Заменить тобой весь мир Виктория Паркер

        Когда король поручил вернуть Лукасу Гарсии свою непокорную дочь домой, тот подумал, что его ждет очередная рутинная работа. Его заблуждение длилось ровно до того момента, пока он не встретил строптивую принцессу Клаудию Верболт, не желавшую возвращаться в страну, из которой ее когда-то изгнали. Лукаса и Клаудию неудержимо потянуло друг к другу, даже несмотря на то, что за проведенные вдали от дома годы принцесса обрела независимость и стала бесконечно далека от предписанной ей роли. Вот только Лукас не тот человек, которому можно перечить…

        Виктория Паркер
        Заменить тобой весь мир

        Victoria Parker
        Princess in the Iron Mask

        Princess in the Iron Mask
        
        «Заменить тобой весь мир»
        

          «Центрполиграф»

* * *

        Глава 1
        «Лукас, друг мой, прошу тебя об одолжении». Об одолжении?
        Лукас Гарсия многое повидал и пережил, и в его представлении слово «одолжение» в обязательном порядке включало в себя гранаты и винтовки или, в крайнем случае, заплыв в мутные воды международных скандалов. Но никак не поездку в Лондон, где ему предстояло отыскать забывшуюся девчонку, наплевавшую на волю отца и не интересующуюся ни родиной, ни семьей.
        Чувствуя смесь злости и неприятной рези в желудке, Лукас спрятался под полосатым зонтиком кофейни на Регент-сквер, не желая мочить дизайнерские туфли под унылым майским дождем.
        — Ужасный город,  — выдохнул он сквозь зубы, чувствуя, как холод и сырость подступают к телу сквозь купленный на Сильвер-Роу костюм. Качнув головой, он пристально вгляделся в стеклянные двери ведущего Лондонского биомедицинского исследовательского центра, дожидаясь, когда же появится его текущее задание.
        Клаудиа Тиссен.
        «Лукас, верни ее домой. Только ты справишься там, где другие потерпели крах».
        Последние три года он занимал пост главы Агентства национальной безопасности Арунтии, успешно выполняя множество сложнейших поручений и четко придерживаясь раз и навсегда установленного морального кодекса, подразумевавшего честь, защиту и подчинение, но это…
        «Я пишу, я прошу, но она глуха ко всем моим мольбам».
        Покрутив шеей, Лукас попытался ослабить накопившееся напряжение, что неуклонно росло с тех пор, как он два дня назад покинул кабинет коронованного начальника.
        Кем надо быть, чтобы отвернуться от своего наследия и причитающихся по рождению прав? А заодно променять роскошное тепло и негу родной Арунтии на опасный город из стекла и бетона, где процветают порок и беззаконие?
        Стоило ему лишь задаться этим вопросом, как почти сразу же из черного такси вылез ответ с солидной стопкой бумаг. Пальто, серый элегантный костюм, черные туфли, собранные в пучок роскошные темные волосы, огромные очки в поллица… Лукас невольно залюбовался широким ремнем на тонкой талии, что подчеркивал женственные изгибы.
        Принцесса Клаудиа Марисса Тиссен Верболт.
        Сутулясь под дождем, она казалась какой-то… на удивление уязвимой. Тяжело сглотнув, Лукас буквально чувствовал, как она нервничает, борясь с сумочкой и боясь опоздать на встречу, которая его стараниями вообще не состоится.
        Выпрямившись, Лукас с огромным трудом поборол желание броситься ей на помощь, только чтобы с ее лица исчезло выражение загнанного животного, и благодаря многолетним тренировкам заставил себя сосредоточиться на работе, напомнив, что выражение ее лица его не касается.
        Взглянув на платиновые швейцарские часы, Лукас снова перевел взгляд на мужественно пробиравшуюся через лужи принцессу.
        Он годами учился находить слабые места противников и без труда справлялся с серийными убийцами, а она всего лишь биохимик, и это задание должно было бы показаться ему легкой пляжной прогулкой, но все же…

        — Бог ты мой.  — Застыв на пороге собственной совершенно пустой лаборатории, Клаудиа Тиссен судорожно вцепилась в дверной косяк и посмотрела на часы.
        В любой другой день она только обрадовалась бы одиночеству, но сегодня, когда ей нужна была целая толпа спонсоров с набитыми карманами денег, здесь было так же пусто, как и на Рождество.
        Клаудиа вся съежилась.
        Она опоздала. Опоздала на целых двадцать минут. Вынуждена была зайти в детское отделение той больницы, где уже несколько недель собирала данные, да еще этот бесконечный дождь…
        А сколько сил она потратила, сутки напролет готовясь к этой встрече… В первую очередь морально. Даже сегодня без успокоительных не обошлось. Но, несмотря ни на что, она все же твердо верила, что все будет не напрасно.
        Невидящим взглядом Клаудиа уставилась на собственное лицо на плакате, прочившем ее в лучшие биохимики года. Она, как никогда, близка к созданию лекарства от ювенального дерматомиозита, близкого сердцу детского заболевания, но ей не на что продолжать исследования. Полтора года работы закончатся ничем, и ей некого в этом винить, кроме самой себя.
        Сменив пальто на белый халат и погружаясь в привычные волны ненависти к самой себе, Клаудиа сняла очки и уткнулась лицом в холодные ладони.
        — Мог бы сегодняшний день быть еще хуже?
        — Извините, мисс…
        Клаудиа резко обернулась:
        — Кто вы такой?  — Попятившись от неожиданности, она пристально всмотрелась в заполнившего дверной проем мужчину.  — И как вы сюда попали?
        И как под ним только пол не дрожит? Или это не ее трясет от нервов, а именно дрожит пол? Наверное. Ведь не может же это быть никак связано с потрясающим великолепием незнакомца? Мужчины никогда не производили на нее особого впечатления, да тем более такого, чтобы ее трясло от пяток до макушки.
        Поразительной красоты черты лица, бронзовый загар, черные вьющиеся волосы, рост за метр восемьдесят, дорогой серый костюм, белая рубашка… От незнакомца так и веяло властью и силой. А чего стоил один шелковый малиновый галстук, завязанный виндзорским узлом, что яснее всяких слов говорил об уверенности и самодостаточности… Клаудиа почувствовала, как внутри ее что-то сжалось, но от страха или зависти, она так и не поняла.
        — Простите за вторжение, но дверь была открыта,  — протянул он с легким акцентом, скользнувшим по ее нервам, словно невесомый пух одуванчика.
        Чувствуя, как по спине бегут мурашки, Клаудиа машинально расправила бесформенный лабораторный халат, стараясь убедить себя, что дело всего лишь в отвратительной британской погоде. Глубоко вдохнув, она собралась с силами и подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Сама по себе достаточно высокая, Клаудиа вдруг почувствовала, как от этого простого действия, от того, что ей приходится поднимать глаза, чтобы поймать взгляд мужчины, кровь в жилах побежала быстрее. Вот только каменная физиономия незнакомца сразу же давала понять, что она впустую тратит телесный жар и энергию.
        Да кем он вообще себя возомнил? Ворвался к ней в лабораторию, а теперь еще и смотрит так, словно она ему весь день испортила?
        — Вам не следует здесь находиться,  — выдохнула она, все еще не в силах восстановить душевное равновесие.
        Она не просто испортила один день тысячам детей, но и разбила все их надежды на счастливое здоровое будущее. Если ей только не удастся каким-то образом перенести несостоявшуюся встречу. Черт, почему они так быстро разошлись? Всего двадцать минут и…
        Ее разум одновременно устремился в трех разных направлениях.
        — Подождите, вы пришли на собрание спонсоров?
        Может, он один из тех богатеев, что ей и нужны? Тогда она сможет воззвать к его лучшей половине и… Разумеется, если эта половина у него вообще есть. Потому что даже сшитый на заказ костюм не скрывал натуры, замершей на самой грани цивилизованности.
        Покачав головой, он разом добил ее еще не успевшую воспрянуть надежду.
        — Меня зовут Лукас Гарсия,  — объявил он, словно вышедший на арену гладиатор. Глубоко посаженные синие глаза, высокие скулы, квадратная челюсть… Как же он похож на бронзовую статую! Прекрасную, но вечно холодную.
        Клаудиа невольно вздрогнула:
        — Похоже, мистер Гарсия, вы потерялись.
        Он надменно улыбнулся:
        — Уверяю вас, я никогда ничего не теряю.
        Сложно в этом усомниться. И уж тем более он никогда не упустил бы случая заполучить три с половиной миллиона фунтов.
        У нее разом сжалось сердце. К чему жить, если она так и не сумеет оградить других от того, что ей самой довелось перенести? Нет, разумеется, она понимала, что у большинства этих детей есть любящие, заботливые семьи, тогда как ее саму бросили в двенадцать лет, но им же все равно приходится выносить бесконечную боль и жалость окружающих. И столь же нескончаемый стыд. Как и с большинством детских заболеваний, с возрастом симптомы угасают, вот только она на собственном опыте убедилась, что к этому времени уже слишком поздно залечивать душевные раны.
        Прикрыв глаза, Клаудиа глубоко вдохнула. Она была так близко, что уже чувствовала на губах сладкий вкус победы. Или это аромат незнакомца? Черт, да что с ней такое?!
        — Мне надо обсудить с вами срочное дело.
        Этот голос…
        — Мы раньше встречались?  — Было в нем что-то отдаленно знакомое.
        — Нет.
        Ноги на ширине плеч, сцепленные за спиной руки… Ей сразу же захотелось встать по стойке «смирно», да и вообще она еще ни разу не встречала настолько властного мужчину. Было в нем нечто военное. Правда, нельзя сказать, чтобы у нее был большой опыт. Одним из недостатков самовольной ссылки стало то, что она мало общалась с людьми. Но это уединение несло в себе и огромный плюс: она ни с кем не сближалась и не обжигалась. У нее никого не было, и это ее вполне устраивало. Никаких прикосновений к телу, разуму и душе, никаких слез.
        — Мистер Гарсия, я очень занята,  — она натянула рукава халата так, чтобы закрыть запястья,  — и если вы не возражаете…
        Поймав на себе пристальный взгляд, она разом замолчала.
        Да сколько можно?!
        — Чего вы хотите?
        — Могу я войти?  — спросил он и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед.
        И стоило ему лишь слегка приблизиться, как слово «нет» замерло у нее на губах. На негнущихся ногах Клаудиа спряталась за стол, чтобы сохранить между ними хоть какое-то расстояние.
        Остановившись посреди лаборатории, он принялся поглощать ее лицо таким жадным взглядом, словно годами умирал от голода. Застыв, словно завороженная, Клаудиа невольно вглядывалась в его огромные глаза.
        Чувствуя, что еще немного и сердце выскочит из груди, она моргнула и постаралась отвести взгляд. Что вообще сейчас происходит?
        — Почему вы так на меня смотрите?
        — Ты похожа на…  — Лукас моргнул, и на его лице отразилась странная смесь удивления и отвращения, словно он сам не мог толком понять, что думает и чувствует. Он даже не заметил, как они перешли на «ты».
        И вдруг на нее разом нахлынуло прошлое, и Клаудиа невольно отшатнулась. Сколько же раз она видела такие лица, пока их обладатели разглядывали ее истощенное детское тело, покрытое отвратительной сыпью…
        Черт, почему она снова об этом думает?
        — Кого?  — Она попыталась найти очки на ощупь.
        Он почти улыбнулся:
        — Ты похожа на мать.
        Клаудиа замерла.
        Стеклянная дверь и лампочки вдруг взорвались и осыпали ее осколками того упорядоченного гладкого мирка, что ей удалось вокруг себя возвести.
        Какая же она все-таки дура. С головой уйдя в работу и засмотревшись на прекрасное лицо незнакомца, она все упустила.
        Имя, голос, властность.
        — Тебя прислали родители.
        Нет, нет, нет! Она не вернется в Арунтию. Не сейчас. А может, и вообще никогда. Туда она возвращалась лишь в воспоминаниях в самые трудные минуты, чтобы убедиться, что самой по себе ей все равно лучше, чем там.
        — Да.  — В его словах было столько ледяной холодности, что Клаудиа снова вздрогнула, мгновенно вспомнив детство, полное заносчивой отстраненности и враждебной нетерпимости родителей.
        И именно их нетерпимость и нежелание ждать стали для нее приговором. Потому что ни один доктор не мог разгадать ее болезнь, и ее сплавили в Англию под присмотром учителей, воспитателей и педиатров, а так называемые любящие родители разом забыли о ее существовании.
        Они предали ее самым непростительным образом.
        Стараясь справиться с болью в груди, Клаудиа крепко зажмурилась.
        Не нужно быть гением, чтобы разгадать их послание. Этот человек может означать лишь одно: им что-то нужно, и настроены они крайне серьезно.
        Что ж, похоже, ей снова предстоит нелегкая борьба.
        Вот только хватит ли у нее на этот раз сил?
        Боясь упасть, Клаудиа оперлась руками о стол.
        У нее нет выбора. Надо бороться, потому что родителям не нужна такая несовершенная дочка. Нельзя дать им еще одну возможность сделать ей больно.
        Но не успела она еще додумать эту мысль, как на нее накатила волна новых воспоминаний. И просто плохой день стал совершенно отвратительным.
        - ? ?
        Лукас всегда безошибочно определял шок, но сегодня впервые за всю свою взрослую жизнь испытал это чувство сам. Разглядывая побелевшее безупречное лицо и огромные кошачьи янтарные глаза, он буквально чувствовал, как шок обрубает связь между голосовыми связками и мозгом.
        Очки и темные вьющиеся волосы превратили Клаудию Тиссен в копию матери. Вот только весь облик Мариссы Верболт пронизывала сила, а ее дочь казалась на удивление хрупкой. Видя, как она согнулась и прижала руку к плоскому животу, он почувствовал нечто подозрительно напоминающее вину.
        Уязвимая и робкая. Эти качества преследовали его в кошмарах, от которых он просыпался в холодном поту.
        Вот только его реакцию на эту женщину никак нельзя было назвать холодной. Даже наоборот. Внезапная сила яростного желания ножом вонзилась ему в плоть.
        Ему хватило одного взгляда, чтобы разглядеть в Клаудии незаурядный ум, а он первым готов был признать, что предпочитал простых и незамысловатых, как конфетка, женщин. Да и закутанная в белый халат, она куда больше походила на бесполого ученого, чем на гламурную кошечку, так почему при одном лишь ее виде у него сразу же поднялась температура и сгустилась кровь?
        Нахмурившись, Лукас постарался взять себя в руки и вспомнить заранее заготовленные слова.
        Dios, почему ему кажется, что перед ним самая прекрасная в мире женщина? Похоже, даже несравненная красота королевы не идет ни в какое сравнение с великолепием ее дочери.
        — Ну что ж, мистер Гарсия,  — собравшись с силами, Клаудиа приняла поистине королевскую позу,  — раз вас прислали мои родители, значит, наверняка у вас есть для меня какое-то сообщение.  — От ее слов так и веяло холодом.  — Можете считать, что вы мне его уже передали.
        Она указывает ему на дверь?
        Но что за…
        Осознание подействовало на него не хуже прямого удара в лоб. Мнимая уязвимость — всего лишь маскировка, призванная спрятать ее в обществе ничего не знающих о ней людей.
        Просто поразительно, сколько в ней от Верболтов. Радуясь, что она сама напомнила ему, почему он здесь оказался, Лукас судорожно стиснул кулаки, впиваясь ногтями в ладони.
        Тупая боль отрезвила, помогая хоть немного взять себя в руки.
        — Первое ваше предположение действительно верно. Ваши родители хотят вам многое сказать.  — Они уже два месяца слали ей бесконечные письма, умоляя вернуться в Арунтию, но все их просьбы были напрасны, она просто пропускала их мимо ушей.  — Но я прослежу, чтобы на этот раз их слова до вас дошли.
        Неужели она всерьез верит, что сможет вечно избегать родных? Как она вообще осмелилась бросить им вызов и ослушаться, высказав столь явное пренебрежение родителями и родиной?
        Эта женщина просто бесчестна.
        Осторожно, словно пробираясь по минному полю, Лукас продумал следующий шаг.
        — Прошу прощения, ваше королевское высочество.  — Каким бы человеком она ни была, она в любом случае выше его статусом, и он специально назвал ее титул, чтобы проверить реакцию. Но бледное лицо не дрогнуло, лишний раз подтвердив его уже сложившееся мнение.  — Как я уже сказал, меня зовут Лукас Гарсия, и я глава Агентства национальной безопасности Арунтии.
        — Примите мои поздравления, рада за вас,  — протянула Клаудиа, приподнимая черную бровь идеальной формы.
        Лукас, как завороженный, наблюдал, как капризное упрямство сменяется чем-то подозрительно напоминающим недовольную жестокость.
        Вот и замечательно. Еще вчера он рассчитывал на встречу именно с такой женщиной. С такой противницей он обязательно справится.
        — Благодарю.  — Поймав на себе оценивающий взгляд, он охотно ввязался в противостояние силы воли, не желая уступать ни сантиметра, чувствуя, что с удовольствием стоял бы и смотрел на нее весь день. Что ж, раз она желает мериться силой, он охотно принимает вызов.
        — Как поживают мои любящие родители?  — спросила она елейным голосом, разрушив окутавшие его чары, и сразу же принялась перекладывать стопки бумаг на столе.
        — Король Генри и королева Марисса желают вас видеть,  — ответил он, с интересом наблюдая за ее действиями.
        Тихо довольно застонав, как пристало стонать лишь в спальне, Клаудиа, оперевшись на груду бумаг, потянулась так, что белый халат обтянул приятные изгибы пониже спины и слегка задрался, позволяя оценить изящные лодыжки и стройные загорелые икры. Судорожно сглотнув, Лукас как раз успел поднять глаза, когда она повернулась, напялив на нос уродливые очки.
        Разрываясь между желанием сорвать это убожество или хотя бы поправить так, чтобы они сидели ровно, Лукас тихо выругался. Черт, он же вообще не должен ничего чувствовать! Она всего лишь очередное задание.
        — А я их видеть не желаю.
        — Сочувствую. Но они желают, чтобы вы немедленно вернулись в Арунтию. Мне приказано сопроводить вас домой.
        Уперев руки в роскошные бедра, красотка одарила его гневным взглядом:
        — Мистер Гарсия, я не какая-нибудь там посылка. И если вы желаете немедленно отыскать дверь, она все еще прямо за вами. Если я когда-либо за хочу провести отпуск в Арунтии, я уж как-нибудь туда доберусь. Эскорт мне без надобности.
        Лукас нахмурился. Больше всего ей бы сейчас пригодилась отличная…
        — И более того, я в любом случае сейчас не могу покинуть Англию.
        — Вы не хотите встретиться с семьей? Вернуться на родину?  — Неужели он всерьез рассчитывает пробудить в ней чувство вины?
        — Не слишком.  — Точеные скулы все же слегка разрумянились.
        Неужели она все-таки смутилась? Но не успел он еще прийти ни к какому заключению, как ее руки безвольно опустились, и она так сильно закусила нижнюю губу, что на ней выступила капелька крови, которую она сразу же слизнула.
        Мисс Верболт сама себя наказывает, или под наигранным спокойствием скрывается целая буря чувств? Скорее первое. Будь в ней хоть на грамм совести, она бы уже давно вернулась домой.
        — Если они так отчаянно мечтают со мной встретиться, почему сами сюда не приехали?
        — К сожалению, сейчас они не в состоянии этого сделать.
        — Это их обычное состояние, мистер Гарсия.  — Клаудиа потерла бровь кончиками пальцев.
        — Естественно. Им же приходится управлять целой, хоть и небольшой страной. Это весьма непростое занятие.  — А чего она хотела? Еженедельных поездок? Насколько же узколобой нужно быть, чтобы такое требовать?
        — Я заметила. За двадцать-то восемь лет трудно было не заметить.  — Она все сильнее терла брови, словно снова пыталась себя наказать. И именно этим ей бы и следовало заняться.
        Любая другая женщина на ее месте прыгала бы от восторга, доведись ей хоть кончиком пальца прикоснуться к той привилегированной жизни, которую эта так презрительно отвергала. Большинство лишь тщетно мечтает о неге и роскоши королевской жизни. Черт, да для некоторых просто сытная еда в кругу любящей семьи уже недосягаемая мечта!
        Так что же все-таки не так с этой женщиной? Ладно, не важно, не собирается он разгадывать ее загадки. У него есть конкретное задание и нужно его выполнять. А все остальное его не касается.
        Слегка склонив голову, он бросился в бой. В конце концов, если бы он отступал перед первым же препятствием и отмалчивался на переговорах, ему никогда не удалось бы достигнуть своего настоящего положения. Правда, обычно он боролся с мужчинами, а не высокими упрямыми красотками.
        — Невзирая на свои обязанности, они с нетерпением ждут с вами встречи.
        Клаудиа громко вздохнула:
        — Не сомневаюсь, но чего они от меня хотят?
        Он с трудом сдержал рык:
        — Они всего лишь хотят встретиться со своей дочерью.  — Лукас не стал упоминать о торжествах, назначенных на пятидесятилетнюю годовщину свадьбы королевской четы. Вряд ли она чувствует себя уместно на подобных мероприятиях, да и вообще, похоже, не в силах расстаться со своей драгоценной лабораторией. Даже он уже успел разглядеть, что это личная белоснежная крепость ледяной девы.
        — Я устрою с ними видеосвязь.
        — Встретиться лично. Вживую.
        Она фыркнула. Действительно фыркнула. И это леди? Dios, да он встречал верблюдов, которые вели себя куда более достойно и грациозно, чем эта принцесса.
        — Не думаю, что это возможно.  — Повернувшись к столу, она вновь принялась перекладывать бумажки и теребить манжеты халата.
        Лукас прищурился: ей холодно или это она просто нервничает?
        — Да и вообще, почему именно сейчас?
        — На вид ты кажешься вполне умной женщиной, так неужели всерьез думаешь, что сможешь вечно избегать родных?  — Неужели было так сложно ответить хоть на одно из посланных ей писем?
        — Вернее сказать, что я на это надеюсь.  — Раз вернувшись на каблуках, она снова на него посмотрела.  — Мне очень жаль, мистер Гарсия, но, боюсь, вы напрасно сюда приехали. Я не собираюсь сейчас никуда ехать. Ни с вами, ни с кем бы то ни было еще.
        Скрестив руки на груди, она позволила ему насладиться скрытыми под халатом приятными формами.
        Его кровь мигом вскипела, как лава родной Арунтии.
        — Боюсь, у вас нет выбора,  — выплюнул он, злясь на собственную реакцию.  — По сравнению с долгом и ответственностью личные желания — ничто.
        Роскошные губы слегка приоткрылись, и Лукас невольно представил, как они ласкают его тело, а ее мягкие формы прижимаются к его крепким мышцам.
        Физическое желание накрыло его столь мощной волной, что он сразу же почувствовал, как по позвоночнику стекают капельки пота, а вся кровь устремляется на юг, и…
        Черт, да что с ним не так? Да в общем-то ничего такого, что не лечилось бы часом в женском обществе. Лишь бы женщина оказалась кем угодно, только не этой. Желательно голубоглазой блондинкой.
        Dios, когда же он в последний раз отдавался чистому наслаждению без каких-либо серьезных отношений? Месяцы назад? Или годы? Неудивительно, что сейчас он в таком состоянии. Работая сутки напролет, можно еще и не до такого дойти.
        Внезапный смех Клаудии оборвал поток его мыслей.
        — Это шутка? Мистер Гарсия, я живу в свобод ной стране. Что вы можете сделать? Подхватить на плечо и унести силой?  — Смех замер у нее на губах, а изящная рука метнулась к тонкой шее.
        От непреодолимого желания заменить ее руку своей у него даже в пальцах закололо. Правда, он и сам бы не смог сказать, чего ему сейчас больше хотелось: приласкать или придушить?
        Воздух так и звенел от напряжения.
        Лукас приподнял бровь.
        Клаудиа отшатнулась:
        — Ты не посмеешь!
        Не посмеет? Но она этого не знает. Dios, не зверь же он какой-то, хотя и успел всякого насмотреться.
        Внезапное воспоминание заставило его содрогнуться, но он глубоко вдохнул и мгновенно заставил себя успокоиться.
        — Я бы предпочел, чтобы ты пошла добровольно.
        Клаудиа медленно покачала головой:
        — Ни за что. Слушай, просто скажи им, что я все обдумаю, хорошо?
        Лукас улыбнулся. Выполнить ее просьбу не только немыслимо, но просто невозможно. С пустыми руками он домой не вернется.
        — Мистер Гарсия, мне нужно закончить работу.
        Наконец-то. А он-то гадал, когда же работа всплывет в уравнении. Явная брешь в ее защите.
        — Она очень важна,  — продолжала Клаудиа.
        Ничто не может быть важнее родины. А проведя всего десять минут в этом помещении, он уже ощущал себя лабораторной крысой.
        Чувствуя, как самообладание вновь дает сбой, Лукас медленно и глубоко вдохнул… только для того, чтобы втянуть в себя странную смесь хлорки и незнакомых лекарств. Стерильная чистота давила на мозг так, что над верхней губой у него проступили капельки пота. Разве можно добровольно прятаться в этой клетке? Испытывая чистую, ничем не прикрытую потребность сбежать, Лукас до хруста стиснул зубы.
        Встряхнувшись и стыдясь собственной слабости, он шагнул к Клаудии:
        — Может, ты и живешь в свободной стране, но долг перед родиной никто не отменял. Работа никуда не денется, но прямо сейчас ты нужна своей семье. Максимум три недели, и дальше делай что пожелаешь. Это все, о чем они просят.
        — Все, о чем они просят?  — вспыхнула Клаудиа.  — А с какой стати я вообще обязана что-то для них делать?
        Потерев затылок, Лукас с трудом справился с желанием боднуть стену.
        — Твой эгоизм просто зашкаливает. Неужели ты ни на йоту не чувствуешь…
        — Мистер Гарсия, здесь у меня тоже есть определенные обязательства. Целые чашки Петри, полные обязательств.  — Она указала на полки, заставленные склянками и плошками с какой-то слизью.
        Приподняв бровь, он снова посмотрел на Клаудию, выставившую перед собой испачканную чернилами руку.
        — Я не жду, что вы сможете оценить мою работу,  — объявила она с язвительным презрением.
        Только вот Лукас отлично знал, чем она занимается, и потому не обратил внимания на глупое оскорбление. Раз ей так нравится, пусть считает его ниже себя. Мнение такой безответственной эгоистки его в любом случае не волнует, но позже оно еще сможет сыграть ему на руку. И пусть он и понимал ее мотивы, но никак не мог согласиться с ее приоритетами.
        — И вообще,  — продолжила она, срывая очки и обжигая взглядом янтарных глаз,  — совсем не обязательно расхаживать здесь, как какое-то загнанное в клетку животное, обдумывая следующий ход. Я уже все их видела, и на меня они не подействуют.
        Просто поразительно. У Лукаса едва челюсть не отвисла. Она дерется, как настоящий воин. С таким отпором он еще никогда не встречался и никогда ничего подобного не чувствовал. Никогда не чувствовал дикой потребности сжать женщину в объятиях и зацеловать до потери чувств.
        Он пристально всмотрелся в безупречное лицо и яркие глаза, что смотрели на него с какой-то непонятной мольбой. Но чего же они хотели? Понимания? Или просто чтобы их хозяйку оставили в покое?
        Но от него она не получит ни того ни другого.
        В его словаре нет таких слов, как провал и неудача. Вся его жизнь выстроена на чести, долге и стремлении защищать. И ничто и никогда не заставят его отступиться от раз и навсегда выбранной тропы. Даже самая прекрасная в мире эгоистка.
        Но раз она не хочет идти по-хорошему, придется менять тактику и усилить давление.
        Потому что хочет она того или нет, но уже этим вечером она будет на пути к Арунтии.
        Глава 2
        Кажется, именно четвертая по счету няня не велела ей играть с огнем. Но при всем желании у нее не получалось вспомнить, чтобы ее предупреждали не дразнить диких зверей. Клаудиа осторожно отступила назад.
        Стоя всего в полутора метрах, Лукас буквально впился в нее синими глазами, явно готовый в любую минуту забросить ее на плечо и увезти с собой силой. Стараясь не обращать внимания на совершенно неуместное возбуждение, вызванное этой мыслью, Клаудиа постаралась сосредоточиться.
        Лукас всего лишь копия ее родителей, и все его мысли крутятся исключительно вокруг драгоценной родины, долга и ответственности. И никого из них совершенно не интересуют ее желания и потребности.
        Так с какой стати ей хоть что-то для них делать? Что они сами для нее сделали, не считая того, что выслали в чужую страну и бросили? Ей же было всего двенадцать, и она с трудом ходила из-за тяжелой болезни, сделавшей ее настолько неприглядной, что родные поспешили спрятать ее куда подальше. А она, оторванная от всего и всех, плакала ночи напролет. От страха и одиночества.
        Тряхнув головой, Клаудиа снова взялась за разбросанные по столу бумаги, надеясь, что незваный гость не сумеет разгадать ее состояние.
        — Мистер Гарсия, я бы предпочла, чтобы вы ушли.  — Лист в руках дрожал еще сильнее голоса.  — Пожалуйста, просто уходи.
        — Ваше королевское высочество, вы просите о невозможном.
        Бархатистый голос голодной кошкой лизнул ее и так уже взведенные до предела нервы. И от этого она возненавидела его еще сильнее.
        Клаудиа крепко уперлась руками в стол.
        Похоже, этот человек вполне способен потягаться в стойкости с Биг-Беном, и она уже буквально слышала глухие удары, отсчитывающие оставшееся ей время.
        Ну о чем она сейчас думает? Они же уже и раньше за ней присылали, но она всегда легко избавлялась от докучливых посланцев, избавится и теперь.
        Последний раз ее лишили всякой финансовой поддержки, но она лишь пожала плечами и съехала из роскошных апартаментов с видом на Темзу, перебравшись в скромную студию, где впервые по-настоящему ощутила вкус свободы и независимости.
        Расправив плечи, Клаудиа снова посмотрела на Лукаса, как раз вовремя, чтобы проследить, как длинные пальцы отбрасывают с лица слишком длинные волосы. Внутри ее снова полыхнул огонь. Черт, наверное, все дело в жгучей смеси раздражения и недовольства!
        — И пожалуйста, не называйте меня ничем королевским. Я отлично понимаю, чего вы пытаетесь добиться, но на мне это не сработает.
        — Независимо от ваших желаний, это ваш официальный титул. Так, может, пора уже смириться с неизбежным и вести себя в соответствии со своим статусом?
        — Вести себя соответствующим образом? Я всегда вела себя именно так, как от меня и ждали. И самое главное, не создавала шуму, который мог бы докатиться до берегов Арунтии и смутить или опозорить родителей.  — Она всегда считала это огромным достижением и тяжело ради этого трудилась, но ему об этом знать не обязательно.
        Судя по взгляду, ей не удалось произвести на Лукаса впечатление.
        — А еще у меня есть две сестры.  — Клаудиа без жалостно подавила в себе тоску и детскую привязанность, заставлявшую ее искать в Интернете любые обрывки информации, просто чтобы убедиться, что с ними все хорошо. Если верить тысячам гламурных фотографий и броских статей, у сестер дела идут не только хорошо, но и вовсе замечательно. И они-то уж, по крайней мере, полностью оправдали возложенные на них ожидания и выросли истинными представительницами королевской семьи.  — Так что родителям я без надобности.  — И это к лучшему. От одной мысли о жизни во дворце у всех на виду по жилам растекался липкий страх.  — Да я так же далека от роли принцессы, как ты от прекрасного принца!
        Кашлянув в кулак, Лукас потер подбородок:
        — Я заметил.  — Он продолжал пристально ее разглядывать, словно искал в ее лице ответ на повисший в воздухе вопрос.
        Ну и ладно. Уж она-то ему точно ничего не должна, так что пусть думает о ней все, что хочет.
        Лукас задумался, и его лицо сразу же слегка смягчилось, и Клаудиа мгновенно обратила внимание на длинные густые ресницы, обрамлявшие темно-синие глаза.
        — И какое же обращение ты предпочитаешь?
        Моргнув, Клаудиа постаралась вспомнить, о чем они, собственно, говорили.
        — Лучше всего просто Клаудиа.
        — Хорошо, Просто Клаудиа.
        У нее разом закружилась голова. Знойный акцент словно поцелуем прошелся по ее имени.
        Словно поцелуем?
        Она слегка качнула головой. Всего двадцать минут в его обществе — и ее мозг уже растекся лужицей. Как при посещении благотворительной акции в книжном магазине, где ей в руки случайно попал любовный роман.
        Вот только она всегда предпочитала строить свою жизнь вокруг фактов и научных доказательств.
        Глупо что-то воображать, забывая, что, если бы они случайно встретились на улице, Лукас Гарсия не удостоил бы ее и секундным взглядом. Смешно думать, что между ними может существовать хоть какое-то взаимное притяжение. Она же совершенно не умеет общаться с людьми, да еще и внешность… Они принадлежат разным мирам. Точнее, будут принадлежать, как только ей удастся от него избавиться.
        Вот только судя по тому, как длинные пальцы расстегнули верхнюю пуговицу серого пиджака, сам Лукас никуда уходить не торопился. Потянувшись, он огляделся по сторонам и направился к висевшим на стене сертификатам и дипломам.
        — Ты, я так понимаю, биохимик?
        Завороженно следя за столь редко встречающейся у крупных мужчин плавной походкой, Клаудиа кивнула. Во рту было так сухо, что она не смогла вымолвить ни слова.
        — И чем конкретно ты занимаешься?
        Ему это действительно интересно? Она тихо фыркнула. Конечно, ему интересно. Его работа в том и состоит, чтобы интересоваться такими вещами.
        — Сейчас я изучаю детское аутоиммунное заболевание и разрабатываю препарат, способный снизить побочные эффекты, ну и само лекарство, разумеется.  — Стоило ей лишь подумать о детях, страдающих от той же болезни, что и у нее когда-то, как ее жизнь сразу же приобретала смысл. У нее есть конкретная цель, и она не просто сидит с хорошенькой мордашкой, перерезает ленточки на балах и щебечет с иностранными вельможами.
        Лукас замер у самой большой рамки с дипломом.
        — Работа очень много для тебя значит.
        Он осторожно провел пальцем по буквам ее имени, и Клаудиа невольно вздрогнула, словно он внезапно приласкал ее саму.
        Сама того не заметив, она провела пальцами по губам, гадая, каким бы оказалось прикосновение его больших рук.
        — Работа для меня все, мистер Гарсия,  — выдохнула она мягко, внезапно осознав, что он в принципе не способен понять ее нежелание возвращаться домой. «Твой эгоизм просто зашкаливает». С его точки зрения, она ведет себя глупо и совершенно неразумно. И почему-то от одной этой мысли ей сразу же стало очень плохо и захотелось все ему объяснить. Но что она тогда увидит в его прекрасных глазах? Жалость или насмешку?
        — В данных обстоятельствах это легко понять.
        Неужели он знает?
        — Заболевание, которое ты изучаешь,  — это ювенальный дерматомиозит?
        — Да, только странно, что ты вообще слышал о такой редкой болезни.  — И поэтому ей без конца приходилось бороться за финансирование. Подозрение липкими пальцами стиснуло ей горло.  — Родители все тебе рассказали?
        — Нет.
        Всего одно короткое и острое, словно скальпель, слово. И столь же зловещее.
        Клаудиа нахмурилась. Он специально недоговаривает?
        Пристально оглядев последний сертификат, Лукас наконец-то начал разворачиваться на каблуках, и Клаудиа мгновенно постаралась придать лицу спокойное безразличное выражение. Но, несмотря на все усилия, глаза сразу же выдали ее состояние.
        — Так же как и ты, я серьезно отношусь к работе и всегда собираю необходимую информацию.
        Проще говоря, он все знает. Или почти все. Он не в том положении, чтобы получить полную историю ее болезни.
        — Значит, ты понимаешь мои мотивы?
        — Мотивы я понимаю, но не понимаю, почему ты так упрямо отказываешься съездить домой. Ты отговариваешься работой, но, к счастью, я был готов к любым возможным препятствиям.
        Борясь с паникой, Клаудиа закусила губу.
        — И именно поэтому,  — продолжал Лукас,  — мое утро началось с разговора с твоим непосредственным начальником, мистером Райаном Тейтом.
        Живот свело с такой силой, что Клаудиа всерьез испугалась, что съеденные на завтрак хлопья полезут наружу. Но даже это не помешало ей трезво мыслить.
        — Так вот как ты сюда попал!
        — Именно.
        — Да как ты смеешь?..  — Поперхнувшись от возмущения, она замолчала, глубоко вдохнула и начала сначала: — Да как ты смеешь так бесцеремонно врываться в мою жизнь? Ты хоть представляешь, что должно было обсуждаться на этой встрече?
        — Я спросил, можешь ли ты взять отпуск, и он сказал, что да.
        «Бог…»
        — Я спросил, мешает ли тебе что-нибудь прямо сейчас вернуться на родину, и он сказал, что да. Он сказал, что у тебя есть пять дней, чтобы поднять дополнительное финансирование, или твой проект закроют.
        «Ты…»
        — Я спросил, могу ли я что-нибудь сделать, что бы сдвинуть сроки, чтобы ты смогла съездить до мой, и он сказал, что да.
        «Мой».
        Как же серьезно она недооценила этого человека!
        Старательно контролируя голос, она выдохнула:
        — Я же сразу спросила, связано ли твое появление с собранием спонсоров. И пусть ты прямо и не соврал, но намеренно скрыл важную для меня информацию. Зачем?
        — Я надеялся, что мы придем к соглашению без необходимости…
        — Угроз и вымогательства?
        Как этот человек может сохранять ледяное спокойствие, когда ее саму уже трясет от злости и страха?
        — Ничего личного, Клаудиа.
        — Но ты сам сделал все это весьма личным!  — Черт, нужно срочно взять себя в руки. Не хватало еще расплакаться у него на глазах.
        Лукас впервые отвел взгляд:
        — Так тебе нужны деньги, чтобы закончить проект, или нет?
        — Раз ты уже все обсудил с Тейтом, то отлично знаешь, что нужны.
        — Тогда считай, что мы обменяемся одолжениями.
        — Одолжениями? Да о чем вы там без меня договорились?  — Глупый, глупый вопрос, но она должна знать.
        — Я сообщил мистеру Тейту, что готов предоставить недостающие три с половиной миллиона фунтов, разумеется, на определенных условиях. И принимать их или нет, зависит лишь от тебя одной.
        — Ты… Ты…  — Лаборатория разом закружилась у нее перед глазами. Нет. Нет! Она ни за что туда не вернется.  — Значит, мне придется отыскать другой источник финансирования.  — Или все-таки принять деньги? Она годами мучилась из-за того, что родители ее бросили, так почему бы не позволить им сделать хоть это? Но готова ли она расплатиться за деньги своим сердцем? А заодно и тяжело заработанной независимостью и остатками гордости?  — Я не продаюсь.
        Лукас сжал зубы:
        — Тогда мне остается лишь уйти, и тебе придется самой объясняться с Тейтом. Надеюсь, ты понимаешь, что за оставшееся время ни ты, ни он уже не успеете отыскать столь крупную сумму. И я за этим прослежу. Так скажи мне, Клаудиа, насколько важна твоя работа?
        Схватившись за стол, она все же сумела устоять на ногах. Разве можно быть настолько безжалостным и бессердечным? Он знает, как важны для нее эти исследования, и понимает, насколько близко она все воспринимает. И все равно, и глазом не моргнув, готов ее шантажировать! Наверное, ей следовало бы его возненавидеть, но чувствовала она лишь разочарование. В них обоих. И особенно в себе самой. Что ж, она навсегда запомнит урок и отныне будет знать цену физическому влечению. Только чему она удивляется? Тело же с десяти лет без конца ее подводило. Подвело и на этот раз.
        — И что же у тебя за условия?  — спросила она, гордясь ровным голосом.
        — Трехнедельный отпуск с девяти утра сегодняшнего дня и поездка в Арунтию.
        Клаудиа медленно покачала головой:
        — У тебя совсем совести нет?
        — У меня есть долг. Так же как и у тебя. Выбор за тобой.
        Глава 3
        Всего час назад она молила о чуде, и боги, словно в насмешку, прислали готового стереть ее в порошок воина.
        Но как бы все ни сложилось, он ни за что не увидит ее слез.
        Три недели в обмен на три с половиной миллиона фунтов.
        Глубоко и медленно дыша, Клаудиа разглядывала шантажировавшего ее высокого и сильного, словно гладиатор, мужчину, что замер посреди лаборатории. Если бы она так сильно его не ненавидела, она бы растеклась в лужицу от одного взгляда на такое великолепие.
        — Выбор?  — К счастью, голос и на этот раз ее не подвел.  — Этот так называемый выбор сводится к тому, чтобы безропотно следовать твоим указаниям или лишиться работы.  — Что-то ей подсказывало, что, сколько бы она ни умоляла Райана Тейта дать ей еще немного времени, чтобы отыскать иной источник финансирования, из этого все равно ни чего не получится. Не зря же Тейт славился своей твердолобостью. Но как же сложно проглотить гордость и убедить себя, что дареному коню в зубы не смотрят…  — Но ты же и так это отлично понимаешь, верно?
        Пристально на нее посмотрев, Лукас расправил плечи, но так ничего и не ответил. И от этого она лишь еще больше разозлилась:
        — Да кем ты себя вообще возомнил? Пришел к Тейту, даже со мной не поговорив… Именно к та кой жизни, по-твоему, я и должна стремиться? Чтобы мне без конца приказывали, указывали и заставляли что-то делать, совершенно не интересуясь моим собственным мнением?
        — С каких пор три недели равняются всей жизни?
        Три недели. А что от нее потребуют потом?
        Наверное, об этом вообще лучше не думать.
        — С тех самых, как ты дал мне отведать нового режима!
        Лукас устало потер лицо.
        — Клаудиа,  — прорычал он,  — я всего лишь пытаюсь выполнить свою работу, но твое упрямство не оставляет мне выбора! Так почему бы вместо того, чтобы сокрушаться, как такое вообще могло случиться, не сосредоточиться на том, чтобы получить максимум выгоды от сложившегося положения? Если точнее — три с половиной миллиона выгоды.
        — Но во что это обойдется мне?  — выдохнула она — и сразу же закусила губу.
        — Всего лишь в три недели твоего времени.
        Клаудиа нервно рассмеялась. Как же он ошибается, даже не представляя ту цену, которую ей придется заплатить. Но пусть он и не представляет, что творится у нее в душе, это его все равно не оправдывает. Работа для нее необычайно важна, но это не значит, что она позволит так просто себя шантажировать.
        — Ты говоришь, что работа для тебя важнее всего, но, если бы это действительно было так, ты бы, не задумываясь, приняла деньги. Или же ты всего лишь используешь работу в качестве удобной отговорки?
        — Нет!
        Удивленный ее вспышкой, Лукас слегка отступил назад.
        — Нет,  — добавила она уже тише, но сразу же поняла, что поздно что-то объяснять.
        Когда в позднем подростковом возрасте симптомы болезни наконец-то отступили, родители пару раз ее навещали. А потом лишь присылали посланцев, но она всегда отвергала любые предложения, будь то короткая поездка или простой ужин, отговариваясь работой. Она избегала родителей, которые ее отвергли, бросили и причинили боль тогда, когда она отчаянно в них нуждалась. И если она теперь примет их деньги, сама даст им власть снова себя разрушить.
        Три недели неизвестности в обмен на финансирование проекта.
        Медленно вдохнув, Клаудиа крепко зажмурилась, но перед ее мысленным взором сразу же вспыхнули давние видения.
        Арунтия, страна, в которой она никому не нужна и ничего не стоит.
        И детская больница Святого Эндрю, в которой она может совершить настоящий прорыв, и дети, которые, несмотря на боль и отчаяние, все же пытаются улыбаться. Если она лишится работы, они так и не дождутся своего лекарства. Она их единственная надежда. Она нужна им. Но сможет ли она еще хоть раз взглянуть им в глаза, зная, что не сумела помочь просто потому, что побоялась столкнуться лицом к лицу с прошлым?
        Резко распахнув глаза, она поймала на себе взгляд Лукаса, пристально рассматривающего ее закушенную губу, и разом покрылась гусиной кожей. Зачем он так на нее смотрит? И хуже всего, что под этим взглядом она совершенно перестает себя контролировать и начинает мечтать о чем-то смутном и непонятном. А еще без конца теребит одежду и вообще хочет спрятаться куда-нибудь подальше. Только это не выход.
        Потерев лицо, Лукас снова откинул со лба густые волосы, и Клаудиа сразу же почувствовала, как по телу разливается новая волна жара, а грудь наливается сладкой тяжестью.
        Что ж, похоже, тело еще не успело осознать, что этот человек ей абсолютно ненавистен.
        — Поехали со мной в Арунтию, Клаудиа,  — протянул он таким тоном, что она вся задрожала. Ну и как ей мыслить разумно в обществе человека, рядом с которым тело решительно отказывается ей повиноваться?  — Что бы ты там ни думала, я отлично понимаю твое желание разгадать затронувшую тебя саму болезнь, но почему бы тебе просто не продолжить работать из дома? При поддержке семьи?
        Поддержке? Она чуть не поперхнулась. Родительская поддержка — это последнее, на что она может рассчитывать.
        Заметив, что Лукас пристально разглядывает ее руки, она поняла, что бессознательно теребит манжеты, и в очередной раз отогнала настойчиво всплывающие в уме картинки, где длинные мужские пальцы ласкали ее в самых чувствительных местах…
        У нее разом вспыхнули щеки.
        Да сколько можно!
        Ее жизнь и работа рушатся прямо на глазах, утекая песком сквозь пальцы, а она мечтает лишь о поцелуях ненавистного ей мужчины. Похоже, пришла пора всерьез задуматься о способностях собственного разума.
        Не в силах больше оставаться на месте, Клаудиа стремительно бросилась к двери, совершенно не задумываясь, куда, собственно, направляется. Куда угодно, лишь бы подальше от Лукаса.
        Только он не собирался так просто сдаваться.
        — Клаудиа, Dios!  — Он поймал ее за руку.  — Стой, не уходи. Мы еще не договорили.
        Резко отшатнувшись, она чуть не упала, но железная рука удержала ее на ногах. Снова зажмурившись, Клаудиа опустила голову, боясь взглянуть ему в глаза. Боясь и не зная, что в них увидит. Жалость? Или отвращение?
        Даже сквозь одежду чувствуя жар его ладони, она глубоко вдохнула исходивший от него аромат крепкого кофе. Как только она удержала равновесие, мужская рука сразу же ее отпустила. И Клаудиа вдруг с ужасом поняла, что ей уже не хватает этого прикосновения.
        Лукас откашлялся, и она по звуку поняла, что он отстранился на пару шагов, и лишь тогда набралась смелости приоткрыть глаза, убедившись, что он действительно замер в метре от нее.
        — Клаудиа, куда ты направляешься?
        — К Райану Тейту.  — Она едва ли не бегом бросилась к двери, радуясь, что все же сумела придумать подходящую отговорку.
        — Что?  — услышала она, уже находясь в коридоре.  — Подожди! Нам нужно договорить. Прямо сейчас.
        — Катись ты к черту.
        Не останавливаясь, она продолжала идти на негнущихся ногах, не обращая внимания на застилавший глаза туман, и, сама того не заметив, уже через пару минут действительно оказалась перед дверью Тейта.
        Застыв с занесенной для стука рукой, она постояла так несколько секунд, а потом глубоко вдохнула, резко повернулась и, чтобы не упасть, прижалась спиной к стене.
        «Да ладно тебе. Всего три недели. В обмен на три с половиной миллиона фунтов. Просто держи дистанцию. Не приближайся к Лукасу Опустошителю. Ты обязательно справишься.
        Нужно только оставаться сильной и положиться лишь на себя. На одну себя и никого больше.
        Если не сближаться, больно не будет.
        А теперь дыши, Клаудиа, просто дыши».
        Время шло, и она наконец-то нашла в себе силы подняться, глубоко вдохнуть и постучать в дверь.
        — Клаудиа, дорогая, у тебя хорошие новости? Я угадал?
        Спрятавшись за привычной маской, Клаудиа улыбнулась и кивнула.

