, позвонить? Он предлагал звонить, если что… Наверное, это как раз тот случай, когда звонить надо именно ему. Колтунов знает все о банде Седого.
        Бросив сигарету, Денис подхватил сумку и направился в сторону площади Шевченко. Перейдя сквер, свернул на Каменноостровский. Из девяти таксофонов, прилепившихся под пластиковыми козырьками на стене ДК Ленсовета, исправным оказался лишь один.
        На том конце провода трубку сняли мгновенно, раздалось резкое и требовательное: «Слушаю!»
        - Сергей Павлович? Это Денис Колесников.
        В трубке молчали.
        - Я вчера у вас был…
        - Да, Денис. Только… Ничего хорошего я тебе сообщить не могу. Мы не успели.
        - Знаю.
        - Откуда?  - удивился Колтунов.
        - Ко мне час назад Мишка Федоров прибежал… Только он вышел от меня, тут во двор машина. Его схватили, принялись бить… А я через чердак ушел.
        После небольшой паузы Сергей Павлович приказал:
        - Вот что: срочно ко мне! Пропуск я закажу. Ты где сейчас?
        - Возле метро «Петроградская».
        - Езжай до «Маяковской», а там по Литейному, любым троллейбусом. Жду.
        Нельзя сказать, что, повесив трубку, Денис почувствовал облегчение, но во всяком случае теперь он знал, куда двигаться дальше.
        Сергей Павлович, с кофейной банкой в руках, стоял возле булькающего на подоконнике электрического чайника. Когда Денис вошел в кабинет, он обернулся и спросил вместо приветствия:
        - Кофе будешь?
        Денис пожал плечами.
        - Значит, попьем. Я вот думаю: сам Пеле кофе выпускает или это просто название такое? Кстати, кофе поганый. «Нескафе» лучше.
        Денис промолчал. Хозяин кабинета указал на стул:
        - Присаживайся.
        Поставив перед Денисом дымящуюся кружку, он устроился на своем месте. Спустя несколько секунд заговорил:
        - Мне очень жаль, что мы не успели. Авария на дороге ОМОН задержала. Когда подъехали, машина Игнатьева уже горела. Ни ему, ни водителю спастись не удалось. В ходе операции убили Стругова, еще двоих членов группировки ранили. Вот и все, что смогли сделать.
        Он взглянул на Дениса, сидевшего, опустив голову.
        - Ты кофе пей.
        Пить кофе Денис не стал, а начал говорить о том, что случилось утром. Колтунов прихлебывал из кружки и морщился, не то оттого, что горячо и невкусно, не то от того, что слышал.
        - Что сумел уйти, это ты молодец…
        - А Мишка не успел, надо его спасать!
        - Как?  - Сергей Павлович невесело усмехнулся.  - Явиться в гости к Седикову? Так в его доме на Савушкина чисто. Знаешь, сколько у группировки точек? Хаты съемные, дачи, гаражи… Нам известны некоторые адреса, но пока прочесывать будем… Поверь, просто физически невозможно послать одновременно группы в разные концы города…
        - Мишку убьют?
        Сергей Павлович едва заметно пожал плечами.
        - А мне что делать? Куда бежать, где прятаться от них? И что, всю жизнь теперь прятаться?
        - Всю, не всю, но у таких, как Седой, руки длинные и память долгая. Они предательства не прощают. А расправы устраивают страшные, показательные, чтоб другим неповадно… Вот что, Денис. Мне сейчас надо к начальству, а ты пока отправляйся-ка ко мне домой. Здесь недалеко, на Чайковского. Вот адрес,  - он черкнул несколько цифр на листке и всучил Денису.  - Там моя мама, она тебя накормит, отдохнешь. Все лучше, чем по улицам болтаться. А вечером мы решим, как тебе дальше быть. Обязательно что-нибудь придумаем.
        Мать Колтунова ничуть не удивилась появлению в доме незнакомого молодого человека. Без лишних слов старушка напоила Дениса чаем с плюшками собственного производства, затем проводила в комнату сына.
        Комната оказалась небольшой: стол у окна, диван, напротив два книжных шкафа. Много специальных книг - сборники законов, литература по юриспруденции и криминалистике; несколько собраний сочинений классиков; нижние полки занимала целая библиотека детективов. Желая отвлечься, не думать об одном и том же - ведь ничего он сейчас не придумает,  - Денис взял толстенный том Агаты Кристи и присел на диван. Чтение не сразу, но захватило, и он читал часа полтора, а потом незаметно книга выскользнула из рук, и он заснул.
        Очнулся от знакомого баса:
        - Вот он где, спящий красавец!
        Перед ним стоял дядя Слава. Колтунов позвал из коридора:
        - Идите на кухню, жрать охота, умираю!
        Денис кинул взгляд на часы и понял, что проспал почти до восьми вечера. Как он вообще мог заснуть!
        - Ну, как ты?  - участливо поинтересовался Рудаков.
        - Да вот,  - Денис помотал головой, стряхивая сон.  - Сам не знаю, заснул как-то…
        - Это нормально. Организм защиту выставил.
        - Я ночь не спал.
        - Да не оправдывайся ты, выспался - и хорошо. Пошли, поедим.
        Поужинали быстро, в присутствии матери Сергея Павловича разговоров о деле не вели. Затем все трое прошли в комнату Колтунова.
        - Все-таки, Денис, придется тебе из Питера уезжать,  - начал с главного Сергей Павлович.
        - Как уезжать? У меня защита на днях, диплом дописывать надо! И Иришка…
        Колтунов будто не услышал его возражений.
        - У тебя родня где-нибудь есть, кроме Питера?
        Денис отрицательно покачал головой.
        - Вся его родня в Израиле,  - встрял Рудаков.
        - В Израиле? Далековато… пока визу сделают…
        - Есть у него виза. Ведь так, Денис? Ты говорил, собирался к матери после диплома?
        - Ну да. Билет на 19 августа. Только я раздумал ехать.
        - Ничего, поедешь,  - покивал Сергей Павлович.  - И не 19-го, а как можно раньше. У нашей конторы есть рычаги, билет обменяют.
        - Да как я поеду!.. А диплом, а Иришка?..
        - Если останешься, до диплома дело может не дойти, или тебя грохнут сразу после его защиты,  - отрезал Колтунов.  - Седой знает про диплом? То-то… А Иришка твоя никуда не денется. Можешь потом ей вызов сделать.
        - Точно,  - поддакнул дядя Слава.  - Так еще и лучше. Уедет отсюда - быстрее все забудет.
        - А она не узнает, что я…
        Мужчины поняли, переглянулись, и Рудаков медленно проговорил:
        - Это уж, парень, как тебе совесть подсказывает. С одной стороны, ты, конечно, виноват, а с другой - все-таки пытался ее отца спасти…
        - А на следствии… на суде… Я ведь, получается, пособник?..
        - Суда не будет,  - недовольно вздохнув, сообщил Сергей Павлович.  - Некого судить. Виктор Климов умер на операционном столе, а второго, Александра Ищенко, сегодня днем придушили подушкой в палате реанимации. Похоже, ниточка тянется куда-то повыше Седого, если они так за собой подчищают.
        - Подчищают?
        - Убирают всех, кто может показать, что убийство Игнатьева дело рук группировки Седого. Возможно, не один он заинтересован в приватизации завода.
        - А кто еще?
        - Мне откуда знать? Но представители власти, вступающие в сговор с бандитами, очень не любят «светиться». Документы у тебя с собой? Загранпаспорт с визой, билет?
        Денис кивнул.
        - Давай сюда. Попробуем тебя завтра отправить. Кажется, самолеты в Тель-Авив летают раз в неделю.
        - Отдай документы Сергею,  - подтолкнул замершего Дениса Рудаков.  - Для тебя это единственный верный способ спастись от людей Седого.
        Лос-Анджелес, Калифорния, США, 2014
        Увидев распахнутые ворота въезда в частный двор, Дэн втолкнул туда Надю, а сам повернулся лицом к тем, кто гнался за ними. Он был уверен, что справится с мальчишками, ведь один раз уже справился.
        Первым подбежал тот, что пониже ростом, плотный, с кривоватыми ногами. Он без страха ринулся на Дэна и попал под его удар правой. Еле удержался, не упал, и, развернувшись вокруг своей оси, вновь собрался атаковать. Тем временем второй парень, сухопарый и жилистый, умудрился обхватить Дэна за талию и норовил перебросить через свою спину. Дэн знал этот прием, успел сделать подсечку, и в результате на земле оказался противник, а он поверх него. Однако парень не сдавался, он тянулся руками к горлу Дэна.
        - У Наиля нож!  - взвизгнула рядом Надя.
        Дэн молниеносно перекатился на спину, и это его спасло. Он успел оттолкнуть нападающего левой ногой, в результате лезвие прошло по касательной и лишь слегка задело бедро, располосовав плотный деним джинсов. Не чувствуя боли, Дэн вскочил, отработанным до автоматизма движением махнул правой ногой, выбивая нож, затем еще раз, целясь в район ширинки дагестанца. Взвыв, выкрикивая матерные русские ругательства и еще что-то непонятное, Наиль сложился пополам. Тем временем лежавший на земле зашевелился, пополз к отлетевшему ножу… И тут со стороны Голливудского бульвара послышался истошный вопль полицейской сирены. Дэн на всякий случай приложил парню ногой по голове, чтобы не ухватил нож, и крикнул: «Бежим!»
        Надя оказалась рядом, он схватил ее за руку и понесся в сторону бульвара Сансет. Метров через сто на пути попался небольшой сквер, они нырнули туда и, притаившись за кустами, наблюдали за действиями полицейских. Выскочив из машины и держа пистолеты наизготовку, копы окружили парней, заставили встать на колени, скрутили чем-то руки, затем сунули в машину, и, лихо развернувшись, унеслись туда, откуда приехали.
        - Оперативненько…  - всхлипнула Надя.
        - Угу,  - кивнул Дэн, стараясь унять дыхание.  - Вот так прогулялись…
        - Ну, уроды! Никак не отвяжутся! И что им от меня надо?.. Деньги получили, а из-за дурацкой флэшки с ума сходят!
        Они вышли на улицу, и тут Надя заметила кровь на его штанине:
        - Ой!
        - Ерунда, царапина,  - успокоил Дэн, пытаясь через прореху рассмотреть, что с ногой.  - Почти не больно. Только как в таком виде добраться до отеля?
        - А я прижмусь к тебе с этой стороны.
        - Не стоит, запачкаешься.
        - Ну и что? Пошли, надо поймать такси.
        Машина подвезла их к самому входу в отель. В светлом вестибюле Надя, в соответствии с планом, буквально повисла на Дэне, загораживая его окровавленные джинсы от глаз портье.
        Мягкими губами она касалась его уха и шептала:
        - Спасибо. Ты меня спас во второй раз. Дэн, я люблю тебя.
        Одной рукой беря ключи со стойки, он коротко поцеловал ее в щеку и прошептал в ответ:
        - Я тебя тоже.
        В лифте они ехали, держась за руки, притихшие, будто свыкаясь с мыслью о том, что случится сегодня ночью.
        «Я буду нежен и бережен, но я не дам тебе сегодня уснуть»,  - мысленно обещал он, глядя в ее склоненную макушку.
        И все-таки они не кинулись в объятья друг другу, когда оказались в номере.
        - У меня в кроссовке хлюпает,  - признался Дэн, едва вошли.  - Удивляюсь, как кровавых следов не остается.
        Он осторожно прошел в душевую и поставил ногу в поддон. Морщась, стянул кроссовку, перевернул ее. Несколько густых бордовых капель упали на белый фаянс. Носок был пропитан кровью.
        - Вот ужас! Снимай скорее джинсы, надо посмотреть рану,  - велела Надя.
        Скинув сухую кроссовку, он шагнул второй ногой в душевую кабину и стал стягивать штаны, сокрушаясь, что раздевание происходит столь неромантично.
        - Ой, вся нога в крови!  - в ужасе выкатила глаза Надя.
