Дела и случаи нестарой школьной девы Яна Перепечина
        Влюбиться в старшего брата собственного ученика. Что может быть хуже?
        Ирина, пытаясь справиться с этой напастью, долгое время не замечает опасности. А ведь стоило им с Андреем один раз появиться в школе вместе, как в её жизни началась чёрная полоса. Слишком поздно Ирина сопоставляет эти события. Всё уже зашло очень далеко. А тот, кому мешает потерявшая голову учительница, постоянно рядом и ждёт подходящей минуты, чтобы нанести следующий удар.
        Ну вот и пришло время рассказать вам следующую историю. В ней вас ждут уже знакомы Павел и Злата, отец Пётр, Лялин. А ещё там будут новые герои,
        которые, я надеюсь, тоже полюбятся вам.
        Дела и случаи нестарой школьной девы
        Яна Перепечина
        Февраль 1999 года. Подмосковье
        Звонили колокола. В этот ликующий звон из дверей храма вышли невероятно красивые Злата и её Павел. Остановились на высоком крыльце, слушая. Невеста морщила хорошенький конопатый носик - солнце слепило глаза - и сияла так, что смотреть было невозможно. Буквально ярче белейшего деревенского снега, невыносимо блестевшего на зимнем ледяном солнце. Павел чуть смущённо улыбался, но казалось, что с трудом сдерживается, чтобы не крикнуть что-нибудь вроде: гип-гип! наша взяла! - и не запрыгать от счастья.
        Ирина никогда раньше не была на венчании и уж тем более не выдавала замуж любимую, самую лучшую, ближе близкого подружку, и теперь стояла между могил старого кладбища, окружавшего церковь, и хлюпала носом. Наверное, про совершившееся Таинство так говорить было нельзя, но ей ужасно, ужасно понравилось. Она проревела, прячась за спинами многочисленных родных и друзей жениха и невесты, почти всё время венчания и даже теперь, выйдя на мороз, всё никак не могла остановиться. Всхлипывала и восклицала негромко:
        - Боже, как красиво, как правильно!
        Красиво и правильно, в её понимании было всё. И нежная тоненькая невеста в кремовом строгом прямом платье под горлышко. И высокий счастливый жених, не отходящий от неё ни на шаг. И старинный храм, возносящийся высоко-высоко. И рослый молодой батюшка, торжественный и радостный, сказавший в конце долгую, понятную, прочувствованную и какую-то тоже очень правильную проповедь, которую все присутствовавшие слушали с большим вниманием. И гости, на лицах которых Ирина видела только искреннюю радость и любовь. И вообще всё и вся.
        Когда Злата и Павел стояли у алтаря на белоснежных подножьях с венцами на головах, невероятно похожие на князя Гвидона и Царевну-Лебедь, какими Ирина их представляла, когда пел хор и острые солнечные лучи путались в окладах икон и резном паникадиле, она вдруг поняла, что больше всего на свете тоже хочет вот так. И теперь всё неотрывно думала об этом и никак не могла успокоиться.
        Над белым снегом, над церковным двором, старым уютным кладбищем и всеми присутствующими ликующе заливался колокол: семья родилась! Под этот весёлый светлый перезвон, жених с невестой, вернее, теперь уже муж и жена, стали спускаться по ступеням высокой лестницы. Павел поддерживал Злату, а она - снизу вверх - смотрела на него с такой нежностью и такой любовью! И было холодно-холодно, солнечно, ярко и радостно до кома в горле…
        А потом все поехали в старый дом молодых праздновать. И не отреставрированный до конца Дом сверкал окнами и был светел и праздничен. Не хуже какого-нибудь дворца… Да и вообще свадьба была самой весёлой и правильной из всех, на которых когда-либо была Ирина. Она радовалась вместе со всеми и думала, что теперь, наконец, знает, чего хочет, и к чему будет стремиться. Хотя… Где встретишь того, с кем можно вот так?..
        Август 1999 года. Москва
        Новый год начался - как и большинство учителей, Ирина Сергеевна Дунаева мерила свою жизнь не календарными, а учебными годами - неоднозначно. В плюсе было возвращение к любимой работе, присутствие рядом драгоценных подружек и обожаемых коллег, полученные за лето водительские права и, конечно, ненаглядные дети, по которым она за каникулы страшно соскучилась. В минусе - до сих пор неустроенная личная жизнь. И это, последнее, обстоятельство несколько омрачало жизнь вообще. Да что уж там. Сильно омрачало.
        Но, тем не менее, оптимистка Ирина старалась думать только о хорошем. Ну, например, о том, что их школу наконец-то отремонтировали. И теперь можно было забыть обо всех прелестях капитального ремонта без отселения.
        А этих самых прелестей было столько, что хоть книгу пиши! Особенно выделялись среди них уроки в три смены, потому что не хватало кабинетов - строители последовательно перекрывали по этажу, а учителя вместе с детьми ютились на оставшихся. Ещё в школьном здании было страшно холодно, и дети сидели на уроках в верхней одежде и даже иногда в перчатках. И тогда Ирина, кутаясь в огромную бабушкину шаль, чувствовала себя натурально героиней чёрно-белого фильма про войну. Особенно, когда грохотало и визжало что-то этажом выше и на неё и учеников сыпалась с потолка побелка.
        В разгар ремонта ей позвонила методист и радостно сообщила, что на следующий день приедет к ней на уроки: Ирина собиралась получить очередную квалификационную категорию. Ирина Сергеевна попыталась было подготовить гостью, к тому, что ждёт её в их школе, и посоветовала одеться потеплее, попроще и поплоше. Но, как стало ясно утром, та то ли не поняла, то ли не поверила, то ли решила, что Ирина Сергеевна сгущает краски.
        Когда Ирина встретила её на первом этаже, чтобы сотрудница методцентра не потерялась в закоулках их ремонтируемого здания, та стояла посреди заваленного и заставленного вёдрами с краской, мешками с цементом, коробками с плиткой холла и в ужасе озиралась, переступая с одной ножки в щегольском ботиночке на другую. Их чудный охранник Василий Сергеевич удивлённо смотрел на заблудшую цацу из-за своего стола и тихонько посмеивался.
        Пока методист и Ирина добирались до кабинета химии на четвёртом этаже, минуя баррикады, ухабы и рытвины, образовавшиеся в результате жизнедеятельности строителей, гостья пришла в полуобморочное состояние, но дрожащим голосом всё-таки предупредила Ирину, что планирует побыть на трёх её уроках. Ирина Сергеевна с готовностью кивнула и гостеприимно распахнула дверь в изрядно пострадавший уже кабинет. Методист, обмирая от отвращения, шагнула на весь в белых разводах линолеум, ещё не зная, что её ждёт. Ирина, в отличие от методиста, представляла, что им предстоит. Но, как это часто бывает, реальность превзошла даже самые худшие опасения.
        Во время первого урока с крыши с грохотом летали рулоны старого рубероида, каждый из которых девятиклашки провожали радостным уханьем и восторженными рожицами, которые, правда, памятуя о присутствии проверяющего лица и желая не повредить обожаемой Ирине Сергеевне, старались приглушить и скрыть. Зато рулоны эти, а также кидавшие их строители ничего такого не старались. Поэтому стоял ужасный грохот, сопровождаемый жизнерадостными громкими комментариями ремонтников.
        Апофеозом стало падение на первую парту с потолка увесистого куска штукатурки, вывалившегося из межпанельного шва. Девочки заохали, кинулись помогать пострадавшим, мальчишки с интересом уставились на потолок, гадая, кому ещё может перепасть «приключение». Ирина намочила тряпку, благо воду ещё в этом крыле школы не отключили, и пошла ликвидировать последствия. Пострадавшие Коля Толюшкин и Серёжка Иванов, спокойные, как буддистские монахи, отряхнулись от пыли, вытерли парту и вопросительно уставились на Ирину Сергеевну. Проверяющее лицо, наивно снявшее пальто, а теперь стесняющееся, по-видимому, надеть его, сидело, с выражением крайнего ужаса на этом самом лице, дрожало всем телом, дуло на синеющие от холода пальцы и даже ничего не записывало в приготовленном солидном блокноте. Ирина, заметив это, спрятала сочувственную улыбку.
        Наконец, со штукатуркой было покончено, пострадавшие заверили, что и не пострадали вовсе, сочувствующие посочувствовали и расселись по местам. Почти сразу забыв о происшествии, Ирина Сергеевна продолжила работу, дети тоже. Урок, несмотря на условия, сходные с прифронтовыми, шёл хорошо. Ученики отвечали, учительница объясняла новую тему и даже умудрилась показать пару опытов, что, как всегда, привело в восторг девятиклашек.
        Увлечённая любимым делом, про методиста Ирина Сергеевна успела даже забыть. Поэтому, когда та подошла к ней на перемене, с трудом пробившись через толпу детей, желавших немедленно и во всех подробностях обсудить результаты продемонстрированных опытов, удивилась. Гостья, кутаясь в надетое всё-таки пальто и с трудом ворочая застывшими губами, восторженно посмотрела на Ирину, потрясла ледяными руками её ладонь и хрипло сказала, обращаясь к Ирине почему-то во множественном числе:
        - Вы - подвижники! В таких условиях, в таком холоде, в таком грохоте, да ещё и урок отличный, и выкладываетесь на полную катушку! Вам памятники при жизни нужно ставить! Спасибо, спасибо вам! Отзывы будут самыми лучшими! До свидания! - она повернулась на каблуках и почти бегом направилась к выходу, споткнувшись у дверей о рулон линолеума, лежавший поперёк кабинета, но всё-таки удержавшись на ногах.
        Ирина вытаращила глаза и удивлённо спросила вслед:
        - Но как же?! А ещё два урока?!
        Методист обернулась и с ужасом от перспективы остаться в этом филиале сумасшедшего дома ещё на полтора часа, явно читавшемся на строгом обычно лице, испуганно выкрикнула:
        - Мне и так всё понятно! Вполне достаточно одного урока! Вполне! - она нервно помахала рукой и выскочила в коридор. Раздался грохот и крики. В кабинет заглянул Коля Толюшкин и ошеломлённо пояснил:
        - Там это… тётечка, которая у нас на уроке сидела, в ведро с водоэмульсионкой наступила! И разлила его! Строители ругаются!
        Ирина ахнула и бросилась на помощь. С трудом отбив красную и растрёпанную гостью у гневавшихся ремонтников, она потом долго помогала ей отмывать ботинок от белой краски и приводить в порядок нервы. Та плакала, икала и благодарно пила чай в учительской, окружённая охами и ахами дружного коллектива, за время ремонта привыкшего уже ко всему и ничему не удивляющегося.
        Меньше чем через неделю Ирина Сергеевна узнала, что получила следующую квалификационную категорию, что, впрочем, мало отразилось на её невеликой, как и у всех коллег, зарплате. Но долго ещё история о похождениях несчастной незадачливой сотрудницы методцентра пересказывалась родным и знакомым самой Ирины и её коллег во всех цветах и красках.
        И вот теперь, наконец, в школе была относительная чистота и, что особенно радовало, полное отсутствие строителей. В тот день Ирина вместе со Златой дружно драили Иринин кабинет к началу учебного года. Златин уже был готов. Их коллега из начальной школы и подружка Ангелина Нарышкина на высоченных каблуках, с которыми, как казалось Ирине, она никогда не расставалась, и в узкой до невозможности юбке балансировала на верхней ступеньке стремянки и вешала шторы. Напрасно подруги, одетые более подходяще для такой работы, предлагали подменить её. Ангелина категорично отвергла любую помощь и теперь мужественно сражалась со шторами и одновременно рассказывала своим младшим подружкам о редкой удаче. Летом незамужняя Ангелина познакомилась с молодым человеком, разгорелся бурный роман, и теперь она учила своих «девчонок» уму-разуму.
        - … И в первый же день знакомства заикнулась я ему в разговоре о том, что мечтаю о видеокамере. Заметьте, безо всякой задней мысли. Вы ж меня знаете. Ну, сболтнула и забыла благополучно. На следующий день звонит Вадим и в театр приглашает. Я, поломавшись для виду, естественно, соглашаюсь. И вот в пять он за мной заехал. Открываю дверь, протягиваю руки для цветов, а Валдайцев мне вместо букета в них вкладывает чёрный чемоданчик.
        Ангелина, стоя на одной ноге, покачивала второй в такт своему рассказу и то закатывала, то округляла глаза, встряхивала копной буйно кудрявых волос и хохотала. Ирина со Златой, сидя на полу, переглядывались, посмеивались и одобрительно кивали: слушаем, мол, продолжай.
        - И вот что я вам скажу, девицы мои! Вот за каких мужчин надо замуж выходить! Которые могут услышать желание девушки и воплотить его в жизнь! - Ангелина пошатнулась и чуть не упала, запутавшись в так и не повешенной шторе. Подружки кинулись к ней, поддержали.
        - Вот и выходи, Нарышкина! - засмеялась Ирина. Ангелина, вцепившись ей в плечо, слезла с лестницы и мрачно закончила:
        - Пока не предлагает.
        Подружки захохотали, обнимая её. Отсмеявшись, Ирина утешила:
        - Предложит, вот увидишь! Ты ж у нас уникальная девушка, редкая. Ни один здравомыслящий человек от такого сокровища добровольно не откажется.
        - Вы думаете? - расцвела Ангелина.
        - Конечно! - Ирине и Злате было весело слушать влюблённую подругу и смотреть не неё.
        - Как предложит - побегу, не раздумывая!
        В дверь постучали, и вошёл парень с пышными рыжими усами:
        - Здрасьте, девчат! Мне бы вашу училку по-русскому!
        Ангелина неодобрительно нахмурилась, а Злата, со вздохом полезла из-под стола, под который она только что забралась, пытаясь пристроить новенький огнетушитель. По только что полученным новым правилам огнетушитель должен был находиться под рукой у учителя, но при этом не представлять опасности для учеников. Как это требование предполагалось воплотить в жизнь, никто не понимал. Потому что вопреки традиции на стену его вешать теперь было нельзя - а ну как упадёт и придавит, не дай Бог, кого. В шкаф ставить тоже нельзя - не под рукой. Коллегиально решили попробовать засунуть под стол. Потому как тогда он будет если и не под рукой, так хоть под ногой. Размещением злополучного инвентаря и занялась худенькая и невысокая Злата. Выбравшись, наконец, на четвереньках из-под стола, она встала, отбросила с лица волосы и улыбнулась:
        - Здравствуйте, это я. Учитель русского языка.
        Парень недоверчиво посмотрел на растрёпанную раскрасневшуюся учительницу в стареньких джинсах и голубой футболочке, на которой было вышито крупными буквами «ДА, Я многомногоМНОГОДЕТНАЯ МАТЬ» (это постарались её дети, сделавшие ей такой подарок на прошлый Последний звонок). Злата, больше всего похожая на девочку-подростка, теперь гордо рассекала в этой футболке по улицам и пугала прохожих.
        Ирина, видя недоумение на лице визитёра, со смехом закивала:
        - Да она, она учительница русского языка, точно!
        Парень перевёл взгляд со Златы на неё, увидел перед собой не внушающую доверия ещё менее упитанную и совсем уж малорослую девушку с коротенькими, ёжиком, светлыми волосами и смущённо помялся:
        - Я это… новый охранник… меня Василий Сергеевич к вам прислал, чтобы вы мне помогли заявление об устройстве на работу написать… А то он уже озверел мне подсказывать, как что пишется. Плохо у меня с грамотностью… Помогите уж… - он потеребил листок и ручку и с запинкой добавил:
        - Пожалуйста! Василий Сергеевич, сказал, что вы училка русского языка.
        Язвительная Нарышкина, завернувшись в штору, как в тогу, окинула визитёра царственным взглядом и изрекла сквозь зубы:
        - Любезный, училок здесь нет. Только учительницы… И челюсть…
        - Что челюсть? - испугался новый охранник.
        - Челюсть подберите, юноша, - снисходительно улыбнулась Ангелина и отвернулась: ей стало неинтересно.
        Добросердечная Злата, давясь смехом, гневно зыркнула на суровую Нарышкину и, конечно, помогла. И Семён, как представился парень, удалился, спросив на прощание у Ирины:
        - А вы тоже училка?
        Ирина подавила смешок и ответила:
        - Ага.
        - Химии, - сделала страшные глаза Ангелина.
        Парень покачал головой:
        - Несолидные вы какие-то. Вот у нас в Козине училка идёт, так её за версту видно! Что твой ледокол! И тут - во, и тут - во! - он красноречиво поводил руками у себя перед грудью и сзади пониже спины, потом ткнул жёлтым от никотина указательным пальцем в фигуристую Нарышкину:
        - Ну, вот как у неё хотя бы! - и удалился.
        Ирина со Златой захохотали и рухнули на парту.
        - Слыхала?! В Козине мы бы работать не смогли! Не взяли бы нас, таких несолидных! - стонала Злата.
        - Ну, ничего, в Москве пока не выгоняют, может, сгодимся хоть здесь. Зато Нарышкина наша будет котироваться даже в благословенном Козине! М-да-а, - почти рыдала Ирина, - на всякий случай, надо бы начать отъедаться. Предлагаю коллективно набирать вес. Намалюем на кумачовом транспаранте лозунг «К концу учебного года - центнер!» и вперёд!
        Ангелина сначала крепилась, но потом тоже засмеялась, всхлипывая и вытирая слёзы. Отсмеявшись, Нарышкина скептически поджала губы и покачала головой:
        - Не задержится он у нас. Василий Сергеевич с ним работать не сможет. Он терпеть не может в людях фамильярность и беспардонность. А тут они в полной красе.
        - Может, он, я про Семёна, человек хороший?
        - Да, скорее всего. Но в школе ему не место. Во всяком случае, в нашей.
        - Ладно, давайте злобствовать не будем, поживём - увидим…
        Иринин свежеотремонтированный светлый кабинет с огромными окнами, девственно чистой доской и пристроенным таки в безопасное место «под рукой» блестящим ярким огнетушителем вызывал у неё бурю положительных эмоций, и драила она его с любовью и остервенением. Остервенение было связано с неумолимо приближающимся началом учебного года.
        Наконец школа стала чистенькой и праздничной, как ей и полагалось, ученики были поделены на классы, классы распределены между учителями: кто-то оставался со своими детьми, а кто-то получал новых. На входных дверях повесили огромные объявления, оповещающие о том, что школа полностью готова к новому учебному году. Толстенные папки с личными делами каждый классный руководитель забрал себе для изучения. К Ирине в класс добавили четверых новеньких, и всех мальчиков - бывает же такое… А на последний день августа было назначено общешкольное родительское собрание.
        С утра в школе кипела работа: готовили торжественную часть, писали планы бесед с родителями, растаскивали из библиотеки по кабинетам комплекты учебников, расставляли новенькие, пахнущие лаком и клеем парты и стулья, и украшали фойе первого этажа и актовый зал.
        Наконец к школе потянулись ручейки родителей: широкий и многолюдный от ближайшей станции метро и тоненькие от подъездов всех окрестных домов. Новенький рыжеусый охранник Семён, широко улыбаясь, приветствовал всех входящих. За длинными столами велась регистрация пришедших, а радостно возбуждённые учителя фланировали между не менее радостными и возбуждёнными родителями, многие из которых пришли в сопровождении любопытствующих отпрысков.
        Постоянно кивая и улыбаясь ученикам и их родителям, Ирина с интересом вглядывалась в лица взрослых и детей. Вот очаровательная молодая мама с лопоухим мальчишкой, похоже, будущим первоклассником, вот взрослый парень-старшеклассник с растерянной бабушкой, незнакомый, новенький, значит, вот…
        В этот момент дыхание Ирины Сергеевны перехватило, потому что невдалеке у стола регистрации стоял мужчина. Именно такой, каким он был в её мечтах, такой, какого она уже отчаялась встретить. Высокий, стройный, широкоплечий, аккуратно стриженный, темноволосый. Стоял он спиной к ней, и лица его Ирина не видела, но это было и не важно. Она замерла, совершенно очарованная. Прогуливающиеся вместе с ней в гудящей толпе родителей коллеги и подружки Злата и Маринка, то есть, конечно, Злата Андреевна и Марина Викторовна, налетели на неё и недоумённо заозирались, не понимая, в чём причина аварийного торможения. Особенно буйно кудрявая в честь родительского собрания Ангелина продефилировала к ним и тоже с интересом уставилась на подруг.
        Ирина Сергеевна же, не замечая их, оторопело смотрела на мужчину своей мечты и думала о том, что сейчас она никак, ну просто никак с ним познакомиться не сможет, потому что учителю не подобает вести себя столь вольно. Следующая посетившая её прелестную, ставшую вмиг совершенно пустой головку, мысль была ещё менее оптимистичной. Потому что жертва любви с первого взгляда с грустью поняла, что случайные люди в школу забредают редко, а уж на родительские собрания тем более, а потому молодой человек, сразивший её наповал, скорее всего, был отцом какой-нибудь отличницы или, на худой конец, отличника. И поэтому она с ним не смогла бы познакомиться не только в этот день, но и вообще никогда, поскольку разрушать семью принципиально не хотела. Да и завязывать какие-либо отношения, кроме сугубо деловых, с родителями учеников считал недопустым.
        Ирина горько вздохнула и собралась было пойти дальше. Но в этот момент мужчина обернулся, и ей стало совсем худо. Потому что и спереди он оказался абсолютным воплощением Ирининого идеала, того самого идеала, который почти каждая девочка буквально в деталях придумывает ещё задолго до достижения половозрелого возраста.
        Одно удивило Ирину: мужчина был совершенно неприлично для отца ребёнка школьного возраста молод (не старше тридцати, автоматически отметила она про себя) и не менее неприлично, в её понимании, хорош. Она не любила идеальных красавцев со сладким выражением лица и уложенной волосок к волоску причёской. Ей нравились парни с озорной улыбкой хулигана и души компании. Не злобного хулигана из девяностых, что почти синоним уголовнику, а весёлого, славного хулигана восьмидесятых, этакого Робин Гуда дружных окрестных дворов и любимца пионерлагеря, доброго баламута, заводилы и любителя лохматых голодных дворняг, которые встречают его дружным повиливанием увешанных репьями хвостов. Именно такое лицо было у этого молодого папаши.
        Как порядочная девушка Ирина Сергеевна в целях самозащиты сразу же возненавидела наверняка женатого папашу-красавца всеми фибрами своей учительской души и мрачно подумала: "Не дай Бог такого отца в свой класс заполучить. Гад, наверняка! Хорошо, что не мой контингент, молод слишком для отца десятиклассника", - и, энергично помахивая табличкой с надписью «10 «Б», она направилась в актовый зал ждать начала общего собрания.
        Август - сентябрь 1999 года. Москва
        К несчастью, Ирина Сергеевна не угадала. Красавец оказался именно её контингентом. Когда довольные концертом, директором и открывающимися для их детей перспективами родители начали разбредаться по кабинетам для знакомства с классными руководителями своих чад, именно он первым вошёл в её 408-й.
        - Вы ошиблись этажом, начальная школа на втором, а это четвёртый, - буркнула она сквозь зубы и мучительно покраснела. Потому что хамство и неприветливость были отчаянно чужды её жизнерадостной и патологически миролюбивой натуре, а уж хамство и неприветливость в адрес школьников и их родителей и подавно. Красавец, ничуть не смутившись, улыбнулся, чем поверг Ирину Сергеевну в окончательный ступор, и доброжелательно ответил:
        - Нет-нет, я не ошибся. Я родитель Алёши Симонова. Он новенький. Вы ведь классный руководитель десятого "Б"? - он выглянул в коридор, посмотрел на табличку, украшавшую дверь её кабинета, и вернулся обратно. - То есть не родитель, конечно, а старший брат. Отец в командировке, а мама заболела, так что я за них, - он обезоруживающе улыбнулся и повёл рукой в сторону парт, - можно войти?
        Сразу оттаявшая Ирина нервно вскочила, изобразила что-то вроде книксена, от смущения снесла со стола папку с личными делами, совсем побагровела от своей неловкости и придушенно выдохнула: "Па-пажалуйста!" - прокашлялась и повторила чуть чётче: "Проходите, пожалуйста!"
        Старший брат неведомого пока Алёши Симонова, понимающе улыбаясь, протиснулся боком мимо окаменевшей Ирины Сергеевны и не без труда угнездился за первой партой, прямо напротив учительского стола, чем привёл её в окончательное и бесповоротное замешательство.
        Остальные родители, их вопросы, да и всё родительское собрание благополучно прошли мимо воспалённого внезапно накрывшей влюблённостью и туманными перспективами мозга. Видела она только синие глаза брата Алёши Симонова, его внимательное, вдумчивое выражение лица и себя, будто со стороны. Себе она в тот момент категорически не нравилась. Все, как ей казалось, благополучно изжитые подростковые комплексы относительно внешности, роста, манеры держаться и всего прочего, вдруг расцвели пышным цветом и заставляли её сейчас невыносимо страдать. Особенно стыдно ей было за своё недостойное гордого звания учителя поведение в первые минуты знакомства.
        Когда собрание закончилось, страдания плавно переместились вместе с ней с работы домой, мешали ей заснуть почти до самого утра, но с солнечными лучами исчезли и уступили место убеждению, что лучше уж несчастная, неразделённая любовь, чем жизнь вообще без любви. А потому она нацепила любимую косуху, вставила в плеер диск обожаемой «Алисы» и под жизнеутверждающее пение Константина Кинчева, проникновенно сообщавшего, «жизнь без любви или жизнь за любовь - всё в наших руках», направилась на работу.
        Перед торжественной линейкой, посвящённой началу учебного года, она ворвалась в кабинет Златы с радостным воплем:
        - Рябинина! Я влюбилась!
        - Шарман, - почему-то по-французски с ужасным прононсом пробормотала Злата, не отрываясь от сценария праздника. Им предстояло играть свои роли, и она судорожно повторяла текст, который они накануне дружно сочиняли уже после родительского собрания. У них в школе было принято устраивать феерически смешные линейки, капустники и праздники. Был бы повод. А уж первого сентября повод был.
        - Шарман, шарман, - обиженно пробурчала Ирина. - Шарманка ты моя!
        - Ну что, шарманки, - услышала и тут же отозвалась вплывшая в кабинет Ангелина Николаевна Нарышкина, - я готова, Маринка уже за микрофонами пошла, а вы?
        Злата вздохнула и встала из-за стола:
        - Я готова!
        - А я - нет! - Ирина скорчила тоскливую рожицу. - Я влюбилась и желаю рассказать вам об этом.
        - И мы желаем послушать. Но кто ж нам даст, когда сейчас по расписанию работа, работа и ещё раз работа?! И никакой личной жизни!
        - Зато после уроков у нас что?
        - Заседания методобъединений, - мрачно пробурчала хорошо информированная Ирина.
        - Точно, - похвалила её Злата. - Вот позаседаем и обсудим твою любовь. Договорились? - она обняла подружку и подтолкнула к двери. - Ты только не обижайся, ладно?
        - Ладно, - Ирина достала из кармана чёрного пиджака текст своей роли и пошла вниз по лестнице, на ходу повторяя слова и водружая на нос солнцезащитные очки. В этот раз по задумке завуча они должны были изображать людей в чёрном.
        - Ириночка, деточка, ты под ноги смотрела бы! А то, не ровен час, шейку свернёшь с лестницы падаючи, - пропела сердобольная Ангелина, на правах старшей опекавшая и поучавшая подружек.
        - Заботливая ты наша, - беззлобно огрызнулась Ирина.
        Остальные кубарем скатились по ступеням и, подбадриваемые Василием Сергеевичем, выпорхнули на крыльцо - начинался новый учебный год…
        Влюблённость Ирины протекала ни шатко, ни валко. Брат Алёши, которого, как выяснилось, звали Андреем, исправно ходил на родительские собрания, проверял дневник, о чём свидетельствовали регулярно появлявшиеся подписи в соответствующей графе и периодически звонил узнать, как там его школьник. Ирина перед собраниями крутилась перед зеркалом, во время них дрожала мелкой дрожью, проверяя дневники, нежно улыбалась подписям объекта своей влюблённости, а на все телефонные звонки отвечала с трепетом, ожидая услышать неизменно вежливое и доброжелательное:
        - Здравствуйте, Ирина Сергеевна! Это Андрей Симонов, брат Алёши. Простите, что опять беспокою вас…
        Слыша его тёплый голос, она каждый раз хотела воскликнуть:
        - Да не беспокоите! Не беспокоите! - но вместо этого играла свою роль и сдержанно и очень профессионально, как ей казалось, отвечала:
        - Здравствуйте, Андрей Евгеньевич, я вас слушаю…
        Общение их протекало исключительно в рамках стандартного «родитель - учитель». Что невероятно огорчало влюблённую Ирину. И чувствовала она себя хуже некуда, ведь Андрей Симонов нравился ей тем больше, чем больше она его узнавала.
        Был он невероятно обаятелен, неизменно вежлив и тактичен, охотно откликался на малейшие просьбы о помощи школе или классу, участвовал во всех обсуждениях на родительских собраниях и умел перевести любые охи и ахи заполошных мам учеников в практическое русло, чем очень помогал Ирине. А потому её влюблённость с первого взгляда и не думала заканчиваться после второго, десятого и сто двадцать восьмого. А, наоборот, крепла и заставляла Ирину Сергеевну, справедливо считавшую, что к двадцати четырём годам пора бы уже оставить позади период безответных влюблённостей, страдать.
        Февраль 2000 года. Москва
        Так почти прошла зима, уже два месяца правил бал пресловутый двухтысячный год, которого многие ждали с трепетом и спорами по поводу имевшего места быть именно сейчас или годом позднее Миллениума. Но в жизни Ирины ничего не менялось, будто и не рубеж эпох вовсе. И ведь не просто веков, а аж тысячелетий. А - под ж ты! - ничего нового.
        В середине февраля в школе проводили очередную дискотеку. По традиции один из классов, допущенных к танцам, дежурил. В этот раз это были дети Ирины Сергеевны. Когда активно отдохнувшие старшеклассники и их учителя отправились по домам, её ребята быстро всё убрали и тоже побежали в раздевалку. Ирина заперла актовый зал и пошла за сумкой и вещами. Внизу её должна была уже ждать Злата, чьи ученики тоже отплясывали на дискотеке. Должна была, но не ждала. Ирина удивлённо пожала плечами и направилась к выходу.
        Она настолько ожидала увидеть подругу на улице, что даже у Василия Сергеевича не спросила, выходила ли Злата или нет. Попрощавшись с их чудесным охранником, Ирина распахнула дверь на улицу и глубоко вдохнула. Ей даже показалось, что уже пахло весной. И не верилось, что ещё чуть-чуть и начнётся совсем другая жизнь, что скоро можно будет весело говорить «перезимовали» и радоваться солнцу. Она любила зиму, но, чем старше становилась, тем невыносимей тосковала по теплу и свету. И вот почти дождались. Конец зимы уже. И весна почти на пороге. Хорошо!
        Она постояла ещё немного на крыльце и собралась спускаться, оглядываясь в поисках подруги, когда в вечерней тишине спального района услышала гул голосов. Услышала и неожиданно узнала в далёком шуме знакомые голоса и интонации. Где-то за школой о чём-то громко спорили её дети. Встревоженная Ирина пошла на шум, повернула за угол и остановилась, ошеломлённая.
        У школьного гаража, где ночевал небольшой автобус - подарок спонсоров, - собралась огромная толпа их учеников. Вот её дети, вон Златины, а ещё и все три одиннадцатых класса и два девятых почти в полном составе. Все шумят, спорят, машут руками… Да что ж случилось-то?!
        Тут она услышала наконец Злату. Та говорила громко, чётко и как-то преувеличенно доброжелательно. Ирина сразу уловила страшное напряжение в голосе спокойной обычно подруги. Что-то происходит. Но вот что?!
        Сердце ухнуло вниз от испуга. Запахнув полы дублёнки, она, не раздумывая больше, врезалась в неспокойную толпу и пошла ледоколом, отыскивая своих. Ага, вот и они. Её если и замечают, то смотрят удивлённо, вскользь и снова отвлекаются. Будто чужие, а не любимые, понятные, знакомые каждой чёрточкой, каждым движением…. Власть толпы.
        Ирине стало совсем страшно. Почти все ученики были не ниже неё, а мальчишки, так и вовсе выше на голову. От некоторых пахло алкоголем. В школе спиртные напитки, само собой, под запретом, но никто не мог помешать подросткам выпить пиво или алкогольные коктейли уже на улице. Ирина заволновалась ещё сильнее. Среди разгорячённых школьников она никак не могла отыскать Злату. Наконец, в самой гуще, столкнулась с ней почти нос к носу и схватила за руку:
        - Злат! Что случилось?!
        - Ириша, ты?! Ну, слава Богу! Тут такое!
        - Да что?! - Ирина старалась говорить тихо, чтобы не заводить и без того заведённых детей.
        - Проблемы у нас. Наши гаврики собрались идти бить скинов.
        - Каких скинов?! Где они скинхедов нашли?! Чем же те наших так завели?! - Ирина почувствовала, как коротенькие её волосы встали дыбом в полную длину.
        Массовая драка. Хуже нет и быть не может. Человек сто тридцать - сто пятьдесят разъярённых подростков только с их стороны. Ладно, пусть даже половина: девочки вряд ли ринутся в бой. Но всё равно форменный кошмар! Они ж этих безмозглых скинов переубивают!
        - Да вот нашли! Да вот завели! - губы у Златы дрожали так сильно, что видно было даже в неярком голубом свете фонарей. Она говорила быстро-быстро, постоянно оглядываясь в страхе пропустить переход разгневанных детей к активным действиям.
        - Эдик Зеленский вышел раньше всех на улицу, умудрился сцепиться с проходившими скинами. Якобы они к девушке приставали. Она тёмненькая и кареглазая, вот они её чуркой и обозвали. Эдик вступился. Они его побили и бросили. И девчушке досталось… Вон она, кстати, с Алёшей Симоновым. Он ей помогает лицо вытереть и одежду в порядок привести… После дискотеки наши выходить начали. Видят, Эдик лежит с разбитым носом и несчастным видом. И девчушка эта рядом в снегу ползает, пытается Эдику хоть чем-то помочь и свои вещи ищет. Наши, естественно, возмутились. Ты ж их знаешь. У нас каждый первый борец за справедливость. Плевать им, что Эдика в мирное время никто не любит. Но тут же он пострадавшая сторона, да ещё и героическая. Надо вступиться! Ну как же?! Наших бьют! Теперь вот думают, где этих обидчиков искать! Я не знаю, что делать. Может, в милицию позвонить?
        - Ты что? Их же всех на учёт в детскую комнату поставят! - Ирина лихорадочно соображала. - Надо самим разруливать. «Разделяй и властвуй!», - процитировала она. - Надо нам их как-то разделить на кучки и попробовать поговорить…
        В этот момент толпа дрогнула и медленно потекла из школьных ворот на улицу. Ирине так страшно не было никогда в жизни. Она шла среди своих учеников и понимала, что ситуация медленно, но неуклонно движется к катастрофе. Дети, похоже, пока не знали, куда направились обидчики злосчастного Зеленского. Но настроены были очень решительно, поэтому по домам не разошлись, а осели на ближайшей детской площадке и стали думать, что делать и как найти ненавистных скинов. Додумались отправить в разные стороны разведчиков. Остальные пока ждали.
        Ирина, поняв, что времени для того, чтобы сделать что-то и не допустить назревающего побоища осталось совсем мало, отмерла и трясущимися руками полезла в сумку за еженедельником, где были записаны адреса всех её учеников. Она дёрнула за рукав Злату:
        - Я побегу в домофоны звонить и родителей вызывать, пусть разбушевавшихся чад разбирают, а ты постарайся пока хотя бы своих в чувство привести. Павел не должен приехать за тобой?
        - Должен! - Злата кивнула, лицо её в тусклом свете редких фонарей было бледным, зато карие глаза казались просто огромными тёмными провалами.
        - Значит, нас будет уже трое. Я побежала!
        К счастью, школа стояла в центре большого двора, окружённая со всех сторон домами. Почти все их дети жили в этих нескольких зданиях. Микрорайон был новым и довольно неплохим для окраины. Поэтому в большинстве подъездов уже стояли домофоны. Это немного упрощало их задачу. Ирина раскрыла еженедельник и побежала к ближайшему дому.
        - Так, кто здесь живёт? - она читала вслух, быстро нажимая на кнопки, боясь не успеть. По иронии судьбы в первом же подъезде, к которому она подбежала, жили Симоновы-старшие и Алёша.
        Зашедший поужинать к родителям в соседнюю квартиру Андрей, услышав в домофонной трубке срывающийся Иринин голос, сначала не понял, что происходит. Она узнала его сразу же и почти закричала:
        - Андрей Евгеньевич! Это Ирина Сергеевна Дунаева! Спускайтесь скорее и заберите Алёшу!
        Не разобравшись в ситуации, но поняв, что ей срочно нужна помощь и что-то не так с младшим братом, Симонов молниеносно сунул ноги в ботинки, схватил куртку и, не дожидаясь лифта, помчался по лестнице вниз. Когда он гигантскими скачками вылетел на улицу, Ирина уже вызвонила родителей ещё троих учеников, живших в этом же подъезде и опрометью неслась к соседнему. Андрей почему-то сразу увидел её и бросился следом. Она добежала до следующего подъезда, взлетела по ступеням, провела пальцем по странице еженедельника и собралась набирать номер очередной квартиры. Но тут увидела его и буквально кинулась ему на грудь:
        - Ну, слава Богу! Андрей Евгеньевич! Срочно бегите на площадку! Вон, видите! Там дети наши, назревает драка! Целое побоище! Забирайте скорее Алёшу. Если сможете, прихватите ещё хоть кого-нибудь! Как можно больше народу заберите, умоляю!
        Обычно Андрей терпеть не мог действовать вслепую, но Ирина была так напугана и взбудоражена, что он сразу же ей поверил и побежал на площадку.
        Его брат стоял в центре, поддерживая какую-то девушку, почти девочку. Андрей бегом пробился к нему и, подхватив Алексея и девчонку под руки, поволок обоих к подъезду. Брат почти не сопротивлялся, девочка почему-то тоже. По пути Андрей заметил кучку из нескольких растерянных одноклассниц Алёши и деланно заполошно заговорил:
        - Девчонки! Помогите-ка! Давайте, давайте! - он понимал, что их во что бы то ни стало нужно отвести в сторону от других и тогда, он, возможно, сможет убедить разойтись хотя бы этих перепуганных, но верных боевых подруг воинственно настроенных пацанов.
        Всё получилось. Впихнув в подъезд брата с уцепившейся за него девочкой и грозно зыркнув на них, он быстро рассовал по домам и остальных прихваченных девчонок и вновь кинулся на детскую площадку. Краем глаза Андрей видел, как металась вдоль соседнего дома Ирина и выбегали из подъездов ничего не понимающие родители. Как тащили кто за руку, кто буквально за шкирку своих детей по домам. Некоторым удавалось, как и ему увести двоих, троих и даже больше.
        Толпа медленно редела. Он облегчённо вздохнул и тут увидел, как оставшаяся чёрная масса дрогнула и потекла к выходу из двора. Бегающая между ними Злата Андреевна - Симонов узнал её по копне длинных растрепавшихся волос и голосу - каким-то непостижимым образом сумела отколоть от толпы человек пятнадцать и, размахивая сумкой, буквально гнала их, как гусей, в другую сторону. Длиннополая дублёнка её была расстёгнута, шарф сбился. Она по колено проваливалась в сугробы, но даже не обращала на это внимания. Дети растерянно оглядывались на уходящих, но учительница не давала им опомниться и огоняла всё ближе и ближе к домам. Андрей бросился на помощь. Запыхавшаяся Злата благодарно кивнула ему, оставила на него деморализованную уже стайку подростков и побежала за толпой.
        В этот момент во двор въехала красная «Ауди» - это приехал за женой Павел Рябинин. Злата метнулась к ней:
        - Паша! Скорее, перекрой вон тот проход между домами!
        Ни о чём не спрашивая, Павел кивнул, захлопнул дверцу и на большой скорости рванул к выходу из двора. Оказавшись в самом узком месте, машину поставил поперёк и почти загородил дорогу. В оставшуюся неширокую щель встал сам, туда же кинулась его жена:
        - Родной! Возьми на себя моих! Уговаривай разойтись по домам. Хотя бы кого-то!
        Павла знали и любили все дети Златы, как, впрочем, и он их. Поэтому Рябинин не раздумывая шагнул к ним и весело, как ни в чём не бывало произнёс:
        - О, ребят! Привет!
        Они растерянно переглянулись, но всё же вразнобой ответили:
        - Здрасьте!
        - Как дискотека?
        - Да ничего…
        - Устали, наверное? Целый день учились, а потом ещё четыре часа зажигали, - негромко и благодушно неся полную чушь, он отжимал их в сторону от выхода из двора, от толпы. На шум в окна выглядывали люди. И это было хорошо, потому что многие узнавали своих детей и выбегали за ними. И одновременно плохо, потому что те, кто не имел к этим детям никакого отношения, могли вызвать милицию.
        Но обошлось. В это невозможно было поверить, но через пятнадцать минут во дворе не было никого из детей. Только измученные до нельзя, выдохшиеся Злата с Павлом и Ирина с Андреем. Симонов так никуда и не ушёл, конечно. Просто не смог бросить Ирину и её друзей в такой момент.
        Они вчетвером стояли друг напротив друга и молчали. Андрей посмотрел на часы - без двадцати двенадцать… Он перевёл взгляд на Ирину, её подругу и Павла. Уходить от них ему совершенно не хотелось. Оглядев пустой двор, Павел засмеялся, прижал к себе жену и уткнулся носом ей в макушку. Андрею стало завидно. Он подавил в себе это чувство и подошёл к Ирине, зябко ёжившейся на качелях, на которые она только что в изнеможении опустилась:
        - Ну и работа у вас, Ирина Сергеевна!
        Она тоже засмеялась:
        - Нормальная работа. Что надо работа.
        Со смехом наружу выходили и растворялись в холодном воздухе безумное напряжение и страх. Андрей протянул руку и толкнул качели. Они надсадно заскрипели. В окно одного из домов раздражённо закричали:
        - Я щас милицию вызову! Хулиганы! Сначала орут тут, тусуются, колбасятся! А теперь ещё качаться надумали! Самое время нашли!
        - Какое дивное владение сленгом, - пришла в филологический восторг Злата. - Колбаситься - какая прелесь!
        Тут уж не выдержали все. Ирина сползла с качелей и засмеялась звонко-звонко, прыгая от холода. Хохотали и подошедшие поближе к ней Рябинины. Андрею вдруг стало очень хорошо. Он и забыл, что планировал провести этот вечер за диссертацией, а не бегая в февральской темноте по сугробам за воинственно настроенными старшеклассниками.
        Отсмеявшись, Павел, махнув им в изнеможении рукой, сбегал к машине и приволок коробку с пиццей. Пристроил её на заснеженный столик у песочницы:
        - Ребят, давайте пожуём, что ли? Она тёплая… была… - все опять облегчённо засмеялись и протянули руки за кусками пиццы. Разошлись они только когда съели всё до крошки, перебивая друг друга, смеясь и споря, обсудили сегодняшний небанальный вечер, ругая охотников на скинхедов и одновременно восхищаясь ими. Всё это время Андрею было на удивление легко в компании учительниц брата и совершенно не знакомого мужа одной из них. Так легко, словно они дружили много лет и хорошо знали друг друга.
        Когда пицца была съедена, Рябинины уехали, прихватив с собой окончательно выдохшуюся Ирину. На прощание новый знакомец Павел крепко пожал руку Андрею:
        - До встречи! - и улыбнулся.
        Симонов остался на площадке один, помахал им рукой и, сунув руки в карманы, пошёл домой. Ему почему-то стало вдруг очень грустно и одиноко.
        Март 2000 года. Москва
        Уже начался и даже катился к концу долгожданный март, на носу были весенние каникулы, и, пробираясь в окружении спешащих учеников по необозримым лужам к школе, Ирина Сергеевна Дунаева чувствовала себя шхуной в бурном море.
        Второй урок был в разгаре. Ирина, стоя за кафедрой в своём кабинете химии, ждала, когда дети спишут с доски очередную формулу, и думала, кого бы вызвать. Вдруг на голову её обрушился сильный удар, ноги подогнулись, и невероятная тяжесть придавила её к столу. Последнее, что она помнила, были испуганные глаза учеников…
        - Ирина Сергеевна! Ирина Сергеевна! - кто-то дёргал её за руку и гладил по волосам. Гладил почему-то не по всей поверхности головы, а по крошечному кусочку надо лбом. Ирина поморщилась. Рядом, судя по звукам, суетились дети. Что за дети? Какие? Откуда?
        Она открыла глаза и посмотрела, куда смогла. А смогла она только в сторону окна, потому что лежала щекой на широченном столе кафедры и никак не могла встать отчего-то… И сверху нависал какой-то тёмный козырёк… Перед глазами были стёкла и непонятные металлические конструкции… Ирина с трудом сфокусировала взгляд и ужаснулась. Колбы! Её драгоценные колбы и пробирки, заботливо приготовленные с утра для демонстрации опытов, были разбиты вдребезги и мельчайшими осколками усыпали весь стол, блестя на весеннем солнце.
        - Хорошо, что я реактивы ещё не достала, - еле слышно простонала она и попыталась встать. Но снова ничего не вышло. Давящая тяжесть не исчезала.
        Хлопнула дверь, и быстро застучали каблучки.
        - Злата Андреевна, вот, вот она! Посмотрите! Лежит и не дышит, похоже!
        - Дышит! Но слабо!
        - И стонет!
        - О Господи! Ирина Сергеевна! Ириша!
        «Злата», - подумала Ирина отстранённо.
        - Ириша, ты лежи, не дёргайся! Мальчики вставайте по бокам и давайте постараемся поднять доску!
        - Что ещё за доска? - Ирина попробовала говорить погромче, и у неё получилось. Перед глазами появилось испуганное бледное лицо Златы, которая заглядывала к ней из-за непонятного козырька, едва не ложась щекой на осколки.
        - Ириша, тебя доской придавило!
        - Дубовой?! - Ирине вдруг представилось, что она работает на лесопилке и там её придавило шестиметровой дубовой необрезной доской. А может, и не одной?! Или вообще завалило целым кубометром этих самых шестиметровых дубовых необрезных досок! Она ужаснулась.
        - Да не дубовой! Школьной! Школьной доской! Ау! Ты в школе работаешь! Учителем химии! А не в магазине стройматериалов грузчиком. Ты забыла, что ли?! Она на тебя упала и придавила. Лежи спокойно, сейчас мы её попробуем снять! - обеспокоенное лицо Златы пропало, зато на козырьке появилось несколько пар рук.
        - Три, четыре! - скомандовала Злата, и козырёк поднялся вверх и поехал в сторону, исчез.
        - Ну что? Полегче? - руки Златы приобняли Ирину и попробовали поднять. Ирина пошевелилась. Страшно болели голова, шея и спина. Она напрягла руки и привстала, почти упав на Злату. Всё поплыло перед глазами, как бывает иногда, если резко встанешь. Подскочили мальчишки. Алёша Симонов, который так напоминал ей старшего брата, ловко подхватил Иринины безвольные ноги - ей стало страшно неловко - и скомандовал кому-то:
        - Помогите Злате Андреевне, давайте перенесём Ирину Сергеевну в лаборантскую.
        Ирину подняли и понесли. В большой - на два окна - лаборантской стоял маленький диван, на который и пристроили медленно приходящую в себя Ирину.
        - Дайте воды, пожалуйста, - попросила она.
        И снова Алёша метнулся к графину, стоявшему на столе.
        - Что случилось?
        Дети, обступившие диван и до этого момента испуганно молчавшие, дружно затараторили, перебивая друг друга:
        - Мы писали, а вы стояли!
        - И тут - доска!
        - Стала падать, а мы не успели подхватить!
        - Кафедра помешала!
        - А доска тяжеленная!
        - И она вас придавила!
        - Вы упали!
        - И лежали, не двигаясь!
        - И молчали!
        - А вокруг стёкла, штативы!
        - Мы так испугались!
        - И я побежал за кем-нибудь! А тут Злата Андреевна!
        - А тут я по коридору, - в хор вклинился преувеличенно спокойный, хорошо поставленный голос подруги. - У меня окно сейчас. Вот и шла к Пражскому, расписаться за замены. Серёжа меня увидел и позвал. Сейчас мы вызовем «скорую»…
        Ирина слабо дёрнула рукой:
        - Не надо «скорую»…
        - Надо, - решительно заявила Злата Андреевна. Дети закивали согласно. «Просто толпа китайских болванчиков», - ласково подумала Ирина, попыталась улыбнуться и ответила не менее решительно, хотя и менее громко:
        - Нет.
        Злата кивнула:
        - Хорошо. Но тогда мы поедем в травмпункт. И это точно. Больше ничего слышать не хочу. Ты сама спуститься сможешь, или нам тебя донести до моей машины?
        - Смогу, - Ирина с трудом поднялась и покачнулась. Злата подхватила её и попросила детей:
        - Ребят, подайте, пожалуйста, куртку Ирины Сергеевны и её сумку. Алёша, держи ключи, сбегай ко мне в кабинет и принеси моё пальто, оно в шкафу висит, и мою сумку, она на спинке моего стула. Арин, - она повернулась к старосте, - а ты беги к Полине Юрьевне и объясни ей всё. Скажи, что мы в травмпункт поехали и что я оттуда позвоню, расскажу, как у нас дела.
        Дети вмиг засуетились. Убежала к директору Арина, за ней выскочил Алёша Симонов - отправился за вещами Златы Андреевны. Остальные искали сумку, подавали одежду и обувь. Злата заботливо одела подругу и помогла обуть ботинки. Ирина пыталась сопротивляться, но никто её слабые протесты не слушал. Злата и дети быстро собрали её и препроводили к выходу.
        Внизу, рядом с Василием Сергеевичем их уже ждала взволнованная Полина Юрьевна. Увидев процессию, центром которой была понемногу приходящая в себя Ирина, директриса бросилась к ним.
        - Ирина Сергеевна, милая ты моя! Как ты?! Давай всё-таки «скорую» вызовем?
        - Полина Юрьевна, спасибо, но мы в травмпункт собрались. Меня Злата отвезёт.
        - Там замену надо организовать, остатки разбившихся колб у Ирины в кабинете убрать, - вмешалась Злата, - и мой класс на завтрак сводить. Я постараюсь побыстрее, но вдруг не успею до еды. Так что им надо будет помочь. Они одни могут растеряться.
        Директор кивнула:
        - Не переживай, я сама с ними приду на завтрак, помогу, прослежу. Хотя они у тебя ребята сообразительные и, я думаю, сами прекрасно справятся. Замены мы с Пражским сейчас организуем. Так что вы поезжайте спокойно, не торопитесь. И попросите, чтобы рентген обязательно сделали!
        Когда пострадавшую загрузили в машину и Злата повернула ключ в замке зажигания, Ирина опустила глаза вниз и увидела, что на ногах подруги вместо сапог рабочие туфли.
        - Ты что? Решила замёрзнуть?
        - Не волнуйся, не замёрзну. Печка хорошо работает, а там поближе ко входу подъедем и я быстро добегу. Мне неудобно было просить твоего Алёшу Симонова мне ещё и сапоги приносить. А он сам не догадался.
        - Деликатная ты моя, - покачала головой Ирина и поморщилась.
        - Болит?
        - Ага. - Ирина криво улыбнулась.
        - Поехали.
        К травмпункту они подъехали с задворков, долго искали, где приткнуть машину. Наконец им повезло, нашлось хорошее место, и Злата, выскочив чёрными изящными туфельками - подарок нежного мужа, не знающего, чем бы ещё ему порадовать молодую жену, - прямо в мартовскую слякотную кашу, обежала машину спереди и принялась вытаскивать из салона подругу. Ирина кряхтела и сопела, пытаясь выбраться. Выходило плохо, неловко и больно. Злата подумала секунду, наблюдая за неудачными попытками пострадавшей, и, закусив губу, обхватила ту руками за талию и практически подняла, упершись лбом в машину.
        Взмокшая лохматая Ирина с трудом утвердилась на ослабевших ногах и усмехнулась:
        - Ты агрегат, Дуся! Ты, Дуся, агрегат! - петь не было сил.
        - А ты - старушка-вековушка! - не осталась в долгу отдувавшаяся Злата и в отличие от подруги смогла пропеть, - бабушки, бабушки, бабушки-старушки, бабушки, бабушки, спинки-нескладушки… Пошли уж.
        Народу в травмпункте на удивление почти не было. Чуть живая от страха Ирина, с детства боявшаяся врачей, испуганно вползла в большой кабинет. Стены и пол помещения были выложены кафелем, что навевало нехорошие, зато натуралистично яркие ассоциации с моргом. Ирина в морге никогда не была, но представляла себе его именно так. Может, переоценивала, и было там намного хуже? Или, совсем наоборот? Ирина сосредоточенно поразмышляла пару минут, потом вдруг сама спохватилась: что за бред?! И сама же поставила себе диагноз - ну, точно сотрясение мозга. Даром, что ли, такая ерунда в голову лезет?
        Хлопотливая пожилая медсестра усадила её и принялась увлечённо громыхать какими-то железками. Входили и выходили то в одну, то в другую, ведущие в смежное помещение, двери медработники. Ирина сидела, зажав ладони между коленей и, вытянув тоненькую шейку, напряжённо осматривалась. В приоткрытую дверь из коридора взволнованно заглядывала Злата, приплясывала, делала совершенно невероятные пассы руками и корчила уморительные рожи, пытаясь поднять в подруге боевой дух. Вышеупомянутый дух подниматься не желал. Ирина в ожидании экзекуции и врачебного приговора бледнела и трепетала. Злата, видя это, в коридоре подпрыгивала и водила руками энергичнее и быстрее. Но толку было чуть. Мук ожидания пострадавшая не выдержала и, в соответствии с известным изречением решив, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца, дрожащим голосом спросила у медсестры:
        - Простите, пожалуйста, а доктор скоро придёт?
        Всё та же ласковая пожилая медсестра, похожая на добрую повариху из школьной столовой (бывают и такие, Ирине встречались), пропела успокоительно:
        - Сейчас, моя хорошая! Он пошёл к себе в кабинет, что-то этим, из округа, от него понадобилось. Обзвонились уж с утра. Подавай им его срочно. А у него минутки свободной не выдалось. Пациенты шли и шли потоком. У него с ночи маковой росинки во рту не было, у бедного! А тут ещё эти, начальнички! - она сердито хмыкнула. - Сейчас вот наплыв спал, он и пошёл им звонить. С минуты на минуту уж вернётся. Потерпи. Тебе очень повезло: лучше нашего доктора травматолога не найти!
        Молодой парень, который тоже почти постоянно находился в кабинете и заполнял какие-то документы, согласно покивал, поднял голову, посмотрел на ссадину на её лбу и внушительный синяк на щеке и поинтересовался:
        - Девочка, кто ж тебя так?
        Задумавшаяся о своём Ирина встрепенулась и неожиданным басом исчерпывающе ответила:
        - Я не девочка, я учительница. И меня школьной доской во время урока пришибло.
        Секунду в помещении, в котором как на грех в этот момент, помимо медсестры и молоденького мальчика, задавшего вопрос, скопилось человек пять пробегавших по делам, стояла тишина. Потом раздался дружный гомерический хохот. Пожилая медсестра с грохотом поставила лоток с инструментами на стол и громко, всхлипывая, постанывая и покачиваясь из стороны в сторону, смеялась, прижав пухлые ладони к не менее пухлым щекам. Рыдал, уткнувшись лбом в бумаги молодой парень. Хохотали остальные.
        - Вот это да! Какое у нас тут, однако, веселье! - ласково произнёс знакомый голос. Ирина резко - шее стало больно - обернулась. В дверях маячила Злата с перекошенной от удивления физиономией, а рядом с ней стоял в зелёной докторской робе и глупо улыбался… Андрей Симонов. Тот самый Андрей Симонов, брат её ученика и одновременно мужчина, о котором она мечтала всю свою сознательную жизнь.
        Всё дальнейшее Ирина помнила плохо. То ли от лекарств, которыми её кололи, то ли от потрясения. Как сквозь вату слышала она всё происходящее и видела, как Андрей внимательно смотрит на её ссадины. А потом началось самое ужасное. Доктор Симонов выпроводил из кабинета всех, кроме медсестры, и попросил Ирину снять свитер с высоким горлом и майку. Пациентка с ужасом уставилась на него. Раздеться перед ним она никак, ну никак не могла!
        - Ирина Сергеевна, надо раздеться. Обязательно. Если вы будете в полном обмундировании я вам помочь не смогу.
        Ирина сидела, судорожно сжав руками ворот голубого свитера грубой вязки, и молча отрицательно качала головой. Когда-то в далёком детстве она читала восточную сказку. В той сказке доктор ставил диагноз ханским жёнам только по ручкам, просунутым в отверстие в стене. И ничего. У него это вполне получалось. Ирина вспомнила об этом и пожалела, что они живут не на Востоке. И тут же припомнила, что в сказке это был вовсе не настоящий доктор, а кто-то выдававший себя за него… И расстроилась.
        - Что с вами? Вы плохо себя чувствуете? - настоящий доктор Андрей Симонов приподнял её лицо за подбородок и встревожено заглянул в глаза своим синими-синими, ну просто как летнее небо, очами.
        - Голова болит? Головокружение? Тошнота? В ушах шумит?
        На все его вопросы она могла только кивать в знак согласия или отрицательно мотать головой. А он всё смотрел на неё обеспокоенно и ласково и никак не отводил взгляда. Хоть бы уже в какие-нибудь бумаги уткнулся.
        - Рвоты, как я понимаю, не было?