        Чувствуя, как по позвоночнику течет пот, Лукас огляделся по сторонам и глубоко вдохнул, срочно придумывая новый план. И первым делом нужно побыстрее выбраться из этой белой коробки. Может, Клаудии и нравится ее драгоценное убежище, но ему, чтобы чувствовать себя живым, нужно открытое пространство. Много открытого пространства.
        Вот только в обществе норовистой принцессы он почти не обращал внимания на давившие на голову стены. Наверное, потому, что глаз отвести не мог от этой самой принцессы.
        Интересно, она действительно побежала к Тейту и теперь молит его об отсрочке? Dios, он еще ни разу в жизни не встречал такой несуразной, склочной, эгоцентричной, и при этом роскошной женщины.
        А еще она явно с первого же взгляда возненавидела его всем сердцем, и за все время разговора он буквально чувствовал, как на него льются потоки бесконечного отвращения. Черт, только дурак мог явиться сюда без надлежащего оружия, но он честно хотел решить дело миром. Но ее упрямая неблагодарность просто не оставила ему выбора.
        Только вот стоило ему раскрыть карты, как у него сразу же заболел живот, словно она с размаху его пнула. И как ей только удалось вызвать у него столько чувств? Он же знал, что она лишь эгоистично преследует собственные интересы и тем самым толкает его на решительные действия. Очень странно. Это нервирует. И совершенно неуместно. Потому что он зарыл чувства и ожесточил сердце еще двадцать лет назад. И предпочел бы, чтобы именно так все и оставалось.
        Посмотрев на руки, Лукас крепко стиснул кулаки, до сих пор ощущая тепло и пленительную мягкость ее руки. И ее запах, Dios, запах лета, запах цветущей ванили и меда. Она была так близко… Такая прекрасная… Вот только из-за переполнявшей ее ненависти она даже не могла на него смотреть и крепко зажмурилась. Ну и замечательно. Его работа состоит в том, чтобы доставить ее домой, а не в том, чтобы кому-то нравиться.
        — Почему ты все еще здесь?
        Внутри его что-то дрогнуло, но он продолжал сосредоточенно разглядывать завидную коллекцию пробирок. И почему только ее голос кажется таким сексуальным? С чего его вдруг заводят менторские интонации? У него же в жизни не было учительницы, да и с чего бы, ведь детям из трущоб такая роскошь, как образование, вовсе не полагается. Никаких книг, тетрадок и карандашей, только грязные стены, табак, кровавые кулаки и ржавые ножи.
        — Потому что не захотел катиться к черту.  — Чего он там не видел?
        — Понятно.
        Обернувшись, он заметил, как она слегка приподняла бровь, и разглядел в ее глазах огонь целеустремленности, которого там раньше не было.
        — Ты же знал, что я вернусь, верно?
        — Скажем, я верил, что голос разума победит.  — Пусть она практически признала, что работа всего лишь отговорка, он все равно верил, что она любит свое дело. И эта преданность работе стоила того, чтобы ею восхищаться, только Лукас никак не мог понять, почему она не распространяется на ее роль в жизни родной страны.
        — Не могу понять, это дипломатичность или надменность?
        — Решай сама.
        Надев очки, она прошлась по лаборатории, гордо выпрямив спину, и Лукас невольно представил заманчивую картинку: Клаудиа Верболт уверенно вышагивает по подиуму в блузке с пышными рукавами и твидовой юбке, соблазнительно посасывая карандаш. Обольстительная учительница.
        Кровь разом устремилась к паху, а во рту стало сухо, как в родной Арунтии.
        — Самолет ждет, будь готова через два часа.  — Всего через пять часов он выполнит задание, доставив ее во дворец, а потом станет с ней встречаться лишь на торжественных мероприятиях, но к тому времени он уже успеет удовлетворить внезапно разыгравшийся сексуальный голод и перестанет без конца воображать обнаженное золотистое тело. Мягкое, податливое и отлично сочетающееся с его твердыми мышцами.
        — А не слишком ли ты самонадеян?
        Madre de Dios! Неужто он сказал это вслух? Лукас пристально вгляделся в разбиравшую папки Клаудию.
        — С чего бы это?
        — А с чего ты решил, что я куда-то с тобой собираюсь?
        Лукас слегка расслабился:
        — Прошу простить мою самонадеянность, Просто Клаудиа.
        На секунду ее руки замерли, а щеки слегка порозовели.
        Неужели он действует на нее так же, как она сама на него? Эта мысль подействовала на него так, словно он пропустил хороший удар в солнечное сплетение.
        Резко дернувшись, Клаудиа принялась запихивать бумаги в и так уже готовую лопнуть по швам папку, явно представляя, что это его голова. Да, он определенно на нее действует, только раздражения там куда больше сексуального влечения. Вместо того чтобы успокоить, эта мысль только сильнее взвинтила и без того напряженные нервы.
        И так всегда. Его тянет именно к той женщине, которую он никогда не сможет получить.
        — И что же ты в итоге решила?  — Ответ очевиден, но раз ей так хочется, он готов играть по ее правилам. Пока что.
        — Я еду с тобой.
        Лукас улыбнулся.
        — Но не сегодня.
        Улыбка исчезла еще быстрее, чем появилась.
        — Что?
        — Мне нужно три дня,  — объявила она твердо.
        — Это не обсуждается.  — Она издевается? Он и дня не выдержит, не набросившись на эти волшебные губы.  — К чему оттягивать неизбежное? Это не просто глупость, но и пустая трата времени.
        — Ошибаешься. Мне нужно сходить домой, собраться, решить кое-какие личные дела и, главное, подумать.
        — Подумать?  — О чем? Сколько лабораторных халатов уложить в чемодан?  — У меня нет времени ждать.  — Моргнув, Лукас резко себя осадил. Личные дела? Dios, а об этом он даже и не подумал. Только почему он снова чувствует себя так, словно его с размаху ударили? Да еще и головой об стену?
        — Плохо. Значит, тебе придется где-то его отыскать. Потому что сегодня я точно никуда не поеду.  — В ее голосе вновь появились упрямые, но до безумия сексуальные нотки.
        Только даже они никак не оправдывали очередной приступ эгоизма. Так почему же он все время забывает о ее истинной натуре?
        — Клаудиа, я не могу сидеть в Лондоне, мне нужно работать.
        — Да неужели?  — Дернувшись, она с громким стуком уронила набитую бумагами папку.  — Тогда ты наверняка понимаешь, что я сейчас чувствую. Меня-то пытаются оторвать от работы на целых три недели. Не сомневаюсь, твоя три дня уж как-нибудь подождет.
        Лукас громко выдохнул:
        — Мои условия…
        — Лукас,  — заговорила она мягко, словно извиняясь за то, что грубо его оборвала,  — ты скоро поймешь, что я ничего не забываю. Твои условия, цитирую, «трехнедельный отпуск с девяти утра сегодняшнего дня и поездка в Арунтию». Время отъезда нигде не оговаривалось.
        Dios! Лукас глубоко вдохнул. Она просто невозможна.
        — Уже почти полдень. У тебя восемь часов.
        Скрестив руки под пышной грудью, Клаудиа слегка отставила бедро, замерев в невероятно сексуальной позе. Лукас судорожно сглотнул.
        — Два дня.
        — Двадцать четыре часа. И это мое последнее слово.  — Он уже буквально кипел от бешенства. Сутки в обществе этой дамочки — и он точно сойдет с ума. Он же никогда не шел на переговоры! Он приказывал, люди подчинялись. Всегда и всюду.
        Клаудиа, явно довольная собой, вдруг слегка улыбнулась.
        Улыбнулась ему.
        Он невольно вздрогнул.
        — Договорились.  — Она так и лучилась доброжелательностью.
        — Договорились.  — Лукас мысленно взмолился, чтобы в ее доме было хотя бы два этажа. Или по крайней мере пятьдесят метров между спальнями.