        Он включил душ, ополоснул ногу и осмотрел бедро. Порез оказался сантиметров семи в длину, кровь продолжала сочиться, но уже не сильно.
        - Это не рана, просто неглубокий порез.
        - У меня есть пластырь,  - вспомнила Надя.
        Она исчезла на несколько секунд и вернулась со своим рюкзачком. Недолго думая, просто вытряхнула все его содержимое на мраморную столешницу белой тумбочки. Блокнот, плоская коробочка с женскими ежедневками, ручка, щетка для волос, пачка жевательной резинки, заколка в форме ящерицы, миниатюрная флэшка с колечком - такую обычно на брелок вешают… Она рылась в косметичке, бормоча:
        - Да где же он… У меня всегда с собой пластырь… Я сланцы терпеть не могу, а в балетках пальцы на жаре натирает…
        - Это что?  - указал Дэн на кучку вещиц на тумбочке.
        - Что?  - не поняла она.
        - Флэшка. Это твоя или…
        - Какая флэшка?  - она растеряно уставилась на свое барахлишко, затем взяла накопитель в руки и, разглядывая, прошептала:  - Та самая… Откуда она взялась? Ее точно не было. Я ведь дважды вытряхивала рюкзак, еще тогда, у тебя дома. Вечером, и утром опять, на всякий случай. Думала, вдруг все-таки… Честное слово, не было ее там!
        - А сейчас появилась.
        - Дэн, честное слово! Ты что, не веришь мне?
        - Верю, верю…  - успокоил он, вступая на кафельный пол и промокая кровящую рану туалетной бумагой.
        Она вывернула рюкзак наизнанку и воскликнула:
        - Дырка! Смотри, дырка в подкладке. А я и не подозревала.
        - Ясное дело, не подозревала. Пластырь нашла?
        - Да, вот,  - Надя распаковала один пластырь и, не спросясь, прижала к ране.
        Он поморщился и тут же подумал, что отдирать придется вместе с волосами.
        - Коротко, давай еще,  - попросил он.
        Подождав несколько секунд, проверив, что крови не видно, он наконец взял в руки злополучную флэшку и кивнул в сторону комнат.
        - Пошли. Посмотрим, что там за фотографии…
        Он вставил флэшку в гнездо лэптопа, и едва на экране появились сведения о внешнем диске, сообщил:
        - Двести десять килобайт - маловато для фотографий…
        Он щелкнул по иконке единственной в накопителе папки. Появилось сообщение: «Введите пароль».
        - Пароль?  - удивилась Надя.
        - Нутром чуял, никакие это не фотографии,  - пробормотал Дэн себе под нос и обернулся:  - Будем взламывать?
        - А ты умеешь?
        - Обижаешь,  - хмыкнул он, устраиваясь за столом поудобнее.
        Надя наблюдала, как он выходит в интернет, быстро набирает явно знакомый адрес, выбирает программу…
        - Займись чем-нибудь, не люблю, когда над душой стоят,  - не оборачиваясь, кинул он, и она послушно отошла, села на диван и оттуда наблюдала, как на экране возникают и исчезают строчки.
        - Ну-ну, давай, родной,  - торопил Дэн свой компьютер.
        Через несколько минут он удовлетворенно откинулся на стуле. Папка открылась. В ней оказалось четыре документа. Щелкнув стрелкой по первому, он удивленно уставился в экран.
        - Это по-арабски, что ли?
        Надя подскочила посмотреть.
        - Вроде арабский.
        - Ну, дела…  - протянул он и щелкнул по второй иконке.
        Судя по размеру - чуть больше двух страниц,  - это походило на перевод первого документа на русский язык. Дэн скороговоркой начал читать:
        - «Исламский мусульманский центр», «Американский мусульманский совет», «Исламский Центр содействия», «Фонд «Закят», «Исламская общемировая помощь» и «Американская мусульманская помощь» оказывают, и впредь будут оказывать материально-техническую и иную поддержку борьбе правоверных народов Кавказа против их главного и вечного узурпатора России. В этой борьбе спонсорами, сторонниками и вдохновителями выступают наши партнеры в Саудовской Аравии и Катаре. Для распространения святых идей истинного ислама не только на территории Кавказа, но и в других регионах с преимущественно мусульманским населением…
        - Что это?..  - пролепетала Надя.
        - Привет от родственников Наиля, исламских экстремистов… Декларация,  - ответил Дэн, бегая глазами по строчкам, пока не дошел до завершающего:  - Список и реквизиты организаций, осуществляющих финансовую поддержку движения служителей истинного ислама на территории России…
        Он быстро открыл третий документ. В этом списке значились десятка полтора фондов с названиями на английском, с соответствующими банковскими реквизитами и фамилиями лиц, с которыми рекомендуется поддерживать контакт.
        В четвертом документе оказались фамилии людей, которым американские мусульмане доверяют вести финансовые отношения с фондами, перечисленными в предыдущем документе.
        - Что это?  - вновь повторила Надя.
        - Бомба,  - медленно проговорил Дэн, продолжая пялиться на экран.  - Компромат на кавказских экстремистов и террористов. Если не ошибаюсь, основная их масса теперь сосредоточена в Дагестане?
        Надя пожала плечами.
        - И что теперь делать?
        - Не знаю.
        Он закрыл документы, извлек флэшку из порта и сунул в потайной карман внутри своего чемодана. Задумчиво посмотрел на Надю. Опять она глядела на него так, будто ему известно все на свете. Вот дерьмо! Он должен ее защитить, просто обязан. Как? Отправить домой, к маме?
        - Этот Наиль случайно не знает твой московский адрес?
        Она замотала головой:
        - Нет, что ты!
        Девушку Надю с редкой фамилией Петрова найти в многомиллионной Москве практически невозможно. Значит, к маме. И в Штаты не возвращаться. Выходит, он больше не увидит ее? Завтра утром они отправятся в Сан-Франциско, там он посадит ее в самолет… Получается, это их последняя ночь? Первая и последняя… Сейчас он не станет говорить, что ей нельзя возвращаться, скажет в аэропорту. Лишь бы она осознала опасность. Надо постараться убедить.
        Последняя ночь, вздохнул он.
        - Какое сегодня число?  - спросила вдруг Надя.
        - Тридцатое, а что?
        - Мама вернулась,  - она взяла его руку и посмотрела на часы.  - В Москве восемь утра, уже можно звонить.
        - Конечно, звони,  - протянул он свой айфон.  - А я пока приму душ. Я ведь толком не помылся.
        Он взглянул на свои голые ноги. Надя тоже взглянула и, задержав на секунду глаза, подняла их и улыбнулась - ему показалось, что многообещающе.
        Последняя ночь, вертелось в голове, пока он тщательно намыливал ее. Последняя ночь, думал он, наяривая тело губкой. Последняя - повторял он, вытираясь белоснежным гостиничным полотенцем. А, собственно говоря - почему последняя? Он может полететь с ней, в Москву, и повод серьезный имеется: передать информацию куда следует. А следует, вероятно, в контору Колтунова. В Москве он познакомится с Надиными родителями, предложит руку и сердце их дочери. Вряд ли разница в возрасте станет серьезным аргументом против, у них самих ненамного меньше. А когда они с Надей поженятся, он может перебраться в Москву. Или в Питер. Конечно, лучше в Питер. Вероятно, как специалист с русским образованием и американским опытом, он сможет найти приличную работу.
        Сейчас он скажет Наденьке, что они полетят вместе…
        Она все еще разговаривала с матерью, но уже не по телефону. Перетащила компьютер в спальню на кровать и сидела перед ним по-турецки, своей спиной заслоняя экран почти полностью.
        - Мамочка, я уверена, Дэн тебе понравится! Он такой чудный! Я его никогда не разлюблю!
        - Леша тоже казался тебе чудесным и замечательным,  - прозвучал мягкий упрек из-за океана.
        - Мам, ну разве можно сравнивать! Что ты вспомнила! Одноразовая глупость в десятом классе!
        - Хорошо, что одноразовая. И хорошо, что это ничем не кончилось. А как ты слезы лила тогда, забыла?..
        Дэн закусил губу. В груди поднялась злоба на неведомого Лешу, который заставил Наденьку страдать.
        - Мамочка, тогда была детская влюбленность, а теперь - настоящее.
        - Вы с ним уже…
        - Нет, еще нет, но… Я этого очень хочу. И Дэн тоже - я ведь чувствую! Но он сдерживается. Наверно, считает меня маленькой. А сегодня… Тут такое было!.. Об этом лучше не по скайпу, но потом я тебе расскажу обязательно. Так вот, сегодня я сама сказала, что люблю его. А он сказал, что тоже любит.
        Подслушивать нехорошо, улыбнулся сам себе Дэн, узнав, что они с Наденькой желают одного и того же. Он собрался тихо отойти от двери, только вначале взглянуть на Надину маму. Какая она, похожа ли на дочку? Вспомнилась дурацкая поговорка: «Хочешь знать, какой будет твоя жена в возрасте, посмотри на тещу». Он сделал шаг в сторону, чтобы от двери увидеть экран целиком…
        С экрана ласковыми, все понимающими глазами на свою дочь смотрела Иришка… Его Иришка!!! Повзрослевшая, но изменившаяся совсем немного: те же тонкие черты лица, брови мягкой дугой, серые глаза - будто усталые, под ними легкие тени,  - и голос! Из него исчезла девичья звонкость, но как он мог не узнать ее голос? Иришка, живая!..
        - Надюша, ты уверена, что не торопишься? Может, подождать, пока ты вернешься после каникул? Вдруг ты забудешь его? Или он тебя забудет?
        Дэн качнулся, готовый кинуться в спальню, крикнуть Иришке, что он не забыл и никогда не забудет ее. Повиниться во всем, объяснить, что считал ее погибшей…
        - Пусть только попробует! Вот поэтому, мамочка, я и решила застолбить его сейчас. Чтоб не забыл.
        - Думаешь, ночь с тобой станет для взрослого мужчины незабываемой?.. Это ты ее будешь помнить, потому что она вторая в твоей жизни. А у него какая - две тысячи вторая или… Я бы советовала не торопиться, Надюша.
        Всего пара шагов, и он попадет в обзор камеры, но Дэн застыл, не в силах оторвать взгляд от экрана, где Иришка увещевала свою дочь не спать с ним. Его Иришка и Иришкина дочь… Наденька, ставшая за десять дней такой близкой, почти родной. Так вот почему он влюбился в нее… Но это ведь нельзя, это будет похоже на кровосмесительство! И вдруг в голове всплыло: «Я родилась в день Советской армии, мама думала, что будет мальчик». 23 февраля, 1995 год? Январь, декабрь, ноябрь… май! Надя! Его дочь?! Эта мысль пронзила насквозь, буквально сбила с ног, и он схватился за дверь, чтобы обрести точку опоры, не упасть. Надя, Наденька!
        Будто услышав его немой вопль, она обернулась:
        - Иди сюда, Дэн. Познакомься с моей мамой.
        - Не сейчас,  - отшатнулся он и кинулся обратно в туалет.
        - Ну вот, испугался. Прости его, мам, он, наверное, стесняется,  - услышал он, запирая дверь.
        Сигареты лежали в кармане распоротых джинсов. Дрожащими руками он закурил и опустился на крышку унитаза. Тысячи мыслей толкались в голове, и с ними надо было разобраться, осознать, привыкнуть…
        Иришка жива! Она не бросалась с крыши… выходит, вечный кошмар его жизни всего лишь фантом! Выходит, этой вины - главной, как он считал - на нем нет?.. Она осталась жива и родила девочку, его дочь. И какой-то посторонний Петров воспитывал Надю, как свою…
        - Дэн!  - дверь дернули с той стороны.  - Ты зачем опять заперся? Выходи!
        Он едва нашел силы ответить.
        - Сейчас, Наденька. Я покурю и выйду.
        Она еще немного поскреблась, напомнила, что ждет его, и отошла от двери.