        Ирина нервно сглотнула, покраснела и собралась падать в обморок от полноты чувств и от ужасающего несоответствия её чувств и его вопросов. Но тут мужчина её мечты быстро и ловко профессиональным докторским движением отогнул веко сначала на одном глазу, потом на другом, внимательно вглядываясь. Ирина дёрнулась и вернулась с небес на землю, вернее в смотровой кабинет районного травмпункта. Толстокожий Андрей Симонов, решив, что сопротивление сломлено, аккуратно потянул вверх свитер, собираясь раздеть её.
        Ирина пищала и пыталась вырываться, но сил не было.
        - Ирина Сергеевна, Ирина, надо, надо раздеться, - приговаривал Андрей и всё тянул свитер.
        - Позовите другого доктора, и я разденусь! - хмуро отбивалась Ирина. Она физическо чувствовала, что щёки полыхали, а синяк на щеке наливался агрессивным фиолетовым цветом. Было не очень больно, но зато очень стыдно. А бестолковый брат её ученика откровенно смеялся:
        - То есть, передо мной вы раздеваться категорически отказываетесь?!
        Ирина яростно кивнула.
        - Да я бы рад позвать! Но некого! Совсем. Сегодня я один на хозяйстве. И швец, и жнец, и на дуде игрец.
        - Как никого? - возмутилась Ирина. - Вон сколько народу туда-сюда ходит!
        - Ходить-то они ходят, - Андрей Евгеньевич, как маленькой, отводил ей руки и не оставлял попыток раздеть её, - но травмотолог только я. - И он снова попробовал аккуратно снять с неё свитер.
        Не выдержав, Ирина озверела и рявкнула:
        - Да что ж такое-то?! Вы что, глупый?! Я не могу раздеться перед братом моего ученика!
        - О Господи! Так вот в чём дело, - шутливо простонал Симонов. - Да я здесь ну никак не брат Алёши. А доктор. Забудьте, что вы меня знаете!
        - Не могу! У меня пока не амнезия, - она уже почти плакала.
        - Хорошо, тогда давайте вызовем «скорую» и отвезём вас в больницу. Там будут другие доктора…
        - Не надо! - испугалась Ирина.
        - Тогда наплюйте на свои учительские принципы и раздевайтесь сами. Или давайте я вас раздену.
        - Я сама! - в отчаянье пискнула Ирина. - Только вы отвернитесь!
        Андрей улыбнулся, встал и отошёл к окну. За его спиной раздалось торопливое копошенье, что-то упало, покатилось и Ирина Сергеевна с достоинством, но крайне испуганно произнесла:
        - Я готова.
        Доктор Симонов повернулся, собираясь, пафосно выражаясь, выполнить свой профессиональный долг, и застыл. Она сидела перед ним в джинсиках и беленьком, в трогательный цветочек бюстгальтере с нежными кружавчиками. Тоненькая-тоненькая. До того тоненькая, что Андрей поразился, как её этой самой школьной доской, по её же выражению, совсем не «пришибло». Светлые волосы встали дыбом. Короткая мальчишечья стрижка делала её совсем юной.
        Сколько ей лет? Двадцать два - двадцать три? На родительских собраниях, в строгих костюмах и на высоченных каблуках, она казалась старше. Тоже молодой, но не такой вызывающе юной. А тут… Натурально девчонка-старшеклассница. Тридцатиоднолетний Симонов почувствовал себя стариком. И ещё педофилом. Потому что трогательное юное создание на стуле ему вдруг страшно понравилось.
        Она и раньше была ему очень симпатична. Весёлая, добрая, умная. Ум у неё острый, как он успел заметить, язвительный. Ему такие нравились всегда. Да ещё и Алёшка его о ней с восторгом отзывался, то и дело в разговоре «наша Ирина то, да наша Ирина сё». С родителями учеников она была неизменно доброжелательна, однако сдержанна. А уж с ним-то вообще вежлива, но холодна, как льды Гренландии. Чем-то он ей, видимо, не нравился. А жаль. Он усмехнулся: откуда взялись эти самые гренландские льды? Что за бред? Пора выключать педофила и включать профессионала.
        Он подошёл к Ирине, сел рядом и стал осматривать. Лицо пострадало не сильно. Только ссадина на лбу, неглубокая, следа не останется. Синяк, конечно, огромный, на всю бледную щёку. Он потрогал. Ага, больно, вон как морщится, бедненькая. Ну, ничего, гематому мы тоже быстро уберём. А вот шея, голова и спина его сильно беспокоили.
        Подружка Злата, узнав его, в коридоре успела рассказать, что упавшая доска была не простой, а ездящей вверх-вниз. С противовесом. А в роли этого самого противовеса выступала самая обыкновенная бетонная плита, пусть и не очень большая. То есть тяжесть была приличная. Собственно доска, основание, да ещё и противовес. И всё это рухнуло на сорок пять максимум килограммов живого веса и метр шестьдесят примерно роста. Да-а, досталось ей.
        Бегло осмотрев Ирину, чтобы сверх меры не травмировать и без того травмированную психику трепетной пациентки, Андрей встал:
        - Ирина Сергеевна, с лицом ничего страшного, а вот всё остальное будем проверять. Пойдёмте сейчас на рентген, а потом посмотрим, что с шеей и спиной и поговорим по поводу головы. Потому что сотрясение у вас почти стопроцентно есть.
        Учительница встала, молниеносно натянула белоснежную маечку, поморщилась - синяки на спине причиняли боль. И тут же нырнула в большой свитер - спряталась, как улитка. Только вот не рассчитала что-то и застряла головой в горловине. Андрей шагнул, чтобы помочь. Из отверстия на него глядели до нельзя расстроенные огромные серые глаза.
        Так смотрел на него его чёрно-белый кот Джаз, пострадавший на даче в боях за благосклонность соседской кошки. Ему тогда основательно подрали шкуру, откусили ухо и чуть не выцарапали глаз. Он долго отлёживался где-то, в довершение картины простыл и приплёлся домой, чихая и кашляя кровью, с воспалёнными, гноящимися ранами. Симонов долго лечил его, заматывал в свитер - иначе он не давался - и ставил уколы, капал в нос и вливал в него всевозможные лекарства. Вот примерно так кот и зыркал на своего спасителя и мучителя из тугого свёртка.
        Доктор Симонов грустно вздохнул, протянул руки и аккуратно повернул свитер, помогая голове пройти в ворот. Показалась макушка, потом и вся голова. Ирина благодарно кивнула и слабо улыбнулась.
        Он тоже улыбнулся:
        - Ну, так-то лучше.
        Когда они вышли в коридор, с кургузой банкетки подскочила Злата - вид испуганный, в руках вещи, так много вещей, что саму почти не видно. Ещё одна пигалица. Их по маломерности подбирают, что ли, на работу? Андрей Евгеньевич усмехнулся и подошёл к ней:
        - Злата Андреевна, вам, наверное, на уроки надо?
        Она тревожно закивала, придерживая подбородком ярко-васильковый шарф.
        - Так вы езжайте тогда, потому что у нас Ирина Сергеевна ещё надолго задержится, а у меня как раз смена заканчивается, я её и отвезу потом. Ей всё равно надо будет не в школу, а домой. Она на больничном, я думаю, пару недель пробудет.
        - Мне на работу надо! - Ирина аж подпрыгнула. - У меня там коробка с подарком маме, а у неё завтра день рождения! И дневники! Дневники я собиралась проверить!
        - Тише, тише, не скачите вы так… Ну, значит, мы сначала в школу заедем, а потом домой. А вещи можно вот сюда положить, - доктор Симонов открыл своим ключом неприметную дверь, за которой оказалась крохотная комнатушечка, - это мой кабинет. Вот сюда, на стульчик, и кладите.
        Злата определила в указанное место всю кучу одежды и стала в ней рыться - пыталась вытащить свою и не уронить подружкину. Ирина кинулась помогать, они столкнулись лбами и дружно начали их тереть.
        - Девушки, полегче, вы сейчас по сотрясению мозга заработаете, - не выдержал Андрей, - одна первично, а вторая, похоже, повторно.
        Он подвинул учительниц и сам рассортировал одежду на две кучки. Оранжево-коричневую определил как вещи рыже-каштановой Златы, а бело-голубые - блондинки Ирины. И не ошибся.
        Злата подхватила свою кучку и принялась неловко одеваться, путаясь в рукавах, шарфе и сумке. Ирина снова попыталась помочь. Но подруга её, наконец, справилась и, взлохмаченная, раскрасневшаяся, вывалилась в коридор. После чего облобызала через порог пострадавшую, помахала доктору Симонову и всем присутствующим, десять раз в разных вариациях поблагодарила и его, и окружающих за помощь, поддержку, понимание и терпение, и, наконец, с достоинством удалилась в своих изящных чёрных туфельках, немилосердно измазанных весенней грязью. Доктор Симонов и присутствующие и не заметили, как разулыбались, весело глядя ей вслед.
        - Она что, так и приехала в туфлях? - Андрей вопросительно поднял правую бровь. Ирина, натренированная требовательной во всём, что касалось её любимого русского языка, Златой, машинально отметила, что говорит он правильно, ставя ударение на «у», и снова восхитилась - ну что за парень! А восхитившись, кивнула и поморщилась - шея болела:
        - Ага, так и приехала. Торопилась очень, за её вещами ваш брат бегал, а она постеснялась попросить его и сапоги захватить.
        - Понятно, - хмыкнул Симонов. А про себя подумал: откуда ж они такие тонкие и деликатные взялись? Что одна, что другая не от мира сего - два сапога пара.
        У Ирины Сергеевны определили сотрясение мозга. Со спиной и шеей, к счастью, ничего страшного не было. Андрей успокоился, потому что, глядя на почти прозрачную учительницу, всерьёз опасался за целостность её костей. Осматривать себя Ирина теперь позволила, но при этом щёки её так полыхали, что Симонов с трудом удержался, чтобы не потрогать, горячие ли. Слава Богу - удержался. За что себя потом очень хвалил.
        Когда доктор Симонов, - Ирина изо всех сил старалась думать о нём только так - осматривая, трогал её спину и шею длинными прохладными пальцами, по коже табунами носились ополоумевшие мурашки. Ирина закусила губу и закрыла глаза, стремясь сидеть ровно. Хотя страшно хотелось откинуться назад и прижаться к Андрею спиной. Но она удержалась. За что тоже потом очень себя хвалила.
        Наконец всё было закончено, доктор переоделся и вышел к ожидавшей его в коридоре пациентке в джинсах и короткой кожаной куртке. Ирина с трудом отвела глаза. Ну нельзя же так бессовестно походить на мужчину её мечты! Симонов, понятия не имея о страданиях учительницы, заботливо подхватил её под локоток, после непродолжительной, но отчаянной борьбы отвоевал у неё тяжеленную сумку, в которую вполне можно было погрузить средних размеров слона (судя по весу, таковой слон там и пребывал в настоящий момент) и вывел Ирину на крыльцо.
        День был совершенно неприлично хорош. Солнце, казалось, хотело отработать сполна за все те дни, что отлёживалось за облаками. Даром что девятнадцатое марта, а снега уже почти не было, только слякоть таилась ещё в тени. Зато лужи - всем лужам лужи. По таким можно кораблики в кругосветку пускать, - подумалось Андрею.
        Ирина стояла и улыбалась, сквозь опущенные ресницы весело блестели глаза. Славная какая, - Андрей покачал головой и отвернулся, - жаль только, что меня почему-то не любит и холодна, как льды Гренландии… Тьфу ты! Опять эти льды. Откуда они взялись-то?!
        Но беспардонное весеннее солнце, что ли, растопило эти самые невесть откуда взявшиеся льды, или просто Ирина была рада, что всё закончилось относительно благополучно, только сейчас она была весела, долго благодарила доктора Симонова за помощь и даже зачем-то пожала ему руку. Андрей потряс её крохотную тонкую ладошку и почувствовал себя великаном - в его не самой большой руке девичья ручка казалась маленькой трепетной птичкой. «Точно, весна, то льды, то птички какие-то в голову лезут», - усмехнулся своим мыслям Симонов, помог Ирине спуститься по стоптанным ступеням и направился к своей машине. Со всеми предосторожностями он погрузил пострадавшую и захлопнул дверь. «Неплохо живут доктора районных травмпунктов», - удивилась Ирина. Андрей сел за руль и, как будто услышав её мысли, пояснил:
        - Я ещё и в частной клинике работаю. Ну, и подрабатываю, конечно. Давно «Фольксваген» хотел, но надо было родителям помочь, у нас мама долго болела. Теперь, к счастью, всё позади. Вот я и купил машину. И радуюсь теперь как мальчишка.
        Ирина засмеялась:
        - А разве вы не мальчишка? По-моему, многие мужчины до старости пацаны.
        - Значит, я из таких, - Андрей улыбнулся. Они ехали по лужам, в которых отражалось солнце, вода журчала под колёсами, и Ирине казалось, что это не машина вовсе, а корабль. Она смотрела в окно и видела, как расходятся в стороны волны и ударяются в бордюр. В машине вкусно пахло, играла негромкая музыка. Чайковский, - определила Ирина, окончившая музыкальную школу по классу фортепиано, и улыбнулась. Хорошо-то как. Голова немного кружилась, и было непонятно, от сотрясения ли это, или от близости к объекту вожделения.
        Объект тоже улыбался, щурился на солнце, потом потянулся к бардачку, почти прижавшись головой к коленям Ирины, чем поверг её в дрожь и трепет, и достал тёмные очки. Нацепил на нос и стал, на влюблённый взгляд, ещё лучше, хотя, казалось, лучше уж совершенно некуда. Только вот глаз не видно, и не понять, куда смотрит. Ирина прокашлялась и, не зная, куда себя деть от смущения, начала:
        - Андрей Евгеньевич…
        - Ирина Сергеевна, простите, что перебиваю, но я вас хотел попросить, давайте уж по именам, а то сил нет никаких «Андрей Евгеньевич - Ирина Сергеевна, Ирина Сергеевна - Андрей Евгеньевич», ну просто старосветские помещики какие-то… И язык заплетается.
        - Давайте, - неожиданно легко согласилась Ирина, - Андрей, я хотела спросить, а почему всё время вы ходите на родительские собрания и вообще всячески брата опекаете?
        - Ну, понимаете, у нас, как я уже сказал, мама долго болела, рак у неё обнаружили, ей очень тяжело было. Мы всех врачей на уши подняли, я коллег замучил просто, но нашёл тех, кто смог ей помочь. Надо было ей дать возможность только собой заниматься, а папа у нас без неё просто не может, любит очень. Вот он то на работе, то по командировкам - он у нас на оборонном заводе работает всю жизнь. Сейчас замгенерального, они с Индией большой контракт заключили. И теперь он то в Индию летает, то на Байконур. А когда не в командировках и не на работе - сразу к маме в больницу, а позже, когда её выписали, в санаторий. Всё время с ней. Вот я Алёшку на себя и взял.
        - Какие же вы все молодцы! - Ирина восхищённо покачала головой. - И романтично как…
        - Да. Родители у меня последние романтики, наверное… У нас вообще семейная история запутанна и романтична, хоть сериал снимай. Хотите, расскажу?
        - Хочу, - быстро кивнула Ирина, и оба рассмеялись.
        - Папа с мамой в школе вместе учились, с первого класса. И он в неё примерно тогда же и влюбился. Ну, а ближе к выпускному и она ему взаимностью ответила. Но тут его отца, моего деда, он у нас военный, перевели служить в Германию, а её родители сменили место жительства. Вот так случайно совпало. И получилось, что родители мои юные потеряли друг друга. А через два месяца после выпускного выяснилось, что мама беременна. Представляете, это в шестьдесят девятом-то!
        Что было! Как она выдержала и аборт не сделала - не знаю. Но, спасибо моей героической маме, я родился на свет. Ей со мной очень тяжело пришлось, потому что дедушка с бабушкой от нас отказались, и билась мама одна. Вернее, прабабушка ей помогала, к себе взяла жить, но она уже старенькая была, так что втроём нам жилось нелегко. Но мама справилась, даже выучиться смогла на инженера, но позже.
        А папа через полтора года, достигнув восемнадцатилетия, из Германии сбежал и вернулся в Москву. Но найти маму не смог. Потому что дед мой, отец мамы, когда она меня родила, кричал, что она ему больше не дочь. Мама в сердцах взяла и фамилию сменила на Симонову, хотела хоть так ближе к моему отцу быть. А он, когда приехал, вот уж меньше всего ожидал, что она Симоновой стала. Поэтому найти её не смог.
        Так и жили они порознь. И вот, когда им было по двадцать девять лет, в мамин институт пришёл новый начальник отдела. Мама за кульманом стояла, работала, даже не выглянула. Слышала только, как он представляется её коллегам. Голос знакомым показался, но не более. А он уже до её кульмана дошёл, ну, она и выглянула, чтобы поздороваться. Как выглянула - так и рухнула мешком на пол. Узнала сразу. Он кинулся её поднимать и тоже узнал. Она и не изменилась почти - такая же худенькая и ещё совсем молодая. Ну, мы и зажили втроём.
        Мне было почти тринадцать, но я к отцу легко привык, потому что мама мне всегда про него рассказывала, у нас его школьные фотографии были, и я всегда мечтал, что папа нас обязательно найдёт… Теперь я знаю, что, если очень хотеть, желание непременно сбудется… А потом, через два с половиной года, родился наш Алёшка. Я думаю, что родители не сразу второго ребёнка завели, потому что боялись меня травмировать, хотели, чтобы я привык к жизни втроём. Но я так рад был, когда Алёша родился, - просто невероятно. У меня теперь были самые лучшие папа с мамой, да ещё и брат младший.
        Вот так и живём теперь. У меня очень молодые родители. Мне вот тридцать один, а им всего по сорок восемь, представляете? А сейчас мама с болезнью справилась, вот реабилитацию пройдёт и обязательно к вам в школу прибежит - знакомиться. Алёшка ей уже все уши про вас прожужжал. Любит вас очень, рад, что в вашу школу поступил. Так что мамуля меня от дел в момент отстранит, сама будет младшенького контролировать.
        Ирина, слушавшая его внимательно и восторженно, покраснела от похвалы. И тут же почувствовала, что ей почему-то стало очень грустно. Порывшись в себе, самокритично призналась, что не хочет потерять возможность видеться с Андреем Симоновым. Нет, она будет очень рада познакомиться с их удивительной мамой, но пусть уж тогда они на родительские собрания ходят вместе! И сама поняла - маловероятно. Настроение испортилось, солнце уже не радовало, стало жалко себя до слёз. Ирина сосредоточенно порылась в сумке, тихонько сглатывая набежавшие слёзы, и тоже водрузила себе на нос предусмотрительно захваченные из дома солнцезащитные очки. Так было менее вероятно, что Андрей заметит покрасневшие глаза.
        К школе подъехали, когда уже прозвенел звонок на шестой урок. Добрый их охранник Василий Сергеевич, увидав на ступенях поднимавшихся Ирину и доктора Симонова, радостно вскочил из-за своего стола, распахнул дверь:
        - Ирина Сергеевна, миленькая вы наша! Ну, как вы?
        Пострадавшая улыбнулась:
        - Уже хорошо. Гораздо лучше. Только вот доктор, она посмотрела на Андрея, говорит, что придётся немного на больничном побыть.
        - Недельки три, - категорично отрезал доктор Симонов.
        - Вот и славно, вот и хорошо, - добрейший охранник расцвёл, - отдохнуть тебе, Ириша, надо. А сейчас как раз каникулы начинаются. Посидишь дома, отоспишься и в четвёртой четверти как новенькая будешь. А то всё работа, работа. Совсем вы со Златой себя не жалеете. Хорошо хоть её замуж выдали. Теперь Павел её из школы увозит, не даёт засиживаться совсем уж допоздна. Осталось тебя пристроить - и могу смело уходить на пенсию.
        Он повернулся к Симонову, призывая его в союзники. Андрей с готовностью кивнул - надо, надо пристроить - и еле сдержался, чтобы не предложить свою кандидатуру.
        Ирина вспыхнула и попыталась отшутиться:
        - Василий Сергеевич, ну, какая ж пенсия! У нас же ещё Ангелина одна, Маринка наша опять же, да и Михаил Юрьевич с Георгием Ревазовичем холостые.
        Андрей рассматривал свои ботинки, пряча улыбку. Василий Сергеевич махнул рукой:
        - Да-а, забыл. Никогда, похоже, мне от вас не уйти!
        - Правильно! И не надейтесь даже! Вы теперь к нам надолго! - Ирина помахала ему и направилась к лестнице.
        Сначала идти ей было легко. Первые два этажа преодолела почти играючи, тем более, что её необъятную торбу тащил Симонов. К третьему этажу стало ощутимо подташнивать, и закружилась голова. Она старалась идти твёрдо, не хотелось, чтобы Андрей заметил, да и побаивалась, что он её в больницу упечёт.
        Чтобы немного отвлечься и справиться с головокружением, она пошарила рукой в кармане и вытянула за хвост резиновую змейку - брелок к ключу от кабинета. На четвёртом этаже раздалось поцокивание каблучков, Ирина задрала голову, чтобы посмотреть, кто это у них там ходит. И тут же всё поплыло перед глазами, появились какие-то чёрные точки, сначала немного, но они множились с огромной скоростью, пока, наконец, совсем не застили свет, и стало тяжело, невыносимо тяжело дышать. Она покачнулась и осела в вовремя подставленные руки доктора Симонова.
        Андрей шёл за ней и с тревогой вглядывался в тоненькую спинку. Сначала она резво продвигалась вверх, потом взялась рукой за перила и пошла медленнее. Симонов насторожился и подвинулся ближе. И не зря, на площадке третьего этажа Ирина остановилась на секунду и вдруг стала валиться назад, судорожно цепляясь правой рукой за перила. Он бросил необъятную сумку для переноски слонов и подхватил свою беспокойную пациентку, прижал к себе, повернул, чтобы видеть её лицо:
        - Ирина… Ириша!
        Она не отвечала. Ругая себя почём зря, Андрей присел, привалив девушку к себе, нашарил рукой сумку, хорошо, что догадался бросить её вверх по лестнице, а не вниз, надел её на локоть и вытащил из холодной руки Ирины ключ, который она успела достать. Подхватил учительницу на руки - почти невесомая - и пошёл вверх по лестнице, к её кабинету.
        На площадке четвёртого этажа он уловил какое-то движение. Этого ещё не хватало! Сейчас какой-нибудь прогульщик увидит их, и пойдёт по школе гулять душещипательная история о том, как обморочную химичку тащил на руках здоровенный мужик. Но шум шагов стал стремительно удаляться, скрипнула неподалёку дверь и всё затихло. «Странно, прячется, что ли прогульщик-то», - подумал Андрей и тут же забыл об этом, озабоченный тем, как бы ему открыть дверь и не уронить ни Ирину, ни сумку для переноски слонов.
        В просторном чистом кабинете было тихо. Он аккуратно положил Ирину прямо на учительский стол, с которого уже убрали стёкла и злосчастную доску, и легонько похлопал по щекам. Она медленно приходила в себя.
        - Ирина, давайте, не ленитесь! Открывайте глазки потихоньку. Что? Плохо стало?
        - Да, - хрипло прошептала пациентка и прокашлялась, сразу попытавшись сесть. Андрей подхватил её и встал рядом, поддерживая, - я голову подняла, чтобы посмотреть, кто зашумел наверху, и вот… Простите меня, Андрей Евгеньевич… Андрей. Я вам сегодня столько хлопот доставила.
        Она виновато посмотрела на него:
        - Как вы меня сюда дотащили?
        - Элементарно. Вы легче вашей торбы примерно в пять раз.
        Ирина смущённо улыбнулась:
        - Я собиралась тетради проверить, уже успела их в сумку положить. А когда Злата меня к вам в травмпункт намерилась везти, то не догадалась внутрь заглянуть, так и поехали тетрадки со мной. А они же толстые, общие… А кто там был, на площадке?
        - Боитесь, не видел ли кто вас у меня на руках? Да не знаю… Был кто-то, но сбежал. Наверное, прогуливал уроки и побоялся, что его обнаружат.
        - Очень может быть. У нас здесь тупик, только три кабинета и второй вход в актовый зал, но им почти не пользуются. Так что тут редко кто бывает случайно, проходом. А куда ж он делся, прогульщик-то?
        - Дверь какая-то скрипнула, в туалет, похоже, спрятался.
        - Пойду посмотрю, - встрепенулась Ирина Сергеевна. Андрей взял её за плечи и не дал встать:
        - Ирина, не хочу быть навязчивым, но вынужден напомнить - вы на больничном. Оставьте вашего вероятного прогульщика в покое. Пусть его ваши коллеги ловят. Уймитесь ненадолго, пожалейте себя. Давайте я вас домой отвезу?
        Ирина поколебалась, но кивнула:
        - Вы правы, Андрей. Поддержанием дисциплины займусь после каникул.
        - Вот и хорошо. Обойдутся и без вас пока.
        Подарок маме был громоздким. Андрей обеими руками держал коробку, на локте болталась сумка для переноски слонов, пока Ирина проверяла, всё ли выключила в кабинете, и закрывала дверь.
        - Я готова, - наконец сообщила она, преувеличенно бодро крутя за резиновый хвост голубую с жёлтым змейку-брелок, - ну что? Ко мне?
        - Да, - улыбнулся Андрей и вдруг замер.
        Неприятное чувство, до боли знакомое с того лета девяносто четвёртого, когда его, молодого и горячего, понесло, как он тогда это называл, «помогать людям» в Чечню. В школе молодая и весёлая учительница литературы Вера Николаевна читала с ними повесть Приставкина «Ночевала тучка золотая». И вот после этой повести ему страшно хотелось сделать хоть что-то для людей, которые вдруг перестали быть своими и заделались врагами, да такими лютыми, что не на жизнь, а на смерть.
        Он вспоминал своего одноклассника и товарища по играм Алихана, Алика, приехавшего с отцом-прокурором, мамой и тремя сёстрами в Москву и казавшегося таким близким и понятным. Вспоминал и не мог понять, как вышло, что теперь они враги. Почему Алик, который мечтал стать ветеринаром и лечить животных, теперь воюет там, в горах - а Андрей знал об этом из теленовостей, в которых часто мелькало имя приятеля, - с такими, как его школьные друзья. Как шутник и балагур Сашка Скачедуб, вернувшийся без ноги и с истерзанной душой. Но хотя бы вернувшийся. А вот Юлька Новикова, их маленькая, шебутная Юлька, вышедшая по огромной любви замуж за юного лейтенантика и поехавшая за ним на Кавказ, не вернулась, как не вернулся и её молоденький муж. Андрей встречал иногда маму Юльки, и не мог смотреть той в глаза. Будто был виноват в чём-то.
        И тогда он решил поехать «туда» и посмотреть своими глазами на то, что происходит. Он оставил на время ординатуру и год пропахал хирургом в полевом госпитале. Зашивал, извлекал, вправлял, ампутировал. А когда выходил-таки на улицу и вдыхал воздух, свежий или с гарью и пылью, смотрел на горы и в голубое-голубое небо, а не на кровь, боль и слёзы, то никак не мог избавиться вот от этого гадкого, подлого ощущения, что за ним следят недобрым взглядом.
        Табун мурашек пробежал по загривку, спустился ниже по спине и рассеялся в районе ремня. Симонов резко обернулся - коридор был пуст. То есть абсолютно. Ни детей - урок ещё не закончился, ни учителей. Прогульщик, что ли, подглядывает?
        Повеселевшая Ирина почти подбежала к нему и, не замечая его настороженности, дёрнула за рукав:
        - Может, я хоть сумку возьму? Ну, ведь тяжело же и неудобно всё сразу тащить!
        - Уж как-нибудь донесу, - стряхнул морок военврач Симонов и вновь стал районным травматологом, чуть рассеянным и вполне мирным. Они, легкомысленно болтая, не спеша пошли вниз по ступеням. За их спинами скрипнула дверь и раздались осторожные шаги. Но ни Андрей, ни Ирина, занятые друг другом, этого не заметили.
        Когда уже спустились на первый этаж, со всех сторон завопил звонок. Андрей от неожиданности аж присел. Невозмутимо шествующая Ирина уловила его движение и прыснула. Он посмотрел на неё и тоже рассмеялся. Моментально коридоры наполнились детьми. У Симонова возникло ощущение, что они в низком старте стояли кучками у дверей и, лишь услышав освобождающую трель, сразу же стартанули, загомонили, зашумели.
        Прямо на них, откуда ни возьмись, выкатился Симонов-младший. Алексей. Высокий, тоненький, глазастый, невероятно похожий на своего брата. Ирина его обожала. Удивительно, но Алёша сначала увидел только маленькую Ирину Сергеевну, а не своего долговязого родственника. Увидел и обрадовался, расцвёл. Но тут же заметил Андрея и замер, как суслик, вытянув детскую ещё шею и вытаращив глаза.
        «Чего ж он так испугался-то? - поразилась классная руководительница. - Боится, что я что-то старшему брату могу рассказать? Но что? Учится он прекрасно. Поведение вполне приличное. Озорник, конечно, но не нахал, не подлец. Нормальный пацан…»
        Тут Алёша наконец отмер и подошёл к ним:
        - Ирина Сергеевна, как вы?
        - Спасибо, Алёша. Я в порядке. Благодаря Андрею Евгеньевичу, - она тепло посмотрела на Симонова и улыбнулась.
        - А, вот оно что! - Алёша, казалось, успокоился и тоже заулыбался. - Да, он у нас молодец, лучший травматолог на свете. Так что как врачу вы, Ирина Сергеевна, можете ему вполне доверять, - и голосом выделил «как врачу». Она это заметила, конечно. И снова ничего не поняла.
        Апрель 2000 года. Москва
        Ирина до конца три недели, разумеется, не выдержала и в понедельник, третьего апреля, как только закончились весенние каникулы (первое выпало на субботу), наплевав на запреты и указания врачей во главе с синеглазым Андреем Симоновым, вышла на работу.
        В голове царил лёгкий туман то ли от прогрессирующей влюблённости, то ли от перенесённого сотрясения мозга, то ли от вступившей в полные права весны. Сама Ирина не могла с точностью определить причину такого состояния, но оно ей, пожалуй, даже нравилось.
        У неё уже ничего не болело, ссадины сошли с лица и со спины, и о происшедшем напоминала лишь раскуроченная стена за учительским столом да злополучная доска, приставленная к стене. Полина Юрьевна строго-настрого запретила её пока крепить. Обещала прислать какого-то уникального специалиста, который, как она выразилась, «уж прикрепит, так прикрепит». Ирина смеялась и отмахивалась, добрейший Василий Сергеевич предлагал свои услуги в нелёгком деле «присобачивания» доски, но Полина Юрьевна была неумолима:
        - Нет, пусть делают специально обученные люди. И в других кабинетах перезакрепим, а то я так половину коллектива потеряю. Положит вас всех падающими досками. И что мне тогда делать прикажете?
        Но пока специалист до них не доехал, и доска грустно стояла у стены, а Ирина гоняла от неё на переменах учеников - боялась, что она на них упадёт и накроет разом десяток. Так сказать, одним махом - десятерых прижимахом.
        А дальше пошли такие дела, какие языкастая Ангелина Нарышкина ёмко характеризовала своим вариантом расхожей фразы, в её исполнении звучащим как «чем глубже в Сахару, тем ярче миражи».
        Началось всё с того, что буквально на пятый день после возвращения пострадавшей Ирины на работу она, работа эта, едва не стала для неё круглосуточной.
        Учительские заботы, в случае, если ими какое-то время пренебрегают, имеют тенденцию не рассасываться сами собой, а копиться как снежный ком, ведь если уроки за тебя проведут, то остальные дела никто не переделает. Болезнь болезнью, больничный лист больничным листом, а отчёты, планы, конспекты, классные журналы и прочую бумажную работу никто не отменял, и вернувшаяся в ряды коллег Ирина была вынуждена вечерами засиживаться у себя «в светёлке», как именовала её 408 кабинет Злата, чтобы наверстать упущенное.
        В тот день дело клонилось к ночи, часы показывали уже почти десять часов, пора было и честь знать, тем более, что наконец-то была доделана работа, запланированная на этот вечер. Ирина собрала сумку, оделась, выключила свет в лаборантской и толкнула бедром входную дверь. Однако ничего не произошло. То есть дверь, вопреки ожиданиям и обычному своему поведению, открываться отказалась. Ирина толкнула ещё раз, бедро заныло, дверь задрожала, но снова не выпустила свою пленницу. Девушка прислушалась: в школе было тихо. Никакого копошения в коридоре, приглушённых смешков и прочих звуков, говорящих о том, что дети решили подшутить над припозднившейся учительницей и держат дверь с той стороны.
        Она в недоумении погасила свет в кабинете, присела и с интересом исследователя посмотрела в щель между дверью и коробкой. Из коридора, напротив, проникал свет, и было хорошо видно язычок замка. Ирина потянулась и нажала на ручку, язычок исчез, а вот механический засов никуда не делся. Так и был виден в щель. Ирина отвернулась от двери и села на корточки, привалившись спиной к двери. В окно попадал свет фонаря, невдалеке горели окна квартир. Люди в них ели, укладывали спать детей, смотрели телевизоры. А она была совершенно одна в запертом снаружи родном кабинете, который вдруг показался форменной темницей…
        Так… А теперь не психовать и думать. Кабинет заперт. Она его точно запереть не могла, потому что во всей школе после ремонта установили в целях безопасности замки, которые невозможно было закрыть изнутри. То есть со стороны кабинетов вместо замочных скважин банально поставили заглушки. Чтобы дети не могли напроказничать. Значит, закрыли её снаружи. Как? Кто?! Зачем?!! Собственно, ответы на эти вопросы поискать можно было и попозже, а пока требовалось заняться спасением себя из плена.
        Телефона в кабинете не было. Сотовым она тоже пока не обзавелась - зарплата учителя не способствовала появлению в собственности технических новинок. На этаже, кроме неё, никого не осталось, это точно. Соседка по этажу, новенькая физичка Инна Аристарховна, трудоголизм, традиционно считающийся у них в школе непременным качеством учителя, не жаловала. О чём неоднократно заявляла и в приватных беседах, и на педсоветах. А посему она имела чудную привычку с работы уходить засветло. Поэтому помощи от неё ждать не приходилось. Больше кабинетов в этом крыле не было. А, значит, не было и учителей.
        Охранник далеко. Где первый этаж, а где четвёртый? Да и не ответственный Василий Сергеевич сейчас дежурит, а, как на грех, в понедельник сменил его рыжеусый Семён. А он, в отличие от сменщика, не имеет привычки делать обходы школы перед сном, да и тетрадь приходов-уходов не проверяет на всякий случай, не то что его старший сменщик. А ведь они со Златой, болтушки-хохотушки, ещё посмеивались над Василием Сергеевичем, когда об этом его обыкновении узнали.
        - Да, у вас не забалуешь! - смеялась Злата.
        - Василий Сергеевич нелегальную иммиграцию учителей в нашу школу пресечёт на корню, с таким-то учётом! - вторила ей Ирина. - Захочешь в школе переночевать - не выйдет. Василий Сергеевеч найдёт и депортирует…
        А вот теперь она лишена надежды оказаться сегодня дома. И всё из-за безответственного охранника Семёна! Ирина в досаде стукнула ладонью по коленке и, расстроенно кряхтя, встала. Ладно, у неё, в отличие от большинства коллег, условия в кабинете практически домашние. В лаборантской есть диванчик, укрыться можно курткой. Чайник опять же имеется, так что с голоду не помрём. Туалета, правда, нет. Ну, чай, не дети, до утра как-нибудь доживём, а там… И тут Ирина покрылась испариной, потому что поняла - день был не абы какой, а самая что ни на есть пятница. А их школа была обычной пятидневкой, а значит, в субботу и воскресенье не работала. А это в свою очередь значит… Тут мысль её немного застопорилась, и Ирина дважды медленно повторила вслух:
        - А это значит… А это значит… Да что ж такое то! Это значит, что всё очень плохо!
        Родители уехали к друзьям в Красноярск, те давно звали погостить, покататься на лыжах и полюбоваться знаменитыми Столбами. Вот папа с мамой и соблазнились. В последний раз на связь выходили вчера вечером и обещали теперь позвонить во вторник. Ну, это даже хорошо, а то их удар бы хватил, реши они, что дочь пропала. А больше искать её некому. Со Златой у них нет привычки созваниваться ежедневно, дел и без того хватает. А в выходные они и вовсе стараются друг друга не беспокоить. Так что… Так что придётся куковать на работе аж до утра понедельника, когда появятся коллеги и можно будет стуком сообщить о себе.
        Ирина хмыкнула и нервно походила по кабинету, представляя, как в понедельник будет смеяться вся школа. Ей даже на секунду стало весело… Ладно, еда кое-какая есть: печенье осталось после чаепития, в сумке упаковка финских хлебцев, да конфет несколько штук завалялось. До понедельника протянуть можно. Но вот вопрос туалета её волновал не на шутку.
        Случилось так, что этот же вопрос волновал и Злату Андреевну, на помощь которой совершенно не надеялась её пленённая подруга. Златин класс снова был дежурным. Вне очереди, так как заболела учительница географии, чьи дети должны были дежурить по графику. Ожидалась очередная проверка, и Полина Юрьевна попросила закрыть образовавшуюся брешь безотказную Злату. Та, конечно, отказаь не смогла.
        Неделя выдалась непростая. Помимо комиссии, начала новой четверти и нескольких драк на долю Златиного класса выпали и пять потопов, приключившихся в разных туалетах на разных этажах. Никак не могли понять, была ли это случайность или всё-таки диверсия.
        Один раз всё зашло так далеко, что вода из Лермонтовского туалета преодолела невысокий порожек и широко и привольно вылилась на просторы рекреации. Лермонтовский туалет был обязан своим гордым, но вполне очевидным именем непосредственной близости к кабинету математика Михаила Юрьевича, которого неоригинально и вполне ожидаемо ученики прозвали Лермонтовым. А вышеупомянутый математик был человеком невероятной, просто фантастической рассеянности. Поэтому, выйдя из кабинета на перемене, новообразовавшееся препятствие он не заметил, стремительно направился к лестнице, бороздя воды Лермонтовского разлива, как тут же окрестили потоп остроумные Златины дети, и, поскользнувшись, рухнул на пол с высоты своего двухметрового роста.
        Злате и её детям пришлось не только ликвидировать последствия потопа, но и приводить в божеский вид изрядно подмоченного Лермонтова, то есть, конечно, математика. К счастью, был он человеком не только фантастически рассеянным, но ещё и невероятно добрым. И совершенно не рассердился. Даже рвался помочь в устранении последствий стихийного бедствия. Но Злата, зная способность Михаила Юрьевича усугублять и без того плохое, с трудом убедила его отказаться от участия в уборке. Правда, заняли уговоры добрых полчаса. Чуть ли не больше, чем само наведение порядка. Поэтому измученная потопами Злата Андреевна, уже сдав дежурство и собираясь домой, напоследок отправилась инспектировать проблемные места, чтобы на выходные оставить всё в полном порядке, целости и сохранности.
        Начать решила с верхнего четвёртого этажа и двигаться вниз. Благодаря этому обстоятельству, не успевшая толком прочувствовать все прелести одиночного заключения Ирина вдруг услышала в тишине коридоров бодрое постукивание каблучков. Не веря своему счастью, она подбежала к двери и энергично заколотила в неё. Цоканье резко затихло, будто человек неожиданно налетел на препятствие и замер, стоя на одной ноге. Собственно, так и было. Ошарашенная Злата, услышав стук, остановилась в полёте и уподобилась цапле, высматривающей лягушку: стояла на правой ноге, левую подняв для следующего шага, но так и не опустив. Да ещё и голову склонила набок, прислушиваясь к непонятно откуда идущим звукам.
        - Ну, натуральная цапля, - самокритично обозвала себя Злата и ногу опустила, стараясь не шуметь и дышать через раз, чтобы понять, что же нарушило тишину. Звук повторился громче и нетерпеливей. Цапля отмерла и трансформировалась в ищейку, идущую по следу. Так, во всяком случае, представлялось самой Злате. Она пошла на стук и неожиданно для себя поняла, что стучат в кабинете её подруги. Ей вдруг стало страшновато в полутёмном - уже включили приглушённый ночной свет - и абсолютно пустом коридоре. Злата рассердилась на себя, решительно промаршировала к двери, пытаясь прогнать невесть откуда взявшийся страх, и дёрнула за ручку. Дверь не поддалась. Злата напустила на себя учительскую строгость и требовательно спросила:
        - Кто здесь?!
        - Я-а-а… - раздался из-за двери не пригодный для идентификации голос.
        - Кто я?!
        - Златик, я - это я. Ирина!
        Злата была так поражена, что перешла на шёпот и мелодраматично прошелестела:
        - Что это был за стук? Ты что там делаешь, Ириш?! Гвозди заколачиваешь, дроби отбиваешь или орехи колешь? И почему взаперти? Может, пустишь меня и позаколачиваем, поотбиваем или поколем вместе?
        - Не могу! Дверь заперта!
        - Ну так отопри… - велела Злата, сразу не сообразив, что изнутри Ирина запереться ну никак не могла. Но тут мысль заработала, Злата замолчала на полуслове, осознала, что кабинет мог быть закрыт только снаружи, и с интересом повертела головой в поисках ключа. На обозримом пространстве ничего, похожего на ключ, не было. Да и вообще никакого мусора не наблюдалось - технички работали прекрасно, и везде царила чистота.
        - И что ж за гад тебя запер?! - непедагогично возмутилась она.
        - Не знаю! - Ирина приникла к щели, чтобы её лучше было слышно и трагическим голосом начала отчитываться. - Я домой собралась, а выйти не могу. Думала уже, что мне здесь до понедельника куковать придётся, а тут ты! Слава Богу! Златик, я тебя так люблю! Какое счастье, что есть ты! Спаси меня!
        - Я тебя тоже люблю! И сейчас спасу! Ты только посиди здесь ещё чуть-чуть - я сбегаю к охране за ключом!
        - Посижу! Только ты побыстрее, пожалуйста! - оставаться в одиночестве Ирине совсем не хотелось. Почему-то ей было страшно в родной школе.
        - Ага! - крикнула Злата на бегу и стремительно понеслась вниз.
        Рыжеусый Семён сидел в своей комнате перед телевизором и ужинал. Увидев Злату, про которую благополучно забыл, решив, что все уже ушли и до понедельника он практически свободен, охранник отложил толстую сардельку и вытаращил глаза.
        С работой ему не повезло. Коллеги рассказывали, что в других школах учителя уходят домой сразу после уроков и самое позднее после трёх вполне можно расслабиться. Так было и в его родном городе, где после обеда школы вымирали.
        В этой же ненормальной школе ненормальные учителя ненормально торчали на своей ненормальной работе до ночи. Ученики тоже почему-то считали, что школа им дом родной, и уходили по отчим домам лишь спать. Да ещё и его сменщик Василий Сергеевич, неплохой, в общем-то, дядька, приучил всех к тому, что охранник - полноценный член педагогического коллектива и что на него все могут рассчитывать. И теперь ему, Семёну, приходилось пожинать плоды такой несусветной глупости. Его постоянно дёргали, теребили, требовали от него сделать то одно, то другое, что ну никак не входило в его должностные обязанности. И ему, сжав зубы, приходилось терпеть - на работу он устроился недавно, и совсем не хотел, чтобы его уволили из фирмы, предоставляющей охранные услуги школам, за конфликтность. Он терпел и надеялся только, что в следующем учебном году его переведут из этого вертепа в нормальное учебное заведение, где после уроков все благополучно расходятся по домам.
        Больше других ему досаждали молодые, шумные и, как сейчас стало модно говорить, с активной жизненной позицией учительницы Ирина Сергеевна и Злата Андреевна и их не менее шумные и активные ученики.
        И вот одна из заноз стояла сейчас перед ним и требовала ключ от кабинета химии. У Семёна мелькнула было мысль повредничать, заартачиться и не дать, но в тот же момент он понял, что это будет себе дороже, потому что Злата Андреевна с её неуёмной энергией, если ей так уж нужно открыть этот четыреста восьмой, пожалуй, тяжёлую строительную технику подгонит, но в кабинет попадёт. Поэтому он флегматично пожал плечами: мол, да пожалуйста, под вашу ответственность - и выдал ключ, заставив, правда, её расписаться в тетради выдачи ключей. Злата на его вредность не среагировала, схватила ключ, проникновенно поблагодарила - вежливостью и дружелюбностью своей неизменной она тоже его страшно раздражала - и с невероятной скоростью рванула наверх.
        Семёну стало на миг интересно, что это ей понадобилось в чужом, пусть даже и в подружкином кабинете, в пятницу в половине одиннадцатого вечера. Но он собрал волю в кулак, любопытству не поддался и за ней не пошёл, порадовавшись только, что эта реактивная девица замужем не за ним. Он много раз видел её мужа и каждый раз удивлялся, что тот выглядит вполне довольным жизнью с таким вот электровеником и очень даже влюблённым в свою ненормальную жену. Медлительный Семён, у которого всегда в глазах рябило от Златы Андреевны и Ирины Сергеевны, про себя прозвал его экстремалом и решил, что любовь не просто зла, а в данном конкретном случае немыслимо свирепа.
        Тем временем, не подозревающая о том, как она досаждает несчастному охраннику, Злата взлетела по лестнице и кинулась освобождать пленённую подругу. Дверь открылась, Ирина упала объятья освободительницы и нервно расхохоталась, на весь коридор цитируя Корнея Чуковского:
        - «Ты нас, ты нас от смерти спас, ты нас освободил, ты в добрый час увидел нас, о, добрый крокодил!» В смысле, услышал, «о, добрый крокодил»!
        - Спасибо на добром слове! - Злата запихнула подругу обратно в кабинет, на всякий случай, вытащив ключ из замка и нараспашку открыв дверь. А то мало ли что может опять случиться. Почему-то ночевать на работе ей совсем не хотелось. - Значит так, подруга моя ненаглядная! Ситуацию с твоим загадочным пленением мы должны непременно обсудить. Поэтому собирайся, запирай кабинет и пошли ко мне. Будем ждать Рябинина, который обещал через полчасика за мной заехать, и думать, кому ж ты так насолила, что тебя решили изолировать. Найду и покусаю поганца.
        Ирина фыркнула, послушно схватила вещи и сумку и хвостиком поплелась за кровожадно настроенной подругой. В её триста одиннадцатом кабинете они уселись за учительский стол, по-братски, то есть по-сестрински, конечно, разделили пакетик кураги, подсунутый в сумку жене-трудоголичке заботливым мужем и до сих пор не съеденный, и стали думать. Руководила непростым процессом решительная Злата, а впавшая после нежданного счастливого освобождения в эйфорию Ирина выступала в роли восторженной массовки.
        - Давай думать, - начала Злата, а её подруга с готовностью закивала:
        - Давай!
        - Вспоминай, во сколько ты попыталась выйти из кабинета?
        - Примерно без десяти десять.
        Злата посмотрела на свои изящные часики:
        - То есть ты недолго в одиночном заточении томилась?
        - Да нет, почти сразу ты пришла и меня спасла! - Ирина проникновенно посмотрела на подругу и снова экзальтированно кинулась ей на шею.
        - Хорошо, а когда именно ты в последний раз выходила из кабинета или когда кто-то к тебе заявлялся?
        Вопрос застал Ирину врасплох, она надолго задумалась и, наконец, выдала:
        - Да часов в семь.
        - Получается, что ты три часа к двери не подходила и не слышала, как поворачивали ключ в замке?
        - Да, не подходила и да, не слышала. Работала с увлечением, знаешь ли, стахановскими темпами. Да ещё и не в кабинете, а в лаборантской. А там почти ничего не слышно.
        - Что ж ты такое увлекательное делала-то, стахановка моя?!
        - Писала план работы классного руководителя на четвёртую четверть
        - И что? Написала?! - оживилась Злата, над которой этот злополучный план висел дамокловым мечом вот уже третью неделю.
        - Ага! - гордо приосанилась Ирина. - Дать списать?
        - Дать!
        - Договорились, - великодушно кивнула подруга и полезла в сумку за обещанным.
        - Ну, если писала план работы классного руководителя, то, конечно, могла и не услышать, как тебя злоумышленник запирал, - тем временем размышляа вслух Злата. - Теперь давай думать, где он взял ключ?
        - Не знаю, - Ирина отвлеклась от поисков в закромах своей необъятной сумищи свежесочинённого плана и задумалась, наклонив голову к правому плечу.
        - А где твой? - Злата загорелась идеей вывести таинственного запирателя или, что вполне могло быть, запирателей на чистую воду.
        Ирина снова нырнула в сумку и энергично в ней завозилась. Пара минут усиленного копошения не дали никаких результатов, и тогда хозяйка сумищи стала извлекать из неё предметы самого разного назначения. Злата с интересом следила за происходящим - сама она тоже отличалась любовью к большим, вернее, очень большим сумкам - и теперь горела желанием узнать, что же носят в своих баулах другие девушки.
        На первой парте поочерёдно появились упаковка финских хлебцев, несколько конфет, пенал с полным комплектом ручек, карандашей, фломастеров и ластиков, бумажные носовые платки, толстенный еженедельник, кошелёк, конверт с общественными деньгами, бутылочка воды, пузырёк с бисером, здоровенная рулетка, швейцарский армейский многофункциональный нож, пакетик с набойками для туфель, шнурки, свёрнутые в аккуратный клубочек, моток верёвки, ручная дрель, стеклянная банка с разноцветными дюбелями. Довершала дикий набор хорошенькая прозрачная с разноцветными бабочками косметичка, в которой чего только не было: от лекарств до иголок с нитками. А вот ожидаемым туши, теням, румянам и прочим средствам «укрепления фасадов», как говорила Златина мама, места не нашлось. Совершенно забыв о цели раскопок, Злата удовлетворённо кивнула: в её собственной сумке был не менее странный и абсурдный, на первый взгляд, для молодой девушки набор.
        - А дрель тебе зачем? - только и уточнила она.
        - Да на стенде дырки крутила. У меня два здоровенных допотопных стенда в лаборатории застоялись. К ним прикрепить ничего невозможно, а стенды чудесные, большие, на полстены. Очень они мне пригодятся, когда Неделя химии будет. Их на первом этаже вывесить - никто мимо не пройдёт. Я голову сломала, что с ними сделать, как их к делу пристроить. Кнопки не воткнёшь, булавки и подавно, гвозди вываливаются. Вот я и придумала дырок навертеть, да винтики засовывать, а с обратной стороны их гаечками прикрутить… Для этого дрель и приволокла.
        - Гениально. - Одобрила Злата и уточнила:
        - Прикрутила?
        - Ага, очень неплохо получилось. Приходи в понедельник смотреть… Послушай! - вспомнила Ирина о первопричине проведённых в сумке изысканий. - А ключа-то нет!
        Девушки озадаченно переглянулись.
        - То есть меня заперли моим же ключом? - от такого вероломства Ирина опешила и теперь сидела, машинально запихивая свои сокровища обратно в сумку.
        - Похоже на то. Теперь думай, сама ли ты его забыла в замке или кто-то его из сумки тиснул? Или ты его по обыкновению на стол бросила?
        Ирина задумалась. Молчание затягивалось, и Злата в целях активизации умственной деятельности подруги насупилась и стала смотреть на неё с самым мрачным видом, долженствующим демонстрировать её озабоченность и стимулировать Ирину к воспоминаниями. Та тоже состроила серьёзное-пресерьёзное лицо и стала копошиться теперь уже не в сумке, а в голове. Злата долгого копошения не выдержала и начала с регулярностью раз в двадцать примерно секунд спрашивать:
        - Ну?.. Ну?!. Ну?!!
        - Залезу на сосну!!! - не выдержала Ирина и тут же хлопнула себя ладошкой по лбу. - На сосну… Сосну… Вспомнила я! Я около семи к Сосниной ходила, она меня просила расписаться в журнале замен. А я забегалась и забыла. Вот и пришлось к ней сбегать, раз обещала. А потом пришла, дверь открыла… зашла… ключ вынула и на кафедру бросила… Сама же в лаборантскую ушла…
        - А могла ты не слышать, как кто-нибудь вошёл и ключ взял?
        - Нет, ну это вряд ли! Как заперли меня, могла и не услышать. Это дело двух секунд, я, к примеру, в этот момент листала что-то или в сумке рылась и была временно тугоуха. Но открыть дверь, зайти, сделать несколько шагов до кафедры, взять ключ, выйти и дверь закрыть - такое я не пропустила бы. Дверь в лаборантскую ведь была нараспашку. Я ж не совсем глухая пока. Слишком сложно.
        - Тогда вспоминай, кто к тебе приходил в это время. И зачем. То есть, под каким предлогом.
        - Да кто только не приходил! Ты же знаешь, что у тебя, что у меня всегда толпы народу. Алёша Симонов забегал за учебником - он забыл его…
        - С Симоновыми тебе просто везёт. Первыми на ум приходят!
        - Не смейся! А то я обижусь и замолчу.
        - И будешь одна мучиться и злоумышленника вычислять.
        - Ладно, не обижусь. Тем более, всё это правда. Не могу об Андрее не вспоминать, а Алёша на него ужасно похож.
        Злата приобняла подругу:
        - Помимо Алёши кто заходил?
        - Твои Коля Толюшкин и Серёжа Иванов были.
        - Это я их присылала, мне их журнал нужен был, а он у тебя остался после уроков. Просила одного из них, но они же всегда и везде вместе бегают.
        - Тома Писаренко была, хотела узнать оценки и перспективы сестры младшей, Ксюшки. Арина Халецкая забегала за темой доклада. Антон Чибисов спрашивал, не у меня ли его Ольга ненаглядная… - она вдруг замолчала. Злата обеспокоенно взглянула на неё:
        - Господи, Ириш, ты что?! Ты плачешь, что ли?!! Ириша… Ирочка…
        Действительно, по щекам Ирины Сергеевны текли крупные слёзы, лицо её мучительно кривилось, губы дрожали.
        - Златик, слушай, за что ж меня так не… нена… ненавидеть-то?! Чтобы вот так, в кабинете, на все выходные! Что ж я им сделала-то?! Ты же знаешь, как я их, архаровцев, люблю… Я думала, что и они меня!
        - Ириш, Иришенька! Знаю, знаю, как ты их любишь… - Злата теперь сама чуть не плакала, - и они тебя очень любят, очень! Поверь! Мне же со стороны виднее! Мои тебя обожают просто! И старшенькие мои тебя очень любили! Всегда про тебя спрашивают, когда звонят или приходят. И приветы тебе передают… Да они ж к тебе тоже забегают… Стали бы они это делать, если бы не любили?! Ну вот, честное слово, - любят!
        - Ага, - ещё громче и горше заплакала Ирина, - так любят, что за… за… замуровали-и-и!
        - Подожди! Ну не плачь! А то у меня мозги думать отказываются, когда ты так страдаешь. А я чувствую, как какая-то мысль шевелится, только поймать её не могу.
        Ирина трагически всхлипнула и попыталась успокоиться, чтобы не мешать шевелению мысли подруги. Успокоиться не получилось, поэтому она зажала рот ладонью и стала тихонько икать, загоняя подступавшие рыдания вглубь. Несчастными зарёванными глазами она неотрывно следила за бегающей около доски взад и вперёд подругой. Наконец Злата остановилась и мрачно произнесла:
        - А кто из коллег заходил?
        - Да ещё больше визитёров было! Михаил Юрьевич, Гоги, Инна Аристарховна, Лопухов забегал, Мариночка, Ангелина - и та на наш четвёртый этаж со своего второго забралась, Полина Юрьевна, Галина Теодоровна, Марьяша, Рубен Степанович… Тебя только не было!
        - Ну, значит, меня, пожалуй, можно на этом основании из злоумышленников исключить.
        Ирина снова всхлипнула и затравленно посмотрела на Злату:
        - То есть что же это? Меня кто-то из наших запер?! Ещё хуже!
        - Нет, не хуже. Потому что взрослые - народ по определению более пакостный, они могут и за мелочь какую-нибудь гадость сделать. Это неприятно, но пережить можно. А вот дети… если дети не любят - это в нашей профессии беда. Сразу следует увольняться и отправляться кактусы выращивать в каком-нибудь профильном совхозе, или как они нонче называются? А теперь иди, умывайся, бери листок и давай думать, кому ты что плохое сделала.
        Но подумать им не дали - в кабинет вломился радостный Павел, коротко посмотрел на зарёванную Ирину, мрачную жену, деликатно сделал вид, что ничего такого не заметил, сгрёб обеих в охапку, расцеловал в щёки и сообщил:
        - Всё, девчонки! Хорош работать! Выходные! И я намерен их провести в обществе жены, а не в гордом одиночестве. А по сему, будучи, как тебя, родная, предупреждали знающие люди, тираном и деспотом, а также сатрапом, повелеваю с работы уйти!
        C этими словами он прошёл к шкафу, достал сапожки жены, пальто и принялся, как маленькую, одевать её. Злата сопротивлялась, вертелась, пыталась объяснить мужу, что никак, ну просто никак не может сейчас ехать домой. Но Павел усадил её на стул, чмокнул в нос и начал обувать. Злате стало неловко, она выхватила сапоги у мужа и быстро сунула в них ноги. Павел протянул ей руки, поднял, на секунду прижал к себе и тут же отпустил, подмигнув.
        Ирина заворожено смотрела на них и всхлипывала: нет, никогда, никогда не будет Андрей Симонов её вот так любить! Он вообще на неё не обращает внимания. Она горько вздохнула, взяла своё пальто и собралась одеваться. Галантный Павел отвлёкся от уже одетой жены и помог её подруге. Ирина благодарно улыбнулась. Он с тревогой посмотрел на неё, но ни о чём спрашивать не стал. Вместо этого вытащил из кармана куртки большую шоколадку и протянул:
        - Ириш, держи. Если очень надо, то даже в пост можно. Отец Пётр так говорит. А у меня как раз завалялась. Так что ешь давай. И поехали, мы тебя домой отвезём.