        Клаудиа невольно отметила, что Лукас выглядит не слишком довольным. Даже наоборот. С напряженных плеч так и стекали волны густой темной ярости, совсем как струи дождя с его «астона-мартина-ванкуиша».
        Наслаждаясь ревом мотора, она постаралась поудобнее устроиться на кожаном сиденье. А ведь раньше она даже и не подозревала, что машины могут возбуждать. Черт, да раньше ее вообще ничто не возбуждало, а сегодняшний день стал какой-то бесконечной чередой первых впечатлений, и даже запах мокрой кожи и влажной одежды не мог заглушить витавший в воздухе аромат Лукаса.
        Если не считать короткого отрывистого вопроса про адрес, в машине они не обменялись ни словом, и теперь, когда они наконец-то остановились у ее дома, Клаудиа мечтала лишь о том, чтобы поскорее выбраться на улицу. Да и вообще, она уже так устала, что у нее совсем не осталось сил спорить.
        — Спасибо, что подвезли, мистер Гарсия.  — Ноги дрожали так, что она сомневалась, что сумеет дойти до дома, не говоря уже о том, чтобы еще и по ступенькам подняться.  — Если боги не даруют мне избавления, увидимся завтра.  — Безрезультатно подергав ручку, она снова повернулась к Лукасу: — Не мог бы ты меня выпустить?
        — Клаудиа,  — задумчиво разглядывая трехэтажный домик, в котором она обитала на втором этаже, Лукас крепко стиснул руль, наверное, представлял, что это ее шея,  — ты хоть иногда думаешь о том, кто ты на самом деле?
        — Кто я на самом деле?  — У нее уже не было сил разбираться в непонятных вопросах.
        — Да, Клаудиа, кто ты на самом деле?  — Таким тоном обычно говорят с детьми.  — Член королевской семьи Арунтии!
        Никогда.
        — Да нет. Теперь я могу идти?  — Она снова дернула ручку. И снова безрезультатно.
        Клаудиа устало вздохнула.
        — И давно ты живешь в этом… в этом месте?  — Он говорил так, словно ему предложили отведать вытащенную из канавы дохлую крысу. Только ему-то какое дело? Его же сюда вообще никто не приглашал.
        Закусив губу, она недовольно дернула головой:
        — Года полтора.  — Чаще всего она ночевала прямо в лаборатории. Разумеется, для экономии времени, а вовсе не потому, что, лежа на промозглых простынях, умирала от тоски и одиночества. Но ему это знать вовсе не обязательно.
        — Тебя уже сто раз могли похитить!  — прорычал он.  — Ограбить, изнасиловать, даже убить. О чем ты вообще думала?
        Отлично, из шантажиста он превратился в чрезмерно заботливого зануду.
        — Не преувеличивай, это хороший район и у меня отличная охранная система. Да и в любом случае кому я…  — Клаудиа даже договаривать не стала. Она отлично понимала, что не блещет красотой, и уже давно перестала мечтать о том, чтобы сравняться с сестрами-красавицами. Но, оказавшись один на один с самым красивым в мире мужчиной, она просто не вынесла бы, отразись на его лице жалость или презрение.
        — Кому ты — что?
        Впервые за полчаса Лукас прямо на нее посмотрел, и она буквально утонула в пронзительных синих глазах.
        — Кому придет в голову дважды посмотреть на самую обычную женщину?  — закончила она, осторожно выбирая слова.  — Проблемы начинаются тогда, когда человек сам выставляет себя напоказ и сорит деньгами. Я же к себе внимания не привлекаю. Никто не обратит на меня внимания.
        Уставившись на нее с открытым ртом, Лукас недоверчиво покачал головой:
        — А что будет, если кто-то все же тебя разгадает?
        — Я перееду. Может, уже выпустишь меня?
        — Нет. Почему ты не живешь в отлично защищенных апартаментах с видом на Темзу?
        Клаудиа отвела глаза:
        — Откуда ты…  — Не договорив, она небрежно махнула рукой.  — Не обращай внимания, просто перебралась поближе к работе.  — Снова полуправда, но с него и этого хватит. Но как же неприятно осознавать, что кто-то дотошно разобрал ее жизнь по полочкам. Даже думать не хочется об этой хронике провалов и неудач.
        — Ты оттуда съехала? Чтобы перебраться сюда?
        — Да.
        — Dios, Клаудиа! Ну как может умная женщина совершить такую глупость?
        Она мгновенно вскипела:
        — Слушай, я…
        — Ты совершенно не думаешь о своей безопасности. Вообще. Да даже в трущобах есть улочки получше твоей. Короче, мы здесь не останемся, comprende?
        Уже открыв рот, чтобы сказать, что это не его дело, она вдруг осознала весь смысл сказанного.
        — Что значит «мы»?
        — С той секунды, как ты согласилась на мои условия, и до тех пор, пока ты не окажешься во дворце в Арунтии, ты находишься под моей защитой.  — Он говорил так, словно эта перспектива его самого не слишком-то радовала.  — Следующий раз, когда захочешь со мной спорить, советую сразу задуматься о последствиях. И нравится тебе это или нет, но ближайшие двадцать четыре часа мы проведем вместе.
        Здорово. Она сама вырыла себе яму.
        — Самому тебе это, разумеется, совсем не нравится.  — У нее даже голова закружилась.
        — У меня хватает забот и без того, чтобы нянчиться с эгоистичной, безрассудной, се…  — Зарычав, он резко отстегнул ремень безопасности и вылез из машины.
        — По… подожди.  — Она в десятый раз дернула ручку, и треклятый замок наконец-то сработал. Выбравшись под дождь, она мгновенно почувствовала, как вода заливает туфли.  — Где я живу, не имеет к тебе ни малейшего отношения.  — Она догнала его у самого дома, где он расхаживал в своей привычной манере загнанного в клетку дикого зверя.  — Ты внезапно ворвался в мою жизнь и сразу же повел какую-то наступательную войну, а теперь еще и ведешь себя как последний диктатор и нахал!
        Резко остановившись, Лукас посмотрел ей прямо в глаза:
        — У тебя физическое отвращение к любой власти? В этом все дело? Ты не выносишь, когда тебе указывают, что делать?
        Под дождем дорогой серый костюм стал едва ли не черным, а длинные волосы прилипли ко лбу. Клаудиа вдруг с ужасом поняла, что один вид влажного взъерошенного Лукаса чертовски будоражит и возбуждает.
        — Нет, но неужели ты всерьез считаешь, что имеешь право ежесекундно принуждать меня к тому, чего я не хочу? И готов на все, лишь бы выполнить свою работу?  — В синих глазах что-то мелькнуло, но она не обратила на это ни малейшего внимания.  — И считаешь меня эгоистичной и безрассудной просто потому, что я отказываюсь безропотно повиноваться каждому твоему слову? Неужели ты вообще ничего не чувствуешь?
        — Мне платят не за чувства,  — огрызнулся он, подходя на шаг ближе.
        — Отличная работа.  — Она на шаг отступила.
        — Ты самая невыносимая женщина, которую я когда-либо встречал.
        — Знаешь, предлагаю тебе ночевать прямо в твоей роскошной машине, сама же я все-таки предпочитаю автобусы. Но сегодня я уже никуда не поеду.
        Она попыталась пробраться к двери, но он снова преградил ей дорогу.
        — Только через мой труп.  — Подавшись вперед, он уверенно повел ее к машине.
        — Это можно устроить.
        Не в силах вдохнуть полной грудью и чувствуя, как дождь льется за воротник, Клаудиа вздрогнула всем телом, тщетно убеждая себя, что реагирует на погоду.
        — Ты едешь со мной. С этой минуты только я принимаю решения.
        — Мечтай. За меня ты никогда ничего решать не станешь!
        Она внезапно уперлась спиной в «астон-мартин».
        — Знаешь что, Клаудиа?
        Было в его голосе нечто такое, что она сразу же посмотрела ему прямо в глаза:
        — Что?
        Стерев стекающие по лицу капли дождя, Лукас тряхнул головой, обдав Клаудию новой порцией влаги, и она почувствовала, как огонь в животе разгорается еще ярче. Интересно, а что было бы, будь он полностью обнажен? Ну или не полностью, а хотя бы до пояса?
        Черт, да о чем она снова думает?
        — Похоже, я с самого начала повел себя неправильно,  — начал он, жадно облизнув губы.  — Я пытался вести переговоры, но лишь впустую потратил время и силы. Пытался воззвать к твоему уму и сердцу, но теперь сомневаюсь, что они у тебя вообще есть.
        — Не говори так, словно…
        Прижав к ее губам палец, он разом заставил ее замолчать. И ей стоило огромного труда, чтобы удержаться и не лизнуть этот палец.
        — Я даже пошел на твои условия и дал тебе отсрочку, и к чему это привело? Мы оказались в совершенно отвратительном месте, куда я добровольно и шагу бы не ступил.
        Его палец надавил чуть сильнее, и Клаудиа крепко зажмурилась:
        — Это хороший район, а ты всего лишь сноб.
        — Нужно было сразу вести тебя к самолету, а не размениваться на подачки и уступки.
        Он издевается?
        Резко распахнув глаза, она увидела, что он пристально смотрит на ее губы.
        — Ты животное. Настоящий зверь.
        — И знаешь что, Просто Клаудиа? Мне кажется, это единственный способ заставить тебя умолкнуть.
        Оперевшись о машину руками по обе стороны от ее плеч, он подался вперед.
        — Ты не посмеешь…  — выдохнула она с мольбой в голосе.
        — А тебе никогда не говорили, что не стоит дразнить диких зверей?
        Глава 4
        Зверь, животное.
        Эти слова проникли ему прямо в мозг, лишь подхлестнув испепелявшие его ярость и сексуальное желание. Моргнув, Лукас постарался сосредоточиться на непосредственном окружении.
        Лондон. Опасность. Нужно защищать.
        Они оба промокли до нитки, и тяжелая ткань облепила соблазнительные формы Клаудии, а капли дождя сверкали на длинных ресницах черными бриллиантами, но стоило ресницам чуть дрогнуть, и драгоценности слезами стекали по прекрасному лицу.
        Медленно открыв глаза, она сосредоточилась на его лице и приподнялась на цыпочки, коснувшись грудью его груди, чувствуя его эрекцию.
        Dios, что она творит? И, что еще важнее, что он сам творит? Рядом с ней он совершенно не в силах себя контролировать и мыслить разумно, и если так и дальше пойдет, то до понедельника он просто не доживет.
        «Отступай, Гарсия, отступай. Немедленно!»
        Глядя ему прямо в глаза широко открытыми глазами, Клаудиа замерла, а он невольно содрогнулся, прочитав в них страх: она его боится.
        Боится скрывающегося в нем зверя.
        — Нет, не говорили.
        Что он все-таки творит? С каких пор прижимать женщин к мокрым машинам приравнивается в его представлении к защите?
        — Прошу меня простить, ваше королевское высочество.  — Резко отстранившись, он сделал два шага назад.
        — Не называй меня так.
        Коротко взглянув ему в лицо, она нахмурилась и уставилась на давно промокшие туфли. Будь на ее месте любая другая женщина, он бы решил, что она разочарована, но он же только что видел в ее глазах самый настоящий страх…
        Но даже если сама она не думает о собственном статусе, он не вправе ни на секунду о нем забывать. Чего ради ей потребовалось перебираться в этот отстойник? Чтобы работа была под боком? Весьма сомнительно, но сейчас не время для праздного любопытства. Нужно заставить ее слушаться и подчиняться, и тогда все разом встанет на свои места.
        — Клаудиа, садись в машину, нужно тебя высушить. Где угодно, но только не здесь.
        — А мне и так хорошо, я люблю дождь, он очищает.  — Она запрокинула голову, подставляя лицо прохладным каплям.  — Даже и не помню, когда я в последний раз так делала.
        Любуясь изящной шеей, он в очередной раз отметил золотистый оттенок кожи, напоминавший о родине.
        — Очень рад.  — Пальцы буквально свело от почти непреодолимого желания приласкать нежную кожу. Только поймав на себе ее взгляд, Лукас понял, что произнес это вслух. Черт.  — Но не думаю, что мне зачтется, если я доставлю тебя домой с пневмонией.
        — Ну конечно.  — Она грустно улыбнулась.  — Только я сейчас вполне могу переодеться, а для тебя у меня ничего нет.
        Услышав это невольное признание, что она живет одна, Лукас сразу же слегка расслабился. Вот только это все равно не значит, что у нее никого нет. Разумеется, все это его интересует исключительно с рабочей точки зрения. Ведь он обязан знать все факты, разве нет?
        — А мне ничего и не нужно.  — После трех месяцев в пыли и крови какая-то жалкая вода ему не страшна.  — Прошу, указывай путь.
        — Я и сама прекрасно справлюсь, просто дай мне пять минут и…
        — Нет, я иду с тобой, к тому же, чтобы собраться, пяти минут все равно мало. Ночевать будем в апартаментах с видом на Темзу.
        — Не получится.
        — Почему?
        — Потому что там ничего нет.
        Застонав, Лукас судорожно сжал кулаки, борясь с желанием хорошенько встряхнуть ее за шкирку.
        — А как же твоя корреспонденция? Письма? Не ужели их прямо сюда перенаправляют?
        Она закусила пухлую губу.
        — Нет. Я их уже несколько месяцев не забирала, не до того было.
        Dios, неудивительно, что она не отвечает на письма. Только почему при этой мысли у него разом потеплело на душе?
        — Не важно, тогда я просто продлю свой номер в «Астории». Там и переночуем.
        — Не хочу, и вообще, мне и здесь хорошо.
        Лукас наградил ее фирменным взглядом, приводившим в повиновение целое войско и останавливающим убийц.
        И как же она на него отреагировала? Закатила янтарные глаза!
        — Ладно, только не надо больше испытывать на мне этот взгляд, он не работает.  — Она зевнула, скромно прикрыв рот ладошкой.  — Я так устала, что уже и думать нормально не могу, не то что с тобой спорить.
        Выглядела она очень уставшей, но он не стал комментировать излишнюю преданность работе и любые ее другие ночные занятия.
        — Прогресс налицо. Ключи?  — Он протянул руку ладонью вверх.
        Судорожно роясь в карманах, она извлекла на свет платок, карандаш и блокнот.
        — Я брала, точно же брала!
        Стараясь ничем не выказывать раздражения, Лукас терпеливо ждал, но потом вдруг почувствовал резкую боль в шее и мгновенно сосредоточился.
        Мимо его припаркованного «астона-мартина» про ехала красная малолитражка, навстречу ей двигался черный джип, итальянский ресторанчик напротив, секонд-хенд, церквушка… И припаркованный точно напротив здоровенный белый минивэн.
        — Садись в машину!
        — Что?  — Клаудиа продолжала сосредоточенно копаться в карманах.
        — Живо!
        — Обязательно быть таким нетерпеливым? Я же говорю, дурацкие ключи точно здесь, нужно только их отыскать.
        Схватив ее за руку и не обращая внимания на упавший на брусчатку платок, он едва ли не силой запихнул ее в машину.
        — Да что с тобой не так?!  — возмутилась она, пытаясь выбраться на улицу.
        Положив руку ей на лоб, он решительно утрамбовал ее обратно, захлопнул дверь, в пять шагов обогнул машину и уселся на водительское место.
        — Пристегнись.
        — Нет, мне нужно домой.  — Она указала на небольшой кирпичный домишко.  — Я не…
        — Клаудиа, мне плевать, чего ты хочешь, за нами следят, и я должен отвезти тебя в безопасное место.
        — Следят?  — Она прижала руки к груди.  — Но это невозможно! Никто не знает, кто я такая.
        Возможно, еще вчера так и было, но стоило королю Арунтии объявить о семейном сборе на главное торжество десятилетия, и все разом изменилось. И именно поэтому он и летел в Лондон с военной базы, а приземлившись, не стал заказывать лимузин с шофером. Слишком уж высоки ставки, особенно если учесть, что все три королевские дочери разбросаны по всему свету, а одна и вовсе пропала на целый десяток лет. О Клаудии говорили лишь шепотом, и за все годы, что он работал на короля, ему ни разу не сообщали, где конкретно она находится. До этой недели. И стоит им вернуться в Арунтию, как он лично проследит, чтобы к ней приставили самых надежных охранников. Потому что сама она совершенно не думает о собственной безопасности.
        Быстро перебрав в уме все возможные варианты, Лукас еще раз взглянул на белый минивэн.
        — Если только…  — продолжала Клаудиа. Почувствовав на себе ее взгляд, он сразу же понял, чего ждать.  — Бог ты мой! Знаешь что? Мы знакомы всего три часа, а моя жизнь уже летит псу под хвост. Есть только одна причина, по которой мной могли заинтересоваться. Ты сам меня выдал!
        Лукас судорожно вцепился в руль. Разве это возможно? Впервые в жизни он не справился с заданием. Он едва ее не поцеловал, да еще и подверг опасности. Уже через пять секунд после встречи он полностью лишился самоконтроля, а инстинкты замедлились и притупились. Был ли уже этот минивэн, когда они только подъехали? Или появился позже, пока он, глава Агентства национальной безопасности, прижимал принцессу к машине и едва не поцеловал?
        — И каким же это образом? Неужели ты думаешь, что я настолько бездарен, что сообщил о своем приезде прессе?
        — Откуда мне знать о твоих дарованиях? Пока что ты меня только шантажировал, угрожал, орал, и по твоей вине я промокла до нитки.
        Верно подмечено.
        Краешком глаза Лукас следил, как она сдергивает очки и протирает их влажным рукавом.
        — Отлично, твоими стараниями у меня теперь даже платка нет. Ладно, в любом случае как ты узнал, что это журналисты?
        — Всего лишь подозрение.  — Обычно его подозрения всегда оправдывались, разумеется, за исключением того единственного раза, когда он всего лишился. Того раза, когда он пошел на поводу у чувств и поклялся, что этого никогда больше не повторится. Потому что стоит лишь немного расслабиться, и ты сразу же превращаешься в ни на что не годную беззаботную размазню.
        Но не успел Лукас даже подумать, что сложившееся положение подозрительно напоминает ту самую историю, как торопливо отогнал от себя докучливые мысли. На этот раз все совершенно иначе. На этот раз все сводится к простому сексуальному желанию. Именно оно мешает ясно мыслить и сосредоточиться на деле.
        — Как ни прискорбно, но я не разделяю твоих подозрений. Ты слишком резко отреагировал, в Лондоне сотни таких минивэнов. Даже тысячи. Никто и никогда не обращал на меня внимания.
        — Dios, так ведь раньше никто и не знал, кто ты такая. Но нельзя вечно скрываться и прятаться. И никакой камуфляж тут не поможет.
        — Какой еще камуфляж? Я одеваюсь так, как мне удобно.
        Усмехнувшись, он хотел было возразить, но тут взглянул в зеркало заднего вида, и улыбка сразу угасла.
        — Просто прижмись к спинке кресла и не дергайся. Мне нужно проверить свои подозрения, я буду резко сворачивать.
        — Бог ты мой, да разве мог этот день быть еще хуже?
        Si. Он вполне мог ее поцеловать.
        И словно этого было мало. Они за три минуты оторвались от минивэна, чтобы увязнуть в пробке. И все это время Клаудиа продолжала непрерывно зевать, прикрывая рот изящной ладошкой.
        — Тебе нужно поспать.  — Нахмурившись, он посмотрел на красовавшиеся у нее под глазами синяки.  — Ты ужасно выглядишь.
        — Отлично, спасибо, именно это я и мечтала услышать.
        Краешком глаза он уловил, как она трет бедро. Черт, ну вот зачем мозг настойчиво отмечает каждое ее движение?
        — И что дальше? Скажешь, что нас все еще пре следуют?
        Неужели так сложно просто ему поверить, вместо того чтобы оспаривать каждое слово?
        — Нет, можешь расслабиться.
        Полностью сосредоточившись на дороге, Лукас тщательно следил за дыханием, а когда он наконец-то припарковался у «Астории», обнаружил, что Клаудиа крепко спит, запрокинув голову на спинку сиденья.
        Он невольно залюбовался беззащитной красотой.
        — Клаудиа?  — окликнул он так громко, что и мертвец бы проснулся. Не прикасаться же к ней руками.
        Вот только спящая красавица не пожелала просыпаться.
        — Dios.
        На негнущихся ногах Лукас выбрался из машины, строго-настрого приказал телу ни на что не реагировать и, подхватив на руки, понес принцессу к себе в номер.
        Только как не реагировать на тепло мягких округлостей, когда они доверчиво к тебе прижимаются? Когда Лукас в сопровождении портье наконец-то добрался до пентхауса, сердце у него билось, как у загнанной лошади, а вся кровь упрямо стремилась к паху.
        — Сэр, вам еще что-нибудь нужно?  — спросил портье, когда Лукас осторожно уложил свою ношу на огромную кровать.
        — Одежда. Ей нужно что-нибудь сухое для сна.
        И почему он раньше об этом не подумал? В чем женщины спят, если не считать кожи? Бархатистой золотистой кожи… Он невольно посмотрел на спящую принцессу.
        — Внизу есть бутик, попрошу консультантов что-нибудь подобрать.
        Кивнув, Лукас дождался, пока портье уйдет, и вытащил мобильник. Он обязательно отыщет преследователей, но сперва… Dios, пока что у нее есть все шансы серьезно заболеть.
        Во сне Клаудиа свернулась калачиком, и он снова ощутил, насколько же она на самом деле уязвима. И разом вспомнил другую. Беззащитную, хрупкую, ту самую, которую так и не сумел защитить.
        Резко встряхнувшись, он запретил себе думать о прошлом и сосредоточился на настоящем. На Клаудии.
        Осторожно перевернув ее на спину, он принялся расстегивать пуговицы ее пальто, изо всех сил стараясь отстраниться от происходящего, но так и не сумел побороть дрожь в пальцах.
        А потом она — gracias a Dios — повернулась на бок и что-то сонно пробормотала.
        — Клаудиа? Проснись, мне нужно, чтобы ты разделась.
        — Хорошо.  — Еще немного поворочавшись, она уткнулась носом в ладонь.
        — Нет, не засыпай! Еще рано.
        Она наконец-то открыла глаза, потянулась и удивленно огляделась по сторонам:
        — Где я?
        — В моем гостиничном номере. Спи сколько хочешь, но сперва разденься.  — Стоило ему только представить, как она раздевается перед ним и для него, как весь хваленый самоконтроль разом полетел к черту.
        Поморщившись, Клаудиа уселась, скрестив ноги.
        — Отвратительно себя чувствую. Как я сюда попала?
        — Я тебя принес. Теперь я понимаю, что значит «спит как убитый».
        — Просто привыкла спать в шумных местах,  — пояснила она, слегка покраснев и уставившись куда-то ему в грудь. И, уловив непонимающий взгляд, пояснила: — В детских больницах с тонкими стенами еще и не к такому привыкаешь. Но все равно странно, что ты меня сюда дотащил.
        — А что в этом такого?  — Ему показалось, или она слишком уж пристально его разглядывала?
        — Да ничего. В конце концов, ты же огромный.
        В ее голосе слышалась хрипотца.
        — Но все равно что-то мне подсказывает, что такой подвиг мало кому по плечу.
        Да кто угодно из его людей сумел бы ее сюда донести. Другое дело, что он никому бы этого не позволил.
        — Ты легкая. Я целыми днями таскал на себе грузы в два раза тяжелее.
        — Зачем?
        Чувствуя, как в висках стучит кровь, Лукас снова встряхнулся. Прошлое в прошлом, и хватит о нем думать.
        — Вставай. Я решил, что мы сегодня же вернемся в Арунтию.
        Но она его даже не услышала.
        — А, ну конечно, и как я только сразу не поняла? Ты военный, ну… или хотя бы бывший военный.
        Она попыталась подняться, но снова повалилась на кровать, предоставив ему возможность полюбоваться мокрым отпечатком роскошных ягодиц.
        — И сегодня я никуда не поеду, похоже, ты уже забыл, что обещал мне двадцать четыре часа. Я думала, что ты сдержишь слово, но, даже если и нет, завтра утром у меня назначена встреча, и ни пожар, ни потоп, ни ты не помешают мне на нее попасть.
        — Нас могут снова выследить.
        — Если эта слежка вообще была.
        Да что с этими женщинами не так? Почему они и глазом не моргнув готовы рисковать ради мужчин?
        — Ты вновь ставишь под сомнения мои слова? Если прямо сейчас объяснишь, что такого важного в этой встрече, я обещаю все обдумать.
        — Но ты и так уже дал мне слово!
        — И не задумываясь его нарушу, если эта цена твоей безопасности.
        — Ты серьезно?
        — Да. У тебя осталось пять секунд.
        Она уставилась на него широко открытыми глазами.
        — Четыре.
        — Я должна кое с кем встретиться.
        — Дальше. Три.
        — Я обещала и не могу просто взять и исчезнуть. Я должна с ней встретиться.
        — Два. С ней?
        — С Бэйли… Она будет в отчаянии, для нее это очень много значит. Пожалуйста, Лукас.
        Эти глаза…
        — Если ты в состоянии принять горячий душ, в ванной висит халат. А потом мы поедим, и ты нормально поспишь.
        — Так, значит…
        — Да, значит.
        Глава 5
        — Одна?  — уточнил он, радуясь, что все же сумел справиться с голосом, и взглянул на Клаудию поверх утренней газеты.
        — Да, я хочу пойти туда одна.
        — Не обсуждается. Либо я иду с тобой, либо ты никуда не идешь.
        Лукас терпеливо дожидался какой бы то ни было реакции, но сегодня утром он обнаружил не просто принцессу, а самую настоящую ледяную королеву.
        Темный костюм, собранные в пучок волосы… И куда только делась вчерашняя безвкусная лабораторная крыса. Доставленная из бутика дорогая одежда, сатиновая рубашка, наконец-то она выглядит как и положено особе королевских кровей. Такую не прижмешь к машине под дождем. И это замечательно.
        — Почему ты снова меня разглядываешь? Не ужели я так же отвратительно выгляжу, как и вчера?
        Он удивленно сосредоточился на ее лице. Ему кажется, или она обижена? Непривычный к женскому обществу за пределами кровати, Лукас не знал, как себя вести. Не знал? Dios, да он, как никогда, близок к панике. Его еще ни разу в жизни не просили обсуждать женскую внешность.
        Сложив газету, он положил ее рядом с чашкой кофе.
        — Я думал о том, как изящно ты выглядишь.
        — Изящно?  — Поднеся к губам карандаш, она слегка его куснула.
        — Si. Такой вид подобает вернувшейся в Арунтию принцессе.
        — Но я еще никуда не вернулась.  — Это замечание понравилось ей не больше, чем ему самому.
        Черт. Нужно было просто сказать, что она прекрасна и что он так и мечтает распустить роскошные волосы и погладить волнистые пряди.
        Настойчивые видения преследовали его всю ночь, и он так и не сумел сомкнуть глаза, до четырех утра сделал шестьсот приседаний, почистил пистолет, три раза принял душ и допросил парня из белого минивэна. Помощник притащил его в соседний номер ровно в полночь, и, как Лукас и подозревал, негодяй оказался репортером, причем их соотечественником.
        Но в общем, Клаудиа права. Она действительно еще не вернулась в Арунтию.
        — Наш рейс в три дня, так что у тебя достаточно времени сходить на встречу, разумеется, я буду тебя сопровождать.
        Отломив кусочек тоста, она наградила Лукаса полным презрения взглядом.
        Черт, похоже, она его ненавидит! Но так даже лучше, сам он теперь к ней точно не полезет. Вот только что-то ему подсказывало, что проблем она еще создаст предостаточно.