        Докурив одну сигарету, он взялся за следующую, продолжая думать о роковой случайности, которая столкнула его с собственной дочерью, о чуткости сердца, повлекшего именно к этой девушке, и о том, чего - слава Богу!  - не успел сделать…
        Когда он вошел в спальню, Надя уже лежала - на сей раз без белой футболки, бывшей у нее вместо пижамы. Голые плечики, тонкие руки вытянуты поверх одеяла. Улыбнулась радостно и немного смущенно. Но улыбка сменилась разочарованием, когда увидела, что он, как и накануне, сворачивает постель.
        - Дэн… Ты что… Ты не понял?.. Я хочу… Ты же сказал, что любишь меня?..
        - Конечно, люблю,  - ответил он как можно небрежнее, стараясь не встречаться с ней глазами.  - Мы ведь с тобой друзья.
        - Нет, не только друзья. Я знаю, ты любишь меня!  - умоляюще воскликнула Надя.
        - Это другая любовь, девочка. Не та, о которой ты думаешь. Прости, Наденька.
        Обхватив скатанное белье, он направился в другую комнату, она кинулась за ним.
        - Дэн!
        - Не скачи голая,  - обернулся он.  - Это уже неприлично. Я все слышал. Твоя мама права. Иди в постель.
        Нарушив уговор, он закрыл дверь и держал ручку, пока Надя дергала с той стороны. Дождавшись, когда она перестала дергать, и услышав, как бросилась в постель и зарыдала, Дэн кинул белье на диван, упал на него и замер, бессмысленно пялясь в потолок.
        Москва, Россия, 2014
        Все еще улыбаясь, Ирина выключила компьютер.
        Дочка влюбилась, и, похоже, по-настоящему - девятнадцать лет, самое время! По привычке она чуть не позвонила мужу, поделиться новостью, сказать, что на днях Надя прилетит, но, уже взяв в руки телефон, вернула его на стол. Теперь Андрея это не касается.
        В том ресторанчике она оказалась случайно. Шла по Сретенке, заметила припаркованную машину мужа, повертела головой и поняла, что кроме как в ресторан, зайти здесь некуда. В первом зале она Андрея не нашла, заглянула во второй, интимно освещенный лишь бра над столиками, и увидела его спину. Слегка наклонившись вперед, он поглаживал руку крашеной блондинки, лет двадцати пяти или чуть старше. Девица уставилась в лицо Андрея и по сторонам не смотрела. Застыв, Ирина стояла на пороге зала, пока проходивший мимо официант не предложил ей занять место. Она молча покачала головой и покинула ресторан.
        Нельзя сказать, что увиденное убило ее, но одно дело равнодушно предполагать, что у мужа бывают любовницы, и совсем другое - убедиться в этом воочию. Забыть о случайной встрече, сделать вид, что ее не было? Она не умеет притворяться, и вряд ли сможет. Да и зачем продолжать изображать «счастливую» семейную пару? Особенно теперь, когда Наденьки нет рядом.
        Как случалось и раньше, муж позвонил около восьми и предупредил, что вернется поздно: дела. У них не было заведено вдаваться в подробности, и обычно Ира его не ждала, но на этот раз просидела перед телевизором до часу ночи. Услышав, что ключ заворочался в замке, она вышла в прихожую.
        - Не спишь?  - удивился Андрей, меняя туфли на тапочки.
        - Ждала тебя.
        - Впервые в жизни,  - недовольно бросил он, направляясь в ванную и закрывая дверь перед ее носом.
        - И в последний раз,  - отчетливо проговорила Ирина.
        Из ванной послышался спуск воды в унитазе, затем журчание из крана. Дверь опять открылась.
        - Ты что-то сказала?
        Андрей старался держаться невозмутимо, но, несмотря на замечательные актерские качества - а как же, успешный адвокат!  - беспокойство проглядывало.
        - Нам надо поговорить,  - сообщила она и двинулась в гостиную.
        - Давай не сейчас, я жутко устал. Второй час ночи!
        - Я прекрасно представляю, от чего ты устал, и видела, с кем трудился.
        Он автоматически шел вслед за ней, но тут замер. Ирина обернулась. На лице мужа читалось недоумение и растерянность. Убеленный сединами мужик стоял перед ней с разинутым ртом, и ей стало смешно. Увидев едва сдерживаемую улыбку, Андрей вдруг впал в бешенство:
        - Это ты мне предъявляешь? Ты, которая двадцать лет…
        - Девятнадцать,  - поправила она.
        - Девятнадцать с половиной! Почти двадцать лет ты изображаешь из себя жену, но предпочитаешь спать в другой комнате. Девятнадцать лет ты из милости по разу в месяц позволяешь мне дотронуться до тебя! И ты! Возмущена! Тем! Что у меня! Любовница!??
        Он отрывисто выкрикивал слова, будто нарочно распаляя себя.
        - Я не возмущена,  - спокойно возразила Ира.  - Я просто сообщила, что теперь это не секрет для меня. Давай разведемся.
        Она прошла к дивану, уселась, нашарила рядом пульт и выключила телевизор. Андрей все еще стоял у двери.
        - Погоди…  - спустя минуту заговорил он.
        Подошел, сел рядом, хотел взять за руку, но она вырвала.
        - Ира, давай не будем устраивать трагедию на ровном месте. Да, любовница, и не первая - ведь ты не могла не догадываться! Но ничего серьезного. То есть рушить наш брак я не собирался и не собираюсь.
        - Рушить брак!  - хмыкнула она.  - Ты не на процессе, выражайся проще. Хотя по сути правильно. Наша семья - брак. А хорошую вещь, как говорится, браком не назовут.
        - Да?.. Вот, значит, как? Значит, двадцать лет моего безграничного терпения - ерунда? Значит, всего этого,  - он широко махнул рукой,  - мало? Тварь неблагодарная! Где бы ты была, если б не я?
        - Где?  - поинтересовалась Ирина, насмешливо приподнимая брови.
        - Вполне возможно там же, где твой упертый папаша. Я все взял на себя, все устроил, разрулил… Ты что, забыла?
        - Нет, я не забыла ничего.
        Адлер - Петербург, Россия, 1994
        Своим смутным подозрениям Ира долго не верила. Никакого недомогания, которое вроде бы полагается испытывать, она не ощущала. Раздражительность и желание поплакать списывала на близость месячного цикла, а сонливость - на тоску по Денису. Когда спишь, время пролетает быстрее.
        Получив из рук почтальона телеграмму, она была уверена, что это от него, ведь письма не было уже вторую неделю. Смысл нескольких слов на бланке, подписанных каким-то Колтуновым, дошел до нее не сразу.
        - Тетя Лена!  - рванулась Ира в сторону летней кухни.  - Теть Лена! Что это?
        Елена Артемьевна вначале положила на тарелку длинную деревянную ложку, которой помешивала варенье, и лишь после обернулась.
        - Чего орешь, как оглашенная?
        - Тетя Лена, это что?.. Это ошибка?.. Тут наш адрес… И папино имя…
        Елена Артемьевна выхватила у нее листок, прищурившись, вгляделась в приклеенные ленточки текста: «Валентин Артемьевич Игнатьев погиб 16 августа. Позвоните по телефону…»
        Ира трясла онемевшую тетю за руку.
        - Что это? Это правда?..
        - Ох…  - только и смогла вымолвить та, выронив телеграмму и хватаясь за сердце.
        - Теть Лена? Это шутка, или ошибка?.. Это не может быть правдой!
        - Девочка моя, сиротинушка…  - завыла Елена Артемьевна, хватая племянницу за плечи и прижимая к себе.  - Одни мы с тобой на свете остались…
        Ира не хотела верить. Вырвавшись, она подняла бумажку и вновь уставилась на нее, будто надеялась, что за несколько секунд слова на бланке поменяли свой роковой смысл.
        - Надо позвонить…  - наконец проговорила она.  - Надо позвонить Денису!
        Прибрежный район с частными домиками собирались телефонизировать еще при советской власти, да за перестройкой так и забыли. Ближайшее почтовое отделение находилось в пятнадцати минутах ходьбы. Ира, с застывшим лицом и сухими глазами, летела так, что Елена Артемьевна едва поспевала за ней. Как всегда, на переговорной станции, занимавшей половину первого этажа многоквартирного дома, было не протолкнуться, но тетя Лена, держа телеграмму в руке, сумела пробраться к окошку. Буквально через минуту они оказались в кабинке.
        Следуя инструкции на жестяной табличке возле аппарата, Ира дрожащими пальцами набирала номер, однако после кода города звонок постоянно срывался, пиликая короткими гудками вместо длинного. Наконец соединилось. Кусая губы, Ира шептала: «Ну, возьми же, возьми трубку…»,  - однако ответа не дождалась.
        Тетя Лена отодвинула ее и набрала номер, указанный в телеграмме. На этот раз трубку взяли сразу, но ответил не подписавший телеграмму Колтунов, а кто-то другой, фамилии она не разобрала. Мужчина подтвердил, что Валентина Артемьевича Игнатьева больше нет, и коротко сообщил обстоятельства его гибели. Выронив трубку, тетя Лена завыла, теперь уже без слов, всерьез. Глядя на нее, Ира поняла: все правда. Это не шутка и не ошибка. Тяжесть невосполнимой потери камнем легла на сердце, из застывших глаз сами собой покатились слезы…
        Они вылетели из Адлера на следующее утро. Оказавшись в своей квартире, Ира сразу бросилась звонить Денису, но его телефон опять не отвечал.
        Тяжело вздыхая, тетя Лена сначала прошлась по квартире, а после присела возле замершей племянницы. Взяла трубку из ее рук, послушала гудки и положила на аппарат.
        - Надо туда звонить,  - неопределенно кивнула она.  - Узнать, где Валя.
        Ира не поняла, на миг ей показалось, что тетя сошла с ума.
        - Надо ведь хоронить. Или все завод устроит? О, господи!..
        Они скорбно сидели плечо к плечу, до конца осознавая навалившуюся беду, привыкая к мысли, что человека, который всегда принимал решения в их семье, больше нет.
        Нежная трель аппарата заставила обеих вздрогнуть. Ира схватила трубку.
        - Денис?
        Но тут же померкла лицом. Звонил один из заместителей отца, Андрей Андреевич Петров, решавший на заводе вопросы юридические. Ира его помнила, он заходил подписать бумаги, когда отец простудился зимой. Выразив соболезнования, Петров заверил, что от лица завода возьмет на себя все хлопоты, связанные с траурными мероприятиями, только ему нужны кое-какие документы. Формальности, извинился он.
        - Приходите,  - разрешила Ира и повесила трубку. На вопросительный взгляд тети Лены пояснила:  - Это с завода. Документы надо, для… Они все устроят.
        Слезы в покрасневших глазах Елены Артемьевны стояли постоянно, уже привычно она промакивала их платочком, утирала хлюпающий нос.
        - Ирочка, ты бы хоть поплакала, легче станет,  - посоветовала она племяннице, чье застывшее лицо и молчаливая порывистость выглядели пугающе.  - Нельзя все внутри держать, так и рехнуться недолго.
        - Я не рехнусь,  - рьяно замотала головой Ира.  - Мне к Денису надо!
        Она вскочила с места и быстро покинула квартиру. Торопливо миновала лабиринт дворов родного дома, добежала до перекрестка, перешла Большую Монетную, нырнула в подворотню… Пяти минут не пошло, как она стояла у дверей квартиры, где они с Денисом провели столько счастливых часов. Она жала и жала на кнопку звонка, слушая настойчивое «динь-дон». Дверь так и не открылась, ей пришлось развернуться и медленно спуститься по истертым временем ступеням.
        По Каменноостровскому проспекту ползли неповоротливые рыжие «икарусы», громыхали грузовики, неслись легковушки. Мир не изменился. Только папы больше нет. Неужели нет? В это невозможно поверить… Как же так: все как прежде, жизнь будет продолжаться, но без папы?.. Когда Ира потеряла маму, вначале казалось - конец всему, но со временем она смирилась, привыкла. Оставался отец - опора, стена, нерушимая скала за ее плечом. Теперь и его нет. Только Денис и тетя Лена, больше никого на всем белом свете. Где же Денис?
        Вернувшись домой, она задала этот вопрос тете Лене, а та в ответ недовольно поморщилась.