        Тронутая до нельзя Ирина зашуршала обёрткой и, отломив значительный кусок, сунула его в рот и блаженно зажмурилась:
        - Ребят, вы настоящие друзья. Спасибо вам! Мне уже легче.
        Настоящие друзья подхватили её под руки и выволокли из кабинета:
        - Всё, по домам!
        Злата по пути вниз исхитрилась и шепнула подруге:
        - Я обязательно буду думать о нашем деле, попробую просчитать, кому ты так досадила. И ты покумекай.
        - Даже не моги! - погрозила пальчиком повеселевшая Ирина, в одиночку доедающая плитку шоколада - Рябинины дружно отказались Погрозила и грозно нахмурилась:
        - Ты не только учительница и подруга, но ещё и жена. Так что в выходные подумай хоть немного о муже. Он у тебя самый лучший. А я обещаю к понедельнику тебе по пунктам расписать, кого и чем я обидела.
        Все выходные Ирина просидела над листками бумаги, в которые методично вносила обиды, реальные и надуманные, что причинила или могла кому-нибудь причинить.
        В воскресенье вечером она отложила листки в сторону и горестно вздохнула - никогда ещё она не думала о себе так плохо. Оказалось, что все или почти все коллеги могли на неё за что-нибудь обижаться. Правда, грехи её были мелкими, незначительными. Не грехами даже, а грешками, грешочками, грешулечками. Но ведь такими они представлялись ей, обидевшей, так сказать, стороне. А вот что там видели обиженные - Бог весть. И ужаснувшаяся своей скверности Ирина решила не искать злоумышленника, а поехать в следующие выходные в Никольское к отцу Петру, с которым её познакомили Рябинины, и исповедоваться.
        На работу она вышла с осознанием того, что её коллеги - милейшие и терпеливейшие люди, которые на удивление снисходительно относятся к её многочисленным недостаткам. Поэтому планы выведения неприятеля на чистую воду Ирина предпочла забыть, а начать исправлять ситуацию решила с себя.
        Озадаченные коллеги с удивлением наблюдали за тем, как и без того добрая, неконфликтная и деликатная Ирина Сергеевна стала просто-таки живым воплощением христианского долготерпения, всепрощения и прочих добродетелей. Посовещавшись, учителя решили, что не иначе, как влюбилась их Ирина Сергеевна, что было встречено с большим энтузиазмом, поскольку в последний раз в школе свадьбу играли больше года назад, когда выдавали замуж Злату. А праздники в дружном коллективе любили.
        Злата с пониманием приняла решение подруги, но про себя, посовещавшись с самой собой, постановила за Ириной и коллегами приглядывать. Разубеждать в причинах изменений, произошедших с подругой, она никого не стала. Тем более что Ирина и вправду была очень влюблена. В непробиваемого, но во всех отношениях достойного доктора Андрея Симонова. И Злата подругу понимала, потому что, на её сторонний взгляд, подходили Андрей с Ириной друг другу чрезвычайно.
        Ключ от 408 кабинета нашёлся через пару дней. Его приволок Коля Толюшкин. Вся школа знала, что длинная извивающаяся змейка, к которой прикреплено кольцо с тремя ключами - Иринина. Поэтому случайно обнаружив связку с пресмыкающимся в раздевалке спортивного зала, Коля сразу же принёс их хозяйке. А та буквально через пять минут примчалась к подруге, потрясая змейкой.
        Злата мрачно выслушала рассказ удивлённой до нельзя Ирины и жёстко оценила:
        - Нам очень повезло, что ключи нашёл Коля. Он человек такой невероятной чистоты и так тебя любит, что ничего плохого не подумает. А будь на его месте кто-нибудь другой из старшеклассников, вся школа бы уже обсуждала роман химички с кем-нибудь из физруков.
        Ирина слушала с ужасом и тоскливо смотрела в окно:
        - А может, это кто-то из физруков меня и запер?
        - Не может. Максим Иванович наш весь в любви. Они с Леночкой Мокроусовой из началки начали встречаться. И дело медленно, но неуклонно движется к свадьбе.
        - Да?! А я и не знала.
        - Представь себе! А Милош вообще самый миролюбивый человек на свете. Ты же знаешь.
        Ирина кивнула. Серб Милош Милетич, приехавший в Москву учиться и работавший у них в школе учителем физкультуры, действительно был человеком невероятной, всеобъемлющей доброты и умопомрачительного терпения. Коллеги его не просто любили - обожали. И он отвечал им полной взаимностью.
        - Так что сама видишь - физруки отпадают. Ключ туда явно подкинули. И вполне может быть, что и с целью скомпрометировать тебя… Ты всё так же не намерена искать виновника?
        - Угу.
        - Угу, угу, - проворчала Злата и погладила подругу по плечу, - добрая ты у меня. Как Милош.
        Ирина рассмеялась, а Злата лишь покачала головой. Ей было ох как неспокойно.
        И снова всё пошло по накатанной. Работа, работа, работа… А в промежутках дом. И только.
        Несколько раз Ирине звонил Андрей Симонов, справлялся о самочувствии, она радостно рапортовала, что всё прекрасно. Он рассеянно бормотал «ага, ну хорошо, хорошо, слава Богу» и сразу же прощался. Ирина моментально скучнела, начинала хандрить и страдать от неразделённой любви. Опытная замужняя дама Злата, выступавшая в роли наперсницы, тоже не могла ничего понять и тосковала вместе с подружкой, выслушивая её долгие монологи, в которых рефреном звучало «никто меня не любит», «никому я не нужна» и «правильно мне говорила мама, что учителя либо выходят замуж ещё в институте, либо уже навсегда остаются в старых девах».
        Окончательно потеряла оптимистичный взгляд на жизнь, причислила себя к разряду старых дев и погрузилась в натуральный душный сплин Ирина после родительского собрания, пришедшегося на конец апреля. Потому что вместо долгожданного Андрея представлять семью Симоновых пришла красивая молодая ещё женщина с коротеньким стильным ежиком каштановых с лёгкой сединой волос на голове. Оба сына были очень похожи на мать, только выше. Алёша на голову, Андрей на полторы. Ирина всё собрание не могла отвести от Анны Олеговны глаз. Красавица! Со вкусом одета, ухожена, несмотря на следы болезни. Лицо породистое и очень доброе и интеллигентное. И смеётся совсем как Андрей, то есть, конечно, Андрей, как она. И, глядя на мать братьев Симоновых, Ирина украдкой вздыхала. Ах, как жаль, что Андрей не пришёл на собрание вместе с ней…
        Май 2000 года. Москва
        После собрания опять пошли косяком неприятности. Сначала стряслась беда, которая регулярно снится почти всем учителям. У Ирины была целая теория, посвящённая профессиональным учительским ночным кошмарам. Проведя импровизированный опрос коллег, она умудрилась классифицировать страшные сны учителей. По результатам её исследования, первое и второе места среди кошмаров делили довольно предсказуемые, но от этого не менее страшные для работников школ происшествия.
        Во-первых, не любили сны про внезапно вышедших из повиновения учеников, которые вдруг впадали в буйство и переставали слышать увещевания наставников.
        Во-вторых, холодный пот прошибал во сне почти всех учителей, если они имели несчастье видеть пропажу классного журнала.
        Далее в рейтинге кошмаров шли более оригинальные варианты. Например, порча аттестатов за пять минут до выпускного вечера. В зависимости от специализации снились страшные сны, связанные с утратой разнообразного имущества, как то: разбитые пробирки - у химиков, сломавшиеся компьютеры - у информатиков, порванные карты, изданные ещё в советские времена, - у историков и географов и т. д. и т. п.
        Кроме того, боялись лишиться голоса, прийти в класс, открыть рот и не суметь издать ни звука. Кто-то в ужасных снах видел себя, напрочь забывшим имена всех детей. То есть варианты были самыми разнообразными. Но первые два били все рекорды популярности.
        И вот в Ирининой жизни наяву воплотился её ночной кошмар - пропал классный журнал десятого «Б», и пришлось срочно восстанавливать его. А ведь уже приближался конец учебного года, шла четвёртая четверть, и журналы были заполнены почти до конца, так что пришлось потрудиться.
        Ирине как классному руководителю выпало на долю, кроме своих предметных страниц, заполнить ещё и все страницы, касающиеся успеваемости, посещаемости, сведений об учениках и их родителях, а также подготовить списки класса на всех страницах для всех предметников.
        Нарушив все запреты, Полина Юрьевна разрешила забирать вечерами новый журнал домой, потому что днём было не до него, дел в школе всегда хватало и без экстренного переписывания журнала. Три ночи Ирина строчила, не разгибая спины и пальцев. Никогда в жизни, даже в институтские годы, ей не приходилось так долго сжимать в правой руке ручку. Вернее, ручки, потому что не выдержали нагрузки и сдались пять штук подряд. И только несчастные учителя десятого «Б» во главе с Ириной всё-таки выстояли и умудрились восстановить журнал.
        Неприятность! И это не считая того, что пропажа журнала - это всегда ЧП школьного масштаба. Пришлось трясти весь класс, разговаривать и со всеми вместе и с каждым тет-а-тет. Но никто так и не признался в злодеянии. Да Ирина и не верила с самого начала в виновность своих детей.
        Полина Юрьевна сердито хмурилась, выслушивая горячие речи Ирины в защиту учеников, и резонно вопрошала:
        - Тогда кто? Ты, что ли?
        - Не я. Но и не они. Им смысла не было, Полина Юрьевна. Ну, поверьте, ни у кого не было такой тяжёлой ситуации, чтобы исправлять её посредством кражи журнала.
        - Ириш, у нас в школе такого сто лет не случалось. И я в полной растерянности. Ты своих гавриков лучше знаешь. Думай, кто мог и зачем.
        - Никто. И незачем. Может, кто хотел им досадить? Но здесь я пас. Поди разберись, откуда ноги растут… Полина Юрьевна, вы на меня всех собак вешайте, если вас будут ругать.
        - Ой! Ой! - Морозова замахала руками и устало засмеялась. - Ну, давай устроим показательное избиение младенцев в твоем лице! Не дам я тебя на растерзание. Знаешь, какие две обязанности есть у хорошего директора школы?
        Ирина пожала плечами, покачала головой и с интересом воззрилась на начальство, которое в глубине души считала не просто хорошим, а идеальным.
        - Да простейшие. Первая - набрать лучший коллектив. Вторая - этот коллектив холить, лелеять и ото всех защищать. И всё. По-хорошему, если эти два пункта соблюдены, директору больше делать нечего. Остальное учителя сами сделают. Это при условии, что выполнен первый пункт, конечно. - Полина Юрьевна помолчала и хитро улыбнулась. - А я, говорят, неплохой директор. Скромный, главное. И коллектив у нас уникальный. Поэтому за вас загрызу любого. Иди работай, Ириш, и не волнуйся. Всё будет хорошо. Но к детям присмотрись. Что-то непонятное происходит. И мне это ой как не нравится.
        Костик Добролюбов вздохнул, посмотрел в пустой угол на кухне и, ссутулившись, поплёлся к маме. Дверь была закрыта. Костик постучался и бодро позвал:
        - Мам, ма-ам!
        - Что тебе? - голос матери был раздражённым до нельзя.
        - Мам, ты куда холодильник дела?
        Дверь резко распахнулась и мама, нехорошо улыбаясь, твёрдо ткнула ему в лоб своим тонким пальцем:
        - А с чего ты взял, что это я? Может, твой отец пропил?
        Костик мучительно скривился и затряс лохматой головой:
        - Папа не мог, мам. Ты же знаешь, он не такой!
        - Такой, такой! - она издевалась над ним, и ей совсем не было жалко своего старшего четырнадцатилетнего сына. Младший, Ростик, ещё не пришёл из садика, и Костик надеялся, что хотя бы сейчас мама вспомнит, что он тоже её ребёнок. Но она стояла в дверях, уперев левую руку в косяк, и старательно отводила взгляд.
        - Мамочка… - голос у Костика дрогнул, и ему самому вдруг показалось, что он сейчас заплачет и уткнётся в тёплые мамины колени, как в детстве. И так мучительно захотелось, чтобы всё стало как прежде, чтобы мама снова стала мамой, а не… не чужой злобной тёткой, упорно отводящей глаза под его умоляющим взглядом. Пожалуйста, пусть всё вернётся… И папа опять будет весёлым и сильным. И они будут любить друг друга, и его, Костика, своего первенца, и маленького шестилетнего Ростика. А всё, что случилось с ними за последний год, окажется кошмарным сном, от которого он проснётся, дико крича, в слезах и поту, но твёрдо зная, что сейчас раздадутся быстрые шаги и в комнату вбегут папа и мама. Вместе. И будут обнимать его и теребить, чтобы он окончательно проснулся, и целовать, и шептать глупости. Но ничего этого уже не было. И не могло быть.
        А была тоска, такая тягучая, вязкая, что Костик путался и задыхался в ней, не видя просвета. В комнате матери вдруг загудел мотор - холодильник не собирался покрывать ложь матери. Костик глянул через её плечо:
        - Отец, говоришь…
        Она раздражённо дёрнула уголками губ и промолчала. Костик молча повернулся и поплёлся прочь.
        - Холодильник теперь будет стоять у меня в комнате! И дверь я буду запирать! - она не выдержала и закричала вслед. - Я не собираюсь кормить ещё и этого! Я пашу как лошадь, покупаю продукты, а ты добреньким хочешь быть за мой счёт! Не выйдет! Теперь будешь только под моим присмотром есть! Ни куска не дам ему! И следить буду, чтобы и ты не дал!
        Костик в ужасе обернулся:
        - Мам… Ты что, мам? Он же умрёт от голода… - голос его сорвался, и он, не выдержав, заплакал. Слёзы текли по щекам и мальчик сердито вытирал их кулаком. - Мама, я тебя прошу… Я найду работу! Я буду тебе помогать! Только ты не делай этого. Он ведь у нас хороший! Ты вспомни, как мы жили! Мама…
        Она зло посмотрела на него и процедила:
        - Я всё сказала. Либо ты со мной, и я тебя кормлю, пою, одеваю. Либо ты с этим, и живите, как хотите. Хоть по помойкам объедки собирайте.
        Её сын, её подросший четырнадцатилетний сын, смотрел на мать во все глаза и не мог поверить, что их счастливая жизнь превратилась вот в такое.
        - Я всё понял, мама… Ты прости, но я… я с ним. Он умрёт, если его все бросят. Я не могу… Потому что помню, что он самый лучший, а ты… ты всё забыла…
        Отец спал у себя в комнате, он проверил, когда пришёл из школы. Что ж, уже хорошо, что дома, а не в загуле. Костик быстро переоделся, нацепил старые мягкие джинсы, заношенный до состояния прозрачности свитер и куртку отца, в которой тот раньше - в их счастливой жизни - гулял с Джоем. Она была ещё ему великовата, отец был шире в плечах и выше. Но свою собственную приличную куртку надо было оставить для школы, а старые все стали малы. Вырос он за эту зиму, оказывается.
        На улице было пасмурно, но всё равно остро пахло весной. Костик глубоко вздохнул, расправил плечи и направился к магазину - там он договорился с продавщицей тётей Клавой, которая работала здесь сто лет и знала ещё его бабушку, что ему дадут подработать. До вечера он таскал коробки и коробищи, передвигал какую-то мебель в подсобке и с готовностью откликался на каждую просьбу. Когда стемнело, тётя Клава подозвала его и протянула смятые купюры:
        - Держи, ты хорошо работал. Пойдём, я тебя покормлю.
        Костик взял деньги и улыбнулся:
        - Спасибо, тёть Клав, но я лучше сейчас куплю еды и домой побегу.
        - Ну, беги, беги, Костик, - она тяжело вздохнула и, потянувшись, пригладила большой красной ладонью его вихры. - И спасибо не за что говорить, я тебе не милостыню даю, а честно заработанное. Ты приходи завтра, хозяин тобой доволен, согласился тебя взять. Я с ним договорилась, что ты будешь приходить по утрам и вечером. Тебе в школу к которому часу?
        - К восьми тридцати.
        - Ну, тогда к семи подбегай, поработаешь часок с небольшим и на уроки. И вечером будешь пару-тройку часов работать. Вот на жизнь и хватит.
        - Спасибо, тётя Клава.
        Она махнула рукой:
        - Да не на чем, Костик, я твою бабушку хорошо помню, чудесная была женщина. Мой Васёк у неё в группе в садике был. Уж она с ними возилась. А они, мелкота-то, её обожали… Ты на неё похож… Ну, иди, наш новый грузчик! Только… пообещай мне, что школу не бросишь, ладно?
        - Не брошу… Мне никак нельзя.
        Продавщица обрадовалась:
        - Ну, вот и молодец! Беги, беги, Косточка. Да не боись - не пропадёшь. Не в лесу живёшь - среди людей.
        Костик прошёл в торговый зал, купил самое необходимое, чтобы хватило на ужин им с отцом и осталось на завтра. Не потраченные деньги аккуратно сложил и спрятал во внутренний карман старой отцовской куртки. Рука наткнулась на какую-то бумажку. Он достал, собираясь выкинуть, и замер. С изрядно потрёпанной фотографии на него смотрели и весело смеялись мама и папа. Молодые, счастливые… Сзади папиной рукой аккуратно написано «Февраль 1986 года. Мы узнали, что у нас будет Костик». Захотелось плакать. Мальчик подхватил пакет с продуктами, шмыгнул носом и почти выбежал на улицу. Продышавшись, он ещё раз посмотрел на фотографию, аккуратно положил её обратно в карман и решительно зашагал к дому. Теперь он знал, что должен делать.
        Полина Юрьевна вызвала её к себе в середине мая. Вообще, у них в школе в кабинет к директору входили запросто, безо всякой дрожи и чинопочитания. И вызовы на ковёр случались редко. Если уж ей что-нибудь нужно было, директриса имела обыкновение приходить сама. «В гости», как она выражалась. А уж к секретарю Леночке вообще бегали по всем вопросам, так как была она компетентна и хорошо информирована. И в приёмной иногда чаи с Леночкой гоняли. Но тут, когда Ирина по привычке без стука влетела в приёмную, Лена неожиданно серьёзно посмотрела на неё и приложила палец к губам: не шуми.
        - Что? - Ирина так удивилась, что даже перешла на шёпот.
        - Не шуми. У Полины голова раскалывается. Случилось там что-то. Какая-то кляуза на тебя. И уже не первая, Ириш. Подожди немного, сейчас она в комнате отдыха с Департаментом ругается.
        И точно, из кабинета доносилась темпераментная речь директрисы, приглушённая двумя закрытыми дверьми. Слов понять было нельзя, но экспрессия говорила сама за себя. Лена прислушалась и покачала головой:
        - Позвонила им уж минут пятнадцать назад и кроет их последними словами, за тебя грозится загрызть. Я ей чай носила, так чуть поднос от страха не уронила. Чтобы наша Полина да такие выражения!
        - Когда первая жалоба поступила? - Ирине, работавшей уже четвёртый год и никогда не имевшей нареканий, стало больно, но она постаралась не показать виду.
        - С месяц назад. А потом ещё две. Одна коллективная.
        - Что ж Полина Юрьевна мне раньше ничего не сказала?
        - Ты ж её знаешь, она нам всё только в крайних случаях говорит. Могла бы и сейчас тебе ничего не рассказала бы…
        Ожил селектор, и Полина Юрьевна устало спросила:
        - Лен, Ирина Сергеевна не подошла?
        - Ждёт, Полина Юрьевна.
        - Заходи, Ирин. Ленуль, сделай нам кофейку, пожалуйста.
        Ирина встала и открыла дверь:
        - Можно?
        - Да давай уж, Ириш.
        Директриса сидела за столом, обхватив голову руками, и на подчинённую свою подняла совершенно несчастный взгляд. Такой Ирина не видела у неё никогда. Ни после тяжёлой болезни, которую два года назад перенесла Морозова, ни во время их кошмарного ремонта, ни в минуты усталости. Ей стало страшно. И очень жаль их самоотверженную директрису. Лучшую из возможных. Полина Юрьевна похлопала рукой по столу: садись, мол. Ирина прошла по до боли знакомому кабинету и села на своё любимое место, под раскидистой драценой.
        - Ириш, - директриса говорила хрипло и тихо, будто сил у неё не было. - Дела-то творятся совершенно непонятные. Сейчас я тебе расскажу, что знаю. А ты со мной поделишься информацией. И вместе будем думать. Хорошо?
        - Хорошо, - кивнула девушка, - только я пока ничего не понимаю.
        Открылась дверь и в комнату отдыха на цыпочках проскользнула Лена - кофе варить, пока они будут разговаривать. Полина Юрьевна встала, оправила жёлтое трикотажное платье в мелкий чёрный горошек на своей почти идеальной по пропорциям, но приближающейся к центнеру по весу фигуре (то есть её фигура явно подходила под тип «песочные часы», но часы эти несколько тяготели по размеру к гигантским), тяжело промаршировала по коричневому ковролину и поплотнее закрыла дверь в приёмную. Потом подошла к Ирине, погладила её по коротким волосам и зловеще улыбнулась:
        - Не бойся! Я тебя на съедение не дам. Ты у меня четыре года пашешь, я у тебя на уроках раз двадцать была, каждый день вижу, чем ты живёшь и как работаешь. Что мы только не пережили вместе, и всяким кляузникам не сдадимся. Ишь, чего удумали! Лучшие кадры мне грязью поливать! Я им покажу! - она погрозила кулаком в разные стороны и направилась в комнату отдыха, поманив Ирину за собой.
        - Пошли, Ириша, кофейку хлебнём и покумекаем, откуда ветер дует.
        Оказалось, что, начиная с первых чисел апреля, сначала в районное управление образования, а потом и в Департамент поступили три жалобы якобы от возмущённых родителей учеников Дунаевой Ирины Сергеевны. В жалобах говорилось, что вышеупомянутая учительница химии не владеет материалом, не умеет найти подход к ученикам, завышает оценки, то есть ставит, не соответствующие уровню знаний, и прочая, прочая.
        Ирина слушала и холодела. Ей было невыносимо противно и в то же время, копошилась в голове мысль, что, возможно, всё так и есть, а она просто не умеет трезво оценивать себя.
        - Понятно, Полина Юрьевна… - голос не слушался, но раздавленная Ирина даже не пыталась прокашляться.
        - Да что тебе понятно?! - темпераментная Морозова завелась с пол-оборота, грохнула чашкой по столу и повторила, разрубив предложение на части и повышая на каждой последующей голос. - Что? Тебе?! Понятно?!! Что какие-то кляузники, а, скорее всего, один кляузник, побоявшиеся или побоявшийся даже подписать свои доносы, настрочил бредовую бумажонку, желая сделать тебе гадость, и отправил в вышестоящие инстанции?!
        - Три бумажонки, - убито пискнула Ирина.
        - Ну и что?! Ты теперь собралась увольняться по собственному желанию и идти работать в хранилище районной библиотеки, чтобы не попадаться людям на глаза и не портить им жизнь?!
        Ирина, которая успела подумать именно об этом, испугавшись проницательности начальства, вжала голову в плечи и тоскливо кивнула. Морозова покачала головой и продолжила:
        - Нет, я против библиотек ничего не имею - они очень даже нужны. И библиотекари - настоящие подвижники и сеятели культуры. Но ты! Ты! Ты - учитель! Поверь мне! Я в школе сто пятьдесят лет работаю… почти. У меня родители были учителями, бабушка преподавала в институте, а дедушка тоже был директором школы. Я учителей за версту вижу! Или тех, кто мог бы ими быть. У меня нюх на них. Я ещё никогда не ошибалась.
        Иногда приходит матрона устраиваться на работу и начинает: да у меня стаж, да у меня разряд, да у меня все по струнке ходят, да я такая-разэтакая. А я вижу, что она детей ненавидит! Всё. Это не учитель. Методист - да, может быть, и получится. А учитель - нет. А иногда устраивается на работу ко мне дитё натуральное, вот хоть как Злата твоя или Вадим Лопухов. Они ж восемнадцатилетие едва успели отметить, когда к нам попали. Зелёные второкурсники. А учителя! Их всего-то и надо было направить чуть-чуть. Понимаешь?
        Ирина кивнула. Про Вадима и Злату она была согласна.
        - Вот и хорошо, что понимаешь… - Полина Юрьевна сбавила обороты. - Тебе нельзя из школы уходить. Школа… она ведь настоящих учителей никогда не отпускает… Тебе сны про детей своих снятся?
        - Да…
        - А что я говорю?! Учитель! И будут сниться! Всю жизнь! А если уйдёшь - несчастной станешь. Поэтому давай не слёзы лить, а думать. Что не так ты сделала, или, скорее, кому ты дорогу перешла. Потому что я больше чем уверена, что ноги у этой истории с кляузами растут не со стороны разгневанных родителей. Я после первого доноса пригласила всех председателей родительских комитетов, ты же знаешь, у нас с ними работа хорошо поставлена, и побеседовала. Не напрямую, нет. А так, мол, как учёба, как учителя, какие настроения бродят в среде родителей? Ни одного нарекания в твой адрес. Наоборот, только благодарности. Так что дело не в этом. Тем более, будь родители недовольны, они бы в первую очередь ко мне пришли, а не стали писать через голову всякие бумажонки. Не они это. А вот кто? Давай думать.
        - Я не знаю, правда, Полина Юрьевна… - Ирина чувствовала себя совсем разбитой.
        - Скажи-ка мне, ты никому в последнее время не отказывала?
        - То есть?
        - Ну что «то есть»? Что «то есть»? Ты у нас девушка молодая, симпатичная, да что я говорю - красивая. Кавалеров наверняка тьма. Вот и вспоминай, кому от ворот поворот дала.
        - Да никому я не давала от ворот поворот! У меня и кавалеров-то нет! - Ирина вспомнила синие очи доктора Симонова и горько улыбнулась.
        - Как это нет?
        - Да вот так… Нет и всё.
        - Так, это мои недоработки, - помрачнела Морозова, - раз мои лучшие кадры, кроме работы нашей каторжной, света белого не видят. Поняла, буду исправлять.
        - Не нужно ничего исправлять, правда, Полина Юрьевна! Я вас прошу…
        - Хорошо. Не нужно, значит, не нужно. Ты только сама совсем уж на себе крест не ставь. Сейчас вон весна, оглянись вокруг, может, увидишь достойного парня… - Ирина снова вспомнила про Андрея, вздохнула и покраснела. Деликатная директриса притворилась слепо-глухо-немой и откинулась на спинку кресла, попивая кофе. Надолго её не хватило, и она продолжила:
        - Или давай с другой стороны зайдём. Не было ли ситуации, когда ты отбила у другой парня?
        Ирина вспыхнула, а Полина Юрьевна замахала руками:
        - Ты мне не отвечай, не надо. Но сама подумай, не было ли такого, даже если случайно. Причём не обязательно в последнее время отбила, может, и раньше. Но не слишком давно, месть, конечно, блюдо, которое подают холодным, но не протухшим же. Так что школу с институтом можешь забыть. А вот год-полтора вспомни. И нечего посмеиваться! - Ирина и вправду повеселела, слушая любимое начальство. - Ты не смейся, а по шагам вспоминай. Потому что уж слишком много на тебя свалилось за последние два месяца. Я не в буквальном смысле, не про доску. А в переносном. То журнал, то кляузы… Да ещё и замуровали тебя…
        Ирина вытаращила глаза.
        - Ну что ты удивляешься?! Знаю я, знаю. И на Злату не думай. Твоя подружка драгоценная, даже если бы я её спросила, молчала бы. Она ж, как пленный белорусский партизан на допросе в гестапо, умрёт - но своих не выдаст. Не она это. А кто - не скажу. У тебя свои секреты, у меня - свои. И у стен есть уши. Только поверь старой седой директрисе, всё это звенья одной цепи. Поймёшь, кто виноват в одном случае, - размотаешь всё… А теперь иди. По поводу доносов не беспокойся. Я буду не я, если позволю такую девочку обидеть.
        Потрясённая Ирина встала и на негнущихся ногах пошла к двери.
        - И ещё! - окликнула её директриса. - Пообещай мне влюбиться. И в ближайшее время!
        - Я уже, - неожиданно для себя призналась девушка. Полина Юрьевна внимательно посмотрела на неё и погрустнела:
        - Безответно? Ну что ж за мужики такие слепые пошли? Такую девочку чудесную не замечают. Ничего, Ириш, прорвёмся! Вот увидишь! Ещё встретишь ты такого, как мой Михаил.
        Всей школе была известна горячая любовь начальства к своему мужу и его не менее горячая к ней. Вырастив двух дочерей, они продолжали нежно опекать друг друга. Директор крупного завода Михаил Игнатьевич частенько бывал на школьных мероприятиях и всячески помогал жене. А уж когда она болела и лежала в больнице после трёх тяжёлых операций, вообще от неё не отходил. Ирина это точно знала - сама видела, когда навещала Морозову. Поэтому она, понимая, что Полина Юрьевна пожелала ей, на её взгляд, самого лучшего, благодарно улыбнулась и вышла.
        Ирина сидела за столом, накручивая на палец короткую прядку. Прядка была столь коротка, что упорно не желала накручиваться, но Ирина, заимевшая эту привычку ещё в школе, когда носила она длиннющие косы аж до… в общем, очень длинные косы, продолжала теребить многострадальную причёску и читала работы своих десятиклашек. Вернее, уже одиннадцатиклашек - вчера был их последний учебный день в десятом классе.
        У них была традиция. Перед летними каникулами ребята писали послания себе самим, клали их в конверт, заклеивали, а осенью вскрывали, читали и снова убирали - уже до выпускного вечера. Пару лет назад это пришло в голову Ирине. Удивительно, но за три летних месяца менялось очень многое, «письма к себе повзрослевшим», как называли их её дети, так понравились, что они писали их вот уже в третий раз. И каждый раз она спрашивала позволения почитать написанное, ребята не возражали. Вот и сейчас она изучала послания. Первого июня начнутся экзамены, а пока в школе стояла невероятная тишина. Звонки ещё не отключили, и они в пустых коридорах звучали так громко и раскатисто, что Ирина даже вздрагивала иногда, зачитавшись.
        С утра был педсовет по итогам года и подготовке к экзаменам, потом Ирина решала вопросы с организацией городского лагеря, который каждое лето работал в их школе, - в этом году ей выпало быть его начальником. До «писем» она дорвалась лишь к вечеру и теперь сидела в залитом вечернем солнце кабинете, грызла хрустящее яблоко и читала. Смешная, высокая и тощенькая Варя Кузнецова, совершенно не похожая на почти выпускницу, как всегда поразила Ирину. «Вот увидите, Ирина Сергеевна, я обязательно стану первой женщиной - президентом России. А на инаугурацию приглашу Вас, вместе с мужем и детьми. Вы ведь будете мной гордиться?»
        - Ох, где ж их взять-то, мужа и детей? Умница ты у меня, Варвара Ильинична, ни одной ошибки в «инаугурации»… Буду, буду, гордиться, Варюша, ещё как, - Ирина покивала и улыбнулась, сложила пополам записку будущей первой женщины - президента и аккуратно поместила в большой конверт. Почему-то многие писали не себе, а ей. Вот и Варя тоже…
        Осталось несколько «писем», она потянулась за следующим. Ага, Алёши Симонова. Она развернула лист и принялась читать.
        «Ирина Сергеевна, я понимаю, что мои будут волноваться, поэтому и сообщаю Вам. Родители уехали, а с братом мы поссорились, но, пожалуйста, всё равно скажите ему, что со мной всё в порядке. Уверен, что в поисках утраченного, меня, то есть, мой драгоценный брат в первую очередь примчится именно к Вам. Знаю, что Вы непременно испугаетесь, а я этого совсем не хочу, поэтому и пишу о своих планах. Мы с Костяном Добролюбовым уехали на заработки. Он тут в пригороде нашёл возможность на стройке разнорабочими подработать, вот и решил попробовать. Косте очень нужны деньги, а я с ним за компанию - не отпускать же одного. Заодно и чистым воздухом подышим. Через месяц, думаю, объявлюсь. А до этого пусть меня не ищут. До осени, Ирина Сергеевна! А в сентябре поедем в Питер. Вы же обещали».
        Та-а-ак. Началось в колхозе утро… Приплыли. Приехали. Докатились. Дождались. Дожили. Что там ещё к случаю подходит? Куда ж их понесло-то? Где теперь искать? Ирина длинно выдохнула и запустила пальцы в свои короткие волосы, моментально став похожей на хорошенького изрядно озадаченного ёжика. В этот момент в дверь распахнулась, и на пороге возник тоже взлохмаченный Андрей Евгеньевич Симонов.
        - Ирина Сергеевна, прошу прощения, что без предупреждения, но у меня проблема.
        Моментально вся имеющаяся в наличии кровь мигрировала к лицу, а сердце предпочло обосноваться ближе к земле и с реактивной скоростью рвануло к пяткам. Жизнерадостно красная, как помидоры в парнике у потрясающей бабушки подружки Златы, Ирина прокашлялась и кивнула:
        - Мне кажется, я знаю, о чём вы.
        Она подтолкнула «письмо» Алёши к краю стола. Андрей быстро преодолел расстояние от двери и схватил лист. Пробежав глазами, устало опустился на стул:
        - Вот, значит, как… А я уж чего только не передумал, когда он вчера домой не явился, обормот.
        - Из-за чего вы поссорились?
        - Да так. Из-за ерунды, - тут вдруг покраснел Андрей.
        Ирина совершенно неприлично уставилась на него, залившегося краской, как какая-нибудь гимназистка. Чувствуя её взгляд, он суетливо стал хлопать себя по карманам, словно ища что-то, но Ирине почему-то сразу стало понятно, что делает он это, пытаясь скрыть смущение. Страдавшая врождённой гипертрофированной деликатностью, она принялась старательно перекладывать «письма» своих детей и ручки, которые валялись на столе, и изо всех сил делать вид, что ничего необычного не происходит. Андрей пришёл в себя, кашлянул и продолжил:
        - У нас родители в Париж вчера утром улетели, у них годовщина свадьбы, двадцать лет, вот папа маме сюрприз и сделал. Она так мечтала во Франции побывать. Так что они сначала в Париж, потом по стране проедутся, ещё немного в столице побудут и лишь после этого обратно в Москву. На три недели программу запланировали.
        Ну, я их проводил, домой вернулся, а тут и Алёшка из школы пришёл. Мы с ним и поссорились. Он дверью хлопнул и убежал. А мне на дежурство идти. Звоню ему с работы - не отвечает. Думал, что обиделся, поганец, и вредничает, к телефону не подходит. А сегодня вернулся и понял, что балбес мой дома не ночевал. Пришлось натуральный шмон в квартире устроить. Оказалось, что он свою сумку для поездок забрал. Ещё, если не ошибаюсь, джинсы, спортивный костюм, ну, и так, по мелочи. Тут уж понятно стало, что не обошлось без побега от жестокосердного брата. Вот я к Вам за советом и прибежал, боялся, что вас уже нет, каникулы же. Но охранник сказал, что вы на месте. Никак вам не отдыхается, Ирина Сергеевна… - он покачал головой.
        - Пойду-ка я позвоню маме Костика Добролюбова, - Ирина потёрла лоб и встала из-за стола, - может, она знает, где сын. А где Костя, там и Алексей ваш… Хотя маловероятно…
        - Почему маловероятно? - воспрявший было Андрей не желал расставаться с надеждой.
        - Там ситуация в семье аховая, мама от Костика фактически отказалась. Так что вряд ли ей что известно. Но попытка не пытка…
        Вернулась она минут через десять, и уже по её шагам за дверью Андрей понял, что надежды не оправдались. Ирина открыла дверь и ещё с порога расстроено покачала головой. Подошла и села не напротив, а рядом, положив руку ему на предплечье. Андрей отстранённо подумал, что в другое время он был бы счастлив от такого проявления участия с её стороны. Но сейчас страх за излишне самостоятельного оболтуса Алёшку перекрывал всё. Пару минут посидели молча. Вдруг Ирина встрепенулась:
        - Который час?
        - Половина шестого.
        Она вскочила, забегала по кабинету, убрала со стола какой-то большой конверт, схватила записку его брата и сумку, не ту, что в марте, чёрную, для переноски слонов, а кремовую летнюю, но не менее огромную. Он непонимающе смотрел на неё.
        - Пойдёмте! - решительно позвала она.
        Андрей поднялся и пошёл к двери.
        - У меня идея! - Тем временем объясняла Ирина. - Мы должны узнать, где эти разнорабочие подвизаются. И есть шанс, если успеем.
        Ирина шустро выпихала его из кабинета, заперла дверь и с немыслимой скоростью понеслась вниз, воинственно крутя за хвост свою сине-жёлто-зелёную резиновую змейку-брелок. Ключи от кабинета описывали круги, и Андрею пару раз пришлось шарахнуться в сторону, чтобы не схлопотать ими по лбу. Ирина, раздумывавшая о чём-то, не замечала, какую опасность для целостности кожных покровов доктора Симонова представляют её ключи, и продолжала быстро-быстро крутить несчастное резиновое пресмыкающееся.
        Спустившись вниз, Ирина вихрем пронеслась на своих высоченных каблучках по скользкому плиточному полу первого этажа. Поотставший Андрей с ужасом ждал, что она вот-вот рухнет. Несясь во весь опор, Ирина Сергеевна по пути крикнула в каморку новому охраннику, чтобы он сам отметил её уход, так как она торопится и, чуть не вынеся поочерёдно обе входные двери, вылетела на улицу. Длинноногий Симонов, обутый в удобные мокасины, едва поспевал за ней.
        Ирина бежала в сторону ближайшего детского сада, лёгкое летнее платье с широкой довольно длинной юбкой развевавалось и путалось между ног, обутых в лёгкие босоножки. Андрей неожиданно умилился и тут же разозлился на себя: нашёл время! Прав, прав был уехавший неизвестно куда бестолковый младший брат Алёшка. Во всём прав.
        Воспитанный Андрей, ежесекундно ожидавший падения учительницы брата с невыносимо высоких каблучков, не без труда догнал её, попытался было предложить ей опереться на его руку, но она возмущённо зыркнула на него и прошипела, не сбавляя скорости:
        - Андрей Евгеньевич, вы что?! Тут на каждом шагу дети и их родители. Завтра же вся школа и окрестности будет знать, что я вечерами прогуливаюсь под руку с братом ученика.
        - Прогуливаюсь - это не то слово, Ирина Сергеевна! Скорее, совершаю забег, - усмехнулся запыхавшийся Симонов.
        - Прогуливаюсь или бегу - это не принципиально. Главное - с братом ученика.
        - Ну и что? Что в этом такого?
        - Ну и то! Я не бухгалтер, не продавец и не юрист! Я учитель! И не имею права на личную жизнь в стенах школы и около неё. Пусть даже это лишь кажущаяся личная жизнь! Это аморально! - последнее слово она произнесла чётко, преувеличенно артикулируя. - Вы что, не видели, сколько народу с нами поздоровалось, за те пару минут, что мы на улице?
        - Оригинальные у вас взгляды на жизнь. Интересно, а как в вашу систему ценностей вписываются мужья, жёны и отпрыски учителей? Или, по-вашему, ученики не знают, откуда дети берутся?
        Она резко остановилась на полном скаку и вытаращила на него глаза:
        - Я что-то не поняла, мы ищем вашего брата или непристойностями обмениваемся? Не забывайтесь, пожалуйста, Андрей Евгеньевич!
        Вежливый и обычно сдержанный Симонов неожиданно для себя завёлся:
        - А где непристойности-то, Ирина Сергеевна?! Мужчина предложил поддержать вас, между прочим, справедливо опасаясь за вашу жизнь и здоровье. С таких каблуков сверзишься - костей не соберёшь. Это я как травматолог говорю. А вы не просто отказались, так ещё и, мягко говоря, странную теорию под свой отказ подвели. Ирина Сергеевна, ваши слова - чистой воды ханжество! Я же не тискаю вас в школьном дворе на глазах учеников и их родителей, а всего лишь веду себя как нормальный человек, которого в детстве слегка отшлифовали воспитанием. Вы - незамужняя девушка, я - одинокий мужчина. Что такого страшного случится, если нас увидят вдвоём? А если бы я за вами ухаживать собрался, мы бы за пятьдесят километров уезжали, чтобы погулять, поговорить? Или играли в шпионов с переодеванием, париками и накладными бородами?!
        - А вы что, за мной ухаживать собираетесь? - внезапно вспыхнула она. Раздражённый Андрей осёкся, посмотрел на неё и глухо сказал:
        - Очень бы хотел. Но, пока не найдём Алёшку, не могу.
        Потрясённая Ирина похлопала глазами, потом сама взяла его под локоть и потянула:
        - Пойдёмте, Андрей Евгеньевич, мы можем не успеть.
        Почти вбежав на территорию детского сада вслед за чьей-то мамой, Ирина покрутила головой, радостно воскликнула: «Ага! Вот он! Успели-таки!» - и направилась в сторону гулявших на площадке довольно больших детей. Малыши её почему-то не заинтересовали. Она подлетела к воспитательнице, удивлённо смотревшей на них, и выпалила:
        - Здравствуйте! Простите, пожалуйста, я классный руководитель Кости Добролюбова, старшего брата вашего Ростика. Мне очень нужно поговорить с Ростиславом, буквально пару минут. Не волнуйтесь, он меня знает, Костя иногда его приводил в школу.
        - Здравствуйте, - воспитательница была явно удивлена и заинтригована, - если так нужно, поговорите, пожалуйста, но только в моём присутствии.
        - Конечно, конечно, - с готовностью закивала Ирина и позвала, - Ростик, Ростик!
        Симпатичный вихрастый мальчишка лет шести, игравший с другими ребятами в салочки, оглянулся и расплылся в улыбке:
        - Здра-а-а-вствуйте, Ирина Сергеевна!
        - Здравствуй, Ростик, мне очень нужна твоя помощь.
        Мальчик подбежал к ней и удивлённо приготовился слушать. Ирина села на корточки, нежное платье подолом мело песок, но она не замечала.
        - Ростик, ты знаешь, что Костя уехал?
        Малыш кивнул:
        - Ага.
        - А куда, не знаешь?
        - Он сказал, что деньги зарабатывать, чтобы папу лечить. Он на стройку поехал, настоящим строителем работать, - в его голосе сквозила гордость.
        - А он не сказал, где эта стройка?
        - Не-а! Только сказал, что нашёл эту работу, когда в этом был… в как его… А! Вспомнил! Подмосковье! И ещё сказал, что будет мне раз в неделю звонить!
        - А он не звонил ещё? - Ирина с надеждой взяла мальчика за руку.
        - Звонил! Вчера! Сказал, что хорошо устроился и велел, чтобы я не волновался.
        - Понятно…
        Андрей тоже сел на корточки рядом с Ириной и мальчиком и спросил:
        - Ростик, ты сказал, что Костя нашёл работу, когда ездил в последний раз в Подмосковье. А когда и где он был?
        Мальчик наморщил лоб, смешно подвигал губами и погримасничал - думал.
        - Да он ведь и не бывает почти нигде. Ему некогда - работает и учится. А в Подмосковье вместе с вами и был, Ирина Сергеевна! Ну, вы недавно ездили всем классом в гости к другой вашей учительнице. У неё ещё имя какое-то странное!
        Ирина подскочила:
        - К Злате Андреевне?
        - Вот! Точно! Только Костик говорил просто «к Злате».
        - Ну, понятно… - Ирина усмехнулась, - спасибо тебе, Ростик. Ты гам очень помог.
        - Пожалу… - начал мальчик, но в этот момент сзади раздался раздражённый окрик:
        - А вы что здесь делаете?!
        Они дружно повернулись и увидели женщину лет тридцати пяти с нервным, подвижным лицом, стоявшую в метре от них и гневно сверкавшую глазами. Ростик вдруг подался назад и спрятался за Симонова. Ирина шагнула навстречу женщине и мягко, но уверенно произнесла:
        - Добрый вечер, Алла Владимировна, вы меня не знаете, но я классный руководитель вашего старшего сына, Кости. Я вам звонила сегодня.
        - Я вас знаю, - женщина раздражённо усмехнулась, - видела на фотографии, которую Костька притащил. Ещё раз спрашиваю: что вам нужно от моего сына?
        - От вашего младшего сына мне нужна информация о местонахождении вашего старшего сына, - последние три слова Ирина произнесла с нажимом, - вы же мне не сможете помочь, ведь так?
        - Не смогу и не захочу. Мне дела нет до того, куда делся этот подросший мерзавец. Спрашивайте у его папаши. Если сможете достучаться до его сознания, конечно.
        Миролюбивой обычно Ирине вдруг вся кровь прилила к сердцу, стало трудно дышать и страшно захотелось влепить бессовестной мамаше оплеуху, чтобы та очухалась наконец. Вместо этого Ирина, скрипнув зубами так явственно, что услышала даже воспитательница, заинтригованная происходящим и подошедшая поближе к ним, медленно выдохнула:
        - Всё понятно. Говорить нам больше не о чем. - Она отвернулась от Аллы Владимировны и ласково сказала Ростику:
        - До свидания. Ты нам очень, просто очень помог. Спасибо тебе!
        Ростик появился из-за Симонова и потянул Ирину за руку:
        - Ирина Сергеевна, а с Костей всё в порядке? - Ирина замешкалась, не зная, как ответить, и вместо неё Андрей Симонов твёрдо заверил:
        - Конечно, Ростик. Конечно.
        Мальчик смотрел на него во все глаза и молчал. Тогда Ирина добавила:
        - Можешь ему поверить, Ростик, дядя Андрей - врач, а ещё он старший брат Алёши Симонова, друга твоего Костика, и мой хороший знакомый.
        - А, ну раз доктор, тогда поверю. И Алёшу я знаю.
        - Ростислав! - резко схватила его за руку внезапно очнувшаяся мамаша. - Сколько раз я тебе говорила, что нельзя разговаривать с чужими!
        Малыш вывернулся, выдернул у неё руку и сердито ответил матери:
        - Она не чужая, она Костина любимая учительница! А он врач! И брат Алёши!
        Ирина с Андреем ещё раз попрощались с Ростиком - по очереди пожали чумазые тонкие пальчики - и воспитательницей и пошли прочь. На мать Кости его классный руководитель не нашла в себе сил даже посмотреть. Андрей пока ещё мало что понимал, но и у него женщина не вызвала ни малейшей симпатии. В отличие от Ирины, которая не переставала поражать его.
        За воротами детского сада Ирина остановилась и сказала:
        - А теперь ко мне.
        - Зачем?
        - Позвоним Злате и напросимся в гости, предупредим моих родителей и возьмём одежду - неизвестно, сколько будем искать мальчишек.
        - А как же работа?
        - У нас завтра экзамены начинаются, но меня на русский и математику в комиссию не включили, я только на следующей неделе буду принимать экзамены. Так что завтра вполне могу работой пренебречь, потом два дня выходных, поэтому три дня у меня есть точно. Если вам, Андрей, нужно выйти на работу, то я пока поищу мальчишек одна, не волнуйтесь.
        - Ну, у меня тоже теперь ещё два дня отдыха. Я только сегодня с суток. Но неужели вы готовы бросить всё, чтобы искать чужих бестолковых пацанов?
        Ирина, собравшаяся было идти дальше, медленно повернулась к нему и холодно заметила:
        - Мне они не чужие. Если вы ещё не поняли - это мои дети, а я их классный руководитель.
        Андрей вспомнил, как в феврале они вместе гоняли по району разгорячённых школьников, толпой собиравшихся бить скинхедов, и ему стало стыдно.
        - Простите, Ирина…
        Она милостиво кивнула и спросила гораздо более доброжелательно:
        - Ну что, едем?
        Андрей вдруг повеселел. Нежданно-негаданно появилось странное чувство предвкушения приключений. Мальчишка! - сам себя обругал Симонов и повёл Ирину к своей машине.
        В Никольское они приехали уже в сумерках. Ирина оказалась великолепным штурманом, и они быстро нашли дом её друзей, что немало позабавило Симонова, который приготовился плутать по улочкам старого подмосковного посёлка. Ещё ни одна из его девушек не была в состоянии с первого раза показать правильный путь, с учётом светофоров, поворотов и улиц одностороннего движения. Внутренний голос ехидно сказал: ну, она же и не твоя девушка! Андрей разозлился и приказал себе думать о чём-нибудь другом. Как назло в глаза просто-таки лезли нежные колени, прикрытые лёгкой тканью, милая улыбка и еле видные веснушки на носике и щеках. И некстати и совершенно непрофессионально доктор Симонов вспомнил, как смущённая Ирина Сергеевна в белье сидела в кабинете травмпункта, пытаясь прикрыться тоненькими руками. Вот тебе и приказал отвлечься! Андрей вспыхнул и прокашлялся:
        - А Злата Андреевна не против того, что мы к ним нагрянем?
        - Нет. Конечно, нет. Они с Павлом такие чудесные! Да вы же их видели. Когда они женились, я опасалась, что подругу потеряю, а получилась, что ещё друга обрела. Как я его сначала боялась! Стеснялась к ним в гости приезжать. А теперь у меня ближе них нет никого. Злата очень переживает, что Алёша с Костиком пропали. Она же их учит и любит сильно.
        И опять, как тогда в травмпункте, а потом на тёмных улицах Марьина, Симонов подумал, что Ирина с её подружкой два сапога пара. Бывают же такие! Он грешным делом в женскую дружбу не слишком верил, поэтому молча покивал: ну-ну - и стал парковаться, ведь они уже стояли под окнами Рябининых.
        Июнь 2000 года. Подмосковье
        Злата в ожидании гостей топталась на крыльце. Вечер был тёплым, но она куталась в шаль: спасалась от голодных комаров конца весны - начала лета, которые целыми эскадрильями атаковали и приехавших, и хозяйку. Прошли в дом. Павел и Злата приветствовали Андрея как доброго знакомого. Их общий экстремальный февральский забег по ледяным улицам Марьина давал такое право. Ещё с крыльца Ирина порывалась вывалить на друзей подробности произошедшего, но её подруга, пока не усадила всех в огромной столовой-гостиной за уютный овальный стол пить чай с мятой и тортом-медовиком собственного приготовления, внимать визитёрам категорически отказывалась. Наконец все потискали выбежавших встречать гостей собаку Геру и рыжего кота со смешной кличкой Банзай, осмотрели дом, вымыли руки, вытерли их белоснежными крахмальными полотенцами и чинно уселись за столом.
        - Ну, рассказывайте! - соблаговолила разрешить строгая хозяйка, и нетерпеливые гости дружно изложили всю историю. Павел всё внимательно выслушал и спросил:
        - Понял всё, кроме истории с Костей Добролюбовым. Почему ему нужны деньги? Что там с его отцом? И что за мегера его мамаша?
        Ирина и Злата переглянулись и почти хором начали:
        - У Костика очень сложная жизнь! У них, по его рассказам, была чудесная семья, папа занимался бизнесом, мама сидела сначала с Костиком, а потом и с его младшим братишкой Ростиком.
        - Костя их обожал, и отца, и маму, и братика. А потом случилась беда. Что-то у отца там с бизнесом не заладилось. Кинули его, короче. Да ещё и дефолт случился. Мама пошла работать, но у неё зарплата крошечная, денег не хватало. Расплатиться с долгами не могли. Пришлось продавать их большую новую квартиру и переезжать к нам, на окраину в крошечную двушку в старом доме. Она им от бабушки осталась. Та воспитательницей в детском саду была, в том, куда сейчас Ростик ходит. Он ещё со старых времён сохранился, его не сломали, когда новостройки возводили. Умерла она рано, а квартиру им оставила.
        Сначала отец пытался бороться, хватался за любую подработку. Но мама - я не знаю, может, она от горя с ума сошла, потому что больше ничем перемены, произошедшие с ней, не объяснишь, - заняла очень удобную позицию. Обвинила во всех смертных грехах мужа, стала его пилить ежедневно. Как Костик говорил, просто последними словами обзывала. Его бы поддержать немного, он бы выплыл, справился. А в семье никакого понимания, вот у него надлом и поизошёл. Он не выдержал и начал выпивать. И затянуло его постепенно. Сейчас буквально на самом дне барахтается.
        - Ну, нет, Ириш! Ну, не на самом! Ему Костик не даёт совсем опуститься. Павлунь, представляешь, Костя его тянет изо всех сил. У них не так давно совсем дикая ситуация случилась. Её Костя наш Алёше рассказал, а тот уж мне сообщил. У нас с ним договорённость, что он меня в курсе дела держит - боимся Костю упустить. Мало ли что натворит с горя и от безысходности.
        Так вот, недавно Костя пришёл из школы и обнаружил, что холодильник мама перетащила - не сама, конечно, а наняла кого-то - из кухни в свою комнату. То есть в ту комнату, где она жила с мальчиками.
        - Зачем?! - в один голос спросили Павел и совершенно обалдевший Андрей.
        - Да затем, что старший сын, Костик то есть, отца подкармливал. Купит мать поесть, приготовит что-нибудь, а он сам не ест почти ничего, чтобы не так заметно было, а отцу потихоньку тащит. Мамаша его за этим делом застала и учинила безобразнейший скандал. Алёша говорил, что Костю трясло всего, когда он к нему прибежал. Он ей ещё сказал, что, если они с отцом надумают развестись, то он с папой уйдёт. Костя-то имел в виду, что боится за отца, переживает, что тот без него пропадёт. А мамаша толстокожая подумала, что это он ей так заявляет, что её меньше любит. То есть парень собой жертвует, а она ревновать вздумала! В общем, обвинила она сына во всех смертных грехах - нашла крайнего - и запретила отцу помогать. Костя совсем дома есть перестал, мы его в школе подкармливали, давали ему бесплатные завтраки и обеды, как нуждающемуся, а он всё норовил отцу что-нибудь оттащить: то булку, то коржик. Да опять попался. Тогда нежная мать и выселила его из комнаты, а холодильник поставила к себе. Младшего сына кормит, а старшего гонит.
        - С ума сойти. - Андрей запустил пятерню в волосы и энергично за них подёргал. - Она больная, что ли?
        - Мне тоже кажется, что у неё с головой не всё в порядке. Потому что если она нормальная, тогда я вообще ничего не понимаю.
        - Теперь ясно, чего она на нас в детском садике напустилась. А я-то уж думал, что у неё к вам, Ирина, что-то личное.
        - Да личное и есть: она терпеть не может никого, кто имеет отношение к её мужу или старшему сыну. А я классный руководитель Кости. Я её только один раз видела, на улице. Они все вместе шли, когда ещё только к нам переехали. Тогда она мне вполне адекватной показалась, мы даже поговорили. Вот она меня и запомнила. И Костик ей фотографии класса показывал… А потом… Она в школе ни разу не была. Отец, пока совсем под откос не покатился, на собрания ходил. Да вы его, Андрей, должны помнить. Симпатичный такой крупный дядька, всегда за последней партой у окна сидел.
        - А, это он и есть?! Видел я его, конечно. От него ещё всегда жвачкой пахло, как будто он целую пачку сжевал зараз.
        - Да он запах алкоголя пытался забить - стеснялся. Я ж говорю, хороший дядечка, жалко его ужасно. Всегда дождётся, пока все уйдут, самым последним ко мне подойдёт, чтобы узнать про успехи Кости. При этом пытается не выдыхать и рот поменьше открывать, чтобы перегаром зажёванным не разило, встанет бочком и почти шёпотом меня расспрашивает. Он, похоже, думал, что так меньше заметно его состояние. До слёз жалко. А Костик у них редкий пацан. Добрый, весёлый, умница такой. Руки золотые. Говорит, его папа раньше всему учил, мастеровой он у них. Костя и учится хорошо. Не отличник, но очень прилично успевает. Даже сейчас, в таких невыносимых условиях.
        Злата не выдержала:
        - А как он поступил, когда мама холодильник закрыла? Уму непостижимо! Ну, представьте только! Четырнадцать лет, считай почти сирота при живых родителях. Что большинство в его ситуации бы сделало?
        - Покатилось бы вниз, - мрачно процедил Павел, его уже мутило от этой отвратительной ситуации.
        - Вот именно! А он, когда мать холодильник перетащила, разнорабочим в магазин устроился и стал понемногу зарабатывать на жизнь. А теперь ещё вопрос на засыпку: что бы почти все сделали с заработанными деньгами?
        - Ну, на еду потратили бы. Самые лучшие бы ещё отцу помогали. Костик из вторых?
        - Костик из уникальных! Он деньги пополам делит. На половину они с отцом живут, а оставшиеся он матери отдаёт, чтобы ей помочь. Да ещё и братику игрушки покупает, книжки! - Злата не выдержала, голос у неё сорвался, она отвернулась, кусая губы. Ирина тоже сидела мрачнее тучи.
        - Силён пацан! - Андрей восхищённо покачал головой. - Действительно, уникальный парень. - А мать деньги берёт?! - ужаснулся Павел.
        - Берёт!!! И даже спасибо не говорит! И не кормит его!
        - Почему же Лёха наш мне ничего не рассказывал?
        - Да потому что Костик очень стесняется сложившейся ситуации! Мы и сами почти случайно узнали. Я его случайно увидела, когда он ящики разгружал в магазине. В угол зажала и всё из него вытрясла. Так он с меня честное слово взял, что мы никому не расскажем. Боится, что его в детский дом заберут.
        - Да уж, хорошего в этом мало…
        - Да он же не за себя боится, а переживает, что отец без него пропадёт. Понимаете? Вот он его, такого, опустившегося, любит и жалеет. И мать свою бестолковую тоже жалеет, помогает ей своими копейками заработанными! Да это не пацан, а герой настоящий! Ему четырнадцать лет, а он мужчина! А они этого не видят! И думают только о себе! Ну, как это?!
        Павел горько вздохнул:
        - Злат, а ты почему мне об этом не рассказывала?
        - Да говорим же - стесняется Костя. Мы ему обещали. Вот и молчим, сами помогать пытаемся.
        - Эх вы, молчуньи!
        Девушки пригорюнились. Андрей, взглянув на их несчастные лица, спросил:
        - А теперь он, значит, надумал денег заработать, чтобы отца лечить?
