Перепечина Яна, Вдоль Белой Полосы- библиотека РусЛит

Вдоль белой полосы Яна Перепечина
        Если любишь, не скрывай. В справедливости этих слов убеждается Агата, много лет молчаливо обожавшая своего соседа. Но сама она с признанием опоздала: пока ждала встречи после долгой разлуки и готовилась рассказать о своих чувствах, Никита женился. Как справиться с горем, когда и окружающая действительность вместо поводов для оптимизма день за днём подкидывает испытания на прочность? Вокруг Агаты бурлят девяностые, которые не зря назвали "лихими", ломаются жизни и наживаются проблемы. Но там, где не выдерживает камень, пробивается к свету нежный росток…
        Вдоль белой полосы
        Яна Перепечина
        Пролог
        Памяти наших ушедших друзей
        Вы всегда с нами
        Май 1994 года
        Агата с трудом дождалась вечера, когда родители сели у телевизора, а она смогла уйти в свою комнату так, чтобы никто ничего не заподозрил, и достать толстую тетрадь. Дневник она не вела. Пробовала лет в одиннадцать-двенадцать, да быстро забросила. Всерьёз писать о школьных проблемах показалось смешным и неинтересным, а ничего важного и увлекательного в её жизни не происходило. Школа обычная и школа искусств - вот и вся жизнь. Утром уроки, потом бегом домой, чтобы переодеться, быстро съесть что-нибудь, взять сумку - и на танцы. Не на дискотеку, конечно. А на занятия хореографического отделения школы искусств. Домой она приползала без сил и уже в темноте, борясь со сном, делала уроки и падала в кровать, чтобы утром опять идти в школу. И о чём писать?
        Но сейчас ей было просто необходимо высказаться. Только поделиться не с кем. Подруги у неё были, разумеется. Но про Никиту она никогда и никому не рассказывала. Сама не знала почему. Словно было между ними что-то особенно ценное и хрупкое, что она боялась сломать неосторожным движением или даже словом. Хотя ничего и не было на самом-то деле. Вернее, с её-то сороны как раз было. Но не с его. И всё равно она не чувствовала себя готовой хоть кого-то посвятить в то, что ощущала вот уже шесть лет.
        Агата взяла ручку, открыла тетрадь, но записать так ничего и не смогла. Вместо этого она забралась на письменный стол, стоявший около окна, распахнула одну из створок и стала смотреть на город. Далеко внизу разговаривали люди, шуршали покрышками машины, изредка лаяли собаки, которых хозяева вывели на вечернюю прогулку. На глаза выступили слёзы, город в розово-сиреневой дымке закачался, стал расплываться и терять привычные очертания. Наконец слёзы пролились сквозь ресницы и заструились по щекам вниз. Где найти силы, чтобы жить дальше, Агата не знала.
        Часть 1. Глава 1. Конец света.
        Вдоль белой полосы.
        И заступить нельзя.
        Вдоль белой полосы.
        За ней мои друзья.
        Я к ним шагнуть хочу -
        И не могу.
        Вдоль белой полосы
        Одна бегу.
        Июнь 1993 года
        - Отсюда видно все семь высоток, - сказала мама, когда Агата в восхищении замерла возле окна. - Вон, смотри, там, левее, МГУ. Поступишь туда, натянем канат, и будешь по прямой с ветерком добираться, - пошутила она. Агата улыбнулась, всё ещё глядя вниз и вдаль, туда, где расстилалась перед ней июньская Москва.
        Казалось бы, ну что там - семнадцатый этаж? Но их новый дом стоял на небольшом возвышении, вокруг него только девятиэтажки. Поэтому и вид такой потрясающий: как на ладони весёлая, разнежившаяся под тёплым вечерним солнцем столица. А на горизонте да, права мама, все семь высоток. Дух захватывает.
        Агата любила природу, безлюдье и тишину, но и родной город, шумный и густо населённый, тоже. Он казался ей очень красивым и живым, а ещё тёплым, уютным и безопасным. Во всяком случае, сейчас, летним светлым вечером. Потому что бывали, конечно, и другие вечера, мрачные и холодные, пугающие темнотой и разбитыми или просто неработающими фонарями.
        Но теперь было лето, были длинные дни, только что закончившийся учебный год, и предстоящие каникулы. А впереди одиннадцатый класс, подготовка к поступлению в институт и… Никита… Сейчас ей пятнадцать, и она ещё школьница. Но через год станет студенткой. И лет ей будет уже шестнадцать с половиной. Вот тогда… Тогда она наберётся смелости и решится. Обязательно. А может, он и сам разглядит её. Всё-таки она вроде бы начала наконец хорошеть и превращаться из нескладного подростка во вполне симпатичную девушку. Во всяком случае, подружки убеждают её именно в этом. Или лукавят по доброте душевной? Ах, как бы узнать…
        С ребятами-то Агата по-прежнему в исключительно дружеских отношениях. Правда, никаких других она и сама не хочет. Начало завязываться что-то похожее на симпатию с Максом из параллельного класса. Но ничего из этого не вышло. Да и как могло выйти, когда у неё в сердце, в голове и даже перед мысленным взором только один человек едва ли не круглосуточно? Во сне и то приходит.
        Когда ей было двенадцать, дачная подружка Люба по секрету открыла ей «страшно редкий» и «ужасно точный» способ узнать суженого. Для этого нужно было насчитать сто красных машин и одну белую. С белыми проблем не возникло, на их улице таких имелось аж две. Но вот красных в те годы, когда автомобили имелись далеко не в каждой семье, в их скромном дачном кооперативе было мало. Они с Любой набирали необходимую сотню аж несколько недель. Агата втайне подозревала, что считали они в том числе и одни и те же машины, то приезжающие на дачу, то уезжающие обратно в город. Но Любе говорить об этом не стала, да и от себя эту здравую мысль гнала. Потому что дождаться осени, чтобы начать считать уже в Москве, где красных машин, конечно, было гораздо больше. она не смогла бы. Да и кто из девчонок смог бы? Как ждать, если не терпится узнать, кто он, её суженый?
        Когда заветная сотня была, наконец, насчитана, Люба торжественно сообщила:
        - А теперь ночью тебе приснится твой будущий муж.
        - Прямо этой? - обмерла от счастья Агата.
        - Этой, - кивнула Люба, но потом немного подумала и милосердно добавила: - Или на вторую или третью ночь.
        - А если не приснится? - заинтересовалась любознательная Агата и сама же ответила себе и подруге: - Значит, где-то мы ошиблись. Может, обсчитались, например.
        - Да, я тоже так думаю, - серьёзно согласилась с ней Люба.
        Спать Агата легла возбуждённая и немного испуганная: а ну как и правда ошиблась и суженый не приснится. Или всё же во второй или даже третий раз увиденные машины всё же не в счёт? Но ещё больше её испугала мысль, явившаяся, когда она уже засыпала, на границе сна и яви.
        - А что если приснится не он? - пробормотала вслух Агата.
        - Что, Агашенька? - спросила бабушка, с которой они спали в одной комнате.
        - Ничего-ничего, бабуля, - Агата постаралась унять забившееся от страшной мысли сердце. Никто другой ей был не нужен. - Спокойной ночи.
        - И тебе тоже, моя сладкая. И тебе, - сонно пожелала бабушка.
        Агата, постаралась успокоиться, недолго поразглядывала тёмные тени на дощатом потолке и вскоре заснула.
        Утром из сладкого крепкого сна она вынырнула мгновенно и тут же счастливо улыбнулась. Приснился. Именно он. Уже под утро, но всё же приснился. Значит, не ошибается она. Теперь осталось только дождаться. И она непременно дождётся.
        Подружка Люба, единственная, кто догадывался о чувствах Агаты, прибежала ещё до завтрака и возбуждённо прошептала:
        - Ну?!
        - Да, - только и выдохнула Агата.
        - А мне нет, - расстроилась Люба. - Я думала, может, мы плохо считали. Но раз тебе приснился, значит, дело не в этом. Неужели я замуж не выйду?
        - Обязательно выйдешь, - утешила её Агата. Может, ты просто крепко спала…
        - Ты посмотри, какие у них разговоры! - не то удивилась, не то возмутилась бабушка и скомандовала: - А ну мыть руки и за стол. Рано вам ещё о женихах думать.
        Девчонки покраснели, прыснули в ладони и побежали к умывальнику. Люба уже забыла о гадании и думала только о вкусных блинчиках. Агата брызнула в неё водой и отпрыгнула в сторону. Обе засмеялись и вприпрыжку помчались на кухню. День обещал быть солнечным и тёплым, а жизнь - прекрасной.
        Если бы маленькой Агате сказали, что дети могут полюбить в десять лет, она бы ни за что не поверила. Она была очень разумным и начитанным ребёнком и по книжкам знала, что любовь есть, но понимала, что это чувство не детское. Нет, конечно, многие влюбляются и раньше, чуть ли не в яслях. Но разве это настоящая любовь? И это тоже понимала не по годам серьёзная Агата. Но сама она в десять лет умудрилась полюбить по-настоящему. И, как ни удивительно, всегда, даже тогда, в самом начале, знала, что это то самое, редкое, что даётся не всем. А ей вот далось. В десять лет.
        Это рано, конечно, потому что тяжело маленькому ещё, в общем-то, человеку любить. Почти непосильно. Но как там? Господь не даёт того, что нам не по силам? Если так, то Он не ошибся. Ей любить Никиту оказалось по силам. Тяжело. Но по силам.
        Почему-то Агата совершенно не помнила, как увидела Никиту впервые. Но точно знала, что уже в первое лето любила его. Как только они оказались соседями по даче, как только встретились, поговорили - всё, жизнь её по ощущениям самой Агаты оказалась предрешена. Звучало это, конечно, как понимала уже почти взрослая, пятнадцатилетняя, Агата, несколько пафосно. Но было правдой. Теперь, по прошествии шести лет, она считала, что может с уверенностью говорить об этом.
        Знакомство их было совсем-совсем обычным. Ничего особенного. Всего лишь соседи по даче. Никакой романтики, о которой так грезят девочки-подростки. Но для Агаты это ровным счётом ничего не значило. Потому что она обмирала, только видя Никиту. И никакие особенные обстоятельства ей были не нужны. Сколько раз она тайком смотрела из-за куста смородины, который рос на границе их участков, как он идёт по дорожке от дома к хозблоку. Высокий, светловолосый… Просто идёт. И всё. А она смотрела и сердце с ума сходило от любви. В десять лет.
        Как зарождается любовь? В какой момент? Никто не знает. А тот, кто говорит, что знает, - обманывает. Или окружающих, или сам себя. Только Господь знает. Но молчит. Ибо "тайна сия велика есть". И каждый сам с этой самой любовью должен разобраться. И полюбить сам. Или не суметь. А уж разлюбить-то и вовсе по собственному желанию невозможно. Вот и Агата не смогла. Хотя, если уж честно, и не хотела. Совсем.
        И жизнь её с тех пор делилась на лето и всё остальное. Лето начиналось в мае, когда открывали дачный сезон. Агата приезжала и ровно, спокойно здоровалась со всеми соседями и с Никитой тоже. Хотя бедное её сердце то просто растекалось, будто мармелад на солнце, то сжималось, как высохшая раскрытая сосновая шишка, напитавшаяся дождевой водой. Но Агата старательно делала вид, что ей совершенно всё равно, кто живёт по соседству. Тем более, что строгие её бабушки, чем старше становилась Агата, тем решительнее запрещали ей гулять с Никитой.
        Он этого, конечно, не знал. И часто звал соседку вместе покататься на великах, или поплавать в их пруду, или поиграть в вышибалы. Объяснялось это просто: Никита всегда был очень приветливым и добрым. Ему было жаль маленькую соседку, которая много помогала родным и мало гуляла. Вот он и звал её на прогулку. Только симпатия и жалость. И ничего больше. Но ей и этого хватало тогда.
        Так Агата и росла, живя и дыша полной грудью только летом, когда Никита был поблизости, и впадая в странное состояние ожидания и оцепенения зимой.
        Однажды, Агате тогда было тринадцать лет, Никита в очередной раз позвал её купаться, а она стояла напротив него и лепетала:
        - Я не могу. Мне нельзя.
        Никита смотрел на неё весёлыми серыми глазами и всё никак не мог понять, почему это. И она не знала, как ему объяснить, что ей запрещают гулять с ним. Она была уже довольно взрослая и понимала, о чём думают её бабушки и почему не разрешают уходить или уезжать далеко от дома вместе с Никитой. Они считали, что девочке, даже уже девушке неприлично вот так запросто гулять с девятнадцатилетним юношей. Её славные, добрые, консервативные бабушки. Они мыслили ещё категориями «прилично - неприлично». И Агата, воспитанная на мировой классике, их понимала. Она вообще всех всегда понимала. Но объяснить Никите это не могла - не хотелось оскорблять его этим запретом. И Агата беспомощно повторяла:
        - Я не могу. Мне нельзя.
        Никита стоял очень близко, опершись на свой велосипед, и смотрел на неё озадаченно. А потом сказал:
        - Понятно. Прости меня. Вот ведь привязался к тебе. Ну, нельзя - значит, нельзя. Тогда, может, через недельку?
        Агата поняла, чем он объяснил себе её отказ, и тут же вспыхнула. Никита, как ей показалось, тоже покраснел и начал рассказывать о чём-то незначащем и забавном, явно стараясь сгладить впервые омрачившую их безмятежные соседские отношения неловкость.
        Иногда Агате всё же разрешали пойти погулять с Никитой. Правда, при условии, что с ними отправится ещё и её младшая сестра Кира. Конечно, Агата, которая вообще-то сестру любила и брала её с собой почти везде, была не слишком рада такому сопровождению. Зато так она могла пусть и изредка, но всё же видеть Никиту не только на расстоянии нескольких метров или и вовсе через забор.
        Как-то раз они отправились на дачное озеро купаться. Было пасмурно и жарко. Но Кира, по указанию бабушек и без особого желания принявшая на себя роль дуэньи, в воду не полезла и стояла под деревом, обхватив обеими руками полотенца, которые повесили на неё. А Никита и Агата со смехом ринулись в озеро, обдавая брызгами заросли осоки, и быстро поплыли на другой берег. Тогда Агате уже исполнилось четырнадцать, и им было интересно вместе. Во всяком случае, они наперегонки сплавали на другую сторону озера и не спеша вернулись обратно, а Никита всё не говорил о том, что ему пора домой. Агата же плыла в метре от него, медленно, словно во сне, раздвигая плотную коричневую воду и желая только одного: быть рядом с ним вечно. Если для этого ей пришлось бы превратиться в какую-нибудь русалку или даже лягушку, то она без колебаний согласилась бы на любое обличье и на любое условие. В этот момент она понимала Андерсоновскую Русалочку и жалела её всем своим нестерпимо ноющим и одновременно разрывающимся от счастья девичьим сердцем. О чём думал в это время Никита, она, конечно, не знала. Зато видела его мокрые
волосы, капли воды на лбу и щеках, тёплую улыбку и внимание, с которым он слушал её и отвечал ей, и была счастлива.
        Разговаривая, они поплыли вдоль длинного озера, не обращая внимания на начавшийся дождь. Краем глаза Агата видела, как семилетняя её сестра стоит, прижав к груди полотенца, под чёрной ольхой. Она понимала, что той грустно, а, может быть, и страшно одной на безлюдном берегу под начинающимся дождём и низким серым небом, но не могла, никак не могла повернуть обратно. И крикнуть Кире, чтобы та шла домой, тоже не могла. Ведь это означало бы перебить, разрушить то незримое, но отчётливо ощущаемое, что возникло между ними с Никитой.
        Они ещё долго плавали и разговаривали о чём-то незначащем, и ей казалось, что никогда ничего лучше не случалось в её четырнадцатилетней жизни.
        А потом на озеро прибежала мама Никиты и стала громко звать их и требовать, чтобы они немедленно выбирались на берег. Как она ругала их тогда! Кричала что-то о грозе, молнии, высокой электропроводности воды. А они с Никитой быстро вытирались, украдкой переглядывались и улыбались друг другу. И Агате всё казалось, что это не просто так, что и она ему если и не нравится, то хотя бы интересна. Ведь он-то ей не просто нравился. К тому моменту она уже четыре года безнадёжно обожала его.
        С озера они шли следом за Кларой Петровной, мамой Никиты, которая, не переставая, ворчала. Агате хотелось, чтобы дома их были ещё очень далеко и чтобы они долго-долго шли до них пусть и под аккомпанемент усиливающегося дождя и недовольного монолога. Но, разумеется, дошли они быстро, а около дома их уже ждала не менее рассерженная бабушка Агаты.
        Подойдя к своей калитке, Никита оглянулся, подмигнул Агате, а её бабушке сказал:
        - Мария Евгеньевна, не ругайте, пожалуйста, Агату. Это я виноват, не сообразил, что дождь скоро начнётся. Вот мы и уплыли далеко.
        Бабушка сразу же успокоилась. Никиту любила вся улица. И она не была исключением. Он нравился ей своей серьёзностью, трогательной постоянной заботой о родителях, многочисленными мужскими умениями, которые вполне подходили под определение «золотые руки», и безотказностью и готовностью помочь.
        - Не буду, не буду, Никита. Не переживай. - Она улыбнулась соседу, мягко подтолкнула внучку в спину и закрыла за собой калитку.
        Агата взлетела вверх по лестнице в их с сестрой комнату и уже стянула с себя мокрый сарафан, когда в приоткрытую дверь услышала, как внизу, на первом этаже, одна её бабушка сказала другой:
        - Вот бы Никита Агату нашу дождался. До чего ж парень хорош! Лучше и не пожелаешь.
        - Маленькая она пока, - вздохнула вторая бабушка, - не дождётся он. До её восемнадцатилетия ещё четыре года. Да и рано в восемнадцать замуж выходить. А он старше её на шесть лет. Да такого парня наверняка и осаждают уже… Нет, не дождётся, - снова вздохнула она.
        Агата, доставая из шкафа сухое платье, заметила, как дрожат у неё руки. Неужели она не успеет? Неужели Никита женится раньше? Но ведь он только что заступился за неё! Он не хотел, чтобы её ругали! Он…
        Агата прижала платье к себе и закрыла глаза. Только бы поскорее вырасти!
        Май 1994 года
        Но она не успела. Жизнь её рухнула в одночасье.
        В ту весну Агате уже было шестнадцать с половиной лет. Она заканчивала школу и собиралась поступать в институт. Удивительное время, когда перед тобой вся жизнь, а позади только детство. Взрослые люди сказали бы «целое детство» или даже «всё детство» и никогда не «только детство». Но в шестнадцать лет, пусть даже и с половиной, никто не думает такими категориями. Для шестнадцатилетних детство, словно старая кожа для змеи, ненужное и мешающее жить прошлое. Его, как эту самую кожу, они торопятся сбросить и тут же забыть о нём. Просто они ещё ничего не знают, эти шестнадцатилетние. И Агата тоже не знала.
        Ей нужно было поступать в институт, а она могла думать только об одном: вот приедет на дачу, а там - он. И он увидит, наконец, что она выросла, что она уже девушка и, может быть, посмотрит на неё не как на славную маленькую соседку.
        Это была невероятная весна: весна-предвкушение, весна-ожидание, весна-надежда. В общем, такая весна, которая случается хоть раз в жизни, наверное, у каждого. И погода соответствовала: прозрачный весенний воздух днём прогревался, а к вечеру остывал, клубился туманами, придавая звукам и запахам весны пронзительную эфемерность и призрачность.
        В первое воскресенье мая папа вернулся с дачи, куда ездил для того, чтобы проветрить после зимы дом и отвезти вещи. В следующие выходные они собирались поехать туда уже всей семьёй. Открывать сезон, как это называлось у них.
        Был тихий вечер начала мая. Уходящее за все семь высоток солнце лилось в окно их кухни на семнадцатом этаже. Папа и мама сидели за столом, а Агата мыла посуду после ужина. Новостей у папы было много. За зиму с их дачными соседями чего только не произошло. Папа рассказывал и рассказывал. Агата с мамой слушали и слушали. А потом папа между делом сообщил:
        - А наш сосед женился.
        И Агата почему-то сразу поняла, что это про Никиту. Хотя соседями они называли всех, кто жил на их улице. В книгах про такие случаи пишут «свет померк» или «как громом поразило». Ничего такого не было. Агата не упала в обморок, не уронила тарелку, не зарыдала в голос. Она не могла себе этого позволить: рядом были родители, которые ничего не знали о её чувствах и с которыми они никогда не были близки настолько, чтобы Агата могла рассказать им об этом. Поэтому, пока мама удивлённо ахала и говорила о том, что Никиту и его жену нужно будет обязательно поздравить, Агата домыла посуду и молча вышла.
        Жить ей не хотелось настолько, что даже плакать она не могла, а могла только взять на поводок свою собаку и пойти с ней гулять. Гуляли они в тот вечер, наверно, часа два. Огромная её южнорусская овчарка Веста, которую нельзя было спускать с поводка, потому что она дралась смертным боем с любой мало-мальски подходящей по размеру собакой, таскала её на поводке по всему району, а Агата вопреки обыкновению покорно моталась следом. Сил у неё не было ни на что.
        Зато впереди было ещё испытание.
        У школы, в которой она училась, был договор с институтом о предварительных экзаменах. Поэтому через несколько дней их одиннадцатый класс писал вступительное сочинение в институт. Это была прекрасная, редкая возможность - поступить в высшее учебное заведение, ещё не окончив среднее. Но Агата, которая всегда хорошо училась, не поступила. Первый же экзамен завалила, получив невероятные пять баллов из десяти возможных. Как это случилось, не понял никто. Её учительница русского языка и литературы, узнав результаты, онемела: сочинения Агата всегда писала прекрасно. Все её одноклассники тоже были поражены. Родители расстроились неимоверно. Сама же Агата не удивилась совсем.
        Никита женился.
        И. Её. Больше. Ничего. Не. Интересовало.
        Совсем. Точка.
        Глава 2. Начало начал.
        Время было странное. Невероятное. Как закрутилось всё в восемьдесят девятом, когда Никита закончил школу, так и шло, только набирая скорость.
        В институт он поступил неожиданно легко. Даже сам удивился. Нет, учился он хорошо, а в последний год родители смогли и репетиторов по физике, алгебре и геометрии ему нанять. Но всё равно он волновался. Сам себя и маму уговаривал тем, что его обожаемый дедушка только и закончил, что семилетку ещё до войны. И был при этом прекрасным специалистом, уважаемым человеком. Его даже на фронт не взяли, хотя он неоднократно ходил в военкомат. Но его так ценили, что бронь не сняли, несмотря на просьбы и горячее желание стать красноармейцем.
        Вот Никита и напоминал маме об этом. А ещё рассказывал, в какие ПТУ и техникумы собираются поступать его одноклассники. На всякий случай готовил к возможному провалу. Но мама с его доводами не соглашалась, сердилась и объясняла:
        - Никит, ты пойми, друзья друзьями. Я знаю, что из твоих одноклассников в Бауманку больше никто не пойдёт. Да и вообще в институты мало кто поступает. Но ты на это не должен ориентироваться. У каждого свой путь. А ты можешь многое. И техникумы - это для тебя не предел мечтаний. Я-то знаю.
        Никита кивал, не желая, чтобы она переживала. А сам всё подбирал запасные варианты. Маму он понимал. У них в семье все работали на оборонку. Даже дедушка с его семью классами умудрился попасть на закрытое предприятие и там научиться всему, что другие постигали в техникумах и институтах. В итоге он проработал в одном цеху почти сорок лет и стал живой легендой. А родители на их градообразующее предприятие и вовсе пришли сразу после институтов. Да так там и остались на долгие годы.
        Отец Никиты лично знал многих космонавтов, в том числе и Гагарина. В детстве Никита любил разглядывать толстую книгу о космосе, на форзаце которой отец собирал автографы тех из них, с кем близко общался. Его сын часами был готов листать эту книгу, смотреть фотографии отца, на которых он стоял рядом с космонавтами, и мечтать о том, как сам полетит к звёздам. Потом он подрос, и мечта его трансформировалась: теперь он хотел, как и родители, быть инженером. Поэтому и волновался перед поступлением так сильно, старательно маскируя беспокойство лёгким пренебрежением и наивным гусарством: мол, где наша не пропадала.
        Но поступить удалось. В тот день, когда вывесили списки, Никита приехал из Москвы в Реутов и не выдержал, прибежал к главной проходной встречать родителей. Мама поняла всё, едва выйдя из высоких тяжёлых дверей и под деревьями у пруда увидев сына. Её радостное, сразу помолодевшее лицо стало для него лучшим подарком к поступлению. Отец отреагировал посуше, но и он - Никита видел и гордился этим - был доволен.
        Учиться в институте было нелегко, но интересно. Группа у них подобралась дружная, весёлая. Многие оказались соседями по городкам и посёлкам, прилепившимся к Горьковскому направлению железной дороги. А ещё почти все они были детьми инженеров, жили одинаково скромно, а потому отлично понимали друг друга, ладили и домой частенько ездили вместе. Да и вообще много времени проводили в обществе друг друга: выполняли институтские задания, изобретали, придумывали что-то новое, подрабатывали, чтобы помочь родителям, которые на своих оборонных предприятиях в то время уже получали смешные и нерегулярные зарплаты. Семьям их приходилось нелегко, вот они и крутились, как могли, стараясь не забросить при этом учёбу.
        В первые же дни Никита познакомился с братьями Мишей и Витей Соколовыми и Артёмом Васиным. Так они и держались друг друга все годы учёбы. Старший из Соколовых, Витя, оказался человеком невероятно предприимчивым, с явной коммерческой жилкой. С его подачи они то и дело придумывали разные способы заработать. То ездили в ставшую вдруг отдельной страной Белоруссию за обувью, которую потом продавали на уличном рынке, то на деньги, вырученные за разгрузку машин с гуманитарной помощью, покупали в универмаге в Салтыковке часы, которые везли на Украину и перепродавали там.
        Никите всё это было чуждо и не очень интересно. Но друзей он бросать не хотел. Вот и ездил с ними везде в качестве водителя, охранники и человека, который умеет одинаково успешно починить в придорожной грязи забарахлившую машину и договориться о ночлеге с неласковой администраторшей дешёвой гостиницы.
        Первым умением он был обязан отцу и работникам автопарка, в котором старшеклассники их школы проходили обучение во время занятий в УПК, учебно-производственном комбинате. Никита один из немногих выбрал не более популярные в те годы торговлю или строительные специальности, а автокомбинат. И не пожалел. Его там научили водить грузовики, чинить всё подряд при помощи подручных средств и права с открытой датой выдали, когда он ещё учился в десятом классе. Этим он тоже успокаивал маму, чтобы не слишком нервничала:
        - Мамуль, в крайнем случае пойду в дальнобои или автослесари.
        - Только этого не хватало! - почему-то пугалась мама. А Никита был уверен, что благодаря автокомбинату и сам не пропадёт, и родителям поможет.
        Вторая его способность проявилась в довольно скромном мальчишке непонятно откуда. Ещё в школе его любили буквально все, хотя он и хулиганил не меньше других, и частенько задавал неудобные вопросы, и спорить с учителями осмеливался. Но обострённое чувство справедливости, готовность вступиться за слабого и умение смело встречать любую опасность сделали Никиту тем, к кому прислушивались, кого уважали и ценили. Постепенно он понял, что научился разговаривать с любым собеседником и понемногу стал пользоваться этим умением. Не в корыстных целях, конечно. Ведь не считать же, на самом деле, серьёзной корыстью способность получить номер в гостинице, на дверях которой висит категоричная табличка «Свободных мест нет».
        Как-то они с ребятами в очередной раз приехали за обувью в Белоруссию, уже переименованную в Беларусь. Друзья его эти поездки очень любили. Ещё бы, девушки в соседней республике, ставшей сопредельным государством, были ещё лучше отечественных. Во всяком случае, их в этом уверял прожжённый циник и ловелас Витёк Соколов, предпочитавший, чтобы его звали Виктором, с ударением на второй слог.
        В этот раз они, разобравшись с делами, как всегда пошли гулять по улицам Минска. Витёк с Мишкой и Артёмом, не переставая крутили головами.
        - Ник, ну ты глянь, какие красавицы! - пихал его в бок Соколов-младший. - Или тебе блондинки не нравятся?
        - Почему? Нравятся. Но тёмненькие больше.
        - Это ж какие такие тёмненькие? - тут же вмешался любитель давать советы Соколов-старший. - Это не наша ли Милка?
        - Какая Милка? - не понял Никита, который вдруг совершенно внезапно вспомнил тёмненькую девушку, о которой в таком контексте никогда не думал и думать не привык.
        - Ну, наша, Куликова! - засмеялся Виктор. - Ты что, забыл?
        Мила Куликова была одной из немногих девушек в их группе. Нельзя сказать, чтобы очень красивая, она тем не менее пользовалась сумасшедшим успехом у их не избалованных женским обществом парней. Никите она нравилась, поскольку была весёлой и невредной, но он-то думал о совсем другой девушке. Поэтому и не понял.
        - А… нет, - очнулся он, - я не про Милу, а просто так. Чисто теоретически.
        - Теоретик ты наш, - усмехнулся Виктор, - главное, не застрянь на теории надолго. Пора бы уже и к практике переходить.
        - Перейду, не волнуйся, - притянул его рукой за шею и чуть придушил более высокий Никита. Виктор театрально задёргался, изображая конвульсии, чем привлёк внимание стайки весёлых девушек. Настроение у него из хорошего стразу стало превосходным: он получил то, к чему и стремился. В итоге вечер прошёл как нельзя лучше, а рано утром они уже отправились в обратный путь.
        Никита, как всегда, был за рулём. Лучше него в их компании не водил никто.
        - Ты просто кентавр какой-то, - восхищался поначалу Артём, - только те помесь людей и коней, а ты - человека и машины. Я никогда не видел, чтобы водитель настолько чувствовал тачку…
        - Это точно, - соглашались с ним все, кто хотя бы один раз ездил с Никитой.
        Так и повелось, что возил их всегда он, подменяли его, только если он уж совсем уставал, чего за рулём с ним практически не случалось.
        Гулявшие до утра с минскими красавицами друзья вскоре заснули на заднем сиденье, чему Никита неожиданно даже обрадовался. Ему хотелось подумать о темноволосой девушке, почти девочке, чей образ вдруг неожиданно всплыл в памяти накануне.
        Она появилась в его жизни, когда он уже заканчивал девятый класс. В ту весну у него умерла бабушка. Двумя годами раньше не стало и деда. Никита с бабушкой по нему очень скучали. Внук стал часто оставаться у неё на ночь, чтобы ей было не так тоскливо. И они ещё больше сроднились, проросли друг в друга. И вот бабушки не стало. И он, уже почти взрослый шестнадцатилетний парень, страшно тосковал по ней самой, её ласковым рукам и внимательным улыбчивым глазам.
        На майские праздники они с родителями поехали на их новую дачу. В первый же день, с самого утра, Никита занимался тем, что конопатил их новый дом. Сруб простоял зиму, весной шустрые трясогузки и синицы вытащили изрядную долю пакли и растащили себе в гнёзда. И теперь нужно было скатывать из пакли длинные жгуты и забивать их в щели, чем Никита и занялся.
        Рядом всё время толокся Митя, девятилетний мальчик, живший через два дома от них. Никита вообще любил малышей, защищал их и мог даже поболтать под настроение. И они к нему всегда очень тянулись. А к ласковому улыбчивому Мите он и вовсе привязался, как к младшему брату, которого у него не было. Славный симпатичный мальчишка был застенчивым и почему-то не любил играть с ровесниками, зато Никиту обожал всем своим существом и всегда делился с ним немудрёными радостями и бедами.
        Вот и с утра он всё болтал о школе и секции по футболу, но вскоре Никита, который периодически от этого фонового звукового сопровождения отключался, заметил, что Митя то и дело повторяет редкое девичье имя: Агата то, Агата сё, Агата это…
        - А кто это, Агата? - вынырнул из задумчивости Никита. - Твоя родственница? Или ты про Агату Кристи?
        - Да нет же! - то ли удивился, то ли возмутился Митя. - Это твоя соседка!
        - Какая соседка? - не понял Никита. Участок в этом дачном кооперативе они купили только прошлым летом, приезжали сюда несколько раз, потом была зима. Он видел нескольких соседей. Среди них никакой Агаты не было: с одной стороны от них жила бездетная пожилая семейная пара, а с другой одновременно с ними поставили щитовой дом, но с его обитателями он был ещё не знаком.
        - Да вот эта же! - Митя махнул рукой как раз в сторону щитового дома. - Там две девочки теперь живут. Старшую зовут Агата. Мы с ней подружились.
        - Да ты что? - с лёгкой усмешкой изумился Никита. - А не влюбился ли ты в неё, мой дорогой друг Дмитрий? - И тут же пожалел о сказанном. Потому что маленький его приятель вспыхнул сразу и так сильно, что на багровом лице перестали быть видны трогательные крупные конопушки. Митя ненатурально возмутился:
        - Ты что?! Глупости не говори!
        - И правда, неудачная шутка получилась. Прости Дмитрий Ильич, - искренне раскаялся Никита, которого детская влюблённость приятеля позабавила и даже умилила. - Ну, и что за девчонка, эта твоя Агата? Я пока с ней не знаком…
        - Она не моя, - напомнил Митя и тут же затараторил:
        - Отличная девчонка, добрая, весёлая, на велике гоняет, как пацан. Что надо девчонка. Ей десять лет. Я тебя с ней познакомлю, хочешь?
        - Ну, как-нибудь при случае, - постарался не показать отсутствие желания знакомиться с очередной мелкой соседкой Никита.
        - Ага, - кивнул Митя и протянул очередную скатанную тугую колбаску из пакли, которые он помогал ему крутить, пока Никита забивал в щели предыдущие. Через минуту Никита повернулся за следующей, но своего маленького приятеля за спиной не обнаружил. Он пожал плечами и продолжил своё дело, которое теперь, без Митиной помощи, пошло медленнее.
        Но через несколько минут на улице раздались голоса. Заборов пока ни у кого не было, и Никита краем глаза увидел, как от соседского участка к нему направляются две фигуры.
        - А вот и мы! - радостно сообщил ему в спину Митя.
        Никита, вздохнул тихонько, чтобы никто не заметил, и обернулся. Рядом с Митей стояла невысокая девочка. Тёмные волосы её были заплетены в тугую косу, а карие глаза смотрели спокойно и доброжелательно.
        - Привет! - с улыбкой поздоровался Никита. Новая соседка ему понравилась.
        - Здравствуйте, - кивнула она.
        - Давай на «ты», а?
        - Хорошо, - так же спокойно согласилась она и улыбнулась.
        - Агат, это Никита, мой друг!.. Ник, это Агата, я тебе про неё рассказывал, - тем временем радостно представил их друг другу сияющий Митя.
        Его горячая первая влюблённость была такой явной, что Никите стоило больших трудов сдерживать рвущийся наружу смех. Но он, конечно, не позволил себе обидеть Митю. Агата же, казалось, ничего такого не видела и общалась с Митей доброжелательно и ровно.
        Незаметно для себя Никита разговорился с ней. Новая соседка тоже стала скатывать из пакли жгуты и подкладывать их ему, между делом рассказывая о своей семье и расспрашивая его. И только когда её позвали обедать, Никита вдруг понял, что и не заметил, как пробежали несколько часов, а он при помощи Мити и Агаты закончил конопатить одну из стен.
        Разливая борщ в их маленьком тёмном хозблоке, доставшемся от предыдущих хозяев, мама спросила его:
        - Я смотрю, ты уже с Агатой познакомился?
        - А ты её знаешь?
        - Мне её бабушки о внучках рассказали. Похоже, повезло нам с соседями. Хорошая семья, дружная, девочки у них спокойные. Жалко только, что на всей улице нет твоих ровесников, я надеялась, что хотя бы в этом доме будут твои одногодки. Но не нет. Не с кем тебе общаться.
        - Ему на следующий год в институт поступать, некогда будет развлекаться, - напомнил папа, - а заскучать ему Митя не даст. Просто не отходит от нашего Никиты.
        - Вот именно, - кивнул их сын.
        - Ну, тогда ладно, вы меня успокоили, - улыбнулась мама, - Никит, ты Митю опекай. Они в прошлом году всей семьёй в тяжёлую аварию попали. Родители ничего, а вот Митя чуть ли не год в больницах пролежал, отвык с ровесниками общаться. Да и славный он такой…
        - Когда наш Никита слабых не поддерживал? - хмыкнул папа. - Ты же знаешь, мимо никогда не пройдёт.
        - Ну, вот и хорошо. А то мне уже Дина, мама Мити, сказала, что его другие мальчишки с нашей улицы с собой играть не берут. Одиноко ему.
        - Не знаю, как мальчишки, а Агата с ним дружит, - поспешил успокоить её Никита, с аппетитом отправляя в рот ложку за ложкой.
        - Да, её бабушки мне уже сказали. Она у них добрая, похоже, и на поводу у других не идёт. Решила для себя, что будет с Митей дружить, и внимания на остальных не обращает.
        - Сдаётся мне, скоро их дразнить начнут, - покачал головой Никита.
        - Как? - не понял папа.
        - Тили-тили-тесто…
        Глава 3. На руинах.
        Агате иногда казалось, что её влюблённость заметна многим. Уж бабушкам - совершенно точно. Но они, узнав о женитьбе Никиты, повели себя так, что стало ясно: о страданиях внучки бабушки и не догадывались. Агата вдруг поняла, что об этом не знает вообще никто: ни родители Никиты, ни её многочисленное семейство, ни глазастые соседи, ни даже он сам. Разве что подружка Люба, возможно, подозревает. Но и то не уверена. Видимо, она очень старалась не выдать себя, и старания её были вознаграждены. Хотя какая же это награда, когда все вокруг радуются за Никиту и то и дело обсуждают подробности свадьбы и жизни молодых, не зная, что её сердце разрывается при этом на части?
        Зато чему она научилась в этот период, так это держать лицо и собирать себя по кусочкам. Отличное умение для взрослой жизни, в которую она вступила в тот майский день.
        С самого страшного дня в её жизни прошло чуть больше полутора месяцев, а она уже смогла прекрасно сдать выпускные экзамены в школе и вернуться к мыслям о будущем. Жить по-прежнему не хотелось, но Агата понимала, что придётся. И следовало сделать всё, чтобы эта жизнь не полетела совсем уж в тартарары.
        В этот институт её затянули одноклассницы Валя с Наташей. Сама-то она мечтала о журфаке или филфаке МГУ, но понимала, что в таком состоянии просто не сможет поступить. Для того, чтобы хорошо сдать экзамены, особенно устные, ей нужен был кураж, лёгкое весёлое безумие, обычно охватывающее её в серьёзных ситуациях и помогающее справиться со страхом и природной скромностью. Но сейчас не до куража. Поэтому придётся отползать к запасному аэродрому. Но это её нисколько не пугало, во всяком случае, там она будет не одна, а с подругами. Да и правы они: бывший заочный пединститут, в последнее время набиравший популярность и явно целящийся занять новую ступень, самоё то в её ситуации. Поступить бы только…
        Документы они подавали долго. В холле перед дверьми приёмной комиссии клубились толпы абитуриентов. Агата смотрела на них с интересом. Она вообще любила смотреть на людей. Их лица, эмоции, чувства - всё это всегда занимало её. И в тот день ей не было скучно, хотя они с подружками Валей и Наташей простояли в коридоре несколько часов.
        Агата поддалась на уговоры родителей и на всякий случай подала документы в два института. Расписание экзаменов было составлено таким образом, что ей приходилось ездить в оба попеременно. Она надеялась, что уже по результатам сочинения решит, куда принесёт оригинал аттестата, но за первый экзамен получила одинаковые оценки, «четвёрки». Родители были счастливы: для гуманитарных специальностей это был хороший результат. Но зато пришлось и устные экзамены сдавать в оба вуза. И лишь перед последним из них Агата решила всё же выбрать тот, куда поступали её одноклассницы.
        На экзамене по русскому языку одна из преподавательниц взяла в руки её экзаменационный лист и вдруг сказала:
        - Я проверяла ваше сочинение, Агата Алексеевна. Очень хорошая работа. Буду рада, если вы поступите к нам.
        Агата смутилась и обрадовалась одновременно. Пожалуй, это была первая радость с того дня. Уже выйдя с «пятёркой» по русскому из аудитории, она внезапно поняла, что теперь всю свою жизнь мысленно делит на «до» и «после». Так и думает «до того дня» или «после него». Осознание, что так теперь будет всегда, расстроило её. Но на следующий день был очередной экзамен и слишком долго хандрить было нельзя. Она старательно училась жить на руинах. И понемногу это у неё начинало получаться.
        Последней сдавали литературу. Многие из тех, кто выходил из аудитории, пугали дожидавшихся своей очереди бледным видом и безумными взглядами.
        - Что? Ну, что там? - кидались все к вышедшим.
        - Там кошмар какой-то, - отмахивались сдавшие. - Дядька один просто зверь!
        Агата и её подруги были в последних рядах. Вообще-то Агата всегда предпочитала сдавать экзамены первой, но пробиться пораньше не удалось. Да она и не слишком старалась: не любила распихивать окружающих ни буквально, ни фигурально выражаясь.
        День был по-настоящему летним. В аудиторию на втором этаже заглядывали клёны и берёзы. Агата поздоровалась с экзаменаторами и взяла билет. Ещё в метро, когда они только ехали на экзамен, она сказала Вале с Наташей:
        - Только бы не Достоевский и не Есенин.
        Почему-то ей казалось, что творчество этих авторов она знает не слишком хорошо. Но, когда вытащила билет, с невесёлой усмешкой прочла в нём именно эти две фамилии. «Ну, надо же, просто два в одном, - мелькнула мысль, - видимо, чтобы жизнь малиной не казалась". Агата еле заметно вздохнула и пошла готовиться.
        Председательствовал в комиссии крупный бородатый мужчина. Одним своим видом он нагонял на абитуриентов такой страх, что отвечавшие перед Агатой девушки лепетали бессвязно и не по делу. Бородатый сердился, то и дело вскакивал, начинал бегать по аудитории или нависал над абитуриентами, внимательно прислушиваясь к тому, что они говорили. На глазах Агаты разворачивалась одна драма за другой.
        - Вон, - негромко, но крайне раздражённо говорил бородатый, - подите вон! Вы куда поступаете? В заборостроительное ПТУ?!
        - Нет, - в полуобморочном состоянии еле слышно отвечали девушки.
        - А тем временем место вам именно там! - едва не трясся от гнева бородатый. - Коллеги, вы разделяете мою точку зрения?
        Коллеги кивали: разделяем. И бородатый проникновенно прощался:
        - Всего хорошего! Успехов вам в строительстве заборов.
        Когда три абитуриентки выпали из аудитории с таким напутствием, подошла очередь отвечать Агате. Бородатый поначалу тоже бегал между рядами. Но через пару минут бег его замедлился, он подошёл к Агате, заинтересованно посмотрел на неё и вдруг сел, навалился широкой грудью на стол и стал то ли демонстрировать, то ли и правда проявлять - Агата не поняла - живейший интерес. Его пристальное внимание несколько озадачило Агату, но она уже поймала то самое настроение, которое ей всегда помогало во время устных экзаменов, поэтому отвечала хотя и волнуясь, но уверенно.
        - Про Достоевского достаточно. Вижу, что вы прекрасно подготовились. Давайте про Есенина, - перебил её с довольной улыбкой бородатый. Но и про поэта рассказывать долго не дал:
        - «Собаке Качалова» учили наизусть?
        - Нет, - честно ответила Агата, которая всегда старалась учить малоизвестные стихотворения. Но объяснить это она не успела. Бородатый, резко отодвинув стул, вскочил и навис над ней:
        - А «Вот оно, глупое счастье…»?
        - Нет…
        - А «Письмо матери»?
        - Нет…
        - Так хоть что-нибудь вы вообще учили?! - он снова завёлся, в сердитых глазах его появилось разочарование. В образовавшейся паузе Агата успела сказать:
        - Хотите, я прочту вам «Кантату»?
        Расстроенные глаза бородатого тут же зажглись весельем:
        - «Кантату»?! Хочу! - энергично потёр он крупные ладони. - Такого нам никто ещё не читал, да, коллеги?
        - Да, - подал голос второй мужчина. - Давайте, Агата Алексеевна, «Кантату».
        В институт Агата поступила. И её подруги тоже.
        - Где ж тебя так хорошо подготовили? - спросил, ставя ей «пятёрку», бородатый.
        - В 975-й школе, - честно ответила Агата.
        Потом тот же вопрос задали и Вале с Наташей.
        - Где же это у нас такая школа? - заинтересовался грозный экзаменатор. - Где нам таких студентов готовят? Передайте своим учителям мой нижайший поклон.
        - Передадим, - пообещали подружки и, счастливые, выскочили в коридор, а потом и на улицу, в объятья тёплого летнего дня.
        Смотреть результаты Агата ехала, уже понимая, что поступила. Валя с Наташей волновались: они хуже сдали русский язык и теперь сомневались в успехе. Но и их тоже приняли. И тройному счастью не было предела. Первому настоящему счастью "после того дня".
        Учиться Агате нравилось. Её очень полюбил декан их факультета, тот самый грозный бородатый экзаменатор. На первой же лекции он подмигнул ей:
        - Ну, Агата Алексеевна, здорово ты меня «Кантатой» тогда уела.
        Однокурсники начали шушукаться, не понимая, о чём это они. Но декан, которого вообще-то звали Сергей Александрович Головин, грозно цыкнул:
        - Вот вам и первое задание на следующее занятие: найти у кого из русских авторов есть произведение с названием «Кантата» и подумать, каким образом ваша однокурсница могла меня этим произведением уесть.
        - Хотя бы наводку дайте, - жалобно попросили с последних рядов, - у кого искать: у поэта или прозаика.
        - Тогда будет слишком легко.
        - Ну хотя бы период…
        - И не надейтесь. А Агате Алексеевне я вам подсказывать запрещаю под страхом смертной казни.
        Новоиспечённые студенты засмеялись.
        - Не её. Вашей. - Кровожадно хмыкнул в бороду декан и скомандовал:
        - Открывайте тетради, неучи. Буду из вас специалистов делать.
        Школа, учителям которой была обязана своим поступлением в институт Агата, и правда была особенной. В жизни Агаты она стала третьей и самой любимой.
        До этого пять долгих лет Агата училась через силу. Вернее, учиться-то она всегда любила, но вот ходить в эту школу заставляла себя просто из последних сил. Из хорошей школы, в которую она попала после сада и где проучилась первые три года, она была вынуждена уйти: они переехали в новый район. Пришлось привыкать к такому, что Агате казалось совершенно диким. В этой школе было принято ненавидеть одноклассников, называть друг друга исключительно по фамилиям или злым прозвищам и дружно трепать нервы учителям. Из тридцати человек в их классе хорошо учились только четверо. И этим четверым ежедневно приходилось проявить немалое мужество, чтобы отстоять своё право жить, как хочется им самим, а не следовать за большинством.
        Из всех четверых Агате было тяжелее других, потому что после уроков она сразу же убегала домой - ей каждый день нужно было торопиться на занятия в школу искусств - и не успевала участвовать ни в каких классных делах или гулять с теми, кто мог бы стать её друзьями. Но постепенно отношения если не наладились, то вышли на тот уровень, когда даже самые отъявленные хулиганы поняли, что трогать тихую и спокойную внешне Агату не стоит. Для этого ей пришлось один раз уничтожить сочинение своего соседа по парте.
        Один из заводил их класса Сёмка Палий тогда долго цеплялся к ней, а когда она не выдержала и порвала двойной лист с работой, зло прошипел что-то, вскочил и замахнулся на неё кулаком. Агату словно подбросило пружиной. Она резко отодвинула стул, сама шагнула навстречу обидчику и в упор уставилась на него, сдерживая всё то отчаянье, что накопилось в ней за долгие месяцы в этой школе. Белый от бешенства мальчишка в ответ посмотрел на неё с ненавистью - весь класс замер в предвкушении зрелища - и вдруг опустил руку. В это время в кабинет вошла учительница русского и потребовала сдать сочинения. Вдохновенный двоечник Сёмка Палий вдруг сжался, лицо его из злого сделалось независимо-несчастным.
        - Палий, а тебе что, отдельное приглашение нужно? - поинтересовалась Светлана Александровна, увидев, что он замешкался и не несёт к её столу сочинение.
        - У меня его нет, - глухо буркнул тот.
        - Ты что, не знаешь, какая у тебя ситуация? Тебе же «пара» в четверти светит.
        - Знаю…
        И тут Агата, которая уже сдала свою работу и села на место, не выдержала и вскочила:
        - Светлана Александровна! У Сёмы было сочинение. Он написал. Это я виновата. Я его порвала.
        Светлана Александровна, одна из тех немногих учителей, кого если не любили, то хотя бы уважали в этой школе, изумлённо посмотрела на свою лучшую ученицу:
        - Что случилось, Агата? Он тебя довёл? Опять цеплялся?
        Агата видела и чувствовала, что весь класс с интересом смотрит на неё, ожидая развлечения. Но она твёрдо посмотрела на учительницу и покачала головой:
        - Нет, Светлана Александровна. Не довёл. Просто я неловкая очень. Случайно дёрнула лист… Ну, и… Не ругайте его. Это я виновата. Если надо, поставьте «двойку» мне.
        Палий, который сидел рядом, шевельнулся, и Агата почувствовала, что он тянет её за юбку коричневого форменного платья вниз.
        - Ты чё? С ума сошла? Садись! - шипел он еле слышно.
        - Понятно, - коротко кивнула Светлана Александровна, с интересом глядя на Агату и её соседа. - Семён, завтра принеси переписанное сочинение. Пока ставлю точку карандашом.
        - Спасибо! - обрадовался тот.
        - Спасибо! - присоединилась к его радости Агата.
        - И чтобы впредь оба были осторожнее. А то один бросает сочинение, а вторая задевает…
        - Обязательно! - хором громко отозвались виновники происшествия. А Агата тихонько предложила:
        - Давай листы сюда, я тебе ошибки исправлю.
        - Да ладно, не надо, - растерянно попытался отказаться Сёмка.
        - Давай, давай, - Агата ладонью потянула на себя пострадавшее сочинение, подняла глаза на Семёна и неожиданно для себя увидела на его худом угловатом лице робкую улыбку.
        С того дня жизнь её стала немного лучше. Нет, они не подружились с Семёном, но он и сам перестал обижать Агату, и другие мальчишки как-то сразу тоже выбрали в отношении к ней нейтралитет. Разве что кто-нибудь из других классов толкал иногда на перемене. Но с этим Агата могла мириться.
        Но всё равно уйти из этой школы ей хотелось почти нестерпимо. Тогда как раз начали появляться разномастные лицеи и гимназии. И мама Агаты задалась целью перевести дочь в учебное заведение получше. Но всё никак не складывалось: то ездить нужно было уж очень далеко, то вступительные экзамены уже закончились.
        Как-то в марте в их квартире раздался звонок. Мама сняла трубку и разулыбалась. Звонила тётя Лада, с чьей дочкой Верой Агата нежно и преданно дружила в детском саду. Потом их семьи получили новые квартиры, и девочки оказались оторванными друг от друга, хотя и регулярно перезванивались, а иногда и встречались.
        Положив трубку, мама сообщила:
        - Вера собирается поступать в одну хорошую школу. И тётя Лада предлагает тебе присоединиться к ней. Как раз школа на полпути от нас к ним. Если получится, будете вместе учиться.
        Агата обрадованно согласилась попробовать.
        Все три экзамена назначены были на ближайшую субботу. Бабушка Веры съездила в школу и по телефону продиктовала Агате длиннющий список литературы, которую было необходимо прочесть. И все оставшиеся дни она читала везде: в школе на переменах, в транспорте, в перерывах между уроками на танцах, стараясь подготовиться как можно лучше.
        Первым экзаменом была литература. Агата с Верой в коридоре стояли среди остальных поступающих и по разговорам поняли, что почти все они ученики этой школы и хорошо знают экзаменаторов.
        - А вы, девчонки, не наши, я смотрю? - обратилась к ним высокая худенькая девушка.
        - Нет.
        - И на что вы рассчитываете тогда? - изумилась та. - Даже мы Малюту боимся. А уж вам и вовсе ловить нечего. Она терпеть не может пришлых.
        - Малюту? Пришлых? - не поняли Агата с Верой.
        - Ну да. Малюта - это Малютина Зинаида Осиповна. Она у нас завкафедрой литературы. Зверь просто, а не учитель. Зато наши все после её муштры элементарно литературу в вузы сдают безо всяких репетиторов. А пришлые - это те, кто со стороны поступает. Мы-то свои. Она нас всех знает, понимает, кто на что способен. Экзамены в нашем случае - это так, формальность. Чтобы не расслаблялись. А вот вам я не завидую. От неё не знаешь, чего ожидать. В прошлом году на экзамене она у всех спрашивала, на каком инструменте играет в «Горе от ума» Молчалин… Ты вот знаешь?
        - На флейте, - вспомнила Агата.
        - Ну ты даёшь! - восхитилась девушка. - Хотя, может, повезёт ещё, и ты не к ней попадёшь…
        В этот момент дверь ближайшего кабинета распахнулась, и молодая женщина позвала:
        - Князева!
        - Спасибо за предупреждение, - кивнула Агата их собеседнице и шагнула к кабинету.
        - О! Ну всё! - шепнула ей в ухо высокая девушка. - Не повезло. Ты прямо к тигру в пасть. В этом кабинете сама Малюта экзамен и принимает. Ты это… не очень расстраивайся. Дело не в тебе, а в ней. Это не ты тупая, а она зверь…
        Последние слова Агата услышала, уже подходя к кабинету и чувствуя на своём локте подбадривающую руку верной подруги. Страшно было так, что даже сердце замирало. Но она была твёрдо убеждена, что лучше жалеть о сделанном, шагнула в дверной проём и внешне спокойно сказала:
        - Здравствуйте!
        Малюта оказалась маленькой глазастой женщиной со смешной растрёпанной шевелюрой. Времени на подготовку она Агате почти не дала:
        - Идите сюда. Если вы что-то знаете, то я это и безо всякой подготовки пойму. А если не знаете - вам никакая подготовка не поможет.
        Агата на секунду замерла, но тут же встала и на трясущихся ногах пошла к столу экзаменаторов, стараясь выглядеть как можно более спокойной. Всё происходившее потом она впоследствии вспоминала с трудом. Помнила только, как Малюта засыпала её таким количеством вопросов по тексту «Евгения Онегина», что Агата, которая роман в стихах прочла аж два раза, могла думать только о том, что и как ответить.
        Спрашивали её долго. Вторая учительница уже пару раз шептала Малюте:
        - Может быть, всё, Зинаида Осиповна? Ведь хороший полный ответ…
        Но та лишь отмахивалась и продолжала задавать вопросы. Постепенно неодобрение во взгляде, с которым она встретила Агату, стало уступать место чему-то другому. Неужели симпатии?
        - А расскажите-ка мне про Ленского, - уже гораздо теплее велела она.
        Агата начала было отвечать, но Малюта остановила её уточнением:
        - Чем вы можете объяснить выбор причёски, которую он носит? Почему у него кудри до плеч?
        Ну вот и всё. И как ответить на этот вопрос? Агата почувствовала, что глаза у неё наполняются слезами. За полчаса перед Малютой она успела устать так, как не уставала за весь учебный день. И, получается, что всё зря? И даже самой смешно: срезалась на причёске Ленского. Словно она парикмахер… Она нервно сглотнула слёзы и сказала:
        - Ленский романтик, он любит Шиллера, а у того именно такая причёска…
        - Вы видели портреты Шиллера? - вскинула тонкие чёрные брови Малюта.
        - Видела. Я много читаю.
        - Умница, - вдруг совершенно человеческим голосом сказала ей экзаменатор. - Что ты плачешь? Ты просто умница, девочка. Иди. Девять баллов.
        - Простите, что? - не поняла Агата.
        - Я ставлю тебе за экзамен девять баллов, - сунула ей в руки какую-то сложенную вдвое зеленоватую бумажку Малюта.
        - Спасибо. До свидания. - Пролепетала Агата, так и не поняв, хорошо это или плохо.
        Когда она еле живая выпала из кабинета в коридор, знакомая высокая девушка сразу же подскочила к ней:
        - Ну? Что? Совсем замучила? Что поставила?
        - Девять.
        - Девять баллов?! - глаза девушки стали такими круглыми, что Агата невольно улыбнулась. А та оглянулась и сообщила остальным:
        - Ребят, ей Малюта "девятку" поставила.
        - Не может быть!
        - Покажи экзаменационный лист!
        Агата протянула собравшимся вокруг неё девушкам и парням бумажку, которую ей сунула в руки Малюта.
        - И правда… "Девятка"…
        - И подпись Малютина…
        - Ну ты даёшь!
        - Как тебе это удалось?
        - Она пришлым больше «пятаков» или «шестёрок» в жизни не ставила!
        - Да она и своим-то, максимум на «восмьёрки» расщедривается… Да и то, совсем уж «ботанам»…
        - Слушай, тебя как хоть зовут?
        - Агата.
        - Агат, считай, ты уже поступила к нам. Тебе история и русский семечками после Малюты покажутся…
        Пока оглушённую Агату теребили, из кабинета вышла бледно-зелёная Вера. Малюта поставила ей шесть баллов, лишив надежды на поступление.
        - Ну что, Агат, дальше пойдёшь? - спросила мама.
        - Пойду, - кивнула та, - хочу попробовать сдать всё. Но учиться здесь без Веруни я не хочу.
        Она думала, что мама будет недовольна и начнёт уговаривать. Но та лишь кивнула:
        - Да, далековато ездить. Да ещё и с двумя пересадками. И ладно бы с Верой, а то одна…
        Историю и русский язык Агата сдала легко. Ей показалось, что экзаменаторы, увидев «девятку» по литературе за подписью Малюты, сразу же начинали смотреть на неё с уважением. Но без Веры в этой школе она остаться не захотела.
        Глава 4. Неожиданный друг.
        С того мая в жизни Никиты появился новый, неожиданный друг. Именно так. Подругой он Агату даже в мыслях никогда не называл. Но и просто одной из соседок не считал. С Митей-то всё было очевидно: добрый искренний мальчик стал для него скорее младшим братом, о котором он всегда мечтал. А вот Агата… С ней всё было иначе.
        Маленькая ещё эта девочка оказалась не по годам умной и умеющей слушать. Несмотря на разницу в возрасте, которая хотя и не была огромной, но очень ощущалась, потому что Агата оставалась ещё ребёнком, а Никита уже становился юношей, ему с ней было легко и при этом интересно. Она много читала, была очень наблюдательной и неожиданно ироничной. А в её глазах Никите иногда мерещилось такое, чему он и названия-то никак не мог подобрать. Ну, не мудрость же, в самом деле, в девочке, только-только начинающей взрослеть?
        Вообще Никита всегда одинаково легко находил общий язык и с мальчишками, и с девчконками. Не было у него с этим никаких проблем. Его считали одним из лидеров класса и двора, с ним советовались, его уважали и ценили. Так было всегда. Ничего не изменилось и сейчас, когда они стали уже почти совсем взрослыми. Одноклассницы Никите, конечно, нравились. Возраст у него был такой, когда детские симпатии переходили в другую, не известную ещё плоскость. Он, как и все его ровесники, уже довольно давно стал замечать явственно обозначившиеся под мешковатыми синими пиджаками округлившиеся формы вчерашних подружек по играм в школьных коридорах и изменения в их поведении.
        Всё это его волновало. Не могло не волновать. Но вечно кокетничающие и строящие глазки одноклассницы почему-то перестали понимать дружеское отношение, всё сводя к флирту. И теперь поговорить с ними о чём-то серьёзном было невозможно. Да и с друзьями тоже. Всех словно охватило какое-то весёлое, пьянящее, но при этом напрочь лишающее умения и - главное - желания думать состояние. А Никиту почему-то не охватило. Ему тоже было весело, тоже казалось, что впереди только счастье и целый мир лежит у самых ног, покорно ожидая, когда он решится шагнуть вперёд. Но при этом головы Никита не терял и иногда чувствовал себя на фоне окружающего повального легкомыслия слишком уж серьёзным.
        А тут вдруг оказалось, что он такой не один, что рядом живёт маленькая соседка, с которой можно обсуждать всё что придёт на ум. Ну, почти всё, конечно. И, когда влюблённый первой нежной и хрупкой влюблённостью Митя звал Агату с ними на озеро или велосипедную прогулку, Никита, сам не отдавая себе отчёт в этом, радовался, а то и напоминал:
        - Дмитрий Ильич, а ты Агату позвал с нами?
        Однажды мама, увидевшая, что на улице сына снова поджидает Митя Якушев, спросила:
        - Не устал ты от них?
        - От кого?
        - Да от своих пажей?
        - Ты про Митю с Агатой? - Никите вдруг стало неприятно от этих маминых слов.
        - Про них. Митя же от тебя не отходит. Да и Агата частенько с вами… А ты у меня добрый, не можешь им сказать, что они тебе мешают.
        - Нет, мам. - Мотнул головой Никита. - Не устал. И они мне не мешают.
        Он мог бы сказать, что дружит с ними, а не снисходит, но почему-то ему вдруг подумалось, что мама и не поймёт, и обеспокоится. Ей казалась неправильной и немного странной эта его дружба с теми, кто намного младше. И Никита почти не соврал:
        - Ты же знаешь, я всегда хотел младшего брата или сестру. Вот они у меня и появились. Причём комплектом.
        - А, ну тогда ладно, - явно успокоилась мама.
        А Никита, который как раз уже доделал всё, что запланировал на этот день, вывел свою «Каму» на улицу и спросил у просиявшего счастливой улыбкой, открывшей дырку от очередного выпавшего зуба, Мити:
        - Агату позвал?
        Тот лишь радостно кивнул.
        По тропинке, ведущей вдоль Клязьмы, они поехали в сторону Павловского Посада. Уже вечерело, Никита смотрел, как впереди него быстро летят в сиреневатой тени деревьев на своих велосипедах Митя и Агата, и улыбался. Его немного удивляло то, что и застенчивый, не умеющий дать отпор сверстникам младший приятель, и скромная спокойная соседка, едва сев на велосипеды, превращались в смелых и даже немного рисковых наездников. Но это было так, и ему нравилось видеть их счастливые раскрасневшиеся лица и слышать, как позвякивают на кочках звонки их великов.
        С Митей они то и дело усовершенствовали своих «коней»: ставили фары, крепили трещотки и дополнительные катафоты, подкрашивали и усиливали багажники. У Агаты велосипед был совершенно девичий в том смысле, что никаких дополнительных «красивостей» и «нужностей» на нём не имелось, только то, что было установлено на заводе. Но это не мешало ей гонять на нём так лихо, что иногда Никите становилось страшно: девочка всё же, а велосипед большой, совсем взрослый.
        Агата с него регулярно «летала», как со смехом называла это сама, то и дело появлялась на улице с зелёными коленками и локтями, но снова и снова садилась на велик, и снова гнала вперёд. Однажды Митя и вовсе Никиту страшно напугал. Заявился как-то к нему под вечер бледный и расстроенный и ляпнул:
        - Агата в аварию попала.
        Никите сразу представилась изуродованная, смятая, словно кусок фольги, в которой его мама запекала на праздники мясо, машина. И Агата в ней. Но оказалось, что она в очередной раз упала с велосипеда.
        Дороги в их дачном посёлке зачем-то выложили большими бетонными плитами. Они были разных размеров и толщины, лежали вкривь и вкось, образуя ступеньки и неожиданные провалы, заросшие травой. И если машины всё это, хотя и с возмущённым кряхтением, но всё же терпели, то на велосипедах ездить было неудобно: трясёт, да и риск соскользнуть колесом с внезапно закончившейся плиты или напороться на выскочившую из бетона арматуру велик.
        Дети посёлка, конечно, все эти опасные места хорошо знали. Но то и дело появлялись новые, а в сумерках их было плохо видно. В тот вечер Митя с Агатой решили прокатиться после дождя. Они мчались под горку, когда Агата в последний момент увидела новую рытвину, резко вильнула в сторону, но на мокрой дороге велосипед повело, девочка перелетела через руль и упала. На неё рухнули младшая сестра, которую она везла на багажнике, и велосипед.
        Ничего особенно страшного не случилось. Только едва поджившие колени и локти снова оказались содранными до крови да велосипед пострадал. Да ещё практически невредимая Кира рыдала от испуга так громко, что переполошила жителей окрестных домов. Подскочивший к ним Митя вместе с трудом вставшей с плит Агатой подняли Киру и покорёженный велосипед и пешком поплелись домой. Проводив подругу, взбудораженный Митя прибежал к старшему другу и напугал его неожиданным сообщением.
        - Дмитрий Ильич, ты в следующий раз свои мысли почётче формулируй, - попенял ему Никита, - а то меня удар хватит.
        Митя улыбнулся и откровенно сказал:
        - А я знаешь как испугался!
        К счастью, "аварии» эти всё же были редкими и случайными, Агата ездила и правда хорошо, смело и при этом уверенно. Так же здорово, совсем по-мальчишечьи, она плавала, хотя научилась недавно. Но на этом сходство Агаты с мальчишками и заканчивалось. Во всём остальном она оставалась совершеннейшей девочкой. У неё были длинные волосы, которые она заплетала то в одну, то в две косы, застенчивая нежная улыбка, а ещё она почти всегда носила яркие разноцветные платья и сарафаны, которые ей шила одна из бабушек. И всё это в ней нравилось Никите. Всё это молча обожал в ней и влюблённый Митя, вскоре переставший скрывать своё чувство от старшего друга.
        Соседская семья казалась Никите очень интересной. Их было несовременно много, целых восемь человек. Нет, детей имелось всего двое: Агата и Кира. Но зато одним домом жили мама и папа девочек, три бабушки (две родных и одна двоюродная) и дед.
        Девочек воспитывали строго. Никита очень удивился, когда услышал, что Агата к бабушкам и деду обращается на «вы». Среди его знакомых он такого не встречал ни разу.
        Все в этой семье были очень работящими и от мала до велика целыми днями обихаживали свои шесть соток и то достраивали дом, то возводили хозблок. Разве что маленькая Кира пока больше играла, чем помогала взрослым. Но и её иногда можно было увидеть рядом с сестрой на грядке, сосредоточенно выдирающей сорняки. А уж Агата и вовсе почти всё время была при деле.
        По вечерам она выходила гулять. И тогда освободившиеся Никита с Митей, которые тоже много помогали родителям, звали её поиграть вместе с ними в вышибалы или, как в этот день, покататься на велосипедах. Вскоре их троица стала почти неразлучной.
        Глядя на летящих впереди Агату и Митю, Никита и не заметил, как они отъехали уже далеко от дач. Митя с Агатой нашли на берегу поваленное дерево и уселись на него, глядя, как внизу, в тёмной торфяной воде, крутятся маленькие водовороты. Никита прислонил велосипед к дубу и присоединился к ним.
        Река у них была быстрая, неспокойная, норовистая, и все трое любили наблюдать за ней и танцем упавших в воду веток.
        - Никит, - спросил Митя, прервав молчание, - вот ты учишься хорошо…
        - Ну да.
        - А как с поведением?
        - Да обычно, - усмехнулся Никита, - и замечания в дневнике есть, и родителей пару раз вызывали в школу.
        - Да ты что? - удивился Митя, а Агата широко распахнула глаза и даже чёрные бровки у неё взлетели вверх, на загорелый лобик.