        - Мало ли где парень болтаться может?
        - У него защита на днях, не может он болтаться.
        - Ну так в институт поехал… Не о том думаешь!
        В дверь позвонили. Ира с надеждой кинулась в коридор, но на лестничной площадке стоял не Денис, а мужчина в строгом сером костюме, белой рубашке и при галстуке. Круглое коротконосое лицо Петрова смотрелось простовато, для солидности он всегда гладко зачесывал назад свои редкие светлые волосы, и выглядел лет на сорок пять.
        - Ирочка,  - он шагнул в квартиру и взял ее за руку,  - еще раз примите мои искренние соболезнования. Это такое несчастье, такая потеря для всех нас…
        - Не надо,  - скривилась Ира, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Выдернув руку, она кивнула в сторону гостиной:  - Проходите.
        Там она представила тетке Андрея Андреевича, и тот опять принялся изливать соболезнования. Елена Артемьевна кивала и всхлипывала.
        - Смерть такая страшная… Как же так, за что?..
        - Валентин Артемьевич не хотел поступаться принципами,  - ответил Андрей Андреевич затертым штампом.
        - Разве за это убивают?  - нахмурилась Ира.
        - Время бандитское настало,  - пробормотала сквозь слезы тетя Лена.  - Сейчас и за кошелек убивают, и за шапку. Хуже, чем после войны. Машину взорвали, это правда?
        - Погиб еще один человек, водитель Валентина Артемьевича. Они только выехали за ворота дачи…
        - О господи!  - вновь завыла Елена Артемьевна.
        - Но почему, почему!?  - воскликнула Ира.
        - Боюсь, правды мы не узнаем никогда, но предположения есть… На заводе прошло акционирование, вы в курсе? Объявились люди, желающие скупить часть акций, и есть те, кто хотел бы их продать. Но прежде следовало внести поправки в устав предприятия, а Валентин Артемьевич считал, что делать этого не надо.
        - И из-за этого убили папу? Из-за акций, бумажек?!
        Иру прорвало. Всю свою боль, всю злость она вывалила на Петрова. Будто безумная, она вцепилась в лацканы его пиджака, трясла и добивалась ответа:
        - Неужели можно убить человека из-за бумажек?
        - Это не бумажки, Ирочка, это деньги, большие деньги…  - лепетал ошарашенный ее вспышкой Петров.
        - Да хоть какие, хоть миллионы! Разве можно так?
        - Ира, отпусти человека!  - испугалась тетя Лена.
        - Ваш отец боялся потерять контроль над заводом…  - пытался объяснить Андрей Андреевич.
        - Ничего он не боялся!
        - Конечно, не боялся, Валентин Артемьевич был очень мужественный, принципиальный человек…
        - Был?  - взвыла Ира, опуская руки.
        Она вдруг пошатнулась, Петров еле успел подхватить ее, не дал упасть. По знаку Елены Артемьевны он подтащил ее к дивану, усадил. Ирина голова безжизненно запрокинулась.
        - Господи, да что это с ней?  - заламывала руки тетя Лена.
        - Воды, воды принесите,  - теребил Иру за щеки Андрей Андреевич.
        Елена Артемьевна кинулась в сторону кухни, вернулась со стаканом. Видя, что племянница так и не очнулась, набрала воды в рот и фыркнула ей в лицо. Ира вздрогнула, приоткрыла глаза, слабой рукой утерла щеку. Попыталась сесть прямо, но вдруг охнула и сложилась пополам, схватившись за живот. Она не могла ни сесть, ни лечь, только кусала от боли губы, и слезы лились ручьем.
        - Что с тобой, Ирочка?  - причитала испуганная тетя, пока Петров набирал номер «скорой».
        - Угроза выкидыша,  - констатировал врач, ошарашив этим известием не только тетю Лену, но и саму Иру.  - В больницу, срочно.
        В больнице Ирине предложили сделать аборт. То, что беременность удастся сохранить - под большим вопросом. Она отказалась наотрез: убить ребенка, их с Денисом сына или дочку? Нет, нет и нет! Тетя Лена поддержала ее. Бесплодная, она всегда завидовала чужому материнству, и считала, что ребенок послужит утешением в их общей потере.
        - Надо Денису сообщить,  - твердила Ира.  - Пусть он придет.
        - Сообщу, сообщу,  - успокаивала тетя Лена.
        Вечером она сходила по адресу, который ей назвала Ира, но никого не застала. Позже звонила по телефону - опять никого.
        - Ты не дергайся, не волнуйся, никуда твой Денис не денется, найдется,  - говорила она на следующий день племяннице.  - Тебе сейчас вредно волноваться.
        Ире делали уколы и предписали строгий постельный режим. Первые несколько дней вообще запрещали вставать. Она даже не попрощалась с отцом - впрочем, хоронили Валентина Артемьевича в закрытом гробу.
        Андрей Андреевич устроил так, чтобы Ира лежала в отдельной палате, и после несколько раз навещал ее, приносил фрукты. Практически все время возле девушки находилась тетя Лена, которая ночевала здесь же, уходила на несколько часов днем и возвращалась, принося с собой домашнюю еду.
        Ира ела через силу, лишь потому, что надо. Много спала, мечтая поскорее поправиться. Боли она больше не чувствовала, и не понимала, отчего должна валяться в постели. Но вставать все не разрешали. По сто раз на день Ира гнала тетю позвонить Денису, но ответ всегда был один и тот же: трубку не берут. Она просила зайти к нему домой - и опять в квартире никого. Но однажды на вопрос племянницы тетя Лена расплакалась и призналась: квартира опечатана.
        Ира не поняла.
        - Что значит опечатана?
        - Так делает милиция, если в доме никого не осталось.
        - Как это - не осталось?
        - Ну, может, в больницу увезли, или…
        Она не договорила. С сумасшедшими глазами Ира била кулачками по матрасу и кричала:
        - Нет! Нет! Нет!..
        Прибежала медсестра, за ней врач. Засуетились вокруг, что-то вкололи. Елену Артемьевну отправили в коридор, и она маялась там от неизвестности, не зная, что делать, куда звонить… Позвонила Петрову - сейчас он оказался единственным, к кому она могла обратиться за советом.
        - Молодой человек заканчивает институт, насколько я помню?  - уточнил Андрей Андреевич.
        - Окончил уже, диплом пару дней назад должен был защищать.
        Петров обещал справиться в Политехе. Вечером, приехав в больницу, он сообщил, что на защиту Денис не явился, в институте его давно не видели.
        Ира лежала с застывшим лицом, слезы тихо катились из глаз.
        - Ирочка, не плачь, успокойся, тебе нельзя,  - уговаривала тетя Лена, но сама не могла сдержать слез.
        - Где же он, где?  - шептала Ира.
        - Надо подать в розыск,  - авторитетно заявил Андрей Андреевич.  - Но прежде обзвонить больницы. Я возьму это на себя.
        - Спасибо,  - поблагодарила за Иру тетя Лена.  - Что бы мы без вас делали, Андрей Андреевич…
        В больницах Петербурга Дениса Колесникова не оказалось, а заявление о пропаже в милиции не взяли. Подобные заявления принимают только от родственников.
        - К сожалению, такие у нас законы,  - развел руками Петров, рассказывая об этом Елене Артемьевне.  - Неужели у парня никого из родных нет?
        - Здесь никого. Все в Израиле.
        - Он что, еврей?  - удивился Петров.  - Я встречал его пару раз на заводе, вроде не похож.
        - Я Дениса только на фотографии видела. А теперь уж и не знаю, увижу ли…
        - А может, он сбежал, когда узнал, что…  - они беседовали в больничном коридоре и Андрей Андреевич покосился в сторону палаты.
        - Что вы, что вы!  - замахала руками Елена Артемьевна.  - Иришка бы такого не выбрала, да и Валя говорил: парень хороший, порядочный. Правда, он считал, что у них еще ничего… Да кто ж их, молодых, удержит!
        Она сокрушенно покачала головой. Оба помолчали.
        - После того, что с Валей случилось, я уж ничего хорошего не жду,  - заговорила Елена Артемьевна.  - Знаете, как Ирочка Дениса любит? Извелась вся за два месяца, письма ему строчила длиннющие, еле в конверт влезали. Я надеялась, будет он Ирочке поддержкой, особенно сейчас, а ребенок - отрадой, и ей и мне. Но теперь… А вдруг его, как и Валю?..
        - Да что вы, Елена Артемьевна! При чем тут ваш Денис? Правда, на всякий случай я поинтересовался в милиции. За последние две недели среди неопознанных трупов молодых мужчин не было. Хотя случается, что люди исчезают без следа… Как вы правильно заметили, времена нынче бандитские.
        - Но почему же квартира опечатана?  - задумчиво проговорила Елена Артемьевна.
        - Я не поленился сходить туда еще раз и позвонил в соседние двери.
        - Ой, как же я-то не додумалась! И что соседи сказали?
        Андрей Андреевич покусал губы, будто не зная, как сказать.
        - Хозяйку квартиры убили на даче, зверски…
        - Господи!  - охнула Елена Артемьевна.  - Страсти какие! Да что ж это на свете творится!.. Одного убивают, другого… А что про Дениса сказали?
        - Его давно не видели.
        Казалось, за последние десять дней тетя Лена выплакала все слезы, но тут опять полились.
        - Ирочку жалко, не знаю, что ей говорить… Я ведь обещала Дениса найти.
        Андрей Андреевич дружеским жестом поддержал пожилую женщину за локоть, успокаивая:
        - Будем надеяться, что ничего страшного с вашим Денисом не случилось, он просто уехал куда-нибудь.
        - Точно!  - просветлела глазами тетя Лена.  - Он ведь в Израиль собирался сразу после диплома, мать свою навестить.
        - Вот видите, значит, поехал к матери.
        - Так диплом-то он не сдал, и мы еще до диплома не могли его найти.
        - Ну мало ли… Конечно, странно, что на защиту он не явился. А вдруг… А если он как-то замешан в убийстве квартирной хозяйки?
        - Да вы что!  - возмутилась тетя Лена.  - Да как вам в голову взбрело?
        - Сейчас столько убийств из-за недвижимости… Одиноких стариков подговаривают продать квартиру, а потом убивают. Та квартира была приватизирована?
        - Откуда ж я знаю!
        Скорбным взглядом Елена Артемьевна уперлась в одну точку, затем решительно проговорила:
        - Скажем Ирочке, что он к матери поехал. А про убийство квартирной хозяйки не будем говорить, нельзя ее сейчас волновать.
        Ира немного успокоилась, стала высчитывать дни до возвращения Дениса. Ей разрешили вставать, и в день предполагаемого приезда она несколько раз подходила к сестринскому посту, просила разрешения воспользоваться телефоном. И назавтра звонила, и через день… Она потребовала от тети, которая уже перебралась домой, чтобы, уходя, та оставляла в двери записку с адресом больницы. Несколько раз Елена Артемьевна так и делала, а потом махнула рукой. Сердце подсказывало, что жених племянницы исчез навсегда.
        А Ира верила, что Денис вот-вот появится. В приемные часы она с надеждой оборачивалась на каждый скрип двери, ожидая, что увидит его, но приходила тетя Лена, или Андрей Андреевич, или школьная подруга Оля. Ее Ира тоже попросила сходить на Большую Монетную. Молчание тети, ее короткое: «Ходила, ходила, нет никого», Иру не устраивало, она подозревала, что тетя Лена что-то утаивает.
        Прямо из больницы Оля пошла по указанному адресу. На всякий случай она позвонила в опечатанную дверь, затем спустилась во двор и обратилась к двум старушкам, устроившимся на деревянной скамейке возле бывшей прачечной, спросила, не знают ли они чего о парне, живущем в тридцать четвертой квартире.
        - Так там не парень жил, а Лизавета, учительница-пенсионерка,  - ответила одна из женщин, непомерно тучная, занимающая едва ли не полскамейки. И добавила с непонятным энтузиазмом:  - Ее убили, вы что, не знаете?