        — Да что с тобой не так?
        Резкий грубый вопрос заставил ее поежиться.
        Невидящим взглядом уставившись в стену приемной больницы Святого Эндрю, Клаудиа крепко стиснула кулаки.
        Он переживает, что доставит в Арунтию поврежденный товар? Наверное, если бы не было так больно, она бы засмеялась. Сколько же дней, недель и месяцев она мечтала выздороветь и стать идеальной. И все ради того, чтобы родители разрешили вернуться домой.
        Устало помассировав брови, Клаудиа вздохнула. Почему она не может просто забыть и двигаться дальше?
        — Клаудиа? Ответь мне!
        Повернувшись к Лукасу, Клаудиа молча прокляла мгновенно вспыхнувший внизу живота огонь.
        — Нет, Лукас, со мной все нормально, если не считать навязчивого желания тебя придушить.  — Еще пара дней в обществе этого человека — и она прочно подсядет на успокоительные.
        — Не переживай, здесь у нас с тобой полное взаимопонимание, принцесса. Так зачем мы все-таки сюда пришли?
        — Иногда я здесь работаю и…
        — Можно было догадаться,  — недовольно фыркнул Лукас.
        — Но сейчас работа ни при чем, я хотела сказать, что должна здесь кое с кем встретиться. С Бэйли. Так что если ты меня извинишь…
        — Подожди.  — Он схватил ее за запястье.
        Она разом почувствовала, как руку пронзило электричество, и попыталась высвободиться.
        — Пожалуйста, не хватай меня.
        Лукас мгновенно разжал пальцы.
        — Ты же понимаешь, я ни за что не причиню тебе боли.
        — Понимаю.
        — Bueno. Вот и хорошо.  — Лукас заметно расслабился.
        Глубоко вздохнув, Клаудиа впервые подумала о его непреклонной твердости, как о чем-то хорошем. Именно таким и должен быть воин, неустанно борющийся со злом.
        От одной мысли, что, возможно, он действительно сталкивался со злом, Клаудиа разом смягчилась.
        — У меня очень чувствительные запястья. Не бери в голову.  — «Просто от твоих прикосновений я впервые за очень долгое время чувствую себя по-настоящему живой. И это меня пугает».  — Ладно, я пойду.
        — Да, пойдем.
        — Мы? Нет, и это не обсуждается.
        Она ни за что не заставит Бэйли встречаться с незнакомцем. Слишком уж хорошо она для этого помнила бесконечную жалость окружающих.
        — Клаудиа, ты под моей защитой.
        — Можешь ты хотя бы на секунду забыть о своей дурацкой работе и дать мне всего один час, пока моя жизнь окончательно не пошла псу под хвост? Мне нужно кое с кем встретиться. Наедине. Неужели это так сложно понять?
        Прищурившись, Лукас пристально на нее посмотрел:
        — Этот человек так много для тебя значит?
        — Да. Пожалуйста, всего один час.
        В синих глазах что-то мелькнуло, но Лукас сразу же полностью закрылся.
        — Хорошо. Один час, Просто Клаудиа, не больше. Я буду ждать.
        — Спасибо.

        Чувствуя себя загнанным в клетку зверем и нетерпеливо расхаживая по отвратительно белому коридору, Лукас в очередной раз взглянул на часы. Один час семь минут тридцать шесть секунд.
        Dios, как же он ненавидел больницы! Он еще крепче сжал зубы. Да где ее, в конце концов, черти носят? И кто все-таки такая эта Бэйли? Любовница? Она сблизилась с женщиной?
        Сгорая от гнева и ярости, Лукас вдруг напрягся. А что, если она в опасности? Мгновенно подобравшись, он решительно направился к регистратуре. Ее личные дела его не касаются, но, если с ней что-нибудь случится…
        Немного лести и улыбка — вот и все, что ему понадобилось, чтобы узнать, где лежит некая Бэйли Митчелл.
        Не обратив внимания на лифт и желая хоть немного унять нервное напряжение, Лукас бегом бросился на седьмой этаж, но не успел он достигнуть цели, как в изумлении замер.
        Стоило ему лишь распахнуть дверь, как до него сразу долетели звонкие детские голоса, глаза невольно сосредоточились на пестро разукрашенных стенах, а в нос ударил резкий запах хлорки.
        Мгновенно напрягшись, Лукас лишь огромным усилием воли сумел удержать в себе съеденный на завтрак омлет из шести яиц. Последних двадцати лет как не бывало, и он снова оказался в аду.
        Не в силах ни о чем думать, он слегка пошатнулся и оперся о подоконник.
        «Вставай, парень. Я еще не закончил. Вставай, черт тебя возьми!»
        Взглянув на руки, он буквально видел, как с пальцев стекают тонкие струйки крови.
        «Соберись, Гарсия! Возьми себя в руки! Смирно!»
        Воздух. Ему нужен воздух. Глубоко вдохнув, Лукас отчаянно цеплялся за остатки сознания. Второй вдох, третий… Постепенно приходя в себя, он чувствовал, как успокаивается бешено бьющееся сердце, и вдруг до него долетел знакомый голос:
        — …и тогда храбрый рыцарь вытащил меч и вступил в великую битву с драконом, ибо он поклялся ее найти, и теперь его уже ничто не могло остановить. Ни люди, ни стены, ни жаркое пламя и убийственная ярость противника. Победив же ящера, рыцарь бросился по ступенькам на самый верх башни, где она спала в ожидании поцелуя…
        Клаудиа?
        Открыв глаза, Лукас двинулся на звук ее голоса.
        — И она была настоящей красавицей. Длинные светлые волосы, совсем как у тебя, огромные голубые глаза цвета безбрежного океана…
        — Как у меня?  — спросил тонкий голосок.
        — Именно.
        — Но меня-то уж точно целовать никто не захочет.
        — Храбрый рыцарь захочет, только сперва тебе нужно немножко подрасти. Принцесса же старше. И в ее возрасте твои глаза перестанут воспаляться, а запястья станут совсем как у меня.
        Пристально вглядываясь в палату сквозь стеклянную дверь, Лукас с невероятной отчетливостью ощутил, что ему не стоит здесь находиться. Судя по голосу, эта Бэйли оказалась всего лишь маленькой девочкой, а не женщиной, а сама Клаудиа в безопасности. И разумеется, облегчение он чувствует лишь из-за последнего пункта. Первый тут вообще ни при чем.
        Закатав рукава рубашки, Клаудиа сидела в изножье кровати, полностью закрывая свою собеседницу, и старательно вертела рукой, явно желая, чтобы девочка во всех подробностях разглядела ее запястье.
        Лукас сразу же вспомнил, как она все время теребила манжеты и как остро реагировала на любые попытки взять себя за руку.
        — Да я в любом случае не хочу целоваться с мальчишками,  — продолжала Бэйли.  — Клара из четвертой палаты говорит, что целоваться — это как заварной крем есть, а я крем ненавижу.
        — Крем?  — переспросила Клаудиа, и Лукас сразу же представил, как она при этом улыбается. Жаль только, что она сидела к нему спиной и он мог лишь представлять ее роскошные губы.
        — Но может, отец все-таки придет и…
        — Как же я тебя понимаю, дорогая,  — мягко вздохнула Клаудиа с какими-то совершенно не знакомыми ему нотками в голосе.  — Смотри, что я тебе принесла.
        Наклонившись, она потянулась к стоявшей на полу сумке, и Лукас наконец-то увидел девочку.
        Dios. Мгновенно отступив в сторону, он спрятался за стеной, чтобы не напугать крошечную малышку.
        — Кто это, Клаудиа?  — спросила девочка.
        Черт. Полностью расслабившись, Лукас постарался выглядеть как можно менее пугающим и наконец-то открыл дверь.
        — Доброе утро.
        Клаудиа мгновенно вскочила.
        — Лукас, что ты тут делаешь? Неужели так сложно хоть на час оставить меня в покое?
        — Si. Только прошел уже не просто час, а целый час и двадцать три минуты.  — Он посмотрел на Бэйли.  — Можно войти?
        — Нет,  — отрезала Клаудиа.
        — Да,  — кивнула девочка.
        — Раз это ваша комната, синьорина, ваше мнение важнее.
        Бэйли наградила его скромной улыбкой, но стоило Лукасу немного приблизиться к кровати девочки, как Клаудиа инстинктивно сжала кулаки и придвинулась чуть ближе.
        Да за кого она его принимает?
        Он озадаченно посмотрел на Клаудию и прочитал по ее губам беззвучную мольбу:
        — Не смотри слишком пристально.
        Кусочки мозаики под названием принцесса Клаудиа Верболт вдруг с резким щелчком встали на место.
        «…а запястья станут совсем как у меня».
        Похоже, эта девочка больна тем же, чем в свое время переболела сама Клаудиа.
        Сыпь и воспаление на локтях и запястьях, даже на вид нездоровая кожа, припухшие глаза… И судя по всему, она едва способна выбраться из кровати и не может нормально двигаться. Оценив ситуацию, Лукас решил, что у этой девочки серьезное мышечное истощение.
        Ему вдруг стало очень больно.
        Ведь, несмотря ни на что, девочка все равно оставалась весьма хорошенькой, и он легко мог представить, как из нее вырастет прекрасная женщина. Женщина, которая вместо простыни будет натягивать на запястья бесформенный халат.
        Madre de Dios. Ему стало плохо.
        Одно дело — читать о болезни краткую справку и совсем другое — воочию увидеть ее разрушительную силу.
        Тихонько кашлянув, он посмотрел на Клаудию:
        — Может, представишь нас друг другу?
        Не дрогнув под пристальным взглядом янтарных глаз, Лукас вступил в уже ставшее привычным противостояние воли. Противостояние, в котором ему не раз доводилось проигрывать, но на этот раз ставки были слишком высоки.
        Моргнув, Клаудиа отступила в сторону:
        — Бэйли, это Лукас. Лукас, это Бэйли.
        Огромным усилием воли оторвав взгляд от Клаудии, он с необычайной остротой понял, что ему не следует здесь находиться и что с каждой секундой его жизнь все сильнее и сильнее сплетается с жизнью загадочной арунтийской принцессы, а ведь его рабочие обязанности совсем не подразумевали какую-либо оценку ее прошлого, настоящего и будущего. Все, что от него требуется,  — это доставить ее домой целой и невредимой. Это его цель и его обязанность. И именно это он обещал королю.

        Когда Клаудии наконец-то удалось справиться с удивлением, Лукас взглянул на нее слегка приподняв бровь, потому что самому ему никак не удавалось подобрать тему для разговора с маленькой девочкой. Но стоило ему только сказать что-нибудь хорошее и приятное, как по всему ее телу прокатывалась волна тепла и нежности.
        Черт, так странно. Все это хорошо для Бэйли, но ужасно для нее самой. Как же ей хотелось ненавидеть этого человека за то, что он бесцеремонно ворвался в ее жизнь, едва ли не мгновенно лишив той независимости, что она добивалась годами, за то, что он пытается оторвать ее от Бэйли и бросить на съедение волкам.
        Она еще не встречала в жизни настолько противоречивого и непонятного человека. Заносчивый, невыносимый, заботливый.
        — Бэйли, нам пора идти,  — объявила она, чувствуя, как сердце разрывается напополам.  — Пару недель я не смогу тебя навещать, но потом я обязательно вернусь.
        Глядя в огромные голубые глаза девочки, она искренне надеялась, что малышка верит ее словам. Потому что на собственном опыте знала, что эта фраза «я обязательно вернусь» способна неделями греть сердце, но, если произнесший ее человек так и не придет, она же способна превратить твою жизнь в ад.
        Бэйли едва заметно улыбнулась.
        — Обещаю, я вернусь. И не просто, а с замечательным подарком, и я буду писать. Мы сможем обмениваться электронными письмами, помнишь, как я тебе показывала?
        Схватив пиджак, Клаудиа повторяла про себя словно заклинание:
        «Три недели. А потом у меня будут деньги, и я наконец-то смогу закончить начатое, и каждый день стану ее навещать. Всего три недели».
        Ничего не видя, она со всех ног бросилась по коридору и вниз по лестнице, стараясь не думать, что будет, если оступится и упадет.
        — Клаудиа, не беги!
        Чтобы ее догнать, Лукасу потребовалось всего пара секунд.
        — Может, хватит уже мне приказывать?  — тяжело выдохнула она, преодолевая очередной лестничный пролет.
        — Клаудиа, я понимаю, что…
        — Ты не имел права туда врываться!
        — Время поджимает.
        — Тогда зачем… ты истратил целых двадцать… драгоценных минут… на пустые разговоры?  — прошипела она отрывисто, все ускоряя и ускоряя шаг.
        — Dios, Клаудиа, не беги ты так, еще упадешь. Я понимаю, ты немного взволнована…
        — Взволнована?  — Оказавшись на очередном лестничном пролете, она резко остановилась.  — Ты хоть представляешь, сколько человек ее навестит, пока меня не будет?
        Ничего не отвечая, Лукас лишь молча на нее смотрел. Черт, да он даже не запыхался!
        — Ее мать умерла, когда Бэйли заболела, а отец работает на буровой вышке и очень редко приходит.  — Ее саму навещали еще реже, но Лукаса это не касается.  — Только зачем я тебе все это рассказываю? У тебя же нет чувств! Как ты можешь понять, что я сейчас ощущаю?
        Отступив назад, она уперлась спиной в стену, но Лукас заставил себя остаться на месте.
        — Ты права, сам я ничего не чувствую, но это не мешает мне видеть, как тебе тяжело все это дается. И теперь я гораздо лучше кое-что понимаю, но не забывай, что у тебя есть и другие обязанности, а через три недели ты сможешь к ней вернуться.
        — Да засунь ты свои королевские обязанности туда, где никогда не светит солнце, хорошо?
        Лукас потер переносицу, и Клаудиа только сейчас обратила внимание на этот без конца повторяющийся жест.
        — Так элегантно, даже почти возвышенно.
        — Решил стать моим учителем изящной словесности? Была у меня как-то такая учительница, но она и трех дней не выдержала.
        — Неудивительно. Дай попробую угадать. Ты ее отпугнула?
        — Вероятно. Попробовал бы ты хоть денек побыть чужеземной принцессой в лондонской больнице среди детей, что рассказывают тебе сказки о кудесницах, когда ты спрашиваешь у них про лестницу.
        Лукас нахмурился:
        — О кудесницах?
        — Именно. Как видишь, ее представления о помощи были весьма схожи с твоими.
        Одинокая и напуганная, она буквально задыхалась от страха и нетерпимости окружающих, насмехавшихся над ее королевским происхождением. И тогда Клаудиа сделала единственное, что было в ее силах,  — скрыла свое прошлое, да и в любом случае она готова была на все, лишь бы забыть и выкинуть из головы обиду и горечь. Вот только теперь они хотят, чтобы она вернулась.
        — Я понимаю, что тебе больно, и, если тебе станет легче, можешь смело меня ударить. Изо всех сил. Только не сдавайся. Возьми себя в руки.
        Одним шагом преодолев разделявшее их расстояние, он смахнул падавшую ей на лоб прядку, и в его глазах было столько сочувствия, что она не выдержала и действительно его ударила. Всего один раз — и совсем легонько.
        А потом закрыла глаза и едва не упала от переполнявшей все ее существо боли, но Лукас осторожно подхватил ее на руки, прижал к твердой мускулистой груди, словно она вообще ничего не весила, и понес вниз.
        — Отпусти,  — сразу же запротестовала Клаудиа.
        — Не дергайся. И впредь советую больше думать о гордости и рассчитывать силы. В следующий раз, вместо того чтобы бегать по ступенькам больными ногами, просто дождись лифта.
        — Так ты еще и телепат?  — Ей уже почему-то расхотелось сопротивляться.  — Бог ты мой, как же я тебя сейчас ненавижу!  — шепнула она, кладя голову на его крепкое плечо. Какой же он все-таки сильный… и навязчивый… и вообще…
        — Хорошо,  — выдохнул он едва слышно и прижал ее к себе чуть крепче.
        Так крепко, как еще никто и никогда ее к себе не прижимал. Даже в детстве.
        Расслабившись, Клаудиа глубоко вдохнула сандаловый аромат и обняла Лукаса за шею. Чувствовала ли она себя хоть раз в такой безопасности? Как же просто было бы к этому привыкнуть… Просто и глупо. Невыносимо глупо.
        Поддавшись порыву, она легонько потерлась носом о его шею, и все ее тело мгновенно пронизала такая сладостная дрожь, что она сразу же повторила эксперимент.
        — Клаудиа,  — напряженно выдохнул Лукас таким хриплым голосом, словно ему срочно нужно было выпить стакан воды.
        Да и самой ей тоже что-то было нужно. Вот только явно не вода.
        Так странно… Она еще ни разу в жизни не испытывала ничего подобного.
        Набравшись смелости, она слегка приподняла голову:
        — Лукас?  — Ее губы замерли всего в нескольких сантиметрах от его губ.
        — Не надо, я не могу…
        — Но почему?
        Она подалась чуть вперед, но он мгновенно перехватил ее поудобнее. Ничего не понимая, она смахнула с лица выбившуюся прядку и пристально на него посмотрела, чувствуя, как его рука крепко сжимается у нее на затылке, посылая сквозь ее тело сладостные волны дрожи.
        — Какая же ты все-таки храбрая,  — выдохнул он, разглядывая ее горящими, как два сапфира, глазами.
        Все его тело напряглось, словно внутри его шла невидимая битва, но стоило ему слегка ослабить хватку, и Клаудиа сразу же поняла, что проиграла.
        Нет! Она отчаянно ухватила его за рубашку и изо всех сил потянула на себя, а спустя секунду почувствовала, как он перестает сопротивляться, и его губы с хриплым стоном наконец-то накрыли ее собственные, обжигая пламенным жаром.
        И она вдруг впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему живой, а все тело содрогнулось от невыносимой полноты чувств.
        Жадно впиваясь ей в губы, крепко прижимаясь к ней мускулистым телом и умело действуя губами и языком так, что она мгновенно растаяла в его руках.
        Закрыв глаза и судорожно впившись пальцами ему в плечи, она прижималась к Лукасу всем телом, растворяясь в ласках и восхитительных ощущениях, чувствуя, как с каждой секундой кровь в жилах бежит все быстрее, а внизу живота растекается расплавленное пламя, пробуждая такое сладостное томление, о существовании которого она раньше даже и не подозревала. И чем больше в ней раскрывалось новых красок и граней, тем сильнее ей хотелось продолжения.
        Поглаживая мужские мускулистые плечи, она провела пальцами по крепкой шее, пробежалась по ушам, погладила густые темные волосы…
        Приглушенно застонав, Лукас чуть крепче сжал ее в своих руках.
        И она впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему желанной.
        Умелые губы продолжали жадно ее ласкать, а сильные руки начали собственное исследование, поглаживая ее бока, бедра, талию… А когда большие пальцы легонько скользнули по ее грудям…
        Бог ты мой!
        А ведь она даже не представляла, что такое бывает. Глупые фантазии не шли ни в какое сравнение с реальностью, даже вчерашние, когда она лежала в кровати, зная, что Лукас сидит в соседней комнате, и мечтала, как он разбудит ее поцелуем, представляя на себе вес его огромного тела…
        Потерявшись между сказкой и реальностью, Клаудиа инстинктивно прижалась к нему бедрами, чувствуя, как в живот упирается твердая горячая плоть. Только сейчас по-настоящему осознав, что происходит, она тихонько застонала и прижалась к нему еще крепче.
        А Лукас сразу же замер и оторвался от ее губ, обдав жарким, влажным дыханием.
        — Клаудиа? Dios…  — протянул он, прижимая ее к себе еще крепче.  — Нам нельзя здесь оставаться.
        Ничего не отвечая, она лишь зарылась лицом ему в плечо.
        Зачем она вообще его поцеловала? Что на нее нашло? Сперва она разбушевалась, как какая-то истеричка, а потом…
        Бог ты мой.
        Выбравшись из больницы и вновь оказавшись среди шумного Лондона, Клаудиа попыталась прийти в себя.
        — Клаудиа, случившееся…
        Он смотрел куда-то поверх ее плеча, и она вся внутренне собралась и крепко зажмурилась.
        Пожив в студенческом общежитии, она привыкла притворяться глухой, но попутно кое-что узнала о сексе. И отлично знала, как часто люди врут из жалости, не желая обижать, а самой ей, похоже, достался аналогичный поцелуй. Из жалости. От этой мысли ей стало физически больно. Но при этом она не могла забыть восхитительно твердую плоть, прижимавшуюся к ее животу. Вот только разве она не успела насмотреться, как сокурсники легко и непринужденно порхают из одной кровати в другую? Для мужчин секс — это всего лишь секс, пока он не несет за собой никаких обязательств, а игра стоит свеч.
        — Мне не следовало этого делать.
        — Верно. Не следовало. Во всяком случае, из неверных побуждений.
        К чему это все? Не желает она слушать никаких отговорок.
        — Не переживай, ничего особенного же не случилось. Верно?
        — Верно.
        — Ну и давай продолжать так, словно вообще ничего не было.  — Она чувствовала на себе пристальный взгляд синих глаз.  — Просто захотелось попробовать.
        — Que?
        — Целоваться.  — Не хватало еще, чтобы он решил, что она к нему что-то чувствует.  — Оказалось даже лучше, чем я ожидала.
        Он удивленно моргнул.
        Клаудиа улыбнулась.
        — Это был твой первый поцелуй?
        — Да.  — Ему явно потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное.  — И как, я все правильно сделала? Хочу знать на будущее.
        Лукас как-то сдавленно кашлянул.
        — Si,  — выдохнул он слабо. Слишком слабо на ее вкус.
        Что ж, похоже, он всего лишь решил изобразить из себя джентльмена. Вот только она никогда не переносила жалости.
        Она машинально потерла губы. Что же не так? Слишком слабо отвечала? Или, наоборот, слишком сильно? Слишком много языка? Недостаточно широко открывала рот? Для нее все было просто волшебно, но…
        Черт, он же снова разглядывает ее губы.
        Клаудиа резко отдернула руку.
        — И как, было все так, как ты и надеялась?
        Улыбнувшись, она попыталась разрядить обстановку:
        — Неплохо. И совсем не похоже на заварной крем.
        Глава 6
        Никогда не целовалась.
        Устроившись в комфортабельном салоне частного самолета, Лукас глотнул кофе, стараясь смыть с губ вкус Клаудии. Поставив чашку на стол, он взглянул на наконец-то устроившуюся в кресле принцессу.
        Она с головой ушла в работу, а Лукас задумчиво наблюдал, как она поправляет очки и что-то царапает в блокноте.
        «И как, я все правильно сделала?»
        Лукас потер лицо руками. Первый поцелуй, в который она вложила всю душу, не оставил и камня на камне от его хваленого самообладания.
        О чем он только думал, поцеловав ее? Наверное, он просто не думал. А если и думал, то явно не той головой. Всего одно прикосновение, и он полностью лишился контроля. А ведь ему вообще нельзя было к ней и пальцем прикасаться.
        Вот только стоило ему взглянуть в полные боли глаза, и он не выдержал.
        И даже решил, что она, так же как и он сам, полностью растворилась в том поцелуе. Только не дав потешить свое эго, она быстро растоптала эту иллюзию. Нет, нет и нет! Она всего лишь захотела попробовать! Madre de Dios, и кто же он для нее? Всего лишь очередной эксперимент? И для нее все было всего лишь «неплохо»! Тогда как сам успел свалиться в глубочайшую в мире пропасть и воспарить на небеса!
        И если она сумела сотворить с ним такое лишь одним поцелуем, то на что она способна, скинув одежду? Лукас всегда весьма спокойно реагировал на женщин и четко себя контролировал, но, только представив, как вонзится в ее прекрасное тело, разом почувствовал возбуждение.
        Подавив стон, Лукас оторвался от роскошных форм. Даже если забыть, что она его текущее задание, он все равно раз и навсегда твердо решил ничем себя не ограничивать и не создавать в жизни лишних сложностей. И менять свою точку зрения не собирался. А вступать в отношения и отдаваться на волю чувств — это все равно что добровольно напрашиваться на пулю убийцы. Чувства несут в себе слабость. Поэтому Лукас давно сосредоточился на работе и изо всех сил боролся за основополагающие понятия своей жизни — за справедливость, честь и долг — единственным известным ему способом. С пустотой в груди.
        А Клаудиа, как и любая другая женщина, заслуживает гораздо больше, чем пустую оболочку.
        Задумавшись, он механически поглощал обед, пока Клаудиа вдруг не вернула его к реальности, с размаху бросив перед ним журнал.
        — Что это?  — вопросила она, упершись руками о стол, пока Лукас старательно отводил глаза от треугольного выреза ее рубашки.
        — Журнал.  — Напрягшийся член болезненно уперся в ширинку.
        — И за все это время ты так и не удосужился рассказать, зачем я в действительности понадобилась родителям?
        Радуясь, что она сама напомнила о родителях и долге, Лукас слегка поерзал в кресле.
        — Они хотят тебя видеть. Это главная причина.
        — Нет. Они хотят продемонстрировать всему миру идеальную семью на главном торжестве десятилетия.  — Она сжала дрожащие пальцы в кулак.  — Вечеринка?
        — А что плохого в вечеринках?
        — Им нужна принцесса, а я уже давно не такая, и не могу быть тем, кем они хотят меня видеть. Ты сказал, что…
        — Ты можешь быть кем захочешь. За последние двадцать четыре часа я уже успел насмотреться на столько версий Клаудии, что совсем в этом не сомневаюсь.
        Ледяная дева, соблазнительная учительница, мать Тереза, уязвимая хрупкость… А еще неутомимая исследовательница, решившая познать поцелуй. Dios, неудивительно, что он сам себя не узнает в ее обществе. В ее обществе здравому смыслу не место.
        Следуя за курсом самолета, его живот ушел куда-то вниз.
        — Пристегни ремень, принцесса.
        Рухнув в соседнее кресло, она взглянула на него с нескрываемой паникой.
        — А мы не можем немного полетать?
        Дрожащими пальцами Клаудиа попыталась застегнуть ремень, но после пары неудачных попыток Лукас легонько оттолкнул ее руки и сам застегнул пряжку.
        — Нет. Что с тобой?
        — Пожалуйста, поверни самолет, я не смогу. Верни меня домой.
        Именно этим он и занят. Возвращает ее в настоящий дом, а не в какую-то богом забытую лачугу в Лондоне.
        — Уже слишком поздно.
        — Пожалуйста, я же знаю, что тебе все под силу. Тонкие пальцы судорожно сжались на его предплечье.
        — Нет, я…  — Он вдруг задохнулся, вспомнив другое время, другое место и другую женщину. Женщину, которая с ужасом в глазах также молила ее спрятать.
        Невероятно хрупкую женщину, которая всю жизнь пряталась от мира.
        Он вдруг резко все осознал.
        Вот она какая, настоящая Клаудиа Верболт. Она так же прятала от мира свои тайны и уязвимость, как и его мать. Как женщина, которая в нем нуждалась и которую он подвел.
        — Пожалуйста, Лукас, умоляю тебя, отвези меня домой.