        - А вы как думали? Разумеется, - едва не рассмеялся от такой их реакции Никита.
        - А за что?
        - Ну… За что… Например, есть у меня в дневнике за пятый класс такое замечание: «Завязал девочке шарф и затянул его изо всей силы».
        - Ты что, задушить её собирался?!
        - Ну нет, конечно. Просто хотел, чтобы она от меня отстала.
        - И как? Сработало?
        - Ага. - Никита палочкой на вытоптанной у бревна земле рисовал какие-то узоры и со скрываемым смехом поглядывал на Митю.
        - А как всё было-то?
        - Она ко мне в раздевалке подошла и потребовала: «Поцелуй меня!»
        - И что? - голубые глаза Мити стали огромными, а Агата деликатно отвернулась и стала смотреть на реку.
        - А я не хотел её целовать и предложил: «Давай я тебе сначала шарф завяжу». Она согласилась. Наверное, решила, что это я ей так свою симпатию выказываю. Я и завязал. Но получилось слишком сильно…
        - Это ты специально?
        - Да нет. Просто так вышло. А девочка обиделась и пожаловалась учителю. А, может, обиделась она на то, что я шарф завязал, схватил портфель и убежал. И целовать её не стал.
        Митя пару раз моргнул и вдруг рассмеялся.
        - Что? Правда?
        - Угу.
        - А почему не стал?
        - Почему-почему? Ну и вопросы вас интересуют, Дмитрий Ильич! Не нравилась она мне. Неужели не понятно?
        - Поня-а-а-атно, - кивнул всё ещё смеющийся Митя. - То есть ты не хотел целоваться с кем попало?
        Никита не выдержал, фыркнул и кивнул:
        - С кем попало не хотел. А ты считаешь, что нужно было?
        - Да нет, - смутился Митя. - Целоваться нужно по любви. Но получается, что она, когда побежала жаловаться, отомстить тебе хотела?
        - Ну, это слишком громко сказано. Но обиделась - это факт.
        - Почему обиделась? Она же сама виновата. Девочки не должны себя так вести. Это же неправильно, самой приставать…
        Никите стало интересно, и он не удержался, спросил:
        - А как они должны себя вести?
        Митя задумался на секунду и неожиданно сказал:
        - Как наша Агата.
        Заминка, последовавшая за этим, была секундной. Вслед за этим Агата неловко дёрнула ногой, с неё соскочил шлёпанец и покатился вниз по крутому склону к воде.
        - Ой! - вскрикнула Агата, а Никита с Митей кинулись догонять утрату.
        Разговор был тут же забыт. И только перед сном Никита вспомнил о нём и подумал, что, пожалуй, неловкость Агаты не была случайной. И в очередной раз он удивился невероятной душевной тонкости и чуткости этой совсем ещё девочки. И её потрясающей реакции. Надо же было в один миг придумать, как отвлечь их внимание от зашедшего не туда разговора…
        Когда дачный сезон закрылся, Никита почувствовал какую-то неопределённую не то чтобы тоску, но пустоту. Рыться в себе в поисках причины не стал: списал всё на невозможность уезжать из города на дачу, которую очень полюбил, и принялся ждать весну.
        Этот год был последним в школе. Курсы в институте и репетиторы практически не оставляли свободного времени. И даже открывать дачный сезон Никита приехал с целым рюкзаком учебников и тетрадей - готовился. Май выдался очень тёплым, и сидеть в не прогревшемся ещё после зимы доме было обидно. Никита подумал и перебрался на крыльцо.
        На соседнем участке что-то делали взрослые, то и дело пробегала мимо Агата. Когда Никите совсем уж становилось невмоготу от вынужденной привязанности к учебникам и физических формул, он поднимал глаза и пару минут позволял себе понаблюдать за её весёлой весенней суетой. Агата убирала лапник, которым закрывали на зиму нежные растения, готовила какие-то грядки под посев, собирала что-то с ещё не покрывшихся листьями кустов смородины. Разговаривала она непривычно тихо, как, впрочем, и остальные члены её семьи. Никита улыбнулся: вся улица знала, что он в этом году заканчивает школу и поступает в институт, вот соседи и старались не мешать.
        Эта забота забавляла и трогала его. Замечательная у них всё-таки дача. Участки давали сотрудникам огромного оборонного завода, того самого, на котором работали его родители и дедушка с бабушкой. Поэтому чуть ли не все владельцы стандартных шести соток были знакомы друг с другом, а атмосфера царила удивительная, такая, как бывает, пожалуй, только в академгородках: полное доверие и взаимопонимание. Заборы ставили в последнюю очередь, да и то, только для того, чтобы не убегали на улицу маленькие дети или куры, которых многие завели, чтобы прокормиться в непростые их времена. Дверей же не запирали. И даже машины у многих стояли за пределами участков с ключами в замках зажигания.
        А их улица и вовсе была особенная. Отношения между соседями были почти семейными. Никита часто видел, как одна из соседок, бездетная Таисия Дмитриевна, то и дело зазывала всех малышей с их улицы в гости и давала каждому по аккуратному кулёчку с сухариками. Ребятня рядком сидела на длинной, крашенной зелёной краской лавочке в её уютном дворе, болтала ногами и с весёлым хрустом грызла сухари. А Таисия Дмитриевна, ласково поглядывая на на них, за столом под навесом уже резала и раскладывала на противне следующую партию. Другая соседка, Наталия Андреевна, выйдя на пенсию, осуществила свою мечту - научилась вязать. И теперь, немного стесняясь неровных пока петель и вольно извивающихся в разные стороны рядов, одаривала всю улицу смешными пёстрыми вязаными тапочками. Были такие и у них с родителями, и Никите в холода нравилось ходить по дому именно в них. Сам же Никита тоже не отставал: с готовностью помогал всем соседям чинить их то и дело капризничавшие «Запорожцы» и «Жигули». Так у них было принято. И все жили именно так, даже не задумываясь о том.
        Вот и сейчас Никиту опекали буквально все и волновались за него тоже все. Когда одна из бабушек Агаты пришла к ним с миской, полной некрупный белых яиц от молодых кур, его мама поначалу растерялась:
        - Что вы, Анастасия Васильевна, не нужно…
        - Как это не нужно, Клара Петровна? Мальчик сейчас должен хорошо питаться. Ему силы просто необходимы. А в каком магазине вы найдёте такие свежие яйца? Я всю неделю копила, чтобы вы с собой в город побольше взяли.
        Это не демонстративное, искреннее желание добра ли, или всё же то, что Никита к выпускным и вступительным экзаменам начал готовиться загодя, помогло ему, но и школу он закончил без проблем, и из абитуриентов в студенты перешёл как-то удивительно легко.
        Когда они с родителями приехали на дачу в первые после поступления выходные, поздравлять его сбежались почти все. Первым, конечно, примчался Митя, у которого в разгаре были каникулы. Узнав радостную новость, он вприпрыжку поскакал по улице, громко крича:
        - Ура! Ура! Поступил! Никита в Бауманку поступил!
        И тут же изо всех дворов стали выходить и даже выбегать соседи. Они улыбались, шли к их участку, и поздравляли родителей Никиты, его самого и почему-то даже друг друга. Словно это была общая радость и их общий ребёнок, которым они все гордились. А Агатины родители даже сделали подарок, сборник политических детективов. Никита принёс его к себе в комнату и положил на письменный стол так, что бы видеть книгу ото всюду. Почему-то ему очень приятно было смотреть на её чёрную обложку с жёлтыми буквами.
        Это было очень счастливое лето, наполненное свободой, ощущением света и радости. И только позже Никита понял, что так с ним прощалось детство. Он пошёл дальше, а Митя с Агатой всё ещё были там, в той удивительной поре, куда ему вход уже был заказан. И только на даче ему иногда казалось, что дверь в детство не закрылась окончательно и что он может хотя бы ненадолго возвращаться туда, если пожелает.
        Но институтская жизнь закрутила так, что дома он оказывался лишь поздними вечерами. А ведь ещё нужно было готовиться к занятиям. Даже в субботу у них было по четыре пары. Поэтому следующей весной Никита уже не приезжал на дачу вместе с родителями в пятницу, а добирался на электричке лишь ближе к вечеру субботы. На безмятежное детское счастье у него оставалось совсем мало времени: дела-то никто не отменял.
        Ему уже исполнилось восемнадцать, и теперь, если вдруг родители решали дождаться его и поехать на дачу вместе, за руль садился он, а не отец. И тогда Никите доставляло особенное удовольствие не мчаться по Горьковскому шоссе, хотя скорость он любил, а въезжать в их дачный посёлок и сворачивать с главной улицы на их тихую и зелёную. По ней бегали малыши, среди которых были и Кира, сестрёнка Агаты, и Снежана, племянница Мити. Иногда ребята постарше играли с ними в какие-то шумные весёлые игры, и тогда Никите невыносимо хотелось к ним, в их счастливую кучу малу.
        Митя за те два года, что они были знакомы, заметно подрос, вытянулся. Круглое лицо его вдруг стало тоньше и красивее. Никите он напоминал Маленького принца. Агата тоже менялась. И Никита, приехавший на дачу после трёхнедельной институтской практики, вдруг заметил, что яркий детский купальник с розовым зайцем на животе сменил изящный синий. Агата непривычного раздельного купальника поначалу явно стеснялась. Но вскоре освоилась и стала бегать в нём, как и все их дачные девчонки, целыми днями. Смуглая от природы, она хорошо и быстро загорала и на фоне светлокожих Никиты и Мити к концу лета выглядела этакой индианкой. Митя смотрел на неё влюблёнными глазами и иногда за её спиной тихо спрашивал Никиту:
        - Правда, она красивая?
        Никита кивал и улыбался. Агата и ему тоже казалась на удивление симпатичной девочкой. Но он изо всех сил старался не любоваться ей: первое чувство Мити было так прекрасно, что омрачать его хотя бы мимолётной ревностью Никита не хотел. Хотя, пожалуй, обожавший его мальчишка вряд ли вздумал бы ревновать к старшему другу. Но всё равно Никита влюблённость Мити берёг и всячески защищал.
        А защищать было от кого. Напротив дома Агаты жили ещё два мальчика. Двоюродные братья Серёжка и Гошка были хотя и ненамного, но постарше Мити и в свои шумные игры брать тихого соседа, за которым ещё и постоянно ходила хвостиком его маленькая племянница Снежана, не хотели. Зато Агату то и дело приглашали присоединиться к ним. Она поначалу не отказывалась и сама звала их, когда затевалась игра в вышибалы. Но вскоре Никита заметил, что всё изменилось. Агата общества Серёжки и Гошки стала явно избегать. Да и Митя сторонился их.
        Самого Никиту братья уважали и при нём никогда Агату с Митей не задирали. Поэтому, чтобы разобраться в ситуации, пришлось ненадолго влезть в шкуру разведчика, что Никита и поторопился сделать, опасаясь за своих друзей.
        Долго скрытно приглядывать за соседями не пришлось. Всё стало ясно в первый же субботний вечер. Уже было почти темно, когда Никита услышал, как по улице продребезжал велосипед. Это ехал откуда-то Митя. Вдруг раздался звук трения резины о бетонные плиты: мальчик резко затормозил. Никита незаметно подошёл к дому, откуда было хорошо видно, что происходит на улице. А там Серёжка и Гошка, преградив своими велосипедами, дорогу Мите, негромко и глумливо допрашивали растерявшегося мальчишку:
        - Ну, и откуда же едет наш женишок? Тебе что было сказано?
        - Здесь не ездить, - буркнул Митя.
        - А ты что? - Гошка сунул руль своего велика в руку брату, обошёл его и начал наступать на Митю.
        - А я буду ездить. Это и моя улица тоже.
        - Нет, ты посмотри на него, Серый, - демонстративно возмутился Гошка, - твоя часть улицы там, - он махнул рукой в сторону дома Якушевых, едва не задев Митю по носу. И было непонятно специально или намеренно. - А здесь - наша. И ты здесь не ходи и не езди. Понял?! - Гошка выпятил грудь и сделал ещё один шаг в сторону оппонента.
        - Но мне нужно к сторожке, - не согласился с таким разделением улицы Митя. - И я никак не смогу попасть туда по-другому. Только мимо вас.
        - А придётся научиться, да, Серый? - снова обратился к брату Гошка. - Хочешь летай, хочешь круг делай и с другой стороны проходи или проезжай. Но здесь появляться не смей. А то…
        Чем собирались угрожать Мите разошедшиеся братья, Никита слушать не стал. Он уже шагнул к мальчишкам, когда вдруг с соседнего участка на улицу выскочила Агата:
        - А ну отойдите от него! - звонко крикнула она и подскочила к Мите, сильно толкнув подошедшего почти впритык к нему Гошку. Судя по распущенным волосам, она уже собиралась спать и в окно их с сестрой комнаты на втором этаже увидела, что её друга обижают, и кинулась на помощь.
        - Агата! - в окно громким испуганным шёпотом позвала её в распахнутую створку Кира. - Иди скорее домой! Бабушка скоро придёт и будет сердиться.
        - Я сейчас! - пообещала её сестра и гневно уставилась на Гошку. Тот нехорошо улыбнулся:
        - А вот и невеста явилась… - и издевательски поинтересовался: - не запылилась?
        - Тили-тили-тесто! - поддержал брата молчавший до этого Серёжка.
        Больше Никита, который не желая смущать Митю и Агату, при появлении девочки замер в тени калины, ждать не стал и шагнул на дорогу.
        - О, ребят, привет!
        Серёжка с Гошкой тут же растеряли весь свой пыл, а Агата с Митей вопреки обыкновению встретили его появление не обычными радостными улыбками, а серьёзными и какими-то повзрослевшими лицами.
        Никита окинул всех четверых коротким внимательным взглядом и решил сделать вид, что ничего не видел.
        - Мить, ты прокатиться?
        - Я в сторожку, мама там костей для Багиры собрала, просила Петровичу передать.
        Огромная немецкая овчарка Багира жила при сторожке, и её любили и подкармливали все дачники.
        - Слушай, я с тобой. Возьмёшь меня? Хочу перед сном развеяться.
        - Ага, - обрадовался Митя.
        - Агата, ты с нами? Может, прокатимся все втроём? Или вы, ребят, - Никита вопросительно посмотрел на братьев, - присоединитесь к нам с друзьями?
        - Мы… - замялся сдувшийся Гошка, - нет… Нам домой пора…
        - Да, пора… - поддержал его Серёжка.
        А Агата каким-то незнакомым Никите отчаянно-весёлым голосом сказала:
        - А я, пожалуй, составлю вам компанию! Только бабушек предупрежу.
        - Мы тебя здесь подождём, - пообещал Никита и поднял глаза к окну второго этажа, в котором бледнело взволнованное личико Киры.
        Увидев, что всё обошлось, она пошире распахнула створку окна и помахала им рукой. Никита помахал в ответ. Настроение у него отчего-то было замечательным.
        Глава 5. От лета до лета.
        Теперь вся её жизнь сводилась к одному - ожиданию лета. И без того безрадостные школьные дни тянулись невыносимо долго. Особенно весной. Агата сама себе казалась не человеком, а ожиданием. Но оно всё же приходило, лето. И начиналась жизнь.
        Никита закнчивал школу, готовился поступать в институт и приезжал на дачу реже. Но зато рядом с Агатой был его верный оруженосец Митя, готовый часами взахлёб рассказывать о друге и не замечавший, как жадно слушает его дачная подружка. А может, и замечавший, но не видевший в этой её реакции на его рассказы ничего странного. Ведь и он тоже любил Никиту и напряжённое внимание Агаты считал вполне естественным. В последний год он учился с Никитой в одной школе, и виделись они ежедневно. Об этих встречах Митя и рассказывал своей подруге, а Агата благодарно впитывала каждое слово.
        - А ещё его работы во всех выставках участвовали! И учился он всегда хорошо. И малышня на нём вечно висла, потому что он мелких любит… - сам Митя считал себя уже взрослым и на Никите не вис, хотя они иногда устраивали весёлую возню на траве или в их озере. Тогда Никита выхватывал его из воды, подбрасывал вверх, а сам стремительными сажёнками уплывал подальше, спасаясь от брызг, которые поднимал вынырнувший Митя.
        Эти ежедневные незамысловатые истории из жизни Никиты были для Агаты радостью и возможностью хотя бы так, опосредованно, быть ближе к нему. В реальности же виделись они нечасто. Агате этих редких встреч не хватало, и когда Никита, сидя на крыльце, готовился к выпускным и вступительным экзаменам, Агата время от времени поднималась на второй этаж их дома, откуда его было лучше видно, и замирала за шторой, глядя на него и почти не дыша, и опасаясь только, что её позовут на улицу, и ей придётся уйти. Но, к счастью, родители и бабушки были заняты, и она могла подолгу смотреть на сосредоточенное любимое лицо, на державшие книгу руки и светлую чёлку, падавшую на лоб. Она любовалась Никитой и хотела бы продлить эти редкие мгновенья, когда получалось, не опасаясь, что кто-то заметит, делать это. Больше всего её удивляло не огромное, заполнившее всё её существо чувство, а то, что она видела недостатки Никиты, но это ничего не меняло. С каждым днём она любила его всё сильнее.
        Времена были непростые, и деятельные, не привыкшие сдаваться на милость судьбы бабушки Агаты решили завести кроликов. Сказано - сделано. Симпатичные ушастые звери поселились в домике, за пару дней сколоченном мастеровым дедушкой. А вот прокормом прожорливого хозяйства пришлось заниматься бабушкам и Агате: остальные работали и бывали на даче лишь в выходные.
        Места у них были не слишком травные. Уже к июлю солнце выжигало ближайшие луга настолько, что казалось - они устланы сеном. Агата на велосипеде объездила все окрестности, пока не нашла, где можно косить траву. Луг этот был не близко, в паре километров от их дома. Теперь они через день отправлялись туда. Бабушки серпами жали траву, а Агата собирала её и туго набивала большие мешки, которые потом крепили к багажнику её велосипеда по одному, а то и по два. Так и курсировала она то с грузом, то без по несколько раз в день.
        Не всегда поездки проходили гладко: то мешки отвяжутся, то перекосятся, то тяжёлый велосипед со съехавшим на бок грузом потянет в кусты. А однажды Агата и вовсе упала в крапиву. И всё бы ничего, но день был жарким, одета она была легко, и жгучие заросли оставили свои невыносимо чешущиеся метки буквально везде. Да ещё и мешки с велосипедом упали так неудачно, что поднять их сама она не смогла. Хорошо хоть в тот раз бабушки уже закончили жать траву и шли за ней следом. Они и помогли несчастной заплаканной внучке.
        И хотя в тот момент весело Агате, да и бабушкам не было, но уже на следующий день, рассказывая об их злоключениях приехавшим родителям, они смеялись. Они вообще при всех сложностях умудрялись жить очень радостно и дружно. Неунывающие бабушки, детство которых пришлось на войну, умели видеть хорошее в мелочах, не поддаваться унынию и любить жизнь, и внучек своих учили этому.
        Кроликов Агата очень полюбила. И вскоре в семье именно её уже считали главной по этим зверькам. Она прочла множество книг и статей в журналах и знала о своих подопечных буквально всё. Даже гуляя с подругой Любой, она то и дело поглядывала по сторонам, выискивая любимые кроликами кустики молочая, и, если находила, тут же срывала, чтобы потом совать бледные, с лёгким серебристым отливом листья сквозь решётку клеток, чувствовать, как резко дёргают на себя лакомство и взрослые самцы, и самки, и крохотные крольчата, и видеть, как смешно подрагивают их носики. Но именно кролики чуть не стали причиной величайшего её позора.
        Однажды рано утром Агату разбудила взволнованная бабушка. Она вбежала в комнату внучек и позвала:
        - Агатушка, вставай, у нас проблемы!
        - Что такое, бабуля? - тут же проснулась Агата.
        - Кролики сбежали!
        - Все?!
        - Нет, из нижней клетки… Где крольчата твои любимые…
        Агата уже вскочила и судорожно натягивала на себя сарафан.
        - А их точно не крысы утащили?
        Крольчата были ещё совсем маленькими, и крупная крыса вполне могла справиться с ними.
        - Не знаю, но одного я видела на соседском участке…
        - Только бы не крысы, - при мысли о противных грызунах и их хорошеньких, нежно-серых, породы шиншилла, крольчатах, Агате стало страшно. Она быстро слетела по крутой лестнице вниз и выскочила на улицу. Бабушка старалась не отставать, но когда она выбежала на крыльцо, её внучка уже успела домчаться до крольчатника, увидеть распахнутые настежь дверцы клетки и её пустое нутро.
        - Бабуля, где вы одного видели?
        - Да вот там, - бабушка махнула рукой вправо.
        Забора от соседей они ещё не поставили, со всех сторон был, и туда кроликам путь был заказан, а здесь границу обозначал лишь невысокий, сантиметров двадцать, бортик клумбы, любовно обустроенной мамой Никиты Кларой Петровной. С соседями они жили дружно и необходимости отгораживаться друг от друга не видели. И вот нажили проблемы. Низкая преграда не могла стать серьёзным препятствием для крольчат, и те, оказавшись на свободе, поскакали именно туда.
        Агата подбежала к границе участков и всмотрелась в соседские грядки. Первую пару серых ушей она увидела сразу. Кролик сидел в морковке и увлечённо точил зубками ярко-зелёную ботву. Агата взволнованно огляделась. Был понедельник, но как назло накануне Никита с родителями не уехали домой, а остались на даче. И теперь Агата очень не хотела, чтобы они застали её, по-хозяйски бегающей между грядок и охотящейся на почуявших свободу кроликов. Бабушка перехватила её взгляд и шепнула:
        - Спят они ещё. Только семь утра, а они так рано не встают обычно…
        - Ну, и слава Богу, - кивнула Агата и шагнула к соседям, чувствуя себя так, словно нарушала государственную границу или шла по демаркационной линии.
        Первого кролика, того самого, что устроился в морковке, она поймала быстро.
        - Раз, - прошептала еле слышно, отдавая его бабушке.
        - А сколько их в той клетке было? - спросила та.
        - Четырнадцать… - Агата уже снова очень осторожно кралась, чтобы не вспугнуть беглецов и не разбудить соседей, по чужому участку.
        Клетка для молодняка и правда была очень большой, в ней прекрасно себя чувствовали целых четырнадцать малышей, самый многочисленный родившийся у них этим летом помёт. И вот теперь тринадцать, за вычетом пойманного, крольчат бегали на воле, а Агате предстояло поймать их всех.
        Поначалу ей везло, первых пятерых она умудрилась собрать довольно быстро. Но потом случилась заминка: больше ни одного кролика на участке видно не было. Агата скользила между грядок, ощущая себя ниндзя, которых она видела в каком-то фильме, когда родители водили их с сестрой в видеосалон. Боясь, что родители Никиты или - того хуже! - он сам увидят её за странным занятием, она то и дело поглядывала на окна хозблока, в котором, пока в доме заканчивали внутреннюю отделку, спали соседи. В очередной раз бросив быстрый осторожный взгляд туда, она вдруг заметила под крыльцом движение. Присмотревшись, поняла - крольчата. Сделав бабушкам, изнывающим от тревоги и нетерпения на границе участков, знак рукой, она кинулась к хозблоку.
        Тот был временным, стоял на столбиках, а под ним образовалось большое пустое пространство. Именно там и сидели все девять оставшихся кроликов, в чём убедилась Агата, распластавшаяся у хозблока на животе, пересчитавшая малышей и окончательно растерявшаяся. Хозблок был довольно большим, а крольчата сидели глубоко, подобраться к ним Агата могла только с одной стороны, от крыльца. А это увеличивало вероятность быть обнаруженной в разы. Выйдет кто-нибудь из соседей из двери - и пожалуйста, она под ступенями лежит.
        Но делать было нечего, Агата тихонько выдохнула и поползла под хозблок. Раз за разом она ныряла вглубь, хватала за уши крольчат, делая невероятные телодвижения и ощущая себя не слишком ловкой змеёй-переростком, и выбиралась обратно. Бабушки забирали у неё беглецов и водворяли в клетку. Их внучка же снова забиралась под хозблок, с каждым разом делаясь всё грязнее и лохматее.
        Когда был пойман последний крольчонок, Агата не поверила своему счастью и опрометью бросилась на их участок. Едва она успела привести себя в порядок, на крыльце появился Никита, увидел свою соседку и поздоровался:
        - Доброе утро!
        Агата почувствовала привычные падение сердца вниз, дрожь в руках и слабость в ногах, но всё же смогла поздороваться в ответ и даже спросить:
        - Как спалось?
        - Замечательно, - светло улыбнулся ей тот, кто составлял смысл её жизни, и, когда Агата облегчённо перевела дух, неожиданно добавил:
        - Только под утро всё казалось, что кто-то под полом шуршит.
        - Наверное, соседские коты, - только и смогла выдавить она.
        - Наверное, - согласился Никита и улыбнулся ей так, что она сразу же забыла об утренних страхах. Жизнь, когда пусть и не рядом, но всё же неподалёку был Никита, казалась ей прекрасной. Жаль только, что жить получалось лишь летом. А в остальное время оставалось только ждать.
        В новую школу Агата попала случайно. Мама услышала о ней, когда экзамены уже закончились. Но Агате почему-то разрешили подойти и написать сочинение, пообещав, что если результат устроит комиссию, то её допустят до следующего этапа. И в этот раз всё получилось: сочинение она написала хорошо, в тот же день ей позвонили и сообщили, что она может прийти на собеседование.
        В назначенное время они с мамой пришли в школу. В светлом кабинете с огромными окнами их в тот пятничный вечер было много, человек шестьдесят, подростков. А в большой рекреации на стульях сидели взволнованные родители. В соседний класс ребят приглашали по одному, вызывая по списку. Последней писавшая сочинение, изнервничавшаяся Агата, представлявшая себе длинный стол и строгую комиссию за ним, и в этот раз вошла в кабинет, где проводилось собеседование, последней. И опешила.
        Не было никакого стола и комиссии. Зато за партами сидели ребята на вид явно старше её и несколько учителей. Агате предложили стул, повёрнутый к остальным присутствующим. Она послушно опустилась на него, радуясь, что не пришлось стоять на трясущихся ногах, и не зная, чего ожидать. Среди незнакомых людей она заметила Лилию Эдуардовну, полную учительницу с добрым лицом, которую встретила в тот день, когда только пришла узнавать, как можно поступить в эту школу, и которая пообещала расстроенной известием о закончившихся экзаменах Агате, что ей разрешат написать сочинение.
        Лидия Эдуардовна тоже узнала её, улыбнулась ободряюще, и сразу стало не так страшно. Один из учителей тем временем рассказывал собравшимся:
        - Народ, это Агата Князева. Очень хочет учиться у нас, успеваемость у неё хорошая, сочинение, по мнению наших словесников, она написала прекрасно. Взгляды на жизнь, судя по этому сочинению, у неё вполне нам подходящие, интересные и нестандартные. Закончила детскую школу искусств, хореографическое отделение, занималась росписью по дереву… Если у кого есть вопросы - задавайте.
        Агата растерялась. Такого она не ожидала. Мелькнула надежда, что, может, никаких вопросов ни у кого не будет: вечер же, устали все. Да и вообще, наверняка это просто для проформы… Но старшие ребята так, видимо, не думали. Вопросы посыпались со всех сторон.
        С кем дружишь? Нравилось ли заниматься танцами? Почему выбрала их школу? По какой теме писала сочинение и почему?
        Агата почувствовала себя, словно на сцене. И тут же успокоилась: выступать перед залом она привыкла, всё же с семи лет участвовала во всех концертах, которые проводила их школа искусств. А их было немало, и даже на таких больших площадках, как концертный зал гостиницы «Россия». Поэтому, уловив заинтересованность собравшихся, она почувствовала, как спина привычно выпрямилась, подбородок вздёрнулся, дыхание стало ровным, а на губах появилась лёгкая полуулыбка.
        Все, кто хорошо знал Агату, удивлялся тем изменениям, которые с ней всегда происходили во время танцев. Стеснительная и даже робкая, она сразу же преображалась. Природные данные у неё для серьёзных занятий танцами были, как говорили их учителя, слабоватыми. Агату даже не сразу приняли в школу, хотя до поступления родители нанимали опытного педагога, чтобы он подготовил её. Но это не помогло, потому что и «шаг» у неё был маловат, и «подъём» низковат, и «выворотность» слабая, и «растяжка» плохая, как сообщили родителям после вступительных экзаменов педагоги. Ах, да, ещё шея и ноги самые обычные, для жизни вполне нормальные, но для хореографии коротковаты, конечно. Однако, когда мама уже совсем потеряла надежду и расстроилась, главный из экзаменаторов, красивый, статный мужчина с удивительно прямой спиной и гривой седых волос добавил:
        - Но зато девочка весьма трудоспособная. Мы её пока в кандидаты зачислим. И если из поступивших кто-то отсеется, а она будет хорошо заниматься, то, возможно, возьмём вашу Агату.
        Вскоре так и вышло. Её талантливая одноклассница, на которую возлагали большие надежды, не выдержала напряжённого графика занятий и продолжительных изматывающих уроков и ушла. А не слишком одарённая Агата так старалась, что уже во втором классе её стали задействовать во всех танцах, причём ставили в первый состав.
        - Стоп-стоп-стоп! - оглушающе громко хлопала в ладоши преподавательница исторического танца Галина Евгеньевна. - Это что за сборище паралитиков?! - в выражениях их учителя никогда не стеснялись. - Вы в травмопункт направляетесь или всё же на балу танцуете?! Это танец королей, а не пациентов института неотложной травматологии! Посмотрите, как нужно себя нести! - она выхватывала из стайки одинаково одетых в белые купальники и длинные прозрачные юбки из фатина учениц Агату, а остальных отгоняла к стене с огромной мозаичной картиной, на которой плыли в танце прекрасные нимфы. Аккомпаниаторша Тамара Викторовна, повинуясь её решительному жесту, начинала играть менуэт или гавот. Агата, подталкиваемая Галиной Евгеньевной, начинала танцевать.
        - Вот! Вот как нужно! Посмотрите на её шею, поворот головы, на королевский взгляд! Это выступает императрица. А вы танцуете словно полотёры, - Галина Евгеньевна сердито махала рукой и командовала:
        - Теперь чтобы все так себя несли…
        Вот и сейчас, сидя перед парой десятков пар внимательных глаз, Агата почувствовала, что совершенно перестала бояться. На все вопросы она отвечала не бойко, но спокойно тем спокойствием, которое неизменно вызывает уважение у окружающих. Красивый худой парень внезапно широко улыбнулся ей и сказал молодому бородатому мужчине:
        - Матвей Анатольевич, она нам подходит.
        Мужчина улыбнулся и наклонил голову, на лице его смеялись светло-голубые глаза:
        - Я тоже так думаю. Но все ли согласны с нами?
        - Все, - в разнобой раздалось со всех сторон.
        - Тогда, Агата, поздравляем тебя. Ты зачислена в 10 «А».
        В тот день она, конечно, ещё не поняла, что в жизни её произошли такие изменения, которые принято называть судьбоносными. Но радость от того, что не придётся возвращаться в ненавистную старую школу, переполняла Агату, и на дачу, к заждавшимся их с родителями, изнервничавшимся бабушкам, она ехала счастливой.
        Жизнь в новой школе началась с того, что в августе их вывезли в лагерь. Накануне Агата с мамой долго собирали рюкзак, складывая в него всё необходимое. Что было нужно на целых две недели жизни вне дома, мама, которая в детстве частенько ездила в пионерские лагеря, знала, а Агата, лишь однажды, после второго класса, проведшая месяц не на даче, а в санатории, - нет. Она помнила только, что в санатории ей не понравилось. Вернее, там было хорошо: добрые воспитатели и нянечки, весёлые ребята, интересные занятия. Но её всё равно неудержимо тянуло домой, а по родителям и бабушкам она скучала так сильно, что никакого удовольствия ни от игр, ни от общения не получала, вместо этого постоянно представляя, что её родные сейчас, пока она далеко от них, делают на даче, чем занимаются и о чём говорят.
        Хорошо помня об этом детском опыте, Агата и теперь не слишком хотела ехать в лагерь. Помимо тоски по родителям, у неё теперь была на это ещё одна причина: ей всё время казалось, что именно сейчас, в эти две недели, пока она будет в отъезде, Никита начнёт чаще приезжать на дачу или даже останется там на несколько дней. Он-то приедет, а её там не будет. И Агата всячески пыталась уговорить родителей отменить поездку.
        Но в новой школе настаивали на том, что в лагерь ехать нужно, что там все новые ученики перезнакомятся и в школу пойдут уже друзьями. А это обязательно самым лучшим образом скажется на учёбе… Так или примерно так очень темпераментно и убедительно говорил директор школы на родительском собрании, которое провели вскоре после собеседования. Маме Агаты и директор, и всё, что он говорил, понравилось. И она настояла на том, чтобы дочка поехала.
        Когда в назначенный день одетая в новую клетчатую рубашку с коротким рукавом и джинсы Агата очутилась в школьном дворе, то оторопела. Она отчего-то думала, что в лагерь поедут только те ребята, кто поступал вместе с ней. А это два класса, всего сорок три отобранных по результаам экзаменов и собеседования человека. Но перед школьным крыльцом она увидела настоящее столпотворение. Прямо посреди двора взрослые ребята, явно уже не школьники, образовав круг и положив руки друг другу на плечи, пели какую-то весёлую песню. Аккомпанировали им на гитарах парень и девушка, пританцовывавшие в центре круга. На ступенях школы сидели человек десять и о чём-то негромко беседовали. То и дело сновали между ребятами и их родителями, запрудившими большой двор, какие-то люди со списками в руках.
        Агата растерянно осмотрелась. Накануне вечером их собирали в школе, чтобы познакомить с классными руководителями. Поэтому своих будущих одноклассников - и их было немного, всего двадцать два человека - она уже знала не только в лицо, но ещё и почти всех по имени: память у неё была хорошая. В весёлой шумной толпе она смогла заметить несколько новых знакомых и позвала родителей, пришедших проводить её в лагерь:
        - Пойдёмте туда…
        Но в этот момент люди со списками в руках собрались на крыльце, и один из них, симпатичный ясноглазый парень лет двадцати, громко крикнул:
        - Народ! Скоро выезжаем, подтягивайтесь сюда!
        Агата уже заметила, что в этой интересной школе друг к другу обращаются именно так. Народ. Такого она ещё нигде не слышала и поначалу сильно удивлялась. Но сейчас поймала себя на том, что уже привыкла к такому обращению и сразу же пошла на зов. Все собравшиеся во дворе пришли в движение, подтянулись к крыльцу. А всё тот же парень уже чуть тише объявил:
        - У нас заказано четыре автобуса, по количеству отрядов. В каждом отряде по тридцать человек. Отряды смешанные: десятые, одиннадцатые, двенадцатые и тринадцатые классы. Сейчас наши учителя, они же вожатые, зачитают списки отрядов. Слушайте внимательно, а то запутаетесь. Ничего страшного в этом, конечно, не будет. Всё равно всех довезём до места, а там разберёмся. Но лучше всё же сразу попасть в родной отряд. Поэтому тихо! Во дворе и правда стало гораздо тише.
        Учителя быстро зачитали списки. Агату распределили в третий отряд. Про двенадцатые и тринадцатые классы она не поняла, но разбираться было некогда.
        - Вон номер три, - сказал папа и махнул рукой за школу, где вереницей стояли четыре рыжих лобастых автобуса.
        - Народ! - снова закричал кто-то. - Грузимся! Сначала вещи подавайте! Прямо в окна! А потом уже и сами!
        Удивительно, но погрузка прошла быстро. Пока будущие десятиклашки пытались сориентироваться, ребята и девушки постарше открыли окна и покидали в них разномастные и разноцветные рюкзаки и сумки.
        - Уважаемые провожающие! - подражая интонациям железнодорожных объявляющих гаркнул весёлый мужской голос. - Целуйте детей и не волнуйтесь. Через две недели всех вернём живыми, здоровыми и даже поумневшими.
        Было что-то в этом голосе такое, что все сразу засмеялись и принялись обниматься.
        - Напоминаю всем, что сначала мы идём в поход. А в лесу телефонов нет. Поэтому дети позвонят вам только через три дня. Так что не нервничайте! - тот же голос сделал последнее объявление и скомандовал:
        - По машинам! Через пять минут отправляемся.
        И действительно, ровно через пять минут - Агата ради интереса засекла по своим часикам - двери автобусов с шипением закрылись, и они один за другим поползли из школьных ворот на дорогу.
        Агата помахала маме и папе, чувствуя, что, хотя сердце и сжимается от грусти, всеобщее весёлое возбуждение сказывается и на ней тоже. Неожиданно ей показалось, что скоро обязательно случится что-то хорошее.
        Глава 6. Взрослая жизнь.
        Как только ни встречаются люди, чтобы потом пройти по жизни рядом какой-то промежуток времени. Никита встретил Лику в обстоятельствах, вполне подходящих для начала мелодрамы. Тридцать первого декабря он с длинным списком продуктов, выданным ему мамой, отправился в магазин. Оставалось перейти неширокую дорогу, когда на его глазах резко вывернувший из двора «Москвич» сбил девушку. Никита кинулся к ней. К счастью, пострадала она не очень сильно, была в сознании, но «скорую» вызвать всё же пришлось. Подоспевшие дворники вытащили из машины не слишком твёрдо державшегося на ногах водителя, а Никита в это время снял куртку и посадил на неё плачущую девушку.
        Вокруг собирались сочувствующие и любопытствующие, но Никита почему-то запомнил не эту заинтересованную толпу, а испуганные глаза девушки и бутылку шампанского, которую один из зевак держал под мышкой и которая то и дело выскальзывала оттуда, падала на асфальт, но при этом каким-то чудом не разбивалась. Уже начавший отмечать праздник хозяин бутылки подбирал её, снова совал под мышку, и всё повторялось.
        - Где больно? - краем глаза наблюдая за очередным полётом бутылки, спросил Никита.
        - Нога… - простонала девушка сквозь слёзы. - Очень болит…
        - Потерпите немножко, сейчас врачи приедут… - Никита протянул ей носовой платок и сел так, чтобы она могла облокотиться на него. - Так лучше?
        - Да, - она больше не плакала. - Не уходите, пожалуйста. Подождите, пока «скорая» не приедет. Мне с вами спокойнее.
        - Конечно, - пообещал Никита. Я вас не брошу здесь одну.
        - Спасибо, - девушка слабо улыбнулась.
        «Скорой» и сотрудников ГАИ не было долго, уже успела приехать старшая сестра пострадавшей девушки, которой позвонил из ближайшего таксофона один из свидетелей происшедшего. За это время Никита с Алей - так представилась девушка - успели чуть ли не подружиться. Ей было больно и страшно, и Никита, сидя на корточках рядом с ней и поддерживая её под спину, взял Алю за руку и задавал, и задавал ей вопросы, чтобы хотя бы немного отвлечь от боли.
        Примерно через полчаса Аля радостно воскликнула:
        - А вот и Лика!
        Старшая сестра Али выскочила из подошедшего автобуса и кинулась к ним. Упав на колени, она принялась ощупывать и теребить девушку. Аля поморщилась и попросила:
        - Ликуша, пожалуйста, немного полегче. Больно…
        - Конечно-конечно, - заплакала Лика и притянула сестру к себе. - Как же так? Ну, как же так? И сидишь тут одна! На холоде!
        - Да я не одна. Со мной с самого начала Никита. Он мне и куртку свою постелил…
        - Ой, и правда! - обрадовалась её сестра. - Как же я сразу не заметила! - И она засмеялась сквозь слёзы.
        Никита удивился такой быстрой смене настроений, но посчитал её естественной в нервной ситуации. В этот момент наконец-то добралась до них «скорая помощь». Но всё время, пока врачи осматривали её, Аля искала глазами Никиту и улыбалась ему сквозь вновь подступившие слёзы.
        Потом они вместе ехали в «скорой» в больницу. Лика умолила врача позволить Никите сопроводить их. Её слёзы и несчастное умоляющее лицо тронули доктора. Буркнув:
        - Ладно, в честь праздника… - он ушёл в кабину, а Никита забрался к девушкам. В итоге продукты он покупал уже в сумерках. А когда наконец пришёл домой, и мама увидела его грязную куртку, то пришлось ещё долго успокаивать её: другой зимней верхней одежды у него не было, - а потом битый час отстирывать куртку в их маленькой ванной. Но всё же он справился, а мама к этому времени успела накрыть на стол и успокоиться. Праздновали они втроём с родителями в прекрасном настроении.
        Утром первого января неожиданно заявился в гости школьный приятель Славка Мокроусов. Он уже давно бросил техникум, в который поступил после школы, и ходили слухи, что катится под откос. Славка, которого Никита помнил, беззлобным и жизнерадостным парнем, и правда явно долго и с душой праздновал, вид имел какой-то неопрятный и облезлый. Вместо привычной добродушной улыбки Никиту он приветствовал какой-то нервной ухмылкой. Позвав приятеля на кухню, Никита накормил его и попытался вывести на разговор. Но тот только вяло отшучивался и вскоре ушёл. И лишь через пару часов мама заметила, что пропали часы, стоявшие на тумбочке в прихожей.
        Когда она рассказала об этом сыну, Никита долго не мог поверить. Накатила вдруг страшная тоска. Он и сам уже видел и слышал от других, что многие его одноклассники после школы словно теряли ориентиры, начинали кидаться из стороны в сторону и часто заканчивалось всё очень печально. Прошло всего три с половиной года с их выпускного, а двое из класса уже попались на преступлениях, одну из самых симпатичных девчонок постоянно видели в плохой компании, нетрезвой и грязной, другая, если верить слухам, и вовсе подалась в проститутки, а ещё один парень погиб в пьяной драке. Пять человек из двадцати пяти. И вот теперь ещё Славка Мокроусов, безобидный добродушный Славка, которого Никита всегда защищал и которому помогал с учёбой. Когда он собирался поступать в институт, Славка ещё успокаивал его:
        - Да ничего, Ник, не поступишь, пойдёшь со мной в «путягу». Зато там ты с твоими мозгами лучшим будешь. Получишь профессию, а потом и в институт можно.
        А теперь этот Славка пришёл и украл часы. Может, хотел денег попросить, но постеснялся, увидев, как скромно они живут? Ага. А украсть не постеснялся. Никите стало тошно. Чтобы отвлечься, он сел за стол и принялся готовиться к первому в новом году экзамену, назначенному на четвёртое января.
        Утром второго января родители уехали в гости к родственникам в Белоруссию, и Никита остался один. Днём он лёг с книжкой на диван и неожиданно для себя провалился в сон. Глаза с трудом продрал уже в сумерках. Невыносимо ломило горло, из глаз текли слёзы, и совершенно не дышал нос.
        - Вот и посидел часок без куртки на морозе, - сердито прохрипел Никита и поплёлся на кухню искать, чем подлечиться.
        Короткий зимний день начал клониться к раннему вечеру, когда раздался звонок в дверь. Ожидая увидеть кого-нибудь из друзей, Никита, с трудом встав с кровати, прошаркал в коридор, отпер замок и обомлел. На пороге стояла Лика, старшая сестра пострадавшей девушки Али.
        - Как вы меня нашли? - удивился он.
        - У нас папа в милиции работает. А фамилию вы Альке в разговоре упомянули. Да и примерно показали, где живёте. Задачка оказалась простейшей.
        Лика как-то очень естественно вошла в их маленькую прихожую, словно была здесь уже не первый раз. И принялась снимать скромный тёмно-зелёный пуховик.
        - Как Аля? - поинтересовался Никита.
        - Ей уже гораздо лучше, перелом оказался не слишком серьёзным, - радостно сообщила Лика, сунув пуховик ему в руки и безошибочно направившись в ванную. Пока Никита вешал её куртку, раздался звук льющейся воды. На звуки чужого голоса в коридор из комнаты вышла полюбопытствовать их кошка Барбариска.
        - Ой! У вас животные! - почему-то во множественном числе удивилась появившаяся на пороге ванной Лика.
        - Да, - пожал плечами Никита, наклонился и взял Барбариску на руки, та сразу довольно заурчала. - Кошка.
        - А-а, - протянула Лика, с интересом глядя на него. - Вы меня чаем не угостите?
        - Конечно, - Никите больше всего на свете хотелось снова лечь в постель, и чтобы Барбариска урчала под боком, но отказать девушке он не мог и изо всех сил стараясь не показывать своего плохого самочувствия, пошёл на кухню.
        Но она всё равно заметила:
        - Вы болеете?
        - Да простыл немного. Ничего страшного. Я от вас сяду подальше и буду дышать в шарф, чтобы не заразить. - Никита показал на обмотанный вокруг шеи длинный шарф.
        - Давайте вы тогда ложитесь в постель, а я рядом посижу, - спокойно, словно они были давно знакомы, предложила Лика.
        - Спасибо, не стоит, - неожиданная просьба удивила его.
        - Ложитесь, ложитесь, - Лика встала, взяла его чашку с чаем и пошла в сторону комнаты, - в какой из двух вам будет удобнее?
        - В маленькой, - обречённо вздохнул Никита и направился следом.
        В постель ложиться он, конечно, не стал, но на диван сел. Лика тем временем уже по-хозяйски включила телевизор и устроилась рядом с ним, время от времени подавая ему чашку с чаем и следя за тем, чтобы он не забывал пить из неё.
        Сначала они просто смотрели «Иронию судьбы». Никита ни о чём таком и не думал. Но в середине фильма Лика придвинулась к нему ближе и положила голову на плечо. Сразу стало ещё жарче, чем до этого, словно резко подскочила и без того высокая температура. Тёмные длинные волосы Лики рассыпались по его груди, забухало сердце, а всё происходящее в фильме отдалилось и перестало волновать.
        Утром четвёртого января, когда Никита собирался на экзамен, за ним неожиданно зашли братья Соколовы.
        - Ник, мы за тобой! - первым ввалился в прихожую Витя. Лика ещё спала, но глазастый старший Соколов, конечно, заметил, как друг быстро прикрыл дверь в свою комнату.
        - Кто это у нас там? - вытаращил он глаза.
        - Кто надо, - огрызнулся неожиданно смутившийся Никита.
        - Это хорошо, что кто надо. Но ты имей в виду, что в таких случаях необходимы смотрины, - фыркнул беспардонный Витя. - У тебя ж сейчас гормоны в голову ударили, и ты вряд ли способен трезво оценивать действительность. А я тебя предупреждал о вреде позднего начала…
        - Заткнись, - не дал ему договорить Никита.
        - Да я-то заткнусь. Но ты, друг, всё же будь поосторожнее. Первые зашедшие так далеко отношения - это бомба замедленного действия.
        - Вот именно, - поддакнул старшему брату Миша. - Витёк знает. Он в эти делах…
        - И ты заткнись, - фыркнул Никита и не выдержал, засмеялся.
        - Я не буду напоминать тебе, кто смеётся последним, - неожиданно серьёзно вздохнул Витя. - Надеюсь, что эта пословица окажется не про тебя.
        Когда до возвращения родителей осталось несколько часов, Лика вдруг засобиралась.
        - Ну, мне пора. Не хочу пугать твоих раньше времени.
        - Я тебя провожу, - стараниями Лики он уже оправился от болезни и был благодарен ей за всё. Наверное, прав был Витёк, давно посмеивающийся над его излишне рыцарским отношением к женщинам.
        - Будьте проще, лягте на пол, - пошлил тот, коверкая известную фразу, и добавлял:
        - Будь проще - и девушки к тебе потянутся.
        Никиту всегда немного коробило от этого потребительского отношения к женщинам, но теперь он вынужден был признаться самому себе, что многое терял, ограничиваясь исключительно платоническими романами.
        - Ты у нас позднеспелый, - поддразнивал его всё тот же Витёк. - Зимний сорт, так сказать.
        - Я люблю зимние сорта, - отшучивался необидчивый Никита. - Они обычно дольше сохраняются в товарном виде.
        Но вот, видимо, пришла и его пора. Случилась в его жизни Лика. За три дня, проведённые в его квартире, она не успела ни надоесть ему, ни показаться излишне навязчивой.
        «Наверное, это и есть то самое», - думал он, почему-то даже мысленно не произнося при этом слово «любовь».
        Поначалу Лика в его жизни присутствовала лишь вскользь, время от времени. Звонила нечасто, вместе они иногда навещали выздоравливающую Алю и гуляли вечерами. Она тоже училась, но свободного времени в отличие от вечно подрабатывающего Никиты у неё было больше. Поэтому иногда она встречала его у Бауманки и они отправлялись бродить по улицам города.
        - Что ты любишь делать? - спросил её как-то Никита.
        - Фехтовать, - пожала плечами Лика.
        - На рапирах?
        - На саблях.
        - Интересное увлечение.
        - Просто я ролевик. И мне это нужно.
        - Кто? - не понял Никита.
        - Ролевик. Ты что, никогда не слышал про ролевиков?
        - Нет, а кто это?
        В глазах Лики появилось безграничное удивление.
        - А Толкиена ты читал?
        - Начал, но не пошло. Я больше реализм люблю. Особенно военные романы.
        - Дивно, - хмыкнула Лика. В её голосе послышалось явное неодобрение.
        - Ты расскажи мне, - попросил Никита, который всегда старался с уважением относиться к увлечениям окружающих. - Я постараюсь понять.
        - Ну-у… - протянула Лика без энтузиазма. - Попробую…
        Из её рассказа Никита понял всё. И то, что есть достаточно много молодых людей, которые выросли, но продолжают увлечённо играть. И то, что люди эти на основе созданных писательским или их собственным воображением миров устраивают целые «игрища». И про костюмы, ритуалы, философию понял тоже. Не понял только одного и тут же спросил у Лики:
        - Зачем?
        - Что зачем? - удивилась она.
        - Зачем вы это делаете? Вам что, жить скучно? Нет, я понимаю - дети. Сам в казаков-разбойников играл. Но вы же уже взрослые.
        - Игры вне возраста. - Обиженно насупилась Лика. - Среди нас есть и те, кому тридцать и больше.
        - Вот я про это и говорю. Ведь они же могут делать что-то нужное, полезное. А вместо этого играют или готовятся к играм. Разве это правильно?
        Лика тяжело вздохнула:
        - Ты слишком приземлённый. Давай мы съездим на полигонную игру, и ты, может быть, поймёшь.
        - Хорошо, давай съездим. Может, и правда пойму, - легко согласился Никита.
        Игру назначили на последние апрельские выходные. Готовиться Лика начала задолго: шила платье и чинила специальный костюм для соревнований саблистов.
        - А что я там буду делать? - поинтересовался Никита, делая для Лики лёгкую кольчугу из проволоки.
        - Ну, ты же не захочешь участвовать, - пожала та плечами, - значит, просто посмотришь. У нас интересно.
        Никита не слишком любил большие сборища людей и удивительным образом совмещал в себе приветливость и умение общаться с любовью к тишине, одиночеству или небольшим компаниям. Поэтому на игре сразу почувствовал себя не в своей тарелке. Вокруг происходило что-то не слишком понятное, да ещё и то и дело звучали незнакомые слова. Чтобы разобраться, Никита достал из рюкзака заранее припасённого Толкиена, сел в сторонке на поваленное бревно и принялся читать.
        Читал он быстро и к вечеру первого дня уже более-менее понимал, что происходит на игре. Но теперь ему и вовсе было странно. Как ни пыталась объяснить ему уставшая и счастливая Лика, что к чему, он никак не мог уяснить: почему взрослые уже люди (подростков, которых здесь тоже было достаточно, он в расчёт не брал) предпочитают реальной жизни игру. Никита и азартным тоже никогда не был, потому что всегда считал, что обычной жизни столько всего интересного, волнующего, увлекательного и даже раздирающего душу, что «перчить» её дополнительно не требуется.
        С игры они с Ликой уезжали в недоумении: понять друг друга не получилось. Но это не стало для них проблемой. Никита по-прежнему помогал Лике готовиться к играм, но сам больше не ездил на них. Лика перестала пытаться втолковать ему то, что никак не вязалось с его картиной мира, и только сообщала время от времени:
        - Я заняла третье место на соревнованиях.
        Никита, который уже понимал, что речь идёт именно о соревнованиях среди ролевиков, а не среди серьёзных спортсменов, тем не менее поздравлял её и радовался тому, что Лика счастлива. Иногда ему казалось, что она совсем ещё маленькая и наивная. И её непосредственная радость от незначительных побед трогала его.
        Вообще жизни Никиты и Лики соприкасались мало. Их друзья и увлечения были из разных миров, они читали разные книги и слушали разную музыку. Иногда циничный Витька Соколов спрашивал:
        - Ник, чего ты с ней связался? Ну, да, хорошенькая, спору нет. Но ведь девчонка-то с приветом (порой характеристика бывала и гораздо более жёсткой). Ты ей не пробовал объяснять, что пора вырасти? У неё ж мировосприятие, как у подростка. А лет скоро двадцать. Она хоть в курсе, откуда дети берутся?
        - В курсе, - хмыкал Никита.
        - Ну-у, ты меня успокоил. - фыркал Витька в ответ. - Слушай, расстался бы ты с ней, что ли? Я тебя с отличной девушкой познакомлю. И внешне она, кстати, на твою Лику похожа. Специально подбирал такой же типаж, раз уж ты на него западаешь. Помню я, как ты мне в Минске сказал, что тебе тёмненькую подавай. Вот я и нашёл брюнетку. Хорошенькая - сил нет. Не хуже твоей Лики. Давай познакомлю, а?
        - Виктор, я уж как-нибудь без тебя справлюсь, - по-прежнему невозмутимо отвечал Никита. Друга он любил и совсем на него не обижался, понимал, что тот и правда беспокоится о нём.
        - Справится он, - ворчал Витя и качал головой. - Ох, не нравится мне всё это.
        Другу Никита не объяснял, но сам уже понял: бросить Лику он не сможет. И уточнял сам себе:
        - Она без меня пропадёт.
        И правда, узнав Лику поближе, он удивлялся какой-то её невероятной, детской неприспособленности к жизни. Она не умела и не знала многого из того, что умели и знали её ровесницы. Оторванность её от мира и окружающей действительности иногда доходила до реальной оторванности от почвы под ногами: вечно она спотыкалась, падала, поскальзывалась, задевала предметы и роняла их. С тех пор, как она однажды пришла к Никите в изорванных в клочья плотных колготках, сквозь дыры в которых были видны сильные ссадины, и объяснила, что упала на эскалаторе и пролетела несколько метров вниз на коленях, Никита стал подстраивать своё расписание под её, чтобы как можно чаще отвозить Лику в институт и встречать её с занятий. Иногда это у него не получалось. И тогда Лика, совершенно не разбиравшаяся в людях, обязательно попадала в ситуации, при которых только чудом не становилась жертвой мошенников или даже кого похуже.
        Как-то раз она пришла к нему с загадочным видом и с порога почти пропела:
        - Посмотри, что у меня есть.
        Никита подошёл, ожидая увидеть что угодно: от интересной книги до подобранного на улице птенца. Но в ладонях Лика согревала деревянный гребень.
        - Красивая расчёска, - улыбнулся ничего не понимавший Никита.
        - Это не расчёска, это гребень силы.
        - Гребень чего?
        Лика уже прошла на кухню, села и, любовно глядя на гребень, сияя объяснила:
        - Сегодня в подземном переходе ко мне подошли очень интересные люди. Они показали этот гребень и сказали, что для моих волос нужен именно он (волосы у Лики и правда были очень красивыми, густыми и длинными). Потому что только при помощи него, ежедневно проводя им по волосам тысячу раз, я смогу синхронизироваться с космосом.
        - Лик… - начал было Никита, у которого от всего этого глаза полезли на лоб.
        Но Лика недовольно поморщилась и продолжила:
        - Этот гребень стоит у них десять тысяч…
        Тут Никита и вовсе дара речи решился.
        - Но мне они его отдали совершенно даром. Потому что их поразили мои волосы…
        - И что ты дала им взамен? - вздохнул Никита.
        - Абсолютно ничего. Мне всегда попадаются удивительные люди. Они видят во мне что-то такое, из-за чего отдают самое ценное даром.
        «Да, деревянную расчёску за три рубля», - вздохнул Никита и поцеловал Лику. Эта её удивительная неприспособленность к жизни не раздражала его. Особенно если Лика смотрела на него снизу вверх вот такими глазами. Да и как можно сердиться на такого ребёнка, в котором детская наивность сочетается с вполне взрослой привлекательностью?
        Глава 7. Всё новое.
        Едва автобус выехал на трассу, сзади кто-то заиграл на гитаре. Агата изумлённо обернулась, и тут почти все, кроме нескольких новеньких, запели. Это была какая-то не известная ей, жизнерадостная и удивительно заводная песня про оранжевого кота и апельсины цвета беж. Ко второму припеву Агата уже даже начала подпевать. Гитаристы сменяли друг друга, играя то весёлые, то лиричные песни, а голоса поющих сливались в довольно слаженный хор. Некоторые песни Агата слышала раньше, но большинство и не знала.
        - А что это? - спросила она у Даши, сидящей рядом девушки с длинной косой. Они познакомились накануне, когда их собирали перед поездкой.
        - В смысле? - не поняла та.
        - Ну, что за песни. Незнакомые какие-то…
        - Да? А я все знаю. Это бардовские песни. Ты просто, наверное, в походы никогда не ходила и в пионерских лагерях не была.
        - Точно, - рассмеялась Агата, которой было удивительно хорошо ехать вместе со всеми в этом старом, громыхающем на каждой кочке автобусе, слушать, как поют ребята, и даже пробовать подпевать самой.
        - Тогда понятно. В этой школе очень сильны бардовские традиции, - несколько назидательно пояснила Даша. - Моя мама директор школы в другом районе. Но там только физмат классы, а я с математикой не дружу. Вот она и подняла все связи, чтобы найти мне хорошую школу с гуманитарными классами. Ей и сказали, что это лучшая в округе. Мама меня сюда отправила экзамены сдавать, разузнала всё о школе и мне рассказала. Поэтому я подготовленная, примерно представляю, что нас ждёт.
        - А-а, - протянула Агата и тут же вспомнила: - Тогда, может, ты в курсе, что это за двенадцатые и тринадцатые классы? Мы что, будем учиться дольше, чем в других школах?
        - Да нет, конечно, - фыркнула Даша, - просто в этой школе так хорошо, что выпускники не уходят окончательно, а постоянно возвращаются, участвуют во многих делах, вот их для удобства и называют двенадцатым и тринадцатым классом. Школа-то новая, всего два выпуска было…
        - Уф-ф, - выдохнула Агата. - А я уж испугалась…
        - И совершенно зря. Говорят, здесь так хорошо, что многие с радостью остались бы ещё.
        - Неужели так бывает? Моя предыдущая школа - это просто караул.
        - Говорят, бывает, - понимающе улыбнулась Даша и мудро добавила: - Поживём - увидим.
        Под несмолкающие песни они доехали до места. Автобусы замерли на просёлочной дороге у небольшой речушки. Ребята и учителя высыпали на обочину, со смехом обнаружив, что, оказывается, в одном из автобусов не было заднего стекла, но при этом наваленные на последние сиденья рюкзаки каким-то чудом не выпали на кочках и ухабах.
        - Народ, мы с вами везучие! - крикнул кто-то. - А то бы лишились изрядной доли вещей.
        Все рассмеялись, разобрали свои вещи и потянулись за учителями, которые уже шли по шаткому мостику на другой берег речушки.
        Лагерь разбили в живописном перелеске, с одной стороны которого под уклон стекал луг, а с другой был глубокий овраг. Часа два устанавливали палатки и готовили обед, потом дружно ели, заодно приглядываясь друг к другу.
        - Программа у нас такая, - объявила после обеда одна из учителей-вожатых, молодая учительница Ксения Владимировна, - сегодня придумываем эмблему, девиз и гимн отряда. После ужина костёр. Потом спать. А завтра начнём соревноваться.
        - Бегать и прыгать? - спросил Макс, симпатичный спортивный парень из класса Агаты. А сама Агата напряглась: физкультуру и спорт она, не смотря на хорошую подготовку (спасибо школе искусств, которую она окончила в мае), терпеть не могла.
        - Нет, - звонко, переливчато и немного театрально, как показалось Агате, рассмеялась Ксения Владимировна. - У нас творческий лагерь. Соревнования будут совсем иного плана. Но об этом завтра. А сейчас к делу! - она хлопнула в ладоши, достала листы бумаги, картонку, на которую их следовало класть, чтобы писать, ручки. - Сочиняем гимн.
        Агата, которая ничего подобного никогда не делала, поначалу растерялась. Но совсем новеньких, таких же, как она и длиннокосая Даша, в их отряде почти не было. Даже ребята из её класса в основном были из той же школы, поэтому понимали, что происходит. А уж одиннадцатиклашки и выпускники - и подавно. Тут же в руках мальчишек и некоторых девушек появились гитары. Кто-то спросил:
        - Народ, что в нашем лагере есть такого, чего нет у соседних отрядов?
        - Орешник, - вспомнила Агата, - вон, за палатками отличный орешник. А у других нет, я ходила, видела.
        - Отлично! - похвалил её взрослый серьёзный парень, и она тут же вспыхнула. - Про это и споём. - Он начал наигрывать какую-то мелодию. Агата узнала песню «Страна Лимония», которую пела группа «Дюна».
        - Точно! - воскликнула яркая смуглая девушка. - У нас будет страна Орехия!
        - Страна Орехия живёт без забот… - тут же подхватил один из гитаристов.
        - В страну Орехию ведёт волшебный ход… - присоединился к нему второй, на ходу переделывая слова песни.
        - Найди попробуй сам! - хором грянули несколько голосов.
        - Не будем мы тебя учить! - со смехом запели даже те, кто до этого молчал.
        Агата пела и смеялась вместе со всеми. Ей было так хорошо, что она даже и о доме и родных почти не вспоминала. Вокруг неё бурлила какая-то непривычная, незнакомая жизнь. И эта жизнь, словно водоворотом затягивала и её тоже. И Агата не узнавала себя, такой весёлой и беззаботной она была в тот вечер.
        А потом был костёр. И снова песни, много песен, которые в исполнении более чем стоголосого хора под сводами лиственного перелеска звучали просто потрясающе. Уже заполночь еле живая от усталости и впечатлений Агата заползла в палатку и тут же уснула, ещё толком, не успев улечься на жёсткое ложе.
        «Да, такого я от себя не ожидала. Просто не узнаю себя», - думала она на следующий день, глядя, как к длинной, извивающейся на многие метры по лугу верёвку, связанной из одежды, ребята из их отряда крепят и её бельё. В этот миг ей вдруг стало невыносимо стыдно. Но только сейчас. А несколькими минутами раньше она об этом и не думала.
        Началось всё с того, что после завтрака их собрали на лугу.
        - Народ! - объявил Сергей Борисович, учитель истории, который был вожатым одного из отрядов. - Сегодня мы с вами посоревнуемся в оригинальности, умении не шаблонно мыслить, в творчестве и многом другом. Представители отрядов, подойдите ко мне для жеребьёвки и получения задании!
        Несколько человек подошли к нему, а остальные с интересом тянули шеи, пытаясь понять, что происходит. Вскоре их отряд сидел на лугу в отдалении от других и шумно обсуждал, что и как они будут делать. Агата огляделась. Другие отряды так же расселись кучками, шумели, спорили, размахивали руками, вскакивали, бегали и наигрывали на гитарах, которых в каждом было не по одной и не по две.
        Задания оказались забавными: нужно было придумать рекламу к разным вещам, которые во время жеребьёвки получили представители отрядов. Им досталась серая пластиковая расчёска, а остальным отрядам - Агата видела - рулон туалетной бумаги, белая бельевая резинка и ёршик для унитаза. Вот и рекламируй такой. Остальные задания были примерно такими же абсурдными и, на первый взгляд, бессмысленными. Но в итоге всё получилось забавно и очень смешно.
        Иногда Агата отвлекалась от происходящего и представляла, что могли бы подумать случайные свидетели, окажись они поблизости от их лагеря. По большому лугу бегали толпы подростков и взрослых, хохотали, кричали, пели, обнимались и изображали что-то. При этом лица у всех были совершенно счастливыми.
        «Наверное, подумали бы, что мы коллективно сошли с ума», - решила Агата и негромко рассмеялась.
        После обеда пришло время весёлых конкурсов.
        - А теперь - «Верёвочка»! - объявил всё тот же Сергей Борисович. - Объясняю суть. Каждый отряд должен снять с себя ту одежду, которую можно, и связать между собой. У кого получится более длинная верёвка, тот отряд и победил.
        Поначалу все отряды вязали бойко. Мальчишки снимали с себя футболки, девушки лёгкие рубашки, надетые поверх топиков. Но скоро дело застопорилось: день был жарким, и одеты они были очень легко. Агата так и вовсе сначала расстроилась, что ничем не может помочь отряду. И угораздило же её надеть только рубашку с коротким рукавом, которую она завязала на животе, и шорты. Но тут её взгляд упал на кроссовки. Шнурки! Ну, конечно! Как они не догадались?!
        - Народ, вытаскивайте шнурки! - крикнула она всем.
        - Точно! Молодчина! - раздалось тут же со всех сторон. И вскоре «верёвка» удлиннилась сразу больше чем на десять метров. И опять все задумались. Но идея со шнурками так вдохновила их отряд, что девочки начали распускать волосы, чтобы добавить к «верёвке» резинки и те заколки, которые можно было скрепить между собой. Агата сняла с хвоста платок, которым обвязала волосы для красоты. Кто-то стянул с шеё цепочки.
        И тут одна из девчонок сунула в руки тем, кто связывал вещи, бюстгальтер. Все на секунду оторопели, Агата же и вовсе вспыхнула. Нижнее бельё казалось ей чем-то глубоко личным, не предназначенным для чужих глаз. Но остальные уже отошли от секундной заминки, обрадовались, зашумели, почти все девочки побежали к ближайшей рощице. Возбуждённое, азартное стремление к победе охватило всех.
        - Агат, ты чего стоишь? Давай с нами! - крикнула ей Даша.
        И Агата дрогнула, побежала вслед за всеми. Сначала она занималась тем, что относила к всё удлиннявшейся «верёвочке» бюстгальтеры и футболки и даже шорты самых смелых девчонок. Сами же они сидели в кустах в одних трусиках и спрашивали то и дело прибегавшую за новой партией одежды Агату:
        - Ну? Что? Как там?
        - Пока мы впереди, - отвечала она, забирала вещи раздевшихся девчонок и бегом несла на луг. Наконец, разделись все, кроме неё.
        - А ты? - спросила Нюра, активная девчонка из тех, кто попал в новые классы не со стороны, а из этой же школы.
        - Так я же вещи ношу, - растерялась Агата, - больше некому будет, если я тоже… Не мальчишек же сюда пускать.
        - Нет, мальчишек не надо, - согласились с ней все. - Но ты лифчик сними, а рубашку и шорты оставь. Всё-таки ещё больше чем полметра прибавится.
        Девчонки у них в отряде были весёлые, простые, приветливые. Совсем не такие, как в её предыдущей школе. Новенькую Агату приняли очень хорошо и тепло, сразу стали звать по имени и образовывать от него ласкательные формы. И когда Нюра, просительно глядя на неё снизу вверх (она сидела на траве, а Агата стояла), протянула:
        - Ну, Агатик, давай! - Агата не устояла и начала расстёгивать пуговицы на рубашке. Ей очень хотелось помочь своему отряду, в котором подобрались такие отличные девчонки и ребята, что она забыла о том, чему её учили родители и бабушки.