        - Не знала,  - покачала головой Оля. Убийство незнакомого человека ее не слишком тронуло. По телевизору ежедневно рассказывают о нескольких убийствах - время такое.
        - Был там парень, был,  - вдруг вспомнила вторая старушка. Она выглядела лет на сто, лицо, как печеное яблоко, но взгляд светлых глаз ясный, и голос резкий, властный.  - Он раньше на третьем этаже жил, у него еще отец-геолог погиб. Ты что, не помнишь?  - обернулась она к товарке.
        - А, этот? У которого мать квартиру продала и в Израиль укатила?
        - Ну да.
        - А ведь я его видела не раз, еще думала - к кому ходит? Вроде его ровесников в той парадной и нет. Так, говоришь, он у Лизы жил?
        - У нее. Сама-то, знаешь ведь, круглый год на даче возилась. Вот и довозилась…
        - Так что с Денисом, с тем парнем, который у нее жил?  - перебила Оля соседок, которые, казалось, забыли о ней.
        - Ты его, когда видела?  - обратилась полная к древней старухе.
        - Да уж не припомню: весной или в начале лета. С девушкой все ходил. Симпатичная такая… Не ночевала, нет. Часов десять вечера - и он ее провожает.
        - Я и в августе его видала. У меня окна-то напротив,  - кивнула в сторону толстуха.  - Четвертый этаж, спускаться иной раз лень, так я окно открою и рядом сяду, хоть воздухом немного подышать. Видела его, видела. А вот однажды, уж не скажу, когда, но точно до того еще, как Лизу убили, царствие ей небесное,  - старуха вдруг надумала перекреститься.  - Так вот, утром, день будний был, я своих на работу выпроводила, посуду мыла и на кухне прибирала. Окно открыла проветрить - утречком воздух чистый, прохладный. Краем глаза заметила, выбежал кто-то из той парадной. Присматриваться не стала, но кроме твоего знакомого - Денис, точно, так его и звали,  - туда молодые не ходят, вот я и подумала, что он. И тут вдруг скрип, свист - машина во двор влетает! Черная, бандитская - знаете, большие такие? Оттуда выскочили двое, схватили парня, и давай тузить! И ногами, и по-всякому… Да ты должна помнить, рассказывала я тебе,  - вновь обернулась женщина к соседке.
        - Помнить… Скажешь тоже! Я, что час назад было, забываю,  - покачала головой морщинистая старушка.
        - А что отец у парня геолог был, вспомнила?
        - Так то - двадцать лет назад! Поживи с мое, сама до склероза дойдешь,  - обиделась старшая.
        - Так что с парнем?  - напомнила Оля.
        - Что-что? Избили, в машину сунули и укатили,  - мигом закончила свой рассказ толстуха и задумчиво добавила:  - А ведь после я его, Дениса этого, пожалуй, и не видела…
        - Точно? А вы уверены, что это его били?
        - У меня четвертый этаж, потолки высоченные, а зрение уже не очень - так что не побожусь. Но больше-то некого. В той парадной ни одного парня молодого - уж мне ли не знать!
        Все, что рассказали старухи, Оля передала подруге, и этим довела ее до истерики. Елене Артемьевне пришлось признаться, что о смерти квартирной хозяйки она уже знала, сказала и о том, что в милиции заявление о пропаже Дениса не приняли.
        - Так не бывает!  - кричала Ира.  - Не может человек просто так пропасть! Вы плохо просили! Я пойду…
        - Никуда ты не пойдешь!  - испугалась тетя Лена, заслоняя собой дверь.  - Только попробуй! О себе подумай, о ребенке… А Денис - найдется, если жив…
        Последние слова она проговорила вполголоса, для себя, но Ира услышала и закричала:
        - Он жив, жив! Я знаю, чувствую!
        - Успокойся, тебе нельзя волноваться!
        Нельзя волноваться. Ира слышала это от всех: от тети, от врачей, от подруги, от Андрея Андреевича, который продолжал навещать ее.
        Тетя Лена не уставала нахваливать Петрова: какой чуткий, неравнодушный человек, сколько сделал для них!
        Андрей Андреевич привел в больницу нотариуса, и Ира подписала доверенность на ведение дел по наследству. Денег в доме нашлось немного, и пока счет Игнатьева в банке был недоступен, Петров периодически подсовывал Елене Артемьевне конверты с небольшими суммами.
        За три месяца, что провела в больнице, Ира привыкла к визитам Андрея Андреевича, а тетя Лена почти сдружилась с ним.
        - Даже удивительно, что такого симпатичного мужчину жена бросила,  - делилась она с племянницей.  - Ушла к другому, какого-то «нового русского» нашла. Представляю, как Андрей Андреевич переживал!
        Ира молча пожала плечами: переживания Петрова ее не волновали, своих полно.
        - Очень порядочный человек, и заботливый,  - продолжала нахваливать тетя Лена.  - Мне-то по магазинам-рынкам тяжело, так он заедет вечером, продуктов привезет. Я уж его и покормлю заодно - что там холостяк сам себе наготовит! Он каждый раз вначале отказывается, говорит, не стоит беспокоиться. Деликатный. А я говорю: мы вам стольким обязаны, не знаем, как бы без вашей помощи и поддержки справились. А он: не стоит, мол, у вас в доме мужчины не осталось, кто-то же должен о вас позаботиться…
        Угроза выкидыша миновала, Ирину выписали из больницы, но советовали быть осторожной и почаще посещать врача.
        Живот рос. Ира прислушивалась к слабым толчкам младенца внутри и уже успела привыкнуть к нему, полюбить. Она старалась быть спокойной - ради своего малыша. Но совсем отогнать мысли о гибели отца и исчезновении Дениса, конечно же, не могла.
        Тайком от тети Лены она сходила в отделение милиции и услышала тот же ответ: заявление о пропаже принимают только от родственников. Если бы она знала адрес Нелли Леонидовны… но где ж его взять?
        Вторая половина беременности прошла без осложнений. Стараниями тети Лены Ира правильно питалась, посещала занятия для будущих мам, гуляла, когда позволяла погода. Нередко на прогулках ее сопровождал Петров, чьи регулярные визиты немного скрашивали жизнь двух осиротевших женщин. Андрей Андреевич оказался приятным и начитанным человеком. С самого начала он твердил, что посещает Иру в память о Валентине Артемьевиче, но тетя Лена намекала:
        - Влюбился он в тебя, точно, влюбился.
        Племянница только отмахивалась: какое влюбился, он - старый, она - с животом. И вообще, ему прекрасно известно, что она любит Дениса, и как только тот найдется…
        - Дай бог,  - вздыхала тетя Лена.  - Ну а если не найдется?
        Об этом Ира старалась не думать. Но каждый вечер, ложась спать, поглаживала круглый живот и повторяла, как мантру: «Только бы с твоим папочкой ничего не случилось. Лишь бы он был жив! Тогда ты обязательно его увидишь. Он не может нас бросить!»
        Однако с каждым днем надежда увидеть Дениса живым таяла.
        Отправляясь в институт оформлять академический отпуск, Ира сообразила, что может узнать в секретариате адреса и телефоны его друзей. Ей помогли, дали несколько телефонов однокурсников, адрес лучшего друга Дениса, Сашки. Однако ничего утешительного она от них не узнала. Кто-то созванивался с Денисом в начале августа, Сашка - тот вообще с середины июля ничего не слышал о друге. Ребята поудивлялись, поохали, но Ире показалось, что по большому счету им безразлично, что Денис исчез, не защитив диплом.
        - Это не друзья, это черт знает кто!  - возмущалась она, рассказывая об этом Андрею Андреевичу.  - Я им говорю: Денис пропал, я ребенка жду - а они мне о том, какая жизнь трудная, как работу не найти… Каждый только за себя. На меня, на Дениса, на его ребенка - всем наплевать!
        - Неправда, Ирочка, не всем. Мне не наплевать,  - он стал говорить ей «ты», и себя просил так называть, но разница в возрасте Ире мешала.  - Я бы хотел заботиться о тебе, всегда быть рядом… Ты понимаешь?
        Они медленным шагом прогуливались по окаменевшим песчаным дорожкам декабрьского сквера. Ира остановилась и укоризненно взглянула:
        - О чем вы, Андрей Андреевич! Вы ведь знаете, я…
        - Ирочка, давай смотреть правде в глаза. Прошло несколько месяцев…
        - Четыре.
        - Какие у нас факты? Друзья о Денисе ничего не знают. На защиту он не явился - уже одно это говорит об экстраординарных обстоятельствах. Квартира опечатана, хозяйка погибла. Да еще рассказ соседок о том, как бандиты избили кого-то и кинули в свою машину… Скажи честно, если бы Денис был жив, мог он тебя бросить? И не только тебя, но все и вся? Наплевать на институтский диплом и сбежать?..
        - Нет, нет…  - покачала головой Ира, принимая справедливость его слов.
        - Остается признать, что его нет… Ты даже не представляешь, насколько часто сейчас люди исчезают - бесследно! Те страсти, которые показывают в новостях, это лишь верхушка криминального айсберга, у многих погибших никогда не будет могил, так и останутся пропавшими без вести.
        Он смотрел, как она крепится, чтобы не заплакать. Осторожно взял за руку.
        - Ира, Ирочка, подумай о ребенке. Он родится, и как вы будете жить? На что? Ты - без специальности, тетя на пенсии… Я могу и хочу помочь вам! Выходи за меня замуж.
        - Замуж? Да вы что?  - возмутилась она.
        - Постой, не торопись. Обдумай все. Обещаю, ты не пожалеешь. Я буду заботиться о твоем ребенке, как о своем. Я уже люблю его, потому что - ты ведь не можешь этого не признать - постоянно думаю о твоем здоровье и твоем ребенке. Я стану ему отцом. Не говори сейчас ничего,  - поторопился сказать он, увидев протестующий взгляд Иры,  - только знай, я очень хочу, чтобы ты ответила «да».
        Ира долго не давала ответа, хотя неизменная забота Андрея напоминала, что дать его придется. Почти каждый вечер он являлся в дом на Каменноостровском, привозил фрукты и что-нибудь вкусненькое - он уже знал, что она любит. Иной раз приносил вновь вышедшую книгу, и всегда интересовался, понравилась ли. Когда отправлялись гулять, следил, чтобы Ира тепло оделась - зима. О своем предложении больше не напоминал. А она не переставала думать.
        Тетя Лена, с которой Ира в шутку поделилась, что ее, глубоко беременную, замуж зовут, вначале охнула, а затем принялась уговаривать.
        - Соглашайся. Это ж как он тебя любит, если с чужим ребенком готов взять, да еще записать как своего! Я ведь сразу разглядела: порядочный человек, такие теперь редкость. А что старше - так умнее, чем молодые-то! Основательнее. Профессия у него хорошая, на ногах крепко стоит. Думаешь, женихи к тебе в очередь выстроятся?
        - Не надо мне никого!  - нахмурилась Ира.
        - Тебе не надо, а ребенку отца? Надо, еще как надо! Ты, небось, думаешь, родить главное? Главное - вырастить, воспитание-образование дать. Это раньше, при советской власти, всем равная дорога была. А нынче только с деньгами. Вон, школы уже платные открываются, может, скоро бесплатных не станет совсем. А потом институт… Ты вот сама еще не окончила, и окончишь ли? Денег, которые по наследству получишь, надолго не хватит. Ты хоть понимаешь, что дорожает все, как на дрожжах? На копеечную стипендию да мою пенсию мы ноги протянем, не то что ребенка поднять!
        - Значит, работать пойду.
        - Куда, кем? В ларек продавщицей? Заводы чуть не целиком на биржу труда отправляют…
        - Андрея Андреевича попрошу, поможет устроиться.
        - Вот, опять Андрей Андреевич. Выходит, на него одного надежда? Ты подумай, Ирочка.
        Еще не раз тетя Лена заводила разговоры про Петрова и его предложение. И каждый раз получалось, что Ире стоит принять его, иначе локти кусать будет.
        - Но я не люблю его, как можно без любви?
        Она представить не могла, что ее тела - сейчас отяжелевшего, с разбухшим животом, но ведь не навечно?  - коснутся чужие руки. Это казалось осквернением ее любви к Денису, памяти о нем.