        Всю дорогу отвлекаясь на Лукаса, Клаудиа даже не задумывалась, что почувствует, ступив на землю Арунтии. А теперь она точно знала. Земля разом ушла из-под ног, а сама она полетела в бесконечную пропасть.
        Зарытые же в самых дальних уголках памяти воспоминания разом ринулись на поверхность, награждая ее целой серией все более и более болезненных ударов.
        Наверное, несмотря ни на что, она все еще продолжала надеяться, что родители были готовы на все, просто чтобы ее увидеть. Даже прислали здоровенного нахала, предложившего ей три с половиной миллиона фунтов, просто чтобы она была счастлива. Какая же она все-таки дура… Им нужна принцесса Клаудиа, а она кто угодно, только не эта принцесса. Она не готова. Совсем не готова. Больше всего ей сейчас хотелось вернуться домой и, свернувшись калачиком, думать о работе. Потому что работа — это единственное светлое пятно в ее неудавшейся жизни и единственная вещь, в которой она действительно хороша. А еще на работе ее никто не трогает. И там она в безопасности.
        Клаудиа почувствовала резь в животе.
        — Dios, ты вся дрожишь. Успокойся, все будет хорошо, семья о тебе позаботится.
        Не выдержав, она безрадостно рассмеялась. Родительская поддержка? При всем желании она просто не могла себе ее представить.
        — Лукас, ты даже не представляешь, о чем говоришь.
        Он нахмурился:
        — Ну так расскажи мне.
        Но как? Он же работает на корону и явно уважает ее родителей. Даже восхищается, а значит, всегда и во всем примет их сторону. С тем же успехом она может выпрашивать сочувствия у камня.
        — Меня слишком долго тут не было.  — Чувствуя, как самолет коснулся земли, Клаудиа судорожно вцепилась в подлокотники кресла, осторожно выглянула в окно и увидела целую армию фотографов с камерами на перевес.  — Я не могу. Не могу! Извини, пожалуйста, скажи им, что это я во всем виновата. Скажи, что испробовал все методы, но я безрассудная эгоистка и…
        Ухватив ее за подбородок, Лукас посмотрел ей прямо в глаза:
        — Успокойся. Машина подъедет к самому трапу. Выше голову, пусть все увидят возвращение прекрасной принцессы.
        — Нет, они будут нас преследовать, как раньше, и…  — Она разом вспомнила вспышки фотокамер и мать. И пронзительный крик.  — Кажется, меня сейчас вырвет.
        — Как раньше?  — переспросил Лукас, но она ни чего не ответила.  — Не волнуйся, они не смогут к нам подойти. И никто не будет нас преследовать. Успокойся, я здесь — и все будет хорошо. Ты в безопасности, обещаю, я никому не позволю тебя обидеть.
        Прикрыв глаза, она вновь представила, как его губы ласкают ее собственные. Рядом с ним она забывала обо всем на свете. Рядом с ним она действительно чувствовала себя в безопасности. Вот только…
        — А что будет, когда ты доставишь меня во дворец и с рук на руки сдашь охране?
        Лукас резко убрал руку:
        — Тебя станут охранять лучшие из лучших. Я лично за этим прослежу.
        — Нет, я хочу тебя и только тебя. И вообще, это ты меня сюда притащил.
        — Хорошо, я возьму обеспечение безопасности на себя. Устроит?
        — Устроит. А еще я остановлюсь у тебя.
        — Что?
        — Таково мое условие. Есть же у тебя дом? И свободная комната?
        — Но не можешь же ты всерьез этого требовать!
        — Еще как могу. Или я остановлюсь у тебя, или разворачивай самолет!
        Глава 7
        — Надо же, похоже, главе Агентства национальной безопасности неплохо платят. Если не считать экономки Марианны, порог его дома еще не переступала ни одна женщина. И теперь он понял почему. Только женщины могут так бесцеремонно вторгнуться на твою территорию и постоянно отвлекать, не давая толком сосредоточиться. И для этого им даже не нужно ничего делать. Достаточно просто присутствовать.
        Вздохнув, Лукас подумал, что лучше уж стоять лагерем с двадцатью мужчинами, чем один день терпеть рядом с собой Клаудию.
        — Куда ни глянь, везде стекло. Я чувствую себя словно золотая рыбка в огромном аквариуме.
        Точно. Лукас уже давно понял, что она предпочитает каменные стены, как две капли воды похожие на те стены, что она возвела внутри себя. Сперва ему казалось, что уязвимость — это всего лишь маска. Но он ошибся. Мнимая маска оказалась истинной сущностью, а все ее действия и привычки были направлены лишь на то, чтобы бороться с непрошеными вторжениями. Так что, учитывая незаурядные умственные способности Клаудии, неудивительно, что до сих пор никому так и не удалось пробиться сквозь ее оборону.
        У Лукаса не было ни малейшего желания пускать женщин в свой дом, а уж тем более приводить сюда Клаудию, но она просто не оставила ему выбора. Не тащить же ее силой во дворец…
        — Как же все это не похоже на то, чего я ожидала,  — протянула Клаудиа, проводя пальцем по раме картины.  — Кажется, нечто подобное я видела в Лондонской национальной галерее.
        Склонив голову, она разглядывала шедевр, явно понимая его истинную ценность. Только покупая портрет, Лукас думал не о деньгах, не о выгодном вложении и даже не о художнике. Его интересовал лишь изображенный на картине человек.
        — А чего ты ждала?
        Повернувшись к нему, она смущенно улыбнулась:
        — Не знаю, что-нибудь вроде типичной холостяцкой берлоги. Огромный телевизор, пустые коробки из-под пиццы, россыпь…  — Не договорив, она резко смутилась и покраснела.
        — Россыпь чего?
        — Я хотела сказать, россыпь журналов в духе «Плейбоя», но я же не знаю, может, у тебя девушка есть.  — Закусив губу, она почесала голень носком второй ноги.  — И если подумать, мне следовало об этом спросить прежде, чем це…
        — Я не встречаюсь с женщинами,  — резко оборвал ее Лукас. Лучше все сразу расставить по своим местам. Потому что если он поцелует ее здесь, то остановиться уже не сумеет.
        — Совсем?
        — Совсем. Так же как и ты, я живу лишь ради работы, и у меня нет ни времени, ни желания с кем-либо встречаться.
        Постель он делил лишь на час с теми женщинами, что знали правила. Вот только Клаудиа не смогла бы их принять, даже если ее с размаху огреть сборником правил по голове.
        — Что ж, похоже, у нас есть еще кое-что общее.
        — И что же это за «кое-что»? Что-то мне ничего в голову не приходит.
        — Ты ценишь свою частную жизнь и мало рассказываешь о себе.
        — При моей работе это и не нужно.  — Лукас понимал, что ведет себя слишком резко, но ничего не мог с этим поделать. Она должна понять и принять его позицию. Он пустил ее под свою крышу, но это еще не значит, что она имеет право лезть в его жизнь.  — У тебя есть неделя. Семь дней и семь ночей. Твой отец не стал спорить и готов дать тебе время привыкнуть и освоиться.  — Когда король все это говорил, в его голосе было столько облегчения, что Лукас сразу понял, что для него главное: дочь оказалась на родной земле. А поместье Лукаса ничем не уступало Форт-Ноксу, так что тут их точно никто не потревожит.
        Только все это не решало главной проблемы. Той самой, что стояла сейчас прямо перед ним, упрямо надув губки и сексуально выставив бедро.
        — Первым же делом завтра с утра мы навестим твоих родителей.
        — Завтра?
        — Si. Должна же ты наконец увидеть свой настоящий дом.
        Лукас не сомневался, что стоит ей лишь увидеть истинное величие своего наследия, как она сразу же осознает всю важность лежащего на ней долга.
        А еще, раз она говорит, что ей сложно с людьми, ему придется что-то с этим сделать. Потому что иначе она и дальше пожелает оставаться у него, а три недели под одной крышей с этой женщиной он точно не выдержит.
        Чем скорее она обретет уверенность в себе, тем быстрее она исчезнет из его жизни.
        Исчезнет.
        Лукас постарался не обращать внимания на резкую боль в груди, сосредоточившись на предстоящей работе. Он должен одну за одной преодолеть все возведенные ею преграды, поочередно проработав и развеяв каждый страх.
        — Предупреждение: сразу забудь о папарацци и не переживай, ты в полной безопасности. Когда-то здесь и вправду был высокий уровень преступности, даже слишком высокий, но все это в прошлом.  — Лукас старательно проследил, чтобы его голос даже не дрогнул.
        — С тех пор как ты ею занялся?
        — Exactamente. Добро пожаловать домой, Просто Клаудиа.

        Чем ближе они подлетали ко дворцу на живописном утесе, где прошло ее детство, тем сильнее билось ее сердце.
        Кремовые стены, причудливые башенки с острыми шпилями… Все как в Диснейленде, за одним маленьким исключением: счастливые концовки бывают лишь в сказках.
        Она столько лет боролась за свободу и независимость, но в итоге все равно сюда вернулась. Родители послали Кинг-Конга за Фэй Рей, и у нее не осталось ни единого шанса, а теперь все ее чувства отчаянно кричали, что, стоит лишь вновь оказаться в замке, она уже никогда не сумеет из него выбраться.
        Стараясь убедить себя, что все это глупости и пустые страхи, она заставила себя глубоко вдохнуть.
        Выбравшись из военного вертолета, она гордо выпрямила спину, натягивая привычную железную маску, но где-то в глубине души отлично понимая, что отдала бы все, лишь бы Лукас крепко сжал ее руку, питая своей немереной силой.
        Только этого никогда не будет.
        Кроме нее самой, у нее никого нет. И никогда не будет.
        Стоило же ей очутиться в материнских покоях, как ее сразу затошнило, а в нос ударил запах лаванды.
        Сама же Марисса Верболт, в элегантной юбке, черной шифоновой блузке и с идеально уложенной прической, так и излучала величие. Клаудиа плотно прижала руки к бокам, чтобы нечаянно не взъерошить собственные волосы и не натягивать без конца рукава на запястья.
        — Клаудиа, наконец-то, позволь мне на тебя взглянуть.  — От спокойного, сдержанного голоса так и веяло ледяным холодом.
        Вспышка негодования пронзила ее насквозь, на мгновение пригвоздив к полу. Когда-то эта женщина не выносила одного ее вида. Брезговала прикасаться. Но сейчас Марисса решительно взяла ее за предплечья, и какой-то части Клаудии, где до сих пор жила маленькая, всеми брошенная девочка, показалось, что она ее обнимет. И ей безумно этого хотелось. Хотелось знать, что ее любят и ждут. Но мать лишь пристально оглядела ее огромными янтарными глазами, словно хотела убедиться, что ее можно выставить перед тысячной аудиторией.
        — Я очень рада тебя видеть, Клаудиа. Смотри, Генри, наша дочь наконец-то вернулась домой.
        Прикусив язык, она поборола порыв сказать, что ее дом остался в Лондоне, и, затаив дыхание, дожидалась, пока заговорит отец.
        — Как раз вовремя. Хорошая работа, Лукас.
        Не обращая внимания на разрывающееся на куски сердце, Клаудиа старательно улыбнулась, глядя на Генри Верболта с бумагами в руке и Лукаса. С годами отец погрузнел, но поседевшие волосы слегка смягчили грозный вид монарха.
        — Доброе утро, отец.
        — Buenos dias, Клаудиа.  — Она вдруг с удивлением уловила облегчение в глазах цвета стали. Но чем оно вызвано? Тем, что с ней все хорошо, или тем, что она вернулась и может исполнять свои обязанности? Сможет ли она когда-нибудь узнать правду? Глубоко вдохнув, Клаудиа сосредоточилась на Лукасе.
        — Садись, выпей чаю.
        Голос матери лишь слегка потеплел, но Клаудиа все же послушно уселась на золотистый диван в полоску.
        Слуги уходили и приходили, украдкой косясь в ее сторону, и с каждым новым взглядом ей все сильнее и сильнее хотелось прикоснуться к лицу. Просто чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Буквально дрожа от переполнявшего ее желания, она, сцепив пальцы на коленях и отчаянно борясь с неуместным жестом, спиной чувствовала пристальный взгляд Лукаса. Неужели он думает так же, как мать? Так же, как все остальные? Считает, что она не принадлежит этому миру?
        — Бал состоится уже в следующую субботу,  — объявила мать,  — а тебе еще нужно выбрать платье.
        Мысленно поправив маску, Клаудиа так же мысленно пронзительно закричала. Даже если они и вырядят ее, как фарфоровую куклу, мишура и блестки все равно не смогут скрыть ее истинную натуру.
        Интересно, а чувствует ли она сейчас хоть что-то? И чувствовала хоть что-то в тот день, когда сказала, что Клаудиа перестала быть красивой? В тот день, когда родились ее самые страшные кошмары и тот ужас, что в итоге стал приговором, отправившим ее в изгнание? Может, мать и не помнила тех отвратительных вещей, что делала и говорила, но сама Клаудиа никогда их не забудет.
        — Ну а когда ты окончательно освоишься и переберешься во дворец, мы обсудим планы на будущее.
        Резко выпрямившись, Клаудиа приготовилась держать оборону.
        Будущее? Ее будущее и ее жизнь в Лондоне.
        — Мам, у меня всего три недели отпуска.
        — Давай не будем накладывать на себя лишние ограничения, главное, что ты дома и мы можем снова сблизиться.
        Снова? Клаудиа сильно сомневалась, что мать помнила ее первые шаги или любимую книжку.
        — У нас есть на это всего пара недель,  — резко отрезала Клаудиа. Она ни за что не лишится той свободы, за которую годами боролась.
        — Андалина вернется завтра из Нью-Йорка,  — невозмутимо продолжала мать,  — а Люциана послезавтра из Сингапура. Наконец-то вы все втроем встретитесь.  — Ей кажется, или голос матери полон искренней радости?  — Покажем стране, какая мы дружная семья.
        Ну конечно. Ее оторвали от важной работы и спасения сотен жизней, чтобы поиграть в счастливую семейку. Но по сестрам она действительно соскучилась… Только разве сумеет она играть на равных с прославленными красавицами, не сходящими с обложек журналов?
        Но не успела она еще ничего сказать, как краем уха услышала, как Лукас прощается с отцом.
        Он уходит? Бросает ее на съедение волкам? Но почему? Не хочет и дальше терпеть ее под своей крышей или… Или отец настоял, чтобы она осталась во дворце?
        — Ваше королевское высочество?
        И вот снова этот титул. Больше никакой Просто Клаудии.
        Затаив дыхание, она смотрела на великолепного мужчину, молча моля его о снисхождении. «Что угодно, только не бросай меня здесь!» — выкрикнула она мысленно.
        — Пойдем, нам пора.

        Направляясь к вертолету, Лукас старательно следил за длиной шага. Не самая простая задача для такого длинноногого человека, как он, но он отлично понимал, что Клаудиа на пределе. Даже несмотря на то, что она упорно не снимала свою излюбленную маску. Dios, а он-то ждал радостного воссоединения и счастливых объятий.
        Прерывистый стук каблуков за спиной заставил его остановиться.
        — Не забывай дышать, Клаудиа.  — Схватив за плечи, он прижал ее к стене и резко отстранился. Что угодно, лишь бы не прижимать ее к себе. И без этого уже все слишком запуталось. Только это не мешало ему по глазам видеть, что она тоже его хочет.
        — Почему ты убегаешь?
        — Никуда я не убегаю. Нам же пора, ты забыл?
        — Точно.  — Он провел рукой по волосам.  — Сначала успокойся, а потом рассказывай.
        Прикрыв глаза, она легонько стукнула затылком по каменной стене.
        — Бог ты мой, Лукас, чего ты от меня хочешь? Ты хотел, чтобы я сюда пришла, вот я и пришла, чего тебе еще надо?
        — Нет, ты пришла сюда, как того хотели твои родители.  — Но в этой встрече не было ни объятий, ни слов радости. Один лишь долг. И хотя Лукас и ставил долг превыше всего, он не мог не питать к ней сочувствия. Особенно после всего, что ей пришлось пережить.
        Она невесело рассмеялась:
        — Да, только есть одна маленькая деталь, что все портит. Того человека, что им нужен, в принципе не существует. Как по-твоему, похожа я на принцессу? Очевидно же, что нет. А что, если я опозорю их перед всем миром? Сделаю какое-нибудь неловкое замечание королю дружественной державы? Просто буду выглядеть как расфуфыренная идиотка в пестрых тряпках?
        — Посмотри на меня,  — потребовал Лукас.
        Не дождавшись никакой реакции, он осторожно ухватил ее за подбородок и аккуратно развернул ей голову так, чтобы янтарные глаза посмотрели прямо на него. И он чуть не утонул в этих полных боли глазах.
        — Больше никаких отговорок. Поверь в себя. Поверь, что ты способна на все. Делай так же, как я.
        — Как ты?
        — Да. Знаешь, как тебя называют? Потерянной принцессой. И они правы. Потому что ты все еще потерянная. Стоило мне увидеть Бэйли, и я сразу понял, что ты пытаешься спрятаться от всего мира. Но это неправильно. Тебе пора вырваться на свободу и показать всем, какая ты на самом деле.
        — Стоило мне сюда вернуться,  — он ощущал бьющуюся у нее на шее жилку,  — и мне снова двенадцать. Мне плохо. И холодно.
        Лукас почувствовал, как здоровенный кулак с размаху саданул его в живот.
        — У тебя с этим местом связаны плохие воспоминания.  — Вот только он в любом случае не имеет права лезть в отношения королевской семьи.  — Но все это в прошлом. Ты давно выздоровела, и пусть тебе и пришлось непросто, но ты справилась и нашла свой путь в жизни. Ты взрослая, успешная и невероятно умная женщина. Гордись тем, чего тебе удалось достичь.  — Лукас вдруг понял, что слегка поглаживает ее большим пальцем по щеке.  — Гордись своим храбрым сердцем.
        — Не чувствую я никакой храбрости,  — шепнула Клаудиа.  — Я чувствую себя маленькой и потерянной. Я знаю, кем была дома, знаю свою работу, но здесь… Я не могу быть одной из них. Просто не знаю как.
        Отстранившись, Лукас потер шею:
        — А я, по-твоему, знаю? Сам я родился в бесконечно далеком от всего этого мире.
        — Но отлично здесь себя чувствуешь.
        — Si. Мне многому пришлось научиться.  — И лишь это учение дало ему силы бороться и двигаться дальше.  — Соберись. Нельзя впускать в сердце страх.
        — Я не боюсь, я…  — Закусив губу, Клаудиа нахмурилась.  — А может, и боюсь. Немного. Но ты сам сказал, что я плохо выгляжу. Мне бесконечно далеко до ее элегантности. Даже до сестер, я никогда не сумею с ними сравняться.
        Лукас наградил ее своим фирменным взглядом:
        — И куда же делась та женщина, что еще вчера говорила, что нет ничего невозможного?
        Клаудиа слабо улыбнулась:
        — Не знаю.
        — Тогда давай ее поищем.
        Глава 8
        Любуясь цветущими апельсиновыми рощами, что проносились за окном лимузина, Клаудиа втянула сладкий аромат.
        — А я уже и забыла этот запах.
        — Зато теперь вспомнила. Но это еще ничего, а вот весной, когда они благоухают в полную силу, даже дышать трудно.
        Украдкой разглядывая Лукаса, Клаудиа подставила лицо утренним лучам солнца.
        — Апельсины до сих пор составляют большую часть арунтийского экспорта?
        — Да, правда, манго, гранаты и оливки приносят куда больший доход.  — Лукас слегка поерзал в кресле.  — Мне кажется, или тебе жарко?
        — Жарко.  — Она двумя пальцами оттянула ворот туники с длинным рукавом.
        — Тогда закрой окно. Я включу кондиционер.
        — Я бы предпочла просто надеть что-нибудь полегче.
        Черная одежда здесь совсем неуместна, да и близость Лукаса вносила свою лепту.
        — Я уже договорился о твоем визите в бутик. Клаудиа протяжно выдохнула. Ну почему, почему она на все это согласилась?
        Она вздохнула. Ладно, в конце концов, это всего-навсего одежда, а не холерная палочка.
        — А потом погуляем, сегодня, насколько я пом ню, рыночный день.
        Клаудиа снова застонала:
        — Тебе не обязательно все это делать. Просто дай мне немного времени привыкнуть к полным регалиям.
        — И не надейся.
        Ей показалось, или он действительно улыбнулся?
        — Дай людям шанс привыкнуть и присмотреться к твоему внутреннему свету и очаровательной улыбке.
        Клаудиа удивленно моргнула:
        — Внутренний свет? Кажется, тебе пора проверить зрение.
        — Если его и нужно кому-то проверять, то только тебе. Может, тогда наконец-то поймешь, что не стоит смотреть вдаль через очки для чтения.
        — Знаешь, чем дальше, тем сильнее ты меня пугаешь.
        Лукас ослепительно улыбнулся:
        — Не надейся, что тебе удастся вечно прятаться.  — Он одним движением сдвинул очки ей на лоб.  — Ты и так отлично все видишь, они тебе даже в качестве ободка не нужны. Не мешай людям любоваться янтарным огнем твоих глаз.
        Янтарным огнем?
        — И как у тебя только получается? Ничего не упускаешь из виду, и меня действительно пугает эта дотошность. Неужели меня так просто читать?
        — Нет. Ты словно закуталась в многослойный кокон, и мне один за одним приходится снимать с тебя его слои.
        Снимать слои? Она бы предпочла, чтобы он прямо сейчас снял с нее всю одежду. Ну или с себя свою собственную. Потому что, несмотря ни на что, она все равно хотела к нему прикасаться и чувствовать его прикосновения. Всего одним поцелуем ему удалось разбудить в ней ранее неведомое желание, и она, как наркоманка, отчаянно стремилась заполучить следующую дозу.
        Клаудиа сосредоточилась на темно-синих глазах с расширенными зрачками, и последние сорок восемь часов куда-то исчезли, и она снова чувствовала, как он сжимает ее в жарких объятиях. Губы, руки, язык… А что бы она почувствовала, поцелуй он ее в шею? Или в грудь? В живот? Каково это — ощущать внутри себя мужчину?
        Чувствуя, как по животу разливается сладкое томление, она слегка поерзала на сиденье и крепко сжала бедра.
        — Далеко нам еще?
        — Минут десять. Или девять.
        Целых девять минут рядом с Лукасом? Да к концу дороги от нее останется лишь растекшаяся лужица неудовлетворенного желания. Потерев брови, она снова оттянула высокий воротник туники.
        Подавшись вперед, Лукас пробежался пальцами по панели управления, понижая температуру в салоне на четыре градуса, правда, с тем же успехом он мог бы ее повысить. Потому что стоило ей лишь взглянуть на его длинные пальцы, как она сразу же представила, как они ласкают ее и так уже возбужденное до предела тело, и ее обдало новой волной жара.
        — Тебе плохо? Может, укачало?
        Плохо? С головой у нее плохо. Сколько можно? Да и вообще, куда делась родившаяся с первого же взгляда ненависть? И когда? Неужели вчера, когда он вывел ее из дворца? Или еще раньше, когда его губы жадно ласкали ее собственные? Или даже до того, когда она смотрела, как он изо всех сил старается найти общий язык с Бэйли?
        — Клаудиа, ты меня слышишь?
        — Да, мне плохо. Очень плохо.
        Ладно, ненависти не осталось, но что же пришло ей на смену? Нужно расставить все по местам, ни на секунду не забывая, что она ему не нужна. Но как же неприятно осознавать, что ей удалось отпугнуть мужчину одним-единственным поцелуем… А если подумать, она ведь по большому счету ничего не знает об этом человеке. Ему каким-то непостижимым образом удавалось обнажать ее, даже не прикасаясь к одежде, но сам он оставался для нее загадкой.
        — Я прикажу остановить машину.
        — Не нужно, просто… Это нервы, всего лишь нервы. Едем дальше.
        Они сидели совсем близко, и Лукас не сводил с нее пронзительного взгляда.
        — Dios, как же сложно находиться с тобой рядом. Одна бесконечная агония.
        Вот оно! Но как же все-таки больно…
        Она слегка отстранилась:
        — Точно, агония.
        Сама она сгорает от желания, а ему одно ее общество противно.
        Лукас сдавленно зарычал:
        — Клаудиа, посмотри на меня!  — Дождавшись, пока она выполнит приказание, он глубоко вдохнул.  — Как же с тобой сложно. Скажи, что ты сейчас чувствуешь?
        — Агонию.  — Слово скользнуло с языка прежде, чем она успела его прикусить.
        — Si, агонию. Как и я.
        Невольно взглянув на его бедра, Клаудиа задохнулась, увидев плотно натянутые на промежности брюки. Не может же он…
        — Понятно,  — выдохнула она еле слышно.
        Снова схватив ее за подбородок, Лукас заставил ее посмотреть себе в глаза.
        — Ничего ты не понимаешь, Клаудиа. По-твоему, я мог так жадно тебя ласкать и ничего при этом не чувствовать?
        — Я подумала… может, ты со всеми так целуешься…
        Лукас закатил глаза:
        — Ценю твою веру в мои таланты.
        — И ты отстранился. Буквально оттолкнул меня!
        — Si.  — Он резко убрал руку.  — Чтобы спасти свой рассудок и твою честь. Потому что еще секунда — и я бы уже не смог остановиться.
        — Так тебе все-таки понравилось?
        Лукас устало потер лицо:
        — И теперь я, кажется, кое-что понял. Скажи, что ты видишь, глядя в зеркало?
        Покачав головой, она чуть-чуть отодвинулась.
        — Вот именно об этом я и говорю. Тебе не нравится то, что ты там видишь.
        Клаудиа закусила губу. Зачем так на нее давить? По правде говоря, она уже даже и не помнила, когда последний раз по-настоящему разглядывала свое отражение.
        — Но почему? Я, не переставая, задаю себе этот вопрос, потому что ты самая прекрасная женщина, которую я когда-либо встречал.
        От удивления Клаудиа даже рот приоткрыла.
        — Что, ничего отвечать не станешь? Похоже, я наконец-то отыскал второй способ заставить тебя замолчать. Нужно запомнить на будущее.
        — Прошлый вариант мне больше понравился.
        Лукас грустно рассмеялся:
        — Даже не мечтай.
        — А почему бы и нет? Если мы оба этого хотим… Почему бы просто не…
        — Я сказал — нет! И не смотри на меня так!
        — Как?
        — Этими знойными глазами, да еще так надув сексуальные губки. Я…  — Зарычав, Лукас откинулся на спинку сиденья.
        У нее сексуальные губы?
        — И что в этом плохого?
        — Плохо то, что, даже несмотря на твою красоту, мне нельзя к тебе прикасаться. И дело не только в моей должности при дворце. Дело в моем образе жизни. В моих правилах. Ты совсем не слушала, что я вчера говорил? Я просто занимаюсь сексом. Без каких-либо обязательств и осложнений.
        — Неужели?  — Эта мысль почему-то ее взбудоражила. А она еще никогда не делала ничего будоражащего.
        — Всего лишь простой, ни к чему не обязывающий секс. Короткое развлечение с незнакомыми женщинами. С женщинами, которые понимают, что потом я уйду и никогда больше к ним не вернусь.
        Холодные расчетливые слова… Только уходит не он один. Рано или поздно уходят все. Только на этот раз уйдет она сама. После этой поездки они больше никогда не увидятся.
        — Si, теперь ты наконец поняла,  — выдохнул он с явным облегчением.
        Да, поняла. Он использует женщин, но разве они сами его не используют? Для удовольствия? И что в этом плохого? Теперь она знает, что притяжение взаимно, и может вдоволь поэкспериментировать с собственным телом, познавая все новые чувства и ощущения. Стоило ему лишь прикоснуться к ней губами, и она сразу же обо всем забыла. А что будет дальше? К тому же так приятно чувствовать себя желанной. Хотя бы раз в жизни. А больше она никогда и никому не доверится.
        — Я черствый и бесчувственный,  — выплюнул Лукас.  — Я не тот человек, к которому стоит привязываться. Comprende?
        Клаудиа кивнула:
        — Я не глухая и все отлично поняла.
        И меньше всего на свете ей хочется к кому бы то ни было привязываться. Через три недели она вернется домой, в Лондон, к Бэйли, и все это останется в прошлом. Она готова доверить этому человеку свою жизнь, но сердце она никогда и никому не доверит. Слишком уж хорошо она знала цену, которую приходится платить за любовь. И цена эта — разбитое сердце и бесконечное отчаяние.
        — Хорошо.  — Лукас удовлетворенно кивнул.
        — Ты просто занимаешься сексом и не вступаешь в какие-либо отношения. А потом сразу уходишь. И находишь меня… прекрасной? Верно?
        Лукас удивленно моргнул:
        — Да.
        — Вот и хорошо. Я тоже хочу всего лишь секса.
        — Madre de Dios!  — Он вскинул руки, словно моля небеса о терпении.
        — Я серьезно.
        — Серьезно? Ну что ж, мы уже давно убедились, что у тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.
        — Но…
        — Никаких но. Это невозможно.
        Несколько секунд Клаудиа неподвижно смотрела на Лукаса, стараясь не думать о том, что сделала не так. Была слишком настойчива? Недостаточно обольстительна? Или она просто не похожа на привычных ему женщин?
        Ладно, к черту! Он сам сказал, что ей все под силу, и так просто она не сдастся.
        Глава 9
        Туфли, плиссированная юбка небесно-голубого цвета… Как же мало нужно, чтобы полностью преобразить женщину…
        Подобрав Клаудии гардероб в бутике, они прогуливались по утопавшему в цветах городу, когда перед ними вдруг остановилась маленькая девочка и протянула Клаудии букетик сирени.
        Уставившись на девочку, как на привидение, та потрясенно выдохнула:
        — Так красиво. Никогда не забуду этот первый в моей жизни букет. Спасибо.
        Лукас невольно вздрогнул. Разве это возможно? Неужели родители никогда не присылали ей цветов? Даже на день рождения? Перед его мысленным взором вдруг встала картинка из прошлого.
        Его девятый день рождения. И грустная мама, пытавшаяся улыбаться, несмотря на боль в сломанной челюсти. Завернутая в ее любимый шарф коробка с машинкой. Ярко-красная «феррари». До этого у него никогда не было таких ярких игрушек. Крепко зажмурившись, он вдруг понял истинную цену того подарка.
        «Dios, дыши, Гарсия, дыши».
        — Лукас? Ты в порядке?
        — Si. А ты? Уже начинаешь наслаждаться вниманием окружающих?
        — Издеваешься? Два дня назад я жила лишь работой. И прежде чем ты что-то добавишь, позволь заметить, что сам ты едва зубами не скрипишь, когда тебе кто-то кланяется.
        — Потому что это неуместно.
        — Сдается мне, здесь тебя считают героем,  — улыбнулась Клаудиа.  — Так что просто расслабься и получай удовольствие.
        — Они мне благодарны за то, что я всего-навсего хорошо выполняю свою работу.  — Пока он жив, никому не позволит прозябать в грязи и страдать от насилия, как когда-то пришлось его матери. Чувствуя, как Клаудиа взяла его под руку и плотно прижалась, Лукас вздохнул.  — Пойдем к машине.
        — Лукас, а когда та…  — Она вдруг резко остановилась и, уставившись на витрину, облизнула пухлые губы. И стоило ему оторваться от этих губ и посмотреть, что ее так заинтересовало…
        Черт.
        Лукас мгновенно представил ее в подобном наряде.
        — Пойдем.  — Он попытался утянуть ее за собой, но с тем же успехом на ее месте могла быть заартачившаяся лошадь.
        Клаудиа приблизилась к витрине.
        — Мужчинам же такое нравится, верно?
        — Нет.
        — Но симпатично же?
        — Нет.  — Сексуально? Да. Соблазнительно? Определенно. Эротично? Без сомнения. Симпатично?  — Определенно нет.
        — А как насчет белого?  — Она указала на плакат с женщиной в белой баске и чулках.
        — Я в таких вещах не разбираюсь, но что-то мне подсказывает, что такой ансамбль больше подойдет для первой брачной ночи.
        Не обращая внимания на попытки сдвинуть себя с места, Клаудиа вздохнула:
        — Тогда мне он никогда не понадобится. Ничего хуже не бывает.
        Лукас удивленно моргнул:
        — Хуже первой брачной ночи?
        — Хуже замужества.
        Клаудию так и передернуло. Действительно передернуло, только с чего они вдруг вообще говорят о замужестве?
        — Я замужем за работой, и ничего другого мне не надо. Я не хочу никаких привязанностей, слишком долго я для этого отстаивала свою свободу.
        Лукас прищурился:
        — Уверена? Каждая женщина мечтает выйти замуж, а принцесса встретить своего очаровательного принца.
        Клаудиа лишь рассмеялась:
        — Я тебя умоляю. Мне снятся очень яркие сны, но очаровательные принцы никогда не были на главных ролях.  — Поправив солнцезащитные очки, она улыбнулась.  — А знаешь кто был?
        Madre de Dios!
        — Нет, не знаю и знать не хочу. Не стоит всем подряд рассказывать о своих снах и фантазиях.  — Не хватало еще, чтобы она узнала, что он с ней вы делывал в своих собственных, а то еще, чего доброго, сознания лишится.
        Первый поцелуй не нарушает чистоты, и пока он сможет держать себя в руках, она останется чиста, как свежевыпавший снег. Хочет ли она того или нет. Хочет ли она секса или нет. Потому что именно секса она и хотела.
        Dios, но разве он может заняться с ней сексом? Это же немыслимо! Существуют всего два типа женщин. С одними можно удовлетворить аппетит и уйти, чувствуя пустоту в груди, но другие созданы для любви. А он никогда и никого не любил. Просто не знает как. И Клаудиа относится именно ко второй категории. Только это не мешает ей думать о сексе!
        — Ладно, хватит уже, пойдем.
        — Знаешь, я тут подумала, что совсем ничего не знаю о твоей личной жизни.
        — А у меня ее и нет.
        — Твои родители живут рядом?
        — Si. На городском кладбище.
        — Извини.
        — Тебе не за что извиняться.
        Она сочувственно улыбнулась:
        — Тебе их сильно не хватает?
        — Я был так мал, что даже толком не помню, чего там может не хватать.  — Он годами старательно стирал малейшие воспоминания, и теперь ему действительно практически удалось избавиться от тоски и пронизывающей боли.
        — Лукас…
        — Прибереги свое сочувствие для тех, кому оно действительно нужно.
        Наверное, ему не стоило огрызаться, но, вместо того чтобы отшатнуться, Клаудиа лишь посмотрела на него бездонными глазами, полными грусти и понимания.
        И как только можно быть такой наивной? Особенно после того, что ей довелось пережить?
        Глубоко вдохнув, Лукас заставил себя собраться.
        Все, хватит. Больше никаких прикосновений и задушевных разговоров.
        Не важно, чего она хочет.
        Между ними ничего не будет.
        Даже если для этого придется собственноручно убить все ее чувства.
        Глава 10
        Развалившись на диване, Клаудиа читала письмо Бэйли, в котором малышка писала, что отец все-таки ее навестил. И это письмо стало единственным светлым пятном за последние три дня, полные неловких обедов с матерью и молчания Лукаса, отгородившегося от нее после неудачной попытки соблазнения Великой Китайской стеной.
        Ладно, секса он не хочет, ну и черт с ним. Но зачем все время от нее прятаться?
        Злясь и изнывая от скуки, Клаудиа подхватила одну из сумок, полных нарядов из бутика, и высыпала ее содержимое на кровать. И рассмеялась, увидев, что на вершине образовавшейся кучи красуется черный атласный купальник.
        Она сразу же представила песок, солнце и море. Точно, это с ее-то гиперчувствительной кожей. От одной этой мысли ей сразу же захотелось чесаться, но в ней определенно было здравое звено. Слишком уж она засиделась взаперти. Ей нужен свежий воздух. Правда, при всем желании Клаудии не удалось вспомнить, когда ей последний раз не хватало воздуха. Но раньше она и не жила под одной крышей со здоровенным мужчиной.
        Где-то в глубине души надеясь, что Лукас все же захочет составить ей компанию, она направилась к его вечно закрытому кабинету.
        Она удивленно застыла перед широко распахнутой дверью в святая святых:
        — Лукас?
        Слыша какой-то неясный стук и скрип металла, она пошла на звук, прошла одну комнату, затем другую, спустилась по лестнице вниз и замерла у очередного порога, любуясь боксерскими грушами и блестящими тренажерами, пока наконец-то не отыскала взглядом сосредоточенно истязавшего себя полуголого Лукаса. Но зачем он так над собой издевается?
        Затаив дыхание, она следила за грациозными движениями мощного залитого потом тела.
        Просто поразительно.
        Непроизвольно облизнув губы, она сосредоточилась на его левом плече с вытатуированным крестом Арунтии.
        Глубоко вдохнув, она прижала руку к губам и, развернувшись, бросилась наверх. Ей не стоило сюда приходить. Не стоило вторгаться на его личную территорию. Она же всегда ненавидела, когда в ее жизнь вмешиваются, а саму ее бесцеремонно разглядывают, а сама…
        Так, похоже, ей точно стоит искупаться.
        Что угодно, только не думать о том, что она случайно увидела.