        Их отряд выиграл. Хотя и в других тоже девчонки снимали с себя чуть ли не всё. Но когда Агата увидела, как к концу длиннющей «верёвки», вытянувшейся по лугу почти от края до края, привязывают её нежно-розовый бюстгальтер, ей вдруг стало невыносимо стыдно. Так стыдно, что она даже не радовалась победе. А для себя сделала вывод, что человек она, оказывается, азартный, а потому должна быть особенно осторожна и осмотрительна.
        Потом они долго развязывали вещи и искали хозяев, особенно нелегко пришлось со шнурками. У Агаты они были цветными, но у других ребят всё больше белыми. Намучились они с ними, пока разобрали где чьи. Когда Агата принесла в рощицу последние вещи, то ей показалось, что и другим девчонкам немного неловко за свою смелость. Они быстро оделись и разбежались по делам: кто готовить ужин, кто убирать в лагере. Но ощущение неловкости, возникшее тогда, Агата испытывала ещё долго. Свобода, царившая в лагере, ей нравилась, но было и то, к чему она оказалась не готова. Вроде бы и мелочь. Но эта мелочь царапала душу, доставляя неприятные ощущения. «Нельзя всё-таки ломать себя. Есть черта, через которую переступать я больше не буду», - поняла Агата и решила, что впредь постарается придерживаться этого правила.
        Вечером они снова долго сидели у костра и уже не только пели, но и разговаривали. Агате эти простые добрые отношения между не только одноотрядниками и одноклассниками, но и учителями и ребятами, выпускниками и теми, кто только поступил в десятый класс, казались чем-то невероятным, невозможным. Она уже забыла, что так бывает. Но сейчас всё было именно так.
        Сидя у костра, она приглядывалась к тем, кто окружал её, и все они казались ей очень яркими, интересными, необычными. Ей было странно, что она теперь одна из них, среди этих свободных, счастливых и талантливых людей, живущих жизнью, о которой она ещё три дня назад и не знала ничегошеньки. А теперь они приняли её в свой круг и она может, словно своя для них, сидеть рядом, петь и делать всё то, что делают они. Агата не понимала, как это может быть, но знала, что так и есть. Она любовалась своими новыми друзьями и уже любила их.
        Если что и удивляло, то лишь некоторая склонность к театральности, которую она замечала во многих и даже в учителях. Их жесты, интонации, мимика были несколько преувеличенными, словно те играли на публику. Но вскоре она привыкла к этой странности и хотя и не перестала замечать её, но не уже не удивлялась, рассудив, что должны же быть у этих чудесных, приветливых и весёлых людей какие-то недостатки. Да и не достаток ли это?..
        Разошлись они снова поздно. Агате, которая была жаворонком, посиделки давались нелегко, но и уходить не хотелось. Поэтому в палатку она залезала, уже чувствуя, что снова проваливается в сон едва ли не на ходу.
        Под утро, когда Агата уже слышала сквозь дрёму тихие голоса проснувшихся дежурных, ей приснился странный сон. Перед ней была уходящая в стороны белая линия, за которую - откуда-то она знала это - заступать было нельзя. Там, за этой полосой, похожей на ту, которая на железнодорожных платформах показывает, что ближе к краю подходить не стоит, стеной стоял плотный серый туман и таилась опасность. Но в этот туман иногда - кто смело, кто с явным сомнением - шагали какие-то не знакомые ей люди. Агата прислушивалась к их тающим за полосой шагам и не слышала ни криков, ни шума. Но ей всё равно было страшно за этих людей. Тогда она пошла направо, вдоль этой полосы, убегающей за горизонт. Туман по левую руку от неё не редел. Но зато впереди она увидела солнце. До него было невероятно далеко, а нескончаемая белая полоса тянулась именно туда. Агата вздохнула и приготовилась идти долгие дни. Но неподъёмность предстоящего пути почему-то не испугала, а лишь раззадорила её. Она зашагала ровно и быстро. Откуда-то появились силы, она глубоко вдохнула холодный вкусный воздух и… проснулась.
        Сны Агата видела очень часто, поэтому очередное сновидение совершенно не удивило её, но почему-то запомнилось. И в течение дня она несколько раз, задумавшись, бормотала:
        - Вдоль белой полосы…
        - Что? - переспросила услышавшая её Нюра, с которой они лежали на лугу.
        - Да так, ерунда, - отмахнулась с улыбкой Агата, но внутренне приготовилась к насмешке.
        Но Нюра улыбнулась в ответ:
        - А я думала, ты стихи сочиняешь. Вот было бы круто. Своего поэта у нас в классе ещё нет, насколько я знаю.
        - Нет, я не поэт, - Агате было жаль разочаровывать такую славную одноклассницу. - Вот станцевать да, могу.
        - Думаю, и это нам тоже пригодится. Сейчас приедем на базу, и начнётся…
        - Что?
        - Мне старшие ребята рассказывали, что там столько интересного всегда. Я мечтала поскорее поехать. И вот дождалась. После обеда выдвигаемся.
        - Тогда надо вещи собирать! - спохватилась Агата.
        - И правда, пойдём, - Нюра поднялась с травы, глядя в ярко-голубое августовское небо. - А то там без нас все работают, а мы расслабляемся. Не дело.
        - Да уж, - согласилась Агата, тоже поднявшись. Ей очень нравилось ещё и это: в их лагере никто никого не заставлял. Но все почему-то не отлынивали ни от работы, ни от творческих заданий. Она снова вспомнила старую школу, передёрнула плечами и в очередной раз порадовалась, что первого сентября пойдёт не в неё.
        База отдыха, которую арендовали под их лагерь, располагалась неподалёку. На автобусах они ехали не больше двадцати минут, когда ребята из двенадцатого и тринадцатого классов вдруг закричали:
        - Ура-а! Добрались!
        Агата прилипла к окну. Среди сосен стояло белое потрёпанное здание с колоннами.
        - Вот здесь мы и будем жить, - увидев её интерес, объяснила Ксения Владимировна и, обернувшись к остальным, скомандовала: - Народ, разгружаемся.
        Все тут же оживились, вскочили, забегали, помогая друг другу, шутя и подтрунивая. Всё у них было так: легко и безмятежно. Агата влилась в общую суматоху и поймала себя на том, что постоянно улыбается. В весёлой сутолоке она уже чувствовала себя своей.
        До полдника они таскали вещи и заселялись в номера. Ребята, и одноклассники, и старшие, сами, без просьб подхватывали девичьи рюкзаки и разносили по этажам. Агату разместили с ещё четырьмя девчонками, длиннокосой Дашей, Валей и Машей из её нового класса и Оксаной из параллельного. Комната им досталась на втором этаже, большая, с огромным квадратным балконом. Зато удобства имелись лишь в дальнем конце коридора аж за двумя поворотами. Но кого это смущает в юности? Вот и их не смутило, а только развеселило. Они смешливо фыркали, представляя, как будут по ночам бегать туда в белых ночнушках и пугать тех, кому не повезёт встретить их на пути.
        После полдника всех снова погрузили в автобусы и повезли мыться. На их турбазе душа, даже общего, не имелось. И директор школы договорился с ближайшей воинской частью о помывке изрядно испачкавшихся после жизни на природе подопечных. Ну и глаза же были у солдатиков, когда сто двадцать человек со смехом и гиканьем высадились из автобусов и побежали в душевые. Девчонки наблюдали за их удивлением и снова смеялись. Просто потому, что им было удивительно легко и хорошо, что впереди были ещё одиннадцать дней в их необыкновенном лагере, а на завтра взрослые обещали сюрприз.
        На следующее утро, когда они, выспавшись, пришли в столовую, им объявили, что потом все должны собраться клубе. На турбазе и правда был старый одноэтажный клуб с довольно большим залом, где смогли разместиться все.
        К собравшимся вышел директор школы Роман Олегович Лагин. Агате уже сообщили, что ему всего двадцать восемь лет, и что он уже два года как директорствует, а завучем и вовсе стал в двадцать четыре. Агата слушала и удивлялась: в её старой школе сменилось два директора, и оба раза это были сухие строгие немолодые женщины, не умеющие, кажется, улыбаться. Этот же директор оказался… непривычным. Рыжеватая борода делала его старше, но всё равно было заметно, что он ещё совсем молодой, хотя и очень уверенный в себе и какой-то… Агата мысленно попробовала подобрать слова и закончила: какой-то современный.
        Шёл девяносто второй год, в стране всё с огромной скоростью ломалось и менялось. И вот их Роман Олегович со всем происходящим удивительно «монтировался». Он был невысок, ладен, очень подвижен, бледные голубые глаза глядели на окружающих цепко и оценивающе (Агате поначалу даже страшновато становилось, когда он на неё смотрел). Одет он при этом был очень модно и даже несколько щеголевато: в широкий пиджак с полосатыми отворотами на рукавах поверх футболки и лёгкие льняные брюки. И вообще он был больше похож на какого-нибудь вполне преуспевающего бизнесмена, чем на директора школы и учителя химии. А ещё, как тоже уже рассказали Агате, он был увлечён психологией и давно занимался новым направлением, которое загадочно называлось ИЛП. Что это такое, Агата не знала, но психологией интересовалась, поэтому в клуб пришла в числе первых.
        - Народ! - громко обратился к ним директор и быстро потёр руки. - Мы сюда приехали не только расслабляться и развлекаться, но и учиться. Поэтому для вас мы подготовили тренинг по моему любимом ИЛП, индивидуально-личностному программированию. Это новое слово в мировой практической психологии и психотерапии. И я хочу познакомить вас с возможностями этого направления. Поэтому с сегодняшнего дня после завтрака мы будем собираться здесь и учиться…
        При этих словах Агата была готова услышать возмущённый гул, но все наоборот оживились, на лицах появился интерес.
        Лагин, уловив это, явно обрадовался и скомандовал:
        - Сейчас мы раздадим вам таблички, на которых вы напишете свои имена и которые должны будете повесить на шеи, чтобы все знали, как к кому обращаться. Причём не обязательно писать свои имена, можете представиться, как угодно. После этого начнём тренинг.
        В зал побежали старшие девчонки и ребята. В руках у них были таблички, на которых они разноцветными маркерами стали писать имена участников тренинга. Когда к Агате подошёл один из них, которого она запомнила ещё по собеседованию, она негромко назвалась:
        - Агата.
        - Красивый псевдоним ты выбрала, - похвалил парень, подняв на неё глаза, - а почему именно такой?
        - Это родители выбрали, когда меня называли, - улыбнулась Агата. Она привыкла к тому, что многих её редкое имя удивляло.
        Парень внимательно посмотрел на неё и покачал головой:
        - Потрясающее имя они тебе, Агата, дали. Захочешь - не забудешь. И придумывать ничего не надо. А меня Антоном зовут. Я из тринадцатого класса. Учусь на психолога. А ещё я помощник Романа Олеговича.
        - Очень приятно, - тоже улыбнулась Агата.
        - Если что, обращайся. Я здесь всех и каждого знаю и могу решить почти любую проблему.
        - Спасибо. Надеюсь, не будет повода, - поблагодарила Агата.
        - Тони! - крикнул кто-то от сцены. И Антон ещё раз мимолётно улыбнувшись Агате, убежал.
        - Ну, что? У всех есть таблички? - перекрывая шум зала, крикнул, приставив ладони ко рту директор.
        - У всех! - хором отозвался зал.
        - Тогда готовьтесь изменить свои жизни! Мы начинаем!
        В его голосе было столько уверенности и энергии, что Агата поверила: её жизнь и правда изменится. Уже начала меняться.
        Глава 8. В ответе.
        Витёк за друга опасался не зря. Никита знал за собой, что он мало к кому привязывается всерьёз, но если уж привязывается, то всей душой. При всей внешней лёгкости и контактности у него было мало друзей, но зато их он по-настоящему любил, берёг и был готов помогать им во всём и прощать многое. Очень многое.
        Вот и Лика вскоре стала для него близким человеком. И напрасно опытный Витёк уговаривал оглядеться и не торопиться с выбором. На Новый год Никита сделал предложение. Неожиданно для него витающая в облаках Лика задумалась ненадолго и спросила:
        - А где мы будем жить? Ведь квартира, насколько я понимаю, нам теперь не светит?
        Никита вздохнул. Действительно, ещё недавно он знал, что рано или поздно у него будет пусть и однокомнатная, но зато своя квартира. Много лет сначала родители, а потом уже и сам Никита ухаживали за дальней родственницей его мамы. Старушка была одинока, при этом владела квартиркой в Москве. Конечно, не в центре, но и не совсем на окраине - в Чухлинке. Никита был уверен, что ни мама, ни отец, помогая Раисе Григорьевне и не думали о наследстве. Не такими они были людьми. Просто не смогли бросить сдающую на глазах родственницу, часто навещали её, покупали продукты, отец с Никитой делали ремонт, мама готовила разносолы и привозила заготовки на зиму. И однажды Раиса Григорьевна сама заговорила о том, чтобы оставить квартиру Никите.
        Родители, конечно, обрадовались. Никита тогда ещё был подростком, прекрасно себя чувствовал, живя с мамой и папой, никуда от них переезжать не хотел и причину радости понял гораздо позже. А тогда в их отношении к Раисе Григорьевне ничего не изменилось: просто некуда было меняться, они и так заботились о ней и не бросали одну. А та иногда дарила маме какие-то старые вещи, торжественно называя их семейными реликвиями. Вскоре, правда, она обычно начинала по ним скучать и требовала срочно отдать их обратно. Мама, относившаяся к старческим чудачествам с пониманием, подарки с благодарностью брала и без обиды возвращала. Никита над кочевьем ненужных вещей то к ним, то в Чухлинку посмеивался, но Раису Григорьевну любил, частенько заезжал к ней после института, со стипендии обязательно покупал ей вафельные тортики и появившиеся в продаже польские рулеты, до которых его родственница была большой охотницей, и слушал её бесконечные воспоминания о прошлом и многочисленных родственниках.
        В ноябре Раиса Григорьевна сломала шейку бедра. Старушка очень любила латиноамериканские сериалы и старалась не пропускать ни одной серии. Вот и в тот день она прилегла на диван, ожидая начала, и задремала. Проснулась уже в сумерках, в ужасе подскочила, понимая, что, скорее всего, проспала любимое зрелище, и не удержалась на ногах. Упала она неудачно, травма оказалась серьёзной. Примчавшийся по звонку Никита, успел застать «скорую», помог водителю спустить Раису Григорьевну с пятого этажа к машине, а потом они с родителями по очереди ежедневно навещали её в больнице.
        Когда старушку выписали, выяснилось, что ей нужен постоянный уход. И тогда было решено нанять сиделку. Подработать охотно согласилась соседка их родственницы, молодая ещё бойкая женщина. Но, увы, через полтора месяца Раиса Григорьевна умерла. Вскоре стало известно, что квартиру она отписала своей сиделке.
        Никита с мамой к воле покойной отнеслись с уважением и постарались поскорее забыть о не доставшемся наследстве. А вот отец страшно переживал. Ухаживал за родственницей жены он бескорыстно, но в последние месяцы та так часто говорила о том, что квартиру завещала Никите, что отец уже привык к этой мысли и крушение надежд стало для него потрясением.
        Неожиданно болезненно восприняла происшедшее и Лика. Никита даже удивился, настолько он не привык к сильным эмоциям с её стороны. Обычно Лику мало что задевало настолько, чтобы вызвать выраженную реакцию. Ко многому она относилась то ли философски, то ли, выражаясь языком Витька, пофигистично. Никита в природе её не ярких, словно сглаженных, эмоций разобраться не мог и предпочитал думать, что она просто из тех бессребренников, кто далёк от материального. Это кажущееся или настоящее - он точно не знал - отсутствие корысти в ней его восхищало, особенно на фоне того, что творилось в стране, когда все или почти все пытались даже не заработать, а «урвать» побольше.
        И вдруг Лика, узнав о решении Раисы Григорьевны, посмотрела на Никиту и заплакала. Он никогда не видел её плачущей и растерялся, принялся утешать, будто и правда случилось что-то страшное и непоправимое, бормоча:
        - Ты что? Ты что, Ликуша? Ну, это же ерунда, никто же не умер. Ты что?
        Лика плакала долго, взахлёб, а потом с трудом выдавила из себя:
        - Просто мне… за тебя обидно… Ты же ей помогал, ухаживал…
        - Да у меня полно родственников, которым я и мои родители так или иначе помогаем. Это же не значит, что теперь нам все должны квартиры завещать. Куда нам столько квартир?! Что мы с ними делать будем? - Никита попытался рассмешить Лику. Но та покачала головой:
        - Квартир много не бывает… А она… она же обещала… Так не поступают… Это мошенница какая-то, а не сиделка… Зачем вы её наняли?! - голос у неё сорвался, и она снова разрыдалась. А Никита сказал:
        - Ты не переживай. Я обязательно заработаю нам на квартиру.
        - Когда?! К пенсии?
        - Постараюсь пораньше, - пообещал Никита. Прозвучало это серьёзно. Лика даже перестала всхлипывать и посмотрела на него:
        - Ты никогда и ничего не обещаешь просто так.
        - Я обязательно сделаю это. Ты мне веришь?
        - Верю. - Лика прижалась к нему, и сильное, горячее чувство нежности к слабому и беспомощному существу, доверившемуся ему, затопило Никиту.
        С того дня он постоянно думал, как найти возможность заработать побольше. Подрабатывал-то он давно, с первого курса. На втором и вовсе устроился водителем к новому русскому. Тот вёл богемный образ жизни, из дома раньше трёх без крайней необходимости выходил, а к этому времени Никита как раз успевал примчаться из института к его подъезду, благо жил он неподалёку от Бауманки.
        У этого бизнесмена была неплохая охрана и очень опытные водитель, бывший сотрудник ГОНа, гаража особого назначения. Именно ему, а не хозяину, и приглянулся талантливый восемнадцатилетний мальчишка. Никита своими ушами слышал страшно смутивший его отзыв:
        - Он водит, как бог. А будет водить ещё лучше. Это талант, который есть у единиц, - сказал его будущему хозяину этот водитель. И тот послушался, взял Никиту, хотя поначалу молодость соискателя его сильно смущала.
        Иван Васильевич, тот самый водитель, к Никите по-настоящему привязался, учил всему, что знал сам. И вскоре его стажёр стал уверенно «висеть на хвосте» - водить машину, в которой ездила охрана - по всем правилам прикрывая автомобиль хозяина сзади, а потом и заменять Ивана Васильевича, когда тот брал выходные или уезжал в отпуск. Работа эта Никите неожиданно понравилась. Платили за неё неплохо, учиться он успевал прямо в машине, поджидая хозяина рядом с его офисом, ресторанами или казино, а девушки у него тогда не было. Правда, на сон времени почти не оставалось. Но в восемнадцать лет это переносится легко.
        Хозяин, толстый одышливый Давид Валерьевич Факторович оказался невредным. Однажды он даже отпустил приболевшего Никиту, который лечился но-шпой, но то ли с дозировкой напутал, то ли лекарство оказалось подделкой, в результате чего он покрылся мелкой красной сыпью. Конечно, хозяин отправил его домой не из человеколюбия, а побоявшись заразиться, да и больничный не оплатил. Но какая, в сущности разница, если результат один: возможность несколько дней пожить обычной студенческой жизнью без работы на износ и нормально выспаться?
        Так бы Никита и возил дальше Факторовича, но после одного случая работать с ним больше не мог.
        В тот день он приехал за хозяином, как и было приказано накануне, в офис. Того неожиданно на месте не оказалось, но секретарша Регина попросила Никиту подняться за бумагами, которые нужно было срочно отвезти в банк, где в то время и был Давид Валерьевич. Никита уже взял папку и прощался с приветливой секретаршей, которая всегда старалась подкормить его, когда в помещение ворвались вооружённые люди. Регина взвизгнула и спряталась под стол. В широко распахнутую дверь Никита успел заметить лежавших на полу охранников и тут же сам был переведён в горизонтальное положение.
        Один из захвативших офис, подошёл к столу Регины, за шкирку выволок девушку из-под него, усадил на стул и приказал:
        - Вызванивай Давидика.
        - С-сейчас, - запинаясь, закивала девушка, с ужасом глядя на распростёртого Никиту, который, чувствуя у себя на спине тяжёлый ботинок, тем не менее, смог немного повернуть голову и попытался улыбнуться, желая подбодрить бледную, словно извёстка, Регину. Та перехватила его однобокую улыбку и правда немного успокоилась, смогла даже набрать номер и вопросительно посмотрела на того, кто отдавал распоряжения. Тот взял из её дрожащей руки трубку и насмешливо процедил:
        - Здравствуй, Давидик… Да, это я… Нет, я ждать не буду… Я сейчас у тебя в конторе и со мной несколько твоих человечков: охрана, Региночка твоя драгоценная и, насколько я могу судить, один мальчик, про которого ходят слухи, что он со временем переплюнет твоего виртуоза… Нет, пока с ними всё в порядке… Но только до восемнадцати ноль-ноль. Если ты не сделаешь, что должен, ровно в это время с ними будет всё в большом непорядке. Огромном таком… Да, и с девкой, и с пацаном… Со всеми… А потом и с тобой. Так что решай. Как скажешь, так и будет. - Человек протянул трубку Регине, но та, услышав его монолог, впала в такой ужас, что лишь тряслась, глядя на него остановившимися глазами. Человек усмехнулся:
        - Да не дёргайся ты так. Может, Давидик ещё и пожалеет вас.
        При этих словах Регина снова молча заплакала. Человек кивнул с усмешкой:
        - Вижу, ты хорошо его знаешь. Да, вряд ли пожалеет, конечно. Ну, в этом случае у вас ещё целых три часа жизни. Тоже неплохо в наше неспокойное время.
        - Не пугайте её, - с пола подал голос Никита. Получилось сдавленно и не слишком убедительно. Но человек подошёл к нему, сел на корточки, приподнял Никиту за волосы и с интересом всмотрелся в его лицо, встретился с ним взглядом (Никита изо всех сил старался смотреть твёрдо и без страха) и усмехнулся:
        - А ты смелый. Пойдёшь ко мне?
        - Нет, - мотнул головой тот.
        - Почему? - искренне удивился человек. - Надо работать с теми, кто сильнее. А я сильнее Давидика. - В голосе его не было раздражения и Никита, секунду подумав, честно ответил:
        - Потому что надо работать с теми, кого уважаешь. А я не могу уважать того, кто до смерти пугает ни в чём не повинную девушку.
        - Смотри-ка, а пацан ещё и с принципами, - то ли себе, то ли ещё кому-то сказал человек и неожиданно отпустил волосы Никиты, тот ударился щекой об пол. - Ну, и живи со своими принципами. Вопрос только, долго ли проживёшь. Может, всего-то три часа…
        Регина в этот момент снова всхлипнула, а Никита промолчал. Смысла отвечать он не видел.
        Три часа тянулись невыносимо долго. Несколько раз заливался трелью телефон, человек сам брал трубку, кому-то радостно сообщал, что Давида Валерьевича нет и не будет, с кем-то беседовал о делах, пару раз, судя по всему, звонил сам Факторович. Всё это время Никита лежал на полу (ногу, правда, с него сняли), а Регина сидела на стуле. Ровно в восемнадцать ноль-ноль - Никита одним глазом видел электронные часы на столе секретарши - раздался ещё один звонок.
        - Да, - снял трубку человек. - Ну, вот сразу бы так. И что только тянул? Молодца, Давид Валерьевич. Оставляю твоих мальчика и девочку тебе живыми и почти невредимыми. - Человек нажал на кнопку и бросил трубку Регине. Та всплеснула руками, но поймать не смогла, трубка упала на пол и, судя по звуку, треснула.
        Через минуту в офисе уже никого не было. Никита с трудом - всё тело от долгого лежания на полу затекло - поднялся, подошёл к сидящей Регине. Та вцепилась в него с такой силой, что, захоти он оторвать её от себя, вряд ли сумел бы, и заплакала.
        - Гад! Какой же гад! - всхлипывала она, размазывая по фисташковому свитеру Никиты, тушь и помаду.
        - Конечно, гад, - согласился он, - совсем запугал тебя, бедную.
        - Да не этот, - засмеялась вдруг она. - А Давид! Я с ним, с боровом жирным, живу! А он меня… Три часа!.. Знал ведь, что деваться некуда, что всё равно заплатит… Но тянул до последнего! А я тут… А мы с тобой тут! - она заплакала ещё горше. Никита всё-так отцепил её руки от себя, сел на корточки и принялся ладонями вытирать ей слёзы.
        Вскоре заявился сам Давид Валерьевич. К тому времени на его столе лежали два заявления об уходе. В соответствии со своими принципами, которые тремя часами ранее Никита зачем-то сообщил незнакомому человеку, работать на Факторовича он больше не хотел. Регина тоже.
        После того случая Никита продолжал подрабатывать водителем. Но денег этих на квартиру, конечно, не хватило бы. И Лика знала об этом. Однако её вопрос не застал Никиту врасплох.
        - Пока поживём на съёмной. Я накопил денег, на несколько месяцев нам хватит…
        - А потом?
        - В мае я сдам госы, защищу диплом и пойду устраиваться к нам на завод.
        - Ку-у-уда? - про завод, на котором работали его родители, и о своих мечтах, Никита Лике как-то уже рассказывал, поэтому не понял её удивления. Она же знала о его желании. Или забыла?
        - На наш завод. Я поговорил с одним знакомым, он замгенерального у нас…
        - Ничего себе, кто у тебя в знакомых ходит, - хмыкнула Лика.
        - У него гараж через три от нашего, и я ему иногда помогаю машину чинить, он любит сам с ней повозиться, - объяснил с улыбкой Никита. - Вот мы и подружились, можно сказать… Так вот, Дмитрий Михайлович мне по секрету рассказал, что завод умудрился разморозить строительство дома, который начали возводить ещё в конце восьмидесятых. Но ты же помнишь, что было потом. Строительство законсервировали. А сейчас заключили большой контракт с Индией и решили так молодых специалистов заманить на завод. Квартиры будут давать тем, кто согласится отработать по десять-пятнадцать лет…
        - Отлично! - обрадовалась Лика. - Надо соглашаться!
        Никита такого энтузиазма от неё не ожидал и обрадовался:
        - Я тоже так думаю. Дмитрий Михайлович сказал, что я как раз успею.
        - Супер! - Лика закружилась в танце и тут же со смехом добавила: - Тогда я согласна.
        Начали готовиться к свадьбе. Лика хотела большую, со многими приглашёнными и гуляньем на два дня. Никита, которому её радостный энтузиазм был приятен, не возражал, и значительная часть денег, накопленных им для съёмной квартиры, пошла на платье для невесты, аренду зала, застолье и самые разные мелочи, которых оказалось так много, что окончательная сумма поразила Никиту своей внушительностью. Но они справились, тем более, что и родители помогли, конечно.
        В очередной из вечеров, когда Лика пришла к Никите обсуждать подготовку к торжеству, она неожиданно спросила его маму:
        - Клара Петровна, а что вы делали для того, чтобы стать главой семьи?
        Растерялись все: и мама, которая хотя и была решительной и активной, главной себя вовсе не считала, и отец, разом низвергнутый в категорию подкаблучников, и Никита, который просто оторопел.
        - Лика, - мягко ответила его мама, - а с чего ты взяла, что я глава семьи?
        - Ну, как? - искренне удивилась та. - Вы же принимаете все основные решения.
        - Ничего подобного. У нас принято обсуждать всё мало-мальски важное. Даже когда Никита был маленьким, мы ничего не решали только вдвоём, всё обсуждали с сыном, объясняли ему, почему лучше сделать так, а не иначе, спрашивали его мнение… Да и разве может быть в семье единоличное управление?
        Никита, который считал родительскую модель семьи очень правильной, с интересом посмотрел на Лику. Надо же, как всё выглядит со стороны. Кто бы мог подумать, что спокойный уравновешенный отец кажется окружающим слишком мягким для того, чтобы быть главой семьи. Или это только Лика так по молодости ошибается?
        Вечером он случайно услышал, как отец спрашивал маму:
        - А тебе не показалось, что девочка сама хочет стать главной, вот и решила, так сказать, перенять опыт у старших товарищей?
        - Не знаю, не знаю, - задумчиво протянула мама, - если так, то Никите с ней будет ох как нелегко.
        - Мамуль, нормально мне с ней будет, - тут же вступил в разговор Никита, как раз дошедший по коридору до кухни, где сидели родители, - ничего такого Лика не хочет. Просто задала вопрос. И, кстати, получила на него мудрый ответ. Вот увидишь, всё у нас будет хорошо. Не волнуйся.
        - Я стараюсь, - невесело улыбнулась мама. Но Никита с бесшабашностью, свойственной юности, обратить внимание на её озабоченный вид не пожелал. Вместо этого он чмокнул маму в щёку, потрепал отца по плечу и отправился спать.
        Свадьбу назначили на самое начало мая. Никита ждал, что родные станут отговаривать от этого решения и напоминать, что придётся всю жизнь маяться. Но мама с отцом ничего подобного не сказали. Они вообще всегда доверяли ему. Уже давно Никита принимал самостоятельные решения и сам нёс за них ответственность. И подготовка к свадьбе в этом отношении ничего не изменила. Родители не считали возможным вмешиваться.
        Только один раз, поздно вечером, когда мама уже давно спала, а Никита только что вернулся с работы, отец вышел на кухню, где его сын ел прямо из сковороды сосиски с жареной картошкой.
        Сначала отец просто молча сидел напротив, глядя на своего изголодавшегося уставшего ребёнка, потом встал, налил ему большую чашку чая, поставил рядом пиалу с овсяным печеньем и вдруг спросил:
        - А ты уверен, что Лика лучшая девушка на свете?
        - Ты про что, пап? - прожевав уточнил Никита.
        - Я про то, что жениться нужно только тогда, когда знаешь, что лучше этого человека нет. Не вообще, а именно для тебя. Только в этом случае можно рассчитывать на счастливую жизнь… - он вздохнул. - Так вот я и спрашиваю: ты уверен, что Лика - лучшая девушка для тебя. Ты хорошо подумал?
        - Пап, ты что, предлагаешь мне обойти весь мир, чтобы убедиться, что лучше Лики никого нет? Этак я до старости ходить буду. - Попытался отшутиться Никита.
        - Весь мир не нужно. Иногда достаточно просто посмотреть вокруг. Иногда счастье живёт по соседству.
        - По соседству у нас только глубокие пенсионерки, - Никите почему-то было весело.
        Отец внимательно посмотрел на него:
        - Не только.
        - Пап, я тебя умоляю. Что с тобой сегодня?
        - Просто мне кажется, что я тебя хорошо знаю, Ник. И поэтому я опасаюсь, что ты, даже если будешь очень несчастлив в браке, до последнего станешь бороться за него. А мне бы очень хотелось, чтобы в твоей жизни случилась настоящая любовь.
        - Как у вас с мамой?
        - Да. Как у нас. Если бы я не знал, что такая бывает, то, пожалуй, и не переживал бы так за тебя. Но я знаю. И мне очень хочется, чтобы и ты узнал.
        - Пап, я тебя прошу, не переживай, - Никита встал и обнял отца за плечо, - Лика хороший человек. И она не кусается, честное слово! - он сделал восторженное лицо и преданно посмотрел в глаза отцу.
        - Если бы всё было так просто, - покачал головой тот, встал и пошёл по коридору к комнате, в которой спала мама.
        Никите на минуту стало не по себе. Но потом он вспомнил манящий взгляд Лики, её поцелуи, руки на своей коже, и решил, что сам разберётся. В чём-в чём, а в этих вопросах родители не советчики. Впрочем, и друзья, как выяснилось тоже. Потому что и Витька с Мишей и Артёмом единодушно отговаривали Никиту от свадьбы. Правда, аргументацию приводили другую.
        - Не нагулялся ты ещё, - бурчал Витёк, когда они как-то шли вместе на электричку, - куда ты торопишься, я не пойму? Ну, успокой меня, скажи, что ты женишься не из-за того, что семейным на твоём заводе обещают дать двушки, а холостым только однушки.
        - Значит, вот как ты обо мне думаешь? - всерьёз возмутился Никита.
        - Ладно, ладно, - примирительно поднял руки ладонями к другу Витёк. - Просто я беспокоюсь. Ты у нас первым на курсе жениться собрался. А ведь ты мне не чужой. Люблю я тебя, оболтуса торопливого. И вообще, ты ж ещё жизни не знаешь. Первое серьёзное увлечение - и сразу в загс тебя потянуло. Кто ж так делает?
        - Виктор, это нормально. Успокойся.
        - Может, это и нормально. И даже хорошо. Но если б я был уверен в Лике. В тебе-то я на все двести процентов уверен. Ты ж порядочен до отвращения…
        Никита демонстративно грозно посмотрел на него.
        - Но я тебя за эту твою порядочность и ценю, - тут же комично оправдался Витёк. - Но Лика… Лика…
        - Что Лика? - начал закипать спокойный обычно Никита. - Чем она тебе не угодила?
        - Да не знаю я, - вдруг честно, с горечью в голосе признался его друг. - Не знаю! Но сердце у меня не на месте.
        Никита недолго посмотрел на него и фыркнул:
        - Его у тебя вообще нет. Или есть, но ты им не пользуешься за ненадобностью. Вместо сердца твоими поступками руководит другой орган. Можно я не буду говорить какой именно?
        Он ждал, что друг накинется на него, устроит шутливую потасовку, и прекратится этот тяжёлый разговор. Но тот только махнул рукой и ускорил шаг.
        Ни отца, ни друга Никита не послушал.
        Сама свадьба запомнилась Никите хорошей погодой, встревоженными лицами родителей, которые изо всех сил старались делать вид, что всё хорошо и мрачно пьющими в углу друзьями.
        Гостей пригласили довольно много, но из ролевиков почти никого не было, что очень удивило Никиту. Зато приехали несколько институтских и школьных подруг Лики, которые быстро сориентировались и стали кокетничать с братьями Соколовыми и Артёмом. Никита иногда краем глаза поглядывал на них и радовался тому, что друзья его понемногу повеселели, оттаяли. Сам он чувствовал себя странно: наряду с радостным предвкушением счастья в душе копошилось что-то неопределённое, царапающее и раздражающее. Он было задумался над этим, попытался понять, в чём дело, но тут заиграла музыка, и Лика потянула его танцевать.
        А вечером, когда они уже приехали в родительскую квартиру, позвонил Митя. Он ничего не знал о свадьбе, просто время от времени они созванивались, чтобы поболтать, а то и прогуляться вдвоём по городу.
        - А что это у тебя там за праздник? - услышал дачный приятель весёлые голоса хмельных родственников, которые отправились проводить домой молодых и теперь пили в коридоре на посошок.
        - Это у меня свадьба, - объяснил Никита. - Я сегодня женился.
        - Как? - в голосе Мити было столько удивления, что Никита сразу же вспомнил, каким он был смешным и трогательным мальчишкой, совершенно не умеющим контролировать эмоции. Сейчас-то ведь он совсем большой, пятнадцать лет уже. А удивился, как в детстве.
        - Вот так, - рассмеялся Никита. - Такое иногда случается со взрослыми дядями.
        - А Агата знает? - почему-то спросил Митя.
        И тут вдруг неопределённое, царапающее и раздражающее прорвалось сквозь радостное предвкушение счастья и вытеснило его.
        - Нет, не знает, - постарался скрыть накатившее странное состояние Никита.
        И Митя ничего не заметил и весело сказал:
        - Вот она удивится! И обрадуется за тебя!
        - Думаешь? - странное чувство схлынуло, оставив после себя неясную тревогу.
        - А то! Я-то ведь удивился и радуюсь. А она тоже твой друг. Обязательно обрадуется, вот увидишь!
        - Да, пожалуй, - согласился Никита.
        Тут к нему подошла проводившая гостей и родителей, которые отправились ночевать в заводскую гостиницу, Лика и принялась развязывать мужу галстук, прижимаясь к нему всем телом. Никите вдруг стало неловко, словно Митя мог увидеть их и нескромные движения Лики. Он быстро попрощался с ним и обнял жену. Друзья друзьями, но он ведь сегодня женился.
        Глава 9. Наблюдения.
        Тренинг шёл несколько дней. Ритм был довольно напряжённым: занимались они с утра до шести вечера, делая только непродолжительные перерывы на еду. Но никто не пытался отлынивать и не жаловался на усталость. После завтрака, когда они все собирались в клубе, один из помощников директора громко выкрикивал незамысловатые кричалки, а они дружно подхватывали. И было в этом многоголосом крике столько радости жизни и бьющего через край веселья, что сразу же просыпались все, даже самые закоренелые совы.
        Задания были самыми разными. Их учили общаться друг с другом и выступать публично, уметь отстаивать свою точку зрения и воздействовать на окружающих, в том числе и исподволь, незаметно. Некоторые задания Агате очень нравились, другие вызывали смутную тревогу, третьи заставляли задуматься.
        В одно утро их разбили на пары и раздали всем плотные чёрные платки и палки. Один из пары должен был, завязав глаза и взяв в руки палку, перемещаться по территории турбазы вслепую, а второй - выполнять роль его ангела-хранителя.
        - Народ! - громко инструктировал всех стоявший на сцене помощник директора Глеб Ивашов. - Запомните правила! Ангел-хранитель имеет право вмешиваться и обнаруживать своё присутствие только в опасных для жизни подопечного ситуациях. А они, разумеется, могут случиться, ведь человек с завязанными глазами должен двигаться как можно более активно, а не топтаться на месте и бояться сделать лишний шаг. Но если жизни номера первого ничего не угрожает, номер второй должен следовать за ним молчаливой тенью. И только. И строго выполнять правило трёх НЕ. Не говорить с ним. Не подсказывать. Не помогать. Всё ясно?
        - Всё-о-о! - вся многочисленная компания пришла в неописуемый восторг. Новое развлечение показалось оригинальным, интересным и вполне в духе их странного, тревожного и пьянящего одновременно времени.
        Но весело им было только первые пару минут.
        По жребию Агата сначала была «незрячей». Соседка по комнате Оксана завязала ей глаза и вывела из здания клуба на улицу. Агата взяла в руки палку и сделала свой первый шаг в мир, где могла пользоваться слухом, обонянием, осязанием, но не зрением, и в котором ей предстояло провести целый час.
        Через пару десятков шагов, сделанных довольно быстро и уверенно, стало понятно: она полностью потеряла представление о том, где находится и куда идёт. По доносившимся звукам Агата старалась сориентироваться в пространстве, но это ей удавалось плохо. Стало очень неуютно и тревожно. Помня о задании, она постаралась собраться и пошла куда несли ноги, пытаясь хотя бы примерно понять, где находится. Иногда Агата чувствовала на своём предплечье мягкое предостерегающее прикосновение Оксаны: это она не пускала подопечную туда, где та могла пострадать. И эти прикосновения были единственной связью с внезапно потерявшей привычные очертания действительностью.
        В детстве Агата любила играть в жмурки, да и здесь, в лагере, они тоже иногда так развлекались. Но эта весёлая игра не шла ни в какое сравнение с тем, что она испытала, став незрячей на довольно продолжительное время. Вокруг неё бурлила жизнь, которую невозможно было увидеть, ходили люди, ездили машины, накрапывал лёгкий, почти осенний дождик. И очень быстро настроение тоже стало осенним: тоскливым и безнадёжным. Невозможность видеть начала удручать буквально через несколько минут, и нестерпимо хотелось, чтобы условленный час истёк как можно быстрее.
        Конечно, люди ко всему привыкают. Привыкла и Агата. Через полчаса она уже чувствовал себя лучше, ходила увереннее и быстрее и во всю пользовалась слухом и другими чувствами. Уловив запах еды, Агата, поняла, что находится где-то поблизости от столовой, а проведя рукой по стволу дерева и ощутив под ладонью влажный от мороси мох, сориентировалась в сторонах света и довольно резво направилась к жилому корпусу. Но, тем не менее, снять по истечении часа повязку с глаз и снова обрести возможность видеть было для неё счастьем.
        По сигналу ведущих тренинга провели замену. Теперь Оксана стала «незрячей». Уже побывав на её месте, Агата скользила за ней тенью и боялась отстать. Когда та на её глазах споткнулась о выступающие из земли корни сосны и чуть не упала, Агата только неимоверным усилием воли сдержалась и не только не кинулась поддерживать её, но даже не вскрикнула. Оксана устояла на ногах и тихо спросила:
        - Ты здесь?
        Голос её звучал так испуганно, что пришлось нарушить правила и шепнуть: «Да, не бойся».
        - Спасибо, - выдохнула Оксана и вновь пошла вперёд, ощупывая путь палкой и слишком высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться.
        Вечером девчонки собрались в комнате, где жила Агата.
        - Ну, и как вам сегодняшние задания? - спросила Нюра.
        - Сильно, - Агата сидела на кровати, обхватив колени руками. - Ощущения сложно назвать приятными, конечно.
        - Это точно! - согласилась Даша и передёрнула плечами. - Мой подопечный сегодня пытался на железнодорожные пути выбраться. И упирался так! Еле я его оттащила.
        - А мне сначала показалось забавным наблюдать за «незрячими», - вступила Валя, - особенно в первые минуты, когда они только вышли из клуба и тыкались из стороны в сторону. Но очень быстро стало не до смеха. Особенно, когда сама пошла с завязанными глазами. Оказалось, что это так сложно, пока не нащупаешь что-то знакомое, вообще не понимаешь, где находишься. Бр-р-р!
        Все помолчали. Наконец Агата сказала:
        - Это мы ходили по знакомой территории, к тому же, хотя и большой, но не безграничной. А каково тем, кто не может снять с себя повязку?
        - Да уж, - прошептала дрогнувшим голосом Даша. - Да уж.
        - Хорошее задание сегодня было, - вздохнула Оксана. - Вот правда, девчонки? Задуматься заставило. Я теперь этот день никогда не забуду.
        - Я тоже… И я…
        - Классная у нас всё-таки школа…
        - И не говори… Повезло нам…
        Вечерами у них устраивали дискотеки. Агата тоже приходила и с интересом наблюдала за девчонками и ребятами. Они были какие-то совсем другие, не такие, как те, к кому она привыкла в старой школе. За несколько дней в лагере Агата ни разу не слышала, чтобы кого-то называли по фамилии. Разве что кроме директора. Но в его случае это звучало чуть ли не как громкий титул. Все остальные обращались друг к другу по именам, а то и ласковым прозвищам. Только и слышно было: Настёна, Натуся, Лёнич, Мишаня. Саму Агату с первого же дня прозвали Агатиком, что ей очень нравилось.
        Странными были и отношения между ребятами и девчонками. Поначалу Агата не могла понять, кого с кем связывают чувства, настолько все были нежны и доброжелательны друг с другом. В её старой школе так общались друг с другом только парочки, да и то не каждая. А здесь - все, поголовно. И это очень нравилось Агате. А ещё ей нравилось, что такие тёплые отношения учителя не только замечают и поощряют, но и всячески культивируют.
        - Девочки, - через пару дней, проведённых ими на турбазе, спросила Ксения Владимировна будущих десятиклассниц. - А вы в столовой наедаетесь?
        - Да! Даже очень! Нас хорошо кормят! - ответили все. А Даша добавила:
        - Полдник вообще лишний. Я не успеваю после обеда проголодаться. Да и до ужина совсем мало времени остаётся.
        - Прекрасно! - неизвестно чему обрадовалась Ксения Владимировна. - А куда вы не съеденное деваете?
        - На столах оставляем.
        - И очень зря. Посмотрите, как девочки из двенадцатого и тринадцатого класса заботятся о своих ребятах. Это нам, женщинам, порций хватает. Много ли нам нужно? А мальчишки не наедаются. Так девчонки подкармливают своих ребят. А вы?
        Все потупились. Агате стало стыдно, она украдкой глянула на одноклассниц и поняла, что и тем тоже.
        - Мы теперь тоже будем, - пролепетала бойкая обычно Нюра.
        - Вот и славно, - царственно кивнула Ксения Владимировна и встала. - Нужно заботиться друг о друге. Сегодня вы их приголубите, завтра они вам помогут. - Она озорно улыбнулась и вышла из комнаты.
        Присмотревшись после этого случая к старшим ребятам, Агата поняла: действительно все относились друг к другу именно заботливо. Без напоминаний и понуканий, без нравоучений или хотя бы советов. И разговор с Ксенией Владимировной стал первым и последним, когда им подсказали, что и как нужно делать. Больше этого и не требовалось. Даже те, кто пришёл из других школ быстро привыкали к традициям этой школы и впитывали привычки её старожилов.
        Вообще все собравшиеся в лагере напоминали начитанной Агате потомков хиппи. В первую очередь потому, что любовь царила везде и во всём. Такого количества влюблённых на квадратный километр ей видеть ещё не приходилось. Особенно заметно это становилось во время дискотек. Учителя к целующимся парочкам относились на удивление спокойно. Да и все окружающие тоже. Агата, не привыкшая к такому свободному проявлению чувств, поначалу немного нервничала, боялась, что придёт кто-нибудь строгий и устроит разнос или мальчишки примутся дразнить влюблённых. Но одни учителя, дежурившие на дискотеке, сменяли других, а ничего подобного не происходило, да и одношкольники реагировали на проявления нежных чувств на удивление спокойно. И это очень удивляло Агату. Представить себе подобную вольницу в старой школе она не могла
        Агата поделилась своими мыслями с Нюрой. Та в ответ рассмеялась:
        - Ты что? У нас демократия и взаимоуважение. Чужую любовь у нас не пытаются выжечь калёным железом, а всячески поддерживают. Между прочим, когда нынешний тринадцатый класс был одиннадцатым, у них даже одну свадьбу сыграли.
        - Настоящую? - изумилась Агата.
        - Ну, сначала не совсем. Просто у них была пара, просто Ромео и Джульетта. А родители их были против, хотели даже забрать ребят из школы. Тогда учителя поговорили с ними, убедили, что любовь учёбе и поступлению в вуз не мешает. Ребята и их родители написали расписки: влюблённые обязались хорошо закончить школу, а родители - не мешать их чувствам…
        - И что? - Агата просто не верила, что такое бывает в жизни.
        - И всё. Устроили свадьбу, как будто настоящую. Сыграли прямо в школе. А через неделю выяснилось, что ребята сами скоро станут родителями. Пришлось повторно по-настоящему жениться. У них сыну уже два года.
        - И как живут? - ожидая услышать счастливый финал.
        - Развелись. - Вздохнула Нюра после недолгих колебаний. Видно было, что ей очень хотелось закончить победительно и жизнеутверждающе. Но всё же она сказала правду.
        - Как жаль, - расстроилась Агата. - Так красиво всё начиналось… И даже после этого учителя всё равно относятся спокойно к нашим многочисленным влюблённым?
        - Ага, - воспряла загрустившая было Нюра. - Они нам доверяют. Это один из главных принципов в нашей школе. Доверие.
        - Хороший принцип, - кивнула Агата.
        - У нас все так считают…
        Заиграла новая композиция, очередной душещипательный «медляк» «Скорпов», и к Агате подошёл один из двенадцатиклассников. Она уже знала, что здесь не бывало, чтобы девушки или ребята подолгу сидели одни. Если кто-то всё же засиживался, то их обязательно вскоре приглашали на танец. Агата понимала, конечно, что это своего рода дружеская помощь или даже акт милосердия. Но ей всё равно было приятно. В старой школе её вообще никто и никогда не приглашал танцевать. А в их удивительном лагере к ней иногда подходили по несколько раз за вечер. Правда, скользя в полумраке между обнимающимися парочками, Агата всё время думала о Никите и мечтала, чтобы он был рядом. Ну, или она на даче. Да всё равно где, лишь бы можно было смотреть на него и слышать его. Поэтому вечерами ей всегда было нестерпимо грустно и хотелось скорее оказаться в их комнате, залезть под одеяло и предаться мечтам о Никите, так поддерживающим её все те годы, что она безответно любила своего соседа.
        Домой они вернулись, как и было задумано, передружившимися, сроднившимися и желающими только одного - чтобы побыстрее наступил сентябрь. Поэтому, когда всех обзвонили и пригласили на подготовку праздника Дня знаний, в школу явились все до единого. Даже Агата приехала с дачи. Да её и не держало там ничего: Никита был на военных сборы.
        Подготовкой к праздничной линейке занимались оба новых десятых класса: гуманитарный и технический. В лагере все сорок человек настолько привыкли всё делать вместе, что не представляли, как может быть иначе. Но теперь учителя вдруг вспомнили о том, что классы-то всё-таки разные, и попытались их не то чтобы разъединить, но хотя бы немного отгородить друг от друга. Получалось это плохо. Ребята изо всех сил сопротивлялись. А Агата, которая подружилась девчонками из технического 10 «Б» класса, по своей привычке немного отстранённо наблюдала за происходящим и удивлялась.
        Большинство учителей в их школе были совсем молодыми, под стать двадцативосьмилетнему директору. И Агате иногда казалось, что из-за этой своей молодости они порой не очень хорошо представляют, чего хотят, и действуют по принципу «придумал - воплощай!». Многие их идеи и правда были оригинальными и толковыми. Но некоторым явно не помешала хотя бы небольшая выдержка. Однако вылежаться, отстояться идеям как раз и не давали, сразу же пуская в дело. Получалось не всегда удачно.
        Вот и с дружбой двух классов вышло именно так. Их попытались сдружить - и преуспели в этом, словно залив в одну ёмкость ингредиенты для коктейля и основательно перемешав. А потом спохватились, попытались эти ингредиенты разделить. Но куда там! Оба класса отдаляться друг от друга не желали. Пришлось учителям смириться с этим и даже выделить упрямцам общую раздевалку, чего раньше в этой школе не случалось.
        Начался учебный год. Второго сентября Агата испытала очередное сильнейшее потрясение, связанное с новой школой. Учитель истории, решив, видимо, проверить, на что способны его ученики, устроил устный опрос, во время которого им пришлось вспомнить события отечественной истории, начиная с крещения Руси. Агата в старой школе привыкла к тому, что вопросы учителей почти всех её одноклассников заставляли отводить глаза и всячески демонстрировать: они на уроке оказались случайно, а потому их это ни коим образом не касается.
        Но здесь и в этом всё было по-другому. Едва историк задал вопрос, взметнулся лес рук. Агата, вскинувшаяся одной из первых, потрясённо огляделась и поняла, что ответ знают все её одноклассники. И она опять, уже не впервые, почувствовала, что оказалась вдруг среди своих, тех, кто ровня ей и кому она ровня. Это было потрясающее, почти забытое за годы, проведённые в старой школе, ощущение. Как рада теперь она была тому, что ушла оттуда.
        Всё же Агате пришлось вернуться в нелюбимые стены ненадолго: нужно было забрать личное дело и медицинскую карту. Директор, хорошо знавшая Агату, приняла её приветливо, но не удержалась и пожурила:
        - Ох уж этот мне Лагин. Лучших учеников у нас забирает. А к нам от него худшие приходят, те, кто экзамены не смог сдать.
        Агата чуть виновато улыбнулась. И вдруг директор хмыкнула и добро сказала:
        - Хотя… Правильно, что ты уходишь. У Лагина тебе будет гораздо лучше. Сильным место среди сильных.
        Агата от этих слов смутилась и растрогалась одновременно. Они тепло простились с директором, и она ушла в новую жизнь. Уже окончательно.
        Теперь дни не тянулись, а пролетали. В школе ребята засиживались до вечера, делая вместе домашние задания, обсуждая уроки и просто общаясь. Незаметно промчались два месяца. Однажды их классный руководитель, молодая учительница русского языка и литературы Марьяна Сергеевна сказала:
        - Народ! Вы не забыли, куда мы едем на каникулах?
        - На каких? - удивлённо подняла на неё глаза Агата.
        - Как на каких? - изумилась Марьяна Сергеевна. - На осенних.
        - Так до них ещё сколько!
        Классная руководительница заинтересованно всмотрелась в лицо Агаты и ответила:
        - Вообще-то три дня.
        - Ка-а-ак?! - поражённо выдохнула Агата. - Всего?
        - Да.
        - А я забыла! Представляете, я совершенно забыла про каникулы! Впервые в жизни. И некстати они как-то… Не ко времени… Только мы в колею вошли… - Агата покачала головой, ожидая, впрочем, недовольства одноклассников такими словами. Но все согласно закивали:
        - Вот точно ты сказала! Вообще расставаться не хочется!
        - А мы и не будем, во всяком случае, сократим расставание. Мы же на три дня в Суздаль и Владимир едем, - напомнила Марьяна Сергеевна.
        - Ур-р-ра! - завопил их одноклассник Фима Порываев.
        Все остальные поддержали его. А Марьяна Сергеевна, вместо того, чтобы сердиться на них за плохое поведение, улыбалась светло и радостно. Агата со своей первой парты смотрела в её нежнокожее, будто золотистое от лёгкого загара и россыпи конопушек, лицо, ясные большие глаза и облако слегка растрепавшихся очень светлых волос, сколотых на затылке, и не верила, что всё это происходит с ней.
        Во Владимир они ехали на переполненной пятничной электричке. Сначала все стояли, но постепенно места начали освобождаться. Сразу же усадили гитаристов, и началось веселье: песен за два с небольшим месяца они все выучили великое множество, и теперь дружно вспоминали самые разные, от шуточных, до серьёзных. Другие пассажиры не только не возражали, но и с удовольствием подпевали, если знали слова, с удивлённым одобрением поглядывая на них.
        На место прибыли уже в темноте. Их сразу же погрузили в автобус и повезли на турбазу, находившуюся неподалёку от Суздаля. Место это живо напомнило всем их летний лагерь. Настроение от этого стало ещё лучше. Улеглись спать все далеко заполночь.
        Когда все уже собирались ко сну, в коридоре раздался звонкий голос Нюры:
        - Народ! Хотите повеселиться?
        Разумеется, они хотели. Тогда Нюра отвела всех в туалеты, до которых пока ещё никто не добрался. Туалеты и правда оказались оригинальными. В большой комнате с тремя огромными, наполовину замазанными белой краской окнами на высоком постаменте стояли в ряд унитазы. И всё бы ничего, но целомудренная белая краска на окнах заканчивалась ровно на той высоте, где располагались унитазы.
        Посмеявшись, все разошлись по комнатам. А утром, при свете осеннего солнца, за окнами необычного туалета они увидели ещё и лавочки, установленные в три ряда точнёхонько перед ними.
        - И у кого какие версии? Для чего всё это? - подбоченясь, строго поинтересовалась отсмеявшаяся Нюра, которая на правах первооткрывателя привела на утреннюю экскурсию тех, кто вчера не успел насладиться зрелищем.
        Но вопрос так и повис в воздухе, поскольку узнать, что и как привело к созданию такого оригинального туалета, они не успели: во дворе их уже ждал экскурсионный автобус.
        Целый день они были на ногах, переходя от музея к музею, от монастыря к монастырю. И в этой суматохе Нюру с Агатой даже умудрились забыть в одном из музеев. Девчонки засмотрелись на работы златошвеек и не успели на автобус, который должен был отвезти их на обед. А остальные каким-то удивительным образом в суматохе не заметили этого.
        Когда они не обнаружили автобус на обычном месте, Нюра растерянно поглядела на Агату. А та махнула рукой:
        - Ничего пойдём пешком. До нашей базы километров пять, не больше.
        - Я дорогу не знаю…
        - Зато я запомнила. Не переживай, дойдём.
        И они пошли, но идти пришлось недолго. Остальные, конечно, обнаружили пропажу. И в чистом поле за городом девчонки увидели, как навстречу им по схваченной морозцем дороге едет автобус, а из его распахнутых окон им машут обрадованные одноклассники.
        Встречали их так, словно они вернулись из кругосветного путешествия. Затисканная и зацелованная Агата смеялась и обнимала друзей, снова понимая: вот оно, счастье.
        Остаток каникул Агата провела у бабушки в Реутове. Каждый день она водила Киру, которая тоже была с ней, гулять, выбирая места поближе к той улице, где, как она полагала, жил Никита. Но так его и не встретила. Теперь уже каникулы ей казались чрезмерно короткими: ведь дни таяли, а вместе с ними и надежда хоть одним глазком увидеть Никиту.
        А тут ещё и Кира с бабушкой масла в огонь подлили. Как-то вечером они сидели втроём на маленькой кухне и лепили пельмени. Разговор зашёл о даче, которую все нежно любили и по которой скучали. И вдруг семилетняя Кира с каким-то странным отчаянным выражением лица выпалила:
        - Я дачу сильнее всех люблю!
        - Почему? - удивилась бабушка.
        - Потому что у меня там любовь!
        Бабушка вопросительно глянула на старшую внучку. Агата пожала плечами: она ни о каких влюблённостях сестры не знала.
        - И какая же у тебя любовь? - мягко улыбнулась бабушка, всегда очень серьёзно относившаяся к рассказам внучек.
        - Никита. - Гордо произнесла Кира, а Агата оторопела.
        - Кирочка, - вмешалась бабушка. - Никита, конечно, очень хороший парень. Но ведь он для тебя староват. Вот Агате он, пожалуй, лучше бы подошёл. А давай мы лучше Агату за него замуж выдадим? А ты будешь его любить как родственника.
        - Давай! - неожиданно легко согласилась Кира, которой было не важно, кому принадлежит объект любви, лишь бы был рядом. Тем более, что старшую сестру она обожала.
        Агата лишь дёрнула плечом:
        - Вот ещё. Я себе кого получше найду.
        - Ах, Агатушка, - вздохнула бабушка. - Если бы таких как он было много, мир был бы счастливее, потому что счастливее были бы женщины. Ты не отмахивайся, а лучше присмотрись.
        Агата, стремясь как можно скорее закончить непростой для неё разговор, сделала вид, что закашлялась и ушла в ванную. Если бы бабушка знала, что она давным давно уже даже не присмотрелась, а просто сразу увидела Никиту. И всё. Жизнь её раз и навсегда изменилась.
        Глава 10. Откровение.
        В конце мая у Лики был день рождения. Никита с подарком и цветами после долгого дня в институте очень торопился в их съёмную квартиру, однако жены дома не застал. Тогда он позвонил тёще, думая, что Лика ушла к родителям. Но её не было и там. Поначалу Никита не беспокоился, ревнивым он не был, не думал, что место женщины исключительно у плиты, а на улице ещё не стемнело. Поэтому он погулял с Ликиным французским бульдогом Хоббитом, к которому очень привязался, покормил его и отправился на кухню мыть посуду. Родители воспитали его так, что он не считал никакую домашнюю работу зазорной, не подходящей мужчине, и с одинаковой лёгкостью мог положить плитку или убрать квартиру. Только готовить не слишком умел. Но при необходимости что-нибудь, конечно, сварганил бы и ни сам не умер от голода рядом с полным холодильником, ни ближним бы не позволил. Поэтому и Лику он предпочёл дожидаться, занимаясь накопившимися делами, а не изводя себя ревностью или раздражением.
        Но стрелки на часах приблизились к полуночи, Никита заволновался, вышел на улицу, сам ещё не зная, что будет делать и куда пойдёт. Он стоял в тёмном дворе и оглядывался по сторонам, когда из-за угла вывернула явно хорошо отпраздновавшая Лика. Выпивала она не часто, но даже лёгкое опьянение превращало её в человека на удивление склочного и малоприятного. Трезвея, она эту свою особенность не забывала и, возможно, именно поэтому почти не пила. Но сегодня, видимо, решила расслабиться.
        - Привет, - с улыбкой шагнул ей навстречу Никита. Увидев Лику он испытал такое облегчение, что сразу же забыл о нескольких часах ожидания. - Пойдём праздновать?
        - Я уже, - неласково отрезала его жена.
        - А чего без меня? - Никита распахнул перед ней дверь в их полутёмный неприветливый подъезд, в котором обычно было и вовсе темно, поскольку ни одна лампочка не задерживалась дольше чем на сутки: их разбивала местная шпана или выворачивали те, кто считал, что в личном хозяйстве лампочки нужнее.
        - Надо же, в честь твоего дня рождения даже свет у нас есть.
        - Да уж, - мрачно кивнула Лика, - есть.
        Они уже дошли до третьего этажа, когда она вдруг горько заплакала и то ли от горя, то ли от действия алкоголя зашаталась.
        - Ликуша, ты что? - испугался Никита, втаскивая её в квартиру. В голову сразу полезли плохие - одна хуже другой - мысли. - Что случилось? Тебя кто-то обидел?
        - Да! - со злобой всхлипнула Лика. - Да! Представь себе!
        - Кто? - Никита начал открывать притворённую было дверь, собираясь идти искать её обидчика.
        - Жизнь! Жизнь меня обидела! - навзрыд заплакала Лика, сползла спиной по стене и села так, что в их узком коридорчике Никите уже было некуда деться. Тут же на колени к ней взгромоздился счастливый Хоббит, который был рад уже тому, что хозяйка с хозяином вернулись и готовы принимать проявления его любви. Вон, даже на пол сели. Но хозяйка лишь отмахнулась от него, откинула голову назад, слегка стукнувшись затылком о стену, и снова начала всхлипывать. Никитас трудом смог опуститься на корточки рядом с ней (мешали мебель, стены и сидящая Лика) и с тревогой заглянул в её зарёванное лицо.
        - Жизнь? То есть? Что ты имеешь в виду?
        - А вот то и есть! - не слишком вразумительно ответила Лика, помолчала недолго и, прежде чем Никита успел задать следующий вопрос, пояснила:
        - Я сегодня в таком месте была… В таком месте… Видела, как люди живут… Только так и должны жить люди… А мы… Мы…
        - Ага. - Никита, поняв, что никто его жену и пальцем не тронул, немного успокоился. - Понятно. И где же ты была, что тебя это посещение так подкосило?
        - В гостях я была. - Лика снова то ли всхлипнула, то ли кивнула. - Лучше бы я туда не ездила.
        Никита вздохнул, под мышки поднял жену с пола, почти перенёс её на кухню и зажёг газ под зелёным эмалированным чайником. Следя за ним нетрезвым мутным взглядом, Лика не переставая плакала. Он налил ей чаю, сунул в руки ложку и подвинул блюдечко с тортом.
        - Ещь и пей давай. Подсластишь обидевшую тебя жизнь, а потом расскажешь, что произошло.
        Лика кивнула и правда принялась есть, получалось это у неё не слишком хорошо: мешали икота и постоянные всхлипы. Но всё же примерно через полчаса Никита уже понимал, что произошло.
        У девушки одного из Ликиных приятелей-ролевиков накануне был день рождения. Подумав, решили отмечать вместе. Лика, зная, что муж придёт домой ближе к вечеру, отправилась в гости к этой самой Ульяне. До этого ни она, ни её приятели у неё не были.
        Ульяна жила в самом центре, в переулке, плавно тянущемся в сторону от Трубной площади. Гости собрались у станции метро «Цветной бульвар» и весёлой кучкой направились за своим проводником, молодым человеком Ульяны, которому та предусмотрительно выдала подробнейшую схему.
        Поначалу ничто не удивляло гостей. Переулок был самый обычный, ничем не отличавшийся от других улочек центра Москвы, судя по редким фонарям, не слишком хорошо освещённый, не очень чистый, запруженный машинами. Громкие весёлые голоса их компании отражались от стен и улетали куда-то вверх, в голубое небо конца весны. И было очень приятно идти там, где, казалось, ещё можно встретить людей, заставших другое, предыдущее столетие. Лика даже задумалась, рисуя себе удивительные картины.
        Но тут вдруг их проводник свернул в сторону и пошёл дворами. Они потянулись за ним и вскоре оказались перед красивыми коваными воротами. Их провожатый пошарил по ним глазами, нашёл кнопку и нажал на неё. Через несколько секунд из арки навстречу им шагнул мужчина в какой-то форме.
        - Мы к Поляниным, - довольно робко начал кавалер именинницы Ульяны и добавил: - Здравствуйте.
        - Здрасьте, - притихнув, поздоровались остальные.
        - Добрый вечер, - не обратил на их смущение никакого внимания мужчина, - меня предупредили. Десять человек, к Ульяне Артёмовне. - Он широко распахнул тяжёлую калитку и посторонился: - Прямо и налево, пожалуйста. Второй подъезд.
        - А этаж не подскажете? - сдавленно спросил проводник и помахал перед охранником изрядно помятым листом. - А то у меня в схеме он почему-то не указан.
        - С первого по третий, - тонко улыбнулся мужчина. В его взгляде Лике почудилось что-то похожее на пренебрежение. - Но вход на первом. Да вы не волнуйтесь, не заблудитесь. Я сейчас доложу, и там вас встретят.
        - Спасибо! - прошелестели все, а Лика зачем-то выудила из памяти и не к месту добавила:
        - Покорнейше благодарим.
        В глазах мужчины мелькнула, как ей показалось, уже явная усмешка. Себя в этот момент она почувствовала неудачницей и оскандалившейся холопкой, пришедшей на поклон к господам.
        Дальше было только хуже. Квартира, вернее, целый подъезд, принадлежавший семье Ульяны, поразил воображение Лики. Те несколько метров, что они шли от кованых ворот, перегородивших въезд во двор, до дверей, у которых их действительно встречали, она внушала себе, что они сейчас окажутся в жилище нуворишей без вкуса и чувства меры. Но то ли родители Ульяны были совсем другими, то ли квартирой занимались хорошие дизайнеры, но обстановку в этом доме можно было назвать не роскошной, а невероятно стильной и очень подходящей для жизни. Той самой жизни, о которой, как выяснилось, где-то в глубине души, оказывается мечтала Лика.
        И вот в этом удивительном доме (квартирой это место назвать язык не поворачивался) Лика поняла, что все двадцать с небольшим лет живёт совершенно не так. С горя она налегла на самые разные напитки, которыми был уставлен длинный стол, и потом еле добралась в Реутов. И сейчас, сидя на на небольшой неуютной кухне съемной квартирки, она плакала, стучала зубами о чашку и жаловалась Никите.
        Он посмотрел на неё и вздохнул:
        - Лик, а ты не спросила у этой Ульяны, с чего её родители жизнь начинали? Где работали, жили? Это сейчас они состоятельные люди. Но ведь так наверняка было не всегда. А мы с тобой ещё студенты. Подожди, всё ещё впереди…
        - А я сейчас хочу! - взвилась Лика. - Родители ничегошеньки за всю жизнь не заработали! И мужа нашла такого же! Что ты на своём заводе заработаешь? Несколько копеек.
        - Возможно, - кивнул Никита. - Но, во всяком случае, я буду не плакать и завидовать. А действовать.
        - Посмотрим, много ли надействуешь, - ядовито прошипела Лика и, шатаясь, пошла в ванную. Там она долго стояла в душе. И даже сквозь шум воды Никита слышал, как она горько и зло плачет. Семейная жизнь начиналась лучше не придумаешь.
        С того дня, как показалось Никите, в Лике поселилась зависть. Если раньше он этого в ней не замечал, то теперь всё чаще слышал от неё причитания о чужом богатстве и их собственной бедности. Сам Никита искренне не понимал её недовольства. Ему казалось, что в двадцать с небольшим лет, ещё не начав толком работать, странно надеяться озолотиться каким-то волшебным образом. Быстрое обогащение вызывало в нём не восторг и зависть, а тревогу: тех из его бывших одноклассников, кто слишком уж желал этого обогащения и рвался к нему всеми возможными путями, уже похоронили. А у него были другие планы на жизнь.
        Для начала, едва получив диплом, он уволился из очередной фирмы, где работал водителем, и, даже не дав себе пары дней отдыха, отправился на их завод. На самом деле, тот гордо звался НПО, научно-производственное объединение, был «почтовым ящиком», занимал огромную территорию и славился своими специалистами на всю страну, но его работники по-свойски называли родное предприятие именно так - завод.