        - Алёша так написал. Костя высокий и крепкий мальчик. Выглядит старше своих лет. Да ещё и рукастый, я же уже говорила, так что его вполне могли взять разнорабочим. А брат ваш - верный друг, вот и подался с Костей.
        - И что будем делать? Как искать?
        - У меня такое предложение, - Ирина обеими руками, запустив их почти по плечи внутрь, порылась в летней сумке для переноски слонов, выудила из неё толстенный ежедневник и тоненькую металлическую ручку - для начала надо составить план.
        Её подруга вытащила из своего пучка один из удерживающих волосы карандашей. Тяжёлый узел поехал вниз, но не распустился полностью - удержал второй карандаш. А Злата уселась, поджав ноги, на стул рядом с подругой. Она потянулась и рукой опустила ближе к столу абажур, который ездил вверх-вниз. Обе с интересом уставились в ежедневник.
        Симонов ласково усмехнулся - типичные училки, но до чего ж трогательные и искренние. Павел перехватил взгляд Андрея и тоже улыбнулся. Улыбка его была чуть насмешливая, но очень тёплая. Симонов уже понял, что хозяин своей молоденькой горячей женой гордится ещё больше, чем отвоёванным у тления Домом. Андрею тоже остро захотелось вот так любить свою жену, которой у него не было никогда, и восхищаться ею. Он снова посмотрел на две склонённые головки - каштановую и светлую - и умилился.
        Ничего не подозревавшие «типичные училки» тем временем план составили и горели желанием его обсудить. Предлагали они следующее.
        Во-первых, поскольку в последнее время нигде в Подмосковье, кроме как в Никольском, у Златы, Костя не бывал, поиски вести именно в вышеуказанном Никольском, которое в последнее время невероятными темпами строилось и ремонтировалось. Так что можно было предположить, что именно здесь сбежавшие искатели подработки и подвизаются на ниве частного строительства.
        Во-вторых, следовало поделить Никольское на квадраты и прочёсывать, заходя на все участки, где ведётся строительство. Да и вообще расспрашивать о двух подростках, которые могли работать и не только снаружи, но и внутри домов, на отделочных работах.
        В-третьих, для ускорения процесса предлагалось искать мужчинам на машинах, а девушкам имело смысл использовать новенькие велосипеды, недавно приобретённые Рябиниными.
        В-четвёртых, приступить к поискам следовало завтра с утра, но, к сожалению, не полным составом. Потому что завтра, в пятницу, у Златы был первый экзамен, на котором она ведущий учитель, а у Павла - важная встреча, которую уже не получалось перенести. Тем не менее, хозяева готовы были присоединиться к Ирине с Андреем, как только освободятся.
        Прочитав хорошо поставленным учительским голосом план, Злата с надеждой воззрилась на мужа и спросила:
        - Ведь ты же готов, хозяин?
        - Готов. Всегда. - Оправдал надежды Павел и чмокнул жену в нос.
        Ирина смущённо потупилась и до боли захотела оказаться на месте подруги, при условии, конечно, что в нос её будет чмокать предположительно бесхозный Андрей Симонов, а не «хозный» Павел Рябинин, который при всех своих многочисленных достоинствах совершенно её не интересовал. Зато интересовал - и ещё как! - почти неведомый брат ученика.
        Она искоса глянула на ничего подозревающего Андрея и растерялась, потому что он, оказывается, тоже смотрел на неё со странным выражением лица. То есть выражение было вполне понятное даже малоискушённой в сердечных делах Ирине Сергеевне. Но меньше всего она ожидала увидеть его в свой адрес. И теперь вместо того, чтобы обдумывать план, мучительно размышляла над увиденным и медленно, но неотвратимо краснела.
        К счастью, затянувшееся молчание нарушил хозяин дома, обращаясь к гостям:
        - План неплохой, и, если все согласны, давайте будем действовать. Предлагаю лишь некоторые уточнения. Завтра, поскольку поиски вы начнёте вести вдвоём, отказаться от использования велосипеда, а прочёсывать улицы на машине. Ириш, ты здесь всё-таки не очень хорошо ориентируешься, а нам со Златиком будет спокойнее, если ты будешь под приглядом Андрея.
        - Да! - добавила Злата. - И давайте найдём фотографии Алёши и Кости. И карту нашего посёлка. Так будет проще. Отксерим, то есть сделаем копии, - поправилась она и засмеялась: хороша, мол, «русичка», словечки жаргонные во всю использует, - и будете отмечать дома и улицы, которые проверили. Так мы не запутаемся.
        - Хорошая идея, - Андрей кивнул, а Павел полез по специальной деревянной стремяночке под самый потолок за фотоальбомом и картой. Подготовка к поискам переходила от стадии планирования к стадии реализации.
        И закипела работа. В альбомах нашли более-менее крупные фотографии Алёши и Костика, а также среди бумаг обнаружили старую карту посёлка. Сложив найденное в выданную Златой папку, Андрей объявил подготовительную стадию поисков законченной и, на правах брата разыскиваемого и настоящего доктора выдвинув себя в руководители операции и, сам же свою кандидатуру утвердив, предложил перейти к следующей, не менее важной стадии, - аккумуляции сил. Союзники возражений не имели, и уже через полчаса старый дом погрузился во тьму и тишину. Слышно было только, как старательно моет шубку Банзай и блаженно похрапывает Гера.
        Возбуждённая невероятными событиями дня и вечера Ирина не думала, что сможет хотя бы задремать. Но, как только очутилась на широченной постели в большой и уютной гостевой комнате, в которой пахло мятой и яблоками, заснула сном младенца и была немало удивлена, когда услышала над ухом жизнерадостный напев: «Вставай, вставай, дружок! С постели на горшок! Вставай, вставай, штанишки надевай!»
        Ирина подскочила на своём мягком и удобном ложе и в ужасе воззрилась на сияющее бодростью и энтузиазмом явно свежеумытое лицо самопровозглашённого руководителя операции. В окно нахально лезли солнечные лучи, насквозь пронизывающие нежную, ещё весеннюю яблоневую листву. Небо было ровно-голубым, без малейшего намёка на облака. Птицы заливались так, что заглушали даже звуки недалёкой железной дороги. И в открытое окно тянуло запахами травы, земли и весенних цветов. И Ирине стало хорошо, как в детстве. Она повыше подтянула одеяло, спрятавшись за ним по самый подбородок. Ей было неловко, что Андрей видит её такой, разнеженной и сонной, да ещё и не покинувшей постели.
        Спала Ирина в своей любимой «походной» пижаме. Та состояла из широченных изумрудного цвета шаровар, отделанных по низу полосками ткани в мелкий изумрудный же цветочек, и курточку из этой цветастой ткани с огромными карманами, в которые можно было спрятать руки по локоть, если бы была в этом нужда. Пижаму Ирине подарила двоюродная бабушка. И хулиганка Злата называла этот целомудренный продукт отечественной промышленности пижамой верности. Оставляя, впрочем, окружающим самим догадываться, что она имела в виду, зато обещая перед свадьбой подруги пижаму выкрасть и торжественно уничтожить, дабы счастливый муж никогда не увидел этот ужас.
        Сидевший на краешке кровати Симонов радостно смотрел на учительницу брата и улыбался. Не проснувшаяся ещё окончательно Ирина тоже улыбалась ему сонной и благодушной улыбкой. Волосы дыбом, левая щека розовая и помятая, как у ребёнка, глаза заспанные, томные, с поволокой. Андрей, глядя на неё, снова испытал бурный восторг, как и три месяца назад, в травмпункте. Чтобы скрыть нахлынувшее смущение, он протянул руку легонько нажал Ирине Сергеевне на хорошенький идеальный носик:
        - Бип!
        Она дёрнулась, собираясь было дать отпор, но вместо отповеди вдруг засмеялась и нажала в ответ на его далеко не хорошенький и не идеальный нос:
        - Фамильярничаете, Андрей Евгеньевич?
        - Не фамильярничаю, а на правах руководителя операции по поиску строителей-самоучек поднимаю боевой дух в рядах вверенного мне отряда. И разве мы не перешли уж три месяца тому как на обращение по именам?
        - Перешли.
        - Тогда не сбивайтесь. Мы же не в школе. И предлагаю ещё упростить наши отношения и «тыкать» друг другу.
        - А не слишком ли вы торопитесь, уважаемый руководитель операции?
        - Ну да… Я тороплюсь… Конечно… Через три месяца после того, как я имел удовольствие наблюдать вас практически в неглиже и даже приводить в чувство после романтического обморока на школьной лестнице, я вдруг осмелился предложить перейти на «ты»… Действительно, торопыга.
        Застигнутая врасплох, Ирина вспыхнула и сердито запыхтела. Симонов беззастенчиво посмеивался и не собирался выходить из её, то есть, конечно, из гостевой комнаты. Попыхтев немного, Ирина решила не занудствовать и простить неделикатного доктора, у которого, как она догадалась, уже наверняка случилась профессиональная деформация, превратившая его в циника и беспардонного человека. Но им предстояло вместе немало потрудиться, а посему ей стоило снисходительно отнестись к его слабостям и не обострять ситуацию. Тем более, что даже его слабости были такими симпатичными и ужасно нравились Ирине. Придя к такому выводу, она, совсем запамятовав про свою пижаму, свесила ноги в изумрудных шароварах вниз с высоченной кровати, на которой возлежала, поболтала в воздухе босыми маленькими ступнями и бодро спросила:
        - А где все?
        - Уже уехали. Я там завтрак сварганил, предлагаю подкрепиться и выдвинуться, - Андрей с интересом посмотрел на умопомрачительно яркого цвета широченные штанины и вежливо прокомментировал, - симпатичные штанцы у тебя.
        Хоп, и движением фокусника, с невероятной скоростью Ирина спрятала ноги под одеяло:
        - Андрей, вы… ты… это… не мог бы пока выйти, я скоро спущусь.
        Симонов улыбнулся обезоруживающе и встал с кровати:
        - Конечно, прекрасная принцесса! Жду вас в столовой к завтраку. - склонившись в шутовском поклоне, он стал пятиться к двери, верноподданнически поглядывая на Ирину. Она не выдержала и захохотала, запустив в него подушкой. Снаряд стандартного размера семьдесят на семьдесят был пойман и возвращён с такой силой, что Ирина завалилась на постель. Когда она вылезла, наконец, из-под подушки, Симонова в комнате уже не было.
        Ирина вскочила, быстро застелила кровать, поставив подушки старомодным домиком и накрыв связанной рукодельной бабушкой Златы белоснежной тончайшей салфеткой. Полюбовалась на дело рук своих, мысленно согласилась с подругой и Павлом в том, что в таком доме должно быть как можно меньше современных вещей, и прошлёпала по тёплому полу с наборным паркетом - сохранили-таки его хвалёные реставраторы - к огромному зеркалу в тяжеленной деревянной раме. Недолго повертелась перед ним и пропела на неопределённый мотив сама себе «во всех ты, душенька, нарядах хороша». Тем не менее, рассмотрев себя со всех сторон, Ирина решила перед Симоновым в «пижаме верности» не показываться, да и, пожалуй, всё же добровольно сдать её Злате для уничтожения как наряд, морально устаревший уже в момент своего появления на свет.
        Уже на лестнице она услышала сногсшибательные запахи, доносившиеся с первого этажа и, подобно мультяшному толстому мышу Рокфору, потянулась на них, не в силах устоять.
        Доктор Симонов в весёленьком, явно маловатом ему цветастом фартучке, напевая что-то себе под нос, сервировал стол.
        - Доброе утро! - Ирина улыбнулась самой пленительной своей улыбкой. - Какой же ты молодец, мне даже неудобно! Я дрыхну, как сурок, а ты уже кашеваришь!
        Говорить «ты» Андрею было непривычно и странно, но она старательно преодолевала себя.
        - Это я прикидываюсь белым и пушистым, а так я деспот и готовить не умею.
        - Ну да, ну да, - покивала Ирина, не в силах уже переносить мук голода, которые накинулись на неё, как стая уличных котов, стоило ей войти на кухню. - Командуйте, деспот, что делать. Я буду вам помогать!
        - Командую: мой руки и садись есть!
        С огромным удовольствием выполнив команду, Ирина устроилась за столом и с благодарностью приняла необъятную тарелку с чем-то очень живописным и, похоже, вкусным.
        - Я сделал омлет с сосисками, помидорами и зелёным луком. Лук местный, я его на грядках нашёл. Вот ещё перья молодого чесночка, рекомендую.
        - Ага, и будем потом благоухать, - засмеялась счастливая и довольная Ирина.
        - Ну и что? В машине, кроме нас, всё равно никого не будет. А мы оба чеснока наедимся, и нам будет без разницы.
        - А как же окружающие, к которым, возможно, нам придётся обращаться с вопросами?
        - Ну… есть три варианта. Первый: пару минут да ещё и на воздухе переживут уж как-нибудь. Второй: могу при общении с аборигенами отходить подальше и кричать на всю ивановскую. И, наконец, третий: могу, выходя из машины, надевать противогаз. Я тут как раз один в шкафу у Рябининых обнаружил.
        Представив себе эти варианты в красках, Ирина, обладавшая на редкость живым воображением, захохотала так, что чуть не подавилась омлетом. Отсмеявшись, она признала, что все три варианта имеют право на жизнь, и предложила использовать их поочерёдно. На том и порешили и принялись за чеснок.
        Закончив трапезу, начинающие сыскари убрали за собой кухню, оделись, прихватили провиант и выдвинулись в путь.
        Сначала поиски проходили в атмосфере непринуждённого веселья. Но после обеда, когда была прочёсана уже не одна улица, проинспектированы все стройки в доброй половине посёлка, оба загрустили. Мальчишек нигде не было, и видеть их тоже никто не видел. Буквально, ни одна живая душа.
        После четырёх к поискам присоединился сначала Павел, а затем и решительно настроенная Злата. Подкрепление прибыло в боевом настроении, и это ненадолго взбодрило Ирину и Андрея. Но когда уже в темноте члены немногочисленного поискового отряда собрались в гостиной дома Рябининых, сил ни у кого не было и от задора остались только воспоминания.
        - Подведём итоги, - вяло поглощая картошку с салатом, начал руководитель операции, - в Никольском пацанов, похоже, нет. Мы объездили буквально весь посёлок…
        Он достал карту и расстелил в центре стола, предварительно сдвинув сервировку в сторону.
        - Проверьте меня, может, я в пылу поисков что-то упустил? Вот мы с Ириной прочесали улицы, которые помечены красным. Кружками мы обозначали дома, где ведётся строительство или ремонт. Здесь мы по возможности или заходили на территорию или расспрашивали. Если было заперто, я лазал через забор. На каждой улице мы по несколько раз останавливались и вопили как иерихонские трубы.
        - Что вопили? - заинтересовалась Злата.
        Симонов набрал в лёгкие воздух и неожиданно заорал:
        - Лё-ха! Кос-тя-а!
        Гера, давно уже предавшаяся своему любимому занятию - сладкому сну на мягком матрасике у не функционирующего по причине тёплой погоды камина, заполошно вскочила, решив, видимо, что проспала нападение на хозяев, и огласила дом басовитым лаем. Банзай удивлённо приподнял с диванной подушки голову, неодобрительно посмотрел на горластого гостя и, отвернувшись от нарушителя, с буддистским спокойствием продолжил спать. Остальные, оправившись от шока, дружно захохотали.
        - Ну, тогда я спокоен, - заметил Павел, - такое мальчики не услышать не могли.
        - Но возникает вопрос, где они, если не в Никольском?
        - Девчонки, вспоминайте, что было во время той поездки? Ну, когда ребята были здесь в гостях?
        Ирина со Златой переглянулись и задумались. Хозяйка дома начала медленно, с расстановкой говорить:
        - Ириш, ну-ка, вспомни, если все в основном носились по саду, то Костик был в полном восторге от Дома… Он ещё попросил у меня разрешения походить везде, посмотреть. А потом стал спрашивать, купили ли мы Дом с обстановкой, откуда все старые вещи…
        - Точно! - загрустившая было Ирина выпрямилась и повеселела. - А ты ему рассказала про вашу любимую барахолку!
        - И он очень захотел на неё съездить. А Алёша не мог - торопился куда-то.
        - У него тренировка в тот день была, - пояснил Андрей. - Я помню, он ещё расстроился, что пришлось уехать раньше, чем все.
        - Помнишь, Злат, Костя пошёл Алёшу провожать, и предупредил, чтобы мы не волновались, потому что он уже не вернётся - хотел успеть на барахолку. Так, может, он и не в Никольском вовсе нашёл работу, а там?
        - А барахолка у нас где? - заинтересовался Андрей.
        - В Салтыковке, - дружно ответили остальные, - это следующая станция в сторону области.
        - А что? Пожалуй, имеет смысл поискать там, - заметил Павел.
        - Я тоже так думаю, - кивнул Андрей.
        - И я.
        - И я.
        И, воспрянув, хором закончили вразнобой, но жизнеутверждающе:
        - И Я ТОГО ЖЕ МНЕНИЯ!
        Наученная горьким опытом Гера не вскочила, но всё же подняла голову и с упрёком посмотрела на своих шебутных хозяев и их не менее неспокойных гостей, явственно вздохнула, чтобы ни у кого не осталось сомнения о природе её чувств, и закрыла глаза. Банзай даже не пошевелился.
        Утром малочисленный, но решительно настроенный отряд выдвинулся в сторону Салтыковки. Была суббота, и поэтому народу у станции клубилось много - базарный день. Решив, что будут искать двумя экипажами, разъехались. Рябинины взяли себе улицы по левую сторону от железной дороги, а Андрей с Ириной - по правую.
        Пока стояли на переезде, Ирина задумчиво смотрела в окно. С грохотом подкатила электричка и остановилась, выпуская пассажиров. Мимо потянулся поток людей: салтыковский рынок знали и любили.
        - У меня есть предложение, - начала Ирина.
        Андрей отвлёкся от созерцания полосатого шлагбаума и вопросительно поднял брови.
        - Предлагаю сначала поискать на рынке. Вдруг мальчишки пойдут за едой, или Костик, неравнодушный к старью, решит воспользоваться случаем и посмотреть… Ведь в будни рынок не работает. А сегодня первая суббота с того дня, как ребята уехали.
        - Хорошая мысль, - согласился Симонов. И Ирина довольно заулыбалась. Всё-таки он оказывал на неё гипнотическое воздействие.
        Миновав, наконец, переезд, на котором пришлось простоять добрых пятнадцать минут, и с трудом найдя место для машины в тенёчке, чтобы транспортное средство не превратилось при непосредственном участии весёлого летнего уже солнышка в мобильную душегубку, выбрались на улицу. По причине жары Ирина надела длинную лёгкую юбку, связанную из тончайших льняных нитей кофточку, которую сама ласково называла хламидкой, а на голову повязала пёструю шёлковую косынку - не любила, когда пекло макушку. Переглянувшись, молча пошли к рынку. Народу было пруд пруди.
        - Удивительно, что не все на дачах, - улыбнулся Андрей. Его хорошее, несмотря на неудачные пока поиски, настроение было напрямую связано с толпой. Под предлогом грозящей им в людском море опасности потеряться он взял Ирину за руку, и она не возражала. Чувствуя себя влюблённым подростком, счастливый Симонов с давно забытым душевным трепетом ощущал в своей горячей ладони прохладные пальчики учительницы брата и натурально млел. В душе разгоралось желание свернуть горы ради этой смешной и отзывчивой девчонки, чем он и намерен был заняться. Слегка портило настроение лишь осознание того, что в настоящий момент он готовился свернуть вышеупомянутые горы не для предмета своего горячего, почти подросткового обожания, а для себя. Брат-то был его собственный, а никак не Иринин.
        Предмет обожания в свою очередь тоже был далёк от безмятежного спокойствия. Пальцы в сильной ладони Андрея подрагивали и трепетали, успокоить их никак не получалось. Да ещё и сердце, казалось, тоже мигрировало теперь туда, в соединение двух рук. Влюблённая Ирина с трудом заставляла себя не терять бдительности и оглядываться по сторонам в поисках мальчиков.
        Среди желавших купить и продать что-нибудь разной степени необходимости было сложно пробираться, но руководитель поискового отряда и вверенная ему боевая единица самоотверженно продолжали поиски. Толпа вынесла их к симпатичной аптеке, расположенной в одноэтажном домике жёлтого кирпича. Молодые люди поднялись на ступени и принялись оглядывать бурлящий рынок с этого небольшого возвышения. Из аптеки вышла женщина, с интересом посмотрела на них и неожиданно спросила:
        - Вы тоже к этим, к тренингистам?
        - К кому? - не поняли Ирина и Андрей.
        - Ну, к этим, которые к нам на тренинги приезжают в этот их новый центр, ну, который достраивают сейчас?
        Ирина ровным счётом ничего не понимала и хотела было уже вежливо закончить ненужный разговор, но Андрей почему-то заинтересовался:
        - Мы не они, но нам интересно. Расскажите, пожалуйста. А то вдруг и нам тоже это нужно, а мы не в курсе.
        Сказав это, он улыбнулся так обаятельно, что женщина в ответ тоже разулыбалась и с готовностью дала увести себя в тенёк для разговора.
        - Ну, так что там, с этими, как вы их назвали, тренингистами?
        Женщина принялась путано объяснять, но через десять минут Ирина с Андреем смогли-таки худо-бедно понять, о чём она пытается им рассказать.
        Оказалось, что за несколько месяцев до тёплого летнего утра, когда Ирина с Андреем отправились на поиски сбежавших мальчишек, в Салтыковке появились новые обитатели. Скупив сразу несколько участков на тихой уютной улочке, неизвестный хозяин начал строить дом. Поначалу местные жители не обратили на это никакого внимания. В последнее время их посёлок и соседнее Никольское стали пользоваться большой популярностью у тех, кто хотел жить в собственном доме поблизости от столицы.
        Но вскоре многие стали замечать, что дом строился какой-то странный. Длинный прямоугольный параллелепипед из красного кирпича был слишком большим для жилища одной семьи, первый этаж практически не имел окон, а забор, возводимый вокруг, мог запросто сравниться габаритами с Китайгородской крепостной стеной.
        Стройка, во всяком случае, её видимая часть, завершилась довольно быстро. И в странный дом началось форменное паломничество. Со станции туда тянулись вереницы людей, иногда приезжали и на машинах. Автомобили, среди которых были замечены и весьма недешёвые, на улице не парковали, загоняли на огромную территорию.
        - Поначалу мы их за сектантов каких приняли, - рассказывала женщина. - Очень уж странно всё выглядело. Но потом узнали, что они никакие не сектанты, а тренингисты!
        - Простите, кто? - снова несказанно удивилась Ирина, в очередной раз услышав странное слово.
        - Ну, эти, тренингисты…
        - А, я кажется понял, они тренинги проводят, что ли?
        - Ну да! - обрадовалась тому, что её поняли, женщина. - Они обосновались тут и всё строятся, строятся не переставая. У них уже и большой дом готов, и зал для собраний, и гостиница для своих. И всё продолжают расширяться. Я думала к ним устроиться кем. Но не взяли…
        Услышав о стройке, Андрей с Ириной навострили уши. Симонов, покивав, выражая сочувствие огорчённой даме, спросил:
        - Простите, а где они обосновались, тренингисты ваши?
        - Да там, - женщина махнула рукой влево от станции, - на параллельной улице. Вон, видите, дом красный кирпичный торчит - это их владения.
        - Спасибо, - вежливо кивнул Андрей, который тут же испытал потребность выдвинуться к месту возможного пребывания брата и его друга, но всё-таки путём титанических усилий преодолел её и не рванул с низкого старта, а продолжил диалог:
        - А не подскажете, они строителей нанимают или своих привозят?
        - Нанимают, а как же… Но только всё больше молодёжь. Им взрослые не больно-то нужны. А вот совсем пацанов с девчонками охотно берут на подсобные работы, чуть ли не подростков, - она с любопытством посмотрела на них, - а вы что ж, работать у них хотите? Ну, вы ещё довольно молодые, может, и возьмут. Хотя, конечно, старше остальных, так что, может, и не возьмут…
        - Как же дурят как народ! - сказал Симонов, когда они простились с женщиной, болезненно скривился и покачал головой. - Как дурят!
        - Ну почему? - удивилась Ирина. - Сейчас всякие тренинги ужасно модная и популярная штука, говорят, полезно на них сходить.
        - Ты правда веришь, что можно столько денег заработать какими-то тренингами? - удивился Андрей.
        Ирина засомневалась, но всё же сказала:
        - Может, у них много желающих, а цены высокие…
        Разговор пришлось прекратить, потому что они подошли уже к здоровенному четырёхэтажному дому.
        - Вот это махина, - поразилась Ирина, - неужели в частном секторе можно строить такие?! Смотри, аж над улицей нависает. И прилепили его почти вплотную к забору. Ужас какой-то, а не дом.
        - Да уж, - Андрей тоже был впечатлён довольно мрачной громадиной с небольшими редкими окошками и балконом, опоясывающим дом на уровне третьего этажа, - неприятное зрелище. Где там у них стройка идёт?
        Они прислушались. Звуки стройки раздавались откуда-то издалека, но никак не с участка, занимаемого «тренингистами».
        - Может, у них сегодня нерабочий день? Или женщина вообще ошиблась, и нет здесь никакой стройки?
        - Кто их знает. Но спросить всё равно придётся. Не можем мы мимо такого подозрительного места пройти. - И руководитель поисков, снова взяв за руку боевую единицу вверенного ему отряда и предмет воздыханий в одном лице, решительно направился к металлической калитке.
        База «тренингистов» выглядела более чем внушительно. Глухой кирпичный забор выше человеческого роста, металлическая калитка, покрытая коричневой молотковой эмалью, выпуклый глазок, врезанный в калитку, и кнопка звонка.
        - Как-то мне тут неуютно, - поёжилась боевая единица поискового отряда. Андрей ободряюще улыбнулся и легонько пощекотал пальцем нежную ладошку:
        - Не бойся, я с тобой.
        Ирина мужественно вздёрнула подбородок и почему-то перешла на шёпот:
        - Не буду.
        Симонов нажал на кнопку звонка и для надёжности несколько раз грохнул в калитку кулаком, с трудом подавив желание ещё и попинать её.
        Долго не было никакого ответа, хотя за забором явно кто-то находился: доносилось копошение, горячий шёпот и топот нескольких пар ног. Послушав эти не внушающие доверия звуки, Андрей перестал отказывать себе в удовольствии и три раза энергично и жизнерадостно пнул калитку, весело пропев:
        - Кто, кто в теремочке живёт? Кто, кто в четырёхэтажном живёт? Отвори-и-ите! Отопри-и-ите! Ваша мама пришла, молочка принесла!
        - По-моему, это из разных сказок, - придушенно прошипела смеющаяся Ирина, прижавшись лбом к холодным кирпичам.
        - Да? - несказанно удивился Андрей. - А я и не знал! Какой пробел в моём образовании! Как же я буду своим многочисленным детям сказки на ночь рассказывать?!
        Ирина захлебнулась смехом и уставилась на него. В этот момент калитка неожиданно распахнулась и в образовавшуюся щель высунулось симпатичное, но очень испуганное девичье личико. Девочка была лет пятнадцати на вид. Огромные карие глаза смотрели на пришедших почти с ужасом.
        Не успела девочка раскрыть рот, как кто-то, не видимый за калиткой, резко дёрнул её на себя, и она исчезла. Калитка с грохотом захлопнулась. И снова раздались странные звуки. Ирина в ужасе уставилась на Андрея. Тот приложил палец к губам и предостерегающе покачал головой: молчи. А сам громко сказал:
        - Простите, что беспокоим! Но у нас беда. Пропали мой младший брат и его друг. Им обоим по четырнадцать лет. Зовут Алексеем и Константином. Не могли бы вы посмотреть на фотографии. Вдруг вы их видели? Очень вас просим!
        Копошение за калиткой стихло. И через секунду брякнул засов. В проёме показалась симпатичная немолодая полная женщина.
        Ирина улыбнулась ей и выхватила из папки фотографии.
        - Вот, посмотрите, пожалуйста. Мы очень волнуемся за мальчиков.
        Андрей добавил:
        - У нас есть информация, что они на какую-то на стройку разнорабочими подались. Один из них мой младший брат. Мы поссорились, и он сбежал, а я найти его не могу, понимаете?
        Женщина сочувственно кивнула:
        - Я вас понимаю, беда с этими подростками. Вот и у меня племянница от рук отбилась. Плохо год закончила в школе и сейчас пыталась сбежать, а к ней скоро должен репетитор прийти. Одним словом - лентяйка и хулиганка.
        Внимательно рассмотрев фотографии мальчиков, она вздохнула:
        - Простите… Но нет, я ваших мальчиков ни разу не видела. Жаль, что не могу помочь.
        - Спасибо, - Ирина с Андреем тоже вздохнули. - Пойдём искать дальше.
        - Удачи! - пожелала женщина.
        - И вам тоже, с вашей племянницей…
        Распрощавшись с ней, они не спеша направились вдоль забора в сторону станции.
        Отойдя на несколько метров, Симонов положил руки на плечи Ирине, повернул опешившую девушку к себе и стал её обнимать и быстро целовать в щёки, лоб, волосы. Опешившая Ирина упёрла твёрдые кулачки ему в грудь и еле слышно прошептала:
        - Что происходит?! Вы с ума сошли?!
        - Ничего не происходит - я утешаю расстроенную девушку, - продолжая покрывать её щёки и волосы короткими поцелуями, ответил Андрей, и шепнул:
        - Веди себя естественно, за нами, скорее всего, наблюдают… Покажи, что ты расстроена неудачей… И сколько можно напоминать, что мы на «ты» перешли?
        Ирина, поняв только то, что ему требуется подыграть, громко всхлипнула и обвила его шею руками. Обнимать его оказалось так приятно, что Ирине стоило большого труда не увлекаться и не забывать о деле. Собрав волю в кулак, она приникла головой к плечу Андрея, периодически оглашая окрестности вздохами и всхлипами, исполненными истинного трагизма. Наплевав на впечатление, которое может произвести на Андрея, Ирина для полноты тщательно создаваемого образа одной рукой подняла подол длинной юбки и принялась вдохновенно и с убедительным шумом сморкаться в него. Восхищённый сообразительностью и безусловным актёрским дарованием боевой единицы и предмета воздыханий, Симонов нежно поглаживал её по спине и волосам и, как могло показаться со стороны, шептал ей слова утешения. На самом же деле, вместо нежностей Ирине пришлось выслушать краткий курс молодого бойца и довольно подробный инструктаж.
        - Происходит что-то непонятное. Мне кажется, я эту девочку где-то видел, но никак не могу вспомнить, где. Возможно, на работе. Но у нас ежедневно такой поток, что всех не упомнишь. И там, за забором явно что-то не то происходит. Дело очень тёмное. Уходить будем через пару минут. Сообщи желающим послушать, что ты ошиблась, и теперь искать будем в другом месте. Потом, не оглядываясь, не медленно, но и не слишком резво пойдём к станции, сядем в электричку в сторону Москвы, но только в самый последний момент, чтобы по возможности отсечь хвост. Машину светить не будем, пусть стоит у станции, она нам ещё пригодится. Поняла?
        Ирина ткнулась ему губами в межключичную ямку и жарко прошептала:
        - Поняла, командир.
        - Умничка. Действуй.
        Девушка подняла несчастное лицо на Андрея, ещё раз всхлипнула, драматично похрюкала в подол юбки и громко с прононсом произнесла:
        - Ну, конечно, их здесь нет и быть не могло! Ростик всё перепутал, и они не в Салтыковке вовсе, а, пожалуй, всё-таки на даче Костика. Так что поехали туда. Здесь уже все стройки обошли, эта была последней. Только зря людей побеспокоили и время потратили. Ясно же, здесь искать бесполезно. Поехали в Видное.
        - Вот и правильно, - громко согласился Андрей и, взяв Ирину под локоток, направился в сторону станции. Они дошли до угла дома, свернули на перпендикулярную улицу и двинулись было дальше, но тут Ирина тихо ойкнула и потёрла щёку.
        - Что случилось? - еле слышно спросил Симонов.
        - В щёку что-то ткнулось. Жук, что ли, какой? - Ирина собралась продолжить путь, но Андрей чуть придержал её, внимательно глядя под ноги. На асфальтовой крошке дороги почти у его туфель валялся крошечный комок бумаги. Он наклонился, словно поправляя брюки, быстро и незаметно поднял шарик и потянул Ирину за собой, громко обсуждая, когда имеет смысл поехать в Видное. Находку сунул в карман.
        На платформе они постояли совсем недолго, скоро послышался шум приближающейся со стороны области электрички. Оба разведчика сделали вид, что она их по каким-то причинам не интересует, и отвернулись от путей, рассматривая рыночный люд. Андрей внешне равнодушно скользил взглядом по толпе, пытаясь понять, кто же послан по их души. Но понять это не успел, зато умудрился в самый последний момент, резко повернувшись, заскочить на переднюю площадку первого вагона и, придержав закрывающиеся уже двери, затащить за собой Ирину.
        Мозг исправно фиксировал всё происходящее: вот пассажиры, стоявшие в тамбуре, проявили солидарность, помогли ему придержать двери, а Ирине протиснуться в образовавшуюся щель, вот машинист беззлобно поворчал на них по громкой связи,…
        Ага, вот и ты, хвост-хвостище.
        К дверям вслед за ними метнулся худенький невысокий парень в бейсболке. Но где уж там? Вскочить, конечно, не успел, ударил кулаком по закрывшимся с возмущённым шипением дверям и встретился взглядом с внимательно наблюдавшим за ним Андреем. Симонов, с деланным сожалением покачал головой: опоздал, мол, ну, что ж, брат, не переживай, бывает, скоро следующая электричка. Он надеялся, что хвост не поймёт, какой интерес вызвал у преследуемого. Пока совершенно не ясно, что происходит. И будет лучше, если хвост станет думать, что они с Ириной, ни о чём не догадались.
        Электричка набрала скорость, побежали назад рынок, дома, деревья. Андрей перевёл дыхание и покачал головой. Что же происходит-то? К сожалению, он не ошибся. И дело, похоже, пахнет керосином.
        На следующей станции они с Ириной вышли и направились к дому Рябининых, благо, предусмотрительная Злата утром дала им запасной комплект ключей. Следовало позвонить Павлу, у которого был новенький мобильный телефон, и сообщить новости.
        Рябинины, хотя и очень удивились звонку, вопросов задавать не стали и пообещали минут через десять-пятнадцать присоединиться к ним. Пока ждали на огромной веранде в обществе до крайности обрадованной их визитом Геры возвращения хозяев, Андрей достал трофейный комок бумаги, развернул его, и на ладонь ему выпала маленькая голубая рубашечная пуговичка с белым ободком по краю и четырьмя дырочками, в которых застряли обрывки белой нитки. Внимательно наблюдавшая за ним Ирина быстро схватила пуговичку и уставилась на неё с неописуемым ужасом.
        - Ты что? - удивился Андрей.
        - Я знаю эту пуговицу. Это от любимой рубашки Костика. Ему её на прошлый день рождения папа подарил, он тогда ещё в более адекватном состоянии был. Костик её носит в школу, почти не снимая. Я подозреваю, что у него просто другой нет. А тут недавно пуговица оторвалась в школе, так я её собственноручно ему и пришила. Да вот голубых ниток не было, только белые, пришлось ими приделывать… А вот и обрывки от них… - она пальцами вытянула нитки из дырочек и показала их Симонову.
        - Понятно, - медленно протянул Андрей, он вертел в руках крохотный клочочек бумаги в клеточку, - а вот здесь ничего не понятно…
        - Что понятно? И что не понятно? - Ирина впала в полный ступор. Её сознание заупрямилось и категорически отказывалось принимать очевидную весть.
        - Понятно, что мальчики или в этом доме, или были здесь. А кто-то попытался нам об этом сообщить. Может быть, они сами… Или кто-то другой… А не понятно, что за каракули здесь. И он протянул ей бумажку. На той вкривь и вкось скакали буквы, складываясь в нечитабельные слова.
        - Подожди, - Ирина взяла её и стала напряжённо всматриваться, - нет, это не каракули… Вернее, каракули, конечно, но совершенно точно осмысленные. Это записка. Кто-то хотел нам что-то сообщить.
        - Тут без шифровальщиков не разберёшься. Не почерк, а кошмар какой-то. Даже я, хоть и врач, лучше пишу.
        Ирина улыбнулась и заметила:
        - К счастью, для нас это не проблема, поскольку в наших рядах есть такой специалист по плохим почеркам, как Злата. Ты бы знал, какие писульки ей удаётся прочитать. Я иногда просто отказываюсь понимать, как она это делает. Да ещё ладно бы два-три слова разбирала, так нет, она же умудряется целые сочинения дешифровывать. Страна в её лице потеряла гениального специалиста…
        Послышался шум двигателя, и вскоре к ним присоединились изумленные до крайности Рябинины. После короткого рассказа, который Ирина постаралась сделать как можно более информативным, Злата поражённо помолчала и заметила:
        - Ну, никак не дадут спокойно пожить! Так и норовят втянуть в историю. Очередная часть остросюжетного сериала «Дела и случаи». Что ж за жизнь-то такая у нас! Никакой личной жизни! - поворчав для виду, она протянула руку. - Давайте записку, будем читать.
        Ирина отдала ей клочок бумаги:
        - Может, он вообще случайный, к делу не относящийся? А использовали его просто как обёртку для крошечной пуговки. Чтобы она не потерялась.
        - Очень сомневаюсь, - Злата села за залитый солнцем стол и положила бумажку на него. С минуту она напряжённо смотрела на мятый клочок, даже губами шевелила, потом ушла в дом и вернулась с пеналом. Достав из него красную ручку, она снова склонилась над запиской.
        - Это зачем? - тихо удивился Андрей, боясь громкими звуками сбить «дешифровщицу».
        - А ей так лучше думается - условный рефлекс учителя, - шепнул Павел.
        - А-а…
        - Ну, всё, - Злата весело отбросила ручку и повернулась к ним, - написали нам - бумажка всё-таки не случайная - буквально следующее: «Мальчики здесь. Беда! Помогите!»
        Все, хотя и ждали чего-то подобного, потрясённо помолчали.
        - Ну и что теперь? Дуем в милицию? - первым пришёл в себя Андрей.
        Павел покачал головой:
        - Боюсь, что бесполезно. У нас тут начальник отделения милиции сменился. Был хороший, толковый и неравнодушный мужик, да на пенсию вышел по состоянию здоровья. Думали, поставят на его место Лялина нашего. Он даже ио был пару месяцев. Так нет же, прислали такого… долдона! Уму непостижимо, откуда такие берутся. За год, что он здесь, почти весь коллектив сменился. Кто сам ушёл, кого этот красавец выгнал. Только Лялин пока держится, да и то из последних сил. А он-то как раз в отъезде. Так что идти не к кому. К ним можно будет обратиться, когда хоть какие-то доказательства будут. А пока у нас в наличии только предположения, странная девочка, шум за забором и маловразумительная записка, которую без специалистов прочесть сможет только Злата. А специалистов никто и привлекать не станет…
        - Понятно… То есть, ничего не понятно. Делать-то что будем?
        - Предлагаю использовать по прямому назначению нашу разносторонне одарённую собаку, - задумчиво протянул Павел, почёсывая кудрявое пузо развалившейся на тёплых досках Геры.
        - Это как? Пойти охотиться на львов? - усмехнулась Злата. Как-то раз в книжке про эрдельтерьеров они с мужем прочитали, что с двумя эрделями можно смело ходить на львов, и теперь частенько посмеивались над этим удивительным утверждением.
        - Почти. Не зря же ты с Герасей ходила на занятия.
        Злата с Ириной улыбнулись. Был такой факт в биографии собаки. Когда той было чуть меньше года, Злата решила пройти с ней в дополнение к уже освоенному ОКД - общему курсу дрессировки - ещё и КЗХ. Что расшифровывалось с претензией на устрашение, а именно - «курс защиты хозяина». Гера, проявившая себя на ОКД особой сообразительной и увлекающейся, на КЗХ неожиданно для хозяйки и инструкторов продемонстрировала патологически незлобливый нрав и феноменальное долготерпение.
        На первом же занятии инструктор, облачённый в специальный защитный костюм, угрожающе переваливаясь с ноги на ногу и замахиваясь, побежал к мирно сидевшей Гере и стал делать вид, что собирается ударить её. Если другие собаки к столь хамскому поведению относились стандартно непримиримо, то Гера потрясла опытного инструктора до глубины души. Сначала, пока нападавший был ещё довольно далеко, она следила за ним с доброжелательным интересом. Когда он подбежал поближе, в её взгляде явно появилось что-то подозрительно похожее на безмерное удивление и даже жалость к непонятно зачем напялившему на себя тяжеленный ватник и толстые штаны человеку. Его угрожающие выпады в её сторону вообще скоро надоели нетипичной собаке, обладающей ангельским терпением и всепрощением. С грустью посмотрев на скачущего перед ней человека, Гера глубоко вздохнула и, встав, наконец… повернулась к источнику раздражения филейной частью и села. Замахнувшийся было на неё инструктор опешил.
        Ещё несколько попыток напугать, раззадорить или разозлить Геру тоже не увенчались успехом. Теперь она сразу садилась к инструкторам, поочерёдно сменявшим друг друга, спиной и демонстрировала абсолютное, полное, непробиваемое равнодушие, чем основательно поколебала их уверенность в собственной профессиональной пригодности.
        Зато другая составляющая курса защиты хозяина, а именно поисковая, Гере явно приносила огромное удовольствие. Она с азартом искала спрятанные вещи и почти всегда находила, страшно довольная собой.
        Об этом факте биографии их теперь уже общей собаки Павел знал от Златы, и вот теперь ему пришла в голову мысль попробовать использовать Герин поисковый талант. О чём он и сообщил остальным.
        Злата задумалась:
        - Послушай, но ведь ваши мальчишки могли все три дня, что их нет, не выходить на улицу, за забор, и запах стал совсем слабым, если вообще не исчез окончательно. Они же не немытые бабуины с характерным едким запахом, в конце концов, а нормальные чистые пацаны.
        - Ну, попытка - не пытка. А вдруг Гера сможет их унюхать. Тогда это будет для нас ещё одним подтверждением пребывания мальчишек в этом странном доме.
        - Для нас - да. Но не для милиции.
        - Для начала и это неплохо.
        - То есть ты предлагаешь прогуляться с Герой мимо гнезда «тренингистов»?
        - Именно. Ненавязчиво продефилировать и посмотреть на реакцию собаки.
        - Так ведь ей требуется образец запаха, а где мы его возьмём?
        С сомнением слушавший их диалог Андрей, встрепенулся:
        - У меня в машине лежит свитер Алёшки, он его в понедельник забыл, когда я его из школы подвозил. Думаю, пойдёт.
        - А у меня, если что, - добавила Ирина, - в сумке лежит тот листочек, на котором он мне послание оставил перед отъездом. Правда, там много посторонних запахов, скорее всего не поможет…
        - Попробуем и свитером воспользоваться, и листком.
        После обеда в сторону вражеской крепости, то есть, конечно, дома «тренингистов» выдвинулся маленький мобильный отряд в составе Рябининых, Андрея, Ирины и Геры, призванной исполнить роль служебной собаки. Гера о своей важной миссии не догадывалась, и поэтому, пока шли к машине - ехать пришлось на одной, поскольку «Фольксваген» Симонова остался в оккупированной предполагаемым противником Салтыковке - скакала вокруг хозяев и носилась галопом, всячески выказывая свою радость.
        Около двух часов дня на улице, где стоял интересующий поисковый отряд дом, показалась одетая в синие шорты и футболку с пятнистым щенком далматинца очаровательная рыжая девочка-подросток с двумя длинными косичками. Она неспешно брела куда-то с большой собакой на поводке. В другой руке девочка держала полиэтиленовый пакет.
        Чуть-чуть не дойдя до объекта, Злата, а роль подростка с успехом исполняла именно она, поскольку Ирина уже засветилась перед обитателями дома, да и Гера слушаться кого-либо, кроме хозяйки и хозяина отказывалась, закрыла Гере рукой глаза и поводила перед носом пакетом, который перед этим развязала. В пакете лежал свитер Алёши Симонова. А закрывать не слишком опытной в поисковых делах собаке глаза, чтобы не отвлекалась, её научил инструктор. Гера понюхала свитер и резво затрусила по улице дальше. У калитки она ненадолго замерла, поскребла землю лапой и направилась дальше. Злата, старательно изображая полное равнодушие, присмотрелась к особнячку. Никого не видно. Тишина и спокойствие. Есть надежда, что их никто не заметил.
        Она в несколько витков намотала на руку широкий брезентовый поводок и заторопилась вслед за собакой, гадая, как понять её действия. Но тут, свернув за угол в узенький, почти заросший кустарником переулочек, Гера явно заволновалась и направилась в кусты. Там она долго возилась, трещали ветки кустов, «служебная» собака фыркала и шумно принюхивалась. Злата огляделась по сторонам и полезла за ней, надеясь, что её никто не увидит.
        Гера в гуще кустов увлечённо обнюхивала клочок клетчатой бело-голубой ткани. Поморщившись, её хозяйка всё же наклонилась и с интересом пригляделась: зацепившись за ветку, невысоко над землёй висел не слишком свежий носовой платок. Злата вытащила из карманов синих шорт маленький полиэтиленовый пакет и, содрогаясь от отвращения, - брезглива была - положила находку в него и присоединила к свитеру.
        Выбравшись из кустов и посчитав свою задачу выполненной, она так же не спеша направилась в сторону станции, где в машине их ждали остальные. Гера послушно трусила рядом.
        Уже дома, в Никольском, кусочек ткани был тщательно изучен, и Андрей категорично заявил, что этот носовой платок совершенно точно собственность его пропавшего брата.
        - Ты уверен? - засомневался Павел, для которого большинство носовых платков выглядели одинаково.
        - Абсолютно. Вот, смотри, - он протянул Рябинину платок, и тот увидел в углу скромного ситцевого куска ткани две кривоватые буквы: «А» и «С».
        - Это на уроке труда вышила наша с Алёшей троюродная сестра Анюта, Она Алёшку обожает, вот и решила сделать ему такой подарок на день рожденья. А Алёшка у нас деликатный и сестру любит, потому и платок частенько таскает с собой, чтобы сделать девочке приятное.
        - Возникает вопрос, что платок делал в кустах? - Павел с интересом разглядывал находку.
        - Сложно сказать… - пожал плечами Андрей.
        - Я думаю, что знаю, - вмешалась в разговор Злата, - простите за натурализм, но я думаю, что Алёша потерял его, когда решил сходить до ветру перед тем, как пойти устраиваться на работу. Неудобно ему было в новом месте сразу в туалет проситься. Вот и решил заранее побеспокоиться о физическом комфорте. А платок случайно обронил. Кусты, в которых Гера сделала находку, явно кто-то использовал в роли туалета, возможно, что многократно. Можете мне поверить, запах был характерный…
        - Оригинальная версия, - хмыкнул Андрей, - но вполне имеющая право на жизнь. То есть у нас получается следующее. В среду во второй половине дня Алёшка и Костик приехали в посёлок. Это мы точно знаем: Костя позвонил своему братишке Ростику и сказал, что добрался до места. Так что давайте исходить из того, что сюда они гарантированно приехали и пошли устраиваться на работу. Не доходя буквально двух десятков метров до калитки гнезда «тренингистов», брат мой полез в кусты по естественной надобности и потерял платок. Потом они направились в дом, где, по всей видимости, находятся и сейчас. Ну, или во всяком случае, были. Ведь пуговицу от рубашки нам кто-то перекинул через забор с вражеской стороны. Но нас на территорию этого режимного объекта вряд ли пустят. Снова возникает всё тот же не оригинальный вопрос: что будем делать?
        - Для начала предлагаю съездить к отцу Петру и проконсультироваться у него об этой организации. Уж если кто про них знает, так это он.
        Андрей непонимающе посмотрел на Павла. Тот пояснил:
        - Отец Пётр мой близкий друг и духовный отец. Он настоятель Никольского храма и очень умный и образованный человек. Многие его прихожане из Салтыковки. И, возможно, он слышал о том, что за люди обосновались за этим забором.
        - Тогда отличная идея. Когда поедем?
        - Да прямо сейчас.
        Они уже садились в машину, когда Ирина вдруг вскрикнула:
        - Слушайте! Мы с вами с ума сошли все!
        - Что? - испугалась Злата.
        - Мы с вами так спокойно собираемся к отцу Петру. А если мальчишек сейчас убивают?! Или ещё что-нибудь плохое? Помните, записку?
        И она дрогнувшим голосом процитировала:
        - «Беда! Помогите!»
        - Действительно, - согласился побледневший Андрей.
        - Или их вообще сейчас куда-нибудь увезут? После нашего-то визита?
        - Ты права. И что же делать?
        Все растерянно переглянулись.
        - Ехать к отцу Петру надо…
        - Мы можем разделиться… И кто-нибудь из нас будет следить за домом.
        - И что это даст? Там такая крепость, что если мы будем на улице, то ничего не услышим, даже если с забором станем обниматься. Особенно, если ребята в подвале сидят или в каком-нибудь помещении без окон.
        - Значит кому-то надо попасть в дом.
        - Меня и Ирину они уже видели, не пустят. - Андрей с тревогой посмотрел на Павла. - А вам нежелательно светиться. Неизвестно, как дальше дело обернётся…
        - Да, согласен.
        Ирина и Злата молчали. Мужчины тоже. Через несколько секунд Злата встрепенулась:
        - А если Ясеня позвать?
        Ирина воскликнула:
        - Точно! Ясеня!
        - И? - Павел очнулся от задумчивости и заинтересованно посмотрел на жену.
        - При его сумасшедшем обаянии он наверняка умудрится попасть на территорию.
        - Ему нужно не только туда попасть, но и пробыть там какое-то время, пока мы не придумаем, что делать дальше.
        - А Ясень это кто? - спросил Андрей, который вообще ничего не понял из их стремительного диалога.
        - Ясень - это мой лучший друг. - Пояснил Павел. - Он живёт недалеко. И человек надёжный. Если и звать кого на помощь, то именно его.
        - Но как он в дом попадёт? «Тренингисты» эти никого дальше калитки не пустят.
        - Надо подумать… Кому они не только откроют, но и позволят войти внутрь?
        Следующие пару минут случайный прохожий мог услышать, как за кустом сирени несколько голосов лихорадочно спорят:
        - Своих!
        - Мы не свои.
        - Милицию!
        - Лялина нет.
        - «Скорую»!
        - Вряд ли…
        - А если… - Павел замер и, боясь спугнуть мысль, немного помолчал.
        Остальные тоже боялись издать хоть звук.
        - Я, кажется, придумал… Зять нашего Ясеня, муж его старшей сестры, работает в Мосгазе. У него есть и форма. Если Ясень её наденет и скажет, что проводится проверка оборудования по всей улице…
        - Отличная идея, - согласился Андрей, - но проверить газ - дело пяти минут. За это время мы не успеем поговорить с батюшкой и придумать план.
        - Ну, это смотря как проверять. Дом там огромный, есть другие постройки. Кроме того, Ясень может уболтать любого…
        - Тогда давайте ему звонить!
        Через полчаса примчавшийся Ясень выслушал своих друзей и их гостей, выразил немедленную готовность разнести «гнездо тренингистов» в мелкую крошку, с трудом втиснулся в спецовку своего менее габаритного зятя и пообещал:
        - Они меня оттуда не выкурят.
        - Серёжка, хороший мой, ты там поосторожнее! - попросила Злата.
        - Златик, ты ж меня знаешь, - утешил её Ясень.
        - Вот именно… - вздохнула Злата и перекрестила его:
        - Ну, с Богом.
        Пока ехали в Салтыковку, креативный Ясень придумал, что и как будет делать:
        - Я им скажу, что на линии авария. И я как опытный специалист во избежание несчастного случая, пока будут вестись ремонтные работы, должен контролировать давление газа. Как только вы будете готовы приступить к операции, позвоните мне. Я скажу, что ремонт закончен и удалюсь. А при мне они побоятся над мальчишками издеваться. Им лишние уши и глаза ни к чему. Если задумали что плохое, обстряпают всё без свидетелей…
        - Слушай, а если они позвонят в газовую службу? Или у соседей спросят, приходили ли к ним ремонтники?
        - При мне? - удивился Ясень. - При мне они не то что про соседей забудут, они не вспомнят, как их самих зовут. Ты ж меня знаешь.
        - Да, но у тебя форма Мосгаза, а здесь область…
        - Слушай, в Салтыковке московские телефоны, может, здесь и газовая служба столичная. Ну, откуда им знать?
        - Думаешь, прокатит? - Павел всё ещё сомневался.
        - Обязательно! - решительный Ясень послал ему воздушный поцелуй и выбрался из машины:
        - Оревуар! Дуйте к батюшке! Ему от меня огромный привет!
        Отца Петра они нашли в храме. Он готовился к вечерней субботней службе. Время до пяти часов ещё было, и батюшка позвал их в трапезную. История, рассказанная гостями, его живо заинтересовала.
        - Да… - он помолчал, - знаю я этих сектантов…
        - Отец Пётр, подождите… То есть как сектантов? Они же, вроде, тренингами занимаются? А это совсем другое дело.
        Священник вздохнул:
        - А вот так, сектантов. Я сейчас расскажу что и как. И вы поймёте. Но давайте с самого начала…
        В общем, появились они у нас уж с год примерно, даже больше. Меня прихожане сразу в известность поставили. Я навёл справки, съездил, огляделся, и понял, что дело плохо. Конечно, никто про секту не сообщает. Наоборот, они себя называют образовательной организацией. У них всё солидно, чинно, сеть за рубежом и по всей стране, реклама по телевидению,…
        - У нас что только не рекламируют, - не выдержал и перебил Андрей.
        - Это точно, - невесело усмехнулся отец Пётр. - Но тем не менее люди рекламе верят. Сделать с ними ничего не мог тогда, не могу и сейчас. У нас в стране даже слова «секта» в юридическом языке нет. Был я у нашего правящего архиерея. Он мне только посочувствовал и посоветовал усилить миссионерскую работу в Салтыковке и в нашем Никольском. Я усилил, конечно, но, увы, храма в Салтыковке нет, я далековато. А у народа духовная жажда, и стремление к новым знаниям, наоборот, есть.
        Вот и идут люди наши, в делах веры неискушённые, в разные образовательные организации, как они думают. А на деле попадают в ловушку. Обрабатывают их ох как активно! Приходит человек к ним, а там его встречают как самого дорогого гостя, с улыбками и распростёртыми объятьями. И всё приговаривают «мы», «у нас», «семья»… Гость проникается настроением единства, ему внушают всячески, что его очень ждали, что он нужен, а там и дело за малым. Ведь редко кто приходит к ним в состоянии счастья или покоя. Почти все прибегают, когда плохо, бесприютно, тоскливо, когда хочется чего-то нового. Поэтому семена их падают на благодатную почву. Они твердят: «развитие», «перспективы», «шансы изменить жизнь», «достижения»…
        А у нас как? Вы же знаете… Приходит какая-нибудь девочка в храм. А её встречают бабульки наши. И понеслось: не так вошла, крестным знамением себя не осенила, свечку не той рукой передала, не туда встала, не так оделась, глаза не туда, руки не сюда, всё не так… Запугают, затуркают - вот девочка эта к нам никогда больше и не придёт. И ведь всё из лучших побуждений!
        Отец Пётр горестно вздохнул:
        - Ведь хотят добра, а получается беда. Сколько я с моими бабушками борюсь, да всё без толку. Говорю им, объясняю, что людей надо встречать с любовью и долготерпением. Кивают, соглашаются, а сами опять за своё. Рвением своим скольких людей от храма отпугнули! И идут бедные люди кто куда. Кто просто прочь, а кто и в подобные организации. Вот и вся борьба за души людские. Сейчас вот пытаюсь молодёжную дружину помощи впервые пришедшим в храм создать. Как ни дико звучит, но хотим воспользоваться опытом сектантов по работе с новичками. Планируем каждого впервые пришедшего или даже случайно заглянувшего в храм встречать, всё ему объяснять, подсказывать, поддерживать его. От бабушек защищать, опять же… - отец Пётр усмехнулся. - Глядишь, народ и потянется… Ох, что-то меня в сторону увело…
        Павел улыбнулся невесело:
        - То есть странная организация имеется?
        - Имеется…
        - А что про них известно?
        - Сектанты, ну или как их там, заморские. Одно из отделений крупной, очень разветвленной организации, уходящей корнями аж в девятнадцатый век и в страну Соединённые Штаты Америки.
        - Уж не «Очевидцы Яхве» ли? Я их агитаторов в последнее время частенько встречаю.
        - Они самые. Никак их не запретят. Кстати, насколько я знаю, они у себя на родине оформлены всего лишь как книгопечатное издательство. Вот и печатают огромными тиражами свои книжонки. Чего только не выпускают, свои варианты святых книг, буклеты, даже журнал. Называется «Последний редут».
        - Мне такой пытались всучить недавно, - вспомнила Ирина, - яркий, в глаза бросается.
        Отец Пётр кивнул:
        - А у них всё такое. Чтобы зацепить, понравиться. И выглядит всё очень современно, продвинуто, как сейчас говорят. Очень заманчиво. Я бы в юности купился, вполне возможно… Но в последнее время они поняли, что народ на их псевдорелигиозную пропаганду всё меньше реагирует, и сделали упор, на образовательные программы. И мало кто понимает, с кем на самом деле связался…
        - И к ним попали наши мальчишки, - Ирина расстроилась до слёз. - Что же делать?
        Павел решительно встал:
        - Батюшка, благослови мальчишек наших поискать в этом доме.
        - Хотите рискнуть? А план у вас есть?
        - Пока в общих чертах.
        - Так, может, к Володе Лялину нашему всё-таки обратиться?
        - Да он же в отпуске! Расщедрилось начальство, летом отпустило. А он в Карелию рванул. Поди найди его там. Да и чем бы он помог, если на этих «тренингистов» никакой управы нет?