        И что это? Бермудский треугольник?
        Приняв душ и обыскав весь дом, Лукас не выдержал:
        — Клаудиа!
        Да что с этой женщиной не так? Неужели она наконец-то решила, что с нее хватит, и уехала? Бегом бросившись в ее спальню, он увидел разбросанную по всей комнате одежду. Разве можно быть такой неряхой? Но раз вещи здесь, то и сама она где-то рядом.
        В очередной раз обыскивая дом, он вдруг увидел, как Клаудиа играет с волнами океана, и разом расслабился.
        Пристально вглядываясь, как она танцует и бегает по берегу, пиная песок, Лукас лишь улыбнулся и покачал головой. Впервые за все время их знакомства она казалась полностью довольной и совершенно беззаботной. Едва ли не счастливой. И, как никогда, прекрасной.
        А эти ноги, словно созданные для секса… Длинные, сильные, стройные… Она без труда сможет обвить его этими ногами, вгоняя в свое жаркое влажное нутро…
        Но стоило ей шагнуть в сторону океана, и Лукас мгновенно напрягся и потянулся к пульту управления. Подобравшись ближе, он терпеливо ждал ее следующего действия, выдохнув лишь тогда, когда она вновь повернула к берегу.
        Глубоко вдохнув, он, не в силах отвести глаз, следил, как она играет с подолом туники, подобрав его так высоко, что он сумел разглядеть плотно облегавшие шортики купальника.
        Лукас сдавленно зарычал. Скромные шортики оказались куда сексуальнее любых треугольничков и кружев. Оглядевшись по сторонам, словно желая убедиться, что ей никто не помешает, Клаудиа стянула тунику.
        «Хватит, Гарсия, отвернись».
        Приятные округлости, тонкая талия…
        Подняв руку, она вытащила удерживающую волосы заколку. Нет, не заколку — карандаш! Затаив дыхание, Лукас следил, как блестящие шоколадные локоны густой волной падают на тонкие плечи.
        Застонав в голос, он заставил себя оторваться от стекла. А потом вдруг резко осознал, с чего она вообще решила устроить этот стриптиз и резко выпрямился.
        — Я же предупреждал.
        Вернувшись к пульту управления, он нажал кнопку.
        Снова посмотрел на шагнувшую в океан Клаудию.
        Да что с этой штукой не так?
        Он еще раз нажал кнопку.
        Снова посмотрел на по пояс зашедшую в воду принцессу.
        — Черт.
        Заставив себя глубоко вдохнуть, он немного успокоился и собрался. Вручную ввел код, потянул за ручку… Дверь наконец-то приоткрылась настолько, чтобы он смог проскользнуть в образовавшуюся щель.
        И бегом бросился вперед.
        — Клаудиа! Не вздумай заходить дальше!
        Но сразу же увидел, что она готова нырнуть.
        — Клаудиа! Чертова женщина!  — прорычал он, сбрасывая ботинки.  — Клаудиа!
        Обернувшись, она взглянула на него ярко горящими глазами и улыбнулась:
        — Смотри, рыбка. Я стою в море, а о мои ноги трутся целые мириады рыб. Поразительное чувство.
        Слегка подпрыгнув, Клаудиа замахала руками, а Лукас невольно уставился на приплясывающие груди.
        — Рыбки? Madre de Dios! Что ты вытворяешь? Я же предупреждал, чтобы ты не совалась в воду!
        Выпрямившись, она скрестила руки на животе:
        — Нет. Ты сказал, что мне нельзя плавать. Что тут есть подводное течение, которое может засосать меня вглубь.
        — Точно.
        — А я не плаваю, просто балуюсь.
        — Баловаться тоже запрещено.
        — Запрещено?  — Клаудиа мгновенно вскипела.  — А чего ты тогда от меня хочешь? Чтобы я безвылазно сидела в четырех стенах, пока ты упрямо меня игнорируешь, и ждала новых указаний? Хватит с меня! Я так скоро с ума сойду!
        — В Лондоне тебя вполне устраивали тишина и спокойствие.
        — Потому что там у меня была работа. Слушай, может, просто признаешь, что слишком резко отреагировал?
        — Нет.
        — Неужели так сложно хоть на секунду забыть о своей треклятой работе?
        — Работе?
        — Ничего со мной не будет, если я немного подурачусь и…
        Она мило скривила носик. Dios, да что с ним не так?
        — Ай!  — Она слегка дернулась, и Лукас мгновенно бросился вперед, подхватив ее на руки.
        — Что?
        Уже в следующую секунду она крепко впилась пальцами ему в плечи, прижалась грудью и обвила талию ногами.
        Madre de Dios!
        — Кто-то слишком заинтересовался моей наготой,  — выдохнула она с легкой дрожью в голосе.
        — Неудивительно,  — прохрипел он, стараясь не обращать внимания на прижавшиеся к нему изгибы. Почти полное воплощение его последней фантазии.
        Схватив ее за бедра, он сразу же почувствовал, как она доверчиво расслабила стиснутые у него на плечах пальцы, словно безоговорочно верила, что он ни за что ее не уронит. Вроде мелочь, но… Лукас покрепче прижал к себе драгоценную ношу.
        Осторожно положив руку ему на грудь, Клаудиа выдохнула:
        — У тебя сердце бьется, словно вот-вот выскочит из груди.
        Она легонько погладила его кончиками пальцев, прошлась по шее, затылку, щеке… Стоило ей надавить пальчиком на его губы, как он не выдержал и схватил его зубами, лизнул, впитывая в себя соленый вкус ее плоти…
        В янтарных глазах мгновенно вспыхнул огонь, и даже сквозь два слоя одежды он почувствовал ее напрягшиеся соски.
        — Бред какой-то. Нужно поставить тебя на землю.  — Пока он сам не выпрыгнул из трусов.  — Ты поранилась?
        — Я в агонии,  — прошептала Клаудиа.  — И наверняка не смогу устоять на ногах.
        Отлично понимая, что речь уже идет не о ее ногах, Лукас быстро направился к дому, но при каждом шаге его напрягшаяся плоть терлась о ее влажное тело, превращая этот путь в одну бесконечную агонию.
        Dios…
        Словно решив, что этого мало, Клаудиа обняла его за плечи и потерлась носом о его подбородок.
        — Прекрати.
        Разумеется, она и не подумала остановиться.
        — Ты не бритый, но мне так даже больше нравится. Так приятно тереться. Интересно, в других местах будет так же хорошо?
        — Хватит.
        Вместо ответа, она лишь тихо застонала и потерлась об него бедрами. Резко ослабив хватку, он позволил ей соскользнуть на землю, но это трение его доконало. Не выдержав, он приник губами к ее губам:
        — Наконец-то.
        Сладкие податливые губы, которые он за все эти дни так и не сумел выкинуть из головы. Крепко прижав к себе горячую женщину, Лукас твердо сказал себе, что все ограничится одним-единственным поцелуем.
        Схватив Клаудию за волосы, он развернул ее чуть удобнее, полностью отдаваясь во власть ощущений, пока их языки страстно сплетались в танце огня и желания. И чем дольше длился этот сводящий с ума поцелуй, тем больше ему хотелось продолжения.
        Dios, он же может часами не отрываться от этих губ. Да что там часы, он готов целовать ее дни и годы…
        — Клаудиа,  — выдохнул он.  — Оттолкни меня.
        — Займись со мной любовью, Лукас.  — Ероша волосы, она с новой силой впилась ему в губы.
        — Нет.  — Это невозможно.  — Ты должна сохранить себя для…
        — Я же уже сказала, что я замужем за работой, так же как и ты сам.
        — Я помню.
        — Вот и замечательно. Лукас, ты даже не представляешь, как сильно я тебя сейчас хочу.
        — Но к тебе же еще никто не прикасался, откуда ты знаешь, что тебе понравится?
        — Просто знаю. И я хочу, чтобы ко мне прикасался именно ты. Займись со мной любовью.
        — Ты же хотела секса.
        — А в чем разница?
        Она вновь принялась его целовать.
        Лучше бы ей никогда не узнать этой разницы.
        — Тебе не следует отдавать свою невинность человеку вроде меня.
        В янтарных глазах вспыхнул гнев.
        — Это какому же? Герою страны и моему личному защитнику?
        — Клаудиа, ты меня совсем не знаешь.  — Может, он и стал героем, но это не отменяет прошлого, в котором не было ничего, кроме боли и мрака.
        — Я знаю достаточно.  — Жадно притянув к себе его голову, она снова впилась ему в губы.  — Я хочу лишь одного-единственного человека. И только ему доверяю. И этот человек — ты.
        Доверяет. Она ему доверяет.
        Он легонько пробежался пальцами по тонкой талии, погладил грудь, чувствуя, как она охотно прогибается под его прикосновениями и мелко дрожит… И чем дольше он гладил, тем сильнее ему хотелось насладиться и прочувствовать каждую ее реакцию. Пристально глядя ей прямо в глаза, он положил руку на набухшую грудь, осторожно поглаживая напрягшийся сосок большим пальцем сквозь черный купальник.
        — Ах,  — выдохнула Клаудиа, слегка прикрывая глаза, а ее колени задрожали так, что он снова крепко прижал ее к себе за талию.
        Dios, какая же она чуткая и чувственная!
        Но что будет, если он сделает ей больно?
        — Лукас, посмотри мне в глаза и скажи, что ты не хочешь заниматься со мной любовью. Если скажешь, я уйду. Сегодня же.
        — Ты же понимаешь, что я не смогу этого сказать, querida.
        — Exactamente,  — шепнула Клаудиа.  — Зацелуй меня до потери чувств. Спаси от агонии, пожалуйста, Лукас.
        Слегка прикусив пухлую губу, она смотрела на него горящими янтарными глазами, и он просто не сумел устоять. Сдавшись, он забыл обо всем, сосредоточившись лишь на том, что сейчас отчаянно нуждается в этой женщине, нуждается в том, чтобы опуститься с ней в бездну и взлететь на небеса, заходя за грань блаженства этого мира.
        Глава 11
        Жадно целуя и ни на секунду не отрываясь от сладких губ, Лукас стремительно отнес ее в спальню и лишь там поставил на густой пушистый ковер, чтобы сорвать с себя рубашку, давая ей возможность полюбоваться литым телом современного гладиатора.
        Бронзовая кожа, крепкие, но не перекачанные мышцы воина…
        Наблюдая, как он решительно расстегивает брюки, Клаудиа сглотнула и полностью сосредоточилась на показавшихся черных трусах. Закусив губу, она смотрела, как он невыносимо медленно стягивает брюки. Словно поиграть с ней решил. Принимая вызов, Клаудиа улыбнулась и потянулась за застежкой купальника, но не успела ее расстегнуть, как вдруг замерла: а понравится ли ему то, что он увидит? Она ведь об этом даже не подумала! Ладно, не важно, не стоит сейчас думать о других женщинах и его привычках. Нужно расслабиться и быть просто собой. И сделать так, чтобы он ни за что не пожалел, что решил заняться с ней любовью.
        Собрав волю в кулак, Клаудиа расстегнула застежку и повела плечами, позволяя купальнику упасть на пол. Глубоко вдохнув, она посмотрела на Лукаса и, прочитав в его взгляде сводящее с ума желание, удовлетворенно выдохнула.
        Пожирая ее глазами, Лукас одним движением скинул с себя оставшуюся одежду, гордо выставляя свое естество. И ему действительно было чем гордиться. Разумеется, ей особо не с чем было сравнивать, но на картинах мужские достоинства были куда меньше. Но она не сомневалась, что они отлично друг другу подойдут. Иначе и быть не может.
        Взяв за подбородок, Лукас погладил ее по губам.
        — Не будем торопиться, я должен быть уверен, что не причиню тебе боли.
        — Не причинишь.
        Лукас приник к ее губам, и она охотно ответила на жадный поцелуй, радуясь, что наконец-то одежда не мешает чувствовать его тело.
        — Я хочу большего.
        — Не торопись.  — Он проложил влажную дорожку жарких поцелуев вниз по ее горлу и, добравшись до того места, где шея переходила в плечи, принялся покусывать и полизывать, посылая волны дрожи, что насквозь пронизывали ее тело.  — Ты невероятна!
        — Лукас, я…  — выдохнула она хрипло.
        Вцепившись ему в волосы, она прижала его к себе еще крепче, а когда он положил руку ей на грудь и слегка сжал, она выгнулась, а подкосившиеся ноги буквально отказались ее держать, но Лукас легко подхватил ее на руки и уложил на кровать.
        — Querida, какая же ты все-таки чувственная. Легчайшее прикосновение — и ты уже вся горишь.
        — Потому что это твои прикосновения,  — шепнула она, желая, чтобы он понял. Он — и только он. Больше у нее никогда никого не будет.  — Можешь что-нибудь с этим сделать?
        Лукас тихо рассмеялся:
        — Я отлично знаю, что с этим сделать.
        — Вот и хорошо.
        Опираясь на локти, он завис всего в паре сантиметров от нее и смахнул падавшие ей на лоб волосы.
        — Эти локоны на моих простынях… Dios, Клаудиа, как же ты все-таки прекрасна!
        Купаясь в мужском восхищении, она вновь притянула к себе Лукаса, чтобы насладиться очередным поцелуем, только еще привыкая к невероятной радости быть желанной.
        Крепко обняв ее за талию, Лукас принялся прокладывать новые цепочки поцелуев по ее шее, а вторая рука легла ей на грудь, дразня, поглаживая, лаская… А когда на смену руке пришли сомкнувшиеся на напрягшемся соске губы, Клаудиа протяжно застонала.
        — О да…  — Выгнувшись дугой, она потерлась об него бедрами.  — Дальше!  — Но вместо того чтобы спуститься туда, где она отчаянно в нем нуждалась, этот злодей лишь переключился на ее вторую грудь.
        Извиваясь всем телом и не в силах насытиться его прикосновениями, Клаудиа впилась ногтями ему в плечи.
        — Я хочу тебя всю целиком,  — выдохнул Лукас, на секунду отрываясь от ее груди, и наконец-то ухватил пальцами ее трусики, стягивая с бедер влажную материю.
        Охотно ему помогая, Клаудиа подняла ноги, пытаясь представить, что он сейчас думает.
        — Откройся мне, ангел,  — выдохнул он хрипло.
        Ангел? Почему же она сразу почувствовала себя кем-то особенным? Словно для него она единственная желанная женщина во всем мире. Наверное, ей не следует утопать в таких мечтах, но как же это все-таки приятно…
        Лукас легонько погладил ее по бедру и замер.
        Набравшись смелости, Клаудиа приоткрыла глаза и увидела в его взгляде неприкрытое желание. Пристально вглядываясь в ее самое сокровенное место, он осторожно прикоснулся к внутренней поверхности ее бедер.
        Мгновенно расслабившись, она пошире развела ноги.
        — Ты великолепна. И нетронута. Но я должен тебя попробовать,  — объявил он, склоняя голову.
        — Лукас?
        — Молчи, querida, позволь мне доставить тебе удовольствие.
        Всего одно прикосновение языка, и Клаудиа, пронзительно застонав, задрожала всем телом, а Лукас все продолжал целовать, полизывать, посасывать, пока весь мир не закружился, и ей не пришлось судорожно цепляться за простыни, чтобы сохранить хоть какое-то подобие равновесия.
        Закрыв глаза и выгнувшись дугой, она прижала к себе его голову, сама не зная, чего хочет: чтобы он остановился или продолжал?
        — Лукас, мне… нужно…
        — Я знаю.
        Он осторожно погрузил в нее палец, гладя одновременно и изнутри и снаружи, и Клаудиа мгновенно задохнулась, чувствуя, как внутри ее растет доселе невиданное напряжение.
        — Ах!  — выкрикнула она, судорожно пытаясь вдохнуть и пытаясь справиться с внезапно нахлынувшим на нее наслаждением, от которого перед глазами все поплыло от взрывающихся вспышек огня.
        А когда она наконец-то пришла в себя, обнаружила нависшее над ней довольное лицо Лукаса.
        — Ну как, так лучше?
        — Лучше не бывает,  — выдохнула она ему в губы.
        — Ни разу в жизни не видел ничего сексуальнее твоего оргазма.
        А сама она еще ни разу в жизни не чувствовала себя настолько живой. И не собиралась останавливаться на достигнутом.
        Целуя Лукаса в губы, она потянулась к его величественному естеству, но он быстро перехватил ее запястье.
        — Полегче, querida, или его надолго не хватит. Я чувствую себя так, словно моя голова вот-вот взорвется. Обе головы.
        Беззаботно рассмеявшись, Клаудиа сама не узнала свой смех.
        Не обращая внимания на его слова, она все-таки схватила его рукой и принялась поглаживать головку большим пальцем. Точно так же, как он только что сам ее гладил.
        — Хватит!  — рявкнул он, высвобождаясь из ее хватки, и тогда Клаудиа, глядя ему прямо в глаза, поднесла к губам палец и лизнула, наслаждаясь соленой влагой его тела.
        — Dios,  — выдохнул Лукас и навалился на нее всем телом, с новой силой набрасываясь на ее губы.
        И они оба растворились в ласках, жадно гладя друг друга везде, куда только могли дотянуться.
        — Подожди, нужны презервативы,  — выдохнул Лукас, сумев на секунду от нее оторваться.
        — Не нужны. Сейчас не те сроки.  — Она не настолько наивна, чтобы об этом не подумать.
        Он пристально на нее посмотрел.
        — Поверь мне, женщины лучше в таких вещах разбираются.  — Она погладила его по лицу.  — Пожалуйста, продолжай, я хочу чувствовать тебя внутри себя.
        — Сколько же в тебе страсти.  — Он нежно поцеловал ее в губы, погладил грудь, устроился у нее между ног, плотно прижавшись к ней своим мужским естеством.
        — Давай,  — прошептала она, потершись об него бедрами.
        Он вошел в нее всего на пару сантиметров и, дрожа всем телом, замер:
        — Ты такая горячая. И узкая, я не могу…
        Клаудиа вдруг поняла, что он отчаянно пытается контролировать происходящее.
        Но она хотела продолжения.
        И подалась ему навстречу бедрами так, что он вошел в нее еще чуть глубже.
        — Ангел мой, не торопи меня.
        Она отлично понимала, что он не хочет причинять ей боль и старается действовать как можно мягче, но от этого лишь еще сильнее его хотела.
        Притянув к себе, она приникла к его губам в поцелуе, одновременно обвивая ногами талию и заставляя войти в себя на всю длину.
        Мимолетная боль вспышкой пронзила тело, вырвав из ее груди судорожный вздох, а Лукас снова замер.
        — Клаудиа?  — Взяв ее лицо в руки, он вновь принялся ее целовать. Он продолжал ее ласкать, рассеивая боль до тех пор, пока она не смогла нормально дышать.
        — Восхитительно,  — прошептала Клаудиа, глядя в сапфировые глубины и понимая, что безвозвратно потеряна.  — Но я хочу дальше. До конца.
        — Это ты восхитительна.  — Слегка отстранившись, Лукас вновь в нее вонзился. Ласково и аккуратно, давая возможность осознать происходящее и подстроиться под свои движения.  — И идеальна.
        Ласки, поцелуи, движения, сплетения жарких объятий и все убыстряющийся ритм.
        — Клаудиа…  — Застыв, Лукас сдавленно застонал и содрогнулся всем телом, а стоило ей увидеть прекрасное лицо, на котором яснее ясного читалось блаженство, и она вновь полетела в небо, а вокруг взорвались тысячи звезд.