        Замгенерального и одновременно сосед по гаражу Дмитрий Михайлович лично встретил Никиту и отвёл в отдел кадров. Оформление прошло на удивление быстро и просто. Никита даже удивился. И только позже понял: молодёжи на их заводе почти не было. И каждого нового молодого специалиста встречали с распростёртыми объятьями, стараясь не отпугнуть волокитой.
        В первые дни Никита присматривался, привыкал. Увиденное страшно расстроило его. Шёл девяносто четвёртый год, и оборонка разваливалась на глазах. Ничто не напоминало о былой мощи. Разве что огромные, не распроданные ещё фирмачам и кооператорам площади. Но многие цеха работали в четверть мощности, а некоторые и вовсе были закрыты. Его собственный отец незадолго до этого ушёл на пенсию. Мама ещё работала, но уже по совместительству, всего два дня в неделю. В остальные три она подрабатывала в фирме, занимавшейся чем-то маловразумительным. Родители, конечно, рассказывали Никите о положении вещей, но он по-юношески легко воспринимал изменения, происходящие в стране, и надеялся, что всё не так страшно, как думают родители.
        На деле всё оказалось даже ещё хуже. И только контракты, неожиданно заключённые с Индией, позволяли заводу хоть как-то держаться на плаву. Никита ходил по полупустым цехам, лабораториям и коридорам и вспоминал, как в детстве встречал родителей у проходной, из которой нескончаемым широким потоком текли и текли работники завода, и опытные, и совсем молодые (их на заводе всегда было много). Теперь же поток усох в три, а то и в четыре раза. Смотреть на это было грустно. В голове то и дело вертелось неприятное, царапающее душу слово «засуха». Все вокруг твердили об оттоке мозгов за рубеж. И сейчас Никита видел своими глазами, что это правда. Некоторые его однокурсники уже уехали кто в Германию, кто в Израиль, кто в Штаты. Иссякает река, пересыхает. Ручейки, наполнявшие её раньше, в результате сильнейшего катаклизма теперь впадают не в неё, а в другие, чужие реки. А у них засуха. Беда…
        - Никит, - как-то сказал Дмитрий Михайлович, взявший его под своё крыло, когда они шли вечером от проходной к их гаражам, - я вижу, ты понял, что дела наши не так чтобы очень хороши. Но и генеральный, и весь наш костяк уверены, что завод выстоит. Поэтому я тебя прошу, не торопись уходить. Ты нам очень нужен. Я тебя с детства знаю и как никто понимаю: ты на заводе найдёшь себя. Это работа для тебя. Ты потомственный инженер, голова у тебя светлая да ещё и руки золотые. Мастера таких инженеров ценят и уважают, ты сможешь быстро выстроить с ними те отношения, которые многие до пенсии не успевают выстроить. Тебе здесь будет интересно. Скоро вот очередная командировка на Байконур, осенью в Индию полетим, я тебя обязательно с собой возьму. Да и вообще, мы по всей стране ездим. Ты парень молодой, тебе это полезно будет. С такими людьми тебя познакомлю…
        - Дмитрий Михайлович, - мягко перебил его Никита. - Я и не собираюсь уходить. Я не из тех, кто сдаётся.
        Замгенерального внимательно посмотрел на него и хлопнул по плечу:
        - Ты не пожалеешь, Никит. Мы не дадим наш завод в обиду и обязательно справимся. Может быть, не быстро, не сразу, но справимся. И твоя помощь нам очень нужна.
        - Спасибо, - поблагодарил тронутый Никита.
        - Это тебе спасибо… - Дмитрий Михайлович вдруг просиял и хлопнул себя по лбу:
        - Совсем забыл! Дом наш достроен, скоро госприёмка. К осени в новую квартиру въедешь с молодой женой.
        - Уже? - обрадовался Никита. - Вот это да! - И тут же вспомнил:
        - Но я же только пришёл. Точно не лезу вперёд батьки в пекло? Никого в очереди на квартиру не отодвигаю?
        - Ты не поверишь, - засмеялся Дмитрий Михайлович, - но последняя двушка оставалась. И как раз ты успел. Однушки ещё имеются, их больше. А вот двушек совсем мало, проект такой. Так что тебе очень повезло, что успел. Тебя в списки внесли. Готовьтесь к переезду. И к командировкам готовься. Первая через месяц.
        О не слишком весёлом начале рабочей жизни Никита вскоре забыл. Хоть и ослаб завод, но всё же выпускал продукцию старых, ещё советских образцов, да и новую разрабатывали и даже собирались испытывать. И Никиту завертело, захлестнуло этим потрясающим чувством, которое возникает у каждого, кто делает что-то важное и нужное. Начав работать с теми, кого он знал с детства, о ком то и дело слышал от родителей, Никита стал заражаться от них верой в то, что сложное время пройдёт, что всё ещё будет хорошо. Удивительное поколение это, те самые шестидесятники, о которых он столько слышал и читал, ему казалось моложе, глубже, интереснее его ровесников. А уж силе их духа и оптимизму он поражался постоянно. Конечно, и у них бывали минуты, когда опускались руки и думалось, что рушится мир. Но они сознательно гнали от себя грустные мысли и шли делать свою работу, которую искренне считали необходимой для того, чтобы страна выстояла, чтобы на неё побоялись покуситься.
        Увлечённого молодого инженера, сына коллег, костяк завода принял как родного. Они видели в нём самих себя сорокалетней давности и любили его за это и за проявившуюся с первых дней преданность делу. Поэтому работалось Никите так, что утром он с радостью быстрым шагом шёл на работу. Только сложно было соседей по дому, даче или гаражу называть не привычными «дядь Дим» или «тёть Люсь», а по имени-отчеству. Но ничего, перестроился.
        Первой его командировкой стала байконурская. Никита летел туда, представляя, что увидит место, откуда полетел в космос Гагарин, а после него десятки других космонавтов, где неоднократно бывал его отец, и сердце его колотилось так сильно, словно хотело опередить самолёт.
        Прилетели они вечером, и Никита вышел прогуляться. Он бродил между домами и представлял себе, каким здесь всё было раньше. Накатила страшная тоска по утраченной стране, по целому миру, который для него, бывшего на излёте существования этой страны подростком, казался единственно возможным, самым лучшим и нерушимым. И Никита поймал себя на том, что чуть не плачет от того, что мир этот остался в прошлом и уже никогда не вернётся. Но он тут же выпрямил спину и прошептал:
        - Ничего. Выстоим.
        Когда он вернулся с Байконура и попытался рассказать о том, что увидел и понял там Лике, она лишь неопределённо пожала плечами:
        - Что думать о прошлом? И вообще, когда у тебя зарплата?
        На их заводе, хотя и платили немного, но выплаты почти не задерживали. Лика знала об этом, однако её раздражали их скромные доходы.
        - Вот получим квартиру, и что? На какие шиши мы будем делать ремонт?
        - Квартиры дают с отделкой, ты же видела.
        Лика и правда видела, перед командировкой они ходили смотреть доставшуюся им квартиру на семнадцатом этаже. Она оказалась неплохой: с просторной кухней, большими окнами и лоджией. Никите, жившему до свадьбы с родителями в панельной «хрущёвке», квартира понравилась очень.
        - Ты что? И правда собираешься жить с этими допотопными обоями на стенах и этим подобием линолеума? - возмутилась Лика.
        - Нормальные обои, светленькие, приятные…
        - Они же бумажные! Насколько их хватит?
        - Лик, у нас детей пока нет, Хоббит парень аккуратный, да и мы с тобой, вроде, не вытираем руки после еды о стены. Что с этими обоями будет-то? Вот когда потеряют вид, тогда и сделаем ремонт. И линолеум, кстати, вполне приличный. Во всяком случае, не хуже того, что у твоих родителей…
        - Вот именно - не хуже! - взвилась Лика. - А я хочу лучше!
        - Лик, давай проблемы решать по мере их поступления, - миролюбиво предложил Никита. - Надо сначала документы на квартиру получить, а уж потом о ремонте задумываться.
        - А что? Могут ещё передумать и не дать? - испугалась его жена.
        - Всё может быть, - философски заметил Никита. - Кто из нас мог подумать, что Байконур будет заграницей?
        - О-о-о, - застонала Лика, - опять ты о своём! Только не начинай.
        - Не буду. - Никите снова стало тоскливо. Теперь от того, что родной жене было всё равно, чем он живёт и о чём думает. Только бы квартиру дали. Он вздохнул и пошёл к рабочему столу: ему нужно было подумать над одной идеей, которая пришла ему в голову в самолёте и о которой он хотел поскорее рассказать коллегам.
        Глава 11. Школа.
        Ещё недавно Агата и представить не могла, что можно учиться так. А теперь она по утрам вскакивала в радужном настроении и бежала в школу, потому что за ночь успевала соскучиться по одноклассникам, учителям и даже стенам, в которых они проводили большую часть дня.
        Здание школы было большим, светлым, с огромными окнами. Стояло оно на отшибе их спального района. Дальше были только пустырь и излучина Москвы-реки, текущей вправо, к Кольцевой дороге. Агате этот открывающийся из окон простор нравился невероятно. И по утрам она частенько специально приходила пораньше в том числе и для того, чтобы постоять у окна, глядя, как за далёким мостом через реку и еле видной колокольней Николо-Угрешского монастыря встаёт солнце или в зимней темноте бежит по мосту светящийся ручеёк машин.
        Класс у них подобрался очень сильный, только несколько ребят были послабее, но и они на фоне прежних одноклассников Агаты казались ей невероятно умными, тонкими и способными. Агата впервые училась среди равных, и остальные, как выяснилось, тоже. И каждый старался соответствовать этому уровню.
        Однажды на урок истории собрались учителя из окрестных школ. Их историк устроил в тот день викторину, разбив класс на две команды. Ребята играли так, что за стёклами очков в спокойных глазах учителя Агата заметила удовлетворение и даже гордость за них, а одна из гостий в конце урока сказала:
        - Я такого ещё никогда не видела. Не знаю, как мои коллеги, но лично я не могу сказать, какая команда победила. Это было что-то невероятное. Спасибо, ребята! Вашим учителям с вами очень повезло.
        И гости начали апплодировать. А Агатины одноклассники сидели красные, довольные и радовались, что не подвели своего учителя и друг друга.
        Нет, конечно, они оставались обычными подростками и иногда озорничали, нередко прогуливали и частенько списывали алгебру, геометрию и физику у "бэшек", давая им взамен тетради по русскому языку, литературе и истории, тем предметам, которые в их гуманитарном классе любил и знал каждый. Тем более, что учителя им дали полную свободу: родителям по поводу пропусков не звонили, нотаций не читали и по школе прогульщиков не разыскивали. Наверное, другие в таких условиях распоясались бы, но не они. Оба класса старались любимых учителей не подводить и делать поменьше глупостей.
        Правда, случалось всякое, конечно. Как-то раз им даже пришлось установить очерёдность прогулов. Началось всё с того, что в школе появилась новая учительница обществознания. В отличие от большинства своих коллег она была уже очень немолода.
        - Слушай, ей лет восемьдесят, - прошептал на ухо Агате её приятель Саня Подкопаев, когда начался урок.
        Агата кивком выразила согласие. Учительница и правда казалась едва ли не ровесницей революции да и выглядело весьма в духе начала двадцатого века: почти полностью седые волосы, уложенные в причёску, подобную той, что Агата видела на фотографиях Ольги Книппер-Чеховой, длинное платье с высоким воротом, закрывающим шею, шаль с кистями и в том месте, где находится межключичная ямка, камея.
        Агнессу Сигизмундовну, а учительницу звали именно так, их класс принял по обыкновению доброжелательно. Удивились, конечно, непривычному облику, но посчитали, что это не их дело и даже за глаза дразнить или подшучивать не стали. Не принято это было у них.
        На первом же уроке новая учительница потрясла их рассказами о своей бурной молодости, которые им поначалу показались очень интересными. Уже перед звонком она понизила голос и заговорщицки сообщила:
        - Между прочим, я была любовницей Берии… Но об этом на следующем уроке.
        - А старушка умеет заинтриговать, - восхищённо заметил всё тот же Саня. - Я теперь пятницы буду ждать с нетерпением.
        - Ты думаешь, что всё это правда? - с сомнением протянула Агата.
        - А то! Интереснейшая бабка нам досталась. Я весь урок сидел, челюсть пристроив на твоё плечо. Ты что? Не заметила?
        - Нет, - засмеялась Агата.
        - Это потому, что и сама свою руками придерживала, чтобы о парту не стучать и Агнессу с мысли не сбивать.
        В пятницу они в полном составе пришли на урок обществознания задолго до звонка. Агнесса Сигизмундовна же вплыла в кабинет ровно в девять двадцать, села за свой стол, обвела сияющими глазами своих учеников и спросила:
        - Ну, так и на чём мы остановились?
        - На Берии, - напомнила ей их староста Нюра.
        - Ах да, на Берии… - Агнесса Сигизмундовна кивнула, глаза её затуманились. - Страшный, страшный был человек… Погубил всю мою семью…
        - То есть как? - не выдержал Саня Подкопаев. - Вы же с ним… Он же ваш… - Саня растерялся, не зная, как сформулировать вопрос, не обидев пожилую учительницу.
        - Да-да, вы правы молодой человек. Он был моим любовником, - вдруг вспомнила Агнесса Сигизмундовна.
        - А расскажите, пожалуйста, - попросила Нюра, и весь класс поддержал:
        - Да, пожалуйста!
        - Ну, хорошо, - царственно кивнула та, - слушайте. В конце концов, надо знать историю своей страны.
        Урок пролетел незаметно, хотя ничего нового из истории страны они не узнали, всё больше слушали о непростой жизни учительницы. Но рассказывала она интересно и снова, уже перед звонком, пообещала:
        - А в следующий раз я вам расскажу, о личном знакомстве с Маленковым.
        - Он что… тоже ваш… - неугомонный Саня многозначительно помахал рукой, но всё же закончил: - любовник?
        - Больше ничего не скажу, - кокетливо засмеялась Агнесса Сигизмундовна. - Приходите в понедельник и узнаете.
        - Слушайте, народ, - не выдержала Агата, когда они дошли до своего кабинета, - всё это, конечно, весьма увлекательно, но не слишком правдоподобно.
        - Почему, Агатик? - не согласилась впечатлённая рассказом Агнессы Сигизмундовны Нюра. - По возрасту она вполне может быть их любовницей. Да и, похоже, в молодости была красавицей.
        С этим пришлось согласиться, черты лица учительницы и правда носили след прежней красоты. Даже сейчас на неё приятно было смотреть.
        - Да и вообще, - сделала страшные глаза Нюра, - тебе что, было бы интереснее, если бы она и правда свой предмет нам втуляла? Мне проще учебник почитать, а на уроке Агнессины рассказы послушать.
        - Мне тоже, - фыркнула в ответ Агата, - но, боюсь, нашей старушке нужна помощь врачей. А мы вместо того, чтобы сообщить об этом и помочь ей, с восторгом слушаем её рассказы.
        - Если это старческое, то врачи ей уже не помогут, - не согласился Саня, - а вот с работы выгнать могут. Сама знаешь, что сейчас в стране творится. Она одинокая, помочь ей некому. А на пенсию не проживёшь. Не знаю кому как, а мне её жалко. И потом, вдруг всё, что она рассказывает, правда? Давайте не будем никому жаловаться?
        - Давайте, - согласились все, - может, действительно, у неё такая бурная жизнь была. Пусть рассказывает. Ей приятно, а нам интересно.
        Но через месяц они уже так не думали. За это время Агнесса Ладиславовна поочерёдно сообщила им о том, что была любовницей Микояна, Булганина, Молотова, Кагановича и даже Калинина. Но апофеозом стало её сообщение:
        - А на следующем уроке я расскажу вам о самом Сталине.
        - Ка-а-ак? И он тоже? - не выдержал Саня.
        - Представьте себе, юноша. Представьте себе, - Агнесса Сигизмундовна встала из-за стола и выплыла из кабинета.
        - Народ, вы как хотите, я больше не могу, - заявила Агата, собирая вещи, - понятно, что жаловаться на неё нельзя и делать этого я не собираюсь, но со следующего урока начинаю прогуливать.
        - Я тоже, - согласилась мрачная Нюра.
        - И я!
        - И я!
        - И я!
        - Нет, народ, так не пойдёт, - остановила хор соглашающихся с ней одноклассников Агата. - Представьте себе, придёт Агнесса на урок, а в кабинете никого…
        - Да уж, - Саня покачал головой, - пожалуй, побежит к завучу, а то и к самому Лагину.
        - Вряд ли, - не согласилась Агата, - она добрая и не вредная. Но ведь ей будет неприятно. А если кто-нибудь из администрации заглянет? Ей же такое устроят!
        - И что ты предлагаешь? - спросила длиннокосая Даша.
        - Я предлагаю разбить класс на три группы и прогуливать по очереди. Две группы гуляют, одна набирается терпения, надевает маски уважения и внимания и слушает про насыщенную личную жизнь Агнессы.
        - А это идея! - обрадовалась Нюра.
        - Только нужно не сразу так сделать, а пару-тройку уроков приучать Агнессу Сигизмундовну к тому, что наши ряды редеют.
        - Точно! А то получится, что ходили все двадцать три человека, а потом - бац! - и семь-восемь. Она же удивится и расстроится…
        - Значит, на следующий должны прийти человек девятнадцать-восемнадцать, потом шестнадцать, потом четырнадцать… Ну, и так далее.
        Приняв решение, они дружно составили график прогулов, вывесили его на двери в раздевалке, чтобы никто не забыл, и следовали ему неукоснительно. Их идея очень понравилась и «бэшкам», с которыми они делили раздевалку и которые тоже уже изнемогали от бесконечных историй Агнессы Сигизмундовны. Вскоре рядом с графиком десятого «А» появился второй.
        Прогуливали они в той же раздевалке, пользуясь тем, что двери в ней были глухими и закрывались на замок, ключи от которого имелись только у них и у завхоза. А та не имела привычки во время уроков ходить дозором по школе и вылавливать прогульщиков. Ребята затащили в раздевалку несколько банкеток и пару стульев, и тот, кому было нужно прогулять, просто запирал двери, выключал свет и мог болтать с другими прогульщиками или даже спать. Правда, делали так они не очень часто (уроки обществознания ни в счёт) и никто об этом так и не узнал. Агнесса Сигизмундовна ничего не заметила, по-прежнему рассказывала дежурной группе учеников о своих многочисленных облечённых властью любовниках и чувствовала себя счастливой и нужной. А они были довольны, что не обидели пожилого человека. И за это неравнодушие Агата своих одноклассников очень любила.
        Во время зимних каникул Агата опять поехала к бабушке. Телефона у той не было, и каждый вечер Агата или вместе с бабушкой, или одна бегала к воинской части, где на углу стоял таксофон. Во время очередного звонка мама сказала ей:
        - Агат, тебе звонила Нюра и очень просила, чтобы ты с ней связалась.
        - Стряслось что-то? - слегка испугалась Агата.
        - Нет, но ты ей для чего-то нужна. Номер помнишь? А то она меня заставила на всякий случай записать и уже два раза звонила, напоминала, чтобы я тебе обязательно сказала.
        - В этом вся наша Нюра, - рассмеялась Агата. - Помню, мамуль. Позвоню ей сейчас.
        Поговорив с мамой, Агата набрала номер Нюры, который помнила наизусть: они часто созванивались. Их Нюра иногда казалась Агате вечным двигателем. Она то и дело что-то придумывала, куда-то тянула всех и то и дело находила что-то интересное, о чём другие и не догадывались.
        Вот и сейчас, едва услышав её голос, Нюра закричала в трубку:
        - Агатик! Как хорошо, что ты позвонила! Ты мне срочно нужна!
        - Что случилось, Нюрик?
        - Я тут узнала такую классную вещь! Ты знаешь о «Стартине»?
        - О чём? - не поняла Агата. - Это что за зверь такой?
        - Ну, никакой не зверь! Это передача такая танцевальная, для подростков, называется «Стартинейджер», идёт по «Останкино». На предварительный отбор приглашают всех желающих. Нужно только собрать команду, придумать название, девиз и костюмы…
        - И что со всем этим делать?
        - Как что? Танцевать, веселиться! Это ж очень классно, Агат! Нам как раз подходит. Где они ещё таких заводных, как мы, возьмут? Запись завтра, я позвонила, всё узнала, нужно подъехать к трём в Олимпийскую деревню… В общем, мы едем. Я позвала тех наших, кто не разъехался по бабушкам, сестёр своих двоюродных… Тебя еле вызвонила…
        - Я как раз у бабушки…
        - Твоя бабушка не в Усть-Илимске, а в ближайшем Подмосковье!.. Или ты не хочешь? - Нюра сбавила обороты, в её голосе Агате послышались нотки огорчения.
        - Нюрик, я не совсем поняла, что такое этот твой «Стар…кто-то там», но я с радостью съезжу с тобой и посмотрю.
        - Ой! Правда?! - взвизгнула Нюра. - Клёво! Ты ж у нас единственная танцуешь хорошо. Как раз и подучишь нас всех. Может, ещё и на запись в «Останкино» пробьёмся. А нет - так просто потусим… Агат, ты молодец! Короче, завтра в час встречаемся у нас на конечной…
        - Подожди, а что, прямо на место я подъехать не могу?
        - Да можешь, конечно, но ведь нужна подходящая одежда: лосины, широкая рубашка, шляпа с пуговицами…
        - Что? - Агата переложила трубку из руки в руку и подула на замёрзшие пальцы.
        - Ну, на «Стартине» нужно выделяться, желательно, чтобы было что-то единое в одежде членов команды. Пока предлагаю надеть клетчатые рубашки, они, наверное, у всех есть… - тут Нюра запнулась и уточнила:
        - У тебя есть? Если нет, то я пошукаю, может, найду у кого до завтра…
        - Есть, Нюрик, не шукай, - успокоила Агата.
        - Ну, и отлично! Лосины у тебя есть, я помню. А шляпа? Шляпа имеется?
        - Ну, только мамина фетровая, чёрная…
        - То что надо! Только ты к ней пуговицы крупные и яркие пришей.
        - Обязательно?
        - Непременно! Должны мы будем как-то в толпе друг друга находить.
        - А что? Там толпа?
        - Ты даже не представляешь, какая огромная!
        На следующий день Агата убедилась в том, что Нюра не преувеличивала. В три часа дня они всей командой были в Олимпийской деревне. Ехать пришлось долго и неудобно. Автобусы и у них в районе, и на юго-западе Москвы, как и везде в последнее время, ходили плохо и нерегулярно, а холода стояли сильные, старые «Икарусы» и «ЛиАЗ» ики ломались, в салонах было так стыло, будто это и не автобусы вовсе, а холодильные камеры на мясокомбинате. Их команда, которой решено было дать странное название «Гудзонские воробьи», в пути страшно замёрзла.
        - Ничего! - утешала неугомонная Нюра. - Сейчас на «Стартине» не то что согреемся - взмокнем.
        - Ага, а потом выйдем и покроемся ледяной коркой, - напомнил Фима Покусаев.
        - Давай не будем раньше времени пугаться? - предложила Алиса, подпрыгивающая на ходу, чтобы немного согреться.
        - Вот именно! - поддержала её Нюра. - Мы уже пришли, входим.
        У дверей здания, в котором шли съёмки программы, уже собралась большая толпа. Двери только открылись, и все в нетерпении ринулись в тепло.
        Переодевались быстро: народу всё прибывало, сидячих мест в фойе оказалось мало, поэтому приходилось торопиться, чтобы дать возможность снять тёплую одежду тем, кто пришёл позже. Неугомонная Нюра поправляла всем шляпы и рубашки, одновременно умудряясь вертеть головой во все стороны.
        - Вот это сам Тимофей Филиппович, ведущий, - прошипела она, когда мимо них быстро прошёл лысый, но зато усатый ведущий. Тот остановился в дверях зала и крикнул:
        - Народ, заходите в зал! Съёмки через десять минут!
        Агата «Стартинейджер» никогда не смотрела и теперь с интересом оглядывалась, впитывая весёлую атмосферу. В большом зале было почти темно, лишь горели несколько прожекторов, освещая несколько сцен и надпись над главной из них. Там светилась алая звезда и три буквы «TIN». Зал быстро наполнился группками таких же подростков, как и они. Зазвучала музыка, и вся огромная толпа пришла в движение. Агата присмотрелась и поняла, что профессионалов среди собравшихся ребят нет. Все двигались не лучше, чем на их школьной дискотеке. Приплясывающая Нюра вопросительно посмотрела на Агату:
        - Что делать будем?
        - Сейчас я вам пару движений покажу, попробуйте повторить.
        Нюра, Фима, Даша, двоюродные сёстры Нюры и остальные не слишком ловко, но с энтузиазмом принялись отплясывать под руководством Агаты. Вскоре у них стало получаться вполне слаженно, и один из помощников ведущего подошёл и скомандовал, перекрикивая музыку:
        - Поднимайтесь на подиум!
        - Ура-а! - не выдержала эмоциональная Нюра и первой взлетела на одну из высоких сцен, где танцевали те команды, которые привлекли внимание организаторов. К ней присоединились и остальные, которые теперь отплясывали с утроенным рвением.
        К ним то и дело подходили участники других команд и совали в руки яркие куски картона и кричали сквозь музыку что-то одобрительное.
        - Что это? - не поняла Агата.
        - Это жетоны! - объяснила Нюра, не прекращая движения. - У каждой команды есть такие, их раздают тем, кто понравился.
        - А наши где?
        - У нас пока нет, их все делают сами. К следующему разу и мы сделаем.
        - А что? Ты хочешь ещё поехать?
        - А ты не хочешь? - удивилась Нюра.
        Агата огляделась по сторонам, всмотрелась в весёлые счастливые лица и кивнула:
        - Пожалуй, хочу.
        - Ну, и отлично! - обрадовалась Нюра и повернулась к остальным: - Народ, ещё раз поедем?
        - А то! - ответил за всех Фима Покусаев. - Клёво же!
        - Вот именно! Я же вам говорила! - воодушевилась Нюра и ещё активнее стала двигаться по подиуму.
        На улице они оказались, когда уже было совсем темно. Огромная толпа стартиновцев выплеснулась на конечную остановку автобусов. Все продолжали танцевать и петь. К Агате сквозь непрестанно двигающуюся толпу протиснулся высокий красивый парень с невероятно синими - она это увидела даже в неярком фонарном свете - глазами.
        - Привет! Я Дима.
        - Привет! Агата.
        - Мы с ребятами видели вашу команду на «Стартине». Вы в первый раз?
        - Да.
        - Ещё приедете?
        - Планируем.
        - Приезжайте, у вас здорово получается. Наши ребята предлагают вашей команде дружбу.
        - Что-что вы нам предлагаете? - присоединилась к разговору Нюра.
        - Дружбу, - улыбнулся Дима.
        - Мы - за, - ответила за всех Нюра.
        - Ну и отлично, - Дима оглянулся, махнул рукой и крикнул куда-то через головы: - Ребят, присоединяйтесь!
        Команда Димы оказалась полностью мальчишечьей. И его друзья тут же принялись активно ухаживать за подругами Агаты. Сам Дима не отходил от неё ни на шаг. Они вместе доехали до метро, потом спустились в подземку и втиснулись в вагон, который был забит стартиновцами. Народ продолжал веселиться, петь и пританцовывать, от чего вагон подпрыгивал и раскачивался из стороны в сторону сильнее обычного, а случайные попутчики озадаченно разглядывали пёструю веселящуюся, но миролюбивую толпу.
        Дима затащил Агату в угол вагона и встал так, чтобы её не задавили. Агате было приятно его внимание. Пожалуй, впервые за много лет она вообще впервые заметила, что вокруг неё есть другие парни. Дима о чём-то рассказывал, и оказалось, что он интересный и эрудированный. Поэтому, когда Диму его друзья чуть ли не силой вытащили из вагона на их станции, Агате даже жаль было с ним расставаться, и она с улыбкой помахала ему рукой.
        - Ты приедешь на следующей неделе? - крикнул в неотвратимо сужающуюся щель между дверьми Дима.
        - Обязательно! - опередила Агату Нюра, протиснувшаяся к ней.
        - Обязательно? - со смехом посмотрела та на подругу, когда поезд влетел в туннель.
        - Ещё бы. - Решительно ответила Нюра. - Всё прошло отлично. Выступили для первого раза прекрасно. С ребятами классными познакомились. Почему же ещё не съездить? И вообще! Ты что, не видела, как Дима этот на тебя смотрел? Он же сразу влюбился. Я ещё на «Стартине» заметила…
        - Нюр, я тебя умоляю, перестань выдумывать!
        - Ничего я не выдумываю! Вот увидишь, в следующий раз он на «Стартин» примчится раньше всех. Не веришь, что ты ему понравилась, - убедишься через неделю.
        Но убедилась Агата раньше. На следующий день Дима позвонил.
        - Откуда у тебя мой номер? - искренне изумилась Агата.
        Она с десяти лет была влюблена в Никиту и поэтому никогда не принимала никакого участия в тех играх, в которые уже давно начали играть её одноклассники и ровесники. Перешёптывания, записки с признаниями, долгие разговоры по телефону - всё это проходило мимо неё, и она этого даже не замечала. Наверное, и она тоже нравилась кому-то (взять того же Фиму Покусаева или его лучшего друга Саньку Оноприенко, которые совершенно точно были к ней неравнодушны, это видела даже сама Агата, а остальные - уж тем более). Но отношения со всеми друзьями и приятелями она строила так ровно, делая вид, что не замечает их симпатии, что за дружеские и приятельские рамки эти отношения никогда не выходили.
        И тут вдруг появился Дима, который не только накануне всячески демонстрировал свой интерес, но и где-то взял номер её телефона.
        - Мне ваши девчонки дали, - ничуть не удивился и не смутился он. - Вернее, они дали свои телефоны нашим пацанам, я позвонил одной из них и узнал твой номер. В общем, было несложно. Ты не против, если я буду тебе иногда звонить?
        - Не против, - ответила Агата, поняв вдруг, что ей этот Димин интерес и его настойчивость неожиданно приятны.
        В тот день они проговорили больше часа. А на следующий день Дима позвонил вновь. И через день. И все последующие дни до очередного «Стартина». Поэтому через неделю они встретились уже как люди, неплохо знающие друг друга. В лице Димы даже неискушённая Агата прочла радость от встречи, нетерпение и что-то ещё, точное определение чему она подобрать побоялась. Зато не побоялась Нюра. Она подскочила к Агате и шепнула:
        - Ну всё. Он готов! Влюбился по уши!
        Глава 12. Одиночество.
        Квартиру Никита с Ликой всё же получили. Никита был счастлив, его родители горды, и даже Лика радовалась этому обстоятельству так, что несколько дней сияла и светилась, от чего уже почти отвык Никита. В последнее время она всё чаще бывала недовольна всем подряд и всё реже улыбалась и уж тем более смеялась. Но в тот день, когда они получили ордер, Никита смотрел на неё и видел ту Лику, на которой он женился, а не ту, в какую она превратилась после злосчастного дня рождения. Всё же, кроме Ульяны, её знакомыми были обычные ребята, дети небогатых родителей, студенты с крохотными стипендиями, день ото дня становящимися всё менее ощутимыми. Почти никто из них не имел своей квартиры. Тем более новой "двушки" в неплохом доме. А вот у неё теперь своя квартира была. И Лика радовалась, как умела.
        Получалось не очень хорошо: ей хотелось, чтобы в квартире был роскошный евроремонт, в спальне - кровать с водяным матрасом, на кухне дорогущая мебель, а в ванной душевая кабина, больше похожая на летательный аппарат из будущего, которую она видела в одной из ванных комнат Ульяны. Ничего этого не было, и радость стала быстро бледнеть и таять, словно неверные робкие солнечные лучи глухой осенью, пробившиеся сквозь сплошную серость. Соскучившийся по лёгкости и радости Никита жадно ловил эти лучи, будто понимая, что скоро и они исчезнут, отступив перед обложными тучами вечного недовольства Лики.
        Переехали они в ближайшие же выходные. Благо вещей у молодой семьи почти не имелось, а то немногое, что было, помогли перевезти друзья Никиты. Лика, у которой как раз начались каникулы, занялась обустройством. Она принесла из дома родителей свои безделушки и теперь то и дело переставляла их, добиваясь какого-то одной ей ведомого эффекта.
        Никите квартира нравилась и безо всяких дополнительных украшений, были бы шторы на окнах и кровать. Но хлопоты Лики радовали и умиляли его, и он снова, как в первые дни после свадьбы, почувствовал себя почти счастливым.
        Вскоре в гости пришёл Митя. Он стеснялся и - как подозревал Никита - недолюбливал Лику и от приглашения всегда отказывался, но в этот раз согласился, выяснив предварительно, что Лика у родителей.
        Митя походил по почти пустым пока комнатам, вышел на балкон, осмотрелся и вдруг спросил:
        - А на дачу ты теперь совсем приезжать не будешь?
        - Почему же не буду? - растерялся Никита.
        - Так ведь ты давненько не был, - невесело напомнил Митя.
        - Разве давно?
        - Очень. А теперь и подавно. У тебя жена, своя квартира. Тебе не до нас…
        Кого он имел в виду, говоря "нас", Митя не уточнил, но Никита почему-то сразу подумал об Агате и понял, что и правда почти перестал ездить на дачу. Он посмотрел на своего повзрослевшего друга и пообещал:
        - Я скоро приеду, обязательно.
        - Здорово, - сразу повеселел Митя. - И Алиса очень обрадуется.
        В замке повернулся ключ, и Митя неловко замер, глядя на Никиту едва ли ни испуганно.
        - Ты что? Это Лика. Сейчас будем чай пить. - Удивился Никита и шагнул к жене: - Привет, Ликунь.
        - Здравствуйте, - неловко кивнул Митя и даже немного ссутулился. Он был уже высоким, ростом почти со своего старшего друга и гораздо выше Лики, и эта его внезапная робость позабавила бы Никиту в другой раз, но сейчас почему-то ранила. Никогда он не мог и представить, что в его доме его же другу будет неуютно. А вот поди ж ты…
        - Здрасте, - неприветливо откликнулась Лика и, не обращая больше внимания на гостя, заговорила:
        - Я записалась на курсы живописи, мне нужны деньги. Заплатить нужно до пятницы. У тебя есть?
        - Ну, не буду вам мешать, - Митя чуть ли не бегом кинулся к дверям.
        - Мить, да ты что? Останься, - попросил Никита, которому и правда совсем не хотелось, чтобы тот уходил.
        - Вам отдыхать надо, а тут я, - неловко извинялся Митя. - На даче увидимся! - он быстро пожал руку Никите, смущённо улыбнулся Лике и бегом скатился по лестнице, забыв про лифт.
        - На какой даче? - ворчливо поинтересовалась Лика.
        - На нашей. Я хотел тебе предложить съездить в выходные на дачу. Погоду хорошую обещают.
        - Зимой на дачу? Ты в своём уме? - в голосе жены Никите послышалось высокомерное пренебрежение.
        - А что тебя смущает? У нас есть печка. Да можно и без ночёвки. Просто приехать утром, погулять, снег с крыши хозблока счистить, на лыжах прокатиться. А вечером домой.
        - Нет уж, это без меня.
        - Хорошо, тогда я съезжу один. Ну, или отца позову. Ты не обидишься?
        - Да пожалуйста. Мне есть чем заняться. У меня соревнования скоро. И курсы живописи начинаются. Так ты денег мне дашь?
        - Ты же знаешь, где они лежат. Бери, конечно. С чего бы вдруг ты начала спрашивать и изображать полное бесправие? - Никита усмехнулся и наклонился к жене, чтобы поцеловать её.
        - Там нет уже, - Лика ускользнула от поцелуя в ванную.
        - Нет? - удивился Никита, который совсем недавно клал на книжную полку, где они хранили деньги, почти всю зарплату.
        - Нет.
        - Ну, ладно. У меня остались ещё. Я с тобой поделюсь.
        - Ну, и отлично! - оживилась Лика и закрыла перед носом мужа дверь в ванную.
        На дачу он приехал в субботу утром. Митя с родителями уже были там: из их трубы вился дымок. Никита поставил машину на повороте на их улицу, дальше проехать не получилось: снега навалило столько, что и невысокие заборы почти полностью спрятались под сугробами, а грейдер прошёл только по центральной дороге.
        Митя в дачной тишине услышал шум двигателя, выглянул с участка и, увидев Никиту, быстро пошёл к нему, ещё издали сняв варежку, чтобы пожать руку. Раньше бы и вовсе подлетел стремглав, а сейчас уже немного стеснялся, но всё равно так радовался, что скрыть не мог. Никита по-прежнему испытывал к нему нежность, словно тот ещё оставался трогательным мальчишкой, и не удержался, прижал Митю к себе:
        - Я соскучился, Дмитрий Ильич.
        - Я тоже, Никит. Ты один?
        - Да, папа что-то приболел, мама с ним осталась…
        - Какой ты молодец, что выбрался, - недослушал его Митя, - я уж и не надеялся.
        Они вместе пробирались по узкой тропке к участкам, и Никита с удивлением заметил, что у соседей расчищена дорожка.
        - Агаты нет, - заметил его взгляд Митя. - Только её бабушка с дедушкой. А я тоже обрадовался было…
        - Да я так, просто… - зачем-то начал оправдываться Никита.
        Митя коротко глянул на него - Никите его взгляд показался совсем взрослым и понимающим - и увёл разговор в сторону:
        - А хорошо здесь сейчас. Совсем не так, как летом.
        - И правда. Мы раньше тоже зимой не ездили. А потом как-то раз приехали, и теперь вот частенько теперь бываем. Красота ведь такая… И тишина…
        - А мы вот почти никогда. Здорово, что ты меня вытащил…
        За разговорами они прочистили принесёнными Митей лопатами дорожку от калитки до дома. Никита приставил к крыше хозблока лестницу и принялся сбрасывать снег: крыша была старая, слабая, могла и не выдержать такую тяжесть.
        На соседнем участке вдруг раздался звук открываемой двери, и на улицу вышла одна из бабушек Агаты. Она огляделась по сторонам и заметила Никиту.
        - Ой, Никитушка! Здравствуй, дорогой! Ты один?
        - Один, Анастасия Васильевна! Родители дома остались!
        - Тогда, как дела переделаешь, приходи к нам обедать!
        - Да ну что вы, спасибо, не нужно!
        - Даже и не отказывайся!
        Они ещё немного поперекрикивались так - она со своего крыльца, он с крыши - но тут вышел дедушка Агаты и авторитетно заключил:
        - Никита, приходи есть к нам. И друга своего бери.
        Митя, который топтался внизу, поддерживая лестницу, и думал, что его не видят, выглянул из-за парника и вежливо поздоровался.
        - Здравствуй, здравствуй, Митенька. И тебя ждём. Мы тут зимуем и соскучились по людям очень. У нас уха из рыбы местной и пироги. Приходите.
        - Спасибо, Анастасия Васильевна, Кирилл Макарович, придём, - сдался Никита, - вот только снег счистим и придём.
        - Ну, и ладно, - старики скрылись в доме.
        - Ты что? - возмутился Митя. - Нас же моя мама ждёт. Она там долму приготовила, с расчётом на тебя. Я листьев виноградных ещё летом насобирал, а она законсервировала и сейчас вот достала, узнав, что ты приедешь…
        - Ну, значит, нам с тобой придётся хорошенько поработать, нагулять аппетит, а потом подкрепиться в двух местах по очереди, чтобы никого не обидеть. Держи лопату, Дмитрий Ильич, пойдём ваш парник чистить. Я с крыши увидел, что твой отец только собрался этим заниматься…
        Наработались они так, что рук и ног не чувствовали, но зато ели за четверых, не обидев ни одну из хозяек. И Митина мама, и бабушка Агаты расспрашивали Никиту о семейной жизни. А он поймал себя на том, что не знает, о чём рассказывать. Да и за голосом всё время приходилось следить, чтобы внимательные соседки не услышали того, в чём он никому, даже себе, не хотел признаваться: глухого разочарования, которое он всё чаще испытывал. Соседки вроде бы ничего не заметили, и Никита хотел было уже похвалить себя за умение притворяться. Но у машины, когда он собирался уезжать, Митя вдруг, смущаясь и опустив свои невероятно длинные ресницы, спросил:
        - Никит, а хорошо это, быть женатым? - и испытующе посмотрел на него. Никита от неожиданности растерялся и ответил так, как никогда не отвечал своему младшему другу:
        - Рановато тебе ещё об этом думать, Дмитрий Ильич.
        Митя вскинул на него строгие глаза, в неуютный этот пасмурный вечер казавшиеся не серо-голубыми, а чёрными, и то ли спросил, то ли не согласился:
        - Разве рано? - потом помолчал недолго и добавил. - Мне кажется, об этом нужно заранее думать, чтобы не жалеть потом.
        Никита ничего не ответил, протянул ему руку и, садясь в машину, сказал:
        - Я не знаю, Мить. Женился как-то… не подумав… А ты думай. Может, и будешь счастливее меня.
        Домой Никита ехал, ощущая себя так, словно в целом мире он один, и только где-то далеко позади остался мальчишка, который понимает его лучше, чем он сам.
        Домой Никита приехал поздно, но Лики всё ещё не было, и только очумевший от одиночества Хоббит встречал его в дверях. Просто дежавю, вошедшее в систему.
        - Прости, друг, надо было тебя с собой взять, - потрепал он Хоббита, - да боялся, что ты замёрзнешь в сугробах.
        Хоббит радостно подпихивал круглую голову под руку и словно всем своим видом показывал, что не обиделся.
        - Спасибо, Хоб, - прижал его к себе Никита, - ты человек. Собака, конечно, но человек. Пошли гулять. А то засиделся ты, бедолага.
        Пока Хоббит бегал среди деревьев, Никита бесцельно бродил по пустому двору. Потом они пешком поднялись на седьмой этаж и снова вошли в пустую квартиру. Лики по-прежнему не было.
        Всю дорогу с дачи он думал о том, во что превратилась его жизнь, и всё никак не мог понять, как так получилось, что они с Ликой живут едва ли не как соседи по коммуналке. Ещё, как назло, по радио группа «Дюна» жизнерадостно пела про коммунальную квартиру. Очень в тему. Раньше он эту весёлую добрую песню любил, а теперь почти ненавидел, хотя она, конечно, ни в чём не была виновата.
        И вот опять становящаяся всё привычнее пустота и в новой квартире, и в душе. Только он понадеется на то, что всё налаживается, вот как после переезда, и снова они живут, словно чужие люди. И даже ночами Лика всё чаще стала перебираться спать в большую комнату, а на удивление Никиты отвечала, что так удобнее и ему, и ей.
        - У нас ведь разные режимы. Ты вынужденный жаворонок, а я счастливая сова. А так ни ты мне, ни я тебе не мешаем.
        Это было правдой. Лика в институт ходила исключительно по прихоти, но каким-то чудом пока ещё умудрялась не вылететь. Никита её не контролировал, считая, что Лика имеет право на поиски себя, а прокормить их двоих он как-нибудь сумеет. Сам он по-настоящему увлёкся работой и на заводе частенько пропадал до глубокого вечера, поэтому и к увлечениям жены относился с пониманием. Но в этот зимний вечер в пустой квартире, тишину которой нарушали лишь цоканье когтей Хоббита по дешёвому линолеуму и глухое бормотание соседского телевизора, Никите стало очень тоскливо. Как бы он хотел, чтобы жена сейчас была здесь, рядом, чтобы он рассказал ей, как съездил на дачу и о чём говорил с Митей…
        Думая об этом, Никита разогрел борщ, который наварила и принесла накануне его мама. И наливая его в тарелку, он осознал, что, думая о жене, он имеет в виду какую-то абстрактную, но родную и близкую женщину, а не конкретную, но ставшую такой далёкой и чужой Лику.
        Никита отложил половник и невесело сказал Хоббиту:
        - Приплыли, старина.
        Хоббит сидел и смотрел на Никиту влажными обожающими глазами и, казалось, преданно улыбался во всю забавную складчатую морду: он привязался к новому хозяину, который его любил, подолгу гулял с ним и никогда не забывал покормить. Вот и сейчас достал из холодильника большую кастрюлю со специально сваренным для него супом и стал наливать еду в тарелку.
        - Давай, что ли, ты мне компанию составишь? А я тебе.
        Бульдог шумно сглотнул и выказал всяческую поддержку идее хозяина: шустро поднялся с пола, принялся вилять толстым коротеньким хвостиком, увлекающим за собой добрую половину его крепкого туловища, и закружился на месте. Никита невесело улыбнулся:
        - Ешь, Хоббит, ешь. И я буду. Что нам ещё с тобой остаётся?
        Лика пришла, когда Никита с Хоббитом уже давно спали. Никита сквозь сон услышал, как хлопнула дверь, раздалось негромкой копошение в прихожей и поднял со своего матрасика, который лежал в углу спальни, голову пёс. Встречать хозяйку Хоббит не стал. И Никите показалось, что он лишь грустно вздохнул и повернулся на другой бок. Сам Никита больше всего хотел последовать его примеру, но всё же поднялся и вышел в прихожую. Лики там уже не было. Она что-то негромко напевала в ванной. Хорошее настроение? Надо же. Ну, и то слава Богу, что жива, здорова и, кажется, вполне счастлива.
        На следующее утро Никита проснулся рано, хотя вообще-то в выходные любил поваляться подольше. Позавтракав и прихватив с собой Хоббита, который с надеждой следил за каждым его шагом, несколько бутербродов и большой термос с крепким чаем, он отправился в гараж.
        Их гаражи всегда очень нравились маленькому Никите. Они длинной вереницей тянулись вдоль Горьковской железной дороги, вплотную примыкали к забору их завода и строились когда-то именно для заводчан. А потому атмосфера там царила замечательная. Вечерами и выходные туда ходили целыми семьями. Мужчины копались в любимых машинах, их жёны возились в подвалах, расставляя банки заготовок, которые хранили в подвалах, а дети весёлой гурьбой бегали от гаража к гаражу, выглядывая, где что происходит и пристраиваясь туда, где было интереснее.
        Сам Никита в этих гаражах, можно сказать, вырос. И очень гордился, когда отец стал доверять ему после дачи отгонять машину самому. Тогда Никита высаживал родителей у дома, помогал им затащить на четвёртый этаж сумки, а сам, не веря собственному счастью, мчался вниз, к их вишнёвой «копейке». И, хотя лет ему было всего семнадцать, но в их городке гаишники появлялись так редко, что отец не опасался проверки и спокойно отпускал сына одного. Тем более, что движение тогда было спокойное, а водил Никита, благодаря своему инструктору, научившему его на УПК управлять грузовиком, получше многих взрослых.
        Теперь повзрослевший Никита с улыбкой вспоминал, как впервые пригнал машину в гаражи, и коллеги отца и матери встречали его улыбками и жали как взрослому руку. Он тогда был так счастлив… И, казалось, так будет всегда.
        - Привет, Никит, - обрадовано выглянул из смотровой ямы своего гаража сосед Вася Корытин, когда Никита зашёл к нему поздороваться. - Я скоро с делами закончу. Приходи ко мне чай пить. Покрепче не предлагаю, помню, что ты не любитель.
        - Спасибо, зайду, - улыбнулся Никита, - только я не один.
        - И отлично! - Вася любил компанию. - Заходите вместе с Ликой. Кстати, ты чего жену на улице морозишь? Заводи сюда, всё ж теплее…
        - Нет, я с Хоббитом, - постарался скрыть смущение Никита.
        Бульдог, услышав своё имя, втиснулся крупной головой между косяком и ногами Никиты и с интересом заглянул в смотровую яму, мазнув широким языком по лысине Васи.
        - Это, как я понимаю, Хоббит и есть? - засмеялся тот, вытирая влажные следы проявления собачьего дружелюбия не слишком чистой ветошью.
        - Он самый, - хмыкнул Никита.
        - Тогда заходите вместе с Хоббитом.
        - Спасибо, зайдём. Когда?
        - Я тебе крикну. Или ты чем шумным будешь заниматься?
        - Да нет, я так, в шкафах разобраться.
        - А-а-а… Не холодно ли? Для шкафов-то? Я понимаю, когда полетело что в машине, как у меня. А шкафы-то можно и на более тёплое время перенести… - в глазах Васи Никите почудилось понимание, и тот явно сочувственно закончил: - С другой стороны, раз захотелось шкафами заняться, то почему нет?
        - Вот и я так решил, - улыбнулся ему Никита, помог выбраться на улицу застрявшему Хоббиту и плотно прикрыл дверь, чтобы в гараж не врывался холодный ветер.
        Василий пришёл к нему примерно через час. Хоббит уже давно спал на переднем сиденье машины, заботливо прикрытый телогрейкой, а сам Никита и правда сортировал инструменты и крепёж, которых у его хозяйственного отца и у него самого имелось великое множество и до которых раньше всё не доходили руки ни у того, ни у другого.
        Под мышкой Василий держал красный китайский термос в крупные аляпистые цветы, а в руках - трёхлитровую банку, наполовину заполненную жареной картошкой.
        - Вот, Ленка моя с утра собрала, а я в бушлат укутал, она и не остыла. Давай, присоединяйся. Там, - он махнул головой в сторону небольшого рюкзачка, висевшего у него на плече, у меня ещё пироги… У тебя чаю нет? А то у меня на самом дне болтается. Выпил уже всё, не знал, что ты придёшь.
        - Есть, - порадовал его Никита, - полный термос. Так что хватит.
        - Ну, и отлично.
        Они поплотнее закрыли дверь в гараж и задёрнули широкую штору из какого-то нетканого утеплителя, который отец Никиты повесил на старый электрический шнур, натянутый параллельно воротам. Штора эта не давала холодному воздуху, лезшему в морозы во все щели, попадать внутрь и даже создавала какое-то подобие уюта. В последнее время Никита стал ценить это ощущение.
        - Ну, а теперь рассказывай, что случилось? - спросил Василий.
        Картошка была вкусной, чай горячим, а пироги Васиной рукодельной жены пышными и такими ароматными, что Никита неожиданно почувствовал себя немного лучше и честно ответил:
        - Семейная жизнь не ладится.
        - Даже так?
        Никита только вздохнул.
        - Ну, тогда послушай меня. Я тебя постарше, и намного. И дам тебе один совет. Только ты не сердись и не обижайся, я от души. Потому как тебя с детства знаю, всегда считал отличным парнем и не хочу, чтобы ты себе ещё проблемы нажил…
        - Говори, Вась, какие обиды…
        - Если дела совсем плохие станут, ужом крутись, но первым на развод не подавай. Я твою Лику знаю. Помяни моё слово: подашь на развод сам, такого врага себе наживёшь, что только держись. Лучше потерпи немного. Думаю, ей и самой скоро надоест. Моя Ленка с Ликой твоей недавно на автобусе ехала. А они ж из одного двора, знакомы сто лет. Ну, и разговорились. Ленка моя долго челюсть подбирала после этого. Говорит, запросы у Лики такие, что ты и за сто лет столько не заработаешь, если, конечно, во все тяжкие не пустишься. А ты, насколько я тебя знаю, не пустишься. В общем, терпи. И скоро эта чудо-птичка - не сказать бы грубее - упорхнёт от тебя. А ты вздохнёшь свободно.
        - Да не хотел я никогда этой свободы, - Никита махнул рукой и отвернулся. Его взгляд упёрся в отштукатуренную стену гаража, на которой ещё до свадьбы Лика, как-то пришедшая за ним, написала чёрной краской: ЛИКА, ХОББИТ, НИКИТА. Именно в таком порядке. Ему бы тогда ещё задуматься, кто он в её жизни.
        - Ну, не хочешь - и не надо, - покладисто согласился Василий, сочувственно проследив за его взглядом. - Я и сам человек семейный. Мне вот, кроме моей Ленки, и не нужен никто. И без неё жизнь не в кайф. Она тут на каникулы с пацанами нашими к бабушке уехала. Так я первый день отдыхал, второй ещё туда-сюда, а на третий день взвыл, взял отгулы и к ним поехал. Но никто и не говорит, что ты один должен оставаться. Вот подожди. Уйдёт твоя цаца в свободное плавание, а ты только не хандри и по сторонам гляди. Может, счастье твоё совсем рядом, в соседнем дворе или на заводе нашем. А ты всё не туда смотришь…
        - Ладно, - встал Никита, - спасибо тебе, Вась. Вот правда. Думаю, всё правильно ты сказал. Я это как-нибудь переживу. Дождусь, пока Лика дозреет, чтобы уйти. А там, может, всё и наладится.
        - Вот! Молодца! А я что говорю? Кстати, забыл тебе рассказать: к нам тут в цех начальник твой заходил, интересовался, как нам с тобой работается. Не только я, но и все сказали, что ты отличный инженер. Думается мне, пойдёшь ты скоро на повышение…
        - Поживём - увидим, - лишь отмахнулся Никита. - Чего раньше времени обсуждать?
        Глава 13. Открытия.
        Как и в их летнем лагере, в школе отношения среди старшеклассников были очень тёплыми и немного чересчур, на взгляд Агаты, свободными. У них было принято обниматься и целоваться при встрече, на переменах сидеть в обнимку на полу и вообще относиться друг к другу с большой нежностью. А ещё в своих одноклассниках Агата по-прежнему видела склонность к театральности, от чего страсти в старшей школе кипели нешуточные. То и дело кто-то начинал встречаться, ничуть не скрывая, а то и вовсе всячески демонстрируя возникшую приязнь. Но не менее часто и расставались. Со слезами, гипертрофированными страданиями и жаркими, но, как правило, недолгими перемириями, сотрясающими школу.
        Молодые их учителя, кстати, от своих подопечных не отставали. Холостой директор Роман Олегович, долгое время встречавшийся, как небезосновательно заподозрили наблюдательные ученики с учительницей МХК яркой Ксенией Владимировной, неожиданно для всех женился на спокойной и гораздо менее симпатичной, на взгляд учеников, преподавательнице музыки. После этого один из школьных историков, явно влюблённый в неё, долгое время ходил с несчастным видом.
        Агата за всем этим наблюдала с интересом, но и только. Зато одноклассники с удовольствием делились с ней подробностями своих многочисленных романов. Правда, Агата подозревала, что большинство из них было выдумано, чтобы не отставать от других. Ну, или во всяком случае сильно приукрашено и преувеличено.
        И вдруг стараниями Димы эта сторона жизни приблизилась к Агате, которая ничего для возникновения романтических отношений не предпринимала и даже удивилась таким изменениям в её жизни.
        Следующий «Стартин» прошёл ещё веселее. Всю неделю их команда репетировала выступление, поэтому они снова уже в самом начале отбора оказались на одной из сцен. И Агата постоянно ловила на себе взгляды синеглазого Димы, то танцующего внизу, около их сцены, то перемещавшегося вместе со своей командой на сцену напротив.
        Нюра, которая от успехов команды и бурно развивавшегося романа с другом Димы, была ещё живее и жизнерадостнее, чем обычно, то и дело в танце шептала Агате:
        - Что я говорила? Влюбился! Посмотри, глаз от тебя не отводит!
        Сама Агата не знала, как к этому относиться. Такое неприкрытое любование ей было приятно и будоражило, но чувства к Никите никуда не делись, и ей казалось непорядочным по отношению к Диме поощрять или хотя бы молчаливо принимать его ухаживания.
        А он именно ухаживал: в перерывах приносил разгорячённой Агате воду в пластиковом стаканчике, в забитом фойе помог найти спокойный уголок и галантно подавал то зелёно-фиолетовый пуховик, то пакет с сапогами. Агата от такого внимания терялась, но потом решила, что будет стараться вести себя непринуждённо и по-дружески, но не более.
        Следовать задуманному плану было нетрудно. Дима оказался прекрасным собеседником и начитанным человеком, и они ещё во время телефонных разговоров быстро нашли общие темы.
        В вагоне метро, снова забитом стартиновцами так, что и пошевелиться было трудно, они с Димой перешли на обсуждение живописи. А потом Агата вспомнила:
        - А ты слышал, что в Манеж привезли выставку Фаберже?
        - Да? - удивился Дима. - Не слышал. А ты откуда знаешь?
        - В «Московской правде» прочла.
        - Ты, конечно, не такая, как все. Я вообще впервые вижу пятнадцатилетнюю девушку, которая читает газеты.
        - Ну, я всё больше про историю и культуру ищу статьи. Политику не люблю.
        - И всё равно…
        Дима был на голову выше Агаты и сейчас нависал над ней, глядя так внимательно и восхищённо, что ей было неловко под его жарким взглядом, и она попыталась не слишком изящно перевести разговор:
        - Представляешь, как здорово: Фаберже в Манеже! Вот бы сходить.
        - Да, было бы неплохо, - согласился Дима и немного отодвинулся от неё, словно почувствовав скованность Агаты.
        - Дим! - крикнули ему через головы. - Наша станция! Или ты дальше едешь?
        - Можно я тебя провожу? - Дима вопросительно глянул на Агату, но она решительно покачала головой:
        - Ты что! До нас ещё ехать и ехать! А уже так поздно! Ты потом домой не доберёшься! - и, заметив его колебания, ладонями подтолкнула к выходу: - Иди скорее!
        Поезд остановился. Толпа выходивших на этой пересадочной станции дрогнула и тяжёлым селем потекла к распахнувшимся дверям, увлекая и Диму. Агата улыбнулась и махнула рукой.
        - Что? Сразила ты его? - в вагоне стало немного свободнее, и к Агате протиснулся Санька Оноприенко.
        - Сань, да ну тебя. Как скажешь, - легко отмахнулась Агата и тут же забыла о Диме: в глазах одноклассника ей почудилась грусть. - Ты что такой невесёлый? Случилось что?
        - Нет, всё в порядке, - залихватски улыбнулся Саня. Но Агата ему не поверила и до самого дома то и дело встревожено поглядывала на него. Тот смеялся и шутил, явно делая вид, что всё у него хорошо. Но глаза были по-прежнему тоскливыми.
        Когда они вышли из метро, Агата дёрнула за рукав Фиму Покусаева и оттащила его чуть в сторону от остальных.
        - Фим, слушай, а что с Санькой происходит? У него глаза такие…
        - Какие? - беспечно отозвался Фима, но Агата почувствовала, как напряглась его рука под её ладонью. Почувствовала и сразу поняла: не ответит ей приятель, а если и ответит, то соврёт.
        - Тоскливые, Фим. Неужели ты не видишь? Ты же его друг… - все же сделала она попытку добиться правды.
        - Да всё в порядке, Агатик, тебе показалось.
        Агата вздохнула, отцепилась от Фимы и ускорила шаг, чтобы догнать стремительного длинноногого Саньку. Просунув руку ему под локоть, она весело защебетала о всякой ерунде. Санька, сначала напряжённый, вскоре расслабился, стал поглядывать на неё всё веселее и, наконец, стал самим собой, немного циничным и саркастичным, но весёлым и понятным, без пугающей тоски в тёмных глазах.
        Уже в постели она вспомнила взгляд Сани и странное поведение Фимы и вдруг поняла: такой взгляд она уже видела, и неоднократно. У себя самой. Если вдруг смотрелась в зеркало, после того, как бабушки при ней обсуждали, какой прекрасный парень Никита, и как повезёт той девушке, на которой он женится. Неужели у вечно не унывающего балагура Саньки тоже несчастная любовь? Вот ведь возраст какой у них. Сплошные страсти и разочарования…
        Во вторник был последний день зимних каникул. Агата собиралась пойти гулять с собакой, когда раздался телефонный звонок.
        - Это тебя! - крикнула младшая сестра Кира, которая очень любила разговаривать по телефону и всегда первой неслась к аппарату.
        - Иду!
        - Агатик! - без приветствия выдохнула в трубку Нюра. - Агатик! Что у вас с Димой произошло?!
        - У нас с Димой? - не поняла Агата. - Ничего. Как расстались позавчера, так и не виделись больше. И не слышались тоже. Он не звонил, а я даже его номера не знаю. Ах, да! - вспомнила она. - Меня же вчера вообще дома не было. Я ездила к бабушке… А что случилось?
        - Да я понять не могу, - в голосе Нюры слышалось безмерное удивление. - Позвонил он мне пять минут назад и начал рассказывать, какая ты у нас плохая, какая подлая и обманщица.
        - Я? Я обманщица? - Агата изумилась так, что даже не могла найти слов.
        - Вот и я обалдела! - поддержала её Нюра. - И, главное, когда и в чём ты его могла обмануть? Вы же виделись полтора раза!
        - А что он ещё, кроме этого, сказал?
        - Чтобы ты ему больше не звонила и его не искала.
        - Весело. Особенно, если учесть, что я сама ему ни разу не звонила и уж тем более встреч не искала…
        - Слушай, ты не расстраивайся! - зачастила Нюра. - Я сейчас попробую позвонить ребятам из их команды и узнать, что хоть произошло. Раз ты не в курсе.
        - Нюрик, я не расстраиваюсь. Я просто абсолютно не понимаю, что случилось. В общем, не надо никому звонить. Не хочет человек общаться - не надо…
        - Агатик, он ведь не просто растворился во времени и пространстве! Он ведь гадостей про тебя наговорил! Я так этого не оставлю! Что это такое вообще!
        - Нюр, перестань. Я тебя прошу…
        - Не перестану! Всё! До связи! - крикнула в трубку Нюра и отключилась.
        Агата медленно встала. Сердце колотилось часто-часто, и было очень противно. Что случилось, она понять не могла. Впервые она услышала о себе такой отзыв от малознакомого человека…
        Нюра позвонила через полчаса. Всё это время Агата перебирала в памяти те несколько разговоров по телефону и при встрече, которые были у них с Димой. Не то чтобы она переживала из-за разрыва. Ведь и отношений у них, по большому счёту, никаких не было. Ни дружбы, ни влюблённости. Ну, во всяком случае, с её стороны. И вдруг такое… Но ничего, что прояснило бы странный звонок Димы Нюре, она не вспомнила и постаралась отвлечься, занявшись делами. А тут снова подруга.
        - Короче, Агат, - выпалила та, - бежать от этого Димы надо, ломая ноги. Он натуральный псих! Я потрясла всех, кого нашла. И просто в шоке.
        - Да что случилось-то? Объясни толком..
        - А случилось вот что. Помнишь, вы с ним позавчера обсуждали выставку Фаберже?.. Я рядом стояла и всё слышала…
        - Помню. И что?
        - А то, что он почему-то решил, что вы договорились встретиться на этой выставке вчера, то есть в понедельник…
        - Мы договорились?.. Нет, конечно, не было такого…
        - Да знаю я, говорю же, слышала собственными ушами. Но он почему-то так решил. И вчера с утра пораньше отправился туда ждать тебя. Простоял весь день, страшно замёрз и решил, что ты подлая обманщица.
        - Весело, - оторопела Агата. - Но это же бред какой-то!
        - И я то же самое говорю! Бред натуральный! Как хорошо, что он так сразу свою уехавшую крышу продемонстрировал. А то представляешь, что было бы, если б ты увлеклась им, а потом - та-дам! Здравствуйте, я ваша тётя!
        - Мне и сейчас как-то не очень весело.
        - А тогда было бы совсем не весело… - Нюра сделала паузу и тихо спросила: - Он тебе нравился, да?
        - Нет, Нюрик, - честно ответила Агата, - то есть нравился, конечно, но не в том смысле…
        - Да ладно? Такой красавец и не нравился? Ну и чутьё у тебя! Как знала…
        - Да ничего я не знала и никакого чутья…
        - А!.. Я, кажется, поняла! Сердце красавицы несвободно, как пишут в романах. Ну-ка, колись, Агат. Кто он? И где он?
        - Нюр, не сейчас, я тебя прошу!
        - Ну, ладно, ладно, - легко согласилась Нюра. - Но пообещай, что как-нибудь расскажешь, а я тебе взамен про свою любовь расскажу.
        - А разве ты не… - Агата замялась, не зная, как закончить вопрос.
        - Не влюблена ли я в одного юношу из команды твоего Димы?
        - Он не мой.
        - Да не твой, не твой. И да, влюблена, немного. Но люблю я совсем другого человека. Он мой сосед и зовут его Никита…
        - Что? - ахнула, не сдеравшись, Агата. - И ты тоже?
        - Ага. - Сразу всё поняла сообразительная Нюра. - Значит, и ты тоже влюблена в своего соседа, которого зовут Никита. Как много у нас с тобой общего. Бывают же такие совпадения…
        - Да уж, бывают, - эхом откликнулась Агата.
        - Тогда ты просто обязана мне обо всём рассказать.
        - Расскажу. Но попозже…
        - Да конечно, когда захочешь. А я тебе про своего Никиту расскажу. А про Диму этого забудь. Парень с такими странностями, что его нужно за километр обходить. Считай, что приобрела новый опыт и избавилась от небольшой толики восторженности.
        В их прогрессивной школе вместо учебно-производственного комбината, где занимались тогда школьники, изучая разные не слишком престижные специальности, ввели спецпредметы. Они учились играть на гитаре, танцевать, осваивали основы театрального дела и изучали мировые религии. Всё это Агате нравилось, хотя танцевала она так, что их преподаватель один раз посмотрев, велел больше не приходить.
        - Мне тебя нечему учить.
        - Можно я буду всё же заниматься? - спросила Агата, которой не хотелось отделяться от одноклассников. - Я так люблю танцевать.
        - Ну, только если в качестве моего помощника.
        Был у них и ещё один предмет, который её одноклассники воспринимали с большим энтузиазмом, а сама Агата с некоторой опаской: с третьей четверти в пятницу первым уроком в их расписании значилась сексология. Школьный психолог, обаятельная молодая женщина, мать трёхлетнего мальчишки, всем им очень понравилась, а уж название спецпредмета и вовсе заинтриговало, хотя и несколько смутило. Но вопреки надеждам одних и опасениям других поначалу на уроках они больше говорили о психологии. Агату это радовало: она всерьёз подумывала о том, не поступить ли ей на психфак МГУ.
        Однако радость её оказалась преждевременной. Вскоре они стали обсуждать такие темы, которые заставляли девчонок краснеть, а ребят делать вид, что уж они-то точно ничего нового для себя не услышали. Но Агата подмечала, как полыхают в просветах длинных тёмных кудрей уши Сани Оноприенко и с каким трудом удерживает выражение искушённости на своём лице Фима Покусаев. Явно чувствовали себя не в своей тарелке и остальные.
        Постепенно первое смущение прошло, и все они - и ученики, и молодая учительница - стали чувствовать себя на уроках сексологии гораздо увереннее. Но Агата не знала, хорошо это или всё же плохо. Почему-то ей казалось, что такие темы не стоить обсуждать в классе. Правда, она замечала, что почти все её одноклассники думают по-другому. Им нравилось чувствовать себя взрослыми и очень современными. Тем более, что ни у кого из их друзей и знакомых в школе не было сексологии, и так здорово было эпатировать окружающих и хвастаться крутостью школы, в которой они учились.
        Агату по-прежнему удивляло и немного тревожило такое демонстративно беспечное отношение к жизни, распространённое у них в школе. Она не разделяла его, но иногда попадала под влияние обаятельного легкомыслия своих одноклассников и задумывалась: «А вдруг так и надо?»