        Отец Пётр хмыкнул:
        - Точно, забыл я, он же неделю назад, перед отъездом, был у меня. Только с каких пор у нас конец мая - это лето?
        - Ну не зима же, - засмеялся Андрей, ему ужасно нравился весёлый, всё понимающий священник.
        - Поэтому придётся самим. Только, батюшка, мы вам ничего не говорили, а вы ничего не слышали.
        - Ох, грехи мои тяжкие, - вздохнул отец Пётр, - вы уж там не слишком зарывайтесь, постарайтесь поменьше закон нарушать…
        - Да мы попробуем почти честным путём, разве что соврать придётся. Хотим выдать Злату за представительницу их целевой аудитории. Так сказать, внедрить её в их ряды… Вроде бы её во время разведки никто не видел. Во всяком случае, мы не заметили. Так что рискнём.
        - Злата, ты будь поосторожней, поостерегись. - Батюшка покачал головой. - Постарайся их обработку мимо ушей пропускать, а то, неровен час, внушат тебе что-нибудь, собьют с пути истинного… И обманывай поменьше… Ну, а я тут пока молебен отслужу в помощь вам.
        В шесть вечера операция «Гнездо тренингистов» вступила в свою активную стадию. Ясень, всё это вемя пребывавший среди врагов, но так и не увидевший и не услышавший ничего подозрительного, получил приказ оставить позиции. Он сообщил уже не чаявшим избавиться от него неприятелям, что авария ликвидирована, для убедительности ещё раз осмотрел трубы и зачем-то постучал по ним разводным ключом, прихваченным у Рябининых, и наконец ретировался.
        Буквально через несколько минут Злата, одетая скромно, но вполне молодёжно, постучала в калитку. Довольно долго ей никто не открывал и во дворе царила тишина. Злата, страшно волнуясь, топталась на месте и всем своим видом старалась продемонстрировать нерешительность и растерянность. Наконец, щёлкнул засов. На пороге возник высокий парень в чёрной рубашке и чёрных же брюках и неприветливо глянул на Злату. «Ого, серьёзно у них тут», - подумала гостья. Открывший посмотрел на её тоненькую фигурку, нежное юное лицо безо всякой косметики и задорные косички и неожиданно улыбнулся:
        - Здравствуйте! Вы к нам?
        Злата робко прошептала:
        - Да… - и с надеждой посмотрела на парня, - мне сказали, что здесь мне помогут найти себя, своё место в жизни, научиться новому.
        Била она не совсем наугад, отец Пётр проинструктировал её о том, что примерно нужно говорить, но всё равно было страшно до дрожи в коленях, и Злата оперлась рукой о забор. Оперлась и в ужасе похолодела - на безымянном пальце блеснуло обручальное кольцо. Сердце ухнуло вниз с невообразимой скоростью, по спине пробежал холодок. Она выдавала себя за совсем юную девушку и при этом носила обручальное кольцо. Какое упущение! Злата застенчиво улыбнулась открывшему и медленно опустила руку, надеясь, что тот ничего не заметил. И в тот же момент поняла, что они допустили и вторую ошибку, которая могла стать роковой: на шее у неё на тоненькой цепочке висели золотой крестик - подарок свекрови, и золотой же образок Владимирской Божией Матери - его купил Павел. У блузки был небольшой вырез, и поэтому их не было видно, но неизвестно, как дальше пойдут дела и какие у них, тренингистов этих, правила. Может, они вообще переодевают неофитов в униформу или роются в вещах. Тогда крестик и образок могут их смутить.
        Злата похолодела, но в ту же минуту пришла спасительная мысль: многие носят крестики просто так, сами совершенно не понимая зачем, в крайнем случае, в качестве оберега. Так что есть надежда на понимание.
        Все эти мысли вихрем пронеслись у неё в голове. Одновременно она мило и наивно улыбалась парню снизу вверх. Он покивал, разглядывая гостью, и ответил:
        - Уверен, что найдёшь. Все, кто приходит к нам, чувствуют себя, как дома. Мы - семья. Ты одна?
        - Одна. А что, нельзя одной?
        - Что ты! Можно, конечно! Просто спрашиваю, чтобы на кухню сообщить - они сейчас тебя покормят. Да и постель подготовить необходимо.
        - Так вы меня примите?! - в её голосе была такая надежда, что парень широко улыбнулся и снисходительно кивнул:
        - Конечно, во всяком случае, пока. А завтра наш Главный Тренер вернётся. Он и примет окончательное решение.
        Злата радостно разулыбалась, изображая юное наивное существо, почти подростка. Дело было начато, и это самое важное. Как говорила её бабушка Надя: главное - ввязаться в бой, а дальше разберёмся. Вот и ввязались. Теперь бы разобраться, да не попасться.
        Оказавшись на вражеской территории, Злата принялась вертеть головой - осматриваться. При этом она старалась выглядеть осчастливленной и польщённой оказанной честью. С этим проблем не возникло: ликование буквально рвалось наружу. Получилось! Она внутри! Как разведчик в тылу врага! Практически штандартенфюрер Штирлиц со всеми прототипами скопом. Рудольф Абель. Рихард Зорге. Мата Хари. Воспоминания о двух последних персонах, впрочем, вернули Злату с небес на землю и несколько притушили её восторг - она помнила, что кончили эти звёзды шпионского небосклона весьма и весьма плачевно.
        Тем временем муж Штирлица, Абеля, Зорге и Маты Хари в одном лице сидел в машине в переулочке рядом с вражеской территорией (Андрей, Ирина и Ясень заняли свои позиции вокруг дома) и костерил себя последними словами. Как он мог?! Как только он до такого дошёл?! Чем он думал?! Отпустил с таким трудом найденную им среди более чем шести миллиардов землян свою половинку, свою любимую и единственную жену! И куда?! В место загадочное и, скорее всего, страшно опасное!
        Рассудок говорил страдающему сердцу, что, когда дело касается учеников и друзей, жена его теряет всякое чувство меры и готова идти буквально на всё, ну, или на очень многое. Это её качество за почти полтора года совместной жизни он изучил досконально, и понимал, что коли уж дело коснулось этих самых учеников и подруги в одном флаконе - пиши пропало. Отговаривать Злату в таком случае было бесполезно. Но он мог воспользоваться правом мужа и запретить! И не сделал этого. Ладно Андрей - у него в логове «тренингистов» младший брат. Ирина озабочена проблемами своих учеников и страданиями объекта приложения нежных чувств в лице Симонова. Злата, как уже было замечена, готова на всё ради учеников и друзей. Но он-то! Он-то куда смотрел и о чём думал?!
        Сжав кулак и сильно закусив кожу на тыльной стороне ладони, несчастный муж разведчицы застонал и выбрался из салона. Ему казалось, что так он становится ближе к жене. Подойти вплотную к гнезду противника Павел не решился - боялся насторожить возможных наблюдателей. Оставалось ждать прихода ночи. До наступления темноты было ещё несколько часов. И Павел не представлял, как он проживёт эти кошмарные часы. Теперь он как никогда каждой клеточкой был согласен со знаменитым мнением, что хуже нет, чем ждать и догонять.
        Спокойному, уравновешенному Рябинину мерещились этим тёплым майским вечером форменные кошмары. То ему виделись костры инквизиции, то изощрённые пытки древних китайцев, то почему-то коллективное харакири группы японских товарищей, с мрачными кровожадными раскосыми лицами расположившихся под типичной русской берёзкой во дворе сектантского дома. Перед дружным самоубийством загадочные японцы в его видении хором пели бардовскую песенку, над двором неслось: «Над Канадой небо сине, меж берёз дожди косые…»
        Измученный оригинальными и неотвязными видениями, Рябинин тряс головой, морщился, как от боли и пытался отогнать от себя порождение воспалённого воображения. Хуже всего было то, что у этих кошмаров отчётливо просматривалось одно, совсем уж кошмарное общее - главной героиней и главной же страдалицей в каждом из них являлась его обожаемая жена. И это приводило его просто в неистовство. Надежда была только на молебен, обещанный отцом Петром.
        Тем временем в самом «гнезде тренингистов» всё шло довольно мирно. Злату, на всякий случай представившуюся Зоей, провели в дом, накормили довольно вкусно и сытно и отвели ей место в небольшой спальне на пять человек. Судя по кроватям, покрытым одеялами без пододеяльников, кроме неё в этой комнате пока никто не спал. Злата пыталась собраться с мыслями. За те полчаса, что она была в доме, заметить успела немногое. В первую очередь, обратила внимание на отсутствие какой-либо аппаратуры слежения. Во всяком случае, её неискушённому взгляду так показалось. Радовало и одновременно удивляло и почти полное безлюдье.
        Ещё Злата попыталась выяснить, что за организация попалась им на пути, чтобы удостовериться в правоте отца Петра. В коридоре, по которому её вели из кухни, висели яркие картинки. Близорукая Злата пыталась понять, что же на них нарисовано. Глаз зацепился только за одну деталь: к деревянному столбу был прибит молодой темноволосый мужчина. В памяти всплыли рассказы батюшки о сектантах. В числе прочего говорил он и о том, что они считают, что Христос был распят на столбе, а не на кресте. Точно, похоже, не ошибался батюшка: угодили мальчишки к «Очевидцам Яхве». Крупная секта эта давно уже была известна в России. Её приверженцы ходили по домам с цветными буклетами и книжками и пугали неосторожно открывших двери людей близким концом света. Почему-то забывая о том, что руководители этой старой секты уже пять раз предсказывали его и все пять раз апокалипсис так и не случился. Приставали желающие открыть людям глаза и на улице. Но было совершенно непонятно, почему вдруг пропали мальчишки. Вроде бы в похищениях людей сектанты замечены не были. В одурачивании - да, в запретах на вакцинацию, переливание крови
и трансплантацию крови - да. В разрушении семей - тоже. Но вот в киднеппинге?
        Но, с другой стороны, по словам отца Петра, организация была многолика и в последнее время тяготела к делам мирским, а не духовным.
        Требовалось разобраться. А ещё найти того, кто кинул Ирине и Андрею записку. Возможно, этот человек будет готов помочь? Записка была написана ужасающим почерком, Злате даже показалось, что писали не ведущей рукой, а другой, не преобладающей. Специально хотели изменить почерк? Или по какой-то другой причине? А ещё, несмотря на малопонятный и некрасивый почерк, у неё почему-то сложилось впечатление, что писала женщина. Теперь стоило проверить предположение.
        Российская Мата Хари побродила в тишине по комнате из угла в угол, собралась с силами - первоначальное ликование сменилось страхом, хотелось сидеть в этой пустой спальне как можно тише и ничего не делать - и, выйдя в коридор, пошла на голоса. Разговаривали на кухне, в которой её только что кормили. Поморщившись - до чего ж противно подслушивать! - Злата притаилась за дверью.
        Говорили громко, не таясь. Она узнала голос преувеличенно ласковой поварихи, которая кормила её. Теперь женщина говорила сухо, без мёда в голосе:
        - На, отнеси еду в подвал.
        - Обойдутся, - лениво ответил мужской голос.
        Злата узнала и его тоже. Это был Геннадий - так представился встретивший её парень в чёрном. Кроме них двоих она пока никого ещё не видела. Вообще у неё создалось впечатление, что дом почти пустой.
        - Не обойдутся, пусть поедят пока. Наше дело маленькое. Что наверху решат, тому и быть. Парни виноваты. Но уж издеваться над мальчишками, голодом морить - это ни к чему. Отнеси. Или позови Алинку или эту, новенькую, как её?
        - Зою.
        - Именно. Пусть кто-нибудь из них отнесёт.
        - Ещё чего не хватало! Одна только пришла, и неизвестно, кто она такая. А вторая уже бежать пыталась. Лучше я сам.
        - Ну, вот и правильно, - повариха довольно застучала тарелками, а Злата опрометью бросилась в свою комнату, радуясь, что надела очень мягкие туфли на резиновой подошве. Разуться бы она побоялась - а ну, как наткнётся на кого, как тогда объяснить отсутствие обуви?
        Из-за неплотно притворённой двери Злата прислушивалась, кляня гулко бухающее сердце, и боялась пропустить хоть звук.
        Подвал… Так, сейчас она на первом этаже. Вход в подвальные помещения может быть из дома, а может и с улицы. Бродить самой в поисках опасно. Попробовать проследить за Геннадием? Страшно. Так страшно, что руки холодеют и дышать тяжело. Но мальчишкам грозит опасность. Господи! Да что ж такое-то? В чём же они виноваты? Что могли натворить? Увидели что-то? Услышали? Одни вопросы и нет ответа.
        Она так и стояла, прижавшись к двери ухом и вставив в узенькую щель палец, чтобы совсем не закрылась - а то ничего, пожалуй, и не услышишь. Пальцу было больно, неудобно. Но ещё больнее и неудобнее было душе. Больше всего на свете ей хотелось сейчас бросить всё и уйти. А что? Легче лёгкого пока это сделать. Выйти в коридор, пройти в сторону кухни, открыть дверь в холл. Злата, когда её вели сюда, заметила, что замки есть, но Геннадий их не запирал. А там, за холлом, где никакой охраны она не заметила, хотя и осматривалась украдкой, выход и близко-близко калитка с обычным запором. И рядом, в тихом переулочке, её самый близкий, самый родной человек.
        Раньше ей казалось, что ближе бабушки и Бати и быть никого не может. А теперь вот ближе родителей, ближе Славянки, ближе всех смелый и добрый, умный, терпеливый и понимающий Пашка, её Пашка. Милый, долгожданный. Она сглотнула и упрямо потрясла головой: хороша учительница! Ты уйдёшь, а два чудесных мальчика пропадут ни за грош?.. Может, всё-таки в милицию?.. Она же выяснила самое главное - Алёша и Костик живы и находятся именно здесь. Теперь есть с чем «в органы», как говорит дедушка, обращаться.
        Ага. Как же! С чем? С пуговицей, нечитабельной запиской и словами поварихи о каких-то мальчишках в подвале? Злата вздохнула. Нет. Ну, нет других вариантов! Будем прорываться.
        Тут хлопнула дверь кухни, и раздались шаги. Злата видеть идущего не могла, но вся обратилась в слух - даже глаза закрыла. Шаги неспешные, размеренные. Приближаются, вот совсем рядом… Не к ней ли? Не заметили ли щель? Нет… Мимо… Дальше по коридору… Снова звук открываемой двери и скрип, долгий, тягучий.
        Доморощенная и самопровозглашённая Мата Хари приоткрыла дверь пошире и выглянула. Никого, только в конце коридора, слева, невыносимо медленно, противно скрипя, закрывался проход куда-то. Злата быстро широко перекрестилась, вытащила из ворота блузки крестик и образок Богородицы, горячо приложилась к ним, спрятала обратно и шмыгнула в коридор. Глубокий вдох, как перед прыжком в воду… Десять летящих шагов до закрывшейся таки двери… Выдох…
        Затаив дыхание она потянула дверь на себя и проскользнула в оставшуюся ещё узкую щель - даже сама удивилась, что смогла просочиться. И замерла: как закрыть дверь, чтобы она не оповестила всё гнездо сектантов о её передвижениях? Снова перекрестилась - так становилось спокойнее - и закрыла дверь одним резким движением, с трудом преодолевая сопротивление доводчика. Та затворилась без единого звука. Злата привалилась к ней спиной и огляделась.
        Помещение, в которое она самовольно проникла, оказалось лестничной площадкой, крохотной и плохо освещённой. Голые стены без единого выступа были просто несчастьем для любого шпиона: спрятаться ну совершенно негде. Ощущавшая и в мыслях называвшая себя, конечно, не шпионкой, а разведчицей в тылу врага Злата, пугаясь стука собственного сердца, которое, казалось, собралось предательски выдать свою хозяйку и колотилось о рёбра, как трясогузка, попавшая по ошибке в парник и не умеющая выбраться на волю, робко ступила на узкую прямую лестницу, круто уходящую вниз, в полутёмный коридор.
        Снова выдохнула - страшно было невозможно - и почти невесомо слетела вниз, едва касаясь ступеней. Слетела и довольно усмехнулась: видели бы её сейчас незабвенные учительницы по хореографии Дина Николаевна с Надеждой Евгеньевной, были бы довольны. Не прошли даром восемь лет в детской школе искусств. Лёгкость далась ей без труда - спасибо строгим учителям. Не зря каждый Божий день, кроме воскресенья, минимум по три часа буквально вили верёвки из воспитанниц. Злата снова тихонько втянула воздух и на цыпочках пошла дальше.
        Впереди тянулся длинный и узкий же - вдвоём не разойтись - коридор - вдвоём не разойтись. По обеим сторонам с десяток утопленных в стены дверей. Конец помещения тонул в полумраке. Похоже, дальше поворот. Но до него опять негде спрятаться: в интерьере «тренингисты» явно тяготели к минимализму. Злата прислушалась. Где-то глухо звучали голоса. Она на цыпочках кинулась к первой двери - ничего. Вторая… Третья…
        Повезло за седьмой. В замке торчал ключ. Точно, Геннадий здесь! Злата прильнула ухом к двери, рядом с замочной скважиной и различила бормотанье, но ни слова не смогла понять - дверь толстая. Но голос! Голос точно Алёшин! Живой! А вот и Костик кашлянул. Слава Богу! Ещё бы понять, о чём говорят, да разобраться, как парней запирают и не стерегут ли ненароком. Окрылённая удачей, разведчица скользнула за угол. Там источников света не было совсем. Она замерла, прижавшись к стене, в ожидании Геннадия. Посматривая из-за угла, никак не могла отвести взгляд от ключа. Вытащить бы! Но рискованно, ох, как рискованно! Нельзя.
        Геннадий вышел буквально через минуту, посуды в руках не было. Он спокойно запер дверь и пошёл к лестнице, не оглядываясь по сторонам и явно не ожидая никакой опасности. Ключ на ходу сунул в карман. Злата чуть не застонала от обиды.
        Когда за мужчиной захлопнулась дверь, она вернулась к узилищу и постояла, прислушиваясь. Мальчишки молчали.
        Каково им сейчас там?! Ей до боли хотелось как-то сообщить им о том, что они уже не одни, что помощь идёт, и непременно до них доберётся, надо лишь подождать. Но дверь была слишком хороша и надёжна. Чтобы докричаться, потребуется вопить на весь дом. Поэтому Злата лишь погладила ладонью ручку и быстро выбралась из подвала.
        Оказавшись в своей комнате, Злата в изнеможении повалилась на узкую кровать и задумалась. Полежала пару минут, усилием воли заставила себя подняться и пошла к кухне. Каждый шаг давался с трудом. Впервые она поняла смысл фразы «ноги не несут». Её ноги тоже отказывались нести свою хозяйку, саботировали процесс и пытались повернуть обратно. Но смелая разведчица, трясясь как овечий хвостик и кляня почём зря пресловутый инстинкт самосохранения, который вдруг включился так не вовремя в самый ответственный момент, тем не менее шла и шла вперёд, с ужасом ощущая, что длинный коридор на самом деле намного короче, чем ей в настоящий момент хотелось бы, и катастрофически быстро заканчивается дверью на кухню. Постояв несколько секунд перед пищеблоком и решив, что вряд ли мудрый и многоопытный русский народ врёт, про то, что «двум смертям не бывать», Злата, хоть и не желала торопить неминуемую единственную, негромко постучала и, услышав поварихино «войдите», решительно шагнула через порог.
        - Чего тебе, деточка? - повариха излучала такое благодушие и желание помочь, что на мгновение Злате почудилось: их мобильный отряд фатально ошибается. Ну, не могут такие чудесные люди быть врагами. Но в тот же миг вспомнила про запертых в цокольном этаже мальчишек и пресекла зарождавшуюся было симпатию к похитителям детей на корню.
        - Простите, вам никакая помощь не нужна? А то я уже устала сидеть в четырёх стенах без дела. Хотите, я приберу в доме? - вот так, неплохо, главное, не переиграть. Лепим наивную трудолюбивую девушку, которая просто искренне не знает, куда себя деть, и хочет помочь.
        - А что? Это идея. Иди-ка ты на двор, там у крыльца метла стоит, прибери-ка во дворе.
        Ага, получилось. Но улица… Улица интересовала разведчицу гораздо меньше дома. Но и то лучше, чем ничего. И она, изобразив жизнерадостную готовность помочь, чуть ли не бегом выскочила во двор.
        Ирина свою роль в операции «Гнездо сектантов» сформулировала просто: дозорный. С помощью Андрея она взгромоздилась на разлапистую ветлу напротив интересующего их дома и вот уже пару часов сидела, обняв руками ствол и не сводя глаз с вражеской резиденции. Ничего интересного за два часа, прошедших с тех пор, как Злата в сопровождении малосимпатичного субъекта скрылась в доме, не произошло.
        Задача дозорного, сначала казавшаяся элементарной, после двухчасового сидения на жёсткой, шершавой и отчётливо рельефной ветке, постепенно перестала казаться таковой. К Ирине пришло осознание того, что, похоже, задание будет позорно провалено. Когда стало совсем невмоготу и уже не помогало постоянное опасное для жизни ёрзанье, послышались шаги и под объёмной кроной появился Симонов. Ирина, стараясь не демонстрировать выпавшие на её долю мучения, мужественно улыбнулась ему и помахала рукой. Андрей улыбнулся и шепнул:
        - Лови! - Ирина сначала выполнила команду и лишь потом задумалась, что бы она означала. В её руках оказалась маленькая пухлая подушечка. Ирина пару секунд недоумённо поразглядывала её, вспомнив, что думка лежала на заднем сидении машины доктора. И тут она поняла идею Андрея, а поняв, умилилась до нельзя. Расстроганно прижав подушку к груди, она благодарно закивала, чуть было не рухнув в объятья внимательного и сообразительного объекта влюблённости. Напоминая самой себе воздушную гимнастку под куполом цирка, Ирина не без изящества проделала несколько рискованных движений и угнездилась на подушке. Измученное длительным контактом с корявым деревом тело, отозвалось бурной благодарностью, которую дозорная постаралась донести и до доктора, сначала помахав ему, потом покивав, поулыбаясь, показав большой палец и, наконец, звучно чмокнув сложенные щепоткой пальчики: красота-а. Догадливый Симонов расплылся в ответной улыбке и, послав воздушный поцелуй, - Ирина тут же забыла о благодарности и преисполнилась возмущения от такой фамильярности - исчез из поля её зрения.
        И очень хорошо, что исчез, потому что, как только она вернулась к своим непосредственным обязанностям и устремила взгляд на двор интересующего их объекта, скучная до этого картина - солнце, дом, пустынная территория - заметно оживилась. Из дома вышла весёлая Злата, взяла у забора метлу, и, судя по движению губ, напевая что-то, принялась мести двор.
        Ирина с умилением смотрела на подругу. Жива и вполне здорова. Ну, слава Богу! Пару раз в окно выглядывала какая-то упитанная женщина, удовлетворённо кивала головой, глядя на работу девушки, и даже улыбалась. Очень даже милое лицо. И как такая к этим «тренингистам» попала? Хотя… У них и должны быть располагающие лица, а то ведь никто не в их ряды вступать не захочет.
        Тем временем вжившаяся в роль Золушки Злата двигалась вдоль дома. Подмела перед фасадом и переместилась за угол. Ирина тоже переместилась - по ветке. И, чувствуя себя какой-то диковинной птицей, вытянула шею и продолжила наблюдать за подругой. А та вдруг быстро огляделась по сторонам, приткнула метлу к стене и встала на колени.
        - О, Господи! - вслух испугалась Ирина. - Это что ж такое делается-то? Это у них там правила такие, что ли, молиться где ни попадя?
        Но Злата в коленоприклонённой позе не задержалась, а пошла ещё дальше, распластавшись ничком прямо на тротуарных плитках, покрывающих двор. Секунду полежала, вскочила на четвереньки, быстро-быстро передвинулась на пару метров вперёд, снова легла, опять переползла дальше.
        Ирина трясущимися руками схватила мирно висевший до этого на сучке старинный бинокль, выданный ей Павлом, и приникла к окулярам. Теперь ей стало понятно: подруга обнаружила что-то, чрезвычайно заинтересовавшее её, в фундаменте дома. Но что именно, Ирина понять не смогла, а потому просто следила за Златой и боялась только того, что кто-нибудь увидит подругу в такой двусмысленной позе. Когда разведчица поднялась, она облегчённо выдохнула. Вроде бы никто ничего не заметил.
        Злата ликовала. И было от чего. Метя двор и одновременно осторожно осматриваясь, она поняла, что в фундаменте дома почти на уровне земли есть небольшие узкие горизонтальные оконца, забранные решётками. Прикинув, она пришла к выводу, что они могут выходить только в помещения, скрытые за дверьми того коридора, где заперты мальчики. Так и вышло. За четвёртым окошком, практически прижавшись лицом к самому пыльному стеклу, она разглядела сидевших на полу Алёшу и Костика.
        Первым её заметил Алёша. С изумлением поглядел пару секунд, потом вскочил и подбежал к окну. Оно было высоко, ему приходилось запрокидывать голову, но он смотрел, не отрываясь, и по-детски счастливо улыбался. Следом подскочил Костик, и растерянно зашевелил губами - что-то спрашивал.
        На мальчишечьих лицах Злата заметила ссадины и синяки. Били их, что ли? Да что ж здесь происходит-то?! Злата покачала головой, прижала палец к губам и улыбнулась: всё хорошо, вы не одни. Ребята закивали, сияя. Алёша вдруг решительно вздёрнул ещё нежный, безбородый мальчишеский подбородок и поднял руку, сжатую в кулак, повёрнутый от себя: рот фронт, но пасаран. Злате тут же нестерпимо захотелось разнести в пыль этот дом, где держали в плену - иначе и не скажешь - и били детей. Лицо её дрогнуло от подступивших слёз, она ещё раз прижала палец к губам и вскочила. Огляделась - тихо и пусто, даже сонно. Схватила метлу и только после этого выдохнула.
        Двор она домела за несколько минут. Дикая злоба на людей, заправляющих здесь всем, подгоняла. Поставив метлу на место, Злата навесила на лицо самое спокойное и добродушное выражение и направилась на кухню.
        - Я всё!
        - Да что ты?! Вот молодец какая… - повариха всплеснула руками. - Иди, моя хорошая, я тебе компотика налью!
        Злата с благодарностью приняла компот и вновь поразилась, как такая милая с виду, уютная и славная женщина может здесь работать.
        - А что мне теперь сделать?
        - Да отдохни, полежи, почитай. Там в тумбочке книги должны быть.
        - Спасибо, надоело уж отдыхать.
        - Ну, тогда поспи. Скоро ужин, я тебя разбужу, вместе поедим. А то скучно одной-то.
        - А что, нет больше никого? - равнодушно спросила Злата, ложечкой вылавливая из чашки сухофрукты и с удовольствием отправляя их в рот.
        - Выходные, все разъехались. А Гена вон собрался по делам, - повариха махнула рукой в сторону окна. Во дворе действительно заработал мотор, поехали вверх ворота и зашуршали по плитке шины.
        - Ну вот и давайте, пока никого нет, я приберусь в доме. Дни сейчас долгие спать не хочется, как раз успею хотя бы один этаж помыть.
        Повариха с сомнением посмотрела на неё. Злата стояла, тихо и нежно улыбаясь, а сама про себя повторяла, как заведённая: «Ну, давай же! Давай! Соглашайся!»
        - Ладно, иди. Только там поосторожней, ничего не сломай, не разбей. Завтра наш Главный Тренер приезжает, всё должно быть в полном порядке. В пятницу, конечно, убирали, но пыль за день уже налетела, так что протри там всё. В туалете возьми ведро, швабру, тряпки, порошки всякие. А воду наверху наберёшь, там на каждом этаже по туалету. Поняла?
        Злата с готовностью кивнула, ещё раз как можно безмятежнее улыбнулась и пошла за инвентарём. Громыхая ведром, нашла лестницу и забралась на самый верхний, четвёртый, этаж. Налила воду, помыла тряпку, почти не отжав её - чтобы подольше была видна работа - быстро протёрла небольшую часть коридора. Потом живописно расставила пластиковые бутыли с чистящими средствами в дверях: может быть, помешают поварихе пройти бесшумно, немного задержат её, если она решит явиться с проверкой. После снова помыла в ведре тряпку, чтобы вода замутилась, а не бросалась в глаза чистотой и прозрачностью. И отправилась на разведку.
        Сначала спустилась на второй этаж. Быстро осмотрелась. Чистенько, просто, без изысков. На полу линолеум. Стены покрашены приятной бежевой краской. На них стенды с фотографиями. Что-то вроде доски почёта. Коридор и двери, двери, двери. Как в общежитии. Да это и было, похоже, общежитие для рядовых членов. Злата дёрнула первую же дверь и та распахнулась. Комната на двоих. Явно жилая, а не заперта. И замка нет. Похоже, в «гнезде тренингистов» нет частной жизни. Только общественная. Интересно.
        В комнате стояли стандартные, застеленные простыми покрывалами кровати, на стене в рамочках яркие картинки из той же серии, что она видела на первом этаже. У окна стол, два стула. На столе и тумбочках корпоративная «тренингистская» литература в разноцветных обложках и яркие рекламные буклеты организации. Больше ничего. Да и к чему роскошь тем, кто хочет найти смысл жизни и научиться новому? Только ищут не там.
        Интересно, почему её поселили внизу, а не здесь? Может быть, в отсутствие начальства не знали, на каком она окажется уровне? Или она, новенькая, ещё в положении «ниже низкого»? Либо хотели, чтобы была под приглядом: комнатка-то её возле кухни, и поварихе удобно за ней следить?
        Злате вдруг стал очень страшно. И одиноко. Она подошла к окну, посмотрела на иву. Где-то там, среди ветвей должна сидеть Ирина. Хорошо спряталась, даже и не подумаешь, что там дозорный. Загрустившая разведчица подняла руку и помахала. Дрогнула ветка. Ветер? Или всё же подруга? Стало легче дышать. Приободрившаяся Злата послала дереву воздушный поцелуй и вернулась к обследованию. Передёргав все двери, убедилась - второй этаж целиком жилой. Комнаты на двоих, троих, четверых. Самые большие - на шесть жильцов. Все они пока пустовали.
        Третий этаж выглядел посолиднее: пол из ламината, стены оклеены обоями под покраску. Комнаты тоже оказались незапертыми и тоже жилыми. Но здесь были и одноместные, двухместные. И ни одной на трёх и более постояльцев. Да и обстановка поуютнее. На полу коврики, на окнах не простейшие жалюзи, а шторы. Покрывала с оборочками. Вот оно как. Иерархия в действии. Интересно, что же на четвёртом, последнем, этаже?
        Коридор верхнего этажа делился на две части. Одна, меньшая, явно была офисом. Стерильная чистота везде. Паркетные полы, ковровые дорожки сдержанной расцветки. Злата удивлённо покачала головой: неплохо. Дорогие двери, ни на одной нет табличек, поясняющих, где что находится. И всё заперто. Точно - офис. Святая святых. Не иначе документы свои берегут от чужих глаз. Хотя откуда в этой цитадели посторонние? Ну, значит, и от своих прячут. Даже от своих. … От своих, пожалуй, и важнее. Зачем мелкой мошкаре знать о делах птиц высокого полёта?
        Прихватив швабру и ведро, Злата, затаив дыхание от волнения, толкнула дверь на вторую половину. Боялась: а ну как не откроется? Но нет, распахнулась легко. А вот и жилая часть для руководства.
        Красиво, уютно, как в каком-нибудь дорогом санатории. Паркет уже не простой, а наборный. Огромный очень красивый ковёр. На стенах дорогущие обои, в дорогих рамах не репродукции, а картины. Везде цветы: на подоконнике, стенах, в специальных напольных подставках. И дверей всего несколько. То есть за ними или очень большие комнаты или даже квартиры. Хорошо быть вершиной пирамиды.
        Ни на что не надеясь, разведчица толкнула ближайшую дверь. Но та неожиданно распахнулась. Не может быть! Злата даже глаза закрыла от страха. Но сразу же открыла и на цыпочках зашла внутрь.
        Перед ней действительно была квартира. Да какая! Позже, описывая друзьям то, что увидела здесь, Злата хотя бы даже в силу профессии не страдавшая косноязычием и бедным словарным запасом, постоянно повторяла только два слова: роскошь и великолепие. И прибавляла:
        - Но всё чересчур. Слишком.
        И вот мимо этой роскоши и по этому великолепию кралась она на цыпочках, больше всего на свете боясь быть обнаруженной. Зачем она решила осмотреть всю квартиру, и сама толком не знала. Но шла, заглядывая во все двери мимо одной, другой, третьей комнаты. Пройдя через просторный холл, она оказалась перед последней дверью, в которой торчал ключ. Чувствуя себя женой Синей Бороды, Злата не дыша повернула его в замке, просунула в образовавшуюся щель голову и замерла.
        На необъятной кровати лежала девушка, вернее, девочка лет пятнадцати-шестнадцати. Она не двигалась. Испуганная до дрожи в ногах разведчица подкралась к ней поближе и с удивлением поняла, что где-то видела спящую красавицу. К счастью, она именно спала: ровно дышала, положив правую щёку на ладони.
        Злата огляделась. Комната была большой, прекрасно обставленной, но в глаза сразу бросились решётки на двух окнах. В остальных комнатах их не было. Да это самая настоящая тюрьма. Разведчица в ужасе покачала головой и тихонько подошла к девочке.
        Та была очаровательна: невероятной длины и толщины каштановая коса, точёное лицо, всё сплошь покрытое солнечными конопушками. Даже вокруг нежного рта весёлые пятнышки. Тоненький изящный носик и длиннющие ресницы. Но веки припухшие, розовые. «Плакала, - определила Злата, - и долго, отчаянно». Девочка показалась знакомой. Она вспомнила, что об этом же ощущении говорил и Андрей Симонов, и вгляделась повнимательнее. Но глаза девочки были закрыты, и понять, где же они встречались, Злата не смогла. Она тихонько села рядом и дотронулась до руки девушки. Та вздрогнула и села, как бывает, вздрагивают и за одно молниеносное движение, сразу, садятся во сне, испугавшись чего-то.
        Злата тоже вздрогнула и даже втянула голову в плечи, ожидая крика и разоблачения. Но девочка спросила тихо:
        - Кто ты?
        - Не бойся. Меня зовут Злата, и я пришла за двумя мальчиками. Это ведь ты бросила сегодня утром записку с пуговицей, - сказала Злата утвердительно, сама не зная, с чего вдруг она так решила. Но пока среди обитателей дома только эта испуганная зарёванная девочка походила на человека, который хотел бы помочь. Она не ошиблась, узница «роскоши и великолепия» кивнула, внимательно разглядывая пришелицу:
        - Я. Но за ними с утра приходили другие люди. Блондинка со стрижкой под мальчика и высокий мужчина.
        - Да, это мои друзья. Один из мальчиков - младший брат этого мужчины. И теперь мы пришли сюда, чтобы забрать мальчишек.
        Девочка смотрела на неё, не отрывая взгляда, и неожиданно сказала:
        - А я тебя, то есть вас, знаю. Вы - учительница! Только я сразу не узнала, потому что сейчас вы совсем на девчонку похожи, с косичками этими. Я вас видела, давно, ещё зимой. Тогда чуть драка большая из-за меня не случилась.
        И Злата тут же вспомнила. Именно эту девочку попытался защитить от скинхедов злосчастный Эдик Зеленский. Именно её приводил в порядок, уведя чуть в сторону от разгневанных соратников, Алёша Симонов. Чудны дела Твои, Господи!
        - И мужчину того, который утром приходил, тоже знаю! Это брат Алёши, который мне помогал. Он мне в феврале ссадины обрабатывал. Его Андреем зовут!
        Злата кивнула:
        - Всё верно. Теперь я тоже тебя узнала… Как тебя зовут?
        - Алина, - ответила узница, - мальчики были здесь, но где они сейчас, я не знаю!
        Она горестно всхлипнула и закрыла лицо руками. Близкие ещё после предыдущих рыданий слёзы мигом подступили и закапали сквозь пальцы, оставляя следы на длинной юбке. Злата прижала её к себе, чувствуя себя, как всегда рядом со своими учениками, взрослой и умудрённой:
        - Не плачь. Я их нашла. С ними всё в порядке. Они в подвале. Но теперь мне необходимо их отсюда вытащить. И как можно скорее. А я пока ещё ни в чём не разобралась. Я тебе буду благодарна за любую помощь. За любую, - ещё раз веско добавила она. Алина отняла ладони от лица, проглотила набегавшие ещё слёзы и часто закивала:
        - Да! Да, да! Я всё расскажу, объясню, всё, что знаю. Только умоляю! Возьмите и меня с собой!
        Злата ничего не понимала, кроме того, что этой девочке, ровеснице её учеников плохо и страшно. Поэтому моментально включилось то, что сама она с иронией называла «учительским инстинктом», который сродни мощнейшему родительскому и диктует круглосуточную готовность оберегать, защищать, помогать. А если надо, то и любому глотку перегрызть за этих детей. Поэтому она решительно кивнула:
        - Обязательно. Только давай сделаем так. Я должна мыть полы в офисе. Сейчас туда и пойдём. Я буду заниматься уборкой, а ты сядешь где-нибудь поближе к лестнице, будешь следить, чтобы никто нас не застукал и потихоньку мне рассказывать, что тебе известно. Если вдруг кто пойдёт, то ты его ещё от первого этажа услышишь - в доме тишина, звуки далеко разносятся. И ты успеешь сюда убежать, а я буду демонстративно драить полы, прикидываясь Золушкой. Договорились?
        - Ага, - Алина совсем успокоилась и с готовностью вскочила. - Только давайте я тоже буду помогать?
        - Нет уж. Ты у нас будешь часовым.
        Так они и сделали. Алина устроилась в дверном проёме с видом на лестницу и тихо-тихо начала рассказывать. Злата слушала и физически ощущала, как шевелятся от услышанного волосы на голове.
        - Мои родители развелись пять лет назад. И так получилось, что я осталась с папой. Потому что мама у нас актриса. Из неудачливых. Но всё равно постоянно то спектакли, то гастроли. Я ей и не нужна совсем. А папочка у меня самый лучший… Был… Он умер три месяца назад. В метро сердце прихватило, и он не дождался врачей… И тогда меня забрала к себе мама. Лучше бы меня отправили в детдом! - горло перехватило, и Алина с трудом сглотнула, Злата бросила швабру и на минуту присела к ней, обняла, прижала покрепче, погладила по руке:
        - Почему лучше бы?
        - Потому что мама моя сошла с ума совсем. Связалась с этой идиотской организацией. Я сначала думала, что ничего страшного нет. Даже наоборот радовалась, дурында. Мама бросила свой театр, перестала спектакли на дому нам с бабушкой устраивать. А раньше она этим страдала. То у неё мигрень, и она с бледным видом отравляет всем окружающим жизнь. То депрессия, и она рыдает, заламывая руки. То любовь, и она папе нервы мотает. Он, мол, её недостоин, у неё, видите ли, ТАКИЕ поклонники, а тут мы под ногами путаемся. Это она про мужа и единственную дочь! И бабушке, маме её, доставалось всегда. За то, что зятя любила. За то, что помогала ему меня растить, когда мы уже отдельно жили. В общем, за всё.
        А тут вдруг мать попритихла. Спокойнее гораздо стала, даже мной интересоваться начала. Я уж думала, что, может, и получится у нас семьёй стать… А оказалось - всё совсем плохо.
        Ходила она на все тренинги в эту… в эту организацию. Все деньги на это спускала. Пыталась нам мозги вправлять. Но мы с бабулей держались. Бабушка у меня умная, говорила мне всегда:
        - Ты с мамой соглашайся, кивай, не серди её. Видишь, она не в себе…
        Но потом мама увидела, как мы в Вербное воскресенье из православного храма выходили… Как она кричала! Аж слюной брызгала! Невменяемая просто была!
        - Я, - говорит, - не дам вам погибнуть! Я вам покажу, где спасение! А если вы так ничего и не поймёте, значит, вы и не мать мне и не дочь, а чужие люди!
        Бабушка её тихонько спросила:
        - А кто ж тогда свои?
        Мать засмеялась так страшно и выдала:
        - А свои у меня только те, кто из нашей организации. И вы или ими станете или пожалеете.
        После этого она все иконы в бабулиной комнате посрывала и ногами их топтала! Бабушке плохо стало, когда она это увидела. А мать «скорую» вызвать не давала. Я еле вырвалась и к соседям убежала, позвонила от них врачам и в милицию, чтобы они помогли врачам в квартиру попасть. И те, и другие приехали и бабушку забрали. Как я боялась, что она умрёт! У неё обширный инфаркт. Но она выкарабкается. Обязательно! Она не может меня одну с этой зомбированной психопаткой оставить!
        - А мама? - тихо спросила Злата.
        - А мать милиция только пожурила слегка… - Алина горько вздохнула. - И вот за те дни, что бабушка в больнице, мать совсем с ума сошла. Сюда меня приволокла. Всё говорила, что я ей помогу на следующую ступень подняться. Я не понимала каким это образом… Но теперь, похоже, поняла… - голос её стал бесцветным. Злата, снова яростно намывающая полы, выпрямилась:
        - Что? Что ты поняла?
        - Я объясню. Только сначала расскажу про ваших мальчиков… Я здесь уже пять дней, шестой. Мать не дала даже до конца учебного года подождать. На несколько дней раньше меня из школы забрала.
        Приехали мы сюда в понедельник. Я сначала даже удивилась. Здесь молодёжи полно. Вернее, почти одна молодёжь. Всё больше девушки, но и парней много. Таких по возрасту, как моя мама, мало. Это сейчас никого нет, потому что у них какой-то выездной съезд. А завтра к вечеру вернутся… - она нехорошо усмехнулась. - И ведь всё у них так благостно. Все весёлые, обнимаются на каждом углу, твердят о перспективах, развитии, психологическом программировании каком-то… Меня приняли как родную… Слишком хорошо. Шагу одной ступить не давали. Буквально. Это ужас просто! Я на второй день волком выть была готова от такой опеки!
        Но в четверг появились Алёша с Костей. Их в качестве разнорабочих наняли. Я Алёшу сразу узнала. Костю нет, не помнила. А Алёшу как же забыть?
        Злата спрятала улыбку: да, этих братьев Симоновых забыть трудно. Вон, её подружка драгоценная уж почти год никак не может старшего из сердца выдворить. Разлёгся он у неё там вольготно, как на диване, и выдворяться отказывается. Да она, впрочем, и не горит желанием от него избавиться. И это взрослый человек!
        А тут девчонка-школьница и юный красавец и мечта всех девчонок, который, правда, честь ему и хвала, себя таковым не считает! Но ведь девушки обмирают, когда его видят. Вот и Алина своего героя забыть не смогла. Не балбеса Эдика Зеленского, кинувшегося тогда в неравный бой, но потом напрочь забывшего про девочку и подстрекавшего всех к драке. А именно Алёшу, который Алину не бросил и всячески опекал в тот вечер. Злата была уверена, что, будь тогда на месте Эдика Алёша, он-то уж точно за девочку заступился бы не ради драки, не из любви к сварам и склокам, а из невероятного благородства, ему свойственного. Поэтому понять узницу было легко. Как же не влюбиться, когда вот он - готовый рыцарь! Да ещё и симпатичный такой.
        А Алина, раскрасневшись, восторженно продолжала:
        - Он меня тогда домой привёл. Брат его старший раны обработал, синяки какой-то мазью помазал. Потом они домой меня отвезли. Я ведь тогда с курсов самообороны шла. А тут эти дураки. Тоже мне, фашисты недоделанные! А я только-только на курсы записалась, ещё ничегошеньки не умела. Они прицепились: «Чурка! Черномазая!»
        - Мне-то всё равно. Не трогают - и ладно. У меня-то русская кровь, может, почище, чем у большинства из них. Но не доказывать же это идиотам, которым больше, чем чистотой крови, гордиться нечем. Им папа с мамой не объяснили, что люди должны другим гордиться. И что нормальный русский ну никак фашистом быть не может. Потому что у нормального русского обязательно кто-то из семьи воевал или даже погиб на фронте.
        Мне-то повезло. У меня папочка мне всё ещё в детстве популярно объяснил. А до этих оболтусов не донесли. Вот они и маются дурью. И не понимают, что фашисты когда-то тоже с этого начинали. Им сказали, что они особенные по праву рождения, они и поверили. Вместо того, чтобы гордиться культурой, литературой, музыкой, наукой, они кичились цветом волос и глаз. Ни к чему хорошему это не привело. Поэтому я шла себе и шла, внимания на них не обращала. А тут этот ваш… Эдик, да? Ему явно хотелось позадираться, вот он и решил с парнями помахаться. Только силы не рассчитал. Ну, и вышло Бог знает что… Счастье, что вы с другой учительницей вмешались, а то беда была бы!
        Злата согласно кивнула: да, счастье, и да, беда…
        Алина вдруг замерла, подскочила в ужасе и, молча показав вниз, метнулась на привилегированную половину. Злата, ещё не слыша шагов, схватила тряпку и принялась протирать пыль с листов гигантских откормленных фикусов и монстер, негромко напевая:
        - Ты сегодня мне принёс не букет из пышных роз…
        - Убираешься? - повариха стояла за спиной и требовательно оглядывала длинный коридор.
        - Да, - с усердием обмахивая растения кивнула Злата, - ещё чуть-чуть осталось. Скоро пойду на третий этаж.
        - Молодец, если устала - отдохни. И вот сюда, - она указала на дверь жилой части, - не ходи. Там уже убирали.
        - Вот и славно! Тогда я, пожалуй, сегодня всё-таки успею помыть коридор третьего этажа, - Злата преданно заглянула в глаза поварихе. Та снисходительно кивнула:
        - Ну, давай. Умница ты, девочка. Потом спускайся, я оладушков нажарю. Будешь?
        - С удовольствием! Спасибо!
        Проверяющая потопталась ещё немного и, тяжело ступая, пошла вниз. Злата покачала головой: так-так, хвалит, улыбается, а не доверяет. Вот ведь, нелегко ей, а забралась на четвёртый этаж с проверкой. Надо быть осторожнее.
        Когда шаги стихли внизу, она покашляла, и в дверь высунулось испуганное личико Алины.
        - Ну у тебя и слух! - восхищённо покачала головой Злата. - Пойдём-ка теперь на третий этаж. Ты на лестнице сядешь и продолжишь мне рассказывать, а я там помою. Успеешь, если что, убежать?
        - Успею. Только разуюсь сейчас, чтобы меня слышно не было.
        Они перетащили инвентарь этажом ниже, и Алина, стоя почти на лестнице, чтобы в любой момент рвануть наверх, шёпотом продолжила рассказ.
        - Ну вот, тогда меня Алёша с братом домой отвезли. А через неделю умер мой папочка… И мама меня забрала к себе. Так что Алёшу я больше не видела. А тут вдруг смотрю - он! Я глазам своим не поверила. Мы обрадовались друг другу, остановились поболтать. Но моим «наставникам», так здесь называют тех, кто опекает новеньких, это очень не понравилось. Сразу ребят отослали куда-то, и меня тоже делами заняли. Я надеялась, что мы в столовой встретимся, но ребят там не оказалось. Я потом узнала, что работники на первом этаже живут… - девочка помолчала немного. Злата её не торопила. Через пару минут Алина мрачно заговорила:
        - А дальше… Дальше я поняла, зачем мать меня сюда привезла… Господи, я ей так верила! Даже когда поняла, что она фанатичка… Всё равно - мама же… А она… Она…
        Злата отставила швабру и испуганно обернулась. Но Алина не плакала, а стояла, бессмысленно глядя в пространство. Бедная девочка. Что же случилось-то? Злата тихонько подошла, встала рядом, рукой погладила по плечу. Алина благодарно улыбнулась:
        - Я сейчас. Просто это очень страшно. То, что я хочу вам рассказать. В общем, этот их Главный тренер… - увидев Златино непонимающее лицо, пояснила:
        - Не американский супер-пупер главный Президент этой организации, а наш, местный начальничек, которого америкосы поставили, это он так распрекрасно называется… Так вот, он любит девочек. И моя сумасшедшая мать привезла меня ему в подарок.
        - Что?! - Злата была поражена. Нет, она не вчера родилась и розовые очки не носила. Но тут дар речи ей изменил. После вырвавшегося громкого возгласа, вызванного шоком, она несколько раз молча открыла и закрыла рот. Похлопала глазами. Потрясла головой, пытаясь прийти в себя.
        - То есть ты хочешь сказать, что…
        - Да, именно. Я не знаю, как это называется. Педофил - это, наверное, про гадов, которые к совсем уж маленьким ненормально относятся, - Алина явно с трудом подбирала слова, и Злата её прекрасно понимала. Здоровому человеку о таких вещах и говорить-то противно.
        - А я же уже большая… почти. Но он всё равно скотина. Старая, вонючая, лысая скотина!
        - Как ты обо всём узнала? - Злата попыталась переключить внимание девочки.
        - Как-как? Подслушала! Я сначала ничего понять не могла. Мы, когда только здесь оказались, жили на втором этаже. Вы там были? Видели условия? Понятно, что это для мелочёвки, вроде моей матери. А потом вдруг кто-то приехал. Я обратила внимание на дорогущую машину, которая во двор въехала в четверг утром. В этот же день в столовой к нам подсел какой-то лысеющий дядька. Слащавый такой, с бородкой небольшой. И с маменькой моей так добренько-добренько беседовал. А сам на меня зырк, зырк. И говорит мне:
        - Деточка, принеси-ка нам, пожалуйста, хлебушка ещё.
        Я смотрю, а на столе хлеба ещё полно, и белого, и чёрного. Ну, и замешкалась. А мать как рявкнет:
        - Ты что, не слышишь, дурища?! Иди и принеси, когда Главный тренер просит!
        Она в жизни так со мной не разговаривала. Она вообще вся такая рафинированная, эфемерная, а тут такими словами! Я от ужаса вскочила и за хлебом. Вернулась, а этого Главного уже нет. Только мамашка довольная за столом сидит. Как будто подарок долгожданный получила.
        В тот же день нас с ней перевели жить на четвёртый этаж. Не туда, где вы меня сегодня нашли, а в соседний номер. Он попроще, но тоже весь такой распрекрасный. Три комнаты, джакузи. Я такого и не видела никогда, хотя мы с папочкой неплохо жили.
        Я за день устала, и легла спать. Жарко было, окно нараспашку, шторки ветром колышет - красота. Вдруг слышу, маменька моя куда-то намылилась. А потом её голос во дворе. Беседовала она с каким-то дядькой. Я не сразу поняла, что это и есть их главный. Он ей говорит:
        - Альбина, вы, несомненно, достойны того, чтобы перейти на следующий уровень. Как только всё произойдёт, назначим день для таинства инициации.
        Маменька моя лепечет:
        - Ах, спасибо! Какая честь для нас!
        Я лежу и думаю: для кого это для нас? А он, козлина, продолжает:
        - Приведёшь мне её в воскресенье вечером. - То есть он, конечно, говорил «приведёте», он же весь такой интеллигентный, интеллигентный, аж до тошноты. И, продолжил, урод:
        - Когда мы с симпозиума вернёмся, пусть она уже будет готова, и вечером приводите её ко мне. Вот вам список, вас завтра Геннадий по магазинам отвезёт. Купите всё по списку. В этих вещах она и должна будет ко мне прийти. Всё понятно?
        Мама, теряя сознание от восторга, лепечет и в книксенах приседает. Я из-за шторы в окно подглядывала и видела.
        - Да, разумеется. Всё так понятно, так понятно!
        Тут маменька моя к его ручке припала, лобызает, обливаясь слезами восторга, а я чуть в обморок не грохнулась, потому как поняла, для чего мать меня сюда привезла и с какой стати нас на четвёртом этаже в этаких хоромах поселили. То есть она так хотела пробиться повыше в этом своём вертепе, что добровольно… Да что я говорю! Не просто добровольно, а с восторгом, упоением и признательностью меня ему была готова подарить!
        У Златы всё плыло перед глазами. Она уже не возвращалась больше к уборке, а стояла, прижав девочку к себе, и гладя её по голове. Смеркалось, и вполне симпатичный дом этот стал казаться зловещим и мрачным.
        - Мама вернулась развесёлая. Она и подумать не могла, что я всё слышала. Ходила по комнатам, песенки напевала. А я лежала и думала только о том, что мне делать. Когда мать заснула, я порылась в её вещах и нашла список этот, который Главный ей вручил. А там такая мерзость! Господи! Как его земля только носит?! В общем, там всякие юбочки в складочку и шотландскую клеточку, гольфики с помпончиками, босоножечки на плоском ходу, бантики разноцветные. Короче, тошнотина всякая для извращенцев. И это он планировал на меня нацепить!
        Я тихонько денег у неё взяла, оделась - и ходу. А на первом этаже встретила ваших ребят - они мусор по зданию собирали и выносить на помойку собирались. Меня увидели - обрадовались! Хорошие такие, славные! - она горестно поморщилась. Не могла я им ничего не рассказать. Им тоже надо было из этого гнусного места бежать. Мы за угол отошли, я всё и растолковала.
        Парни в ужасе были! Алёша просто рвал и метал. Они предложили мне помощь. Сначала, правда, порывались пойти Главному морду набить. Еле их отговорила. Тут народу толпы, и все или фанатики оголтелые или такие же уроды, как этот говнюк лысый. Тогда они предложили меня положить в тачку, в которой они мусор на ближайшую помойку должны были вывозить, и сверху мешками прикрыть. А потом мы бы тачку бросили подальше от дома, и на электричку. Ещё не очень поздно было, успевали. Алёша собирался меня к себе домой забрать. А там вместе с его братом мы бы что-нибудь придумали.
        Хорошая идея была! Только не выгорело дельце. Геннадий этот, пёс цепной Главного тачку решил проверить на выходе. То ли догадался о чём, то ли у них тут это в порядке вещей. Ну, и запалил нас. С ним трое мордоворотов было. Меня уволокли. Парней избили. Сильно. Я утром во дворе пуговицу от рубашки Костика нашла и следы крови видела. Меня в воспитательных целях заставили плитку от крови, стоя на коленях отмывать. Я мыла и думала: живы ли? Но надеялась, что живы.
        - Живы, - успокоительно кивнула Злата, - я сама видела.
        - Слава Богу!
        - А что потом?
        - А потом мать меня обрабатывала, уговаривала. То орала, то на коленях передо мной ползала. Ужас такой! Ползает, пытается мне руки целовать, и всё твердит:
        - Доченька, это великая честь! Доченька, это счастье!
        То есть вот так, в пятнадцать лет с лысеющим козлом - это честь и счастье! А то, что я замуж всегда мечтала, за такого, как мой папочка? Что я детей хотела минимум троих?! И с мужем чтобы дружить и чтобы всегда вместе?! А она мне: так не бывает! И папочка твой уродом был! Это мой-то отец! Да он самый лучший! Он… - она вдруг замолчала на полуслове. - Скажите мне, что любовь есть, и что мать моя врала. А то, если это неправда, мне и жить уже незачем.
        Злата твёрдо, веско прошептала:
        - Есть. Я точно знаю. Просто твоя мама несчастная женщина. А я счастливая. И ты будешь счастливой. Верь мне.
        - Я верю, - согласно кивнула девочка, - я верю и надеюсь любовь найти. А они… меня…
        Злата смотрела на девочку и не знала, что ей сказать и чем утешить. Внутри у неё всё противно дрожало от накатившего чувства гадливости. Похожие ощущения она испытывала иногда, когда укачивало в транспорте. Усилием воли она взяла себя в руки и спросила замолчавшую и горестно вздыхающую Алину:
        - А дальше?
        Девочка встрепенулась:
        - Дальше я рыдала всю пятницу. Вечером все уехали, а меня оставили с этим чёрным Геннадием и поварихой Татьяной Викторовной. Она вроде тётка такая хорошая. Но не простая, совсем не простая. Давно здесь работает. А, значит, не может не знать, что в организации происходит.
        - Здесь что, кроме педофила, ещё тёмные дела творятся?
        - Я думаю, что фильмы снимают для всяких извращенцев. Я тут видела аппаратуру всякую. А молоденьких девочек и парней здесь буквально на любой вкус… И, возможно, ещё наркота присутствует…
        - Почему ты так решила? - Злата не верила своим ушам. Возможно ли, чтобы всё это было не кошмарным сном, а правдой? Во что они вляпались? И что им теперь расхлёбывать? А в том, что расхлёбывать придётся, она уже и не сомневалась, потому что ни один из их четвёрки не смог бы узнать такое и пройти мимо.
        - А мне в пятницу, после того, как все, включая мою заботливую маменьку, уехали, Татьяна Викторовна принесла настой. Ну, во всяком случае, она эту бурду так называла. Сказала, что собственноручно травки собирала, что он мне поможет успокоиться, придти в себя. Ну, я сдуру и выпила. На вкус травки как травки, чуть горьковатые, терпкие. Только после этого настоя я уснула на раз-два-три и спала до обеда. И сны мне снились очень странные, слишком яркие, слишком красочные. Я вообще для сновидений плохой клиент: то вообще ничего не вижу, то забываю всё. А тут всё в подробностях запомнила.
        И когда проснулась, было ощущение, что я не в себе. Всё вижу, всё слышу, всё понимаю. Но чувствую себя очень странно…
        - А когда Ирина с Андреем пришли, что случилось?
        - Ирина - это девушка с короткими волосами?
        Злата кивнула.