        Однажды ночью, в первых числах февраля, ворочаясь в постели, пытаясь пристроить огромный живот, Ире пришло в голову, что дочка - это определили недавно - никогда не позволит ей забыть Дениса. Пусть у нее осталось лишь несколько фотографий, и те со смазанным изображением, потому что снимали на вечеринке, наспех; пусть нет могилки, на которую, как на папину, можно прийти поплакать, пожаловаться,  - у нее будет дочка, главная, вечная память о любимом. И ради нее…
        Через день Ира сообщила Андрею Андреевичу о своем согласии. Не скрывая радости, он обнял ее, впрочем, не страстно, а бережно, и так же бережно поцеловал. Ира не дала продлить поцелуй, отклонилась.
        - Только никаких церемоний, просто распишемся в ЗАГСе. Мы успеем?
        - Конечно. В таких обстоятельствах,  - он указал глазами на ее живот,  - регистрируют срочно.
        - И до родов… Ну, вы понимаете… Я не могу сейчас…
        - Хорошо, Ирочка, я подожду. Осталось недолго,  - улыбнулся он.
        Расписались они без свидетелей, присутствовала только тетя Лена. После скромно отпраздновали дома, втроем. Ира сидела задумчивая, механически поглаживала живот, тетя Лена улыбалась, пожалуй, впервые за полгода, Андрей выглядел счастливым.
        Он переехал к ним, расположился в спальне Валентина Артемьевича. Там стояла двуспальная кровать, и Андрей намекнул Ире, что на ней им вдвоем было бы удобно, они ведь теперь супруги. Но Ира замотала головой: нет! Он ведь обещал. Потом, когда родится ребенок…
        В последние дни перед родами Андрей был особенно предупредителен и заботлив. Ограждал Иру от любого напряжения, волнения. Как-то проронил:
        - Свидетельство о наследстве готово, пора получать. Думаю, тебе не стоит ехать, в нотариальной конторе душно, народу полно.
        - Конечно, съезди один,  - равнодушно ответила Ира.  - У тебя ведь доверенность.
        Он съездил, вернулся. Документы Ира смотреть не стала, но на словах муж объяснил, что она наследует квартиру, дачу, банковский счет - к сожалению, после 1992-го сумма вклада скукожилась, и акции завода.
        - Кстати, новый директор разрешил продавать акции. Деньги получаются довольно большие. Может, стоит продать?
        - Не знаю,  - пожала плечами Ира.
        - Понимаешь, если бы у нас был нормальный рынок, как на Западе… Там цена акций колеблется, но не слишком сильно. А у нас это не от работы предприятия зависит, не от прибыли, а от того, интересно ли кому-нибудь прибрать его к рукам. На данный момент такие желающие есть, но что будет завтра? Может, завод начнет хиреть и загнется окончательно. Тогда акции и по цене туалетной бумаги никто не купит. Ну так что делать, продавать?
        - Поступай, как хочешь,  - отмахнулась она.
        Она ничего не понимала в рыночных законах, в акциях, да и в жизни пока мало что понимала.
        Тетя Лена твердила:
        - Слава богу, что такой деловой муж тебе попался. Юрист, во всем разбирается, все ходы-выходы знает. За таким не пропадешь.
        Роды были тяжелыми, и еще тогда, измученная нескончаемой болью, Ирина решила: больше никаких детей. Она готова страдать ради ребенка от Дениса, но ради Андрея никогда не станет.
        Когда все кончилось и ей наконец показали дочь, она надеялась найти сходство с любимым, но увидела только крошечное сморщенное личико. Ее дочка родилась с малым весом, слабенькая и пугливая. Стоило девочке увидеть чужое лицо, как она тут же заходилась в плаче. Хлопнула дверь, грохнула петарда за окном - опять рев. Наденька признавала только материнские руки и руки бабы Лены.
        С появлением в доме младенца Елена Артемьевна превратилась в бабу Лену, Ира - в маму, Андрей - в папу. На руки к папе девочка шла неохотно. Андрей и потряхивал ее, и агукал, и напевал что-то - но она кривилась, куксилась, тянулась к маме, и Ира забирала дочку. Она видела, что муж старается быть хорошим отцом, но каждую минуту помнила, что Наденька не от него. Глядя на них вместе, она не испытывала радости, не искала сходства - чужой, чужой, чужой!
        В первый месяц после родов Андрей позволял себе лишь погладить жену по спине, приобнять за плечо, чмокнуть в щеку. Затем объятия стали более откровенными, в ход пошли намеки: она обещала, прошло достаточно времени, физически она вполне оправилась, пора начать нормальную супружескую жизнь…
        - Я не могу,  - вырывалась Ира.  - У меня сил нет, я ночами не сплю, совсем измотана. Подожди еще немного, позже.
        Днем под ногами болталась баба Лена, ночью Ирина была в своей комнате с дочкой и, стоило ему на цыпочках зайти, тут же шикала и махала рукой: уходи, разбудишь!
        Но однажды в воскресенье, когда баба Лена отправилась гулять с коляской, а Ира прилегла отдохнуть, муж решился осуществить свои права.
        Андрей зашел к жене в комнату, присел на постель, ласково погладил по голове. Ира дернулась и открыла глаза.
        - Ну что это такое?  - заныла она.  - Надеялась поспать хоть часок! Я не высыпаюсь…
        - А думаешь, я отлично сплю?  - вдруг взорвался он.  - Думаешь, мне легко терпеть столько времени? Я не железный, твою мать!
        Ира никогда не слышала от мужа грубого слова, а того, что он сделал после, даже представить не могла. Не было ни поцелуев, ничего! Он просто распахнул на ней халат, сорвал трусики, сдвинул лифчик и крепко сдавил грудь, так, что молоко потекло. Она вырывалась, однако Андрей был значительно сильнее. Раздвинув ей ноги, он навалился сверху, повозился немного, прицеливаясь… Ира взвыла. Продолжая, он одной рукой зажал ей рот, и держал так до последних своих судорог.
        - Гад, сволочь,  - шептала она сквозь слезы, когда он обмяк и рука свалилась с ее лица.
        Андрей перевернулся на спину, чуть не упав с узкого дивана. Немного помолчал, приходя в себя, и прошептал примирительным тоном:
        - Прости, Ирочка, просто я больше не мог… Я ведь мужчина, в конце концов. А ты женщина, моя жена.
        Она не желала прощать. Первым побуждением было подать на развод, она даже дошла до ЗАГСА, но там сказали, что заявление надо подавать вдвоем, или действовать через суд, а вначале заплатить госпошлину. В отделении Сбербанка, как всегда, оказалась огромная очередь, и Ира решила отложить до завтра - она торопилась покормить дочь.
        Однако уже в тот же вечер мысли о разводе вылетели из головы: Наденька простудилась, и вместе с ней Ире пришлось провести в больнице две недели. Тревога за жизнь дочери отодвинула все на второй план. В первые дни она даже в туалет отойти боялась, не отрывала глаз от часто вздымающейся детской грудки, то и дело касалась ладонью горячего лобика. Не спала, дремала здесь же, возле детской кроватки, сидя на стуле. Чуть позже Андрей добился отдельной палаты, со второй, взрослой кроватью - наступили времена, когда за деньги можно устроить что угодно, даже в переполненной больнице.
        Тетя Лена укоряла племянницу:
        - Что ж ты с ним, как с чужим? Посмотри, как он волнуется, как старается! Все для тебя и Наденьки делает. А ты?
        Спустя несколько дней после выписки Ира снизошла до мужа. То ли от волнения, то ли на радостях, но он опять был тороплив, и удовольствия она не испытала. Закрывала глаза, уговаривая себя представить, что с ней не Андрей, а Денис - не получалось. Вместо гладкой юной кожи - заросшая волосами грудь, ниже заметное брюшко, и пальцы не чуткие, музыкальные, как у ее Дениса, а короткие, жесткие, с волосками на фалангах. И вес не тот, и запах - все не то! Ее тело, как, впрочем, и душа, были предназначены другому, а достались этому, нелюбимому…
        В комнату к мужу она так и не переселилась. Вначале это даже не обсуждалось. Из чувства благодарности - Ира не могла не признать, что Андрей старается сделать ее жизнь беспроблемной,  - она раз в неделю, не чаще, после его намеков заходила в спальню. Постепенно она привыкла, тело начало отзываться на ласки мужа, но разжечь ее по-настоящему он не умел, и Ира, неудовлетворенная, покидала комнату через полчаса, торопясь к дочери.
        Наденька была ее единственной любовью, смыслом жизни, светом в окошке. К полугоду девочка окрепла, достигла нормы в весе и стала очень хорошенькой. Баба Лена в восторге всплескивала руками: вылитая Ирочка в детстве! Все, кроме волос. В отличие от Иры, золотистые волосенки Наденьки вились крупными кольцами, делая ее похожей на херувимчика. Ира же искала в дочери сходство с Денисом, и порой находила его, а иной раз ей казалось, что дочка - копия своей бабушки Нелли. Пока маленькие дети растут, случается, что в них поочередно можно заметить черты едва ли не всех родственников. Только сходства с мужем, того, чем гордятся многие матери, Ира не искала никогда.
        Как-то она сказала тете Лене, что со временем откроет дочери всю правду.
        - Не вздумай!  - пригрозила пальцем Елена Артемьевна.  - Не тот отец, кто зачал, а тот, кто воспитал.
        - Но ведь нельзя обманывать всю жизнь! Я скажу Наденьке, когда она станет взрослой и сможет понять.
        - Правда правде рознь. И не всегда она нужна, правда-то. Вот представь, тебе бы сейчас сказали, что отец твой тебе вовсе не отец, а до него у матери другой мужчина был?
        - Тетя Лена, ну что ты ерунду городишь?
        - Нет, не было, конечно. Но ты представь, что узнала такое. Приятно бы тебе было? Да все бы в душе перевернулось, ты бы всю свою прежнюю жизнь передумала-перелопатила, вспоминая: и тут меня обманывали, и тут… Ни к чему это. Только нервы ребенку портить.
        С нервами у Наденьки и так было не очень. Она оставалась спокойной только в присутствии матери или бабы Лены. Стоило им исчезнуть из поля зрения - заходилась в плаче.
        - В ясли Наденьку нельзя,  - твердила тетя Лена.  - Дай бог, чтоб до школы выправилась, привыкла к людям.
        В конце 1995-го Андрей сообщил, что ему предложили работу в Москве. Однокурсник открыл адвокатскую контору, зовет к себе. Столичные возможности не сравнить с питерскими.
        К его удивлению, Ира согласилась на переезд легко. Она надеялась, что вдали от мест, где каждый дом, каждый камень напоминает о ее потерях, жизнь пойдет легче, счастливее. А вот Елена Артемьевна ехать с ними отказалась, решила вернуться в Адлер.
        - Дом больше года пустой стоит. Сад зарастает. Уж лучше вы летом ко мне приезжайте.
        До смерти Елены Артемьевны Ира с Наденькой ежегодно проводили у моря по три-четыре месяца. После дом в Адлере продали. Андрей считал, чем торчать каждое лето в одном и том же месте, пусть недалеко от Черного моря, но с сомнительными удобствами, лучше поездить по комфортабельным зарубежным курортам. К тому же дом, который большую часть года стоит пустой, обязательно обворуют, убеждал он Иру. Скрепя сердце, она согласилась.
        В первый раз семья отправилась в Шарм Аль Шейх, затем были Дубай, Испания, Италия, Лазурный берег. Средиземное море, Адриатическое, Атлантическое и Тихоокеанское побережье. Когда-то ездили вместе, но чаще Андрей отправлял жену и дочь вдвоем.
        Их жизнь выглядела стабильной и налаженной. У Андрея бизнес, собственная адвокатская контора, а Ира вся в семье, в заботе о дочери, о ее здоровье, образовании. Сама она заочно получила диплом экономиста - перевелась из петербургского института в московский и поменяла специальность. Однако на работу Ирина так и не устроилась. Она не была готова передоверить воспитание дочери няне или гувернантке, как стало принято у некоторых. Да и к чему? Денег всегда хватало, и на жизнь, и на отдых. Хорошая квартира в центре, приличный загородный дом, в гараже две машины.