        Вот и сейчас, встретившись с Нюрой на остановке автобусе, где они традиционно встречались, чтобы ехать на очередной «Стартин», Агата смотрела на подругу с сомнением. А та наставляла её:
        - Агатик, ну что ты нервничаешь? - искренне удивлялась Нюра. - Мало ли кто что сказал! Ну да, неприятно, странно, непонятно. Но ведь не смертельно. А детей нам с ними не крестить. Перестанем ездить на «Стартин» - и Дима со товарищи исчезнут из нашей жизни навсегда…
        - Ну как же? А твоё увлечение? Вы же будете встречаться…
        - Я же тебе уже объяснила, что это увлечение, как ты абсолютно правильно выразилась, и не более того, - всплеснула руками Нюра. - Так, немного развеяться, чтобы не зачахнуть от несчастной любви.
        Агата посмотрела на неё с сомнением.
        - Агатик, не все относятся к жизни так серьёзно, как ты. Понимаешь?
        - Понимаю.
        - Тогда постарайся брать с нас пример. Иначе тебе будет очень сложно жить.
        - А так проще? - Агате почему-то впервые было неприятно слушать Нюру.
        - Представь себе.
        Подошёл стылый «Икарус» вымороженный настолько, что в салоне от дыхания набившихся пассажиров витали облака пара. Агата встала в конце, у заднего окна, сняла варежку и стала рукой протаивать цепочку крошечных следочков, похожих на детские.
        - Агат, ты такой ребёнок у нас, - негромко шепнул ей в висок Саня Оноприенко, - кто что делает, а ты следы протаиваешь и на стекле рисуешь.
        Агате в его голосе почудилась насмешка, и она хотела было обидеться, но потом передумала. Санька был резкий и язвительный, с ним приходилось нелегко, и многие его побаивались. Но среди всех одноклассников он явно выделял Фиму Покусаева и Агату, им доверял и с ними охотно общался. И Агату трогала эта его неумелая дружба и тщательно скрываемая привязанность. Поэтому она улыбнулась и пожала плечами:
        - Наверное, ты прав, Сань.
        - Агат, я его изувечу сегодня. - Саня сказал это так просто и спокойно, что Агата даже не сразу поняла, о чём это он, а когда поняла, схватила друга за руку и, глядя ему в глаза, строго предупредила:
        - Только попробуй.
        - Агат, таких вот болтунов, которые лепят не пойми что, обязательно нужно лечить. Чтобы неповадно было.
        - Сань, на них просто не нужно обращать внимание. Много чести.
        - Ты скажи ещё, что тебе не было обидно, - Саня посмотрел на неё недовольно.
        - Было. - Честно ответила Агата. - И очень. Пару минут. А потом я подумала, что он просто несчастный человек, этот Дима. Вот если бы ты ждал меня или я тебя, и мы не дождались, то решили бы: случилось что-то. Правда? Стали бы волноваться, искать. А потом радовались бы, что всё в порядке. Ну, может, посердились бы чуть-чуть и даже поворчали. Но и только.
        - По твоей теории мы так отреагировали бы потому, что счастливые?
        - По моей - да. - Твёрдо ответила она. - Конечно, счастливые. Мы умеем дружить и ничего не требовать взамен. А разве это не счастье?
        - Слушай, а ведь я был не прав. Возможно, ты ещё ребёнок. Но такой мудрый и глубокий ребёнок, что некоторым взрослым до тебя расти и расти, - изумлённо глядел на неё Саня.
        - О чём базарите, ребят? - обхватив руками за шеи, повис на них Фима Покусаев. - О жизни, о любви?
        - О жизни, - улыбнулась ему Агата. Она ценила шебутного, обожающего демонстративность и эпатаж, но такого надёжного Фиму.
        - В нашем возрасте другие всё больше о любви. А вы всё о жизни, да о жизни, - неодобрительно фыркнул тот. - Скучно с вами.
        - Ну, иди тогда к тем, с кем весело, - резко, почти грубо буркнул Саня. Агата кинула на него быстрый удивлённый взгляд. А Фима неожиданно легко и беззлобно согласился:
        - И правда, пойду-ка я. Не сердись, Сань.
        За разговорами с Саней Агата забыла о своих переживаниях, но у дверей концертного зала, в котором проходил "Стартин", она нос к носу столкнулась с Димой. Тот на её ровное приветствие высокомерно кивнул и прошёл мимо. Агату снова обожгла обида. Ведь не за что же, из-за пустяка!
        - Всё-таки я ему врежу, - прошипел из-за её плеча Саня.
        - Мы же договорились, - попыталась урезонить его Агата.
        - Ему обязательно нужен врач. И пусть лучше им буду я. Потому что я его ради тебя пожалею и не сильно побью. А вот за других, кого этот фрукт тоже обидит, не отвечаю. Если он будет продолжать в том же духе, то ох и огребёт. И не один раз…
        - Сань, давай переодеваться, скоро начало, - постаралась отвлечь его Агата. Нюра, которая слышала их разговор, тоже подошла и потянула Саню в зал:
        - Пошли скорее, а то столпотворение сейчас начнётся, и будем в углу топтаться.
        Весь вечер Агата то и дело искала взглядом Саню, опасаясь, что он всё же не удержится и осуществит задуманное. И она угадала. Когда всё закончилось и стартиновцы повалили к дверям, Саня куда-то пропал. Рассерженная Нюра всплеснула руками и побежала на поиски, прихватив с собой Фиму. Саня же появился совсем с другой стороны, из служебного коридора и спросил:
        - Ну что? Уходим?
        - Уходим, - кивнула Агата, - а ты где был?
        - В уборную ходил, - пожал плечами не стеснительный Саня. Но Агата, заметила, что он прячет руки.
        Агата извернулась и схватила Саню за кисть, костяшки того, хотя и не были разбиты, но покраснели и припухли.
        - Сань, ну как ты мог?
        - Агат, это мужская тема. Ты вообще не должна в это вмешиваться.
        - Где он?
        - Тебе не всё равно?
        - Нет, я не хочу, чтобы у тебя были проблемы, пойду поговорю с ним…
        - Да вон он, - Саня равнодушно махнул головой в сторону гардероба. Там надевал куртку Дима, скула у него была разбита. Агата дёрнулась было в его сторону, но подскочившая вездесущая Нюра удержала её:
        - И незачем к нему ходить. Получил по заслугам. Пусть только попробует кому пожаловаться!
        Агата из-за неё посмотрела на Диму. Тот мазнул по ней равнодушным взглядом и вышел на улицу.
        - Ну, вот и всё! Туда ему и дорога! - обрадовалась Нюра. - А ты, Сань, молодец. Правильно сделал.
        Они молча направились к выходу. На остановке Агата украдкой оглядывалась. Она боялась, что друзья Димы решат вмешаться и пристанут к Сане. Но они спокойно дождались автобуса и увидели только, как враждебная теперь команда осталась на улице. Агата выдохнула.
        - Нюр, а как же ты?
        - А что я? Мы поговорили, выяснили, что у нас разные взгляды на ситуацию и без ссоры без спору расстались.
        - Из-за меня… - убито проговорила Агата.
        - Из-за разных взглядов на жизнь, - не согласилась Нюра. - Считай, что вся эта ситуация послужила лакмусовой бумажкой.
        - Ага, - встрял неделикатный Фима, - и мы сейчас этой бумажкой подотрёмся, выкинем её и забудем.
        - Фимка! - рассердилась Агата. - Перестань!
        - Да ладно, перестану, - пожал тот плечами. - Но правда-то от этого не перестанет быть правдой.
        - Как глубокомысленно! - шутливо похвалила его Нюра.
        - Пожалуй, я про это песню напишу, - пообещал Фима, который с недавних пор сочинял стихи и пробовал их петь под гитару.
        - Да, Агатик, ты у нас, конечно, натуральная прекрасная дама, - засмеялась Нюра. - Поединки в твою честь уже устраивают, стихи слагают, скоро баллады начнут петь…
        - Вот уж не мечтала я о таком, - вздохнула Агата.
        - А о чём ты мечтаешь? - негромко поинтересовался Саня.
        - Да так, ни о чём конкретном, - быстро откликнулась она, надеясь, что никто не услышит в дрогнувшем голосе фальшь.
        Нюра перехватила её взгляд и покачала головой.
        Глава 14. Весна.
        - Ты меня не жди, - вспомнила уже на пороге Лика. - Буду поздно.
        Никите хотелось спросить, с чего вдруг его жена решила предупредить о своих планах, хотя обычно не утруждала себя, но не стал: это было бы мелочно. Он просто кивнул. Видимо, его спокойствие задело Лику, она вернулась от лифта и пояснила:
        - Я хожу к одному специалисту по компьютерам, мне это нужно для универа…
        Её институт недавно переименовали в университет, и она страшно этим гордилась, вот и сейчас вспомнила. Никита, который поступал в хороший институт, учился в университете, а закончил и вовсе академию, только улыбнулся и пожал плечами: нужно, значит, нужно. Подъехал лифт и с грохотом распахнул двери. Лика хотела было шагнуть внутрь, но снова обернулась и добавила:
        - Заниматься приходится интенсивно, поэтому я так и задерживаюсь.
        - Тебя встретить? - из вежливости спросил Никита. И Лика, похоже, услышала, что вопрос был задан именно из вежливости и только.
        - Да нет, не надо, - отозвалась она, внимательно всмотрелась в него и впорхнула, наконец, в кабину лифта.
        - Ты ключи взяла?
        - Взяла, да если бы и забыла, ты же дома будешь уже.
        - Я приеду поздно, - зачем-то сказал он, хотя редко возвращался с завода после десяти.
        - А как же Хоббит? - в голосе Лики послышались удивление и раздражение.
        - Ему придётся потерпеть. Я погуляю с ним в обед. А потом уж когда вернусь.
        Было заметно, что Лику раздирает любопытство. И она не выдержала:
        - Ты куда-то идёшь?
        - Да, - коротко ответил Никита, не зная, что скажет дальше, если Лика вздумает продолжить расспросы. Но тут в квартире зазвонил телефон, который ему, как ценному сотруднику, по выражению зама генерального, установили в первую же неделю после новоселья. Никита помахал Лике рукой и закрыл дверь. Последнее, что он увидел, было её озадаченное личико.
        Звонила мама. С ней Никита говорил привычно весело и легко, словно всё у него было хорошо. Мама, конечно, что-то чувствовала, старалась аккуратно задавать наводящие вопросы. Но он уже давно вышел из возраста, когда попадался на них. Родителей ему было жалко. Да и неловко перед ними тоже было. Всё же не прислушался к деликатным подсказкам, а теперь вот плоды пожинает. Ведь и подумать не мог, что молодая жена станет приходить домой за полночь, а он даже раздражения или волнения не будет испытывать. Но вот дожил до такого. Сам виноват.
        Поговорив с мамой, Никита достал из шкафа небольшой чемоданчик и принялся складывать в него вещи. Через два дня ему предстояло ехать в очередную командировку, и он неожиданно понял, что рад этому как никогда. Причин у него для этого несколько. И нежелание видеть Лику только одна из них.
        Впервые Катю он увидел, как только устроился на завод. Вообще-то она была не Катя, а Кэти, Кетеван, если уж совсем точно. Наполовину грузинка, она цепляла взгляды яркой, запоминающейся и броской оригинальностью, хотя красивой её мог назвать только уж совсем отъявленный льстец. Сама же Кэти искренне считала себя неотразимой и, возможно, именно поэтому и правда была такой. Во всяком случае, все о её высоком самомнении знали, но никого это не раздражало, и лишь их заводские старики ласково посмеивались, глядя, как Кетеван царственно несёт себя по длинным коридорам, явно любуясь собой. И они тоже любовались ей.
        С Никитой Кэти всегда, с первых дней, была приветлива и даже кокетлива. И он, привыкнув к такому поведению, как-то не сразу заметил, что с ним она разговаривает и кокетничает совсем не так, как с остальными мужчинами. Она была старше Никиты то ли на два, то ли на три года, а выглядела и того взрослее: сказывались южные корни. Но Никите она всегда нравилась, хотя поначалу и не так, как хотелось бы ей. Однако он знал, что Кэти замужем и даже имеет сына-дошколёнка, и поэтому относился к ней лишь как к симпатичной обаятельной коллеге, почти подруге, с которой приятно поболтать и попить чай во время перерыва.
        Саму Кетеван наличие семьи ничуть не смущало. В последнее время Никита стал замечать явные знаки внимания с её стороны, и поймал себя на том, что это ему, пожалуй, нравится. В командировку они должны были ехать вместе. И он ждал эту командировку.
        Там-то всё и произошло. Никита, сам себя считавший человеком очень верным, уже понял, что их с Ликой семья, которую он уже даже в мыслях не называл так, доживает последние если не дни, то недели. Было понятно, что скоро Лика найдёт ему замену. И тогда он будет свободен. А Кэти была так явно влюблена, так хороша в этом захлестнувшем её чувстве, что он не мог и не хотел отказывать себе в роскоши почувствовать себя любимым и нужным.
        Была уже полночь, когда они в скромном номере байконурской гостиницы для приезжих специалистов, наконец, оторвались друг от друга.
        - Они выдали меня замуж против моей воли, - удобно устроившись у него на плече продолжила Кэти начатый ещё вечером разговор.
        Никита сильно сомневался, что можно выдать замуж против воли образованную и самостоятельную дочь давно обрусевшего грузина и москвички, но не спорил. Раз Кэти хочется всё представлять таким образом, пусть.
        Разговор этот начался после ужина, когда они ещё вполне невинно гуляли по пустынным улочками. Никита, почти физически чувствуя напряжение, возникшее между ними ещё в самолёте и всё густеющее и густеющее, честно сказал, что она ему очень нравится, но рушить чужую семью он не хочет и не может. Кетеван сделала шаг назад, внимательно всмотрелась в его глаза своими почти чёрными глазищами, покачала головой и хрипло произнесла:
        - Вот ты какой. Не ошиблась я в тебе. Рыцарь.
        Никите не к месту вспомнилась девочка Манана из чудесного детского фильма про каникулы Петрова и Васечкина. Вспомнилась и её бабушка, сыгранная великолепной Софико Чиаурели: Кэти чем-то напоминала её. А ещё в ушах зазвучала песенка про рыцарей из этого же фильма. Всё это отвлекло его от того, что говорила Кэти. Она, казалось, заметила это, взяла его ладонями за лицо, заставив посмотреть на себя и жарко прошептала:
        - Я хочу уйти от мужа. Он обижает меня, не любит, изменяет мне. Я не хочу, чтобы вся моя жизнь была такой. Я ещё молода и могу начать всё заново. С тобой. Помоги мне!
        Конечно, она всё очень правильно поняла и просчитала, эта проницательная женщина. Он мог бы удержаться на краю, если бы знал, что она счастлива, что всё у неё хорошо, а флирт с ним - это просто блажь, игра. И удержался бы, хотя она и очень привлекала его. Удержался бы ради её семьи. Но Кэти произнесла слова, которые всё в нём перевернули. Ей была нужна помощь. И он был готов помочь ей. А она с радостью и даже с трудом сдерживаемым ликованием приняла его решение, и, как показалось Никите, вовсе не удивилась ему.
        И теперь, когда они лежали, обнявшись, на неширокой кровати, он думал, что она всё, всё просчитала. Ну и пусть. Впервые за несколько месяцев ему тоже казалось, что всё у него ещё впереди. Может быть, это от того, что на Байконуре уже была настоящая весна, хотя и не такая, как в Москве и Подмосковье, не та, которую он очень любил, но всё же весна.
        Две командировочные недели они с Кэти почти не расставались. Никите поначалу было неудобно, он не хотел, чтобы у Кетеван появились из-за него проблемы. Но она совершенно не стеснялась коллег и вела себя так, будто и правда уже развелась. Никита присмотрелся и удивлённо заметил, что коллеги обоего пола, казалось, полностью поддерживают его и при этом не одобряют вольного поведения Кэти. Ему такое двойственное отношение было неприятно, и он всячески прилюдно выказывал своей любовнице уважение и любовь, чтобы коллеги видели это и поостереглись обижать или оскорблять её. Но те и не стремились высказать всё, что думают о ситуации - интеллигентные всё же люди - и лишь иногда поглядывали с осуждением. Кэти на это не обращала никакого внимания и купалась в своём чувстве и заботе, которой её окружил Никита.
        - Я никогда такого не знала, - шептала она ему ночами. А он от этих признаний ощущал себя влюблённым мальчишкой.
        Домой он возвращался, решив не слушать совет опытного Василия и задумав как можно скорее подать на развод. В самолёте, пока Кэти спала на его плече, он продумывал, что и как скажет Лике, чтобы смягчить обиду. А она, конечно, обидится и рассердится. Но больше ждать, пока она сподобится уйти сама, он не хотел и не мог. Да и понимал, что Лике удобно жить с ним: Никита содержал её и при этом не требовал ничего. Даже с Хоббитом уже давно гулял только он. От такой вольницы можно было уйти только в лучшую жизнь. Но, судя по поведению Лики, ничего и никого лучшего она пока не нашла. Так, развлекается понемногу, пользуясь тем, что ему давно уже всё равно, как и с кем она проводит время.
        Лики дома не было. Хоббита тоже. К дверце холодильника магнитом от разобранной им аудиоколонки была прижата записка. Никита узнал руку тёщи. «Никитушка, Лика уехала в дом отдыха, не волнуйся, Хоббит у нас. Приходи к нам ужинать». Тёщу Никита уважал и, пожалуй, даже любил. Она его тоже. Вот и написала записку, зная, что её дочь этим не озаботится. Никита вздохнул и набрал номер.
        Тёща, едва услышав его голос, защебетала преувеличенно беспечно, явно страшась его реакции на отъезд беспутной жены. Никите даже стало неловко. Так он иногда чувствовал себя в далёком детстве, когда в фильмах герои делали что-то стыдное. Маленький Никита в такие моменты сам краснел и чувствовал себя хуже некуда, словно это он был виноват в недостойном поведении героев. Вот и сейчас ему было мучительно стыдно. А ещё очень жаль тёщу. Поэтому разговаривал он с ней так же преувеличенно легко и даже весело. Тёща постепенно успокоилась и уже нормальным голосом позвала его на ужин.
        - Я сейчас приду за Хоббитом, - пообещал Никита.
        - Ну, и поешь у нас. Ты же с дороги…
        - Хорошо, спасибо.
        Идти в гости Никите не хотелось, но собаку нужно было забирать. Пёс ни в чём не виноват. Да и тёща с тестем тоже. Почему нельзя развестись с женой и оставить себе её семью и собаку? Хотя, можно попробовать. С тестем и тёщей у него прекрасные отношения, возможно, удастся поддерживать их и после развода. А Хоббит не слишком нужен Лике. Нужно будет попросить её оставить бульдога ему. С этими мыслями Никита дошёл до старой пятиэтажки и поднялся на второй этаж.
        Дверь ему открыл тесть. Вид у того был странный, словно этому высокому крепкому человеку хотелось спрятаться от Никиты. Тесть отводил глаза и говорил о чём-то неважном. Никита, как и в телефонном разговоре с тёщей, постарался вести себя легко и по возможности спокойно. Но тестю это не помогло. Они прошли за стол и изо всех сил старались вести обычную беседу. Но всем было неспокойно, и это бросалось в глаза.
        - Большое спасибо, я пойду, пожалуй. Хочу ещё к родителям заглянуть, - поднялся Никита.
        - Я тебя провожу, - пошёл вслед тесть. Тёща тревожно взглянула на него, но промолчала, нежно поцеловав Никиту на прощание.
        Некурящий тесть вышел за ним на лестничную клетку, куда вообще-то выходить не любил, потому что там вечно стоял сиреневый дым: в подъезде часто укрывались от непогоды подростки, смолившие одну плохую сигарету за другой. Тесть от этого дыма всегда морщился и кашлял. Поэтому Никита поднялся на полпролёта и распахнул окно. Тесть благодарно улыбнулся и тихо сказал:
        - Как жаль, что ты не мой сын.
        Тесть тянуть не стал. Насколько Никита успел узнать его, он вообще был решительным человеком. Вот и сейчас начал сразу:
        - Никит, мы всё видим и понимаем. С Ликой мы пробовали говорить. Она не хочет ничего слышать. Видимо, где-то мы ошиблись, воспитывая её. Но теперь уже сделать ничего нельзя. Только она сама может измениться. Если захочет… Плохо то, что, по её мнению, всё нормально. Нормально хотеть лучшей жизни. И нормально пользоваться другими ради её достижения. Боюсь, ты на её пути первый, но не последний…
        Тесть помолчал. Никите тоже нечего было сказать.
        - Об одном тебя прошу: прости нас.
        Никите было больно слышать эти слова и видеть, с какой горечью смотрит тесть в окно, на набирающую силы весну, на детей, бегающих по бедной старой площадке.
        - Ты же знаешь, я Лике отчим. Но я так её всегда любил ничуть не меньше, чем родную. Она и была мне родной… Она славная девчонка была в детстве… Если бы ты знал, какая славная… Когда она так изменилась?.. Что мы упустили?.. Или это время такое проклятое?.. Всё рушится. Всё… У меня ощущение, что я глубокий старик, хотя мне и пятидесяти нет. Тебе сейчас кажется, что это много… Но это немного, поверь… А по ощущениям мне сто лет, и я видел всё… И мне так страшно, что нашим детям выпало жить вот в этом…
        Он с тоской махнул рукой на грязный после зимы двор. Никита понимал, что всё это временно, что скоро весна наберёт силу, пройдут дожди, которые смоют зимнюю грязь, вырастет трава и мир станет праздничным и нарядным. Но сейчас ему было бесконечно жаль хорошего доброго человека, у которого опустились руки. И он не нашёл ничего лучше, чем сказать очевидное:
        - Скоро лето.
        - Да, скоро, - тесть неожиданно улыбнулся. - Спасибо тебе, Никит. Хороший ты человек. И я тебе советую самому не уходить от Лики. Она скоро сама решится. Вот увидишь. А ты подожди. Зачем тебе лишний враг?
        - Вы второй человек, который мне об этом говорит, - удивился Никита.
        - Ну, вот видишь… Наверное, мы правы… Потерпи.
        - Я постараюсь.
        - Будет туго - приходи. Мы тебе всегда рады.
        В обеденный перерыв большинство его коллег, которые жили неподалёку, бегали домой. Обеды в заводской столовой уже давно перестали быть доступными. Да и вкусными тоже. Никита помнил, что раньше родители рассказывали, как удобно было ходить в огромную столовую, в которой можно было не только недорого и при этом вкусно поесть, но и купить домой отличные полуфабрикаты и хорошее мясо, да и с коллегами пообщаться. Обеденного часа хватало на всё. А сейчас в столовую вынужденно заглядывали только те, кто жил далеко. Но и они чаще кусочничали прямо за кульманами или у станков. Сам Никита старался вырываться домой, чтобы поесть, не разорившись, и выгулять скучающего в одиночестве Хоббита.
        В тот день он быстро шёл по дорожке вдоль заводского пруда, когда сзади раздалось цоканье каблуков. Кэти подлетела к нему и повисла на его руке: весёлая и манкая, не скрывающая своих чувств. Дальше они пошли вместе.
        - У меня муж в командировку сегодня уезжает. Приходи! - жарко прошептала она ему в ухо.
        Никита чуть отстранился:
        - Кэти, у тебя же сын дома.
        - Ну и что? Или ты боишься? Он тебя не съест, ему всего шесть лет, - она засмеялась.
        - Я не боюсь. Я не хочу, чтобы мальчик думал о тебе плохо.
        - Он ещё маленький, - пожала плечами Кетеван.
        - Он скоро вырастет и будет помнить, что его мать водила домой мужчин, пока отец был в командировке. И ему будет больно. Давай лучше так. Ты поговори с мужем. Если вы решите расстаться, то тогда ты познакомишь меня с сыном, и я очень постараюсь наладить с ним хорошие отношения. Но не сейчас.
        Кетеван молча смотрела на него, и в его взгляде Никите почудилось раздражение. Но в этот момент девочка, которая бежала впереди них, споткнулась о корни дерева, выпирающие сквозь старый асфальт, как вены через старческую кожу, и упала. Никита тут же быстро шагнул к ней, поднял, отряхнул и улыбнулся. Девочка улыбнулась в ответ и унеслась к своей маме, разговаривающей с другими мамочками на берегу пруда.
        - Никит, хочешь, я тебе дочку рожу? - тихо спросила Кети. - У меня хорошие дети получаются, красивые…
        Никита посмотрел вслед убегающей девочке и подошёл к ней:
        - Кэти, я очень люблю детей. И очень хочу их. Но только тогда, когда ты всё выяснишь с мужем.
        - Я поняла, - кивнула Кэти, - я поняла. Может, ты и прав.
        Вечером, когда Никита гулял с Хоббитом, к нему подошёл красивый парень, лицо которого показалось ему знакомым. Гадать откуда долго не пришлось.
        - Я брат Кетеван.
        Точно, конечно, он её брат. Такие же прямые разлетающиеся брови, такие же тёмные требовательные глаза.
        - Здравствуйте, Тимур, - кивнул Никита.
        - О, я вижу, Кэти про меня рассказывала? - удивился тот.
        - И про вас, и про Котэ.
        - А, то есть она даже нас описала, раз вы сразу поняли, кто есть кто?
        - Описала. Она вас очень любит.
        - Да, любит, - согласился Тимур. - И мы её тоже. Я видел вас сегодня у пруда, поговорил с Кэти, всё выяснил и пришёл к вам. Когда будет свадьба?
        - Свадьба?
        - Да, свадьба. Раз Кэти любит тебя, женитесь.
        - Кэти ещё не развелась.
        - С этим проблем не будет. У них в семье всё и всегда складывается так, как хочет Кэти. Ни разу по-другому не было. И в этот не будет. Можешь мне поверить.
        - Даже так?
        - Да, моя сестра такая, - с нежной гордостью улыбнулся Тимур. - Так когда свадьба?
        - Я думаю, свадьбу мы обсудим с Кэти.
        Тимур перестал улыбаться и вздёрнул брови. Никита ответил ему твёрдым спокойным взглядом.
        - Хорошо, я ей так и передам.
        - Буду очень признателен, - поблагодарил Никита.
        Тимур резко повернулся на каблуках щегольских блестящих ботинок и пошёл прочь.
        - Как зовут мужа Кэти? - крикнул ему вслед Никита.
        Тимур обернулся, посмотрел на него, как на душевнобольного, но ответил:
        - Володя.
        - А фамилия?
        - Гусев.
        - Спасибо.
        Они стояли метрах в двадцати друг от друга: удивлённый Тимур и задумавшийся Никита. Наконец, брат Кэти отмер:
        - Ну, я пошёл…
        - Счастливо!
        - И тебе не хворать…
        К Никите подбежал нагулявшийся счастливый Хоббит.
        - Ну, что, Хоб, домой? Есть?
        Бульдог изъявил полное согласие с программой, предложенной хозяином, - счастье на его складчатой чёрной морде теперь читалось ещё явнее - и потрусил к подъезду. Никита пошёл за ним.
        Что ж это получается? По рассказам Кэти, Никита представлял её мужа властным равнодушным человеком, третирующим жену и сына. А Тимур оговорился, что все решения в семье принимает Кетеван, а вовсе не её муж, который, к тому же, оказался не грузином, как почему-то думал Никита. Да не почему-то! А из-за того, что Кэти рисовала его именно таким: махровым себялюбцем, полностью подчинившим себе жену и сына, не по-московски авторитарным, резким и темпераментным. Что-то не совмещаются рассказы о Володе Гусеве его жены с тем, о чём поведал Тимур. Странно…
        Тем временем весна набирала силу. Что-то похожее происходило и с чувствами Кэти. Она совсем перестала сдерживать себя. Днём нередко забегала в лабораторию Никиты или отыскивала его в цехах, зазывно прижималась к нему в большом лифте, если они ехали вместе, и настаивала на том, чтобы он её провожал домой, даже если Никите нужно было ещё поработать. Сына Кэти на время отвезла к родителям.
        - Раз уж ты такой щепетильный, - пояснила она на удивление Никиты.
        - Ты поговорила с мужем?
        - Нет, он ещё не приехал: командировку продлили. Не по телефону же это с ним обсуждать.
        - Да, по телефону, пожалуй, не надо. - Согласился Никита. - И ещё, Кэти, ты ему сразу скажи, что я готов поговорить с ним, обсудить всё. Скажи, что никто сына у него отбирать не будет, что квартиру ты оставишь ему…
        - Как это? - удивилась Кэти. Мы её вдвоём получали! Он ещё тогда на нашем заводе работал, и нам дали как молодым сотрудникам. Я тоже имею право!..
        - Кэти, - как можно мягче напомнил Никита, - у него жизнь рушится. Неужели нужно добивать человека? Ваш сын наверняка станет ходить к отцу в гости. Будет лучше, если у него там будет своя комната. Да и, надеюсь, твой муж сможет устроить свою жизнь, женится. Ему нужна квартира. А что получите вы, если решите её разменять? Две клетушки в коммуналках? И ваш сын будет навещать отца, живущего в таких условиях? А нам есть, где жить. У меня хорошая квартира, больше вашей… Да и Лике есть, куда уйти. Я думал, придётся всё же размен искать. Но вчера тесть повонил и сказал, чтобы я об этом голову не ломал. Его мама оставила ему свою однушку в Перове. А он готов подарить её Лике…
        Кетеван с сомнением посмотрела на него:
        - Но там же и моя доля…
        - Кэти, ты можешь договориться с Владимиром, что подаришь свою долю сыну. Но затевать размен и отравлять человеку жизнь мы не будем. Да, и машину с ним не дели.
        - Никита, может, мне ещё и вещи ему оставить? - возмутилась Кэти.
        - Нужно оставить ему всё, что только можно.
        - Послушай, но я же не мужчина, чтобы уходить только с тем, что на мне…
        - Зато я мужчина. И я виноват перед твоим мужем…
        - Да не в чём ты не виноват! Я бы от него всё равно ушла! Надоел он мне!.. - Кэти выпалила последнюю фразу и осеклась.
        Но было поздно. Никита уже услышал то, что не хотел бы услышать.
        - Чем надоел?
        Почему Кетеван вдруг решила сказать правду, он так и не понял. То ли разозлилась и перестала сдерживаться, то ли посчитала, что он уже никуда не денется, но она вдруг резко выпалила:
        - Тем, что тюфяк! Ни кулаком стукнуть, ни на место меня поставить! Мне сильный мужик нужен, а не тряпка, о которую я каждый день ноги вытираю. Что я только не вытворяла, а он всё терпит! Только в глаза мне заглядывает и уговаривает: «Катюша, успокойся. Катюша, ты же не такая»…
        У Никиты потемнело в глазах. И стало до боли жалко неведомого мужа Кетеван.
        - Кети, что ты говоришь? Неужели ты не понимаешь, что он любит тебя? А ещё он же отец твоего сына…
        - Не факт, - пожала та плечами, в её глазах горело уже неприкрытое раздражение.
        - То есть? - не понял Никита.
        - Ты что, правда думаешь, что он у меня единственный? Что до тебя я ему ни с кем не изменяла?
        На эти гневные слова Никита только промолчал. Но Кети уже было не остановить:
        - Слушай, я смотрю, ты ничем не лучше его. Тоже всё разговорами пытаешься решить. Я-то думала, что пойдёшь, дашь ему в морду…
        - За что?!
        Тут Кэти осеклась и, тяжело дыша, уставилась на Никиту. Он тише и спокойнее спросил:
        - За что, Кэти? За то, что он любит тебя? За то, что хороший, заботливый отец и терпеливый муж? Кэти, Кэти, что ты несёшь?
        Рука Кетеван вдруг взлетела и тяжело и звонко ударилась о его щёку. Она отскочила от него, едва ли не шипя. Никите даже показалось, что, будь на улице темно, он увидел бы искры, летящие от её волос и кожи. Но было светло. И он только расстроенно покачал головой и сказал:
        - До свидания, Кэти. Мой тебе совет, присмотрись к своему мужу. Сдаётся мне, ты не найдёшь никого лучше него.
        Глава 15. Взросление.
        В следующий раз на «Стартин» Агата ехала уже почти спокойно. Дима по-прежнему демонстративно не замечал ни её, ни остальных. Но остальные члены его команды поздоровались с ними довольно приветливо, и восстановился хрупкий мир. Даже Нюра вновь начала кокетничать со своим приятелем.
        Когда уставшие после игры «Воробьи» вышли из метро на «Каширской», высокий Саня Оноприенко присвистнул.
        - Что там, Сань? - подпрыгнул Фима, который был даже чуть ниже Агаты ростом.
        - Пока не пойму, но там, на остановке, похоже, демонстрация. Такая толпень, какой я никогда здесь не видел.
        Вообще толпы на конечной остановке что у них в районе, что здесь, на «Каширке», редкостью не были. В их большой окраинный и тупиковый район, не имевший ни своей станции метро, ни выезда на Кольцевую дорогу, добираться приходилось на автобусах, которые ходили непредсказуемо. В час пик иногда случалось брать транспорт с боем или подолгу ждать следующий. Когда Агата ещё занималась в хореографической школе, они с подружками иногда шутя проводили эксперимент: поднимали сначала одну, а потом и вторую ноги, и другие пассажиры моментально стискивали их так плотно, что можно было висеть, не касаясь пола.
        Так было всегда, сколько Агата с родителями жила в этих краях. Все уже привыкли и не роптали, устало трясясь по полчаса, а то и дольше в холодных зимой и душных летом «Икарусах» или даже каким-то чудом ещё уцелевших «ЛИАЗ" иках.
        Но такого устрашающего многолюдия на конечной остановке Агата, как и остальные, не видела никогда.
        - Скажите, пожалуйста, что случилось? - громко поинтересовалась Нюра у других ожидавших.
        - Автобусов нет уже больше часа, - пояснила замороженным голосом какая-то женщина. - Во всяком случае, я подошла час назад, и уже тогда народу было полно. За это время с круга выехали всего два автобуса, и оба отправились в парк.
        - Я подошёл час пятнадцать назад, и был не первым, - сердито буркнул справа мужчина с красным носом.
        - Ничего себе! - присвистнул Саня. - И что? Ни одного не было? Ни тридцать восьмого, ни сорокового, ни даже сорок второго?
        - Ни одного. - Раздалось сразу несколько голосов.
        - Ну, тогда скоро должен хоть какой-нибудь прийти, - оптимистично попробовал поддержать замёрзших земляков Фима.
        - Я тоже так думал полчаса назад, - усмехнулся высокий парень.
        - Даже если придёт сейчас, то мы в него и следующие десять точно не влезем, - жалобно заметила его девушка, которую парень заботливо обнимал, то и дело энергично растирая её руки и плечи.
        - Да уж, это факт, - несчастным голосом согласилась с ней Нюра.
        Следующие полчаса толпа только увеличивалась, заняв уже всю немаленькую площадь перед магазинами, занесённые снегом клумбы и даже бортики фонтана. Холодно было так, что тепло одетая, но при этом уже окончательно замёрзшая Агата негромко сказала:
        - Я боюсь представить, что чувствуют те, кто здесь стоит с самого начала.
        - Я тоже, - согласилась уже отчётливо трясущаяся и клацающая зубами Нюра.
        - И я, - еле слышно пискнула ещё одна их одноклассница, Рита Кирасирова.
        - И не говорите, девчонки, просто издевательство какое-то. Надо было пешком идти, - возмутился Фима.
        - Ага, и прошли бы мы сейчас одну восьмую пути, не больше, - хмыкнул Саня.
        - Зато, может, не замёрзли бы так.
        Все с надеждой посмотрели на Саню, который был выше большинства собравшихся и пожарной каланчой торчал из толпы, устремив взгляд в сторону поворота, из-за которого должен был показаться автобус. Саня лишь вздохнул и покачал головой.
        И тут вдруг кто-то из тех, кто стоял ближе к дороге, и, значит, мёрз уже гораздо дольше них, нервно крикнул:
        - Давайте перекроем шоссе! Может, тогда вспомнят о том, что люди здесь уже почти два часа льдом покрываются!
        - Точно! Правильно! - раздалось со всех сторон, и толпа покачнулась, а потом хлынула на дорогу. Вмиг широкое Каширское шоссе оказалось перекрытым в обе стороны. Возмущённо загудели машины, кто-то из водителей попытался предпринять психическую атаку, до последнего двигаясь, почти наезжая на замёрзших людей.
        Но никто не дрогнул. Было уже поздно, скоро полночь. Люди понимали, что ещё немного, и надежда добраться домой окончательно умрёт, и не собирались отступать, собираясь стоять, сколько потребуется, чтобы на них обратили внимание. Но долго и не пришлось. Как те, кто занимался организацией движения, узнали о перекрытом шоссе ни Агата, ни её друзья так и не узнали. Но вдруг из-за поворота, с автобусного круга, выехал первый «Икарус» и направился к остановке, за ним показались ещё один, и ещё. Замёрзшие люди с недоверием смотрели на него, готовые к тому, что и этот автобус направится в парк. Но он остановился и с грохотом распахнул двери-гармошки. Следующие «Икарусы» выстроились в очередь. Толпа хлынула к ним. Агата приготовилась к давке. Но замёрзшие, измученные ожиданием жители их непрестижного, бедного и даже маргинального района неожиданно для неё и, наверное, даже для самих себя поступили совершенно по-другому. Кто-то крикнул:
        - В первый автобус старики, женщины, дети и те, кто здесь с самого начала мёрзнет,!
        И люди стали оглядываться. За время ожидания они успели присмотреться друг к другу и познакомиться. И теперь со всех сторон слышалось:
        - Идите скорее, вы ещё до меня пришли!
        - И бабушку, бабушку с внуком пропустите!
        - Вон женщина малыша ждёт, давайте расступимся!
        Саня Оноприенко с Фимой стали помогать старикам забираться в салон. Окоченевшие Агата и Нюра переглянулись. Нюра, губы которой давно уже были даже не сиреневыми от холода, а совершенно бескровными, улыбнулась. Агата посмотрела по сторонам и увидела, что улыбаются не только они, но и многие другие. Настроение вдруг поднялось, ей стало очень весело.
        Первый автобус за пару минут заполнился так, что люди висели на ступеньках, захлопнул двери и медленно, отяжелело отъехал. Второй тоже. «Воробьи» смогли влезть только в пятый. Фима с Саней пытались засунуть девчонок ещё в третий, а потом и четвёртый, но те наотрез отказались, не желая оставлять ребят одних.
        - Или все вместе уедем, или дружно пойдём пешком, если места на всех не хватит. - Категорично заявила Агата. Нюра с Ритой поддержали её:
        - Вот именно!
        В этом «Икарусе» тоже тесно было так, что они с трудом пробились к гармошке. Агата почувствовала, как чьи-то руки подняли её и посадили на чёрные поручни, отделявшие салон от резины гармошки, следом там же оказались Нюра и Рита.
        - Спасибо, Сань, - поблагодарила Агата, вцепившись в ледяную ручку, но Саня откуда-то сбоку ответил:
        - Это не я.
        - Это я, - произнёс смутно знакомый голос.
        В салоне было почти темно, и Агате пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть помощника. Нюра узнала его первой:
        - Ой, Тони! Привет!
        - Антон, здорово! - обрадованно поприветствовали Фима с Саней.
        - Привет, ребят, - весело откликнулся их один из двенадцатиклассников, тот самый Антон, который в августе, на сборах, помогал учителям проводить тренинг и восхищался именем Агаты.
        Дорога домой пролетела быстро. Антон, с которым они в лагере почти не общались из-за того, что он то и дело бывал занят организационными делами, сейчас обрадовался им, словно встретил старых друзей. У него оказалось прекрасное чувство юмора. Он смешил их все полчаса пути, и под конец у всех уже болели щёки, а смешливая Рита и вовсе принялась икать.
        Агате нужно было выходить раньше остальных, Саня стал пробираться к выходу перед ней, ледоколом расчищая путь.
        - Всем пока! - попрощалась Агата. Нюра с Ритой и Фима привычно чмокнули её в щёки. Антону она хотела просто улыбнуться, но он притянул её к себе и тоже поцеловал. То ли автобус тряхнуло, то ли Антон был неловок, но он скользнул губами слишком близко от её губ. Агата сделала вид, что ничего не заметила, сдержанно кивнула и двинулась вслед за Саней.
        Из автобуса они буквально вывалились. От танцев, холода и долгого сидения на неудобных перилах у Агаты болело всё тело, она выпрыгнула не слишком ловко, но Саня подхватил её, не дав упасть. Автобус клацнул дверями и тронулся в сторону конечной.
        Агата растерянно хлопнула ладонью по грязному боку автобуса, надеясь привлечь внимание водителя:
        - Подождите! Откройте, пожалуйста!
        - Не нужно, Агат, я не поеду, - остановил её Саня. - Сначала тебя до квартиры доведу, а потом пешочком добегу.
        - Ты что? Не нужно, я сама. Дом-то вот он, - попробовала разубедить его Агата, хотя водитель не услышал её просьб и автобус уже далеко отъехал от остановки.
        - Нужно, - коротко бросил Саня тоном, не предполагающим споров, и потащил её в сторону подъезда. - А вдруг у вас лифт не работает и лампочки, как обычно, не горят? Ты впотьмах одна идти собираешься?
        - Саня, я тебя умоляю! Что со мной случится?
        - А что может случиться с красивой молоденькой девчонкой? - хмуро глянул на неё друг. - Ты телевизор, что ли, не смотришь и газеты не читаешь?
        Агата так растерялась от неожиданного комплимента, что не нашлась и покладисто пошла за Саней.
        - Только ты мне позвони, когда до дома дойдёшь, ладно?
        - Ладно, - пообещал Саня. - Только ты тогда у телефона жди. А то твой папа трубку снимет, а он у вас строгий, выскажет мне за поздний звонок.
        Агата засмеялась и успокоила:
        - Не выскажет, я ему объясню, что ты меня провожал.
        - Тогда он решит, что я за тобой ухаживаю, и вообще меня на порог больше не пустит.
        - Не решит, - ещё звонче рассмеялась Агата. - Они с мамой знают, что ты просто мой друг.
        - О, надо же, лифт работает! - невесело удивился Саня. - Я смотрю, у вас тоже света регулярно не бывает.
        - И не говори. Я уже и забыла, когда в светлом лифте ездила… Осторожно! - Агата схватила Саню за куртку. - У нас там ещё и регулярно общественный туалет устраивают. Ты к стеночке вставай, тогда, возможно, не вляпаешься.
        - Я уже.
        - Ну вот, это из-за меня, - огорчилась Агата.
        - Ничего, сейчас на улицу выйду, об снег вытру, - Саня с трудом нажал на сожжённую кнопку этажа, лифт закрыл двери, хрипло заскрипел и поехал.
        - Ну и амбре, - в абсолютной темноте проворчал Саня.
        - Ты не дыши, мы быстро доедем, - посоветовала Агата. Голос её прозвучал гнусаво: она из всех сил старалась следовать своему совету.
        Когда лифт остановился, они вывалились на лестничную клетку и начали шумно вдыхать прокуренный воздух, показавшийся после лифтовой вони невероятно вкусным.
        - Хорошо, что ты живёшь не на двадцать первом этаже, как я. А то бы мы с тобой точно околели от вони или задохнулись, зажимая себе носы и рты. Обратно я, пожалуй, пешком пойду, ножками по лестнице, - хмыкнул Саня.
        - Там у нас тоже филиал общественного туалета, и ни одна лампочка не горит. Ты осторожно.
        - Там хотя бы свет из окон падает и пространство не такое замкнутое.
        - Спасибо тебе, Сань, беги. Твои наверняка заждались уже, - подтолкнула его в сторону лестницы Агата.
        - Я их предупредил, что буду поздно.
        В свете уличных фонарей - на улице освещение, хотя и не очень яркое, и редкое, но всё же имелось, в отличие от подъездного - Агата увидела его печальную улыбку.
        - Беги! - повторила она. - И позвони!
        - Позвоню, - крикнул Саня и побежал по лестнице.
        Неделя промчалась быстро. В её новой школе учебные дни вообще проносились так стремительно, как никогда не бывало в прежней.
        В субботу их команда снова встретилась на остановке, чтобы ехать на «Стартин». Подошёл автобус, Агата направилась к нему, но Нюра придержала её за капюшон.
        - Подожди, должен ещё Тони подойти. Он мне звонил и просил разрешения присоединиться к нам.
        - Тони? - шумно обрадовались Саня с Фимой. - Вот здорово! А ты ему сказала гитару взять?
        - Тони и гитара неразделимы, - засмеялась Нюра. - Отдельная просьба не требуется. А вон, кстати, и они.
        Антон и правда шёл с гитарой за спиной. Ещё по лагерю все знали, что он прекрасно играет и неплохо поёт, повсюду таская за собой основательно потрёпанный, но хорошо звучащий в его руках инструмент.
        Тони радостно поприветствовал всех, и они успели в автобус, который всё ещё стоял на конечной. Народу было мало, в задней части и вовсе никого, кроме них. Тони сел, снял с плеча гитару и начал играть. Нюра обрадованно захлопала в ладоши и принялась подпевать. Агата слушала и смотрела в окно. У неё была странная особенность: она никогда не учила те стихи, что и все, выбирала самые редкие и непопулярные темы для рефератов или докладов и не влюблялась в тех, от кого сходили с ума поголовно все. За исключением Никиты. Но в случае с ним она уже давно поняла, что ничего сделать с собой и своим чувством не может, и смирилась. А вот пополнять стройные ряды влюблённых в Тони Агата уже совершенно точно не собиралась. Зато Нюра и Рита млели от восторга. Впрочем, не только они.
        - Классно играет, - прошептал Агате в ухо Фима, - мне до него далеко.
        - Ничего, Фимыч, всё у тебя получится. Ты же только учишься. А он уже давно играет, - поддержала его Агата. Но Фима только вздохнул и стал внимательно смотреть на руки старшего приятеля, пальцы которого быстро летали по струнам.
        Несколько человек из передней части автобуса перебрались к ним. Получился импровизированный концерт, который продолжался все полчаса, пока они ехали до конечной. Играл Тони и в метро, и снова в автобусе. Дорога промелькнула так быстро, что «Воробьи» были удивлены.
        Довольная Нюра восторженно шептала в ухо Агате:
        - Как здорово, что он к нам присоединился!
        Агата только улыбалась. Ей тоже понравилось, как поёт и играет Тони. А ещё тот был чем-то неуловимо похож на Никиту: тоже светловолосый и голубоглазый. Только ниже на голову и глаза другие.
        На «Стартине» Антон не отходил от Агаты. Она даже перехватила ледяной взгляд Димы, который окатил её презрением, заметив явное внимание Тони к ней.
        Агате на миг стало неприятно. Что ещё он про неё выдумает в этот раз? Но она тут же неожиданно легкомысленно отмахнулась от этой мысли. Какая ей разница, что подумает малознакомый человек? Она отвернулась от Димы и радостно улыбнулась своим друзьям. Всё видящая и всё замечающая Нюра одобрительно кивнула и демонстративно фыркнула, перехватив негодующий взгляд Димы.
        В тот же день Тони узнал у Нюры телефон Агаты и начал звонить ей. А через несколько дней встретил после уроков и проводил до дома. На следующее утро Нюра поймала её ещё на ступенях школьного крыльца, оттащила в сторону и поинтересовалась:
        - Ну? И как? И что?
        - Ты о чём? - не поняла Агата.
        - Слушай, Агатик, я тебя люблю и уважаю. Но твоя отсталость от жизни иногда даже мне кажется патологической! - возмутилась Нюра. - Ты что, не понимаешь, что Тони за тобой ухаживает? А он такой классный!
        - Нюрик, ты неисправима! Совсем недавно за мной уже ухаживал один весьма достойный, по твоему мнению, молодой человек. Ты не забыла, что из этого получилось? - со смехом напомнила Агата.
        - Не забыла! Ну, что ж теперь? Из-за одного чудика не обращать внимания на остальных? Или тебе Тони не нравится? Или ты окромя своего Никиты знать никого не хочешь?
        - Нюр, я тебя прошу, давай не сейчас. Пойдём в школу. А то опоздаем.
        - Да никуда мы не опоздаем! Ты что, не заметила, что я сегодня вопреки обыкновению пришла в такую же рань, что и ты. Это я специально, чтобы до уроков с тобой поговорить!
        - О чем? - закатила глаза Агата.
        - О Тони! - возмущённо фыркнула Нюра и потащила её в школу. - Ты же наверняка и не замечаешь, что нравишься ему. Прохлопаешь своё счастье!
        - Всё я замечаю. И ничего я не прохлопаю.
        Они зашли в раздевалку, где ещё никого не было, и Агата принялась раздеваться, всем видом показывая, что разговор окончен. Но Нюру было не остановить.
        - Агатик, ты что, так влюблена в своего Никиту?
        - Да. - Только и ответила Агата, сердито глянув на подругу.
        - А он?
        - Что он?
        - Он в тебя влюблён? - не отставала Нюра.
        Агата возвела глаза к потолку и патетически воскликнула:
        - И этого человека я считала деликатным!
        - Я деликатная, - не обиделась Нюра. - Но ещё я твой друг. И опасаюсь, что ты утонешь в своей несчастной великой любви и останешься одна.
        - Нюр, я тебя умоляю! - засмеялась Агата, хотя ей было совсем не весело. - Нам по пятнадцать лет! Не рановато ли думать об одиночестве?
        - Мне уже шестнадцать! - напомнила Нюра. - Это ты у нас мелочь пузатая. И я на правах старшего товарища тебе ответственно заявляю. Что об одиночестве нужно думать всегда. И о том, как его избежать, тоже… - Слушай, а сколько Никите лет? - Вдруг сменила она тему.
        - Двадцать один год в январе исполнился.
        - Это у вас шесть лет разницы?
        - Ты неплохо считаешь для своих лет, - съязвила Агата. - Особенно, если учесть, что ты гуманитарий.
        - Спасибо за комплимент, - не обиделась Нюра. - Агатик, ты ведь умная девчонка, начитанная и вообще толковая. Неужели ты и правда надеешься, что он тебя ждёт? Вы хотя бы целовались?.. Или у вас уже всё было? - вытаращила она глаза.
        - Да ничего у нас не было! - вспыхнула Агата. - Он вообще не знает, что я… что я… - Дальше она произнести так и не смогла, сердито глянула на Нюру, схватила сумку и выскочила из раздевалки.
        Нюра замешкалась, вешая пальто и запирая на ключ двери, и догнала её уже на лестнице.
        - Агатик, - негромко и виновато позвала она. - Ты меня прости, а? Я же не хотела тебя обидеть. Мне просто и правда обидно за тебя. Лучшие годы ты тратишь на неразделённую любовь…
        - Кто бы говорил… Сама такая же.
        - Ничего подобного! У меня другая ситуация. Да, любовь неразделённая. Но я-то живу на полную катушку, в отличие от тебя. И вообще - у меня наполеоновские планы. Я собираюсь поступать на филфак МГУ… - тут Нюра остановилась и хитро посмотрела на Агату. - А ты знаешь, что это за факультет?
        - Ну, что такое филфак я знаю…
        - Да ничего ты не знаешь, - смеясь перебила её Нюра. - Раньше его называли факультетом генеральских невест. А, может, и сейчас называют.
        - Ты замуж за генерала собралась? - удивилась Агата.
        - Я собралась устроить свою жизнь как можно лучше: и образование хорошее получу и, если удастся, замуж удачно выйду. Ты же знаешь, из какой я семьи. Судьбу своей мамы я повторять не намерена.
        Агата кивнула. Она знала, что у Нюры нет и никогда не было отца. Её мама работала скромной лаборанткой на химическом предприятии и зарабатывала такие копейки, что в непростое их время маленькой Нюриной семье, состоявшей из мамы, бабушки-пенсионерки и самой Нюры, приходилось очень тяжело. И амбициозные планы подруги ей были понятны.
        - А как же твой Никита? - только и спросила Агата.
        - А Никита… - сразу погрустнела Нюра. - Поживём - увидим. Пока он примерно как твой. Со мной разве что только здоровается. Твой ведь так же?
        Они уже дошли до кабинета. Их классной руководительницы ещё не было, но у ранней пташки Агаты имелся свой ключ. В их школе такое было возможным: учителя старшеклассникам доверяли.
        В распахнутую дверь тут же хлынул солнечный свет. Весна уже потихоньку заявляла свои права. Утром светлело гораздо раньше, а огромные окна их кабинета выходили на восток. И Агате очень нравилось приходить пораньше, когда в школе ещё почти никого не было, чтобы недолго побыть одной в этой светлой тишине. В этот день, правда, не удалось: измученная любопытством Нюра пришла вопреки обыкновению не к самому звонку.
        - Ну, так как? - Нюра не собиралась сдаваться. - Твой тоже тебя не замечает?
        - Он не мой, - Агата положила рюкзак на парту и принялась готовиться к литературе. - Но мы дружим…
        - В каком смысле?
        - В самом прямом. Мы знакомы уже пять лет. И у нас очень хорошие отношения… Только я для него всего лишь соседская девочка. Он меня знает с моих десяти лет и как девушку не воспринимает. Вот и всё.
        - Ещё бы, - с видом умудрённой жизнью матроны протянула Нюра, - если бы вы только что познакомились, тогда да. Ты уже совсем взрослая. Разница в таком возрасте уже меньше заметна. А когда тебе десять, а ему шестнадцать… Это очень много. - Она вздохнула и закончила: - Не вовремя вы познакомились.
        Агата ничего не ответила. В душе она была согласна с Нюрой. Но зато у неё было то, чего не имелось у тех, кто встретил друг друга уже взрослыми: она помнила Никиту юношей, почти мальчиком, высоким, тоненьким и очень ловким и быстрым. И это было такое удивительное, такое светлое воспоминание, которое помогало ей жить и от которого она не готова была отказаться.
        Нюра её молчание поняла по-своему и авторитетно заключила:
        - Короче, Агатик, я считаю, что тебе стоит обратить внимание на Тони. Он симпатичный, здорово играет на гитаре и поёт, а ещё он помогает нашему директору на тренингах. Я тут справки навела… Короче, говорят, наш Лагин собирается тренинги проводить не только для нас, но и зарабатывать на этом. На нас он, можно сказать, тренируется. А скоро планирует создать фирму и заниматься этим профессионально. Сейчас это модно. Ну, и, ходят слухи, Тони он хочет взять себе в помощники. А это очень хорошие деньги. Короче, Тони отличная партия…
        - Нюрик, ты сама себя слышишь? - не выдержала Агата.
        - А что тебя не устраивает? - удивилась Нюра.
        - Ты просто прирождённая сваха. Любую некондицию впихнёшь. Да ещё так, что человек себя будет чувствовать осчастливленным.
        - Это Тони не кондиция?! - весело возмутилась Нюра. - Ну ты, Агатик, что-то путаешь. Симпатичный, талантливый, яркий парень. А ты о нём так непочтительно…
        - Если он тебе так нравится, общайся с ним сама, - миролюбиво предложила Агата.
        Но Нюра покачала головой:
        - У меня принцип: я в безнадёжные предприятия не ввязываюсь. А только слепой может не замечать, что он в тебя влюбился. Да нет, и слепой тоже заметит. По голосу поймёт. Ты что, не слышишь, как Тони с тобой разговаривает. Там такие модуляции, что даже у меня мороз по коже. Голос у него, кстати, потрясающий, как у диктора…
        - Ой, Нюр, всё. Хватит. А то ты сейчас ещё столько талантов в нём найдёшь…
        В коридоре послышались шаги, и в кабинет весёлой гурьбой ввалились несколько их одноклассников. Нюра на вошедших посмотрела неласково, а Агата с облегчением. Хотя к Нюре она всегда относилась с большой симпатией, сегодня от напора подруги немного устала. Да ещё на душе было как-то неспокойно. Впервые в жизни ей понравился кто-то, кроме Никиты. Да, чем-то похожий на её первую любовь, но всё же другой парень. И она ощущала это как предательство по отношению к Никите и неосознанно давила ростки интереса, которые так старательно старалась взрастить в ней Нюра. И Агате было не по себе. Она слышала, что иногда бывает сложно выбрать из двух челове.к. но сама в подобной ситуации оказалась впервые.
        Глава 16. Осознание.
        Весенний вечер удался на славу: тепло, безветренно и так хорошо, что даже несентиментальному Никите захотелось прогуляться и подышать. И от завода он пошёл не коротким путём, а через город, по тихим зелёным улочкам. Прошёл мимо старого Дома культуры, куда в детстве бегал на самые разные кружки, мимо магазина с традиционным названием «Огонёк», которое новые хозяева мудро не заменили на какой-нибудь «Минимаркет», мимо вечного огня. В их городе, расположенном так близко от Москвы, тоже всё менялось, как и повсюду в последние годы. Но всё же не так быстро. И за эту неторопливость, верность прошлому, Никита родной город особенно любил.
        Тимур снова поджидал его во дворе. Никита заметил его издалека, но избегать разговора не стал. Хотя и не понимал, что ещё хочет от него брат Кэти.
        С их последней встречи с Кетеван прошла неделя. Кэти не звонила и не появлялась. И Никита стал уже надеялся, что на этом всё и закончится. На работе они с Кэти не столкнулись ни разу: их отделы находились в разных корпусах, и теперь Никита даже удивлялся, почему это они раньше так часто встречались, хотя он сам ничего для этого не предпринимал. Не иначе Кэти заприметила его где-то, когда он только пришёл на завод, а потом уже специально всё делала для того, чтобы почаще пересекаться с ним. А теперь вот избегает его. И Никита был ей за это очень благодарен. Бурных сцен и выяснения отношений ему совсем не хотелось.
        Когда Никита подошёл к подъезду, Тимур сделал шаг навстречу. Вид он имел смущённый.
        - Здравствуйте, Тимур, - первым поздоровался Никита.
        - Здравствуй… те… - младший брат Кэти явно не знал, что делать и как начать разговор. Никита даже пожалел его:
        - Вас Кэти просила прийти?
        - Да… - благодарно посмотрел на него Тимур. - То есть, нет… Я что хотел сказать… Она у нас немного избалована, наша Кэти. Привыкла получать всё, что хочет. Единственная девочка в большой семье. У нас несколько поколений только мальчики рождались. И вдруг Кэти… Её все обожали всегда. Ну, и… Она никогда отказу ни в чём не знала. Родители баловали, мы с братом обожали. И все остальные тоже.
        Никита стоял и слушал, не очень понимая, к чему вся эта семейная история. Тимур, казалось, был ему за это признателен, и говорил горячо и чуть виновато:
        - Муж её, Володя, замечательный человек. В молодости он был очень красивым, от девушек отбоя не было. Но его выбрала Кэти, хотя он тогда институт заканчивал уже, а она только поступила… Против неё невозможно устоять. Володя и не устоял. Они поженились, родился Георгий…
        Володя по характеру слабоват. Но зато он добрый, хороший, честный. У нас его вся семья любит. Только Кэти из него лепит, что захочет. Много лет всех всё устраивало: и Кэти, и Володю, и всю семью. А потом появился ты… вы… И наша Кэти как с цепи сорвалась. Никогда с ней такого не было, хотя она и раньше влюблялась. Но как-то всё было… игрой, что ли… А сейчас она то ли заигралась, то ли и правда всё серьёзно. И теперь ей плохо. И всем плохо. Володе хуже всех…
        - Она что? Рассказала ему обо всём? - опешил Никита.
        - Нет. Не рассказала. - Покачал головой Тимур. - Но ведёт себя так, что бедный Володя понять ничего не может…
        - А от меня вы что хотите? - искренне удивился Никита.
        - Вернись к ней, - Тимур старался, чтобы его голос звучал убедительно, но было заметно, что он сам не верит в успех своей миссии.
        Никита молча смотрел на него, потом тихо уточнил:
        - Зачем? Я же её не люблю. И она меня тоже.
        Тимур отвернулся, постоял так с минуту и пожал плечами:
        - Я вообще не знаю, умеет ли она любить. Раньше мне казалось, что родителей любит, сына, нас с Котэ. А теперь и не знаю. Теперь кажется, что она нас только использует. Вот и тебя тоже. Понравился ты ей, привлёк чем-то. Это скоро прошло бы. Я уверен. Она бы наигралась и бросила тебя. И всем опять было бы хорошо. Но ты вдруг выкинул такое - сам оставил её. А Кэти никто и никогда не бросал первой. И у неё сейчас не душа болит, не сердце - гордыня. Я смотрю на неё и понимаю, это страшная боль, видимо, когда гордыня задета. Я такого никогда не видел, чтобы человека так корёжило.
        Она отпуск за свой счёт взяла, на дачу уехала. Ещё не сезон, там нет никого. И это счастье, потому что она так кричит и воет, что мне страшно становится, когда я туда приезжаю её проведать… Ты спрашиваешь, зачем я пришёл. Не знаю… Я шёл и понимал, что ты к ней не вернёшься… И всё равно шёл. А теперь уже и не знаю, что говорить… Только предупредить хочу: будь осторожен. Как бы она чего не выкинула из-за гордыни своей.
        - Спасибо, - кивнул Никита.
        - Да не за что, - Тимур посмотрел на небо и зачем-то сказал: - Похоже, дождь сейчас начнётся. Ну, я пойду, пожалуй…
        Через месяц Никита узнал, что Кетеван уволилась. Эта новость оглушила его. Казалось, живи да радуйся. Женщина, встречаться с которой ему совершенно не хотелось и воспоминание о короткой связи с которой неприятно царапало душу, исчезла из его жизни. Но Никите казалось, что он, хотя и невольно, но разрушил что-то ценное и важное. Пусть и не для него ценное и важное, но для кого-то совершенно определённо. Хотя бы для Володи и их с Кэти сына…
        Никита часто думал о муже Кетеван и не знал, жалеть ли его или завидовать ему. Ведь тот любил Кэти и был счастлив этой любовью, ничего не требуя взамен. А это уже много: любить и ничего не требовать. Это и есть жизнь. А что он сам? И не знает, похоже, что такое любовь. Вон, даже Митя знает. И получше многих. Уже столько лет любит Агату. И Никита понял, что помимо дружбы почувствовал вдруг огромное уважение к Мите, умеющему так верно и преданно любить в своём юном ещё возрасте.
        Наступило лето. Новостей о Кэти не было. Лика и Никита существовали параллельно, почти не пересекаясь. Никита пропадал в командировках. А в редкие приезды они с Митей иногда вместе гуляли с Хоббитом. Никита с нежностью смотрел на вытянувшегося красивого юношу, в которого постепенно превращался нескладный подросток, и думал о том, что, возможно, Агата ещё разглядит в друге детства свою любовь.
        Во время одного из разговоров вдруг случайно всплыло имя Кетеван. Митя вдруг отчего-то очень обрадовался:
        - Ты её тоже знаешь? Моя мама раньше работала с ней в одном отделе. А недавно Кетеван вдруг прислала ей письмо. Знаешь откуда? Из Грузии!
        - Надо же… - удивился Никита.
        - Да! Она туда уехала к бабушке и пишет, что совершенно счастлива. Что нужно было раньше поехать на родину предков…
        Никита слушал его и ощущал, как чувство вины исчезает, словно вода на жарком солнце. Настроение его, в последнее время ставшее привычно невесёлым, заметно улучшилось. Он приобнял Митю за плечо и искренне сказал:
        - А ты знаешь, Дмитрий Ильич, уже не в первый раз замечаю, что ты помогаешь мне многое понять, приносишь добрые вести и заставляешь улыбаться. Спасибо тебе, Мить.
        - Я? Мне? - не поверил и смутился тот. А потом вдруг и вовсе вспыхнул и выпалил: - А ты - мне! И вообще - ты мой лучший друг! - Он задумался на миг и поправился: - Ты и Агата. Я вас очень люблю.
        - Мы тебя тоже, - улыбнулся Никита. И неожиданно почувствовал, как тепло и хорошо стало ему от этого «мы». До конца прогулки он был задумчив и молчалив, стараясь не расплескать это новое для него ощущение, чтобы потом, дома ещё раз прислушаться к нему. Но Митя, казалось, не замечал этого. Он делился новостями, рассказывал, что собирается поступать в тот же институт, который окончил Никита, и спрашивал совета о том, какой факультет выбрать. Никита отвечал и даже давал какие-то советы, но, спроси его потом, что именно он говорил другу, ни за что не вспомнил бы. Очнулся он, когда уже у подъезда Митя спросил:
        - А за тетрадками мне сейчас зайти?
        - За тетрадками? - не понял Никита.
        - Ну да, за твоими институтскими конспектами! Ну, с курсов подготовительных!
        - А… да… - сориентировался Никита, поняв, что, видимо, пообещал Мите помощь в поступлении. - Ты знаешь, Мить, они, по-моему, у родителей. А, может, на даче. Давай так, я их найду и привезу тебе туда, если они здесь. Или отыщу их там и отдам тебе. Договорились?
        - Договорились! - просиял своей открытой улыбкой Митя. И Никита вспомнил, что сам был таким счастливым, открытым и весёлым несколько лет назад. А кажется, что с тех пор прошли десятилетия. Вроде бы и не случилось ничего страшного, ну, страна уже другая - поступал он ещё при Союзе, ну, женился неудачно, а потом ещё и связался с Кетеван, за что себя ужасно корил, но ведь ничего особенного, всё как у всех. А ощущение, что всё не так и всё не то… Словно проживает какую-то чужую, не свою жизнь, носит одежду с чужого плеча. И эта одежда жмёт, трёт, мешает, а он всё упорно надевает слой за слоем, от чего уж и вовсе невыносимо. Кажется, чего уж проще? Сними эту чужую одежду. А не получается. Так и ходит в ней, спит, ест, работает тоже в ней. Хотя вот работа всё же не чужая, его. Только там ему интересно, там он чувствует себя нужным и увлекается так, что даже перестаёт замечать эту надоевшую чужую одежду. А потом выходит с завода или возвращается из командировки - и всё заново. Неужели теперь так будет всегда?
        Эти мысли вытеснили тёплое непривычное чувство, появившееся чуть ранее. И домой Никита вернулся, забыв о чём хотел подумать. Осталось только беспокоящее ощущение чего-то невыполненного.
        Год промчался быстро. Почти всё лето Никита был в командировках, на дачу ездил всего пару раз. Ни Мити, ни Агаты там не видел: соседка сдавала экзамены, а друг уехал в спортивный лагерь. В сентябре Никита узнал от родителей, что Агата поступила в институт. Он и не сомневался, что всё так и будет, но отчего-то очень обрадовался. Даже настроение целый день было хорошим.
        Осенью Лика, наконец, ушла от него. И Никита впервые за долгое время почувствовал себя, словно снял чужую мешавшую одежду, которую он носил так долго и от которой ужасно устал. Хотелось потянуться неторопливо, со вкусом, и почувствовать каждую клеточку тела, каждый уголок души.
        Только Хоббита не хватало. Как ни просил Никита Лику, чтобы она оставила ему бульдога, как ни призывал понять, что с ним псу будет лучше, бывшая уже жена не согласилась и Хоббита забрала. И теперь Никита возвращался в пустую квартиру, где его никто не ждал.
        Первое время Никите казалось, что Хоббит просто разоспался в комнате, на хозяйской кровати, как с ним иногда бывало. Но он тут же вспоминал, что смешной ласковый пёс, которого Никита долгое время считал своим и который тоже привык и привязался к нему, теперь вовсе и не его, а только Ликин. И Никита иногда ходил к дому тестя и тёщи, где теперь всё чаще гостил бульдог, когда хозяйке было совсем уж не до него. Бывший тесть даже время от времени звонил, сообщая, во сколько они с псом отправятся на прогулку, чтобы дать зятю возможность повидаться с Хоббитом. Но потом Лика случайно увидела одну из таких встреч, закатила отчиму страшный скандал, и тот, явно смущаясь и тяготясь ситуацией, попросил Никиту больше не приходить. Лишних проблем для тестя Никита не хотел и согласился, хотя по Хоббиту по-прежнему скучал.