        - Когда все уехали, повариха с Геннадием расслаблялись, как могли. Генка загорал у бассейна за домом. Повариха сериалы смотрела с утра до ночи… Главный, как я понимаю, требует полного подчинения. Никакой расхлябанности не потерпит. А тут в калитку стучат, требуют открыть, а они кто в плавках, кто в халате и бигуди. Пока они суетились и себя в порядок приводили, я успела до калитки добежать, меня тогда ещё не заперли. Распахнула её, но Геннадий меня схватил и оттащил… Прихвостень Главного, блин! Ой, простите, пожалуйста! Вы же учитель, вот вам мои выражансы, наверное, слушать противно. Да я и сама не люблю так говорить, меня папочка по-другому воспитывал. Это я со зла… Ну, в общем, он меня в дом засунул и запер. А сам к калитке обратно пошёл… Может, они с поварихой вообще открывать не хотели, но Андрей громко стучал. И было ясно, что просто так не уйдёт. Побоялись, наверное, что шум поднимет…
        - А ты уже пришла в себя после той жидкости, что тебе повариха дала?
        - Да я уже более-менее была, во всяком случае, силы накорябать записку и завернуть в неё Костину пуговку нашлись. Хотя буквы будто разбегались. Еле-еле написала. Мне так хотелось мальчишек спасти, что я умудрилась мозги в кучку собрать. Только вот с почерком была просто беда. Пишу и понимаю, что сама ничего не понимаю. Как курица лапой - это про мой почерк тогда. Вообще-то я красиво пишу и понятно.
        - А как же ты увидела, где Андрей с Ириной в тот момент были?
        - Когда меня Геннадий в дом запихнул, я на третий этаж побежала, он по всему периметру балконом опоясан. Как они приблизились - кинула. Больше всего боялась не докинуть. Но в этом месте домина этот нелепый почти вплотную к забору стоит. Так что получилось. Бросила и присела сразу, чтобы они меня не увидели. Хотя наоборот надо было о помощи просить. Но я почему-то боялась кричать. Думала, вдруг не справятся они вдвоём. Всё-таки Геннадий крепкий дядька. Я же Андрея узнала и не хотела ему навредить. И мальчишкам тоже. А ещё я надеялась, что найду их всё-таки, и мы попробуем вместе убежать. Но не вышло. Геннадий, урод, меня здесь запер.
        Я здесь целый день сидела, себя ругала. Надо же было такого дурака свалять. Что делать не знала. В пору с этого балкона головой вниз на плитку. Но не могу. Мне бабушка объясняла, что это самый страшный грех. Да ещё как подумаю, что я сигану, а она одна останется… И мальчишки… Как хорошо, что вы меня нашли! Вы же нас спасёте?
        - Конечно. Только вот как? - Злата озадаченно потёрла лоб. - Я так понимаю, времени у нас нет. Или сегодня. Или никогда. Завтра Главный и все остальные со своего симпозиума-съезда вернутся. Против такой кучи народу мы ничего не сможем сделать… Давай так. Ты не спи, жди развития событий. Сиди полностью одетая. С поварихой и Геной, если он вернётся, веди себя спокойно, на рожон не лезь, но и не показывай, что повеселела. А мы сейчас что-нибудь придумаем.
        Девушки поднялись на четвёртый этаж, Злата заперла дверь в дальнюю комнату, ставшую тюрьмой для Алины. Перед тем, как зайти в неё, девочка порывисто обняла Злату:
        - Спасибо! А можно я потом в вашу школу перейду и в ваш класс? Я хорошо учусь! У меня только две четвёрки. Я ездить смогу, вы не сомневайтесь! Или мы с бабушкой переедем в папину квартиру, чтобы поближе к вашей школе быть…
        Злата с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться: какие же они всё-таки ещё дети, эти взрослые и самостоятельные подростки. Она только ласково улыбнулась и объяснила:
        - Алёша учится в классе у Ирины, Ирины Сергеевны. Так что тебе туда. Но я словечко замолвлю. Обещаю.
        Алина вспыхнула, закрыла лицо руками и уже оттуда сквозь растопыренные пальцы прошептала:
        - Спасибо.
        Когда дважды повернулся в замке ключ, ей стало страшно. Но она вспомнила лица Златы, Ирины, Андрея, подумала о ещё незнакомом Павле и повеселела. Даже стала представлять себя узницей замка подлого и мрачного феодала. Тут уж девичья фантазия вылилась на необозримые просторы рыцарских романов. И Алёша, разумеется, превратился в Айвенго, Костя - в Робин Гуда. Андрей стал Ричардом Львиное Сердце. Павел - королём Артуром. Две молодые учительницы - прекрасными смелыми принцессами. Ну, а сама она, конечно же, леди Ровенной. Да и вправду, кем же ещё она могла быть?
        Тем временем, Злата, собрав инвентарь и осмотрев двери на лестничных клетках, направилась вниз. Двери её немного успокоили - замков в них не было, то есть можно не беспокоиться, что на ночь несчастную Алину отрежут от решительных спасителей лишние препятствия.
        Поужинав в обществе Татьяны Викторовны, она демонстративно раззевалась, стала жаловаться на усталость и, сопровождаемая охами и ахами довольной добровольной помощницей поварихи, отправилась в комнату. Геннадий ещё не вернулся, и это внушало надежду на благоприятный исход предстоящей операции. Самое плохое заключалось в том, что связи с «боевой группой» не было никакой.
        Хлопнула дверь, Злата подскочила с кровати и, определив по звукам, что дородная повариха отправилась в подвал, выглянула. Так и есть, понесла еду пленникам. Только бы она им ничего не подсыпала! Только бы они не стали буянить! Но нет, не должны. Мальчишки знают: Злата рядом. И наверняка понимают, что от них требуется сидеть тихо и не привлекать к себе внимания. Теперь бы понять, где хранится ключ от узилища. Разведчица, кожей ощущая, что операция входит в решающую фазу, рискнула выйти в коридор и приоткрыла дверь на кухню. Через несколько минут, когда заскрипела подвальная дверь, извещая о том, что повариха возвращается, Злата сунула голову в пищеблок и весело позвала:
        - Татьяна Викторовна! Ау! Простите, пожалуйста, можно войти? Татьяна Викторовна-а-а!
        - Что тебе, Зоечка? - раздалось, разумеется, вовсе и не из кухни.
        Злата подпрыгнула, будто от испуга, быстро оглянулась и облегчённо заулыбалась, глядя в напряжённое лицо поварихи:
        - А, вот вы где! А я вас потеряла! - голос радостный, наивный-наивный, главное, не переборщить, не вызвать подозрений. - Простите меня, пожалуйста, я ужасный водохлёб, по ночам привыкла пить. Можно мне чашечку водички налить?
        - Ой, да конечно! Да зачем водички? Иди я тебе киселька налью, - явное облегчение, которое испытала повариха, не укрылось от опытного глаза отважной разведчицы, и она засияла ещё жизнерадостнее. Кисель она терпеть не могла с садовского детства, но, не желая обидеть пренебрежением дружественную пока представительницу враждебного лагеря, мужественно кивнула:
        - С удовольствием!
        - Да ты пей, пей! Я тебе ещё налью, свеженький кисель, только вечером сварила.
        Злата с вымученной улыбкой уставилась в чашку. Полное ощущение, что ей пять лет и она в детском садике. Садик она любила, а вот кисель - нет. Но с отчаяньем отхлебнула, проглотила и, старательно изображая блаженство, зажмурилась:
        - Вот спасибо!
        Повариха подвоха не заметила и довольно покивала:
        - Вкусно, знаю! - она поставила в раковину грязную посуду, которую принесла из подвала и старательно прятала за юбкой. Видно было, что совсем успокоилась. Потом порылась в кармане фартука, вытащила ключ и повесила на крючок прямо у косяка. Злата замерла: неужели так просто? Да тот ли? Краем глаза глянула. Красный брелок в виде мячика. Точно! Тот самый! Только бы повезло, и кухню не закрыли. Тогда всё получится. Она благодарно приняла от поварихи полную чашку фирменного киселя, пожелала той спокойной ночи и пошла в комнату.
        Не успела она поставить чашку с добытым ненужным киселём на тумбочку и выдохнуть, снова услышала шаги. Теперь повариха направилась наверх, кормить Алину. Скоро она спустилась, быстро помыла посуду, оставив дверь нараспашку. Злата, опять замерев у приоткрытой двери, слышала, как льётся вода и гремят тарелки. Отойти не могла, потому что опасалась упустить повариху и не узнать, где же та ночует. Потом вдруг подумала, что Татьяна Викторовна, хотя вроде бы и успокоившаяся на её счёт, может всё-таки новенькую проверить. Злата лихорадочно сорвала одежду, повесила её на стул и забралась под тоненькое одеяло. Свет она, занятая напряжённой разведывательной деятельностью, так и не включила.
        Догадка её оказалась верной. Скоро дверная ручка негромко щёлкнула, и из коридора в образовавшуюся щель проник свет. Злата ровно дышала, уткнувшись носом в подушку. Повариха недолго постояла, плотно прикрыла дверь и ушла. Полуголая разведчица вскочила, через голову натянула юбку, радуясь, что выбрала довольно свободно сидящую, да ещё и на резинке. Блузку, кляня нелёгкую шпионскую долю, она напяливала уже на бегу.
        Босиком выскочив в коридор, Злата в ужасе огляделась. Ни у кухни, ни у входа в подвал поварихи не было. Разведчица, чувствуя близость провала, кинулась на лестницу и прислушалась - тишина. Шаги затихали где-то в другом месте. Она растерялась, повернулась обратно к кухне и тут вспомнила о двери, которая вела в холл, к выходу. Выглянула туда и точно - Татьяна Викторовна в дальнем конце большого холла поворачивала в такой же коридор, ведущий вглубь другого дома. Освещение уже везде было погашено, но вполне хватало и неверного сумеречного освещения, проникавшего с улицы.
        Разведчица, почти не дыша от страха, перебежала холл и заглянула в дальний коридор. И, к счастью, ещё успела увидеть, как повариха зашла в одну из комнат и захлопнула дверь. Оставалось надеяться, что именно это и есть её спальня.
        Злата постояла в коридоре минут пятнадцать. Через дверь (здесь они были не такими основательными, как в подвале) слышала тяжёлые шаги поварихи, звуки льющейся воды - видимо, в этих помещениях были и ванные с туалетами. Похоже, всё-таки Татьяна Викторовна собиралась спать.
        Злата уже было решила уходить, как вдруг уловила пиканье кнопок телефона. Буквально через минуту повариха заговорила. Голос её был резок, интонации утратили преувеличенную ласковость. Злата понимала, что, кроме Татьяны Викторовны говорить некому, но всё же с трудом узнавала.
        - Это я. У нас всё нормально… Ревела. Сейчас, вроде, успокоилась… Ещё благодарить будет, бестолочь…. Ой, да было бы что беречь? Всё равно бы с каким-нибудь прыщавым подростком вскоре спуталась бы. А тут такая честь, такая удача…
        Это она об Алине, - поняла Злата и передёрнула плечами от омерзения. Да уж, удача… Тем временем разговор продолжался:
        - Да, у вас в апартаментах… Куда ей деваться? Ещё у нас новенькая. Зоей зовут. Хорошенькая, даже очень… Молоденькая… Лет семнадцать… Может, и меньше… С возрастом, может, и ошибаюсь, не спрашивала. Но что красивая - это факт… Рыженькая, длинноволосая… Поняла… Хорошо… До завтра… Ждём…
        Снова пикнула трубка, затем негромко что-то стукнуло. Щёлкнул выключатель, исчезла тоненькая полоска света, выбивавшаяся из-под двери. Злата постояла ещё минут пять и, не услышав больше ни звука, на цыпочках вышла в холл.
        Что ж… Пришла пора их операции вступать в решающую стадию. Замирая от страха - а вдруг есть сигнализация? - смелая разведчица отперла входную дверь. И на пару минут замерла, прислушиваясь. Хотя непонятно, что она вообще могла услышать? Потому что сердце бухало так, что заглушало все внешние звуки.
        Вопреки ожиданиям ничего ужасного не произошло. Дверь открылась абсолютно беззвучно. Злата выскользнула во двор. Ярко светил прожектор, установленный на стене. Да и за пределами его луча было ещё довольно светло. Лето есть лето. В соседних кустах заливался соловей, где-то неподалёку квакали лягушки.
        Злата глубоко вдохнула: по-о-о-ехали! Она быстро подошла к забору и наклонилась, чтобы увидеть, как отпираются замки. К счастью, окна комнаты поварихи выходили на другую сторону. И хотя бы об этом можно не беспокоиться.
        С калиткой тоже проблем не возникло. Простой засов открылся легко. Больше всего в этот момент Злате снова захотелось выйти на улицу, плотно закрыть за собой калитку и бежать от этого ужасного дома. Как можно быстрее и как можно дальше. Но, конечно, она этого не сделала. Зато сделала то, что должна была: тихонько свистнула. Тут же - она даже поразилась скорости - из-за угла показались Андрей, Ясень и Павел. Её Павел. От облегчения и радости Злата тихо засмеялась и сама себе цыкнула: тщ-щ. Павел бросился к ней и обнял её. Оба на несколько секунд замерли, не в силах оторваться друг от друга. Наконец Злата шепнула:
        - Пора.
        Павел ещё сильнее прижал её к себе, быстро поцеловал и махнул топтавшемуся поблизости Ясеню:
        - Пошли, Серёг.
        Пока Злата, Павел и Ясень обменивались новостями, Андрей подошёл к ветле, где сидела дозором изнывающая от волнения Ирина и негромко сказал:
        - Мы пошли. Следи за улицей. Если что - свисти, как договаривались. Свисток у тебя? Ирина с готовностью показала на грудь, где болтался на шнурке тускло поблёскивающий латунным боком антикварный свисток из коллекции Павла.
        - Умница, - Андрей ласково улыбнулся, и Ирина вдруг испугалась.
        А если они попадут в беду?
        Видимо, на её лице отразились все переживания, потому что проницательный Симонов добавил:
        - Будет совсем плохо - звони в милицию. Павел же тебе телефон оставил?
        - Да… Иди…
        Андрей снова ободряюще улыбнулся, повернулся, чтобы уходить и вдруг быстро шепнул:
        - Я тебя люблю.
        Ирина, уже давно ни на что не надеявшаяся и поставившая на их с Андреем счастливом совместном будущем крест, совершенно неромантично вытаращила глаза. И тут же поняла, что если на кого сейчас и похожа, так на изумлённую до крайности довольно крупную короткошёрстную обезьянку, уцепившуюся за ветку, а уж точно не на счастливую девушку, которой только что признались в любви. А поняв, застонала, ткнувшись лбом в кору. Стало больно. К счастью, Андрей уже ушёл. Потрясённая Ирина смотрела ему вслед и думала о том, что, пожалуй, ещё никто из её подруг не слышал более оригинального признания в любви. Вопреки тревожной ситуации она была счастлива.
        Разведчица и вызванный ею передовой (и он же основной) отряд тем временем без помех проникли в «Гнездо тренингистов». Злата телеграфным стилем шёпотом ввела соратников в курс дела, и все вошли в дом.
        Павел сразу же заинтересовался дверью, расположенной справа от входа. Это оказалась комната охраны. Злата выглянула из-за его плеча и осмотрелась. На большом, как у них в школе, стенде на крючочках ровными рядами висели ключи. Нижний ряд - первый этаж. Дальше - второй, третий. И, наконец, четвёртый. На каждом брелок. Разные этажи - разного цвета брелки. Красный - цоколь. Жёлтый - первый этаж. Зелёный - второй. Синий - третий. И, наконец, белый - четвёртый. Всё аккуратно подписано. «Очаровательный педантизм», - подумала Злата. Павел удовлетворённо заметил:
        - Отлично. Не придётся ничего ломать.
        Злата выбрала нужный ключ и заперла коридор, в котором находилась комната поварихи:
        - На всякий случай. И надо бы постараться не шуметь.
        - Давайте разделимся, - Андрей, который, с висевшим на шее фотоаппаратом, сильно смахивал на туриста, стал снимать ключи. - Я пойду на четвёртый за Алиной. Она меня знает и пойдёт со мной - это раз. И два - попробую в кабинетах пошуровать. Надеюсь, найду что-нибудь о деятельности этой высокодуховной организации. Я тут, пока ждал, с местными побеседовал, пока ждал. Так все уверены, что здесь что-то нечисто. Про педофилию не говорят, но отмечают, что подавляющее большинство приходящих и приезжающих сюда очень молоды. Возможно, даже подростки. И о наркотиках аборигены тоже упоминают. Надо бы поискать.
        - Согласен, - кивнул Павел, - я с тобой пойду. Вдвоём больше успеем. Златик, а ты отправляйся за мальчишками. Мы Алину вниз проводим, ты их всех веди в машину, пусть будут подальше, на всякий случай. И ты тоже больше не возвращайся, хорошо?
        Злата кивнула и вытащила добытый ключ с красным мячом. Муж подошёл и чмокнул её в макушку. Андрей, который всегда считал такие проявления чувств телячьими нежностями, неожиданно для себя умилился. И подумал, что тоже не будет стесняться любви к жене. Да чего уж греха таить?! Подумал он, конечно, не об абстрактной жене, а об Ирине. И сам удивился нахлынувшей нежности.
        Всё эти глупости о том, что мужчины никогда не задумываются о будущей семейной жизни, чепуха, разумеется. Задумываются, ещё как. Вот он, к примеру. Профессионально циничный доктор Симонов уже давным-давно сентиментально решил для себя, что у него будет несколько детей и даже придумал для всех них имена. Только вот мать этих детей была где-то далеко. И он даже не мог подумать, что она, оказывается вот так близко. И представить её всё никак не получалось. Но теперь он уже точно знал, что в данный момент она сидит на ветке старой ветлы и напряжённо всматривается в сумеречную улицу и большой нелепый дом.
        Андрей посмотрел вслед уходящей Злате, перевёл взгляд на Павла и заметил страх в его глазах. Страх за самую лучшую девушку на свете. И Симонов прекрасно понял его. С недавних пор такой же страх поселился и в его душе. Но, что удивительно, делал его не слабее, а сильнее, решительнее, отчаяннее. И Андрей впервые понял, с чего это вдруг разгорелась Троянская война. Раньше никогда не понимал, а теперь вот понял. Он за эту конкретную маленькую женщину тоже мог начать и - хочется верить - победоносно завершить вполне себе большую войну. Но пока ему предстояла другое сражение.
        Злокозненная дверь в подвал, успешно приручённая смелой разведчицей, и в этот раз не скрипнула. Зато, когда закрылась, отсекла все звуки мира. Злата поёжилась. Как она в прошлый раз не заметила этой тяжёлой, давящей, угрожающей тишины? От страха, что ли? Зато сейчас она шла и слышала, как каждый её шаг отдаётся эхом в конце полутёмного коридора. Она нарочито выпрямила спину и решительно направилась к седьмой двери. Ключ повернулся тихо, девушка осторожно шагнула внутрь и застыла.
        В почти полной темноте - свет не горел, а узкое зарешеченное окно под потолком пропускало внутрь лишь крохотный кусочек сумерек - дремали, лёжа на голом полу измученные мальчишки. Они оказались прямо в неярком треугольнике, образовавшемся от коридорного света, хлынувшего в темницу. И Злата сразу увидела бледные мальчишечьи лица, покрытые синяками и ссадинами. Через стекло и частую решётку они были не так заметны. А тут резанули глаза своей откровенностью. И добрая, неконфликтная Злата вмиг озверела. Ну что ж, война так война. С рук это заокеанским тренингистам и их отечественным приспешникам - или кто они там - не сойдёт.
        Первым проснулся и с трудом поднялся навстречу ей обычно гибкий и подвижный спортсмен Алёшка. Посмотрел на неё сверху вниз и радостно, по-детски, улыбнулся разбитым ртом:
        - Здравствуйте, Злата Андреевна! Всё-таки это вы! А то мы уж было решили, что у нас коллективная галлюцинация.
        Костик тоже сел и теперь улыбался и щурился на свет. Правый глаз его совершенно заплыл: здоровенный кровавый припухший фингал поглотил даже длинные девчачьи ресницы.
        Злата огляделась. Абсолютно пустая комната, только в углу зелёное эмалированное ведро с безобразными отбитыми боками. Запах невыносимый. Она поднялась на цыпочки, погладила мальчишек по вихрастым головам, русой и темноволосой, и пообещала:
        - Всё закончилось. А теперь бегом за мной.
        В холл они, действительно, почти вбежали. На пороге Алёша резко затормозил, так что Костик, спешивший сзади, налетел на него. Злата выглянула из-за мальчишек и всё поняла. В холле уже маялась Алина, рядом с ней был Павел. Узник радостно выдохнул:
        - Алинка! - шагнул к девочке и обнял её. Тактичный Костик обошёл друзей по несчастью и негромко, но радостно сообщил Павлу:
        - А вот и мы!
        - Молодцы, - Павел усмехнулся и сгрёб мальчишку в охапку, затем похлопал, помял:
        - Живой?
        - Есть чуть-чуть, - поморщился Костик, - уходим?
        - Вы уходите, а я пока останусь.
        Счастливые освобождённые пленники гурьбой двинулись за Златой. Она приложила палец к губам и сердито нахмурилась. Дети притихли и перешли на рысь на цыпочках. И даже уже на улице продолжали шептать и пригибаться.
        В тёмном переулке загрузились в машину.
        - Ну, вы пока тут делитесь впечатлениями, а я скоро.
        - Злата Андреевна, - вдруг вскинулся Алёша, - а наши документы и вещи?
        - Где они?
        - Отобрали. Так что не знаем.
        - Час от часу не легче. Команду поняли? Сидеть и не высовываться!
        Ребята молча закивали.
        - Разговаривать можно, - улыбнулась Злата, послала им воздушный поцелуй и выбралась из машины. Нужно было вернуться в ненавистный дом.
        В холл они, действительно, почти вбежали. На пороге Алёша резко затормозил, так что Костик, спешивший сзади, налетел на него. Злата выглянула из-за мальчишек и всё поняла. В холле уже маялась бледненькая и встревоженная Алина, рядом с ней был Павел. Узник радостно выдохнул:
        - Алинка! - шагнул к девочке и обнял её. Тактичный Костик обошёл друзей по несчастью и негромко, но радостно сообщил Павлу:
        - А вот и мы!
        - Молодцы, - Павел усмехнулся и сгрёб мальчишку в охапку, затем похлопал, помял:
        - Живой?
        - Есть чуть-чуть, - поморщился Костик, - уходим?
        - Вы уходите, а я пока останусь.
        Счастливые освобождённые пленники гурьбой двинулись за Златой. Она приложила палец к губам и сердито нахмурилась. Дети притихли и перешли на рысь на цыпочках. И даже уже на улице продолжали шептать и пригибаться. На всякий случай.
        В тёмном переулке торопливо загрузились в машину.
        - Ну, вы пока тут делитесь впечатлениями, а я скоро.
        - Злата Андреевна, - вдруг вскинулся Алёша, - а наши документы и вещи?
        - Где они?
        - Отобрали. Так что не знаем.
        - Час от часу не легче. Пойду поищу. Команду поняли? Сидеть и не высовываться!
        Ребята молча закивали.
        - Разговаривать можно, - улыбнулась Злата, послала им воздушный поцелуй и выбралась из машины. Нужно было вернуться в ненавистный дом.
        На четвёртом этаже кипела работа. Павел, Ясень и Андрей в предусмотрительно взятых из «Фольксвагена» резиновых перчатках доктора Симонова открывали кабинеты, фотографировали обстановку, бумаги, скрупулёзно ощупывали лучами фонарей все места, где мог храниться компромат. И всё в почти полной тишине.
        Павел включил компьютер и стал на купленные для работы и вот когда пригодившиеся дискеты и диски копировать информацию.
        - Удивительно, даже не запаролили. Смелые такие, что ли?
        - Обнаглевшие, - мрачно буркнул Андрей.
        - Да уж, - эмоциональный обычно Ясень только головой покачал.
        Увидев жену, Павел нахмурился:
        - Я же просил…
        - Ищите ещё и документы Кости и Алёши. У них отобрали. И вещи, если найдёте, конечно, - сделала вид, что не слышит недовольства мужа, Злата.
        - Да вещи-то ладно, - Андрей закатил глаза, - а вот документы нужны. Задачу поняли. Будем искать.
        - Злат, иди в машину, - Павел был неумолим.
        - Я только жилую часть осмотрю, а?! - она в ответ скорчила умоляющую рожицу, подошла к мужу и задрала голову, чтобы смотреть ему в глаза. Павел, старательно удерживающий на лице грозное выражение, не выдержал, фыркнул и прижал жену к себе. Протянул резиновые перчатки:
        - Ну, иди, подлиза. Осматривай.
        Злата на цыпочках кинулась к двери. Заглянула сначала две меньшие квартиры. В одной явно жила мать Алины. Луч фонарика освещал разбросанные женские вещи, неприбранная постель. На столе разложены юбочка в клеточку, короче короткого, белые гольфы с помпончиками, капроновые ленты, как в златином школьном детстве, белая блузочка с кружавчиками. Всё ясно, нежная мать выполнила приказание гуру и купила всё по списку. У Златы аж челюсти свело от отвращения.
        К месту заточения Алины она шла с ужасом. Ничего подозрительного или интересного в первых комнатах не нашла. Открывала и закрывала шкафы, машинально отмечая шикарные дорогие костюмы, щегольскую обувь, превосходное бельё. Качала головой: выгодная нынче работа - руководитель отделения организации туманного назначения. Мебель, похоже, итальянская. Ковры едва ли не шёлковые. Уму непостижимо!
        Удивляясь, восхищаясь, негодуя, Злата добралась, наконец, до дальней комнаты, где обнаружила несколькими часами ранее спящую зарёванную Алину. Не ожидая увидеть ничего нового, широко распахнула шкаф - и отшатнулась. В ужасе уставилась на содержимое, пару минут растерянно поизучала и захлопнула дверцу, привалившись к ней спиной. Будто плётки, ошейники, цепи и прочий ассортимент магазина для взрослых могли выскочить из своего хранилища.
        Спокойно. Ничего такого в этом нет. Ну да, конечно! Ничего такого! Личное дело каждого! Если бы все стенки огромного, до потолка шкафа, не были увешаны фотографиями терзаемых, рыдающих, испуганных до полусмерти девочек. Ровесниц Алины и даже младше. И мальчиков. И теперь это было уже и её, Златиным, личным делом.
        Она ещё раз, с ужасом и омерзением открыла шкаф, сунутой мужем мыльницей сделала несколько снимков и на негнущихся ногах вернулась в офис. Там тоже всё было закончено. Павел, услышав шаги жены, оглянулся и вмиг всё понял. Быстро подошёл:
        - Где?
        - Дверь слева. Шкаф в дальней комнате.
        Они с Андреем и Ясенем кинулись туда. Вышли с видом крайней брезгливости. И ещё большей решимости. Все вместе тщательно заперли двери, спустились вниз, в охранницкой внимательно развесили ключи по крючочкам - все по местам. Павел осторожно отпер дверь в коридор, где мирно почивала повариха. Там царила всё та же сонная тишина.
        Все собрались в холле. Андрей нёс спортивные сумки Кости и Алёши, обнаруженные под столом в одном из офисов. Павел указал соратникам на дверь:
        - Идите, а я за вами дверь запру и сам через окно второго этажа вылезу. Я видел, там одно открыто. Желательно, чтобы как можно дольше не обнаружили неладное.
        Андрей и Злата молча кивнули. Разговаривать не хотелось. Павел запер за ними дверь. И они, сгрудившись в тёмном углу двора, всё так же молча ждали его. Злата напряжённо всматривалась в окно второго этажа. Время тянулось невыносимо медленно. Что ж он там копается? Усталые глаза уже стали слезиться, когда муж появился в окне, успокаивающе махнул ей, легко выбрался наружу, встал на небольшой карниз, тянувшийся между первым и вторым этажами, аккуратно прикрыл створки. Она с ужасом следила за ним. Потолки первого этажа были высокими, нестандартными. Но Павел спокойно и ловко присел, уцепился пальцами за тот же карниз, повис на руках и тихо спрыгнул. Андрей одобрительно шепнул:
        - Молодчина!
        До неприличия влюблённая в своего мужа Злата обратила к Андрею восторженное лицо:
        - Ага.
        Симонов улыбнулся и приобнял смелую девчонку, которую ещё утром называл по имени-отчеству и на «вы», а теперь ощущал лучшим другом и женой лучшего друга:
        - Вы очень классные, Златик. Оба. Я рад, что вас нашёл.
        А про себя ещё подумал: я тоже для своей жены буду героем. Под женой подразумевалась - ну, разумеется! - другая смелая девчонка. Ирина. Он произнёс про себя её имя и расплылся в дурацкой блаженной улыбке.
        - Вы что тут секретничаете в уголочке? - Павел обошёл двор, проверяя, не видны ли где следы их вторжения, и присоединился к ним:
        - Не собираетесь покидать этот бордель и наркопритон в одном флаконе?
        Злата вопросительно глянула на него: неужели и наркотики тоже? Он кивнул:
        - Да. Есть. Всё нашли. Поэтому сейчас нам надо быстренько двигать отсюда и думать, как дальше быть.
        Ирина, уже давно проклявшая кошмарный труд дозорного, сидела на старой ветле и болтала ногами, стараясь не заснуть. Была она ярко выраженным жаворонком и после десяти, по её собственному признанию, переходила на автопилот. Сейчас же время неуклонно двигалось к двум часам пополуночи, и ей, хотя утром этого невероятно длинного дня она и неприлично разоспалась, всё тяжелее было удерживать глаза широко распахнутыми.
        Она поёрзала на суку и вдруг не к месту вспомнила о пытках, которым жестокие турецкие захватчики подвергали мужественных болгарских повстанцев, и подумала, что как бы ей не пришлось частично последовать их опыту и не вставить между веками палочки, чтобы глаза не закрывались самовольно. Книгу про турецкое иго в Болгарии читала она в далёком детстве, но описания страшных пыток, когда людей с вставленными в глаза палочками заставляли смотреть на яркое южное солнце, и несчастные в невыносимых муках лишались зрения, намертво врезались ей в память. А теперь вот вспомнились.
        - Бр-р! Кошмар какой! - Ирина встряхнулась, отгоняя пугающие картины, которые живо нарисовало её шустрое воображение, и подумала о друзьях и соратниках, которые подозрительно долго не выходили из «гнезда» противников.
        Воображение тут же услужливо активизировалось и пошло вразнос. Но, к счастью, буйствовало недолго. Только Ирина начала представлять себе ужасы вражеских застенков и страдания попавших в беду друзей, как увидела, что во дворе показались сначала Злата, Ясень и Андрей, а затем из окна второго этажа лёгкой тенью скользнул и Павел.
        Дозорная страшно умилилась и до слёз растрогалась: живы, здоровы! И, похоже, даже невредимы. Она глупо разулыбалась и прижалась щекой к шершавому стволу.
        Пора было покидать пост и идти уже принимать в объятья отважных героев. Ирина стала судорожно рассовывать по карманам пожитки, которые успела разложить для удобства по соседним веткам. Бутылочка из-под воды, давно опустошённая, пакетик из-под бутербродов, тоже без содержимого, несколько ещё не слопанных конфет и куча фантиков, перочинный нож… Собираясь слезать, она сняла висевший на ветке лук и зажала зубами несколько стрел. Луком и стрелами она обзавелась от скуки, пока во вражеском «гнезде» ничего интересного не происходило.
        Когда-то в детстве она каждое лето проводила в глухой деревеньке, крошечной, буквально на десять домов. Только пять из которых были обитаемыми зимой. Дом в этой благословенной дальнеподмосковной глуши купили её родители, дедушки и бабушки, чтобы вывозить единственную обожаемую доченьку и внученьку, то есть её, Ирину, на природу. Девочка от рождения отличалась слабым здоровьем, и педиатры настоятельно рекомендовали обеспечить летом хворому ребёнку свежий воздух, солнце, водоём, фрукты и овощи в огромном количестве и полное раздолье.
        Большая дружная семья посовещалась и купила огромный участок с огромным же запущенным домом. На участке росла крапива, скрывавшая друг от друга даже довольно высоких дедов и отца. Но городских покупателей это не смутило, а, наоборот, обрадовало, поскольку они решили, что такая крапива может уродиться только в исключительно благоприятных условиях. Как сейчас сказали бы - в экологически чистых.
        И горожане мужественно кинулись приводить участок и дом в вид, пригодный для проживания нежного городского цветка, Иринушки. И ведь привели! Уже на следующий год дом сиял чистотой и свежевыкрашенными стенами. Собравшийся было помирать большущий сад ещё довоенной посадки ожил и выдал такой урожай, что просто они не знали, куда девать яблоки, груши, сливы и вишню. С крапивой было покончено. Вместо неё на грядках и в сооружённых парниках что только не росло. И даже бывалые местные бабульки ходили смотреть на диво дивное: баклажаны, перцы, нескольких сортов кабачки и патиссоны, а также прочую зелень.
        Невероятно, но Иринины бабушки умудрились вырастить даже арбузы. Чем повергли аборигенов в суеверный ужас. Потому что так, как эти ненормальные москвичи, в этой тихой сонной деревушке, да и на двадцать вёрст в округе никто, включая совхозного агронома, работать не умел.
        Хворый же ребёнок двух с половиной лет от роду моментально освоился в новой для себя обстановке. Стал носиться по единственной деревенской тропинке, тянувшейся между домами с одной стороны и прудом с другой, нагишом и босиком, есть всё, что произрастало вокруг немытым, пить ледяную воду из колодца, шлёпать по лужам, лазать через заборы, гонять кур и гусей по улице.
        Правда, справедливости ради нужно сказать, что иногда в роли погонщика выступали и птицы. Так один гусак, доведённый крошечной москвичкой до белого каления, долго гнал орущую голопопую девчонку через всю деревню и периодически изуверски щипал её за мягкое место. Один из дедушек услышал дикие вопли обожаемой внучки и кинулся наперерез агрессору. Тот прекратил погоню, остановился как вкопанный, удовлетворённо посмотрел на красный тыл жертвы и ушёл к своим. А жертва долго икала от пережитого ужаса и впредь пробиралась по своим неотложным делам садами-огородами, справедливо опасаясь ходить по тропинке мимо пасущихся гусей.
        В такой здоровой атмосфере хвори и болезни, естественно, существовать никак не могли и скоро напрочь покинули Ирину, которую тогда все звали Иришкой, конечно. Она к вящей радости родных из бледненькой тоненькой городской былинки за считанные недели превратилась в загорелую бесстрашную деревенскую босячку и осенью категорически отказывалась покидать благословенную деревню. Покинуть, конечно, пришлось. Но теперь каждое лето Иришка, подобно дяде Фёдору, не хотела ехать ни на какие моря и юга, и счастливо жила в глуши в окружении родных.
        Помимо неё в деревню летом приезжали ещё несколько городских внуков и внучек местных бабушек и дедушек. Этой разновозрастной орде было вместе очень весело. И основным развлечением на протяжении нескольких лет была игра в индейцев.
        Начитавшись Фенимора Купера, подмосковные отдыхающие чувствовали себя коренным населением совсем другого континента. В целях максимального сближения с индейцами ходили целыми днями почти нагишом, по причине чего приобрели устойчивый красно-коричневый колер. Ещё они ощипали хвосты всех деревенских петухов, а также индюков, индоуток и гусей для сооружения на головах подобающих индейцам украшений. Научились ездить верхом без седла. Правда, всем племенем одновременно скакать по прериям не удавалось, так как из лошадей и мустангов в наличии имелась лишь старая кляча почтальонки тёти Нины. Но для тренировок хватило за глаза и её.
        Однако больше всего все до единого представители деревенского племени любили стрельбу из лука, набрасывание лассо или аркана, на который пошла бельевая верёвка бабы Кати, срезанная индейцами под покровом ночи, на все движущиеся и неподвижные цели и метание копья. Ирина невероятно преуспела в первом. Она научилась сама делать из ивняка большие гибкие луки, подбирать тугую тетиву и оперять оставшимися после сооружения головных уборов перьями стрелы. И в меткости ей в их немногочисленном, но воинственном племени равных не было.
        Вот и в исторический день, скучая на старой ветле и дожидаясь развития событий, Ирина, вспомнив детство, при помощи предусмотрительно захваченного перочинного ножа вырезала неплохой лук и несколько стрел. Стрелы пришлось оперять листвой и единственным трофейным вороньим пером, забытым хозяйкой на соседней ветке. Невыносимо хотелось опробовать оружие. Чем Ирина и занялась ещё в светлое время, легкомысленно выстрелив несколько раз в разные стороны. Стрелы ложились довольно точно и даже кучно. Довольная Ирина, удовлетворённо пробурчав что-то вроде знаменитого «помнят руки-то!», решила лук взять с собой и на досуге ещё немного потренироваться.
        Именно поэтому с дерева она собиралась слезать в обнимку с самодельным оружием. Но не успела. Буквально через несколько минут после того, как Павел выпрыгнул из окна второго этажа, и Ирина неосмотрительно решила, что всё страшное уже позади, вдруг раздался шум нескольких моторов, улицу осветили фары и к дому подкатили две иномарки. Из первой выскочил парень в чёрном, которого Ирина уже видела. Водитель второй быстро вылез на улицу и распахнул заднюю дверцу. Дозорная похолодела. Было очень похоже на то, что в «гнездо тренингистов» неожиданно явился их самый главный.
        Ирина повесила лук себе на шею, обеими трясущимися руками вцепилась в ствол и в ужасе замерла. Что делать, она ровным счётом не понимала. Свистеть? Но уже поздно. Надеяться, что друзья услышали машины и сами успели спрятаться? А если нет?
        Главный враг, которого парень в чёрном и второй водитель совместными усилиями не без труда извлекли из машины, не спеша прохаживался вокруг, разминая руки и ноги. Одет он был в светлые брюки и белую рубашку, поэтому даже в сгущающейся темноте виден был прекрасно. Ирина в отчаянье следила за его не слишком уверенными движениями и чуть не плакала, жалобно ругаясь последними словами:
        - Принесла нелёгкая этого гада. У, напился. Чуть не падает, мерзавец. И всё равно припёрся. Что ему тут потребовалось? Ночью-то?
        А во дворе, в самом тёмном его углу, застигнутые врасплох борцы за справедливость и против обмана, мошенничества, наркотиков, педофилии и прочих гадостей переправили через забор на улицу Злату. Всё вышло довольно ловко. Она очутилась на воле под сенью невысокой, но отрадно пышной и сногсшибательно благоухающей сирени, огляделась и, никем не замеченная, почти по-пластунски отползла к соседнему дому и замерла за кучей наваленного сухостоя.
        Напуганная до полусмерти внезапным крушением их планов, Ирина благополучного избавления подруги из своего укрытия не увидела и в ужасе продолжала вглядываться в темноту. Неожиданно вражеский мордоворот Геннадий метнулся вправо и попытался схватить кого-то. Это Павел, преодолевая преграду, не смог спуститься так же удачно и незаметно, как его жена. Ирина прильнула к биноклю, слыша и чувствуя только, как бухает в ушах сердце и противно дрожат руки.
        Павел ловко двинул Геннадию в челюсть, тот покачнулся, и это дало возможность Андрею, взлетевшему уже на кирпичный забор, сильно смахивающий на крепостную стену, сбросить соратнику сумку с вещами пленников и попытаться спрыгнуть самому. Но тут с боевым кличем «Я вас, гады!» бросился на помощь своему водитель второй машины. На спину ему с высоты слетел Ясень.
        Замерев и позабыв дышать, Ирина увидела, как распахнулись дверцы автомобиля сектантской шишки и в завязавшуюся драку вступили ещё трое. Пятеро против троих! Злату и себя Ирина в расчёт не брала. Вспомнив наказ Андрея, она, боясь отвести взгляд от происходящего на улице, вслепую принялась искать телефон, чтобы позвонить в милицию, и всё никак не могла найти.
        В это время отчаянно сопротивлявшегося Павла повалили на землю и принялись бить ногами. Андрей с Ясенем кинулись на помощь. Но нападавших было больше и двое из них ловко орудовали резиновыми дубинками. Буквально через несколько минут всё было закончено. Самые лучшие парни на свете лежали на траве лицами вниз.
        Пьяненький сектантский начальник, возжелавший поучаствовать в заварушке, шатаясь подошёл к пленённым и попытался поставить ногу в светлом длинноносом ботинке на голову Андрею. Этого Ирина выдержать уже не смогла. Не помня себя от ужаса, она заметалась на своей ветке, схватила лук, совершенно не отдавая себе отчёта в своих действиях, на ощупь рванула лучшую стрелу с настоящим пером, прицелилась и выстрелила.
        Эффект превзошёл все её ожидания. Просвистев в воздухе, стрела нашла свою цель и довольно глубоко вошла в ту же часть тела, что избрал для своей мести разгневанный гусак в Иринином счастливом детстве. А эта довольно упитанная часть тела принадлежала никому иному, как самому сектантскому начальнику. Светлые, льняные по виду, штаны его моментально окрасились кровью. Раненный в такое не героическое место красиво взмахнул руками, напомнив Ирине упитанного малосимпатичного белого лебедя, издал пронзительный визг и рухнул на лежавших вплотную друг к другу Павла Ясеня и Андрея. Его подчинённые его растерянно закричали, заметались и, наконец, притихли, бестолково сгрудившись и уставившись на обагрённый кровью зад начальства. Этих нескольких секунд растерянности в рядах врага хватило на то, чтобы пленники успели сориентироваться в происходящем. Почти одновременно они выбрались из-под бесчувственной туши. Андрей, совершив стремительный бросок, рукой схватил Геннадия за ногу и сильно дёрнул на себя. Тот не удержался на ногах и рухнул плашмя. Ясень подсёк второго и тут же навалился на него. Павел извернулся,
вскочил на ноги и бросился на остальных.
        Ирина громко ахнула и неловко соскочила с ветки, собираясь бежать на помощь друзьям. В этот же момент из-за сваленного в кучу сушняка, дико сверкая глазами, вылетела, словно фурия, Злата, вооружённая толстенной дубиной. Увидев эту картину, потрясённая до глубины души скоростью, яркостью и оригинальностью разворачивающихся событий Ирина почему-то вспомнила «дубину народной войны», о которой писал граф Толстой в «Войне и мире» и даже приостановилась на мгновенье, но тут же побежала дальше, рассекая воздух луком, готовая сражаться до конца.
        Через мгновенье она присоединилась к Злате, которая, зажмурившись от страха и отчаянья, размахивала корявой палкой на манер косцов. Эх, «раззудись, плечо, размахнись, рука!» Никого завалить они, конечно, так и не сумели, но зато и сунуться к ним противники побоялись. Да ещё и внимание их Ирина со Златой на какое-то время отвлекли на себя, дав возможность Павлу, Ясеню и Андрею уложить одного нападавшего за другим.
        Всё закончилось очень быстро. Временно деморализованные враги были связаны подручными средствами и верёвками, имевшимися в машине Павла, и заботливо уложены во дворе, а их проливший кровь руководитель осмотрен доктором Симоновым и аккуратно складирован на крылечке, где ему и остановили кровь, обработали рану и заклеили её пластырем, тоже имевшимся в чемоданчике Андрея. Мертвецки пьяный Главный за это время так и не очнулся, но его состояние тревоги у Симонова не вызвало:
        - К утру проспится, - махнул он рукой и добавил:
        - На свежем-то воздухе.
        Пока Андрей оказывал раненому первую помощь, остальные укомплектовали побеждённых кляпами и перенесли вещи в машины. И через десять минут благополучно, хотя и не без труда, одержавший победу летучий отряд народных мстителей, забрав с собой всё своё (включая извлечённую судьбоносную стрелу) с хохотом и гиканьем - и то, и другое производили шёпотом - погрузился в спрятанные в переулке машины и рванул прочь, подальше от вражеского «гнезда».
        Уже дома у Рябининых, когда эйфория и радость победы немного поутихли, а возбуждённые до нельзя дети были накормлены и уложены спать, стали подсчитывать урон. В плюсе были невредимая, только порядком испуганная женская часть отряда и найденные дети в количестве трёх штук. В минусе - основательно избитая мужская часть отряда.
        - М-да… - доктор Симонов, оказавший первую помощь всем, включая самого себя, задумчиво обозрел валяющихся на диванах и креслах совершенно обессиленных соратников и с интересом заглянул в старинное зеркало. - Хороши! Как я на работу-то завтра пойду? То есть, уже сегодня… От меня же пациенты шарахаться станут. А, впрочем, я сейчас не один, позвоню с утра, отпрошусь, коллеги против не будут. А вы как, Паш, Серёг?
        - Ну, наши сотрудники будут, конечно, в шоке. Но переживут, я думаю, - хмыкнул Павел.
        - Ага, - согласился Ясень, - но от клиентов и партнёров придётся пару дней попрятаться.
        - Недельку, - авторитетно не согласился Андрей, глядя на разбитые скулы и губу напарника, - как минимум.
        - Да?
        - Да.
        - Неделю, значит, неделю. Придётся Симе побыть лицом фирмы. Это наш друг и коллега, - пояснил он Андрею.
        Тот кивнул:
        - Ясно. Хорошо, когда есть, кому заменить. У нас другая проблема. Что мы будем со всем этим безобразием делать?
        - Ты про «гнездо»?
        - Про него.
        - Очень не хочется, но придётся идти сдаваться в милицию. Иначе мы никак не сможем об этом непотребстве сообщить.
        - Ага. И станем мы не соратниками, а подельниками.
        - А нельзя анонимку подбросить? - слабо подала с дивана голос побледневшая Ирина. - Приложим к ней все фотографии, там же много чего есть, вы же сами рассказывали. Должны отреагировать.
        - Я боюсь, что пока суд да дело, пока на анонимку отреагируют, как ты говоришь, наши преступники всё подчистят и сбегут. Ну, или не сбегут, но следы позаметают, - вздохнул Андрей.
        - Это точно, - кивнул Павел, - если они не дураки и не совсем обнаглели, конечно. Мы, само собой, старались документы на места класть и компьютеры выключили. Но, если подозревать возможность вмешательства, то следы заметить несложно. Это если бы они ни о чём не догадывались… Тогда была бы надежда. А так - вряд ли. Они же видели нас всех. И поняли, что мы выбрались с их территории. Да ещё могут заподозрить, что был и ещё один человек - стрелок, так сказать. Лучник. Вряд ли они поняли, что Ирина и лучник - одно лицо.
        Все негромко хохотнули, а Ирина покраснела. Андрей, севший рядом с ней - после всех потрясений он твёрдо вознамерился провести остаток жизни рядом с любимой, коей, как уже все поняли, как раз и была Ирина, собственнически приобнял её за плечи. Любимая, потрясённая до глубины души, и не думала сопротивляться. Правда, пребывала она при этом в состоянии шока, как сам для себя машинально определил доктор Симонов. Но шока приятного - самоуверенно добавил про себя Андрей, велев доктору помолчать.
        Как обычно бывает, именно в момент всеобщего веселья и единения зазвонил телефон. Произвёл он ошеломляющий эффект. Хохот прервался. Все застыли с открытыми ртами и вытаращенными глазами. Ирина медленно повернула голову в сторону часов, висевших на стене. Пять утра. Побледневший Павел встал и подошёл к столику, на котором трясся и подпрыгивал возмутитель спокойствия, заливавшийся громкой трелью. Когда он заговорил, голос его звучал хрипло:
        - Да.
        Трубка старого телефона взорвалась такими негодующими воплями, что слышно было всем присутствующим. Кричал Лялин, вроде как отдыхавший в Карелии.
        - Что «да»? Что, я тебя спрашиваю, «да»? Куда вас угораздило опять вляпаться? Ну ладно ты! Но Злата! Злата! И она туда же! Что ж за жизнь-то у меня такая?
        - Володь, ты что? - удивился Павел. - Ты где вообще?
        - Я где? - Лялин начал с конца. - Я пока ещё в отпуске! Но он уже - чтоб вам пусто было! - заканчивается! Меня отец Пётр разыскал со словами, что вы там похищенных детей из какой-то секты собираетесь выручать! С ума посходили вы там, что ли?! Какие дети?! Какая секта?! Здесь клёв обалденный! А я всё бросил! И уже сижу в аэропорту, рейса жду! Вам, гадам, дозвониться с вечера не могу! Уже самое плохое передумал! А он мне спокойно так «ты вообще где?» Это вы где были, искатели приключений?!
        - Володь, ты не волнуйся, - Павел упорно не переходил на ответные вопли и говорил преувеличенно спокойно. - Мы уже дома. Детей спасли. Все живы. Почти здоровы. Так что ты отдыхай дальше. Мы с утра пойдём вашим сдаваться.
        Трубка снова завопила голосом Лялина, который, похоже, забыл, что по телефону не обязательно орать, чтобы тебя услышали:
        - Как сдаваться?! Зачем сдаваться?!
        - Там в организации этой очень плохие дела творятся. Мы пофотографировали кое-что, девочка, свидетельница, у нас сейчас. Вот об этих делах и хотим сообщить твоим коллегам.
        - Никуда не ходить! Сидеть! Ждать меня! - рявкнул Лялин и добавил:
        - Объявили посадку, я скоро буду!
        - В какой аэропорт прилетаешь?
        - А вам зачем? - вдруг довольно спокойно поинтересовался Лялин.
        - Встретим тебя.
        - А… Ну, давайте. Сейчас спрошу, куда прилетаем, я не узнал даже, забыл обо всём с вами, - голос его стал менее слышен, - Девушка, девушка! А куда прилетаем? В «Домодедово»? Говорят, аэропорт «Домодедово»
        - Понял. Будем там.
        - Ну, давайте, авантюристы. Ждите. И чтобы никакой больше самодеятельности!
        - Поняли, - усмехнулся Павел, - ждём. Лети спокойно.
        - С вами спокойно не получается, - буркнул Лялин и отключился. Павел аккуратно положил трубку на старинный аппарат, рухнул в кресло и захохотал.
        - Ну, вот и всё. Поспать теперь уже не получится. Девчонки, Андрей, Серёг, вы давайте по постелям, а я за Лялиным поеду.
        - Я с тобой! - дружно подорвались верная жена и Ясень с Андреем.
        - Злат, ты спать! Это не обсуждается. Андрюх, Серёг, спасибо, вместе веселее, конечно.
        - Тогда бегом на кухню, - Злата ослушаться не посмела, но и своё слово вставила:
        - И не вздумайте сопротивляться, как хотите, но голодными не отпущу.
        Не собираясь отказываться, умяв исключительно подходившие по времени гороховый суп с рёбрышками и картошку с селёдкой, мужчины собрались в аэропорт, снабжённые нарезанными яблоками и грушами.
        - Чтобы не заснули в дороге, - прокомментировала Злата, сунув им в руки по пластиковой коробке с фруктами, - и обещайте петь всю дорогу. Громко и с душой!
        - Туда - обещаем.
        - А обратно мы будем отчитываться, а Лялин - вопить. Так что не заснём.
        - Ну, тогда ладно. Лялин у нас такой громкогласный, что и вправду не уснёте, - успокоенно кивнула Злата, и Павел с Ясенем и Андреем уехали.
        Лялин и вправду вопил. Но не долго. Предусмотрительные Рябинин и Симонов в круглосуточном кодаковском павильончике распечатали фотографии, снятые ими в оплоте «тренингистов». И пока Павел вёл машину, Андрей и Ясень показывали их майору, сопровождая каждую подробным рассказом. Лялин в свете проносящихся мимо фонарей разглядывал подсунутое и молча качал головой. К тому моменту, когда они подъехали к дому Рябининых, глаза Лялина уже горели охотничьим азартом и даже восторгом.
        - Ну, вы даёте, мужики! Ну, сильны! И молодцы, конечно. Неправильно говорю, но скажу. Я бы тоже так поступил. Всё верно. Не могли в по-другому, конечно. Не волнуйтесь, как-нибудь расхлебаем. А девчонки-то каковы! И Злата, и Иришка! Я-то, с Ириной познакомившись на свадьбе вашей, думал, что она тихая и ранимая. Она ж полсвадьбы проплакала! А она просто индейская скво! Это ж надо, в зад этому козлу стрелу вогнать! Во даёт!
        - Да, она такая, - согласился невероятно гордый Андрей, и все покосились на него с понимающими усмешками.
        - Готов ты, парень, - не сдержался Лялин.
        - Готов, - кивнул счастливый Симонов, которому вопреки непростой ситуации хотелось всем и каждому хвастаться своим неожиданным счастьем, - совсем готов.
        Неизвестно, как авантюрный квинтет вышел бы из ситуации, не разыщи отец Пётр Лялина, но с приездом майора всё закрутилось, завертелось, затянулось в тугой узел… И маленький отряд, как ни странно, выбрался из эпицентра этого неприродного катаклизма с малыми потерями. А вот «тренингисты» с большими. Не зря, выходит, настоятель Никольского храма, отслужив службу и обещанный молебен, полвечера дозванивался до мамы Лялина, а та, в свою очередь, сидела у телефона, дожидаясь звонка сына-отпускника. Он действительно позвонил, как они и договаривались ранее, и получил от проникшейся серьёзностью момента мамы категоричный приказ срочно связаться с батюшкой. Лялин удивился, но отцу Петру позвонил, выслушал короткий красочный рассказ, взбеленился, бросил всё и рванул в аэропорт, обещая самому себе и друзьями устроить им такую… нет, ТАКУЮ головомойку, которой они никогда не забудут.
        На протяжении всего полёта он так яростно и самозабвенно скрежетал зубами, что его соседка, пожилая неестественно кудрявая дама интеллигентного вида, с ужасом поглядывала то на него, то в иллюминатор, словно пытаясь увидеть там причину неадекватного поведения попутчика. Попутчик, не желая стать причиной паники на борту, всякий раз, почувствовав на себе её обеспокоенный взгляд, выдавал гримасу, долженствующую обозначать благожелательную улыбку. Но вместо успокоения его ужимки вызывали у дамы явные признаки паники. Она попеременно поглядывала то в проход, то на стюардессу, то на то место над головой, откуда, если верить бортпроводникам, должны выпрыгивать в случае необходимости кислородные маски.
        - Не волнуйтесь, - не выдержал злой до ужаса, но даже в раздражении не перестающий быть человеколюбивым Лялин и случайно срифмовал:
        - Я не тот. Я совсем наоборот.
        Дама от звука его голоса в ужасе подпрыгнула, собралась было потерять сознание, но почему-то передумала, собрала волю в кулак и уточнила:
        - Кто не тот? И что за наоборот?
        - Я не террорист. Я майор милиции.
        - Да?! - заросший, пропахший костром, основательно искусанный комарами и прочими кровососами сосед с образом доблестного милиционера в её химически кудрявой голове никак не совмещался. Но она решила, что в целях всеобщей безопасности лучше с ним не спорить, и вежливо покивала:
        - Да. Да-да. Милиция. Это хорошо. А то я уж думала, что, возможно, самолёт падает. Но раз вы милиция, то всё в порядке, в полном порядке.
        - Что в порядке? - не сдержался любящий определённость Лялин. - Если я милиция, то самолёт перестанет падать? Боюсь вас разочаровать, но это не в наших силах. Если самолёт падает, то это не к нам. Это к Господу Богу. Так что рано вы успокоились.
        В глазах соседки плеснулся такой откровенный ужас, что майор, наконец, чуть успокоился, пожалел ни в чём не повинную даму, имевшую несчастье лететь рядом с ним, когда он пребывал в крайнем раздражении, и примирительно похлопал её по наманикюренной ручке:
        - Но в остальных случаях - я к вашим услугам. - И сунул ей в судорожно сжатые пальцы завалявшуюся в кармане джинсов мятую визитку.
        - В каких остальных? - дама уже давно поняла, что следовало бы прекратить этот бессмысленный и пугающий разговор, но сосед просто гипнотизировал её.
        - Ну, сумку украдут, по голове кирпичом треснут, отравят, задушат, пристрелят, взорвут, машиной переедут, в шахту лифта сбросят, - легкомысленно пожал плечами слегка оттаявший Лялин, выглядывавший в иллюминатор родное Подмосковье, - тогда обращайтесь. Всё сделаем в лучшем виде.
        - Сп…Спасибо, - справилась с собой соседка и визитку спрятала в сумочку. - Я обращусь… Если что… Простите, у вас, случилось, наверное, что-то. Вы были так расстроены, так, простите за откровенность, скрежетали зубами…
        - Да? Это я от злости. Лечу руки и ноги отрывать за самовольство.
        - Подчинённым? - дама уже горячо сочувствовала ему.
        - Свидетелям.
        Дама в крайнем ужасе открыла рот. Закрыла его. Похлопала глазами. И… промолчала. Вернее, замолчала. Уже до самой Москвы. Что Лялина вполне устраивало.
        Июнь 2000 года. Москва и Подмосковье
        В понедельник у Ирины был первый устный экзамен. То есть, у детей, конечно. Но Ирина Сергеевна на этом экзамене была ассистентом. После насыщенных выходных ей хотелось спать, спать и ещё раз спать. Но увы… От бумажной работы увильнуть ещё можно, но от экзаменов…
        Поскольку допросы, официальные и дружеские, затянулись до глубокого вечера, заночевать снова пришлось в Никольском. С утра пораньше Андрей подвёз её к дому, чтобы она переоделась в соответствии со статусом, подождал и доставил до школы.
        Накануне вечером они долго гуляли по посёлку. Она зачем-то завела бесконечный разговор о его родне, бабушках и дедушках. И он послушно начал пространно рассказывать о предках, сердясь на Ирину и на себя. На Ирину за то, что втянула его в ненужные воспоминания. На себя - за согласие на эту бессмысленную беседу. Нет, конечно, поговорить о семейной истории было бы даже интересно. Но не сейчас и не с Ириной. Потому что с ней и в этот момент он должен был говорить совсем о другом.
        И под высокой берёзой Андрей не выдержал, совершенно мелодраматично остановился на полуслове, повернулся к девушке и прижал её к себе, уткнувшись лицом в короткие прядки светлых волос. Стало щекотно и сладко. Она молчала и дышала ему в грудь там, где с ужасающим грохотом долбилось о рёбра его сердце. И он вдруг почувствовал, что твёрдые, напряжённые руки её, поначалу упёршиеся в его грудь, обмякли, скользнули вниз и вокруг него. Скользнули и так естественно легли ему на спину, поглаживая и согревая.