        Всем знакомым они казались вполне благополучной парой, но не было в их семье главного - любви. Ира ценила мужа, пожалуй, уважала его, но и только. Любил ли Андрей ее по-настоящему? Он не говорил о любви даже тогда, когда предлагал выйти за него замуж. Возможно, из-за природной сдержанности, но со временем Ира стала думать, что ее муж, такой рассудительный и просчитывающий все наперед, вообще не способен на сильные чувства. Она тоже не способна. Ее любовь - искренняя, безудержная - в прошлом, и второй такой не будет.
        Надежду увидеть Дениса живым она потеряла еще до рождения дочери - слишком много людей бесследно исчезло в смертоносном омуте 90-х. Боль ее постепенно улеглась, превратилась в тихую грусть, которую со временем заслонили ежедневные заботы и хлопоты, прежде всего о дочке.
        Лет до пяти Наденька часто простужалась, и, чтобы закалить ребенка, Ира записала ее в бассейн. Потом была музыка, английская школа, год верховой езды на Домодедовской, еще пару лет кружок бальных танцев. Ира целиком погрузилась в интересы дочери, в ее учебные и школьные дела. Глядя, как бойко Надя подбирает на пианино, она не могла не вспоминать Дениса. Впрочем, и внешнее сходство стало заметно - ей, одной. Она давно отказалась от мысли открыть дочери тайну ее рождения - к чему? Дениса нет, а Андрей - хороший отец.
        Когда в одиннадцатом классе Надя заявила о желании поучиться в Штатах, Ирина всерьез расстроилась. Она не представляла, как сможет жить без дочери, и очень боялась, что она не вернется, останется в Америке. Но Наденька уверяла, что вернется обязательно. Андрей идею заграничного обучения поддерживал, правда, выбранная дочерью специальность казалась ему не слишком перспективной.
        С отъездом Наденьки жизнь Иры стала совсем пустой. Муж возвращался домой поздно, да и не слишком она ждала его.
        Москва, Россия, 2014
        - Да, Андрей, я помню все. Но только сегодня до меня наконец дошло, к чему тогда была вся твоя забота, все твои соболезнования и сочувствия.
        - Что ты имеешь в виду?  - нахмурился муж.
        - Все,  - невозмутимо ответила Ирина.  - Все, что ты поимел, женившись на мне. Я ведь уже не маленькая глупая девочка, как-никак, экономический окончила - по твоему настоянию, кстати. Кем ты был? Юрист при заводе, зарплата не очень, «жигули-шестерка» и комната в коммуналке. Но тут погибает директор завода. Его дочь глупа по молодости и беспомощна, к тому же беременна. И ты посчитал, что если поддержать бедняжку, привязать ее к себе…
        Андрей в возмущении перебил:
        - Ты сомневаешься в том, что я искренне хотел помочь?
        - Сомневаюсь. Теперь сомневаюсь. Прожив с тобой девятнадцать лет, я знаю - ты ничего не делаешь, не просчитав заранее собственную выгоду. И тогда было так же.
        - Выгода - взвалить на себя целое семейство?
        - Была выгода. Наша четырехкомнатная квартира в элитном историческом доме. Дача в Сосново. Счет отца - я ведь не поинтересовалась даже, сколько там было.
        - Дура!  - рявкнул он.  - Да я еще своих добавлял - забыла, какая инфляция была в 95-м?
        - А акции? Ты ведь продал его акции. Я выписала тебе доверенность на ведение всех дел, и ты их продал. За сколько, кому, не сказал.
        - А ты спрашивала? Тебя никогда не волновало, откуда в твоем кошельке и на твоей карточке берутся деньги.
        - Кому ты их продал? Тем, кто убил папу? Раньше я не верила, что можно убить из-за каких-то бумажек, но теперь понимаю. Я помню, как папа хотел сохранить завод и производство, сколько сил на это положил. Отца не стало - и где теперь завод? Его нет. Но кто-то здорово нажился, и ты в том числе.
        - Я?.. Да как у тебя язык повернулся сказать такое!
        - У тебя хорошая привычка: хранить документы вечно. Сегодня я нашла в твоих бумагах вот это.
        Она протянула пожелтевший корешок приходного ордера. За трехзначной цифрой следовало шесть нулей, ниже число дублировала сумма прописью, под ней расплылась лиловая печать.
        - Ты рылась в моем столе?!  - заорал Андрей, выхватывая из ее рук бумажку.
        - У нас с тобой общее имущество,  - усмехнулась Ирина.  - И удивительно, как ты, такой опытный и дальновидный юрист, до сих пор не додумался написать договор о раздельном.
        - Ты, ты…  - задыхался он.  - Ты всю жизнь сидела на моей шее…
        - Неужели? Денег от акций,  - она кивнула на корешок,  - с лихвой хватило на покупку этой квартиры. Кстати, договор купли-продажи я тоже обнаружила у тебя в ящике. Думаю, и на офис для тебя осталось. А если не хватало - так были деньги от продажи моей питерской квартиры и дачи. Уж больно быстро ты открыл собственную контору в Москве.
        - Твое наследство было продано уже после заключения брака, прибыль от продажи может считаться общей, если правильно повернуть дело.
        - Вот-вот… Повернуть, провернуть - это ты можешь, не сомневаюсь! Но, живя с тобой, я тоже кое-чему научилась. Так что, если не хочешь потерять большее, давай делиться по-хорошему.
        - Это как?
        - Мне квартира и алименты, тебе дача и бизнес.
        - Алименты?
        - А что? Я ведь имею право на них претендовать?
        - Надя совершеннолетняя.
        - Но пока еще учится.
        - Я буду продолжать оплачивать учебу нашей дочери.
        - Моей дочери.
        Лицо Андрея перекосилось от возмущения.
        - Ты ей сказала?
        - Пока не сказала, но обязательно скажу. Ей пора узнать правду.
        - Дрянь неблагодарная!  - его прорвало. Не подбирая слов, он вывалил все, о чем молчал много лет.  - Ты забыла, как я три месяца ходил к тебе в больницу, когда ты лежала на сохранении? Забыла, что я принял этого ребенка, как своего? Забыла, как ждал несколько месяцев, что ты станешь мне настоящей женой? Ты ей так и не стала! Как часто мы с тобой трахались, а? Будто нищий, я вымаливал у тебя милости - исполнения супружеского долга. Все годы! Девятнадцать лет!.. Ты никогда не думала обо мне, жила только для дочери. А я? Я - что, не человек?.. Как я просил тебя еще родить - забыла? Разве что в ногах не валялся, а ты наотрез, Наденька для тебя была центром вселенной… И ты ведь вначале просто не подпускала меня к ней! Не давала взять на руки, все боялась, что разревется. А мне ведь тоже хотелось прижать к себе крохотное тельце, погладить кудрявую головку… Но ты отгородилась вместе с ней: вы - семья, а я?.. Не более, чем кошелек?..
        Андрей продолжал кричать, впервые так эмоционально и искренне, выплескивая на нее свою многолетнюю горечь и боль, и Ире вдруг стало жалко его. А еще стыдно. К чему она завела разговор об акциях, деньгах, квартире? По большому счету, разве это главное? Главное, что оба они несчастны. Со стороны посмотреть, вполне благополучная семья. Но она так и не смогла заставить себя полюбить мужа, а он начал искать любви на стороне. Кто виноват в этом? Не она ли сама?
        - …Что ты хочешь рассказать Наде? Про то, как ее мать гуляла по молодости и нагуляла ее с парнем, который бесследно исчез, даже не узнав о ее существовании? Тогда уж расскажи и о том, как я ходил под окнами больницы на Чапыгина, когда в три месяца у нее подозревали пневмонию… Расскажи, как нес до города на руках, когда на пляже в Адлере она пропорола ножку… Напомни, как в пять лет возил через пол-Москвы в бассейн, откладывая два раза в неделю все вечерние дела. Про то, как каждый год я отправлял вас с ней на курорты, напомни… Чего ты добьешься со своей правдой? Только того, что Надя перестанет считать меня отцом. А ведь другого у нее нет!
        Глядя на его покрасневшее, перекошенное от гнева и боли лицо, Ира опомнилась и сказала тихо:
        - Прости. Я не буду ей ничего говорить. И вообще, я не с того начала. Надя тут ни при чем, и деньги ни при чем. Давай разойдемся по-хорошему.
        - Это как?  - все еще не придя в себя после дикой вспышки, язвительно поинтересовался Андрей.
        - Я бы хотела остаться в этой квартире. Больше мне ничего не надо.
        Немного помолчав, он проговорил смягчившимся тоном:
        - У тебя совсем небольшая зарплата. Я буду помогать.
        - Спасибо, но постараюсь справиться сама. Если ты по-прежнему будешь посылать Наде деньги…
        - Конечно, буду.
        - Ладно. Только… давай поскорее оформим все официально. Мне бы хотелось успеть до отпуска.
        Сан-Франциско - Москва, 2014
        В Москву летели через Нью-Йорк. На удобный рейс из Сан-Франциско нашлись только билеты бизнес-класса. Через проход от них устроился огромный негр, каждое движение которого сопровождалось натужным пыхтением. Наблюдая за ним, Дэну пришло в голову, что люди с серьезной степенью ожирения, а таких в США миллионы, наверно, просто вынуждены летать бизнес-классом, потому что в обычные кресла они ни за что не втиснутся. Он хотел шепнуть об этом Наде, но она хмуро уставилась в окно.
        Вторые сутки она такая. Вначале плакала полночи - он слышал, сам заснул лишь под утро. Когда проснулся, Наденька спала, а он достал из ее чемодана паспорт и заказал два билета на Москву. Затем позвонил Арджуну и попросил продлить отпуск на неделю. Предполагал, что на работу не вернется, и все-таки предупредил.
        Практически всю дорогу до Пало-Альто Надя молчала. Он нарочно поехал через Малибу, чтобы катить по солнечному побережью, но она равнодушно взирала на пляжи, полные народа. На его реплики совсем не отвечала, и он оставил попытки ее разговорить, но все-таки изредка бросал взгляды, невольно ища в лице фамильные черты, и удивляясь, как раньше их не заметил. Такие же соболиные брови в молодости были у его матери, и яркие глаза, не нуждающиеся ни в какой подводке. Разрез немного другой, а тонкость, прозрачность век - это Ирино. Нос - да ведь нос почти как у него, с едва заметной горбинкой, только короче. Губы - тугие, будто вырезанные талантливым скульптором, и, если судить по старым фотографиям, в точности как у его бабушки, маминой мамы. Слегка вьющаяся грива волос, цветом почти как у него, сейчас забрана в небрежный хвост.
        Наденька, девочка, красавица. Его дочь…
        Дэн сжимал зубы, чтобы не проговориться, не сказать ей об этом сейчас - лишь бы поняла и успокоилась. Но он считал, что не имеет права. Ей должна сказать Ира. Если захочет. Захочет ли?
        За Санта Барбарой дорога отдалялась от океана, и на подъезде к Обиспо Дэн поинтересовался у Нади, как ехать дальше. Можно побережьем, по трассе номер один, а можно не сворачивать со 101-го хайвея, тогда через долины. Так короче, около четырехсот миль.
        - Мне все равно,  - не оборачиваясь к нему, кинула она.
        В Сан-Луис Обиспо сделали первую остановку и пообедали в полном молчании. Вскоре пейзаж стал разнообразнее: покатые горы сменялись широкими долинами, засаженными виноградниками. Но Надя, казалось, не заметила перемены. Всегда такая любопытная, оживленная, она хмуро уставилась на дорогу и не смотрела по сторонам. Вторую остановку он предполагал сделать в Салинасе, но не дотянул, тормознул в Гринфилде. Свет фар выхватил указатель на ресторан Denny’s, и он, наплевав на принципы, свернул. Очень хотелось есть.