        Зимой Никита впервые полетел в Индию. Командировка туда считалась престижной и многообещающей: брали только лучших специалистов. И Никита почувствовал себя польщённым, хотя вообще-то не слишком нуждался в явном признании своих заслуг.
        Индийские коллеги встречали их очень радушно, приём следовал за приёмом, экскурсия за экскурсией, даже голова шла кругом от насыщенной программы. И это отвлекало от одиночества, которым Никита скоро стал тяготиться, хотя и понимал, что скучает не по Лике, а только лишь по Хоббиту. Осознание этого вызвало у Никиты лёгкую грусть: было странно, что забавный бульдог оставил в его сердце гораздо более глубокий след, чем жена.
        После Индии всё вернулось на круги своя. Только старшие коллеги стали общаться с ним как с равным, явно выделяя среди других молодых сотрудников, впрочем, очень немногочисленных: ведь ровесники Никиты после институтов старались если не уехать за границу, то хотя бы устроиться на совместные предприятия или в частные фирмы, где платили не в пример больше. Но Никита чувствовал себя на своём месте и менять свою работу не хотел, хотя институтские друзья время от времени звали к себе. Именно на заводе он теперь чувствовал себя нужным и полезным, а потому приходил раньше всех и уходил одним из последних. Немолодые вохровцы, дежурившие на входе, скоро стали звать его термоядерной помесью ранней пташки и полуночника и при встрече и прощании жать руку, что в их среде было знаком нескрываемых симпатии и признания.
        Часто в почти пустую, но зато собственную квартиру Никиты наведывались друзья: Виктор и братья Соколовы. С ними обычно приезжали и их девушки: каждый раз новые у Виктора и постоянные у братьев. Обязательно приглашали кого-нибудь и «для Ника», как выражались друзья. Никиту эта формулировка коробила, но знакомиться он соглашался. Когда тебе немного за двадцать, странно думать, что жизнь закончилась после неудачного брака. Никита и не думал. Он даже несколько раз приглашал девушек на свидания, но пока ничего серьёзного из этого не получалось. Всего лишь незначительные связи.
        Так и шла жизнь в делах и заботах, которые наполняли дни смыслом, но почти не трогали душу. Иногда звонил Митя, радостно докладывая, как дела, рассказывал о подготовительных курсах, на которые он ходил, о первой сессии Агаты и о многом другом. Никита слушал его звонкий ещё голос, счастливый от предвкушения новой, взрослой жизни и ощущал себя не просто старшим, а даже старым. Всё чаще ему казалось, что он, хотя и снял старую чужую одежду, свою, подходящую именно ему, так и не нашёл.
        Прошла зима, заголубело по-весеннему небо, на удивление быстро стаял снег, и на прогревшихся местах начали появляться крохотные нежные солнышки мать-и-мачехи. Никита по работе стал частенько ездить на другие предприятия. В тот день машина понадобилась родителям: они собирались на дачу, а их старенькие «Жигули» забарахлили, и Никита отдал им ключи от своей, а потому по делам отправился на метро.
        Все вопросы удалось решить быстро, и возвращался он рано, часа в четыре. Давно уже он не выходил на улицу днём. Высокое ещё солнце, множество весёлых, радующихся теплу людей и птичий щебет, раздающийся со всех сторон, подняли ему настроение. Никита шёл по улице в расстёгнутой куртке и улыбался. В метро спускаться не хотелось, а хотелось идти и идти так долго-долго, до самого дома. Но нужно было ещё занести документы на завод, и пришлось всё же воспользоваться подземкой.
        Эскалатор размеренно сползал вниз, когда вдруг на другом, устремляющемся вверх, Никита увидел Агату. Обжигающая радость захлестнула его так молниеносно, так жарко, что дальше он действовал, не думая ни секунды.
        Первым порывом было перепрыгнуть со своего эскалатора на другой, уносящий соседку вверх, но уже приближался спуск, времени не оставалось. Тогда Никита стремительно проскользнул между пассажирами вниз и тут же влился в другой, встречный поток, расталкивая людей.
        Он поднял глаза. Тёмная головка Агаты виднелась уже очень высоко. И Никита побежал. Он и сам не знал, зачем делает это и что скажет Агате. Однако ему так нестерпимо захотелось увидеть её, поговорить с ней, что он мчался вверх, не чувствуя ступеней под ногами. На эскалаторе было много студентов, они стояли кучками, преграждая ему путь. Но Никита почти не замечал этого, видя только тёмную растрёпанную косу, вьющуюся по яркой жёлтой куртке.
        Агата уже сошла с эскалатора, миновала турникеты и вышла из стеклянных дверей, когда Никита догнал её, мягко, чтобы не напугать, взял за руку и радостно выдохнул:
        - Здравствуй!
        Она обернулась и посмотрела на Никиту изумлёнными глазами. Чужими глазами. Не карими, а серыми. Никита так расстроился, что не смог скрыть разочарования. Девушка и правда была чем-то похожа на Агату, но настолько неуловимо, что сейчас Никита смотрел на неё и всё никак не мог понять, как он обознался. Может быть, просто очень хотел встретить, наконец Агату, с которой не виделся очень давно?
        - Вы обознались? - то ли спросила, то ли вынесла вердикт девушка, так похожая и так не похожая на Агату, когда стало понятно, что пауза затягивается.
        - Простите, пожалуйста, - только и смог сказать Никита.
        Девушка сочувственно, даже сострадающе кивнула и почему-то сказала:
        - И вы меня тоже.
        - За что? - не понял Никита.
        - За то что я - не она.
        Никита смутился, а девушка ласково улыбнулась ему и, уже уходя, помахала. На левой руке приглушённо блеснуло обручальное кольцо.
        Никита тоже помахал ей в ответ и во второй раз за последние несколько минут ступил на эскалатор, утягивающий пассажиров вниз, и только тут почувствовал, наконец, как налились тяжестью ноги и как больно и горячо в горле из-за колотящегося там то ли от бега вверх по эскалатору, то ли от разочарования сердца.
        - Не она, - не шепнул, а выдхнул Никита, с трудом разлепив пересохшие губы, и впервые задумался о том, кем была для него Агата. Ведь явно не только подругой. Друзьям ТАК не радуются. Коротких, даже мимолётных встреч с друзьями ТАК не ждут. За друзьями ТАК не бегают. И, если кажется, что увидел вдалеке друга, сердце не бьётся в горле, словно стараясь вырваться на волю. С друзьями всё иначе. Так неужели?.. Оказывается, всё так просто?.. А что если?.. Ей ведь уже скоро… сколько? Восемнадцать. Да, точно. Так может?..
        Никита вспомнил сияющие глаза Агаты, мягкую улыбку и озорную гримаску, которую иногда видел на загорелом личике, когда она что-то задумывала. От этого воспоминания ему стало совсем тоскливо. Что он мог предложить несовершеннолетней ещё девушке, светлой и чистой? Или всё же что-то мог?
        С завода Никита позвонил Лике, не надеясь застать её дома. Но она ответила, заметно удивившись его звонку. Никита издалека заходить не стал и сразу же напомнил:
        - Лик, не пора ли нам официально развестись?
        - А ты что? Жениться собрался? - неожиданно резко поинтересовалась почти бывшая жена.
        - Всякое может случиться, - не поддался на провокацию Никита.
        - Мне сейчас некогда, позже обсудим, - всё ещё недовольно бросила Лика, и в трубке раздались короткие гудки.
        Этого ещё не хватало. Никита хотел расстроиться, но потом вспомнил то, что почувствовал сегодня, когда бежал за девушкой, которую принял за Агату, и усмехнулся. Лику он знал хорошо и понимал, что нервы она ему помотает, конечно. Ну, так и совершеннолетие Агаты ещё через полгода. А за это время он обязательно что-нибудь придумает.
        В этот момент раздался телефонный звонок.
        - Никита, это тебя! - издалека прокричал кто-то.
        - Это я! - Радостно выпалил в трубку Митя, когда он пробрался между столов и кульманов к телефону, - если ты не занят, пойдём погуляем! Погода такая хорошая.
        - Пойдём, - согласился Никита, чувстуя себя так, словно налетел на стену.
        - Я встречу тебя у Гагаринской проходной через полчаса. Нормально?
        - Нормально, - Никита медленно нажал на рычаг.
        Размечтался. А как же чувства Мити? Как же он забыл об этом? И как может перейти дорогу тому, кого любит словно младшего брата? Да и вообще, Митя с его горячей чистой влюблённостью гораздо больше подходит Агате, чем он, ещё даже и не разведённый, зато уже битый жизнью. И кто сказал, что Агата вообще может полюбить его?
        Глава 17. Изменения.
        Весной Антона, который, увлёкшись ИЛП и постоянно пропадая на тренингах и семинарах, забросил учёбу, забрали в армию. Это было неожиданно, но Агата даже малодушно обрадовалась: внезапный отъезд Антона избавлял её от необходимости начинать непростой разговор, к которому она готовилась внутренне с тех пор, как только поняла, что Тони неравнодушен к ней.
        Накануне проводов Тони пришёл к ней и позвал гулять. Родителям Агаты приятель дочери не слишком нравился, но их общению они не препятствовал. И Агата, предупредив, что уходит, вышла на улицу, где её ждал Тони.
        Они не спеша пошли вдоль домов. Агата опасалась, что Антон перед долгой разлукой начнёт разговор, которого она так не хотела. Но, исподволь поглядывая на него никакого волнения не заметила. Хотя кто их знает, последователей ИЛП? Может, они умеют владеть собой не хуже дзен-буддистов, о которых недавно рассказывали им на уроке литературы. Тогда Агата читала новеллу Рюноске Акутагавы «Носовой платок» и поражалась стойкости матери, потерявшей сына. А вдруг и Антон умеет так же? Она снова покосилась на него и опять ничего не поняла.
        Так они довольно долго шли молча, пока, наконец, Тони не попросил ровным голосом:
        - Ты мне пиши.
        - Конечно, - легко согласилась Агата.
        В их школе вообще было принято переписываться. И они постоянно отправляли письма тем из выпускников, кто уехал в другие города или даже страны и скучал по школе. Да и одноклассницы Агаты летом тоже отправляли друг другу пространные письма о том, как проходят их каникулы. В этом была какая-то особенная прелесть, и иногда Агата ловила себя на том, что её так и тянет начать письмо к Нюре как-нибудь по-толстовски, например: «Ma chere amie Annette! Je t'ecris, assis sur la veranda de notre maison de campagne et regardant grand-mere nourrir les poulets» («Моя дорогая подруга Аннет! Пишу тебе, сидя на веранде нашего дома и глядя, как бабушка кормит кур»).
        Писать и получать письма ей очень нравилось, поэтому и на просьбу Тони она откликнулась с готовностью. Тот посмотрел на неё долгим взглядом, видимо, уловив эту лёгкость, и вдруг взял Агату за локоть и приглушённо сказал:
        - Моя мама работает в первом отделе МГУ. Ты знаешь, что это такое?
        - Нет, - честно призналась Агата. - То есть что такое МГУ знаю, конечно. А чем занимается первый отдел?
        - Они работают с КГБ, ведут секретное делопроизводство, отвечают за сохранность секретных документов, - зачем-то бросая по сторонам быстрые взгляды, объяснил Тони.
        Агате, которая читала газеты и знала, что всесильный Комитет уже далеко не тот, что раньше, стало смешно. Но она деликатно подавила улыбку и только поинтересовалась:
        - А разве он ещё есть?
        - Конечно, есть, - усмехнулся Антон с видом умудрённого жизнью старца. - Называется по-другому, но смысл-то тот же.
        - И что? - Агате всё ещё казалось, что Тони играет в какую-то игру.
        - И то, что моя мама - проверенный человек. А в армии комитетчики нередко вербуют людей. Могут обратиться и ко мне, зная, чей я сын… Тем более, что я учусь… учился на психфаке… Они могут проверять мою почту, чтобы убедиться в благонадёжности. А я даже не смогу тебя предупредить…
        - Я обещаю, что не буду писать ничего такого, что может заинтересовать комитетчиков. Честное слово, - улыбнулась Агата. - И вообще, что я могу знать? Мои родители уже ушли с оборонки. Да и не рассказывали они мне никогда ничего такого. А сама я очень далека от каких-либо тайн. Ну, разве что кроме девичьих. Но они вряд ли интересны спецслужбам. Так что не волнуйся.
        - Ты не понимаешь всей серьёзности, - строго посмотрел на неё Тони.
        - Да нет, - поспешила успокоить его Агата, который было хорошо от того, что весна уже совсем набрала силу и всё больше напоминала о близком лете. А ведь летом она поедет на дачу и, может быть, увидит там Никиту. Поэтому весне она радовалась, словно та была её союзницей. - Я всё понимаю.
        - А раз понимаешь, то нам нужно договориться о каком-то условном слове, которое я вставлю в письмо, если меня станут вербовать…. - Антон задумался. Агата молча шла рядом и не торопила его. - Идея! Я тебе напишу что-нибудь про кегельбан.
        - Я с трудом представляю себе, как в наше время в письме можно написать про кегельбан, чтобы это выглядело естественным и не привлекало внимания, - фыркнула Агата.
        - Ничего, я придумаю, как это обыграть. И вот если ты получишь от меня письмо с кегельбаном, то знай, что общаться со мной нужно очень осторожно.
        - Хорошо, - Агата изо всех сил старалась не показать, как забавляет её странная обеспокоенность Антона. - Не волнуйся.
        Тот вроде бы успокоился и спросил:
        - Ты придёшь ко мне на проводы?
        - Прости, но я не могу. Мои родители не поймут. Мне шестнадцать лет, и, в их понимании, мне рано ходить на такие мероприятия.
        - Как же они отпустили тебя в нашу школу? Нравы-то у нас вполне в духе времени, вольные…
        Агате показалось, что Антон был раздражён. Но она, привыкшая к строгому воспитанию, легко отозвалась:
        - Я в школу хожу учиться. А родители меня хорошо знают и доверяют мне.
        - Какое-то у них избирательное доверие. В школу можно, а на вечеринку нет. Странно и недальновидно. Можно выйти мусор выносить и вернуться беременной.
        Агата от неожиданности не сдержала изумления: раньше Антон никогда не обсуждал с ней подобных тем.
        - Что ты на меня так удивлённо смотришь? - в голосе Антона послышалась горечь. - Неужели ты никогда ни о чём подобном не думала? Что всё ещё играешь в куклы с младшей сестрой, а о жизни ничего не знаешь?
        Агате показалось, что он смотрит на неё испытующе, и она, тут же вспомнив о Никите, залилась краской. Не так давно она поймала себя на том, что её мысли о соседе изменились. Если раньше Агата просто издалека обожала его, довольствуясь редкими встречами и частыми воспоминаниями о них, то теперь это были уже не вполне невинные мечты. Всё чаще ей хотелось притронуться к нему, ощутить тепло и запах его кожи, запустить пальцы в волосы. Мысли эти она усиленно гнала от себя.
        Но потом в утренней полудремоте ей вдруг приснился сон, в котором они с Никитой шли по улице и держали за руку ребёнка. Кто это был, мальчик или девочка, Агата то ли не знала, то ли не помнила. Зато она прекрасно помнила, какими глазами смотрел во сне Никита на неё и на малыша, который вприпрыжку шёл между ними, то и дело поджимая ножки и повисая на их руках.
        Проснувшись после этого сна, Агата ощутила, как налитое незнакомой тяжестью тело захлестнуло жаркой волной. Больше всего в тот момент взрослеющей Агате хотелось бы когда-нибудь родить Никите ребёнка. И понимание того, откуда берутся дети, заставило её покраснеть и задохнуться тогда, после сна, и сейчас, при воспоминании о том, первом в её жизни подобном ощущении. Она не знала, как вернуть их разговор с Антоном в безопасное русло, и растерялась. Но тут Тони окликнула какая-то знакомая девушка. Агата вежливо поздоровалась и отошла: она не любила присутствовать при чужих разговорах.
        В первый тёплый вечер после промозглой дождливой недели, когда казалось, что апрель успешно притворяется промозглым октябрём, на улицы их района высыпали семьи с детьми. И мимо Агаты, ожидающей Антона, то и дело пробегали мальчишки и девчонки, кто-то прыгал в резиночку, как в её детстве, звенели голоса. И, любуясь этим радостным весенним озорством детей, так похожим на птичье послезимнее оживление, Агата не спеша шла по улице, всё дальше и дальше уходя от Тони и даже забыв о нём. Все мысли её были о Никите.
        - Давненько я за девушками не бегал, - догнал её запыхавшийся Антон. - Тебе не понравилось, что я разговаривал с Ингой?
        - Нет, почему же? - искренне удивилась Агата. - Просто не хотела мешать.
        - Ты не сердись на меня, что я такой разговор завёл про твоих родителей. - Теперь Антон говорил привычно легко. От раздражения не осталось и следа. - Просто я понимаю, что не увижу тебя полтора года. Вот и хочу как можно больше общаться сейчас, пока ещё есть возможность. И расстраиваюсь, когда нам мешают.
        Агата примирительно улыбнулась. Антон неправильно истолковал её уход, и теперь Агате было неловко: она и не собиралась обижаться на него и уж тем более ревновать. В ответ на её улыбку Тони тоже улыбнулся, и они пошли дальше, беседуя о чём-то неважном, и, как показалось чуткой к проявлению чувств других Агате, думая каждый о своём.
        Уже у её дома Антон неожиданно попросил:
        - Запиши мне кассету со своим голосом. Пожелай мне что-нибудь. А я потом буду слушать…
        Агате эта идея почему-то совсем не понравилась. Её одноклассницы по школе искусств зачитывались переписанными от руки в общие тетрадки историями неизвестного авторства. Вот в этих сомнительных история юные герои, претендующие на звание современных Ромео и Джульетт, постоянно придумывали что-то в подобном духе. Агата читала пару таких историй и даже не без удовольствия, поскольку любила сказки с красивым счастливым концом. Но слова Антона показались ей какими-то уж слишком книжными или театральными. Конечно, в их школе она привыкла к экзальтированным поступками и жестам. Но сама старалась не поддаваться этому веянью и поэтому шутливо сказала:
        - Сомневаюсь, что у тебя в армии будет свободное время.
        - Может, ты и права, - неожиданно легко согласился с ней Антон и вдруг вспомнил: - А хочешь, я оставлю тебе свои кассеты? Всё равно меня не будет полтора года. Да и родители могут куда-нибудь деть. Они ремонт планируют, увезут в гараж, а там всё отсыреет…
        О фонотеке Антона у них в школе ходили легенды. И Агата, которая в их школе неожиданно для себя полюбила рок, да и хотела помочь, согласилась:
        - Хорошо. Если тебе так удобно.
        Простились они спокойно и по-доброму. Антон по их школьной привычке обнял и поцеловал её в щёку. Но этим и ограничился. За что ему Агата была очень благодарна. Кассеты Тони ей так и не отдал. То ли не успел, то ли забыл. Зато от него вскоре стали приходить письма. Алиса исправно отвечала на них и даже радовалась, получая. Именно они очень поддерживали её в первые месяцы после известия о том, что Никита женился. Сочиняя пространные ответы, Агата отвлекалась от своего удушающего горя, вглядывалась в жизнь, чтобы написать Антону о том, чем он так интересовался, скучая где-то в Карелии по друзьям, школе и бывшим учителям. Это вынужденное созерцание, а потом и изложение увиденного на бумаге, успокаивало и помогало жить дальше. Буква хваталась за букву, слово следовало за другим, предложение перетекало в следующее. И жизнь шла своим чередом. Без привычной опоры на сильное глубокое чувство. Но шла.
        И постепенно Агата привыкла жить, зная, что Никита счастлив где-то там, в своей жизни, отдельной от её. А то, что Никита может быть несчастен, ей и в голову не приходило. Ведь она так искренне желала ему добра, что не представляла, как может быть по-другому.
        Первое лето после женитьбы Никиты Агата помнила весьма смутно. Никита на дачу приезжал один раз. Издалека Агата видела его жену, показавшуюся ей удивительно хорошенькой и очень подходящей Никите. Та ходила по участку в модных джинсах и белой футболке, обтягивающих её ладную женственную фигурку. И Агата, старавшаяся даже не смотреть в сторону соседнего участка, чтобы никто даже случайно не мог понять, что творится в её душе, то и дело натыкалась на неё взглядом и искренне восхищалась: ну, до чего же хороша!
        К себе Агата относилась самокритично, и понимала, что сама она внешне всё ещё совсем подросток, худенький и узкобёдрый, с мальчишечьей фигурой. А, может, и навсегда останется такой. Женщины в их семье отличались спортивными, а не женственными фигурами, даже мама, от чьего невероятно красивого лица сложно было взгляд отвести, тоже была такой. Не то что Лика. Невысокая и не самая длинноногая она при этом притягивала взгляды выразительными линиями и изгибами. Ах, как Агате хотелось бы походить на неё!
        Агата вообще была из тех женщин, что умела признавать и ценить женскую красоту, любоваться ей, искренне и без зависти восхищаясь. Словно произведением искусства. А в случае с женой Никиты любоваться и восхищаться ей было легко. По её мнению, Лика матери природе и родителям явно удалась. И Агата радовалась, что Никита счастлив и что у него такая красивая жена.
        За Ликой и Никитой по участку бегал смешной французский бульдог. Агата слышал, как Никита пару раз позвал пса:
        - Хоббит! Хоббит!
        Про Толкиена Агата знала и даже пробовала читать его книги. Но они у неё почему-то - небывалый случай! - не пошли. И Агата, которая вообще-то читала очень много и с большим удовольствием, не продвинулась дальше первых двадцати страниц. Но имя собаки ей показалось славным и забавным., как и сам бульдог. И, улучив момент, когда на соседнем участке, кроме развалившегося на травке пса, никого не было, она негромко позвала:
        - Хоббит!
        Пёс с готовностью подскочил и подбежал к ней. Его смешная морщинистая мордаха выражала такую любовь ко всему миру, такое дружелюбие, что Агата рассмеялась против воли и протянула руку, радуясь, что забор между участками так и не построили.
        - Здравствуй, здравствуй, - шептала она. - Ты такой чудесный мальчик.
        Бульдог встал на задние лапы, а передними упёрся в колени сидевшей на корточках Агаты. И она не выдержала, схватила Хоббита обеими руками за щёки, притянула к себе, чмокнула в плюшевую макушку и тихонько отодвинула от себя:
        - Всё, беги, беги. И я пойду.
        Пес посмотрел на неё почти чёрными влажными глазами и послушно потрусил обратно, на облюбованный газон. Агата несколько раз сглотнула, чтобы унять боль в горле, появившуюся от с трудом удерживаемых слёз, и пошла собирать красную смородину. Почему-то именно сейчас она окончательно поняла, что стала взрослой.
        Первый год в институте промчался так быстро, что следующая весна пришла совершенно незаметно. Агата даже удивилась этому стремительному ходу времени, как когда-то первым осенним каникулам в её новой школе, ставшей такой любимой. С бывшими одноклассниками они нередко созванивались и по возможности встречались. А Саня с Фимой и вовсе частенько приезжали к ней в гости. Саня уже был студентом МАДИ, Фима же в институт не поступил, но зато учился на машиниста и активно занимался музыкой. Его даже благосклонно принимал в своём рок-кабаре известный поэт и писатель. Агата была тронута, когда во время одного из выступлений поэт представил Фиму залу:
        - А сейчас я приглашу на сцену автора и исполнителя очень интересных песен. У него потрясающая фамилия, которую смело мог бы взять себе любой рокер - Покусаев. И песни у него такие же: кусающие, теребящие душу, не дающие спокойно жить…
        Агата сидела в зале рядом с Саней и улыбалась, слушая, как поэт хвалит их Фиму. Они уже три года были вместе, и к своим друзьям она была нежно привязана, гордилась их успехами, переживала, если у них были трудности, и с готовностью кидалась на помощь. И они постоянно были рядом. Некоторые знакомые даже не могли понять, какие отношения их связывают.
        Однажды в рок-кабаре к Агате подошла девушка и, смущаясь, спросила:
        - Прости, а вы с Ефимом… ну, вы вместе?
        - В смысле? - растерялась Агата, которая даже не сразу поняла, о ком говорит её собеседница. У них в классе Фиму полным именем никто и никогда не называл.
        - Ну… он и ты…
        - А! - поняла Агата и засмеялась. - Нет-нет, мы просто хорошие друзья.
        - Друзья? А он о тебе всегда с такой нежностью говорит. И всё время «наша Агата», «Агатик».
        - Меня так в классе всегда называли, а мы с Фи… с Ефимом одноклассники. И у нас принято было друг другу с большим вниманием и нежностью относиться.
        - Ну, тогда хорошо! - явно обрадовалась девушка и упорхнула в сторону наигрывавшего что-то во дворе рок-кабаре Фимы. Агата посмотрела ей вслед и улыбнулась: невысокий, чем-то неуловимо похожий на Сергея Есенина, Фима среди барышень кабаре пользовался большим успехом.
        - Сань, а ты когда меня со своей девушкой познакомишь? - спросила она подошедшего друга.
        Тот усмехнулся странно, вскользь, и пообещал:
        - Когда-нибудь познакомлю.
        - Я запомню твоё обещание, - пригрозила Агата, смеясь. А Саня сел рядом с ней на старую лавочку.
        Место, в котором размещалось кабаре, было удивительным. Самый центр Москвы, в двух минутах неспешной ходьбы шумит Тверская улица, в трёхстах метрах Государственная Дума. А здесь маленький двухэтажный старый дом буквой Г и тишина. На улице совсем тепло, и три окна второго этажа, где в большой комнате проходят концерты кабаре, распахнуты настежь. Те, кому не хватило места, сидят на подоконниках, толпятся на лестнице или просто слушают, сидя и стоя во дворе. И кажется, что время остановилось здесь давно, лет сорок назад, а, может, и раньше. Только музыка звучит современная, да и то не всегда.
        Агате в кабаре нравилось, и она старалась бывать в нём каждую пятницу. Тем более, ходили слухи, что случайно затерявшийся в центре столицы старый дом скоро снесут. Кабаре закрывалось на летние каникулы, а где откроется осенью, пока никто не знал. И все немного грустили, опасаясь, что больше не будет таких вот чудесных пятниц, когда можно послушать хорошую живую музыку в тихом сердце любимого города, а потом пройти сотню метров узким переулком, шагнуть в широкую арку и вынырнуть на бурлящей Тверской. Рядом Манежная и Красная площади, через дорогу гостиница «Москва», и кажется, что ты не вышел из двора, а шагнул в девяностые из шестидесятых, а то и пятидесятых… Неужели осенью этого уже не будет?
        Последний вопрос Агата задала вслух. И Санька невесело отозвался:
        - Говорят, строить здесь что-то собираются. Странно, что этот дом вообще здесь до сих пор простоял. Ты представляешь, сколько здесь земля стоит?
        - Да уж, - согласилась Агата. - Но так грустно…
        - Грустно… - Санька запрокинул голову и посмотрел в небо. - Время такое, Агат, никто не думает, что крушит историю и идёт по её дымящимся обломкам туда, где, как многим кажется, светлое будущее… А ведь они ошибаются… Без вчера не бывает завтра…
        Агата молча кивнула. Слова Сани не показались ей высокопарными. У них в классе все любили читать, поэтому и говорили иногда так, словно им не по семнадцать-восемнадцать лет, а много больше. Да и в школе их учили выражать свои мысли точно и образно.
        - Странное нам досталось время… - продолжил Саня, не глядя на неё. - Я тут читал «По ком звонит колокол» и «Фиесту»… И мне теперь кажется, что мы тоже потерянное поколение…
        - Даже так? - Агата села вполоборота к Сане и тревожно всмотрелась в него.
        Он кивнул:
        - Да, именно так. Вот смотри, наши родители уже были взрослыми, когда начались всё это: развал, капитализм и прочее. Они могут противостоять этому… Наши младшие братья и сёстры не видели другой жизни, и для них всё происходящее - это норма. Они не знают, как бывает по-другому. Да и маленькие они пока. А когда вырастут, у них будет иммунитет к этому, как у тех, кто в детстве переболел ветрянкой и не заражается потом… А мы попали в самый водоворот. Всё началось, когда мы подростками были или около того. Самый уязвимый возраст… И теперь мы, как в метро. Стоим, а перед нами полоса, за которую шагать нельзя, опасно. Ты вот можешь удержаться и не шагнуть за эту полосу. Характер у тебя такой стойкий. А кто-то не может. И таких больше, намного больше… И они шагают… А там… Там смерть… Кто-то очнётся и успеет отскочить… Но не все…
        - Не все… - эхом отозвалась Агата, которая сама об этом нередко думала. Другими словами, но думала. А про белую полосу, через которую нельзя переступать ей пришло в голову почти три года назад, в лагере. И тогда ей казалось, что этот образ родился только в её голове. А оказывается, что и Саня думает так же… Она обняла друга и со страхом спросила:
        - А кто из наших… уже шагнул?
        - Я не знаю, - тихо ответил Саня, - у меня есть предположения, но точно не знаю.
        - А я боюсь узнать. Хотя и у меня тоже есть предположения.
        Саня покивал задумчиво, словно не слыша её и встал:
        - Пойду я в зал, скоро Фимыч должен выступать. Ты со мной?
        - Я через пару минут подойду, - пообещала Агата, которой захотелось побыть одной.
        Саня снова отстранённо кивну и направился ко входу. На пороге он обернулся и сказал:
        - Мне кажется, что я тоже уже шагнул…
        Глава 18. Сомнения.
        Неожиданно в гости нагрянул двоюродный брат Никиты Аркадий. Они с матерью жили в Ленинграде, вернувшем себе прежнее имя, в гости к московской родне приезжали редко. Сам Никита у них был всего один раз и за этот короткий визит с братом подружиться не сумел, хотя обычно легко находил контакт со всеми. Поэтому делами Аркаши, подробными рассказами о которых были полны все письма тёти, не слишком интересовался. Знал только, что Аркадий пошёл по стопам матери, окончил медицинский институт, женился и четыре года назад стал отцом. Сам брат в Москву не приезжал уже много лет. И всё их общение свелось к передаче друг другу равнодушных приветов через родителей. Поэтому визит Никиту удивил.
        Аркадий остановился у родителей Никиты. Мама позвонила на завод и попросила не засиживаться допоздна и прийти к ним. Никита, у которого было много работы, неслышно вздохнул и согласился: маму он любил, а родственников привык уважать.
        За то время, что они не виделись с Аркадием, тот превратился в довольно высокого симпатичного мужчину. Никиту он встретил так радушно, словно был хозяином, а брат - дорогим гостем. Ничего не зная о цели визита, Никита почувствовал, что в доме какая-то странная возбуждённо-встревоженная атмосфера. Да и Аркадий показался ему чуть ли не звенящим от с трудом сдерживаемого беспокойного восторга.
        - Что случилось? - удивлённо спросил Никита у мамы, пока помогал ей носить тарелки в большую комнату.
        - Аркадий уезжает в Бразилию, - шепнула мама.
        - А, ну молодец, - вежливо порадовался за брата Никита.
        - Ты не понял, - сделала огромные глаза мама, - он насовсем туда уезжает, эмигрирует.
        - Что-о-о? - Никита остановился в дверях кухни и обернулся. - Как насовсем? А семья?
        - Семья с ним. Это как раз жена его уговорила на переезд.
        - Что-то мне подсказывает, что не только она. Тётя же всегда хотела, чтобы Аркаша уехал. Правда, в Штаты. - Тут Никита вспомнил о цели переезда и снова удивился: - А с чего вдруг в Бразилию-то? Все же едут в Штаты, Израиль или Европу.
        - Он и хотел в Штаты, - объяснила мама. - Но туда почему-то пока не получается. А Бразилия всё же поближе к Америке.
        - Ага, - хмыкнул Никита, который не понимал тех, кто уезжает из страны, и сам никогда не хотел уехать, - тогда выбрал бы Владивосток или Сахалин. Тоже поближе к Америке. И на родине.
        - Никита! - еле слышно прикрикнула на него мама. - Ты только Аркашеньке этого не скажи! Пусть едет мальчик. Он талантливый врач, и наверняка сможет найти себе место и в Бразилии, и в Штатах, когда переедет туда.
        - Да пусть едет, - пожал плечами Никита, которому стало невыносимо тошно. - Мне-то что?
        Пока сидели за столом, пока Аркаша взахлёб рассказывал о своих планах и о том, как они всей семьёй срочно учат португальский язык, пока мама и особенно отец восторженно ахали, он всё никак не мог отделаться от лезших в голову мыслей. Каково это - уезжать в чужую страну и знать, что едешь навсегда? Самому Никите при этой мысли становилось невыносимо тоскливо. Но ведь едут же, едут люди. И даже вполне счастливы на новой родине. Или всё же нет? Или это он какой-то неправильный? И вдруг в его случае это не любовь к своей стране, а банальные трусость и слабость?
        Думая обо всём этом, Никита старательно притворялся, что внимательно слушает брата. Но Аркадий принял его отрешённый вид за расстроенный и горячо пообещал:
        - Вот подожди, Ник. Мы там осмотримся, переедем в Штаты, и я обязательно тебя перетяну к нам.
        На Никиту накатило раздражение, но он постарался не показать его и вежливо поинтересовался:
        - И что я там буду делать?
        - Как что? - изумился Аркадий. - Ракетами своими заниматься! Ты же отличный инженер.
        - А… То есть я буду делать ракеты, которые, возможно, потом сотрут с лица земли мою же родину? - не сдержался Никита.
        Мама всполошилась, принялась подсовывать племяннику мужа какой-то очередной салатик, отец раскашлялся. Аркадий же сидел, уставившись на брата. Его красивое лицо с правильными породистыми чертами в этот момент показалось Никите отвратительным.
        - Да о чём ты говоришь, Ник?! - всплеснул руками Аркадий. - Всё это - дела давно минувших дней. Никакой угрозы Штаты вам больше не представляют.
        - Я рад, что ты в этом так уверен, - сухо сказал Никита, которого больно укололо это «вам» и неискренне поблагодарил: - Спасибо, Аркаш. Но я уж как-нибудь здесь.
        - Ну, здесь, так здесь! - обрадовался чему-то Аркадий. - Но в отпуск я вас обязательно к нам зазову!
        - В Бразилию? Где много диких обезьян? - дурашливо поинтересовался Никита.
        - В Соединённые Штаты Америки. - Пафосно ответил Аркадий. И Никита понял, что брат сейчас не шутит. Мыслями он уже был там, в вожделенной стране. Которую заранее любил гораздо сильнее, чем когда-либо родину. Никита смотрел на Аркадия и не знал, что сказать. Да и надо ли вообще что-то говорить в этом случае? Ничего он брату не объяснит. Тот хочет уехать больше всего на свете. И это реально.
        А у Никиты другое желание, пока кажущееся совершенно утопическим. Но ничего, он готов пахать день и ночь, чтобы оно сбылось. И, к счастью, не он один. Старики с их завода такие же. И он не имеет никакого права оставить их одних и укатить устраивать свою собственную счастливую и благополучную жизнь. Да и вряд ли она, эта жизнь, будет счастливой. Благополучной - да. Но счастливой… Как можно быть счастливым, когда всё, что любишь, останется здесь? И кого любишь тоже. И когда оставишь здесь не только родителей, но и друзей. И это ещё полбеды. С родителями и друзьями можно будет хотя бы иногда видеться, созваниваться. А вот с… Никита вновь вспомнил об Агате, о которой и без того думал слишком часто, вздохнул и спросил:
        - Аркаш, а мама тоже с тобой поедет?
        - Мама? - растерялся вдруг брат. - Мама нет… Пока нет… Ей пока придётся остаться в Питере. Но это ненадолго…
        - Ничего, Аркаш, - вступил в разговор отец. - Ты не переживай, устраивайся там. А мы здесь её не бросим, не волнуйся.
        - Спасибо, дядя, - проникновенно поблагодарил Аркадий. - Как же я вам обязан.
        - Да ничем ты нам не обязан, - отмахнулась мама и снова принялась подкладывать в тарелку гостя разносолы.
        - Вот по чему я точно буду скучать, так это по вашим пирожкам, тётя, - проникновенно вздохнул Аркадий. Но глаза его снова сияли предвкушением счастья.
        В Москве он пробыл ещё несколько дней: закончил все дела в бразильском посольстве и уехал собираться, клятвенно заверив, что расстаются они ненадолго.
        - Скоро обязательно встретимся! - зачем-то кричал он в окно поезда, когда Никита с отцом провожали его на Ленинградском вокзале.
        - Какой чудесный, благодарный парень всё же вырос, - растрогался отец. А Никита только вздохнул. За те дни, что Аркадий гостил у них, он почему-то страшно устал от общества брата.
        Через несколько недель Никита шёл по огромному двору между корпусов и прислушивался к тишине. Территория их предприятия была такой огромной, что город шумел где-то далеко. А сам пока ещё сопротивляющийся умиранию завод уже давно не работал круглосуточно, как раньше, и тоже был словно накрыт тишиной. На ночь на нём оставались всего несколько стариков-вохровцев. Почти все они работали здесь смолоду, но кто инженером, кто в цехах. А потом вышли на пенсию, но расстаться с заводом так и не смогли - подались в сторожа.
        Никита, помнивший почти каждого из них с детства, с ними дружил и очень любил их. По вечерам, когда завод затихал, он нередко засиживался в их каморках, расспрашивая, что и как было заведено на предприятии раньше. Почему-то ему казалось это важным. И он не жалел времени на долгие неспешные разговоры. А старики-вохровцы, чувствуя его интерес, старались изо всех сил, вспоминая мельчайшие подробности тех лет. Никита слушал и запоминал. Но сегодня он хотел ещё поработать дома, поэтому вопреки обыкновению быстро простился с дежурной сменой и вышел на улицу.
        За проходной, на обычно пустынной в этот час площади, Никита с удивлением заметил отца и сначала испугался.
        - Что с мамой?
        - Ничего, не волнуйся, - успокоил отец. - Просто я шёл мимо и решил дождаться тебя.
        - А если бы я не скоро?
        - Я зашёл на проходную и узнал, что ты уже кабинет на охрану поставил. Несложно прикинуть, через сколько минут ты выйдешь. Всё же я здесь больше тридцати лет проработал и все пути-дорожки знаю…
        - Хорошо у тебя разведка работает, - устало рассмеялся Никита.
        - Стараемся… - Отец тоже улыбнулся.
        Они неспешно шли вдоль пруда, там, где пару лет назад Никита частенько ходил с Кэти. О ней он почти не думал всё это время. Ни она сама, ни её братья исчезли из его жизни. И в этот тёплый вечер Никита вдруг впервые подумал, что хотел бы узнать, как там его бывшая любоница. Не потому, что скучал, а потому, что хотел ей, а ещё больше её мужу и сыну счастья. Ах, если бы мысли и правду были материальны, как утверждают некоторые, тогда всё у Кэти было бы замечательно. И были бы счастливы её добрый терпеливый муж и их сынишка.
        - Никита, - негромко позвал его отец. - Я хотел с тобой поговорить.
        - Да, пап, - немного удивился Никита, услышав в голосе отца непривычную серьёзность.
        Отец вздохнул, явно готовясь сказать что-то важное для него. И Никита снова испугался. Но отец начал вполне невинно:
        - Скажи мне, тебе нравится твоя работа?
        Никита ненадолго задумался и честно ответил:
        - Да, пап, нравится.
        Отец, казалось, был удивлён, но всё же продолжил:
        - Но ведь вам платят такие гроши, что просто страшно за будущее завода. Кто на нём за такие копейки останется?
        Никита испытующе посмотрел на отца и ответил:
        - Пап, я тебе не буду врать, что я бессребренник. Конечно, моя зарплата меня не устраивает и устраивать не может. Зато меня вполне устраивает то, чем я занимаюсь. Мне интересно здесь, понимаешь?
        - Конечно, понимаю. Я тоже работал здесь с удовольствием. Но завод умирает. Неужели ты не видишь, что это предсмертные конвульсии?
        - Он не умирает, - с нажимом ответил Никита. - Он болен, да. Врать не буду. Но надежда ещё есть…
        - Ты отдаёшь себе отчёт в том, что агония может длиться годы? - Отец, как показалось Никите, был раздражён. - Ты потратишь лучшие годы на реанимацию трупа. А потом будешь вынужден искать работу. Сейчас такое удивительное время. Ты посмотри, сколько вокруг возможностей…
        - Пап! - негромко позвал его Никита. - Пап, я тебя понял и знаю, что ты хочешь мне добра. Но поверь, завод - это то место, где мне интересно, и единственное место, кроме вашего дома и дачи, где я счастлив. И я буду бороться за него.
        - Ты правда считаешь, что можешь сделать хоть что-то? - отец остановился и испытующе всмотрелся в сына.
        - Я считаю, что буду себе противен, если хотя бы не попробую.
        - Ну, хорошо… - задумчиво протянул отец. - Я ни на чём не настаиваю. Но давай хотя бы попробуем…
        - Что? - Никита всё никак не мог понять, что задумал отец.
        - Отправить твоё резюме в Германию. У тебя прекрасное образование и редкий по нашим временам опыт. Вдруг они заинтересуются. Всё же ты закончил автомеханический. А это вуз с именем. Наверняка им нужны такие специалисты.
        - Пап, мне некогда этим заниматься, - покачал головой Никита. - У меня слишком много дел, чтобы я мог позволить себе так бездарно тратить время…
        - А от тебя ничего и не требуется, - не дал ему договорить отец. - Я уже всё узнал и сделаю всё, как надо. От тебя требуется только согласие.
        Никита долгим взглядом всмотрелся в похудевшее невесёлое лицо отца и всё же кивнул:
        - Ладно, отправь, если это и правда несложно.
        В душе Никита был уверен, что старания отца останутся тщетными. Но пусть уж попробует, если это его так радует. В конце концов, ему откажут или вовсе не ответят. И отец успокоится и даст Никите спокойно работать.
        - Я отправлю, - просиял отец, - мне осталось только на немецкий перевести.
        - Ну, и отлично, - кивнул Никита. - Спасибо тебе за заботу.
        - Никакая это не забота, - не согласился отец. - Просто я не могу смотреть, как талантливые молодые люди идут ко дну вместе со всей страной…
        - Пап, давай не будем об этом, - попросил Никита. Сил на выслушивание политических тезисов у него не было. Ему бы добраться до дома, поесть и подумать над чертежами, пока идея, которая пришла в голову, когда он шёл по заводскому двору, не испарилась.
        Надежды на то, что отец, который в последнее время полюбил митинговать к месту и не к месту, успокоится, почти не было. Но тот, видимо, был очень доволен согласием строптивого обычно сына и замолчал. Так они и шли по той дороге, которой раньше, в детстве Никиты тёк поток заводчан, и думали каждый о своём. Ах, как маленький Никита мечтал, когда вырастет, идти так рядом с отцом и мамой, среди знакомых и незнакомых людей, делающих важное общее дело. И вот его мечты почти сбылись. Почти.
        Никита почему-то до последнего не верил, что Аркадий с семьёй всё же уедут в Бразилию. Он знал многих, кто решился на эмиграцию и, хотя для себя этот вариант даже не рассматривал, в целом уезжавших понимал. Но именно в случае с братом считал, что отъезд сродни предательству.
        Аркаша у тёти был единственным сыном. Капризная и даже вздорная с остальными, в чаде своём она не чаяла души, живя для него. Мальчик родился болезненным, страдал от астмы, был очень слаб. И тётя, рафинированная докторша, известный ленинградский психиатр, постоянно таскала его на руках, а потом, когда он вырос настолько, что её это стало непосильным - на закорках. Врачи рекомендовали Аркаше морской и горный воздух - и мать возила его в Абхазию, где носила в горы. Каждый день по два раза: утром и вечером она проделывала сложный путь с уже довольно большим сыном на спине и никогда не жаловалась никому, даже брату.
        Постепенно Аркаша окреп. Родня была убеждена, что только благодаря матери. С мужем к тому времени она развелась, и тот никак не помогал своему ребёнку. Никита в глубине души тётю недолюбливал, но за самоотверженность уважал и временами даже восхищался.
        Когда Аркадий подрос, его мать сделала всё возможное, чтобы сын поступил в медицинский институт. Аркаша был умён, да ещё и прекрасно подготовлен, учился легко и в итоге стал нейрохирургом, чем тётя, всегда и во всём помогавшая ему, по праву гордилась.
        Родные опасались, что, когда Аркадий решит обзавестись семьёй, тётя при её всепоглощающем обожании сына станет ужасной свекровью. Но и здесь она удивила всех. Возможно, дело было в том, что её сын женился, по мнению окружающих и самой тёти, очень удачно. Жена его принадлежала к известной в городе семье врачей, сама была кардиологом, имела собственную квартиру на Васильевском острове и стараниями многочисленной родни ни в чём не нуждалась.
        Так или нет, но тётя проявляла чудеса мудрости, деликатности и такта, относясь к невестке со всей возможной нежностью и при этом умудряясь быть удивительно ненавязчивой. Поэтому молодые жили счастливо и относительно безбедно даже несмотря на непростые времена. Вскоре у них родилась дочка Леночка. И бабушка свою огромную любовь направила на неё, почти совсем освободив сына и невестку от забот о ребёнке. Внучку она обожала, а та отвечала ей полной взаимностью.
        И вот теперь Аркаша с женой и дочерью готовились к отъезду. Старую квартиру на Васильевском острове продали весьма удачно, небольшую однушку Аркадия - тоже, и даже гаражу и машине нашли покупателей.
        Никита слушал эти новости, как неутешительные военные сводки. Ему было невыносимо горько. Все уезжают. А тётя остаётся. Очень хотелось верить в то, что сын не забудет о матери, и Никита в свободные минуты представлял, как Аркаша удачно устраивается сначала в Бразилии, а потом и в Штатах и сразу же вызывает к себе мать и как та, счастливая и гордая, уезжает к нему. Но представлять получалось плохо, и ему было бесконечно жаль тётку. Поэтому, когда осенью отец на день рождения сестры собрался в Питер, Никита взял на работе несколько дней за свой счёт и отправился вместе с ним.
        Тётя их встретила так радушно и приветливо, как никогда раньше. Никите даже неловко было, когда она, не позволяя ему встать и помочь, хлопотала вокруг них. При этом она взахлёб рассказывала о том, как сын с семьёй устроились в Бразилии. В это время глаза её светились.
        - А когда ты к ним? - спросил отец Никиты. - Ты хоть заранее предупреди, чтобы мы приехали, помогли тебе собраться…
        Никита в этот момент внимательно смотрел на тётю, поэтому заметил, как глаза её потухли. Она начала как-то нервно оправдываться, что ей вообще не было свойственно, поскольку себя и только себя она всегда считала правой.
        - Лёша, ну что ты? Им самим нужно сначала устроиться. До меня ли им сейчас? Как только они смогут переехать в Штаты, сразу выпишут меня. Я как раз на пенсию выйду и спокойно брошу всё…
        - И даже свою замечательную дачу? - шутливо поинтересовался отец Никиты, зная о любви сестры к своему прекрасному дому и большому участку в Вырице.
        - И даже их! - вновь ожила тётя и со смехом продолжила: - Разве они могут сравниться с виллой на берегу океана?
        - Ого! Даже так? Вот это планы у тебя! - тоже рассмеялся её брат.
        - А как же! Ты же знаешь, я всегда добиваюсь всего, что хочу. - Упёрла руки в боки тётя. Никита улыбался, глядя на её привлекательное и снова сияющее лицо. Ему очень хотелось, чтобы и эта её мечта тоже сбылась. Но почему-то ему сложно было верить в это. Гораздо сложнее, чем во все предыдущие тётушкины мечты, планы и проекты. Уезжал домой он с чувством острой жалости к тёте и надеждой на то, что Аркаша не забудет о матери.
        Была уже осень, отец разослал резюме Никиты на самые разные заводы Германии. Его сын только диву давался, откуда такое рвение. Переезд Аркадия, что ли, так на него повлиял? И неужели отец не видит, как одиноко и тоскливо его сестре одной в Петербурге, где у неё совсем никого не осталось? Ведь даже сваты, родители жены Аркадия, вскоре после отъезда дочери в Бразилию эмигрировали в Израиль, к чему, оказывается, готовились очень давно.
        - Пап, - шутливо спросил Никита, когда отец в очередной раз встретил его у проходной, передал приглашение мамы на ужин и тут же начал отчитываться о том, что и куда отослал. - Я тебе так надоел, что ты стремишься от меня избавиться? Я понимаю, конечно, родители иногда устают от детей, так я вроде уже совсем самостоятельный, ночами не рыдаю, на ручки не прошусь и не плююсь манной кашей.
        Отец рассмеялся.
        - Да уж, не плюёшься. И вообще, ты нам удался. Именно поэтому мы с мамой и хотим тебе лучшей жизни…
        - Ты правда считаешь, что там она лучше? - удивился Никита.
        - Считаю, - с горькой убеждённостью кивнул отец. - Когда Союз распался, я радовался, думал, что теперь-то всё будет иначе, по-новому…
        - А разве этого не произошло? - раздражённо хмыкнул Никита. - Куда уж новее-то? - Он зачем-то широко повёл рукой. За высоким забором виднелся огромный корпус завода. Его начали строить в восемьдесят девятом. Многоэтажный, со стеклянными стенами, он должен был стать гордостью предприятия. Никита помнил, как родители с восторгом рассказывали о планах и открывающихся для завода перспективах. Корпус успели возвести и даже вставили большую часть стёкол. Но потом началась «новая» жизнь, и стройка прекратилась. И теперь колоссальный корпус смотрел на мир пустыми чёрными проёмами и редкими пыльными стёклами. Никита иногда ходил туда, сам не зная для чего, и смотрел, смотрел на эту заброшенную, умирающую мощь, с которой теперь руководство завода не знало, что делать.
        С другой стороны, за прудом, виднелась ткацкая фабрика. В её окнах вечерами давно уже не горел свет. Сначала второе градообразующее предприятие перешло на работу в одну смену, а теперь и вовсе готовилось к закрытию. И так было во всём: фонари на улицах города в последнее время горели через один, жители города еле сводили концы с концами, а дом, в котором дали квартиру Никите, стал последним построенным их заводом. Денег на заботу о сотрудниках больше не было.
        - Вот! - согласился с ним отец. - Про это я и говорю! А в Европе всё совсем иначе.
        - Па-а-ап! - возмутился Никита. - Ну, услышь ты себя! То есть ты мне предлагаешь бросить вот это всё и уехать туда, где спокойнее и сытнее?
        Отец кивнул.
        - Пап, это же приспособленчество, - Никита так изумился тому, что отец, всегда бывший для него авторитетом, предлагает такое, что даже остановился, преградил тому дорогу и внимательно всмотрелся в родное любимое лицо. - То есть ты хочешь, чтобы твой сын стал приспособленцем? А если в Германии всё станет плохо, что тогда делать? Драпать дальше?
        - Не станет. Это богатая, мощная страна, - с упрямством детсадовца отмёл такую возможность отец.
        - Я говорю "если". Что тогда? - раздельно спросил Никита.
        - Тогда переедешь ещё куда-нибудь. Слава богу, полно стран, где живётся лучше, чем у нас. А с твоей головой, руками и настойчивостью, ты сможешь устроиться, где угодно.
        Никита смотрел на отца и не знал, что сказать. Поэтому он просто повернулся и быстро пошёл в сторону родительского дома. Отец догнал его. Так они и шагали молча. Идти было довольно далеко, и всю дорогу Никита думал, как случилось такое, что они с отцом перестали понимать друг друга.
        Район города, где жили его родители и бывшие тесть с тёщей, строили в середине шестидесятых. Наверное, тогда серые пятиэтажки могли казаться кому-то современными и привлекательными. Но сейчас они наводили на Никиту страшную тоску. Уютные дворы его детства стали совсем другими. Всё реже звучали в них детские голоса: родители боялись отпускать детей одних на улицу, а сами много работали и гулять с чадами не успевали. Так и сидела ребятня по домам. Зато площадки облюбовали пьяные компании, которые использовали детские домики и песочницы под туалеты, а на скамейках частенько спали в тёплую погоду. Хозяйки перестали сушить во дворах бельё, и теперь специальные сушилки стояли без дела, лишь осенний ветер трепал порванные верёвки.
        Глава 19. Смятение.
        В декабре вернувшийся из армии Тони позвонил Агате и пригласил в гости.
        - Все наши будут! - радостно сообщил он. Агата пообещала приехать. Она уже полгода как не только училась, но и работала, однако в субботу, после третьей пары, была как раз свободна.
        И правда приехали все: Саня, Фима, бывшие одноклассники Антона и даже Нюра, которая всё-таки поступила в МГУ, как и мечтала, и теперь постоянно была занята. В разгар весёлого вечера Нюра утащила Агату на кухню и заговорщицки спросила:
        - Ну? Дозрела ты, наконец?
        - До чего? - не поняла Агата.
        - До того, чтобы сжалиться над Тони! - сердито вытаращила глаза Нюра. - Он же смотрит только на тебя, буквально не отрываясь. Ты не видишь, что ли?
        - Хватит выдумывать, - засмеялась Агата. - Ничего такого нет.
        - Слушай, я поражаюсь. Никита твой женился…
        Агата почувствовала уже привычный болезненный укол в сердце, но старательно удержала на лице легкомысленное выражение. Нюра пристально всмотрелась в неё, ничего подозрительного не заметила и строго повторила:
        - Никита женился, а тебе надо подумать о себе. Или ты надеешься, что он разведётся?
        - Что ты! Конечно, нет! - испугалась Агата. - И вообще, Никита не из тех, кто разводится. Если только жена захочет. Но ни одна нормальная девушка от него сама не уйдёт. Он, знаешь, какой…
        - Так, всё. С этой темой заканчиваем. Восхищаться чужими мужьями неприлично и бесперспективно, - одёрнула Агату Нюра. - А вот найти тебе своего собственного мужа - очень даже можно. Тем более даже искать особенно не требуется. Антон, по-моему, уже готов…
        - Нюрик, я тебя умоляю! - запротестовала Агата.
        - Не надо меня умолять. Я тебя просто прошу присмотреться к Тони. Он ведь замечательный парень и влюблён в тебя по-настоящему. Это раньше ты из-за Никиты никого и ничего не замечала. Но сейчас-то кто тебе мешает разуть глаза?
        На маленьком привлекательном личике Нюры светилась такая решительность, что Агате стало смешно. Она рассмеялась, обняла подругу и пообещала:
        - Хорошо, присмотрюсь.
        - Обещаешь? - требовательно уставилась на неё Нюра.
        - Обещаю.
        - Ну, вот и умница!
        - А как твои генеральские сынки? - сменила тему Агата. - В штабеля уже начали складываться?
        - Пока нет, - легко отозвалась Нюра. - Но я над этим работаю.
        - Ох, Нюрик! - Агата рассмеялась ещё звонче. - Как же я тебя люблю и как соскучилась!
        - Вот! Молодец! Запомни эту интонацию и это выражение лица. - Скомандовала подруга.
        - Зачем?
        - Сегодня же именно так и именно это, только пока без первой части, непременно скажи Тони.
        - Ладно, скажу. Тем более что я и правда соскучилась.
        - Он тоже соскучился. Сам мне десять минут назад сказал. Говорит дни считал до встречи с тобой. Кстати, я ему посоветовала самому это тебе сказать. Так что ты не удивляйся…
        - Ох, Нюрик, ну ты даёшь. Наш пострел везде поспел. Со всеми переговорила, всем советов надавала.
        - Ну, что поделаешь? Призвание у меня такое - делать людей счастливыми. - Нюра состроило одухотворённое выражение лица, но не выдержала и сама рассмеялась. Агата следом за ней.
        - Начала бы ты с себя. А то ведь так недолго и в девках остаться.
        - За меня не волнуйся. Всё под контролем, - успокоила её Нюра и впихнула в комнату, где Антон, поддавшись на уговоры гостей уже доставал из чехла гитару.
        Пел и играл он и правда неплохо. Даже Агате, воспитанной на классике, нравилось. Поэтому она села рядом с Саней и привычно прижалась щекой к его плечу. Саня погладил её свободной рукой левой рукой по волосам и тихо вздохнул. Агата подняла глаза и с тревогой всмотрелась в него, но Саня, заметив её взгляд, лишь покачал головой: всё в порядке, не волнуйся, слушай. С другой стороны от Агаты пристроилась Нюра.
        - Я сейчас спою новую песню. - Предупредил Тони. - Сам недавно её услышал. Даже не знаю, кто поёт. - И он начал перебирать струны. Все затихли. Агата, которая в то время как раз писала курсовую работу по рок-поэзии, внимательно вслушивалась в слова.
        - Я же своей рукою сердце твоё прикрою. Можешь лететь и не бояться больше ничего… - пел Антон. Нюра тут же воткнула острый кулачок в бок Агате и прошипела на ухо:
        - Он тебе это поёт! Обалденно красиво…
        Агата только грозно глянула на неё, но, подняв глаза, заметила, что Антон, не отрываясь смотрит на неё, словно и правда поёт только ей. Агата вспыхнула и малодушно отвела взгляд. Ей было и неловко, и приятно одновременно.
        Ещё никто не собирался расходиться, когда Агата тихонько выскользнула в коридор. Ехать ей было дальше всех, и она решила одеться, а потом уже попрощаться с хозяевами и другими гостями, чтобы уж точно её никто не останавливал. Но едва она открыла шкаф, чтобы отыскать свою дублёнку, как почувствовала кого-то позади себя и поняла, что это Антон. У неё было очень развито обоняние, настолько, что в детстве с ней даже в жмурки никто играть не хотел: она двигалась не столько на звук хлопков, сколько на запах и всегда моментально определяла, кого поймала.
        Вот и сейчас, даже не оглядываясь, она узнала, что сзади, слишком близко, Антон, и напряглась. Школьные уроки сексологии не прошли даром. Несмотря на то, что опыта в отличие от почти всех одноклассниц у неё не было никакого, она прекрасно понимала, чего может хотеть взрослый уже парень, вернувшийся из армии. И так же хорошо она понимала, что не может дать ему этого.
        К счастью, Антон не стал делать резких движений и в полушаге от неё тихо спросил:
        - Тебе уже пора?
        - Да, Тони, - повернулась к нему Агата и улыбнулась лёгкой, ничего не значащей улыбкой.
        - Я провожу тебя, - не стал просить остаться Антон. В их компании все уже давно знали, что Агата не из тех, кто любит, чтобы её поуговаривали. Её спокойное твёрдое «нет» всегда означало именно это и никогда «возможно». Поначалу все удивлялись, но потом привыкли. Хотя сама Агата предполагала, что многие считают её из-за это человеком себе на уме.
        - Не нужно. Остановка рядом, ещё совсем не поздно, а у тебя гости.
        - Им и без меня неплохо, - засмеялся Антон и потянулся помочь ей достать вещи. Агата шагнула в сторону, чтобы пропустить его, но всё равно почувствовала его запах. Пах он приятно, Агата даже с удовольствием вдохнула поглубже.
        - Посмотри, по-моему, это твоя дублёнка, - позвал её Антон.
        Агата потянулась, чтобы посмотреть и тут же отпрянула, потому что Антон одновременно с её движением шагнул назад, и она едва не наткнулась на него. Отпрянуть-то успела, но руками, чтобы не упасть, оперлась о его спину. Антон за полтора года очень возмужал, под ладонями Агата ощутила твёрдые напряжённые мышцы и неожиданно для себя поняла, что едва удержалась, чтобы не погладить эту спину, обтянутую белой рубашкой. Она тут же сделала большой шаг назад и, старательно изображая непринуждённость, ответила:
        - Да, это моё.
        Антон помог ей одеться, быстро накинул куртку и заглянул в комнату:
        - Народ, я скоро вернусь. Только Агату провожу.
        Гости высыпали в коридор и расцеловались, как у них было принято, с Агатой и заодно с Антоном. Агата вышла к лифтам и нажала кнопку. К её смущению, пришёл пассажирский, тесный и полутёмный. Не зная, чего ожидать от той близости, которая неизбежна в крохотном лифте, она принялась рыться в сумке, словно ища проездной, и, старательно изображая, лёгкость, заявила:
        - Ты меня только до остановки проводи, пожалуйста, и возвращайся к гостям. - Сказав это, Агата приготовилась к возражениям. Но Антон негромко ответил:
        - Хорошо, - потом взял её за плечи, заставив посмотреть на себя, и продолжил: - Всё будет только так, как захочешь ты. И только тогда, когда ты этого захочешь. Не раньше.
        - Спасибо, - с трудом выдавила из себя улыбку растерявшаяся Агата. Она поняла, о чём хотел ей сказать Антон.
        Автобус вопреки обыкновению пришёл быстро. Антон помахал Агате рукой и пошёл в сторону своего дома. Несколько секунд Агата, сидевшая у окна в тронувшемся автобусе, и быстро шагающий Антон двигались с одной скоростью. Антон улыбался Агате нежно и чуть грустно, и ей отчего-то было неловко. К счастью, автобус разогнался, и она, в последний раз помахав в окно, устроилась поудобнее, сунула руки в рукава дублёнки и чуть нахохлилась, приготовившись долго ехать в холодном автобусе. Но ехать в одиночестве не пришлось.
        - Агатик, - негромко позвал её кто-то, и она изумлённо оглянулась.
        Агата обернулась и в тусклом свете узнала Риту, свою бывшую одноклассницу. Та села рядом, на свободное сиденье, и они обнялись. Неожиданно Рита прижалась к Агате, словно ища поддержки. Та чуть отстранилась и с тревогой вгляделась в лицо одноклассницы. Они никогда не были близкими подругами, но Агата относилась к Рите с большой нежностью. Да её и нельзя было не любить.
        С первого дня знакомства Агате нравилось смотреть на Риту. Никто не знал почему, но в лагерь Рита с ними не ездила, появилась в школе только за два дня до первого сентября, когда они готовили праздничную линейку. На взгляд Агаты, хороша она была необыкновенно. Миниатюрная, даже ниже её, но при этом с потрясающей фигурой, изящная настолько, что ею любовались все одноклассники и одноклассницы. А Фима Покусаев и вовсе влюбился сразу. Агате тогда показалось, что Рита даже слова не успела сказать, а Фима уже зачарованно следил за каждым её движением, за каждым взмахом невероятно длинных ресниц, таких длинных, что даже Митины стрельчатые и густые теперь казались Агате самыми обычными.
        При всём этом Рита была ещё удивительно обаятельна, а смеялась так искренне, звонко и переливчато, что сразу хотелось улыбнуться в ответ. Агата по своей привычке с интересом приглядывалась к одноклассникам и замечала, что примерно такое же впечатление Ритуша, как все сразу начали называть новую подругу, производит не только на неё, но и абсолютно на всех окружающих.
        Однако сейчас Ритушино лицо показалось Агате осунувшимся и заплаканным.
        - Что-то случилось, Ритуня? - ласково спросила она.
        Рита отвернулась. Агата не торопила её и украдкой посмотрела по сторонам. В салоне «Икаруса» было почти пусто, только старушка дремала в самом конце, да обнималась парочка, которая, как показалось Агате, не обратила бы внимания даже на контролёров, если бы таковые оказались поблизости.
        Рита, видимо, тоже убедилась в том, что никто им не помешает, и, схватив Агату за руку, вдруг с ненавистью произнесла:
        - Я ненавижу нашу школу и учителей!
        - Почему? - только и смогла выдавить из себя потрясённая Агата. Раньше Рита никогда так не говорила и казалась вполне довольной классом и школой.
        - Почему? - нехорошо усмехнулась Рита, и Агате стало страшно. Красивое и раньше такое чистое юное лицо одноклассницы в этот момент показалось ей неестественно взрослым и злым. Рита же некрасиво скривила губы, явно борясь со слезами, и с ненавистью прошептала:
        - Потому что они нас обманывали!
        - В чём? - Агата силилась и всё никак не могла понять Риту.
        - Они создали вокруг нас особый мир, в котором все были добры и честны, в котором все любили друг друга. И мы поверили в то, что так везде. А жизнь другая, Агатик. Совсем другая. Лучше бы я оставалась в своей старой школе. Там бы я была готова ко всему…
        - Ритуша, я понимаю, что у тебя что-то случилось, - погладила дрожащие руки бывшей одноклассницы Агата. - Может, расскажешь? А я постараюсь помочь.
        - Ну, помочь ты мне не сможешь, - мотнула головой Рита. - Но расскажу, да. Потому что иначе я с ума сойду. А тебе можно рассказать. Ты у нас могила, я помню…
        Ехать девушкам предстояло долго. Агата закончила десятый класс, когда их семья перебралась в другой район. После переезда приходилось тратить гораздо больше времени на дорогу. Но Агата была готова вставать затемно или даже при необходимости пешком добираться до школы, лишь бы только не расставаться с её замечательными одноклассниками и их потрясающими учителями.
        До их нового дома из окраинного района, где находилась школа, ходил только один автобус. Расписание, вывешенное на остановке, существовало словно само по себе, а не для водителей, поскольку ещё ни разу автобус не приехал хотя бы в примерном соответствии ему. Иногда он появлялся раз в час, порой и того реже. Поэтому Агата с Ритой, которая жила в том же далёком от школы районе, стали ездить вместе. Всё же вдвоём не так грустно дожидаться автобуса.
        И вот теперь они снова ехали вдвоём, как и два года назад. И Рита говорила, говорила…
        Агата помнила, что Рита всегда была влюбчивой и очень доверяла людям. Но в их школе это приводило разве что к внезапно вспыхнувшим и так же внезапно прекратившимся быстротечным романам. Никакие подробности достоянием общественности не становились, никто не клеймил позором расставшихся влюблённых, а сами они по школьной традиции продолжали поддерживать ровные и тёплые дружеские отношения.
        Но два года назад Рита попала в другую жизнь. И теперь Агата узнавала грустную, хотя и вполне предсказуемую историю: взрослый поклонник, настойчивые ухаживания, которым уступила Рита, известие о том, что любимый женат и даже имеет троих детей…
        - Я ему так верила, - кусала губы Рита, глядя лихорадочными глазами, казалось, прямо в душу Агате.
        - Ритуша, я тебя понимаю, я тоже очень доверчивая, но школа в этом не виновата… - попыталась заступиться за учителей Агата.
        Рита откинулась назад, долгим оценивающим взглядом всматриваясь в неё, снова недобро усмехнулась и с горечью протянула:
        - Ты всё та же, Агатик. Всё та же… А я уже совсем другой человек. Если хочешь, я взрослее тебя на много-много лет. И мой тебе совет: никому не верь и срочно выходи замуж за какого-нибудь хорошего доброго парня. Иначе ох как обожжёшься…
        Тут Рита улыбнулась нормальной, человеческой улыбкой:
        - Говорят, по тебе Антон с ума сходит. Вот за него и выходи. Он парень хороший и далеко пойдёт.
        - А ты как дальше жить будешь?
        - Я? - удивилась Рита. - Я тоже замуж выйду. Меня многие зовут. Вот выберу кого получше - и выйду.
        - А как же любовь?