        - Маленькая моя, девочка моя, я тебя люблю, - только и смог выдавить взрослый, опытный доктор Андрей Евгеньевич Симонов этой крохотной молоденькой женщине. Но, видимо, именно эти слова и должны были прозвучать под высокой берёзой, потому что Андрею сразу стало легче. И сердце, хоть и билось так же отчаянно, но стало сразу же горячим и мягким, а не ледяным от страха и острым. А Ирина в ответ еле слышно шепнула между пуговицами его рубашки:
        - Я тебя тоже, огромный мой.
        Он тут же, одномоментно, решил, что жизнь, оказывается, такая потрясающая штука. А жизнь вместе с этой девушкой вообще сродни раю. И, решив так, не раздумывая, - ждать он уже совершенно не мог - выпалил:
        - Я хочу, чтобы ты стала моей женой, - сказал и сам испугался своей безапелляционности и, как ему показалось, эгоизма. Никаких, красивых и веками отточенных вопросов и просьб типа «ты выйдешь за меня?», или «будь моей женой», или «осчастливь меня своим согласием». А нахальное, нахрапистое заявление «я хочу, чтобы ты стала». Дикарь, неандерталец, самец! Но Ирине, видимо, ничего такого в его словах не почудилось, потому что она подняла на него счастливое лицо и просто сказала:
        - Да.
        Всю ночь восторженный жених ворочался с боку на бок, думая только о том, как бы уговорить невесту сыграть свадьбу поскорее. Потому что, как выяснилось, он и этого ждать совершенно не мог и не хотел. А хотел всем и каждому сообщать, что вот эта самая лучшая, самая красивая, добрая, смелая - ну, конечно, смелая! Так подстрелить Главного! - девушка на свете носит фамилию Симонова.
        В итоге часа в четыре утра, когда уже светало, он не выдержал, прошлёпал босыми ногами в гостиную, плюхнулся в кресло и, шепнув недовольно заворочавшемуся в клетке морскому свину Ирокезу:
        - Не сердись, у меня любовь! - позвонил родителям в Париж. Трубку взял отец, и Андрей, сияя, как первоклашка на линейке, будто заспанный родитель мог его увидеть, сообщил:
        - Пап! Папа! Я женюсь!
        - На Ирине Сергеевне? - весело спросил отец, словно и не разбуженный великовозрастным чадом в самое сонное время.
        - А откуда ты…
        - Да мы уж давно всё поняли, - отец перебил и даже не извинился, вопреки обыкновению, - ещё когда ты в школу зачастил. А уж мама, только раз Ирину увидев, мне сразу сказала, что ты на ней женишься.
        - Я ещё добавила «по большой любви», - подключилась к разговору по второй трубке его невероятная мама, - и «наконец-то».
        - Мамуль, - возмутился нежный сын, - ну, откуда ты могла это знать?! Если даже я сам ничего не знал?!
        - Просто ты мой ребёнок, - спокойно ответила она, - да ещё и копия отца. Я на твоём лице видела все те же мысли, чувства и переживания, что наблюдала у Жени, когда… Да, в общем-то, и до сих пор наблюдаю.
        - Неужели? - удивился взрослый ребёнок молодых родителей, вспомнив отца, с нежностью глядящего на маму.
        - Именно, - засмеялась она, - ты ужасно влюблён. И я ужасно за тебя рада, сынок.
        - И я тоже, - веско закончил отец и добавил, - иди, поспи хоть немного.
        - Я не могу, - пожаловался сын.
        - Это я понимаю. Теперь до свадьбы будешь бояться её упустить. Я сам такой был. Но спать всё равно надо. А то во время венчания в обморок от переутомления упадёшь. Спокойной ночи, сынок.
        - Спокойной ночи. Я вас люблю.
        Андрей положил трубку, обернулся и увидел в дверях Ирину всё в той же умопомрачительной изумрудной пижаме. Она виновато улыбнулась и шагнула к нему. Симонов с трудом проглотил горячий комок, откуда ни возьмись вдруг возникший в горле, и спросил:
        - Я маменькин и папенькин сынок?
        - Ты лучший на свете. И конечно, ты мамин и папин сын. А чей же ещё?
        Он благодарно прижал её к себе и сообщил:
        - Вот увидишь, наши сыновья тоже будут нас очень любить. Это у нас семейное. И станут названивать нам среди ночи, чтобы сообщить, что женятся.
        - Сыновья? - с ласковой улыбкой подняла она брови.
        - Ага. Трое… Ну, и две дочки, конечно.
        Пленников они пока оставили у Рябининых. Алине с Костей просто некуда было идти, а Алёша отказался уезжать без друзей. Павел, глядя на троицу, махнул рукой и заявил, что три лишних рта им никак не помешают и уж совершенно точно не объедят. Рты радостно заулыбались и сообщили, что не только не помешают, но даже с готовностью помогут. Например, в благородном деле борьбы с завалами, оставшимися в дальних углах сада от прошлых хозяев и не до конца разобранными. При этом уточнили, что дело это небыстрое, и ждать его окончания раньше, чем к концу недели, бессмысленно. Обомлев от такой беспардонности, Андрей собрался было брата вернуть с небес на землю, то есть из Никольского в Марьино, но посмотрел на его счастливую влюблённую физиономию, обнаружил в себе чувства, до неприличия сходные с ощущениями впервые влюбившегося младшего братца и остаться великодушно разрешил.
        Гостеприимные хозяева свозили Алину к бабушке в больницу, упросили разрешить девочке пожить у них, и хотели было ехать к Косте. Но тот сказал, что дома его не хватятся ещё месяц, как минимум, и можно ни о чём не извещать. Ирина сначала порывалась всё же сообщить Добролюбовым о сыне, но Андрей, мягко взяв её за руку, шепнул:
        - Чуть позже. Попробуем решить проблему, тогда и сходим к ним. Пусть ребёнок отдохнёт на природе, с друзьями, в человеческих условиях.
        И она, конечно, согласилась. В очередной раз подумав, что приятно быть не самой по себе, а рядом с сильным и умным мужчиной. И добрым, - добавила она по размышлении, - и мудрым… и сострадательным… и неравнодушным… и… - на этом она с усилием оторвалась от восхищения неожиданным своим женихом и попыталась вникнуть в общую беседу. Вникла, но ненадолго. Потому что счастливое сердце её от созерцания любимого выросло до размеров совершенно нереальных и самовольно заняло весь невеликий Иринин организм, вытеснив всё остальное, включая мозг, на периферию.
        До Марьина они долетели быстро. Когда Андрей подвёз переодевшуюся Ирину к школе, они долго не могли расстаться. Меньше всего Ирине сейчас хотелось разлучаться с Симоновым. Но и Андрею тоже надо было на работу. Он будто почувствовал её настроение, вышел из машины, помог выбраться и ей, подхватил летнюю сумку для переноски слонов и направился по ступеням в школу. Увидев их в такую рань, деликатный охранник Василий Сергеевич, украдкой поглядывая на избитую физиономию Симонова, начал любимый свой разговор:
        - Ирина Сергеевна, дорогая вы моя! Когда ж вы высыпаться-то будете? Ну, давайте я вам матрасик положу в фойе. Будете здесь ночевать. Всё дольше поспать удастся.
        - Василий Сергеевич, да у нас вся школа так работает! На всех матрасов не напасёшься! Если только спортзал, фойе и столовую вместе с рекреациями матрасами устелим.
        - Это точно, - согласился охранник, - у нас и Инна Аристарховна, похоже, исправляться начала. Сегодня вон даже раньше вас пришла! Но всё равно больше вас со Златой никто не работает. Хорошо хоть, её Павел забирать стал.
        - Ирина Сергеевна тоже скоро будет вечерами раньше уходить, - не выдержал до крайности гордый Симонов, - я прослежу.
        Василий Сергеевич благодушно закивал, потом замер и с восторгом и надеждой уставился на них:
        - Я вас правильно понял?
        - Абсолютно.
        Охранник заполошно всплеснул руками и кинулся их обнимать. Ирина, которую он на радостях стиснул так, что ей стало трудно дышать, мельком глянула в огромные зеркала, которыми были увешаны стены. «Ну, чисто, роза, - подумала насмешливо, - такая же красная». И точно, покраснела она так, что трудно было бы не заметить. К счастью, кроме Василия Сергеевича и Андрея «замечателей» рядом не оказалось.
        К кабинету она подходила в настроении, близком к эйфорическому. Рядом шёл любимый, вымечтанный мужчина, в реальность существования которого она уже и верить-то перестала. Ан нет, он существует, оказывается. Да ещё и - бывает же такое! - умудрился не просто рядом появиться, но даже влюбиться в неё.
        Что ни говори, а права Злата. Чудеса случаются! И среди многочисленных дел и случаев учительницы химии Ирины Сергеевны нашлось место и сказке. Она блаженно улыбнулась и подумала: неправа мама, не останется она старой девой.
        Андрей будто почувствовал что-то и, не дойдя пары шагов до её кабинета, прижал Ирину к себе свободной от летней сумки для переноски слонов правой рукой и поцеловал. Она хотела оглянуться - нет ли кого - но, подумав, плюнула на приличия и, тихо засмеявшись так, что у Симонова холодок пробежал по загривку, нежно прильнула к нему. Слоновья сумка с глухим грохотом ухнула на пол и следующие несколько минут там и оставалось.
        Наконец, невероятным волевым усилием Андрей Евгеньевич Симонов заставил себя вспомнить о том, что он врач, и отправился на работу. Ирина Сергеевна Дунаева тоже задумалась об исполнении служебного долга и, бросив сумку в кабинете, направилась за экзаменационной папкой к завучу. В девять уже должен был начаться очередной экзамен. День покатился своим чередом. Обычный день, обычные дела. Жизнь снова шла своим чередом. Только теперь Ирина не чувствовала никакой пустоты. Словно нашёлся и встал на своё место один-единственный кусочек паззла. И картина стала полной, правильной и очень красивой.
        А через три дня такой счастливой и благостной жизни Ирина, открыв утром дверь кабинета, обнаружила на полу записку. Развернула её, пробежала глазами и опрометью, забыв обо всём на свете, кинулась на третий этаж, к подруге. Влетела, молча кинула клочок бумаги на стол, рухнула на первую парту и завыла в голос, зажав ладони между коленями, захлёбываясь и хватая ртом воздух. Злата с глазами, от ужаса ставшими ещё больше, чем обычно, схватила записку и вслух, не веря себе самой, прочитала:
        - Я ухожу, потому что вы сделали всё для этого. Жить больше не могу и не хочу. Я ненавижу вас и вашу химию. Все узнают, что виноваты вы, только вы.
        Подписи не было. Злата вскочила, подбежала к подруге и прижала её к себе:
        - Тихо. Тихо! Не рыдай! Это бред, ты слышишь? Это полный бред!
        Ирина закрыла рот ладонью и поверх судорожно сжатых пальцев посмотрела на неё. В глазах - смертельная тоска пополам с надеждой.
        - Я тебе говорю, что бред! - Злата не знала, как сейчас, вот в этот миг, убедить подругу, что всё не так страшно. Никогда в жизни, пожалуй, она не думала так быстро, так отчаянно, так лихорадочно. Она понимала только то, что ни в коем случае нельзя молчать. Надо говорить, говорить убедительно, горячо и не переставая. И она заговорила, чувствуя себя помесью гипнотизёра и бабки-знахарки. Слова лились, будто и без её участия, быстро-быстро и при этом плавно, словно и не обычные слова вовсе, а какой-то заговор:
        - Этого не может быть. Я точно знаю. Верь мне. Если это пишет твой ученик или ученица, то и мой тоже. Мы ведём одни и те же классы. А у тех, кого я не учу, я принимаю экзамены. Я знаю почерки почти всех учеников в школе. Началку не знаю, но и ты в началке не работаешь. Да и не мог маленький ребёнок написать такое. Значит, это средняя школа. А это уже мой контингент. И я знаю, что говорю. Это - писал - не - наш - ребёнок. Судя по почерку, это девочка. Не наша! У нас таких точно нет. Это раз.
        Второе: у тебя экзамен был в понедельник. Экзамен устный, поэтому оценки выставлены и объявлены тогда же. Сегодня четверг. Не долго ли ждала самоубийца? А если это кто-то, кому годовая оценка покоя не даёт, то тем более бред - год закончился неделю назад. Слышишь меня? Ты слышишь?!
        Ирина, не отводя от подруги взгляда воспалённых глаз, кивнула. Злата заговорила чуть тише и медленнее, но с тем же нажимом:
        - Теперь слушай меня дальше. Кто-то хочет тебя добить. Кто-то, кто занимается этим уже давно. Вспомни всё: запертый кабинет, пропавший журнал, кляузы. Я уже не уверена, что доска сама по себе рухнула. Думай, Ира! Думай, кто тебя так ненавидит! После заточения своего ты думать не захотела. Теперь пришла пора. Или мы найдём этого гада, или он тебя со свету сживёт. Он ведь тебе не просто пакостит, а бьёт всё сильнее и сильнее. Ир, неужели ты не видишь, что всё идёт по нарастающей?! Понимаешь?! Не плачь, не вой, а думай! Я тебе не дам лапки сложить! Не надейся!
        Последние слова она буквально прокричала в бледное до синевы лицо подруги. Ирина вздрогнула и посмотрела на неё растерянно:
        - Златик, я не знаю… Я ничего понять не могу! Так ты уверена, что это не наш ребёнок?
        - Абсолютно. Но если тебе нужно подтверждение, давай я записку остальным филологам покажу. Никто лучше нас почерки детей не знает. И почерки учителей тоже нам знакомы, мы ж регулярно классные журналы видим, а там все коллеги на своих страницах пишут, даже трудовики и физруки. Если нам почерк незнаком, значит, точно чужой. У нас же профессиональная память на почерки. Ты вот на что посмотри, - она снова схватила записку и ткнула пальцем, - вот эта закорючка очень характерная, она у всех букв с хвостиками вниз повторяется. Видишь, и у «д», и у «у». Непростой почерк, с претензией на оригинальность. Такой сложно забыть. Я тебе клянусь, что раньше его не видела! И ещё мне кажется, что писали без ухищрений, не стараясь изменить почер. Я, конечно, не графолог, но почти уверена, что и обстановка была не предсуицидальная, вполне себе спокойная. Понимаешь? Это обман. Кто-то хотел тебя расстроить, выбить из колеи. Думай, кто. Думай, Ира!
        Ирина молча смотрела на подругу. Во взгляде её ужас медленно сменялся растерянностью, а та в свою очередь - надеждой. Видя положительную динамику, Злата сердито продолжила:
        - Как тебе тогда Полина Юрьевна сказала: вспоминай, кому отказала и у кого парня увела? Ты ни до чего не додумалась тогда?
        - Нет. Я, правда, ничегошеньки не понимаю. Ты же всё обо мне знаешь. Я ж махровая старая дева. У меня поклонников-то с институтских времён не было! Некому отказывать, когда желающих не имеется! И уж тем более никого не уводила. У нас же с тобой одинаковые старорежимные принципы!
        - Ладно. Пусть так. Тогда давай по работе. Кого могла обидеть? У меня тут где-то список сотрудников школы был, я к выпускному распечатывала, чтобы никого не забыть поздравить, - она с грохотом пошуровала на столе, заваленном папками и папочками, из-под самой нижней вытащила листок, положила на первую парту, уселась на стул и уткнулась в записи. Давай по порядку. Садись рядом, будем вспоминать… Абрамов Николай Михайлович?
        Ирина отрицательно мотнула головой:
        - Нет, у нас с ним нежнейшие отношения, он же чудесный дядька, я его обожаю.
        - Вычёркиваем. Андреева Ульяна Викторовна?.. Бакашин Дмитрий Аркадьевич?.. Дьяченко Олеся Николаевна?
        - Нет, нет и нет. Всё чинно, мирно, благополучно. Если и есть, то уж такие мелочи, что просто смешно. Из разряда столкновения в дверях, случайно заныканной на педсовете ручки и перепутанных журналов.
        - Ну да, ну да, - Злата старательно вычёркивала коллегу за коллегой, пока не подошёл к концу весь список. - Давай-ка не по учителям, а по всем остальным пройдёмся. Начнём с первого этажа. Как у нас отношения со столовой?
        - Отличные. Меня тётя Валя всё время подкормить пытается, считает, что я «худэнька и малэнька», как она говорит. А с остальными я так, на уровне «здрастье - до свиданья - спасибо - на здоровье». Ты ж меня знаешь, у меня же издержки воспитания: сто пятьдесят раз скажу «спасибо» и двести извинюсь. Тут глухо.
        - Так может, ты тётю Валю обидела отказом от какого-нибудь очередного пирожка?
        - Ага, и она решила мне отмстить таким вот небанальным образом. Да не отказывалась я никогда, я же люблю поесть, просто не поправляюсь. Не в коня корм!
        - Другой вариант, она тебе хочет отплатить за то, что ты своим недокормленным видом позоришь труд работников столовой.
        - Ой, лучше молчи! При твоей буйной фантазии мы сейчас далеко зайдём. Давай от столовой абстрагируемся.
        - Хорошо. Дальше на первом этаже у нас медкабинет. Что у тебя с Лилей?
        - Да ничего у меня с Лилей. Я её вижу в лучшем случае раз в неделю, и тоже очень славно общаемся.
        - Может, ты её дибазол недоверием оскорбила? Отказалась давать детям? Посетовала на неэффективность?
        - Злат, ну придумай что-нибудь менее завиральное!
        - Я бы рада, но не получается. Ты ж просто образец идеального педагога: высокопрофессиональна, выдержанна, корректна, доброжелательна, безупречно вежлива и бесконечно терпелива… Слушай, а может, кто-то рядом с тобой испытывает дикий комплекс неполноценности, вот и решил устранить вечное напоминание о собственном несовершенстве?! Нет, не подходит! Потому что тогда я первая претендентка на роль злодейки. Поскольку я с тобой больше всех общаюсь и чаще вижу твою идеальность. Но я точно не завидую. Я тобой горжусь!
        Ирина слабо рассмеялась. Вроде бы, и испытанный ужас начал рассеиваться. Она благодарно взглянула на подругу и потребовала:
        - Давай дальше!
        - Дальше у нас завхоз Джулия Альбертовна Синичкина. Вспоминай!
        - Ну, у неё из всех вышеперечисленных больше всего поводов меня не любить. Как и у меня не выносить её.
        - Знаю я эти поводы. Мел вовремя не забрала, и ей пришлось тебе его лично приносить. И всё в том же духе. Я права?
        - Ага. Гаврики мои парту разобрали, мы починили, конечно, но крепёж растеряли, пришлось мне в магазин идти, а Джулия, когда инвентаризацию проводила, своим соколиным оком узрела, что крепёж не штатный. Ну, и пошумела, конечно. Ты ж её знаешь! - Ирина пожала плечами. - Я пошумела в ответ. Потому что у меня замок с самого ремонта заедал, а она никак не присылала мастера. Пошумела, всё и сделали на следующий же день. С нашей Джулией ведь всегда так. «Не наедешь - не поедешь», - они переглянулись и засмеялись.
        Эту крылатую фразу изрекла в сердцах Полина Юрьевна, отчаявшаяся сделать из неплохого завхоза Джулии Альбертовны ещё и приемлемого для жизни в коллективе человека. Не вышло. Как и большинство завхозов, Синичкина считала своим святым долгом оберегать государственное добро от варваров в лице детей, легкомысленных учителей, неаккуратных завучей и даже слишком, по её мнению, добросердечного директора. За каждую пачку бумаги, мел, канцелярские принадлежности, не говоря уже о досках, мебели, краске, растворителе и прочая, прочая, она билась аки лев. И выдавала требуемое только после двадцатого напоминания. Всегда стараясь, впрочем, по возможности увильнуть от неприятного момента расставания с нажитым непосильным завхозовским трудом имуществом.
        - Да, Джулия могла бы воспылать к тебе ненавистью. - согласилась страшно довольная тем, что, увлечённая этой абсурдной в общем-то деятельностью, Ирина ожила, Злата, - но вся проблема в том, что тогда она должна была бы начать изводить весь педагогический коллектив скопом, поскольку нет буквально ни одного человека, с кем бы она не билась. И ты из нас всех ещё самая деликатная и вежливая. Я тут ненароком слышала, как с ней наш Игорь Константинович ругается. Караул! Стёкла дрожат! Так что Синичкина тоже отпадает.
        Идём дальше. Бухгалтер Лена.
        - Лена? - Ирина растерянно пожала плечами. - Вроде бы не обижала.
        - Взаймы не брала?
        - Нет. Вообще ни у кого.
        - Повышения зарплаты не требовала?
        - А она-то здесь причём? За зарплатой - это не к ней. Так что не требовала.
        - Может, ты ей сдачу отказалась давать, когда деньги выплачивали?
        - Злат, мы уж год как на карточки перешли. Ты что, забыла? А раньше мы не на самофинансировании были, и у нас своего бухгалтера не было, а деньги Джулия выдавала.
        - Точно, а я и вправду забыла, представляешь? Ладно, продолжаем думать. Песню «Бухгалтер, милый мой бухгалтер» под окнами не орала?
        - Я слов не знаю, - хихикнула Ирина.
        - А без слов? Может, ты мотив переврала, чем и оскорбила до глубины души.
        - Честно слово, не пела! Не должна была Лена так на меня ополчиться!
        - Ясно. Первый этаж прошли. Ах, нет! Ещё охранники остались! Василий Сергеевич наш драгоценный, конечно, вне подозрений. А вот Семён… Семён очень даже подошёл бы. Непростой он у нас человек. Помнишь, как мы ему показались неподходящими кандидатурами для гордого звания учителя? Может, он решил отмстить за попрание светлых идеалов, так сказать, и за несоответствие нетленному образу учителя?
        - Да нас, таких попирающих и несоответствующих, полшколы!
        - А вдруг, с его точки зрения, ты из нас самая-самая неподходящая. Начал с тебя, а потом на остальных переключится… Или… - она звонко хлопнула себя ладонью по лбу. - Кстати, он, случаем, в тебя не влюблён?
        Ирина так поразилась, что только ртом воздух похватала, а вот звука ни одного так издать и не смогла.
        - Да ладно, ладно! Я шучу! - успокоила её Злата. - Тогда переходим ко второму этажу.
        Таким образом, они отработали психологов Аню и Таню, многочисленных техничек, библиотекаршу Нинель Ивановну и даже старенького водителя их школьного автобуса, подаренного бывшими учениками, Аркадия Афанасьевича. Ни в ком злоумышленника так увидеть и не смогли. Правда, у Ирины вдруг возникло ощущение, что упустила она что-то важное, сказанное вскользь. Слушая подругу и отвечая ей, она, тем не менее, всё старалась ухватить за хвост эту ускользающую мысль, но так и не смогла. А потом и вовсе за постоянными школьными делами и случаями позабыла.
        Июнь 2000 года. Москва
        Вечером за Ириной заехал Андрей. Она его не ждала: знала, что задержится - планировалось у них какое-то совещание. Поэтому, когда Ирина, выйдя на крыльцо, увидела его, задумчиво стоявшего, прислонившись к крылу машины, рядом с небрежно брошенным на капот огромным букетом разноцветных тюльпанов, засияла радостно и счастливо.
        Она помнила, как полтора года назад у их школы стал появляться Павел. Он приезжал за Златой, а молоденькие - и не только - учительницы бегали смотреть на их любовь. И радовались, и умилялись, и вспоминали о том, как и у них всё начиналось когда-то. Или мечтали вот о таком же чувстве: трогательном, нежном, только-только зарождающемся, похожем на подснежники, проклёвывающиеся из-под рыхлого снега. И Ирина тоже бегала, конечно. И тревожно поглядывала на свою настрадавшуюся подругу и на не знакомого ещё Павла: боялась, а вдруг обидит он Злату. Но зря боялась. Всё у них получилось. И Ирина теперь так радовалась тому, что прошлой зимой к их школе начал приезжать Павел.
        И вот теперь на том же самом месте стоял Андрей. Только была не зима, а самое начало лета. И всё вокруг цвело, пело и благоухало…
        Забыв о своих принципах, Ирина слетела по ступеням - металлические набойки резво отстучали что-то весёлое и лёгкое - и бросилась к Андрею. Он тоже поспешил навстречу, и они почти столкнулись в калитке. И обнялись, и засмеялись. Все неприятности сразу перестали существовать, и влюблённая, более того, взаимно влюблённая, Ирина ощутила себя абсолютно счастливой. Как, впрочем, и Симонов, который неожиданно для себя решил, что, пожалуй, в тех сериалах, что так самозабвенно смотрят, а потом во время приёма, за что он их всегда гонял, увлечённо обсуждают их медсёстры, есть доля правды. Он себя ощущал сейчас именно таким вот сериальным героем. Неправдоподобно влюблённым. Невероятно счастливым. Умопомрачительно везучим.
        А на следующий вечер он снова подумал, что его жизнь, похоже, решила навсегда уйти от реальности и переместиться в плоскость телевизионного мыла. Потому что вечером пятницы, когда он зашивал ногу пьяненькому дядечке, рухнувшему с дерева на штырь металлического забора, ему позвонила рыдающая Злата и, захлёбываясь слезами, заикаясь и подвывая, сообщила, что Ирине в лицо плеснули кислотой.
        На мгновение Андрею почудилось, что он оглох и ослеп разом. Потом перед глазами предстало тонкое бледное лицо его невесты. Такое, каким он его в последний раз видел вчера, и каким оно уже никогда не будет. Сердце сжалось до размера кураги. Плохой, грязной да к тому же червивой. Кроме этого вот червя, который грыз, объедал его сердце, ставшее вдруг сухофруктом, он уже не чувствовал ничего.
        Внезапно в трубке вместо испуганной Златы он услышал звонкий голос Ирины:
        - Андрюша, не слушай её! Она тут просто с ума сошла от ужаса! А со мной всё в порядке. Не волнуйся!
        - Ты где сейчас?! - спросил он и сам не услышал своего голоса. Горло не желало слушаться и издавать звуки. Он ударил кулаком в кафельную плитку процедурной - медсестра и пьяненький пациент испуганно замерли - и, напрягая все свои силы, ещё раз повторил:
        - Ты где сейчас?
        - Я в приёмной у нашей Полины Юрьевны, - Ирина явно хорохорилась, чтобы не напугать его.
        - Сиди там и никуда не уходи! Я скоро приеду! Дай мне Злату, пожалуйста.
        - Зачем? - она всё прекрасно понимала, конечно, но не хотела, чтобы подруга пугала его.
        - Милая, дай трубку Злате. - Андрей говорил мягко, но твёрдо.
        Послышался шум короткой борьбы, приглушённый писк, грохот, и, наконец, голос Рябининой, уже почти совсем взявшей себя в руки:
        - Я слушаю, Андрей!
        - Отобрала у неё трубку? Правильно сделала. Злат, я тебя прошу, просто умоляю, не выпускай ты мою невесту, напрочь утратившую инстинкт самосохранения, никуда, ни на шаг! Пригляди за ней! Ходи за ней по пятам! Я скоро приеду! Что у вас там? Милицию вызвали?
        - У нас более-менее. Она, к счастью, почти не пострадала. А вот милицию не вызвали - Иринка не разрешает! Скандал учинила, буквально легла на телефон, а позвонить не дала. Я тебе еле успела набрать, пока она в туалете умывалась. А она вышла, услышала и трубку у меня отняла, а сейчас отдавать не хотела! Я с боем отобрала! А она вырывать пытается!
        - Детский сад какой-то! - Симонов не знал, плакать ему или смеяться. - Хорошо. Я приеду и сам вызову. Ещё раз прошу тебя, запри ты её в каком-нибудь тихом безопасном месте! Желательно без окон. Пока её совсем там не изуродовали или жизни не лишили!
        Бросив все дела, включая недозашитую ногу пациента, на коллег и схватив свой «катастрофический чемоданчик», как называл его ироничный отец, Симонов помчался к школе. Сердце-курага мучительно ныло, а потрясённый мозг рисовал картины, близкие к апокалиптическим. Вот обезображенное лицо и сожжённые кислотой глаза Ирины. Вот полуразрушенная неведомым изувером школа. На развалинах рыдающая Злата, обнимающая носилки, на которых запихивают в карету скорой помощи умирающую, обезображенную Ирину…
        Обзывая себя истериком и психопатом, забыв о профессиональной выдержке, всю дорогу, которая заняла у него рекордно короткое, особенно с учётом вечерних пробок, время Андрей твердил одно:
        - Господи, я тебя прошу, пожалей её! Пусть с ней всё будет в порядке! Господи, я тебя очень прошу!
        Погода, как на грех, испортилась ещё с ночи. Весь день лил дождь и дул холодный, совсем не июньский ветер. Правда, влюблённому Симонову было всё равно, солнце ли на улице, или полярная ночь, торнадо и цунами вместе взятые. Весь день, как, впрочем, и все дни, прошедшие с исторического вечера, когда он нагло и самоуверенно заявил: «я хочу, чтобы ты стала моей женой» и услышал «да» - он был весел и счастлив, как никогда в жизни. И теперь летел по лужам, забыв об осторожности и удивляясь, как это он не заметил такой осенней погоды раньше.
        Зарёванная Злата, всё ещё покрытая красными пятнами от высохших уже слёз, встретила его на крыльце и потащила на второй этаж в кабинет директрисы.
        В помещении пахло валериановыми каплями и крепким кофе. Ирины нигде не было. Поздоровавшись, Андрей удивлённо оглянулся.
        - Полина Юрьевна, это наш Андрей, Иринин Андрей… Андрей, это наша Полина Юрьевна. Лучший директор на свете.
        Оба, хозяйка кабинета и Андрей, тревожно, но доброжелательно улыбнулись. Директриса, похожая на актрису Светлану Крючкову, - такая же милая и располагающая - махнула ему:
        - Заходите, Андрей. Вы не возражаете против такого фамильярного обращения?
        - Так лучше всего. А уж если на «ты», то совсем хорошо.
        - Договорились.
        - А где Ирина?
        - Вон за той дверью, в комнате отдыха. Мы её отправили немного в себя прийти и с мыслями собраться. Она пока в ванной себя окончательно в порядок приводит и одежду отмывает. А мы с вами давайте обсудим сложившуюся ситуацию. Злата Андреевна, расскажи Андрею, как всё было.
        Злата нервно, Андрей впервые видел её в таком состоянии, постучала ноготками по столу и заговорила:
        - Мы уже собирались домой, хотели в кафе посидеть, обсудить сценарий выпускного. Надоело уже целыми днями в школе торчать, вот и решили развеяться немного и совместить полезное с приятным. Ирина пошла к себе, я быстро вещи похватала и решила подняться к ней, поторопить. Уже была между третьим и четвёртым этажами, когда услышала вскрик и звук шагов. Испугалась страшно, рванула наверх. Смотрю, дверь в Иринин кабинет нараспашку, в коридоре никого, вещи её на полу разбросаны, а сама она около раковины в лицо водой плещет…
        В этот момент дверь комнаты отдыха приотворилась, и в образовавшуюся щель выглянула Ирина. Волосы мокрые, будто купалась, лицо розовое-розовое, тёртое-перетёртое. Но живое, не сожжённое. Моментально профессиональным взглядом оценив целостность кожных покровов, Симонов вскочил так резко, что стул рухнул на пол, обиженно загрохотав. Ирина увидела его и весело подбежала, схватила за руку, подставив для обозрения лицо:
        - Вот видишь, я цела и невредима! Злата тебя зря испугала!
        Андрей посмотрел на неё, курага в груди стремительно увеличилась в размерах, налилась жизнью и затрепетала, вновь став сердцем: вот она, Ирина, невеста, любимая, живая, не изуродованная, весёлая. Большие серые глаза - встревоженные, но ясные, не пострадавшие. Он вспомнил о руках - она обязательно должна была закрыться руками - схватил её кисти и осмотрел. Небольшая краснота обнаружилась выше запястий.
        - Что ты с этим делала?
        - Да туда совсем ничего не попало, но на всякий случай промыла 2 % раствором соды, потом 0,5 % раствором нашатыря. Ты не волнуйся, нас в институте этому учили.
        - Умница. Всё правильно. Дай-ка я тебе повязки наложу, а то место такое, что травмироваться одеждой может, и задевать будешь при письме или при других делах.
        Он говорил это, а сам думал только об одном: цела, слава Богу, цела! Плюнув на присутствие малознакомой директрисы, Симонов, наложив повязки на обе руки невесты, молча обхватил Ирину двумя руками, сильно и отчаянно, будто кто-то пытался отнять у него величайшую драгоценность, без которой жизни нет и быть не может. Постоял так пару секунд, закрыв глаза и задохнувшись от накатившего облегчения. Теперь всё не так страшно, можно и поговорить, обсудить. Андрей усадил Ирину её на стул рядом со своим, хитро улыбнулся довольной директрисе и кивнул:
        - Давайте обсуждать ситуацию. Ирин, расскажи ты, как всё вышло. И что, собственно, было.
        - Если бы я понимала… Пошла в кабинет за сумкой и плащом кожаным, да вспомнила, что у меня завалялась смешная маска лисы. Ещё старая, картонная. Мне её когда-то бабушка подарила. Я её на работу и принесла. Мы же всё сюда тащим. Плюшкины натуральные! Мало ли что нам пригодиться может? А у нас в сценарии лиса Алиса и кот Базилио есть. Вот я и подумала, что маска моя может понадобиться. Захотела Злату повеселить, нацепила перед зеркалом лисью личину, сверху ещё и очки тёмные надела, они круглые, как у Ролана Быкова в фильме, тоже могли в дело пойти. Так потешно получилось! Для полноты картины решила перчатки натянуть, они случайно у меня ещё с весны в карманах плаща завалялись, и шляпу широкополую, тоже из запасов. Перчатки, правда, не сетчатые да дырявые, как у лисы Алисы в фильме, а кожаные. Зато высокие такие, почти до локтя.
        Я перед зеркалом покрутилась, руками помахала, «лап то бу ди дубудай» спела и вышла из кабинета. Заперла дверь, повернулась - а мне в лицо какую-то жидкость плеснули! Я вскрикнула! И тот человек… вернее, та женщина, потому что это точно была женщина, тоже вскрикнула. Я-то от испуга и неожиданности, а она, наверное, увидев такую образину в маске, очках и шляпе.
        - Ты узнала, кто это был?
        - Да нет! В коридоре свет неяркий, а я в солнцезащитных очках! Да ещё и зажмурилась рефлекторно. А потом, когда поняла, что в меня явно не воду плеснули, рванула промывать, на случай, если всё же что-то попало на кожу. И мне уже не до разглядываний было.
        - Тем более, что эта преступница… - все поёжились от прозвучавшего слова. А Злата снова жёстко повторила:
        - Преступница, преступница! Я отдаю себе отчёт, что говорю. По-другому не назовёшь, - Злата рвала и метала, - в общем, она убежала сразу. Я ведь близко была, когда вскрики услышала. Ну, максимум мне было один лестничный пролёт преодолеть. А её уже не было. Я потом туалет проверила, все остальные кабинеты были заперты, а ведь у нас, сами знаете, они изнутри не закрываются. То есть особа в них спрятаться не могла…
        - Да уж, знаем, - грустно улыбнулась Ирина, вспомнив о своём недолгом, но запоминающемся заточении.
        - Так что остаётся только вторая лестница, за актовым залом. Только по ней она могла улизнуть.
        - Делаем выводы, - Андрей был вне себя от бешенства и, чтобы как-то взять себя в руки, говорил преувеличенно тихо и спокойно. Ирине, не отводящей от него глаз, даже страшно было видеть его ходуном ходящие желваки. Ещё никогда и никто не переживал из-за неё вот так… по-мужски. Почувствовав её взгляд, он мимолётно улыбнулся ей и с нажимом повторил:
        - Делаем выводы. Преступник, а Злата права, надо вещи называть своими именами, - женщина. Во всяком случае, та, что облила тебя кислотой. Не думаю, что в вашей школе действует целая банда, решившая испортить жизнь учительнице химии Ирине Сергеевне Дунаевой. Поэтому давайте остановимся на варианте, что это одна, сегодняшняя, злоумышленница.
        Все согласно закивали. Даже Полина Юрьевна, не привыкшая играть вторую скрипку, смотрела на Андрея не как директор школы, а как обыкновенная испуганная женщина на сильного и умного мужчину.
        - Как получилось, что не пострадало лицо, я понял. Руки спасли кожаные перчатки. Остальное - кожаный же плащ. А с шеей как?
        - А я подбородком держала тетрадь со сценарием. У меня руки были заняты. Вот я её, пока дверь закрывала, и прижала подбородком.
        Все невольно засмеялись, представив себе эту картину. Злата покачала головой:
        - Да, Ириш, ну кто так делает? Ну что ты за жертва? Не повезло преступнице с тобой. Нормальные люди по школе в маске, шляпе, солнцезащитных очках, да ещё и с журналом, прижатым подбородком, не ходят. А ты - запросто!
        - То есть за то, что Ирина цела и невредима, благодарим сейчас неожиданную плохую погоду и творческую увлечённость жертвы, - подвёл итоги Андрей, - какие есть соображения о личности преступницы?
        - Андрей, а ты, случайно, никого недавно не бросал? - Полина Юрьевна внимательно, хотя и доброжелательно посмотрела на него. - Может, дело не в Ирише, а в тебе? Ей мстит оставленная тобой женщина? Ну, как счастливой сопернице?
        - Полина Юрьевна! - вспыхнула и замахала руками Ирина. - Ну, какая счастливая соперница?! Всё началось, когда мы с Андреем ещё исключительно по имени-отчеству друг к другу обращались! И не знали почти друг друга!..
        - Всё? Что всё?! - не понял Андрей. - Это что, не первый случай?
        - Да в том-то и дело! - Злата сердито посмотрела на подругу. - Началось всё ещё в марте. На Ирину упала доска, ну, это ты хорошо помнишь, а потом покатилось, как снежный ком. Сначала её заперли в кабинете, а выйти сама она не могла, у нас замки изнутри закрыты заглушками. И просидела бы она в школе все выходные, если бы меня не понесло туалеты проверять.
        Про туалеты Андрей не понял, но решил вопросы отложить на потом, догадавшись, что уборные в этой истории играют не главную роль. Поэтому он просто молча кивнул. Злата продолжила, гневно сверкая глазищами:
        - Я её отперла. Велела подумать, кому она так могла насолить, но наша добрая душа покумекала, во всём обвинила себя саму и запретила мне искать виновника. Дальше - больше. Стали на Ирину писать анонимные кляузы в вышестоящие инстанции. Не к директору приходить с жалобами и просьбами разобраться, а сразу наверх. Жалоб было… Сколько, Полина Юрьевна?
        - Три.
        - Три! - гневно повторила Злата. - Спасибо нашей Полине Юрьевне, она Иришку в обиду не дала. Но ведь сам факт! Хотели жизнь Ире испортить. Ох, как хотели! Четыре года она работает, никогда никаких нареканий не было, а тут вдруг посыпались. Я уверена, что это не от родителей наших детей. Мои, например, в смысле, родители детей из моих классов, и прошлых, и нынешнего, Ирину Сергеевну обожают. И дети их тоже.
        - Согласна, - кивнула Полина Юрьевна, воспользовавшись паузой, пока злая до нельзя Злата большими шумными глотками пила воду из стоявшего на столе стакана. Вода вообще-то предназначалась пострадавшей Ирине, но та к ней так и не притронулась. - Я тоже считаю, что эти, или эта жалобщица, раз уж мы решили, что говорим о женщине, имела целью не добиться справедливости, а именно насолить.
        - Потом пропал журнал Ирининого десятого «Б». А это у нас, в масштабах школы, сродни катастрофе. После, вроде бы затишье было, месяца на два. И вот теперь началось по новой. В понедельник эта записка мнимого самоубийцы, а сегодня…
        - Записка кого? - снова не понял ошарашенный Андрей.
        - Ир, ты что, ему ничего не рассказывала?! - взвилась Злата.
        - Нет, не хотела расстраивать, - виновато пробурчала Ирина. Подруга и жених дружно сверкнули очами и уставились друг на друга.
        - Что там с запиской, Злат? Хоть ты мне расскажи, раз уж Ирина меня решила оберегать от всех волнений. Будто я не мужик, а будущая мамочка.
        - Ира в четверг получила записку, - Злата порылась в своей сумке, вытащила конверт, а из него листок бумаги и по столу толкнула Андрею.
        Симонов прочитал записку и молча вопросительно посмотрел на женщин. Снова ответила Злата:
        - У Иры истерика случилась, я её еле успокоила. Мы поговорили и решили, что это точно не писал никто из наших детей, почерки не те. Да и коллеги, вроде бы, не должны быть причастны. То есть опять ничего не понятно. Все предыдущие случаи всё-таки можно отнести к разряду мелких гадостей. Но вот сегодняшнее безобразие уже ни в какие ворота не лезет.
        - Ириш, а ты уверена, что в тебя плеснули именно кислотой, а не просто водой или ещё какой безобидной жидкостью? - потрясённый Андрей пытался обдумать все возможные варианты.
        Ирина молча встала, сходила в комнату отдыха и вернулась, неся в руках поднос. Она поставила его на стол перед женихом и длинным пинцетом протянула ему маску лисы. Вернее, это он так решил, что именно её. Потому что краска вспучилась, пошла волнами, а кое-где повисла лохмотьями, и понять, кого ранее изображал кусок спрессованного картона, стало невозможно.
        - Самое плохое, что кислоту взяли у меня в кабинете. - Покачала головой Ирина.
        - А что, для опытов используют концентрированную кислоту?! - поразился Андрей.
        - Для опытов почти всегда - нет. Но хранится-то она в концентрированном виде. Кстати, ты же знаешь, что наиболее опасны ожоги как раз разведёнными, а не концентрированными кислотами. Концентрированная же моментально коагуляцию белков вызывает, сразу плотный струп образуется, и ожог не углубляется. А разведённая кислота глубже проникает. Но вряд ли эта женщина, - Ирина не могла произнести «преступница», - знала об этом. Поэтому и плеснула концентрированную.
        - Да, ты права на счёт глубины поражения. А почему ты думаешь, что плеснули всё-таки концентрированную?
        - Да по тому, что её явно мало было. Как раз столько, сколько пропало. Развели бы - запросто пару раз могли плеснуть. А так она, когда я руками закрылась, попыталась ещё меня облить, да там уже несколько капель всего было.
        Андрей мрачно покивал и снова спросил:
        - Так где ты её хранила?
        - В специальном шкафу под замком и под тягой.
        - Тяга - это вентиляция?
        - Да.
        - Шкаф был взломан?
        - Нет. Я бы ещё долго не заметила, если бы специально проверять не полезла, когда поняла, чем меня облили. Учебный год ведь закончился, я шкаф закрыла и благополучно забыла, собиралась после экзаменов всё посмотреть, подсчитать, сколько чего осталось, и решить, что для следующего года понадобится.
        - А когда ты в последний раз шкаф открывала, всё было в порядке?
        - Абсолютно.
        - Понятно, - он посмотрел в пространство, потом снова на Ирину и покачал головой.
        - А вот нам ничего не понятно, - Полина Юрьевна тяжело вздохнула, - ещё раз повторюсь, подумай, Андрюш, кого ты бросил.
        - Женат я не был, и серьёзных отношений тоже давно не случалось. А для мимолётных, мне кажется, как-то уж всё очень далеко зашло.
        - Как знать, как знать… - директриса повернулась в кресле к стеллажам, стоявшим у неё за спиной и, с трудом подняв, положила на стол невероятных размеров фотоальбом. Поманила Симонова пальцем, - иди-ка, Андрей, посмотри на наших учителей, никого знакомого не увидишь?
        Андрей подошёл, склонился над альбомом. Полина Юрьевна медленно переворачивала огромные листы. Он внимательно вглядывался в лица, а Ирина и Злата, затаив дыхание, не отводили глаз от него. Просмотрев альбом до конца, Симонов выпрямился и покачал головой:
        - Знакомы почти все, я же в школу на собрания хожу. А вот из моей внешкольной жизни здесь никого нет. Так что, думаю, вы ошибаетесь Полина Юрьевна. Дело всё-таки не во мне, а в Ирише… Давайте вызывать милицию.
        - Не надо!
        - Нет!
        - Ни к чему!
        Все три женщины, директриса и обе учительницы, вскинулись одновременно. Он недоуменно посмотрел на них.
        - Андрей, а вдруг это кто-то из наших коллег, ведь жалко человека! - Полина Юрьевна нервно раскручивала и закручивала простую бело-синюю ручку.
        - Андрюш, у нас школа подала документы на грант, представляешь, что будет, если такой вот скандал всплывёт? - Ирина умоляюще заглядывала ему в лицо. - Давайте-ка уж сами как-нибудь. Ничего ведь такого уж страшного не произошло!
        Злата просто убито молчала. Андрей сердито глянул на невесту:
        - А-а… то есть всё, что здесь творится, попадает в разряд безобидных шалостей? Вы что, тут с ума посходили, что ли, со своими школьными делами и цеховой солидарностью?
        - Ну, ведь это и вправду наши школьные дела… - Ирина чуть не плакала.
        - А если тебя в следующий раз из-за угла прибьют чем-нибудь? Ну, хоть штативом подходящим, или гирей из спортзала? Мне что делать прикажешь? Похоронить и забыть?! - он был вне себя от бешенства и говорил, с трудом сдерживая эмоции.
        Ирина схватила его за руку обеими своими:
        - Андрюш, Андрюшенька, я тебе обещаю, что буду предельно осторожна и внимательна.
        - Осторожна - это как? Возьмёшь в кабинете НВП - или как там это у вас теперь называется? - костюм химической защиты, напялишь на себя, а сверху ещё бронежилет и каску нацепишь?! И так будешь передвигаться по родной школе и окрестностям? Чтобы тебя в сумасшедший дом определили?! Ириш, ну что ты несёшь?
        Все измученно замолчали. Злата накручивала на палец кончик длинной косы, переброшенной через плечо, Полина Юрьевна что-то злобно черкала в толстенном ежедневнике, Ирина просто водила пальцем по ладони Андрея, которую никак не хотела отпускать.
        - Андрей прав, - прокашлявшись, нарушила тишину директриса, - обойдёмся без гранта. Переживём. А вот если с тобой что-нибудь случится, Ириш, этого точно перенести не сможем.
        Она взяла трубку и стала тыкать пальцем в кнопки телефона.
        - Вы куда? - невежливо поинтересовался Андрей.
        - Диме Чечелю. Это наш выпускник. Он сейчас старший опер в местном отделении. Попробуем с ним проконсультироваться.
        Ирина протестующе замахала руками:
        - Не надо, ну, пожалуйста!
        - Ладно, Полина Юрьевна, - не выдержал страданий невесты Симонов, - давайте эту героическую девушку послушаем. У меня отгулы накопились, вполне могу недельку поработать бодигардом. Но только, чур, от меня ни на шаг, хорошо?
        Ирина обрадовано затрясла головой и заулыбалась. Директриса с сомнением посмотрела на жениха с невестой, потом на телефон, снова на Андрея с Ириной, медленно положила трубку на место и пригорюнилась:
        - Ты уверен, что это будет правильно?
        - Надеюсь, да.
        - Хорошо, давайте так. Только я тебя прошу, просто заклинаю, не оставляй ты её одну, ладно?
        - Не буду.
        - И ты от Андрея ни на шаг! - Полина Юрьевна грозно помахала в воздухе оттопыренным указательным пальцем и уставилась на Ирину:
        - Ладушки?
        - Ладушки, - тут же просияла Ирина.
        - Ну что ты радуешься? - возмутилась обеспокоенная подруга. - Или у тебя это последствия стресса так проявляются?
        - Нет, просто я верю, что всё теперь будет хорошо, раз уж у меня такой охранник появился.
        Когда Ирина в сопровождении Андрея покинула кабинет, жизнерадостно напевая: «Куда идёт король - большой секрет, большой секрет. А мы всегда идём ему вослед, величество должны мы уберечь, от всяческих ему ненужных встреч!» - Полина Юрьевна посмотрела на оставшуюся Злату и в изнеможении покачала головой:
        - Ничего ведь не боится, авантюристка наша.
        - Она влюблена по уши, и это лишает её здравого смысла.
        Уже на лестнице лишённая здравого смысла авантюристка грянула: «Ох, рано встаёт охрана!»
        Директриса закатила глаза и прошептала:
        - Главное, чтобы наше сегодняшнее легкомыслие не стало роковым.
        Злата сочувственно посмотрела на неё:
        - Я верю в Андрея. Он отличный парень, и Ирину любит. Если он её не убережёт - никто не убережёт.
        - О-хо-хонюшки, - пригорюнилась Морозова, - что ж за жизнь-то у нас такая? Вечно то дела, то случаи. Никаких нервов не хватит.
        Она открыла ящик стола, вытащила из него изящную чашечку тонкого фарфора, накапала из добытого оттуда же пузырька валерьянки, залила оставшимся в другой чашке давно остывшим кофе и залпом выпила. Поморщилась, занюхала стоявшими на столе в вазе розами, крякнула. Злата невольно рассмеялась.
        - Смешно тебе? - смущённо проворчала Полина Юрьевна. - А мне вот плакать хочется. Поживёшь с моё, да в школе поработаешь ещё хотя бы лет десять - сама будешь успокоительное глотать по пять раз на дню. Собачья работа - директорствовать в школе. Врагу не пожелаю. Но и у вас не лучше. А деваться некуда - призвание на хромой козе не объедешь. Вот живу этой школой, будь она неладна!.. Ой, - вдруг опомнилась Морозова. - Ой! Что я говорю-то! Нет-нет-нет! Ладна! Будь она ладна! Совсем из ума выжила старая карга!
        Июнь 2000 года. Подмосковье
        В пылу споров все как-то забыли, что на следующий день была суббота. Поэтому дебют Симонова в роли бодигарда сам собой был отложен на два дня. Выходные влюблённые провели в гостях у Рябининых. В выходные лето преподнесло сюрприз из разряда приятных. Заснув под стук нудного дождя, проснулись все ясным солнечным утром. Старый дом принимал гостей. Кроме хозяев и Андрея с Ириной, всё ещё оставались в Никольском и бывшие пленники в количестве трёх штук.
        Утром в субботу Ирина мыла посуду после завтрака. Помогать ей вызвался Алёша Симонов. В доме была и горячая вода, и канализация, поэтому бытовые хлопоты были Ирине в удовольствие.
        Они с Алёшей весело болтали о том о сём. Но Ирине всё казалось, что мальчик хочет поговорить с ней о чём-то и не решается. Ирина, уловив возникшее напряжение, удивлённо оглянулась, выключила воду и, вытирая руки, встревоженно спросила:
        - Что, Алёш? Ты хочешь что-то сказать мне?
        Он помялся, явно подбирая слова, и вдруг, резко выдохнув, произнёс:
        - Простите меня, Ирина Сергеевна!
        В дверях возник его старший брат и, услышав последние слова, заколебался, не зная, остаться ему или уйти, но взволнованный мальчишка его не заметил, а растерянная Ирина лишь спросила:
        - За что?
        - Я очень виноват перед вами с Андреем. С братом я ещё не говорил, но обязательно попрошу прощения и у него, - он снова заколебался, но всё же взял себя в руки, и выпалил:
        - Это из-за меня Андрей перестал ходить в школу… Потому что я понял, что он в вас влюбился. Давно, ещё в начале года, - тут он спиной почувствовал, что на кухне есть ещё кто-то и обернулся. Андрей извиняясь за невольное вторжение, развёл руками.
        - Привет… - Алёша смутился, но быстро справился с собой:
        - Хорошо, что ты здесь. Так даже лучше. Вы оба должны об этом знать. Я ведь перед вами обоими виноват… Мне кажется, ты ещё сам не понял, что тебе Ирина Сергеевна понравилась, а я уже всё заметил. У тебя хороший вкус…
        Мальчишка виновато улыбнулся:
        - В вас, Ирина Сергеевна, трудно не влюбиться. У нас полкласса вас обожает. Брат мой не стал исключением. Только мы-то, понятное дело, влюблены по-детски. А вот у него всё серьёзно… Правда, я это не сразу понял…
        Ирина слушала затаив дыхание и боялась пошевельнуться. Она чувствовала, что покраснела, и от этого заливалась краской ещё сильнее. Потому что знала, что краснеет некрасиво, мучительно. Так что белая её кожа полыхает даже под светлыми короткими волосами. К счастью, Алёша продолжал, не глядя ни на неё, ни на Андрея:
        - А потом я увидел вас вместе тогда, после того, как доска упала. Смотрю, брат мой с вас глаз не сводит… Андрюх, ты прости, но я побоялся, что вы с Ириной Сергеевной начнёте встречаться. А потом ты её бросишь. Ну, или не бросишь, а изменять начнёшь. А она, то есть вы, - он обернулся к Ирине, - страдать будете.
        - Ты мне об этом говорил. Только, убей меня, не пойму, с чего ты это взял. - Андрей повернулся к Ирине и пояснил. - Сколько я его спрашивал, в чём дело, почему он против того, чтобы я ухаживал за его классной… ну, тобой, то есть, он мне только одно твердил: не встречайся, не приходи в школу, не звони. Добился того, что мама стала на собрания ходить, а я отказывался. Хотя ты мне очень нравилась. Но братец мой малолетний меня затретировал. А я уж подумал, что, может быть, он знает, что у тебя жених есть, и не хочет, чтобы я расстраивался и надеялся на что-то…
        - Прости, - виновато пробурчал доброжелатель, - я не настолько хорошим братом оказался.
        - Да ладно, ты ж об Ирине Сергеевне думал, - Андрей подошёл к потрясённо молчавшей невесте и обнял её, мягко вынув из рук тарелку, в которую она как вцепилась в самом начале разговора, да так с ней и застыла, - мы из-за этого как раз и разругались перед тем, как этот обормот в секту подался.
        - Да не подавался я в секту! Я работать хотел! Кто ж знал?! - возмутился, впрочем, вполне миролюбиво, Алёша.
        - Да ну её, секту. Ты мне лучше скажи, с чего тебе в голову взбрело, что я Ирину могу бросить или изменять ей стану?!
        Алёша замер, почесал в затылке и невесело пояснил:
        - Из-за Инессы.
        - Какой Инессы?! - Андрей так искренне удивился, что его младший брат даже растерялся.
        - Как - какой? Которую ты бросил!
        - Да не было никогда никакой Инессы! Я с девушкой, которую бы так звали, никогда не встречался.
        - Нет, ну подожди! Как не встречался?! А письма?! Я же их видел!
        - Боюсь показаться неоригинальным, но снова задам вопрос: какие письма?! - Андрей был явно ошарашен.
        - Ну, я в прошлом году, когда мы ещё в старом районе жили и ты в другом травмпункте работал, пришёл к тебе, а ты был на каком-то совещании. Пациентов в коридоре не было почему-то…
        - Да уж, удивительное дело! - хмыкнул старший брат.
        - Не перебивай! Сам меня всегда учил, что надо уметь внимательно слушать! - огрызнулся младший. - Ваша Лидия Афанасьевна меня чаем поила, и мы с ней болтали. Вот она мне и рассказывала про издержки профессии врача. Тебя жалела, говорила, что тебе достаётся. В том числе и от неуравновешенных дамочек, как она выразилась, которые в тебя влюбляются и жизнь тебе отравляют. И рассказала про одну из них, Инессу, которая уже несколько месяцев тебе проходу не давала. Даже показала мне пачку писем, которые эта самая Инесса тебе писала и по почте на адрес травмпункта посылала или просто подсовывала под дверь кабинета.
        - Ах, вот ты про кого, - Андрей грустно улыбнулся, - бедная женщина.
        - Конечно, бедная! - вскинулся его брат и сердито поджал губы. - Как ты с ней обошёлся тогда!
        - Как?! - снова вытаращил глаза доктор Симонов.
        - Да знаю я - как! Не хотел рассказывать при Ирине Сергеевне. Но раз уж ты так, то расскажу! Пусть она всё знает, а там уж сама решает…
        Пока я тебя ждал, приехал пациент, и Лидия Афанасьевна ушла в процедурный кабинет. А я остался один. Ну и… Короче, прочитал я эти письма. Их там с десяток было, а последние несколько даже не распечатанные. Ты зачем их хранил? Для самоутверждения?
        - Для какого самоутверждения?! - взъярился Андрей. - Я уже давно самоутвердился! И, поверь мне, не за счёт неуравновешенных пациенток!
        - Я всё читал! - Алёша не выдержал и перешёл на крик. - И даже последние открыл!
        - Хорош!
        - Да, неправ. - Мальчик перестал кричать и заговорил спокойнее. - Да, полюбопытствовал. Но ты… ты ещё хуже. Я только чужие письма читаю, а ты… ты… Ты так её обижал! Она писала, что любит тебя, а ты ей столько всего обещал: и с родителями познакомить, и жениться, и детей. А сам бросил! А она даже аборт была вынуждена сделать! Как ты мог?! Ты же всегда мне внушал, что аборт - это убийство, что это недопустимо! Что наша мама тебя не убила, оставила, и что ты ей за это будешь всю жизнь благодарен. А сам? - Алёша совсем сник, сел на стул, обхватив голову руками и - снизу вверх - жалобно глядя на брата.
        - Та-а-ак, - протянул Андрей, подвинул другой стул и сел напротив. Ирина стояла, прижав дрожащую в руках тарелку к губам, и изо всех сил стараясь удержать слёзы, не дать им выплеснуться. Потому что потом их будет уже невозможно остановить. А этого допускать нельзя. Никак нельзя.
        - Теперь слушай меня, разведчик, - Андрей говорил тяжело, медленно, - и ты, Ириша, тоже послушай. И не плачь. Плакать не из-за чего, поверь мне. Я понял теперь. Ты, красавец, конечно, ещё получишь по шее за то, что читаешь чужие письма. Но попозже. А сейчас скажи мне, как тебе жилось-то с мыслью о том, что твой старший брат подонок?