        В ресторанном зале было почти пусто, все нормальные люди давно поужинали и собираются отходить ко сну.
        - Дома будем около часа ночи,  - сообщил он, кинув взгляд на часы.
        - Я не хочу к тебе домой.
        - Заедем ненадолго, примем душ, я соберусь - и в аэропорт.
        - Интересно, как ты полетишь?  - неприязненно бросила она.  - У тебя визы нет.
        - Есть. В сентябре меня собрались отправить на какую-то IT-тусовку в Москву, визу на год я получил как раз перед отпуском. Наденька, перестань дуться.
        Он потянулся через стол и взял ее за руку. Надя дернулась, но он крепко держал ее ладонь. Глупенькая. Ничего не знает и не понимает. Бедная обиженная девочка. Что будет, когда все поймет?
        Когда подъехали к дому, до самолета оставалось около пяти часов. В машине Надя подремала немного, а он чувствовал себя абсолютно выжатым - почти бессонная прошлая ночь, затем полных восемь часов за рулем.
        - Можешь немного поспать,  - подвел он ее к двери гостевой спальни.  - А я пока соберусь.
        Едва самолет оторвался от земли и начал набирать высоту, Надя вцепилась в кресло. Дэн с тревогой глядел на ее застывшее от страха лицо и зажмуренные глаза.
        - Зря ты села возле окна. Хочешь, пересядем, когда можно будет отстегнуться?
        - Да.
        - Я просто забыл, что ты боишься. Теперь буду помнить.
        - Не понадобится,  - прошептала она не то себе, не то ему.
        «Кто знает?»  - мысленно улыбнулся он.
        Когда самолет выровнялся и погас сигнал «пристегнуть ремни», они поменялись местами. Полюбовавшись немного на сияющие под солнцем сугробы облаков, Дэн закрыл глаза. Усталость взяла свое. До Нью-Йорка он спал, и даже не проснулся, когда разносили завтрак. Затем была короткая перебежка по DFC, посадка на другой самолет, уже с русским экипажем. Стройняшки в отлично сидящих красных костюмчиках являли такой контраст со стюардессами Дельты, что Дэн на время впал в транс. Любая из них могла украсить обложку глянцевого журнала. Вокруг звучала русская речь - давно он не слышал ее в таком количестве.
        Он впервые летел самолетом Аэрофлота, и возникло впечатление, что он уже на родине. Все здесь было иначе, и насколько он чувствовал, лучше. Пилот более плавно набрал высоту, уши почти не заложило; стюардессы приветливо улыбались, были любезны и предупредительны. Даже еда казалась вкуснее.
        - Что-нибудь еще?  - поинтересовалась по-английски блондинка с уложенными под форменную шапочку волосами.
        - Кофе, если можно,  - попросил он по-русски.  - Есть заварной?
        - Конечно.
        - Наденька, а тебе что?
        - Чай,  - покосилась она на стюардессу и отвернулась.
        Полет прошел нормально, в десять утра они приземлились в Шереметьево. У Нади слипались глаза - в Сан-Франциско двенадцатый час ночи, а она за время полета ни разу не вздремнула.
        - Таким, как ты, надо напиваться перед самолетом, тогда просто заснешь и бояться не будешь,  - посоветовал Дэн, хотя знал, что она не пьет ничего крепче вина.  - Я подвезу тебя до дома на такси.
        Она не стала возражать, и вообще ему казалось, немного успокоилась. Осмотрелась вокруг, вздохнула облегченно:
        - Наконец-то дома. Скоро маму увижу.
        - И отца?  - с непонятной ревностью спросил Дэн.
        Хотя, какое право он, кругом и во всем виноватый, имеет ревновать?
        - Мама сказала, они решили развестись,  - в голосе Нади звучало недоумение,  - и папа теперь живет в другом месте.
        Сердце на секунду остановилось. Значит, только что воскресшая Иришка свободна? Иришка, его любовь, первая и единственная. Это все меняет - или не меняет?..
        Он сам не понимал, чего хочет. Пару дней назад он мечтал излить свою нежность на Наденьку, собирался жениться на ней, а теперь… Можно ли переиграть жизнь назад? Хочет ли он этого на самом деле? Он не забывал Иришку, сны не давали, но двадцать лет… И нужен ли он ей, простит ли она? Этого он не знал. Знал одно: сегодня он увидит ее.
        Но не сейчас. Вначале дело.
        Он окинул взглядом бесконечный сверкающий искусственным мрамором зал, мельком отметив про себя, что денег на международные ворота Россия не пожалела.
        - Где здесь телефон?
        - Зачем?  - спросила Надя.  - Можешь купить сим-карту любого оператора, если так бережешь деньги.
        - В мой телефон нельзя вставить другую сим-карту. Лучше я куплю новый аппарат, чтобы Большой Брат не засек звонок.
        Надя не обратила внимания на его слова, во всяком случае, ничего не ответила.
        Они дождались появления своих чемоданов и, погрузив их в тележку, направились к стоянке такси.
        Когда машина подвезла их к сталинскому дому на Кутузовском проспекте, Дэн вышел вместе с Надей, помог выгрузить чемодан. Свой брать не стал, и она все поняла.
        - Куда ты сейчас?
        - Найду гостиницу, закину вещи, а потом попробую разобраться с нашим делом.
        - С каким делом?
        - Ты забыла про флэшку?
        - А… И правда, забыла.
        - Думаю, я знаю, кому ее следует передать. Какой номер у вашей квартиры?  - оглянулся он на дверь.
        - Тридцать три, а зачем тебе?
        - Я заеду. Позже, вечером. Твоя мама будет дома?
        Надя подняла на него глаза, и ему показалось, в них мелькнула радость. Бедная девочка, подумал он. Интересно, что будет, когда она узнает? Если узнает…
        - Мама еще в отпуске. Наверное, мы будем дома.
        - Так я заеду. Пока.
        Он наклонился, на секунду прижал ее к себе и легко поцеловал в щеку. Проследил, как закрылась за Надей дверь в парадную, и вернулся в машину.
        - Теперь в отель,  - сказал он таксисту.  - Поблизости есть приличный?
        - В этом районе все приличные, а самый новый в Москва-сити,  - отозвался тот.
        Заняв дорогущий двухкомнатный номер, Дэн наскоро принял душ, переоделся и вышел на улицу, предварительно поинтересовавшись у девушки-портье, где можно обменять деньги и купить телефон. Спустя полчаса он стал обладателем небольшого смартфона, обошедшегося примерно в триста долларов, и пачки денег в кармане, эквивалента американской тысяче.
        Устроившись на скамейке набережной, Дэн закурил, и лишь после этого набрал семь цифр, давным-давно врезавшихся в память… Пока соединялось, пока в трубке звучал первый и второй гудок, в голову пришла мысль, которую прежде он не принимал в расчет: а вдруг Колтунов уже не работает в разведке? Может, он на пенсию ушел? Чуть не двадцать лет миновало…
        Но вот послышался знакомый резкий голос:
        - Слушаю!
        - Здравствуйте, Сергей Павлович. Это Дэн Сэндлер, вернее, Денис Колесников.
        После небольшой паузы Колтунов откликнулся:
        - А, Денис! Долгонько же я ждал от тебя звонка!
        - У меня имеется информация для вас. Думаю, важная.
        - Ты где сейчас? Номер вроде наш.
        - Я в Москве.
        - Я, слава Богу, тоже. Только что из отпуска. Давай встретимся. Конкретно ты - где?
        - Пресненская набережная, напротив Москва-сити.
        - Понятно. Полчасика погуляй, я подъеду.
        Дэн поднялся со скамейки, подошел к парапету набережной, окинул взглядом панораму огромного города. В Москве он побывал лишь однажды, со школьной экскурсией - Кремль, Красная площадь, Пушкинский музей. Запомнились толпы вечно спешащих людей и очереди у магазинов - это был конец восьмидесятых. Тогда столица выглядела запущенной и обшарпанной, а теперь смотрелась будто новенькая. За огороженной площадкой возле небоскребов еще что-то возводили. Строительные краны виднелись тут и там. Конечно, о богатстве российской столицы и ее бесконечных стройках Дэн был наслышан из телевизора, но воочию это впечатляло. Наверное, любой ожидает увидеть покинутое место таким же, каким оставил, подумал он вдруг. Эффект отсутствия: будто там, где тебя нет, жизнь замерла - а она идет, и еще как! Интересно, каким стал Питер?
        Колтунов не слишком изменился. Та же поджарая фигура, только голова поседела, да прибавилось морщин на загорелом лице. Окинув Дениса взглядом, он протянул руку:
        - Заматерел, парень, не узнать! Я рад, что ты решил с нами сотрудничать.
        Денис покачал головой:
        - Я не знаю, вернусь ли вообще в Штаты.
        - Вот как?  - хмыкнул Сергей Павлович, присаживаясь на скамейку.  - Что, платят мало или ностальгия замучила?
        - Ностальгия,  - невесело улыбнулся Денис.
        - А что ж так долго не возвращался?
        - Вначале боялся. А потом казалось, что не хочется.
        - А сейчас захотелось… Впрочем, это дело твое. Так что за информация?
        - Она здесь.
        Он достал из сумки лэптоп, открыл, сунул в гнездо флэшку. Взломанный пароль он помнил наизусть. Открыл на несколько секунд первый документ, на арабском, затем второй. Глаза Сергея Павловича бегали по строчкам. Прочитав, он кивнул - следующий. Денис открыл третий и четвертый файлы.
        - Мм - да… Молодец. Откуда это у тебя?
        - Случайно оказалось.
        Рассказывая, Денис видоизменил историю. Получалось, что спасенная от дагестанцев девушка практически сразу, вернее, после того, как увидела разгром в своей комнате, обнаружила дыру в подкладке и злополучную флэшку.
        Колтунов спросил:
        - Фамилия девушки, ее адрес, телефон… Она сможет составить портрет мужика, который передал ей деньги? Фамилия Наиля…
        Денис оторопел. Он предполагал, что передаст флэшку по назначению, и все. Получается, он подставил Надю. Ее теперь затаскают.
        - Я не могу назвать фамилию и адрес. Возможно, она не согласится…
        - Как это - не согласится? Она гражданка России или что? Или ее не волнуют теракты, которые устраивают экстремисты - между прочим, здесь, в ее родном городе! Взрывы в метро в 2010-м… вокзал в Волгограде накануне Нового года?.. А сколько сотрудников МВД погибло на Кавказе? Не согласится… Ты с ней вместе прилетел?
        - Да,  - кивнул Денис, не подумав.
        - Ну так можешь продолжать играть в молчанку,  - усмехнулся Колтунов, но, заметив, что Денис нахмурился, добавил:  - Да не бойся, не будем мы твою знакомую пытать с особым пристрастием. Составит фоторобот, расскажет все, что знает про Наиля - большего от нее не требуется. А тебе - спасибо,  - сказал Колтунов, поднимаясь с места.  - Я знал, что ты нормальный парень. Если и вправду не думаешь возвращаться в Штаты - звони. Найдем для тебя работу. Прилично оплачиваемую.
        Пожав на прощанье руку, Сергей Павлович развернулся и быстро пошел туда, где прямо под знаком «остановка запрещена» его дожидался черный автомобиль.
        Денис глубоко вздохнул. Долг перед родиной он выполнил. Остался последний - личный, главный.
        Как встретит его Ира?.. Сумеет ли понять, сможет ли простить?
        Решится ли она открыть правду дочери? А как отреагирует Наденька? Ему представилось ее обиженное, оскорбленное непонятным отказом лицо. Для девочки все разъяснится, и…
        И что дальше?..
        Он сидел на скамейке, наблюдая за редкими прохожими. Некоторые казались беззаботными, другие напротив, погруженными в собственные мысли.
        Со стороны моста через реку, рука в руке, болтая, смеясь и не видя ничего вокруг, шагали парень с девушкой - они выглядели такими бесконечно счастливыми…
        Как мы с Иришкой когда-то, улыбнулся Денис. И в этот момент понял: что бы она ни решила, он останется здесь, в России.
        
        2014 -2017, Санкт-Петербург