        - Любовь? Ты в неё всё ещё веришь? Любовь - это хорошо. Но лучше, когда любят тебя, а не ты…
        - Рит, - прервала бывшую одноклассницу Агата. - Я всё понимаю, тебе больно сейчас. Но ведь ты такой бред несёшь! Я же помню, какая ты была, как хотела большой любви…
        - Я её и сейчас хочу! - тоже не дала ей договорить Рита. - Но больше в неё не верю. А ты, пока не разочаровалась, срочно выходи замуж за Антона. Он тебя любит… Наверное… А там, может, и ты полюбишь. Ты сможешь. Ты из тех, кто умеет любить…
        В это время автобус остановился, клацнули двери, и Рита вдруг стремительно поднялась и выбежала на улицу. До её дома было ещё далеко, и Агата в изумлении поднялась, попыталась выскочить следом: ей очень не нравилось состояние одноклассницы, и она опасалась за неё. Но двери захлопнулись. Агата стала часто-часто нажимать на кнопку звонка, водитель сердито рявкнул:
        - Прекратите баловаться! - и тронул автобус.
        В заднее забрызганное грязью стекло Агата увидела, как Рита подняла руку, голосуя, и тотчас же рядом с ней остановилась машина. Рита нырнула внутрь, махнув напоследок рукой, автомобиль резко перестроился, обогнал автобус и умчался по уходящей в гору улице Мусы Джалиля. Растерянная Агата посмотрела вслед и без сил опустилась на сиденье, вспомнив слова Сани о том, что многие их ровесники уже перешагнули черту, она и вовсе почувствовала, как подступают к глазам слёзы. Неужели Рита права, и в том, что они выросли вот такими: доверчивыми, немного наивными и открытыми миру - виноваты в том числе и учителя? Агата тряхнула головой, отгоняя невесёлые мысли. Но из этого ничего не получилось, и до своей остановки она думала об одноклассниках и одношкольниках. И с ужасом понимала, что черту и правда перешли уже многие, а сама она всё идёт и идёт вдоль этой черты, вглядываясь в то, что происходит за ней…
        Уже собираясь выходить из автобуса, Агата задумалась, что имел в виду Саня, говоря о том, что и он тоже уже перешагнул черту, но так и не поняла. В старом друге она пока не видела ничего тревожащего. Или плохо смотрела?
        - Девочка, - позвала её сзади старушка, которая, после того, как вышла влюблённая парочка, одна составляла Агате молчаливую компанию, - помоги мне сумку вытащить.
        - Конечно, - тотчас откликнулась та и отвлеклась от размышлений, так ничего и не решив для себя.
        Приехав домой, она собралась было позвонить Рите, но поняла, что поздний звонок побеспокоит родителей той, и не стала. Утром, набрав знакомый номер, Агата узнала от Ритиного младшего брата, что одноклассница дома и спит, и немного успокоилась, хотя то и дело вспоминала о случайной встрече.
        Тони с того вечера начал звонить Агате всё чаще и чаще. Они вместе ходили в театры и перебравшееся в подвал ЦДЛ рок-кабаре, гуляли по паркам и скверам. Агата привыкала к Антону и стала ловить себя на том, что он нравится ей. Нет, это чувство было не сравнить с тем, что она испытывала к Никите. Но всё же оно было тёплым и спокойным, делающим её жизнь светлее и радостнее. Воспоминания о Никите теперь посещали её реже и реже. Она по-прежнему желала ему только счастья и верила в то, что он с женой именно счастлив. Однако эта долгая любовь, не исчезая и не уменьшаясь, стала в её понимании чем-то драгоценным, но совершенно невозможным.
        И однажды Агата поняла, что когда-нибудь, в глубокой старости, она обязательно расскажет Никите о том, что любила его столько лет. Расскажет, чтобы он знал: в его жизни был человек, долгие годы думавший о нём с затаённой нежностью и всем сердцем желавший ему счастья. Почему-то ей казалось, что это важно любому - знать, что он любим. Рассказать же сейчас значило - вмешаться в жизнь Никиты и его жены. Агата не могла даже представить себе такое варварство и тихо любила издалека, позволяя себе лишь изредка представлять, как она решится на самый главный разговор. Потом, когда они станут стариками…
        Но ей было восемнадцать лет, она была открыта жизни и тому, что ждало впереди. Поэтому, когда однажды Антон вдруг заговорил об их возможной свадьбе, Агата не остановила его, словно допустив такую возможность. И сама удивилась.
        Глава 20. Крах.
        В окно своего кабинета Никита заметил у проходной Митю. Тот, если было свободное время, иногда приходил встречать отца. И Никите вдруг страшно захотелось туда, к нему, в летний вечер. И он не удержался, закрыл кабинет, бегом спустился по стоптанной лестнице, махнул рукой дежурным вохровцам и быстро вышел на улицу.
        Митин отец опередил его, но младший друг, увидев Никиту, просиял и сказал:
        - Пап, ты иди, а я останусь пока.
        Илья Владимирович пожал Никите руку и присоединился к коллегам, вышедшим из проходной. А Митя широко улыбнулся навстречу другу. Никита тоже улыбнулся.
        - Ну, что, Дмитрий Ильич, как учёба?
        Митя поступил-таки в их теперь уже общий институт и сейчас заканчивал первый курс, сдавал вторую сессию, чем очень гордился, хотя и старался этого не показывать. Но Никита за годы дружбы так хорошо изучил его, что, конечно, не мог не видеть сияющий взгляд, который Митя изо всех сил старался притушить. Получалось плохо, и Никите весело было наблюдать за этой неравной борьбой.
        - Кто у тебя сопромат ведёт? Не Кагарлицкая?
        - Она. У тебя тоже она вела?
        - Ага, - ответил, смеясь, Никита. А Митя совершенно по-детски расцвёл от восторга: теперь, как ему казалось, он стал ещё ближе к другу. Ведь учится он там же, где и Никита, ходит по тем же коридорам, и преподаватели, как выясняется, у них общие.
        - Повезло вам, - с видом умудрённого жизнью старца поделился своими соображениями Никита. - Она потрясающая бабка. Умнейшая. Лучше неё никто сопромат у нас не читал.
        - Да, мне тоже нравится, - с чувством сопричастности согласился Митя. - Хотя поначалу я её страшно боялся…
        - А её все поначалу боятся. А некоторые и вовсе до последнего курса перед ней трепещут. Она же легенда…
        - Представляешь, а я с ней на трамвае регулярно езжу. Она входит в районе 3-ей Владимирской улицы…
        - Подожди, а ты там почему проезжаешь? Тебе же удобнее на метро, а не на трамвае. И быстрее гораздо… Или наш корпус перенесли куда? - изумился Никита и тут же заметил, как явно смутился Митя.
        - Да я… Я просто люблю трамваи… Вот и езжу до Шоссе Энтузиастов на тридцать седьмом или двадцать четвёртом, а там уже спускаюсь в метро…
        Никита хотел было пошутить по поводу такого странного маршрута, как вдруг понял, почему Митя ездит именно так и кого надеется встретить. Ведь Агата учится как раз где-то в районе Владимирских улиц. Вот оно что… Никита неслышно вздохнул и внимательно посмотрел на Митю, старательно делавшего вид, что заинтересовался чем-то на другом берегу пруда.
        Как же он изменился. Вытянулся-то уже давно, но теперь совсем не походил на длинного нескладного подростка, каким был ещё год назад. Теперь рядом с Никитой шёл красивый молодой человек, улыбчивый, загорелый, и - главное - с умными ясными глазами. Это восемь лет назад он был смешным трогательным мальчиком, к которому и сам Никита, и, похоже, Агата были привязаны словно к младшему брату. Но теперь Митя больше чем на голову перерос подружку детства, и разница в возрасте уже наверняка совсем незаметна. Да и какая там разница - год и два месяца. Смешно даже. Вот приедет Агата на дачу и посмотрит на Митю другими глазами. И наверняка сбудется то, чего так долго и преданно ждёт их общий с Агатой друг. И заслуженно. Митя редкий человек…
        Никита запрокинул голову, посмотрел в небо и понял вдруг, что у него свело мышцы лица: до того сильно он сжимал зубы, думая о том, что Агата может полюбить Митю. От этих мыслей ему и вовсе стало тошно. Неужели он такой эгоист, что вместо радости за друга испытывает чувство зависти? Никита прислушался к себе и вздохнул. Нет, зависти не было. Зато была боль, настолько сильная, что он даже удивился. Терпи. Терпи. Не мешай Митиному счастью. Да и Агате Митя подходит гораздо лучше. И по возрасту они близки, и нет у Мити за спиной никаких разочарований и грязи. Только чистая и преданная любовь. Восемь лет любви. А это очень важно и очень много. Поэтому молчи и терпи. Как бы больно ни было. Ты уже битый, справишься. У тебя есть дело, которое поможет выбраться из тоски. А Митя… Для Мити в Агате вся его недолгая жизнь… И ради него терпи и молчи…
        Никита резко выдохнул и прибавил шагу. Митя - следом за ним. До улицы, по которой они были соседями, дошли совсем быстро. Никита проводил Митю до подъезда и пошёл дальше, в свою пустую квартиру. Рыбок, что ли, завести? Или канарейку какую-нибудь? Чтобы не было в квартире такой гулкой пустоты, чтобы хоть кто-то ждал его…
        Через месяц в его кабинет постучала пожилая секретарша Дмитрия Михайловича:
        - Никит, тебя мой к себе просит зайти.
        - Перед совещанием? - уточнил Никита, оторвавшись от кульмана.
        - Да, хочет с тобой с глазу на глаз переговорить. Ты сможешь?
        - Конечно, - Никита отложил карандаш и направился к двери, широко оттопырив локоть. - Позвольте сопроводить вас до кабинета нашего общего начальства?
        Секретарша засмеялась и потрепала Никиту по щеке:
        - Я для тебя старовата, мой мальчик. Тебе бы девочку хорошую. А у меня муж, дети и даже уже внук имеется. И вообще, я в столовую. Туда, говорят, яблочное пюре в банках завезли. По бартеру. Хочу внуку взять.
        - Даже интересно, что мы могли предложить по бартеру заводу, выпускающему детское питание? - фыркнул Никита.
        - Тихо! - прижала указательный палец к губам и сделала страшные глаза секретарша. - Это секретная информация. Мы же, как никак, всё ещё почтовый ящик. И кругом одни шпионы!
        Они с Никитой переглянулись, дружно рассмеялись и расстались на лестничной площадке. Секретарша поспешила вниз, в столовую, а Никита направился вверх. Быстро шагая через ступень, он слышал, как стихает внизу смех женщины, показавшийся ему теперь не весёлым, а тоскливым, сам он тоже уже перестал смеяться. И он, и секретарша знали: дела у их завода хуже некуда.
        Дмитрий Михайлович был в пустой приёмной, и Никите показалось, что он ждал его, не в силах сидеть в кабинете. Вдвоём они прошли в просторное помещение. Ремонт в нём делали давно, ещё при Советском Союзе, и это сложно было не заметить, несмотря на наличие у кабинета аккуратного и заботливого хозяина.
        - Садись, - тихо пригласил Дмитрий Михайлович. Никита поднял на него глаза и ему неожиданно показалось, что и сам хозяин кабинета тоже сильно постарел. Хотя как он мог постареть за ту неделю, что они не виделись? Но всё же лицо Дмитрия Михайловича было усталым и осунувшимся, а весёлые и даже озорные обычно глаза - тусклыми.
        - Что-то случилось? - спросил Никита с надеждой, что начальник отмахнётся по своей привычке и посетует на то, что не спал из-за капризов маленькой внучки, у которой лезли зубки. Но Дмитрий Михайлович тяжко вздохнул:
        - Скоро случится. В понедельник закрываем второй и пятый корпуса.
        - Ка-а-а-к?! Совсем? - едва не подскочил Никита.
        - Пока не знаю. У нас огромные долги за электричество, воду и прочее. Пробуем сэкономить таким образом.
        - А люди?
        - Людей переведём в оставшиеся корпуса и цеха и будем думать, что ещё сделать, чтобы совсем не вылететь в трубу.
        - А индусы?
        - Новые контракты пока не заключили, думают. Им Штаты предлагают другие варианты. А по старым проплаты уже давно прошли. Тяжело нам в ближайшее время будет. Боюсь, сокращения не избежать. У нас и так, кто можно уже давно на трёхдневку переведён. Меньше уже просто некуда. Разговаривали на днях с Генрихом Николаевичем. Он предлагает разрешить молодёжи длительные отпуска без сохранения содержания, но с сохранением стажа. Чтобы могли в Европу ездить на заработки. У нас некоторых зовут, я знаю.
        - Зовут, - подтвердил Никита.
        - Ты сам-то не собираешься?
        - Отец мечтает, чтобы я уехал… - неопределённо пожал плечами Никита.
        Дмитрий Михайлович кивнул:
        - Я его понимаю. Если бы я имел такого толкового сына, то очень бы хотел ему лучшей судьбы. И тебе хочу. Поэтому, если поступит предложение, сразу не отказывайся. Приходи, обсудим, подумаем, что можно сделать, чтобы и от нас не уходить, и в Европе зацепиться. Может, будешь с ними отсюда работать. Или наездами там бывать…
        - Спасибо, - только и смог выдавить из себя Никита. - Если пригласят, обязательно приду.
        - Ну, и договорились. - Дмитрий Михайлович поднялся и стал нервно шагать по просторному кабинету. - Но если когда-нибудь ситуация улучшится, пообещай мне вернуться к нам на полный график. Если мы растеряем таких, как ты, нам уже не оправиться. Вас и так мало, а тут ещё такое… Обещаешь?
        - Обещаю, - веско произнёс Никита и тоже встал.
        - Добро… - снова вздохнул Дмитрий Михайлович и энергично потёр ладонями лицо. От этого оно немного порозовело и перестало производить такое угнетающее впечатление, как минутой ранее. Но глаза всё равно оставались печальными.
        Выйдя из кабинета, Никита пошёл по пустым коридорам, слушая, как звучат его одинокие шаги. Верить в то, что завод обречён, ему не хотелось. Но и не замечать очевидного ухудшения он тоже не мог. Неужели и правда уже ничего нельзя сделать и придётся уезжать?
        Ему двадцать четыре года, возраст, когда легко верится в светлое будущее. Но в свои двадцать четыре года он уже не в первый раз оказывается на руинах. Сначала руинах семьи, теперь - завода и даже их отрасли в целом. И ещё неизвестно, что тяжелее. Всё же Лику он, наверное, не любил. Или ко времени их расставания успел разлюбить. Так что и больно не было. Так, саднило немного. А теперь в груди постоянная ноющая боль. И если раньше он отвлекался от мыслей об Агате на любимой работе, то теперь и этого утешения у него скоро не будет. И как жить дальше? И правда, уехать, что ли? Хотя, может, ещё и не будет никаких предложений, а сам стучаться во все двери он точно не станет…
        Но ошибся. Предложение вскоре поступило. Радостный отец позвонил днём на работу и выпалил:
        - Никит, мне пришло письмо из Германии! Вернее, тебе пришло! Я понял через слово, но уже ясно, они хотят, чтобы ты приехал! Сейчас я сбегаю к знакомому переводчику, и к вечеру мы будем знать всё точно. После работы сразу иди к нам с мамой. Она уже готовит праздничный ужин!
        С первых слов отца у Никиты в груди стало пусто и гулко, как вечерами или в выходные в коридорах завода. Он усилием воли дослушал и попробовал остановить счастливого родителя:
        - Пап, ты же в немецком не силён. Подожди, а то, может, они отказывают, а ты заранее радуешься…
        - Да ничего не отказывают! - перебил его отец. - Там длинное письмо… Для отказа столько слов не нужно…
        - Ну, значит, вежливо отказывают, - рассмеялся Никита, - или даже очень вежливо…
        - Никит, мне не до смеха, - не принял шутливый тон отец и скомандовал: - В половине шестого встречаемся у нас!
        - Хорошо, - пообещал Никита, положил трубку и обречённо вздохнул.
        Выйти сразу не получилось. По введённым ещё десятилетия назад и до сих пор не отменённым правилам нужно было сдать на хранение секретную документацию. Хотя какая уж теперь секретность, когда три корпуса уже давно сдаются в аренду и иностранные делегации нередко приезжают обмениваться опытом. Сам Никита такие визиты считал чистой воды шпионажем со стороны забугорных специалистов. Но кто же пойдёт против президента, который изо всех сил пытался «дружить» с заокеанскими коллегами и к месту и не к месту выказывал им свою лояльность?
        Но система сложилась и ломать её пока на заводе и не думали. Поэтому Никита документы привычно сдал, задержался поговорить за жизнь, а на деле внимательно и доброжелательно выслушать жалобы немолодой девушки, дежурившей сегодня в отделе, ведающем секретностью, вспомнил, что забыл полить чахлую юкку, с незапамятных времён стоявшую на подоконнике его кабинета и доставшуюся ему в наследство от предшественника, забежал, плеснул в горшок немного воды и уже на пороге, с ключами в руках, был задержан телефонным звонком.
        Звонил Митя. Голос его звучал как-то странно, Никита даже не сразу понял, кто это.
        - О, Мить, здорово! - обрадовался он. - Ты откуда?
        - Я на внизу, на проходной, - всё так же странно отозвался Митя.
        - Отлично! Я сейчас спущусь! - Никита грохнул трубку на старый аппарат, выскочил в коридор, запер дверь и через несколько ступеней помчался вниз. Когда никто не видел, он позволял себе время от времени впадать в мальчишество. Вот и сейчас у него отчего-то было хорошее настроение, которое, впрочем, в последнее время почти не посещало его и бесследно испарилось, едва он увидел Митю, маячившего за турникетами.
        Быстро пожав руки двум старикам-вохровцам, Никита стремительно прошёл между турникетами, взял Митю под локоть и выволок на улицу, подальше от посторонних ушей и глаз. Митя послушно проследовал за ним.
        До осени было ещё довольно далеко, пахло недавно прошедшим дождём и сочной листвой. Никита, коротко вдохнул этот любимый им запах, который он почувствовал ещё в кабинете, где целый день было открыто окно, и, мысленно готовый ко всему, даже самому плохому, решительно спросил:
        - Что случилось?
        Митя сжал губы так, что они побелели, несколько секунд помолчал, словно собираясь с мыслями и силами и преувеличенно спокойно сказал:
        - Она вышла замуж.
        Никита почему-то сразу понял, что это про Агату. Хотя местоимением «она» Митя мог обозначить кого угодно. Но он понял - и всё тут. В книгах про такие случаи пишут «свет померк» или «как громом поразило». Ничего такого не было. Никита не застонал от внезапной боли, не ударил кулаком в ствол ближайшего дерева и не закусил до крови губу. Он не мог себе этого позволить: рядом был Митя, которому тоже было очень плохо. Только эта внезапная боль, заступившая на место привычной тоски, почему-то удивила его. Он и не знал, что бывает настолько больно. И ему было страшно представить, что творится в душе у Мити. Поэтому Никита просто сделал шаг вперёд и притянул к себе младшего друга, почти брата, прижав его русую голову с густыми непокорными волосами к своему плечу.
        Митя не сопротивлялся. Он по-детски обхватил Никиту руками и заплакал. Никита гладил его по вздрагивающей спине и понимал, что сейчас Мите больно. Только он мог поделиться своей болью, а сам Никита не мог даже хоть кому-нибудь рассказать, что чувствует. И плакать тоже не мог. Только болело нестерпимо… Нет, не в груди. Больно почему-то было везде. Он и не знал, что так бывает. Ну, не каток же его переехал. Хотя… Лучше бы это и вправду был каток. Тогда было бы ясно, что нужно либо сразу помирать, либо просто немного потерпеть. Или много. Но боль совершенно точно имела бы конец, и от неё наверняка помогали бы какие-нибудь препараты. А что могло помочь от вот этой боли, он и не знал. Не напиваться же, в самом деле. В волшебную силу алкоголя Никита никогда, даже в подростковые годы, не верил. А теперь - тем более. Поэтому он просто стоял и обнимал Митю, всем нестерпимо болящим сердцем чувствуя, что тому тоже плохо, и желая хотя бы немного облегчить эту страшную безнадёжную боль.
        Так они стояли долго. К счастью, была пятница, поэтому большинство заводчан или вовсе не выходило на работу, или ушло сразу после обеда. Так что никто на плачущего Митю и окаменевшего Никиту не смотрел.
        Наконец Митя перестал вздрагивать, молча шагнул назад, высвобождаясь из рук Никиты, повернулся и быстро пошёл к пруду. Никита - ничего не понимая - за ним. В какой-то момент ему даже показалось, что Митя сейчас разбежится и прыгнет в воду. И Никита приготовился нырять за другом. Но тот дошёл до воды, сел на корточки, зачерпнул полные пригоршни воды и опустил в них лицо. Когда он выпрямился, утёрся рукавом и посмотрел на Никиту, то выглядел уже почти спокойным. Никите внезапно стало очень страшно за него. Всё же Мите только недавно исполнилось восемнадцать, и, хотя внешне он совсем взрослый, кто поймёт этих юных и горячих?
        - Мить, - еле слышно позвал его Никита. - Пообещай мне ничего с собой…
        Митя мотнул головой, как от нестерпимой боли, и глухо пообещал:
        - Не бойся за меня. Я справлюсь.
        - Обязательно, - уверенно согласился Никита и про себя добавил: «И я тоже справлюсь».
        Он проводил Митю до дома, поэтому к родителям заявился гораздо позже, чем обещал. Но сияющие мама и отец не упрекнули ни словом.
        Никита, чувствуя себя так, словно его разбили на мелкие части, а потом неумело и неточно собрали, нарушив всё, что только можно, старательно делая вид благополучного, не разбитого на кусочки человека, спросил:
        - По какому поводу такое сиянье?
        - Папе перевели письмо! - не выдержала и выпалила новость первой мама. - Тебя приглашают на один из крупнейших заводов!
        Следующий месяц прошёл в суете. Никита то и дело звонил в Германию, утрясая разные вопросы: от рабочего графика до того, где будет жить, договаривался на заводе о том, как будет работать в ближайшие месяцы, срочно подтягивал английский, поскольку немецкого не знал совсем, и делал ещё уйму самых разных дел, которые навалились вдруг все сразу, словно понимали, что он уезжает, и опасались, что не вернётся, оставив их с носом.
        Незадолго до его отъезда они снова встретились с Митей, в этот раз случайно, на остановке у метро «Новогиреево». На задней площадке набитого возращавшимися с работы людьми автобуса, они негромко говорили о чём-то незначащем. Никита всё хотел спросить, как прожил эти первые недели без надежды Митя, но он не знал, с чего начать разговор. Тут Митя сам сказал:
        - Я потихоньку привыкаю жить вот так. Бессмысленная и пустая выходит жизнь. Но я привыкаю и надеюсь всё же привыкнуть… Только очень хочется увидеть Агату. А она за всё лето так ни разу и не была на даче.
        Никита, который никогда и не позволял себе ни на что надеяться, ну, разве что, кроме того дня, когда принял девушку на эскалаторе за Агату, и то всё никак не мог привыкнуть к новой жизни. А уж каково было Мите, он и вовсе боялся представить. Но его мягкий, деликатный младший друг решительно хмыкнул, отгоняя грусть, и начал рассказывать об учёбе, их общих преподавателях и своих друзьях, которые у него наконец-то появились, когда он поступил в институт.
        - А ещё я устроился на работу, на строительстве коттеджного посёлка. Пока разнорабочим. Платить обещают хорошо.
        Никита с нежностью посмотрел на него и искренне сказал:
        - Отличный ты человечище вырос, Дмитрий Ильич. Я ещё буду гордиться знакомством с тобой.
        - Ну, когда это ещё будет, - смутился Митя.
        - Главное, ты не отрицаешь, что такое возможно, - похвалил Никита.
        - Не отрицаю… Ты мне звони из Германии. Я буду ждать…
        - Договорились. Жди. - Никита улыбнулся, поднял руку и потрепал Митю по вихрам.
        В аэропорт Никита поехал рано утром, почти ночью. Настроение было странным. Не предвкушающим, как обычно на пороге значительных перемен, а всё таким же тоскливым и давящим, как и в последние недели.
        Отец отправился вместе с ним, а маму еле уговорили остаться.
        - Я же уезжаю всего на два месяца пока. Может, у меня вообще ничего не сложится в Германии, и я вернусь при первой же оказии, - убеждал её Никита. - И вообще, ты же сама хотела, чтобы я попробовал…
        - Хотела, - сквозь слёзы соглашалась мама, старательно, но на удивление неискренне улыбалась и в очередной раз напоминала: - Ты там не забывай есть… И нам звонить не забывай.
        - Не забуду, - пообещал Никита. И выполнять обещание решил начать ещё перед отлётом. Пока отец стоял в очереди на регистрацию, Никита отошёл, нашёл телефон-автомат и набрал родной номер.
        Мама ответила сразу, словно сидела у телефона. Услышав его голос, она вдруг горько заплакала. Никита на миг даже немного рассердился: ну надо ли себя так изводить, если никто не умер? Подавив раздражение, он ласково пожурил:
        - Мам, не плачь. Ну, ведь никто не умер…
        И тут она выкрикнула в трубку:
        - Умер! Умер, сынок! Ах, какая же беда у нас!
        Глава 21. Решение.
        Жизнь, которая до этого была хотя и насыщенной, но в целом неторопливой и размеренной, словно ускорилась.
        Как-то совершенно естественными между ними с Антоном стали разговоры о свадьбе и совместной жизни. Антон познакомил Агату со своими родителями. Те приняли её сразу и безоговорочно. И она их - тоже. Простые и добрые люди, они своей симпатии не скрывали и откровенно любовались Агатой и радовались, когда она приходила в гости. Антон же вёл себя так, что вскоре все вокруг знали: Агата его невеста.
        Сама Агата поначалу сомневалась. Но была уже весна, Антон нравился ей чрезвычайно, а Никита… У Никиты уже давно была жизнь, в которой не нашлось бы места Агате. В этом она убедилась в очередной раз, когда они с бабушкой вместе пекли пироги. Та неожиданно авела разговор о соседе, и Агата вся превратилась в слух, сама не зная, что надеялась услышать.
        - Клавдия Петровна говорит, что у него всё очень хорошо, - рассказывала бабушка. - Он прекрасный специалист, его пригласили на работу в Германию… Ещё бы, такой парень. Редкий случай, когда и голова, и сердце, и руки - золото! - бабушка одобрительно посмеивалась и месила тесто с таким усердием, словно то что-то имело против её любимого Никиты. - Он тут на дачу на машине такой хорошей приезжал. Иномарка какая-то. Он сказал, что не новая. Но красивая такая! Я попросила в ней посидеть, никогда раньше в такой не ездила. Так Никита меня усадил заботливо, словно я ваза хрустальная, музыку мне включил и покатал по окрестностям. Я, конечно, ни о чём особенно не расспрашивала… Ты же знаешь, не люблю лезть в чужие дела. Спросила только, всё ли у него хорошо. И он сказал, что всё замечательно. Ну, и слава Богу! Я за него рада, как за родного!
        Бабушка делила тесто на шарики, а Агата раскладывала начинку и формовала пирожки. Руки дрожали, но делали привычное дело, и пирожки выходили ровные, аккуратные, словно калиброванные. Бабушка окинула их одобрительным взглядом и, не заметив трясущиеся руки внучки, которая их предусмотрительно положила на стол, чтобы не было видно, как они подрагивают, продолжила:
        - Вот и устраиваются постепенно наши ребята. И Никита, и Митя… Говорят, Митя отлично в институте учится, а уж красавец какой стал - глаз не отвести. Весь в мать. Недавно приезжал, шёл по улице, так я залюбовалась. До чего ж хорош парень вырос! И характер замечательный… И ты у нас тоже молодец, - вспомнила бабушка о внучке и рассмеялась. - Тоже удалась нам девочка. Такие вы у нас все работящие да умные выросли на радость родителям. Вот пройдёт время, будете все людьми семейными, уважаемыми, соберётесь на даче и вспомните ещё, как в детстве на велосипедах гоняли и в вышибалы играли.
        - Вспомним, - с трудом улыбнулась Агата и сделала вид, что увлечена раскладыванием пирожков на противне: она очень не хотела, чтобы бабушка заметила слёзы, стоявшие в её глазах.
        А на следующий день Антон сделал ей предложение. Он смотрел на неё такими глазами и так говорил о своей любви, что Агата дрогнула и не отказалась. Согласия, правда, тоже не дала, но Антону это словно и не нужно было. Вскоре все вокруг уже были убеждены, что свадьбе быть в ближайшее время. И Агата почему-то не стала никого разубеждать. Никита улетает, у него всё хорошо. Пусть так и будет. А её саму любит неплохой парень, по которому вздыхали многие девушки из их школы. Почему бы и ей не попробовать быть если не счастливой, то хотя бы не одинокой?.. И с её молчаливого согласия, начались предсвадебные хлопоты.
        Родители, конечно, не обрадовались раннему браку дочери, но отговаривать не стали, познакомились с будущими сватами, которые и вовсе были счастливы и полностью одобряли выбор сына, и дружно занялись организацией будущего праздника.
        Свадьбу сыграли большую. День выдался идеальным для такого праздника, солнечным и при этом нежарким. И Агата веселилась вместе со всеми гостями и получала удовольствие от шумного выкупа, организованного её подругами и друзьями Антона, от красивого платья, нескончаемых песен и настоящего вальса, который ради неё научился танцевать жених. Он твёрдо и уверенно вёл её по светлому залу в венском вальсе, потом вдруг резко сменил направление и, вальсируя и не сбиваясь с шага, стремительно умчал за угол, туда, где зал переходил в огромный холл. Гости, смеясь и аплодируя, гурьбой хлынули за ними. Антон не отводя глаз смотрел на Агату, длинная двухслойная фата развивалась сзади, и платье в танце летело за ней. Все собравшиеся с восторгом следили за женихом и невестой. И Агата, любившая танцевать, чувствовала себя почти счастливой.
        Танцевали ещё долго. Музыку заранее подобрал Антон. Но Агату выбор неприятно удивил. Нет, все песни были очень красивыми, однако их тексты, привыкшей вслушиваться в слова невесте показались для свадьбы уж очень неуместными. Она постаралась прогнать тревогу, но, когда Александр Иванов запел «душу свою не неволь, ты подарила мне вечность, я причинил тебе боль», ей на миг стало страшно. К счастью, в этот момент их общие с Антоном друзья устроили очередной конкурс, и она отвлеклась от невесёлых мыслей.
        Первую совместную ночь молодожёны провели в квартире родителей Антона. Друзья, провожавшие их, ещё долго пели и танцевали во дворе. Антон махал им в окно, смеялся и требовал разойтись, а потом взял фотоаппарат и сфотографировал сидевшую без сил на диванчике Агату. Когда фотографии напечатали, эта почему-то понравилась Агате больше других, хотя на ней она совершенно не походила на счастливую невесту: лицо задумчивое и глаза грустные. Но Антон тоже взял в руки этот снимок, вгляделся в него и сказал:
        - Здесь ты больше всего похожа на себя, такая же нежная и светлая, как в жизни. Очень живая фотка…
        Агата решила, что задумчивость и грусть ей только мерещатся, раз уж Антон ничего подобного не замечает, убрала фотографию в альбом и больше об этом не думала.
        На следующий после свадьбы день они перебрались в квартиру Антона в Матвеевском, и Агата с энтузиазмом принялась вить семейное гнёздышко. Эти заботы ей очень нравились, и она отдалась им полностью, то и дело что-то переставляя и улучшая.
        Антон дома бывал редко. Самые разные тренинги входили в моду, желающих научиться управлять окружающими было много, бывший директор их школы уловил новые веяния, создал и теперь развивал свой ИЛП-центр, и ему нужны были верные люди. Вот Антон и пропадал в Центре дни напролёт и часто ездил в командировки.
        Агату это не беспокоило. В постоянном присутствии Антона она не нуждалась, поскольку и сама жила насыщенно, с утра до ночи была то на учёбе, то на работе, а вечерами готовилась к семинарам. В первые недели и даже месяцы совместной жизни ей казалось, что к мужу она испытывает что-то вполне похожее на любовь. Во всяком случае, рядом с ним ей было вполне комфортно и спокойно, а его возвращению домой она радовалась, стараясь приготовить что-нибудь вкусное… Но вскоре Агата начала замечать, что Антон стал меняться.
        Как-то раз они вместе ехали в автобусе и сидели рядом с дверью. Худенькую опрятную старушку с тяжёлой сумкой Агата заметила издалека. Увидев автобус, старушка подтащила сумку поближе к кромке тротуара. Водитель человеколюбиво распахнул двери прямо напротив. Агата ждала, что Антон встанет, чтобы помочь. Но тот равнодушно смотрел, как пожилая женщина старается подняться по высоким ступеням. Тогда Агата вскочила, наклонилась и с невероятным усилием буквально втащила сумку вместе со старушкой в салон. Бабушка рассыпалась в благодарностях, Агата усадила её, поставила рядом сумку и вернулась к Антону. Тот всё это время спокойно сидел, даже не собираясь помогать.
        Агата, пробравшись мимо него на своё место, уставилась в окно, не зная, как реагировать на такой странный для неё поступок, вернее, отсутствие поступка. Её папа не смог бы так. И Никита… Он бы тоже обязательно помог. В этом Агата, впервые за долгое время позволившая себе вспомнить про Никиту, была уверена. Зато Антон… Антон совершенно спокойно смотрел на то, как надрывается, поднимая сумку, старушка и как его собственная жена помогает ей…
        До дома они ехал молча. Антона, казалось, повисшее молчание совершенно не тяготило. Агате же впервые рядом с ним стало тошно.
        С того дня Агата стала приглядываться к мужу. С ней самой он вёл себя по-прежнему тепло и ровно, говорил комплименты, часто дарил цветы. И, когда Агата рассказала позвонившей Нюре о случае со старушкой, старая подруга даже рассердилась:
        - Ну, ты даёшь, Агатик! Мало ли, почему не помог: задумался или плохо себя чувствовал, а тебя не хотел беспокоить, поэтому и не жаловался. И вообще, что ты к нему цепляешься?
        - Я не цепляюсь, - растерялась от такого напора Агата, которая с трудом могла представить себе ситуацию, в которой её папа или Никита не помогли бы старушке. - Просто это выглядело так некрасиво…
        - Я так понимаю, у тебя просто никаких проблем нет, и ты их себе сама выдумываешь, чтобы потом героическими усилиями преодолевать, - сердито фыркнула Нюра и сменила тему:
        - Видела тут Лагина и твоего Тони по телевизору. Круть, я тебе скажу! У тебя муж скоро станет телезвездой!
        - Да какая телезвезда, - рассмеялась Агата. - Их просто пригласили в качестве консультантов на ток-шоу.
        - Ну, а я про что? - в общем, я к вам приеду на днях за автографом.
        - Приезжай, конечно, - обрадовалась Агата. - Давай в ближайшую субботу. Тони должен быть дома.
        - Ну, и отлично! Ближе к делу я ещё позвоню! Чмоки, жена телезвезды!
        Положив трубку, Агата задумалась над словами подруги, но телефон зазвонил вновь.
        - Агата, девочка наша! - экспрессивно пропела в трубку её свекровь. - Мы сегодня вечером будем в ваших краях и на минутку заскочим к вам, если ты не против.
        - Конечно, не против. Только отчего же на минутку? - Агата к свёкрам относилась с большой нежностью.
        - Да нас в гости пригласили! - тихо разговаривать свекровь не умела, и Агата с улыбкой чуть отодвинула трубку от уха. - А у нас сумки стоят с книгами Антоши. Он просил их привезти по возможности. Вот мы и закинем. Он сам-то дома будет?
        - Я не знаю, - честно ответила Агата.
        - Ну, не будет, так не будет. Мы хоть на тебя посмотрим и сумки оставим. Что мы, в конце концов, своего сына не насмотрелись, что ли? - жизнерадостно рассмеялась свекровь и отключилась.
        Антон к приезду родителей не вернулся, свёкры, действительно, только расцеловали невестку и уехали. Агата вздохнула и принялась расставлять на полках привезённые книги и складывать в ящики стола исписанные тетради. Все они были об ИЛП. Агата, которая, кроме как на первом тренинге, больше никогда не бывала на занятиях по индивидуально-личностному программированию, подумала, что не дело так мало интересоваться тем, чему отдаёт всё своё время муж, решила восполнить пробел. Она вытащила самый потрёпанный том, в котором было много закладок и пометок, и принялась читать.
        Глава 22. Потеря.
        - Мама! Что случилось?! Кто умер?! - попытался достучаться до плачущей Клавдии Петровны Никита.
        Она судорожно всхлипнула и прорыдала:
        - Митя! Митя погиб!
        Слова мамы его оглушили. Он молчал, не в силах ничего сказать. Мама даже несколько раз позвала его, тревожно выкрикивая в трубку:
        - Сынок! Никита! Ты слышишь?!
        Он услышал её не сразу и с трудом выговорил:
        - Да. - И добавил: - Я всё понял. Не плачь, мама. Позвони, пожалуйста, Митиным родителям и спроси, какая нужна помощь. Или нет. Я сам позвоню. А ты прими успокоительное и ложись. Я скоро приеду…
        - Хорошо, конечно, - сквозь слёзы пообещала мама и тут наконец поняла: - Как приедешь? У тебя же самолёт!
        - Я скоро приеду, - ещё раз повторил Никита и повесил трубку.
        Следующие два дня он жил так, словно видел себя и всё происходящее со стороны. Вот он быстро идёт к очереди на регистрацию и объясняет отцу, что никуда не полетит. Изумление, а потом и потрясение отца, его вопросы и увещевания плохо доходили до сознания Никиты. Он просто делал то, что считал нужным: отправился домой, связался с теми, кто ждал его в Германии и сообщил об изменении планов, а потом позвонил родителям Мити.
        Трубку взял его отец. Никогда в жизни Никите не было так сложно разомкнуть губы и что-то сказать. Впервые все слова казались фальшивыми, бессмысленными и бесполезными. От помощи родители Мити отказались, только попросили, чтобы Никита был на похоронах.
        - Он тебя очень любил, Никитушка, - впервые так ласково назвал его Илья Владимирович, - так любил… Ты приходи…
        - Я приду, - еле слышно откликнулся Никита, чувствуя, как из нестерпимо болящего сердца поднимается в горло крик. Он быстро нажал на кнопку отбоя и с силой ударил кулаком в стену. Капитальная стена отозвалась глухим звуком, рука заныла, но всё это ничуть не помогло если не унять, то хотя бы перебить разрывающую на части боль. Слышно было, как в своей комнате тихо переговариваются родители и всхлипывает мама, потрясённая гибелью Мити. И от этого было ещё мучительнее.
        Никита подышал открытым ртом, чтобы избавиться от судороги, которая сводила горло с застрявшим в нём криком, снова протянул руку к телефону и тут же отдёрнул её. Нужно было позвонить Агате, но её номера он никогда не знал. Митя тот да, звонил ей иногда, редко, чтобы не показаться навязчивым, но звонил. И всегда пересказывал Никите, о чём они говорили. А теперь Мити нет, и нужно бы позвать на его похороны девушку, которая была ему дороже всех на свете. И он, Никита, должен это сделать. Никита, достал записную книжку, сел и стал звонить по всем телефонам соседей, которые только знал.
        Через полчаса и несколько непростых разговоров номер родителей Агаты лежал перед ним. Никита второй раз за последний час с трудом набрал семь цифр и диким усилием разжал словно сросшиеся губы.
        К телефону подошла одна из бабушек Агаты. Никиту она узнала сразу и явно заволновалась.
        - Анастасия Владимировна, - как можно мягче сказал Никита: - Погиб наш Митя, послезавтра похороны. Возможно, Агата сможет…
        - Митенька! - ахнула бабушка Агаты и тихо заплакала: - Как же так?
        - Я пока сам ничего не знаю. У меня язык не поворачивается спрашивать у Митиных родителей.
        - Да… Да, конечно, ты прав. Не спрашивай… Ты знаешь, Никитушка, а ведь Агаты нет, она к родственникам уехала. И вернётся только через неделю. Ты уж купи от нас цветов, а я потом тебе деньги отдам… Ах, какое же горе… Как мы Митю все любили… Особенно Агата…
        - Конечно, - пообещал Никита, не в силах слышать, как горько она плачет, стараясь, чтобы он не понял. - До свидания, Анастасия Владимировна.
        - До свидания, Никита. Спасибо, что сообщил…
        На похоронах было очень многолюдно. Пришли все однокурсники Мити и родственники. Но Митина мама сразу выхватила из толпы Никиту и умоляюще поманила к себе. Так они и стояли всё время втроём: Митины родители и Никита, поддерживающий мать своего младшего друга, почти брата. Вторую руку оттягивали два тяжёлых букета, его и Агаты. Оба букета он положил прямо к фотографии Мити, выпрямился и отвёл глаза. На цветной картонке Митя был таким живым, юным и весёлым, каким он помнил и любил его. Казалось, что он слышит аромат роз и радуется ему. И от этого хотелось поскорее уйти, забиться куда-нибудь и плакать. Хорошо, что Агата не смогла приехать. Как бы она пережила это?
        На поминки идти не хотелось, но его попросила мама Мити, и Никита не смог отказаться и тихо сидел в углу, прислушиваясь к негромким разговорам собравшихся.
        Так он узнал, что Митя погиб на стройке, где подрабатывал в выходные. С ним были ещё друзья-однокурсники, но упавшая плита накрыла только Митю. Он жил ещё какое-то время, и умер под утро, в реанимации, куда его доставили на вертолёте.
        - Он без сознания был и всё своих друзей звал, - шептала какая-то тучная женщина другой.
        - Каких? - зачем-то спросила её собеседница, словно от этой информации что-то зависело.
        - Я не знаю, говорят, каких-то друзей детства. Я думала, у него и друзей-то в детстве не было, такой уж он скромный и тихий был… Только в институте расцвёл, друзья появились, любили его все… И вот поди ж ты…
        Никита, который, конечно, понял, кого звал умирающий Митя, встал, собираясь помочь с посудой на кухне, но, чтобы выбраться из-за стола, нужно бы беспокоить нескольких человек, шёл он медленно и всё ещё слышал эти рвущие душу разговоры.
        - У него хотя бы девушка была? - снова спросил кто-то за его спиной.
        - Нет, не было девушки. Такой уж уродился, не от мира сего…
        В интонации всезнающей тётки Никите послышалось неодобрение, и он с трудом удержался, чтобы не обернуться и не заступиться за друга. Действительно, у Мити не было девушки, зато у него была настоящая любовь, о которой почти никто не знал и которая бывает не у всех. Но он промолчал. Кому станет легче от этой информации?
        В дверях он столкнулся с бледной до синевы мамой Мити. Она тоже всё слышала, и теперь стояла, ломая руки. Никита приобнял её и вывел в большой холл.
        - А ведь и правда, не узнал мой бедный мальчик, что такое любовь, - глядя на Никиту лихорадочными глазами, сказала она.
        Никита покачал головой:
        - Он узнал, тётя Лада, узнал…
        В Германию Никита больше не поехал, вернулся на завод. Теперь в его и без того насыщенном графике появились ещё дела: он старался почаще навещать родителей Мити, иногда возил на кладбище тётю Ладу и всячески опекал Митиных старших сестёр, хотя те уже были совсем взрослыми и самостоятельными.
        Агатиной бабушке он позвонил только однажды, сразу после похорон, и сообщил, что цветы, как и обещал, купил. Больше навязываться не стал, с головой уйдя в дела.
        К его удивлению, завод потихоньку стал приходить в себя. Снова неожиданно заключили несколько контрактов с Индией, удачно сдали в аренду дальние от центральной проходной цеха, которые отделили от основной территории капитальным забором, чтобы не допускать на предприятие случайных людей, и даже понемногу начали отзывать из неоплачиваемых отпусков старых специалистов. До восстановления и роста было ещё далеко, но получалось хотя бы поддерживать жизнь предприятия, и это уже радовало.
        Дмитрий Михайлович снова воспрял, вернулся к своему обычному жизнелюбивому настрою, привлек к работе Илью Владимировича, отца Мити, не давая тому замыкаться в своём горе, и постоянно во все командировки брал с собой Никиту, неизменно приговаривая:
        - Учись, учись. У генерального на тебя большие планы.
        Через несколько месяцев Никита случайно встретил на улице маму Мити и одну из его сестёр. Обе они, даже одетая во всё чёрное мать, словно светились.
        - Никитушка, у нас радость, - впервые за долгое время улыбаясь, негромко сказала ему тётя Лада. - У нас внук родился, Митенька.
        Никита не знал, правильно ли было называть мальчика этим именем, но новости обрадовался так, словно это у него родился долгожданный ребёнок, сын. С тех пор он стал реже бывать у Митиных родителей, но когда забегал, видел, что они нашли для себя новый смысл жизни, помогающий переживать страшное их горе и держаться.
        На могиле Мити всегда были живые цветы и Никита, приехав на кладбище, понимал, что мать с отцом по-прежнему помнят и любят своего сына. Маленький Митя рос, не заменяя своего ушедшего дядю, но утешая и даря надежду. Иногда Никите даже казалось, что малыш чем-то похож на Митю, их с Агатой Митю, и он с удовольствием возился с мальчиком, ловя на себе его восторженный взгляд его карих, а не светлых, как у дяди, глаз. Совсем других глаз. Зато улыбался он так, что у Никиты щемило сердце: такая же сияющая улыбка была у их Мити.
        Следующей весной, вернувшись из очередной командировки, Никита включил телевизор и наткнулся на какой-то отечественный боевик, хотел было переключить, но тут герой позвал главную героиню:
        - Агата!
        Никита, повернувшийся, чтобы налить воды в чайник, от неожиданности дёрнулся и уставился в телевизор. Девушка, обнимавшая на экране своего любимого, была совсем не похожа на Агату. Но ему было так приятно слышать это редкое имя, что он сел и тупо просидел перед телевизором до самого конца фильма, оживляясь, когда снова и снова героиню звали:
        - Агата!
        Утром он встал и поехал на дачу. Сезон ещё не открыли и на участках, кроме сторожа, не было почти никого. Никита вывел на улицу свой старый велосипед и поехал по тем местам, где они любили бывать с Митей и Агатой. Деревья стояли ещё голыми, и от того вокруг казалось просторнее и дышалось как-то особенно легко. Никита объездил все окрестности, останавливаясь и подолгу оставаясь на тех местах, где они сидели втроём или вдвоём с Митей особенно часто. Поначалу ему казалось, что от этого ему станет ещё больнее. Но почему-то вышло наоборот. Ком, который стоял в горле, постепенно растаял, на душе стало легче и воспоминания уже не мучили, а утешали. И очень хотелось увидеть Агату.
        Глава 23. Знания.
        Многое из того, что было в книгах Антона, Агата уже знала. Всё же на первом тренинге им рассказали немало. Однако, листая учебники, она впервые поняла, что все эти знания вполне можно применять в том числе и для достижения целей не самого высокого толка. Как она раньше этого не осознавала? А ведь прошло не так много времени. Или просто всё дело в том, что им рассказывали об ИЛП весело и легко, словно об интересной игре. Да тренинг и был для них игрой. Но теперь повзрослевшая Агата видела совсем другое: не безобидное развлечение, а продуманную технику манипулирования людьми. И ей от этого делалось страшно.
        Антон в тот вечер вернулся поздно, и она ему ничего не сказала. Но в последующие дни прочла ещё несколько книг и изучила программу тренингов, которые предлагал Центр Лагина. Некоторые показались ей безопасными, но другие не на шутку встревожили.
        Агата стала присматриваться к Антону, его поведению с ней и общими друзьями и поразилась тому, как, оказывается, часто он манипулирует ими всеми, даже родителями. Ей очень хотелось верить, что он делает это не специально. Но получалось плохо. Она видела, как легко Тони добивается желаемого. Даже если поначалу кажется, что ему не удастся настоять на своём, в итоге всё оборачивается иначе: в любом споре или обсуждении победа остаётся за Антоном. Раньше Агата приписывала это природному обаянию Антона, но теперь всё сильнее сомневалась. Тот же Фима Покусаев был гораздо обаятельнее Тони. А уж Никита - тем более. Но и они не имели такого сокрушительного влияния на окружающих. А вот Антон, Лагин и другие знакомые из тех, кто занимался ИПП, - да.
        - Антон, посоветуй мне что-нибудь почитать про ИЛП, - попросила Агата, изучив всю библиотеку мужа.
        - Зачем? - внешне легко удивился Антон. - У тебя столько дел, когда тебе в этом разбираться? Тем более, книги эти - голая теория, ничего интересного. Их писали для специалистов.
        - Ну, тогда, может, ты мне посоветуешь какой-нибудь ваш тренинг? - Агата старалась, чтобы в её голосе не прозвучал явный интерес. И ей казалось, что у неё получилось. Но Антон всё же напрягся, потом посмотрел в весёлое, беззаботное лицо жены, пожал плечами и ответил:
        - Я посоветуюсь с Лагиным. Он подскажет, какой тренинг лучше для новичка.
        - Спасибо! - искренне обрадовалась Агата, надеясь, что Антон не поймёт причины её воодушевления.
        Вскоре Антон и правда принёс ей программку ближайшего тренинга. Тема, на первый взгляд, была вполне невинной и даже полезной: «Публичные выступления и владение аудиторией».
        Агата оплатила обучение и через пять дней отправилась на первые занятия. Тренинг вёл сам Лагин, ассистировали ему несколько знакомых ребят и девушек из выпускников их школы. Было так же весело, как когда-то в лагере. Агате, не знай она того, что поняла из книг по ИЛП, наверняка даже понравилось бы, хотя теперь она и была старше на несколько лет, чем при поступлении в их школу. Только скептический настрой помогал удерживаться от восторга, захлёстывающего других рядовых участников тренинга, и не терять головы.
        На третий день занятия начались и закончились позже, чем планировалось: Лагин застрял в пробке и задержался на час. Когда тренинг подошёл к концу, Агата уже собиралась уходить, но одна из бывших одноклассниц Антона окликнула её:
        - Агатик, сегодня у Тони семинар. Если он тебе нужен, то загляни в третий зал.
        - Спасибо! - поблагодарила Агата и решила зайти, узнать, как дела.
        Дверь большого помещения была распахнута настежь. Агата встала у порога так, чтобы муж не заметил её и осмотрела собравшихся. К её удивлению, аудитория оказалась сплошь мужской. Да и сам тренинг, как вскоре стало ясно, был адресован именно мужчинам.
        Агата впервые видела, Антона в рабочей обстановке и была удивлена его умением работать с людьми. Её муж мастерски удерживал внимание собравшихся, к месту шутил, иногда понижал голос, и казалось, что он делится чем-то по-настоящему важным и сокровенным. Агата прислушивалась к происходящему с чувством, похожим на восхищение. Хорош! И как легко ему поверить. Она уже хотела тихонько выскользнуть из зала, чтобы не мешать, когда Антон вдруг сказал:
        - Ну, а сейчас предлагаю перейти к той части нашего тренинга, ради которой, собственно, многие из вас и выбрали именно эту программу. Вы спрашивали, можно ли применять методы ИЛП в личных отношениях. И я с уверенностью отвечаю - можно и нужно. И тогда вы не только не будете знать отказа на собеседовании при приёме на работу или обсуждении важного проекта, но и всегда сможете добиться своего в общении с близкими. А ещё вам будет несложно завоевать самую неприступную женщину.
        - И что, вы знаете такие примеры, когда бы методы ИЛП помогли? - раздался заинтригованный голос. - Я про отношения с женщинами…
        В зале засмеялись.
        - Есть. - Твёрдо и весело ответил Антон. - Я сам женился на девушке, которая поначалу не обращала на меня никакого внимания, но при этом она не разбиралась в ИЛП и не понимала, что против меня у неё нет шансов.
        - Простите, но не верится. Женщины всегда чувствуют фальшь…
        - Поначалу они и правда могут сомневаться и поэтому будут сопротивляться чуть дольше. Но от этого ведь даже интереснее. Мужчины по своей природе охотники. И чем сложнее добиться своего, тем больше удовольствия… - Антон проговорил это голосом профессионально циничного искусителя, и в зале снова раздался смех, теперь одобрительный. - В моём случае пришлось потрудиться. Но я не жалею. Зато теперь я на собственном опыте убедился, что ИЛП всесильна. Ну, во всяком случае, почти…
        - И вы до сих пор женаты на той девушке? - спросил тот же голос.
        - Пока женат. - Антон сделал акцент на первом слове.
        - А если разочаруетесь? - не пожелал уняться интересующийся.
        - В этом случае ИЛП поможет мне минимизировать проблемы при разводе и устроить личную жизнь, как только и когда только я этого пожелаю. И, если вы готовы узнать о том, как и что нужно делать для этого, то я предлагаю перейти от разговоров о моём опыте к изучению возможностей ИЛП…
        Оцепенев, Агата дошла до небольшого гардероба, оделась и вышла из здания. Ноги сами понесли её к родителям, а не в квартиру Антона. Нельзя сказать, что ей было больно. Чего-то подобного она ожидала с того дня, когда стала подозревать, что Антон легко и привычно манипулирует всеми подряд. Но ей было противно, что их совместную жизнь муж не гнушается выносить на обозрение своих учеников. А ещё очень хотелось сказать ему, что с ней он просчитался. Да, она не раскусила его игры, поверила в то, что он любит её, и готова была прожить с ним жизнь. Но ещё не поздно изменить если не всё, то многое. Нужно только хорошенько подготовиться к разговору, чтобы Антон не смог снова её обработать…
        С этими мыслями Агата вышла из метро и направилась к родному дому. Она надеялась, что мирный семейный вечер поможет ей успокоиться и не наломать дров при встрече с мужем.
        Родители ещё не вернулись с работы, а бабушка внучке очень обрадовалась. Она как раз хотела позвать её на примерку нескольких новых платьев и юбок, которые шила специально для Агаты. Так что неожиданный визит оказался кстати.
        Как всегда, рядом с бабушкой, Агата быстро пришла в себя, почувствовала себя уютно и комфортно. Перемерив всё и развешивая почти готовые наряды на плечики, она делилась с бабушкой новостями, когда та вдруг негромко сказала:
        - Какая беда с нашим Митей-то…
        - Что случилось? - резко обернулась Агата. В голове промелькнула мысль, что Митя снова попал в аварию, как тогда, в детстве, когда они только познакомились. Тем более что теперь он уже получил права и сам частенько ездил за рулём.
        Бабушка вдруг побледнела и прошептала:
        - Как? Ты не знаешь? Папа тебе не сказал? Он же…
        - Что?! - Агате стало так страшно, что даже сердце, казалось, притаилось в груди. - Что случилось?!
        - Митя погиб, - еле слышно ответила бабушка. - Ещё осенью.
        Агата смотрела на неё и никак не могла уяснить, что Мити, доброго, славного Мити больше нет. Бабушка объясняла ей, как и когда это произошло, что-то говорила про Никиту, но даже это любимое имя не могло пробиться сквозь толщу отчаянья, накатившего на Агату.
        Испуганная бабушка принесла воды, потом долго поила внучку чаем, уговаривала, шептала что-то утешающее. Потом раздался звонок в дверь и послышался голос Антона. Его вызвала, как поняла Агата, бабушка, опасаясь за то, как внучка будет возвращаться домой в таком состоянии. Наконец, Агата немного пришла в себя и стала одеваться, ловя на себе встревоженные взгляды бабушки и замечая её многозначительные переглядывания с Антоном. Начинать серьёзный разговор с ним при бабушке она не хотела, поэтому решила всё же хотя бы ненадолго вернуться в ту квартиру, где они жили после свадьбы.
        На улице было уже темно. Холодный воздух не освежил, но словно привёл в чувство. Агата машинально переставляла ноги, отказавшись опереться на руку Антона. В голове не было никаких мыслей. Только тупая тяжёлая пустота. И дышать было больно.
        Заплакать она смогла только в пустом автобусе, на котором они ехали от метро. Отвернувшись к окну, она глотала слёзы, жалея, что не может удержать их. Антон сначала просто молчал, потом вдруг раздражённо произнёс:
        - Ну всё, хватит рыдать.
        Слова Антона не задели её. Когда настолько больно, уже невозможно сделать больнее. И она впервые зачем-то рассказала о том, что всегда знала:
        - Митя меня любил… А теперь его нет, и я не могу сказать ему, что тоже его любила, правда не так…
        Антон удивлённо посмотрел на неё:
        - Ты хочешь сказать, что он тебя любил не как друг?
        - Не как…
        - А-а-а, - протянул он. - Тогда понятно, почему ты так убиваешься. Конечно, обидно, когда умирает тот, кто любил тебя…
        Агата в ужасе отстранилась от него и с трудом сквозь опухшие веки всмотрелась в его спокойное лицо.
        - Так вот ты какой… - изумлённо прошептала она. - Так вот какой…
        - А разве я не прав? - раздражённо спросил Антон. - Разве тебе не себя сейчас жалко? Все мы, когда плачем по ушедшим близким, жалеем, в первую очередь, себя.
        - Господи… - Агата смотрела на него во все заплаканные глаза. - Что я делаю рядом с тобой? Как я дошла до такого? Ты же думаешь только о себе. И других судишь по себе. Какая же я дура…
        Она встала и пошла к дверям. В тот же вечер, пока Антон разговаривал с кем-то по телефону, Агата собрала сумку с документами и институтскими тетрадями и на последнем поезде метро вернулась к родителям. Засыпая, она думала о том, как много может вместить в себя один день. Невыносимо долгий день.
        Глава 24. Встреча.
        И снова началось лето. Никита, который в последние годы почти не бывал на даче, стал чаще выбираться туда. На их улице опять зазвучал детский голосок - это возили в коляске на прогулки маленького Митю. Никита иногда бросал все дела, выходил и брал малыша на руки. Тот смеялся, обнимая его за шею. Никита вдыхал особенный детский запах, и ему становилось легче, как тогда, первой после гибели их Мити весной, когда он приехал на сюда, дышал весенним воздухом и всё не мог надышаться.
        Потихоньку боль отступала. Она не стала слабее, но словно спряталась, время от времени показываясь и снова напоминая о себе. Но уже не столько мучила, сколько погружала в воспоминания.
        Агата всё не приезжала. Никита и сам не знал, зачем он так хочет увидеть её. Но хотел так сильно, что то и дело поглядывал на их участок. К счастью, для этого была вполне легальная причина. Дедушка Агаты не так давно построил большую стеклянную теплицу. И теперь Никита по просьбе мамы начал делать такую же и частенько ходил к соседям за советом и посмотреть, как и что было сделано.
        Так у Никиты появилась возможность подолгу разговаривать с обеими бабушками Агаты. И это доставляло ему большое удовольствие, потому что иногда в разговорах всплывало имя их внучки, звучавшее для него, как тихая ласка и надежда на то, что жизнь не закончена. Никита не знал, почему это было так, но при звуках её имени у него всегда улучшалось настроение, и даже непроизвольная улыбка появлялась на лице.
        Бабушки Агаты, кажется, поняли, что он развёлся, хотя никаких вопросов деликатно не задавали. Сколько Никита их знал, они всегда были такими: очень чуткими, добрыми и деликатными. И всегда очень нравились ему, а теперь, часто общаясь с ними, он и вовсе чувствовал к обеим что-то похожее на нежность и привязанность.
        Из разговоров с соседками он понял, что мама, переживая его неудавшуюся личную жизнь, все два года, прошедшие с развода Никиты, старательно избегала этой темы в беседах. Сам же Никита относился к этому спокойно, понимая, что сделал ошибку и теперь своим одиночеством расплачивается за неё и не собираясь ничего скрывать. Но ни на какие вопросы отвечать и не пришлось: бабушки Агаты в душу к нему не лезли, зато с удовольствием рассказывали о внучке, её успехах в институте и на работе, при этом ни словом не упоминая о муже.
        Сначала Никите это не казалось странным, но потом он понял, что, видимо, Агата несчастлива с мужем, а её бабушки догадываются об этом, переживают и не знают, как себя вести. Неожиданно для себя он от этого открытия испытал не радость, а острую горечь. Никита не мог даже представить, что Агата, их с Митей Агата, трогательная добрая девочка, пусть и ставшая уже взрослой, может быть несчастливой. Как? Он вспоминал её улыбку, смех, их детские игры, долгие прогулки и её тонкую фигурку, летящую на огромном велосипеде далеко впереди. Неужели в жизни этой девочки, которую он помнил и любил, тоже могут быть беды и несчастья? Это казалось ему настолько несправедливым, что теперь он постоянно думал об Агате и не понимал, как и чем может помочь ей. Да и примет ли она его помощь?
        Никита представлял себе их встречу и не знал, как вести себя. Раньше улыбнулся бы, пошутил о чём-то незначащем и разговор потёк бы сам с собой. С Агатой ему всегда было очень легко, гораздо легче, чем с Ликой, Кетеван или любой другой знакомой девушкой. Но тогда между ними не было смерти Мити, неудавшихся браков и долгих лет друг без друга. Раньше они расставались осенью, зная, что весной встретятся вновь. А теперь не виделись так давно. И Никита вновь и вновь думал о том, как и что он скажет Агате, когда они встретятся.
        Всё получилось неожиданно.
        Когда он расстался с Ликой, родители, желая подбодрить сына и зная его любовь к машинам, предложили ему поменять старенькую, на его собственные деньги купленную «шестёрку» на что-нибудь получше. Они как раз ездили к родным в Могилёв, и там Никита познакомился с ребятами, гонявшими из Польши вполне приличные иномарки. Так у него появилась его хоть и далеко не новая, но всё ещё крепкая и красивая «немка». Её он любил так сильно, как мог только взрослый мальчишка любить автомобиль, о котором в детстве даже не мечтал, потому что знал, что это несбыточно. Недостающие деньги Никита согласился взять у родителей только в долг, теперь уже расплатился и чувствовал себя полноправным хозяином, каждую свободную минуту в своём напряжённом графике стараясь уделить любимице.
        Вот и сейчас, застеклив одну сторону нового парника, он с удовольствием мыл и пылесосил салон машины, когда вдруг уловил какие-то звуки. Сначала он не обратил на них внимания: играла музыка и истошно вопил старый пылесос, собиравшийся на днях отмечать свой полувековой юбилей. Но, вынырнув из салона, чтобы сполоснуть тряпку, он вдруг с изумлением увидел Агату. Она стояла за забором, держась руками за штакетник, и улыбалась ему. Поняв, что он заметил её, Агата сказала:
        - Ку-ку!
        Это прозвучало так по-детски, смешно и искренне, что у Никиты бешено заколотилось сердце. Он вытер руки, отбросил на капот тряпку, быстро шагнул к воротам и распахнул их. Агата шагнула вперёд и, стесняясь и пряча глаза, попросила:
        - Ты прости, пожалуйста, что я отвлекаю тебя. Но мне очень нужно кое-что спросить.
        - Да, конечно, - ответил Никита и не узнал своего голоса. Куда только делась та лёгкость, с которой они всегда общались?
        - Мне очень нужно знать, где похоронен Митя, - с трудом произнесла Агата, голос её дрожал. - А тётю Лиду я не могу спросить. Вот просто не могу - и всё. Ты случайно не знаешь?
        - Я знаю, - кивнул Никита.
        - Сейчас я сбегаю за ручкой и бумагой… - дёрнулась, чтобы помчаться куда-то Агата, но Никита, сам не ожидая от себя этого, удержал её за руку.
        - Я не смогу тебе объяснить, где могила. Кладбище огромное, ты не найдёшь. Но я тебя туда отвезу. Когда ты можешь?
        - Да почти в любой день. - В голосе Агаты ему послышалась растерянность и что-то ещё, определение чему он дать не смог. - У меня сейчас каникулы, а на работе отпуск.
        - Тогда давай во вторник. У меня на работе испытания, в понедельник я дежурю ночью. А во вторник будет выходной.
        - Спасибо, - так нежно поблагодарила его Агата, что Никита не выдержал и посмотрел на неё. До этого он почему-то всё никак не мог сделать этого и смотрел поверх её головы вдаль. Делать это было несложно: она по-прежнему была гораздо ниже его, как когда-то в детстве. На голову точно. Но теперь он опустил глаза и встретился с её взглядом.
        Агата почти не изменилась и одновременно очень изменилась. Лицо её всё ещё было очень юным и нежным. Но взгляд… Никите стало нестерпимо больно от грусти в этих глазах. Он с трудом удержался от того, чтобы не шагнуть к Агате и не прижать её к себе. Вместо этого он сунул руки в карманы и сказал:
        - Не за что, Агат. Я тоже собирался к Мите. Ты дай мне свой телефон, и я позвоню тебе, когда освобожусь.
        - Куда мне подъехать? - спросила Агата.
        - Давай лучше я за тобой заеду на машине.
        - А разве тебе удобно? - удивилась она.
        - Удобно. Мне удобно.
        - Ну если так… - с сомнением протянула Агата, а он, не веря тому, что меньше, чем через неделю, заедет за ней, и несколько часов они проведут вместе, нырнул в салон, достал из барсетки блокнот, ручку и приготовился записывать.
        Агата продиктовала ему семь цифр, и Никита понял, что это телефон её родителей, который он помнил с того дня, когда искал Агату, чтобы сообщить о гибели Мити. Неужели?..
        - Я позвоню, - твёрдо пообещал он, ненавидя себя за то, что радуется её возможному расставанию с мужем.
        - Спасибо, - снова поблагодарила Агата.
        Они всё обсудили, и можно было расходиться. Но Никита не мог отпустить её вот так и спросил первое, что пришло в голову:
        - А ты когда приехала?
        И она ответила, подробно и обстоятельно, словно тоже не хотела заканчивать их разговор. Неожиданно Никита поймал себя на том, что ему опять стало легко с Агатой. За её спиной показалась гостившая у них тётя, старшая сестра мамы. Она раскрыла было рот, чтобы сказать ему что-то, но увидела Агату и с не свойственной ей обычно быстротой юркнула за дом. Через минуту из-за угла выглянула мама, многозначительно улыбнулась и тоже исчезла. Последним информация, видимо, дошла до отца. Он сделал вид, что ему срочно что-то понадобилось у калитки, с озабоченным лицом быстро прошёл туда, выглянул на улицу, вернулся к дому и больше не появлялся. Эти движения не укрылись от взгляда Никиты. Он усмехнулся и глянул на Агату: не заметила ли? Но она ничего не видела и продолжала рассказывать ему о чём-то. В тот момент он, конечно, всё слышал и понимал. Но вечером, лёжа в постели, не смог вспомнить почти ничего. Зато перед его глазами стояло лицо Агаты, а в ушах звучали слова отца, которые тот произнёс, когда они вдвоём ехали домой, оставив маму и тётю на даче:
        - Если ты её сейчас упустишь, то будешь дураком.
        - Пап, - попытался остановить его Никита, хотя сам думал так же. - Она вообще-то замужем.
        - Возможно, она ещё не ушла от мужа, но совершенно точно собирается это сделать, - усмехнулся отец.
        - Откуда ты знаешь?
        - Я десять лет наблюдаю за этой девочкой. И могу тебе с уверенностью сказать, что, будь у неё всё хорошо, она бы шага на наш участок не сделала. Максимум, что позволила бы себе - поговорить с тобой пару минут на расстоянии в пару метров. Такой уж человек.
        - Пап, если бы ты был прав… - с надеждой вздохнул Никита.
        - Я прав. - Только и ответил отец и замолчал. Смущать сына ещё больше он не хотел.
        И уже у квартиры, когда Никита помог ему донести сумки и собирался уходить, отец коротко буркнул:
        - Я всегда мечтал, чтобы ты женился на Агате.
        Никита от неожиданности уставился на него во все глаза. Отец пожал плечами и закрыл перед его носом дверь. В последний момент Никита в тонкую щель увидел сияющую улыбку отца.