        Зарывшись лицом Клаудии в шею, Лукас втянул сладкий аромат и, не желая давить на нее всем весом, перекатился на спину, уложив ее поверх себя, крепко прижав к груди.
        Разумеется, женщины у него были, но никогда еще он не испытывал ничего подобного. И, даже не успев отдышаться, уже хотел продолжения.
        — Лукас?  — Слегка приподнявшись, она посмотрела ему в глаза.  — И как? Я хорошо все делала?
        Таких вопросов ему тоже никогда еще не задавали. Он смахнул прилипшие ко лбу волосы.
        — Запомни, querida, когда ты обнажена и больше не можешь прятать свое роскошное тело, ты божественна.  — Он нежно поцеловал ее в губы.  — А еще ты самая страстная из всех женщин, что я знаю.
        — Хорошо,  — улыбнулась Клаудиа, поглаживая его по животу и неторопливо спускаясь ниже, туда, где он снова был готов к ее ласкам.
        Действуя уже гораздо смелее, она сомкнула на нем пальцы, тщательно исследуя и изучая каждый сантиметр его естества сперва рукой, а потом и глазами. Дойдя до точки и не в силах больше сдерживаться, Лукас перехватил ее запястья и вновь уложил на спину, заведя руки ей за голову.
        — Понравилось?  — улыбнулась она, разглядывая его довольными глазами.
        Лукас вдруг понял, что ей нравится чувствовать себя желанной. Нравится чувствовать, как он прижимает ее к кровати. Ее заводит его сила, потому что рядом с ним она чувствует себя в безопасности. Dios. Нельзя это продолжать. Ни в коем случае.
        Облизнув губы, Клаудиа потерлась об него бедрами, и тогда Лукас перехватил ее запястья одной рукой, а другой погладил пышную грудь.
        — Ты божественна,  — выдохнул он.  — Никак не могу на тебя насмотреться.  — Он провел рукой по ее животу.  — Не больно?
        — Нет. И я хочу добавки.
        Разметав на подушке темные локоны, она снова об него потерлась. На его подушке. На его кровати. Его.
        Погладив темные завитки между роскошных ног, он вновь погрузил пальцы в жаркую влагу, рождая сдавленный стон. Ее стон. Его стон.
        — Хочешь меня?  — шепнул он, глядя ей прямо в глаза.
        — Да!

        — Клаудиа?  — Открыв глаза, он сразу же крепко прижал к себе ворочавшуюся во сне женщину.  — Проснись, прошу тебя.
        На секунду отпрянув, она сразу же немного расслабилась.
        — Плохой сон?
        — Вроде того. Не бери в голову.
        Чувствуя ее напряжение, Лукас перевернул ее на спину и заглянул в глаза:
        — Не скрывай от меня ничего.
        Она слегка закусила губу:
        — Мне иногда снятся кошмары, полные воспоминаний.
        — И все?  — Кому, как не ему, знать всю силу воспоминаний, от которых при всем желании невозможно избавиться. О том, как они преследуют, не давая спать по ночам, и иссушают душу, оставляя от тебя лишь пустую оболочку.
        И похоже, у нее есть свои собственные демоны.
        — Я помню, ты пыталась рассказать мне о них в самолете.
        — Пыталась?
        Плохо. Она даже этого не помнит.
        — Расскажи мне свой сон,  — попросил он, по гладив ее по щеке. Но она ничего не ответила.  — Клаудиа?  — Она продолжала пристально вглядываться ему в глаза, словно решая, может ли доверить ему не только тело, но и прошлое.  — Доверься мне.
        Высвободившись из его рук, она перекатилась на бок и дотянула одеяло до самого носа. И, уставившись в потолок, все же заговорила:
        — Мне было двенадцать. И это мое последнее воспоминание, связанное с Арунтией. Был один из тех влажных промозглых дней, когда мне было так плохо, что я с трудом дышала, с трудом ходила. И мама отвела меня в больницу. Наверное, вызвали для меня какого-нибудь специалиста. Я слышала все, что они говорили, но мои ноги… Я не могла встать и закрыть дверь. Я зажала уши, но она так орала, что я все равно ее слышала. Не помню, чтобы она вообще когда-нибудь так кричала.  — Клаудиа невесело усмехнулась.  — Ты ее видел, само воплощение холодной сдержанности, но тогда она по-настоящему разбушевалась. «Вы только на нее посмотрите! Моя красавица дочь больше не красива. Вы должны что-то сделать». И все в таком духе. Мне казалось, что это длится часами. Потом меня отнесли в машину, но она даже на меня не смотрела. И мы поехали. По пробкам. Кажется, нас преследовали. В газетах всегда обсуждали, что со мной не так и почему меня держат под замком, тогда как сестры у всех на виду. Думаю, излишняя секретность лишь подливала масла в огонь.
        Даже в полумраке ночи Лукас видел, как по ее щеке катится одинокая слеза.
        — Querida…
        — А потом они внезапно накинулись на машину со всех сторон, колотя по окнам. Я так и ждала, когда же на меня посыплются осколки. Они пытались вломиться в машину, а мама… Она толкнула меня вниз, сказав, что я должна прятаться, чтобы никто не увидел. Кричала, что меня нельзя фотографировать. Что меня нельзя видеть. А я просто мечтала умереть, и больше мне ничего не было нужно.
        Клаудиа говорила все тише и тише, и Лукасу пришлось напрягаться, чтобы разобрать слова.
        — Она крикнула водителю, чтобы он ехал, и тот попытался сменить полосу. Попытался.
        — Авария?
        — Да. А очнулась я уже в Лондоне. Спрятанная и запертая от всего мира. Принцесса в железной маске.
        — Что?  — удивленно переспросил Лукас.
        — Так меня звали другие дети. Но я сама виновата. У меня было целых два экземпляра, ну… знаешь, роман Дюма? Про маску, за которой спрятали лицо королевского близнеца.
        Резко сев, Лукас покачал головой:
        — Нет, Клаудиа. Нет.
        — Да.
        — Просто дети жестоки и завистливы. И большинство из них только и мечтают о твоем положении.
        — Но зачем матери было все это говорить? Тоже обычная жестокость? Зачем было всем и каждому повторять, что я больше не красива? Что она больше не может на меня смотреть и прикасаться?  — Отбросив простыню, Клаудиа вскочила.  — Я лучше пойду.
        — Нет!  — Схватив ее за руку, Лукас выбрался из кровати и осторожно взял ее за подбородок.  — Послушай, Клаудиа, мне кажется, твоя мать так сильно за тебя переживала, что довела себя до нервного срыва, потому что никто из докторов не мог сказать, что с тобой. Не мог тебя вылечить. Она видела, как ты страдаешь, но ничего не могла сделать. Ты хоть представляешь, что ей пришлось пережить? Вспомни, что ты чувствовала, сидя рядом с Бэйли? Тебе было больно?
        Клаудиа кивнула.
        — Я уверен, она не думала, что ты так воспримешь ее слова. Может, она и не самый отзывчивый в мире человек, но тогда она просто не понимала, что ее слова тебя ранят. Она не хотела сознательно причинить тебе боль.
        — Думаешь, она искренне из-за меня переживала? Она выгнала меня из дома и больше не вспоминала.
        — Быть того не может. Тебя невозможно забыть. И никто тебя не выгонял. Думаю, та авария стала последней каплей. Ты тогда чуть не умерла, и будь я на ее месте, я тоже отвез бы тебя куда-нибудь далеко-далеко. Туда, где безопасно. Туда, где тебе смогут помочь. А больница Святого Эндрю славится по всему миру.
        — И ты бы тоже меня там оставил? Одну-одинешеньку? Я ждала и ждала, но они всего пару раз меня навестили.
        Теперь понятно, почему она так не хотела оставлять Бэйли.
        Так оставил бы он ее сам? Если только так мог добиться ее покоя?
        — Клаудиа, на плечах твоих родителей лежала забота о целой стране. Неспокойной стране. Я помню те времена. А у твоих родителей были и другие дети. А еще долг и ответственность.  — Они пожертвовали ее счастьем ради блага тысяч людей, и он сам нередко так поступал, но на этот раз правильные слова казались лишь пустыми, жалкими отговорками.
        — Наверное, с твоей стороны все действительно выглядит именно так. И ты бы действительно меня оставил. Долг. Обязанности. Больше тебя ничто и не волнует. Ты ничем от них не отличаешься.
        Лукас приказал себе не обращать внимания на вспыхнувшее в янтарных глазах отвращение.
        — Я могу понять обе стороны. И их, и маленькой больной девочки, что оказалась взаперти в незнакомой стране. Я понимаю, что тебе несладко пришлось.
        Как же он понимал царившую в ее душе пустоту и страх. Даже слишком хорошо. Но страх ослабляет. И заставляет раз и навсегда закрыть двери любым чувствам.
        — Dios.  — Внезапно осознав правду, он едва устоял на ногах.  — А что было, когда они все-таки тебя навестили?
        — Я не стала с ними разговаривать. А потом, когда я выросла и выздоровела и мне пришлось с ними говорить, они стали требовать, чтобы я вернулась. Но я всеми силами отстаивала свою свободу.
        — Только не это. Ты же сама их оттолкнула из-за той боли, что они тебе причинили. Твоя свобода стала билетом в страну, где нет боли.
        — Именно.
        — Ты верила, что рано или поздно они оставят тебя в покое и дадут жить своей собственной жизнью.
        — Скорее я на это надеялась.
        Не важно, что он давно вырос, в душе он все равно оставался Лукасом Алессандро Гайардо, мальчиком, который так и не сумел защитить близких и все потерял. А еще мужчиной, что клялся служить королю и чести. Тем самым мужчиной, который только что лишил женщину невинности. Женщину, которую он клялся защищать. Женщину, которая явно сама не знала, чего хочет от жизни, и уж тем более не знала, как найти любовь, в которой отчаянно нуждалась. Даже если сама этого и не понимала.
        Лукас закрыл глаза.
        Что он наделал?
        Глава 12
        Запахнув халат, Клаудиа сбежала вниз по ступенькам. Она совершенно не представляла, что случилось, но одно знала точно: после волшебной окрыляющей ночи Лукас исчез. Ее Лукас.
        Сегодня Лукас Гарсия явно вспомнил, что является главой Агентства национальной безопасности, и включил чисто военный способ действий. Холодный. Отстраненный. Настороженный.
        Ступая босыми ногами по прохладным ступенькам, Клаудиа пыталась разгадать его мысли. Винит ли он ее за то, что она ожесточила свое сердце и не хочет общаться с родителями? Самой ей пришлось непросто, но выбора у нее не было. И теперь она снова должна решиться.
        К счастью, у нее достаточно ума, чтобы не влюбляться в мужчину, который может так страстно заниматься с ней любовью, а потом недрогнувшей рукой завернуть ее в простыню и отнести в другую спальню, пожелав на прощание лишь спокойной ночи.
        Он ушел. Поступил именно так, как и обещал, а значит, она не вправе чувствовать боль.
        Только…
        Разве можно спать, завернувшись в простыню, от которой пахнет сексом и Лукасом?
        Не следовало ей ничего ему рассказывать. С тем же успехом она могла вырвать из груди сердце, надрезать его скальпелем и выложить на стол, предоставив на строгий суд Лукаса. Очевидно же, что ему не понравились ее откровения.
        Замерев на последней ступеньке, Клаудиа пристально вгляделась в темноту, заметив, что из-под двери его кабинета пробивается узкая полоска света.
        Решившись, она распахнула дверь в кабинет, где серебристого света луны как раз хватило, чтобы она сумела различить присланные сегодня платья. Первым ее порывом было отослать все эти тряпки назад. В конце концов, она как-нибудь в состоянии купить себе одно-единственное платье. Но потом она все-таки немного успокоилась и вспомнила, что речь идет о ее собственных родителях. И мать действительно пыталась наладить с ней отношения.
        Проведя пальцем по шелку, атласу и кружевам, Клаудиа прикрыла глаза и прислушалась, буквально уловив, как ее зовет бледно-золотистое атласное платье с кружевами. Сняв его с вешалки, она прижала к себе нежную ткань и неторопливо закружилась по комнате, любуясь развевающейся вокруг ног юбкой. Настоящее платье для принцессы.
        Повесив первое платье, она взялась за второе. Темно-аквамариновое с глубоким вырезом на спине и длинными рукавами.
        — Эх, Клаудиа, неужели я совсем ничему тебя не научил?
        Резко обернувшись, она наконец-то заметила лежавшего на диване Лукаса с бокалом виски в руке. Закинутая за голову рука, слегка согнутая нога… Нарочито небрежная поза могла обмануть кого угодно, но только не ее. Клаудиа буквально видела, как по его телу катятся волны напряжения.
        Сглотнув, она прошлась взглядом по влажным волосам, крепкой груди, четко очерченным кубикам пресса и обхватывающей упругие ягодицы резинке трусов. А потом спустилась еще ниже. Туда, где черная ткань натянулась под его напрягшейся плотью.
        Клаудиа невольно задрожала, и эта дрожь не имела ни малейшего отношения к окружающей температуре.
        Прикрыв глаза и закусив губу, она постаралась вспомнить, почему на него разозлилась. Он выкинул ее в холодную постель, словно между ними не произошло ничего особенного, потом целый день старательно избегал ее общества и, кроме всего прочего, принял сторону ее родителей, а не ее. Правда, она с самого начала знала, что именно так все и будет. Как он и говорил, для него нет ничего превыше долга.
        Мысленно досчитав до трех, Клаудиа приказала себе не смотреть ему ниже талии и открыла глаза.
        — Ты очень многому меня научил. Например, как достичь необузданных высот страсти лишь затем, чтобы сразу же свалиться в бесконечную пропасть. И должна признать, этот урок дорого мне стоил. Как же, оказывается, просто довериться человеку, который может, и глазом не моргнув, тебя отвергнуть.
        — Тебя охладили мои признания? Потому что здесь чертовски холодно?
        — Нет.
        Нет? А можно ли ему верить? Правда, зачем ему врать?
        — Лукас, поговори со мной, скажи, что не так?
        — Иди к себе.  — Холодные ледяные слова, призванные ее оттолкнуть.
        И, не подумав уходить, Клаудиа стиснула кулаки. Больше всего ей сейчас хотелось подойти к нему поближе, отбросить с лица непослушные прядки и крепко поцеловать, но она боялась, что он в очередной раз ее отвергнет. А ведь если бы ей удалось его удержать, возможно, он, как и в первый раз, мирно заснул бы в ее руках. Сколько раз она сама нуждалась в заботливом сочувствии и нигде не могла его отыскать? Может, тогда он тоже найдет в себе силы и чем-нибудь с ней поделится?
        — А ты пойдешь? Проведешь со мной последнюю ночь?
        — Нет.
        Всего одно короткое слово, но сколько же в нем боли и холодной решимости… Клаудиа глубоко вдохнула:
        — Не понимаю, зачем ты так?
        — Ты хоть понимаешь, что я натворил? Забрал твою невинность, когда ты была под моей защитой. Я не имел права к тебе прикасаться.
        — Нет! Я же сама тебя попросила! Хотела хоть раз в жизни заняться любовью. Ты ничего у меня не забирал, я сама тебе ее отдала.
        — За все в этой жизни приходится платить, querida.  — Лукас невесело усмехнулся.  — Заняться любовью? Я же говорил, что занимаюсь лишь сексом.
        В его исполнении слово «секс» звучало как нечто грязное и постыдное. Клаудии вдруг стало невыносимо больно. Он уже жалеет, что занялся с ней любовью, ну или, если ему так больше нравится, сексом.

        Лукас горел в аду.
        Dios, он же лишил ее единственного шанса честно выйти замуж. И благодарственное письмо, что пришло от ее отца вместе с ворохом платьев, лишь подлило масла в огонь. Если об их связи когда-нибудь узнают…
        Еще немного — и он захлебнется в отвращении к самому себе.
        Его взгляд в стотысячный раз замер на картине, воскрешая те воспоминания, что ему и так не удавалось забыть.
        — Кто она? Ты же ее знаешь. Это сразу видно, когда ты на нее смотришь.
        — Нет.  — Он никогда не забудет роковой ошибки и ни за что не станет ее повторять.  — Просто она мне кое-кого напоминает.
        — Кого-то, кого ты потерял?
        Лукас судорожно сглотнул:
        — Иди к себе.
        — Поговори со мной.  — Она шагнула к Лукасу.  — Пожалуйста.
        — Иди к себе,  — велел он чуть громче и гораздо жестче, чем она того заслуживала. И сразу же почувствовал себя еще большим негодяем.
        Оправдывало его лишь то, что он не понимал, сколько еще сумеет выдержать.
        — Почему ты так упорно меня отталкиваешь?
        — Потому что не хочу тебя здесь. Comprende?
        Он до конца жизни не забудет этот взгляд, от которого внутри его все так и свело. Как он может все это говорить? Тем более что у нее и так серьезные проблемы с самооценкой? И боль, эта бесконечная боль в огромных глазах, от которой ему самому невыносимо больно… Боль, которую причинил именно он.
        Пытаясь унять резь в глазах, Лукас прижал руки к лицу, но все равно явственно услышал, как совсем рядом прошелестел атлас. Не выдержав, Лукас схватил ее за запястье и притянул к себе.
        Но Клаудиа сразу же начала вырываться:
        — Пусти.
        — Иди ко мне.  — Внезапная потребность ощутить ее близость оказалась столь сильной, что Лукас невольно вздрогнул.
        Один короткий рывок — и Клаудиа замерла над ним так близко, что ее волосы защекотали ему грудь и лицо, и он машинально накрутил густую прядь на палец.
        — Пусти,  — повторила она, вдохнув так глубоко, что разошлись полы халата, позволив ему полюбоваться полными полусферами в черном кружеве.
        Так странно… Лукас одновременно чувствовал и облегчение от ее близости, отвращение к самому себе за то, что не мог ее отпустить, и сожаление за свои действия, потому что отлично понимал, что она заслуживает куда большего, чем подобное обращение. А еще сводящую с ума потребность сделать так, чтобы боль в прекрасных глазах сменилась наслаждением… «А ты пойдешь? Проведешь со мной последнюю ночь?» Тем наслаждением, за которым она и пришла.
        — Иди ко мне, Клаудиа.  — Свободной рукой он погладил нежную шею и осторожно стянул шелковый халатик, сгорая от невыносимого желания. Но сперва нужно проследить, чтобы в прекрасных глазах не осталось боли.  — Позволь обнять тебя, querida...
        И не успел он договорить, как она разом перестала сопротивляться и, слегка отстранившись, позволила черному шелку соскользнуть на пол, так что Лукас даже порадовался, что лежит на спине. Иначе он непременно упал бы на колени.
        Потому что стоявшая перед ним восхитительная женщина в черном кружевном белье, подчеркивающем великолепие ее форм, воплощала в себе все его мечты и фантазии.
        — Ты потрясающая,  — выдохнул он, обняв Клаудию за талию и усаживая ее на себя верхом, а потом запустил пальцы ей в волосы, притягивая к себе еще ближе и целуя так жадно, словно раз и навсегда хотел запомнить ее вкус.
        — Прости, милая, я злюсь не на тебя, а на себя.
        — Не бери в голову,  — выдохнула она, охотно отвечая на поцелуй.
        И, наслаждаясь ее сладким вкусом, Лукас действительно сумел на какую-то долю секунды забыть обо всем на свете.
        Она хочет именно этого и именно за этим и пришла. А раз так, он просто обязан сделать так, чтобы она никогда не забыла эту ночь.
        А завтра все снова встанет на свои места. Он встретится с Генри и выполнит свой долг, а сама Клаудиа предстанет перед всей нацией и займет свое законное место. Осознает всю глубину долга и обязанностей, и он наконец выполнит свое обещание, по-настоящему вернув принцессу Клаудию Верболт.
        Но сегодня она все еще принадлежит ему.
        Сегодня она все еще Просто Клаудиа.
        Прижимаясь к нему своим телом, она настойчиво терлась о его напрягшуюся плоть такими плавными движениями, что у него даже потемнело в глазах.
        — Осторожнее, дорогая…
        Приникнув к его губам в страстном поцелуе, она настойчиво и уверенно ласкала его тело, заставляя содрогаться от наслаждения.
        — Лукас, пожалуйста…
        Растворяясь в янтарных глазах и соблазнительной улыбке, он завороженно смотрел, как она запрокидывает назад голову и тихо постанывает, понимая, что его, одного из сильнейших известных ему воинов, только что раз и навсегда превратили в послушного раба.
        Глава 13
        Проснувшись от бьющих в окно лучей восходящего солнца, Лукас вскочил с пропахшего страстью дивана, чувствуя, как его влажное тело лихорадочно дрожит. Глубоко вдохнув, он быстро надел брюки и лишь затем отважился взглянуть на свернувшуюся калачиком спящую Клаудию.
        Что же пошло не так? Несколько часов необузданного секса должны были как минимум его успокоить, но сейчас…
        — Лукас?  — Тихий, чуть хрипловатый со сна голос.
        Dios, эти глаза, в которых светилась непонятная смесь надежды и чего-то мягкого и теплого.
        — Полежишь со мной?
        Но он лишь покачал головой:
        — Мне нужно принять душ и одеться.  — Что угодно, лишь бы оказаться подальше от нее.
        — Хорошо.  — Она закусила нижнюю губу.  — Я тут подумала…
        — Зря.
        Она улыбнулась:
        — Я серьезно, может, когда я вернусь в Лондон, ты…
        Закрыв глаза, Лукас постарался не оглохнуть от грохота бьющейся в ушах крови.
        Он ошибся. Неправильно оценил ситуацию, и, как ни прискорбно это осознавать, уже не в первый раз, с тех пор как в его жизнь ворвалась эта женщина.
        Вчера она пришла к нему за сексом, и он, не удержавшись, поддался эгоистичному желанию, а теперь… Да и какой к черту Лондон?! Она обязана занять полагающееся ей место во дворце.
        Он не слышал ни одного ее слова, но так даже лучше. А стоило ее губам перестать двигаться, как она снова уставилась на него умоляющим взглядом.
        Dios, неужели она начала влюбляться?
        Лукас взъерошил волосы:
        — Клаудиа, тебе уже давно пора принять правду. Между нами возможны лишь огонь и взрывная страсть. И ничего больше. Как мы и договаривались.  — Ему нечего предложить, кроме тьмы и отчаяния, а вся его жизнь сводится к одной лишь работе. Клаудиа же заслуживает гораздо большего. Она заслуживает шанса найти свою истинную любовь.
        — Я знаю. Просто подумала, если ты когда-нибудь окажешься в Лондоне, мы можем поужинать или еще что-нибудь в этом духе. Ну… то есть почему бы и нет?
        Отличный вопрос. И ответ на него сжимает и скручивает его нутро. Но стоит ей только уйти из его жизни, и все вернется в норму.
        У него нет выбора. Он обязан сообщить ей всю правду, раз и навсегда раздавив воспрявшие в ее душе ростки чувств.
        Но не успел он еще ничего сказать, как она каким-то непостижимым образом уловила его состояние и резко села, прижав к груди простыню, а в прекрасных глазах вспыхнули разочарование и унижение, словно она только сейчас поняла, какому человеку отдалась в порыве страсти.
        — Вчера ты спросила, кого она мне напоминает.  — Он дернул подбородком в сторону картины.  — Правильнее спросить, о чем она мне напоминает? Скажи, что ты видишь?
        Клаудиа быстро перевела взгляд с Лукаса на полотно и обратно.
        — Боль. Ей больно, и она пытается что-то защитить. И когда ты на нее смотришь, я вижу твою боль.
        Хватит.
        — Они совсем не похожи, но, когда я ее увидел, сразу понял, что она должна стать моей. Чтобы я всегда помнил, каков я на самом деле. Что я в ответе за ее смерть.
        Подтянув колени к груди, Клаудиа натянула простыню до самого подбородка.
        — Ты каждую секунду борешься, чтобы уменьшить чужую боль, а я лишь причиняю боль.  — Видя, как потухают янтарные глаза, Лукас изо всех сил стиснул кулаки.  — Вот теперь, похоже, ты насторожилась.
        Лукас глубоко вдохнул. Вот и все. Теперь она в любую секунду уйдет и займет полагающееся ей по праву место. Чтобы никогда уже к нему не вернуться.
        - ? ?
        Сжавшись под исходившей от него сильнейшей эмоциональной волны, Клаудиа смотрела, как Лукас расхаживает по комнате. Его боль била по ней не хуже удара кулака.
        — Она напоминает о том, что до конца жизни мне придется расплачиваться за убийство матери.
        Клаудиа лишь удивленно моргнула:
        — Что? Нет, не может этого быть. Не верю.
        — Я должен был ее защищать, но подвел. И я в ответе за ее жестокую, мучительную смерть.
        Клаудиа буквально чувствовала, как кто-то недрогнувшей рукой вырывает у нее из груди сердце.
        — Твою маму…  — Она не смогла договорить ужасные слова.
        — Убили. Пока я работал. У нас не было ни денег, ни еды. Чертова бедность. Он пришел за ней, когда я должен был быть дома и защищать ее. Оберегать. Dios, я же знал, на что он способен.
        Лукас сжал кулаки:
        — Я всегда возвращался к ночи, но в тот день я был беззаботен и опоздал на поезд. Пришлось идти пешком, и я вернулся слишком поздно. Она была уже избита и изувечена, но еще дышала, а я окаменел и застыл столбом. Не сделал ничего, чтобы его остановить.
        Остальное можно было легко представить. Даже слишком легко. И сколько же страха ему пришлось натерпеться — за мать, за себя…
        — Струсил,  — едва слышно выдохнул Лукас.
        Бог ты мой! Клаудиа чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
        — Не смей так говорить. Ты рассказывал, что, когда она умерла, ты был еще совсем юн.
        — Верно. Мне было четырнадцать. Но я уже был мужчиной.
        — Нет, Лукас,  — возразила она, не обращая внимания на разрывавшееся пополам сердце.  — Ты был лишь мальчиком, которому еще только предстояло возмужать.
        В таком уязвимом возрасте лишиться матери, да еще таким ужасным способом…
        — Не надо меня жалеть. Я этого не заслуживаю.
        Кивнув, Клаудиа мгновенно поняла, что должна быть сильной. Потому что ему сейчас нужна именно сильная женщина. Да и кому, как не ей, знать, как больно ранит непрошеная жалость?
        — Расскажи мне все до конца. Про твою маму. Пожалуйста.  — Больше всего ей сейчас хотелось крепко его обнять, но она отлично понимала, что этого мало.  — Ты знал убившего ее человека?
        — Разумеется. Это был мой отец.
        — Неужели он… Бил и тебя?  — Против воли перед ее мысленным взглядом проносились ужасные картинки.
        Лукас невесело усмехнулся:
        — Да, Клаудиа, мой отец был отвратительным человеком. Он все деньги спускал на шлюх, азартные игры и алкоголь, а потом впадал в ярость и жестоко избивал маму, а она прямо у меня на глазах часами истекала кровью.
        Клаудиа закусила губу, осознав, что каждая его секунда наполнена этими жуткими воспоминаниями. А она-то еще устраивала сцены, считая, что у нее было сложное детство. Да по сравнению с ним она только и делала, что купалась в розовых лепестках.
        — Лукас, мне так жаль…
        Он сел и закрыл лицо руками:
        — Когда я наконец-то сумел ей помочь и отвезти ее в больницу, было уже слишком поздно. И я мог лишь сидеть и смотреть, как она медленно умирает. Я же был совершенно беспомощен.  — Он уставился на свои ладони, словно вновь оказался в той комнате.  — Кровь текла по моим пальцам, превращаясь в лужицы на полу. Это были самые длинные шесть часов моей жизни.
        Завернувшись в простыню, Клаудиа встала и шагнула к Лукасу:
        — Можно я тебя обниму? Пожалуйста.
        — Нет!  — Резко выпрямившись, он выставил перед собой руки.  — Держись от меня подальше. Не представляю, на что я сейчас способен.
        Клаудиа быстро отступила, но не потому, что боялась, его она никогда бояться не станет, а потому, что чувствовала его собственный страх.
        — В тот день я пообещал, что отомщу за ее смерть. И когда я вырос и стал сильнее, начал на него охотиться, проследив, чтобы он еще на земле оказался в аду и умер в страшных муках. Но этого было мало. И я начал выслеживать каждого урода, что был с ним связан, и одного за другим отправил на суд.
        — Блюститель порядка.  — Ну конечно. Она же сразу распознала исходившую от него безжалостную решительность и внутреннюю силу.  — Герой.
        Лукас лишь усмехнулся:
        — Как скажешь.
        — Я не просто говорю, я это знаю. Без тебя Арунтия никогда не стала бы той страной, какой она есть сейчас. Люди на тебя молятся, так что не смей сомневаться в своей ценности.
        — В этом-то и заключается вся ирония.
        — То есть?
        — Твой отец убедил меня пойти в армию и научил использовать силу и власть во благо, научил, как выполнять свой долг и заботиться о благе страны. Он спас мою погрязшую во тьме душу. И когда я ехал за тобой, я поклялся, что буду тебя защищать. И как же я отплатил ему за доброту?  — Губы Лукаса скривились от отвращения.  — Я забрал твою невинность и испортил репутацию. Обесчестил и тебя, и себя самого. И теперь должен за это заплатить.
        Заплатить?
        — Подожди. Я же сама попросила тебя заняться со мной любовью и добровольно тебе отдалась. Я так тебя хотела…  — Клаудиа вдруг поняла, что ей все равно, чего будет стоить это признание, потому что он в любом случае должен его услышать.  — Только тебя. Для меня это никогда не было просто сексом. Я хотела только тебя. И, что еще важнее, в том, что между нами было, не было ничего бесчестного.
        Но Лукас лишь покачал головой.
        — Да что с тобой не так? Где же ненависть?
        — В тебе. У меня ее нет.  — Да что он о ней думает?  — Ты никогда не сможешь отвратить меня от себя, querido.
        — Не зови меня так.
        — Как, дорогой? И почему? Потому что ты не заслуживаешь никаких теплых чувств? Но ты заслуживаешь их больше, чем все остальные в этом мире. Или потому, что ты намерен вечно расплачиваться за смерть матери? Тогда скажу, что ты и так всю жизнь положил на то, чтобы исправить прошлое, и теперь заслуживаешь немного счастья. Или дело во мне? Я недостаточно хороша, чтобы за меня следовало бороться? Неужели для тебя все это действительно было просто сексом?
        — Разве я тебя не предупреждал? Я занимаюсь сексом, а потом ухожу. Я не тот человек, к которому следует привязываться.
        Поздно. Всегда самодостаточная, Клаудиа сделала именно ту единственную вещь, которую клялась никогда не делать. По-настоящему сблизилась с человеком, и теперь при одной мысли, что больше никогда его не увидит, внутри ее открывалась огромная дыра, насквозь пронизывающая всю ее душу.
        — Да, ты действительно предупреждал.  — Она собрала всю волю в кулак.  — И наверное, так даже лучше. Нас все равно разделяют континенты, и оба мы всецело преданы работе и хотим исправить прошлое. Хоть в этом мы с тобой похожи. Хорошо, что я не успела в тебя влюбиться.
        — Да, это хорошо.  — Лукас отвел глаза.  — В полдень тебя отвезут во дворец, у меня же дела в Барселоне, но я вернусь к торжеству. Ты же предстанешь перед нашим народом и выполнишь свой долг.
        — Хорошо, я выполню свой долг. Для тебя. Но только при одном условии.