        - Отвратительно, - еле слышно произнёс Симонов-младший, - хуже не бывает.
        - А ты раньше со мной поговорить не мог? Мы ж с тобой дружили всегда.
        - Я не знал, как…
        - Понятно… - Андрей махнул рукой и тяжко вздохнул, - ладно, будем считать, что лучше позже, чем никогда… Тогда слушай меня внимательно, чтобы тебе больше всякая чушь в голову не лезла…
        - Моя работа, Алёшка… - Андрей говорил негромко, на кухонной стене тикали древние ходики, а в саду заливался соловей, - моя работа… предполагает душевный контакт с пациентами. Звучит пафосно, но это правда. Знаешь, как говорят, что настоящий доктор - это такой, только от присутствия которого пациенту становится легче. И частенько пациенты в докторов влюбляются. У меня тоже так бывало. Несколько раз. Но люди адекватные сами всё понимают и, как правило, ни на что не претендуют. А мне вот не очень повезло. Около года назад привезли на приём женщину, Инессу, она на пляже у Борисовских прудов поскользнулась на мокрой тропинке, упала и руку сломала, да ещё и ногу поранила о гвоздь какой-то. Мы ей наложили гипс, перелом был не так чтобы очень тяжёлый. Ногу зашили.
        За год до этого. Москва
        Потом Инесса несколько раз приходила на перевязку. И каждый раз в дежурство Андрея. Уже начиная напрягаться, Симонов велел ей явиться в другую смену. Но через двое суток она снова пришла к нему. Тут уж все коллеги посмеиваться стали. А ему, честно говоря, было не до смеха. И чем дальше, тем больше.
        Потому что Инесса сначала пыталась пригласить его в ресторан. Потом стала подарки носить. Ощущая себя настоящим ужом на сковородке, Симонов тогда ужасно устал изобретать деликатные способы и отказать, и не обидеть одновременно. Инессу ему было очень жалко. Она была уже взрослая, ближе к сорока, понятно, что несчастливая и одинокая. Поэтому он и хотел помягче, поделикатнее. Но пациентка по-хорошему не понимала.
        Дальше пошли в ход письма. Обычные письма, на бумаге. Эпистолярный жанр явно нравился его навязчивой поклоннице. Послания были длинными, страстными, прочувствованными и даже со стихами. Будто писала восторженная девятиклассница, а не взрослая женщина. Доктор Симонов на письма не отвечал, на приёмах был исключительно вежлив и отстранённо профессионален. После пятого послания вскрывать он их и вовсе перестал, аккуратно складывал в пакет и при каждом визите Инессы пытался ей их вернуть. Получалось плохо, вернее, совсем не получалось. Так и лежали они на столе, вызывая в душе несчастного доктора бурю эмоций. Исключительно отрицательных эмоций. Поэтому пациентку он стал всячески избегать. Сострадательные коллеги ему в этом всеми силами помогали. И рабочие будни районного травмпункта стараниями навязчиво влюблённой пациентки превратились в сериал о разведчиках, главным героем которого, сам не желая того, был несчастный доктор Симонов.
        Однажды Инесса дождалась-таки Андрея после работы, выскочила из-за припаркованных машин - он аж подпрыгнул от неожиданности и про себя непечатно выразился, к чему вообще-то не был склонен, - взяла под ручку и отвела к лавочке: давайте посидим, мол, доктор, у меня нога болит, устаю быстро, мне стоять тяжело. Доктор, который знал, что нога уже болеть не должна, вяло посопротивлялся, мученически вздохнул и сел. А зря. Нехорошо глядя на него, Инесса спросила:
        - Избегаете меня, доктор? Прячетесь?
        - Да, - просто ответил безумно уставший после сложного дежурства Андрей, ожидая всплеска эмоций. Но она неожиданно миролюбиво засмеялась:
        - Нехороша я для вас? Стара?
        - Инесса, вы и хороши, и вполне ещё молоды, - Симонову была противна ситуация да и он сам, - просто я, к сожалению, не могу ответить вам взаимностью.
        Она помолчала, и в Андрее за эти секунды зародилась надежда, что не всё так безнадёжно, и сейчас они поговорят по-хорошему, поймут друг друга и даже, возможно, пожалеют. Во всяком случае, он-то её совершенно точно жалел. Очень.
        Наконец Инесса заговорила:
        - Хорошо. Я поняла. Но от вас пока не отстану. Потому что я подумала и решила, что мне нужен ребёнок. От вас. Я навела справки. Вы, Андрюшенька, - он передёрнулся от такого обращения, - не женаты, из хорошей семьи. Сама вижу, что человек вы умный, добрый, образованный, интеллигентный. Вот вы-то мне и нужны. Где я ещё такого биологического отца найду? В общем, предлагаю сделку, вы мне ребёнка, а я вам свободу… Могу ещё и денег добавить.
        Андрей устало потёр переносицу и посмотрел красными воспалёнными после суток глазами на красивую ухоженную женщину, сидевшую рядом с ним. Он молчал, думая, как бы ответить, чтобы она поняла, но при этом не совсем уж по-хамски было. Хотя хотелось по хамски.
        - Я вам обещаю, никаких последствий ваше согласие для вас иметь не будет. - По-своему трактовала его молчание Инесса. - Я вполне самостоятельна, и вашего участия в жизни ребёнка и моей требовать не намерена. Если вы сами не захотите, конечно.
        - Инесса, - Симонов, которому в этот момент, как впрочем, и постоянно во время общения с ней казалось, что он смотрит плохой сериал, в котором бесталанно и неестественно играют бездарные актёры, тяжко вздохнул, - я очень люблю детей. И ещё я долго рос без отца. Поэтому знаю, что это такое. И представить себе не могу, чтобы мои дети росли без меня.
        Женщина вскинула голову и кокетливо улыбнулась:
        - Я вполне согласна на то, чтобы они росли с вами.
        Опять двадцать пять! Андрей посмотрел на серые тяжёлые тучи, затянувшие всё небо, и поморщился. Как же достучаться-то?!
        - А вам моё мнение совсем не интересно? - сутки были очень тяжёлыми, а тут ещё и Инесса, и с трудом сдерживаемое раздражение прорвалось-таки: реплика прозвучала грубо. Но женщину, похоже, не обидела. Словно, и не услышав его, она спокойно сказал:
        - Вам очень повезло в жизни, Андрей Евгеньевич, а вы этого не понимаете. Не каждый день и далеко не каждому женщина предлагает стать отцом её ребёнка.
        Снова сериальные страсти и ненужный, неуместный пафос.
        - Послушайте, Инесса, - предпринял следующую попытку очумевший уже Андрей, - а вы не думали о том, чтобы усыновить ребёнка? Вы знаете, я слышал как-то примерно такие слова: женщина, решившая родить без мужа, то, что у нас называют «для себя», лишает ребёнка отца, а взявшая малыша из детдома - даёт ему мать. Чувствуете разницу? Я говорю не про те случаи, когда ребёнок уже есть, а отец малодушно сбежал, а именно об осознанном решении родить, когда кандидата в мужья нет и не предвидится.
        - Ой, не надо, Андрей Евгеньевич! - она гадливо поморщилась. - Ну вы же доктор! Я же не такая дура, как многие! Неужели вы и вправду считаете, что ребёнок маргиналов, алкоголиков и наркоманов может стать родным для меня? - местоимение «меня» она произнесла таким голосом, будто говорила, как минимум, о принцессе крови. Симонов, считавший усыновителей настоящими героями, передёрнулся и, забыв о своих благих намерениях не обижать бедную женщину, встал и сквозь зубы бросил:
        - До свидания, Инесса. Я тороплюсь. Всего вам хорошего.
        Он спускался по ступенькам, чувствуя, как спину ему прожигает её взгляд, и готов был биться об заклад, что во взгляд этот далёк от нежного.
        В этом травмпункте ему оставалось доработать три дня, они переезжали в другой район - купили две квартиры рядом в новом доме. Одну - родителям с Алёшкой, другую ему. И впервые он, проработавший здесь уже несколько лет, обрадовался тому обстоятельству, что уходит.
        Больше он Инессу не видел.
        - Понял теперь, борец за права оскорблённых мною женщин?! - Андрей грустно посмотрел на младшего брата.
        - Но как же так? Я же письма читал! И в последнем было про аборт!
        - Ты когда ко мне на работу приходил, помнишь?
        - Накануне переезда.
        - Ну вот, значит, оно пришло уже после нашего с ней разговора. Я же говорил, что Инесса письма не только по почте отправляла, но и прямо в травмпункт приносила. Вот и принесла. А аборт… Ты знаешь, мне кажется, у неё проблемы с головой были. Она была очень непоследовательная, настроение часто менялось. То вся элегически утончённая, то вдруг буйное веселье. На шею мне в буквальном смысле вешалась. Вот, наверное, и придумала себе этот бред, концовку несложившихся отношений подраматичнее сочинила и написала. Я же говорю, ей хотелось сериальных страстей… Кстати, - хлопнул себя ладонью по лбу Андрей, - наш главврач, когда я в последний день зашёл с ним попрощаться, мне вдруг начал говорить о моральном облике врача, о нашей ответственности перед пациентами… Я тогда совсем не понял, к чему это он… Думал, это он мне на будущее советы даёт… А, может, Инесса эта и к нему заходила, да этот бред про покинутую женщину и выложила?
        - Ты не врёшь? - в голосе Алёши звучали и надежда, и страх.
        - Я не вру. - Андрей сказал это как-то так, что и Ирина, и Алёша ему сразу поверили.
        - Прости меня, - еле слышно прошептал мальчишка, - и вы, Ирина Сергеевна, простите! Если бы не я, вы бы с Андреем уже давно могли быть вместе.
        - Ты же меня оберегал, как мог и как считал правильным, - Ирина неромантично хлюпнула носом и шагнула к Алёше, - спасибо тебе. Не переживай, всё же хорошо закончилось.
        - Вам от меня одни проблемы, а вы меня ещё и спасли. И меня, и Алину, и Костика.
        - Кстати, о Костике! - преувеличенно обрадовался Андрей тому, что может прервать неловкие объяснения. - У нас хорошие новости. Мой институтский приятель один из лучших наркологов Москвы. Я с ним договорился, он положит отца Кости к себе в клинику. Приятель мой с отцом работает, а отец - вообще светило наркологии. И он тоже согласился принять нашего пациента.
        - Правда? - Алёшка сразу же забыл о всех несчастьях и заулыбался. - А помогут?
        - Должны. Наша задача сегодня - съездить в Марьино и поговорить с… как его зовут? - повернулся Андрей к сияющей Ирине.
        - Николай Васильевич.
        - Дядя Коля, - одновременно с ней сообщил радостный парень.
        - Значит, зовите Костю, поедем к Николаю Васильевичу.
        Алёша огромными скачками умчался на улицу, и за окном раздались его дикие вопли:
        - Костя-а! Костя-а-ан!
        - Спасибо тебе, - Ирина подошла сзади к смотревшему в окно Андрею и прижалась к его спине.
        - Наслушалась ты сегодня про меня ужасов, - влюблённый жених с трудом остановил мурашки, которые взяли дурную привычку носиться по нему вдоль и поперёк от каждого прикосновения невесты, и блаженно улыбнулся.
        - Я не поверила. Ни на миг.
        - А плакала почему?
        - Мне было тебя ужасно жалко.
        - Я же мужик. Сильный и здоровый. На мне пахать можно.
        - Ну и что? Вас, сильных и здоровых, жалеть нельзя? - она протянула руку и погладила его по щеке. - Знаешь, после венчания Златы и Павла отец Пётр говорил проповедь. Минут сорок с нами со всеми беседовал. А я больше всего запомнила одно. Оказывается в русском языке раньше слово «жалеть» часто заменяло слово «любить». Ну не принято было о своих чувствах заявлять. И говорили «он её жалеет», подразумевая «он её любит». И отец Пётр сказал, что жалеть - это в супружеской жизни и значит любить. И Злату с Павлом призвал жалеть друг друга…
        Андрей обнял её и закрыл глаза:
        - Я тоже тебя люблю. И очень жалею. Очень… Родная моя…
        Июнь 2000 года. Москва
        В понедельник Андрей Симонов впервые выступил в не знакомой до этого роли охранника молодой девушки с большими проблемами. Ирина снова была членом комиссии на экзамене, теперь уже у Инны Аристарховны Сомовой.
        Так сложилось, что физики и химики в школе были в дефиците. Химию преподавала только Ирина, а физику - одна Сомова. До неё физичкой была весёлая и доброжелательная Лиза Гулеватая, с которой Ирина была в тёплых отношениях. Кабинеты их находились рядом, девушки часто бегали друг к другу по разным надобностям. И когда Лиза ушла в декрет, Ирина одновременно и радовалась за неё, и грустила. Потом вместо неё устроилась на работу Инна Аристарховна, оказавшаяся хорошим профессионалом и вполне милой женщиной. Единственным её минусом, по единодушному мнению коллег, было то, что работать она привыкла исключительно во время уроков, делала это прекрасно, но вот проводить большую часть жизни в школе, как было принято у них, не хотела и не собиралась. По этой причине и классное руководство брать она отказалась категорически. Как ни уговаривала Полина Юрьевна. Вместо Инны Аристарховны снова взяла второй класс убеждённая стахановка Злата Рябинина.
        Но этот минус по прошествии года уже не казался таким серьёзным. За это время все поняли, что на Инну Аристарховну можно положиться, она настоящий профессионал и прекрасно выполняет свои функции, правда, исключительно в рамках должностной инструкции. Но на эту мелочь внимания никто уже не обращал.
        Экзамен проходил великолепно. Подготовленные педантичной Инной Аристарховной материалы были безукоризненны. Немногие ученики, выбравшие физику в качестве сдаваемого предмета, блистали. Завуч Игорь Константинович Пражский, бывший председателем комиссии, блаженно щурился и благосклонно кивал, одобрительно ухмыляясь и оглаживая свою бороду. Ирина неспешно заполняла протокол и краем уха слушала великолепные ответы. Андрей Симонов сидел в кабинете химии у распахнутой двери и с удовольствием листал альбомы с фотографиями детей и Ирины во всевозможных местах и ракурсах, найденные им на полках шкафа. В общем, все были при деле и в весьма благодушном настроении.
        Пока очередной одиннадцатиклассник шёл отвечать, Инна Аристарховна шепнула:
        - Ирина Сергеевна, вы бы не могли достать ещё один штатив? Я совсем забыла, что тут для одного опыта аж три требуется.
        - Конечно, - кивнула Ирина и тихонько стала выбираться за спинами коллег из-за длинного стола, - а где он?
        - В лаборантской. Шкаф у окна, внизу, - Инна Аристарховна благодарно пожала ей руку. Приятно, когда с коллегами полное взаимопонимание. Вот выйдет из отпуска по уходу за ребёнком Лиза Гулеватая, и будут у них, наконец-то, два отличных физика.
        Пробираясь за спиной Сомовой, Ирина случайно зацепила замочком босоножки её длинную - почти в пол - красивую плиссированную юбку и чуть не упала. Пражский поддержал её, а Ирина Аристарховна помогла отцепить и ласково улыбнулась в ответ на извинения. Ирина и вовсе пришла в состояние неуёмного счастья - приятно ведь, когда и в личной жизни, и на работе всё хорошо - и поспешила за штативом.
        В точно такой же, как и у неё, большой лаборантской было распахнуто окно, бежевые шторы легко колыхались на тёплом ветру. Из кабинета доносились негромкие голоса: экзамен шёл своим чередом. Тишь да гладь, Божья благодать… Ирина очень любила эту летнюю тишину в школе, гулкие коридоры и пустые чистые кабинеты со стульями, поставленными на парты.
        За окнами вдоль дорожки, огибающей школу, шумела листьями их аллея выпускников - придумка неугомонной Златы. Каждый год каждый выпускной класс сажал по два дерева. И теперь у них во дворе качали веточками два тополя, яблони, клёны, каштаны и даже две лиственницы - предмет их особенной гордости. Во дворе было пусто, а за забором звенели голоса детсадовцев. Хорошо-о-о…
        Ирина потянулась со вкусом, подняв руки и привстав на цыпочки, и подошла к шкафу. Штатива на месте не оказалось. Ирина оглянулась в поисках. Несколько штативов стояли аккуратными рядами на шкафу. Решив, что коллега ошиблась, девушка подтащила стул и, скинув туфли, встала на него. Взяла штатив, повернулась боком к шкафу, чтобы спрыгнуть половчее - и обомлела. Рядом со штативами, в бело-голубой коробке из-под пачек бумаги для ксерокса криво, потому что не помещался, лежал классный журнал, а на нём пустая бутылочка из-под серной кислоты. Её бутылочка, с оторванным уголком ярлыка.
        Холодея, Ирина взяла в руки коробку, заглянула в неё и увидела то, что, как она почему-то сразу поняла, и должна была увидеть, - на бордовой шершавой обложке журнала золотой гелевой ручкой было крупно выведено «10 «Б». Это был тот самый пропавший журнал её класса. Который она и её коллеги восстанавливали титаническими усилиями. Ирина сразу вспомнила, как она три ночи сидела, не разгибаясь над новым журналом, как потом неделю с трудом писала - от огромного объёма написанного болели кисть и запястье правой руки. Она молча поставила коробку на место, взяла один из штативов и вернулась в кабинет.
        Там продолжался экзамен. Шепнув Пражскому: «Я на минутку», - Ирина на негнущихся ногах прошла несколько метров до своего кабинета, тихо прикрыла дверь и в ужасе уставилась на вскочившего при её появлении Андрея.
        - Андрюша, я нашла её.
        Он почему-то сразу понял, о ком она:
        - На экзамене?
        - Именно. Я полезла за штативом и увидела в коробке тару из-под кислоты и журнал, мой пропавший журнал. Тот самый, из-за которого было столько хлопот… Только я совсем ничего не понимаю. Абсолютно ничего, - Ирина говорила голосом, начисто лишённым эмоций. В голове было пусто, в груди, там, где должно было биться сердце, - тоже.
        Андрей встревожено посмотрел на неё и взял за руку.
        - Андрюша, иди к Полине Юрьевне. Она должна быть у себя, у неё сегодня экзаменов нет. Иди и скажи ей.
        Андрей кивнул, а Ирина оцепенело повернулась и пошла на экзамен.
        Вернувшись в кабинет физики, она молча села на своё место и машинально подбадривающе улыбнулась очередному экзаменуемому. Инна Аристарховна подвинула к ней листок с оценкой предыдущего отвечавшего. Ирина аккуратно внесла всё в протокол и замерла, тупо глядя поверх детских голов в стеклянные створки шкафов, стоявших в конце кабинета. В них отражалась вся экзаменационная комиссия.
        Ирина смотрела на красивое даже в искажённом неплотно прикрытыми створками виде лицо Инны Аристарховны и не понимала ровным счётом ничего. За что? Они ни разу не поссорились, не столкнулись на профессиональной или какой-нибудь другой почве. Да у них, собственно, никакой другой почвы и не было. И тут вдруг такая ненависть. Жгучая, сильная, последовательная ненависть.
        Когда обескураженный Андрей, походя постучав и не сбавляя скорости вломился в приёмную, там уже была Злата, принёсшая тяжеленную папку с личными делами. Увидев взъерошенного Симонова, похожего на мальчишку, она удивлённо вскинула брови, но он лишь махнул рукой: потом, всё потом - и скрылся в кабинете.
        - Злат, что происходит-то? - удивлению секретарши Лены не было предела. - Вы что-то сюда зачастили, доктор этот ваш, Симонов, вообще, как к себе домой ходит. Юрьевна моя молчит, будто разучилась говорить. Только отмахивается от меня. А я что, муха какая? Я, между прочим, секретарь директора!
        - Самый лучший секретарь! - подхалимски заметила Злата и ухнула наконец красную неподъёмную папку на стол Леночки. Стол застонал, бумаги, Великой китайской стеной, опоясавшие гигантское рабочее место секретаря, поехали, но не упали, пойманные виновницей столотрясения. Злата ойкнула, а Лена восхищённо покачала головой:
        - Да, Рябинина, ты у нас не только стахановка, но девушка невероятной грузоподъёмности!
        - Я ещё что! Вот Ирина наша - это сила!
        Злата машинально посмотрела на зажатые в руке бумаги, убережённые от падения, и потянулась, чтобы положить их на место. Лена хотела уже взять их, но Рябинина руку отдёрнула, и уставилась в бумаги диким взглядом. Секретарша испугалась:
        - Златик, ты что?!
        - Ничего. Всё в порядке, - Злата от испытанного потрясения говорила с трудом, - что это за бумажка? - она сунула под нос Лене листок.
        Лена посмотрела, вытянув шею, и пояснила:
        - Анкета сомовской племянницы. Она к нам в школу собралась поступать, в физмат девятый, вот Инна Аристарховна её и привела, чтобы она анкету заполнила. А я ещё Пражскому не отдала, забегалась совсем. А что?
        - Ничего, - ошарашено повторила Злата, неопределённо махнула рукой и без стука вломилась в кабинет директора.
        - Полина Юрьевна, я знаю, кто пре… - было последним, что услышала изумлённая до крайности Лена, потому что тяжёлая дверь захлопнулась, отсекая все негромкие звуки. А Злата почему-то не учла этого и не стала говорить погромче, чтобы облегчить жизнь изнывающей от любопытства секретарше.
        - А анкета… - начала было Лена, потом махнула рукой и сердито констатировала, - не школа, а форменный дурдом! Уволюсь, если меня Юрьевна за ненадлежащее исполнение служебных обязанностей сама не уволит.
        Страшно хотелось подслушать, но порядочная Леночка подавила в себе отвратительное желание и рассерженно застучала по клавиатуре. Ладно, Юрьевна всё равно рано или поздно расскажет, а если даже не она, так Лена девчонок раскрутит. Злата и Ирина вредными не были, так что можно было надеяться на сочувствие к бедной бесправной секретарше.
        Очутившись в кабинете начальства, Злата снова, глядя на взлохмаченного бодигарда Симонова и нахохлившуюся Морозову, выпалила:
        - Я знаю, кто писал записку мнимого самоубийцы!
        - А я знаю, кто стащил журнал и плеснул в Иришу кислотой…
        Оба они, Андрей и Злата, уставились друг на друга, помолчали, переваривая полученную информацию, и перевели взгляды на Полину Юрьевну.
        - Тебя, Андрюша, я поняла, - кивнула та, - а теперь давай ты, Злат, рассказывай.
        Злата положила на стол трофейную анкету, хлопнув по ней рукой, и пояснила:
        - Записку «самоубийцы» писала племянница Сомовой. Это точно, почерк тот же самый. Необычный, запоминающийся… Девочка только собралась к нам поступать. Так что обоснованных претензий у неё самой к Ире быть не может. А значит, писала она её по просьбе тёти. Зачем - не знаю. Абсурд какой-то!
        Андрей гадливо взял анкету и всмотрелся:
        - Я не специалист, но мне тоже кажется, что почерк тот же самый.
        - А я про что говорю?!
        - Ну, тогда всё сходится…
        Злата непонимающе посмотрела на них.
        - Ирина нашла в лаборантской у Сомовой, - пояснила директриса, тяжело вздохнув, - журнал и пузырёк из-под кислоты…
        - Классный журнал?! - ахнула Злата. - Ирин пропавший журнал?!
        - Да.
        Рябинина рухнула на стул и уставилась на присутствующих:
        - Сомова? А в чём смысл?
        - Не знаем. Давайте-ка пойдём разбираться, - Полина Юрьевна потёрла руками лицо, выдохнула, хлопнула ладонями по столу и поднялась, - у них экзамен должен подходить к концу. Вот пусть закончат, а потом поговорим.
        Очутившись в кабинете начальства, Злата снова, глядя на взлохмаченного бодигарда Симонова и нахохлившуюся Морозову, выпалила:
        - Я знаю, кто писал записку мнимого самоубийцы!
        - А я знаю, кто стащил журнал и плеснул в Иришу кислотой…
        Оба они, Андрей и Злата, уставились друг на друга, помолчали, переваривая полученную информацию, и перевели взгляды на Полину Юрьевну.
        - Тебя, Андрюша, я поняла, - кивнула та, - а теперь давай ты, Злат, рассказывай.
        Злата положила на стол трофейную анкету, хлопнув по ней рукой, и пояснила:
        - Записку «самоубийцы» писала племянница Сомовой. Это точно, почерк тот же самый. Необычный, запоминающийся… Девочка только собралась к нам поступать. Так что обоснованных претензий у неё самой к Ире быть не может. А значит, писала она её по просьбе тёти. Зачем - не знаю. Абсурд какой-то!
        Андрей гадливо взял анкету и всмотрелся:
        - Я не специалист, но мне тоже кажется, что почерк тот же самый.
        - А я про что говорю?!
        - Ну, тогда всё сходится…
        Злата непонимающе посмотрела на них.
        - Ирина нашла в лаборантской у Сомовой, - пояснила директриса, тяжело вздохнув, - журнал и пузырёк из-под кислоты…
        - Классный журнал?! - ахнула Злата. - Ирин пропавший журнал?!
        - Да.
        Рябинина рухнула на стул и уставилась на присутствующих:
        - Сомова? А в чём смысл?
        - Не знаем. Давайте-ка пойдём разбираться, - Полина Юрьевна потёрла руками лицо, выдохнула, хлопнула ладонями по столу и поднялась, - у них экзамен должен подходить к концу. Вот пусть закончат, а потом поговорим.
        Последний ученик заканчивал отвечать. Ирина сидела на своём месте, вяло водя ручкой в протоколе и совершенно ничего не слыша. Наконец, мальчик встал и вышел. Игорь Константинович и Инна Аристарховна быстро сравнили впечатления об ответах учеников и выставили оценки. Ирина начала внесла их в протокол и пригласила учеников в кабинет. Те ввалились настороженной гурьбой, но увидев довольные лица учителей сразу успокоились. Ребят поздравили, объявили результаты: две «пятёрки» и три «четвёрки». Пражский, подписал протокол, поцеловал ручки коллегам и, напевая в сизую бороду и постукивая в такт своей тросточкой, направился к себе. Ирине захотелось вцепиться в него и не отпускать. Оставаться вдвоём с Сомовой ей было страшно.
        Она засуетилась, стараясь поскорее собрать экзаменационные материалы, и не зная, как и о чём говорить с человеком, про которого узнала такое, что и в голове-то не укладывается. Но тут, к счастью, распахнулась дверь, и в кабинет вплыла Полина Юрьевна. Никогда ещё Ирина не была ей так рада.
        - Здравствуйте, - поднялась навстречу директору хозяйка кабинета. И осеклась, потому что следом за Полиной Юрьевной вошли Злата и Андрей Симонов.
        - Вы?! - одновременно вырвалось у Сомовой и Андрея. И тут же:
        - Я.
        Ирина, Злата и Морозова с удивлением воззрились на них.
        - Так это вы?! Всё понятно. Инесса, что же вы наделали?! - Симонов с болью посмотрел на неё. - Вы что?! Зачем вы третировали Ирину Сергеевну?!
        Сомова метнула в их сторону быстрый неожиданно злой и острый взгляд и холодно спросила:
        - Вы о чём, Андрей Евгеньевич?
        - Это Инесса? Та самая Инесса?! - медленно, с расстановкой спросила Ирина. Андрей кивнул, не отводя глаз от Сомовой.
        - А почему Инесса? Ведь Инна и Инесса - это разные имена?!
        - Для красоты, наверное, - Андрей пожал плечами, - она с самого начала просила так называть, мы и называли. Я даже забыл, что она Инна на самом деле.
        Ирина растерянно пробормотала:
        - Инесса… Инна… Андрюш, ты говорил, после перелома у Инессы шов остался на ноге… Я видела, я сегодня видела, когда случайно юбку зацепила… Вы поэтому длинные юбки носите, чтобы никто не заметил?
        Она не ждала ответа. Но Сомова кивнула и горько посетовала:
        - Руки не дошли шов в порядок привести.
        Ирине стало её невыносимо жалко. Несчастная одинокая женщина…
        Андрей же продолжал спрашивать:
        - Инна, так зачем вы это делали? Вы знали, что мы встречаемся и хотели сделать Ирине гадость?
        Сомова отвернулась, сквозь зубы бросив:
        - Я вас не понимаю.
        Полина Юрьевна, начавшая что-то уяснять для себя, проплыла в лаборантскую и повелительно махнула всем рукой. Подчинённые и Андрей безропотно проследовали за ней.
        - Откуда у вас журнал и кислота, Инна Аристарховна?
        - Журналов не читаю, люблю, знаете ли, классику. И про какую кислоту речь? Про лимонную? Так я не кулинарка, не увлекаюсь. Так что вопросы не ко мне.
        - Ну, ладно, - царственно кивнула головой Морозова. Подошла к телефону, который по её приказу провели в кабинеты Сомовой и Ирины после случая с заточением последней, подняла трубку и стала набирать номер.
        На пятом повороте диска старомодного аппарата Инна Аристарховна не выдержала:
        - Вы куда звоните?! - в голосе Инны Аристарховны стали явно слышны истерические нотки.
        - Я звоню в милицию, - спокойно пояснила директриса.
        - Зачем?
        - Затем, что не потерплю, чтобы в моей школе учителя запирали в кабинете, воровали у него журнал, писали на него доносы, заставляли думать, что он довёл до самоубийства ребёнка и, наконец, обливали кислотой.
        - А что, у нас в школе творятся такие дела? - снова взяла себя в руки Сомова.
        - А что, вы не знаете?
        - Нет.
        - А ну тогда мы коробку-то заберём, раз это не ваше имущество.
        - Какую коробку?
        Морозова вопросительно мотнула головой, глядя на Ирину. Та показала рукой на шкаф. Андрей подошёл и снял коробку. По журналу перекатился из стороны пустой пузырёк и со стуком ударился о картонную стенку. В лаборантской было так тихо, что даже этот негромкий звук прозвучал вызывающе. Морозова осторожно вытащила журнал, полистала и сунула его обратно, удовлетворённо кивнув головой.
        - Ну, так что? У вас есть, что нам сказать? Или будете объясняться с милицией?
        - А давайте я скажу, Полина Юрьевна, - Андрей выдвинул стул, предлагая директрисе сесть. Она благосклонно улыбнулась одними губами и втиснулась за невысокий учительский стол, остальные разместились кто где. Стоять остались только Инна Аристарховна и Андрей. Он опёрся о стену и пояснил:
        - Объяснения Инны Аристарховны уже и не нужны. Боюсь, вы оказались правы, Полина Юрьевна, и дело было, действительно, во мне.
        Некоторое время назад, а если быть точным, то около года, ко мне в травмпункт обратилась женщина. К сожалению, её отношение ко мне вышло за рамки отношений доктор - пациент. Моё же к ней - ограничилось исключительно профессиональными вопросами. И последняя наша встреча прошла, мягко говоря, не в дружеской атмосфере.
        - Какая последняя встреча?! - Сомова вдруг почти взвизгнула. - Ты просто сбежал! Даже уволился! Трус!
        - Пусть так, - спокойно кивнул головой Андрей, - но Ирина-то тут причём?
        - Подождите! - Ирина даже подскочила. - Подожди, Андрей, что-то не сходится! Мы с тобой встречаемся без году неделю, а в кабинете меня закрыли в начале апреля. А до этого никто ничего не знал о нас с тобой… о моём чувстве к тебе. А уж о твоём ко мне - и подавно. Даже Злата не в курсе была, - она вопросительно посмотрела на подругу. Та подтвердила:
        - Андрей, я даже не догадывалась, что Ирина тебе нравится.
        - Вот! - воскликнула Ирина. - Но ведь неприятности у меня начались уже давно…
        - Твоя подружка, Ирочка, может, и не знала, - презрительно бросила Сомова, - а я - да.
        - Откуда?
        - Видела вас с Андреем Евгеньевичем, когда тебя доской пришибло. Как вы на лестнице обнимались и он, - Инна Аристарховна обличительно ткнула пальцем с безукоризненным маникюром в Андрея, - тебя на руках в кабинет нёс, а потом придерживал под локоток, чтобы ты не рухнула в обморок. Я сразу поняла, откуда ветер дует. Что обморок и головокружение ты специально разыграла, а на самом деле хотела его окрутить. Ещё бы! Такой мужик! От меня он шарахался, как от прокажённой, а с тебя глаз не сводил! А чем ты лучше? Чем? Разве только молодостью… Так она проходит.
        Ирина в ужасе смотрела на коллегу во все глаза. Руки противно дрожали и хотелось убежать и спрятаться, забиться в тёмную безопасную норку и больше никогда и никуда не выходить.
        - Где же вы ключ от Ириного кабинета взяли, Инна Аристарховна? - снова вступила Полина Юрьевна.
        - А у Семёна, - предположила озадаченно молчавшая до этогго Злата, - я тут прикинула: ни одно из происшествий не случилось в дежурство нашего Василия Сергеевича. Всё - в смену Семёна. У меня в голове давно это вертелось, а сегодня вот сложилось. Вы с ним нашли общий язык, я смотрю?
        - Нашли, - кивнула Сомова, - как не найти, когда он тоже эту безумную школу ненавидит?
        - За что? - ахнула потрясённая Полина Юрьевна.
        - А за то, что тут собрались ненормальные, которым больше делать нечего, как за копейки с утра до ночи горбатиться. Сами не живёте и другим не даёте. Я у вас просила разрешения частные уроки здесь давать после занятий. Вы мне что ответили? Что у вас это не принято! Собака на сене! - она презрительно хмыкнула. - Голь перекатная и хотите, чтобы так все жили. А я высококлассный специалист, ко мне в очередь абитуриенты выстраиваются, звонят ещё в мае, чтобы с сентября заниматься начать. А тут вы со своим нелепым энтузиазмом.
        - Да все подрабатывают, жить как-то нужно, конечно, но не здесь же калымить?! - поразилась Морозова. - И зачем вы тогда у нас работаете, если вам так противно находиться в нашем обществе?
        - А у вас репутация хорошая. Родители частных учеников предпочитают педагогов из школ с именем. Вот у вас это имя есть. Поэтому я и здесь. Что непонятно?
        - Всё понятно.
        - Так, давайте-ка ещё раз по порядку, с самого начала, - снова обратился к Сомовой Андрей, - упавшая доска, как я понимаю, не ваших рук дело, раз вы нас увидели в первый раз, когда я Ирину провожал из травмпункта?
        - Не моя, - с сожалением ответила Инна Аристарховна, - а жаль. Чудо-идея была бы. Вполне достойная меня. Вполне. Но, увы.
        - Получается, вы увидели нас, решили… Что, кстати, вы решили? Извести Ирину? Но тогда как-то издалека начали.
        - Да не хотела я сначала её изводить. Так, гадости поделать. Неприятно, знаете ли, оказаться в роли отвергнутой женщины и увидеть, на кого тебя променяли. Тем более, было бы на что смотреть, - она презрительно поджала губы и махнула рукой в сторону сидящей Ирины. Андрей с трудом подавил в себе недостойное желание ответить гадостью на гадость и отвернулся к окну.
        - Неприятно? - раздражённо спросила Сомова. - А мне, думаете, приятно было? Мало того, что вкус у вас, Андрей Евгеньевич, явно подкачал, так ещё и у меня на глазах свои шашни крутили.
        - Кабы я знал, что вас здесь встречу, - усмехнулся Андрей, - теперь понятно…
        - Что? - посмотрели на него все присутствующие.
        - Да когда я Ирину после травмы сюда завозил, появилось вдруг у меня ощущение, что за нами следят. Только подумал, что это прогульщик какой-нибудь здесь прячется. А это не прогульщик был.
        - Да, это была я. Меньше всего я ожидала вас здесь встретить. Когда вы трусливо сбежали от меня, поменяв работу, я пыталась вас найти. Но коллеги ваши адрес дать мне отказались…
        - Вам бы это не помогло, я переехал.
        - Я же говорю - трус, не только работу, но и жильё сменил, - нервно рассмеялась Инна Аристарховна. Андрей пропустил и этот укол и спокойно поинтересовался:
        - Что было дальше? Журнал?
        - Это вообще легче лёгкого. Я просто его не отдала после уроков. А никто и не заметил. Конечно, надо было выкинуть. Но я хотела его на даче сжечь, а пока руки не дошли. Да и кто ж знал, что эта пигалица-энтузиастка полезет за штативами аж на шкаф. Тебе ж русским языком сказали: он внизу, в шкафу.
        - Там его не было, - лишённым эмоций голосом ответила Ирина, ей было невыносимо противно. И ещё очень жаль Андрея.
        - Как это не было?! Ну, как это не было?! Никому ничего доверить нельзя, ну, ей-богу, как маленькая, - Инна Аристарховна встала, большими шагами подошла к шкафу и распахнула настежь дверцы. Штатива не было. Ирина развела руками, а Сомова в крайнем раздражении захлопнула дверцы. - Что ж, выходит, я сама виновата? Обидно-то как. Так бы вы ни в жизнь не догадались.
        - Догадались бы, - не согласилась Злата, - вы фатально ошиблись с «письмом самоубийцы» и с племянницей. Я только что видела её анкету, «письмо» писала она, у неё очень запоминающийся почерк. Что ж вы так, Инна Аристарховна? Всё продумали, а на такой мелочи прокололись?
        На Сомову страшно было смотреть. Она сникла, ссутулилась, и как-то вдруг сразу стал заметен возраст.
        - Всё-то вы видите… Всё-то вы знаете… А что было делать? Не из газет же вырезать буквы? Так ни один самоубийца не делает. А сама идея была неплоха. Вот я веселилась, когда ты, забыв кабинет запереть, понеслась к своей подружке с моей запиской «самоубийцы». Думала, каблуки сломаешь!
        - Тогда вы кислоту и украли? - уточнил Андрей, стоявший рядом с Ириной и гладивший её по плечу.
        - Тогда. Могла бы ключ у Семёна взять, да уж если такая возможность подвернулась, грех было отказываться. Тем более, что и ключ от шкафа с реактивами не пришлось подбирать. Он на этой же связке болтался. Очень удачно всё вышло, - она довольно сощурилась, вспоминая.
        - После журнала были кляузы, - напомнила Полина Юрьевна.
        - О! - вновь повеселела Сомова. - Это вообще моя удача. Сидишь себе дома за компьютером и вдохновенно строчишь, а вам потом нервы мотают - сплошное удовольствие! Не учла я, конечно, что вы, - она обличающее посмотрела на директрису, - форменная наседка. Над своими сотрудниками трясётесь и в обиду их никому не даёте. А жаль… Ну, хоть вы понервничали, и то хорошо. Потому что вы мне тоже порядком надоели. Это не директор, а клуша какая-то! Ах, мои дорогие, то, ох, мои драгоценные, сё! - Инна Аристарховна некрасиво и непохоже захлопала по бокам руками, будто крыльями, и засуетилась.
        Ирина поймала себя на том, что вот сейчас, в этот самый момент, вполне могла бы впервые в жизни вцепиться человеку - женщине! - в морду. Потому что лицом это брезгливую, гадливую физиономию назвать она не могла. И с какой стати эта чужая им всем женщина позволяет себе говорить такое про Полину Юрьевну, которая эту школу с нуля подняла?! Чтобы не вскочить, Ирина с силой вцепилась в руку Андрея, лежавшую у неё на плече. Тот всё понял и тихонько нажал: не нервничай, держись. Она благодарно улыбнулась ему, глядя снизу вверх. Он ей одними губами шепнул: я тебя люблю. Сомова перехватила эти взгляды и жесты и скривилась:
        - Уси-пуси, какие розовые слюни и сопли. Противно смотреть!
        - Так не смотрите, Инна Аристарховна, - спокойно отозвался Симонов.
        - Подождите, она же сказала, что хотела только гадости поделать, а кислоту гадостью сложно назвать, - Злата сердито уставилась на Сомову.
        - Да достали они меня, - голосом усталой примадонны протянула та, - Андрюшенька сюда зачастил, букеты таскает, с работы встречает, за ручку ходят, нежно переглядываются - влюблённые пионеры да и только! Сколько можно?! Ну, я и решила им жизнь подпортить. Кто ж знал, что эта ненормальная по школе шляется в непотребном виде. Маску какую-то идиотскую нацепила! Я ж говорю - сумасшедший дом, а не школа. Дёрнула меня нелёгкая сюда устроиться!
        И подружка тоже не лучше. Смотрю, пигалица влюблённая моя в плащике своём голубеньком и платочке на голове кабинет запирает. Только я собралась кислотой плеснуть, как она повернулась, и оказалось, что это ты, - она указала на Злату, - зачем ты в её одежду обрядилась?
        - Это вы про среду, что ли? Когда я вас в коридоре с чашкой в руках встретила? - вспомнила Злата. - Так я за вещами пошла. Ира у меня в кабинете к выпускному сценарий читала, а я, чтобы время не тратить за её одеждой и сумкой решила сбегать. Да надумала пошутить, надела всё на себя… Так в чашке была кислота?!
        - Она самая. - Сомова кивнула и язвительно заметила:
        - Да-а, нормальному человеку в этой школе делать нечего. Одна хочет пошутить и надевает чужие вещи, другая - маску напяливает. Хороши!
        - Хороши, - кивнула Полина Юрьевна, - в отличие от вас, Инна Аристарховна.
        - Я не поняла одного, - подала голос Ирина, - Андрей, ты же фотографии наши в кабинете Полины Юрьевны смотрел, как же ты Инну Аристарховну не узнал?
        - А её там не было, - пожал он плечами.
        - Точно, не было, - согласилась, подумав, директриса, - там фотографии за прошлые годы, а она к нам только в этом учебном году пришла. А новые фотографии я ещё не вклеила, они в шкафу в конверте лежат. Как фотограф принёс, я туда сунула и забыла. А когда альбомы Андрею показывала, не догадалась ещё и конверт достать. Так что это не он, это я виновата, - она покаянно покачала головой.
        Все помолчали. Полина Юрьевна тяжело, вопреки обыкновению, встала, с трудом сделала два шага до подоконника, на котором стоял телефон, и сняла трубку. По памяти набрала номер и устало произнесла:
        - Алё, Дима, это Полина Юрьевна Морозова… - трубка ответила радостными воплями, выплёскивающимися в лаборантскую. Несчастная Морозова улыбнулась и остановила говорившего, - Димочка, прости свою старую директрису, но мне очень нужна твоя помощь. У нас тут преступление, вернее, преступления. Все живы и здоровы, но дело серьёзное. Приезжай, пожалуйста.
        Она преувеличенно аккуратно положила трубку. Подумала пару секунд, снова потыкала в кнопки и решительно приказала:
        - Елена, давай объявление на нашем сайте, что нам требуется учитель физики!
        Июнь 2000 года. Подмосковье
        - А я на кого только ни думала! - удивлённо протянула Злата, блаженно откинувшись на спинку кресла в огромной гостиной своего дома. - А вот на Сомову никогда. Она же всегда была такой сдержанной, казалось очень интеллигентной… Слов нет!
        - А мне её даже жалко, - Ирина уютно устроилась под рукой Андрея и водила пальцем ему по бедру, обтянутому джинсами.
        - Ты что?! Она тебя изуродовать хотела! И неизвестно, что было бы дальше. С кислотой не вышло, так, может, в следующий раз в ход какой-нибудь кирпич пошёл. Тебя в этом учебном году доской уже придавливало. Не многовато ли для одной многострадальной головы? Тем более, могло бы и совсем плохо закончиться.
        - Ну, конечно, жалко! - снова не согласилась Ирина. - Она жертва любви!
        - Хороша любовь, - фыркнул Ясень, устроившийся в кресле-качалке.
        - Не дай Бог быть объектом такой «любви», - поёжился Андрей, - я теперь знаю, каково это. И врагу не пожелал бы…
        - И Семёна не понимаю. Неужели мы ему так досаждали? И главное - чем?! Тем, что не соответствовали светлому образу учителя, сложившемуся во времена его безоблачного детства?
        - А то как же?! Он мечтал о тихой, непыльной работе, чтобы после уроков в школе пустота, тишина и полное отсутствие всякого присутствия. А у вас что? Дети до ночи в школе. Родители косяками ходят. То концерт, то спектакль, то соревнования. Учителей вечером не выгонишь. Несолидная организация.
        А вы обе - самые молодые, шустрые, шумные и до невозможности активные. Не мог же он своё раздражение на вашем драгоценном Пражском, Морозовой или ком другом из школьной старой гвардии вымещать. Они же мастодонты, динозавры. Сами кого хочешь сжуют и не заметят. Их он боялся. С ними тягаться не мог. Это их школа, их детище. Они сами такой порядок и завели, и никому не позволили бы его нарушать. А вот вы, две пигалицы, - другое дело. С вами можно было попробовать бороться. Ну, во всяком случае, гадость сделать точно.
        Поэтому когда Инна Аристарховна к нему с просьбой, подкреплённой материальным стимулом, подошла, он ни секунды не колебался. Тем более что от него и требовалось-то всего на пять минут оставить охранницкую без пригляда. Она сначала хотела дубликат ключа от Ириного кабинета сделать, но в итоге поленилась. Зачем, если Семён отличался редкостной покладистостью.
        - Тихий ужас… - поёжилась Злата. - Вот так живёшь, вроде бы никому зла не делаешь, не пакостишь сознательно, а оказывается, что есть на свете люди, которые тебя терпеть не могут только за твою жизненную позицию.
        - С вашей жизненной позицией очень сложно уживаться по той простой причине, что надо либо пахать, как вы, на полную катушку, вплоть до самоотречения, либо иметь на вашем фоне бледный вид. А это мало кому понравится. Так что или меняйте образ жизни или привыкайте, - Павел горько усмехнулся. Все помолчали.
        - Нет уж, я буду жить, как считаю нужным, - Ирина категорично фыркнула и грозно сверкнула глазами.
        - Ну да, ну да, будем следовать принципу «делай, что должен, и будь, что будет»? - Андрей покачал головой. - На ком я собрался жениться? На педагогической фанатичке?!
        - В их школе других не держат. Не переживай, я с такой уже скоро как полтора года живу. Ничего, пока цел. Они такие же и в семейной жизни, готовы горы свернуть, - дружески хлопнул его по плечу Павел.
        - Только и остаётся, что на это надеяться…
        В это время раздался дружный смех Алёши, Кости и Алины, всё ещё гостивших в Никольском. Смеялись они не над словами Андрея, а над какими-то своими делами. Сгрудившись над столом, стоявшим около окна, сталкиваясь лбами, ребята что-то самозабвенно строчили в школьных тетрадях, выданных им Златой.
        - Вы о чём это и над чем это, молодежь и подростки? - поинтересовался Симонов.
        - Пишем коллективное сочинение «Как мы провели лето», опубликуем в школьной газете, - откликнулся его младший брат. - Это будет сенсационная статья.
        - Да уж, лето у вас удалось - обхохочешься, - насмешливо фыркнул Павел.
        - А нам понравилось!
        - А нам - нет!
        - Так вы ж взрослые! А мы - дети!
        - Вы ещё скажите, что мы «старые»! - засмеялась Ирина.
        - Нет, Ирина Сергеевна, вы у нас не старые, вы у нас клёвые! Никто ж не поверит, что наши учительницы такое вытворяли. Одна в разведку ходила. Разведчица-нелегалка! - подростки уже хохотали в голос. - А другая в за…, ой, извините, в тыл врагу из лука стреляла и попала!
        - И об этом вы собираетесь написать?! - грозно поинтересовалась Злата.
        - Ага!
        - Только попробуйте!
        - Да ладно, Златик, пусть напишут, - смеялся вместе с гостями Павел. Злата сердито попыхтела, но мужу отказать не смогла и милостиво согласилась:
        - Ну, ладно. Пишите. Но только мне на проверку принесёте. Я посмотрю, что вы там понасочиняете.
        - Есть, командир! - отдал честь и щёлкнул каблуками вскочивший Алёша.
        - К пустой голове руку не прикладывают, - поправила впавшая в морализм Злата и повздыхала, - ох, чувствую, напишут такого…
        - А что там у Лялина? - прервал её страдания Андрей.
        - У Лялина там очень интересно всё. - Павел хмыкнул. - Последние события внесли в организацию раскол. Американские отцы-основатели якобы и предположить не могли, чем занимаются под прикрытием их богонеугодного общества наши, доморощенные, «тренингисты». И теперь всячески открещиваются от какой-либо связи с ними. Вплоть до того, что выказали горячую готовность навсегда покинуть просторы нашей дикой, в их понимании, страны.
        Главный же, которого в жизни зовут Затычкин Юрий Тимофеевич, пытается спасти свою шкуру. Но это у него, конечно же, не выйдет. Лялин - профессионал, и вцепился в гада мёртвой хваткой. Наших свидетельских показаний, особенно Алининых и Костика с Алёшей, хватит на то, чтобы дело раскрутить. Вместе с Главным арестованы и Геннадий с поварихой и вся верхушка русского представительства секты.
        - А как же Главный, Геннадий и повариха не сбежали? Лялин же только часов в семь утра к ним приехал, не раньше, - поинтересовался Ясень, увлечённо чесавший любвеобильного морского свина Ирокеза.
        - Так не смогли же. Мы же их связали. Они так и пролежали брёвнами у дверей. А повариха проспала сном младенца аж до приезда милиции. Окна её комнаты выходят на другую сторону. И она ничего не слышала. Лялин говорит, у неё натуральный шок случился.
        - Очень всё удачно получилось, - удовлетворённо кивнул Андрей.
        - А с нами что будет? - Ирина всё ещё опасалась последствий.
        - Ничего. Нас там не было. Связали «тренингистов» неизвестные враги. Дети сами сбежали. Про Злату, то есть Зою, никто из криминальной компании даже не заикнулся. Видимо, решили не усугублять ситуацию…
        - Хорошо мы устроились, - хохотнул жизнерадостный Ясень.
        - Спасибо Лялину.
        - Да уж, Володя у нас молодец.
        - А парня, который за нами с Андреем следил, когда мы в первый раз в «гнездо» наведывались, нашли? Ну, который в бейсболке.
        - Нашли, вы его хорошо описали. Это обычный рядовой член секты. Ему приказали, он и пошёл выполнять. Вас, кстати, ни в чём не заподозрил. Проследил, что вы уехали, и спокойно вернулся к своим, а потом и вовсе домой отправился, его Геннадий отпустил отдохнуть. Так что вы очень убедительно изобразили полное доверие и намерение ехать искать ребят в другом месте.
        - А наркотики?
        - Были и наркотики. У них там даже свои химики были вот они и синтезировали. В подвале. Там по одной стороне, левой, что-то вроде тюрьмы…
        - Это где мы сидели! - гордо заявил Алёша, и нежный брат погрозил ему кулаком.
        - Где вы сидели, - улыбнулся, кивая Павел. - А по другой стороне лаборатории. Они там и со взрывчаткой дело имели, и с наркотой. В общем, со всем, что запрещено законом, но может приносить хорошие деньги. Лялин уверен, что и торговать всякой дрянью стали бы, просто ещё не успели. Главный под прикрытием организиции такой преступный синдикат хотел организовать - закачаешься.
        - То есть всем очень повезло, что мы раньше в это «гнездо» попали?
        - А нам очень повезло, что мы из него живыми ушли, - иронически хмыкнул Андрей.
        - Спасибо Ирине.
        - А между прочим, если бы не мы, - влез неугомонный Алёша, - ничего бы не было известно, и эти гады дальше бы свои тёмные делишки проворачивали.
        - Не поспоришь, - смеясь, покачал головой Павел, - что есть, то есть.
        - Но выдрать вас хорошенько не помешало бы, - сердито добавил Андрей.
        - Ну, и что нашему красавцу, вернее, всем красавцам можно вменить?
        - О, да полный набор. От педофилии до торговли детьми, это Алининой маме, в частности.
        - Кошмар какой. То есть Алина не первая?
        - Если бы. Там столько фотографий безобразных нашли - слов нет.
        - Ребят, идите погуляйте, пожалуйста! - вскинулась Ирина в целях борьбы за нравственность. Подростки протестующе загудели.
        - Да ладно, Ириш. Они большие уже и сами с этим столкнулись. Пусть знают, чем всё может грозить. И своим друзьям пусть расскажут. Потому что, когда им родители твердят об осторожности, они обижаются, сердятся, мимо ушей пропускают. Так пусть от своих узнают обо всём.
        - А повариха тоже всё знала? - Злата не могла забыть добродушное полное лицо Татьяны Викторовны.
        - Знала. Она подруга детства Главного. Лялин считает, что до сих пор в него влюблена и готова ради него на всё. Полное самоотречение.
        - В него? Влюблена? - брезгливо поморщилась Ирина, вспомнив невысокого плюгавого мужичонку, который визжал, как целая орава поросят, когда она подстрелила его. - Бе-е-е… Фу-у-у…
        - Это тебе «бе-е-е» и «фу-у-у», а у них там все тётки в него были влюблены, и даже молодые девчонки многие. Это уж, видимо, грамотная обработка в действии. А повариху он во все дела посвящал. Она этаким серым кардиналом была. Слушала, о чём в низах говорят, и ему докладывала. А когда он уезжал, на хозяйстве оставалась. Кстати, знаете, почему он ночью вдруг вернулся-то со своего семинара?
        - Почему?
        - Ему славная повариха сообщила по телефону, что девочка новая появилась, хорошенькая и оригинальная. Типажа такого давно у них не было. Рыженькая, с длинными волосами. Это она про тебя, Злат. А он любит разнообразие. А рыженьких, оказывается, особенно предпочитает… Предпочитал. Надеюсь, ему на зоне доходчиво объяснят, что так себя вести нельзя…
        - О, Господи! Так вот что она имела в виду! Я же слышала этот разговор! Поняла, что про меня, но не поняла, к чему. - передёрнулась Злата. - Ужас какой! Меня сейчас стошнит! Разнообразие ему подавай!
        - Ты молодо выглядишь, а без косметики да с косичками за подростка сошла, как мы и рассчитывали. Вот она и поспешила доложить своему обожаемому Пресветлому. А он не удержался, приехал посмотреть… И попал под обстрел. - Павел захохотал в голос. За ним засмеялись все.
        Сентябрь 2000 года. Москва
        - А неплохо написали, - пролистав школьную малотиражку, констатировал Андрей, - и не приврали почти. Всё подробно и в то же время без затягиваний. Молодцы!
        Он сидел в лаборантской Ирины и пил чай. Только что они вернулись из ЗАГСа, в который подавали заявление. За окном буйствовал удивительно тёплый сентябрь, раздавались детские голоса, и влюблённый и почти женатый Симонов чувствовал себя неприлично счастливым. Даже не верилось, что это он, вот совершенно точно он, скоро женится на этой чудесной девчонке.
        Андрей смотрел, как она готовит реактивы к завтрашним опытам и перебирает пробирки, думал о том, что сегодня же поедет договариваться с отцом Петром о венчании, и жмурился от удовольствия.
        - Мне тоже понравилось, - кивнула Ирина, ровными рядами выставляя на поднос горелки, - в школе фурор произвели. Все читают. Впервые пришлось допечатывать тираж. Из районной газеты приезжали, просили разрешения перепечатать. Наши думают. Ждут предложений поинтереснее.
        - Да ты что?! Ну и самомнение у них!
        - Ну, ведь правильно думают! Отличная статья. Злата даже пятёрки им по русскому поставила. А это что-нибудь, да значит. Строга у нас Злата Андреевна. Ух, строга! И они теперь все втроём собрались на журфак в МГУ поступать.
        - Это я уже дома слышал. Родители мои, когда отошли от потрясения, обрадовались. То наш оболтус никак решить не мог, куда он хочет. А теперь статьи строчит с утра до вечера. Когда с Алиной не гуляет. Или вместе у него в комнате усядутся и пишут, пишут, обсуждают. А уж когда Костик приходит - вообще дым коромыслом.
        - Так здорово же!
        - А я что говорю? Здорово, не поспоришь.
        - Слушай, а Костик часом в Алину не влюблён тоже? Я никак понять не могу.
        - Да нет, он Алёшке не соперник, к счастью. А то такой дружбе мог бы конец прийти. У него сейчас вообще все мысли об учёбе и журналистике только. Он тут надумал массированную антиалкогольную и антитабачную кампанию в подростковых рядах развернуть. Продумывает стратегию и тактику. Приходил ко мне как ко врачу советоваться. И к однокашнику моему, наркологу, напросился на интервью. Отец-то ведь его курс лечения прошёл. Пока молодцом. Есть надежда, что он удержится на плаву.
        - А тебе Павел уже сказал?
        - О том, что он папу Костика к себе берёт? Сказал. Неплохая идея.
        - А с матерью они разводятся… - Ирина глубоко вздохнула. - Жалко, сил нет как. Мальчишки у них такие хорошие. Особенно Ростика жаль. Костя-то сказал, что с папой будет жить. А Ростику ещё выбирать не положено, ему только семь будет. Хотя, на мой взгляд, маму их надо бы проверить и подлечить. Может, ещё есть шанс что-то исправить, как ты думаешь?
        - Могу ещё одному своему однокашнику позвонить, он у нас психиатр. Хотя, вдруг здесь ещё можно психологом ограничиться? Только ведь насильно её к специалистам не потащишь…
        - Я с ней разговаривала вчера. Она впервые ко мне сама пришла. Знаешь, мне показалось, что она уже начинает понимать, что ей помощь нужна… Я к ним схожу. Может, удастся уговорить… Вроде бы всё начинает налаживаться. Теперь, надеюсь, будут только обычные дела и никаких таких случаев…
        Не успела она договорить, как дверь распахнулась и в кабинет влетела, сверкая глазами, Злата:
        - Ириш! Ой, Андрюш, привет! - она подлетела и чмокнула его в щёку. - Прости, пожалуйста, но у нас тут та-акие дела! Такой случай произошёл!
        Андрей посмотрел на невесту, она сочувственно улыбнулась и пожала плечами:
        - Это школа, родной. У нас тут всегда так. То дела, то случаи… Так что ты подумай, пока не поздно…
        - Я уже подумал. Пусть это будут наши общие дела и случаи…