        - Не упусти её! - раздалось из-за двери.
        Глава 25. Свобода.
        Никита уехал, когда уже смеркалось. Агата увидела это из окна их с сестрой комнаты. Внизу прошуршали по плитам колёса и, мягко покачиваясь, проплыла машина. Агата с грустной улыбкой поглядела ей вслед и легла на кровать поверх покрывала. Сестра ещё смотрела на первом этаже мультики, бабушки уже разбрелись по своим комнатам, а она лежала, уставившись в деревянный потолок. Привычные с детства узоры успокаивали и обещали, что всё будет хорошо.
        Неужели они встретятся уже во вторник? И как долго ждать этого вторника? Целых пять дней… Агата вздохнула и сама себе еле слышным шёпотом ответила:
        - Ты ждала десять лет. Что тебе пять дней?
        Но легче не стало. Все мысли её теперь были там, в том дне, когда она снова увидит Никиту.
        Она несколько недель назад ушла от Антона и теперь снова жила у родителей. Те неожиданно не поддержали её в решении развестись.
        - Вам же не нравилось, что я вышла замуж за Антона, - удивилась Агата.
        - А сейчас нам не нравится, что ты снова принимаешь скоропалительное решение, - сердито сказал папа. Мама промолчала, но по её лицу было видно, что и она недовольна.
        - Пап, в конце концов, если я кому и сделала плохо своим замужеством, то, в первую очередь, себе. - Агата произнесла это и тут же почувствовала уже ставший привычным острый укол чувства вины. Она знала, кому ещё сделала плохо, и постоянно казнила себя за это.
        - А если Антон сейчас придёт с цветами, встанет на колени и будет тебя умолять не уходить? - спросил папа, а Агата уставилась на него во все глаза: таких слов от своего строгого и даже сухого отца она не ожидала. - Ты и в этом случае не дрогнешь?
        - Папа, я всё уже решила. - Твёрдо ответила Агата и посмотрела ему в глаза.
        - Через час Антон с родителями будут здесь, - холодно сказал отец и поднялся, показывая, что разговор окончен.
        - Зачем?! - изумилась Агата.
        - Они хотят поговорить с тобой и имеют на это право. Поэтому не вздумай уходить.
        - Хорошо. Я поговорю с ними, - тоже сухо и холодно кивнула Агата и ушла в их с сестрой комнату. Кира с бабушками с первого дня каникул жила на даче, и ей не от кого было ждать ободряющих слов.
        Разговор прошёл тяжело. Все родители и Антон сидели рядком на угловом диванчике, а Агате поставили стул напротив них. Кухня была большой, и от этого казалось, что Агата сидит напротив строгой экзаменационной комиссии или даже перед судом. Да ещё и родители не поддерживали её, а скорее допрашивали:
        - Объясни нам своё решение, - потребовал отец.
        Агата посмотрела на родителей Антона, к которым относилась очень хорошо, и не смогла сказать им то, что узнала и поняла об их сыне.
        - Я сделала ошибку, когда вышла замуж за Антона. А сейчас осознала это. Нам нужно расстаться.
        - Но как же, Агата? - раздражённо воскликнула свекровь. - Ты понимаешь, что подводишь всех? Что это за глупые детские выходки?! У Антона идёт вверх карьера. У него большие перспективы. Ему нужна крепкая семья, надёжные тылы. А тут ты со своими выкрутасами! Что о нём будут думать клиенты их центра?!
        Агата взглянула на Антона, тот её взгляда не выдержал и отвёл глаза, но промолчал, не желая ничем помогать ей. В душе Агаты шевельнулось желание раскрыть всем глаза на то, что представляет собой Антон, но она посмотрела на свёкра и удержалась. Его она всегда уважала за доброту и великодушие и очень не хотела делать ему больно. Поэтому она тихо, но твёрдо ответила:
        - Антон может во всём обвинять меня. Никаких претензий с моей стороны не будет.
        - А ваши свадебные подарки? - вспомнила вдруг свекровь.
        Агата с трудом подавила улыбку. Надо же, а ведь она всегда относилась к маме Антона очень хорошо и считала, что и та к ней - тоже. И теперь вот выясняется такое. Не в неё ли характером пошёл сын? Она постаралась удержать рвущийся нервный смех и ответила?
        - Я ни на что не претендую. Всё останется у Антона.
        Как ей показалось, после этого свекровь немного успокоилась. Агата даже понадеялась, что на этом всё и закончится. Но тут поднялся Антон:
        - Агата, могу я поговорить с тобой наедине?
        - Конечно, можешь, - ответил за Агату отец.
        Она встала со своего стула и, не глядя на отца, прошла в комнату. Антон проследовал за ней. Агата была готова к уговорам или душещипательному разговору. Но вместо этого Антон схватил её за платье на груди, прижал к стене и прошипел в лицо:
        - Ты что себе позволяешь? Ты что устроила?! Ушла из-за того, что я не пожалел твоего Митеньку? Нашла причину!
        В первую секунду Агата от неожиданности немного испугалась. Но жестокое упоминание о Мите привело её в чувство. Она холодно и спокойно посмотрела на Антона, отвела его руки и раздельно ответила:
        - Я слышала то, что ты говоришь на тренинге.
        Видимо, Антон от злости плохо владел собой, потому что дёрнулся и уставился на неё. Агате вдруг стало весело и она, с трудом подавляя так и прорывающуюся в голосе насмешку, продолжила:
        - Я всё слышала. И теперь знаю, как ты на самом деле ко мне относишься. Зачем я тебе? Ты же меня не любишь. Ты потешил своё самолюбие, доказал себе и окружающим, что ИЛП всесильна. А теперь можешь рассказывать ещё и о том, как легко и безболезненно развёлся, оставив себе всё совместно нажитое имущество. На твоих тренингах будет аншлаг, Антон. Ты только представь, сколько появится желающих облапошить при разводе своих жён или мужей!
        Антон с ненавистью глянул на неё, Агате даже показалось, что он сейчас её ударит, и она насмешливо подняла бровь. Но он сдержался, распахнул дверь и быстро вышел. Агата поправила платье, тоже вышла в коридор и вежливо попрощалась с родителями Антона. Свекровь посмотрела на неё с презрением, а свёкор с мягким сочувствием. Она грустно улыбнулась ему и увидела на его лице такую же грустную и даже виноватую улыбку.
        Когда за гостями закрылась дверь, родители молча направились на кухню. Они были недовольны дочерью. Но Агата впервые за последнее время почувствовала, что всё сделала правильно. Она ушла в комнату и стала собирать вещи: утром она поедет на дачу, к бабушкам и сестре.
        Лето радовало погодой, и Агата встала пораньше, тихо позавтракала и быстро направилась к метро. Впереди неё по тенистой аллее вдоль длинного дома-пилы шла девушка, чья походка показалась ей знакомой. Агата ускорила шаг и вскоре поняла, что это Рита.
        - Ритуша, - негромко окликнула она. Девушка оглянулась, действительно, оказалась Ритой, взвизгнула и повисла на шее у Агаты.
        - Агатик! Как я рада тебя видеть! Как ты? Что ты? Где ты? Сто лет о тебе не слышала! Какими судьбами в наших краях? Ты же теперь в Крылатском живёшь!
        - Я хорошо, еду на дачу, - ответила только на часть вопросов Агата.
        - А Антон? - поинтересовалась Рита, в её интонации Агате почудилась осторожность.
        - Мы с Антоном разводимся, - сказала правду Агата и сама удивилась, как легко смогла произнести это и как слабо эти непростые слова отозвались в её душе.
        - Да ты что? - ахнула Рита, пару секунд промолчала, а потом вдруг сказала:
        - И слава Богу.
        - Почему? - удивилась Агата, готовая к тому, что все знакомые Антона станут отговаривать её и помня, как всего полтора года назад Рита убеждала её ответить на ухаживания Тони.
        Рита, видимо, тоже помнила об этом, потому что замялась и даже немного покраснела, но всё же объяснила:
        - За последние полтора года я, к несчастью, несколько раз смогла убедиться, как была неправа, когда советовала тебе выйти замуж за Тони. Если бы ты была с ним счастлива, я бы тебе слова не сказала, но раз ты от него уходишь, то молчать больше не вижу смысла. В общем, если коротко, козёл наш Тони натуральный. Если не сказать хлеще.
        - Даже так? - шутливо ужаснулась Агата.
        - Представь себе! - горячо кивнула Рита и стала рассказывать:
        - Месяца четыре назад Фима - я была на его выступлении в ЦДЛ - затащил меня в Центр Лагина проведать Антона, он как раз там почему-то был. Тони нам обрадовался, быстро накрыл стол, мы посидели, ребята выпили немного, а я не пила ничего: мне с утра к врачу нужно было курсовую защищать. Конечно, вообще не стоило заезжать или уж хотя бы за стол садиться. Но Фима так просил.
        Мне понадобилось выйти, а когда я вернулась, то застала чудную сцену: Тони с Фимой в обнимку, и Антон жалуется Фиме на то, как долго ты его мучила.
        Ещё из коридора Рита услышала:
        - За мной всегда бабы увивались, никогда не отказывали, счастливы были, если я внимание на них обращу… А эта… Агата… Много о себе думает…
        Рита неодобрительно нахмурилась, хотела было уже шагнуть внутрь и прекратить это безобразие, забрать Фиму и увезти домой. Но тут Тони вдруг сказал:
        - Но ничего. Она тогда ещё не знала, что всё равно всё будет по-моему.
        - И что ты сделал? - удивился Фима.
        - В армии у меня много свободного времени было, я там теорию основательно проштудировал и обработал Агатку по всем правилам ИЛП. А она даже не поняла ничего.
        - Это ты от обиды, что ли? Ты не по любви на ней женился, а от обиды? - изумился Фима.
        - А тебе было бы приятно, если бы об тебя ноги вытирали? Ты бы не обиделся?! - взвился Антон. Рита никогда ещё не видела его таким.
        - Да кто об тебя ноги вытирал? Агатик? Она такого вообще не умеет! - возмутился Фима. - И не умела никогда!
        - Да что ты вообще про неё знаешь?! - нетрезво рассмеялся Антон. - Стерва она, каких свет не видывал. Но ничего, и таких обламывают. И я обломал! - хвастливо добавил он и предложил:
        - Хочешь такому же научиться? Приходи на тренинг двадцать второго февраля! После него любая будет твоей. Хочешь - на всю жизнь, хочешь - на одну ночь! Хочешь - Ритка, хочешь - Памела Андерсон…
        Фима молча посмотрел на него, встал, взял свою гитару и рюкзак и молча вышел. Рита сделала вид, что как раз подходит к двери кабинета Антона.
        - Ритуш, - неожиданно ласково сказал ей Фима, - поехали, поздно уже.
        - Поехали, - обрадованно согласилась потрясённая услышанным Рита, схватила со стула пальто, махнула рукой Антону и выбежала вслед за Фимой.
        - Весело, - усмехнулась Агата. - Но что-то такое я и предполагала. Странно только, что Фима ничего мне не сказал.
        - Ты знаешь, Агатик, на нём всю дорогу до моего дома лица не было. Мне кажется, он тогда сильнейшее разочарование пережил. Он ведь Тони всегда обожал. Ты не сердись на Фиму, думаю, он, как и я, надеялся, что всё это было похвальбой нетрезвого человека, а на самом деле ты счастлива.
        - Когда, ты говоришь, это было?
        - В середине февраля.
        - А ведь Фима мне примерно тогда же чаще звонить стал. И всё расспрашивал, как у меня дела… - вспомнила Агата. - Наверное, ты права. Волновался он за меня. Но я тогда ещё ни о чём не догадывалась и была вполне… нет, не счастлива, но спокойна уж точно… И он тоже успокоился… Хотя реже звонить не стал…
        Агата с Ритой спустились в метро и встали на платформе в ожидании поезда.
        - Ну вот, - негромко продолжила Рита. - А недавно я была по делам около Центра Лагина и зашла в кафе. А там Тони с какой-то девицей за столиком сидит…
        - Ритуш, ну мало ли с кем он сидел в кафе, - дёрнула плечом Агата, стараясь быть объективной.
        В этом момент подошёл поезд, толпа внесла одноклассниц в вагон и втиснула в угол.
        - Он с ней не просто сидел, - фыркнула Рита. - Не буду тебя оскорблять подробностями, но поверь мне, сидением в кафе это не закончилось. И что-то мне подсказывает, что это не первый и не последний случай в жизни Антона.
        - Понятно, - Агата невесело рассмеялась, - пожалуй, нужно к врачу сходить и анализы сдать, а то ведь при такой насыщенной личной жизни Антона я вполне могу оказаться не только морально, но и физически пострадавшей стороной.
        - А вот это правильно, сделай, - согласилась Рита. - Хуже точно не будет.
        - Слушай, - вспомнила Агата. - А я правильно поняла, что ты, наконец, обратила внимание на Фиму?
        Рита по-девчоночьи прыснула и кивнула:
        - Я такая глупая, конечно. Всё искала любовь не пойми где. А она рядом оказалась. Он мне в тот же вечер, когда мы у Тони были, в любви признался. Агатик, если бы ты знала, какой Фима классный! Как же здорово, что я наконец это поняла… Теперь у меня всё хорошо. Очень хорошо! - Рита мечтательно прикрыла глаза.
        - Ритуш, я очень рада. И за тебя. И за Фиму. Он и правда очень хороший.
        - Спасибо, Агатик! - обняла её Рита. - Послушай моего совета, подумай, присмотрись к тому, кто рядом. Может, и тебя любовь в шаге ждёт… Вот, например, Саня наш…
        - Что - Саня? - не поняла Агата.
        - А то Саня, что он в тебя давно влюблён!
        - Ритуш, я тебя прошу, не выдумывай.
        - Я не выдумываю. Мне Фима сказал. А они же не разлей вода. Так что информация из проверенных источников. Вот было бы здорово! Я с Фимой. Ты с Саней…
        Агата серьёзно посмотрела на Риту и покачала головой:
        - Нет, Ритуш. Любовь, может, и в шаге. Но этот шаг точно в другую сторону сделать надо. Я очень Саню люблю, но только как друга. И мне после твоих слов ох как не весело теперь… Я ведь не знала… Всё повторяется… Но я постараюсь больше не ошибиться… А с Саней поговорю.
        Глава 26. Голубянка.
        В понедельник вечером Никита позвонил Агате. Трубку сняла она сама, словно ждала у телефона. Коротко договорившись с ней о встрече, Никита положил трубку и посмотрел на светящееся зелёным светом электронное табло, висевшее на стене его кабинета. До назначенного времени осталось двенадцать часов. Ему было стыдно от того, что они едут на могилу погибшего друга, а он представляет, как увидит Агату и что ей скажет. Усилием воли Никита отогнал эти мысли и стал думать о том, где купит цветы Мите и каким путём лучше ехать, чтобы не слишком долго торчать в пробках.
        В этот момент ожил телефон: его звали в цех, где проходили испытания. Никита с облегчением встал. В сложно переплетённых и разветвляющихся коридорах завода горел только ночной свет. Никита шёл автоматически: столько раз долгий путь пройден туда и обратно, что ноги сами несли, куда надо. А в ушах снова звучали слова Агаты:
        - До завтра. Я буду ждать тебя на остановке…
        Мысли о предстоящей встрече отбросить не получилось.
        Агату он увидел издалека. Она, как и обещала, стояла на автобусной остановке в простом чёрном костюме и на каблуках. Ему пришлось проехать мимо до разворота и вернуться. И всё то время, что он не мог смотреть на неё, перед глазами стояла только что увиденная тонкая фигурка в чёрном.
        - Никита, доброе утро! Я ещё не купила цветы… - начала Агата, как только села в машину.
        - Я уже купил, не волнуйся, - успокоил он и мотнул головой назад, туда, где лежали бордовые розы. - Доброе утро.
        - Но я бы хотела сама…
        - Агат, я много купил. Да и вообще, дело совсем не в цветах…
        - Да, ты прав, - согласилась Агата и замолчала.
        Никита вёл машину и украдкой поглядывал на неё. Раньше он никогда не видел её в городе и теперь удивлялся новому, непривычному облику. Справа от него сидела не девочка и даже не подросток, которую он знал уже десять лет, а юная женщина, невероятно красивая, незнакомая, но при этом не чужая, а родная и близкая. Как это могло совмещаться, Никита не понимал, но чувствовал именно так.
        До кладбища они разговаривали о чём-то незначащем. Вспоминали детские шалости, рассказывали друг другу о работе. За разговорами Никите показалось, что доехали они быстро. Он припарковал машину, достал цветы и показал рукой:
        - Нам туда.
        Агата была бледной настолько, что он испугался, не упадёт ли, и предложил ей руку. Она, не жеманясь, с благодарностью оперлась на него и пошла рядом. Никита всегда ходил быстро, и поначалу сдерживал шаг, думая, что Агате будет сложно поспевать за ним. Но оказалось, что она тоже ходит быстро, даже стремительно, словно ей не мешают каблуки и не слишком хороший асфальт кладбищенских дорожек. Это обстоятельство почему-то очень тронуло Никиту, и он постарался незаметно прижать локтем ладонь Агаты к себе. Она почувствовала это, пальцы её дрогнули, но остались лежать на его горячей коже: день был жарким и он надел рубашку с коротким рукавом.
        И дальше они так и шли, будто уже очень давно ходили вместе и привыкли к скорости и походке друг друга. Когда нужно было поворачивать, Агата словно предугадывала изменение направления и даже без мимолётной задержки следовала за ним.
        Ах, да, она же училась в хореографической школе и, наверное, привыкла прислушиваться к движениям партнёра, - вспомнилось Никите. Но он тотчас понял, что это обстоятельство никак не объясняет того, что возникло в эти мгновения между ними. Просто Никита сейчас каждой клеточкой ощущал, что рядом с ним идёт женщина, которую он чувствует и понимает и которая понимает и чувствует его.
        Они быстро дошли до могилы Мити. Агата прошла в оградку, села на корточки, достала белоснежный носовой платок и принялась вытирать керамическую фотографию Мити. Руки её дрожали.
        - Дядя Илья с тётей Ладой уже заказали памятник, - зачем-то объяснил Никита.
        - А мне так нравится эта фотография, - еле слышно ответила Агата, и Никита понял, что она борется со слезами.
        Чтобы помочь ей, он, стараясь говорить спокойно, сказал:
        - Мне тётя Лада подарила несколько фотографий Мити. Я тебе обязательно отдам те, которые тебе понравятся.
        - Спасибо… - Агата поднялась, посмотрела в небо и вдруг улыбнулась:
        - Посмотри - голубянка.
        Маленьких голубых бабочек частенько можно было увидеть у них на даче. Давно, лет девять или восемь назад, Агата, которая всегда много читала про природу, рассказала им с Митей, что они называются голубянки икар. С тех пор Никита очень любил этих бабочек и всегда радовался, если встречал, словно их появление обещало что-то хорошее. Обычно они порхали стайками. Но сейчас голубянка икар была почему-то одна. Она быстро и легко, словно танцуя, двигалась в воздухе, потом села на фотографию Мити, прямо на улыбающиеся губы.
        Никита и Агата замерли, глядя на то, как она медленно складывала и распахивала крылья. Наконец голубянка взлетела, почти касаясь, словно лаская, порхнула мимо их лиц и стала подниматься вверх. Они зачарованно следили за её движениями, пока она не перестала быть заметной в голубом, под цвет её крыльев, летнем небе.
        - Я никогда не видел, чтобы бабочки взлетали так высоко. Обычно они как-то ближе к земле, - преодолевая оцепенение, сказал Никита.
        - Да, я тоже, - выдохнула Агата и добавила: - Словно это и не бабочка вовсе. - Она коротко глянула на Никиту, и он кивнул:
        - Словно не бабочка.
        Вернувшись в машину, они долго молчали. Потом Агата села вполоборота к Никите, привалившись к сиденью левым плечом, и с тоской сказала:
        - Я так перед Митей виновата.
        Никита понял, о чём она, посмотрел на неё, покачал головой и не согласился:
        - Ты ни в чём не виновата. Он тебя очень любил. А это большое счастье - любить.
        - Я знала об этом. Но никак не могла ответить ему тем же. Никак. Хотя очень бы хотела… А потом ещё и замуж вышла… Он ведь знал об этом. Да? - она с надеждой посмотрела на Никиту, но утешить её ему было нечем.
        - Знал.
        - Ему было очень больно от этого?
        Никита на миг замялся, не зная, как ответить, и просто сказал:
        - Он любил тебя и хотел тебе счастья.
        - Как же я обидела его, - с мукой в голосе произнесла Агата. - Я об этом думаю с тех пор, как узнала, что Митя погиб. До этого надеялась, что он уже забыл меня, познакомился с какой-нибудь хорошей девушкой и узнал, что такое взаимная любовь… А, может, так и было? - она снова посмотрела на Никиту, снова ожидая утешения. Он молча покачал головой, ненавидя себя за то, что опять не может утешить её и врать ей, когда она вот так смотрит на него, тоже не может.
        - Значит, всё-таки не успел… - в голосе Агаты слышались слёзы, но она сдерживала их и не давала им пролиться.
        - Ты не должна винить себя. Потому что Митя тебя ни в чём не винил. Ему не нужна была жалость. Он просто любил тебя и ничего не требовал взамен. Мне кажется, когда по-настоящему любишь, вообще никаких требований быть не может. Ты просто счастлив тем, что можешь иногда видеть любимую или любимого, говорить с ней…
        - Да, это так. Я знаю это, - тихо откликнулась Агата.
        - Конечно, - согласился Никита и замер, когда она всё так же негромко, но как-то иначе, так, что сердце у него замерло, добавила:
        - Я не про мужа.
        Пару минут в машине было тихо, только шины шуршали по асфальту. Никита почему-то не слышал даже шум других автомобилей. Наконец Агата глубоко вздохнула, словно решаясь на что-то, и вдруг сказала:
        - Я про тебя.
        Если бы Никита водил чуть хуже, он наверняка не справился бы с управлением. А так только крепче сжал руль и ответил:
        - Я тоже знаю. И я тоже не про бывшую жену. Про тебя.
        И словно рухнула старая крепостная стена, старательно возводимая день за днём, месяц за месяцем, год за годом, но оказавшаяся не такой уж крепкой. А в образовавшиеся провалы хлынуло всё то, что столько лет сдерживалось, скрывалось, старательно умалчивалось и загонялось глубоко-глубоко.
        Оба заговорили одновременно, смеясь, перебивая друг друга и даже плача. Вернее, Никита, конечно, не плакал. Но постоянно сглатывал набегающие и такие непривычные слёзы, которые, как ему раньше казалось, навсегда остались где-то в детстве. А Агата плакала. Сначала Никите было страшно и невыносимо больно от этих её слёз, будто они жгли его тело и - что гораздо больнее - душу. Но Агата каким-то невероятным образом всё поняла и шепнула:
        - Ты не бойся. Это я от счастья. Оказывается, это такое счастье - говорить о том, что любишь, тому, кого любишь.
        - Да, счастье, - согласился Никита, высматривая, где бы остановить машину. Но они, как назло, ехали в плотном потоке по Кольцевой дороге. И тогда он сделал единственное, что мог - протянул руку и вытер Агате слёзы. Она не дёрнулась, не отшатнулась, а обеими руками сильно прижала его ладонь к своей мокрой пылающей щеке и закрыла глаза. И было в этом столько нежности, любви, ласки и страсти, что Никита едва не застонал. Он тоже, пользуясь тем, что машины перед ними замерли, закрыл на миг глаза и почему-то вспомнил о голубянке. Ему тут же захотелось поделиться этим с Агатой.
        - Я сейчас словно опять увидел… - начал он.
        - Голубянку! - закончила Агата и, заметив его изумлённый взгляд, широко распахнула глаза.
        - Ты тоже? - понял Никита.
        - Да.
        - У меня такое ощущение, словно это Митя её прислал.
        - Он очень любил нас обоих…
        - Да. Очень… Ты знаешь, я собирался улетать в Германию, когда узнал, что Митя погиб.
        - Бабушка рассказывала мне. Но ты не улетел…
        - Просто я не смог уехать оттуда, где живёшь ты… Хотел. Но не смог.
        После кладбища Никита отвёз её на дачу. В ту же ночь Агате приснился сон. Она стояла на берегу их дачного озера и смотрела, как к ней плывёт лодка. В ней сидел улыбающийся Митя. Лодка мягко ткнулась носом в берег, Митя встал и протянул руку Агате. Счастливая Агата, которой так хотелось обнять его и рассказать, что по какому-то недоразумению они все вот уже год считали его погибшим, шагнула навстречу, собираясь присоединиться к Мите. Но тот покачал головой, ласково коснулся протянутой рукой её щеки и сказал:
        - Нет, со мной не надо. Иди к Никите.
        С этими словами он оттолкнулся веслом от берега и отплыл, всё так же нежно ей улыбаясь. А Агата заплакала, глядя ему вслед.
        - Иди к Никите, - ещё раз, теперь строже, повторил Митя.
        В этот момент Агата проснулась. Подушка была мокрой от слёз.
        Утром она рассказала свой сон Никите, у которого как раз был выходной. Тот внимательно и серьёзно выслушал её и сказал только:
        - Как же он нас любил…
        Агата покачала головой:
        - Как же он нас любит…
        - Да, - согласился Никита. - Ты права. Любит.
        Глава 27. Желание.
        С родителями с того дня, как Агата ушла от Антона, не ладилось, зато бабушки, поняв, что происходит, сразу приняли их с Никитой сторону.
        - Переезжай-ка, Агатушка, пока на дачу, - предложили они. - Родители остынут и всё поймут. А пока поживи здесь. Отдохнёшь, успокоишься, да и Никите удобно сюда ездить.
        И Агата поняла, что бабушки правы. У Никиты на заводе продолжались круглосуточные испытания, он пока работал сутками, сменившись, сразу же приезжал к Агате, и они чуть ли не до утра гуляли и разговаривали, словно навёрстывая упущенное. Оказалось, что это так здорово - просто говорить, зная, что рядом с тобой человек, который поймёт.
        Оба они вдруг словно вернулись на несколько лет назад, к тому времени, когда ещё не было в их жизни потерь и разочарований. Утром Агата просыпалась, выходила на улицу и видела, как в это же время спускается со своего крыльца Никита. Как так получалось, оба не понимали, но они словно слышали друг друга издалека, сквозь стены. А разговаривали так, что мама Никиты, как-то услышав их беседу спросила:
        - Как у вас так получается?
        - Что? - не понял Никита.
        - Вы же постоянно заканчиваете фразы одновременно. Я слышала, что такое бывает. Но вижу впервые.
        Никита с Агатой переглянулись и промолчали. Они-то всё понимали, но объяснить не могли. Да и как объяснишь?
        Развод с Антоном прошёл довольно легко, хотя Агата была готова ко всему. Особенно после того, как почти бывшая уже свекровь зачем-то позвонила маме. До Агаты информация дошла через бабушек.
        - Внученька, ты мне только скажи, ты правда с Антоном ещё со школы… Ну… - смутилась Анастасия Владимировна. - Ну, ты меня поняла…
        - Что-о? - так искренне поразилась Агата, что бабушка сразу успокоилась.
        - Ну, слава Богу. Я так твоей маме и сказала, что всё это наветы. Ну, или просто ошибается мама Антона. Мы же тебя не так воспитывали.
        - Бабушка, мы, наверное, ещё много нового про меня узнаем. Я тебя об одном прошу, ты, прежде чем расстраиваться, спрашивай обо всём у меня. Обещаешь?
        - Обещаю, - кивнула окончательно повеселевшая бабушка. А Агата только покачала головой. Она впервые сталкивалась с таким, и ей было неприятно. Но в этот момент позвонил Никита, и она тут же забыла обо всём.
        Больше бабушка ни разу её ни о чём не спрашивала. То ли никаких обвинений больше не поступало, то ли она бабушка больше им не верила и не хотела расстраивать внучку.
        В тот же день Агата позвонила Антону и напомнила о том, что хочет поскорее развестись. Сначала Антон и правда зачем-то упирался, жаловался на занятость и в ЗАГС ехать отказывался. Никита даже возил Агату в суд, хотя ни детей, ни имущественных претензий друг к другу у Агаты с Антоном не было. Агата отдала бы всё, лишь бы поскорее закончить неприятное дело. К счастью, вскоре Антон, видимо, понял, что почти бывшая жена настроена решительно, и сдался, приехал подавать заявление в ЗАГС. Вид при этом имел до крайности оскорблённый. Заполняя заявление о разводе, он насмешливо поинтересовался:
        - Ну, и что же ты напишешь в графе «причина расторжения брака»?
        - Оригинальничать не буду, - пожала плечами Агата, которую раздражение Антона и его сварливый тон не задевали, - ограничусь стандартными непримиримыми разногласиями.
        Антон кивнул, как показалось Агате, с облегчением, и в своём заявлении написал то же самое. Чего он так опасался, Агата не поняла. Она не собиралась предъявлять претензии, делить немногочисленное совместно нажитое имущество и поливать его грязью. Ей просто хотелось поскорее исправить свою ошибку.
        Ровно через месяц Агата снова приехала в ЗАГС, накануне позвонив Антону.
        - Да помню я, помню. У меня нет ни склероза, ни маразма, - сердито буркнул тот, но в назначенное время в ЗАГСе не появился.
        Агата занервничала, решив, что теперь развод откладывается. Но загсовская девушка на её волнение лишь рассмеялась:
        - Ой, что вы! Не переживайте! Вот ваше свидетельство о разводе. А документ бывшего супруга, раз он не пришёл, теперь уйдёт в архив, и это будет уже его проблемой, но никак не вашей.
        Агата обрадовалась, с облегчением взяла серо-голубой бланк и убрала его в сумочку. Улицы города поливал унылый затяжной дождь, но она шла и улыбалась, а с работы сразу позвонила Никите. Он был у себя в кабинете и трубку поднял тут же.
        Услышав его сдержанное:
        - Могилевский, - Агата рассмеялась. Ей так нравилось звонить ему на завод и слышать, как он называет свою фамилию, что иногда она с трудом удерживала себя от того, чтобы не набирать знакомый номер вновь и вновь.
        - Ты звони мне чаще, - просил Никита.
        - Не буду, - веселилась Агата, - а то тебе надоест.
        - Мне? - изумился, впервые услышав это, Никита и попытался поймать её, чтобы поцеловать. - Я об этом мечтал десять лет.
        - Не рассказывай мне сказки! - ускользнула Агата. - Десять лет назад мне было десять, а тебе шестнадцать. И ты на меня обращал внимание только потому, что тебя хорошо воспитали и приучили с уважением относиться к соседям, даже если они тебе по пояс, носят косички и с обожанием таращатся на тебя из-за кустов.
        - Ничего подобного! То есть воспитали меня, наверное, хорошо. Но на тебя сложно было не обратить внимания. Хотя, конечно, оно было несколько иным.
        - А не иное внимание ты когда на меня обратил? - спросила Агата и почувствовала, как замерло в ожидании ответа сердце.
        - Я не знаю, - немного подумав, ответил Никита. - Сейчас мне кажется, что уже очень давно.
        - А почему же тогда?.. - хотела спросить Агата, но осеклась, поняв: - Ты из-за Мити, да?
        - Да, - просто кивнул Никита. - Я его очень любил.
        - Я тоже. - Агата сжала губы, чтобы они не дрожали. - И я так боялась, что он догадается, как я люблю тебя. Мне очень не хотелось, чтобы ему было больно. Я каждую весну приезжала с надеждой, что он встретил девочку, в которую влюбился…
        - Я его понимаю. Вообще не могу представить себе, как, зная тебя, можно полюбить кого-то ещё.
        - Ты не объективен, - чуть повеселела Агата. - Миллионы людей живут, не любя меня и даже не зная о моём существовании, и прекрасно себя чувствуют.
        - Ну, и всего им самого хорошего, - улыбнулся в ответ Никита. - А я попробовал жить без тебя… Мне не понравилось. Больше не хочу.
        - И я без тебя не хочу.
        - Значит, не будем. Скорее бы уже можно было подать документы…
        - Для человека, не так давно пережившего развод, ты неприлично легко соглашаешься жениться, - Агата уже откровенно веселилась. И это её умение быстро оживляться и радоваться жизни очень нравилось Никите.
        - Для человека, собирающегося жениться на тебе, я неприлично долго терплю и жду, - рассмеялся в ответ Никита, обнял её и притянул к себе. - У меня от ожидания скоро крышу снесёт. Мне всё кажется, что ты передумаешь.
        - Не передумаю. И не надейся, - запрокинув голову, посмотрела ему в глаза Агата. - Я же беспринципная и корыстная особа.
        - Кто такое посмел сказать? - сделал страшное лицо Никита.
        - Подозреваю, что так думают все наши соседи. Моей бабушке тут недавно сказали, что я умею устраиваться в жизни.
        - Это да, - согласился Никита. - Разведённый инженер еле сводящего концы с концами оборонного завода - это предел мечтаний. Как же я раньше не разглядел в тебе охотницу за моим колоссальным состоянием?
        - Даже и не знаю, - закатила глаза Агата. - Видимо, правду люди говорят, что любовь слепа. Вот ты и не видишь.
        Но, к чести их общих соседей по даче, почти все они проявили удивительную деликатность: во всяком случае никто ни о чём не расспрашивал, хотя время от времени Агата с Никитой ловили заинтересованные взгляды.
        - Мы с тобой сенсация года, - смеялся Никита.
        - Пожалуй, даже десятилетия, - отвечала ему сияющая Агата.
        - Вот уж не искал подобной славы.
        - Ничего не поделаешь: мы же выросли на их глазах. И теперь всем интересно. Потерпи немного, скоро случится ещё что-нибудь, и все забудут про нас.
        - Я потерплю. Ради тебя я готов вытерпеть почти что угодно…
        - Почти? - изобразила оскорблённую кокетку Агата.
        - Почти. Вернее, всё, кроме долгого ожидания. Никогда не мог подумать, что буду так хотеть жениться.
        - Да уж. Очень странное желание. Тревожный симптом. - Серьёзно согласилась Агата и с обеспокоенным видом потрогала его лоб.
        - «Держаться нету больше сил», - скрипуче процитировал Никита известный мультик, и оба рассмеялись. Им было так хорошо вместе. Только ждать было всё сложнее.
        Но теперь Агата в ответ на его «Могилевский» так же строго и официально произнесла в трубку:
        - Могилевская. - И добавила: - Надеюсь, скоро буду.
        - Ура, - тихо возликовал сразу всё понявший Никита. - Ура! Я за тобой заеду, и отправимся в ЗАГС.
        - Я там сегодня уже была, - напомнила Агата. - Не зачастила ли я туда?
        - Пусть привыкают. Нам у них ещё детей регистрировать.
        - Тогда, пожалуй, нужно потребовать карточку постоянных клиентов.
        - Хорошая мысль, - согласился Никита. - Сегодня и потребуем.
        Глава 28. Радость/грусть.
        Подавать заявление в ЗАГС поехали в тот же день. Немолодая женщина, принимавшая документы, увидев дату, которую выбрали Агата с Никитой, явно удивилась: это был вторник.
        - Вы уверены, что хотите именно этот день? - вздёрнула она идеальные полукружья бровей.
        - Уверены, - дружно ответили Агата с Никитой, доставая каждый своё свидетельства о разводе.
        Дама неодобрительно поджала сухие губы и кивнула:
        - Да, конечно.
        - Представляешь, что она о нас подумала? - в притворном ужасе округлила глаза Агата, когда они сели в машину.
        - Ужасное, ужасное падение нравов среди молодёжи, - очень похоже изобразил голос загсовской дамы Никита, и оба рассмеялись. Светлая радость всё никак не покидала их.
        - Тебе никто не советует подождать и не торопиться? - спросила как-то Агата.
        - Все близкие мне люди, уже поняли, что у меня крышу снесло от любви к тебе, на всякий случай отошли в сторону и наблюдают за развитием событий с безопасного расстояния.
        - А ты?
        - А что я? Я намерен всей нашей последующей совместной жизнью доказать им, что любовь есть. Даже если мы сначала ошиблись. Кстати, мои бабушка и дедушка, в чьей огромной любви друг к другу я никогда не сомневался, тоже были женаты вторым браком. У бабушки от первого даже дочка была. Вместе они родили ещё несколько детей и всегда обожали друг друга. И вообще, можно жениться в юности, прожить рука об руку сто лет и все эти сто лет люто ненавидеть друг друга.
        - Да, ты прав, - успокоилась Агата, которая немного переживала из-за того думают о них окружающие.
        Постепенно эта спокойная уверенность Никиты передалась и ей. И она перестала волноваться из-за того, что подумают окружающие. Словно любовь Никиты окутала её невидимым защитным коконом, через который не проникали осуждение и пересуды за спиной. А они были, конечно. Не каждый умеет радоваться счастью других.
        Начали готовиться к свадьбе. Бабушка решительно сказала Агате:
        - Всё, в этот раз свадебное платье я буду шить тебе сама. И тогда каждый стежочек будет с моей любовью и моей верой в ваше с Никитой счастье.
        И она принялась за работу: нашла выкройку, купила ткани - и началось таинство. Шила бабушка ночами, когда никто не мог помешать. И только причудливый элегантный бант-шлейф кроили вместе с Агатой, в одиночку было не справиться: тонкая ткань ускользала из рук, стекала со стола и заливала воздушным облаком пол.
        - Вот увидишь, получится очень красиво… - приговаривала бабушка, делая очередную примерку.
        - Я не сомневаюсь, но сколько вы с ним намучаетесь, - переживала Агата.
        - Разве это мука? - смеялась бабушка. - Это такое счастье - шить свадебное платье любимой внучке.
        - Спасибо, бабушка, - прошептала Агата.
        - Вы только будьте счастливы, - попросила в ответ бабушка и снова стала придирчиво осматривать свою работу, а потом подняла глаза на стоявшую на стуле Агату и сказала:
        - Хотя я ни капли не сомневаюсь, что вы будете счастливы. И никогда не сомневалась, что вы очень подходите друг другу.
        То же самое говорили Агате почти все, кто видел её в те дни.
        В начале ноября их курс делили на группы для сдачи одного из экзаменов.
        - А можно мне с первой сдать? - попросила Агата.
        - Причина? - спросила строгая преподавательница, не любившая никаких изменений в своих планах.
        - У меня свадьба.
        - Хорошо, - согласилась преподавательница и внесла её фамилию в список.
        - Ты же уже выходила замуж. - Удивилась вслух одна из однокурсниц, а остальные просто молча уставились на Агату.
        - А теперь снова выхожу, - улыбнулась Агата и чуть не фыркнула, увидев оторопевшие лица однокурсниц, вспомнила слова Никиты и тоже сказала:
        - Ужасное, ужасное падение нравов среди молодёжи. - И добавила: - Женятся и женятся. Никакой управы на них нет.
        Девчонки рассмеялись и принялись расспрашивать Агату о подробностях. Она коротко рассказала об изменениях в своей жизни.
        Одна из них, собиравшаяся на днях рожать Анечка Детченко, сказала:
        - Агат, я не знаю, права ты или нет. Но одно тебе могу сказать: когда ты выходила замуж первый раз, то не выглядела счастливой. А сейчас просто светишься. Мне кажется, это любовь. Поэтому я тебе желаю того счастья, которое ты предвкушаешь.
        - Кстати, да, - строго глядя на Агату, согласилась Влада, староста их группы. - И правда - светишься. И правда - счастья тебе.
        Остальные согласно закивали.
        - Спасибо, девчонки, - растрогано поблагодарила Агата, попрощалась и поспешила вниз. На улице её уже ждал Никита, который, как всегда встречал её после занятий: их курс последний, пятый, год учился вечером, после стажировки, и пары заканчивались поздно.
        Счастливая Агата, сияя, рассказала Никите о разговоре с однокурсницами.
        - Ну, вот видишь. - Обрадовался он. - А ты всё переживаешь. Нормальные люди поймут и не осудят. А мнение остальных тебя не должно интересовать. Ничего плохого ты не делаешь.
        - Да, ты, конечно, прав, - улыбнулась Агата, в свете пролетающих мимо уличных фонарей вглядываясь в его лицо. Она всё никак не могла привыкнуть к тому, что теперь может смотреть на него, сколько хочет, и для этого не нужно прятаться за смородиной и бояться, что её заметят. Как, оказывается, это замечательно - просто смотреть на того, кого любишь.
        Агата вспомнила, как несколько лет назад они с сестрой пришли на дачное озеро и увидели, что на другой стороне Никита с Митей прыгают с тарзанки. Агата, как заворожённая, шагнула в воду, оставив сестру играть с её подружками, и устремилась туда, к ним. Доплыв до середины, она смутилась, спряталась за кустиками какой-то озёрной растительности, и, радуясь тому, что умеет уверенно держаться на воде и что её не видно ни с одного из берегов, долго-долго смотрела на то, как Никита ловко выбирается из воды на высокий скользкий берег, хватается длинными сильными руками за палку и летит, летит к ней… Каждый раз ей казалось, что он долетит до неё. И каждый раз она одновременно страстно хотела этого и очень боялась.
        Никита не долетал. Да это было и невозможно: тот берег, на котором стояло дерево с тарзанкой, был далеко от укрытия Агаты. Но зато она могла видеть, как Никита выныривает, трясёт головой, вытирает мокрое лицо руками и смеётся, что-то говоря Мите. Агата в этот момент жадно впитывала каждую чёрточку, каждое движение Никиты, понимая, что такой возможности просто полюбоваться им может больше не быть.
        И вот теперь она могла смотреть на него открыто и свободно, с полным правом невесты и любимой. Никита, словно слыша её мысли, никогда не возражал, хотя, как казалось Агате, немного смущался. Но она знала, что и он тоже долго-долго смотрит на неё, когда думает, что она не видит. И эти его взгляды были для неё лучшим доказательством её любви. Потому что Агата знала: так смотрит только тот, кто по-настоящему любит.
        В этом непрекращающемся ощущении глубокого, мощного счастья Агату огорчало только одно: непонятное поведение Нюры. Ей она рассказала обо всём одной из первых, ещё летом, заехав к подруге с корзиной смородины. У Нюры на даче эта неприхотливая ягода почему-то расти отказывалась, а её бабушка и мама очень любили смородиновое варенье. Зная об этом, Агата привезла им большую корзину поздних ягод. Никита подвёз её и ждал во дворе.
        Услышав новость, Нюра странно посмотрела на Агату и спросила:
        - Ну, и где тот, кто лучше нашего Тони?
        Счастливая Агата вытащила Нюру на балкон и показала:
        - Вон там, видишь?
        Сердце Агаты замирало от нежности и любви, когда она смотрела вниз, на Никиту. И она радостно улыбнулась подруге.
        Нюра молча посмотрела и вернулась на кухню.
        - Нюрик, ты меня извини, я побежала. А то Никите ещё домой возвращаться, а уже поздно. Я тебе позвоню на днях.
        - Беги, - кивнула Нюра и закрыла за Агатой дверь, не дождавшись, когда придёт лифт.
        - Как твоя подруга? - спросил Никита, когда появилась Агата.
        - Обрадовалась ягодам, - Агата подскочила к нему и потянулась за поцелуем.
        Никита склонился к ней, обнял и сказал:
        - У неё квартира на одиннадцатом этаже?
        - Да. А откуда ты знаешь? - удивилась Агата.
        - Просто она сейчас смотрит на нас.
        Агата быстро повернулась и широко и весело, чуть не подпрыгивая, от переполняющего её счастья, помахала Нюре, которая, действительно, стояла на балконе. Нюра пару раз махнула в ответ и скрылась.
        - Поехали? - спросила Агата у Никиты.
        - Поехали, - согласился он. Лицо его было невесёлым.
        - Что случилось?
        - Да пока ничего, - вздохнув, ответил Никита. - Но мне почему-то кажется, что сейчас ты потеряла подругу.
        - Не может быть! - возразила Агата. - Нюра очень хорошая и любит меня.
        - Для любящего человека она как-то странно себя вела, - заметил Никита, но, увидев, как вытянулось лицо Агаты, добавил: - Но, может быть, я не прав. Всё же я совсем не знаю Нюру.
        - Я вас познакомлю! - снова повеселела Агата и показала: - Выезд из двора там, за детской площадкой.
        К сожалению, Никита оказался прав. В следующие дни и даже недели Нюра, в квартире которой был определитель номера, ни разу не подошла к телефону, когда звонила Агата, и ни разу не перезвонила ей. Всё ещё не веря в то, что многолетняя дружба может закончиться вот так, непонятно из-за чего, Агата позвонила ещё раз, чтобы пригласить на Нюру на свадьбу. К телефону подошла бабушка подруги.
        - Зоя Михайловна, здравствуйте! Это Агата.
        - Здравствуй, Агата, я тебя узнала. Нюры нет дома. - В голосе старушки Агате послышалось смятение, словно той было неловко.
        - Как жаль, - огорчилась Агата. - Зоя Михайловна, я выхожу замуж и очень хотела бы пригласить Нюру. Вы не могли бы передать ей, что я звонила?
        - Конечно, Агата. Я передам. Поздравляю тебя.
        - Спасибо, Зоя Михайловна, - искренне поблагодарила Агата, зная, что бабушка Нюры всегда относилась к ней очень хорошо. - До свидания.
        - До свидания, девочка, счастья тебе, - быстро сказала старушка и положила трубку.
        Агата тоже опустила трубку на аппарат, уже понимая, что Нюра не перезвонит. Следующие несколько дней она мчалась на каждый звонок. Нюра не перезвонила.
        - Не переживай, - утешал её Никита. - Не каждый может перенести чужое счастье достойно. А вот беду - запросто.
        - Но ведь Нюра так поддерживала меня, когда я собиралась выходить замуж за Антона…
        - А разве ты тогда была счастлива? - только и спросил Никита.
        Глава 29. Полоса.
        Никогда ещё Агата не чувствовала себя такой защищённой и спокойной, как в эти предсвадебные дни. Антон больше не появлялся в её жизни. До неё, конечно, доходили слухи, что он негодует и всем и каждому жалуется на неё. Но её теперь это больше не волновало. Её вообще почти ничего не трогало. Она словно навёрстывала те десять лет, что жила без Никиты. Теперь она не смотрела вокруг, на людей, что так любила раньше. А только на Никиту или внутрь себя.
        В стране случился дефолт, вокруг - в очередной раз за последние годы - рушился привычный мир. Но они с Никитой даже не заметили его, потому что видели, слышали и чувствовали только друг друга.
        Оставшись одна, Агата иногда задумывалась о том, нормально ли, если всё происходящее кажется ей лишь фоном, только оттеняющим то, что происходит между ними. А потом поняла, что да, нормально. Иначе человечество с его историей, до избытка заполненной войнами, катастрофами, бедами и страданиями, просто не выжило бы, не будь любящие слепы и глухи ко всему, кроме них самих. Смотреть друг на друга, слышать друг друга, чувствовать друг друга, жить друг другом - и тогда ничего не страшно и всё по силам. Поняв это, Агата успокоилась, словно почувствовала причастность к чему-то важному и правильному, что раньше было недоступно ей. Она впервые с детских лет ощутила себя на своём месте. И оказалось, что жить стало намного проще. Словно до этого она всё время ломала себя, а теперь перестала.
        Накануне свадьбы Никита шёл домой из гаража, где готовил машину. Было решено, что заказывать свадебный автомобиль они не будут. Никита ждал вопросов от Агаты, сам не зная, что ответит, если та поинтересуется, почему он так настаивает на том, что сам будет за рулём. Не объяснять же, что он так счастлив и не может ждать ещё хотя бы час и ехать отдельно от невесты. А ещё не доверяет он её никому. Всё кажется, что она растает, растворится в морозном звенящем воздухе, станет облачком пара. И это он, кто всегда считал себя человеком сдержанным и спокойным, далёким от страстей. Да уж…
        Не пришлось ничего объяснять. Агата на его предложение согласилась легко и радостно, будто и сама ждала его и волновалась, что Никита не предложит. Никита представил себе подобный разговор с Ликой и даже потряс головой, прогоняя сразу же возникшее виденье. Было бы жарко… Как же они оба ошиблись? Как не разглядели, что совершенно не подходят друг другу? И как хорошо, что всё позади. Конечно, хотелось бы, чтобы не было этих лет разочарования, из-за которых он в свои двадцать шесть ещё недавно ощущал себя так, словно готовился встретить девяностопятилетие. Но вернулась в его жизнь Агата, и всё стало совсем иначе. Иногда он даже ловил себя на том, что постоянно задумывается и то и дело улыбается. Кто бы мог подумать, что он на это способен? Сдержанность и спокойствие остались где-то далеко-далеко позади и не напоминали о себе.
        Вот и сегодня он драил машину, натирая её до блеска, а перед глазами стояла Агата. И всё сложнее было ждать. Завтра. Всё будет уже завтра. Только завтра.
        Агата тоже очень изменилась за те недели, что они были вместе. Её глаза перестали пугать Никиту ужасающим несоответствием с юным лицом. Никакой постоянной, скрываемой грусти в них теперь не было. Глядя сверху вниз в её широко распахнутые, светящиеся глаза, он как-то раз даже не выдержал и спросил:
        - Я не могу понять, как после всего, что было с тобой, ты можешь смотреть вот так… Словно самым большим огорчением в твоей жизни был уехавший перед носом автобус. Словно ты не знаешь, что такое предательство, смерть дорогого человека и столько лет ожидания.
        - Я тоже не понимаю, - улыбнулась Агата. - Но из всего, что ты перечислил, я помню сейчас только о Мите. И не забуду никогда. Конечно, мне бы хотелось, чтобы Антона в моей жизни никогда не было, чтобы сразу был ты. Только ты… Но теперь я о прошлом и не вспоминаю совсем… Знаешь, я ведь думала, что когда-нибудь обязательно расскажу тебе, что всю жизнь любила только тебя… Чтобы ты знал об этом… Почему-то мне казалось, что это важно - знать о таком…
        - Когда-нибудь?
        - Конечно. Не сейчас. Позже, гораздо позже. Я была уверена, что ты счастлив с Ликой. Клара Петровна всегда так восторженно рассказывала о том, как у тебя всё хорошо, что тебя пригласили в Германию и ты уезжаешь… Мне бабушки всё это пересказывали. И я радовалась за тебя…
        Никита молча слушал и представлял, как больно было Агате тогда. Он не выдержал, повернул её к себе и сильно-сильно прижал, чувствуя, что она еле заметно вздрагивает, преодолевая горькие воспоминания.
        - Как же ты всё это выдержала?
        - Я и не выдержала, - шевельнулась Агата в его руках и запрокинула голову. - Я сделала самую большую ошибку в своей жизни - вышла замуж за Антона.
        - Подожди, - не понял Никита, - мне Митя сказал, что ты вышла замуж, как раз в тот день, когда только пришло приглашение из Германии.
        - Странно… Я точно помню, что бабушка говорила, как Клара Петровна была горда твоими успехами, как вся буквально светилась. Я была уверена, что у тебя и в семье всё хорошо. Никто ведь и словом не упоминал о твоём разводе…
        - Я в последнее время догадывался о том, что мама от всех скрывает. Ей почему-то казалось, что это выставляет меня в невыгодном свете. А она страшно любит мной гордиться… Неужели всё вышло так из-за этого?… Она мечтала, что я поеду в Германию и выдала желаемое за уже свершившееся… - Никита покачал головой. - И про мой развод никому не рассказывала… Кто бы мог подумать, что зло может причинить не только ложь, но и умолчание…
        - Если любишь - не молчи… Теперь я это знаю, - улыбнулась Агата. - А на маму не сердись. Я за это время так многое поняла. Раньше ведь была совсем ребёнком. Тебе бы со мной сложно было.
        - А тебе бы со мной, - согласился Никита. - Что же получается? Лике и Антону спасибо?
        - Получается, да. Пусть у них всё будет хорошо.
        Никита снова притянул к себе Агату и прошептал в пушистые волосы:
        - Какая же ты… Я даже не знал, что такие бывают…
        - Просто меня Господь для тебя создал, - Агате стало неловко, сразу же защипало в носу от нежности, и она вывернулась из рук Никиты. - Вот и весь секрет.
        - Ты веришь в это? - удивился обычный, повседневный Никита, показавшийся вдруг из какой-то дальней дали, где пребывал с первой же встречи с Агатой на даче.
        - А ты разве нет? - удивилась в ответ Агата.
        Влюблённый так, что дышать без Агаты не мог, Никита прислушался к себе и честно сказал:
        - Теперь верю.
        Повседневный Никита безропотно нырнул обратно и больше не показывался.
        И вот теперь осталось только дождаться утра. Почему-то Никите казалось, что после свадьбы он сможет, наконец, дышать нормально, а не так, как сейчас, словно воздух вокруг был разреженным. Только рядом с Агатой ему становилось легче. Он впервые понял, что, оказывается, чувствуют влюблённые. Когда-то и Лика, и Кетеван упрекали его в излишней сдержанности. А он считал, что это нормально и очень по-мужски - не испытывать ничего особенного. Так, лёгкое, вполне послушное воле воодушевление. Но не больше.
        Оказывается, ошибался. Всё дело было в том, что рядом были не те. А любить ту, что была задумана для него, он себе так долго не позволял. Какая несусветная глупость и самонадеянность думать, что можно долго идти вдоль линии, белой полосы, отделяющей тебя от твоей судьбы. Он попробовал. И шёл так довольно долго. Только ничего хорошего тогда в его жизни не было. А всё хорошее оказалось там за полосой.
        Или он ошибается, и, наоборот, он зря шагнул за предостерегающую полосу? И именно там, за этой полосой, были Лика и Кэти? И не смалодушничал ли он, переступив через полосу? Если бы Агата окликнула его тогда, он бы не перешагнул. Но она молчала. И он молчал. И скрывал то, что чувствовал. Как там она сказала? Если любишь - не молчи… Правильно. Как же правильно.
        Никите остро захотелось услышать голос Агаты. Он прибавил шагу, торопясь домой, который уже завтра перестанет быть только его домом, а станет их общим. А сейчас он вернётся, и позвонит Агате. И всё сразу станет хорошо. Он вернулся из-за черты. Он знает, что за ней. И его не тянет обратно.
        - Никита! - услышал он из темноты и оглянулся.
        Глава 30. ОНИ
        Кетеван стояла совсем рядом, может, в метре. Никита хорошо видел её даже в предзимней вечерней темноте, но от неожиданности всё никак не мог поверить. Завтра у него свадьба. Агата ждёт его звонка: он обещал набрать ей, когда вернётся. А жизнь снова решила проверить его. Только зря. Проверять нечего. Кетеван могла быть там, в прошлом, где рядом с ним не было Агаты. В настоящем её быть не могло. Никита собрался с духом, чтобы коротко и сухо объяснить всё Кэти. Но не успел.
        - Здравствуй, Никита, - ласково улыбнулась она. И Никита не узнал ни её голоса, ни улыбку. Словно перед ним стояла незнакомая женщина с внешностью Кетеван. Совсем другая женщина. Спокойная, светлая, мудрая. Красивая и словно помолодевшая. Теперь она нравилась ему гораздо больше.
        - Кэти, - тоже улыбнулся Никита. Этой, новой, незнакомой Кетеван ему хотелось улыбаться. - Ты вернулась.
        - Да, мы вернулись, - кивнула Кэти. - Володя соскучился по Москве, зиме. Вот мы и вернулись.
        Никита слушал и удивлялся. Никогда раньше Кетеван не говорила «мы», «Володя». Зато всегда «я», «я», «я». Кэти перехватила его изумлённый взгляд:
        - Что-то не так? Ты всё ещё сердишься на меня?
        - Нет, - искренне ответил Никита. - Но я не узнаю тебя. И такой тебе я рад. Очень рад.
        - Надо же, как ты быстро всё понял, - покачала головой Кэти. - Я сама долго не могла понять. А ты сразу смог.
        - Что-то случилось? - заволновался Никита. - Я могу тебе помочь?
        - Нет, всё хорошо, - тихо, неспешно ответила Кэти. И Никита понял, что она говорит правду.
        - Всё очень хорошо, - повторила она. - Просто я теперь знаю, что такое любить.
        Никита стоял и ничего не понимал. Вроде бы только что Кэти говорила про то, что они по-прежнему вместе с Володей. И вот теперь про любовь…
        Позади него раздались шаги, заскрипел снег. Кэти глянула поверх его плеча и вся засветилась. Такой Никита не видел её никогда. Он оглянулся. К ним подходили мужчина с детской прогулочной коляской и мальчик.
        - Вы меня встречаете?! - радостно ахнула Кэти, поцеловала мальчика, прижалась к мужчине и заглянула под капюшон коляски.
        - Тебя, Катюша, кого же ещё? - спокойно ответил мужчина. И Никита, не веря себе, узнал в нём Володю, мужа Кэти, которого видел когда-то.
        - Здравствуйте! - мужчина стянул перчатку и протянул руку Никите.
        - Здравствуйте. - Никита ответил на твёрдое короткое рукопожатие. И подумал, что два года назад готов был бы провалиться от стыда сквозь землю. Но с нынешней Кетеван его не связывало ничего, кроме симпатии, появившейся вдруг несколько минут назад. Та, изменявшая мужу и навязывавшаяся ему женщина исчезла. И он, теряясь в догадках, смотрел на её ласковое лицо, на руки, обвившие рукав дублёнки мужа, на нежную улыбку обращённую к старшему сыну и тому ребёнку, который лежал в коляске, и не мог понять, что же произошло.
        - Прошу нас извинить, - смущённо попросил Володя, - но нас бабушка на чахохбили ждёт, нервничает, что всё остынет. Или, может быть, вы согласитесь быть нашим гостем?
        - Нет, спасибо, никак не могу, - поблагодарил Никита и зачем-то добавил:
        - У меня завтра свадьба.
        - Поздравляю! - потряс его руку Володя. И Никита с удивлением понял, что он и правда рад за незнакомого человека.
        - Мы уже одиннадцать лет женаты. И я ни дня не жалел.
        Никита бросил короткий взгляд на Кетеван и с удивлением увидел, что она покраснела и смущённо отвела глаза.
        - Счастья вам, - тихо пожелала она и потянула мужа за руку: - Ну, пойдём, пойдём. Мама не любит ждать нас к столу.
        - Пойдём, - согласился Володя, с любовью и гордостью глядя на свою Катюшу.
        Никита посмотрел им вслед. Они уже поворачивали за угол, когда Кетеван что-то сказала мужу и побежала обратно. Не понимая, что она задумала, Никита быстро пошёл ей навстречу.
        - Слушай меня, - выпалила запыхавшаяся Кети. - Я тебе должна кое-что сказать. Я не знаю, почему ты опять женишься и что с твоей первой женой. Но я очень хочу, чтобы ты был счастлив! Потому что, если бы не ты, не было бы у меня того, что есть. Дальше бы я дурила и ничего и никого, кроме себя, не видела… Я очень обиделась на тебя тогда. Никто меня до тебя не бросал. Ох, как моя гордыня меня крутила и ломала… Я уехала к бабушке. Думала, там легче станет. Но только хуже было. И я не выдержала, напилась таблеток, когда бабушка к сестре ушла. Не от любви. От гордыни. Очнулась уже в больнице. Оказалось, Володя за мной приехал и нашёл меня без сознания. На руках по лестнице в «скорую» нёс. И не отходил от меня ни на минуту в больнице. Ухаживал за мной, кормил, когда есть разрешили, по ложечке, по капельке. Мыл даже, переодевал. И я вдруг всё поняла. Не знаю как, но поняла. Может, время пришло. Может, Господь меня простил… А полгода назад у нас дочка родилась. И теперь мне для полного счастья не хватает только того, чтобы ты меня простил и всё у тебя было хорошо… Ты меня простил?! - она схватила его за
рукав и нетерпеливо тряхнула, но даже в этом движении не было прежней, резкой и самоуверенной Кэти, а была юная нетерпеливая девочка.
        Никита с нежностью поглядел на неё и кивнул:
        - Простил, Кэти. Да и не сердился никогда. Жалел - да. Но не сердился…
        - А невеста твоя? Ты её любишь? - в голосе Кетеван послышалась надежда. - Или как тогда?
        - Люблю, - посмотрел ей в глаза Никита. - Дышать без неё не могу.
        - Любишь, - удовлетворённо, медленно улыбнулась Кетеван. - И счастлив будешь. Я вижу. Прощай, Никита… - Она отпустила его рукав и зашагала прочь, туда, где на углу ждали её муж и дети.
        - До свидания, - негромко сказал вслед Никита.
        - Нет, прощай, - оглянулась Кэти и покачала головой. - Прощай - это очень хорошее слово.
        - Прощай, - согласился Никита.
        - Будьте счастливы! - не оборачиваясь, крикнула Кэти и помахала рукой.
        - И вы тоже, - тихо сказал Никита и тоже пошёл в сторону дома, куда завтра вечером он собирался привезти Агату. Их общего дома. Где они будут счастливы.
        Придя домой, Никита набрал ставший уже родным номер. Когда Агата сняла трубку, сказал только:
        - Я, наверное, не засну.
        - Я тоже, - отозвалась она. Потом помолчала и добавила: - Я сегодня видела Саню. Вернее, я позвонила ему, и мы встретились.
        - Ты молодец, - сочувственно сказал Никита, который всё знал про неё, как и она теперь всё знала про него. - Тяжело было?
        - Сначала тяжело. Но потом мы так хорошо поговорили. Он всё понял.
        - То есть Рита права? Саня и правда любит тебя?
        - Думаю, да. Он ничего не сказал, но выглядел… Я в нём видела себя… Когда… Когда ты был не со мной…
        - Бедный парень… - В голосе Никиты прозвучало такое искреннее сочувствие, что к горлу Агаты подступили слёзы.
        - Мне так его жаль. Я ведь даже и подумать не могла раньше… Мне казалось, мы просто дружим… Неужели я такая бесчувственная?
        - Вот уж про бесчувственность ты можешь рассказывать кому угодно, но только не мне, - шепнул Никита, и Агата вспыхнула, радуясь, что он не видит её полыхающие щёки. - Наверное, он хорошо скрывал свои чувства. Видимо, в этом вы с ним похожи. Я ведь тоже даже подумать не мог, что ты испытываешь… А если бы только мог, то всё было бы иначе…
        - Если любишь - не молчи…
        - Теперь я это уже не забуду. И не буду молчать. Замучаю тебя признаниями. - Тон Никиты стал шутливым, и Агате сразу стало легче.
        - Ну, если вспомнить, сколько лет я ждала этих слов, то маловероятно, что замучаешь. - Агата помолчала, но не выдержала, спросила:
        - Как же помочь Сане?
        - Боюсь, что никак. Ему самому придётся пережить это. Ты же знаешь.
        - Знаю… - Агата вздохнула. - Знаю. Поэтому мне так его жаль…
        - Мне тоже.
        - Он сказал, что уезжает к дедушке в Питер. За ним нужно ухаживать. Доучиваться будет там.
        - Хороший он парень. Правильный. Мне кажется, что у него всё будет хорошо.
        - Я очень хочу этого.
        - Будем хотеть вместе. И обязательно так и будет.
        - Спасибо тебе, - прошептала Агата. - Никогда и ни с кем мне не было так легко.
        - Ты же сама сказала, что Господь тебя задумал для меня. А меня - для тебя.
        Оба помолчали. Наконец Никита заставил себя сказать:
        - Ложись спать, родная моя. Завтра будет долгий день.
        - Скорее было бы завтра, - улыбнулась в трубку Агата, и он почувствовал эту улыбку.
        - Оно будет уже совсем скоро, - пообещал Никита. И Агата поверила.
        Следующий день Никита запомнил в мельчайших подробностях. Неожиданно морозный и снежный для обычно глухого и мрачного московского предзимья, он был так красив, что у Никиты, когда он шёл утром в гараж, дух захватывало не только от холода, но и от невероятного восхода. Солнца не было уже давно, больше двух недель. И вдруг - такое. Яркое, неожиданно смелое, вытеснившее темноту и серость. Никита улыбнулся своим мыслям и завёл машину. Положив руки на руль, заметил, что они немного подрагивают. Кто бы мог подумать, что он может так волноваться перед собственной свадьбой.
        Никакого выкупа невесты и прочих развлечений, конечно, не устраивали. Никита просто купил цветов и заехал за Агатой. Нажимая на кнопку звонка, снова заметил лёгкое подрагивание рук и усмехнулся. За дверью раздались быстрые шаги, щёлкнул замок и Агата появилась на пороге, стремительная и светящаяся, очень похожая на тот восход, который он видел. Никита замер и всмотрелся в неё.
        Такого он не ожидал. На ней было платье, которое он даже и представить себе не мог, хотя и пытался, ворочаясь ночью с боку на бок и, как и думал, не в силах заснуть. Не белое, а такое, что он и не знал, как назвать этот цвет, прямое, длинное, с завышенной талией, очень нежное и подходящее Агате, подчёркивающее её тонкость и порывистость.
        Ничего более красивого он в своей жизни не видел, но сказать смог только одно:
        - Поехали скорее.
        Сказал и даже сам разочаровался. Кто же так говорит с невестой?
        Но Агата понимающе рассмеялась, прижалась к нему и ответила:
        - Поехали.
        Во дворе их уже ждали друзья. Не было только Вити Соколова, у которого на этот же день назначили важные соревнования, которых он давно ждал. Витя, которому с первого дня страшно понравилась Агата, переживал и обещал приехать «как только так сразу», а ни свет, ни заря уже позвонил Никите.
        - Ник! - вопил он в трубку так, что слушать было невозможно. - Ник! Наконец-то я за тебя спокоен! Женитесь скорее! А я приеду после соревнований и потребую документального подтверждения!
        - Приезжай, - смеялся Никита.
        - Такого события я не пропущу, - пообещал Витя и отключился.
        Приехал он быстро, сияющий и довольный, отпихнул открывшего ему Никиту и ахнул:
        - Настоящая невеста!
        - Жена, - напомнил Никита.
        - Жена, - восторженно согласился Витя и, схватив Никиту и Агату за шеи, притянул к себе. - Я люблю вас, ребята.
        Свадьба получилась весёлой и очень тёплой. Никому не хотелось расходиться. И Агата даже немного устала. Никита заметил это и утащил её в единственное относительно тихое место - ванную.
        - Могилевские! - почти сразу зашумел за дверью Витя. - Вы что там окопались?
        - Могилевские, - улыбнулась Агата. - Неплохо звучит, не находишь?
        - Замечательно звучит, - согласился Никита. - Словно всегда так и было.
        Уже вечером, когда гости разъехались, Никита почувствовал, что Агата смотрит на него долгим странным взглядом.
        - Устала? - спросил он, обняв её и прижав к себе. Агата задумчиво посмотрела на него и ответила:
        - Ты знаешь, я никогда не могла представить Антона отцом. И будущую жизнь с ним тоже. Просто не получалось. Словно чувствовала, что никакого будущего и нет. А вот наших с тобой детей и тебя рядом с ними я представляю так легко, будто вижу на самом деле. Мне даже один раз сон приснился, как будто мы с тобой держим за руки ребёнка. Мы шли втроём, и я была так счастлива в том сне, что, когда проснулась, всё не могла поверить, что это неправда.
        - Какой чудесный сон. И как хорошо, что теперь мы можем воплотить его наяву. С некоторыми уточнениями.
        - С какими? - глаза Агаты распахнулись, став ещё больше.
        - Предлагаю не ограничиваться одним ребёнком.
        - Заманчивое предложение, - царственно кивнула Агата. - Думаю, я соглашусь
        Конец