        Уперевшись руками в стекло, Лукас невидящим взглядом уставился на океан. Несмотря на ее слова, он отлично понимал, что Клаудиа все равно хочет его видеть.
        И как просто было бы поддаться. Сказать, что обязательно придет и будет держать ее за руку, что попытается дать ей все, чего она заслуживает, и выполнит любое ее желание.
        Оттолкнувшись от стекла, Лукас хотел развернуться к Клаудии, но его взгляд застыл на изображенной на картине женщине, что пыталась уберечь ребенка от бури и боли. Сколько же в ней все-таки боли…
        Клаудиа ошиблась. Он не заслуживает того, чтобы с него сняли кандалы позора.
        Да как он мог хоть на секунду решить, что между ними возможны какие-то отношения? Рядом с ней он испытывает весь спектр чувств, а кому, как не ему, знать их опасность? Чувства заставляют терять контроль и ослабляют бдительность.
        Он до сих пор не сумел пережить смерть матери, бесконечно терзая себя одними и теми же мыслями. Что было бы, действуй он быстрее? Что было бы, сумей он хоть как-то остановить кровь или быстрее сбегать за помощью? Но одно он знал точно: он боялся, а страх разрушает.
        И если он вновь не сумеет защитить доверившуюся ему женщину… Нет, она слишком драгоценна, даже чтобы просто об этом думать.
        Клаудиа шагнула еще ближе, и Лукасу стоило огромного труда отстраниться, вместо того чтобы последний раз прижать ее к себе, унять изводящее душу томление и облегчить снедающую изнутри боль. Что угодно, лишь бы не использовать ее божественное тело так низко.
        Застыв на месте, она закусила губу:
        — Ты меня слышал?
        — Разумеется.  — Он ведь едва не забыл о том, что у них обоих есть долг и обязанности. А это само по себе говорит о многом.  — Говори свое условие, принцесса.
        Глава 14
        «Обещай, что отпустишь прошлое».
        Из окна долетал неясный разноголосый шум, а Клаудиа задумчиво изучала бриллиантовые шпильки в высокой прическе, вспоминая, как нахмурился Лукас, услышав эти простые слова.
        Но его стремление выполнить долг и доставить ее во дворец было столь велико, что он все же обещал попытаться. И это правильно. Зачем вечно носить в себе эту боль, когда прошлое уже давно осталось в прошлом и его ничем не исправишь?
        — Клаудиа,  — услышала она за спиной голос матери,  — вот ты где прячешься?
        «Не прячусь, а думаю о любовнике».
        — Да здесь я.
        — Тогда давай помогу тебе завершить прическу, дорогая.
        — А разве для этого нет прислуги? Наверняка же у тебя полно дел.
        — Глупости, для тебя у меня всегда найдется время. Ты просто не представляешь, сколько дней и ночей я мечтала лишь о том, чтобы быть рядом с тобой.
        Прикрыв глаза, Клаудиа напомнила себе собственный совет. Сейчас самое время им воспользоваться и отпустить прошлое.
        Может, Лукас прав, и тогда мать действительно не подумала, что своими словами и действиями причиняет ей боль? И родители пытались облегчить ее болезнь единственным доступным для них способом?
        — Клаудиа, пожалуйста, давай начнем все сначала? На следующей неделе я открываю новое детское крыло в больнице, и я надеялась, что ты тоже придешь.
        Подняв глаза, она увидела, как мать смотрит на нее, а ее взгляд полон тепла и надежды.
        — С удовольствием.
        — Хорошо, я уже попросила Лукаса принять все меры безопасности.
        — Ты его сегодня видела?
        — Мельком, отец был занят, разговаривал с Коронэ, но Лукас очень хотел с ним встретиться перед отлетом и…
        — Барселона,  — выдохнула Клаудиа.
        Зачем Лукасу вдруг понадобилось встречаться с ее отцом? И почему при одном его имени у нее так сводит живот? И почему мать так пристально ее разглядывает?
        — Точно. Его штаб-квартира именно там.
        Клаудиа отлично понимала, что ей следует прикусить язык, но уже просто не могла остановиться.
        — Какая еще штаб-квартира?
        — Разумеется, ЛГАС.
        Если бы она не сидела, то наверняка бы упала.
        — Тот самый ЛГАС? И все это принадлежит Лукасу? Как я могла не знать, что Лукас владеет самой известной в мире службой безопасности? Я же даже как-то летала на их самолетах!  — Разве можно гордиться им еще больше?
        — Разумеется, летала, все хоть сколько-то важные люди однажды летали на их самолетах.  — Мать театрально вздохнула.  — Расправь плечи, горб никому не идет.
        — Просто не верится, что я этого не знала.
        — Лукас весьма скрытный человек. И я этому рада. Твоя личная жизнь не должна получить публичную огласку.
        Клаудиа резко напряглась. Неужели все настолько очевидно? Или для подозрений достаточно и того, что она просто у него гостила? А ведь она об этом даже не подумала… Просто отчаянно нуждалась в его обществе и ни о чем не думала. И лишь в его обществе чувствовала себя в безопасности. Но как все это выглядело для окружающих?
        — Мам, между нами ничего нет.  — Разумеется, если не считать секса, но это она ни с кем обсуждать не собирается.
        — Рада за вас. Ставки слишком высоки. Подумай о своей репутации. И о его работе.
        Плевать ей на репутацию. Да и в любом случае совсем скоро она вернется в Лондон, а Лукас останется здесь.
        Постучав, к ним вошла мамина помощница и передала Клаудии черную бархатную коробочку.
        — Ладно, дорогая, я пока пойду, а отец придет через час.
        Как только за матерью закрылась дверь, она одним рывком сдернула крышку и судорожно размотала упаковочную бумагу.
        — Лукас,  — выдохнула она еле слышно, уставившись на содержимое коробочки.
        Дрожащей рукой она вытащила подписанную уверенным почерком карточку и погладила атласные золотистые перчатки, того же оттенка, что и ее платье, украшенные крошечными бриллиантами, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
        И лишь затем прочитала его послание.
        «Выше голову, принцесса. Гордись той женщиной, какой ты стала».

        Пропуская мимо ушей пустую болтовню, Лукас пытался почувствовать заслуженное удовлетворение от хорошо проделанной работы, но с тем же успехом мог искать бриллианты в темноте.
        Статная принцесса Клаудиа Верболт наконец-то заняла по праву полагающееся ей место, и теперь ему следовало бы уйти, но его ноги словно приросли к месту.
        Она хотела, чтобы Лукас заключил ее в объятия, но он лишь развернулся и ушел. Он рассказал ей всю правду, но даже это не смогло пошатнуть ее доверие. А он думал лишь о долге. И если Генри действительно хочет выдать ее за того недомерка Коронэ, которого при каждом удобном и неудобном случае сует ей под нос, то она до конца жизни будет связана долгом по рукам и ногам. Но разве недостаточно той цены, что она и так заплатила, в столь юном возрасте лишившись родных и оказавшись в чужой стране?
        Странно, раньше Лукас никогда не считал счастье чем-то обязательным или хотя бы важным, но, когда речь зашла о счастье Клаудии, все разом изменилось.
        А стоило ему только поймать на себе взгляд Клаудии, как на душе у него сразу потеплело.
        — Доброе утро, ваше королевское высочество.  — Он слегка кивнул.  — Отлично выглядите.
        — Спасибо, Лукас, ты и сам неплохо смотришься.
        Клаудиа улыбнулась, но тут рядом с ними объявился Коронэ.
        — Этот танец мой!  — прорычал Лукас и развернулся к нему спиной.  — Прошу нас простить.
        Обняв Клаудию за талию, он разом почувствовал, как она напряглась, и внутренне похолодел. Что ж, он хотел, чтобы между ними остались лишь чисто деловые отношения, вот он их и получил.
        — У меня есть идея получше.  — Проведя Клаудию сквозь танцующие пары, он уверенно направил ее к двойным дверям, что вели на террасу под звездным небом.
        — Что-то мне эта идея такой хорошей не кажется,  — возразила она, мгновенно высвобождаясь из его хватки.
        Стоило ей отстраниться, как внутри у него разом все заледенело, но он лишь закрыл за собой дверь, отрезая шум и музыку зала.
        — Клаудиа…  — начал он, сам толком не зная, что собирается сказать.
        — Спасибо за подарок.
        — Всегда пожалуйста.  — Не признаваться же, что послал перчатки лишь для того, чтобы хоть какая-то его частичка всегда могла сжимать тонкие запястья.  — Но похоже, не так уж они тебе и нужны.  — И это даже хорошо. Ну а боль в груди не имеет никакого значения.
        — Точно. Я уже и забыла, каким скользким бывает атлас.
        Лукас сглотнул.
        И почему он чувствует себя так, словно вот-вот потеряет нечто невероятно важное?
        — Такие скользкие… Три разбитых бокала, и я решила, что лучше все-таки их снять.  — Клаудиа вздернула подбородок.  — А потом вдруг поняла кое-что еще. Это ты дал мне деньги. Финансирование. Родители никогда не сделали бы такое предложение. До меня только сейчас дошло, каких трудов тебе стоило притащить меня сюда.
        Лукас нарочито небрежно пожал плечами:
        — Я ни о чем не жалею.  — Да и как иначе, если по-другому он никогда бы не узнал, что такое небеса?  — Просто не забывай меня,  — добавил он неожиданно для самого себя.
        — Я тебя никогда не забуду. И я так тобой горжусь, горжусь тем, кем ты стал. А теперь мне пора возвращаться в зал. Спасибо тебе за все.
        Спасибо? За что? За секс? Неужели она хотела позвать его в Лондон лишь для того, чтобы еще раз им заняться? Лукас четко понимал, что ведет себя нерационально, но, Madre de Dios, спасибо! Словно она может спокойно уйти и уже завтра забыть о его существовании.
        Резко подавшись вперед, он схватил ее за голову, развернул к себе и накрыл ее губы своими. Сперва она лишь напряглась, и он едва не отстранился, но совсем скоро почувствовал, как она расслабилась в его руках и сама начала его целовать, прижимаясь к нему всем телом. Сгорая от желания, Лукас сжимал в руках дрожащую женщину, как вдруг…
        Вспышка в небе. А за ней еще одна. Хлопок. Дверь? Салют?
        Чувствуя на губах дыхание Клаудии, Лукас наконец-то сумел отстраниться, только сейчас понимая, что натворил. Он окончательно разрушил ее репутацию!
        А небо озаряли все новые вспышки. В том числе и фотоаппаратов. Dios, она же ненавидит фотографироваться!
        Сжав кулаки, он смотрел на храбро расправившую плечи Клаудию. Как же она все-таки прекрасна… И после всего, через что ей пришлось пройти, он теперь просто не может ее оставить.

        Бог ты мой.
        И зачем она только ответила на его поцелуй? Она же собиралась держаться от него подальше. Она разом вспомнила слова матери. Она должна думать о своей репутации. И о его работе.
        — Скажи, что все это мне снится,  — выдохнула она с мольбой в голосе.
        — Последствия. Нам пришла пора с ними встретиться.
        — Лукас, мне так жаль.
        Он ведь с самого начала звал ее себялюбивой эгоисткой… Она всю жизнь ненавидела свое отражение, но даже не задумывалась о личности. Подумала ли она хоть раз, как все это может отразиться на Лукасе? Ни разу. Она просто отчаянно его хотела, а о последствиях и не думала.
        — Клаудиа.  — Он пристально вглядывался ей прямо в глаза.  — Скажи, чего ты сейчас хочешь?
        Она хочет все исправить. А что будет, если благородный Лукас сделает предложение по всей форме? А отец укажет ему на дверь и лишит чести и достоинства?
        Нет, этому не бывать.
        Она все исправит, проследит, чтобы он сохранил работу и привычную жизнь. Ту жизнь, что превратила его в человека, которым она по праву гордится. И она знает, как это сделать.
        — Обещаю, я буду за тебя бороться,  — продолжал он,  — просто скажи, чего ты хочешь?
        — Я хочу свободы и вернуться домой. Это единственное, что мне нужно от жизни.  — Точнее, так было, пока она не встретила Лукаса.
        — Хорошо, будет так, как ты скажешь.
        В последний раз вдохнув крепкий мужской аромат, она отстранилась и едва ли не сразу же встретилась с осуждающим взглядом отца.
        — Я могу с тобой поговорить?
        Стоит ему только ее выслушать, и он разом просияет.
        — У меня в кабинете. Через двадцать минут.

        Нетерпеливо расхаживая по дворцовой гостиной, Клаудиа ждала, когда же закончатся самые длинные двадцать минут в ее жизни. К счастью, на террасе их видели совсем немногие, но она до сих пор не могла забыть лицо Лукаса, когда прощались.
        В стотысячный раз взглянув на часы, она поняла, что ее время наконец-то пришло. Она решительно распахнула дверь отцовского кабинета.
        — Клаудиа.
        — Отец.  — Замерев перед массивным столом, она гордо вздернула подбородок.  — У меня есть предложение.
        — Слушаю.
        Глубоко вдохнув, она натянула привычную маску, в которой еще ни разу так остро не нуждалась.
        — Мне жаль, что сегодня я причинила тебе столько неудобств. Во всем виновата лишь я, и я готова исправить причиненный вред.
        — Если ты не собираешься добровольно поселиться во дворце, не желаю ничего слушать.
        Что ж, Лукас был прав. Она не может изменить своей истинной сущности.
        — Хорошо, отец, я останусь во дворце.
        Густые брови удивленно взмыли вверх.
        — И откажешься от работы?
        К горлу подступил липкий комок. Годы исследований, все те дети, которым она обещала помочь… Бэйли…
        — Да.
        Скажи это кто другой, и она ни за что бы не поверила, но сейчас она действительно видела, как преисполненный собственного достоинства отец удивленно дернулся:
        — И выйдешь за Коронэ?
        Она почувствовала, как по безупречному доспеху бежит первая трещинка. И как она только не поняла, зачем он так настойчиво сталкивает ее с этим Коронэ? Но разве королевские браки по расчету не остались в далеком прошлом? Только не все ли равно, если она никогда не получит единственного нужного ей мужчину?
        — Да, но только при одном условии.
        — Мне уже интересно. Ради чего ты готова стольким пожертвовать?
        — Лукас сохранит работу, честь и продолжит служить короне. Я же знаю, что он тебе нужен. А ты… Ты нужен ему. Да и люди его любят, он их герой.
        И ее собственный герой.
        — Понятно.
        Суровое лицо слегка смягчилось.
        — Он знает, что ты к нему чувствуешь?
        Только выдохнув, Клаудиа поняла, что задержала дыхание:
        — Надеюсь, что нет.
        — Слишком поздно.
        Услышав за спиной хлопок, она медленно обернулась и уставилась на Лукаса.
        — Ты совершила огромную ошибку, querida.
        Глава 15
        Сорок минут в аду не прошли для Лукаса даром.
        — Прости нас, Генри.
        — Конечно.
        Что же теперь король о нем думает, когда он изо всех сил пытался уговорить его отпустить Клаудию в Лондон?
        Поймав растерянный взгляд Клаудии, Лукас вздохнул. Что ж, пришла ей пора вспомнить, что он сам себе господин и играет лишь по своим собственным правилам. Генри же никогда об этом не забывал.
        — Мы уходим. Прямо сейчас.
        Слегка подтолкнув в спину, он направил Клаудию к двери и повел вниз, туда, где их уже ждала машина.
        — Ты на меня злишься?  — выдохнула она, как только они остались одни.
        — Разумеется, нет. Но на террасе я задал тебе очень простой вопрос. Спросил, чего ты хочешь.
        — Я помню.
        — И что ты ответила? Что хочешь только свободы. А теперь готова выйти за этого слизняка Коронэ!
        — Я…
        — Да меня при этих словах чуть инфаркт не хватил!
        — Неужели? Ну я просто пыталась хоть как-то все исправить.
        — Сделаешь мне одолжение? Никогда ни о чем не думай слишком усердно. А то меня точно удар хватит.
        Клаудиа скрестила руки на пышной груди, обтянутой атласом. Сглотнув, Лукас поспешно отвел взгляд. Еще три минуты — и они окажутся дома. Сможет же он потерпеть три минуты?
        — Вы там уже все обговорили, решили мою судьбу, а потом просто стояли и слушали, как я все это говорю!
        Она смутилась?
        — Позволь заметить, я не получил от этого ни малейшего удовольствия.  — И если бы ее слова не пригвоздили его к месту, он объявил бы о своем присутствии гораздо раньше.
        — И что дальше? На улице все еще бродят изголодавшиеся по сенсациям журналисты?
        — Да плевать мне на всех папарацци! Да и на чужое мнение тоже. А вообще, тебе бы пора уже привыкать к повышенному вниманию. Представь, что будет, когда объявят о нашей помолвке!
        Клаудиа судорожно стиснула горло.
        — Помолвке? Да что вы там решили?
        Он всего лишь отвоевал ей свободу, но сперва нужно как следует ее проучить.
        — Разве я не говорил, что сам устанавливаю правила? И твоя судьба решилась задолго до этого вечера.
        — И как это прикажешь понимать?
        Машина как раз остановилась, и уже через двадцать секунд они стояли посреди его гостиной. Посреди их гостиной. В их общем доме.
        — Все мои вещи остались во дворце.
        — Завтра их привезут, ты же останешься со мной. Навсегда.
        — Может, уже хватит? Я ни на что не соглашалась и отказываюсь тебя подставлять!
        Резко сдернув рубашку, он небрежно бросил ее на пол и махнул на платье Клаудии:
        — Снимай.
        Она закусила губу:
        — Платье? Зачем?
        — Потому что на нем полно его отпечатков пальцев. И потому что я только что провел худшие сорок минут своей взрослой жизни и отчаянно в тебе нуждаюсь.
        — Понятно.
        Ухватившись за застежку, она невыносимо медленно тянула молнию вниз.
        — Madre de Dios…
        — Узнаешь?  — Корсет, чулки, каблуки…
        — Бельевой бутик. В городе.
        — Что ж, похоже, мне наконец-то удалось полностью завладеть твоим вниманием?
        — Удалось.
        Обняв желанную женщину, он зарылся лицом ей в шею, вдыхая сладкий аромат и жадно лаская ее губами.
        Клаудиа тихо застонала.
        — Агония,  — выдохнула она сквозь приоткрытые губы.  — Хоть это у нас хорошо получается.
        — Перестань. Ты снова думаешь.
        — Не могу иначе.
        — Я знаю.  — Не в силах остановиться, он продолжал ее целовать.  — Твой мозг — это одно из первых, на что я обратил внимание. Стоило мне только на тебя взглянуть, и меня словно с размаху о стену ударили. А каждое прикосновение и слово были словно удар молнии. Каждый взгляд, словно пропущенная пуля, а когда ты все это сказала…  — Он слегка отстранился.  — Какая же ты все-таки храбрая. И сильная. Я никогда так тобой не гордился и не любил, как сегодня.
        — Неужели?
        — Клаудиа, взяв тебя, я сделал свой выбор. Я выбрал тебя. Не долг, не Арунтию, а именно тебя. Стоило мне лишь вдохнуть твой аромат — и я все бросил. Ты для меня важнее всего.
        — Ты уволился?
        — Да. Утром. Я бы уже давно это сделал, но не мог от тебя оторваться. Сегодня я выполнил свой последний долг.
        — Но ты же сам говорил, что между нами невозможно ничто большее. Я думала, что ты никогда не сумеешь передо мной открыться.
        — Мне потребовалось время, чтобы осознать, как много ты для меня значишь. Я всю жизнь лелеял чувство вины и считал, что не заслуживаю ничего хорошего. А потом ты сказала, что гордишься тем человеком, которым я стал. И раз так считаешь ты, кто я такой, чтобы спорить?
        — Вина? Да я готова была умереть, когда поняла, чего тебе стоила наша связь. Неужели тебе даже на секунду не приходило в голову, что это я тебя не заслуживаю?
        — Нет. И больше не смей говорить такие глупости.
        — Хорошо.
        — Ты просто не представляешь, как я боялся, что не сумею тебя защитить. А потом понял, что никогда и никому не смогу тебя доверить. Только я за тебя в ответе.
        — Только ты.  — Она нежно погладила его по щеке.
        — Но пока не услышал твои слова, я все равно из последних сил сдерживался, не находя в себе храбрости открыто тебя любить. А ты бросила ради меня все: работу, свободу… И мне стало за себя стыдно.
        — Для тебя я на все готова. Я так тебя люблю.
        Закрыв глаза, он почувствовал, как ее губы накрывают его собственные.
        Она это сказала.
        По-настоящему.
        И теперь навеки принадлежит ему — и только ему.